Райдо Витич
Скиф

По данным МВД, в России ежегодно совершается 14–15 тыс. изнасилований только в 3 % случаев жертва подавала заявление в милицию, из чего следует, что 97 % случаев сексуального насилия остаются за рамками официальной статистики, особенно это касается подростков.
Практически каждая женщина, достигшая сорока лет, хотя бы один раз в жизни, была принуждена физической силой к совершению полового акта.

Пролог

   Макс выгуливал Макса. Вдуматься – странно звучит – и пес и хозяин оба Максы, но ему нравилось.
   Ноябрь трепал холодным ветром шерсть овчарке и лез под пальто мужчины. Максим попытался прикурить, но как назло, мало ветра еще и газ в зажигалке закончился. Мужчина огляделся в поисках – у кого огоньком разжиться. Взгляд выхватил единственную фигурку в это промозглое осеннее утро.
   У парапета стоял продукт современности, этакое чудо молодежного нигилизма – мальчишка с прической ежа, весь в черном и шипастом: массивные грейдеры, куртка в клепках, цепи, серьга в ухе, обрезанные перчатки с внушительными набалдашниками на костяшках пальцев, и курил. Согни руку в кулак и пройдись это счастье металлоломом по щеке – ни челюсти, ни зубов не соберешь.
   Макс поежился и огляделся еще раз – может, кто другой с сигаретой мимо пройдет? Очень не хотелось тревожить рокера или как их там – черт его знает, как они себя позиционируют. Стоит, курит, но даже со спины вызывает ощущение тревоги и отторжения.
   Но видно не для Макса – собака рванула поводок, направляясь к парню.
   – Макс! – предостерег хозяин. Парень обернулся на голос, ожег взглядом собаку так, что та осела и уши прижала.
   «Попроси у такого подкурить»… – поежился опять мужчина, выше поднял воротник пальто и все же решился, подошел:
   – Огонька не будет?
   Мальчишка взглядом не удостоил – молча протянул маленькую гранату-зажигалку.
   Ох, и детки, – подумал про себя Максим. А впрочем, какое ему дело?
   Подкурил, отдал и… почему-то не ушел. Пара затяжек и дошло – руки парня, пальцы. Взгляд мужчины вновь прошел по фигуре незнакомца и натолкнулся на колючий, жуткий в своей непонятной злости взгляд:
   – Тебе чего?
   Голос ожег не меньше взгляда – глухой, низкий, рокочущий. Макс головой качнул: что на ум пришло?
   – Ничего, извини.
   – Тогда топай, – процедил парень, не столько советуя, сколько угрожая.
   Было бы иначе, Максим бы не стал упираться, но пасовать перед малолеткой?
   – Чего злой такой?
   Парень развернулся к нему, выказывая потрепанную майку с линялыми черепами на груди и, оглядел с ног до головы:
   – Дядя, я тебя знаю?
   – Вряд ли.
   – Значит текилу на брудершафт не пили, одну девку на двоих не пялили, и ты меня не крестил, на горшок в детстве не садил?
   Макс прищурился, не зная, что ответить.
   – Нет, – вышло неуверенно, даже до противности робко.
   – Вот и топай! – уже прошипел парень, качнувшись к его лицу.
   Он явно нарывался, но видимо понял по взгляду Максима, что не на того напал и отправил щелчком сигарету за парапет, пнул какую-то тетрадь в расщелину меж прутьев, отправляя в дальний полет навстречу воде. И, оправив лямку сумки-торбы на плече, чуть сгорбившись попер по улице прочь.
   Макс нахмурился, глядя ему вслед – встретишь такого с утра – весь день не задастся.
   Глянул вниз – тетрадка гота, или как там еще себя называют эти чучела, валялась на ступенях к воде. Не докинул, случайно обронил? Свин, конечно, но…
   Мужчина спустился и поднял тетрадь. Она была довольно большой, пухлой – конспекты? Притомила учеба юного любителя пива, марихуаны и детруа до утра? Успеет его нагнать и отдать?
   И усмехнулся – может и успеет, но, наверное, получит скорее по зубам, чем «спасибо».
   Макс согласно тявкнул у ног хозяина.
   – Замерз? – подмигнул своему другу мужчина. Тот взвизгнул и рванул вверх по ступеням, намекая – идем домой. И то верно, пора греть старые кости «немца», да и свои не мешает. Впечатлений на сегодняшнее утро достаточно.
   И взбежал за собакой наверх, размахнулся, чтобы выкинуть поднятое. Но тетрадь распахнулась и упала у ног мужчины, прилетев обратно под порывом ветра. Открывшиеся белые листочки были исписаны мелким, ровным почерком, не мужским – женским. Слишком нежно были выведены буквы, слишком округло. Взгляд мужчины устремился в ту сторону, куда ушел забияка тинейджер. Неужели этот придурок украл у какой-нибудь дурашки ее личный дневник или анкету, которые девчонки так любят заводить?
   Макс попытался подобрать тетрадь, но мужчина не дал:
   – Оставь! – кто знает, возможно, хозяйка будет расстроена из-за утери. Наверное, стоит написать объявление, что пропажа найдена.
   Только знать бы хоть у кого или в каком районе, в каком училище, техникуме или школе это «богатство» стянуто?
   Взгляд упал на строчки: «Кто мы для этого мира? Что он отмерял нам кроме боли и непонимания, вечных, постоянных пинков в душу? Быть женщиной как клеймо раба, быть женщиной, как иметь приклеенный ко лбу ценник. Ты никто, ты ничто, ты игрушка, ты тварь безголосая. Ненавижу. Не – на – ви-жу!!!
   Нет выхода. Нет прав. Нет жизни. Она ад. Не там ад, где черти – там он, где люди.
   Женщина первая проклята в этом мире. Не разобраться почему. Так сказала церковь, так воспитали поколения и поколения. Женщина – тварь. Ее можно пинать, унижать, убивать, ее можно использовать, потому что она игрушка, ступенька, ширма, – что угодно, но не кто угодно. И ее не станет. У нее нет будущего кроме, как быть рабыней этого гнилого общества, рабыней мужчины и этого мужского мира, где нет места сантиментам, нет места слабым. Но есть выбор – жить по гребанным правилам этого гребанного мира или умереть. Лучше умереть. Ничего нового я все равно не узнаю, а что узнаю – не стоит того, чтобы узнать.
   Все-таки смерть это награда. Он считал, что я ее еще не заслужила и обрек меня на жизнь. Это садизм, самый изощренный. Но вполне понятный – он – мужчина и иначе с женщиной поступить не мог. Он слишком жесток. Но прав, потому что право за ним – за мужчиной. А у меня нет этих прав, потому что я женщина и мне уготована лишь бездна – быть игрушкой мужчины, чем-то несерьезным, средним между кухонным комбайном и презервативом. Не принимаешь правила, не согласна – принудят, заставят, согнут. А я не хочу, я больше не хочу быть одноразовым изделием, существом, а не человеком. У меня есть душа, и я такой же человек, как мужчина. Нет, не хочу быть ничтожеством, не хочу быть использованной по нужде. Но выбор небогат – либо так, либо никак. Либо принимаешь правила этой игры либо не принимаешь.
   Не приму, не вижу смысла, не хочу. Значит выбор однозначен.
   Теперь мне самой придется ставить точку. Я смогу».
   Макс задумчиво посмотрел на скулившего у его ног пса, который извелся от нетерпения вернуться домой, но мысли были не о нем – о хозяйке дневника. Теперь не было сомнений – это дневник. Но мужчина и подумать не мог, что стал косвенным свидетелем чьей-то трагедии. А что трагедии – не сомневался. Слишком тяжело стало на душе от прочитанных фраз, слишком явно веяло от них безысходностью на грани отчаянной злости, той самой, когда человек на грани и каждая мелочь может толкнуть его в бездну небытия. Это было знакомо ему, слишком знакомо…
   Макс пошел в сторону дома, решив, что должен найти девочку и помочь ей, хотя бы предотвратить задуманное.
   В душе нарастал холод ярости на парня, что так запросто пнул чужие мысли в воду, так просто и легко растер чью-то жизнь. Молодой, тупой? Нет, скорее избалованный, потому озлобленный и в этом ожесточении нарочитом, фальшивом, он сам казался Максу призраком чужих грехов. Впрочем, что кривить душой перед самим собой? И его грехов тоже.
   Мужчина отцепил поводок, вымыл лапы Макса. Сварил себе кофе и разложил на столе дневник. Нужно от силы час, чтобы прочесть по диагонали и возможно найти в тексте зацепки, где искать хозяйку. Черт! – вспомнил о проекте. Взгляд упал на часы – по уму ему уже нужно не выходить – вылетать.
   К черту! Человеческая жизнь дороже денег.
   Максим набрал нужный номер:
   – Константин, привет. Я задержусь на час…
   – Старик!! – взвыл Делягин. – Без ножа режешь! Я с французами ни бе, ни ме! Мы ж их почти год окучивали, а ты все под хвост?!!
   – Не кричи. Через час буду.
   Отрубил связь и вздохнул – Костя прав. Сорвется сделка – все полетит в тартарары.
   И сгреб дневник, ключи от машины, кейс, на ходу пытаясь надеть пальто.
   Макс взвизгнул, провожая хозяина, но тот не услышал – хлопнула входная дверь.

Глава 1

   – Скиф?! Привет! – худой мальчишка пристроился рядом, чуть заискивающе поглядывая на товарища. Тот ухом не повел – выплюнул сигарету на асфальт и, толкнув плечом Кабана и его герл, ввинтился в толпу учащихся, прорываясь внутрь техникума.
   – Не отставай, – бросил замешкавшемуся Грине. Тот, осмелев, рванул за ним, наплевав на возмущение Кабана:
   – Нарываешься, Скиф!!
   Парень, не оглядываясь, выставил безымянный палец над толпой – утрись, животное.
   На место Скифа в аудитории сел Кравчук и вовсю флиртовал с блондинистой стервой Люсей. Скиф молча ударил по стулу ногой и парня снесло на пол. Блондинка прикрыла рот ладошкой, зрачки расширились и взгляд полный восхищения был устремлен уже на Влада, а не на Юрку Кравцова.
   Тот оттер кровь с губы и готов был кинуться на Скифа, но взгляды встретились, и парень сдержал гнев, ушел на свое место. Парень спокойно сел, грохнув сумку на стол. Оглядел Люсю, как тлю и лег на сумку, повернув голову к окну. Осень, поздняя осень…
   Аудитория набивалась прибывающими учениками, стоял гул, а Скиф все смотрел в окно – осенью все умирает – почему он жив?
   – О новенькая!! – развеселившись отчего-то воскликнул Ром – Дима Ромашин. Скиф приподнялся ровно чтоб увидеть – у первых парт стояла скромно одетая девушка и дичливо поглядывала на смеющихся парней.
   – Ты откуда, маруха?! – обнял друга Рим – Руслан Зайцев, оглядывая скромную черную юбку и белую блузку девушки. – Сыктывкар, Ньювасюковка? Какой фасон, Димон!! Какой фасад!!
   – Какие буфера! Какая задница! – попытался покрутить совсем растерявшуюся девушку Ром.
   Скиф вытянул вверх руку:
   – Иди сюда! – бросил зло и чуть пренебрежительно. Но от тона все стихли, а девушка послушно прошла к последней парте и села рядом с парнем.
   – Маша, – заметила робко. Скиф скорчил мину:
   – Насрать. Маша молчала пару минут до звонка и тихо сказала:
   – Я думала у тебя имя покрасивей.
   Скиф почти лег на свою руку, развернувшись к новенькой, взгляд был насмешливым до въедливости:
   – И кем мы себя считаем? Моной Лизой, Орлеанской девственницей, Марией Магдалиной? Запомни детка, ты никто. Засунь свои иллюзии себе в жопу. Они никого не волнуют.
   – Ты не любишь женщин?
   – Любишь? – Скиф выгнул бровь и заржал. – А ты, правда, из Сыктывкара.
   И вытащив учебник из сумки, грохнул им о стол, заставив вздрогнуть явившегося учителя.
   – Скифарин, что опять?
   Влад развел руками, напустив на физиономию безразличия.
   – Выгоню! – предупредил препод и удостоился дружного хрюканья, что прокатилось по классу.
   Скиф учился здесь второй месяц, но уже каждой собаке в этом техникуме был известен своим злобно-ершистым нравом пофигиста и полного отморозка. Парни его уважали, слабаки старались держаться рядом, девчонки поглядывали с интересом. И дело было не в смазливой физиономии и довольно интересной фигуре – длинноногий, стройный – в его манерах, его действиях, в его бесшабашности. Казалось, он не боится ни черта, ни Дьявола, ни Бога. И он действительно не боялся. За первые две недели Скиф провел всего пять раундов боев, но настолько показательных, что даже компания Кабана начала сторониться его. Он не бил – он убивал, он, словно жаждал крови и чьей-то смерти. И у многих кто участвовал в этих боях сложилось однозначное впечатление – своей.
   Последняя драка в мужском туалете, когда весь кафель был улит кровью, когда Скиф размазал неслабого по зеркалам, разбив их его физиономией, остановила остальных ретивых, желающих поставить новичка на место. Но и добавила ему врагов. Тот же размазанный Щеглов обещал убить его, как только оклемается. Правда, до этого было далеко, а судя по поведению Скифа, вовсе его не задевало. Хотя кипишь подняли серьезный, родитель Влада вложили немалую сумму, чтобы утихомирить разгневанных родителей Щеглова. Но и том, судя по поведению, Скиф не печалился.
   Он словно не жил, а парил над жизнью, не замечая ее, не понимая опасностей в этом мире, не соблюдая правил, не видя и не осознавая привычных и понятных другим рамок. Он будто выгорал изнутри и никто не мог понять, что за огонь его пожирает, какой бес толкает его на провокации, жизнь на грани фола.
   Девушек это завораживало. Многие смотрели на него с нескрываемым интересом и хотели бы свести близкое знакомство. Но тот мало кого подпускал к себе. И то, совершенное не подходящих – того же слабака Гриню или придурка Наруто – маленького, верткого, некрасивого, помешанного, словно девчонка, на анимэ.
   Такое окружение было минусом Скифу… если б не показательные бои, в которых что грейдеры не сумятясь шли по физиономиям, что его уже прославленные перчатки с железными набойками, которые врезались в плоть оппонентов как стрелы в фанеру. И дрался, говорили, он мастерски. А это заставляло его уважать, во всяком случае, лишний раз обходить. Горячечность свойственна многим парням из параллели, но Скиф и в этом фору давал – заводился в пол оборота, пер как танк.
   Одни его окрестили больным, другие лихим. И то и другое играло на руку имиджу Скифа, завоевывая без боя толпу желающих попасть в друзья и подруги.
   И каждого очень интересовало – кто он и откуда. Предположения строились самые бредовые, но им верили.
   Ходила легенда, что Скиф был отчислен из мореходки, за то, что покалечил зарвавшегося командира. Другая гласила, что Скифу грозил срок за убийство, и родители кое-как отмазав его и переведя в другой техникум в другой город, надеются, что сын возьмется за ум. Третья версия вовсе приписывала ему год психушки, где от него отказались даже светила, признав конченным, асоциальным элементом. А выпустили за большой откат, который отец, тоже психиатр по одной версии и генерал-полковник МВД по другой, передал врачам.
   И никто не знал, какая из этих легенд верная, а соответствовала истине вроде бы каждая.
   Никто не знал, чем занимается Скиф вечерами, где тусуется, какие девчонки ему нравятся, чем увлекается, где бывает. Но знали, что у него есть черный спортивный «ягуар» и улейбланый «харлей». И даже неряшливость и вызывающая одежда парня были, казалось, дорогой, очень экстравагантной, новомодной примочкой. И все считали, что за его спиной стоит толпа богатой и влиятельной родни, поэтому Скифу и сходит с рук любая эскапада. И сам он реинкарнация Печорина и Дракулы одновременно.
   А Скиф лежал на учебнике и смотрел в окно, не мигая. Ему было все равно на шепотки, на вдалбливание учебного материала, на взгляды девчонок, «косяки» парней.
   Люся ерзала пол урока, вспоминая как эффектно Скиф отправил Кравцова на пол, и не выдержала, написала записку: «пойдем после занятий в „Бакс“»? Сунула ее новенькой.
   Девушка недоуменно уставилась на Люсю.
   – Скифу! – цыкнула та: о чем ты подумала, дура? Ты кто такая, чтобы я тебе записки писала?
   Маша опустила взгляд и положила под руку парня свернутую бумажку. Скиф нехотя приподнялся, развернул и минут пять изучал одну строчку. Маше очень не понравилось его отношение, его поведение и эта манера высокомерничать. Но вроде как он спас ее от насмешек, поэтому девушка не стала осмысливать его характер и делать выводы. Рано.
   Влад же уперся на руку, развернувшись всем корпусом к Люсе и, оглядел ее, будто взвесил и оценил. Скривился и выдал, наплевав на речь преподавателя:
   – Платишь ты.
   Маша бы умерла, но с таким бы не пошла не только в бар, но и на выход из аудитории. А Люся игриво улыбнулась:
   – Идет.
   Девушка покосилась на Логинову: гордость-то есть у нее?
   А Скиф масла в огонь подлил, прищурил глаз:
   – Сейчас. Люся вспыхнула, несмело глянула на учителя и решилась.
   – Идет, – улыбнулась, пытаясь показать себя ему парой – такой же рисковой пофигисткой, королевой жизни.
   – Вперед, – сгреб учебник со стола и двинул меж парт, Люся за ним, с превосходством поглядывая на подруг.
   – Я не понял, – протянул учитель.
   – Живот скрутило, – бросил Скиф, вываливаясь за дверь.
   – Очень, – с милейшей улыбкой поддакнула Люся, игриво глянув на мужчину: а ты бы так смог? Не – а. Ничтожество!
   И выплыла в коридор.
   Скиф тут же повис на ее плече и оглядел от бровей до носиков гламурных сапожек:
   – Ну, что, смелая, – выставил ей пачку сигарет, предлагая. Люся взяла одну и получила зажигалку. Скиф прикурил свою тут же, наплевав на то, что еще в здании, где не курят. Девушка, сделав затяжку, поняла, что это травка и подавилась, закашлялась. Влад засмеялся, утягивая ее на улицу.
   – В «Бакс» не пойдем, отстой, – заметил уже на крыльце. Осмотрел периметр оголенных деревьев, листвы и забор, решая куда лучше направиться.
   Люся курила, давясь дымком, но пыталась выглядеть под стать Скифу, и готовой на любой подвиг. Ей хотелось стать его девушкой. Эту славу не затмила бы и пара Кабан и Любавина. К тому же быть девушкой Скифа, значит первой узнать все его тайны, влиять на него, иметь на поводке даже не добермана – вурдалака, вампира. Свой личный вампир! – круто, – уже смело шагнула за парнем вниз по ступеням навстречу приключению.
   Страшно было лишь одно – пролететь, оказаться не на уровне.

   Максим освободился только после обеда. Сделка благополучно прошла, и он получил приз – возможность уединиться в своем кабинете, спокойно пообедать. К кофе и сигарете вспомнилось про дневник. Мужчина вытащил его из ящика стола и открыл на первой странице:
   «Отец считает, что мне нужно вести дневник, он спасет меня.
   Он или дурак или меня за дуру держит – от чего спасать? От произошедшего? Оно уже было. И хоть забегайся, хоть головой об стену бейся – бы-ло.
   Тогда от чего? От жизни? От жизни меня спасла бы пуля: но видно и ее я не заслужила…
   Отец всегда знает, что лучше другим. Всегда. Даже когда другим не нужна его помощь, даже когда хотят, чтобы их просто оставили в покое.
   У меня нет сил сопротивляться, нет сил вообще ни на что. Писать? Пишу. Но о чем? Зачем? В угоду ему, опять ему, потому что таковы правила мужского мира, таковы мужские законы…
   Отец сказал: записывай что чувствуешь, что думаешь.
   Но как можно записать боль, что раздирает душу на части, как можно записать мысли, которые как грозовые тучи укрывают с головой, и нет им просвета. Какими словами можно описать чувство, когда ты ежедневно, ежечасно ощущаешь себя меньше сверча, что запихнули в спичечную коробку и держат в кармане для своей надобности, и ты, тот сверчок, ничего не можешь, нет твоей воли и тебя нет – есть клетка коробки, в которую ты и не просился, но вынужден находиться…
   Отец спасет меня от дурдома и не понимает – я уже в психушке. В одной огромной психбольнице, где полно Наполеонов и Жозефин, я ни то, ни другое. Была ли я, что я? Кто? И отчего меня может спасти дневник? От смирительной рубашки? От вскрытых вен? От жизни?
   Не я придумала ее такой, не я установила правила и не я смогу их обойти. Они согнут, сомнут любого. Явись в этот дурдом сам Господь и его сунут в смирительную рубашку, закроют в камеру для буйнопомешанных…
   Как глупо записывать обрывки мыслей, погребенные чувства, вспоминать себя, ту, умершую, раздавленную, запятнанную, обманутую, никому ненужную. Обычную игрушку в чужих руках. Мужских…
   А ведь я хотела такую малость – любить, и была настолько глупа, что любила сама, не понимая, что верить в ответное чувство все равно, что верить в НЛО и йети, Дед Мороза и Бабу Ягу…
   Почему так случилось? Почему оглядываясь назад, я не могу воспринимать себя собой. Внутри нарастает протест до крика, до воя, и хочется рвать зубами вены и сдохнуть, наконец-то умереть!».
   Макс потер висок: ничего себе мысли у девушки, ничего себе начало. И все ровным, каллиграфическим почерком, очень красивым. И мысли не сумбурные – стройные. А все равно ощущение неадекватности, какого-то надрыва.
   Мужчина хлебнул кофе и подкурил еще одну сигарету.
   «…но как умереть мертвой?
   Отец сказал: дневник поможет тебе жить. Может быть, он все перепутал? Дневник поможет жить ей, той что была?
   Как же она жила? Как все началось, когда?
   Наверное, с рождения.
   Мама… Она назвала ее Варварой. Какое глупое имя – Варваре нос оторвали. И вырвали душу. Кому она была интересна?
   Дома, милый дом. Там всегда был погром. Всегда, когда отчим собирался на вахту, калымить на Север. Финансов особо в семье от этих вахт не прибавлялось – мать Вари, Полина Яковлевна, женщина прижимистая, старалась отложить на доплату, чтоб обменять маленькую жилплощадь на большую. Но чем дольше она откладывала, тем выше поднимались цены на квартиры, и все начиналось сначала: сборы, отъезд, надежда и ожидание, приезд, подсчет денег и… опять в путь. Это напоминало бесконечный бег по кругу.
   Варвара в затею совершенно не верила, но не ей им советы давать, поэтому и молчала. Привыкла, что ее все равно не слушают, даже возьми выскажись.
   Молча обошла две дорожных сумки, занявших почти все коридорное пространство, прижалась к стене, пропуская пробегающего отчима, и нырнула на кухню, чтобы перекусить. Мама как раз пекла отчиму в дорогу пирожки.
   – Руки вымой, – буркнула дочери вместо „здравствуй“.
   – Уже, – заверила, беря с большой тарелки поджаристый пирожок. В комнате раздался шум и грохот, словно отчим снес антресоли. Варя с матерью влетели в комнату: так и есть – антресоли распахнуты, и все вещи из них валяются на полу.
   – Что тебя туда понесло?! – мгновенно разозлилась Полина Яковлевна.
   – Документы мои где?! – рявкнул в ответ Николай Петрович.
   – Да в ящике комода! Склероз, что ли?! – и умчалась спасать выпечку, а Варя принялась складывать вещи обратно, понятия не имея, зачем это делает, ведь половину из них нужно было бы на свалку отнести, а не в шкаф пихать. Зачем, например, сотню лет пылятся ее старые коньки, которые стали малы ей еще в пятом классе? А Жаннина вязанная шапка, тетрадки за десятый класс, старый заяц с ободранным ухом? Но выкинуть хоть одну вещь без маминого согласия, Боже упаси – кричать, ворчать и дуться будет неделю. А через месяц снова вспомнит и начнет заново – ворчать, обижаться.
   Варя со вздохом запихала все обратно вглубь антресолей, тут отчим, наконец, нашел документы и закричал из коридора, объявляя об этом всем.
   – Дядя Коля, – подошла к нему Варя, решив объявить о свадьбе пока не уехал. Матери сказать было страшно. А отчим никогда не вмешивался, Варя была для него непременным атрибутом его семьи, как кошка или те же хранящиеся на антресолях коньки. – Я замуж выхожу.
   – Чего? – нахмурился не понимая. И закричал в сторону кухни. – Полина, слышала?! Варька замуж собралась!
   – Это за кого?! – вырулила из кухни мать.
   – За Диму.
   – Ах, за Диму! – всплеснула руками женщина. – А не рано ли невестишься? Техникум сначала закончи!
   – Мам, мы решили на следующей неделе подать заявление. Я ставлю вас в известность, чтобы отец приехать успел на свадьбу.
   – Ах, ты нас в известность ставишь! – завелась Полина Яковлевна, но высказаться не успела, муж влез.
   – Ты, это, Варь, не торопись. Зачем тебе Димка? Где вы жить-то собрались, на что? Не – е, ты, это, глупостями не занимайся. Молоды вы еще – погуляйте с годочек, себя проверьте, на ноги встаньте.
   – Мы скромную свадьбу сыграем. Дима на работу устроился.
   – И куда это?
   – Менеджером в салон бытовой техники. Пока оклад небольшой, но после испытательного срока обещали вдвое больше.
   – Вот, значит, как! Нет, ты глянь – без нас все решили, постановили!
   – Мам, пирожки горят, – учуяла запах гари Варя. Женщина проворно юркнула в кухню, выкрикивая:
   – Ты мне брось „Димы“, „свадьбы“! Слышала, что отец сказал?! На ноги сначала встаньте! Доучись! А дитё будет?! А?! На кого кинешь?! На меня?! Я вам что, трехжильная?!
   – Мам, мы не собираемся пока детей заводить да и учиться всего ничего осталось!
   – Не, не, ты это, права мамка, дети-то вне планов появляются. Нет, Варюха, погоди со свадьбой, отучись сперва.
   – Мы любим друг друга, и все уже решили.
   – Это когда ж вы решить успели?! – опять появилась в коридоре Полина Яковлевна, встала, подперев бока руками. – Ни сватовства значит, ни знакомства с женихом – решили они. А наше согласие не нужно?
   – Мам, я сегодня поговорю с Димой на счет сватовства. В выходные планировали.
   – Ах, вон как! Отец из дома, а ты мне мужика в дом!..
   – Мы у Димы жить будем. Его родители согласны. Николай Петрович почесал затылок и пожал плечами:
   – Ну, чего мать? Если так, то это… чего б нет?
   – Но, чтоб в воскресенье жениха привела! – постановила Полина Яковлевна. – А там поглядим. Может обормот какой?
   – Мама, Дима очень воспитанный молодой человек. Хозяйственный, умный. Я с ним год переписывалась, ты же знаешь.
   – В письмах я тебе сама хоть че напишу. Ты мне его не расхваливай, не товар! Приведешь, я лично погляжу, что за умница твой Дима.
   – Во! – нашелся отчим. – Ты это, Варюха, мамку слушай. Она женщина мудрая, знает, что говорит.
   Мать, гордо вскинув подбородок, ушла на кухню.
   – Полин, они в воскресенье это, придут, – крикнул мужчина в сторону кухни, забыв о Варваре и о разговоре. – Куртка-то где, Поля?! Мне выходить уже!
   – Подожди ты с курткой! Пирожки сейчас сложу!
   Тут зазвонил телефон и Варя, взяв трубку, силилась понять, сквозь поднятый родителями крик, что говорит ей Дима:
   – Я выхожу! Выхожу! Через пять минут буду у твоего подъезда! – кричал в трубку парень.
   – Поняла! Я тоже выхожу! – крикнула Варя.
   – Да куртка-то где?! – надрывался Николай Петрович.
   – Не дом, а дур дом! – буркнула Жанна, освободив ванную комнату. Силой хлопнула дверью, и проплыла в комнату.
   Жанна… Может с нее все началось? С того момента, как она родилась, а я стала чувствовать себя лишней?..»

   Макс вздохнул – сериал, какой-то: отец, отчим, Жанна, Полина – мама, еще и жених.
   Девушка точно неадекватна.
   Но перед глазами всплыл тот тинейджер, что пнул дневник в воду, и мужчина решил пойти наперекор его поступку – все-таки дочитать и понять, стоило ли это делать.
   «– Дима, я сказала сегодня своим, что мы собрались пожениться. Мама ждет тебя в воскресенье на семейный ужин.
   – Решено, буду ровно в семь. Твоя мама, какие конфеты любит?
   – Шоколадные, – рассмеялась девушка.
   – А цветы?
   – Считает их излишним расточительством. Купи лучше фруктов.
   – Идея. Так и сделаю. Николаю Петровичу – водки, вина?
   – Дядя Коля уехал на вахту, теперь явится через три месяца.
   – Но мы же не будем его ждать, Варенька? – испугался парень.
   – Нет, он сказал – как мама скажет.
   – Задачу понял. Будем очаровывать твою маму. А сестра? Ей что нравится?
   – Ей косметика и тряпки нравятся. Что ты хочешь от пятнадцатилетней девочки?
   – А сладкое?
   – Она у нас фигуру бережет, сладкого вообще не ест, даже чай без сахара пьет. Так что, о Жанне не думай. И не будет ее скорей всего, опять усвистит куда-нибудь: в кино или на танцы, на тусовку очередную.
   Дима кивнул и обнял девушку:
   – Ну и ладно, пускай бежит на свою тусовку, без нее обойдемся. Мама-то как вообще настроена?
   – Не понять. Познакомиться с тобой – определится. Ты ей понравишься, уверена.
   Парень смущенно улыбнулся:
   – Надеюсь. Тещи, говорят, самый жуткий народ.
   – Свекрови тоже, но мы же с Наиной Федоровной нашли общий язык. И ты с моей мамой найдешь.
   – Ты меня пугаешь. Складывается впечатление этакой фрекен Бок. Но ведь как бы она ко мне не отнеслась, это не имеет значения, правда? Жить-то нам с тобой, а не с моей или твоей мамой. Давай не будем сейчас о родителях? Успеем еще их достоинства и недостатки обсудить. Я скучал, Варенька, – прижался к ней. – Весь день о тебе думал.
   – А что думал? – полюбопытствовала. Как он ей нравился, глупой девчонке, какой бездной достоинств она его наделяла…
   – Хорошее. Какая ты у меня замечательная, как здорово, что любишь меня. И за что? Такого неуклюжего, не супермена, не Рокфеллера, не Ньютона. Ты ведь такая умница, красавица. Я как на службе целый день твои письма мысленно декламировал и все думал, как же это замечательно, когда ты любишь, и тебя в ответ любят, когда есть к кому идти, а значит, есть к чему стремиться и ради кого. Я даже стишок сочинил: Варенька, любимая моя, ты как солнышко в моей судьбе, и спасибо милая тебе, за сиянье глаз, за чудную улыбку, за тепло души. Я с тобою ангел мой, на веке.
   – Не Петрарка, – улыбнулась Варя.
   – Увы, – вздохнул Дмитрий. – Был бы им, посвятил тебе целые тома стихотворений и поэм. Но может все впереди? – улыбнулся, и крепко обнял. – Я люблю тебя, Варенька, если б ты только знала, как я тебя сильно люблю.
   – Я тоже тебя, Димочка, очень, очень.
   Парень, щурясь от солнца, посмотрел на убегающие за окнами строения, прохожих, расцвеченные весенним солнышком и зеленью улицы и сказал:
   – Представляешь, мы еще в самом начале нашей жизни, в самом-самом. Почти на старте. И впереди нас ждут долгие счастливые годы. Пройдет пять лет, десять, изменятся улицы, изменимся мы, а наша любовь станет лишь крепче и ярче.
   Господи, неужели он так говорил? Неужели я серьезно в это верила?..
   Ах, да – дети. Она же так их хотела! Как любая дурочка, чья голова забита главным в жизни женщины – семья, дом, дети… Как там в немецкой формуле женского счастья? „Киндер, кирхе, кухня“. Только на эти три „ка“ может претендовать женщина, только в них она имеет право существовать. Только существовать. Жить – привилегия мужчин».

   Макс закрыл тетрадь: может и прав парень, отправив эту «Мексику в розовом соусе» в воды Фонтанки?
   Но каковы перепады?
   Мужчина взял в руки кружку с кофе и повернулся в кресле к окну: девушка явно больна – пишет о себе, но словно о другой, потом путается и на миг как озаренье – это же я, затем снова дистанцируется от себя самой и пишет от третьего лица. Клиника.
   За окном намечался ливень и Макс вздохнул: придется переждать. Идти по КАДУ через стену дождя не хотелось. Не такой уж он любитель экстрима. Хотя, можно и не ездить в «Мегу» сегодня – завтра затариться.
   Взгляд опять упал на потрепанную обложку тетради.
   А чем еще заняться, коротая время до прояснения в небе?
   «Они выскочили из автобуса и двинулись в сторону ворот рынка. Шли, взявшись за руки и, молчали. А что говорить – им было хорошо вместе без слов.
   – Странно, мы с тобой даже не разу не поссорились, – задумчиво протянула Варя.
   – Зачем?
   – Не за чем, просто. Другие ругаются, у них как-то бурно все проходит.
   – Ну, хочешь, повздорим? Только зачем?
   – Не про то я. Не хочу ссорится. Удивляюсь – как же мы с тобой влюбились так друг в друга, что даже тем для ссор нет.
   – Потому что подходим. Ты любишь что я, я – что ты. И мнения на вопросы сходные. Чего ругаться? Тема?
   – Обои например.
   – Что „обои“?
   – Ты какие в комнату хочешь?
   – А ты? Варя рассмеялась – вот и поспорили!
   – В цветочек.
   – Идет!
   – Нет, я передумала, возьмем с геометрическим рисунком.
   – Да хоть с арифметическим. Ты хозяйка, женщина, тебе виднее.
   Девушка с благодарностью прижалась к своему будущему мужу и на миг зажмурилась – до того хорошо стало – она станет хозяйкой! Будет стирать Диме рубашки, гладить, готовить ужин, завтрак, убираться в их, только их совместной с любимым комнате, обустраивать ее, как ей нравится. И ни мамы, ни отца, ни сестры – ворчуньи со своими завихами и указаниями – только она и Дима. Что захотела, то и сделала. Она!
   Дима вышагивал гордо, видно тоже распирало его, что без пяти муж, в предвкушении самостоятельной жизни плечи сами расправлялись. Будущая ответственность не воспринималась тяжелой ношей и потому не гнула – окрыляла, вознося в заоблачные дали иллюзий. И казался он себе в этот момент не худым, невысоким и невзрачным пацаном, а сильным, огромным и высоким красавцем. Ему сейчас что стокилограммовую штангу одной левой толкнуть, что толпу хулиганов раскидать – легко – взгляд Вари тому порука: восхищенный, влюбленный, доверчивый, наделяющий предмет своего обожания невиданными достоинствами. Как им не соответствовать?
   И Дмитрий соответствовал. С серьезным видом долго копался вместе с любимой в рулонах обоев, придирчиво оглядывал упаковки, читал внимательно инструкцию к клею, дотошно выспрашивал продавщицу, о том какие обои лучше, какие хуже. Варя молчала, млея от его вида: какой же он хозяйственный, какой умный, смелый, ответственный, и от доставшейся ей роли: преданной, доверчивой женщины, которая не станет перечить по пустякам и лезть в то, чего не знает. Дима умнее, ему виднее.
   Кислицин выбрал недорогие обои в блеклый цветочек, которые девушке совсем не понравились, но стоит ли спорить и портить себе и ему настроение из – за ерунды? Он выбирал, старался. И Варя кивнула: по душе – бери.
   Влюбленные довольные „уловом“ вышли из магазинчика.
   – Начало положено, – провозгласил Дима. – Холодильник и телевизор возьмем в кредит, а диван купим на то, что подарят на свадьбе. Стол мама даст.
   – Кресло и магнитофон из дома заберу, – поддакнула Варя.
   Здорово-то как планировать будущую семейную жизнь! Девушка ликовала, она почти летала и мысленно уже обустроила комнату, наклеила обои, расставила мебель, цветы, книги.
   – Ты посчитай, сколько человек будет с твоей стороны. Надо думать, где торжество устраивать будем.
   – Мама, отца попытаюсь пригласить, Жанна, Люба, Катя, Лена. Тетя Аля и дядя Ваня…
   – Это уже семь человек.
   – Много? – чуть испугалась девушка. Но она же еще не всех близких перечислила.
   – Варенька, свадьба удовольствие дорогое. Я предлагаю скромное торжество, по минимуму, а деньги потратим на необходимое.
   – Тогда все, семеро.
   – Подожди. Люба кто?
   – Моя подруга, она свидетельницей будет.
   – Ладно. А эти: Клара…
   – Катя и Лена мои подруги, мы вместе в школе учились.
   – Ну – у, когда это было? Они кто сейчас?
   – Студентки, как и я. Одна в политехе, другая в медучилище.
   – И что с них взять? Дадут копейку, погуляют на десять.
   – Не в этом дело. Причем тут, сколько и чего они подарят? Они мои подруги!
   – Ладно, ладно, хочешь – приглашай. Пусть будут. Я все равно друзей зову, а им без девушек будет скучно.
   – Кого приглашаешь?
   – Володю и Алексея ты видела. Еще Рома – рыбак, его не обойти – сосед и вообще, незаменим по части электрики и электроники. Сваять, спаять что – мигом. Пригодится. В комнате проводку менять надо, приглашу его на свадьбу и он бесплатно поможет. Потом Михаил, сегодня познакомились…
   – Зачем же незнакомого приглашать?
   – Варюша, доверься мне, я знаю, что делаю. Мне расти надо, а он может помочь. Работает всего год, а уже старший по залу. Мало ли: прикрыть, подсказать. Нужный человек, опять же все входы выходы знает, кто, что из себя в коллективе представляет. Нам же нужно подниматься, Варюша. Будет повышение, будет прибавка к зарплате, а деньги лишними не бывают.
   Девушка помялась и согласилась.
   Парень сжал ее руку, довольно улыбнувшись.
   – Еще Горика придется пригласить. Мы учились с ним вместе, в соседних домах живем.
   – Давай весь класс! – не сдержалась.
   – Ну, не обижайся, я же не просто так, а с дальним прицелом. Горик мой ровесник, а уже третью машину меняет. Дела у него катят. Сейчас форд купил, утром его видел, сиял, вокруг машины крутился. Как раз в ЗАГС отвезет. Не пешком же пойдем?
   Логично, – вздохнула. Ну и пусть со стороны Димы много человек будет, зато как он рассчитал – все нужные. И поморщилась – противно отчего-то. С другой стороны, что делась, если сами „маленькие“ и небогатые? Только на „больших“ и богатых полагаться, за счет них выбираться. К тому же Дима не только о себе заботиться – о ней тоже, о их общем будущем.
   Одно в цвет – Люба довольна будет: такой контингент набирается – мечта ее.
   – Еще Резаковых хоть как придется приглашать.
   – Это кто? Я их не знаю.
   – Наши дальние, дальние родственники. Богатые, а жмоты. Правда, на Новый год всегда подарки шлют. Если пригласим, на свадьбу, думаю, тоже раскошелятся. Глядишь, не диван – мягкий уголок купим.
   Варя лишь вздохнула. С одной стороны хорошо, что Дима дальновидный, а с другой не о том ей слышать и говорить хотелось. Любовь и расчет не складывались, хотя вроде и не сходились. С ней-то он не по расчету – по любви, а что в будущее заглядывает, фундамент крепкий готовит, вроде бы даже отлично. Но ни сердцу, ни душе то непривычно, и царапают слова его, как наждак по батареи.
   – Выходит с твоей стороны человек двадцать будет…
   – Тридцать в общей сложности. Нормально. У нас посидим. И обнял в пылу девушку, чуть не раздавив рулонами:
   – Заживем! Варенька, как же мы здорово заживем! – попытался подхватить любимую на руки, но обои перевесили и общий вес ноши, оказавшийся в руках, превосходил вес Кислицина. Дима не устоял и неуклюже шлепнулся на газон, придавливая рулоны, сверху Варя приземлилась.
   – Фу, ты, – с трудом поднялся парень. Спину и бок свело от боли.
   – Ты чего? – забеспокоилась девушка.
   – Ерунда, – отмахнулся, но, судя по искаженному болью лицу, хорохорился. Варя обои взяла и его поддержала:
   – Ничего не сломал?
   – Вот еще, – улыбку вымучил. – Я крепкий, не смотри, что хлипкий.
   – Ничего ты не хлипкий!
   – Ладно, ладно, я – Турчинский. Ой!
   Один шаг и Дима вновь бы упал, если бы Варя его вовремя не подхватила.
   – Ты ногу повредил.
   – Спину, – поморщился. – Неудачно приземлился. Пройдет сейчас, подожди.
   Минут пять тревожного ожидания, и Дима при помощи Вари поковылял к остановке. В автобусе его разогнуло и он даже отобрал у любимой обои, подтверждая образ крепкого и сильного мужчины. С
   Наверное, ему было страшно, что такая девушка уйдет от него, отвернется, если узнает, какой он слабый и больной. И прощай тогда мечты, будущее. Как был для всех вокруг „соплей“ так и останется. Тогда Варя его обидную кличку еще не знала, как не знала, как он служил, до армии жил. Его счастье, что вместе с ним Юрка служил, такой же доходяга, но поэт, в отличие от Димы. Он письма девушке писать помогал, романтику по линованным листам разливал, так что вся рота заслушивалась, в десять рук его опусы переписывала и во все концы страны своим подругам рассылала. По десять, двадцать писем одного формата, слово в слово…
   К чему это кому-то знать, тем более Варе?
   Главное выходило все ладно и складно, романтично – и разве подло? Обычно. Привычно…
   – Дима, все хорошо? – с беспокойством заглядывая ему в глаза, спросила девушка.
   – Замечательно, Варенька, – обнял ее, вымучив улыбку. И было видно, что спина нещадно болела, вызывая тревогу. Может, действительно позвоночник повредил? Но думать о том не хотел, вид показывать тем более. А то подумает Варя, что он как стеклянный человечек от любого ушиба рассыпается, пошлет вдаль светлую и будет она темной. Одному хоть вблизи, хоть вдали нерадостно.
   Встретит ли он еще красивую, умную и хозяйственную, чтобы любила вот так же, безоглядно, чтобы рядом с ней себя Ильей Муромцем чувствовать – не факт. Это он сразу смекнул, а как только фото Вари получил – подумал – женюсь. Снимок ее по казарме ходил, любовались бойцы, правда и подтрунивали, не без этого. Не верилось им, что такая лапочка к такому доходяге прилипла. Да и сам Дмитрий не верил, и слово себе дал – если правда, влюбилась, если дождется и все у них срастется, семья будет. От добра добра не ищут. Не дурак за журавлем в небе бегать, когда вот он, сам в руки дался.
   Хорошо все складывается: Варя к нему вроде прикипела, мать слова против ранней женитьбы не сказала. Осталось заявление подать и будущую тещу приручить. Авось. Дрессировщик из него, конечно, так себе, но первый шаг уже сделан – у матери комната вытребована – забот и хлопот меньше. Любому ясно – чем дальше от тещи, тем жизнь спокойней. Осталось ее согласие на брак получить, а нет, ну и нет. Все равно поженятся. Совершеннолетние, он работает, комната для жизни есть – что еще надо?
   Если бы я знала все это до того, как все произошло…
   Почему я верила ему, почему любила, почему не видела, что всего лишь выгодна?
   Да любила ли – полно!
   Игрушка. Даже тогда еще я уже была игрушкой, вещью, выгодной или не выгодной, и тем либо привлекательной, либо отталкивающей.
   Господи, почему я была такой дурой! Почему нами так легко пользуются?!»

   Макс захлопнул дневник – хватит.
   Прочитанное отчего-то вызывало щемящее чувство то ли стыда, то ли брезгливости и оставляло привкус обмана, которому дано свершиться и которому не противостоять. Хотя он-то причем? Зачем ему чужие тайны, чужие метания и души изыскания? Что ему до этой пары?
   Наверняка обманутая невеста решила, что «все мужики козлы» и вылила это на листы бумаги, а он, вот уж кто действительно, дурак, подумал, что стряслась беда и нужно помочь…
   Фу, ты! Рождаются же на свет идиоты!
   Да плевать ему на Варь и хитро-мудрых Дим, что еще маются детством.
   Его детство закончилось семнадцать лет назад, в тот день, когда умерла мама. И он понял, что никому не нужен. Совсем. Даже родному отцу.
   Семнадцать лет назад, почти семнадцать лет на момент. Точка отсчета. Она есть у каждого, просто не каждый понимает, что она неизбежна и многие остаются за ее гранью, теми же что были, и уже не изменятся, не изменят свою жизнь. Так и будут сопли лить на страницы вместо того, чтобы взять себя в руки и пойти дальше.
   Каждому свое.
   Он – пас. Он не отец этой Вари лечить взросление. Предательство, конечно, тяжело, но не смертельно и бывает опять же, с каждым. Оно даже в чем-то необходимо, чтобы урок впредь пошел на пользу и помог распознать «своих» и «чужих», способных на подлость и предательство, не способных, потенциально готовых к этому. Только такими уроками можно обрести реальное зрение и понимание кто на что способен, отсюда и ждать что-то от человека.
   Не нужно питать иллюзий на счет людей, а если питаешь – их не вини. Они как раз в этом не виноваты. Это твои трудности, твои проблемы.
   Выживают только сильные, слабые ломаются.
   Он не думал – правильно ли это, потому что знал – иначе не бывает.

Глава 2

   Скиф потягивал вино и поглядывал на Люсю.
   Заведение было тихое, консервативное, чем удивило девушку. Она ожидала чего-то бурного – слета металлистов, тусовки байкеров, засилье любителей пива, на крайний случай. Влад изумил ее и в этом – привел почти в аристократический ресторан, где цены под потолок с лепниной, наверное, именно за нее. Это смущало, учитывая, что заплатить обещалась она. Но Скиф успокоил:
   – Посидим немного, примем по минимуму и двинем к Зотову.
   – Куда?
   – Студия. Зотов известный художник.
   – Ты увлекаешься живописью? – Скиф явно полон тайн и загадок!
   – Нет, – хмыкнул. – Я увлекаюсь искусством. У Павла собираются люди.
   – Ты говоришь, словно в других местах собираются свиньи.
   – Не исключаю. Скиф облокотился на стол, качнувшись к девушке:
   – А ты бы хотела куда-нибудь травки покурить, оттянуться с ломкой, хеви-металл и де труа до утра?
   Люся скорчила рожицу:
   – За кого ты меня держишь?
   – А чего тогда ко мне прилипла?
   – Ты интересный, симпатичный…
   – Вызывающий…
   – Не скучный! – улыбнулась. – Неординарный. В тебе есть харизма. Чувствуется, что ты хозяин своей жизни.
   – А ты – нет?
   – Пока не совсем. Вот отучусь, начну зарабатывать сама, буду хозяйкой себе. А пока маман с папан выдают чаевые, много воли не получишь. Фигово от предков зависеть.
   – Иди работать.
   – Кем? – пожала плечиками. – Рекламки у метро раздавать, дворы мести?
   Скиф отвернулся: зачем он согласился с девушкой прогулять занятия? А впрочем, чем лучше сохнуть на парах, слушая заумь Веретенникова?
   – А ты что хочешь от жизни? Куда потом пойдешь, кем?
   – Работать пойду, – отрезал.
   – Семья? Женишься?
   – Так далеко не заглядывал.
   – Не любил, – поняла свое и высказала с томно – заумным видом. Скиф ожег ее взглядом, губы скривились в желчной насмешке:
   – Любил – не любил. Ты принцесса, чем голову себе забила? Ты думаешь, мужики любят? Они пользуют, они ищут выгоду и приемлемую телку для своих нужд. Это как сходить в сортир. Кому приспичило тот и за кустом отольет, а посдержаннее сортир ищут красивый, чтоб со всеми удобствами.
   Люся даже побледнела от его грубой прямолинейности, поморщилась:
   – Что за скотство.
   – Правда жизни, дура. Ты что думаешь, самая умная, самая красивая, поэтому мужики от тебя с ума сходить должны и розы под ноги стелить? Розы с шипами, детка. Хорошо даешь, приметный интерфейс, нормальные манеры, покладистый характер, по дому и хозяйству можешь – тогда есть шанс, а так… Ну, фигурка у тебя ничего, – смерил ее взглядом. – С мозгами хуже, но смазливая мордочка компенсирует, главное рот не открывай, чтобы ум во фразах наружу не лез. Родители у тебя кто?
   Люся хлопала ресницами и морщила носик, соображая оскорбиться и послать Скифа нафиг или еще потерпеть, понять с чего он завелся. Может специально провоцирует? Зачем?
   – Врачи.
   – Врачи? Здорово, – хмыкнул. – В частных клиниках?
   – Даа.
   – Супер. Стоматологи, гинекологи?
   – Неет.
   Люся решительно не понимала, причем тут ее родители.
   – Тогда на хрена ты мне сдалась? Что твои родители могут, что можешь ты? Кто ты? Удобный сортир с красивым интерьером? Таких валом.
   Люся покраснела до корней волос и не выдержала, поднялась, резко оттолкнув чашку с недопитым кофе. И вылетела из ресторанчика.
   Скиф не шевельнулся.
   «Беги, дура, беги пока не поздно», – посмотрел ей в спину.
   Допил вино, кинул деньги и направился в тир.
   Стрельба затянула его давно, как табак. Две, а то и три пачки сигарет в день и расстрел мишеней – сутки прошли не зря.
   – Поразительные успехи, – усмехнулся молодой мужчина в тире, выдавая очередную порцию пулек. – У тебя талант. А помнишь, как палил в белый свет, как в копеечку?
   Парень смерил его презрительным взглядом и расстрелял мишени, попав в десятку на каждой.
   – Я же говорю – талант.
   – Еще тридцать – подал деньги.
   Мужчина отсчитал пульки и подвинул к Скифу, взглянув с насмешкой:
   – Меня Павел зовут.
   – Санта-Клаус, – буркнул недобро: не вяжись дядя.
   – Ничего, – хохотнул. – Подходит.
   – Отвянь.
   – Что так немилостиво?
   Парень расстрелял мишени и вновь протянул деньги:
   – Еще тридцать.
   – Что-то кроме оружия вообще интересует?
   – Нет, – отрезал.
   Расстрелял следующую партию, положил винтовку и хотел уже уйти, как мужчина остановил:
   – Подожди, предложение есть по твоему интересу. Как на счет пострелять из настоящего оружия?
   Скиф хмуро уставилась на него:
   – Страйкболл?
   – Баловство.
   – Охота?
   – Пейнтболл. Мы с ребятами собираемся, отдыхаем…
   – Один хрен, – скривился.
   – Ну, не скажи. Подгребай в Сестрорецк в субботу к обеду, за мостом на повороте на приморское шоссе подхватим. Можно и из города. Где удобнее?
   – Я не сказал «да», – отложил ружье и вышел.
   Скиф доплелся до скамейки, плюхнулся.
   Сколько будет помниться тот день?
   Взгляд ушел в сторону деревьев, уже почти голых, потерявших свою листву, и четко вспомнились кустики у моста, покрытые молодыми, зелеными листиками, туман, что стелился над водой, песок, трава и джип. И киллер…
   И тряхнул волосами: нафига думать об этом? Когда паршиво на душе нужно избегать плохих мыслей, воспоминаний иначе останется лишь один путь – на тот свет.
   Впрочем, если ли разница? Он давно там. Мир перевернулся. Давно.
   С некоторых пор Скиф был уверен, что этот мир – ад, а тот, возможно, рай. А смерть не так страшна, как жизнь, по – своему она даже красива. Более красива, мудра и справедлива, чем жизнь.
   Парень поднялся и пошел к Зотову. Там его знали, там к нему относились как к своему.
   Сашка Пелегин пил пиво, обнимаясь с очередной девицей, двадцатой за те двадцать раз, что Влад его видел. Неизменной у Сани была только бандана и улыбка.
   – Привет, Скиф, – обменялись хлопками ладоней и парень тут же получил банку «туборга». – Опять с занятий слинял? Чудак ты, человек, тебе диплом нужен.
   – Не угадал – отцу.
   – Отец за тебя жизнь не проживет. Самому нужно что-то думать. Подошедший Павел просто пожал парню руку и кивнул:
   – Пошли, покажу новое.
   – Закончил? – вскочил Скиф.
   – Сегодня, – улыбнулся благодушно Зотов и подвел к стойке с картиной.
   На холсте цвела весна улыбкой прекрасной женщины утопающей в разных цветах. Что говорить, картины Зотова иначе, чем шедеврами Скиф назвать не мог.
   – Любишь ты баб, – заметил тихо, даже забыв про пиво в руке.
   Павел странно посмотрел на него:
   – А ты не любишь. Шовинист.
   – Бывают другие?
   – Знаешь, Скиф, – обнял Влада за плечо Павел, разглядывая свое творение. – Мы все в какой-то степени шовинисты, но в крайности вдаваться не стоит. Женщины прекрасны – их нужно любить, как воплощение красоты самой жизни. Мы без них, как дети без родителей, как земля без травы, как…
   – Ты конечно мастер, Павел, без всяких «но». Однако, с красотами жизни я бы поспорил. Они только в твоих картинах.
   – Заведи себе подружку, – посоветовал мужчина, внимательно посмотрев на парня, и пошел к друзьям – Гоше и Киру, вечно подвыпивших и веселых, с массой прожектов в голове. Братья махнули руками, приветствуя Скифа и, о чем-то начали втирать Зотову.
   Влад закурил, продолжая рассматривать картину.
   – Гений, правда? – заметил Сашка, подойдя неслышно. Скиф дрогнул и кивнул.
   – А ты Катерине понравился, – усмехнулся мужчина. – Познакомить?
   – Думаешь, даст?
   Пелегин засмеялся:
   – Смотря, как просить станешь.
   Влад отвернулся – взгляд опять приковала изображенная женщина в цветах. Она была иллюзией, а слова Сани Пелегина – реальностью. Зотов воплощал в жизнь свою мечту даже не о женщине – о себе и своем отношении к ней, а в жизни все было просто, пошло и совсем некрасиво, зато честно – как у Пелегина.
   Этот мир мужской и правят в нем мужчины, и живут в нем мужские правила. И мир не волнует, понял ли ты это, принял или нет. Поэтому лучше побыстрее понять и принять, иначе сомнет.
   – Тоже художником стать? – протянул Скиф.
   Пелегин вовсе заржал, обнял парня за плечи и повел к дивану к Катерине:
   – Из тебя художник, как из меня сапожник. Не смеши мои усы! Не, старик, без обид. Не кормит это ремесло. Предлагаю спокойный и финансово благоприятный вариант – иди к нам, поставлю на аэрографию, будешь прилично получать, не надо в технаре своем маяться.
   – Опоздал, уже. Андрон взял.
   Лицо Сани вытянулось от разочарования:
   – Во, паразит! Умыкнул! Давно к нему подался?
   – Вторая неделя, как пашу.
   – Нравится? Небось, зажимает?
   – Нет, все отлично. Я доволен.
   – Граффити тоже можешь? ― припала к плечу Пелегина Катерина, а взглядом так и ела стройного юнца со смазливой мордашкой, столь нежной, что не смотри ему в глаза, в которых век прожженного старика, показался бы Скиф вовсе мальчишкой.
   Влад улыбнулся ей, хитро и понимающе щуря глаз.
   – Котик, что там Зотов с братьями – чудаками задумал. Послушай, а? – посоветовала смыться своему бой-френду Катя. Тот смекнул. Одарил насмешливым взглядом Скифа и подругу, и пошел к мужчинам, а девушка подсела ближе к парню, провела ладонью по ноге от ботинка, что он устроил на столе, до бедра, потянула за цепь на ремне:
   – Целоваться-то умеешь?
   – А ты? – вытащил сигареты, подкурил и подал ей, себе взял другую.
   – Обижаешь, – улыбнулась томно и многообещающе, коготки чуть впились в бедро, намекая, что можно на практике узнать, то, что пока на словах обсуждается.
   Скиф заинтересованно оглядел девушку, обнял за плечо и с удовольствием затянулся:
   – Сколько берешь?
   – А ты наглец! – хохотнула Катерина, чуть отстранившись. – Зелень, а язык как у гадюки.
   – Цена вопроса.
   – Я не проститутка.
   – Да? – взгляд парня не верил, и девушка посерьезнела.
   – С такими манерами, малыш, ты себе подругу не найдешь, – поднялась и направилась к Пелегину, мигом потеряв интерес к юнцу.
   Скиф сплюнул в сторону и глотнул пива:
   – Охренеть, как расстроен!..

   Домой Скиф явился глубокой ночью, вдоволь прошатавшись по улицам. Прошел в свою комнату и рухнул на диван прямо в куртке и ботинках.
   Отец, услышав, что сын вернулся, включил в комнате свет и застыл у дверей, осуждающе глядя на него. Влад не реагировал – лежал и смотрел не мигая в потолок.
   Мужчина потоптался и молча выключил свет, ушел к себе.

   Макс проснулся не столько от звонка, сколько от поскуливания Макса в ухо: подъем, хозяин!
   Что за черт? Два часа ночи! – глянул на дисплей, но вызов принял.
   – Срок, – услышал и мигом проснулся.
   Минута раздумий и мозг выдал нужный вариант ответа:
   – Завтра в одиннадцать при съезде с КАДА на Мурманку.
   – Одиннадцать вечера. Я тебя найду.
   – Чтоб больше не встречаться.
   В трубку хмыкнули и раздался гудок, потом повисла тишина. Все что нужно – сказано.
   Взгляд мужчины упал на фото на стене – он и Том.
   – Ну, вот и все, «братишка», – то ли сказал, то ли прошипел.
   Кинул трубку на тумбочку и опять залез под одеяло.

   На следующий день, ровно в одиннадцать вечера, перед его машиной остановилась потрепанная «лада». Максим не сразу сообразил, что она по его душу. Но водитель посигналил фарами и мужчина оставил свое удивление при себе. Вылез нехотя из прогретого салона на промозглый, пропитанный осенним дождем воздух, прошел к машине и сел рядом с водителем. Выставил кейс. Водитель открыл его, глянул на ровно разложенные пачки денег, захлопнул и переложил на заднее сиденье.
   – До свидания не говорю. Ни к чему оно, свидание.
   – Это точно, – сухо, в тон мужчине подтвердил Макс и вылез.
   «Лада» плавно тронулась, унося последнюю дань. Теперь Максим свободен – ченч есть ченч и он уплачен. Он отмыл Кону деньги, а тот выполнил его заказ. Точка поставлена – разошлись. И так хотелось бы сказать – теперь я счастлив, да только язык не поворачивался.
   Взгляд прошелся по темному, наглухо затянутому тучами небу: если там Бог? Если есть, наверное, должен понять, что выхода у Макса не было.
   – Забыли, – приказал себе, вычеркивая прошлое. Прошло.
   Поправил перчатки и залез в свое авто.

Глава 3

   Утром выпал снег. Скиф месил грейдерами грязь, и не замечал никого вокруг, как всегда погруженный в свои мысли.
   У моста, уже знакомая собака чуть не сбила его с ног. Встала перед ним, преграждая дорогу и, виляла хвостом, заглядывая в глаза. Влад не знал, что сказать, сделать. Им овладело щемящее чувство, необычное, забытое настолько, что он не мог дать ему определение. Пес заставил его очнуться и почувствовать себя кому-то нужным. Он явно был рад встрече, и ему, в отличие от остальных, было все равно, кто он, что. Ему не нужно было доказывать свою силу, не нужно было играть роли… вертеть на пальце ключи, взятые от загнанного в сервис на аэрографию ягуара.
   – Привет, – хрипло выдал парень, и смутился собственного голоса, собственных чувств.
   – Макс! Ко мне! – послышался окрик за спиной, впрочем, немного ленивый. Скиф обернулся – вчерашний любопытный – высокий мужчина в теплой светлой куртке смотрел на него исподлобья и чуть похлопывал свернутым в руке поводком по ноге. Овчарка взяла старт с места и понеслась к нему. Скиф почувствовал разочарование, оно слишком больно кольнуло его. А разобраться – кто он псу? У него есть хозяин.
   Парень, ссутулившись, пошел своей дорогой.
   Максим же, стоял и как примороженный к месту, смотрел ему в след, не обращая внимания на заигрывания собаки, желающей еще побегать и поиграть.
   Мужчине очень не нравился этот тинейджер, но еще больше не нравилось чувство, что рождал его вид – тревоги, глубокой и необъяснимой как НЛО. Все та же распахнутая куртка, тонкая футболка и волосы ежом, а снег шел не на шутку, кружил под порывами северного ветра, обжигая лицо. Мальчишка может схватить пневмонию, если будет ходить в таком виде. Что за беспечность, что за патологическое наплевательство на себя?
   Да, какое тебе до него дело?! – возмутился сам на себя и потащил недовольного прерванной прогулкой Макса домой.
   Привычный завтрак: омлет и чашка кофе с молоком, стакан апельсинового сока. Мужчина закурил, поглядывая в кремовую жидкость, дымок, что вился над чашкой и вновь вспомнил мальчишку, который сгорбившись загребал ботинками месиво из снега, удаляясь по улице, и полы распахнутой куртки, что превращали его в огромную черную летучую мышь. Что-то не давало Максу покоя, что-то не вязалось, не связывалось, настораживало.
   Вторая встреча? Случайность?
   У него уже не было неприязни к мальчишке за выкинутый дневник, он и сам закинул его в глубь ящика рабочего стола и с удовольствием забыл. А сейчас вспомнил.
   Может, за ним возвращался парень?
   Зачем тогда брал, выкидывал? Отдал бы хозяйке.
   Наверное, его зовут Дима.
   Мужчина затушил сигарету и решительно поднялся, оставив кофе недопитым, а сок нетронутым.
   Стоит дочитать дневник, а потом судить. Конечно сахарная вата с перепадами в черную желчь и явное умопомешательство – не его любимый жанр литературы. Но возможно в этой мыслительной каше есть что-то, что пока ему неизвестно, есть что-то, что может оказаться важным. Может, он поторопился клеймить хозяйку дневника, и девушка действительно нуждается в серьезной помощи. А он, как этот ненормальный, просто отпнул чужую жизнь, потому что она показалась ему не такой яркой и впечатляющей, какой он нарисовал себе сначала.
   Главное не забыть забрать дневник из стола. Впереди выходные, делать все равно будет нечего. Пара современных авторов боевиков подождут. По сути, их произведения не лучше записи в дневнике. Или самой жизни.

   Скиф только вырулил за ограждение к техникуму, как тут же получил подножку. Но успел сгруппироваться и уже падая, зацепить напавшего сумкой. Удар в челюсть ботинком, не раздумывая и, Щеглов взвыл. Он так и остался лежать в грязи, подвывая и с ненавистью глядя на Скифа. А тот отряхнулся и, не глядя на троицу друзей Щегла, попер к входу. Правда, не сильно надеялся дойти, спиной чуя жажду рукопашной. Так и случилось.
   Кнут напал первым – цепь свистнула над ухом, вводя проходящих девчонок в шок. Послышался испуганный визг и крик. Скиф успел отклониться и, подскользнувшись, уже падая, въехал ботинками в ноги Кнута. Удар Серого и пинок Одина достигли цели – Влада свернуло, на миг стало темно перед глазами, но с секундным беспамятством пришло и слепое озверение. Он вскочил легко, не чувствуя ни тела, ни боли. Удар в колено одному, в лицо другому прямо шипами на перчатках.
   Его били, он бил – сколько длилась драка, кто кого – не понимал, не видел, не соображал. Кто-то оттащил его, держал, а он все скалился и пытался достать уродов. Но потихоньку очнулся, чуть успокоился и будто прозрел. Кнут и Щегол утаскивали Одина, пригрозив кулаком парню и выдав списком изысканные ругательства и грозные пророчества.
   – Отвали, – стряхнул руки Кабана и Грини Скиф, оглядел куртку и сплюнул кровь в снег – порвали, суки.
   Сумка?..
   Маша молча протягивала ему ее и смотрела во все глаза с сочувствием.
   – Пойдем ко мне. Я тут в двух шагах живу. Тебе умыться надо и…
   – Выпить, – сплюнул опять парень. Привкус крови был для него, как красная тряпка для быка. И пошел, прихрамывая на выход, слабо еще соображая, куда и зачем.
   Маша несмело двинулась за ним, уже жалея, что предложила помощь. Одно успокаивало, судя по тому, как шел Скиф, ему действительно нужно было внимание. За оградой он даже уцепился за прутья, чтобы устоять. Маша поддержала и тут же была резко отодвинута:
   – Не вяжись, – процедил тот и пошел, шатаясь, но явно не видел куда.
   В итоге, девушка почти затащила его на себе на второй этаж, помогла сесть и снять куртку. Без нее он показался ей худеньким и беззащитным. Но приложился к бутылке водки, как старый алкоголик-здоровяк.
   – Вообще-то, это чтобы раны обработать, – с укором заметила Маша.
   Скиф скривился, прижав руку к разбитой губе и, смерил девушку далеким от благодарности или обычной любезности взглядом.
   – Уже, – заверил.
   – Почему ты такой? – качнула головой.
   – Какой? – прохрипел, лишившись бутылки.
   – Как ерш, – смочила водкой ватный шарик и принялась промокать ранки на лице. Скиф чуть поморщился, внимательно следя за ней и словно стал нормальным, почти приятным парнем.
   – Почему вы такие злые, зачем? – вздохнула.
   – А ты зачем добрая?
   – Разве это плохо?
   – Мне нет, – пожал плечами. – А тебе еще аукнется.
   Маша улыбнулась:
   – Конечно. Для того добро и делают, чтобы добром возвращалось. А зло возвращается злом.
   – Тебе баксами или местными тугриками за медпомощь заплатить?
   Маша отодвинулась, потеряв улыбку. Подумала и предложила, решив, что обижаться на избитого и, видимо, сильно искалеченного душой мальчишку, не стоит.
   – Давай дружить?
   – В смысле – трахаться. Извини, куколка, сейчас не в форме, – провел по ее лицу ладонью и… получил по щеке.
   Плюха была звонкой, сильной. Скифа мотнуло, перед глазами звезды замелькали. Он чуть не рухнул, теряя сознание, но испугавшаяся Маша успела подхватить, уложила на диван и сунула подушку под голову:
   – Ну, почему, почему ты такой?! – воскликнула, еле сдерживая слезы.
   – Что ты видишь грязь, где ее нет?! Неужели нельзя просто дружить, общаться по – человечески?! Почему обязательно трахаться?!
   – Хорош верещать, – просипел Влад и, девушка стихла, сообразив, что парню и без ее нотаций плохо.
   Ушла на кухню сварить кофе и достать лед. Приложила его к покалеченной скуле и губе.
   Скиф смотрел на нее из – под полуопущенных век и казался не только нормальным, но и красивым. Только сейчас Маша поняла, почему девчонки засматриваются на него, интересуются им.
   – Когда ты молчишь, ты очень симпатичный, – заметила тихо. ― Как киноартист или поп-звезда.
   – И что?
   – Ничего, – поправила ему волосы, как сестренка братику. – Прическа не айс.
   – Много ты понимаешь.
   – Писк, да?
   – Угу.
   – Мышиный?
   Скиф моргнул и вдруг засмеялся. И поморщился от боли, прижал руку к ране, но получилось, накрыл Машину руку. Какой-то миг соприкосновения, а девушка вздрогнула от неожиданности – пальцы у него были горячими и нежными.
   «Только не влюбись», – посоветовала себе и услышала слово в слово:
   – Только не влюбись.
   Скиф сел и мотнул головой, гоня наваждение от боли, гул в ушах, темноту перед глазами.
   – Кофе есть? Башка гудит. Щегол – сука… Ладно, поквитаемся, не проблема. Ну, что смотришь, дева Мария? Кофе, спрашиваю, есть?
   Маша очнулась, кивнула:
   – Да… Сюда принести или за стол пойдем?
   – За стол, – тяжело поднялся парень. – Аптечка есть?
   – А? Да, – вытащила коробку из шкафчика и поставила на стол. Влад тяжело опустился на кухонный диван и принялся копаться в лекарствах. Вытащил пару ампул, фольготку таблеток.
   Девушка наблюдала за ним, разливая кофе по чашкам и, пыталась сообразить, что у нее есть к нему и стоит ли предлагать. По уму Скифу сейчас бы соки и бульоны. А еще лучше в больницу.
   Но парень, словно сам закончил мединститут и знал, что делать – опытным движением вскрыл ампулы, вылил их содержимое в рот, и чуть поморщившись, освободил таблетки от упаковки. Засыпал пригоршню и забрал из руки опешившей девушки чашку. Запил и скривился:
   – Горечь! Я тут посижу у тебя с часик, подруга, оклемаюсь. Не погонишь?
   Маша вздохнула: все-таки он очень странный и неоднозначный тип.
   – Я же сама тебя пригласила.
   – Ага, – залез в карман брюк, достал сигареты с зажигалкой, и, не спрашивая разрешения, закурил. Маша так же молча поставила перед ним блюдце под пепел.
   Так и сидели друг напротив друга, рассматривая – один с наглым прищуром чуть заплывшего глаза, другая немного ошеломленно.
   – Все-таки ты очень странный. Я таких еще не встречала, – заметила.
   – Радуйся. Таких, как я нет, и уж тебе такие точно не нужны. Прозвучало это несколько высокомерно, самоуверенно и покоробило.
   – Не слишком большого мнения о себе, «Дон Жуан»?
   – Казанова, – склонил голову в насмешливом поклоне и зашипел от резкой боли. – Блин!
   Маша заулыбалась: израненный, а ту да же – колючки выставлять! Ох, мужчины! Ну, дети, право!
   – Дурачок ты, а не Казанова, – улыбнулась ласково и спокойно.
   Скиф отвернулся – не понравилась ее улыбка, ее мягкий голос.
   – Поплыла?
   – В смысле?
   – От меня, – уставился в упор.
   – Я же говорю – дурачок. У меня, между прочим, три брата.
   – Да что ты! Все разом пялят или по очереди?
   Маша побледнела от неожиданного выпада. С минуту молчала, обдумывая не выкинуть ли придурка из квартиры, не добавить ли к тому что уже получил. И пожалела.
   – Нормально разговаривать умеешь? Что, как еж? Что не скажи – колючки выставляешь, гадости городишь. Я про братьев речь завела, чтобы знал и глупости не городил. Один брат в армии, второй в мореходке – приходит в увольнительную, третий сейчас на работе, – смягчилась. Не во время она наезжает. Потом, как в себя придет, тогда уже за шипы свои по ушам получит.
   – Три брата – это здорово, – хлебнул кофе Скиф – тон стал примирительным. ― Защита?
   – Да. А у тебя есть братья или сестры?
   – У меня есть золотая рыбка, зовут Марфа. Знаешь, за что ее люблю? Молчаливая до не могу.
   Маша хлопнула ресницами и не сдержалась – рассмеялась. Слишком серьезным тоном было сказано и, она даже сначала не поняла, что парень шутит.
   – Ну, ты клоун.
   – Клоуны на арене, куколка. Я на них похож? – тут же опять нахохлился Влад.
   – Не обижайся, я в хорошем смысле.
   Скиф бы продолжил прения, но состояние было аховое. Лекарства не действовали. Его мутило и голову нещадно давило.
   – Слушай, подруга, можно я у тебя бай завалюсь? Хреново, что-то, – признался. – Мне часа два и буду в норме.
   – Не вопрос, – согласилась девушка. – Сейчас на диване постелю, посиди пока.
   Она ушла, а Скиф уткнулся лбом в ладони. Боль, черт ее дери, как не привыкай к ней, не привыкнешь. Все же она не естественное явление.
   – Влад, давай помогу, – с тревогой коснулась его девушка.
   – Откуда знаешь, что я Влад?
   – Уши есть, – помогла ему подняться и дойти до постели. – Врача тебе надо. Давай «скорую» вызову?
   – Нет, – отрезал.
   И забылся, только коснувшись головой подушки. И не почувствовал, как девушка стянула с него грейдеры.

   Макс вытащил дневник из ящика и оглядел обложку – серая, невзрачная, ни одной наклейки или рисунка фломастером, обычных девчачьих сердечек и прочих примочек.
   Пролистал до того места, где в прошлый раз закончилась страница, и начал читать следующую. На этот раз девушка уже писала от своего имени:
   «День прошел, второй. Дима как ушел тогда с обоями, так и пропал – ни вестей, ни звонков. Я извелась.
   – Бросил женишок, – язвительно уколола Жанна.
   – К лучшему, – отмахнулась мать.
   – Наверное, передумал, – предположила Люба, а я их не слушала, об одном думала – не случилось ли чего. Сама позвонила. Раз, два, десять – телефон как мертвый. После занятий домой к Диме поехала, перепугавшись – не может он исчезнуть, на телефонные звонки не отвечать. А если правда передумал – пусть в лицо скажет. Да не может такого быть! Все было хорошо, обои уже купили, свататься собирался, да и про свадьбу не я – он разговор завел, он предложение сделал, а не я ему навязывалась. И не тот человек Дима, чтобы чувствами играть.
   Хотя лучше б играл, чем под машину, в больницу или куда хуже, в морг попал. Думать о том не хотелось, но мысли одна другой хуже сами в голову лезли. Бросил или что-то случилось? Только это занимало мой ум. Только в это верилось и не верилось одновременно.
   В дверь звонила, внутренне дрожа, ждала замерев. И как не пыталась от плохого отделаться, прогнать вон, но картинка, в которой Дима открывает дверь и гонит меня от порога, встала так четко, что я вздрогнула и отшатнулась, услышав как щелкнул замок.
   Но дверь не Дима открыл – его младший брат, Саша. Оглядел с ног до головы и плечами пожал:
   – И чего?
   – Привет.
   – Ну?
   – Диму позови.
   – Ага. Каким Макаром интересно? В больнице он, в реанимацию залетел.
   Я потерялась от такого известия:
   – Как?!
   – Молча! Тоже мне, невеста нашлась – что с женихом понятия не имеет.
   Я отмахнулась – мне было все равно, что он там говорит не по делу, мне было важно где Димочка, что с ним.
   – В какой больнице Дима? Как попал, когда? Что случилось? Второй день звоню…
   – Говорю, в больнице. С почками чего-то. Мать там.
   – С почками?.. А где, в какой?
   – В нашей! Второй этаж, реанимация.
   – Я пойду, – вниз ринулась.
   – Эй! Все равно не пустят! – донеслось в спину. А мне все равно, ноги сами в районный стационар понесли.
   Не шла, почти бежала и все думала: с чего с почками, почему? Что могло произойти? Напоролся на любителей ночных разминок и спаррингов? Так вечером расстались, не так уж темно было, да и дорога спокойная, хулиганья нет. Что же тогда? Насколько опасно? Может, я чего-то не знала о Диме? Может он хронически болен, стоит на учете у врача и стеснялся сказать? А может он разыгрывает? Да нет, не шутят так. Может, повредил что-то при падении тогда? Опять же, не может быть. Из – за ерунды в реанимацию попасть?
   Не верилось.
   В больницу влетела, фамилию назвала и отворот поворот получила.
   – Да, есть такой, Кислицин. Два дня назад поступил. В реанимации. Туда нельзя.
   – Как же увидится, узнать, что с ним?
   – Переведут в общую палату тогда и увидитесь и поговорите, – отрезала женщина.
   Я вышла, на скамейку у приемного покоя села: куда идти, кому звонить, что делать – не знала. Мыслей много, но ни одной дельной. Пусто в душе, страшно и до слез жалко Диму и себя, будущее.
   На скамейку рядом Наина Федоровна села, а как появилась, откуда, я даже не заметила:
   – Ты-то чего здесь? – спросила. Лицо серое, взгляд пустой, голос отстраненный, тихий. А мне спрашивать страшно – такая она, что лучше не знать с чего. С минуту молчала – не выдержала:
   – Здравствуйте, – прошептала. – Я к Диме.
   – Так не пускают.
   – Что с ним?
   – Плохо, – отвернулась женщина. – С работы прямо увезли, сюда.
   – Да что случилось-то?!
   Наина Федоровна молчала, старательно отворачиваясь, мне силком ее пришлось к себе повернуть. Я готова была вытрясти из нее правду, готова была сорваться, раскричаться, возмущаясь молчанию эти два дня и сейчас. Но увидела слезы в глазах матери Димы и сама всхлипнула, уткнулась ей в плечо лбом: страшно за него стало до одури. Отчего-то показалось, что хорошего не будет, кончилось. И спрашивать о чем-то вовсе расхотелось.
   – Поплачь, – приобняла ее женщина. – Только и остается.
   Я совсем перепугалась, затихла: если мать с обреченностью говорит, будто хоронит, значит, дело плохо. Но зачем так, словно хоронит?!
   – Да что с ним?! – не выдержала, возмутилась. Как она может о сыне, как о смертнике?!
   – Почки отказывают, – носом шмыгнула, за носовым платком полезла и вдруг разревелась, закачалась. – Ой, Боженьки! Что ж это, а? Врач говорит – худо. Гемо… ализ нужен какой-то, лекарства. Они как могут, но… не могут. А я могу? В клинику его надо, к специалисту какому-то в соседнюю область. Там они чего-то делают. А клиника дорогая. Этот обсчитал день пребывания да лечение – у меня волосы дыбом. Где ж я им такие денжищи возьму? А не переведут туда Димочку, здеся – то ни за что не ручаются. Почки-то травмированы, нагородил мудреного, поди разбери. И что мне? Куда теперь, как?
   Я замерла: травмированы? Значит, то падение на обои сказалось? Чушь ведь… А видно правда. Деньги?.. Деньги… Помочь…
   – Как с врачом поговорить?
   – Ай, – отмахнулась. – Иди ты домой да ищи другого жениха. Не до того теперь ни нам, ни Диме.
   – Не собираюсь я никого искать, что вы такое говорите?! – как она вообще может так говорить?!
   Женщина плакать перестала, на меня покосилась и опять в слезы:
   – Кончились планы. Не судьба вам. А уж как Димочка мечтал, как загорелся-то! „Варечка, Варюша“ – все уши прожужжал. Вот оно счастье, миг и нет его. Куда теперь, что? Нужен тебе инвалид-то? И то, если выживет, – и заревела – белуга, белугой.
   Я обняла женщину:
   – Успокойтесь. Мы что-нибудь придумаем.
   – Ай, – отпихнула Наина Федоровна. Руку к груди прижала, выдохнула всхлипнув. – Четыреста пятьдесят тыщ цена жизни сына моего! Куда мне? Где? Скоро нужны, вчера еще. А я где? Квартиру продать – других детей без крова оставить. Занять? Кто ж такие деньги даст? Отдавать опять как?
   – У меня есть, – прошептала я. – Мама на расширение жилплощади копила.
   Наина Федоровна плакать перестала, уставилась с надеждой. Глаза платком оттерла:
   – Ты… всерьез, что ли? Димочка говорил, что души ты щедрой, но… – и вцепилась в меня как клещ. – Неужто не бросишь? Неужто вправду не уйдешь? – в лицо выдохнула, не веря.
   – Люблю я его, – прошептала, глаза пряча. Не по себе мне было в сокровенном признаваться, но что правду скрывать?
   Наина Федоровна помолчала и вдруг в лоб меня поцеловала, обняла:
   – Благослови тебя Бог, девочка. Чтоб там не было потом, а досталось все ж Димочке счастья, повстречал голубку.
   – Вытащим мы его, верьте!
   – За тебя он из могилы встанет. Не сыскать такую больше, а он не дурак, знает. Сразу оценил. А меня прости, если чем обидела. Племя-то ваше нынешнее уж такое непостоянное, что и веры нет. Не рассмотрела я тебя, прости.
   – Что вы, – смутилась – совсем она меня захвалила, только не по делу.
   – Не плачьте главное. Сейчас надо Диме помочь. Как с врачом поговорить?
   – Так у себя он: Колыванов Михаил Иванович. На второй этаж, – и засуетилась, халат вытащила. – У соседки взяла, она медсестрой в детской поликлинике. Только чего ты пойдешь, все уж сказано четко. А впрочем, иди, – помогла мне халат надеть. – Я здесь с курткой твоей посижу, подожду. Ты наверх сразу, скажи к Колыванову, он, мол ждет.
   Но меня никто ничего не спросил. Я юркнула за двери и пошла по длинному пустому коридору к лестнице. На втором этаже никого, только дверь железная с табличкой „реанимация. Посторонним вход запрещен“ и звонок. Долго мялась – не по себе было – и нажала кнопку.

