-------
| Библиотека iknigi.net
|-------
| Игорь Миронович Губерман
|
| Гарики на все времена. Том 2
-------
Игорь Губерман
Гарики на все времена
Том 2
В оформлении книги использованы наскальные рисунки древних евреев
Первый иерусалимский дневник
В эту землю я врос окончательно,
я мечту воплотил наяву,
и теперь я живу замечательно,
но сюда никого не зову.
Россию увидав на расстоянии, грустить перестаешь о расставании
Изгнанник с каторжным клеймом,
отъехал вдаль я одиноко
за то, что нагло был бельмом
в глазу всевидящего ока.
1
Еврею не резвиться на Руси
и воду не толочь в российской ступе;
тот волос, на котором он висит,
у русского народа – волос в супе.
2
Забавно, что томит меня и мучает
нехватка в нашей жизни эмигрантской
отравного, зловонного, могучего
дыхания империи гигантской.
3
Бог лежит больной, окинув глазом
дикие российские дела,
где идея вывихнула разум
и, залившись кровью, умерла.
4
С утра до тьмы Россия на уме,
а ночью – боль участия и долга;
неважно, что родился я в тюрьме,
а важно, что я жил там очень долго.
5
Да, порочен дух моей любви,
но не в силах прошлое проклясть я,
есть у рабства прелести свои
и свои восторги сладострастья.
6
Вожди России свой народ
во имя чести и морали
опять зовут идти вперед,
а где перед, опять соврали.
7
Когда идет пора крушения структур,
в любое время всюду при развязках
у смертного одра империй и культур
стоят евреи в траурных повязках.
8
Ах, как бы нам за наши штуки
платить по счету не пришлось!
Еврей! Как много в этом звуке
для сердца русского слилось!
9
Устроил с ясным умыслом Всевышний
в нас родственное сходство со скотом:
когда народ безмолвствует излишне,
то дух его зловонствует потом.
10
Люблю российский спор подлунный,
его цитат бенгальский пламень,
его идей узор чугунный,
его судеб могильный камень.
11
Ранним утром. Душной ночью,
Вдруг в ответ на чей-то взгляд...
Вырвал корни я из почвы,
и они по ней болят.
12
Прав еврей, что успевает
на любые поезда,
но в России не свивает
долговечного гнезда.
13
Я хотел бы прожить много лет
и услышать в часы, когда пью,
что в стране, где давно меня нет,
кто-то строчку услышал мою.
14
Вдовцы Ахматовой и вдовы Мандельштама —
бесчисленны. Душой неколебим,
любой из них был рыцарь, конь и дама,
и каждый был особенно любим.
15
Мне вновь напомнила мимоза
своей прозрачной желтизной,
что в сердце всажена заноза
российской слякотной весной.
16
В русском таланте ценю я сноровку
злобу менять на припляс:
в доме повешенных судят веревку
те же, что вешали нас.
17
В России сейчас от угла до угла
бормочет Россия казенная
про то, что Россию спасти бы могла
Россия, оплошно казненная.
18
В те трудные дни был открыт
мне силы и света источник,
когда я почувствовал стыд
и выпрямил свой позвоночник.
19
Из русских событий пронзительный вывод
взывает к рассудкам носатым:
в еврейской истории русский период
кончается веком двадцатым.
20
Россия извелась, пока давала
грядущим поколениям людей
урок монументального провала
искусственно внедряемых идей.
21
Пронизано русское лето
миазмами русской зимы;
в российских ревнителях света
спят гены строителей тьмы.
22
Россию покидают иудеи,
что очень своевременно и честно,
чтоб собственной закваски прохиндеи
заполнили оставшееся место.
23
Как бы ни слабели год от года
тьма и духота над отчим домом,
подлинная русская свобода
будет обозначена погромом.
24
Чтоб русское разрушить государство, —
куда вокруг себя ни посмотри, —
евреи в целях подлого коварства
Россию окружают изнутри.
25
Не верю в разум коллективный
с его соборной головой:
в ней правит бал дурак активный
или мерзавец волевой.
26
Не зря тонули мы в крови,
не зря мы жили так убого,
нет ни отваги, ни любви
у тех, кого лишили Бога.
27
Весело на русский карнавал
было бы явиться нам сейчас:
те, кто нас душил и убивал,
пишут, что они простили нас.
28
В России жил я, как трава,
и меж такими же другими,
сполна имея все права
без права пользоваться ими.
29
Лихие русские года
плели узор искусной пряжи,
где подо льдом текла вода
и мертвым льдом была она же.
30
В любви и смерти находя
неисчерпаемую тему,
я не плевал в портрет вождя,
поскольку клал на всю систему.
31
Злая смута у России впереди:
все разъято, исковеркано, разрыто
и толпятся удрученные вожди
у гигантского разбитого корыта.
32
Когда вдруг рухнули святыни
и обнажилось их уродство,
душа скитается в пустыне,
изнемогая от сиротства.
33
Россия ждет, мечту лелея
о дивной новости одной:
что наконец нашли еврея,
который был всему виной.
34
Ручей из русских берегов,
типаж российской мелодрамы,
лишась понятных мне врагов,
я стал нелеп, как бюст без дамы.
35
На кухне или на лесоповале,
куда бы судьбы нас ни заносили,
мы все о том же самом толковали —
о Боге, о евреях, о России.
36
Хоть сотрись даже след от обломков
дикой власти, где харя на рыле,
все равно мы себя у потомков
несмываемой славой покрыли.
37
Я разными страстями был испытан,
но главное из посланного Богом —
я в рабстве у животных был воспитан,
поэтому я Маугли во многом.
38
Российскую власть обесчещенной
мы видим и сильно потоптанной,
теперь уже страшно, что женщиной
она будет мерзкой и опытной.
39
Нельзя не заметить, что в ходе истории,
ведущей народы вразброд,
евреи свое государство – построили,
а русское – наоборот.
40
Едва утихомирится разбой,
немедля разгорается острей
извечный спор славян между собой —
откуда среди них и кто еврей.
41
Я снял с себя российские вериги,
в еврейской я сижу теперь парилке,
но, даже возвратясь к народу Книги,
по-прежнему люблю народ Бутылки.
42
В автобусе, не слыша языка,
я чую земляка наверняка:
лишь русское еврейское дыхание
похмельное струит благоухание.
43
Приемлю, не тоскуя и не плачась,
древнейшее из наших испытаний —
усушку и утруску наших качеств
от наших переездов и скитаний.
44
Не в том печаль, что век не вечен, —
об этом лучше помолчим,
а в том, что дух наш изувечен
и что уже неизлечим.
45
Везде все время ходит в разном виде,
мелькая между стульев и диванов,
народных упований жрец и лидер
Адольф Виссарионович Ульянов.
46
За все России я обязан —
за дух, за свет, за вкус беды,
к России так я был привязан —
вдоль шеи тянутся следы.
47
В любое окошко, к любому крыльцу,
где даже не ждут и не просят,
российского духа живую пыльцу
по миру евреи разносят.
48
Не дикому природному раздолью,
где края нет лесам и косогорам,
а тесному кухонному застолью
душа моя обязана простором.
49
Много у Ленина сказано в масть,
многие мысли частично верны,
и коммунизм есть советская власть
плюс эмиграция всей страны.
50
На почве, удобренной злобой бесплодной,
увял даже речи таинственный мускул:
великий, могучий, правдивый, свободный
стал постным, унылым, холодным и тусклым.
51
Я б хотел, чтоб от зоркого взора
изучателей русских начал
не укрылась та доля позора,
что ложится на всех, кто молчал.
52
У того, кто родился в тюрьме
и достаточно знает о страхе,
чувство страха живет не в уме,
а в душе, селезенке и пахе.
53
Я Россию часто вспоминаю,
думая о давнем дорогом,
я другой такой страны не знаю,
где так вольно, смирно и кругом.
54
Забавно мы все-таки жили:
свой дух в чистоте содержали
и с истовой честью служили
неправедной, грязной державе.
55
Такой же, как наша, не сыщешь на свете
ранимой и прочной душевной фактуры;
двух родин великих мы блудные дети:
еврейской земли и российской культуры.
56
Оставив золу крематорию
и в путь собирая семью,
евреи увозят историю
будущую свою.
57
Я там любил, я там сидел в тюрьме,
по шатким и гнилым ходил мостам,
и брюки были вечно в бахроме,
и лучшие года остались там.
58
Евреев от убогих до великих люблю не дрессированных, а диких
Был, как обморок, переезд,
но душа отошла в тепле,
и теперь я свой русский крест
по еврейской несу земле.
59
Здесь мое исконное пространство,
здесь я гармоничен, как нигде,
здесь еврей, оставив чужестранство,
мутит воду в собственной среде.
60
В отъезды кинувшись поспешно,
евреи вдруг соображают,
что обрусели так успешно,
что их евреи раздражают.
61
За российский утерянный рай
пьют евреи, устроив уют,
и, забыв про набитый трамвай,
о графинях и тройках поют.
62
Еврейский дух слезой просолен,
душа хронически болит;
еврей, который всем доволен, —
покойник или инвалид.
63
Умельцы выходов и входов,
настырны, въедливы и прытки,
евреи есть у всех народов,
а у еврейского – в избытке.
64
Евреи, которые планов полны,
становятся много богаче,
умело торгуя то светом луны,
то запахом легкой удачи.
65
Каждый день я толкусь у дверей,
за которыми есть кабинет,
где сидит симпатичный еврей
и дает бесполезный совет.
66
Чтоб несогласие сразить
и несогласные закисли,
еврей умеет возразить
еще не высказанной мысли.
67
Да, Запад есть Запад, Восток есть Восток,
у каждого собственный запах,
и носом к Востоку еврей свой росток
стыдливо увозит на Запад.
68
Смотрю на наше поколение
и с восхищеньем узнаю
еврея вечное стремление
просрать историю свою.
69
Не внемлет голосу погоды
упрямый ген в упорном семени:
терпя обиды и невзгоды,
еврей блаженствует в рассеяньи.
70
В мире много идей и затей,
но вовек не случится в истории,
чтоб мужчины рожали детей,
а евреи друг с другом не спорили.
71
В мире лишь еврею одному
часто удается так пожить,
чтоб не есть свинину самому
и свинью другому подложить.
72
Мир наполнили толпы людей,
перенесших дыханье чумы,
инвалиды высоких идей,
зараженные духом тюрьмы.
73
Земля моих великих праотцов
полна умов нешибкого пошиба,
и я среди галдящих мудрецов
молчу, как фаршированная рыба.
74
Слились две несовместные натуры
под покровом израильской кровли —
инвалиды российской культуры
с партизанами русской торговли.
75
За мудрость, растворенную в народе,
за пластику житейских поворотов
евреи платят матери-природе
обилием кромешных идиотов.
76
Живу я легко и беспечно,
хотя уже склонен к мыслишкам,
что все мы евреи, конечно,
но некоторые – слишком.
77
Душу наблюдениями грея,
начал разбираться в нашем вкусе я:
жанровая родина еврея —
всюду, где торговля и дискуссия.
78
Я счастлив, что жив и неистов
тяжелый моральный урод —
мой пакостный, шустрый, корыстный,
настырно живучий народ.
79
Еврей не каждый виноват,
что он еврей на белом свете,
но у него возможен брат,
а за него еврей в ответе.
80
Евреев тянет все подвигать
и улучшению подвергнуть,
и надо вовремя их выгнать,
чтоб неприятностей избегнуть.
81
Не терпит еврейская страстность
елейного меда растления:
еврею вредна безопасность,
покой и любовь населения.
82
Как ни скрывался в чуждой вере,
у всех народов и времен
еврей заочно к высшей мере
всегда бывал приговорен.
83
Особенный знак на себе мы несем,
всевластной руки своеволие,
поскольку евреи виновны во всем,
а в чем не виновны – тем более.
84
Под пятой у любой системы —
очень важно заметить это —
возводили мы сами стены
наших тесных и гиблых гетто.
85
Нельзя, когда в душе разброд,
чтоб дух темнел и чах;
не должен быть уныл народ,
который жгли в печах.
86
Евреи знали унижение
под игом тьмы поработителей,
но, потерпевши поражение,
переживали победителей.
87
Пустившись по белому свету,
готовый к любой неизвестности,
еврей заселяет планету,
меняясь по образу местности.
88
Спеша кто куда из-под бешеной власти,
евреи разъехались круто,
чем очень и очень довольны. А счастье —
оно не пришло почему-то.
89
Варясь в густой еврейской каше,
смотрю вокруг, угрюм и тих:
кишмя кишат сплошные наши,
но мало подлинно своих.
90
Мне одна догадка душу точит,
вижу ее правильность везде:
каждый, кто живет не там, где хочет, —
вреден окружающей среде.
91
Навеки предан я загадочной стране,
где тени древние теснятся к изголовью,
а чувства – разные полощутся во мне:
люблю евреев я, но странною любовью.
92
Что изнутри заметно нам,
отлично видно и снаружи:
еврей абстрактный – стыд и срам,
еврей конкретный – много хуже.
93
Еврей весь мир готов обнять,
того же требуя обратно:
умом еврея не понять,
а чувством это неприятно.
94
Во все разломы, щели, трещины
проблем, событий и идей,
терпя то ругань, то затрещины,
азартно лезет иудей.
95
Растут растенья, плещут воды,
на ветках мечутся мартышки,
еврей в объятиях свободы
хрипит и просит передышки.
96
Антисемит похож на дам,
которых кормит нежный труд:
от нелюбви своей к жидам
они дороже с нас берут.
97
Всегда еврей гоним или опален
и с гибелью тугим повит узлом,
поэтому бесспорно уникален
наш опыт обращения со злом.
98
Много сочной заграничной русской прессы
я читаю, наслаждаясь и дурея;
можно выставить еврея из Одессы,
но не вытравишь Одессу из еврея.
99
В жизненных делах я непрактичен,
мне азарт и риск не по плечу,
даже как еврей я нетипичен:
если что не знаю, то молчу.
100
Заоблачные манят эмпиреи
еврейские мечтательные взгляды,
и больно ушибаются евреи
о каменной реальности преграды.
101
Тем людям, что с рожденья здесь растут,
им чужды наши качества и свойства;
похоже, не рассеется и тут
витающий над нами дух изгойства.
102
Еврейского характера загадочность
не гений совместила со злодейством,
а жертвенно-хрустальную порядочность
с таким же неуемным прохиндейством.
103
Мы Богу молимся, наверно,
затем так яростно и хрипло,
что жизни пакостная скверна
на нас особенно налипла.
104
В еврейском гомоне и гаме
отрадно жить на склоне лет,
и даже нет проблем с деньгами,
поскольку просто денег нет.
105
Еврейского разума имя и суть —
бродяга, беглец и изгой:
еврей, выбираясь на правильный путь,
немедленно ищет другой.
106
Я антисемит, признаться честно,
ибо я лишен самодовольства
и в евреях вижу повсеместно
собственные низменные свойства.
107
Скитались не зря мы со скрипкой в руках:
на землях, евреями пройденных,
поют и бормочут на всех языках
еврейские песни о родинах.
108
Чуть выросли – счастья в пространстве кипучем
искать устремляются тут же
все рыбы – где глубже, все люди – где лучше,
евреи – где лучше и глубже.
109
Катаясь на российской карусели,
наевшись русской мудрости плодов,
евреи столь изрядно обрусели,
что всюду видят происки жидов.
110
Еврей живет, как будто рос,
не зная злобы и неволи:
сперва сует повсюду нос
и лишь потом кричит от боли.
111
Велик и мелок мой народец,
един и в грязи и в элите,
я кровь от крови инородец
в его нестойком монолите.
112
Евреям доверяют не вполне
и в космос не пускают, слава Богу;
евреи, оказавшись на Луне,
устроят и базар, и синагогу.
113
Шепну я даже в миг, когда на грудь
уложат мне кладбищенские плиты:
женитьба на еврейке – лучший путь
к удаче, за рубеж, в антисемиты.
114
На развалинах Древнего Рима
я сижу и курю не спеша,
над руинами веет незримо
отлетевшая чья-то душа.
115
Под небом, безмятежно голубым,
спит серый Колизей порой вечерней;
мой предок на арене этой был
зарезан на потеху римской черни.
116
Римские руины – дух и мрамор,
тихо дремлет вечность в монолите;
здесь я, как усердный дикий варвар,
выцарапал имя на иврите.
117
В убогом притворе, где тесно плечу
и дряхлые дремлют скамейки,
я деве Марии поставил свечу —
несчастнейшей в мире еврейке.
118
Из Рима видней (как теперь отовсюду,
хоть жизнь моя там нелегка)
тот город, который я если забуду —
отсохнет моя рука.
119
Я скроюсь в песках Иудейской пустыни
на кладбище плоском, просторном и нищем
и чувствовать стану костями пустыми,
как ветер истории поверху свищет.
120
Вон тот когда-то пел, как соловей,
а этот был невинная овечка,
а я и в прошлой жизни был еврей —
отпетый наглый нищий из местечка.
121
Знаешь, поразительно близка мне
почва эта с каменными стенами:
мы, должно быть, помним эти камни
нашими таинственными генами.
122
Я счастлив, что в посмертной вечной мгле,
посмертном бытии непознаваемом,
в навеки полюбившейся земле
я стану бесполезным ископаемым.
123
Высокого безделья ремесло меня от процветания спасло
Как пробка из шампанского со свистом
я вылетел в иное бытие,
с упрямостью храня в пути тернистом
шампанское дыхание свое.
124
Я живой и пока не готов умирать.
Я свободу обрел. Надо путь избирать.
А повсюду стоят, как большие гробы,
типовые проекты удачной судьбы.
125
Я тем, что жив и пью вино,
свою победу торжествую:
я мыслил, следователь, но
я существую.
126
В час важнейшего в жизни открытия
мне открылось, гордыню гоня,
что текущие в мире события
превосходно текут без меня.
127
За то и люблю я напитки густые,
что, с гибельной вечностью в споре,
набитые словом бутылки пустые
кидаю в житейское море.
128
Всегда у мысли есть ценитель,
я всюду слышу много лет:
вы выдающийся мыслитель,
но в нашей кассе денег нет.
129
Время щиплет незримые струны,
и звучу я, покуда не сгину,
дни мелькают, как пятки фортуны,
а с утра она дышит мне в спину.
130
Я нужен был и близок людям разным,
поскольку даром дружбы одарен,
хотя своим устройством несуразным
к изгнанию в себя приговорен.
131
Решать я даже в детстве не мечтал
задачи из житейского задачника,
я книги с упоением читал,
готовясь для карьеры неудачника.
132
Видно только с горных высей,
видно только с облаков:
даже в мире мудрых мыслей
бродит уйма мудаков.
133
Я живу, в суете мельтеша,
а за этими корчами спешки
изнутри наблюдает душа,
не скрывая обидной усмешки.
134
Моя малейшая затея
душе врага всегда была
свежа, как печень Прометея
глазам голодного орла.
135
В этой мутной с просветами темени,
непостижной душе и уму,
я герой, но не нашего времени,
а какого – уже не пойму.
136
Я пристегнут цепью и замком
к речи, мне с рождения родной:
я владею русским языком
менее, чем он владеет мной.
137
С утра нужна щепотка слов,
пощекотавших ум и слух,
чтоб ожил чуткий кайфолов,
согрелся жить мой грустный дух.
138
Очень много во мне плебейства,
я ругаюсь нехорошо,
и меня не зовут в семейства,
куда сам бы я хер пошел.
139
Мы бестрепетно выносим на свет
и выплескиваем в зрительный зал
то, что Бог нам сообщил как секрет,
но кому не говорить – не сказал.
140
Ум так же упростить себя бессилен,
как воля перед фатумом слаба,
чем больше в голове у нас извилин,
тем более извилиста судьба.
141
Что в жизни вреднее тоски и печали?
За многое множество прожитых дней
немало печальников мы повстречали —
они отравлялись печалью своей.
142
Каждый, в ком играет Божья искра,
ясно различим издалека,
и, когда игра не бескорыстна,
очень ей цена невелика.
143
Добру и злу внимая равнодушно,
и в жертвах побывал я, и в героях,
обоим поперек и непослушно
я жил и натерпелся от обоих.
144
Моей судьбы кривая линия
была крута, но и тогда
я не кидался в грех уныния
и блуд постылого труда.
145
Я люблю, когда слов бахрома
золотится на мыслях тугих,
а молчание – признак ума,
если признаков нету других.
146
Живу привольно и кудряво,
поскольку резво и упрямо
хожу налево и направо
везде, где умный ходит прямо.
147
Очень давит меня иногда
тяжкий груз повседневного долга,
но укрыться я знаю куда
и в себя ухожу ненадолго.
148
Именно поэты и шуты
в рубище цветастом и убогом —
те слоны, атланты и киты,
что планету держат перед Богом.
149
Я счастлив ночью окунуться
во все, что вижу я во сне,
и в тот же миг стремлюсь проснуться,
когда реальность снится мне.
150
На свободе мне жить непривычно
после долгих невольничьих лет,
а улыбка свободы цинична,
и в дыхании жалости нет.
151
Много всякого на белом видя свете
в жизни разных городов и деревень,
ничего на белом свете я не встретил
хитроумней и настойчивей, чем лень.
152
Не стоит и расписывать подробней,
что личная упрямая тропа,
естественно, скудней и неудобней
проспекта, где колышется толпа.
153
Я в сортир когда иду среди ночи,
то плетется мой Пегас по пятам,
ибо дух, который веет, где хочет,
посещает меня именно там.
154
Как ни богато естество,
играющее в нас,
необходимо мастерство,
гранящее алмаз.
155
На вялом и снулом проснувшемся рынке,
где чисто, и пусто, и цвета игра,
душа моя бьется в немом поединке
с угрюмым желанием выпить с утра.
156
Живу, куря дурное зелье,
держа бутыль во тьме серванта,
сменив российское безделье
на день беспечного Леванта.
157
Нисколько сам не мысля в высшем смысле,
слежу я сквозь умильную слезу,
как сутками высиживают мысли
мыслители, широкие в тазу.
158
О том, что потеряли сгоряча,
впоследствии приходится грустить;
напрасно я ищу себе врача,
зуб мудрости надеясь отрастить.
159
Гд е надо капнуть – я плесну,
мне день любой – для пира дата,
я столько праздновал весну,
что лето кануло куда-то.
160
Неявная симпатия к подонкам,
которая всегда жила во мне,
свидетельствует, кажется, о тонком
созвучии в душевной глубине.
161
Когда я спешу, суечусь и сную,
то словно живу на вокзале
и жизнь проживаю совсем не свою,
а чью-то, что мне навязали.
162
Я даже в течение дня
клонюсь то к добру, то ко злу,
и правы, кто хвалит меня,
и правы, кто брызжет хулу.
163
Рифмуя слова, что сказались другими, —
ничуть не стесняюсь, отнюдь не стыжусь:
они просто были исконно моими
и преданно ждали, пока я рожусь.
164
Эстетам ревностным и строгим
я дик и низок. Но по слухам —
любезен бедным и убогим,
полезен душам нищих духом.
165
Я проделал по жизни немало дорог,
на любой соглашался маршрут,
но всегда и повсюду, насколько я мог,
уклонялся от права на труд.
166
Я, Господи, умом и телом стар;
я, Господи, гуляка и бездельник;
я, Господи, прошу немного в дар —
еще одну субботу в понедельник.
167
Для всех распахнут и ничей,
судьба насквозь видна,
живу прозрачно, как ручей,
в котором нету дна.
168
Явились мысли – запиши,
но прежде – сплюнь слегка
слова, что первыми пришли
на кончик языка.
169
Доволен я и хлебом, и вином,
и тем, что не чрезмерно обветшал,
и если хлопочу, то об одном —
чтоб жизнь мою никто не улучшал.
170
Кругом кипит азарт, и дух его
меня ласкает жаром по плечу;
за то, что мне не надо ничего,
я дорого и с радостью плачу.
171
Я должен признаться, стыдясь и робея,
что с римским плебеем я мыслю похоже,
что я всей душой понимаю плебея,
что хлеба и зрелищ мне хочется тоже.
172
Мне власть нужна, как рыбе – серьги,
в делах успех, как зайцу – речь,
я слишком беден, чтобы деньги
любить, лелеять и беречь.
173
Своих печалей не миную,
сполна приемлю свой удел:
ведь, получив судьбу иную,
я б тут же третью захотел.
174
Изрядно век нам нервы потрепал,
но столького с трухой напополам
напел, наплел, навеял, нашептал,
что этого до смерти хватит нам.
175
В толпе не теснюсь я вперед,
ютясь молчаливо и с краю:
я искренне верю в народ,
но слабо ему доверяю.
176
Мне все беспечное и птичье
милее прочего всего,
ведь и богатство – не наличие,
а ощущение его.
177
Я живу ожиданьем волнения,
что является в душу мою,
а следы своего вдохновения
с наслажденьем потом продаю.
178
В сужденьях о поэте много значит,
как хочет он у Бога быть услышан;
кто более величественно плачет,
тот кажется нам более возвышен.
179
С утра теснятся мелкие заботы,
с утра хандра и лень одолевают,
а к вечеру готов я для работы,
но рядом уже рюмки наливают.
180
Свободой дни мои продля,
Господь не снял забот,
и я теперь свободен для,
но не свободен от.
181
В людской активности кипящей
мне часто видится печально
упрямство курицы, сидящей
на яйцах, тухлых изначально.
182
Блажен, кого тешит затея
и манит огнями дорога;
талант – сочиняет, потея,
а гений – ворует у Бога.
183
Когда мы глухо спим и домочадцы
теряют с нами будничную связь,
из генов наших образы сочатся,
духовной нашей плотью становясь.
184
На крыльях летал, колесил на колесах,
изведал и книжный, и каторжный труд,
но старой мечте – опереться на посох —
по-прежнему верен и знаю маршрут.
185
Что я преступно много сплю,
с годами стало очевидно,
и мне за то, что спать люблю,
порой во сне бывает стыдно.
186
Мой разум, тусклый и дремучий,
с утра трепещет, как струна:
вокруг витают мыслей тучи,
но не садится ни одна.
187
За все благодарю тебя, судьба,
особенно – за счастье глаз и слуха,
которое мне дарит голытьба
ремесленного творческого духа.
188
Внезапное точное слово
случайно прочтешь у поэта —
и мир озаряется снова
потоками теплого света.
189
Вокруг меня все так умны,
так образованны научно,
и так сидят на них штаны,
что мне то тягостно, то скучно.
190
Вся жизнь моя прошла в плену
у переменчивого нрава:
коня я влево поверну,
а сам легко скачу направо.
191
Я раздражал собой не всякого,
но многих – я не соответствовал
им тем, что жил не одинаково
с людьми, с которыми соседствовал.
192
Я жил почти достойно, видит Бог:
я в меру был пуглив и в меру смел;
а то, что я сказал не все, что мог,
то, видит Бог, я больше не сумел.
193
За много лет познав себя до точки,
сегодня я уверен лишь в одном:
когда я капля дегтя в некой бочке —
не с медом эта бочка, а с гавном.
194
Благое и правое дело
я делал в часы, когда пил,
смеялся над тем, что болело,
и даже над тем, что любил.
195
Я думаю, нежась в постели,
что глупо спешить за верстак:
заботиться надо о теле,
а души бессмертны и так.
196
Люблю людей и по наивности
открыто с ними говорю,
и жду распахнутой взаимности,
а после горестно курю.
197
Я смущен не шумихой и давкой,
а лишь тем, что повсюду окрест
пахнет рынком, базаром и лавкой
атмосфера общественных мест.
198
В сей жизни краткой не однажды
бывал я счастлив оттого,
что мне важнее чувство жажды,
чем утоление его.
199
Гуляка, прощелыга и балбес,
к возвышенному был я слеп и глух,
друзья мои – глумливый русский бес
и ереси еврейской шалый дух.
200
Никого научить не хочу
я сухой правоте безразличной,
ибо собственный разум точу
на хронической глупости личной.
201
Души моей ваянию и зодчеству
полезны и тоска и неуют;
большой специалист по одиночеству,
я знаю, с чем едят его и пьют.
202
Среди уже несчетных дней
при людях и наедине
запомнил я всего сильней
слова, не сказанные мне.
203
Судьба моя стоит на перекрестке
и смотрит, как нахохленная птица;
отпетой и заядлой вертихвостке
в покое не сидится и не спится.
204
Что угодно с неподдельным огнем
я отстаиваю в споре крутом,
ибо, только настояв на своем,
понимаю, что стоял не на том.
205
Не рос я ни Сократом, ни Спинозой,
а рос я – огорчением родителей
и сделался докучливой занозой
в заду у моралистов и блюстителей.
206
Стал я слишком поздно понимать,
как бы пригодилось мне умение
жаловаться, плакать и стонать,
радуя общественное мнение.
207
Живя в душевном равновесии
и непреклонном своеволии,
меж эйфории и депрессии
держусь высокой меланхолии.
208
Мне с самим собой любую встречу
стало тяжело переносить:
в зеркале себя едва замечу —
хочется автограф попросить.
209
От метаний, блужданий, сумбурности —
дарит возраст покой постоянства,
и на черепе холм авантюрности
ужимается в шишку мещанства.
210
Ни мыслей нет, ни сил, ни денег.
И ночь, и с куревом беда,
А после смерти душу денет
Господь неведомо куда.
211
Успех мой в этой жизни так умерен,
что вряд ли она слишком удалась,
но будущий мой жребий – я уверен —
прекрасен, как мечта, что не сбылась.
212
В любви прекрасны и томление, и апогей, и утомление
Природа тянет нас на ложе,
судьба об этом же хлопочет,
мужик без бабы жить не может,
а баба – может, но не хочет.
213
Мы счастье в мире умножаем
(а злу – позор и панихида),
мы смерти дерзко возражаем,
творя обряд продленья вида.
214
В любви на равных ум и сила,
душевной требуют сноровки
затеи пластики и пыла,
любви блаженные уловки.
215
В политике – тайфун, торнадо, вьюга,
метель и ожиданье рукопашной;
смотреть, как раздевается подруга,
на фоне этом радостно и страшно.
216
Люблю, с друзьями стол деля,
поймать тот миг, на миг очнувшись,
когда окрестная земля
собралась плыть, слегка качнувшись.
217
Едва смежает сон твои ресницы —
ты мечешься, волнуешься, кипишь,
а что тебе на самом деле снится,
я знаю, ибо знаю, с кем ты спишь.
218
Есть женщины, познавшие с печалью,
что проще уступить, чем отказаться,
они к себе мужчин пускают в спальню
из жалости и чтобы отвязаться.
219
Он даму держал на коленях,
и тяжко дышалось ему,
есть женщины в русских селеньях —
не по плечу одному.
220
Мы пружины не знаем свои,
мы не ведаем, чем дорожить,
а минуты вчерашней любви
помогают нам день пережить.
221
И дух и плоть у дам играют,
когда, посплетничать зайдя,
они подруг перебирают,
говно сиропом разводя.
222
Встречаясь с дамой тет-а-тет,
теряешь к даме пиетет.
223
Мужик тугим узлом совьется,
но если пламя в нем клокочет —
всегда от женщины добьется
того, что женщина захочет.
224
Я не люблю провинциалок —
жеманных жестов, постных лиц;
от вялых страхов сух и жалок
любовный их Аустерлиц.
225
Мы заняты делом отличным,
нас тешит и греет оно,
и ангел на доме публичном
завистливо смотрит в окно.
226
Блажен, кому достался мудрый разум,
такому все легко и задарма,
а нам осталась радость, что ни разу
не мучались от горя от ума.
227
В силу разных невнятных причин,
вопреки и хуле и насмешке,
очень женщины любят мужчин,
равнодушных к успеху и спешке.
228
С каждым годом жить мне интересней,
прочно мой фундамент в почву врыт,
каждый день я радуюсь, как песне,
оклику, что стол уже накрыт.
229
Чисто элегическое духа ощущение
мы в конце недели рюмкой лечим,
истинно трагическое мироощущение
требует бутылки каждый вечер.
230
Болит, свербит моя душа,
сменяя страсти воздержанием;
невинность формой хороша,
а грех прекрасен содержанием.
231
Люблю величавых застольных мужей —
они, как солдаты в бою,
и в сабельном блеске столовых ножей
вершат непреклонность свою.
232
Под пение прельстительных романсов
красотки улыбаются спесиво;
у женщины красивой больше шансов
на счастье быть обманутой красиво.
233
Чтобы сделались щеки румяней
и видней очертания глаз,
наши женщины, как мусульмане,
совершают вечерний намаз.
234
На закате в суете скоротечной
искра света вдруг нечаянно брызни —
возникает в нас от женщины встречной
ощущение непрожитой жизни.
235
Женившись, мы ничуть не губим
себя для радостей земных,
и мы жену тем больше любим,
чем больше любим дам иных.
236
По-моему, Господь весьма жесток
и вовсе не со всеми всеблагой:
порядочности крохотный росток
во мне он растоптал моей ногой.
237
Я прошел и закончил достаточно школ,
но, переча солидным годам,
за случайный и краткий азарта укол
я по-прежнему много отдам.
238
Женщину глазами провожая,
вертим головой мы не случайно:
в женщине, когда она чужая,
некая загадка есть и тайна.
239
В сезонных циклах я всегда
ценил игру из соблюдения:
зима – для пьянства и труда,
а лето – для грехопадения.
240
Живое чувство, искры спора,
игры шальные ощущения...
Любовь – продленье разговора
иными средствами общения.
241
Но чья она, первейшая вина,
что жить мы не умеем без вина?
Того, кто виноградник сочинил
и ягоду блаженством начинил.
242
Что я смолоду делал в России? —
я запнусь и ответа не дам,
ибо много и лет, и усилий
положил на покладистых дам.
243
Я устал. Надоели дети,
бабы, водка и пироги.
Что же держит меня на свете?
Чувство юмора и долги.
244
Мужчина должен жить не суетясь,
а мудрому предавшись разгильдяйству,
чтоб женщина, с работы возвратясь,
спокойно отдыхала по хозяйству.
245
С неуклонностью упрямой
все на свете своевременно;
чем невинней дружба с дамой,
тем быстрей она беременна.
246
Когда роман излишне длителен,
то удручающе типичен,
роман быть должен упоителен
и безупречно лаконичен.
247
Не первопроходец и не пионер,
пути не нашел я из круга,
по жизни вели меня разум и хер,
а также душа, их подруга.
248
В мечтах отныне стать серьезней,
коплю серьезность я с утра,
печально видя ночью поздней,
что где-то есть во мне дыра.
249
Соблазнов я ничуть не избегал,
был страстью обуян периодически
и в пламени любви изнемогал
все время то душевно, то физически.
250
Я знаю, куда сквозь пространство
несусь на тугих парусах,
а сбоку луна сладострастно
лежит на спине в небесах.
251
Есть женщины осеннего шитья:
они, пройдя свой жизненный экватор,
в постели то слезливы, как дитя,
то яростны, как римский гладиатор.
252
Думая о бурной жизни личной,
трогаю былое взглядом праздным:
все, кого любил я, так различны,
что, наверно, сам бывал я разным.
253
Меняя в весе и калибре,
нас охлаждает жизни стужа,
и погрузневшая колибри
свирепо каркает на мужа.
254
Непоспешно и благообразно
совершая земные труды,
я аскет, если нету соблазна,
и пощусь от еды до еды.
255
Мы гуляем, поем и пляшем
от рожденья до самой смерти,
и грешнее ангелов падших —
лишь раскаявшиеся черти.
256
В очень важном и постыдном повинны —
так боимся мы себя обокрасть,
что все время и во всем половинны:
полуправда, полуриск, полустрасть.
257
Я давно для себя разрешил
ту проблему, что ставит нам Бог:
не жалею, что мог и грешил,
а жалею того, кто не мог.
258
Азартная мальчишеская резвость
кипит во мне, соблазнами дразня;
похоже, что рассудочная трезвость
осталась в крайней плоти у меня.
259
Предпочитая быть романтиком
во время тягостных решений,
всегда завязывал я бантиком
концы любовных отношений.
260
Спалив дотла последний порох,
я шлю свой пламенный привет
всем дамам, в комнатах которых
гасил я свет.
261
Я мыслю и порочно, и греховно,
однако повторяю вновь и вновь:
еда ничуть не менее духовна,
чем пьянство, вдохновенье и любовь.
262
Люблю вино и нежных женщин,
и только смерть меня остудит;
одним евреем станет меньше,
одной легендой больше будет.
263
Если я перед Богом не струшу,
то скажу ему: глупое дело —
осуждать мою светлую душу
за блудливость истлевшего тела.
264
Кто понял жизни смысл и толк, давно замкнулся и умолк
Мы вчера лишь были радостные дети,
но узнали мы в награду за дерзание,
что повсюду нету рая на планете,
и весьма нас покалечило познание.
265
Нас душило, кромсало и мяло,
нас кидало в успех и в кювет,
и теперь нас осталось так мало,
что, возможно, совсем уже нет.
266
Не в силах никакая конституция
устроить отношенья и дела,
чтоб разума и духа проституция
постыдной и невыгодной была.
267
По эпохе киша, как мухи,
и сплетаясь в один орнамент,
утоляют вожди и шлюхи
свой общественный темперамент.
268
На исторических, неровных,
путях заведомо целинных
хотя и льется кровь виновных,
но гуще хлещет кровь невинных.
269
Неистово стараясь прикоснуться,
но страсть не утоляя никогда,
у истины в окрестностях пасутся
философов несметные стада.
270
Я не даю друзьям советы,
мир дик, нелеп и бестолков,
и на вопросы есть ответы
лишь у счастливых мудаков.
271
Блажен, кто знает все на свете
и понимает остальное,
свободно веет по планете
его дыхание стальное.
272
В эпохах, умах, коридорах,
где разум, канон, габарит —
есть области, скрывшись в которых
разнузданный хаос царит.
273
Множество душевных здесь калек —
те, чей дух от воли изнемог,
ибо на свободе человек
более и глуше одинок.
274
Зря, когда мы близких судим,
суд безжалостен и лих:
надо жить, прощая людям
наше мнение о них.
275
Всюду, где понятно и знакомо,
всюду, где спокойно и привычно,
в суетной толпе, в гостях и дома
наше одиночество различно.
276
Прозорливы, недоверчивы, матеры,
мы лишь искренность распахнутую ценим —
потому и улучшаются актеры
на трибунах, на амвонах и на сцене.
277
Наш век устроил фестиваль
большого нового искусства:
расчислив алгеброй мораль,
нашел гармонию паскудства.
278
Я изучил по сотням судеб
и по бесчисленным калекам,
насколько трудно выйти в люди
и сохраниться человеком.
279
И понял я, что поздно или рано,
и как бы ни остра и неподдельна,
рубцуется в душе любая рана —
особенно которая смертельна.
280
Жаль беднягу: от бурных драм
расползаются на куски
все сто пять его килограмм
одиночества и тоски.
281
Вижу в этом Творца мастерство,
и напрасно все так огорчаются,
что хороших людей большинство,
но плохие нам чаще встречаются.
282
По прихоти Божественного творчества,
когда нам одиноко в сучьей своре,
бывает чувство хуже одиночества —
когда еще душа с рассудком в ссоре.
283
Нам в избытке свобода дана,
мы подвижны, вольны и крылаты,
но за все воздается сполна
и различны лишь виды расплаты.
284
Есть люди с тайным геном комиссарства,
их мучит справедливости мираж,
они запойно строят Божье царство,
и кровь сопровождает их кураж.
285
Когда боль поселяется в сердце,
когда труден и выдох, и вдох,
то гнусней начинают смотреться
хитрожопые лица пройдох.
286
Какую мы играть готовы роль,
какой хотим на лбу нести венец,
свидетельствуют мелочь, знак, пароль,
порою – лишь обрезанный конец.
287
Свобода к нам не делает ни шагу,
не видя нашей страсти очевидной,
свобода любит дерзость и отвагу,
а с трусами становится фригидной.
288
И здесь дорога не легка,
и ждать не стоит ничего,
и, как везде во все века,
толпа кричит – распни его!
289
Посмотришь вокруг временами
и ставишь в душе многоточие...
Все люди бывают говнами,
но многие – чаще, чем прочие.
290
Пока не требует подонка
на гнусный подвиг подлый век,
он мыслит нравственно и тонко,
хрустально чистый человек.
291
Любой мираж душе угоден,
любой иллюзии глоток...
Мой пес гордится, что свободен,
держа в зубах свой поводок.
292
Книги много лет моих украли,
ибо в ранней юности моей
книги мне поклялись (и соврали),
что, читая, стану я умней.
293
Увы, но с головами и двуногие
случались у меня среди знакомых,
что шли скорей по части биологии
и даже по отделу насекомых.
294
Не все заведомо назначено,
не все расчерчены пути,
на ткань судьбы любая всячина
внезапно может подойти.
295
Нелепы зависть, грусть и ревность,
и для обиды нет резона,
я устарел, как злободневность
позавчерашнего сезона.
296
Чтоб делался покой для духа тесен,
чтоб дух себя без устали искал,
в уюте и комфорте, словно плесень,
заводится смертельная тоска.
297
Не верю я, хоть удави,
когда в соплях от сантиментов
поет мне песни о любви
хор безголосых импотентов.
298
Весь день я по жизни хромаю,
взбивая пространство густое,
а к ночи легко понимаю
коней, засыпающих стоя.
299
Когда струились по планете
потоки света и тепла,
всегда и всюду вслед за этим
обильно кровь потом текла.
300
Есть в идиоте дух отваги,
присущей именно ему,
способна глупость на зигзаги,
недостижимые уму.
301
Тоскливей ничего на свете нету,
чем вечером, дыша холодной тьмой,
тоскливо закуривши сигарету,
подумать, что не хочется домой.
302
Довольно тускло мы живем,
коль ищем радости в метании
от одиночества вдвоем
до одиночества в компании.
303
От уксуса потерь и поражений
мы делаемся глубже и богаче,
полезнее утрат и унижений
одни только успехи и удачи.
304
С утра душа еще намерена
исполнить все, что ей назначено,
с утра не все еще потеряно,
с утра не все еще растрачено.
305
Мои друзья темнеют лицами,
томясь тоской, что стали жиже
апломбы, гоноры, амбиции,
гордыни, спеси и престижи.
306
В кипящих политических страстях
мне видится модель везде одна:
столкнулись на огромных скоростях
и лопнули вразлет мешки говна.
307
Душа не плоть, и ей, наверно,
покой хозяина опасен:
благополучие двухмерно
и плоский дух его колбасен.
308
От меня понапрасну взаимности
жаждут девственно чистые души,
слишком часто из нежной невинности
проступают ослиные уши.
309
Наш век нам подарил благую весть,
насыщенную горечью глобальной:
есть глупость незаразная, а есть —
опасная инфекцией повальной.
310
Я уважаю в корифеях
обильных знаний цвет и плод,
но в этих жизненных трофеях
всегда есть плесени налет.
311
Еще Гераклит однажды
заметил давным-давно,
что глуп, кто ступает дважды
в одно и то же говно.
312
Забавно, что, живя в благополучии,
судьбы своей усердные старатели,
мы жизнь свою значительно улучшили,
а смысл ее – значительно утратили.
313
А странно мы устроены: пласты
великих нам доставшихся наследий
листаются спокойно, как листы
альбома фотографий у соседей.
314
Во мне есть жалость к индивидам,
чья жизнь отнюдь не тяжела:
Господь им честно душу выдал,
но в них она не ожила.
315
Везде в эмиграции та же картина,
с какой и в России был тесно знаком:
болван идиотом ругает кретина,
который его обозвал дураком.
316
Мы так часто себя предавали,
накопляя душевную муть,
что теперь и на воле едва ли
мы решимся в себя заглянуть.
317
На крохотной точке пространства
в дымящемся жерле вулкана
амбиции наши и чванство
смешны, как усы таракана.
318
Учти, когда душа в тисках
липучей пакости мирской,
что впереди еще тоска
о днях, отравленных тоской.
319
По чувству легкой странной боли,
по пустоте неясной личной
внезапный выход из неволи
похож на смерть жены привычной.
320
Мы ищем истину в вине,
а не скребем перстом в затылке,
и если нет ее на дне —
она уже в другой бутылке.
321
Жить, не зная гнета и нажима,
жить без ощущенья почвы зыбкой —
в наше время столь же достижимо,
как совокупленье птички с рыбкой.
322
Давно среди людей томясь и нежась,
я чувствую, едва соприкоснусь:
есть люди, источающие свежесть,
а есть – распространяющие гнусь.
323
Сменилось место, обстоятельства,
система символов и знаков,
но запах, суть и вкус предательства
на всей планете одинаков.
324
Не явно, не всегда и не везде,
но часто вдруг на жизненной дороге
по мере приближения к беде
есть в воздухе сгущение тревоги.
325
Наука ускоряет свой разбег,
и техника за ней несется вскачь,
но столь же неизменен человек
и столь же безутешен женский плач.
326
Надежность, покой, постоянство —
откуда им взяться на свете,
где время летит сквозь пространство,
свистя, как свихнувшийся ветер.
327
Присущая свободе неуверенность
ничтожного зерна в огромной ступке
рождает в нас душевную растерянность,
кидающую в странные поступки.
328
Многие знакомые мои —
вряд ли это видно им самим —
жизни проживают не свои,
а случайно выпавшие им.
329
Мы, как видно, другой породы,
если с маху и на лету
в диком вакууме свободы
мы разбились о пустоту.
330
Мы с прошлым распростились. Мы в бегах.
И здесь от нас немедля отвязался
тот вакуум на глиняных ногах,
который нам духовностью казался.
331
Не зря у Бога люди вечно просят
успеха и удачи в деле частном:
хотя нам деньги счастья не приносят,
но с ними много легче быть несчастным.
332
Густой поток душевных драм
берет разбег из той беды,
что наши сны – дворец и храм,
а явь – торговые ряды.
333
После смерти мертвецки мертвы,
прокрутившись в земном колесе,
все, кто жил только ради жратвы,
а кто жил ради пьянства – не все.
334
Правнук наши жизни подытожит.
Если не заметит – не жалей.
Радуйся, что в землю нас положат,
а не, слава Богу, в мавзолей.
335
Увы, когда с годами стал я старше, со мною стали суше секретарши
Состариваясь в крови студенистой,
система наших крестиков и ноликов
доводит гормональных оптимистов
до геморроидальных меланхоликов.
336
Когда во рту десятки пломб —
ужели вы не замечали,
как уменьшается апломб
и прибавляются печали?
337
У старости – особые черты:
душа уже гуляет без размаха,
а радости, восторги и мечты —
к желудку поднимаются от паха.
338
Возвратом нежности маня,
не искушай меня без нужды;
все, что осталось от меня,
годится максимум для дружбы.
339
На склоне лет печаль некстати,
но все же слаще дела нет,
чем грустно думать на закате,
из-за чего зачах рассвет.
340
А ты подумал ли, стареющий еврей,
когда увязывал в узлы пожитки куцые,
что мы бросаем сыновей и дочерей
на баррикады сексуальной революции?
341
Покуда мне блаженство по плечу,
пока из этой жизни не исчезну —
с восторгом ощущая, что лечу,
я падаю в финансовую бездну.
342
Исчерпываюсь, таю, истощаюсь —
изнашивает всех судьба земная,
но многие, с которыми общаюсь,
давно уже мертвы, того не зная.
343
Стократ блажен, кому дано
избегнуть осени, в которой
бормочет старое говно,
что было фауной и флорой.
344
В такие дни то холодно, то жарко,
и всюду в теле студень вместо жил,
становится себя ужасно жалко
и мерзко, что до жалости дожил.
345
Идут года. Еще одно
теперь известно мне страдание:
отнюдь не каждому дано
достойно встретить увядание.
346
От боли душевной, от болей телесных,
от мыслей, вселяющих боль, —
целительней нету на свете компресса,
чем залитый внутрь алкоголь.
347
Тоска бессмысленных скитаний,
бесплодный пыл уплывших дней,
напрасный жар пустых мечтаний
сохранны в памяти моей.
348
Уже по склону я иду,
уже смотрю издалека,
а все еще чего-то жду
от телефонного звонка.
349
Если не играл ханжу-аскета,
если нараспашку сквозь года —
в запахе осеннего букета
лето сохраняется тогда.
350
В апреле мы играли на свирели,
все лето проработали внаем,
а к осени заметно присмирели
и тихую невнятицу поем.
351
Судьбой в труху не перемолот,
еще в уме, когда не злюсь,
я так теперь уже немолод,
что даже смерти не боюсь.
352
Как ночь безнадежно душна!
Как жалят укусы презрения!
Бессонница тем и страшна,
что дарит наплывы прозрения.
353
Душой и телом охладев,
я погасил мою жаровню:
еще смотрю на нежных дев,
а для чего – уже не помню.
354
Знаю с ясностью откровения,
что мне выбрать и предпочесть.
Хлеб изгнания. Сок забвения.
Одиночество, осень, честь.
355
Летят года, остатки сладки,
и грех печалиться.
Как жизнь твоя? Она в порядке,
она кончается.
356
На старости, в покое и тиши,
окрепло понимание мое,
что учат нас отсутствию души
лишь те, кто хочет вытравить ее.
357
Сделать зубы мечтал я давно —
обаяние сразу удвоя,
я ковбоя сыграл бы в кино,
а возможно – и лошадь ковбоя.
358
Ленив, апатичен, безволен,
и разум, и дух недвижимы —
я странно и тягостно болен
утратой какой-то пружины.
359
В промозглой мгле живет морока
соблазна сдаться, все оставить
и до естественного срока
душе свободу предоставить.
360
Я хотел бы на торжественной латыни
юным людям написать предупреждение,
что с годами наше сердце сильно стынет,
и мучительно такое охлаждение.
361
Когда свернуло стрелки на закат,
вдруг чувство начинает посещать,
что души нам даются напрокат,
и лучше их без пятен возвращать.
362
Глупо жгли мы дух и тело
раньше времени дотла;
если б молодость умела,
то и старость бы могла.
363
Зачем болишь, душа? Устала?
Спешишь к истоку всех начал?
Бутылка дней пустою стала,
но и напиток покрепчал.
364
Я смолоду любил азарт и глупость,
был формой сочен грех и содержанием,
спасительная старческая скупость
закат мой оградила воздержанием.
365
Слабеет жизненный азарт,
ужалось время, и похоже,
что десять лет тому назад
я на пятнадцать был моложе.
366
Мой век почти что на исходе,
и душу мне слегка смущает,
что растворение в природе
ее нисколько не прельщает.
367
Наступила в судьбе моей фаза
упрощения жизненной драмы:
я у дамы боюсь не отказа,
а боюсь я согласия дамы.
368
Так быстро проносилось бытие,
так шустро я гулял и ликовал,
что будущее светлое мое
однажды незаметно миновал.
369
В минувшее куда ни оглянусь,
куда ни попаду случайным взором —
исчезли все обиды, боль и гнусь,
и венчик золотится над позором.
370
Мне жалко иногда, что время вспять
не движется над замершим пространством:
я прежние все глупости опять
проделал бы с осознанным упрямством.
371
Я беден – это глупо и обидно,
по возрасту богатым быть пора,
но с возрастом сбывается, как видно,
напутствие «ни пуха ни пера».
372
Опять с утра я глажу взглядом
все, что знакомо и любимо,
а смерть повсюду ходит рядом
и каждый день проходит мимо.
373
Сегодня день был сух и светел
и полон ясной синевой,
и вдруг я к вечеру заметил,
что существую и живой.
374
У старости душа настороже;
еще я в силах жить и в силах петь,
еще всего хочу я, но уже —
слабее, чем хотелось бы хотеть.
375
Живу я, смерти не боясь,
и душу страхом не смущаю;
земли, меня и неба связь
я неразрывно ощущаю.
376
Овеян скорым расставанием,
живу без лишних упований
и наслаждаюсь остыванием
золы былых очарований.
377
Сойдя на станции конечной,
мы вдруг обрадуемся издали,
что мы вдоль жизни скоротечной
совсем не зря усердно брызгали.
378
Безоглядно, отважно и шало
совершала душа бытие
и настолько уже поветшала,
что слеза обжигает ее.
379
Смотрю спокойно и бесстрастно:
светлее уголь, снег темней,
когда-то все мне было ясно,
но я, к несчастью, стал умней.
380
Свободу от страстей и заблуждений
несут нам остывания года,
но также и отменных наслаждений
отныне я лишаюсь навсегда.
381
Есть одна небольшая примета,
что мы все-таки жили не зря:
у закатного нашего света
занимает оттенки заря.
382
Увы, всему на свете есть предел:
облез фасад и высохли стропила;
в автобусе на девку поглядел —
она мне молча место уступила.
383
Не надо ждать ни правды, ни морали
от лысых и седых историй пьяных,
какие незабудки мы срывали
на тех незабываемых полянах.
384
Приближается время прощания,
перехода обратно в потемки
и пустого, как тень, обещания,
что тебя не забудут потомки.
385
Я изменяюсь незаметно
и не грущу, что невозвратно,
я раньше дам любил конкретно,
теперь я их люблю абстрактно.
386
Осенние пятна на солнечном диске,
осенняя глушь разговора,
и листья летят, как от Бога записки
про то, что увидимся скоро.
387
Чую вдруг душой оцепеневшей
скорость сокращающихся дней;
чем осталось будущего меньше,
тем оно тревожит нас больней.
388
Загрустили друзья, заскучали,
сонно плещутся вялые флаги,
ибо в мудрости много печали,
а они поумнели, бедняги.
389
Не знаю, каков наш удел впереди,
но здесь наша участь видна:
мы с жизнью выходим один на один,
и нас побеждает она.
390
Я рос когда-то вверх, судьбу моля,
чтоб вырасти сильнее и прямей,
теперь меня зовет к себе земля,
и горблюсь я, прислушиваясь к ней.
391
Все-все-все, что здоровью противно,
делал я под небесным покровом;
но теперь я лечусь так активно,
что умру совершенно здоровым.
392
Умирать без обиды и жалости,
в никуда обретая билет,
надо с чувством приятной усталости
от не зря испарившихся лет.
393
Бесполезны уловки учености,
и не стоит кишеть, мельтеша;
предназначенный круг обреченности
завершит и погаснет душа.
394
Наш путь извилист, но не вечен,
в конце у всех – один вокзал;
иных уж нет, а тех долечим,
как доктор доктору сказал.
395
Нет, нет, на неизбежность умереть
не сетую, не жалуюсь, не злюсь,
но понял, начиная третью треть,
что я четвертой четверти боюсь.
396
Лишь только начавши стареть,
вступая в сумерки густые,
мы научаемся смотреть
и видеть истины простые.
397
За вторником является среда,
субботу вытесняет воскресенье;
от боли, что уходим навсегда,
придумано небесное спасенье.
398
Так было раньше, будет впредь,
и лучшего не жди,
дано родиться, умереть
и выпить посреди.
399
Я жил распахнуто и бурно,
и пусть Господь меня осудит,
но на плите могильной урна —
пускай бутыль по форме будет.
400
Смеяться вовсе не грешно над тем, что вовсе не смешно
Навряд ли Бог был вечно. Он возник
в какой-то первобытно древний век
и создал человека в тот же миг,
как Бога себе создал человек.
401
Бог в игре с людьми так несерьезен,
а порой и на руку нечист,
что похоже – не религиозен,
а возможно – даже атеист.
402
Напрасно совесть тягомотная
в душе моей свербит на дне:
я человек – ничто животное
не чуждо мне.
403
Где-то там, за пределом познания,
где загадка, туманность и тайна,
некто скрытый готовит заранее
все, что позже случится случайно.
404
Бог умолчал о том немногом,
когда дарил нам наши свойства,
что были избраны мы Богом,
чтоб сеять смуты и расстройства.
405
Зря, чужим гореньем освещаясь,
тот еврей молитвы завывает,
ибо очень видно, с ним общаясь:
пусто место свято не бывает.
406
Как новое звучанье гаммы нотной,
открылось мне, короткий вызвав шок,
что даже у духовности бесплотной
возможен омерзительный душок.
407
Здесь, как везде, и тьма, и свет,
и жизни дивная игра,
и как везде – спасенья нет
от ярых рыцарей добра.
408
Без веры жизнь моя убога,
но я найду ее не скоро,
в еврейском Боге слишком много
от пожилого прокурора.
409
Зачем евреи всех времен
так Бога славят врозь и вместе?
Бог не настолько неумен,
чтобы нуждаться в нашей лести.
410
Застав Адама с Евой за объятием,
Господь весьма расстроен ими был
и труд назначил карой и проклятием,
а после об амнистии забыл.
411
При тягостном с Россией расставании
мне новая слегка открылась дверь:
я Бога уличил в существовании,
и Он не отпирается теперь.
412
Прося, чтоб Господь ниспослал благодать,
еврей возбужденно качается,
обилием пыла стремясь наебать
того, с кем заочно встречается.
413
По части веры – полным неучем
я рос, гуляка и ленивец;
еврейский Бог свиреп и мелочен,
а мой – распутный олимпиец.
414
Здесь разум пейсами оброс,
и так они густы,
что мысли светят из волос,
как жопа сквозь кусты.
415
Я Богу докучаю неспроста
и просьбу не считаю святотатством:
тюрьмой уже меня Ты испытал,
попробуй испытать меня богатством.
416
Господь при акте сотворения
просчет в расчетах совершил
и сделал дух пищеварения
сильней духовности души.
417
Мне вдруг чудится – страшно конкретно, —
что устроено все очень попросту
и что даже душа не бессмертна,
а тогда все напрасно и попусту.
418
По чистой логике неспешной
Бог должен быть доволен мной:
держава мерзости кромешной
меня уважила тюрьмой.
419
Чтоб не вредить известным лицам,
на Страшный суд я не явлюсь:
я был такого очевидцем,
что быть свидетелем боюсь.
420
Бог – истинный художник, и смотреть
соскучился на нашу благодать;
Он борется с желаньем все стереть
и заново попробовать создать.
421
Блажен любой в его готовности
с такой же легкостью, как муха,
от нищей собственной духовности
прильнуть к ведру святого духа.
422
Навряд ли Бог назначил срок,
чтоб род людской угас, —
что в мире делать будет Бог,
когда не станет нас?
423
У нас не те же, что в России,
ушибы чайников погнутых:
на тему Бога и Мессии
у нас побольше стебанутых.
424
Всегда есть люди-активисты,
везде суются с вожделением
и страстно портят воздух чистый
своим духовным выделением.
425
Испанец, славянин или еврей —
повсюду одинакова картина:
гордыня чистокровностью своей —
святое утешение кретина.
426
Есть люди – их кошмарно много, —
чьи жизни отданы тому,
чтоб осрамить идею Бога
своим служением Ему.
427
Евреи могут быть умны,
однако духом очень мелки:
не только смотрят мне в штаны,
но даже лезут мне в тарелки.
428
У Бога многое невнятно
в его вселенской благодати:
он выдает судьбу бесплатно,
а душу требует к расплате.
429
Бога мы о несбыточном просим,
докучая слезами и стонами,
но и жертвы мы щедро приносим —
то Христом, то шестью миллионами.
430
Еврею нужна не простая квартира:
еврею нужна для жилья непорочного
квартира, в которой два разных сортира —
один для мясного, другой для молочного.
431
Поэт отменной правоты,
Блок был в одном не прав, конечно:
стерев случайные черты,
мы Божий мир сотрем беспечно.
432
Когда однажды, грозен и велик,
над нами, кто в живых еще остались,
появится Мессии дивный лик,
мы очень пожалеем, что дождались.
433
Встречая в евреях то гнусь, то плебейство,
я думаю с тихим испугом:
Господь не затем ли рассеял еврейство,
чтоб мы не травились друг другом?
434
Вчера я вдруг подумал на досуге —
нечаянно, украдкой, воровато, —
что если мы и вправду Божьи слуги,
то счастье – не подарок, а зарплата.
435
Богу благодарен я за ночи,
прожитые мной не хуже дней,
и за то, что с возрастом не очень
сделался я зорче и умней.
436
Ощущаю опять и снова
и блаженствую, ощутив,
что в Начале отнюдь не слово,
а мелодия и мотив.
437
Устав от евреев, сажусь покурить
и думаю грустно и мрачно,
что Бог, поспеша свою книгу дарить,
народ подобрал неудачно.
438
Мне странны все, кто Богу служит,
азартно вслух талдыча гимны;
мой Бог внутри, а не снаружи,
и наши связи с ним интимны.
439
Для многих душ была помехой
моя безнравственная лира,
я сам себе кажусь прорехой
в божественном устройстве мира.
440
Часто молчу я в спорах,
чуткий, как мышеловка:
есть люди, возле которых
умными быть неловко.
441
Те, кто хранит незримо нас,
ослабли от бессилия,
и слезы смахивают с глаз
их шелковые крылья.
442
Много лет я не верил ни в Бога, ни в черта,
но однажды подумать мне срок наступил:
мы лепились из глины различного сорта —
и не значит ли это, что кто-то лепил?
443
Ни бесов нет меж нас, ни ангелиц,
однако же заметить любопытно,
что много между нами ярких лиц,
чья сущность и крылата, и копытна.
444
Успешливые всюду и во многом,
познавшие и цену, и размерность,
евреи торговали даже с Богом,
продав Ему сомнительную верность.
445
Бога нет, но есть огонь во мраке.
Дивных совпадений перепляс,
символы, знамения и знаки —
смыслом завораживают нас.
446
Человек человеку не враг,
но в намереньях самых благих
если молится Богу дурак,
расшибаются лбы у других.
447
Это навык совсем не простой,
только скучен и гнусен слегка —
жадно пить из бутылки пустой
и пьянеть от пустого глотка.
448
Взяв искру дара на ладонь
и не смиряя зов чудачества,
Бог любит кинуть свой огонь
в сосуд сомнительного качества.
449
Дух любит ризы в позолоте,
чтоб не увидел посторонний,
что бедный дух порочней плоти
и несравненно изощренней.
450
Подозрительна мне атмосфера
безусловного поклонения,
ибо очень сомнительна вера,
отвергающая сомнения.
451
Творец таким узлом схлестнул пути,
настолько сделал общим беспокойство,
что в каждой личной жизни ощутим
стал ветер мирового неустройства.
452
Какой бы на земле ни шел разбой
и кровью проливалась благодать —
Ты, Господи, не бойся, я с Тобой,
за все Тебя смогу я оправдать.
453
Нечто тайное в смерти сокрыто,
ибо нету и нету вестей
о рутине загробного быта
и азарте загробных страстей.
454
Дети загулявшего родителя,
мы не торопясь, по одному,
попусту прождавшие Спасителя,
сами отправляемся к нему.
455
Не зря, не зря по всем дорогам
судьба вела меня сюда,
здесь нервы нашей связи с Богом
обнажены, как провода.
456
Я с первых дней прижился тут,
мне здесь тепло, светло и сухо,
и прямо в воздухе растут
плоды беспочвенного духа.
457
Судьбой обглоданная кость,
заблудший муравей,
чужой свободы робкий гость
я на земле моей.
458
Когда сюда придет беда,
я здесь приму беду,
и лишь отсюда в никуда
я некогда уйду.
459
1991 год
Второй иерусалимский дневник
Пришел в итоге путь мой грустный,
кривой и непринципиальный,
в великий город захолустный,
планеты центр провинциальный.
Россия для души и для ума – как первая любовь и как тюрьма
Мы благо миру сделали великое,
недаром мы душевные калеки,
мы будущее, черное и дикое,
отжили за других в двадцатом веке.
1
Остался жив и цел, в уме и силе,
и прежние не сломлены замашки,
а был рожден в сорочке, что в России
всегда вело к смирительной рубашке.
2
Мы жили там, не пряча взгляда,
а в наши души и артерии
сочился тонкий яд распада
гниющей заживо империи.
3
Россия, наши судьбы гнусно скомкав,
еще нас обрекла наверняка
на пристальность безжалостных потомков,
брезгливый интерес издалека.
4
Где взрывчато, гнусно и ржаво,
там чувства и мысли острее,
чем гуще прогнила держава,
тем чище к ней слабость в еврее.
