Владимир Германздерфер, Наталья Рябцева
Путь израильского наёмника

Глава 1

   Старая железная кровать возле двух таких же. Стоят в ряд и ждут возвращения хозяев.
   – Влад, ну ты идёшь? Уже полчаса, как сидишь в комнате. Нам пора.
   – Иду.
   А идти совсем не хочется. Кладу под кровать «англичанку» [1 - Англичанка – винтовка английского образца.]. Под шкафом шорох. Это Борька там возится, будто не хочет опускать. Но надо идти. Я, солдат армии обороны Израиля, поднялся и обвёл комнату взглядом. Бронежилет сразу напомнил о себе тяжестью. Как-то не хочется идти, будто что-то грызёт внутри. Но шаг, второй – и вот я уже бегу. Даже не закрыл комнату. Так оставил с открытой дверью. После первого шага все страхи позабыты. Последний луч заката коснулся лица.
   – Влад, ты чего?
   Отвечать на вопрос нет желания. Вокруг военная база, живущая своей жизнью. Суета солдат, флаг со звездой Давида, домики, площадки… Всё как обычно, как всегда. Солнце исчезло где-то далеко за краем земли. Дизель автомобиля плюнул в небо черным дымом и заурчал.
   – Влад, спасите его, – слова полковника звучат скорее как просьба.
   – Не обещаю, но очень постараемся.
   – Ну, вы уж очень постарайтесь. Мальчишке то всего двадцать лет.
   Илия обнял пулемёт. То, что для меня тяжесть – для него пушинка. Огромный человек ждёт команды, а рядом с ним ждут Андрей и Фанта. Куда нам без него? Смотрю на них и такое чувство будто прощаюсь. Чернота внутри заполнила сердце и душу.
   – Грузимся, – сказал как-то обречённо.
   – Влад, ты чего?
   – Да вот, что то не то.
   – Это потому что гамбургеры в Макдональдсе вчера с майонезом были. Я же просил с кетчупом.
   – Давай, садимся, а то Илия ещё чё то приплетёт.
   – Влад, что случилось?
   Пнул ногой песок.
   – Да, ничего. Грузимся и поехали. Нам ещё парня выручать.
   Джип легко тронулся с места. Сегодня, где-то там, в темноте, волчья стая должна достать мальчишку из лап смерти. Головы опущены, смотрим в сапоги. Машину кидает влево и резко останавливает, а каждый из нас ещё не окончил свою молитву. Может, она спасёт? А может, умение воина или случай? Камень, о который споткнёшься, и пуля пролетит мимо?
   – С Богом!
   Открываю дверь. Далеко от квадрата указанного на карте выстраиваемся в линию друг за другом.
   – Пошли.
   Ночь прячет волчью стаю. Мы двигаемся тихо. Приборы ночного видения хорошие помощники – указывают нам кто, где и зачем. Маленький крестик на карте – как много он значит для меня и моих ребят! И для того, кто нас ждёт. Простой росчерк маркера, испачкавший лист отсканированной бумаги.
   Улица, вторая, оставлены позади. Впереди только враг. Тихо обходим всё, что встречается на пути. Стараемся быть словно тени. Вот он – недостроенный дом. Легко проникаем на стройку. Взбираемся на верх бетонной коробки. Каждый знает что делать. Плашмя ложимся на крышу и берём здание напротив в прицелы.
   Оно такое маленькое и хрупкое. По результатам разведки в нём находится наш парнишка. Как он туда попал не важно. Нам надо его достать.
   – Влад, они держат его в доме для сирот.
   – Чёрт, с наскока не пойдёт. Андрей, что там около здания?
   – Позади стройка. По бокам два жилых двухэтажных дома.
   – Верно. Это наша исходная. Там, наверно, дети.
   – Наверно.
   – Как бы нам посмотреть, чтоб не шуметь?
   – Как бы нам, Влад, самим не нуждаться в помощи!
   – Вот чувствовал, что сегодня что-то не так.
   – Да, да. И я вот говорю! Не зря вчера вместо кетчупа майонез положили. Не к добру всё это.
   – Илия, помолчи.
   – Влад, что делать будем?
   – Думаю, Андрей. Стрелять нельзя.
   – А что можно?
   – Илия, давай по старинке. План Б.
   – Какой план? Давайте выполним задание и домой.
   – Фанта, помолчи!
   – Молчу, Влад. Но надо что то решать.
   – Я уже решил. Значит, план такой: Фанта ты сейчас возьмёшь всё наше, и ждёшь здесь. Снимаем всё, что может звенеть. В темноте и так не видно. У дома начнём.
   – Что начнём, Влад?
   – Сымпровизируем, Илия.
   В штанах и футболках перебегаем друг за другом дорогу. До дома метров двадцать пять. Крадёмся. Осталось пятнадцать, десять, пять. И тут…
   – Андрей, ты сука!!!
   – Влад, ты чего?
   Не успел он опомниться, как получил кулаком по лицу.
   – Илия, держи этого придурка! Я ему сейчас все мозги вышибу!
   Крик на русском, пьяная драка. План должен сработать. Так и есть. Он вызывает интерес стоящих у окон охранников. Дверь в нужном доме открывается и один из них выглядывает на улицу.
   – Вперёд!
   Каждый достал по Беретте [2 - Беретта – самозарядный пистолет итальянского производства.] и просочился в здание. Стреляем уже внутри. Второй охранник передаёт по рации. Вбегаю в дом последним. Падаю, встаю, опять падаю. Что-то обожгло руку. Чёрт, кажется, мы не успели тихо. Вбегаю в комнату, а там дети. Слава Богу, всё-таки успели.
   – Перебили всех, Влад. Ещё раз будешь так импровизировать – без башки останешься.
   Андрей не успел договорить, как в дом вбежал Фанта. Наш ослик, нагруженный военной амуницией, запыхался.
   – Илия и Фанта к окнам. Дверь закидать кроватями. Дети, за мной.
   – Слева стрельба из АК [3 - АК – автомат Калашникова.]. К нам гости.
   – Вижу, Фанта, вижу.
   Переодеваемся. Бронежилеты одеты, привычное оружие в руках. Дети, увидев великана Илию, сразу замолчали и прижались к стенке. На полу наш раненный боец. Возле него лежит араб с полуоткрытым ртом.
   – Ну вот, тебе надо было это?
   Избитый до полусмерти солдат с ранеными ногами. Молчит, ни слова. Только в глазах мольба и боль.
   – Чёрт, нам просто так отсюда не выбраться. Укол. Илия, сделай ему укол и мигом к окнам. Андрей, за мной. Говоришь, за зданием стройка?
   – Да, новострой с техникой.
   – Илия!
   – Что?
   – Ты уж поаккуратней. Смотри, чтоб не убили.
   – Хорошо.
   Нас здесь не ждали. Поэтому не смогли сразу организовать атаку. Илия взвалил РПК [4 - РПК – ручной пулемёт Калашникова.] и начал короткими очередями останавливать тени. Мы огрызнулись. В помощь ему тявкнул выстрелом Фанта. Музыка боя стихла. Сейчас перегруппируются.
   – Андрей, за мной. Нужна дверь на детскую площадку.
   – Вот она.
   – Чего ждёшь? Открывай!
   – А ключ?
   – Андрей, прекрати цирк. Давай переодевайся. Илия, мы сейчас.
   – Влад, во что переодеваться?
   – Вон в этих бродяг.
   Мёртвые тела тяжело раздевать. Но желание жить помогает это делать быстро. В ботинках большего размера и сползающих штанах мы за три минуты стали похожи на охранников.
   – Теперь к двери. Да не к этой, Андрей. А к той, что на площадку.
   Слава богу, что всё происходит так быстро. От начала захвата прошло восемь минут.
   Стрельба постепенно будит квартал. Мы тихонечко выходим. Зажглись окна, осветив улицу. Две тени скользят вдоль стены.
   Одна держит штаны и пистолет, другая крадётся впереди.
   – Андрей, нам нужен транспорт и побольше.
   – Вон грузовик стоит.
   – Нет, не подойдёт.
   – Влад, кажется, я знаю что нужно.
   – Стой, Андрей. Не надо, не входить в роль. Просто угони легковушку.
   Бежим метров двадцать. Одной рукой держу Беретту, второй штаны. Андрей забегает за забор. Слышу, какая-то суета. Потом слова на арабском и удар. Тут же со скрипом открывается дверь и сразу захлопывается. Секунда и завёлся очень грубый мотор. Значит, машина большая. Слева к дому крадётся тень. Падаю на колено, стреляю. Тень упала. Бегу прикрыть тыл. Стрельба на улице не утихает, а здесь, позади дома – тишина. Ещё один – стреляю. Всё происходит автоматически. Человек падает, я вбегаю в дом. И тут, что то огромное ломает забор на стройке. Потом это огромное приближается всё ближе.
   – Чёрт, чёрт, чёрт.
   Бегу по коридору, сворачиваю в комнату, падаю на пол. Громадный ковш ломает крышу. Андрей!
   – Все в ковш!
   Илия без раздумий запрыгивает в железную клешню. За ним Фанта. Толкаю наш объект, и гигантская ладонь подымается.
   – Андрей, стой! Назад!
   Ковш опускается к самому полу.
   – Снимайте бронежилеты, Илия, Фанта!
   Три бронежилета у меня в руках. Прыгаю на искорёженный пол.
   – А ну ка, собрались все вместе, – машу рукой детям.
   Они как маленькие роботы быстро собрались в плотную кучу и легли на пол. Кидаю на них бронежилеты. Они бьют по головам, но создают щит от пуль. Назад, обратно в ковш. Стучу рукояткой пистолета по железу. Где то рядом заревел дизель. Пневматика подняла нас вверх. Поехали. Слышу, стреляют. Пули дзинькают по ковшу. Звук приближающегося вертолёта. Три ракеты, одна за другой, взрываются на дороге позади нас.
   – Повезло!
   – Ага!
   – Влад, Фанта на русском с перепуга заговорил!
   Смех переходит в истерический. Смотрю на небо над нами. А там – звёзды.
   Вот уже черта. Рука солдата означает – наши. Объяснять что мы свои, в чужой одежде, без бронежилетов и с пулемётом Калашникова – нет смысла.
   – Без шума сдаёмся в плен.
   – Поняли, командир.
   Ковш опускается, и мы втроём выкатываемся на землю. Четвёртого пинками вытолкали из кабины. Ну а пятый остался лежать в ковше. Морфий крепко его держит во сне. Страх остановившего нас солдата легко превратил всех четверых во врагов. Заталкивают в джип с завязанными руками и повязками на глазах. Едем. Слава богу, что живы, а всё остальное заживёт. Заплакал. Это нервы. Секундная слабость.
   Машина остановилась. Судя по звукам возле штаба. Пинками и толчками нас покидали на песок, словно мешки с картошкой. Слышу недовольный голос Рахиль. Теперь тот, кто пинал, срочно стал освобождать руки от пластиковой ленты.
   – Влад, ты плакал?
   Женские руки сдёрнули повязку с головы.
   – Спасибо, за солдата.
   – Это моя работа.
   Путь волчьей стаи окончен. Звёздное небо над головой стали пронизывать первые лучи рассвета. Взглянул туда, куда пошла Рахиль. Мелькнула отъезжающая карета скорой помощи. Мир не изменится никогда. Мы живём от войны и до войны. Подъехал джип. Тихонько грузимся. Нет сил даже ругаться с теми, кто нас колотил. Начальство знает, кто мы. А другим ничего не надо знать. И ещё Борька в комнате всё о нас знает. Но ничего не скажет. Потому как его друг сухарь. А я – хозяин сухаря. Улыбнулся сам себе. Машину прилично тряхануло. Вспомнилась от чего-то родная российская дорога. Как то непроизвольно вспомнился город, в котором жил. Лица. Их много: те, которые росли со мной во дворе, учились и шли по жизни. Вспомнилось начало этого пути…

Глава 2

   Темнота за окном начинает наполняться красками. Возникает множество незнакомых лиц и среди них я в здании аэропорта.
   Решение направиться в это странствие было не совсем моим. Семья захотела последовать примеру многих представителей избранного народа и обосноваться на земле обетованной. Но вначале на разведку отправили меня.
   В один счёт решили, собрали и помахали рукой на прощание. Я обнял маму, пожал руку отцу и сделал шаг за порог дома. С этого момента начался мой путь в армию Израильской обороны.
   Бог наградил меня умением стрелять. Остальное я получил на тренировках. Даже став мастером спорта по стрельбе, я продолжал ходить в спортзал. Мне нравилось стрелять и анализировать каждое попадание, нравилось быть наедине с мишенью. Фортуна – тётка вредная, но она обожает фанатов своего дела и не покидает их. Окружающий мир был не интересен. Пацаны во дворе, одноклассники, девчонки – всё текло мимо сплошным потоком лиц. Вдвоём с мишенью я был вполне счастлив. Стрелять – это то, что я умел делать лучше всего в тот момент, когда началась новая жизнь в другой стране.
   Без особого страха, даже с какой-то долей любопытства, я тронулся в путь. Аэропорт. Суета огромного муравейника. Из образов вдруг появился мальчик. Казалось, что это был не один мальчик, а несколько маленьких клонированных еврейчиков.
   Рядом с ним невозмутимая еврейская мама, позволяющая своему малышу всё. Каждые пять секунд по терминалу разносился крик:
   – Хаим! Далеко не убегай!
   После очередного своего забега этот чудо ребёнок остановился напротив меня. Он был чуть крупнее, чем все малыши в этом возрасте с немного печальными и одновременно хитрыми глазками.
   – Дядя, вы тоже едете в Израиль?
   – Да, Хаим.
   – Мама, я нашёл дядю, который нам поможет нести сумки.
   Его крик обратил на меня внимание всех, кто ждал рейса. Люди в чёрных шапках с пейсами [5 - Пейсы – длинные неподстриженные пряди волос на висках, традиционный элемент причёски ортодоксальных и ультраортодоксальных евреев.] были похожи на Незнаек из мультфильма. Им было не до меня. Они нервничали в ожидании задержанного рейса.
   – Молодой человек?
   – Я помогу.
   Желая поспать, я оборвал на полуслове незнакомую мне женщину. Напротив меня никого не было. Устроившись в кресле, я положил ноги на пустое место. Кто ж мог знать, что мальчишке захочется играть именно тут. Почему-то решив, что мои ноги это шлагбаум, он задался целью перелезть через него. Пыхтя и кряхтя, он с олимпийским спокойствием начал преодолевать барьер. Но толстенький зад перевесил остальные части тела. Сочный шлепок, и малыш оказался на полу. Но это непоседливое создание даже не заплакало.
   – Хаим, не мешай молодому человеку. Не видишь, он отдыхает. Пусть набирается сил. Ему ещё тащить наши сумки.
   Хаим всё правильно понял и нашёл себе другой объект развлечения. Раздвижные двери. Сначала он сделал шаг навстречу и коснулся стекла – дверь открылась. Отошёл – дверь закрылась. Волшебство! Хитрые глазки были полны восторга. Отошёл – подошёл. Отошёл – подошёл. Судя по всему, он решил их достать. Мой сон прошёл окончательно.
   – Хаим, отстань от дверей! Не делай маме больно.
   – Сейчас, мама.
   Хаим отошёл от двери, но только для того, чтобы разогнаться. По терминалу раздался топот, двери открылись и Хаим оказался на улице. Испуг оставшегося без мамы ребёнка вернул Хаима обратно в здание. Дверь беспрекословно повиновалась малышу. Очевидно, он почувствовал себя хозяином двери и решил увеличить дальность разбега. Снова топот. В этот момент голос в динамике объявил посадку. Когда диспетчер замолчал, раздался глухой удар о стекло. Хаим растаявшим мороженным сполз по двери вниз. Она явно вышла из повиновения. Но малыш опять не заплакал. Заставив улыбнуться половину зала, он вскочил и побежал к маме. Дверь больше не открывалась. Шедшие снаружи люди с непривычки стукались в неё головами.
   – Пойдём, сыночек, – невозмутимо сказала еврейская мама.
   За этой дверью остался мир детства, родные. Теперь я буду приходить сюда только туристом. И может именно поэтому она больше не открывалась, чтобы не впускать, а только выпускать тех, кто покидал родину ради колбасы.
   Ту-134 уносил меня всё дальше от Родины. Москва – Тель-Авив. Лететь было недолго – четыре часа. Шумные пассажиры, наполнившие салон, не успев взлететь, уже ждали приземления.
   На лице сидящего рядом еврея с длинными пейсами и кипой [6 - Кипа – еврейский головной убор, ермолка.] на голове радость исчезла в тот момент, когда стюардессы забегали по длинному междурядью. В проходе стояли двое левых пассажиров, мешающие движению. Они были посажены на железный ящик у кабины пилотов. Перепуганные люди, широко раскрыв глаза, тихо-тихо шептались. Вдруг самолёт резко накренился в сторону. «Ну, вот и прилетели!», – мелькнуло в голове.
   – Отче наш, иже еси на небеси, – молитва старого еврея заставила меня с удивлением отвернуться от иллюминатора. Не знаю, может быть, именно его горячие слова выровняли самолёт, но дальше всё пошло, как надо. Стюардесса с яркой и обворожительной улыбкой объявила, что можно отстегнуть ремни безопасности.
   – Уважаемые пассажиры, сейчас будет обед.
   А какой еврей не любит покушать? Появилась тележка и ещё одна стюардесса, похожая на первую, но немного постарше. Тогда ещё не подавали кошерную [7 - Кошер – Пища, приготовленная по еврейским законам питания.] и не кошерную еду. Всем раздали одно: рис, обильно политый коричневой жижей, с кусками сочной свинины. Вокруг интенсивно застучали золотые зубы, пережёвывающие пищу. Процесс пищеварения прервала тихая фраза, прозвучавшая в не выключенный стюардессой микрофон.
   – У нас проблемы. Шасси заело.
   – И что делать?
   – Ничего. Выйди с улыбкой в салон и проследи, чтобы не было паники.
   Эта фраза заставила забыть об обеде. Взволнованный шёпот заполнил все уголки самолёта. Пассажиры начали обвинять Аэрофлот, погоду и ещё бог знает кого.
   – Господи помоги мне, и не дай сгинуть в этой кутерьме, перепуганный шёпот заставил улыбнуться и взглянуть на старика рядом.
   – Молодой человек, не мешайте. Вы что, не видите? Я тут чуть-чуть спастись пробую.
   Явный одесский говор заставил меня улыбнутся.
   – Ну что вы глядите, молодой человек? Глаза мои устали на вас смотреть.
   Возможно, Бог услышал молитву и решил пожалеть самолёт. Полёт вновь стал протекать в обычном режиме и громком шуме вежливых евреев. Улыбки стюардесс после минутного страха светились счастьем. Живы. И только двое влюблённых прижались друг дружке и спокойно спали, не обращая внимания на суету вокруг. Они единственные среди всех нас были похожи на евреев. Соблюдая кашрут [8 - Кашрут – система ритуальных правил, определяющих соответствие чего-либо требованиям Галахии, еврейского Закона. В основе законов кашрута лежат заповеди Торы.], молодые люди отказались от еды и были совершенно спокойны в своём взаимном счастье.
   После холодной Москвы жаркое солнце в иллюминаторе встретило мой взгляд ярко-рыжим диском. Раздвинулись облака, и я подумал, что внизу тоже голубое небо.
   – Это, молодой человек, море.
   Вслед за пронзительной синевой появилась тонкая линия берега. Стюардессы стали раздавать декларации. Мой сосед опять проснулся.
   – Ой, чтоб я так жил, как я лечу.
   Старик попытался снова закрыть глаза, но стюардесса протянула ему декларацию.
   – Ой, только не надо мне тыкать эти бумажки. Сёма знает, что ничего не везёт кроме пейсов и кипы.
   Самолёт резко накренило.
   – Всё, всё. Сёма пишет декларацию, только не надо бросать его об землю с высоты.
   С другой стороны от него сидела довольно упитанная женщина.
   Она заняла почти два кресла согласно купленным билетам, поэтому её ребёнку досталась четверть. Он съёжился на этом кусочке и спокойно спал.
   Самолёт вдруг хорошенько тряхнуло, будто нашему воздушному кораблю кто-то дал хороший пинок под хвост и он, едва коснувшись земли, стремительно побежал вперёд. В наступившей тишине мы благополучно остановились.
   – Вас приветствует Тель-Авив, – с улыбкой подвела итог стюардесса и все зааплодировали умению пилота летать на корыте с крыльями.
   Полёт окончился, и началось великое перемещение евреев. Хотя за иллюминаторами стояла жара, но почти все надевали куртки, так как деть их было некуда, а выбросить жалко. В руках кульки, авоськи, сумки. Всё это потоком ринулось к трапу. Я засмотрелся на двоих влюблённых. Они выделялись своим спокойствием среди всеобщей суеты. У них были такие светлые и счастливые лица, что мне тоже щемительно захотелось вот так стоять, прижавшись к любимой и ни о чём не думать. И тут меня толкнула женщина.
   – Э, молодой человек, помогите с сумкой. Вы обещали! Хаим, за мной!
   Салон постепенно пустел, а автобусы у трапа наполнялись. Сразу захотелось назад, домой. Но вслед за двумя влюблёнными я всё-таки вышел. Как только их ноги коснулись земли, они упали плашмя перед автобусом и стали целовать бетон аэродрома, читая молитву. Никому непонятные слова, возможно идиш или иврит, обратили на себя внимание остальных пассажиров.
   – Радуются, что живы, – голос из толпы заставил всех рассмеяться.
   Три автобуса, полные новых евреев, поехали в своё будущее мимо самолётов, мимо девчонок и парней с автоматами наперевес.
   – Здравствуй, капитализм. Встречай меня.
   Пройдя паспортный контроль, я вышел из здания аэропорта и понял, что теперь мне придётся жить в горячем аду, раз не жилось в зелёном раю. Я оглянулся с тоской назад, но потом взвалил на плечо сумку с надписью «Риббок» и пошёл навстречу такси, которое отвезло меня в город…
   …Машина остановилась как раз тогда, когда в своём воспоминании я прошёл паспортный контроль. Где я был тогда – и где сейчас? Кем стал за эти годы? Солдат, которого ждёт Англичанка, железная кровать и Борька за шкафом.
   – Мы вернулись.
   Синяк на руке болит и ещё смертельно хочется спать. Организм, коснувшись попой кровати, расслабился и тут же боль от падений и ударов стукнула по мозгам. Шум телевизора в холле рассказывает о неудачной операции и двух застреленных евреях из армии обороны Израиля. Одного звать Влад второго Андрей.
   – Влад, вас убили! – вбежал Фанта, завёрнутый в полотенце, и тут же в недоумении остановился. Почти уснувшие двое смотрели на него удивлёнными глазами.
   – Ты что, с ума сошёл? – я еле выдавил из себя.
   – Да нет же, убили, – уже как то тише ответил Фанта. – Пойдёмте в вестибюль, там телевизор только об этом и орёт.
   Интерес такая штука, что любую усталость пересилит. Мы с Андреем остановились в толпе у телевизора.
   – Чёрт, вот почему я так боялся сегодня. Знал же, что убьют.
   А телевизор всё распинался об израильтянах, что хотели расстрелять сирот. Но с помощью Аллаха были убиты двое из них. Один, судя по нашивке, Влад с русской фамилией, а второй – Андрей, тоже с не очень еврейской фамилией. Те двое, одетые в наши одежды совсем не были похожи на нас. А мы были в их одеждах живы и смотрели очередной бред по телевизору. Вскоре всё это надоело. Кривые взгляды окружающих солдат заставили уйти в комнату. Заходим, а там Илия в душе моет своё огромное тело и поёт грузинскую песню. Я слушаю её и вдруг начинаю понимать слова. Закрываю на секунду глаза и опять проваливаюсь всё в тот же сон. Мой путь сюда был не очень длинным и не очень коротким…

Глава 3

   Большой город, большие деньги. Всё что требовала от меня моя новая родина, это повиновение. За это в банке дали ссуду. И этим сделали меня не совсем свободным человеком. Купил квартиру и стал принадлежать только ей. Любые желания работодателя я выполнял чётко. Всё время боялся остаться без денег. Раб квартиры, я был как джин в своём кувшине. Мы стали с ним невероятно похожи в этом восточном мире жары и красивых песчаных дюн. Как и джин, я каждый раз возвращался в квартиру после выполненного задания. Как сказочный герой я мчался по вызову телефонного звонка на место, где ждал меня работодатель. Раб квартиры нужен был везде. Я так боялся потерять работу, что соглашался на всё, что мне предлагал хозяин. Вечером приходил уставший домой, купался, садился возле компьютера и только теперь, в виртуальном мире, получал свободу. Я был героем женских сердец, и мне нравилась власть над некоторыми из них. Это так увлекало, что порой я сидел у компьютера всю ночь, а утром вновь торопился к своему господину. Вот так я и существовал, загнанный раб в загнанном мире.
   Но однажды, то ли бог смилостивился надо мной, то ли фортуна вспомнила о моём существовании. Пришла повестка в армию и внутри меня всё изменилось. К этому времени я уже прожил в Израиле два года и был далеко не тем восторженным ребёнком, который приехал в страну. Всё что у меня было, это сносное знание иврита и профессия «принеси, подай, иди и не мешай».
   Мой хозяин Фуат подержал повестку в руках и улыбнулся.
   – Зачем тебе всё это? Ты уже не мальчик, чтобы бегать и выполнять приказы.
   – Да. И поэтому, Фуат, теперь ты не будешь отдавать мне приказы таскать цемент.
   – Ты что? Как ты мог такое подумать? Марш, тащи раствор.
   – Фуат! А как же твои слова?!
   – Ты помогаешь заработать мне, а я даю заработать тебе. Понятно?
   Лицо араба сразу изменилось. Когда что-то шло не по его сценарию, он становился злой. В чёрных глазах я увидел ненависть.
   – Ты что, Фуат, сердишься на меня?
   – Все вы евреи одинаковые. Вам бы только ничего не делать.
   – Ну, ну, Фуат, не нервничай. Я только съезжу туда и сразу вернусь.
   – Ты мне это точно обещаешь?
   – Конечно, обещаю.
   – Ладно, тогда неси раствор и не забудь ещё ящик с плиткой. А потом сбегай за водой и можешь быть свободен.
   – Вы сегодня невероятно добры ко мне, – сказал я арабу на русском языке.
   – Я ничего не понял, – крикнул он мне из соседней комнаты.
   – А ничего и не надо понимать. Сиди, работай, а я за раствором.
   Ведра с цементом уже ждали меня. Хитрый Фуат знал, что я вернусь, поэтому и отпустил. Кому я двадцатишестилетний нужен в армии?
   – Плитка в ящике. Вода в баклажке, а раствор в вёдрах. Фуат, я могу идти?
   – Да, да, и помни об обещании.
   – Пока, мой ненаглядный араб.
   – Ты что-то сказал?
   – Нет, это я попрощался на русском.
   День пробежал быстро, и следующее утро не заставило себя долго ждать. Таких как я, с повесткой в руках, у дверей военкомата было человек тридцать. Короткие стрижки, смуглые лица, смех и разговоры только о боевых войсках. И всё это на иврите. Вот тут я понял, что знаю ещё далеко не все слова. У меня было так мало общения за эти два года. Да и с кем общаться, когда друзей так и не нажил? Я давно привык быть один, ещё там, на тренировках. И даже работа у Фуата мне нравилась именно потому, что там я всё время был один. Уж такой я вырос. Небольшой рост, русые волосы, не очень короткая причёска. А ещё я молодо выглядел, и в свои двадцать шесть лет был похож на восемнадцатилетнего соседа.
   Ему, как и мне, почему-то дали отдельные карточки, отвели в сторону и сказали ждать. Наверное, причиной этому было наше умение стрелять.
   Через некоторое время пришла женщина в военной форме. Она посмотрела на нас и поманила пальцем. Мы вдвоём подошли. В протянутую руку отдали удостоверения мастеров спорта. Она внимательно их изучила и отдала обратно.
   – Пошли, – на чисто русском языке сказала мне, а соседу повторила то же самое только на французском. Мы, повинуясь, потопали за ней на улицу. Там ждала легковая «Пэжо». В ответ на дистанционное управление машина пискнула, и открыла двери.
   – Садитесь, – женщина указала на заднее сидение.
   Ну вот, служба и началась. По рассказам из Союза я знал, что солдат часто используют на стройке. Подумал, нас тоже сейчас припашут. Но израильская армия не Союз. Это я понял, когда нас привезли к маленькому зданию.
   – Выходите, – сказала наша сопровождающая на французском языке, а потом и на русском. Милая женщина лет 45 вышла из машины и потянулась.
   – Ну, чего вы стоите? Марш!
   – Куда?
   – Вон двери, видите? Туда и идите.
   Пиная песок ногами, мы отошли от дороги. Заброшенная шиномонтажная станция довольно интересно выглядела со стороны. Наша командирша подъехала к груде старых машин. Но её «Пэжо» была настолько древняя, что рядом с этой грудой она казалась металлоломом. Я нажал на звонок у двери. Где-то далеко дзынькнуло. Через какое то время с той стороны спросили:
   – Кто?
   – Открывай, Яков.
   Ответ был опознан и дверь открылась. Мы ещё не были солдатами и поэтому нам тихонечко сказали:
   – Входите.
   Закопанный в песках огромный, метров четыреста, подземный бункер встретил нас прохладой. После невыносимой жары на улице, это как попасть в другой мир. Яков свернул в один из коридоров, а мы пошли к рубежу, где уже лежали две готовые винтовки.
   – Ну, что вы смотрите на них, как красны девицы? Сейчас проверим, как вы стреляете.
   Желание отличиться вдруг исчезло. Я мастер спорта по стрельбе из лука, а не из винтовки. Но в мозгу пронеслось: «Молчи и стреляй». Француз, темнокожий парнишка, рассмеялся. Взял винтовку, передёрнул затвор и выстрелил. Гильза со звоном упала на бетонный пол. Я повторил всё то же, но медленнее. И мой выстрел ознаменовался попаданием в мишень. Я весело подмигнул французу, чем невероятно разозлил парнишку. Тот выстрелил ещё, а я вслед за ним. Оба промазали. Приклад непривычно долбал меня по плечу после каждого выстрела.
   – Теперь лежачее положение.
   Я очень удачно хлопнулся на пол. Не знаю, откуда во мне всё это взялось? Наверно родилось с моим приходом в эту жизнь. Но теперь я закрыл глаза и ждал удара сердца. Поймал мишень в прицел и выстрелил. Француз усиленно палил рядом, пока не опустошил всю обойму. Моё попадание заставило улыбнуться не только меня, но и женщину. Француз нервно вскочил. Винтовку оставил на земле. Я дострелял всю обойму. Почти все пули легли в железяку. Встал вместе с винтовкой. Вытолкнул последнюю гильзу и погладил пустое дуло. Сам не знаю, почему, тихо шепнул:
   – Спасибо тебе.
   – Теперь попробуйте по бегущей мишени.
   Голос заставил задвигаться вдалеке силуэт, похожий на человека. Каждый получил по одному патрону. Мишень двигалась влево от нас. Я привык стрелять на вынос. Вставил патрон, щёлкнул затвором, прицелился. Бабах и попал. Француз почему-то засуетился, и патрон выпал из рук. Пока поднимал, мишень уехала.
   – Не успел, – засмеялась женщина.
   – Не успел, – ответил тот и положил винтовку к ногам.
   – Что чувствовал, когда попал в мишень? – спросила женщина у меня.
   – Не знаю. Как то всё само получилось. Не я командовал телом, а инстинкты, которые во мне. Может при выстреле я чувствовал, что свободен от этого мира и вовсе не раб.
   – Раб? Почему раб?
   – Потому что всё время должен только работать.
   – Ну, а при выстреле?
   – Я на миг вернулся в свой спортзал и там остался на время выстрела.
   – Я думаю, это всё. Отставь винтовку.
   – Куда?
   – Ну, положи её на пол. Потом заберут.
   – Скажите, нас возьмут в боевые войска? – заговорил француз на иврите.
   – Вас примут, только куда-то подальше от передовой. Тоже мне, стрелки! 50 процентов попадания.
   – Но?!
   – Никаких но. Поехали. Яков, мы закончили.
   – Пусть распишутся в журнале.
   – Да, прости. Пойдёмте, распишетесь, что зря израсходовали имущества армии на тридцать долларов. Ну же, Влад, не грусти. У тебя всё получится, но только не здесь, а где-то в другом месте.
   Всё остальное было уже не важно. Я не прошёл тест по стрельбе. Теперь я нужен только Фуату и его раствору. Вернувшись к зданию военкомата, мы стали проходить обычную процедуру вместе со всеми. Девушка в военной форме что-то спрашивала в окошечко, я отвечал на вопросы. Последний был:
   – Вы хотите служить в действующей армии обороны Израиля?
   Я взглянул ей в глаза, и спросившая опустила голову. В моем взгляде наверно была мольба: «не прогоняйте». Девчонка покачала головой. А я подумал:
   «скажи же да».
   – Да, я хочу служить в действующей армии обороны Израиля.
   – Вот здесь распишитесь и ждите письмо.
   – И это всё?
   – Я что вы ещё хотели услышать?
   Вот так девчонка кивком головы решила мою судьбу.
   – До свидания.
   В этот момент я почувствовал, что стал в здании военкомата частью чего-то большого и сильного.
   Автобус отвёз меня домой, и я стал ждать письма. День сменялся днём, но кроме банковских счетов и рекламок ничего не приходило. Каждый день я не терял надежду, но она становилась всё меньше и меньше. Постепенно я перестал надеяться и уже не бежал к почтовому ящику, всё больше превращаясь в раба своей квартиры. Вёдра с раствором, плитка и какие-то порошки, вода в баклажке – вот что стало частью моей жизни. Мне совсем не хотелось учиться. У своего Фуата я неплохо зарабатывал. Зарплату получал вовремя и без обмана. Это меня вполне устраивало. Мне некуда было пойти, и я весь отдался работе от рассвета и до заката. Я практически жил на стройке рядом со своим арабом. Это хоть как-то отвлекало меня от пустой квартиры. Мои родители тоже переехали в Израиль, но ненадолго. Сразу подались в Америку, где неплохо устроились, а сестра получила образование. Потом сестра перебралась в Австрию, где и нашла себе приют, выйдя замуж. Хорошее медицинское образование и работа по специальности окончательно решили её судьбу. Они изредка звонили, поддерживая видимость семьи. Я же никого не хотел видеть. Просто толкал свою жизнь с каждым новым днём поближе к концу.
   И вот именно в таком настроении меня на работе застал звонок. Тихий голос, после небольшой паузы, спросил:
   – А куда я попал?
   – А куда вы целились? – схохмил я и в ответ сам засмеялся.
   А там, на другом конце, ответили:
   – Очень смешно. Вы Влад?
   – Да, я.
   – Посерьёзнее надо быть.
   – Буду, только зачем я вам?
   Минутная задержка ответа растянулась в вечность.
   – Прошу вас, выйдете из здания стройки, подойдите к белой машине и ждите.
   – Я выиграл приз в программе «Розыгрыш»?
   – Это не розыгрыш. Для вас это будет лучше, если вы выполните приказ.
   – Приказ?
   – Да.
   Неужели, я дождался? Ноги сами понесли меня к хозяину. С первого на пятый этаж я примчался без одышки.
   – Фуат, ко мне приехали. Отпустишь на пол часа?
   – Конечно.
   Поедая свою питу [9 - Пита – круглый, плоский пресный хлеб, который выпекается как из обойной муки, так и из пшеничной муки высшего сорта.], весь заевшийся хумусом [10 - Хумус – распространённая на Ближнем Востоке пюреобразная холодная закуска из нута (бараньего гороха) с тхиной – кунжутной пастой.], мой хозяин махнул рукой. Потом пробормотал что-то невнятное с полным ртом:
   – Твой обед, иди куда хочешь.
   Любопытство разрывает меня изнутри и придаёт энергии мчатся на улицу. Ноги перепрыгивают через одну ступеньку. Вот он улица. Встречай своего еврея! Передо мной дорога, а позади дома машины спешат куда-то одна за другой. Над головой сине небо и жгучее солнце. Вокруг строительный мусор, а слева и справа стоят возле вагончиков припаркованные машины. На заборе, в том месте где была дырка, кто-то нарисовал женщину. Юный Айвазовский сделал ещё надпись: «Под краном не стой». Так получилось, будто это говорило отверстие в заборе. Смотрю на стоящие машины – все пусты. Расстроенный собрался обратно.
   – Эх, чёрт. Кто-то пошутил.
   Опустил голову, и хотел было идти, но в кармане ожил телефон. Рука потянулась, вернее, бросилась в карман. Приложил трубку к уху.
   – А ты подкачался.
   Слышу всё тот же женский голос.
   – Не верти головой, всё равно не увидишь. Завтра заболей или умри, но чтобы хозяин тебя не ждал. Мы уезжаем.
   Гудок оборвал разговор. Может это обман, а может сам Фуат захотел избавиться от меня, чтобы не платить зарплату? Возвращаясь к нему я обдумывал, почему всё это произошло вот так, а не иначе. И тут опять тело решило за меня и толкнуло ногу на плитку, стоимость которой была около пятисот долларов. Глухой хруст под моей ногой рассердила хозяина.
   – Что ты делаешь?
   Моя улыбка добила его миролюбие. Став ещё злее он не сдержался и вскочил.
   – Фуат, сильно не дёргайся. Сейчас как вдарю больно. Так что лучше сядь на место.
   – Ты уволен! – мой хозяин перешёл на писк. – Зарплату не получишь! Она уйдёт на оплату плитки, которою ты растоптал. Как я вас русских ненавижу!
   – А зря, – сказал я и это ещё больше его разозлило.
   На его крик сбежались арабы со всех этажей. Их было очень много, и я решил не умирать в этот день.
   – Прощай!
   Фуат кричал, махал руками, а арабы бросились за мной по коридору. Но дальше здания им выходить нельзя, потому как нелегалы. Я выскочил на улицу во второй раз за пол часа и свистнул такси. Оно отвезло меня домой. А там телевизор и душ. Комната уже совсем не давила одиночеством.
   – Завтра меня заберут! – комнату наполнил первобытный крик одинокого мужчины.
   Потом по моему жилищу расползся уютный запах пиццы. Я уселся в кресло. Первый раз за всё время моего пребывания в Израиле спокойно закрыл глаза и вдруг почувствовал, как же я устал. В это миг я уже не был рабом. Я освободился. Теперь я чистый лист, на котором судьба напишет новую главу.