   Колыванов оказался высоким, молодым мужчиной с ехидным прищуром глаз. Услышав, что посетительница невеста Кислицина, улыбнулся:
   – Жених ваш, значит? А что от меня надо? Я его матери все сказал.
   – Мне скажите. Михаил Иванович оглядел меня и спросил:
   – Учитесь?
   – Да, на бухгалтера.
   – В медицине понимаете?
   – Нет.
   – Тогда что вам объяснять? Десять минут назад язык смозолил втолковывать. Хотите повторения? Ладно. Состояние Кислицина тяжелое. Миоренальный синдром, ренальная дисфункция…
   – Подождите, синдром этот как вообще.
   – Он не вообще, девушка, он в частности. Рабдамиолиз вызывает. Отвратительная штука.
   Я заподозрила, что Колыванов специально меня терминами мудреными запутывает, пугает. А куда больше пугать? И так чуть жива от страха, но не за себя.
   – У Димы с почками…
   – С почками, девушка, с почками, – оглядел меня вновь, словно вслух сказал: сдался тебе молодой и красивой смертник. – Из анамнеза следует, что жених ваш слаб по этой части.
   – И?
   – И – что?
   Я все больше терялась: что спрашивать, что делать?
   Вопросы пропали, мысли разбежались, одна лишь осталась: зачем пришла, что узнать хотела?
   – Это от травмы, да?
   Колыванов удивился, хмыкнул:
   – Ну-у… В вашем случает травму бы я не исключал. Причем с обеих сторон.
   – То есть?
   – Видите ли, уважаемая невеста, нормальные нормальных выбирают, а вашего жениха к разряду оных я причислить не могу. Мало кому в голову придет нарочно калечить себя в надежде смыться пораньше из рядов Вооруженных сил.
   Я совсем запуталась: это причем, к чему?
   – Дима отслужил…
   – И был комиссован. Отравление сулемой. Очень юноше видимо домой хотелось, к вам, наверное.
   Что за ерунда? Что он говорит? – я не понимала:
   – Откуда вам знать?
   – Сам сказал. Я спросил, он ответил.
   – Где он сулему взял, зачем ему?
   – Это у него нужно спрашивать. Мне лично неинтересно – думаю, на эту тему было не мало вопросов задано и столько же ответов получено. ЧП, между прочим, для воинской части. А вам урок на будущее: о прошлом своего названного супруга нужно узнавать до того, как строишь планы на совместное будущее.
   – Я ничего не понимаю, – призналась.
   – Или не знаете? – протянул, изучая мое растерянное лицо. – Вижу для вас все это новость. Н-да-а, тогда оставим.
   – Вы мне скажите, что с Димой сейчас.
   – Обострение. Острая почечная недостаточность. Есть подозрение на некроз. А что такое некроз? Отмирание тканей. Нужно детальное обследование, что сейчас и проводится. Но, учитывая интерстициальный нефрит в анамнезе, то есть, отравление сулемой, и в следствии получение данного нефрита, постановка миоренального синдрома не составила труда. Отсюда вывод и прогноз – неблагоприятный. По-русски, парень сам себя искалечил. Требуется серьезное лечение, которое мы провести не может. Ему требуется перевод в специализированную клинику, тогда будет шанс…
   – Вылечиться?
   – Выжить, – отрезал Колыванов: надоела ему посетительница. Глупа неимоверно. Курица, одно слово.
   – А?..
   – Отмирание тканей, девушка. Понимаете, что такое, когда почки отмирают, нет? И не дай вам Бог…
   – А клиника?
   – Профессора Подгорного в Слобде. Платная.
   – Слобда? Это же двести километров отсюда.
   – Ближайшая. Могу предложить еще Москву и заграницу. Но вряд ли вы потяните. А у Подгорного более менее дешево. Помощь квалифицированная. Кстати, это единственный шанс Кислицина не умереть.
   Я сникла. Мысль о смерти Димы была невыносима и оказалась не бредом, не выдумкой – правдой.
   – А срок?.. И сколько надо?
   – Срок? Чем скорее, тем больше шансов. По сумме я уже информировал маму Кислицина.
   – Четыреста пятьдесят?
   – Пятьсот, – кивнул. У меня горло перехватило, в голове пусто стало:
   – Когда можно будет?.. – просипела.
   – Хоть сегодня. Звоним в Слобду, потом заказываем перевозку и отправляем больного. Оплата с момент поступления…
   – Я о том, когда увидеть его можно будет.
   Колыванов помолчал: а что скажешь? У него, наверное, сложилось впечатление, что разговаривал он со стеной и она, понятно, ничего не поняла, потому что не услышала.
   – Исключено, – бросил. – Вашему жениху, уважаемая невеста, сейчас не до свиданий.
   Вышло это желчно и обвиняюще и мне захотелось сбежать.
   – Спасибо, до свидания, – прошептала, развернувшись, но остановилась. – Как будут деньги, так…
   – Звоните мне и мы отправляем его в клинику. До свидания, девушка, – сбрякала дверь.
   Я сползла вниз, вышла на улицу, дрожа от противоречивых чувств. Многое еще не доходило до меня, не принималось, не укладывалось.
   – Ну, что? – поднялась навстречу Наина Федоровна.
   – Деньги. Я за деньгами, – прохрипела, освобождаясь от халата. – К маме. А потом…
   А что потом?
   Сулема. Причем тут, сулема?
   – Ты что, деточка? С лица совсем спала.
   – Дима травился? – с непониманием на женщину посмотрела. Та отшатнулась, руками замахала:
   – Да Бог с тобой! Это что за напраслины?!
   – Врач сказал…
   – Врач! Ты слушай их! Они такого нагородят, что до конца дней не разберешь! Выдумали „отравился“! С какой-такой радости?! Ты мне парня не черни. Смотри ты, туда же, а еще невеста, „люблю“ говорит!
   – Да я ничего, просто спросила…
   – А ты не спрашивай и глупости не городи. И вообще, сами обойдемся раз так! Не нужна нам помощь!
   – Наина Федоровна, простите! Я просто так спросила, честное слово. Но даже если… Какое это имеет значение? Мне все равно, главное чтобы Дима выздоровел. Я к маме сейчас, поговорю и вам позвоню. Она деньги даст и мы с вами Диму в клинику переведем. Там профессора ему помогут.
   Женщина чуть успокоилась, но все равно еще изображала обиду, в сторону смотрела, стараясь выглядеть гордой. А мне нехорошо было – обидела ее.
   – Ладно уж, чего не бывает, – снизошла наконец. – Звонка от тебя ждать буду, беги. И Господь тебе в помощь, – всхлипнула. – Одна надежда на тебя.
   – Я помогу, все будет хорошо, – заверила женщину и ринулась по больничному скверу на выход.
   Мама даст денег. Она не откажет, ведь речь идет о жизни и смерти…
   Я тогда понятия не имела, что меня использовали. Мысли такой не возникло. А все оказалось пошло и так… грязно!
   Наина Федоровна быстро сообразила, что помощи ей с сыном неоткуда ждать, а девушка сама предлагает. Не надо ее отталкивать. И не оттолкнула, елея налила, приманила, как муху.
   Впрочем, что ее винить – она мать. Я сама во всем виновата, только я».

   Максим крутанулся в кресле, отодвигая дневник: ничего себе сумма для небогатой девчонки.
   Зачем вообще ввязалась?
   Известная схема: пока нужны деньги – человек тебе пуд лести выдаст и прогнется до пола, на божничку поставит, а получил и – ты свободен.
   Банально.
   Но когда с таким в первый раз сталкиваешься, действительно может подкосить.
   А мать у нее дура, если деньги даст…
   Тренькнул телефон. Макс глянул на дисплей – Сусанна. Ого! Деньги у кисы закончились? Почти две недели ни привета, ни ответа, а тут – здравствуй. Прямо в тему звонок, ― хмыкнул.
   – Доброе утро или день?
   – Доброе, – мурлыкнула та, не обратив внимания на подколку. – Как спалось?
   – Плохо, – выдал с фальшивым огорчением. – Тебя же не было рядом.
   – Ну, не дуйся. У меня фантазия кончилась, что маме про свое отсутствие говорить. Надо было уважить родительницу. Ты же не хочешь, чтобы она считала меня дурной девочкой? – томно пропела Сусанна.
   Ааа, теперь у нас другая идея-фикс актуальна: пора к берегу, дорогой, к фате, фраку и маршу Мендельсона.
   Не-еет, киса, только не с тобой. Упаси все святые от таких жен. Была одна подобная – до сих пор икается.
   – Я тебе «штуку» перевел – задобри мамашу.
   – Все бы тебе откупаться.
   – Забрать обратно? Женщина засмеялась.
   – Между прочим, я присмотрела кое-что, хотела бы твое «одобрям» услышать.
   – Нет, киса, от шопинга меня уволь.
   – Ну, почему ты такой бука, Смелков? – тут же надулась блондинка. – Я же тебя не на край света зову и не под венец.
   И что она в ответ услышать хочет? – хмыкнул про себя Макс. На том конце связи упорно молчали, ожидая реакции. «Жди, Сусанна, жди», – уже открыто ухмыльнулся мужчина и услышал томный вздох.
   – Все-таки ты редкостная… душка! Я присмотрела дивные гарнитуры. Франция, между прочим.
   – Да ты что? А без меня Франция на твой бюст не натягивается?
   – Опять работа, да? – смекнула. ― Она тебе свет застит? Послать не хочется? – голос женщины потерял жеманство и обрел нотки недовольства и стали. Как Сусанна под милую кошечку не маскировалась, а тон, взгляд нет-нет истинную породу ее выдавал. Это забавляло порой Макса, а порой вызывало любопытство: как долго она милую и безобидную дурочку изображать будет. Когда, при каких обстоятельствах свое истинное личико откроет? Но женщина стойко держала маску. И ему стало уже в принципе все равно на нее. Ничего нового в этом мире.
   – Извини, я еду, разговаривать неудобно, – солгал легко, желая быстрее отделаться от разговора и любовницы разом.
   – Ладно. Привет макетам и проектам! – бросила Сусанна, не скрывая ревности к его работе, и отключила связь.
   – Мама ж ты моя дорогая, – тихо протянул Макс, откладывая телефон.
   – Если мы к работе, будучи любовницей ревнуем, что будет если статус сменится?
   – Максим, – влетел в кабинет Костя. – Чего сидим, чего трубку не берем?
   – Что случилось? – спросил мужчина, уже понимая, что начался аврал и теперь не до дневников девочек, потерявших веру в людей и человечество, не до вздоров и вздохов Сусанны.

   Маша бродила по кухне, то и дело заглядывая в комнату. Прошло полдня, в залу прокрались сумерки, а Скиф все спал.
   Девушка все чаще подходила к нему и всматривалась в лицо, прислушивалась к дыханию, и корила себя за то, что не настояла на вызове врача. Ее тревога росла, а парень сопел и морщился во сне. Спал он очень беспокойно, то крутился, то стонал, то вскрикивал, словно мучило его что-то, и это еще больше выводило Машу.
   А если он получил серьезные травмы? Более серьезные, чем бланш под глазом и разбитая губа? А если он сейчас умирает, а она ничего не предпринимает.
   Девушка решилась его разбудить, но не успела дотронуться до плеча, как Скиф открыл глаза и уставился на нее:
   – Который час?
   – Эээ… наверное около семи или восьмой час…
   – Кофе сделай, – сел и взъерошил и так стоящие дыбом волосы.
   Его безапелляционный тон, почти хозяйский, обескураживал Машу. Она терялась, не зная возмутиться или молча послушаться, и заметила, что опять выбирает второй вариант. Но самое паршивое, она готова была признать право Скифа на приказы, хотя не терпела подобного даже от братьев, даже от матери.
   – Вам в постель, граф, или ну его? – только и смогла уколоть. Впрочем, неуклюже, глупо – и сама это понимала.
   – Ну, его, – усмехнулся Скиф. Поднялся, размял шею и Маша подумала почему-то про перчатки – он их снимает когда-нибудь? На шипы сам-то не напарывается?
   – Ты байкер или гот? – спросила, разливая кофе по чашкам, придвинула печенье в вазе ближе к парню. Тот хлебнул кофе, высыпал добро сахара в чашку и достал сигареты. Закурил и только тогда с прищуром глянул на Машу:
   – Робин Гуд.
   – Перчатки не мешают?
   – Курить?
   – Лук натягивать.
   Парень хмыкнул, склонил голову до вазы с печеньем, скрывая лицо. И Маша невольно улыбнулась, приняв это за попытку скрыть от нее, как и от других, какой он на самом деле.
   – Ты же совсем другой, я же вижу. У тебя очень добрая улыбка и глаза, как…
   – Бирюза, – закончил за нее, уставившись исподлобья. – Приплыла что ли? Чего под бок не легла?
   Девушка поджала губы, взгляд стал неприязненным. Ей так и хотелось осадить его, но язык не повернулся, вовремя достойного ответа не нашлось. Маша видела кровоподтек на скуле и над губой и понимала, что ему больно, и уверила себя, что Скиф как любой больной просто капризничает, выказывает свой нрав, не потому что он паршивый, а потому что так проще скрыть боль. Мужчины не любят, когда их жалеют, мужчины всегда перебегают к нападению, если чувствуют что кто-то переходит границы их территории. И Скиф не исключение. Сейчас его территорией была его боль, его тело, его душа, и он не хотел касаться темы себя.
   И Маша понимала его, и, наверное, поступала бы так же. Правда, на столь вопиющую грубость ее бы не хватило.
   – Не стоит обижать людей, которые хорошо к тебе относятся, – заметила и встала. Вытащила из холодильника колбасу и масло, принялась мастерить бутерброды.
   – У меня братья точь в точь как ты. Миша, помню, в аварию влетел, так его не задеть было. Я с вопросом, а он кричать. Дети вы.
   – Мы?
   – Мужчины. Везде и всюду хотите проявлять силу, силу выказывать. Но вы же люди, а любому человеку бывает больно, бывает одиноко или плохо. Но разве он слабый, если находится тот, кому не безразлично, что у него на душе? Тот, кто хочет помочь.
   – Ты мне помочь хочешь? – деланно удивился Скиф, щурясь на нее из-за табачного дыма.
   – Хочу. Резкий ты, а почему? Зачем? – поставила перед парнем тарелку с бутербродами. – Кушай.
   Скиф внимания на пищу не обратил – Машу изучал:
   – Всем помогаешь?
   – Нет. Только тем, кто нравится.
   – Я нравлюсь?
   – Да, – не стала скрывать.
   – Чем? – он явно насторожился и действительно удивился. – В своем уме, мать? Любая нормальная телка меня стороной обойдет. Я головная боль, куколка, я твой кошмар, я экстрим в ботах. Ты на себя в зеркало посмотри. Домашняя курочка, прилежная, хозяйственная, заботливая. Тебе телка надо, чтоб ты ему сено давала и по холке гладила, а тот бы млел и стоял, где поставили.
   Маша насупилась, смотрела на него не мигая:
   – Много ты понимаешь.
   – Не прав? Девочка созрела для приключений? Бурной страсти, романа за гранью реальности, взрыва, драйва.
   Он усмехался, в глазах вспыхивали огоньки, зрачки то расширялись, то сужались. Он смеялся, он издевался и изучал.
   Маша подперла щеку рукой и с улыбкой смотрела на него: мальчишка, как есть – мальчишка. Сорванец, глупенький, неприкаянный, не знающий что такое любовь, но уже познавший пошлость секса, и думающий что это и есть отношения между мужчиной и женщиной.
   – Чего лыбишься? – разозлился.
   – Над тобой. Такой весь крученный – верченый, а на деле – дурачок. Парень сверкнул глазами и вдавил окурок в блюдце. Поднялся:
   – Притомила ты меня, – поддернул штаны и попер в коридор. – Привет братовьям.
   – А «спасибо»? – все с той же улыбкой спросила Маша.
   Скиф накинул куртку и взял сумку, только тогда удостоил ее взглядом. Помолчал и нехотя кинул:
   – Спасибо. Кофе варить умеешь. Запомню.
   И вышел, не сказав «до свидания».
   Дверь хлопнула, а Маша так и осталась стоять, подпирая косяк и улыбаясь. Не смотря на неоднозначность Скифа, меж ними явно появились отношения, иначе бы он не сбежал. Значит, зацепила, значит и он почувствовал то же влечение, что и она.
   Девушка посмотрела на себя в зеркало и поправила волосы, подмигнула своему отражению и улыбнулась. В душе зарождалось робкое чувство. Она была уверена – жалость и не понимание. Вчера уверена, а сегодня, сейчас отчетливо поняла другое – Скиф ей нравится. Даже его хамоватость, даже его угрюмость и резкость. Она подозревала, что это напускное, что это какой-то протест и его форма одежды, и манеры тоже определенная форма протеста против чего-то – может быть, системы, может, мира вообще. Но это значило, что он смел и неординарен, что умен и силен достаточно, чтобы выживать и жить, не ломая себя, не гнуться под принятые рамки.
   А руки у него нежные, – вспомнилось. И Маша засмеялась: Скиф совсем не такой, каким себя выказывает. Он определенно очень добрый и умный парень. С таким нестрашно, такому можно довериться. Правда забияка и грубиян… Но какой красивый! А глаза? Не смотрит – в плен берет.
   На душе было тепло и хотелось почему-то танцевать.
   Девушка включила магнитофон и закружила по комнате.

   Скиф закрылся в ванной, чтобы не слушать нотации отца. Да, мягкие, да жалкие, но самое неприятное было не в этом. Отец переживал, отец боялся, а ему было невыносимо это чувствовать, осознавать.
   Влад умыл лицо и уставился на себя в зеркало: отделали, конечно, хорошо, но могло быть хуже.
   Завтра надо взять с собой цепь. Если Щегол появится – он его уроет.

Глава 4

   Суббота паршивый день – идти на занятия откровенно было в лом, но Скиф заставил себя подняться и двинуть в техникум. Если он не придет, все решат, что Щегол сильно помял его и тем взял реванш. Ни хрена!
   Голова болела, тело ломило, видно ребрам досталось неслабо, но Влад вида не показывал – завалил в аудиторию, бровью не поведя в сторону любопытных.
   Плюхнулся на свое место, как всегда, ноги на стол вытянул и зевнул, выказывая наплевательство на всех и вся.
   Люся в упор смотрела на него, но сказать что-нибудь не решалась. Зато Маша сказала. Прошла и, молча скинув его ноги на пол, бросила:
   – Ты не в баре и сидишь не один.
   – Да? – немного растерялся от такой наглости Скиф. – Не много на себя берешь?
   – В самый раз, – заверила, выкладывая учебники и тетради на стол. Парня развернуло к ней, полулег на парту, рассматривая слишком пристально. Девушка немного смутилась, но стойко делала вид, что ей, в общем, почихать на его оценку. А оценивать было что: новая блузка, цветастая, а не белая, игривый макияж, неяркий, но достаточный, чтобы выделить достоинства лица, глаз. Волосы уложены.
   Скиф понял к чему такие метаморфозы и сгреб свою сумку, кинул ее на соседнюю парту рядом с Логиновой. Рухнул на стул рядом с девушкой. Не вовремя – в аудиторию зашла пожилая учительница, женщина строгая и слишком опытная, чтобы у нее на уроках баловали.
   – Скифарин – на место! – бросила не глядя, положила на свой стол журнал и выдала. – Достали тетради. Начинаем тест по пройденному материалу. Скифарин?! Тебя за ухо на место перетащить?! Или сейчас же садишься на свое место или вылетаешь вон!
   – И пролетаешь с тестом, – недовольно заметил себе под нос Влад и нехотя пересел обратно. Маша сделала вид, что вообще не заметила, что он уходил.
   А Серафимовская уже писала на доске вопросы и задачи.
   – Круто, – оценил Скиф предстоящую контрольную. – Ответы знаешь? – спросил у Маши.
   – Угу, – бросила и начала писать в тетрадке, чуть повернув ее к парню, чтобы тому было удобнее списывать.
   Если бы не Маша, он бы точно завалился, но что было вспоминать, если пара прошла, а пары не предвиделось? После напряжения двухчасового теста очень хотелось прилечь, но на столе неудобно и Скиф бросил соседке:
   – Сходи, погуляй.
   – Зачем?
   – За бубликами!
   Маша хотела огрызнуться, но подумала, что пока не стоит идти поперек и ставить Скифа на место – не приручила еще. Он напоминал ей дикого мустанга, а это очень гордые животные и не каждому на аркан попадут, не у каждого с рук корм возьмут. С ними нужно иметь много терпения.
   И девушка взяла книгу, отошла к окну.
   Скиф тут же развалился на двух стульях и водрузил ноги на подоконник. Закрыл глаза и проспал всю перемену.
   Маша поняла, что парень геройствует, а на деле все еще плохо себя чувствует после вчерашней драки и простила ему все разом.
   – Болеешь? – спросила уже на занятии. Тот сонно глянул на нее и заверил:
   – С детства.
   Она опять готова была обидеться на него, но заметила на перемене, как он втихую закинул в рот какие-то таблетки и попер из аудитории, оставив сумку.
   Значит она права – ему плохо. Обида вновь прошла, но появилось мысль, что это не нормально то обижаться, то прощать его. Невозможно так метаться бесконечно, но с ним, отчего-то, иначе не получалось.

   Скиф зашел в кабинку, когда никого не было в туалете и, вскоре услышал, как кто-то протопал и словно затащил кого-то.
   – Короче, объясняю последний раз, лошарик. Здесь у каждого есть крыша, у тебя крыша я. Усек? С тебя сто баксов.
   Кабан, – узнал по голосу парня Влад: опять первокурсников прессует.
   Вышел из кабинки, спокойно вымыл руки и достал сигареты. Закурил, прислонившись плечом к зеркалу рядом с Кабаном и Свитой – его верным оруженосцем. Оглядел тщедушного паренька в очках, что забился в угол от наката атлетов, и выдал:
   – Опоздал, Кабан. Я его крыша. Уе, – кивнул мальчишке на выход.
   Тому дважды повторять не пришлось – не вышел – перетек за дверь в пару секунд.
   Кабан недовольно набычился, Свита явно хотел драки. Но не случилось.
   – Кабан не дурак, силу чует и на рожон зря не лезет – осторожен. Взглядом выпроводил друга, закурил, поглядывая на Скифа.
   – Чего ты все нарываешься, а? Согнулся тебе этот козленок. Скиф усмехнулся:
   – Я из Гринписа.
   – Чего?! – не понял парень.
   – Из общества защиты животных и окружающей среды, – затушил в раковине сигарету и вышел из туалета, понимая, что серьезных разборок не будет.
   Тот мальчишка стоял у стены и ждал Влада. Уставился, выжидая видимо какую сумму назначит Влад.
   – Лезть будут – скажи, что ты со Скифом, – бросил тот, проходя мимо, и даже не обернулся. Более того, парень вовсе не запомнил случайного знакомца.
   Протопал в аудиторию не сказав «здравствуйте» или «извините за опоздание», хотя пара минут пять уже как началась. Лег на сумку и закрыл глаза.
   На занятиях Перигина можно поспать. Трусоват тот, молодой, зеленый – слова не скажет. Предпочтет сделать вид, что не замечает игнорирования.
   Маша больше смотрела на спящего Скифа и думала о нем, чем слушала лекцию. Ее тянуло к его загадочной личности вопреки доводам рассудка. Еще пару дней назад сказали бы ей, что влюбиться в неуправляемого и настолько брутального парня, она бы посмеялась. Ей всегда нравились интеллигентные, утонченные парни с развитым чувством такта и юмора. Ребята в теле, чтобы можно было прислониться как к скале. И обязательно аккуратные, одетые так, чтобы с ними было не стыдно пройти по улице или посидеть в кафе.
   А этот? Что в нем? Худой, жилистый, одет как чучело и прическа под стать. А так и тянет запустить пальцы в его волосы. И веет от него таким же загадочным и чуть островатым ароматом, как он сам.
   «Не Скиф, а перец чили», – подумалось девушке. Правда, какой он скиф? Глаза как у героя анимэ – большие, глубокие, и совсем не раскосые. И реснички длинные, пушистые, черные, черные. Когда смотрит, кажется что они подкрашены и глаза словно обведены… Забудь такого. Раз увидишь – впечатается в память, как татуировка в кожу. А лицо, шея? Кожа нежная, нежная, как у девушки. Если его переодеть в девушку, привести в порядок волосы, парни наверняка бы табуном за ним ходили таким длинноногим, красивым…
   Маша отвернулась: о чем думает?
   В окне транслировалась поздняя осень и, на душе было столь же слякотно, как и на улице.
   Что она Скифу? Взять хоть Логинову – все глаза о него промозолила, а Маше не чета: яркая, броская, смелая. Возьмет в оборот пока Маша робеет и не решается. Они уже и ходили в ресторан, сама слышала, как Люся Свете Беликовой хвастала.
   Приберет она Скифа к своим ручкам, а Маша останется со своими вздохами и мечтами.
   С другой стороны – зачем он ей?
   Но ведь Люська его доконает, вовсе в идиота превратит. Она хищница, сразу видно, а Скиф и без нее, как ягуар.
   «Я просто хочу его спасти», – заверила себя девушка и опять уставилась на парня. Спит, и хоть бы ухом пошевелил. Уши у него обычные, правда розовые, как у ребенка, а ей виделись острые, как у эльфа, и сам казался принцем-эльфом. Пока спал – иллюзия была полной.
   А проснется, скажет пару слов, затянется сигаретой и опять все рухнет. Какой он эльф? Орк скорее – грубый, невоспитанный, отмороженный.
   Но если за него взяться, привести в порядок: заставить сменить прическу – этот лесной ежик, скрещенный с противотанковыми ежами – на нормальную, ровную. И никаких дредов – они ему не пойдут. Челку на бок, волосы длинные – немного подвить. И рубашечку с хорошей, стильной курткой вместо этой экипировки рокера енд гота.
   И вздохнула: тогда к той половине колледжа, что к нему взглядами прилипают, вторая половина присоединится и будет всей толпой бегать за ним – Маше не пробиться станет.
   Интересно, у него уже есть подружка?
   Маша не выдержала и легонько въехала ему локтем в плечо. Скиф встрепенулся, голову поднял. Уставился сонно на девушку.
   – У тебя есть подруга?
   Парень моргнул и вдруг скривил злобную мину:
   – Дура!
   Ой, дура! Зачем разбудила? Тупой вопрос задать?
   Отвернулся от нее, опять на сумку лег. Маше досталось его затылок рассматривать. Это ее доконало – решилась действовать. Опять чуть толкнула парня.
   Скиф поднялся и недовольно уставился на нее:
   – Слушай, чокнутая, дай поспать!
   – Не шипи – я попросить тебя хотела, за тобой должок, между прочим.
   – Какой это? – опешил Влад, уставился на нее раздраженно.
   – Я вчера тебе целый день посвятила, удели и ты мне немного времени. Мне надо на Петроградку, а я город совсем плохо еще знаю. Помоги, потом посидим где-нибудь. С тебя кофе.
   – С меня? – уточнил, ткнув в свою грудь пальцем.
   – Да, – поджала губы, глядя ему в глаза: что непонятно?
   Скиф взъерошил ладонью и без того стоящие дыбом волосы и хмыкнул:
   – Ну и хватка у тебя, провинциалочка. Это за пару чашек кофе на Петроградку тащиться – на хрена оно мне. Пошли в буфет, куплю тебе буше и газировки.
   – Я серьезно.
   – Хорошо – бутерброд со скумбрией, – он откровенно смеялся и Маша, уже готовая обидеться и посетовать на себя за глупую идею, прыснула от смеха. И тут же склонилась до стола, чтобы никто не заметил, что им с Владом весело. А тот не скрывал – улыбался хоть и криво. Достал зубочистку из кармана, в рот сунул и давай жевать ее.
   – Вкусно?
   – Курить хочу – уши опухли.
   Посидел, подумал и кивнул:
   – Лады. Хочешь на Петроградку – пошли. Но сейчас.
   – Сейчас? – чуть испугалась девушка.
   – Все равно последняя пара, – поднялся и сгреб сумку. – Жду пять минут.
   Предупредил и вышел из аудитории. Перигин онемел на минуту от такой наглости, но как обычно промолчал.
   Маша с тоской посмотрела на закрывшуюся дверь и понимала, что храбрости поступить как Скиф у нее не хватит. Однако рядом заерзала Логинова, осторожно закинула тетрадь в сумку под столом и девушка подумала, что та сейчас выйдет за Скифом, и уже они пойдут куда-нибудь, а не она.
   Маша решительно поднялась и, взяв свою сумку, пошла к дверям, опережая Логинову.
   – Извините, мне очень нужно, – смущенно проблеяла педагогу и выскользнула из учебки.
   И пронеслась по коридору, словно черт за ней гнался. Вылетела на крыльцо, на ходу натягивая пальто, и принялась потерянно озираться – Скифа нигде не было.
   Ну и кто он после этого? А она? Дура! Нашла с кем связываться.
   – Не хрена себе ты кросс сдала, – хмыкнуло над ухом.
   Маша чуть не подпрыгнула от неожиданности, обернулась – Скиф стоял у дверей и подкуривал сигарету:
   – Я бегать не умею. В лом, – заметил, пошагав к ограде. – На Петроградку – куда конкретно? – бросил через плечо, как одолжение сделал.
   Девушка пошла за ним, мысленно ругая себя за идиотский поступок. Навязалась – а зачем? Чтобы почувствовать себя грязью под его ногами?
   Девушку передернуло.
   – Вот что, – перехватила его за рукав, останавливая. – Давай сразу договоримся: или ведешь себя как человек с человеком или топай куда хочешь. Считай, что ничего ты мне не должен, – отрезала и пошла вперед.
   Догонит или уйдет? – билось в голове. Шагов за спиной слышно не было и Маша мучалась от желания обернуться. Но гордость брала верх.
   Девушка так и дошла до метро, встала на эскалатор, уже не понимая, зачем едет и куда. Придуманный повод, специально чтобы иметь возможность побыть со Скифом, рассыпался в прах. Настроение ушло в район подземки и хотелось заплакать от обиды.
   Но мимо промелькнула знакомая куртка и не менее знакомый затылок появился перед ее взглядом.
   Парень обернулся:
   – Так куда едем?
   У Маши от души отлегло. Она несмело улыбнулась и перевела дух – у нее получилось. Она взяла верх!
   И призналась:
   – Не знаю.
   Скиф хмыкнул:
   – Так почему-то и подумал. Надоело на парах париться, так бы и сказала. Затейница.
   Вышло у него не грубо и не зло, а даже почти ласково и Маша рассмеялась:
   – Извини, было неудобно просто уйти.
   – И одной. Ладно, раз уж спустились в метро, поехали гулять. Покажу тебе город, провинциалочка.
   – Я не провинциалка, я из Екатеринбурга.
   – Мегаполис, – кивнул с насмешкой и, поддержав ее на спуске с эскалатора, направил влево. – Предлагаю двинуть на Горьковскую, покажу тебе здание Ленфильма и пару макак в зоопарке.
   Маша согласно улыбнулась – ей было все равно, куда и зачем, главное с ним. И чуть удивилась себе, что так быстро, буквально за день прилипла к парню.
   Мысль мелькнула и ушла почти незамеченной. Внимание было поглощено Скифом. Ей нравилось в нем все: как кривит рот в усмешке, как говорит, держится, и хриплый голос и даже его вызывающий вид. И стрижка уже не казалась вычурной, через чур эпатажной, наоборот, казалось удивительно ему идет, подчеркивает его личность.
   Просто он оказался ужасно милым, прекратив сорить грязными словечками и нападать в каждой фразе.
   День – сказка плавно перетек в вечер – быль.
   Домой возвращались к ночи, на последней электричке. Скиф проводил Машу до подъезда и оба наткнулись на неприветливый взгляд нахохлившегося мужчины у парадного:
   – Ты где шатаешься? Мать уже тонну валерианы съела! Трубку брать слабо или уши романтической лапшой о любви и дружбе народов завешаны?! – припустил тот с места в карьер.
   – Миша…
   – Чего Миша?!
   – Миша, познакомься – это Влад! – разозлилась на брата девушка и взглядом просила – прекрати концерт при посторонних.
   – Здрасст! – глумливо расшаркался мужчина, не скрывая наплевательства на всех Владов оптом. Схватил сестру за рукав и рывком втолкнул в подъезд. Дверь схлопала.
   Скиф хмыкнул: ай, молодца.
   И глянул на часы – почти час носи. Ни хрена себе не Петроградку съездили!

Глава 5

   «– Щаззз! – вперила руки в бока мать, грозно насупившись. – Сдурела?! Нет у меня таких денег!
   – Мама, Дима умрет…
   – А мне что, вместо него предлагаешь?! Хороша дочка!
   – Мама!..
   – Нет!
   Варя в панике пыталась подобрать нужные слова, но они не находились.
   Девушка не знала, как убедить мать, достучаться до ее разума, вымолить в конце концов, злосчастную сумму. Впервые она столкнулась с серьезной проблемой, и она была вдвойне тяжелей из – за неожиданности. Произошедшее, свалившееся на плечи неимоверным грузом, оглушало, мешало мыслить здраво, ориентироваться, взять себя в руки и принять правильное решение.
   Девушку трясло, а толку не было.
   – Ты головой подумай, дура! Зачем тебе здоровой – больной нужен? – осела мать, пытаясь свое дочери втолковать. – У тебя вся жизнь впереди, сколько еще женихов появится? А ты из – за одного и себе и мне жизнь погубить готова. Чего там с ним – проблемы его родителей. Я ни его, не их в глаза не видела, д и видеть не хочу. Проехали.
   – Мама, Дима из многодетной семьи, у них нет денег на лечение…
   – А у меня есть? Я те чё, миллиардерша?! Своих забот у меня мало?!
   – Мама, Дима может умереть!
   – Всплакни и иди дальше!
   – Мама, как ты можешь!
   – Все, я сказала!! – криком решила взять вверх женщина.
   Варя заревела и ринулась в ванную. Взгляд упал на забытый отчимом бритвенный станок и мелькнула шалая мысль: а если шантаж? Схватить лезвие, приставить к запястью и заявить: не дашь денег, порешу себя. И тут же представилось, как мать начинает орать, хвататься за сердце, потом падает в обморок.
   Девушка закрыла лицо руками: не выход, только хуже будет. Но что же делать?
   Папочка!
   Да, они давно не живут с мамой, но он единственный, кто всегда понимал и помогал ей. И не бросил, и звонит, и… он поймет, он поможет!
   Варя схватила сумку и выскочила из дому.
   – И куда? Куда спрашиваю?! Вернись дурная!! – ринулось в спину, но Варя внимания не обратила. Вылетела из подъезда на ходу доставая сотовый, набрала номер отца:
   – Па! Папа!!
   – Варя? Варюша, что случилось? – голос отца был полон тревоги. Он впервые слышал дочь настолько расстроенной, голос – убитым, полным слез и горя.
   – Пап, мне деньги нужны. Очень! Много! – выпалил, оттирая рукой слезы.
   – Эээ… Могу выслать десять…
   – Много, папа! Четыреста, а еще лучше – пятьсот.
   – Ого! – в трубке стало тихо. Потом послышалось осторожное. – Варя… Что мама?
   – Она не дает! Папа! Мне очень надо, вопрос жизни и смерти!
   – Варя… ты не повредилась умом? – спросил осторожно мужчина.
   – Диме плохо, папа. На лечение надо.
   – Какой Дима, дочь?
   – Дима! Мой жених! Я же говорила тебе про него!
   – Так! Для начала успокойся!
   – Ты не помнишь его? Ты даже не услышал меня тогда, да? – ужаснулась. – Он болен! Понимаешь?! Ему нужно!
   – Пусть лечится.
   – У них денег таких нет!
   – И у нас, – заверил твердо. – Варя, не будь глупой – Дим много, ты одна. Тебя разводят, как дурочку…
   – Мы любим друг друга!!.. Я прошу тебя, слышишь? Я умоляю, – зашептала жарко, готовая встать на колени прямо посреди улицы. – Помоги. Мы отдадим потом, папа, копить будем, работать.
   Виктор Николаевич жестко выдал:
   – Медицина у нас бесплатная…
   – А лечение платное!
   – А причем тут ты или я?
   – Хочешь, чтобы я умерла? – прошипела угрожающе. – Если с Димочкой что случиться, я жить не буду, понял?! Я думала вы люди, а вы нелюди! Человек умирает, а вы на своих деньгах сидите!..
   – Спасибо, дочь! – бросил рассерженно и отрубил связь. У Вари от обиды горло перехватило.
   Это до какой степени нужно быть черствыми и жадными, чтобы человеческую жизнь ценить меньше, чем какие-то пятьсот тысяч? И это ее родители? Любимый папочка, любимая мамочка?
   Шагу она больше домой не сделает! Ни на один звонок отца не ответит! Пусть поволнуются, может тогда одумаются!
   И направилась к Зябликовой. Одна голова хорошо, две лучше. Может Люба что-то дельное присоветует, может сама успокоится и что-то сообразит. Не может быть, чтобы выхода не было, чтобы из – за каких-то паршивых денег вся жизнь в черту летела. Быть не может, чтобы не достать их и не спасти Диму. Он бы точно для Вари, какую хочешь сумму достал и она не хуже, и она достанет, спасет его.
   Додавит на мать, получит деньги, а Димочка жизнь.
   Но чем дальше от дома, тем тяжелей шаг от понимания: если мама уперлась, хоть кричи, хоть ногами топочи – не сдвинуть, бесполезно. Не даст.
   А отец… Ну что отец? У него своя жизнь, другая, в другом городе, другой семье. Когда они последний раз виделись? Лет пять назад? Чужая она ему, чужая…
   Что делать? Где денег взять? Она ведь Наине Федоровне обещала, та надеется, и Дима. Наверняка ему легче от мысли, что не один он, что Варя не отошла, а помогает, что ему, что его матери. И верит в нее, надеется. Не может она его подвести, их будущее по сути.
   – Все будет, Димочка, все будет. Я найду, я придумаю, – прошептала, смахивая слезы с лица.
   Так и явилась зареванная перед Любой. У той брови под челку уползли:
   – Ты чего? Бросил да? – протянула, впуская подругу в квартиру. Одно у той на уме.
   Варя головой отрицательно качнула:
   – Хуже, – осела на пуф в прихожей, сумочку обняла с испугом и надеждой на Любу глядя. Зябликова умная, Зябликова рассудительная, опытная, подскажет.
   – Чего „хуже“? – оторопела та.
   – В больнице он, в реанимации. Пятьсот тысяч нужно на лечение, иначе конец. Где взять?
   – Чего? – все больше терялась Люба.
   – Деньги! Срочно надо. А сумма не маленькая. У моих есть, точно знаю, да уперлись, жлобы. Ненавижу! – разревелась вновь. Люба насупилась, соображая и рявкнула:
   – Тихо! В ванну иди, умойся, успокойся и потолкуем. Варя притихла, лицо оттерла:
   – Ничего не понимаю, туман в голове, – призналась, надеясь, что это послужит оправданием истерики.
   – Вижу, – проворчала Зябликова, дверь в ванную открыла. – Прошу, только чур, не топиться.
   – А я бы с удовольствием, – шмыгнула носом девушка. – Как подумаю… Почему так, а? Ведь все хорошо было! – скривилась, готовая опять разрыдаться.
   – Глупые вопросы не задавай, – отмахнулась подруга, запихивая девушку в душевую. Пошла на кухню, кофе приготовила, хлопнула перед Варей чашку:
   – Полегчало?
   Та лишь вздохнула. В голове от холодной воды не прояснилось и глаза по – прежнему щипало от наворачивающихся слез. Безысходность одолевала.
   – Где деньги взять?
   – „Где, где“? Заклинание прямо.
   – Да хоть криво! Диме плохо, если в клинику не поместить, врачи ни за что не ручаются. Спасать его надо. И всего какие-то пятьсот тысяч!
   Люба присвистнула:
   – „Всего“, – у виска крутанула. – Это тебе не пять рублей и не пятьсот. Треть квартиры считай или машина.
   – Какая-то квартира и человеческая жизнь! Сравни!
   – А я что? Что кричишь?
   – Ничего. Делать, что не знаю, – сникла. – Мать уперлась – не дам. А у нее есть. Отец… трубку бросил.
   Люба подумала и кивнула, ложку облизав:
   – Правильно, что не даст. Кто такой Дима? У тебя этих Дим может сотня впереди…
   – И ты туда же? Люблю я его, ясно, нет?! А он меня!
   – На здоровье!
   Девушки надулись друг на друга, посидели и смирили обиду. Люба к Варе подвинулась:
   – Что с ним приключилось?
   – Почки отказывают.
   – О – о – о! Инвалид?
   – Типун тебе на язык!.. Да.
   – О – о – о, и оно тебе надо? Забей, а? – поморщилась. – Сдалось тебе из – за калеки на ладан дышащего нервы себе портить. Ты б на себя посмотрела, за ним что ли, на тот свет собралась?
   – Да, – выдохнула. Подумала и кивнула. – Да! Как я без него буду? Никак. Если с ним, значит и я.
   – Внятно. Щедро, – желчно скривилась Зябликова. – Вот на таких дурах мужчины и ездят.
   – Сама дура! Сашку Напрыгина напомнить? Кто на ком ездил, кем помыкал? И ничего, прощала, глотала. А здесь другое. Дима мне муж почти! Вас послушать – ничего святого. „Брось“ и все! Самое простое, мимо пройти или сбежать. Что получается, значит, пока здоров был – нужен, люблю, а как несчастье случилось – пошел вон, не нужен?! Это что за любовь такая?!
   Люба тапкой качала, в окно поглядывая, морщилась, слушая отповедь подруги и не выдержала, хлопнула по столу:
   – Хватит! Что наехала? Нет у меня денег, сама знаешь! Были бы, может и дала, – пробурчала, только чтобы Варя отстала. На деле на стороне Полины Яковлевны была – не дала бы, как и она. На фига? Своя рубаха ближе к телу – закон джунглей, то есть жизни. Нормальный закон, странно что Варя о нем не знает. Сдурела с любовью своей.
   Варвара поникла, потерла столешницу, пытаясь отвлечься от тяжелых мыслей. Не получалось. Выходило что ни помощи, ни понимания, ни поддержки ей не от кого не добиться. Как сговорились все.
   Слезы сами капать начали, орошая пластик кухонного столика.
   – Опять? Хватит тебе реветь. Только опухнешь, а толку не будет. Денег от слез не прибудет и проблема в них не утонет, – нахохлилась Люба, сложив руки на столе.
   – Я думала, ты хоть что-нибудь посоветуешь.
   – Что? Банк грабануть? Чтобы в итоге тебе в камеру, а Димке твоему в морг? Хороша свадебка будет.
   – Что же делать?
   – Сказала уже – забить.
   – Как можно?!
   – А что ты сделаешь?! Откуда деньги возьмешь? Что у тебя есть? Может себя продашь? Нужна ты кому-то. А что еще можешь? Мать достать? Она у тебя женщина крепкая, ей на эту любовную лихорадку начхать и растереть. Да и почему ты должна голову ломать, где деньги на лечение взять? Он кто тебе, Дима этот? Жених? Так вы даже заявление еще не подали. И хорошо! Потом бы поздно было. Тебе возможность дают подумать, показывают, за кого ты замуж собралась.
   – Он прекрасный человек! Поэт!
   – Ой, – рукой махнула, поморщившись. – Что с этого поэта взять? Больные почки?
   – Почему вы такие черствые, расчетливые? Откуда это в вас? Речь о жизни идет, а вы?
   – Не обобщай. Считай, он тебя бросил…
   – Это я его брошу! Я поступлю подло, если отвернусь, отодвинусь! Он в беде, а я в сторону?! Это нормально, по – твоему?
   – Да. Да! Потому что ничего больше ты не можешь!
   – Самое простое, сказать „не могу“ и отойти, – процедила Варя. Изнутри злость подниматься начала. – Такое чувство, что я кричу в ухо глухому, пытаюсь открыть глаза слепому и достучаться до разума тупого! Все же ясно, ясно! Нельзя так с людьми, любимых не предают! Я должна найти деньги, должна помочь, хотя бы потому что всем остальным наплевать! Сухари и прагматики!
   – Ну и ищи, раз такая продвинутая милосердица!
   – А ты бы для Сашеньки своего не искала?!
   Люба скривилась и опять в окно уставилась, только чтобы на Варю не смотреть.
   – Может мне это больше чем ему надо, – выпалила девушка. – Не могу я отойти, Люба, не по – человечьи это. Как я ему потом в глаза посмотрю, как на себя в зеркало?
   – Никак.
   – А жить как? Получится, я его, себя, любовь нашу предам.
   – И что? Любовь приходит и уходит, а кушать хочется всегда. И потом, что ты сделаешь? Ничего. Возможностей нет.
   – Выход всегда есть, не бывает иначе. Я должна…
   – Кому?! Что ты заладила? Димочка, Димочка! О себе подумай. Допустим, найдешь, уж не знаю, каким манером деньги, дальше что? Как ты с инвалидом жить собираешься?
   – Как все. Я его подниму. Любовь способна творить чудеса. А у нас любовь. Значит, все будет хорошо, только надо эту неприятность пережить. Возможна она проверка нашим чувствам.
   – И ты решила показать себя, пыф!
   – Не доказать и не показать, а помочь, что вполне естественно.
   – Для кого? Очнись, дура, твой жених инвалид в любом случае. Нафига он тебе молодой, красивой и здоровой сдался? Тебе своих проблем не хватает, чужие взваливаешь?
   – Наши, а не чужие!
   – Не буду я тебе ничего доказывать, бесполезно, – скривилась Люба.
   – Не надо, – согласилась Варя. – Все равно мы друг друга не поймем. Помоги лучше с деньгами.
   – Ага: „не учите жить, помогите материально“.
   – Нет, советом.
   – С этим вах. Пару идей я тебе уже кинула, больше нет. Варя опечалилась – надежда таяла.
   – Люба, но должен же быть выход.
   – У родственников займи, если так в ярмо залезть тянет.
   – У каких? У дяди Вани? Дадут максимум десять тысяч. Спасет?
   – У одних десять, у других…
   – И так сорок пять человек. Где их еще взять? – задумалась.
   – Я бы на твоем месте, как отдавать, с каких таких доходов подумала.
   – Сначала надо Диму поднять, потом о несущественном думать.
   – Наивная ты Варька. Отдавать, как раз существенно. Ты заняла, тебе и раскручиваться придется. И кто даст? Ты же студентка. Даже кредит в банке не дадут, нет ничего у тебя.
   – А на обучение? – загорелись глаза девушки от пришедшей мысли.
   – Максимум сто. А вот матери твоего Димочки кредит взять можно. Сколько ей лет?
   – Не знаю, сорок пять, пятьдесят.
   – Могут дать. Вот и выход. Скажи, ей пусть кредит берет. В конце концов, сын ее, ей и крутиться.
   – Кредит, – протянула Варя, обдумывая. От последних слов подруги отмахнулась – не было для нее отдельно матери Димы, Димы и ее, частью их семьи себя считала. – Телефон у тебя работает?
   – Городской? А что ему, работает.
   Варя прошла в прихожую, набрала номер Наины Федоровны, обрадованная, что нашелся оптимальный выход из положения. Однако женщину ее идея не окрылила.
   – Не получится. Кредит так просто не дают и быстро не получится. И возраст у меня. Скажи прямо – помочь не можешь.
   – Я и помогаю.
   – Нет, ты благовидный предлог уйти ищешь. Не ищи – уходи, – вздохнула и заплакала. – Димочке все равно уж, одно к другому. Мало умирает, так еще любимая девушка предает. Ну, хоть мучится не будет, добьешь его. Господь тебе судья…
   – Что вы! Не бросаю я его, что вы выдумали?! Я найду деньги, слышите, найду!
   – Ну, ну, – вздохнула. – Одна надежа. Ты уж не отнимай ее у меня, подумай каково оно Димочке?
   – Я все понимаю, я помогу. Время только надо.
   – Да что я, без ума что ли? Тоже думаю, занять вона пытаюсь. Никто не дает. В церкву сбегала, Димочки за здравие поставила. Авось Господь поможет.
   – Все получиться, вы не отчаивайтесь, – „совсем дошла женщина, если по храмам бегает“, – подумалось.
   – Дай-то Бог. На него лишь и уповаю. Он – то не предаст, – намекнула. Варе неприятно было, не за что ни про что в каких-то гадостях обвиняют. Но смолчала. – Звони.
   И положила трубку.
   – Ну, чего? – пристала Люба.
   – Плохо ей.
   – Ага. А тебя супер хорошо? Молодец маманя у твоего любимого, кинула на плечи невестке проблемы и в ус не дует. Класс пристроилась. Ух, семейка. Куда же ты ляпаешься? Очнись, Варя. Они по жизни так ездить на тебе будут.
   – Ну, бог даст, таких проблем больше и не будет.
   – У – у, ты помолись еще.
   – Кстати, идея. Может, мысль какая придет?
   – Точно, благотворитель найдется и отсыплет тебе нужную сумму прямо у иконостаса. На меня сотню другую прихвати, у меня может тоже что-то болит, что-то отваливается.
   – Совесть…
   – Или наивность. Сегодня не этот товар в цене.
   – Ты мне еще о рентабельности, ажио и прочей мурне расскажи, – надела туфельки Варя.
   – Я что? Из меня тот еще лектор. Но жизнь круче любого препода уроки дает. Только „бублики“, неуды ты не в зачетку получишь.
   – Отстань, – вышла из квартиры. Не о чем говорить. Думала подруга, поймет, поможет, а Люба как мама, только ворчать да всякий вздор городить. Мелочные, прагматичные – тьфу!
   – Ты не человек, счетно-вычислительный центр. Только жизнь не рассчитаешь.
   – Посмотрим.
   – У меня все получиться. Дима поправиться и мы еще свадьбу сыграем, детей родим.
   – Угу, – в глазах холод и насмешка: мечтай.
   – Вот увидишь.
   – Главное чтобы Дима твой увидел. И оценил. Только ценить мужчины не умеют, а пользовать – легко.
   – Циник ты.
   – Угу. Попутного ветра иллюзий под крылья, – схлопала дверью Люба.
   С одной стороны она не понимала Варю, где-то осуждал и даже смеялась над ней, но в то же время завидовала: надо же так влюбиться? И Димка ее правд неплох, влюблен в нее по уши. Поэмы писал – куда Байрону? Вот бы Люби хоть раз, хоть пусть такой же завалящий и хилый Дима стих посветил. Может, тогда свет в окошке у нее появился, смысл в жизни другой был и цинизма этого, в котором Варя ее обвинят, поубавилось?
   А впрочем, он ей не жмет, очень даже помогает, от лишних проблем избавляет. А к чему Варькин романтизм да идеализм приведет, еще не известно. И Дима ее неизвестно кто. Подумаешь два года переписывались, стихи писал. В натуре-то месяц всего и знакомы, а смотри, проблем уже по макушку. Что дальше будет, гадать не стоит. Умоется Варька наивностью своей, ежу понятно.
   Дура! – фыркнула в свое отражение. Но себе или подруге ушедшей сказала, сама не поняла».

Глава 6

   «Варя разрывалась от жалости ко всем: себе, Диме, его матери. Ревела и все мучила мозг в попытке что-нибудь придумать. Дошла – молиться начала. Ночами не спала, просила Бога, чтобы он Диму спас. Но и это не помогало.
   Три дня прошло – толку не было. Полина Яковлевна упорно не хотела слушать дочь, тем более свои кровные на какого-то Диму тратить. И как та не наседала, не молила, не заверяла и упрашивала, свое все Варе толковала: „брось. Не нужен он тебе“. Жанна тоже, как Люба и мать говорила. Наина Федоровна вздыхала, плакала, и то упрекала Варю, то обвиняла неизвестно в чем, то все разом прощала, счастья желала. И все ныла, какой же Димочка несчастный, как же пожил мало, словно хоронила его, будто руки опустила, отдавшись на волю случая.
   Варе нестерпимо было слушать ее, еще больнее в больницу приходить и слушать врача, который ничего нового не говорил, но становился все более сухим и не вежливым, смотрел откровенно, как на идиотку. И вот прямо сказал: „терапия не помогает. Готовьтесь“.
   Варвара в шоке вышла из больницы, пошла, не ведая куда и чуть под машину не попала, но даже внимания не обратила на то.
   – Косицина! Варька! Ты чего под колеса лезешь?! – окликнули ее. До девушки не сразу дошло, что к ней обращаются. Обернулась – Зоя Федорова на нее смотрит, ухмыляется. – Что как во сне ползешь?
   – А, привет, – бросила вяло и уйти хотела.
   – Эй, стоять! Залазь, подвезу, – кивнула на сиденье рядом.
   – Не надо…
   – Садись, говорю! Нечего аварии на дороге устраивать. Ползешь как жук по солнцепеку, ни черта не видишь. Случилось чего? – дверцу распахнула.
   Варя помялась и села:
   – Случилось, – вздохнула.
   – То-то я смотрю ты и в технаре как вареная, – протянула Федорова, острым глазом оглядев девушку. – Ты ела?
   – Что? А! Нет, не хочу.
   – А я хочу. Ты меня чуть не сбила, с тебя причитается – пообедаешь со мной.
   Варя хотела напомнить, что это Зоя ее чуть не сбила, но не стала, не хотелось и смысла не видела. Равно на все было.
   Машина двинулась по дороге.
   – Нет, ну сюрприз! Хорошую бы свинью ты мне подложила, под колеса попав. Я второй день за рулем, еще даже не обмыла подарок, а тут ты – ДТП вместо праздника! Ха!
   Варя поерзала, оглядываясь: хорошая машина, новая. Стоит наверное немало. А если у Зои денег попросить?
   – Зоя, у тебя деньги есть?
   – А ты как думаешь? – рассмеялась, лихо обходя „волгу“.
   – Ты не могла бы мне одолжить?
   – Сколько? – спросила деловито.
   – Пятьсот. Можно четыреста.
   – Не проблема. Сумочку возьми, там в кармашке пятисотка.
   – Нет, мне… – как же тяжело просить, как безумно тяжело сумму выговаривать и видеть как вытягиваются лица, а потом… Потом одно и тоже: „да ты что?!“ „Не проси, нет такой суммы“. И все же надо пытаться. Наина Федоровна руки опустила, а Варе нельзя, иначе Диме точно не выбраться. – Мне не сотен – тысяч.
   Зоя помолчала и спросила:
   – Повтори?
   – Пятьсот тысяч. Хотя бы четыреста.
   – И все?
   – Все.
   – Не мало?
   – Нет.
   И только тут поняла, что Федорова издевается над ней. Отвернулась к окну, слезы пряча. Сами из глаз ринулись, привычным маршрутом.
   – Э-э! А ну, без сырости! Рассказывай, давай!
   – Что?
   – Все! – приказала.
   Варя долго молчала, слова подбирая, сомневаясь стоит ли однокурснице проблему ее знать. Но что от этого меняется? Промолчи, Зоя точно денег не даст, а они у нее есть – не скрывает.
   И начала рассказывать, трудно сначала, скованно, потом все более эмоционально. Выплеснула все и затихла, с благодарностью и надеждой на Зою поглядывая. Не прервала, не бросил как другие „забудь“ – выслушала. Для Вари это уже хороший знак, почти победа, почти прорыв.
   Машина встала на стоянку у кафе и только тогда Зоя посмотрела на Варю:
   – Дела, – протянула. Оглядела ее с ног до головы, словно взвесила и ценник на лоб прилепила, и кивнула. – Вылазь. Примем по кофе и коньячку, пирожным зажуем и что-нибудь сообразим.
   Варвара на радостях подпрыгнула, слова поперек не сказала. Ринулась за ней как собачка за хозяйкой и с тем же преданным взглядом. Зое он явно понравился. Она, расправив плечи вышагивала, как королева, оглядывая людей сверху вниз, игриво улыбаясь мужчинам, снисходительно косясь на Варвару. В кафе вплыла, с надменностью элитной особи сделала заказ и снисходительно уставилась на сжавшуюся в кресле Варю:
   – Чего, как сирота казанская? Съедят тебя, что ли?
   – Нет, но… Красиво здесь.
   – Ага, – хохотнула. – Обычно. В „Уругвае“ красиво, да.
   – Уругвай?
   – Ресторан, тетеха! Нет, ну, упасть не встать! Тебе сколько лет, деточка? Как с Луны в кафешку свалилась.
   Варе без этих замечаний неуютно было. Мало заведение красивое, дорогое, рядом Зоя вся из себя, сверкает как подсветка на стене и очень гармонично с интерьером кафе смотрится, в отличие от невзрачной Вари, которая здесь себя не просто тлей, куколкой тли себя почувствовала, так еще в дополнение к конфузу, предметом насмешек, отсталой, как средневековая монашка. Она действительно не знала, как сесть, как себя держать, чтобы незаметно и в тоже время, уверенно. Зоя же в этом не помогала, только сильнее в стыд вгоняла. А подумать – что здесь такого? Ну, не довелось ей в кафе сидеть, по ресторанам ходить. Криминал, что ли?
   Зоя тем временем подкурила тонкую сигаретку, Варю томным взглядом одарила:
   – Значит, говоришь, любимый в беде? Деньги нужны? А взять неоткуда: никто не дает, продать нечего.
   – Да. Кредит хотела – восвояси отправили.
   – Что так? – улыбнувшись, бровку выгнула.
   – С двадцати трех и только при наличии трудового стажа не менее трех месяцев.
   – Ох, ты, – улыбнулась шире, а сама как лиса щурится. – И что делать думаешь?
   – Не знаю, – вздохнула девушка.
   – Любишь-то сильно?
   – Себя бы отдала, если б взяли.
   – Ах, ах, – рассмеялась и, встретив недоуменный взгляд Варвары, легонько погладила ее по руке. – Не сердись. Мы ровесницы с тобой, а словно мама с дочкой. Слушаю тебя и умиляюсь. И удивляюсь. Надо же, не вывелись декабристки да Джульетты на Руси. Виват. Завидовать в пору.
   – Чему тут завидовать?
   – Так, чуйствам. А скажи мне Варвара, возлюбленный твой достоин твоих хлопот, переживаний, самопожертвования?
   – Да, – ответила не задумываясь.
   – Какой он? Любопытно, извини, по каким – таким невероятным героям у нас головы сносит настолько, что чужие заботы без оглядки на себя взвалить готовы?
   – Он поэт. Очень тонкочувствующий человек. Умен, силен. Хозяйственный, дальновидный.
   – Кладезь достоинств, – вяло хлопнула в ладони Зоя. – Бис. Где ж ты сокровище такое нашла?
   – По переписке.
   – Это как?
   – Подружка школьная с одним из армии переписывалась и мне предложила. Я взялась. Интересно было и потом, жалко их. Далеко от дома, одни, служба. Тяжело.
   – Короче, решила поддержать и освоила эпистолярный жанр.
   – Да.
   – Ты точно Татьяна Ларина. Про скайп, чаты – слышала?
   – Нет, это он Онеги, ― отмахнулась от последней ремарки – письма романтичнее: но Зое все едино не понять. ― Знаешь, какие поэмы писал? Невозможно не влюбиться.
   – Какие? Умираю от любопытства. Не думала, что в наше время такое еще есть. Чат, мыло, виртуальные знакомства – понятно, но переписка нормальными письмами – нонсенс.
   – Реальность. Что удивительного?
   Зоя подбородок ладонью подперла, изучая Варю как нечто небывалое, впервые ею встреченное.
   – То и удивительно, лапа моя, что не каждая до такой степени себя недооценивать будет. Ты кем себя считаешь? Крысавицей? Письма писала, замуж выйти готова. А ничего, что инвалид оказался? Ничего, что ты со своей внешностью Дим таких штабелями укладывать можешь, ничуть не печалясь и ерундой не заморачиваясь.
   – Я люблю его, – твердо сказала Варя. И Зоя туда же! А она-то подумала, наконец-то хоть один нормальный понимающий человек встретился.
   – Не сердись. Любишь – на здоровье. Вопрос, как его здоровье выправлять будешь?
   – Не знаю, совсем не знаю, Зоя. В больницу идти уже боюсь. К Диме не пускают, а говорят такое, что после, ни дышать, ни есть, ни спать не могу. Сегодня заявили „готовьтесь“. А как так? Как же к этому можно готовыми быть? И что делать? Ума не приложу. Но ведь есть выход, не может его не быть, не бывает так!
   Официантка расставила заказанное на стол, прерывая Варю и давая ей возможность немного успокоится, иначе скатилась бы опять к слезам.
   Зоя сахар в чашку сыпнула, помешала и спросила, между прочим:
   – Уверена, что продать нечего?
   – Разве что серьги с китайского рынка.
   – А красоту? Она ведь тоже товар, – хитро глянула на нее девушка. ― С твоими данными и по деньгам плакать?
   – Это… на панель что ли? – удивилась и возмутилась Варя.
   – Зачем? – изумилась Зоя, рассмеялась звонко, до слез. – Слово-то какое выискала „панель“! Бог мой, Косицина, отсталость ты моя дремучая! Да не ты за мужчинами, а мужчины за тобой бегать должны, обеспечивать. Ты на себя-то глянь – хороша. В порядок только приведи и косяками желающие пойдут, серенадами замучают, подарками закидают. Вопрос, нужен ли тебе тогда Дима твой будет?
   – Глупости не говори, – попыталась придать себе оскорбленный вид девушка. А у самой даже уши алели – ну, Зойка, ну, выдала! Как язык повернулся? Что в голове у нее? – Я замуж собираюсь, остальное мне без надобности. Может иначе кому и нормально, а мне нет.
   Федорова прищурила глаз, в котором зажегся нешуточный интерес:
   – Ты, лапа моя, не девственница ли еще?
   – Не твое дело, – огрызнулась, покраснев еще гуще. Взгляд сам в стол уперся – стыдоба такие вещи с кем-то обсуждать.
   – О – о! В точку?! – Зоя даже поддалась к ней. – Ну, мать… – подумала и ладонью хлопнула. – Идея! Говоришь продать нечего? А я берусь продать тебя. Одну ночь с тобой за пятьсот тысяч. Одна ночь и ты с деньгами, Дима твой с почками, а я… Десять процентов.
   – Сдурела!..
   – Хорошая цена. Меньше никто не возьмет, а больше…
   – Я о предложении!
   – А что предложение? Спорю, лучше не слышала. Ты подумай, какая разница твоему Диме девушкой ты ему достанешься или женщиной? А тебе как лучше: девочкой жениха хоронить или женщиной с ним свадьбу сыграть?
   Варя руки к горящим щекам приложила, желая их остудить: ну, Зоя, ну!..
   – Думай, – подкурила сигаретку. – Одна ночь и все проблемы решены.
   – Кто даст такие деньги?
   – Это моя забота. Твоя решить: хочешь, чтобы любимый жил или нет. Хочешь, значит, не кочевряжишься. Насиловать тебя никто не собирается и не рота, а один тебя покрутит. Ночь потерпишь, ничего, может еще понравится. А утром я тебе выдаю четыреста пятьдесят и летишь ты как машина скорой помощи на спасение своего поэта – романтика.
   Заманчиво, но решиться на такое?
   Варя ни жива, ни мертва сидела.
   – Дело предлагаю, а твое уже „да“ сказать или „нет“. Нет, ну и греби, как знаешь. Я что могла, сделала, извини. А „да“ – тогда я кручусь. За полтинник стоит. Подберу тебя мужчину ласкового, в обиде не будешь. Раз и все. Может и не справится еще. Тогда Дима твой порадуется. Ты пойми, мне, в общем, все равно: не хочешь, как хочешь. Я по человечески тебе помочь хочу и здраво мыслю. Иначе быстро ты такую сумму не найдешь. Загнется твой милый. А этот способ верный. Девочка ты видная, приодеть не проблема, мой гардероб перетрясем. Товар – твоя фигура и лицо – это одно. Но есть у тебя другое, что очень многим в новинку. Нравы-то нынче – сама в курсе. Девочек не видели, о них как о древних рыцарях только слышали. Желающих будет море, только свистни. Отвалят пятисотку вмиг, гарантирую.
   – Где же такие идиоты встречаются? – сипло от растерянности и смущения спросила Варя.
   – С идиотами вы встречаетесь, а я в других сферах кручусь. У меня женихи денежные, с головой дружат, на ногах крепко стоят, заморочек вроде фигни всякой не имеют.
   – Старики.
   – А что с ровесников взять? Проблемы разве только. Так их и без них найти можно, если ума нет. Я ведь, как и ты, из той еще семейки. Маман с папан две копейки получают, а еще сестрица на шее с внучком сидит. На кого надеяться? На себя, лапа моя. А тут ум нужен, опыт. Тебе много помогли, подсказали? Попинали, наверное, словесно и отгребай как хочешь и куда знаешь. Легче стало? Я по той же тропке шла и не жалею. Сейчас ни от кого не завишу, денег хватает, жизнь радует. Диплом скоро будет – устроюсь в фирму к одному знакомому, буду получать законные, да такие, что вам не снились. Плохо скажешь? Проститутка? Не – а – гетера. Я себе цену знаю и не продаюсь. Сама партнера выбираю. Я люблю, а за что – мое дело. Главное, что любовник думает, что люблю его, остальное частности. Между прочим, это целое искусство мужчин за причинное место держать и всегда были те женщины, которые это умели. Их богинями считали, а не проститутками.
   – Зоя, но… не могу я. Как мне Диме потом в глаза смотреть?
   – Тогда не смотри. В гроб ляжет – в лоб поцелуешь. Да не смотри ты так! Сама язвить заставляешь глупостями своими. „Как смотреть“! Как герой на спасенных – открыто! Ты ему жизнь спасаешь и цена здесь значения не имеет. Ты собой жертвуешь! Любит – поймет, а нет… Зачем ему вообще о том знать? – плечами пожала, сигарету затушила. – Короче, решай. Время, как я понимаю, против вас играет. Сейчас не решишь, завтра для твоего поздно может быть. Мне тоже нужно пару – тройку суток, чтобы клич кинуть и кандидатов отсеять.
   – Это как?
   – Просто! Аукцион. Слышала? Лот номер один – девственница. Начальная цена четыреста тысяч. Кто больше? – хохотнула, коктейль через соломинку потягивать начала.
   Варя поежилась. Кофе хлебнуть хотела – руки дрожат. Брякнула чашку на место.
   – Видно не любишь ты его.
   – Люблю!
   – Тогда что передергалась вся? Я тебе спасти его предлагаю, реально. Деньги фактически на халяву. Сегодня ага, завтра твой разлюбезный уже в клинике. Думай, Варвара. Любовь это тебе не сушки вместе грызть у оконца, это радость и беду вместе делить, собой жертвовать ради любимого, не за благодарность, от души, со всех щедрот. Способна ты на жертву ради любимого?
   – Да, но… Мне подумать надо.
   – Думай. Чем больше тянешь, тем ему же хуже делаешь, – заметила с напускным равнодушием.
   Зоя загорелась от мысли, что может хорошо заработать на этой лопушке Косициной. Лишь бы не сорвалась дурочка. Конечно, жирно ей четыреста пятьдесят отламывать, но с другой стороны сто пятьдесят, двести в легкую себе в карман положить – не каждый день получится. Деньги на дороге не валяются.
   Если хорошо разрекламировать и нужных людей зацепить, может и триста в карман лягут. А это уже что-то. Как раз на квартиру в центре халявная добавка.
   Размечталась Федорова, улетела в светлое будущее, где и квартира у нее на Московской улице, напротив „Сити-центр“, „инфинити“ под окнами, непыльная но прибыльная работа в фирме Ашота и полная свобода действий.
   Варя же пыталась с волнением справиться и что-то решить, но мысли буксовали в эмоциях и дальше не шли.
   Спору нет – возмутительное предложение. Чего она от Зои еще ждала? Что вообще от нее можно ждать?
   – Кинешь, – просипела.
   – Нет, – и призналась честно. – Могла бы, но слышала где-то: жадные дважды платят. Не раз убеждалась – так и есть. Поэтому по справедливости действую. Тебе твое, а мне сверху за хлопоты. Без обид.
   Варвара кофе выпила лихорадочно соображая. Была бы у нее хоть еще одна дельная идея, даже задумываться не стала, но случилось, как случилось и ясно – помощи ждать не от кого. Значит, соглашаться?
   А как там будет, что? Как можно с незнакомым в постель, как можно продать себя? Что Диме скажет потом, как жить будет?
   А как другие живут? Как она станет, если Дима умрет? Она же не простит себя. Да как она без него?
   – Одна ночь? – уточнила.
   – Одна. Дальше как сговоритесь. Захотите опять встретиться – ваше дело, нет, тоже ваше.
   – Но если даже не знаем друг друга?..
   – В том и фишка. Что ты нервничаешь? Нормальное дело. Сколько девственность за просто так теряют и ничего, живут не печалясь. А тебе почти пол лимона за это светит, решение проблемы. Другая бы радовалась – эврика! Одна ночь и ты в дамках: деньги, Димочка твой живой здоровый и ноль хлопот.
   – Ты пойми, я же никогда, ни с кем…
   – Валерианы что ли дать? Трясет всю. Нервная ты, Варвара. А что переживаешь? Доедай пирожное, домой поедем, подвезу, телефон свой тебе оставлю. Надумаешь – позвонишь, а нет – мне-то? Проблемы нешуточные не у меня нарисовались – у тебя. Твоей голове и болеть.
   – Не хочу, – отказалась от сладкого. Куда там что-то съесть? От волнения кофе в желудке плясало, кинь еще что-нибудь и опозорится – стошнит тут же.
   – Как хочешь. Счет, – помахала официантке Зоя.

   Домой молча ехали. Варя, сжавшись, как больная язвой желудка, сидела и все мечтала от волнения избавиться и хоть что-то сообразить. Федорова к ней не лезла, понимая, что спугнуть может.
   Только у подъезда спросила:
   – Сотовый есть?
   – Есть.
   – Записывай, – номер продиктовала. Варя вбила его в записную книжку и домой пулей, в душ. Благо никого дома не было, не пристали, чего зеленая такая и летишь ног не чуя?
   Приняла ванну и чуть успокоилась, соображать начала. Первая мысль была Любе позвонить, посоветоваться. Но как возникла, так и ушла – нельзя никому о том знать, а то согласиться, дойдет потом до Димы. С другой стороны, Зоя права – не за себя же, не для себя. А раз так, то и не продажа это, не проституция – вынужденный шаг для спасения не только Димы – их будущего.
   Как не крутила, выходило, что иного пути нет. Осталось в руки себя взять, „да“ сказать, настроиться и пережить уготованное. А потом забыть, вычеркнуть из памяти.
   Но получиться ли? Страх какой с незнакомым что-то иметь!
   Звонок Наины Федоровны поставил последнюю точку на метаниях.
   – Здравствуй дочка. Деньги – то нашла?
   – Я… найду. Пару дней еще надо.
   – Ох! Да мне-то, я – то все понимаю. Болезнь Димочкина не понимает. Переживет ли он эти пару дней? – заныла женщина.
   – Будут деньги! Я сказала – найду!
   – Ну дай Бог, дай Бог. Не опоздать бы. Каждный же час последним может быть. А уж как мучается Димочка, как же ж он переживает? Ты уж не подведи, голубка, надежа ты наша…
   – Не подведу. Будут деньги. И решилась, набрала номер Федоровой.
   Но „да“ далось с таким трудом, что Зоя не сразу поняла, что Варя сказала. Повторить пришлось:
   – Да! Согласна!
   – Ох, и дурная ты. Чего кричишь, нормально сказать нельзя? А с голосом что?
   – Это… от страха.
   – Н-да? А чего боишься? Все через это проходят, ни одна не умерла, – хохотнула Зойка.
   – Тебе хорошо насмехаться…
   – Ты упрекаешь, что ли?
   – Нет, – испугалась Варя: обидится еще, пошлет ее и тогда денег не найти, Диме не выкарабкаться.
   – То-то, – прогудела Федорова. – И учти, поезд пошел.
   – То есть?
   – Работа пошла! Я аукцион начинаю и по – любому ты мне за хлопоты пятьдесят должна будешь. Откажешься – будешь деньги, как хочешь доставать, но с ченчем для меня. Так что смотри. Я к тебе по-серьезному и ты малолеткой не будь. За кидалово наказывают строго.
   – Получается, если передумаю…
   – Не четыреста пятьдесят, а пятьсот искать будешь. И учти, я, как и Дима, ждать не могу. Не люблю. А теперь план слушай, он прост. Завтра после занятий ко мне съездим, подберем тебе шмотку, чтобы как человек смотрелась. Дальше уже скажу когда, кто и где. Сведу вас. И учти еще одно – под клиентом штучки из серии „не хочу“ и „передумала“ не выкидывай, не в твою пользу. Знакомцы у меня люди серьезные, поломать могут, если не тебя, то меня, а мне это, сама понимаешь, не нужно. Счетчик включу и не как с подруги спрошу. Я ручаться за тебя буду и мне не в кайф, чтобы из – за тебя и моей доброты мне потом неприятности вместо денег и благодарности приплыли. Ясно?
   – Ясно, – совсем голос у Вари сел.
   – Не сипи там. Выкобениваться не будешь, все путем пройдет и к общему удовольствию. Ладно, потом проинструктирую, завтра. Сейчас дел невпроворот, стольких поднять надо. Пока, подруга, – хохотнула и связь отключила. Варя так и осталась с телефоном в руке сидеть.
   Страшно стало – зачем согласилась?
   А не согласилась бы – где деньги искать? Как завтра в больницу идти? Придет, а там Колыванов скажет…
   Нет, – волосами тряхнула: что сделано, то сделано. Времени, правда, нет. Каждый час против Димочки работает. Если б не это, можно было бы в инете объявление разместить, у людей денег на лечение попросить.
   Только пока нужная сумма накопится, Диме она может уже не пригодиться.
   Все правильно, – уверила себя Варя. Перетопчется она, переживет, выдержит. Главное итог – Дима живой и здоровый. А там разберутся. Любят они друг друга, а любовь любые испытания выдержит и от них лишь крепче станет.
   Конечно, Диме знать ничего не надо, а то ведь замучается совестью. Себя в случившемся корить начнет. Он такой».

Глава 7

   «Белая кофта с разрезами на рукавах, короткая юбка и туфельки в стразах ей удивительно шли. Варя с изумлением рассматривала себя в огромное зеркало Зоиной прихожей, и не верила, что видит себя. Перед ней была совершенно незнакомая девушка: высокая, стройная, красивая.
   – Н-да, – протянула Федорова оглядывая дело рук своих и выдала. – Конкурентка. Просто девочка – конфеточка. Понятно, как нужно одеваться, лапа моя? – и выдала сундучок с косметикой. – Завтра макияж самостоятельно повторишь, а это выкинь, – отдала заколку для волос. – Укладка пару дней продержится. Завтра в таком виде придешь – все курсы у ног лягут, включая преподов.
   – Завтра? – ужаснулась Варя.
   – Завтра. Ты оказалась ходовым товаром. Прямо с руками оторвали, только свистнула. Геминопластику, что ли сделать? – протянула, задумчиво Косицину рассматривая.
   – Это что?
   – Ничего, дремучесть, – буркнула. – Иди.
   – Домой?
   – А куда?
   – А завтра?
   – А завтра ой. Вечером стулья, утром деньги.
   – Зоя, скажи по – русски.
   – А я по-каковски? Завтра твой клиент прибудет, посмотрит на тебя. Аукцион еще работает, но он как вцепился, так не отпускает и вряд ли даст тебя перехватить. Ну, и что ждать? Глянет на тебя завтра, потусуетесь, а там как пойдет. Сладитесь, ночь отведешь – утром деньги получишь.
   – От него?
   – От меня.
   Фу, ты, – мысленно перекрестилась.
   – А кто он? Как зовут?
   – Мужчина. Зовут, как назвали. Завтра увидитесь – сама спросишь, – подтолкнула к выходу. – Коленца выкидывать не вздумай – порвет, как грелку.
   – Это как?
   – Лучше не знать, – отмахнулась, за дверь выставляя.
   У Вари сложилось впечатление, что Зоя чем-то очень недовольна. Но она не могла допустить мысль, что Федорова недовольна собой, тем предприятием, которое затеяла. Косицина оказалась смазливей, чем она предполагала и востребованной, чем могла подумать. Таким образом, ее нечаянная возможность подзаработать, грозилась лишить ее постоянного дохода, если Варя вздумает пойти по ее стопам. Правда та пока дура дурой, но и Зоя в свое время такой же была. И боялась и зажималась, моральные костыли с собой таскала – было. Прошло. Как снег по весне кануло. Сейчас вспомнить – смешно и грешно. И все же чуть больно, что не вернется та Зоинька, пусть глупая, пусть наивная, но чистая, во что-то заоблачное верящая.
   – Надо было Вердыгина ей подсунуть, – вздохнула, поправляя выбившийся локон. Оглядела себя в зеркало и опять вздохнула: с Томом не поспоришь. А взял тот с места в карьер, будто только такого предложения и ждал.
   Даже подозрение образовалось – не жениться ли часом собрался? С него станется.
   Придется Зое деньгами довольствоваться.
   Триста пятьдесят, что ей уже сегодня обламывается – повод меньше голову дурным забивать. Каждому свое».

   Максим похолодел и захлопнул дневник.
   Куда же ты ляпаешься, дурочка, куда? – так и хотелось закричать, остановить девчонку. Но понимал – поздно, понимал – не повернуть, не вернуть – все уже случилось.
   Том? Если тот Том?..
   С чего он взял? Томов много, во всяком случае, не один.
   Мужчина сварил кофе, побродил по кухне, пытаясь привести в порядок мысли взбудораженные прочитанным, и опять сел читать.

Глава 8

   «Варя шла по улице, не замечая пристальных взглядов прохожих.
   Завтра, – билось в голове. Жизнь как-то удивительно быстро покатилась и куда – думать страшно. Будущее, еще вчера понятное, ясное, хорошо выверенное и четко обрисованное в воображении, покрылось туманом неизвестности, как в кривом зеркале, меняя очертания.
   Девушка понятия не имела, как случится завтра. Ей представлялась масса вариантов и каждый бросал в дрожь. Почему она раньше не подумала, какие у Зои знакомцы могут быть? Тот, что подвозил их зимой, дядечка приятный, но как подумает – с ним, передергивает всю. А если не он, ему подобный – старый, с отдышкой, полный? Чужие руки, которым она продалась, представлялись когтистыми лапами, как в каком-нибудь триллере. Лица – ужасными масками, то что от Вари ожидалось – пыткой.
   Может реланиума напиться, чтобы проще было? А сколько он действует? Зоя сказала – ночь, до утра ей с этим мужчиной, а что Варя маме скажет? Не дай Бог еще мать что-то пронюхает, беды не обберешься. Запилит ведь, задавит своими выволочками, скандалами, душу вывернет. Прилепит дочери гадкий ярлык и будет тыкать.
   Побыстрей бы все закончилось. Потом Диму в клинику, быстрее на выздоровление, свадьба и к нему жить переехать. Наина Федоровна женщина понятливая, вменяемая, куда не надо не полезет, не то, что мать. Ладит с Варей, дочерью называет, признает – хорошо значит, заживут молодые, без пакостей со стороны свекрови. Прав Димочка – от тещи подальше – нервы целее.
   Забыть все, забыть, как только закончится. И новая жизнь, счастливая. Да, только так. Она сама ее построит, сама, сможет. И не продается она – Диму спасает. Что ж теперь, если ничего у нее нет и идей где сумму нужную взять – тоже. Это еще удача, что хоть так получится. Неважно каким способом, пусть аморальным, пусть гнусным, пусть противно ей и страшно – Дима жить будет, это главное. А она с собой справится. Вычеркнет и все. Не с ней было.
   Главное Дима, главное он жить будет и они будут вместе.
   К вечеру Варя фактически успокоилась, смогла убедить себя в необходимости шага, как порой нужно идти к стоматологу. Тоже страшно, но нужно.
   И даже смогла без дрожи в голосе матери объявить, что скорей всего завтра ночевать не придет – у Любы останется, к экзаменам готовится. Сессия на носу.

   Ночь не спала почти – волновалась.
   Утром накрасилась, как Зоя научила, оделась в ее презенты, материн новопассид в сумку кинула и в техникум.
   Студенты и, правда, головы сворачивали. Люба обзавидовалась, выпытывала все занятия, откуда наряд такой у Вари образовался и с какой-такой стати ей прикрывать ее на ночь? Но девушка отмахивалась, отвечала скупо, не впопад. В голове другое вертелось – какой он, тот с кем ей придется ночь провести? Умный или дурак, грубый или ласковый, молодой или старый, красивый или нет? Вроде без разницы, все равно хорошего в том нет, но если уж не выбора, ни выхода, то пусть бы судьба хоть одно послабление сделала – не дурака, не дегенерата, не внешне отталкивающего послала.
   На перемене к Зое пристала, пока та в туалете курила:
   – Какой он?
   – Скоро узнаешь, – улыбнулась хитро. – Да не бойся ты, клиент вменяемый, если поперек не идти.
   – Самодур, что ли?
   – Самолюбивый очень. В два к технарю подрулит – познакомитесь. Мой совет – не отсвечивай, не ломайся. Как закончите – позвонишь. Я подъеду, домой отвезу, бабки выдам.
   – Как я с такими деньгами домой завалюсь? – ужаснулась Варя, представив огромную сумку в которую мать или Жанна обязательно залезут. Любопытные до неприличия. Что потом будет и что на естественные вопросы городить – лучше не думать.
   – Карты есть, дремучесть ты моя. Маленький кусочек пластика с кодом на предъявителя, – пропела Федорова. – Что-нибудь еще?
   Варя помялась и выпалила:
   – А как оно вообще?
   – Что? А – а! Он покажет, – рассмеялась. Весело ей было, а Варю то в озноб, то в холод от ожидания. Так и нервную горячку схватить недолго.
   Конечно, Зое что? Огонь и воду прошла.
   – Быстрей бы все закончилось.
   – Это как он отпустит.
   – То есть?
   – Время до утра. А утро понятие растяжимое. Может в шесть выпинает, а может в одиннадцать.
   – А занятия?
   – Забьешь.
   Ужас! На занятия наплевать, матери наврать, Диме изменить, ночь с чужим незнакомым мужчиной провести не любимой – вещью. Переживет ли?
   Отказаться? Очень хочется. Послать к чертям всех и в монастырь, как в древности, чтобы ничего не видеть, не знать, не слышать. Как улитка в скорлупу и нет ее.
   Варя поежилась:
   – Время сколько?
   – Пятнадцать первого, – откинула сигаретку. – Хватит тебе святую недотрогу изображать. Радуйся, что кому-то от поворота в голове девственность твоя понадобилась. Могла бы при своих интересах остаться. Нетронутая, но одинокая. Проводила бы Диму своего на тот свет и дальше бы себя берегла, – приобняла снисходительно, на выход продвигая.
   Встречаются же наивы такие убогие. Кому скажи – не поверят. Восемнадцать девочке!