5
Как бы ни были духом богаты,
но с ошметками русского теста
мы заметны везде, как цитаты
из большого безумного текста.
6
Пока мы кричали и спорили,
ключи подбирая к секрету,
трагедия русской истории
легко перешла в оперетту.
7
Темна российская заря,
и смутный страх меня тревожит:
Россия в поисках царя
себе найти еврея может.
8
Мы обучились в той стране
отменно благостной науке:
ценить в порвавшейся струне
ее неизданные звуки.
9
В душе у всех теперь надрыв:
без капли жалости эпоха
всех обокрала, вдруг открыв,
что где нас нет, там тоже плохо.
10
Бессилен плач и пуст молебен
в эпоху длительной беды,
зато стократ сильней целебен
дух чуши и белиберды.
11
Забавно, как тихо и вкрадчиво
из воздуха, быта, искусства —
проникла в наш дух азиатчина
тяжелого стадного чувства.
12
Мне чудится порой: посланцы Божьи,
в безвылазной грязи изнемогая,
в российском захолустном бездорожье
кричат во тьму, что весть у них благая.
13
Российская судьба своеобразна,
в ней жизненная всякая игра
пронизана миазмами маразма
чего-нибудь, протухшего вчера.
14
Не зря мы гнили врозь и вместе,
ведь мы и вырастили всех,
дарящих нам теперь по чести
свое презрение и смех.
15
Воздух вековечных русских споров
пахнет исторической тоской:
душно от несчетных прокуроров,
мыслящих на фене воровской.
16
Увы, приметы и улики
российской жизни возрожденной —
раскаты, рокоты и рыки
народной воли пробужденной.
17
Если вернутся времена
всех наций братского объятья,
то, как ушедшая жена, —
забрать оставшиеся платья.
18
Среди совсем чужих равнин
теперь матрешкой и винтовкой
торгует гордый славянин
с еврейской прытью и сноровкой.
19
Прохвосты, проходимцы и пройдохи,
и прочие, кто духом ядовит,
в гармонии с дыханием эпохи
легко меняют запахи и вид.
20
В России после пробуждения
опять тоска туманит лица:
все снова ищут убеждения,
чтобы опять закабалиться.
21
Сквозь общие радость и смех,
под музыку, песни и танцы
дерьмо поднимается вверх
и туго смыкается в панцирь.
22
Секретари и председатели,
директора и заместители —
их как ни шли к ебене матери,
они и там руководители.
23
В той российской, нами прожитой неволе,
меж руин ее, развалин и обломков —
много крови, много грязи, много боли —
много смысла для забывчивых потомков.
24
Слепец бежит во мраке,
и дух его парит,
неся незрячим факел,
который не горит.
25
Нас рабство меняло за долгие годы —
мы гнулись, ломались, устали...
Свободны не те, кто дожил до свободы,
а те, кто свободными стали.
26
Послушные пословицам России,
живя под неусыпным их надзором,
мы сора из избы не выносили,
а тихо отравлялись этим сором.
27
Часы истории – рывками
и глазу смертному невнятно
идут, но, трогая руками,
мы стрелки двигаем обратно.
28
Стал русский дух из-за жестоких
режимов, нагло-самовластных, —
родильным домом дум высоких
и свалкой этих дум несчастных.
29
Я мало, в сущности, знаком
с душевным чувством, что свободен:
кто прожил век под колпаком,
тем купол неба чужероден.
30
В чертах российских поколений
чужой заметен след злодейский:
в национальный русский гений
закрался гнусный ген еврейский.
31
От марша, от песни, от гимна —
всегда со стыдом и несмело
вдруг чувствуешь очень интимно,
что время всех нас поимело.
32
Я свободен от общества не был,
и в итоге прожитого века
нету места в душе моей, где бы
не ступала нога человека.
33
Уже до правнуков навряд
сумеет дух наш просочиться,
где сок и желчь, где мед и яд,
и смысла пряная горчица.
34
Играть в хоккей бежит слепой,
покрылась вишнями сосна,
поплыл карась на водопой,
Россия вспряла ото сна.
35
Ровеснику тяжко живется сейчас,
хотя и отрадно, что дожил,
но время неслышно ушло из-под нас
ко всем, кто намного моложе.
36
Сами видя в себе инородцев,
поперечных российской судьбе,
очень много душевных колодцев
отравили мы сами себе.
37
Всегда из мути, мглы и марева
невыносимо черных дней
охотно мы спешим на зарево
болотных призрачных огней.
38
Российской бурной жизни непонятность
нельзя считать ни крахом, ни концом,
я вижу в ней возможность, вероятность,
стихию с человеческим яйцом.
39
Россия обретет былую стать,
которую по книгам мы любили,
когда в ней станут люди вырастать
такие же, как те, кого убили.
40
Я, в сущности, всю жизнь писал о том, как
мы ткали даже в рабстве нашу нить,
достанет ли таланта у потомка
душой, а не умом нас оценить?
41
В России ни одной не сыщешь нации,
избегнувшей нашествия зверей,
рожденных от безумной радиации,
текущей из несчетных лагерей.
42
Бурлит людьми река Исхода,
уносит ветви от корней,
и молча ждет пловца свобода
и сорок лет дороги к ней.
43
Еврей весьма уютно жил в России,
но ей была вредна его полезность;
тогда его оттуда попросили,
и тут же вся империя разлезлась.
44
Мы ушли, мы в ином окаянстве
ищем радости зренья и слуха,
только смех наш остался в пространстве
флегматичного русского духа.
45
Мой жизненный опыт – вчерашен,
он рабской, тюремной породы,
поэтому так ошарашен
я видом иной несвободы.
46
Я скучаю по тухло-застойной
пошлой жизни и подлой морали,
где, тоскуя о жизни достойной,
мы душой и умом воспаряли.
47
Я уезжал, с судьбой не споря,
но в благодетельной разлуке,
как раковина – рокот моря,
храню я русской речи звуки.
48
Я пишу тебе письмо со свободы,
все вокруг нам непонятно и дивно,
всюду много то машин, то природы,
а в сортирах чисто так, что противно.
49
Навеки в нас российская простуда;
живем хотя теплично и рассеянно,
но все, что за душой у нас, – оттуда
надышано, привито и навеяно.
50
Чисто русский, увы, человек —
по душе, по тоске, по уму,
я по-русски устроил свой век
и тюрьму поменял на суму.
51
От моей еврейской головы
прибыль не объявится в деньгах,
слишком я наелся трын-травы
на полянах русских и лугах.
52
Боюсь с людьми сходиться ближе,
когда насквозь видна их суть:
у тех, кто жил в вонючей жиже,
всегда найдется что плеснуть.
53
Один еврей другого не мудрей,
но разный в них запал и динамит,
еврей в России больше, чем еврей,
поскольку он еще антисемит.
54
Игра словами в рифму – эстафета,
где чувствуешь партнера по руке:
то ласточка вдруг выпорхнет от Фета,
то Блок завьется снегом по строке.
55
И родом я чистый еврей, и лицом,
а дух мой (укрыть его некуда) —
останется русским, и дело с концом
(хотя и обрезанным некогда).
56
Люблю Россию: ширь полей,
повсюду вождь на пьедестале...
Я меньше стал скучать по ней,
когда оттуда ездить стали.
57
Мечтал я тихой жизнью праздной
пожить последние года,
но вал российской пены грязной
за мной вослед хлестнул сюда.
58
До боли все мне близко на Руси,
знакомо, ощутимо и понятно,
но Боже сохрани и упаси
меня от возвращения обратно.
59
Храпит и яростно дрожит казацкий конь при слове «жид»
В евреях легко разобраться,
отринув пустые названия,
поскольку евреи – не нация,
а форма существования.
60
Давным-давно с умом и пылом
певец на лире пробренчал:
любовь и голод правят миром;
а про евреев – умолчал.
61
Развеяв нас по всем дорогам,
Бог дал нам ум, характер, пыл;
еврей, конечно, избран Богом,
но для чего – Творец забыл.
62
Везде цветя на все лады
и зрея даже в лютой стуже,
евреи – странные плоды:
они сочней, где климат хуже.
63
Я прекрасно сплю и вкусно ем,
но в мозгу – цепочка фонарей;
если у еврея нет проблем —
значит, он не полностью еврей.
64
Я подлинный продукт еврейской нации:
душа моя в союзе с диким нравом
использует при каждой ситуации
мое святое право быть неправым.
65
Пучина житейского моря
и стонов, и криков полна,
а шум от еврейского горя
тем громче, чем мельче волна.
66
Евреи рвутся и дерзают,
везде дрожжами лезут в тесто,
нас потому и обрезают,
чтоб занимали меньше места.
67
В истории все повторяется вновь
за жизнь человечества длинную,
история любит еврейскую кровь —
и творческую, и невинную.
68
Как тайное течение реки,
в нас тянется наследственная нить:
еврей сидит в еврее вопреки
желанию его в себе хранить.
69
Евреи собираются молиться,
и сразу проступает их особость,
и зримо отчуждаются их лица,
и смутная меня тревожит робость.
70
Есть мечта – меж евреев она
протекает подобно реке:
чтоб имелась родная страна
и чтоб жить от нее вдалеке.
71
На пире российской чумы
гуляет еврей голосисто,
как будто сбежал из тюрьмы
и сделался – рав Монте-Кристо.
72
Думаю, что жить еврею вечно,
капая слезу на мед горчащий;
чем невероятней в мире нечто,
тем оно бывает с нами чаще.
73
Хотя они прославлены на свете
за дух своекорыстья и наживы,
евреи легкомысленны, как дети,
но именно поэтому и живы.
74
Знак любого личного отличия
нам важней реальных достижений,
мания еврейского величия
выросла на почве унижений.
75
В еврейском духе скрыта порча,
она для духа много значит:
еврей неволю терпит молча,
а на свободе – горько плачет.
76
У Хаси энергии дикий напор,
а вертится – вылитый глобус,
и если поставить на Хасю мотор,
то Хася была бы автобус.
77
От ловкости еврейской не спастись:
прожив на русской почве срок большой,
они даже смогли обзавестись
загадочной славянскою душой.
78
Забыв, что дрожжи только в тесте
растут махрово и упруго,
евреи жить стремятся вместе,
травя и пестуя друг друга.
79
Горжусь и восхищаться не устану
искусностью еврейского ума:
из воздуха сбиваем мы сметану,
а в сыр она сгущается сама.
80
Еврейской мутной славой дорожа,
всегда еврей читает с одобрением,
как жили соплеменники, служа
любой чужой культуры удобрением.
81
Может, потому на белом свете
так евреи долго задержались,
что по всей планете на столетия
дружно друг от друга разбежались.
82
Еврейский бес весьма практичен,
гордыней польской обуян,
слегка теперь по-русски пьян
и по-немецки педантичен.
83
На месте, где еврею все знакомо
и можно местным промыслом заняться,
еврей располагается как дома,
прося хозяев тоже не стесняться.
84
В евреях есть такое электричество,
что все вокруг евреев намагничено,
поэтому любое их количество
повсюду и всегда преувеличено.
85
В мире нет резвее и шустрей,
прытче и проворней (будто птица),
чем немолодой больной еврей,
ищущий возможность прокормиться.
86
Все ночью спит: недвижны воды,
затихли распри, склоки, розни,
и злоумышленник природы —
еврей во сне готовит козни.
87
Везде на всех похож еврей,
он дубом дуб в дубовой роще,
но где труднее – он умней,
а где полегче – он попроще.
88
Нынче нашел я в рассудке убогом
ключ ко всему, чему был изумлен:
да, у евреев был договор с Богом,
только он вовремя не был продлен.
89
Поверхностному взгляду не постичь
духовность волосатых иудеев;
во многих – если бороду остричь —
немедля станет видно прохиндеев.
90
Ни одной чумной бацилле
не приснится резвость Цили.
А блеснувшая монета
в ней рождает скорость света.
91
Это кто, благоухая,
сам себя несет, как булку?
Это вышла тетя Хая
с новым мужем на прогулку.
92
Содержимому наших голов
мир сегодняшний сильно обязан,
в мире нету серьезных узлов,
где какой-то еврей не завязан.
93
Еврей везде еврею рад,
в евреях зная толк,
еврей еврею – друг и брат,
а также – чек и долг.
94
Все гипотезы, факты и мнения
для здоровья полезны еврею:
посещая научные прения,
я от мудрости сладостно прею.
95
Логичность не люблю я в человеке,
живое нелогично естество,
та логика, что выдумали греки, —
пустое для еврея баловство.
96
Наука расщелкать пока что слаба
характера нашего зерна;
еврейство – не нация, это судьба,
и гибельность ей жизнетворна.
97
Народ любой воистину духовен
(а значит – и Создателем ценим)
не духом синагог или часовен,
а смехом над отчаяньем своим.
98
А знает ли Бог в напряженных
раздумьях о высшей морали,
что пеплом евреев сожженных
недавно поля удобряли?
99
Еврейский огонь затухал, но не гас,
и тем отличаемся мы,
но желтые звезды пылают на нас
заметней в периоды тьмы.
100
Тайной боли гармоничные
с неких пор у целой нации,
у еврея с дымом – личные
связаны ассоциации.
101
Печально, если правы те пророки,
слепые к переменным временам,
которые все прошлые уроки
и в будущем предсказывают нам.
102
Нравы, мода, вкус, идеи —
все меняется на свете,
но все так же иудеи
состоят за все в ответе.
103
В истории бывают ночь, и день,
и сумерки, и зори, и закаты,
но длится если пасмурная тень,
то здесь уже евреи виноваты.
104
Ту тайну, что нашептывает сердце,
мы разумом постичь бы не могли:
еврейское умение вертеться —
влияет на вращение Земли.
105
Мы в мире живем от начала начал,
меж наций особая каста,
и в мире я лучше людей не встречал,
и хуже встречал я не часто.
106
Полон гордости я, что еврей,
хоть хулу изрыгает мой рот;
видя ближе, люблю я сильней
мой великий блудливый народ.
107
Наверно, это порчи знак,
но знаю разумом и сердцем,
что всем евреям я никак
быть не могу единоверцем.
108
Евреи уезжают налегке,
кидая барахло в узлах и грудах,
чтоб легче сочинялось вдалеке
о брошенных дворцах и изумрудах.
109
Неожиданным открытием убиты,
мы разводим в изумлении руками,
ибо думали, как все антисемиты,
что евреи не бывают дураками.
110
Еще я не хочу ни в ад, ни в рай,
и Бога я прошу порой как друга:
пугай меня, Господь, но не карай,
еврей сильнее духом от испуга.
111
В лабиринтах, капканах и каверзах рос
мой текущий сквозь вечность народ;
даже нос у еврея висит, как вопрос,
опрокинутый наоборот.
112
Мне приятно, что мой соплеменник
при житейском раскладе поганом
в хитроумии поиска денег
делит первенство только с цыганом.
113
Напрасно я витаю в эмпиреях
и столь же для химер я стар уже,
но лучшее, что знаю я в евреях, —
умение селиться в мираже.
114
Душе бывает тяжко даже бремя
лишения привычной географии,
а нас однажды выкинуло время —
из быта, из судьбы, из биографии.
115
Так сюда евреи побежали,
словно это умысел злодейский:
в мире ни одной еще державе
даром не сошел набег еврейский.
116
Еврею от Бога завещано,
что, душу и ум ублажая,
мы любим культуру, как женщину,
поэтому слаще – чужая.
117
Из-за гор и лесов, из-за синих морей,
кроме родственных жарких приветов,
непременно привозит еврею еврей
миллионы полезных советов.
118
Еврей с отвычки быть самим собой,
а душу из личины русской выпростав,
кидается в израильский запой
и молится с неистовостью выкрестов.
119
Сметливостью Господь нас не обидел,
ее нам просто некуда девать,
евреи даже деньги в чистом виде
умеют покупать и продавать.
120
Я то лев, то заяц, то лисица,
бродят мысли бешеной гурьбой,
ибо я еврей, и согласиться
мне всего трудней с самим собой.
121
Израиль я хвалю на всех углах,
живется тут не скучно и упруго,
евреи – мастера в чужих делах,
а в собственных – помеха друг для друга.
122
Не молясь и не зная канонов,
я мирской многогрешный еврей,
но ушедшие шесть миллионов
продолжаются жизнью моей.
123
Расчислив жестокого века итог,
судить нас не следует строго:
каков он у нас, отвернувшийся Бог,
такие евреи у Бога.
124
Загробный быт – комфорт и чудо;
когда б там было не приятно,
то хоть один еврей оттуда
уже сыскал бы путь обратно.
125
Увы, подковой счастья моего кого-то подковали не того
Вчерашнюю отжив судьбу свою,
нисколько не жалея о пропаже,
сейчас перед сегодняшней стою —
нелепый, как монах на женском пляже.
126
Декарт существовал, поскольку мыслил,
умея средства к жизни добывать,
а я, хотя и мыслю в этом смысле,
но этим не могу существовать.
127
Любая система, структура, режим,
любое устройство правления —
по праву меня ощущают чужим
за наглость необщего мнения.
128
Моих соседей песни будят,
я свой бюджет едва крою,
и пусть завистливо осудят
нас те, кто сушится в раю.
129
Я пить могу в любом подвале,
за ночью ночь могу я пить,
когда б в уплату принимали
мою готовность заплатить.
130
Главное в питье – эффект начала,
надо по нему соображать:
если после первой полегчало —
значит, можно смело продолжать.
131
А пьянством я себя не истреблял,
поскольку был доволен я судьбой,
и я не для забвения гулял,
а ради наслаждения гульбой.
132
Канул день за чтеньем старых книг,
словно за стираньем белых пятен, —
я сегодня многого достиг,
я теперь опять себе понятен.
133
В тюрьму однажды загнан сучьей сворой,
я прошлому навеки благодарен
за навык жить на уровне, который
судьбой подарен.
134
Вчера я пил на склоне дня
среди седых мужей науки;
когда б там не было меня,
то я бы умер там со скуки.
135
Ценя гармонию в природе
(а морда пьяная – погана),
ко мне умеренность приходит
в районе третьего стакана.
136
Судьбу свою от сопель до седин
я вынес и душою и горбом,
но не был никому я господин
и не был даже Богу я рабом.
137
Ввиду значительности стажа
в любви, скитаниях и быте
совсем я чужд ажиотажа
вокруг значительных событий.
138
Исполняя житейскую роль,
то и дело меняю мелодию,
сам себе я и шут, и король,
сам себе я и царь, и юродивый.
139
Подвальный хлам обшарив дочиста,
нашел я в памяти недужной,
что нету злей, чем одиночество
среди чужой гулянки дружной.
140
Сполна уже я счастлив оттого,
что пью существования напиток.
Чего хочу от жизни? Ничего;
а этого у ней как раз избыток.
141
Услышь, Господь, мои рыдания,
избавь меня хотя б на год
и от романтики страдания,
и от поэзии невзгод.
142
Когда мне часто выпить не с кем,
то древний вздох, угрюм и вечен,
осознается фактом веским:
иных уж нет, а те далече.
143
Кофейным запахом пригреты,
всегда со мной теперь с утра
сидят до первой сигареты
две дуры – вялость и хандра.
144
Дыша озоном светлой праздности,
живу от мира в отдалении,
не видя целесообразности
в усилии и вожделении.
145
Дар легкомыслия печальный
в себе я бережно храню
как символ веры изначальной,
как соль в житейское меню.
146
С людьми я избегаю откровений,
не делаю для близости ни шага,
распахнута для всех прикосновений
одна лишь туалетная бумага.
147
И я носил венец терновый
и был отъявленным красавцем,
но я, готовясь к жизни новой,
постриг его в супы мерзавцам.
148
Я нашел свою душевную окрестность
и малейшее оставил колебание;
мне милее анонимная известность,
чем почетное на полке прозябание.
149
В толпе не изобилен выбор масок
для стадного житейского лица,
а я и не пастух, и не подпасок,
не волк я, не собака, не овца.
150
Чертил мой век лихие письмена,
испытывая душу и сноровку,
но в самые тугие времена
не думал я намыливать веревку.
151
У самого кромешного предела
и даже за него теснимый веком,
я делал историческое дело —
упрямо оставался человеком.
152
Явившись эталоном совершенства
для жизни человеческой земной,
составили бы чье-нибудь блаженство
возможности, упущенные мной.
153
Я учился часто и легко,
я любого знания глоток
впитывал настолько глубоко,
что уже найти его не мог.
154
Увы, не стану я богаче
и не скоплю ни малой малости,
Бог ловит блох моей удачи
и ногтем щелкает без жалости.
155
Я, слава Богу, буднично обычен,
я пью свое вино и ем свой хлеб;
наш разум гениально ограничен
и к подлинно трагическому слеп.
156
От боязни пути коллективного
я из чувства почти инстинктивного
рассуждаю всегда от противного
и порою – от очень противного.
157
Сижу с утра до вечера
с понурой головой:
совсем нести мне нечего
на рынок мировой.
158
Напрасно умный очи пучит
на жизнь дурацкую мою,
ведь то, что умный только учит,
я много лет преподаю.
159
Полным неудачником я не был,
сдобрен только горечью мой мед;
даже если деньги кинут с неба,
мне монета шишку нашибет.
160
Причины всех бесчисленных потерь
я с легкостью нашел в себе самом,
и прежние все глупости теперь
я делаю с оглядкой и умом.
161
Вон живет он, люди часто врут,
все святыни хая и хуля,
а меж тем я чист, как изумруд,
и в душе святого – до хуя.
162
Единство вкуса, запаха и цвета
в гармонии с блаженством интеллекта
являет нам тарелка винегрета,
бутылкой довершаясь до комплекта.
163
Я повторяю путь земной
былых людских существований;
ничто не ново под луной,
кроме моих переживаний.
164
Я проживаю жизнь вторую,
и как бы я ни жил убого,
а счастлив, будто я ворую
кусок чужой судьбы у Бога.
165
Житейская пронзительная слякоть
мои не отравила сантименты,
еще я не утратил счастье плакать
в конце слезоточивой киноленты.
166
Болезни, полные коварства,
я сам лечу, как понимаю:
мне помогают все лекарства,
которых я не принимаю.
167
В нашем доме выпивают и поют,
всем уставшим тут гульба и перекур,
денег тоже в доме – куры не клюют,
ибо в доме нашем денег нет на кур.
168
Я курю, бездельничаю, пью,
грешен и ругаюсь как сапожник;
если бы я начал жизнь мою
снова, то еще бы стал картежник.
169
Заметен издали дурак,
хоть облачись он даже в тогу:
ходил бы я, надевши фрак,
в сандалиях на босу ногу.
170
И вкривь и вкось, и так и сяк
идут дела мои блестяще,
а вовсе наперекосяк
они идут гораздо чаще.
171
Я сам за все в ответе, покуда не погас,
я сам определяю жизнь свою:
откуда дует ветер, я знаю всякий раз,
но именно туда я и плюю.
172
Я жил хотя довольно бестолково,
но в мире не умножил боль и злобу,
я золото в том лучшем смысле слова,
что некуда уже поставить пробу.
173
Ушли куда-то сила и потенция.
Зуб мудрости на мелочи источен.
Дух выдохся. Осталась лишь эссенция,
похожая на уксусную очень.
174
Моя душа брезглива стала
и рушит жизни колею:
не пью теперь я с кем попало,
из-за чего почти не пью.
175
На лень мою я не в обиде,
я не рожден иметь и властвовать,
меня Господь назначил видеть,
а не кишеть и соучаствовать.
176
Чуждый суете, вдали от шума,
сам себе непризнанный предтеча,
счастлив я все время что-то думать,
яростно себе противореча.
177
Не люблю вылезать я наружу,
я и дома ничуть не скучаю,
и в душевную общую стужу
я заочно тепло источаю.
178
За лютой деловой людской рекой
с холодным наблюдаю восхищением;
у замыслов моих размах такой,
что глупо опошлять их воплощением.
179
В шумихе жизненного пира
чужой не знавшая руки,
моя участвовала лира
всем дирижерам вопреки.
180
Последнее время во всем неудача,
за что бы ни взялся – попытка пустая,
и льется урон, убедительно знача,
что скоро повалит удача густая.
181
Хоть за собой слежу не строго,
но часто за руку ловлю:
меня во мне излишне много,
и я себя в себе давлю.
182
Я пока из общества не изгнан,
только ни во что с ним не играю,
ибо лужу чувствую по брызгам
и брезгливо капли отираю.
183
Душевным пенится вином
и служит жизненным оплотом
святой восторг своим умом,
от Бога данный идиотам.
184
Высокое, разумное, могучее
для пьянства я имею основание:
при каждом подвернувшемся мне случае
я праздную свое существование.
185
Усталость, праздность, лень и вялость,
упадок сил и дух в упадке...
А бодряков – мешает жалость —
я пострелял бы из рогатки.
186
Я все хочу успеть за срок земной —
живу, тоску по времени тая:
вон женщина обласкана не мной,
а вон из бочки пиво пью не я.
187
Я себя расходую и трачу,
фарта не прося мольбой и плачем;
я имею право на удачу,
ибо я готов и к неудачам.
188
Из деятелей самых разноликих,
чей лик запечатлен в миниатюрах,
люблю я видеть образы великих
на крупных по возможности купюрах.
189
Где душевные холод и мрак
роль ума исполняют на сцене,
я смотрюсь как последний дурак,
но никто во мне это не ценит.
190
Свой разум я молчанием лечу,
болея недержания пороком,
и даже сам с собой теперь молчу,
чтоб глупость не сморозить ненароком.
191
Интимных радостей ценитель,
толпе не друг и глух к идеям,
я в зале жить мечтал как зритель,
а жил – отпетым лицедеем.
192
Я живу в утешительной вере,
что мое не напрасно сгорание,
а уроны, утраты, потери —
я в расчеты включаю заранее.
193
Есть ответ у любого вопроса,
только надо гоняться за зайцем,
много мыслей я вынул из носа,
размышляя задумчивым пальцем.
194
Когда я пьянствовать сажусь,
душа моя полна привета,
и я нисколько не стыжусь
того, что счастлив делать это.
195
Как застоявшийся скакун
азартно землю бьет копытом,
так я, улегшись на боку,
опять ленивым тешусь бытом.
196
Мы живы, здоровы, мы едем встречать
друзей, прилетающих в гости,
на временном жребии – счастья печать,
удачные кинулись кости.
197
Я к мысли глубокой пришел:
на свете такая эпоха,
что может быть все хорошо,
а может быть все очень плохо.
198
В гармонии божественных начал
копаюсь я, изъяны уловляя:
похоже, что Творец не различал
добро и зло, меня изготовляя.
199
Гнев гоню, гашу ожесточение,
радуюсь, ногой ступив на землю,
я за этой жизни приключение
все как есть заведомо приемлю.
200
А если что читал Ты, паче чаянья
(слова лишь, а не мысли я меняю),
то правильно пойми мое отчаянье —
Тебя я в нем почти не обвиняю.
201
Живя в пространстве музыки и света,
купаюсь в удовольствиях и быте,
и дико мне, что кончится все это
с вульгарностью естественных событий.
202
Быть выше, чище и блюсти
меня зовут со всех сторон;
таким я, Господи прости,
и стану после похорон.
203
Судьбу дальнейшую свою
не вижу я совсем пропащей,
ведь можно даже и в раю
найти котел смолы кипящей.
204
Я нелеп, недалек, бестолков,
да еще полыхаю, как пламя;
если выстроить всех мудаков,
мне б, наверно, доверили знамя.
205
Как раз потому, что не вечен
и тают песчинки в горсти,
я жизни медлительный вечер
со вкусом хочу провести.
206
Я в жизни так любил игру
и светлый хмель шальной идеи,
что я и там, когда умру,
найду загробные затеи.
207
Божественность любовного томления – источник умноженья населения
Приснилась мне юность отпетая,
приятели – мусор эпохи,
и юная дева, одетая
в одни лишь любовные вздохи.
208
Любым любовным совмещениям
даны и дух, и содержание,
и к сексуальным извращениям
я отношу лишь воздержание.
209
В те благословенные года
жили неразборчиво и шало,
с пылкостью любили мы тогда
все, что шевелилось и дышало.
210
Даже тех я любить был не прочь,
на кого посмотреть без смущения
можно только в безлунную ночь
при отсутствии освещения.
211
Она была задумчива, бледна,
и волосы текли, как жаркий шелк;
ко мне она была так холодна,
что с насморком я вышел и ушел.
212
Красотки в жизни лишь одно
всегда считали унижением:
когда мужчины к ним давно
не лезли с гнусным предложением.
213
С таинственной женской натурой
не справиться мысли сухой,
но дама с хорошей фигурой —
понятней, чем дама с плохой.
214
Храни вас Бог, любовницы мои!
Я помню лишь обрывки каждой ленты,
а полностью кино былой любви
хранят пускай скопцы и импотенты.
215
Теряешь разум, девку встретив,
и увлекаешься познанием;
что от любви бывают дети,
соображаешь с опозданием.
216
В моей судьбе мелькнула ты,
как воспаленное видение,
как тень обманутой мечты,
как мимолетное введение.
217
Люблю я дев еврейских вид вальяжный,
они любить и чувствовать умеют,
один лишь у евреек минус важный:
они после замужества умнеют.
218
Чтобы мерцал души кристалл огнем и драмой,
беседы я предпочитал с одетой дамой.
Поскольку женщина нагая —
уже другая.
219
Волнуя разум, льет луна
свет мироздания таинственный,
и лишь философа жена
спокойно спит в обнимку с истиной.
220
Если дама в гневе и обиде
на коварных пакостниц и сучек
плачет, на холодном камне сидя, —
у нее не будет даже внучек.
221
Вселяются души умерших людей —
в родившихся, к ним не причастных,
и души монахинь, попавши в блядей,
замужеством сушат несчастных.
222
Вот дама вся дымится от затей,
она не ищет выгод или власти,
а просто изливает на людей
запасы невостребованной страсти.
223
Я знание собрал из ветхих книг
(поэтому чуть пыльное оно),
а в женскую натуру я проник
в часы, когда читать уже темно.
224
Обманчив женский внешний вид,
поскольку в нежной плоти хрупкой
натура женская таит
единство арфы с мясорубкой.
225
Во сне пришла ко мне намедни
соседка юная нагая;
ты наяву приди, не медли,
не то приснится мне другая.
226
Дуэт любви – два слитных соло,
и в этой песне интересной
девица пряного посола
вокально выше девы пресной.
227
Как женской прелести пример,
в ее глазах такой интим,
как будто где-то вставлен хер
и ей отрадно ощутим.
228
Все, что женщине делать негоже,
можно выразить кратко и просто:
не ложись на прохвостово ложе,
бабу портит объятье прохвоста.
229
У зрелых женщин вкус отменно точен,
и ловкая во всем у них сноровка:
духовные невидимые очи —
и те они подкрашивают ловко.
230
Когда года, как ловкий вор,
уносят пыл из наших чресел,
в постели с дамой – разговор
нам делается интересен.
231
Когда я был тугой, худой, упругий
и круто все проблемы укрощались,
под утро уходившие подруги
тогда совсем не так со мной прощались.
232
Люблю я этих, и вон тех,
и прочих тоже,
и сладок Богу сок утех
на нашем ложе.
233
Не в силах дамы побороть
ни коньяком, ни папиросами
свою сентябрьскую плоть
с ее апрельскими запросами.
234
Чем угрюмей своды мрачные,
тем сильней мечта о свете;
чем теснее узы брачные,
тем дырявей эти сети.
235
Супруг у добродетельной особы,
разумно с ней живя на склоне дней,
не пил я в полночь водку, спал давно бы,
уже блаженно спал бы. Но не с ней.
236
Как утлый в землю дом осел,
я в быт осел и в нем сижу,
а на отхожий нежный промысел
уже почти что не хожу.
237
Не всуе жизнь моя текла,
мне стало вовремя известно,
что для душевного тепла
должны два тела спать совместно.
238
Всегда готов я в новый путь
на легкий свет надежды шалой
найти отзывчивую грудь
и к ней прильнуть душой усталой.
239
Женщину полночной и дневной
вижу я столь разной неизменно,
что пугаюсь часто, как со мной
эти две живут одновременно.
240
Есть явное птичье в супружеской речи
звучание чувств обнаженных:
воркуют, курлычат, кукуют, щебечут,
кудахчут и крякают жены.
241
Про то, как друг на друга поглядели,
пока забудь;
мир тесен, повстречаемся в постели
когда-нибудь.
242
У той – глаза, у этой – дивный стан,
а та была гурман любовной позы,
и тихо прошептал старик Натан:
«Как хороши, как свежи были Розы!»
243
Ту мудрость, что не требует ума, —
способность проницательности вещей
и чуткость в распознании дерьма —
Создатель поместил зачем-то в женщин.
244
Хотя мы очень похотливы,
зато весьма неприхотливы.
245
А жаль, что жизнь без репетиций
течет единожды сквозь факт:
сегодня я с одной певицей
сыграл бы лучше первый акт.
246
Когда к нам дама на кровать
сама сигает в чем придется,
нам не дано предугадать,
во что нам это обойдется.
247
Не будоражу память грезами,
в былое взор не обращаю
и камасутровыми позами
уже подруг не восхищаю.
248
Я с дамами тактичен и внимателен;
усердно расточая дифирамбы,
я делаюсь настолько обаятелен,
что сам перед собой не устоял бы.
249
Не видя прелести в скульптуре,
люблю ходить к живой натуре.
250
Когда я не спешу залечь с девицей,
себя я ощущаю с умилением
хранителем возвышенных традиций,
забытых торопливым поколением.
251
Глупо – врать о страсти, падать ниц,
нынче дам не ловят на уловку,
время наплодило тучу птиц,
жадных на случайную поклевку.
252
Забав имел я в молодости массу,
в несчетных интерьерах и пейзажах
на девок я смотрел, как вор – на кассу,
и кассы соучаствовали в кражах.
253
Когда еще я мог и успевал
иметь биографические факты,
я с дамами охотно затевал
поверхностно-интимные контакты.
254
В разъездах, путешествиях, кочевьях
я часто предавался сладкой неге;
на генеалогических деревьях
на многих могут быть мои побеги.
255
Мы даже в распутстве убоги,
и грустно от секса рутинного,
читая, что делали боги,
покуда не слились в Единого.
256
Наши бранные крики и хрипы
Бог не слышит, без устали слушая
только нежные стоны и всхлипы,
утешенье Его благодушия.
257
Люблю житейские уроки
без посторонних и свидетелей,
мне в дамах темные пороки
милее светлых добродетелей.
258
Меж волнами любовного прилива
в наплыве нежных чувств изнемогая,
вдруг делается женщина болтлива,
как будто проглотила попугая.
259
Наука описала мир как данность,
на всем теперь названия прибиты,
и прячется за словом «полигамность»
тот факт, что мы ужасно блядовиты.
260
Опять весной мечты стесняют грудь,
весна для жизни – свежая страница;
и хочется любить кого-нибудь,
но без необходимости жениться.
261
Душевной не ведая драмы,
лишь те могут жить и любить,
кто прежние раны и шрамы
умел не чесать, а забыть.
262
С лицом кота, не чуждого сметане,
на дам я устремляю легкий взор
и вычурно текучих очертаний
вкушаю искусительный узор.
263
Спектаклей на веку моем не густо,
зато, насколько в жизни было сил,
я жрицам театрального искусства
себя охотно в жертву приносил.
264
В меня вперяют взор циничный
то дама пик, то туз крестей,
и я лечу, цветок тепличный,
в пучину гибельных страстей.
265
Вовсе не был по складу души
я монахом-аскетом-философом;
да, Господь, я немало грешил,
но учти, что естественным способом.
266
Молит Бога, потупясь немного,
о любви молодая вдовица;
зря, бедняжка, тревожишь ты Бога,
с этим лучше ко мне обратиться.
267
Не знаю выше интереса,
чем вечных слов исполнить гамму
и вывести на путь прогресса
замшело нравственную даму.
268
Кто в карьере успехом богат,
очень часто еще и рогат.
269
Встречая скованность и мнительность,
уже я вижу в отдаленности
восторженность и раздражительность
хронической неутоленности.
270
Когда внезапное событие
заветный замысел калечит,
нам лишь любовное соитие
всего надежней душу лечит.
271
В дела интимные, двуспальные
партийный дух закрался тоже:
есть дамы столь принципиальные,
что со врага берут дороже.
272
Петух ведет себя павлином,
от индюка в нем дух и спесь,
он как орел с умом куриным,
но куры любят эту смесь.
273
Подушку мнет во мраке ночи,
вертясь, как зяблик на суку,
и замуж выплеснуться хочет
девица в собственном соку.
274
Какие дамы нам не раз
шептали: «Дорогой!
Конечно да! Но не сейчас,
не здесь и не с тобой!»
275
На старости у наших изголовий
незримое сияние клубится
и отблесками канувших Любовей
высвечивает замкнутые лица.
276
Любви теперь боюсь я, как заразы,
смешна мне эта легкая атлетика,
зато люблю мои о ней рассказы
и славу Дон Жуана – теоретика.
277
Затем из рая нас изгнали,
чтоб на земле, а не в утопии
плодили мы в оригинале
свои божественные копии.
278
Семья, являясь жизни главной школой,
изучена сама довольно слабо,
семья бывает даже однополой,
когда себя мужик ведет как баба.
279
Увы, но верная жена,
избегнув низменной пучины,
всегда слегка раздражена
или уныла без причины.
280
Семьи уклад и канитель
душа возносит до святыни,
когда семейная постель —
оазис в жизненной пустыне.
281
Чтобы души своей безбрежность
художник выразил сполна,
нужны две мелочи: прилежность
и работящая жена.
282
Чего весь век хотим, изнемогая
и мучаясь томлением шальным?
Чтоб женщина – и та же, но другая
жила с тобою, тоже чуть иным.
283
Логикой жену не победить,
будет лишь кипеть она и злиться;
чтобы бабу переубедить,
надо с ней немедля согласиться.
284
Проблемы и тягости множа,
душевным дыша суховеем,
мы даже семейное ложе —
прокрустовым делать умеем.
285
Забавно, что ведьма и фурия
сперва были фея и гурия.
286
А та, с кем спала вся округа,
не успевая вынимать,
была прилежная супруга
и добродетельная мать.
287
Зов самых лучших побуждений
по бабам тайно водит нас:
от посторонних похождений
семья милей во много раз.
288
Любви блаженные страницы
коплю для Страшного суда,
ибо флейтистки и блудницы
меня любили-таки – да.
289
В семье мужик обычно первый
бывает хворостью сражен;
у бедных вдов сохранней нервы,
ибо у женщин нету жен.
290
Стал я склонен во сне к наважденьям:
девы нежные каждую ночь
подвергают меня наслажденьям,
и с утра мне трудиться невмочь.
291
Глаза еще скользят по женской талии,
а мысли очень странные плывут:
что я уже вот-вот куплю сандалии,
которые меня переживут.
292
Нет, любовной неги не тая,
жизнь моя по-прежнему греховна,
только столь бесплотна плоть моя,
что и в тесной близости духовна.
293
Когда умру, и тут же слава
меня овеет взмахом крыл,
начнется дикая облава
на тех старух, с кем я курил.
294
Думаю угрюмо всякий раз,
глядя на угасшие светильники:
будут равнодушно жить без нас
бабы, города и собутыльники.
295
Я готовлюсь к отлету души,
подбивая житейский итог;
не жалею, что столько грешил,
а жалею, что больше не мог.
296
Я тебя люблю, и не беда,
что недалека пора проститься,
ибо две дороги в никуда
могут еще где-то совместиться.
297
Наш дух бывает в жизни искушен не раньше, чем невинности лишен
Творец нас в мир однажды бросил
и дал бессмысленную прыть,
нас по судьбе несет без весел,
но мучит мысль, куда нам плыть.
298
С возрастом яснеет Божий мир,
делается больно и обидно,
ибо жизнь изношена до дыр
и сквозь них былое наше видно.
299
Настолько время быстротечно
и столько стен оно сломало,
что можно жить вполне беспечно,
от нас зависит очень мало.
300
Совсем не реки постной шелухи
карающую сдерживают руку,
а просто Бог нас любит за грехи,
которыми развеивает скуку.
301
Не постичь ни душе, ни уму,
что мечта хороша вдалеке,
ибо счастье – дорога к нему,
а настигнешь – и пусто в руке.
302
Живу среди своих, а с остальными —
общаюсь, молчаливо признавая,
что можно жить печалями иными,
иную боль и грусть переживая.
303
Чтоб нам не изнемочь в тоске и плаче,
судьба нас утешает из пространства
то радостью от завтрашней удачи,
то хмелем послезавтрашнего пьянства.
304
Идея прямо в душу проникает,
идея – это праздник искушения,
идея – это то, что возникает
в уме, который жаждет орошения.
305
И детские грезы греховные,
и мудрая горечь облезлых —
куют нам те цепи духовные,
которые крепче железных.
306
Дав дух и свет любой бездарности,
Бог молча сверху смотрит гневно,
как черный грех неблагодарности
мы источаем ежедневно.
307
Масштабность и значительность задач,
огромность затевающихся дел —
заметней по размаху неудач,
которые в итоге потерпел.
308
В толкучке, хаосе и шуме,
в хитросплетенье отношений
любая длительность раздумий
чревата глупостью решений.
309
Все в жизни потаенно, что всерьез,
а наша суета судеб случайных —
лишь пена волн и пыль из-под колес,
лишь искры от костра процессов тайных.
310
Я плавал в море, знаю сушу,
я видел свет и трогал тьму;
не грех уродует нам душу,
а вожделение к нему.
311
Размазни, разгильдяи, тетери —
безусловно любезны Творцу:
их уроны, утраты, потери
им на пользу идут и к лицу.
312
Вера быть профессией не может,
ласточке не родственен петух,
ибо правят должность клерки Божьи,
а в конторе – служба, а не дух.
313
В извилистых изгибах бытия
я часто лбом на стену клал печать,
всегда чуть не хватало мне чутья,
чтоб ангела от беса отличать.
314
Нрав у Творца, конечно, крут,
но полон блага дух Господний,
и нас не он обрек на труд,
а педагог из преисподней.
315
Увы, рассудком не постичь,
но всем дано познать в итоге,
какую чушь, фуфло и дичь
несли при жизни мы о Боге.
316
Сметая наши судьбы, словно сор,
не думая о тех, кто обречен,
безумный гениальный режиссер
все время новой пьесой увлечен.
317
Я вдруг почувствовал сегодня —
и почернело небо синее, —
как тяжела рука Господня,
когда карает за уныние.
318
Три фрукта варятся в компоте,
где плещет жизни кутерьма:
судьба души, фортуна плоти
и приключения ума.
319
Наш век успел довольно много,
он мир прозрением потряс:
мы – зря надеялись на Бога,
а Бог – напрасно верил в нас.
320
Печальный зритель жутких сцен,
то лживо-ханжеских, то честных,
Бог бесконечно выше стен
вокруг земных религий местных.
321
Недюжинного юмора запас
использовав на замыслы лихие,
Бог вылепил Вселенную и нас
из хаоса, абсурда и стихии.
322
А жить порой невмоготу —
от угрызений, от сомнений,
от боли видеть наготу
своих ничтожных вожделений.
323
Сурово относясь к деяньям грешным
(и женщины к ним падки, и мужчины),
суди, Господь, по признакам не внешним,
а взвешивай мотивы и причины.
324
Когда азарт и упоение
трясут меня лихой горячкой,
я слышу сиплое сопение
чертей, любующихся скачкой.
325
А если во что я и верю,
пока мое время течет,
то только в утрату, потерю,
ошибку, урон и просчет.
326
Кивнули, сойдясь поневоле,
и вновь разошлись по аллее,
и каждый подумал без боли,
что вместе им было светлее.
327
Под осень чуть не с каждого сука,
окрестности брезгливо озирая,
глядят на нас вороны свысока,
за труд и суету нас презирая.
328
Наши духа горние вершины —
вовсе не фантом и не обман,
а напрягший хилые пружины
ветхий и залежанный диван.
329
Всему на свете истинную цену
отменно знает время – лишь оно
сметает шелуху, сдувает пену
и сцеживает в амфоры вино.
330
Не для литья пустой воды
Бог дал нам дух и речь,
а чтобы даже из беды
могли мы соль извлечь.
331
Я жил во тьме и мгле,
потом я к свету вышел;
нет рая на земле,
но рая нет и выше.
332
Я очень рад, что мы научно
постичь не в силах мира сложность;
без Бога жить на свете скучно
и тяжелее безнадежность.
333
Я жив: я весел и грущу,
я сон едой перемежаю,
и душу в мыслях полощу,
и чувством разум освежаю.
334
Увы, но никакие улучшения
в обилии законов и преград
не справятся с тем духом разрушения,
который духу творческому брат.
335
Нет ни единого штриха
в любом рисунке поведения,
чтоб не таил в себе греха
для постороннего суждения.
336
У жизни есть мелодия, мотив,
гармония сюжетов и тональность,
а радуга случайных перспектив
укрыта в монотонную реальность.
337
Живешь, покоем дорожа,
путь безупречен, прям и прост...
Под хвост попавшая вожжа
пускает все коту под хвост.
338
В любой беде, любой превратности,
терпя любое сокрушение,
душа внезапные приятности
себе находит в утешение.
339
Перед выбором – что предпочесть,
я ни в грусть не впадал, ни в прострацию,
я старался беречь только честь
и спокойно терял репутацию.
340
Цель нашей жизни столь бесспорна,
что зря не мучайся, приятель:
мы сеем будущего зерна,
а что взойдет – решит Создатель.
341
Я знаю, печальный еврей,
что в мире есть власть вездесущая,
что роль моя в жизни моей —
отнюдь и совсем не ведущая.
342
Столько силы и страсти потрачено
было в жизни слепой и отчаянной,
что сполна и с лихвою оплачена
мимолетность удачи нечаянной.
343
Я черной краской мир не крашу,
я для унынья слишком стар;
обогащая душу нашу,
потери – тоже Божий дар.
344
Мой разум точат будничные хлопоты,
долги над головой густеют грозно,
а в душу тихо ангел шепчет: жопа ты,
что к этому относишься серьезно.
345
Я врос и вжился в роль балды,
а те, кто был меня умней,
едят червивые плоды
змеиной мудрости своей.
346
События жизни во внешней среде
в душе отражаются сильно иначе,
и можно смеяться кромешной беде
и злую тоску ощущать от удачи.
347
Азартно дух и плоть вершат пиры,
азартны и гордыня и разбой,
Бог создал человека для игры
и тайно соучаствует в любой.
348
Когда еще не баржи мы, а лодки,
и ветром паруса не оскудели,
заметно даже просто по походке,
как музыка души играет в теле.
349
От Бога в наших душах раздвоение,
такой была задумана игра,
и зло в душе божественно не менее
играющего белыми добра.
350
Чуя близость печальных превратностей,
дух живой выцветает и вянет;
если ждать от судьбы неприятностей,
то судьба никогда не обманет.
351
Я редко сожалею, что не юн,
и часто – что в ту пору удалую
так мало я задел высоких струн,
а низкие – щипал напропалую.
352
Из-под поверхностных течений
речей, обманчиво несложных,
текут ручьи иных значений
и смыслов противоположных.
353
Забавен наш пожизненный удел
расписывать свой день и даже час,
как если бы теченье наших дел
действительно зависело от нас.
354
Хотя еще Творца не знаю лично,
но верю я, что есть и был такой:
все сделать так смешно и так трагично
возможно лишь Божественной рукой.
355
Редко нам дано понять успеть,
в чем таится Божья благодать,
ибо для души важней хотеть,
нежели иметь и обладать.
356
Комок живой разумной слизи
так покорил и даль, и высь,
что создал множество коллизий,
чтоб обратиться снова в слизь.
357
Мужество открытого неверия,
полное тревоги и метания, —
чище и достойней лицемерия
ханжеского богопочитания.
358
С азартом жить на свете так опасно,
любые так рискованны пути,
что понял я однажды очень ясно:
живым из этой жизни – не уйти.
359
В безумствах мира нет загадки,
Творцу смешны мольбы и просьбы:
ведь на земле, где все в порядке,
для жизни места не нашлось бы.
360
Я редко, но тревожу имя Бога:
материи Твоей худой лоскут,
умерить я прошу Тебя немного
мою непонимания тоску.
361
Живя с азартом и упорством
среди друзей, вина и смеха,
блажен, кто брезгует проворством,
необходимым для успеха.
362
Ты скорее, Господь, справедлив, чем жесток,
мне ясней это день ото дня,
и спасибо, что короток тот поводок,
на котором Ты держишь меня.
363
Молитва и брань одновременно
в живое сплетаются слово,
высокое с низким беременно
все время одно от другого.
364
В игры Бога как пешка включен,
сам навряд ли я что-нибудь значу;
кто судьбой на успех обречен,
с непременностью терпит удачу.
365
В лицо нам часто дышит бездна,
и тонкий дух ее зияния
нам обещает безвозмездно
восторг полета и слияния.
366
То главное, что нам необходимо, —
не знает исторических помех,
поэтому всегда и невредимо
пребудут на земле любовь и смех.
367
Нам чуть менее жить одиноко
в мираже, непостижном и лестном,
что следит неусыпное око
за любым нашим шагом и жестом.
368
Душа моя нисколько не грустит
о грешном словоблудии моем:
ей Бог мои все глупости простит,
поскольку говорил я их – о Нем.
369
Сполна сбылось, о чем мечтали
то вслух, то молча много лет;
за исключением детали,
что чувства счастья снова нет.
370
У мудрости расхожей – нету дна,
ищи хоть каждый день с утра до вечера;
в банальности таится глубина,
которая ее увековечила.
371
Ощущение высшей руки
в нас отнюдь не от воплей ревнителей;
чувство Бога живет вопреки
виду многих священнослужителей.
372
Хотелось быть любимым и любить,
хотелось выбрать жребий и дорогу,
и теми я порой хотел бы быть,
кем не был и не стану, слава Богу.
373
Сейчас, когда постигла душу зрелость,
нам видится яснее из тумана
упругость, и пластичность, и умелость
целебного самих себя обмана.
374
Часами я валяюсь, как тюлень,
и делать неохота ничего,
в доставшихся мне генах спала лень
задолго до зачатья моего.
375
Цветение, зенит, апофеоз —
обычно забывают про истоки,
в которых непременно был навоз,
отдавший им живительные соки.
376
Товарищ, верь: взойдет она,
и будет свет в небесной выси;
какое счастье, что луна
от человеков не зависит!
377
О, как смущен бывает разум
лихим соблазном расквитаться
со всеми трудностями сразу,
уйдя без писем и квитанций.
378
В сумерках закатного сознания
гаснет испаряющийся день,
бережно хранят воспоминания
эхо, отражение и тень.
379
Жил на ветру или теплично,
жил как бурьян или полезно —
к земным заслугам безразлична
всеуравнительная бездна.
380
Когда последняя усталость
мой день разрежет поперек,
я ощутить успею жалость
ко всем, кто зря себя берег.
381
Сегодня настроение осеннее,
как будто истощился дух мой весь,
но если после смерти воскресение —
не сказка, то хочу очнуться здесь.
382
В этой жизни, шальной и летящей,
мало пил я с друзьями в пивных,
но надеюсь, что видеться чаще
нам достанется в жизнях иных.
383
Решит, конечно, высшая инстанция —
куда я после смерти попаду,
но книги – безусловная квитанция
на личную в аду сковороду.
384
А жаль, что на моей печальной тризне,
припомнив легкомыслие мое,
все станут говорить об оптимизме,
и молча буду слушать я вранье.
385
Струны натянувши на гитары,
чувствуя горенье и напор,
обо мне напишут мемуары
те, кого не видел я в упор.
386
От воздуха помолодев,
как ожидала и хотела,
душа взлетает, похудев
на вес оставленного тела.
387
Нам после смерти было б весело
поговорить о днях текущих,
но будем только мхом и плесенью,
всего скорей, мы в райских кущах.
388
Улучшить человека невозможно, и мы великолепны безнадежно
Угрюмый опыт долгих лет
врастанья в темноту —
моей души спинной хребет,
горбатый на свету.
389
Я живу, никого не виня,
не взывая к судам и расплатам,
много судей везде без меня,
и достойнее быть адвокатом.
390
Есть сутки – не выдумать гаже,
дурней, непробудней, темней,
а жизнь продолжается – даже
сквозь наши рыданья над ней.
391
Насыщенная множеством затей,
покуда длится времени течение,
вся жизнь моя – защита от людей
и к ним же непрестанное влечение.
392
Всегда приходят в мир учителя,
несущие неслышный звон оков,
и тьмой от них питается земля,
и зло течет из их учеников.
393
Играя соками и жиром
в корнях и семени,
объем и тяжесть правят миром
и дружат семьями.
394
Пристрастие к известным и великим
рождается из чувства не напрасного:
величие отбрасывает блики
на всякого случайного причастного.
395
Вдоль житейской выщербленной трассы
веет посреди и на обочинах
запах жизнедеятельной массы
прытких и натужно озабоченных.
396
Поскольку в наших душах много свинства
и всяческой корысти примитивной,
любое коллективное единство
всегда чревато гнусью коллективной.
397
Подвержены мы горестным печалям
по некой очень мерзостной причине:
не радует нас то, что получаем,
а мучает, что недополучили.
398
Разбираться прилежно и слепо
в механизмах любви и вражды —
так же сложно и столь же нелепо,
как ходить по нужде без нужды.
399
Люди мелкие, люди великие
(люди средние тоже не реже) —
одичавшие хуже, чем дикие,
ибо злобой насыщены свежей.
400
Пошлость неоглядно бесконечна,
век она пронзает напролет,
мы умрем, и нас она сердечно,
с тактом и со вкусом отпоет.
401
В житейской озверелой суете
поскольку преуспеть не всем дано,
успеха добиваются лишь те,
кто, будучи младенцем, ел говно.
402
Беда, что в наших душах воспаленных
все время, разъедая их, кипит
то уксус от страстей неутоленных,
то желчь из нерастаявших обид.
403
По замыслу Бога порядок таков,
что теплится всякая живность,
и, если уменьшить число дураков —
у них возрастает активность.
404
Нет сильнее терзающей горести,
жарче муки и боли острей,
чем огонь угрызения совести;
и ничто не проходит быстрей.
405
Всегда проистекают из того
конфузы человеческого множества,
что делается голосом его
крикливая нахрапистость ничтожества.
406
Вампиров, упырей и вурдалаков
я вижу часто в комнате жилой,
и вкус у них повсюду одинаков:
душевное тепло и дух живой.
407
Несобранный, рассеянный и праздный,
газеты я с утра смотрю за чаем;
политика – предмет настолько грязный,
что мы ее прохвостам поручаем.
408
По дебрям прессы свежей
скитаться я устал;
век разума забрезжил,
но так и не настал.
409
А вы – твердя, что нам уроками
не служит прошлое, – не правы:
что раньше числилось пороками,
теперь – обыденные нравы.
410
Везде вокруг – шумиха, толкотня
и наглое всевластие порока;
отечество мое – внутри меня,
и нету в нем достойного пророка.
411
Я думаю, что Бог жесток, но точен,
и в судьбах даже самых чрезвычайных
количество заслуженных пощечин
не меньше, чем количество случайных.
412
Я насмотрелся столько всякого,
что стал сильней себя любить;
на всей планете одинаково
умеют нас употребить.
413
По праху и по грязи тек мой век,
и рабством и грехом отмечен путь,
не более я был, чем человек,
однако и не менее ничуть.
414
Днем кажется, что близких миллион
и с каждым есть связующая нить,
а вечером безмолвен телефон,
и нам, по сути, некому звонить.
415
Не ведая притворства, лжи и фальши,
без жалости, сомнений и стыда
от нас уходят дети много раньше,
чем из дому уходят навсегда.
416
Увы, сколь коротки мгновения
огня, игры и пирования;
на вдох любого упоения
есть выдох разочарования.
417
Есть люди – едва к ним зайдя на крыльцо,
я тут же прощаюсь легко;
в гостях – рубашонка, штаны и лицо,
а сам я – уже далеко.
418
Он душою и темен и нищ,
а игра его – светом лучится:
Божий дар неожидан, как прыщ,
и на жопе он может случиться.
419
По вечной жизни побратимы
и по изменчивой судьбе,
разбой и ложь непобедимы,
пока уверены в себе.
420
Ничуть не склонный к баловству
трепаться всуе о высоком,
неслышно корень поит соком
многословесную листву.
421
Случай неожиданен, как выстрел,
личность в этот миг видна до дна:
то, что из гранита выбьет искру,
выплеснет лишь брызги из говна.
422
Что царь или вождь – это главный злодей,
придумали низкие лбы:
цари погубили не больше людей,
чем разного рода рабы.
423
Добреют и мягчают времена,
однако путь на свет совсем не прост,
в нас рабство посевает семена,
которые свобода гонит в рост.
424
Простая истина нагая
опасна тогам и котурнам:
осел, культуру постигая,
ослом становится культурным.
425
У всех по замыслу Творца —
своя ума и духа зона,
житейский опыт мудреца —
иной, чем опыт мудозвона.
426
Как бы счастье вокруг ни плясало,
приглашая на вальс и канкан,
а бесплатно в судьбе только сало,
заряжаемое в капкан.
427
Мир бизнеса разумен и толков,
художнику дает он пить и есть;
причина поклонения волков —
в боязни пропустить благую весть.
428
Рассудок мой всегда стоит на страже,
поскольку – нет числа таким примерам —
есть люди столь бездарные, что даже
пытаются чужим ебаться хером.
429
Паскудство проступает из паскуды
под самым незначительным нажимом;
хоть равно все мы Божии сосуды,
но разница – в залитом содержимом.
430
К игре в рубаху-парня-обаяшку
не все мои знакомые годны:
едва раскроют душу нараспашку,
как мерзкие волосики видны.
431
В мире царствуют вездесущие,
жарко щерящие пасть
власть имевшие, власть имущие
и хотящие эту власть.
432
От уксуса совести чахнут,
кто грабит и крадет убого,
но деньги нисколько не пахнут,
когда их достаточно много.
433
Счастлив муж без боли и печали,
друг удачи всюду и всегда,
чье чело вовек не омрачали
тени долга, чести и стыда.
434
Много начерно, то есть в чернилах,
было черного людям предвидено,
но никто сочинить был не в силах
то, что век наш явил нам обыденно.
435
Не стоит на друзей смотреть сурово
и сдержанность лелеять как профессию:
нечаянное ласковое слово
излечивает скрытую депрессию.
436
Удачу близко видя, шел я мимо,
не разумом, а нюхом ощутив
текущее за ней неуловимо
зловоние блестящих перспектив.
437
Лепя людей, в большое зеркало
Бог на себя смотрел из тьмы,
и так оно Его коверкало,
что в результате вышли мы.
438
Шальная от порывов скороспелых,
душа непредсказуемо сложна,
поэтому в расчисленных пределах
неволя безусловно ей нужна.
439
В какой ни варишься среде,
азарт апломба так неистов,
что не укрыть себя нигде
от саблезубых гуманистов.
440
Я лишь от тех не жду хорошего,
в ком видно сразу по лицу,
что душу дьяволу задешево
продал со скидкой на гнильцу.
441
Нелепым парадоксом озабочен
я в темных ощущениях моих:
боюсь я чистых праведников очень
и хочется грешить, увидя их.
442
Я не был отщепенец и изгой,
во все играл со всеми наравне,
но был неуловимо я другой,
и в тягость это было только мне.
443
Хоть у века дорога крута,
но невольно по ней мы влекомы;
нас могла бы спасти доброта,
только мы очень мало знакомы.
444
Незримый, невесомый, эфемерный —
обманчив дух вульгарной простоты:
способно вызвать взрыв неимоверный
давление душевной пустоты.
445
Любой народ разнообразен
во всем хорошем и дурном,
то жемчуг выплеснет из грязи,
то душу вымажет говном.
446
Устройство мира столь непросто,
что смотришь с горестью сиротства,
как истекает от прохвоста
спокойствие и превосходство.
447
Вражда развивает мой опыт,
а лесть меня сил бы лишила,
хотя с точки зрения жопы
приятнее мыло, чем шило.
448
Жестоки с нами дети, но заметим,
что далее на свет родятся внуки,
а внуки – это кара нашим детям
за нами перенесенные муки.
449
Ученье свет, а неученье —
потемки, косность и рутина;
из этой мысли исключение —
образование кретина.
450
Мы живем то в беде, то в засранстве,
мы туманим надеждами взор,
роль Мессии витает в пространстве,
но актеры – то срам, то позор.
451
Есть запахи у каждого лица,
и пахнуть по-иному нет возможности,
свой запах у плута, у подлеца,
у глупости, у страха, у надежности.
452
У времени всегда есть обстоятельства
и связная логическая нить,
чтоб можно было низкое предательство
высокими словами объяснить.
453
Нету вкрадчивей, нету сочней,
согревающей, словно вино,
нет кислотней и нет щелочней,
агрессивней среды, чем говно.
454
Владея к наслаждению ключом,
я славы и успеха не искал:
в погоне за прожекторным лучом
меняется улыбка на оскал.
455
Есть на свете странные мужчины:
вовсе не сочатся злом и ядом,
только духом дикой мертвечины
веет ниоткуда с ними рядом.
456
Я, дружа по жизни с разным сбродом,
знал от паханов до низкой челяди;
самым омерзительным народом
были образованные нелюди.
457
Очень зябко – про нечто, что вечно,
вдруг подумать в сомнении честном:
глас народа – глас Божий, конечно,
только пахнет общественным местом.
458
Наша разность – не в мечтаниях бесплотных,
не в культуре и не в туфлях на ногах;
человека отличает от животных
постоянная забота о деньгах.
459
От выпивки в нас тает дух сиротства,
на время растворяясь в наслаждении,
вино в мужчине будит благородство
и память о мужском происхождении.
460
Какие цепи мы ни сбросим,
нам только делается хуже,
свою тюрьму внутри мы носим,
и клетка вовсе не снаружи.
461
Друг мой бедный, дитя современности,
суеты и расчета клубок,
знает цену, не чувствуя ценности,
отчего одинок и убог.
462
Все книги об истории – поток,
печальным утешением текущий,
что век наш не беспочвенно жесток,
а просто развивает предыдущий.
463
Всегда в разговорах и спорах
по самым случайным вопросам
есть люди, мышленье которых
запор сочетает с поносом.
464
Свободу я ношу в себе,
а внешне – тих я и неловок
в демократической борьбе
несчетных банд и группировок.
465
Хотя повсюду царствует жлобство,
есть личная заветная округа,
есть будничного быта волшебство
и счастье от познания друг друга.
466
Мы сразу простимся с заботами
и станем тонуть в наслаждении,
когда мудрецы с идиотами
сойдутся в едином суждении.
467
Всегда стремились люди страстно
куда попало вон из темени
в пустой надежде, что пространство
освобождает нас от времени.
468
У нас весьма различны свойства,
но есть одно у всех подряд:
Господь нам дал самодовольство,
чтоб мы не тратились на яд.
469
Умеренность, лекарства и диета,
замашки опасаться и дрожать —
способны человека сжить со света
и заживо в покойниках держать.
470
Так Земля безнадежно кругла
получилась под Божьей рукой,
что на свете не сыщешь угла,
чтоб найти там душевный покой.
471
Толпа людей – живое существо:
и разум есть, и дух, и ток по нервам,
и даже очень видно вещество,
которое всегда всплывает первым.
472
Бал жизни всюду правит стая,
где каждый занят личной гонкой,
расчет и блядство сочетая
в душе возвышенной и тонкой.
473
Незримая душевная ущербность
рождает неосознанную прыть,
питая ненасытную потребность
себя заметным козырем покрыть.
474
Когда к публичной славе тянет личность,
то всей своей судьбой по совокупности
персона эта платит за публичность
публичной репутацией доступности.
475
Ты был и есть в моей судьбе,
хоть был общенья срок недолог;
я написал бы о тебе,
но жалко – я не гельминтолог.