Глава 4

   Вскоре этот чистый лист, объевшийся пиццы, устал ждать рассвета и, в конце концов, уснул под утро. Телефонный звонок застал меня врасплох в тот момент, когда сладостный сон заполнил разум. Снился дом, семья. И всё это оборвалось в один миг писком мобилки. Рука стала шарить в темноте, но, не нащупав трубки, потянулась к выключателю. Я с трудом разлепил глаза и увидел что номер не определён. Телефон замолчал, очевидно, устав меня будить.
   – Неужели опоздал? Неужели всё?
   Посмотрел в окно, а там рассвет. На часах только пол пятого.
   – Ну, ничего себе! Позвонил кто-то!
   Глаза снова стали медленно закрываться и только ко мне прикоснулся сон, как телефон зазвонил опять.
   – Я слушаю? – возбуждённо крикнул я, готовый разорвать звонившего.
   – Долго спите молодой человек, – отчитал меня женский голос. – Выходите на улицу. Вас будет ждать машина.
   – А куда идти то?
   – На остановку, что в сторону города.
   – Спасибо!
   Меня не надо просить дважды. Схватил сумку, в которой было чуть-чуть вещей плюс зубная паста, мыло и шампунь. Так, для смены, если что. Посмотрел на комнату. Обвёл взглядом пустое жилище с молчащим телевизором.
   – Ну, я пошёл, – сказал сам себе и вышел за порог.
   До остановки идти совсем ничего. Бег сократил это расстояние в два раза. Отдышавшись, я остановился и стал ждать там, где было велено. На остановке в такую рань уже стояли люди. Подъезжали машины, автобусы, грузовики, брали женщин и мужчин и везли их к месту работы. Моя машина всё не ехала.
   – Неужели я опоздал?
   С восходом солнца эта мысль всё сильнее захватывала мозг. Я стал нервничать, срываться с места и подходить в каждой подъехавшей машине. Но всё зря. Очередной водитель говорил мне, что я ему не нужен. Вот едет военный грузовик. Я обрадовался и на душе тут же полегчало. Всё в порядке, сейчас меня заберут. Счастливый подошёл к обочине дороги, но грузовик придал газу и промчался мимо.
   – Чёрт, завтра придётся снова идти к Фуату. Заплачу ему за поломанную плитку. Вряд ли он нашёл мне замену, – уговорил сам себя и как-то успокоился внешне, хотя внутри меня разрывала на куски досада.
   Я остался на остановке совсем один. Все уже уехали. С расстроенными чувствами поднялся и хотел идти, как к обочине подъехал старенький «Субару». Я совсем не обратил на него внимания и очень удивился, когда меня позвал знакомый голос.
   – Ну что, мы уже не хотим верой и правдой служить народу Израиля?
   Обернулся.
   – Хотим, – обрадовался я и побежал к открывшемуся окну.
   Присел и заглянул внутрь. В машине была женщина, тестировавшая когда-то мою стрельбу.
   – Ну, чего стоим? Здесь остановка запрещена. Сейчас влепят штраф. Садись быстрей.
   Я ринулся к переднему сидению.
   – Куда? Полезай назад.
   Без слов метнулся к задней дверце. Вкинул сумку и сам уселся рядом.
   – Готов?
   Махнул головой. Женщина довольно холодным оценивающим взглядом посмотрела в зеркало над собой. Улыбка на моём лице сразу исчезла.
   Машина рванула с места и повезла меня в желанный путь. По мере движения большие дома города сменились маленькими загородными домиками. Потом и они закончились. Начались сады, на смену которым пришли поля, а потом и пустыня. Боясь потревожить хозяйку, я не просил включить кондиционер, а просто открыл окно. Мы двигались без остановки в глубь страны. Кусок пустыни кончился и вновь пошли поля и оливковые рощи. Дома и домики мелькали за окном, пока мы не подъехали к железным воротам. Вышел охранник и отдал честь моему водителю. В ответ получил улыбку и улыбнулся сам, но когда увидел меня, то сразу посерьёзнел.
   – Ас вами кто?
   – Мой работник.
   Я слышал рассказы об израильской армии, но думал, что она всё-таки отличается от советской. Ждал, что сейчас откроются ворота, и мир армии встретит меня своим шумом. Жёлтая дверь отъехала перед нами в сторону. Первое что я увидел, это гуляющих на лужайке павлинов, персиковые деревья и разные растения вокруг. Здесь был какой-то оазис, а совсем не армия. Автомобиль въехал на территорию и за нами сразу закрылись ворота. Ухоженные домики из красного кирпича, не похожие один на другой, смотрели в окна машины. Мы остановились возле самого некрасивого. По всему было видно, что здесь давно не было хозяина. Мотор заглох.
   – Выходи и забирай с собой всё своё барахло.
   Женщина вышла из машины вслед за мной. Я толкнул рукой дверцу. Слегка не рассчитал силы, и та хлопнула громче обычного.
   – Ещё раз так поступишь, будешь ходить пешком на свою стройку. Понял? Кстати, меня зовут Рахиль.
   – Очень приятно. Влад.
   – Ну, вот и познакомились официально. Теперь ты будешь жить вот здесь, и прошу, не задавай дурных вопросов. Видишь сколько работы перед тобой? Живи и не болтай. Учись всему, чему сможешь научиться.
   – Ну, выживать я умею.
   – Пошли болтун, я покажу тебе твоё жилище.
   Предупреждённый взглядом решил больше не юморить и поплёлся за ней в глубь сада.
   – Чёрт, от одного плиточника-самоучки избавился, теперь к садовнице попал. Но всё-таки пусть лучше так. Она хоть не будет заставлять таскать цемент в вёдрах. Судя по дому богатенькая. Сейчас определит мне место, и буду я здесь жить как в раю.
   – Что ты там всё время бормочешь?
   – Да вот, думаю, сколько вы мне платить будете, как садовнику?
   Вместо ответа я наткнулся на внезапно остановившуюся Рахиль. Резкий, недовольный взгляд и мне уже не хотелось слышать ответ.
   – Скажи, сколько павлинов было на выезде из кибуца? [11 - Кибуц – кооперативное сельскохозяйственное предприятие в Израиле (сельскохозяйственная коммуна).]
   – Не знаю, – ответил я, наслаждаясь сорванным персиком.
   Сок, стекая по щёкам, вызвал в её глазах какое-то отвращение ко мне.
   – Я повторю вопрос, и если не ответишь, останешься без ужина.
   – Пять, – буркнул я с косточкой во рту.
   – Ответь нормально, не мямли.
   – Пять.
   Хотел добавить: «чего тут непонятного, старуха», но помолчал. Целее буду, подумал про себя.
   – Иди, вон твоя кровать.
   Указала мне в глубь сада, где ещё со времён второй мировой войны стояла железная кровать.
   – Ты остаёшься без ужина.
   – Я случайно не в концлагерь попал?
   – Заткнись юморист и больше ничего не говори.
   Вместе со словами она подняла над собой кулак и сжала пальцы. Я такое видел в кино. Когда главный герой вёл за собой по джунглям людей, то этим движением он заставлял их замолчать.
   Оставив свою домомучительницу позади, молча пошёл к кровати. Я вновь остался один, но уже не на стройке, а в саду. Бросил сумку под железные пружины, сел на них, и моя попа коснулась земли. Взглянув на деревья, увидел, как из дома опять вышла женщина.
   – На вот, возьми, – кинула с порога спальник зелёного цвета. – Постели себе.
   Вытащила сигарету изо рта и потушила о порог ногой. Окурок не убрала, а столкнула со ступенек в сторону сада.
   – Обустраивайся. Завтра у тебя тяжёлый день.
   Красные военные ботинки на её ногах привлекли моё внимание. Я подошёл ближе, но не к Рахиль, а к ботинкам на её ноге.
   – В дом не заходить, в окна не смотреть, а иначе позову полицию.
   – Дышать то можно?
   – Только попробуй нарушить моё распоряжение и живо окажешься в полиции. А ещё раз пошутишь, останешься без завтрака.
   – Слушаюсь, мисс, – ответил, подражая военным, и всё смотрел на её ботинки. Откуда они у неё? И ещё это движение кулаком? Ну, я попал! И позвонить то некому. Слышу, завёлся двигатель. Всё дальше и дальше стал удаляться звук мотора, пока совсем не исчез за заскрипевшими воротами жёлтого цвета.
   – В дом не заходить, – повторил сам себе и заглянул в окно.
   Но за стеклом ничего не было видно. Взял спальник и пошёл в глубь сада к кровати.
   Персиковые деревья вокруг окружили меня словно солдаты своими ровными рядами. Где-то далеко сейчас жара и Фуат матерится и проклинает меня за то, что не вышел на работу. Я коснулся висящего персика, но не сорвал. Бархатная кожица подарила нежность прикосновения. Всё-таки хорошо, что я здесь! Может, найду своё счастье с дочерью какого-то кибуцника. Витая в своих мечтах расстелил спальник. Жаркое лето, тёплая осень впереди, а значит не стоит бояться холодов. Можно побыть у хозяйки рабом, главное чтобы в зарплате не обманула. Лёжа на кровати, задрал ноги на железную спинку.
   – А тётушка Рахиль где?
   Неожиданные слова заставили вскочить. Взглянул на дом, а там, у порога, стоит бабка и разглядывает меня любопытными глазами.
   – Я не знаю.
   – Вы её новый работник? Предыдущего она два дня назад уволила.
   – Наверное.
   – А она вам, молодой человек, про крошки ничего не говорила? Для павлинов должна была оставить.
   – Да нет, ничего мне не говорила.
   – Ну, тогда я пойду.
   – Конечно, конечно. Я вас не задерживаю.
   – А знаете что, молодой человек? – интонация голоса резко изменилась.
   Вместо старческого немощного, зазвучал громкий и повелительный.
   «Сейчас что-то попросит», – пронеслось в голове.
   – Не поможете ли мне загнать павлинов за ограду?
   – Да, запросто.
   Отстегнул от сумки ремешок и пошёл догонять бабушку.
   – Сколько павлинов на въезде в кибуц?
   Слова Рахиль сами всплыли сейчас в памяти.
   – Семь.
   Теперь я знал ответ. Последний павлин получил по облезлому, словно старый веер, хвосту и направился за остальными. Тем временем старушка вынесла кружку воды и хлеб, намазанный мёдом.
   – Вот это дело, – сказал я сам себе и вернулся в сад с добытой едой.
   На полный желудок лучше спать, что я счастливый и сделал.
   По-моему я только успел закрыть глаза, как меня разбудил писк тормозов. Зашумела рядышком листва. Вернулась хозяйка.
   – Ну что, уже лежишь?
   – Да, а что ещё делать? Иначе полиция.
   – Ты смотри, какой исполнительный!
   Рахиль уселась на порог дома и закурила. Над её головой не было ветвей деревьев, и в этом проёме зажглась первая звезда.
   – А павлинов было семь.
   Выпустив тонкой струйкой дым, Рахиль посмотрела в сторону сада.
   – Молодец. Ты хоть бабуле сказал спасибо за мёд?
   – Заметьте, за вкусный мёд. Нет, к сожалению забыл.
   – Чтобы не смел больше ни у кого кормиться! Понял? Иначе что?
   – Полиция.
   – Молодец, а теперь можешь спать.

Глава 5

   Над крыльцом зажглась лампочка. Свет выдал улыбку Рахиль, такую яркую и милую, что я не удержался и сделал комплимент.
   – Я теперь буду обращать внимание на малейшие мелочи по дороге и здесь, в саду. Лишь бы вы улыбались.
   Она ничего не ответила. Выключила свет и вошла в дом. Мне ничего не оставалось, как закрыть глаза и моментально провалиться в сон прямо под звёздным небом. И только я начал смотреть сладкие сны, как вдруг что-то толкнуло меня. С перепугу я не понял где нахожусь и шлёпнулся с кровати прямо к ногам Рахиль.
   – Давай ка, за работу.
   – Прямо сейчас? Дайте поспать, ночь же на дворе!
   – Ну да. А ты хотел валяться здесь вечно?
   – Хотел.
   – Иди шутник, работай.
   Протянутая майка и шорты были тут же одеты.
   – Зубы без меня почистишь. Я жду тебя в машине.
   – А покушать?
   – Не заслужил.
   Рахиль прошла немного вперёд, виляя попой, и добавила:
   – Ещё не заслужил.
   – Эх, чёрт. Во не везёт то как.
   – Не чертыхайся при даме. Иначе что?
   – Полиция.
   – Молодец. Открой поливочный шланг. Там вода для тебя.
   Рахиль была сейчас похожа на домомучительницу или на плантатора и мне приходилось повиноваться ей. Почистил зубы. Сел на заднее сидение пикапа.
   – Поехали?
   – Поехали, – буркнула она, и пикап тронулся в темноту.
   Свет фар вырывал из ночной темноты встречные предметы.
   Машина ехала без остановки. Только я стал засыпать, как опять запищали тормоза.
   – Да что же это такое? Мне дадут сегодня поспать?
   – Выходи.
   – Куда? Кругом же ночь.
   – Выходи, я тебе сказала.
   Я вышел и подошёл к окну. Она опустила стекло и шепнула:
   – Вон, видишь огоньки?
   Я поднял взгляд. Далековато будет. «Только не говори, что мне нужно туда бежать» только и успел подумать.
   – Там в багажнике мешок с песком. Ты должен отнести его к тем огонькам. Не разочаровывай меня, прошу. Приди до рассвета.
   – А больше ничего не надо сделать?
   – Придёшь на место, узнаешь.
   Только она отъехала, как темнота со всех сторон захватила меня. Вокруг поднимались высокие стебли кукурузы и висела полная тишина.
   Ох, как я только этот мешок не тащил. И на плече, и в руках, и под мышками. Падал столько раз, что сбился со счёта. Поцарапанный и побитый, преодолел, наконец, расстояние в 10 километров. Вошёл, это мягко сказано, быстрее приполз на территорию фабрики с рассветом.
   – Чего стоишь?
   Бородатый мужчина собирал кукурузу с земли.
   – Мне бы полежать немного.
   – Ты от Рахиль?
   – Да.
   – Так значит ты теперь её садовник? Давай собирай кукурузу с земли, иначе…
   – Я знаю, полиция за незаконное проникновение.
   – Ну, вот и молодец.
   Я собирал эту кукурузу, кидал её и ненавидел всей душой. Мой организм из последних сил желал отдыха. Но вот вместе с шестью рабочими нелегалами мы собрали 50 тонн. Солнце уже поднялось довольно высоко. Только сели отдохнуть, как приехал ещё один грузовик.
   – Чего расселись? Кукуруза высохнет, – закричал всё тот же бородатый человек, вышедший с бумагами.
   – Чёрт, – выругался я и обмотал голову футболкой.
   Только сейчас я заметил на изнанке надпись на иврите. Она обозначала собственность армии. Так бы наверно и умер возле горы кукурузы, но спасла Рахиль.
   С какой радостью я бросился на крик «Влад», с такой же ненавистью я посмотрел вслед уехавшему автомобилю, оставившему мне мешок с цементом. Лишь к вечеру я добрался домой. Рахиль не было, а бабушка Сара ждала меня, чтобы загнать павлинов. Навязчивая мысль о еде крутилась у меня в голове. С жестокостью я хлестал ремнём дивных птиц, пока не загнал их всех в клетку. Получив свой кусок хлеба, я заглотнул его вместе с кружкой молока и отправился в сад.
   Там я и встретил его, своего друга. Закатные лучи алыми отблесками плясали на стёклах домика Рахиль. Птичьи голоса наполняли вечерний персиковый сад. Уставший от напряжённого дня я в каком-то полусне добрался до кровати. В желудке было полно, а в голове пусто. Сытый сон уже захватил мои веки, и тело приятно расслабилось после тяжёлого физического труда. Я блаженно коснулся скрипящих пружин, как вдруг снизу вынырнул щенок. Такой смешной и немножко грустный. Его симпатичная мордочка была испачкана объедками еды. Малыш был совсем один, впрочем, как и я. Он вряд ли знал что такое ласка и любовь. Резко присев на корточки я испугал гостя, и он отпрыгнул в сторону. Но очевидно ему очень хотелось быть чьим-то, и щенок потихоньку подошёл ко мне, виляя хвостом. Доверчивыми глазами он заглянул в моё уставшее, небритое лицо. У меня сейчас был, наверное, не самый красивый вид, но малыша это нисколько не смущало. Забыв об усталости и проблемах, я с каким-то внутренним трепетом протянул руку. Мой гость ткнулся влажным носиком в ладонь и тут же шлёпнулся на бок, подставляя свой розовый животик, поросший мягким пушком. Получив свою долю почухивания, он вскочил на лапки и облаял меня, при этом усиленно виляя хвостиком. Очевидно, это означало полное признание. Официальное знакомство состоялось, и я понял, что подошёл ему по всем параметрам.
   – Ну что ж, малыш, уговорил. Живи рядышком, только кормить мне тебя нечем.
   В кружке осталось ещё немного молока, которое мой новый друг с удовольствием вылакал.
   – Ну, ничего. Завтра что-нибудь придумаем.
   Весь остаток вечера я провёл с ним, и на душе стало как то легко и свободно. Мы так и заснули в персиковом саду: я на кровати в зелёном спальнике, а он внизу, свернувшись калачиком у моих ботинок.
   На следующее утро приехала Рахиль и забрала меня на стрельбище. За целый день стрельбы я совсем забыл о маленьком друге и только вернувшись, услышал, как плачет оставленный щенок. Увидев меня, малыш радостно гавкнул.
   – Господи, хороший мой! Прости, я совсем забыл о тебе.
   Навострив ушки, щенок подбежал и начал облизывать мои руки, лицо и всё, что попадалось под его шершавый язычок. Он тихонько поскуливал и, казалось, говорил: «Я проснулся – а тебя нет. Я так испугался, оставшись опять один. Смотри, какой я весёлый. Я люблю тебя. Почему ты ушёл?».
   Ласково прижимая щенка к себе, я на мгновение замер.
   – Малыш прости, что забыл. Прости.
   Успокоившись, он уютно устроился у меня на руках, а я слушал, как стучит его маленькое, но такое горячее и преданное сердце.
   – Прости ещё раз мой малыш. Я знаю, что это такое, тоже был одинок. Теперь я больше никогда тебя не брошу и никогда не сделаю больно.
   Ночь наступила очень быстро. Накормленный щенок уснул возле моего живота. Маленький пушистый комочек дарил мне своё тепло, иногда поскуливая во сне. Вот так мы бы сладко и спали всю ночь, если б Рахиль опять не разбудила меня ни свет, ни зоря.
   Теперь на пригорке высадили не только меня, но и моего щенка. Пол дороги он бежал рядом, а дальше кроме мешка мне пришлось нести ещё и уставший пушистый комочек. Как то не хотелось бросать его на растерзание шакалам или ещё какой зубастой твари. Вот в таком темпе прошёл месяц, а может и два. На фабрике кукурузу сменили яблоки и авокадо. Принимая всё как должное, я стал быстрее бегать с мешком на плечах. Щенок подрос и уже не просился на руки, а спешил рядом. Запоминая всё вокруг, я отвечал на вопросы Рахиль точно и без ошибок. Это ей безумно нравилось. Каждый раз она приезжала после рабочего дня и, сидя на ступеньках, говорила мне:
   – Будь равно душен ко всему. Всегда внимательно слушай, какой бы усталый ты не был. Будь или добрым или злым. Порой в тяжёлой ситуации добряки больше всего предают, а злые спасают от беды. Радуйся дню и, проживая его, не делай больно никому, кроме врагов.
   В таких вечерних нравоучениях прошёл ещё месяц. Всё было хорошо, но когда в один прекрасный день она забрала щенка, мне показалось, что я умер. Боль наполнила меня до края. Это было единственное родное сердце, которое бескорыстно любило меня. Я бросился на Рахиль.
   – Ты ещё не готов, – она остановила меня, выхватив пистолет.
   Я вернулся к кровати, а домомучительница унесла собаку в неизвестном направлении. Утром, как ни в чём не бывало, Рахиль заехала за мной и заставила нести мешок. Вскоре, стараясь выжить в этом кибуце, я уже искал план побега. За это время я окончательно стал одиночкой и смотрел на всех жителей исподлобья, считая их врагами. Спал я уже не так сладко. Сквозь сон слушал, что творится вокруг меня. Наверное, ждал своего друга щенка. Но тот не приходил. Начался сезон дождей. Это был ужас. Я намокал и мёрз, порой не засыпая от холода всю ночь. Для меня было счастьем, когда солнце согревало мой сад. Я оброс и стал нелюдим. Каждый день было одно и то же: работа, бег, стрельба. Иначе Рахиль нервничала и лишала еды. Год моего пребывания в кибуце скоро заканчивался. Я стал совсем не таким, каким приехал сюда. Чтобы экономить силы почти ни с кем не разговаривал. Мне так и не удалось сбежать.
   Помню отчётливо, как в тот день пришла Рахиль и принесла бритву и мои документы.
   – Сегодня праздник для тебя.
   – Ты отпускаешь меня?
   – Нет, в кибуце будет праздник урожая.
   – Я не пойду.
   Спокойно улёгся на всё ту же кровать, всё в том же саду.
   – Ты не хочешь пострелять?
   – А если я всех обстреляю, ты отпустишь меня?
   – А если нет, ты останешься ещё на один год.
   – Хорошо.
   Рахиль рассмеялась.
   – Готовься жить ещё один год. Сегодня сюда приедут лучшие стрелки. Не боишься?
   – Ради свободы стоит рискнуть.
   Рахиль посмотрела в небо и подставила лучам лицо. Она хотела ещё что-то сказать, но промолчала, села в свой автомобиль и уехала.
   С приходом вечера все жители собрались на стрельбище. Их разговоры мне были не интересны. Рахиль пришла со мной и принесла Англичанку.
   – На вот, возьми. Это мой подарок тебе. Она мягкая и нежная словно девушка. Полюби её и она подарит тебе свободу. Эта винтовка однажды полюбила моего сына, – и чуть промедлив, добавила, – чересчур она его полюбила. Помни, Влад. Никогда не впускай работу в свой дом. Оставляй её на пороге, иначе старуха смерть придёт за тобой.
   Я пнул ботинком камень и не выдержал, задал вопрос:
   – А где ваш сын?
   У неё вдруг стал очень грустный взгляд.
   – Его уж нет. Его убили, – это прозвучало безлико и монотонно, как будто говорил робот.
   Я понял, что есть вещи, о которых не стоит спрашивать. Пристроив подарок в руках, посмотрел в открытые клапаны на всё вокруг. Оптика была отличная. Рахиль улыбнулась.
   – Пошли, стрелок. Покажешь, что ты умеешь. Помни – один патрон, одна мишень. Удиви меня, и тогда можешь не выигрывать соревнования.
   Мне показалось, что всё это время она испытывала и тренировала меня, любя как сына. Эта женщина старалась научить меня тому, чему тот так и не научился. Вот так мы пришли на стрельбище.
   Тут нас остановил вопрос какого то бородача.
   – Это твой новый ученик, Рахиль?
   – Саймон, ты болтать пришёл или стрелять?
   Резкий ответ обрезал все остальные желания поддёрнуть нас. Стрелки оценили меня и вернулись к расчехлению своих винтовок. Каких игрушек здесь только не было: и англичанки, и русские девушки в умелых руках, и американки, и даже азиатки. Рахиль протянула мне патрон.
   – Помни один выстрел, одна мишень.
   Я вышел на рубеж, поднял винтовку. Открыл два клапана и поймал в прицеле мишень метрах в 600 от меня. Со всех сторон началась стрельба. При попадании происходил взрыв. Мало у кого получалось попасть. Одни перезаряжались, вторые молча уезжали. Я всё стоял и смотрел на мишень. Наконец медленно поднял плечо и вложил в него мою Англичанку. Лёг щекой на приклад и в прицеле-крестике поймал мишень. И вот вдохнув, я почувствовал, что сейчас выстрелю вместе с ударом сердца. Но внезапный лай моего щенка отвлёк меня всего лишь на миг. Я выдохнул.
   – Ну же стреляй!
   Крик Рахиль и лизание моих ботинок прибежавшим другом, наверное, должны были отвлечь меня. Но я не отвлёкся. Удар сердца – выстрел. Вижу взрыв. Значит, попал.
   – Молодец, – впервые за время пребывания в этом аду Рахиль похвалила меня.
   – Ты прошёл подготовку, и я со спокойной душой скажу, что ты готов. А теперь отдохни и понаблюдай за мастерами.
   Усевшись в тени оливкового дерева, я махнул рукой и подбежал мой щенок, превратившийся во взрослого пса.
   – Ах ты, бродяга! Где же ты был?
   Свист не дал псу лизнуть моё лицо. Подчиняясь зову нового хозяина, он оставил меня и кинулся к бородатому кибуцнику. Я проводил его спокойным взглядом. Любовь сейчас может быть только одна. Погладил свою Англичанку и, стряхнув с неё упавший лист, стал смотреть, как стреляют другие. До меня долетели слова:
   – Он готов.
   – Ты уверена?
   Ответ заставил меня обернуться. Выглянув из-за дерева, я увидел человека в форме полковника и красных ботинках.
   – Раз готов, тогда завтра я забираю его у тебя.
   Рахиль улыбнулась, заметив мой взгляд.
   – А подслушивать нехорошо. Ты слышал? С завтрашнего дня ты солдат армии обороны Израиля. Теперь ты часть большой семьи и помни – таких, как ты, единицы. Поэтому ты должен служить не ради почёта, а ради добра. Там ты не будешь обучаться, там ты будешь жить.
   Рахиль уселась в автомобиль и умчалась прочь со стрельбища. Я хотел поговорить и ждал её у дома до самого утра, но она так и не вернулась.
   Перед самым рассветом меня разбудил писк тормозов возле дома. По звуку я понял, что это не автомобиль Рахиль, поэтому не выскочил навстречу. Сел на пороге дома с винтовкой наперевес и стал ждать.
   – Ну что, мы будем играть в гляделки, или поедем?
   – Поиграем ещё немного.
   – Эй, тебя звать Влад?
   – Да.
   – Тогда я за тобой. Не жди Рахиль, она не приедет. Меня зовут Андрей. Мне приказано доставить тебя на базу, причём срочно. Там начинается заварушка. Твоя помощь скоро всем понадобится.
   Андрей не переставал говорить. Я обвёл взглядом место, где прожил год. Оно стало для меня родным. Здесь я оставил прошлую жизнь и приобрёл новую.
   – Погоди, Андрей.
   Бросился в сад, скатал спальник и оставил его на пороге. Шепнул:
   – Спасибо.
   Посмотрел на дом и сел в джип с военными номерами. Бронированный джип качнулся мягко. Я сидел на заднем сидении рядом с Англичанкой. Колёса с мягким хрустом покатили меня по песку к выезду из кибуца. Я оглянулся: сад, полный персиков, ждал хозяйку. Выезжая за жёлтые ворота, я заметил машину Рахиль, на заднем сидении которой сидел новый «рабочий».

Глава 6

   Вскоре мы приехали к старинному городу. Здесь были одни камни и много-много солдат, которые шатались туда-сюда. От такого шума и неожиданного слова: «выходи» я растерялся и остался в машине. Андрей удивлённо глянул на меня.
   – Ах да, прости. Вот тут всё, что тебе надо.
   С переднего сидения он протянул кулёк. Я подозревал, что там военная форма. Думал, она буде покрасивее. Ну, что-то вроде цвета хаки. А она оказалась простой тряпичной, которую здесь носят все солдаты.
   – Твой размерчик!
   Андрей засмеялся, глядя на моё разочарование.
   – Ничего, прорвёмся, – сказал я сам себе.
   Стянул штаны и натянул те, что были в кульке. Приятная ткань прохладой обволокла ноги. Ботинки то ли жёлтые, то ли красные натянул на тёмно-зелёные носки.
   – Красавец, ты хоть знаешь, куда приехал?
   – Не знаю, – буркнул я, продолжая одеваться и не глядя на Андрея.
   – Сейчас присягу крикнешь, и тебе дадут оружие.
   – А у меня есть.
   – Своё оставь, а то лишишься мигом. Потом получишь всё, что полагается.
   – А что мне полагается?
   Андрей улыбнулся.
   – Если будешь хорошо себя вести, то полагается койка, спальник и немного приключений.
   – Это мне подходит.
   – Так чего же ты ждёшь? Ступай! Вон твой командир полковник.
   Обучаемый Рахиль я понял, что вовсе не умею вести себя в окружении солдат. Как обращаться к командиру, что говорить? Меня сковало страхом, который вдруг исчез, когда полковник запросто протянул руку и скорее как друг, а не командир, похлопал по плечу.
   – Ну что, пошли? Встанешь в строй.
   – А куда?
   – Да не тушуйся ты так. Всё хорошо. Ты только внимательно слушай и запоминай, а остальное всё придёт само. Доверься интуиции.
   Не молодой и не старый военный в очках, привёл меня как сын отца к толпе солдат. Те приняли меня насторожено. У каждого были береты в цвет сапог, а я был без берета. То есть у меня он был засунут под обычным погоном.
   – Он один из вас.
   Никто не протянул мне руки, мол: «Ты кто и что тебе надо? Мы элита! Аты откуда появился такой?». Полковник взглянул на всех и заступился за меня, как отец за своего сына.
   – Он вас спасёт, даже не задумываясь. А вы размышляете только над тем, протянуть ли руку в ответ?
   Слова старшего по званию не звучали как приказ. Они были ещё одним уроком для тех, кого отобрали в этот отряд. И действительно, кто я был для них? Когда они учились выживать, я спал и убирал, стрелял и ждал окончания моего «садового» ада. Обветренные лица юношей были совсем недетскими. Кто-то буркнул из уважения к старшему и протянул мне руку. Потом засмеялись, подтолкнув меня, так как я не понимал их шуток.
   Я остался тем же одиночкой, но теперь в окружении толпы одетой в форму. Автомат, слова присяги, повторяемые за девчонкой. Всё как в кино, но чувства не описать. Такой праздник бывает раз в жизни. Сердце как будто стало биться по-другому, и мир вокруг перестал быть просто миром. Он превратился в территорию, которую я должен теперь оберегать не потому, что надо, а по зову сердца. Всё изменилось, коме одного: всё то же солнце, то же небо и те же серые камни старинного города. Невыносимая жара и ещё много-много чужих мам и пап. Вот бы мои приехали и порадовались за меня. А может быть это и к лучшему, что их нет? Меньше знаешь – лучше спишь. В толпе много девчонок-солдат. Как же они прекрасны в форме. Она их стройнит. Я уселся на камень рядом с толпой гуляющей присягу и стал наблюдать.
   – Правда здорово, когда семья!
   – Ага, – ответил подошедшему Андрею.
   – Ты почему, Влад, не присоединяешься? – слова полковника заставили меня подскочить. Протянутая банка кока-колы наполнила внутренности приятной прохладой.
   – Всё хорошо, господин полковник. Немножко надо привыкнуть и всё.
   Мы пожали друг другу руки и на этом разошлись.
   – Давай ка я отвезу тебя домой?
   – Андрей, отвези меня в месторасположение. Если можно?
   – Вот ты даёшь! Да я это и имел в виду, когда говорил домой.
   Среди разношёрстных машин на стоянке наш «Хаммер» казался слоном в посудной лавке. Те, кто пришли сюда, не обратили на меня никакого внимания. Ну и слава Богу. Теперь я буду жить именно так, и заниматься своим делом.
   Дорога вперёд, гладкий асфальт. Это не российские дороги. Машина хоть и жёсткая, но идёт плавно. Мы шутя обгоняли легковые автомобили. За окном мелькали дома. Потом песок, песок, песок, потом оливковая роща. Андрей прибавил скорости и стал более сосредоточен до самой колючей проволоки, за которой стояли домики похожие на пионерский лагерь. Въехав на территорию, мы показали свои книжечки.
   – Прибыли!
   Андрей хлопнул меня по плечу.
   – Какие прибыли? Одни убытки от вас.
   Огромный мужчина, величиной с двухметровую гору, вышел на порог домика. Доедая гамбургер, он оценивающе посмотрел на меня. А я посмотрел на него. Правда, пришлось поднять вверх голову, чтобы получше рассмотреть великана. Грузинский нос, даже несколько больше чем еврейский, сильные руки и милая улыбка перемазанная кетчупом. Бутылка колы опрокинулась в открытый рот.
   – Так это и есть Влад?
   – Конечно, есть.
   – Ох, он ещё и юморист. Мне подходит. Будет за мной патроны таскать.
   – Бесплатно?
   – Что бесплатно? Андрей, ты того Влада привёз? Или опять всё перепутал?
   – Того, того. Другого и не было, – раздался сбоку женский голос.
   Рахиль в военной форме была красивой-красивой. Короткая стрижка, кобура, военная выправка. Нашивки, те которые я ещё не знал, говорили мне, что она самый милый начальник в мире.
   – Ну что, я смотрю, вы уже познакомились?
   Своими словами она вмиг прекратила наш диалог. Медленно прошла мимо, и все мы заткнулись, глядя на её женственность.
   Ведь мир пуст без женщин. Все это осознают, когда рядом такая красота. Рахиль уселась в «Субару», поковырялась в бардачке и тронула машину с места.
   – Умчалась к новому ученику.
   – Ты что-то сказал Влад?
   – Нет, ничего. Где тут можно встать на довольствие?
   – Ты уже на нём, а твои вещи Илия перенёс в комнату.
   – Спасибо.
   – Да, что там, – Илия пожал протянутую руку. – Пошли, покажем конуру.
   Он взвалил свой автомат на плечо, а мою девочку Англичанку взял в руку.
   Длинный коридор, прохлада железобетонных стен и маленькое окошко, почти у потолка. Вот что встретило меня в этом пионерском лагере.
   – Вот твоя кровать, Влад.
   Илия махнул рукой и улёгся на свою койку. Та скрипнула под огромным весом, наверное, завидуя всем остальным кроватям, на которых не лежали такие великаны. Усевшись на предложенное место, я увидел, что автоматы лежат под кроватями. Своё оружие положил, как и все, под койку и стал чего-то ждать. Я даже не думал, что всё начнётся вот так, резко и необычно.
   Приказ заставил нас сорваться с места. Андрей подал машину. Одеваясь как Илия, я повторял за ним все движения.
   – Молодец, – буркнул тот и выбежал, взяв пулемёт.
   Я со своей Англичанкой мчался за ним. В машине нас ждал Андрей. Джип тронулся и резко качнул меня. Такого количества адреналина у меня ещё не было. Кажется, сейчас меня вырвет. Так и есть: прямо на ботинки Илии желудок очистил всё, что я съел на пикнике. Мой организм настраивался на войну. Не я его заставил, а он сам готовился к чему-то страшному. Скрип тормозов качнул нас в стороны. Илия подмигнул.
   – Не страшно, потом помоешь.
   Баловень судьбы? Я знаю. Как-то всё в моей жизни случилось само по себе. Лучшего я и не ждал. Человек без образования, с башкой, но без корочек, который умел только стрелять, сейчас смотрел в окошко на суету и беготню. Огромный муравейник, куда мы приехали, ожил. Это и была теперь моя жизнь. Рация с шумом отдаёт приказы. Андрей поглядывает на мои удивлённые глаза, словно говорит: «Мы им не подчиняемся. Нас ждут где-то там впереди. Здесь могут заниматься ерундой другие».
   Огромные грузовики и маленькие автомобили. Мы обогнали выстроившуюся колонну, прибавив скорости. Для меня это всё было какой-то игрой. Я не осознавал что это война, и что где-то по пристрельным позициям долбит артиллерия. Вскоре мы приехали на пустырь, к палаткам.
   – Тебе сюда.
   Андрей высадил меня у натянутого от песка и солнца тента.
   – Куда? Обратно марш! Ну, чего стоишь?
   Человек старше меня лет на пять, криком отдавал приказы. Ему бы ещё сигару в рот для крутизны. Я сел. Мир вокруг продолжал быть игрой. Не может всё быть так просто. В шуме заведённого танка человек повернулся ко мне и прокричал:
   – Немного жаль тебя?
   – Почему? – я скорее не спросил, а подумал.
   И тут же получил ответ:
   – Просто держись меня и всё. Это твой первый бой. Прошу не лезь, куда не надо. Внимательно смотри и не нарушай строй. Это не моя вина, что тебя вот так кинули. Теперь ты должен доказать что можешь. Будь невидимым, и возможно тебе повезёт. А теперь запоминай: поднятая рука в кулаке – застыл как мумия. Два разведённых пальца – строй разделяется. Вращение руки над головой – подымаемся и уходим. Чувствуй рядом стоящего и будешь жить. Дай ка взглянуть на оружие.
   В шуме двигателя казалось, что я уже пропал в ад. Командир, имени которого я даже не знал, коснулся Англичанки.
   – Ух, ты. Ты обучался у Рахиль?
   Я промолчал на вопрос.
   – Ну что садовник, сегодня оставь её. Вот тебе монокль. Первая вылазка самая сложная. Ты должен её прожить.
   Вокруг творилось невообразимое, что-то явно готовилось. Солдаты прибывали и устраивались. Мы шли между звуками прогревающихся двигателей бронетранспортёров в палатку. Патроны, автоматы, гранатомёт. Всё для волчьей стаи. Охранник знал Илию, меня не знал.
   – Он со мной.
   – Волчья стая собирается. Значит, будет заваруха?
   – Ну да, – ответил Илия не глядя на солдата.
   Ему неинтересен был собеседник, поэтому на следующий вопрос:
   – А когда всё начнётся? – он промолчал.
   – Посмотрим, что у нас тут? Винтовку твою придётся оставить.
   Он включил прицел на штурмовой винтовке и потянул мне вместо Англичанки кусок холодного железа.
   – Всё просто. Где красная точка – туда и попадаешь.
   Дальше как во сне: из магазина послал патрон в патронник и поставил на предохранитель. В лифчик положил магазин ещё один и ещё.
   – Не перебарщивай.
   Было ещё светло, когда мы вышли из палатки. За нами вошёл другой солдат, который выбрал в этой комнате оружия что то и для себя. Кругом мужчины в формах, девчонки. Все чётко знали, что делать и меня с ними никто не знакомил. Я торопился за Илией, поскольку знал только его и командира. Илия подошёл к собравшимся и сел возле них. Я достал из-за пазухи крестик. Не молился, просто посмотрел в небо.
   – На вот, привяжи его к бляхе.
   Тоненький рулон лейкопластыря упал к моим ногам. Судя по всему, это был наш медбрат.
   – Зачем? – спросил я, разглядывая белую клейкую ленту в упаковке.
   – Чтобы не звенело. Дело в том, молодой человек, что здесь важна каждая мелочь. И даже вот такая, как привязанный к бляхе крестик.
   Повинуясь словам старшего, я перемотал бляху вместе с крестиком, соединив воедино войну и распятие. Посмотрел в небо и спрятал всё за пазуху.
   – Он не выдержит первого боя, – шепнул один солдат другому.
   Я равнодушно слушал их, и смотрел на технику, которую раньше никогда не видел. Танки, бронетранспортёры, хаммеры, вертолёты-апачи и всё это в шуме движения. Я всё ещё не верил, что попал на войну. Но страх уже рождался внутри меня. День подходил к концу.
   – На вот, поешь. Сникерс и сухие макароны забьют тебя надолго. Судя по подготовке, мы должны были ночью выходить на позицию. Яков, так звали нашего командира, протянул мне руку.
   – Влад.
   – Ну, вот и познакомились. Прошу только не выдумывай ничего, потому как не только сам, но и кто-то из нас может погибнуть.
   – Хорошо, – ответил я, глотая очередной кусок непривычной еды.
   Жаркое солнце постепенно погасло. Двигатели танков стали замолкать. Где-то впереди были слышны выстрелы и взрывы. Вертолёты-апачи промчались над головой. Причём, что интересно, два летели освещённые, а один в полной темноте. Когда солнце вообще исчезло, и пришла темнота, Яков встал, и это обозначало: «в путь». Рука Якова подняла винтовку с приделанным моноклем.
   Я посмотрел на палатку.
   – Не бойся, твою Англичанку никто не тронет.
   Мы упаковались в подъехавший бронетранспортёр и с лязгом гусениц отправились вперёд в темноту, куда-то поближе к мелодии войны.