   Последняя пара, что гвоздь в сердце. Варя как на раскаленных углях сидела, маялась от переживаний, впадая то в апатию, то в дрожь от страха, то в ненависть к себе, то в любовь к Диме, слезливую, жалеющую и его и себя.
   – Да что тебя контачит, как током бьет? – подивилась Люба. – Что случилось? В другого влюбилась, не знаешь, как Димку послать?
   – Глупости не говори. Любовь один раз в жизни бывает.
   – Ага. „Свадьба, свадьба в жизни только раз. Может два, а может три, но это не для нас“.
   – Ехидная ты. Отстань, а? Тошно без тебя.
   – С чего – вопрос.
   – Дело у меня. Получиться – Дима жить будет. Вот и волнуюсь.
   – Заработать решила? – выгнула бровь девушка, окинув подругу оценивающим взглядом.
   Варя плечами передернула: еще одна! Без Любы черти кем себя чувствовала, а тут еще намеки недвусмысленные. Наградила уже званием. Отмойся потом.
   – Не твое дело, – процедила. – У тебя ни забот, ни хлопот, а у меня, между прочим, любимый серьезно болен. О нас с ним никто кроме нас самих же не позаботится. Плевать вам всем живы мы или умираем, и что там, как – ровно.
   – Ну, ты положим, не умираешь.
   – А я и он – одно.
   – Не дай Бог, – фыркнула. – Не знаю, что ты задумала, но хорошего точно не будет.
   Ну, вот, теперь еще и каркать принялась! Мало Варе тревог, еще подруга единственная прибавляет!
   – Будет! – отрезала назло ей и своим дурным предчувствиям, страхам и сомнениям.
   – Угу. От Димы твоего прибытку пшик, а проблем – не разгрести. А ты дура ослепшая, в чужом навозе барахтаешься и все его за мед принимаешь. Скверно все складывается, Варя, а если так в начале – дальше только хуже будет. Практика, проверено. Найди силы, очнись, поставь точку – пошли его и начни новую жизнь.
   – Начну. Скоро.
   – Это правильно, – порадовалась Люба, не зная сути. Узнала бы, наверное, решила бы, что Варвара точно не в себе.
   Какой нормальный на такое как Варя решится?
   А какой иначе поступит, глаза на боль любимого закроет, отойдет и даст ему спокойно умереть?
   „Нет у меня выбора и точка“, – заверила себя.

   После занятий все как обычно разбежались. Варя опять осталась одна со своими проблемами и метаниями.
   Пока Зоя курила, ожидая прибытия Тома недалеко от крыльца техникума, Варя всеми силами пыталась оттянуть время роковой встречи и то рвалась за якобы забытыми конспектами, то в туалет, то за расписанием. Федоровой изрядно это надоело и она грубо отдернула Косицину:
   – Хватит мельтешить, идиотка. Запрыгнула в поезд – не пытайся спрыгнуть на ходу.
   – Я не спрыгиваю.
   – Тогда стой и жди. Молча! – и расплылась в улыбке завидев светлую иномарку, лицом изменилась, превратившись в миг в доброжелательную кошечку. – А вот и клиент, – проворковала, перехватив Варвару, заметавшуюся от волнения. У той голову обнесло, руки ноги слушаться перестали, забило в дрожи, как припадочную.
   – Ну, блин, а! – проворчала Федорова: свяжись с убогой, сама такой же станешь. – Пошли, дура!
   Потянула к машине.
   Варя смотреть боялась на водителя, впрочем, ничего и не видела вокруг от испуга, и все пыталась собраться, в руки себя взять. Твердила как заклинание: не страшно. Все будет хорошо.
   – Ну, дура! – прошипела Зоя, заподозрив, что грядет облом. Любой из ее знакомых глянь сейчас на этот „лот“ и пошлет лесом и его, и торговца. Плакали денежки, а неприятности – здравствуйте.
   Федорова толкнула Косицину к машине и вымучила улыбку, изящно махнув ручкой:
   – Привет!
   Варя шарахнулась в сторону и наткнулась на что-то.
   – Здравствуйте. Все в порядке? – придержала ее чья-то рука.
   Варя вырваться хотела, но взгляд вскинула и увидела лучезарную белозубую улыбку, смеющиеся внимательные голубые глаза с еле заметными, мелкими лучиками морщинок в уголках.
   Мужчина был не старый и не страшный. Невысокий, но крепкий, подтянутый, элегантно одетый, улыбчивый, загорелый, напоминающий ей какого-то артиста.
   – Эээ…
   – Том, – улыбнулся шире, протягивая ей руку.
   – Ва-варя, – мазнула пальцами по его ладони.
   – Приятно, – рассмеялся. Руки в карманы брюк сунул, закачался с пятки на носки оглядывая девушку. На Зою покосился и кивнул еле заметно. Та расцвела, чуть в плечо Варю пихнула и, послав воздушный поцелуй Тому, поцокала каблучками к своей машине.
   Косицина в панике чуть за ней не убежала – мужчина перехватил за руку легко, но крепко:
   – Я так страшен? Совсем не нравлюсь? – голос мягкий, глуховатый. Варя глянула в его глаза и застыла, склонив голову.
   – Я думаю, нам нужно ближе познакомиться. Вы, наверное, голодны, Варюша? Как на счет обеда? Какую кухню предпочитаете? – распахнул перед ней дверцу машины.
   – Эээ… Без разницы, – вздохнула и мысленно перекрестившись нырнула в салон. – А как же Зоя?
   Ей панически нужен был хоть кто-то знакомый, чтобы чувствовать себя немного уверенней, спокойнее.
   – Зоя? Думаю, обойдемся без ее общества. Обещаю, скучать не будите, – широко улыбнулся Том, в который раз выказывая безупречные зубы.
   Варя поерзала, косясь на него и пытаясь разгадать, что он спрятал за фразой. Каждое его слова казалось ей с подоплекой, а в некоторых слышался прямой намек на ночное рандеву.
   – Давно с Зоей знакомы?
   – Учимся вместе.
   – Разве вы не подруги?
   – Ну-у-у… да.
   – Ага, – понял свое и улыбнулся шире. Видно понравилось ему, что Зоя с Варей всего лишь знакомые. – Предлагаю перейти на „ты“, чтобы снять неловкость. Да вы успокойтесь, Варюша, я не кусаюсь, – накрыл ее руку своей ладонью. Девушку словно ожгло, дернулась, побледнела.
   – Извини, – рассмеявшись, поднял руки, будто в плен сдавался. – Ну, что, в „Уругвай“? Бывали?
   Варя мотнула головой, потом кивнула и вновь отрицательно мотнула:
   – Нет, – нашлась, наконец.
   – Есть повод побывать.
   – Какой?
   – Наше знакомство! – рассмеялся и завел мотор, лихо вырулил со стоянки.
   Настроение у Тома было удивительно прекрасным. Давно он не испытывал столь приподнятые чувства.
   Заинтересовавшись предложением Зои он подозревал, что вляпывается в аферу, но уж больно заманчиво она пела, такие сказки рассказывала, что любой бы самый рьяный реалист позиции сдал. Костя же Пожарский, или для своих – Том, к той категории не относился и потому сразу повелся. Цену назначил по максимуму, чтобы соперников на старте сбросить. Деньги что? Деньги всего лишь возможности, но и они не все могут. А тут – праздник просто – девочка, недотрога».

   Макс захлопнул дневник, позеленев. Нащупал слепо сигареты, достал одну зубами и закурил. Потер висок, дрожащей рукой и вновь раскрыл листы, заставляя себя читать:

   «Ха! Не поверил, конечно, но иллюзию надежды заполучил. А если? Все, говорят, в жизни бывает, раз в год рак свистит и бык летает. Так почему не ему и не он получит сказку, о которой любой мечтает?
   У любого самого прожженного циника есть уголок в сердце, где его сокровенные мечты прячутся. Был он и у Тома. И прятал он его так, что никто ни в жизни о его мечтах не догадался бы. А мечты те ему верхом достижений казались, хотя хотел он банального, но единственно ему недоступного пока – семью. Жену и детей. Но не просто абы кого, а чтобы чистая она была, как снегурочка, девочка домашняя: робкая, покладистая, верная, хозяйственная. Главное, чтобы он у нее первый и единственный был, один на все времена. Как пуп земли, как идол. От такой только детей хотелось: пацана, девчонку, а там как получится. Надо, захочется и десятерых поднимет, нет проблем.
   Другие что? Трахнул – забыл. Не первый у них, ни последний, а любовь там, сопли всякие – ему до фени. Верности от таких девок не получишь, значит, дети могут быть чьими угодно, а он как дурак воспитывай, обеспечивай? Сейчас!
   Не свезло. До тридцати пяти дожил, ни одной девочки не встретил. Шалавы только попадались. Рядились понятно, искусно, кто под кого. Целый набор мальвин, джульет, кармен. А так чтобы как выстрел – вот оно, вот она – нет. Просчитанные, понятные – скучно и пресно с ними. Можно приручать, можно не приручать, все едино. Схема одна и хоть бы какая с нее соскочила, поперек пошла.
   А тут имя даже необычное – Варя, Варвара. Надо же. А как смотрит? Дичливая. А как в сторону рванула, только задел? Косуля.
   Неужто не обманула Зайка – Зойка? Неужели не прогадал?
   Впрочем, и не мог – Зойка с ним играть бы поостереглась. А что опасался подвоха – естественно. Не пацан под бабью лапшу уши подставлять.
   Однако чем больше за Снегурочкой наблюдал, тем меньше сомнений оставалось – неопытна та, и скромняшку не изображает – в натуре такая. А ведь красива, фигурка – шарман, подобную только слепые да тупые бы пропустили. Королева: одно слово – хоть сейчас на обложку журналов.
   Но выходит, пропустили, обошли вниманием. По какому же случаю?
   В чем же заковыка интересно? Может психически больная или инвалидка по какому-нибудь скрытому от глаз заболеванию? Может псориаз у нее или рубцы жуткие после ожогов? Или припадки в пиковый момент бьют? Может наркоманка, алкоголичка? Не похожа, но кто их знает. Марихуана например следов на теле не оставляет – иди докажи сналета, что балуется. Тут глаз наметанный нужен. И сколько Том им на Варю не косил, ни единого признака не находил.
   – Куришь? – спросил?
   – Нет. И не курит. Чудеса.
   – Расскажи о себе.
   – Зачем?
   – Любопытно. Или ты разведчица и тебе нельзя раскрывать свою биографию? – спросил, снизив голос, а глаза смеются.
   Варя невольно улыбнулась, плечами пожала:
   – Да нечего рассказывать. Жила как все и продолжаю жить.
   – Увлечения?
   – Собираю кактусы.
   – Что? – изумился мужчина.
   Варя рассмеялась: реакция на ее хобби была у всех одинаковой.
   – Кактусы. Удивительные растения, очень тонкочувствующие.
   – Да? Не подумал бы. Нет, ты не шутишь? – качнул головой и засмеялся: снегурочка с кактусом – эксклюзив. – Они же колючие.
   – Нет, это только кажется. Своеобразная защитная система, как у некоторых насекомых окрас или наросты.
   – Надо же. Ну, ты флористка.
   – Как раз букеты я составлять не умею.
   Девушка чуть оттаяла, успокоилась и, Том уже не казался ей чужим, страшным. Вполне нормальный, вменяемый мужчина, приятный, веселый и судя по тому, что везет в ресторан, уложить в постель не спешит. А может вовсе без нее обойдется?
   – Но цветы любишь?
   – Люблю.
   – Какие?
   – Розы.
   Банально, – подумал Том.
   – Договорились, с меня букет шикарных роз.
   – Зачем?
   – Просто так.
   – Дорого.
   – Не дороже денег. А вот и „Уругвай“, знакомься, – кивнул в сторону вывески ресторана. Машина встала на стоянку».

   Макс на пару секунд закрыл глаза – тошно стало. Внутри как струна натянулась и маты тихие, с глубинной – не злостью – отчаянной ненавистью.

   «Если в машине Варя немного расслабилась, то в ресторане опять зажалась. Поглядывала испуганно, чувствовала себя скованно и старалась смотреть только на Тома, краснея под заинтересованными взглядами немногочисленных посетителей. Что девушка неосознанно цепляется за него, мужчине понравилось, и смущение ее он еще одним плюсом защитил, а не избалованность – жирным восклицательным знаком.
   Варя не пила, вино чуть пригубила и то под настойчивой просьбой Тома. Из меню самое дешевое выбрала. Кокетничать не умела и все время краснела, как школьница, что приводило мужчину в откровенный восторг. Он даже пожалел, что никого из знакомых не встретил, не смог свою лань показать. Такие эстеты как друг Джерри ее бы явно оценили высоко.
   Его посетила мысль, что поймал он свою жар – птицу, но мелькнула и погасла – рано ликовать и гопака плясать. Когда все гладко идет – настораживает. Практика показывает – обязательно узелок отыщется, негаданно. Не хотелось этого.
   После ресторана они прогулялись по парку. Том шутил, рассказывал смешные истории, а Варя слушала, иногда вставляя ремарки. Он все больше нравился ей, и мысль о продолжении уже не отталкивала настолько сильно. Сначала Варя конфузилась, когда он легонько пытался обнять ее за талию – всякий раз внутри нее возникало странное ощущение – влечения и боязни. Объятья были невинные, словно между прочим, но очень нежные и девушка вскоре перестала смущаться, нашла даже приятными.
   В беседе и смехе день как-то не заметно перешел в вечер и Том усадил Варю в машину. Она подумала, что они вновь пойдут в ресторан или просто прокатятся, но „ровер“ пошел за город. Варя поняла, что прибыла на финал, только когда увидела в свете фар ворота дачи в одном из загородных поселков.
   – Не беспокойся, – поцеловал ее руку Том, заметив волнение девушки.
   – Мы оба знаем, зачем встретились и я обещаю быть очень нежным.
   Его вкрадчивый страстный шепот пригвоздил на минуту Варвару к сиденью.
   Крепкие руки осторожно сгребли ее и прижали к груди, губы коснулись губ, язык мужчины попытался проникнуть в рот. Варя напряглась – оттолкнуть бы, по голове чем-нибудь грохнуть и… вспомнила Диму, зачем здесь находится, и стерпела.
   Том улыбнулся ей в лицо, нежно погладив по щеке:
   – А целоваться ты совсем не умеешь.
   – Я… другому училась.
   У Тома глаза вспыхнули – понравился ответ. Мужчина сам себе удивился – все ему в ней нравилось, а думал, не бывает такого.
   Снова поцеловать хотел, но девушка отстранилась, брякнула первое на ум пришедшее:
   – Странное имя – Том.
   – Чем? – отстранился.
   – Зарубежное, а ты на иностранца не похож. Том вылез из машины и помог выбраться Варе:
   – Зарубежное, верно подметила. „Том и Джерри“ смотрела? Оттуда прозвища. Я Том, друг мой – Джерри. С малолетства вместе. Умирали в свое время по этому мультику. Считай фанатами были. Да и жили так же: что ругались, что мирились – искры летели. Оттуда и пошло: Том, Джерри.
   Объяснил, проводя девушку в дом, свет включил.
   Варя помещение украдкой осмотрела и подивилась – не дача, натуральный жилой дом, благоустроенный.
   – Пойдем на второй этаж. Там камин зажжен, стол накрыт. Посидим, поговорим, – потянул к лестнице наверх.
   – А машина?
   – Охрана отгонит, – улыбнулся.
   – Охрана? – интересно, кто он? – Не заметила никого.
   – Правильно. Тому ребятки и учены. Ты не тушуйся Варюша, берлога конечно у меня та еще, но что с холостого возьмешь? Руки женской не хватает, – и вдруг притянул ее к себе, к стене прижал на площадке второго этажа. – А ты, правда, девочка? – спросил хрипло, взглядом и рукой лицо огладив. Варя зарделась, смутилась, чуть взбрыкнула. Пока достойный ответ искала, Том ее отпустил, в зал вошел, свечи зажег.
   Девушка за ним медленным шагом, больше в обратную сторону желая стопы направить. И замерла в дверях, увидев широченную кровать с балдахином, отсветы пламени от камина на лиловых атласных простынях, подушках.
   Том стоял меж столом и кроватью и выжидающе смотрел. Варя поняла, что он ждет, когда она разденется и, сжав зубы начала застежку расстегивать на кофте. А ту заело, не идет, руки-то дрожат.
   Мужчина улыбнулся, качнул рукой:
   – Не надо.
   Варя дух перевела, размечталась – может, обойдется? Том к ней шагнул, обнял и шепнул в лицо:
   – Я сам.
   Растаяла мечта.
   Варя попыталась с волнением справиться, но не могла. Взгляд сам в сторону выхода ушел, руки отодвинуть мужчину пытались.
   – Не бойся, Варюша. Что не так – скажи. А хочешь – не трону.
   Варя затихла, посмотрела на него. Минута и схлынул страх, волнение чуть улеглось и четко встало, что нельзя, не нужно бегать. Слова Зои вспомнились и выхода не осталось. Если с ней по – честному, то и она должна тем ответить. Иначе не по – человечьи. Да и что сердиться, от кого и куда бежать? Сама ситуацию притянула, сама и точку поставить должна. К чему Бога и судьбу гневить, ведь подослали не кривого, косого – симпатичного, умного, обходительного. Привлекательного, что таить.
   Вот и нужно закончить, чтобы все удовлетворены и довольны были.
   – Не по себе мне немного, извини, – призналась.
   – Не за что извиняться. Вино будешь? – отошел к столу, красного вина по бокалам разлил и ей один подал.
   – Не хочу.
   – Расслабишься. Один бокал.
   Варя никогда не умела противиться излишней настойчивости и нехотя взяла вино. Том сел на постель, легонько потянул девушку, заставляя сесть рядом, спросил:
   – Что собираешься делать после окончания техникума?
   – Работать.
   – Где?
   – Еще не знаю, не думала.
   – А надо бы, последний курс, если я не ошибаюсь.
   – Да, скоро сессия.
   – Боишься экзамены сдавать?
   – Не сильно.
   – А меня? – повернулся к ней. Вопрос был неожиданным и поставил Варю в тупик. – Ты так и не выпила вина.
   – Неее хочу.
   – Ты интересная девушка, Варюша, – улыбнулся ей в лицо. – Отвечаешь односложно, говоришь мало. Непривычно. Другие болтают без умолку и о всякой ерунде. Порой голова от этих разговоров как улей с пчелами гудит.
   Она насторожилась – тон был странный, голос и взгляд. Не понять упрекал ее Том или наоборот, записал ее немногословность в разряд достоинств.
   Разобраться: какая разница? Что он знает о ней, что она о нем и зачем знать? Одна ночь и каждый опять пойдет своей дорогой. Быстрей бы.
   Варя поставила бокал на столик и тут же бокал Тома встал. Мужчина поднялся, включил негромко музыку и потянул девушку к себе:
   – Потанцуем?
   Он явно не знал, как с ней себя вести, да и она не знала, робела и волновалась. Вместе получался дисгармоничный тандем по типу басни Крылова „Лебедь, рак и щука“. И Тому это надоело. Он обнял девушку и потянул застежку молнии на кофточке вниз. Целовать начал. Варя непроизвольно попыталась вырваться, но объятья мужчины были слишком крепки и, чем сильнее она его отпихивала, тем сильнее он прижимал ее к себе.
   – Господи, как в юности, – прохрипел и расстегнул молнию на юбке.
   Она упала к ногам, следом легла кофта. Варя понять не успела, как оказалась в одном белье прижата к груди Тома. Стыдно, но и что-то приятное было в этом. Хотелось вырваться и… остаться.
   Том уложил ее на постель, срывая с себя рубашку, спинывая туфли. Он тяжело дышал и сжимал Варю так крепко, что ей казалось – раздавит. В какой-то момент она запаниковала, попыталась отползти, но тем лишь помогла ему избавить себя от остатков одеяния.
   Касание ее обнаженного тела к его было возмущающим, но не сказать, что неприятным и Варя затихла, спеленатая его руками, только ее дрожь сливалась с его хрипом. Если бы он дал ей пару минут прийти в себя, но Том не мог, ничего не соображая от острого, дикого желания. Он всеми силами пытался контролировать себя и быть нежным, не торопиться, но девушка своей дрожью, попытками то отодвинуться, то зажаться мешала ему держать себя в руках. От нее пахло чем-то чистым, далеким и близким, сладким, но забытым, и этот запах сводил его с ума. Может это аромат юности ушедшей от него, но оставшейся в ней?
   Варя плохо понимала происходящее, ее накрыл сонм чувств: страх, стыд, отчаянье волнение и смущение. Она не ожидала, что все это может вызывать противоречивые чувства, каждое из которых было острым и нестерпимым, а вместе превращающим ее безвольную куклу без ума и разума. Страх кричал в ней, стыд заставлял уйти от ласк, волнение пеленало ее, сковывало. Итогом и судьей стала боль. Внезапная, дикая и ослепляющая, она заставила Варю кричать во все горло и рваться. Казалось, ей нет конца и края и сквозь нее не разобрать в чем ее причина, только одно желание – избавиться от нее поскорее.
   „Не обманула Зойка“, – мелькнуло в голове у Тома и, вспышка в голове прервала мысли. А дело не закончено. Преграда слишком крепкая, ее за раз не взять. Джерри, идиот, бахвалился, мол, девочка ему попалась и он ее на „ура“ взял. Как же! Теперь Том точно знал, такого не бывает. Возможно, ночи мало, чтобы в женщину девчонку превратить.
   Он, тяжело дыша, лег рядом с Варей, обняв ее, прижав к себе – передышка.
   Девушка смотрела в сторону, лежала безучастная, раздавленная случившимся и, кусая губы, слабо понимала что было. Может это смерть? Так умирают?
   Хорошо, что все закончилось.
   Варя подтянула простынь и хотела прикрыться ею, встать и одеться, но Том подтянул девушку к себе, прижал и начал целовать шею и плечи.
   Что это значит? Еще раз?! Нет!
   – Мы не закончили.

   К утру Варя была измученна и измотана, а Том доволен до нельзя. Девушке это было непонятно. Она хотела одного – в душ и спать, спать долго, долго чтобы забыть произошедшее. Ничего хорошего она в близости не нашла.
   – Где у тебя душ?
   – Там, – вяло махнул рукой в сторону. Его одолевала истома и приятная дремота. Тело ныло от напряжения. „На сегодня подвигов хватит. Договорюсь на вечер с Варюшей“, – подумал засыпая.
   Девушка приняла душ, позвонила Зое, оделась и пошла вниз. Ноги не слушались, тело казалось чужим и было что-то неуютное, не принятое душой, а еще легкая боль и оттенок омерзения. Варя подумала, что хорошо, что Дима еще полежит в больнице и до свадьбы далеко. Возможно, за это время она придет в себя и сможет перенести второй раунд близости – уже с законным мужем, как планировала до всех этих бед.
   Зойка ждала в машине за воротами.
   – Быстро ты, – бросила Варя, с трудом усаживаясь на переднее сиденье. Мотало ее неслабо.
   – Быстро? Минут десять уже стою! Ты больше часа назад звонила.
   – Да?
   – Ха! – засмеялась, оценив вид Вари. – Узнаю Тома. Уделал нашу девочку горячий диснеевский парень. Что, так всю ночь и мотыжил? Ай, стахановец!
   – Не смешно, – вяло огрызнулась Косицина, скривившись – тоска ела по безвозвратно утерянному так бездарно, и противно было самой себя.
   Федорова закинула пластинку жвачки в рот, протянул подруге.
   – Вместо утреннего кофе, – проворковала хитро и довольно щурясь. Варя молча взяла пластинку и тяжко вздохнула. Сейчас ей казалось странным, что она могла связаться с Зойкой, согласиться на ее возмутительное предложение и пройти, что прошла.
   – Деньги?
   – Ха! Бабки греют лучше, чем Томик? – хохотнула девушка и, вытащив из сумочки пластиковую карту, подала Варваре. – Четыреста пятьдесят деревянными. Код: два, три, два, три, два, три. Запомнишь?
   Девушка лишь кивнула. Забрала карту и, не рискнув положить в сумку, сунула в лифчик.
   – Ну, деревня! – качнула головой Зоя, ухмыльнувшись. – Ладно. Честно отработала, честно получила. Теперь отдыхать.
   Машина плавно отъехала от ворот дачи.

   Уже у дома Вари, остановившись у подъезда, Зоя сказала:
   – Я тут подумала, подруга, если лаве еще понадобится, могу посодействовать.
   Варя одарила ее тяжелым взглядом и качнула рукой:
   – Мне хватит, – с трудом вылезла из машины и пошла в подъезд.
   – Как знать, как знать, – проводила ее насмешливым взглядом Зоя. Выплюнула в окошко жвачку и вырулила со двора».

   День перешел в вечер, вечер в ночь, а Макс все читал дневник и никак не мог взять в толк, что это написано живым человеком, тем самым главным действующим лицом трагедии. Иначе назвать описанное Макс не мог, и холодком по коже проходили имена и некоторые фамилии. Они всплывали как призраки прошлого и будили почти мистический гнев.
   Столь жуткое ощущение сопричастности к чужой трагедии у него возникло при чтении дневников Анны Франк. Они потрясли его настолько глубоко, что и сегодня, спустя годы после знакомства с ними, в душе что-то замыкало, как только они вспоминались.
   А тут новый дневник. И какой из них хлеще?..
   Он вообще любил читать, но одно брать прозу или фантастику, что в принципе суть одно: все те же выдуманные герои и ситуации. Совсем другое – дневники. Читать, зная, что это писал живой человек, точно такой же как он, не из придуманного мира, а из его мира. Что этот человек точно так же как он дышал, спал, радовался, грезил и решал проблемы. Жил, как он! Жил…
   Макс потер лицо руками: Господи!
   Это вырвалось само и поразило его не меньше прочитанного. Когда он в последний раз вспоминал Бога? В тот день, когда умерла его мать, он понял, что Бог бросил его и, не хотел настаивать на своем обществе. Они плавно разошлись, чтобы никогда не встречаться. И вот – встретились.
   Мужчина налил себе кофе и подкурил сигарету. Пепельница уже была полна окурков, но только сейчас он заметил, что выкурил почти две пачки. Но какое это имело значение?
   Подошедший пес ткнулся в его ноги, напоминая робко о себе, забытом на целый день. Но и этого Макс почти не заметил – потрепал по холке и оставил.
   В голове звенело даже не от ужаса – от жести.
   Одно время Макс прикалывался по ужастикам и триллерам, но лишь один фильм вызвал в нем действительный, неподдельный ужас. Нет, даже не ужас, а сонм чувств, которым он так и не смог найти четкого и внятного объяснения, ну не было подходящего слова ни в одном из известных ему языков. Это была смесь сопричастности, веры, холодного страха, леденящего ужаса от пошлости ситуации и ее жутких последствиях. Фильм был основан на реальных событиях, как и дневник. Этим и убивал.
   Он не закончил читать дневник, но дальше не мог. История слишком четко встала перед глазами, будто он сам незримо участвовал постоянным свидетелем. Словно сидел за стеклом и видел что происходит, к чему идет, и не мог ничего изменить, не мог остановить, не мог докричаться до девочки, что перемололи, как фарш. Нет, не в мясорубке, не в «Пиле» один или десять – в реальной жизни, реальные люди и реальные события. Легко, просто, обыденно… чужую жизнь пустили под откос.
   Он понимал, что будет дальше, слишком хорошо понимал, поэтому не мог больше читать. Сегодня. На сегодня с него хватит. Теперь ему не уснуть. И не жить пока не закончит дневник и не узнает, продираясь через дебри ужаса, что пережила чужая еще недавно душа, а сейчас ставшая близкой как вздыхающая у ног овчарка.
   Ему придется пройти до конца с ней и узнать, вернее, убедиться, чем все закончилось. Если как он предполагает…
   Но каков тинейджер?! Сука!
   – Урод! – прошептал в запотевшее окно, за котором ни зги – темнота, тишина и тот же тупик, что в дневнике. И увидел как наяву, как рифленый ботинок пинает серую тетрадку вниз, в воды Фонтанки. И чужая жизнь летит в грязь, никому не нужная, попранная, откинутая.
   Только за это стоило убить мальчишку. Если у него нет сердца, если он смог сделать это, наверняка прочитав написанное, то он такой же скот, как те, кто попался на дороге глупой, доверчивой девочки.
   Таких уродов нужно убивать в детстве, пока они не стали взрослыми, матерыми волками, рвущими людей, как тряпки. Пока этот юный урод не превратился в зрелого уродца. Пока не стал таким как Том.
   Впрочем, кого и в чем он винит? Малолетку? А он сам разве бы не прошел мимо еще вчера, не отпнул чужую боль? Отодвинулся бы точно. Всем всегда хватает своих проблем, чтобы взваливать на себя чужие, и тот парень не исключение. И он, Максим Смелков. Тот, вчерашний Максим.
   Это сегодня, повзрослев, поумнев, получив по душе и фейсу ни раз и не десять, он научился ценить истинное и плевать на ложное, и жить не кривя душой. Но чего это ему стоило?
   Том…
   Все сомнения рухнули. Костя Пожарский по прозвищу Том в свое время кинул и его, жестко, просто, перечеркнув многолетнюю дружбу и наплевав, что фактически разбил жизнь своего старого друга.
   – Сука, – прошептал и сжал зубы.
   Если б он заказал его чуть раньше…
   Но как жутко осознавать, что Том стал причиной трагедии не только его, но и совсем несмышленой девчонки, искренней, чистой и… слишком наивной для этой грязной жизни.
   Он не сомневался, что дальше в дневнике будет только хуже. Если б он не знал Тома, если бы описанный ею Том не был похож на того, кого он знал слишком хорошо, если бы ее Том не носил имя и фамилию его Тома…
   Какого черта его дернуло подобрать дневник?!
   Какого черта его дернуло его читать?!
   Макс зажмурился, унимая эмоции. Слишком страшно это знать, что совершенно незнакомая девочка оплатила счет за грубость и цинизм этого мира, платила, как когда-то платил он. Хуже. Он мужик, он смог, выкрутился, встал на ноги, нашел силы в себе и подняться и раздавить. А что может наивный ребенок?
   Мужчина покосился на тетрадную обложку: хоть бы он был не прав, хоть бы дальше шли «розовые сопли», восторг от свадьбы, угрызения совести, выздоровление жениха и долгая счастливая жизнь.
   Но что-то сидело как гвоздь в сердце и мешало в это поверить. И имя этому чему-то было – Том.
   С Федоровой Смелкову познакомиться не довелось, но Варя достаточно описала ее, чтобы понять, что можно ждать от этой девицы и какая она.
   А вот Том… Том!
   Ничуть не изменился. Его идеей – фикс всегда была чистая и юная девственница, не потому что чистая. Не потому что юная и не потому что девственница, а потому что такую интересно ломать, сгибать под себя и превращать в марионетку. И не дай Бог кому-то было пойти против, встать поперек.
   Макс прошел в гостиную, взял из ряда рамок с фото снимок троицы – он, Том и Джерри, и не поленился – отнес на мусорку.
   Давно надо было. Давно.
   Нет, вовремя.
   Макс специально держал это фото на виду – чтобы помнить, чтобы никогда не забывать что такое доверие и дружба в современном мире и какова им сегодняшняя цена.
   Он застыл, уставившись в небо, и подумал, что лучше бы и ему не знать какая сволочь Костя Пожарский, как не знала того наивная дурочка. Ее ловко загнали в капкан, чтобы приготовить шашлык, а она того не понимала. Даже описывая прошедшие события, уже зная что-то и предполагая совершенно верно, все равно не осознавала. Как и он в свое время этого не понял.
   Его идеи и возможности, стартовый капитал – оставшиеся от матери в наследство деньги и квартира, были использованы на всю катушку. И Макс не думал, что его потом кинут и он останется ни с чем. Мысли не допускал, что стал для Тома ступенькой.
   А Джерри… Джерри всегда был безвольной марионеткой, и всегда на стороне Тома, как самого умного, самого сильного.
   Макс же был наивным, верящим в дружбу, взаимопомощь, а значит глупым и слабым. На него не делали ставку, его не брали в расчет иначе. Его держали за рабочего коня, марионетку и полного лоха.
   Но они ошиблись, списав его со счетов и отправив с голой задницей на улицу.
   Очень ошиблись.
   И еще вчера он был уверен – счет: один – один. И он чист перед матерью, так тупо в свое время отдав нажитое ею. И чист перед собой, и сделал все верно.
   А сегодня, сейчас подумал: два – ноль, не в его пользу.
   Жаль, что некоторых нельзя убить дважды.

Глава 9

   Максим так и не смог уснуть. Его маяло. Он то ложился, то вставал, то бродил по квартире, то вновь ложился, вводя Макса в тоску и тревогу. Пес ходил за ним хвостиком и преданно заглядывал в глаза. Единственный друг, единственный, кому он мог верить и доверять после жесткого урока своих «друзей». Но это он, а что сталось с Варей?
   Мужчина сел и уставился с опаской на обложку тетради. Несмело открыл ее и, подкурив сигарету, продолжил чтение.

   «Ночь с Томом, показавшаяся мне вечность, на деле оказалась эпизодом, что очень быстро превратился в кадр, один из многих в жизни. Слишком много дел и впечатлений навалилось следом. Они быстро вымели из головы ненужное, замыли и затерли то, что было, и я не то? что забыла – такое не забудешь, но отодвинула и воспринимала Тома и ту ночь, как нечто произошедшее мало не со мной, но и очень давно, в другой жизни. Да, именно так: история другого человека в другой жизни. Словно прочитанная история. Словно очень паршивая, и потому перечитывать не хотелось – хотелось забыть, вычеркнуть и никогда не возвращаться к ней.
   В тот же день, когда я вернулась с дачи, позвонила Наине Федоровне, чтобы та поднимала врачей. На следующий – была в больнице и ждала вместе с женщиной перевозки Димы. Именно тогда, увидев его впервые за долгие дни переживаний, и забылось, каким образом достались деньги на его лечение, ушли все сомнения и муки совести, отравляющие душу.
   Дима выглядел постаревшим лет на десять, худым, желто-серым и отечным. Он ничего не говорил, смотрел с тоской и будто понимая, каков стал, стеснялся, отворачивался и уворачивался от меня. И было невыносимо жалко его, и слезы сами просились наружу. Я с трудом сдерживалась и то и дело отдергивала себя: нельзя плакать, нельзя. Не сейчас. Не нужно, чтобы Дима видел. Ему будет больно.
   Наина же Федоровна плакала не стесняясь и все причитала, как по покойнику, чего я перенести не могла да и Дима тоже. Он морщился, осуждающе поглядывая на мать.
   Мы сопроводили его в клинику, а на следующий день я поехала туда одна и долго просидела у постели, с тоской поглядывая на капельницы и аппараты вокруг любимого. Он силился улыбнуться, смотрел то жарко, то с печалью, но мольба не высказанная, появившаяся еще в машине скорой помощи, не оставляла его взгляд.
   – Только не бросай, – сказал перед уходом, схватив меня за руку, словно так возможно было удержать.
   – Никогда, – заверила его, поцеловав в лоб. – Я люблю тебя.
   И это было искренне. Искренне с его стороны и с моей.
   Он нуждался во мне, а я в нем.
   Я еще не понимала, что цеплялась за фантом, что меня уже не было, как никогда не было Димы и его любви.
   Все это были пустыми словами, списанными у кого-то из классиков, как и те поэмы, что он писал мне, были переписаны под копирку и высланы веером не только Варваре, но и десятку Оль, Кать, Тань, Ларис…
   И одного я так и не могу понять – за что, что Варя сделала не так?»

   Макс нахмурился – девочка опять начала путаться с «я» на «она», пытаясь откреститься от своей прошлой жизни и тех моментов, что вылила на бумагу.
   И стянул рубашку – стало душно. Но душила не одежда – подозрение.

   «Дни шли и жизнь налаживалась. Дима шел на поправку и Варя понемногу направила свое внимание на учебу. Приближалась сессия. Ее нужно было сдать, а для этого наверстать упущенное. Теперь к Диме она ездила реже, на время, уступив свидания с ним его матери.
   В один из дней, полный забегов по учебе, чистке „хвостов“, она вышла из техникума и увидела знакомый „ровер“, знакомого мужчину. Том стоял у машины с огромным изысканным букетом роз.
   – Привет, – протянул с улыбкой и сунул ей букет в руки.
   – Зачем?
   – Хотелось, – пожал плечами.
   Зачем он приехал? Варя не понимала. Им нечего было сказать друг другу, и по ее разумению, не зачем было встречаться. Каждый получил, что желал и повода для дальнейших свиданий не было. Во всяком случае, она их точно не хотела. Дима шел на поправку и ей не нужны были неприятности, слухи, сплетни. Появятся и тогда вопрос возникнет, который пока не задавали – откуда деньги взяла. Что она ответит? Нашла? Кто в это поверит?
   – Прокатимся? – открыл дверцу Том.
   – Извини, не до этого. Сессия скоро.
   – Понимаю. Поэтому не тревожил. Но час-то уделишь? Пообедаем.
   Он был настойчив, и Варя опять уступила, не зная как корректно отказаться. Села в машину:
   – Только час.
   Не убудет. От учебы уже пухла голова, и переключиться на, что-нибудь другое было бы не лишним.
   – Скоро получишь диплом?
   – Через полтора месяца.
   – Молодой специалист, – улыбнулся, поцеловал Варе руку. – Та ночь…
   – Не надо, – отдернула к неудовольствию Тома, но он смолчал. Завел мотор, выехал на проспект.
   – Куда подашься после окончания? – решил перевести разговор на другую тему.
   – Знакомая мамы предлагает к ним в детсад.
   – Что там делать?
   – Работать.
   – Это не работа, – головой качнул.
   – Другой все равно нет. Искать – море времени уйдет, да и кому я нужна? Молодых специалистов пруд пруди. А всем нужен профессионал с опытом работы. Поработаю в детсаду, появится опыт, потом можно будет что-то лучше искать.
   – Я могу помочь. Как тебе должность бухгалтера в фирме „Алькор“. Пока рядовым, потом главбухом. Через полгодика.
   Варя притихла – заманчиво. Кто не знал „Алькор“ – огромную сеть маркетов? Зарплата там и у рядового – Варе не снилось.
   – Боюсь, не справлюсь, – вздохнула. Ответственность слишком большая.
   – Тогда „Сибирь“.
   – Банк? Ничего себе! Было бы здорово.
   – Да.
   – Серьезно?
   – Я похож на шутника?
   – Нет, но… Кто меня возьмет?
   – Возьмут. Причем хоть завтра.
   – Даже без диплома?
   – Даже.
   Ясно – он похлопочет.
   Заманчиво, но что-то мешало Варе сказать сразу „да“.
   – Ты имеешь к нему отношение?
   Том кивнул, сдержав улыбку: прямое, как и к „Алькору“. Правда, фирмой управлял Джерри, а он был соучредителем, с банком же наоборот.
   Варя задумалась: чревато. Самое лучшее больше никогда не встречаться с Томом, не видеть его, не знать, только так можно вычеркнуть из памяти все, что связанно с той ночью, и просто жить. Но не получиться, если Том будет появляться, а будет, если устроит Варю в банк, если имеет к нему отношение.
   Но отказываться? Поступит ей еще такое предложение? Получится устроиться на хорошее место самостоятельно?
   – Я подумаю. Том заулыбался:
   – Думай, время терпит.
   – Сессию нужно сдать, диплом получить.
   – Я понимаю. Телефон мой запиши и как надумаешь или просто поболтать захочешь, прокатиться – звони. Записывай.
   Как это получалось у него – настойчиво, а вроде, между прочим. Варя достала телефон и под пристальным взглядом вбила номер Тома, но вместо имени поставила лишь букву „т“.
   Мужчина припарковался, но не у ресторана, а у здания гостиницы „Азия“.
   – Нужно забрать кое-какие документы, – ответил на вопросительный взгляд девушки. – Вместе сходим?
   Она не заподозрила криминала, и даже тогда, когда Том, обняв ее, вошел в холл и взял ключи на ресепшене, у нее не закралась крамольная мысль. И пристального взгляда невзрачной поломойки, она тоже не заметила – Варя думала о своем, о предложении Тома на счет работы. Она пыталась придумать, как бы согласиться, получить должность, но при этом обойти мужчину, сделать так, чтобы они не встретились. Бухгалтер в детском саду – не выход. Дима идет на поправку, но уже сейчас ясно, что до выздоровления далеко и понадобиться еще немало денег, чтобы поставить его на ноги. А где их взять? Хорошая зарплата была бы кстати, а хорошо платят на хороших местах. Банк одно из них.
   Лифт плавно поднялся на третий этаж. Том завел Варю в номер и закрыл дверь. Только тут девушка поняла, что что-то не так – номер был абсолютно пуст, зато посередине стояла двуспальная кровать.
   Том обнял Варю со спины и начал целовать в ушко, подталкивая ее к постели:
   – Я соскучился. Не поверишь, как вспомню тебя, трясти, как пацана начинает.
   – Я не хочу, – испугалась Варя, вывернуться попыталась, но мужчина чем-то пугал ее да и держал крепко.
   – Захочешь. Ты ведь еще ничего в этом не понимаешь…
   – Не хочу…
   – Варюша, – обдал горячим шепотом, ладонь на грудь легла, пронзая как током тело девушки. Оттолкнуть, закричать, вырваться? Что это даст? Он разозлиться и неизвестно что будет. Зоя предупреждала, что Том способен на крайности. Страшно. А если он ей неприятности устроит, до Димы как-то о той ночи слухи дойдут? Если раскричится, выбежит, может так и случиться – встретит кого-нибудь, пристанут, что случилось. Что объяснит? С Тома как с гуся вода, понятно, а ей как?
   Том, постанывая, ей в губы впился, сарафан стянул, кофточку начал расстегивать, убирая руки, что пытались ему помешать. И Варя поняла – ей с ним не справиться. Да и страшно, до паники страшно поперек пойти. Растерялась, разволновалась – мысли в разбег, тело не слушается, сердце бьется как у мышки загнанной кошкой в угол.
   А Том словно не замечает ничего – раздел, на постель уложил. Пока от своей одежды освобождался, Варя сбежать попыталась, да куда там – сгреб, как Стенька Разин княжну, смял, к себе прижал, вдавливая в матрац, руки по телу шарят, трясет всего. Варю саму колотило – увернуться бы. Неужели снова через то же проходить?
   И закричала, почувствовав, как он входит. Опять боль накрыла. Том ладонью рот ей накрыл:
   – Тише Варюша. Тесная ты, видимо не сломал до конца. Потерпи.
   Варя в ужасе на него смотрела. Понемногу боль отступила, и стало всего лишь неприятно, но вполне терпимо. Только вот мерзко до одури…
   „Как закончится, близко к Тому не подойду“, – подумала, сжав зубы.
   Он лег рядом, обнял, прижав к себе и, улыбался, поглаживая ее ладонью:
   – Девочка моя, натерпелась. Теперь уже точно все. Не бойся – прошло.
   „И больше не будет!“
   Ошиблась.
   Мужчина поговорил, пару веселых историй рассказал, из которых Варя ничего не поняла – в пол уха слушала, мечтая смыться из номера поскорее. И вновь полез. Томно Взял уже без боли, медленно – еле перетерпела.
   „Теперь все“, – подумала и опять ошиблась. Том до ночи ее не отпускал, как с ума сошел – брал и брал. Варя уже себя не чувствовала, как он наконец одеваться начал.
   Вывел ее в ночь, поцеловал в ухо, обняв у крыльца гостиницы:
   – А ты все молчишь, Варюша. Почувствовала что-нибудь, хорошо было?
   Варя глаза, куда деть не знала. Связалась же! Какой черт ее дернул? Как теперь от ненужного ухажера отделаться? Прямо сказать – смелости не хватит. Бегать только остается.
   Том ее в машину усадил:
   – В ресторан?
   – Домой, – попросила. – Мама потеряет.
   – Да, да. И учить надо? Я понимаю, – разомлел, добрый стал. От благих чувств к девушке даже в глазах пощипывало. – Хорошая ты, сладкая, – ладонями лицо обхватил, в губы чмокнул. Никак отпустить ее не мог. Послать всех и все к чертям, Варюшу в охапку и куда-нибудь подальше от цивилизации, чтобы только он и она на всем обозримом просторе. – Сессия, да, – оторвался насилу. Минут пять сидел в сомнениях: а может, правда, к черту его дела, ее сессию?
   И завел мотор, вздохнув:
   – Поехали.
   Она не хотела, чтобы он знал, где она живет. Не дай бог кто их вместе увидит. На строгую маму сослалась, только чтобы подальше от дома ее высадил, но Том, как оглох.
   – До дома малыш, до самого подъезда. Мало ли что? Шанропы всякой кругом – море. А мне, что с тобой случись, себя корить? Нет.
   И доставил до подъезда. Но не отпустил, все мял, наплевав что вырвается.
   – Время много! – не выдержала Варя.
   – Да? – в глаза ей посмотрел, а руки хоть бы на грамм объятья ослабили. – Завтра до скольки науками маяться будешь?
   – Не знаю, как получиться.
   – Но в два свободна?
   – В два? Должна, а что?
   – К „Азии“ подходи, меня подожди. Я быстро дела улажу и прилечу.
   – Нет…
   – Да, Варюша. Я ждать буду. Дела – к черту. Полвторого я в холле буду сидеть.
   – Том…
   – Костя меня зовут, Варюша. В два, завтра. А хочешь, к техникуму подъеду или сюда?
   – Нет, – испугалась.
   Ума хватит, а у них что в „шараге“, что во дворе языки острые, мелят, что в голову взбредет. Таким манером точно беды не обобраться.
   – Тогда в два, в „Азии“. Придешь? – полез опять целоваться.
   Варя насилу вырвалась:
   – Да, да!
   Выскочила из машины, и нестись как ошпаренная.

   Мать у порога встретила, руки в бока, взгляд, что ракетная установка:
   – И где шляемся?
   – К Диме ездила, – солгала.
   – Автобус сломался?
   – Нет. Я на семичасовом уехала.
   – Ох, Варька, смотри у меня, – пригрозила пальцем и, развернувшись в кухню двинулась. Девушка дух перевела – пронесло вроде. И тут же замерла, представив, что будет, если Том к ним ввалится, если она завтра к нему не придет. А ведь явиться – сумасшедший. Напористый сильно. Вот пристал.
   Откажи, опять же – работа аукнется, а деньги еще ох, как понадобятся. Но встретятся они с Томом и опять?! Это уже измена Диме. Не нужно ей не других женихов, ни неприятностей. И как быть?
   – Чего мечтаешь? Улетела опять в страну иллюзий, Золушка ты наша? – смерила ее подозрительным взглядом Жанна.
   – Тебе-то что?
   – Пройти не даешь, – отодвинула бесцеремонно, кроссовки начала обувать.
   – Ты куда это?
   – Туда это, – скривилась. – Не в Слобду, не переживай. Дверью хлопнула.
   – Мам, Жанна ушла!
   – Куда? Ох, я ей задам! Это что вы творите, гулены?! – завелась мать и как обычно максимальная доза ее нравоучений сродных безудержному вою собаки, досталось Варе.
   Та поспешила переодеться и лечь спать.
   Мать погудела и утихла. Через час вернулась Жанна и концерт начался по – новой, только выло теперь два голоса. Но на Жанну где сядешь, там и вокзал. Ей слово скажи – она очередь в ответ выпустит. Поэтому быстро угомонились, а заснули быстрей Вари.
   Не спалось той, маялось. Казалось все время, что Том продолжает обнимать. Он словно под кожу к ней проник и даже после расставания остался рядом, в ней, продолжая ласкать, целовать, шептать. Варя уже в душ сходила, а толку нет. Как вспомнит, что завтра он явиться – страшно делается. Понятно, зачем в гостиницу зовет, а ей не хочется. И страшно всего: его, взглядов людских, себя, будущего, Димы, матери своей и его. Откажи Тому – неизвестно что выдумает, сделает, а пойди – опять возьмет и покатится. Так недалеко от разлуки с Димой. А ей его терять никак нельзя. Как она без него, как она сможет на него смотреть после всего? Но не пойди к Тому и тот может каверзу ей устроить, а еще хуже – Диме. Может, и нет, но кто его знает? Поручиться Варя ни за что не могла.

   Утром решила, что раз сходит – поговорит с Томом объяснит мягко, что он ей конечно нравиться, но у нее жених есть и все что происходит – не правильно. Он же взрослый человек, должен понять.
   Но в номере поняла – зря надеялась. Том ей слова сказать не дал. Заслюнявил, губы обсасывал так, что онемели, измял как голодный и отпустил лишь глубокой ночью, хотя из гостиницы они вечером уехали. Но он завез ее в какой-то тупик и пристал в машине. Пока не насытился, не отпустил. Варя же противиться ему и раньше не могла, а после вовсе даже не думала. Страх ее брал и жалость к нему. Шептал он такое, что девушка поняла, почему он прилип к ней. А ведь она так же к Диме. И выходило, что образовался треугольник, в котором она Диму любит, она его, а ее Том. Впервые такое с ней было и что делать, понятия не имела. Запутывалась Варя.
   И не расскажешь никому, ни с кем не посоветуешься, что делать.
   Одного любила, другого жалела и боялась.
   Том сильный, умный, жесткий – парализует любое желание, подавляет. Как смерч неуправляем. Ему только его воля, куда Варе против идти.
   Дима мягкий, славный, понимающий, но слабый, ему помощь Варина нужна, забота, любовь ее.
   Отодвинуть бы Тома, да жалко и страшно, а Диму бросить и мысли нет.
   В три ночи в квартиру зашла и тут же от матери затрещину получила:
   – Шляешься, шалава?! Жених из гроба, а ты налево?!
   – Мам!
   – Еще раз в эту пору явишься, выгоню! Димке твоему позвоню, расскажу, чем невестушка его занимается!
   – Мама перестань!
   – Ты мне покричи на мать! Ишь, вымахала, заневестилась! Ни стыда, ни совести нет! И ведь врет, бесстыжая не краснея!
   – Да в чем я вру-то?!
   – Ты мать за кого держишь?! Думаешь, про шашни твои не знаю?! Я все знаю! Я тут с ума схожу – куда она подевалась?! Всех обзвонила, а мне подружка твоя – хахаль у нее объявился! Я тебе дам хахалей, я тебя так уму-разуму научу, век на задницу не сядешь!
   – Нет у меня никого…
   – Еще скажи, в библиотеке до трех ночи сидела! Совсем мать за дуру держишь!
   Как ночью „пилить“ начала, так и утром не закончила.
   Варя решила от нее и Тома в Слобду сбежать, но через Любу. Узнать хотелось, что она матери и зачем наговорила. Больше-то некому.
   Передачу любимому собрала и бегом из дома, пока в материнские нотации Жана свой ехидный голос не вплела».

Глава 10

   «Выловила Любу из толпы жаждущих знаний, в сторону забора толкнула:
   – Ты чего, Косицина? Офонарела?
   – Я?! Это ты с какой радости моей матери про меня гадости напела?
   – Ничего я ей не пела, – руку с плеча скинула.
   – Тогда откуда она про ухажеров бредит?
   – Твоя мать, ты и разбирайся.
   – Люба, ты ведь подруга мне, зачем же подставляешь?
   – Подруга? – скривилась. – Зойка тебе подруга, а я так, погулять вышла. Ты когда мне последний раз звонила? Когда мы с тобой, кроме как на парах виделись? Плевала ты на меня, а почему должна иначе относиться?
   – Ты же знаешь, что у меня с Димой…
   – Дима?! Видела я твоего „Диму“ на крутой тачке. Подцепила богатого дяденьку, жизнь свою устраиваешь, а на старых друзей наплевала. „Своя рубашка ближе к телу“, главное устроилась, а у остальных хоть трава не расти. „Подруга“! Все Косицина, отвали, опаздываю. Вон твоя подружка идет, с ней говори, – кивнула в сторону Зои и ушла.
   Мир рушился, а я не понимала…
   Нет, не я – она…
   Федорова Косициной помахала, заулыбалась:
   – Как дела?
   – Нормально, – буркнула и поспешила вперед нее в аудиторию.
   Девушке очень тон и взгляд Вари не понравился, пренебрежение в нем почудилось.
   „Загордилась? Деловая стала. Благодетелей своих забыла. Думаешь Томик как стена от всех бед? Он-то стена, только кто тебя, сучку неблагодарную, с ним познакомил? Кто помог? Знать не хочешь, нос воротишь? Подожди, я тебе вспомню. Надо было кинуть тебя, а я дурочка, пожалела. Ну, ничего, я тебе еще напомню с кем и как разговаривать надо“.

   На перемене между парами Варя опять с Любой поговорить хотела, но та дулась и всем видом показывала, что нет Косициной ни в помещении, ни на свете. А тут еще Зоя прицепилась:
   – Поговорить надо.
   В туалет завела, сигаретку прикурила, окинув девушку нехорошим взглядом:
   – С Томиком встречаешься?
   – Нет.
   – Да, я точно знаю. Ты видно чего-то недопонимаешь, Косицина. Я тебе его по – дружески на ночь презентовала, он мой друг, улавливаешь?
   – Нет.
   – Козу тупую из себя не строй, – посоветовала, холода во взгляд нагоняя. – Томик туз с немереными возможностями. Он мой, ты его на себя перетягиваешь. Что это значит? Нет, я понимаю, денежки, устройство на хорошую работу, масса входов выходов, знакомства с денежными и нужными мужичками – какая идиотка от этого откажется? Все верно, одно не так – ты мне дорогу перебегаешь. Эта поляна моя была, а ты меня с нее гонишь. И это твоя благодарность за то, что я фактически твою жизнь устроила? Не по – человечьи, Косицина.
   – Зоя, мне не нужен Том. Он сам лезет.
   – Не нужен был бы – послала. Ты ему лапшу на уши вешай, а мне не надо. И под дурочку не коси, стоит тут умом сирую изображает. Короче, Косицина, хочешь полюбовно: сто тысяч и по бывшей дружбе так и быть, прощу тебя. Нет? Война. Ты меня знаешь, я свое так просто не отдам. Раскрою Томику твою чудесную натуру. Про жениха – то он знает? Нет? Ха, так и думала. И жених о нем ни сном не духом? А я их столкну. Повеселимся? Не знаю, как Димочка твой, но Томик собственник, твоего в порошок сотрет и тебя прицепом.
   Варя испугалась.
   – Не надо.
   – Тогда гони бабки и месяц он твой.
   – У меня нет таких денег…
   – У Томика есть. Раскрути, – беспечно пожала плечами.
   – Зоя, подожди. Не умею я и не хочу. Том не нужен мне, он сам мне прохода не дает. Да забери ты его, я только спасибо скажу.
   – Опять об услуге просишь? Ладно, я не обидчивая, но „благодарность“ твою помня, за просто так стараться не стану. Пятьдесят и так и быть, помогу с Томом расстаться.
   – Зоя, где я тебе такие деньги возьму? Почему платить должна? Если он твой, так и забери!
   – Ты его на себя тянула, от меня отодвинула и хочешь, чтобы я снова к нему пошла? Ты совсем дура или меня за дуру принимаешь?
   – Что такого?..
   – Пошлет он меня!.. Здесь тонко действовать надо, а это хлопоты, расходы, риск опять же. Томик мужичек неоднозначный, сложный. Тут себе на голову проблем сыскать, как нечего делать. Мне оно надо?
   – Что же делать?
   – Думай, Косицина. Три варианта предложила. Как бабки будут, начну действовать, а нет – третий вариант, – качнулась к лицу девушки. – Только не дай тебе бог, со мной воевать. Я ж тебя мымру так облагодетельствую – до конца жизни помнить будешь.
   Окурок откинула и вышла.
   Варя так и осталась в сортире стоять.
   Положение складывалось незавидное. То что Зое ничего не стоит всех в известность и сделке поставить, Варя не сомневалась. Только подумать о том – нервный озноб образуется. Конец же, всему конец. Воевать же она ни с ней, ни с кем-то еще не собиралась. Выходило, что ей опять нужно деньги искать, оптимально – пятьдесят, чтобы Зоя своего Тома забрала и у Косициной наконец тревог и хлопот убавилось. Том уйдет – Зоя перестанет цепляться, а Люба дуться, мать успокоится, будет меньше шансов Диме что-то узнать. Все нормализуется, уладиться, вернется жизнь в старую колею.
   Только где деньги взять?
   У Вари голова кругом шла – опять и снова – деньги. Такое чувство, что они единственная цель, двигатель прогресса. Единственная сила, единственная значимость, единственный идол. Есть они у тебя – трудностей не знаешь, нет – так и будешь по жизни от купюры к купюре крутиться. И не жить, а бегать от проблемы к проблеме.
   Но ведь это не правильно.
   Однако где оно, то, что правильно?
   Варя с сожалением поняла, что от Тома ей не сбежать и к Диме опять не попасть. Пока проблему с Зоей не решит, даже мечтать о чем-то не стоит. А не решит – погубит Федорова ее.
   Опять будущее девушке призрачным показалось.

   Выхода не было. В Слобду Варя не поехала, скрепя сердце потащилась опять в „Азию“.
   Тому до Вариного состояния, как и проблем, дела не было. Он одержим ею стал и на уме одно. Как вошла, в губы впился, в объятьях стиснул.
   Девушка же все думала, как с ним поговорить, слова подбирала и боялась, чтобы язык не подвел и от стыда она не сгорела, когда просить у него денег будет. А больше не у кого.
   К вечеру, когда разомлевший Том ее в ресторан повез, Варя несмело и неумело завела разговор, издалека заходя, запинаясь.
   Мужчина сразу понял, что она хочет, заулыбался, руку ей сжал, прерывая:
   – Не парься. Скажи сколько надо? Пятьдесят хватит?
   – Да, – пискнула и притихла, боясь доброту судьбы спугнуть.
   Пока на удивление фартило: Том мало ей без всяких трудностей нужную сумму выдал, так и домой рано привез.

   Утром, дождавшись ухода матери на работу, а Жанны в школу, она Зое позвонила:
   – Деньги у меня.
   – Уже? А все прибеднялась – раскручивать не умею.
   Варя ее замечание пропустила. Одно девушкой двигало: быстрее бы вся эта история закончилась.
   – Приезжай и забирай.
   – Ладно, я не гордая. Только к тебе мне не по дороге ехать.
   – А мне к тебе. У меня автобус через час.
   – К женишку? Договорились: через час на автовокзале встретимся. До встречи, лапа моя.
   Зоя повесила трубку и прикусила ноготок, с прищуром на себя в зеркало поглядывая: худо дело-то. Эту козу, Косицину срочно надо отодвигать, а то и правда, конкурентка ей на шею станет. Деревня деревней, а смотри ты, из самого Пожарского полтинник за вечер вытянула. А поднатореет, что будет? Нет, скидывать ее надо. Однозначно.
   – В Слобду, говоришь? К жениху? Угу.
   Улыбнулась своему отражению. Взяла тушь, телефон, набрала номер Тома и, подправляя реснички, заворковала в трубку о яром и негасимом желании свидиться. По делу, естественно, по делу.
   Варя деньги отдала и порадовалась:
   – Все теперь.
   – Угу, – сунула в рот жвачку Зоя и на выход из салона кивнула. – Топай.
   Та и выпорхнула, блаженная, счастливая, что быстро и легко проблема разрешилась и теперь точно все, теперь только Дима. Его выпишут, она получит диплом, потом свадьба, семья, все как у всех. Жизнь, самая обычная, но в том и прелесть.
   Если б Варя видела, каким взглядом ее проводила Федорова – улыбаться бы перестала.

   Дима в кресле у окна сидел. Выглядел сносно, и Варя защебетала, радуясь, что дело идет на поправку. Парень слушал ее, но девушке казалось, что не слышит. Было что-то чужое, отстраненное в его взгляде.
   – Что с тобой? – забеспокоилась.
   – Ничего.
   – Но я же вижу.
   – Что?
   – Смотришь на меня странно. И вообще, другой какой-то.
   – Обычный. Редко приходишь, вот чужим и кажусь.
   Прозвучало это с укором и Варя, присев перед любимым на корточки, заглянула ему в глаза:
   – Дима, ну, ты что? Ты же знаешь, сессия скоро.
   – Станешь дипломированным специалистом, устроишься в какой-нибудь банк и пошлешь меня на фиг.
   – Дим, что ты такое говоришь? – сжала его руки. – Я люблю тебя и не брошу. Я очень, очень люблю тебя.
   Он явно не верил и она не могла понять почему. Взгляд был больной, изучающий, тоскливый. Дима будто прощался с ней, и тем пугал.
   – Тебе хуже?
   – Нет, лучше.
   – Тогда что, в чем дело?
   – Бросишь ты меня, права мать. Красивая, умная – зачем тебе инвалид? А ведь я инвалид, Варя.
   – Ерунду говоришь! Кого ты слушаешь?
   – Мать. Она плохого не пожелает, не скажет.
   – Может быть, но на счет меня она не права. Я люблю тебя, люблю любого. Мне все равно инвалид ты или…
   – Вот! – дернулся парень, отвернулся. И Варя сообразила, что сказала, попыталась исправить:
   – Я не к тому, что мне совсем все равно. Конечно же я хочу, чтобы ты был здоровым. И будешь, будешь, Дима! Выправиться, наладиться…
   – Ты даже не понимаешь, что это невозможно.
   – Почему? Тебе лучше…
   – Улучшение, не значит выздоровление.
   – Люди выздоравливают. Мало ли что бывает? Любые сложности можно преодолеть. В конце концов, без ног, рук живут и не считают себя инвалидами. А ты с чего записался? Подумаешь, отравление…
   – Я так и знал! – Диму развернуло к Варе. – Обвинять будешь? В чем? Что ты знаешь?
   – Дима…
   – Да, я отравился, а ты бы вовсе умерла! Ты знаешь, как это, служить…
   – Дима, другие служат…
   – Я не другие!
   – Нет, конечно…
   – Ты знаешь, как там было? Да, все, все были против меня! Но я не слабак – я выдержал! Почти. Да, я сорвался в последний момент, но ты не смеешь меня упрекать, ты не была там!
   – Дима, я ни в чем тебя не упрекаю…
   – Тогда презираешь…
   – Нет!
   – Я не травился. Так получилось.
   – Да какое это имеет значение?! Это было и прошло! Забудь! Дима с сожалением посмотрел на Варю, скривился и отвернулся.
   – Черт бы побрал того врача, что ляпнул тебе. Он не имел права, он должен был соблюдать конфиденциальность. Но кто выполняет, что должен? – сжал кулак от злости. – Так всегда и везде – одно на бумаге, другое на деле. Ненавижу.
   – Забудь, Дима. Это прошлое, не нужно тащить его в будущее. Забудь, вычеркни, – погладила его руку, успокаивая. Парень передернул плечами, помолчал и покосился на девушку. В ее глазах не было укора, но сочувствие, что сквозило во взгляде, было Дмитрию хуже упреков. Он неуверенно провел по волосам девушки и вздохнул:
   – Только не жалей меня.
   – Жалеют слабых, а ты сильный.
   Дима приободрился.
   – Минутная слабость ничего не значит.
   – Ничего.
   Он обнял ее голову, уткнувшись носом в макушку:
   – Ты правда так считаешь?
   – Да.
   – И не бросишь меня?
   – Нет. Я очень люблю тебя. Ты не представляешь, какой это ужас, узнать, что твой любимый тяжело болен. Мне казалось, я умираю вместе с тобой, – призналась ему шепотом. Слезы невольные гостьи навернулись на глаза, руки сжали руки парня. – Мне легче самой умереть, чем тебя потерять. Я готова на что угодно, только бы ты жил.
   – Я люблю тебя. Мне так страшно, что потеряю тебя. Лежу ночью и думаю, а если ты уйдешь? Что я буду делать? Как я без тебя?
   – Я не уйду, Димочка, я с тобой. У нас все будет хорошо, поверь. Сейчас временные трудности. У кого их не бывает?
   – Мы выдержим?
   – Конечно, ведь нас двое.
   Он верил и не верил. Зачем он ей такой? Как они будут жить потом, если она видела его слабым, знает что из – за чего произошло? Как она будет смотреть на него потом? Сегодня не упрекает, а где гарантия, что завтра не начнет? Все переменчиво, а женщины вовсе как флюгер – сегодня в твою сторону смотрит, а завтра отвернулся.
   Варя здоровая, потому ей не понять больного.
   Варя красивая и умная – ей не понять того, кого всю жизнь считали уродцем и слабаком.
   Сегодня она с ним, сейчас, но будет ли завтра? А ведь не будет. Поймет рано или поздно какая она и посмотрит на него, сравнит, и начнет давить, упрекать, попрекать. Превратит в закомплексованного идиота.
   Нет, права мать – не пара она ему. Чревато.
   И старшина прав, говоря „любовь приходит и уходит, а кушать хочется всегда“. Рядом с Варей Дима постоянно будет ощущать себя ущербным, будет помнить, что она видела его в самые неприглядные моменты жизни, будет знать, что она знает его тонкие стороны, его секрет. Будет видеть в глазах насмешку, даже когда ее нет, будет слышать в голосе обвинение, даже когда его не будет. Его минутная слабость встанет меж ними как стена, тот постыдный поступок будет напоминать о себе всю оставшуюся жизнь, потому что Варя знает о нем и будет с Димой. И он будет смотреть на нее, красивую, статную, успешную, и как в отражении кривого зеркала, а видеть себя, хилого, никчемного. Жизнь превратиться в муку, в сплошную цепь унижений, и кто знает, не сорвется ли Дима снова, не выдержав этого?
   Нет, он не хочет проходить снова, что прошел в армии. Как не хочется обратного, но ему придется искать другую жену – невзрачную, такую, что бы рядом с ней он идеалом казался, чтобы не он, она его оттеняла, в рот заглядывала и четко понимала – она никто и ничто без него. Чтобы он ей Богом стал, а не Сатиром. С Варей того не получится.
   Но как тяжело расставаться с мечтой!
   Вот же она, его, вроде бы искренне влюблена. И такая красивая, такая утонченная, чистая, ласковая, понимающая! Как отдать, как отпустить? А не отойди – она уйдет, и тогда во сто крат больнее будет. А не уйдет – он, в конце концов, все равно уйдет, не сможет забыть, каким она его видела. Или она уйдет – поймет какая она, какой он и бросит Диму. Или гулять начнет. Что хуже?
   Мария Ивановна, соседка, матери сказала, будто видела Варю в гостинице, где уборщицей работает. Не одну видела – с мужчиной, с виду – богачом. „Димка ваш, рядом не стоял“.
   Померещилось ли соседке – Варю не спросишь – страшно. И смысла нет – солжет, а и правду скажет – все равно Дима будет думать, что солгала. А кто бы признался? И выходит, что они еще не женаты, а недомолвки уже есть, как возможно и „рога“ у новобрачного. Нужна ему гулящая жена? Нужна ложь? Даже сейчас смотрит невинно, говорит про любовь, а Дима не верит. Какая же семья без веры?
   Если врет – какой же он дурак, что верит! Как грязно с ее стороны убеждать инвалида в любви, поддерживать и… обманывать! Вдуматься, получается, что надежды на Варю вовсе нет. Только он приболел – она в сторону, на красивую жизнь повелась, к деньгам потянулась. Красота всегда продажна.
   Нет, не пара они. Не станет он „рога“ носить, не желает дурачком обманутым себя чувствовать. И своим делиться ни с кем не собирается.
   Что было – мечта. Пусть мечтой и остается. Жизнь и иллюзия совместимы лишь в детстве, когда желания просты и реальны, хоть и кажутся чем-то из ряда вон. Пора взрослеть. Во взрослой жизни добрый Дед Мороз не подарит наивному мальчику машину – ему на нее самому зарабатывать придется, а потом на ту, что попросит у мифа уже его сын. И нужно думать о том, соответственно жизнь устраивать.
   Красивая жена престижно, самолюбию бальзам, но на миг. Однако плата за этот миг слишком велика.
   Дима подумал о Марине, медсестре, что оказывала ему знаки внимания. Нравился он ей – факт, да он не сильно к ней благоволил, разве что в рамках необходимости – все – таки персонал, послабления в режиме через нее, процедуры, да и от скуки и тоски спасение. Тараторка та, но и все достоинство. Лицом не вышла, фигура подкачала и возраст – Диму лет на пять старше.
   С другой стороны – старше, значит умнее. А что страшненькая – тоже плюс, от наростов супружеских на голове, страховка. Кто на такую позарится? А боготворить такая будет до конца жизни – нашелся-таки ее принц. Почему бы Диме им не стать? Кстати, что-то там Марина про своих родителей говорила: то ли стоматологи, то ли гинекологи, но врачи – точно. Еще один плюс – зятю пригодятся их связи. Надо бы побольше у Марины узнать: где да как живет. А Варю гнать из сердца, гнать. Детство то, оно кончилось.
   Но вида девушке не подал. С Мариной еще ничего не ясно, а чтобы рвать с Варей нужно „запасной аэродром“ иметь, чтобы наверняка „сесть“, а не пролететь и остаться у разбитого корыта в полном одиночестве. Он больше не „неудачник“ и никогда им не станет!
   К тому же, что отказывать себе в радости? Имеет он права как инвалид? Имеет!
   И обнимал Варю, целовал, в любви клялся.
   И она верила.
   Почему она верила?!»

   Макс закрыл тетрадь, понимая, что больше не может читать историю крупной подставы, предательства и лжи.
   Лег спать, но даже во сне видел продолжение истории. Ему снился Том и Зойка Федорова…

Глава 11

   Том выглядел довольным и сытым как мартовский кот. Он закидывал в рот орешки и щурясь от удовольствия жевал их с огромным аппетитом. Зоя бы запустила руку в пакетик с жареным арахисом и тоже полакомилась, но знала, что подобные вольности с Пожарским не пройдут. И вздохнула.
   – Что вздыхаешь? – ухмыльнулся Том. – Говори, что хотела и двигай.
   Дела у меня.
   А «дела» на лице написаны – томная лень и довольство.
   «Сейчас я тебе настроение подпорчу», – подумала девушка. Вытащила невзначай из сумки конверт с деньгами, на обозрение мужчины выставила, только тогда сигареты достала, подкурила одну.
   Том жевать перестал на мгновенье – на конверт уставился, и опять в окно автомобиля, будто не увидел, ничего не понял. Правда лицо безмятежность потеряло и голос груб стал:
   – Что хотела?
   – Предупредить. Я знаю ты на Варваре подвис конкретно.
   – Тебе что за печаль?
   – Мне ничего, – плечиком пожала. – Пока. Но как у тебя печаль появиться – мне достаться может. Начнешь: почему не сказала, да отчего молчала.
   – Чего «молчала»? Что крутишь?
   – Я о Варе, Томик. Вижу, что понесло тебя от нее, кабы еще жениться не надумал.
   – А и надумаю – тебе что? Боишься, на свадьбу не приглашу? – усмехнулся, окинув девушку неприятным взглядом.
   – Боюсь дурачком себя выставишь. Пожарский смял пакет с недоеденным арахисом и выкинул в окно авто:
   – Или выкладывай, что у тебя или вали, – отрезал.
   – Не злись, Томик, скажу. Варенька твоя на два фронта работает. Мне баксы отстегнула, чтобы я о том молчала. Терпеть она тебя не может и знать не хочет, но деньги твои очень нужны. Для другого хахаля, нищего, как студент…
   – Врешь! – рыкнул, схватил Зою за ворот блузки. В глаза глянул и выпустил. Помолчали и Федорова ему на колени конверт положила:
   – Тут деньги.
   – Знаю, – глянул вскользь. Как не хотелось признавать, а факты сами за себя говорили – Костя лично в этот конверт Варе доллары вкладывал, в руки ей отдал. И если лжет змея – Зойка, то как же к ней конверт попал?
   – Полтинник мне отстегнула, только чтобы молчала.
   Вот зачем ей деньги нужны были!
   Том нехорошо улыбнулся. Потер подбородок, сигарету подкурил.
   Эк крутанула судьба – вчера «орел» был, сегодня «решка».
   Размечтался дурак о кренделях небесных, «Снегурочку» сляпал, а та его за его же баксы.
   – «Ты моя Снегурочка, а я твой Дед Мороз», – пропел, усмехаясь.
   Впрочем, Зойке верить – себя не уважать. Какой жених к чертям? А что деньги? Ну, деньги. Понять Варю можно – молодая, неопытная, а Том на нее как голодный лев накинулся – компенсация должна быть? Испугал, наверное, напором своим. Она же еще не понимает, что от страсти порой так голову сносит, что себя не помнишь, и тем более по неопытности своей, не догадывается, наверное, что действует на Тома как «виагра». Только подумает тот о ней – в груди жар и мурашки пробирают. Колотить, как пацана начинает.
   Зарекался уже – поспокойнее. Куда там! Увидит ее и все заново, а клятвы – на фиг. Какой клятвы? Друзей, дела – туда же. Одно, одна на уме – Варюша. Всем нутром прикипел, до того сбрендил – кольцо с «брюликом» прикупил, предложение сделать решил.
   И сделает. Точка.
   – Все? – развернулся к Зое. Та по взгляду поняла – не проняло. И испугалась – не опоздала ли? Неужели настолько змея Варька Томика за интерес взяла, что тому на все почихать стало? Тогда зря она Варьку в оборот взяла, наоборот – надо с ней срочно отношения налаживать. Пожарский не последний человек в городе, к тому же друг Джерри, а тот Зою к себе устроить обещал. Настроит Варька Тома против, тот Джерри скажет и привет доходное место.
   – Ты не жениться часом, надумал? – улыбнулась через силу.
   Том конверт ей на колени кинул:
   – Не твоего ума дело. Каждому свое.
   Откупается, – поняла. Щедро – не то слово. Чтобы Костя Пожарский с барского плеча полтинник как «заткнись и не отсвечивай» кинул – не бывалое дело. Видно правда Варька для него светом в оконце стала. Ну, змея! И почему ей все, а Зое ничего? Кто Зоя и кто Варька?! Вот помогла дуре на свою погибель!
   – Может быть, Томик, только жених у Вари уже есть и это не ты, – протянула осторожно.
   – Слышал уже. Еще что выдумаешь?
   – Не веришь? А ты съезди в Слобду. Она как раз сейчас там, у него в клинике. С почками у него ах. Димочка. Его она любит, а с тобой спит, чтобы его обеспечить.
   Костю перевернуло. От одной мысли, что его чистая, наивная, невинная Варюша с каким-то инвалидом милуется, его на каракатицу меняет – каленым железом пронзила, душу вывернула. И не верить бы Зойке – той солгать, как два файла переслать, но конверт злополучный на ее коленях лежит и слова подтверждает.
   – Значит, заплатила, чтобы молчала? – зубами скрипнул все не веря, но уже и веря.
   – Точно, Томик. Жених ее на поправку пошел и ты не в лузу. Дело к свадьбе двигается, а тут ты со своим пылом. Нужно это? Нет, конечно.
   – Его значит, выбрала, – протянул.
   – Его.
   Том думал минуту. Сгреб конверт с колен Зои и дверцу открыл:
   – Проваливай.
   Девушка понять не успела, как на улице оказалась, машина с места по газам дала.
   Одно Зою порадовало – вздернуло Тома. Держись теперь Косицина. Пожарский за себя и за Федорову спросит, и платить за все грехи человечества заставит.
   Девушка улыбнулась и, закинув облегченную сумочку на плечо, поцокала каблучками в сторону своей машины. Варька с возу – Зойке легче.

   Том шел по трассе на Слобду.
   Горячку пороть он не собирался, но выяснить хотел и не потом – сейчас. Мысль, что его мечта оказалась очередной пустышкой – убивала. Он ведь поверил, на седьмом небе от счастья был – досталось все же, побаловала судьба! А оно вон как обернулось. Стоило поверить, стоило осторожность потерять, как под дых получил.
   Почему она про жениха не сказала?
   Зачем к нему ездит? Чем они там занимаются?
   Да ясно чем!
   Это не насмешка над Томом – пощечина! Его с каким-то инвалидом обманывать! Его!
   Он тоже хорош, знал ведь – все бабы суки, веры им нет и быть не может. Они ж как кошки – кто погладит, тому и мурлыкают. Но Варя?! Варенька!
   Слова ему не сказала – почему?
   Играла.
   С ним, с Томом какая-то девчонка играла, как кошка с мышкой. Мышка играла с кошкой! Развела, обманула, раздавила!
   А если нет ничего?
   Нет, Зойка лгать на эту тему не станет, Тому не станет. Знает – тот ее в порошок сотрет.
   Выходит – правда, и эта милая наивная девочка, Варенька, всего лишь мираж, иллюзия которую он придумал. Его выдумка, которая на деле обычная, расчетливая подстилка!
   Он со всей душой, а она смеялась на ним! Его же деньгами Зойке платила, чтобы Том, как какой-то шкаф с ее дороги отодвинулся!
   Шкаф он для нее! Бесчувственная игрушка!
   Ну, нет, Варенька, ошиблась ты.
   – Со мной не играют.

   Клинику найти было не сложно, но войти в здание и начать поиски, чтобы убедиться – невозможно. Пожарский как к креслу прирос – вылезти не мог, пошевелиться себя заставить. В душе черти бушевали, такой банзай устроили, что тошно было.
   До вечера в машине просидел, сигареты все искурил и все теплилась в нем надежда – обманула Зойка. Понятно, поплатиться за то, но он даже готов был ей простить – лишь бы действительно она обманывала, а не Варенька. Зойка – гюрза и того не скрывает. Конечно, особого уважения она не вызывает, но лучше уж самой собой быть, чем в одежды святой невинности рядиться, будучи сукой, куда хлещи Зойки.

   Около семи вечера Том увидел Варю.
   Она как ни в чем не бывало вышла из клиники и, не заметив его «ровер» пошла на остановку.
   Сомнений у Пожарского не осталось – его надували, им играли, на него наплевали, его обманывали.
   Он хотел подъехать к девушке, затащить в машину и хорошо поколотить, а потом выкинуть на трассе, но это было бы слишком мягко и просто. За ту невинность, что она изображала, за ту мечту, что она попрала, за те планы, что она порушила, она была достойна большего. И она заплатит.
   Никому Костя так не верил, как ей, ни к кому так не относился. И за всю доброту получил грязь. Он хотел поднять Варю, а она его окунула.
   Простить такое, а тем более забыть, было невозможно.
   В тот вечер Том напился так, как давно не напивался. И, наверное, кого-нибудь убил бы или расколотил ресторан в дребезге, если бы не верные друзья, что разделили с ним его горе и разочарование, горечь обиды. Они и помогли составить план мести. И он как нельзя устраивал Тома.
   Не хотела «Снегурочка» оставаться чистой и только его – ее выбор.
   А если не с ним – значит не с кем. Если не его – значит ничья. А если ничья, значит – всех. Ему не досталась, и жениху не достанется. Ему больно – жениху пусть тоже будет несладко. Потом парень спасибо скажет, что Том спас его от ярма с откровенной дрянью.
   Впрочем, тот молодой и еще оправится, поднимется, а как быть ему, для которого пол жизни позади и последние мечты, хрупкая вера в чистое и светлое, что еще теплилась до встречи с Варей – мертвы?

Глава 12

   Макс проснулся в поту и долго не мог прийти в себя. Прогулка с Максом чуть развеяла дурное впечатление от сна, но мысль о хозяйке дневника не выгнала.
   Он готовил омлет и все косился на тетрадь, как на притаившуюся гремучую змею.
   Конечно его сон – всего лишь сон. Но… Мужчина отставил сковородку и открыл тетрадь.

   «Эта суббота ничем не отличалась от остальных. Точно так же, как всегда, ворчала мать, огрызалась Жанна, завтракая на кухне. Точно так же, как всегда, светило солнце в окно, чирикали птицы. В помещении вился запах мяты от чая, стучали ходики на стене, было слышно, как хлопают двери у соседей.
   Все было как всегда.
   Но если бы Варя знала, если бы могла предугадать, что все это уже прошлое, которое будет перечеркнуто раз и навсегда, стоит ей лишь шагнуть за порог – она бы не сделала этого шага.
   Но Варя ничего не чувствовала, ни о чем не беспокоилась, не думала о плохом.
   Дима шел на поправку, а что стал капризным и подозрительным и останется им на какое-то время, казалось ей естественным, понятным, объяснимым и вполне преодолимым. Проблема с Томом тоже была решена, и ничего Варю не тревожило, и сердце не екнуло, когда она увидела мужчину у своего подъезда. И не заподозрила плохого, когда встретилась с ним взглядом – холодным, отчужденным.
   – Прокатимся? – спросил он сухо.
   – Мне в техникум.
   Том кивнул и открыл дверцу.
   Варя села. Спокойная, безмятежная улыбка коснулась ее губ, когда ветерок из приоткрытого окна дунул ей в лицо.
   Скоро лето. Экзамены и дорога в новую жизнь – взрослую. Она будет работать. У нее будет семья, муж, дети.
   Грандиозные планы.
   – Заедем ко мне, – сухо постановил Том, обрывая ее мечты.
   – Куда?
   – На дачу.
   – Я опоздаю. Высади…
   – Не опоздаешь.
   Он не сказал – обрубил. У Вари пропало желание спорить. Она даже смирилась с тем, что опоздает на занятия. Том был явно не в духе и перечить ему девушка боялась. Лучше опоздать – не велика беда.
   Варя молчала, боясь сказать что-нибудь не то, Костя – не желая говорить вовсе. Все что мог и хотел, он сказал ей про себя и тем выжег то нежное, очень важное для него, что родилось при первой встрече с Варей. Теперь в его душе была пустыня и песок сожаления и разочарования надежно укрывал похороненные иллюзии. Им было не подняться и Том не пытался их возродить.
   Он не хотел ничего спрашивать, потому что не хотел слышать очередную ложь.
   Он не хотел слышать ее голос, боясь дрогнуть и вновь стать покладистым дурачком в ее руках.
   Он не хотел смотреть на нее, чтобы не передумать, не простить, не остановиться.
   Он лелеял гнев, потому что тот не оставлял шанса выжить теплым чувствам, не давал сердцу и душе с их как оказалось глупыми желаниями, довлеть над разумом, но давал решимость довести желаемое до логического конца.
   В это жизни все за все платят. И сегодня им, Константином Пожарским был назначен день выплаты. Он уже получил – пора и Варе.
   Она преподала ему урок, теперь и он ответит тем же. Будет знать на будущее, как играть людьми и чего стоит обман.