476
Не только воевали и злословили
в течение столетия активного,
еще всего мы много наготовили
и для самоубийства коллективного.
477
Я очень пожилой уже свидетель
того, что наши пафос и патетика
про нравственность, мораль и добродетель —
пустая, но полезная косметика.
478
Хотя, стремясь достигнуть и познать,
мы глупости творили временами,
всегда в нас было мужество признать
ошибки, совершенные не нами.
479
Дети, вырастающие возле
каждого седого поколения,
думая об истине и пользе,
травят нас без тени сожаления.
480
Являясь то открыто, то украдкой,
но в каждом – и святом, и подлеце —
сливаются на время жизни краткой
творец, вампир и вор в одном лице.
481
Всегда вокруг родившейся идеи,
сулящей или прибыль или власть,
немедленно клубятся прохиндеи,
стараясь потеснее к ней припасть.
482
Судить людей я не мастак,
поняв давным-давно:
Бог создал человека так,
что в людях есть говно.
483
Враги мои, бедняги, нету дня,
чтоб я вас не задел, мелькая мимо;
не мучайтесь, увидевши меня:
я жив еще, но это поправимо.
484
Должна воздать почет и славу нам
толпа торгующих невежд:
между пеленками и саваном
мы снашиваем тьму одежд.
485
Мир нельзя изменить, нет резона проклясть,
можно только принять и одобрить,
утолить бытия воспаленную страсть
и собой эту землю удобрить.
486
Когда без сожалений и усилий
душа моя порхнет за небосклон —
– Чего не шел? – спрошу я у Мессии.
– Боялся там остаться, – скажет он.
487
В органах слабость, за коликой спазм, старость не радость, маразм не оргазм
Забавы, утехи, рулады,
азарты, застолья, подруги.
Заборы, канавы, преграды,
крушенья, угар и недуги.
488
Начал я от жизни уставать,
верить гороскопам и пророчествам,
понял я впервые, что кровать
может быть прекрасна одиночеством.
489
Все курбеты, сальто, антраша,
все, что с языка рекой текло,
все, что знала в юности душа, —
старости насущное тепло.
490
Глаза моих воспоминаний
полны невыплаканных слез,
но суть несбывшихся мечтаний
размыло время и склероз.
491
Обновы превращаются в обноски,
в руинах завершаются попытки,
куражатся успехом недоноски,
а душу греют мысли и напитки.
492
Утрачивает разум убеждения,
теряет силу плоть и дух линяет;
желудок – это орган наслаждения,
который нам последним изменяет.
493
Бог лично цедит жар и холод
на дней моих пустой остаток,
чтоб не грозил ни лютый голод,
ни расслабляющий достаток.
494
Не из-за склонности ко злу,
а от игры живого чувства
любого возраста козлу
любезна сочная капуста.
495
Красит лампа желтой бледностью
лиц задумчивую вялость,
скучно пахнет честной бедностью
наша ранняя усталость.
496
Белый цвет летит с ромашки,
вянет ум и обоняние,
лишь у маленькой рюмашки
не тускнеет обаяние.
497
Увы, красавица, как жалко,
что не по мне твой сладкий пряник,
ты персик, пальма и фиалка,
а я давно уж не ботаник.
498
Смотрю на нашу старость с одобрением,
мы заняты любовью и питьем;
судьба нас так полила удобрением,
что мы еще и пахнем, и цветем.
499
Глаза сдаются возрасту без боя,
меняют восприятие зрачки,
и розовое все и голубое
нам видится сквозь черные очки.
500
Из этой дивной жизни вон и прочь,
копытами стуча из лета в осень,
две лошади безумных – день и ночь
меня безостановочно уносят.
501
Еще наш вид ласкает глаз,
но силы так уже ослабли,
что наши профиль и анфас —
эфес, оставшийся от сабли.
502
Забавный органчик ютится в груди,
играя меж разного прочего
то светлые вальсы, что все впереди,
то танго, что все уже кончено.
503
Есть в осени дыханье естества,
пристойное сезону расставания,
спадает повседневности листва
и проступает ствол существования.
504
Того, что будет с нами впредь,
уже сейчас легко достигнуть:
с утра мне чтобы умереть —
вполне достаточно подпрыгнуть.
505
Мне близко уныние старческих лиц,
поскольку при силах убогих
уже мы печальных и грустных девиц
утешить сумеем немногих.
506
Временем без жалости соря,
вертимся в метаниях пустых,
словно на дворе еще заря,
а не тени сумерек густых.
507
У старости моей просты приметы:
ушла лихая чушь из головы,
а самые любимые поэты
уже мертвы.
508
Стало сердце покалывать скверно,
стал ходить, будто ноги по пуду;
больше пить я не буду, наверно,
хоть и меньше, конечно, не буду.
509
К ночи слышней зловещее
цоканье лет упорное,
самая мысль о женщине
действует как снотворное.
510
В душе моей не тускло и не пусто,
и даму если вижу в неглиже,
я чувствую в себе живое чувство,
но это чувство юмора уже.
511
К любви я охладел не из-за лени,
и, к даме попадая ночью в дом,
упасть еще готов я на колени,
но встать уже с колен могу с трудом.
512
Когда любви нахлынет смута
на стариковское спокойствие,
Бог только рад: мы хоть кому-то
еще доставим удовольствие.
513
Мой век, журча сквозь дни и ночи,
впитал жару, мороз, дожди;
уже он спереди короче,
зато длиннее позади.
514
И вышли постепенно, слава Богу,
потратив много нервов и труда,
на ровную и гладкую дорогу,
ведущую к обрыву в никуда.
515
Время льется даже в тесные
этажи души подвальные,
сны мне стали сниться пресные
и уныло односпальные.
516
Вдруг то, что забытым казалось,
приходит ко мне среди ночи,
но жизни так мало осталось,
что всё уже важно не очень.
517
Зря девки не глядят на стариков
и лаской не желают ублажать:
мальчишка переспит – и был таков,
а старенький – не в силах убежать.
518
Я равнодушен к зовам улицы,
я охладел под ливнем лет,
и мне смешно, что пес волнуется,
когда находит сучий след.
519
Время шло, и состарился я,
и теперь мне отменно понятно:
есть у старости прелесть своя,
но она только старости внятна.
520
С увлечением жизни моей детектив
я читаю, почти до конца проглотив;
тут сюжет уникального кроя:
сам читатель – убийца героя.
521
Друзья уже уходят в мир иной,
сполна отгостевав на свете этом;
во мне они и мертвые со мной,
и пользуюсь я часто их советом.
522
Два пути у души, как известно:
яма в ад или в рай воспарение,
ибо есть только два этих места,
а чистилище – наше старение.
523
Ушел кураж, сорвался голос,
иссяк фантазии родник,
и словно вялый гладиолус,
тюльпан души моей поник.
524
Не придумаешь даже нарочно
сны и мысли души обветшалой;
от бессилия старость порочна
много более юности шалой.
525
Усталость сердца и ума —
покой души под Божьим взглядом;
к уставшим истина сама
приходит и садится рядом.
526
Отныне пью лишь молоко.
Прости, Господь, за опоздание,
но только старости легко
дается самообуздание.
527
Томлением о скудости финансов
не мучаюсь я, голову клоня;
еще в моей судьбе немало шансов,
но все до одного против меня.
528
Кипя, спеша и споря,
состарились друзья,
и пьем теперь мы с горя,
что пить уже нельзя.
529
Я знаю эту пьесу наизусть,
вся музыка до ноты мне известна:
печаль, опустошенность, боль и грусть
играют нечто мерзкое совместно.
530
Болтая и трепясь, мы не фальшивы,
мы просто оскудению перечим;
чем более мы лысы и плешивы,
тем более кудрявы наши речи.
531
Подруг моих поблекшие черты
бестактным не задену я вниманием,
я только на увядшие цветы
смотрю теперь с печальным пониманием.
532
То ли поумнел седой еврей:
мира не исправишь все равно,
то ли стал от возраста добрей,
то ли жалко гнева на говно.
533
Уже не люблю я витать в облаках,
усевшись на тихой скамье,
нужнее мне ножка цыпленка в руках,
чем сон о копченой свинье.
534
Тихо выдохлась пылкость источника
вожделений, восторгов и грез,
восклицательный знак позвоночника
изогнулся в унылый вопрос.
535
Весь день суетой загубя,
плетусь я к усталому ужину,
и вечером в куче себя
уже не ищу я жемчужину.
536
В наслаждениях друг другом
нам один остался грех:
мы садимся тесным кругом
и заводим свальный брех.
537
Сейчас, когда смотрю уже с горы,
мне кажется подъем намного краше:
опасности азарт и риск игры
расцвечивали смыслом жизни наши.
538
Читал, как будто шел пешком
и в горле ком набух;
уже душа моя с брюшком,
уже с одышкой дух.
539
Стареть совсем не больно и не сложно,
не мучат и не гнут меня года,
и только примириться невозможно,
что прежним я не буду никогда.
540
Какая-то нечестная игра
играется закатом и восходом:
в пространство между завтра и вчера
бесследно утекают год за годом.
541
Нет сил и мыслей, лень и вялость,
а мир темнее и тесней,
и старит нас не столько старость,
как наши страхи перед ней.
542
Знаю старцев, на жизненном склоне
коротающих тихие дни
в том невидимом облаке вони,
что когда-то издали они.
543
Кто уходит, роль не доиграв,
словно из лампады вылив масло,
знает лучше всех, насколько прав,
ибо Божья искра в нем погасла.
544
Былое сплыло в бесконечность,
а все, что завтра – темный лес;
лишь день сегодняшний и вечность
мой возбуждают интерес.
545
Шепнуло мне прелестное создание,
что я еще и строен, и удал,
но с нею на любовное свидание
на ровно четверть века опоздал.
546
Ушедшего былого тяжкий след
является впоследствии некстати,
за легкость и беспечность юных лет
мы платим с переплатой на закате.
547
Другим теперь со сцены соловьи
поют в их артистической красе,
а я лишь выступления свои
хожу теперь смотреть, и то не все.
548
То плоть загуляла, а духу не весело,
то дух воспаряет, а плоть позабыта,
и нету гармонии, нет равновесия —
то чешутся крылья, то ноют копыта.
549
Уже мы стали старыми людьми,
но столь же суетливо беспокойны,
вступая с непокорными детьми
в заведомо проигранные войны.
550
Течет сквозь нас река времен,
кипя вокруг, как суп;
был молод я и неумен,
теперь я стар и глуп.
551
Поскольку в землю скоро лечь нам
и отойти в миры иные,
то думать надо ли о вечном,
пока забавы есть земные?
552
Погоревать про дни былые
и жизнь, истекшую напрасно,
приходят дамы пожилые
и мне внимают сладострастно.
553
Нет вовсе смысла втихомолку
грустить, что с возрастом потух,
но несравненно меньше толку
на это жаловаться вслух.
554
В тиши на руки голову клоня,
порою вдруг подумать я люблю,
что время вытекает из меня
и резво приближается к нулю.
555
Пришел я с возрастом к тому,
что меньше пью, чем ем,
а пью так мало потому,
что бросил пить совсем.
556
С годами нрав мой изменился,
я разлюбил пустой трезвон,
я всем учтиво поклонился
и отовсюду вышел вон.
557
Былое вдруг рыжею девкой
мне в сердце вошло, как колючка,
а разум шепнул мне с издевкой,
что это той женщины – внучка.
558
Небо с годами заметнее в луже,
время быстрее скользит по часам,
с возрастом юмор становится глубже,
ибо смешнее становишься сам.
559
Живу я очень тихо, но, однако,
слежу игру других, не мельтеша,
готова еще все поставить на кон
моя седобородая душа.
560
Чтоб нам, как мальчишкам, валять дурака,
еще не придумано средство;
Уже не телятина мясо быка,
по старости впавшего в детство.
561
Дружил я в молодости ранней
со всякой швалью и рваниной,
шампур моих воспоминаний
весьма-весьма богат свининой.
562
Нам пылать уже вряд ли пристало;
тихо-тихо нам шепчет бутылка,
что любить не спеша и устало —
даже лучше, чем бурно и пылко.
563
Не стареет моя подруга,
хоть сейчас на экран кино,
дует западный ветер с юга
в наше северное окно.
564
На склоне лет на белом свете
весьма уютно куковать,
на вас поплевывают дети,
а всем и вовсе наплевать.
565
Был я молод, ходили с гитарой,
каждой девке в ту пору был рад,
а теперь я такой уже старый,
что я снова люблю всех подряд.
566
Зимой глаза мои грустны
и взорам дам не шлют ответа,
я жду для этого весны,
хотя не верю даже в лето.
567
Полон жизни мой жизненный вечер,
я живу, ни о чем не скорбя;
здравствуй, старость, я рад нашей встрече,
я ведь мог и не встретить тебя.
568
Еще не помышляя об уходе,
сохранному здоровью вопреки,
готовясь к растворению в природе,
погоду ощущают старики.
569
Здесь и там умирают ровесники,
тают в воздухе жесты и лица,
и звонят телефоны, как вестники,
побоявшиеся явиться.
570
Люблю и надеюсь, покуда живой,
и ярость меняю на нежность,
и дышит на душу незримый конвой —
безвыходность и неизбежность.
571
Умрет сегодня-завтра близкий друг;
естественна, как жизнь, моя беда,
но дико осознание, что вдруг
нас нечто разлучает навсегда.
572
Не отводи глаза, старея,
нельзя незрячим быть к тому,
что смерть – отнюдь не лотерея,
а просто очередь во тьму.
573
Такие бывают закаты на свете,
такие бывают весной вечера,
что жалко мне всех, разминувшихся с этим
и умерших ночью вчера.
574
Каков понесенный урон
и как темней вокруг,
мы только после похорон
понять умеем вдруг.
575
Только что вчера ты девку тискал,
водку сочно пил под огурец,
а уже ты вычеркнут из списка,
и уже отправился гонец.
576
Подвергнув посмертной оценке
судьбу свою, душу и труд,
я стану портретом на стенке,
и мухи мой облик засрут.
577
Прочтите надо мной мой некролог
в тот день, когда из жизни уплыву;
возвышенный его услыша слог,
я, может быть, от смеха оживу.
578
Лечит и хандру, и тошноту
странное, но действенное средство:
снова дарит жизни полноту
смерти недалекое соседство.
579
В загадках наших душ и мироздания
особенно таинственно всегда,
что в нас острей тоска от увядания,
чем страх перед уходом в никуда.
580
Поскольку наш век возмутительно краток,
я праздную каждый свой день как удачу;
и смерти достанется жалкий остаток
здоровья, которое сам я растрачу.
581
В узком ящике ляжем под крышкой,
чуть собака повоет вослед,
кот утешится кошкой и мышкой,
а вдову пожалеет сосед.
582
Еще задолго до могилы
спокойно следует понять,
что нам понадобятся силы,
чтобы достойно смерть принять.
583
Мне жаль, что в оперетте панихидной,
в ее всегда торжественном начале,
не в силах буду репликой ехидной
развеять обаяние печали.
584
Усовершенствуя плоды любимых дум, косится набекрень печальный ум
Люди воздух мыслями коптят
многие столетья год за годом,
я живу в пространстве из цитат
и дышу цитатным кислородом.
585
Высокие мысли и низкие
вливают в меня свои соки,
но мысли, душевно мне близкие,
обычно весьма невысоки.
586
Поэзия краткая больше близка мне —
чтоб мысли неслись напролет,
как будто стихи высекаешь на камне
и очень рука устает.
587
Листаю стихи, обоняя со скуки
их дух – не крылатый, но птичий;
есть право души издавать свои звуки,
но есть и границы приличий.
588
Во мне приятель веру сеял
и лил надежды обольщение,
и столько бодрости навеял,
что я проветрил помещение.
589
Когда нас учит жизни кто-то,
я весь немею;
житейский опыт идиота
я сам имею.
590
Из ничего вкушая сладость,
блажен мечтательный поэт,
переживать умея радость
от неслучившихся побед.
591
Вовсе не отъявленная бестия
я умом и духом, но однако —
видя столп любого благочестия —
ногу задираю, как собака.
592
Пускаюсь я в пространство текста,
плетя строки живую нить,
как раб, кидающийся в бегство,
чтобы судьбу переменить.
593
А вера в Господа моя —
сестра всем верам:
пою Творцу молитвы я
пером и хером.
594
Весь век понукает невидимый враг нас
бумагу марать со слепым увлечением;
поэт – не профессия, это диагноз
печальной болезни с тяжелым течением.
595
Слегка криминально мое бытие,
но незачем дверь запирать на засов,
умею украсть я лишь то, что мое:
я ветер ворую с чужих парусов.
596
Кому расскажешь о густом
и неотвязном страхе мглистом
перед натянутым холстом
и над листом бумаги чистым?
597
Живопись наружно так проста,
что уму нельзя не обмануться,
но к интимной пластике холста
можно только чувством прикоснуться.
598
Вчера я с горечью подумал,
что зря слова на лист сажаю:
в текущей жизни столько шума,
что зря его я умножаю.
599
Чтобы слушать любого поэта,
мне хватает и сил, и терпения,
и меня уважают за это
виртуозы фальшивого пения.
600
Твоих убогих слов ненужность
и так мне кажется бесспорной,
но в них видна еще натужность,
скорей уместная в уборной.
601
Ночью проснешься и думаешь грустно:
люди коварны, безжалостны, злы,
всюду кипит ремесло и искусство,
душат долги и не мыты полы.
602
Чтоб сочен и весел был каждый обед,
бутылки поставь полукругом,
а чинность, и чопорность, и этикет
пускай подотрутся друг другом.
603
Лишь то, что Богу по плечу,
весь век прошу я на бегу:
чтобы я мог, чего хочу,
и чтоб хотел я, что могу.
604
Портили глаза и гнули спины,
только все не впрок и бесполезно,
моего невежества глубины —
энциклопедическая бездна.
605
Как жить, утратя смысл и суть?
Душа не скажет, замолчала.
Глотни вина, в толпе побудь,
вернись и все начни сначала.
606
По каменному тексту городов
скользя, как по листаемым страницам,
я чувствую везде, что не готов
теперь уже нигде остановиться.
607
Скорее все же для потомка,
а не для нас
пишу усердно я о том, как
пылал и гас.
608
Душа не потому ли так тоскует,
что смутно ощущает мир иной,
который где-то рядом существует,
окрашивая смыслом быт земной?
609
А на небе не тесно – поверьте —
от почтенных, приличных и лысых,
потому что живут после смерти
только те, кто при жизни не высох.
610
Нас как бы судьба ни коверкала,
кидая порой наповал,
а мне собеседник из зеркала
всегда с одобреньем кивал.
611
Не Божьей искры бытие,
не дух я славлю в восхищении,
а воспеваю жизнь в ее
материальном воплощении.
612
За то греху чревоугодия
совсем не враг я, а напротив,
что в нем есть чудная пародия
на все другие страсти плоти.
613
Я люблю, когда грустный некто
под обильное возлияние
источает нам интеллекта
тухловатое обаяние.
614
Мне жалко всех, кого в азарте
топтал я смехом на заре, —
увы, но кротость наша в марте
куда слабей, чем в октябре.
615
Всегда живя в угрюмом недоверии,
испытывая страха нервный зуд,
микроб не на бациллы и бактерии,
микроб на микроскоп имеет зуб.
616
Грешил я с наслаждением и много,
и странная меня постигла мука:
томят меня не совесть и не скука,
а темная душевная изжога.
617
Я много съел восточных блюд,
и вид пустыни мне привычен,
я стал задумчив, как верблюд,
и, как осел, меланхоличен.
618
Восхищенные собственным чтением,
два поэта схлестнули рога,
я смотрю на турнир их с почтением,
я люблю тараканьи бега.
619
Стихов его таинственная пошлость
мне кажется забавной чрезвычайно,
звуча, как полнозвучная оплошность,
допущенная в обществе случайно.
620
Устав от накала дневного горения,
к подушке едва прикоснувшись,
я сплю, как Творец после акта творения,
и так же расстроен, проснувшись.
621
Жалеть ли талант, если он
живет как бы в мире двойном
и в чем-то безмерно умен
и полный мудак в остальном?
622
Гетера, шлюха, одалиска —
таят со мной родство ментальное,
искусству свойственно и близко
их ремесло горизонтальное.
623
Снимать устав с роскошных дев
шелка, атласы и муары,
мы, во фланель зады одев,
изводим страсть на мемуары.
624
Мне забавна в духе нашем пошлом
страсть к воспоминаниям любым,
делается все, что стало прошлым,
розовым и светло-голубым.
625
Настолько он изношен и натружен,
что вышло ему время отдохнуть,
уже венок из лавров им заслужен —
хотя и не на голову отнюдь.
626
627
Жизнь моя на севере текла,
я в жару от холода бежал;
время, расширяясь от тепла,
очень удлиняет жизнь южан.
628
В момент обычно вовсе не торжественный
вдруг чувствуешь с восторгом идиота
законченность гармонии божественной,
в которой ты – естественная нота.
629
У нас, коллега, разные забавы,
мы разными огнями зажжены:
тебе нужна утеха шумной славы,
а мне – лишь уважение жены.
630
Я не измыслил весть благую
и план, как жить, не сочинил,
я что придумал – тем торгую,
и свет сочится из чернил.
631
Читатель нам – как воздух и вода,
читатель в нас поддерживает дух;
таланту без поклонников – беда;
беда, что у людей есть вкус и слух.
632
Гул мироздания затих
и, слово к ритму клея тонко,
я вновь высиживаю стих,
как утка – гадкого утенка.
633
Если жизни время сложное
проживаешь с безмятежностью,
то любое невозможное
наступает с неизбежностью.
634
Залей шуршанье лет журчаньем алкоголя,
поскольку, как давно сказал поэт,
на свете счастья нет, но есть покой и воля,
которых, к сожаленью, тоже нет.
635
Полностью душа моя чиста,
чужды ей волненье и метание:
кто привел на новые места,
тот и ниспошлет мне пропитание.
636
Люблю часы пустых томлений,
легко лепя в истоме шалой
плоды расслабленности, лени
и любознательности вялой.
637
В похмельные утра жестокие
из мути душевной являлись
мне мысли настолько глубокие,
что тут же из виду терялись.
638
Питали лучшие умы
мою читательскую страсть,
их мысли глупо брать взаймы,
а предпочтительнее – красть.
639
В искусстве, сотворяемом серьезно
и честно от начала до конца, —
что крупно, то всегда религиозно
и дышит соучастием Творца.
640
Под сенью тихоструйных облаков
на поле благозвучных услаждений
я вырастил породу сорняков,
отравных для культурных насаждений.
641
Я в шуме времени кипящем
купался тайном и публичном,
но жил с азартом настоящим
я только в шелесте страничном.
642
Он вялую гонит волну за волной
унылую мелкую муть:
Господь одарил его певчей струной,
забыв эту нить натянуть.
643
Ругал эпоху и жену,
искал борьбы, хотел покоя,
понять умом одну страну
грозился ночью с перепоя.
644
Почувствовав тоску в родном пространстве,
я силюсь отыскать исток тоски:
не то повеял запах дальних странствий,
не то уже пора сменить носки.
645
Когда успех и слава
обнять готовы нас,
то плоть уже трухлява,
а пыл уже погас.
646
Он талант, это всем несомненно,
пишет сам и других переводит,
в голове у него столько сена,
что Пегас от него не отходит.
647
То злимся мы, то мыслим тонко,
но вплоть до смертного конца
хлопочем высидеть цыпленка
из выеденного яйца.
648
Во все, что я пишу, для аромата
зову простую шутку-однодневку,
а яркая расхожая цитата —
похожа на затрепанную девку.
649
Беспечный чиж с утра поет,
а сельдь рыдает: всюду сети;
мне хорошо, я идиот,
а умным тяжко жить на свете.
650
Весь мир наших мыслей и знаний —
сеть улиц в узлах площадей,
где бродят меж тенями зданий
болтливые тени людей.
651
Я б жил, вообще ни о чем не жалея,
но жаль – от житейской возни худосочной
в душе стало меньше душевного клея
и близость с людьми стала очень непрочной.
652
Пока нас фортуна хранит,
напрасны пустые гадания,
и внешне похож на зенит
расцвет моего увядания.
653
Во мне, живущем наобум,
вульгарных мыслей соки бродят,
а в ком кипит высокий ум —
они с него и легче сходят.
654
Люблю с подругой в час вечерний
за рюмкой душу утолить:
печаль – отменный виночерпий
и знает, сколько нам налить.
655
Дожив до перелома двух эпох,
на мыслях мельтешных себя ловлю,
порывы к суете ловлю, как блох,
и сразу с омерзением давлю.
656
Читаю оду и сонет,
но чую дух души бульдожьей;
не Божьей милостью поэт,
а скудной милостыней Божьей.
657
Я вчера полистал мой дневник,
и от ужаса стало мне жарко:
там какой-то мой тухлый двойник
пишет пошлости нагло и жалко.
658
Доколе дух живой вершит пиры,
кипит игра ума и дарования;
поэзия, в которой нет игры, —
объедки и огрызки пирования.
659
Глупо думать про лень негативно
и надменно о ней отзываться:
лень умеет мечтать так активно,
что мечты начинают сбываться.
660
Пот познавательных потуг
мне жизнь не облегчил,
я недоучка всех наук,
которые учил.
661
Увы, в отличие от птиц,
не знаю, сидя за столом,
что вылупится из яиц,
насиженных моим теплом.
662
Даже вкалывай дни и ночи,
не дождусь я к себе почтения,
ибо я подвизаюсь в очень
трудном жанре легкого чтения.
663
Держу стакан, точу перо,
по веку дует ветер хлесткий;
ни зло не выбрав, ни добро,
живу на ихнем перекрестке.
664
И я хлебнул из чаши славы,
прильнув губами жадно к ней;
не знаю слаще я отравы
и нет наркотика сильней.
665
Глупо гнаться, мой пишущий друг,
за читательской влагой в глазу —
все равно нарезаемый лук
лучше нас исторгает слезу.
666
Он воплотил свой дар сполна,
со вдохновеньем и технично
вздувая волны из говна,
изготовляемого лично.
667
Душевный чувствуя порыв,
я чересчур не увлекаюсь:
к высотам духа воспарив,
я с них обедать опускаюсь.
668
Что столь же я наивен – не жалею,
лишаться обольщений нам негоже:
иллюзии, которые лелею, —
они ведь и меня лелеют тоже.
669
Жили гнусно, мелко и блудливо,
лгали и в стихе, и в жалкой прозе;
а в раю их ждали терпеливо —
райский сад нуждается в навозе.
670
Печалью, что смертельна жизни драма,
окрашена любая песня наша,
но теплится в любой из них упрямо
надежда, что минует эта чаша.
671
На собственном огне горишь дотла,
но делается путь горяч и светел,
а слава – это пепел и зола,
которые потом развеет ветер.
672
Меня любой прохожий чтобы помнил,
а правнук справедливо мной гордился,
мой бюст уже лежит в каменоломне,
а скульптор обманул и не родился.
673
Очень важно, приблизившись вплоть
к той черте, где уносит течение,
твердо знать, что исчерпана плоть,
а душе предстоит приключение.
674
Люблю стариков – их нельзя не любить,
мне их отрешенность понятна:
душа, собираясь навеки отбыть,
поет о минувшем невнятно.
675
К пустым о смысле жизни бредням
влекусь, как бабочка к огню,
кружусь вокруг и им последним
на смертной грани изменю.
676
Чтобы будущих лет поколения
не жалели нас, вяло галдя,
все мосты над рекою забвения
я разрушил бы, в ночь уходя.
677
Вонзится в сердце мне игла,
и вмиг душа вспорхнет упруго;
спасибо счастью, что была
она во мне – прощай, подруга.
678
1993 год
Третий иерусалимский дневник
Я лодырь, лентяй и растяпа,
но вмиг, если нужен я вдруг,
на мне треугольная шляпа
и серый походный сюртук.
Все, конечно, мы братья по разуму, только очень какому-то разному
Мы проживали не напрасно
свои российские года,
так бескорыстно и опасно
уже не жить нам никогда.
1
Идеи равенства и братства
хотя и скисли,
но очень стыдно за злорадство
при этой мысли.
2
Наш век имел нас так прекрасно,
что мы весь мир судьбой пленяли,
а мы стонали сладострастно
и позу изредка меняли.
3
По счастью, все, что омерзительно
и душу гневом бередит,
не существует в мире длительно,
а мерзость новую родит.
4
Не мне играть российскую игру,
вертясь в калейдоскопе черных пятен,
я вжился в землю предков, тут умру,
но дым оттуда горек и понятен.
5
Напрасно горячимся мы сегодня,
желая все понять без промедлений,
для истины нет почвы плодородней,
чем несколько истлевших поколений.
6
Вовек я власти не являл
ни дружбы, ни вражды,
а если я хвостом вилял —
то заметал следы.
7
Сейчас полны гордыни те,
кто, ловко выбрав час и место,
в российской затхлой духоте
однажды пукнул в знак протеста.
8
Родом я не с рынка, не с вокзала,
я с тончайшей нежностью знаком,
просто нас эпоха облизала
лагерным колючим языком.
9
Покуда мы живем, на мир ворча
и вглядываясь в будущие годы,
текут меж нас, неслышимо журча,
истории подпочвенные воды.
10
Я жизнь без пудры и прикрас
и в тех местах, где жить опасно,
вплотную видел много раз, —
она и там была прекрасна.
11
Как тающая льдина, уплывает
эпоха, поглотившая наш век,
а новая и знать уже не знает
растерянных оставшихся калек.
12
Вор хает вора возмущенно,
глухого учит жить немой,
галдят слепые восхищенно,
как ловко бегает хромой.
13
Кто ярой ненавистью пышет,
о людях судя зло и резко, —
пусть аккуратно очень дышит,
поскольку злоба пахнет мерзко.
14
Нас много лет употребляли,
а мы, по слабости и мелкости,
послушно гнулись, но страдали
от комплекса неполноцелкости.
15
В нас никакой избыток знаний,
покров очков-носков-перчаток
не скроют легкий обезьяний
в лице и мыслях отпечаток.
16
Все доступные семечки лузгая,
равнодушна, глуха и слепа,
в парках жизни под легкую музыку
одинокая бродит толпа.
17
Мне не свойственно стремление
знать и слышать сводку дня,
ибо времени давление —
кровяное у меня.
18
Когда кипят разбой и блядство
и бьются грязные с нечистыми,
я грустно думаю про братство,
воспетое идеалистами.
19
Владеть говном – не сложный труд
и не высокая отрада:
говно лишь давят или мнут,
а сталь – и жечь и резать надо.
20
Питомцам русского гнезда,
нам от любых душевных смут
всего целебнее узда
и жесткой выделки хомут.
21
Еще вчера сей мелкий клоп
был насекомым, кровь сосущим,
а ныне – видный филантроп
и помогает неимущим.
22
Бес маячит рядом тенью тощей,
если видит умного мужчину:
умного мужчину много проще
даром соблазнить на бесовщину.
23
Загадочно в России бродят дрожжи,
все связи стали хрупки или ржавы,
а те, кто жаждет взять бразды и вожжи,
страдают недержанием державы.
24
По дряхлости скончался своевременно
режим, из жизни сделавший надгробие;
российская толпа теперь беременна
мечтой родить себе его подобие.
25
Текут по всей Руси речей ручьи,
и всюду на ораторе печать
умения проигрывать ничьи
и проигрыш банкетом отмечать.
26
В раскаленной скрытой давке,
увлекаясь жизни пиром,
лестно маленькой пиявке
слыть и выглядеть вампиром.
27
Мы пережили, как умели,
эпоху гнусной черноты,
но в нас навек закаменели
ее проклятые черты.
28
Российская империя нам памятна,
поэтому и гнусно оттого,
что бывшие блюстители фундамента
торгуют кирпичами из него.
29
Видимо, в силу породы,
ибо всегда не со зла
курица русской свободы
тухлые яйца несла.
30
От ветра хлынувшей свободы,
хотя колюч он и неласков,
томит соблазн пасти народы
всех пастухов и всех подпасков.
31
По воле здравого рассудка
кто дал себя употреблять —
гораздо чаще проститутка,
чем нерасчетливая блядь.
32
Россия ко всему, что в ней содеется,
и в будущем беспечно отнесется;
так дева, забеременев, надеется,
что все само собою рассосется.
33
Вокруг березовых осин
чертя узор хором воздушных,
всегда сколотит сукин сын
союз слепых и простодушных.
34
Уже вдевает ногу в стремя
тот некто в сером, кто опять
поворотить в России время
попробует во тьму и вспять.
35
И понял я за много лет,
чем доля рабская чревата:
когда сгибается хребет —
душа становится горбата.
36
Живу я, свободы ревнитель,
весь век искушая свой фарт;
боюсь я, мой ангел-хранитель
однажды получит инфаркт.
37
Легко на примере России
понять по прошествии лет,
что в мире темней от усилий
затеплить искусственный свет.
38
Темны российские задворки,
покрыты грязью всех столетий,
но там родятся поговорки,
которых нет нигде на свете.
39
Выплескивая песни, звуки, вздохи,
затворники, певцы и трубачи —
такие же участники эпохи,
как судьи, прокуроры, палачи.
40
Российской власти цвет и знать
так на свободе воскипели,
что стали с пылом продавать
все, что евреи не успели.
41
Мы потому в России жили,
высокий чувствуя кураж,
что безоглядно положили
свой век и силы на мираж.
42
Охвостье, отребье, отбросы,
сплоченные общей кутузкой,
курили мои папиросы,
о доле беседуя русской.
43
Этот трактор в обличье мужчины
тоже носит в себе благодать;
человек совершенней машины,
ибо сам себя может продать.
44
Кто сладко делает кулич,
принадлежит к особой касте,
и все умельцы брить и стричь
легко стригут при всякой власти.
45
Конечно, это горько и обидно,
однако долгой жизни под конец
мне стало совершенно очевидно,
что люди происходят от овец.
46
Кто в годы рабства драться лез,
тому на воле стало хуже:
пройдя насквозь горящий лес,
ужасно больно гибнуть в луже.
47
Смотреть на мир наш объективно,
как бы из дальней горной рощи —
хотя не менее противно,
но безболезненней и проще.
48
По Божьему соизволению
и сути свойства, нам присущего,
дано любому поколению
насрать на мысли предыдущего.
49
Российская жива идея фикс,
явились только новые в ней ноты,
поскольку дух России, темный сфинкс,
с загадок перешел на анекдоты.
50
Надеюсь, я коллег не раню,
сказав о нашей безнадежности,
поскольку Пушкин слушал няню,
а мы – подонков разной сложности.
51
Российский жребий был жестоко
однажды брошен волей Бога:
немного западней Востока,
восточней Запада – намного.
52
Наш век настолько прихотливо
свернул обычный ход истории,
что, очевидно, музу Клио
потрахал бес фантасмагории.
53
Возложить о России заботу
всей России на Бога охота,
чтоб оставить на Бога работу
из болота тащить бегемота.
54
Что говорит нам вождь из кучи,
оплошно вляпавшись туда?
Что всей душой хотел как лучше,
а вышло снова как всегда.
55
Все споры вспыхнули опять
и вновь текут, кипя напрасно;
умом Россию не понять,
а чем понять – опять не ясно.
56
Наших будней мелкие мытарства,
прихоти и крахи своеволия —
горше, чем печали государства,
а цивилизации – тем более.
57
На свете ни единому уму,
имевшему учительскую прыть,
глаза не удалось открыть тому,
кто сам не собирался их открыть.
58
Святую проявляя простоту,
не думая в тот миг, на что идет,
всю правду говорит начистоту
юродивый, пророк и идиот.
59
История бросками и рывками
эпохи вытрясает с потрохами,
и то, что затевало жить веками,
внезапно порастает лопухами.
60
Хоть очень разны наши страсти,
но сильно схожи ожидания,
и вождь того же ждет от власти,
что ждет любовник от свидания.
61
Опасностей, пожаров и буранов
забыть уже не может ветеран;
любимая услада ветеранов —
чесание давно заживших ран.
62
А жалко порою мне время то гнусное,
другого уже не случится такого,
то подлое время, крутое и тусклое,
где стойкость полна была смысла тугого.
63
В те года, когда решенья просты
и все беды – от поступков лихих,
очень часто мы сжигаем мосты,
сами только что ступивши на них.
64
Справедливость в людской кутерьме
соблюдает природа сама:
у живущих себе на уме —
сплошь и рядом нехватка ума.
65
Есть в речах политиков унылых
много и воды и аргументов,
только я никак понять не в силах,
чем кастраты лучше импотентов.
66
Всюду запах алчности неистов,
мечемся, на гонку век ухлопав;
о, как я люблю идеалистов,
олухов, растяп и остолопов!
67
Поет восторженно и внятно
душа у беглого раба
от мысли, как безрезультатно
за ним охотилась судьба.
68
Забавно туда приезжать, как домой,
и жить за незримой межой;
Россия осталась до боли родной
и стала заметно чужой.
69
За раздор со временем лихим
и за годы в лагере на нарах
долго сохраняется сухим
порох в наших перечницах старых.
70
А то, что мы подонками не стали
и как мы безоглядно рисковали —
ничтожные житейские детали,
для внуков интересные едва ли.
71
То ли мы чрезмерно много пили,
то ли не хватило нам тепла,
только на потеху энтропии
мимо нас эпоха потекла.
72
За проволокой всех систем,
за цепью всех огней
нужна свобода только тем,
в ком есть способность к ней.
73
Уже настолько дух наш косный
с Россией связан неразлучно,
что жить нам тягостно и постно
повсюду, где благополучно.
74
Эпоха нас то злит, то восхищает,
кипучи наши ярость и экстаз,
и все это бесстрастно поглощает
истории холодный унитаз.
75
Мы сделали изрядно много,
пока по жизни колбасились,
чтобы и в будущем до Бога
мольбы и стоны доносились.
76
Я бы многое стер в тех давнишних следах,
только свежее чувство горчит;
мне плевать на того, кто галдит о жидах,
но загадочны те, кто молчит.
77
России вновь дают кредит,
поскольку все течет,
а кто немножко был убит —
они уже не в счет.
78
Густы в России перемены,
но чуда нет еще покуда;
растут у многих партий члены,
а с головами очень худо.
79
В гиблой глине нас долго месили,
загоняя в грунтовую твердь,
мы последние сваи России,
пережившие верную смерть.
80
Поскольку истина – в вине, то часть ее уже во мне
Чтоб я не жил, сопя натужно,
устроил Бог легко и чудно,
что все ненужное мне трудно,
а все, что трудно, мне не нужно.
81
Когда, пивные сдвинув кружки,
мы славим жизни шевеление,
то смотрят с ревностью подружки
на наших лиц одушевление.
82
Дух России меня приголубил,
дал огранку, фасон и чекан,
там я первую рюмку пригубил,
там она превратилась в стакан.
83
Совместное и в меру возлияние
не только от любви не отвращает,
но каждое любовное слияние
весьма своей игрой обогащает.
84
Любви горенье нам дано
и страсти жаркие причуды,
чтобы холодное вино
текло в нагретые сосуды.
85
Да, мне умерить пыл и прыть
пора уже давно;
я пить не брошу, но курить
не брошу все равно.
86
Себя я пьянством не разрушу,
ибо при знании предела
напитки льются прямо в душу,
оздоровляя этим тело.
87
Я понял, чем я жил все годы
и почему не жил умней:
я раб у собственной свободы
и по-собачьи предан ей.
88
Дух мой растревожить невозможно
денежным смутительным угаром,
я интеллигентен безнадежно,
я употребляюсь только даром.
89
Когда к тебе приходит некто,
духовной жаждою томим,
для утоленья интеллекта
распей бутылку молча с ним.
90
Хотя весь день легко и сухо
веду воздержанные речи,
внутри себя пустыню духа
я орошаю каждый вечер.
91
Цветок и садовник в едином лице,
я рюмке приветно киваю
и, чтобы цветок не увял в подлеце,
себя изнутри поливаю.
92
Поскольку склянка алкоголя —
стекляшка вовсе не простая,
то как только она пустая —
в душе у нас покой и воля.
93
Оставив дикому трамваю
охоту мчать, во тьме светясь,
я лежа больше успеваю,
чем успевал бы, суетясь.
94
Я сам растил себя во мне,
давно поскольку знаю точно,
что обретенное извне
и ненадежно и непрочно.
95
Чтоб жить разумно (то есть бледно)
и максимально безопасно,
рассудок борется победно
со всем, что вредно и прекрасно.
96
Душевно я вполне еще здоров
и съесть меня тщеславию невмочь,
я творческих десяток вечеров
легко отдам за творческую ночь.
97
Да, выпив, я валяюсь на полу;
да, выпив, я страшней садовых пугал;
но врут, что я ласкал тебя в углу;
по мне, так я ласкал бы лучше угол.
98
Во мне убого сведений меню,
не знаю я ни фактов, ни событий,
но я свое невежество ценю
за радость неожиданных открытий.
99
Насмешлив я к вождям, старухам,
пророчествам и чудесам,
однако свято верю слухам,
которые пустил я сам.
100
Я свои пути стелю полого,
мне уютна лени колея;
то, что невозможно, – дело Бога,
что возможно – сделаю не я.
101
Когда выпили, нас никого
не пугает судьбы злополучие,
и плевать нам на все, до чего
удается доплюнуть при случае.
102
В чужую личность мне не влезть,
а мной не могут быть другие,
и я таков, каков я есть,
а те, кто лучше, – не такие.
103
Без жалости я трачу много дней,
распутывая мысленную нить,
я истину ловлю, чтобы над ней
немедленно насмешку учинить.
104
Мы вовсе не грешим, когда пируем,
забыв про все стихии за стеной,
а мудро и бестрепетно воруем
дух легкости у тяжести земной.
105
Умным быть легко, скажу я снова
к сведению новых поколений;
глупость надо делать – это слово
дико для моей отпетой лени.
106
Хотя погрязший в алкоголе
я по-житейски сор и хлам,
но съем последний хер без соли
я только с другом пополам.
107
Мы стали подозрительны, суровы,
изверились в любой на свете вере,
но Моцарты по-прежнему готовы
пить все, что наливают им Сальери.
108
Душа порой бывает так задета,
что можно только выть или орать;
я плюнул бы в ранимого эстета,
но зеркало придется вытирать.
109
К лести, комплиментам и успехам
(сладостным ручьем они вливаются)
если относиться не со смехом —
важные отверстия слипаются.
110
Так верил я всегда в мою везучесть,
беспечно соблазняясь авантюрой,
что мне любая выпавшая участь
оказывалась к фарту увертюрой.
111
Не каждый в житейской запарке
за жизнь успевает понять,
что надо менять зоопарки,
театры и цирки менять.
112
Зачем же мне томиться и печалиться,
когда по телевизору в пивной
вчера весь вечер пела мне красавица,
что мысленно всю ночь она со мной?
113
Клевал я вяло знаний зерна,
зато весь век гулял активно
и прожил очень плодотворно,
хотя весьма непродуктивно.
114
Для жизни шалой и отпетой
день каждый в утренней тиши
творят нам кофе с сигаретой
реанимацию души.
115
Затворника и чистоплюя
в себе ценя как достижение,
из шума времени леплю я
своей души изображение.
116
Ошибки, срывы, согрешения —
в былом, и я забыл о них,
меня волнует предвкушение
грядущих глупостей моих.
117
Кажется мне, жизни под конец,
что устроил с умыслом Творец,
чтобы человеку было скучно
очень долго жить благополучно.
118
Искра Божия не знает,
где назначено упасть ей,
и поэтому бывает
Божий дар душе в несчастье.
119
Как будто смерти вопреки
внезапно льется струйка света
и воздуха с живой строки
давно умершего поэта.
120
Вокруг везде роскошества природы
и суетности алчная неволя;
плодятся и безумствуют народы;
во мне покой и много алкоголя.
121
Умеет так воображение
влиять на духа вещество,
что даже наше унижение
преобразует в торжество.
122
Я спать люблю: за тем пределом,
где вне меня везде темно,
душа, во сне сливаясь с телом,
творит великое кино.
123
Не слушая судов и пересудов,
настаиваю твердо на одном:
вместимость наших умственных сосудов
растет от полоскания вином.
124
Был томим я, был палим и гоним,
но не жалуюсь, не плачу, не злюсь,
а смеюсь я горьким смехом моим
и живу лишь потому, что смеюсь.
125
Нет, я в делах не тугодум,
весьма проста моя замашка:
я поступаю наобум,
а после мыслю, где промашка.
126
Я б рад работать и трудиться,
я чужд надменности пижонской,
но слишком портит наши лица
печать заезженности конской.
127
Не темная меня склоняла воля
к запою после прожитого дня:
я больше получал от алкоголя,
чем пьянство отнимало у меня.
128
Хоть я философ, но не стоик,
мои пристрастья не интимны:
когда в пивной я вижу столик,
моя душа играет гимны.
129
Питаю к выпивке любовь я,
и мух мой дым табачный косит,
а что полезно для здоровья,
мой организм не переносит.
130
Мне чужд востока тайный пламень,
и я бы спятил от тоски,
век озирая голый камень
и созерцая лепестки.
131
Во многих веках и эпохах,
меняя земные тела,
в паяцах, шутах, скоморохах
душа моя раньше жила.
132
Так ли уж совсем и никому?
С истиной сходясь довольно близко,
все-таки я веку своему
нужен был, как уху – зубочистка.
133
Меня заводят, как наркотик,
души моей слепые пятна:
понятно мне, чего я против,
за что я – полностью невнятно.
134
Подлинным поистине томлениям
плотская питательна утеха,
подлинно высоким размышлениям
пьянство и обжорство – не помеха.
135
Приму любой полезный я совет
и думать о житейской буду выгоде
не раньше, чем во мне погаснет свет,
душою выключаемый при выходе.
136
Пока прогресс везде ретиво
меняет мир наш постепенно,
подсыпь-ка чуть нам соли в пиво,
чтоб заодно осела пена.
137
У пьяниц, бражников, кутил,
в судьбе которых все размечено,
благоприятствие светил
всегда бывает обеспечено.
138
Хоть мыслить вовсе не горазд,
ответил я на тьму вопросов,
поскольку был энтузиаст
и наблюдательный фаллософ.
139
Наше слово в пространстве не тает,
а становится в нем чем угодно,
ибо то, что бесплотно витает,
в мире этом отнюдь не бесплодно.
140
Моей тюремной жизни окаянство
нисколько не кляну я, видит Бог;
я мучим был отнятием пространства,
но времени лишить никто не мог.
141
Раздев любую обозримую
проблему жизни догола,
всегда найдешь непримиримую
вражду овала и угла.
142
Поздним утром я вяло встаю,
сразу лень изгоняю без жалости,
но от этого так устаю,
что ложусь, уступая усталости.
143
На тьму житейских упущений
смотрю и думаю тайком,
что я в одном из воплощений
был местечковым дураком.
144
С годами, что мне удивительно,
душа наша к речи небрежной
гораздо сильнее чувствительна,
чем некогда в юности нежной.
145
По многим я хожу местам,
таская дел житейских кладь,
но я всегда случаюсь там,
где начинают наливать.
146
Позабыв о душевном копании,
с нами каждый отменно здоров,
потому что целебно в компании
совдыхание винных паров.
147
Когда хожу гулять в реальность,
где ветер, гам и моросит,
вокруг меня моя ментальность
никчемным рубищем висит.
148
Искусство жизни постигая,
ему я отдал столько лет,
что стала жизнь совсем другая,
а сил учиться больше нет.
149
От музыки удачи и успеха
в дальнейшем (через годы, а не дни)
родится непредвидимое эхо,
которым поверяются они.
150
Всегда напоминал мне циферблат,
что слишком вызывающе и зря
я так живу со временем не в лад:
оно идет, а я лежу, куря.
151
Мы так во всех полемиках орем,
как будто кипяток у нас во рту;
настаивать чем тупо на своем,
настаивать разумней на спирту.
152
Во мне смеркаться стал огонь;
сорвав постылую узду,
теперь я просто старый конь,
пославший на хер борозду.
153
Сегодня ощутил я горемычно,
как жутко изменяют нас года:
в себя уйдя и свет зажгя привычно,
увидел, что попал я не туда.
154
Ловил я кайф, легко играя
ту роль, какая выпадала,
за что меня в воротах рая
ждет рослый ангел-вышибала.
155
Мы скоро только дно бутылки
сумеем страстно обнажать,
и юные геронтофилки
нас перестанут уважать.
156
Забавные мысли приходят в кровать
с утра после грустного сна:
что лучше до срока свечу задувать,
чем видеть, как чахнет она.
157
Вновь душа среди белого дня
заболит, и скажу я бутылке:
эту душу сослали в меня,
и страдает она в этой ссылке.
158
Зачем под сень могильных плит
нести мне боль ушедших лет?
Собрав мешок моих обид,
в него я плюну им вослед.
159
Где скрыта душа, постигаешь невольно,
а с возрастом только ясней,
поскольку душа – это место, где больно
от жизни и мыслей о ней.
160
Да, птицы, цветы, тишина
и дивного запаха травы;
но райская жизнь лишена
земной незабвенной отравы.
161
Когда и где бы мы ни пили,
тянусь я с тостом каждый раз,
чтобы живыми нас любили,
как на поминках любят нас.
162
Любви все возрасты покорны, ее порывы – рукотворны
Мы всякой власти бесполезны
и не сильны в карьерных трюках,
поскольку маршальские жезлы
не в рюкзаках у нас, а в брюках.
163
Не раз и я, в объятьях дев
легко входя во вдохновение,
от наслажденья обалдев,
остановить хотел мгновение.
164
А возгораясь по ошибке,
я погасал быстрее спички:
то были постные те рыбки,
то слишком шустрые те птички.
165
Я никак не пойму, отчего
так я к женщинам пагубно слаб;
может быть, из ребра моего
было сделано несколько баб?
166
Душа смиряет в теле смуты,
бродя подобно пастуху,
а в наши лучшие минуты
душа находится в паху.
167
Мы когда крутили шуры-муры
с девками такого же запала,
в ужасе шарахались амуры,
луки оставляя где попало.
168
Пока я сплю, не спит мой друг,
уходит он к одной пастушке,
чтоб навестить пастушкин луг,
покуда спят ее подружки.
169
Из наук, несомненно благих
для юнцов и для старцев согбенных,
безусловно полезней других
география зон эрогенных.
170
Достану чистые трусы,
надену свежую рубашку,
приглажу щеточкой усы
и навещу свою милашку.
171
Не зря люблю я дев беспечных,
их речь ясна и необманчива,
ключи секретов их сердечных
бренчат зазывно и заманчиво.
172
Погрязши в низких наслаждениях,
их аналитик и рапсод,
я достигал в моих падениях
весьма заоблачных высот.
173
Вот идеал моей идиллии;
вкусивши хмеля благодать
и лежа возле нежной лилии,
шмелей лениво обсуждать.
174
Возможно, я не прав в моем суждении,
но истина мне вовсе не кумир:
уверен я, что скрыта в наслаждении
энергия, питающая мир.
175
Я женских слов люблю родник
и женских мыслей хороводы,
поскольку мы умны от книг,
а бабы – прямо от природы.
176
Живя в огромном планетарии,
где звезд роскошное вращение,
бурчал я часто комментарии,
что слишком ярко освещение.
177
Без вакханалий, безобразий
и не в урон друзьям-товарищам
мои цветы не сохли в вазе,
а раздавались всем желающим.
178
Во мне избыток был огня,
об этом знала вся округа,
огонь мой даже без меня
ходил по бабам в виде друга.
179
Всем дамам нужен макияж
для торжества над мужиками:
мужчина, впавший в охуяж,
берется голыми руками.
180
Плывет когда любовное везение,
то надо торопиться с наслаждением,
чтоб совести угрюмой угрызение
удачу не спугнуло пробуждением.
181
Душа моя безоблачно чиста,
в любовные спеша капканы лезть,
поскольку все на свете неспроста,
и случай – это свыше знак и весть.
182
Не знаю слаще я мороки
среди морок житейских прочих,
чем брать любовные уроки
у дам, к учительству охочих.
183
Соблазнам не умея возражать,
я все же твердой линии держусь:
греха мне все равно не избежать,
так я им заодно и наслажусь.
184
Сливаясь в будуарах и альковах
в объятиях, по скорости военных,
мы знали дам умелых и толковых,
но мало было дам самозабвенных.
185
Являют умственную прыть
пускай мужчины-балагуры,
а бабе ум полезней скрыть —
он отвлекает от фигуры.
186
Я близок был с одной вдовой,
в любви достигшей совершенства,
и будь супруг ее живой,
он дал бы дуба от блаженства.
187
Даму обольстить немудрено,
даме очень лестно обольщение,
даму опьяняет, как вино,
дамой этой наше восхищение.
188
Весна полна тоски томительной,
по крови бродит дух лесной,
и от любви неосмотрительной
влетают ласточки весной.
189
У любви не бывает обмана,
ибо искренна страсть, как дыхание,
и божественно пламя романа,
и угрюмо его затухание.
190
Хоть не был я возвышенной натурой,
но духа своего не укрощал
и девушек, ушибленных культурой,
к живой и свежей жизни обращал.
191
Я не бежал от искушений
в тоску сомнений идиотских,
восторг духовных отношений
ничуть не портит радость плотских.
192
Одна воздержанная дама
весьма сухого поведения
детей хотела так упрямо,
что родила от сновидения.
193
Любой альков и будуар,
имея тайны и секреты,
приносит в наш репертуар
иные па и пируэты.
194
Те дамы не просто сидят —
умыты, завиты, наряжены, —
а внутренним взором глядят
в чужие замочные скважины.
195
Когда земля однажды треснула,
сошлись в тот вечер Оля с Витей;
бывает польза интересная
от незначительных событий.
196
Бросает лампа нежный свет
на женских блуз узор,
и фантики чужих конфет
ласкают чуткий взор.
197
Увидев девку, малой толики
не ощущаю я стыда,
что много прежде мысли – стоит ли? —
я твердо чувствую, что да.
198
Важна любовь, а так ли, сяк ли
хорош любой любовный танец;
покуда силы не иссякли,
я сам изрядный лесбиянец.
199
Целебен утешения бальзам:
ловил себя на мысли я не раз,
что женщины отказывают нам,
жалея об отказе больше нас.
200
Сперва свирепое влечение
пронзает все существование,
потом приходит облегчение
и наступает остывание.
201
Время лижет наши раны
и выносит вон за скобки
и печальные романы,
и случайные поебки.
202
Любил я сесть в чужие сани,
когда гулякой был отпетым;
они всегда следили сами,
чтобы ямщик не знал об этом.
203
Легко мужчинами владея,
их так умела привечать,
что эллина от иудея
не поспевала отличать.
204
Всегда ланиты, перси и уста
описывали страстные поэты,
но столь же восхитительны места,
которые доселе не воспеты.
205
Хватает на бутыль и на еду,
но нету на оплату нежных дам,
и если я какую в долг найду,
то честно с первой пенсии отдам.
206
Хвала и слава лилиям и розам,
я век мой пережил под их наркозом.
207
К любви не надо торопиться,
она сама придет к вам, детки,
любовь нечаянна, как птица,
на папу капнувшая с ветки.
208
Милый спать со мной не хочет,
а в тетрадку ночь и день
самодеятельно строчит
поебень и хуетень.
209
Весьма заботясь о контрасте
и относясь к нему с почтением,
перемежал я пламя страсти
раздумьем, выпивкой и чтением.
210
Нет сомнения в пользе страданий:
вихри мыслей и чувства накал,
только я из любовных свиданий
больше пользы всегда извлекал.
211
В тихой смиреннице каждой,
в робкой застенчивой лапушке
могут проснуться однажды
блядские гены прабабушки.
212
И стареть не так обидно,
вспомянув исподтишка,
как едала джем-повидло
с хера милого дружка.
213
Бес любит юных дам подзуживать
упасть во грех, и те во мраке
вдруг начинают обнаруживать
везде фаллические знаки.
214
Как виртуозны наши трюки
на искре творческого дара,
чтобы успешно скинуть брюки
в чаду любовного угара!
215
Свой имею опыт я, но все же
слушаю и речи знатоков:
евнухи о бабах судят строже,
тоньше и умнее мужиков.
216
Когда Господь, весы колебля,
куда что класть негромко скажет,
уверен я, что наша ебля
на чашу праведности ляжет.
217
Не зря стоустая молва
твердила мне, что секс – наркотик:
болит у духа голова
от непоседливости плоти.
218
С возрастом острей мужицкий глаз,
жарче и сочней души котлета,
ибо ранней осенью у нас,
как у всей природы – бабье лето.
219
Теперь и вспомним-то едва ли,
как мы плясали те кадрили,
когда подруги то стонали,
то хриплым криком нас бодрили.
220
Ромашки, незабудки и гортензии
различного строенья и окраски
усиливают с возрастом претензии
на наши садоводческие ласки.
221
Врачует боль любой пропажи
беспечной лени талисман,
во мне рассеивал он даже
любви густеющий туман.
222
Лишь то, что отдашь, ты взамен и получишь,
поэтому часто под вечер
само ожидание женщины – лучше,
чем то, что случится при встрече.
223
Это грешно звучит и печально,
но решил я давно для себя:
лучше трахнуть кого-то случайно,
чем не мочь это делать, любя.
224
За повадку не сдаваться
и держать лицо при этом
дамы любят покрываться
королем, а не валетом.
225
Всякой тайной мистики помимо
мистика есть явная и зримая:
женщина, которая любима,
выглядит стройней, чем нелюбимая.
226
Я красоту в житейской хляби
ловлю глазами почитателя:
беременность в хорошей бабе
видна задолго до зачатия.
227
Белея лицом, как страница
в надежде на краткую строчку,
повсюду гуляет девица,
готовясь на мать-одиночку.
228
Я так зубрил познания азы,
что мог бы по стезе ума пойти,
но зовы гормональной железы,
спасибо, совлекли меня с пути.
229
А жалко, что незыблема граница,
положенная силам и годам,
я б мог еще помочь осуществиться
мечте довольно многих юных дам.
230
Мы судим о деве снаружи —
по стану, лицу и сноровке,
но в самой из них неуклюжей
не дремлет капкан мужеловки.
231
Да, в небесах заключается брак,
там есть у многих таинственный враг.
232
Бог чувствует, наверно, боль и грусть,
когда мы в суете настолько тонем,
что женщину ласкаем наизусть,
о чем-то размышляя постороннем.
233
Предчувствуя любовную удачу,
я вновь былую пылкость источаю,
но так ее теперь умело прячу,
что сам уже почти не замечаю.
234
Весь век земного соучастия
мы учим азбуку блудливости —
от молодого любострастия
до стариковской похотливости.
235
Все беды у меня лишь оттого,
что встретить пофартило и любить
мне женщин из гарема моего,
который у меня был должен быть.
236
Подавленных желаний тонкий след
рубцуется, но тлеет под золой,
и женщина грустит на склоне лет
о глупой непреклонности былой.
237
Мне кажется, былые потаскушки,
знававшие катанье на гнедых,
в года, когда они уже старушки —
с надменностью глядят на молодых.
238
Творца, живущего вдали,
хотел бы я предупредить:
мы стольких дам недоебли,
что смерти стоит погодить.
239
Я в разных почвах семя сеял:
духовной, плотской, днем и ночью,
но, став по старости рассеян,
я начал часто путать почву.
240
Я прежний сохранил в себе задор,
хотя уже в нем нет былого смысла,
поэтому я с некоторых пор
подмигиваю девкам бескорыстно.
241
В любых спектаклях есть замена,
суфлеры, легкость обсуждения;
постель – единственная сцена,
где нет к актеру снисхождения.
242
С годами стали круче лестницы
и резко слепнет женский глаз:
когда-то зоркие прелестницы
теперь в упор не видят нас.
243
Любовь как ни гони и ни трави,
в ней Божьему порядку соответствие,
мы сами ведь не больше чем любви
побочное случайное последствие.
244
А бывает, что в сумрак осенний
в тучах луч означается хрупкий,
и живительный ветер весенний
задувает в сердца и под юбки.
245
Кто недавно из листьев капустных,
тем любовь – это игры на воле,
а для взрослых, от возраста грустных,
их любовь неотрывна от боли.
246
А наша близость – только роздых
на расходящихся путях,
и будет завтра голый воздух
в пустых сомкнувшихся горстях.
247
Что к живописи слеп, а к музыке я глух —
уже невосполнимая утрата,
зато я знаю несколько старух
с отменными фигурами когда-то.
248
Логической мысли забавная нить
столетия вьется повсюду:
поскольку мужчина не может родить,
то женщина моет посуду.
249
Зря вы мнетесь, девушки,
грех меня беречь,
есть еще у дедушки
чем кого развлечь.
250
Зря жены квохчут оголтело,
что мы у девок спим в истоме,
у нас блаженствует лишь тело,
а разум – думает о доме.
251
Отменной верности супруг,
усердный брачных уз невольник —
такой семейный чертит круг,
что бабе снится треугольник.
252
В людской кипящей тесноте
не страшен путь земной,
весьма рискуют только те,
кто плохо спит с женой.
253
Ты жуткий зануда, дружок,
но я на тебя не в обиде,
кусая тайком пирожок,
какого ты сроду не видел.
254
Внутри семейного узла
в период ссор и междометий
всегда легко найти козла,
который в этой паре третий.
255
У всех текли трагедии и драмы,
а после оставалась тишина,
морщины на лице, на сердце шрамы
и памятливо-тихая жена.
256
Настолько в детях мало толка,
что я, признаться, даже рад,
что больше копий не нащелкал
мой множительный аппарат.
257
Куда ни дернешься – повсюду,
в туман забот погружена,
лаская взорами посуду,
вокруг тебя сидит жена.
258
Бес или Бог такой мастак,
что по причуде высшей воли
людей привязывает так,
что разойтись нельзя без боли.
259
Глаз людской куда ни глянет,
сохнут бабы от тоски,
что любовь мужская вянет
и теряет лепестки.
260
За все наши мужицкие злодейства
я женщине воздвиг бы монумент,
мужчина – только вывеска семейства,
а женщина – и балки, и цемент.
261
В доме, где любовь уже утратили,
чешется у женщины рука:
выгнать мужика к ебене матери —
жаль оставить дом без мужика.
262
Послушно соглашаюсь я с женой,
хотя я совершенно не уверен,
что конь, пускай изрядно пожилой,
уже обязан тихим быть, как мерин.
263
Когда у нас рассудок, дух и честь
находятся в согласии и мире,
еще у двоеженца радость есть
от мысли, что не три и не четыре.
264
Я с гордостью думал в ночной тишине,
как верность мы свято храним,
как долго и стойко я предан жене
и дивным подружкам двоим.
265
Да, я бывал и груб и зол,
однако помяну,
что я за целый век извел
всего одну жену.
266
Любви таинственный процесс
в любых столетиях не гас,
как не погаснет он и без
ушедших нас.
267
Подругам ежегодно в день кончины
моя во снах являться будет тень,
и думать будут юные мужчины
о смутности их женщин в этот день.
268
Слишком я люблю друзей моих, чтобы слишком часто видеть их
Умея от века себя отключить,
на мир я спокойно гляжу,
и могут меня только те огорчить,
кого за своих я держу.
269
Течет беспечно, как вода
среди полей и косогоров,
живительная ерунда
вечерних наших разговоров.
270
Чтоб жить отменно, так немного,
по сути, нужно мне, что я
прошу простейшего у Бога:
чтоб не менялась жизнь моя.
271
Курили, пили и молчали,
чуть усмехались;
но затихали все печали
и выдыхались.
272
Бог шел путем простых решений,
и, как мы что ни назови,
все виды наших отношений —
лишь разновидности любви.
273
Тяжки для живого организма
трели жизнерадостного свиста,
нету лучшей школы пессимизма,
чем подолгу видеть оптимиста.
274
Если нечто врут мои друзья,
трудно утерпеть, но я молчу;
хочется быть честным, но нельзя
делать только то, что я хочу.
