&nbsp;-------<br>|&nbsp;Библиотека iknigi.net<br>|-------<br>|&nbsp;&nbsp;Анастасия&nbsp;Куницкая<br>|<br>|&nbsp;&nbsp;Вдоль каштановой аллеи (сборник)<br>&nbsp;-------<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Анастасия Куницкая<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вдоль каштановой аллеи (сборник)<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Моим учителям<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;на земле и на небе<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Литература жива!<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Одно время среди писателей пошла мода ругать молодое поколение пишущих за тягу к фэнтези, отсутствие авторской позиции, полное пренебрежение традициями русской литературы и приверженность к жанру ниочемизма – от слов «ни о чем». Молодых литераторов обвиняли во всех литературных грехах, и были к тому причины: из громко пищащего интернетовского инкубатора ничего не вырастало. Число сетевых «прозаиков» доходило до полумиллиона, поэтов – до миллиона, а читать без раздражения можно было единицы.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Так вот. И я ругал, и мне казалось, что литература наша никогда не поднимется, ее ждет место в обозе мировой словесности, где скрипят несмазанные телеги неудачников и подражателей. Но вот прочитал солидную прозаическую подборку Анастасии Куницкой и воспрянул духом.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Не буду разбирать отдельные произведения, скажу главное. Анастасия пишет легко и ясно, она внимательна к своим героям, она любит их и сочувствует им. Она любит свою лирическую героиню, от лица которой в некоторых рассказах ведет разговор с читателем. И вспоминается писательская заповедь: если ты не полюбишь своих героев, то и читатель не полюбит.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Анастасия Куницкая пытается освоить чеховско-бунинскую традицию нашей литературы, что само по себе дорогого стоит. С одной стороны – внимание к житейским пустякам, мелочам, незначительным происшествиям, с другой – лирика, чувственность, романтичность. Прекрасны даже названия рассказов, их хочется прочитать, узнать, что такое «Вписка», кто такая «Томочка» и вкусен ли «Компот из клубники»…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Анастасия (что очень важно!) пишет о дне сегодняшнем, в редких исключениях – о днях вчерашних, и пишет так, что вспоминается известное утверждение: литература выше жизни на величину таланта. Да, мы узнаем описанные жизненные ситуации – в них оказывались мы или наши знакомые, это наша жизнь – но описана она такими словами и с такими чувствами, что реализм плавно перетекает в романтизм…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Приятного вам чтения!<br>
<br>&nbsp;Дмитрий Каралис<br>&nbsp;прозаик<br>&nbsp;член Союза писателей Санкт-Петербурга<br>&nbsp;директор «Центра современной литературы и книги»<br>&nbsp;15 февраля 2013<br><br><br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Стихи не только о любви<br></h3><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Туман спускался Свыше…»<br></h3><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Туман спускался Свыше.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Тонули шпили, крыши,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И купола, и башни,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Как будто день вчерашний,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Скрывались и смущались.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И сумерки сгущались,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И ночь вуалью тонкой<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Опутывала кромку<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Невы немой и мглистой,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И в облаках тенистых<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Запутывалось небо.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И пело небо: «Мне бы<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;В тумана зыбкой толще<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Жилось, быть может, проще!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;В его прозрачной коже<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я выгляжу моложе,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Нежней и безмятежней…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но мне тесны одежды<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Туманного покрова!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я звездами сурово<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Гляжу на землю Свыше».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И становилось тише,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И я легко теряла<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Земное покрывало,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И звездных глаз усталость<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Моих волос касалась<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И сон мой обнимала…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я небо понимала.<br>
<br>&nbsp;05 сентября 2010, С.-Петербург<br><br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Привези мне кофе из столицы<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;А. С.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Привези мне кофе из столицы<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;С ароматом хмеля и корицы,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;С ароматом мускуса и мяты,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Просто посиди со мною рядом.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Просто погляди – глаза лазури,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Утренние горы как в глазури:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Белые, блестящие, немые,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Словно встреча наша, друг мой милый!<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Не смотри отчаянно, печально,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Этот взгляд и поздний, и прощальный,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Эти облака, что цветом в проседь,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ни о чем тебя, мой друг, не спросят.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Просто посидим, подышим утром,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;В солнца окунемся перламутры,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Помолчим о бренном и о разном.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Наша встреча – разве не прекрасна?<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Наша встреча – годы и минуты,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Остановка, станция, маршруты.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Между нами – поезда и ночи<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И судеб не склеенные клочья.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Покидая, не целуй мне руки,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Не хандри, не обещай разлуки.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Наша грусть оплакана сторицей,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Привези мне кофе из столицы.<br>
<br>&nbsp;17 июля 2010, Коктебель<br><br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сотворение любви<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Р.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Нежность, такая нежность,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сомкнутых рук колье,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Смятых одежд небрежность,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Блики на хрустале.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Трепетных губ касанья,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Словно в последний раз.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Полутона признанья<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И поединок глаз.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Руки, такие руки! —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вальса скользят нежней,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Страстны и полны звуки<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;В танце витых теней.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Непокоренность утра,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Зыбкая нега снов…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Кто-то пришел к кому-то<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И сотворил Любовь.<br>
<br>&nbsp;24 июля 2010, Коктебель<br><br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Еще не твоя<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;А. Н.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я еще не твоя: лишь нота<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ожидания на струне.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я не лик с высоты киота —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ранний блик на твоем окне.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я еще не лоза, я – завязь,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Пробуждение после сна.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Только легкий укол – не зависть.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я – не лето, еще – весна!<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Полутон, предвкушенье плода,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Тишина перед бурей – я!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Первый день, наступивший, года<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И неспетая песнь твоя.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я не море, я только пена,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Что венчает волны главу.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Позабытая сладость плена,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сон нечаянный наяву.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я еще не твоя: я ветер,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Что запутался в волосах.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Та, которую только встретил:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Отраженье в твоих глазах.<br>
<br>&nbsp;6 августа 2011, Коктебель<br><br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;На острие разлуки<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Поэтессе Л. Французовой<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Эта нежность, эта чёрствость<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мне сродни, тебе сродни,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Трон любви – разверстый остов,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;В нашей комнате одни<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мы наедине с лишеньем.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Меркнет всё, пошел отсчет<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;На мгновенья до решенья —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;То ли нечет, то ли чёт.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Было чувство, или в сети<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Нас обманом завлекло?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;День притих, умолкли дети,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Лижет изморозь стекло.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Льнет нещадно, льнет занудно,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Что-то силится сказать!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Боже праведный, как трудно<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мне в твои глядеть глаза…<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Нелюбимый и любимый,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сколько нам с тобой еще?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Голова неотвратимо<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Припадает на плечо.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но уже обмякли руки,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Утро брезжит сквозь стекло.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мы – на острие разлуки.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Нас не видно.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Замело…<br>
<br>&nbsp;11 декабря 2010, С.-Петербург<br><br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Пришли мне свежие цветы…»<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;А. К.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Пришли мне свежие цветы<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Из суеты, из немоты,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Из городов твоих шагов,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Из площадей, из берегов<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Далеких странствий, близких зим!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Где я – одна, где ты – один,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Где мерзлота и пустота,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Где тяжелеют города<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Под грузным облаком снегов<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Моих надежд – твоих оков.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Где мы не вместе, не вдвоем,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Где индевеет окоем,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Разлуку резко очертя.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Где нет меня,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Где нет тебя…<br>
<br>&nbsp;11 сентября 2012, С.-Петербург<br><br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Эта осень без тебя – унылость…»<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;А. К.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Эта осень без тебя – унылость,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Хлябь и хмурь,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Эта осень без тебя – постылость,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Блажь и дурь.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Осень-сырость, для души изгнанье,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сирота!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Тлен и гнилость, в поволоке зданья —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Пустота…<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Эта осень без тебя промокла<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;До нутра,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Отлетела, отмерла, прогоркла!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вечера<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Тихо помешались, злые ночи —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Полный бред…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Среди полых дней согласья, впрочем,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Тоже нет! —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Всё бредут, унылые, куда-то,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Холод, мгла…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Эта осень в том лишь виновата,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Что пришла.<br>
<br>&nbsp;1 октября 2012, С-Петербург<br><br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Уходя, ты целовал мне крылья…»<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;А. К.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Уходя, ты целовал мне крылья —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Пестротканые, в прожилках счастья.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Говорил: Я уезжаю, Настя!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Береги их, протирай от пыли.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Очищай их иногда от боли,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;От разлуки и от всех ненастий.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Повторял: Я уезжаю, Настя…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я тебя люблю, чего же боле?<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Уходя, ты целовал мне сердце,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Нежностью сочились краски лета:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Уезжаю, ты ведь знаешь это!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Не успел на крылья наглядеться…<br>
<br>&nbsp;20 сентября 2012, С.-Петербург<br><br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Недо-<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;А. Н.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;На перроне ждала упрямо,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Понапрасну шептала: зря мы<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Не окончили эту пьесу,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;По любви отслужили мессу.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Нежных губ отложили лето,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Развенчали рассветы где-то,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Заменяя влюбленных роли<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;На привычку вчерашней боли.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Безрассудство желаний прожив,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Отпустили мечтаний вожжи<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И бредем по ухабам скорби,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Полустанки надежды сгорбив.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Да и разве вина в том наша,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Что любви недопита чаша?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;В том, что всё у нас как-то недо —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Недо-ночь, не до встреч – вне неба.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Недо-чувства и недо-страсти,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Не до грусти и не до счастья,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Недо-молвки и недо-правда.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Не пришел? Знаешь,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Может, прав ты…<br>
<br>&nbsp;25 августа 2011, С.-Петербург<br><br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Кому глубину?<br></h3><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Кому моя глубина?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Что в ней?<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Колодезная длина,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Словно<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ни света, ни зги, ни дна.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вровень<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Одна глубине – луна.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Болен, —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Каждый, кто лез в туннель, —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ростом.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Думал: «Р-раз!» – без потерь,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Просто!<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Что вам моя глубина?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Где там!..<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Неведомая страна…<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ветром<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Со всех моих пор и стен<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сдуло.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но не брала в свой плен,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дура!<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Выталкивала назад,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Лишь бы<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Не потерять азарт!<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Трижды<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Плевала через плечо.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Снова<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Отлаживала бока.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Новый<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Звала рассвет и весну,<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Пела:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Эй, спелеологи, ну?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Где вы?<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Кто здесь храбрец-удалец?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ну-ка?!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Хоть до вторых колец!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мука…<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но нет храбрецов уж<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Боле.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Век наш мелочью душ<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Болен…<br>
<br>&nbsp;28 июля 2011, Коктебель<br><br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Последняя ночь<br></h3><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Наша последняя ночь —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Камень, летящий с обрыва.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Наша прощальная ночь —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ласк шепоток торопливый.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Наша печальная ночь —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Холод в смешенье со страстью.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Наша горчичная ночь —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Луч заходящего счастья.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Рук заколдованный круг,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Очи блуждающей ночи,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Непостижимость разлук,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Горя родильные корчи.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Невозвратимость потерь,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Блудного утра осколки,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;В пустошь открытая дверь,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;В пустынь гонимые волки.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Волки проказливых слов,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Непониманья и муки.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ночь, не пророчь! Приготовь<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Встречу нам вместо разлуки!<br>
<br>&nbsp;9 августа 2010, Коктебель<br><br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Что-то, знаешь, без тебя не пишется…»<br></h3><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Что-то, знаешь, без тебя не пишется,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Год прошел унылый и пустой.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Занавеска на ветру колышется,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Слышен шорох в зелени густой.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Это звуки музыки печальные,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Отголоски прошлого стиха,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Осени мелодии прощальные<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И зимы озябшие меха.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Покрывало памяти ажурное:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Пе&#769;тля – нежность, петелька – печаль…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мы теперь у памяти – дежурные<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;На краю у прожитых начал.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Нам заветных песен шепот слышен ли<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;В предрассветной утренней тиши?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Припадая к милости Всевышнего,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Заклинаю: только не спеши!<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Все пройдет – речей очарование,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сладкая истома новизны,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И ко мне на вечное свидание<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ты вернешься на заре весны.<br>
<br>&nbsp;9 августа 2010, Коктебель<br><br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Какая разница, какая разница…»<br></h3><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Какая разница, какая разница,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Что вьюга злобствует, что ветер дразнится<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И завихреньями зима-проказница<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ложится на душу и к сердцу ластится?<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Укутан голос мой дождями снежными,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Метель баюкает словами нежными,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Пороша шепчет мне губами грешными:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мы никогда уже не будем прежними.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Застелет саваном дорожки хрусткие,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Покроет инеем деревья хрупкие,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мы никогда уже не будем грубыми,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И страсть залетная не смочит губы нам.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И все напрасное с судьбою спорится,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И все несчастное авось пристроится,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мне нет спасения от этой троицы,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Где равнодушие покрыло сторицей<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Любовь и ненависть, до дна пропетые,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;В непонимания снега одетые,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Где мы не делимся уже секретами,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Где стужа стылая поет сонеты нам<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;О том, что соткано годами ложными,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;О том, что сказано словами сложными.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;О мир, расколотый на всё возможное!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Нам всё отпустится, что вместе прожито…<br>
<br>&nbsp;6 сентября 2010, С.-Петербург<br><br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Длинные письма<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Д. Л.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Хочешь, я стану тебе писать<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Длинные письма.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;О том, какая здесь благодать,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Падают листья.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;О том, что мимо прошел, смеясь,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Худой прохожий,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Закутанный в шарф до самых глаз,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;На гриб похожий.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;О том, что Нева покрылась льдом,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мосты озябли,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И день напролет свистит под окном<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Безумный зяблик.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Как я пишу – за строкой строка —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Скучные вирши<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И жду посланья издалека —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И ты мне пишешь…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;О том, что холод из всех щелей,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;На море – штормы,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И ветер свищет среди аллей,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Себя не помня!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Что все уснуло – дома, дворы,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Земля и птицы,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И нет докучливой детворы,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;А ночью снится<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Тебе мой голос среди зимы<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Глухой, бесснежной…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И только письма летят, полны<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Святой надежды.<br>
<br>&nbsp;22 июля 2011, Коктебель<br><br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;ТЫ и Я<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Д. Г.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ожидание мечты – ты.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Все увядшие цветы – ты.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Света луч из темноты – ты.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ощущенье пустоты – ты…<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Все далекие края – я.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сокровенная твоя – я.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;В бесконечность колея – я.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Суть земного бытия – я.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Холод будущей зимы – мы.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сумасшествие чумы – мы.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Царство света или тьмы – мы?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Опустелые холмы – мы…<br>
<br>&nbsp;20-21 сентября 2011, Коктебель<br><br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Ночью была красивой…»<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Р.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ночью была красивой,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Утром была хорошей.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Господи, дай мне силы<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сладить с тобой, прохожий!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сладить с тобой не первым<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И не последним – точно!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;По оголенным нервам<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Бродят в молитве ночи.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Бродят они, не знают,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Где окончанье боя.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Пусть головой на плаху,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Только с тобой, с тобою!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Только в тебе и в Боге<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Чаю навеки слиться,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ночи и дни – дороги<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;К золоту колесницы.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ночи и дни – нет света…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Господи, как согреться? —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;В самом разгаре лета<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Так леденеет сердце!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Боже мой, Боже правый,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мне окажи участье!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Нет ни вины, ни правды —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Только Голгофа к счастью.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Где ты, святая сила,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Что в одночасье сложит<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Душу и тело – слитно…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Что ж ты молчишь, прохожий?<br>
<br>&nbsp;25 июля 2010, Коктебель<br><br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Без продолженья<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Д. И.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Немного пьян, немного очарован,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Немного скован и немного смел,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Улыбкою моей ты околдован,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Так трепетно в мои глаза глядел!<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Моих движений взглядами касался,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Срывал слова с неравнодушных губ,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Желать не смел, стыдился, любовался,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Задумчив был и на улыбки скуп.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Пытливо изучал чужие руки,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Что за столом касались невзначай<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Моих перстней, когда звенели кубки,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И взгляд скользил по линии плеча.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Наш призрачный роман без продолженья<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Был легок и прозрачно-невесом,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Пленительный в своем незавершеньи,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Волнительный, растаявший как сон…<br>
<br>&nbsp;14 августа 2010, Коктебель<br><br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Всё ей<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;И. Л.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Улыбка твоя – ей!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И взгляд.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И маковый рассвет,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Закат.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Клокочущий огонь<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Страстей<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Достанется не мне —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Всё ей.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И кофе поутру<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;В постель,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И музыка без слов —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Свирель.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Любовный шепоток<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Аллей<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Достанется не мне —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Всё ей.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Звенящая капель,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Весна.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Все ночи напролет<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Без сна.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И пряная полынь<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Полей<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Достанется не мне —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Всё ей.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И вязкие слова,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И страх.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И приторная ложь<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;В губах.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И мутная постылость<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дней<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Достанется не мне…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Всё – ей!<br>
<br>&nbsp;30 июля 2011, Коктебель<br><br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Нас разделяет только стол…»<br></h3><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Нас разделяет только стол —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Меж нами он как вечность.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;На скатерти узор крестом<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Длиною в бесконечность.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мне не хватало ваших глаз<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Все три десятилетья.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мне не достанет ваших фраз<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Еще два-три столетья.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но мы вдвоем еще – поверь,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;В одну игру сыграем!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я буду ждать у тех дверей,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;У тех ворот – за раем…<br>
<br>&nbsp;5 февраля 2012, С.-Петербург<br><br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Два дня без тебя<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;А. К.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Два дня без тебя —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Протяжность без срока.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Два дня, не любя —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Нелепо, жестоко!<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Клокочут они<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Подбитою птицей,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Из книги любви<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Изъяты страницы.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Где их номера?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Разверзнуты бездны…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Два дня умирать,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Чтоб завтра – воскреснуть!<br>
<br>&nbsp;28 августа 2012, Коктебель<br><br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ссора<br></h3><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мы поселили в доме равнодушье.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Оно сидело, тупо ухмыляясь,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Весь день курило, кашляло натужно,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Слонялось и без дела ошивалось.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вино на кухне с другом выпивало<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И плакалось в жилетку, в туалете<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Листало прошлогодние журналы,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Рассеянно читало сказку детям.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;В постели сдвинулось на край, сглотнуло,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Закуталось в глухое одеяло.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Всю ночь металось, чуточку всплакнуло,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Легло на спину, позу поменяло.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Наутро пробудилось спозаранку,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Яичницу спалило, вновь курило,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;На детях сорвалось, швырнуло банку,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Зло зыркало, с собою говорило.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вздохнуло, подошло, опять вздохнуло,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Присело рядом, молча погрустило.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Немного посопев, слезу смахнуло,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Причмокнуло, вдохнуло… и простило.<br>
<br>&nbsp;17 мая 2009, С.-Петербург<br><br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дважды<br></h3><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дважды демоны постучали к Насте,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дважды двери им отворила настежь,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дважды в сердце затем вошла тревога,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дважды смята постель, пуста дорога.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дважды куст отцветал лесной сирени,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дважды мерзли в ночи сырой колени,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дважды тонкой рукой вослед крестила,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дважды тихо ушла, навек простила.<br>
<br>&nbsp;19 апреля 2012, С.-Петербург<br><br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Что стоят слова?..»<br></h3><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Что стоят слова?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;А стоят едва:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Е-два, е-четыре…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Нам шах или мат?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Бредем наугад<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;По плоской квартире.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ни сват и ни брат,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ни щедр, ни богат,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Увесисты гири<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;На сердце лежат,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Шаг-вбок, шаг-назад,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Е-два, е-четыре…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Бросаем слова,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но слышим едва —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Две партии черных.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мы оба в плену,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И тянет ко дну<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Нас так увлеченно!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Игра без конца,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Без цвета лица,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Игра без движенья.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фигуры тоски<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;У края доски —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ладьи пораженья.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Слова как ходы,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Толченье воды —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Напрасны и резки.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Победа – не нам!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Доска – пополам!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;От жизни – обрезки…<br>
<br>&nbsp;20 августа 2011, С.-Петербург<br><br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Благодарю<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;А. Н.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;За все благодарю: за невлюбленность,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Невнятность фраз и за унылость уст.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;За мой огонь, за вашу отстраненность,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Пустынный сад, сухих поленьев хруст.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;За ваше постоянство в равнодушьи,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;За мой блокнот, исчирканный до дыр,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;За ветер, за блаженство, за удушье!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;За надвое разъединенный мир.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;За все благодарю! За гулкий шорох<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Шагов, не оставляющих следа,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Моих посланий бесполезный ворох,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;За не вдвоем бегущие года.<br>