   Из машины он ее буквально выволок. Она подумала, что у него опять приступ желания, но эта мысль никак не сходилась с выражением лица Тома. Никогда она не видела мужчину таким и испугалась, что сегодня он будет особенно груб с ней, она не попадет на занятия и возможно опять вернется домой ночью, получит очередной нагоняй от матери.
   Но у Вари и в мыслях не было, что Том способен на жестокость.
   Она заподозрил неладное только в прихожей, когда мужчина обнял ее и прошипел в лицо:
   – Куда ты дела деньги, которые вчера я тебе дал?
   Варя замерла, не зная, что ответить. Самое лучшее было сказать правду, но как прореагирует Том?
   Пока она соображала, мужчина потащил ее в комнаты и толкнул в зал. Захлопнул дверь, и вновь обнял, сжав руки.
   – Придется отработать. Любишь деньги? А они просто так не достаются.
   Варя плохо слышала, что он шепчет ей на ухо. Она смотрела на трех мужчин, что развалившись в креслах вокруг заставленного бутылками и банками столика, выжидательно и оценивающе смотрели на нее. Ее пронзила догадка, что будет что-то нехорошее. И от этого предчувствия перехватило горло, свело желудок.
   – Выходной. Мои друзья скучают. Развлеки их и будем считать, что ты мне ничего не должна.
   Слова мужчины вошли в разум как клинок в сердце.
   Варя поняла, что ее ждет и дико закричала, оглушая саму себя. От страха она потерялась, ослепла и ничего не соображала. Удар по лицу на миг привел ее в себя, но только чужие руки коснулись ее тела, как девушка вновь отдалась панике.

   Она помнила лишь бесконечную боль и унижение. Она быстро осипла от криков и лишь хрипела. Чужие, незнакомые лица плавали над ней, чужие руки шарили по телу, вдавливали его в постель. Том то и дело хватал ее за лицо и что-то зло и презрительно цедил, но что, она не понимала. Она вообще ничего не понимала – ужас владел ею, смывая разум, раздирая душу. Она забыла кто она, где, как и куда попала. Ни одной мысли в голове, только дикий вой внутри, вырывающийся наружу всхлипами, хрипами.
   Сознание плавало, выхватывая из реальности картинки и превращая их ирреальность. Они не складывались, не воспринимались.
   Она все время рвалась куда-то, надеясь уйти от ужаса, но ей не давали».

   Макс зажмурился и сжал зубы.
   Он не хотел представлять Варю, но четко представил Тома и мог вписать недостающее в листы дневника:

   «Том был неимоверно зол. Он хотел, чтобы Варю растоптали, он сам дал над ней надругаться, ждал, когда ее распнут, как она распяла его мечты и надежды. Он хотел почувствовать удовлетворение. Он должен был наслаждаться ее унижением, но вместо этого чувствовал горечь и боль. Он хотел боли Варе, но получал ее сам. Он хотел растоптать ее и тем помочь себе забыть, но топтал себя и все больше сожалел, что согласился, что отдал ее. И бесился от бессилия совладать с самим собой. И мстил за то Варе. Ему было мало видеть ее безвольной, испятнанной. Ему хотелось, чтобы она плакала, молила о милости, ползала у него в ногах. Но она смотрела на него совершенно сухими и пустыми глазами и молчала, и это было невыносимо. В этой пустоте и черноте ему блазнилось осуждение невинно попранного и унижало, давило и распинало сильнее, чем они давили тело девушки. Ему казалось что Джерри, Лось и Винт слишком мягки с ней и отыгрывался, давая волю своей злости, желая избавить глаза Вари от убивающей его пустоты.
   Она должна смотреть на него иначе. Она должна молить, она должна плакать, она должна осознать, что поступила с ним подло, должна понять и принять свою вину, должна искупить ее!
   Джерри с трудом оттащил его от девушки:
   – Убьешь. „Убью“, – понял и, шатаясь вышел на улицу.
   – Нельзя.
   Умереть самое простое. Но он не даст ей сбежать от него на небеса. Она будет платить. Платить, платить, платить и жить, пока он не удовлетвориться, пока не успокоится.
   – Юра, – позвал охранника, подкурив трясущимися руками сигарету. Кровь на них – ее кровь, сводила его с ума и будила зверя, готового загрызть, но уже самого себя. – Там шалава скучает. Развлекитесь, – бросил подошедшему парню.
   – С радостью, босс, – ухмыльнулся тот.
   Том посмотрел вслед своей дачной охране, заходящей в дом, и понял, что не сможет туда вернуться. И в чем был, в одних носках, рванул в темноту через кусты и заборы, в лес, к озерку, чтобы со всего маху войти в еще ледяную воду и остудиться, прийти в себя и избавиться от жалости к дряни, которую принял за человека.
   Он прав. Прав! Он сделал все правильно!
   Только так и надо. Только так!
   Но сердце сжалось, выталкивая всхлип из горла».

   Макс поднялся и достал из бара бутылку виски, хлебнул прямо из горла и затянулся сигаретой. Пустой взгляд был устремлен на кухонные прихватки, но видел мужчина своего давнего дружка.
   И уже знал, что будет, потому что лично заказал его, понятия не имея, где его найдет пуля и с кем он будет в тот момент…
   Максу сделалось жутко. Он налил полный бокал виски и выпил как воду. Подкурил следующую сигарету и не выдержал – впечатал кулак в дверцу навесного шкафа, словно в рожу Тому.
   И закачал головой – невозможно. Какая роковая случайность вывела его тогда прогулять Макса не раньше, не позже, чем вздумал покурить у парапета гребанный тинейджер!
   На хрена ему было знать, что было в тот день Х?
   На хрена ему знать, что вместе с упырями уничтожили и наивную девчонку. Сначала распяли, потом убили. Распяли Том и его долбанные дружки, а убил он рукой своего наемника.
   Все было четко оговорено – всех, если не получится только Тома. Свидетелей остаться не должно.
   И даже вздрогнул от простой мысли – тогда, кто написал этот дневник?
   Макс рванул к тетрадке и продолжил чтение, надеясь, что девушка выжила, и это она написала, а кто же еще?

   «Тело давно онемело и, было чужим и принадлежало другим. Душа давно перестала выть и затихла, сжалась как испуганный зверек, и умерла.
   Варя смотрела на люстру, что качалась в такт нехитрым движениям насильника и слышала, как гудит в голове свет от нее. Сквозь это гудение, как сквозь вату, как эхо прошлых войн, стук дверей через много, много стен, донеслись хлопки, вскрики.
   Варя перевела взгляд на компанию и в бликах от света люстры увидела как кто-то черный идет по комнате, укладывает голые тела, что, дергаясь оседают на пол, переступает их, планомерно убивая следующих.
   Тот толстый, что обслюнявил Варю с ног до головы, так и упал, как стоял, в обнимку с бутылкой пива. Тот худой, что пытался заставить Варю плакать, не понимая, что она разучилась это делать, упал, как срубленная осина, плашмя, вздрогнув всем телом. Тот, что смеялся и сюсюкал ей в лицо, корча рожицы, остался без лица, осел в кресле.
   Она видела все и слышала, но не воспринимала. Все что произошло с ней, как и происходящее сейчас в комнате, казалось ненастоящим.
   Черный человек навис над ней, разглядывая сквозь прорези в черной маске, она же смотрела в черную пропасть направленного на нее ствола. И поняла – это смерть. Постепенно ужас и прострация отпускали ее и появился покой. Конец ее устраивал. Жизнь все равно закончилась.
   „Давай“, – посмотрела в серые глаза черного человека.
   Но он медлил, изучал ее пристально, щуря один глаз. Он не опускал пистолет, но и не стрелял. Ожидание смерти было хуже всего.
   – Убей! – прошептала одними губами, моля чтобы он, наконец, спустил курок и подарил ей забытье.
   Хрип, сорвавшийся с окровавленных губ, произвел совсем другой эффект – мужчина опустил ствол и тихо спросил:
   – Идти сможешь?
   Варя долго переваривала вопрос и вот дошло – ее отпускают, она будет жить:
   – Нет!
   В горле булькнуло – только не это, пожалуйста, только не оставляй меня в живых!
   Мужчина рывком усадил ее, прислонив к бортику кровати. Прошелся по комнате и, выхватив чью-то рубашку, кинул девушке:
   – Одевай. Быстро!
   Она послушно начала натягивать пропахшую чужим потом и одеколоном рубашку. Руки не слушались, путались в рукавах, тело заваливалось на бок. Стоит ли ей бороться, стоит ли одеваться? Какая разница, в чем умирать? Только бы не жить, только бы не жить…
   Мужчина рывком усадил ее и надел рубаху. Подхватил, заставляя встать на ноги, и потащил из комнаты. Девушка честно пыталась переставлять ноги, но они не слушались, и только боль, разливающаяся по всему телу заставляла ее все – таки двигаться, все – таки слушаться незнакомца, и не упасть в обморок, не распластаться в апатии по полу, в крови на окровавленных телах насильников. Их вид приводил Варю в себя, рождая тень удовлетворения и здоровую злость.
   – Очнись! – пихнул ее в машину, черную, как он сам. Варя с трудом села и согнулась пополам, застонав и на миг потеряла сознание.
   Мужчина сел за руль и дал по газам, сорвав с лица маску.
   Авто тряхнуло на повороте. Варя брякнулась лбом о „бардачок“ и пришла в себя. Выпрямилась, покосившись на мужчину. Где он ее убьет? Почему не в доме?
   Спасибо, что не в том доме, спасибо, что ее тело хоть после смерти не останется с теми телами.
   – Спасибо, – прошептала.
   Мужчина даже головы не повернул.
   Машина неслась по лесу в неизвестном направлении. Дачные домишки давно остались позади, но Варя этого не заметила.
   Она пришла в себя от дикого холода, что как кольями вошел в ее тело. Она вынырнула из воды, тяжело дыша и с ужасом разглядывая черные литые ботинки. Задрожала от холода, поднимая голову, клацнула челюстями и встретилась взглядом с серыми глазами. Мужчина был спокоен, как удав, и если бы она собственными глазами не видела, как он планомерно, тихо и обыденно убил людей, она бы не подумала, что этот человек способен на такое. Впрочем, разве она представляла себе, что Том способен…
   Девушка сжала зубы, сдерживая невольно рвущийся наружу крик ужаса, горя и отчаянья, боли и омерзения.
   Ее стошнило.
   Мужчина хлебнул что-то из плоской фляжки, не спуская полусонного взгляда с девушки и подхватив ее за шиворот, выволок на мостик, сунул в рот фляжку. Обжигающая жидкость заглушила крик, смыла все мысли. Варя зажмурилась до звона в ушах и захлопала руками по воздуху, пытаясь сделать вдох.
   Ее встряхнули. Она вздохнула, наконец, и с ужасом уставилась на мужчину:
   – Спирт не пила?
   Варя замотала головой.
   Мужчина прищурил глаз, оглядывая ее и, уставился куда-то за ее спиной.
   Варя же, дрожа и клацая зубами, смотрела на пейзаж за его спиной. Дощатый мостик, уходящий в дымку, что стелилась по воде, укрывала рваными краями песок, гальку и кустики прорвавшейся наверх травки. Сосны, кусты и прогалина чуть вверх, на которой стоял черный джип. Он казался чем-то нереальным, неуместным на фоне спокойного умиротворяющего утреннего пейзажа, как смотрелся бы Карабас Барабас в ювелирной лавке. Но поразило Варю другое – светлеющее небо, дымка по траве и песку, по воде, как бывает ранним утром. Неужели утро? Всего лишь утро? Неужели прошли только сутки с тех пор, как…
   – Утро? – спросила у мужчины и нахмурилась, услышав свой голос – чужой, осиплый, ломкий.
   – Утро, – буркнул тот.
   Варя моргнула непонимающе и качнулась в сторону воды – если упасть в нее и не плыть…
   И не поняла, как рухнула на мостик. Мужчина подхватил ее под руку, заставив встать.
   Она зябко передернулась, но устояла и даже смогла сама дойти до машины, хоть и с поддержкой мужчины.
   Он усадил ее и сев сам, наглухо заклинил дверцы, завел мотор:
   – Где живешь?
   Прозвучало, как приказ – резко, хлестко, и Варя дрогнула, выпалив быстрее, чем сообразила:
   – Бебеля шестнадцать, двадцать восемь.
   Машина, заурчав, зашуршала по песку, вдавливая молодую траву в землю.

   Варя во все глаза смотрела перед собой, на серую ленту дороги в окаймлении леса. Ей было очень важно держать за нее. Варя приходила в себя и вместе с болью в каждой клеточке тела, все четче проявляющую себя, приходило осознание, воспоминание о том, что она пережила. И затолпились мысли: зачем пережила? Как дальше жить? Зачем?
   Почему он ее не убил?
   Мужчина словно услышал ее мысли, а может, угадал по лицу, что она думает, хотя вроде бы и не смотрел на девушку, и выдал тихо, но внятно, так, что до Вари дошло каждое слово:
   – Дурное из головы выкинь. Если дано было пережить и выжить, значит жить должна. Зачем? Может быть, когда-нибудь узнаешь. А пока вопросами не задавайся – просто живи.
   Варя уставилась на него, как на ненормального: может он не понимает, что это невозможно? Он издевается? И кто ей говорит о жизни?
   – Вы киллер.
   Мужчина кивнул, не поворачивая головы.
   – Сдашь?
   – Нет, – отодвинулась.
   Она об этом и не думала.
   – Знаю, – бросил.
   – Откуда?
   – А вот этого не знаю.
   – Вы не убьете меня?
   – Нет.
   – Почему?
   – И этого я тоже не знаю.
   Варя закрыла лицо руками, ничего не понимая. Уткнулась в бардачок: разве она жива? Разве ее не убили те, там?..

   Машина остановилась на углу дома. Мужчина потянул девушку за плечо:
   – Прибыли. Иди.
   Варя с трудом узнала свой дом. Он показался ей потерянным, как та девочка, что еще вчера выходила в этот двор, не подозревая, что больше не вернется.
   Девушка посмотрела на мужчину: он правда отпускает?
   – Меня могут найти.
   – Могут, – взгляд спокоен и даже безмятежен.
   – Не боитесь, что вас найдут через меня?
   Она еще надеялась, что он прикончит ее, завершит начатое на даче и освободит от выбора, от воспоминаний, от боли, страха, омерзения и гадливости. Но он открыл дверцу и подтолкнул ее к выходу:
   – Иди.
   Она вылезла, все еще не понимая его и ожидая выстрела, почти моля о нем.
   „Что вам стоит? Всего одна пуля – неужели вам жалко на меня даже пули?“
   – Иди, – протянул он, подгоняя взглядом. – Пять утра. Сейчас собачники выползут – хочешь порадовать соседей своим видом?
   Варя дернулась как от пощечины и, запинаясь о собственные ноги, поплелась к подъезду. Уже вцепившись в двери обернулась в надежде, что сейчас раздастся хлопок и смерть, наконец заберет ее, но во дворе никого не было. Джип исчез, будто его не было вовсе и все случившееся лишь привиделось.
   Девушка долго смотрела вглубь двора и вот очнулась, заставила себя подняться на свой этаж. Рука легла на дверной звонок. Варя смотрела на нее, не понимая, что звонит – она видела свою руку в синяках и ссадинах и не могла сообразить, отчего это ее рука, ее ли?
   – Явилась не запылилась! – рвануло в ухо. – Ах, ты шалава!! Ах, ты…
   Мать смолкла и, прикрыв рот рукой, сползла по стене на пол, с ужасом глядя на дочь. А Варя смотрела вглубь коридора, пытаясь понять, куда пришла, зачем и вот шагнула внутрь, качнулась и рухнула бы, не подхвати ее мать.

   Кто-то от стресса, пережитого ужаса, сходит с ума, кто-то впадет в истерику, кто-то в ступор. Варя замкнулась.
   Первые дни она, оглушенная случившимся, вяло гоняла незначительные вещи в голове, пытаясь избавиться от навязчивой памяти, что вновь и вновь с остротой и четкостью, которой не всегда от нее добьешься, вытаскивала наружу подробности насилия. Девушка сбегала от воспоминаний и себя в ванную. Мылась, пользуя сразу все имеющиеся в наличии гели и шампуни, натирая кожу до красноты, до саднящей боли в ранках и смотрела на забытый отчимом бритвенный станок, на крюк для душа. Повеситься, вскрыть вены и закончить сумасшествие. Жить невыносимо – зачем мучиться?
   Но мысль о самоубийстве появлялась и исчезала, смытая слезами, которые Варя вымучивала из себя. Их не было. Самое странное, она не могла ни кричать, не выть, не плакать, она даже говорить не могла. И ничего не чувствовала кроме отупения, от которого готова была вниз головой с последнего этажа.
   Она не слышала, что говорит ей мать, не видела потерянных, сочувствующих взглядов Жанны. Не могла есть, не могла спать. Стеклянными глазами смотрела перед собой и постоянно вздрагивала.
   То, что случилось с ней, никак не отпускало и терзало подробностями каждый час, каждый день.
   Она не понимала, куда водила ее мать, не воспринимала женщину в белом халате. Она очнулась лишь увидев синюю форму. Следователь, мужчина лет тридцати мягко расспрашивал ее, а она с ужасом смотрела на него и понимала, что ее не отпустили и не отпустят, что все будет продолжаться, пока она жива. Что тот киллер совершил самое злое дело – оставил ее в живых, один на один с ужасом и позором, оставил жить, как хочешь, выбирать, пытаться смотреть в лица и глаза. И умирать не раз, а каждый день, умирать униженной, распятой сначала физически, теперь морально..
   – Зачем ты это сделала? – прохрипела, вопрошая мать уже на улице.
   – Что? А как ты хотела? Пусть ищут этих ублюдков! Пусть накажут!
   А найдут и садиста – киллера. И Тома. И все будут знать, что она была с ним, и решат, что с остальными она была добровольно, и думать, что она шлюха. И никому она не докажет обратное.
   И накажут кого угодно, только не виновных.
   Варя развернулась и ринулась на остановку. Ей нужно к Диме. Она все расскажет ему, он поймет, простит и поможет. Он вытащит ее, его любовь поможет ей вынести свалившееся горе и выжить. Его любовь вылечит.

   Дима целовался с девушкой в белом халате. Они так увлеклись друг другом, что не сразу заметили замершую в проеме дверей Варю.
   Девица окинула ее оценивающим взглядом и, покосившись на Диму, вышла, отодвинув посетительницу с дороги.
   – Что это значит? – прошептала Варя. Дима сунул руки в карманы брюк и прошелся по палате:
   – Я не люблю тебя, – решился.
   Она не понимала.
   – Варя, наши с тобой отношения были детскими, а желания поспешными, – выпалил, гордо вскинув голову.
   Его вид, тон, слова, показались Варе картинными, картонными.
   – Ты хочешь сказать, что… Я твоя жена, фактически – жена. Я оплатила твое лечение…
   – Вот! – ткнул в ее сторону рукой Дима с победным видом. – Я так и знал, что ты это скажешь! Так и знал, что будешь попрекать! А я просил тебя платить? Я о чем-нибудь тебя просил?! Ни о чем! – покачал пальцем перед ее лицом. – Это было твое решение и желание. И не нужно перекладывать на мои плечи ответственность за собственные поступки. И патетики тоже – не надо! Мне прекрасно известно, чем ты занималась, пока я болел! Ты не скучала. Ты сразу же нашла себе другого, более здорового, успешного. Так что, оставь свои упреки для себя! Я свой выбор сделал! Мне не нужна гулена, мне нужна жена. Ты не прошла испытание! Ты слабая! На тебя нельзя опереться!
   Варю затошнило.
   Она не стала слушать оправдательный монолог – все было ясно и понятно без слов.
   Девушка пошла на выход, не зная, стоит ли вообще куда-то идти.
   Все что она хотела, все ради чего жила, да и та, какой она была – прекратили свое существование. Прошлое отказалось от нее, настоящее было враждебным и выталкивало за грань человеческого сообщества, как злая хозяйка собаку в ливень из дому, будущее вовсе умерло, еще не родившись.
   Мечты, желания, стремления, любовь, вера – были уничтожены. Ей ничего не осталось.
   Весенний ливень ринулся ей на голову, громыхая по небу веселым громом.
   Она подставила лицо дождю и смотрела в клубящиеся темные тучи, ни о чем не думая, ничего не чувствуя. Она понимала лишь одно – Варя умерла. Ее убили, предав и распяв за любовь.
   В этом мире нет места искренним чувствам.
   В этом мире короли только мужчины. Им дозволено все – предавать, лгать, пользовать, насиловать. Женщина в этом мире игрушка, тряпка, тварь Божья.
   И никому не нужны чувства, чужие эмоции, тепло души и искренность сердца, здесь нужны только деньги и тело. Здесь все просто – выживает сильный, а слабый умирает. В этом мире гибнет все – иллюзии, мечты, любовь, верность, дружба.
   Это ад, мир покойников, зачерствевших циничных душ, для которых существует только выгода. И нет людей – есть ступени к цели.
   Ничего больше. Ничего.
   А если так, то нет ничего, ради чего стоит жить.
   Пора ставить точку».

   И ничего больше – ни слова. Последняя страница, последняя строка.
   Макс обшарил взглядом обложку – ничего.
   Действительно – точка. И понимай, как знаешь, и думай, что хочешь.
   Мужчина прислонился затылком к стене и сгреб бутылку. Хлебнул виски и уставился перед собой.
   Трель телефона показалась далекой, чужой, как звонок с того света. Максим долго смотрел как, жужжа, трубка ездит по столу, прося взять ее и ответить, но даже руку не протянул.
   У него было ощущение, что он провалился в яму с помоями, умер, как Варя Косицина. Какая-то неизвестная дурочка Варя вынула из него душу, выжала, высушила, как белье на ветру. Подкосила не касаясь. Фантомом, призраком влезла через строчки и убила.
   Макс рассмеялся – а говорят, Бог есть. Если бы он был, такие, как Варя жили, жила бы мама, а Томы подыхали, как собаки, не успев причинить боль другим.
   Мужчина дошел до дивана, рухнул на него и прикрыл рукой глаза.
   Теперь он понимал того отвязного юнца, что пропнул этот дневник. Так проще – выкинуть и не знать, и словно не было, и будто не читал.
   Только он не юный урод в ботах. У него так не получится. А вот вытрясти, если вновь встретятся, откуда отрок взял дневник – легко. И вытрясет.
   Ведь теперь ему как-то придется жить с осознанием причастности к трагедии, к смерти совершенно ни в чем невиновной девчонки. И он хотя бы должен знать, откуда эта бомба прилетела в него.
   Но сейчас ему больше всего хотелось знать другое – почему Кон не убил ее, зачем оставил? Чтобы она сама себя порешила?
   Гуманист хренов! – сжал зубы.
   В тот же вечер Макс решил позвонить Кону, пока тот в городе и назначить встречу.
   В трубке на том конце как всегда было тихо.
   – Нужно встретиться, – бросил Макс.
   – Дела закончены, – напомнили ему.
   – Нет. Образовалась проблема.
   – Не моя.
   – Твоя. В трубке помолчали.
   – Уверен?
   – Могу доказать.
   Еще минута молчания и Кон нехотя отчеканил:
   – Через час на старом месте.
   Смелков сунул в рот «ментос» и сгреб ключи от машины с тумбочки у входной двери.
   Через час его авто встало позади уже «шевроле». Мужчина пересел в него, а что сказать не знал, водитель же не хотел – ждал. Минут пять висела тишина и Кон спросил:
   – Что за проблема?
   – Никаких проблем, – отрезал Макс. – Всего лишь вопрос.
   Помолчал и в упор уставился на профиль мужчины:
   – Почему ты оставил ее в живых?
   Кон сидел не шевелясь. Минуты текли, а от него не было ни ответа, ни вздоха, ни жеста. И вот, чуть повернул голову, глянул на Макса нехорошо, пытливо.
   – Ты про кого?
   – Про девушку, – хлопнул ему на колени злосчастный дневник.
   Кон с минуту изучал прилетевшую тетрадь и в упор уставился на Смелкова:
   – Что это?
   – Дневник. Ее. Почитай, узнаешь много интересного. Что с ним делать – решай сам.
   – Ты вызвал только за этим? – спросил Кон помолчав.
   – Я приехал за ответом.
   – Зачем?
   – Я читал, – выдал с нажимом. И добавил через паузу. – Она мертва. Но убил ее не ты. Почему не ты?
   Кон долго молчал, хмуро поглядывая в лобовое стекло, и постукивал пальцами по рулевому колесу. В принципе он ничего не терял, если б сказал. Через полтора часа его самолет и он больше никогда не вернется в Россию, к прежней профессии, и будет примерным бюргером всю оставшуюся жизнь. Заказ Смелкова был последний, и понял он это, когда не смог выстрелить в истерзанную девчонку.
   То что она не шлюха, а случайно попавшая под руку скотам совсем еще юная девчонка, он понял сразу по ее лицу, глазам. А была бы проституткой – даже не думал – выстрелил бы.
   – Она просила смерти, – выдал нехотя.
   – Поэтому ты решил, что ей лучше жить?
   В голосе Макса слышались нескрываемые нотки укора, обвинения и неприязни. Кон развернулся к нему:
   – Ты ее видел?
   – Нет.
   – А я видел.
   И все, больше не слова.
   Макс задумчиво уставился в окно сбоку: смог бы он выстрелить в девушку? И представил ее, и понял – нет. И понял Кона, понял, о чем он.
   – Прощай, – бросил, как хорошему другу, и вылез из авто.
   Теперь у него был вопрос только к тинейджеру. Тогда действительно будет точка.

Глава 13

   Скиф приподнял с груди Маши плоский кулон из стекла и уставился через него на свет от окна.
   – Полная хрянь.
   – Много ты понимаешь, – улыбнулась девушка.
   Сегодня Влад явно выспался и выглядел не таким угрюмым и взъерошенным, как всегда.
   – Как прошли выходные?
   – Зашибись, – принялся вертеть кулон.
   И ни слова больше, а Маше очень хотелось услышать от него встречный вопрос – как ты провела выходные? Как тогда с братом и мамой разрулила? Не сильно ли ругали?
   Но Скиф словно забыл о субботней прогулке. Повертел в руке подвеску и потерял к ней интерес. Развернулся спиной к Маше и вытянул ноги в проход между столами:
   – Логинова, списать дай.
   Люся повела плечами, будто паука стряхнула:
   – Щаз!
   – Ну, и дура, – хрюкнул Скиф. – Гриня?! Списать дай! – рявкнул на всю аудиторию, обращаясь к влетевшему парню. Тот закивал и через пару секунд уже нес Скифу тетрадь.
   Мог бы и у меня попросить, – подумала с тоской Маша. Хорошее настроение ухнуло вниз.
   Всю пару она еще надеялась на что-то, но Скиф словно специально, чтобы довести ее, ухом в сторону соседки не вел, взгляда не кинул. Ее будто вообще не было.
   На второй паре Маша не выдержала:
   – Ты обиделся?
   Влад оторвался от своей тетрадки не сразу. Уставился на девушку, как на недоразумение природы. Подумал и опять начал списывать с доски, изображая прилежного ученика. А ей в голову ничего не шло – все мысли о нем.
   – Что случилось? ― склонилась к нему, почти моля ответить.
   Скиф глянул на нее:
   – Больная? Отвянь.
   Маша совершенно расстроилась. На перемене хотела уйти – сил не было его видеть. И даже вышла, и даже дошла до крыльца, но постояла, подумала и вернулась обратно.
   Что хуже – видеть его или не видеть?
   Видеть и знать, что ему начхать на нее или не видеть и не знать, как он к ней относится, есть ли на белом свете?
   Маша не знала ответа. Ее просто тянуло обратно, просто еще пару посидеть с ним за одной партой. Остальное там, на крыльце, показалось незначительным. Но когда девушка вернулась и увидела, что Скиф веселится с пацанами и гогочет на всю аудиторию, не обратив внимания здесь его соседка или провалилась в тартарары, у девушки горло перехватило от обиды и тоски.
   День, другой и все четче понимание – ноль она для него, а субботней прогулки вовсе не было, она плод только ее воображения.
   – Брата испугался? – спросила.
   Скиф полулег на парту к ней лицом, с минуту изучал и грубо спросил:
   – Тебе чего надо?
   – Не пойму, почему ты со мной даже не разговариваешь.
   – О чем?
   Девушка рот открыла ответить, но прозвеневший звонок смел Скифа со стула. Он ушел курить, а Маша готова была головой о парту биться.
   И что она к нему? Что он ей? Придурок, каких мало!
   Она возненавидела его всей душой… но лишь до тех пор пока не вернулся. Смотрела на него и любила. Парень сел напротив Логиновой и давай сыпать шутками. Оба смеялись, не обращая ни на кого внимания. И Маша опять его ненавидела, но сильнее ненавидела Люсю.
   Это не было сил терпеть, не было сил впадать по – переменке то в любовь, то в ненависть, то любоваться им, то презирать.
   – Что я тебе сделала? – прошептала, когда он вернулся на свое место. Скиф уставился недоуменно:
   – Что за тупые вопросы, провинциалочка?
   – Что я тебе сделала плохого?! – громче повторила вопрос Маша.
   Влад прищурил глаз, помолчал и поманил ее к себе пальцем. И шепнул в ухо:
   – Отвали.
   Вот и все. Поставь точку, забей, забудь, отстань – не нужна. А она не может. Болезнь по имени Скиф одолевает и никакого выздоровления не предвидится.
   В один из дней девушка не выдержала и решилась добиться от него объяснений, почему он игнорирует ее, что произошло, чем она ему так не понравилась в ту субботу, когда они дурачились на Горьковской, гуляли по парку и ели мороженное в холод.
   Маша дождалась Скифа на крыльце и в наглую утащила в сторону от толпы.
   – Нужно поговорить!
   Парень закурил и, подперев плечом колонну, уставился на девушку свысока:
   – Ну?
   – Что происходит? Почему ты ведешь себя так, будто меня не существует? Что я тебе сделала?
   – Влюбилась, что ли? – спокойно спросил Влад, услышав то, что тщательно скрывала Маша, что гнала даже от себя.
   – Я… о другом спрашивала, – чуть растерялась.
   – Не понял ни вопроса, ни претензий. Мы с тобой поженились? – качнулся ней.
   – Нет, – чуть отступила, теряясь все больше.
   – Клялись в любви и верности? – сделал еще шаг, словно угрожал.
   Девушка отступила и уперлась спиной в стену возле окна.
   – Нет, – протянула тихо, сникая. Она поняла, что сделала очередную глупость. Не нужно было затевать разговора, не стоило вообще подходить к Скифу. Что она хотела от отморозка, придурка?!
   Скиф поставил ногу на подоконник и почти уперся грудью в Машу:
   – Ты не в моем вкусе, телочка, – окинул ее оценивающим и едким взглядом.
   – Логинова в твоем?
   – О, Люся! – хмыкнул. На губах заиграла усмешка, взгляд ушел в сторону толпы вываливающихся на крыльцо сокурсников. И вдруг резко повернулся к Маше, уставился ей в глаза. Лицо оказалось так близко, что чуть и его губы коснуться ее. Девушка замерла, забыв все обиды. Она ждала, что сейчас Влад поцелует ее.
   Но Скиф тихо, но твердо бросил:
   – Ты мне не нужна.
   До Маши с минуту доходило, что вместо поцелуя она получила плюху, но это все равно не принималось:
   – А кто нужен?
   – Кто есть.
   – У тебя есть девушка?
   – Странно? Ну, понятно – королевы вселенной они ж только в нашем технаре, – скривил губы. Взгляд неприятный, острый, давящий. – Выкини херню из головы, по – человечьи советую. Ничего, никогда у нас с тобой не будет.
   – Но ведь можно дружить, – схватилась за соломинку девушка. Влад хмыкнул, оперся рукой о стену и почти лбом в лоб Маши. С минуту изучающе смотрел на нее и выдал:
   – А на хрена мне твоя дружба, не подскажешь? Девушка не знала, что сказать, и как-то само собой вырвалось:
   – Я люблю тебя. Влад отодвинулся от нее, отвернулся. Кинул через плечо:
   – Ну и дура, – и двинул со двора колледжа.

   Скифу не нравилась сложившаяся с Машей ситуация. Она была слишком хорошей девчонкой, чтобы вляпываться в него. Он думал, что она вполне благоразумна и у нее хватит ума держаться от ходячих неприятностей в его лице, но так как с ума сошла – липла как пчела на пыльцу, хоть ты кол ей на голове теши.
   Нужно было что-то делать. Грубость, пренебрежение, хамство – не излечивали, но усугубляли. У парня зародился план, как окончательно обрезать все притязания Машки и вернуть ей разум, а то ведь совсем свихнулась девчонка – проходу ему не дает.
   Скиф закончил ягуара на крыле «мазды», и, вытирая руки, оглядел работающих в зале. Бочкарев не подходил – полный, обрюзгший любитель пива и сальных шуток, должен был иметь проблемы со слабым полом. Такие мало кому нравятся из девушек. А вот Васнецов по прозвищу Художник, подходил по всем статьям: стройный, гибкий, стильный, натура творческая, живая. Собой хорош, характером легок, умом прозорлив – самое то.
   Скиф подошел к нему:
   – Слышь, Художник, дело есть.
   Петр придирчиво оглядел морду волка – оборотня на бампере и кивнул парню: ну как?
   – Супер, – заверил Влад. Мужчина удовлетворенно улыбнулся:
   – И я так думаю.
   Вытер руки тряпкой и подпер плечом колонну, уставившись на парня с милейшей улыбкой пофигиста:
   – Ну и чего там за дела у тебя ко мне, детеныш?
   – У тебя подружки есть?
   – Хм, – выгнул бровь и улыбнулся шире. – А сам как думаешь?
   – Думаю есть.
   – Ну. Познакомить, что ли?
   – Да не, отвязаться.
   – Оо! – вскинул подбородок и хохотнул. – Это, малой, самое тонкое искусство. Заарканить проще, отвязаться труднее.
   – Во, во, – сунул руки в карманы Влад. – Помощь нужна. Привязалась одна, проходу не дает…
   – Страшная, что ли?
   – Да не то что, – повел плечами. – Прилипал не люблю. С такими свяжись. Сегодня трахнешься – завтра они к тебе со своим кактусом придут жить навечно.
   Петр согласно засмеялся:
   – Есть такое. И чего хочешь-то?
   – План у меня. Дело пустяковое, только главной героини нет. Если б телочку поумней и чтоб «ах» – с фигурой и интерфейсом отрадным. Зарулила бы она ко мне и при этой мы бы с ней сыграли влюбленную пару. Работы на полчаса от силы, не задарма, понятно.
   – А ты тактик, – подивился Художник. Потер подбородок с еще жидкой порослью – никак ему бородку отрастить не удавалось, как не пытался. И кивнул. – Сработать может.
   – Девчонки подходящей нет.
   – Не проблема, детеныш. Светке брякну. Она у меня в модельном агентстве, телочка такая, что головы сворачивают. С мозгами дружит, а нал лишним не бывает. Тебе когда на спектакль прибыть надо?
   – Лучше б вчера, – улыбнулся.
   – Так достала? – хмыкнул мужчина. – Ладно, – обнял за плечи. – Сегодня переговорю и тебе свистну. Наберешь ее, по цене побазарите. Завтра у нее точно выходной, так что, если особых планов нет, вместе и подъедем. Я подальше встану, чтоб не видели.
   – Можно машину взять.
   – Тоже мысль, – кивнул. – Только зачем брать? Моя «ауди» пойдет. Посажу Свету за руль, сам выйду – она подрулит и увезет тебя в даль светлую, – поправил ошейник с шипами на шее Скифа.
   – Супер. Выручил.
   – Сочтемся.

   Света действительно оказалась неглупой, свободной на завтра, а главное не жадной и азартной. План ей понравился и она, смеясь, согласилась приплыть прямо к шараге и броситься на руки Скифа, произведя фурор на все учебное заведение.
   – Как мы друг друга узнаем?
   – Не бойся, малыш, Петя мне тебя шикарно описал – не спутаю. Ты только костюм завтра не одевай и в парикмахерскую не заглядывай, хорошо? Бааай, – проворковала прощаясь.
   Скиф промолчал, не зная, как реагировать на счет намека на колоритный имидж.

   Конечно, он ожидал увидеть далеко не замухрышку, но та дива, что явилась, заставила растеряться и его, не говоря уж о вывалившихся на крыльцо парнях и девчонках.
   Маша как обычно тенью шла за его спиной. Он успел прикурить сигарету и увидел, как у ограды тормознула тачка с питоном на бампере – фирменный лейбл Художника.
   Из нее грациозно вылезла длинноногая стройная конфетка, белокурая бестия в юбочке чуть прикрывающей шикарную попку, но выказывающей еще более шикарные ножки. Это чудо в гламурных шмотках, замахало рукой с кокетливой улыбкой и негасимой любовью в глазах.
   Пара парней, включая Кабана, переглянулись, пытаясь понять, кому повезло. И дружно замерли, увидев ленивый взмах Скифа. Он откинул сигаретку щелчком и неспеша двинул навстречу диве. А та устремилась ему на встречу, убивая учеников грациозной походкой, улыбкой Моны Лизы и золотом волос, разметавшихся по плечам коротенькой легкой шубки под барса.
   Света взвизгнув, повисла на шее Скифа и впилась ему в губы.
   – Боже, как я соскучилась! Владик, солнышко! – прощебетала вроде не громко, но так, что и глухой услышал. И крепко обняла Скифа, прильнула к нему, зашептав какую-то мурню, рассчитанную не на посторонние уши, а на посторонние взгляды – все видели лишь ее сияющее от счастья лицо, любовь во взгляде сродную обожанию и трепетные, доверчивые объятья.
   – Пойдем мой хороший! – потянула его за руку к машине.
   Дверца схлопала, машина уехала. А Маша как встала парализованная увиденным, так и стояла.
   Кабан уже рот закрыл, плечами повел, ошарашено глянув на друзей: фигассе!
   А Маша все стояла.
   Ей казалось, что она умерла. Дальше просто нет смысла жить, потому что она увидела ту, с кем Скиф. И Маша ей даже до набоек на каблучках не дотягивала.
   Все рухнуло, кончилось не начавшись. Эта «златовласка» сбежавшая с обложки самого элитного модного журнала не оставила ей и тени шанса.
   Девушка с трудом спустилась с крыльца и двинулась домой, не соображая, куда идет и зачем. Душа была мертва, сердце перестало биться, потому что не видело в том смысла. Оно умерло в тот момент, когда Скиф обнял свою красавицу и они поцеловались на виду у всего техникума.

   Спектакль удался. Троица смеялась, обсуждая инсценировку и, все трое были очень довольны. Света не взяла с Влада и копейки, поцеловала в щеку, тормознув у метро.
   – А ты шалун! – рассмеялась и дала по газам.
   Скиф был доволен и уверен – Маша отстанет от него раз и навсегда. И завтра уже не будет смотреть на него как закланная овечка, лезть со своей заботой и вниманием.

   Так и произошло – Маша не лезла. Она вообще не пришла на занятия ни завтра, ни послезавтра, ни через три дня, ни через четыре.
   Скифу стало не по себе. Мало ли что надумала себе дурочка, а если еще и натворила? Девчонки вообще народ впечатлительный, придумают себе принцев, потом сильно расстраиваются, что придуманное с реальным не стыкуется.
   Парень слинял с последней пары и решил навестить Машу. Плевать, что она себе придумала, главное, чтобы не натворила. Стоило убедиться.
   Дом и подъезд он помнил, да и квартиру не забыл. И вскоре стоял перед дверью, жал на звонок. Открыл знакомый мужчина, оглядел гостя с ног до головы, задерживаясь на каждой детали одежды, словно модельер, мечтающий поменять имидж своей модели. Пожевал губы, с трудом переварив грейдеры и шипастый ошейник, и тяжело уставился в глаза парня:
   – Чего?
   – Я к Маше.
   – На хрена?
   – Вот и я думаю… Она дома?
   Мужчина шагнул на площадку и, Скифу показалось, что он сейчас получит знатную выволочку, но за спиной Машиного брата показалась женщина:
   – Миша, кто там? Мужчина вмиг передумал и отступил назад в квартиру:
   – Рекламный агент…
   – Я к Маше, однокурсник, – влез Скиф, прерывая ложь Михаила и, удостоился неласкового взгляда. Плевать. Мать Маши оказалась более приветлива:
   – Так что же стоите? Проходите, проходите. Машенька немного приболела, но будет рада вас видеть.
   Скиф оттер плечом мужчину и шагнул в квартиру.
   – Маша! К тебе пришли, – постучала в комнатную дверь женщина. – Вы проходите, проходите. Я сейчас вам чайку сделаю.
   Женщина ушла хлопотать на кухню, а Скиф просто толкнул дверь и привалился к косяку, игнорируя сразу и уединение девушки, и неприязнь взгляда ее брата.
   Маша явно не ожидала увидеть Влада – вздрогнула, отрываясь от компа, зрачки расширились:
   – Ты?
   – Угу, – сунул зубочистку в рот и прошел в комнату, развалился в кресле. – Чего прогуливаешь?
   Девушка нахмурилась, долго молчала, поглядывая на парня и, вздохнула:
   – Тебя видеть не хотела, – отвернулась опять к ноутбуку.
   – Чем же не мил?
   Рука, зависшая над «клавой» опустилась. Девушка захлопнула леп-топ и повернулась к гостю, уставилась хмуро, тоскливо:
   – А ты не понял? В том и дело, что всем мил. Болею я тобой, понял?
   Пока не переболею, в техникум не вернусь.
   Скиф прищурил глаз, погонял зубочистку во рту и выплюнул на палас:
   – Мне показалось ты гордая и умная, а ты такая же дура, как все.
   – Да, Скиф, я дура, я конченная идиотка, потому что вляпалась в тебя и ничего с этим сделать не могу. У тебя своя жизнь, тебе вообще плевать на всех вокруг. Ты крутой, ты умный, ты свободолюбивый. Ты у нас за всех и гордый и смелый, – почти прошипела, сверкнув глазами, и стихла. – Как там твоя блондинка? – спросила уже спокойнее.
   – Светка? А что ей?
   – Значит, твою девушку Света зовут.
   – Что-то еще интересует?
   – Не огрызайся, и так тошно, – отвернулась, потерла пальцами крышку ноутбука. – Зачем ты пришел? Какая тебе разница была я на занятиях или нет?
   – Списывать не у кого, – брякнул.
   – Ааа! Так и подумала.
   – Хорошо, значит, излечиваешься от дури.
   – Любовь для тебя дурь? – посмотрела нехорошо. – Не любишь ты свою Свету. Ты вообще, знаешь, что это – любить?
   Глаза Скифа сузились, превратившись в щелки, лицо стало жестким, отталкивающим:
   – Любовь… У вас в башке только она, а где вы ее в жизни видели? Сидишь мне тут, уши трешь, – уставился в упор тяжело, давяще. – Одна тема на все времена. Не задолбало? Кроме нее еще что-то в жизни предполагается? Получение профессии, например, работа, карьера?
   – У каждого свои приоритеты, Скиф… Уходи, а? Не могу я тебя ни видеть, ни слышать. Себя ненавижу, за то что так тупо вляпалась в тебя, как муха в паутину! Ты же робот, гот отмороженный. Тебе начхать на людей, они для тебя тьфу и растереть.
   – Потому что романтической чухни с тобой не разделяю?
   Девушка смолкла и отвернулась. Повисла пауза, в которой была слышна баталия Михаила с матерью за дверью. Женщина хотела пригласить гостя к чаю, а мужчина уверял ее что перетопчется прохожий.
   – Зря я пришел, – поднялся Скиф и двинулся к выходу.
   – Влад! – окликнула в миг встрепенувшаяся девушка, вскочила, рванув за ним, и замерла, как только он обернулся:
   – Тебе, правда, было интересно, что со мной?
   – Не – а. Просто сессия на носу, – бросил и вышел из квартиры не попрощавшись.
   Маша постояла и вернулась к себе в комнату, забродила по ней, раздумывая над странным посещением. Впрочем, что взять со Скифа – он сам по себе странный и все его действия такие же.
   Каким он был в ту субботу? Блеск, фейерверк шуток и драйва, рисковый, смелый и в то же время тонкий, интеллигентный. И о чем только они с ним не говорили! Маша была поражена, что парень разбирается фактически во всем, имеет очень тонкий вкус, начитан так, что она рядом с ним почувствовала себя глупой и серой.
   А в понедельник он опять превратился в отвязного придурка, грубияна и пофигиста.
   Может в этом все дело? Но зачем Скиф тщательно прячет того Влада, удивительного, идеального, неповторимого? Может потому что в того нельзя не влюбиться, а он не хочет толпы поклонниц, у него и так хватает желающих провести с ним время. Может поэтому и отодвинул Машу, что та видела, какой он на самом деле?
   И пришел ведь, значит, забеспокоился, значит не так уж наплевать ему на нее.
   Девушке показалось, что за всем этим скрывается какая-то тайна, и даже подумалось, что Скиф… голубой.
   От посетившей ее мысли девушка осела в кресло в прострации.
   Ей верилось и не верилось. С одной стороны, быть не может – та же Света тому пример. С другой… А что Света? Кто она? Что о ней и их отношениях известно? Ну, прибежала, прыгнула на шею, поцеловались… Но не слишком ли картинно это выглядело, не слишком ли вызывающе, словно выставляя на показ? Ведь в остальном он отчужден к девушкам, груб настолько, что мигом отталкивает. Это что – мил с одной, с другой свин какой-то? Но Скиф один, их не десять в одном теле. Невозможно быть уродом и умницей одновременно, одно все равно бы перебивало другое, прорывалось в речи и манерах.
   Манеры! Насколько резок он в колледже и насколько был мягок, когда они гуляли по набережной. Почти женственный…
   А его познания в плане моды, а как он выбирал духи или кивал Маше на классную шмотку в витрине. И ни разу не проводил заинтересованным взглядом красивую девушку, а их в парке было если не каждая, то через одну. Голову можно было свернуть!
   Маша потерла лицо: Боже мой, а Скиф-то – голубой!
   Эта мысль засела в ней занозой. Она многое объясняла и прощала Скифа и была как лекарство девушке. Но в том и дело, что Маша лишь предполагала, а ей было жизненно необходимо знать точно.
   И она пришла на занятия. Две пары наблюдала за Скифом, убеждая себя что права, но так и не убедила до конца. И не выдержала, спросила прямо. Склонилась к уху на лекции и прошептала:
   – Скиф, ты гей?
   Парень дернулся, уставился на нее недоуменно и растерянно, забыв про записи лекции. Минут пять хлопал ресницами, изучая девушку, словно она неизлечимо больная, а ему, как врачу нужно срочно решить – отправить ее на эвтаназию или продолжить мучить.
   – Ну, ты дураааа, – протянул. – Всяких видел, ты всех переплюнула.
   Сгреб сумку за лямку и попер через всю аудиторию, наплевав на препода. Осел на противоположном конце класса рядом с Гриней.
   – Скифарин?!.. – возмутился учитель.
   – Мне там дует, – отрезал парень и выказал усердие, не давая преподавателю развить мысль в сторону нравоучений – взял в руку ручку и раскрыл тетрадь.
   Маша уткнулась лицом в стол, сдерживая слезы и ругая себя, на чем свет.
   Как она могла такое подумать? Как у нее язык повернулся такое спросить?
   Теперь конец точно. Теперь Скиф не то, что не подойдет к ней – не посмотрит никогда. Она мало оскорбила его, она и себя выставила кубической идиоткой!
   Она промучилась всю пару, и то и дело поглядывала на парня, вытягиваясь, чтобы увидеть через ряд сокурсников. И понимала, что он сбежал от нее, как от чумной, что ушел специально на другой конец аудитории, даже сел на вторую парту, только чтобы оказаться за километр этой неповторимой в своих фантазиях дуры.
   И не выдержала, подошла на перемене, желая извиниться.
   – Скиф, извини, я…
   – Да пошла ты на! – шарахнулся от нее парень, и вовсе ушел с занятий.
   А с ней остался его взгляд полный презрения, недоумения и чего-то еще, что Маша не бралась определить. Она уже навыдумывала – разрушила все окончательно.

Глава 14

   ― Гей? ― прищурил глаз Скиф на свое отражение в зеркале. И поморщился, взъерошил волосы: придет же в голову! Ну, дебилка! А ведь, подтверди и отвалит. Но и тут же растрезвонит и пойдут клочки по закоулочкам – запинают, засмеют. Хрен вам!
   И опять с сомнением оглядел себя – неужели похож? Сгорбился и пнул ногой дверь из ванной. Сгреб сумку и куртку с тумбочки у выхода и бухнул душевно дверью из квартиры в ответ на приглашение отца позавтракать. Мужчина с тоской перевел взгляд на яичницу на сковороде в руке и вернулся на кухню. Кинул приготовленное в раковину и уставился в окно.
   Скиф, загребая ботинками мокрый подтаявший снег, пер в сторону остановки. Полы куртки трепал ветер.
   Без шапки, не застегнувшись, а на улице минус двенадцать…
   Виктор Николаевич сжал пальцами переносицу – когда это кончится? Есть ли выход?

   Влад шел на автомате: не чувствуя холода и влаги: которую щедро бросал в лицо ветер. Еще одно утро, еще один день, потом вечер, ночь. Какой черт заводит эту карусель, крутит колесо никчемной жизни? Зачем?
   Он стойко не мог найти ответ на этот вопрос. И никак не мог понять почему живет не живя и, никак не умрет, будучи мертвым.
   Парень спустился в метро, не обращая внимания на толкучку. Ехал и все искал ответ, и в тех же поисках вышел из подземки, попер знакомой дорогой до техникума, не замечая мира вокруг.
   И так и упал, не поняв, что произошло. Удар под дых и подсечка были неожиданными: лишь мокрый снег немного смыл оглушение, но новые удары сыпались, как из параллельного мира, из другого пространства и вытряхивали всякие мысли, попытки сообразить, что происходит.
   Скиф пытался подняться и падал. Прикрывал голову руками и одновременно отпинывался. Подпрыгивал от резкой боли, сплевывал кровь и вот, озверел. Молча, как принимал так и отдал – вцепился разбитыми пальцами в первое что увидел сквозь пелену и рванул на себя. На спину посыпались удары, а он всем телом навалился на добычу и, рыча как волчонок, рвался к глотке. Сдавил шею, что воспринималась отрывком, словно отдельной частью тела, чем-то важным, но единоличным, живущим меж небритым подбородком и кожаным воротником. И вырвал бы кадык: убил бы и был убит, но Бог или Дьявол вновь сыграли с ним в шутку, вмешавшись в последний момент.
   Макс рвал поводок к выходу и буквально стрелой вылетел на улицу. Максим не понял, что случилось с овчаркой, с какой такой радости она словно взбесилась. Рявкнул, останавливая, но собака не отреагировала.
   Мужчина вылетел за ней на улицу, желая перехватить прежде, чем та напугает редких в такую рань прохожих, и невольно притормозил, забыв о собаке от того, что увидел.
   Четверо парней душевно пинали одного. Тихо, но зло. Самое странное, что и жертва не кричала «спасите». Картина напоминала Максиму кадр из криминальной хроники, как бывает, смотришь, отключив звук, и в первый момент не воспринялась реальностью. Буквально на углу его дома, на, в общем, людной улице, в завесе мокрого снега летящего с неба, возилась куча мала. Парни играли кем-то как мячиком, а тот рванул одного за ботинок и пополз по нему, навалился локтем на шею. Один из драчунов въехал ему в лицо ногой и взвился сам – Макс, прыгнув с места, впился ему клыками в голень. Крик потерпевшего, первый громкий звук привел в чувство хозяина.
   – Стоять!!! ― заорал мужчина, рванув к дерущимся.
   – Атас!! Валим!! ― послышалось следом.
   Макс растянулся, запнувшись о что-то и лишь увидел, как парни бросились врассыпную, оставив жертву в покое. Овчарка закрутилась рядом с телом, заскулила, поглядывая на хозяина, словно подгоняя и вопрошая одновременно: что делать-то будем, а?
   Смелков поднялся и прихрамывая поковылял к потерпевшему, надеясь что тот вот вот встанет сам. Но чем ближе подходил, тем четче понимал – сам парень не поднимется. Тот тяжело дышал и, заливая кровью снег, бестолково сгребал его под себя, то ли корчась, то ли пытаясь подняться. Овчарка тыкалась ему в лицо носом: поскуливала, мешая.
   – Отойди. Макс! Сидеть! ― прикрикнул, отгоняя ее Максим, склонился над парнем – что-то знакомое было в нем, неуловимое, на уровне дежавю.
   – Эй, ― легонько потрепал по плечу. ― Жив?
   Тот застонал и развалился на спине, бросая в дрожь Смелкова своей окровавленной физиономией. Бровь, губы, нос – были разбиты в хлам. Один глаз заплывал, зато второй смотрел зло и презрительно. По этому взгляду мужчина и признал того самого тинейджера, с которым так хотел поговорить, и даже в зубы дать. Только уже дали.
   Страх за несчастного сменился раздражением. Мужчина рывком поднял пацана на ноги:
   – Дружки пригрели?
   В принципе, удивляться было нечему – обычная разборка оголтелого молодняка. Помня поведение парня, он был уверен – тот сам нарвался. И нечего жалеть, вернее некого. Оклемается, может наукой послужит, а нет – прибьют рано или поздно.
   – Нарвался?
   Мальчишка никак не реагировал, и стоять – то на ногах не мог. Голова болталась как у китайского болванчика, и он все сползал вниз. Хоть и был легким, а Максу стало тяжело. Дотащил его до стены, прижал:
   – Да стой ты, Бога, душу! Сейчас «скорую» вызову.
   – Нет, ― глухо, через силу просипел гот-неудачник, цепляясь за выступ. Стек, присаживаясь на него, и прислонившись затылком к кирпичной кладке, уставился «живым» глазом на мужчину. ― Пошел на!..
   Выпалил неожиданно зло.
   Макс забыл, что искал по карманам телефон. Моргнул, соображая: чего он хочет: чтобы добавили или отстали, гордый, потому лучше послать, чем помощь получить, или мазохист?
   – Я тя звал, коз-зел?! ― прошипел с хрипом.
   Смелков не сдержался – схватил за грудки… и остыл. В глазах парня был раж камикадзе и беззащитность, что-то жалкое, как выкинутый в подворотне котенок, и больное, как открытая рана.
   – Ты ненормальный? ― спросил, щурясь от непонимания.
   – Пошел на! Я тя звал? Руки, мля, убрал! ― взмахнул кулаками, но руки как плети опали, и сам заваливаться стал. Макс придержал его, возвращая на место и в вертикальное положение:
   – Умалишенный.
   Точно хочет, чтоб прибили.
   Пацан начал шипеть что-то матерное и обидное, и все смотрел на мужчину, будто ждал реакции. Смелков замер на пару секунд, рассматривая звереныша – ребятенок совсем, откуда же столько злости?
   – Ты, самоубийца малолетний, помолчи, а? ― попросил спокойно, и парень сник, всхлипнул, свешивая голову. Уткнулся ему лбом в живот, просипев что-то вроде:
   – Му… старый!
   Мужчина не обратил внимания. Слова парня воспринимались, как бред и было четкое ощущение, что тот просто не понимает, что творит. Смелков пошарил по карманам, оглядываясь вокруг в надежде позвать кого-нибудь на помощь: но как назло кроме собаки ни одной живой души не наблюдалось, а телефон, похоже, был оставлен на тумбочке в прихожей.
   И что теперь делать? Оставить юного неандертальца на произвол судьбы?
   Спору нет, придурок этот малолетка, редкий, но все едино живой человек. Брось и нарвется опять, если в принципе выживет. Помяли его конкретно, как бы и не покалечили.
   Мужчина подхватил мальчишку и свистнув Макса, потащил к своему подъезду, не найдя других вариантов. Собака подхватила какой-то рюкзачок и потрусила впереди, косясь на хозяина. Тот внимания не обратил.
   В квартиру юнца чуть не на руках внес, усадил прямо на тумбочку, прислонив к стене. Принялся телефон искать. Овчарка крутилась, мешаясь, поскуливала, и Смелков не выдержав, прикрикнул на нее, отправляя на место.
   Что-то грохнулось в коридоре и, Макс, плюнув на поиски в кухне, вернулся, уверенный, что это растянулся тинейджер. Но тот, шатаясь и еле держась на ногах, пер в одном ему понятном направлении, держась за стену и сметая все по пути. На пол полетела вешалка, телефонная книга, но встреченная обувная полка оказалась непреодолимым препятствием – парень рухнул бы, не подхвати его вовремя мужчина.
   «Рождают же на свет дебилов», ― укоризненно качнул головой, держа мальчишку под мышки и глядя на него сверху вниз. Тот поелозил ногами, пытаясь вернуться в вертикальное положение и, добил-таки полку.
   Макс поморщился и решил сначала привести «героя» в себя, а потом уж искать запропавший телефон и вызывать медиков. Стянул с пацана куртку и, перехватив за талию, втащил в ванную. Открыл холодную воду, и, держа парня навесу, принялся умывать, затем сунул под струю с головой.
   Тот зафыркал, вцепился руками в край раковины, чуть отталкивая помощника. Встал на ноги самостоятельно и вдруг сблевал.
   «Тааак. „Сотряс“ имеет», ― констатировал, морщась Максим, придерживая пацана на всякий случай. Его трясло: то ли отходняк начался, то ли от холодной воды. Раковина, кафель вокруг и даже край зеркала покрылись мелкими розовыми брызгами, а мальчишка все фыркал, умываясь и давясь от приступов рвоты. Жалкий, мокрый, маленький, худенький, он вызывал чувство сродства и ответственность сродную опеке.
   – Эх, ты, доходяга, ― вздохнул мужчина, осторожно промокая заплывший глаз, ссадины на лице. Прижал к себе, как брата, заставив запрокинуть голову, чтобы остановить кровь из носа, чтобы не давился больше ею. Пацан дернулся и затих, уставившись на него. И словно дошло, наконец, что не враг с ним – попросил вполне по – человечески:
   – Только «скорую» не надо. Пожалуйста.
   Макс нахмурился – что-то было не так. Что-то шло в разрез с просьбой и самой ситуацией.
   Он мог понять желание мальчишки избежать больницы, а значит допросов, а значит вполне возможно продолжения неприятностей. Скорей всего он знал, кто и за что его помял, и либо сам хотел разобраться, либо не желал огласки. Но не боялся – точно, Смелков был в этом уверен.
   И в принципе понимал, в принципе поступил бы так же… Только вот так близко, ощущая под рукой совершенно не мужскую талию, и не гибкую, а словно стянутую чем-то жестким, как сталь, видя кожу лица, что явно не встречалось с бритвой и была слишком нежной, мужчина подумал совсем о другом и серьезно забеспокоился.
   Но догадка не успела оформиться в четкое осознание – парень резко и неожиданно сильно оттолкнул его и вывалился из ванной комнаты. По стене дошел до кухни, рухнул на диванчик.
   Смелков замер в проеме, разглядывая его и пытаясь собрать разбежавшиеся мысли.
   – Ну чего?.. ― просипел тот, в ответ не спуская равнодушного взгляда с мужчины. ― Аптечка есть?
   – Что? ― не сразу дошло до Максима.
   – Ты глухой что ли, дядя? Колеса у тебя есть, спрашиваю? ― отлип от спинки и стены, будто собрался встать и проверить самостоятельно, есть ли в доме медикаменты.
   – Сиди, ― качнулся мужчина. Прошел в кухню и вытащил из углового шкафчика коробку с красным крестом. ― Все равно тебе нужно к врачу.
   Парень сграбастал коробку, не обратив внимания на предупреждение. И с видом явно знающего, что ищет, начал перебирать ампулы, фальготки, порошки.
   – Стакан дай, ― прошамкал, не глядя. Макс не сразу сообразил – вид разбитых пальцев в обрезанных перчатках с шипастыми клепками, тонких и нежных, как у девчонки, завораживал.
   – Стакан! ― вновь прошипел мальчишка, вскинув на него злой взгляд. Но только мужчина повернулся, чтобы взять нужное, тот сбивая косяки, рванул в ванную.
   Его опять выворачивало. Кровь со слюной лилась, как вода из – под крана и Максиму стало не по себе. Он придерживал парня, твердо решив про себя, что сейчас же положит его на диван и вызовет врачей.
   – Тебе нужно в больницу…
   – Нет! ― отрезал тот, упершись руками в край раковины. Сплюнул сгусток крови. ― Сам.
   – Не у меня. Мне трупы не нужны.
   Парень словно не слышал. Отпихивая помощь, дотащился по стене до кухни и сгреб фальготки. Начал выдавливать таблетки одну за другой, запихивать их в рот. На второй фольготке Смелков не выдержал:
   – Достал, малолетка! ― перехватил за запястье, вытряхнул лекарства из ладони и, подхватив «утренний сюрприз», силой потащил в комнату.
   – Не трогай меня! ― взвился ни с того ни с сего пацан, попытался вцепиться пальцами в косяки, стену и вдруг рухнул как подкошенный, буквально выскользнув из рук мужчины. Стук головы об пол и тишина.
   Максим с непониманием и страхом уставился на лежащего тинейджера: какого черта происходит? Умер?
   Ресницы не дрожали, нос заострился, и лицо было белым, как потолки в квартире.
   Макс сглотнул ком в горле, чувствуя как по спине прошелся холодок предчувствия плачевных событий. Подхватил мальчика на руки, отнес на диван и попытался привести в себя, одновременно пытаясь понять, жив ли он вообще. Ощупывал его, шаря взглядом то по лицу, в попытке угадать дышит ли, то по комнате, выискивая помощь.
   Умрет ведь юный нигилист…
   Пальцы наткнулись на что-то плотное и, в первую секунду Смелкова пробрала дрожь от мысли, что это оголенные кости. Задрал рывком футболку, скрывая ухмыляющуюся рожу в саване на груди и, нахмурился, увидев плотную, узорчатую материю, обтянувшую торс.
   Мысли вязли, как ноги в болоте.
   Максим осел у дивана прямо на пол и все рассматривал корсет. Да, самый обычный, женский корсет. Розоватые ленточки шнуровки, вязь рисунка плотной ткани, прострочка жестких планок… Какого черта парень нацепил его? Гей, что ли?
   И содрогнулся, буквально умылся вмиг выступившим холодным потом – девка!
   – Господи, ― вырвалось само.
   Да как же она выдержала? Мазохистка, самоубийца? Лесбиянка?
   Ненормальная!
   Или он? Может такие примочки у современных юнцов? Мода? Пацаны вон вбивают же в мочки, словно члены африканского племени, целые булыжники и пробки…
   Дебилы! ― оттер лицо от пота. Осторожно оттянул футболку выше и убедился, что сам дебил – корсет явно стягивал грудь, превращая ее в плоское нечто.
   Это было слишком. Не укладывалось, не понималось, не принималось.
   Макс придавил пальцами сонную, вслушиваясь в биение пульса и перевел дух – жива!
   И что теперь? ― выпрямился, оглядываясь в поисках решения, а может и спасения от сумасшествия. Взгляд наткнулся на овчарку. «Немец» шумно вздохнул, с жалостью глядя на хозяина, но смея сойти со своего коврика.
   Время будто остановилось на миг, и в нем ничего – тишина, пустота.
   Скиф вздрогнул, дернулся, приводя Максима в себя. Уставился с туманом во взгляде:
   – Таблетки… дай… садист, ― скрючился вдруг.
   У Смелкова было ощущение, что мир сошел с ума, а он этого не заметил, и вот рюхнулся в это счастье носом да со всего маху, как упал с вышки в воду. Он даже сказать нормально не мог – запинался словами о мысли, мыслями о слова:
   – Ты… какие таблетки?… Ты дура… к?!.. Тебе могли что-то внутри повредить, ребра сломать… Тебе врача надо. В больничку!
   – Нет! ― сел рывком, скрючился, словно набираясь сил и пережидая боль, и с трудом встал. ― Отвали! ― прошипел в лицо, взглядом предлагая освободить дорогу.
   Смелкова перекосило в попытке понять, что движет этим созданием, чего оно добивается.
   – Ударю! ― просипел «мальчик» и мужчину вовсе сглючило. По глазам было видно, что это чье-то «счастье» не шутило, но зачем, еле стоя на ногах, получив так, что и здоровый мужик бы отползал в больничку, нарываться еще?
   В ответ Максим получил удар по касательной в живот. Мужчина даже не понял в первый момент, что это было. Что-то прилетело, ткнулось как котенок мордочкой в руку, и пропало. Зато второй удар, в лицо, отрезвил.
   Мужчина потрогал скулу, чувствуя лишь дискомфорт, ничего больше и пытливо прищурился на задиристое «нечто». А Скиф уже шел буром.
   Макс просто отодвинулся и юнец пролетел в кресло у дверей. Стек, застонав, скрючился, цепляясь за подлокотники, и казалось, сейчас потеряет сознание. Но он лишь замер на пару минут и вдруг поднялся: развернулся к «обидчику».
   Смелков не понимал, что происходит, но по спине пробегали мурашки от этой непонятной, на грани сюрреализма и реальности, мизансцены. Оно смотрело на него, буквально выжигая взглядом и, явно готовилось к битве.
   – Ты больная?
   Он хотел остановить, вразумить ненормальную, и понять что происходит, но ту словно бес в ягодицы пнул – ринулась на мужчину.
   Макс просто выставил руки и, придерживая ее за плечи, смотрел, как она, еле стоя все-таки пытается ударить его, и чуть не плачет от бесцельного махания руками.
   – Ты хочешь, чтоб тебя убили? ― зажал ей руки, и уставился в лицо, хмурясь от непонимания. И вздрогнул, похолодев от ответа, что увидел в ее глазах: черных от отчаянья и решимости. Она словно кричала – да, да!! Я хочу умереть, помоги мне, убей!!
   Максу стало тошно и душно.
   Он вдруг понял, что происходит и почему. И как зовут ненормальную.
   Варя…

Глава 15

   Макс прижал девушку к себе, спеленав руками как ребенка, и смотрел в стену перед собой, не видя ничего.
   Варя постепенно перестала рваться, притихла, и он начал чувствовать ее прерывистое дыхание и… боль. Она словно стала частью его, и разливалась по телу и душе волнами ярости на весь мир. Слов не было, их просто не придумали, а вот чувства рвались и решали за него.
   – Тебе больно. Нужны обезболивающие. Я дам. Ты сейчас успокоишься и ляжешь. Я принесу таблетки. Выпьешь, заснешь. Проснешься, пойдешь домой, ― заговорил монотонно, не слыша себя, но зная, что будет делать. Смотрел перед собой в прострации и чувствовал только ее, и не мог объяснить как. Только точно знал, что Варя испугана, и это страх напополам с дикой болью в душе и теле, зовет ее в одну сторону – за грань.
   – Ляг и я принесу лекарство, ― повторил как робот.
   Девушку качнуло. Она осела на диван, рухнула и прошептала, сдаваясь:
   – Неси.
   Ей стало совсем плохо и, Макс позеленел, понимая, что играет с огнем. Срочно нужен был врач. Но нарываться на прямую атаку в знак сопротивления, устраивать девушке новые испытания, он не хотел, не был уверен, что она выдержит. Оставалось одно.
   Мужчина прошел на кухню, нашел в аптечке потрепанную фольготку фенозепама и кетанова, выдавил в ладонь ровно по две таблетки. Налил в стакан воды и отнес девушке. Придержал за голову, помогая выпить.
   – А теперь расслабься и поспи, ― посоветовал.
   Варя смотрела на него настороженно, не понимая причины его обхождений и заботы, не веря и ожидая, что угодно. И больше всего ее беспокоил его взгляд – потерянный, словно виноватый. А с чего так смотреть, если плохого не задумал?
   Уйти бы… сил нет. Плывет все перед глазами от боли.
   – Родители есть? ― услышала, но не поняла, кто вопрос задал.
   – Нет, ― отрезала и как в пропасть упала – заснула.
   Максим минут пять рассматривал девушку и вот прошел на кухню, нашел телефон, что и не прятался, а мирно лежал на столе, между пепельницей и чашкой с недопитым утренним кофе. Пролистал телефонную книгу и, немного подумав над номером, нажал на связь.
   Костя Чилигин к разряду друзей не относился. Впрочем, после истории с «друзьями», Максим в принципе таковых не заводил, держа всех на расстоянии и в списке знакомых: распределяя их на дальних и близких. Чилигин относился к дальним, но нужным. Пару раз, оказав ему услуги, Смелков был уверен, что Константин не откажет ему в ответ. Но, все же слушая гудки в трубке, сомневался и обдумывал запасной вариант.
   – Оо! Какие люди! Какими судьбами? Как дела? ― начал балагурить Чилигин, как обычно, но Смелкову было не до его шуток-прибауток:
   – Мне нужна твоя помощь, как специалиста. Конфиденциально, ― отрезал.
   В трубке обескуражено молчали.
   – Произошла драка. Человека неслабо помяли.
   – Это рискованно, Макс. В больничку надо.
   – А без больницы?
   – Могут быть повреждения внутренних органов, переломы. Я не рентгент установка и не аппарат УЗИ, сложно будет диагностировать.
   – Костя, я тебя о чем-нибудь, когда-нибудь просил?
   Чилигин опять завис, переваривая аргумент, и вздохнул:
   – Ладно, к четырем…
   – Сейчас.
   – Сейчас?!.. Слушай, давай ты подъедешь ко мне и мы в станционере, в лучшем виде…
   – Домой, Костя. Ко мне. Сейчас, ― процедил Максим.
   Чилигин вновь притих и, видимо сообразив, что спорить бесполезно, сухо и чуть обиженно спросил:
   – Адрес.
   Макс продиктовал и отключил связь. Осел на табурет, закурил и уставился в окно.
   Перед глазами был сложенный по дневнику образ наивной, доверчивой и открытой всему миру девочки, которую сломали словно спичку, превратив в озлобленного мальчишку самоубийцу – того, с кем познакомился только сейчас.
   Можно ли помочь Варе? Пусть не повернуть время вспять, но хоть что-то изменить?
   Смелков не знал, но помочь ей стало почти потребностью. Он гнал чувство вины, но оно путалось с сопричастностью и мешало не столько реально воспринимать события, сколько принимать их как нелепое стечение обстоятельств. Отсюда и возникало острое чувство сожаления и желание загладить, изменить, если не вернуть прошлое, ту девочку, способную верить и любить, то хотя бы себя – человека способного не только мстить, но и помогать.
   Разум говорил: лучше не лезь, оставь все как есть, не твоего ума это дело, совершенно тебя не касается, нагребешь ведь по самую макушку. И он готов был согласиться, но совесть гнула голову до столешницы, травила душу прошлым малодушием и винила, вопреки голосу рассудка.
   Макс затушил сигарету и вернулся в комнату. Постоял над спящей девушкой и прошел в спальню. Расправил диван, постелил чистое белье и замер: какого черта он делает? Чилигин прав, девушку нужно отвезти в больницу.
   А дальше? Начнется копание в грязном белье и Варе опять достанется. Начнутся выяснения кто же она, почему мальчик будучи девочкой, кто избил, почему. Косые взгляды и предположения – а, да ты, голубка, цветная? Сама нарвалась…
   Не будет помощи от полиции, а вот дерьма девчонка их молитвами наглотается.
   Он был уверен, что с ориентацией у Варвары все нормально, а образ оторвы-тинейджера, всего лишь защитная реакция, способ выжить, в принципе как-то жить. Этот «гот енд рокер» всего лишь панцирь черепахи, в который можно спрятаться. Вытряхни ее оттуда – что будет? Еще одна травма?
   Мужчина потер шею – маяло, и вернулся в комнату. Навис над спящей, прикидывая как лучше ее поднять, не тревожа, чтобы отнести в постель. А если Чилигин прав – ей что-нибудь повредили, сломали?
   Смелков осторожно поднял Варю на руки и отнес в спальню. Стянул футболку, сомневаясь и немного смущаясь, расшнуровал корсет. Взгляд задержался на груди – такую красоту прятать и калечить?
   Макс расстегнул брюки, стянул их и печально улыбнулся, увидев, что на девушке женские трусики с кружевами. Значит нормальная, значит не все потеряно и он прав – роль пацана всего лишь защитная реакция, «панцирь».
   Укрыл девушку и, чтобы не смущать Чилигина и давать ему повода задать лишние вопросы, снял шипастый ошейник. Под ним оказалась тонкая лиловая полоса шрама.
   Пыталась повеситься?
   Макс покрутил нелепый аксессуар и откинул в кресло, стянул краги и разжал клепки браслетов на запястьях. И тяжело уставился на череду рубцов, тянувшихся от кисти к локтевому сгибу.
   Что она делала с собой? Резала вены, пытаясь уйти из жизни?
   Мужчина накрыл девушку одеялом до подбородка и сел на край, спиной к ней, только чтобы не видеть.
   Стыдно. Больно.
   Меньше всего ему хотелось вспоминать о Томе, но вспоминалось само собой до самых нюансов – привычек усмехаться над всем, двигать челюстью, не спуская тяжелого взгляда с собеседника, от которого тем, кто послабей, становилось не по себе. Макс всегда знал, что Том способен на любую крайность, но все же не предполагал, даже не мог предположить что тот может обойтись с левой, ничего ему не сделавшей девочкой, как животное.
   Если бы он сделал заказ раньше, всего лишь на день раньше.
   Если б всего лишь на сутки быстрей узнал, каким бизнесом занимается Кон. Если бы не плавал как кусок дерьма между жаждой мести и привычкой законопослушного гражданина полагаться на органы правосудия в надежде что Том оступится сам и получит, в конце концов, по заслугам. Если бы не тянул, как обычный интеллигент, выбирая между правильно и неправильно. Если бы как Раскольников сделал, а потом философствовал и рассуждал. Если б сразу согласился на сделку, взаимовыгодную изначально.
   Если бы, это гребанное «если бы».
   Макс потер лицо, словно стряхивая навалившиеся воспоминания и сожаления о не содеянном время и содеянном в принципе. Сходил за льдом, завернул его и приложил к лицу Вари. Возможно поздно, но может быть еще поможет остановить оттек, наливающуюся синеву под глазом и по щеке.
   Девушка чуть застонала и только. Фенозепам подарил ей крепкий сон и забвение. Но что будет, когда проснется? Почему она сказала, что родителей нет? Куда делись ее мать и отец или отчим? Кто за ней присматривает? Кто помогает?
   Мужчина качнул головой и ушел на кухню, успел выкурить пару сигарет, горечью табака разбавляя горечь в душе, как раздался звонок.
   Чилигин сдержал обещание. Явился с увесистыми сумками, прошел в коридор молча, лишь хмуро глянув на Смелкова.
   «Немец» настороженно поднялся, но с места не сдвинулся и даже не оскалился, чувствуя, что от новичка в доме угрозы не исходит и к хозяину тот лоялен.
   – Ну и кого избили? ― спросил гость, уже снимая обувь.
   – Девушку.
   – Не понял, ― выпрямился, ногой отодвинув ботинки к входным дверям. ― Шутишь?
   – Не до шуток, Костя.
   – Макс, ты вроде нормальный мужик, с мозгами дружишь, но такое несешь. Любая драка – в больницу! Это ясно любому… ммм… человеку!
   – Больница это и полиция, ― парировал мужчина, подталкивая его в сторону спальни. ― Протоколы, дознания, а значит дополнительные травмы и продолжение неприятностей. Как наша полиция нас бережет – не мне тебе рассказывать. Так что девиз «спасение утопающих – дело рук самих утопающих» актуален как никогда.
   Доктор фыркнул, то ли соглашаясь, то ли наоборот, и застыл над спящей с поджатыми губами:
   – Без сознания?
   – Снотворное дал. Не понимала что творит, кидалась, ― сухо поведал Смелков.
   – Молодец, ― прошипел Чилигин, глянув на него с неприкрытой неприязнью. ― Ты меня во что втравливаешь? Труп навесть хочешь? Тут на лице крупными буквами – сотрясение мозга. А это уже проблема! Остальные я как выявлять буду? Пальпацией? С таким же эффектом можно погадать на кофейной гуще. Мне контакт с пациенткой нужен, анамнез! Нужно сделать рентген, УЗИ…
   – Обойдешься, ― бухнул ему в ноги сумки Максим и Костя надулся. Рывком от злости расстегнул замки, вынул тонометр и фонендоскоп. Послушал спящую, смерил давление и начал осматривать и ощупывать.
   – Сколько снотворного и какого дал? ― спросил сухо, деловито.
   – Две фенозепама, две кетанова.
   – Чего не пачку?.. Ну, ребра вроде целы, крепитации нет, шумов не слышно. Давление чуть понижено… А рука-то – может перелом быть, ― указал на отек на локтевом сгибе правой руки.
   – Она махалась будь здоров. Прекрасно рукой двигала.
   – Когда? В шоковом состоянии? ― тяжело глянул на мужчину врач. ― Это нормально. И то, что после в морг уезжают – тоже.
   – Не понял? ― чуть побледнел Макс.
   Чилигин закончил осмотр, укрыл пациентку и, привычным жестом повесив «трубку» на шею, выдал:
   – Вам обоим лечиться нужно. Тебе у «психов», а ей в травме. Вызывай «скорую» и не парь мне мозги.
   Смелков сунул руки в карманы брюк, прямо глядя в глаза доктора:
   – Я тебя когда – нибудь о чем – нибудь просил?
   – Тьфу! ― выдал в сердцах Чилигин. ― Да пойми ты: нужно снять побои, определиться с травмами и их лечением. Нужно делать капельницы, наложить гипс на руку, сначала поняв, что за перелом…
   – Наложи.
   – А если винтовой, а если оскольчатый?!
   – Все равно…
   – Не все равно! Это уже операция, а потом гипс, а то и скобы! А внутренние органы я как проверю? У нее ноль реакции, иди, определи все цело или нет! Ты меня за кого держишь? Я не бог и не ясновидящий – я врач!
   – Не ори, ― поморщился Макс, отводя взгляд. ― Не могу я ее в больницу, ― сказал тихо.
   – Из – за ментов? ― притих и Костя. ― Но дома держать на авось – опасно. Ты пойми, старик, травмы могут оказаться серьезными. А есть они – нет, определить на глаз невозможно.
   Макс молчал, понимая справедливость его замечаний, но не знал, как поступить.
   – Помоги, ― попросил только.
   Костя помялся, подумал и бросил, подхватывая сумки.
   – Я на машине. Сгребай свою одалиску и двинули в отделение. Обследую, полежит до вечера, а там заберешь, если все нормально. Сестру тебе найду, инъекции на дому делать будет.
   – Полиция, ― напомнил Максим.
   – У нас частная клиника, карту заводить не буду, с кем надо – договорюсь. Так что давай, время против играет, двигайся.
   И попер в коридор.
   Смелков сомневался, но выбора не видел. Судя по тому, как Варю пинали те четверо, она действительно могла получить серьезные травмы. Нужно было что-то делать.
   Макс завернул ее в одеяло и решительно поднял на руки.
   – Куртку возьми, телефон и ключи, ― бросил Чилигину. Тот сгреб все нужное вместе со своими вещами и пропустил хозяина квартиры с ношей вперед себя.

   ― Сотряс, и скажи спасибо, что нет отека. Пока! ― выставил палец Чилигин, хмурый и злющий. ― Перелома руки нет, но два ребра в хлам. С внутренними органами картинка неопределенная, похоже, селезенка все-таки повреждена. Сейчас решают. В общем, уехала твоя Амазонка прямиком в реанимацию. Шеф счастлив! Подвалило добро!
   Выпалил и рванул прочь, но Макс перехватил:
   – Подожди.
   – Ну, чего еще? Спасибо скажи, что я на госпитализации настоял, а то б сейчас полиции объяснял происхождение трупа в квартире, ― прошипел, нависнув над мужчиной.
   – Все понял – должен.
   – Да – ой, ― скривился, но уже не так зло и недовольно.
   – Костя, ты меня знаешь – я человек благодарный. Увидеть ее, когда можно будет?
   – Она тебе вообще кто? ― чуть помялся, изображая смесь возмущения профессионала и заботу друга, но уже сдулся – не наезжал.
   – Какая разница?
   – Большая, старичок, большая.
   Макс оглядел больничный дворик в окно, соображая, что сказать и выдал:
   – Долг.
   Костя постучал кулаком по косяку, раздумывая над сказанным, и притих:
   – Ладно. С шефом, как-нибудь улажу. Но…
   – Отдельную палату организуй…
   – Да понял уже – все сделаю. Дня три даже не рыпайся, а там позвони – сообразим. Паскудная история, старик, и не на один месяц, так что – соображай. А вообще, заверни вон, в церквушку, свечку благодарственную поставь за себя и «долг» свой. Для себя – что обошлось, для нее – чтоб обошлось. Кто хоть отпинал?
   – Малолетки какие-то. Толпой.
   – А она их знает?
   – Вот об этом, как-то не недосуг было пытать, ― глянул на врача – сам соображаешь, что спрашиваешь.
   – Ну, да, ― поморщился и махнул рукой, то ли выражая свое отношение к произошедшему, то ли прощаясь, то ли все вместе. И поплыл по коридору прочь, как белый лайнер.

   Максим вернулся домой, кинул одеяло на тумбочку, а сам сел на пуф и вытянул ноги, оглядывая погром в коридоре.
   Во что он вляпался?
   «Немец» тяжело вздохнул, косясь на хозяина, и вот подошел, положил морду на колени, сочувствуя. Макс погладил его и поднялся – сиди не сиди, а убираться надо. Но сначала кофе – прошел на кухню. Включил кофеварку и вытянул сигарету из пачки, с удовольствием затянулся, поглядывая во двор – снег.

   Костя позвонил через три дня:
   – Палата двенадцать. Если еще интересно, ― буркнул.
   – Я же сказал.
   – Ну, ну, ― отключил связь.