Глава 7

   Одеты приборы ночного видения. Есть приказ и все подчиняются ему. Это делать легко.
   – Мы терминаторы! – пошутил я, перекричав звуки мотора.
   – Ну, да, – ответил Яков.
   Судя по всему, мои слова нарушили его привычное молчание. Раскачиваясь в стороны, гусеницы легко преодолевали путь. Взрывов не было слышно. Неожиданно всё вообще стихло. Остался только лязг траков по дороге. Казалось, мы приедем без приключений туда, куда направлялись. Сосредоточенные лица смотрели на меня, а я на них.
   В этот момент что-то тяжёлое грохнуло по броне. Второй удар был такой же, хотя лично мне хватило и первого. Было впечатление, как будто в темноте нас поймал великан и со всей силы грохнул своей дубиной.
   – Нас подбили, нас подбили, – заорал радист в рацию.
   Испуганный мальчишка, как и я, впервые в своей жизни попал в такую ситуацию. Второй удар подбил трак и гусеница оборвалась. Мы остановились. В глубине души я запаниковал, но тут же взял себя в руки. В голове всплывали слова Рахиль, которые она мне вдалбливала каждый вечер. Её наука помогла не потерять голову. Второй удар оглушил меня. Сразу вслед за вторым по корпусу грохнул третий. Бронированный танк без башни пока выдерживал попадания стареньких РПГ [12 - РПГ – ручной противотанковый гранатомёт.]. Из ушей капнула кровь. Мотор заглох и тогда Яков решился. Все смотрели на него, ожидая приказа. Водитель по рации вызывал подкрепление.
   Командир молча указал на дверь. Я понял, что должен бежать за ним, а за мной Илия. Мы передёрнули затворами, а потом меня встретила темнота. Судя по всему, нас обстреливали с высоты. Мы застряли в низине, и сейчас были как на ладони. Это была ошибка Якова. Толкнув дверь, он хотел тенью выскочить в темноту, не подозревая, что за броней его ждёт мгновенная смерть. Снайпер, оснащённый прибором ночного видения, легко снял первого выскочившего из бронетранспортёра. Яков даже не успел крикнуть. Просто рухнул мешком под ноги. Я инстинктивно бросился вперёд, перепрыгивая через тело, и успел проскочить к камням. За мной рухнул Илия. Все остальные остались внутри и резко закрыли за нами дверь.
   – Где он?
   – Я не вижу.
   Мой ответ расстроил Илию.
   – Как Яков?
   – Теперь он только груз.
   – Давай ка сюда его винтовку.
   Илия беспрекословно слушался меня. Подтянув винтовку ногой к себе, он освободил её от остывающей руки.
   – На, вот.
   Расставил на рогатку. Смотрю в прицел, ощущаю мандраж. Вдохнул, выдохнул, закрыл глаза. Адреналина хоть отбавляй.
   – Ты видишь его?
   – Нет, Илия. На мой монокль. Посмотри вон на ту высотку.
   – Ага, сидит там на восемь часов левее куста.
   Прицелился по движению. Нажал на спусковой крючок. Осечка.
   – Нет патронов. Где их взять?
   – У Якова.
   Смотрю в прицел. Вижу выстрел и огромная противотанковая ракета, вылетевшая словно огненная птица, качнула бронетранспортёр. Броня шваркнула, да и только. Слава Богу и эта ракета не причинила вреда сидящим внутри. Вижу на пригорке совещающихся солдат.
   – Трое с автоматами, двое с гранатомётами.
   – Совсем не боятся. Снайпера видишь? Нет? Вот твои патроны.
   Вставляю, перещёлкиваю затвор, ловлю в прицеле движущуюся точку. Чуть выношу по ветру. Осечка. Чёрт, американка любит чистоту. Снял магазин. Смотрю, весь в крови.
   – Илия, помой патроны.
   – Как?
   – Водой из фляги.
   Я чётко различаю кочку, но она не замечает суету вокруг меня. Знаю, что первого надо снять снайпера. Он – угроза.
   – На вот, возьми.
   Холодное железо патрона вошло в канал для выстрела.
   – В следующий раз возьму русскую. Она не капризна, привычна к любым условиям.
   – А я в следующий раз поеду на другом транспорте.
   Передо мной всё как на стрельбище у Рахиль. Чувствую каким-то внутренним чутьём, что выстрел надо немножко вынести. Один выстрел – одно попадание. Иначе смерть. Положат всех тут.
   Смотрю в монокль. Кочка чуть шевельнулась. Выстрел. Гильза со звоном упала на камень. Смотрю, кочка качнулась и упала.
   – Патрон, Илия!
   Протянутый тут же попал на своё место. Выстрел.
   – Патрон!
   Ещё один выстрел. Вечность, в которой был прожит весь бой, длилась всего минуту.
   Смотрю, гранатомётчики прицелились в мою лёжку. Нашли, собаки! Сейчас выстрелят и нам амба, крышка. Но тут сработала наша «конница». Две вертушки накрыли высоту. Ракеты в долю секунды превратили её в кучу пыли. Только сейчас я почувствовал боль в коленке. Оказывается, когда падал, развалил коленную чашечку. Был без наколенника. Просто не знал, да и некому было научить.
   За что и поплатился.
   От перенапряжения и боли закрыл на мгновение глаза, а открыл их уже в госпитале. Улыбнулся, увидев над собой перемазанные маскировкой морды Илии и Андрея.
   – Я вот тебе гамбургер принёс. Выздоравливай!
   – Отбегался ваш солдат.
   – Как, отбегался?
   Медсестра, ляпнувшая не то что надо, поспешила удалиться из палаты, услышав злые нотки в голосе Илии.
   – Надо, молодые люди, поаккуратней бегать. А вашему другу придётся готовиться к гражданской службе. Армия теперь ему противопоказана.
   – Да как же так, доктор?
   – А вот так.
   – Ну, можно же что-то сделать?
   – Можно, но не знаю получиться ли.
   – Скажите, а нам что делать?
   – Приходите почаще. Пусть не будет одинок.
   – Так это мы запросто!
   От переживания Илия надкусил мой гамбургер. Андрей улыбнулся.
   – Ах ты обжора! Мы же его Владу принесли!
   – Я не виноват. Просто разволновался.
   – Да ешь ты, ешь.
   Я рассмеялся вместе со всеми.
   А дальше потянулись день за днём, операция за операцией. Но не это лечило меня, а огромный Илия и Андрей, которые практически жили рядом со мной, превратившись в мою семью. Вроде бы чужие, а стали ближе самых родных. Потом период реабилитации. Прогулки на инвалидной коляске… Илия не любил лифт и всё время таскал меня вместе с коляской по ступенькам. Так бы и таскал до конца света, если бы однажды не споткнулся и не грохнулся. А я схватился за поручень и не упал. В эту долю секунды, я как то поверил сам в себя и наступил на больную ногу. Прошло уже пол года после последней операции. Всё давно срослось. Но не боль, а боязнь боли была моим врагом. Я не мог ходить. Но сейчас, не задумываясь, стал на ногу и устоял.
   – Ах ты гад, – возмутился грохнувшийся Илия. – Я тебя туда-сюда таскаю, а ты уже можешь сам ходить?!
   Но тут же широкая улыбка сменила гримасу злости.
   – Дай ка я тебя поцелую, моя ласточка!
   – Ишь, чего захотел.
   Наш разговор услышала всё та же медсестра, появившаяся не вовремя на лестничной площадке. С перепугу она убежала обратно на этаж.
   С этого дня я начал ходить. Не сразу. Сначала по одной ступеньке, потом по две, по три. Через год я уже проходил медкомиссию, которая поставила штамп «годен». Для всех вокруг я снова стал одним из толпы в военной форме. Такой же, как все: выполняю приказы и боюсь смерти, которая однажды забрала Якова. Все мы умрём, но я ещё подожду и поживу в этом мире, где есть разгильдяй Андрей, огромный добряк Илия и Фанта, мой следопыт. Моё возвращение никто особо не заметил. Всё пошло по плану. Один из толпы стал частью армии, суетившейся возле границы. А винтовку мою Андрей, как и обещал, никому не дал тронуть.

Глава 8

   Если посмотреть на военный джип с близи, то он кажется большим и страшным. Отходишь от него и вот он уже ничуточки не пугает. Такой себе ощетинившийся ёжик с антеннами, заклёпками, бронёй и узенькими окошками. А вот если посмотреть на джип со спутника, как это делает сейчас девчонка-регулятор, то видно и нас: таких маленьких, одинаково одетых человечков и большую черепаху. Мы крутимся возле неё, боимся отойти от её брони. Она действительно прикрывает нас даже здесь на рынке.
   Спешащие в толпе люди оборачиваются на нас. Разные люди с покупками и без. Некоторые просто идут, а некоторые в широких шляпах или бобровых шапках стоят и сморят на нас. Мы махаем им руками, мол проходи, не делайте мне тут кина. Кричат зазывалы, перекрикивая один другого. Так делали их отцы и деды, так будут торговать и они, пока их дети не примут эстафету став торговцами на восточном рынке. Чего тут только нет и пряности, и оливки, и фрукты, и орехи разных видов. Помидоры, арбузы, огурцы и сладости – всё перемешано в одном блюде под названием иерусалимский базар.
   На первый взгляд все люди одинаковые. Но нет, все разные. А особенно отличаются европейцы от восточных людей. Мы носим одежду, под которой скрываем наше тело и показываем только любимому или любимой. Для европейцев есть ещё пляж. Там мы отдаём нашу кожу огромной микро грили с её многочисленными солнечными лучами. Она включается богом с 5 утра и выключается только ночью. А потом перед зеркалом некоторые рассматривают, достаточно ли они поджарились, и не набрали ли лишние килограммы от съеденного гамбургера. Мир тела правит нами. Порой мы теряем истинные ценности и находим искусственные. Например, в силиконе, которым стараются изменить своё тело.
   Здесь же, в этом мире Израиля и Палестины, в мире вечной войны арабов и иудеев всё намного проще. Нет силикона, а есть верность. И ещё есть много табу для женщины. Жена верна своему мужу, а если нет, то её просто закидывают камнями. Дикость конечно ужасная. Но так устроен этот мир и мы, приехавшие сюда, не вправе менять традиции. Жизнь вокруг течёт медленно, как и тысячи лет тому назад. И солнце то же и пустыня та же. Когда Лондон был деревушкой полной крестьян и грязных свиней – Иерусалим был городом древних цивилизаций. Восток он тонок как нить, и как нить, натянутая над огнём, непрочен.
   Пришло время зла и красивая девушка может легко взорвать себя в толпе. Она становится шахидкой. Милый ангел, наполненный взрывчаткой и кем-то хорошо сагитированный, взрывается в толпе. Зачем? Наверное, мстит кому-то за любовь, или может быть просто мстит всем людям за то, что не услышали её крика. Одетые в чёрные паранджи они везде. И как их отличить от мирных девушек я не знаю. Не будешь же ты каждой под юбку заглядывать. Порой они ужасно толсты, а порой очень даже красивы и милы. Да только не видать ничего. Всё эта чёрная ткань от пяток до ушей.
   Вот так стоим мы возле джипа, а вокруг красавицы ходят мирные, приветливые.
   – Интересно, а она мне улыбнулась?
   – Кто?
   – Вон та, худенькая.
   – Илия, тебе вон та улыбнулась.
   – Которая из них?
   – Вон та, что толстенькая.
   – Фу, какая гадость.
   – Зато верная будет. Кто же на такое позарится?
   – Влад, прекрати. Это не хорошо, вот так о женщинах.
   – А как можно?
   – Ну вот, например: бутон прекрасной розы.
   – Ага, а ещё?
   – Капелька росинки.
   – А ещё?
   – Я что вам справочник? Устроили мне тут что, где, когда.
   – Ну, всё-таки, Илия. Как ты ещё женщину называешь? Ты же грузин. У вас там в горах женщина священна.
   – Она, Влад, и тут и везде священна.
   – Ну, всё-таки, Илия?
   – Ну, поклонение беспрекословно.
   – Рабство что ли?
   – Нет, Андрей. И прекрати смеяться. У нас к женщине особое отношение. Как к звезде, которая горит и не погаснет, пока ты не закроешь глаза. А открываешь их, когда чувствуешь прикосновение губ и нежных рук. Когда тебя касается дыхание…
   – Орбит.
   – Что, орбит?
   – Ну, свежее дыхание.
   – Дурак вы, ваше благородие Андрей.
   – Влад, он обзывается.
   – Правильно делает.
   – Двое на одного, да?
   – Ты Андрей используешь женщин как одноразовые станки.
   – «Жилет», лучше для мужчины нет. Попользовался и в мусорник.
   – Ага, смотри, чтобы этот «Жилет» в порыве мести не отрезал твоё имущество, так бережно хранимое.
   – Зачем, Илия?
   – Ну, а как же тебе ещё отомстить?
   – За неверность?
   – Ну да.
   – Глупые вы. Это слово секс… Что может быть слаще?
   – Любовь, Андрей. Слушай Илию и молчи. Давай, Илия, рассказывай.
   – Порой, когда спускаешься с гор…
   – За солью… Ай, Влад, за что ты мне подзатыльник влепил?
   – Сам знаешь. Продолжай, Илия.
   – Ну вот, когда спускаешься с гор по тропинке…
   – За солью… Всё, всё молчу.
   – Илия прости, он больше так не будет. Ведь, правда, же?
   – Ну да, не буду. Чуть голову мне не оторвал своими нежными ручищами.
   – Молчи, Андрей. Мужчины не плачут.
   – Ага, боятся что тушь с ресниц потечёт.
   – Илия, так что там дальше?
   – Так вот, спускаешься вниз по тропе к ручью, а там красавица: тонкая как газель, с глазами цвета ночи и волосами буйными как Ингури. Она берет кувшин полный воды и несёт к себе домой. Ты подбегаешь…
   – И в кусты.
   – Влад, держи меня.
   – Всё, всё, Илия, молчу. А то если от тебя по морде получу, то подвиг с бланшем совершу.
   – Андрей, у вас в семье несчастные случаи были?
   – Нет, Влад.
   – Будут, если не помолчишь. Илия, так что кувшин? Ты помогаешь ей нести до самого до дома, а дальше?
   – Уходишь.
   – Что и никаких 50 долларов за доставку? Ну, или дай тётенька чаю попить? Или, по крайней мере, на чай? Ай, Влад! Забери от меня этого, с руками Кинг Конга.
   – А оно мне это надо?
   – Влад, это дедовщина.
   – Молчи, на нас уже пальцами тыкают. Кстати, Илия, та что тебе понравилась, идёт сюда. Прекратить разговоры. Что у неё под паранджой? Быстро идёт. Как бы, Андрей, чего не случилось.
   – Есть. Я остановлю её. Стой! Влад, она не слушает.
   – Подыми автомат в её сторону.
   – Что-то слишком быстро идёт.
   – Командир, приказ!
   – Андрей, подыми ствол! Замерли.
   – Ой, сейчас от нас останется одно название. И никто не узнает где могилка твоя…
   – Андрей, отставить песню! Илия, отставить выстрел! И не паниковать. Стоять, смотреть и улыбаться.
   – Влад, она чёто нездоровое хочет сделать.
   – Илия, отставить! Стоять!
   – Поздно, Влад!
   – Да не лежи ты на ней, раздавишь!
   – Вот она реальная действительность. Тут только что нам рассказывал о кувшине, о газели а сам… Да не заламывай ей так руки! Это у тебя по лёгкому, а для неё сейчас всё закончится поломанными костями.
   – Андрей, заткнись.
   – Молчу.
   – Илия, проверь теудат-зеут [13 - Теудат-зеут – удостоверение личности в Израиле.]. Что она сказала, Андрей?
   – Она говорит на арабском, что Илия ей понравился.
   – Вот язык! Запутаться можно в согласных звуках. Илия, отпусти её и помоги подняться. Уже всю обшарил? Что при ней?
   – Вот, сумочка.
   – А в ней?
   – Как и у всех – косметика.
   – Чёрт! Извинись перед дамой и отпусти.
   – Простите, мадемуазель!
   – Что-то не так. Почему она вдруг стала убегать?
   – Ну, понятное дело. Гора поклонилась хрупкой женщине и та побежала.
   – Интересно, чего она действительно хотела?
   – Илия, посмотри: кошелёк на месте?
   – Чёрт, вот бестия! Сейчас я её…
   – Отставить! Не злись. Пусть празднует победу над солдатом Израильской армии. Опять победила красота, а воин проиграл. Пусть так и будет всю жизнь, и мир тогда станет ярче. Не нервничай, Илия. Куплю я тебе твой фалафель [14 - Фалафель – арабское блюдо, представляющее собой жареные во фритюре шарики из измельчённого нутаа (или бобов).].
   – И гамбургер?
   – И гамбургер в Макдональдсе. И всё-таки она прекрасна…
   – Кто? Арабка, что так хитро спёрла кошелёк?
   – Ну, да. Вот так они и правят нами, женщины в одежде и без, потому как они прекрасны.

Глава 9

   Босая нога осторожно коснулась холодного пола. Я еле поднимаюсь. Где-то должны быть ботинки, а в них надоевший песок вчерашнего дня. Форма. Черт, я не разделся вчера. Так и шлёпнулся спать. Вот это я устал! Знаменитый на всю нашу комнату таракан Борька тут же бросился наутёк. Жирный такой, откормленный свежими крошками от гамбургера, он не нуждается в моём приветствии. Сам знает – утро наступило. Теперь главное чтобы на него никто не наступил. А то противный хруст прилипнет к ушам на целый день. У нас тараканы ого какие, с пол ладони. Сквозь пелену сна вижу рядом на столе обёртку. На ней зелёным написано много-много слов «Макдональдс». Фу, какая гадость эти гамбургеры. И, как я их вчера мог есть? А может это и не я? Во рту будто стадо слонов, извиняюсь за пикантные подробности, одновременно опорожнилось. Левая нога ползает по полу в поиске ботинка. Правая свой уже нашла, и попала с точностью выстрела снайперской винтовки. Но вставать не хочет. Рука лениво помогает левой ноге. Шарит по полу и, наконец, вытаскивает из-под койки ботинок красного цвета.
   – Черт! Яркое солнце, а не могло бы ты немного погаснуть. Стухни, тебе говорю! Что, не видишь? Плохо мне!
   Сил нет вообще. Встаю. Шаркаю по комнате от кровати к столу. Попа находит опору на стеле и аккуратненько присаживает меня, своего хозяина. Не хочется шевелиться вообще. Глаза закрываются, закрываются, закрываются. Голова опускается, опускается, опускается. Боже, вот это ночка выдалась!
   Я говорил Илие не надо трогать проституток. А он: «давай, давай.
   А вдруг там террористы». Ага, там только бедуин старый, да выстрел в воздух. Вот я песка наелся, упав с перепуга. Грузин же молодец! Очередью из трахтамата своего всех к земле положил.
   – Ну и че сними делать теперь? В машину их много.
   – Будем ждать помощи.
   – Мальчики, отпустите нас!
   – Ага! Вот так разогнались тебе Бен Ладан. Да, да, ты, с бородой. Сколько было раз велено не водить никого? Теперь должны тут сидеть из-за тебя. Илия престань их обыскивать. Посмотри на себя! Ну, ей богу, картина Репина кот и сметана.
   – Влад, кто такой Репин?
   – Ну, ты Илия даёшь!
   – Мальчики, отпустите нас!
   – Тише, девчонки. Сейчас всех отпустят. Прилетят и отпустят. Бен Ладан, ты чего ночью то попёр? Не мог днём границу перейти?
   Ведь знаешь, что всё равно поймаем. Теперь ночка бессонная и нам и тебе обеспечена.
   – Знаю.
   – Так чего же ты, моджахедья твоя борода, попёр? Я вот пристрелю сейчас тебя!
   – Влад, не стреляй! У меня дети! Их кормить надо.
   – Дети у него! У меня тоже, и ничего. Как видишь, не нарушаю.
   – Мальчики, отпустите нас!
   – Илия перестань увлекаться.
   – А что такое?
   – А что? А ни что! Девок, говорю, перестань лапать! Сейчас второй патруль приедет, а ты весь в слюнях. Тебя вместе с ними посадят.
   – Мальчики, отпустите нас!
   – Цить, я сказал! Бен Ладан, ты, короче, чеши отсюда. И в следующий раз, прошу, веди свой товар днём. Ну, ей богу, спать же хочется. А стрельнёшь ещё раз, вообще прибью.
   – Хорошо, Влад.
   – Ну вот, с тобой решили. Эээээ, стой! Куда пошёл? С тебя такса.
   Ты чё мне суёшь сто баксов? Ты чё, с ума сошёл?
   – Так ты сказал такса?
   – Что я с твоими 100 долларами делать то буду? Один раз детей в Макдональдс свожу?
   – Ох, ни хрена Влад ты себе жрёшь?
   – Тише, Илия. Не мешай. Марш обыскивать нелегалов.
   – Мальчики, отпустите нас!
   – Ну, кто там плачет? Ух ты, красивая! Те чё дома не сидится? Сейчас же всё равно домой вернёшься. Ну всё, не реви! Не стоит это всё слез. Не реви, я сказал! Фу, какая ты сразу стала некрасивая. Бен Ладен, куда побёг?
   – Что Влад?
   – Ты хочешь сейчас за попытку к бегству лечь в песок и больше не встать?
   – Мальчики, отпустите нас!
   – Илия, заткни её. Она мне мешает Бен Ладена раскручивать.
   – Влад, вот тебе 300 долларов. Нет больше.
   – Погоди, Бен Ладен. Покажи кошелёк. Илия, не смотри на меня так. Вон на ту страшную смотри, что вся в потёкшей туше.
   – Мальчики, отпустите нас!
   – Всё! Хватит реветь! Бен Ладен иди, пока не пристрелил. Илия, перестань девок мацать.
   – Мальчики, отпустите нас!
   – Так, Андрей, не глуши двигатель. Подсвети. Кто тут у нас?
   – Мы, девочки.
   – Да, вижу что не мальчики! А ну, живо паспорта показали! Ты, армянка? Илия, ты спал с армянкой?
   – Ага.
   – Понятно. Ты не нужна. О, эстонка! Илья, ты спал с эстонкой?
   – Да.
   – Ну вот. Все внимательно посмотрели на вруна. И когда это было?
   – А у нас новенькая в роте, эстонка.
   – Чёрт, познакомишь?
   – Ага.
   – Так, ты кто у нас? Украинка. Ух, ты! Илия, хочешь хохлушку? Бен Ладен, ты ещё здесь? Что, надо дать тебе денег на дорогу? Сам дойдёшь. Сюда же пришёл? И, вообще, откуда проходы в минных полях знаешь? Кто сказал? Обама! Ты чё, дурак! Иди отсюда, пока грузин не пристрелил. Илья, у тебя бедуины были?
   – Нет, не было.
   – А хочешь?
   – Нет, не хочу.
   – И правильно. Ты у нас нормальной ориентации. Так, девчонки, готовимся к транспортировке. Живо садимся все в джип. Все дружно кучкуемся, словно тётя Сара на рынок морковку складывает.
   – Мальчики, отпустите нас! Мальчики, отпустите нас!
   – Да заткнись ты, дура! А то сейчас всех всажу!
   – Ты чё такой злой, Влад?
   – Андрей, лучше помолчи. Не нервируй хоть ты меня. Вот твоя сотня, а вот твоя Илия.
   – Куда едем, командир?
   – Куда, куда? Конечно к Петину.
   – Это что ли к Петреску?
   – Ну да, ему девок в Махон сдадим. В этот его зверинец.
   – Ты чё? Он сказал больше никого не привозить.
   – Хватит болтать, Андрей. Поехали!
   – Мальчики, отпустите нас!
   – Ну, всё! Остановись! Кто тут у нас просится в пустыню?
   – Не я!
   – Вот и хорошо. Едем к Путину и там все работаем. Вы же за этим сюда со всего Союза притопали?
   – Ура! Мальчики нас отпускают!
   – Стоп! Меня руками не трогать! Вон грузина ласкайте. Эээ, руки, чёрт. Перестаньте, кому говорю! Стоп, девчонки! У меня жена.
   Тихо. Если я вам помогаю, не надо мне платить так. Потом с чаевых заплатите. Илия, не стони. Чёрт, включите кто-то рацию. Бедуин и вправду поверил, что мы второй патруль вызвали. Илия, не стони. На базе подумают, что шакала поймали. Девчонки, тихо. Едем мимо базы, и что бы ни-ни. Всё, кажется пронесло. Я сказал, что едем за кока-колой в город. Девчонки, помните кто вас спас, и будьте нам благодарны. Эээ, не так. Я сказал, дядюшками американскими отблагодарите. Говорю, не касайтесь меня!
   – Влад, прибыли.
   – Сам вижу, что прибыли. Одни убытки от вас.
   – Привет, Петин. Я привёз тебе товар.
   – Опять Бен Ладен попался?
   – Он водит, я ловлю – такая работа.
   – Так ты его скоро бизнеса лишишь.
   – Мы будем Петреску болтать, или как?
   – Ну и черт с ним, моджахедом [15 - Моджахед – участник джихада. Буквально – «борец», «совершающий усилие». Исламский боевик, террорист.] бородатым.
   – Не ты ли ему, кстати, о минных полях рассказал?
   – Нет, не я?
   – Интересно, а кому тут нашептал адъютант полковника? Поговаривают он вашего притона клиент.
   – Всё, Влад. Я лучше промолчу. За это заберу у тебя девчонок.
   – Давай быстрей, светает уже. Илия, вытри пятно со штанов. Черт, Илия, ты опять? Давайте девчонки, до свидания. И помните, что должны. Мы Путин поехали. Нас Обама ждёт. Сейчас начнутся допросы, почему радио столько времени молчало. Пока. Давай, мы всё…
   …Всё вспомнил.
   – Черт, Илия, ты чего так громко дверью хлопнул?
   – Влад, ты почему на стуле словно не родной сидишь?
   – Ещё бы, такая ночь.
   – А что? Обычная ночь.
   – Достали меня эти обычные ночи. Хоть бы одну необычную. Вот вспоминаю, всё ли правильно сделали?
   – Влад, я рапорт написал. Там ничего не указал о происшествии.
   – Я подписал?
   – Ага.
   – Моей рукой?
   – Ну, как всегда. Ох и доиграешься ты, капрал. Бен Ладен, Путин, Обама – прям ось зла какая-то.
   – Дурак ты, Илия. Где то такое ляпнешь – посадят.
   – Слушай, Влад. Девчонки же главное.
   – Ну, ты даёшь! Кто куда, а лиса в курятник. Прям, как у Репина. – Ты мне скажешь, Влад, кто такой этот Репин?
   – Проехали. Ты чего припёрся?
   – Да ты чё, Влад, не заметил, как целый день проспал? Вот, поесть и колы принёс.
   – Гамбургер твой не буду.
   – Да нет. Вот тебе крузешки.
   – Ты делал?
   – Нет, ты что? Я своему желудку не враг. Проститутка делала. Та, что с Грузии была.
   – Ты уже у Путина был?
   – А то, Влад. Давай, одевай броник. У нас патруль.
   – Что, опять ночь?
   – Ну, да!
   – Иди, я сейчас.
   Так, собрался, собрался, собрался. Встал, протёр глаза. Автомат, каска, магазины, лифчик – чёрт, тяжело. Бумага, фонарь, чего-то не хватает. Чего-то ещё не хватает. Гамбургер. Какая гадость американская, но всё же лучше, чем ничего. Борька, прощай. Без нас тут тёлок не очень собирай, а то и так как в хлеву.
   – Илья, приказываю, как вернёмся – всё убрать. Ну что, поехали?
   – Хорошо.
   – Всё, Боря, я пошёл. Граница, приветствуем тебя!..

Глава 10

   Мир это дорога. Жизнь – это направление в ней. Навстречу нет никого, да и не может быть, потому что все двигаются в одном потоке. Навстречу может быть только возвращение. Ну да, впрочем, какая разница кто куда идёт? Сегодня людей разделили границы, а завтра их поделит религия. А послезавтра люди придумают ещё какую-то бяку, чтобы не быть вместе. Чтобы не жить, а бояться. Сегодня же пока не придумали ничего лучшего как граница.
   – А вот если бы мир был без границ?
   – Ты что-то сказал?
   – Да, Влад?
   – Тогда нас бы уволили.
   – Ты что-то ответил?
   – Да, Илия.
   Мы патрулируем сегодня вдоль черты, поэтому никто никого не слышит. Сбоку не наша территория. Мы идём в сторону солнца. Шипит словами рация, даёт нам указания, куда и что делать. Где-то далеко сидит перед экраном монитора девчонка, а мы у неё на экране мигаем пунктиром. Там в космосе легче патрулировать и наблюдать. Да и что может случиться с железякой? Попадёт метеорит? Собьёт траекторию полёта? Ну и что? Новый спутник заменит старый и наблюдение за нами вернётся на свои места. Вот людям на земле тяжелее. Если попадёт пуля, то человека нельзя будет заменить на такого же. Вот мы и врезаемся зрением в пустыню, что бы в нас не попали, что бы жить. Секунды складываются в минуты. Метраж, который мы прошли, небольшой. Да и государство Израиль маленькое. Слава богу, что мы здесь. Мы защитим тебя, не бойся. За длинным и узким окошечком джипа виден только песок. Автомат сжимаем каждый, ну а у Илии конечно побольше, у него пулемёт. Куда мы без его огневой поддержки? Если выстрел – это не страшно. А вот если бросок смерти из шайтан трубы с той стороны, то мало никому не покажется. Нам повезёт, я знаю. Перед глазами в радиусе взгляда то, что я так хочу видеть – пустыня. Песок мягко принимает колеса джипа.
   Почти не трясёт. Мы едем вперёд и не оборачиваемся друг на друга. Прошли ту часть, с которой нас могли обстрелять. По идее можно уже расслабится. Но нет, нельзя. Страх всё равно живёт в организме. А куда без него? Не боятся только дураки. Глаза смотрят в прямоугольное окошко, а тело ждёт приказа выброситься из машины. Всё время так. Ещё 45 минут и нас встретит каменная дорога и новый патрульный хаммер.
   Мы едем домой к Бориске и к шуму американских евреев, вечно спорящих о чём-то своём.
   – Приеду и сразу в душ.
   – Мог бы, Илия, и не говорить. От тебя воняет, как от испугано койота увидевшего льва.
   – Чёрт! А почему от меня так воняет?
   – Все сорок минут будто в туалете едем.
   – Ты думаешь, я испугался?
   – Нет, Илия, не вставай. Не показывай свой зад. Я не думаю, что ты настолько пугливый. Сядь уже и не вертись. Мы ещё не дома.
   – Ну почему так воняет? Андрей, ты не скажешь, почему?
   – Скажу Илия. Ты опять вляпался в тёплую, сделанную человеческим организмом мину.
   – Сейчас проверим. А ну, дай мне лапу, Илия. Да не руку, а ногу.
   – На.
   – От чёрт! Заставь дурака богу молится, так он весь лоб расшибёт. Убери ногу с колен.
   – Сам сказал, дай лапу. А приказы надо выполнять.
   – Дурак ты и дети у тебя будут дурные.
   – Я бы попросил.
   – Всё, всё, прости. Вот ты толстый!
   – Я не толстый, я великий. Не выгибай мне так ногу.
   – Сними ботинок. Ого!
   – Что, Влад!
   – Тут, Андрей, трофей! Ботинок 46 размера и весь в человеческой мине.
   – Отдай.
   – На вот, Илия, и носки у тебя воняют.
   – Воняют, воняют. А ты думаешь нам, большим людям, легко по жаре такой ползать? Нас может беречь надо. Мы этот, как его?
   – Генофонд.
   – Да, точно. Ген, ну короче, то слово что на он заканчивается.
   – Илия, где ты его в пустыне нашёл?
   – Не знаю. Может Бен Ладен перепугался ночью и у кустика решил стать на 300 грамм легче. Чтоб потом бегать можно было быстрее.
   – Стой, Андрей. Позвольте вас, Илья, попросить помолчать. Андрей, передай на базу что мы что-то нашли. Включай камеру и давай газу обратно.
   – Зачем?
   – Илия, ты не помнишь, где мы останавливались, а ты кустики искал?
   – По карте, Влад, мы останавливались здесь.
   – Где?
   – Да не тряси ты, Андрей. Веди осторожней. Не видишь, мы тут делом заняты. На фига ты остановился?
   – Может мне выйти и не мешать вам в поиске места?
   – Не мешай и не умничай заодно. Вот оно, наше счастье!
   – А может быть, там нас ждёт Бен Ладен?
   – Ага, он всю пустыню перешёл, чтобы нас ждать.
   – Влад, зачем мне моргаешь? Я не красна девица.
   – Смотри, Андрей. Граница рядом, а это значит?
   – Что значит?
   – Илья теперь ты помолчи, а то выгоним на улицу.
   – Не надо.
   – Хорошо, не выгоним.
   – Андрей, так что значит место недалеко от границы?
   – То, что не десять арабов, по статистике один контрабандист.
   – Правильно и он сейчас выкопал тайник. Судя по всему не один копал, а кто-то помогал. Так как Бен Ладен никогда бы не гадил возле своего тайника, то что?…
   – А может они туалет тут устроили? Откуда продукт человеческого пищеварения у нас возле границы?
   – Ага, Илия. Точно. Хотел тут организовать свой гарем и начал с туалета.
   – Интересно, что там? Давай, поедем.
   – Ну нет, Влад! Давай, домой. Там Борька и гамбургеры.
   – Съездим, Андрей, проверим и назад. Мы почти рядом. Передавай.
   – Да уже передал, пока вы тут определялись кто, где, когда.
   – Давай, Андрей, потихонечку, не спеша. Смотри в оба, и ты Илия смотри. Прошу вас, сначала едем и смотрим. Проезжаем мимо, словно на цыпочках крадёмся. Потом совещание: кто что видел.
   – Как говорится одна голова хорошо…
   – А три как всегда базар, Илия.
   – Не базар, а обсуждение.
   – Ух ты, какой умный.
   – Да, я такой. И всё-таки может лучше домой?
   – Какой домой? Сейчас чем-то разживёмся. Давай тихонечко без шума и пыли.
   – Вот эта улица, вот этот дом, вот эта барышня, что я влюблён.
   – Илия, Шаляпин самоучка! Помолчи!
   – Молчу.
   – Какой послушный. А гавкнешь?
   – Я те Влад так сейчас гавкну! Вылетишь из машины как пробка и пойдёшь домой пешком.
   – Ты видел, Влад?
   – Видел. Не притормаживай, Андрей. Езжай мимо, типа нас это совсем не касается.
   – А что вы увидели?
   – Видишь, Илия?
   – Где?
   – Да не сюда, туда смотри.
   – Ага!
   – Что, ага? Ты же ничего и не видишь!
   – Ну, да.
   – Смотри внимательней. Видишь, бархан причёсан волнистыми линиями? Они параллельны, потому что их никто не трогал. А в одном месте они перемешаны, будто причёску кто-то помял. Вот если бы женщине помяли причёску, чтобы она Илья сделала?
   – Она бы закричала, да ещё по морде дала.
   – Ну вот, Илия. Пустыня тоже орёт, только беззвучно. Знаками указывает: чужой пришёл, да ещё и навонял. Это хорошо, что ты наступил. Сейчас наживёмся.
   – Мужики, может домой?
   – Андрей, притормози. Чёрт, кто вызвал подкрепление?
   – Я.
   – Ну и дура ты я!
   – Андрей, передавай наши координаты и тихонечко по лошадиному галопом рвём отсюда.
   – Мужики, мы домой?
   – Да, Илия.
   – А чё с тайником? Мы чё не герои?
   – Нет, конечно.
   – А почему?
   – А потому, что нас ждут гамбургеры в Макдональдсе. А вот то, что в тайнике, то ждёт других. Жаль, не заглянули.
   – А что с ним? Ну, с тайником? Я так и не понял.
   – Ты зачем, башка твоя белобрысая, подмогу вызвал?
   – А вдруг там немцы?
   – Какие немцы?
   – Ну, арабы спрятались. И пришёл бы тебе, Влад, кирдык башка. И нам вместе с тобой.
   – Нас бы показали по телевизору…
   – Ага, Илия. В одинаковых ящиках.
   – Ну, тогда спасибо, Андрей. А ведь и точно по телевизору показали бы в отделе происшествий. Ты слышишь взрыв? Один, второй…
   – Ага.
   – Теперь поехали к Борьке в гости.
   – Ты думаешь уже в гости?
   – Ну да, Илия. Пока мы тут шатаемся, он мог захватить нашу комнату.
   – Зачем?
   – Илия, перестань всё время задавать глупые вопросы.
   – А ты, Влад, перестань глупости говорить.
   – А ты, тот, что за рулём, перестань их делать. Чёрт, взял и сорвал всю операцию. Приедем, поменяю тебя на колбасу.
   – Меня, на колбасу? Всё, я обиделся.
   – Не обижайся, Андрей. Прости засранца. Поменяем тебя на 100 шекелей.
   – Ну вот, это уже лучше. А то колбаса как то не серьёзно.
   – Илия, не молчи.
   – Ты приказал молчать.
   – А ты не молчи. И как приедем, помоешь наконец-то свою обувь. Это приказ.
   – Не могу. Это вещь док от того, кто копал тайник.
   – Ты чё дурак? Не хочешь мыть, тогда снимай ботинки.
   – Зачем?
   – Да выкину их.
   – Нет, я лучше помою. Уж лучше гамбургер в ботинках есть, чем без них.
   – И ещё мягкая кровать! Андрей, давай жми быстрее, тут уже нечего боятся.
   – Я сам знаю, что и как. Так что Влад теперь ты помолчи. Смотри в окошечко и сопи в две дырочки.
   Передо мной всё та же пустыня. Она тут кругом. Мы вечные странники по кругу. Ищем того, кто хочет этот круг разорвать и, слава богу, находим. Это и есть наша весёлая жизнь, а в ней гуляет смерть, которая нас не любит.