275
Не могут ничем насладиться вполне
и маются с юмором люди,
и видят ночами все время во сне
они горбуна на верблюде.
276
Мы одиноки, как собаки,
но нас уже ничем не купишь,
а бравши силой, понял всякий,
что только хер зазря затупишь.
277
По собственному вкусу я сужу,
чего от собеседника нам нужно,
и вздор напропалую горожу
охотнее, чем умствую натужно.
278
Нам свойственна колючая опаска
слюнявых сантиментов и похвал,
но слышится нечаянная ласка —
и скашивает душу наповал.
279
Ты в азарте бесподобен
ярой одурью своей,
так мой пес весной способен
пылко трахать кобелей.
280
У нас легко светлеют лица,
когда возможность нам дана
досадой с другом поделиться,
с души содрав лоскут говна.
281
Люблю шутов за их потешность,
и чем дурнее, тем верней
они смягчают безутешность
от жизни клоунской моей.
282
Я вижу объяснение простое
того, что ты настолько лучезарен:
тебя, наверно, мать рожала стоя,
и был немного пол тобой ударен.
283
Хоть я свои недуги не лечу,
однако, зная многих докторов,
я изредка к приятелю-врачу
хожу, когда бедняга нездоров.
284
То истомясь печалью личной,
то от погибели в вершке
весь век по жизни горемычной
мечусь, как мышь в ночном горшке.
285
Стал тесен этот утлый водоем,
везде резвятся стаи лягушат,
и даже в одиночестве моем
какие-то знакомые кишат.
286
У тех, кто в усердии рьяном
по жизни летит оголтело,
душа порастает бурьяном
гораздо скорее, чем тело.
287
Я курю возле рюмки моей,
а по миру сочится с экранов
соловьиное пение змей
и тигриные рыки баранов.
288
Мой восторг от жизни обоснован,
Бог весьма украсил жизнь мою:
я, по счастью, так необразован,
что все время что-то узнаю.
289
Давно живу как рак-отшельник
и в том не вижу упущения,
душе стал тягостен ошейник
пустопорожнего общенья.
290
Когда среди людей мне одиноко,
я думаю, уставясь в пустоту:
а видит ли всевидящее око
бессилие свое и слепоту?
291
Быстрей мне сгинуть и пропасть,
чем воспалят мой дух никчемный
наживы пламенная страсть
и накопленья зуд экземный.
292
В эпоху той поры волшебной,
когда дышал еще легко,
для всех в моей груди душевной
имелось птичье молоко.
293
Сбыл гостя. Жизнь опять моя.
Слегка душа очнулась в теле.
Но чувство странное, что я —
башмак, который не надели.
294
Поскольку я большой философ,
то жизнь открыла мне сама,
что глупость – самый лучший способ
употребления ума.
295
Когда мне тускло, скучно, душно
и жизнь истерлась, как пословица,
к себе гостей зову радушно,
и много хуже мне становится.
296
На нас во всей своей весомости
ползет, неся опустошения,
болезнь душевной насекомости
и насекомого кишения.
297
Верю людям, забыв и не думая,
что жестоко похмелье наивности,
что себя в это время угрюмое
я люблю без обычной взаимности.
298
Время облегчает бытие,
дух у нас устроен эластично:
чувство одиночества мое
сделалось безоблачно привычно.
299
Поневоле сочится слеза
на согретую за ночь кровать:
только-только закроешь глаза,
как уже их пора открывать.
300
С утра неуютно живется сове,
прохожие злят и проезжие,
а затхлость такая в ее голове,
что мысли ужасно несвежие.
301
Когда бы рано я вставал,
душа не ныла бы, как рана,
что много больше успевал
бы сделать я, вставая рано.
302
С утра суется в мысли дребедень
о жизни, озаренной невезением,
с утра мы друг на друга – я и день
взираем со взаимным омерзением.
303
И снова утро. Злой и заспанный,
я кофе нехотя лакаю,
заботы взваливаю за спину
и жить покорно привыкаю.
304
За все на свете я в ответе,
и гордо флаг по ветру реет,
удача мне все время светит,
и только жалко, что не греет.
305
Несчастным не был я нисколько,
легко сказать могу теперь уж я,
что если я страдал, то только
от оптимизма и безденежья.
306
Мы радуемся или стонем
и тем судьбу отчасти правим:
смеясь, мы прошлое хороним,
а плача – будущее травим.
307
Гудит стиральная машина,
на полках книги в тон обоям,
у телевизора – мужчина,
мечтавший в детстве стать ковбоем.
308
На убогом и ветхом диванчике
я валяюсь, бездумен и тих,
в голове у меня одуванчики,
но эпоха не дует на них.
309
Никем нигде не состою,
не числюсь и не посещаю,
друзей напитками пою,
подруг – собою угощаю.
310
Я часто спорю, ярый нрав
и вздорность не тая,
и часто в споре я не прав,
а чаще – прав не я.
311
Поскольку я жил не эпически
и брюки недаром носил,
всегда не хватало хронически
мне времени, денег и сил.
312
Себя от себя я усердно лечу,
живя не спеша и достойно,
я бегаю медленно, тихо кричу
и гневаюсь очень спокойно.
313
Поскольку я себя естественно
везде веду, то я в награду
и получаю соответственно
по носу, черепу и заду.
314
Мы так от жизни в темноте
лучились искрами затей,
что на свету черны, как те,
кто пережил своих детей.
315
Я не пьянею от удачи,
поскольку знаю наперед,
как быстро все пойдет иначе
и сложится наоборот.
316
На любопытство духа гончего —
о личной жизни или мнении —
я отвечаю так уклончиво,
что сам сижу в недоумении.
317
Мне наружный мир неинтересен,
сузилась души моей округа,
этот мир субботен и воскресен,
мы совсем чужие друг для друга.
318
Свои серебряные латы
ношу я только оттого,
что лень поставить мне заплаты
на дыры платья моего.
319
Чтобы вынести личность мою,
нужно больше, чем просто терпение,
ибо я даже в хоре пою
исключительно личное пение.
320
Мне кажется сегодня, что едва ли
в одних только успехах наша сила:
откуда бы меня ни изгоняли —
всегда мне это пользу приносило.
321
На долгом вкладе, как поганки,
растут финансы дни и ночи;
и я растил бы деньги в банке,
но есть и пить охота очень.
322
Врут обо мне в порыве злобы,
что все со смехом гнусно хаю,
а я, бля, трагик чистой пробы,
я плачу, бля, и воздыхаю.
323
Плодясь обильней, чем трава,
кругом шумит разноголосица,
а для души нужны слова,
которые не произносятся.
324
Всегда при получении письма
кидаю на конверт короткий взор
я с чувством, будто новая тесьма
войдет сейчас в судьбы моей узор.
325
Я в этой жизни часто ждал —
удачи, помощи, свидания;
души таинственный кристалл
темнеет в нас от ожидания.
326
Какое-то шершаво-беспокойное
сегодня состояние весь день:
не то я сделал что-то недостойное,
не то легла из будущего тень.
327
Не в том беда, что одинок,
а в ощущеньях убедительных,
что одинок ты – как челнок
между фрегатов победительных.
328
У круглого с пор давних сироты —
я этого никак не ожидал —
являются в характере черты,
которые в отце он осуждал.
329
Настолько не знает предела
любовь наша к нам, дорогим,
что в зеркале вялое тело
мы видим литым и тугим.
330
Живя, не грустя и не ноя
и радость и горечь ценя,
порой наступал на говно я,
но чаще – оно на меня.
331
Застолья благочинны и богаты
в домах, где мы чужие, но желанны,
мужчины безупречны и рогаты,
а женщины рогаты и жеманны.
332
Напрасно я нырнул под одеяло,
где выключил и зрение и слух,
во сне меня камнями побивала
толпа из целомудренных старух.
333
Во все, что высоко и далеко,
мы тянемся внести свой личный шум;
порочить и пророчить так легко,
что это соблазняет слабый ум.
334
Порой издашь дурацкий зык,
когда устал или задерган,
и вырвать хочется язык,
но жаль, непарный этот орган.
335
Я был тогда застенчив. И не злей,
а яростней. И сам собой лучился.
И жаль, что избегал учителей,
сегодня я у них бы поучился.
336
Когда сижу я, кончик ручки
слегка грызя, душой в нирване,
то я не в творческой отключке,
а в склеротическом тумане.
337
У многих авторов с тех пор,
как возраст им понурил нос,
при сочинительстве – запор,
а с мемуарами – понос.
338
Верчусь я не ради забавы,
я теплю тупое стремление
с сияющей лысины славы
постричь волоски на кормление.
339
Чтоб описать свой возраст ранний,
все факты ловятся в чернилах,
и сладок сок воспоминаний,
когда удачно сочинил их.
340
Не зря мы, друг, о славе грезили,
нам не простят в родном краю,
что влили мы в поток поэзии
свою упругую струю.
341
Ничуть не влияет моя голова
на ход сочинительства смутный,
но вдруг я на ветер кидаю слова,
а он в это время попутный.
342
Когда насильно свой прибор
терзает творческая личность,
то струны с некоторых пор
утрачивают эластичность.
343
Творя чего-нибудь певучее,
внутри я мысли излагаю,
но смыслом ради благозвучия
весьма легко пренебрегаю.
344
Сижу и сочиняю мемуары,
сколь дивно протекала жизнь моя.
Как сердце пережило те кошмары,
которые выдумываю я?
345
Я боюсь в человеках напевности,
под которую ищут взаимности,
обнажая свои задушевности
и укромности личной интимности.
346
Когда с тобой беседует дурак,
то кажется, что день уже потух,
и свистнул на горе вареный рак,
и в жопу клюнул жареный петух.
347
Он не таит ни от кого
своей открытости излишек,
но в откровенности его
есть легкий запах от подмышек.
348
Не лез я с моськами в разбор,
молчал в ответ на выпад резкий,
чем сухо клал на них прибор,
не столь увесистый, как веский.
349
Его похвал я не хочу,
напрасно так он озабочен;
меня похлопать по плечу
бедняге прыгать надо очень.
350
На вид неловкий и унылый,
по жизни юрок ты, как мышь;
тебя послал я в жопу, милый, —
ты не оттуда ли звонишь?
351
Вампир не ленится скитаться,
чтобы, прильнув незримой пастью,
чужой энергией питаться,
чужими мыслями и страстью.
352
Такой терзал беднягу страх
забытым быть молвой и сплетней,
что на любых похоронах
он был покойника заметней.
353
Хвалишься ты зря, что оставался
честным, неподкупным и в опале:
многие, кто впрямь не продавался, —
это те, кого не покупали.
354
Он искренно про совесть и про честь
не знает ничего: его душонка,
поскольку хоть какая-то, но есть —
не больше, чем мошонка у мышонка.
355
Покуда крепок мой табак
и выпивка крепка,
мне то смешон мой бедный враг,
то жалко дурака.
356
Нет беды, что юные проделки
выглядят нахально или вздорно;
радуюсь, когда барашек мелкий
портит воздух шумно и задорно.
357
Он как ни утверждай со вдохновением,
что суть его – трагический герой,
но быть нельзя никак печальным гением,
описывая духа геморрой.
358
У нас готово для продажи
все, что угодно населению,
а если вдуматься, то даже
и жар сердечный, к сожалению.
359
Все вечера жужжу, как муха,
в себе гордыню укрощая:
творю материю из духа,
стишки в монеты превращая.
360
Да, друзья-художники, вы правы,
что несправедлив жестокий срок,
ибо на лучах посмертной славы
хочется при жизни спечь пирог.
361
Наш ум устроен целесообразно,
ему идут на пользу и поломки:
свихнуться можно так своеобразно,
что гением тебя сочтут потомки.
362
Пишу печальные стишки
про то, как больно наблюдать
непроходимость той кишки,
откуда каплет благодать.
363
В мире есть повсюду много студий,
там надменно бедствуют художники;
будь они хоть чуть иные люди,
были бы портные и сапожники.
364
К чужому соку творческих томлений
питая переимчивую страсть,
я даже у грядущих поколений
смогу, возможно, что-нибудь украсть.
365
Жить суетно обидно мне вдвойне,
уже мне ясно видно дно колодца,
однако же с собой наедине
совсем нам посидеть не удается.
366
В горячем споре равно жалко
и дурака и мудреца,
поскольку истина, как палка, —
всегда имеет два конца.
367
Нет, как я буду умирать,
гадать я не возьмусь;
я обожаю засыпать —
но зная, что проснусь.
368
Я не считал, играя фартом,
ни что почем, ни что престижно,
и жил с достаточным азартом,
чтоб умереть скоропостижно.
369
Нисколько в этой жизни я не мучим
желанием исследовать поближе,
которое говно теплей и круче,
которое – прозрачнее и жиже.
370
Покорно жвачку будней я жевал,
ходил и в мудрецах, и в обормотах,
но время я упрямо проживал,
не сбрасывая газ на поворотах.
371
Забавно желтеть, увядая,
смотря без обиды пустой
на то, как трава молодая
смеется над палой листвой.
372
Надеюсь, без единого проклятия,
а если повезет, и без мучений
я с жизнью разомкну мои объятия
для новых, Бог поможет, приключений.
373
В нас очень остро чувство долга, мы просто чувствуем недолго
Как это странно и нелепо:
упруги дни, отменны ночи,
но неотвязно и свирепо
меня все время смута точит.
374
По счету света и тепла,
по мере, как судьба согнула,
жизнь у кого-то протекла,
а у другого – прошмыгнула.
375
Мне дух мечтательности нежной
уже докучен и ненужен,
я столько завтракал с надеждой,
что грустен был бы с ней же ужин.
376
Меня слегка тревожит отрешенность
моя от повседневности кипящей;
не то это фортуны завершенность,
не то испуг от жизни настоящей.
377
Смотрю я горестно и пристально
на свой сужающийся круг:
осилив бури, в тихой пристани
мы к жизни вкус теряем вдруг.
378
Мы зря в былом опору ищем
для новых светлых побуждений,
уже там только пепелище
тогдашних наших заблуждений.
379
Все растяпы, кулемы, разини —
лучше нас разбираются в истине:
в их дырявой житейской корзине
спит густой аромат бескорыстия.
380
По сути, наши боли и невзгоды,
события, восторги и вожди —
такие же явления природы,
как засухи, рассветы и дожди.
381
Унять людскую боль и горе
не раньше сможет человек,
чем разделить сумеет море
на воды впавших в море рек.
382
Разносит по планете смех и плач
невидимый злодей и утешитель,
бес хаоса, случайностей, удач,
порядка и системы сокрушитель.
383
Душе уютны, как пальто,
иллюзии и сантименты,
однако жизнь – совсем не то,
что думают о ней студенты.
384
Я боюсь, что жизнь на небе нелегка,
ибо с неба мы заметны в серой мгле,
и краснеют на закате облака
от увиденного ими на земле.
385
Бродяги, странники, скитальцы,
попав из холода в уют,
сначала робко греют пальцы,
а после к бабе пристают.
386
Всегда приятно думать о былом,
со временем оно переменилось,
оно уже согрето тем теплом,
которое в душе тогда клубилось.
387
Даря комфорт, цивилизация
нас усмиряет, растлевая:
уже мне страшно оказаться
где хаос, риск и смерть живая.
388
Природа окутана вязью густой
дыхания нашей гордыни,
и даже на небе то серп золотой,
то вялая корка от дыни.
389
Хмурым лицом навевается скука,
склонная воздух тоской отравлять,
жизнь и без этого горькая штука,
глупо угрюмством ее опошлять.
390
Наш разум налегке и на скаку
вторгается в округу тайных сфер,
поскольку ненадолго дураку
стеклянный хер.
391
Когда от взрыва покачнется
земля, струясь огнем и газом,
к нам на мгновение вернется
надежда робкая на разум.
392
Душа человеку двойная дана —
из двух половинок, верней, —
и если беспечно хохочет одна,
то плачет вторая над ней.
393
Истину ищу сегодня реже я,
ибо, сопричастные к наживе,
всюду ходят сочные и свежие
истины, мне начисто чужие.
394
Кто потемки моей темноты
осветить согласится научно?
Почему от чужой правоты
на душе огорчительно скучно?
395
К себе желая ближе присмотреться,
курю и тихо думаю во тьме
про мысли, исходившие от сердца
и насмерть замерзавшие в уме.
396
Да, Господь, лежит на мне вина:
глух я и не внемлю зову долга,
ибо сокрушители говна
тоже плохо пахнут очень долго.
397
Мерзавцу я желаю, чтобы он
в награду за подлянку и коварство
однажды заработал миллион
и весь его потратил на лекарство.
398
На даже близком расстоянии
не видно щели узкой пропасти,
и лишь душой мы в состоянии
ум отличить от хитрожопости.
399
Увы, при царственной фигуре
(и дивно морда хороша)
плюгавость может быть в натуре
и косоглазой быть душа.
400
Я встречал на житейском пути
ухитрившихся в общем строю
мимо собственной жизни пройти
и ее не признать за свою.
401
Есть люди речи благородной
и строгих нравственных позиций,
но запах тухлости природной
над ними веет и струится.
402
Наш Бог, Создатель, Господин,
хотя и всеблагой,
для слабых духом Он один,
а для других – другой.
403
Однажды человека приведет
растущее техническое знание
к тому, что абсолютный идиот
сумеет повлиять на мироздание.
404
Весьма влияет благотворно
и создает в душе уют
наш мир, где так везде проворно
воруют, лгут и предают.
405
Покрытость лаками и глянцем
и запах кремов дорогих
заметно свойственней поганцам,
чем людям, терпящим от них.
406
Внезапной страсти убоясь,
предвидя тяготы и сложности,
мы льем разумных мыслей грязь
на блеск пугающей возможности.
407
Поскольку нету худа без добра,
утешить мы всегда себя умеем,
что если не имеем ни хера,
то право на сочувствие имеем.
408
Впитал я с детства все банальности,
но в жизни я не делал подлости
не от зачуханной моральности,
а по вульгарной личной гордости.
409
Никак я не миную имя Бога,
любую замечая чрезвычайность;
случайностей со мной так было много,
что это исключает их случайность.
410
Преданный разгулу и азарту,
я от мутной скуки не умру,
в молодости плоть метала карту,
ныне шулер-дух вошел в игру.
411
Где сегодня было пусто
на полях моих житейских,
завтра выросла капуста
из билетов казначейских.
412
В унынии, печали и тоске
есть пошлость с элементами безумства,
и так ведь жизнь висит на волоске,
а волос очень сохнет от угрюмства.
413
По-прежнему людей не избегая,
я слушаю их горькие рыдания,
но слышу их теперь, изнемогая
от жалости, лишенной сострадания.
414
Я спорю искренно и честно,
я чистой истины посредник,
и мне совсем не интересно,
что говорит мой собеседник.
415
Всюду в жизни то смерчи, то тучи,
бродит гибель, и небо в огне;
чем серьезней опасность и круче,
тем она безразличнее мне.
416
В душе у нас – диковинное эхо:
оно способно, звук переинача,
рыданием ответить вместо смеха
и смехом отозваться вместо плача.
417
Бегу, куда азарт посвищет,
тайком от совести моей,
поскольку совесть много чище,
если не пользоваться ей.
418
За радости азартных приключений
однажды острой болью заплатив,
мы так боимся новых увлечений,
что носим на душе презерватив.
419
Когда в нас к этой жизни зыбкой
нет ни любви, ни интереса,
то освещается улыбкой
лицо недремлющего беса.
420
Творец обычно думает заранее,
размешивая разум, соль и дерзость,
и многим не хватает дарования,
чтоб делать выдающуюся мерзость.
421
Есть две разновидности теста,
из коего дух наш содеян,
и люди открытого текста
проигрывают лицедеям.
422
Я б устроил в окрестностях местных,
если б силами ведал природными,
чтобы несколько тварей известных
были тварями, только подводными.
423
Я с почтеньем думаю о том,
как неколебимо все, что есть,
ибо даже в веке золотом
ржавчина железо будет есть.
424
По сути, знали мы заранее,
куда наука воз везла,
поскольку дерево познания
всегда поили соки зла.
425
Наука зря в себе уверена,
ведь как науку ни верти,
а у коня есть путь до мерина,
но нет обратного пути.
426
Весь день сегодня ради прессы
пустив на чтение запойное,
вдруг ощутил я с интересом,
что проглотил ведро помойное.
427
Но пакости на свете нет сугубей,
чем тихое культурное собрание,
где змеи ущемленных самолюбий
витают и кишат уже заранее.
428
Как, Боже, мы похожи на блядей
желанием, вертясь то здесь, то там,
погладить выдающихся людей
по разным выдающимся местам.
429
До славы и сопутствующих денег,
по лестнице взбираясь, как медведь,
художник только нескольких ступенек
за жизнь не успевает одолеть.
430
Искусство, отдаваясь на прочтение,
распахнуто суждению превратному:
питая к непонятному почтение,
мы хамски снисходительны к понятному.
431
Удавшиеся строчки
летают, словно мухи,
насиживая точки
на разуме и духе.
432
Есть люди – выдан им билет
на творческое воплощение,
их души явно теплят свет,
но тускло это освещение.
433
Ценю читательские чувства я,
себя всего им подчиняю:
где мысли собственные – грустные,
там я чужие сочиняю.
434
А кто орлом себя считает,
презревши мышью суету,
он так заоблачно летает,
что даже гадит на лету.
435
Во мне душа однажды дрогнет,
ум затуманится слегка,
и звук возвышенный исторгнет
из лиры слабая рука.
436
В этой жизни я сделал немного
от беспечности и небрежения,
мне была интересна дорога,
а не узкий тупик достижения.
437
Глубокие мы струны зря тревожим,
темно устройство нашего нутра,
и мы предугадать никак не можем,
как может обернуться их игра.
438
Иллюзий и галлюцинаций,
туманных помыслов лихих —
затем не следует бояться,
что мы б не выжили без них.
439
Слова про слитность душ – лишь удовольствие,
пустая утешительная ложь;
но хуже одиночества – спокойствие,
с которым ты его осознаешь.
440
Не в муках некой мысли неотложной
он вял и еле двигает руками —
скорее, в голове его несложной
воюют тараканы с пауками.
441
Вертясь в работной мясорубке,
мужчины ей же и хранимы,
поскольку мнительны и хрупки,
пугливы, слабы и ранимы.
442
Покров румян, манер и лаков
теперь меня смущает реже,
наш мир повсюду одинаков,
а мы везде одни и те же.
443
Быть незаметнее и тише —
важнее прочего всего:
чем человек крупней и выше,
тем изощренней бес его.
444
Глупое по сути это дело —
двигаться, свою таская тень;
даже у себя мне надоело
быть на побегушках целый день.
445
За то, что дарятся приятности
то плотью нам, то духом тощим,
содержим тело мы в опрятности,
а душу музыкой полощем.
446
Я не уверен в Божьем чуде
и вижу внуков без прикрас,
поскольку будущие люди
произойдут, увы, от нас.
447
С народной мудростью в ладу
и мой, уверен, грустный разум,
что как ни мой дыру в заду,
она никак не станет глазом.
448
Зря не печалься, старина,
печаль сама в тебе растает,
придут иные времена,
и все гораздо хуже станет.
449
Чем я грустней и чем старей, тем и видней, что я еврей
Евреи зря ругают Бога
за тьму житейских злополучий:
Творец нам дал настолько много,
что с нас и спрашивает круче.
450
Всегда с евреем очень сложно,
поскольку очень очевидно,
что полюбить нас – невозможно,
а уважать – весьма обидно.
451
Я б так и жил, совьясь в клубок,
узлы не в силах распустить,
спасибо всем, кто мне помог
себя евреем ощутить.
452
Нельзя в еврея – превратиться,
на то есть только Божья власть,
евреем надобно родиться
и трижды жребий свой проклясть.
453
Люблю я племя одержимое,
чей дух бессильно торжествует,
стремясь постичь непостижимое,
которого не существует.
454
Стараюсь евреем себя я вести
на самом высоком пределе:
святое безделье субботы блюсти
стремлюсь я все дни на неделе.
455
Не позволяй себе забыть,
что ты с людьми природой связан;
евреем можешь ты не быть,
но человеком быть обязан.
456
Наш ум погружен в темь и смуту
и всуе мысли не рожает;
еврей умнеет в ту минуту,
когда кому-то возражает.
457
Не надо мне искать ни в сагах, ни в былинах
истоки и следы моих корней:
мой предок был еврей и в Риме и в Афинах
и был бы даже в Токио еврей.
458
Та прозорливой мысли дальность,
что скрыта в нашем обрезании,
есть объективная реальность,
даруемая в осязании.
459
Еще ни один полководец
не мог даже вскользь прихвастнуть,
что смял до конца мой народец,
податливый силе, как ртуть.
460
В основе всей сегодняшней морали —
древнейшие расхожие идеи;
когда за них распятием карали,
то их держались только иудеи.
461
Все зыбко в умах колыхалось
повсюду, где жил мой народ;
евреи придумали хаос,
анархию, спор и разброд.
462
Когда бы мой еврейский Бог
был чуть ко мне добрей,
он так легко устроить мог,
чтоб не был я еврей!
463
Тем и славен у прочих народов,
что от ветхой избы до дворца
при расчете затрат и доходов
у еврея два разных лица.
464
Еврея Бог лепил из той же глины,
что ангелы для прочих нанесли,
и многие гонители свинины
поэтому так салом заросли.
465
Совсем не к лицу мне корона,
Бог царского нрава не дал,
и зад не годится для трона,
но мантию я бы продал.
466
Умения жить излагал нам науку
знакомый настырный еврей,
и я благодарно пожал ему руку
дверями квартиры своей.
467
Чтоб речь родную не забыть,
на ней почти не говоря,
интересуюсь я купить
себе большого словаря.
468
С неуклонностью сея сквозь время
смуту душ и умов окаянство,
наше темное древнее семя
прорастает в тугое пространство.
469
Основано еврейское величие
на том, что в незапамятные дни
мы зло с добром настолько разграничили,
что больше не смешаются они.
470
Всегда в еврее есть опасность,
поскольку властно правит им
неодолимая причастность
к корням невидимым своим.
471
По всей глубинной сути я еврей,
и кровь моя судьбу творит сама,
я даже темной глупости моей
могу придать подобие ума.
472
Высветив немыслимые дали
(кажется, хватили даже лишку),
две великих книги мы создали:
Библию и чековую книжку.
473
Мы живем на белом свете
вроде табора цыганского,
и растут по всей планете
брызги нашего шампанского.
474
С еврейским тайным умыслом слияние
заметно в каждом факте и событии,
и слабое еврейское влияние
пока только на Марсе и Юпитере.
475
Полемики, дискуссии, дебаты —
кончаются, доспорившись до хрипа,
согласием, что снова виноваты
евреи неопознанного типа.
476
Умения крутиться виртуозы
и жить, а не гадать, вращая блюдце, —
евреи, проливающие слезы,
обычно одновременно смеются.
477
Среди болотных пузырей,
надутых газами гниения,
всегда находится еврей —
венец болотного творения.
478
Весьма проста в душе моей
добра и зла картина:
ты даже дважды будь еврей,
но важно, что скотина.
479
Когда-то всюду злаки зрели,
славяне строили свой Рим,
и древнерусские евреи
писали летописи им.
480
Мы удивительный народ
в толпе людской реки,
и пишем мы наоборот,
и живы вопреки.
481
Еврея тянет выше, выше,
и кто не полный идиот,
но из него портной не вышел,
то он в ученые идет.
482
Надеждой душу часто грея,
стремлюсь я форму ей найти;
когда нет денег у еврея,
то греет мысль: они в пути.
483
Евреи ходят в синагогу,
чтобы Творец туда глядел
и чтоб не видно было Богу
всех остальных еврейских дел.
484
Еврей, зажгя субботнюю свечу,
в мечтательную клонится дремоту,
и все еврею в мире по плечу,
поскольку ничего нельзя в субботу.
485
Когда еврей наживой дорожит
в убогом вожделении упрямом,
то Бога я молю, чтоб Вечный жид
не стал в конце концов Грядущим Хамом.
486
Хотя весьма суха энциклопедия,
театра легкий свет лучится в фактах;
еврейская история – трагедия,
но фарс и водевиль идут в антрактах.
487
Между скальных, но обломков,
между крупных, но объедков —
я живу в стране потомков,
облученных духом предков.
488
Сойдясь из очень разных дальностей
в ничью пустынную страну,
евреи всех национальностей
слепить пытаются одну.
489
Напрасно осуждается жестокий
финансовый еврейский хваткий норов:
евреи друг из друга давят соки
похлеще, чем из прочих помидоров.
490
Все мне по душе – тепло и свет,
радости свободы, шум и споры;
здесь я жить хотел бы столько лет,
сколько там сулили прокуроры.
491
Страну мою на карте обнаружив,
на внешние размеры не смотри:
по площади ничтожная снаружи,
она зато огромна изнутри.
492
Я здесь уже когда-то умирал
и помню, как я с близкими прощался,
сюда я много раз, как бумеранг,
из разных прошлых жизней возвращался.
493
Среди трущоб и пустырей,
между развалин и руин
возводит лавочку еврей,
и в этом храме он раввин.
494
Мне люди здесь понятны и близки,
а жизни, проживаемые нами,
полны тугого смысла – и тоски,
когда его теряешь временами.
495
В соплеменной тесноте
все суются в суету,
чтобы всунуть в суете
всяческую хуету.
496
Наш век был изрядно трагический,
но может еврей им гордиться,
отныне наш долг исторический —
как можно обильней плодиться.
497
Смотрю на волны эмиграции
я озадаченно слегка:
Сальери к нам сюда стремятся
активней Моцартов пока.
498
Меняются наши натуры
под этой земли кипарисами,
мышата из храма культуры
ведут себя зрелыми крысами.
499
Из поездок вернувшись домой,
наслаждаюсь текущим из давности
ароматом безмерно родной
местечковой великодержавности.
500
Нам мечта – путеводная нить,
мы в мечте обретаем отраду;
чтоб мечту про Израиль хранить,
уезжают евреи в Канаду.
501
Где нашу восхитительную прыть
не держат на коротком поводке,
там люди начинают говорить
на местном, но еврейском языке.
502
Любому призыву и вызову
до ночи доступен мой дом;
благодаря телевизору
все время я в стаде родном.
503
Всегда еврей – активный элемент
везде, где сокрушают монументы;
похоже, что евреи – инструмент,
которым Бог вершит эксперименты.
504
Губительно и животворно
в прямом и переносном смысле
по всей земле взрастают зерна
еврейских сеятелей мысли.
505
Заметно станет много позже
по выпекаемому тесту,
что все привезенные дрожжи
здесь очень вовремя и к месту.
506
На тайный пир души моей
сегодня трое званы снова:
дух-россиянин, ум-еврей
и память с мусором былого.
507
Теперь уже я спину как ни горби,
мне уровень доступен лишь житейский;
я русский филиал всемирной скорби
постиг намного глубже, чем еврейский.
508
Когда Россия дело зла
забрала в собственные руки,
то мысль евреев уползла
в диван культуры и науки.
509
Напрасно те дали холодные
евреи клянут и ругают,
где русские песни народные
другие евреи слагают.
510
Плюет на ухмылки, наветы и сплетни
и пляшет душа под баян,
и нет ничего для еврея заветней
идеи единства славян.
511
Когда идет войною брат на брата
и валится беда на человеков,
какая-то всегда здесь виновата
еврейская идея древних греков.
512
Потом у России изменится нрав,
он будет светлей и добрей,
и станет виднее, насколько был прав
уехавший раньше еврей.
513
Век за веком в реках жизни мы тонули
и в чужой переселялись огород;
мы забывчивы ко злу не потому ли,
что настолько мы рассеянный народ?
514
Повсюду, где превратности злосчастия
насилуют историю страны,
отсутствие еврейского участия
евреев не спасает от вины.
515
И делаюсь, иллюзии развеяв,
подобен я опасливому зверю,
не веря никому, кроме евреев,
которым я тем более не верю.
516
Обидно старому еврею,
что врал себе же самому
и слепо верил, что прозрею
и Бога с возрастом пойму.
517
Не терся я у власти на виду
и фунты не менял я на пиастры,
а прятался в бумажном я саду,
где вырастил цветы экклезиастры.
518
Еврей – не худшее создание
меж Божьих творческих работ:
он и загадка мироздания,
и миф его, и анекдот.
519
Лишь там, куда я попаду,
пойму, чего мы там достигли;
уверен я, что и в аду
мы вертим наши фигли-мигли.
520
Ни за какую в жизни мзду нельзя душе влезать в узду
Как я живу легко и гармонично,
как жизнь моя, о, Господи, светла,
обругана подонками публично
и временем обобрана дотла.
521
Ни в чем на свете не уверен,
живя со смутной все же верой,
я потому высокомерен,
что мерю жизнь высокой мерой.
522
Характер мой – отменно голубиный,
и ласточки в душе моей галдят,
но дальше простираются глубины,
где молча птеродактили сидят.
523
С Богом я общаюсь без нытья
и не причиняя беспокойства:
глупо на устройство бытия
жаловаться автору устройства.
524
Сегодня жить совсем не скучно:
повсюду пакость, гнусь и скверна,
все объясняется научно,
и нам неважно, что неверно.
525
Бог мало кого уберег или спас,
Он копит архив наблюдений,
в потоке веков изучая на нас
пределы душевных падений.
526
Душа всегда у нас болит,
пока она жива и зряча,
и смех – целебный самый вид
и сострадания и плача.
527
Живу сызмальства и доныне
я в убежденности спокойной,
что в мире этом нет святыни,
куска навоза недостойной.
528
Вся история нам говорит,
что Господь неустанно творит:
каждый год появляется гнида
неизвестного ранее вида.
529
И думал я, пока дремал,
что зря меня забота точит:
мир так велик, а я так мал,
и мир пускай живет как хочет.
530
Ангел в рай обещал мне талон,
если б разум я в мире нашел;
я послал его на хуй, и он
вмиг исчез – очевидно, пошел.
531
Причудлив духа стебель сорный,
поскольку если настоящий,
то бесполезный, беспризорный,
бесцельный, дикий и пропащий.
532
На мир если смотреть совсем спокойно,
то видишь в умягчающей усталости,
что мало что проклятия достойно,
но многое – сочувствия и жалости.
533
На путях неразумно окольных
и далеких от подвигов бранных
много странников подлинно вольных
и на диво душевно сохранных.
534
Мы пленники общей и темной судьбы
меж вихрей вселенской метели,
и наши герои – всего лишь рабы
у мифа, идеи и цели.
535
Когда внезапное течение
тебя несет потоком пенным,
то ясно чувствуешь свечение
души, азартной к переменам.
536
А что, как мысли и пророчества,
прозрения, эксперименты
и вообще все наше творчество —
Святого духа экскременты?
537
С укором, Господь, не смотри,
что пью и по бабам шатаюсь:
я все-таки, черт побери,
Тебя обмануть не пытаюсь.
538
Из бездонного духовного колодца
ангел дух душе вливает (каждой – ложка),
и естественно, кому-то достается
этот дух уже с тухлятиной немножко.
539
Пустым горением охвачен,
мелю я чушь со страстью пылкой;
у Бога даже неудачи
бывают с творческою жилкой.
540
Всего одно твержу я сыну:
какой ни сложится судьба,
не гнуть ни голову, ни спину —
моя главнейшая мольба.
541
Когда клубятся волны мрака
и дух мой просит облегчения,
я роюсь в книгах, как собака,
ища траву для излечения.
542
На свете столько разных вероятностей,
внезапных, как бандит из-за угла,
что счастье – это сумма неприятностей,
от коих нас судьба уберегла.
543
Душа моя, признаться если честно,
черствеет очень быстро и легко,
а черствому продукту, как известно,
до плесени уже недалеко.
544
У душ (поскольку Божьи твари)
есть духа внешние улики:
у душ есть морды, рожи, хари,
и лица есть, а реже – лики.
545
Мне кажется порой, что Бог насмешлив,
но только по своей небесной мерке,
и каждый, кто избыточно успешлив,
на самом деле – просто на проверке.
546
Подобно всем, духовно слеп
в итоге воспитания,
я нахожу на ощупь хлеб
душевного питания.
547
Творец был мастером искусным —
создал вино и нежных дам,
но если Он способен к чувствам —
то не завидует ли нам?
548
Я всюду вижу всякий раз
души интимную подробность:
то царство Божие, что в нас, —
оно и есть к любви способность.
549
Во мне то булькает кипение,
то прямо в порох брызжет искра;
пошли мне, Господи, терпение,
но только очень, очень быстро.
550
Тоской томится, как больной,
наш бедный разум, понимая,
что где-то за глухой стеной
гуляет истина немая.
551
Мало что для меня несомненно
в этой жизни хмельной и галдящей,
только вера моя неизменна,
но религии нет подходящей.
552
Мольбами воздух оглашая,
мы столько их издали вместе,
что к Богу очередь большая
из только стонов лет на двести.
553
Душа моя безоблачно чиста,
и крест согласен дальше я нести,
но отдых от несения креста
стараюсь я со вкусом провести.
554
Надо пить и много и немного,
надо и за кровные и даром,
ибо очень ясно, что у Бога
нам не пить амброзию с нектаром.
555
Чтоб нам в аду больней гореть,
вдобавок бесы-истязатели
заставят нас кино смотреть,
на что мы жизни наши тратили.
556
Знать не зная спешки верхоглядства,
чужд скоропалительным суждениям,
Бог на наше суетное блядство
смотрит с терпеливым снисхождением.
557
Мы славно пожили на свете,
и наши труды не пропали,
мы сами связали те сети,
в которые сами попали.
558
Волшебно, как по счету раз-два-три
и без прикосновенья чьих-то рук,
едва мы изменяемся внутри,
как мир весь изменяется вокруг.
559
Я праведностью, Господи, пылаю,
я скоро тапки ангела обую,
а ближнего жену хотя желаю,
однако же заметь, что не любую.
560
Душою ощутив, как мир прекрасен,
я думаю с обидой каждый раз:
у Бога столько времени в запасе —
чего ж Он так пожадничал на нас?
561
Нездешних ветров дуновение
когда повеет к нам в окно,
слова «остановись, мгновение»
уже сказать нам не дано.
562
Судьбы своей мы сами ткем ковер,
испытывая робость и волнение;
нам вынесен с рожденья приговор,
а мы его приводим в исполнение.
563
А вдруг устроена в природе
совсем иная череда,
и не отсюда мы уходим,
а возвращаемся туда?
564
Загадочность иного бытия
томит меня, хоть я пока молчу,
но если стану праведником я,
то перевоплощаться не хочу.
565
Игра ума, фантом и призрак
из мифотворческой лапши,
душа болит – хороший признак
сохранности моей души.
566
Твердо знал он, что нет никого
за прозрачных небес колпаком,
но вчера Бог окликнул его
и негромко назвал мудаком.
567
Забавно, что словарь мой так убог,
что я, как ни тасуй мою колоду,
повсюду, где возникло слово «Бог»,
вытаскиваю разум и свободу.
568
Напрасно ищет мысль печальная
пружины, связи, основания:
неразрешимость изначальная
лежит в узлах существования.
569
Любую, разобраться если строго
и в жизни современной и в былой,
идею о добре помять немного —
и сразу пахнет серой и смолой.
570
Я спокойно растрачу года,
что еще мне прожить суждено,
ибо кто я, зачем и куда —
все равно мне понять не дано.
571
Для тяжкой тьмы судьбы грядущей
лепя достойную натуру,
Творец в раствор души растущей
кладет стальную арматуру.
572
Меняется судьбы моей мерцание,
в ней новая распахнута страница:
участие сменив на созерцание,
я к жизни стал терпимей относиться.
573
Я с радостью к роскошному обеду
зову, чтобы обнять и обласкать
того, кто справедливости победу
в истории сумеет отыскать.
574
Увы, в обитель белых крыл
мы зря с надеждой пялим лица:
Бог, видя, что Он сотворил,
ничуть не хочет нам явиться.
575
Мольба слетела с губ сама,
и помоги, пока не поздно:
не дай, Господь, сойти с ума
и отнестись к Тебе серьезно.
576
Судьба, фортуна, фатум, рок —
не знаю, кто над нами властен,
а равнодушный к людям Бог —
осведомлен и безучастен.
577
Создатель собирает аккуратно
наш дух, как устаревшую валюту,
и видимые солнечные пятна —
те души, что вернулись к абсолюту.
578
Давай, Господь, поделим благодать:
Ты веешь в небесах, я на ногах —
давай я буду бедным помогать,
а Ты пока заботься о деньгах.
579
Задумано в самом начале,
чтоб мы веселились не часто:
душа наша – орган печали,
а радости в ней – для контраста.
580
Да, Господи, вон черт нести устал
со списками грехов мой чемодан,
да, я свой век беспечно просвистал,
но Ты ведь умолчал, зачем он дан.
581
В моей душевной смуте утренней,
в ее мучительной неясности
таится признак некой внутренней
с устройством жизни несогласности.
582
Творец забыл – и я виню
Его за этот грех —
внести в судьбы моей меню
финансовый успех.
583
Пылал я страстью пламенной,
встревал в междоусобие,
сидел в темнице каменной —
пошли, Господь, пособие!
584
В людях есть духовное несходство,
явное для всех, кто разумеет:
если в духе нету благородства,
то не из души он тухло веет.
585
Я уже привык, что мир таков,
тут любил недаром весь мой срок
я свободу, смех и чудаков —
лучшего Творец создать не мог.
586
В духовной жизни я такого
наповидался по пути,
что в реках духа мирового
быть должен запах не ахти.
587
Хранителям устоев и традиций —
конечно, если рвение не мнимое,
нельзя ни мельтешить, ни суетиться,
чтоб не скомпрометировать хранимое.
588
Давно пора устроить заповедники,
а также резервации и гетто,
где праведных учений проповедники
друг друга обольют ручьями света.
589
Ханжа, святоша, лицемер —
сидят под райскими дверями,
имея вместо носа хер
с двумя сопливыми ноздрями.
590
Большим идеям их гонители
и задуватели их пламени
всегда полезней, чем ревнители
и караульные при знамени.
591
Идея, когда образуется,
должна через риск первопутка
пройти испытание улицей —
как песня, как девка, как шутка.
592
Мне кажется, что истое призвание,
в котором Божьей искры есть частица,
в себе несет заведомое знание
назначенности в ней испепелиться.
593
Что для нас – головоломка,
духом тайны разум будит —
очевидно, для потомка
просто школьным курсом будет.
594
Есть и в Божьем гневе благодать,
ибо у судьбы в глухой опале
многие певцы смогли создать
лучшее, что в жизни накропали.
595
Не так баламутится грязь
и легче справляться с тоской,
когда в нашей луже карась
поет о пучине морской.
596
В заботах праздных и беспечных
высоким пламенем горя,
лишь колебатель струн сердечных
живет не всуе и не зря.
597
Я не знаю, не знаю, не знаю;
мне бы столько же сил, как незнания;
я в чернила перо окунаю
ради полного в этом признания.
598
Провалы, постиженья и подлоги
познания, текущего волнами, —
отменное свидетельство о Боге,
сочувственно смеющемся над нами.
599
Все звезды, может быть, гербы и свастики —
всего лишь разновидности игрушек,
лишь гусеницы мы и головастики
для бабочек нездешних и лягушек.
600
Мне симпатична с неких пор
одна утешная банальность:
перо с чернильницей – прибор,
которым трахают реальность.
601
Живя в дому своем уютно,
я хоть и знаю, что снаружи
все зыбко, пасмурно и смутно,
но я не врач житейской стужи.
602
Я так привык уже к перу,
что после смерти – верю в чудо —
Творец позволит мне игру
словосмесительного блуда.
603
Куда б от судьбы ни бежали —
покуда душа не отозвана,
мы темного текста скрижали
читаем в себе неосознанно.
604
Работа наша и безделье,
игра в борьбу добра со злом,
застолье наше и постелье —
одним повязаны узлом.
605
Чем век земной похож на мебель —
совсем не сложная загадка:
она участник многих ебель,
но ей от этого не сладко.
606
Для плоти сладко утомление —
любовь, азарт, борьба, вино;
душе труднее утоление,
но и блаженнее оно.
607
Много нашел я в осушенных чашах,
бережно гущу храня:
кроме здоровья и близостей наших
все остальное – херня.
608
Былые забыв похождения,
я сделался снулым и вялым;
пошли мне, Господь, убеждения,
чтоб, мучаясь, я изменял им.
609
Великой творческой мистерией
наш мир от гибели храним:
дух – торжествует над материей,
она – господствует над ним.
610
Вражда племен, держав и наций
когда исчезнет на земле,
то станут ангелы слоняться
по остывающей золе.
611
Я не считал, пока играл;
оплатит жизнь моя
и те долги, что я не брал,
и те, что брал не я.
612
Хоть я постиг довольно много,
но я не понял, почему
чем дальше я бежал от Бога,
тем ближе делался к Нему.
613
Спасибо Творцу, что такая
дана мне возможность дышать,
спасибо, что в силах пока я
запреты Его нарушать.
614
Под шум и гомон пьянок сочных
на краткий миг глаза закрыв,
я слышу звон часов песочных
и вижу времени разрыв.
615
Всем смертным за выслугу лет
исправно дарует Творец
далекий бесплатный билет,
но жалко – в один лишь конец.
616
К Богу явлюсь я без ужаса,
ибо не крал и не лгал,
я только цепи супружества
бабам нести помогал.
617
Свое оглядев бытие скоротечное,
я понял, что скоро угасну,
что сеял разумное, доброе, вечное
я даже в себе понапрасну.
618
Спасибо за безумную эпоху,
за место, где душа моя продрогла,
за вечности ничтожную ту кроху,
которой мне хватило так надолго.
619
Как одинокая перчатка,
живу, покуда век идет,
я в Божьем тексте – опечатка,
и скоро Он меня найдет.
620
На свете ничего нет постоянней превратностей, потерь и расставаний
Еще нас ветер восхищает
и море волнами кипит,
и только парус ощущает,
что мачта гнется и скрипит.
621
Давеча столкнулся я в упор
с некоей мыслишкой интересной:
в душах наших пламя и задор
связаны с упругостью телесной.
622
Уходит засидевшаяся гостья,
а я держу пальто ей и киваю;
у старости простые удовольствия,
теперь я дам хотя бы одеваю.
623
Забавно в закатные годы
мы видим, душе в утешение,
свои возрастные невзгоды
как мира вокруг ухудшение.
624
В толпе замшелых старичков
уже по жизни я хромаю,
еще я вижу без очков,
но в них я лучше понимаю.
625
Совсем не зря нас так пугает
с дыханьем жизни расставание:
страх умереть нам помогает
переживать существование.
626
Чтоб не торчали наши пробки
в бутылях нового питья,
выносит время нас за скобки
текущих текстов бытия.
627
Не ошибок мне жаль и потерь,
жаль короткое время земное:
знал бы раньше, что знаю теперь,
я теперь уже знал бы иное.
628
Люблю вечерний город – в нем
отключено мое сознание
и светит праздничным огнем
трагическое мироздание.
629
Еще одну вскрыл я среди
дарованных свыше скорбей:
практически жизнь позади,
а жажда ничуть не слабей.
630
В одно и то же состояние
душой повторно не войти,
неодолимо расстояние
уже прожитого пути.
631
Что в зеркале? Колтун волос,
узоры тягот и томлений,
две щелки глаз и вислый нос
с чертами многих ущемлений.
632
Вот я получил еще одну
весть, насколько время неотступно,
хоть увидеть эту седину
только для подруг моих доступно.
633
Мне гомон, гогот и галдеж —
уже докучное соседство,
поскольку это молодежь
или впадающие в детство.
634
Непривычную чувствуя жалость,
я вдруг понял, что как ни играй,
а уже накопилась усталость
и готова плеснуть через край.
635
Своя у старости стезя
вдоль зимних сумерек унылых:
то, что хотим, уже нельзя,
а то, что льзя, уже не в силах.
636
Я по себе (других не спрашивал)
постиг доподлинно и лично,
что старость – факт сознанья нашего,
а все телесное – вторично.
637
Зря, подруга, ты хлопочешь
и меня собой тревожишь:
старость – это когда хочешь
ровно столько, сколько можешь.
638
Года меняют наше тело,
его сберечь не удается;
что было гибким – затвердело,
что было твердым – жалко гнется.
639
Смешон резвящийся старик,
однако старческие шалости —
лишь обращенный к Богу крик:
нас рано звать, в нас нет усталости.
640
Я курю в полночной тишине,
веет ветер мыслям в унисон;
жизнь моя уже приснилась мне;
вся уже почти; но длится сон.
641
Когда бессонна ночь немая,
то лиц любимых вереница,
мне про уход напоминая,
по мутной памяти струится.
642
Я в фольклоре нашел вранье:
нам пословицы нагло врут,
будто годы берут свое...
Это наше они берут!
643
Увы, но облик мой и вид
при всей игре воображения
уже не воодушевит
девицу пылкого сложения.
644
Всегда бывает смерть отсрочена,
хотя была уже на старте,
когда душа сосредоточена
на риске, страсти и азарте.
645
Очень жаль, что догорает сигарета
и ее не остановишь, но зато
хорошо, что было то и было это
и что кончилось как это, так и то.
646
Уже куда пойти – большой вопрос,
порядок наводить могу часами,
с годами я привычками оброс,
как бабушка – курчавыми усами.
647
Мои слабеющие руки
с тоской в суставах ревматических
теперь расстегивают брюки
без даже мыслей романтических.
648
Даже в час, когда меркнут глаза
перед тем, как укроемся глиной,
лебединая песня козла
остается такой же козлиной.
649
На склоне лет не вольные мы птицы,
к семейным мы привязаны кроватям;
здоровья нет, оно нам только снится,
теперь его во снах мы пылко тратим.
650
А в кино когда ебутся —
хоть и понарошке, —
на душе моей скребутся
мартовские кошки.
651
Во сне все беды нипочем
и далеко до расставания,
из каждой клетки бьет ключом
былой азарт существования.
652
Идея грустная и кроткая
владеет всем моим умишком:
не в том беда, что жизнь короткая,
а что проходит быстро слишком.
653
Ровесники, пряча усталость,
по жизни привычно бредут;
уже в Зазеркалье собралось
приятелей больше, чем тут.
654
Вы рядом – тела разрушение
и вялой мысли дребезжание,
поскольку формы ухудшение
не улучшает содержание.
655
Вокруг лысеющих седин
пространство жизни стало уже,
а если лучше мы едим,
то перевариваем – хуже.
656
Вдруг чувствует в возрасте зрелом
душа, повидавшая виды,
что мир уже в общем и целом
пора понимать без обиды.
657
Где это слыхано, где это видано:
денег и мудрости не накопив,
я из мальчишки стал дед неожиданно,
зрелую взрослость оплошно пропив.
658
Зачем вам, мадам, так сурово
страдать на диете ученой?
Не будет худая корова
смотреться газелью точеной.
659
Спокойно и достойно старюсь я,
печальников толпу не умножая;
есть прелесть в увядании своя;
но в молодости есть еще чужая.
660
Иные мы совсем на склоне дней:
медлительней, печальней, терпеливей,
однако же нисколько не умней,
а только осторожней и блудливей.
661
Но кто осудит старика,
если, спеша на сцену в зал,
я вместо шейного платка
чулок соседки повязал?
662
Прошел я жизни школьный курс,
и вот, когда теперь
едва постиг ученья вкус,
пора идти за дверь.
663
С утра в постели сладко нежась,
я вдруг подумываю вяло,
что раньше утренняя свежесть
меня иначе волновала.
664
С авоськой, грехами нагруженной,
таясь, будто птица в кустах,
душа, чтоб не быть обнаруженной,
болит в очень разных местах.
665
Пора без жалких промедлений
забыть лихие наслаждения;
прощай, эпоха вожделений,
и здравствуй, эра оскудения!
666
Чтобы от возраста не кисли мы
и безмятежно плыли в вечность,
нас осеняет легкомыслие
и возвращается беспечность.
667
Мир создан так однообразно,
что жизни каждого и всякого
хотя и складывались разно,
а вычитались – одинаково.
668
Мы пережили тьму потерь
в метаньях наших угорелых,
но есть что вспомнить нам теперь
под утро в доме престарелых.
669
Не любят грустных и седых
одни лишь дуры и бездарности,
а мы ведь лучше молодых —
у нас есть чувство благодарности.
670
Я стал былых любвей бесплотным эхом,
но слухам о себе я потакаю
и пользуюсь у дам большим успехом,
но пользы из него не извлекаю.
671
Ушли остатки юной резвости,
но мне могилу рано рыть:
вослед проворству зрелой трезвости
приходит старческая прыть.
672
Я мысленно сказал себе: постой,
ты стар уже, не рвись и не клубись —
ты слышишь запах осени густой?
И сам себе ответил: отъебись.
673
Еще наш закатный азарт не погас,
еще мы не сдались годам,
и глупо, что женщины смотрят на нас
разумней, чем хочется нам.
674
Куда течет из года в год
часов и дней сумятица?
Наверх по склону – жизнь идет,
а вниз по склону – катится.
675
Дряхлеет мой дружеский круг,
любовных не слышится арий,
а пышный розарий подруг —
уже не цветник, а гербарий.
676
Туристов суетная страстность
нам тонко всякий раз опять
напоминает про напрасность
попыток жизнь успеть понять.
677
Кто придумал, что мир так жесток
и безжалостно жизни движение?
То порхали с цветка на цветок,
то вот-вот, и венков возложение.
678
От нас, когда, недвижны и чисты,
сойдем во тьму молчания отпетого,
останутся лишь тексты и холсты,
а после не останется и этого.
679
Мы зря и глупо тратим силы,
кляня земную маету:
по эту сторону могилы
навряд ли хуже, чем по ту.
680
Мы начинаем уходить —
не торопясь, по одному —
туда, где мы не будем пить,
что дико сердцу и уму.
681
Поездил я по разным странам,
печаль моя, как мир, стара:
какой подлец везде над краном
повесил зеркало с утра?
682
Ничто уже не стоит наших слез,
уже нас держит ангел на аркане,
а близости сердец апофеоз —
две челюсти всю ночь в одном стакане.
683
Исполнен упований возраст ранний,
со временем смеркаются огни;
беда не от избыточных желаний,
беда, когда рассеялись они.
684
Нас маразм не обращает в идиотов,
а в склерозе много радости для духа:
каждый вечер – куча новых анекдотов,
каждой ночью – незнакомая старуха.
685
Когда нас повезут на катафалке,
незримые слезинки оботрут
ромашки, хризантемы и фиалки
и грустно свой продолжат нежный труд.
686
Когда все сбылось, утекло
и мир понятен до предела,
душе легко, светло, тепло;
а тут как раз и вынос тела.
687
Те, кто на поминках шумно пьет,
праведней печальников на тризне:
вольная душа, уйдя в полет,
радуется звукам нашей жизни.
688
В конце земного срока своего,
готов уже в последнюю дорогу,
я счастлив, что не должен ничего,
нигде и никому. И даже Богу.
689
Взлетая к небесам неторопливо
и высушив последнюю слезу,
душа еще три дня следит ревниво,
насколько мы печалимся внизу.
690
В местах не лучших скоро будем
мы остужать земную страсть;
не дай, Господь, хорошим людям
совсем навек туда попасть.
691
Несхожие меня терзали страсти,
кидая и в паденья и в зенит,
разодрана душа моя на части;
но смерть ее опять соединит.
692
К любым мы готовы потерям,
терять же себя так нелепо,
что мы в это слепо не верим
почти до могильного склепа.
693
В игре творил Господь миры,
а в их числе – земной,
где смерть – условие игры
для входа в мир иной.
694
В период перевоплощения,
к нему готовя дух заранее,
в нас возникают ощущения,
похожие на умирание.
695
Как будто не случилось ничего,
течет вечерних рюмок эстафета,
сегодня круг тесней на одного,
а завтра возрастет нехватка эта.
696
О смерти если знать заранее,
хотя бы знать за пару дней,
то было б наше умирание
разнообразней, но трудней.
697
На грани, у обрыва и предела,
когда уже затих окрестный шум,
когда уже душа почти взлетела —
прощения у сердца просит ум.
698
Я послан жить был и пошел,
чтоб нечто выяснить в итоге,
и, хоть уход мой предрешен,
однако я еще в дороге.
699
Весь век я был занят заботой о плоти,
а дух только что запоздало проснулся,
и я ощущаю себя на излете —
как пуля, которой Господь промахнулся.
700
1995 год
Закатные гарики
Ушли и сгинули стремления,
остыл азарт грешить и каяться,
тепло прижизненного тления
по мне течёт и растекается.
1
Уже вот-вот к моим ногам
подвалит ворох ассигнаций,
ибо дерьмо во сне – к деньгам,
а мне большие гавны снятся.
2
К похмелью, лихому и голому,
душевный пришёл инвалид,
потрогал с утра свою голову:
пустая, однако болит.
3
Я не искал чинов и званий,
но очень часто, слава Богу,
тоску несбывшихся желаний
менял на сбывшихся изжогу.
4
Вчера взяла меня депрессия,
напав, как тать, из-за угла;
завесы серые развесила
и мысли чёрные зажгла.
А я не гнал мерзавку подлую,
я весь сиял, её маня,
и с разобиженною мордою
она покинула меня.
5
Я в зеркале вчера себя увидел
и кратко побеседовал с собой;
остался каждый в тягостной обиде,
что пакостно кривляется другой.
6
Это был не роман, это был поебок,
было нежно, тепло, молчаливо,
и, оттуда катясь, говорил колобок:
до свиданья, спасибо, счастливо.
7
На любое идейное знамя,
даже лютым соблазном томим,
я смотрю недоверчиво, зная,
сколько мрази ютится под ним.
8
Слежу без испуга и дрожи
российских событий пунктир:
свобода играет, как дрожжи,
подкинутые в сортир.
9
Когда остыл душевный жар,
а ты ещё живёшь зачем-то,
то жизнь напоминает жанр,
который досуха исчерпан.
10
Когда бы сам собой смывался грим
и пудра заготовленных прикрас,
то многое, что мы боготворим,
ужасно опечалило бы нас.
11
Надежды огненный отвар
в душе кипит и пламенеет:
еврей, имеющий товар,
бодрей того, кто не имеет.
12
Вижу лица или слышу голоса —
вспоминаются сибирские леса,
где встречались ядовитые грибы —
я грущу от их несбывшейся судьбы.
13
Уже мы в гулянии пылком
участие примем едва ли,
другие садятся к бутылкам,
которые мы открывали.
14
Еврей опасен за пределом
занятий, силы отнимающих;
когда еврей не занят делом,
он занят счастьем окружающих.
15
Казённые письма давно
я рву, ни секунды не тратя:
они ведь меня всё равно
потом наебут в результате.
16
Мне слов ни найти, ни украсть,
и выразишь ими едва ли
еврейскую тёмную страсть
к тем землям, где нас убивали.
17
Покуда мы свои выводим трели,
нас давит и коверкает судьба,
поэтому душа – нежней свирели,
а пьёшь – как водосточная труба.
18
Зачем-то в каждое прощание,
где рвётся тесной связи нить,
мы лживо вносим обещание
живую память сохранить.
19
Я искренне люблю цивилизацию
и все её прощаю непотребства
за свет, автомобиль, канализацию
и противозачаточные средства.
20
Я даже мельком невзначай
обет мой давний не нарушу,
не выплесну мою печаль
в чужую душу.
21
Мы столько по жизни мотались,
что вспомнишь – и каплет слеза;
из органов секса остались
у нас уже только глаза.
22
Не знаю блаженней той тягостной муки,
когда вдоль души по оврагу
теснятся какие-то тёмные звуки
и просятся лечь на бумагу.
23
Когда наплывающий мрак
нам путь предвещает превратный,
опасен не круглый дурак,
а умник опасен квадратный.
24
Есть люди – пламенно и бурно
добро спешат они творить,
но почему-то пахнут дурно
их бескорыстие и прыть.
25
Высок успех и звучно имя,
мои черты теперь суровы,
лицо значительно, как вымя
у отелившейся коровы.
26
Нам не светит благодать
с ленью, отдыхом и песнями:
детям надо помогать
до ухода их на пенсии.
27
Не сдули ветры и года
ни прыть мою, ни стать,
и кое-где я хоть куда,
но где – устал искать.
28
Всюду ткут в уюте спален
новых жизней гобелен,
только мрачен и печален
чуждый чарам чахлый член.
29
Заметь, Господь, что я не охал
и не швырял проклятий камни,
когда Ты так меня мудохал,
что стыдно было за Тебя мне.
30
Вольно ли, невольно ли,
но не столько нация,
как полуподпольная
мы организация.
31
В одной учёной мысли ловкой
открылась мне блаженства бездна:
спиртное малой дозировкой —
в любых количествах полезно.
32
Из века в век растёт размах
болезней разума и духа,
и даже в Божьих закромах
какой-то гарью пахнет глухо.
33
Уже порой невмоготу
мне мерзость бытия,
как будто Божью наготу
преступно вижу я.
34
О помощи свыше не стоит молиться
в едва только начатом деле:
лишь там соучаствует Божья десница,
где ты уже сам на пределе.
35
Здесь я напьюсь; тут мой ночлег;
и так мне сладок дух свободы,
как будто, стряхивая снег,
вошли мои былые годы.
36
На старости я сызнова живу,
блаженствуя во взлётах и падениях,
но жалко, что уже не наяву,
а в бурных и бесплотных сновидениях.
37
Сегодня многие хотят
беседовать со мной,
они хвалой меня коптят,
как окорок свиной.
38
А всё же я себе союзник
и вечно буду таковым,
поскольку сам себе соузник
по всем распискам долговым.
39
На старости я, не таясь,
живу, как хочу и умею,
и даже любовную связь
я по переписке имею.
40
Чувствуя страсть, устремляйся вперёд
с полной и жаркой душевной отдачей;
верно заметил российский народ:
даже вода не течёт под лежачий.
41
Жалеть, а не судить я дал зарок,
жестока жизнь, как римский Колизей;
и Сталина мне жаль: за краткий срок
жену он потерял и всех друзей.
42
Покрыто минувшее пылью и мглой,
и, грустно чадя сигаретой,
тоскует какашка, что в жизни былой
была ресторанной котлетой.
43
Забавно мне, что жизни кладь
нам неизменно
и тяжкий крест и благодать
одновременно.
44
Опыт наш – отнюдь не крупность
истин, мыслей и итогов,
а всего лишь совокупность
ран, ушибов и ожогов.
45
Ругая жизнь за скоротечность,
со мной живут в лохмотьях пёстрых
две девки – праздность и беспечность,
моей души родные сёстры.
46
Окажется рощей цветущей
ущелье меж адом и раем,
но только в той жизни грядущей
мы близких уже не узнаем.
47
С высот палящего соблазна
спадая в сон и пустоту,
по эту сторону оргазма
душа иная, чем по ту.
48
Все муки творчества – обман,
а пыл – навеян и вторичен,
стихи диктует некто нам,
поскольку сам – косноязычен.
49
В России часто пью сейчас
я с тем, кто крут и лих,
но дай Господь в мой смертный час
не видеть лица их.
50
Ещё мне внятен жизни шум
и штоф любезен вислобокий;
пока поверхностен мой ум
ещё старик я не глубокий.
51
Хмельные от праведной страсти,
крутые в решеньях кромешных,
святые, дорвавшись до власти,
намного опаснее грешных.
52
Слава Богу, что я уже старый,
и погасло былое пылание,
и во мне переборы гитары
вызывают лишь выпить желание.
53
Вёл себя придурком я везде,
но за мной фортуна поспевала,
вилами писал я на воде,
и вода немедля застывала.
54
На Страшный суд разборки ради
эпоху выкликнув мою,
Бог молча с нами рядом сядет
на подсудимую скамью.
55
Мне жалко, что Бог допускает
нелепый в расчётах просчёт,
и жизнь из меня утекает
быстрее, чем время течёт.
56
Что с изречения возьмёшь,
если в него всмотреться строже?
Мысль изречённая есть ложь...
Но значит, эта мысль – тоже.