Глава 16

   Первое посещение было самым тяжелым. Он вроде бы должен был прийти, с другой стороны – зачем? Кто он ей, она ему? Что мог – сделал, и вроде, успокойся, но как-то не по – человечьи это, понимал – не увидит, так и будет душа не на месте. Поэтому сгреб в ларьке по дороге, что с южных стран послали – ананас да кило апельсин. Закинул в машину и, с тоской глянув на окна своего кабинета – лучше б авралил – вырулил с парковки.
   Думать что она там и как, совсем не хотелось. Тошное было во всей этой истории, тяжелое и бередящее, да и сама Варя неоднозначна.
   Привыкнув жить замкнуто и обособленно, по накатанной, Смелкову было трудно менять свой распорядок даже в мелочи. К тому же знал, что увидит, не обольщался, готовя себя заранее к неприятному. Протащился по больничному коридору, шурша пакетом и, благодаря себя хоть за то, что ума хватило веник в цветочном не прихватить, впихнулся в палату под нужным номером.
   Палата была одиночная, но далеко не вип-класса. Не заморачивался Чилигин – оценил мужчина, оглядывая закуток три на три метра с холодильником времен Леонида Ильича, тумбочкой да кроватью.
   На Варю смотреть не хотел – отекшая, синяя и лиловая лицом, капельница прозрачными трубками к подключичке тянется, вены на локтевом сгибе в красно-синих пятнах – что хорошего?
   Передачку на тумбу водрузил и подумал – сока бы надо было прихватить!
   Варя глаз приоткрыла, глянула мутно и опять закрыла – вся встреча.

   Сок этот покоя и не давал. Ерунда полная, а словно вина давила. Вечером три пакета купил, чтобы совесть свою успокоить, и только в палату входя, сам себе признался, что совсем в другом дело – жалко девчонку, и вина действительно ест.
   Выставил соки на тумбочку и покосился на больную. Та смотрит одним глазом неприязненно.
   – Привет, ― бросил, и притулился на древнем стуле возле постели.
   – Ты кто?
   Макс разглядывал ее, соображая, что ответить, вспоминая, знакомились или нет.
   – Максим.
   – И?
   Опять молчит и смотрит. И морщит его от вида оттеков и синевы по лицу.
   – Ты финн, что ли?
   – Почему?
   – Замороженный. Чего таскаешься?
   – Сок принес, ― ответил через паузу.
   – Спасибо – надо? ― скривилась.
   Смелков молчал. Его невольно морщило и от ее вида, и от хамства нарочитого. Но больше всего от понимания, что перемололи девочку – несмышленку за просто так, душу ей вывернули, растоптали и кинули – плыви. Прошлись по телу и душе, как танками, взрослые, циничные дядьки, и наплевали на то, что дальше будет. Один сука конченная, за то и поплатился, а второй, благодетель фигов – милостыню жизнью подал и в ус не дует. А как ей жить? Душу-то спалили ребенку в пепел. И что он хочет?
   Отвернулся к окну, не слушая шипения девушки, маты, что сыпала бездумно.
   Выходило, что он один за нее в ответе остался – и за парня ее, поддонка, и за Тома – урода редкого. И за Кона, что сам же к этой истории, не ведая того, прикрутил.
   Вот оно как судьба крутанула, ― на снег за окном уставился.
   – Сок пей. Тебе надо, ― бросил глухо, когда Варя утомилась желчь изливать. И ушел, не прощаясь.

   Вечер давил. Макс смотрел, как хозяина мает по квартире и, то ходил за ним хвостом виляя, то ложился и взглядом следил.
   И встрепенулся, увидев, как тот в коридор двинулся, решил, что гулять пойдут. Только Смелков на стойку немца внимания не обратил – вытащил из шкафа убранный рюкзачок и вещи девушки, по карманам пошарил, надеясь найти нужное. Во внутреннем кармане исклепанной куртки нашел паспорт и ничуть не удивился его констатации: Скифарин Владислав Викторович.
   Качнул головой, сообразив, что немало девочка отвалила за липовый документ, и ведь нашла и нал и умельцев. Правда не очень удачно на фото вышла.
   Прощупал карманы, оглядел их содержимое: перочинный ножик, но довольно серьезный. Ключи на увесистой цепи и кастет. Знаковые вещи.
   Нехорошо, как-то стало.
   С рюкзаком прошел на кухню, высыпал не мельтеша, все содержимое на стол и закурил, оглядывая: баллоны с краской, сотни смятые, пятитысячная и пригоршня мелочи, изжеванная тетрадка с каракулями, банка пива, сигареты – три пачки. Если б не знал, что вещи девушке принадлежал – уверено б сказал – пацан их хозяин.
   Только ненормально это, не должно быть так.
   Не пацанка она, не мужик, не оно – девчонка искалеченная. И понял что хочет, что его успокоит и вину загладит – если он вернет ей ее же.
   Рюкзак ощупал, выудил из кармана сотовый. Благо та же модель, что у него была – подзарядил, пока кофе пил и курил. Пароль без проблем вскрыл и залез в записную. Читал морщась – кликухи, коды, просто буквы – ни одного имени. Чумичка, Придурок, Сука – а меж тем должен быть «отец» или «отчим» или «мать» в конце концов, в дневнике четко сказано – не сирота. Не верилось, что Варю одну оставили. Иначе бы откуда паспорт на парня, откуда деньги? Да и слишком бы было, если б иначе, совсем как в аду, и будто лишь черти вокруг.
   Вопрос только, как она родню зашифровала – отца например – Придурок или Тупарь? А может «П» или «Бинго»? Или «П-я» – папаня, «Б-я» – батя? Одно нормальное человеческое имя нашел – «Виктор», от него же за эти пять суток более сорока звонков было. Смелков потер трубкой щеку, раздумывая и, нажал на связь. Ответили моментально:
   – Ты где?! ― мужчина тревожился не на шутку, и Макс не сразу нашел что сказать.
   – Почему молчишь?! Господи, я уже не знал, что думать!!
   – Эээ… Извините, но это не… ― кто? Влад или Варя? Но все решилось само.
   – Вы кто? ― выдохнули в трубку испуганно. ― Что с ней?
   – Варя в больнице. Была драка…
   Мужчина, перебивая, заорал, требуя сейчас же сказать, где его дочь и Смелков поморщился, подумав, что эмоциональные крайности, это видимо, у Косициных семейное. Спокойно рассказал, как и где можно найди девушку и нажал отбой, больше не сомневаясь, что «Виктор» и есть отец Вари.
   – Ну, что? Хоть здесь разрулили, ― подмигнул Максу. Тот склонил голову набок и хвостом начал пол мести. ― Понял – идем гулять.
   Овчарка, как обычно, веселилась и требовала поиграть с ней. Смелков смотрел, как она носится по снегу и ежился: холодно. А в голове было одно – Варя. Ответственность за то, что с ней произошло, не давала отойти в сторону, как он не пытался. Но как помочь?
   Вопрос был актуальным и ответа не предполагал.
   Полночи Макс промаялся, соображая, что предпринять и уговаривая себя не лезть вовсе. Последнее было разумно, но претило, хоть ты тресни. В тишине, лежа в постели и глядя в потолок, он словно в экране в светлых тенях на нем, видел девушку – сначала ту, что была – милую, наивную, красавицу с длинной косой, потом жуткого, всего в черном и нелепом тинейджера – отморозка, и оттекшую, синюю от травм, но хрупкую девочку, все еще живущую в том кошмаре, боящуюся всех и всего и потому выставляющую колючки – сегодня.
   Он всего на секунду представил себе, что она чувствовала, она с этими ручками – веточками, талией, что переломить можно, и холодным потом облился. Сел на постели и щелкнул кнопкой ночника.
   Ну и кем он будет, если отойдет? ― подумал, глядя на квадраты рисунка пододеяльника. Одни как танками по телу и душе прошлись, другие отвернулись – что должна чувствовать девчонка? Как ей смерти не искать, не считать себя черти кем. Как ей иначе жить? Тинейджер не форма протеста – форма защиты, личина в которой Варя хоть как-то может воспринимать людей и этот мир.
   Смелков вздохнул. Спустил ноги на пол и дотянулся до сигарет. Закурил, хмуро поглядывая в пол.
   А он сам как живет? Разве не так же? Разве он не выбрал «форму защиты» и ту же маску – закрылся, замкнулся. Ни друзей, ни подруг. Мимолетные связи на рельсах финансирования и пустота что в сегодня, что в завтра. Ему, мужику, и то худо, а как ей?
   Затушил сигаретку и протопал на кухню. Хлебнул сока из холодильника и открыл ноут. Набрал в поисковике «сексуальное насилие. Последствие и помощь». И до утра серфил, пытаясь хоть, что-то понять. И понял одно – с этой проблемой каждый плавает сам, и кто-то тонет, а кто – то выплывает – как Бог на душу пошлет.
   Смелков услышал будильник и захлопнул крышку леп-топа. Сжал переносицу, соображая. Ему вспомнилась мама. После тех дурных статей, что начитался за ночь, ему вдруг подумалось, что это могло случиться и с ней – смог бы бросить, отойти? Думал бы «куда лезешь и зачем»?
   И потер шею, разминая, нажал кнопку кофеварки, а взгляд в окно. И мысли – надо бы занять девочку, чего ж она лежит одна в палате, ни телека, ни плеера. Тоска.
   И первое, что сделал – заехал на склад, выбрал ай-фон. Уже на работе отдал ребятам, чтобы закачали под завязку, симку обрезали.
   В больницу поехал сразу после совещания и уже в четыре вошел в палату. Варе стало лучше – уже полулежала и одним глазом вполне прилично смотрела. Только все равно – лицо синее и взгляд колючий.
   – Привет, ― бросил, проигнорировав его. Выставил на тумбочку гранатовый сок, фрукты, обратив внимание, что к его передачам другая прибавилась – значит, отец уже побывал.
   – Ты стуканул?
   Макс не сразу понял, о чем она. Покосился и кивнул.
   – На хрена? Тебя просили?
   – Ты его ненавидишь? ― спросил прямо.
   – Не твоего ума дело, дятел. Ты в моей сумке копался? Сучонок гребанный!
   Эти ее обзывалочки серьезно доставали. Вот и сейчас Макс с трудом подавил в себе желание послать девушку или вовсе схватить и встряхнуть так, чтоб вся злоба и хамство рассыпались. Но только глянул – понял, что не сможет. Вытащил коробку с ай-фоном из кармана, положил ей на ноги, укрытые одеялом.
   – Чего это? ― оглядела и прищурила здоровый глаз недобро.
   – Чтоб от скуки не умирала.
   Девушка с минуту разглядывала его и вот выпалила, презрительно губы оттопыривая:
   – В жопу себе засунь. Плашмя. О трахее размечтался? Обломись, папашка.
   Смелков не выдержал – склонился к ее лицу, только слова в горле застряли. Все что сказать хотел – пропало, как с глазом ее встретился – страх в зрачке, боль и… беззащитность.
   Сник, потерял злость. Оглядел уже спокойно и тихо сказал:
   – Ты себя за кого принимаешь?
   Молчит. Как в паре метров был – только так языком мела, а тут – кожей почувствовал, как напряглась, сжалась.
   – Я очень взрослый дядька, Варя. Мне сперма в голову не бьет, никаких проблем в этом плане я не имею, и вот такие чучела как ты, меня не прельщают. Поэтому свои фантазии и мечты оставь при себе.
   И отодвинулся, банку с соком вскрыл:
   – Будешь?
   Варя не сразу поняла – дернулась почему-то, только потом головой мотнула. Но Макс налил сок и протянул:
   – Пей. Тебе выздоравливать надо. Костя сказал, что с гемоглобином большие проблемы.
   Девушка попила, губы тыльной стороной ладони оттерла и несмело кивнула на ай-фон.
   – Зачем это?
   – Чтобы от скуки ерунду в голове не гоняла.
   – Ты святой, что ли? Не смеши, ага? ― скривилась.
   – А похож? ― улыбнулся. ― Не святой, Варя. И это не подарок, а прокат. Пока ты здесь. У меня таких много, так что ничуть финансово не пострадал.
   – С чего взял, что я Варя? Батя раскололся?
   Смелков промолчал – о дневнике говорить не хотелось?
   – Так ты кто? Программист, что ли? Буржуй?
   – Почти, ― хмыкнул, глядя, как она неловко коробку взяла. ― Своя фирма. Партнерский бизнес.
   – Олигарх? ― вытянула ай-фон. Покрутила.
   – Да нет, до олигарха мне как до Китая пешком. Но не жалуюсь – на педигри Максу хватает.
   – Так это твоя овчарка? ― заинтересовалась и смотрела уже менее неприязненно. ― Классная, ― заверила после подтверждающего кивка. ― Макс?
   – Как и я.
   – Тоже Максим.
   – Я – Максим, он – Макс.
   – Уу, ― типа поняла, а сама телефон крутит, соображая.
   – Кнопка сверху. Я закачал по максимуму, деньги кинул.
   И вытащил из нагрудного кармана ее старый телефон, кинул рядом с рукой.
   – Перекачаешь что нужно. Инет есть. Так что, будет тебе, чем заняться.
   Варя оглядела белый корпус, полистала программы и подозрительно уставилась на мужчину:
   – А с чего ты такой добренький? Если секс не нужен, тогда что?
   – Ничего, ― пожал плечами.
   – Так не бывает, ― уставилась уже в упор.
   – Убеждать не стану, все равно не поверишь. Но факт, что мне ничего от тебя не нужно.
   – Ага? ― ощерилась, на подушку легла, взгляда с посетителя не спуская. ― А мне верить? Херувимчик этакий. Дел нет как малолеток по улицам разнимать, потом по больницам пристраивать и таскать – о! просто так! – тоннами передачки. И хряни всякие, всего-то за штуку баксов. Х-я, какая!
   Смелков помолчал, разглядывая ее и пережидая раздражение, что вызвал ее тон и грязные словечки.
   – Ну, почему – есть у меня интерес. Вернее просьба.
   – Ну? ― скривилась.
   – Ты свой молодежный сленг при мне не декламируешь.
   – Интеллигент, что ли?
   – Нет.
   Сидел и смотрел, не желая продолжать – скользкая тема. Не объяснить Варе, во всяком случае сейчас, что ей очень не идет эта нарочитая грубость. Мало не идет – его коробит. Это все равно, что прийти в церковь и послушать как поп на арго проповедует.
   – Не нравится – не ходи. Я тя не зову.
   – Не могу, ― признался. ― Привычка – взялся – доделай. Я тебя от шпаны отбил, сюда отвез, и пока не выпишут, не смогу не приходить, не узнавать, как ты.
   Варя нахмурилась, изучая его, и видно, соображала – лапшу на уши вешает ей мужчина или действительно такой пунктик имеет.
   – Заливаешь или разводишь? Лохушку нашел? Слушай, доброхот – доброволец, а не пойти бы тебе со своим журналом «Лапша и Уши»… в лес, и там заблудиться.
   Макс смотрел на нее во все глаза и чувствовал, что не сдержится. Он не святой отец, и хоть терпением не обижен, но и ему предел имеет.
   Встал и просто вышел.
   – И хрянь свою забери! ― рыкнуло в спину. Не оглянулся.
   Закурил на крыльце, злясь и на себя, придурка сердобольного и на нее, малолетку озлобленную. Перчатки натянул, и двинулся к машине, решив завязать с частыми посещениями. Он не служба спасения, в конце концов, не отец родной и не мать Тереза. И разобраться – уже немало сделал. Батю ей подогнал, врачи свои, его молитвами прикормлены, игрушкой обеспечил – так что без внимания не останется и от скуки головой о стены биться не будет.
   Хватит, правда, грязь ложками жевать, ― повернул ключ в зажигании и вырулил с больничной стоянки, выплюнув окурок в окно.

Глава 17

   Смелков ничуть не лукавил с девушкой. Привык доделывать, взявшись, не раз уже его подводила, превращаясь для него самого в отрицательное качество, за то для других – в весьма положительное, которым не гнушались пользоваться на всю катушку. На этот раз одно помогло другому. В четверг загруз на работе был такой, что Макс и желал бы, не смог приехать к Варе.
   Зато в пятницу с трудом подавил в себе желание. Посещение стало уже обязанностью, тем делом, что был обязан завершить, и мужчина долго сидел в машине, соображая как занять вечер, чтобы даже не думать, как там девушка, и чего он не поехал. Чтобы ничего не ело и не угнетало.
   Макс позвонил Сусанне, но та не взяла трубку. «Обиделась, киса», ― хмыкнул и вернул трубку обратно, в нагрудный карман. Вырулил в обратную сторону от больницы. Поужинал в ресторанчике, позвонив своей знакомой еще пару раз. И уже сам не стал брать телефон, когда та, наконец, соизволила проявиться.
   Пара бокалов вина, легкая музыка, навевали грусть после сытного ужина. Мысли сами устремлялись к делу, что висело над ним, как дамоклов меч. Чтоб не чувствовать себя настолько паршиво, Макс решил, что демонстрации хватит, и завтра стоит посетить подопечную. Это немного примирило его с самим собой, развеяло угнетающее ощущение внутри, но и обострило чувство одиночества. Еще одна привычка никогда не мешающая, вдруг, отчего-то стала как рыбная кость в горле.
   Смелков оглядел зал ресторана – пары, и понял, что, наверное, это и действует на нервы. Попросил счет и вышел.
   В субботу в больницу не спешил, с собой специально прихватил лишь небольшую коробку конфет да пакет сока. Вальяжно прошел в палату… и застыл. Постель была застелена и никаких признаков, что в комнатке лежала больная, не наблюдалось – чистота и пустота.
   У Макса сердце оборвалось. Плюхнул пакет на кровать и вцепился в железные поручни, надеясь прийти в себя. Отсутствие Вари сработало как холодный душ на разгоряченное тело, и первая мысль была – случилось самое плохое. А он в это время характер выказывал! Болван!
   Макс выбежал в коридор в желании поймать первого попавшегося врача и выпытать тайну исчезновения девушки.
   Долговязый брюнет попался кстати. Мужчина перехватил его за руку уже у выхода и без менуэтов развернул к себе:
   – Извините, девушка из двенадцатой палаты – где?
   Врач недобро глянул на его руку и губы поджал.
   – Косицина? В реанимации, ― бросил неласково, и притих, видя, как побледнел странный посетитель.
   – А вы, кто, собственно? ― спросил уже спокойно, даже по – доброму, заподозрив, что тот сейчас в обморок упадет.
   У Смелкова даже губы побелели.
   – Я?… ― а кто он? ― Константин Чилигин – мой друг…
   – Аа! ― вовсе расположился к нему доктор. Отвел к окну и доверительно сообщил. ― Я лечащий врач Косициной, ― подал руку. ― Григорьев, Павел Романович. С вами все нормально?
   Смелков очнулся и смог даже руку пожать доктору.
   – Вы не расстраивайтесь, худшее позади. Прооперировали часа четыре назад, операция прошла удачно.
   – А что случилось?
   – Ну, были подозрения, что повреждена селезенка. Я наблюдал, и картина не складывалась. Но ночью пошло резкое ухудшение и вариантов не осталось. Пару дней девушка полежит в реанимации. Все наладится.
   Макс смотрел в добродушное лицо и ни капли не верил. Вывалился на крыльцо и нервно закурил, ругая себя на чем свет стоит – обиделся, болван? А на кого? По ресторанам шатался, норов показывал, а девчонка загибалась. Все как обычно – что ни случись – всегда вокруг полно людей, а никого рядом.
   Подкурил вторую сигарету и набрал номер Чилигина – тоже, молодец – хоть бы сообщил.
   – О, привет! ― прогудел тот. ― А твоя протеже в реанимации. Прооперировали.
   – Ты почему промолчал?
   Видно, что-то не то было в голосе Максима – притих Константин, помолчал.
   – Ты где сейчас?
   – У больницы, ― с трудом сдержался, чтобы не выругаться.
   – Ко мне заходи, ординаторская на втором этаже. Я как раз дежурю сегодня.
   – Когда Варю можно будет увидеть?
   – Вот и поговорим.
   Смелков со злостью выплюнул окурок и уставился перед собой: как ты мог, а? Чем ты лучше остальных? Сплавил под чужой присмотр и успокоился? Урод!
   И решительно рванул двери на себя, поднялся на второй этаж.
   Чилигин ждал, руку подал, приветствуя, и не гримасничал, не лыбился как обычно. Подтолкнул в кабинет и двери плотно прикрыл. Макс сел за стол, кинул перчатки на кипу историй и подбородок потер, морщась от нестандартности ситуации.
   Костя глянул на него и все понял. Сел напротив, достал из сейфа плоскую бутылку коньяка и две мензурки. Накапал обеим.
   – Прими валерианочки, полегчает.
   Смелков скривился, но дозу влил.
   – Ничего, ― признал напиток глухо.
   Чилигин еще налил, отбарабанил пальцами по столу, поглядывая на мужчину.
   – Сколько тебя знаю, а все понять не могу.
   – Я тоже, ― уставился требовательно. ― Про меня потом поговорим. Если захочешь. О Варе выкладывай.
   – Из-за нее, что ли, дерганый? ― сообразил. ― Скажи спасибо, что я тебе ее дома оставить не дал. Сейчас бы с трупом сидел. Григорьев у нас перестраховщик тот еще. В общем, на стол в быстром темпе, и подозрительный орган убрал. Прав оказался. Давно надо было. Но наблюдали, картина непонятная была.
   Смелков замахнул налитое, чувствуя себя упырем последним.
   – Дня три-четыре полежит твоя красавица в реанимации, потом обратно в палату переведем.
   Макс глаза ладонью потер: болва-а-ан, как он мог пойти на поводу эмоций и бросить девчонку? Не проконтролировать работу этих эскулапов? На кого он вообще обиделся? На покалеченного ребенка?
   – Странно мне тебя с этой представлять, ― хмыкнул Чилигин и приткнулся моментально, насмешку из глаз убрал, посерьезнев под взглядом Макса. Такого он еще не видел и понял, что и не знал.
   Конфеты из сейфа достал, чтоб обстановку разрядить. На стол поставил, предлагая и, сказал уже без шуточек:
   – Раз ты так все всерьез принимаешь, скажу прямо – дела у твоей знакомой не айс. Проваляется долго. Ей сейчас кровозаменители капают, не поможет – переливание будем делать.
   Смелков на пару секунд зажмурился. Посидел, ладонью щеку и губы потирая и, пальцы в кулак сжал:
   – Все выкладывай, ― чувствовал, что Костя тянет, дозами информацию выдает.
   – Кровопотеря не критическая, но серьезная. Но с этим разберемся, ― сцепил пальцы замком, большие друг вокруг друга гонять начал, поглядывая серьезно на друга. ― Тут другая проблемка вырисовывается. Окулист вчера ее смотрел – прогнозирует отслоение сетчатки левого глаза.
   – Это как? ― поморщился мужчина.
   – Это слепота, Макс. На левый глаз. Может быть. А может не быть. Да и мозговые дела непонятны. Неизвестно, как аукнется сотряс. Мониторить рано, но что без последствий не обойдется – точно. Помяли твою протеже душевно.
   Смелков застыл, минут пять молчал, разглядывая пустую мензурку и тихо спросил:
   – Инвалидом будет?
   Глупый вопрос – она уже инвалид. Душу девчонке больше года, как вырезали.
   Чилигин плечами пожал.
   – Когда ее можно будет увидеть?
   – Сегодня точно никак. Пока в реанимации, извини, старик, провести не смогу. Да и зрелище не для… неприятное. Как переведут – пожалуйста.
   – Когда переведут?
   – Аллах акбар, ― развел руками. ― Все нормально пойдет – в понедельник – вторник. Осложнения будут – позже.
   – Позвони мне сразу, если что-то… И как переведут. Сразу, Костя, ― потребовал с нажимом. Тот кивнул, теряясь от скорбного выражения лица Смелкова. Сам на себя не похож, а так запросто знакомых не переживают.
   – Может что надо?
   – Ничего. У нас все есть, мы же не на гособеспечении.
   Макс посидел, надеясь в себя прийти, а не получалось – крутило от «сюрприза». Одно на плаву удерживало – теперь никаких прогулов, пока в больнице – каждый день ходить будет и лично за ней присматривать. И вообще, начхать, что там покалеченная девочка ему говорит – пока на ноги не поставит – не отойдет.
   Вытащил из кармана коробку с ай-фоном, толкнул по столу Чилигину – знал, что этому стервецу прикорм нужен, иначе будет бурную деятельность изображать, на деле задницу от стула не отодрав.
   Тот отодвинулся, разглядывая дорогую игрушку, и улыбнулся, не скрывая довольства:
   – Ну, спасибо.
   – Не за что, ― бросил сухо и в упор уставился. ― Психолог есть? Хороший.
   – Тебе?
   – Санитарке тете Клаве, ― отрезал – вопросы тупые при себе оставь.
   Жесткий взгляд был – Чилигина проняло. Помялся, соображая. В ящик стола залез, копаться принялся. Минут пять бумаги перекладывал и нашел – протянул визитку мужчине.
   – Даричева Лариса Дмитриевна, ― прочел Смелков.
   – Скажешь: от меня. Баба хорошая и цены не ломит. Своим так и задаром помогает.
   – А вот на это мне ровно, ― поднялся и, не прощаясь, вышел.
   Ему действительно стало плевать на траты. Одно стояло, как гвоздем в мозг вбили – Варю на ноги поставить. Во всех отношениях. И цена значения не имела.
   Не хотел он больше уродом себя чувствовать, не хотел даже близко представлять, что может быть, что сегодня пережил, вновь переживать. Откупался? Нет – покупал. Спокойный сон и чистую совесть. Себе. А это всего дороже – точно знал.
   Закурил на крыльце, покрутил визитку и достал телефон. Откладывать не будет.
   – Слушаю, ― раздался приятный женский голос. Макс даже растерялся на пару секунд. Он ожидал услышать нечто с нотками недовольства – выходной ведь, или строгий, учительский тон, а тут как колокольчик, и будто не психологу звонит, а в салон «брачных услуг».
   – Ээ… Здравствуйте. Я от Константина Чилигина, мне нужна ваша консультация.
   – Да, да, слушаю, ― появился уже неподдельный интерес в голосе.
   – Мы могли бы встретиться?
   Пауза была небольшой, но знаковой – видно не к месту Даричевой в субботу лишние посетители.
   – Да, конечно, ― ответила меж тем тактично, ничуть не давая понять неуместность просьбы.
   – Я понимаю, что возможно не вовремя звоню, но у меня срочное и серьезное дело. Недолгое. Наверное. Я мог бы заехать за вами, мы бы посидели в каком-нибудь приличном ресторане, поговорили. Выходной день, я все понимаю.
   – Не нужно оправдываться – надо, значит, надо. Вас как зовут, простите?
   – Макс. Максим.
   – А по отчеству?
   – Думаю, не стоит Лариса Дмитриевна.
   – Ну, хорошо, тогда и вам меня не стоит величать. Когда вы хотите встретиться?
   – Эээ… Да вообще-то – сейчас.
   Пауза на этот раз была значительной. Смелкову пришлось нажать:
   – Мне очень нужно, и уверяю, ваше время не будет потрачено зря.
   – Ну – у, не знаю даже… Я живу на Ветеранов…
   Макс глянул на часы:
   – Прекрасно. Я буду у вас через сорок – пятьдесят минут, ― прикинул время на дорогу. По КАДу он легко обойдет пробки и будет на месте в срок. ― Говорите адрес.
   – Ну – у… Хорошо. Если вы друг Константина…
   – Я друг Константина. Можете позвонить ему, он подтвердит, что друг, и что лично дал мне вашу визитку и рекомендовал.
   Женщина подавила вздох и продиктовала адрес. Его Макс запоминал уже садясь в машину.

   Даричева оказалась утонченной, более похожей на балерину, чем на педагога-психолога, женщиной. Даже черты лица были тонкими, как у фарфоровой статуэтки. Такие Максу не нравились – казались ненастоящими, ассоциировались с игрушками. Но главное было сейчас, чтобы она оказалась хорошим специалистом, а что там у нее с мордой лица, дело третье.
   Женщина куталась в норковую шубку, смешно переставляя ножки на высоченных шпильках. Макс помог, подхватив под локоть.
   – Скользко.
   – Да, ― улыбнулась смущенно.
   Мужчина помог ей сесть в авто и захлопнул дверцу, сел сам.
   – Максим, ― кивнул, изобразив самую добрую из своих улыбок.
   – Я поняла. У меня просьба – мы посидим, где-нибудь здесь.
   Найти нормальный ресторан на проспекте Ветеранов – задача не из легких, учитывая, что этот район Смелков вообще плохо знал.
   – Тогда руководите.
   – Я не знаю, ― пожала плечами. ― Мне просто добираться потом сложно будет.
   – Понял, ― завел мотор. ― Я доставлю вас к подъезду. Извините, подумал, что это само собой разумеющееся, поэтому не обговорил заранее, ― и вырулил на проспект, влился в поток, устремляясь к известным местам.
   Минут через двадцать Смелков уже помогал Даричевой снять шубку.
   Проводил к столику и выказал пачку сигарет: ничего, если буду курить. Нормально – чуть улыбнулась.
   Заказ она сделала скромный, вновь подивив мужчину. Он сидел, и соображал с чего начать, одновременно рассматривая женщину. Одета со вкусом, но не броско. Скромный кулончик на витой цепочке, кофта под горло, обтянула широкие плечи, как у пловчихи, и маленькую грудь. Сама стройная, но уж больно высокая.
   – Не нравлюсь? ― спросила в лоб, и вроде с улыбкой, а вроде всерьез. Макс немного смутился, но смог улыбнуться в ответ.
   – Думаю, с чего начать.
   – А вы не мучайтесь – начните с главного. У вас внутренний конфликт?
   – У меня? ― удивился и закурил, соображая – действительно.
   – Вы волнуетесь, но для вас это непривычно. Вы флегматик, я права?
   – В общем.
   – Так что у вас стряслось, Максим?
   – Не у меня, ― сложил руки на столе. ― У одной знакомой. Молодая девушка.
   И молчит, силясь подобрать слова, а по челу все мысли и переживания. Лицо стало жестким и в то же время расстроенным, а он и не заметил.
   – Что-то серьезное? Простите, это и так понятно. Хотя ко мне и по мелочам обращаются.
   – Это не мелочь.
   Смелков потер подбородок. Получил кофе и хлебнул, опять потер уже щеку и губы. Закурил, и начал крутить пачку с сигаретами.
   – Я нашел дневник одной девушки. Случайно. Дернуло залезть. А там… Сначала восторги о первой любви, а потом как… обухом по голове.
   Помолчал и отодвинул пачку, уставился в упор на женщину: смысл слова подбирать?
   – Ее изнасиловали. Предали и бросили.
   Даричева нахмурилась, перестала жевать салат, и было чувство, что он ей в горле встал. Сглотнула и пригубила сока.
   – Вы обращались в полицию?
   – Нет, ― отмахнулся: не то. ― Дело давнее, да и не в этом суть. Как помочь?
   – Нуу, ― Лариса растерялась, уставилась в сторону. ― Вы хотите найти ту, которой принадлежит дневник?
   – Нет. Я уже нашел ее. Она его и выкинула. Правда, я был уверен, что это парень. Оказалась девушкой.
   Даричева хлопнула ресницами, и окончательно потеряв интерес к салату, оперлась локтями о стол, сложила пальцы замком.
   – Не понимаю.
   – Ее зовут Варя, но живет она под именем Владислава.
   – А вы не думали, что… ― начала осторожно, намекая на понятное. Смелков чуть поморщился:
   – Нет. Однозначно. Никаких отклонений. Она стопроцентная девушка. Женщина. Парень – антураж. Она ведет себя как мужчина, верней, как ей кажется, что так ведут себя мужчины. Но боится как девочка. А еще она ищет смерти. Истории больше года, а она никак не выходит из нее.
   Даричева грустно посмотрела на него и принялась крутить по столу нож.
   – Год вообще не срок в таких делах. Но чтобы сменить пол, даже номинально, должна быть очень, очень серьезная причина. Изнасилование – серьезная психологическая травма, не говоря о физической. Но в моей практике не встречались пациентки с подобными последствиями, в плане, смены пола. Вы что-то недоговариваете?
   Смелков вновь потянулся за сигаретами, закурил, подвигав челюстью, и бросил:
   – Она была девочкой. Ее взяли, в общем, силой. Она продала себя, чтобы достать деньги для любимого. Нужна была операция. На деле – развели. Тот, ради которого она пошла на это, ее бросил, после того, как получил нужную сумму. А тот, кто взял ее – отдал своим друзьям и охране.
   Даричева во все глаза исподлобья смотрела на мужчину. Он ронял слова, как камни и было ясно, что эта история касается его более глубоко, чем он хочет показать.
   Лариса не знала, что сказать. Пара фраз, а ввели ее в ступор на минуту, не меньше. Ей представился ужас, что испытывала девушка и мурашки по спине прошли. И удивляло, как она еще жива, и рождало уважение внимание мужчины, его забота.
   – Кто она вам? ― спросила тихо.
   – Никто, ― повел плечами, и Даричева поняла, что он сам еще не знает, что она уже кто-то для него.
   – Тогда почему вам так важно ей помочь?
   – Потому что я человек, во всяком случае, хочу себя таковым считать, ― посмотрел ей прямо в глаза.
   – А что хотите от нее в итоге? Вернее – ей?
   Смелков затянулся, не спуская взгляда с женщины, и думал.
   – Хочу, чтобы вернула себе себя и была счастлива. Чтобы поняла, что мир не черный, и не все мужчины подонки. Чтобы научилась жить, не прячась за чужую маску. Чтобы…
   Дрогнул, отводя взгляд. Помолчал и закончил:
   – Чтобы ее любили, и она узнала, что это такое, и больше не путала страсть, похоть с искренним чувством. Поняла, что на свете есть ради чего жить. Перестала смерть искать.
   А у самого перед глазами ее глаза, и страх в зрачке, паника. И… ее фигурка, ладная, красивая… запаянная в корсет, закрытая мешком скейтборки и штанами с массой карманов, грейдерами и широкоплечей, клепаной курткой. И волосы дыбом, и ошейник с шипами…
   Кощунство.
   – Она очень красивая. А превратила себя в чучело, и ведет так же.
   – Проявляет брутальность?
   Смелков очнулся, сообразив, что не один.
   – Да, крайнюю,― кивнул, глянув, и заметил, что сигаретка истлела – затушил.
   Зато Даричева все заметила и поняла. Склонила голову, покрутила стакан с соком, изучая цвет напитка, собираясь с мыслями.
   Ей понравился мужчина. Сама не ожидала. Таких красавцем не называют – в них есть нечто большее, именно мужское. Лицо открытое и глаза без тумана. И было в нем, чего сильно не хватало ей – основательность. И подумала – почему нет?
   А сейчас поняла – это не твоя мечта, Лариса. Кому-то уже повезло, но не тебе.
   Женщина вздохнула и подперла подбородок ладонью:
   – Я помогу. Но возможно это будет сложно и долго. И многое будет зависеть от вас.
   – О расходах не беспокойтесь…
   – Нет, ― выставила ладонь и опять покрутила нож на столе. ― Не о том, вы. Я о других затратах, Максим, более тяжелых – о вашей отдаче, ― уставилась уже в упор. ― Вы готовы терпеть и ждать, прощать и опять терпеть?
   Она испытывала. Смотрела, замерев, и почти хотела, чтобы он сказал «нет», ведь это бы значило, что у нее есть шанс.
   Макс не смог ответить сразу – думал с минуту и уже прекрасно понимал, о чем говорит Даричева.
   – Да, ― сказал, как отрезал.
   Женщина вздохнула: ну что ж… В конце концов, девочке, что пережила столь ужасную историю, этот мужчина важнее.
   И не спрашивая, взяла его сигареты, закурила:
   – Ее зовут Варя? Вам придется приучать ее к себе постепенно, осторожно и настойчиво. И ни в коем случае не приближаться в сексуальном плане, даже намеком не задевать эту плоскость. Пока. Она должна поверить вам, расположиться, как к другу. Вы понимаете, что это значит, Максим? Понимаете, что если у вас получиться восстановить Варю, адаптировать, вернуть ей себя – женщину, вам придется до конца жизни нести этот крест. Или, во всяком случае, очень долго играть роль громоотвода. Если вы ее бросите, ухните в еще большую яму, чем та, в которой она сейчас. Понимаете это?
   Смелков покрутил чашку – он понимал, как раз это он отлично понимал. Не понимал себя.
   – Я не знаю, что будет завтра, но знаю, что есть сегодня. А еще имею дурную привычку не останавливаться на пол пути. Поэтому, если я вас потревожил в выходной день, значит, уже все взвесил и представляю последствия, для себя, во всяком случае. Но мне действительно важно ей помочь. Я не могу бросить это дело, и ее банально кинуть, тоже не могу. Все понимаю, и не знаю, насколько у меня хватит терпения, такта, возможностей. Зато точно знаю, что уже пошел, значит должен дойти.
   Женщина смотрела на него и понимала одно – если на свете еще есть такие мужчины, она просто обязана помочь.
   – Я ничего с вас не возьму.
   Смелков бровь выгнул, собрался возразить, но Даричева выставила ладонь.
   – Не возражайте. Я сама женщина и мне импонирует, что вы решаетесь на такое. Большинство уходят в сторону и жертва остается один на один со своей травмой, ее последствиями. А они, порой, катострафичны. Вы поступаете иначе и я просто обязана помочь. Но работы будет много, вам придется постоянно контактировать со мной. Рассказывать о каждой мелочи, чтобы мы могли корректировать. Если вы будете оплачивать мою работу – останетесь нищим, я не могу этого допустить, ― улыбнулась мягко. И села удобнее. ― А сейчас расскажите все, что знаете. И как она ведет себя сейчас.
   Они просидели больше трех часов. Даричева оказалась хорошим специалистом, во всяком случае, пока у Макса складывалось именно такое мнение.
   Он проводил ее и встал у машины, закурил, оглядывая высотку: ну, что, Смелков, кажется, ты ввязался во что-то круче деловых разборок. Не слабо?
   И усмехнулся сам над собой: посмотрим.

Глава 18

   Чилигин позвонил ему лишь утром в среду:
   – Переводят твою красавицу. Я ей палату получше приготовил – семнадцатую.
   Смелков усмехнулся: кто б сомневался.
   – Спасибо, Костя.
   И двинулся к себе. Закруглился по острым вопросам, поставил в известность, что сегодня его уже не будет, и двинулся в больницу. Двенадцать дня, ― глянул на часы, притормаживая у магазина. Набрал детского питания, соков и в час дня уже входил в палату.
   Чилигин не обманул – эта палата была чище, просторнее, обставлена куда презентабельнее. Здесь даже шторы были, не говоря о телевизоре, хоть и маленьком. Но первое, на что он обратил внимание – на Варю. Девушка спала. Отеки и синева спали с лица, волосы не топорщились, и сонная, она казалась очень красивой и какой-то трогательной, юной и нежной.
   Макс осторожно, чтобы не шуметь и не разбудить ее, поставил пакет с провиантом в кресло, а сам сел в другое, напротив постели. Сидел и смотрел, как дурак. Сердце отчего-то сжимало и было горько и одновременно тепло.
   По дневнику Макс представлял Варю именно такой, и, увидев, что образ, нарисованный в воображении, сошелся с реальностью, немного растерялся, даже смутился. Лоб морщили мысли, что затеял он, наверное, слишком серьезную игру, а вот стоило ли? Даричева предполагала привязанность, расположение Вари к нему, как первый шаг. Но способен ли он спокойно это воспринимать? Еще час назад у него не было сомнений, а сейчас…
   Смелков потер лоб, соображая, что с ним самим происходит. И подумалось – а Варю ли он спасает, и спасает ли? Что он придумал и для кого? Ну, привяжет он эту девочку – а зачем он ей сдался?
   И как не странно, вспомнился Том, и как не противно, но Максу стало понятно, что тот потерял от Вари голову. И теперь отчетливо понимал, что тот мстил не ей – себе. Как, наверное и он помогает не столько ей, сколько себе…
   Вот это и заставило тревожиться мужчину – не идет ли он по стопам Тома, не мстит ли уже ему, но опять за счет невинной девчонки, которая понятия не имеет о тех играх, в которые влезла случайно.
   Варю видимо потревожил его взгляд – глаза открыла, уставилась на посетителя:
   – Опять ты? ― а голос вялый, сонный. Слабая еще. Синева и оттеки спали и лицо бледное-бледное, больное.
   – Я, ― сел ближе. ― Как дела?
   Варя хлопнула ресницами:
   – Дебил, что ли?
   Макс немного растерялся, не разумея логики.
   – Тебе чего надо?
   – Детское питание принес. Детям.
   – Чего? ― распахнула шире глаза.
   – Тебе. Восстанавливаться после операции будем.
   – С тобой?
   – Чем плох?
   Варя хмыкнула:
   – Ну, ты и странный… дядя. В детстве нянечкой хотел быть?
   Смелков повел плечами:
   – Уже был. Когда мама болела.
   – Сейчас не болеет? Соскучился по смене памперсов и кормежке с ложечки? ― скривилась.
   Макс не сдержался – отошел к окну, чтобы его взгляда не видела:
   – Мама умерла. Теперь можешь кидать свои едкие ремарки.
   Покосился через плечо минут через пять тишины – девушка взгляд прятала, притихла.
   И простилось как-то само – вернулся, спокойно банку с фруктовым пюре достал, вскрыл.
   – Яблоки с творогом, ― прочел. ― Есть предложение – начать с них.
   Глянул на ее тонкие руки и по вялости понял – сама не сможет ни сесть, ни есть. Подушку выше положил, подсадил. Ощетинилась, но и слова сказать не успела – он ей в руку банку сунул и сел напротив.
   – Кушай. Жевать не надо, а витамины получаешь. Гениально и просто.
   Варя с минуту рассматривала пюре, потерявшись, за пять минут испытав слишком много – от чувства вины до паники.
   – Я творог не люблю, ― прошептала. У нее вдруг слезы навернулись, и как не хотелось, чтобы кто – то их видел, сдержать не смогла. И сама удивлялась им, и себя ненавидела, и понять не могла, что же так проняло.
   Смелкову же, как в душу ударили. Смотрел, как по ее щеке слеза течет и не знал, как реагировать – потерялся. Страшно отчего-то стало и больно, и понять не мог, что не так сделал.
   Отобрал банку и другую вскрыл, всучил. Быстро все – Варя уставилась удивленно, плакать перестала.
   – Я всякого набрал, ― пролепетал, осел обратно в кресло. ― Это вишня с яблоком. Если скажешь, что любишь, что нет, мне проще будет выбирать.
   Варя сжимала банку в руке и пялилась на мужчину, пытаясь сообразить, чего ж он такой заботливой, с какой стати вообще ходит.
   – Чего надо-то? ― спросила тихо, без обычных наездов. Странно ее голос было слышать, настоящий, без нарочитых грубых интонаций и ломкого баска, специально. Макс уж думал в привычке он у нее – оказалось, нет. И так удивился, что минут на пять завис, забыв вопрос. А Варя вдруг еще больше его добила – улыбнулась.
   – Ты не эстонец, случайно? Правда, тормоз какой-то.
   Смелков моргнул и плечами неуверенно повел.
   – Русский.
   С утра был точно. А сейчас сам не знает и кто и где.
   – Так ответ-то будет?
   – В смысле?
   Варя фыркнула:
   – Точно тормазнутый. Надо, спрашиваю, что?
   – Ничего, ― ответил через паузу.
   Девушка пюре хлебнула, поглядывая на мужчину пытливо:
   – Так не бывает, ― и не удержала банку. Макс подхватил, на тумбочку поставил. Сел на край постели, настораживая девушку, и сказал. ― Представь, что я на твоем месте, а ты на моем.
   – Даже представлять не буду, ― ощетинилась, голос опять грубым стал, ломким.
   Тревожил ее мужчина, неоднозначностью своей выводил. Не верила ему ни на грамм. И боялась. Последнее волнами до паники накрывало, как приближался. Одно, когда в мужской личине была и никто не знал, кто она на самом деле, другое, когда знает. И она себя незащищенной чувствовала, и казалось, плохое удумал.
   – Варя? Скотов много, но не все люди скоты. Не надо меня бояться, давай просто дружить, ― руку ей выставил, а у девушки горло перехватило – ударила по ладони. По – детски, как-то вышло, но даже не смешно – грустно.
   Макс взгляд опустил – сердце защемило, и так захотелось Тома снова удавить, что впервые подумал – зря лично грех на душу не взял.
   Отошел, чтобы успокоилась, сделал вид, что палату осматривает. Немного и сказал:
   – Мне не надо ничего от тебя, но убеждать в этом не стану. Было у меня в жизни такое, что не каждому врагу пожелаю. И никого рядом не было, никому не нужен вышел. Сдох бы – не заметил никто. И у тебя беда случилось, и ты тоже одна. Я знаю, каково это карабкаться, когда ни сил, ни желания. Поэтому я рядом буду. Поэтому, Варя. Хочешь верь, хочешь – нет.
   Стер с телевизора пыль, на пальцы уставился – вот тебе и лечебное заведение.
   Покосился на девушку – лежит, смотрит, а в глазах апатия, сквозь которую и горечь и неверие прорывается, сарказм на грани фола.
   Руки сполоснул.
   – Выздоравливай. До завтра, ― бросил и вышел. Варя не пошевелилась – ей хотелось того же что сутки назад и месяц, и полгода назад – умереть.
   Смелков закурил, прислонившись к машине, смотрел на усыпанные снегом ветви, через которые вдалеке виднелся купол храма, и подумал: если ты есть – дай сил и терпения.

   На следующий день он опять заявился. У Вари рука с ай-фоном опустилась, уставилась устало, уже и посылать его сил нет. А Макс опять баночки с питанием и соком на тумбу молча выложил и, видя, что вчерашнее не трогала, укоризненно на нее посмотрел:
   – Так не пойдет, Варя.
   Взял мясное пюре, вскрыл, ложку из салфетки развернул, сел на край постели. Девушка лежала бледная, тихая, только взгляд все пытал – какого ты здесь, и просил – отстань, а?
   – Плохо? ― нахмурился. ― Это потому что ничего не ешь. Ты, вообще, какую кухню предпочитаешь?
   Пюре почерпнул и к губам поднес. Варя не на ложку – на него смотрела: ох и достал!
   – Африканскую, ― выдала глухо, видя, что не отвяжется. Макс ей паштет сунул. Скривилась, но проглотила.
   – Экзотику, значит? ― улыбнулся. ― Сказочница. А если серьезно? Суши, роллы, пиццу, борщ с пампушками? ― вторую ложку поднес. Варя уже не противилась, съела. Он, болтая ей всю банку скормил и сок выпить заставил, приподнимая голову. Руки у него сильные и нежные, но тревожили все равно.
   – Роллы. С фруктами, ― протянула, все пытаясь понять, что он к ней прицепился и отчего такой заботливый. Вроде не брат, не сват, не отец.
   – Не вопрос, ― и сидит рядом, смотрит.
   Оратор из Макса никакой, было время вовсе несколько месяцев молчал. Но жизнь заставила даже на практикум по риторике заглянуть, и что-то умел. Но с девушкой буксовал, говорить совсем не хотелось. Вот и сидел, смотрел и она, и вроде разговаривают.
   Странное было ощущение, словно сродство какое-то или память глубинная. Казалось ему, что знает ее сколько себя. Что в детстве с ней по яблоням лазили, в юности в одной компании тусовались и даже был немного влюблен. Что даже когда его не было, когда ухнул в пропасть, она все равно рядом была.
   Тени уже по палате поползли, темнело быстро, а они все молчали.
   – Странный ты, ― прошептала Варя.
   – Тебе плохо? Слабость?
   – Капельницу скоро будут ставить, станет лучше.
   И все – о чем говорили?
   Медсестра пришла со стойкой, свет включила и словно разорвала нечто уму неподвластное, вспугнул необъяснимое таинство.
   – Я завтра приду, ― бросил уходя, видел, Варя взглядом провожает и нет в нем ни страха, ни сарказма – легкое непонимание.
   В дверях с невысоким седым мужчиной столкнулся.
   – Здравствуйте, ― выдал опешившему автоматом.
   И уже на крыльце сообразил, кто он.

   Варю утомили посещения. Нет – больше – они ее угнетали.
   Она лежала в темноте, сжимала телефон в руке и смотрела в ночь слепыми глазами. И ненавидела и ее, и себя, и всех, кто не дал ей умереть.
   Она неполноценная, и в ее жизни и смерти ничего не изменится. Нет, станет лучше – отцу. Он, практически ушел из семьи ради нее. И сейчас счастлив, потому что пока Варя в больнице, смог вернуться к своей жене. А до – разрывался. Ладно, его дорогая Тася все понимает, но уже наверняка, пилит и готова выгнать насовсем. Кто потерпит, что мужик живет на два дома?
   А он не оставляет ее, все присматривает и боится. Боится оставить, боится остаться. Не может уйти от жены, не может бросить дочь.
   Гребанная жизнь…
   Гребанный киллер…
   Гребанный Макс…
   Кто просил их спасать ее?
   Потому что она никто и ничего, недостойна пули, недостойна, чтобы ее услышали. И чтобы убили. А сама не может. Жизнь как назло, издеваясь над ней, возвращает в свое лоно вновь и вновь.
   Зачем?
   Надо заканчивать.
   Варя нажала кнопку связи и приложила сотовый к уху. Художник ответил не сразу, и по голосу стало ясно – пьян, по фону – в клубе зажигает.
   – Привет, Художник. Влад – узнал?
   – О! Куда пропал? На твое место уже пацанчика взяли.
   – Хреново, ― прохрипела через паузу. ― Я в больничку залетел. Ты там скажи – выйду – отпашу. Пусть место за мной оставят.
   – Я-то скажу, а толку, ребенок? Ты вообще, с чем залег?
   – Да мал-мал с четырьмя шалыми поскубались, ― прохрипела. ― Наваляли друг другу нехило. Зелень нужна будет, на мель сел, сам понимаешь.
   – Может надо чего?
   – Не. Скажи там, пусть подождут меня.
   – Поговорю, ― посерьезнел. ― Ты держись там, малой. Голос у тебя как у утопленника. Нехило хапнул?
   – Так. Пригрели, блина. Ладно, веселись там и за меня. Светику, своему, семицветику привет.
   – Передам. Выйдешь, вместе оторвемся. Пока, малой. Не кисни.
   – Ага, ― отключила связь и опять уставилась в окно – с работой, похоже, облом. Значит, нала не будет, и отец опять начнет совать свои тугрики. И опять замкнется круг.
   Стоп, не киснуть, работу она найдет и отца в семью отправит. Но надо с технарем разрулить.
   Перебрала телефоны и нажала на связь.
   – Привет, Маня.
   – Какая я тебе!.. ― выдала недовольное и стихла.
   – Не узнала, провинциалочка? ― хмыкнула. Голос скрипел и хрипел, как несмазанная телега.
   В трубке царила тишина и вот взорвалась тихим, полным страха шепотом:
   – Влад? Господи, что с твоим голосом? Ты… ты где?
   – В больничке, Маня, в больничке. Ты это, подруга дней моих суровых, стукни там, что я не прогуливаю, посерьезу залег. Через неделю, две нарисуюсь.
   – Я… я скажу. Влад, что с тобой? Где ты? Я приеду! Влад! ― девушка скатывалась в истерику, не на шутку испугавшись.
   – Не мельтеши, провинциалочка. Грызи гранит науки, потом мне конспекты задаришь. На Новый год, ― хрюкнула. ― Пока.
   Рука с телефоном свесилась с постели – Варя уставилась на тени, что гуляли по потолку. И пропела хрипло, тихо, с отчаяньем, безбожно фальшивя:

     ― «Курить… Значит буду дольше жить: значит будем корабли в моей гавани жечь.
     …И поджег меня – ариведерчи. Не учили в глазок посмотреть и едва ли успеют…
     Я разобью турникет и побегу по своим. Обратный ченч на билет.
     Я буду ждать – ты звони. Мои обычные – шесть. Я стала старше на жизнь.
     Наверно надо учесть…
     Корабли в моей гавани – не взлетим, так поплаваем.
     Стрелки ровно на два часа назад»… [1 - Земфира «Ариведерчи».]

   Интересно, а если сейчас напиться и обкуриться – организм скажет: хватит?
   Жаль, не доползти пока не то, что за бухлом – в курилку.

Глава 19

   Варя встретила Макса тяжелым давящим взглядом с порога, и тем сразу насторожила.
   – Не ходи больше, ― кинула в ноги ай-фон. Мужчина глянул на игрушку, замешкавшись на минуту, и прошел к тумбочке, выложил передачку, словно не гнали, словно ничего не услышал.
   – Опять не кушала. Голодовку объявила?
   – Ты меня слышал? ― отчеканила.
   – А ты меня?
   Он терялся. Несмотря на наставления Даричевой, несмотря на свое желание помочь Варе, он каждый раз сталкиваясь с ее негативизмом, словно шел в бой, и терялся от напора, непонятных выпадов.
   – Пошел на, сказала! ― прошипела.
   Смелков глянул на нее, потом на дверь и опять уставился на девушку. Уйти – самое простое.
   – Что-то случилось?
   – Не твое дело, гоблин.
   Начинаем все сначала, ― понял. И вспомнил предупреждение Ларисы, что так и будет. Ну, в конце концов, он знал, на что идет.
   Макс сел прямо на постель к девушке, сложил руки на коленях и уставился на нее. Варя притихла, испугавшись его близости.
   – У меня есть опыт выхаживания больных, и я знаю, насколько они бывают капризны. Мимо. Вторая серия есть или первым блоком обойдемся?
   – Я тебя ненавижу, ― прошипела, но голос был неуверенный.
   – Аа, ― выгнул бровь Макс, кивнул. ― Только меня?
   Варя молчала. Мужчина ставил ее в тупик. Она никак не могла понять, что ему надо, а в те «отмазы», что он выдавал – не верила. Мужчина не может дружить с женщиной – эту аксиому она зарубила не то, что на своем носу – на своей душе. Чем старше мужчина, тем больнее и изощреннее будет от него подлянка – это тоже стало для Вари аксиомой, а не теоремой. У этого был еще один минус – Макс был ровесником Тома.
   – Тебе нечего здесь делать, незачем ходить, и лапшу о добреньком да сердобольненьком, развешивай на другие ушки.
   – Лихой местный таракан ночью покусал? ― улыбнулся.
   То, что он много старше ее, серьезно подавляло. Был бы ровесник или немногим отличался по возрасту от нее – нашла бы что сказать и как отправить, чтобы больше прописное не разжевывать.
   – Тебе незачем сюда ходить, ― отчеканила волнуясь. Макс молчал, не спускал с нее пространного взгляда, и было непонятно, услышал ли что сказала.
   – Что молчишь?
   – Что должен сказать?
   – Что не придешь больше, оставишь меня в покое!
   – Нет. Причину уже озвучивал.
   – Ложь твоя причина!
   Макс отвернулся, набираясь терпения:
   – Я сказал правду. Именно чтобы не попадать в такие ситуации, я предпочитаю доделывать дела, доводить до конца. Не люблю возвращаться, переделывать, объяснять двадцать раз с паузой в недели. А в твоем случае… Я так сильно тебя беспокою? Чем?
   – Мужчины просто так ничего не делают.
   – Ага? Опыт? Права. С одним уточнением – люди. Женщины тоже просто так ничего не делают. Но люди разные и у каждого свой мотив.
   – Выгода и секс – других мотивов нет.
   Макс чуть искоса смотрел на нее и понимал, что ее душевная травма много глубже, чем он подозревал.
   Грянувший рок, что девушка поставила на звонок, взорвал тишину. В других обстоятельствах Варя бы проигнорировала, но тут схватилась, как утопающий за соломинку.
   – Привет, Маня.
   – Я – Маша! Влад, хватит издеваться!
   – Не шипи, старушка, ― хмыкнула, не спуская взгляда с Макса. ― Соскучилась?
   – Я… я хотела узнать, что с тобой, где ты? Может быть тебе, что-нибудь нужно? Влад, я ночь не спала, все думала, что с тобой. Это какой-то кошмар…
   – Маня, хорош истерить. Со мной все ок. Скоро выйду и порадую мою девочку.
   Волнение Маши сменилось недоумением, зато губы Смелкова невольно изогнуло в улыбке. Уловки Вари были как на ладони, но она, видно, об этом не подозревала. Мурлыкала какую-то чушь, а глаза были настороженными, взгляд холодным.
   – Скифарин, ты там колес наглотался, что ли?
   – Почему? Люблю. Тебя, мое провинциальное счастье. Ба-ай.
   И отключила сотовый.
   – Я – лесбиянка, ― брякнула, сама не сообразив что. Мужчина ухом не повел – примерно это он и ожидал услышать. Иначе, зачем разыгрывать столь нежную сценку с неизвестной Машей.
   Макс не поверил Варе, но понял, чего она боится больше всего. И не удивился. Смотрел молча и соображал. И вот ладонь выставил:
   – Давай дружить?
   – Ты не слышал?
   – Слышал. Но мне ровно на твои пристрастия в постели. Так уж сложилось, что любовница у меня есть, а вот друзей – нет. «Немца» считать не будем, ― улыбнулся слегка и натянуто.
   – Как друг я тебе невыгодна.
   – Наоборот. Разница в возрасте – иной взгляд на мир. Плюс, у нас разные компании, нет точек соприкосновения, значит, мы можем оказаться очень полезны друг другу.
   Варя насторожилась, и Макс понял, что получил шанс, что выбрал верную тропку.
   – Поясню. Иногда бывают ситуации, когда нужен совет или просто слушатель, но беспристрастный, тот, что не сольет услышанное знакомым со мной, тот, кто не заинтересован, а значит, непредубежден. В этом плане мы можем стать хорошим тандемом. У тебя проблемы и с высоты своих лет или возможностей ты не можешь их решить – я могу помочь. У меня что-то не ладится, овчарка в качестве слушателя не тот вариант – я бы пообщался с тобой. Ты неординарна, имеешь свой взгляд на мир, и достаточно умна, чтобы дать дельный совет или увидеть, чего, возможно, не увидел я. Все просто, и действительно, взаимовыгодно.
   Варя смотрела на его ладонь, то и дело, поглядывая в лицо мужчины. Она словно сверяла одно с другим, решая для себя. Он не торопил, ждал терпеливо, но мысленно давил, чтобы она приняла нужное для него и для себя решение.
   Девушке вспомнилась ситуация, когда совсем не было денег, когда проблемы с Машей случились, и подумалось – после больницы надо будет искать работу, и вообще, случаются… в общем, друзей много не бывает. И несмело вложила свою ладонь в его, пожала, как и он.
   – Отлично, ― улыбнулся.
   А у самого внутри дрогнуло от этой махонькой ладони, от ее тепла.
   Варя отняла руку и вовсе отодвинулась.
   – И что дальше?
   – Ничего, ― пожал плечами. ― Но если ты хочешь увидеться со своей Машей, тебе нужно…
   – Свалить отсюда!
   – Верно, ― кивнул – губы сами в улыбке изгибались. Смотрел он на нее и не мог сдержать глупой улыбки: эта девочка совсем еще ребенок. И все так же наивна и доверчива, как была. А то, что рядится в ежика и постоянно выставляет колючки – ерунда, нормальная реакция. Главное, что внутри она все та же Варенька.
   Это радовало его и даже, где-то, умиляло.
   А ведь умница – девочка, неординарна. Кому бы в голову пришло устроить такую форму защиты, как ей?
   – Надо вставать. Ходить. Давай помогу, ― подсадил.
   – Я… встаю, ― перевела дух. ― Тяжело пока.
   – Вот и потренируемся.
   Халат подал, помог застегнуть и приобнял за талию, когда девушка встала на ноги.
   – Я у тебя в сумке баллоны с краской нашел – стены расписываешь?
   – Машины, ― буркнула.
   – Серьезно? ― удивился деланно. Сам уже понял, что натура у Вари творческая. Такие особо ранимы.
   Они двинулись в коридор и девушка принялась путано рассказывать об аэрографии. Макс слушал в пол уха и все смотрел на нее, странно ощущая себя. Он словно вновь выхаживал маму и этот ее шаг, первый, тяжелый, но все же шаг, был как подтверждение надежды – все будет хорошо. И сейчас, придерживая Варю, слабенькую, исхудавшую за эти полторы недели, он чувствовал нечто сходное теми ощущениями – радость и надежду, почти уверенность, что все будет отлично.
   – Распишешь мне машину?
   Девушка смолкла, покосилась и отрезала:
   – Нет. Выкинули меня из салона.
   – Найдем другой – не проблема.
   – Серьезно? ― глянула недоверчиво и качнулась – так далеко и долго она еще не ходила, и устала, словно пять километров в бодром темпе пробежала. Макс усадил ее на кушетку в коридоре.
   – Поищу, ― заверил. ― Друзей у меня нет, но знакомых более, чем достаточно.
   – Если найдешь – с меня работа бесплатно.
   – Нарисуешь мне дракона.
   Варя заулыбалась и стала похожа на светящегося эльфа – нежного, ранимого и доброго, доброго. Улыбка шла ей настолько, что Смелков забылся, глядя на девушку.
   – Дракона? ― зрачки девушки расширились от удивления, и прыснула. ― Ты и дракон. Неожиданно.
   – Почему?
   – Тебе бы пошло, что-нибудь лояльное, из маринистики или пейзажей. Типаж не мальчика, но мужа.
   Макс отвернулся, сдерживая эмоции – ему понравилось, как Варя его воспринимает и оценивает, и вспугнуть ее не хотел.
   – Ничего не имею против шикарной бригантины. Только бесплатно работу не приму. Давай так – ты превращаешь мою машину в каравеллу, плывущую по…
   – Пробкам, ― хмыкнула.
   – Бог с ним, по ним, ― кивнул с улыбкой. ― А за работу оставляешь ай-фон себе. Покрасуешься перед друзьями и своей Машей.
   Варя задумалась, повела плечами – почему нет? Сделка вполне адекватная.
   – Ладно, ― выставила ладонь. Смелков пожал бы ее, погрел в своей, поцеловал, но понял, что пока это невозможно – нивелирует достигнутый результат. И хлопнул, как принято у пацанов. Варя рассмеялась и тем уверила, что все сделано правильно.
   – Я тебе свой телефон вбил – видела? Если что – я всегда в зоне доступа. И не подведу, не переживай.
   – Видела – Максим Смелков.
   – Он, ― улыбнулся.
   – А я для всех…
   – Владислав Скифарин. Знаю, ― посерьезнел.
   – Паспорт пошерстил, ― поняла девушка.
   – Дорого встал?
   – Отец помог.
   Взгляд девушки стал потерянным и озабоченным.
   – Не ладишь с отцом?
   – Нет. Просто нам пора жить отдельно. Для этого мне нужна работа и диплом. Любой. Чтобы он успокоился.
   – А он переживает?
   – Да, ― поднялась тяжело и пошла в палату. Макс придержал за талию не столько, потому что нуждалась, сколько потому что хотел обнять.
   Уже на крыльце закурил, соображая, что кажется, привязывается. В душе было непонятно что, но одно вырисовывалось четко – он поверил, что у Тома могло снести разум от Вари.
   Сел в машину и отзвонился Даричевой:
   – Пока все идет по плану, ― пересказал сегодняшнее посещение, реакцию девушки.
   – А голос у вас невеселый. Не рады достигнутого результата?
   – Его еще нет. Завтра она легко пойдет на попятную.
   – Хорошо, что вы это понимаете – значит готовы. Но что вас тревожит, Максим?
   – Ничего, ― бросил через паузу. В конце концов, ему психолог не нужен.
   – Что ж, ― протянула немного разочарованно. ― Когда будете готовы поговорить – звоните.
   – Спасибо, ― попрощался и завел мотор, вырулил на проспект.

   Варя ходила. Покрываясь потом и с трудом заставляя себя разгибаться, а не тащить ноги, изображая скрюченный огурец на грядке, шла по стене от одного конца коридора до другого. Получалось откровенно хреново. Живот болел, мышцы, будто сводило все разом в жгут, в довершение кружило голову до звона в ушах и, проклятая слабость наваливалась бетонной плитой на плечи.
   Девушка умылась в туалете и уставилась на себя в зеркало: в таком виде ей в технарь точно появляться нельзя. А сидеть в больничке уже тошно. Надо двигаться, надо разрулить с работой и быстро – с сессией. Вылететь отовсюду – паршиво. Тогда отец точно зависнет с ней до ее пенсии, а его нужно срочно спроваживать к его дорогой Тасе.
   Варя доползла до своей палаты и пролистала записную: Смелков Максим. Палец завис над кнопкой: а так ли надо тебе ему звонить? Ты, правда, ему поверила?
   Девушка отложила телефон и уставилась на него, как на смесь коробки с тортом в банте и клубок гремучих змей.
   Макс… не так он прост, как кажется на вид. Черты лица правильные, глаза честные, фигура спортивная. Одевается просто и пальцы не гнет, звезд с неба явно не хватает – середнячек. Но не верилось в эту его безобидность. Впрочем, кому она вообще, верила?
   И все же он серьезно беспокоил ее. Он единственный кроме отца знал, что она не парень. Врачи не в счет, им – пациент из больницы – в палатах просторнее. А этот как клещ с какой-то радости вцепился.
   Варя даже грудину потерла, чувствуя, как сердце сжимает от волнения, когда думает о Смелкове. Интеллигент хренов! Тормоз в ботах!
   Да не тормоз он, и не флегма – маска это, а внутри наверняка такое, что ой. Друзей у него нет – блеф. Сколько ему? Лет тридцать? Больше! Основательный такой, обходительный, бизнес свой – не может быть, что нет друзей. А если правда, значит точно по поговорке субъект – «в тихом омуте».
   Варя перелистала записную и нажала кнопку вызова на номер отца. Попросила принести вещи и забрать ее завтра из больницы.
   В паспорте прописка номинальная – фиг этот лапширазвешиватель ее найдет.
   Все верно – подальше от таких доброхотов – целее будешь.
   Макс бродил по комнатам, вертя в ладони китайские шарики, и впервые ощущал холод одиночества, впервые за долгие годы ему словно кого-то не хватало, и дом казался пустым.
   Кинул шары в коробку, прошел на кухню. Привычно сварил кофе, закурил и понял, что начинает тяготиться одиночеством. Вот только ни Сусанну, ни знакомых видеть не хотел.
   Палец завис над кнопкой вызов, а высветившийся номер принадлежал Варе.
   Что происходит, старик?
   Макс поморщился и нажал на вызов, затянулся глубоко: все нормально, ты просто беспокоишься за нее. Помнишь у Сент-Экзюпери? «Мы в ответе за тех, кого приручили».

   Варя пару минут смотрела на высветившиеся при звонке имя и фамилию. В первую секунду даже подумалось – мысли, что ли, ее услышал?
   И взяла несмело:
   – Да?
   – Привет еще раз. Не спишь еще?
   – Нет.
   Голос отстраненный, настороженный, но Макс слышал его и на оттенки интонации внимания не обратил. Взял ручку, чертить прямо на салфетке начал все, что само образовывалось. Затянулся:
   – Узнать кое-что хотел.
   – Ну?
   – Ты, вообще, что любишь? Кроме роллов. Завтра, что принести?
   – Сигареты.
   – Нет, это рано.
   Просто бы обрезал «нет» или поучать начал из серии «минздрав предупреждает» – трубку бы положила, а он – «рано».
   Притихла.
   – В смысле?
   – Поведет. Потерпи еще немного. На следующей неделе принесу. Какая марка?
   – Что-нибудь поубойней.
   – Махорку? ― хмыкнул, невольно улыбнувшись – на салфетке появился лукавый глаз и бутон розы.
   – Кент четверка или винстон.
   – Хорошо, что не «беломорканал».
   Она чувствовала, как он улыбается, гудя в трубку. Голос эхом отзывался в груди, волнуя отчего-то.
   – А что завтра принести… Варя? ― опомнился вовремя и посерьезнел, сообразив, что хотел сказать «Варенька».
   – Мои шмотки.
   – Зачем?
   – Отцу отдам. Нечего им у тебя делать. А мне… можешь конфет принести?
   – Конфет? ― Смелков даже ручку бросил. Потер щеку, соображая, заулыбался – а ты, малышка еще, сладкоежка… ― Каких?
   Голос мягким стал, как патока и Варя вовсе растерялась, подумав что совсем обнаглела. Однако удержаться не смогла:
   – Трюфели, ― почти шепнула.
   – Идет. Пирожное?
   Варя слюну сглотнула и сама на себя обозлилась – чего мямлит и почему у него что-то просит? Сдурела?
   – Вот еще! ― выплюнула.
   Макс опять заулыбался. Это ее «вот еще» было все равно, что голодный взгляд модели в тарелку наплевавшей на диету соседки.
   – Понял. Мороженое?
   – Нет!
   Макс не сдержал смеха:
   – Хорошо – пять кило трюфелей, коробку с пирожными и пару брикетов мороженого.
   Варя поняла, что он шутит и растерялась. Чего это он такой развеселый?
   – Ты в клубе, что ли?
   – Да, в ресторане. Ужинаю, ― глянул на одинокую чашку с кофе, легко солгав. ― Вопрос не по существу – готовить умеешь?
   – Угу. Только не находится доброволец, что захочет попробовать, что я приготовлю, ― проворчала беззлобно. ― А чего вдруг озадачило?
   – Подумал, может, знаешь, что такое б сварганить, чтобы девушке понравилось.
   – Ужин при свечах намечаешь?
   – Выходные на носу.
   – Ааа… Спускаешься к почтовому ящику и выгребаешь проспекты «пицца на дом» оные же суши и роллы. Выбираешь понравившееся.
   – Понял. Сделаю проще – закажу в соседнем ресторанчике.
   Варя улыбнулась, чувствуя, что он улыбается. Легла на постель, поглядывая перед собой.
   – А к цветам ты как?
   – Как к гербарию.
   – Не нравятся?
   – Ты мне дарить собрался?
   – Социологический опрос провожу. Думаешь, букет будет перебором к ужину?
   – Смотря кто твоя жертва. Если погремушка – лучше подари ей безделушку – будет пищать до утра, и утро встретит в твоих объятьях. Правда захочет встретить и второе, и третье. Потом припрется со своим кактусом и родней из Захряпинска.
   Макс рассмеялся.
   – Ну, нет. Не в моих интересах. Я о хорошей девушке.
   – Тогда не пугай активным вниманием. Цветы перебор. Давно ее знаешь?
   – Не то чтобы.
   – И уже ужин при свечах?
   – Ну, мы люди взрослые, время батареи в подъездах греть прошло.
   Варя невольно хмыкнула.
   – Тогда подари что-нибудь недорогое, но забавное.
   – Например?
   – Не знаю, зайди в «Красный куб» там этого добра валом.
   – Отлично. Спасибо за помощь.
   – Да не за что, ― пожала плечами. Ну и странный же ты тип, Смелков, ― подумала, не замечая что улыбается и накручивает отросшие волосы у виска на палец.
   – Спокойной ночи, Варя.
   – Ага, ― отключила телефон и замерла, обняв его обеими руками – очень странный тип…

   Макс погладил дисплей и потянулся за сигаретой. Подмигнул подошедшей овчарке.
   – Сейчас пойдем, прогуляемся. Пара минут. Мяч ищи, ищи мяч, Макс.
   «Немец» взвизгнув, помчался искать игрушку, радуясь хорошему настроению хозяина больше, чем возможности с ним поиграть.

Глава 20

   Ему снился странный сон – Варя, просвеченная солнцем и улыбчивая, с косой и в легком летнем сарафанчике, собралась прыгать с мостика в воду. А там камни.
   Он закричал, устремляясь к ней, чтобы успеть перехватить, успеть остановить… и поймал лишь воздух…
   Смелков вынырнул из сна, как из воды. Обтер лицо, и обалдело уставился на будильник. Мать! ― выругался, сообразив, что опоздал. Вылетел из – под одеяла и рванул в ванную, на ходу натягивая брюки. С зубной щеткой во рту раскрыл шкаф и вытянул чистую рубашку, ногой отпнув в сторону выпавшую коробку с другой.
   Уже на площадке натянул куртку и обшарил карманы. Зубами выхватил сигаретку.
   В его распоряжении тридцать минут, и за них он должен добраться с Фонтанки на площадь Александра Невского в самый «разгар» пробок. Ровно в десять встреча с серьезными клиентами, шикарный шанс хорошо подняться и потом год тупо плевать в потолок. Если он сорвет эту сделку, ни Костя ему не простит, ни он сам себе.

   ― Когда вы меня выпишите? ― спросила Варя Григорьева. Тот кинул ланцет с шариком йода в лоток и навис над девушкой:
   – Не рано такие вопросы задавать?
   – В самый раз.
   – Швы будем снимать в понедельник, вторник. Задайте вопрос снова в четверг, ― поджал губы и вышел в коридор из перевязочной, уступив дело медсестре.
   Варя глянула на шов – что ж, еще один рубец прибавился. А кетгут она и сама снимет – не проблема. Но целую неделю лежать – хрен вам.
   Надо быстро приходить в норму и устроить Щеглу сатисфакцию, сообразить с работой и сдать гребанную сессию. Как-то отправить отца к его женушке. Хотя самый лучший вариант – встретиться с Щеглом. Тогда решатся все вопросы разом. Возможно. Рано или поздно ее перестанет выносить из всех передряг и она, наконец, получит покой.

   ― Ааааа!! ― выставил к потолку руки с растопыренными пальцами Костя. И обняв договор, как нотариально заверенное завещание от нарисовавшегося вдруг дядюшки миллиардера, уставился на Смелкова. ― Макс, ты гений! Честно говоря, готов был тебя порвать за опоздание. Но! Ты порвал всех! Ааа! ― взвыл опять и обнял партнера, попытался приподнять, но весовые категории была разными – Делягин явно проигрывал.
   Макс улыбнулся и только.
   – А он как помороженный! ― возмутился мужчина.
   – Ты за двоих прыгаешь.
   – Нет, ну ты хотя бы чувствуешь, что совершил прорыв?!
   – Я знаю, что с этого момента дела будут идти стабильно и авралы столь часто не будут отрывать меня от личных пристрастий.
   – Оп-па, ― притих Делягин и присел на край стола, разглядывая друга. ― Новости на личном фронте? Собрался жениться?
   – Нет. Всего лишь коллекционировать кактусы. Говорят, некоторые экземпляры достать очень сложно. Нужно мотаться в Мексику.
   – Хохмишь, ― понял тот и вздохнул. ― Непробиваемый.
   – Я сегодня уйду пораньше, ― сообщил, не обратив внимания на ремарку.
   – Это как? Нет, это с чего вдруг?
   – Так, Костя, так, ― хлопнул его по плечу, сгребая бумаги. ― Факир вытащил своего зайца из шляпы, теперь может отдохнуть с чувством исполненного долга. А ты – разгребайся, ― и нырнул за дверь. Закинул бумаги в сейф, прихватил верхнюю одежду и двинул вниз.
   Успел съездить за одеждой Вари, выгулять Макса, и проехал в ресторанчик японской кухни, купил роллы с фруктами. Потом в кондитерском на Невском набрал конфет и пирожных.
   И уже после обеда ввалился к девушке в палату.
   Та удивленно воззрилась на сияющую физиономию Смелкова, что держал баулы в руках, словно прибыл с Московского вокзала.
   – Это к чаю, это тоже. Это твои роллы, ― положил пакет с коробкой на колени девушке. ― А это твои вещи, ― поставил пакет у постели рядом с тумбочкой.
   – Если угостишь – буду рад. Взял две порции. Сам перекусить не успел, ― кивнул на контейнер из ресторанчика японской кухни, возвращая Варю на землю. Она очнулась и уставилась на бокс. Открыла и подала одну упаковку палочек мужчине.
   – Чего такой взъерошенный сегодня?
   – Удачный день.
   – Здорово, ― глянула и, подцепив палочками ролл, сунула в рот. И даже зажмурилась от удовольствия. ― Класс!
   Макс восторга не разделял – ерунда какая-то, но улыбнулся – ей нравится и ладно.
   – А это? Кондитерскую ограбил? ― кивнула на пакет с конфетами и коробку с пирожными.
   – Уку. Сами отдали, еще улыбнулись и попросили приходить снова, ― с трудом сглотнул ролл.
   Варя рассмеялась – прикольный.
   – Я думала ты всегда, как помороженный фикус на окне.
   – Нет, только в особо морозные дни, ― хмыкнул. ― Как у тебя дела?
   – Отлично. Легко преодолеваю местный коридор.
   – Прогресс.
   – Скоро выпишут.
   Смелков замер. Сглотнул и положил палочки на тумбочку.
   – Не понял?
   – Все отлично – чего держать.
   – Варя…
   – Только не начинай, ― выставила приборы японской кухни. ― И радуйся – твое дело будет закончено.
   – Я радуюсь, ― согласился нехотя, а у самого настроение пропало. ― Ты где учишься?
   – В Хот-Неже. На механика ткацких станков, ― выдала без смеха.
   – А серьезно?
   – А тебе какая разница? ― ощетинилась моментом. ― Я же не спрашиваю, где ты работаешь.
   – Я из этого тайны не делаю. Работаю на площади Александра Невского.
   Варя хмыкнула:
   – Адрес точный. Там фирм и фирмочек, как полыни на полях.
   – «Рик-ас».
   Девушка моргнула – слышала она об этой «фирмочке». Нифига себе «дядя».
   – Бизнес на двоих. Я и мой хороший знакомый.
   Варя побледнела – нет, с такими не дружат – от таких подальше держатся. И отодвинула контейнер с роллами, как ящик Пандоры. Аппетит сразу пропал. Экзотическая сладость в горле встала – с трудом проглотила.
   Смелков очень успешный мен и просто так рядом с подобранной на улице девчонкой неоднозначной наружности и поведения отираться не будет, время на нее тратить просто так не станет.
   – И зачем ты меня дуришь? ― просипела – голос, что-то подсел.
   Макс заметил, как она побледнела, напряглась, и в принципе понял, что испугалась, узнав кто он. Глаза у нее удивительные – выразительные.
   Глянет и говорить ничего не надо – все в них. И пропадаешь, как тонешь.
   И понял, что прошлое ей напомнил, и уже ругал себя, что выложил напрямую. Но слово – не воробей. Да и смысл было скрывать?
   – Что тебя так встревожило? Да, у нас приличный бизнес, и что? Это нормально, Варя. И я такой же человек, как ты и другие.
   Девушка горло потерла – душно стало. Знала она одного такого «обычного» с приличным бизнесом…
   – Ууу… ухо… ди, ― с трудом выговорила. Помутилось в голове на пару секунд. Повело до звона в ушах. И как наяву встала перед лицом физиономия Тома, грозный прищур, презрительная и жесткая гримаса.
   И уши ладонями закрыла, чтобы только не слышать, что мужчина скажет.
   – Уходи!!
   Макс нахмурился. Осторожно положил палочки на тумбочку и встал. Он не хотел уходить, но и оставаться, видя, что нервирует девушку, не мог. Послушался нехотя.
   Прошел на крыльцо не одеваясь, закурил, надеясь, что немного и Варя придет в себя, и они снова смогут пообщаться.
   Варя упала на постель и не соображая, прикрыла голову подушкой, зашептала, как учили в больнице, как приучил отец, гнать негативные воспоминания, удерживаться наплаву и не тонуть в жути прошлого.