Глава 11

   Новый день службы и всё опять и снова. Опять всё тот же потолок с трещинами и та же скрипучая кровать. Оооо, всё как всегда. Медленно открываю прилипшие глаза. Да их что, мёдом кто то намазал?
   Вокруг меня земля Израиля, а значит опять: «привет солнце!». Ну всё, всё, встаю. Видишь, я живой, но ещё чуточку во сне. Прошу, выключись, не будь гадом. Дай ещё хоть немножко времени. А вот и Борька прибежал. Бррр. Усищами своими противно как шевелит. Большущий же какой, чёрт. Наверно ночью слона съел. И где он его только нашёл? Ты куда, гад половой? Не беги ко мне, беги от меня. Быстрее думай своей усатой головёшкой. Я ведь сейчас топну и вместо сытой жизни останется от тебя только мокрое пятно. Голодный, потому и бегаешь? Ха, я сам голодный. Ночные патрули меня когда-нибудь в гроб сведут. Слава богу что Израиль такой маленький. Всё, солнце, открываю глаза. Я проснулся! Ботинок, ты где? Ага, есть один. Теперь второй. Всё как всегда, тут не перепутаешь какой на какую ногу одеть. Черт это же надо, повезло нам с солнцем. Яркое то какое. Хоть бы кто жалюзи закрыл. Носки надо бы поменять. А говорят армейские, специально сделанные для жаркого климата, не воняю. Так не правда. Воняют. Ещё как воняют. Шкаф, дверь, полка – о, носки. Мммммм, пахнет свежестью. Ариель наверно. О, у меня ещё четыре пары!
   Интересно, а где ещё одна? Ну и какой гад у меня носки спёр? Борька, ты не брал? Не махай усами, скажи да или нет.
   – Андрей, ты чё спишь?
   – Нет уже. С тобой разве поспишь? Конь какой-то. Топаешь, топаешь. А чего топаешь?
   – Вот, носочки смотрю. Уж больно твои на мои похожи. И заплатка такая же на пятке.
   – Я взял Влад.
   – Андрей, ну чего ты в самом деле?
   – Влад, всё нормально. Верну полтора носка в следующий шабат [16 - Шабат – в иудаизме седьмой день недели, в который Тора предписывает воздерживаться от работы и соблюдать определённые правила. Наступает в пятницу, когда садится солнце и заканчивается в субботу, когда садится солнце.].
   – Хорошо. Смотри тебя за язык никто не тянул. Борька, будет тебе одёжа на зиму. Андрей, вставай. Делай как я.
   – А как ты делаешь?
   – А действительно? Вот, шляюсь по комнате словно муха сонная от кровати к шкафу, готовлюсь умыться.
   – В шкафу?
   – А что?
   – Да нет, ничего. Ты можешь, Влад, тише шляться.
   – Попробую.
   – Влад замри!
   – Чёрт, повезло таракану. Ну и что тут у нас? Ой, Андрей, а что это за морда на меня смотрит?
   – Влад, ты? Не, не ты. Ужасен как шлюха после дождя.
   – Хочу есть.
   – Влад, ты вот знаешь, что мужчины любят мясо потому, что они хищники?
   – Петух ты гамбургский, а не хищник.
   – Вот американцы любят мясо. А я не американец, и не петух, но странно тоже люблю мясо. Может у меня кто-то был американцем? А, Влад?
   – Боже, что я делаю в этой забытой всеми пустыне? Сам не знаю. Андрей, а со мной отражение в зеркале разговаривает.
   – Влад, ты вчера ничего не курил?
   – Да вроде нет. Не задавай мне больше этот вопрос. Так, отражение, побрейся и почисть зубы само. Воняет же невозможно. Борька, беги говорю! Ты чего на мойку забрался? Думаешь ты герой? Здесь просто мокрое пятно от тебя не таким ровным получится. Беги говорю. Иначе оно всё-таки получится. Не испытывай меня.
   – Влад, я встал.
   – Целиком, или только обрезанная твоя часть? Боже, какая горячая вода? Здесь вода когда-нибудь бывает холодной? Тише, вот так. Всё, нормальная. Капли, лицо приветствует вас. Доброе утро ястребиный коготь!
   – Вау, туа!
   – Андрей, ты чего, тоже чё то курил? Сам то понял, что сказал? Зубы в порядке, чистые.
   – Влад отойди.
   – Зеркало, перестань пугать меня.
   – Да дай ты мне уже место! Красавец неписаный.
   – Ну ладно, становись. Становись красавцем, как я после вчерашнего. Ты моего берета не видел?
   – Вон он, на стуле.
   – Ага, вот он родненький. Теперь я как все похож на коммандос.
   – Идти уже, Рембо, засушенный, мойся. Не позорь мои носки.
   – Я всё слышал! Месть моя будет страшна!
   – Ты обрежешь себя? Ну, это уже через чур! Борька, отстань! Я не могу тебя взять с собой. О, черт! Андрей, Борька сбежал.
   – Ничего, сейчас найдётся по писку, когда до столовой добежит. Из-за него всю базу закроют.
   – А что, это мысль! Будем работать директорами.
   – Дворником будешь работать.
   – Это кто там вякает?
   – С тобой не вякает, а говорит Жиглов!
   – Ну-ну. Очень смешно. Ты точно чё то курил.
   – Черт, путь такой длинный. Предлагаю кухню перенести поближе. Пахнет вкусно. Видимость – ноль, слышимость – ноль, иду на запах. Что у нас тут сегодня? Опять курица? Увы, не свиные стейки, но говяжьи гамбургеры. Короче, мечта! Мне овощи, рис и вон той красной бадяги. Эх, сейчас бы свинины настоящей, грамм этак 250, да с чесночком… Тише, тише. Не спеши. Ложку аккуратно положи. Илия, ты чего тут сел? У нас место под окном.
   – Ты что собака?
   – Нет, не собака. А почему собака?
   – Ну, Влад, только у собаки есть место.
   – Прости, я ещё сплю.
   – Садись рядом. Что это ты с утра бормочешь? И чего не ешь, а в еду смотришь?
   – Да вот, думаю. Не отравлена ли еда?
   – Так я сейчас проверю.
   – Кудаааааа!!!
   – Поздно, Влад.
   – Ну, и как я буду есть обкусанное тобой? Принеси теперь мне этого…
   – Чего?
   – Ну, еды какой-то. Ты одним своим укусом всё сожрал. Нет, погоди, я сам пойду.
   – Привет Влад, привет Андрей. Что у нас сегодня? Кошер, и не кошер?
   – У нас тут голодный Илия, и ему по фиг всё.
   – Влад, а ты чего встал?
   – Я же сказал, у нас тут Илия. Надо добавки взять.
   – Можно и мне одну ножку.
   – Андрей, а не слишком ли?
   – Ну хорошо, ты две возьми.
   – Вот гад.
   – Естественно! А то еврей, и не гад, это нонсенс.
   – Прекрати, Андрей, обзывать нас гадами. А то вон тот крокодил за столом доест всё и потом тебя съест.
   – Куда в него столько лезет?
   – Илия, куда в тебя всё это влазит? Нечего стучать себя по пузу. Давай мы тебя на бокс запишем.
   – Я буду боксером?
   – Нет. Я думаю, ты будешь грушей работать после того как нас разгонят.
   – У Кличко?
   – А кто такой?
   – Новый директор базы.
   – Черт, как во сне всё быстро меняется.
   – Ты че, Влад? Вообще серость. Это же супер тяж?
   – Кто? Директор базы или гад.
   – Да нет, Кличко.
   – Аааааа, вот я тупой.
   – Ага!
   – Илия, твой командир гад. И помни, он не злопамятный гад.
   Сейчас наешься и пойдёшь делать пробежку, километров этак на 10. Я добрый сегодня. Ой, только не надо мне тут переставать жевать и смотреть как Моисей на девственницу. Куда пойти? Прожуй и скажи нормально, а то куриная нога сейчас изо рта в нос залезет.
   – Фи, как некультурно в божьем храме такие слова говорить. Чай, поди, не деревенщина. Еврейская морда твоя любимая.
   – Андрей, йогурт мне!
   – Куда, куда! Ну вот, ограбили!
   – Зато ты, Андрей почувствовал, что проснулся.
   – Чем занимаетесь?
   – Да вот, пытаемся всей столовой накормить крокодила, скрещенного с бегемотом.
   – Ну и как?
   – Мы проигрываем.
   – Там девчонки пищат. Тоже мне, воины – таракана боятся! Наш Борька – самый грозный воин на базе.
   – Да я сам его порой пугаюсь.
   – Любит он Андрей это дело.
   – Я тоже люблю по девкам шляться.
   – Илия, помолчи когда офицеры разговаривают.
   – Всё, всё, молчу.
   – Вот и молчи, а то у тебя только одно на уме.
   – Прибил бы ты его.
   – Ага, прибьёшь. Тут бы самому живым остаться.
   – Ты оком, Влад?
   – О Илии. А ты о ком спрашивал, Андрей?
   – О таракане.
   – Жалко насекомое. Моя бы воля, так я бы его в последнюю очередь прибил.
   – Тебе совсем не жалко людей?
   – Не знаю. Он не храпит, не воняет и не будет по ночам сиренами. Но вы мне дороже Борьки, не переживайте.
   – Мы что не люди?
   – Нет, вы любимые евреи. Самые любимые, ну после начальства. Андрей, что ты как не родной? Вот бери моё мясо и сыр. Что значит не кошер! Вчера за пивом всё слопал, а сегодня нельзя? Кошер ты мой обрезанный! Сыр мне, курица тебе, ну а кости Илие. Там много мозгов.
   – Ты думаешь поможет, если он всё сгрызёт?
   – Да, нет. Ничего я не думаю. Но попытаться то можно. И когда мы предстанем перед творцом, то с гордостью скажем, что пытались сделать из грузина человека.
   – Илия, не гарчи. Дожуй, тебе сказано. Не гарчи и не чавкай.
   – Андрей, помолчи. А то он тут нас двоих как мух положит.
   – Илия, ты сейчас похож на свинку. Не обижайся, ну кто виноват, что ты так ешь. Ты же знаешь, как мы тебя любим.
   – О, вот и Фанта. Ты чего, Андрей, так кисло выглядишь?
   – Вот вечно у нас всё не как у людей. Сначала бег потом еда.
   – А у нас сначала еда, а потом опять еда.
   – Да, Илия, тебе бы только есть. И перестань смотреть на Анжелику. Ты лучше посмотри, какая Фанта пришла! Тебя точно зовут Фанта?
   – Да.
   – Ух ты, день перестал быть грустным! Вот родители посмеялись, а тебе с этим всю жизнь жить.
   – Влад, говорят на базе есть эфиоп, так его вообще Мандей звать.
   – Прикольненько. Это типа что то из племени пятницы? Ты, Андрей, крошек Борьке не забудь.
   – Да у нас после вчерашнего крошек хоть отбавляй.
   – Да разве это крошки? Ничего ты не понимаешь в колбасных обрезках.
   – Ты больно понимаешь, Влад.
   – Те что дома – те не кошерные.
   – А те крошки что тут, они типа кошерные?!
   – Помоем таракану всё равно, что жрать.
   – Ты просто ему об этом не говори.
   – А то, что?
   – А то сделает себе обрезание по самые уши.
   – Думаю, нет.
   – Ты что, серьёзно подумал, что таракан ест только кошер? Да шутка это. Он ест всё что вкусно, как впрочем и мы. А ну тише.
   – Что такое, Влад?
   – Слышишь, Андрей?
   – Что, слышишь?
   – Да шум, писк.
   – Ага! Так это наверняка наш Борька безобразничает.
   – Ну да! Сейчас чей-то ботинок таки превратит его в мокрое место.
   – Так, шутки в сторону. Влад, что у нас сегодня?
   – Подготовка железа к ночи. Это на тебя Илия.
   – А почему чуть что, так сразу Илия?
   – Ты хочешь побегать по пустыне?
   – Нет.
   – Так, значит, согласен?
   – Ну, да.
   – На тебе Кола…
   – Я не Кола.
   – Ах прости, Спрайт. Тьфу ты чёрт, Фанта – уборка комнаты. Интересно он кошерный?
   – Да кто его знает?
   – Андрей, у нас с тобой – пробежка с захватом высоты. Фанта, увидишь жирного таракана, ради бога не махай шваброй, он этого не любит. И не дай бог тебе его прихлопнуть.
   – Влад, он по-русски не понимает. Значит, кошерный.
   – Кто?
   – Да не таракан же! Сникерс, тьфу ты, Фанта!
   – Сам вижу, что не понимает. А лыбу всё равно давит, будто новогодняя ёлка при фонарях. Всё, поели?
   – Погоди, ещё нет.
   – Ну что тебе, Илия? Сейчас в боксе доешь. Встали.
   – Понятное дело, вы вон какие худые, вы и наелись. А я как раз вполовину больше буду.
   – Ах ты мой любимый хрюндель. Оставляем тебя один на один с этой кухней. Мы уходим. Смотри, не верни своим аппетитом голод в страну.
   – Ну, ты сказал!
   – Всё, идём пока не так жарко. Андрей, понятна диспозиция? Прикрытие отрабатываем.
   – Куда? Обратно в комнату?
   – Ага, одеялом в постели. Смори, быстрее закончим, быстрее вернёмся. И я, может быть, позволю прикончить Борьку. Уж очень много он себе стал позволять. Всё, Илия, мы пошли. Фанта поступает в твоё распоряжение. Но не на весь день, а до обеда. Пока ещё прохладно, пойдём Андрей, попугаем нашу жизнь криками. Чтобы все видели как мы сильны. И чтобы все приказы выполнили, иначе тумба-юмба придёт.
   – Смотри, Влад. Фанта улыбнулся.
   – Чё, знакомое слово услышал?
   – Ты бы, Влад, ещё «сеньор Робинзон» крикнул. Он тогда перед тобой на колени грохнется.
   – А это кто? Наш новый начальник?
   – Ну, да. Ты, Илия, как только увидишь старика с генеральскими погонами, дашь нам знать.
   – А это кто? Сеньор Робинзон?
   – Итальянец с инспекцией.
   – О боже! Бегу! У меня оружие не чищено.
   – Ну вот и сместили грузина со стула. Ну, ты даёшь, Илия. Я всегда говорил что Гари Потер, девки и плейстейшен тебя погубят!
   – Что?
   – Беги, беги. Мы тоже топаем. Что бы все было чисто, Фанта. И помни про Борьку. Ну что, Андрей, открывай двери. Пустыня, здравствуй! Мы идём служить дальше!

Глава 12

   Джип медленно ползёт по песчаной дороге. Жара такая, что кажется мы въехали в ад. Шараф [17 - Шараф – горячий ветер с пустыни.], горячее дыхание пустыни, заполнил собой всё и не собирается уходить. И мы тоже не можем отсюда убежать или скрыться, у нас своя работа. Каждый на своём месте. Смотрим сквозь узкие окошки джипа на пустыню. Рядом друзья и следопыт, который видит то, что нам никогда не заметить. По своим признакам бедуин определяет, что и где. Я счастлив, хоть и напряжён. Рука на изготовке и мозг готов в любой момент бросить тело из машины, чтобы ловить тех, кто пересёк границу.
   Сегодня я написал сказку для ребёнка. Я не каждый раз могу быть с ним, поэтому стараюсь писать сказки. Жена читает их ребёнку перед сном, и я прикасаюсь к нему в своей сказке. Это выдуманные истории о борьбе добра и зла. Добро всегда побеждает. Жаль, что такое порой бывает только в сказке, а в реальности всё наоборот. Может потому, что нами правят деньги? А может, я не прав? Может, на этом свете уже и нет добра? Может, оно осталось только в сказках? Нет, наверное, это просто моя работа красит мир в чёрные краски. Ведь в моих снах есть добро, если я написал о нём. Значит, я возродил частичку и из неё строю мир для своего ребёнка.
   Смотрю на пустыню по правую сторону от движения машины. Илия – по левую. Наш следопыт у лобового окна смотрит за всем. Слышу сигнал. Машина остановилась. Я живо из машины и плюх в песок. Лежу. Бедуину только показалось. Ничего страшного вроде бы не произошло, но сказка, та, что лежала в наградном кармане, выпала. Горячий ветер подхватил её и понёс. Оставил только метрах в 20 от меня.
   – Влад, а ты чего молчишь?
   – Да вот, Андрей, ветер мою бумажку вон куда унёс.
   – Ты же за ней не полезешь?
   – Полезу. Там частичка добра для моего ребёнка.
   – Там мины!
   – Там целая сказка. Целый мир на кусочке бумаги.
   – Влад, там, куда ты хочешь идти, не наша территория.
   – Так, Андрей. Передавай прокол.
   – Какой прокол в пустыне? Влад, ты же знаешь, долго стоять нельзя.
   – Но там же сказка!
   – Ну, хорошо. База, у нас перебежчик.
   – Какой перебежчик? У нас прокол.
   – Поздно, Влад. У тебя десять минут. Время пошло.
   – Но я не успею!
   – Успеешь. Так, платок сними и ботинки.
   – Зачем ботинки?
   – Хотел поржать с тебя босого.
   – Ага, смешно. Ну, всё, пошёл.
   – Стой, там мины!
   – Пускай идёт. Смотри, вон твою бумажку куда унесло.
   – А может, не надо?
   – Надо, Илия. Держите под прицелом тот бархан и разговаривайте со мной.
   – Давай Бен Ладена заставим показать проход.
   – Он молится, Андрей.
   – Вот не повезло.
   – Я тоже знаю проход, Андрей.
   – Откуда?
   – Попой чувствую.
   – Ага! Смотри, чтобы тебя по пустыне вместе с твоей попой не раскидало.
   – Всё мужики, пошёл.
   – Помни – ты перебежчик, если словят на той стороне. То есть дезертир.
   – Да помню я. Вы за вон той высоткой присматривайте.
   – Смотрим, Влад. Давай быстрее. Не хочется, чтобы сейчас шоу примчалось на своей коннице. Ты бы там был главным героем.
   – Мог сказать прокол и всё.
   – Влад, осторожно! По-моему там мина. Нет, по-моему не там, а там.
   – Заглохните вы уже.
   – Ты сам сказал с тобой разговаривать. Вот мы и говорим.
   – Расскажите что-то, что отвлекает.
   – Ну, не знаем такого. Влад, ты футбол вчера смотрел? Как Макаби сыграл?
   – Андрей, я не люблю футбол.
   – Влад, а ты завещание уже написал?
   – Тьфу ты чёрт! Кто там такой умный?
   – А как ты думаешь?
   – Илия.
   – Ага! Влад, а если ты на неё наступишь, она тебя разнесёт и до нас кусочки долетят.
   – Ну да, очень смешно.
   – Не, Влад! Не туда! Левее бери.
   – Почему это левее?
   – Хороший у тебя, Влад, миноискатель под названием попа. Расскажи, что чувствуешь?
   – Вот сейчас вернусь, и кто-то ох как получит.
   – А может не надо?
   – Что значит не надо?
   – Ну, всё хорошо. Только вот слово получишь – вычёркиваем.
   – Хорошо. Сколько у нас времени? Вы говорите, не замолкайте.
   – До прибытия конницы у тебя есть ещё пять минут.
   – Влад скажи…
   – Что?
   – Отче наш, еже еси на небеси…
   – Отче нас еже еси на небеси… Чего это ты Илия? Тьфу, тьфу, тьфу. Засранец, чёрт!
   – Влад, а ты еврей?
   – Нет.
   – Ага, значит, тебя похоронят не со всеми вместе.
   – Я знаю. Илия, где бумажка?
   – Да вон она лежит.
   – Влад, ты перешёл границу и уже считаешься дезертиром.
   – Хочешь, мы тебя пристрелим? Если что, нам по ордену дадут, а ты кувырок в чемодан.
   – В какой чемодан?
   – Ну, тебе какая разница в какой?
   – Скажите, умники, как вы думаете: влево или вправо?
   – Влево.
   – Вправо.
   – Влево говорю!
   – Нет вправо!
   – Влад, а чего это ты прямо пошёл?
   – Хотел послушать, как вы дураки спорите.
   – Сейчас пристрелим тебя, и услышишь, как мы смеёмся.
   – Влад, смотри. Вон она, твоя бумажка. Кинь в неё камень, а то её опять ветром унесёт, и будешь за ней топать, пока не закончится пустыня.
   – Смотри, точно попал! Влад, замри!
   – Ну, что ещё?
   – Нет, ничего. Просто хотел посмотреть, как намокают твои штаны.
   – Ну и что, намокли?
   – Нет, но попахивает здорово.
   – Вот сейчас вернусь из-за границы и кого-то точно пристрелю.
   – Влад, оставайся там. Станешь героем новостей.
   – Слушай, а может в магазин сбегаешь? Говорят за границей всё дешевле.
   – Ага, Андрей. Деньги только принеси.
   – Понял, Влад. Магазин отменяется.
   – Илия, сколько времени?
   – Три минуты. Теперь на пять секунд меньше.
   – Андрей, скажи что-то доброе.
   – А ты какой оркестр больше любишь: симфонический или инструментальный?
   – А это какой такой инструментальный?
   – Ну тот, когда современные инструменты. А помнишь, Ванесса Мей к нам приезжала? Она такая красивая, как скрипка. Влад, так какой ты оркестр любишь?
   – Классический.
   – Всё, Влад, решено. Мы так уж и быть, закажем тебе какой хочешь.
   – Зачем?
   – Ну, сейчас тебя грохнет и на твоей улице будет праздник, но ты его не услышишь.
   – Когда я вернусь, кому-то будет очень больно.
   – Ага, ты только не очень спеши. Попу Сеня береги.
   – Семён Семёныч, а не Сеня.
   – Влад, у тебя осталось две минуты. Или ты дезертир, или ты свою писульку достанешь и сейчас же живо назад.
   – Писулька обрезанная, это ты Андрей.
   – Идиот, время! У тебя полторы минуты!
   – Готовься, Влад. Скоро твой миноискатель к начальству попадёт за пересечение границы.
   – Вы же не сдадите?
   – Нет, но помни – ты нам должен.
   – Всё! Взял чёрт, без взрыва! Может, ещё раз бумажку бросим?
   – Я вам брошу. Я вам так брошу!
   – Ты вернись сначала целым, а то сейчас без ноги дотопаешь.
   – Можно и без ноги, но с руками.
   – Можно. А почему без ноги, но с руками?
   – Чтобы тебя, Андрей, задушить.
   – Илия, стреляй в предателя! Идиот, ты зачем выстрелил? Это же шутка была.
   – Я в воздух. Слышишь, конница мчится?
   – Влад, давай живо в машину! Вон апачи показались.
   – Всё! Илия, стреляй куда-то. Да куда-нибудь стреляй! Стоп, хватит.
   – Уходим. Они тут сейчас без нас настреляются по песку.
   – Влад, они нам сейчас для следующего раза сделают проходы в минном поле. Поедем за границу с комфортом. Ну, как твой миноискатель? Ты что надулся, Влад?
   – Да с вами, придурками, говорить не хочется.
   – Ты бы хоть спасибо сказал.
   – Влад, ты чего? Мы же с тобой болтали. А сказка хоть про что? Про любовь? Дашь почитать?
   – Илия, не облизывайся, это не эротика.
   – Фу, так неинтересно.
   – Всё, валим отсюда.
   – Мы уходим, «ястреб». До встречи. В следующий раз прилетайте быстрее.
   – Да, да! И Влада-нарушителя заберите! Да, да!
   – Тихо, тебе сказано!
   – Фанта, Влад не улыбается.
   – Ну и правильно делает. Он про любовь написал, а вы его тут своими шутками достали.
   – Почему затихли, сволочи?
   – О! Влад улыбнулся!
   – А всё почему? Потому, что мы армия обороны и теперь везём домой частичку добра, написанную в сказке.

Глава 13

   Чтобы войти в тёмную комнату надо для начала включить свет. Чтобы сбить ракету, летящую на Израиль, нужен ракетный комплекс «Железный купол». Чтобы поймать террориста – нужен хитрый план. А вот чтобы поймать Борьку, таракана элитных кровей, – нужно бесстрашие и ещё крошки. Да не какие-нибудь, а из-под свежего гамбургера. Кладёшь их на стол и ждёшь. Усатый мордоворот не сразу, а медленно выбегает из-под шкафа. Вроде безобидный, но такой мерзкий. Бывало, идёшь ночью в туалет, босиком по полу шлёпаешь, а этот жирный кабан, как пробежит в темноте… И всё… Уже никто никуда не торопится. Попахивая, идёшь в ванную. Клянёшь тот день, когда Борьку впустили в комнату военнослужащих Цахал [18 - ЦАХАЛ – армия обороны Израиля.]. Так уж получилось, что мы поселили таракана у себя не по своей воле, а по его. История о Борьке таит в себе много тайн, которые со временем обрастут ещё большими небылицами. А всё это началось с прекрасного летнего утра.
   Жара сорок градусов опустилась резко и нежданно. И как даст по каске лучами со всей силы. Все солдаты, нежные создания, спрятались под навесом. Другие в боксах ждут приказа. Мы же: я, Илия, Андрей и ещё Фанта пошли в свою комнату под кондиционер. Зашли в казарму, небольшой здание из бетона и стекла. Бетона конечно больше. Это чтоб не убило ракетой, или каким другим прилетевшим изобретением враждебной техники. Ну вот, припёрлись мы, а тут салага очкастый.
   – Стойте!
   Это он нам так неожиданно крикнул. Мы перепугались и замерли, как замирает кролик, когда на него глядит удав.
   – Не шевелитесь.
   Мы и не думали шевелиться.
   – А что случилось?
   – Да так, ничего.
   – Ты чё, пошутил над нами?
   Не злимся, так только чуть-чуть. Восстанавливаемся: вдох – выдох.
   – Да не хотел я вас испугать. Просто попросил остановиться.
   – Ну, ты шутник.
   Каждый отвесил ему подзатыльник и даже Фанта позволил себе что-то брякнуть в сторону очкастого салаги. Забыли о происшествии, рассмеялись и пошли по коридору широким шагом в комнату. Тут сзади крик:
   – Если вы увидите носорога, не пугайтесь!
   Слово носорог заставило всех, ну не обернуться, а по крайней мере перестать говорить и остановиться.
   – Чего вы испугались? Это таракан-носорог, он безобидный.
   – Фу, слава богу. Носатый новобранец, давай марш отсюда.
   – Но, я не нашёл своего таракана.
   – Ничего, мы сами его отыщем.
   – Вот он, Андрей!
   И действительно, из-под двери вылезло мерзкое чудовище, длинное и толстое, и направилось к нам.
   – Илия!?
   – Ну, уж нет, Влад. Я ужас как тараканов боюсь!
   – Не бойся, я их сам боюсь.
   – Мерзостные твари, Влад.
   – Тише вы. Он к нам бежит.
   – Черт, почуял же гад. Сейчас всех съест.
   – Не шевелись, он передумал.
   – Нет, всё-таки бежит. Новобранец, где твоя банка?
   – Зачем?
   – Ну, чтобы изловить эту тварь методом точного накрытия куполом из стекла.
   – Не понял?
   – Тащи банку, иначе отметим в рапорте, что притащил на базу террориста-смертника.
   – А почему смертника?
   – Да потому, что сейчас хлопну по нему ботинком.
   – Андрей, а может он ядовитый? Может не надо? Помнишь, мы так скорпиона хотели хлопнуть ботинком? А потом Илия от одного укуса в больницу попал.
   – Надо, Влад, надо!
   – Не зли зверя!
   – Посмотри, он вроде усы отвёл в другую сторону.
   – Вот гад.
   – Я знаю.
   – Да не таракан, а ушастый новобранец.
   – Тихонечко. Начинаем движение по стеночке, пока гад не смотрит на нас.
   – Это кому скажешь, не поверят, что три мужика от таракана по стеночке крадутся.
   – Влад, говорит, что они ядовитые. Вот коснёшься чешуи и всё – ты труп.
   – Ну, час от часу не легче. Ты, малец, чего его притащил?
   – Хотел девчонок попугать.
   – Вот ты дурак! А где взял?
   – Купил в магазине.
   – А сколько заплатил?
   – 200 долларов.
   – Не, ну ты точно дурак!
   – Влад, разделяемся.
   – Я за банкой.
   – А чего это ты? Давай я.
   – Ты, Илия, уже с иммунитетом. Да к тому же большой. Пока яд начнёт действовать, ты успеешь добежать до врачебного пункта.
   – Так, всё. Я больше не могу ждать. Позор то, какой!? Сейчас кто зайдёт, а тут мы – мумии застывшие и таракан.
   – Ай, Андрей! Не делай этого!
   – Тише вы. Он собирается уходить.
   – Андрей, говорю, не развязывай ботинок. Прошу, ты же не зверь! Дай таракану убежать. Ну, остановись, богом прошу. Илия, скажи ему что-то.
   – Андрей если эта тварь меня убьёт, я буду каждое утро приходить в твой сон в образе генерала с накрашенными губами и будить поцелуями.
   – Не бойтесь, сейчас я его прихлопну.
   – Ну, всё. Нам капец.
   – Лови его! Этот гад побежал в нашу комнату!
   – И какой дурак не закрыл дверь?
   – Так ты, Влад, и не закрыл.
   – Чёрт, чего мы стоим? Давай ловить его. Вот он, бежим! Андрей, вали его! Да не мне по рукам бей, по нему бей! Чёрт, Илия, кабан. Не топай так! Пол проломишь!
   – Тише. Где он?
   – Вот.
   – Ай, за что ударил?
   – Прости. Стоп, замерли. Его нет!?
   – Тише, он у меня по плечу ползёт! А чего это вы так на меня смотрите? Не надо мужики!!!
   – Надо!
   – Не надо!
   – Надо! Приготовились! Ботинки из рук, вон!!!
   – Ай, ой!! Чёрт, я вас сам сейчас прихлопну!
   – Спасайся, кто может! Илия разбушевался! Прости нас, мы больше так не будем!
   – А чего это вы босые бегаете и всю комнату разгромили?
   – Тише мужики, Анжелика пришла.
   – Чёрт, паливо.
   – Это мы, Анжелика, таракана злого ловим.
   – Тьфу ты, нашли кого ловить. Надо еды ему купить и положить на пол. Он и выбежит. Потом ещё и ещё. Когда привыкнет, останется жить у вас и станет послушным.
   – Тише. Вот он гад вылез из-под шкафа.
   – Ого, Илия, вот это таракан!
   – Ага, Анжелика.
   – Всё мальчики, я пошла.
   – Стой! Без тебя нас Илия убьёт.
   – Цём вам. Илия добрый мужчина, не бойтесь.
   – А ты чего, Анжелика, приходила?
   – Справитесь с тараканом – скажу.
   – Эх, ушла. Красивая.
   – Андрей, чего она там сказала о крошках?
   – Короче мужики надо крошки.
   – Давай в Макдональдс. Андрей, отвечаешь за быструю доставку еды. Илия, за сохранность. Я останусь на дверях. Ты, малец ушастый, за деньгами.
   – Зачем?
   – Ну, чтобы оплатить банкет.
   – У меня денег нет.
   – У тебя сейчас головы не будет.
   – Тише, Илия! Сидеть!
   – Если начальство узнает, кого ты приволок, тебе больше никогда войск не видать. Будешь где-то гопником.
   – Ну, хорошо. Visa подойдёт.
   – Илия, нас угощают.
   – Понял.
   – Давай, одна нога тут, вторая тоже здесь.
   – Понял.
   – А мы тут пока побеседуем.
   Хлопнула дверь, я взял журнальчик и свернул надёжное средство против тараканов. Только устроился на кровати перед шкафом как:
   – А я вам средство против тараканов принёс.
   Всю охоту гад испортил.
   – Заходи, несчастье, пока животина в открытую дверь коридора не выбежал. Борькой его назову.
   – Почему?
   – На Ельцина похож. Такой же толстый и наглый. А морда смори какая. Ты что принёс с таким шумом?
   – Средство принёс от тараканов.
   – А ну попшикай. Да не в меня, идиот, а в таракана. Вот это вонь!
   – Это твои носки.
   – Что, точно?
   – Ага.
   – Чеши отсюда ушастый новобранец и забудь дорогу обратно!
   – А карточку Visa?
   – Забудь. В банке скажи что потерял. А вот и наши. Ну всё, вот твоя Visa и чеши отсюда. Так, где моя порция? Мне с майонезом.
   – Обижаешь, Влад. Всё как ты любишь.
   – А чипсы?
   – Нет чипсов. Этот то лету хо в всё съел.
   – Я не виноват. Я ооочень голодный был.
   – Так, теперь громко чавкаем. Илия, а ты бы нас убил, если бы тебя Анжелика не остановила?
   – Да запросто! Это чего придумали – меня ботинком по лицу бить.
   – Прости, мы таракана хотели убить.
   – Во, во. Я бы тоже посмеялся над вашими могилками, и может быть даже сказал: «прости, я не хотел».
   – Илия, простите, а не прости.
   – Ага, точно.
   – Не чавкай. Как же всё-таки хорошо, что Анжелика зашла.
   – Тише, подползает гад.
   – Я его Борькой назвал.
   – Почему?
   – В честь Ельцина.
   – А кто такой?
   – Деревня! Это же президент!
   – Ага, значит будем жить с президентом.
   – Смотри, остановился гад. Ищет, кого бы укусить.
   – А говорят, они летают.
   – Они только бегают. Так сказал в магазине продавец.
   – Андрей, а что там интернет говорит?
   – Смотрю.
   – Малец, чеши отсюда, пока взрослые дядьки делом занимаются.
   – Вы мне деньги отдадите?
   – Влад, мы отдадим?
   – Отдадим, только потом. Чеши уже отсюда. Мужики Макдональдс сегодня не бесплатно. Андрей, ты куда? Чего ты там начитался в интернете? Не суй ему пальцы! Смотри, не убегает. И чё, Андрей, как самочувствие?
   – Да ничего, он не страшный. Знание – великая сила. Если знать, то можно перестать боятся. Влад, пусть живёт у нас. Он безобидный. Хочешь погладить?
   – Не буду я его гладить. Не протягивай. Я говорю не буду! Не тычь мне его в лицо!
   – Влад!
   – Чего тебе, Фанта?
   – Нас вызывают.
   – Борька, место! Андрей, оставь зверину.
   Захлопнутая дверь и темнота. Работает кондиционер, а Борька как всегда находит своё счастье в обёртках. Но иногда пугает, пробежав по босой ступне своими толстыми лапами. Убил бы гада, да пусть живёт…

Глава 14

   Где-то недалеко смеётся шакал. Ночь укрыла всё чёрным покрывалом. Яркая луна в небе и мерцающие звезды дарят рассеянный свет. Рядом нет никого. Шакал перестал смяться, и наступила тишина. Я затаил дыхание. Слышно, как передвигается песок в пустыне. Он двигается повсюду. Так тихо ещё никогда не было и мне кажется, что я сейчас услышу, как стукнет сердце у огромного камня. Он великаном возвышается надо мной, лежащим, и смотрит на восток. Остаток древнего мира. Кусок когда-то величественной горы. Сейчас он засыпан песком, но всё равно ещё огромен. Нет никого, ну и, слава Богу.
   Передо мной дома, а позади пустыня. Я лежу и жду на границе между злом и добром. После дневной жары ночной холод в пустыне такой сильный, что кажется, вымерзли все кости. Но нужно терпеть. Стучать зубами нельзя, а то придёт смерть. Легко себя ей выдать любым движением. А может, никого и нет? И никто не осматривает пустыню тебе в ответ и не ждёт, пока ты шевельнёшься? Страх отличает умного солдата от мёртвого. Как только понимаешь что ты Бог, именно в этот момент и приходит смерть. А я не шевелюсь. Лежу на животе и мёрзну. Смотрю внимательно за сектором, за которым должен смотреть.
   Вдруг рядом выбежал скорпион. Откуда ты взялся и чего тебе надо? Тень на песке с закрученным хвостом остановилась. Вышел на охоту. Сейчас как вцелит в меня, и всё, нет больше человека. Я отвлёкся на миг. Вижу, жук навозник толкает впереди себя неровный шарик. Так вот для чего охотник выбежал! Бросок. Удар. Жук дёрнулся и замер. Днём пустыня полна песка и с первого взгляда вроде как неживая. Но если стать частью этой огромной песочницы, то она чуть приоткроет тебе двери в свой невидимый мир.
   Вот сейчас показала мне охоту скорпиона и плачь шакала заставила услышать. А вот зверёк с выпученными глазами. Мелкий грызун мчится куда-то в сторону границы, к домам из бетона. Нарушает же гад. Без разрешения шастает туда-сюда. И некому арестовать. Не отвожу взгляд. В секторе песок и мой мелкий нарушитель. Кругом мелкие песчинки: и на губах и в ушах. Не знал что у человека так много дырок, куда могут проникнуть песчинки.
   Всё, не шевелюсь и смотрю в оба. Глаза болят. Там, у одного из многих домов на неосвещённой улице, зажглась светом щель приоткрытой двери. Она осветила того, кто пришёл в дом из темноты. Осветила и этим предала. Человек быстренько скользнул в дом. Щель погасла, и темнота вновь заполнила собой улицу. Смотрю, теперь зажегся огонёк в окне. Два силуэта: он и она. Типичный мужик, который обязательно придёт к любовнице, никуда не денется. У того, кто пришёл сюда есть дом и два сына. Я это знаю. Одной соврал, что любит и второй наверняка врёт, что тоже любима. Никто не знает об этом месте, но нам рассказали и мы пришли. Эх, хорошо сейчас ему – он искупался. Очистился от дневного пота и прыгнул в кровать к красотке.
   Ну что, огонёк, посвети ещё немножко!? Покажи мне, если сможешь, того, кто прячется за окном. Тебе всё равно, а мне не будет скучно так лежать. Конечно, тот, который в доме, сейчас лежит в кровати, а вокруг меня всякая гыдота кусачая бегает. А ещё рядом мой дружок огромный камень, чьё сердце вот-вот стукнет. Я жду, огонёк. Жаль, не услышал и погас. Оставил меня вновь одного с пустыней.
   Моргнул. Отложился и вновь приложился. Никого нет. Это и хорошо и плохо. Пугает темнота оставленной людьми улицы. Я правильно себя веду – боюсь. Такого пустыня никогда не выдаст. Она может только показывать образы, как в кино. А я случайный зритель – тихонько лежу и смотрю. Вот шакалы стащили из мусорника кусок бараньей шкуры. Нет, это потроха. Тащат куда-то. Один у другого выдирают. Самый большой из них, не останавливаясь, бежит вперёд. У него в клыках основная ноша. А группа бежит рядышком и вырывает друг у друга кусок поменьше. Рычат, кидаются один на другого, оставляют следы на песке. Залаяли собаки. Чёрт, сейчас они всё могут испортить.
   Запах шакалов разбудил человека. Зажегся огонёк. Ах, вот и ты. Шепчу в переговорник, подтверждаю. Подошла тонкая линия девушки. Наверно пытается успокоить, говорит, что это шакалы. Она привычная, а он нет. Свет в окошке не гаснет. Мужской образ испуганно смотрит на меня. Он не может меня видеть, я знаю, а вот я его могу. Зря ты высунулся в окно. Так может и пожил бы ещё на воле немного. А теперь будешь всем рассказывать, какой ты герой. Хотя я вижу, как ты испугался шакалов. Девушка всё-таки уболтала – оставил окно и погасил свет. Остались луна, пустыня, камень, шакалы да я.
   Моргнул. Приложился. Огромный диск на небе освещает всё вокруг, меня же прячет тень от камня. Сердце стучит ровно. Если долго смотреть на песок, то можно увидеть, как он ползёт. Сегодня пустыня это делает быстрее, чем обычно. Песчинки подгоняет ветер. Холодный и колючий, достаёт до самых косточек. Вставать нельзя. Попрыгать бы, размяться. Нет, лежи, моргай, но живи. Иначе можешь запросто превратиться в камень. Жить хочется и инстинкты, а может тренировки, заставляют забыть о холоде.
   Ветер меняется, значит надо делать поправку на вынос. Если что, думаю на пол третьего хватит. Ничего страшного не произошло, ведь так, ветер? Я всё равно попаду. От меня зависит жить или умереть. Врагу своему не завидую.
   Скорпион, смотри, какая жирная саранча! Неужто ты пропустишь такой лакомый кусочек? Нет, жадина. Вот опять твой хвост чуть приподнялся над головой. Чёрт, жалко саранчу. Торопилась по своим делам и лишь чуть-чуть расслабилась. Она огромная по сравнению с хищником. Застыла. Притворилась мёртвой. Наверное, думает, что не заметит.
   Простите, актёры, мне пора. В окне вновь зажегся лучик.
   – Выходит, – слышу в наушнике.
   Пустыня, отпусти меня. Я вновь становлюсь человеком. Слова из наушника наверно услышал скорпион и, позабыв о саранче, бросился бежать. Хлопнул по нему рукой в перчатке, и почувствовал, как он хрустнул словно таракан. Ну, огонёк, покажи мне своего гостя. Дверь приоткрылась, и щель осветила силуэт.
   – Илия, – шепнул – он на месте. Не спешите, дайте двери закрыться.
   Четыре тени выросли возле одной. Дверь закрылась. Одна тень попыталась бежать, но самая большая махнула рукой и опустила кулак на голову вышедшего. Кто же такой удар выдержит? Подкошенная тень оказалась на могучем плече.
   – Путь свободен.
   – Мы уходим.
   – Понял.
   Медленно приподымаюсь. Тень от камня прячет меня, я знаю это. Присел на одно колено, смотрю на сектор. Никто не проснулся. Ни в одном из домов не зажегся огонёк. Улица по-прежнему темна. Сморю, как четверо вынырнули из домов и мчатся ко мне. Всё ближе и ближе. В шахматном порядке: трое прикрывают, один торопится побыстрее убраться. Несёт бурдюк. Мчится со своей добычей, делая семимильные шаги. Никому её не отдаст, так сильно она сейчас нужна.
   Огонёк в окне больше не зажигался. Наверно усталая любовница уснула, а это значит, что всё прошло по плану.
   – Быстрее! Шевелитесь быстрее!
   – Мы и так спешим. В следующий раз я полежу, а ты, Влад, потащишь.
   Шёпот звучит уже не в наушниках, а от пробегающих мимо теней. Рука похлопала меня по плечу. Шаги за спиной. Вновь остался один. Вижу возню на темной улице. Слава Богу, огонёк не зажегся. Это воры снимают колеса со старой «Субару». Вдруг в сектор вбежал вожак шакалов. В прицеле видны его глаза. Чёрт, напугал. Провёл по сектору взглядом через прицел. Ещё раз убедился, что никого нет.
   – Влад, отходи.
   Бегу туда, куда должен отходить. Похлопал по плечу сидящего, сел на его место. Он убежал. Опять смотрю за сектором. Всё та же возня. Чёрт, воры чуть всё не испортили. Засмеялся шакал и спрятал шум моих шагов по пустыне.
   – Влад, отходи, – слышу в наушник.
   Обвёл прицелом сектор, приподнялся. Бегу. Опять рука похлопала плечо, одетое в камуфляж. Опять присел на колено. Сморю, нет никого. Спасибо тебя, пустыня, за помощь. Я ещё не раз вернусь сюда или в другое место, а ты впустишь меня, своего зрителя, и я буду слушать, и смотреть на тебя.
   Вот и дорога. Илия бросил свою ношу в джип. Тот что-то завопил. Взглянул в глаза Илии. «Я не хотел» – читаю ответ. Маски не снимаем. Резкий разворот и мчимся, не включает фар. Андрей дорогу выучил наизусть, ведёт по секундомеру. Сейчас он больше похож на гонщика. Мы молчим, усталые и счастливые. Сидим у стенок, а посредине шевелится наш бурдюк. Очень хочется под душ и в комнату, где Васька жуёт крошки. Как хорошо сейчас будет закрыть глаза на кровати, но прежде нужно вымыть песок из всех дырок на теле. Вот и асфальт. Свет одиноких фар навстречу. Жёлтые номера. Ну, слава Богу, дома. Отдадим сейчас нашу ношу тому, кто так её хотел. Мы выполнили приказ. Не зря пустыня прятала меня почти всю ночь в своём мире.