57
Увы, но время скоротечно,
и кто распутство хаял грозно,
потом одумался, конечно,
однако было слишком поздно.
58
Весь век себе твержу я: цыц и никшни,
сиди повсюду с края и молчи;
духовность, обнажённая излишне,
смешна, как недержание мочи.
59
Наверно, так понур я от того,
что многого достиг в конце концов,
не зная, что у счастья моего
усталое и тусклое лицо.
60
Вон те – ознобно вожделеют,
а тех – терзает мира сложность;
меня ласкают и лелеют
мои никчёмность и ничтожность.
61
Для игры во все художества
мой народ на свет родил
много гениев и множество
несусветных талмудил.
62
Таким родился я, по счастью,
и внукам гены передам —
я однолюб: с единой страстью
любил я всех попутных дам.
63
Я старый, больной и неловкий,
но знают гурманки слияния,
что в нашей усталой сноровке
ещё до хера обаяния.
64
Я не выйду в гордость нации
и в кумиры на стене,
но напишут диссертации
сто болванов обо мне.
65
О чём-то срочная забота
нас вечно точит и печёт,
и нужно нам ещё чего-то,
а всё, что есть, – уже не в счёт.
66
Любезен буду долго я народу,
поскольку так нечаянно случилось,
что я воспел российскую природу,
которая в еврея насочилась.
67
Я хоть и вырос на вершок,
но не дорос до Льва Толстого,
поскольку денежный мешок
милее мне мешка пустого.
68
Мы сразу правду обнаружим,
едва лишь зорко поглядим:
в семье мужик сегодня нужен,
однако не необходим.
69
Висит над нами всеми безотлучно
небесная чувствительная сфера,
и как только внизу благополучно,
Бог тут же вызывает Люцифера.
70
Обида, презрение, жалость,
захваченность гиблой игрой...
Для всех нас Россия осталась
сияющей чёрной дырой.
71
По многим ездил я местам,
и понял я не без печали:
евреев любят только там,
где их ни разу не встречали.
72
Не знаю, чья в тоске моей вина;
в окне застыла плоская луна;
и кажется, что правит мирозданием
лицо, не замутнённое сознанием.
73
Бог задумал так, что без нажима
движется поток идей и мнений:
скука – и причина, и пружина
всех на белом свете изменений.
74
Любовных поз на самом деле
гораздо меньше, чем иных,
но благодарно в нашем теле
спит память именно о них.
75
Мне вдыхать легко и весело
гнусных мыслей мерзкий чад,
мне шедевры мракобесия
тихо ангелы сочат.
76
Увы, великодушная гуманность,
которая над нами зыбко реет,
похожа на небесную туманность,
которая слезится, но не греет.
77
Попал мой дух по мере роста
под иудейское влияние,
и я в субботу пью не просто,
а совершаю возлияние.
78
Унылый день тянулся длинно,
пока не вылезла луна;
зачем душе страдать безвинно,
когда ей хочется вина?
79
Хотя политики навряд
имеют навык театральный,
но все так сочно говорят,
как будто секс творят оральный.
80
Мне в жизни крупно пофартило
найти свою нору и кочку,
и я не трусь в толпе актива,
а выживаю в одиночку.
81
У Бога сладкой жизни не просил
ни разу я, и первой из забот
была всегда попытка в меру сил
добавить перец-соль в любой компот.
82
Владеющие очень непростой
сноровкой в понимании округи
евреи даже вечной мерзлотой
умеют торговать на жарком юге.
83
Увы, стихи мои и проза,
плоды раздумий и волнений —
лишь некий вид и сорт навоза
для духа новых поколений.
84
Я всегда на сочувствия праздные
отвечаю: мы судеб игралище,
не влагайте персты в мои язвы,
ибо язвы мои – не влагалище.
85
Плетясь по трясине семейного долга
и в каше варясь бытовой,
жена у еврея болеет так долго,
что стать успевает вдовой.
86
Кошмарным сном я был разбужен,
у бытия тряслась основа:
жена готовила нам ужин,
а в доме не было спиртного.
87
Когда мне о престижной шепчут встрече
с лицом, известным всюду и везде,
то я досадно занят в этот вечер,
хотя ещё не знаю, чем и где.
88
Порою я впадаю в бедность,
что вредно духу моему;
Творец оплачивает вредность,
но как – известно лишь Ему.
89
Наше стадо поневоле
(ибо яростно и молодо)
так вытаптывает поле,
что на нём умрёт от голода.
90
Пришла прекрасная пора
явиться мудрости примером,
и стало мыслей до хера,
поскольку бросил мыслить хером.
91
Таланту чтобы дать распространённость,
Творец наш поступил, как искуситель,
поэтому чем выше одарённость,
тем более еблив её носитель.
92
Я часто многих злю вокруг,
живя меж них не в общем стиле;
наверно, мне публичный пук
намного легче бы простили.
93
Глазея пристально и праздно,
я очень странствовать люблю,
но вижу мир ясней гораздо,
когда я в комнате дремлю.
94
По чувству, что долгом повязан,
я понял, что я уже стар,
и смерти я платой обязан
за жизни непрошеный дар.
95
Пора уже налить под разговор,
селёдку покромсавши на куски,
а после грянет песню хриплый хор,
и грусть моя удавится с тоски.
96
Пишу я вздор и ахинею,
херню и чушь ума отпетого,
но что поделаешь – имею
я удовольствие от этого.
97
Меж земной двуногой живности
всюду, где ни посмотри,
нас еврейский ген активности
в жопу колет изнутри.
98
Дикая игра воображения
попусту кипит порой во мне —
бурная, как семяизвержение
дряхлого отшельника во сне.
99
Жить беззаботно и оплошно —
как раз и значит жить роскошно.
100
Я к потрясению основ
причастен в качестве придурка:
от безоглядно вольных слов
с основ слетает штукатурка.
101
Мне не интересно, что случится
в будущем, туманном и молчащем;
будущее светит и лучится
тем, кому херово в настоящем.
102
Когда текла игра без правил
и липкий страх по ветру стлался,
то уважать тогда заставил
я сам себя – и жив остался.
103
Я ценю по самой высшей категории
философию народного нутра,
но не стал бы относить к ветрам истории
испускаемые обществом ветра.
104
Трагедия пряма и неуклончива,
однако, до поры таясь во мраке,
она всегда невнятно и настойчиво
являет нам какие-нибудь знаки.
105
Я жизнь мою листаю с умилением
и счастлив, как клинический дебил:
весь век я то с азартом, то с томлением
кого-нибудь и что-нибудь любил.
106
Блаженны нищие ленивцы,
они живут в самих себе,
пока несчастные счастливцы
елозят задом по судьбе.
107
Вдоль организма дряхлость чуя,
с разгулом я всё так же дружен;
жить осмотрительно хочу я,
но я теперь и вижу хуже.
108
Я к эпохе привёрнут, как маятник,
в нас биение пульса единое;
глупо, если поставят мне памятник —
не люблю я дерьмо голубиное.
109
Ты с ранних лет в карьерном раже
спешил бежать из круга нашего;
теперь ты сморщен, вял и важен —
как жопа дряхлого фельдмаршала.
110
В пустыне усталого духа,
как в дремлющем жерле вулкана,
всё тихо, и немо, и глухо —
до первых глотков из стакана.
111
Уже виски спалила проседь,
уже опасно пить без просыпа,
но стоит резко это бросить,
и сразу явится курносая.
112
Любил я днём под шум трамвая
залечь в каком-нибудь углу,
дичок еврейский прививая
к великорусскому стволу.
113
Глаза мои видели, слышали уши,
я чувствовал даже детали подробные:
больные, гнилые, увечные души —
гуляли, калеча себе неподобные.
114
Жизни надвигающийся вечер
я приму без горечи и слёз;
даже со своим народом встречу
я почти спокойно перенёс.
115
Российские невзгоды и мытарства
и прочие подробности неволи
с годами превращаются в лекарство,
врачующее нам любые боли.
116
Был организм его злосчастно
погублен собственной особой:
глотал бедняга слишком часто
слюну, отравленную злобой.
117
Я под солнцем жизни жарюсь,
я в чаду любви томлюсь,
а когда совсем состарюсь —
выну хер и заколюсь.
118
Житейскую расхлёбывая муть,
так жалобно мы стонем и пыхтим,
что Бог нас посылает отдохнуть
быстрее, чем мы этого хотим.
119
Затаись и не дыши,
если в нервах зуд:
это мысли из души
к разуму ползут.
120
Когда я крепко наберусь
и пьяным занят разговором,
в моей душе святая Русь
горланит песни под забором.
121
Кипит и булькает во мне
идей и мыслей тьма,
и часть из них ещё в уме,
а часть – сошла с ума.
122
Столько стало хитрых технологий —
множество чудес доступно им,
только самый жалкий и убогий
хер живой пока незаменим.
123
Если на душе моей тревога,
я её умею понимать:
это мировая синагога
тайно призывает не дремать.
124
Я знаю, зрителя смеша,
что кратковременна потеха,
и ощутит его душа
в осадке горечь после смеха.
125
По жизни я не зря гулял,
и зло воспел я, и добро,
Творец не зря употреблял
меня как писчее перо.
126
Мы вдосталь в жизни испытали
и потрясений, и пинков,
но я не про закалку стали,
а про сохранность чугунков.
Ещё судьба не раз ударит,
однако тих и одинок,
ещё блаженствует и варит
мой беззаветный чугунок.
127
Давным-давно хочу сказать я
ханжам и мнительным эстетам,
что баба, падая в объятья,
душой возносится при этом.
128
Прекрасна в еврее лихая повадка
с эпохой кишеть наравне,
но страсть у еврея – устройство порядка
в чужой для еврея стране.
129
Прорехи жизни сам я штопал
и не жалел ни сил, ни рук,
судьба меня скрутила в штопор,
и я с тех пор бутылке друг.
130
Я слишком, ласточка, устал
от нежной устной канители,
я для ухаживанья стар —
поговорим уже в постели.
131
Хоть запоздало, но не поздно
России дали оживеть,
и всё, что насмерть не замёрзло,
пошло цвести и плесневеть.
132
Одно я в жизни знаю точно:
что плоть растянется пластом,
и сразу вслед начнётся то, что
Творец назначил на потом.
133
Вечерняя тревога – как недуг:
неясное предчувствие беды,
какой-то полустрах-полуиспуг,
минувшего ожившие следы.
134
Создателя крутая гениальность
заметнее всего из наблюдения,
что жизни объективная реальность
даётся лишь путем грехопадения.
135
Много высокой страсти
варится в русском пиве,
а на вершине власти —
ебля слепых в крапиве.
136
Создан был из почти ничего
этот мир, где светло и печально,
и в попытках улучшить его
обречённость видна изначально.
137
При всей игре разнообразия
фигур её калейдоскопа,
Россия всё же не Евразия,
она скорее Азиопа.
138
Я по жизни бреду наобум,
потеряв любопытство к дороге;
об осколки возвышенных дум
больно ранятся чуткие ноги.
139
В периоды удач и постижений,
которые заметны и слышны,
все случаи потерь и унижений
становятся забавны и смешны.
140
С людьми я вижусь редко и формально,
судьба несёт меня по тихим водам;
какое это счастье – минимально
общаться со своим родным народом!
141
России теперь не до смеха,
в ней жуткий прогноз подтверждается:
чем больше евреев уехало,
тем больше евреев рождается.
142
Любовь завяла в час урочный,
и ныне я смиренно рад,
что мне остался беспорочный
гастрономический разврат.
143
Нам потому так хорошо,
что, полный к жизни интереса,
грядущий хам давно пришёл
и дарит нам дары прогресса.
144
Всего лишь семь есть нот у гаммы,
зато звучат не одинаково;
вот точно так у юной дамы
есть много разного и всякого.
145
Я шамкаю, гундосю, шепелявлю,
я шаркаю, стенаю и кряхчу,
однако бытиё упрямо славлю
и жить ещё отчаянно хочу.
146
Политики раскат любой грозы
умеют расписать легко и тонко,
учитывая всё, кроме слезы
невинного случайного ребёнка.
147
Я часто угадать могу заранее,
куда плывёт беседа по течению;
душевное взаимопонимание —
прелюдия к телесному влечению.
148
Разуму то холодно, то жарко
всюду перед выбором естественным,
где душеспасительно и ярко
дьявольское выглядит божественным.
149
Нам разный в жизни жребий роздан,
отсюда – разная игра:
я из вульгарной глины создан,
а ты – из тонкого ребра.
150
Сегодня думал я всю ночь,
издав к утру догадки стон:
Бог любит бедных, но помочь
умножить ноль не может Он.
151
Поскольку много дураков
хотят читать мой бред,
ни дня без тупости – таков
мой жизненный обет.
152
Жаль Бога мне: святому духу
тоскливо жить без никого;
завел бы Он себе старуху,
но нету рёбер у Него.
153
Когда кому-то что-то лгу,
таким азартом я палим,
что сам угнаться не могу
за изолжением моим.
154
Творец живёт не в отдалении,
а близко видя наши лица;
Он гибнет в каждом поколении
и в каждом заново родится.
155
На нас эпоха ставит опыты,
меняя наше состояние,
и наших душ пустые хлопоты —
её пустое достояние.
156
Полностью раскрыты для подлога
в поисках душевного оплота,
мы себе легко находим Бога
в идолах высокого полёта.
157
Только полный дурак забывает,
испуская похмельные вздохи,
что вино из души вымывает
ядовитые шлаки эпохи.
158
От мерзости дня непогожего
настолько в душе беспросветно,
что хочется плюнуть в прохожего,
но страшно, что плюнет ответно.
159
Я много повидал за жизнь мою,
к тому же любопытен я, как дети;
чем больше я о людях узнаю,
тем более мне страшно жить на свете.
160
Всё в этой жизни так заверчено
и так у Бога на учёте,
что кто глядел на мир доверчиво —
удачно жил в конечном счёте.
161
На всё глядит он опечаленно
и склонен к мерзким обобщениям;
бедняга был зачат нечаянно
и со взаимным отвращением.
162
Если хлынут, пришпоря коней,
вновь монголы в чужое пространство,
то, конечно, крещёный еврей
легче всех перейдёт в мусульманство.
163
Я достиг уже сумерек вечера
и доволен его скоротечностью,
ибо старость моя обеспечена
только шалой и утлой беспечностью.
164
Себя из разных книг салатом
сегодня тешил я не зря,
и над лысеющим закатом
взошла кудрявая заря.
165
Льются ливни во тьме кромешной,
а в журчании – звук рыдания:
это с горечью безутешной
плачет Бог над судьбой создания.
166
К чему усилий окаянство?
На что года мои потрачены?
У Божьих смыслов есть пространство,
его расширить мы назначены.
167
К нам тянутся бабы сейчас
уже не на шум и веселье,
а слыша, как булькает в нас
любви приворотное зелье.
168
За то, что теплюсь лёгким смехом
и духом чист, как пилигрим,
у дам я пользуюсь успехом,
любя воспользоваться им.
169
Та прорва, бездонность, пучина,
что ждёт нас распахнутой пастью,
и есть основная причина
прожития жизни со страстью.
170
В любом пиру под шум и гам
ушедших помяни;
они хотя незримы нам,
но видят нас они.
171
Есть у меня один изъян,
и нет ему прощения:
в часы, когда не сильно пьян,
я трезв до отвращения.
172
Мы с рожденья до могилы
ощущаем жизни сладость,
а источник нашей силы —
это к бабам наша слабость.
173
Твой разум изощрён, любезный друг,
и к тонкой философии ты склонен,
но дух твоих мыслительных потуг
тяжёл и очень мало благовонен.
174
Листая календарь летящих будней,
окрашивая быт и бытиё,
с годами всё шумней и многолюдней
глухое одиночество моё.
175
Женился на красавице
смиренный Божий раб,
и сразу стало нравиться
гораздо больше баб.
176
Нелепо – жить в незрячей вере
к понявшим всё наверняка;
Бог поощряет в равной мере
и мудреца, и мудака.
177
Друзья мои, кто первый среди нас?
Я в лица ваши вглядываюсь грустно:
уже недалеко урочный час,
когда на чьём-то месте станет пусто.
178
Когда растёт раздора завязь,
то, не храбрейший из мужчин,
я ухожу в себя, спасаясь
от выяснения причин.
179
Людей обычно самых лучших,
людей, огнём Творца прогретых,
я находил меж лиц заблудших,
погрязших, падших и отпетых.
180
Боюсь бывать я на природе,
её вовек бы я не знал,
там мысли в голову приходят,
которых вовсе я не звал.
181
Я б не думал о цели и смысле,
только часто моё самочувствие
слишком явно зависит от мысли,
что моё не напрасно присутствие.
182
Явил Господь жестокий произвол
и сотни поколений огорчил,
когда на свет еврея произвёл
и жить со всеми вместе поручил.
183
Я к веку относился неспроста
с живым, но отчуждённым интересом:
состарившись, душа моя чиста,
как озеро, забытое прогрессом.
184
Ничуть не больно и не стыдно
за годы лени и гульбы:
в конце судьбы прозрачно видно
существование судьбы.
185
Нас боль ушибов обязала
являть смекалку и талант;
где бабка надвое сказала,
там есть и третий вариант.
186
Потоки слов терзают ухо,
как эскадрилья злобных мух;
беда, что недоросли духа
так обожают мыслить вслух.
187
Со всеми гибнуть заодно —
слегка вторичная отвага;
но и не каждому дано
блаженство личностного шага.
188
Везде, где можно стать бойцом,
везде, где бесятся народы,
еврей с обрезанным концом
идёт в крестовые походы.
189
Не по воле несчастного случая,
а по времени – чаша выпита —
нас постигла беда неминучая:
лебедой поросло наше либидо.
190
Весна – это любовный аромат
и страсти необузданный разлив;
мужчина в большинстве своём женат,
поэтому поспешлив и пуглив.
191
Нечто круто с возрастом увяло,
словно исчерпался некий ген:
очень любопытства стало мало
и душа не просит перемен.
192
Жизнь моя как ни била ключом,
как шампанским ни пенилась в пятницу,
а тоска непонятно о чём
мне шершавую пела невнятицу.
193
Споры о зерне в литературе —
горы словоблудной чепухи,
ибо из семян ума и дури
равные восходят лопухи.
194
Давно по миру льются стоны,
что круче, жарче и бодрей
еврей штурмует бастионы,
когда в них есть другой еврей.
195
Судьба не зря за годом год
меня толчёт в житейской ступке:
у человека от невзгод
и мысли выше, и поступки.
196
Переживёт наш мир беспечный
любой кошмар как чепуху,
пока огонь пылает вечный
у человечества в паху.
197
Подонки, мразь и забулдыги,
мерзавцы, суки и скоты
читали в детстве те же книги,
что прочитали я и ты.
198
До точки знает тот,
идущий нам на смену,
откуда что растёт
и что в какую цену.
199
С тоской копаясь в тексте сраном,
его судить самодержавен,
я многим жалким графоманам
бывал сиятельный Державин.
200
Наш разум тесно связан с телом,
и в том немало есть печали:
про то, что раньше ночью делал,
теперь я думаю ночами.
201
В устоях жизни твёрдокамен,
семью и дом любя взахлёб,
мужик хотя и моногамен,
однако жуткий полиёб.
202
Неволю ощущая, словно плен,
я полностью растратил пыл удалый,
и общества свободного я член
теперь уже потрёпанный и вялый.
203
Недолго нас кошмар терзает,
что оборвётся бытиё:
с приходом смерти исчезает
боль ожидания её.
204
Взгляд её, лениво-благосклонный,
светится умом, хоть явно дура,
возраст очень юный, но преклонный,
и худая тучная фигура.
205
Пришли ко мне, покой нарушив,
раздумий тягостные муки:
а вдруг по смерти наши души
на небе мрут от смертной скуки?
206
Мы в очень различной манере
семейную носим узду,
на нас можно ездить в той мере,
в которой мы терпим узду.
207
Вся планета сейчас нам видна:
мы в гармонии неги и лени
обсуждаем за рюмкой вина
соль и суть мимолётных явлений.
208
В зоопарке под вопли детей
укрепилось моё убеждение,
что мартышки глядят на людей,
обсуждая своё вырождение.
209
А то, что в среду я отверг,
неся гневливую невнятицу,
то с радостью приму в четверг,
чтобы жалеть об этом в пятницу.
210
На пороге вечной ночи
коротая вечер тёмный,
что-то всё ещё бормочет
бедный разум неуёмный.
211
Разумов парящих и рабочих
нету ни святее, ни безбожней,
наши дураки – тупее прочих,
наши идиоты – безнадёжней.
212
Что я люблю? Курить, лежать,
в туманных нежиться томлениях
и вяло мыслями бежать
во всех возможных направлениях.
213
Блаженство алкогольного затмения
неведомо жрецам ума и знания,
мы пьём от колебаний и сомнения,
от горестной тоски непонимания.
214
Даётся близость только с теми
из городов и площадей,
где бродят призраки и тени
хранимых памятью людей.
215
Бывают лампы в сотни ватт,
но свет их резок и увечен,
а кто слегка мудаковат,
порой на редкость человечен.
216
Не только от нервов и стужи
болезни и хворости множатся:
здоровье становится хуже,
когда о здоровье тревожатся.
217
Был некто когда-то и где-то,
кто был уже мною тогда;
слова то хулы, то привета
я слышу в себе иногда.
218
Не слишком я азартный был игрок,
имея даже козыри в руках,
ни разу я зато не пренебрёг
возможностью остаться в дураках.
219
Сегодня исчез во мраке
ещё один, с кем не скучно;
в отличие от собаки
я выл по нему беззвучно.
220
Конечно, всем вокруг наверняка
досадно, что еврей, пока живой,
дорогу из любого тупика
находит хитрожопой головой.
221
Ворует власть, ворует челядь,
вор любит вора укорять;
в Россию можно смело верить,
но ей опасно доверять.
222
Чтобы душа была чиста,
жить не греша совсем не тупо,
но жизнь становится пуста,
как детектив, где нету трупа.
223
Хотя неволя миновала,
однако мы – её творение;
стихия зла нам даровала
высокомерное смирение.
224
Тонко и точно продумана этика
всякого крупного кровопролития:
чистые руки – у теоретика,
чистая совесть – у исполнителя.
225
Не помню мест, не помню лиц,
в тетради века промелькнувшего
размылись тысячи страниц
неповторимого минувшего.
226
В силу душевной структуры,
дышащей тихо, но внятно,
лучшие в жизни халтуры
делались мною бесплатно.
227
Взывая к моему уму и духу,
все встречные, галдя и гомоня,
раскидывают мне свою чернуху,
спасти меня надеясь от меня.
228
Судить подробней не берусь,
но стало мне теперь видней:
евреи так поили Русь,
что сами спились вместе с ней.
229
Пусты потуги сторожей
быть зорче, строже и внимательней:
плоды запретные – свежей,
сочней, полезней и питательней.
230
Я рад, что вновь сижу с тобой,
сейчас бутылку мы откроем,
мы объявили пьянству бой,
но надо выпить перед боем.
231
Наступило время страха,
сердце болью заморочено;
а вчера лишь бодро трахал
всё, что слабо приколочено.
232
Везде на красочных обложках
и между них в кипящем шелесте
стоят-идут на стройных ножках
большие клумбы пышной прелести.
233
Есть в ощущениях обман,
и есть обида в том обмане:
совсем не деньги жгут карман,
а их отсутствие в кармане.
234
Вновь меня знакомые сейчас
будут наставлять, кормя котлетами;
счастье, что Творец не слышит нас —
мы б Его затрахали советами.
235
В неправедных суждениях моих
всегда есть оправдание моральное:
так резво я выбалтываю их,
что каждому найду диаметральное.
236
Известно лишь немым небесным судьям,
где финиш нашим песням соловьиным,
и слепо ходит рок по нашим судьбам,
как пёс мой – по тропинкам муравьиным.
237
Эпоха лжи, кошмаров и увечий
издохла, захлебнувшись в наших стонах,
божественные звуки русской речи
слышны теперь во всех земных притонах.
238
В доставшихся мне жизненных сражениях
я бился, балагуря и шутя,
а в мелочных житейских унижениях —
беспомощен, как малое дитя.
239
До славной мысли неслучайной
добрёл я вдруг дорогой плавной:
у мужика без жизни тайной
нет полноценной жизни явной.
240
На высокие наши стремления,
на душевные наши нюансы,
на туманные духа томления —
очень грубо влияют финансы.
241
Стали бабы страшной силой,
полон дела женский трёп,
а мужик – пустой и хилый,
дармоед и дармоёб.
242
Я был изумлён, обнаружив,
насколько проста красота:
по влаге – что туча, что лужа,
но разнится их высота.
243
Наш век в уме слегка попорчен
и рубит воздух топором,
а бой со злом давно закончен:
зло победило, став добром.
244
Я, друзья, лишь до срока простак
и балдею от песни хмельной:
после смерти зазнаюсь я так,
что уже вам не выпить со мной.
245
Я живу, незатейлив и кроток,
никого и ни в чём не виня,
а на свете всё больше красоток,
и всё меньше на свете меня.
246
Ещё родить нехитрую идею
могу после стакана или кружки,
но мысли в голове уже редеют,
как волос на макушке у старушки.
247
Давно живя с людьми в соседстве,
я ни за что их не сужу:
причины многих крупных бедствий
в себе самом я нахожу.
248
Во что я верю, горький пьяница?
А верю я, что время наше
однажды тихо устаканится
и станет каплей в Божьей чаше.
249
Несчётны русские погосты
с костями канувших людей —
века чумы, холеры, оспы
и несогласия идей.
250
Повсюду, где гремит гроза борьбы
и ливнями текут слова раздоров,
евреи вырастают, как грибы,
с обилием ярчайших мухоморов.
251
Компотом духа и ума
я русской кухне соприроден:
Россия – лучшая тюрьма
для тех, кто внутренне свободен.
252
О нём не скажешь ничего —
ни лести, ни хулы;
ума палата у него,
но засраны углы.
253
В неполном зале – горький смех
во мне журчит без осуждения:
мне, словно шлюхе, жалко всех,
кто не получит наслаждения.
254
Со мной, хотя удаль иссякла,
а розы по-прежнему свежи,
ещё приключается всякое,
хотя уже реже и реже.
255
Давно я заметил на практике,
что мягкий живителен стиль,
а люди с металлом в характере
быстрее уходят в утиль.
256
В земной ума и духа суете
у близких вызывали смех и слёзы,
но делали погоду только те,
кто плюнул на советы и прогнозы.
257
Зная, что глухая ждёт нас бездна,
и что путь мы не переиначим,
и про это плакать бесполезно —
мы как раз поэтому и плачем.
258
Опершись о незримую стену,
как моряк на родном берегу,
на любую заветную тему
помолчать я с друзьями могу.
259
Всё, что было – кануло и сплыло,
есть ещё в мехах моих вино;
что же мне так вяло и уныло,
пусто, равнодушно и темно?
260
Повсюду смерть, но живы мы,
я чувством света – тьме обязан,
и даже если нет чумы,
наш каждый пир с ней тесно связан.
261
Идея, что мною владеет,
ведёт к пониманию важному:
в года, когда небо скудеет,
душа достаётся не каждому.
262
Напористо, безудержно и страстно —
повсюду, где живое колыхание, —
в российское духовное пространство
вплетается еврейское дыхание.
263
Человек – существо такое,
что страдает интимным жжением,
и в заветном живёт покое
с нарастающим раздражением.
264
До поры, что востребую их,
воплощая в достойных словах,
много мыслей и шуток моих
содержу я в чужих головах.
265
Все дружно в России воздели глаза
и в Божье поверили чудо,
и пылко целует теперь образа
повсюдный вчерашний Иуда.
266
Устав болеть от наших дел,
порой лицо отводит Бог,
и страшен жизненный удел
живущих в этот тёмный срок.
267
Среди любого поколения
живя в обличии естественном,
еврей – повсюдный червь сомнения
в духовном яблоке общественном.
268
Полистал я его откровения
и подумал, захлопнув обложку,
что в источник его вдохновения
музы бросили дохлую кошку.
269
Души мёртвых терпят муки
вновь и вновь, пока планета
благодушно греет руки
на пожарах наших гетто.
270
Я щедро тешил плоть,
но дух был верен чести;
храни его, Господь,
в сухом и тёплом месте.
271
И хотя уже видна
мне речушка Лета,
голова моя полна
мусора и света.
272
Вчера ходил на пир к знакомым;
их дом уютен, как кровать;
но трудно долго почивать,
когда не спится насекомым.
273
Господь, услышав жалобы мои,
подумал, как избыть мою беду,
и стали петь о страсти соловьи
в осеннем неприкаянном саду.
274
Реальность – это то, где я живу;
реальность – это личная окрестность;
реальность – это всё, что наяву;
но есть ещё совсем иная местность.
275
Нам, конечно, уйти суждено,
исчерпав этой жизни рутину,
но, закончив земное кино,
мы меняем лишь зал и картину.
276
Чисто чувственно мной замечено,
как незримо для наблюдения
к нам является в сумрак вечера
муза лёгкого поведения.
277
Подвержен творческой тоске,
Господь не чужд земного зелья,
и наша жизнь на волоске
висит в часы Его похмелья.
278
Я вижу Россию не вчуже,
и нет у меня удивления:
разруха – в умах, а снаружи —
всего лишь её проявления.
279
Злоба наша, в душах накопляясь,
к небу воспаряет с ними вместе;
небо, этой злобой воспаляясь,
вяжет облака вражды и мести.
280
Ещё свой путь земной не завершив,
российской душегубкой проворонен,
по внешности сохранен я и жив,
но внутренне – уже потусторонен.
281
И жизнь моя не в тупике,
и дух ещё отзывчив к чувству,
пока стакан держу в руке,
а вилкой трогаю капусту.
282
Не чувствую ни капли облегчения,
осваивая новую реальность,
где плотские порывы и влечения
теряют остроту и актуальность.
283
Земного прозябания режим
толкает нас на поиск лучшей доли,
и мы от благоденствия бежим
не реже, чем от тягот и неволи.
284
Вся наша склонность к оптимизму
от неспособности представить,
какого рода завтра клизму
судьба решила нам поставить.
285
Бог необузданно гневлив
и сам себя сдержать не может,
покуда ярости прилив
чего-нибудь не уничтожит.
286
Держусь я тем везде всегда,
что никогда нигде
я не даю себе труда
усердствовать в труде.
287
Из века в век и год от года
смеясь над воплями старателей,
бренчит российская свобода
ключами сменных надзирателей.
288
Я догадался очень рано
себя от пакости беречь
и не смотрю, когда с экрана
двуликий анус держит речь.
289
Люблю ненужные предметы,
любуюсь медью их и глиной,
руками трогаю приметы
того, что жизнь случилась длинной.
290
Я чтенью предал жизнь мою,
смакую тон, сюжет и фразу,
а всё, что жадно узнаю,
я забывать умею сразу.
291
Я жизнь мою прошёл пешком,
и был карман мой пуст,
но метил я в пути стишком
любой дорожный куст.
292
Творец живёт сейчас в обиде,
угрюмо видя мир насквозь —
и то, что вовсе не предвидел,
и то, что напрочь не сбылось.
293
Евреи всходят там, где их не сеяли,
цветут и колосятся где не просят,
растут из непосаженного семени
и всюду безобразно плодоносят.
294
Умелец мастерит лихую дрель
и сверлит в мироздании дыру,
а хлюпик дует в тонкую свирель
и зябнет на космическом ветру.
295
Сполна я осознал ещё юнцом
трагедию земного проживания
с кошмарным и заведомым концом,
со счастьем и тоской существования.
296
Я завидую только тому,
чей азарт не сильнее ума,
и довольно того лишь ему,
что судьба посылает сама.
297
Сам в отшельнический скит
заточился дух-молчальник;
всюду бурно жизнь кипит,
на плите кипит мой чайник.
298
Весьма наш мир материален,
но вожжи духа отпустив,
легко уловишь, как реален
сокрытой мистики мотив.
299
Когда по пьянке всё двоится,
опасно дальше наливать,
и может лишняя девица
легко проникнуть на кровать.
300
Мир хотя загадок полон,
есть ключи для всех дверей;
если в ком сомненья, кто он,
то, конечно, он еврей.
301
Гражданским пышешь ты горением,
а я – любуюсь на фиалки;
облей, облей меня презрением
и подожги от зажигалки.
302
Созерцатель и свидетель,
я по жизни зря кочую,
я не славлю добродетель
и пороки не бичую.
Посторонен я настолько,
что и чувствую иначе:
видя зло – смеюсь я горько,
а добру внимаю – плача.
303
Я не был накопительства примером
и думаю без жалости теперь,
что стал уже давно миллионером
по счёту мной понесенных потерь.
304
Как пастырь, наставляющий народ,
как пастор, совершающий молебен,
еврей, торгуя воздухом, не врёт,
а верит, что товар его целебен.
305
Несложен мой актёрский норов:
ловя из зала волны смеха,
я торжествую, как Суворов,
когда он с Альп на жопе съехал.
306
Виновен в этом или космос,
или научный беспредел:
несовращённолетний возраст
весьма у дев помолодел.
307
Пока себя дотла не износил,
на баб я с удовольствием гляжу;
ещё настолько свеж и полон сил,
что внуков я на свет произвожу.
308
Молчу, скрываюсь и таю,
чтоб даже искрой откровения
не вызвать пенную струю
из брюк общественного мнения.
309
Я к вам бы, милая, приник
со страстью неумышленной,
но вы, мне кажется, – родник
воды весьма промышленной.
310
С того слова мои печальны,
а чувства миром недовольны,
что мысли – редки и случайны,
а рифмы – куцы и глагольны.
311
Покуда есть литература,
возможны в ней любые толки,
придёт восторженная дура
и книгу пылко снимет с полки.
312
Когда порой густеют в небе тучи,
я думаю: клубитесь надо мной,
бывали облака гораздо круче,
но где они? А я – сижу в пивной.
313
Нисколько от безделья я не маюсь,
а ты натужно мечешься – зачем?
Я – с радостью ничем не занимаюсь,
ты – потно занимаешься ничем.
314
Творец порой бывает так не прав,
что сам же на себя глядит зловеще
и, чтоб утихомирить буйный нрав,
придумывает что-нибудь похлеще.
315
Нет часа угрюмей, чем утренний:
душа озирается шало,
и хаосы – внешний и внутренний —
коростами трутся шершаво.
316
Когда мы спорим, наши головы
весьма легки в тасовке фактов,
поскольку сами факты – голые
и для любых годятся актов.
317
В местах любого бурного смятения,
где ненависти нет конца и края,
растут разнообразные растения,
покоем наши души укоряя.
318
Я чую в организме сговор тайный,
решивший отпустить на небо душу,
ремонт поскольку нужен капитальный,
а я и косметического трушу.
319
Всё течёт под еврейскую кровлю,
обретая защиту и кров, —
и свобода, политая кровью,
и доходы российских воров.
320
Дожрав до крошки, хрюкнув сыто
и перейдя в режим лежания,
свинья всегда бранит корыто
за бездуховность содержания.
321
Тоскливы русские пейзажи,
их дух унынием повит,
и на душе моей чем гаже,
тем ей созвучней этот вид.
322
Иссяк мой золота запас,
понтуюсь я, бренча грошами,
а ты всё скачешь, мой Пегас,
тряся ослиными ушами.
323
Только самому себе молчащему
я могу довериться как лекарю;
если одинок по-настоящему,
то и рассказать об этом некому.
324
Те идеи, что в воздухе веяли
и уже были явно готовые,
осознались былыми евреями,
наша участь – отыскивать новые.
325
Гд е все сидят, ругая власть,
а после спят от утомления,
никак не может не упасть
доход на тушу населения.
326
Купаясь в мелкой луже новостей,
ловлю внезапно слово, и тогда
стихи мои похожи на детей
случайностью зачатия плода.
327
Мечтай, печальный человек,
целебней нет от жизни средства,
и прошлогодний веет снег
над играми седого детства.
328
Вся наука похожа на здание,
под которым фундамент непрочен,
ибо в истинность нашего знания
это знание верит не очень.
329
Возвышенные мифы год за годом
становятся сильней печальной были;
евреи стали избранным народом
не ранее, чем все их невзлюбили.
330
Однажды фуфло полюбило туфту
с роскошной и пышной фигурой,
фуфло повалило туфту на тахту
и занялось пылкой халтурой.
331
Под ветром жизни так остыли мы
и надышались едким дымом,
что постепенно опостылели
самим себе, таким любимым.
332
Мне стоит лишь застыть, сосредоточась,
и, словно растворённые в крови,
из памяти моей сочатся тотчас
не доблести, а подлости мои.
333
Присматриваясь чутко и сторожко,
я думал, когда жил ещё в России,
что лучше воронок, чем неотложка,
и вышло всё, как если бы спросили.
334
То с боями, то скинув шинель
и обильно плодясь по дороге,
человечество роет тоннель,
не надеясь на выход в итоге.
335
Дойдя до рубежа преображения,
оставив дым последней сигареты,
зеркального лишусь я отражения
и весь переселюсь в свои портреты.
336
Вся история – огромное собрание
аргументов к несомненности идеи,
что Творец прощает каждого заранее;
это знали все великие злодеи.
337
Иступился мой крючок
и уже не точится;
хоть и дряхлый старичок,
а ебаться хочется.
338
Аскетов боюсь я – стезя их
лежит от моей далеко,
а те, кто себя истязает,
и ближних калечат легко.
339
Зачем печалиться напрасно,
словами горестно шурша?
У толстых тоже очень часто
бывает тонкая душа.
340
Не видел я нигде в печати,
но это знают все студенты:
про непорочное зачатие
миф сочинили импотенты.
341
О чём-то грустном все молчали,
но я не вник и не спросил,
уже чужие знать печали
нет у меня душевных сил.
342
Думаю об этом без конца,
наглый неотёсанный ублюдок:
если мы – подобие Творца,
то у Бога должен быть желудок.
343
Конечно, всё на свете – суета
под вечным абажуром небосвода,
но мера человека – пустота
окрестности после его ухода.
344
Если всё не пакостно, то мглисто,
с детства наступает увядание,
светлая пора у пессимиста —
новых огорчений ожидание.
345
В годы, что прослыли беззаботными
(время только начало свой бег),
ангелы потрахались с животными,
вышел первобытный человек.
346
Уже давно мы не атлеты
и плоть полнеет оголтело,
теперь некрупные предметы
я ловко прячу в складках тела.
347
Держусь ничуть не победительно,
весьма беспафосно звучу,
меня при встрече снисходительно
ублюдки треплют по плечу.
348
Пусть меня заботы рвут на части,
пусть я окружён гавном и суками,
всё же поразительное счастье —
мучиться прижизненными муками.
349
Когда мы кого-то ругаем
и что-то за что-то клянём,
мы желчный пузырь напрягаем,
и камни заводятся в нём.
350
Конечно, лучше жить раздельно с веком,
не пачкаясь в нечестии и блуде,
но чистым оставаться человеком
мешают окружающие люди.
351
Рассеялись былые притязания,
и жизнь моя, желаньям в унисон,
полна уже блаженством замерзания,
когда внутри тепло и клонит в сон.
352
Господь на нас не смотрит потому,
что чувствует неловкость и смущение:
Творец гордится замыслом, Ему
видней, насколько плохо воплощение.
353
Не по капризу Провидения
мы на тоску осуждены,
тоска у нас – от заблуждения,
что мы для счастья рождены.
354
В немыслимом количестве томов
мусолится одна и та же шутка —
что связано брожение умов
с бурчанием народного желудка.
355
Почти закончив путь земной,
я жизнь мою обозреваю
и сам себя подозреваю,
что это было не со мной.
356
Ты, душа, если сердце не врёт,
запросилась в родные края?
Лишь бы только тебя наперёд
не поехала крыша моя.
357
Свой дух я некогда очистил
не лучезарной красотой,
а осознаньем грязных истин
и тесной встречей с мерзотой.
358
Исчерпался остаток чернил,
Богом некогда выданный мне;
всё, что мог, я уже сочинил;
только дохлая муха на дне.
359
Моя прижизненная аура
перед утечкой из пространства
в неделю похорон и траура
пронижет воздух духом пьянства.
360
Столько из былого мной надышано,
что я часто думаю сейчас:
прошлое прекрасно и возвышенно,
потому что не было там нас.
361
Комфорту и сытости вторя,
от массы людской умножения
из пены житейского моря
течёт аромат разложения.
362
Всему учился между прочим,
но знаю слов я курс обменный,
и собеседник я не очень,
но соболтатель я отменный.
363
Бог нам подсыпал, дух варя,
и зов безумных побуждений,
и тёмный ужас дикаря,
и крутость варварских суждений.
364
Всюду меж евреями сердечно
теплится идея прописная:
нам Израиль – родина, конечно,
только, слава Богу, запасная.
365
Замедлился кошмарный маховик,
которым был наш век разбит и скомкан;
похоже, что закончен черновик
того, что предстоит уже потомкам.
366
Я не рассыпаюсь в заверениях
и не возношу хвалу фальшиво;
Бога я люблю в его творениях
женского покроя и пошива.
367
В России очень часто ощущение —
вослед каким-то мыслям или фразам,
что тесное с евреями общение
ужасно объевреивает разум.
368
Хотя везде пространство есть,
но от себя нам не убресть.
369
Люблю чужеземный ландшафт
не в виде немой территории,
а чтобы везде на ушах
висела лапша из истории.
370
Тактично, щепетильно, деликатно —
беседуя, со сцены, за вином —
твержу я, повторяясь многократно,
о пагубности близости с гавном.
371
Поскольку жутко тяжек путь земной
и дышит ощущением сиротства —
блаженны, кто общается со мной,
испытывая радость превосходства.
372
Как судьба ни длись благополучно,
есть у всех последняя забота;
я бы умереть хотел беззвучно,
близких беспокоить неохота.
373
Кто на суете сосредоточен
в судорогах алчного радения,
тех и посреди кромешной ночи
денежные мучают видения.
374
Угрюмо ощутив, насколько тленны,
друзья мои укрылись по берлогам;
да будут их года благословенны,
насколько это можно с нашим Богом.
375
Всё время учит нас история,
что получалось так и сяк,
но где хотелось, там и стоило
пускаться наперекосяк.
376
Мы к ночи пьём с женой по тем причинам веским,
что нету спешных дел и поезд наш ушёл,
и заняты друзья, нам часто выпить не с кем,
а главное – что нам так хорошо.
377
Раздвоенность – печальная нормальность,
и зыбкое держу я равновесие:
умишко слепо тычется в реальность,
а душу распирает мракобесие.
378
Как раньше в юности влюблённость,
так на закате невзначай
нас осеняет просветлённость
и благодарная печаль.
379
Здесь еврей и ты и я,
мы единая семья:
от шабата до шабата
брат наёбывает брата.
380
Нынче различаю даже масти я
тех, кому душа моя – помеха:
бес гордыни, дьявол любострастия,
демоны свободы и успеха.
381
Нет, мой умишко не глубок,
во мне горит он тихой свечкой
и незатейлив, как лубок,
где на лугу – баран с овечкой.
382
Благословенна будь, держава,
что век жила с собой в борьбе,
саму себя в дерьме держала,
поя хвалу сама себе.
383
Конечно, всюду ложь и фальшь,
тоска, абсурд и бред,
но к водке рубят сельдь на фарш,
а к мясу – винегрет.
384
Весь Божий мир, пока живой, —
арена бойни мировой,
поскольку что кому-то прибыльно,
другому – тягостно и гибельно.
385
Я слышу завывания кретина,
я вижу, как гуляет сволота,
однако и душа невозмутима,
и к жизни не скудеет теплота.
386
Разуверясь в иллюзии нежной,
мы при первой малейшей возможности
обзаводимся новой надеждой,
столь же явной в её безнадёжности.
387
Спать не зря охоч я очень,
сонный бред люблю я с юности,
разум наш под сенью ночи
отдыхает от разумности.
388
Всякий нёс ко мне боль и занозы,
кто судьбе проигрался в рулетку,
и весьма крокодиловы слёзы
о мою осушались жилетку.
389
Мой деловой, рациональный,
с ухваткой, вскормленной веками,
активный ген национальный
остался в папе или в маме.
390
Гуляка, пройдоха, мошенник,
для адского пекла годясь, —
подвижник, аскет и отшельник,
в иную эпоху родясь.
391
Замшелым душам стариков
созвучны внешне их старушки:
у всех по жизни гавнюков
их жёны – злобные гнилушки.
392
От коллективных устремлений,
где гул восторгов, гам и шум,
я уклоняюсь из-за лени,
что часто выглядит как ум.
393
Клокочет неистовый зал,
и красные флаги алеют...
Мне доктор однажды сказал:
глисты перед гибелью злеют.
394
Пока присесть могу к столу,
ценю я каждое мгновение,
и там, где я пишу хулу,
внутри звучит благословение.
395
Время тянется уныло,
но меняться не устало:
раньше всё мерзее было,
а теперь – мерзее стало.
396
Проходят эпохи душения,
но сколько и как ни трави,
а творческий пыл разрушения
играет в российской крови.
397
Был я молод и где-то служил,
а любовью – и бредил, и жил;
даже глядя на гладь небосклона,
я усматривал девичьи лона.
398
Кто книжно, а кто по наитию,
но с чувством неясного страха
однажды приходишь к открытию
сообщества духа и паха.
399
Я остро ощущаю временами
(проверить я пока ещё не мог),
что в жизни всё случившееся с нами
всего лишь только опыт и пролог.
400
Уходит чёрный век великий,
и станет нем его гранит,
и лишь язык, живой и дикий,
кошмар и славу сохранит.
401
Идеей тонкой и заветной
богат мой разум проницательный:
страсть не бывает безответной —
ответ бывает отрицательный.
402
Вокруг хотя полно материальности,
но знают нынче все, кто не дурак:
действительность загадочней реальности,
а что на самом деле – полный мрак.
403
Бурлит российский передел,
кипят азарт и спесь,
а кто сажал и кто сидел —
уже неважно здесь.
404
У писательского круга —
вековечные привычки:
все цитируют друг друга,
не используя кавычки.
405
Сбываются – глазу не веришь —
мечты древнеримских трудящихся:
хотевшие хлеба и зрелищ
едят у экранов светящихся.
406
Мы уже судьбу не просим
об удаче скоротечной,
осенила душу осень
духом праздности беспечной.
407
Вой ветра, сеющий тревогу,
напоминает лишь о том,
что я покуда, слава Богу,
ни духом слаб, ни животом.
408
Предай меня, Боже, остуде,
от пыла вещать охрани,
достаточно мудрые люди
уже наболтали херни.
409
Не числю я склероз мой ранний
досадной жизненной превратностью;
моя башка без лишних знаний
полна туманом и приятностью.
410
Не травлю дисгармонией мрачной
я симфонию льющихся дней;
где семья получилась удачной,
там жена дирижирует ей.
411
Когда близка пора маразма,
как говорил мудрец Эразм,
любое бегство от соблазна
есть больший грех, чем сам соблазн.
412
Плачет баба потому,
что увяло тело,
а давала не тому,
под кого хотела.
413
Художнику дано благословлять —
не более того, хоть и не менее,
а если не художник он, а блядь,
то блядство и его благословение.
414
С разным повстречался я искусством
в годы любованья мирозданием,
лучшее на свете этом грустном
создано тоской и состраданием.
415
В одном история не врёт
и правы древние пророки:
великим делают народ
его глубинные пороки.
416
Ты к небу воздеваешь пылко руки,
я в жестах этих вижу лицемерие,
за веру ты принять согласен муки,
а я принять готов их – за неверие.
417
Господь не будет нас карать,
гораздо хуже наш удел:
на небе станут нагло жрать
нас те, кто нас по жизни ел.
418
Бог печально тренькает на лире
в горести недавнего прозрения:
самая большая скверна в мире —
подлые разумные творения.
419
Я храню душевное спокойствие,
ибо всё, что больно, то нормально,
а любое наше удовольствие —
либо вредно, либо аморально.
420
Жила-была на свете дева,
и было дел у ней немало:
что на себя она надела,
потом везде она снимала.
421
Тайным действием систем,
скрытых под сознанием,
жопа связана со всем
Божьим мирозданием.
422
Схожусь я медленно, с опаской,
по горло полон горьким опытом,
но вдруг дохнёт на душу лаской,
и снова всё пропало пропадом.
423
Когда мне почта утром рано
приносит вирши графомана,
бываю рад я, как раввины —
от ветра с запахом свинины.
424
Вульгарен, груб и необуздан,
я в рай никак не попаду,
зато легко я буду узнан
во дни амнистии в аду.
425
Людей давно уже делю —
по слову, тону, жесту, взгляду —
на тех, кому я сам налью,
и тех, с кем рядом пить не сяду.
426
У внуков с их иными вкусами
я не останусь без призора:
меня отыщут в куче мусора
и переложат в кучу сора.
427
Я живу в тишине и покое,
стал отшельник, монах и бирюк,
но на улицах вижу такое,
что душа моя рвётся из брюк.
428
Первые на свете совратители,
понял я, по памяти скользя,
были с несомненностью родители:
я узнал от них, чего нельзя.
429
Покуда наши чувства не остыли,
я чувствую живое обожание
к тому, что содержимое бутыли
меняет наших мыслей содержание.
430
Ум – помеха для нежной души,
он её и сильней, и умней,
но душа если выпить решит,
ум немедля потворствует ей.
431
Я от века отжил только треть,
когда понял: бояться – опасно,
страху надо в глаза посмотреть,
и становится просто и ясно.
432
В натурах подлинно способных
играет тонкий и живой
талант упрямо, как подсолнух,
вертеть за солнцем головой.
433
Мир совершенствуется так —
не по годам, а по неделям, —
что мелкотравчатый бардак
большим становится борделем.
434
Хотя под раскаты витийства
убийц человечество судит,
но жить на земле без убийства —
не может, не хочет, не будет.
435
Естественно и точно по годам
стал ветошью мой рыцарский доспех,
поскольку у весьма прекрасных дам
терпел он сокрушительный успех.
436
Я подбил бы насильнику глаз,
а уж нос я расквасил бы точно,
очень жалко, что трахают нас
анонимно, безлико, заочно.
437
В чистом разуме скрыта отрава,
целой жизни мешая тайком:
мысля трезво, реально и здраво,
ты немедля слывёшь мудаком.
438
Поскольку есть мужчины и юнцы,
просящие готовые ответы,
постольку возникают мудрецы,
родящие полезные советы.
439
Свобода неотрывна от сомнения
и кажется обманом неискусным,
дух горечи и дух недоумения
витают над её рассветом тусклым.
440
Идея моя не научна,
но мне помогала всегда:
прекрасное – всё, что не скучно,
и даже крутая беда.
441
То ясно чувствуешь душой,
то говорит об этом тело:
век был достаточно большой,
и всё слегка осточертело.
442
В лени всякого есть понемногу,
а в решимости жить поперёк —
и бросание вызова Богу,
что когда-то на труд нас обрёк.
443
Чуя в человечестве опасность,
думая о судьбах мироздания,
в истину вложил Господь напрасность
поисков её и опознания.
444
Посреди миропорядка
есть везде, где я живу,
и моя пустая грядка,
я сажаю трын-траву.
445
Так же будут кишеть муравьи,
а планеты – нестись по орбитам;
размышленья о смерти мои —
только мысли о всём недопитом.
446
Борьба – не душевный каприз,
не прихоть пустого влечения:
плывут по течению – вниз,
а вверх – это против течения.
447
Конечно, я придурком был тогда,
поскольку был упрям я и строптив,
а умный в те кромешные года
носил на языке презерватив.
448
На всё подряд со страстью нежной,
как воробьи к любому крошеву,
слетались мы, томясь надеждой
прильнуть к чему-нибудь хорошему.
449
В беде, где всё пошло насмарку,
вразлом и наперекосяк,
велик душой, кто рад подарку,
что жив, на воле и босяк.
450
Готовлюсь к уходу туда,
где быть надлежит человеку,
и время плеснёт, как вода
над камешком, канувшим в реку.
451
Я не люблю живые тени,
меня страшит их дух высокий,
дружу я близко только с теми,
кого поят земные соки.
452
Я музу часто вижу здесь
во время умственного пира,
она собой являет смесь
из нимфы, бляди и вампира.
453
Осадком памяти сухим
уже на склоне и пределе
мы видим прошлое таким,
каким его прожить хотели.
454
Разгул наук сейчас таков,
что зуд учёного азарта
вот-вот наладит мужиков
рожать детей Восьмого марта.
455
Конечно, слезы, боль и грех
всё время видеть тяжело Ему,
но Бог нас любит равно всех
и просто каждого по-своему.
456
Лишь на смертном одре я посмею сказать,
что печально во всём этом деле:
если б наши старухи любили вязать,
мы бы дольше в пивных посидели.
457
Что нёс я ахинею, но не бред,
поймут, когда уже я замолчу,
и жалко мне порой, что Бога нет,
я столько рассказать Ему хочу!
458
Любые наши умозрения
венчает вывод горемычный,
что здесь нас точит червь сомнения,
а после смерти – червь обычный.
459
Величественна и проста
в делах житейских роль Господня:
не кто, как Он, отверз уста
у тех, кто выпить звал сегодня.
460
Старение – тяжкое бедствие,
к закату умнеют мужчины,
но пакостно мне это следствие
от пакостной этой причины.
461
Меня пересолив и переперчив,
Господь уравновесил это так,
что стал я неразборчиво доверчив
и каждого жалею, как мудак.
462
Я изо всех душевных сил
ценю творения культуры,
хотя по пьянке оросил
немало уличной скульптуры.
463
Я дивлюсь устройству мира:
ведь ни разу воробей,
хоть и наглый, и проныра,
а не трахал голубей.
464
Я времени себе не выбирал,
оно других не лучше и не хуже,
но те, кто мог бы вырасти в коралл,
комками пролежали в мелкой луже.
465
Я думаю – украдкой и тайком,
насколько легче жить на склоне лет,
и спать как хорошо со стариком:
и вроде бы он есть, и вроде нет.
466
Забыть об одиночестве попытка,
любовь разнообразием богата:
у молодости – радости избытка,
у старости – роскошество заката.
467
За глину, что вместе месили,
за долю в убогом куске
подвержен еврей из России
тяжёлой славянской тоске.
468
Хоть живу я благоденно и чинно,
а в затмениях души знаю толк;
настоящая тоска – беспричинна,
от неё так на луну воет волк.
469
Мы стали снисходительно терпеть
излишества чужого поведения;
нет сил уже ни злиться, ни кипеть,
и наша доброта – от оскудения.
470
Когда я сам себе перечу,
двоюсь настолько, что пугаюсь:
я то бегу себе навстречу,
то разминусь и разбегаюсь.
471
Блажен, кто истов и суров,
творя свою бурду,
кто издаёт могучий рёв
на холостом ходу.
472
Я недвижен в уюте домашнем,
как бы время ни мчалось в окне;
я сегодня остался вчерашним,
это завтра оценят во мне.
473
Угрюмо замыкаюсь я, когда
напившаяся нелюдь и ублюдки
мне дружбу предлагают навсегда
и души облегчают, как желудки.
474
Время дикое, странное, смутное,
над Россией – ни ночь, ни заря,
то ли что-то родит она путное,
то ли снова найдёт упыря.
475
Невольно ум зайдёт за разум,
такого мир не видел сроду:
огромный лагерь весь и сразу
внезапно вышел на свободу.
476
Давно уже в себя я погружён,
и в этой благодатной пустоте
я слишком сам собою окружён,
чтоб думать о толкучей суете.
477
С восторгом я житейский ем кулич,
но вдосталь мне мешает насладиться
висящая над нами, словно бич,
паскудная обязанность трудиться.
478
Зевая от позывов омерзения,
читаю чьи-то творческие корчи,
где всюду по извивам умозрения
витает аромат неясной порчи.
479
Мы зорче и мягче, старея
в осенних любовных объятьях,
глаза наши видят острее,
когда нам пора закрывать их.
480
Сегодня – время скепсиса. Потом
(неверие не в силах долго длиться)
появится какой-нибудь фантом
и снова озарит умы и лица.
481
Куражится в мозгу моём вино
в извилинах обоих полушарий;
здоровье для того нам и дано,
чтоб мы его со вкусом разрушали.
482
В его лице – такая скверна,
глаз отвести я не могу
и думаю: Кощей, наверно,
тайком любил Бабу-ягу.
483
Могу всегда сказать я честно,
что безусловный патриот:
я всюду думаю про место,
откуда вышел мой народ.
484
Благоволение небес
нам если светит на пути,
то совращает нас не бес,
а чистый ангел во плоти.
485
От нежных песен дев кудлатых
во мне бурлит, как тонкий яд,
мечта пернатых и женатых —
лететь, куда глаза глядят.
486
Не те, кого не замечаем,
а те, с кем соли съели пуд
и в ком давно души не чаем,
нас неожиданно ебут.
487
Люблю вечернее томление,
сижу, застыв, как истукан,
а вялых мыслей шевеление
родит бутылку и стакан.
488
Всегда сулит улов и фарт
надежда – врунья и беглянка,
а дальше губит нас азарт
или случайная подлянка.
489
Что стал я ветхий старичок,
меня не гложет грусть,
хотя снаружи я сморчок,
внутри – солёный груздь.
490
Душа полна пренебрежения
к боязни сгинуть и пропасть,
напрасны все остережения,
когда уму диктует страсть.
491
Не ведает ни берега, ни дна
слияние судьбы и линий личных,
наружная живётся жизнь одна,
а внутренние – несколько различных.
492
Мы когда судьбе своей перечим,
то из пустоты издалека
дружески ложится нам на плечи
лёгкая незримая рука.
493
Чтобы избегнуть липких нитей
хлопот и тягот вероятных,
я сторонюсь любых событий,
душе и разуму невнятных.
494
Конечно, это горестно и грустно,
однако это факты говорят:
евреи правят миром так искусно,
что сами себе пакости творят.
495
Бог учёл в живой природе
даже духа дуновение:
если деньги на исходе,
то приходит вдохновение.
496
Земное бытиё моё густое —
не лишнее в цепи людской звено,
я сеял бесполезное, пустое,
никчёмное, но всё-таки зерно.
497
Сижу я с гостями и тихо зверею,
лицо – карнавал восхищения:
за что пожилому больному еврею
такое богатство общения?
498
Есть между сном и пробуждением
души и разума игра,
где ощущаешь с наслаждением,
что гаснуть вовсе не пора.
499
Век ушёл. В огне его и блуде
яркая особенность была:
всюду вышли маленькие люди
на большие мокрые дела.
500
Я друг зелёных насаждений
с тех лет, когда был полон сил
и много дивных услаждений
в тени их зарослей вкусил.
501
Уже давно стихов моих
течёт расплавленный металл,
не сможет мир забыть о них,
поскольку мир их не читал.
502
Не зря читал я книги, дух мой рос,
даёт сейчас мой разум безразмерный —
на самый заковыристый вопрос —
ответ молниеносный и неверный.
503
Я с незапамятной поры
душой усвоил весть благую,
что смерть не выход из игры,
а переход в игру другую.
504
Давно уже явилось невзначай
ко мне одно высокое наитие:
чем гуще мы завариваем чай,
тем лучшее выходит чаепитие.
505
Еврейский дух – слегка юродивый,
и зря еврей умом гордится,
повсюду слепо числя родиной
чужую землю, где родится.
506
Как долго гнил ты, бедный фрукт,
и внешне тухлый, и с изнанки,
ты не мерзавец, ты – продукт
российской чёрной лихоманки.
507
Выбрав одинокую свободу,
к людям я с общеньем не вяжусь,
ибо я примкну ещё к народу
и в земле с ним рядом належусь.
508
Совершенно обычных детей
мы с женой, слава Богу, родители;
пролагателей новых путей
пусть рожают и терпят любители.
509
Хотя стихи – не то, что проза,
в них дух единого призвания,
и зря у кала и навоза
такие разные названия.
510
В обед я рюмку водки пью под суп,
и к ночи – до бровей уже налит,
а те, кто на меня имеет зуб,
гадают, почему он так болит.
511
Все помыслы, мечты и упования
становятся живей от выпивания.
512
Дух надежды людям так угоден,
что на свете нету постояннее
мифа, что по смерти мы уходим
в некое иное состояние.
513
На некоторой стадии подпития
всё видится ясней, и потому
становятся понятными события,
загадочные трезвому уму.
514
Густеет, оседая, мыслей соль,
покуда мы свой камень в гору катим:
бесплатна в этой жизни – только боль,
за радости мы позже круто платим.
515
Обманываться – глупо и не надо,
ведь истинный пастух от нас сокрыт,
а рвутся все козлы возглавить стадо —
чтоб есть из лакированных корыт.
516
Финал кино: стоит кольцом
десяток близких над мужчиной,
а я меж них лежу с лицом,
чуть опечаленным кончиной.
517
Жизнь моя ушла на ловлю слова,
службу совратительному змею;
бросил бы я это, но другого
делать ничего я не умею.
518
Сотрись, не подводи меня, гримаса,
пора уже привыкнуть, что ровесники,
которые ни рыба и ни мясо,
известны как орлы и буревестники.
519
Моя шальная голова
не переносит воздержания
и любит низкие слова
за высоту их содержания.
520
Я злюсь, когда с собой я ссорюсь,
переча собственной натуре,
а злит меня зануда-совесть,
никак не спится этой дуре.
521
Политики весьма, конечно, разны
и разные блины они пекут,
но пахнут одинаково миазмы,
которые из кухонь их текут.
522
Уже для этой жизни староват
я стал, хотя умишко – в полной целости;
всё время перед кем-то виноват
оказываюсь я по мягкотелости.
523
В российской оперетте исторической
теперь уже боюсь я не солистов,
а слипшихся слюной патриотической
хористов и проснувшихся статистов.
524
Возможно, мыслю я убого,
но я уверен, как и прежде:
плоть обнажённая – намного
духовней, нежели в одежде.
525
Девицы с мечтами бредовыми,
которым в замужестве пресно,
душевно становятся вдовами
гораздо скорей, чем телесно.
526
Печально мне, что нет лечения
от угасания влечения.
527
Конечно, Ты меня, Господь, простишь
за то, что не молился, а читал,
к тому же свято чтил я Твой престиж:
в субботу – алкоголь предпочитал.
528
Где б теперь ни жили, с нами навсегда
многовековая русская беда.
529
Весь век меня то Бог, то дьявол
толкали в новую игру,
на нарах я баланду хавал,
а на банкетах ел икру.
Я написать хочу об этом,
но стал я путаться с годами:
не то я крыл туза валетом,
не то совал десятку даме.
Плывут неясной чередой
туманы дня, туманы ночи...
Когда-то был я молодой,
за что-то баб любил я очень.
530
Век мой суетен, шумен, жесток,
и храню в нём безмолвие я;
чтоб реветь – я не горный поток,
чтоб журчать – я ничья не струя.
531
Подумав, я бываю поражён,
какие фраера мы и пижоны:
ведь как бы мы любили наших жён,
когда б они чужие были жёны!
532
Везде, где пьют из общей чаши,
где песни звук и звон бокалов,
на всяком пире жизни нашей
вокруг полным-полно шакалов.
533
Да, мечта не могла быть не мутная,
но не думалось даже украдкой,
что свобода – шалава беспутная
с уголовно кручёной повадкой.
534
Скудеет жизни вещество,
и явно стоит описания,
как возрастает мастерство
по мере телоугасания.
535
Господь безжалостно свиреп,
но стихотворцам, если нищи,
даёт перо, вино и хлеб,
а ближе к ночи – девок ищет.
536
Ведь любой, от восторга дурея,
сам упал бы в кольцо твоих рук —
что ж ты жадно глядишь на еврея
в стороне от весёлых подруг?
537
Ещё едва-едва вошёл в кураж,
пора уже отсюда убывать,
а чувство – что несу большой багаж,
который не успел распаковать.
538
Очень я игривый был щенок,
но, дожив до старческих седин,
менее всего я одинок
именно в часы, когда один.