<br>&nbsp;27 августа 2011, С.-Петербург<br><br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Влюблена!<br></h3><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Влюблена в этот день<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И в эти муки,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Влюблена в вашу тень<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И в ваши руки!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Влюблена навсегда,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;На миг единый,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Влюблена на года<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И на годины!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Влюблена не всерьез<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И так напрасно<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;В жар речей, ливни слез<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И в полдень праздный.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Влюблена, как игла,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Что впилась в тело,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Как шальная стрела,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Что в грудь влетела!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Влюблена, как полет<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Парящей птицы,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Как безумный поэт<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;В свои страницы!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Без надежды и без<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Гарантий<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Влюблена в глаз разрез<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И вихрь платьев!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Влюблена в окоем<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И в сон Джульетты,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Влюблена в то – мое…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ах! – в наше лето!<br>
<br>&nbsp;10 января 2012, С.-Петербург<br><br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;НЕБО и МОРЕ, МОРЕ и НЕБО<br></h3><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я – твоя возвышенность, ты – моя низина.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Небо – половина, море – половина.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Никогда не слиться им, но навечно вместе.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Море бурноликое, я – твоя невеста!<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Облаков владычица, чаек белокрылых,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Гроз и бурь добытчица, звездных переливов<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вечная избранница! Но в поклоне морю,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Подо мной что ластится страстною волною!<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Не беда, что выше я – без корней нет кроны,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я тобой возвышена к солнечному трону!<br>
<br>&nbsp;9 августа 2010, Коктебель<br><br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;«А мне все чудятся записки…»<br></h3><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;А мне все чудятся записки:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;В дверях, у зеркала, впотьмах,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Где ты ступал, до боли близкий,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Где ноты, роли, книги, диски<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И скатерть белая в цветах.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;А мне все чудятся посланья<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Из ниоткуда в никуда.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Там заверенья, обещанья,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Всё – от свиданья до прощанья,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И тень над кромкою пруда.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;А мне все чудится – ты рядом,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ты не вдали, ты снова здесь.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И я вверяю безоглядно<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Всю душу в листике тетрадном,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И с нею – благостную весть.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Тебе что чудится, мой милый,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Там, где от мира вдалеке<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ты разлюбить уже не в силах?<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Что я – у краешка могилы —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Держу письмо в пустой руке?..<br>
<br>&nbsp;Июль 2011, Коктебель – июль 2012, С.-Петербург<br><br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;«А вдруг ты ветер, что подует…»<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;А. К.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;А вдруг ты ветер, что подует<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И унесется за моря,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Где у подножья сентября<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Нам осень ворожит, колдует.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ужель ты ветер, что подует?<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;А вдруг ты облако, что тает<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;В привычной хляби октября?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;В осеннем хладе бытия<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Нам маятник часы считает.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ужель ты облако, что тает?<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;А вдруг напрасною надеждой<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сердца двоих напоены,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И средь ноябрьской тишины<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Шуршат опавшие одежды.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ужель напрасны все надежды?<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;На стыке осени протяжной<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Листом закружится земля<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И у подножья февраля<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Снежинкой упадет бумажной,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Прощальною зимой, однажды…<br>
<br>&nbsp;6 сентября 2012, Тула – Москва<br><br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Расстались буднично<br></h3><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Расстались буднично,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Как будто было все<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Предчертано, предсказано,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Предо-преде-лено.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Поделено<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;На две неравных части.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ты – за одной чертой,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мы с сыном – за другой.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Чертоги счастья<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Пройдены уже…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но, Боже, разве мы<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дошли до счастья?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Так, в одночасье<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Чаши опрокинув,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Излили горе<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;На пустой порог,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И вечер тянется, —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Так одинок! —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Как нить в веретене<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Разлуки.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И чьи-то обнимают руки<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мое отчаянье,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Твою печаль.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И горлицей усталой<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Курлыкает тоска<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Под одеялом.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И, скорбных<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Не смыкая вежд,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мы ткем безмолвно<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Покрывало<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Былых надежд.<br>
<br>&nbsp;11 мая 2010 – 16 августа 2011, С.-Петербург<br><br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Вот и зима. Жду тебя, милый!..»<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;А. К.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вот и зима. Жду тебя, милый!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Хладной тоской душу покрыло,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;В сердце – мороз, волю – сковало.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Будет, зима! Все тебе мало…<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Все тебе – радость, детские игры,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ели да сосны, льдинки да иглы.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Что ж ты совсем стыд потеряла!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Хватит, зима! Все тебе мало.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Душу морозить – много ума ли?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сыплет и сыплет, валит и валит<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Снег одурелый, злая пороша!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Где ты, любимый? Где, мой хороший?<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Где, ненаглядный? Недоглядела…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;В мерзлые сопки счастье одела<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Стерва-зима – скалится, бредит!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Что ж так давно милый не едет?<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Или любить сердце устало?..<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дура-зима! Все тебе мало!<br>
<br>&nbsp;16 октября 2012, Казань – С.-Петербург<br><br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Богу массажа<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;И. М.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Кто бы мог подумать: я – робею,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Опускаю томно ниц глаза.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И сказать тебе – увы! – не смею<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Все, что мне так хочется сказать.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Этот профиль вылепили греки,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Эти виноградные глаза!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я стыдливо прикрываю веки,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Как под солнцем клонится лоза.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Искуситель, спрячь свою улыбку!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сильною и нежною рукой<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Чувственность, игривую, как рыбку,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Предлагаешь мне за «золотой».<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Только я сетям твоим искусным<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Не улов, хотя велик соблазн!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Взгляд мой иногда бывает грустным…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но когда коснешься этих глаз<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Взором нежным, изумрудно-светлым,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ясною улыбкой неземной,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Унесет тревоги южным ветром,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Обласкает страстною волной.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Может, и не вспомним друг о друге<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Никогда, но разве в том беда?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;С нежностью целую ваши руки,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ваша Ася,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ваша навсегда!<br>
<br>&nbsp;11 июля 2011, Коктебель<br><br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Красивый Василий<br></h3><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Василий был очень красивый,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Василий смотрел свысока.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Зачем вы красивы, Василий? —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Спросила надменная К.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Зачем вы такой светлоокий<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И носите правый пробор?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я буду глядеть на вас сбоку:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вы слишком красивы в упор!<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вы сбоку на йоту похуже,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Хоть самую малость пресней,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Роскошные брови поуже,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Глаза с поволокой грустней!<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вам сбоку, быть может, труднее<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;На женщин взирать свысока… —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сказала на йоту нежнее<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Не столь уж надменная К.<br>
<br>&nbsp;22 ноября 2012, С.-Петербург<br><br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я предлагаю тебе<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Д. Ч.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я предлагаю тебе любовь<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Без обязательств!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Выйти из быта и берегов —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Из обстоятельств!<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я предлагаю тебе войну<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Без побежденных,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Глаз поволоку, буйство, струну<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Рук натяжённых!<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Губ сладострастье, пряность греха<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Без послевкусья,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Бред окрыленный, глупость стиха,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Нежность – без грусти!<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я предлагаю тебе роман<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Без продолженья,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вихри желаний, терпкий обман,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вальса круженье!<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я предлагаю тебе полет<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Без окольцовки,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Высь без предела, поле на взлет,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Песнь без концовки!<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я предлагаю тебе порыв<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ветра и бездну,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Над суетой земной воспарить,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Пасть и воскреснуть!<br>
<br>&nbsp;28 августа 2011, С.-Петербург<br><br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;«С бабушкой старенькой…»<br></h3><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;С бабушкой старенькой<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сесть на завалинке,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Тихо поплакать вдвоем.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вспомнить о маме,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ушедшей так рано<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;За берегов окоем.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Там деревушечка,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Будто старушечка,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Веет осенним дымком.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Листья пожухшие,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Яблони с грушами,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;К горлу подкатится ком.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Здесь по дороженькам<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мамины ноженьки<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Шли босоногой тропой.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Где ты, родимая,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Невосполнимая?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сердце обвито тобой.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Скрипы уключины,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ивы плакучие,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Плачете ль вы обо мне<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Осенью позднею,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вешними веснами,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;В милой родной стороне?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вот бы водицы<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Испить из криницы,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Звезды считать на гумне!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Что-то не спится…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Не возвратится<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Детство златое ко мне.<br>
<br>&nbsp;11 августа 2010, Коктебель<br><br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Девичьи посиделки<br></h3><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ах, эти посиделки!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Казалось бы, безделки.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Девичьи разговоры<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Все чаще об одном —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Любовные открытки,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Шипящие напитки,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Бесчисленные споры<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И вздохи о былом.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ах, эти пересуды!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Немытые посуды,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Взрослеющие дочки,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Разбитые носы.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Забытое вязанье,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Господне наказанье,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Пленительные ночки<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И возраста часы.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ах, милые беседы!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Про кошек и соседа,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;О розах и о грозах<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Замужнего житья.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;О веснах и о зимах,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;О близких и любимых,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И о житейских прозах<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Земного Бытия.<br>
<br>&nbsp;6 августа 2011, Коктебель<br><br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Мой дом уже похож на покиданье…»<br></h3><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мой дом уже похож на покиданье.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Везде неприбранность и суета,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фарфоровое в вазе увяданье,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Растерянная всуе маета.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мой дом уже похож на убеганье.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;От всех! От вся! Отсюда! Налегке!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Последние пустые указанья<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И шляпка оголтелая в руке!<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мой дом уже смирился с отъезжаньем.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Опять один, и грусть из всех углов.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Глядит покорно, с тихим обожаньем:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Ну, ты иди… я, кажется, готов…»<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мой дом, мой милый дом, моя обитель,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Прости, прости, несет меня опять!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Моих метаний терпеливый зритель,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ах, как тебя мне хочется обнять —<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Всего! – от люстр понурых и до низа,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;От стен до притолок, до всех щелей.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ну, всё, оставим… «Береги карнизы,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Пыль не впускай, запрись и не болей!»<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ах, что ж, мой дом, присядем на дорогу?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И помолчим, дрожит моя рука…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Э-эй! Пара месяцев – не так уж много!..<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вернусь, вернусь, не вешай потолка!<br>
<br>&nbsp;8 июля 2012, С.-Петербург<br><br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Из сердцевины<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Константину Райкину<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Из самой сердцевины слов,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Из естества основ<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ты ткал Любовь!<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Из самой сердцевины – грусть,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Из средоточья чувств,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Разверстых уст!<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Из пламенеющих очей,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Из огневых речей,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мириад свечей! —<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ты высекал игру и страсть:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Плачь, смейся всласть!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Грусти, смеясь!<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Из просторечья ночи, дня,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Из Божьего огня!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Из недр меня!<br>
<br>&nbsp;1 июля 2012, С.-Петербург<br><br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дому Максимилиана Волошина<br></h3><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;В тот дом, на оконечность рая,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;С восходом белого огня,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;В погожий день на склоне мая<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Судьба забросила меня.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Обитель, где царил Волошин,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Творца питала много лет.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Он был в поэзии художник,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;В живописаниях – поэт.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Былого бережный хранитель,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Земного странника приют,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ветрам открытая обитель —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Здесь никого теперь не ждут.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;С надеждой вглядываюсь в лица —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ушедших гениев черты.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но сонно скрипнет половица,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Навеки комнаты пусты.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Взойду я тихо на ступени,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Что помнят все наперечет<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Шаги, восторги вдохновенья!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Пришел теперь и мой черед.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И вот стою я на балконе,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Трепещет мир на фоне скал,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Склонились небеса в поклоне,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Объяв могучий пьедестал.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И я ищу оттенки смысла,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И ваши тени узнаю,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И волны плещутся у мыса,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И горы вечные встают.<br>
<br>&nbsp;28 мая 2010, Коктебель<br><br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Схороните меня на горе<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Посвящение Максимилиану Волошину<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Схороните меня на горе,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;На хрустальной и вешней заре,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Под звенящее пение птиц,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Близ алеющих жарких зарниц.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Буду летними ливнями петь,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Буду в небо безмолвно глядеть,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Буду морем шуметь,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Буду чайкой летать,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;На свидание с вечностью звать.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Схороните меня на горе,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;По извилистой горной тропе<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Поднимите к вершине вершин,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Где останусь навеки один.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Буду солнцем над морем вставать,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Поднебесным оркестром звучать,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Буду гордой волной,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Буду пеной морской,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;В благодать выкликать за собой.<br>
<br>&nbsp;31 мая 2010, Коктебель<br><br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Карадагский звон<br></h3><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Туманная бухта. Закат.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И море. И профиль Волошина.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Луны серебристой агат,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Звезды опаленной горошина.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;На шее небес облака<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ложатся в жемчужном сплетении,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И чудится чья-то рука,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И чайки парят во спасение.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Корабль с названьем «Дукат»<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;К воротам златым устремляется,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И чей-то неистовый взгляд<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;В прозрачной воде отражается.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Там город сокрыт под волной,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Чернеет гора Кара-Дага,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И слышится рокот немой,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И камни несутся с оврага.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И молится старец Стефан,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И чьи-то возносятся тени.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Над морем сгустился туман,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И пал Анастас на колени!<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Пасхальный летит перезвон,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И двери тюрьмы растворяются,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Окрасился кровью пион,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И ангелы с неба спускаются!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;……………………<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Рассыпались сонмы монет,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Исчезли виденья из прошлого.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Пространства и времени – нет.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Лишь море. И профиль Волошина.<br>
<br>&nbsp;10 июля 2011, Коктебель<br><br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Август конца<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Памяти Марины Цветаевой<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Первый день<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Конца<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Лета.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Пряди у лица…<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вето<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;На предсмертный хмель.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дальше —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Тридцать дней дуэль<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;С фальшью.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Три десятка дней<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;К аду.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мне уехать разве не<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Надо?! —<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Из Москвы, где рвут<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сердце,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И снарядов гуд…<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дверцы<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Шкафа как душа<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Стонут!<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;В доме – ни гроша…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Стоны!!!<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ожидание<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Конца<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мужа.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Пряди у лица…<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ужин<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Собран.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Покормить<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мура…<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ужин<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Скорбный.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;За окном —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Хмуро.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;За окном Москвы<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Стертый<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Силуэт.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Босы&#769;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Тетки<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;К пристани<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Спешат споро.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;А Елабуга когда?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Скоро!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;А Елабуга дыра?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Что вы!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Умирать теперь когда,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Чтобы<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;До конца теперь<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Считать<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Четки:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Десять, девять, пять…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Конец – четкий.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Тридцать первый день<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Конца<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Лета.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Песенка петли —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Спета…<br>
<br>&nbsp;1–2 августа 2011, Коктебель<br><br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Благословение<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Марине Цветаевой<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ты меня благословила.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Что теперь?<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но пути не указала<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;К Небу<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дверь<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Заперта,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ключи в кармане —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Не моем.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Лист дрожит<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;В оконной раме,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мы вдвоем<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Над пустой страницей<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Молим и молчим.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;За стеною еле-еле<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Различим<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Шум полночный<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Проезжающих авто.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Кто здесь?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ты ли? Я ли?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мы ли?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Иль никто?..<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;За спиною распахнулись<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Два крыла.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Не твои ли? Не мои ли?<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ночь была…<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ночь казалась<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Не молчащей – не живой.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ночь сказалась<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Не кричащей, не родной.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Над землею поднималась<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ото сна<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Полная,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;В пятнистых крошках вся<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Луна…<br>
<br>&nbsp;//--&nbsp;* * *&nbsp;--//&nbsp;<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ты меня благословила,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Как смогла.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Осенила, одарила, занесла<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;В памятки, – еще не в Память! —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;С высоты<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Окропила, замолила<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Все листы<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Белые,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Белее кожи,<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Выпал снег.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;А на снег ложится – Боже! —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Этот свет…<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Эти руки простираются<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;С высот,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Благодатью озаряется<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Киот.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Эти руки простираются<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ко мне,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Эти строки поклоняются<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Луне!<br>
<br>&nbsp;//--&nbsp;* * *&nbsp;--//&nbsp;<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ты меня благословила.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Знать,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Роздана твоя мне сила,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Стать<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Выше!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Отрываясь от земных,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ближе!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Опираясь на иных<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Напирая на земли<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Твердь,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Воскрешать<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Твой нежный голос<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Впредь!<br>
<br>&nbsp;//--&nbsp;* * *&nbsp;--//&nbsp;<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ты меня благословила.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вверен трон<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Внеземной<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Стихийной силы!<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;На поклон<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Опускаюсь —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я покорна и робка.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Поступь, —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Каюсь! —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Различима,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но легка.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Поступь<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Свыше<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Непреклонна,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Как гранит.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Лунный свет<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Строфою пенною<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Излит!<br>
<br>&nbsp;31 октября – 1 ноября 2011, С.-Петербург<br><br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;«На струны тонкие печали…»<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Творческому дуэту<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Елены Галентовской<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;и Ларисы Французовой<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;На струны тонкие печали<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ложится россыпью волна.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;О, что же раньше вы молчали,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мне душу иссушив до дна?<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;О, струны, что же вы робели,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Когда бессонница-сестра<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Безмолвно выводила трели<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;С полуночи и до утра?<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;О, струны, что же вы не пели,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Когда душа была полна?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сменялись марты и апрели,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;За тишиною – тишина…<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Твои стихи как звон капели,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;С печалью встретилась печаль,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Два жемчуга из ожерелья<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Любовью в унисон звучат.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;О, не молчите больше, музы,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Пронзая сердцем тишину!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Твои я строки словно бусы<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Нанизываю на струну.<br>
<br>&nbsp;12 июня 2010, Коктебель<br><br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Давай построим дом<br></h3><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Давай построим дом<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;С крылечком и оконцем,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И вместе заживем<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;В краю, залитом солнцем.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Давай построим дом<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Из нежности и страсти,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Пусть вьюга за окном<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Хранит нас от ненастья!<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Давай построим дом,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Нам многого не надо,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Всё заново начнем<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Под сенью листопада.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Давай построим дом<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;С трубой и новой крышей,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И станем под дождем<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Любви дыханье слышать.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Давай же все начнем<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;С начала, с новой ноты,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И да святится дом,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Где кто-то ждет кого-то!<br>