Глава 15

   Стая возвращается домой. Добыча лежит у ног и молчит. Да и как она может заговорить, когда действует анестезия? Каждый доволен собой. Сидим друг возле друга в джипе, на лавках вдоль стенок. Сидим и ждём, когда же закончится путь домой. Когда можно будет снять маску и выкупаться от песка. А потом всё забыть и тихонечко улечься спать. Урчит шум двигателя, только его и слышно.
   Вдруг машину резко бросило вправо. Андрей покачал головой на подрезавший нас джип.
   – Чёрные номера на машине? – спросил я тихо, понимая, что только шофёр, везущий начальника, может не бояться нас подрезать.
   – Ну, да.
   – Сейчас мы вычислим его на базе и отомстим.
   – Я спать, Илия. Мсти сам.
   – Ну, раз ты спать, тогда и я с тобой. Месть отменяется.
   Я улыбнулся, под маской никто не увидел. Джип подпрыгнул на кочке, тряханул нас хорошенько. Знакомые ямы, значит, скоро будем дома. Сколько раз мы проезжали этот путь. Волчья стая вернулась.
   В лучах восходящего солнца по одному выскакиваем на улицу. Жара, песок и домики стоят друг возле дружки. Между ними тропинки. Всё это скорее похоже на заброшенный гостиничный комплекс. Кажется, что здесь нет ни одной живой души. На самом деле жители этого «пионерского лагеря» только просыпаются.
   – Полковник, Влад.
   – Вижу, Илия.
   Подошёл мужчина лет 45 и важно всё осмотрел.
   – Ну? – спросил на иврите.
   – Задание выполнено.
   – Отведите пленного в следственную. Его там ждёт следователь. Влад, ты и отведи.
   В голове пронёсся сочный набор матерных слов. Илия поставил человека с мешком на голове на ноги.
   – Иди.
   Я подтолкнул его рукой.
   – Влад, до встречи.
   Стая пошла отдыхать, а я поплёлся по длинному коридору в следственную комнату. Почему следственную? Потому как там есть видеокамеры и наш пленный, если его будут бить, может легко подать на следователя в суд. Мы топаем по вычищенной плитке пола мимо кухни, мимо кофейного аппарата, мимо душевой. Открываю дверь. Вижу, сидит не следователь, а следовательница.
   В хиджабе [19 - Хиджаб – в исламе любая женская одежда от головы до ног.] она больше похожа на арабку, одетую по всем законам шариата [20 - Шариат – совокупность правовых, морально-этических и религиозных норм ислама.]. Видны одни только глаза, всё остальное под тканью. Сажу пленника на стул. Она сидит за столом. При виде меня, следователь встала.
   – Сними с него мешок.
   Я, повинуюсь, сдёргиваю. Передо мной сидит мальчишка лет 24 с кучерявыми волосами. Он понимает что случилось, но не понимает, чего от него хотят. В комнате не светло и не темно. Узкие окошки под самым потолком. Стены выкрашены в белый цвет и на одной из них висит огромное зеркало. В нём моё отражение в маске, с винтовкой в руках. Ну и ужас!
   Из-под хиджаба на меня посмотрели зелёные глаза с чёрными ресницами. Что-то спросила на арабском. Судя по всему имя. Пленник улыбнулся. Мне подумалось, что в Союзе дали бы один раз больно за такую улыбку, и он сразу бы ответил на вопрос. Я только об этом подумал, как юноша сказал в ответ что-то на арабском. Девушка засмеялись, и внезапно обратилась ко мне.
   – У тебя есть сигарета?
   Я удивился.
   – Нет.
   – Сходи, принеси сигареты и ещё две кружечки кофе.
   – Слушайте, я вам не посыльный! Я уже сделал то, что приказано.
   Моему возмущению не было предела. Пленник замер в ожидание, что будет дальше.
   – Я отменяю приказ. Я выше рангом твоего командира. Теперь ты получил другой приказ.
   Смотрю сквозь маску как засмеялся парень. Она улыбнулась ему. Это было видно по тому, как прищурились глаза.
   – Живо принеси кофе и сигарету. Только не из автомата для напитков.
   Парнишка ляпнул что-то на арабском и девушка перевела:
   – Ему с сахаром и сигарету Мальборо. А мне кофе с молоком.
   – Мисс, с вами нечего не произойдёт? – спросил я у следователя, осмотрев комнату.
   – Да идите же поживей! Несите то, что велено, – сказала она вместо ответа, и на том же непонятном мне языке защебетала с пленным. Тот стал что-то отвечать, а я вышел из комнаты.
   Шёл по длинному коридору и не мог понять, почему она сейчас вот так унизила меня перед пленным? Наверное, это её машина подрезала нас. Ох, как был прав Илия! Всыпать бы этим штабникам по попе. Зазнались, уже издеваются. Перед арабчёнком вон как выделывается. Хватит с арабчёнка и кофе из аппарата для напитков. Кинул монетку, потом вторую. Больше не было. Огромный, выше меня аппарат, привычно зажужжал, задрожал на весь коридор казармы и выплюнул сначала один, а потом второй картонный стакан с кофе.
   – Влад, ты что за кофе припёрся? Ведь ты не пьёшь?
   Обернулся на голос. Смотрю, стоит полураздетый Илия в полной своей красе. Из одежды только полотенце вокруг бёдер, а в руках пачка сигарет.
   – Илия, быстро дай мне сигареты. Потом всё объясню.
   – Да не вопрос, бери.
   – У меня руки заняты. Положи в карман.
   – Ты хоть маску сними.
   Пачка нырнула в наколенный карман. Посмотрел на меня как на грабителя.
   – Илия, всё потом, – ответил взгляду и, не желая больше слышать вопросов, потопал к следователю. Дверь была не заперта. Вхожу, а следователь стоит перед пленником и о чём-то мило с ним болтает. Кажется, что она сейчас развяжет ему руки и даст уйти.
   – Войдите как надо, солдат! – крик остановил разговор.
   Пленник уставился на меня. Потом перевёл взгляд на свою собеседницу.
   – Вы что плохо слышали? Выйдите и постучитесь!
   Убил бы сейчас её. Сделала из офицера слугу. С винтовкой за спиной я сейчас похож на красноармейца из фильмов про войну. Вышел. Стучусь.
   – Войдите.
   – Разрешите войти?
   – Ну же, не заставляй себя ждать!
   Вхожу, униженный перед пленником.
   – Вот ваш кофе.
   Девчонка взяла бумажный стакан. Отпила.
   – Ты что принёс?
   Бросила на пол к ногам. Содержимое стакана расплескалось по мне.
   – Сигареты где?
   – Вот.
   Отставил второй стакан на стол. Пленник засмеялся. Девчонка смотрит строго, не сводит с меня взора.
   – Сигареты где?
   – Вот, как и просили, Мальборо.
   – Марш теперь мне за кофе. Ваш Али такой наверно не варит?
   Пленник перестал смеяться. Понял, что вопрос был задан ему, но увлечённый моим унижением, не задумываясь, ответил.
   – Да, конечно, мисс. Дядюшка Али варит кофе на углях и добавляет чуточку корицы.
   Он вдруг замолчал, как будто обдумывал, не слишком ли много сказал на иврите. Посмотрел на меня.
   – Марш выполнять приказ, солдат. Чего стоим? На вот, кури, – девушка протянула парню сигарету.
   – У меня есть зажигалка в кармане.
   Пленник указал взглядом в каком именно. Из его нагрудного кармана следователь достала зажигалку и, чиркнув, поднесла пламя к кончику сигареты. Парень затянулся.
   – Позволь, я помогу тебе.
   Тонкие пальцы вытащили сигарету изо рта, и дым заполнил комнату. Направленный в лицо следователю этот знак неуважения ни на мгновение не изменил её отношения к курящему. Я обалдело посмотрел на всё это и подумал, что тоже хочу быть пленником Израильской армии. Мысли оборвало грубое напоминание:
   – Солдат, немедленно выполнять! Да, если можно, две ложки сахара!
   Арабчонок выпустил очередной дым в сторону девушки и судя по его поведению уже совсем не чувствовал себя пленником.
   – Я вам не мальчик на побегушках.
   – Солдат, выполнять приказ и немедленно!
   – Вот, сучка!
   – Я всё слышала. Так значит, дядюшка Али варит вам кофе?
   Это последнее что я услышал, выйдя из допросной. Не иду, а быстрым шагом бегу на кухню. Передо мной толстый и медлительный повар в белом колпаке ныряет половником в кастрюлю. Ему все равно, что пришёл я. Он выполняет своё дело, я ему не приказ.
   – Мне нужно пленнику принести кофе.
   – Вон там, солдат, на полке Нескафе.
   Не глядя на меня, отлил положенную норму из половника на тарелку.
   – Добавить соли, – приказал помощникам.
   Сам наливаю в кружечку кипяток и размешиваю сахар вперемешку с Нескафе. Понюхал, вроде пахнет вкусно. Высыпал из пакетика ещё сахара. Пусть только попробуют обругать моё произведение искусства.
   – Спасибо.
   Выхожу из кухни. Повар, занятый своим делом, не ответил мне и даже не обернулся. Бегу обратно по коридору мимо душевой в сторону допросной. Сбоку раздаётся издевательский голос Илии:
   – Слуга.
   Злости моей и так не было придела, а после замечания друга я вообще вошёл в комнату подобный раскалённому чайнику.
   – Почему без стука, солдат?
   – Кофе принёс.
   – Выйди и зайди, как положено.
   Араб засмеялся, прервав разговор с красивой собеседницей. А я, злой как тысячу бульдогов, уже готов был броситься на этих милых «голубков».
   – Вот ваше кофе, – выдавил из себя сквозь зубы и громко шлёпнул кружкой по столу.
   – Заберите кружку и немедленно выйдите из комнаты!
   Это меня добило окончательно. Вышел из комнаты согласно приказу.
   Стучусь. С той стороны звучит спокойное:
   – Войдите.
   Вхожу опять, исполняя приказ.
   – Поставь кофе на стол.
   И тут же слышу смех арабчонка. О, как я его ненавижу!
   – Так значит, дядюшка Али варит кофе всем?
   – Да, госпожа.
   «О, да пленник стал совсем ручной!» – подумал я. Может они уже и телефончиками обменялись?
   – На вот, попробуй кофе. У нас хороший повар, мастер. Думаю, не хуже твоего дядюшки Али кофе варит.
   Смотрю, мальчишка пьёт. У него уже развязаны руки. Я сделал шаг вперёд. Следователь так глянула на меня, что я всё понял и остановился. Слава Богу, пленник не заметил этого движения и сделал глоток.
   – Нет, у дядюшки Али кофе вкуснее.
   – А где это он так научился делать кофе?
   – Он недавно из Ирака приехал.
   Девчонка посмотрела на меня.
   – Сходи ка, принеси сигареты.
   – Да я же принёс.
   – Ты что!?
   Крик опять сделал из меня прислугу.
   – Так дядюшка Али из Ирака? И давно он у вас?
   – Да, полтора года. В кофейне варит, в кофейне и живёт. Работает с утра до вечера.
   Это всё, что я услышал, так как опять вышел. Заглядываю к нам в комнату. Знаю, у Илии есть Мальборо. Вижу, он весь такой вымытый, ко сну готовится.
   – Ты оружие почистил?
   – Да, Влад. Какой-то ты странный сегодня, всё время в маске.
   – Илия, дай сигарету. А в маске потому, что не хочу, чтобы пленник меня видел.
   – Так он ещё здесь?
   – Ну, да. Так ты дашь сигарету?
   – Но ты же не куришь?!
   – Это не мне, а пленнику.
   – Не дам.
   – Я сам возьму.
   – Стой.
   – Илия, приказ не обсуждают.
   – Я те сейчас дам такой приказ! Сигареты врагу?!
   – А что? Пусть травится!
   Ответ заставил моего великана задуматься на миг, что позволило мне выскочить в коридор и помчатся в сторону допросной.
   Толкаю дверь ногой:
   – Простите.
   Так и не вошёл. Бронированная дверь, с маленьким окошком посредине, закрыта. Стучусь.
   – Войдите. Вот так вас солдат воспитывать надо, – сказала следователь, окончательно опозорив меня перед пленником.
   – А что там дядюшка Али? Сам покупает продукты или ему доставляют?
   – Нет, госпожа, ему привозят много и всё в мешках.
   – Свяжите его! – изменённая интонация в голосе заставила нас обоих с удивлением взглянуть на девушку.
   – Солдат свяжите пленника! Мы закончили.
   Я бросился к рукам арабчонка и стянул их со всей дури. Тот аж вскрикнул от неожиданности и боли.
   Девчонка закурила сигарету. Села на край стола и совсем перестала быть похожа на арабку. Выдохнула дым в комнату.
   – Спасибо тебе солдат, ты очень помог мне.
   Но как? И я вдруг понял, что играл в её игру. Понял это и пленник.
   – Мы давно охотимся за дядюшкой Али. Но только не знали где он. Мешки. В них не сахар, а селитра.
   Следователь погасила сигарету в кружке с принесённым кофе и вышла. В след за ней из комнаты вышел и я. Смотрю, снимает с себя ткань и, не оборачиваясь, бросает её в мусорник. На ней осталась форма простого рядового. Вот так просто и легко манипулируя душой араба, выращенной на ненависти к солдатам Израиля, она выведала всё, что было надо. Я улыбнулся. Вышедшую из казармы девушку сразу же окружила охрана. К двери подъехал джип, и следователь с чёрными волосами уселась на кожаное кресло. Я вышел на улицу. Джип ещё не отъехал. Выдохнул, как будто скинул с себя тяжёлый груз. Положил винтовку на колено и, наконец, снял маску с лица. Через открытое окно девушка улыбнулась мне, но увидела позади меня Илию и тут же закрыла тонированное стекло. Джип по песчаной дороге умчался вдаль.
   – Влад, что всё это значит?
   – Ничего, Илия. Совсем ничего.
   Пленного посадили в машину и увезли в тюрьму. Парень был чем-то сильно озабочен. Он молчал, поняв, как его провели. Теперь «смелый» арабчонок боялся за свою жизнь. «Язык мой – враг мой», ничего тут не поделаешь.
   – Как легко решать судьбы, если умно манипулировать.
   – Влад, ты чего?
   – Да нечего.
   Я встал со ступенек.
   – Пошли, нас вечером ждёт дорога.
   Вошёл в тень казармы, оставил позади себя мир раскалённого песка.

Глава 16

   Приказ дан, и изменить ничего нельзя. Можно теперь только двигаться вперёд. Бежать, упасть, подняться и дальше следовать маршруту. А можно по иному, в наглую. Зарасти бородой, переодеться и потихонечку покинуть Израиль. Попасть на территорию автономии легко, вот затеряться там сложнее. Днём это делать конечно опасно, а вот перед самым рассветом самое то.
   Спешим по улице, но не бежим в наглую и не болтаем на русском.
   В руках ящики с яблоками, в кармане документы. Всё в порядке. Иначе нас ждёт полиция. А там допросы, избиения, так что лучше не попадаться. Да и не очень хочется, что бы нас похоронили в один день, и никто не узнал где могилка. В толпе людей всегда живут одни глаза. В них лучше не смотреть. Надо вести себя естественно и не вызывать подозрения. Всегда будь ниже остальных, опусти свой взор, будь смиренным. Огромный Илия отлично тянет на себе ящики. Повсюду люди с автоматами. Их, кажется, больше чем тех, кто продаёт на рынке. Все чего-то боятся. Они похожи на пауков в банке. Сирийцы, афганцы, палестинцы. Большие и маленькие, все приходят на рынок. Илия в старых туфлях, протёртых джинсах и замызганной футболке базарного грузчика тащит ящики вместо ослика. Я, как повелитель этого ослика, иду впереди. По закону хозяину нельзя идти сзади. Обмахиваюсь веточкой от мух и в наглую шагаю по улице, по которой ещё недавно волокли человека, убитого за пособничество Израилю. Топаем конечно не по самой дороге, а по тротуару. Здесь в центре почти нет заброшенных домов. Мимо промчалась пожарная машина, за ней скорая.
   – Ухты! Цивилизация!
   – Илия заткнись или за нами приедут.
   Вокруг просыпается восточная жизнь. Позади мужчин покорно идут женщины с ног до головы замотанные в ткань. Судя по форме тела под паранджой, красивых среди них нет, одни старухи. Молодые парни стоят на обочине и живо обсуждают работу, предлагаемую в туннеле. Подъехал грузовик и, тщательно смотревший на нас юноша, запрыгнул в кузов. Не смотрю в глаза людям, тороплюсь впереди Илии, тянущего ящик с яблоками. Улицы не то чтобы грязные, но они как-то давят своей серостью. Мимо пронеслись старые машины вперемешку с новыми, ворованными. Слава Богу, нас никто не окрикнул. Через дорогу детская площадка. Вот перекрёсток. Ныряем в проулок и идём к дому, адрес которого нам дали. Знание арабского сейчас не спасёт, лишь на мгновение отвлечёт местного полицейского. Бог сегодня с нами. Под ногами пыль. На ногах до ужаса стёртые туфли. Торопимся вдоль стен почти одинаковых коробоподобных домов. Нам надо попасть во что бы то ни стало к стене вон того здания. Мальчишка арабчонок что-то заподозрил. Но нам повезло: мама отругала его за то, что он не пошёл на рынок работать.
   – На, возьми, – сказал Илия на понятном мальчишке языке и протянул надкушенное яблоко. Разбрызгивая сок, мальчишка откусил подарок и побежал на рынок.
   Между домами узенькая щель, это и есть проход. Сворачиваем ещё раз по ступенькам вверх и там достроенный вход в дом. Здесь наша позиция. Эта квартира принадлежит арестованному вчера палестинцу. Ключи в руке. Пришёл, как к себе домой. Наконец с облегчением выдохнул – добрались. Замок щёлкнул зубчиками механизма и открыл дверь. Вошли быстро, даже не оглянулись и сразу к окну. Медленный взгляд через занавеску оценивает всё вокруг. Мы обошли стороной детскую площадку. Теперь она перед нами. Напротив дом, а рядом с ним игрушечный магазин разворованный ночью. Перекрёсток, на нём кофейня. Тут нам надо прожить целый день. В жаре, на одних яблоках.
   Подъехал грузовичок полуторка. Выгрузил три мешка. Два арабчонка, тонкие словно газели, схватили их и поволокли в дом. Смотрю, на повороте остановилась машина, чем-то гружёная. В момент, когда она тронулась, несколько лепёшек выпали на землю. Мальчишки схватили их и бросились бежать. Водитель выскочил вслед, но тут же понял, что может остаться без ничего. Сел обратно и со злостью хлопнул дверью. Машина уехала, оставив за собой шлейф проклятий для маленьких воришек. Улица опять пуста. Тишину нарушил ослик. Важно везёт своего хозяина на тележке со знаком «Мерседес». Глядя на это невозможно было сдержать улыбку. Хотел подозвать Илию, но передумал. Оглянулся. Пустая квартира. Мебель старая, у нас такую выбрасываю. Мне видно магнитофон на полочке, два шкафа у порога, неряшливые сандалии и посредине этого старья огромный плазменный телевизор. «Наверно ворованный», – подумал я. На стенах надписи на арабском, какие-то наклейки, ткань, брошечки, рюшечки, узелки – ну будто в гнезде у вороны. Выглядываю аккуратно в окно. Вижу, мальчишка, тот который ел наше яблоко, привёл на площадь двух бородатых мужчин с автоматами. Какая-то женщина, я так понимаю наше прикрытие, указывает в сторону машин. Наверно говорит, что мол были тут такие, но уехали. Мужчины не слушают её, слушают мальчишку. Один глянул на наш дом. Я замер. Неужели нас нашли? Нет, не нашли. Мужчины уходят. В шуме просыпающейся улицы куча детей выходят к детской площадке.
   Вдруг те двое вернулись. Идут в нашу сторону и женщину ведут перед собой.
   – Илия, к нам гости.
   И тут над городом промчался вертолёт. Двое «наших» мужчин плюхнулись на землю. К упавшим подошли два араба помоложе и стали смеяться, задирая их самолюбие. Внимание автоматчиков было отвлечено. Все четверо начали яростно ругаться, пока из кофейни не выглянул старик. Дед, лет 60, что-то крикнул молодым, и те побежали ему помогать. Женщина юркнула между домов и растворилась. Два автоматчика вошли в кофейню. Не прошло и секунды, как они вышли оттуда с мальчишкой, который что-то им говорил. Но тут опять промчался вертолёт, и мужчины снова хлопнулись на землю. Страх перед обстрелом был больше чем вера в непобедимость. Старик осерчал и отругал двух «смелых» воинов, яростно жестикулируя руками. Бородатые исчезли из вида в поисках женщины, а мальчишка побежал между домов искать нас.
   – Это может быть проблемой, Илия. Так что молчи мне тут.
   Здесь жил довольно богатый человек, промышлявший оружием. Рассматриваю территорию. Отсюда из-за шторы видно всё. Через улицу стоит многоэтажный дом для бедняков. Тёмные глаза окон смотрят на нас. Но я надеюсь, наше присутствие никто не заметил. Не хочется быть казнённым по закону шариатского суда. Живот Илии принял горизонтальное положение на кровати, застеленной шёлковым пододеяльником. Она бедненькая прогнулась под весом гостя почти до пола. Самым ценным грузом в ящике была винтовка и монокль.
   – Илия, помоги.
   Стол из-под окна аккуратно перемещается в глубь комнаты, но не далеко. Ставлю на него стул и сажусь. В монокль видна вся улица, детская площадка, ругань двух гуляющих арабчат. Восточная кровь горячая, вот они уже дошли до драки. Я улыбнулся. Всё как в нашем детстве в песочнице. Вот так бы они себе и жили, зачем всё усложнять? Илии всё равно. Он ждёт вечера. Лежит на кровати и жрёт яблоко. Сижу, не двигаясь, на стуле типа табурет. Жду появления лица. Надеюсь, он появится сегодня. Солнце поднимается всё выше и жара постепенно наполняет дом. Кондиционера нет. Слышен нарастающий шум вертолёта. Те, кто был на площадке, как олимпийские чемпионы, бросились к многоэтажке. Рядом раздаётся плачь девочки. Он слышен даже через закрытое окно и спущенные жалюзи. Испугалась, бедняжка.
   У меня дома такая же. Ну разве они заслужили вот эту жизнь? Илия довольно громко угрыз яблоко.
   – Тссссс, – прикладываю палец к губам.
   Рядом у ног стоит моя любимая. Сегодня из всех выбрал именно её. Русская с глушителем незаменимая вещь.
   – Влад, ты что всё время бормочешь?
   – Ничего.
   – Нет, ты всё-таки что-то бормочешь.
   – Илия, молчи, не отвлекай. Я тебе говорю, нет. Зачем ты встал? Ложись.
   – Влад, тебе не кажется, что в здании напротив кто-то за нами наблюдает?
   – Кажется, Илия, не считается. Мы внутри комнаты. Её тень прячет нас. До полудня ещё сколько?
   – Четыре часа.
   – Ну, раз ты встал, марш на табурет, а я посплю.
   – Я те посплю, салага. Давай смотри в оба на кофейню.
   Илия давно уже снял старые туфли. Запах ног наполнил комнату. Гора грузинского происхождения остановилась возле моего трона.
   – Смотри, Влад. Магазин игрушек разворотило попаданием ракеты.
   – Нет, Илия. Его разграбили. Он пуст.
   – Почему так думаешь?
   – Ну, если бы у меня рядом с домом разворотило игрушечный магазин, то я бы жил на этих развалинах, но все игрушки в дом перетаскал. Короче, ты представь, что отворилось бы сейчас здесь, если бы он был полон?
   – Грех это воровать.
   – Мечта ребёнка, – тихонечко сказал я огромному человеку, не глядя на него.
   – Не вздыхай. Ты давно уже вон какой большой и толстый. Иди, ложись. Ты мне скоро будешь нужен.
   – Влад, веришь? Я чувствую, что за нами кто-то наблюдает, – шепнул Илия тихо-тихо.
   – А что ещё чувствуешь?
   – Чувствую, что если солнце не исчезнет, то мы в этой квартире задохнёмся. Какой дурак решил покрыть дом железом? Сейчас оно нагреется под солнцем как сковородка и припечёт наши головы. Лучше бы расположились вон там, где кофейня. Смотри, толпа чего-то празднует.
   – Илия, ты больной? Там же арабы! И как ты себе это представляешь? Простите, подвиньтесь, мы тут рогатку раскроем. Не топчитесь.
   – Ну да! А ещё у бармена пива в долг попросим.
   – Ага, и пиццу закажем. Интересно, тут кошер соблюдают?
   – А девочки? Ты девочек забыл. Как ты думаешь, они не очень разозлятся нашему приходу?
   – Нет, обрадуются и поцелуют.
   – Зачем?
   – Да не смотри ты так на меня. Любим мы их, а они нас. Вот чем не любовь?
   – Смотри, Влад.
   – Куда?
   – Да вон же, на восемь часов. Девочка бежит в дом напротив.
   – Вижу. Маленькая, как моя дочь.
   – Влад, зачем ты женился?
   – Сам не знаю. Наверно одиночество надоело.
   – Вот ты зверюга, Влад.
   – Это почему я зверюга?
   – Да потому, что женятся по любви.
   – Ага, и где она, эта твоя любовь.
   – Просто надо уметь ждать. А почему зверюга сказал, не знаю.
   – Ну, сказал и сказал.
   – Влад, на три часа с другой стороны женщина идёт. Смотри, ещё одна на двенадцать сладости несёт из кофейни.
   – Двое мужчин крутятся.
   – Влад, зачем они сюда детей сгоняют?
   – Хороший щит.
   – К чему?
   – Готовится что-то. Смотри, как у кофейни засуетились гости.
   – Вижу цель!
   – Илия, я принял!
   – Смотри, ещё несут сладости. Ага, вижу! Влад, на три часа мужик.
   – Хорошо, принял.
   – Смотри, Влад, ещё мужики.
   – Прямо на детской площадке в одном месте собрались. Чё то сооружают.
   – Влад, это запуск ракеты! Чёрт, слышишь вертолёт?
   – Смотри, сейчас на сладости дети прибегут!
   – Что делать будем, Влад? Вижу цель ясно!
   – Нет!
   – Я тебе говорю на семь с половиной часов, вон стал перед домом. Стреляй!
   – Не торопи меня!
   – Смотри, как дети к сладостям бегут. Вижу, мужики ракету тащат. Малышам веселело, радуются празднику. Побежали вон, смеются.
   – Илия, говори со мной, не молчи.
   – Влад, детей слишком много. Влад на двенадцать часов мужик с камерой в нашу сторону смотрит.
   – Вот гады и камеру принесли.
   – Ракета на изготовке. Да смотри, Влад. Влад, цель уходит.
   – Детей жалко. Слышишь вертолёт?
   – Слышу.
   – Ну, тогда наши мишени вот и вот.
   – Влад, тут ещё один с камерой. Прямо шоу устроить хотят. Влад, вертолёт летит! Влад, сейчас ракету запустят! Ну, прям война! Давай, Влад, не дай детям погибнуть!
   – Тише, Илия.
   В комнате плевок. Ещё и ещё один. Любимая уложила ракетчиков одного за другим. В мотор посылаю разрывной. Щелчок.
   – Всё, уходим.
   Мы не сделали своё дело. Машина загорелась. Веду прицел выше. Выстрел не произвёл. Хозяина кофейни нет в прицеле.
   – Он ушёл.
   Выходим. Кругом паника. Винтовку в мешок и на плечо. Вертолёт кружит, арабы стреляют по нему. Они заняты своим. Злые, ничего вокруг не замечают. Наш вертолёт не стрельнёт по детям. От этого они и злятся.
   – Ох и влетит нам, Влад.
   – Зато по телевизору кино не будет, и крови не будет. А Али не мы, так кто-то другой уберёт.
   Но сколько их ещё, этих крыш, ясель, детских площадок или приютов для стариков, на которые смотрят камеры своих же арабских операторов только для того, чтобы оправдать запуск ракеты? Мы уходим. Все заняты своим. Никто не понял, что произошло. Ракета ненужной болванкой лежит на земле. Погони пока ещё нет. Не додумались, из-за чего взорвалась машина. Приехала пожарная тушить, на площадь сбежалась толпа. А дети наелись сладкого и разбежались. Седобородые старики разговаривают в своей кафешке о том, как будет хорошо, когда гость покинет квартал. Хотя бы ради детей. Уходим. Мы сделали свой шаг и возвращаемся обратно. Не побоялись, а значит, уже прожили жизнь не зря. Спасли детей и этим дали ещё немного пожить человеку, за которым приходили.

Глава 17

   – Вы что, с ума сошли! Я вам покажу кузькину мать! – примерно вот так можно было перевести слова негодования, которые ждали меня у начальства.
   Никита Сергеевич Хрущёв ботинком по столу стучал в зале ООН, а мой полковник грохнул кулаком, да так, что секретарша на стуле подпрыгнула. Мы знали, что в провале операции виноват стрелок. Но также знали, что спасли детей. Негодование было показным, чтобы на базе отчётливо слышали какие мы нехорошие. Если бы обвинили по настоящему, то мы бы оказались в тюрьме до выяснения обстоятельств. Специальные службы, просчитав все варианты, сделали бы вывод, куда нас направить после тюрьмы: обратно на службу или на кухню за тех непригодность. А так получили только нагоняй, и как наказание поездку на усмирение толпы. Ткнув пальцем на дверь, полковник крикнул:
   – Живо выполнять!
   И вот опять песок и пыльная дорога встречают колёса нашего джипа.
   Мы сидим рядышком вдоль брони. Я, Илия и Фанта. Маленькие окошки вверху. В них ничего не видно кроме кусочка неба. Достал свой медальон, за ним крестик.
   – Пусть нам повезёт и сегодня.
   – Влад, ты же иудей, а молишься Богу?
   – Илия, ты же иудей, а ешь не кошерный гамбургер? И я знаю, порой трескаешь свиные рёбрышки.
   – Всё, Влад. Больше не надо. Давай я и дальше буду трескать то, что я люблю, а ты будешь молиться Богу.
   – Давай мы, Илия, будем просто стараться быть людьми. А боги там с нами сами разберутся.
   Я одел на голову каску. Похлопал магазином по каске Илии. Вставил в винтовку и закрыл предохранитель. Илья посмотрел в окошко на огромный посёлок-город.
   Он называется Иерусалим. Испокон веков его пытались завоевать. Давным-давно здесь сходились и расходились воины. Одни проигрывали сражения, а другие выигрывали. Потом фортуна меняла любимчиков и уже первые выигрывали, а вторые проигрывали. Короче, до нас здесь правили арабы и было их примерно в половину меньше евреев. Огромные храмы были построены на фундаментах других храмов. Здесь всё как в гамбургере: хлеб – мясо, хлеб – мясо, а между ними начинка из крестьян. Война в святом городе привычное дело. Невидимая борьба за обладание святыней хоть и не заметна, но продолжается много лет. Я бы сделал из Иерусалима что-то наподобие Ватикана и все святые места отдал религиозным людям. Тогда и смысла в войнах не было бы. Нет проблемы, нет больше вражды. Но правительство поступило по другому: отдало часть города как плату за прекращение обстрела нашей территории. Про людей не подумали. А сейчас надо оградить одних от других. Чем мы порой и занимаемся, становясь живым забором.
   Был приказ охранять. Наш джип перегораживает дорогу, другой уезжает прочь. Толпа перед нами занимается своим делом: подымает руки и орёт что-то. Некоторые кричат «Мы победили!». Злят тех, у кого отобрали дома, и кто буквально стоит рядом, напротив.
   – Ну что, приехали? Илия, ты, когда выйдешь, строго глянь на всех. Так, как будто они должны тебе 1000 долларов.
   – А чё сразу я?
   – Потому, что ты злой и страшный Бармалей. Андрей, не глуши машину. Смотри, сколько детей пришло с родителями.
   – От сволочи, куда их толкают под автомат?
   – Илия, они хотят, чтобы им было хорошо. Поэтому и пришли. Вон они ещё и видеокамеры притащили.
   – Так вы выходите?
   – Выходим.
   Ногой толкаю дверь. Выходим. Сначала Илия, потом я и Фанта. Полиция сдерживает толпу. Наша задача не пропустить их. Стаём по серединке улицы, позади полицейских. Илия оглядывает всех и занимает пост у шлагбаума позади нас. Толпа, поймав его взгляд, немного притихла. Я же, с Андреем и Фантой, стою рядом с перегородившим дорогу джипом. В рацию кричит голос: «Мы их не сдержим! Будьте на изготовке». Это не нам кричат. Где-то выше по улице такая же ситуация. Подъезжают ещё два джипа и лесенкой, один за другим, перегораживают путь. Черт, остались одни мы и полицейские. Осознаю, что нам не сдержать толпу и если что, надо будет очень быстро удирать. Солдаты и полицейские друг друга не знают. Они подчинены только приказу и чувству поддержки за спиной. И ещё есть одно – мы никогда не выстрелим по ребёнку. Вот этим как раз они часто пользуются.
   – Смотрите на камеры. Если кто-то стрельнёт даже в воздух, то вмиг станет героем сюжета. Илия, как ты там?
   – Держусь. Охраняю кусок дороги.
   – А как ты думаешь, шлагбаум поможет, если толпа ломанётся на тебя?
   – Думаю, нет.
   – Так зачем стоишь?
   – Из-за инструкции.
   – Нет, есть приказ. А если он есть, то надо охранять. Понятно?
   – Понятно, Влад. Но я не хочу есть приказ, хочу есть гамбургер.
   – Голодающий, у тебя сникерс в кармане.
   – А если я его достану?
   – Стой! И никаких если! А ну ка сделай лицо страшнее Кинг-Конга. Там сейчас один даёт детям инструкции что делать.
   – Зачем?
   – Ты знаешь, что телевизионщикам нужна сенсация.
   – Влад, он даёт им конфеты.
   – Вижу, Андрей.
   – Чёрт, зачем всё это?
   – Сейчас дети побегут отрабатывать конфеты. Пробьют брешь в оцеплении, а за ними ломанётся толпа. Вот тогда нам несдобровать.
   Чуть повернул голову. Вижу дорогу, метров 15 шириной. У шлагбаума стоит мужчина, огромный как гора и сильный как буйвол. Помахал мне рукой, поправил каску, рядом с которой наушник и микрофон.
   Возвращаю взгляд к толпе.
   – Кто потеряет бдительность, тот будет наказан.
   – Мы, Влад, уже наказаны. Ты же помнишь?
   – Илия, это приказ, а его надо исполнять.
   – А других приказов нет? Например, сходить в Макдональдс?
   – Не засоряйте эфир! – незнакомый голос обрубил обоих.
   Мы замолчали. Перегородив дорогу джипом ждём, что толпа вот-вот прорвёт расставленные руки полицейских. Первыми движение начали дети. Ну что с ними сделать? Трогать нельзя, ругать нельзя Вокруг писк, шум, гам. Всё это вдруг сорвалось и побежало к нам навстречу. Мы подняли автоматы вверх, и между нами широкая река превратилась в ручеёк, но за джипами вновь стала потоком. Дети бежали, поднимая пыль. Взрослые остались ждать на своих местах. Режиссёр этого спектакля, стоящий в толпе, был счастлив до тех пор, пока Илия не расставил широко руки и не зарычал.
   Раздался писк. Такого явно никто не ожидал. Испугавшиеся без взрослых дети, бросились обратно. Возле Илии осталось только несколько детей постарше, лет по одиннадцать. В рацию кричат: «Не стрелять! Не стрелять!». Всё это обрывает голос Илии:
   – Влад, они меня бьют! Можно что-то сделать?
   Махнул рукой. Моё место занял Андрей. Быстрее для вида бегу к Илии и слышу:
   – Я гора, я гора. Мне не больно.
   – Почему гора?
   Я встал рядом и зарычал что есть силы. Двоих орущих дядек дети не ожидали встретить на своём пути. Раздался писк, и они бросились обратно. От такого поворота событий обалдели не только мы, но и полицейские. Удивление было написано даже на лицах репортёров и арабов. Люди со всех сторон вдруг притихли и, наверное, услышали, как Илия тихонечко говорил:
   – Почему гора? А потому, Влад, что на неё трудно залезть.
   – Кричи что ты свинья! Тогда никто не дотронется до тебя.
   – Я хрю, хрю, злой и гадкий.
   Тут же захрюкал огромный воин.
   – Перестань! Ты не клоун, а представитель армии Израиля.
   – Влад, смотри. К нам идут взрослые с камерами.
   – Чёрт, доигрались. Илия, улыбайся.
   – Я же свинья. Я должен хрюкать.
   – Теперь ты Ален Делон.
   – А кто это?
   – Чёрт тебя побери! Тогда Шварценеггер.
   – Астала виста бейби. Можно мне одеть очки?
   Тут же рука Илии скользнула в карман, чем сильно напугала телевизионщиков, не знаю какой компании. Полицейские рядом, солдаты с поднятыми автоматами ходят по дороге. Сейчас, когда мы всех прогнали, можно и повыпендриваться перед камерами. Израильская армия самая сильная и улыбчивая в мире. Микрофон ткнули прямо под нос.
   – Ты что, с ума сошёл?
   – Как вы относитесь к арабам?
   – Как к людям, – ответил я красивой девушке, что вызвало улыбку оператора.
   – Влад, они со мной разговаривают.
   – Молчи и улыбайся.
   – Как кто? Как свинья Ален Делон или гора?
   – Как солдат армии Израиля.
   На все вопросы у нас был только один ответ – белозубая улыбка. Не добившись своего, таинственный режиссёр этого спектакля, которого потом всё равно найдут, исчез. А возле нас уже стоит толпа, но не детей, а репортёров. Простые люди постояли, покричали и разошлись. Босые дети бегают между оставшимися взрослыми. Во время передышки всем нужно передохнуть.
   Огромный плакат написан арабской вязью красной с зелёным краской. Наш Иерусалим снимает куча операторов. То тут, то там, появляются какие-то политики и говорят с собравшимися людьми. Это они так поднимают свой рейтинг на чужом несчастье. Телохранители зыркают по сторонам. А мы стоим, опустив руки, не обращая внимания на микрофоны под носом.
   – Всё, Влад, у него плёнка кончилась.
   – Откуда знаешь?
   – А камера не жужжит и лампочка светится красным. Смотри, дети мне улыбаются.
   – Конечно, их же уже не снимают. Теперь они не герои фильма и можно стать самим собой.
   – Влад, а можно улыбнуться им в ответ?
   – Нет, ты гора.
   – Чёрт, а есть ещё какие-то роли?
   – Есть. Например, столб.
   – Не! Не хочу быть столбом.
   – Ну, тогда будь горой.
   – Влад, режиссёры нашли какого-то политика. Мы им больше не интересны.
   – Илия, перестань подкармливать детей сникерсом.
   – Влад, будь другом, отдай мне свой.
   Я протянул ему батончик в блестящей упаковке. Маленькие руки потянулись к огромным рукам. Гора заулыбалась яркой улыбкой и присела. Дети уже его не боятся и громко пищат от радости. Они висят на Илии со всех сторон, как маленькие обезьянки.
   Теперь, не нужные больше своим родителям, дети ведут себя как обычные маленькие дети. А орущая толпа переместилась к камере, у которой пыталась что-то доказать важному политику. Вот она, сенсация для всего мира. А огромный улыбающийся солдат армии Израиля, облепленный со всех сторон счастливыми арабскими детьми, никого не интересует.
   Оставив великана с детьми, а Андрея следить за ситуацией, я залез в джип. Жду дальнейших распоряжений и понимаю, как же я устал в этом мире кино. Полицейские сели в автобусы и всё как-то само собой разрешилось. Люди ушли по своим делам. Кто-то смирился и уехал в новые дома. Дети были счастливы от подарков Илии, а он был просто счастлив тем, что пообщался с детьми и вызвал улыбки на их чумазых лицах. Репортёры разъехались, так и не получив сенсации и за шумом толпы, наконец, наступила тишина. Пусть моя страна стала чуточку меньше, но в ней стало немножко тише и спокойнее. И кто знает, может быть это спасёт её от войны. Хотя, не думаю. Закрыл глаза. Вдохнул пот Илии рядом. Слушаю, как поёт мотор джипа. Я благодарен тебе господь за не зря прожитый день на войне, которая к сожалению повсюду. И здесь в тылу, и там на передовой.