     ― «Белеет парус одинокий в тумане моря голубом»…

     «У Лукоморья дуб зеленый, златая цепь на дубе том
     И днем и ночью кот ученый, все ходит по цепи кругом»…

   Она лежала, закрыв глаза, и упорно декламировала стихи, вслушиваясь лишь в свою речь, представляя лишь то, что говорила. И не заметила, как вернулся Макс, присел перед ней, хмуро рассматривая ее и слушая стихотворный бубнеж.
   Ему было больно смотреть на нее, но как помочь – понятия не имел. Единственное – ругал себя, что разговорился. Что теперь – пойти на попятную? Поможет ли?
   Макс и предположить не мог такую реакцию и было до тоски жутко. Зажмурился, потирая глаза: болван! Боже, какой ты болван, Смелков! И что теперь делать?
   Макс поднялся и снял подушку, откинул в сторону. Варя сжалась, во все глаза с ужасом таращась на него и он отступил, чувствуя как заболело сердце от ее потерянного, загнанного взгляда.
   – Послушай меня… Просто выслушай. Я был бомжем. Меня крупно подставили, мама умерла, из родни тетка в Твери – все. В общем, совпало одно к другому – остался без квартиры, друзья кинули. Не думал даже, что подставят и кинут, не подстраховался и остался ни с чем. Год жил, где и как придется. Мне никто не помогал. Потом до тетки добрался… Нашелся лишь один, такой же как я, но в еще худшем положении – парень из Белоруссии. Мы начали подниматься вдвоем, тяжело, но дело пошло. Но лишь в этом году мы расширились – открыли пару филиалов. У нас честный бизнес, Варя.
   Он говорил и чувствовал – не то, не слышит, не воспринимает она его.
   – Я мог скрывать от тебя, но мы друзья и это было бы нечестно, согласись. Я не понимаю, что зазорного в том, что я не только неплохой программист, но и экономист, что дело пошло и все наладилось. Разве это влияет на человеческие отношения?… Почему ты так смотришь на меня?
   – Уйди, ― просипела, потерев лицо ладонями. ― Пожалуйста.
   Да, он прав, он не скрыл, сказал честно. Но ей не легче.
   – Дело не в тебе… Уходи, пожалуйста.
   Она и говорить-то не могла и словно плавала сознанием.
   – Тебе плохо? Позвать врача?
   Ей вспомнился Авилин – тоже не бедняк, а взял ведь ее на работу. И Сашка Пелегин мировой мужик, а тоже имеет свой устойчивый бизнес… Но они не знают, кто она, для них она парень, свой, хоть и малолетка!
   – Мне… мне нужно побыть одной… Уйди, пожалуйста.
   Макс качнулся в сторону выхода и понял, что не сможет уйти и оставить ее в таком состоянии – сел в кресло.
   – Нет. У меня нет друзей, Варя. И я не хочу терять тебя, единственного друга, из – за какой-то глупости, непонимания.
   – Ты ничего не знаешь… ты не понимаешь.
   – Так объясни – я хочу знать и понимать. Что тебя испугало? У меня копыта появились или челюсть «чужого»? Что произошло?
   Голос был мягкий и участливый, и в то же время настойчивый и Варя совсем потерялась, запуталась. Макс был не похож на Тома, совсем. И на Диму не похож. Почему же ее так подкосило от совпадения. Даже нет – от намека на некую сопричастность. Один круг и законы одни?
   – Я хочу побыть без тебя, ― просипела с трудом.
   – Когда объяснимся. Не хочу недоговоренности, неправильно это. Если уйду – буду мучиться и переживать за тебя, пытаясь понять, что же случилось. Давай поможем друг другу – это просто – нужно всего лишь быть откровенными.
   – Как же хочется тебя послать, ― прошептала, тяжело глядя на него. ― У меня был… знакомый… из твоего круга.
   – Вряд ли из моего. У меня его просто нет.
   – Так не бывает.
   – Так есть. Меня кинули, как раз мой круг. Это было давно, но послужило уроком на всю жизнь. Поэтому с одной стороны я тебя понимаю, с другой… не все люди подонки, Варя. В любом стаде есть паршивая овца.
   С одной стороны он был прав, и Варя это понимала, с другой – ей было все равно на любые аргументы.
   – Я не хочу сейчас… не готова разговаривать. Пожалуйста – уйди. Поговорим завтра. Прошу тебя.
   Макс потер ухо, с сомнением глядя на девушку и, нехотя кивнул, боясь давить.
   Ушел, но домой не поехал. Осел в ресторанчике недалеко от больницы, заказал кофе и чизкейк, и закурил, раздумывая над произошедшим. Он давал время и себе и девушке, и собрался вернуться. Но подумав, позвонил Даричевой, решив проконсультироваться у нее, чтобы не ухудшить и без того осложнившуюся ситуацию.
   Психолог выслушала его с некоторым недоумением, и посоветовала единственное:
   – Ваша встреча должна закончиться позитивно. Тогда нивелируется негативное восприятие предыдущего события. В данной ситуации это единственный способ. Не думаю, что стоило лгать, тем более вы не сообщили ничего экстраординарного. Возможно, у Вари очень отрицательное восприятие людей связанных с серьезным бизнесом.
   – Это аспект для меня не загадка. Спасибо за совет, ― попрощался вежливо, но сухо. Попросил счет и вернулся в больницу.
   Девушки не было в палате – это обеспокоило. Максим обошел все отделение и совершенно случайно заметил Варю меж этажами. Она курила, видно «стрельнула» у кого-то сигаретку, и смотрела в окно.
   Мужчина прислонился к косяку, разглядывая ее профиль, изгиб шеи. Какой же он был дурак, приняв ее за парня.
   Смелков несмело подошел и встал напротив, закурил, поглядывая на Варю. А та мазнула по его лицу пространным взглядом и вновь уставилась на зимний пейзаж за стеклом.
   – Деньги не только зло, Варя. Все зависит от того, кому достаются.
   Девушка воззрилась на него, словно пыталась угадать, что спрятано за его откровенностью и этим настойчивым желанием втереться к ней в доверие.
   Она не могла с ним не согласиться – да, деньги это возможности, а их уже используют согласно натуре. Макс был не похож на Тома, он был обычным, спокойным и каким-то слишком монументальным для всевозможных пакостей или афер. Такие, конечно, могут устроить серьезные неприятности, но тем и серьезные, что серьезно подойдут. И мараться не станут. Сами. Они, скорее, киллера наймут и тем решат радикально, не станут наслаждаться мучениями жертвы – не их почерк.
   – Как ты используешь возможности? ― уставилась пытливо и настороженно.
   – По-всякому.
   – Например?
   Она предлагала прорекламировать себя в свете благородства и благотворительности, и мужчина поморщился – не его это кредо. Конечно, он мог рассказать ей по курирование детского дома, про соседку – милую старушку, нищую и больную, как все пенсионеры и потому, в свое время, раз пять залившую его квартиру. Когда он понял, что баба Катя просто не в состоянии привести в порядок изношенную систему в ванной, пригласил ребят и те превратили ее древнее чугунное литье в произведение современного сантехнического искусства. Теперь оба живут спокойно – старушка не таращит на него в ужасе глаза, не ворчит на овчарку, а он не ждет, что придя с работы, застанет навигацию Макса по просторам вздувшегося паркета.
   Все это мелочи, их много, из них складывается жизнь, и они показатель лишь его эгоизма – ему так спокойно и удобно. Ничего героического или сверхблагородного.
   Он долго молчал, просто смотрел на девушку и, та поняла, что не дождется ответа – отвернулась, тогда и услышала:
   – Например – как на счет того, чтобы сходить с тобой на концерт. Я понял, что ты любишь рок. В конце декабря БИ-2 будет в «Юбилейном», следом «Король и Шут», сборный рок – концерт.
   Варя с любопытством покосилась на него:
   – Вдвоем или вчетвером?
   Макс на пару секунд озадачился – каким образом она два на два помножила, и улыбнулся, сообразив: что ж, она не глупа и последовательна. Не стоит разочаровывать.
   – Если хочешь – я с подругой и ты, вчетвером. А Новый год можно встретить в Финляндии. Загранпаспорт есть?
   – На имя Влада Скифарина? ― криво усмехнулась, и мужчина понимающе склонил голову.
   – Хорошо, можно в Абзаково, можно в панорамном зале с видом на Дворцовую площадь, можно в Зеленогорске в спа-отеле. Выбирай, посоветуйся с подругой.
   – Ты серьезно? ― свела брови на переносице, пытая его взглядом.
   – Совершенно.
   – С чего такие шикарные предложения?
   – Ты мой друг. Ты обещала мне сделать корвет из «мерса». И потом… я был бы рад твоим сторонним советам на счет моей подруги. Взаимовыгода. На дружеской основе.
   Варя повела плечами – вполне логично и незатруднительно, только все равно непонятно.
   – Подумаю, ― пообещала. Она больше не сердилась, не сторонилась, не жгла взглядом и, Максим подумал, что это как раз та нота, на которой стоит закруглиться и оставить Варю на сегодня.
   – Я пойду. Сигареты оставить? ― положил перед ней на подоконник пачку «Кента», решив повременить с лекцией о вреде курения. Не то место, не то время, сейчас на повестке дня более трудная и серьезная задача – с ней бы справиться, не перегнув и не вспугнув.
   Варя еле заметно улыбнулась и кивнула: иди.
   И долго смотрела на пачку сигарет, осторожно провела по глянцевой обертке – на ней еще ощущалось тепло его пальцев…
   И вздохнув, смяла ее, пересыпав сигареты в карман халатика.

   Смелков сдуру забрался в пробку и стоял на проспекте на полпути к дому. Смотрел в лобовое стекло на бампер «ауди» с задорной рожей стикера на заднем стекле, а видел Варю: поворот головы, изгиб шеи, покатые плечи и идеальная фигура – ровная, ладная. Смешной детский халатик, явно купленный ей отцом впопыхах. Со спины она в нем совсем девочка – бантов на голове не хватает. А посмотри в глаза – женщина, и тянет к ней поневоле, и сам не можешь определить, что же цепляет. Странное ощущение притяжения, сродства и трепета. И кажется, что она как бутон розы в ладонях на ветру. Нежная, открытая, но разведи руки и не сберечь – сорвет, разлетятся лепестки и заметет их, придавит грязью и чьими-то подошвами.
   В спину факнули, прерывая видения, и Макс проехал вперед за «ауди». Опять встал, и огляделся – встрял конкретно. Взгляд ушел в сторону «Инканто» слева и подумалось, что Вареньке удивительно пойдет кружевное белье… И мотнул головой – очнусь, куда мыслями уехал?
   Демонстративно уставился вправо – «Гламур». Если б Варя одела такую короткую юбочку, как на манекене и чулочки, кофточку, что на кукле рядом – на нее бы оборачивались, и крышу б сносило на раз…
   Закурил, понимая, что опять в голову не то пришло.
   Нажал на клаксон, подгоняя машину впереди и, решительно повернул налево – лучше тропами домой добираться – быстрей и глупости в голову лезть не будут.
   Он поможет Варе и отойдет. Выполнит долг свой личный и человеческий. Ничего больше.
   А взгляд скользил по гуляющим парочкам и молодым мама с детьми, как-то само собой выхватывая на улице именно их. И подумалось, что пора озадачится своим будущим, личной жизнью. Найти подходящую жену, завести детей, жить полноценно. Одиночество начинает угнетать, да и пора, пора думать о «завтра». Было бы здорово иметь сына и дочь, знать, что дома тебя ждет не только собака, а кто-то с кем уютно и тепло душой, а не только удобно в постели.
   Ему вновь пригрезилась Варя – идеальные холмики груди, освобожденные от корсета, гибкая талия, стройные ровные ножки, длинные как у модели, но не худые, как у современных любительниц диет и гламура.
   И выплюнул окурок в окно авто – что за херь тебя сегодня накрыла? Что за мысли?
   Поставил машину на стоянку, поднялся к себе. Душ, Крис Ри, кофе и сигареты, рассеянный взгляд по корешкам книг и дискам. И осознание неприкаянности, и ай-фон в руке с номером Вари.
   Нет – так и не посмел нажать на кнопку вызова. Достал Меркеса и лег на диван. Только не читалось. Книга раскрытыми листами легла на грудь, взгляд ушел в потолок, а там… глаза, в которых мудрость сживается с наивностью, добро со злом, а ненависть с любовью. Изгиб шеи и белая нежная кожа, розовые, бледные губы, идеальной формы…
   Смелков с раздражением откинул Меркеса и тот шлепнулся у стены, настораживая Макса. Овчарка села, навострив уши, вперила понимающий взгляд на хозяина.
   Мужчина прошел на кухню, нажал кнопку чайника и закурил, поглядывая на улицу в окно: надо бы Сусанне позвонить и встретиться. Наверняка дело в том, что давно не виделся с любовницей.
   И набрал ее номер.

   Варя смотрела на высветившийся номер – Маша. С ума сошла кукла.
   – Ну? ― буркнула неласково.
   – Привет, ― проворковала та несмело. ― Как ты себя чувствуешь, Влад?
   – Отлично. Чего надо-то?
   – Так… узнать хотела, как у тебя дела. Точно все хорошо?
   – Мань, ты с ушами раздружилась? Сказал же.
   – Может тебе что-нибудь принести? Сок, фрукты или может ноут, вай-фай там есть?
   – Все есть. Слушай, мать, ты дурь из головы выбрасывать собираешься или так и будешь за мной бегать?
   В трубке настороженно молчали пару минут.
   – Скотина ты, Скиф! ― выпалила, наконец, девушка и отключила связь. Варя вздохнула: жизнь такая, детка.
   Обняла подушку и уставилась в темнеющий проем окна. Мысли ушли к Максу – странный он. Привлекательный и озадачивающий. «Финн», ― улыбнулась невольно, вспоминая его неспешность, где-то и откровенную медлительность. А глаза живые, и словно живут отдельно от мимики лица, от него самого. Мгновенно реагируют и откровенно рассказывают о нем. Только загадками.
   Солгал ли он? Может и нет, может и стоит принять его предложение. Только кого взять в качестве подружки? Машу? Нечестно. Ее бы вовсе оттолкнуть, перечеркнуть даже надежду, чтобы зря не сохла.
   С другой стороны, почему бы провинциалочке не понежится в спа-салоне, не оторваться на халяву в Новый год? Может как раз там кого в клубе подцепит, втрескается по ушки и пройдет дурь на счет вымышленного персонажа. А Варя свою версию для Макса подтвердит… заодно посмотрит, что за подружка у него.
   Маша словно услышала – позвонила.
   – Ну? ― хмыкнула Варя. ― Остыла, провинциалочка?
   – Извини, ― вздохнула. ― Иногда ты невыносим. Мне, кажется, ты и святого в две минуты достанешь. Почему ты такой жуткий, Скиф?
   – Потому что Скиф.
   – Я беспокоюсь о тебе. Что хоть случилось, Влад? Ты не представляешь, что я за это время передумала.
   – Перестала есть, спать и онемела от горя.
   – Мне не смешно!.. Давай приеду, привезу что-нибудь?
   – Посидишь у постели, преданно заглядывая в глаза? ― хмыкнула Варя. ― Маня, мы можем прекрасно общаться с тобой, но лишь на почве дружбы. Могу взять над тобой шефство, провинциалочка, но с условием, что губу на счет меня закатываешь.
   – С тобой Света, ― уныло протянула девушка, подумав свое.
   – Тебе-то что? Спустись на землю, дурочка. Я не для тебя.
   – Она бросит тебя, вот увидишь.
   – Ты баран по гороскопу, что ли?
   – Влад, твоя Светлана – хищница, это любому ясно!
   – Я тоже не травоядный. И не курицы, ни бараны упертые мне не нужны. Так что, будем обсуждать мои пристрастия в сексе или обсудим правила нашей дружбы?
   Маша сопела в трубку и было ощущение, что она беззвучно плачет.
   – Мне тут хорошее предложение на счет Нового года сделали – могу тебя прихватить. В Зеленогорске была?
   – Это где? ― просипела.
   – Это в сторону Хельсинки, ― хмыкнула. ― Спа-отель. Оторвемся. Если тебя отпустят и ты не будешь мне на шею вешаться. Общество намечается неплохое, может серьезного челобурика подцепишь.
   – А ты будешь со Светой?
   – Нет, я тоже может, кого присмотрю.
   Маша засопела активнее:
   – Мы будем вдвоем?
   – Вчетвером. Мой друг с подругой. Дядя взрослый, так что на счет секса обломись.
   – Боишься, что твоя Света к нему в постель залезет? ― выдала ядовито. Варя не сдержала улыбки: глупышка.
   – Я ж сказал – мою личную жизнь мы не обсуждаем. Думай, провинциалочка. Иначе другую прихвачу.
   – Влад подожди! ― испугалась, что трубку положит. ― Я согласна. Только мне нужно знать, куда и на сколько едем.
   – Решим позже. Пока, Маня.
   Отрубила связь и вздохнула: зря ты так, не стоит девчонку впутывать. С другой стороны, может там она от иллюзии имени Скифа излечится? И чем вообще эту скромницу, неглупую и красивую, в общем, мог привлечь отмороженный придурок Скифарин?
   «А чем тебя привлек Макс»?
   И рассердилась, грохнула ай-фон на тумбочку, повернулась лицом к стене и накрылась одеялом до ушей.

Глава 21

   Варя поймала себя на том, что ждет появления Макса. От одной мысли о нем в груди становилось тепло и волнительно. Только к чему это все? У него своя жизнь, у нее своя.
   Девушка перестала приглаживать волосы и критически рассматривать себя в зеркало – смотрела на свое отражение исподлобья, соображая, что с ней происходит.
   Начинает привязываться? Почему этой привязанности не возникло ни к Сане Пелегину, ни к Пашке, ни к Художнику, ни к другим ребятам?
   «Неужели тебе мало и ты готова войти в ту же воду»?
   Отражение молчало, но в глазах появилось отчаянье.
   Варя вышла из ванной комнаты и с силой захлопнула дверь. Взгляд ушел в сторону часов – время всего двенадцать, а она уже ждет, прихорашивается, словно важно, как будет выглядеть в глазах посетителя. Неправильно перечеркивать последние полгода, когда она хоть как-то, но жила, а не существовала. Она вновь превращается в женщину, уподобляется Маше в своих порывах и желаниях, а грабли все еще там, где были и ждут, когда она вновь наступит на них и получит в лоб.
   Нет, не заманите, ― качнула головой и лихорадочно закрутилась по палате, собирая вещи. Бежать! Бежать от него, от себя, той дуры, что так и не умерла, и еще на что-то надеется, и так хочет верить и любить вопреки голосу рассудка, жуткому опыту.
   Варя шмыгнула носом, натягивая брюки – она лучше поживет мужчиной, второй раунд общения с ними, как женщина, ей не выдержать.
   Спихала в пакеты свои вещи и накинув косуху, вылетела в коридор, протаранила врача, стремясь прочь из отделения.
   – Ээ! Косицина! Вы куда?!
   – Отвали! ― рыкнула, вываливаясь на лестничный пролет, скатилась вниз. Выпала на улицу и вздохнула стылого свежего воздуха, что мгновенно обжег легкие и закружил голову. Уперлась в стену, с трудом ориентируясь. Слабость навалилась, тошнотой придушила.
   – Вам плохо? ― озаботился незнакомый старичок, видно из посетителей. ― Помочь?
   – Да. До угла… пожалуйста, ― поняла, что сама не дойдет.
   – Или обратно?
   Варя оттолкнулась от стены и заставила себя сделать шаг по аллейке – прочь из больницы. Домой, в тишину и покой. Пару дней и окрепнет и дурь из головы вылетит, и не вспомнит она Максима Смелкова.
   И рухнула бы, не поддержи ее старик.
   – Вам нужно в приемный покой, вам плохо…
   – Мне… отлично… ― прохрипела, с трудом сдерживая дурноту. ― Все, ― отпихнула его, ― спасибо.
   Зашла за угол и сползла на снег у фасада здания. Глаза закрыла, выискивая телефон по карманам, а руки не слушаются – плывет все каруселью.
   – Давайте помогу. Вам куда? ― склонился над ней заботливый посетитель.
   – Домой, ― прошептала, чувствуя, что близка к обмороку.
   – Хорошо, хорошо, я сейчас, ― успокоил ее, выставляя ладони. А сам головой покачал – ох, молодежь, не берегут себя, все думают, что из железа кованы.
   Варя скрючилась, с трудом сдерживая тошноту. А с каким порывом она ушла? Так быстро и легко… и недалеко. Вот загнется здесь и что – кому что доказала?
   Но ровно уже – плывет перед глазами, звон в ушах.
   Стошнило.
   – Да ее в больницу надо, ― услышала над ухом.
   – Говорил – не хочет. Вы уж помогите.
   – Эй, красавица, тебе куда?
   Варя мало что, соображая, уставилась на маячившую перед глазами физиономию, пролепетала адрес. Ее подняли, помогли дойти до машины.
   Она не помнила, как смогла набрать номер отца, что скрипела ему в трубку, как такси встало у подъезда и шофер помог, буквально сгрузил девушку на руки Скифарина. Как он тащил ее наверх, как раздевал и укладывал на постель. Как причитал, переходя от ворчания на сетование и, то шипел, то кричал, то грозил, то молил. У нее и без его речитатива в голове переливалось, и тошнило, тошнило, разбивая слабостью.
   Очнулась уже к вечеру и уставилась на сидящего рядом отца, что подперев подбородок ладонью, смотрел на дочь осуждающе и с печалью:
   – Когда же ты в себя придешь, Варенька? Зачем из больницы ушла?
   – Там… Смелков… ― выговорила и взгляд отвела. Мужчина вздохнул, подал ей таблетки, помог запить.

   Макс ехал в больницу и поглядывал на коробочку с орхидеей на переднем сиденье рядом. Вроде в точку – и цветы, а вроде не букет, мелочь, а внимание и вроде ничего не значащее. Нет, все верно, пусть стоит у Вари на тумбочке, радует.
   Или глупо сделал? Не стоило вовсе цветок брать? Форсирует?
   Припарковал машину у больницы и пару минут рассматривал коробку, решая дарить девушке или нет. И сгреб – больно хороша орхидея, и не букет, в конце концов.
   Прошел в палату в самом радужном настроении, и как обухом по голове получил – санитарочка перестилала постель.
   – А здесь… ― начал, указывая на кровать, но слова закончились и, душно стало от мысли, что Варе опять плохо, опять в реанимацию уехала.
   – Так ушла, ― развела руками женщина.
   – В смысле?
   – Вот так. Швы не сняли, а она шасть и нету! Дебилки малолетние, что с них взять.
   Макс растерялся. Вышел в коридор и встал у окна, соображая – как ушла? Куда, зачем? Ведь рано. Как она смогла? Слабая еще.
   В прострации нашарил рукой ай-фон в кармане, набрал номер Чилигина.
   – Привет. Я здесь у палаты стою и пытаюсь понять, что за хрянь мне втирают…
   – Ушла твоя мамзель, ― проворчал Костя. ― Промчалась, как локомотив – только пыль клубилась под копытами.
   – Это не смешно.
   – А кто смеется? Забей, старичок. Бывает такое.
   – Но она же еще… нет, подожди, Костя – как «ушла», как это «бывает»? Ей швы сняли? Как ее состояние? Я не понимаю…
   – Забей, говорю. Сбежала девица – тупо и просто. Дура? Да. Но свои мозги не вставишь. Что будет? Не – зна-ю!
   Смелков выругался и бездумно, в порыве, смял коробку с орхидеей.
   – Где ее искать?
   – Хочешь вернуть? Хорошая мысль. Но мне лишние хлопоты со строптивым пациентом не нужны. Она приняла решение, девочка взрослая, в смысле, совершеннолетняя.
   – Она ребенок еще. Она не понимает…
   – Зато я понимаю!.. И не парь мне мозг. Что случилось – то случилось. Не удивлюсь, если завтра – послезавтра в другой больничке нарисуется. Только меня это уже не касается, ― отрезал.
   Смелков зубы сжал так, что треск пошел. Нажал со злостью «отбой» и уставился перед собой: спокойно – где искать? – вопрос первый и главный.
   И губы потер от тревоги и непонимания: что ж ты творишь, Варенька? Что вдруг решила бегать?
   И вспомнил, лихорадочно перелистал записную, нажал кнопку «вызов», найдя номер Вари. И напрягся, услышав пиликанье в палате. Прошел и увидел оставленный ай-фон в руках санитарки.
   – От ты глянь, чего творят! Как голову-то не забывают?! На! ― всучила ему телефон и пакет с банками сока, пюре.
   Смелков голову склонил, разглядывая белый корпус телефона – не взяла. И первая мысль – херня все советы Даричевой: не прошел номер, не помог совет психолога.
   Осторожно поставил пакет на постель и вышел.
   Закурил на улице: горько и тоскливо стало. Не приняла Варя его подарок, вспугнул все-таки, не получилось у него вчера сомнения ее развеять. От него сбежала, чтобы не объясняться, чтоб не видеть, не знать.
   И вроде – все, самое время точку поставить, а на душе черти колобродят и не дают разумный итог принять.
   Зажмурился, соображая, что теперь делать. И откинув сигарету, рванул к машине, вспомнив означенный в паспорте адрес. Надежда небольшая, но была. А вот вопроса – зачем это ему – уже не было.
   Уже выруливая, скрипел зубами, понимая, что пролетел по всем фронтам – он ведь так и не знает, где она живет, где учится. Найди в огромном городе некоего Владислава Скифарина, особенно если он вновь превратится в Варвару Косицину.
   Не мельтеши, спокойно, ― закурил, пытаясь успокоиться.
   Что имеем? ― прищурил глаз на бампер «хонды» впереди: адрес прописки. Скорей всего либо липа, как сам паспорт, либо штамп по договору – оплата налом за печать. В том и другом случае, мимо. Тупик.
   Хорошо, ― свернул налево, пристроился за джипом: пойдем с другой стороны – место учебы. На Фонтанке она появлялась и довольно часто, значит либо живет рядом, либо учится. Надо поднять инфу по учебным заведениям в округе. Что еще?
   А ничего, ― тормознул у обочины, понимая, что не может вести машину – трясет.
   Закурил и уставился на противоположную сторону, начал прохожих считать, избавляясь от волнения. Немного и вроде легче стало, завел мотор.
   Но поездка оказалась напрасной, как и предполагал. В Девяткино по означенному адресу жила немолодая, какая-то словно пришибленная, женщина. Выслушала, губы поджала и дверь захлопнула, бросив: нет здесь таких!
   Смелков постоял, соображая над странной реакцией, и спустился вниз.
   Что ж ты делаешь, Варенька? ― прислонился к машине, не понимая, что делать дальше, где ее искать.
   Сел в салон, закурил и начал листать записную, выискивая тех, кто мог бы помочь. И осенило – вытащил подаренный ай-фон, пролистал последние звонки и нажал кнопку вызова – отец. Он точно в курсе, где девушка.
   – Да? ― услышал несмелое, даже смущенное.
   – Здравствуйте, это Смелков.
   – Да, да.
   – Варя ушла из больницы. Это неправильно, она еще слишком слаба, не долечилась…
   – Она дома и с ней все в порядке. И… знаете, спасибо вам, но не стоит больше нам звонить.
   – Я всего лишь хочу узнать, как здоровье Вари.
   – У нее все хорошо.
   – Простите, не верю. Я хотел бы подъехать и убедиться. Всего пару минут. Пожалуйста. К тому же, у меня вещи, которые Варя оставила в палате. Мне нужно вам передать их.
   – Ээээ… Простите, ― снизил голос до шепота. ― Поймите правильно – Варя очень неоднозначно реагирует на внимание к себе. Я бы не хотел травмировать ее.
   Макс понял, что был прав и, девушка сбежала из больницы от него, от его посещений, его внимания. Значит, перегнул, значит, вчера все-таки сглупил.
   – Виктор?..
   – Николаевич.
   – Виктор Николаевич, я очень хотел бы поговорить с вами. Обещаю, Варя об этом не узнает. Я подъеду и вы выйдите буквально на пару минут – передам вещи и мы пообщаемся. Все. Где мне вас найти, куда подъехать?
   – Не думаю, что это хорошая мысль.
   – Виктор Николаевич, вы отец Вари, и уверен, хотите ей только добра. Поверьте, я хочу того же для нее. У меня нет ни малейшего желания причинить ей вред в любом виде. Наоборот, я искренне хочу ей помочь. Она славная, замечательная девушка и достойна самого лучшего. Если бы я хотел плохого, то согласитесь, не стал бы связываться с вами, я бы вообще избегал общения с кем-то кроме Вари. Но это не так. Думаю, и вам будет спокойнее, если мы познакомимся и поговорим. И я… признаюсь, меня шокировал сегодняшний поступок Вари. Она должна еще находиться в больнице, у нее не то состояние, чтобы бегать от врачей. Поверьте, я искренне беспокоюсь. И мог бы помочь. В конце концов, если ей так претят больничные стены, можно решить этот вопрос лечением на дому.
   – Да, да, ― вздохнул Скифарин и тихо добавил. ― Пожалуй, нам действительно стоит познакомиться и поговорить. Только умоляю – ни слова Варе, не пытайтесь ее увидеть.
   – Обещаю, если она не пожелает, я близко не подойду. Диктуйте куда подъехать.
   – Луначарского двенадцать, парадное одно, не прогадаете.
   – Буду минут через тридцать. Серый «мерседес», номер. Буду у парадного. Спасибо, Виктор Николаевич.
   Макс отключил связь и перевел дух. Одна проблема решена.
   Скифарина все не было. Смелков курил и топтался возле машины, обозревая высотку.
   Наконец из подъезда вышел знакомый седобородый мужчина – тот самый, с кем Максим уже сталкивался у больничной палаты.
   – Виделись, не так ли? ― подал руку мужчина, видно, тоже узнав. Макс пожал ладонь, кивнул.
   – Было. Я Максим Смелков. Нам, похоже, нужно было познакомиться сразу.
   – Да, наверное. Но такие обстоятельства, ― поежился, застегивая пальто. Взгляд мужчины то и дело уходил в сторону. Ему словно было неловко или стыдно. ― Спасибо вам за помощь. Я возмещу…
   – Нет, об этом речи не идет. Вы ничего не должны – Варя была в частной клинике, там работает мой друг, так что, в этом плане говорить не о чем.
   – Но вы спасли ее.
   – Вы бы сделали тоже самое. Как она сейчас? Почему ушла?
   Мужчина странно посмотрел на него и Макс четко ощутил насколько устал этот немолодой человек.
   – Вы, наверное, заметили, Варя странная. Она получила серьезную травму год назад. Понимаете, Максим, у нее свое направление, своя дорога.
   Что он хочет сказать? ― силился понять Смелков и оборвал мямленье:
   – Извините, Виктор Николаевич – как Варя сейчас?
   – Плохо, ― вздохнул, признаваясь. Макс отодвинулся к машине, достал сигареты. Закурил и опомнился – протянул пачку. Мужчина несмело взял сигаретку и оглянулся, будто боялся, что кто увидит его и заругает, что курит.
   – Я вижу, вы серьезный взрослый человек, ― затянулся, поглядывая на Максима. ― Надеюсь, вы верно поймете. Варя имеет мужскую ориентацию, хотя рождена девушкой…
   – Не надо, ― поморщился Макс, смерив его неприязненным взглядом. ― Вам ведь самому противно повторять эту ложь. Вы просто идете на поводу у дочери. Я все знаю, Виктор Николаевич, и понимаю, почему она прячется под образ парня.
   Лицо Скифарина вытянулось, в глазах появилась тоска и страх.
   – Вы…
   – Нет, с моей стороны не ждите опасности.
   – Но, как вы узнали… нет, это невозможно.
   – Виктор Николаевич, ― откинул окурок и нахмурился, глядя на мужчину. ― Как вы, верно заметили – мы взрослые люди. Варя же еще ребенок. Вам не справиться одному с ее травмой, с последствиями. Я искренне хочу помочь и вам и вашей дочери. Мотив простой, не стану скрывать – мне… нравится ваша дочь. Я считаю себя обязанным помочь вам и ей.
   – Вы не понимаете, ― мотнул головой. ― Мы прошли с ней три курса реабилитации – толку нет.
   – Никто не говорит, что все будет легко и просто. Я всего лишь прошу доверять мне и не мешать.
   – Не знаю, не знаю, ― покачал головой. ― Она сбежала от вас, испугалась чего-то.
   – Да, я знаю, понял уже. Я сказал ей о себе – кто и что. Ее испугало, что у меня свой бизнес и он оказался удачным.
   Скифарин повел плечами, оглядев мужчину пристально и въедливо:
   – Это послужило поводом?
   – Сам удивлен.
   – Она знает, что вы знаете?
   – Нет, и не собираюсь говорить. Не стоит травмировать снова. Что было – прошло. Моя цель помочь Варе начать жить полноценно.
   – Зачем вам это? ― уставился на него мужчина снизу вверх – маленький и такой же как дочь, ранимый.
   – Долг. Обычный долг человека и мужчины. Варя не должна страдать от того, что однажды на ее дороге появился скот. Это неправильно.
   – Она действительно нравится вам? ― Скифарин не верил, но очень хотел поверить. Было видно, что он смертельно устал и буквально раздавлен, выбился из сил.
   Макс подал ему ай-фон.
   – Передайте ей и не говорите о нашем разговоре, вообще не говорите, что мы виделись. Сейчас не нужно, боюсь, неверно поймет. Скажите, что ездили в больницу, там вам и отдали. Я договорюсь с врачом, к вам на дом будет приходить медсестра. Курс лечения нужно продолжить. В остальном – у вас есть мой номер, у меня ваш. Я хочу, чтобы вы поверили мне и поняли – я буду рядом с Варей, буду помогать ей. Где она учится, Виктор Николаевич?
   – Эээ…
   – Впрочем, неважно. Если что – звоните сразу. Пока поостерегусь звонить Варе сам, пусть остынет, восстановится.
   – Вы… влюблены? ― выгнул бровь мужчина. И видно – сам сомневался. Максим же вовсе растерялся, отодвинулся даже – бред какой.
   – Нет. Это долг.
   – Да, да, ― закивал Скифарин поспешно, уставился на телефон в своей руке. ― Я передам. Ну, что ж, ну…
   Макс затоптался – все мысли пропали.
   – Пожалуй, поеду, ― протянул неуверенно. ― Позже позвоню, скажу вам на счет патронажной медсестры. Часа через два.
   – Да, да.
   Макс натянул перчатки, не соображая, что делает.
   – Спасибо, что согласились встретиться… Спасибо, ― кивнул и тот в ответ. С минуту стояли и смотрели друг на друга в неловкости. И вот, мужчина махнул рукой.
   – Да, да, конечно. Спасибо и вам, Максим. Езжайте, да, ― отступил на шаг, второй, и вот развернулся, ссутулившись, потрусил к парадному.
   Смелков смотрел ему в спину и словно провалился – в ушах все еще стояли его слова: «вы влюблены»? Что ему в голову пришло? Почему нельзя просто помочь?
   Ерунда, какая, ― сел в машину и уставился перед собой.
   Ему было жаль этого немолодого, интеллигентного мужчину, на плечи которого свалился груз, видимо, не по силам. И стало понятно, отчего он так сказал, почему вел себя зажато и странно, но не отталкивал, а с готовностью принял предложение о помощи. Наверное, очень хотелось покоя, да и не ведущий он – сразу ясно – ведомый. Таким всегда трудно принимать решения. Варя же не в состоянии их принимать в принципе по неадекватности, вполне понятной, но страшной по сути. И ясно, отчего Скифарин шел у нее на поводу, достал паспорт, смолчал и на эпатажную выходку по смене образа. Все, чтобы хоть относительное спокойствие было, хоть видимость благополучия.
   Макс поморщился от мысли, что у него тоже могли быть дети, и не дай Бог, попали бы в такую ситуацию. Наверное, он бы не смог как Скифарин, да наверняка.
   Взгляд мужчины стад жестким и холодным: я бы удавил. Всех.
   И завел мотор, выехал со двора, набирая номер Чилигина. Переговорил и перезвонил Виктору Николаевичу.
   – Я договорился – медсестра придет к двенадцати. Капельницы и инъекции два раза в день еще трое суток… Как Варя?
   – Спит, ― вздохнул Скифарин. ― Ей было очень плохо. Спасибо вам, Максим. Не скрою, благодарен вам за помощь.
   – Не стоит, не за что.
   – Сейчас большая редкость, когда люди помогают просто так. Вы уникальный человек.
   – Вы не правы, Виктор Николаевич. Я обычный и таких, как я, как раз очень много. Мне жаль, что с вами вообще все это произошло. Особенно с Варей. Так не должно быть в принципе, ни с кем. Передайте ей… Нет, ничего не передавайте. Мы не виделись.
   – Да, да, я помню.
   – Хорошо. До свидания, Виктор Николаевич.
   – До свидания, Максим… эээ?
   – Просто – Максим.
   Смелков убрал ай-фон в нагрудный карман и, встав на перекрестке у светофора, хмуро смотрел на пешеходов. Пуржило. Молоденькая мама тащила огромную коробку с искусственной елью, и вела за руку девочку лет пяти, которая гордо несла торт. Идиллия, счастливая девочка, счастливая мама. Но стало страшно от мысли, что какая-то тварь может раздавить и ту и другую. Просто так, просто потому что захотелось.
   Перед глазами как наяву встала Варя – страх в ее расширенных зрачках, паника, белеющее лицо и губы.
   Смелков потер лицо – прочь, и уставился на светофор – желтый. Поехали.
   Остановился уже перед своим домом и сложил руки на рулевом колесе, поглядывая на парадное. В квартире Макс – его единственный друг, и тишина, никого больше. А в это время Варе, возможно, нужна помощь. А ее отец не на многое способен. Было бы хорошо, если б она… да, это было бы замечательно, но насколько возможно? ― вздохнул, оглядывая этажи.
   Может поговорить с Даричевой, чтобы помогла как-то вселить в голову Вари мысль, что она… что ей… что…
   И головой мотнул – думай хоть, о чем мечтаешь. Вылез и закрыл машину, вошел в подъезд.
   «Немец» запрыгал от радости, увидев хозяина. Макс погладил его, присел:
   – Хороший мальчик, хороший. Умница, Макс.
   Собака лизнула его в щеку, взвизгнув и, мужчина невольно улыбнулся. Потрепал верного друга. Прошел в кухню, положил ему кушать, и сидел рядом, гладил, смотрел, как тот ест.
   – Вдвоем мы с тобой. Два холостяка. Просто, как старая дева с кошкой.
   И хмыкнул – а ведь верно – одинокие женщины заводят кошек, одинокие мужчины – собак.
   Бред, ― нажал кнопку кофеварки и закурил, поглядывая на овчарку.
   А почему, собственно, он считает, что мечтает не о том? Возможно, Варя сама тяготится вниманием отца – она же заявила, что у нее никого нет, вычеркнула его легко и просто. Может и она и он будут лишь рады, если начнут жить отдельно.
   Макс прислонился к стене, оглядывая пространство кухни, гарнитур – этой идеальной, скорее магазинной, выставочной красоте очень не хватает домашнего беспорядка.
   И потер лоб, невольно улыбаясь – представилось, что у стола стоит Варя в своем халатике – длинные стройные ножки притягивают к себе взор. И вся она своя, трогательная, разливает кофе по чашкам, а он подает ей сахар, смотрит в глаза…
   Дурак ты, ― хмыкнул. Какой сахар? Да обнял бы, прижал к себе и целовал до одури.
   И встал, сделал себе кофе сам.

   Варя проснулась ближе к ночи – отец растолкал. Заставил выпить бульон и осторожно положил рядом с подушкой ай-фон.
   – Что это? Откуда? ― сразу насторожилась девушка, взгляд нехорошим стал, подозрительным.
   – Я в больницу ездил, ― помялся мужчина. ― Вот отдали, сказали – оставила. Договорился, чтобы дома лечение продолжить. Хорошо? Завтра в двенадцать медсестра придет, прокапает, укол сделает. Потом врач сам подъедет, ну и швы снимут.
   Варя успокоилась, кивнула – сил не было перечить. И закрыла глаза, положив ладонь на телефон.

Глава 22

   Воскресенье.
   Максима давно так не маяло – бродил по квартире, не зная, чем заняться и все поглядывал на телефон – позвонить Варе? Не стоит – вспугнет. Да она и под капельницей сейчас.
   Он уже привык, что ему есть куда идти и чем заняться, есть цель, но сейчас, резко лишенный этого, не находил себе места.
   Макс тяжело вздохнул, глядя на хозяина. Его глаза как у «ходиков» следили за ним и перемещались – туда – сюда, разве что не тикал.
   Смелков закинул в стирку белье, заправил кофеварочную машину и опять делать нечего. И ладно б – нашел чем, в голове как пуля застряла – Варя. И тяжело в паху так что девочку на дом вызывай. И подумал – почему нет? Сносит его не туда по банальной причине. Набрал номер Сусанны. Та, на удивление, была дома. Помурлыкав и выторговав поход в ресторан, заверила что едет.
   Через час уже повисла на шее Максима, обдавая его угарным парфюмом. Скинула шубку на руки и прошла в зал, плюхнулась на диван, поджав ноги и выгнувшись, как лебедь.
   Мужчина оглядел ее и понял, что пока не виделись, девушка успела подстроиться под современные тенденции моды. Но лучше б этого не делала.
   – Грудь увеличила?
   – Не нравится? ― улыбнулась кокетливо, выказывая холмы пятого размера.
   Перебор, но та, видно, гордилась и считала себя супер неотразимой. Потянулась с поцелуями, а губы тоже накачены силиконом. У Максима все желание отпало. Сусанна трещала о своем, а он смотрел на нее и думал – за каким пригласил?
   – Смелков, ты чего такой бука сегодня? ― легла ему на грудь, поглаживая ладонью. ― Не рад видеть?
   – Рад, ― заверил без энтузиазма.
   – Давай я тебе массаж сделаю, а то ты заторможенный тааакой, ― пропела, расстегивая ему брючный ремень.
   – Попытайся, ― усмехнулся.
   Что, что, а массаж делать Сусанна умела, вот только дальше дело не пошло. Максим ласкал ее и ничего не чувствовал. Внутри лишь раздражение росло и, одна мысль билась – как бы выпроводить гостью? Сам ведь пригласил, ― напомнил себе.
   – Нет, ну, это свинство, Смелков, ― возмутилась девушка, отталкивая его. ― Мы будем или не будем, в конце концов?! Тебя поморозили, что ли? Ты где, вообще?
   – Кажется, устал, ― нашел оправдание.
   – Совсем ты со своей работой, ― прицокнула осуждающе и откинула одеяло, огладила мужчину, склоняясь над пахом. Эта ласка смела другие мысли, помогла. Но только он обнял Сусанну, все ее усилия сошли на нет.
   – Так, ну это уже ни в какие ворота! ― надула губки и без того надутые. Демонстративно вылезла и прошлепала к креслу, принялась натягивать колготки.
   – Извини.
   – Знаешь, что? А иди-ка ты со своим «извини»! ― выпалила зло.
   – Пойдем в ресторан или шопинг устроим, ― примирительно протянул Максим, поглядывая на нее. Девушка присмирела – знал, на что давить.
   – Пользуешься моей добротой, ― пропела уже без обиды. ― Ну, и чего лежим? ― уперла руки в бока, видимо решив занять соблазнительную позу и тем пронять мужчину. А тот нехотя встал и чмокнул ее в щеку, даже не заметив ухищрений:
   – Извини. Сейчас.
   Сусанна надулась всерьез и всю дорогу до Невского высказывала претензии. Такого выходного Смелков себе не хотел, поэтому не прощаясь испарился из бутика, сунув Сусанне все что в портмоне имел. Получилось немного, тысяч десять, и это ее окончательно оскорбило.
   Макс просто сбежал. Снял деньги в банкомате и засел в тихом кафе ближе к Дворцовой площади. Пил кофе, жевал какую-то творожную хрянь и смотрел в окно, думая, что Варе, наверное, сейчас тоже хотелось бы пройтись, посидеть в кафе, поглядывая на прохожих за стеклом.
   Только о ней подумал и хоть снова Сусанну зови.
   Закурил хмуро, и, подключившись к вай-фай, начал просматривать почту, а самому в голову ничего не лезет. Тоска.
   И свернул приложения, с полминуты смотрел на номер Вари и нажал на связь.

   Девушка спала после капельницы, как почти в ухо раздался бодрый клич рока. Вздрогнула и, не открывая глаз взяла трубку:
   – Угу?
   – Привет.
   Голос тихий и ласковый, но настороженный будто, и сон, как смыло – Макс.
   Варя молчала, чувствуя как сердце начало биться в районе горла, и он молчал, не зная, что сказать.
   – Узнал, что ты из больницы ушла…
   –… да.
   – Что так? Стены давили?
   –…
   – Зря, Варя, рано. Тебе еще нужно отдыхать и отдыхать.
   – Меня… Мне уже поставили капельницу. Отец договорился. Дома долечат, ― пришла в себя.
   – Хорошо.
   Ему хотелось слушать ее, а она молчала.
   – Ты бы мне сказала, я бы отвез тебя домой. Или ты от меня… тот разговор…
   – Нет, ― отрезала поспешно. ― Мне нужно было. И вообще… А какое твое дело? ― перешла в атаку, чувствуя, как горло перехватывает – ну, какого он позвонил?!
   Макс крутил по столу нож и слушал ее, пропав в голосе.
   – Мы друзья, ― напомнил, пытаясь понять, что ее напрягло, почему голос дребезжит, а тон странный для нападения – извиняющийся, сожалеющий и одновременно тревожный.
   – Тебе плохо, Варя? ― нахмурился, заподозрив неладное.
   – Нет. Просто спала.
   – Я разбудил? Извини.
   – Чего уж… А что звонишь-то?
   – Ну, как? Приехал – тебя нет. Сижу сейчас в кафе, роллы ем и подумал – ты ведь их любишь. Хочешь составить компанию?
   – Нет.
   – Почему? Я заеду, потом обратно отвезу.
   Еще не хватало, чтоб он узнал, где я живу, ― замерла Варя и начала кусать ноготь в волнении, не замечая того.
   – Не надо. Лучше свою подружку позови.
   – Звал.
   – Поссорились? Голос у тебя потерянный.
   – Да, есть немного.
   – Милые ссорятся – только тешатся. Или как там?
   Волнуется? ― не поверил своему впечатлению мужчина.
   – Бранятся, ― поправил.
   – Один хрен, ― отрезала.
   – Может быть тебе, что-нибудь нужно?
   – Что?
   – Что угодно.
   – Звезду с неба! Дай поспать! Пока, ― отрубила связь, разозлившись и, уставилась на экран, где номер абонента еще высвечивался. ― Лучше б ты не звонил.
   Симку поменять, что ли?

   Максим покрутил телефон по столу, и улыбнулся – Варя явно волновалась. Из – за него? Выдумка, но было приятно на миг представить, что и она сейчас думает о нем, и волнуется, как школьница перед первым свиданием.
   А кто у нее был и что было? Никого и ничего. Так что, все как в первый раз, и без всяких «как». И тут с пониманием нужно отнестись, осторожнее быть.
   Потер висок телефоном и опять нажал на вызов.
   Варя, замерев, смотрела на экран и слушала рингтон – дурацкий. Надо сменить, ― подумала и сунула в ухо наушник присоединив к ай-фону.
   – Ну? ― уставилась в потолок. ― Достать решил?
   – Спросить. Ты о моем предложении на счет Нового года подумала?
   Девушка наматывала на палец проводок, соображая:
   – Нуу, допустим.
   – Что решила? Какое направление?
   – Спа-отель, ― буркнула, но получилось не вызывающе – робко, тихо. И Макс сам притих, как воной тепла обдало. Выплеснуло голосом и в голову ударило.
   – Против? ― насторожилась его молчанием девушка.
   – Нет, ― прочистил горло. ― Наоборот. Вечером займусь.
   – Я с подругой, ― напомнила.
   – Помню.
   И опять молчат оба. Смелков в чашку смотрел, а видел не кофе – Варю. Как шевелятся ее губы, когда отвечает, как вспыхивает в глазах раздражение и как настораживается, опускает взгляд. Изгиб плеч и ее привычка чуть сжиматься…
   Макс тряхнул волосами:
   – Прекрасно, что быстро решила. Позже можно не достать номера. Праздники, сама понимаешь, ― заявил бодро. ― Тебе, наверное, скучно?
   – Угу. Обскучалась.
   – Я серьезно.
   – Нудный ты, ― брякнула. ― Спать хочу, отвали, ― нажала отбой и замерла, глядя в потолок. А там как наяву – Макс чуть прищуривает глаза, а они лучатся спокойствием и мудростью. Губы слегка трогает улыбка, ровные губы, красивые. И аромат от него – мужской, терпкий, но не навязчивый – из тех, что врезаются, запоминаются и не выветриваются. Крепкий, но мягкий.
   – Дурак, ― выпалила, перевернувшись на бок, скрючилась.

   Смелков улыбался, затягиваясь табачным дымом и поглядывая в окно – до Нового года каких-то три недели. Есть цель, есть шанс. Хоть какая-то определенность.
   И позвонил знакомой в турагентство, сделал заказ на два номера люкс на двоих с тридцатого по…
   И рассмеялся:
   – Извините, Тамара, сейчас уточню и перезвоню.
   Порадовался еще одному поводу услышать Варю.
   – Точно дурак, ― прошептала, уже улыбнувшись, глядя на экран.
   – Замучить решил? ― фыркнула в трубку.
   – Извини – уточнить нужно. Когда заезжаем и когда выезжаем?
   – Озадачил. Мне ровно. Сейчас Мане звякну, уточню.
   – Хорошо, жду твоего звонка.
   Она буквально почувствовала, что он улыбается, и представила, как наяву. И сама невольно улыбалась, набирая номер Маши.
   – Привет, подруга, ― напустила в голос хрипотцы. ― Надумала?
   – На счет чего? ― не поняла та сразу.
   – Мозг включай резво. С какого по какое будем дельфинов изображать в Новый год?
   – Аа!.. Ой!
   – Чего «ой»? Мне другой звонить?
   В трубке засопели:
   – Ты все-таки редкий хам, Скиф.
   – Да – сука, ― хмыкнула. ― Чего уж. Лирика, детка. Едем или нет?
   – Едем, ― буркнула недовольно и, не скрывая сомнений.
   – Ну и по датам – разродишься?
   – По фигу мне! Я на паре, между прочим! ― и отключила связь.
   Варя улыбнулась погасшему экрану и набрала номер Смелкова:
   – Ровно нам.
   – Отлично. Сессия когда?
   – С одиннадцатого.
   – Тогда с тридцатого по восьмое?
   Ничего себе размахнулся.
   Варя улыбалась, глядя в потолок, она дала себе право помечтать всего пару минут, что Максим ухаживает за ней. И было очень приятно, необычно, тепло, волнительно. Легко и радостно. Да, мечта, да самообман. Но ведь на миг. Имеет она права всего миг чувствовать себя нужной, чувствовать женщиной, которая нравится по – настоящему?
   – Согласна, Варя? ― забеспокоился мужчина от тишины в трубке.
   – Угу.
   Это ее «угу», тихое, робкое и согласное, как бальзам на сердце, как признание – ты мужчина, тебе и карты в руки. И всего на миг показалось, что она признает его как своего мужчину, что он нравится ей, что она ему доверяет и готова принять его решение, а не решать сама.
   – Тогда договорились.
   А голос стал как патока и, в ней Варя тонула, как муха в меде, еще не понимая, что гибнет. И очнулась, поспешно нажала отбой. Прикрыла глаза рукой: не он – ты дура, Косицина. Сдалась ты Максиму… Как он тебе!
   Мужчина улыбался, поглаживая пальцем край блюдца – на душе стало светло и как-то удивительно легко, как в юности, смелой и беззаботной. Ва-а-аряя…
   Во что ты вляпался, Смелков? ― и улыбнулся еще шире.
   Попросил счет и вышел, решив побродить по бутикам и подыскать подарки Вареньке.
   Дело оказалось непростым, но на удивление приятным. Максим прошелся по всем магазинам на Невском и Старо-Невском, прикидывал, пойдет ли Вареньке это белье или то, как она будет смотреться в той шмотке, или другой, как на ее ножке будут выглядеть те туфельки или эти. И ловил себя на мысли, что готов скупить все и засыпать девушку подарками, только бы увидеть, как она растеряется, обрадуется или, пусть даже, фыркнет. Как расширятся ее зрачки, как смутится или озадачится, нахмурит брови. Одно напрягало – он совершенно не знал ее вкуса, а стиль а ля рокер был явно не ее.
   И порадовался еще одной теме для разговора, даже для встречи. Ведь можно воспользоваться, попросить ее помочь с подарком якобы, для своей девушки, заодно понять, что нравится Варе, что привлекает, что она хочет.
   Домой вернулся с пакетами, напевая, и овчарка очумела – запрыгала почти до лица, радуясь и повизгивая в ответ на чудесное настроение хозяина. Тот смеялся, трепал ее по холке, а потом показывал покупки и, собака косила глаза, словно понимала, и одобрительно тявкнула на легкий женский атласный халатик и тапочки с пушистым верхом. Обнюхала коробку с кружевным бельем и лизнула Максима в нос: молодец!
   – Я знал, что ты меня поймешь, ― хмыкнул, обняв друга. ― Ты как вообще, на счет того, чтобы Варя здесь жила? Я тут прикинул – они наверняка снимают квартиру. Зачем? У нас же много места, правда? Тебе же нравится Варя?
   Макс бодро тявкнул.
   – И ты ей, ― потрепал ухо. ― Втроем в трех-то комнатах как-нибудь уживемся.
   Собака преданно взвизгнула.
   Уже вечером Максим вновь хотел позвонить Варе, но решил, что не стоит. А девушка в тайне даже от себя – ждала. И усиленно гоняла шарики в ноуте, только, чтобы не думать о мужчине. Глупые мысли, детские – понимала, да только куда от них деться пока не знала.

   Он позвонил днем и Варя схватила телефон, спеша ответить. Поняла это и медленно вернула трубку на стол, уткнулась в подушку лицом и зажала уши, чтобы не слышать трель.
   Нечего плавать в иллюзиях. Как-то ты это уже проходила – помнишь? Чем кончилось? Мало, еще хочешь?..
   Но глупое сердце не унять.

   Макс курил и хмурился, слушая гудки в трубке – одна серия, вторая – ответа нет, не берет трубку. Отложил ай-фон и задумался – может слишком навязчив? Или она просто спит?

   Варя взяла смолкший телефон и начала искать мелодию для звонка Смелкова. Хотелось что-нибудь из ряда бррр, чтоб бежать от трели прочь, а не хватать, чтоб как услышала – тошнить начинало. Нашла и мстительно ощерилась.

     ― «Утекааай. В подворотне нас ждет маньяк, хочет нас посадить на крючок.
     Красавицы уже лишились своих чар, машины в парк и все гангстеры вспять»,

   – выдал карамельно «Мумми-Троль».
   Самое то, ― положила трубку на место, сунула ноги в тапки и, вытащив из заначки в столе сигареты, вышла на балкон, затянулась.
   Нечего в мечтах летать. Все пошло и просто – нужна она Максиму как ботва от свеклы, а он ей, как пчеле тест на беременность. У нее своя жизнь, у него – своя. Не стоит наступать на те же грабли – удар от прошлых еще чувствуется, и остро, как будто было вчера. И все так же она терялась, если чувствовала сочувствие к себе, боялась внимания и страшилась близости. Отношения же меж мужчиной и женщиной без нее не бывают. А на это она точно никогда не пойдет.
   Да и Макс не пойдет. Она для него наглое оно, малолетнее и потому глупое. Тешит свои пунктики, возвеличивается в собственных глазах, оказывая внимание странной девчонке. Все ясно и не фиг в Маню играть. Это она еще способна в облаках летать, а Варю давно в грязь лицом положили и катком под асфальт зацементировали.
   А в груди все-таки тепло от мыслей о Максиме, и хочется послушать слезливые песенки, помечтать и даже купить помаду и духи.
   – Хрен вам, ― выпалила в падающий с неба снег. Варя погибла, умерла. Смелков лишь на время ее реанимировал. Завтра она вновь почит в бозе. Да, не стоит и тянуть, а то совсем размякнет и умрет теперь уже Скиф, а он был отличным защитником, шикарной маской, с которой ей, нет, не комфортно, но уже привычно и спокойно.
   И много шансов сдохнуть побыстрее совсем.
   Решено, завтра в технарь, ― выкинула сигаретку и вернулась в комнату. Достала свои маскарадные доспехи, разложила на столе и прошла в ванную комнату.
   – Варенька, только не закрывайся, ― попросил отец. Девушка ожгла его взглядом:
   – Забудь – Влад вернулся, ― и грохнула дверью, громко защелкнула шпингалет, включила воду и… согнулась в беззвучных рыданиях на полу. Ей стало невыносимо больно от безысходности, от того, что ничего у нее нет, даже себя. И нет смысла мечтать, нет смысла жить. Она неполноценное нечто, недоразумение, которому не место на земле, но не принимают и на небо.
   А ведь ей скоро двадцать. Всего двадцать и уже двадцать. Так много и так мало. И словно век позади и пустота впереди. А хочется верить и любить без оглядки, хочется не принца – человека, который бы понимал, которому можно верить. Детей хочется.
   Любить и быть любимой.
   Неужели это так много, ведь желание самое банальное, самое, самое избитое.
   Обняла колени, прижавшись к стене, и смотрела, как из душа льется вода – если б можно было смыть из памяти тот роковой месяц, собственную глупость и жестокость других, если бы так же просто, как грязь с тела, можно было смыть с души запятнанность омерзением и неверием…
   Еще бы поверить, что можно жить и найти ради чего…
   – Варя? Варя! ― постучал в дверь отец, видно заподозрив неладное. Девушка сжала зубы и заставила себя встать. Оттерла слезы:
   – Да!
   – Все нормально?
   – Да! ― и уставилась на свое отражение – ты только мучаешь всех и сама мучаешься.
   Сквозь запотевшее стекло проступил силуэт парня. Влад, как наяву, встал у нее за спиной и сплюнул в сторону: «Ну и на кого ты похожа? Девочка-ромашка. Ты о чем размечталась? Кому ты нужна, дебилка сентиментальная? Кому нужна твоя гребанная любовь? Очнись, барби, мир циничен – не используешь ты – используют тебя. Сопли подобрала, в порядок себя привела. Ну!»
   Варя сняла халат и залезла под струи воды, зажмурилась: Влад прав – хватит.
   Она видела его четко, хотя прошло больше полугода – взъерошенный, буйный. Родители упекли его в отделение неврозов и он лежал вместе с Варей, в соседней палате. Она никого не замечала, на все было плевать. И плевала – таблетки на пол. И ненавидела – мать, за то, что таскала по полиции, выставляя ее изнасилование и, словно насиловала вновь. Отца, за то что забрал, но умереть не дал – в психушку кинул: оказал помощь родитель. Она вскрыла вены, а он ее в отделение.
   Влад тоже ненавидел, но много сильнее и всех. Толкнул ее в коридоре так, что она отлетела в стену, стекла и застыла. Смотрела в пол и молчала. Она просто шла, никого не трогала… но ведь и до этого просто жила, верила, и тоже никого не трогала…
   Влад присел перед ней, пощелкал пальцами перед лицом:
   – Эй, замороженная?
   Варя испуганно уставилась на него и молчала. Он вдруг влепил ей пощечину, хлесткую, больную, оглушительную. Девушка лишь сжалась и опять смотрит. Она пыталась понять, что с ней не так, почему всем мешает, почему с ней можно вот так, запросто – изнасиловать, наплевать в душу, предать, растоптать, ударить? И ждала второго удара и была уверена – будет.
   А парень вдруг отвел взгляд, сложил руки на коленях.
   – Почему ты здесь? ― спросил тихо. Она не хотела говорить – нечего.
   Руку ее схватил, на себя потянул и рукав мастерки задрал, а там красные полосы от запястья до локтя. Варя, всхлипнув, уперлась, пытаясь оттолкнуть… и впала в истерику. Ей показалось, что ее опять тащат в комнату на постель, лапают.
   Очнулась уже в палате под капельницей. Лежала и непонимающе смотрела на Влада, а тот сидел напротив и с сумрачным видом чистил апельсин. Потом молча подал ей:
   – Я Влад. Держись меня. В обиду не дам…

   Варя закрыла воду и оттерла лицо полотенцем. Провела пятерней по запотевшему зеркалу и, набрав пены на ладонь, привела волосы в состояние колючек ежа.
   – Влад, ― посмотрела себе в зрачки.
   И почувствовала головокружение. Доползла до постели с трудом, но отца оттолкнула – не надо, сама. Хватит, и так размякла, а там, за стенами дома, таких только и ждут, чтоб растоптать.

   Ей снился Влад. Выводил ее из себя, зажал в угол и бил кулаком в стену возле головы, плеч, пугал, заставлял разозлиться. А Варя лишь сжималась и тряслась, теряла сознание. Парень просто обнял ее, подхватывая, и тут она взвилась – заверещала, заколотила по чему придется без ума и памяти, а перед глазами его глаза и в них боль и сочувствие.
   Она отодвинулась и увидела, что это не Влад – Макс. Мужчина накрыл ее щеку ладонью, склонился, словно хотел поцеловать и превратился в Тома…
   Девушка вскочила – темно. Сорвалась и с трудом успела добежать до ванной – вырвало.
   Утром ни о каком технаре речи не шло.

   Макс дал себе время до обеда и позвонил Варе – трубку не взяла. Вечером – тот же эффект. Мужчина курил и смотрел перед собой, слушая гудки в трубке, и понимал, что девушка не хочет его слышать, а скорей всего и знать.
   Следующий день – тоже самое.
   Макс позвонил Даричевой.
   – У меня проблемы, ― признал нехотя. ― Мы можем встретиться?
   – Я сейчас в центре.
   – Екатерининский сад?
   – Идеально. Через тридцать минут. Успеете?
   – Да.
   Он плюнул на ворчание Кости и вышел из кабинета.
   Лариса немного опоздала, извинилась легко и двинулась по тропке через парк:
   – Мне в ту сторону, заодно поговорим. Рассказывайте Максим.
   И тот с трудом подбирая слова, начал излагать произошедшее за последние дни.
   Женщина внимательно выслушала его и встала напротив, заглядывая в лицо пытливо:
   – Вы когда-нибудь ухаживали за женщиной?
   – Странный вопрос.
   – И все же?
   Смелков окинул взглядом окрестности, вспоминая, и пожал плечами:
   – В принципе, да.
   – Нет, ― качнула пальцем. ― Я не об увлечениях на день или неделю, не о выгуле понравившегося вам тела в ресторан. Я об ухаживании за той, которая вам очень нравится, которая нужна вам больше, чем вы ей.
   Макс потянулся за сигаретами, разглядывая женщину: куда она клонит?
   – Так что? Первая любовь, жена?
   – Да. Но это было очень давно.
   – Забыли?
   – Получалось само собой. Но вы путаете, Лариса – я не ухаживаю за Варей, я помогаю ей. Патронирую, если хотите.
   – Патронируете, ― кивнула, а взгляд смеялся.
   – Я уже излагал вам свою позицию. Она не изменилась, ― нахмурился, не видя ничего смешного.
   Женщина глянула на него искоса и отвернулась.
   – Вам нужно набраться терпения. Насколько я поняла из вашего рассказа в ту, первую нашу встречу, девочка не имела большого опыта общения с мужчинами. А тот опыт, что приобрела, самый негативный. Ей трудно верить, еще труднее сходиться, контактировать, общаться. Не форсируйте события.
   – Я всего лишь пытаюсь дозвониться.
   – Упорно. Перестаньте звонить.
   – Шутите? ― закурил, не спуская с нее взгляда.
   – Нет. Потерпите пару дней. Дайте Варе самой решить, определиться.
   – С чем? Дружить со мной или нет?
   Даричева поморщилась – почему люди так любят все усложнять? И она не исключение.
   – Она согласилась провести с вами Новый год.
   – С вымышленной подружкой розового оттенка.
   – Это ширма, защитная реакция, страховка. Но пока неясно кого она боится больше – вас или себя.
   – Не понимаю. Себя – это как?
   – Так, пришло в голову, ― пожала плечами, отворачиваясь. ― Вы ведь тоже боитесь… Максим, расскажите о своей жене? Какая она была, как расстались?
   – Зачем вам? Обычная история. Пока был перспективен – был нужен. Потом загуляла, бросила. Мы говорим о Варе, причем тут моя бывшая?
   – Варя напоминает вам ее?
   – Нет, ― фыркнул.
   – Вы возмутились?
   Макс промолчал, но был действительно возмущен – как можно сравнивать белое с черным? Вот если б сравнить Сусанну и его бывшую – о, тут, да, словно с одной грядки. Только сейчас он знает, как с такими общаться, они стали предсказуемыми для него, а вот тогда…
   – Когда молодой, многого не понимаешь, не видишь, не знаешь и не хочешь ни знать, ни видеть. С годами очевидное начинает проступать все четче и спутать фальшивку с настоящим уже сложно, даже если хочется.
   И смолк, задумавшись – когда он последний раз привязывался? Когда думал о ком-то так часто, как о Варе? Холодно и пусто слишком долго было не только в его доме, но в сердце и в душе.
   – Вы нашли ту, кого собираетесь представить Варе, как свою подругу?
   – Честно говоря, я подумал о вас.
   Лариса искренне удивилась, но лишь на минуту. Встретилась с его взглядом и все поняла:
   – Удобно? ― вздохнула. ― Подружусь с ней, узнаю, проще будет вам помогать? ― усмехнулась горько. ― Не думаю, что вам вообще нужна моя помощь. Потому что все что вам нужно – понять себя, ― поджала губы. ― Мне пора, Максим. Послушайте моего совета – не звоните Варе пару дней.
   – Чтоб стать ей далеким, как северный полюс африканским пальмам?
   Даричева загадочно улыбнулась и, махнув рукой, прибавила шаг, а мужчина отстал.
   Встретились. Зачем? Какой толк в ее советах?
   И пропнул лежащий на дороге камешек.
   Вернулся к машине и набрал номер Скифарина, услышал, что Варя дома и сейчас с ней медсестра и немного успокоился.
   Вечером вновь набрал номер Вари – без результата.

   Девушка смотрела на орущий «утекай» телефон и все злее и резче махала руками, зажав гантели. Ай-фон смолк и гантели выпали из рук. Варя уткнулась в подушку и закрыла глаза: ты – Влад. Ты – Влад!

Глава 23

   Варя с трудом стянула корсет и поняла, что погорячилась – скрючило от боли.
   Уперлась руками в стол и зубы сжала: пройдет, сейчас все пройдет. Нужно только переждать головокружение и боль, еще минута, две.
   Девушка натянула брюки и качнулась – дыхание участилось, голова закружилась. Еще пара минут переждать и надела толстовку, застегнула ошейник с шипами, краги. А на грейдеры не хватило – затошнило и тело как ватой набили.
   Соберись, размазня! ― сглотнула ком и, слабо видя, что делает, зашнуровала ботинки.
   Пошатываясь, прошла в коридор и натянула косуху под испуганным взглядом отца. Закинула рюкзак на плечо:
   – Я в технарь, ― выдохнула и вывалилась на площадку. Спустилась, но как не помнила. На улице осела на лавку, обтерла лицо снегом, зачерпнув в пригоршню. Стало легче, обдуло, холодом обдало и взгляд прояснился, и боль вроде, притупилась, правда, дышать легче не стало.
   Поднялась и поползла к метро, сунув в уши наушники. Пошатывало.
   В электричке чуть не вырвало от духоты и звона в ушах – тяжелый рок помог – долбился, кажется, прямо в мозг и не давал сознанию покинуть хозяйку.
   На улице опять стало легче. Варя купила сигареты, закурила и сглотнула вязкую слюну – затошнило мгновенно, волнами от живота до головы слабость пошла. Снова снегом умылась и дотопала до ворот. Ей кивали, здоровались, она же слабо соображала кто, что. Гриня пристроился в толпу жаждущих знаний, что-то втирал ей – Варя видела лишь, как он рот открывает.
   В аудиторию ввалилась серо-зеленая, введя Машу в ужас, однокурсников в ступор. Люся смеяться перестала, вытаращилась на Скифа, как на приведение.
   – Че пялишься? ― рыкнула Варя и девушка испуганно отвернулась. ― А ты? ― уставилась на Машу.
   – Ты себя в зеркало видел? ― спросила та глухо.
   – Я че баба себя разглядывать?
   – Влад… ты же больной совсем, ― схватила его за руку.
   – Маня? От-ва-ли, ― хотела рыкнуть, а получился сип. Легла на парту и глаза закрыла, сглатывая ком в горле.
   – Вла-ад? ― чуть коснулась волос Маша, заглядывая в лицо Варе. ― Ты… с тобой точно все нормально?
   – Было. Да, дурак, к тебе сел. А ты и мертвого достанешь, ― выдохнула.
   – Может за соком тебе сбегать?
   – За пивом.
   – Дурак ты! ― скривилась. Жалко его было до слез – осунулся, лицо серое, губы белые, а глаза огромные как у анимашного супергероя, и чернота в них болью давится. ― Если б я знала, что все так плохо…
   – Кончай кудахтать, курица! ― процедила Варя уже понимая, что пришла зря, переоценила свои силы.
   Препод зашел, оглядел всех и бровь выгнул:
   – Кого мы видим? Скифарин, вы ли это? Нагулялись, решили почтить нас своим явлением?
   Варя молчала в упор глядя на мужчину и того проняло – уставился на Синицына.
   Полпары она как-то отсидела, а дальше хуже. Душило, мутило и сознание плавало. И поняла – немного и грохнется прямо здесь. Конец.
   Поднялась и, шатаясь, пошла на выход, слепо ориентируясь в аудитории, сбивая на кого натыкалась.
   – Скифарин!..
   Вывалилась, наплевав, и рот зажала, сдерживая тошноту, согнулась от боли, что как под дых дала, дыхания лишая. Ноги заплетались и, одна цель вела – до туалета добраться. Вломилась и стошнило. Сползла тяжело дыша прямо на пол в кабинке и поняла – приплыла. В голове как холод с жаром подрались и взгляд мутят, в ушах звон плывет, как вечерня, и тошнит да душит. Слабость – не подняться. Пыталась и хлопалась обратно, теряя сознание.
   Лицо оттерла непослушной рукой, с трудом нащупала в куртке телефон, а вытащить лишь с третьей попытки удалось. Только кому звонить и кого помочь просить. Нельзя ей выходить – упадет в обморок, вызовут скоряк или в медпункт оттащат и станет всем известно тайна Скифа. Отца – не вариант – инфаркт хватит. Здесь одной загнуться в обществе унитаза – тоже не вариант.
   Глянула на список последних звонкой – первое что высветилось и, увидела «Смелков Максим». Пожалуй, он лучший выход. Если поможет. Если сможет. Отца нельзя звать, других тем более.
   Нажала кнопку вызова и прижала телефон к уху плечом – рука не держала.

   Смелков хмуро смотрел в новый договор и в пол уха слушал Костю, что бродил за спиной и вещал на манер дурной гадалки. В голове была Варя, а не работа.
   И вздрогнул, не сразу сообразив что это – Лара Фабиан затянула Адажио. И дошло – Варя. Вскочил, схватив телефон:
   – Да! Варя, рад тебя слышать…
   И стих, услышав ее голос как из преисподней:
   – Помоги, пожалуйста…
   – Что случилось? Где ты?
   Девушка сипела и говорила с трудом, у Максима сердце сжало от тревоги за нее и рисовались самые паршивые картины в воображении.
   –… второй этаж… сортир… первая кабинка…
   И тишина.
   Смелков схватил куртку и вылетел из кабинета – Костя только рот открыть успел, как дверь схлопала.
   До техникума добрался за десять минут, безбожно подрезая авто. Тетку на входе даже не услышал – пролетел махом на второй этаж, мазнул взглядом по бледноликой девице, застывшей у стены в коридорном одиночестве. И понял что пришел – как раз напротив нее была дверь с характерным обозначением. Толкнул и огляделся – никого.
   – Ва… Влад?! ― опомнился. Сердце в висках от тревоги стучало.
   В дверь кабинки пихнулся – закрыта. Пнул и в образовавшуюся щель увидел грейдер и руку в обрезанной перчатке, безвольную, Варину. За дверь глянул – девушка была без сознания.
   Подхватил – застонала, очнулась. Все равно никакая – вялая, явно ничего не соображает, лицо серое и губы белые как белилами измазала, зато глаза с туманом и зрачки как блюдца. На ногах не стоит, соскальзывает вниз.
   Макс воду открыл, придерживая, умыл. Вздохнула, глаза распахнула и… стошнило.
   Мужчина понял, что дело худо и на руки бы поднял, да понял – нельзя. Здесь Варя опять пацан, опять за маской отморозка, и не ему ее рушить. Прижал к себе как друга алкоголика и потащил на выход.
   – Что с ним? Скиф?! ― прицепилась та бледнолицая, что в коридоре стояла – трясет девчонку, перепугана.
   – Вы кто?
   – Я?.. Ему плохо, да?
   Тупой вопрос – Варя висела на руке Смелкова, смотрела, но ясно, что ничего не видела, и, то и дело складывалась, словно кто под дых ее бил.
   – Помочь сможешь? ― спросил девушку, что так и тащилась за ними то за «Влада» хватаясь, то просто рядом семеня.
   – Я? Да. Чем?
   – Машину откроешь.
   – А? Да.
   Максим протащил Варю мимо тетки у входа и услышал уже в спину:
   – Дебилы малолетние, обкурятся в хлам…
   Варя глотнула стылого воздуха и соображать начала, на ноги встала.
   – Легче? ― встряхнул ее осторожно мужчина, в глаза заглядывая. Молчит, губы сжаты. Кивнула с паузой в минуту, не меньше.
   – Серая машина, вон, ― кивнул Маше на мерс у ворот. ― Ключи в правом кармане. Кнопку нажмешь – откроешь.
   Девушка вытянула ключи из кармана пальто и бегом к авто рванула, а Смелков Варю потащил, прижимая к себе.
   Маша двери распахнула – усадил осторожно, сиденье разложил.
   – Спасибо, ― бросил девушке, обходя. Сел на свое место и осторожно похлопал по щеке Варе:
   – Ты как?
   – Лу… лучше, ― выдохнула с трудом.
   – Ему сразу плохо стало, ― сообщила Маша, а вид такой, что хоть самой помощь оказывай. ― Ой, стойте! Его сумка! Я сбегаю, подождите, ― и бегом рванула в аудиторию.
   Макс над Варей склонился, оглядывая обеспокоенно – не нравилось, как выглядит. Смотрела, а глаза черные и пустые.
   – Ударилась? Ударили? Что произошло? ― видимых ран нет, но Бог его знает, что ее так скрутило.
   – Нет… просто… плохо и все… извини…
   Она еще извиняется, ― поморщился мужчина. К машине Маша подлетела, сунула рюкзачок:
   – Вот, это его. Скажите, а куда вы Скифа? Что с ним?
   – Много вопросов, девушка.
   – Не мельтеши, Маня, ― просипела Варя, глянув.
   – Я… я позвоню…
   Макс завел мотор и тронулся с места.
   – Только не в больницу, ― услышал. Покосился на Варю хмуро.
   – Отец дома?
   – Нет.
   Смелков включил левый поворотник – все ясно, он отвезет ее к себе и там уже решит, что к чему.
   Маша смотрела вслед машине, застыв у ограды, и поежилась – холодно. А сдвинуться не могла – за Скифа душа болела и очень не нравился этот слишком уж ухоженный и взрослый дядька, симпатичный и решительный. Смотрел он на Влада и обнимал не как друг – слишком нежно, слишком трепетно. И встревожился, словно конец света. А как на нее глянул? Как на соперницу…
   Может, придумывает она себе? Но перед глазами явственно встало, как этот незнакомец коснулся щеки Скифа – слишком бережно, и не хлопал – ласкал.
   Маша передернулась – неужели она была права: Влад – гей? И этот взрослый мужчина его… любовник?

   Смелков занес девушку в квартиру, прикрикнув на Макса, чтоб под ноги не лез. Уложил на постель, стянул куртку, морщась – не нравилось, что Варя как кукла тряпичная, даром, что смотрит.
   Толстовку – прочь, корсет, и вздохнула, застонала, увидела, наконец, мужчину. Тот заметил, что взгляд осмысленный стал, склонился над ней.
   – Варенька?
   Потянула, что под руку попалось, чтобы грудь прикрыть. Макс понял, вытащил из ящика комода свою футболку и натянул на нее – успокоилась. Раздел полностью, одеялом накрыл и, набирая номер Чилигина, хлопнул по кнопке чайника, залез в холодильник за молоком и медом. А зачем – не сказал бы. Объяснил Косте, что к чему, получил консультацию и только тогда сообразил, что соорудил Варе чай с бергамотом, молоком и медом.
   Все равно.
   Отнес и заставил попить. Осел на край постели во все глаза глядя на девушку, ворот рубашки от галстука освободил – душно.
   – Сейчас доктор подъедет, ― сообщил тихо – вымотало его за какой-то час, как за век. ― Тебе лучше?
   – Да, ― прошептала, но судя по виду – не намного.
   – Поспи пока, ― укрыл заботливо, склонился над ней. По щеке осторожно провел. ― Бледная. Что случилось-то, Варя?
   – Не знаю, ― чуть отодвинулась.
   – Точно никто не трогал?
   – Точно.
   А голос, как эхо, и в глазах муть.
   – Болит, что-то?
   – Немного. Спасибо тебе.
   – Глупости, ― улыбнулся подбадривая. ― Правильно сделала, что позвонила.
   – Отцу не надо знать.
   – Я понял. Не проблема.
   Галстук совсем откинул и собрал Варины вещи:
   – Поспи пока, ― вышел и дверь плотно притворил.
   Девушка как в нечто вязкое и теплое провалилась. Больше не было дурноты выматывающей, удушья и в ушах от звона не переливалось. Только слабость еще давила, смыкая веки.
   Смелков закурил на кухне – руки ходуном ходили. Потер лицо и жадно затянулся, соображая, что дальше. Ну, то, что домой он ее не отпустит – однозначно. Отец с ней управиться не может, а он попытается. Поживет у него, пока совсем не выздоровеет.
   Нажал кнопку кофеварки и набрал Скифарина. Сообщил, чтоб Варю не терял и, наливая себе кофе, позвонил партнеру.
   – Костя, сегодня не вернусь и завтра меня не будет.
   – Издеваешься? Макс, совесть есть?!
   – У меня форс-мажор и личные обстоятельства, ― отрезал и связь обрубил. Ничего, перетопчатся без него. Сколько раз он за двоих отдувался? Теперь Костина очередь.
   И закурил снова, уже успокоившись, даже «немцу», растерянному суетой, подмигнул. Постепенно дошло – Варя рядом и дрогнуло что-то внутри, жаром полыхнув по венам.
   Через час Чилигин ввалился. Посмотрел подопечную, послушал и резюмировал:
   – А нечего было из больницы убегать.
   И развернулся к Максиму:
   – В общем, так, пришлю лаборантку – возьмет кровь. Пока: покой и легкая пища, режим постельный. И никаких выкрутасов. А еще, ― вытащил из сумки стопку рецептурных бланков и накатал пару латинских названий. ― Выкупишь.
   Двинулся на выход и уже в коридоре буркнул:
   – Достали вы меня. Покоя совсем нет.
   – Извини. Что было-то, объяснить можешь?
   Чилигин уставился на него исподлобья и почти рявкнул:
   – Сам, как думаешь? У нее два ребра сломаны были, как срослось – неизвестно. Мы ж на волю ломанулись! Прибавь свежий послеоперационный шов после резекции селезенки и черепно-мозговую травму. Думаешь, все так запросто и за пять минут пройдет? Меньше фантастики читай! Спасибо скажи, что не ослепла вообще!
   – Ладно, не рычи, ― сунул ему в карман пятерку, и мужчина притих. Натянул куртку, буркнул: пока, и вышел.