<br>&nbsp;24 октября 2011, С.-Петербург<br><br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но я вам больше не принадлежу<br></h3><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сияет лето зеленью парчовой,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;А я о зимах с веснами тужу.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И сшито платье для невесты новой,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;А я вам больше не принадлежу.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вы весь в огне, ваш путь не обозначен,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но вас за буйство плоти не сужу.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Еще я много в вашей жизни значу,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но я вам больше не принадлежу.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Слова любви опали словно листья,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Их соберу и к сердцу приложу.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Метель рисует одинокой кистью,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но я вам больше не принадлежу.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мою печаль лишь воспевает лира,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я больше ничего вам не скажу.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Принадлежат вам все богатства мира,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но я вам больше не принадлежу.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Опять весна придет как озаренье,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Себе любовь на Пасху закажу.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Оставьте, право, ваши уверенья!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ведь я вам больше не принадлежу.<br>
<br>&nbsp;Июнь 2011, Коктебель<br><br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Поговорим о той…»<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;P. N.<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Поговорим о той…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Несмело, скованно.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Помнишь, узор витой<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Решетки кованой?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Поговорим о ней —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Не стоит всхлипывать.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Столько ночей и дней,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Цвет солнца – липовый!<br>
<br><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Нежно поговорим<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;О той, несказанной…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Хрупкие фонари,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;И дождик бязевый —<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Нехотя шел и шел,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Такой растерянный…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Пел о любви большой,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;Навзрыд утерянной!<br>
<br>&nbsp;16 января 2013, С.-Петербург, ночь<br><br><br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;На перекрестке взглядов<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;&nbsp;-------<br>|&nbsp;Библиотека iknigi.net<br>|-------<br>|&nbsp;&nbsp;<br>&nbsp;-------<br><br><br><br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Маме, которая всегда со мной<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;На перекрестке глаз и бесприютных судеб,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;На перекрестье жизней и сплетенных рук<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мы – всё, что было, всё, что есть и будет,<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мы – вся Вселенная и одинокий звук…<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вступление<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Тонкие стебли невесомых чувств миг за мигом, день за днем вплетаются в незримый венок судьбы, лелея сонеты нашей любви. Мы храним его в своем сердце, бережем, словно высший дар, суеверно скрываем от чужих глаз. Но временами мы садимся в тишине перед зеркалом, надеваем невидимый венок на голову и чутко всматриваемся в неведомое отражение.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;1. На перекрестке взглядов<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Порой на оживленном перекрестке в шумной толпе сталкиваются чьи-то глаза. Выуживают друг друга из людского потока, из общей суеты и пристально всматриваются в глубину. Они предельно сосредоточены: у них есть лишь один миг, чтобы вобрать в себя чужой космос, который они будут свято хранить и никому на свете не откроют и не отдадут.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И с вами такое случалось, не правда ли?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Саша переходила узкую улочку: не переходила, а постукивала каблуками о тротуар, в нетерпении ожидая, когда вспыхнет зеленый глаз светофора. Она очень торопилась: всего десять минут до начала литературных чтений в Фонтанном доме. Как неприятно опаздывать!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Он стоял на противоположной стороне, переминался с ноги на ногу, явно нервничал. Тоже куда-то спешил.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Зеленый глаз все никак не загорался, и тогда Саша увидела его. Вернее, не его самого: их глаза неожиданно поравнялись друг с другом. Так равняются машины на встречной полосе. И чьи-то волосы развеваются в приоткрытое окно. И дым чьей-то сигареты легким облаком вдруг качнется в твоем воздухе.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Почему ей показались эти чужие глаза самыми родными на свете? Она будет спрашивать себя об этом столько раз, сколько будет вспоминать их. А может, это был он, тот самый, и вся ее несбыточная жизнь промелькнула перед ней за одно мгновение? Вся, вместе с нежностью, полуденным и полуночным счастьем, детским смехом и чем-то еще таким, совсем особенным, чего она никогда не испытает.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И что, если бы она остановила его тогда, на том перекрестке? И сказала, что им не надо никуда спешить, потому что у них уже есть что-то самое важное, важнее, чем вся эта суета и все бестолковые дела на свете. Он бы удивился, обвел ее недоуменным взглядом, подумал: городская сумасшедшая или аферистка! И прошел бы мимо.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А если нет?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А вдруг у него терпко сжалось бы внутри, отразилось в глазах, и он бы остановился. И тоже поверил. И у них получился бы длинный разговор. О том, о чем они никогда и ни с кем не говорили. О самом сокровенном. Сокрытом. Сакральном. Чтобы на вдохе Любовь и на выдохе снова Любовь. И чтобы на всю жизнь. И еще после…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Почему мы всегда проходим мимо? Что несет нас к чужим враждебным берегам? Что заставляет с наслаждением терпеть бедствие и тонуть? Так много вопросов и так мало ответов. Так странен и неуютен наш путь, так одиноко странствие.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Саша стояла на краешке тротуара и смотрела в эти глаза. Погружалась, будто входила в святую воду. Мир замер. Превратился в точку пространства, которая столь же мала, сколь и велика. Как странно: она смотрела внутрь двух миров, а видела одну Вселенную. Может, поэтому мы так отчаянно стремимся стать рядом, поравняться, словно глаза на одном лице, чтобы увидеть картину мира всю, целиком?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Глаза тоже, не отрываясь, смотрели на Сашу, поглощая ее без остатка. Ей казалось, что ее втянуло в эти звездные врата, где тайны мироздания открываются так просто и так математически ясно, как одиножды один. Не в этом ли разгадка? Умножать, а не складывать! И тогда не двое, а один: Един!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Саша сделала шаг. Она шагнула с тротуара на ревущую моторами улицу и подалась вперед.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В ушах заскрежетало. Посыпались ругательства, перед лицом яростно замахали посторонние злые руки. Саша шла вперед, как во сне, и все, что у нее было в этот миг – это чьи-то тревожно узнанные глаза.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Шаг, еще шаг, еще…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ее ослепил зеленый свет. Глаза стремительно приближались. Вот они на расстоянии руки, на расстоянии щеки… Их глаза скрестились, сцепились, срослись в страстном соитии! Вдох – выдох – Любовь!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Еще шаг… Расставание навек. Плечо едва коснулось плеча в последнем прощании.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Серый бетонный тротуар. Одиноко мерцающий желтый глаз светофора.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Саша не сразу вспомнила, кто она и куда идет. Она порывисто обернулась: по улице, остервенело ревя, уносились прочь автомобили с наглухо задраенными окнами. Гигантский красный глаз, печальный как огненная планета, сжигающая себя в сонмище веков, остекленел.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;На перекрестке больше не было его глаз. Они растворились в бурлящем потоке мироздания, унося с собой ее космос. Она отдала его вот так, не задумываясь и не сожалея. И кто-то теперь будет свято его хранить и никому на свете не откроет и не отдаст.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И вы, вы тоже его храните.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;2. Компот из клубники<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Моей первой любви<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Что мы помним о своей первой любви? Отдельные слова, крошечные эпизоды, едва уловимые ощущения, редкие сны. Первая любовь почти всегда безответная, невысказанная, невесомая. Нецелованная, как чужая невеста. Запорошенная памятью, занесенная иными любовями. Туманная Андромеда другого измерения. Бестелесная и чистая, как Дева Мария.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Что осталось от нее? Цвет? Запах? Головокруженье? Она ускользнула как Золушка с пышного бала, оставив лишь хрустальную туфельку мечты. И все-таки мы помним ее всю, от первой до последней ноты. Она оставила на губах сладко-терпкий вкус, неповторимый, как она сама.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ася не знала, когда с ней это произошло. Только однажды она посмотрела на его узкую мальчишескую спину в темно-синем школьном пиджачке и поняла, что пропала. Вероятно, это вызревало внутри нее день за днем, наслаивалось тончайшими пленочками, нарастало, пока не стало осязаемо-плотным и очевидным.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Она вдруг поняла, что ловит каждое его слово, охотится за улыбками, провожает глазами. Вообще-то в него был влюблен весь класс, но это не имело никакого значения. Чудо происходило только с ней! Оно было сокрыто очень глубоко: тайное, трепетное, живое. И он – центр этой внутриутробной Вселенной.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Понравиться ему Ася и не мечтала. Она была дылда, на полголовы выше всех, с длинной старомодной косой и слишком серьезным вдумчивым взглядом: такие мальчишкам не нравятся. Но это тоже почти не имело значения. Чудо от этого только крепло и укоренялось, прорастая в ней капиллярами счастья.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дома Ася могла часами рассматривать его лицо на общей фотографии, гладить пальцем бумажный глянец и мечтать. Воображать, будто они идут, взявшись за руки, по проспекту и вдруг встречают стайку одноклассниц. И тогда он отнимает свою руку, но только для того, чтобы крепко и нежно обвить ее талию: не стесняясь, у всех на глазах! Или что они сидят на заднем сидении обледенелого зимнего автобуса, и он, склонясь к ее коленям, дыханием отогревает ей зябкие пальцы. И так Асе становилось терпко от этих фантазий, так учащенно билось сердце, что перехватывало дыхание!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Иногда он ей звонил. Узнать, что задали, или просто поболтать. Это вовсе ничего не значило. Просто было так заведено: звонить друг другу и говорить, говорить, говорить. Интернета в ее школьную пору еще не изобрели, зато были телефоны с крутящимся диском, где каждое следующее отверстие – маленький шажок на пути к астральному «меж». Два голоса устремлялись друг к другу по узким тоннелям телефонных проводов и встречались в каком-то ином заветном мире, так похожем на ее мечты, где у Аси не было ни старомодной косы, ни чересчур серьезных глаз. И тогда она говорила с ним, не робея, и была по-настоящему свободна и счастлива.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Однажды их класс вместо уроков повели в мастерскую к петербургской скульпторше. Как ее звали? Была ли она знаменитой или никому не известной? Где находилась ее мастерская, и что там были за скульптуры – Асина память не сохранила. Но его руку, внезапно поймавшую ее ладонь в толпе сгрудившихся у входа ребят, и его прозрачно-голубой взгляд она не забудет никогда. Этот взгляд и теперь еще, спустя три десятка лет, странно часто снится ей по ночам.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Поверить в то, что это происходит наяву, было просто нелепо. Может, она чудесным образом перенеслась в параллельное пространство, где они тоже живут, но иной жизнью, и где делают то, чего им хочется здесь и сейчас, не оглядываясь и не раздумывая? Там, где сбываются все мечты?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вернувшись домой, она снова и снова отматывала невидимую пленку памяти и сверялась со своим внутренним голосом, который оголтело, безудержно ликовал: это было, было! И тогда она снова доставала классную фотографию, всматривалась в его лицо, и ей казалось, будто теперь он смотрит именно на нее, а черно-белый снимок отливает голубым.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В школе привычной вереницей шли дни и недели, но теперь каждый день был драгоценным островком узнавания. Вот он задержал на ее лице взгляд, вот спросил что-то невпопад, вот замешкался в пустом классе будто бы случайно. Ничего не было произнесено вслух, но что-то незримо-неуловимое поселилось меж ними и парило в невесомом, смешанном двумя дыханиями воздухе.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А потом настала та вольная шальная суббота.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;День с самого утра выдался ослепительный. Май вступил в свои права, и солнце, словно вырвавшись на свободу, сияло во всю свою юную буйную силу, проникая в каждый уголок пространства! Ася ехала в автобусе в противоположную школе сторону, и сердце ее томилось в неизъяснимой радости. Ей казалось, что она тоже, как это майское солнце, вырвалась на волю и может безудержно сиять, проникая во все уголки.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Подойдя к двери, она нажала круглую кнопку звонка. Дверь открыл хозяин квартиры: высокий одноклассник со смешливым лицом. Заговорщически подмигнул, впустил внутрь. Она сняла босоножки и босиком прошлепала в комнату.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Спиной к ней, у окна, стоял он. Ася оторопела. Откуда ему тут взяться? Разве он тоже, заодно со всеми? Или кто-то уже о них догадывается и подстроил встречу? Ася ни за что на свете не решилась бы об этом спросить. Даже лучшая подруга ничего не знала о днях и неделях парящего воздуха. Это было что-то очень личное, слишком хрупкое, чтобы кому-то довериться. Воздухом только на двоих.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Он обернулся и смущенно скользнул взглядом по ее плечам:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Привет!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Привет!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Прогуливаем?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Прогуливаем, – согласилась Ася, сдерживая улыбку.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Они глупо стояли друг против друга и понятия не имели, что теперь делать.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Аська, ты бутерброды готовить умеешь? – раздался спасительный голос откуда-то с кухни.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Она сорвалась с места и метнулась прочь.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Сгребай все, что нужно, а то я в кулинарии – полный ноль! – хозяин распахнул холодильник, подмигнул и оставил ее одну.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ася с облегчением вздохнула. Что делать с булкой и сыром, она знала, а о чем говорить с ним? Она вдруг ощутила, что они оба оказались в ином, отличном от привычно-школьного или отстраненно-телефонного, пространстве, на пугающе новой нулевой отметке, где все только начинается.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Асю заколотило. Руки не слушались: ломти получались толстыми и кособокими, сыр расслаивался и сползал.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Давай помогу, – услышала она голос за спиной – он сгреб ее правую кисть в свою и принялся нарезать рыхлый, пористый батон.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ася почти перестала дышать. Она послушно склонилась, позволив своей руке следовать за его движениями. Ее спина срослась с его грудной клеткой, так, что биение его сердца пронизывало ее насквозь, прорываясь у левой груди.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Внезапно он отпустил ее, смущенно отступил на шаг. Его рука бесцельно замаячила в воздухе, не зная, чем себя занять, спасительно потянулась к холодильнику. Бесцельно пошарив в его глубоком нутре, источавшем сложный аромат, рука, наконец, вытянула на свет прозрачно-алую стеклянную банку с крупными, скучившимися наверху ягодами клубники.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Пить хочешь?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ася кивнула. Говорить она не могла.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Отвернув крышку, он принялся наливать компот в высокий стакан. Ягоды запрыгали как чумовые, обдавая их пальцы сладкими пурпурными каплями.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Осторожно подняв до краев наполненный стакан, он поднес его к Асиным губам. Она сделала маленький глоток и… растаяла. Все поплыло в тягучем клубничном мареве, которое смешалось с ослепительным солнечным светом из открытого настежь окна и ароматом абсолютного счастья. Голова закружилась, земля ушла из-под ног. Неземная, ничем не измеримая радость прожгла каждую клеточку и растеклась пряно-пьяным глинтвейном, заполнив всю ее целиком.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ася по сей день помнит этот дурманный пьянящий аромат и восхитительно-приторный вкус клубники и счастья.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Больше ничего между ними не было. Они не целовались ни тогда, ни позже. Не было встреч и вздохов при луне, охапок сирени и букетов роз, как не было и горечи расставания. Их любовь растаяла в воздухе, словно ранний снег, растворилась, исчезла в юношеской суете быстрых дней. Но солнечный вкус компота из клубники навсегда оставил терпко-сладкий привкус счастья на Асиных губах.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вкуснее того компота она так ничего и не пробовала.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;3. Иногда<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Иногда люди встречаются бог знает зачем. Встречаются, соединяются на короткий миг и расстаются, унося с собой что-то глубинное, трепетное, ускользающее. Иногда они помнят об этой встрече всю свою жизнь.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А вы, вы – помните?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ирина пришла в гости к своим друзьям-художникам. Она была свободна как птица и одинока как Вселенная.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Крымский вечер, наполненный мерным стрекотом цикад, сиреневый закат, осторожно набегающие на берег волны.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;На террасе расположилась вся курортная компания: пожилая чета художников, высокий молодой человек с красивым печальным лицом, несколько грузных мужчин в соломенных шляпах, стайка бронзовотелых курортных девиц и маленькая собачонка, кучерявая и бойкая.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Компания заседала уже, наверное, часа три, откушала плова, осушила не первую емкость с вином и оттого вся пребывала в самом приятном расположении духа. Девицы стрекотали в такт цикадам, грузные мужчины сально улыбались и косили глазом, собачонка носилась взад-вперед, хозяева подливали гостям напитки и потчевали пустой беседой.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ирина никого, кроме художников, толком не знала, да, впрочем, и не стремилась узнать. Она вся разомлела, растворилась в этом иссиня-черном, сверкающем мириадами звезд южном вечере, потягивала мадеру и ни о чем не думала. Она просто была.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Можно, я вас напишу? – донеслось до нее с противоположной стороны стола.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ирина повернула голову. На нее смотрели большие печальные глаза. Они лихорадочно сверкали и светились весельем и еще каким-то единственным светом, но оставались неизменно грустны.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;«И почему я не видела этих глаз раньше? – промелькнуло у нее в голове. – Ведь они были всегда».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Вы тоже художник? Я не знала.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– И я раньше не знал, – засмеялись печальные глаза.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А как вы меня будете писать? – Ирина неожиданно смутилась. Она была уверена, что ей непременно предложат позировать нагой.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А как бы вы хотели? – печальные глаза приблизились к ее лицу.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– В красной шляпе, – неожиданно сказала Ирина и закрыла лицо руками.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– У меня есть красная шляпа, пойдемте! – длинная цепкая рука метнулась к ее запястью и выдернула из-за стола.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В кромешной тьме они пробирались сквозь колкие густые кусты, небо мелькало над головой звездной россыпью, дурманяще пахло магнолией, влажной листвой и еще чем-то новым, неузнанным, заветным.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Наконец, они нащупали деревянную калитку с железным кольцом. Высокий молодой человек пригнулся, толкнул калитку плечом и нырнул во двор, увлекая за собой нечаянную спутницу.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– У меня здесь совершенно негде присесть: ни стула, ни табурета. Так что просто ложитесь.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ирине стало страшно. Ей захотелось бежать, и захотелось повиноваться, и… что-то еще, внеплотское, вонзилось в нее и застряло, мешая дышать.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Цепкие руки уложили ее на мягкую теплую циновку. Цепкие руки раздели ее всю донага и возложили на голову длиннополую красную шляпу. Лицо ее стало пунцовым от смущения. Или это был лишь отсвет шляпы?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Вам не холодно? Принести вам вина?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ирина кивнула.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Рука протянула к ее щеке бокал, доверху заполненный темным янтарем мадеры.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Молодой человек на минуту отвернулся, готовя краски и кисти к работе.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– О чем вы сейчас думаете? – спросил он, не оборачиваясь.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– О том… о том, что я никогда не пила мадеру голая на полу и в красной шляпе.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А вам этого всегда хотелось?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Не знаю… да, пожалуй… пожалуй, что так. Думаю, мне всегда этого хотелось.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Это немного странная фантазия. Почему она пришла вам в голову? – он обернулся, пристально глядя ей в лицо.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Она пришла в голову вам, – смутилась Ирина.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Нет, нет, эта фантазия пришла в голову именно вам, я ее просто считал.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Считал? Как это – считал?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– С вашего сознания.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Вы медиум? – Ирине снова стало страшно и немного зябко. Она быстро сделала большой глоток.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Я – художник, – молодой человек замер в задумчивости. Его взгляд стал напряженным и таким плотным, словно он хотел вобрать в себя все: каждую линию ее тела, каждый изгиб, всю цветовую гамму, всю игру светотени.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ирина замолчала. Ей нестерпимо захотелось спрятаться за стеклянной выпуклостью бокала, но взгляд ее не пускал, она вся оцепенела под его густой тканью.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Я знаю про вас все, ничего не зная. Мне не нужно простое знание. Вы сейчас открыты для меня как истина.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Поэтому художники так любят обнажать натурщиц?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Вероятно. Одежда мешает, она скрывает истинный свет. Сейчас я смотрю на вас и не вижу вашего тела, поверьте! Ни формы груди, ни ваших рук или ног. Я вижу только вас саму, но всю, целиком, как на алтаре.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– На жертвенном? – усмехнулась Ирина, мучительный озноб пробежал по всему ее телу.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Молодой человек молчал. Его рука уже стремительно бежала по мольберту, вычерчивая линии и накладывая мазки.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Вы любили когда-нибудь? – прервал он молчание.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Да… почему вы спросили?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Когда вы любили, нужно ли вам было знать об этом человеке что-то конкретное? Или вы знали все и так, потому что знание пришло извне и изнутри одновременно?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Я никогда не думала об этом… но, да… вы очень точно сказали! Отчего так, вы знаете?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Знаю. И вы знаете, потому что любили. Снимите шляпу, положите ее рядом.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Но…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Она вам больше не нужна. Вам нечего скрывать, я все и так знаю. Закройте глаза. Пойте.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Петь? Почему? Что петь?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Что угодно, что взбредет вам в голову.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ирина стала напевать что-то, кажется, Марсельезу. Ей пришло в голову, что это полная чушь – лежать в чужом южном городе, на чужой циновке, голой, с бокалом мадеры, и распевать Марсельезу с закрытыми глазами. Но художника это ничуть не удивляло. Широкими движениями руки он продолжал наносить линии, мазки, штрихи.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ирина перестала петь, приоткрыла глаза, и еще долго, сквозь розоватую пелену, смотрела на лежавшую рядом с ней красную шляпу, которая постепенно стала подниматься, все выше и выше, пока не покатилась по стеклянной поверхности окна и не превратилась в маковый рассвет. Наступило утро.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Художник тихо, неприметно спал, вытянувшись рядом с ней на циновке. Он лежал вниз лицом, руками обхватив голову. Его длинное гибкое тело было обнажено, едва прикрытое легкой розоватой тканью.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ирина осторожно поцеловала его в плечо, неслышно поднялась, стала одеваться. Она уже хотела уйти, как вспомнила о картине и несмело приблизилась к мольберту.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Юноша на полотне лежал вниз лицом, обхватив голову руками. Молодая женщина подле него, приподнявшись на локте, целовала юношу в прекрасное нагое плечо. А по утреннему небу катилась широкополая красная шляпа.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Иногда мы встречаемся с кем-то, чтобы на миг увидеть самих себя. И узнать о себе что-то глубинное, трепетное, ускользающее. И мы помним об этой встрече всю свою жизнь.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И вы, вы тоже помните.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;4. Потанцуем?<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Борису Саволделли<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Все мы слышим Голос. Он нисходит на нас по-разному: под сводами хор или сенью небес, на пике любви или вершине горя. Долготерпеливо и вымоленно, нежданно и невпопад. К кому-то – лишь единожды, другие слышат его чаще, избранные живут с ним, обручась. Он различно звучит, но всегда узнаваем. Это тот самый Голос.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сад еще был напоен музыкой. Фестиваль закончился, музыканты сложили инструменты, зрители разошлись. Лишь двое рабочих неспешно сгребали оглохшие утомленные стулья. Над головой витали звуки, заплутавшие в кронах, обвившие столетние стволы, запутавшиеся меж белых цветков акаций.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Динамики источали голос. Музыкант спешно улетел и теперь парил одновременно низко над садом и высоко в небе, уносимый стальной гигантской птицей прочь.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Агния задержалась на небольшой танцевальной площадке в дальней части сада. Она пребывала в том изумленном оцепенении, в какое погружаешься, внезапно столкнувшись с сильным чувством. Она ничего не ждала от этого вечера, просто пришла послушать музыку и… влюбилась.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Высокий молодой итальянец со смоляными кудрями и подвижным лицом вышел на сцену без инструментов, лишь с одним странным музыкальным ящиком, но едва раздались первые звуки, сердце Агнии насторожилось. Это был только голос, один голос – и ничего более. Музыкальный ящик повторял его, наслаивал и бесконечно множил, создавая сложные комбинации. Гениальный моноспектакль, где звуки, жесты и смыслы сливались в одно кипучее действо. И вот уже оживали джунгли, дышало и вздымалось море, обрушивался горный водопад, устремлялась ввысь вселенская мощь грузинского хора.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Это было нечто доселе невиданное и неслыханное, такое, что Агния сама превратилась в этот голос, вобрала его в себя, пропитавшись звуками насквозь. И все в ней самой стало музыкой и гармонией: полнозвучной, божественно-совершенной.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В сладостном оцепенении она дослушала выступление до конца. Не замечая ничего вокруг, встала и побрела к выходу, замешкавшись на площадке. И вот теперь, одурманенная, она стояла в опустевшем саду, и на ее плечи, как листья с осенних деревьев, падали пестрые звуки.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Потанцуем? – услышала она за спиной.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Агния хотела обернуться, но чьи-то руки обвили ее талию. Сердце забилось, встраиваясь в музыкальный ритм. Она доверчиво положила пальцы на чужие горячие кисти, их бедра слились и закачались на волнах.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Они танцевали одновременно страстно и нежно: сливались и распадались, как струи водопада, стремительно сталкивались и взрывались миллионами радужных фонтанных брызг, взвивались язычками пламени то пылающего, то угасающего костра. Это был совершенный танец, где нет ничего отдельного и лишнего, где рука одного – продолжение руки другого, где всё – гармония и смысл. Это был танец, где всё – Любовь.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Агния закрыла глаза. Она не хотела знать, кто этот мужчина, откуда он взялся и существует ли на самом деле в нашем нетонком мире. Она знала его волосы, его губы, его руки и прежде, и теперь, и после. Она знала всё, и этого было довольно.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Они танцевали молча, ни единым звуком не нарушая снизошедшей на них гармонии. Это был безмолвный фокстрот рыб в морской глубине, воздушный вальс облаков в поднебесье, пульсирующая румба огня в сердцевине Земли.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сколько это продолжалось, Агния не знает. Быть может, мгновение, а может, целую вечность. Не расплетая рук, они перетекли на дорожку сада, просочились сквозь решетчатую калитку, проплыли густо-зеленым пахучим буйством крымского парка и вышли к предзакатно сиреневеющему морю. Тихим шелестом под ногами отозвалась круглая, отполированная веками, галька, сгрудившаяся на теле Земли как ноты в нотной тетради.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Они опустились у ног притихшего моря и долго-долго вглядывались в пенные отголоски стихии на оконечностях волн, в молчаливую симфонию грифельных гор, в натянутую струну горизонта, смыкающую небесную и морскую синь. Голос все также звучал внутри них, но он уже не трепетал, как пламя, а уютно теплился, превратившись в их единое, ровное, едва различимое дыхание.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Они прожили так, сплетясь ветвями, несколько дней, а может, недель. Не размыкаясь, звуча одной тихой мелодией, неслышно перекатываясь вдоль берега, как галька под струящимися клавишами волн.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Они расстались неприметно, также неразличимо, как сошлись: словно молекулы воды, что сливаются воедино и, напитавшись друг другом до краев, распадаются, устремляясь дальше, прокладывая себе неведомый путь в чреве земли.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Временами Агния слышала во сне Голос. Он струился, проникая в замершее на время сознание и наполняя все ее существо звуками. Голос звал и манил, шелестел песчинками, дрожал язычками пламени и трепетал.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Спустя год она вернулась в тот сад. Итальянец на фестиваль больше не приехал. Где-то на другом континенте низко и высоко парил его голос, сплавляя воедино все звуки земли. В саду вновь звучала музыка, она была прекрасна и полноводна, как прежде. Другой музыкант, черноглазый и чернокожий, извлекал ее из воздушной ткани, тянул невидимую шелковую нить, пропуская сквозь черно-белые пальцы-клавиши.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Агния слушала, закрыв глаза. Ей было хорошо и покойно. Шелковая прохлада покрывала волосы, обволакивала ставшее невесомым тело. И в этой умиротворенной тишине, наполненной звуками до самых краев, кто-то окликнул ее близким и далеким Голосом:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Потанцуем?<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;5. До весны<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Зимой наших чувств бывает отчаянно холодно, а до весны еще далеко. Но и посреди зимы порой расцветают подснежники, даря предвкушение счастья.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Они познакомились на дискотеке, в городе белых ночей и взмывающих к небу мостов, в тесной духоте ночного клуба. Таня пришла одна. Дома осталась дочь и раскромсанная, поруганная семейная жизнь. Ей хотелось счастья, простого и ясного, но оно всё медлило с приходом, как северная весна.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Таня сидела у стойки бара, потягивала «Маргариту» и курила сигарету за сигаретой. Вокруг путались растерянно-одинокие, нарочито веселые девушки и мужчины. Фальшивые улыбки, неверные движения, просящиеся из декольте груди, рыщущие взгляды, мутные глаза. Это так разительно отличалось от рок-н-ролльного клуба ее юности с царящим там братством счастливых свободных людей, где отплясывали горячо и страстно, где весело раскачивались в такт живой музыке, звеня пивными кружками за длинными столами!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Таня уже подумывала уйти, как слева от нее обозначилось лицо. На нее глядели два умных ироничных глаза с едва уловимой потаенной маетой. Они не были улыбчивы, эти глаза, их не покрывала привычно-масляная пленка похоти. Они просто и ясно смотрели на Таню, немного пытливо, слегка печально.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Женя, – представилось лицо.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Таня, – ответила Таня.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Вы здесь давно? Хотите что-нибудь выпить?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Я уже ухожу, – она пожала плечами.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А вы не уходите! Мы будем говорить.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И она не ушла, и они стали говорить. Почему-то о политике, в которой Таня ничегошеньки не смыслила. И что-то там, как теперь говорят, «за жизнь». И всякую чепуху, в которой неожиданно, как в темном чулане из Таниного детства, где отец колдовал над негативами, стали проявляться и форма, и содержание, и цвет.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Им было приветливо и уютно вдвоем, как подснежникам под пушистым снежным покрывалом. И тогда они вырвались из тесноты чужих душ и пошли гулять по городу. По светлому, умытому и радостному проспекту, среди ярких реклам, упоительно качающихся на ветру фонарей и новеньких фасадов старинных особняков. В этом городе хотелось целоваться. Безудержно, юно, наотмашь! И они целовались. А оторвавшись, с наивным восторгом смотрели глаза в глаза и снова и снова целовались.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Они летели! Над Невой и каналами, над Дворцовой и Петропавловкой, над Ростральными колоннами и Биржей. Их тела взмывали вместе со светящимися мостами, и казалось, будто они и сами лучатся изнутри, подсвеченные миллиардами крохотных огоньков. Ночи не было, был только свет. Светло и празднично, как в Рождество.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;На следующее утро они проснулись, глядя друг другу в самую сердцевину цветочных глаз. И снова взмыли. От головокруженья хотелось остановить Землю. Это был их первый день. Их Рождество.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И еще целых три дня. Три долгих, как весна, лето и осень, дня, наполненных цветением садов, грибными дождями и золотыми листьями. Они купались друг в друге как в горном ключе, тонули в глубине ночного неба, щедро одаривая мерцающими звездами.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Что случилось другим утром, когда их внезапно затянуло тонкой коркой льда и они съежились от набегающего на обнаженные тела и души холода, объяснить было нельзя. Не было таких слов. Но им вдруг отчаянно захотелось согреться поодиночке, кутаясь в одежды отчуждения.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Они стали подолгу молчать, помногу курить, отклонив плечи в сторону. Она вдруг заметила его сутулую спину, он – ее сгорбленную судьбу. Им стало мучительно от этой их согбенности, от непервичности их встречи. На поверхности тел обширной коростой выступило все их прошлое, которое уже невозможно свести: намертво вшитое, встроенное, вписанное в скрижали их растерянных душ.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Это продолжалось еще пару дней. Они ежились, кутались, их все больше заносило. Надвигалась снежная буря. Она разразилась под вечер шестого дня. Таня плакала, колючие слезы жгли щеки и руки, прожигали нутро. Женя просто заледенел, все чувства его сковало вселенским холодом. И не было никакого выхода. Оба понимали, что им точно вместе не дожить до весны.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Они еще несколько раз схватили губами холодный воздух и, отчаянно вскрикнув, метнулись друг от друга прочь. Снежная лавина жадно поглотила их до поры.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Долгой зимой своих чувств, отделявшей ее от грядущего полноводья, которое неминуемо должно было наступить, Таня перебирала в памяти те три дня цветения, солнечных дождей и золота листвы. И согревалась теплом надежды.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И однажды утром весна пришла: проклюнулась нежными лепестками из-под чудом стаявшего среди зимы снега.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;6. Протягивая руку<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;В самые тяжкие дни, полные отчаяния, к нам протянута чья-то рука. Надо только ее увидеть и принять с благодарностью. И тогда горе станет вполовину меньше, а радость забрезжит предрассветным сиянием.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сергей сошел с поезда, который Лида только что проводила.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Шел, ни о чем не думая, сглатывая горечь в горле, которая никак не отступала, разъедая гланды в кровь. Все человеческие чувства будто вымерли, обнажив вселенскую пустоту в том месте, где обычно обреталась душа. Перед глазами намертво врос длинный, грубо струганый стол, где сначала лежал недвижный остекленевший отец, а после стыла картошка и мутнел сирый бутыль поминальной горилки.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Лида никуда не шла. Она стояла на перроне, там, где еще минуту назад покачивался запыхавшийся пыльный вагон, и, не мигая, удивленно смотрела на оставшееся после него пустое место, словно там было что-то еще, кроме остывающих рельсов и растрескавшихся серых шпал.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сергей остановился возле Лиды, закурил. Он тоже стал смотреть на это пустое место, примеряя его к зияющему отверстию внутри себя. Оно казалось слишком просторным и вольным, пахло прелой травой и ветром чужих стран. Нет, оно было совсем не похоже на перевернутое глухое дно, образовавшееся внутри него и сипевшее тупой тоской.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Что стоишь? – спросил Сергей. – Иди домой! Уехал поезд, ту-ту!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ту-ту… – покорно повторила Лида, – ту-ту…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Она не шелохнулась, не повернула головы, все так же стояла, машинально изучая воздух.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Провожала что ль, кого?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Лида кивнула.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Кого? – спросил Сергей, прикуривая от первой сигареты.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Мужа… – Лида закашлялась, – с любовницей.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Опа-на! Это как же? И платочком вслед помахала? – усмехнулся Сергей.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Лида подняла голову, посмотрела с укоризной:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Я украдкой. Они и не заметили.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Что ж, надолго укатил благоверный?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Лида низко опустила голову, помолчала, вскинула на Сергея полные слез глаза:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Насовсем! Бросил меня! На ту променял! Ту! Ту! – выкрикнула она ему в лицо и резко мотнула головой в сторону, куда умчался подлый вагон.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;С ее головы слетел синий платок и нырнул вниз. Его поволокло по шпалам, закрутило. Концами он отчаянно цеплялся за ржавые рельсы, но его отдирало потоком ветра и уносило все дальше и дальше.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ну и дурак, – спокойно сказал Сергей. – Как тебя можно променять? Ты ж не шапка! – он ласково потрепал Лиду по затылку. – Пошли, хватит тут торчать, только сердце зря рвать.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Зря! Много ты понимаешь! – вскинулась Лида и зло посмотрела на Сергея.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Я теперь много понимаю, – спокойно отозвался Сергей. – Я вчера отца похоронил.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ой… – прошептала она и прижала ладони ко рту.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Лида послушно пошла следом за Сергеем, путаясь в рюшах широкой васильковой юбки.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Они молча шли, каждый со своей бедой, но в эту беду нечаянно закралась частичка чужого несчастья, и обоим стало легче.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Проходи, – Сергей отпер дверь, бросил на пол рюкзак.