Глава 18

   Кто был в нашей армии, тому в цирке не смешно. Разделённые колючей проволокой клоуны и зрители. Порой они меняются местами. Ну, что бы было интересней. Для некоторых это шанс стать чуточку известнее, или может богаче. А для нас это повседневная, рутинная работа. Так не хочется порой идти на работу. Но глядишь на дочь и понимаешь, что надо. Она боится до слез таких как ты. Ты громко орёшь и самое главное – ты в толпе.
   В толпе вас много. А когда ты один, то также боишься темноты. Ты вовсе не герой, каким хочешь быть. Ты простой ребёнок, которому хочется славы. Твои родители работают, чтобы накормить тебя, а ты пришёл на это шоу. На нём и начал свою жизнь, выступая передо мной, солдатом. Мир вокруг разделён на клоунов и на тех, кто дёргает за ниточки. Тебе даже говорят когда поднять руку, чтобы удачно начать видеосъёмку. А потом человек с камерой спокойно уедет. Но люди, ищущие сенсацию для рейтингов, никогда не понимают, как страшно тому, кто поднимает автомат.
   Есть приказ, и он ждёт всего лишь миг. Решает: нажать на курок или нет? В прицеле ловит себе подобного. Две руки, две ноги, голова. Слушает повтор приказа, нажимает на курок, а потом… Всё начинается потом… Ты убегаешь и радуешься своему доллару. Солдат стрелял только в воздух. Но в прицеле был ты: ребёнок, кричащий «Аллах акбар». Солдат не спит ночь, вторую. Во сне приходят образы и будят кошмарами. Появляется сомнение: а стоит ли стрелять в следующий раз? Но наступает новый день, звенит звонок и он идёт выполнять приказ. И вновь за проволокой ты. И это совсем не учения. Кто-то стоит с краю и снимает страх солдата, спрятанный внутри и его отлаженные действия. Потом весь мир увидит кадры, как он нажал на курок. Кто-то скажет:
   «сволочь», а кто-то промолчит. У матери защемит сердце, а ребёнок скажет: «Класс». Всё это для рейтинга. Человек с той стороны готов на всё, чтобы попасть в этот цирк. Но кто был в нашей армии, тому в таком цирке совсем не смешно.
   Клоуны за деньги кричат и махают руками. Смеются и орут на публику «Аллах акбар». Но если подумать им тоже страшно. Раз пришли сюда показывать свою любовь к богу, значит, есть мозги. Ведь тут не надо пахать или сеять. Не надо идти вкалывать на завод. Просто прийти к проволоке и покричать: «Аллах акбар». И получить свои деньги. Я не знаю сколько: пять, десять долларов. Потом конечно захочется побольше. И уже ты, чуть подросший маленький клоун, берёшь автомат и перед камерой махаешь оружием. И звучит всё тот же неизменный крик «Аллах акбар». Да, Бог велик! Я знаю. Но он совсем не хотел крови. Ни наш Бог, ни Аллах, ни какой-нибудь ещё Бог, придуманный для подчинения.
   А ты уже подрос. Теперь уже не маленький ребёнок, а юноша. Но ты опять в толпе и готовишь к выстрелу ракету. Ты стал уже более серьёзным, но желания пахать и сеять дальше нет. В своей касте ты вырос до запуска ракет. Уже получил образование: в израильской тюрьме. Да, да! За то, что совершил проступок по неосторожности. Высунулся там, где не надо и позволил себе стрелять в еврейскую девочку. Тебя поймали и посадили. И там за колючей проволокой настлало время учёбы. Такие уж мы евреи странные. Прости нас за то, что не линчуем и не бьём. Не переубеждаем в твоей вере, а просто кормим тебе за колючей проволокой. Ведь в тюрьме делать то нечего, и ты становишься простым человеком. Там ведь нет камер репортёров, не перед кем кричать: «Аллах акбар». А тюремные камеры снимают только твои улыбки и звонки домой. Ты счастлив, потому как на миг стал самим собой и делаешь то, что хочешь, а не то, что велят. Конечно, есть один минус – тут придётся немного поработать, на благо общества. Как порой не противен труд с гаечным ключом, но ты понимаешь, что делаешь это ради денег, которые потом потратишь в тюремном ларьке. Вообще-то тюрьма и жизнь в своём доме кажется для тебя, нечего не умеющего, раем. Тут можно всё, нельзя только выйти за стенки. Но выбор уже сделан. Ты шёл к нему всю жизнь.
   Зачем ты сюда попал? Зачем взял в руки автомат? С малых лет позируя перед камерой, ты продолжил свою «карьеру» – взял оружие. Ты превратился в юношу, смотрящего на мир чёрными глазами. Ведь твой Бог велик! Теперь он смотрит, как ходишь по территории тюрьмы. В руках у тебя Коран. Это наверное для того, чтобы соседи по камере не оттолкнули тебя, а приняли в стаю. Но то, что в голове у тебя, этого не забрать. А теперь ты ещё и учишься в тюрьме. Да, эти евреи помогают тебе закончить университет. В своём доме ты сейчас, наверное, кричал бы: «Аллах акбар». Ну, потому, как бегать в тренировочном лагере, поднимая протекторами военных сапог пыль, гораздо легче, чем пахать и сеять. Твоя жизнь и дальше бы проходила перед объективом и тебя наверняка бы убили. Не я, так какой-нибудь другой солдат обороны. Ты слышишь? Обороны, а не нападения! Такой уж этот Израиль, прости его. Радуйся, что тебя спасла тюрьма.
   Мы строим мир своим трудом, а ты все орёшь: «Аллах акбар». Зачем? Ты ведь уже получил образование! Зачем? Чтобы быть интересным любимой девушке? У тебя две руки, две ноги. Всё на месте. Езжай из Палестины, если нет работы. Ведь можно так. Чем больше у вас будет жить богатых, а не нищих, тем быстрее вы станете независимыми. Сам понимаешь, деньги сейчас всё. Так нет, ты никуда не едешь. Мир для тебя игра в «Аллах акбар». Ты думаешь, ты важная персона? А на самом деле ты простая игрушка. Клоун в руках для сенсации, для миллионеров, для денег, переплывающих из одного кармана в другой. Ты вовсе не личность – ты толпа кричащая: «Аллах акбар».
   Но время идёт. И вот ты уже герой. Твоя ракета убила, нет не военных, а девочку или старуху. Теперь ответь мне: почему ты не стреляешь по военным? Почему радуешься тому, что попал в жилой дом? Разве Аллах доволен тем, что маленькая девочка плачет от страха. Она ещё даже не понимает, кто она и зачем родилась. Или старик с сединами готов заплакать от бессилия, потому что не может дойти до бомбоубежища.
   Но и это не всё. Ты убиваешь своих же братьев мусульман в борьбе за власть. И делаешь это чрезвычайно тонко и жестоко. Только для того, чтобы попасть в заголовки газет. Ты ставишь ракеты возле своих же школ или на домах стариков. Ты хочешь быть в центре внимания. Играешь чужими судьбами, словно ветер песчинками.
   Нас много, ты знаешь. Ты держишь в страхе целый город и от этого ты счастлив. Потом идёшь домой и хвастаешься жене. И обязательно звонишь по телефону таким как ты, и говоришь, что твой Бог велик. Постепенно, после нескольких удачных ракет, ты перебираешься в касту неприкасаемых. Да, я знаю, твой Бог велик потому, как вас полтора миллиарда.
   Ты вырос, но так и не понял, что восток славился красотой и мудростью. А ты, своим желанием сеять страх, превратил его в передовицы газет. Твой бог велик и он терпит боль, которую ты приносишь, когда указываешь что делать юношам, на которых был ещё недавно похож сам. Смерь неверным! Аты подумай: ты сам верен? И чему ты верен с кровью на руках? Ты больше ничего и не умеешь, как только позировать перед камерой и орать в микрофон, что твой бог велик. Ну и кто бы ты был, если бы не нужны были шоу на телевизионных каналах?
   Ты вырос, у тебя борода. Рядом кружат телохранители. Чуть в стороне твои дети, рождённые в муках женой. Ты любишь их и рад бы закончить свой путь героя, отдать себя воспитанию детей. Но шоу уже не остановить. Оно закончится только после твоей смерти. И ты опять кричишь: «Аллах акбар». Взвывают сирены, и мир где-то рядом вновь рушится. Рождается страх. В тебе он тоже рождается за то, что ты делаешь. Но на твоём лице искусственная улыбка. Ты прячешь за напускной гордостью свои истинные чувства. А вот своим детям хочешь большего. Они не шахиды у тебя, а уже учатся в нормальной школе. Ты не хочешь, чтобы они были на первых страницах газет. Ты хочешь, чтобы они просто жили в Англии или Америке. Там, где твой Бог действительно велик, и можно не кричать про него, а просто верить и молиться. Для этого ты должен тащить на себе ярмо. Ты дальше отдаёшь приказы, стреляешь, убивая тех, кого приказали убить. И самое главное, ты убиваешь вовсе не военных, а простых людей. Они в отличие от тебя не кричат, а просто идут на работу, едут в автобусе или нянчат дома детей. Ты взрываешь простых, ни в чём неповинных людей. Задумайся.
   Ты же боишься солдат с самого детства. С тех самых пор, когда тебя позвали на съёмку лживой ненависти к евреям, а я стоял возле проволоки. Ты тогда впервые крикнул: «Аллах акбар», и выбрал путь, в котором смерть дёргает за ниточки, привязанные к твоим рукам. Ты простой клоун хоть, и велик в своей касте. Но ты не Бог.
   Ты рос, и твоя жизнь принесла только страдания. Всё потому, что ты не хотел сеять или пахать, а вышел однажды к границе и прокричал: «Аллах акбар». Но за всё надо платить. За слёзы стариков и детей, спешащих в бомбоубежище. За страх солдата, стоящего перед вашей камерой и решающего: стрелять или нет и всё-таки не выстрелившего. Ты ломал судьбы как тростинки и всё ради того, чтобы хорошо жить и вкусно есть, даже не думая о том, что ты просто пустое место. Дорогая кукла, лежащая в сундуке до той поры, пока не пригодится.
   Палец нажимает на курок. Выстрел. Всё, жизнь окончена. Ты падаешь. Слёзы, слова на камеру «Аллах акбар». И он сейчас действительно с тобой. Но не так как ты думал. Он спрашивает: «Зачем? Зачем ты убивал?». Аты отвечаешь: «Затем, чтобы хорошо жить». А ты не подумал, что Ему не понравится твой ответ? И ты будешь не в раю, а в свиной шкуре в аду смотреть в глаза тем, кого убил. Я знаю, Бог развернётся и уйдёт. Не для этого он нас создавал, чтобы убивать. А для того, чтобы любить и работать. Чтобы жить и быть счастливыми.
   Я сажусь на колено. Смотрю в прицел и вижу нового мальчишку. Я постарел. Уже не юноша и нет сомнений, стрелять или нет. Всё тот же мир вокруг и те же крики «Аллах акбар». Камеры. Фотосессия. Твой выход. Так что ты выберешь? Скажи? И помни: когда станешь пустым местом, Бог выберет для тебя совсем не рай. Весь цирк ради краткого заголовка в газете. Пойми, я уже не сомневаюсь. Я выстрелю. Уйди, прошу. Не начинай свою жизнь бездарно, ради чужого шоу. Чьё-то желание быть богатым сделает тебя несчастным. Не сразу, постепенно. И сделает это за пять, десять долларов. Ты только прокричишь возле границы «Аллах акбар» и станешь никем. Я же сяду в джип и уеду. Ты стал толпой, а я закончил свой день так ничего и не создав. Потому что пока есть такие как ты, я охраняю от толпы мою страну Израиль.

Глава 19

   Сегодня опять дорога. В джипе то умолкает, то опять начинает орать рация. Смотрю в окно. Там мелькают оливковые деревья. Вокруг дороги яркая зелень на полях. И это всё здесь, в пустыне. Порой не верится, что человек может создать оазис в мире песка. А ведь ни одного моста через реку нет, потому как нет ни одной реки. Нет и не было. К каждому деревцу проведена под землёй спасительная влага. Сквозь малюсенькое отверстие капает вода. Секунда, две и кап, кап. А больше и не надо. Так придумал человек, чтобы на песке выросло дерево и дало плоды. Потом на шумном рынке всё, что подарила земля, обменяют на деньги. Одни обогатятся, другие насладятся. Каждый выбирает в этой пустыне что-то своё. Я часть этого мира, хочется мне этого или нет.
   Сейчас я еду в джипе. Огромный, бронированный, он везёт меня вперёд всё дальше от базы. И не моя вина, что есть такие люди, которые относятся ко мне как к врагу. Ведь я к ним тоже отношусь как к недругам. Вот так и рождается война. Умение стрелять, падать, подыматься – часто спасает от беды. Здесь, на краешке, где добро и зло живут рядом, воину без этого нельзя. Любовь и то, что ждёт дома, спасает от пули. И чем она сильнее, тем я защищённей. Она согреет в холодную ночь под звёздным небом всё в той же пустыне. И ещё крестик на груди, он висит возле бляшек. Две железяки с моим номером. Они появились на груди недавно, а он висит там с самого детства. Его подарил отец. Теперь он меня спасает. В душе живёт бог, а значит я уже не такой пустой.
   Часто смотрю на тех, орущих в толпе. К ним мчусь по вызову.
   Порой смотрю на них сквозь прицел, а порой по телевизору. Те, кто кричат в толпе, по одному ничего не могут. Они только в стае могут считать себя богами, да и то только когда видят кого-то слабее. На самом деле они такие же люди как я и ты. Они могут общаться, улыбаться тебе, а за спиной держать нож. И если тот, кто руководит толпой, шепнёт ему: «убить», он повернётся и, не задумываясь, выполнит приказ. Бессмысленные смерти на показ для рекламы. Ради того, чтобы какой-то шейк улыбнулся и перечислил на счёт деньги. Ради того, чтобы показали по телевизору какой Аллах великий бог, и как он радуется, когда умирает неверный мальчик или девочка, мужчина или старик со старухой. А для ещё большей показухи твои слуги, Аллах, смеясь их линчуют. Зачем?
   Сейчас это четыре солдата срочника, которые зашли в полицейский участок. Во всём мире полиция – это закон. Почему солдаты оказались там, мне на раскладе не рассказали. Знаю лишь, что добрались до участка живыми. Надеялись на защиту.
   Ведь полиция – это закон? Но вместо защиты нашли вечный сон.
   Молчим. В машине не до шуток. Сморю на Илию, а он сосредоточен на своих мыслях так, что даже не замечает, как из ноздри упала капелька на воротничок бронежилета.
   – Сопляк, – я улыбнулся.
   Он как-то странно посмотрел на мою улыбку.
   – Дай-ка повытираю.
   И я пальцем вдавил капельку в зелёную ткань бронежилета. Илия шмыгнул носом, втянул вторую капельку и отвернулся. Стал наблюдать за дорогой. Всё ближе территория. Мы не одни торопимся туда. Спешим в колонне. Хотя… Куда спешить? Тем, кому так нужна была помощь, уже не помочь. Отрезание головы…
   Почему-то враг любит именно так демонстрировать свою силу. Когда то мы, европейцы, придумали так казнить преступников. Их хоронили возле дороги за грехи и это была наша месть душегубам и насильникам. Тогда делали это вовсе не для рекламы, а для того, чтобы пришедший без головы к Господу не мог найти слов утешения, и душа его маялась в чистилище. Мы привезли это сюда, на восток, с первыми крестовыми походами, потому, что это было часть нашей культуры. Не я, а мой далёкий предок предал Христа. Его распяли на кресте, но не отрезали голову. И из всего, что мы привезли сюда, арабы почему-то выбрали именно казнь отрезанием головы. В своём желании рубить головы неверным они остановились на уровне диких людей тех смутных времён. А мы, как будто поменялись с ними культурами. Взяли письменность, умение строить. И благодаря этим знаниями построили из тогдашней грязи и невежества наш сегодняшний мир. Теперь вот так и живём рядом с теми, кто без труда махнёт ножом и с улыбкой остановит чью-то жизнь. А потом крикнет: «Аллах акбар».
   Перед глазами длинная дорога. Внутри меня – комната полная полицейских. Слышу слова: «Здесь переночуем». Улыбки арабов полицейских. Вызов по рации: «Завтра пришлёте джип». И мы бы забрали вас целыми и невредимыми, но кому-то очень нужна была реклама бога по телевизору… Слова: «За что? Не надо!». Слезы взрослых мужиков…Мокрые от страха штаны… Смех тех, кто связал четырёх сонных солдат и придавил к полу. Всё потому, что он араб, а ты еврей. Легко, с улыбкой провёл лезвием по горлу.
   Хрип… Кровь запеклась на полу. Одним за другим, под смех, совсем без страха перед своим богом. Без доли сожаления за то, что отобрали жизнь. Это каким нужно быть животным внутри себя, чтобы смеяться и убивать? Ведь эта смерть снята на камеру. Не выстрел пули, а страшная, медленная смерть. Ради чего? Ради хвастовства и крика, что твой бог велик? Ради толпы, ликующей перед окном здания, на котором висит дощечка «Полиция»? Значит ли это закон? То ли это место, где правит порядок, а не крик: «мой бог велик»? Знай, так убивая, ты никогда не попадёшь в свой рай. Ты ради кадров на камеру вместе с этим солдатом убил ещё не рождённого ребёнка или счастливую жену. Твой бог велик? Значит, ты линчевал себя, когда коснулся лезвием человека в форме ЦАХАЛ. Бездушный человек с ножом в руках. Убийца ради веры. Кто же примет тебя туда, где 72 девственницы ждут, танцуя в оазисе посреди пустыни? Кто позовёт тебя, налив кубок со сладким шербетом? Ты родил не великие знания, а кровь! Ты не сотворил мир, а уничтожил! Наверное, ты обманут кем-то. Потому, как даже зверь не убивает себе подобных ради забавы. Ты слушал Коран, но ты никогда не читал Коран, в котором нет слов о смерти. Сейчас ты будешь смотреть на меня. Боишься… Как же, ты увидел силу. Ты знаешь, что уже мёртв, хотя ты ещё дышишь. Кровь невинного на твоих руках. Ты запачкал ею не только себя, но и всех своих детей, жену, старика отца и старушку мать. Эта кровь потом принесёт страдания всему твоему роду, пока он не вымрет. А всё началось с тебя, доставшего нож. Не я это придумал, но так будет…
   – Влад ты почему не улыбаешься?
   – Интересно, Илия. А вот если я сейчас намажусь свиным салом, то прикоснувшийся ко мне араб будет проклят и изгнан?
   – А что, у тебя есть сало? Не обмазывайся, не переводи добро. Лучше дай попробовать.
   – Зачем?
   – Я продегустирую пару кусочков.
   – Нет, Илия, я пошутил.
   – Так, умники, выходим.
   Толкаю дверь ногой.
   – Илия, твоя задача величиной напугать толпу.
   Толкаю, не услышав ответа. Всё автоматически. Два джипа перегородили конусом дорогу. Моторы не заглушены, шатаются на первой передаче. В третий джип сносят из полицейского участка наших убитых. Повсюду солдаты в зелёной форме.
   – Илия, смотри на крышу. Там прячется. Осторожно, камень. Будь внимательным.
   – Никак стадо без пастуха?
   – Неправда, Илия. Есть у них пастух, но мы его не видим.
   – Чёрт, смотри сколько их. С пьяными речами за малолетками прячутся.
   – Влад!
   – Да, Андрей.
   – Сворачиваемся.
   – Илия, осторожно камень. Не нервничай, это всего лишь камень.
   – Чёрт!
   – Не кричи, не дразни толпу. Садись уже.
   – Всё, Андрей, уходим. До свидания мир ненависти.
   Скрежет камня о металл. Кто-то из них всё же выстрелил нам в спину.
   – Андрей, мы тут как пескари на сковородке. Увози нас немедленно.
   Страх вернулся… А ведь могли запросто выстрелить в меня. И всё, нет Влада. Но сейчас тому, кто управлял толпой, не нужно было крови. Он получил её вчера, когда отдавал приказ: «Казнить». Он думает что герой. Хотя им тоже правят, как и мной, как и всем миром. Почему же эти люди выбрали именно зелёные бумажки, а не любовь. Ведь не Аллах, который велик, придумал их. Кто-то без труда получает за нефть свои зелёные бумажки и платит беднякам за то, что его бог велик.
   Сморю в окно: колонна разделилась.
   – Андрей, что случилось?
   – Влад, их повезли в госпиталь.
   – А мы куда?
   – Андрей, Влад, давайте в Макдональдс?
   – Давай, Илия.
   – Я не хочу есть.
   – Ну, Влад?!
   – Я же сказал, не хочу.
   – А если я плачу?
   – Всё равно не хочу. Идите, я вас здесь подожду.
   – Тогда сиди и думай о жизни.
   – Идите уже!
   – Есть!
   Закрыл глаза и вроде как отключился на миг. Вдруг испугался и открыл. Оставил счастливый мир сна и вернулся в мир богов и денег. Улыбнулся мальчишке с мамой, приехавшим в Макдональдс. Он улыбнулся мне. Я дома и я живой, а впереди опять дорога…

Глава 20

   Необычно жаркое лето полное хамсинов и шарафов [21 - Хамсин, шараф – сухой изнуряющий ветер на северо-востоке Африки и в странах ближнего востока.] сводит организм с ума. На улице стоячая стена из горячего воздуха ждёт свою жертву. Пустыня рядом и как только окунёшься в эту жарилку, сразу бежишь в тёмный прохладный уголок, будто таракан. Я бегаю как всегда не один. Со мной мои «вечные» спутники Андрей и Илия. Куда я без них?
   Сегодня я и Андрей убежали подальше от пустыни. Спрятались здесь, на вечнозелёной горе Кармель [22 - Кармель – гора в Израиле.]. Илия остался на базе. Конечно, не просто так, а выполняем приказ. Очередной день с утра и до забора стоим на благо родины. Здесь тоже нет прохлады. По кедрово-сосновому лесу гуляет пожар. Наш джип перегородил подъездную дорогу как шлагбаум. Два полицейских стоят рядышком: впускают и выпускают редкие машины. Один из них молоденький мальчишка, а вторая совсем юная девчонка. Такие два голубка. Сразу видно, что влюблены не в службу, а друг в друга. Время от времени их разлучают водители подъехавших машин и тут они показывают, что умеют не только ворковать друг с другом, но и служить. Мальчишке лет 22, а девушка и того моложе. Они важно и строго исполняют свои обязанности. Их, как и нас, пригнал сюда приказ. Чётко и понятно разъясняют очередному водителю, куда ему можно двигаться, а куда нельзя. Мы, в касках и с винтовками, стоим рядышком, как поддержка на непредвиденный случай. Такие себе мальчики для устрашения. Но судя по всему эти два голубка ничего не боятся. В Израиле одного слова полицейский хватает для порядка. Как только всё улаживается, и очередная машина уезжает, любовь вновь вступает в свои права. Здесь, у подножья горы, где пожар так не чувствуется, мир продолжает быть прекрасным. Мужская ладошка прячет в себе нежный мизинчик, и они увлечённо щебечут о чём-то своём.
   Повернул голову и перед глазами возник палец Андрея.
   – Мне долго ещё так стоять? Влад, ты знаешь, что подглядывать не хорошо?
   – Молчи, а то сейчас брызну в рот, и ты не сможешь больше кричать о своём ожоге.
   Шипение из баллончика выплёскивает на палец аэрозоль. Медицинский клей покрыл ранку тонким слоем.
   – Чёрт, щиплет!
   – Это тебе за твою болтовню, плакса.
   – Настоящие мужчины, Влад, не плачут.
   – Я знаю. Ух ты наш настоящий мужчинка.
   – Какой ты умный.
   – И это я тоже знаю.
   – Может, остановим для вида хоть одну машину?
   – Нет, мы этого не сделаем. Стой и наслаждайся бездельем. Пусть вон влюблённые занимаются своим делом. Мы в жизнь гражданских не вмешиваемся.
   – Ну как знаешь, Влад.
   Устрашающий человек с винтовкой, весь в полной выкладке, уселся в джип.
   Смотрю на лица в проезжающих машинах. Водители притормаживают, повинуясь поднятой руке полицейской девчонки. Едут в основном русские. Там наверху их город мастеров. Они совсем не похожи на евреев, но и они убегают от пожара. В машине всё, что успели схватить. Чуть пригнул голову, смотрю кто в чём. Улыбнулся. Но моя улыбка была воспринята как издевательство. Рука девчонки опустилась. Водитель нажал на газ и умчался.
   Опять вчетвером стоим на повороте. Мы последний пост для тех, кто едет в гору, и первый для тех, кто уезжает оттуда. Огонь хуже врага, потому что он не понимает ни уговоров, ни выстрелов и уничтожает всё. Разбушевавшаяся стихия не жалеет никого. Она не разбирает кто и что здесь, а слизывает всё на своём пути, становясь только сильнее. Над головой стрекочет вертолёт. Гружёный двухтонной корзиной морской воды он медленно, словно ослик, двигается над нами всё выше и выше вверх. Этот груз нужно сбросить над пылающим склоном горы. Тушильные средства уже все истрачены и теперь осталась только морская вода и вертолёты со своими люльками. Ещё конечно остались такие люди как мы, чьи силы и смекалка умели многое, к сожалению не смогли потушить пожар. Всё что мы могли сейчас – это распределить обязанности между собой. Нам досталось охрана подъезда к горе, пожарникам – спасение и тушение, а полицейским контроль.
   Я пнул ногой банку от досады, что должен вот так просто стоять и ждать. Особенно если учесть что сегодня выходной.
   – Ты что, Влад, харчами раскидываешься?
   – Помолчи.
   Вертолёт с трудом подымается всё выше. Вокруг пахнет дымом от костра. Тем настоящим дымом, который я помню с детства. Тогда мы жгли в лесу костёр для шашлыков. Всё было аккуратно и мирно, без жертв. А тут, такой себе костёрчик.
   Поднятая девчонкой рука заставила остановиться пожарную машину, а нас вскочить. Четыре пары глаз в надежде смотрят на курносого мальчишку. Он весь в копоти, различить можно только белые зубы.
   – Ну, что там?
   – Беда.
   Вслед за ответом захлопываю дверь. Дама решила не останавливать движение бессмысленными вопросами. Отошла. Грузовик отъехал, а тоненький мизинчик опять вернулся в мужскую ладошку. Мы тоже возвратились к джипу.
   Вдруг снизу спешит полицейская машина с сиренами, а позади неё едет автобус. Мы вскочили со своих мест. Без приказа встали рядом, сняли оружие с предохранителей. Девчонка спокойно подняла руку и вся процессия остановилась.
   – Пропустить!
   Из автомобиля выглянула женщина в погонах генерал-майора.
   Возвращаем предохранители на место. Винтовки опускаем вниз. Машина трогается дальше, а перед автобусом вновь вырастает рука девчонки. Шипит пневматика и огромный белый великан останавливается перед маленькой полицейской. Открывается дверь. Полицейские и я входим внутрь. Андрей остаётся на улице. Так нужно.
   Смотрю внимательно на лица. В автобусе сидят курсанты. Это будущие офицеры тюремной охраны. Там, на верху Кармели, находится одна из тюрем, и она сейчас в опасности. Набитый до отказа автобус везёт этих людей на место их будущей работы. Вся наука проверяется на практике, теперь ещё и в экстремальных условиях. Сейчас для них будет настоящий экзамен, который устроила природа. Их задача эвакуировать заключённых. Некоторые смотрят на нас, некоторые спят. Кто-то занят своим телефоном. Все в курсантских формах. Полицейская пошла вдоль ряда, а я поймал себя на мысли, что смотрю на попку в штанах. Перевёл взгляд на шофёра, тот улыбнулся.
   – Куда?
   – Да вот, в колонию едем.
   Хотел ещё что-то сказать, но у девчонки зашумела рация. Она буркнула что-то своё и вышла через задние двери. Я тоже вышел. Похлопал по лобовому стеклу:
   – Езжай.
   Наш джип отъехал на обочину, пропуская громоздкий автобус.
   Белый гигант нарушил тишину урчанием мотора. Но завёлся только со второго раза, наверно не хотел туда, на гору. Обдав нас из выхлопной трубы, он тронулся наверх. Андрей вернул джип на место.
   Сняв каску, я сел в открытую дверь джипа на подножку. Андрей покрутил приёмник, и заиграло русское радио. Кусочек рекламы сменила песня Жанны Фриске. Мелодия наполнили пустую дорогу. Я закрыл глаза и вдохнул запах леса. Аромат кедра и сосны. Закружилась голова.
   Оказался вдруг в своём детстве. В густом прохладном лесу, где под деревом нашёл свой первый белый гриб. А потом ещё один, ещё и ещё. Как будто кто-то рассыпал в траве под дубом семейку плотненьких боровичков. Не срезаю, а выдёргиваю их полностью, чтобы было больше в корзинке. Слышу, где-то в стороне кричит отец. Он ушёл между деревьями далеко вперёд. А я не торопился и вот нашёл эту полянку с белыми грибами. Увлечённо срываю один за другим. Сердце бьётся от радости, из груди выскакивает. Сейчас отец похвалит меня, увидев мою корзину полную белых грибов. Хруст ветки напугал меня. Отец замучался кричать, и вернулся назад.
   – Ты почему не откликаешься? Чтобы больше такого не было, а то будешь сидеть дома.
   – Папа, смотри, сколько я тут грибов нашёл!
   – Мать снесёт мне башку, если ты потеряешься.
   – Прости.
   Я поднял взгляд, а вокруг такая красота. Осень ещё не началась, но день уже не такой жаркий. Аромат ели и сосны вперемешку с шумящей листвой дуба сводит с ума. Между еловыми стволами вьётся колючая ежевика, с налившимися мёдом чёрными ягодками. А на лесной полянке стоит дуб-великан и рядом увешанный красными плодами куст шиповника. Под ногами пружинящий ковёр из еловых иголочек. Кругом меня такой родной лес и рядом улыбка отца.
   – Молодец, сынок. Прости что погорячился.
   Я услышал его голос и глубоко вдохнул пьянящий запах смешанного леса, знакомый с детства.
   Отец давно умер, но это место в Израиле, вернуло меня сейчас туда, где мы были счастливы. Я с ностальгией вспомнил тот аромат. На юге страны его просто нет, там сплошная пустыня.
   – Стой!
   Внезапные слова заставили вскочить на ноги. Андрей выскочил из машины.
   Тормознув перед улыбнувшейся нам полицейской, из подъехавшего автомобиля выглянули двое.
   – Домой, – слышу ответ на русском языке.
   – Ты не видишь, что творится? – вмешиваюсь я в разговор.
   – Я вижу, милейший. Но там мой дом, как вам не понять?
   Водитель ответил мне, так как полицейские не понимали по-русски.
   – Прошу вас развернуться и следовать в обратном направлении.
   В ответ матерные слова. Тогда приходиться более грубо:
   – Марш отсюда!
   – Ой, только не надо меня молодой человек пугать своей палкою!
   Одесский говор казался здесь как что-то нереальное.
   Офицер глянул на водителя и тот всё понял без слов. Вот что значит русский. Слова не понимает, а один лишь взгляд полицейского всё решил. Я улыбнулся, глядя как машина разворачивается и на всей скорости мчится вниз. Ну кому из русских охота связываться с полицией?
   – Торопится?
   – Ну да, только чтобы не оштрафовали.
   – Что?
   – Нет, ничего госпожа полицейская. Это просто наша русская ментальность.
   Все рассмеялись и хотели вернуться на свои места, как с горы промчался водовоз, а за ним пожарная машина. Потом вторая, третья… Они торопятся из огненного ада вниз, подальше от смерти.
   – Интересно, а что, автобус не горит?
   – Наверно успели проскочить.
   Каждый из нас вернулся к своему занятию. Мальчишка полицейский опять поймал в ладошку тонкий мизинчик, а девчонка влюблённо улыбнулась. Мы уселись в свой джип. Я закрыл глаза, наслаждаясь запахом хвои нагретой на солнце.
   Гари почти не чувствовалось, и когда казалось что всё пошло на спад опять ожила рация.
   – Автобус прошёл?
   – Да.
   – Немедленно вернуть.
   – Он прошёл давно, минут сорок.
   – Верните людей. Приказываю оставить пост.
   Щелчок и точка.
   – Ждите здесь!
   Крик по-русски объяснял всё и ничего. Двое полицейских молча замерли, глядя нам вслед.
   Андрей рванул джип с места. Влюблённые остались далеко позади. Дорога петляет в гору как закрученные кольца гигантской змеи. Чем выше, тем больше удушающей гари. Начали появляться языки огня. Мы мчимся в ад. Объезжаем упавшие деревья, ныряем в дым, выныриваем. Мчимся без остановки на пятой передаче. Джип трясётся в мелкой вибрации. Нас бросает то по левой стороне, то по правой. Виляем между преградами на дороге. Несёмся вперёд, желая догнать давно уехавший автобус. Андрей ужасно хочет успеть.
   – Что рация?
   – Пустота.
   – Давай, вызывай, Влад.
   – Ну же, ответьте! Патрульная машина 173, вернитесь! Вернитесь, это приказ!
   В ожидании ответа щелчок и тишина.
   – Патрульная машина, вы слышите меня? Давай же, отвечай, сучка крашеная!
   Щелчок, но вновь ничего.
   – Андрей, я думаю, это бесполезно.
   – Вызывай, Влад! Давай, вызывай!
   Дорога под колёсами тонкой змеёй опутала всю гору. Дышать уже почти невозможно. Снимаю платок и мочу его водой из фляги. Обвязываю нос Андрея.
   – Спасибо, так легче.
   Сам тоже дышу через мокрую ткань. Мы похожи на двух гангстеров, удирающих от погони. Но такой погони не пожелаешь никому. Огонь стеной подступает со всех сторон. Нас спасает только ширина дороги и некоторое удаление горящих веток от её центра. Раскалённый воздух обжигает все открытые части тела. Искры фейерверком шлёпаются на дорогу. Бронированный хаммер нагрелся как сковорода на плите.
   – Вижу автобус, Андрей.
   Джип остановился в нескольких метрах. И в тот момент, когда мы были почти рядом, из всех окон автобуса, как из пушки, выстрелили языки пламени. Инстинктивно мы упали на землю и ползком добрались под прикрытие брони.
   – Закрой все щели окон!
   Перед нами произошёл взрыв, словно в автобус бросили фосфорную бомбу. Не было слышно ни криков, ни стонов. За считанные секунды весь автобус выгорел дотла. Гигантский белый великан сейчас напоминал закопчённую керосиновую лампу.
   – Назад!
   Андрей никогда не видел столько смертей сразу. Он начал мельтешить и джип заглох.
   – Давай, жми обратно!
   Но он впал в ступор.
   – Андрей!
   Пощёчина.
   – Давай!
   Приказ не слышит. Огонь подступает со всех сторон. Спереди, сзади, как будто в виртуальной игре. Бронированные стекла лизнули языки пламени, как это делает маленький щенок, облизывая руку хозяина.
   – Андрей! Ты что сдурел? Ещё чуть-чуть и мы взорвёмся! Давай шевелись!
   И тут огромная ветка ударила по крыше.
   – Жми, идиот! Кому говорю!
   Андрей ожил. В глазах появилось сознание. Нажал на кнопку стартера и мотор завёлся. Вдавил до отказа педаль в пол и тут же поднял рычаг ручного тормоза на себя. Машину подбросило и развернуло на месте. Резкий поворот руля и мы уже спиной к огню. Бегство вниз было таким быстрым, что в дыму мы чуть не врезались в пожарную машину, спешащую навстречу смерти.
   Щелчок рации, заставил опомниться.
   – Ну что?
   – Нет автобуса. Мы не успели.
   – Повторите.
   – Мы не успели. Автобус сгорел. Все мертвы – истерический крик Андрея испугал того, кто был далеко отсюда. Рация щёлкнула и больше не задавала дурацких вопросов до самого поста.
   Остановились только у полицейских. Наши два голубка стоят на том же месте и всё так же разговаривают. Я вспомнил лица тех, что сидели в автобусе. Мы стояли в тишине и смотрели, как мимо нас едут пожарные машины. Я повернулся к Андрею. Повытирал тайком слёзы. Андрей стоял рядом и ждал нового приказа.
   – А настоящие мужчины не плачут, – сказал и посмотрел на меня сквозь выступившие слёзы…