Глава 24

   Варе на удивление не снились кошмары, и сон был легкий, спокойный. Глаза открыла – полумрак, незнакомая комната и приглушенный свет от светильника. Тепло, уютно, непривычно спокойно, ничего не болит, не ест, только ощущение, что кто-то рядом – озадачивает.
   Повернулась и встретилась взглядом с Максимом. Тот, одетый, вытянулся поверх одеяла рядом, подложив под голову руку и, смотрел на нее.
   – Как спалось?
   Взгляд ласковый, голос тихий. Варя же дрогнула, сильнее укутываясь и чуть отодвигаясь.
   – Нормально, ― выдохнула с долей испуга.
   – Я твоему отцу позвонил, чтобы не терял тебя. Пока не окрепнешь, у меня поживешь, хорошо? Так всем спокойнее будет.
   Варя ресницами хлопнула, теряясь. Мужчина был слишком близко, и хоть был как всегда флегмой с виду, все равно тревожил. Он лежал рядом, спокойный как удав. Но взрослый, сильный, властный, несмотря на то, что казался каким-то домашним, негодным к нападению. Но смотрел странно, говорил безапелляционно, хоть и мягко. И не столько подавлял, сколько не оставлял возможности возразить.
   Макс смотрел на Варю и чуть дышал, видя, как она притихла, взгляд потупила. Бледненькая, но уже не серая, как была.
   – Ты меня напугала, ― признался.
   Девушка лишь глянула и промолчала: а что скажешь? Сама испугалась. И сейчас то ли страх душу ест, то ли пустое волнение. Дребезжит что-то внутри, дыхание учащает. Может аромат одеколона Максима так действует? Привлекательный запах, есть в нем что-то от чего мысли разбегаются и хочется вдохнуть полной грудью, впитать его в себя.
   – Чур, слушаться, хорошо, Варенька?
   Ничего особенного во фразе, а девушка дрогнула:
   – Хорошо.
   И тоже ничего сверхъестественного в ответе, а у Макса в паху свело. Лег на бок, голову рукой подпер.
   – Кушать будем?
   – Что?
   – Я роллы заказал.
   Какие роллы? В себя бы прийти, избавиться от странного наваждения, как от сна. Мужчина ее как дурманом окутывал, и она терялась в этом непонятном ощущении, приятном и одновременно возмутительном. Уходить надо пока не утонула и опять не вляпалась.
   – Сначала умыться, ― пролепетала.
   – Конечно. Пойдем, покажу.
   А самого ведет от нее. Помог девушке встать, приобнял и оба замерли. Варя ему на грудь смотрела, а у самой дыхание сбилось от его близости, руки сильной и нежной, что жгла поддерживая.
   Макс потерялся – чувствовал под рукой изгиб тонкой талии, видел совсем близко губы девушки и с трудом сдерживался, чтобы не накрыть их своими губами, не прижать Варю крепче к себе. Но боялся, что шевельнись и испугает. Вот и стоял дурнеем – не отпустить не мог, ни обнять по – настоящему.
   Варя же, как в тумане плыла от аромата парфюма, от близости и силы, что исходила от мужчины, и боялась взгляд поднять, двинуться не решалась. Ладонью уперлась ему в бок и чувствовала тепло и волнение. Сладкое, потому невозможное, чтобы противиться.
   Это потрясало. Она не думала, что может быть приятно лишь от того, что он обнял ее одной рукой, от того, что так близко, и тепло. Что тревога не вызывает панику, а словно манит в рай.
   Что с ней? Неужели опять вляпалась как муха в паутину?
   Макс клонился к ее лицу, все ближе к губам, что уже снились ему, и в висках стучало от желания. Но чуть задел ее и отодвинулась. Выпустил, но будто что важное потерял и не сразу сообразил, что хотел.
   – Ванная комната.
   – Да.
   Вздохнул невольно и провел девушку, халатик, тапочки принес.
   – Новое, ― заверил и не уходит. Смотрит на Варю в своей футболке и понимает, что откровенно пялится, а взгляд отвести не может. Грудь у нее красивая, и ножки, и шея как у королевы. И бедра, и попка…
   Мать, ― выругался, сообразив, что смущает, дверь закрыл и на кухню ушел. Закурил, выметая шалые мысли из головы. Да куда там.
   Варя воду включила, села на край ванны и уставилась на атласный халатик – шикарный. Наверняка Макс его для своей девушки купил. И тапочки. Если он так заботлив даже в мелочах, с ним наверняка она чувствует себя и нужной и защищенной – любимой. Повезло. Счастливая.
   И покосилась на себя в зеркало – куда тебе, пугалу.
   И вообще, мужики не умеют любить, они умеют лишь пользоваться! ― напомнила себе, и впервые что-то внутри запротестовало, еще робко, но четко: а ты уверена? Много ли ты знаешь, чтобы всех под одну гребенку мести и судить?
   Варя скривилась.
   Стянула футболку и встала под душ.
   Смыла с себя память неудачного дня и ненужные мысли из головы выгнала. Халатик накинула. Все в нем хорошо, только ворот разъезжается на груди, и коротенький слишком.
   Вышла, придерживая ворот у горла.
   Макс глянул и чайник в руке дрогнул – вода мимо чашки пролилась. Сейчас, с мокрыми волосами, обрамляющими личико, нежное и красивое, как с полотна великого живописца, в женском халатике, закрывающем жуткую память прошлого, что пролегла по рукам от запястий, Варя настолько преобразилась, что мужчина, будто впервые увидел ее.
   Стройная, что фигурка, что лицо – идеал, ножки вовсе – любой модели на зависть. И трогательная, женственная, беззащитная какая-то в своей робости. Поглядывает, будто извиняется.
   – Твоя девушка не обидится, что я… ― плечами повела, намекая на наряд.
   – Нет. Все нормально, ― очнулся. Полотенцем лужу на столе промокнул. ― Садись кушать. Чай, кофе?
   – Чай.
   Макс придвинул ей коробку с пакетиками чая, и сел почти упираясь коленями в колени. Смотрел и никак не мог заставить себя очнуться, отвернуться. Ему казалось настоящим таинством, как она пакетик с чаем в кипяток опускает, как халатик у горла придерживает, как роллы палочками с «парусника» берет. Но добивало его знание, что под атласом нет ничего, кроме, разве, трусиков.
   – Покурю? ― прохрипел.
   – Не вопрос. Почему сам не ужинаешь?
   Не полезет, ― чуть не брякнул.
   – Сыт.
   И отвернулся. Максим чувствовал себя пацаном на первом свидании и никак не мог совладать с расшалившимся воображением.
   Ты ее патронируешь, ― напомнил себе и мысленно фыркнул. И тут же Даричева вспомнилась, смех в ее глазах на это слово. А ведь правда, смешно…
   – Как твою девушку зовут?
   – Что? ― не сразу понял, о чем она.
   – Не что, а – кого.
   – А, Лариса, ― брякнул.
   – Она взрослая?
   Макс улыбнулся, разглядывая девушку.
   – В смысле – старая? Нет. Я – старый?
   – Нет, ― смутилась, а он озадачился – с чего такой интерес?
   – Спасибо. Встречный вопрос – к чему вопросы?
   – Нууу, нагрянет, а тут я. Мне лучше уйти.
   – Даже не думай, ― накрыл ее ладонь своей и Варя притихла. ― Я уже сказал – поживешь у меня, пока не окрепнешь. Пусть твой отец отдохнет, да и мне спокойнее будет. Не хочу больше скакать по учебным заведениям и гадать, что с тобой стряслось.
   – Это неправильно…
   – Согласен. Поэтому ты живешь здесь и слушаешься меня.
   – Я о другом…
   – Не обсуждается, ― чуть сжал ей руку. Варя осторожно потянула ладонь, высвобождая, и Макс убрал свою руку. Успокоилась, даже глянула на него.
   – Ты слишком не похож на других… добрый, так не бывает.
   – Хочешь поговорить обо мне? ― улыбнулся, сложив руки на столе.
   Мужчина не привязывался, не лез откровенно, руку сразу убрал, только она дала понять, что прикосновение не нравится, и это заставило Варю посмотреть на него иначе, почти как на Влада в свое время. Только, то ли оттого, что он не был Владом, то ли от того, что она уже не была той потерянной, совершенно раздавленной девчонкой, все шло совсем иначе, и Макс вызывал у нее не только чувство защищенности, но и волнение – странное, жаркое, смущающее. Ей казалось, он видит ее насквозь и читает мысли, и она стеснялась, терялась, под его взглядом, теряя себя. И словно возвращалась та, давно умершая Варя, еще не знающая ни предательства, ни насилия.
   А он не мог понять, что с ней творится. Тихая, милая, совсем на себя не похожая, беззащитная какая-то, трогательная – вкупе с красотой, просто сшибающий букет.
   – Я пугаю тебя?
   Нет, ― головой мотнула.
   – Нравлюсь хоть немного? ― спросил тише, руку ей опять накрыл своей. И не хотел, а не сдержался.
   – Причем тут? ― повела плечами. Взгляд Макса невольно ушел в сторону холмиков груди и заметил, как напряглись сосочки. Это было слишком. С одной стороны знак, с другой как удар в пах.
   Ушел к холодильнику, лишь бы не видеть.
   – Чем бы тебя угостить? ― раскрыл, уставился внутрь, а видел не больше слепого.
   – Ничего не нужно.
   – Я звонил тебе все эти дни, ― взял сигаретку и отошел к окну.
   – Зачем?
   – Собирался предложить прогуляться по магазинам. Новый год на носу, подарками нужно озаботиться. Заодно, хотел попросить помощи. Не знаю, что выбрать Ларисе.
   – Ну, давай, я не против, ― плечами повела и халатик чуть разошелся у груди. Макс отвернулся к окну.
   Была бы она опытной, они бы уже не разговаривали. Но она, что ребенок, да еще с психологической травмой. И приходилось терпеть, сдерживаться и играть роль импотента. Невыносимо, но смелее быть боялся – не хотел ее пугать. Понимал, что с Варей нужно быть предельно осторожным, и терпел, а внутри бурлило от желания, волнами расходилось по телу – от пожара до тихой, глубокой истомы. И это он не тронул, а что будет – коснись?
   – Ловлю на слове. Как окрепнешь, съездим. Маше-то уже подарок присмотрела?
   – Маше? ― озадачилась. ― А! Нет.
   – Заодно и ей прихватим, ― раздвинул губы в улыбке. И смешно и грешно – кого она хотела обмануть, придумав розовую любовь? Глупенькая.
   Ниочемный разговор, а Варю напрягал. Или взгляды Макса? Или он сам, тем, что рядом, тем, что они одни в квартире? Неловкость чувствовала, и волнение никак не отпускало. Слова терялись, мысли убегали.
   – Я спать, пожалуй, ― протянула. Мужчина плечами повел:
   – Конечно.
   Девушка поспешила из кухни, а Максим зажмурился, сгибаясь пополам, зубы сжал: Боги мои, Боги. Вроде все с ним было, всякое случалось, но такого и представить не мог – чтоб зубы от желания сводило. Анекдот просто какой-то!
   А сам, как привязанный – за Варей. Встал в дверях спальни, косясь на девушку, и та настороженно таращится.
   – Я рядом посплю – ничего?
   Прошел, лег поверх одеяла.
   У Вари сердце от тревоги сжало. Нет, ненормальная ситуация:
   – Мне лучше уйти, ― развернулась к нему.
   – Почему? ― тоже повернулся, лицом к лицу уставился. ― Напрягаю? Непривычно? Мне все равно присматривать. Лягу в зале – все равно заходить буду, а так – не бегать.
   – Зачем вообще заглядывать?
   – Ты нездорова. Иначе не смогу – начну прислушиваться к твоему дыханию, чтобы понять все ли нормально, привязываться – не нужно ли чего. Привычка с болезни мамы.
   – Я не мама – с какой стати устраивать себе головную боль? Нет, все это неправильно.
   Она хотела уйти и Смелков встал:
   – Хорошо, я лягу на диване. Спи. Не пугайся, если ночью буду заглядывать, ― и вышел из комнаты.
   Но на счет «спать» погорячился – полночи промаялся. Да и Варя нормально не спала, понимая неординарность ситуации, но, не понимая ее подоплеки и себя, потому что осталась. Нет, решение уйти было верным.
   Рано утром выглянула в смежную комнату – зал. Заметила спящего прямо в одежде Максима и на цыпочках прокралась в ванную, потом начала аккуратно шарить по квартире, выискивая свои вещь. Вываливаться на улицу в халатике в ее планы не входило, однако и одежда не находилась.
   Смелков услышал сторонние шорохи и приоткрыл глаза. Первое, что бросилось – стройные ножки во всей красе почти до ягодиц.
   Варя, что-то искала у кресла возле окна, затем под столом, в шкафу. Поглядывала на мужчину, но тот успевал прикрыть веки и не шевелился, наблюдая, и девушка не заметила, что он проснулся. Обшарила комнату и еле слышно прокралась в следующую. Минута и он услышал шуршание пакета, и понял, что девушка искала. Лежал, смотрел на бледнеющую темноту за окном и по шорохам определял, что происходит – вот Варя достала одежду, вот натягивает брюки…
   Паранойя, ― подавил вздох и поднялся, прошел и подпер косяк двери, глядя, как девушка одевается.
   Варя натянула брюки и уже скинула халат, спеша переодеться и сбежать, как почувствовала взгляд в спину. Оглянулась и отпрянула от неожиданности, в «стенли» вжалась, прикрываясь руками и не зная, куда вообще забиться.
   Макс смотрел на белеющие в полумраке плечи и забыл возмущение на себя самого, решившего вдруг устроить себе встряску нежданно-негаданной аскезой.
   Прошел медленно и Варя метнулась в угол, сжалась вовсе, губу прикусив. Молчаливое явление мужчины ввело ее в ступор, как будто приведение увидела.
   Смелков поднял халатик и протянул его Варе. Она не сразу поняла, таращилась на него дрожа, и ощущение – онемела. Ее тело было достойно полотен живописца, вот только сильно раздражало, что идеальные холмики закрывают ладони, а взгляд девушки вовсе останавливал игру воображения. В глазах была паника.
   Схватила протянутую шмотку, но не сообразила надеть – грудь закрыла и взгляд опустила. Страх отступал и появлялся стыд, что она решила уйти, как вор какой-то. И даже в груди кольнуло от неприятной мысли, что попутала его с другими с той, жуткой своей прошлой жизни.
   Макс стоял в метре от нее, сунув руки в брюки, чтобы не схватить за плечики, не прижать к себе и просто смотрел, не отказывая себе хотя бы в этом удовольствии.
   – Далеко собралась? ― спросил тихо, видя, что она уже успокаивается.
   – Домой, ― пролепетала, а взгляд не поднимает. Виноватой себя чувствует?
   – Ничего, что отца разбудишь?
   – Его нет дома.
   – В смысле?
   – Он присматривает за мной, а так… в своей семье живет. Раз ты его предупредил, что меня не будет, я у тебя – он к себе уехал.
   Даже так?
   – Давай не будем его из семьи дергать, дадим отдохнуть?
   – Я одна…
   – Исключено. Одной тебе сейчас нельзя. Уедешь – я ему позвоню.
   – Нет.
   – Варя, ― шагнул ближе и, она кожей исходящее от него тепло ощутила, смутилась, себя не понимая. Нужно одеться, послать Смелкова и уйти, и забыть, никогда не звонить, не слышать, не видеть, не знать… Почему? ― Я настолько страшный?
   – Почему? ― нашла в себе силы взгляд на него поднять. Мысли в голове путались – неправильная ситуация. Ломала она уверенность Вари, что жизнь – дерьмо и хорошего не жди.
   – Не знаю. Бегаешь от меня, как черт от ладана.
   Все бы черти такие были… Чертовски правильные и привлекательные. Но чем, черт тебя дери?! Почему ты не такой как остальные?!
   – Не выдумывай, ― дрогнула. Он нависал над ней и почти касался, и смотрел так, что Варя терялась.
   Макс склонился к ее лицу, в глаза заглядывая.
   «Привяжется, стиснет и…» ― подумала, а он лишь:
   – Тогда дай отцу выходные, хорошо? ― сказал.
   Она ответить не могла – он вот, дыханием достает, и мутит в голове от волнения, и ноги подгибаются. Но уже не страшно, а будто жалко чего-то.
   Макс заметил поволоку в ее глазах и как разряд тока получил, сообразив, отчего взгляд у нее такой. Пятерней в волосы проник и чуть коснулся ее губ – дрогнула всем телом, пришлось второй рукой за спину ее придержать.
   Гибкая, кожа как атлас – нежная, нежная и туман от нее в голове. Губы своими губами накрыл, осторожно, наслаждаясь, целовал и не лез дальше, боясь минуты этой идиллии нарушить. Сладкие губы, жаркие, податливые, приник к ним, как провалился. Нежил их и задыхался от наслаждения, а в голове одно в такт бешенному ритму сердца: не спеши, только не спеши, не спеши.
   Она не отталкивала, только трепетала, и этот трепет передавался ему и словно уводил в нирвану, отправлял в далекую юность, в чистоту первых порывов, первых свиданий, первых поцелуев, первой любви.
   Он не целовал – грел, не страстью – нежностью делился, не брал – давал, и тем делал невозможным отступление. Варя потерялась в этом поцелуе, неожиданном и словно первом и самом желанном. Она понятия не имела, что так можно целовать, что столько приятных впечатлений может возникнуть от банального поцелуя.
   Макс прижался лбом к ее лбу, обхватил руками за спину, чуть притягивая к себе, и смотрел на девушку, чувствуя, как она подрагивает в его руках, как грудь вздымается и дыхание участилось.
   – Не страшно, правда? ― прошептал, а самого в дрожь кидает от гибкости ее стана, от нежности кожи, от сладкого тепла дурманящего разум. Блаженная – одно слово, иначе не назвать ее. И потому блаженство от нее идет, топит. Не оторваться – вновь к губам ее припал – сладко до одури, и сердце выпрыгивает, кровь в виски бьет, гудит в венах от испытания истомой.
   Варя совсем потерялась и одно средство в себя прийти – чуть отстранилась – не задержал. И даже горько стало, и словно чего-то важного лишилась.
   С ума она сошла, что ли? Ведь ясно что ему надо…
   А надо ли? Она полуодета – другой бы уже взял, если б хотел. Другой…
   – Завтракать будем? ― спросил хрипло, лишь бы спросить, паузу занять и не притянуть к себе эту трепетную девочку, желанную настолько, что и душу заложить не жаль. А у самого дыхание прерывается и взгляд от нее оторвать не может.
   Варя отодвинулась, грудь халатом закрывая, сжалась, себя не понимая.
   – Да, ― а что «да»? К чему?
   – Хорошо, ― пальцами щеки коснулся – найти бы силы уйти. Отступил – шаг назад, еще – через силу. Двери прикрыл.
   Варя осела в кресло и слепо уставилась перед собой. Пальцы дрогнув коснулись губ, а на них еще тепло губ Максима и его нежность, что как яд в кровь проникла.
   Разве так бывает?
   Вспомнила поцелуй Димы и невольно передернулась: разве поцелуй? Тогда она никакого прикола в слиянии губ не находила. В книгах пишут: он поцеловал – она растаяла – ну, бред же!
   И сникла: не бред оказывается, бывает… В чем дело? Почему ей не страшно, а любопытно, почему обычный поцелуй приятную дрожь вызывает? В ней дело, в Максе?
   Девушка рассеянно натянула халатик и сложила свои вещи обратно стопкой в «стенли». Зачем? ― оглядела и вытащила. И опять положила.
   Задвинула створку и лбом к зеркалу прижалась, уставилась в отражение своих глаз – кто ты, что с тобой происходит? Во что ты вляпалась на этот раз? И ощущение, что все что было – сети, а сейчас – в капкан попала, да такой, что не вырвешься…
   Потому что не хочется, потому что вопреки рассудку хочется обратного – глубже увязнуть, убедиться что поцелуй был приятным случайно, а дальше все как обычно, и Макс обычный, как все… ― кому ты лжешь? ― смотрела в чернеющие зрачки отражения.
   Двери входные схлопали, а она не услышала – все ощущения, что подарил ей Максим, хранила, как Прометей огонь, и запоминала, как минуту счастья.
   Смелков Макса ушел выгуливать и охладиться. Жмурился, подставляя лицо легкому снежку, пока овчарка гоняла снежинки, раскидывала сугробы, запрыгивая в них.
   Ему было так хорошо, что сколько не припоминал, сравнить было не с чем. Разве что с чем-то в юности, далеким, далеким как эхо, давно затерявшимся в памяти, оставившим лишь блеклое пятно света.
   – Вот и так бывает, ― улыбнулся, подтрунивая над собой. И свистнул. ― Макс, домой!
   Поднимался по лестнице и все поцелуй вспоминал – Варя даже зубы не разжала. А ведь она совсем не умеет целоваться. И тепло опять стало и в душе стойкое ощущение чистоты, какой уж вроде не бывает, а если есть – то редкость. И любопытство наравне с блаженством – что будет дальше? И чувство причастности к чему-то чудесному, необычному, сходному с даром.
   И домой хочется – там Варя.

   Девушке требовалось отвлечься, уйти от странных, будоражащих ее впечатлений.
   Прошла по квартире и поняла, что осталась одна. Не было собаки, поводок исчез с вешалки и пальто Максима – значит, выгуливает своего подопечного.
   Оглядела кухню и открыла холодильник: и так, что приготовить на завтрак?

   Смелков впустил овчарку и закрыл дверь. Стягивая ботинки подивился тишине. Прислушался – на кухне, что-то брякнуло. Прошел и застыл в дверях, упираясь руками в косяки – Варя шаманила у плиты. Удивительная картина, ― улыбнулся невольно.
   Девушка покосилась на него через плечо:
   – Я тут… похозяйничала. Завтрак решила…
   А сама не смотрит – смущается, словно что стыдное совершила. Забавно и мило так от ее стеснительности. Он и не думал, даже не предполагал наличие робости в девушке.
   – Завтрак – отлично, ― подошел.
   – Омлет, ― сказала еле слышно и видно – заволновалась.
   К себе притянул осторожно, обнял – дрогнула. А талия гибкая, в атласе под ладонями как лиана вьется.
   – Омлет? Здорово, ― прошептал, к губам склоняясь, а самому ровно и на омлеты и на фундю и на все блюда всех кухонь мира разом.
   Губами губы накрыл, языком на зубы надавил – Варя дрогнула, выгнулась в его руках и, выдав смешное, нелепое «у!» приоткрылась. В рот проник, словно в лоно, обласкивал, языком язык и чувствовал, как девушка гореть начинает, гнуться, задыхаясь, а не отталкивает – внимает, впивается пальцами ему в грудь и тем словно требует – еще.
   «Открытие года» ― мелькнул в голове слоган и мысль следом – открытие жизни – Варя.
   Он предположить не мог что в ней собрано столь много самого противоречивого, необычного – смущение и нахальство, нежность и грубость, смелость и страх, замкнутость и открытость, холодность и страсть. Она поддавалась ему, не выталкивала язык, не отталкивала от себя и словно сама была потрясена происходящим и хотела этого.
   Макс огладил ее ладонью по лицу, касаясь с нежностью, умиляясь ее отклику на поцелуй. Варя подрагивала, смотрела на него широко распахнутыми глазами, в которых удивление смешалось с растерянностью, волнением и негой.
   – Не целовалась раньше? ― улыбнулся, глядя на нее как на произведение искусства – трогательная до щемящего ощущения в душе, красивая, юная, чистая.
   – Так? ― выдохнула и плечами повела, взгляд опустила – на щеках легкий румянец проступил – вовсе неожиданность.
   Да знал ли ты ее? ― спросил сам себя и нахмурился от едкого запаха.
   – Омлет! ― вскрикнула девушка, отталкивая мужчину.
   Яйца, ветчина и помидоры благополучно догорали, покрываясь траурной каймой и дымили едко. Девушке стало до слез жаль – сгорела ее попытка показать себя хорошей хозяйкой!
   И обозлилась сама на себя: на кой и перед кем выпендриться решила?!
   Смелков рассмеялся над вытянувшимся лицом Вари. Прихваткой убрал сковороду в раковину вместе с содержимым, воду включил. Увеличил забор на воздухоочистителе и подмигнул расстроенной девушке:
   – Сообразим по – новой.
   – Я умею готовить.
   По тону чувствовалось, что Варе было важно, чтобы он поверил и Макс закивал:
   – Не сомневаюсь.
   Достал продукты и привычно устроил завтрак. Получалось у него ловко, словно поваром работал, и девушке стало еще более неловко – губу прикусила, совершенно расстроившись.
   А тот сунул в микроволновку, нажал кнопку кофеварки и улыбнулся Варе:
   – Через три минуты будем завтракать.
   – «Необычно, незнакомо – душу выгнали из дома», ― пропела с хрипотцой, не спуская пытливого взгляда с мужчины.
   – Не понял? ― насторожился.
   – Странный ты. Необычный. Таких не бывает.
   Кто бы говорил, ― хмыкнул и, услышав щелчок, вытащил омлет, разложил по тарелкам.
   – Обычный холостяк.
   – А Лариса?
   Лариса? ― бровь выгнул, напрочь забыв о том фарсе, что он и Варя друг другу придумали.
   Поставил тарелки на стол, чай налил, себе кофе и закурил, глядя на девушку, что так и ждала ответ.
   – Так что?
   – Что?
   – Лариса, ― напомнила. Улыбнулся загадочно, чуть снисходительно: а ведь тебе любопытно, малышка, и интерес пиковый. Неужели оттаиваешь?
   – Маша, ― протянул, взгляда с девушки не спуская.
   – Что – Маша?
   – А что Лариса?
   Варя моргнула, соображая и, вздохнула, отворачиваясь – дошло – играется. Потянулась за сигареткой – перехватил руку. Девушка вспыхнула, готовая возмутиться на нравоучительную тираду, но услышала:
   – Не надо на голодный желудок. Покушай и кури.
   И стихла.
   Терялась она от него. А может и не в нем дело – в ней?
   Ковыряла омлет и косилась на мужчину. А тот курил, сложив руки на столе и, смотрел на нее не отрываясь. В глазах свет и тень сходились, плескались в зрачках гиблым дурманом, манили и завораживали.
   Может, он колдун?
   И волосами тряхнула – сбрендила совсем.
   – Не вкусно?
   – Вкусно, ― буркнула хмурясь. Вилку изучала, а на деле себя понять пыталась и мужчину. Слишком много впечатлений, слишком неожиданных, словно из – за грани неведомого и недоступного. В клубок противоречий внутри нее сплелись и в ступор мысленный вводили от мысли – а ведь ты хочешь этого, нравится тебе и он и что рядом и что возможно будет…
   Вдалеке глухо запиликало, запело. Варя вздрогнула – знакомая мелодия, и вопросительно уставилась на Максима.
   – По – моему, это тебе. Я Максим на звонки не ставлю, ― улыбнулся.
   Девушка двинулась в коридор и выудила из кармана куртки ай-фон – так и есть – звонила Маша.
   – Ты не ополоумела, старушка? Восемь утра.
   – Извини, ― проблеяла девушка. ― Хотела узнать, как ты. Вчера весь день и вечер звонила, а ты не брал.
   – Мал-мал был занят, ― прошла на кухню и выудила сигаретку из пачки. Максим отобрал, подкурил и вернул. Варя растерялась и пропустила следующую фразу подруги.
   – Повтори, ― затянулась, сев напротив мужчины.
   – Этот… ну, который за тобой вчера приезжал – он кто?
   – Понравился? ― зыркнула на Макса.
   – Я серьезно!
   – Я тоже. Хочешь, устрою более тесное знакомство? Он не женат, тридцать…? ― уставилась на него вопросительно. Смелков бровь выгнул, настораживаясь. ―… пять, ― прикинула сама. ― Имеет небольшой бизнес, квартирку, машину. Хорошо готовит, не дурак. Мечта, да, Маня?
   – Ты идиот, Скиф. Иногда я удивляюсь самой себе – как можно вообще разговаривать с таким, как ты, не то что беспокоиться!
   – О, как тебя завело-то!
   – Сволочь! ― рыкнула и отключила связь. Варя вздохнула, мигом потеряв игривое наплевательство, и отложила телефон.
   – Девушке ты понравился. А как она тебе? ― вздернула подбородок. Смелкова смех разбирал – до того понятными и нелепыми ее ухищрения показались. Наивная.
   И приятно было что не погибла та глупенькая Варвара, которой нос может и оторвали, а вот душу жива, и наивная чиста как прежде.
   – Кто? ― прищурил глаз, стараясь скрыть смех – на этот раз желание девушки придумывать новые, и кажущиеся ей хитрыми, засады, выстраивать преграды и ограды на пустом месте, умилило. На этот раз у нас некто Маня ширмой выступит? Поздно, я уже знаю вкус твоих губ, ― не сдержал улыбки.
   – Что смешного?
   – Так, ― повел плечами.
   – Ответа не будет?
   – Извини, я твою подругу не разглядел.
   – Почему бы не встретиться втроем где-нибудь? Посидим, пообщаемся, потом я свалю и…
   А вот это мужчине очень не понравилось – посерьезнел.
   Хотел высказаться, но засомневался, понимает ли Варя, с чем играет? Любила ли она вообще, знает ли что такое ревность? Тот ее неудачник по имени Дима – не в счет – детство. И чувства детские, незрелые, скорее дружеское расположение, чем любовь. Если уж они даже не целовались нормально, не были вместе – о чем говорить? Юная идеалистка придумала себе образ героя, к нему и прикипела. А образ – раз, и истлел на глазах. Больно, понятно. Но люди вырастают из этого, как дети из одежды. Вчера впору ползунки были, сегодня уже малы.
   Так и люди с людьми. Чтобы понять, кто тебе нужен, чтобы найти, оценить и сберечь того, кто твой, порой перемерят весь человеческий бутик, но так ничего и не найдут.
   Он не исключение. Макс сам влюбился в красивую куклу, и не понимал тогда, что лучше любить душу – она не предаст. Взять Варю – ведь еще на прошлой недели всерьез не думал, а сейчас сидел, смотрел на нее и понимал – пришел. Нашел свою женщин и другой ему не нужно, любой, хоть позолоченной, хоть брильянтовой.
   Вопрос только кто он для Вари – все еще распашонка, одежка на вырост или уже свое, как часть стиля, часть себя? Как это понять ему, если она еще даже не задается подобным вопросом? И когда задастся, сколько ему ждать?
   Для него все определенно. С сегодняшнего дня. А как сложится у нее?
   Смелков закурил: ждать долго он не собирался. Варя все еще дитя, и ему, достаточно взрослому и опытному, все-таки проще направить ее в нужное русло и получить что хочет.
   Но вот тут и возникало одно «но». Он не хотел просто привязанности с ее стороны, не хотел мимолетности или минутной слабости – хотел сильного чувства. И был уверен, кого там – точно знал – эта девочка способна любить всей душой, отдаваться без остатка. Вот только по неопытности ставку не на того сделала. Тогда.
   Поверит ли ему, сейчас? Готова ли отпустить прошлое, потерять в новых отношениях – взрослых, серьезных?
   Сейчас ставки изменились. Макс уже знал с кем имеет дело и отдавал себе отчет в том, что не отпустит ее. Слишком мало осталось таких женщин. И их как не топчи, как не гни, не ломай, как не смешивай с грязью – останутся чистыми и сильными даже в своих слабостях.
   И не стоит торопиться с выводами, обижаться на выпады рано. Под оскорбительным с виду, может оказаться все что угодно. Варя уже показала, насколько глубока, поэтому ему не стоит судить поверхностно.
   – Ответ будет?
   – Что тебя озаботило? ― хлебнул кофе, скрывая отголосок обиды.
   – Маша хорошая. Она умненькая, воспитанная. Смазливая. Но главное цельная и верная. Правильная.
   Сватает, ― понял. Что ж, нормальный ход, умный. И выводы, в общем, верные. Если целует ее, то Лариса не больно ему нужна. Другое интересно – почему со своей подругой сводит?
   – Я уже выбрал себе женщину.
   – Ларису? Извини – мимо. Не твоя она, не для тебя.
   – Это Варя говорит или Влад?
   Девушка смутилась на миг, покрутила ложку по столу, совсем как Макс крутил нож в ресторане. И говорила тоже, как думал он. Удивительно, они схожи и в этом, ― по сердцу как елеем провели.
   – Это неважно, ― пролепетала. ― Маша действительно…
   – Идеал. Я понял. Не жалко подругу?
   – Нет, почему должно быть жалко? Вряд ли ты способен пнуть в душу, остальное нормально – все мы люди, а не ангелы.
   Смелков улыбался, слушая ее, и так и подмывало сказать: Варенька, девочка моя, ты в курсе, что люди иной ориентации, которую ты мне так усиленно в лицо тычешь, так запросто своих партнеров не отпускают? Что и зачем придумала на этот раз? Решила мне проверку устроить или отгородиться?
   А если ни то, ни другое? Если боится обидеть послав в путь? Если он ей просто удобен? Если не хочет обострять, во избежание каких-либо неприятностей типа тех, что уже имела, и потому плавно уводит его в сторону от себя? Решила, что он такой же как Том?
   Максу стало противно и обидно. Прищурил глаз, стараясь сдержать эмоции – понимал, что не она виновата.
   – Ты обо мне или о подруге заботишься?
   – О вас обеих.
   – Угу? ― взял сигарету. ― А ничего, что мы с тобой целовались?
   Варя замялась, и к удивлению мужчины, на щеках опять румянец появился.
   – Ты и с Ларисой наверняка целовался. А может не только.
   – Аа!.. Не выходит, ― прищурил глаз уже из – за дыма.
   – Что «не выходит»? ― озадачилась.
   – Я не целовался с Ларисой.
   Варя растерялась, потом нахмурилась:
   – В смысле? Это как? Она ведь твоя подруга, ― лжет – так не бывает.
   – А Маша – твоя.
   – И что?
   – Вот именно – и что?
   Девушка отвела взгляд, сообразив, что ни черта он ей не верит, не прошла ее выдумка с лесбийской наклонностью. И как бы Лариса не оказалась из той же серии, что Маша – ширмой, ответным ходом и только.
   А он опасный тип, ― подумала.
   – Любишь играть? ― почувствовала раздражение.
   Макс смотрел серьезно и молчал.
   – Людьми не играют – это больно и подло! ― выпалила, ощетинившись.
   – Да? И не оскорбляют просто так, потому что это низко. Я ни с кем не играю, девочка. А если ты увидела себя – меня оскорблять не надо.
   – Себя?! ― возмутилась и стихла – намек на Машу был слишком прозрачен и, снова Варя подумала, что Максим все понял, вычислил, расшифровал. Ее уловка провалилась.
   – Маша под моей защитой.
   – Она знает, кто ты? ― спросил в лоб.
   Варя не смогла солгать и потому промолчала, взяла сигарету и закурила.
   Макс прав, черт побери, я играю с Машей и это низко, ― скривилась.
   Но где выход? Глупая влюбилась в несуществующего парня. Открыться – поставить себя под удар. После можно не появляться в технаре и помахать рукой диплому. И желание вернуть отца домой, успокоить и хоть в эту сторону не чувствовать себя виноватой и редкой сволочь, не сбудется. Придется начинать сначала, если не только с учебой, а и вовсе с местом жительства.
   Попытки оттолкнуть Машу тоже ни к чему не привели. Остается лишь ждать пока перегорит, да присматривать, не давая ей пищи для развития страсти.
   – Так знает?
   – Да! ― выпалила и сжалась.
   Макс кивнул: понятно.
   – Хорошо.
   Согласился легко, видя, как девушка напряглась, расстроилась. Затушил сигаретку и забрал окурок у нее, ткнул в пепельницу. И подхватил Варю на руки – мгновенно забыла все, о чем думала, уставилась на него во все глаза и замерла.
   – Что? На руках не носили? ― бровь выгнул.
   А ей не до смеха – сообразила, что он ее в спальню несет и испугалась не на шутку – взвилась, отталкивая руками и ногами дрыгая.
   – Варя, успокойся!
   Притихла чуть, а саму трясет и взгляд черный, паника в зрачках.
   – Я похож на того, кто причинит тебе вред? ― спросил тихо, надеясь, что дойдет, что услышит. Услышала, притихла.
   Уложил на постель и сел с края – отодвинулась к спинке у стены, уставилась исподлобья напугано, но уже и растеряно.
   – Меня бояться не стоит. Тебе, ― протянул тихо. Осторожно обхватил за талию и к себе потянул – уперлась ему в грудь ладонями. Лицо растерянное, взгляд встревоженный, но уже без жуткой паники. ― Я скорее причиню вред себе, чем тебе. Все будет, как ты хочешь, Варя. Только так и не иначе. Наверное о многом попрошу, но… доверься мне, пожалуйста, ― прошептал ей в лицо, склоняясь к губам.
   Дрогнула, но не отвернулась, не отодвинулась, только взгляд в сторону.
   Максим накрыл ее губы осторожно, не проникая в рот ласкал их и все сильнее притягивал Варю к себе. И с трудом сдержал стон, когда ее грудка прижалась к его груди. Девушка впилась руками ему в плечи, и он чувствовал ее пальчики, принимал, как согласие. Раскрыл ей губы и проник в рот. Дрогнула, невольно выгнувшись в его руках. Прижал сильнее и буквально пил ее дыхание, оглаживая нежно ладонью по спине и талии.
   Варя задыхалась, подрагивая в его объятьях. Ей было хорошо и тревожно одновременно, хотелось оттолкнуть и прижаться сильнее, и не понимала, чего больше, терялась, забывалась. Если бы он лез к груди или бедрам, если б мял или был настойчив, решение было бы однозначным, но он нежил, он, словно любовался, ласкал, как дышал, и она чувствовала, что действительно отпустит, стоит лишь намекнуть.
   Чуть надавила на плечи и, действительно, перестал целовать. Придерживал за спину и гладил пальцами ей лицо, губы, смотрел, словно на Мадонну.
   Тупик.
   И оттолкнуть его сил нет и позволить больше – страшно.
   Телефонная трель спасла. На этот раз звонили Максу, и он бы не подошел, но Варя вздрогнув от громкой мелодии, отодвинулась и нырнула под одела, словно черту провела.
   Максим вздохнул и нехотя прошел на кухню, взял трубку. Косте приспичило по договорам в девять утра уточнить, будь он неладен.
   Смелков составляя посуду в мойку, убирая со стола, терпеливо слушал жалобы друга, пояснял, что ему непонятно. А хотелось послать его и вернуться в спальню. Но когда смог – Варя уже спала или притворялась спящей. Макс не посмел ее тревожить, понимая, что ситуация довольно зыбкая, и один неверный шаг – можно все потерять.

Глава 25

   Лаборантка пришла далеко после двенадцати и ушла ближе к часу. Мужчина закрыл за ней дверь и обернулся, почувствовав взгляд Варя.
   Девушка стояла в проеме спальни и смотрела на него:
   – Со мной все отлично. Чувствую себя прекрасно.
   На что намек? ― подпер косяк плечом, склоняя голову на бок – девушка все запахивала халатик на груди, стараясь и горло прикрыть. Интересно, когда она уже будет с ним – после тоже будет упорно кутаться?
   – Мне пора, Максим.
   Мужчина подошел и встал рядом – Варя тут же потеряла уверенность и мало смолкла, взгляд опустила.
   – Не думаю, ― огладил ворот халатика. ― Предлагаю для начала прогуляться до ближайшего пристойного общепита. Заодно завернуть в аптеку и выкупить тебе лекарства.
   И приобнял девушку, обхватив ладонями за талию:
   – Когда Чилигин скажет: добро: готова к труду и обороне – тогда домой. Только так, Варенька.
   Девушка уперлась ладонями ему в грудь и у Максима пропала всякое желание, куда-то идти. Ладошки у нее теплые, талия тонкая и этот потупленный взор и приоткрытые губы…
   – Не думаю, ― протянула в сомнениях.
   Мужчина припал лбом к ее лбу:
   – Варюш, дай отцу отдохнуть?
   Может прав? ― повела плечами. Только ее отсутствие дома и присутствие здесь – не лучший вариант. Пропадает он с Максом, путается в его сетях. Что-то странное происходит с ней, когда он так близко. Волнение одолевает, теряется она, и желания возмутительные появляются – обнять, например, или провести по плечам, груди, чувствуя не ткань рубашки – кожу.
   – Ты плохо на меня влияешь, ― призналась робко, шепотом, и неожиданно для себя.
   – Дааа? ― прошептал в ответ, а у самого горло перехватило – принял ее слова за признание – тянет меня к тебе. ― Как?
   – Не… неважно.
   – Почему? Могу признаться – ты тоже очень плохо на меня влияешь: совсем не хочется работать, вообще думать ни о чем не хочется. Только бы обнимать тебя и целовать, ― прошептал с улыбкой, немного иронично, чтобы не вспугнуть ее, чтобы не загонялась мыслями о плохом.
   Варя уловила интонацию, растерянно глянула на него:
   – Шутишь?
   – Нет, ― пятерней проник в волосы, накрыл затылок ей и припал к губам. И сразу в рот полез. Варя не ожидала, выдала свое смешное «уу», дрогнула, невольно сильнее к нему прижимаясь. Мужчина понял, что ей начинает нравится целоваться по – взрослому, по – настоящему, и это было здорово. Он бы целовал ее с утра до ночи, но не только в губы. Сладкая она, такая сладкая, что голову кружила. Только дальше к сожалению нельзя, осторожней нужно, во вкус девушку вводить постепенно, тогда все получится, тогда не будет страха и она поймет, что такое наслаждение, узнает, что принадлежать мужчине может быть очень приятно, а не больно и страшно. Не хорошо может быть только с ним. Остальных пусть боится – так лучше и для нее и для него.
   А сам уже оглаживал ее по талии и бедрам, с трудом сдерживаясь, чтобы не стиснуть за ягодички.
   – Ты с ума сводишь, ― признался, отрываясь от ее губ.
   Варя не знала, как реагировать, не знала, что ответить, и это тоже безумно нравилось Максиму. Она не играла, просто потому что не умела и не думала играть, и все что чувствовала, мгновенно отражалось на ее лице, передавалось ему без слов. И это было настоящим, как она вся. С ним, здесь и сейчас. И кто бы мог подумать, что она все еще та Варя – наивная и робкая, трогательная, и у нее еще есть шанс спастись. Он сможет ей помочь. Да что греха таить – и себе тоже.
   Если б она знала, как ему паршиво одному. Как и ей.
   И подумалось вдруг – а ведь он любил за всю жизнь лишь одну женщину, как и его любила лишь одна – мама. И лишь в этой любви не было пошлых примесей удобства, необходимости, привычки, выгоды.
   И был уверен – Варя умеет именно так любить – безоглядно, просто за то что есть, за то что дышишь рядом.
   Как можно было растоптать ее за это? Как можно было предать?
   Дурак ее Дима, редкий дурак…
   – Пойдем обедать? ― спросил тихо, скользнув ладонями вверх и обняв ближе к груди – стройная и такая ладная, что диву даешься. ―Я дам тебе свой свитер или водолазку, чтобы рокерский наряд не напугал посетителей ресторана.
   Варю забеспокоили его ладони, что плотно обняли в опасной близости от груди, и хотела оттолкнуть, но его слова смели желание – фыркнула, невольно улыбнувшись. И мужчина сам отпустил ее.
   А может ничего из ряда вон не происходит? Может все так и должно быть? Разобраться – что она знает? Дима не в счет – губы слюнявил и обнимал – все. Наверняка сам ничего не умел, куда ее научить? Том…
   Варя тряхнула волосами – белая скатерть, ничего. Не было его, не было! Этот урод растоптал ее тело, но не стоит давать топтать и будущее.
   Максим потянул ее в комнату, распахнул «стенли». Взял из стопки светлую водолазку и протянул Варе:
   – Завтра можно сходить в магазин и подобрать тебе женский наряд.
   – Нет, ― отрезала поспешно. Макс не стал настаивать, понял, что к этому Варя еще не готова. Слишком радикально для сегодня.
   Девушка забрала свои брюки и ушла в ванную. Мужчина наскоро переоделся и ждал ее в коридоре, трепал Макса по холке.
   – Варя, у тебя все нормально? Помощь нужна? ― забеспокоился, что ее долго нет.
   Девушка вышла и застыла у стены, словно была недовольна своим видом или считала его непристойным. Зато Максим посчитал наряд очень сексуальным, вернее девушку в нем.
   Водолазка была большевата, но все равно обтягивала грудь. Высокие, ровные холмики идеального третьего размера проглядывали напряженными пуговками сосков и словно звали. Светлые волосы, аккуратно расчесанные, не торчали колючками ежа, а лежали пышной короной, обрамляли чуть заострившееся личико, делая его более открытым и женственным. Теперь ее никто бы не спутал с мальчиком.
   – Лучше толстовку, ― бросила, глянув на Смелкова.
   – Ну, нет, ― качнул головой. Прихватил грейдеры и присел перед ней, выставляя один. Варя нахмурилась, не понимая, что он хочет: обувь ей надеть, как маленькой?
   – Я сама…
   – Верю. Но мне приятно, ― улыбнулся, всовывая ей ногу в ботинок, застегнул, второй надел, поглядывая на девушку снизу вверх – если ей вернуть ее саму, вернуть женщину, то может быть очень много проблем. ― Ты очень красивая.
   Я? ― глянула недоверчиво.
   – Чучело, ― буркнула.
   Максим встал почти прижав ее собой к стене, бросил глядя в глаза:
   – Я тебе покажу чучел. Настоящих. Себя с ними не путай.
   И не сдержался, припал опять к губам, обхватив ее за талию. Ему безумно нравились ее губы, ее реакция на поцелуй. Он желал ее до ломоты в паху, но пока мог позволить себе лишь одно проникновение. Поцеловал в щеку, лоб и шепнул:
   – Ты себя серьезно недооцениваешь.
   Или ты переоцениваешь, ― подумала, глядя на него во все глаза. Как у него получается так целовать? Губы не сухие и в тоже время, не слюнявые, поцелуй властный и нежный одновременно, и приятно до одури, до странных теплых волн по телу.
   Как он это делает?
   И чего привязался к ней? Шикарный мужик – умный, самодостаточный, лицо не смазливое, а именно красивое, красивое по – мужски – мужественностью, чертами особыми, не резкими, но твердыми. Глаза живые и выразительные, по ним как по книге кажется можно читать, но загляни и становится ясно, что скрывают больше, чем рассказывают.
   Странный он. Или она странная?..
   Они вышли на улицу и встали у парадного. Максим закурил, давая Варе возможность привыкнуть к свежему, морозному воздуху, и та чуть волосами тряхнула – обнесло голову в первый момент.
   Мужчина обнял ее и повел к машине не спеша.
   – Тяжело?
   – Нет, ― солгала, а сама подумала, что он, наверное прав – рано ей шататься. Дома чувствовала себя прекрасно, а на улице что-то слабость одолевала.
   – Далеко не поедем. Покушаем и обратно, ― распахнул перед ней дверцу. Помог сесть. ― Пока прогревается, я в «аптеку» зайду. Посидишь одна?
   Варя кивнула, нахохлившись.
   Макс вернулся быстро, сел за руль, кинув на заднее сиденье пакет с лекарствами.
   – Все нормально? ― глянул на девушку.
   – Похоже, что нет?
   Улыбнулся и вырулил от бордюра из строя авто.
   – И так – есть предложения, предпочтения?
   – Кафе-хаус, ― кивнула на первую же вывеску.
   – О, нет, ― отрезал. ― Забегаловка для студентов.
   – «Шоколадница».
   – Тот же сегмент. Мы с тобой собираемся пообедать, а не перекусить или потискаться за кружкой «капуччино» и куском чизкейка.
   Варя невольно улыбнулась.
   Ее немного напрягала его забота и этот не нужный тщательный выбор с ресторанчиками. Тома невольно напоминало – не лучшая параллель, учитывая, что общего меж ними было лишь одно – пол. Впрочем, еще достаток. Хотя тут Максим явно проигрывал, что радовало девушку. Лишнее сходство с тем упырем ее бы не хотелось видеть в Смелкове. Ей было интересно с ним и спокойно. На удивление, и понять это она не могла – загадка просто. Она представить не могла, что вообще сможет кому-то дать себя обнять, не то что – поцеловать. А тут даже хотелось, чтобы целовал. Он словно закрывал ее, обнимая, словно держал оборону кругом своих рук, от всего мира, забирая ее в свой, и в нем было очень приятно, комфортно. С ним она забывала все то, что и хотела забыть да не получалось. С ним она оставалась собой и чувствовала защищённой сильнее, чем чужой маской мальчишки отморозка.
   Как ему это удавалось, что в нем настолько особенного? ― покосилась на мужчину. А тот вел машину легко, запросто обходя плетущихся, и вот свернул в переулок, притормозил у края тротуара, втиснувшись между блестящим «ягуаром» и замызганной «нивой».
   – «Гранд», ― указал на вывеску. ― Неплохая кухня, большой выбор блюд. Идем?
   И помог Варе вылезти из салона, не видя возражений.
   Девушка чувствовала себя нелепо рядом с ним. Он аккуратный, одет со вкусом хоть и просто, а она – как придется. Да кого-то – черт в косухе! ― поняла по взгляду официантки. И выбрала столик подальше, в углу. Поспешила скинуть куртку и передернулась – дожила, стесняется своего наряда, который так тщательно подбирала, к которому столько привыкала. И вспомнилось, как Влада копировала, училась у него: ходить небрежно, смотреть свысока, холодно и твердо, в презрении кривить губы, курить.
   Она выжила благодаря ему, а сейчас, выходит, предает?
   И вытянула из пачки Смелкова сигарету, затянулась с отстраненным видом.
   Макс настороженно глянул на нее – стесняется?
   – Что-то не так?
   – Что? ― очнулась не сразу. ― Нет. Все нормально.
   Пара рубленных фраз опять превратили Варю в мальчишку и Максу это не понравилось. Она даже держала сигаретку сейчас, смотрела, сидела – как парень.
   Раздвоение личности? ― нахмурился: не похожа она психически больную.
   – Что будешь? ― придвинул ей меню. Пробежала взглядом вскользь и отодвинула резко.
   – Пиво.
   Макс помрачнел. Закурил, поглядывая на девушку и соображая, что с ней и как вернуть Варю.
   – Нет, ― отрезал и удостоился ее холодного взгляда – не женского. ― Мы не в клубе на попойке, Варя. Мы пообедать приехали, ― напомнил.
   Она поняла, что мужчина чем-то недоволен и, вздохнув, пролистала меню еще раз.
   – «Морской коктейль», «шоколадный торт».
   – Первое, второе? Компот? ― улыбнулся натянуто.
   – «Американо».
   – Все? Варя, что с тобой?
   – Ничего, ― пожала плечами, поерзав. А в глазах смущение, словно за непотребным застукали, и явно встревожена – пальцами пепельницу крутит. Он сам так делает, когда беспокоится или нервничает.
   Притянул девушку к себе за талию – притихла, покосилась на него чуть испуганно.
   – Ты чего?
   – Ничего, ― хмыкнул и кивнул официанту, сделал заказ, как только тот подошел.
   Варя ему рукой в ногу уперлась: и отодвинуться не спеша и вроде не очень рада его объятьям. Максим ее за руку взял, поцеловал в ладонь, заставив на себя посмотреть.
   – Рассказывай.
   – Что?
   – Что с тобой.
   – Ничего.
   – Слышал – не верю. У меня глаза есть, Варя.
   – Просто мысли, ― призналась.
   От «просто мыслей» не мрачнеют, не меняются за минуту, ― подумал, и ясно стало, что видно, что-то нехорошее ей вспомнилось.
   – Поделишься?
   – Не стоит, ― за сигаретами опять потянулась – отобрал.
   – Я вроде Варю обнимаю, а ощущение, что Влада.
   – А кто просит? ― отодвинулась резко.
   Даже так? ― глянул холодно.
   – Может, еще поругаемся? Повод хороший – с ничего и вдруг.
   Подкалывает, ― поняла, покрутила пепельницу.
   – Я о друге подумала. Его, как раз Влад звали.
   – Звали? ― качнулся к ней весь во внимании. Это и утихомирило раздражение.
   – Он умер. Давно. Повесился, ― отвернулась. ― Бунтарь был. Но удивительный человек.
   – Это его паспорт у тебя?
   Варя уставилась растерянно: откуда знаешь?
   – Ты там не очень на себя похожа, ― глаз прищурил.
   – У меня отец – Скифарин.
   – По странному совпадению?
   В точку, ― притихла.
   – Это он тебе образ парня навеял?
   Девушка нахмурилась – у тебя фамилия Ванга, что ли?
   – Тебе-то что?
   – Ничего. Кроме одного – ты девушка.
   – К сожалению, ― отрезала.
   О, как! ― почувствовал раздражение. О Владе он понятия не имел и его явление, да еще в почившем виде, Максима не устраивало. Закурил, чувствуя, как внутри злость бурлить начинает.
   – Первая любовь?
   – Влад? ― удивилась искренне. ― Друг. Настоящий.
   Что-то у меня друзей среди женщин нет, ― подвигал челюстью, тараня взглядом барную стойку слева от себя.
   Варя притихла, настороженная его странным видом. В миг какой-то замкнутый и мрачный стал, а с чего?
   Явление официанта спасло – за салат принялась.
   А Максу кушать расхотелось. Поглядывал на Варю и смирял бушующую внутри бурю.
   Молодая, красивая девочка, ее одень в нормальное женское, стянув эти штаны унисекс и мужскую водолазку – и мужики ламбаду танцевать вокруг будут. Разве слепой обойдет, внимания не обратит. Понятно, ей с ровесниками интереснее, они ей нравятся, а какой шанс у тебя, Смелков? Ты почти вдвое старше ее и чем возьмешь, если купить невозможно? Это-то еще в больнице ясно стало. Хотя – согласилась же ехать в отель на Новый год и ай-фон взяла…
   Не обольщайся – согласилась, чтоб подругу выгулять, взяла, чтобы отработать потом аэрографией. Да и «взяла» – громко сказано. Сам потом привез, через отца передал. В больнице ведь оставила.
   Мать! ― подкурил еще одну сигарету, руку под столом в кулак сжал – тошно, что-то.
   Смотрел на нее и, сердце сжималось от мысли, что может ее потерять. Появиться, какой-нибудь ушлый шустряк пионерского возраста, и уведет.
   – Мы обедать приехали или курить? ― покосилась на него.
   – Кушать, ― затушил сигарету. ― Вкусно?
   – Очень, ― отодвинула опустевшую тарелку и разглядывает его, силясь понять, что происходит.
   – Ты обиделся?
   Молчит. Жевать «цезарь» начал.
   – Максим?
   – Нет, ― неохотно выдал и опять кушает, перед собой смотрит. А в голове одни вопросы, что он бы задал Варе да понимал – не нужно, глупо. Не готова она на них ответить, как бы он хотел.
   – Я тебе нравлюсь? ― уставился чуть исподлобья. Девушка притихла, разглядывая его – чудной.
   – Аа… странный вопрос, ― плечами повела.
   – Чем?
   С минуту на него, как на идиота смотрела:
   – Обычно такие вопросы девушек мучают.
   – Большой опыт?
   – Ну – у…
   – Так ответ будет?
   – Мы же целовались, ― сказала тихо и румянец на щеках выступил. Отвернулась поспешно.
   Макс моргнул. Смотрел на нее переваривая услышанное и у тарелку уткнулся взглядом, и вдруг улыбнулся: ну ты и кретин, Смелков. Как же ты простого не понял? Привык к Сусаннам? А тем без разницы не то, что с кем целоваться – с кем трахаться – лишь бы платили да была надежда, что замуж возьмут.
   Хлебнул кофе и опять на Варю воззрился, улыбнулся ей тепло: девочка моя. И вся хмарь с сердца сбежала и мысли дурные канули. Только страх остался, сжался комком и на душу лег. Варя не предаст, таскаться не станет – это точно. Но не факт, что не полюбит кого прежде чем его, и тогда уйдет, не станет игру в две руки затевать.
   – Ты странный, ― повела плечами.
   – Ординарный. А вот ты – ни на кого не похожа.
   Варя губы поджала и за кусок торта принялась, обдумывая: подколол или комплимент отвесил?
   – Не надо только по ушам ездить, ― поморщилась.
   – Я искренне.
   – Угу.
   – Ты потому слышать комплименты не хочешь, что в себя не веришь или мне?
   Варя с минуту молчала, разглядывая торт, как кусок пластилина и отодвинула решительно.
   – Зашибись пообедали, ― процедила зло. ― Сначала в душу лез, потом надулся ни с того, ни с чего, теперь опять в душу полез. Отвали, понял?! ― процедила зло в лицо.
   Максим оглядел ее и притянул к себе, накрыл губы, чуть испачканные шоколадом. Варя ему в грудь кулачками уперлась, отпихнуть попыталась. Зажал крепко и в рот языком проник – притихла, кулачки разжала. Раздражение в никуда кануло, зато внизу живота запульсировало и теплом растекаться начало. И она шевельнуться боялась слушая это странное, чувство, непонятное, необычное, очень схожее с тем что в свое время часто посещало ее во сне. Но там оно было долгим и размытым, а здесь ярким.
   Откуда, что это?
   Максим почувствовал, как Варя дрогнула в его объятьях, доверилась словно, раскрываясь, и осмелел, огладил от талии до ягодиц, залез под свитер, пальцами поглаживал поясницу. «Уу» ― выгнулась к нему поддаваясь, впилась пальчиками ему в грудь, стиснула.
   Если б они были дома…
   Мужчина нехотя отодвинулся, провел по лицу, очерчивая овал:
   – Ты, правда, удивительная. Мне нет смысла тебе лгать.
   Просто я знаю, что говорю, а ты не ведаешь, что из себя представляешь, ― добавил уже мысленно.
   Ну, разве не удивительно, что она настолько чувственная, что на каждое прикосновение отзывается? Разве не удивительно, что не играет, что вся как на ладони от вздохов до порывов? Разве не изумительно, что мгновенно меняется, стоит обнять, теряет колючки и становиться чудом – иначе не назвать? Смущается как ребенок, робеет и стесняется, как девственница, и в то же время вспыхивает от поцелуя, отдается в его власть без остатка.
   Кто бы Максиму сказал, что так бывает – не поверил бы. Знал – несовместимое не совмещается, а тут, выходит, сильно ошибался и Варя тому подтверждение. Она вся была опровержением общепринятого и известного, взятого за аксиому. И сама стала аксиомой для него. Только в одно мужчина так и не мог поверить – что это не сон, что такое досталось ему, что Варя с ним.
   И как бы еще удержать? Как бы влюбить? «Нравится» его уже точно не устраивало.
   Варя задичилась под его взглядом – то ли пытливым, будто в душу проникнуть хочет, самые тайные сокровенные чувства узнать, то ли сомневающимся – а кто ты? нужна ли?
   Девушка уставилась ему в грудь и молчала, боясь движением или словом подтолкнуть в худшую сторону. И больно стало – неужели опять попуталась? вновь приняла сказку за быль? И кого винить что дура пробитая – все еще и верить и любить хочется, только уже не наступая на старые грабли. А так, видно, правда, не бывает.
   Варя не понимала Максима, боялась верить и хотела одновременно. Он казался ей ловушкой, но слишком желанной, чтоб взять и вырваться из нее. Когда это началось? Не вспомнить, не понять. Макс как-то слишком быстро начал затмевать не то весь мир – прошлое, что не давало ей самой нормально жить. Как он мог это сделать, если она сама год пыталась и не получалось?
   Нет, дело не в нем – в ней, ― отодвинулась: просто глупое сердце, оказывается, мало получило. Еще пинков подавай.
   Макс хмуро покосился на нее, чувствуя себя косным и угрюмым, совершенно ей неинтересным. Естественно – клоун из него никакой, развлекать совсем не умеет, как молодежь меж собой общается – понятия не имеет. С другой стороны, он на роль паяца и не подписывался.
   Официанта подозвал, расплатился, и помог Варе одеться.
   – Может в театр или в кино сходим? ― спросил уже возле машины: ни туда, ни туда не хотел, но вроде надо, раз решил молодую девчонку приручить.
   – Нет, не хочу, ― ее вымотал обед.
   – Устала? ― заметил ее бледность и вялость.
   – Да, ― отвернулась к окну.
   – Извини, я утомил. Завтра будешь спать весь день, никуда не поедем, ― осторожно сжал ей руку, и завел мотор. Так и ехал девушку за руку держа. Дома таблетки выпоил, убедился, что спать легла и забродил по кухне с сигаретой.
   Сейчас Варя еще больна, слаба, поэтому особо не восстает, но выздоровеет и что будет? Пошлет его к чертовой матери. Как этого избежать? А хочет ли он, чтобы она была рядом постоянно? Сейчас – да, а что будет завтра? Она не Сусанна, нельзя играть, подло.
   И замер у окна, понимая, что ответ однозначен – да – нужна. И не для того чтобы в постели погрела, не только для того.
   Поздравляю, ты вляпался в малолетку, ― криво усмехнулся своему отражению в стекле, и посерьезнел. Что делать дальше, вопрос далеко не праздный. Положа руку на сердце, он, как человек и мужчина, банален со всех стороны – нужен ей такой? Неразговорчивый, не красавец, не супер герой и не крез – что ее может привлечь в нем? И какие шансы имеет?
   Опыт! Он имеет опыт. А значит – мудрость. А значит шанс.
   Смелков потер подбородок, раздумывая и, набрал номер Скифарина – чтобы не было, а сдаваться он не собирается.
   – Добрый день, Виктор Николаевич – Максим Смелков.
   – Да, да, я узнал. Звонил Варе сегодня, а она трубку не взяла.
   – Она спит сейчас, устала. Но с ней все нормально, не беспокойтесь. Мне бы увидеться с вами, Виктор Николаевич.
   – Нууу… Я сейчас в центре.
   – Отлично – могу подъехать прямо сейчас. Я тоже недалеко от центра.
   – Да-а, но – о… у меня прием до трех.
   – Приеду к трем. Говорите куда.
   – Ээээ… «Астромед», на Марата.
   – Я понял где. В три буду ждать вас на улице.
   – Да, да. Хорошо.
   – Спасибо, ― отключил связь и подмигнул Максу, что уселся у его ног. Склонился, потрепал друга: Немного забыли о тебе, да? Прости, парень, дела, видишь какие? Как тебе Варя?
   Макс лизнул хозяина в нос и задрал морду к потолку. Мужчина тихо рассмеялся.
   – Вот и мне – ууу, ― признался шепотом. ― Присмотри за ней, я отъеду ненадолго, хорошо?
   «Немец» вздохнул: ага, чего ж, вариантов все едино других нет. И потрусил к дверям спальни, разлегся, положив голову на лапы.
   Мужчина подхватил куртку и, махнув ему рукой, вышел.

   Ждать пришлось прилично. Скифарин появился лишь в четвертом часу, неуверенно кивнул мужчине, подал ладонь для приветствия.
   – Долго ждете?
   – Нет, ― закурил. ― Может в машину?
   – Нуу…― склонил голову на бок, повел плечами. ― Хорошо.
   Сели в салон и Макс не стал тянуть:
   – Виктор Николаевич, у меня будет несколько вопросов к вам и предложение.
   – Нуу, слушаю, ― он явно был не в своей тарелке – немного смущен, немного озабочен и явно ждал неприятностей. А с чего? Или сам по себе такой – ни рыба, ни мясо, как в народе говорят?
   – Кто такой Влад Скифарин?
   Мужчина удивленно и настороженно уставился на Максима.
   – А выы… к чему?
   – Варя постоянно о нем вспоминает.
   – Они дружили.
   – Только дружили?
   Скифарин начал теребить перчатки и обнял сильнее портфель, словно он был спасательным кругом для него, утопающего.
   – А, я понял – вы видели паспорт.
   – Угу, ― откинул сигаретку в окно и уставился на мужчину. ― Он брат Вари? ― спросил в лоб. У Виктора лицо вытянулось и в глазах словно печаль разлили.
   – Н-да, ― выдохнул. ― У них разница в два года. Я ушел от матери Веры, когда девочке не было двух лет. Родился сын… это моя история, моя личная жизнь.
   – Но Варя сказала, что…
   Скифарин поджал губы, отворачиваясь:
   – Не понимаю, какое это имеет значение? Влад с рождения был слаб психикой. Нам просто приходилось постоянно держать его под контролем психиатров. Его эскапады… ― и смолк. Минута, заговорил тише, но уже без возмущения. ― Вам, наверное, покажется, что я плохой отец. Но я делал что мог.
   – Варя сказала – он повесился.
   – Он вскрыл вены. Разбил окно в палате и вскрыл себе вены. Попытки суицида у него случались очень часто. Он родился с асфиксией, и думаю, это и сказалось в дальнейшим на психике. Все время думал, что его ущемляют, не понимают, что его ненавидят. Разговаривал сам с собой, выдумывал, мог запросто ударить и меня и мать и учителя. А дальше – больше. Вопрос встал – либо в тюрьму, либо в больницу. Вот и прятали его, надеялись еще на что-то, а тут с Варей беда случилась. И я… я виноват перед ней. Мы почти не виделись. Мама Вари женщина резкая… в общем, получалось созваниваться, когда подросла, видеться, но не часто.
   Максим потер колесо руля – все стало предельно ясно, и в принципе, для него не новость – нечто подобное и подозревал.
   – Ваша жена, потеряв сына, не хотела видеть вашу дочь, и вам пришлось снимать квартиру. Так?
   – Н-да. Нет, Тася хорошо относится к Варе, все понимает. Но… да, ей очень трудно. У нас с ней был только Владислав. После, у меня осталась Варя, а у нее никого. К тому же мне приходится постоянно быть рядом с дочерью, что тоже… ну вы понимаете.
   – Понимаю. Варя знала, что Влад ее брат?
   – Нет. И он не знал. Вовремя я им не сказал, а потом не хотелось дополнительных травм детям. К чему вы все это, Максим? Зачем ворошить больное? Вас это вовсе не касается.
   – Ошибаетесь, ― уставился на Скифарина. Помолчал и выдал. ― Я настроен серьезно по отношению к вашей дочери.
   Виктор нахмурился, не понимая.
   – Мне нужна ваша помощь. Вернее не так – мы можем помочь друг другу. Вам сейчас нужно больше внимания уделить жене, а мне нужно, чтобы Варя была рядом, чтобы привыкла ко мне.
   – Выыы… понимаете, о чем говорите?
   – Вполне. Я бы хотел, чтобы Варя, ― а что дальше? Как это произнести?
   Смелков отвернулся и с минуту смотрел в окно, молчал, собираясь с мыслями, прислушиваясь к сомнениям.
   – Я почти вдвое старше Вари, и отдаю себе отчет в том, что, наверное, ей нужен мужчина моложе, возможно иного склада характера. Но не хочу упускать шанса. Возможно со мной ей не будет весело, но что будет спокойно и она будет защищена – это я могу гарантировать.
   – Выы… хотите сделать ей предложение? Максим, вы понимаете, что… ― Скифарина развернуло к собеседнику.
   – Я все понимаю, ― уставился в упор. ― И знаю. Я прошу вас сдать квартиру, больше не снимать. А Варе сообщите, что вам отказали в аренде. Соберите ее вещи и я их заберу. Она будет жить у меня, постепенно привыкнет. Я смогу присматривать за ней и поверьте, не дам ничего сделать с собой, не допущу неприятностей.
   – А если она не захочет?
   – Тогда я сниму ей квартиру сам.
   Скифарин качнул головой:
   – Мне нужно подумать, поговорить с дочерью.
   – Виктор Николаевич, Варя почти ребенок. Она девушка и не должна решать, для этого есть мужчины.
   – Варя очень сложная…
   – Да ничего она не сложная! ― вспылил и стих. ― Просто о ней нужно позаботиться. И не вам. У вас с ней натянутые отношения, я это заметил еще при первой встрече с Варей. Не мое дело – почему и как. Но факт что при таком раскладе плохо и ей и вам. Так к чему мучить друг друга, придумывать сложности? Я готов взять ответственность за Варю на себя. От вас мне нужно лишь одно – откажитесь от аренды и сообщите дочери, что дальше снимать не можете. Все остальное – мои проблемы.
   – Мне нужно подумать, ― сказал через паузу.
   – Понимаю. Думайте. Только учите тот факт, что, ― Смелков в упор уставился на Скифарина. ― Я хочу, чтобы ваша дочь стала моей женой.
   И сам побледнел от озвученной мысли, и понял, что говорит правду.
   Да, он действительно хочет, чтобы Варя стала его женой, и не только женой, но матерью его детей. Именно Варя.
   – Я подумаю, ― бросил Скифарин и вылез из машины, словно сбегал от Смелкова как от ненормального.
   Макс проводил его взглядом и уставился перед собой, обняв руль: коней не гонишь?
   И закурил – нет. В том и паршивость ситуации.
   Если б он мог – запер бы Варю в своей квартире, выкинул все ее вещи а ля гото-рокер, свой парень в доску, вымел из памяти всех, включая этого друга-брата, не друга и не брата – Влада. Или взял отпуск на полгода и увез ее вон, хоть на Кипр к Вадеускасу.
   Бред, ― качнул головой и завел мотор. Но мысль об отпуске вполне.
   Макс поехал в офис и напрямую прошел к Косте. Тот зарылся в бумагах и видимо понимал меньше бурого медведя в апельсинах. Вид хмурый и злой, рассмешил Смелкова.
   – Привет, ― сел в кресло.
   – Издеваешься? ― прошипел.
   – Еще нет – сейчас начну. Я беру отпуск Костя.
   У того лицо вытянулось, в глазах вселенская тоска появилась. Откинулся на спинку кресла и руки опустил – умер.
   – Я серьезно.
   – Макс, ты рехнулся, ― качнул головой. ― Я не могу тащить всю эту махину один!
   – Я же мог.
   – Я не ты! Слушай, ну, имей совесть, а? ― сложил руки как кающаяся Мария Магдалина.
   – Нет, это ты совесть имей. Я все эти годы пахал и в отпуске раза два был. Всего. Пришло твое время поработать, Костя.
   – Это нечестно, ― отрезал.
   – Я буду помогать.
   – Что случилось? ― уставился, сложив руки на столе. ― Давай, вскрывай карты. Что за форс-мажор? Что тебя вдруг в отпуск потянуло?
   – Личные дела.
   – Оо! Замечательно – Смелков решил – таки заняться личной жизнью, ― развел руки желчно кривясь. ― А нам может фирму из – за этого закрыть?! ― рявкнул.
   – Не утрируй, ничего с фирмой не будет. У нас стабильное положение…
   – Сегодня!
   – Я буду на телефоне.
   – Нет, старичок, ― выставил ладонь. ― Давай так – ты до конца месяца работаешь, а там…
   – Значит, я вообще пошлю тебя к черту, ― заявил спокойно.
   Константин надулся, сверля пытливо физиономию Максима. И вскинул руки, разбрасывая бумаги, отвернулся вместе с креслом к стене, боком к Смелкову. Обиделся.
   – Отлично, ― процедил. Помолчал, потирая губы и покосился на партнера. ― Кто эта стерва?
   Макс нехорошо посмотрел на него и молча вышел из кабинета.
   Настроение уехало к чертям. Сейчас он был подстрахован, не то что тогда с Томом, но все равно было неприятно и вариант распада партнерства не исключал. Хотя Костя вряд ли на это пойдет – невыгодно. Но незаменимых нет, и удивляться ничему не приходится.
   Не смертельно, ― хлопнул дверцей машины и задумался: у него достаточно активов чтобы прожить пару лет ни о чем не заботясь. Руки есть, голова на месте, знакомых достаточно. Нет, они с Варей не пропадут даже если ситуация с «Рик-асом» станет пиковой.
   А все равно – неприятно.
   Трель звонка вывела мужчину из задумчивости, взял трубку не глянув на дисплей.
   – Да.
   – Макс, ― вздохнул Делягин. ― Бог с ним, решай свои дела, но не бросай фирму совсем, это глупо.
   – Не собирался бросать. Просто мне нужно время. Отпуск.
   – Ну и бери ты этот гребанный отпуск, но заезжай в офис, не испаряйся.
   – Не собирался, ― повторил чеканя – может так дойдет?
   – Пыф, ― выдал партнер. ― Черт с тобой. Но чтобы на свадьбу пригласил!
   Смелков чуть заметно улыбнулся:
   – Посмотрю на твое поведение.
   – Ооо… ― протянул – то что Макс шутку про свадьбу всерьез принял ставило все на свои места. ― «Стерву» забираю обратно, ― прогудел уже примирительно. ― До начала нового года мы продержимся. Но там ты будешь нужен, пойми.
   – Буду появляться, сказал уже. Я на связи, никуда не уехал.
   – Черт… с тобой привычно и понятно. Я сейчас, как без рук… Ладно, ты правда имеешь право. Отпуск, так отпуск. Но звонить буду! ― рыкнул уже с нарочитой злостью.
   Макс улыбнулся:
   – Идет. Торжественно клянусь не отключать телефон и быть на связи круглые сутки. Почти. Но только сорви мне…
   – Понял, понял, ― хохотнул. ― Ладно, удачи и попутного ветра в крылья Амура.
   Смелков хмыкнул, отключая ай-фон, и вырулил со стоянки. У него было еще одно небольшое дело.

Глава 26

   Варя несмело прошлась по квартире – никого. Собака хвостиком за ней бродит и все.
   – А где хозяин?
   Макс сел и вздохнул.
   – Значит мы вдвоем? Н-да, ― растерянно оглядела картины на стенах. На одной был натюрморт. ― Есть хочешь? ― покосилась на овчарку.
   А кто не хочет? ― вильнул хвостом.
   Варя прошла на кухню, порыскала по шкафам и выудила собачий корм, наполнила миску «младшему брату».
   – Шикарная псина, ― погладила его. Приметила книги на полке, выудила одну, и прихватив яблоко, ушла в зал. Залезла с ногами на диван. Немного и Макс пришел, залез и лег ей на ноги, как будто звали, морду подставил – гладь давай.
   – Наглый, ― хмыкнула.
   Чего? ― глянул хвостом вильнув.
   – Скучно, да, никто с тобой не занимается? ― огладила и уткнулась в книгу. ― Давай я тебе почитаю. Ты как к научно – популярной литературе? Положительно?
   «Немец» вздохнул.
   – Не очень, да? Давай другую поищем.
   Прошла к стеллажу с книгами: стихи, кулинария…
   – Кстати, а вот ужин был бы кстати, ― протянула. Темно уже – где Максим бродит? Неуютно одной в чужом доме.
   Собака рядом села, смотрит внимательно.
   – Не переживай, найдем чем заняться, ― заверила. Вытянула книгу и прошла на кухню, свет включила.
   Макс не планировал настолько задержаться, но получилось, как получилось. Спешил уже, надеясь, что с Варей все нормально и она не сбежала в его отсутствие. А может, еще спит?
   Осторожно прикрыл входную дверь, стянул ботинки и прислушался – с кухни доносился голос.
   Мужчина прошел и встал в дверях – идиллия.
   Варя сидела на диванчике, обняв ноги и, цитировала Максу Стива Харви. Пес сидел у ее ног и преданно смотрел, периодически облизываясь и вздыхая. Почуяв хозяина, он лишь покосился на него и хвостом вильнул, а девушка даже не заметила явление Смелкова.
   – «В жизни любого мужчины наступает момент, когда нужно прекратить валять дурака – начать планировать жизнь и перестать заигрывать с женщинами, сколько бы их не было вокруг». Да вот щаз! Бредит этот Харви, ― проворчала, вчитываясь. ― А вот это ближе к истине: «Зато иметь связь с несколькими женщинами сразу является предметом особой мужской гордости», ― скорчила мордочку собаке. ― Тут – верю.
   И заметила, что овчарка смотрит в сторону. Перевела взгляд и смутилась. В дверях стоял Максим и смотрел на нее не скрывая смеха в глазах. Не разделся – в своем черном пальто, в руках объемный пакет.
   – Привет. Споришь с американским психологом?
   Варя неопределенно повела плечами, поспешила убрать книгу, краснея, как школьница.
   – Извини, я тут похозяйничала.
   – Ничего страшного, ― улыбнулся, оглаживая пса. Подал ей пакет. ― Это тебе. Я пока Макса выгуляю, разбери. Приду, с ужином сообразим.
   И повел овчарку в коридор.
   Варя настороженно проводила его взглядом, дождалась хлопка дверей и бегом в зал, чтобы узнать, что же такое в пакете. Неудобно было нос совать при Максиме.
   Раскрыла и вытащила первую коробку. Розовое кружевное белье ввело ее в ступор. Шикарные трусики шортиками, лифчик без лямок. Во второй коробке оказалось тоже белье, но уже белое – воздушные кружева вызвали и восхищение и недоумение. И неудобно – чего это он вдруг такое дарит?
   Сердце бешено забилось – что неясного? Что за глупые вопросы – зачем?
   И притихла, оглаживая вышивку, мысли разбежались.

   Макс поглядывал на своего четвероного друга, ожидая, когда он набегается, а сам всеми мыслями был в квартире рядом с Варей.
   Сомнения одолевали – не слишком он коней погнал? Не поспешил с подарками? Не вспугнет ли ее ими?
   И свистнул овчарке, загоняя домой.

   Варя осторожно вытянула из пакета юбочку и свитерок, колготки в тон. Положила их перед собой и уставилась – а мыслей нет, только как-то непонятно внутри – то ли тревога, то ли радость, то ли страх, то ли предвкушение будоражит.
   Все по размеру, все по ней – но как он определил? Кофта – ладно, а белье? ― несмело приложила белый лифон к груди – точно ее размер.
   И лихорадочно начала все запихивать обратно, услышав, как дверь открылась.
   Максим заглянул, и она застыла с лифчиком в руке, словно ее на месте преступления застали.
   – Не понравилось?
   – Аа?… Да… Нет, очень, ― смутилась вконец, сообразив что в руке держит ― за спину убрала.
   Мужчина спрятал улыбку и вернулся в коридор, разделся.
   Варя кинула кружевную штучку в пакет и заметалась взглядом, соображая, куда его деть. И просто бухнула на пол, запахнула халат на груди сильнее, приказывая себе очнуться и перестать думать о всяком… разном… ненужном! Да, ей это все не нужно. Наверное…
   Макс осторожно обнял ее со спины. И склонившись, прижался губами к шее – дрогнула.
   Мужчина нежно целовал, оглаживая по рукам, а сам смотрел в ворот халата, на грудь, что была видна во всей красе.
   Варя сначала пыталась отодвинуться, но как-то само желание пропало и глаза закрылись, дурманом сладким от тепла и поцелуев повело, накрыло.
   Макс огладил ей шею до подбородка и, склонившись ниже, накрыл губы. Проник в рот, одной ладонью шею лаская, второй в ворот скользнул, к манящей груди. Накрыл и, дыханье сбилось, в жар кинуло – не кожа – атлас, лепестки роз, не грудка – холм нирваны – ровно по ладони – нежная, упругая, высокая.
   Варя вздрогнула, замычала робко ему в рот, руку придержала. Убрал нехотя, отодвинулся, с трудом вздох подавив. В висках как тамбурины стучали и, волнами в голову от паха накатывало желание, смывая разум.
   Макс ушел на кухню, обтер лицо водой, немного приходя в себя и, залез в холодильник. Вроде как поужинать надо. А самого колотит от желания – смотрит на продукты, а ничего не видит. Волосами тряхнул и пиццу из морозильника достал. Кинул на стол и взял сигарету. Открыл форточку и закурил, подставляя морозному ветру лицо.
   Самое паршивое, что она его оттолкнула. Поспешил?
   Себе-то не лги – не мил ты ей, ― склонил голову и горько усмехнулся: как пацан, право, зубы сводит.
   Не опускает желание и все тут, клубиться в голове, сгустком раздражающим пульсирует в паху.
   Макс поморщился и вытащил телефон из кармана брюк, набрал номер доставки и заказал ужин в ресторане – не до пиццы ему, вообще не до чего.