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Лида вошла, осмотрелась. Чудна&#769;я была квартира! Со всех стен на нее глядели маленькие и большие фотографии в нарядных рамках. На них были горы, море, смуглые девушки с виноградом, крупные тяжелые ветки деревьев с диковинными белыми цветами и много-много кораблей.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Что это? – спросила Лида, не спуская глаз с картинок.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Это Крым. Моя родина.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Далеко, – покачала головой Лида. – Красиво.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Да, очень красиво, – согласился Сергей. – Я фотограф, это мои работы.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Они помолчали.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Нужно бы поесть, с утра ничего не ел, – Сергей зашел в кухню, – а кусок в горло не лезет.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Лида понимающе кивнула, прошла за ним, села на табурет.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Выпьем, что ли? Мне мать горилки снарядила на помин души.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Не дожидаясь ответа, он сходил за рюкзаком, достал бутылку, налил из нее в две пыльные рюмки из буфета.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Помянем батю моего и мужа твоего.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Как помянем? – вытаращила глаза Лида. – Он ведь живой!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Так, да не так! Вы ведь венчанные?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Откуда ты знаешь?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Да я вас помню, вы на соседней улице живете. Вас отец Михаил венчал, приятель мой. Так вот, если венчанный муж ушел, значит, умер, к праотцам отправился: больше ему уйти некуда! Надо помянуть.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Значит, умер, – согласилась Лида и залпом опрокинула рюмку, зажала рукой рот.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сергей опрокинул свою, ухнул.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А теперь ложись! – Сергей встал, приподнял Лиду, отвел в мигающую разноцветными картинками комнату.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Лида, покачиваясь, прошла к кровати и рухнула. Сон накрыл ее и прибрал до утра.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сергей пристроился рядом, в раскладном кресле, и тоже провалился.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Лида очнулась рано, только солнце взошло. Хотела потихоньку сбежать. Надо же, к чужому мужчине пришла, осталась… Совсем сбрендила с горя! А потом отчего-то ей стало совестно. Она оглядела комнату: неуютную, странную, всю в картинках, словно хозяин хотел ими закрыть все свои беды, заткнуть все свое одиночество холостяцкое.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Лида прокралась на кухню, намыла ее всю, начистила, пожарила яичницу с колбасой, кофе сварила в турке.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Кофе пахнет, надо же! – Сергей вошел, чмокнул ее в щеку как родную, принялся уплетать яичницу. – В магазин сходить надо, а то в холодильнике – шаром покати, хорошо хоть яйца остались и мать на дорогу колбасы дала, – засмеялся он, прихлебывая кофе.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Лида хотела сказать, что ей надо идти, но смолчала. Она сидела и смотрела, как Сергей ест, и ей вдруг стало так тепло и уютно, в первый раз за много-много месяцев.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Они сходили в магазин, накупили продуктов. Лида наварила борща, пожарила котлет. Вместе сели за стол, вместе из-за стола вышли.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Пошли за твоими вещами, у меня пока поживешь. А как затянется, – он похлопал себя по левой стороне груди, – сама решишь.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Лида внимательно на него посмотрела, кивнула, отвернулась.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Я сама, у меня немного. Я скоро, – сказала она и вышла.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Она вернулась под вечер, волоча за собой огромный кожаный чемодан, и осталась.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Так прошло лето. Им было вместе тихо и покойно, словно в церкви под образами. Сергей уходил рано, навьючив на себя штатив и камеру, и целый день где-то пропадал. Лида провожала его, бежала в магазин, варила и жарила, мыла чудную квартиру. Справившись с делами, она брала мягкую, специально припасенную для этого ткань, и бережно обтирала картинку за картинкой, рассматривая величественные горы, далекое бескрайнее море, смуглянок с виноградом и большие корабли.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Мне нужно уезжать. Насовсем. Мама без отца болеет.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– В Крым?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– В Крым.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Они помолчали.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Поедешь со мной? – неуверенно спросил Сергей.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Лида замотала головой:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Зачем тебе? Ты – фотограф, а я простая, деревенская.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Они еще помолчали.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Я тебя так и не снял ни разу. Давай, а? На память!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Лида улыбнулась, кивнула.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Он усадил ее за стол, возле окна с пожелтевшим кленом, разбросал по белой скатерти яблоки и кленовые листья.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Девочка с персиками! – весело объявил он.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Какие ж это персики? – засмеялась Лида, – катая в руке круглое прохладное яблоко.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А я говорю, с персиками, – подмигнул Сергей.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Лицо Лиды озарилось яркой вспышкой.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;На Новый год ей пришла посылка. В ней были грецкие орехи, кизиловое варенье и большой Лидин фотопортрет в широкой раме, как у настоящих картин. Она сидела за накрытым белоснежной скатертью столом, в окно заглядывал золотой клен, а на столе отсвечивали южным теплом бархатистые крымские персики.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;У всех бывают тяжелые времена, полные безнадежного отчаяния. Но рядом обязательно оказывается чья-то, обращенная к сердцу, рука: нужно только принять ее с благодарностью. И тогда горе понемногу отступит, и радость озарит светлую душу бархатным сиянием.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;7. В безвременьи<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Бывают такие невысказанные романы, которым не суждено воплотиться. Они случаются в самое странное время и в самом неподходящем месте. Там, где жизнь смыкается со смертью, где все зыбко и ненадежно. Но именно в этом безвременьи все оказывается так остро и осязаемо, как, может быть, нигде и никогда.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ольга лежала на больничной койке с вытянутыми по швам тонкими бескровными руками. Операция осталась позади, но все тело было парализовано болью. Такой всепоглощающей, что даже ее гнойная душевная боль не смела с нею соперничать, с почтением отойдя в терпеливом ожидании.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ольга открыла глаза. Белый потолок нависал устрашающе низко, словно хотел вдавить ее безвольное тело в железные пружины кровати всей своей могильной тяжестью. Дышать было больно, думать – больно, жить – мучительно больно. Сверлящая мозг тишина дребезжала в ушах и выворачивала глаза.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И в этой раздирающей боли и тишине вдруг открылась дверь. Она всегда открывается.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дежурный врач вошел в палату. Он секунду помедлил и сделал шаг. Присел на край кровати, взял тонкую бледную руку в свою горячую, пульсирующую жизнью, живую ладонь.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Зачем он взял ее руку? Этого Ольга с уверенностью сказать не могла. Она ощущала лишь огромную жаркую ладонь. Словно вынутое из груди сердце, вложенное в ее бездыханное тело.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Доктор измерил давление, что-то спросил. Ольга непонимающим взглядом смотрела на его размытый туманный силуэт. «Белый ангел», – коснулось краешка ее сознания. Она медленно, с невероятным усилием стала смотреть туда, где у ангела могло быть лицо. Из тумана вынырнули мягкие губы с опущенными уголками и легкой затаенной усмешкой. Губы смыкались и размыкались, издавая отдаленные звуки, которые никак не складывались в слова. Ольгин взгляд поплыл дальше, огибая прямой тонкий нос с узкими безупречными ноздрями, и остановился у переносицы. У ангела оказались умные, немного усталые серые глаза с лукавым прищуром. Они смотрели внимательно и излучали мягкое рассеянное тепло.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Горячая ладонь легла Ольге на живот и плавно закачалась как лодочка на волнах. С каждым покачиванием она словно вливала в недвижимое тело оставившую его на время жизнь. Ольга закрыла глаза и ушла прогуляться по облакам.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ночь сменилась утром, утро – днем, день – вечером и снова ночью и утром. Боль нехотя отступала, потолок понемногу приподнимался и уже не давил так беспощадно. В прежде вакуумной тишине стали различимы внятные звуки.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Тоненькая Ольгина жизнь теплилась как лучинка и мерцала в плывущем полузабытьи. Доктор приходил раз в день, иногда чаще, садился на край кровати, брал Ольгину руку в свою, потом клал жаркую ладонь на ее вогнутый, исполосованный скальпелем живот и вливал по капле в ее тело жизнь. Она уже слышала, что он говорит, но мягкие движения его губ и теплый свет глаз были много важнее, чем смысл произносимых слов.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Спустя семь сменивших друг друга дней и ночей Ольга уже могла поворачиваться на бок и знала, что белого ангела зовут Сергей Борисович. Доктор оказался молодым и неуместно красивым, с высоким лбом и мягкой волной темно-русых волос. Он уже не смотрел на нее так обреченно, лукавый прищур становился все глубже, а во взгляде то и дело мелькала неизвестно откуда взявшаяся нежность. Для Ольги же теперь вообще не существовало ничего, кроме его животворной руки и теплого света глаз.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Через две недели Ольге разрешили вставать, и она, держась за все, до чего можно достать рукой, с младенческим изумлением делала первые шаги. Ангел, проходя мимо палаты, приостанавливался и кивал, улыбаясь одними глазами.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вскоре Ольга уже подолгу гуляла длинным больничным коридором. Иногда они встречались. Останавливались. Говорили. О чем-то. Смотрели друг другу в глаза. Робели, смущались. Неумело, как школьники. Отводили взгляд в сторону, но снова жадно смотрели и жадно говорили. О чем-то.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ольга возвращалась в палату, закрывала глаза и шла прогуляться по облакам под руку с белым ангелом. Ее вогнутый живот покачивался, как лодочка на волнах, и ощущал тайный жар.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;По окончании второго месяца Ольгу выписали. Накануне они случайно встретились в коридоре. Отвели взгляды, потупились. Тихо разошлись. Не попрощались, не посмотрели вслед. На выписку пришел чужой врач. У него тоже были усталые серые глаза, но они смотрели куда-то в сторону.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ольга жила дальше, ходила на работу, растила сына, латала гнойную душевную боль, вновь заслонившую собой боль физическую. Иногда по ночам ей снился белый ангел. Лицо его был размыто, но свет исходил неземной.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;После Нового года Ольга зашла в больницу за какими-то документами. В ординаторской было пусто. Лишь за дальним столом у самого окна, опустив голову, сидел Сергей Борисович и торопливо писал в толстую тетрадь.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Она подошла, робко протянула ему руку. Он оторвался, поднял голову и не удивился. Из его серых глаз плеснуло нежностью.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Только у меня руки холодные, – засмеялся он, протягивая ей навстречу большую ладонь. – Плохо топят!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ольга тихо улыбнулась и вложила в его руку свои горячие пальцы:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Это ничего. Мне уже тепло.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Больше Ольга в больницу не приходила.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В жизни все утряслось. Боль душевная ушла, прихватив с собой боль физическую, и уступив место простому счастью. Ольге было кого любить и кому себя отдавать. Но порой в толпе вдруг мелькал знакомый взгляд серых глаз. Тогда она поднимала голову, улыбалась проплывающим мимо белым облакам, и сердце наполнялось несказанной нежностью.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;8. Нас разделяет только…<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Иные неосязаемые романы длятся годами, лишенные малейшего шанса обратиться в земное чувство. Они бывают совершенно невозможными: такими, что никому не расскажешь, даже самым близким. Тем более самым близким, потому что это их может глубоко ранить, и тогда мирское заслонит истинное. И всё же они предопределены и божественно-прекрасны.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Рита помнила его с тех самых пор, когда была еще совсем девчонкой. Помнила его улыбку, рассыпчатый мальчишеский смех, ироничные речи, умные глаза с искринкой.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Тогда он для нее был просто близким другом отца и мужем тети Гали. Они виделись пару раз в год на семейных торжествах. Дядя Саша дергал Риту за косицу, подмигивал и беззлобно шутил. С привычной усмешкой расспрашивал про школу и, не меняя выражения лица, воровал для нее со стола шоколадные конфеты. Он ей нравился, как нравится вызванный на дом Дед Мороз, но она забывала о нем сразу после праздника и не вспоминала до следующего раза.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Пролетели весны. Рита все также обожала конфеты, но теперь блюла фигуру и ела их редко, украдкой от самой себя, потому что в семнадцать отчаянно хочется нравиться. Дядя Саша за это время почти не изменился: все та же усмешка в уголках губ, те же умные глаза. Он больше не дергал Риту за косицу – да и косицы-то уже не было, – но конфеты для нее со стола неизменно воровал. Говорил с ней на серьезные взрослые темы, смотрел открыто и дружелюбно, как раньше. Но что-то новое забрезжило в его искристом взгляде: такое, что не сразу поймешь, а угадав, ни за что не поверишь. Пристальное всматривание. Удивление. Затаенная нежность. Очарованность мужчины женщиной.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Рита приняла эту очарованность будто тайный дар, словно нечто ей не принадлежащее, одолженное у небес. Им не были суждены мирские свидания, их встречами стали пересечения глаз и душ.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Они виделись совсем редко, раз в несколько земных лет. Но каждая встреча удивительным образом выпадала на переломный момент Ритиной судьбы, оказываясь знаковой. Словно верстовой столб дядя Саша вырастал на ее пути, с привычной улыбкой делая зарубки, отмеряя отрезки, указывая направление.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В первый раз это случилось в просторном, светлом и высоком, похожем на храм, зале центральных железнодорожных касс. Они столкнулись будто бы совершенно случайно. Рита шла окрыленная. Она только что поступила на заветный филфак, и жизнь казалась полной высоких нот и будущих свершений. Она рассказывала взахлеб, ее руки взлетали в юном порыве, щеки рдели.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дядя Саша счастливо кивал, словно одобряя Божий промысел. В его глазах мелькало что-то сокровенно-щемящее. Казалось, будто он уже угадывал свое предназначение, свою, только на первый взгляд эпизодическую роль в Ритиной судьбе, и радовался этому дару, как ребенок рождественской елке.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Они стояли друг против друга, под раскрытым куполом стеклянных путевых небес, и на долю секунды вдруг почудилось, что им может раскрыться что-то неизмеримо большее, стоит только задержаться в глазах друг друга. Но они поспешно отвели взгляд. В мире, где они встретились, их роли были давно определены: он – муж другой женщины и друг ее отца, она – дочь его друга. В назидание между ними был вырыт ров шириной в четверть века.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В другой раз они встретились на Ритиной свадьбе. Она выходила замуж за достойного молодого человека, была влюблена и счастлива. В сутолоке регистрации не различить было лиц, но его она увидела. Дядя Саша, в безупречно выглаженном светлом костюме, стоял у колонны, прижимая к груди пышную охапку белых роз, и светился счастьем. Рита на миг обернулась, махнула ему рукой в кружевной перчатке и кому-то ответила: «Да».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;На несколько часов она потеряла его из виду, вскруженная свадебным вихрем сбывшегося счастья, зацелованная, осыпанная цветами и подарками. Он возник из ниоткуда, вынырнул из горячечного костра бешеного танца, куда Риту, как в воронку, затянуло широкое разгульное веселье.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Они вновь оказались друг против друга. И словно дремавший миллиарды лет вулкан взорвался меж ними! Это был их танец: их, и больше ничей! Пульсирующая лава разверзшейся земли! Танец на все времена, на все столетья! Так взвивают к небу в страстном соитии энергии инь и янь! Ни взгляды, ни прикосновения не нужны, ибо есть высшее воплощение внеземной любви, и знают это только Она и Он, лишь Он и Она.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Они отдали друг другу в этом танце всё, без дна, без остатка, и, обессиленные, отступили. Больше они тогда уже не виделись.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Следующая их встреча произошла в маленькой церкви на окраине города. Дочь дяди Саши просила Риту быть крестной ее новорожденному сыну. Рита в то время сама ждала малыша. В широком льняном платье, с головой, покрытой белым вуалевым шарфом, она вошла в храм. Он заметил ее и широко заулыбался. Подошел, кротко взглянул, смущаясь, отвел глаза. Они сказали друг другу несколько тихих слов и разошлись.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Выходя из церкви, одухотворенная, напоенная светом, с крещеным младенцем на руках и еще не родившимся в утробе, Рита внезапно оступилась, но мгновенно выровнялась, словно кто-то близкий поддержал ее под локоток. Она обернулась. Следом, в шаге от нее, шел дядя Саша.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Рита остановилась у врат, повернулась к нему лицом, молча вручила новорожденного внука, своего крестника, как вручают самый высокий дар. Они снова стояли друг против друга, бережно лелея своих младенцев, и тихо, умиротворенно смотрели глаза в глаза. Они больше не боялись открыто смотреть: великое таинство уже свершилось.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Они не встречались после долгие годы. Их судьбы не скрещивались, как и ранее. Даже мыслями они оставались бесконечно далеки, так же, как далеки были их земные пути. Но души, однажды приникнув, уже не упускали друг друга из виду.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Им было даровано еще несколько свиданий: в тот год, когда Рита глубоко переживала развод, в светлый период ожидания второго ребенка, во время ее тяжелой болезни. И каждый раз она ощущала его сопричастность, словно кто-то невидимый приставил его, наказав издали за ней присматривать, оберегать, направлять и вселять надежду.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В последний раз они снова встретились будто бы случайно. Столкнулись в канун Рождества на увитой гирляндами улице, под дождем сверкающих снежных хлопьев. Глаза дяди Саши, как прежде, таили озорные искринки, хоть и были припорошены поволокой лет. Он ужасно обрадовался, затащил Риту в свою новую квартиру греться и пить чай.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Они сидели друг против друга, разделенные лишь столом, и говорили, говорили. Будто открылись шлюзы, и все, что копилось годами почтительного молчания, выплеснулось наружу и мощным потоком ринулось, сметая на пути все преграды! Летели минуты и часы, а им все еще было о чем поведать друг другу, глядя глаза в глаза. Казалось, они во всю жизнь не смогли бы наговориться!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Рите хотелось смеяться навзрыд, обнимать его душу своей душой, но ничего нельзя было изменить в летописи их судеб. Стол врос меж ними, и не в человеческих силах было сдвинуть его с места.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Рита встала. Уходя, она задержалась на миг у дверей. Или это он удержал ее едва заметным движением руки в воздухе. Они снова смотрели глаза в глаза, но теперь уже прощались навеки.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Захлопнулась входная дверь, Рита сошла по ступеням вниз, поймала попутную машину. Она смотрела сквозь запорошенные окна автомобиля, и душа ее металась и рвалась, оплакивая извечную разлуку.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Внезапно машина остановилась на перекрестке. За лобовым стеклом вырос неизвестно откуда взявшийся верстовой столб. Одетый в снежный фрак, он искрился под светом печальных фонарей и как будто слегка покачивался, приплясывая на морозе. Рите он показался близким и странно родным.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Машина тронулась с места, окропив столб россыпью снежных брызг. Рита обернулась. Она все смотрела, не в силах оторвать взгляд, как он удаляется от нее, становясь все неприметней и туманней в вихре рождественской пороши. Еще мгновение, и его высокий стан в белом одеянии сверкнул прощальным сиянием и навсегда исчез за поворотом. Рита закрыла лицо ладонями и беззвучно зарыдала. Когда же она отняла руки, перед ней открылась прозрачная гладь стекла, усыпанная редкой красоты снежными цветами.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Бывают такие романы, которым не суждено земное воплощение. Но чем стали бы наши судьбы без этих невесомых пересечений душ? Пышными розами без тончайшего благоухания.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;9. Возвращайся, сделав круг<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Случается двоим встретиться отчаянно не вовремя, в миг, когда прежний мир рухнул, а силы покинули. Внутри пустота и безверие: разрушительный смерч всё разметал на своем пути. Но безверие сменится безветрием, круг прошлого замкнется, и корабли вновь выйдут в открытое море под алыми парусами.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Алина выходила из ЗАГСа с бумагой, удостоверяющей ее дальнейшую свободу и независимость от любимого мужа, в одночасье ставшего врагом. Олег входил, чтобы выдать свою жену за лучшего друга.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Они едва коснулись взглядами друг друга, проходя мимо. Олег краешком глаза отметил острые девичьи коленки из-под трепещущей серой юбки и узкий, сосредоточенный взгляд. Алине бросился в глаза его кричащий фиолетовый галстук.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Она прошла несколько метров и почувствовала такую слабость и опустошение, что почти упала на стул в первом попавшемся кафе. Это было крохотное заведеньице на три стола с тяжелыми, не пропускающими свет темно-бордовыми портьерами, колченогими столами и спертым духом прогорклого масла. За двумя другими столами обедали черноглазые молодые ребята в рабочих комбинезонах. Они дружно хлебали суп и переговаривались на чужом наречии, то и дело с интересом поглядывая на Алину из-под иссиня-черных соболиных бровей.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Олег мужественно отстоял на регистрации как на эшафоте, но когда все гости ринулись забрасывать молодоженов цветами, что-то внутри него вдруг пронзительно взвизгнуло порванной струной, глухо лязгнуло цепью и ухнуло на дно камнем утопленника. Он грубо сунул букет опешившей регистраторше и пустился из зала наутек.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ноги привели его к замызганной двери чадной забегаловки, где за двумя столами обедали строители-гастарбайтеры, а за третьим, возле стойки, сидела тонкая женщина с очень прямой спиной балерины и угловатыми плечами.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Олег опрокинул у бара стопку водки и рухнул за ближайший стол. Женщина не шелохнулась, не выразила недоумения или неудовольствия. Он вообще не был уверен, что она его заметила. Взгляд ее, узкий, прицельный, направленный куда-то поверх, поразил его. Это был взгляд охотника и жертвы одновременно. Печаль и ненависть сочились такой серой горечью, что и глядеть невозможно, и взгляда не оторвать.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Олег жестом подозвал от стойки сдобного круглолицего татарина, попросил принести водки и еще чего-нибудь. Татарин кивнул. Спустя пару минут он, суетясь и скалясь в лепешечной улыбке, выставил графин с волнующейся водкой, овальное блюдо с соленьями и зеленью.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Алина сидела все также неподвижно, с вытянутой в струну спиной и направленным поверх всего взглядом. Олег разлил водку по рюмкам, придвинул одну к ее безвольно упавшей на стол руке.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Выпьем, – утвердительно сказал он и вскинул на нее глаза в ожидании.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Алина перевела на него темный взгляд. Из серых глаз, без предупреждения, тонкими струйками полились слезы. Удивительно: лицо ее при этом оставалось абсолютно неподвижным, словно нарисованным. У Олега даже промелькнула мысль, что точно так, наверное, мироточат иконы в церкви, источая скорбь и благодать.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мироточение прекратилось так же внезапно, как и началось. Она слабо вскрикнула от пронзившей взгляд фиолетовой стрелы галстука и очнулась.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Алина – произнесла она, обращаясь скорее к рюмке, чем к Олегу, и осушила ее одним глотком.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А теперь закусить, – заботливо протянул он ей ломтик огурца. – Олег, – представился он, опрокинув свою рюмку. – Меня жена разлюбила. А что у вас?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Алина внимательно на него посмотрела, достала из сумочки казенную бумагу, протянула.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Свидетельство о разводе… с Серовым Андреем Олеговичем, – прочитал он и вдруг захохотал.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Алина уставилась на него в изумлении.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Вы что? – спросила она без возмущения, даже со странным участием.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ничего, ничего, извините, бога ради! Просто я тоже Серов, только наоборот.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Что значит, наоборот? – не поняла Алина.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ну, ваш Андрей Олегович, а я – Олег Андреевич, значит, наоборот! Так что если замуж за меня пойдете, окажется, зря фамилию обратно меняли.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Алина часто заморгала, вся напряглась – и вдруг тоже начала истерично хохотать. Даже соседские гастарбайтеры хором перестали хлебать и уставились на них с живым интересом.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Серов на-о-бо-рот, – с трудом выговорила она, всхлипывая и давясь от смеха, – Серов наоборот! Вы… вы… у вас галстук… просто… омер-зи-тель-ный!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Да? – удивился Олег, но тут же ловким движением развязал узел и сорвал галстук с шеи. – В салат его! – он стал азартно пилить фиолетовый шелк ножом. – А на рю де Риволи меня заверили, что это – последний шик и выманили две сотни евро, черти!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Простите! – выпалила Алина и схватила его руку, пилившую галстук. – Простите… я… простите…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Олег перехватил ее руку и прижал к своей щеке.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Никогда не покидайте меня, никогда! Сегодня – никогда!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Алина не отдернула руки, лишь печально посмотрела своим глубоким серым взглядом.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Почему она вас разлюбила?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Потому что полюбила моего лучшего друга.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Как страшно… чудовищный трагифарс…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ничего… Уже – ничего… И потом, не я – первый, не я – последний. Мир полон удивительных историй подобного рода.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Значит, вы сегодня тоже оттуда, разводились? – она хотела отнять руку от его щеки, но он не дал.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Оттуда, женил их.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Господи, зачем же? – на Алинином лице выразилось искреннее недоумение.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Но он мой друг дольше, чем она – моя жена. Возможно, его радость – больше, чем мое горе. А если бы я не пришел, могло получиться наоборот.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Я не понимаю… – удрученно замотала головой Алина.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Я тоже, – вздохнул Олег, пожимая плечами. – Пойдемте отсюда?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Она кивнула, отняла, наконец, свою руку. Олег рассчитался, они вышли на вечереющий апрельский бульвар.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Почему когда тебе отчаянно плохо, вокруг всегда бывает невыносимо красиво? Не знаете?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– И от этого становится еще невыносимей?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ага!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Наверное, чтобы мы могли ощутить свою утрату во всей ее красе, – улыбнулся он и снова взял ее руку.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А вы кто по профессии?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Физик.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А говорите как поэт.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Это потому, что я – сын физиков-лириков, помните таких? Мои родители служили в НИИ, а на досуге мерзли в палаточных городках и пели под гитару дуэтом, как Никитины.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Они прожили счастливо всю жизнь?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– И умерли в один день. Сгорели на даче в последний день лета.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Алина повернула к Олегу полное ужаса лицо. Он схватил это лицо обеими ладонями, стал целовать глаза, бормоча:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Это было давно, уже давно… все прекрасное ужасно, все ужасное прекрасно… где грань? нет грани… нет, нет…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Кто вы? кто мы? зачем, зачем?.. так жестоко, так больно… так горячо… – вторила она ему словно эхо.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Шел дождь. Капли падали им на глаза, щеки, губы. Их лица стали влажными от слез и дождя, пропитанные влагой тела приникли друг к другу в отчаянии и внезапно нахлынувшей нежности.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Олег вытянул руку, голосуя. Они прыгнули в пропахший бензином жигуленок.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– На Лесной, – почти шепотом кинул Олег водителю и на мгновение замер в ее глазах.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Алинины губы дрогнули в улыбке, она закрыла глаза и уткнулась в его влажную шею.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– На Лесной! – уверенно повторил Олег и крепко прижал ее к себе.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Никогда не покидай меня, никогда… Сегодня – никогда, – шептал он в тонкую раковину ее уха.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Сегодня уже было вчера, – печально ответила она, и Олег проснулся.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Он вскочил и заметался по комнате как загнанный в клетке зверь. Спотыкаясь, падая, вставая и путаясь в простынях и разбросанных повсюду вещах, он пытался найти ее, но тщетно. Ничего не осталось, ничего! Ни единого следа: ни завалившейся шпильки, ни позабытой помады, ни слова на клочке бумаги, ни цифры. Словно ее вообще здесь никогда не было.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Олег схватил двумя руками подушку, по которой – он точно помнил! – ночью рассыпались ее лунные волосы, впился в нее зубами и взвыл! Даже она, мягкая предательница, чудовищным образом не сохранила ее аромата, словно все это был лишь сон, дождливый отчаянный сон, который растаял поутру.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Алина тряслась в зачуханном жигуленке, точно таком, который привез их вчера. Сердце ее тихо и заунывно скулило, сливаясь с тягучей восточной мелодией из динамиков. Она хотела сейчас лишь одного – заснуть на несколько месяцев, чтобы не видеть, не слышать, не чувствовать. Иначе, она опасалась, сердце не выдержит, сорвется и покатится кубарем вниз. Оно и так уже держалось на последней тонкой нити.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Она закрыла глаза и вспомнила лицо Олега. Такое родное, что от собственного предательства все внутри сжалось и загудело нестерпимой набатной болью. Как могла она так одновременно всех и вся предать? Свою поруганную любовь? Свою нечаянную нежность? Себя, его, их, всех? Го-спо-ди!..<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Какой-то мужчина выскочил наперерез автомобилю. На долю секунды ей показалось, что она узнала его, но тень метнулась в сторону и скрылась из виду.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Алина открыла свой опустелый дом, прошла по одиноким, скованным тоской, комнатам. Она вдруг отчетливо увидела себя здесь, запертой среди книг, вчерашних запахов и воспоминаний на много долгих одинаковых дней и ночей и с неожиданным облегчением присела на диван в гостиной. Его мягкая твердь сулила унылое затворничество, обволакивающее, исполненное смирения. Алина натянула на голову плед и растворилась…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Олег после того утра ее не искал. Он потерянно жил, недоумевая, зачем на него свалились две беды сразу, и какая из двух большая: та, что кислотой разъедала душу, но была прошлым, или другая, что едва коснулась сокровенного, но не стала будущим. Вечерами, после работы, он садился на велосипед и часами колесил по городу, вычерчивая одному ему ведомые круги. Будто эти круги были тайнописью, заветным кодом, способным дать ответы на все вопросы.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Спустя несколько месяцев, проведенных под пледом, Алина вышла на улицу и увидела шелестящую листвой, струящуюся золотом и багрянцем осень. Низкое солнце томилось приглушенным шелком ультрафиолета, накрапывал мелкий нежный дождик. Несколько капель упало ей на глаза, щеки, губы. Кажется, она их узнала, хотя совсем не помнила. В сердце было чисто и умыто, будто все долгие месяцы кто-то невидимый кропотливо трудился, очищая его от скверны.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Алина бесцельно побрела по дворам и переулкам, села в попутный троллейбус, прижалась носом к прохладному стеклу. Сквозь косую вязь дождевых капель виднелись проплывающие мимо улицы с торопливыми людьми, нарядными деревьями и блеклыми, предвкушающими скорые холода, многоэтажками. Они плыли и плыли, превращаясь в одну протяжную пестротканую ленту.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Алина почувствовала мягкое касание на своем плече, повернула голову. Старенький контролер с седой бородой и добрыми глазами участливо произнес:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Вы уже сделали круг и вернулись. Пора сойти.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Алина подняла на старичка глаза и отчего-то сразу ему поверила. Открылись двери, пропуская ее вперед.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Под навесом, на пустой остановке сидел единственный пассажир в сером расстегнутом плаще, из-под которого выбивался фиолетовый галстучный шелк. Глаза мужчины были закрыты.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Алина неслышно присела рядышком.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Я подарю тебе галстук цвета апрельского дождя, – сказала она почти шепотом.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– И ты больше не покинешь меня? – отозвался Олег, не открывая глаз.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Сегодня – никогда, – улыбнулась она, помолчала и добавила, прильнув к его теплой шее:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– И завтра – никогда.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;10. Миша Маленький<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Эля так и не поняла, почему они расстались, едва встретившись. Она не успела его полюбить, он не успел ее разлюбить. Что-то не совпало в мозаике их судеб, не выстроилось, не обрело реальных очертаний. Так, черновой набросок, этюд, неясный контур палочкой на песке.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;После расставания он еще долгие годы звонил, ненароком проникая в ее судьбу, наполненную новыми встречами и разлуками, радостями и хлопотами, замужеством и рождением детей.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Что ему было нужно? Зачем он не оставлял ее? Зачем теснился, отгораживая себе в ее душе хотя бы крохотный уголок? Эля об этом не задумывалась. Ей были лестны его звонки, его робкое молчание, его молчаливое робение.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Звали его Миша Маленький. Он сам себя так называл. Звонил и, заикаясь и подхихикивая, говорил полудетским баском:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Здравствуй. Это Миша Маленький.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Он и правда был щуплый, тщедушный, ниже статной Элины почти на целую голову. Выглядели они вместе странно-умильно, вызывая одновременно улыбку и сдержанное уважение. Мол, надо же, такие вот, а вместе: значит, любовь…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Они сами постоянно ощущали эту неловкость, несоразмерность: ни обняться, гуляя, ни толком поцеловаться. Все в их наружности было устроено словно в пару для кого-то другого.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И все же… и все же они были влюблены! Она – с легкой, бесшабашной увлеченностью, он – с подобострастием. Миша Маленький даже боялся ее касаться, словно от прикосновений его Галатея могла рассыпаться или исчезнуть.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Галатее же хотелось страсти! Порыва! Сумасшествия! Все ее существо бурлило, пенилось и жаждало огня! Ее забавляли его робкие объятия, нежный любовный трепет, с которым он гладил ее волосы и целовал глаза.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И все же… и все же они были влюблены!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Миша Маленький был гурман. Он водил ее по своим, заветным ресторанчикам, которые никто, казалось, кроме него не знал, и с наслаждением кормил. Французский луковый суп, страусиный омлет, клубника со сливками и коллекционные вина. Сидя за столом, он чувствовал себя с ней на равных, потому что их физическое различие практически стиралось, а денег у него было с избытком. Ах, если бы можно было кормить ее вечно!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Элина вкушала его любовь и уже мечтала о семейном счастье, но Миша Маленький до дрожи ее любил и также до дрожи боялся. Он боялся всего: ее физической крупности, ее личностной величины, ее почти мужской жизненной хватки, ее умения легко любить и легко разлюбить.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Наконец, Мише Маленькому стало так жутко, что он зажмурил глаза и… выпустил ее из рук, как выпускают синюю птицу счастья, не в силах с нею совладать. Он стал неохотно отвечать на звонки, избегать встреч, говорить невнятно и невпопад. Эля ничего не поняла, но приняла как данность и отступилась.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Она повздыхала, собрала свои мечты о семейном счастье в узелок и отложила до следующего раза. Жизнь продолжалась, манила новыми горизонтами. Вскоре Элина закрутила новый роман и о Мише почти позабыла. Почти!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Он настойчиво не давал себя забыть. Звонил и поздравлял ее со всеми мало-мальски значительными праздниками, скрупулезно сверяясь по календарю. День города, день Конституции, день Независимости – Эля уже знала, что где бы она ни была, раздастся звонок и хриплый басок, заикаясь, смущенно произнесет:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Здравствуй. Это Миша Маленький.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Однажды Эля выбрала для отдыха греческий остров Родос. Она вспомнила, что Миша был наполовину грек, и решила с ним посоветоваться насчет маршрута. Первый раз за много лет она набрала его номер. Он ответил, запинаясь и делая длинные мучительные паузы. Он быстро свернул разговор, сославшись на неотложные дела. Эля послушала короткие гудки в трубке, пожала плечами и забыла о нем как всегда.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но… все перевернулось в душе Миши Маленького. Весь его скромный, устроенный, холостяцкий мир тряхануло как при девятибалльном землетрясении. Словно уснувший вулкан извергся кипящей лавой страстей! Миша потерял покой, потерял сон, себя потерял. Он сотрясал свою квартиру шагами, стонами и даже рыданиями. Он корил себя и судьбу. Он бесился и метался. Бил посуду и матерился. Пил горькую, шумел и падал мертвецки пьяный. Он разметал все, что составляло его привычную жизнь: не ходил на работу, не отвечал друзьям, не ел и не спал.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А спустя несколько дней, очнувшись в своем разоренном, прокуренном и пропитом жилище, он сел на кровати, обхватил голову руками, качнулся из стороны в сторону и… вцепился в мобильный телефон.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дрожащей рукой он стал набирать буквы и слать, слать, слать их туда, к родным берегам, на остров Родос, где беззаботно нежилась в Эгейском море его единственная любовь.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Он писал ей о своей любви, и о своей страсти, и о смерти, и о мечте. И что-то еще нелепое, и что-то самое важное, и что-то утерянное, и что-то обретенное. И самое сокровенное, что сознательно или бессознательно подавлял в себе столько лет и что не в силах больше терпеть и подавлять.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ждал ли он ответа? Миша Маленький об этом не размышлял. Он вообще не мог больше ни о чем размышлять, мог только любить. Только любить. Любить.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Эля снова пожала плечами и ничего не поняла. Поначалу она ему отвечала что-то нейтральное и мирное, но поток сообщений возрастал ежечасно, пока не хлынул лавиной. Эля испугалась и затаилась.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Через три дня все прекратилось, словно источник иссяк, отдав всего себя до последней капли.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Три года о Мише Маленьком ничего не было слышно. Жизнь Элины бурлила, перекатывалась волнами, скакала порожками. Изредка она вспоминала о Мише, недоуменно улыбалась и привычно забывала.