Глава 21

   Праздник независимости страны, это яркая клякса на картине повседневной жизни. Всё вокруг замирает, чтобы с рассветом солнца вспыхнуть шумом и гамом. Веселье, вывалившееся из квартир на улицу, заполняет пляжи и скверики. Мир вокруг наполняется ароматом жарящегося мяса. Такое впечатление, что сегодня мясной день на гигантской кухне. Дети шумят, собаки выпрашивают свой горячий кусочек и бегут играть дальше. Папы с важным видом стоят возле углей и переворачивают мясо, улыбаясь совсем неизвестным людям. Из открытых машин льётся восточная музыка. Здесь перемешивается всё: и арабская речь, и еврейская. Праздник объединяет и богатых, и бедных. Днём ранее, на заводах и фабриках, день независимости праздновался сосисками и кебабами. Но что такое коммунизм, мы все уже знаем. И то, что жарилось для всех, почти всегда сгорало над огнём. Но даже это не могло испортить праздник. Под вино, да ещё со знаменитыми лепёшками, обмазанными хумусом, со столов сметалось всё. Что может быть слаще халявы для евреев? И это не важно горелая она или перчёная, острая или солёная. Халява! То есть ешь, сколько хочешь, за всё заплачено. Заветное слово делает из непригодной к употреблению пищи сладкую конфетку. Ну что поделаешь? Такие уж мы евреи есть, такими нас создал Бог. Жадные и добрые, мирные и воинственные, весёлые и грустные – впрочем, как и все другие люди. И вот вся страна целый год ждёт прихода праздника горелых сосисок.
   Для того чтобы понемножку досталось всем, придумали специальные деньги. Потому, как не всякий может себе позволить роскошный шашлык. Каждому солдату достаётся по сто таких монет. Мы скидываемся и закупаем на все деньги то, что потом съедаем за вечер. Иногда, чтобы подколоть друг друга подсовываем свинину. Евреи ведь не едят свинину. Но кто же устоит от вкусно приготовленного стейка, тем более свято веря, что это баранина? Ну, или делают вид, что верят. Купить мясо не проблема. Порой мы часто покупаем баранину у тех же арабов.
   Они хоть и злы на нас, но деньги правят миром. Выкрикивают своё «Аллах акбар», а про себя желают нам приятного аппетита. Режут баранов, в надежде на хороший заработок, потому что знают – в этот праздник евреи особенно нуждаются в мясе.
   Кругом царит радость и веселье, а у нас на базе возле домика слышится грузинская песня. Божественный запах жарящегося мяса смешивается с мелодией гор. Эта гремучая смесь заставляет молчать, нюхать и слушать. Чуть грубоватый голос красиво переливается, а его хозяин захватывает носы оставшихся на шабат солдат ароматом божественного шашлыка. Нам пока остаётся только мечтать и облизываться. В этот момент Илия чувствует себя художником. Только перед ним не кисти с красками, а раскалённые угли мангала. Огонь повинуется огромным рукам, ловко переворачивающим шампуры, рождая новую волну аромата. Наш грузин закрывает глаза от удовольствия. Он поёт и жарит, жарит и поёт.
   – Илия!
   – Что ты хочешь, Влад?
   – Ну, скоро ещё?
   – Не скоро. Погоди немного. Ещё пол часа, а то сырое мясо будете грызть.
   – Илия, мы умрём от голода.
   – Ну и умирайте. Придут другие дармоеды.
   – Сволочь.
   – Я знаю. Я большая сволочь.
   Растягивая последнее слово, Илия перевернул шампур. Глянул на поджаристую корочку и улыбнулся своему произведению искусства широкой грузинской улыбкой. Я смотрел, как Илия заботливо отгоняет муху от шашлыков и думал, что вот это и есть его призвание – кормить людей вкуснятиной. Он продолжал петь, оглядывая поджаристые бока, и совсем не обращал внимания на меня с Андреем. А у нас, при виде этих рождающихся коричневых корочек в животе звучал симфонический оркестр. Жир капал сквозь решётку, и на малиновых углях вспыхивали язычки пламени. Илия сразу набрасывался с водой на непослушный огонь. Большой грузин в военной форме весь светился внутренним счастьем, прикасаясь душой к таинству ритуала. Наконец он обратил внимание и на нас с Андреем.
   – А ну, марш отсюда! Не смотрите под руку.
   Мы притихли. Слово марш звучало чересчур угрожающе, чтобы мы осмелились ответить повару великану.
   – Илия, ты чего?
   – Цыть мне тут.
   – Илия?
   Вспыхнул огонь и лизнул алым язычком шашлык.
   – Влад, подай мне вино со стола.
   Всё, началась военная операция. Сработала привычка взаимовыручки. Я вскочил, и кинутся к столу. Недорогое вино, даже скорее виноградный сок, был молниеносно доставлен в соответствии с приказом. Илия, пробормотав что-то, взял бутылку вина и погасил очаг неповиновения.
   – Так его!
   Это позволило мне некоторое время постоять рядом с божественным ароматом без вреда для своего здоровья. Но блаженство длилось не долго.
   – А ну, марш на место!
   Меня прогнали как провинившегося щенка назад к Андрею.
   – Ну что?
   – Да вот, остался без награды.
   – Вот так всегда, Влад. Сначала используют, а когда не нужен, то сразу ступай на место.
   – Я всё слышал, – улыбнулся Илия. – И не использовал я никого.
   – Ещё как использовал.
   – Если кто-то будет сильно умничать, то останется без шашлыка.
   Андрея как обрезало. Он замолчал, и утро продолжилось наполняться ароматом мяса.
   – Лучше сходите, бездельники, и купите кока колы.
   – И правда, Андрей, давай пойдём отсюда.
   – А мне, Влад, купите спрайта.
   – Злым поварам только вода из-под крана.
   – Умнику по имени Андрей ничего не достанется.
   – А почему это?
   – Такова жизнь, брат.
   – Не брат ты мне!
   – Это почему?
   – Запахами моришь, а кормить не хочешь. Подайте бедолаге хоть косточку!!!
   – Сейчас, Андрей, как подам больно.
   – А сможешь? Тебе от мангала отходить нельзя.
   – Да запросто!
   – Понял, не дурак. Дурак бы не понял. Пойдём, Влад. Купим этому извергу спрайта.
   – Спешите, скоро шашлык будет готов.
   – Спешим, спешим.
   – Давайте, топайте без оглядки.
   Чародей и маг Илия завис над мангалом полным мяса и снова начал петь. Солнце над головами уже поднялось высоко и стало не на шутку припекать. Всё было как обычно на празднике мяса. Оставив повара творца наедине с его искусством, мы потопали к аппарату.
   Илия почему-то не очень любил есть то, что готовил сам. Он больше налегал на гамбургеры. Может всему виной были мы с Андреем, которые накидывались на его блюда как стая голодных шакалов. Мы так любим когда Илия готовит, что съедаем всё ещё до того времени, как повар усядется за стол. Да он никогда и не сердится. Ему нравится кормить друзей. Когда мы вернёмся, он принесёт салат, большие ломти лепёшек, подогретые на мангале, и ароматные шашлыки. Мы как всегда съедим всё подчистую, оставив лишь одноразовую посуду. Для нас Илия добряк, а вот для других могучий воин. Я люблю его, хотя вначале дня и получил подзатыльник за то, что положил свежее мясо в холодильник. Если честно, то я даже не догадывался что мясо для шашлыка нельзя класть в холодильник. Оказывается, оно потом не будет таким сочным. Ох и тяжёлая у него рука. Зато я теперь на всю жизнь запомнил, из какого мяса лучше делать шашлык.
   Мои размышления прервал Илия. Он повернул свой огромный орлиный нос и втянул воздух. Мы отошли уже далеко, когда он крикнул:
   – Где-то жарят мясо.
   – Вот мы сейчас к ним и пойдём.
   Я толкнул Андрея в бок, что бы подразнить нашего повара.
   – А как же я? Вы меня тут одного бросите? Предатели!
   Рыба ищет где глубже, а человек где лучше. Мелкое предательство всегда существует вокруг нас. Здесь оно заметно, а в обычной жизни почти не видно.
   – Ты, Илия, пока пожаришь мясо, мы от голода умрём. А мы не хотим умирать такими молодыми и красивыми.
   – Ох, какие вы же нетерпеливые.
   – Илия, ты видел когда-то двух голодных волков?
   – Нет, не видел.
   – Так вот они перед тобой.
   – И всё-таки мне не хотелось, что бы вы перебивали аппетит, – стуча ножом по мангалу, сказал Илия. Это прозвучало как не совсем миролюбивое предупреждение.
   – Я вас жду, – внушительно пророкотала грузинская гора. – Пожалуйста, – уже чуть тише попросил Илия с какой-то грустью и отцовской заботой.
   Так что больше дразнить нашего повара не хотелось.
   – Не бойся, трогать ничего не будем.
   Обрадованный Илия вновь запел.
   – Я вам верю, голодные волчата!
   Великан вернулся к углям и мясу. Он поверил нам, а мы пообещали не трогать чужого, и пошли за колой и спрайтом. Чем дальше мы отходили от нашего мангала, тем голос Илии звучал всё тише, а шкварбочение чужого мяса нарастало всё громче. Где-то рядом жарили баранину.
   – Шалом, Влад.
   – И вам здрасьте!
   Три чернокожих бедуина гостеприимно замахали нам руками. Они явно хотели, чтобы мы нарушили своё обещание.
   – Смотри, что у нас.
   Стиль приготовления мяса был совершенно иной, но это не означало, что оно получится менее вкусным. Две заросшие голодные морды с головой нырнули в глубокую, большую сковородку похожую на китайскую панамку. Под слоем жира купалось аппетитное мясо вместе с золотистым луком. Его запах так меня пленил, что я секунд пять стоял над едой как вкопанный. Рука автоматически потянулась к лепёшке. Но я тут же вспомнил глаза друга, колдующего над мангалом и то, как он расстроится, если мы наедимся в другом месте. Люди тем и отличаются от зверей, что могут сдерживать свои желания. Эта китайская сковородка-панамка была как испытанием для нас. Такой себе пленительно-ароматный магнит-соблазнитель.
   – Дай ка мне крышку.
   – Влад, возьми лепёшку.
   – Крышку мне дай, мой милый друг.
   Хлопнув по сковородке крышкой, я заставил исчезнуть аромат-искуситель.
   – Влад, оставайся с нами.
   – И будешь нашим королём, – ответил я на русском языке, наконец, став свободным от желания.
   – Ты что-то сказал?
   – Говорю, спасибо ребята. Мы за колой идём. Может и вам купить?
   – Купи, если не трудно.
   – Деньги давай.
   – Ну, с деньгами каждый может купить, а ты вот без денег попробуй, – с заискивающей усмешкой сказал бедуин.
   – Хорошо, я попробую. Аты жди и надейся. Мы потопали.
   Тут из магнитофона раздалась какая-то дикарская мелодия. Что-то не то пело, не то гавкало. Мы оставили трёх чернокожих бедуинов ждущих вокруг сковородки команды «Фас» и о чём-то весело спорящих.
   – Андрей, не нервничай. Мы в ответе за тех, кого приручили, – пошутил я.
   Смех бедуинов резко затих, когда из медпункта вышла Анжелика.
   – Привет Анжелика. Давай к нам, – не растерялся Андрей и пригласил даму на праздничный обед.
   – Давай к нам, Анжелика, – русские слова смешно прозвучали из уст бедуинов.
   – Спасибо мальчики за приглашение. Обязательно приду. Сейчас, только мужу дам инструкцию, как побороть стиральную машинку, – ответила зеленоглазая красавица с рыжими волосами, очаровательной грудью и всем таким, что останавливает взор любого мужчины.
   – А чего с ней бороться?
   Анжелика подняла руку вверх. Этот сигнал знают все. Звучит он приблизительно так: «Заткнись, не видишь, я разговариваю».
   – Анж, мы пойдём. Тебе что купить из напитков?
   – Мне, Влад, клубнично-банановый сок.
   Она прижала телефон рукой, чтобы муж не нервничал.
   – Так значит, мы ждём?
   Поднятая вверх рука заткнула рот бедуина.
   – Влад, пойдём. И не сердись на них. Сам говорил, что мы в ответе за того, кого приручили.
   – Да знаю я!
   И мы пошли к заветному аппарату с напитками. Банкомёт легко проглотил банкноту и согласно нажатым кнопочкам выплюнул нам всё, что мы заказали. На обратной дороге мы благосклонно дали бедуинам колу.
   – Может, останетесь?
   – Нет, нет, – заговорили мы в один голос.
   – А вот и я, – выскочила из медпункта Анжелика, одетая как всегда так, что её сразу хотелось раздеть.
   – Я с вами, – взяла она под руки меня и Андрея.
   Фанта разочарованно макнул свою лепёшку в разогретый жир. Другой бедуин дул на пальцы и глотал горячее мясо. Я похлопал стоящего рядом чернокожего солдата.
   – Отомри, Мандей. Мы умные и добрые. Правда, Андрей?
   Он рассмеялся, провожая взглядом Анжелику, направившуюся к нашему столу.
   – Ты что-то сказал, Влад?
   Но я уже начал своё шествие за плавно виляющими бёдрами.
   – Да Влад всё шутит, – поддакнул Фанта. – Спасибо за колу, Андрей.
   – Ну, спасибо будет много, а двадцать шекелей в самый раз. Хотя, продуктовая компенсация тоже годиться.
   – Иди сюда, шут гороховый, – позвал я Андрея, уже тянувшегося лепёшкой к шкварчащей сковородке. – Не будь предателем. Наш гигант тебе этого не простит.
   – Прощайте Мандей и Фанта. Придётся вам расплачиваться денежным эквивалентом.
   – До завтра Анжелика, вы прекрасны, – выдавили из себя расстроенные эфиопы и включили свою прыгающую музыку ещё громче.
   Илия, при виде Анжелики совсем забыл о нас.
   – Ах вот вы где, – воскликнул великан, снимая колпак. – Анжелике лучшие кусочки.
   Вот так легко он предал нас ради какой-то девчонки.
   – Предатель ты, Илия. А мы ради тебя усмиряли свои голодные желудки и стойко держали слово. Хотя мысль полакомиться чужим мясом и посетила наши головы.
   – Ай да молодцы. Смотрите, у меня всё готово. Ииии раз!
   Илия, словно фокусник, сдёрнул салфетку с огромной тарелки. Перед нашими взглядами предстали уложенные горкой шампура с манящими шашлыками. На второй тарелке лежали румяные стейки. Эти вкусноты напрочь прогнали мысли о предательстве Илии. Стейки были явно не из кошерного мяса, но об этом не хотелось думать. Я потом разберусь с этими мыслями, а сейчас хочется наслаждаться великолепным праздником мяса в день независимости. И этот наш праздник совсем не был похож не праздник горелых сосисок. Усевшись рядышком перед великолепным столом, мы застыли от умиления.
   – Илия, ты волшебник!
   Поцелуй в щеку был лучшей платой за все старания. Грузинская песня полилась ещё громче, заглушая наше дикое, голодное чавканье.

Глава 22

   – Привет.
   Прозвучавшее приветствие остановило весь шумный процесс поедания. Медленно, не спеша, поднимаем взгляд. Два американца приползи на запах.
   – Садитесь, – рука указывает путь к столу.
   – Что вы, не стоит! – Махают в ответ гости.
   На закатанном рукаве видна нашивка звёздно-полосатого флага. Моя рука настаивает:
   – Всё же садитесь!
   – Нет, нет, – повторяет взмах руки гостя.
   Илия не выдержал и сказал:
   – Чего это вы тут руками мух гоняете?
   Наверно хотел перед Анжеликой показать своё гостеприимство и подвинулся. Жест такого огромного человека насторожил гостей и не прошёл зря. А уж его взгляд заставил американцев засомневаться в своём нежелании поесть шашлыка.
   – Ну, вот и ладненько, – расслабился Илия.
   Снял с каждой палочки по два кусочка мяса, положил на лепёшку и добавил по чуть-чуть всего, что было на столе.
   – Нельзя, шабат!
   – Да какой на хрен шабат? Садитесь кушать.
   Американцы улыбнулись, как они это умеют, показав нам все 33 зуба. Анжелика рассмеялась в ответ.
   – Что, Илия, не получилось взять в плен?
   – Сейчас получится! Смотри! Белком ту Израиль!!
   Огромный грузин приподнялся и указал на своё место. Смех и улыбки в ответ мгновенно исчезли.
   – Ком.
   – Влад, чего он хотят?
   – Они приглашают тебя, Илия, с собой.
   – Чего это? Не пойду я с ними!
   Я спросил на английском, куда они зовут моего друга. А они ответили: «Ваш друг большой и сильный. Не хотите сыграть с нами в футбол?».
   Подброшенный вверх мячик обозначал, что я правильно перевёл их слова. Я помахал головой. Нет мол, идите сами. И на этом бы всё и закончилось, если б не Илия.
   – Да ладно, сейчас будет вам плей. Садитесь с нами, а потом мы пойдём.
   В ответ широкая улыбка и, нарушая законы шабата, гость откусил кусочек мяса.
   – Ммммммм, гуд!
   Очевидно, он не ожидал, что еда будет настолько вкусной и был поражён. Уже не раздумывая уселся за стол. Анжелика рассмеялась и пригласила присесть второго рядышком с собой. Протянутая палочка с мясом в грациозной женской руке соблазнила и второго американца. А потом и вовсе пленила гостей своей красотой. Мы довольные сидели в тени под деревом и молча ели шашлык. Американцы всё обильно поливали кетчупом.
   – Чипе, чипе? Кола? – стали они просить как малые дети.
   Андрей молча наблюдал за всем этим со стороны. У американцев были такие забавные лица, что он поднялся и пошёл к автомату.
   – Мани, мани, давай.
   Андрей протянул руку, в которую упала банкнота в 50 шекелей. Вскоре холодные баночки колы оказались в руках у гостей, а сдача осталась в кармане у израильского солдата.
   Запив любимым напитком всё что съели, американцы встали.
   Поели гости, попили и идите себе с миром. Так нет, они демонстративно подбрасывают мячик в руках и ждут. Пришлось оторваться от созерцания окружающей красоты, а слово «плей» заставило нас переглянуться. Вот почему мы всё время ищем себе на голову приключения? Очевидно, некоторым людям грузинского происхождения нравиться преодолевать трудности, а потом гордиться собой. А тут ещё слова Анжелики подлили масла в огонь:
   – Пойдите, мальчики, поиграйте с зазнайками. А я вас жду с победой.
   Такая женщина как Анжелика может толкнуть мужчину на любой поступок.
   Мы развернулись и начали смотреть, как американские евреи устроили бросание кожаного яйца.
   – Принцип такой: мяч брошен, ты поймай и беги, а то затопчут. Американцы эту беготню назвали просто – футбол.
   – Влад, перестань мне рассказывать о правилах. Пошли лучше поиграем.
   – Илия, не ходи туда. Ты ещё маленький.
   – Кто, я маленький? Да ты посмотри на меня!
   – Перестань, тут женщины. Ты думаешь, твой волосатый торс и огромный рост спасут тебя?
   – Илия, ты красавец!
   Смех Анжелики и застывшие взгляды американцев заставили накинуть рубашку на тело атланта.
   – Конечно, спасут!
   – Ты так думаешь? Пусть лучше Андрей что-то сыграет на гитаре.
   Не свисти! Да не свисти ты, Илия! Американцы уже уходят, не надо. Вот соловей разбойник. Всё, уже можешь не прекращать. Поздно уже. Ну вот скажи, оно тебе нужно было? Вон смотри, бегут обратно словно щенята, которые хотят поиграть с тобой.
   – И что?
   – Ну и что? Нужно идти играть. Илия, ты точно этого хочешь?
   Взгляд грузина на Анжелику свёл на нет все мои уговоры.
   – Можешь не отвечать. Эх, прощай жизнь.
   Я показательно перекрестился, глядя на небо.
   – Не молись, брат, пошли.
   – Не брат ты мне!
   – А кто?
   – Ты моё горе.
   – Почему это я горе?
   – Потому, что сидели себе спокойно под оливковым деревом, смотрели, как люди по песочнице бегают, теперь нашли себе дурную забаву. И всё потому, что тебе захотелось повыпендриваться. Петух ты крашеный.
   – Влад, слово петух ругательное слово. Прошу ко мне его не применять.
   – Ну хорошо, бегемот ты не покормленный. Хотя, если бы ты был некормленым бегемотом, может это и спасло бы ситуацию.
   – Как дам сейчас кому-то больно. И вообще, перестань молиться! Перед Анжеликой неудобно. Эх, постоим за страну-матушку.
   – Ты позвони моим и скажи, что я не приеду домой. Да и в моей инвалидности прошу винить тебя.
   – Влад, ну перестань. Хочешь, я сам к ним пойду и побью обоих? Ну, то есть обыграю.
   – Ага, хочу!
   Я вернулся к столу, выпил кока-колы и сёл в глубокое пластиковое кресло.
   – Ну чего брат стоим? Иди.
   Анжелика кисло улыбнулась, глядя на меня. Ну и пусть. Зато целее буду. Знаю я эту игру, по телеку не раз видел. Там сломать руку или ногу так же просто, как сходить в туалет. А это в мои планы совсем не входит.
   – Ну и сиди. Я сам пойду, – пробурчал Илия и оглянулся на Анжелику.
   Но её взгляд был направлен к телефону. Очевидно, отправляла сообщение мужу. Андрей же был вообще равнодушен ко всему. Его глаза были уже минут пять закрыты и не понятно, спит он или нет.
   – Куда ты пойдёшь? Стоять! Пойдём вместе. Ты только улыбайся, говорить буду я.
   Идём навстречу американцам. По дороге расстёгиваемся. Оглянулся. За столиками возникло оживление. Зрители оставили свои дела и смотрят на нас. Вот и американцы.
   – Белком Америка!
   – Влад, ты говоришь на американском?
   – Нет.
   – А чё ты сейчас ляпнул?
   – Илия, тут главный принцип улыбаться и быстро говорить слова невнятным басом, будто резинку жевательную жуёшь.
   Американцы в ответ что-то защебетали. Мы с умным видом слушали их непонятные слова, пробивающиеся в паузах между жеванием резинки.
   – Влад, они нам чё то говорят.
   – Вижу. Сплюнь в сторону. Дурак! Да не им на сапоги, в другую сторону!
   – Что они говорят?
   – Они назвали тебя кэмел пампе.
   – О, я знаю, что такое кэмел! Это сигареты!
   – Нет. Кэмел папе, это прыщавый верблюд.
   – Да что же это такое?! Что это сегодня меня все обидеть хотят?! У меня что, на лбу написано «Не проходи мимо!». Влад, скажи им, что это слово ругательное и прошу его ко мне не применять.
   – Ага! Сейчас ты им во время игры сам всё скажешь. Короче, Илия, улыбайся. Да не тяни ты руку к мячу. Не надо. Я те говорю, не надо выдёргивать его из рук! Ссори! Короче, май френд хочет плей!
   – Крейзи!
   – Они что сейчас меня сумасшедшим назвали?
   – Ух ты, Илия! Ты что английский знаешь? В Грузии вроде кроме русского больше ничего не учат.
   – Чего это не учат? Мы много языков знаем!
   – Ну, например?!
   – Русский.
   – Вау! Вот это круто! А ещё?
   – Русский, – Илия застыл с умным лицом и стал смотреть в небо, типа там написано какие он знает языки.
   Американцы, видя наш спор, не вмешивались, а тихонько стояли напротив с протянутым мячом. Со стороны Андрея и Анжелики нас было видно, но не слышно. Им казалось, что мы договариваемся о правилах игры.
   – Влад, чего это Андрей и Анжелика руками машут?
   – Болеют за нас, дурья твоя башка. Двое на двое, я так понимаю?
   Я поднял два пальца и указал в стону дерева на полянке. Американец махнул головой. Они немного отошли и встали в линию в метрах двух перед нами и метрах восьми от дерева.
   – Двое на двое. Илия, я тебе пасую мяч.
   – Ну и чё?
   – Чё, чё, через плечо. Ты с ним бежишь до дерева. Тачдаун [23 - Тачдаун – один из способов набирания очков в американском и канадском футболе.].
   – Хорош меня дауном обзывать, а то как стукну.
   – Да это не ты даун, а тачдаун. Ну победа, или счастье по-русски.
   – Я не знал. Прости.
   – А не донесёшь, то вместо награды будет тебе от меня десять миль прогулки по свежему воздуху с полной выкладкой. Задача ясна? Вопросы есть?
   – Есть!
   – Говори.
   – А можно я не побегу?
   – Хороший вопрос. Можно. Иди отдай мяч на глазах у Анжелики. Типа мы проиграли.
   – Кто, я проиграли?! Да никогда!
   – Илия, посмотри на этих мордоворотов. Тебе не пройти их никогда.
   – Мы русские не сдаёмся!
   – Ух ты! Мы уже русские!? А по паспорту ты случайно не грузин?
   – Ну, Влад, перестань. Я еврей и этим горжусь. Давай играть.
   – Ну, давай, еврей! Значит так, ты пасуешь мне и бежишь быстро-быстро не оглядываясь. Будто за тобой несётся злая собака или гора арабов, а ты без своего Галиля [24 - Галиль – израильский автомат, разработанный конструктором Исраэлем Галили.]. Если ты без Галиля, а кругом враги, ты что делаешь?
   – Ну, если приказ, бегу.
   – Ну вот, это то, что надо. Всё, молимся на дорожку. Мой рысак, давай беги на раз, два, три.
   – А постой, на три, или на раз, два и три? На три?
   – Беги давай, бегемот с ножками!
   – Бегу!
   – Стой!
   – Стою! Чего тебе, Влад? А это так надо?
   – Ну да, а почему бы и нет?
   – Влад, а чего на тебя американцы попадали, будто на кровать?
   – Ты чё, дурень?! Сначала меня защитить от них надо, а потом бежать!
   – А зачем?
   – Игра такая. Илия, больше ни слова.
   – То беги, то не беги. Чё делать то?
   Выплёвывая песок изо рта, весь помятый, я еле поднялся на ноги и начал отряхиваться. Моё несчастное лицо, похожее на песочницу, и яркая радость американцев родили внутри у Илии дикого зверя. Так и не поняв, что делать, разъярённый грузинский еврей вновь встал передо мной. Кричу ему:
   – Кидай!
   Ловлю кожаное яйцо и две туши снова бабах на меня. Чувствую всю тяжесть отъевшихся американцев на себе, но в руках не отданный мяч. Значит, ещё не проиграли. Илья растолкал счастливых игроков и откопал меня из-под них. Поднял, по-отечески ласково стряхнул с меня пыль, и яростным взглядом заставил исчезнуть широкие американские улыбки.
   – Если ты, гад, ещё раз их ко мне пропустишь, я тебя сам прибью.
   – Зачем?
   – И не ржи мне! Давай, играй.
   Огромный зад Илии оказался перед моим носом.
   – Готов, Влад!
   – Только попробуй пропустить ко мне американцев!
   Сплюнув слюну, с высокой концентрацией песка, я поднял руки к месту, откуда должен был вылететь мяч.
   – Кидаю!
   – Ловлююююю!
   Нам часто говорят: «Учитесь преодолевать любые препятствия». И мы учимся это делать осторожно, медленно, порой всю жизнь. А иногда сами ищем их и, преодолев, гордимся своей персоной. Правда, после этого мы становимся немножко помятыми, но зато счастливыми.
   Анжелика начала аплодировать. Илия несокрушимой стеной стал передо мной и американцы, отбившись словно горох, попадали на землю.
   – Так хорошо?
   – Да. Ну, чего мы стоим?
   – А что делать?
   – Беги!
   – Бегууу.
   Американцы последовали за Илией, стараясь остановить его любым способом. Да кто ж остановит бешеного носорога, если нет другого носорога. Я стоял счастливый и смотрел, как мой друг несётся к зачётной линии. Илия с мячом в руках и двумя повисшими на нём американцами коснулся рукой дерева. Это значит тачдаун!
   Я улыбнулся, Илия затанцевал и великодушным жестом указал американцам на стол. Те замахали в ответ руками. Отказались. Мы победителями возвращались к своим под шумные овации.
   – Ты чего это американцев за собой за линию затащил? Мог бы просто как груши постряхивать.
   – Влад, я ещё хочу играть.
   – Куда тебе!? Ты посмотри на себя! Всего лишь до дерева пробежался, а уже бланш под глазом. А главное, ты зачем американских солдат расстроил? Посмотри: один песка наелся, второму очки разбил.
   – Влад, я не хотел.
   – Ты им это теперь говори. Ведь было сказано – не трогать.
   – Велком ту Израиль! Добро пожаловать в Израиль. Шалом френдс.
   – Всё Илия. Теперь уже не важно. Мы выиграли.
   – Влад, я хочу ещё играть!
   – Кто тут теперь с тобой захочет играть, если результат заранее известен? Американцы существа хоть и здоровые, но очень хрупкие. Их в как красную книгу занести надо.
   – Чё, точно? А почему?
   – Да ты посмотри, сколько их на нашей земле? Взвод, не больше.
   – Точно, мало.
   – Вот и правильно. Стой Илия. Подними руку. Вот молодец! А теперь ногу. Молодец! Так и стой.
   – А зачем, Влад?
   – Не спрашивай. Теперь подними ещё одну руку.
   – Ну, Влад, зачем?
   – Просто, поприкалываться решил.
   – Ах ты, гадёныш! Ну всё, тебе смерть!
   – Успокойся Кинг Конг. Пойдём лучше Анжелика осмотрит твоё боевое ранение и, может, поцелует. Махни американцам рукой.
   – Зачем?
   – А теперь крикни: «велком Макдональдс».
   – Велком Макдональдс! А зачем?
   – Ну, ты же хочешь угостить их гамбургерами?
   – Вот ты гад, Влад. Я тебя сейчас грохну.
   – Не грохнешь. А знаешь почему? Потому что любишь меня.
   – Ну, люблю.
   – Значит пойдём мой подбитый глаз.
   Мы остановились у столика. Американцы подошли пожать руку и что-то там болтали на своём языке.
   – Ата роце [25 - Ата роце – «ты хочешь» на иврите.] гамбургер?
   Слово гамбургер остановил их речь, и все обиды были прощены, а поражения забыты. Анжелика поцеловала подбитый глаз Илии. Осмотрела царапины на лице и улыбнулась:
   – До свадьбы заживёт.
   Никто не знал, когда у нашего грузина будет свадьба, один лишь Бог, которого мы рассмешили своей суетой в шабатний день.

Глава 23

   Очередной день на базе, слава Богу, был обычным. Из таких дней складывается спокойная жизнь. Я вышел из бокса на ещё жаркое солнце. Наблюдаю сквозь очки, как Андрей присматривается к новому джипу полковника. Как обычно каждый занимается своим делом. Улыбнулся Андрею. Тот опустил глаза, словно провинившийся школьник. Машины, это его страсть. Андрей отличный водитель, настоящий Шумахер. Лучше его на базе нет.
   – Классная тачка у полковника.
   – Хочешь покататься?
   – Да, очень.
   – Тогда беги к нему за инструкциями.
   – Влад, ты чего?
   – Это не просьба, а приказ.
   Так хорошо, спокойно вокруг. Небо сквозь тёмные очки кажется синего цвета, а без очков голубого. Я пошёл обратно в бокс и там занялся сбором. Вскоре прибежал Андрей.
   – Я всё понял.
   – Раз понял, собирайся.
   Смотрю, как на худое тело натягивается футболка, на неё бронежилет, а сверху пиджак обычного штатского водителя.
   – Красавчик! – сказал я и вышел.
   Андрей ринулся за мной. Я слышал его шаги за спиной, но так и не обернулся. Подъехавшая к дверям бокса машина сразу увезла меня. Я видел в боковое зеркало как Андрей одел очки и, став на время хозяином новенького джипа, сдул высохший листочек с капота.
   Ночь наступила очень быстро, словно кто-то на небесах щелчком выключил свет. В один миг земля покрылась темнотой. Шофёр высадил меня в нужном месте и умчался, оставив только затихающий шум мотора. Ночь – мой лучший друг! Опять я с тобой один на один. Холодно ужасно. Никем незамеченный прошёл часа два пешком. Какое-то время специально петлял, чтобы приняли за простого туриста, если вдруг за мной кто-то следит. Хотя, если подумать, какой здесь ночью может быть турист? Наконец спустился в ложбинку. Здесь, возле колючего кустарника, переоделся и дальше пополз в полной тишине.
   Вокруг пустыня. Впереди дорога, за ней оазис. Выращенный человеком оливковый сад. Где-то рядом мерзко засмеялся шакал. Еле уловимо отталкиваюсь ботинками и на локтях ползу к роще. Напряжённые глаза смотрят вперёд. Вот вижу в темноте, как кто-то вышел из дома. Тишина вокруг такая, что слышно, как веточки оливкового дерева шатаются от еле уловимого ветра. Где-то совсем рядом прозвучало: «Аллах акбар». Падаю лицом в песок и замираю. Почти не дышу. В ответ голос старого человека: «Аллах акбар». Двое встретились и обменялись приветствиями. Значит, я им не нужен. Ветки зашумели чуть громче обычного. Опять слова: «Не ломай дерево» – и в ответ – «отстань старик». «Будь ты проклят со своим Аллахом», – буркнул старик и ушёл в дом. Гость остался в саду. Спрятался. Я поднял монокль. Смотрю, где? Но тёмная ночь и деревья спрятали пришедшего. Я лёг головой в песок и стал ждать утро.
   Рассвет сменил ночь часов через пять. Вместе с луной исчезла и тишина. Я поднял монокль. Смотрю на рощу. Внимательно обвожу взглядом каждое дерево. Чётко различимы все листочки на ветках, но человека не видно. Где ты, сучёнок, появись. Но тот притаился, не слышит моё желание. Поднимается солнце и уже начинает припекать. По дороге промчалась машина. Шофёр, старик-кибуцник, повёз в город то, что вырастил на песке. Машина, такая же древняя, как и её хозяин, стучит уставшим двигателем.
   Становится совсем жарко. Асфальтная дорога раскаляется, и тёплый воздух неясным маревом поднимается вверх. Перед глазами начинает всё расплываться. Чёрт, это моя ошибка. Смотрю в монокль, но ничего не вижу. Горячий воздух сделал предметы зыбкими и плывущими. Передо мной сплошная тёмная масса, которая движется как того хочет раскалённый поток воздуха.
   Вдруг тишину нарушила полицейская сирена. Этого ещё не хватало! На некотором расстоянии за ней едут три одинаковых микроавтобуса, набитые людьми. Совершенно новые, похожие друг на друга как братья близнецы только что сошедшие с конвейера. Ловлю в крестике сад. Но ничего, всё тот же дрожащий тёплый воздух. Вчерашний гость мне не виден. Слышу, позади меня приехал трактор. Высадил тайванцев и они что-то стали собирать. Приподнял тёмное зеркальце, посмотрел, что к чему. Так и есть – нелегалы собирают камни для кибуцников. Да что ж тут сегодня так людно, как на базарной площади? Очень медленно ложу голову в песок.
   Для лучшего обзора мне нужен пригорок рядышком. Чтобы меня не увидели даже те, кто в двух шагах собирает камни, нужно ползти очень медленно – миллиметр в секунду. До назначенного времени ещё далеко, а мне надо преодолеть каких-то тридцать шагов. У меня и есть время, и нет его. Движения должны быть настолько неразличимы, что бы тот, кто наверняка ищет меня с той стороны, ничего не заметил. Тащу череп мимо тайванцев. Слышу их смешную воробьиную речь. Сухая трава вдоль дороги прячет меня, но не настолько, что можно встать и прогнать вынырнувшую перед лицом змею. Замер. Почти не вдыхаю и не выдыхаю. Слава Богу, она не заметила меня, уползла. Рот забит песком, ужасно хочется пить. До пригорка осталось ещё чуть-чуть. Сморю, по руке бежит муравей, торопится. Я замер. Прислонил голову к плечу и приоткрыл рот. Как и было задумано, муравей чуть помедлил и вбежал в рот. Я тут же раздавил его языком о нёбо. Смакуя во рту кислинку, тронулся дальше в путь. Она придаёт мне силы. Чёрт, всему виной моя ошибка. Если бы продумал движение тёплого воздуха, то не надо было бы ползти к пригорку.
   Позади зашевелился трактор. Слышу, захлопнулся борт, и тронулся по направлению к дороге. Вскоре фыркающий звук двигателя замолк. Наконец-то уехали. Нужная мне тишина опустилась на дорогу. Но она продержалась недолго. Шум джиповского мотора, грубый и такой мужской, заполнил пустыню. Я не готов ещё, Андрей! Хочется крикнуть: «Отставить»! Стараюсь не спеша подтянуть мат часть. Ту, что тащил с собой. Фу, это туристы. Ищут себе приключений. Ведь прекрасно знают, что трасса опасна. Но они проносятся быстро. Молодцы, хоть до этого додумались. Джип уехал и снова тишина.
   Всё, вот теперь я готов. А ну ка, покажись вчерашний гость. Как же ты, старик, впустил его? Ведь знаешь, что если он выстрелит, то твой сад и дом разрушат. Поверь мне, тем, кто будет рушить абсолютно всё равно, что этот оазис посажен твоими предками. Им всё равно, что сад рос 25 лет, прежде чем дать первый урожай – они выполняют приказ.
   Флаг на доме застыл, а вот трава у земли чуть колышется. Значит, ветер есть. Щелчок, надо сделать поправку. Смотрю, ещё один муравей торопится по мне. Открыл рот и застыл. Этот, как и первый, попал в ловушку. Раздавил языком о нёбо и насладился кислинкой. Обветренные губы пересохли. От жары начинает кружиться голова. Ну, где же ты сидишь? Смотрю на деревья через монокль и – ничего. Лишь видно зреющие оливки да листву. Красивая роща, большая. Деревьев пятьдесят. Наверно хороший бизнес. Только жаль, старик, разрушат его сегодня.
   От меня до дороги, на взгляд, шагов 100 и до рощи от дороги ещё шагов 500. Итого 600. Умножаем на 65 и получается примерно 400 метров. Чувствую, как ветер пригнал приятную прохладу с оливковой рощи. Зелёные ветки отличное место для крестьянина, но воину там делать нечего. А ну ка, роща, выдай мне того, кто пришёл к тебе ночью. Пристально смотрю на оливковые деревья. Обвожу взглядом одно за другим, но ничего необычного не вижу. Все шатаются одинаково. Значит, он сидит не на дереве. Ветер, принеси мне его запах. Хорошо спрятался. Но я знаю, ты не воин. Ты сын или дочь такого же крестьянина, как хозяин этой рощи. Но не этого старика, а какого-то другого, с той стороны. Лучше бы ты работал на земле, чем стрелял по машинам из засады. Ты думаешь, что твой Аллах сейчас смотрит на тебя и гордится тем, какой ты смелый. Только что ж ты, смельчак, не стреляешь по военным машинам, а посылаешь смерть простым людям, едущим по своим делам? Так ведут себя трусы, которые боятся вступить в реальный бой. Я знаю, тебя послали сюда инструкторы. Для тебя это как бы тренировка. Но сейчас мне очень нужен твой выстрел. Иначе ты просто встанешь и скажешь, что работаешь в саду.
   Наконец шум мотора грубый и дерзкий заполнил тишину и прогнал прочь мысли. Теперь это точно Андрей. Окна открыты. Едет медленно, не спеша мимо рощи, и почти у самого крайнего дерева вдруг поднялась с земли пыль. Произведён выстрел через глушитель. Трубка заглушила звук, но щелчок от попадания пули в бронированный джип разнёсся далеко по пустыне. Ага, вот ты где! Один громкий выстрел, за ним второй. Готов. Вижу, как дуло упало на землю. Джип развернулся и подъехал к пригорку, закрыв меня собой. Ну, вот и всё.
   – Влад, полезай. Поехали.
   В монокль вижу старика. Он смотрит на джип и знает, я тоже его вижу. Руками умоляет уезжать. Ээээ нет, старик. Ты позволил им тренироваться из своего сада значит, стал частью плохих. А за всё плохое надо платить. Я поднял руку и указал старику на приближающийся рокот грузовика. В нём те что, что сравняют с землёй его сад.
   Конечно, сейчас приедет съёмочная группа, охотница за сенсацией, и разнесёт по всему миру какие мы плохие. Взяли и снесли оливковую рощу вместе с домом. Они глупые даже не подозревают, что могли запросто оказаться на месте Андрея. Да вот только вряд ли бы им так повезло.
   – Андрей, дай переоденусь.
   Ложу винтовку, снимаю с себя маскировку и становлюсь простым ефрейтором с оружием как у всех обычных солдат.
   Как я и думал, съёмочная группа тут как тут. Солдаты оцепления не пускают телевизионщиков, о чём-то с ними спорят. А я иду, оставляя на песке следы простых армейских сапог. Путь 600 шагов. Как я и рассчитал. Проверяю сам себя, словно ученик домашнее задание. В оазисе во всю командует молоденький лейтенант. Оставив в стороне их суету, я тихонечко подошёл к тому месту, где лежал убитый. Сморю, обёртка сникерса.
   Улыбнулся про себя. Неплохая позиция. На песке ямка, выжатая телом. Долго лежал. Ждал и готовился. Нашёл взглядом гильзу, но не тронул. Пригнулся, будто зашнуровать ботинок, и посмотрел отсюда на пригорок. Вот чёрт, меня отсюда было хорошо видно. Повезло что ты не воин.
   – Солдат, раз вы тут всё равно загораете в ожидании приказа, постерегите заодно старика.
   Встаю и иду выполнять распоряжение. Андрей уже переоделся в форму и осматривает царапину от пули на джипе.
   – Влад, в машине твоя фляга.
   – Андрей, принеси мне её.
   Моя фамильярная наглость по отношению к старшему по званию была воспринята лейтенантом в штыки. Он возмущённо посмотрел на знаки отличия Андрея и на мою простую солдатскую форму и уже хотел отчитать меня, а может и наказать. Но Андрей с усмешкой что-то шепнул ему на ушко. Лейтенантик вмиг сник, опустил глаза и побежал командовать прибывшей техникой. «Ещё один крестьянин, а не воин», – подумал я. Сколько их, вот таких полу воинов, и у врагов, и в нашей армии. Именно они и гибнут первыми.
   – Влад, а можно я не буду больше подсадной уткой?
   – Андрей, я думаю, следующего раза не будет. А если и будет, то может тебе достанется что-то покруче, например Ламборджини.
   – Ооо, Ламборджини! – мечтательно закрыл глаза мой друг. – В такой машине и умереть не страшно.
   – Думаешь?
   – Да!
   – Так, чтобы я больше от тебя про смерть не слышал!
   Усталый, я уселся на песок с флягой в руке.
   – Веди ко мне этого старика.
   – Бегу!
   От прибывшей техники в нашу сторону направляется Илия. Всё-таки не утерпел на базе.
   – Ну, как вы тут без меня? Соскучились? Мне приказали дом осмотреть.
   – Так иди, смотри.
   – А чего его смотреть?
   – Подвал посмотри. Да осторожно, смотри за растяжками.
   – А если золото найду?
   – Помни, шатун-гора, нам чужого не надо.
   Величественной поступью наш необъятный грузин стал спускаться в крошечный туннель подвала. Вскоре оттуда послышалось его пыхтение и усиленный эхом бас:
   – Тут одни бочки!
   – Ищи, ищи. Хорошенько смотри.
   – Илия, там наверно вино, – обрадовался Андрей.
   – Чёрт!
   Что-то гулко упало.
   – Что за грохот? Ты что, бегемот, свалился?
   – Да нет, тут одна бочка упала. Теперь я знаю, что в них.
   – Что, вино? – облизался Андрей.
   – Нет, тут все с оливковым маслом.
   Хозяин рощи уселся возле меня на песок, и умело скрестил под собой ноги.
   – Ну что, старик. Ты получил то, что хотел? Теперь я хочу знать ответы на вопросы. За всё надо платить.
   Я указал дулом винтовки на приехавший грузовик с солдатами. Съёмочная группа никогда не снимет то, что произошло до разрушения рощи. Такие вещи всегда остаются за кадром. Зато сейчас они раскричат по всему миру о том, как жестока армия обороны Израиля.