539
Везде, где нет запоров у дверей,
и каждый для любого – брат и друг,
еврей готов забыть, что он еврей,
однако это помнят все вокруг.
540
Всецело доверясь остатку
духовной моей вермишели,
не раз попадал я в десятку
невинной соседней мишени.
541
Я не пророк, не жрец, не воин,
однако есть во мне харизма,
и за беспечность я достоин
апостольства от похуизма.
542
Купаю уши в мифах и парашах,
никак и никому не возражая;
ещё среди живых немало наших,
но музыка вокруг – уже чужая.
543
Как только жить нам надоест,
и Бог не против,
Он ускоряет нам разъезд
души и плоти.
544
Любой, повсюду и всегда
чтоб не распался коллектив,
на вольный дух нужна узда,
на вольный ум – презерватив.
545
Я мир осязал без перчаток
при свете, во тьме и на дне,
и крыльев моих отпечаток
не раз я оставил в гавне.
546
У жизни множество утех
есть за любыми поворотами,
и не прощает Бог лишь тех,
кто пренебрёг Его щедротами.
547
Старик не просто жить устал,
но более того:
ему воздвигли пьедестал —
он ёбнулся с него.
548
Заметил я порок врождённый
у многих творческих людей:
кипит их разум повреждённый
от явно свихнутых идей.
549
Всего на свете мне таинственней,
что наши вывихи ума
порой бывают ближе к истине,
чем эта истина сама.
550
Прогнозы тем лишь интересны,
что вместо них текут сюрпризы,
ведь даже Богу не известны
Его грядущие капризы.
551
Я принёс из синагоги
вечной мудрости слова:
если на ночь вымыть ноги,
утром чище голова.
552
Сопровождает запах пиршества
мои по жизни прегрешения,
я слабый тип: люблю излишества
намного больше, чем лишения.
553
Ешьте много, ешьте мало,
но являйте гуманизм
и не суйте что попало
в безответный организм.
554
Нахожусь я в немом изумлении,
осознав, как убого живу,
ибо только в одном направлении
я по жизни всё время плыву.
555
Бог часто ищет утешения,
вращая глобус мироздания
и в душах пафос разрушения
сменяя бредом созидания.
556
Я знавал не одно приключение,
но они мне не дали того,
что несло и несёт заключение
в одиночке себя самого.
557
Нет, я пока не знаю – чей,
но принимаю как подарок,
что между пламенных свечей
ещё чадит и мой огарок.
558
Давно уж качусь я со склона,
а глажу – наивней мальчишки —
тугое и нежное лоно
любой подвернувшейся книжки.
559
Писал, играл, кутил,
моя и жизни связь
калилась на огне
и мочена в вине,
но вдруг я ощутил,
угрюмо удивясь,
что колокол во мне
звонит уже по мне.
560
По-прежнему живя легко и праздно,
я начал ощущать острей гораздо,
что время, приближаясь к вечной ночи,
становится прозрачней и короче.
561
Время – лучший лекарь, это верно,
время при любой беде поможет,
только исцеляет очень скверно:
мы чуть позже гибнем от него же.
562
На время и Бога в обиде
я думаю часто под вечер,
что те, кого хочется видеть,
не здесь уже ждут нашей встречи.
563
Всё то же и за тридевять земель:
кишение по мелочной заботе,
хмельные пересуды пустомель,
блудливое почтение к работе.
564
У Бога (как мы ни зови
бесплотный образ без одежды)
есть вера в нас, но нет любви,
а потому и нет надежды.
565
Успеха и славы венок
тяжёлой печалью прострочен:
и раньше ты был одинок,
теперь ты ещё одиноче.
566
Развил я важное умение,
судьбе сулящее удачу:
я о себе имею мнение,
но от себя его я прячу.
567
Покоем обманчиво вея,
предательски время течёт,
привычка нас держит сильнее,
чем держат любовь и расчёт.
568
Ветрами времени хранимо,
вплетаясь в каждое дыхание,
течёт по воздуху незримо
моей души благоухание.
569
Весьма, конечно, старость ощутима,
но ценным я рецептом обеспечен:
изношенной душе необходима
поливка алкоголем каждый вечер.
570
Былое – мелкие цветочки
на фоне будущей поры,
куда мы все в огромной бочке
бесшумно катимся с горы.
571
Кипят амбиции, апломбы,
пекутся пакты и процессы,
и тихо-тихо всюду бомбы
лежат, как спящие принцессы.
572
В соседстве с лихим окаянством
отрадно остаться изгоем,
то сном наслаждаясь, то пьянством,
то книжным беспутным запоем.
573
Как зоопарковый медведь,
растленный негою дремотной,
уже не в силах я взреветь
с отвагой ярости животной.
574
Пока течёт и длится срок,
меняя краски увядания,
мой незначительный мирок
мне интересней мироздания.
575
Печалью душу веселя,
в журналах той эпохи нищей
люблю хлебнуть я киселя,
который был высокой пищей.
576
Не знаю, что в небесных высях
и что в заоблачных полях,
а тут – запутался я в мыслях,
как раньше путался в соплях.
577
Раскрылись выходы и входы,
но волю выдали снаружи,
и равнодушие свободы
нам тяжелее лютой стужи.
578
Входя на сцену из кулис,
горя огнём актёрской страсти,
смотрю на зал я сверху вниз,
хотя в его я полной власти.
579
Повсюду, где случалось поселиться —
а были очень разные места, —
встречал я одинаковые лица,
их явно Бог лепил, когда устал.
580
Давно уже я понял непреложно
устройство созидательного рвения:
безденежье (когда не безнадёжно) —
могучая пружина вдохновения.
581
При сильно лихой непогоде
тревожится дух мой еврейский,
в его генетическом коде
ковчег возникает библейский.
582
Езжу я по свету чаще, дальше,
все мои скитания случайны,
только мне нигде уже, как раньше,
голову не кружит запах тайны.
583
Источник ранней смерти крайне прост:
мы нервы треплем – ради, чтобы, для —
и скрытые недуги в бурный рост
пускаются, корнями шевеля.
584
Вся интимная плеяда
испарилась из меня —
нету соли, нету яда,
нету скрытого огня.
585
Только что вставая с четверенек,
мы уже кусаем удила,
многие готовы ради денег
делать даже добрые дела.
586
Опыт не улучшил никого;
те, кого улучшил, врут безбожно;
опыт – это знание того,
что уже исправить невозможно.
587
Про подлинно серьёзные утраты
жалеть имеют право лишь кастраты.
588
Хоть лопни, ямба от хорея
не в силах был я отличить,
хотя отменно знал еврея,
который брался научить.
589
Не зря из мужиков сочится стон
и жалобы, что жребий их жесток:
застенчивый досвадебный бутон
в махровый распускается цветок.
590
Романтик лепит ярлыки,
потом воюет с ярлыками,
а рядом режут балыки
или сидят за шашлыками.
591
Как метры составляют расстояние,
как весом измеряется капуста,
духовность – это просто состояние,
в котором одиночество не пусто.
592
Ища свой мир в себе, а не вовне,
чуть менее полощешься в гавне.
593
Повсюду мысли покупные,
наживы хищные ростки,
и травят газы выхлопные
душ неокрепших лепестки.
594
Давно про эту знал беду
мой дух молчащий:
весна бывает раз в году,
а осень – чаще.
595
Не раз наблюдал я, как быстро девица,
когда уже нету одежды на ней,
от Божьего ока спеша заслониться,
свою наготу прикрывает моей.
596
Когда от тепла диктатуры
эпоха кишит саранчой,
бумажные стены культуры
горят или пахнут мочой.
597
Что многое я испытал —
лишь духу опора надёжная,
накопленный мной капитал —
валюта, нигде не платёжная.
598
Обуглясь от духовного горения,
пылая упоительным огнём,
я утром написал стихотворение,
которое отнёс в помойку днём.
599
Из рук вон хороши мои дела,
шуршащие мыслительной текучкой,
судьба меня до ручки довела,
и до сих пор пишу я этой ручкой.
600
Всё стало фруктовей, хмельней и колбасней,
но странно растеряны мы:
пустыня свободы – страшней и опасней
уютного быта тюрьмы.
601
Сумеет, надеюсь, однажды планета
понять по российской гульбе,
что тьма – не простое отсутствие света,
а нечто само по себе.
602
Характер мира – символический,
но как мы смыслы ни толкуй,
а символ истинно фаллический
и безусловный – только хуй.
603
Мне в уши отовсюду льётся речь,
но в этой размазне быстротекущей
о жизни понимание извлечь
возможно из кофейной только гущи.
604
Тёк безжалостно и быстро
дней и лет негромкий шорох;
на хера мне Божья искра,
если высыпался порох?
605
Пьёт соки из наследственных корней
духовная таинственная сфера,
и как бы хорошо ни жил еврей,
томят еврея гены Агасфера.
606
Дорога к совершенству не легка
и нет у просветления предела;
пойду-ка я приму ещё пивка,
оно уже вполне захолодело.
607
От каждой потери и каждой отдачи
наш дух не богаче, но дышит иначе.
608
Едва лишь былое копни —
и мёртвые птицы свистят,
и дряхлые мшистые пни
зелёной листвой шелестят.
609
Литавры и лавры успеха
меня не подружат с мошенником,
и чувство единого цеха
скорей разделю я с отшельником.
610
Цветы на полянах обильней растут
и сохнут от горя враги,
когда мы играем совместный этюд
в четыре руки и ноги.
611
Болванам легче жить с болванками:
прочней семейный узелок,
когда невидимыми планками
означен общий потолок.
612
История мало-помалу
устала плести свою сказку,
и клонится время к финалу,
и Бог сочиняет развязку.
613
Очень тяжело – осознавать,
что любому яростному тексту
свойственна способность остывать,
делаясь пустым пятном по месту.
614
От мира напрочь отвернувшись,
я ночи снов живу не в нём,
а утром радуюсь, проснувшись,
что снова спать залягу днём.
615
Не слабей наркотической дури
помрачает любовь наши души,
поздней осенью майские бури
вырывают из почвы и рушат.
616
Источник веры – пустота,
в которой селится тревога;
мы в эти гиблые места
зовём тогда любого бога.
617
Однажды жить решу я с толком:
я приберу свою нору,
расставлю всё по нужным полкам,
сложу все папки – и умру.
618
Закладывать по жизни виражи,
испытывая беды и превратности, —
разумно, если видишь миражи
с хотя бы малой каплей вероятности.
619
У Бога нету малой малости:
нет милосердия и жалости.
620
Грешил я, не ведая меры,
но Богу я нужен такой:
чужие дурные примеры
всем дарят душевный покой.
621
С яростью и пылом идиота
силюсь я в потуге холостой
думать, что рождён я для чего-то,
а не по случайности пустой.
622
Непрестанно, то вслух, то тайком
я твержу к этой жизни припев:
кто садится за стол с дураком,
тот со стула встаёт, поглупев.
623
На выставках тешится публика
высокой эстетикой разницы,
смакуя, что дырка от бублика —
иная, чем дырка от задницы.
624
Не скованы если затеи
ни Божьим, ни будничным страхом,
рабы, холуи и лакеи
дерзают с особым размахом.
625
О людях вслух я не сужу,
ничьих не порчу репутаций
и даже мыслей не держу,
боясь по пьянке проболтаться.
626
Еврея в русский климат занесло
достаточно давно, и потому
мы местное впитать успели зло
и стали тесно родственны ему.
627
Глупо думать, что я лицемерю —
в этом нету нужды у паяца,
я кощунствую – значит, я верю,
над ничем невозможно смеяться.
628
Зачем
толпимся мы у винной бочки?
Затем,
чтоб не пропасть поодиночке.
629
Россия легко переносит урон
своих и ветвей и корней,
и чёрные списки для белых ворон
всегда пригождаются в ней.
630
А псы, в те дни кишевшие окрест
(густая слежка, обыск и арест),
запомнились как некто вообще —
безликий, но при шляпе и плаще.
631
Нет, на бегство я не уповал,
цепи я не рвал, не грыз, не резал,
я чихал на цепи и плевал,
и проела ржавчина железо.
632
Увы, наш дух мечтами не богат:
на небо покаянно приплестись,
поплакаться, что слаб и виноват,
и вновь на Божьих пастбищах пастись.
633
В сей жизни полагаю я щитом
готовность утлый разум превозмочь,
легко почерпать воду решетом
и в ступе с интересом потолочь.
634
Забыв про старость и семью,
согретый солнечным лучом,
сажусь я в парке на скамью
и размышляю ни о чём.
635
А верю я всему покамест:
наступит светлая пора,
детей в семью приносит аист,
вожди желают нам добра.
636
Сон был такой: небес абориген,
в земном существовании – Сенека
смеялся, что несчастный Диоген
и здесь напрасно ищет человека.
637
Несчётно разнолика наша россыпь,
делясь ещё притом на племена,
и счастлива любая сучья особь
тому, что кто-то хуже, чем она.
638
На лицах у супружеской четы,
нажившей и потомство и добро,
являются похожие черты —
удачной совместимости тавро.
639
Покоем и бездельем дорожа,
стремлюсь, чтоб суета текла не густо,
к тому же голова тогда свежа,
как только что политая капуста.
640
Дыша безумием экспресса,
наука правит бал земной,
и светится слеза прогресса
из абажура надо мной.
641
Во всём я вровень жил со всеми,
тая неверие своё,
когда искал иголку в сене,
хотя и знал, что нет её.
642
Все чувства словно бы воскресли
и душу радуют мою
в часы, когда хмельные песни
пропащим голосом пою.
643
Как увижу бутыль – отвожу я глаза,
отзывается стоном душа,
и шалят у замшелой души тормоза,
разум деньги считает, шурша.
644
Между мной и днём грядущим
в некий вечер ляжет тень,
и, подобно всем живущим,
я не выйду в этот день.
645
Забавно, что прозрачный сок лозы,
ласкаясь, как доверчивый щенок,
немедленно влияет на язык,
а после добирается до ног.
646
Ночные не томят меня кошмары —
пожар, землетрясение, обвал,
но изредка я вижу крыс и нары —
чтоб родину, видать, не забывал.
647
...И блудолицая девица,
со мной стремясь духовно слиться,
меня душила бюстом жарким...
Очнулся я со стоном жалким;
сон побуждал опохмелиться.
648
Какой сейчас высокой думой
мой гордый разум так захвачен?
О том, что слишком низкой суммой
был жар души вчера оплачен.
649
От всех житейских бурь и ливней,
болот и осыпи камней —
блаженны те, кто стал наивней,
несчастны все, кто стал умней.
650
Тщедушное почтение к отчизне
внушило нам умение в той жизни
рассматривать любое удушение
как магию и жертвоприношение.
651
Не жалко мне, что жизнь проходит мимо,
догнать её ничуть не порываюсь,
моё существование не мнимо,
покуда в нём я сам не сомневаюсь.
652
Поставил я себе порог —
не пить с утра и днём,
и я бы выполнил зарок,
но я забыл о нём.
653
Пускай витийствует припадочно
любой, кто мыслями томим,
а у меня ума достаточно,
чтоб я не пользовался им.
654
Стал я с возрастом опаслив:
если слышу вдруг о ком,
то бываю тихо счастлив,
что и с этим не знаком.
655
День вертит наши толпы в хороводе,
и к личности – то слеп, то нетерпим,
а ночью каждый волен и свободен,
поэтому так разно мы храпим.
656
О мраке разговор или лазури,
в какие кружева любовь ни кутай,
но женщина, когда её разули,
значительно податливей обутой.
657
Готовясь к неизбежным тяжким карам,
я думаю о мудрости небес:
всё лучшее Творец даёт нам даром,
а прочее – подсовывает бес.
658
Когда уже в рассудке свет потушен,
улёгся вялых мыслей винегрет,
не ведают покоя только души,
готовя сновидения и бред.
659
А жалко мне, что я не генерал
с душою, как незыблемый гранит,
я столько бы сражений проиграл,
что стал бы легендарно знаменит.
660
А глубина – такой пустой
порой бывает у мыслителей,
что молча стыд сочит густой
немая глина их обителей.
661
Пожары диких войн отполыхали,
планету фаршируя мёртвым прахом;
но снова слышу речи, вижу хари
и думаю о правнуках со страхом.
662
Вся трагедия жизни моей —
что судьбе я соавтор по ней.
663
Свалился мне на голову кирпич,
я думаю о нём без осуждения:
он, жертвуя собой, хотел постичь
эстетику свободного падения.
664
У меня есть со многими сходство,
но при этом – нельзя не понять —
несомненно моё первородство,
ибо все его жаждут отнять.
665
Чтоб не свела тоска тягучая
в её зыбучие пески,
я пью целебное горючее,
травя зародыши тоски.
666
Не корчу я духом убогого,
но чужд и смирения лживого,
поскольку хочу я немногого,
однако же – недостижимого.
667
Хоть самому себе, но внятно
уже пора сказать без фальши,
что мне доныне непонятно
всё непонятное мне раньше.
668
Какого и когда бы ни спросили
оракула о будущем России,
то самый выдающийся оракул
невнятно бормотал и тихо плакал.
669
В России всегда в разговоре сквозит
идея (хвалебно, по делу),
что русский еврей – не простой паразит,
а нужный хозяйскому телу.
670
Всерьёз меня волнует лишь угроза —
подумаю, мороз бежит по коже, —
что я из-за растущего склероза
начну давать советы молодёжи.
671
Хотя умом и знанием убоги,
мы падки на крутые обобщения,
похоже, нас калечат педагоги,
квадратные колёса просвещения.
672
По комнате моей клубятся тени,
чей дух давно витает беспечально,
и с ними я общаюсь, а не с теми,
которым современник я случайно.
673
Ещё по инерции щерясь,
не вытерши злобных слюней,
все те, кто преследовал ересь, —
теперь генералы при ней.
674
За то я и люблю тебя, бутылка,
что время ненадолго льётся вспять,
и разума чадящая коптилка
слегка воспламеняется опять.
675
Скорби наши часто безобразны,
как у нищих жуликов – их язвы.
676
Как раз когда находишься в зените —
предельны и азарт и наслаждение, —
фортуна рвёт невидимые нити,
и тихо начинается падение.
677
Наш мир – за то, что всё в порядке, —
обязан, может быть, молитвам,
но с несомненностью – тетрадке,
где я слова связую ритмом.
678
Нет, ни холстом, ни звуком клавиш,
ни книжной хрупкой скорлупой
дух не спасёшь и не избавишь
от соучастия с толпой.
679
От каждого любовного свидания
светлеет атмосфера мироздания.
680
Хлеща привольно и проворно,
кишащей мерзости полна,
уже доходит нам до горла
эпохи пенная волна.
681
Повсюду свинство или скотство,
и прохиндей на прохиндее,
и чувство странного сиротства —
тоска по умершей идее.
682
Сегодня только тёмный истукан,
изваянный из камня-монолита,
отвергнет предлагаемый стакан,
в который благодать уже налита.
683
Дурная получилась нынче ночь:
не спится, тянет выпить и в дорогу;
а Божий мир улучшить я не прочь,
но как – совсем не знаю, слава Богу.
684
Души напрасная растрава,
растрата времени и сил —
свободой даренное право
на то, чего ты не просил.
685
Моя кудрявая известность,
как полоумная девица,
ушла за дальнюю окрестность
в болоте времени топиться.
686
Зря бранит меня чинная дура
за слова, что у всех на устах,
обожает любая культура
почесаться в укромных местах.
687
Всюду юрко снуёт воровство,
озверевшие воют народы,
и лихое в ночи баловство,
и земля не родит бутерброды.
688
Я исповедую мораль,
с которой сам на свете жил:
благословенны лгун и враль,
пока чисты мотивы лжи.
689
В душе – руины, хлам, обломки,
уже готов я в мир иной,
и кучерявые потомки
взаимно вежливы со мной.
690
Ох, я боюсь людей непьющих,
они – опасные приятели,
они потом в небесных кущах
над нами будут надзиратели.
691
Я лягу в землю плотью смертной,
уже недвижной и немой,
и тени дев толпой несметной
бесплотный дух облепят мой.
692
Весь день я думал, а потом
я ближе к ночи понял мудро:
соль нашей жизни просто в том,
что жизнь – не сахарная пудра.
693
Грядущий век пойдёт научно,
я б не хотел попасть туда:
нас раньше делали поштучно,
а там – начнут расти стада.
694
Когда фортуна шлёт кормушку
и мы блаженствуем в раю,
то значит – легче взять на мушку
нас в этом именно краю.
695
Когда-то, в упоении весеннем
я думал – очень ветрен был чердак,
что славно можно жить, кормясь весельем,
и вышел я в эстрадники, мудак.
696
Кто алчен был и жил напористей,
кто рвал подмётки на ходу,
промчали век на скором поезде,
а я пока ещё иду.
697
Духовно зрячими слепили
нас те, кто нас лепили где-то,
но мы умеем быть слепыми,
когда опасно чувство света.
698
Шумиха наших кривотолков,
мечты, надежды, мифы наши
потехой станут у потомков,
родящих новые параши.
699
Пивною пенистой тропой
с душевной близостью к дивану
не опускаешься в запой,
а погружаешься в нирвану.
700
Я всё же очень дикий гусь:
мои устои эфемерны —
душой к дурному я влекусь,
а плотью – тихо жажду скверны.
701
Не знаю, как по Божьей смете
должна сгореть моя спираль,
но я бы выбрал датой смерти
число тридцатое, февраль.
702
Раскидывать чернуху на тусовке
идут уже другие, как на танцы,
и девок в разноцветной расфасовке
уводят эти юные засранцы.
703
Безоблачная старость – это миф,
поскольку наша память – ширь морская,
и к ночи начинается прилив,
со дна обломки прошлого таская.
704
Хоть мы браним себя, но всё же
накал у гнева не такой,
чтоб самому себе по роже
заехать собственной рукой.
705
Будь в этой жизни я трезвее,
имей хоть чуть побольше лоска,
уже давно бы я в музее
пылился статуей из воска.
706
Не хочется довольствоваться малым,
в молитвенных домах не трону двери,
небесным обсуждался трибуналом
и был я присуждён им к высшей вере.
707
Во всех веках течёт похоже
сюжет, в котором текст не нужен
и где в конце одно и то же:
слеза вдовы и холм над мужем.
708
У врачебных тоскуя дверей,
мы болезни вниманием греем
и стареем гораздо быстрей
от печали, что быстро стареем.
709
Сев тяжело, недвижно, прочно,
куда-то я смотрю вперёд;
задумчив утром так же точно
мой пёс, когда на травку срёт.
710
Везде в чаду торгового угара
всяк вертится при деле, им любимом,
былые короли гавна и пара
теперь торгуют воздухом и дымом.
711
В повадках канувшей империи,
чтоб уважала заграница,
так было много фанаберии,
что в нас она ещё дымится.
712
Пью водку, виски и вино я,
коньяк в утробу лью худую,
существование иное
я всем врагам рекомендую.
713
А мужикам понять пора бы,
напрасно рты не разевая,
что мирозданья стержень – бабы,
чья хрупкость – маска боевая.
714
За то, что некогда гоним был
и тёмным обществом помят,
я не украшу лик мой нимбом,
поскольку сильно был не свят.
715
Есть бабы из диковинного теста,
не молкнет в них мучительная нота:
жена и мать, но всё ещё невеста,
и сумрачное сердце ждёт кого-то.
716
Столетиями вертится рулетка,
толпа словивших выигрыш несметна,
и только заколдованная клетка,
где счастье и покой, – она посмертна.
717
У гибели гуляя на краю,
к себе не пребывали мы в почтении,
сегодня я листаю жизнь мою,
и волосы шевелятся при чтении.
718
Да, специально нас не сеяли,
но по любой пройтись округе —
и мы кишмя кишим на севере,
востоке, западе и юге.
719
Нас увозил фортуны поезд,
когда совсем уже припёрло,
везде сейчас дерьма по пояс,
но мы-то жили, где по горло.
720
Напомнит о помыслах добрых
в минувшее кинутый взгляд,
и вновь на срастившихся рёбрах
следы переломов болят.
721
Настырный сон – хожу в проходе,
на нарах курят и галдят,
а я-то знаю: те, кто ходят,
чуть забывают, что сидят.
722
В пыли замшелых канцелярий,
куда я изредка захаживал,
витают души Божьих тварей,
когда-то здесь усохших заживо.
723
Страдал я лёгким, но пороком,
живя с ним годы беспечальные:
я очень склонен ненароком
упасть в объятия случайные.
724
Тоску, печаль, унынье, грусть,
угрюмых мыслей хоровод —
не унимай, Господь, но пусть
они не застят небосвод.
725
Всегда в удачно свитых гнёздах,
как ни темны слова и лица,
совсем иной житейский воздух,
чем в доме, склонном развалиться.
726
Когда устал, когда остыл,
и на душе темно и смутно,
любовь не фронт уже, а тыл,
где безопасно и уютно.
727
В игре, почти лишённой правил,
чтоб не ослабло к ней влечение,
Творец искусно предоставил
нам пыл, азарт и помрачение.
728
Увы, чистейшей пробы правда,
поддавшись кличу боевому,
как озверевшая кувалда,
подряд молотит по живому.
729
По всем векам летит булыжник,
и невозможно отстраниться,
а за стеклом – счастливый книжник
над некой мудрою страницей.
730
Сейчас пойду на именины,
явлю к напиткам интерес,
и с ломтем жареной свинины
я пообщаюсь наотрез.
731
Что было в силах – всё исполнили,
хоть было жить невыносимо,
а долгий свет несвойствен молнии,
за то, что вспыхнули, спасибо.
732
Не зря, упоённо сопя и рыча,
так рабской мы тешились пищей:
я музу свободы вчера повстречал —
она была рваной и нищей.
733
Мне ничуть не нужен пруд пейзанский,
мне не надо речки и дождя,
я колодец мой раблезианский
рою, от стола не отходя.
734
Что-то никем я нигде не служу,
что-то с тоской то сижу, то лежу,
что-то с людьми я не вижусь давно,
всюду эпоха, а мне всё равно.
735
Всё, что в душе носил – изношено,
живу теперь по воле случая,
и ничего не жду хорошего,
хотя упрямо верю в лучшее.
736
737
Нетрудно обойти любые сложности,
в себе имея к этому готовность:
мои материальные возможности
мне очень помогли возжечь духовность.
738
Вполне терпимо бытиё,
когда с толпой – одна дорога,
а чтобы гнуть в судьбе своё,
его должно быть очень много.
739
Держусь я в стороне и не устану
посланцев отгонять, как нудных пчёл,
враждебному и дружескому стану
я стан моей подруги предпочёл.
740
Навряд ли в Божий план входило,
чтобы незрячих вёл мудила.
741
Поэтессы в любви прихотливы
и не всем раскрывают объятья,
норовя про плакучие ивы
почитать, вылезая из платья.
742
Не потому ли я безбожник
и дух укрыт, как дикобраз,
что просто тёмен, как сапожник?
Но он-то верует как раз.
743
Нытью, что жребий наш плачевен
и в мире мало душ родных,
целебен жирный чад харчевен
и волокнистый дым пивных.
744
Она грядёт, небес подмога:
всех переловят, как собак,
и ангелы – посланцы Бога
отнимут водку и табак.
745
Мы эпоху несли на плечах,
и была нам не в тягость обуза,
но, по счастью, увял и зачах
пыл пустого таскания груза.
746
Кто без страха с реальностью дружит,
тот о ней достовернее судит:
раньше было значительно хуже,
но значительно лучше, чем будет.
747
Томит бессонница. Уснуть бы
и до утра не просыпаться;
а мирового духа судьбы —
мне вовсе по хую, признаться.
748
Порою мне ужасно жалко,
что льётся мимо звон монет;
есть ум, энергия, смекалка,
но между ними связи нет.
749
На кривой не объедешь кобыле
некий дух, что везде неспроста:
есть поэзия – музы там были,
но интимные мыли места.
750
После юных творческих метаний
денежным тузом бедняга стал;
призраки несбывшихся мечтаний
часто воплощаются в металл.
751
Ясен дух мой, и радость чиста,
снова жить я хочу и готов,
если текст мой выходит в места,
где чужих я не вижу следов.
752
Книжек ветхих любезно мне чтение,
шёл по жизни путём я проторенным,
даже девкам весь век предпочтение
отдавал я уже откупоренным.
753
Творцы различаются в мире растленном
не только душевным накалом,
но службой убийцам, но службой гиенам,
а те, кто помельче, – шакалам.
754
К любому подлому подвоху
идя с раскрытыми глазами,
Россия в новую эпоху
вошла со старыми козлами.
755
Меня оттуда съехать попросили,
но я – сосуд российского сознания
и часто вспоминаю о России,
намазывая маслом хлеб изгнания.
756
Люблю я этот мир порочный,
хотя вполне готов к тому,
что некто в некий час урочный
погасит свет и включит тьму.
757
Всё, что хочешь, отыщется тут —
вонь помоев и запахи вечности,
на обочинах жизни растут
голубые фиалки беспечности.
758
Ни с кем не успевая поделиться,
я часто оборачиваюсь вслед:
любовь на окружающие лица
бросает мимоходом лёгкий свет.
759
Можно очень дикими согреться
мыслями, короткими, как искра:
если так разрывно колет сердце —
значит, я умру легко и быстро.
760
Я не был ни настырен, ни назойлив,
я свято блюл достоинство и честь:
глаза и уши зала намозолив,
я тихо плёлся выпить и поесть.
761
Не ждёшь, а из-за кромки горизонта —
играющей судьбы заначка свежая —
тебе навстречу нимфа, амазонка,
наяда или просто блядь проезжая.
762
Я не люблю азарт гадания,
потом печаль, что ждал вотще,
грядёт лишь то без опоздания,
о чём не думал вообще.
763
Всё грязное, больное и гнилое,
что в рабстве родилось от унижения,
сегодня распустилось в удалое
гуляние российского брожения.
764
Я безрадостный слышу мотив,
у меня обольщения нет,
ибо серость, сольясь в коллектив,
обретает коричневый цвет.
765
Из беды, из несчастья, из горя
выходя (тьфу-тьфу-тьфу) невредим,
обретаешь повадку изгоя,
а чуть позже – становишься им.
766
Ползёт мой текст весьма порой со скрипом,
корявый от избытка низкой прозы;
Бог даст, я напишу уже постскриптум:
жалею, что сбылись мои прогнозы.
767
Небо медлит, если даже благосклонно,
и не надо ждать от засухи дождя,
справедливость торжествует неуклонно,
просто пару поколений погодя.
768
Всегда одним и тем же знаменит:
плетя с евреем рядом жизни кружево,
еврея не любил антисемит
сильнее, чем еврей того заслуживал.
769
Да, уже мы скоро все там
соберёмся, милый мой,
интересно только – светом
или гнилостью и тьмой?
770
Грустно щиплет всё живое
личную струну,
даже ночью каждый воет
на свою луну.
771
Душа, устремляясь в гастроль
к родившейся плоти намеченной,
порой попадает на роль,
где стать суждено искалеченной.
772
Прикинутого фраера типаж
повсюду украшает наш пейзаж,
он даже если только в неглиже,
то яйца у него – от Фаберже.
773
Дешёвыми дымили папиросами,
Вольтерами себя не объявляли,
но в женщине с культурными запросами
немедля и легко их утоляли.
774
Среди всемирного банкротства
любых высоких слов и фраз
родство душевного сиротства
любовью связывает нас.
775
Коварство, вероломство и корысть
игру свою ловчат настолько точно,
что глотку нынче могут перегрызть
без боли, анонимно и заочно.
776
Разум по ночам – в коротком отпуске,
именно отсюда наши отпрыски,
и текут потоки малолеток —
следствие непринятых таблеток.
777
Попавши в сочетание случайное,
слова имеют свойство обрести
внезапное согласное звучание
у смысла в собирающей горсти.
778
Во мне видна уже до дна
ума канистра;
не бойся старости, она
проходит быстро.
779
Когда к какой-нибудь давалке
я устремляю взор непраздный,
эфир, ласкающий фиалки,
в тот миг меня грубей гораздо.
780
Ни в чём и никому не подражатель,
не сын и не питомец горных высей,
по духу я скорее содержатель
притона беглых слов и блудных мыслей.
781
Сноровка ослабла, похвастаться нечем,
я выпить могу очень мало за вечер,
и тяжко настолько в душе с бодуна,
как будто я на хуй послал колдуна.
782
Блаженны те, кто не галдя,
но собственным трудом
из ветра, света и дождя
себе возводят дом.
783
Ткань жизни сожжена почти дотла,
в душе и на гортани – привкус терпкий,
уже меня великие дела
не ждут, а если ждут, пускай потерпят.
784
У мудрых дев – поплоше лица
и вся фигуристость – не броская,
а крутозадая девица
зато умом обычно плоская.
785
Кичлив и шумен, мир огромный
на страшный сон порой похож,
я рад, что в угол мой укромный
он даже запахом не вхож.
786
С подонством, пакостью и хамством
по пьесе видясь в каждом акте,
я всё же с дьявольским упрямством
храню свой ангельский характер.
787
День за день устаёт и, вечерея,
он сумеркам приносит теплоту
печально умудрённого еврея,
готового к уходу в темноту.
788
Загадка, заключённая в секрете,
жужжит во мне, как дикая пчела:
зачем-то лишь у нас на белом свете
сегодня наступает со вчера.
789
Я с утра томлюсь в неясной панике,
маясь от тоски и беспокойства —
словно засорилось что-то в кранике,
капающем сок самодовольства.
790
Приличий зоркие блюстители,
цензуры нравов почитатели —
мои первейшие хулители,
мои заядлые читатели.
791
Вокруг супружеской кровати —
не зря мы брак боготворим —
витает Божьей благодати
вполне достаточно троим.
792
Я всю жизнь сомневаюсь во всём,
даже в собственном тёмном сомнении,
размышляя о том и о сём,
сам с собой расхожусь я во мнении.
793
Кто пил один и втихомолку,
тот век земной прожил без толку.
794
Бесплотные мы будем силуэты,
но грех нас обделять необходимым,
и тень моя от тени сигареты
сумеет затянуться горьким дымом.
795
Вкусил я достаточно света,
чтоб кануть в навечную тьму,
я в Бога не верю, и это
прекрасно известно Ему.
796
Не чересчур себя ценя,
почти легко стареть,
мир обходился без меня
и обойдётся впредь.
797
Легковейная мыслей игра
кровь и смерти родит регулярно,
все хотят в этой жизни добра,
но его понимают полярно.
798
У памяти в углах – целебный мрак,
упрятаны туда с умом и вкусом
те случаи, когда я был дурак,
то время, когда был я жалким трусом.
799
Наследье рабских лет весьма типично:
сноровка в разбегании по норам,
отвычка рисковать, решая лично,
и навык петь согласным подлым хором.
800
Так тяжко, словно у небес
я нахожусь уже в ответе,
а за душой – сожжённый лес
или уморенные дети.
801
В какую ни кидало круговерть,
а чуял я и разумом и носом:
серьёзна в этой жизни только смерть,
хотя пока и это под вопросом.
802
Наплывы закатного света
текут на любимые лица,
уже наша песенка спета,
и только мелодия длится.
803
Гарики предпоследние
Друзьям, которые уже ушли
Я глупо жил и опрометчиво,
был раб любого побуждения,
зато порой с утра до вечера
изнемогал от наслаждения.
1
На нас огромное влияние
(и на победы, и на бедствия)
оказывает возлияние,
включая все его последствия.
2
В деньгах есть тоже благодать,
зависит жизнь от них,
и чем их тупо проедать —
я пропиваю их.
3
Свой век я прогулял на карнавале,
где много было женщин и мужчин,
потери мне веселья придавали,
находки добавляли мне морщин.
4
Багрово, лилово и красно,
и даже порой фиолетово
алеют носы не напрасно,
а лишь от того и от этого.
5
Ценя покой в душе и нервах,
я пребываю в людях средних,
и, хоть последний между первых,
зато я первый из последних.
6
Попался я, как рыбка на крючок,
мне страсть моя, как бабочке – сачок,
а кролику – охотничий зрачок,
но сладок наживлённый червячок,
и счастлив загулявший старичок.
7
Ушёл наплыв похмельной грусти,
оставил душу змей зелёный:
меня родители в капусте
нашли, мне кажется, в солёной.
8
Вот чудо века: после пьянки
среди таких же дураков
лететь в большой консервной банке
над белой пеной облаков.
9
Блаженство витает шальное,
стихают надрыв и надлом,
когда закипает хмельное
вампиршество душ за столом.
10
Глаза не прикрыл я рукой,
а занял закуской на блюде,
и жизнь принимаю такой,
какой её нет и не будет.
11
Я пленник любых искушений,
все планы успехов – просрочены,
я шёл по дороге свершений,
но лёг отдохнуть у обочины.
12
От выпивки душа нежней и пористей,
и видно сквозь ледок житейской стужи,
что корни наших радостей и горестей
ветвятся изнутри, а не снаружи.
13
К искушениям холодно стоек,
воздержанье не числя бедой,
между ежевечерних попоек
обхожусь я водой и едой.
14
Бутылка без повода круче всего
калечит и губит мужчину,
дурак может пить ни с того ни с сего,
а умный – находит причину.
15
Внезапно понял я сегодня,
каким высоким занят делом
желудок наш – лихая сводня
души с умом и мысли с телом.
16
Мы не глупы, не злы, не спесивы,
любим женщин, азарт и вино
и всегда будем так же красивы,
как мы были когда-то давно.
17
Закончив шумную попойку,
игру идей и мыслей пир,
зови к себе подругу в койку
и смело плюй на Божий мир.
18
Отнюдь я, выпив, не пою,
а учиняю праздник духа,
плетя мелодию свою
душой без голоса и слуха.
19
Чёрной зависти жар – горячее огня,
и душа моя стонет больная,
если знаю, что где-то сейчас без меня
затевается песня хмельная.
20
Не было у выпивки причин,
в песне пьяной не было резона,
каждый ощутимо получил
порцию душевного озона.
21
Снова пьянка тянется шальная,
в мире всюду – ясная погода,
радость в каждом госте мне двойная —
от его прихода и ухода.
22
Смотрю, садясь попить-поесть,
на пятки дней мелькающих,
у пьянства тоже много есть
последствий вытекающих.
23
Не зря на склоне лет
я пить люблю и есть:
на свете счастья нет,
но вместе с тем и есть.
24
А если где-то ждёт попойка,
и штоф морозится большой,
то я лечу, как птица-тройка,
хотя еврейская душой.
25
Пускай расходятся в улёт
последние гроши:
Бог дал нам душу – Он пошлёт
и на пропой души.
26
Меж нас гуляет бес похмелья,
вступая с душами в игру:
он после пьяного веселья
их тянет выпить поутру.
27
С радостью по жизни я гуляю
в мире, лютой злобой повреждённом,
жажду выпить – водкой утоляю,
жажду просто – пивом охлаждённым.
28
Ценю я в игре винопития —
помимо иных услаждений —
возможность подёргать мыслителя
за яйца его убеждений.
29
Живу я славно и безбедно,
поскольку мыслю государственно:
народу в целом – пьянство вредно,
а каждой личности – лекарственно.
30
Курить, конечно, бросить надо бы,
загвоздка – в бедах совокупных,
а корни этой мелкой пагубы
растут во мне из дурей крупных.
31
В цепи причин и соответствий,
несущих беды, хворь и срам,
я не нашёл дурных последствий
от пития по вечерам.
32
Люблю я проследить, как возлияние,
просачиваясь в мироощущение,
оказывает веское влияние
на духа и ума раскрепощение.
33
Забавный знаю феномен:
от генерала до портного
у нас химический обмен
устроен так, что ждёт спиртного.
34
Пока ещё в душе чадит огарок
печалей, интереса, наслаждения,
я жизнь воспринимаю как подарок,
мне посланный от Бога в день рождения.
35
Сокрыта в разных фазах опьянения
таинственная сила врачевания,
играющая ноты упоения,
текущие до самобичевания.
36
Когда бы век я начал заново,
то к людям был бы я внимательней,
а гул и чад гулянья пьяного —
любил сильнее и сознательней.
37
Я злоупотребляю возлиянием,
здоровье подрывая наслаждением,
под личным растлевающим влиянием
и с жалостливым самоосуждением.
38
Душа, мягчея от вина,
вступает с миром в компромисс,
и благ любой, сидящий на,
идущий по и пьющий из.
39
Мне грустно думать в час ночной,
что подлежу я избавлению
и чашу горечи земной
закончу пить я, к сожалению.
40
Экклезиаст ещё заметил:
соблазну как ни прекословь,
но где подует шалый ветер,
туда он дуть вернётся вновь.
41
Хоть пили мы, как пить не стоит, —
за это вряд ли ждёт нас кара,
в нас только будущий историк
учует запах перегара.
42
Ко мне по ходу выпивания —
о чём бы рядом ни кричали —
приходит радость понимания,
что дух наш соткан из печали.
43
Верный путь, на самом деле,
различим по двум местам:
то во храме, то в борделе
вьётся он то здесь, то там.
44
Виднее в нас после бутылки,
как истрепались в жизни бывшей;
мы не обломки, мы обмылки
эпохи, нас употребившей.
45
Наш путь извилист и неровен,
а жребий тёмен и превратен,
и только жирный чад жаровен
везде всегда надёжно внятен.
46
В года весны мы все грешили,
но интересен ход явления:
те, кто продолжил, – дольше жили,
Бог ожидал их исправления.
47
Каким ни вырос любомудром
и даже просто будь мудрец,
а всё равно охота утром
к похмельной рюмке огурец.
48
Смотрю без тени раздражения
на огнедышащий вулкан
и сразу после извержения
готов налить ему стакан.
49
После пьянства лихие творятся дела
в ошалело бессонных ночах:
мрак женился на тьме, згу она родила,
мы сидим вчетвером при свечах.
50
Живя весьма благообразно
при нашем опыте и стаже,
мы не бежим на зов соблазна,
а просто надо нам туда же.
51
Ленив, лукав и невынослив,
я предан выпивке и блуду,
перенося дела на после
того, как я о них забуду.
52
Хвала Творцу, что время длится,
что мы благих не ждём вестей,
и хорошеют наши лица
от зова низменных страстей.
53
В виду кладбищенского склепа,
где замер времени поток,
вдруг понимаешь, как нелепо
не выпить лишнего глоток.
54
В основном из житейского опыта
мной усвоено важное то,
что пока ещё столько не допито,
глупо брать в гардеробе пальто.
55
Я думал всегда, что соблазны,
которые всем нам являются,
хоть как-то годам сообразны,
но бесы, увы, не меняются.
56
От вида ландшафта, пейзажа
(и речки чтоб вилась тесьма)
хочу сразу выпить, и даже
не просто хочу, а весьма.
57
Угас дурак, тачая жалобы
на мир жестокий и тупой,
а для здоровья не мешало бы
менять занудство на запой.
58
У Бога я ни льготы, ни поблажки
ни разу не просил, терпя убытки,
за это у меня всегда во фляжке
божественные булькают напитки.
59
Моя душа передо мной
была душою ясновидца —
я мигом чувствую спиной,
что сзади выпивка струится.
60
Ко мне явилось откровение
о смысле жизни и нирване,
но было выпить настроение,
и я забыл его по пьяни.
61
Ещё я на радость имею талоны,
но пристально если взглянуть —
питейной бутыли покатые склоны
рисуют мой жизненный путь.
62
Спешу с утра опохмелиться я,
чтоб горем не была беда,
если начнётся репетиция
премьеры Страшного суда.
63
А в чём действительно я грешен,
и это мне припомнит Бог —
я в этой жизни баб утешил
намного менее, чем мог.
64
Пока не позвала в себя кровать,
которая навеки нас уложит,
на кладбище должны мы выпивать
за тех, кто выпивать уже не может.
65
Не с горечью влачу я жизнь мою,
а круто благоденствую, доколе
всё видимое ясно сознаю
и черпаю блаженство в алкоголе.
66
Первую без чоканья нередко
пьём теперь, собравшись за столом:
некто близкий выдернут, как репка,
и исчез у жизни за углом.
67
Плывя со всеми к райским кущам,
я только с теми теплю связь,
кто видит вечное в текущем
и плавно пьёт, не торопясь.
68
Растает в шуме похорон
последних слов пустая лесть,
и тихо мне шепнёт Харон:
– А фляжка где? Стаканы есть.
69
Забавы Божьего глумления —
не боль и тяжесть испытаний,
а жуткий вид осуществления
иллюзий наших и мечтаний.
70
Крайне просто природа сама
разбирается в нашей типичности:
чем у личности больше ума,
тем печальней судьба этой личности.
71
Прекрасен мир, судьба права,
полна блаженства жизнь земная,
и всё на свете трын-трава,
когда проходит боль зубная.
72
Загадочная русская душа
вселяется в отзывчивое тело:
душа как только выпить захотела,
так тело тащит выпивку спеша.
73
Наш ум и дух имеют свойство
цвести, как майская природа,
пока жирок самодовольства
их не лишает кислорода.
74
Стихий – четыре: воду, воздух,
огонь и землю чтили греки,
но оказалась самой грозной
стихия крови в человеке.
75
Пускай оспорят как угодно
и пригвоздят учёной фразой,
но я уверен: зло – бесплодно,
а размножается – заразой.
76
Мне совсем в истории не странны
орды разрушителей лихих:
варвары захватывают страны,
скапливаясь тихо внутри них.
77
Я не люблю любую власть,
мы с каждой не в ладу,
но я, покуда есть что класть,
на каждую кладу.
78
Навряд ли может быть улучшен
сей мир за даже долгий срок,
а я в борьбе плохого с худшим
уже, по счастью, не игрок.
79
Бездарность отнюдь не болото,
в ней тайная есть устремлённость,
она выбирает кого-то
и мстит за свою обделённость.
80
Светится душевное величие
в миг, когда гримасой и смешком
личность проявляет безразличие
к выгоде с заведомым душком.
81
Когда б не запахи и краски,
когда б не звук виолончели,
когда б не бабушкины сказки —
давно бы мы осволочели.
82
В зыбком облаке марева мутного
суетливо катящихся дней
то, что вечно, слабее минутного,
и его различить тяжелей.
83
Так жаждем веры мы, что благо
любая искра в поле мглистом,
и тяжела душе отвага
оставить разум атеистом.
84
Готовность жить умом чужим
и поступать по чьей-то воле —
одна из дьявольских пружин
в устройствах гибели и боли.
85
Мы так то ранимы, то ломки,
что горестно думаю я:
душа не чужая – потёмки,
потёмки – родная своя.
86
До мудрых мыслей домолчаться,
чтоб восхитилась мной эпоха,
всегда мешают домочадцы
или зашедший выпивоха.
87
В воздухе клубится, словно в чаше,
дух былых эпох, и поневоле
впитывают с детства души наши
это излучающее поле.
88
Все трое – Бог, эпоха, случай —
играют в карты – не иначе,
и то висят над нами тучей,
то сыпят блёстками удачи.
89
У нас полно разумных доводов,
из фактов яркий винегрет,
и много чисто личных поводов,
чтобы в любой поверить бред.
90
Опиум вдыхает наркоман,
водкой душу пьяница полощет,
я приемлю с радостью обман,
если от него светлей и проще.
91
В нашем человеческом семействе,
в нашей беспорядочной игре
гений проявляется в злодействе
ярче и полнее, чем в добре.
92
Тяжко жить нам как раз потому,
что возводим глаза к небесам,
а помочь может Бог лишь тому,
кто способен помочь себе сам.
93
Когда повсюду страх витает
и нрав у времени жесток,
со слабых душ легко слетает
культуры фиговый листок.
94
Вряд ли в нашем разуме на дне —
мыслей прихотливые изыски,
там, боюсь я, плавают в вине
книжные окурки и огрызки.
95
Рассекая житейское море,
тратить силы не стоит напрасно;
если вовсе не думать, то вскоре
всё на свете становится ясно.
96
Быть может, потому душевно чист
и линию судьбы своей нашёл,
что я высокой пробы эгоист —
мне плохо, где вокруг не хорошо.
97
Не зря про это спорят бесконечно:
послушная небесному напутствию,
душа – это витающее нечто,
заметное нам только по отсутствию.
98
Любое сокрушительное иго
кончается, позора не минуя,
подпоркой, где возносится квадрига,
ничейную победу знаменуя.
99
Не только из дерева, камня, гвоздей
тюремные сложены своды —
сперва их возводят из чистых идей
о сути и смысле свободы.
100
Те, кто обивает нам пороги,
те, кто зря стучится в наши двери, —
выяснится позже, что пророки,
первые по вере в новой эре.
101
Всегда в июле неспроста
меня мыслишка эта точит:
вот летний день длиннее стал,
вот жизнь моя на год короче.
102
Забавная подробность мне видна,
которую отметил бы я плюсом:
в делах земных и Бог и сатана
отменным обладают оба вкусом.
103
Куда чуть зорче ни взгляни —
везде следы вселенской порчи;
чем мысли глубже, тем они
темнее, тягостней и горче.
104
Много ещё чёрного на свете
выползет чумой из-под обломков:
прах и пепел нашего столетия
радиоактивны для потомков.
105
Я разумом не слишком одарён,
однако же теперь, на склоне дней,
я опытом житейским умудрён.
Отнюдь не став от этого умней.
106
Умом нисколько не убогие,
но молят Бога люди многие,
трепя губами Божье имя,
как сосунки – коровье вымя.
107
Прости мне, Боже, мой цинизм,
но я закон постиг природный:
каков народный организм,
таков, увы, и дух народный.
108
В морали, это знает каждый,
нужна лишь первая оплошка;
нельзя терять невинность дважды
или беременеть немножко.
109
В любом из нас витает Божий дух
и бродит личный бес на мягких лапах,
поэтому у сказанного вслух
бывает соответствующий запах.
110
Часто сам себе необъясним,
носит человек в себе, бедняга,
подло поступающее с ним
некое глухое альтер-Яго.
111
Подлинного счастья в мире мало,
с этим у Творца ограничения,
а кого судьба нещадно мяла —
счастливы уже от облегчения.
112
Мир иллюзий нам отечество —
всё, что кажется и мнится;
трезвый взгляд на человечество —
это почва, чтобы спиться.
113
А кроме житейских утех, —
негромко напомнит мне Бог, —
ещё ты в ответе за тех,
кому хоть однажды помог.
114
В одном лишь уравнять Господь решил
и гения, и тёмного ублюдка:
в любом из нас гуляние души
зависит от исправности желудка.
115
Увы, но играм интеллекта
извечно всюду не везло:
всегда являлся некий некто,
чтоб их использовать во зло.
116
Пока живём и живы – мы играем;
до смертной неминуемой поры
то адом озарённые, то раем,
мы мечемся в чистилище игры.
117
Только с возрастом грустно и остро
часто чувствует честный простак,
что не просто всё в мире непросто,
но и сцеплено как-то не так.
118
Реки крови мы пролили на планете,
восторгаясь, озаряясь и балдея;
ничего не знаю гибельней на свете,
чем высокая и светлая идея.
119
В наших каменных тесных скворешниках,
где беседуют бляди о сводниках,
Божий дух объявляется в грешниках
несравненно сильней, чем в угодниках.
120
Я не трачусь ревностно и потно,
я живу неспешно и беспечно,
помня, что ещё вольюсь бесплотно
в нечто, существующее вечно.
121
От первой до последней нашей ноты
мы живы без иллюзий и прикрас
лишь годы, когда любим мы кого-то,
и время, когда кто-то любит нас.
122
У зла такая есть ползучесть
и столько в мыслях разных но,
что ненароком и соскучась,
легко добро творит оно.
123
Есть мера у накала и размаха
способностей – невнятная, но мера,
и если есть у духа область паха,
то грустен дух от холодности хера.
124
С чего, подумай сам и рассуди,
душа твоя печалью запорошена?
Ведь самое плохое – позади.
Но там же всё и самое хорошее.
125
Дыхание растлительного яда
имеет часто дьявольский размах:
бывают мертвецы, которых надо
убить ещё в отравленных умах.
126
Формулы, при нас ещё готовые,
мир уже не примет на ура,
только народятся скоро новые
демоны всеобщего добра.
127
Возможность новых приключений
таят обычно те места,
где ветви смыслов и значений
растут из общего куста.
128
Педантичная рассудочность
даже там, где дело просто,
так похожа на ублюдочность,
что они, наверно, сёстры.
129
Много блага в целебной способности
забывать, от чего мы устали,
жалко душу, в которой подробности
до малейшей сохранны детали.
130
В истории нельзя не удивиться,
как дивны все начала и истоки,
идеи хороши, пока девицы,
потом они бездушны и жестоки.
131
Падшие ангелы, овцы заблудшие,
все, кому с детства ни в чём не везло, —
это заведомо самые худшие
из разносящих повсюдное зло.
132
Зря в кишении мы бесконечном
дребезжим, как пустая канистра;
вечно занятый – занят не вечным,
ибо вечное – праздная искра.
133
Я научность не нарушу,
повторив несчётный раз:
если можно плюнуть в душу —
значит, есть она у нас.
134
Нечто я изложу бессердечное,
но среди лихолетия шумного
даже доброе сеять и вечное
надо только в пределах разумного.
135
Всегда витает тень останков
от мифа, бреда, заблуждения,
а меж руин воздушных замков
ещё гуляют привидения.
136
Все восторги юнцов удалых —
от беспечного гогота-топота,
а угрюмый покой пожилых —
от избытка житейского опыта.
137
В этом мире, где смыслы неясны,
где затеяли – нас не спросили,
все усилия наши – напрасны,
очевидна лишь нужность усилий.
138
Известно веку испокон
и всем до одного:
на то закон и есть закон,
чтоб нарушать его.
139
Так как чудом Господь не гнушается,
наплевав на свои же формальности,
нечто в мире всегда совершается
вопреки очевидной реальности.
140
Искусство – наподобие куста,
раздвоена душа его живая:
божественное – пышная листва,
бесовское – система корневая.
141
Вот нечто, непостижное уму,
а чувством – ощутимое заранее:
кромешная ненужность никому —
причина и пружина умирания.
142
Свято предан разум бедный
сказке письменной и устной:
байки, мифы и легенды
нам нужнее правды гнусной.
143
Страдания и муки повсеместные
однажды привлекают чей-то взгляд,
когда они уже явились текстами,
а не пока живые и болят.
144
От вина и звучных лир
дико множатся народы;
красота спасла бы мир,
но его взорвут уроды.
145
Забавное пришло к нам испытание,
душе неся досаду и смущение:
чем гуще и сочней у нас питание,
тем жиже и скудней у нас общение.
146
Несчастны чуть ли не с рождения,
мы горько жалуемся звёздам,
а вся печаль от заблуждения,
что человек для счастья создан.
147
Когда мы раздражаемся и злы,
обижены, по сути, мы на то,
что внутренние личные узлы
снаружи не развяжет нам никто.
148
Пока, пока, моё почтение,
приветы близким и чужим...
Жизнь – это медленное чтение,
а мы – бежим.
149
А пока мы кружим в хороводе,
и пока мы пляшем беззаветно,
тление при жизни к нам приходит,
просто не у всех оно заметно.
150
Словами невозможно изложить,
выкладывая доводы, как спички,
насколько в этой жизни тяжко жить
и сколько в нас божественной привычки.
151
В коктейле гнева, страха, злобы —
а пьётся он при всяком бедствии —
живут незримые микробы,
весьма отравные впоследствии.
152
Я бы мог, на зависть многих,
сесть, не глянув, на ежа —
опекает Бог убогих,
у кого душа свежа.
153
Мне лезет в голову охальство
под настроение дурное,
что если есть и там начальство —
оно не лучше, чем земное.
154
Никто не в силах вразумительно
истолковать устройство наше,
и потому звучит сомнительно
мечта о зёрнах в общей каше.
155
Мир хочет и может устроиться,
являя комфорт и приятство,
но правит им тёмная троица —
барыш, благочестие, блядство.
156
Давным-давно уже замечено
людской молвой непритязательной,
что жить на свете опрометчиво —
залог удачи обязательной.
157
Мы и в познании самом
всегда готовы к тёмной вере:
чего постичь нельзя умом,
тому доступны в душу двери.
158
А жалко, что на пире победителей,
презревших ради риска отчий кров,
обычно не бывает их родителей —
они не доживают до пиров.
159
Споры о добре, признаться честно, —
и неразрешимы, и никчемны,
если до сих пор нам не известно,
кто мы в этой жизни и зачем мы.
160
Пути судьбы весьма окружны,
и ты плутать ей не мешай;
не искушай судьбу без нужды
и по нужде не искушай.
161
Я вижу, глядя исподлобья,
что цепи всюду неослабны;
свободы нет, её подобья
везде по-своему похабны.
162
Боюсь, что Божье наказание
придёт внезапно, как цунами,
похмелье похоти познания
уже сейчас висит над нами.
163
Молчат и дремлют небеса,
внизу века идут;
никто не верит в чудеса,
но все их тихо ждут.
164
Предел земного нахождения
всегда означен у Творца:
минута нашего рождения —
начало нашего конца.
165
Хотя я мыслю крайне слабо,
забава эта мне естественна;
смешно, что Бог ревнив, как баба,
а баба в ревности – божественна.
166
Числим напрасно мы важным и главным —
вызнать у Бога секрет и ответ:
если становится тайное явным,
то изменяется, выйдя на свет.
167
Похожи на растения идеи,
похожи на животных их черты,
и то они цветут, как орхидеи,
то пахнут, как помойные коты.
168
Бежать от века невозможно,
и бесполезно рваться вон,
и внутривенно и подкожно
судьбу пронизывает он.
169
Стихийные волны истории
несут разрушенья несметные,
и тонут в её акватории
несчётные частные смертные.
170
Здоровым душам нужен храм —
там Божий мир уютом пахнет,
а дух, раскрытый всем ветрам,
чихает, кашляет и чахнет.
171
Природа почему-то захотела
в незрячем равнодушии жестоком,
чтоб наше увядающее тело
томилось жизнедеятельным соком.
172
Развилка у выбора всякого
двоится всегда одинаково:
там – тягостно будет и горестно,
там – пакостно будет и совестно.
173
С переменой настроения,
словно в некой детской сказке,
жизни ровное струение
изменяется в окраске.
174
Наши головы – как океаны,
до сих пор неоткрытые нами:
там течения, ветры, туманы,
волны, бури и даже цунами.
175
Устроена забавно эта связь:
разнузданно, кичливо и успешно
мы – время убиваем, торопясь,
оно нас убивает – непоспешно.
176
Уставших задыхаться в суете,
отзывчиво готовых к зову тьмы,
нас держат в этой жизни только те,
кому опора в жизни – только мы.
177
Хоть пылью всё былое запорошено,
душа порою требует отчёта,
и помнить надо что-нибудь хорошее,
и лучше, если подлинное что-то.
178
Тихой жизни копошение —
кратко в юдоли земной,
ибо жертвоприношение
Бог теперь берёт войной.
179
Не разум быть повыше мог,
но гуще – дух добра,
когда б мужчину создал Бог
из женского ребра.
180
Хоть на ответ ушли года,
не зря душа ответа жаждала:
Бог есть не всюду, не всегда
и существует не для каждого.
181
Все твари зла – их жутко много —
нужны по замыслу небес,
ведь очень часто к вере в Бога
нас обращает мелкий бес.
182
Я вдруг понял – и замер от ужаса,
словно гнулись и ехали стены:
зря философы преют и тужатся —
в Божьих прихотях нету системы.
183
Покуда все течёт и длится,
свет Божий льётся неспроста
и на высокие страницы,
и на отхожие места.
184
Как бы ни было зрение остро,
мы всего лишь наивные зрители,
а реальность и видимость – сёстры,
но у них очень разны родители.
185
Когда устали мы резвиться
и чужды всякому влечению,
ложится тенями на лица
печать покорности течению.
186
По жизни понял я, что смог,
о духе, разуме и плоти,
а что мне было невдомёк —
душа узнает по прилёте.
187
На торжествах любой идеи,
шумливо празднуя успех,
различной масти прохиндеи
вздымают знамя выше всех.
188
Дабы не было слово пустым
в помогании душам пропащим,
чтобы стать полноценным святым,
надо грешником быть настоящим.
189
Когда б достало мне отваги
сказать мораль на все века,
сказал бы я: продажа шпаги
немедля тупит сталь клинка.
190
Веря в расцвет человеческой участи,
мы себе искренне врали,
узкие просеки в нашей дремучести —
это круги и спирали.
191
Давно томят меня туманные
соображения о том,
что все иллюзии гуманные
смешными кажутся потом.
192
Звуков симфония, зарево красок,
тысячи жестов ласкательных —
у одиночества множество масок,
часто весьма привлекательных.
193
От жизни утробной до жизни загробной
обидно плестись по судьбе низкопробной.
194
Природы пышное убранство
свидетельствует непреложно,
что наше мелкое засранство
ей безразлично и ничтожно.
195
Страх бывает овечий и волчий:
овцы блеют и жмутся гуртом,
волчий страх переносится молча
и становится злобой потом.
196
Прекрасна образованная зрелость,
однако же по прихоти небес
невежество, фантазия и смелость
родили много более чудес.
197
Сценарист, режиссёр и диспетчер,
Бог жестокого полон азарта,
и лишь выдохшись жизни под вечер,
мы свободны, как битая карта.
198
При Творце с его замашками,
как бы милостив Он не был,
мир однажды вверх тормашками
всё равно взлетит на небо.
199
Одни летят Венеру посмотреть,
другие завтра с истиной сольются...
На игры наши молча смотрит смерть
и прочие летающие блюдца.
200
Чувствую угрюмое томление,
глядя, как устроен белый свет:
ведь и мы – природное явление:
чуть помельтешили – и привет.
201
Мне любезен и близок порядок,
чередующий пламя и лёд:
у души за подъёмом – упадок,
за последним упадком – полёт.
202
Киснет вялое жизни течение —
смесь докуки, привычки и долга,
но и смерть – не ахти приключение,
ибо это всерьёз и надолго.
203
В череде огорчений и радостей
дни земные ничуть не постылы,
только вид человеческих слабостей
отнимает последние силы.
204
В духе есть соединённости,
неразрывные в их парности —
как весёлость одарённости
и уныние бездарности.
205
Крупного не жажду ничего,
я земное мелкое творение,
из явлений духа моего
мне всего милей пищеварение.
206
Так он мыслить умел глубоко,
что от мудрой его правоты
кисло в женской груди молоко
и бумажные вяли цветы.
207
Умом хотя совсем не Соломоны,
однако же нисколько не калеки,
балбесы, обормоты, охламоны —
отменные бывают человеки.
208
Шалопай, вертопрах и повеса,
когда в игры уже отыграли,
для утехи душевного беса
учат юных уму и морали.
209
Битвы и баталии мои
спутаны концами и началами,
самые жестокие бои
были у меня с однополчанами.
210
Клопы, тараканы и блохи —
да будет их роль не забыта —
свидетели нашей эпохи,
участники нашего быта.
211
Такой останется до смерти
натура дикая моя,
на симфоническом концерте —
и то, бывало, пукал я.
212
Рука фортуны загребает
из неизведанных глубин,
и в оголтелом разъебае
вдруг объявляется раввин.
213
Увы, но все учителя,
чуть оказавшись возле кассы,
выкидывают фортеля
и сотворяют выкрутасы.
214
Жар любви сменить морозами
норовит любой народ:
обосрёт, засыпет розами,
а потом – наоборот.
215
Усердия смешная добродетель
поскольку мне природой не дана,
то я весьма поверхностный свидетель
эпохи процветания гавна.
216
Про загадку факта важного
каждый знает, но молчит:
время жизни в ухе каждого
с разной скоростью журчит.
217
Зима! Крестьянин, торжествуя,
наладил санок лёгкий бег,
ему кричат: какого хуя,
ещё нигде не выпал снег!
218
Есть люди редкого разлива,
у них и мужество – отдельное:
являть, не пряча боязливо,
живое чувство неподдельное.
219
Даже наш суровый век
полноту ничуть не судит:
если славный человек,
пусть его побольше будет.