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ровно спустя три года он позвонил. Не было никакого праздника, даже самого завалящего. Это был тот самый день, когда он выпустил вхолостую свою любовь, как выпускают заряд из ординарного оружия.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Миша Маленький был пьян. Он говорил несуразности, неумело шутил, растерянно вздыхал. Элина слушала его с легким сожалением и едва приметной горечью. Она вспоминала, как косо шла ее личная жизнь, тогда, после расставания с Мишей. Вспоминала любовные разочарования, частое одиночество, недавний развод.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Что же ты?! – вырвалось у нее, – почему?! Ведь мы были так влюблены!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Миша Маленький долго молчал.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Но ты же стеснялась меня, я чувствовал, видел. Я не хотел, не мог…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Вот дурак! А могли быть счастливы… – проговорила она срывающимся голосом.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В трубке раздалась тишина, следом короткие визгливые гудки. Эля опустилась на стул и заплакала.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Шло время. Он снова звонил ей по всем мало-мальски значительным праздникам. Смущался и говорил узнаваемым баском:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Здравствуй. Это Миша Маленький.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Он и теперь еще звонит.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;11. Вниз головой<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Иногда нам дается благодать: редкая возможность расправить нити прошлого. Перевернуться вниз головой, словно картинка с игральной карты, взглянуть на неумело вышитое полотно с изнанки, и заново пройти прежний путь.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Лика и Артур были женаты пять лет. Жили отдельно от родителей в двухкомнатной квартире, в тепле и достатке. У них росла крошка-дочь с каштановыми кудрями и глазами цвета спелой вишни.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Лика была деятельная, масштабная. Все у нее спорилось, все горело в руках. Она успевала сделать сто дел за день и спланировать еще сто – на следующий. Артур был добрый, веселый и ничего далеко не загадывал. Он умел жить просто, малым и сегодняшним, благодаря Бога за каждый дарованный ему день.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Лика была влюблена в Артура так, как бывают влюблены в первого достойного мужчину на жизненном пути. Она несла эту любовь словно свадебную фату: немного торжественно, в меру сентиментально и слегка легкомысленно. Артур любил Лику трепетно и глубоко. Он восхищался ею и обожал. Ему нравилось в ней все: как она ходит, как готовит, как поет колыбельную дочке, как злится и как любит.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;До рождения ребенка их семья была неполной, но счастливой. После рождения стала полной и несчастной. Артур хотел быть главой семьи, хотел стукнуть по столу кулаком, посадить Лику рядом с собой и борщами, но не умел. Он был слишком мягкий и слишком ее боготворил. Лика все время ускользала, убегала куда-то из дому: на концерты, встречи, к друзьям. Она по любому поводу имела свое мнение и не очень интересовалась мнением мужа, зарабатывала вдвое больше и не пеклась о его самолюбии. Он ничего не пытался понять и изменить, только огорчался.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Они были слишком молоды и не умели друг друга любить.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Они запутывались все больше, скандалили и отстранялись. Артур молча страдал и подозревал Лику в изменах. Лика тянула на себе лямку семьи как ломовая лошадь и мечтала о другой жизни. Ей были нужны забота и защита, но Артур ощетинился, кололся иглами и ранил. Она искала в нем задушевного друга, но он все держал в себе. Он тоже мечтал о другой жизни. Ему были нужны тепло и ласка, но она все отдавала другим. Он искал хранительницу очага, а она искала себя и жаждала огня. У них было столько дней, месяцев и лет, чтобы поговорить, но они не нашли и минуты.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Воронка непонимания росла, ширилась, пока ее хищный рот не разверзся и не поглотил все лучшее, что было меж ними, оставив лишь сгусток горечи и греха. Лика приняла решение уйти, потому что жить в нелюбви уже было невыносимо. Артур умер в тот день, в одночасье все потеряв: жену, дочь, дом, любовь.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Они пошли каждый своей дорогой. Он – храня обиду на прошлое, она – тая надежду на будущее.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Через несколько месяцев Артур пришел к Лике, вызвал ее из квартиры на лестничную клетку. Она не могла на него смотреть, потому что слышала, как стонет его сердце. Он говорил сбивчиво и горячо, умолял вернуться.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Я сейчас ехал к тебе и видел аварию: страшную, смертельную. Так коротка наша жизнь, что нельзя ее вот так потратить!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Вот именно потому, что она так коротка, я не хочу ее тратить, – ответила Лика и отвернулась.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Он все понял и больше не приходил.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Прошло два года. Лика ни о чем не жалела. Она наслаждалась молодостью, свободой и мечтала о новой любви. Артур встретил женщину, которая хотела быть такой, какой не могла стать Лика, и был ей благодарен. Она зашила ему рваную рану в душе, осторожно извлекла иглы, выгладила обиды и обняла любовью. Он любил ее по-другому, не так, как Лику, но искренне и всерьез. Вскоре они поженились.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Лика металась в поисках счастья, горела огнем, падала птицей Феникс и вновь воскресала. Счастья и горя досталось сполна, даже с излишком. Наконец ей показалось, что она нашла то, что искала и вдохновенно причалила к чужим берегам. Теперь она любила трепетно и глубоко, не замечая глубинных несоответствий, духовной чуждости и разности сознаний. Ее новый муж трепал их брак бездумно, легкомысленно и себялюбиво, пока сам ее оттого не разлюбил.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дьявольская воронка раззявила свой плотоядный рот и вобрала в себя все без разбору, оставив только сгусток греха и горечи. Он принял решение уйти, потому что жить в нелюбви уже было невыносимо. Лика умерла в тот день, все в одночасье потеряв: мужа, семью, веру, любовь.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Она страшно заболела телом и душой, ее било в агонии собственной любви, и казалось, выхода уже не будет. Лежа в больнице с трижды пронзенным нутром, брошенная и больная, снедаемая одиночеством, она слабой рукой взяла с крашеной тумбочки телефон и написала Артуру: «Я никогда не просила прощения за всю боль, которую тебе причинила, а теперь прошу».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Артур позвонил сразу. Он испугался и хотел ее спасать. Он сказал ей, что она лучшая, и что никто не стоит ее единой слезы, и что все уладится. Лика смолчала про больницу, Артур не упомянул про ее развод. Они условились скоро увидеться.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Они встретились спустя короткое время в полутемном кафе. Лика немного пришла в себя, хотя выглядела осунувшейся и бледной. Артур видел ее совсем другую и одновременно прежнюю, и сиял тихим счастьем.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Они пили шампанское и говорили впервые за прошедшие десять лет. Им было легко и благодатно, воск их душ плавился, плакал, сердца оплывали в нахлынувшей нежности. Они говорили и говорили час за часом, изливая накопившиеся за долгие годы чувства. Их души излучали свет. Все меж ними теперь было решено, все улажено, все прощено навек.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Мы были слишком молоды и не умели любить, – сказал Артур и виновато улыбнулся.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– И не умели друг друга любить, – согласилась Лика, кивая головой.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Все будет хорошо, – сказал он, вставая.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Все уже хорошо, – согласилась Лика.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;После той встречи ничего не изменилось в узоре их теперешних судеб, но стежки давно вышитого цветка стали гладкими, а все узелки завязались.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Иногда приходится стать собственным отражением и прожить вниз головой, чтобы поломанная картинка мира восстановилась. И тогда можно вернуться в исходное положение, чтобы двигаться дальше.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;12. Вечный город мечты<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Год за годом Володя возвращался к ней как в любимый до сердечной тоски город, в котором нельзя остаться навсегда, потому что дома была семья, все, что нажито и все, что прожито. Звонил и звал пройтись вдоль улиц воспоминаний, проплыть по рекам и каналам мечты, заглянуть в ресторанчики задушевных бесед.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Когда-то он любил ее страстно, потом с отчаянием, после – обреченно. Теперь он любил светло и печально, заглядывая в ее голубые глаза, как заглядывают в небеса.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ната его не любила никогда, но берегла и ценила. Она обнаруживала в нем именно те качества, которые хотела бы найти в своем мужчине, но никак не находила. Володя был чужим, и потому она радовалась, что он несвободен, что не жаль его не любить, и что за него не нужно бороться.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Оглядывая свой путь, она обозревала ухабы да кочки позади, под ногами, и даже впереди, и впадала в греховное уныние. Но именно на этом тернистом пути привычно маячил Володин силуэт со спасательным кругом наперевес. Он всегда готов был прийти на помощь, может быть, единственный мужчина на всей земле, дарованный ей для этого Господом. Ната знала, что стоит ей набрать номер его телефона, и Володя протянет ей руку. И когда становилось невыносимо, она набирала этот номер, а он спешил ей навстречу.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Почему он годами не выпускал из рук спасательный круг? На что надеялся? Чего хотел от этих обреченных отношений? У Наты не было ответа. Она знала лишь то, что знал и он: она его не любит и никогда не любила. Возможно, для него она была той самой вожделенной добычей охотника, которая ускользает, которую нельзя поймать. Прыткая лань, чей призрак вечно мелькает меж деревьев и растворяется в сизо-голубой дымке.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И тогда Володя создал для себя город мечты. Он жил в его сознании отдельно от них самих: с чужими родными, детьми, квартирами, радостями и бедами. В этом городе он был свободен от всех земных уз, Ната любила его, и они были вместе навек. Он слагал для нее стихи, пел серенады, исполнял любые прихоти и капризы. Она его за это обожала и смотрела в рот. Володя погружался в этот город как в далекое синее море, это было его наркотическое опьянение, его тайная жизнь, его пятое измерение.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;У Наты тоже был свой город грез, но Володи там не было. В нем жил другой, незнакомый прекрасный принц с Володиными идеальными качествами и лицом ее последнего сердечного друга. Тот мужчина разбил ей сердце и растерзал душу, но именно с ним хотелось всего так, как никогда с Володей.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Чаще всего Володя погружался в свой город в одиночестве. Так было честнее, удобнее и не больнее. Но порой ему хотелось почувствовать реальность хоть на кончиках пальцев: услышать ее запах, увидеть ее дыхание, ощутить ее красоту. И тогда он звал Нату с собой.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ната соглашалась. Она не знала, куда и зачем ее ведут, но покорно шла, испытывая от этого тихую радость и странно-болезненное наслаждение.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Долгими часами они бродили по городу мечты, который на короткое время становился одним на двоих. Они плакали и смеялись над своей иной, оставшейся за пределами жизнью, пристально всматриваясь в манящие витрины сокровенного и несбыточного. Они прятались в этом городе от всего мира и от самих себя.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Однажды, гуляя, они забрели на пристань речного вокзала. У причала покачивался готовый к отплытию теплоход, окутанный прозрачной дымкой, словно предчувствием белой петербургской ночи.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Неожиданно с палубы раздался крик:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ната, скорей!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Они вздрогнули. На палубе стоял мужчина в такой же, как у Володи, синей рубашке и отчаянно махал рукой.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ты его знаешь?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ната впилась глазами в чужое лицо. Она побелела и отпрянула. Невероятное сходство чужого мужчины с Володей ее потрясло: тот же овал лица, те же острые скулы, прямой нос и широкая посадка глаз. Даже длинная челка также спускалась к левому уху небрежной каштановой волной.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ната отрицательно замотала головой.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Не сговариваясь, они обернулись туда, где спешила другая Ната, но дорожка к пристани была пуста. Повернув головы обратно, они увидели, как мужчину обвила руками девушка с высокой Натиной прической. В следующий момент оба исчезли.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Прошла долгая как вечность секунда. Володя издал странный, мало схожий с человеческим утробный звук и, подхватив Нату, рванул к билетному киоску.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Два билета на этот теплоход!!! – крикнул он так, будто решался вопрос жизни и смерти, а на сизых волнах покачивался Ноев ковчег.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Испуганная кассирша молча протянула в окошечко билеты.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Спустя пару минут Володя и Ната уже стояли на борту теплохода и зачарованно смотрели, как взрывается пеной, оставляя бешеный след, вода. Они молчали и крепко держались за руки, будто были сиамскими близнецами, спаянными намертво в рукопожатии.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Они стояли так, не шелохнувшись, долго, бесконечно долго. Уже стало совсем темно, на небо выплыла круглая луна с печальным ликом, вода задрожала россыпью ночных искр.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Куда мы плывем? – нарушила молчание Ната.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Не знаю… Не все ли равно?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Они постояли еще немного и, не сговариваясь, побрели искать свою каюту.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ночью они прижались друг к другу, сплелись руками и ногами, спутались волосами, смешались дыханьями и заснули крепким тихим сном, таким глубоким, какой бывает у набегавшихся за день детей.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Утром они встали, едва забрезжил рассвет, вышли на палубу и вновь долго стояли, сомкнувшись теплыми ото сна телами.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Это Валаам, – с детским изумлением произнес Володя, глядя на приближающуюся землю.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Теперь он наш, – задумчиво произнесла Ната, повязывая на голову синий шелковый платок.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Теплоход причалил к святым берегам.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Они сошли на берег, и, не разжимая рук, побрели по тропинке. Вокруг было удивительно тихо, словно сама природа в благоговейном молчании склонилась к одиноким путникам, оторванным на время от суетного мира и нашедшим здесь свое пристанище.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Володя и Ната шли, все дальше и дальше, не останавливаясь. Мелькали голубые с золотом маковки церквей, нависали могучие сосны и ели, высились молчаливые уступы скал, пригибались к земле смиренные плиты монастырского кладбища. Наконец они набрели на поляну с высокой сочной травой, где синие васильки кивали острокрылыми лепестками, смешиваясь с лиловыми цветками иван-чая.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Они опустились на землю, легли на спину, тесно прижавшись друг к другу. Переплетенные нити цветочного ковра сомкнулись над их головами, оставляя взгляду голубую рамку небес.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Вот он, оказывается, какой, вечный город мечты, – почти шепотом произнес Володя.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ната молчала. В пронзительно-голубом небе парили невесомые, похожие на клубы белого пара, взбитые облака. Их мерный ход нарушали лишь темные силуэты двух птиц, бесцельно сновавших взад и вперед.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Я больше не могу идти, – сказала Ната, из ее глаз покатились слезы.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Володя сжал в своей руке ее узкую ладонь.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Иногда мне кажется, что у меня тоже больше нет сил, и все, что мне нужно, это небо и твои глаза.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Прости меня, – сказала Ната.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Это хорошо, что ты меня не любила, иначе бы тебе было слишком больно, а я бы этого уже не вынес.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Почему все так? Почему всё – обман, а настоящее – лишь в городе грез?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Если знать, то и незачем будет жить, – вздохнул Володя.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Тишина треснула и разверзлась оглушительным звоном колоколов. Две птицы в небе затрепетали, заметались и скрылись в густом паре набухшего облака.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ната молча стянула с головы платок, бережно расправила его и покрыла холодным шелком их неподвижные, обращенные к небу лица.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;13. Вдоль каштановой аллеи<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Спустя одиннадцать лет после маминого ухода Арина шла по весеннему звенящему городу, в котором никогда не была прежде. Когда-то давно мама здесь любила: отчаянно и страстно, самозабвенно и высоко. Так, как одни любят лишь раз в жизни, другие – вовсе никогда.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Арина не знала города и потому не могла его помнить, но, ступая по широкому руслу главного проспекта и глядя на высокие свечки цветущих каштанов, с удивлением замечала, что помнит все, будто жила здесь в прошлой жизни или видела вещий сон.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Она всматривалась в фасады зданий, лица людей и зелень листвы и видела глазами женщины, чья плоть навечно срослась с окружающим, впустив в свою кровь вирус безумной любви.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Арина ждала этой встречи с того самого дня, как поняла, что мамы больше нет и никогда уже не будет. Ей снился этот город и этот мужчина. Они были в ее сознании чем-то единым, неотделимым друг от друга, сплавом холодного камня и живой человеческой ткани. Она видела город только по телевизору, а мужчину лишь однажды, в немыслимо далеком детстве, но биение их пронизанных счастьем и отчаянием душ слышалось сквозь годы, расстояние и даже смерть.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Арина не знала, зачем она ищет с ними встречи, только была уверена, что без этого свидания упустит нечто самое главное, без чего дальше ей нет пути.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Гостиница, в которой она остановилась, располагалась в трех минутах ходьбы от проспекта и называлась родным словом «Санкт-Петербург». Даже в этом ощущалось единство, неотделимость мест, времен и событий, их тесное переплетение, такое плотное, будто листва величественных каштанов, сомкнувших вокруг нее невидимое кольцо.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Арина присела на край широкой кровати, принялась листать толстый телефонный справочник. Приметы были скудны: кардиохирург Барановский, ученик великого Амосова. Больше она ничего о нем не знала, ничего.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В городе оказалось пять сердечных клиник. Арина набрала номер справочной, потом еще одной. Удивленные женщины на том конце провода ничего не знали о хирурге Барановском.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Арина сделала третью попытку. Сонный голос с хрипотцой ответил, что такого хирурга в клинике нет, но есть реаниматолог, возможно, он подойдет?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Возможно, – откликнулась Арина чужим голосом. Он прозвучал как далекий отзвук, тихий озерный всплеск.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Соединяю, – произнесли на том конце. В трубке неясно щелкнуло.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Алло, – услышала Арина.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Здравствуйте. Мне Барановского.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Я – Барановский, – трубка насторожилась.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Меня зовут Арина. Я из Петербурга. Я бы хотела… нам нужно повидаться.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Конечно… – трубка окаменела. – Вы надолго?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Еще пару дней.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Тогда сегодня, завтра сложная операция.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Арина опустила трубку, закрыла глаза. Она попыталась представить себе этого мужчину, но образ таял. Казалось, что у него вообще ничего нет: ни рук, ни ног, ни, тем более, лица. Ничего, кроме бесплотного голоса родом из смерти.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Арине захотелось все бросить и тотчас уехать. Укрыться в поезде, сбежать от них, болезненно родных, растерзанных небытием их ушедшей любви. Она встала перед зеркалом. Как похожа она была теперь на маму… Тот же цвет волос, и даже серые глаза словно на время поменяли цвет на зеленый.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Клиника нашлась на самой окраине города. Втиснутая в безликий многоквартирный массив, она угловато и хмуро топорщилась серо-панельными трехэтажными стенами. Арина долго кружила меж одинаковых дверей, пока, наконец, не отыскала нужную.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Подождите в сквере, я скоро, – из-за двери ответил недавний голос из трубки.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Арина вышла, принялась бесцельно ходить по узкой аллейке взад и вперед. Она теребила в уме заготовленные слова, но они смешивались, рассыпались, не слушались.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Это вы? Хорошо… Как вам город?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– В цвету… Каштаны, – Арина робко улыбнулась.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Да, каштаны… Помнится, в Ленинграде, возле вашего дома, была улица. Ее засадили по обе стороны каштанами и назвали Каштановой аллеей.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ее больше нет. Давно. Каштаны не прижились, и улицу переименовали.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Как мама?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ее больше нет. Давно. Она тоже, видимо, не прижилась.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Их обступила мертвенная тишина: такая, что, кажется, весь мир прекратил свое существование.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Почему?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– В медицинском смысле – тромбоэмболия. А на самом деле не – сумела разлюбить.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Зачем вы приехали? – процедил он сквозь зубы. Руки его затряслись, стискивая кромки зеленых накладных карманов.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Не знаю. Наверное, поговорить с вами о ней.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Я не буду об этом говорить, – в его тихом, твердом голосе послышались сталь и угроза.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Мне ничего от вас не надо. Просто хотела узнать, кого мама любила всю жизнь.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Его тонкие губы задрожали:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Я не буду об этом говорить, – упрямо повторил Барановский.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Он отвернулся. Арина увидела сломавшуюся узкую спину, опавший хлястик на поясе.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Я не буду об этом говорить.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Она не знала, прозвучали эти слова вновь, или это вторило эхо, отраженное от понуро склоненных по обе стороны деревьев.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Это – не ваше, – добавил Барановский из-за сломанной спины и зашагал прочь, не оборачиваясь и не прощаясь.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Арина смотрела ему вслед и видела, как он уходит, почти бежит, как сливается с окружающей зеленью его мятущаяся фигура в хирургическом халате.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;По ее щекам текли слезы. Внутри была такая всепоглощающая безраздельная пустота, как только однажды, после маминых похорон. Тогда, после похорон, Арина всюду искала ее: среди книг и вещей, личных бумаг, меж лиц родных и знакомых. Но тщетно: мамы нигде не было. Разве что иногда, очень редко, образ ее мерцал в смутных снах и размытых воспоминаниях детства. За тысячу километров Арина приехала за ней сюда, в город ее любви, но и здесь ее тоже не было. Они не сохранили ее ни тогда, ни теперь: ни этот город, ни этот мужчина.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Два дня спустя Арина вернулась домой. Она все еще болела этой встречей, мучительно страдала. Она написала ему отчаянное и горькое письмо, но не отправила. Оно так и лежало в ящике письменного стола, поразительно бесполезное.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Наступило лето. Какие-то пустые хлопоты забросили Арину в район ушедшего детства, где она не была много лет. В воздухе стояло удушье, раскаленный асфальт плавился под каблуками.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;По обе стороны голой каменной улицы мерно покачивались два статных дерева с огромными, слегка опущенными зелеными кистями, похожими на приоткрытые зонты. Казалось, им нравилась эта жара: они вальсировали в такт им одним слышной мелодии.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Деревья были навечно разделены асфальтовой рекой, но это их не печалило. Они росли вдоль одной аллеи, одного города, одной Вселенной и были счастливы. Они прижились.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Арина подошла к одному каштану, крепко обхватила его ствол руками, прильнула жаркой щекой к шершавой коре. Взглянув на другое дерево, она тихо прошептала:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Я все еще люблю. И мы не будем больше об этом говорить.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;14. Маэстро<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;М. Н.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;с трепетом и благодарностью<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;На жизненном пути каждому уготована встреча. Это не земная влюбленность и не мирская любовь, даже если так представляется вначале. Маэстро ниспослан свыше и незримо сопровождает нас в течение всего земного срока. Он – проводник и путеводная звезда.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Елена с детства любила играть словами. Она впивалась в символы, начертанные на бумаге, так, как другие впиваются взглядом в яркие игрушки в детском магазине. И не было для нее ничего более манящего, тайного и сообщающего энергию, чем слово. Гармония слов была ее музыкой, ее беззвучной симфонией, в которую она завороженно, чутко вслушивалась, просиживая над книгами долгими часами.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В школе Лена с упоением писала сочинения. В то время как другие корпели над тетрадями, вымучивая слова и смыслы, она делала это играючи, с неистребимым азартом. Также она писала письма. Особенно любила сочинять вдали от дома, зорко всматриваясь в новый незнакомый мир. Впитывала образы, запахи, звуки и щедро изливала их на линованную бумагу.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;На журфак Лену не приняли: не прошла по конкурсу. Она рыдала несколько дней кряду. Смилостивившись, судьба подбросила ей утешение. Освободилось место корректора в «Метеоиздате», где работала мамина подруга, и Елену взяли вычитывать знаки. Целыми днями она водила одним пальцем по свежей верстке, сверяясь другим с отпечатанным на машинке оригиналом. Это были загадочные, многозначные цифири длинною в мизинец, в которых что-то смыслили гениальные дяди-синоптики. Называлось это почти мистически: «Мониторинг по климату». Елена ровным счетом ничего не понимала в сих скрижалях, но была абсолютно счастлива как археолог, обнаруживший заветные стены храма, испещренные иероглифами.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Спустя год Елена уже училась на редактора, подрабатывая официанткой в дорогом отеле. Почему судьба занесла ее именно в этот отель, где из года в год останавливался Маэстро, и почему он задержал на ней взгляд? Что заставило его позвать официантку на свое выступление и ждать в машине, непоправимо опаздывая на концерт? Посылать чертыхающегося администратора за ней в кафе? И, несмотря ни на что, все-таки дождаться? Вряд ли в этом была его добрая воля. Проводник тоже ведом ведающей рукой…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Елена же с того дня просто сошла с ума. Ей казалось, что она без памяти влюблена. Она предпринимала авантюрные, головокружительные попытки встретиться с Маэстро, и они ей, к вящему изумлению, удавались.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Она мчалась в далекий город, где он гастролировал, с рук покупала последний билет, а за кулисами, куда она рискованно пробиралась, внезапно исчезала вся охрана. И он ее благосклонно принимал: она была допущена, она могла с ним говорить.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Елена устремлялась в другой город, подстраивала случайную встречу в поезде, сталкивалась с Маэстро в самых неожиданных местах. Она была вновь допущена и могла с ним говорить.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Он все видел и лишь посмеивался, принимая ее обожание, но от себя не гнал, как сотню других поклонниц. Отчего-то он тоже хотел с ней говорить.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А главное, были концерты. Каждый раз, когда Маэстро приезжал в Ленин город, она получала свою заветную контрамарку, дружеский кивок свысока и место в поднебесной директорской ложе. Гас свет, Маэстро в белых одеждах выходил на сцену, на него направлялись софиты, купая в неземном сиянии, и Елена вся превращалась в одну сконцентрированную точку. Это был ее источник, ее тайный ключ, ее канал. Каждое слово из его уст энергетическим лучом вонзалось в мозг, аккумулировалось и впечатывалось в подсознание.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Лена ничего этого тогда не знала. Маэстро не узнал об этом до сих пор. Она жадно, как губка, впитывала все, что видела и слышала, не раздумывая, для чего ей ссужены эти многолетние сеансы. Он излучал, она вбирала. Он подавал, она принимала.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Елена могла подолгу не видеть Маэстро, ничего о нем не знать и даже, казалось, не помнить, но они вновь неотвратимо сближались, наяву или во сне.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Однажды, годы спустя, получив диплом редактора, дважды устроив и расстроив личное счастье, дав жизнь двум ребятишкам, оставив позади успешную карьеру и собственный бизнес, Елена оторвалась от суеты жизни, осмотрела пристально-удивленным взглядом окружающий мир, узнала его и припала к письменному столу. Вернулась, как возвращаются домой из дальнего странствия.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Она принесла ему свой первый труд в трепетных ладонях и вручила с замиранием сердца. Маэстро был удивлен, слегка обескуражен, обещал помочь с публикацией, но мгновенно об этом позабыл. Ему было все равно. Его миссия была завершена. Дальше она должна была идти сама.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И Елена пошла, воодушевляясь и сникая, спотыкаясь, падая, вставая и снова падая. Но улыбка счастья уже не сходила с ее лица, потому что она уверенно встала на свой, указанный ей свыше, путь.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Путеводные звезды не знают, что они путеводные, но от этого светят не менее ярко. Их свет бывает теплым и проникновенным, а бывает ровным и холодным. Но для путника это не столь важно. Главное, что на небе судьбы всегда горит его путеводная звезда.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ну же, поднимите голову! Видите?<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;15. На перекрестке душ<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;На перекрестках бескрайней Вселенной сталкиваются наши души. Бьются в такт, стучат невпопад, распевают на все лады, сияют цветами радуги, глохнут от любви и боли, тают в небытии.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Улицы наших жизней запружены встречами. Мы теснимся, гоним во весь опор, нарушаем, со скрежетом тормозим, тащимся в хвосте, плутаем лабиринтами, подрезаем, злословим и не держим дистанцию.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сближаемся, отдаляемся, упускаем из виду, вновь мимолетно встречаемся и прощаемся навек.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Нас несет водоворот событий, сминают катаклизмы, преследует злой рок, мы терпим крушения и восстаем из руин.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мы на все способны и ни над чем не властны.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но мы живем, дышим, существуем.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Нам хочется мчаться к морю, петь во все горло, вкушать ароматы, дышать полной грудью, взбираться к вершинам, держать раскаленное солнце в ладонях.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мы хотим быть рядом – только миг и целую вечность.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И любить!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Взаимно и безответно. Радостно и печально. Счастливо и обреченно.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Отчаянно, страстно, безраздельно, бездумно, нежно, светло и возвышенно!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мы заглядываем друг другу в мерцающие глаза и сквозь вселенскую мглу различаем звездные дали.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И все, что нам нужно – это замереть у порога неведомой души, чтобы узреть ее божественный свет.<br>
<br>&nbsp;20 апреля – 29 ноября 2012, С-Петербург<br><br><br><br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Рассказы и миниатюры<br></h3><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Начало романа<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Прелесть, каким трепетным, волнующим, манящим, дразнящим и многообещающим бывает начало! Начало курортного романа. Да и вообще, начало любого романа.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Разрешите к вам присесть (сдержанная улыбка мачо, торс, отполированный оливковым маслом, искрится в лучах солнца), всего на миг, на одну секундочку, на минуточку, на часок, на денек. Вот сюда, на краешек, на самый что ни на есть уголочек, на маленькую оконечность вашего рая, вашего чудесного островка одиночества, чтобы приятно оживить, разнообразить, преобразить, проще говоря, скрасить ваш и без того прекрасный досуг.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вместо ответа – чуть приподнятые самые середины летящих бровей. Как две парящие над горизонтом чайки. Больше никакого движения, пленительный штиль.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Не найдется ли у вас сигаретки (рука похлопывает по пачке «Мальборо», предусмотрительно спрятанной в кожаный портсигар): с утра ничего не курил, не пил, не ел, не дышал. Теперь дышать не смею, есть не хочу, пить не могу, только пускать дым колечками, что так схож с нимбом вокруг вашего небесного лика.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Невесомый, едва приметный наклон головы, шуршание ресниц над скучной книжкой. Томная тишина.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А день сегодня просто замечательный (небрежно откинутая со лба прядь), зной не жаркий, волны не зыбкие, песок не сыпучий, воздух не кислородный. В такой бы день на яхточке, на катерочке, на лодочке, на плотике, на кружке надувном – да в бурное море, к рыбкам, к дельфинчикам, к акулкам!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Легкий полувздох, шелест перевернутой страницы, изящный пальчик поглаживает тисненый переплет. Мимолетный взгляд, нарочитая сосредоточенность.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А я тут с другом, с братом, сватом, двоюродной сестрой, младшим племянником (неопределенный взмах руки вдаль). Хотели прогуляться, прошвырнуться, пройтись, пробежаться, воздухом морским подышать. Но он, она, они заболели, захворали, перепили, переели, перекупались, сгорели.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Долгий испытующий взгляд, нетерпеливое постукивание лакированным ноготочком по странице. Тончайший намек благосклонности в уголках губ.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Так отчего бы нам не посидеть, не пропустить по кофейку, по бокальчику, по коктейльчику? Не уделите ли пару минут, не составите ли компанию одинокому сердцу, заброшенному злодейкой-судьбой в этот богом забытый край, чтобы – о, как своенравна фортуна! – встретить здесь именно вас (продолжительная пауза со значением, ослепительная улыбка, исполненная мужества)!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Хитрый прищур лукавых глаз, оценивающий маневр, минутное колебание, решительный хлопок книжкой.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Заранее простите мне мою старомодность, но разрешите подать вам руку, боже, какая божественная у вас рука (взгляд наполнен немым обожанием). Осторожно, песок горячий… вашим прелестным ножкам… я бы, конечно, нес вас на руках, сколько угодно, хоть всю жизнь, но боюсь скомпрометировать раньше времени, так сказать (сдержанный смех).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Одна рука придерживает развевающийся на ветру кружевной подол, как бы невзначай обнажая ножку, другая легко касается атласной ленты на соломенной шляпке.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Как же здесь хорошо, уютно, прохладно, почти безлюдно, даже немного интимно (провоцирующий взгляд, скользящее движение по нежному запястью). Что ж, расскажите мне о себе, я хочу знать о вас все, решительно все, буквально всю вашу жизнь, всю – кроме мужей, детей, нянь, собак и болезней. Ну же, смелей, я весь во внимании, я весь превратился в слух.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Напускная задумчивость, ироничный тон, загадочная недосказанность в каждом жесте. Многообещающая сдержанность.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А теперь, если позволите (рука не сильно, но властно сжимает прелестный локоток), вечерний променаж, прогулка под звездами, какая южная ночь, южнее не бывает, воздух полон ароматом магнолий, а вы – изысканный, самый прекрасный цветок из всех цветов в этом благоухающем саду.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Заливистый смех, игривый поворот головы, скользящие шаги. Дыхание прерывистое, полное предвкушения.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Какое незабываемое утро, словно продолжение этой волшебной ночи (простыня вокруг тела на римский манер, поэтический настрой). Вы, вернее ты, просто прелесть, моя королева, моя богиня, мой идеал, предел всех возможных мечтаний. Кто бы мог подумать, предсказать, предвосхитить, что именно здесь я наконец обрету то, что тщетно искал все эти долгие безрадостные годы!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Рассеянный взгляд, мягкая усмешка теплых губ, грациозная поступь пробудившейся пантеры. Вздох не то облегчения, не то тайной грусти.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Завтра мы с тобой в ботанический сад (сумасшедший блеск в глазах, нездоровый энтузиазм), послезавтра в ущелье, потом горячий источник, пресное озеро, водопады, сталактиты, сталагмиты, горные вершины, головокружительный полет над кромкой моря!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Лучезарная улыбка, победоносный взгляд, искреннее веселье, осознание полного безудержного счастья. Трогательно склоненная к могучему плечу голова.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Все эти дни, а особенно ночи – такой подарок, просто небесный дар. Ты мне будешь сниться, мы непременно увидимся, услышимся, созвонимся, спишемся (убежденный тон, ободряющий кивок головы). Ты только жди, верь, надейся, не забывай, не поминай лихом. Все было чудесно, сказочно, волшебно, невероятно, незабываемо, неподражаемо.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Деланная веселость, нервное пощелкивание перстней, тоскливое ожидание утраты. Немой вопрос в подернутых влагой глазах. А если вдруг… но, нет… ах, ведь бывает же, а? Бывает?..<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Каким прелестным, волнующим, манящим и многообещающим бывает начало курортного романа. Да и вообще, начало любого романа.<br>