   Варя стянула ворот халатика на шее и сидела склонившись к ногам еще под впечатлением приятного и пугающего, вернее приятного до испуга. Она понятия не имела, что можно испытать наслаждение от происходящего и это было странно, необъяснимо. Она была уверена в обратном, полученный в пошлом опыт диктовал свои правила и лишал ее иллюзий, даже мыслей о возможной близости. Она страшила ее, вызывала панику и брезгливость.
   Но приходилось признать, что это было, а сейчас случилось обратное.
   Ласки Максима были приятны и мысль о сексе с ним не вызывала отвращения, наоборот влекла, становилась навязчивой. И было тоскливо от того, что он ушел. Еще хуже оттого, что дура такая опять на те же грабли наступить готова. Ведь ясно, что ему одно надо.
   Только злости за это нет и ощущение, что бродит с открытыми глазами меж двух сосен.
   Надо было еще вчера уйти, не слушать его… а себя?
   Варя встала и прошла в кухню, замерла у косяка дверей:
   – Максим, мне лучше уйти.
   Не повернулся – стоял спиной, курил. И не видела, как криво усмехнулся: ну, конечно, только бегать и умеешь, ― подумал раздраженно, и нахмурился – на нее-то что срываться? Сам дурак – сдержаться не мог.
   – Не выдумывай, ― бросил глухо.
   – Это глупо.
   Макс развернулся к ней, опалил странным взглядом и выставил пальцы с сигареткой, усмехнувшись:
   – А вот тут – права.
   Затушил окурок и подошел к ней, руки в карманы сунул, чтобы сдержаться и не обнять:
   – Так и будешь всю жизнь бегать? От меня, от себя, от действительности?
   Не твое дело, ― уставилась исподлобья. Макс понял свое – «пошел ты», и хмыкнул – ну, ясно. Отвернулся – тоска.
   – Я развлекать не умею, тут права. Скучный для тебя. Извини. Ну, какой есть, ― плечами пожал и уставился на нее. ― Придется потерпеть. Пока не выздоровеешь.
   – Зачем терпеть? Я уеду домой.
   – Будешь отца доставать?
   Варя отодвинулась бледнея: верно. От нее только неприятности. Всех достала. Только ведь и себя тоже.
   Я не виновата, что живу! ― зубы стиснула, сдерживая слезы, а они в глазах застыли, пугая Максима.
   – Варя…
   Отступила, как будто в душу ей плюнул. И рванула в дальнюю комнату, закрыла дверь и стулом подперла. Рот ладонью прикрыла и зубами кожу прикусила, чтобы не заорать. Взгляд по стенам, мебели прошелся и в окно – был бы этаж девятый…
   – Варя! ― толкнул дверь Максим и замер, сообразив, что закрылась. Провел в тревоге по волосам пятерней: идиоооот!
   – Варя, послушай меня… Варя! ― грохнул по двери. ― Открой, иначе выломаю, ― процедил.
   Девушка осела в углу меж креслом и торшером и смотрела в одну точку. Варе стало все равно на все, а слезы лились сами – тошно просто.
   Макс прислушался – тихо, и по сердцу эта тишина – ознобом. Толкнул дверь со всей силы и влетел – кресло в сторону отъехало. Варю увидел живой, осел на подлокотник, лицо оттер от выступившей испарины – перепугала.
   Смотрел на нее – жалкую, в слезах, сжавшуюся как воробей на морозе и боялся подойти. И брякнул:
   – Выходи за меня.
   Варя слезы оттерла, всхлипнув, и вдруг дошло – уставилась на него:
   – Дурак, что ли? ― выпалила первое, что в ум пришло.
   Дурак, ― смотрел на нее не отрываясь – полный и конченный дурак. Потому что смотрю на тебя и крышу сносит. Потому что хочу, чтобы ты всегда была рядом. Потому что хочу видеть тебя постоянно, и просто хочу.
   Варя поднялась по стеночке, таращась на него: точно ненормальный.
   – Иди сюда, ― то ли попросил, то ли приказал, а глаза темные и от его взгляда внутри как струна натянулась.
   – Заазачем?
   – Иди, ― руку протянул.
   Девушка понимала – шагни и пропасть. А не шагнет – тоже – бездна.
   Так лучше в пропасть, но с ним.
   Подошла – за руку перехватил, подтянул к себе. Оглядел припухшие губы, и прижался своими губами к не высохшим слезинкам на щеках – соленые.
   И прижал крепко, впился в губы, языком в рот проник, сметая сопротивление – замычала, дернулась, по плечам кулаками прошлась, но как-то вяло. И притихла. Как лиана в руках выгнулась, задыхаясь от жаркого поцелуя, то ли стремясь прочь, то ли сильнее прижимаясь.
   Максим за поясок потянул – к чертям. Ладонь на талию легла, обжигая кожу, обжигаясь. Прошла по спине и Варя впилась пальцам ему в плечи, то ли требуя остановиться, то ли продолжать.
   Макс целуя прижал ее одной рукой, второй вверх по животу, задыхаясь от сладости и желания – к груди, накрыл холмик, и дрогнул от Вариного трепета – замычала ему в рот, выгнулась. Мужчина по шее губами прошелся, стягивая халатик, за талию крепко, но нежно придерживал. Закрутилась, а не отталкивает. И понял – хватит.
   На руки подхватил и унес на постель.
   – Максим…
   – Тс, ― палец ей к губам приложил, склоняясь. ― Не бойся.
   И рубашку расстегивает глаз с нее не спуская – зрачки огромные, черные и огонь в них, безумие. Варя вздрагивала, наблюдая за ним, онемела от волнения, страха, что и горло перехватил и жгутом в животе свернулся.
   Макс рубашку откинул, а брюки не снял. Рядом лег и притянул девушку к себе:
   – Не бойся. Ничего не будет, Варенька, ничего из того, что ты не захочешь. Расслабься, ― накрыл ее губы.
   И дрогнул, тяжело задышал, прижав ее грудкой к своей груди – как душу обожгло, не то что – тело. Ладная, сладкая.
   Варю потряхивало от страха и волнения – уперлась ему в предплечье ладонью – навалился, но не придавил. Руку убрал, придержал за запястье и в шею губами впился, прошел к плечам, убирая халатик. Ниже склонился, руки придерживая, губами от шеи вниз, к груди и накрыл сосок. Девушку как током дернуло – выгнулась, вскрикнув, руками, ногами дрыгнула. Макс ей рот поцелуем опять накрыл – огладил от плеча до талии, обхватил, млея от нежности ее кожи, изгиба талии, и халат ниже с рук убрал.
   Запуталась в рукавах и биться перестала, в рот уже не вскрикивала – застонала. Притихла в его руках, соски напряглись и терлись о его грудь. Макс сам застонал, чувствуя, что не сдержится. Замер на пару минут, упорно вспоминая логарифмы и, тяжело вздохнул – пелена сошла, тяжестью на пах легла. И только сейчас понял, что творит – да поздно уже. Смотрел в черные зрачки Вари, и знал одно – если не исправит – конец и их с ней отношениям, и ее окончательно дотопчет.
   Стянул с нее халатик и, обняв одной рукой, чуть прижимая к себе, взял за ладонь, стал осторожно пальчики целовать, чуть дыша от ее жаркого дыхания ему в шею.
   Варя поняла, что насилия не будет, и совсем потерялась от противоречивых чувств. Паника отступила и лишь эхом еще бродила в голове, мутя разум, а на смену ей как цунами надвигалось иное – жаркое и сладкое, неведомое, но желанное. Она не могла понять себя, да и потерялась слушая лишь его. Он не владел – нежил вызывая сонм блаженных чувств. Гладил и гладил, как любовался, и она поплыла, как бывает меж сном и явью.
   Макс накрыл ей губы, проникая в рот языком и осторожно оглаживал грудку, потирая сосочек. Варя впилась пальцами ему в руку, но забыла что хотела – от ласки внизу живота стало разливаться пульсирующая нега. Девушка будто таяла и задыхалась, застонала невольно, подаваясь властным, но бережным рукам. Ладонь Макса скользнула по животу, оглаживая, потирая, обогнула, словно обогревала, изгиб талии и бедер, накрыла грудь, чуть сжимая пальцами сосок. Варю выгнуло, задрожала, изгибаясь. Макс огладил, уходя вниз, к ягодицам под трусики.
   И сам еле сдержал стон от их упругости. Налитые, гладкие, ровные – припал к ушку девушки оглаживая ягодички и млел от блаженства, слушая как она гнется под его ладонями, как тепло ее кожи соприкасается с его, как задыхается, словно вот вот взорвется от оргазма.
   Макс стянул ладонью трусики с бедра, прошелся к животику, слушая тихие полувсхлипы-полустоны. Заглянул в лицо Варе – глаза закрыты, зато рот приоткрыт и губы словно просят – влажные, припухшие. И так хорошо на душе от нее, от того что она испытывает, что кричать хочется. И ощущение, что никогда до нее с женщиной не был. Что она одна у него была и есть, и все что было – детство, баловство.
   – Девочка моя, ― прошептал не в силах от нее оторваться. Пальцами лицо огладил, губы и припал к ним, жадно целуя, слушая как застонала, чувствуя как выгнулась к нему стремясь. Ладонь к животику ушла, второй рукой крепче ее через спину обнял, прижал грудкой к своей груди – горячая, и томно от ее невольных вздрагиваний, так томно, что весь мир исчез, все мысли из головы прочь. И видит, знает – не играет.
   Накрыл ладонью лобок, и дрогнул зажмурившись – гладкая она там. Притих опять гребанные логарифмы в голове изыскивая и пульсация отступила, стала глуше, только в висках все в барабаны жарко бьют. Осторожно трусики убирая, огладил гладкий лобок, стянул с ног, оглаживая от паха до колен медленно, нежно, уже не сгорая – тая от желания.
   Замычала в рот, пальцами в руки впилась, придерживая, но вяло, слишком вяло, видно саму себя не понимая.
   – Все хорошо, Варенька, все хорошо, ― зашептал ей на ухо себя уже не помня. Она как струна в его руках, чувственная и чувствительная, податливая и нежная. Гнется, задыхаясь, и нет страха – только страсть лицо искажает, губы раскрывает, заставляя стремиться к нему.
   Целовал не спеша. Понял одно – горячая девочка, только неопытная. И это шанс ему – приручит страстью, приручить удовольствием, получить через блаженство, еще невиданное ею. Но с ним, только с ним она войдет во врата неги и узнает о сладкой стороне любви, именно любви, а не секса. Вернее, не просто секса.
   То, что происходило – потрясало и его. Он чувствовал, как Варя растворяется в его ласках и сам растворялся в ней.
   Он вновь и вновь ласкал ей грудь, нежил каждый изгиб тела руками и губами, и девушка забылась – уже обнимала его, стонала, выгибаясь, как требуя, и явно не замечала того.
   Макс огладил ей животик и осторожно проник меж ног. Накрыл промежность, пальцами лаская шелк жарких губ и жмурился. Перед глазами плыло в полумраке белое гибкое ладное тело, и мужчина дурел от его откликов. Накрыл губами сосок, потягивая – Варю выгнуло, лицо исказилось. Руками уперлась ему в плечи отталкивая и вдруг забылась, глаза широко распахнула, задохнувшись от проникновения в лоно – Макс, оглаживая клитор, ей в внутрь пальцами проник. Чуть придавил к постели ладонью на лобок, и губы накрыл поцелуем.
   Варя вскрикнула. Пальцы сжало и девушка волной подкинула мужчину, впилась пальцами ему в грудь. Макс приостановился, глядя на нее, впитывая и этот пространный взгляд и жаркое лицо и припухшие влажные губы, и токи что содрогали ее тело, пульсировали ему в пальцы.
   Чуть коснулся губами ее лица, влажного от наслаждения, огладил волосы, и прижал крепче к своему плечу, целуя в висок, ушко, оглаживая вздрагивающие плечики.
   Она прерывисто дышала и таращилась ему в грудь, слушая растекшееся по телу блаженство, что билось изнутри, сладко сжимая живот, перехватывая горло. Обняла невольно мужчину и пыталась понять – что это, что это было?
   Макс накрыл ладонями ее щеки, с улыбкой заглянул в глаза:
   – Не страшно?
   Он не смеялся над ней – он был счастлив и, это невозможно было спутать.
   Варя моргнула – по телу еще плыли эхом волны томления и удовольствия, как и ладони Максима все оглаживали ее, грели, и словно длили минуты наслаждения.
   – Ты… ― и слов нет.
   – Я, ― накрыл ее щеку ладонью, чуть коснулся губ губами. ― И ты.
   Варя в потрясении смотрела на него и не знала что сказать. Не было страха, не было боли, не было стыда – только непонятно откуда явившаяся и словно поселившаяся в теле невесомость, сладкая и протяжная.
   А ведь он… а что он сделал? ― хлопнула ресницами. И вздрогнула, испугавшись – в дверь позвонили.
   – Тс, успокойся, ― поцеловал ее Макс. ― Ужин прибыл, ― улыбнулся в лицо, оглаживая с нежностью. Глаза лучились довольством и взгляд ласкал с упоением, не отрываясь.
   Повторный звонок снес мужчину с постели.
   Он прошлепал, чуть качаясь от приятной усталости в теле, в коридор, впустил курьера. Расплатился, поставил боксы на стол и вернулся в спальню. Варя сидела, уже надев халат, и усиленно стягивала его на шее. Уставилась потерянно на Максима. А тот присел у ее ног и огладив до бедер поцеловал коленочки. Посмотрел на девушку снизу вверх, невольно любуясь чуть отрешенным лицом, растерянным взглядом.
   – Кушать пойдем?
   Варя губу принялась жевать, соображая – а мыслей нет. Одно непонятно – Максим ведет себя, как ни в чем не бывало, словно ничего не случилось.
   Но ведь случилось. Или нет?..
   – Тебе чай, кофе или сок? ― улыбался с нежностью рассматривая девушку. Нравилось, до безумия нравилось как она выглядит, и понимал – к чуду прикоснулся. Лишь теперь знал, как по – настоящему выглядит женщина после оргазма, и это было открытием. И хотел ее еще больше, до боли в паху, но готов был терпеть эту пытку сколько угодно… если вновь сможет ощутить как ему сжимает пальцы и пульсирует в ее лоне, видеть, как искажается лицо Вари в сладкой муке, слышать, как протяжно и будто жалуясь, кричит.
   – Что? ― очнулась.
   – Кофе, чай или сок? ― повторил так же тихо и спокойно.
   – Ко… чай… сок.
   Макс рассмеялся, свел ей ладошки и поцеловал:
   – Сделаю чай с лимоном, ― сообщил. Огладил ножки и ушел на кухню.
   А Варя сидела и смотрела в двери, за которыми был виден интерьер зала. И осторожно прижала ладонь к животу, прислушиваясь – ничего – только сожаление от канувшего.
   Робко прошла на кухню, ступая как по углям и застыла у дверей, поглядывая на Максима, что раскладывал ужин из боксов по тарелкам.
   Тень от абажура плыла по его торсу, очерчивая литые мышцы, их орнамент, выделяя грудь и плечи, делая его особенным – красивым, но иначе, чем принято по канонам – красивым мужеством, каким-то неординарным фоном или шармом.
   – Садись, ― покосился на нее через плечо. Кинул «мышку» в кипяток и придвинул кружку к краю стола. Варя притулилась и все поглядывала на мужчину, теряясь от него.
   – Ты, что? ― склонился к ней, огладил нежно по щеке, волосам.
   Плечами повела и, смущаясь и теряясь.
   Он улыбнулся, сообразив:
   – Первый раз? ― прошептал с легким добрым смехом во взгляде.
   Варя поспешно уткнулась взором в чашку, сжавшись от непонятного стыда. Покраснела и схватилась за чайную ложку, начала упорно размешивать.
   Максим сел рядом, обнял и перехватил руку.
   – Я сахар не положил, ― сообщил как заговорщик и все с той же улыбкой и добрым смехом в глазах. Варя глянула на него и вдруг хыркнула, заулыбалась. Смутилась и отвернулась, а улыбка сама губы растягивает, и легко как-то, до странности беззаботно на душе стало.
   Ой, дура, ― усмехнулась сама над собой: тебе скоро двадцать, а ты ничегошеньки не знаешь, оказывается!
   И головой качнула.
   Макс спрятал улыбку, принялся за мясо по – французски, косясь на Варю. Та ела и тоже украдкой на него посматривала. А в глазах любопытство и желание, как у ребенка, который впервые попробовал конфеты и вот ждет – даст ли дядя еще, и когда.
   Это было забавно и трогательно. Максим чувствовал себя первооткрывателем и волшебником одновременно. И радовался, и гордился и предвкушал. И словно только сейчас ощутил вкус жизни.
   Придвинул Варе пирожное, кусочки торта и чизкейка:
   – Ты, кажется, сладкое любишь?
   Девушка услышала намек и глаза ладонью прикрыла, скрывая блеск, а улыбку не скрыть. Макс рассмеялся, обнял и поцеловал в висок:
   – Лакомка, ― шепнул, подзадоривая. Варя зыркнула и плечами повела – вот еще. А у самой бесенята в глазах.
   Мужчина облокотился о стол, голову ладонью подпер, чтобы лучше девушку видеть, огладил по голове, щеке:
   – Больше не боишься меня? ― пальцем губы ей тронул. Варя уставилась на него во все глаза и вдруг, как черт толкнул, чуть прикусила ему зубками палец. Смелкова в жар кинуло, замер, зрачки расширились. Мигом ни смеха, ни мыслей не стало.
   За шею перехватил и к себе притянул, во все глаза на нее глядя, пояс дернул. Варя чуть исподлобья смотрела ему в глаза, губы приоткрыты и взор с ожиданьем и предложением. Ладони на грудь легли, робко огладили, теплом согревая и будто удостоверяясь – настоящая? Не выдумка?
   Макс смотрел на нее буквально впитывая каждый вздох, каждую тень пробежавшую по лицу, каждый оттенок взгляда – запоминал, одновременно любуясь, и чуть хмурился – красивая до боли.
   Ладонь легла ей на шейку, прошлась по плечу, убирая ненужную тряпку, скинула прочь, оголяя до живота. Варя смотреть на него не могла – смутилась, но отстраняться не хотела. Ей как ни стыдно было признаться, нравилось, она хотела вновь попасть во власть Максима и больше не боялась, уже знала, что будет только приятно, остро и ярко.
   Он притянул ее к себе, придерживая за спину, и Варя дрогнула, прижавшись грудью к его груди. Обняла его за шею, чуть дыша, несмело. И это было как признание.
   Макс припал губами к ее шее, ласкал любуясь гибким, чувственным телом, и не сдерживался, исследуя – оглаживал от затылка до стоп, целовал и млел от неумелых ласк Вари. Она робко проводила ладонями очерчивая линию плеч и гладила по затылку, невольно вводя Макса в экстаз. Он придержал ее за спину, наклоняя и принялся ласкать грудь, целовать соски.
   Воспротивилась слишком вольной ласке, но Максим уже не мог и не хотел останавливаться, понимая, что она желает не меньше, чем он. Придержал за руки, уложил здесь же, на диван, и убрал халат полностью. Стянул трусики и прижимая за руки огладил живот и лобок, любуясь нежной кожей, белой, гладкой.
   И подхватил на руки, унес в зал на широкий диван, на свет. Придерживая за руки, встал на колени, раздвигая ей ножки и, впился в сосок.
   Варя возмущенно закрутилась, прикусывая губу и, задрожала, чувствуя лоном тепло его кожи, мышцы груди. Это было остро возмутительно и слепило от яркого ощущения жара и удовольствия.
   – Максссс… нееет… ― закрутилась, пытаясь свести ножки, ошеломленная.
   – Тссс…
   Приподнялся и накрыл ей рот губами, вошел языком, гася поток смущения, а не нежелания. Его живот терся ей о промежность, одна рука ласкала грудь, друга придерживала за спину, не давая увернуться, и Варя могла лишь вскрикивать и мычать ему в рот, крутясь от нарастающего напряжения внутри, распирающего ее пульсацией, что становилась все жарче и сильнее.
   Максим огладил ей живот, придерживая, и накрыл ладонью лоно, потирал клитор, проникая внутрь пальцем. Варю выгнуло, впилась ему в плечи руками и, как не пыталась сдержаться, взрыв внутри обдал сладкой волной, смывая смущение и не желание выказывать истинные чувства. Она закричала, выгибаясь на руках мужчины, вытянулась, подрагивая в такт токам, что бились ему в руку, и Максим зажмурился, сжался, застонав сквозь зубы и… уткнулся Варе в шею, от ударившей в голову нирваны. Застонал невольно. В голове поплыло теплое счастливое ощущения полета и свободы.
   Мир пропал, время остановило свой бег, уступая пространство влюбленным. Минута превратилась в век, век – в миг.
   Макс оглаживал девушку, переводя дыхание и нежился в волнах блуждающих по собственному телу. И подтрунивал над собой, и посмеивался уже не сдерживаясь. И стих, заметив что смущает Варю.
   – Я над собой, ― погладил ей губы. Поцеловал и ушел в ванную. Включил воду и стягивая брюки, уставился на свое отражение – блаженная улыбка на губах, в глазах смех и беззаботная радость.
   – Дожил, Смелков, ― качнул головой. Разделся и встал под душ – блаженство – зажмурился, оглаживая шею, грудь, пах. Прохладная вода приводила в себя, возвращала разум, смывая не только следы несдержанности, но остатки расслабленной неги.
   И вдруг уперся руками в стену, засмеялся тихо: нет, ну дожил! Кончил как пацан, сопляк малолетний – в трусы! Ох, Варенька…
   А с другой стороны – взорвался бы, не сдержался и взял девушку. И только б все испортил.
   Лицо обтер ладонью – ночь впереди. И этой ночью… Нет, лучше пока не думать – смоет опять разум.
   Обтерся, переоделся. Глянул на брюки и с минуту поколебавшись, вышел без них – в плавках. Заметил что Варя на кухне, уже в халате, пьет чай. Прошел, с улыбкой глядя на нее.
   Девушка замерла, увидев его лишь в боксерках и, смущенно уткнулась взглядом в кружку, сильнее поджимая ноги под себя. Потревоженный пес вздохнул и укоризненно покосился на хозяина.
   – Ничего себе, ― выгнул бровь мужчина. ― Макс – на место! ― указал рукой в коридор, возмутившись наглости овчарки – та вытянулась на диване и голову к Варе на колени положила, млея от почесывания за ухом.
   – На место, сказал!
   «Немец» шумно вздохнул и спрыгнул, пошел нехотя к своей подстилке, обиженно косясь на хозяина.
   – Ты чего на него?
   – Не надо баловать, ― буркнул, только сообразив, что банально ревнует. Собаку к девушке!
   Нет, сегодня вечер открытий, ей Богу, ― качнул головой. Хлебнул холодного кофе, поморщился. Поставил чашку в раковину, налил себе горячего и закурил, воззрившись на девушку. Та жевала пирожное и рдела румянцем от его взгляда.
   – Ты очень красивая, Варенька, ― помолчал и добавил. ― Оставайся жить у меня. Я серьезно. Насовсем.
   Девушка не знала, что ответить. Его тон был серьезен и даже ей, совершенно неискушенной в таких вопросах, было ясно, что он фактически признался в любви и попросил ее стать ему женой. Только не готова она была – слишком много свалилось за вечер, слишком яркого и огромного, в котором она потеряла саму себя и пока не вернула.
   Пауза затягивалась и начинала раздражать Максима, навевая предчувствие отрицательного ответа. Но тут телефон разорвал тишину, спасая положение.
   Мужчина нехотя взял трубку и не сразу узнал родную тетку. Так как обычно взяла с места в карьер, ничуть не заботясь, чтобы оппонент успевал услышать и сообразить.
   – Максик, привет. Слушай, Ромашка в Питер собрался. Ну, как всегда. Ты же встретишь, да? А! У тебя-то как дела? У нас отлично, Грише повышение светит, представляешь, хотят начальником цеха поставить. А Ромашка как обычно. Все никак не может за ум взяться. Слушай, ты уж ему там вправь мозги, а? Одна надежда. Ну, ни черта отца с матерью не слушает. Оболтус великовозрастный. Опять вон калым нашел. Двадцатого приедет. Двадцатого! С вокзала сам доберется – не ляля, дорогу знает, так что ты его, Максик, дома встреть, хорошо? Двадцатого в районе двух. Дня! Ну, ладно, целую тебя. Давай. Привет передам, ага.
   И отключила связь. Макс застыл с открытым ртом не успев вставить слово. Впрочем, как всегда. Уставился на погасший экран – ну, вот, только родичей и не хватало. Мать вашу! Вовремя, ничего не скажешь.
   Чуть не грохнул телефон о стол.
   – Родичи, ― бросил на вопросительный взгляд Вари. ― Мамина сестра, тетя Полина. Как в «Иронии судьбы» – «раз в год мы ходим в баню» – вот и у меня – раз в год проявляются родственники. Брат двоюродный. Роман.
   Варя чуть заметно улыбнулась – ну вот и ответ на твой же вопрос. Но Макс понял, прищурил глаз с улыбкой:
   – На этот раз в гостинице поживет.
   – Неудобно.
   –… спать на потолке. Одеяло спадает.
   Девушка фыркнула.
   – Откуда родичи? Ты вроде говорил, что один.
   – Один, ― и задумался, покручивая телефон по столу. ― Когда всего лишился, они меня приняли. Единственные. Тетя Поля даже денег дала. Смешная сумма, но факт не в ней, а в том, что помогли чем могли. Потом. Когда оклемался.
   – Тогда тем более неудобно так с ее сыном.
   Максим уставился на Варю с печалью и нежностью:
   – А помоги.
   – В смысле?
   – Ты останешься, будешь жить у меня. Тогда и Роман здесь будет. А нет… значит – нет.
   Опасно. Хотя Ромка точно поперек брату не встанет. Да и видно его будет мало. Шабашить уедет, будет раз, два в неделю появляться. А там они с Варей уедут в отель.
   Так что – шантаж, да, ― щурил глаз, ожидая ответа.
   Девушка плечами повела.
   И вздрогнула – ее телефон по столу поехал, вибрируя и выдавая ор «Комбат! Батяня, батяня – комбат!»
   – Отец, ― зыркнула на Максима. Взяла трубку – мужчина насторожился, внутренне замерев: лишь бы случилось то, что хотел. И расслабился, переводя дух – увидел, как вытягивается лицо девушки, в глазах растерянность появляется, услышал:
   –… но… А что теперь делать?.. Нет, я не могу к твоей Тасе, это исключено. Нет!.. Почему без предупреждения?! Какой сын приезжает?!.. Все, спасибо, папа!
   И отключила связь, грохнула ай-фоном по столу. Прикусила ноготь, грызть начала, соображая.
   Скверно – отцу отказали в аренде и теперь нужно съехать до двадцатого. А куда, если сегодня семнадцатое?
   Макс перехватил ее за руку, прерывая общение с ногтем:
   – До корня сгрызешь. Что случилось?
   – Мои проблемы, ― руку вырвала.
   Мужчина опять перехватил и к себе притянул, вовсе на колени усадил – вся строптивость улетучилась. Варя замерла, чувствуя ягодицами его ноги, пятнами пошла, боясь шевельнуться.
   – Так что случилось?
   – Нужно… другую квартиру… ― просипела.
   – Вы снимали и вам отказали, так?
   Кивнула и попыталась слезть – тревожило, что он в одних плавках и ее на колени усадил. Придержал, не давая уйти, настойчиво и в то же время ласково:
   – Сама судьба решила, Варя. Ты так и будешь от меня бегать?
   И улыбнулся – интересно, сколько она будет стесняться? Неделю, месяц, год?
   И отпустил – слишком настойчиво рвалась, нервничать стала.
   Варя взяла сигарету и забродила за спиной мужчины, раздумывая. Можно перекантоваться у Художника или Сашки Пелегина… нет, ― губы поджала. Ей вообще было странно думать вернуться в то, что было. Оно стало далеким, как и образ Влада. Но как жить иначе?
   – Мне нужно доучиться.
   Макс крутил телефон, не реагируя. Но мысленно комментировал: все равно ты не сможешь больше изображать парня. Заметят. Надо решать с учебой.
   – Надо позвонить в агентство. Черт, ― губу прикусила: денег не хватит. Отец не даст. Больше. ― Максим?..
   – Нет, ― отрезал.
   – Я ничего не сказала.
   – А я уже ответил.
   Варя потерла лоб – вариантов нет? Но остаться…
   – Обещай, что никто не узнает, что я девушка.
   Макс развернулся к ней, сложил руки на колени, глядя на снизу вверх и чуть исподлобья:
   – Могу пообещать, но что это изменит?
   – Я останусь.
   – А без условий? Просто потому, что я это я, а ты это ты? Просто потому, что хорошо вместе?
   Варя отвела взгляд – решать вот так, сразу… А что она знает о Максиме? Кто он вообще, такой?
   – Ну, знаешь…
   И ушла в зал, села на диван, обняв колени и кусала губу, обдумывая варианты выхода из ситуации.
   Макс закурил, хмуро обозревая остатки ужина. И понял одно – он не отступится и Варю не отпустит. Хочет, чтоб никто не узнал о ее «тайне»? Хрен с ним – даст он слово. А с учебой сам разрулит.
   Затушил сигарету и прошел в зал, сел рядом с девушкой и обнял за плечи – отпихнула.
   – Я согласен, ― опять обнял. Покосилась:
   – Отвечаешь?
   – Ты остаешься – я молчу, помогаю. Живем вместе. С отцом твоим – улажу. За вещами завтра сгоняем или послезавтра. Устраивает? ― смотрел поверх ее головы, силясь понять – что же не так, почему она упирается? Ведь вроде все пока получалось, и ей хорошо с ним. Так в чем дело? Юношеское это, глупое – упертость во имя упертости, или что другое?
   – Варя, тебя что-то не устраивает во мне? ― спросил, прямо и хмуро воззрился на нее. С минуту молчала и бросила тихо:
   – Я тебя почти не знаю, а ты меня.
   – Вот и будет возможность узнать.
   – И привязаться? ― прищурилась на него – взгляд больной. ― А потом разочарование и себя по клетке отдираешь, с мясом. И больно, будто пополам рвут. Тебе, наверное, забавно – девочка-мальчик в постель забрела…
   – Я тебе замуж предложил, ― прервал жестко. ― Мне не пятнадцать лет, Варя, я такими предложениями не раскидываюсь. И если говорю, то отвечаю.
   Варя виновато покосилась на него, притихшая мгновенно:
   – Но ты ничего не знаешь обо мне.
   – А что может повлиять? Я знаю достаточно, чтобы ответственно заявить – я хочу, чтобы ты жила со мной, хочу, чтобы стала женой. Хочу заботиться о тебе, хочу, чтобы ты встречала меня с работы. Хочу, чтобы у нас была семья.
   – У меня есть прошлое…
   – У меня тоже, ― отрезал.
   Варя растеряно повела плечами и, Максим притянул ее к себе, не давая сомнениям проникнуть глубже:
   – Ты можешь просто довериться мне?
   – Я уже доверяла, ― протянула с трудом.
   – Видно не тем. Люди – разные, Варя, ― огладил ее по лицу. ― Ты можешь не зажиматься, не думать, а просто жить?
   – Нет.
   – Тогда учись. Потому что я не собираюсь уходить из твоей жизни. И поверь, чтобы не случилось и, чтобы не было – буду рядом, ― и шепнул в лицо. ― И ты мне еще родишь.
   У девушки зрачки расширились, но слова сказать не успела – Максим ей губы накрыл.
   «Ты все равно будешь моей, Варенька. Не так, так этак. Страсть тоже привязывает, и порой сильнее всего остального».
   – Пойдем спать?
   Его глаза блеснули, пальцы сжали поясок и потянули, развязывая. Варя против воли дрогнула всем телом, выдавая, что сама от себя не ожидала. И черт подери, он понимал, как действует на нее!
   Девушка подумала, что попала в капкан, но мысль пришла и ушла – Макс не дал ей задержаться. Ладонями от шеи огладил по плечам и ткань скатилась вниз, оголяя девушку. Ладони легли на холмики и Варя уперлась, но в грудь мужчине, и тот понял, что в этом плане девушка уже признает его власть.
   – Зачем тебе трусики, Варенька? ― прижал к себе, оглаживая по талии и убирая край ненужной тряпки.
   Этот шепот, этот вопрос… Девушка вздрогнула всем телом, невольно губу прикусила – что с ней происходит? Токи по телу от его взгляда, слова, прикосновения. Это же ненормально, так не бывает!
   Но ласка плавит разум и доводы рассудка уже не в чести. И тело уже зовет к новому наслаждению, уже желает, уже сдается на волю мужчины.
   – Встань? ― подтянул ее за талию. Варя невольно уперлась руками ему в плечи и дрожала от того что они горячие и сильные. Как его руки, что оглаживая стягивают трусики.
   Макс обхватил ее за ягодички ладонями, освободив от ненужной детали туалета и, припал губами к животу – закрутилась, отталкивая.
   – Макс!
   – Тс, ― огладил ножки по всей длине, любуясь ими – длинными стройными, ровными – идеальными. И поднял ее, прижимая животом к груди – обняла невольно за шею.
   Отнес в спальню и уложил, откинул одеяло, огладил, целовать начал.
   Он ласкал и нежил и Варя забывалась, постепенно плавилась, теряясь в приятном тепле и неге. А Максим не спешил, он больше не хотел, как школьники – хотел ее взять, надеясь, что это станет точкой в ее решении. Да и сил не было больше над собой издеваться.
   Он целенаправленно доводил до экстаза, но не дал случиться главному – отодвинулся и сделал вид, что рассматривает ее. Варя вздрагивая от желания, облизала губы, уставилась на него не понимая, а пальцы в кожу на плечах впились.
   – Можно? ― опять чуть вошел пальцем в лоно, поглаживая клитор и девушку выгнуло, волна сладкого тепла вновь подступила к горлу.
   Макс стянул плавки, продолжая осторожно ласкать ее и раздвинул шире ножки, впился в губы. Варя почувствовала на бедре атлас и твердость его фаллоса и испуганно замычала в рот, попыталась оттолкнуть. Он был сильнее и начал осторожно проникать внутрь.
   Варя впилась ему в плечи, замерла во все глаза, глядя в лицо Максу и, не понимала, что происходит. Он завоевывал ее, и подчинял даже страх – он таял, отступая перед надвигающимся обвалом жара, что, казалось, исходит от проникшего в нее фаллоса. И это было странно и настолько остро и ярко, что Варя ослепла, выгнувшись и, вдруг закричала протяжно, чувствуя пульсацию внутри, что токами пошла по телу, сотрясая его сладкими судорогами.
   Они длились и длились, и было сложно понять, кто кричит, а кто стонет. Максим не то что, ослеп – потерялся. По голове словно битой дали – Варя была тесной и только вошел – сжала и будто выжала. Он не ожидал, что все произойдет так мощно и быстро, и именно так. Слушал, как шумит в голове и чувствовал, как бьется под ним девушка, сжимая ритмично, вытягиваясь от сладких токов. Провал, ослепление и истома, протяжная, нежная, как Варя.
   Макс прижал ее к себе, гладил, чувствуя, как она еще вздрагивает, и жмурился, протираясь щекой о ее волосы. Она заснула, убаюканная его лаской, истомленная, а он все гладил ее и смотрел в потолок, пытаясь запомнить минуты полноты самых светлых и приятных ощущений, что со всей искренностью назвал бы счастьем.

Глава 27

   Варя сжавшись лежала и смотрела в стену. За ней слышался голос Максима – видно мужчина с кем-то разговаривал, тихие стуки, шаги. На кухне – определить было несложно, только какая разница?
   Варя боялась – боялась увидеть его после ночи, после того, как он уже получил, что хотел. Боялась, что он радикально изменится и канет его нежность и заботливость. Боялась, что убедится, что получит доказательство одной мысли – ты дура, Косицина, ты опять наступила на те же грабли. И хотелось взмолиться – пусть будет иначе, пусть она ошибется, наконец. Ну, хоть раз!
   Только Бога нет, это она тогда еще поняла, а сейчас боялась убедиться, как и в том, что нужна была Смелкову игрушкой на ночь.
   С другой стороны, какой ему смысл с ней, что-то большее иметь?
   Нет, даже хорошо, что будет так, а не иначе – не придется рассказывать ему. Ведь после точно ничего не будет – разбег. А промолчать нельзя, неправильно. Если отношения серьезные строить то и относиться друг к другу нужно серьезно, по честному.
   Но, Боже, как страшно увидеть его! Сейчас придет и скажет «тебе пора».
   И замерла, услышав шаги, закрыла глаза, внутренне сжавшись.
   Макс присел перед ней на корточки, огладил ласково по голове:
   – Варенька? Два часа дня – вставай, соня.
   Девушка дичливо уставилась на него. Макс улыбнулся и поцеловал в губы, нежно, трепетно. Это было совсем не похоже на точку в их отношениях.
   – Мне пора? ― села, прикрывая грудь одеялом.
   – Да. Пора кушать и… по коням.
   – В смысле? ― нахмурилась – ей было непонятно, чего он светится и доволен, будто теорему Ферма решил.
   – Я с твоим отцом созвонился – завтра он будет ждать, что мы за вещами приедем. И завтра же нам к Григорьеву, твоему лечащему врачу. Так вот, ― протянул ей халатик. ― Подозреваю, что ничего пристойней косухи у тебя нет, ― бухнул на ноги вчерашний пакет. ― Косуха к этому не пойдет, да и на улице мороз объявили. Значит что? Значит, едем покупать верхнюю одежду. Ну, и обувь. Ты, конечно, и в грейдерах прекрасна, но как-то они… не так будут смотреться под юбочку.
   – А зачем?..
   Макс не мог понять ее растерянности. Смущение – куда ни шло, но то, что озабоченная сверх меры – вводило в недоумение и настораживало – он вчера бы слишком настойчив, вспугнул?
   Притянул к себе за талию:
   – Варенька, давай не будем пугать докторов и твоего отца? Оденемся, как подобает девушке?
   – Для них? ― зыркнула на него и Макс невольно улыбнулся – приятно думать, что она на что-то готова ради него.
   – Нет, для себя и для меня. Очень хочу увидеть тебя в юбочке, ― прошептал в губы.
   Варя робко положила ему ладони на плечи и уставилась во все глаза ему в глаза, пытливо, но с надеждой – не чудится? Он не гонит? Она… она еще нужна?
   – Хорошо, ― прошептала. Мужчина дрогнул от ее шепота и покладистости. Чудо, а не девочка. Неужели его?
   И каждый день – сюрприз. И каждый день Варя открывается перед ним с новой стороны. Он подумать не мог, что она такая жаркая, как не мог предположить, что без боя сдаст униформу юного неформала. Но он сказал, и она не стала перечить. Так бывает? Кто б сказал – не поверил.
   – Ты удивительная, ― огладил ей губы, оглядывая, словно видел впервые. ― Одеться помочь?
   Он бы наоборот раздел…
   – Нет, ― отодвинулась склоняя голову. ― Я сама.
   Встала, смущенно запахивая халат и прошла в ванную. Смелков оперся на подоконник и курил, ожидая, когда появится. Ему было безумно интересно, как Варя выглядит в нормальной девчачьей одежде.
   А девушка исподлобья смотрела на свое отражение в зеркале и пыталась понять, что с ней происходит. Ей хотелось надеть, что подарил Макс, хотелось вновь почувствовать себя девушкой. Но в технарь она так не пойдет. С другой стороны, она же только сейчас, только пока…
   А почему он ее не послал? Почему продолжает быть нежным и внимательным? Не наигрался? А может… может, правда, захочет чтобы они были вместе и семьей?
   Варя тряхнула волосами – не стоит и мечтать.
   Но поставила пакет на раковину и принялась вытаскивать белье и наряд. Рядом с Максимом действительно должна быть если не красивая, то хотя бы пристойно выглядящая женщина. Конечно, ему плевать… Но он по-прежнему хочет, чтобы они жили вместе. А это значит…
   И ощерилась, губу прикусила – да, хватит плавать, как Маня – провинциалка! Ничего это не значит! Тешится. Наиграется и в отставку. Ну, и пусть, ну, и ладно. А она… она привяжет его – вот!
   Грустно уставилась на себя в зеркало, приводя в порядок волосы: перестань мечтать – просто живи. Пока есть возможность.
   Постояла и вышла. Замерла в дверях кухни отстраненно глядя на Смелкова, а тот забыл как курить. Стоял с сигареткой в пальцах у окна и смотрел на Варю. Лицо вытягивалось, и в глазах появилась растерянность, и даже холод.
   Ну, и пусть, ― разозлилась – сам хотел, чтобы сняла брюки.
   Прошла и села за стол, чувствуя себя последней дурой и уродкой. А еще размечталась, как девочка в розовых рюшках!
   Макс вспомнил, как курить – затянулся, разглядывая длинные стройные ножки, обтянутые темными колготочками, и понимал, что сам себе могилу копает. Слишком красивая, слишком сексапильная, слишком женственная. Таких мало и их не пропускают.
   – Эээ…
   – В техникум буду ходить, как ходила, ― отрезала, уже жалея, что пошла на поводу у желания Максима. Но как иначе, если просит?
   – С техникумом нужно будет, что-то решать, ― сел рядом и придвинул девушке творог, фрукты, тосты. И смотрит на профиль, удивляясь сам себе – как он мог ее за пацана принять? Как ее вообще можно с мальчиком спутать? И желание в жар кидает – от одного взгляда на нее, от того что вот она – руку протяни.
   Варя сжевала тост и покосилась на мужчину: чего он притих? Совсем она паршиво выглядит? Для них важно, чтобы девушка была яркой и красивой, как фантик от конфеты, ― насупилась, злясь уже на себя. Ведь проходила уже – куда опять ляпаешься?! Все знаешь, все понимаешь, а все равно лезешь.
   А Максу просто нечего было сказать – потерялся, все поверить не мог что она его, и мучился мыслью, как удержать, как защитить. Как бы не щетинилась – напускное это, а нутро как у ребенка. И красивая. Слишком красивая. Ладно б – только. Характер удивительный.
   Из парадного вышли на улицу – поотстал, невольно ножками любуясь. И заметил, как парень на соседней стороне улицу уставился на Варю, шел и все оглядывался. Смелков обнял ее за талию, показывая, что у нее уже есть мужчина и помог в машину сесть.
   – Ножки замерзли? ― огладил их.
   – Нет, ― поерзала удивленно глянув на него. И смирная, домашняя такая – его. Не сдержался – себе притянул, в губы впился, ноги ладонями грея – далась. Неужели признала его своим мужчиной? Неужели привязывается? Поверить не мог. И хотел ее больше чем вчера, больше, чем все эти дни. Смотрел, вспоминал, как она под ним билась и ни о чем другом думать не мог. Шопинг в пытку превратился.
   Варя хотела пуховичок, но Макс купил ей шубку, хотела простенькие сапоги, а он ей выбрал дорогущие итальянские, на высоком каблучке. И все молчал, да странно смотрел, не выпуская из поля зрения, и всем этим смущал все больше.
   А он банально хотел ее. С ума его сводило что она тихая такая сегодня и покладистая, как барышня из произведений Тургенева. И все гадал, что произошло, что с ней.
   – Устала? ― спросил уже в кафе, куда заехали перекусить после покупок.
   – Ты тратишься, ― уставилась на него.
   Макс смотрел на нее, соображая к чему это сказано, и понять не мог, хотя по глазам видел – что-то она этим спросила.
   – Это мое желание. Оно тебя ни к чему не обязывает, ― протянул.
   – Нет, я к другому, ― и губу прикусила, слова подбирая.
   – Варя, скажи прямо – в чем дело? ― обнял.
   – Нуу… ты серьезно ко мне? ― выдохнула.
   Мужчина с минуту рассматривал ее и улыбку не сдержал:
   – А ты сомневалась?
   – Так не бывает.
   – Уже есть.
   Варя принялась нож вертеть по столу – ладонью ей руку накрыл:
   – Считаешь, что рано говорить о серьезных отношениях?
   – Расскажи о себе?
   Макс бровь выгнул и плечами повел:
   – Странная ты сегодня – молчаливая, задумчивая. А потом раз и каверзные вопросы задаешь. Ты растеряна произошедшим ночью?
   Варя дрогнула и поспешно взгляд опустила – в эту сторону она не думала и напоминание вызвало волнение, сладкое, как предтеча того удовольствия, что Максим помог ей узнать. Но говорить о столь интимном она была не готова. Ей нужно было время чтобы понять хотя бы себя в этом плане, не то что – его.
   – Я к тому, что если ты хочешь серьезных отношений, мы должны больше знать друг о друге.
   – Зачем? Узнаем постепенно.
   Варя помолчала, рассматривая чай в чашке и решилась – посмотрела в лицо мужчине:
   – Не на ту ты ставку делаешь, не на ту тратишься.
   – Поясни, ― посерьезнел, закурил.
   – Я… ― и не может слова сказать – горло перехватывает. И сомнения – зачем ему знать. Но ведь так правильно, иначе – обман. Нет, Максим должен знать. И вытянула сигаретку, закурила. Огладила пальцем салфетку под тарелкой и протянула. ― У меня был мужчина.
   – У меня – женщина, ― бросил сухо, уже понимая, к чему она клонит. Уставился перед собой, на декор стены зала – паршиво на душе стало.
   А девчонка молодец – не боится признаться, хочет быть откровенной. Одна из ста, наверное, если не из тысячи, будет правду рассказывать. Впрочем, может и промолчит – вокруг да около походит и на том биографию закончит.
   – Не один, ― выдохнула, усиленно потирая салфетку пальцем. ― Я продала себя, чтобы спасти одного человека. Это не оправдание, это факт. А потом… за это поплатилась. Он меня бросил, а тот кто купил… отдал своим людям.
   Все-таки сказала… ― Макс затушил окурок медленно, тщательно, и Варя в повисшей паузе увидела одно – разрыв отношений. И была даже чуть рада этому. Боль стала привычной, потери понятными, а вот иначе она жить разучилась, и откровенно, боялась. В той жизни все вставало с ног на голову резко и погребало. А в этой, где она стала Владом, все было четко и понятно, без сюрпризов. Максим тащил ее из этой жизни в ту, в которой она умерла, реанимировал Варю Косицину, но что ее ждало, ради чего он это делал? Чтобы опять все стало непросто, чтобы опять боль, разочарование, страх и новая попытка найти смысл, чтоб было зачем утром вставать, куда-то идти, просто дышать?
   – Все? ― спросил тихо. И в голосе не было укора или неприязни – Варя даже чуть удивилась и насторожилась, а вот в глаза ему посмотреть не решилась. Стыдно. Кого бы она не винила за эти полтора года с той трагедии, всегда точно знала – виновата только она. И это было самое трудное – признать виноватой себя, а не других.
   – Тогда послушай меня, Варенька, ― сложил руки и качнулся к ней, поглядывая безмятежно, словно она сообщила ему афишу кинофильмов на сегодня. ― Мы не младенцы, значит априори у нас есть прошлое. Но в этом прошлом не было нас, были мы – по отдельности. Поэтому нет смысла вспоминать, что было до, тем более настолько акцентироваться. Мало ли что у кого было – главное, что есть. Тебе хорошо со мной?
   Варя робко глянула на него – ты серьезно?
   – Да.
   – А мне – очень хорошо с тобой. Давай на этом и остановимся. Кушай и выкини все остальное из головы.
   – Но…
   – Без «но», Варя, ― притянул ее к себе, обнял. ― У меня есть ты, у тебя есть я. Все остальное – ерунда. И… ― склонился к уху, шепнул. ― Поехали домой. Я безумно хочу тебя.
   Девушка дрогнула в его руках и уставилась в глаза – в них действительно были нега и желание. Он не лгал, а главное, его не покоробило ее прошлое.
   Варя уткнулась ему в грудь и тем обескуражила. Макс замер, накрыв ей голову ладонью, а девушка кусала губу, сдерживая слезы. Ей не верилось что нашелся человек, которому она нужна и важна, но совершенно наплевать на ее ошибки, на всю грязь, через которую она прошла. И значит, не все кончено, есть ради чего жить. Значит есть шанс завести семью, родить ребенка. Значит, она еще может быть любима и может любить, жить чувствуя себя полноценной. Может для него это мелочь, незначащая ничего фантазия, а для нее смысл.
   Она еще не понимала любит ли Максима, но точно знала, что не предаст и будет слушаться, уважать и верить.
   Именно ее доверие Максим и почувствовал, когда она сама прижалась к нему. И самое смешное и одновременно грустное было в том, что Варя доверилась ему не за то, что шубку купил, а за слова, обычные человеческие слова тепла и поддержки. И мужчина бы порадовался, что раньше не нашлось того, кто понял какое сокровище эта девочка и как мало ей нужно, чтобы чувствовать себя счастливой и полноценной, и просто жить, если б не было настолько печально. Выходило, что эти полтора года ей помог прожить только Влад и то, так каким он был – бунтарски, неординарно, усугубив, а не излечив.
   – Понятия не имею, как буду ходить в техникум, ― призналась, все еще прижимаясь мужчине.
   – Мы решим и этот вопрос. Нужно потерпеть до сессии, а там, что-нибудь придумаю. Поехали домой?
   Ему не терпелось. Варя мало была сегодня особенно робка и удивительно послушна, но и выглядела ослепительно, и новая шубка лишь усиливала впечатление, превращая ее в настоящую Снегурочку. К тому же она явно дала понять, что доверяет ему, что признает своим мужчиной, значит, не напугал ее, значит ей так же хорошо с ним, как ему с ней.
   И кинув пакеты, впился ей в губы в коридоре, не дав раздеться. Прижал к стене и обласкивая ее язык своим, прошел ладонями по стройным ножкам под шубку и юбку. Скинул пальто, а ее, как была одета, унес в зал. Стянул сапожки и кинул за спину, подцепил колготки и убрал с ножек вместе с трусиками, припал губами к щиколотке и прошел поцелуями по внутренней стороне бедер до лона.
   Наверное, так сходят с ума, но он готов был потерять разум. За многие годы словно в анабиозе, душа истосковалась по открытым ярким чувствам, и эта страсть, этот жар, что вспыхнул в нем, придавал не только яркости жизни – наделял ее особым вкусом и ароматом. Он словно лишь сейчас начал жить, понял себя, понял что хочет. И не собирался отступать, как и уступать. И Варя, вольно ли невольно, распаляла его все больше своей доступностью, безответностью, доверием, но лишь ему.
   Макс чувствовал себя хранителем сокровища и это ощущение кружило голову.
   Варя запротестовала против смелых ласк, но мужчина уже не мог остановиться, прижал ей руки, а сам целовал ей лоно. Немного и стянул рубашку с джемпером через голову, откинул чуть не в морду псу. Скинул с девушки шубку и стянул юбку с кофточкой. Прижал к себе, целовал в упоении, обласкивая, словно впервые. И взял тут же, на диване, придерживая подрагивающую под ним за ягодички.
   С ней было удивительно, нестерпимо хорошо, и хотелось вновь и вновь чувствовать ее кожу под пальцами, изгибы тела под ладонями, ощущать вздрагивания от сладкого соединения – с ним.
   И как потребность дышать – появилась потребность ощущать ее рядом, держать за руку или обнимать. И даже ночью прижимал к себе все крепче и крепче, оглаживал, удостоверяясь – его, с ним.

Глава 28

   Варя сидела на кухне, поджав ноги, ела колбасу и кормила овчарку. В квартире было тихо и сонно – семь утра. Девушке самой было непривычно встать в такую рань, но спать дольше не могла – мысли мешали и странно было чувствовать рядом мужчину. Жарко с ним и томно, слишком волнительно. Он как одержимый стал, причем заразный, и передал это Варе. И она горела вместе с ним и, когда рукой касался и когда взглядом. Наверное, это нормально для него, большой вопрос – нормально ли для нее, и огромный – техникум. Оставить, начать все сначала? А как учиться, если голова занята мыслями о Максиме и от них в животе тепло и странно, словно подселился пушистый змей и вот шевелиться, ползает.
   Как она буде Влада играть?
   – Варюш, ты чего? ― замер у входа на кухню Смелков – сонный еще, чуть взъерошенный и в одних плавках. Один взгляд на его ладное тело и сразу вспоминается, как с Максимом жарко, какие теплые и нежные у него руки…
   Кинула всю колбасу Максу:
   – Не спится. Я похозяйничала, колбасу стащила.
   – Да Бог с ней, ― отмахнулся Смелков, присаживаясь на корточки перед девушкой, ножки ей огладил, в глаза заглядывая. ― У тебя все хорошо?
   – Да, ― немного удивилась вопросу.
   – Пфу, ты, ― провел по волосам – померещилось черти что. ― А я проснулся – тебя нет. Время, знаешь сколько?
   – Семь.
   – Кошмар, ― рассмеялся. ― Ты не «жаворонок», случайно?
   – «Сова».
   – Вот и я, ― нажал кнопку кофеварки и следом, чайника. Прошлепал в ванную и уже оттуда крикнул. ― Больше не пугай меня – волос вон, седой появился.
   Девушка вздохнула: нашел чему пугаться – Варя из постели исчезла.
   Хотя, ― вытянула сигаретку и закурила: если он вскакивает от того, что ее нет рядом, это хороший знак. Значит любит. Или не любит, а просто хочет?
   Смелков уже в тапках прошлепал на кухню, с полотенцем на шее. Поцеловал девушку в губы, обдав запахом морозной мяты, забрал сигаретку:
   – Малышам курить не стоит, тем более по утрам, ― налил кофе, а девушке чай, и сел за стол, рядом с Варей. Девушка молча подкурила другую сигаретку.
   – Так, понял – протест, ― улыбнулся и откинул полотенце на спинку диванчика. Притянул Варю к себе и, та мигом забыла, как курить. Забрал ее сигаретку, а прежнюю затушил. ― А чего не спим-то? На квартиру к двенадцати. В одиннадцать выедем – в самый раз. У нас еще спокойно три с половиной часа на сон.
   – Не хочу спать.
   – «Не хочу учиться – хочу жениться»? ― склонился к ее лицу, с насмешкой поглядывая в глаза. Умиляло, как она менялась, стоило к ней прикоснуться, как смущалась, робела, становилась девочкой-недотрогой, а чуть погладь, приласкай – в пожар превращалась и сжигала Макса. Он владел ею и одновременно она брала его в плен, и это было чудесно в своей необычности, даже загадке.
   Мужчина положил сигаретку в пепельницу и проведя ладонями от шеи по плечам, стянул халатик, оголяя плечики и грудку.
   – Макс…
   – Да? Не хочешь спать – не будем спать, ― прижал к себе грудью к груди и выгнулась тут же, дрогнула от ягодиц до подбородка.
   – Я думала, ― прошептала – только к чему?
   – Прекрасно. У меня умная невеста, она думает в семь утра. Я польщен.
   Варя невольно улыбнулась:
   – Ты даже шутишь как-то не так.
   – Даже?
   – Вообще не такой.
   – Очень четкое определение, ― рассмеялся тихо – забавная маленькая девочка. И накрыл ее губы, вошел в ротик языком, исторгая уже привычное и так приятное ему «уу!» И заулыбался, прижимая ее к себе, огладил от затылка до попки ладонью – гибкая, нежная.
   – Ты ненормальный, ― несмело обвила его шею руками, глаза блеснули.
   – Ага, ― потерся носом о ее носик. ― Ты с ума сводишь.
   – Если меня сегодня выпишут…
   – То через два дня пойдешь в техникум.
   – Вот именно, ― запахнула халат и отвернулась.
   Максиму стало ясно, что ее мучает. Попил остывшего кофе и закурил, соображая как решить эту проблему.
   – Несколько вариантов…
   – Один – доучиться.
   – На кого ты учишься? Кстати.
   – Аудит, ― буркнула и, стало ясно, что ей очень «интересно» это направление.
   – Зачем получать профессию, к которой ты хладно дышишь?
   – Я все знаю в этой отросли.
   – Ну, а желание куда зовет?
   – Дизайн. Но с ним не заработать.
   – Почему? Вполне женская профессия, и дизайнеры востребованы. Варенька, почему бы тебе не бросить свой аудит и не переждать до нового учебного года?
   – Отцу стоило больших трудов впихнуть меня, да и учиться осталось полгода – глупо бросать.
   – Еще глупее тратить время на то, что не к душе.
   Но по виду Вари понял, что его мнение пока не учитывается. И не стал вдалбливать, был уверен, что эта «проблема» сама решится.
   Припал опять к ее губам, и, стянув халатик, усадил к себе на колени, прижал крепко, оглаживая, и поморщился от кружевной преграды:
   – Я начинаю ненавидеть твои трусики, ― шепнул в лицо, стягивая ненужную тряпочку. Огладил, не спуская взгляда с прекрасной обнаженной груди, манящей его как бригантину океан и обнял девушку за спину прижался грудью к ее груди, потерся о нее, млея от удивительно острого наслаждения.
   Целовать ее начал, упиваясь нежностью кожи, податливостью заманчивого плода.
   Губы касались ее кожи как ожоги и Варя вздрагивала от каждого прикосновения, невольно выгибалась в сильных руках, забыв все, о чем думала. Она растворялась в ласках, подчинялась без остатка и тем, неосознанно, сводила с ума.
   Мужчина целовал ее шею, грудь, впивался в соски чуть сжимая губами и, девушка вздрагивала всем телом, чувствуя сладкие токи от ласк. Ей было нестерпимо приятно, и волнение, на грани стыда, мутило разум, смывало все условности, ее саму. Она лишь чувствовала, она лишь слышала.
   Макс обнял за талию и чуть наклонив к столу, прошел ладонью от горла по груди и плоскому животику в укромное место. Там было жарко и влажно, и мужчина сгреб рукой в одну сторону со стола пепельницу и сигареты, в другую чашки, припал губами к груди, укладывая Варю на стол. Целуя и оглаживая одной рукой, скинул плавки и осторожно вошел в нее, прижал ноги к груди, обласкивая их губами. Варю выгнуло, головой свесилась и нечаянное «ааа» полетело в по кухне, заставляя Макса жмуриться. Мир поплыл в такт качке и пропал в ослепляющем взрыве внутри. Ее забило – мужчина придерживал и тяжело дышал, сжимая зубы от напряжения, но это было трудно. В волнах оргазма девушка сжимала его и невольно ласкала лоном до острой, поглощающей нирваны, кровь била в висках и казалось, рвалась наружу.
   Логарифмы ни черта не помогали.
   Макс сел, усадив Варю на себя и тем, давая себе и ей передышку, и слушал, как она прерывисто дышит, вздрагивает на нем, разгоряченная, истомленная. Обвила его и обдавала жаром дыхания, и сама не поняла, как прижалась губами к шее. Мужчина зажмурился – так ослепительно отдался ее несмелый, первый поцелуй, робкий, как первый снег и все же признающий, все же сказавший больше слов.
   Макс прижимая ее через спину ладонью к животу, впился в губы, потеряв себя и приподнимал, задыхаясь от наслаждения. Варя стонала уже не контролируя себя и словно летела, и он не хотел прерывать полет. Поцелуем впился в шею и пил ее сотрясающие ее волны оргазма, чуть переждал и вновь продолжил. Оглаживал ягодички, сминал, любуясь девушкой, что изгибаясь, принимала его и держалась за него, кривилась от истомы, вновь нарастающей волны внутри. И крепко прижал ее к себе, спеленав руками, застонал, чувствуя, как забилась на нем, оглох и от ее протяжного крика и от взрыва в голове и звона от него, приятной усталостью растекающегося по телу. Кровь, пульсируя мягко и томно, била в виски, вырывая стоны.
   – С добрым утром, ― прошептал, невольно улыбаясь. Придержал Варю за затылок и потерся щекой о ее щеку.
   Путевка в юность, счастливый билет, пропуск в рай – вот кто она, ― оглаживал, млея и, плыл от ее тепла и нежности, от чувственности уникальной и отданной лишь ему. И как было уйти от нее, как отпустить, какой сон или дела?
   Варя чуть дышала и ничего не соображала, порабощенная обрушившимся наслаждением, долгим, ярким, и не поняла, как Макс положил ее на стол животиком. Она лишь чувствовала, как его ладони греют грудь, чуть сжимая и, губы горячо целуют, и выгибалась под их лаской. И закричала, вытягиваясь – он входил сзади, осторожно и неумолимо и словно раздувал пожар внутри.
   Макс стиснул ягодички, огладил от бедер по гибкой тонкой талии, любуясь, накрыл холмики груди и чуть сжал меж пальцами соски. Варя закричала, задрожав и сама, в экстазе, забилась, обласкивая попкой его бедра. Такого напора он не выдержал – припал к ней, силой придерживая за бедра и, жмурился, вслушиваясь в токи, что сжимали его плоть, забирая семя.
   – Роди мне мальчика, ― прошептал одними губами, и понял, что действительно хочет, чтобы она стала матерью его детей. И не дал уйти в ванную – унес в спальню, положил на живот, подложив под него одеяло, и гладил, пока не заснула. Он где-то слышал, что так женщины быстрее беременеют, а он этого и хотел. Тогда Варя точно не уйдет от него. А этого он сейчас боялся больше всего.

   ― Одиннадцать, малыш, ― поцеловал в висок. Варя вздрогнула, приподнимаясь, сонно уставилась на Максима. ― Пора за вещами, ― улыбнулся в лицо.
   Девушка села и сообразила – нагая. Одеяло притянула, накрываясь, покраснела не с того, ни с чего.
   Макс лишь улыбался любуясь ею. Нежность его топила, тягучая и глубокая, непривычная, неведомая до этого дня.
   Положил на постель белье.
   – Отвернись, ― попросила тихо.
   Встал к ней спиной. А голову саму разворачивает – покосился за плечо и замер – розовое кружево плотно облегло упругие ягодицы и лобок, чуть выступающий над плоским животиком. И захотелось вновь стянуть трусики и…
   Отвернулся – такими темпами они точно ни до Луначарского, ни до больницы не доедут. А Варю нужно перевезти, чтобы хоть какая-то уверенность появилась – не на день, не на неделю с ним.
   – У тебя паспорт есть? Твой, ― спросил, уставившись на пса, видного в дверной проем.
   – У отца. Только его скоро менять надо будет.
   – Тебе скоро двадцать?
   – Совсем скоро – в феврале.
   Макс невесело улыбнулся – пятнадцать лет разница в возрасте. Куда ты лезешь, Смелков? И головой качнул – а все равно. Не отойду. Нет, теперь его и танками от нее не сдвинешь.
   – Зачем тебе?
   – Для заявления.
   – Какого? ― замерла, перестав юбку застегивать.
   – Нашего. Заодно поменяешь не только паспорт, но и фамилию с Косициной на Смелкову.
   – Я давала согласие? ― удивилась, а в душе волнение бурю организовало – неужели он, правда, хочет, чтобы они стали мужем и женой? И не шутит, не издевается?
   Макс нахмурился – нехороший вопрос, риторический и знаковый. И решил тему не развивать, чтобы ненароком не получить не желаемое.
   – Тебе сколько на сборы понадобиться?
   – Сбор вещей? Меньше часа, а что?
   – Отлично, договорюсь с Чилигиным на два. Успеем и вещи забрать и пообедать.

   Они спешили, но это не мешало Максиму вести машину и оглаживать ножки Варе. Та смущалась, на светофоре ладонь его придерживая, не давая залезть под юбку, а он представлял, как было бы здорово, если бы девушка была без трусиков. И невольно улыбался, мысленно подтрунивая над ситуацией и над собой. Взрослый мужик, а снесло от пионерки, как сопляка.
   Закурил и на Варю покосился:
   – Бровки не хмурь, солнышко, все решим.
   Да я ради тебя луну с неба – легко, кого уж вопрос с учебой урегулировать, ― вздохнул, признаваясь себе.
   Варя глянула на него и даже чуть улыбнулась, и руку больше не сдерживала. И было приятно, что можно довериться, и верила. Только глубоко внутри все сидело занозой прошлое, опытом свербело.
   – Отец может не отпустить жить к тебе.
   – Отпустит, ― вырулил между «маздой» и «хондой» в переулок – так короче.
   – Он тебя не знает, с чего ради послушает? Ты посторонний человек.
   – Я уже договорился, Варенька. И не посторонний, а твой жених.
   – Жених?
   – Я тебе предложение уже три раза сделал, а ты не услышала, ― улыбнулся ей. ― Молчание – знак согласия. Так твоему отцу и сказал – мы собираемся с Варей пожениться.
   – Ааа… А я гадаю, с чего отец меня к тебе отпустит, и чтобы ему сказать, чтобы не устроил маленький семейный скандальчик с нотками родительской истерии.
   – Не любишь ты его. Почему?
   Варя к окну отвернулась – она не знала ответа, но отца действительно, не то что не любила – скорее не воспринимала близким. Возможно, сказывались годы разлуки. Она выросла без него и взял он ее к себе, потому что мать устала и Варе просто некуда было деваться. Взял, как шмотку, которую иначе бы выкинули и – на съемную квартиру да по больницам. К себе раз только привел, и больше даже не звал в Девяткино.
   – Может, простить не могу?
   – За что? ― насторожился.
   За психушку, ― глаз прищурила на плывущую за окном архитектуру мегаполиса. Так, наверное, ему проще было – сбыл с руки и печали меньше. А впрочем, правильно? Кто она чтоб его судить? У него своих проблем – выше макушки, а тут еще доча на голову свалилась со своими заботами.
   – Мне двух лет не было, когда он нас с мамой бросил. Ушел к Тасе своей. Меня отчим удочерил, воспитывал. Вернее, не мешал расти и жить. Да какая разница? Не хочу об этом, ― отрезала к мужчине поворачиваясь. Глянула на его ладонь на своей ноге и невольно улыбнулась – горячая у него рука, сильная, властная и нежная.
   Несколько дней, а Макс Варю уже за собственность принимает. И странно – она не против. И странно – хочет быть его, хочет погладить так же смело, как он ее оглаживает, да пока не хватает на это героизма.
   Макс заметил ее теплый, шалый взгляд и по телу истома растекаться начала, желание в паху заныло. И чувствовал себя голодным малолеткой и радовался, что такая девочка ему досталась – как и он – ненасытная. И ясно, что брать ее надо чаще, привязывать крепче, раскрывать, к самому утонченному удовольствию приучать. Иначе найдется прыткий, уведет, открыв чувственной девушке все многообразие сексуальных наслаждений.
   – Куда ехать знаешь?
   – Да, сейчас налево, ― бросил, сворачивая на Луначарского. На часы глянул – без пяти минут двенадцать. Хорошо. А то Скифарин предупредил, что у него час времени на все.
   – Вон он – отец, ― Варя кивнула на мужчину у парадного, заметив издалека.
   Макс вышел первый и помог выйти ей, невольно подивившись, откуда у нее столько грации появилось. Раскрывается девочка?
   Виктор Николаевич опешил, узнав дочь не сразу. Стоял как вкопанный и часто моргал, словно слезы сдерживал.
   – Варенька?
   Макс обнял девушку и, та не посмела отодвинуться:
   – Привет, ― бросила тихо.
   – Мы за вещами, ― напомнил мужчина и Скифарин засуетился:
   – Да, да, пойдемте.
   – Виктор Николаевич, мне Варин паспорт нужен.
   – Зачем? ― обернулся у лифта.
   – Заявление подать. И вот, ― вынул из внутреннего кармана бумажку, подал. ― Здесь наш адрес и мой телефон рабочий и домашний. Мобильный вы знаете.
   И чуть подтолкнул замешкавшуюся Варю внутрь однотипной квартирки, неухоженной как любое съемное жилье. Девушка почему-то не смогла зайти в свою комнату – осела на пуф в коридоре и замерла. Макс глянул на нее и не стал тревожить – вещи сложил со Скифариным, тем более тот один чемодан уже приготовил. На все минут двадцать ушло.
   – Ну, что, двинулись? ― присел перед девушкой, поставив рядом сумку.
   Варя поежилась – не верилось что уезжает. И словно черту подводит под прошлым, уходя в будущее. А какое оно?
   – Вы бы спускались, Максим. А мне с Варей надо поговорить, ― влез Виктор Николаевич.
   Мужчина глянул на него и кивнул:
   – Хорошо. Жду в машине.
   И вышел, вынося небольшой чемоданчик и сумку. Вещей у девушки оказалось немного.
   – Варя, вы действительно собрались пожениться? ― сел рядом с дочерью мужчина.
   Девушка вздохнула и покосилась на отца – она не верила еще до конца в такую перспективу. Сказочно слишком.
   – Не знаю. Говорит.
   – Но он тебе нравится?
   Варя закуталась в шубку, словно мигом озябла, а сама просто спрятала лицо в воротник, чтоб отец не заметил, как зарделась. И робко кивнула. Даже странно – действительно нравится. И как смотрит, и как ходит. И что на эстонца похож по темпераменту. А в постели наоборот…
   И опять лицо в воротник спрятала – улыбка на губы набежала.
   – Он вроде бы неплохой человек. Не обижает тебя?
   Нет, ― головой мотнула.
   – Он хороший. Вроде. Я не знаю, па, пока не пытай. Сама много не понимаю. Время нужно, чтобы в себе разобраться. И не беспокойся – Максим действительно порядочный человек. Мне с ним спокойно.
   – Как же дальше с учебой будет?
   – Буду учиться. Придумается, что-нибудь.
   И вдруг ткнулась лбом в плечо мужчины:
   – Знаешь, мне кажется, я понимаю, зачем выжила. Только боюсь пока верить. Прости меня за все, ладно?
   – За что, глупенькая, ― вздохнул, погладил по голове. ― Денег-то надо? Возьми-ка пару тысяч, на всякий случай, ― сунул ей мятые бумажки. ― Звони почаще. И на мои звонки отвечай уж, пожалуйста. Не спокойно у меня на сердце пока.
   – Все будет, как будет. Хуже по – любому быть не может, ― чмокнула его в щеку, вводя в ступор. И пошла к лифту. ― Спасибо тебе, ― бросила в открытую дверь.
   И грустно стало, сердце защемило. Слезы накатились вдруг, словно навсегда с отцом расставалась. А может с прошлым? Так его жалеть нечего.
   И вышла уже спокойная, уверенная.
   Максим у машины стоял, курил – красивый и… свой, близкий, родной какой-то. Смотрел на нее и словно любовался. Варя подошла, забрала у него сигарету, опершись ладонью на грудь. Затянулась и отдала обратно. И прижалась, заглядывая в лицо. Мужчина отвернулся, чтобы дым ей в лицо не пускать, и косился, радуясь, что лед с ее стороны тронулся, и, пугаясь – как бы ее в другую сторону не унесло.
   – Поговорили?
   – Угу.
   – Беспокоится?
   – Да.
   Макс хмыкнул:
   – Ты удивительно многословна.
   – Беру пример с тебя, «жених».
   – Слышу сарказм в голосе, ― откинул сигаретку и притянул девушку к себе, обнял. ― Сейчас в больницу, потом пообедать заедем, и я снова сделаю тебе предложение. И буду делать, пока не согласишься.
   Варя с трудом справилась с наползающей на губы улыбкой, гордой и счастливой.
   – Мне нужно доучиться, ― напомнила.
   – Согласен. И даже не собираюсь мешать, хотя одно другому не помеха. И если хочешь знать мое мнение, тебе нужно получать ту профессию, к которой душа лежит. Подумай.
   Они выехали со двора. Варя мысленно помахала рукой знакомым местам и тихо заметила:
   – Теперь я знаю, зачем жила и зачем жить.
   – Жить нужно, солнышко. Впереди много интересного: семья, дети, новая профессия.
   – Что делать с Владом?
   – Кстати, о твоем образе – а ты не думало о театральном? Когда я первый раз тебя увидел, был уверен, что ты парень, ― улыбнулся ей.
   Варя рассмеялась, и ее смех был как награда – чистый, звонкий, беззаботный. Девчачий. Он так понравился Максиму, что он готов был вспомнить все анекдоты и смешные случаи, лишь бы услышать его снова.
   Но девушка больше не смеялась, она задумалась над словами Максима, и пока сомневалась. Убедил Чилигин.
   Он застыл за столом, во все глаза уставившись на светленькую динноножку, рука об руку ввалившуюся со Смелковым.
   – Хм, ― выдал, поднимаясь. Глянул на друга: ну, ты, блин, даешь. И подошел, протягивая руки к Варе.
   – Константин, ― галантно поцеловал ей руку. ― Эээ, кофе, коньяк, конфеты?
   – Выписка, рекомендации, справка, ― усмехнулся Смелков, видя, что Чилигина в другую степь понесло.
   – Эээ? ― уставился на него и кивнул. ― Да. Да! А где сама-то Косицина? ― пошел к столу. ― Лицезреть хочется, знаешь.
   – Лицезреешь.
   Костя недоуменно уставился на него, нахмурился и перевел взгляд на девушку, которую Макс демонстративно обнял.
   И потер подбородок, сообразив, что не узнал пациентку: фигассе…
   – Эээ… Варя? ― выставил ладонь. Девушка улыбалась, лукаво поглядывая на него. ― Ааа?..
   – Самочувствие прекрасное, ― заверила. Забавно было наблюдать за доктором.
   Уже на крыльце мужчина и девушка рассмеялись. Макс обнял ее, поднимая, закружил:
   – Я же говорю – у тебя уникальный дар. Иди в театральный. Но сначала за меня – замуж.
   Варя обняла его и прошептала на ухо:
   – Согласна.
   И вдруг лизнула в мочку. Макс дернулся от пронзившего как током ощущения и заулыбался – кажется, прошлое ее отпускает.
   – Больше не боишься?
   – Тебя, ― заверила, загадочно улыбаясь.
   – И на том спасибо, ― поцеловал ее в губы.

Глава 29

   И все же, так сразу и радикально менять свою жизнь Варвара боялась. Поэтому в понедельник, стараясь не замечать укоризненный взгляд Максима, вновь нацепила на себя маску Влада. Мужчина промолчал, понимая, что форсировать не стоит. Придет время и девушка сама поймет, что эта ширма ее тяготит и больше не нужна.
   Ни слова, ни сказав, отвез в техникум и предупредил, что заберет.
   Сам отправился к Даричевой, поздравить с надвигающимся праздником и отблагодарить, а потом поехал встречать Ромку.
   Варя протопала в аудиторию, здороваясь на ходу, бросила рюкзак на парту, подмигнув Маше.
   – Ты?! ― перекосило девушку. ― Я тебе раз пятьдесят позвонила, узнать как ты…
   – А я, неблагодарная сволочь, ни разу не удостоил твою трель ответом, ― хмыкнула Варя. ― Ладно, Маня, не гуди, так и быть, с меня ченч – идем после занятий в кафешку.
   Маша притихла, недоуменно поглядывая на Скифа – чего он такой добренький? А тот вовсе ее обнял:
   – Рад тебя видеть подруга, ― и опять разлегся на парте. Девушка же все претензии растеряла. Он был такой, как в ту памятную субботу и Маша не хотела его потерять.
   Занятия пролетели незаметно и как-то легко и весело – Скиф шутил и был в отличном настроении, чем щедро делился. Маша взгляда с него не спускала – чуть бледный и немного похудевший, но красивый как никогда, он казался ей если не Богом, то идеалом.
   – Если б ты всегда был таким, ― вздохнула.
   Влад потерял улыбку и странно посмотрел на нее:
   – Я же просил, Маня, не влюбляйся, я не для тебя. И давай не будем, хорошо?
   Ей хотелось продолжить, и даже высказаться на счет его Светы, но смолчала, радуясь уже тому, что он здоров, рядом, и не отталкивает ее. И в благодарность получила объятья – парень обнял ее за плечи, дождавшись на крыльце после занятий, и увлек к уже знакомой машине, возле которой стояли двое мужчин и курили.
   – Привет.
   Макс странно глянул на Скифа и улыбнулся, кивнув.
   – Рома, мой брат, ― представил ему соседа – молодого мужчину с обветренной, но приятной физиономией.
   – Точно, ― подал руку пацану, немного дурея от антуража.
   – Скиф, ― бросил тот с насмешкой.
   Мужчина покосился на Смелкова – что у тебя общего с этим клоуном. Тот внимания на взгляд не обратил, в сторону девушки рукой указал:
   – Маша.
   – Маша, ― оглядел ее гость из Твери, и улыбнулся приветливо. ― Приятно. Роман.
   Девочка ему понравилась – симпатичная, какая-то домашняя, не как современные оторвы. Только смотрела она лишь на Скифа. А тот, наоборот, на Макса. Смелков же вовсе обнял пацана за шею:
   – Куда направимся? Предлагаю пообедать.
   – Согласны, да, Маш?
   Девушка, настороженная поведением Макса и Влада, неуверенно кивнула. Ей очень не понравилось, как они себя ведут.
   В кафе Роман усиленно ухаживал за ней, а она смотрела как Макс ухаживает за Скифом, и тот явно не против. Их взгляды друг на друга были похожи на полет влюбленных в одном потоке, на пожар, на соитие. И девушка холодела от мысли, что была права, что Влад гей. Да иного и в голову не шло, глядя на пару. Они даже сидели притиснувшись друг к другу.
   Это было невыносимо и в то же время, непостижимо.
   – Я домой, ― вскочила, не выдержав воркования мужчин.
   – Подожди, ― растерялся Роман – он только размечтался, а девушка раз и бежать!
   Макс молча подал ему ключи от квартиры и кивнул – беги, не спи. И мужчина понял, рванул за девушкой.
   – Надеюсь, твой Роман придется Маше по душе, ― тихо заметила Варя. Макс обнял ее уже не прячась, поцеловал.
   – Она влюблена в тебя, это видно.
   – Она влюблена во Влада. В персонаж. Я не знаю, как ее убедить, что она любит миф.
   – Никак. Дай время и сама все поймет, излечится.
   И улыбнулся, сильнее стискивая девушку:
   – Поехали домой?
   Варя поняла, что Смелкову не терпится затащить ее в постель и головой качнула, с улыбкой разглядывая его:
   – Ты порочный, ненасытный тип.
   – Точно, ― рассмеялся.

   Роман нагнал Машу на улице, подхватил под руку:
   – На меня обиделась?
   – Нет, ― дернулась.
   – А чего тогда?
   – А ты не понял? Мы – лишние.
   – В смысле? ― растерялся.
   – В том самом, ― лицо девушки пылало. Она явно была расстроена и на грани слезливой истерики. ― Они голубые, неужели неясно! ― выдохнула, видя, что Роман ничего не понимает.
   Мужчина фыркнул:
   – Глупость какая – нормальный парень, этот Скиф. А за брата вовсе ручаюсь – он такой же гей, как я Барбара Стрейзанд.
   – Ты слепой? Они же… да если бы нас не было, они бы целовались и обнимались!
   – Глупости. Что тебе в голову пришло?
   – Мне это давно в голову пришло, ― надулась: все-таки Скиф сволочь! Мог бы сразу объяснить! А она-то дура…
   Маша еле слезы от обиды и провала мечтаний сдерживала.

   ― Тебе этот Скиф нравится, что ли? ― вздохнул – ну, вот, приплыли, блин! ― А я тебя в кино пригласить хотел.
   Маша притихла – злость на Влада брала, и ясно уже четко – ни Света, и ни она героини его романа – Максим, этот взрослый мужчина, совершенно не похожий на представителя сексменьшинства.
   Замкнутый круг, любовный треугольник. А клин, говорят, клином выбивается. Девушка подумала и взяла Романа под руку:
   – Идем в кино, ― заявила решительно наперекор себе, Скифу и всем.
   Одной ей сейчас было бы невмоготу. Пережить, переварить, что Влад не для нее, было сложно, но уже явно – без вариантов. А ведь он предупреждал – «я не для тебя».
   – Вот скажи мне, почему я такая невезучая? Влюбиться в гея! Хоть бы табличку вывешивали, что ли. Как на покрашенную скамью – не садиться. А тут…
   Роман промолчал, он просто не разделял мнение Маши, и не понимал с чего она вообще такой вывод сделала. И волновало его совсем другое – что эта симпатичная девушка согласилась пойти с ним в кино. И может быть, что-нибудь получится. Ему давно так сильно не нравилась ни одна.

   К Максу он завалил довольный, в приподнятом настроении. Маша оказалась еще приятнее в общении, чем он думал – открытая, искренняя, не глупая, а что на Скифе зациклена, так это не пугало. Он уже понял, что это привязанность в одни ворота, а значит у него есть шанс.
   Кинул ключи на тумбочку, улыбнулся овчарке:
   – Привет, что ли?
   И напевая «не кочегары мы не плотники – да», стянул ботинки. И только тут заметил валяющуюся на полу куртку. Выпрямился и застыл, хмуря брови – от коридора до спальни вела дорожка из одежды. Мужской. И куртку Скифа, как его грейдеры и джемпер брата, не узнать было невозможно.
   Роман очумело уставился на закрытые двери спальни, прислушиваясь и, волосами тряхнул. Протопал в кухню в прострации, осел на табурет и закурил, трясущейся рукой.
   Мой брат – гей, – это не укладывалось, но по факту выходило реальностью.
   И вовсе потерялся, услышав характерные вскрики, правда женские или мужские, не разобрал. Нахохлился, соображая, когда это случилось, как Макс покинул ряды натуралов, с какого перепугу. Шок и прострация, вот что испытывал Роман. И услышав смех и шаги, боялся даже голову в их сторону повернуть.
   Варя заметила гостя и потеряла улыбку, притихла, и юркнула в дверь ванной, которую открыл Макс, прикрывая ею девушку от взгляда Романа. Но тот и взгляда не кинул – сидел как помороженный – какой-то потерянный, ссутулившийся, и курил.
   – Привет. Что – то ты быстро, ― прошел на кухню Максим, прихватил сигаретку из пачки. Встал у окна и закурил.
   Роман глянул на его голый торс, плавки и отвернулся.
   – И давно? ― спросил глухо.
   – Что?
   – Мальчиками интересуешься. Свернулись вы в своих столицах наглухо.
   Макс подавился дымом и вдруг громко засмеялся. Роман смотрел на него исподлобья и ничего смешного не находил, а того буквально сворачивало от смеха.
   Дверь ванной комнаты схлопала и у входа на кухню встала длинноногая девочка, стройная и красивая.
   – Что случилось? ― спросила, невольно улыбаясь над смеющимся Максом. Тот обнял ее, притянув к себе и, сквозь смех, сообщил:
   – Мы с тобой лесбияны… нет ― геи… нет… Ох!
   Рома забыл, что курил – смотрел во все глаза на пару и понимал, что кто-то из них троих, вернее – четверых – если Машу включать, идиот. И не исключал, что идиотов двое.
   Макс поцеловал девушку в висок, прижимая к себе и, уставился на брата:
   – Не знаю, как в столице, но в провинции, чувствую, еще хуже.
   – Я так похожа на парня? ― выгнула бровь девушка, с насмешкой воззрившись на него. Макс фыркнул и опять рассмеялся.
   – А я на Моисеева.
   Роман открыл рот и закрыл. Складывалось тяжело, с пробуксовкой и вот лицо оттер.
   – Мать! Смелков, бога, душу!.. Фууу! Выпить есть?
   – Помянуть мечту? ― хохотнул и указал на холодильник. Ромка огладил волосы и вытянул с дверцы бутылку водки.
   – Чуть не поседел, блин! А к чему маскарад-то? Маша мне всю дорогу втирала, что вы того, переживала. А я еще подумал – чокнулась девка. Прихожу и здрасьте… Ой, ну вы…
   Закинул стопку спиртного в рот, крякнул. И уставился на пару, только сейчас сообразив, что Скиф девушка, что это не разные люди, а один.
   – Долгая история, старик. Познакомься – моя невеста, Варя.
   Роман хохотнул, оглядывая девушку и, не мог понять, как она так сделала, что и мысли не возникло, что не парень. Может он чего не понял? Только вот же, перед ним точно девушка – все достоинства пола на лицо.
   – Играетесь, что ли?
   – Ага, ― хохотнул Макс, все обнимая подругу.
   – Вы не обижайтесь, Роман, мне пока нужен этот маскарад.
   – А Маша? Чего не скажешь? Девочка, по – моему, очень расстроена… тем что надумала.
   – Может ты поможешь? ― выгнул бровь Максим и Варя уткнулась ему в грудь лбом, благодаря – верно он придумал. У самой смелости не хватит.
   – Хыр, ― выдал Роман и достал из шкафчика еще две стопки. Разлил водку. ― Ну, вы, блин, затейники.
   И засмеялся, прикинув, каким болваном выглядел.
   – Вы… вы… Варя, вам в актрисы надо, ей Богу! Нет, в легкую развели, надо же! Ой, блииин.
   Он смеялся весь вечер, и неясно было, чему больше радуется – что Макс как был натуралом, так и остался, или, что его холостая жизнь закончилась, а в семье прибыло.
   А с Машей решено было поговорить всем вместе.
   На следующий день Макс и Роман заехали за ней и Варей, осели в кафе и все выложили. Девушка сначала не верила, потом долго сидела в прострации, глядя как Варя, он же Влад, целуется с Максимом, и наконец засмеялась истерично, до слез, как вчера Смелков.
   Роман обнял ее, и она не противилась.

Эпилог

   В прохладный летний день в приемную театрального училища ввалился развязный юнец в грейдерах, косухе, кожаных брюках. Цепи, ошейник, обрезанные перчатки и стянутые хвостом волосы на затылке, довершали образ то ли байкера, то ли отморозка.
   – Молодой человек, вам что? ― из – под очков удивлено уставилась на него женщина. Глава приемной комиссии просто потерял дар речи, его сосед начал нервно крутить ручку, прикидывая как вывести это нечто из аудитории без ущерба для здоровья.
   А тот, гоняя во рту жвачку, бесцеремонно оглядел зал:
   – Сеструха к вам поступает.
   – Смелкова?
   – Ну, отлить вышла, так я за нее могу, чего там.
   – Не надо, ― выставил ладонь мужчина. ― Мы подождем.
   Комиссия переглядывалась в растерянности, а пацану хоть бы хны ― прошелся к окну и обратно и выдал:
   – «Быть иль не быть – вот в чем вопрос?» Нее, стоп – во: «Вороне как-то бог послал кусочек сыра»… Не, мне вот интересно, ― встал перед ними, сунув одну руку в задний карман брюк. ― Сколько раз за день вы слышите басни Крылова или цитаты из «Гамлета»? Я пока там стоял, ― указал за спину большим пальцем. ― У меня башка опухла: «быть иль не быть», «послал – не послал». Я одному так и сказал – пошлют.
   Глава комиссии, Куренков, отклонился к спинке стула и внимательно оглядывал пацана с разных ракурсов.
   – А вы, значит, с сестрой.
   – Ну.
   – Так зовите.
   – Молодой человек, нам некогда ждать, ― сухо, и чувствуется, раздражаясь, бросила женщина – бесил и настораживал ее этот отморозок.
   – Да я за нее – че сбацать-то? ― ухмыльнулся.
   – Нам охрану позвать? ― перешла на фальцет тетка.
   – Ладно, не нервничайте, че все дерганые-то? ― выдал и… двинул за ширму.
   – Ээ?! Вы куда? ― привстал Куренков.
   – Попью, дядя, ― донеслось хриплое и послышался шум открытой воды.
   Коллеги переглянулись. Один потер подбородок, другой челюстью недовольно подвигал, женщина вовсе к груди ладонь приложила и взглядом дала понять коллегам, что ее скоро инфаркт от таких посетителей встретит.
   – Так, молодой человек, выйдите! ― рявкнул Куренков, поднимаясь и решаясь вытурить неформала силой.
   И осел – из – за ширмы вышла высокая, стройная девушка в обтягивающем платье, в туфельках на каблучках. Красивая, но непонятно откуда взявшаяся. И выдала мелодичным женским голосом:
   – Здравствуйте. Я Варвара Смелкова. Не стану вас долго мучить и прочту Пастернака.
   Она читала в полной тишине.
   Последнее слово и женщина сняла очки, разглядывая девушку, ее коллега прикусил зубами ручку, а Куренков прошел к ширме, убедился, что у него не галлюцинация и развел руками, не скрывая своего отношения.
   – Браво. Как вас, еще раз?
   – Варя Смелкова.
   – Ну, что ж… будем рады видеть вас первого сентября. Только не забудьте забрать реквизит, ― рассмеялся, указав на оставленную за ширмой одежду.
   Девушка сгребла грейдеры и куртку, улыбнулась все еще пребывающей в растерянности комиссии. И бросив:
   – До свидания, ― вышла.
   Коллеги переглянулись и вдруг рассмеялись.
   – Дааа, давно меня так не разыгрывали, ― сухо улыбнулась женщина, прикусывая дужку очков.

   Поступающие с удивлением расступились перед длинноногой красавицей, что вышла вместо байкера, а та, не обращая ни на кого внимания, пролетела по ступеням и прижалась к мужчине в холле.
   – Меня, кажется, берут. Все получилось! ― кинула атрибуты Влада на пол и повисла на шее Смелкова. Тот с улыбкой обнял ее и закружил:
   – Не сомневался.
   – Но все-таки, это безумие, Максим. Поступать на третьем месяце беременности…
   – Возьмешь академ, или просто месяц. А там я буду сидеть с ребенком. Ты же не одна, Варенька.
   – Теперь не одна, ― прошептала посерьезнев, обвила его шею руками крепче. ― Не давай мне об этом забыть, пожалуйста.

   2009–2012 год

Райдо Витич Скиф