220
Взор у него остёр и хищен,
а рот – немедля станет пастью;
мы оба в жизни что-то ищем,
но очень разное, по счастью.
221
Я ощутил сегодня снова —
так были споры горячи, —
что в нас помимо кровяного
есть и давление мочи.
222
Есть люди с тяжкими кручинами,
они не видны в общей массе,
но чувствуют себя мужчинами
не возле бабы, а при кассе.
223
Тернистый путь к деньгам и власти
всегда лежит через тоннель,
откуда лица блядской масти
легко выходят на панель.
224
Желанье тёмное и страстное
в любом хоть раз, но шевелилось:
уйти пешком в такое странствие,
чтоб чувство жизни оживилось.
225
От неких лиц не жду хорошего —
они, как язвой, тайно мучимы,
что были круто недоношены,
а после – крепко недоучены.
226
Блажен любой, кто образован;
я восхищался многократно,
как дух у них организован
и фарширован аккуратно.
227
Хочу богатством насладиться
не для покоя и приятства,
а чтобы лично убедиться,
что нету счастья от богатства.
228
Я за умеренную плату —
за двести грамм и колбасу —
иду к себе в ума палату
и, пыль обдув, совет несу.
229
Заранее я знаю о соседе,
в вагоне оказавшемся бок о бок:
дежурное меню в такой беседе —
истории наёбов и поёбок.
230
Травя домашних насекомых,
совсем не вредных и не злых,
мы травим, в сущности, знакомых,
соседей, близких и родных.
231
Новых мифов нынче много,
личной жажде сообразно
кто-то всуе ищет Бога,
кто-то – общего оргазма.
232
Гуманность волнительным кружевом
окутала быт наших лет:
наружу выходят с оружием
и плачутся в бронежилет.
233
Мы очень прагматично и практично,
весьма рационально мы живём,
и все наши дела идут отлично,
а песни мы – унылые поём.
234
Забавно мне, что поле брани
всех политических страстей
влечёт к себе потоки срани
различных видов и мастей.
235
Любую кто собрал коллекцию,
её холопы и фанаты —
глухую чувствуют эрекцию,
чужие видя экспонаты.
236
Суке, недоноску и бездарности
выдано Творцом для утешения
дьявольское чувство солидарности
и хмельная пена мельтешения.
237
Имеют острые глаза
и мудрецы, и прохиндеи:
они пластичны, как лоза,
когда им виден ствол идеи.
238
Есть люди – их усилия немалы, —
хотящие в награду за усердствие
протиснуться в истории анналы,
хотя бы сквозь анальное отверстие.
239
Кто к жалостным склонен рыданиям
и ранен мельчайшим лишением —
завидует ярким страданиям
и даже высоким крушениям.
240
Кругам идейного актива
легко понять посредством нюха,
что слитный запах коллектива —
отнюдь не есть единство духа.
241
Известно даже медицине
и просто видно трезвым глазом,
что кто романтик, а не циник,
тому запудрить легче разум.
242
Стихает и вянет мыслительный бум,
на днях колосившийся тучно;
решили, как видно, властители дум
насиживать яйца беззвучно.
243
В улыбке, жесте, мелкой нотке —
едина личная черта,
есть люди – видно по походке,
что плохо пахнет изо рта.
244
Везде, где дорожки ковровые,
есть тихие люди живучие —
то ветки сплетают лавровые,
то петлю завяжут при случае.
245
Я тех люблю, что опоздали —
хотя бы раз, но навсегда —
к раздаче, к должности, к медали,
к делёжке с запахом стыда.
246
Благословенны лох и лапоть,
себя хотящие сберечь
и вдоль по жизни тихо капать,
а не кипеть и бурно течь.
247
Не злобы ради, не с похмелья
дурак – орудие судьбы —
стрижёт кудрявые деревья
под телеграфные столбы.
248
Гляну что направо, что налево —
всё на свете ясно всем вокруг,
так умудрена бывает дева,
истину познав из первых брюк.
249
Мне порою встречаются лица —
поневоле вздохнёшь со смущением,
что мечта наша в детях продлиться
так убога своим воплощением.
250
Всё же я ценю ханжу
за безудержный размах:
всем Венерам паранджу
он готов надеть на пах.
251
Спокойно плюнь и разотри —
забудь о встрече с этой мразью...
Но что-то хрустнуло внутри,
и день заляпан липкой грязью.
252
Повсюдные растут провинциалы,
накачивая сталь мускулатуры,
чтоб вырезать свои инициалы
на дереве науки и культуры.
253
Глядя пристально, трезво и здраво,
можно много чего насмотреться;
омерзение – тоже забава,
только зябко в душе и на сердце.
254
В себе таит зачатки вредности
и может вспыхнуть, как чума,
слиянный сок душевной бедности
и ярой пылкости ума.
255
По службе жаждал повышения,
смотрел в экран от делать нечего,
а ночью штопал отношения,
в семье сложившиеся вечером.
256
Всё вообразимое – и более —
в меру современной технологии
вытворит над нами своеволие
и к нему примкнувшие убогие.
257
Люблю я в личности следы
учительского дарования,
но просвещения плоды
гниют ещё до созревания.
258
Своя у каждого таинственность,
и мы вокруг напрасно кружим:
Творец даёт лицу единственность,
непостижимую снаружи.
259
Поскольку был мой дом распахнут
любым и всяким людям риска —
я знаю, как живут и пахнут
герои, видимые близко.
260
Тому на свете всё видней,
в ком есть апломб и убеждения;
чем личность мельче, тем крупней
её глобальные суждения.
261
А наблюдая лица потные
и то, как люди мельтешат,
забавно думать, что животные
нисколько в люди не спешат.
262
Томясь в житейском общем тесте,
вдруг замечаешь тайным взглядом,
что мы живём отнюдь не вместе,
а только около и рядом.
263
Хотя покуда всё в порядке,
такая к худу в нас готовность,
что вдруг душа уходит в пятки
и в пах уносится духовность.
264
Я соблюдаю такт и честь
по месту, в коем нахожусь, —
то я кажусь умней, чем есть,
то я умней, чем я кажусь.
265
Рождённые кидаться на врага —
томятся, вырастая, и скучают,
потом их держат быта берега,
где чахнут эти люди и мельчают.
266
Вижу я за годом год
заново и снова,
что поживший идиот
мягче молодого.
267
О, я отнюдь не слеп и глуп:
везде, где чинно и серьёзно,
внутри меня большой тулуп
надет на душу, чтоб не мёрзла.
268
Забавные печали нас измучили,
былые сокрушая упования:
не знали мы, что при благополучии
угрюмее тоска существования.
269
Потоки знания волной
бурлят уже вдоль носоглотки,
поскольку разум бедный мой —
не безразмерные колготки.
270
При спорах тихо я журчу,
чтоб не являлась пена злая;
когда не знаю, то молчу,
или помалкиваю, зная.
271
Хотя уже ушли те времена,
и чисто на житейском небосводе,
подонков и мерзавцев имена
в душе моей болят к сырой погоде.
272
Терпя с утра зеркал соседство,
я бормочу себе под нос,
что время – сказочное средство
для выпадения волос.
273
Нет, я умнее стал навряд ли,
но безразличнее – стократ:
и руку жму я всякой падле,
и говорю, что видеть рад.
274
Увы, над этим неуклонно
трудились лучшие умы:
дерьмо сегодня благовонно
намного более, чем мы.
275
К работе азарт у меня —
от опыта жизни простого:
гулять после полного дня
приятней, чем после пустого.
276
Порой дойдёшь до обалдения
от жизни кряканья утиного,
и в сон тогда плывут видения,
и все про бегство до единого.
277
Сейчас такая знаний бездна
доступна всякому уму,
что стало спорить бесполезно
и глупо думать самому.
278
Мы сколько ни едим совместной соли,
а в общую не мелемся муку,
у всех национальные мозоли
чувствительны к чужому башмаку.
279
Изрядным будет потрясение,
когда однажды – смех и плач —
везде наступит воскресение,
и с жертвой встретится палач.
280
На всём пути моём тернистом —
давно мы с Богом собеседники;
Он весь играет светом чистым,
но как темны Его посредники!
281
Во мне, безусловном уже старожиле,
колышется страх среди белого дня:
а что, если те, кто меня сторожили,
теперь у котла ожидают меня?
282
Я в поезде – чтоб ноги подышали,
ботинки снял и с ними спал в соседстве,
а память в лабиринте полушарий
соткала грустный сон о бедном детстве.
283
Уже я к мотиву запетому
не кинусь, распахнут и счастлив —
я знаю себя, и поэтому
с людьми я не сух, но опаслив.
284
Случайная встреча на улице с другом,
досуг невеликий – на две сигареты,
но мы холоднее к житейским недугам,
когда наши души случайно согреты.
285
Мне мило всё: игра чужих культур
на шумных площадях земной округи
и дивное различие фактур
у ручек чемодана и подруги.
286
О чём-то говорить я не хочу,
о многом – ядовиты словопрения,
поэтому всё чаще я молчу,
в немые погрузившись умозрения.
287
Время сыпется струйкой песка,
мухи памяти дремлют в черниле;
ностальгия – смешная тоска
по тому, что ничуть не ценили.
288
В душе сильнее дух сиротства,
и нам поделать с этим нечего,
когда оплошность или скотство
мы совершаем опрометчиво.
289
Давно уже не верю в пользу споров
и беганья за истиной гурьбой,
я больше почерпнул из разговоров,
которые веду с самим собой.
290
Теперь я только волей случая
знакомых вижу временами,
тяжёлый дух благополучия
висит уныло между нами.
291
Семью надо холить и нежить,
особо заботясь о том,
чтоб нелюди, нечисть и нежить
собой не поганили дом.
292
Пребывая в уверенном мнении
обо всём, ибо тесно знаком,
дело славное – в этом затмении
величаво прожить мудаком.
293
В порядочности много неудобства,
что может огорчать и даже злить:
испытываешь приступ юдофобства,
а чувство это некому излить.
294
То, что я вижу, омерзительно,
уже на гибельной ступени,
но страшно мне лишь умозрительно,
а чисто чувственно – до фени.
295
Утратил я охоту с неких пор
вершить высоколобый устный блуд,
ведут меня на умный разговор,
как будто на допрос меня ведут.
296
Смешны сегодня страхи предка,
и жизнь вокруг совсем не та:
зло демоническое редко,
а больше – мразь и сволота.
297
Есть люди – тоньше нюх, чем у собаки,
они вдыхают запахи и ждут;
едва лишь возникают сучьи знаки,
они уже немедля тут как тут.
298
Черты похожести типичной
есть у любви, семьи, разлуки —
Творец, лишённый жизни личной,
играет нашими со скуки.
299
Мне кажется, что смутное брожение,
тревогой расползаясь неуёмной,
большое обещает извержение
скопившейся по миру злобы тёмной.
300
Моей мужицкой сути естество,
чувствительную совесть не колыша,
глухое ощущает торжество,
о праведном возмездии услыша.
301
Если б человеку довелось,
пользуясь успехами прогресса,
как-то ухватить земную ось —
он её согнёт из интереса.
302
Не то чтобы одно сплошное свинство
цвело везде туземно и приблудно,
однако же большое сукинсынство
творится потаённо и прилюдно.
303
Пока не уснёшь, из былого
упрямо сочится звучание,
доносится каждое слово,
и слышится даже молчание.
304
Алкающим света мужчинам,
духовных высот верхолазам
в дороге к незримым вершинам
обузой становится разум.
305
Я понял, роясь в мире личном
и наблюдая свой интим,
что не дано сполна постичь нам,
чего от жизни мы хотим.
306
С такой осанкой – чисто лебеди
(и белоснежность поразительна) —
по жизни мне встречались нелюди,
что красота мне подозрительна.
307
Порою встречаюсь я с мудростью чистой,
её глубина мне близка и видна,
однако для жизни, крутой и гавнистой,
она бесполезна и даже вредна.
308
Початый век уму неведом,
и всуе тужится наука,
но стойкость к самым лютым бедам
хотел бы видеть я у внука.
309
Забавно мне, что время увядания
скукоживает нас весьма непросто,
чертами благородного страдания
то суку наделяя, то прохвоста.
310
Слежу с неослабным вниманием,
как ровно журчат за столом
живые обмены незнанием
и вялым душевным теплом.
311
Только выйдя, ещё на пороге,
при любых переменах погоды
ощущаю я токи тревоги,
предваряющей смутные годы.
312
Я верю аргументу, постулату,
гипотезе, идее, доказательству,
но более всего я верю блату,
который возникает по приятельству.
313
Вся беда разве в том, что творится вовне?
Это вряд ли, ведь было и хуже.
Просто смутное время клубится во мне,
крася в чёрное всё, что снаружи.
314
Ровесник мой душой уныл
и прозябает в мудрой хмурости,
зато блажен, кто сохранил
в себе остатки юной дурости.
315
Везде, где все несутся впрыть, —
моя незримая граница:
решая, быть или не быть,
я выбрал быть, но сторониться.
316
Судьба у большинства – холмы и сопки,
в ней очень редки скалы или горы,
зато у всех у нас на пятой стопке —
о кручах и вершинах разговоры.
317
Давая вслух оценки фактам,
полезно помнить каждой личности,
что такт ума с душевным тактом —
две очень разные тактичности.
318
Я не боюсь дурного слуха,
не страшно мне плохое мнение,
поскольку слушаю вполуха
и мне противно вдвое менее.
319
Слова пусты, напрасны знаки
и всуе предостережения,
когда подземный дух клоаки
созрел для самовыражения.
320
Мы к житейской приучены стуже,
в нас от ветра и тьмы непроглядной
проступила внутри и снаружи
узловатость лозы виноградной.
321
Мы не знаем хотя ни бельмеса,
как устроены разумы наши,
только разум крутого замеса
мы легко отличаем от каши.
322
Сегодня мания лечения —
почти повсюдный вид недуга,
творят искусные мучения
душа и тело друг для друга.
323
В мире много всякого всего,
надобны ухватка и замашка,
каждый – повар счастья своего,
только подобрать продукты тяжко.
324
Хотя окрестная история
творит судьбе немало хамства,
но личной жизни траектория —
рисунок личного упрямства.
325
Больших умов сижу промеж
и жду с надеждой весть благую,
но в каждой мысли вижу плешь,
а то и лысину нагую.
326
Не знаю в жизни я плачевней,
чем то мгновение в пути,
когда любуешься харчевней,
а внутрь – не на что войти.
327
Я с русской речью так повязан,
любя её ручьи и реки,
что я по трём порою фразам
судить могу о человеке.
328
Поскольку мы в рутинном быте
к волненьям склонны гомерическим,
то в нём достаточно событий,
равновеликих историческим.
329
Обживая различные страны,
если выпало так по судьбе,
мы сначала их жителям странны,
а чуть позже мы странны себе.
330
Мои греховные уста
в порывах радости и страсти
лобзали разные места
за исключеньем зада власти.
331
Забрать меня в жестокие тиски
ещё покуда хвори не полезли,
а приступы беспочвенной тоски —
естественность пожизненной болезни.
332
Найдётся ли, кому нас помянуть,
когда про нас забудут даже дети?
Мне кажется, найдётся кто-нибудь,
живущий на обочине в кювете.
333
Жизни многих легко наперёд
описать, исключая подробности,
человек – это то, что он врёт,
во вранье проступают способности.
334
Как моралисты ни старались
и ход их мыслей как ни вился,
а хомо сапиенс вульгарис
ни в чём ничуть не изменился.
335
Кипит разруха моровая,
но подрастает поколение,
и торжествует жизнь живая
себе самой на удивление.
336
Любой обязан помнить, всяк и каждый,
свой тягловый верша по жизни труд,
что рельсы наши кончатся однажды,
а после их и вовсе уберут.
337
При проводах на жизненном вокзале
немногое сказать нам удаётся,
а всё, что мы, волнуясь, не сказали,
тупой и долгой болью остаётся.
338
Завершатся однажды и враз
наши подвиги, наше засранство,
и закончится время для нас,
а душе – распахнётся пространство.
339
Скажи мне, друг и современник, —
уже давно спросить пора —
зачем повсюду столько денег,
а мы сидим без ни хера?
340
Был создан мир Творцом, а значит —
и Божий дух огнём горит
не в тех, кто молится и плачет,
а в тех, кто мыслит и творит.
341
Чтобы наш мятежный дух земной
стиснут был в разумных берегах —
чуть окрепли крылья за спиной,
гири повисают на ногах.
342
Все мои затеи наповал
рубятся фортуной бессердечно;
если б я гробами торговал,
жили бы на свете люди вечно.
343
С душой у нас не всё в порядке,
подобны мы слепым и нищим,
а Бог играет с нами в прятки,
грустя, что мы Его не ищем.
344
Ручьи грядущих лет журчат
о том, что не на что надеяться,
и подрастающих внучат
ещё помелет та же мельница.
345
Небесный простор пустоты
не то чтоб мешал моей вере,
но если, Господь, это Ты,
то в дождь я не выйду за двери.
346
Всегда был занят я везде —
всерьёз, а не слегка —
резьбой по воздуху, воде
и дыму табака.
347
Лень – это борьба, погони, кражи,
мыслей оживлённое брожение,
только лень активно будоражит
вялое моё воображение.
348
Если ноет душевный ушиб,
очень давит чужое присутствие,
мне нужней, чтоб вокруг ни души
не толпилось, являя сочувствие.
349
Учился много я, но скверно,
хотя обрывки помню прочно,
и что я знаю, то неверно,
а всё, что верно, то неточно.
350
Я в мудрецы хотя не лезу,
но мыслю я башкой кудлатой,
и неглубоких истин бездну
я накопал моей лопатой.
351
Есть между сном и пробуждением
души короткая отрада:
я ощущаю с наслаждением,
что мне вставать ещё не надо.
352
Свой собственный мир я устроил
усилием собственных рук,
а всюду, где запись в герои,
хожу стороной и вокруг.
353
Я попадал моим ключом
в такие скважины случайные,
что нынче знаю, что почём,
и мысли все мои – печальные.
354
Угрюмо думал я сегодня,
что в нашей тьме, грызне, предательстве
вся милость высшая Господня —
в Его безликом невмешательстве.
355
В мире всё расписано по нотам,
гаммы эти вовсе не сложны:
служат мысли умных идиотам,
ибо только им они нужны.
356
Когда меня от гибели на дне
лишь тонкая удерживала нить,
мгновение подмигивало мне,
зовя его забавность оценить.
357
Что суета течёт впустую,
нам не обидно и не жалко,
активность нашу холостую
огонь бенгальский греет жарко.
358
Затем лишь я друзей бы попросил
хоть капельку здоровья уберечь,
чтоб дольше у души достало сил
на радость от нечастых наших встреч.
359
В небесной синей райской выси
меня тоска бы съела – в ней
метать нельзя и скучно бисер
ввиду отсутствия свиней.
360
Течёт покоя зыбь текучая,
и тишь да гладь отсель досель;
идиотизм благополучия
неописуем, как кисель.
361
Мы спорим, низвергаем и бунтуем
в запале сокрушенья и борения,
а после остываем и бинтуем
ожоги от душевного горения.
362
Доволен я житьём-бытьём,
покоем счастлив эфемерным,
и всё вокруг идёт путём,
хотя, по-моему, неверным.
363
Кто отрешён и отчуждён
от суеты с её кипением,
зато сполна вознаграждён
живой души негромким пением.
364
Давно уже домашен мой ночлег,
лучусь, покуда тлеет уголёк,
и часто, недалёкий человек,
от истины бываю недалёк.
365
Сонливый облик обормота
предъявит Божьему суду
моя высокая дремота,
надменно чуждая труду.
366
В одинокую дудочку дуя,
слаб душою и выпить не прочь,
ни от Бога подачек не жду я,
ни Ему я не в силах помочь.
367
Моя уже хроническая праздность,
владычица души моей и тела,
корнями утекает в безобразность
того, что сотворяют люди дела.
368
Излишних сведений кирпич
меня не тянет в каждый спор,
но жажда истину постичь
меня сусанит до сих пор.
369
Чтобы глубоким мыслителем
слыть у наивных людей,
быть надо краном-смесителем
нескольких крайних идей.
370
Я стал отшельник, быт мой чист
и дышит воздухом интимности,
и жалко мне врагов моих,
беднягам хочется взаимности.
371
Век живу я то в конфузе, то в контузии —
от азарта, от надежды, от иллюзии;
чуть очухиваюсь – верен, как и прежде,
я иллюзии, азарту и надежде.
372
Проснувшись в неосознанной тревоге,
я воду пью, рассеянно курю,
и вовсе я не думаю о Боге,
но с кем-то безусловно говорю.
373
Был я слеп, опрометчив, решителен,
скор и падок на дело и слово;
стыд за прошлое мне утешителен
и для глупостей новых основа.
374
Я давно уже заметил, насколько
человек умом и духом непрочен,
полагаться на себя можно только,
да и то, если признаться, не очень.
375
Из лени, безделья и праздности,
где корни порока гнездятся,
рождаются разные разности,
а в частности – песни родятся.
376
Рассказы об экземе и лишае,
о язве и капризах стоматита
текут, почти нисколько не лишая
нас радости живого аппетита.
377
Нигде по сути не был я изгой,
поскольку был не лучше и не хуже,
а то, что я существенно другой,
узналось изнутри, а не снаружи.
378
Человек, обретающий зрелость,
знака свыше не ждёт и не просит;
только личной анархии смелость
в Божий хаос порядок привносит.
379
Жду я мыслей, как мух ожидает паук —
так они бы мне в дело сгодились!
А вчера две глубоких явились мне вдруг —
очевидно, они заблудились.
380
Сухой букет желаний – вот утрата
из частых по житейскому течению.
Я столького всего хотел когда-то!
А ныне – очень рад неполучению.
381
Я не лучшие, а все потратил годы
на блаженное бездельное томление,
был послушен я велению природы,
ибо лень моя – природное явление.
382
Творец упрямо гнёт эксперимент,
весь мир деля на лагерь и бардак,
и бедствует в борделе импотент,
а в лагере блаженствует мудак.
383
Я книжный червь и пьяный враль,
а в мире празднуют верховность
широкоплечая мораль
и мускулистая духовность.
384
Мне как-то понять повезло,
и в памяти ныне витает,
что деньги тем большее зло,
чем больше нам их не хватает.
385
На то, что вышел из тюрьмы,
на то, что пью не по годам, —
у Бога я беру взаймы,
и оба знаем, что отдам.
386
В ночи на жизнь мою покой
ложится облачным пластом,
он изумительно такой,
каков, быть может, в мире том.
387
Лижут вялые волны былого
зыбкий берег сегодняшних лет,
с хилой злобностью снова и снова
люто плещут в лицо и вослед.
388
Всё пока со мной благополучно,
профилю не стыдно за анфас,
мне с самим собой бывает скучно
только, если спит один из нас.
389
А люблю я сильнее всего,
хоть забава моя не проста —
пощипать мудреца за его
уязвимые спору места.
390
Ни тучки нет на небе чистом,
а мне видна она вполне,
поскольку светлым пессимистом
я воспитал себя во мне.
391
На днях печалясь, невзначай
нашёл я смуты разрешение:
я матом выругал печаль,
и ощутилось облегчение.
392
На будущие беды мне плевать,
предвидеть неизбежное – обидно,
заранее беду переживать —
и глупо, и весьма недальновидно.
393
Насмешливость лелея и храня,
я в жизни стал ей пользоваться реже:
ирония – прекрасная броня,
но хуже проникает воздух свежий.
394
Тёртые, бывалые, кручёные,
много повидавшие на свете,
сделались мы крупные учёные
в том, что знают с детства наши дети.
395
Процессом странствия влеком,
я в путешествие обычно
весь погружаюсь целиком,
а что я вижу – безразлично.
396
Люди нынче жаждут потреблять,
каждый занят миской и лоханкой,
смотрится на фоне этом блядь —
чистой древнегреческой вакханкой.
397
Мне снился сон: бегу в толпе я,
а позади – разлив огней,
там распростёртая Помпея,
и жизнь моя осталась в ней.
398
А если всё заведомо в судьбе,
расписано, играется с листа,
и мы – всего лишь гайки на резьбе,
то лень моя разумна и чиста.
399
Не мы плетём событий нить,
об этом знал и древний стоик,
а то, что можно объяснить —
уже усилия не стоит.
400
Прислушавшись к оттенкам и нюансам,
улавливаешь Божью справедливость:
мы часто терпим горести авансом
за будущую алчную блудливость.
401
Неужели где-то в небе
с равнодушной гениальностью
сочиняется та небыль,
что становится реальностью?
402
Я мыслю без надрыва и труда,
немалого достиг я в этом деле,
поскольку, если целишь в никуда,
никак не промахнёшься мимо цели.
403
Давно и в разном разуверясь,
но веря в Божью широту,
ещё сыскать надеюсь ересь,
в которой веру обрету.
404
По воздуху, по суше и воде
добрался я уже до многих стран,
ещё не обнаружил я нигде
лекарство от душевных наших ран.
405
И всё течёт на самом деле
по справедливости сейчас:
мы в Бога верим еле-еле,
а Бог – совсем не верит в нас.
406
В судьбе бывают мёртвые сезоны —
застой и тишина, тоска и муть,
и рвёмся мы тогда, как вор из зоны,
а нам давалось время отдохнуть.
407
Тоска, по сути, неуместна,
однако, скрыться не пытаясь,
она растёт в душе, как тесто,
дрожжами радости питаясь.
408
Мне дней земных мила текучка,
а рай – совсем не интересен:
там целомудренниц толкучка
и не поют печальных песен.
409
В шарме внешнем нету нужности
одинокому ежу,
красоту моей наружности
я внутри себя держу.
410
Нет, я на время не в обиде,
что источилась жизни ось,
я даже рад, что всё предвидел,
но горько мне, что всё сбылось.
411
Мой дух неярок и негромок,
но прячет каплю смысла зрелого
самодостаточный обломок
несуществующего целого.
412
Напрасно мы то стонем бурно,
то глянем в небо и вздохнём:
Бог создал мир весьма халтурно
и со стыда забыл о нём.
413
С наслаждением спать я ложусь,
от уюта постели счастливый,
потому что во сне не стыжусь,
что такой уродился ленивый.
414
Тому, кто себя не щадит
и стоек в сей гибельной странности,
фортуной даётся кредит
заметной душевной сохранности.
415
На нас, мечтательных и хилых,
не ловит кайфа Божий глаз,
а мы никак понять не в силах,
что Он в упор не видит нас.
416
Сегодня спросили: а что бы
ты сделал от имени Бога?
Я в мире боюсь только злобы,
и я б её снизил намного.
417
Былое нас так тешит не напрасно,
фальшиво это мутное кино,
но прошлое тем более прекрасно,
чем более расплывчато оно.
418
Для жизни полезно явление
неясной печали тупой,
то смутное духа томление,
которое тянет в запой.
419
В какие упоительные дали
стремились мы, томлением пылая!
А к возрасту, когда их повидали,
увяла впечатлительность былая.
420
Выделывая па и пируэты,
немало начудил я интересного,
земные я не чту авторитеты,
но радуюсь молчанию небесного.
421
Мне сладок перечень подсудный
душегубительных пороков,
а грех уныния паскудный —
дурь от нехватки сил и соков.
422
Душа моя заметно опустела
и к жизни потеряла интерес —
похоже, оставлять собралась тело
и ей уже земной не нужен вес.
423
Всегда на самочувствие весеннее,
когда залито всё теплом и светом,
туманное влияет опасение,
что всё же будет осень вслед за летом.
424
По существу событий личных
в любых оказываясь точках,
душа болит в местах различных
и даже – в печени и почках.
425
Тише теперь мы гуляем и пляшем,
реже в судьбе виражи,
даже иллюзии в возрасте нашем
призрачны, как миражи.
426
В тесное чистилище пустив
грешников заядлых и крутых,
селят их на муки в коллектив
ангелов, монахов и святых.
427
Творец жесток, мы зря воображаем,
что благостна земная наша тьма,
мы многое легко переживаем,
но после – выживаем из ума.
428
Не просто ради интереса
я глаз держу настороже:
святой, пожавший руку беса, —
святой сомнительный уже.
429
Затем на небо нету моста,
чтоб мог надеяться простак,
что там совсем не всё так просто,
а просто всё совсем не так.
430
Я в молодости жить себе помог
и ясно это вижу с расстояния:
я понял, ощутив, как одинок,
пожизненность такого состояния.
431
Весьма порой мешает мне уснуть
волнующая, как ни поверни,
открывшаяся мне внезапно суть
какой-нибудь немыслимой херни.
432
В душе моей многое стёрто,
а скепсис – остатки загваздал;
я верю и в Бога, и в чёрта,
но в чёрта – сильнее гораздо.
433
Многих бед моих источник —
наплевавший на мораль
мой язык – болтун и склочник,
обаяшка, змей и враль.
434
Душа, когда она уже в полёте
и вся уже вперёд обращена,
вдруг чувствует тоску по бренной плоти
и болью ностальгии смущена.
435
Творцу живётся вряд ли интересно,
от нас Ему то муторно, то дурно;
а боги древних греков, как известно, —
те трахались и сами очень бурно.
436
Творец отвёл глаза напрасно,
когда мы падали во тьму;
что Бога нет, сегодня ясно
и нам не меньше, чем Ему.
437
Подрезая на корню
жажду веры острую,
порют мутную херню
все Его апостолы.
438
Уже не глупость, а кретинство —
любое пылкое учение
про гармоничное единство
и лучезарное сплочение.
439
Я слухом не ловлю, не вижу взглядом,
но что-то существует с нами рядом,
невнятицу мне в душу говоря
словами из иного словаря.
440
Время льётся то жидко, то густо,
то по горло, то ниже колен,
а когда оно полностью пусто —
наступает пора перемен.
441
На вопрос мой даруя ответ,
песня чья-то звучит надо мной,
и опять проливается свет
на изгаженный век наш чумной.
442
Несчётных звёзд у Бога россыпи
и тьма кружащихся планет,
и для двуногой мелкой особи
душевных сил у Бога нет.
443
Тоска моя не легче, но ясней:
в душе иссяк терпения запас,
трёхмерность бытия обрыдла ей,
и боль её окутывает нас.
444
Теперь, когда я крепко стар,
от мира стенкой отгорожен,
мне Божий глас народа стал
докучлив и пустопорожен.
445
Слушая полемик жаркий бред,
я люблю накал предубеждения,
ибо чем туманнее предмет,
тем категоричнее суждения.
446
Повсюду нынче злобой пахнет скверно,
у Бога созревает новый план,
Его ведь консультируют, наверно,
Аттила, Чингисхан и Тамерлан.
447
Заглядывая в канувшее прошлое,
я радуюсь ему издалека:
уже оно красивое, киношное,
и даже театральное слегка.
448
Нет, я не зябко и не скудно
жил без единого кумира,
но без него ужасно трудно
во мгле безжалостного мира.
449
Мечта – весьма двусмысленный росток,
и Бог, хотя сочувствует мечтам,
скорее милосерден, чем жесток,
давая расцвести не всем цветам.
450
Я у философа Декарта
прочёл и помню с той поры,
что если прёт худая карта,
разумней выйти из игры.
451
Наш каждый возраст – как гостиница:
мы в разных думаем о разном,
и только лёгкость оскотиниться
живёт везде живым соблазном.
452
Все слухи, сплетни, клевета
и злой молвы увеселения —
весьма нужны, чтоб не пуста
была душа у населения.
453
Наш мир уже почти понятен,
загадки тают, словно снег,
из непостижно белых пятен
остался только человек.
454
Когда весь день бывал я весел
и не темнело небо синее,
то я намного меньше весил —
не вес ли клонит нас в уныние?
455
Живя суверенно, живя автономно
и чуждо общественным ломкам,
расходуешь чувства весьма экономно,
но тихо становишься волком.
456
Я даже не смыкая век
лежать люблю – до обожания,
ведь сам по сути человек —
продукт совместного лежания.
457
Хоть мысли наши Господу угодны,
в одном забавно схожи все они:
высокие раздумья – многоводны,
что делает их реками херни.
458
Кормёжка служит нам отрадой,
Бог за обжорство нас простит,
ведь за кладбищенской оградой
у нас исчезнет аппетит.
459
Я личное имею основание
не верить сильной пользе от учения:
я лично получал образование,
забытое в минуту получения.
460
В душе – глухая безнадёга,
в уме кипит пустой бульон;
а вариант поверить в Бога
давно отвергли я и Он.
461
Почему-то порою весенней
часто снится, внушая мне страх,
будто я утопаю в бассейне,
где вода мне всего лишь по пах.
462
Года мои стремглав летели,
и ныне – Бог тому свидетель —
в субботу жизненной недели
мое безделье – добродетель.
463
Из мелочи, случайной чепухи,
из мусора житейского и сора
рождаются и дивные стихи,
и долгая мучительная ссора.
464
Я часто думаю теперь —
поскольку я и в мыслях грешен, —
что в судьбах наших счёт потерь
числом даров уравновешен.
465
Не грусти, обращаясь во прах,
о судьбе, что случилась такой,
это тяжко на первых порах,
а потом тишина и покой.
466
Наш небольшой планетный шарик
давно живёт в гавне глубоком,
Бог по нему уже не шарит
своим давно уставшим оком.
467
А там и быт совсем другой —
в местах, куда Харон доставит:
то чёрт ударит кочергой,
то ангел в жопу свечку вставит.
468
Об этом я задумался заранее:
заведомо зачисленный в расход,
не смерти я боюсь, а умирания,
отсутствие мне проще, чем уход.
469
Я писал, как думал, а в итоге
то же, что в начале, ясно мне:
лучше легкомысленно – о Боге,
чем высокопарно – о хуйне.
470
Забавный всё-таки транзит:
вдоль по судьбе через года
волочь житейский реквизит
из ниоткуда в никуда.
471
Ты ничего не обещаешь,
но знаю: Ты меня простишь,
ведь на вранье, что Ты прощаешь,
основан Твой земной престиж.
472
Везде, где вслух галдят о вечном,
и я, любуясь нежной птахой,
печально мыслю: где бы лечь нам,
послав печаль и вечность на хуй?
473
С той поры не могу я опомниться,
как позор этот был обнаружен:
я узнал, что мерзавка-любовница
изменяла мне с собственным мужем.
474
Мы лето разве любим за жару?
За мух? За комаров? Намного проще:
за летнюю повсюдную игру
в кустах, на берегу и в каждой роще.
475
Судьбы случайное сплетение,
переплетенье рук и ног,
и неизбежное смятение,
что снова так же одинок.
476
Появилось ли что-то во взгляде?
Стал угрюмее с некой поры?
Но забавно, как чувствуют бляди,
что уже я ушёл из игры.
477
Начал я с той поры, как подрос,
разбираться во взрослых игрушках,
и немало кудрявых волос
на чужих я оставил подушках.
478
Беда с романами и шашнями,
такими яркими в начале:
едва лишь делаясь вчерашними,
они тускнели и мельчали.
479
Во флирте мы весьма поднаторели
и, с дамой заведя пустую речь,
выводим удивительные трели,
покуда размышляем, где прилечь.
480
У мужиков тоску глобальную
понять-постичь довольно просто:
мы ищем бабу идеальную,
а жить с такой – смертельно постно.
481
Любовным играм обучение —
и кайф, и спорт, и развлечение.
482
Смешной забаве суждено
плыть по течению столетий:
из разных мест сойдясь в одно,
два пола шаркают о третий.
483
Мы все танцуем идеально,
поскольку нет особой сложности
напомнить даме вертикально
горизонтальные возможности.
484
Не зря ли мы здоровье губим,
виясь телами в унисон?
Чем реже мы подругу любим,
тем чаще нас ласкает сон.
485
Постичь я не могу, но принимаю
стихию женских мыслей и причуд,
а если что пойму, то понимаю,
что понял это поздно чересчур.
486
Всюду плачется загнанный муж
на супружества тяжкий обет,
но любовь – это свет наших душ,
а семья – это плата за свет.
487
Неправда, что женщины – дуры,
мужчины умней их едва ли,
домашние нежные куры
немало орлов заклевали.
488
Идея найдена не мной,
но это ценное напутствие:
чтоб жить в согласии с женой,
я спорю с ней в её отсутствие.
489
В нас от юных вишен и черешен
память порастает незабудками;
умыслом и помыслом я грешен
больше, чем реальными поступками.
490
Девушка, зачем идёшь ты мимо
и меня не видишь на пути?
Так ведь и Аттила мимо Рима
мог однажды запросто пройти.
491
У бабы во все времена —
жара на дворе или стужа —
потребность любви так сильна,
что любит она даже мужа.
492
Едино в лысых и седых —
как иудеев, так и эллинов,
что вид кобылок молодых
туманит взор у сивых меринов.
493
Растёт моя дурная слава
среди ханжей и мелких равов,
поскольку свято чту я право
участия в упадке нравов.
494
Мужики пустой вопрос
жарко всюду обсуждают:
почему у наших роз
их шипы не увядают?
495
Мне часто доводилось убедиться
в кудрявые года моей распутности,
что строгая одежда на девице
отнюдь не означает недоступности.
496
Занявшись тёмной дамы просветлением
и чары отпустив на произвол,
я долго остаюсь под впечатлением,
которое на даму произвёл.
497
Я не стыжусь и не таюсь,
когда палюсь в огне,
я сразу даме признаюсь
в её любви ко мне.
498
Мужику в одиночестве кисло,
тяжело мужику одному,
а как баба на шее повисла,
так немедленно легче ему.
499
По женщине значительно видней,
как лечит нас любовная игра:
потраханная женщина умней
и к миру снисходительно добра.
500
Мне было с ней настолько хорошо,
что я без умышлений негодяйства
завлёк её в постель и перешёл
к совместному ведению хозяйства.
501
Дух весенний полон сострадания
к тёмным и таящимся местам:
всюду, где углы у мироздания,
кто-нибудь весной ебётся там.
502
Липла муха-цокотуха
на любые пиджаки,
позолоту стёрли с брюха
мимолётные жуки.
503
Здоровый дух в здоровом теле
влечёт его к чужой постели.
504
Гд е музыка звучит, легко тревожа,
где женщины танцуют равнобедренно,
глаза у мужиков горят похоже:
хочу, и по возможности немедленно.
505
Легко текла судьба моя,
минуя храм и синагогу,
и многим чёрным кошкам я
перебежал тогда дорогу.
Теперь давно я не жених,
но шелушится в голове,
что были светлые меж них,
и даже рыжих было две.
506
Ведя семейную войну,
где ищет злость похлеще фразу,
я побеждаю потому,
что белый флаг подъемлю сразу.
507
Мужчин рассеянное воинство
своей особостью гордится,
хотя у всех – одно достоинство:
любой козёл в мужья годится.
508
Занявшись опросов пустыми трудами —
а к личным секретам охоч я и лаком,
я в мысли простой утвердился с годами:
семья – это тайна, покрытая браком.
509
Из некоего жизненного круга
нам выйти с неких пор не удаётся,
поэтому случайная подруга —
нечаянная влага из колодца.
510
Ведём ли мы беседы грустные,
ворчим ли – всюду прохиндеи,
а в нас кипят, не зная устали,
прелюбодейные идеи.
511
От искры любовной – порой сгоряча —
в ночи зажигается жизни свеча.
Какой ни являет она собой вид,
а тоже свечу запалить норовит.
И тянется так по капризу Творца —
забыто начало, не видно конца.
Покуда слова я увязывал эти,
пятьсот человек появилось на свете.
512
К ней шёл и старец, и юнец,
текли учёные и школьники,
и многим был суждён конец
в её Бермудском треугольнике.
513
Связано весьма кольцеобразно
мира устроение духовное,
и в любом отказе от соблазна
есть высокомерие греховное.
514
Люблю журчанье этой речки,
где плещет страсть о берега,
и тонковрунные овечки
своим баранам вьют рога.
515
Привязан к мачте, дышит жарко
плут Одиссей. И жутко жалко —
сирен, зазря поющих страстно
в неодолимое пространство.
516
Когда вокруг галдит семья,
то муж, отец и дед,
я тихо думаю, что я
скорее жив, чем нет.
517
Весьма крута метаморфоза
с мозгами, выпивкой сожжёнными,
и мы от раннего склероза
с чужими путаемся жёнами.
518
Будь гений ты или герой,
мудрец и эрудит —
любви сердечный геморрой
тебя не пощадит.
519
История – не дважды два четыре,
история куда замысловатей,
не знает ни один историк в мире
того, что знают несколько кроватей.
520
С одной отменной Божьей шуткой
любой мужик весьма знаком:
полгода бегаешь за юбкой —
и век живёшь под каблуком.
521
У девушек пальтишки были куцые,
и – Боже, их судьбу благослови —
досадуя, что нету проституции,
они нам отдавались по любви.
522
Какой-нибудь увлёкшись кошкой драной
(обычно с лёгкой пылью в голове),
томился я потом душевной раной
и баб терпеть не мог недели две.
523
Мужья по малейшей причине
к упрёкам должны быть готовы;
изъянов не видеть в мужчине
умеют одни только вдовы.
524
Поют юнцы свои запевки
про нежных кралей и зазноб,
а мы при виде юной девки
не в жар впадаем, а в озноб.
525
В острые периоды влюблённости —
каждый убеждался в этом лично —
прочие порочные наклонности
ждут выздоровления тактично.
526
Мы проявляем благородство
и дарим радость Божьим сферам,
когда людей воспроизводство
своим поддерживаем хером.
527
С тугими очертаниями зада
иметь образование не надо.
528
В этом гомоне и гаме,
в этой купле и продаже
девки делают ногами,
что уму не снилось даже.
529
Любовь немыслима без такта,
поскольку он – важнейший клей
и для игры, и для антракта,
и для согласия ролей.
530
Живёт ещё во мне былой мотив,
хотя уже я дряхлый и седой,
и, девку по соседству ощутив,
я с пылкостью болтаю ерундой.
531
Овеян двусмысленной славой,
ласкаю сустав подагрический,
а где-то с распутной шалавой
гуляет мой образ лирический.
532
Именно пробелы и зазоры,
а не толчея узлов и нитей
тихо сопрягаются в узоры
истинного кружева событий.
533
Многим птицам вил я гнёзда
на ветвях души моей,
только рано или поздно
пташки гадили с ветвей.
534
Поскольку в жизненном меню —
увы – нам большего не дали,
я женщин искренне ценю
за обе стороны медали.
535
По весне как козырная карта
без жеманства, стыда и надменности
для поимки любовного фарта
оголяются все сокровенности.
536
Увы, но в жизни скоротечной
с годами вянет благодать
уменья вспыхнуть к первой встречной
и ей себя всего отдать.
537
Профан полнейший в туфлях, бусах —
эстетской жилки я лишён,
зато сходился я во вкусах
с мужьями очень разных жён.
538
Загадочно мне женское сложение —
духовного и плотского смешение,
где мелкое телесное движение
меняет наше к бабе отношение.
539
Семья – устройство не вчерашнее,
уже Сенека замечает:
мужик – животное домашнее,
но с удовольствием дичает.
540
Податливость мою хотя кляну,
однако же перечить не рискую:
мужчина, не боящийся жену,
весьма собой позорит честь мужскую.
541
Многим дамам ужимками лестными
я оказывал знаки внимания,
потому что с учтивыми жестами
тесно связан успех вынимания.
542
Любовь – не только наслаждение:
и по весне, и в ноябре
в любви есть самоутверждение,
всегда присущее игре.
543
Зная книгу жизни назубок,
текста я из виду не теряю,
важную главу про поебок
я весьма усердно повторяю.
544
Глубоким быть философом не надо,
повсюду видя связи и следы:
любовью мир удержан от распада,
а губят этот мир – её плоды.
545
Наукой все границы стёрты,
на днях читал уже в печати я,
что девки делают аборты
от непорочного зачатия.
546
Необходим лишь первый шаг
туда, где светит согрешение,
а после слабая душа
сама впадает в искушение.
547
За мелким вычетом подробностей
невмочь ни связям, ни протекции
помочь ни в области способностей,
ни в отношении эрекции.
548
Весной зацвёл горох толчёный,
влюбился в рыбу крокодил,
пошёл налево кот учёный
и там котят себе родил.
549
Меняются каноны и понятия,
вид мира и событий, в нём текущих,
одни только любовные объятия —
такие же, как были в райских кущах.
550
В беседе с дамой много проще
воспринимать её на ощупь.
551
Когда мы видим лик прелестный
и слов уже плетётся вязь,
то блекнет весь пейзаж окрестный,
туманным фоном становясь.
552
Порой грущу при свете лунном,
томясь душой перед рассветом,
что снюсь, возможно, девам юным,
но не присутствую при этом.
553
Под фиговым порой таится листиком
такое, что не снилось даже мистикам.
554
Пускай на старческой каталке
меня сей миг везут к врачу,
когда вакханку от весталки
я в первый раз не отличу.
555
Пройдёт и канет час печальный,
и я меж ангелов небесных
увижу свет первоначальный
и грустно вспомню баб телесных.
556
Сыграет ангел мой на дудочке,
что мне пора пред Божье око,
и тут же я смотаю удочки,
и станет рыбкам одиноко.
557
С какой-нибудь
из дивно зрелых дам
пускай застигнет смерть
меня на ложе,
окликнет Бог меня:
– Ты где, Адам?
А я ему отвечу:
– Здесь я, Боже!
558
Всуе прах мой не тревожь,
а носи бутылки,
пусть ебётся молодёжь
на моей могилке.
559
Видя старческую прыть,
бабы разбегаются,
дед их дивно мог покрыть,
а они пугаются.
560
Время хворей и седин —
очень тяжкая проверка
утлых банок от сардин,
серых гильз от фейерверка.
561
Это враки, что выдохся я,
сочинялись бы книжка за книжкой,
но состарилась Муза моя
и стихи мне диктует с одышкой.
562
Хоть пыл мой возрастом уменьшен,
но я без понта и без фальши
смотрю на встречных юных женщин
глазами теми же, что раньше.
563
Сейчас, когда уже я старожил,
я верен обывательским пределам —
не то чтобы я жизнью дорожил,
но как-то к ней привык душой и телом.
564
Хотя проходит небольшой
отрезок нашей биографии,
хоть мы такие же душой —
нас жутко старят фотографии.
565
Когда мы начинаем остывать
и жизнь уже почти что утекла,
мы ценим нашу ветхую кровать
как средство сохранения тепла.
566
Дряхлый турист повсеместно
льётся густыми лавинами:
старым развалинам лестно
встретиться взглядом с руинами.
567
Старушке снятся дни погожие
из текших много лет назад,
когда кидались все прохожие
проситься к ней в Нескучный сад.
568
Творец расчислил наперёд
любое наше прекословье:
вторая молодость берёт
у нас последнее здоровье.
569
Я вязну в тоскливых повторах,
как будто плывут миражи;
встречаются сутки, в которых
уже точно так же я жил.
570
От чего так устал? Ведь не камни таскал.
А подвыпив, ещё порываюсь я петь;
но всё время тоска, и повсюду тоска —
помоги мне, Господь, эту жизнь дотерпеть.
571
Если ближе присмотреться,
в самом хилом старикашке
упоённо бьётся сердце
и шевелятся замашки.
572
Вместе со всеми впадая в балдёж
и на любые готовы падения,
вертятся всюду, где есть молодёжь,
дедушки лёгкого поведения.
573
Наше время ступает, ползёт и идёт
по утратам, потерям, пропажам,
в молодые годится любой идиот,
а для старости – нужен со стажем.
574
Да, молодые соловьи,
моё былое – в сером пепле,
зато все слабости мои
набрали силу и окрепли.
575
Уже не позавидует никто
былой моей загульной бесноватости,
но я обрёл на старости зато
все признаки святого, кроме святости.
576
Не манят ни слава, ни власть,
с любовью – глухой перекур,
осталась последняя страсть —
охота на жареных кур.
577
Негоже до срока свечу задувать,
нам это веками твердят,
однако тому, чьё пространство – кровать,
нет лучше лекарства, чем яд.
578
Я не только снаружи облез,
я уже и душевно такой,
моего сластолюбия бес
обленился и ценит покой.
579
Судьба ведёт нас и волочит
на страх и риск, в огонь и в воду,
даруя ближе к вечной ночи
уже ненужную свободу.
580
Душа поёт, хотя не птица,
и стать легка не по годам,
и глаз, как странствующий рыцарь,
прекрасных сыскивает дам.
581
Горизонт застилается тучами,
время явно уже на излёте,
ибо стали печально докучливы
все волнения духа и плоти.
582
Провалился житейский балет
или лысина славой покрыта —
всё равно мы на старости лет
у разбитого дремлем корыта.
583
Стал верить я глухой молве,
что, выйдя в возраст стариковский,
мы в печени и в голове
скопляем камень философский.
584
Годы создают вокруг безлюдие,
полон день пустотами густыми;
старческих любовен скудоблудие —
это ещё бегство из пустыни.
585
Ходят цыпочки и лапочки —
словно звуки песнопений;
половина мне до лампочки,
остальные мне до фени.
586
Копчу зачем-то небо синее,
меняя слабость на усталость,
ежевечернее уныние —
на ежеутреннюю вялость.
587
Угрюмо сух и раздражителен,
ещё я жгу свою свечу
и становиться долгожителем
уже боюсь и не хочу.
588
Ещё несёт нас по волнам,
ещё сполна живём на свете,
но в паруса тугие нам
уже вчерашний дует ветер.
589
Не назло грядущим бедам,
не вкушая благодать,
а ебутся бабка с дедом,
чтобы внуков нагадать.
590
Дотла сгоревшее полено,
со мной бутыль распив под вечер,
гуняво шамкало, что тлена
по сути нет, и дух наш вечен.
591
Меня спроси или Его —
у нас один ответ:
старенье – сумерки всего,
что составляло свет.
592
Уже немалые года
мой хер со мной отменно дружен,
торча во младости всегда,
а ныне – только если нужен.
593
Я дряхлостью нисколько не смущён
и в частом алкогольном кураже
я бегаю за девками ещё,
но только очень медленно уже.
594
Вчера с утра кофейной гущей
увлекся я, ловя узор,
и углядел в судьбе грядущей
на склоне лет мужской позор.
595
К любым неприятностям холодно стоек,
я силы души берегу про запас;
на старости лет огорчаться не стоит:
ведь самое худшее ждёт ещё нас.
596
Порой жалеть я стал себя:
уже ничей не соблазнитель,
нить жизни вяло теребя,
ловлю конец не свой, а нити.
597
Вонзается во сне мне в сердце спица,
и дико разверзается беда;
покой, писал поэт, нам только снится;
увы, теперь и снится не всегда.
598
Стынет буквами речка былого,
что по веку неслась оголтело,
и теперь меня хвалят за слово,
как недавно ругали за дело.
599
Для счастья надо очень мало,
и рад рубашке старичок,
если добавлено крахмала,
чтобы стоял воротничок.
600
Ближе к ночи пью горький нектар
под неспешные мысли о том,
как изрядно сегодня я стар,
но моложе, чем буду потом.
601
Мне забавна картина итога
на исходе пути моего:
и вполне я могу ещё много,
и уже не хочу ничего.
602
Мы видные люди в округе,
в любой приглашают нас дом,
но молоды наши подруги
всё с большим и большим трудом.
603
Я вкушаю отдых благодатный,
бросил я все хлопоты пустые:
возраст у меня ещё закатный,
а в умишке – сумерки густые.
604
Принять последнее решение
мешают мне родные лица,
и к Богу я без приглашения
пока стесняюсь появиться.
605
Старюсь я приемлемо вполне,
разве только горестная штука:
квёлое уныние ко мне
стало приходить уже без стука.
606
Судьбе не так уж мы покорны,
и ждёт удача всех охочих;
в любви все возрасты проворны
а пожилые – прытче прочих.
607
Молодое забыв мельтешение,
очень тихо живу и умеренно,
но у дряхлости есть утешение:
я уже не умру преждевременно.
608
Создался облик новых поколений,
и я на них смотрю, глуша тревогу;
когда меж них родится ихний гений,
меня уже не будет, слава Богу.
609
Приблизившись к естественному краю,
теряешь наплевательскую спесь,
и я уже спокойно примеряю
себя к существованию не здесь.
610
Прекрасна юная русалка,
предела нету восхищению,
и лишь до слёз матросу жалко,
что хвост препятствует общению.
611
Слава Творцу, мне такое не снилось,
жил я разболтанно, шало и косо,
всё, что могло, у меня износилось,
но безупречно и после износа.
612
Я огорчён печальной малостью,
что ближе к сумеркам видна:
ум не приходит к нам со старостью,
она приходит к нам одна.
613
Любое знает поколение,
как душу старца может пучить
неутолимое стремление
девицу юную увнучить.
614
Нет сил на юное порхание,
и привкус горечи острей,
но есть весеннее дыхание
в расцвете дряхлости моей.
615
Ещё мы хватки в острых спорах,
ещё горит азарт на лицах,
ещё изрядно сух наш порох,
но вся беда – в пороховницах.
616
Состарясь, мы уже другие,
но пыл ничуть не оскудел,
и наши помыслы благие
теперь куда грешнее дел.
617
Смешно грустить о старости, друзья,
в душе не затухает Божья искра;
склероз, конечно, вылечить нельзя,
но мы о нём забудем очень быстро.
618
Все толкования меняются
у снов периода старения,
и снится пухлая красавица —
к изжоге и от несварения.
619
К очкам привыкла переносица,
во рту протезы, как родные,
а после пьянки печень просится
уйти в поля на выходные.
620
В последней, стариковской ипостаси
печаль самолюбиво я таю:
на шухере, на стрёме, на атасе —
и то уже теперь не постою.
621
Растаяла, меня преобразив,
цепочка улетевших лет и зим,
не сильно был я в юности красив,
по старости я стал неотразим.
622
Я курю, выпиваю и ем,
я и старый – такой же, как был,
и практически нету проблем
даже с этим – но с чем, я забыл.
623
Вот женщина шлёт зеркалу вопрос,
вот зеркало печальный шлёт ответ,
но женщина упрямо пудрит нос
и красит увядание в расцвет.
624
Памяти моей истёрлась лента,
вся она – то в дырах, то в повторах,
а в разгаре важного момента —
мрак и зга, хрипение и шорох.
625
Наплывает на жизнь мою лёд.
Он по праву и вовремя он.
Веет холод. И дни напролёт
у меня не звонит телефон.
626
Знает каждый, кто до старости дорос,
как похожа наша дряхлость на влюблённость,
потому что это вовсе не склероз,
а слепая и глухая просветлённость.
627
Моё уже зимнее сердце —
грядущее мы ведь не знаем —
вполне ещё может согреться
чужим зеленеющим маем.
628
И в годы старости плачевной
томит нас жажда связи тесной —
забытой близости душевной,
былой слиянности телесной.
629
Уже в наших шутках и пении —
как эхо грядущей нелепости —
шуршат и колышутся тенями
знамёна сдающейся крепости.
630
С того и грустны стариканы,
когда им налиты стаканы,
что муза ихнего разврата
ушла куда-то без возврата.
631
...Но вынужден жить,
потому что обязан
я всем, кто со мною
душевно завязан.
632
Как пенится музыка в юных солистах!
Как дивна игра их на скрипках волнистых!
А мы уже в зале, в толпе старичков,
ушла музыкальность из наших смычков.
633
Ощущая свою соприродность
с чередой уходящего множества,
прихожу постепенно в негодность
и впадаю в блаженство убожества.
634
Я хотя немало в жизни видел,
в душу много раз ронялась искра,
всё-таки на Бога я в обиде:
время прокрутил Он очень быстро.
635
В тиши укромного жилища
я жду конца пути земного,
на книжных полках – духа пища,
и вдоволь куплено спиртного.
636
Я под раскаты вселенского шума
старость лелею мою;
раньше в дожди я читал или думал,
нынче я сплю или пью.
637
Я часто бываю растерян:
хотя уже стал я седым,
а столь же в себе не уверен,
как был, когда был молодым.
638
Печаль моя – не от ума,
всегда он был не слишком ярок,
но спит во мне желаний тьма,
а сил – совсем уже огарок.
639
От возраста поскольку нет лечения,
то стоит посмотреть на преимущества:
остыли все порочные влечения,
включая умножение имущества.
640
Уже я начал хуже слышать,
а видеть хуже – стал давно,
потом легко поедет крыша,
и тихо кончится кино.
641
Утопая в немом сострадании
я на старость когда-то смотрел,
а что есть красота в увядании,
я заметил, когда постарел.
642
Годы меня знанием напичкали,
я в себе глазами постаревшими
вижу коробок, набитый спичками —
только безнадёжно отсыревшими.
643
Время жизни летит, как лавина,
и – загадка, уму непомерная,
что вторая её половина
безобразно короче, чем первая.
644
Начал я слышать с течением лет —
жалко, что миг узнавания редок:
это во мне произносит мой дед,
это – отец, но возможно, что предок.
645
Забавно мне, что старческие немощи
в потёмках увядания глухих
изрядно омерзительны и тем ещё,
что тянут нас рассказывать о них.
646
Дико мне порой сидеть в гостях,
мы не обезумели, но вроде:
наши разговоры о смертях
будничны, как толки о погоде.
647
В те года, что ещё не устал,
я оглядывал женщин ласкательно
только нынче, хотя уже стар,
а на баб я смотрю вынимательно.
648
Блаженна пора угасания:
все мысли расплывчато благостны,
и буйственной жизни касания
скорее докучны, чем радостны.
649
Едва пожил – уже старик,
Создатель не простак,
и в заоконном чик-чирик
мне слышится тик-так.
650
Текут по воздуху года,
легко струясь под каждой крышей,
и скоро мы войдём туда,
откуда только Данте вышел.
651
Как найти эту веху в пути
на заметном закатном сползании,
чтоб успеть добровольно уйти,
оставаясь в уме и сознании?
652
Лично мне, признаться честно,
вместо отдыха в суглинке
было б весело и лестно
посетить мои поминки.
653
Мы дожили до признания и внуков,
до свободы в виде пакостной пародии,
и уходим мы с медлительностью звуков
кем-то сыгранной и тающей мелодии.
654
По складу нашего сознания —
мы из реальности иной,
мы допотопные создания,
нас по оплошке вывез Ной.
655
Кончается жизни дорога,
я много теперь понимаю
и знаю достаточно много,
но как это вспомнить – не знаю.
656
Друзья, вы не сразу меня хороните,
хочу посмотреть – и не струшу,
как бес-искуситель и ангел-хранитель
придут арестовывать душу.
657
Сегодня, выпив кофе поутру,
я дивный ощутил в себе покой;
забавно: я ведь знаю, что умру,
а веры в это нету никакой.
658
Нехитрым совпадением тревожа,
мне люстра подмигнула сочинить,
что жизнь моя – на лампочку похожа,
и в ней перегорит однажды нить.
659
Звезде далёкой шлю привет
сквозь темноту вселенской стужи;
придя сюда, ответный свет
уже меня не обнаружит.
660
Пили водку дед с бабулькой,
ближе к ночи дед косел,
но однажды он забулькал
и уже не пил совсем.
661
Не я нарушил рабское молчание,
однако был мой вклад весьма заметным:
я в ханжеской стране вернул звучание
народным выражениям заветным.
662
Проста моя пустая голова,
и я не напрягаюсь, а играю:
кипят во мне случайные слова,
а мысли к ним я после подбираю.
663
Как пахнут лучшие сыры,
не стоит пахнуть человеку,
а ты не мылся с той поры,
когда упал ребёнком в реку.
664
В те годы, когда сопли подсыхали
и стала созревать мужская стать,
гормоны изживали мы стихами,
а после не сумели перестать.
665
Собой меж нас он дорожил,
как ваза – местом в натюрморте,
и потому так долго жил
и много воздуха испортил.
666
Жить с утра темно и смутно
до прихода первой строчки,
а потом уже уютно,
как вокруг отпитой бочки.
667
По лени сам я не коплю
сор эрудиции престижной,
но уважаю и люблю
мешки летучей пыли книжной.
668
Пишу эстрадные программы,
соединив, дохода ради,
величие Прекрасной Дамы
с доступностью дворовой бляди.
669
Читать – не вредная привычка:
читаю чушь, фуфло, утиль,
и вдруг нечаянная спичка
роняет искру в мой фитиль.
670
Почти не ведая заранее,
во что соткётся наша речь,
тоску немого понимания
мы в текст пытаемся облечь.
671
Поэту очень важно уважение,
а если отнестись к нему иначе,
лицо его являет выражение
просящего взаймы и без отдачи.
672
Чужое сочинительство – докука,
и редко счастье плакать и хвалить;
талант я ощущаю с полузвука
и Моцарту всегда готов налить.
673
Творцам, по сути, хвастать нечем,
их дар – ярмо, вериги, крест,
и то клюёт орёл им печень,
то алкоголь им печень ест.
674
Тоску по журчанью монет
и боль от любовной разлуки
в мотив облекает поэт,
собрав туда вздохи и пуки.
675
На меня влияло чтение
хоть весьма всегда по-разному,
но уменьшило почтение
к человеческому разуму.
676
В мир повально текущей мистерии
окунули мы дух и глаза,
по экранам ожившей материи
тихо катится Божья слеза.
677
Что старику надрывно снится,
едва ночной сгустился мрак?
На ветках мается жар-птица,
шепча: ну где же ты, дурак?
678
Никто уже не пишет на века,
посмертной вожделея долгой славы:
язык меняет русло, как река,
и чахнут оставляемые травы.
679
Все стихи – графомания чистая,
автор горькую выбрал судьбу,
ибо муза его неказистая
вдохновенна, как Ленин в гробу.
680
Забаву не чтя как художество,
я складывал мысли и буквы
и вырастил дикое множество
роскошной развесистой клюквы.
681
Вся книга – на пороге идеала:
сюжет, герои, дивная обложка;
а в гуще мыслей – ложка бы стояла;
однако же стоять должна не ложка.
682
Бывало – вылетишь в астрал,
паришь в пространстве безвоздушном,
а там в порыве простодушном
уже коллега твой насрал.
683
Я в чаще слов люблю скитаться,
бредя без цели и дороги
на тусклый свет ассоциаций
под эхо смутных аналогий.
684
Моя поэзия проста,
но простоты душа и жаждала,
я клею общие места
с местами, личными у каждого.
685
Забавно: стих когда отточен,
пускай слегка потяжелев,
то смыслом более он точен,
чем изначальное желе.
686
Во мне игры духовной нет,
но утешаюсь я зато,
что всё же, видимо, поэт,
поскольку иначе – никто.
687
Убедился уже я не раз —
от пожизненной творческой прыти
только брызги перевранных фраз
остаются, как пена в корыте.
688
Я шлю приятельской запиской
тебе совет мой, а не лесть:
с такой писательской пипиской
не стоит к Музе в койку лезть.
689
Поскольку вырос полным неучем
и нету склонности к труду,
то мне писать по сути не о чем,
и я у вечности краду.
690
Наш мирок убог и тесен,
мы по духу и по плоти
много жиже наших песен,
текстов наших и полотен.
691
Я рою так неглубоко,
что если что-то обнаружу,
мне замечательно легко
добычу вытащить наружу.
692
В моём интимном песнопении
довольно част один рефрен:
в объятья муз, где были гении,
зачем ты лезешь, хилый хрен?
693
Чесалась и сохла рука,
но я модернистом не стал,
пускай остаётся строка
проста, как растущий кристалл.
694
Я мучаюсь – никак я не пойму,
куда меня ведут мечты и звуки;
я лиру посвятил народу моему,
народу наплевать на наши муки.
695
Не жалуясь, не хныча и не сетуя,
сбывая по дешёвке интеллект,
с бубенчиками шастаю по свету я,
опознанный летающий субъект.
696
Только потому ласкаю слово,
тиская, лепя и теребя,
что не знаю лучшего иного
способа порадовать себя.
697
Заметил я, что медленное чтение,
подобное любовному касанию,
рождает непонятное почтение
к ничтожнейшему жизнеописанию.