<br>&nbsp;8 декабря 2009, Индия, Гоа<br><br><br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;По гамбургскому счету<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ларисе Французовой<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Молодая, красивая как богиня, и уже снискавшая некоторую популярность поэтесса спешила на свой первый в жизни мастер-класс. Ее щеки покрывал вдохновенный румянец, светлые волосы трепал доброжелательный южный ветер, а матросская парусиновая сумочка покачивалась из стороны в сторону в такт не обремененному возрастом и занятиями шагу.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Поэтесса не шла, она парила. Подъемы не страшили ее: она их просто не замечала, взвиваясь вверх словно восходящий поток горного воздуха. Спуски были приятны, как в детстве, когда весело бежишь с горы, раскинув руки и обнимая весь мир.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Поэтесса тоже хотела объять весь мир в это безоблачное знойное утро. Она ощущала себя чайкой, парящей над волной, морской пеной, ластящейся к подножью утеса, узорной бабочкой, певчей птицей и вообще всем, что только есть прекрасного и гармоничного в этом подлунном мире.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В сумочке у поэтессы, как в портфеле у прилежной ученицы, лежали аккуратно сложенные шесть сборников ее стихов, включая последний, которым она очень гордилась – с посвящением знакомой графине и меткими эпиграфами из Марины Цветаевой.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Подпрыгивая на высоких каблуках и помахивая сумочкой, она и не заметила, как очутилась в самом отдаленном районе поселка. Здесь было непривычно тихо. Курортная жизнь с ее кричащей сутолокой осталась где-то там, вдалеке, ни звуком не касаясь этой земли обетованной. Едва покачивались на ветру утомленные от зноя сливы, в пыльной нирване тут и там возлежали разморенные многоцветные кошки. И лишь на вершине мусорного бака, возле самого дома учителя, восседал обтрепанный желто-коричневый воробей с задранным клювом и крикливо чирикал.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Поэтесса несколько раз глубоко вдохнула, прижала к себе сумочку со стихами и робко постучала в неказистую проржавевшую калитку. На ее стук никто не ответил, только послышалось ленивое ворчание дворового пса и глухо звякнула цепь, на которой он разменял уже почти два десятка своей собачьей жизни.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Поэтесса немного обождала, переминаясь с каблука на каблук, и постучала чуть громче. Цепь забряцала где-то справа от калитки, но тут же успокоилась. Снова воцарилась мертвенная тишина.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Арнольд Григорьевич! – позвала поэтесса и прислушалась.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Тишина стояла какая-то неуютная и даже пугающая. Молодой женщине сделалось не по себе, но она решительно не стала поддаваться не достойному ее чувству, а, напротив, выпрямила спину и поправила прическу.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Арнольд Григорьевич! – пропела она бодрящимся голоском и снова прислушалась.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Наконец послышался натужный скрип несмазанных дверных петель, сопровождаемый неопознанным скрежетом, шарканьем и отрывистым лающим покашливанием. Минуты через три к калитке потянулась рука в потертом клетчатом манжете и одиноко болтающейся на нитке красной пуговице. Рука в гробовом молчании произвела клацающие манипуляции с несметными замками-задвижками и впустила посетительницу. В следующий момент поэтесса увидела крупную зеленую клетку рубахи и удаляющуюся в направлении к дому недовольную спину.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Арнольд Григорьевич, – защебетала она и засеменила вслед, путаясь каблуками в расщелинах битой каменной плитки.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Пес нехотя рыкнул на нее со своей цепи, с мусорного бака донеслось визгливое чириканье воробья. Поэтесса вздрогнула, посильнее прижала к себе сумочку и, стараясь ступать осторожнее, поспешила за ускользающей в репейнике пасмурной фигурой.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ей пришлось еще попетлять по узкой щербатой дорожке, потому как спина в крупную клетку неожиданно скрылась за кустами. Дойдя до кургузого саманного жилища в один этаж, которому, казалось, было лет сто, поэтесса покружила среди заросших бурьяном грядок, пока не отыскала низенький, обветшалый вход.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Арнольд Григорьевич, вы здесь? – пискнула она и тут же споткнулась о затрепанную еще в прошлом веке рогожку с загнутыми краями.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Из глубины дома никто не ответил, зато резко и густо запахло жареной рыбой, уксусом и еще какой-то дрянью. Тонкой поэтической натуре претили такие запахи, но отступать было поздно. Кроме того, хоть и была она женщина молодая, но все же не лишенная здравого смысла и даже известного расчета. Ей ужасно хотелось стать во всех отношениях стоящей поэтессой, и потому она прекрасно понимала, какая редкая удача выпала ей: мастер-класс у самого&#769; Арнольда Пятницкого! Преодолевая отвращение к жареной рыбе, она поправила на шее сердоликовый кулон и решительно сделала несколько шагов вперед.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В глубине жилища замаячила уже знакомая зеленая клетка рубашки, послышалось подозрительное посасывание. Запах жареной рыбы все разрастался. Вскоре он обступил ее со всех сторон, проникая не только в нос, но, кажется, под самую кожу, загодя сдобренную маслами и французскими ароматами.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Поэтесса собрала всю свою волю в кулак, визуализировала жареную рыбу, уплывающую от нее подобно сверхскоростному лайнеру, и, стараясь дышать ртом, вошла в кухню.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Страшное зрелище открылось ей. Это было настоящее «Федорино горе» с кривыми стопками немытых тарелок, кастрюль и кастрюлек, черпаков, дуршлаков и другой всевозможной утвари, которая только может найтись в хозяйстве. Из всех углов таращилась многовековая грязь, на бесчисленных паутинах устрашающе болтались пауки. Два крохотных окна ютились почти под самым потолком и напоминали бойницы, от чего в кухне царил затхлый вонючий полумрак.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Посреди этого зловонного королевства, спиной ко входу, стоял босой хозяин с нечистыми пятками и в мятых шортах неопознанного цвета. Его рубаха в зеленую клетку выглядела так, что, казалось, помнила треньканье последнего школьного звонка Арнольда Пятницкого, которому, кстати сказать, на той неделе стукнуло законных пятьдесят шесть.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Нехотя оторвавшись от жарки рыбы, хозяин полуобернулся, угрюмо хрюкнул и, сунув в рот сушеную глазастую барабульку, смачно хрупнул рыбьей головой. Поэтессу передернуло. Однако она отдавала себе отчет в том, к кому и зачем пришла. Вместо брезгливо сморщенной верхней губы, которая так и просилась на ее лицо, она, напротив, растянула нижнюю в самой милой улыбке, на которую только была способна в предлагаемых обстоятельствах.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Пятницкий внимательно осмотрел посетительницу, продолжая со смаком перемалывать во рту рыбью башку, ковырнул в зубе, цыкнул и оскалился.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А-а, поэтеска! – процедил гуру полуудивленно, так, словно кто-то другой пятью минутами ранее отпирал ей ржавую калитку. – Сейчас будем рыбу есть, – сказал он уверенным, не терпящим возражений тоном и отвернулся обратно к плите. Масло на сковороде перед ним заскворчало, обдавая рубашку жирным бризом.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Поэтесса все также стояла у кухонной двери и в ужасе озиралась вокруг, еще крепче прижимая сумочку к груди. Улыбка замерла на ее лице словно расплывшаяся яичница.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Спасибо, я не голодна, – почтительно заметила она и в борьбе с чадным рыбьим дурманом часто-часто задышала ртом.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Что значит «не голодна»? – Пятницкий аж подпрыгнул от возмущения. – А что я вам, один, что ли, есть буду? Я нажарил три сковороды. Что ж вы мне теперь прикажете делать? Или, может, как сеятелю, разбрасывать барабулю по округе под согласное урчание котов? – он сверкнул прозрачным глазом и дважды цыкнул зубом. – Нет уж, милочка, так дело не пойдет. Или рыба, или я! – не подумав, заявил он.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Я вас выбираю, Арнольд Григорьевич, – смущенно просияла поэтесса.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Вот черт, как вы меня подловили, – плохо скрывая восхищение, прогундосил Пятницкий и глубоко заглянул поэтессе за декольте. – Ладно, тогда будете пить коньяк, – приказал он и, схватив две тарелки с жареной рыбой, зашаркал прочь из кухни.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Поэтесса снова часто-часто задышала ртом и засеменила за учителем, опасаясь на что-нибудь наступить и оттого напряженно всматриваясь в пол.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Комната являла собой уже знакомую картину, разве что вместо немытых тарелок и кастрюль она была доверху завалена стопками пыльных фолиантов, грудами прошлогодних носков и скомканными бумагами, ослепительно белевшими на фоне тотальной серости.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Здесь садитесь, – повелел Пятницкий и указал на плохо прибранную кровать с линялым покрывалом цвета своих шорт.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Поэтесса присела на самый краешек, как пианистка за рояль, и выпрямила спину. Ее красота блеснула среди всеобщего упадка как бриллиант Магараджи на куче векового мусора.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ну-с, начнем, – провозгласил Пятницкий и в подтверждение так громко хрустнул рыбьей головой, что у поэтессы заложило в ушах. – Что у вас имеется?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Стихи, – пожимая глянцевыми плечами, ответила посетительница.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Стихи! Стихи-и! – гуру неожиданно разразился гомерическим хохотом. – И это вы называете стихами? Не смешите мои пятки!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Поэтесса безотчетно взглянула на потрескавшиеся пятки учителя с добротно въевшейся чернотой.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Стихи! Это еще надо заслужить, милочка, чтобы именовать свои писульки стихами! У Пушкина – стихи, у Маяковского – стихи, у Пятницкого – стихи!!! А у вас пока так, натужные строчилки! – он откинулся на кресло и смачно утер рукой масляный рот. – Притащили свою нетленку? Давайте-ка ее сюда!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Принесла, – спокойно проговорила поэтесса и вынула из сумочки один за другим все шесть сборников.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ух ты, какое богатство, золотая кладовая, не иначе! Так, передайте мне свою последнюю книжицу, а все предыдущие можете отправить в печку прямо сейчас. Уверяю вас, они годны только на растопку!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Но вы же не читали… – поэтесса удивленно захлопала ресницами.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– И не буду тратить свое драгоценное время! Вы пришли учиться – вот и учитесь. Выпейте коньяку и не пререкайтесь, – он протянул ей пыльную засиженную рюмку, после чего масляными пальцами потянулся за сборником, не преминув по дороге заглянуть в манящее декольте.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Только учтите, разговор у нас с вами будет по гамбургскому счету! – пригрозил он и, дважды цыкнув зубом, надулся как гамбургский петух.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Поэтесса заерзала, пружины под ней уныло завыли. Разумеется, ей приходилось слышать это выражение, но что именно оно означало, она не помнила. Однако, судя по тону учителя, счет этот не предвещал ничего хорошего.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Поэтесса обреченно вздохнула и подняла глаза к потолку: с люстры на нее глядел большой черный паук и безмолвно скалился. Ей даже показалось, что она видит, как он потирает отвратительные мохнатые лапки в предвкушении скорой жертвы.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Пятницкий опрокинул в себя коньяк, громко крякнул и взвесил книгу на ладони.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Штук сорок рифмовок, не меньше, – язвительно предположил он и снова потянулся за коньяком.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Восемьдесят восемь стихотворений, – смущенно потупившись, уточнила поэтесса. Ее лицо залилось краской, что прибавило ее лирическому образу еще больше очарования.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Восемьдесят восемь? Скажите пожалуйста, какая точность! И что, все про эту, как она у вас там называется, про любовь? – он недовольно поморщился и снова хрупнул барабулькой.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Воробей на мусорном баке залился дотошной трелью.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Лирика занимает большую часть моего творчества, – с достоинством ответила поэтесса и поправила волосы. Кулон на ее шее утвердительно прыгнул.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Лирика! Это у Пушкина – лирика, у Маяковского – лирика, у Пятницкого – лирика!!! А у вас… – он жирными пальцами стал хватать страницы, оставляя на уголках мемориальные пятна, – вот вы только себя послушайте: «Буду руки в отчаяньи грызть…» Что это за каннибализм, милочка? – гуру трижды кровожадно цыкнул зубом и одним махом влил в себя коньяк.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Да, но ведь у Цветаевой тоже: «Терпеливо, как руки гложут…» – неуверенно парировала посетительница.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Так то ж у Цветаевой! Что позволено Юпитеру… хотя, я с ней тоже бы поспорил. И вообще, у нее есть удивительно нелепые рифмы… – на минуту он, кажется, потерял нить разговора, но опять встрепенулся и угрожающе надвинулся на поэтессу: – Кстати, какого черта вы утыкали свою книгу цитатами из Марины? Да одна ее строчка стоит всех ваших жалких потуг! – он хлопнул очередную рюмку коньяку.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Крикливый воробей нарочито вздорно чирикнул в приоткрытую форточку.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Дело в том, что браслет Марины Цветаевой, который достался мне…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ха-ха! Браслет! Не смешите мои пятки!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Поэтесса снова бросила взгляд на малопривлекательные ступни учителя.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Да кто вам сказал, что это браслет Цветаевой? Что вы вводите в заблуждение общественность?! Бред! Бред! Чистый бред! – Пятницкий сплюнул на пол рыбью чешую и пролистнул еще несколько страниц обглоданным хвостом барабульки.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А это? Ну вы только посмотрите! Какая чудовищная самоуверенность, какая амбициозность: «Парить богинею ветров…» Каких ветров, милочка?! Какою богинею? Куда вас, ё-моё, с этими ветрами понесло? – он слегка покачнулся на стуле, стул угрожающе засипел.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Ё-моё – вороньё», – быстренько про себя зарифмовала поэтесса и, радуясь, тут же занесла удачную находку в блокнот.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Правильно, записывайте, конспектируйте, пока я жив, – наставительно, но как-то рассеянно заметил гуру. – А еще лучше на диктофон, и потом прослушивайте, – Пятницкий сделал паузу и нестройным полушепотом добавил: – каждый вечер… перед сном… – и, опрокинув рюмку, отчаянно нырнул взглядом в омут декольте.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А что-нибудь вам у меня понравилось? – неуверенно проговорила поэтесса и мелко задрожала ресницами.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Пятницкий осмотрел ее всю медленным оценивающим взглядом и похотливо икнул.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Вы не подумайте, это я не для того… – смущаясь и багровея, пробормотала посетительница и заерзала роскошными бедрами по линялому покрывалу. – Это мне необходимо знать, чтобы, так сказать, в правильном направлении тянуться…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– К кому тянуться, радость моя? К кому? – гуру стал крениться в направлении к поэтессе. – Это к Пушкину надо тянуться, к Маяковскому – тянуться, к Пятницкому – тянуться! – он больно хлопнул поэтессу по коленке и непонимающим взглядом уперся в углубление декольте.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Поэтесса нервно вскинула взгляд на входную дверь, мысленно рассчитывая расстояние для прыжка.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– И что же вы думаете, рыба моя ненаглядная… – Пятницкий хлопнул посетительницу по второй коленке, одутловато задышал на нее перебродившим коньяком с тошным духом жареной барабульки.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Я… думаю, что я… быть может, уже пойду… и… наверное, в следующий раз… и… возможно, завтра…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Не откладывайте на завтра то, что можно выпить сегодня, – невпопад пошутил Пятницкий и вяло цыкнул зубом. – Учись-тесь!!! – он воздел палец к потолку, откуда, вальяжно раскачиваясь на паутине, уже низко навис мохнатый паук, как вдруг оглушительно гикнул и резко бухнулся посетительнице в голые коленки.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Поэтесса вскрикнула, растерянно посмотрела на ровную круглую плешь.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Плешь – брешь, – срифмовала она вслух и слегка подвигала коленями. Пятницкий не шевельнулся.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Только раз в год в Гамбурге цирковые борцы мерялись силами по-настоящему, без дураков», – неожиданно выплыло у поэтессы откуда-то из подсознания.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Она скептически осмотрела похрапывающий затылок поверженного борца.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Гамбургский петух тебе товарищ, – не зло произнесла она и устало вздохнула.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Откуда-то с улицы донесся сдавленный хрип воробья и беспомощно лязгнула цепь дремавшего в своей некрашеной будке старого дворового пса.<br>
<br>&nbsp;2 сентября 2010, Коктебель<br><br><br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Капризы вдохновения<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Малоизвестная еще в ту пору, не ахти какая молодая и уже не очень свежая писательница сидела в удобном плетеном кресле у самого берега океана и грустила.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Пред ее опечаленным взором то и дело проплывали озорные туристические теплоходики, вдали у горизонта белели круизные лайнеры, а почти у самого берега плескалась мелкая рыбешка, резвясь и подкидывая в воздух серебристые спинки. Океан вздымал свои ажурные волны и с неистовой страстью бросал их к ее ногам. Солнце играло лучами на водной поверхности, превращая ее в сотканное из золота покрывало.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Писательница маялась, перекладывала ногу с одной на другую и вдумчиво курила. Ее соломенная шляпа с непомерными полями и атласным зеленым бантом покачивалась в тихом негодовании. Вдохновение никак к ней не шло, несмотря на идиллическую южную картинку, рюмочку коньяку на столике и множество уютных красных подушечек, подоткнутых под нее буквально со всех сторон.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Она в очередной раз переложила ногу, отпила глоток из бокала и снова закурила. Белый лист бумаги оставался нетронутым, как свежевыпавший в России снег.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Милая, как у тебя дела? – отозвался откуда-то снизу писательский муж, который с завидной последовательностью закапывал в песок и снова откапывал их трехлетнего отпрыска.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ах, что-то как-то… прямо даже не знаю, – удрученным тоном проговорила она и, закатив глаза к небу, уперлась взглядом в сетчатое поле собственной шляпы.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Она стала внимательно изучать хитросплетение соломинок в надежде, что ее сейчас вот-вот озарит, но единственное, что она там увидела – это крохотные кусочки просвечивающего сквозь поля голубого неба.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Не желая отчаиваться и предаваться унынию, писательница решительно и подробнейшим образом изучила все, что имелось на столике: коньячный бокал, тонкие длинные сигареты, перламутровую пепельницу-черепаху, ручку «Паркер» с золотым пером и даже сам девственно чистый лист бумаги. К сожалению, ее исследования не привели к желаемому результату, и потому она снова с надеждой воззрилась на морской пейзаж.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Милая, ну что? Продвинулась? – откликнулся из песка писательский муж.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Да… но… ах, кажется, сегодня слишком… душно! – внезапно сообразила она и несказанно обрадовалась. Стоит устранить досадную преграду, и все пойдет как по маслу!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Давай я приведу мальчика с опахалом, – с энтузиазмом предложил муж, проворно закапываясь в песок.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Мальчика? С опахалом? Но это как-то… неприлично. Какие-то барские замашки… Да и где ты его возьмешь?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ну, это не проблема! Заплачу любому, шатающемуся без дела, индусу двадцать рупий и он будет махать над тобой кокосовым листом как миленький!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ну, разве что за двадцать рупий… – с сомнением протянула писательница, но в ее взгляде забрезжила надежда.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Я сейчас! – с готовностью сорвался с места муж и весь в песке с ног до головы помчался куда-то с повизгивающим чадом наперевес.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Через десять минут он вернулся с неимоверно худым, словно высохшим на солнце, индусом с совершенно беззубым ртом. Впереди себя индус нес огромный пальмовый лист, который развевался на ветру как знамя.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Индус пристроился слева от кресла и стал усердно махать. Вокруг разлилась отдохновенная прохлада, писательница удовлетворенно откинулась в кресле и закурила.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А в девятнадцатом веке литераторам жилось не в пример лучше, не правда ли, дорогой? – с удовольствием заметила она и отпила из бокала немного коньяку.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Несомненно, милая! – отозвался писательский муж, снова методично закапываясь в песок.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Что ж… – писательница склонилась над листом бумаги, глубоко заглянула в него, как в омут и… в отчаянии откинулась на подушки.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Да что это за напасть! – всплеснула она пухлыми руками, унизанными дорогими браслетами. – Наверное, слишком яркое солнце, – вслух подумала она и потянулась за очками.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Нацепив очки на нос, она вновь заглянула в лежащий перед собой лист бумаги. Теперь он показался ей темным и угрожающим, так что писательница даже в испуге отшатнулась.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Милая, ну ты как? – голос мужа прозвучал словно из подземелья. Наверное, он там внизу окончательно окопался.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Думаю, мне надо пройтись, – то ли мужу, то ли сама себе ответила она и, с трудом выкарабкавшись из красных подушек, направилась к морю.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Волны тут же принялись ласкать ее щиколотки, обволакивая мягкой пеной. Писательница громко пошлепала по воде ногами, затем прошлась вдоль моря туда, потом сюда, и снова туда и сюда, и так раз шесть или восемь.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Наверное, уже пора, – сказала она себе и решительно двинулась к своему креслу.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Индус, до сей поры развлекавший себя ловлей мух, замахал пальмовым листом с остервенелой, неожиданной для такого тщедушного субъекта силой.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Писательница устроилась поудобнее, закопала ноги в теплый песок и с твердым намерением взяла в руку «Паркер». Поводив им над бумагой, словно самолетом над обледенелой Антарктидой, она приземлила наконец свое воздушное судно, поставив жирную точку в левом верхнем углу листа.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И тут ей срочно захотелось курить. Так нестерпимо, словно она была полярником на антарктической станции и осталась без сигарет как минимум на месяц, а то и на целый год.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Писательница пошарила по столу левой свободной рукой (правой она все еще удерживала точку на кончике золотого пера) и нащупала пачку. Увы, она была совершенно пуста!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Боже, у меня закончились сигареты, – запричитала она, словно от них зависела судьба всех до одного ее гениальных творений.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Так пошли за ними индуса! – воодушевленно посоветовал муж, выныривая из воды, где он уже почти час отмачивал сомлевшее от жары дитя.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Но… – писательница рассеянно развела руками, – но если я его пошлю, то кто же будет махать? Сегодня так душно, – словно в оправдание себе добавила она и с твердой решимостью опрокинула рюмку коньяку.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Я сейчас! – ни минуты не колеблясь, откликнулся муж и, на ходу тряся за ногу перевернутого вверх тормашками мокрого отпрыска, метнулся прочь.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Вот, – радостно воскликнул он, выкладывая на столик пачку сигарет, а заодно еще шоколад, пару мандаринов и три ржаные галеты с тмином.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Какой ты у меня… – с умилением в голосе произнесла писательница и нежно посмотрела на супруга: – что бы я без тебя делала! – она стала с аппетитом поглощать мужнины дары, перемежая еду продолжительными сигаретными затяжками.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Мама, мама, посмотри, какой краб! – трехлетний отпрыск высунулся из-под столика, тряся над листом бумаги полупрозрачным растопыренным существом.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Писательница сморщила нос и взглянула на белый лист, сплошь покрывшийся каплями воды.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Замечательный краб, – дипломатично ответила она и чмокнула малыша в лоб, – иди к папе, мамочка работает.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Она в задумчивости посмотрела на несколько растекшуюся от воды точку в верхнем левом углу листа и с грустной отрешенностью стала рисовать из нее большую неуклюжую ромашку.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Милая, ты в порядке? Тебе кофе сварить? – крикнул писательский муж откуда-то из глубины коттеджа.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Да, свари, пожалуй, раз уж больше… – она обреченно вздохнула и тут же в ярости скомкала листок, едва не запустив его в ни в чем не повинного индуса.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ма-ам! Смотри какой у меня… – отпрыск несся к писательнице, и его фатальное столкновение с отцом уже было совершенно неизбежным.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А-ах! – вскрикнула писательница, отпрыгнув от брызнувшего на колени раскаленного кофе. Кресло повалилось назад, подушки рассыпались по песку, шляпа слетела с головы и поплыла вдоль берега.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Каштановый локон писательницы выбился из прически, лицо ее горело, ногу выше колена нестерпимо жгло. Она испуганно смотрела на большое кофейное пятно, которое расплывалось по светлым брюкам и прямо на глазах превращалось в огромную коричневую лужу.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Баржа сталкивается с рыболовецким судном, бензин растекается по воде, и все сейчас взорвется и взлетит на воздух! А отважный капитан… – с ликованием воскликнула писательница и, неудобно сгорбившись над листом бумаги, принялась бешено строчить.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Какая же ты у меня талантливая… – с обожанием прошептал писательский муж и, ласково погладив ее по руке, пошел в дом за тряпкой.<br>
<br>&nbsp;16 декабря 2009, Индия, Гоа<br><br><br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Соблазнительный английский<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Зойка, ну давай уже, пошли! – Кристина нетерпеливо топчется у входа в бунгало и от нечего делать дергает ручку двери.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Куда ты так торопишься? Пляж от нас никуда не убежит, – Зойка сидит перед зеркалом и старательно, с чувством покрывает губы пухлым слоем розового перламутра.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Все топчаны у моря займут, будем опять вдыхать хлорку возле бассейна, – Кристина открывает и закрывает дверь, открывает и снова закрывает.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Дремучая ты, Кристина, даром что с таким заковыристым именем. Не топчаны, а шезлонги, understand? Шез-лон-ги, – по слогам произносит Зойка и влюбленно смотрит на свое отражение в зеркале.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Шезлонги, топчаны… Какая разница? – раздраженно бубнит Кристина. – Еще пять минут, и нам не достанется ни тех, ни других, – она выходит на их маленькую терраску и через распахнутую настежь дверь напряженно сверлит Зойку глазами.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ох, ну и зануда же ты, подруга, – Зойка строит своему отражению «губки» и лениво поднимается со стула. – Чуть очки из-за тебя не забыла! – она надевает солнечные очки, огромные, на пол-Зойкиного лица, еще на пару секунд задерживается у зеркала и горделиво отчаливает, позвякивая ключами.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ну наконец-то, – бурчит себе под нос Кристина и озадаченно косится на высоко задранную Зойкину грудь.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Зойкина грудь – это главный источник ее гордости, всеобщего пристального внимания и неотступной зависти ее лучшей подруги. Как государственный флаг, эта грудь гордо реет над Зойкиной ладно скроенной и плотно сбитой молочной фигурой. Зойка торжественно несет ее по жизни словно ценный приз, будто джек-пот, который достанется лишь самому удачливому.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Кристина украдкой переносит взгляд на свое более чем скромное достояние и, опечаленно вздыхая, тащится вслед за Зойкой.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ну и что ты нудела? Вон, свободных шезлонгов хоть отбавляй! – Зойка решительно шествует к двум лежакам, расположившимся на средней линии пляжа.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Давай поближе к морю, мы здесь спечемся, – тоскливо просит Кристина и безнадежно смотрит Зойке в ее крупные очки.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Зато какой простор для дефиле! – безапелляционно заявляет она и кидает на шезлонг алое пляжное полотенце.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Кристина покорно вздыхает, аккуратно выкладывает на лежаке тонкое покрывало в косую полоску и присаживается на самый край.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Зойка быстрым взглядом окидывает диспозицию. Прицельно фотографирует глазами потенциальных жертв: трех молодых англичан, толкущихся у пляжного бара, и породистого красавца с обширными татуировками.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Занавес поднимается.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Акт первый, сцена первая: стриптиз.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Зойка на полметра отходит от своего шезлонга, медленно наклоняется и захватывает пальцами широкий подол белоснежной юбки. Фиксирует себя в этом положении, направив упругий зад ровно под прямым углом к углу зрения англичан, и резко взмахивает юбкой, открывая миру смуглые ягодицы с девственно тонкой перемычкой лиловых стрингов. Замирает, укрыв фалдами голову с высоко поднятыми над ней руками, словно утренняя орхидея, которая еще не раскрыла свои лепестки. Зойкины покатые бедра начинают танцевать из стороны в сторону, юбка изящно ползет вверх, медленно приближаясь к вершине.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Кристина видит, как англичане уже застыли в состоянии гипнотического шока, а татуированный красавец нервно почесывает ногу.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Широким движением Зойка скидывает с головы юбку, делает театральную паузу и принимается за блузу. Она обхватывает себя руками крест-накрест и, по-змеиному извиваясь, обнажает чувственную бронзовую спину. Блуза летит вслед за юбкой на зазывно алеющий шезлонг.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Акт первый, сцена вторая: дефиле.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Она снова выдерживает паузу, из-за плеча делает небольшой поворот головы в сторону остолбеневших англичан, одаривает мимолетной улыбкой татуированного красавца и на цыпочках легко полубежит в сторону моря. Спина выгнута, грудь гордо реет, как стяг.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Уже у самого берега Зойка плавно оборачивается, фотографирует глазом окаменевшую скульптурную группу и картинно машет рукой Кристине:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Пойдем купаться, вода – просто прелесть!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Кристина торопливо стягивает с себя сарафан, комкает его у изголовья шезлонга. От смущения ее лицо и шея покрываются пунцовыми пятнами. Она неловко прыгает по обжигающему ступни песку и сиротливо жмется к попутным лежакам.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Акт первый, сцена третья: омовение.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Зойка уже вовсю плещется невдалеке от берега, разбрызгивая вокруг себя прозрачную воду и похотливо постанывая. Она намеренно часто ныряет, и ее соблазнительная попка в обрамлении пенных волн показывается то здесь, то там.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Кристина зябко ежится, нерешительно входит в море и, ни на кого не глядя, медленно и печально гребет. Коснувшись рукой буйка, она поворачивается и плывет обратно. Выходит из воды, нервно поправляя бретельку лифчика, мелкими перебежками устремляется к лежаку. Бросается на него ничком и замирает, вытянув длинные тонкие ноги.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Акт первый, сцена четвертая: обратное дефиле.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Покачивая широкими бедрами, как бортами роскошной яхты, Зойка степенно выступает из волнующихся морских волн и, воздев к небу руки, потягивается всем телом, по-кошачьи изгибаясь. Она направляет в сторону мужчин чуть более продолжительные, чем прежде, взгляды и, убедившись, что все зрители на месте, удовлетворенно встряхивает белокурой головой.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Обратное дефиле в два раза дольше предыдущего. Указательными пальцами Зойка поправляет на бедрах лиловые стринги, двумя ладонями подбрасывает усыпанную радужными каплями королевскую грудь. Несколько раз она останавливается, оглядывает пляж якобы в поисках кого-то или чего-то и не спеша идет дальше.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Акт первый, сцена пятая: Мерлин Монро.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Прежде чем возлечь на шезлонг, Зойка еще раз фиксирует взгляд на англичанах и красавце, которые уже несколько расслабились и слегка разбрелись, и, выдав каждому по ослепительной голливудской улыбке, с чувством блестяще выполненной миссии опускается на алую мякоть полотенца. Выкладывает вдоль лежака свое шикарное тело, сгибает в колене правую ногу и томно вздыхает. От нарочито глубокого дыхания ее грудь высоко вздымается вверх и плавно уходит вниз, вверх и снова вниз, вверх и вниз. Светлые локоны беспорядочно разбросаны.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Кристи-ин, – тянет Зойка, – подай водички!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Кристина молча лезет в сумку, протягивает подруге бутылку минеральной воды и достает книжку.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Акт первый, сцена шестая: стрельба на попадание.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Зойка с чувством переворачивается на живот, запрокидывает голову и, смакуя каждый глоток, пьет. Оценивающе рассматривает кандидатов, заодно примечая новенького, смазливого парнишку с плеером в ушах. Стреляет глазами и, наконец, сделав выбор, многозначительно смотрит на одного из англичан, высокого парня атлетического сложения с гладко выбритым черепом. Тот дружелюбно улыбается и кивает. Зойка медлит. Она делает еще один глоток, соблазнительным движением смахивает каплю с верхней губы и растягивает перламутровый рот в манящей улыбке.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Кристина лежит на животе, уткнувшись в свою книгу, беззвучно шевелит губами и что-то старательно подчеркивает простым карандашом. Зойка поворачивается в сторону подруги, снисходительно хмыкает и возвращается взглядом к объекту пляжной охоты.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ее сердце замирает, глаза неотступно следят за англичанином, который встает и решительно направляется прямо к ним. У Зойки захватывает дух, ее грудь часто вздымается, упираясь в жесткое изголовье шезлонга.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Are you reading in English? What is that? [1 - Вы читаете по-английски? Что это за произведение? (англ.)] – спрашивает он с пьянящим оксфордским акцентом. В лучах солнца сверкают его швейцарские часы на внушительном золотом браслете.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Кристина рассеянно поднимает голову:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– It’s Shakespeare, «Romeo and Juliet», [2 - Это Шекспир, «Ромео и Джульетта» (англ.)] – выдавливает из себя она и ровно краснеет от шеи до самых кончиков ушей.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Oh, my God! You read Shakespeare in the original form, it’s incredible! On my mind Juliet looks exactly like you do! – англичанин с нескрываемым восхищением глядит на Кристину. – May I have a sit for a while, if you don’t mind? [3 - О, боже! Вы читаете Шекспира в оригинале, это невероятно! На мой взгляд, Джульетта – вылитая вы! Могу я присесть на минутку, если не возражаете? (англ.)]<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Кристина шумно сглатывает, неуверенно пожимает плечами, согласно кивает. Справа от себя она почти слышит грозное Зойкино шипенье.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Have you read his sonnets? [4 - Вы читали его сонеты? (англ.)]<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– I have read all the sonnets in original language and all his marvellous plays, [5 - Я прочла в оригинале все его сонеты и все его чудесные пьесы (англ.)] – отвечает Кристина. Она взглядывает на собеседника и робко улыбается.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Oh? It’s great! – восклицает он. – Where are you from? [6 - Это потрясающе! Вы откуда? (англ.)]<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– From Russia, [7 - Из России (англ.)] – Кристина украдкой косится на Зойку, которая от злости вот-вот выйдет из берегов.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– I am fond of your great poet Alexander Pushkin and I have read Bunin, he is a big master! May I invite you for a cup of coffee? – англичанин переводит взгляд на Зойкину возмущенную спину и вежливо добавляет: – And your friend of course. [8 - Я без ума от вашего великого поэта Александра Пушкина и я читал Бунина, он большой мастер! Могу я пригласить вас на чашку кофе?.. И вашу подругу, разумеется (англ.)]<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Кристина в смятении смотрит на Зойку, ища в ее глазах поддержку. Та с вызовом глядит на нее хмурым непонимающим взглядом:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Что он сказа-ал? – с деланным равнодушием произносит она, покусывая на губах полустершийся розовый перламутр.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Что у тебя красивое полотенце, – с изумлением слышит Кристина свой голос. Она поворачивается к новому знакомому: – Coffee is great, I love coffee. But my friend now is going to have a swim. [9 - Кофе – это отлично. Я люблю кофе. А моя подруга сейчас идет купаться (англ.)]<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– No problem! – обрадованно заключает англичанин, бодро подмигивает чуть не лопающейся от злобы Зойке и подает Кристине руку.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Пара удаляется в сторону пляжного бара, по дороге о чем-то оживленно беседуя. Зойка смотрит им вслед, пыжится и пыхтит как паровоз. Ее негодующая грудь вздымается, как море на картине Айвазовского «Девятый вал».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Зойка отчаянно крутит головой, ловит взгляд новенького с плеером и стремительно спрыгивает с лежака. Она поправляет стринги, густо взбивает грудь как перьевую подушку и решительно шагает к морю.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Занавес поднимается. Аплодисменты.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Акт второй, сцена первая: дефиле.<br>
<br>&nbsp;11 декабря 2009, Индия, Гоа<br><br><br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Француз<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Она стоит на той роковой черте, где пальцы уже едва касаются мельчайшего песчаного дна. За спиной – тихие прозрачные воды, чувственно обволакивающие плечи и шею, впереди – безраздельная мощь океана. Солнце врывается прямо в душу, ослепляет, делает способной на безумие, готовой на все. Руки ее широко распахнуты, словно крылья чайки, грудь исторгает тихий стон блаженства.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И в эту самую минуту, в этот миг она поворачивает голову и видит его. Вернее, сперва она его слышит. Ухо улавливает знакомые звуки, которые слагаются в таинственные, неведомые, сладкие в своей неразгаданности слова.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Salut les gars, &#231;a va? [10 - Привет, ребята! Как дела? (франц.)]<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Бо-жест-вен-ная музыка… Не о ней ли тайно грезила она в родной Рязани, зачитывая французские романы до дыр?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Она следит за его движениями с замиранием сердца. Сильные загорелые руки уверенно рассекают волны, окропляя все вокруг миллионом радужных брызг.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но вот он замедляет ход, плавно останавливается, как величественный лайнер, и на поверхности появляется его крепкая шея. О, что это за шея! Монументальное произведение искусства работы старых мастеров. Мощь и сила. Колонна, возносящая вверх гордую и прекрасную голову средневекового атлета.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Она видит, как из синих волн возникают его плечи. Широкие, смуглые, блестящие, словно омытые морем горные склоны, переливающиеся под ослепительным южным солнцем.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Над водой поднимается его торс. Гладкая атласная спина, непринужденно поигрывающая мускулами. Упругие бедра и сильные ноги породистого скакуна. Она глядит заворожённо, не в силах оторвать взгляд.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И вот, наконец, он весь, рожденный из пены, молодой полубог, Афродита в мужском обличье. Стон восхищения застрял у нее в горле и мешает дышать.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И снова звучит эта божественная музыка:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– L’eau est tr&#232;s chaude aujourd’hui, venez vous baigner! [11 - Вода сегодня очень теплая! Идите купаться! (франц.)]<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сердце ее сжимается. Неужели это все наяву?..<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Полубог величаво ступает по прибрежному песку, зазывно машет рукой кому-то на берегу. Женщине?.. Нет же, нет! Всего лишь двум вертлявым соотечественникам, которые что-то кричат ему, извиваясь тонкими женственными телами, как ужи. Боже, как они смешны.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Она выходит из моря, следует за ним словно под глубоким гипнозом, приземляется на соседний шезлонг. Она вся превратилась в слух, ловит каждое произнесенное им слово, одними губами повторяя вожделенные сочетания звуков.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Alors vous ne venez pas vous baigner? Dommage, car l’eau &#233;tait v&#233;ritablement tr&#232;s bonne! [12 - Вы так и не пошли купаться? Зря, вода сегодня действительно отличная! (франц.)]<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Он – Француз. Фр-ран-цуз-з. О, да! Он – Фр-ран-цуз-з!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Она перекатывает во рту это слово как изысканное вино, играет им будто круглой жемчужиной, которая приятно холодит нёбо.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Фр-ран-цуз-з», – повторяет она вновь и вновь, наслаждаясь неожиданной новизной и потаенной мелодикой этого звучания.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И тут происходит нечто, находящееся за гранью реальности, за чертой человеческого понимания. Нечто столь поразительное, что заставляет ее украдкой схватиться за край шезлонга, чтобы не сойти с ума от внезапно настигшего ее божественного провидения.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Полубог поворачивает голову вполоборота, долго смотрит – о, как же невыносимо долог и красноречив его взгляд! – и с легкой полуулыбкой говорит, медленно и с чувством смакуя слова:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– C’est un jour merveilleux aujourd’hui, n’est ce pas! Mon nom est Paul. Vous &#234;tes seule ici? [13 - Чудесный сегодня день, не так ли? Меня зовут Поль. Вы здесь одна? (франц.)]<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Она почти что в забытьи качает головой, подносит ладонь к глазам, словно хочет защититься от слепящих лучей небесного светила.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Полубог снова улыбается, в его губах сокрыты потаенные знаки великого Да Винчи.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Vous parlez le Fran&#231;ais? [14 - Вы говорите по-французски? (франц.)]<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Он слегка подается вперед, опирается о край пляжного столика.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– No, no, English, I speak English [15 - Нет, нет! Я говорю по-английски (англ.)], – лепечет она не своим голосом. Удушливый ком подбирается к самому горлу, по всему телу пробегает зыбкая дрожь.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Quel dommage… Comme tous les Fran&#231;ais, je ne parle pas l’Anglais. Vous savez, je suis un vrai Fran&#231;ais! [16 - Как жаль… Я не говорю по-английски, как все французы. Я – настоящий француз! (франц.)] – смеется, обнажая красивые ровные зубы.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Она находит в себе силы улыбнуться. «Un vrai Fran&#231;ais»… Конечно, она так и думала: «настоящий француз». Разве могло быть иначе?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Он что-то еще говорит, указывая рукой на лазурную водную гладь. Она снова качает головой и бесшумно смеется. Ей немного легче, но дыхание ее все еще прерывисто, как у алтаря перед первым причастием.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И тут – о, боги! – он берет ее за руку, за самые кончики пальцев, и увлекает за собой. Они мчатся к воде, словно две яхты на развевающихся парусах. У ее шеи он шепчет непонятные сладостно-гортанные слова и по-мальчишечьи звонко, беззаботно смеется.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Две разгоряченные ладьи, они разрезают грудью волны, погружаясь в прохладную негу. Море окружает их, лаская своей шелковой лазурью.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Фр-ран-цуз-з, – проносится у нее в голове, – Фр-ран-цуз-з, – слышит она беспокойно-сладостное биение своего сердца. – Фр-ран-цуз-з, Фр-ран-цуз-з…»<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;После заката красного солнца они еще долго бродят по набережной, наполненной огнями и ночным стрекотанием. Она смотрит на него и слушает, как он говорит, не переставая восхищаться и все повторяя про себя, словно магическое заклинание: Фр-ран-цуз-з, Фр-ран-цуз-з, Фр-ран-цуз-з…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Их ночь изыскана, насыщена ароматом клубники и пенным золотом Moёt & Chandon, перетекающим в хрустальные бокалы. Шелковые простыни обволакивают плечи подобно волнам, плещущимся у желанных берегов Лазурного побережья.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Их утро по-французски разнеженно, в нем сладкий аромат густого горячего шоколада с пряными нотками прованских трав. Будущее – безграничный океан, неслышно нашептывающий ей тайное и самое сокровенное: Фр-ран-цуз, Фр-ран-цуз-з…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Поль, боже мой, не кроши в чашку круассан, сколько можно тебе повторять! – выговаривает она с идеальным прованским прононсом, морщит нос и осуждающе качает головой. – Ты – un vrai Fran&#231;ais! Говорю тебе: настоящий, стопроцентный фр-ран-цуз-з!!!<br>
<br>&nbsp;8 декабря 2009, Индия, Гоа<br><br><br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Узкий глаз китаянки<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Петр Иванович праздно шатался по пляжу и предавался приятному созерцанию.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;После семи Египтов, пяти Турций, двух Болгарий, Кипра, Туниса и еще почти десятка направлений заядлого курортника его наконец занесло сюда, в знойную Индию, на обетованное побережье Гоа. В край размеренной пляжной неги, просторно и ярко одетых людей, медитирующих на закате йогов и смуглых женщин, обвитых сари, с корзинами фруктов на голове. Здесь никто, впрочем, как теперь и он сам, никуда не торопится, ни к чему не стремится, ничего отчаянно не хочет, не строит «планов громадье». Все здесь дышит вселенским спокойствием и умиротворением, навевая мысли о вечной жизни и бренности существования одновременно.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Петр Иванович шел берегом моря, щурился на солнце и любовался на открывающийся перед ним пейзаж. Скалистые уступы на фоне светло-голубого, почти белого неба, поросшие пышной зеленью волнистые холмы, высокие кокосовые пальмы, раскрывающие над своими стройными стволами круглые зонты-веера. Петру Ивановичу хотелось смотреть на это бесконечно, перечеркнув все, что казалось важным и дорогим еще каких-то пару недель назад. Шикарный трехэтажный офис, пятикомнатная квартира в центре Москвы, где он чувствовал себя порой нестерпимо одиноко, деловые встречи с еще более деловыми партнерами, бизнес-ланчи, выставки и конференции – все осталось где-то там, далеко, за океаном. Теперь были только солнце, море, пальмы и мельчайший белый песок.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Петр Иванович улыбнулся своим мыслям и приветливо кивнул бредущей ему навстречу священной корове с тощим верблюжьим горбом. Та, в свою очередь, доверчиво жевнула, мыкнула и оставила на пути свежеиспеченную лепешку, выразив тем самым свое искреннее расположение симпатичному лысоватому чужестранцу. Петр Иванович с понимающей благосклонностью принял этот жест, как бы давая понять, что если теплая коровья лепешка – такая же неотъемлемая часть здешней нирваны, как море и солнце, сок манго и пьяный аромат курительной травы, то он принимает этот рай весь, целиком, без оговорок и неуместных купюр.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Петр Иванович поднял голову: два орла парили высоко в небе, искусно планируя над вершиной изумрудного холма. Чуть ниже вершины он заметил молодую пару в белых одеждах. Они держались за руки, медленно спускаясь к скалистому подножью, омытому пенными волнами океана. Петру Ивановичу на минуту стало жаль, что он стал директором лизинговой компании, а не свободным художником, и теперь не может запечатлеть на холсте эту простую, но оттого еще более чарующую картину единения человека с природой.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Предзакатное солнце зарумянилось и стало неспешно опускаться к линии горизонта. Петр Иванович почувствовал приятную усталость, присел на мягкий прохладный песок и осмотрелся. Повсюду бегали смеющиеся дети и с беззаботной радостью носились поджарые рыжие собаки. Вдоль моря прогуливались одетые в этнические одежды разморенные курортники, группками бродили индусы, взирающие на туристов со сдержанным, но красноречивым любопытством.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Справа и слева от Петра Ивановича, сложив ноги в позе лотоса, сосредоточенно медитировали отстраненные люди. Развернув ладони вверх, словно желая уместить в них огромный огненный шар, они готовились проститься с падающим за горизонт солнцем. Петр Иванович сладко вздохнул, как смог подобрал под себя коротковатые ноги, широко раскинул руки и, полузакрыв глаза, принялся ждать.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;На минуту-другую разнеженная дрема овладела им, и когда он снова приоткрыл глаза, то увидел возле себя тонкий стан молоденькой девушки с почти прозрачным лицом и длинными глазами китаянки. Она раскачивалась из стороны в сторону как ветка ивы от дуновения ветерка. Ее гибкое тело делало замысловатые движения, вряд ли подвластные простому непосвященному смертному.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вот она тесно прижала подбородок к груди, скользнула телом по маленькой плетеной рогожке, выгнулась как пантера и замерла. Снова села. Ее руки поплыли по сторонам, сливаясь в своем движении с плавным волнением вечереющего моря. Петр Иванович попытался сделать схожее движение, но его руки слушались из ряда вон плохо. Они рисовали карикатурные ломаные линии, нарушая собой величественное течение морских волн.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Меж тем девушка, продолжая сидеть, разом подняла ноги и руки и невероятным образом сложила их над собой, образовав высокую свечку. Петр Иванович поразился, наблюдая, как она замерла в этой неестественной и одновременно странно притягательной позе. Он даже и не стал пытаться сотворить своими конечностями нечто подобное (только коров смешить!).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Петр Иванович дождался, пока китаянка сменит положение тела, и уважительно закивал. Он выставил вверх большой палец правой руки, тем самым давая понять, что искренне восхищен ее гуттаперчевой пластикой. В ответ девушка заулыбалась одними глазами и, закинув ноги за голову, приветственно помахала ему узкой красивой ступней из-за правого уха.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Вы откуда, из Китая? – полюбопытствовал Петр Иванович и подсел поближе. – А я думал, йоги только в Индии.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Китаянка беззаботно пожала плечами, высвобождая ноги и укладывая их перед собой крест-накрест.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А я вот все суетился, бежал куда-то, что-то строил, перестраивал, копил…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Девушка приветливо кивнула и снова улыбнулась одними глазами.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А попал сюда, и оказалось, что все напрасно. Ничего нет, и все есть. Все – вокруг тебя и все в тебе, так ведь? – он заглянул китаянке в глаза, словно ища подтверждения своему внезапному открытию.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Девушка ласково на него посмотрела. В ее глазах отразилось ровное спокойное море.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ом-м-мм, – издала она тихий продолжительный звук, не размыкая своих губ.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ом-м-мм, – неосознанно повторил за ней Петр Иванович.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ом-м-мм, – затянули они в унисон, положив на колени развернутые к солнцу ладони.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Красный огненный шар торжественно опустился к ним на руки, задержался там на мгновение и медленно погрузился в разостланное для него вечернее море.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Петр Иванович несколько минут еще сидел в блаженном оцепенении, потом набрал пригоршню мелкого песка и стал пересыпать его из руки в руку, наблюдая, как золотые песчинки задумчиво перетекают в жесткую широкую ладонь.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Китаянка вдруг одним ловким движением скинула с себя одежду, почти полетела, едва касаясь ступнями песка, и нырнула в воду. Петр Иванович, не отрывая взгляда, следил, как она ускользает от него, уплывая все дальше и дальше, пока ее голова с темными волосами не скрылась за прибрежным выступом скалы.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Петр Иванович обернулся и поднял голову. На небе показалась бледно-голубая, почти прозрачная узкая луна, похожая на глаз китаянки. Он понимающе закивал ей как старой доброй знакомой и с чувством тихонько запел:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ом-м-мм… Ом-м-мм… Ом-м-мм…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;К нему тут же пристроилась рыжая собака и затянула многовековую колыбельную покоящемуся в морских глубинах утомленному солнцу.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Петр Иванович больше не чувствовал себя одиноко. У него было солнце, задержавшееся на его ладонях, золотистый песок времени, рыжая собака и узкий глаз китаянки, нежно взирающий на него с улыбающихся бесконечных небес.<br>
<br>&nbsp;15 декабря 2009, Индия, Гоа<br><br><br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дорожные сборы<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Катя Синицына сегодня встала рано, в половине седьмого утра. Она умылась, почистила зубы, надела купальник, сверху на него свой лучший, купленный накануне красный сарафан и помчалась на пляж. Там она хватанула прощальную порцию загара, дважды с особым, заведомо ностальгическим чувством искупалась в море и сбросила с пирса три монеты, «чтобы еще раз сюда вернуться».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Впрочем, Катя Синицына вовсе не была уверена, что она непременно хочет сюда вернуться. Да, ей, конечно, понравился океан. Может, даже и не сам по себе океан, а то, что по возвращении теперь можно будет всем слегка заносчиво говорить: «Этой зимой я купалась в Индийском океане». Но, честно говоря, вокруг все было довольно грязно и неустроенно, развлечений и вовсе никаких. И еда оказалась очень даже среднего качества, хоть и дешевая: вся веселая Катина семейка по очереди отмучилась животами, а муж Федя так и вовсе побил все кишечные рекорды, трижды став почетным носителем какой-то злополучной местной палочки.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Тем не менее Катя честно бросила в море монеты, загадав обязательно сюда вернуться, потому что так было положено. Кем положено? Когда положено? Этого Катя Синицына не знала и, в общем-то, узнать особенно не стремилась. Но она всегда все старалась делать правильно, как принято, в строгом соответствии с нормами высокой общественной и личной морали. Катя Синицына была учительницей. И поэтому чувствовала себя всегда и всем немного обязанной. Или много обязанной. А порой и вовсе всецело обязанной.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Итак, Катя в точности свершила обряд прощания с пляжем, морем и солнцем, сбегала на рынок – прикупить кой-чего семье в дорогу, а друзьям-родственникам-коллегам в подарок, и с чувством выполненного долга, а также с осознанием собственной высокой ответственности вернулась в дом и стала собираться.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вся Катина семейка в полном составе еще мирно посапывала в своих кроватях. Муж Федя на спине, круглым животом вверх, в позе дремлющей во время землетрясения горы. Сын Колька на животе, уткнувшись лбом в подушку и свесив длиннюще-неуклюжие подростковые ноги чуть ли не до самого пола. И, наконец, четырехлетняя Аришка на боку, обняв загорелыми ручонками старого, но самого любимого зайца, который помнил еще теплые ручки самой маленькой Кати Синицыной.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Конечно, как будто только я одна и уезжаю, – сказала вслух Катя, впрочем, так, без особого возмущения или грусти, скорее как простую констатацию факта.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Катя вывалила на пол все имевшиеся рюкзаки, сумки, сумочки и пакеты, поставила рядом красно-коричневый, огромных размеров, чем-то похожий на мужа Федю, кожаный чемодан и глубоко задумалась. Нужно было подключить некое рациональное мышление, в уме все быстренько прикинуть, распределить, разложить и тогда уже с четко выстроенным в голове алгоритмом начать дорожные сборы. Но… Катя Синицына была учительницей русского и литературы. А с математикой и вообще с точными науками имела довольно сложные отношения и почтительно держалась от них на расстоянии.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Если бы только теперь здесь не было мужа Феди, с тоской подумала Катя, она быстренько собралась бы: раз-два, и готово! Платье сюда, юбку туда, трусы, шорты, надувной круг, ласты, плед, медикаменты – все без разбору полетело бы во все подряд имеющиеся в Катином распоряжении сумки-чемоданы, только б ничего не вывалилось, не потекло и не разошлись молнии на сумках! Но… с Федей такой номер явно не пройдет (Катя с еще большей тоской посмотрела на собственноручно раскормленный круглый Федин живот): стоит ей положить что-нибудь не так и не туда, как Федя начнет недовольным басом бурчать и возмущаться и, что самое противное, наверняка заставит ее все перекладывать, давая на каждом шагу ценные указания.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Ладно, начну с детских вещей, – решила Катя. – Они самые безобидные, мужу Феде малоинтересные и малонужные. Да к тому же он в них совершенно не разбирается и сколько было каких, вряд ли помнит». Катя иногда думала, что если бы у них было немного больше детей, ну, например, четверо или пятеро, Федя и их бы тоже плохо помнил и плохо бы в них разбирался. Даже с двоими у него то и дело происходили досадные казусы. То придет к маленькой Аришке и станет просить дневник и допытываться, что она получила сегодня в школе. А то спросит у Кольки, как прошло соревнование по боксу, тогда как тот уже третий год ходит на каратэ.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Да и о самой Кате, единственной своей жене, муж Федя знал словно бы понаслышке. Кто ее подруги, что она любит, чем живет за пределами их с Федей трехкомнатного общежития – ему это было доподлинно неизвестно и как-то не очень даже интересно. Куда важнее было не пропустить матч по телевизору, съесть горячий борщ с чесночком и выпить на ночь свои законные, «честно заработанные за трудовой день» два литра пива.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Катя опечаленно вздохнула, еще раз кинула взгляд на перекатывающийся Федин живот и стала укладывать детские вещи. Она управилась с ними довольно быстро, и вот уже одна зеленая сумка из плотной материи стояла в стороне с чувством выполненного Катей Синицыной долга.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Что же теперь? – сама у себя спросила Катя, так как с момента ее прихода собеседников у нее так и не прибавилось.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вещи мужа. Их было совсем немного, но все они – со значением. Ласты, маска с трубкой, спиннинг с удочкой и какими-то еще малопонятными Кате рыболовецкими прибамбасами. Фотоаппарат, фонарик, складной нож, игральные карты, серебристая фляжка: все это Федя знал наперечет (не то что дни рождения своих домочадцев, в которых он плутал как в дремучем лесу!). И не дай бог что-то будет положено не так или не сразу найдется: он же Катю просто изведет, поедом съест. Заставит все перебрать, переложить и потом будет еще всю дорогу ворчать и припоминать.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Поэтому Катя уложила на дно красно-коричневого чемодана все носильные Федины вещи, к которым он относился гораздо более снисходительно, а его богатство аккуратно разместила рядом, чтобы Федя мог сам с ним разобраться и расположить по своему усмотрению. Вот так, незаметно, за время их с Федей совместного проживания, она набралась пресловутой житейской мудрости (что вообще-то было ей совершенно несвойственно).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Катя посмотрела на сделанную работу и в груди у нее отчего-то неприятно замаялось.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Хорошо, – сказала себе она, и муж Федя богатырски, словно бы с одобрением, громко храпнул ей в ответ. – Теперь рюкзак.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Рюкзак собирать оказалось неожиданно весело. В него жизнерадостной гурьбой посыпались кастрюли и кастрюльки, кипятильник, ложки-вилки, алюминиевые кружки, лекарства, нарукавники, надувной матрас, какие-то провода и проводочки, и еще три десятка разнообразных, весьма полезных в хозяйстве курортника вещей.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Конечно, порядка в рюкзаке не получилось никакого. В нем царствовала милая Катиному сердцу веселая мешанина, от которой стало радостно на душе, а маета в груди незаметно улетучилась. Правда, муж Федя, вполне вероятно, останется таким творческим беспорядком недоволен. И даже очень возможно, что он вывернет все содержимое рюкзака и, злостно чертыхаясь, станет занудливо складывать заново. Но Катю это не очень волновало. «От перемены мест слагаемых сумма в данном случае никак не поменяется», – применила Катя элементарные математические знания и осталась собой совершенно довольна.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сумка с едой была собрана с неприсущей Кате Синицыной вдумчивостью, потому что очень важно, чтобы ничего там не пролилось, не перевернулось и было удобно устроено для бесконечного детского и мужа Феди голодного посягательства.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Катя осмотрела парад выстроившихся в стороне сумок и пакетов во главе с пузатым чемоданом и с облегчением и даже некой тайной гордостью перевела дух. Оставалось только одно, самое последнее – собраться самой.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Поначалу она хотела закинуть всё в любимую светло-голубую, с большими пряжками, сумку и мужу Феде ни за что ее не показывать, чтобы он не мог устроить скандал по поводу ее, Катиной, литературной безалаберности. Но потом отчего-то присела на кровать и стала медленно перебирать свои вещи, которые по обыкновению служили ей удивительно долго. И отступившая было маета с новой силой заколыхалась и заходила в груди.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вот смешное полосатое платье из разноцветного трикотажа. Она купила его по окончании первого курса института. Надо же, до чего это было давно, целую жизнь назад… А как же она была в нем счастлива! Как только можно быть счастливой в первое студенческое лето в неполные восемнадцать лет.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А эту юбку глубокого синего цвета с модными тогда накладными карманами она купила, чтобы пойти на свидание с Мишкой Потапченко. Где он теперь, этот веснушчатый парень из ее юности? Кажется, она даже была в него немного влюблена.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ой, а вот эту просторную нежно-розовую блузу она купила в Болгарии, когда первый раз в жизни поехала с подружками-однокурсницами на море. Ей только исполнилось двадцать лет, была она веселой, беззаботной и совершенно свободной. И крутила романы аж с тремя болгарскими Наско. Надо же, три парня, и всех звали Наско. Вот потеха! Катя даже тихонько засмеялась себе в кулак, а муж Федя как-то осуждающе храпнул и неуклюже перевернулся на бок.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А это длинное алое платье она специально сшила… Нет, – Катя отрицательно замотала головой, – она не будет об этом вспоминать. Зачем бередить? Это давным-давно прошло, растаяло, даже воспоминания подстерлись и сильно выцвели, как вон те, когда-то огненные цветы на ее любимом цыганском платке. Катя бережно провела рукой по алой материи платья, почувствовав пальцами ее все еще волнующую прохладу.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В груди у нее вдруг сильно сжалось, одновременно горько и сладко, и слезы так и брызнули на крупные бутоны платка. Катя бросилась на кровать и в отчаянии бесшумно зарыдала, до боли зажмуривая глаза. Ее тело беззвучно сотрясалось, руки комкали белую мякоть подушки, хватаясь за нее, как за спасательный круг.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Спустя несколько минут Катя притихла. Она лежала неподвижно, все еще вцепившись в подушку, и думала о маме. Как ей теперь ее ужасно не хватает. Всегда.<br>
<br>&nbsp;19–23 декабря 2009, Гоа – С.-Петербург<br><br><br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вписка<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Накануне экзамена по русскому языку Аркаша откровенно скучал. Ну, сами посудите, как можно за один вечер повысить уровень грамотности с двойки до четверки? А для поступления в колледж кровь из носу нужна эта чертова четверка, и ни баллом ниже! Аркаша обреченно вздохнул и заскучал еще мучительнее.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Благоразумная мама прихватила младшую сестренку-непоседу и благоразумно уехала на дачу, чтобы не мешать отроку готовиться к решающему экзамену. Странная она! Лучше бы накупила пирожных и приготовила его любимые голубцы. Вилась бы вокруг, покрикивала по обыкновению и, нахмурив брови, то и дело отгоняла от него любопытную стрекозу Анютку. Так и вечер бы прошел, а с ним и тоска. А там, глядишь, и утро, и экзамен, будь он неладен, и… будь что будет! А тут… сам себе каторга и немой укор.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Аркаша поморщился, переложил учебники с правой стороны стола на левую, поглазел на поднявшуюся в воздухе унылую пыль и снова вздохнул. Вечер не обещал ничего хорошего. Вообще ничего не обещал.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Унылая пыль немного полетала в воздухе и маняще осела на монитор компьютера. «Выключи телевизор, музыку, интернет и позанимайся», – вспомнил он мамин наказ. Аркаша встал из-за стола, врубил музыкальный центр, включил телевизор в гостиной, заглянул на кухню. Там он постоял в задумчивости перед распахнутым холодильником, съел две котлеты, зажевал куском холодного пирога и запил пол-литром молока из бутылки.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Больше ничего полезного ему в голову не пришло.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Аркаша вернулся в свою комнату, пнул ногой горку белья, росшую на полу, в сотый раз изучил постеры с музыкальными группами, которыми были облеплены все стены, и плюхнулся на стул. Покрутившись на нем немного по часовой стрелке, а затем против нее, он по пути зацепил длинной худой рукой гитару и извлек из нее пару звуков. Гитара отозвалась его собственной протяжной тоской и замерла. Аркаша отшвырнул гитару на кровать и нажал кнопку компьютера.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;На экране забрезжила радость. Цветные картинки, яркие рекламы, мерцающие мечты. Аркаша бесцельно поводил мышкой по цветастому полю и вышел «в контакт». Личных сообщений не было. «Полковнику никто не пишет…» – грустно затянул он. Пощелкав по веселым лицам «друзей», Аркаша написал пару сложных сентенций типа: «Ты где?» и «Чё делаешь?» и, не получив вразумительного ответа, – вообще никакого! – стал колдовать над своим статусом, в котором до сей поры значилось «Аркаша – поступаю в колледж – Комаров». Он немного поспорил со своей совестью, строго увещевавшую нудным голосом мамы, но спор оказался непродолжительным, и совесть потерпела поражение практически всухую. Аркаша немного повеселел, исправил статус на «Аркаша – кто ко мне на вписку? – Комаров» и стал ждать.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;«У тебя что, пустая хата?» – тут же откликнулся одноклассник и лучший друг Витёк.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Ага, мои укатили на дачу».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Клево! Щас буду».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Аркаша удовлетворенно потянулся на стуле. Тоска вмиг улетучилась, а вечер уже не казался таким мутным и тягучим, как пять минут назад.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Через четверть часа пришел Витек. Его рыжее лицо сияло, частые конопушки весело подпрыгивали на щеках от гуляющей во рту жвачки.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Привет! Девчонки будут? – с порога поинтересовался Витек.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Хорошо бы, – кивнул Аркаша, – но пока что-то все молчат.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А ты погляди, может, уже кто к тебе стукнулся! – махнул Витек в сторону монитора и, не задумываясь, повалился в джинсах на не застеленную с утра кровать.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Какая-то написала… Алена: «Привет! Могу приехать с двумя подружками», – прочитал Аркаша новое сообщение.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Кто такая, ты ее знаешь?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Не-а… и среди друзей вроде никого знакомого… – проверил Аркаша Аленину страницу.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Как она, ничего на мордашку?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Нормальная.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ну и пусть приезжает.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Да… как-то… – засомневался Аркаша. – А вдруг чего?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А мы их встретим у метро, и если чего – назад отправим, – беспечно промычал сквозь жвачку Витек и что-то бодрое забряцал на гитаре.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Аркаша сверился со своей совестью. Совесть беспробудно спала и даже сладко посапывала.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Приезжайте! Встречаемся у метро «Звездная» в восемь вечера. Заметано?» – написал он.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;«ОК» – лаконично ответила Алена и вышла из контакта.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;У Аркаши внутри что-то беспокойно заерзало, но он хлопнул себя по животу, и оно прекратило.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В восемь вечера они с Витьком уже переминались с ноги на ногу у выхода из метро. Вскоре из-за стеклянной двери показалась похожая блондинка в джинсовой мини-юбке в сопровождении двух высоких парней. Блондинка, – если это была она, – казалась старше, чем обещала: лет восемнадцати, а парни и вовсе выглядели на двадцать.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Аркаша инстинктивно попятился, но блондинка их уже заметила, кивнула своим спутникам и стала неотвратимо приближаться.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Привет, я Алена, это мой брат Ваня, а это Вася.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Привет, – нерешительно ответил Аркаша. Он немного поколебался, но все же спросил: – А где же твои подружки?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Они попозже подъедут, – не смущаясь, ответила блондинка. – Ну что, пошли?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Жратва дома есть? – деловито поинтересовался Ваня.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Есть чего-то… котлеты там, и еще пирог.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Отлично, закусь имеется, надо купить бухло, – встрял Вася и смачно сплюнул. – Где у вас тут лабаз?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– «Пятерочка» есть по дороге, только у нас с деньгами не очень… – протянул Аркаша и метнул беспокойный взгляд на Витька. Тот чавкнул жвачкой и подмигнул: мол, не дрейфь, все нормуль!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– С вас хата и котлеты, с нас бабло на бухло, – заржал Вася.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Они завернули в магазин, затарились двумя бутылками красненького и направились к дому.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А родаки не нагрянут? – снова деловито спросил Ваня.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Не-а, маман только отчалила. Сегодня по-любому на даче ночует, – нарочито расхлябанно ответил Аркаша и снова зыркнул в сторону Витька. Тот снова беззаботно подмигнул.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А отец? – продолжал Ваня.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Он с нами не живет, только мама и мелкая.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Это хорошо! – кивнул Ваня и переглянулся с блондинкой.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;У двери в квартиру Аркаша замешкался. У него снова, теперь уже чрезвычайно сильно, заерзало в животе, и вдруг отчаянно захотелось сбежать. Пошарив в кармане куртки, он уже было решил соврать, что потерял ключи, но связка предательски звякнула, и блестящий план провалился.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Заходите, – пригласил он компанию явно без энтузиазма, – тапки тут.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Новые знакомые вошли, осмотрелись. Квартира была самой типовой советской трешкой и выглядела давно не ремонтированной, однако с остатками былой, вполне обеспеченной жизни, которую вела семья в бытность отца.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Где бросим кости? – осведомился Вася, погромыхивая пакетом с бутылками.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Лучше в гостиной. У меня места мало, а на кухне – еще меньше. Щас я принесу стулья, – засуетился Аркаша.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Не надо стульев. Мы ребята простые, нам лучше на полу. Верно, сеструха? – кивнул Ваня блондинке. – Давай прям тут, на ковре, и подушек накидаем! – он указал на любимые мамины подушки, вручную расшитые бисером.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Есть какая-нибудь скатерочка? – захлопотала дотоле молчавшая Алена. Вид у нее был какой-то рассеянный, взгляд бегающий.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Кажется, у мамы в спальне, сейчас принесу, – ответил Аркаша.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Я с тобой, – увязалась за ним девушка. – Ой, какой кораблик! – она всплеснула руками, разглядывая бегущую по волнам каравеллу на картине в изголовье кровати. – Хочу на море!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Это маме знакомый художник подарил. Там в углу еще автограф.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Круто! – оценила Алена и цепким взглядом окинула комнату.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Аркаша открыл шкаф с бельем и приподнял пару полотенец в надежде найти скатерть.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Давай помогу! – девушка проворными пальцами, по-беличьи ловко, стала перебирать белье и, выудив откуда-то из-под низу голубую скатерть, закрыла шкаф. Она кокетливо улыбнулась Аркаше, оправила юбку и взяла его под руку: – Пойдем!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Все расположились на полу. Алена постелила скатерть, Аркаша свалил котлеты и куски пирога на большое блюдо и поставил посередине. Зазвенели стаканы, полилось вино. Мало-помалу полился и разговор.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А где девчонки-то? – вспомнил Витек, – давайте позвоним!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Обещанные девчонки отчего-то не отвечали.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ну и хрен с ними! – радостно загоготал Вася.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Аркаша и Витек переглянулись и пожали плечами.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Конечно, с девчонками было бы веселей – собственно, ради них все и затевалось, – но в общем и целом компания оказалась не самой плохой, разговор – живым, хоть и немного туповатым, а от вина приятно закружилось в голове. И самое главное, тоска окончательно улетучилась, не сказав даже последнего «прости!».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Часа через три Аркаша совсем осоловел, слова уже сползали с языка тягучим сиропом, и нестерпимо клонило в сон.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ну, что, расходимся? – спросил Витек. Вид у него был разморенный, как у соседского рыжего кота.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А сколько время? – спросил Ваня и заглянул в мобильник. – Да уже пол-первого! Метро закрылось. Остаемся до утра.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;У Аркаши еще мелькнула последняя неуверенная мысль, но она тут же рассеялась в парящем над комнатой винном духе. Все улеглись в гостиной, кто где: на диване, на раскладном кресле, на полу, и погрузились в сон.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Утро встретило Аркашу прохладой, тянувшей из-за приоткрытой входной двери. Кроме него и Витька в гостиной никого не было, как не было и телевизора, видика, ноутбука, фотоаппарата и еще много чего другого.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В животе у него скрутило так, что он едва смог разогнуться, слезть с дивана и на плохо слушающихся ногах доплестись до прихожей. Заперев дверь на засов, он растолкал Витька:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Эти гады нас обнесли, – только и смог произнести Аркаша, как вдруг слезы брызнули сами собой из его глаз.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Витек захлопал сонными глазами:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Вот мы влипли… Много потырили?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Всю технику подчистую, а больше – не знаю, еще не смотрел. У мамы украшения были в спальне, и деньги, кажется.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Вот мы влипли, – повторил Витек. – Матери когда скажешь?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Не знаю, – всхлипнул Аркаша.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Он представил себе мамино расстроенное лицо, и ему стало так плохо, что слезы хлынули еще сильнее, а во рту стало горько и подкатила тошнота. Захотелось прокрутить время назад, чтобы не было этого вечера, а была только пустая, но такая родная, хорошая тоска по невыученному русскому. А еще лучше – была бы милая смешная Анютка и мама с голубцами, пусть даже и вовсе без пирожных, ну их к черту!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Аркаша утер глаза и нос рукавом, громко шмыгнул. «Лучше позвоню отцу, – подумал он, – пусть он меня отлупасит как следует, только не будет смотреть с укоризной и горестно качать головой».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Отец пришел пасмурный, отвесил Аркаше хлесткого подзатыльника и вызвал милицию. Витьку он сказал, что тоже хорош гусь, и велел обоим сидеть тут до прихода славных представителей следственных органов.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Через полчаса в квартире появились двое экспертов: толстый смешливый дядька с рыжеватой бородой, которую он то и дело ерошил и почесывал, и субтильная девушка в узких джинсиках с большими полуголодными глазами и сигареткой во рту. Эксперты стали задавать Аркаше и Витьку какие-то вопросы, сокрушаться по поводу вымытых – как всегда! – тарелок и стаканов и рыскать по всей квартире в поисках ровных и гладких поверхностей, с которых они могли бы снять отпечатки. В результате все двери, рамы и подоконники был перемазаны какой-то черной пудрой, такими же были и Аркашины пальцы: черными, покрытыми липковатой субстанцией и напоминавшими теперь руки нефтяника. Он с покорностью и любопытством разглядывал, как один за другим на белой казенной бумаге появлялись его, Аркашины, отпечатки пальцев, и с неожиданным прискорбием отметил, что банк теперь ограбить будет несколько затруднительно.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Еще через полчаса набежали оперативники, следователь, участковый, дежурный, участковый дежурный и дежурный участковый. Квартира вся затопала, замельтешила, наполнилась погонами, голосами и сигаретным дымом.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ну что, орлы! – чернявый участковый с кавказским выговором одним махом хлопнул потерпевших виновников по спинам. – Выкладывайте!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Да… мы… вот… тут… и… вот… – пробормотал Аркаша и понурил голову.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ага, складно… Ты давай! – он ткнул пальцем в Витька.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Короче, мы вчера вечером кинули в контакт, значит, кто к нам на вписку. Она обещала с подружками…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Так, постой! Не тарахти! Куда к вам?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ну, на вписку!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Это еще что?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ты что, Самвелыч, с луны? Или с годичного отпуска? – из коридора выглянула рыжая бородка эксперта. – Это когда хата у кого-нибудь свободная и в нее зазывают потусить. Пора бы знать!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Незнакомых, что ли, позвали? Через интернет?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Угу, – хором ответили пацаны.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Смело! – оценил участковый и покачал головой точь-в-точь как Аркашина мама. – Кто она?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Алена какая-то… или не Алена, кто ее теперь знает? – хмыкнул Витек и покосился на соседнюю комнату, куда скрылась рыжая бородка эксперта.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Так, и что – обещала с подружками прийти, а пришла с кем?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– С двумя хлыщами, длинные оба, Вася и Ваня… или не Ваня и Вася, кто их теперь знает? – Витек снова покосился на соседнюю комнату, но бородка больше не показывалась.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– И вы их всех троих, не задумываясь, впустили. Смело! – участковый снова по-маминому покачал головой. – А подружки, разумеется, так и не приехали?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Они должны были, но долго ехали и почему-то… – с горечью произнес Аркаша, сам дивясь собственной наивности.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Понятно, – кивнул участковый, записывая показания в блокнот. – Дальше что было?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Да ничего особенного. Выпили, музон послушали, потрещали о том о сём и спать завалились, – пожал плечами Витек.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Что пили?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Красное, из магазина.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Из магазина… – записал участковый. – Спать все легли, никто не ушел?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Витек и Аркаша задумались. Все вчерашнее плавало в памяти разрозненными кусками, обрывками, не склеенными эпизодами, как в бездарном кино.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ваня, которого она своим братом представила, куда-то уходил… кажется… а ночевал или нет – не помню… – сказал Аркаша.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– И ты не помнишь? – нахмурился участковый, обращаясь к Витьку.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Тот замотал головой, старательно глядя в пол.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Молодцы! Неслабо, кажется, накачались вчера, а? Ага, – сам себе ответил участковый, не поднимая головы от блокнота. – Понятно. Утром что было?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Утром было утро, – усмехнулся Витек.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Остряк! – оценил участковый. – А поточнее?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Утром я проснулся, Витек дрыхнет, больше никого. Дверь незаперта. Хотел посмотреть на сотовом, сколько времени, а его возле кровати нет. Метнулся по квартире – всю технику как корова языком слизала. Вот и все.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Банально. Грустно. Поучительно, – подытожил участковый и встал. – Взрослые где?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Мама на даче, она еще не знает… – почти шепотом доложил Аркаша. – А отец, он за новым замком в магазин пошел.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Верное решение, – кивнул участковый. – Вот моя визитка, – он протянул Аркаше карточку, – пусть отец позвонит мне. А так, жду вас завтра обоих в сопровождении взрослых у себя в отделении, пятый кабинет.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Угу, – согласились друзья и переглянулись.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Бывайте, орлы! – попрощался участковый и вышел.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;За ним из квартиры потянулись эксперты, оперативники, следователь, дежурный, участковый дежурный и дежурный участковый.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Витек молча пожал Аркаше руку, вздохнул, хмыкнул, пожал плечами и тоже ушел. Дом опустел и стих. Зато тоска навалилась с новой силой. Придавила так, что даже дышать стало тяжело. «Был бы я девчонкой – нарыдался бы вволю, хоть полегчало бы!» – подумал Аркаша. Перед ним всплыл образ мамы, которая «еще ничего не знает».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Вот черт!» – в отчаянии грохнул он кулаком по столу так, что удар отдался в голове и заныло в темечке.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вскоре вернулся отец, молча отвесил сыну еще один подзатыльник и принялся возиться с дверным замком.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Аркаша все это время совершенно не знал, куда себя деть. Уйти из дома нельзя: отец не поймет. Хотя именно сбежать ему сейчас хотелось больше всего на свете! Даже запереться в комнате, чувствуя себя там как в бункере, сейчас казалось чем-то предосудительным: неуважением, что ли? Топтаться без дела возле отца – еще хуже. Что стоять-то? Много выстоишь? Можно было поговорить, обоим стало бы легче. А о чем? О произошедшем? Только не это! Об оценках, о погоде, о музыке? Глупо, нелепо. Да и вообще, о чем им было говорить? Отец уже лет десять жил в другой семье, воспитывал какого-то чужого белобрысого мальчишку. И сам отец был ему, в общем-то, чужим, почти незнакомым дядькой, только с такими же, Аркашиными, темно-русыми прямыми волосами, длинными нескладными руками и носом с горбинкой. Вот и все родство.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;То ли дело мама…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;У Аркаши внутри прямо все сжалось. Ну как ей сказать? Как? Были бы у него деньги, он всё-всё купил бы, все, что пропало, все, что утащили эти гады… Да где ж взять такие деньжищи? И банк теперь не ограбишь, – вздохнул Аркаша, рассматривая свои черные, перемазанные пальцы. Вот дурак! Ну, дурак! Дурак, дурак, дурак!!!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ладно, сын, замок я тебе поменял, держи ключи, – отозвался от двери отец, – запасную связку соседке Любе снесу, а то вдруг мать приедет, когда тебя дома нет. Скажу, замок сломался: нечего про твои подвиги докладывать.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Аркаша кивнул, выдавил из себя спасибо, закрыл за отцом дверь и с облегчением вздохнул. Он с размаху бросился на диван в гостиной, включил с пульта плазменный телевизор (только его и не унесли!) и уставился в экран. Но вскоре изображение замерцало, поплыло и перевернулось. Аркаша провалился в сон.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ему снились люди в погонах в клубах сигаретного дыма. По квартире хаотично летали мобильные телефоны, музыкальный центр, ноутбук, фотоаппарат, пачки денег и мамины драгоценности. Посреди гостиной стоял отец с перемазанными руками и потрясал новой связкой золотых ключей. Вдруг Аркаша услышал, как со свистом распахнулась входная дверь. Он резко обернулся. На пороге появилась мама в накрахмаленном белоснежном фартуке. В руках у нее была тарелка с горой ровненьких, блестящих, туго завернутых голубцов, от которых крупными кольцами исходил белый мохнатый пар. Мама протягивала тарелку Аркаше и счастливо улыбалась.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Аркаша вскрикнул и проснулся. Он еще минут пять лежал на диване, протирая глаза и втайне надеясь, что, может, и Алена, и эти хлыщи Ваня с Васей, и красное вино из магазина, и кража, и даже чернявый участковый были страшным сном.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Аркаша слез с дивана и поплелся на кухню. На столе лежала записка, написанная маминой рукой: «Аркадик, не стали тебя будить, уехали к тете Рае. Ну ты и спишь, не разбудить! Устал, наверное, с экзамена. Хорошо, у Любы новые ключи были! Целуем».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Под запиской оказалась фигурная коробка с прозрачной крышкой. Аркаша заглянул через пластик. Внутри, прижавшись друг к другу боками, плотно в ряд лежали его любимые пирожные «картошка»: ровненькие, блестящие, тугие, как голубцы.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Аркаша открыл коробку и зарыдал как девчонка.<br>