698
Главное – не в пользе и продаже,
главное – в сохранности огня,
мысли я записываю, даже
если нету мыслей у меня.
699
Нет, зубами я голодными не клацаю,
потому что, от нужды меня храня,
Бог наладил из России эмиграцию,
чтобы слушатели были у меня.
700
Читаю с пылом и размахом,
зал рукоплещет и хохочет,
а я томлюсь тоской и страхом:
зубной протез мой рухнуть хочет.
701
Подойди, поэтесса, поближе,
я шепну тебе в нежное ухо:
вдохновение плоти не ниже
воспарений ума или духа.
702
Моя мечта – на поговорки
растечься влагой из бутылки,
придурок сядет на пригорке
и мой стишок прочтёт дебилке.
703
Я писал, как видел, и пардон,
если я задел кого мотивом,
только даже порванный гандон
я именовал презервативом.
704
Оды, гимны, панегирики,
песнопенья с дифирамбами —
вдохновенно пишут лирики,
если есть торговля ямбами.
705
Зря пузырится он так пенисто,
журчит напрасно там и тут,
на пальме подлинного первенства
бананы славы не растут.
706
Весь век я с упоением читал,
мой разум до краёв уже загружен,
а собранный духовный капитал —
прекрасен и настолько же не нужен.
707
Цель темна у чтенья моего,
с возрастом ничто не прояснилось,
я читаю в поисках того,
что пока никем не сочинилось.
708
Из шуток, мыслей, книг и снов,
из чуши, что несут,
я подбираю крошки слов,
замешивая в суп.
709
Нет, я не бездарь, не простак,
но близ талантов горемычных
себя я стыдно вижу, как
пивной сосуд меж ваз античных.
710
Заметил я, что к некоему времени
за творческие муки и отличия
заслуживаем мы у Бога премии —
удачу или манию величия.
711
Дерзайте и множьтесь, педанты,
культурным зачатые семенем,
вы задним числом секунданты
в дуэли таланта со временем.
712
Давно была во мне готовность
культуре духа наловчиться,
а нынче мне с утра духовность
из телевизора сочится.
713
Хоть лестна слава бедному еврею,
но горек упоения экстаз:
я так неудержимо бронзовею,
что звякаю, садясь на унитаз.
714
На север и запад, на юг и восток,
меняя лишь рейсов названия,
мотаюсь по миру – осенний листок
с российского древа познания.
715
Блажен ведущий дневники,
интимной жизни ахи-охи,
ползёт из-под его руки
бесценная херня эпохи.
716
Я не мог на провинцию злиться —
дескать, я для столицы гожусь,
ибо всюду считал, что столица —
это место, где я нахожусь.
717
Похожа на утехи рыболова
игра моя, затеянная встарь,
и музыкой прихваченное слово
трепещет, как отловленный пескарь.
718
Зря поэт с повадкой шустрой
ищет быстрое признание,
мир научен Заратустрой:
не плати блядям заранее.
719
Мне сочинить с утра стишок,
с души сгоняя тень, —
что в детстве сбегать на горшок, —
и светел новый день.
720
Когда горжусь, как вышла строчка,
или блаженствую ночами,
в аду смолой исходит бочка,
скрипя тугими обручами.
721
Где жили поэты, и каждый писал
гораздо, чем каждый другой, —
я в этом квартале на угол поссал
и больше туда ни ногой.
722
У сытого, обутого, одетого
является заноза, что несчастен,
поскольку он хотел совсем не этого
и должен быть искусству сопричастен.
723
Был мой умишко недалёк
и не пылал высоким светом,
однако некий уголёк
упрямо тлел в сосуде этом.
724
Век меня хотя и сгорбил,
и унял повадку резвую,
лирой пафоса и скорби
я с почтительностью брезгую.
725
В радужных не плаваю видениях —
я не с литераторской скамьи,
ценное в моих произведениях —
только прокормление семьи.
726
Впадали дамы в упоение,
и было жутко жаль порой,
что я еблив гораздо менее,
чем мой лирический герой.
727
Приметой, у многих похожей
(кивнув, я спешу удалиться), —
недоданность милости Божьей
с годами ложится на лица.
728
Время всё стирает начисто,
оставляя на листе
только личное чудачество
в ноте, слове и холсте.
729
Полезности ничто не лишено,
повсюду и на всём есть Божий луч,
и ценного познания пшено
клевал я из больших навозных куч.
730
Мы пишем ради радости связать
всё виденное в жизненной игре;
и пылкое желанье досказать
на смертном даже теплится одре.
731
Хотя поэт на ладан дышит,
его натура так порочна,
что он подругам письма пишет,
их нежно трахая заочно.
732
Будет камнем земля, будет пухом ли —
всё равно я на небо не вхож,
а портрет мой, засиженный слухами, —
он уже на меня не похож.
733
Всё было в нём весьма обыкновенное,
но что-нибудь нас вечно выдаёт:
лицо имел такое вдохновенное,
что ясно было – полный идиот.
734
В организме какие-то сдвиги
изменяют душевный настрой,
и мои погрустневшие книги
пахнут прелой осенней листвой.
735
Мечта сбылась: мои тома,
где я воспел закалку стали,
у всех украсили дома,
и все читать их перестали.
736
Я в тексты скрылся, впал и влез,
и строчки вьются, как тесьма,
но если жизнь моя – процесс,
то затухающий весьма.
737
Смешно подведенье итога,
я был и остался никто,
но солнечных зайчиков много
успел наловить я зато.
738
Господь вот-вот меня погасит,
зовя к ответу,
и понесусь я на Пегасе
с Парнаса в Лету.
739
В пыльных рукописьменных просторах
где-то есть хоть лист из манускрипта
с текстом о еврейских бурных спорах,
как им обустроить жизнь Египта.
740
Евреев выведя из рабства,
Творец покончил с чудесами,
и путь из пошлого похабства
искать мы вынуждены сами.
741
Да, искромётностью ума
по праву славен мой народ,
но и по мерзости дерьма
мы всем дадим очко вперёд.
742
С банальной быстротечностью
хотя мы все умрём,
еврейство слиплось с вечностью,
как муха – с янтарём.
743
Что ты мечешься, Циля, без толку,
позабыв о шитье и о штопке?
Если ты потеряла иголку,
посмотри у себя её в попке.
744
Страсть к телесной чистоте
зря людьми так ценится:
часто моются лишь те,
кто чесаться ленится.
745
Мы вовсе не стали похожи,
но век нас узлом завязал,
и с толком еврей только может
устроить славянский базар.
746
Нас мелочь каждая тревожит,
и мы не зря в покой не верим:
еврею мир простить не может
того, что делал он с евреем.
747
Без угрызений и стыда
не по-еврейски я живу:
моя любимая еда
при жизни хрюкала в хлеву.
748
Евреи не только на скрипках артисты
и гости чужих огородов,
они ещё всюду лихие дантисты —
зуб мудрости рвут у народов.
749
Еврей тоскует не о прозе
болот с унылыми осинами,
еврей мечтает о берёзе,
несущей ветки с апельсинами.
750
Россию иностранцы не купили,
и сыщутся охотники едва ли,
Россию не продали, а пропили,
а выпивку – евреи наливали.
751
То ветра пронзительный вой,
то бури косматая грива,
и вечно трепещет листвой
речная плакучая Рива.
752
Гордыня во мне иудейская
пылает, накал не снижая:
мне мерзость любая еврейская
мерзей, чем любая чужая.
753
В заоблачные веря эмпиреи
подобно легкомысленным поэтам,
никто так не умеет, как евреи,
себе испортить век на свете этом.
754
Одна загадка в нас таится,
душевной тьмой вокруг облита,
в ней зыбко стелется граница
еврея и антисемита.
755
Во всякой порче кто-то грешен,
за этим нужен глаз да глаз,
и где один еврей замешан —
уже большой избыток нас.
756
Чему так рад седой еврей
в его преклонные года?
Старик заметно стал бодрей,
узнав про Вечного Жида.
757
В узоре ткущихся событий
не всё предвидеть нам дано:
в руках евреев столько нитей,
что нити спутались давно.
758
В евреях действительно много того,
что в нас осуждается дружно:
евреям не нужно почти ничего,
а всё остальное им нужно.
759
Если бабы с евреями ночи и дни
дружно делят заботы и ложе,
столько выпили крови еврейской они,
что еврейками сделались тоже.
760
Евреи в беседах пространных —
коктейлях из мифа и были —
повсюду тоскуют о странах,
в которых рабы они были.
761
Сосновой елью пахнет липа
в семи воскресных днях недели,
погиб от рака вирус гриппа,
евреи в космос улетели.
762
Для всей планеты мой народ —
большое Божье наказание;
не будь меж нас такой разброд —
весь мир бы сделал обрезание.
763
В евреях оттуда, в евреях отсюда —
весьма велики расхождения,
еврей вырастает по форме сосуда,
в который попал от рождения.
764
Спешите знать: с несчастной Ханной
случился казус непростой
(она упала бездыханной),
и Зяма снова холостой.
765
Евреи не витают в эмпиреях,
наш ум по преимуществу – земной,
а мир земной нуждается в евреях,
но жаждет их отправить в мир иной.
766
Обилен опыт мой житейский,
я не нуждался в этом опыте,
но мой характер иудейский
толкал меня во что ни попадя.
767
Еврейское счастье превратно,
и горек желудочный сок,
судьба из нас тянет обратно
проглоченный фарта кусок.
768
Родился сразу я уродом,
достойным адского котла:
Христа распял, Россию продал
(сперва споив её дотла).
769
Повсюду пребывание моё
печалит окружающий народ:
евреи на дыхание своё
расходуют народный кислород.
770
Еврей живёт на белом свете
в предназначении высоком:
я корни зла по всей планете
пою своим отравным соком.
771
Пока торговля не в упадке,
еврей не думает о Боге,
Ему на всякий случай взятки
платя в районной синагоге.
772
В еврейской жизни театральность
живёт как духа естество,
и даже чёрную реальность
упрямо красит шутовство.
773
Среди еретиков и бунтарей —
в науке, философии, искусстве —
повсюду непременно част еврей,
упрямо прозябавший в безрассудстве.
774
Большая для мысли потеха,
забавная это удача,
что муза еврейского смеха —
утешница русского плача.
775
С тех пор, как Бог небесной манной
кормил народ заблудший наш,
за нами вьётся шлейф туманный
не столько мифов, как параш.
776
Забавно, что слабея и скудея,
заметно остывая день за днём,
в себе я ощущаю иудея
острее, чем пылал когда огнём.
777
Всегда евреям разума хватало,
не дёргаясь для проигрышной битвы,
журчанием презренного металла
купить себе свободу для молитвы.
778
Вспоминая о времени прожитом,
я мотаю замшелую нить,
и уже непонятно мне, что же там
помешало мне сгинуть и сгнить.
779
– Как чуден вид Альпийских гор! —
сказал Василию Егор.
– А мне, – сказал ему Василий, —
милее рытвины России.
780
Я с покорством тянул мой возок
по ухабам той рабской страны,
но в российский тюремный глазок
не с постыдной смотрел стороны.
781
Россия уже многократно
меняла, ища, где вольготней,
тюрьму на бардак и обратно,
однако обратно – охотней.
782
Подлая газета душу вспенила,
комкая покоя благодать;
Господи, мне так остоебенело
бедствиям российским сострадать!
783
В России сегодня большая беда,
понятная взрослым и чадам:
Россия трезвеет, а это всегда
чревато угаром и чадом.
784
В России знанием и опытом
делились мы простейшим способом:
от полуслова полушёпотом
гуляка делался философом.
785
Прошлых песен у нас не отнять,
в нас пожизненна русская нота:
я ликую, узнав, что опять
объебли россияне кого-то.
786
Мы у Бога всякое просили,
многое услышалось, наверно,
только про свободу для России
что-то изложили мы неверно.
787
Весной в России жить обидно,
весна стервозна и капризна,
сошли снега, и стало видно,
как жутко засрана отчизна.
788
А Русь жила всегда в узде,
отсюда в нас и хмель угарный:
ещё при Золотой Орде
там был режим татаритарный.
789
Видно, век беспощадно таков,
полон бед и печалей лихих:
у России – утечка мозгов,
у меня – усыхание их.
790
Уже былой России нет
(хоть нет и будущей покуда),
но неизменен ход планет,
и так же любит нас Иуда.
791
Две породы лиц в российском месиве
славятся своей результативностью:
русское гавно берёт агрессией,
а гавно еврейское – активностью.
792
Когда Российская держава,
во зле погрязшая по крыши,
на лжи и страхе нас держала,
у жизни градус был повыше.
793
Клюя рассеянное крошево,
свою оглядывая младость,
я вижу столько там хорошего,
что мне и пакостное в радость.
794
Дух воли, мысли и движения
по русской плавает отчизне,
а гнусный запах разложения
везде сменился вонью жизни.
795
Среди российских духа инвалидов
хмельных от послабления узды,
я сильно опасаюсь индивидов,
которым всё на свете – до звезды.
796
Худшие из наших испытаний
вырастились нашими же предками:
пиршество иллюзий и мечтаний
кончилось реальными объедками.
797
Забавно, что в бурные дни
любую теснят сволоту
рождённые ползать – они
хватают и рвут на лету.
798
Не чувствую ни света, ни добра
я в воздухе мятущейся России,
она как будто чёрная дыра
любых душевно-умственных усилий.
799
Я вырос в романтическом настрое,
и свято возле сердца у меня
стоят папье-машовые герои
у вечного бенгальского огня.
800
Увы, в стране, где все равны,
но для отбора фильтров нет,
сочатся суки и гавны
во всякий властный кабинет.
801
При папах выросшие дети
в конце палаческой утопии
за пап нисколько не в ответе,
хотя отцов – живые копии.
802
Всегда бурлил, кипел и пенился
народный дух, и, мстя беде,
он имя фаллоса и пениса
чертил воинственно везде.
803
Понятие фарта, успеха, удачи
постичь не всегда удаётся:
везде неудачник тоскует и плачет,
в России – поёт и смеётся.
804
Свобода обернулась мутной гнусью,
всё стало обнажённей и острей,
а если пахнет некто светлой Русью,
то это – засидевшийся еврей.
805
На всех осталась прошлого печать,
а те, кто были важными людьми,
стараются обычно умолчать,
что, в сущности, работали блядьми.
806
Свободу призывал когда-то каждый,
и были мы услышаны богами,
и лёд российский тронулся однажды,
но треснул он – под нашими ногами.
807
Присущий и воле, и лагерным зонам,
тот воздух, которым в России дышали,
ещё и сейчас овевает озоном
извилины шалых моих полушарий.
808
Чего-нибудь монументального
всё время хочется в России,
но непременно моментального
и без особенных усилий.
809
Всё так сейчас разбито и расколото,
оставшееся так готово треснуть,
что время торжества серпа и молота —
стирается, чтоб заново воскреснуть.
810
Тягостны в России передряги,
мёртвые узлы повсюду вяжутся;
лишь бы не пришли туда варяги —
тоже ведь евреями окажутся.
811
Ход судьбы – как запись нотная,
исполнитель – весь народ;
Божья избранность – не льготная,
а совсем наоборот.
812
Воздух ещё будет повсеместно
свеж, полезен жизни и лучист,
ибо у России, как известно,
время – самый лучший гавночист.
813
Россия свободе не рада,
в ней хаос и распря народов,
но спячка гнилого распада
сменилась конвульсией родов.
814
Хоть густа забвения трава,
только есть печали не избытые:
умерли прекрасные слова,
подлым словоблудием убитые.
815
А прикоснувшись к низкой истине,
что жили в мерзости падения,
себя самих мы вмиг очистили
путём совместного галдения.
816
Всюду больше стало света,
тени страшные усопли,
и юнцы смеются вслед нам,
утирая с носа сопли.
817
Как витаминны были споры
в кухонных нищих кулуарах!
Мы вспоминали эти норы
потом и в залах, и на нарах.
818
Мы свиристели, куролесили,
но не виляли задним местом,
и потому в российском месиве
дрожжами были, а не тестом.
819
Кто полон сил и необуздан,
кто всю страну зажёг бы страстью —
в России мигом был бы узнан,
однако нет его, по счастью.
820
Настежь раскрыта российская дверь,
можно детей увезти,
русские кладбища тоже теперь
стали повсюду расти.
821
Хотя за годы одичания
смогли язык мы уберечь,
но эхо нашего молчания
нам до сих пор калечит речь.
822
Народ бормочет и поёт,
но пьяный взгляд его пронзителен:
вон тот еврей почти не пьёт,
чем, безусловно, подозрителен.
823
Берутся ложь, подлог и фальшь,
и на огне высокой цели
коптится нежный сочный фарш,
который мы полжизни ели.
824
Мы крепко власти не потрафили
в года, когда мели метели,
за что российской географии
хлебнули больше, чем хотели.
825
Народного горя печальники
надрывно про это кричали,
теперь они вышли в начальники,
и стало в них меньше печали.
826
Мне до сих пор загадочно и дивно,
что, чуждое платонам и конфуциям,
еврейское сознание наивно —
отсюда наша тяга к революциям.
827
Мы поняли сравнительно давно,
однако же не раньше, чем воткнулись:
царь вырубил в Европу лишь окно,
и, выпрыгнув, мы крепко наебнулись.
828
Я брожу по пространству и времени,
и забавно мне, книги листая,
что спасенье от нашего семени —
лишь мечта и надежда пустая.
829
Судьба нас дёргает, как репку,
а случай жалостлив, как Брут;
в России смерть носила кепку,
а здесь на ней чалма внакрут.
830
Тут вечности запах томительный,
и свежие фрукты дешёвые,
а климат у нас – изумительный,
и только соседи хуёвые.
831
Забавно здесь под волчьим взглядом
повсюдной жизни колыхание,
а гибель молча ходит рядом,
и слышно мне её дыхание.
832
Ничуть былое не тая,
но верен духу парадокса,
любить Россию буду я
вплоть до дыхания Чейн-Стокса.
833
Придёт хана на мягких лапах,
закончу я свой путь земной,
и комиссары в чёрных шляпах
склонятся молча надо мной.
834
Есть у жизни паузы, прорехи,
щели и зазоры бытия,
через эти дыры без помехи
много лет просачиваюсь я.
835
Сегодня хор наставников умолк,
мечта сбылась такой же, как мечталась,
и вышел из меня с годами толк,
и бестолочь нетронутой осталась.
836
Нет, я на судьбу не в обиде,
и жизнь моя, в общем, легка;
эстрада подобна корриде,
но я – оживляю быка.
837
Повлёкся я стезёй порока,
себе подобных не виня,
а страха бес и бес упрёка
давно оставили меня.
838
Такие дни ещё настанут:
лев побежит от муравья,
злословить люди перестанут,
навек табак оставлю я.
839
Пою фальшиво я, но страстно,
пою, гармонию круша,
по звукам это не прекрасно,
однако светится душа.
840
Когдатошний гуляка, шут и плут,
я заперся в уюте заточения,
брожение души и мысли блуд —
достаточные сердцу приключения.
841
Хотя судьба, забывши кнут,
исправно пряники печёт нам,
я в день по нескольку минут
страх ощущаю безотчётный.
842
Не муравьём, а стрекозой
мой век я жил и крепко грешен,
а виноградною лозой
бывал и порот и утешен.
843
В этой жизни мелькнувшей земной —
отживал я её на износ —
было столько понюхано мной,
что угрюмо понурился нос.
844
Весь век я наглое бесстыдство
являл, не зная утомления,
и утолялось любопытство,
неся печаль от утоления.
845
Моё лицо слегка порочно,
что для мужчины – не позор,
а просто в облик въелся прочно
моих наклонностей узор.
846
Из воздуха себе я создал почву,
на ней вершу посильные труды,
возделываю воздух даже ночью,
а ем – материальные плоды.
847
Лукав, охотно лгу, подолгу сплю,
и прочими грехами я типичен,
а всё же не курю я коноплю,
и всё же я к мужчинам безразличен.
848
Не трусь я в несчётной толпе
несчастных, за фартом снующих,
а еду по жизни в купе
для злостно курящих и пьющих.
849
Все вышли в евреи, и ныне
в буфетах сидят и в кино,
а я до сих пор по пустыне
плетусь, попивая вино.
850
Тих и ровен мой сумрак осенний,
дух покоя любовью надышан,
мелкий дрязг мировых потрясений
в нашем доме почти что не слышен.
851
Хотя люблю гулящих женщин,
но человек я не пропащий,
и стал я пить гораздо меньше,
поскольку пью намного чаще.
852
Я душу с разумением гублю,
надеясь до конца не погубить,
поскольку вожделею не к рублю,
а к радости его употребить.
853
Стал на диване я лежать,
уйдя на полную свободу,
и не хочу принадлежать
я ни к элите, ни к народу.
854
А лучше всё же стрекоза,
чем работящий муравей,
её бесстыжие глаза
мне и понятней и милей.
855
Всё ясней теперь и чаще я
слышу стыдное и грешное,
изнутри меня кричащее
одиночество кромешное.
856
Я пью, взахлёб гуляю и курю;
здоровью непреклонный супостат,
весь век самоубийство я творю,
и скоро уже будет результат.
857
Сейчас бы и в России не оставили
меня без воздаяния мне чести,
сейчас бы на могилу мне поставили
звезду шестиконечную из жести.
858
Сочтя свои утраты и потери,
поездивши по суше и воде,
я стал космополитом в полной мере:
мне жить уже не хочется нигде.
859
Глухая тьма простёрлась над пустыней,
спит разум, и на душу пала ночь;
с годами наша плоть заметно стынет,
а в мыслях я совсем ещё не прочь.
860
Сам наслаждаясь Божьим даром,
я в рифме зрителя купаю,
за что порой имею даром
билеты в зал, где выступаю.
861
Я стандартен, обычен, вульгарен,
без надломов в изгибах души,
и весьма я Творцу благодарен,
что на мне отдохнуть Он решил.
862
Укрыт обаятельной ширмой
я в самом тяжёлом подпитии,
а подлинный внутренний мир мой
не вскроется даже на вскрытии.
863
Обиды людям я себе простил,
азарта грех давно отбыл на нарах,
а всё, что в этой жизни упустил,
с избытком наверстаю в мемуарах.
864
Конечно, время сызмала влияло
на дух и содержание моё;
меня эпоха сильно поваяла —
однако ведь и я лепил её.
865
Я в гостевальные меню
бывал включён как угощение,
плёл несусветную хуйню,
чем сеял в дамах восхищение.
866
Я душевно вполне здоров,
но шалею, ловя удачу;
из наломанных мною дров
я легко бы построил дачу.
867
Один телесный орган мой
уже давно воспеть хочу —
крутой, надёжный и немой,
покуда я молчу.
868
Как ни предан зелёному змею,
а живу по душе и уму,
даже тем, чего я не имею,
я обязан себе самому.
869
Я ленью грешен, выпивкой и сексом,
люблю, однако, более всего
молчание, наполненное текстом
и ритмом, воспаляющим его.
870
Я не жалею о попытках
заняться прибыльной игрой,
и только память об убытках
порой горит, как геморрой.
871
Забавно это: годы заключения
истаяли во мне, как чёрный снег,
осталось только чувство приключения,
которое украсило мой век.
872
Она совсем не в тягость мне,
моя высокая харизма,
и я использовал вполне
её по части похуизма.
873
Идя то разминувшись, то навстречу,
в суждениях высок и столь же низок,
в момент, когда себе противоречу,
я к истине всего сильнее близок.
874
Многое мне в мире неизвестно,
только чтоб не школьничать натужно,
я сказал непознанному честно,
что оно и на хуй мне не нужно.
875
Меня на сочувствии тонком
не словит лукавая нелюдь,
я долго был гадким утёнком
и чуткий поэтому лебедь.
876
А был я моложе – трещал, как трещотка,
свой век болтовне посвящал я и ню,
общение с ню оборвала решётка,
и там записал я мою болтовню.
877
Когда всё валится из рук,
с утра устал или не в духе,
то злюсь на мир я, как паук,
которого заели мухи.
878
Мне вовсе не нужна медалей медь,
не надо мне призов – я не гнедой,
стакан хотел бы полным я иметь,
а славы мне достаточно худой.
879
Я лица вижу, слышу голоса —
мне просто и легко среди людей,
но в лагере я столько съел овса,
что родственно смотрю на лошадей.
880
Век мечтает о герое —
чтоб кипел и лез на стену,
буря мглою небо кроет,
я – сдуваю с пива пену.
881
Живу я – у края обочины,
противлюсь любому вторжению,
и все мои связи упрочены
готовностью к их расторжению.
882
Я знал позора гнусный вкус,
и шёл за ним вослед
соблазна гнилостный укус,
что жить уже не след.
883
Исполнена свободы жизнь моя —
как пение русалочье во мраке,
как утренняя первая струя
у вышедшей на улицу собаки.
884
Пока между землёй живу и небом,
хочу без сожаления признаться:
полезным членом общества я не был,
поскольку не хотел во всё соваться.
885
Я прожил век собой самим,
и мысли все мои нелепы,
но всё же кем-то был любим,
а остальные были слепы.
886
Тайком играя на свирели,
вольготно жил я на Руси,
все на меня тогда смотрели,
как на свободное такси.
887
Курю, покуда курится, в мечтах тая,
что Бог от увядания спасёт,
и сваренная курица, кудахтая,
яичко золотое мне снесёт.
888
Хоть жил, не мельтешась и не спеша,
хотя никак не лез из пешек в дамки,
дозволенные рамки нарушал
я всюду, где встречались эти рамки.
889
Почти что дошла до предела
моя от людей автономия,
но грустно, что мне надоела
и личная физиономия.
890
Выбрав голые фасоны,
чтоб укрыться в неглиже,
днём сидят жидомасоны
в буквах М и в буквах Ж.
891
К себе присматриваясь вчуже,
я часто думаю недужно,
что я душевно много хуже,
чем я веду себя наружно.
892
Сообразно пространству акустики
я без пафоса, лести и мистики
завываю свои наизустики,
приучая людей к похуистике.
893
Живя бездумно и курчаво,
провёл я время изумительно,
а если всё начать с начала,
то жил бы лысо и мыслительно.
894
Тщеславием покой не будоража,
отменно я свой кайф ловлю в стакане,
хотя моя мыслительная пряжа
тянула на недурственные ткани.
895
Когда хоть капельный бальзам
на душу льётся мне больную,
то волю я даю слезам
и радость чувствую двойную.
896
Обороняюсь я нестойко
от искусителей моих,
безволен я уже настолько,
что сам подзуживаю их.
897
Даже в лёгком я нигде не числюсь весе,
ни в единое не влился я движение,
ни в каком я не участвую процессе,
и большое в этом вижу достижение.
898
Весьма стремясь к благополучию,
поскольку я его люблю,
всегда я шёл навстречу случаю,
который всё сводил к нулю.
899
Всем говорю я правду только
и никому ни в чём не лгу:
моя душа черства настолько,
что я кривить ей не могу.
900
Мне не надо считать до ста,
крепок сон и храплю кудряво;
то ли совесть моя чиста,
то ли память моя дырява.
901
Да, в лени я мастак и дока,
я на тахте – как на коне,
но я не жалкий лежебока,
лежу поскольку на спине.
902
Я бы с радостью этим похвастал,
жалко – нету покойных родителей:
нынче мысли свои очень часто
я встречаю у древних мыслителей.
903
Теперь я чистый обыватель:
комфорта рьяный устроитель,
домашних тапок обуватель
и телевизора смотритель.
904
В нас житейских будней каталажка
сильно гасит ум и сушит чувства,
жить легко поэтому так тяжко,
требуя душевного искусства.
905
Боюсь неясных близких бед,
мой мутный страх – невыразим,
но жил не зря я столько лет,
и, что важнее, – столько зим.
906
Я предавался сладострастью,
я пил с азартом алкаша,
и, слава Богу, только властью
меня мой бес не искушал.
907
Меняюсь я быстро и просто:
созвучно с душевным настроем
сегодня я дряхлый и толстый,
а завтра я крепок и строен.
908
Меня томит и ждёт лекарства
здоровью пагубная бедность,
а в интересах государства —
платить согражданам за вредность.
909
Для пробы сил и променада,
беспечный умственный урод,
я очень часто знал, как надо,
но поступал наоборот.
910
Идеям о праведной жизни назло, —
я думал, куря после ужина, —
заслуженно мне никогда не везло,
но часто везло незаслуженно.
911
Сам себе не являя загадки,
от себя не стремлюсь я укрыться:
если знаешь свои недостатки,
с ними легче и проще мириться.
912
Я ушёл от назойливых дел,
погрузился в уют обывательства,
много больше достиг, чем хотел,
и плачевны мои обстоятельства.
913
Я к новой личности ко всякой
тянусь, учуяв запах новый,
я в жизни прошлой был собакой,
был беспородный пёс дворовый.
914
Я в неге содержу себя и в холе,
душа невозмутима, как лицо,
а призраку высоких меланхолий
я миску выставляю на крыльцо.
915
Вновь я сигарету закурил,
с жалостью подумавши о том,
как нам не хватает пары крыл —
я бы помахал, проветря дом.
916
Творя поступки опрометчиво,
слепцом я был, ума лишённым,
а после делать было нечего,
и я гордился совершённым.
917
Глупость жуткую я допустил,
и теперь моя песня допета:
я, живя, то гулял, то грустил,
но нельзя было смешивать это.
918
Спокойно, вдумчиво, подробно
я проживаю день за днём
и, Прометею неподобно,
лишь со своим шучу огнём.
919
Напичкан я различной скверной,
изрядно этим дорожа:
я ценен Богу службой верной,
собой таким Ему служа.
920
Я тащусь от чудес и загадок,
обожаю любые игрушки,
для меня упоительно сладок
запах розы и прочей петрушки.
921
В дар за опрометчивую смелость
полностью довериться удаче
всё со мной случалось, как хотелось, —
даже если было всё иначе.
922
Уже весьма дыряв челнок мой утлый,
а воду я черпаю – решетом,
зато укрыт я небом, как зонтом,
и ветер в голове моей – попутный.
923
Судьба не скупилась на пряник,
но била за это – втройне,
и я, как Муму и «Титаник»,
валялся у жизни на дне.
924
Проворен, ловок и сметлив,
я был рачительным старателем
и выжил, капли не пролив
из рюмки, налитой Создателем.
925
Вся жизнь моя – несвязный монолог,
где смех и грех текут одновременно,
и если не заметил это Бог,
то дьявол это видит непременно.
926
Наверно, от упрямства и нахальства,
хотя не воевал и не брюзжал,
награды и доверия начальства
ни разу я при жизни не стяжал.
927
Нет, я трудом себя не мучаю,
бегу от мелкого и всякого,
труд регулярный и по случаю
душе противны одинаково.
928
Я на пошлом киче сердцем таю,
всюду вижу кич издалека,
даже облака, где я витаю, —
это кичевые облака.
929
Мне сон важней иных утех,
ночами сплю и днями мглистыми,
я досыпаю время тех,
кто был разбужен декабристами.
930
Деревья сумрачно растут,
могилы тесно окружив,
я совершил кощунство тут,
журчаньем празднуя, что жив.
931
Память наша густо поросла
дырами на месте стыдных бед,
в ней уже сегодня без числа
разных неслучившихся побед.
932
Хотя надежд у нас избыточно,
ещё прибавится и впредь;
что большинство из них несбыточно,
нам наплевать и растереть.
933
Ни к астрологии, ни к хиромантии
я не кидаюсь, надеясь на фарт,
сердце стучит, как часы без гарантии, —
это верней и цыганок, и карт.
934
Направляясь в мир иной
с чинной непоспешностью,
я плетусь туда хмельной
и с помятой внешностью.
935
Живу я пассивно и вяло,
за что не сужу себя строго:
я дал человечеству мало,
однако и взял я немного.
936
Да, был и бабник я, и пьяница,
и враг любого воздержания,
зато желающим останется
дурной пример для подражания.
937
Умрут со мной мечты мои немые,
лишь там я утолю свои пылания,
где даже параллельные прямые
сойдутся, обезумев от желания.
938
Ждут меня, безусловно, в аду
за влечение к каждой прелестнице,
но, возможно, я в рай попаду
по пожарной какой-нибудь лестнице.
939
Ничуть не думаю о том,
как вид мой злобу в ком-то будит;
потом умру я, а потом
любить меня престижно будет.
940
Я не улучшусь, и поздно пытаться,
сыграна пьеса, течёт эпилог,
раньше я портил себе репутацию,
нынче я порчу себе некролог.
941
Ещё совсем уже немножко,
и на означившемся сроке
земля покроет, как обложка,
во мне оставшиеся строки.
942
Послесловие
Когда-то мысли вились густо,
но тихо кончилось кино,
и в голове не просто пусто,
но глухо, мутно и темно.
1
С Талмудом понаслышке я знаком
и выяснил из устного источника:
еврейке после ночи с мясником —
нельзя ложиться утром под молочника.
2
Хотя ещё смотрю на мир со сцены,
хотя почти свободен от невзгод,
но возраста невидимые стены
растут вокруг меня из года в год.
3
Об угол биться не любя,
углов я не боюсь,
я об углы внутри себя
гораздо чаще бьюсь.
4
Странная всегда варилась каша
всюду, где добру сперва везло:
близилась вот-вот победа наша,
но торжествовало – снова зло.
5
Придя из темноты, уйду во мрак,
евреями набит житейский поезд;
дурак еврейский – больше, чем дурак,
поскольку энергичен и напорист.
6
В каждом зале я публики ради
чуть меняю стихи и репризы,
потому что бывалые бляди
утоляют любые капризы.
7
Живу я праведно и кротко,
но с удовольствием гляжу,
как пышнотелая красотка
в кино снимает неглижу.
8
Почти каждый вечер томлюсь я и таю,
душой полыхаю и сердцем горю;
какую херню я при этом читаю,
какую хуйню я при этом смотрю!
9
Теперь я часто думаю о Боге,
о пламени загробного огня,
и вижу, подводя свои итоги,
как сильно подвели они меня.
10
Хотя врачи с их чудесами
вполне достойны уважения,
во мне болезни чахнут сами
от моего пренебрежения.
11
Уже который год подряд
живу я тускло, вяло, бледно,
и я б охотно принял яд,
но для здоровья это вредно.
12
Увы, челнок мой одинокий
уплыть не в силах далеко:
хотя старик уже глубокий,
а мыслю я неглубоко.
13
Я крепко в этой жизни уповал
на случай, на себя и на авось,
поэтому ни разу наповал
ещё меня свалить не удалось.
14
Угрюмой страсти не тая,
полна жестокого томления,
давно спилась душа моя
и к ночи жаждет утоления.
15
Думаю во дни утрат и бедствий,
как жесток житейский колизей,
лишь растёт за время путешествий
список одноразовых друзей.
16
Мучась недоверием к уму
или потому, что духом нищи, —
люди ищут Бога. Но Ему
ближе те, которые не ищут.
17
Видит Бог – не до дна высыхают
соки жизни в дедах и папашах,
и желания в нас полыхают,
охуев от возможностей наших.
18
Было в долгой жизни много дней,
разного приятства не лишённых,
думать нам, однако же, милей
о грехах, ещё не совершённых.
19
В Израиле, в родной живя среде,
смотрю на целый мир я свысока;
такой страны прекрасной нет нигде;
но нету и у нас её пока.
20
Никто ловчей, чем лилипуты
различных видов и размеров,
не изготавливает путы,
чтобы стреножить гулливеров.
21
Борьба со злом – извечная игра,
её шторма и штили хаотичны;
забавно, что апостолы добра
по большей части мало симпатичны.
22
Над этим сильно поработав,
я преуспел в конце концов:
стал дураком у идиотов
и мудаком – у мудрецов.
23
Всякий миф обо мне справедлив,
я такой, а не просто плохой:
рыбу в мутной воде половив,
из воды выхожу я сухой.
24
Стиха причудливая вязь,
питаясь внутренним горением,
таит загадочную связь
духовности с пищеварением.
25
Не слесарь, не философ, не правитель,
я мелкое своё клюю пшено,
однако я типичный представитель
чего-то, что названья лишено.
26
Нет печали, надрыва и фальши
в лёгких утренних мыслях о том,
как заметно мы хуже, чем раньше,
хоть и лучше, чем будем потом.
27
В людях, на книгах воспитанных,
дремлют опасные дрожжи:
множество мыслей прочитанных
сам сочиняю я позже.
28
Теперь душа моя пуста,
ей чужд азарт любого вида,
и суп из бычьего хвоста
мне интересней, чем коррида.
29
В потоке мыслей, слов, деяний —
мне всюду видится игра,
где зло в любом из одеяний —
тень или следствие добра.
30
Я стал отшельник и бирюк,
боюсь мельканья слов и лиц,
теперь познания урюк
я молча ем с немых страниц.
31
Я довольно выигрышный вытянул билет:
не был генералом, не был депутатом,
самой хилой премии не было и нет;
но хворая, хочется быть лауреатом.
32
Есть люди – их повадка так решительна,
как будто ими истина добыта,
их речь – неотразима и внушительна,
и в мягкое обёрнуты копыта.
33
Увы, но в учебники школьные,
чтоб жалоб не слали родители,
мои сочинения вольные
не станут включать составители.
34
Те – рискуют, играя ва-банк,
те – в конфузливом чахнут неврозе,
а еврей – он и наглый, как танк,
и застенчив, как хер на морозе.
35
Как ни прячься, как ни спорь и как ни лги,
как ни рыскай, словно заяц по полям,
а приходится сполна платить долги
по чужим и коллективным векселям.
36
На жизненном пути в любом из мест
бывало то забавно мне, то лестно,
что многие мне свой совали крест,
надеясь понести его совместно.
37
Мы так во всём различны потому,
что Бог нас лепит в разном настроении,
а если поднесли стакан Ему, —
видны следы похмелья на творении.
38
Я думаю о грязи, крови, тьме,
о Божьем к нашей боли невнимании;
я думаю о Боге – Он в уме?
И ум ли это в нашем понимании?
39
Всего одна в душе утрата,
но возместить её нельзя:
Россия, полночь, кухня чья-то
и чушь несущие друзья.
40
Не ликуйте, закатные люди,
если утром вы с мыслями встанете:
наши смутные мысли о блуде
не из тела плывут, а из памяти.
41
России только те верны,
кого навек постигло мнение,
что не могло судьбу страны
просрать её же население.
42
Русское грядущее прекрасно,
путь России тяжек, но высок;
мы в говне варились не напрасно,
жалко, что впитали этот сок.
43
Как пастух Господь неумолим,
но по ходу жизни очень часто
мне бывает стыдно перед Ним,
как Его наёбывает паства.
44
Я не пью, а дамам в ушки
лесть жужжу, как юный шмель,
я сегодня на просушке,
я лечу вчерашний хмель.
45
Не лучший представитель человечества,
я зря так над Россией насмехался:
мне близок и любезен дым отечества,
в котором я хрипел и задыхался.
46
И понял я, что это возрастное,
виной тут не эпоха, а года:
знакомые приходят на съестное,
а близких – унесло кого куда.
47
Туманный мир иллюзий наших —
весьма пленительный пейзаж,
когда напитки в тонких чашах
перетекают в нас из чаш.
48
Недаром Талмуд запрещает евреям
рулады певичек: от них мы дуреем;
у пылких евреев от женского пения —
сумятица в мыслях и с пенисом трения.
49
Душе быть вялой не годится:
холёна если и упитана,
то в час, когда освободится,
до Бога вряд ли долетит она.
50
То время, когда падал и тонул,
для многих было столь же непогоже,
я помню, кто мне руку протянул,
а кто не протянул, я помню тоже.
51
На всех я не похож – я много хуже,
со вкусом у меня большой провал:
я часто отраженью солнца в луже
не менее, чем солнцу, рад бывал.
52
Настало духа возмужание;
на плоть пора накинуть вожжи;
пошли мне, Боже, воздержание,
но если можно, чуть попозже.
53
Да, Господь, умом я недалёк,
только глянь внимательно и строго:
если я кого-нибудь развлёк —
значит, он добрее стал немного.
54
Делам общественным и страстным
я чужероден и не гож,
я стал лицом настолько частным,
что сам порой к себе не вхож.
55
Рассудок мой, на книгах повреждённый,
как только ставишь выпивку ему —
несётся, как свихнувшийся Будённый,
в пространства, непостижные уму.
56
Один печалящий прогал,
одно пятно в душе осталось:
детишек мало настрогал
я за года, когда строгалось.
57
Русь воспитывала души не спеша,
то была сурова с ними, то нежна,
и в особенности русская душа —
у еврея прихотлива и сложна.
58
Былое пламя – не помеха
натурам пылким и фартовым,
былых любовей смутно эхо
и не мешает песням новым.
59
Во мне пылает интерес
и даже зависть есть отчасти,
когда читает мелкий бес
про демонические страсти.
60
В судьбе – и я, мне кажется, не вру —
ещё одна есть нить помимо главной:
выигрывая явную игру,
чего-то мы лишаемся в неявной.
61
Уже давным-давно замечено,
и в этом правда есть, конечно:
всегда наружно искалечено
то, что внутри не безупречно.
62
Безжалостна осенняя пора,
пространство наслаждений стало уже,
и если я напьюсь теперь с утра,
то вечером я пью гораздо хуже.
63
Чем дольше живу я, тем вижу я чаще
капризы душевной погоды:
мечты о свободе – сочнее и слаще
печалей и болей свободы.
64
Я стар уже, мне шутки не с руки,
зато идей и мыслей – вереницы;
учителю нужны ученики,
но лучше, если это ученицы.
65
Еврей, который не хлопочет
и не бурлит волной шальной, —
он или мысленно клокочет,
или хронический больной.
66
Мы много натворили, сотворили,
и нам уже от жизни мало нужно,
мы жаримся на счастье, как на гриле,
и хвалим запах жареного дружно.
67
Меня не оставляет чувство бегства:
закат мой не угрюм и даже светел,
но кажется, что я сбежал из детства
и годы, что промчались, не заметил.
68
За всё, что делал я по жизни,
прошу я малости у Бога:
чтоб на моей нетрезвой тризне
попировал и я немного.
69
Рад я, что за прожитые годы
в чаше, мной уже опустошённой,
было недозволенной свободы
больше, чем убогой разрешённой.
70
Когда тебе на плечи долг возложен,
и надо неотложно поспешить,
особенно приятно лечь на ложе
и свет неторопливо потушить.
71
Я мыслями бываю озарён
и счастлив, отдаваясь их течению —
похоже, я судьбой приговорён
к пожизненному умозаключению.
72
У юности душа – как общежитие:
я сам ютился где-то на краю,
но каждое любовное соитие
в душе селило пассию мою.
73
К усердному не склонен я труду,
я горечи земной ленивый мельник,
но столько трачу слов на ерунду,
что я – скорее мот, а не бездельник.
74
Я выбрал музу потребительства —
она гулящая старуха,
но я храню и вид на жительство
среди витающего духа.
75
Свои различные круги
в раю всем душам назначают,
а там заклятые враги
друг друга с нежностью встречают.
76
Витая мыслями на звёздах,
высоколобые умы
ничуть не реже портят воздух,
чем низко мыслящие мы.
77
Услыша стариковское брюзжание,
я думаю с печалью всякий раз:
оставив только хрип и дребезжание —
куда уходит музыка из нас?
78
Ни лжи не люблю я, ни фальши
и вспышки иллюзий гашу,
но уши мои, как и раньше,
охотно приемлют лапшу.
79
Сюда придёт под памятник толпа
сметливых почитателей проворных;
к нему не зарастёт народная тропа,
пока неподалёку нет уборных.
80
Забавно мне, что всякое деяние,
несущее то зло, то благодать,
имеет в этой жизни воздаяние,
которое нельзя предугадать.
81
Мой бедный разум не могуч,
а мысли – пепел и опилки,
и взора мысленного луч
ползёт не далее бутылки.
82
Пока мы напрочь не угасли,
пока с утра щетину бреем,
душе полезно верить басне,
что мы нисколько не стареем.
83
При хорошей душевной погоде
в мире всё справедливо вполне:
я – люблю отдыхать на природе,
а она – отдохнула на мне.
84
Сокрытое, но ярое кипение —
пожизненный, похоже, мой удел;
я даже одногорбое терпение
в себе не воспитал. Хотя хотел.
85
Оставя плоть в мешке замшелом,
душа летит за облака,
где Азвоздам с Барухашемом
играют с Буддой в дурака.
86
Хотя не атеист я с неких лет,
однако и не склонен уповать:
я верую не в то, что Бога нет,
но в то, что на меня Ему плевать.
87
Я в четыре коротких строки
научился укладывать внятно
всё, что мне по уму и с руки
было в жизни текущей понятно.
И поэтому не было нужно мне
добавлявшее чувственный вес
тонкорунное нежное кружево
набегающих лишних словес.
88
Со старыми приятелями сидя,
поймал себя вчера на ощущении,
что славно бы – остаться в том же виде
при следующем перевоплощении.
89
Я всё время шлю, Творец, Тебе приветы —
смело ставь на них забвения печать:
мне вопросы интересней, чем ответы,
и Ты вовсе не обязан отвечать.
90
Нам неизвестна эта дата,
но это место – вне сомнения:
земля и небо тут когда-то
соприкоснулись на мгновение.
91
Любить родню – докука
для всех, кому знакома
божественная скука
родительского дома.
92
Я в разных видах пил нектар
существования на свете;
когда я стал угрюм и стар,
меня питают соки эти.
93
Везде – пророки и предтечи,
но дух наш – цел и невредим,
под их трагические речи
мы пьём, гуляем и едим.
94
Я мысли чужие – ценю и люблю,
но звука держусь одного:
я собственный внутренний голос ловлю
и слушаюсь – только его.
95
Я старюсь и дряхлею, но – живу;
сменилась болтовня скупыми жестами,
и дивные бывают рандеву
с нечаянно попавшимися текстами.
96
Слегка бутыль над рюмкой наклоня,
я думал, наблюдая струйку влаги:
те, с кем не дообщался, ждут меня,
но пьют ли они водку там, бедняги?
97
Когда теряешь в ходе пьянства
ориентацию и речь,
к себе привлечь любовь пространства
гораздо легче, если лечь.
98
Не стоит огорчаться, уходя:
конечно, жить на свете – хорошо,
но может быть, немного погодя
я радоваться буду, что ушёл?
99
Мне заново загадочны всегда
российской тёмной власти пируэты:
российские глухие холода —
не связаны с погодами планеты.
100
Я, по счастью, выучен эстрадой
и среди читателей присутствием:
душу надо прятать за бравадой,
чтобы не замызгали сочувствием.
101
Не добрый, но, конечно, и не злой,
судьбы своей посильный совершитель,
хотя уже изрядно пожилой,
но всё-таки ещё не долгожитель.
102
Под вечер чувствуя отвагу,
забыв про выпивку и секс,
поэт насилует бумагу,
чтобы зачать нетленный текст.
103
Какими быть должны стихи и проза —
диктуется читательской корзинкой:
всем хочется высокого серьёза,
чуть пафоса и мёда со слезинкой.
104
Россия полностью в порядке,
и ждать не надо новостей,
пока вверху – не хрипы схватки,
а хруст поделенных костей.
105
Барды, трубадуры, менестрели —
все, в ком были дерзость и мотив, —
дивные выделывали трели,
чтобы соблазнить, не заплатив.
106
Об ущербе, об уроне, об утрате,
об истории, где зря он так охаян,
о единственно родном на свете брате —
горько плачется обычно каждый Каин.
107
Когда мы полыхаем, воспалясь,
и катимся, ликуя, по отвесной,
душевная пленительная связь
немедленно становится телесной.
108
Душа полна укромными углами,
в которых не редеет серный чад,
в них черти машут белыми крылами
и ангелы копытами стучат.
109
Лишь гость я на российском пировании,
но мучаюсь от горестной досады:
империя прогнила в основании,
а чинятся и красятся – фасады.
110
Дух упрямства, дух сопротивления —
с возрастом полезны для упорства:
старость – это время одоления
вязкого душевного покорства.
111
Стихи с поры недавней, вот ведь жалость, —
ушли куда-то, сгинули под лёд,
и странно мне, что музыка осталась,
но слов уже на танцы не зовёт.
112
Душевной доблести тут нет,
но не стыжусь я вслух признаться,
что я люблю не звон монет,
а тонкий шорох ассигнаций.
113
Бывает очень странно иногда,
как будто умирал и снова ожил:
какие-то в минувшем есть года,
которые не помню, как я прожил.
114
И гнетёт нас, помимо всего —
бытия после смерти неясность;
очень тяжко – не ждать ничего,
легче ждать, понимая напрасность.
115
Покой наш даже гений не нарушит
высокой и зазывной мельтешнёй,
поскольку наши старческие души
уже не воспаляются хуйнёй.
116
Пора мне, ветхому еврею,
жить, будто я уже отсутствую;
не в том беда, что я старею,
а в том, как остро это чувствую.
117
Пустого случайного слова
порою хватает сполна,
чтоб на душу мне из былого
плеснула шальная волна.
118
Зябну я в нашем рае земном,
слыша вздор пожилых пустомель;
мы – сосуды с отменным вином,
из которого выдохся хмель.
119
У зла с добром – родство и сходство:
хотели блага все злодеи,
добро всегда плодило скотство,
а зло – высокие идеи.
120
Бурлит в нас умственная каша —
намного глубже понимания,
и чем темнее память наша,
тем ярче в ней воспоминания.
121
Нынче грустный вид у Вани,
зря ходил он мыться в баньку,
потому что там по пьяни
оторвали Ваньке встаньку.
122
К моим добавлю упущениям,
что не люблю любой нажим,
и верю личным ощущениям
гораздо больше, чем чужим.
123
Давно живя, люблю поныне я
зигзаги, петли и штрихи,
и зря скребётся грех уныния,
пока покруче есть грехи.
124
Судьба нас искушает на повторах:
житейский наблюдая карнавал,
я вижу ситуации, в которых
не раз уже по дурости бывал.
125
Где б ни случился я под вечер,
я глазом сыскивал бокал,
который мне о скорой встрече
прозрачным боком намекал.
126
Дышу. Курю. Гоню волну.
Люблю душевное томление.
Господь не ставит мне в вину
благочестивое глумление.
127
Есть радости у дряхлых старичков,
и счастливы бывают старички:
сыскался вдруг футляр из-под очков,
а к вечеру на лбу нашлись очки.
128
Книга жизни – первый том,
он уже написан весь,
а про всё, что ждёт потом,
сочиню, Бог даст, не здесь.
129
Хотя на русской почве я возрос,
еврейской обволокся я духовностью:
вопросом отвечаю на вопрос
и пакостей от жизни жду с готовностью.
130
В азарте Божий мир постичь
до крайней точки и конца,
мы все несём такую дичь,
что плохо слышим смех Творца.
131
Хотя уже я сильно старый,
во мне талант ещё сочится:
с утра пишу я мемуары
про то, что днём со мной случится.
132
Чем потревожен дух народа?
О чём народ в толпе галдит?
О том, что подлая погода —
футболу нынче повредит.
133
К бутылке тянется не каждый,
кто распознал её влияние:
Бог только тех отметил жаждой,
кому целебно возлияние.
134
Природа позаботилась сама,
чтоб видно было, слушая ублюдка,
насколько выделения ума
подобны извержениям желудка.
135
Шумливы старики на пьяной тризне:
по Божьему капризу или прихоти,
но радость от гуляния по жизни
заметно обостряется на выходе.
136
Хочу, поскольку жить намерен,
сейчас уже предать огласке,
что даже крайне дряхлый мерин
ещё достоин женской ласки.
137
Я с юности грехами был погублен,
и Богу мерзок – долгие года,
а те, кто небесами стал возлюблен,
давно уже отправились туда.
138
Я не мудрец и не дебил,
и без душевного дефекта,
но не люблю и не любил
я выебоны интеллекта.
139
Увы, но зимний холод ранний —
судьбу меняет наотрез:
вчера пылал костёр желаний,
сегодня – тлеет интерес.
140
У Бога есть увеселения,
и люди гибнут без вины,
когда избыток населения
Он гасит заревом войны.
141
В мечтах мы въезжали на белом коне
в тот город, где нам отказали,
в реальности – грустно сопели во сне,
ночуя на шумном вокзале.
142
Стал часто думать я о Боге —
уже позвал, должно быть, Он,
и где-то клацает в дороге
Его костлявый почтальон.
143
Конечно, что-нибудь останется,
когда из года в год подряд
тебе талантливые пьяницы
вливали в душу книжный яд.
144
Хоть я теолог небольшой,
но нервом чувствую сердечным:
Господь наш тайно слаб душой
к рабам ленивым и беспечным.
145
Где льётся благодать, как из ведра,
там позже – неминуемые бедствия,
поскольку сотворителям добра —
плевать на отдалённые последствия.
146
Беда в России долго длится:
такие в душах там занозы,
что чем яснее ум провидца,
тем сумрачней его прогнозы.
147
Российскую публичную шарманку
я слышу, хоть и выставлен за дверь:
в ней то, что было раньше наизнанку,
то шиворот-навыворот теперь.
148
А впереди ещё страницы
растущей тьмы и запустения,
но мы не чувствуем границы
преображения в растения.
149
Не трудно, чистой правдой дорожа,
увидеть сквозь века и обстоятельства
историю народов и держав —
театром бесконечного предательства.
150
Давно уже иной весь мир вокруг,
и прошлое – за облаком забвения,
но с ужасом ещё ловлю я вдруг
холопские в себе поползновения.
151
Во имя чаяний благих
на том советском карнавале
ничуть не реже, чем других,
самих себя мы предавали.
152
В российском климате испорченном
на всех делах лежит в финале
тоска о чём-то незаконченном,
чего ещё не начинали.
153
В душе еврея вьётся мрак
покорности судьбе,
в которой всем он – лютый враг,
и в том числе – себе.
154
Творец дарил нам разные дары,
лепя свои подобия охальные,
и Моцарты финансовой игры —
не реже среди нас, чем музыкальные.
155
Насколько б далеко ни уносились
мечтания и мысли человека,
всегда они во всём соотносились
с дыханием и свихнутостью века.
156
Жил я, залежи слов потроша, —
но не ради учительской клизмы,
а чтоб чуть посветлела душа,
сочинял я свои эйфоризмы.
157
Творцу такое радостно едва ли
в течение столетий унижение:
всегда людей повсюду убивали,
сначала совершив богослужение.
158
Кому-то полностью довериться —
весьма опасно, и об этом
прекрасно знают красны девицы,
особенно весной и летом.
159
Бессонница висит в ночном затишье;
тоска, что ждать от жизни больше нечего;
как будто я своих четверостиший
под вечер начитался опрометчиво.
160
Такую чушь вокруг несут,
таким абсурдом жизнь согрета,
что я боюсь – и Страшный суд
у нас пойдёт как оперетта.
161
Не ведая порога и предела,
доверчив и наивно простодушен,
не зря я столько глупостей наделал —
фортуне дураков я был послушен.
162
Сначала чувствуем лишь это,
а понимаем позже мы,
что в тусклой жизни всё же света —
на чуть, но более, чем тьмы.
163
Опишет с завистью история,
легенды путая и были,
ту смесь тюрьмы и санатория,
в которой счастливы мы были.
164
Живу я, почти не скучая,
жую повседневную жвачку,
а даму с собачкой встречая,
охотней смотрю на собачку.
165
Пугайся – не пугайся, верь – не верь,
однако всем сомнениям в ответ
однажды растворяется та дверь,
где чудится в конце тоннеля свет.
166
Потери я терпел и поражения,
но злоба не точила мне кинжал,
и разве что соблазнам унижения
упрямо позвоночник возражал.
167
Когда гуляют мразь и шушера,
то значат эти торжества,
что нечто важное порушено
во всей системе естества.
168
Забавно видеть, как бесстыже
ум напрягается могучий,
чтобы затраты стали жиже,
но вышло качественно круче.
169
За время проживаемого дня
мой дух живой настолько устаёт,
что, кажется, житейского огня
во мне уже слегка недостаёт.
170
Пасутся девки на траве,
мечтая об узде;
что у мужчины в голове,
у женщины – везде.
171
То залихватски, то робея
я правил жизни карнавал,
за всё сполна платил судьбе я,
но чаевые – не давал.
172
Люблю своих коллег,
они любезны мне,
я старый человек,
я знаю толк в гавне.
173
Интересно стареют мужчины,
когда их суета укачала:
наша лысина, брюхо, морщины —
на душе возникают сначала.
174
В шумной не нуждается огласке
признак очевидный и зловещий:
время наше близится к развязке,
ибо отовсюду злоба хлещет.
175
Когда пылал ожесточением
на гнева бешеном огне,
то чьим-то свыше попечением
текла остуда в душу мне.
176
А к вечеру во мне клубится снова
томящее влечение невольное:
помимо притяжения земного —
такое же бывает алкогольное.
177
Мои взорления ума,
мои душевные метания —
когда забрезжила зима,
свелись к вопросу пропитания.
178
В душе, от опыта увядшей,
внезапной живостью пылая,
как у девицы, рано падшей, —
наивность светится былая.
179
Был полон интереса – что с того?
Напрасны любопытство и внимание.
О жизни я не знаю ничего,
а с возрастом – растёт непонимание.
180
Я жил на краю той эпохи великой,
где как мы ни бились и как ни пытались,
но только с душой, изощрённо двуликой
мы выжить могли. И такими остались.
181
Мне дико странный сон порою снится:
во тьме лежу, мне плохо, но привычно,
а гроб это, тюрьма или больница —
мне начисто и напрочь безразлично.
182
Я с горечью смотрю на эту реку:
по ней уже проплыть надежды нет,
и книги я дарю в библиотеку,
чтоб жить не в тесноте остаток лет.
183
Любил бедняга наслаждение,
женился с пылкой одержимостью,
и погрузился во владение
своей холодной недвижимостью.
184
Мне лень во имя справедливости
тащить себя сквозь вонь и грязь,
моё лентяйство – род брезгливости,
и скучно мне, с гавном борясь.
185
Мне кажется, что я умру не весь,
окончив затянувшийся мой путь:
душе так интересно было здесь,
что вселится она в кого-нибудь.
186
Хотя и прост мой вкус конкретный,
но не вульгарно бездуховен:
ценю тем выше плод запретный,
чем гуще сок его греховен.
187
Среди мировых безобразий
один из печальнейших фактов —
распад человеческих связей
до пользы взаимных контактов.
188
И формой стих мой вовсе не новинка,
и с неба дух не веет из него,
но дерзостно распахнута ширинка
у горестного смеха моего.
189
В цепи причин и соответствий —
полно случайностей лихих,
у жизни множество последствий,
и наша смерть – одно из них.
190
Рождаясь в душевном порыве высоком,
растя вопреки прекословью,
идеи сперва наливаются соком,
потом умываются кровью.
191
Летят тополиные хлопья,
ложатся на землю, как пух...
Забавно, что время холопье —
весьма совершенствует дух.
192
Свои позиции, приятель,
когда сдаёшь за пядью пядь,
то всем становишься приятен,
как многоопытная блядь.
193
Еврейский дух предпринимательства
так безгранично плодовит,
что сторожей законодательства
повсюду трахнуть норовит.
194
Бывает весьма сокровенно
скрещение творческих судеб,
и тоньше других несравненно —
Сальери о Моцарте судит.
195
Любой злодей и басурманин
теперь утешен и спокоен:
в России был он Ванька Каин,
у нас он будет – Венька Коэн.
196
И понял я: пока мы живы,
что в наше время удивительно,
являть душевные порывы —
необходимо и целительно.
197
Вон у добра опять промашки,
а вот – нелепые зевки...
Гд е зло с добром играют в шашки,
добро играет в поддавки.
198
Когда я срок мой подневольный
тянул по снегу в чистом поле,
то был ли счастлив мой конвойный,
который жил на вольной воле?
199
Конечно, мы теперь уже не те,
что раньше, если глянуть со вниманием:
мы раньше прозябали в темноте,
а ныне – прозябаем с пониманием.
200
Возьму сегодня грех на душу,
сгоню унылость со двора,
все обещания нарушу
и выпью с раннего утра.
201
Когда не в силах я смеяться —
устал, обижен, озадачен, —
то у меня лицо паяца,
который в Гамлеты назначен.
202
Ушли мечты, погасли грёзы,
увяла пламенная нива,
и по полям житейской прозы
душа слоняется лениво.
203
За то, что дан годов избыток
(а срок был меньший уготован), —
благодари, старик, напиток,
которым весь ты проспиртован.
204
Увидя стиль и буржуазность,
я вмиг собрал остаток сил:
явив лихую куртуазность,
хозяйку в койку пригласил.
205
День у пожилых течёт не мрачно;
в жилах ни азарта нет, ни ярости;
если что сложилось неудачно —
сразу забывается по старости.
206
Души моей заветная примета,
утеха от любого в жизни случая —
беспечность, неразменная монета,
основа моего благополучия.
207
Печаль еврея пожилого
проистекает из того,
что мудро взвешенного слова
никто не жаждет от него.
208
Когда уже совсем невмоготу
общественную грязь месить и лужи,
срамную всюду видеть наготу —
остынь. Поскольку дальше будет хуже.
209
Я днём стараюсь лечь и отключиться,
хоть надобности тела в этом нет;
похоже, что и в роли очевидца
устал я пребывать на склоне лет.
210
А счастье – что жива слепая вера
в Посланца с ангелятами крылатыми,
и новая везде наступит эра,
и волки побратаются с ягнятами.
211
Таков сегодня дух науки,
и так она цветёт удало,
что внуков будущие внуки
всплеснут руками запоздало.
212
Бывают сумерки – они
мерцаньем зыблются тревожным,
но зажигаются огни,
и счастье кажется возможным.
213
Что-то в этой жизни несуразной
весело, удачливо и дружно
вьётся столько гнуси безобразной,
что зачем-то Богу это нужно.
214
Осталась только видимость и мнимость
того, что было стержнем и основой,
и жгучая висит необходимость
херни вполне такой же, только новой.
215
Зачем толку слова в бумажной ступе?
Я б лучше в небесах умом парил.
А может быть, на скальном я уступе
стоял и молча с морем говорил.
216
Текучесть у природы – круговая,
в истории – такая же текучесть;
Россия прозревает, узнавая
свою кругами вьющуюся участь.
217
Увы, порядок этот вечен,
и распознать его не сложно:
везде, где Бог бесчеловечен,
там человек жесток безбожно.
218
Все шрамы на природе – письмена
о том, как мы неправы там и тут,
и горестными будут времена,
когда эти послания прочтут.
219
Унимается пламя горения,
и напрасны пустые рыдания,
что плывёт не заря постарения,
а густеет закат увядания.
220
Стоит жара, и лень амурам
в сердца стрелять, и спят они;
я Фаренгейта с Реомюром
люблю ругать в такие дни.
221
Зачем в устройство существа
повсюдного двуногого
Бог сунул столько бесовства,
крутого и убогого?
222
Душа моя во мне дышала
и много высказать хотела,
но ей безжалостно мешала
прыть необузданного тела.
223
Порой весьма обидно среди ночи,
что я не знаменосец, не герой;
ни язва честолюбия не точит,
ни жгучих устремлений геморрой.
224
Снова церковь – и в моде, и в силе,
но творится забавная драма:
утвердились при власти в России —
те, кого изгонял Он из Храма.
225
Когда пожухшее убранство
сдувает полностью с ветвей
и веет духом окаянства —
томится мыслями еврей.
226
Забавно, что в соседней бакалее
легко найти творение ума,
от порции которого светлее
любая окружающая тьма.
227
Скоро мы, как дым от сигареты,
тихо утечём в иные дали,
в воздухе останутся ответы,
что вопросов наших ожидали.
228
В горячке спора про художества
текущей жизненной картины
меня жалеют за убожество
высоколобые кретины.
229
Плывёт, качаясь, наше судно,
руководимое не нами,
по волнам дикого абсурда,
который клонится к цунами.
230
Душе моей пора домой,
в ней высох жизни клей,
и даже дух высокий мой —
остоебенел ей.
231