<br>&nbsp;Май 2011 – март 2012, С-Петербург<br><br><br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Как у Матье<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Марине Гавриловой<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Елена Васильевна, женщина стройных форм, стройных мыслей и стройных нравов, актриса, умница и еще совсем недавно сущая красавица, всегда отличалась – что весьма удивительно при ее профессии – природной скромностью и даже – что уж совсем невероятно! – обладала известной долей застенчивости. Однако, как нетрудно догадаться, именно эти черты ее характера всю жизнь создавали Елене Васильевне всяческие трудности, а порою ставили перед ней и вовсе непреодолимые преграды.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сами посудите: разве можно скромнице получить хорошую роль? Никак нельзя. А стать любовницей режиссера, чтобы получить хорошую роль? Тем более затруднительно. Ну, а может ли скромница бросить вызов толпе, создать вокруг своего имени шумиху, разругаться с режиссером в пух и прах, чтобы потом-таки стать его любовницей и получить эту злополучную, но все еще вожделенную роль? Нет, нет и нет! Всего этого скромница не может.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вот и Елена Васильевна не могла. Хоть и преуспела на поприще покорения режиссеров… других театров. Брала она их той самой очаровательной, ни к чему не обязывающей посторонних режиссеров застенчивостью. Маститые режиссеры велись как несмышленые мяукающие кутята и с неизменной готовностью становились ее друзьями, любовниками и даже мужьями. На некоторое время они оказывались режиссерами ее судьбы, но так и оставались абсолютно никчемными для какого-либо развития ее театральной карьеры.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Что ж, Елена Васильевна давно махнула на это обстоятельство рукой и перестала тужить. Наряду с театром она загрузила себя домашними делами, заботами о дочери и внуке да еще ворохом всякой другой ежедневной чепухи, которая, в сущности, и составляет, если разобраться, человеческое существование.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В канун Нового года, который у Елены Васильевны по обыкновению был забит до отказа, будто старый платяной шкаф, прямо посреди предпраздничной суеты, приправленной суматошными спектаклями, Елену Васильевну внезапно осенило, что ей надо немедленно показаться парикмахеру.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Что в этом такого?» – спросите вы. Каждая уважающая себя Елена Васильевна, пусть даже и самая застенчивая, с завидным постоянством показывает себя трем светилам: личному гинекологу, личному стоматологу и очень личному парикмахеру.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В том-то и дело, что именно в этот канун именно этого Нового года Елене Васильевне ужасно захотелось не просто показаться, а совершенно и полностью преобразиться, чтобы как-нибудь нежданно-негаданно взять да и выиграть свой долгожданный лотерейный билет в наступающую на днях новую жизнь! Эх, знала бы она…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но – все по порядку.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Итак, Елена Васильевна выкроила в своем оголтелом графике три свободных часа и направилась к Эльзе.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Эльза… Что это была за женщина! Женщина-мечта! Мечта поэта, режиссера, футболиста, артиста, слесаря и сантехника. Этакая универсальная блондинка на все времена и вкусы, одновременно высокая, пышная, страстная, теплая, мягкая и уютная. Кукла Барби и плюшевая тигрица в одном флаконе.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Эльза была парикмахершей. Нельзя сказать, чтобы гениальной, даже нельзя сказать, чтобы сильно талантливой, но не без способностей. Главная ее способность заключалась в том, чтобы заманивать посетителей в свои сети и не отпускать. Ни мужчин, ни женщин. С первой же секунды Эльза брала клиента в кольцо, наседала и ловко усаживала в кресло. Затем заговаривала, обволакивала, убаюкивала так, что тот буквально на глазах становился ватным и покорным, пластилиновым и согласным на все.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ах, ах, Еленочка Васильевна, дорогая, любимая! – встретила ее Эльза у входа и буквально вдавила в кожаное парикмахерское кресло. – Как же я давно вас не видела, уже стала беспокоиться! Даже спрашивала у всех, не знает ли кто, что с вами такое приключилось? – она властно повязала вкруг шеи клиентки белое синтетическое жабо. – Но уж конечно, ничего такого. Просто спектакли, концерты, вся эта милая суета! – продолжала она, не дожидаясь ответа. – Ну ничего, ничего, сейчас мы из вас сделаем бесподобную красавицу, так что собственный муж не узнает!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Он и не узнает, – несколько угрюмо отозвалась из кресла Елена Васильевна, в то время как Эльза уже орудовала у нее в голове своими крепкими быстрыми пальцами.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Это почему же? Это отчего же, моя драгоценная? – затараторила Эльза, приподнимая тусклые, усталые от зимы пряди на голове посетительницы.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Оттого, что он умер, – серым голосом произнесла Елена Васильевна и недобро уставилась в свое отражение в большом зеркале.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ах, ах… Боже мой… вы ничего не говорили. Когда же это? – с деланным огорчением заахала Эльза, путая пальцы в Елениных прядях.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Семь лет назад, – отчеканила Елена Васильевна и ойкнула, потому что Эльза от неожиданности больно дернула ее за волосы.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Как это так? Как же это так? – совершенно изумилась Эльза, не обращая внимания на Еленин вскрик. – А вы и не говорили никогда… кажется, – Эльза на секунду задумалась и вдруг рассмеялась своим мощным полногрудым смехом. – Тогда и печалиться не будем, правда же? Уж столько лет прошло! Надо нам с вами шагать в новую, прекрасную жизнь, – она подняла с Елениной макушки две пряди и «замаршировала» ими как солдат на плацу, раздувая щеки и притоптывая под бравый аккомпанемент собственного сочинения.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Елена Васильевна недовольно взглянула в зеркало на жизнерадостно голосящую Эльзу, но ничего не сказала.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ну-с, – парикмахерша нависла над клиенткой и занесла над ее головой стальные пасти ножниц.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Елена Васильевна инстинктивно вжалась в кресло и тоненько нерешительно запротестовала:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Эльза, пожалуйста, а нельзя ли…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Что? – удивилась та и застыла с хищно оскаленными лезвиями в руке.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Я бы хотела как-у-Матье, – скороговоркой выпалила Елена Васильевна, словно боялась, что может не успеть.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Каку матье? – поразилась Эльза и даже разинула от изумления густой вишневый рот. – Что еще за кака матье? – она сосредоточенно потерла лоб кольцом ножниц и недоуменно похлопала накладными ресницами.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Елена Васильевна негромко засмеялась:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ну что вы! Я говорю: как у Мирей Матье, – разделяя слова, произнесла она, – знаете, такой подогнутой шапочкой. Я специально отрастила волосы…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А-а! Ну вы меня насмешили! – загоготала Эльза, давясь и захлебываясь собственным хохотом. – А я-то думаю, что это еще за кака такая! Селедку матье знаю, но вот чтобы ка-ку!..<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Эльзины глаза заслезились, и она снова загоготала и захлопала чужими пышными ресницами.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Так, – вдруг строго заявила она, – и зачем это вам? – Эльза с вызовом посмотрела на Еленино растерянное отражение.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ну, мне хочется все изменить, понимаете? Цвет, форму, содержание…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Знаете ли, что я вам скажу, дорогая моя Елена Васильевна, – Эльза растопырила ноги и уперла руки в широкие округлые бока. – Я, конечно, женщина простая, но тоже кой чего в этой жизни понимаю, – она нахмурила нарисованные, тонко выщипанные брови. – Никогда еще новые цвет и форма не меняли содержания, – и она бесцеремонно ткнула посетительницу в лоб, так, что та от неожиданности снова вскрикнула.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Но я читала у одного американского исследователя… – с тихим упорством затянула Елена Васильевна, – будто даже когда тебе невыносимо грустно, надо заставить себя улыбаться. И тогда эта мимическая гимнастика пошлет сигнал обратно в мозг, а тот, в свою очередь, возрадуется.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– И что с того? – Эльза непонимающе вскинула плечами.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А это как раз и означает, что форма вполне способна изменить содержание.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Я не знаю, кто там чего способен, кого куда посылает и как возрадуется, но я сама послала бы вашего доморощенного американца куда подальше! – отрезала парикмахерша и громко фыркнула. – Ладно, мы-то с вами что, каку делаем?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Уделаем, – усмехнулась Елена Васильевна и обреченно вздохнула. Идея с новой прической уже не казалась ей такой уж перспективной.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Эльза решительно двинулась на клиентку, одним махом разворошив ей все волосы на голове. Она забряцала какими-то баночками, завертела тюбиками, на ходу что-то стрекоча про своего сына-двоечника, дуру-свекровь и тощую сноху-скрягу. Всё над головой у Елены Васильевной вмиг завертелось, вокруг дурманящее резко запахло краской для волос, а глаза защипало, так что она даже зажмурилась. Эльза размазала субстанцию дикого цвета по всем Елениным волосам и принялась яростно месить, словно дрожжевую квашню.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Будет у нас кака матье, – со странной злобой приговаривала она и, зловеще посмеиваясь, то и дело цыкала зубом.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Елена Васильевна вся съежилась, втайне подозревая недоброе, но отступать уже было поздно: парикмахерша целиком завладела не только ее головой, но и последней имеющейся у нее волей.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Через час Эльза потащила Елену Васильевну к головомойке и стала со старанием трубочиста счищать с ее волос налипшую чвакающую смесь. Когда Эльза вновь усадила ее в кресло и высушила огромным, сдувающим со свету феном, перед Еленой Васильевной предстали ее новые волосы странно сероватого оттенка с редкими подпалинами.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Елена Васильевна сглотнула и, едва сдерживая слезы, все же смогла произнести:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Эльза, а это окончательный цвет? Я хотела шоколадный брюнет, как у Матье.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Это точь-в-точь кака матье, – благодушно заявила парикмахерша и залюбовалась на свою работу.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Не дав опомниться, она стала орудовать ножницами, звонко клацая ими то у одного, то у другого уха своей полуобморчной посетительницы.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Елена Васильевна закрыла глаза и стала мечтать лишь об одном – как можно скорее вырваться из лап мучительницы и сбежать.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Может, удачная форма прически как-то скрасит этот ужасающий цвет», – стала успокаивать себя она, но ее тело не слушалось и мелко подрагивало в такт слетающим на пол прядям.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Все! – изрекла парикмахерша и напоследок еще раз клацнула ножницами. – Стопроцентная кака матье!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Елена Васильевна украдкой взглянула в зеркало. Оттуда на нее глядела немолодая запуганная женщина с большими глазами и странным шаром негнущихся, неестественно натянутых на голову волос.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Я пойду, – дребезжащим голосом промямлила она и, сунув Эльзе в руку две зеленоватые купюры, спешно юркнула в проем салонной двери.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ни тебе спасибо, ни с Новым годом, – ворчнула парикмахерша ей вслед, пряча деньги в кенгуриный карман передника. – Вот клиентура пошла!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Елена Васильевна не помнила, как она добралась до дому. Она ехала в метро, потом в автобусе, и всё ей мерещилось, что все на нее смотрят и что даже сквозь вязаную шапочку проглядывает ее новая, неумело обтесанная жизнь.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ну, давай, хвастайся, – встретила ее с порога взрослая дочь, а десятилетний внук нетерпеливо запрыгал вокруг нее козликом.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Елена Васильевна устало сбросила на табурет пальто, стащила сапоги. Под непонимающие взгляды домочадцев она молча проследовала в свою комнату и заперлась. Через пару минут оттуда донесся душераздирающий вой, который сменился безутешным рыданием, горестными всхлипами и, словно мощным аккордом, завершился оглушительным звоном фарфора.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Новая жизнь! Кака матье! – выкрикивала в отчаянии Елена Васильевна из-за двери. – Кака матье! Матье ее!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дочь и внук торопливо попятились, не сговариваясь, спрятались в своих спальнях и до самого утра уже оттуда не показывались.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Наутро Елена Васильевна вышла из комнаты в чалме из полотенца и, ни с кем не заговаривая, укрылась в ванной комнате. Она привела себя в порядок, оделась, натянула на лоб вязаную шапочку и вышла из дома.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Елена Васильевна села в автобус, затем спустилась в метро и вчерашним маршрутом добралась до злополучного салона. В окне мелькнула довольная Эльзина физиономия.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Елена Васильевна постояла минуту, затем с несвойственной ей решительностью, которую она, быть может, копила всю свою застенчивую жизнь, толкнула дверь и уверенно зашагала прямо на Эльзу.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ой, Еленочка Васильевна! Что-нибудь забыли? – затарабанила парикмахерша своим звучным голосом.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Да, – четко выговорила Елена Васильевна. Она подскочила к парикмахерше и, выдернув из сумочки ножницы, яростно чикнула с Эльзиной головы жирный кусок волос.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А-а-а-а! – заорала та что есть мочи и схватилась за голову. Ее вытаращенные глаза вот-вот грозили посыпаться из глаз и покатиться по полу, как парафиновые бигуди.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Кака матье! – со злорадством выговорила Елена Васильевна, развернулась и со всей силы хлопнула дверью. – Спасибо! С Новым годом! – крикнула она еще напоследок и, удовлетворенно задрав голову, зашагала прочь.<br>
<br>&nbsp;6 января 2010, С-Петербург<br><br><br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Томочка<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Томочка была такая душечка: миленькая, маленькая, с пухлыми ручками и щечками, белокуро-крашенными ангельскими кудельками, губками бантиком и вздернутым носиком. Ходила Томочка меленько-меленько, семенила ножками, подскакивала на коротеньких каблучках как птичка-синичка. Говорила много, очень быстро и очень звонко: чирикала. Все на ней было такое мягкое и розовенькое, пушистенькое и мохнатенькое.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Томочка служила администраторшей в салоне красоты, выглядывала из-за высокой стойки, хлопала голубенькими глазками и трещала как трещотка:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Маникюр-педикюр-стрижка-окраска-укладка-солярий!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Томочку все очень любили: она была беззлобная, бесхитростная, глупенькая.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;У Томочки не было ни мужа, ни детей, только собачка – карликовый пуделек с детской кличкой Пуся. Томочка всегда торопилась с работы домой, потому что «Пусечка там сидит неписаный, несчастненький, голодненький».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Томочке было сорок пять, ягодкой она была и раньше, но никто ею не лакомился. Все женщины ее просто обожали: она была решительно неопасная.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;При виде мужчин Томочка млела. Глазки ее увлажнялись, нижняя губка подергивалась, округлый подбородочек дрожал, пухлые пальчики плясали по стойке. Томочка начинала стрекотать как маленький пулемет, так что слова путались, слоги цеплялись один за другой:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Манитюр-педитюр-стрика-крашка-кладка-солямий!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мужчины смотрели на нее недоверчиво: с удивлением, сожалением, сочувствием. Заказывали услугу, отходили от стойки и никогда больше на Томочку не глядели. Даже не оборачивались. Просто забывали.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Она несколько раз коротко вздыхала, опадала, сникала. Шмыгала носиком, даже пускала одинокую слезу. Принималась шелестеть бумажками за стойкой, бессмысленно тарабанить по клавишам калькулятора. Завидев следующего, тут же о предыдущем забывала, глазки ее вновь увлажнялись, кудельки прыгали.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Однажды утром в салон зашел посетитель. Он был большой, лохматый, бородатый. Борода его была в пол-лица, росла обильно и безнаказанно. Взгляд серых глаз из-под бороды – глубокий, дремучий. Даже какой-то нездешний, космический. Такой взгляд мог быть у поэта или философа, который постиг нечто высшее. Посетитель оказался сантехником, присланным жилконторой для замены старого стояка.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Завидев его, Томочка вся порозовела от ушей то туфелек.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Манипюр-педидюр-стриска-окрака-ладка-лярий, – заверещала она.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Посетитель гипнотически посмотрел на администраторшу из-под бороды, засопел.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Томочка вся онемела. Кудельки ее затряслись, губки беззвучно запрыгали.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Я… это… ну… это… из ЖЭКа, значит, – прогрохотал бородач и неожиданно тоже смутился. Уши у него стали пунцовыми, борода заерзала. – Где у вас тут… ну… это… стояк?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ах, да! Ах, да! Ах, конечно! Ах! – посыпалось из Томочки.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Она выбежала из-за стойки и меленько засеменила вглубь салона, постукивая каблучками. По пути она то и дело оборачивалась, дергала коротенькой ручкой, будто подтягивала к себе посетителя за поводок. Сантехник послушно шел, переваливаясь и посапывая.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Вот, вот здесь, пожалста, пожалста! Если что, зовите, я там, я за стойкой! Если что, я там! – затараторила Томочка и с кротким восхищением вскинула взгляд на громоздящуюся над ней святую гору. Глазки растроганно увлажнились.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ну тк, дык… – пробормотал нечленораздельно бородач и, раскатисто сопя и кряхтя, полез к стояку.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Томочка почтительно отошла. Она еще немного помялась, потопталась, но оставаться дольше было неловко, и она усеменила обратно за стойку.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Полдня Томочка прислушивалась, вытягивая шею, полдня маялась, места себе не находила. Из глубины салона доносилось бряканье, клацанье, журчание, сдобренное загадочными, неслыханными междометиями: «Нутк! Вось! Епть! О-тля! Ети-и-и!»<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Томочке очень хотелось сходить, посмотреть хоть глазочком, но она никак не решалась. Наконец посетитель сам показался в дверном проеме. Он был весь взмыленный, распаренный, с могучей шеи сочились струйки пота. Лицо его раскраснелось, зарумянилось, рот расплылся по лицу вместе с бородой так, что Томочке показалось, будто это не лицо, а огромное, слепящее глаза солнце.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Принимай, хозяйка, работу! И-ить! – прогромыхал сантехник, потирая чумазые кулаки.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Хозяйка…» – сердце у Томочки обмерло, потом забилось так часто-часто-часто! Тук-тук-тук-тук-тук! Тук-тук-тук-тук-тук! – «Хозяйка!»<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Она засеменила вслед за бородачом. Увидев новенькие белые трубы, она заморгала и, не смея даже слово произнести, согласно закивала.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ну, пойду я, вызывайте, если что, – сдавленным басом произнес сантехник и космически посмотрел на Томочку из-под бороды.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Томочка вскинулась, пухлые пальчики затеребили выбившуюся из прически кудельку.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А… а… а у меня дома совсем нет стояков! – выпалила она и стушевалась.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Совсем?! – изумился бородач.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Совсем… – подтвердила Томочка, опустив голову и изучая пол.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ну тк, эта… надо, чтоб… а то как же ж… это… нельзя ж…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Томочка глубоко и чрезвычайно картинно вздохнула.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Давай, хозяйка, адресок, приду.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Томочка быстро-быстро записала адрес на бумажке и протянула сантехнику.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Завтра приду, вечером, после семи.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Сразу после работы, – просияла Томочка, все еще не глядя на собеседника.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– После работы, – подтвердил сантехник глухим басом и, смущенно щурясь, вышел вон.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;На завтра Томочка отпросилась из салона с полдня. Она поскакала на рынок, купила свиной окорок величиной со свою голову, приволокла его домой и, нашпиговав чесноком, затолкала в духовку.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Пуся, не тебе! Пуся, не до тебя! – торопясь и волнуясь, махала она пухлой ручкой на пуделька, который вертелся под ногами и подпрыгивал, заглядывая в глаза.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Внезапно дверной звонок разразился оглушительной трелью.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ой, Пуся! Ой! – запричитала Томочка и забегала взад-вперед по кухне. – Ой, Пуся! Ой! – она кинулась к духовке, вытащила окорок и, не раздумывая, метнула его на обеденный стол.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Звонок снова заголосил.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Иду, иду! Бегу, бегу! – Томочка рванула к двери.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;На пороге стоял давешний бородач. Борода у него была не такой уже дремучей, как вчера, в правом кулаке он что-то крепко сжимал.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ой, вы!.. – всплеснула ручками Томочка и забегала глазками. – Ой, а я…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Рано я… извините… – пробормотал сантехник и слегка сдал назад, – кончил уже я… думаю, пойду я… что ждать-то!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Это ничего, это хорошо, заходите, проходите, – замахала Томочка коротенькой ручкой, снова подтягивая к себе гостя за невидимый поводок.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Я ждала, я вас ждала, я очень!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– И я, – подтвердил бородач и еще крепче сжал что-то в кулаке.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ну вот, ну входите! – кудельки у Томочки возбужденно запрыгали вверх-вниз, вверх-вниз.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сантехник вошел и уставился на дымящийся окорок. Он резко отпрянул:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– И-ть, гости у вас… надо ж как!.. я уж лучше… – испуганно попятился он, вминая могучей спиной входную дверь и уже клацая засовом.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;У Томочки на лице изобразился апокалипсический ужас.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Да это ж вам! – выпалила она и от стыда закрыла глаза ладошками.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Бородач остолбенел и весь побагровел ото лба до шеи.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А это ж вам! – глухо брякнул он и разжал ручищу.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Томочка отняла пальчики от лица. На протянутой к ней богатырской ладони лежал целлофановый кулек с давленными мятными карамелями.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Хи-хи-хи-хи-хи! – вдруг тоненько засмеялась Томочка.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ха-ха-ха-ха-ха! – захохотал в ответ гость.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Хи-хи-хи-хи-хи! – не могла уже остановиться Томочка, вытирая глазки мизинчиками.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ха-ха-ха-ха-ха! – заходился в смехе бородач, трясясь и роняя от смеха карамели на пол.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Хи-ха-хи-ха-хи! – заливались они оба, едва стоя на ногах. – Хи-ха-хи-ха-хи! Хи-ха-хи-ха-хи!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Они всё смеялись и смеялись, карамели все падали и падали, а Пуся их грыз, чихая и отфыркиваясь.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Всю следующую неделю Томочка сияла и порхала, закатывала глазки и плыла от счастья. Через пару месяцев на ее пухлом безымянном пальчике уже сверкало кругленькое золотое колечко. Каждое утро, стоя за стойкой, она снимала его, начищала до блеска, умиленно вздыхала, и надевала обратно. И потом еще целый день то и дело поглядывала на пальчик, улыбаясь и тряся кудельками. С работы она теперь всегда уходила на четверть часа раньше обычного. Торопилась, нервничала, охая и приговаривая:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ой, побегу, а то мои пусечки там сидят несчастненькие, голодненькие, неписаные!<br>
<br>&nbsp;2 мая 2012, С-Петербург<br><br><br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Женский Новый год<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;8 Марта – это женский Новый год.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Женщины в этот день ждут.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Всего. Неизвестно чего. Хоть чего-нибудь.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ждут, что вот он придет с букетом роз, с огромным! Таким, что в дверной проем не проходит. Или не с огромным, а вообще с букетом, и вообще придет.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И упадет к ее ногам! Или не упадет, а так, на одну коленочку припадет.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Или не припадет, а простенько, но со вкусом раскидает розы по сторонам, усыплет ее путь розовыми лепестками и бутонами, и скажет: Я ждал тебя всю жизнь.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Или хотя бы: Я ждал тебя всю вторую половину своей непутевой жизни.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Или, на худой конец: Весь год после очередного гнусного развода я ждал, что придешь хотя бы ты и украсишь собой мою неустроенную жизнь. Внесешь в мое унылое, холостяцкое, утлое, распре… несчастное существование розовые краски, эти розовые ароматы, наденешь мне на нос розовые очки, и мы пойдем с тобой рука об руку в даль дальнюю, неизвестно куда и неизвестно зачем, но вместе, но навсегда, но, но, но!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И что не запряжешь ты меня как коня ломового, не будешь погонять без конца: купи квартиру, купи машину, купи шубу, свози в Париж, купи, свози, своди!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ах, как путаются и пересекаются наши мысли! До чего противоречивы наши желания, диаметральны устремления, полярны мировоззрения и антиномичны инстинкты. Твой инстинкт любви божественной и мой инстинкт любви плотской. Твой инстинкт сохранения рода и мой инстинкт размножения. Твой инстинкт собирания камней и мой – с наслаждением их разбрасывания!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И как странно, дико и несусветно, что мы чего-то друг от друга еще хотим, во что-то еще верим, всего надеемся. Хотя ясно и без ясновидящих, что дело – дрянь!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И чего ты, дура, ждешь меня с этим букетом дурацким? И что я, дурак, с ним к тебе все-таки тащусь? Ведь и без пол-литра, и без роз этих вялых понятно, что никогда мы – мужик с Марса и баба с Венеры, никогда в этой земной планетной жизни не сможем понять друг друга. И Роза Люксембург зря отдала свое цветочное имя на закланье. И восьмерка тут закрутилась в знак бесконечности так, что в вечности не раскрутишь.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Поэтому, чего женщины ждут 8 Марта, какого чуда чудесного новогоднего – одной Кларе Цеткин известно, да не померкнет ее имя во веки веков!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И да пребудем мы в вечной иллюзии возможного!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Да не иссякнет наша слепая вера в ирреальное!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И да приидет мужчина к женщине, а там – будь что будет!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Аминь.<br>
<br>&nbsp;5 марта 2012, С-Петербург<br><br><br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Диагноз Коктебель<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Коктебель – это диагноз.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Окончательный.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Излечению не подлежит.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ну-тка, дайте-ка посмотреть… Эк вас скрутило!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Да у вас, батенька, Коктебель…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Самый натуральный Коктебель, типичная форма.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Поздравляю!..<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И давно это у вас? Третий год? И что, все время так, навыверт?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ой-ой-ой!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А что больше всего навыверт? Мысли?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ой-ой-ой…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И душа, душа вся наизнанку? Она-то больше всего…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Как я вас понимаю! Сам, почитай, двадцатый год уж маюсь…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Обострения случаются? Оно, конечно, что и спрашивать!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А когда у вас, с позволения, эти обострения бывают? Раз в год? С начала октября и по середину мая? Я же говорю, типичная форма!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А под Новый год, говорите, немного отпускает? И меня, меня тоже, потому что я лечусь испытанным средством.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Как лечусь? Да просто, батенька. Коктебель лечится только одним способом. Каким? Да будто сами не знаете! Только Коктебелем и лечится. Клин клином!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Беру билет на самолет, и в Коктебель на весь Новый год. Уже в самолете чувствую, как полегчало. А уж как до места доберусь, сразу залпом его выпиваю, и дальше десять дней принимаю без ограничения!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Коктебель – лекарство, правду сказать, убойное, вылечивает наповал. Больше всего печень страдает, похуже, чем от антибиотиков. Ингредиенты какие в составе? Да известные ингредиенты! Этиловый спирт – 70 процентов, никотин – 30, прелюбодеяния или мысли об оных – процентов 50, не меньше! Ну, и еще добавки всякие: стихи дистиллированные, ностальгин вековой серебряный, соль морская в водном растворе, барабулин обжаренный, корень тепсеньский обыкновенный. И по мелочи там: змей карадагский невиданный, ученые биостанционные полупомешанные, галька крупная аптечная. Итого процентов на двести ингредиентов наберется. У всех лекарств состав – сто процентов, а у Коктебеля – двести, а может, и того больше, потому что это аномальное лекарство, магнитное: как браслет медный, только вкруг сердца.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А самый главный компонент – Вдохновение.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Оно аморфное, процентами не исчислимое, в составе официально не значится, тем не менее на территории поселка применяется повсеместно. Вдохновение это – одно на всех, но больным в разных дозах полагается, в зависимости от того, как Он прописал. Кому – в час по чайной ложке, кому – три раза в день по столовой. Некоторым так стаканами целыми. А любимчикам – ковшами да винными бочками. Но это ничего, дозировка – не главное: болеем-то все равно все вместе!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Так что, лечись – не лечись, приезжай – уезжай, а все одно – от Коктебеля уже не избавишься. Он в нас как вирус герпеса засел, в самые наши клетки проник, артерии и сосуды собою обволок, все естество заполнил. Намертво встроился в наш генный аппарат.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Порой он и затаится, но это только чтобы бдительность на время усыпить. Нет от него никакого спасения. А разве кто хочет от него спасаться? Я таких не встречал…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Коктебель ведь, он – и диагноз, и болезнь, и лекарство, и вера, и душа.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И благословение.<br>
<br>&nbsp;25.02.2012, С.-Петербург – Москва<br><br><br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Париж<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Париж – истинная женщина. Ветреная, капризная, изменчивая, лукавая, жестокая, себялюбивая. Покинет тебя, оставит с носом и пустыми карманами, а ты все равно влюблен и вздыхаешь по ней вечно. Грезишь, надеешься, ждешь новой встречи.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Смотришь до одури, до головокруженья, и не можешь наглядеться. Проникаешь в самые заветные чертоги, а так и не продвинулся ни на йоту. Жадно вкушаешь, но аромат плывет, тает, растворяется в воздухе. Исследуешь вдоль и поперек, вглубь и вширь, а всё – словно едва коснулся подола платья.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Париж ускользает, убегает, исчезает из виду. Париж – мираж. Париж – горизонт. Чем ближе он, тем дальше. Чем понятнее, тем загадочней. Чем роднее, тем чужеродней.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Париж – шелковая лента на грязном тротуаре. Париж – чумной клошар под роскошной сенью Галери Лафайетт. Париж – горбун Квазимодо на вершине величественного Нотр-Дам де Пари.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Париж – луковый суп, источающий аромат сыра и сыр с тошным запахом лука. Париж – вино, льющееся как вода и вода по цене вина.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Париж – витрины дорогих бутиков без ценников и лейблы мировых брендов, споротые с вещей перед продажей в дешевых «Тати».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Париж – стеклянные пирамиды в историческом ансамбле Лувра. Марк Шагал на потолке Оперы Гарнье. Концептуальные колонны Бюрена в Пале-Рояле. Париж – Венера Милосская без обеих рук.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Париж – по-женски элегантные мужчины. Париж – по-мужски уверенные женщины.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Париж – пренебрежение в уголках буржуазных губ. Наглая пухлость негритянского рта. Нарочитый смех арабского официанта. Париж – неразгаданная улыбка Джоконды.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Париж, Париж, Париж…<br>
<br>&nbsp;17 апреля 2012, С-Петербург<br><br><br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Быть<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Меня качает. Всю мою странную кочевую неуютную неприкаянную жизнь.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;От одного борта к другому, от одного лица к иному, от рук, протянутых ко мне, до рук, скрывающихся в безднах карманов, словно в черном космосе.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Что у них там, в карманах, космические дыры? Что у них там за пазухами? А за душой?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Трясутся пасмурные, серые, неулыбчивые, покорные, от всего отреченные. Или отрекшиеся? В карманах – генетический мороз. Вой падающих колоколов, гул революций, пурга репрессий, раздирающая боль войны, загнанность зверя в кольце блокады, застойность времени, обкраденность демократией.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Лица без надежды. Без определенного рода. Без племени. Согласные и несогласные – все в одном эшелоне, в одном вагоне одного поезда, летящего к обрыву.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Обрыв – ведь это не так уж и плохо. Обрыв – это когда тебя обрывают. Или ты сам обрываешь все старое, отжившее. Это – когда с колен! Обрыв – это полет. Полет «над»! Над землей, над страной, над собой! Ввысь!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Хлебозавод, больница, кладбище. Будьте здоровы! – это я, мой громкий распевный голос, разрезающий колкую тишину. Слишком звонкий в этой унылой тряске.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Круглолицая чужая киргизка расплылась и прыснула в ладони. То ли опять чихнула, то ли рассмеялась.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Скажите, когда КВД?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А где мы? – всматриваюсь в заляпанные черные окна. – Понимаете, я иногда сама не знаю, где мы… не знаю, где я… куда еду… в какую сторону… всегда вот так, не поднимая головы… хватаюсь за взгляды пассажиров… цепляюсь за рукава: где мы? куда мы?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вме&#769;сте?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Нет, каждый сам по себе.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Каждый сам восходит, сам трясется, вглядываясь в черные дыры космического пространства, прислонившись к нему промозглым носом, и сам сходит. Обрыв.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А я? А как же я? Возьмите меня с собой!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я – как неприкаянный дух. Призрак, застрявший меж «да» и «нет», меж «тьма» и «свет», меж двух миров, меж ста измерений. Не знаю, куда держу путь. По кольцу, по спирали… возвращаюсь в одну и ту же точку… из раза в раз… и опять, опять, опять…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Господи, помоги и помилуй!.. и услышь мя… да святится имя твое…» – украдкой крещусь на уплывающие в черноту тусклые купола.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сажусь на свое место. У меня здесь есть свое место. Мой трон. Моя возвышенность над обрывом. Мой личный казенный полет.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Гляжу в окно. Всматриваюсь вместе со всеми в космическую темь. Мелькают огни: мамино лицо, морозное яблоко под подушкой, вихрем с горы, Алешка с ромашками, духи «Быть может», крохотные пальчики сына, запретная любовь, крохотные пальчики внучки… и опять чернота…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Не-бытие.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Не-быть просто. Закрываешь глаза, и всё. Обрыв. И можно не открывать.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А можно… можно – во все глаза! Во все огни! Во все фары! Во весь дух! Во весь опор! На всех парусах!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Встаю с трона. Схожу. Тронулись. Значит, с трона сошли. Теперь не сами по себе, теперь вместе.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Улыбаюсь, шучу. Вобрала в себя огни, и выдаю на сдачу. Сдаю свои огни на хранение. Вам, пассажиры, путники, странники! Такие же, как и я: меж «да» и «нет», меж «тьма» и «свет»!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Пути Господни неисповедимы.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Все мы здесь только «быть может».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но можем – БЫТЬ!<br>
<br>&nbsp;16 декабря 2011, С-Петербург<br><br><br><br><br>