Глава 24

   Горячий ветер чуть не сдул арафатку [26 - Арафатка – или куфия, мужской головной платок, популярный в арабских странах.] с головы старика. Он вскочил. Это не хорошо, отдавать ветру часть одежды. Я жестом опустил его обратно на песок и поправил слетевший платок, уважил лысого старика. Посмотрел в глаза. Хочется улыбнуться, но не могу. Внутри меня какая-то граница. Взмах руки отогнал муху от лица. Старик сидит напротив и смотрит на меня. Всю душу вынимает взглядом. В глазах вопрос: «Зачем?». Но у меня нет слов для ответа. Поправил винтовку. Чтобы не касалась песка, положил на штанину. Дуло направленно в сторону от человека. Моя «девочка» уставилась прицелом в песок, но палец на спусковом крючке. Я чувствую злость старика. Будь пленник помоложе, наверняка бросился бы на меня, не были бы связаны руки. Но пластик крепко стянул кисти старику. Он сидит, как камень. Даже не моргает. Я опять махнул рукой и отогнал назойливую муху.
   – Прости.
   Старик опустил свой взгляд. Наверно это мой ответ за всё, что натворили и он и я.
   Прости за то, что не моя вина вот так сидеть перед тобой и ждать машину. Я выполняю лишь приказ. Не надо на меня так смотреть.
   Ты тоже не прав. Зачем ты их впустил? Наверно запугали и ты разрешил? А ведь мог прийти, или на худой конец позвонить нам и сказать лишь время и место. Так нет, ты гордый. Да боже ж ты мой! Ведь ты мог не допустить всего этого. Ну а ты молчал, как раб напуганный взмахом плети. Ты позволил гостям своим всё, и вот теперь сидишь и злишься. Завязанные руки. Прости, мне их не развязать. Не я их завязывал, я лишь твой сторож. Усталый от бессонной ночи, я жду свой путь домой. А ты старик уже дождался. Не знаю чего, и не хочу знать. Это не моё дело.
   – ЭЭЭЭ, не вздумай вставать, сядь!
   Поднятая рука и злость в глазах заставили привставшего старика сесть обратно на песок.
   Я не хочу в тебя стрелять, но если ты побежишь, я буду вынужден прицелиться в спину. Ведь ты не остановишься, если побежишь? Поэтому сиди передо мной и молчи как я. Можешь сверлить меня своим взглядом, я потерплю. Всё потому, что хочу, чтобы ты простил меня, старик. Может он был твой родственник? Ты знаешь, я видел твоих детей, когда их вывели. Я даже удивился как много их у тебя. И видел, как ты смотрел в эту минуту на них. Не похоже, что ты грустишь сейчас о потере родственника. Значит тот, кого я сегодня утром положил в песок, не из твоего клана.
   – Хочешь пить?
   Ну, наконец-то улыбнулся.
   – На, глотни.
   Ну, не кривись. Я вижу, ты не ожидал. Это простой сок лимона вперемешку с водой без сахара. Я сам на базе себе приготовил. От простой воды ещё больше хочется пить. А эта противна-кислая бодяга отлично утоляет жажду. Кстати по американскому рецепту сделана. Ну, вот и хорошо, попили. Прости, я не могу тебя развязать. Помни, я только солдат и выполняю приказ. Но я могу хоть как-нибудь облегчить твоё заточение под солнцем.
   – Вставай. Да не бойся, не на расстрел. Вставай. Вот так, пошли. Садись. Здесь в тени не так жарко. Позволь, я сяду напротив. Ну вот, уже второй раз улыбнулся.
   Какое у тебя старик обветренное лицо. Я знаю, ты простой крестьянин. Вон у тебя руки в мозолях и нет синяков на плече. И то, что ты невиновен, я тоже знаю. Но ничем не могу помочь. А знаешь, у меня тоже когда-то был огород. Не здесь, а там в Союзе, откуда я приехал. Помню, батя сажал картошку, морковку и ещё какую-то хрень. Таскал меня на этот проклятый мною огород и заставлял собирать жуков. Я должен был их находить и втаптывать в землю. Как же я ненавидел за это отца, который тащил меня на огород. Но не хотел скандала и подчинялся. Если я ему отказывал, он молчал. Но вечером, когда я приходил с тренировки, отец по-старчески ворчал на меня. Лентяй, бездельник, лоботряс – вот неполный набор слов, которыми он меня величал. Наверно, отец таким образом избавлялся от всего чёрного, что было в нём для того, чтобы потом сильней меня любить. Уставший от работы и огорода, он по вечерам сидел в кресле и смотрел футбол. Я что-то отвечал ему, не помню. Если слишком много отвечал, он злился.
   Да, тогда я ненавидел землю. Был глуп и всё мечтал, чтобы господь услышал мою просьбу, и построил на месте, где росла батина картошка, большой торговый центр. Тогда там можно было бы купить всё. Спокойно ходить в прохладном помещении, и выбирать что хочешь.
   Старик, я преклоняю колено перед твоим трудом. Ведь ты не ходил на тренировки, не бегал бездельником во дворе. Ты вслед за своим отцом вставал до рассвета и шёл сажать оливковую рощу. Не потому что заставляли, а потому что это была твоя жизнь. И она вот так вся и прошла под палящим солнцем. Для меня это настоящий ужас, но представляю, как ты был счастлив. У тебя хорошая работа. Оливковое масло всегда в цене. Это не химия, это часть природы. Я умру, и все умрут, а вот оливковое масло останется в легендах, фресках, на картинах. Оно будет лежать в кувшинах где-то в песках, закопанное таким же, как ты, стариком. Прах наш развеет ветер, а вот оливковое масло останется.
   Да что же это за проклятая муха?!
   – А ну, пошла прочь!
   Прости, старик, не хотел тебя испугать. Не бойся меня. Я здесь только чтобы охранять тебя. От кого? Ну, наверное, от тебя самого, чтобы в порыве гнева не натворил беды. Вот представь, не было бы сейчас меня, и ты был бы развязан? Уверен, что где-то у тебя лежит закопанный АК. Ему не нужно много. Испугался, передёрнул затвор и снял с предохранителя. Да ты бы нас сейчас всех тут и положил. А так ты связан, и страх передо мной рождает в тебе повиновение. Пусть оно видимое, но это повиновение сдерживает твой бросок, конечная цель которого моя смерть. В такой ситуации я выстелю, поверь мне. Уж так я устроен. Тебя всю жизнь учили трудиться на земле, меня всю жизнь учили стрелять. Пойми, ну не моё это: земля и огород.
   И не смотри ты на меня волком. Каждый из нас получил по заслугам. Ты же мог дать знак? Ведь мог не молчать, а рассказать? Так, как будто случайно проболтаться полицейскому или кому-то из информаторов. Намекнуть, кого по ночам прячут ветви твоего оливкового сада. Выставили бы пост до его прихода, и он был бы жив, и сад был бы цел. Твой гость отсидел бы за содеянное, закончил бы в тюрьме университет и стал нормальным человеком. Не стрелял бы по машинам мирных евреев. Не обвиняй меня. Я не сволочь, не гад, не карабахский ишак. Я только выполнил работу, которой могло и не быть. Это были лишь мои предположения, и они могли не подтвердиться. Слишком шаткая была информация. Знаешь, старик, а ведь я был бы намного счастливее не от сегодняшнего убийства, а от того если бы вас просто не было. Ну не тебя именно, а того, что считает себя героем и стреляет в штатских. Какой он к чёрту герой, обыкновенный трус. Пускай посмотрит теперь, что натворил.
   А хочешь, я угадаю, как всё было? Сначала их пришло несколько. Они кричали о любви к Аллаху, доказывали тебе, что ты не прав. Ты очень не хотел впускать одного из них в свою оливковую рощу. Но прозвучал довод, который заставил тебя смириться. Это наверно звучало примерно так: «Если не впустишь нашего человека, то попрощаешься со всей семьёй». Да, ты крестьянин, у которого в руках кирка, но у твоих младших детей красивые игрушки и жизнь твоя налажена. На шум наверняка прибежали старшие сыновья. Окружили тебя. Ты посмотрел на свою семью и согласился. И в ту же самую минуту Бог, который был с тобой всю жизнь, отвернулся от тебя. Не он придумал автомат и убийство. Он создал жизнь ради любви. Тот, кто пришёл в твой сад, заставил Бога уйти из этих мест. Разве он человек любящий Бога? Чтобы испугать тебя он размахивал автоматом и что получил в итоге?
   Срезать ветку легко, тяжелее её вырастить. Пришедший к тебе проиграл эту дуэль. Ведь его показная смелость была рассчитана на мирных жителей, и он никак ни собирался схлестнуться с военным. Что он мог? Войну видел в кино и может немного тренировался где-то в горном лагере. А я всю жизнь учился ремеслу солдата. Теперь я сижу пред тобой, старик. Того, который разрушил твою жизнь, увезли в простыне на опознание. Он выстрелил всего пару раз, а что теперь будет со всей твоей семьёй?
   – Влад, чисто. Вы чего тут смотрите друг на друга и молчите?
   – Илия, что случилось?
   – Нам пора уезжать.
   – Старик, нам надо торопиться. Илия, его посадим с нами в машину. Остальных грузим в кузов. Старик, вставай и не ворчи. Я извинился перед Богом и пред собой. Но всё равно я грешен. Не ворчи. Пусть будет так, как есть. Ступай, давай. Не упирайся. Раньше надо было думать. Сегодня я спас своим выстрелом тех, кто будет мирно ехать по этой дороге. Их не убьёт снайпер, прячущийся в твоей оливковый роще. Не огрызайся. Я сказал, иди. Не оборачивайся. А лучше давай я завяжу тебе глаза. Поехали. Теперь не я буду с тобой, а тот, кто всё про всех знает. Не оборачивайся, я же сказал. Шагай. Илия, прими груз. Одень ему повязку. Андрей, мы уходим.
   Старик взглянул на меня и улыбнулся. Наверное, простил солдата за то, что выполнил приказ. И наверно возненавидел того, кто стал сносить его оливковую рощу и разрушать дом. Так будет легче охранять дорогу. Спасибо что простил меня, а остальное мне не важно. Быть может благодаря твоему прощению, я уже не буду таким грешным, как до нашей встречи.

Глава 25

   – Андрей, а что ты больше всего любишь?
   – Водить машину.
   – Ну, это я знаю. А для души?
   – Ну, думаю, сажать деревья. Ты только не смейся, Влад.
   – Я и не смеюсь. Ты знаешь, я целый год жил в персиковом саду.
   – Не, Влад. Я не персики люблю сажать, я просто люблю сажать.
   – А что ещё?
   – Люблю вишни. Мои родители рассказывали, что там, где мы жили раньше, у нас был огромный вишнёвый сад. Представь себе: большое поле, а по нему разбросаны то тут, то там чёрные точечки домиков. Впереди лес, а позади река. Небо, наполненное птичьим криком и солнцем. Там оно не такое, как здесь у нас. Оно не жарит и не выжигает, оно ласкает, наполняя живительным теплом тех, кто вышел из домов. Уютные дворики охраняют собаки. Их лай слышен далеко вокруг. Запах печённого к шабату хлеба стелется по земле, щекоча носы идущих из синагоги людей. Вокруг звучит смех и радость праздника, в котором моя прабабушка выходила замуж за прадеда. Он подарил ей счастье и огромный сад. Вишни висели сладкими гроздьями и манили своей спелостью идущего путника. Каждый мог войти в сад и нарвать себе столько вишен, сколько хотел. Здесь, посреди сада, стояла хупа [27 - Хупа – навес под которым происходит обряд бракосочетания в иудаизме.] и в ней раввин объявил, что мои прадедушка и прабабушка теперь муж и жена. Веселью не было границ. Приглашённые евреи забыли о суете и праздновали от души. А ты знаешь, отец рассказывал, какие в то время были красивые еврейские девчонки. Не то, что сейчас, когда почти всё перемешано. Тогда строго соблюдалась чистота. Вот мы с тобой, Влад, полукровки. Как в Гарри Потере написано – не чистые. И значит еврейства в нас ровно наполовину. А вот раньше никто не сопротивлялся законам еврейской Торы. Этим мы и отличались от других людей. Когда то мои предки жили в городе, но людям, которые не такие как все, тяжело в обществе. Сначала была недоверчивая зависть и призрение, а потом и вовсе начались погромы. Это заставило несколько еврейских семей уйти из города и поселиться возле дороги. Первое, что они сделали, это посадили сад. Хозяином этого сада и был мой прадед. Каждый новый житель, приезжающий к ним, получал еврейское добро и ласку. И ещё немножко денег в долг. Хорошее было поселение, доброе и дружное. Там были всякие мастера: портные и столяры. Знаешь, Влад, дед рассказывал отцу, что в том селении даже мясник был, который так умел уговорить скотину, что она сама желала смерти. Каждый был знатен своим трудом. И им не надо было похвалы и славы, потому что вещи, сделанные умелыми руками, сами прославляли своих мастеров. А рядом рос огромный вишнёвый сад. Только всё это счастье закончилось в один момент, когда в деревню вползли звуки мотоциклов. Никто не думал, что вместе с фашистскими сапогами пришла смерть. В тот день дома были пустые, вся деревня праздновала свадьбу в вишнёвом саду. Незваные гости грубо остановили веселье. И знаешь, Влад, всех жителей положили без суда и следствия только за то, что они были евреями. Как больной скот. Только несколько человек смогли спрятаться в кустах. Они смотрели на расправу и плакали. Но даже слёзы лились беззвучно, хотя от увиденного ужаса хотелось кричать. Вишнёвый сад остался свидетелем той бойни. Тонкие, грациозные деревья, так похожие на людей, полны были кровавых ягод. Мотоциклисты остались ночевать под деревьями, дожидаясь команды, которая должна была похоронить всё в печах.
   – Тела?
   – Да, тела, Влад. Но те, кто должен был приехать, задержались и фашисты уснули в саду. Они ели кошерный хлеб, пили вино. Лакомились сладостями, приготовленными к свадьбе, и срывали спелые вишни. Они вели себя как хозяева – ничего не боясь. А когда наелись и напились – уснули. Ночь встретила их в вишнёвом саду. В жужжании мух, пьяные нелюди не заметили, как с мотоциклов сняли канистры с бензином. И вишнёвый сад загорелся погребальным костром, смешивая тех, кто был виновен и тех, кто был невиновен. Он выгорел дотла, оставив только нас, полукровок, которые теперь живут здесь, в Израиле.
   Рассказ Андрея начался из ничего и вылился в целую исповедь. В комнату входили и выходили солдаты, а Андрей всё говорил и говорил.
   – Я хочу посадить свой вишнёвый сад, но там, а не здесь. На том месте, где пули заставили остаться всю мою родню в вечном саду.
   Я ничего не ответил и только вспомнил своих родных. Моя семья была очень богата и когда пришли немцы, платила золотом за то, что их прятали. За каждого человека одно золотое изделие. Но и это не помогло. Когда золото закончилось, нашлись предатели. У Илии в памяти тоже была подобная история. И у многих солдат семьи пережили что-то похожее. Наверное, именно это нас объединяет. А ещё память делает нас сильнее. И возможно именно это, а не современное оружие помогает нам оставаться непобедимыми. Любовь к близким и родным, не рисованная, а истинная, идущая из глубины сердце делает нас сильнее, а врагов слабее.
   История Андрея разбудила воспоминания. Мы легли в кровати и долго ещё молчали. Каждый был там, где его семью расстреливали или вешали, сжигали в печах или вели толпой куда-то в ночь. Из 6 миллионов вернулись только единицы. У огромного дерева есть шанс вырасти, если его поливать, если его любить и о нём заботиться. Хорошими плодами оно одарит тебя или плохими, это не столь важно. Ты вырастил дерево, а значит, подарил земле новую жизнь. Вот так и остатки нашего народа, собранные в одну кучу. Если беречь их и лелеять, то обязательно наступит хорошее будущее.
   Но долго оставаться серьёзными и грустными мы не умеем. Да и это невозможно при нашей профессии. В противном случае мы давно бы уже впали в жуткую депрессию или ещё того лучше – сошли бы с ума.
   – А если вырастить целый сад?
   – Ну, Андрей, это значит, что ты будешь жить вечно.
   – Как это?
   – Вот, например, Илия притопает в жару и отдохнёт в тени твоего сада. Он вспомнит тебя хорошим словом.
   – А где буду я?
   – Ну, ты к тому времени уже давно умрёшь.
   – Ты что, Влад! Мне ещё жить, да жить.
   – Ну, это в далёком будущем. Ты же не будешь жить вечно. Но не это главное. Главное что твой тенистый сад подарит усталому путнику прохладу.
   – Так этот слон всё мне там поломает.
   – Влад, можно за слона стукнуть этого садовника?
   – Андрей, он ничего не будет ломать. Правда, Илия?
   – Да, да, да.
   – Ну вот. Он спросит, кто посадил этот сад. А женщины, собирающие фрукты, ответят, что это Андрей посадил. Илия ботинки снимет и подумает: «ну и молодец этот Андрей». Сорвёт вишни и будет наслаждаться их вкусом.
   – Стоять. Быстро положи вишни на место.
   – Илия, верни вишни.
   – Всё, не надо так нервничать. Вернул.
   – Андрей, тебе что, жалко вишен?
   – Нет, конечно. Просто хочу, чтобы он попросил.
   – Илия, не вздумай его трогать! Илия, встань с колен! Ну что это за крайности!
   – Дядя, Андрей! Позволь измученному путнику сорвать вишенку? А то щас как встану с колен – то всё тебе переломаю. Ну, я в смысле сада.
   – Агрессор вы путник-Илия и захватчик. Что с тобой делать? Рви.
   – Сила, это хорошая штука. Показал её, и уже никто не жадничает. Сам отдаёт даже то, что не просил.
   – Я не жадничал.
   – А чем это ты Андрей только что занимался?
   – Я спал, а тут ты за вишнями в мой сад припёрся. Ну, вот я и показал тебе кто тут хозяин.
   – Брат, разве в жадности сила? Сила она вот в этих руках. Её никто не может отобрать, ну кроме смерти конечно.
   – Илия!
   – Что, Влад?
   – Перестань перед Андреем руками махать и мышцы показывать.
   Ты лучше скажи или вишни вкусные?
   – Какие?
   – Ну те, что ты у Андрея из сада отобрал.
   – Подожди, сейчас попробую.
   – Илия, из тебя прекрасный актёр получится.
   – Я знаю.
   – Жаль только что ты в камеру не войдёшь.
   – Почему это?
   – Да толстый больно.
   – Влад, можно я Андрея придушу?
   – За что?
   – За то, что он над моей силой смеётся.
   – Ну, ты сам понимать должен, что не хорошо свою силу показывать. Не он к тебе, а ты к нему в сад пришёл. Он тебя пожалел, впустил. А ты вишни стал рвать без разрешения.
   – Как без разрешения? С разрешением.
   – Ага, Илия, с разрешением. Вон Андрей до сих пор от страха дрожит. И думает, что ты хочешь захватить теперь весь сад.
   – А почему бы и нет? Пускай идёт в пустыню и новый сад себе сажает. А мне в этом уж больно хорошо. Посижу себе здесь под тенью вишнёвых деревьев. Работать неохота.
   – Не выйдет у тебя, Илия, ничего. Сад любить надо, а ты поел, и спать пошёл. Целый день в тени валяешься, ничего не делаешь.
   – Я, Влад, смотрю, как Андрей трудится, новый сад сажает. Потом пойду к его персиковым деревьям. Посмотрю, может там чем-то можно поживиться.
   – Эй, Андрей, ты слышишь?
   – Ну что вам? Спал же уже!
   – Ты его впустишь в свой сад?
   – Ты что? После того как он отобрал у меня вишни? Ни за что не впущу!
   – Впусти его, Андрей. Он добрый.
   – Да, да. Влад, верно подметил. Впусти меня, Андрей. Вон сколько земли вокруг, тебе хватит. А иначе…
   – Что иначе?
   – Поломаю всё вокруг, и будет у тебя не сад, а снова пустыня.
   – А знаешь, Илия, сколько нужно времени, чтобы деревья из маленьких росточков стали большими?
   – Не знаю.
   – А знаешь, сколько нужно труда, чтобы деревья в пустыне выросли? Сколько нужно сердца отдать, чтобы плоды стали сладкими. Оно порой кажется, что с капелькой воды на корни капает капелька твоей крови.
   – Да ты, Андрей, никак со мной торгуешься? А ну, впусти в свой сад!
   – Нет! Не пущу!
   – Я не спрашиваю, я приказываю! Впусти!
   – Влад, он меня сейчас раздавит. Я требую защиты от агрессора.
   – Илия, иди в свой вишнёвый сад. Ты же только что наслаждался вишнями и тенью. Вон, даже ботинки снял. Неужели тебе мало?
   – Лучше бы он их не снимал. Это ж похлеще газовой камеры будет. Так никого ещё не травили, как он нас.
   – Ну всё, Андрей! Ты нарвался. Сейчас чьи-то уши перестанут влезать под шлем из-за увеличения в размере.
   – Чик, чирик. Я в домике.
   – Илия, ступай в свой сад.
   – Влад, ты посмотри на эти персиковые деревья. Они же лучше, да и побольше чем вишни.
   – А тебе всё мало?
   – Ну, да. Теперь у меня будет и вишнёвый сад и персиковый. А он пускай идёт сажать новый сад. Так глядишь, вся пустыня оазисом станет.
   – Илия, тебе не кажется, что ты уже и так слишком много получил?
   – Нет, не кажется. У меня силы много и ничего вы мне не сделаете.
   – А мы на тебя в ООН пожалуемся.
   – Ну и жалуйтесь. Я босоногий перед камерой поплачусь, расскажу, что вы ущемляете меня в правах, вас же и осудят.
   – А мы в НАТО пойдём.
   – Ой, боюсь я ваше НАТО.
   – А что, Влад? Это идея! Давай окружим сад постами?
   – Да не поможет! Я как ходил в твой персиковый сад, так и буду ходить. Меня трогать нельзя, я мирный житель.
   – Ты, мирный кабан. Сначала гад вишнёвый сад отобрал, теперь персиковый. И тебе всё мало?
   – Андрей, да ну его. Пусть забирает. Мы с тобой оливковую рощу посадим.
   – Что, точно?
   – Ну да.
   – Тогда, Илия, забирай и персиковой сад. Только угомонись наконец и дай нам спокойно жить.
   – Давайте, давайте, сажайте. Я и её отберу.
   – Ну, вот почему тебе всё мало?
   – А это я во вкус вошёл, когда сначала вишни попробовал, а потом персики.
   – Сейчас объединимся и побьём тебя.
   – Э нет, меня трогать нельзя, я мирный житель.
   – Значит теперь ты, мирный житель, ещё и за оливками полез?
   – Ага.
   – Ну, стал ты счастлив, Илия, когда и оливковый сад захватил?
   – По-моему да.
   – А теперь оглянись. Пока ты, мирная жадина, гонялся за территорией, твой вишнёвый сад высох, а персиковый заболел. Ну а оливки, которые ты отобрал, начнут плодоносить только через 25 лет. Вот так ты остался ни с чем. А когда сюда придут другие люди и спросят, куда делся сад, где цветущая земля, что им ответят? Здесь был Илия. Он всё время притворялся несчастным. Все его жалели и помогали ему. А он мешал расти деревьям и кричал:
   «Моё! Здесь всё моё!» Вот он и конец.
   – Нет, не конец, Влад. Я не хочу быть плохим в этой истории.
   Давай всё отвертим назад.
   – Слушайте, мужики, может поспим? У нас с утра периметр.
   – Андрей, спи. Илия, бери кирку.
   – Ой, нет. Я не буду спать. Я хочу на это посмотреть.
   – Тогда давайте оба копайте пустыню. Проведите воду и посадите яблоневые деревья.
   – А может, вернём время назад и начнём с того места, когда я вошёл в уже готовый сад?
   – Можно, Илия. Но тогда ты вновь станешь плохим.
   – Ну, хорошо, давай кирку.
   – Андрей, возьмёшь себе в помощники Илию?
   – Возьму, дайте только поспать. Пусть копает под палящем солнцем лунки для деревьев.
   – А ты?
   – А что я, Влад? Я ему за это заплачу.
   – И всё?
   – Ну да. Смотри, какая дармовая сила.
   – Почему дармовая, Андрей? Сейчас он выкопает лунки, а ты ему заплатишь.
   – Ну да. А главное, я ему дам работу. Пусть тешится иллюзией, что строит свой мир в пустыне. Пусть живёт в тени, ест, пьёт и думает, что он свободен.
   – Андрей, а ты что?
   – А я что идиот ишачить, чтобы потом кто-то пришёл и мой сад отобрал. Я хитрее поступлю. Я соберу урожай, продам и стану богатым. Найму ещё такого же Илию. А потом ещё и ещё. Мне наплевать, что жарко. Мне нужен урожай и побыстрее. Каждых пол года, например.
   – А почему пол года?
   – Влад, каждое яблоко – доллар. Больше яблок, больше долларов. Чтобы урожай наверняка был – полью деревца химикатами.
   – А как же люди? Ты же людей потравишь!
   – Я им не скажу.
   – Твои яблоки, Андрей, никто покупать не будет. Фу на них.
   – Ещё как, Илия, будут. Дам хорошую рекламу: мол, мои яблоки самые вкусные в мире. Народ посмотрит яркие картинки, поверит и сделает меня ещё богаче.
   – Но зачем тебе столько денег?
   – Куплю рекламу и скажу, что этот яблоневый сад самое святое место на земле. Тогда приедет много рабов и будет здесь жить, совсем не замечая, что делают меня богаче. Пусть теперь сажают персиковый сад.
   – Андрей, а ты не боишься, что в один прекрасный момент рабы поднимут восстание? Слышал, про Спартака?
   – Ага, как же. Ты, Влад, телевизор посмотри. Я хитрый. Я создам такие условия, в каких они будут работать и думать, что свободны. А на самом деле будут рабами.
   – Это как?
   – Построю им дом. Сначала впущу пожить. Потом посоветую купить квартиры, а деньги на жильё предложу взаймы. Рабы согласятся и вот тут, чтобы отдать мне долг, им придётся работать.
   – Но, Андрей, так нельзя!
   – Зачем тебе богатство? Здесь, в пустыне, все равны. Лишь только разумом отличаются. Бери кирку и становись рядом с Илией. Иначе тебя проклянут те, кто приехал в твой сад по зову сердца.
   – А мне что? Пусть проклинают. Я им медицину бесплатную устрою и проезд бесплатный. А чтобы кто-то другой не позарился на мою чудо-территорию, я свой сад обнесу забором безопасности.
   – А кого будешь впускать?
   – Только избранных. Тех, кто может работать молча. Добрых, как Илия и терпеливых, как он. Пусть верят в своего бога, а я со стороны посмеюсь.
   – А других пускать будешь?
   – Если закончатся такие, как Илия, пойду по белу свету искать похожих. Пусть чёрных, жёлтых, но только чтобы работали и молчали. Рекламу дам соответственную.
   – Ага, как нам тут весело и хорошо.
   – Повезло тебе Андрей. Продал яблоки и сидишь себе где-то в раю у океана. Смотришь со своей высоты на рабов и указываешь, как им жить, что делать и с кем воевать.
   – Ага, Влад. Ты даже не представляешь, как легко править миром! Буду говорить им, что они избранные. А об остальном промолчу.
   – Влад, можно я этого эксплуататора стукну?
   – Илия, лежи. Хорош вскакивать по любому поводу. Проще простого войной проблему решить. А ты попробуй по-другому это сделать. Андрей, придёт время и все оставят твой сад. Уйдут из него навсегда. Пусть не сейчас, пусть потом, но люди обязательно поймут, что к чему.
   – Они не уйдут со святой земли никогда! Помни это, Влад.
   – Может ты и прав. И от этого немного грустно.
   – Почему?
   – Да потому, что не правильно всё это. Ладно, философы, давайте спать. Завтра патруль вдоль невидимого забора. Выключай свет, Андрей, чтобы скорее наступило завтра.
   – А почему ты так хочешь завтра?
   – Я каждый день его желаю, Андрей. Может в том завтра всё изменится? Наш сад, наш дом, наша земля.
   – Давайте спать. А завтра, пусть будет завтра.
   – Давай, Илия.

Глава 26

   Все мы когда-то влюбляемся. Все когда-то ссоримся, но миримся потому, что любим. Все без исключения: евреи и еврейки, местные жители с мусульманским вероисповеданием, ну и конечно мы, русские, которых тут не просто полно, а очень полно. Я сейчас имею в виду моё месторасположение.
   Это святая земля. Там, в далёкой заснеженной России, мы был евреями и так сильно желали приехать сюда, что продавали всё: дома, скот, трудовые книжки и даже уловки, на которых обманывали честных граждан и начальников. Кто-то остался там вместо нас и теперь шикарно есть и пьёт, а мы тут тяжело живём и красную икру ложками кушаем. Ведь мы, евреи, очень трудолюбивый народ и, по-моему, нас за это недолюбливают. Главный смысл нашей жизни в трудолюбии. Это не деньги, а счастье. А вот уже в слове счастье конечно замаскированы деньги. За счастье семьи можно и жизнь положить. Но не свою, а какого-то бедолаги. Дашь ему бутылку водки и скажешь: «паши от сель и до сель». Он пашет, а ты сморишь. Ну, тоже типа рядом пашешь, но не так тяжело. За столиком чай пьёшь. Да ещё так, как твоя работа легче, успеваешь советы давать. На что твой же работник и сердится. Но хитрость еврея в том, чтобы работник не переставал на тебя работать, даже когда злится. Тебе дают под еврейский зад пинок, такой знаменитый, плотный, со всего размаху. А ты улыбаешься и говоришь что-то приятное, только бы твой рабочий работал и думал что он король. На самом-то деле мы все знаем, кто короли. Это не тяжело проверить, заглянув в список самых богатых людей мира. Но я сейчас не о знаменитой любви еврейской попы к пинку. Я о той, самой настоящей, в которой слышится на ушко: «Я люблю». Оно звучит так нежно, что любого слона превращает в бабочку. И подвластны этому чуду все: и евреи, и другие люди.
   В общем, сидим мы в казарме. Приходит Илия. Оздоровенный. Почему оздоровенный, а не просто здоровый? Потому, что злой, как собака. Короче, вваливается в комнату этот еврей грузинской национальности. Все его национальные корни видны на лице, которое даже чуточку длиннее, чем обычно. И нос чуточку горбатее, чем у раввина Мойши, от которого мы и имеем представления о стандарте носа. Вот, значит, приходит такой толстун-гора, берёт ручку и начинает писать. Бумаги много, но она дать задачу не может. Мятые листы друг за другом летят в мусорник. По-моему мять бумагу ему понравилось больше, чем писать.
   – Ты что, Илия?
   – Влад, я влюбился.
   – Влюбился, это хорошо. Ты пообещал любимой, что в знак своей преданности уничтожишь всю бумагу нашей многострадальной родины? Итак дерева днём с огнём не найдёшь, патриот ты наш.
   – Дурак. Письмо хочу написать.
   – Ну и что?
   – Не получается.
   – Так в чем же дело? Давай поможем!
   – Ооо, это без меня, – сказал Андрей и почему-то резко вышел из комнаты. Я понял свою ошибку, но было поздно. Приподнялся удрать следом но…
   – Куда?
   – Так к кролику, на день рождение.
   – Стоять!
   – Понял. Стою.
   Я понял, что если ты вдруг попался в руки орангутангу, то лучше дать, чем сопротивляться. Орлиный нос модельно наклонился.
   – Я же не обещал!
   – Сиди и пиши!
   – Сижу и пишу.
   Легко, по лошадиному, придавленный за плечо к стулу, я взял ручку.
   – Давай стихи.
   – Давай. О чём?
   – Ну, о любви.
   – Я вас люблю, чего же боле…
   – Влад, вот ты даёшь!!! Давай дальше.
   – Чего могу ещё сказать? Пусть ваши чувства не неволю…
   – Влад, ты как этот, ну этот, чёрненький. Ну, тот, которого пристрелил француз.
   – Саркози?
   – Ну да. Нет! Ты что, Влад? Нет, конечно же!
   – Дантес?
   – Ну, да. Точно – Дантист. А того, кого грохнули, звали Пушкин!
   – Илия, так это и есть Пушкин.
   – Ну, вот и я говорю ты – Пушкин.
   – Да нет. Не я Пушкин, а те стихи что сказал – это Пушкин написал.
   – Ну, а ты кто тогда?
   – Я Влад.
   – Я знаю, что ты Влад. А стихи что, не твои?
   – Ну, наконец-то.
   – Влад, не нервируй меня. Я и так нервный. Сейчас умру.
   – Не умирай! А то за кем я прятаться при обстреле буду?
   – Влад, пиши письмо, или я на тебя обижусь.
   – А ты обидишься на час, или на всю жизнь?
   – Зачем тебе знать?
   – Ну, если на всю жизнь, то ты не выдержишь. А если на час, тогда зачем ссориться? Давай просто помолчим.
   – Влад, пиши письмо. Не умничай.
   – И кто меня за язык то тянул? Сказал бы: «не умею», и как Андрей пошёл в теннис играть. Илья, давай так: ты её любишь?
   – Да, люблю.
   – Тогда и пиши: «Я вас люблю».
   – Чёрт, я это уже сегодня где-то слышал.
   – Тогда давай так: ты её любишь?
   – Да, Влад. Но если ты меня ещё раз об этом спросишь…
   – Что спрошу?
   – Ну что люблю ли я её. То я и тебя полюблю недолго.
   – Не надо. А интересно, какой ты в постели?
   – Влад, ты что?
   – Ну, всякое может быть.
   – Ну и дура ты, Владимировна.
   – Надо приготовиться к худшему варианту.
   – А какой он?
   – Кто?
   – Ну, вариант.
   – Вот ты капуста, три на десять шекелей. Ты же сказал: если не напишу стих, ты меня полюбишь. Перспективка не очень, правда? Я такой транжира…
   – Влад, пиши давай.
   – Расскажи мне о ней. Она еврейка?
   – Да.
   – А глаза у неё, какие?
   – Синие как небеса.
   – А волосы?
   – Волосы чёрные как ночь.
   – Давай как смола?!
   – Влад, ты не торгуйся тут.
   – Ну, хорошо. Мне то что? Как ночь, значит как ночь. Это всё, что мне надо знать. Фотку, где она в купальнике, где прячешь?
   – Влад, ты о чем меня сейчас спросил?
   – Понял, не дурак. Дурак бы не понял. Заткнулся.
   – Значит, пиши о любви и хватит мять бумагу.
   – Всё, всё, пишу, стараюсяяяя.
   – Ну, то-то же. Ты всё понимаешь. Но не будь собакой, сделай всё по-человечески.
   – Хорошо, Илия. Но помни – ты мне должен.
   – Конечно, должен. Гамбургер и кола. Ты что будешь? Биг Техас?
   – Нет, мне Биг-мак. А может, пойдём, покормишь? Я голодный.
   – Нет, Влад. Поэт должен быть дурным и засранцем.
   – Немножечко не так. Поэт должен быть влюблённым и голодным.
   – Чёрт, нехорошо получилось. Влад, ты конечно прости за дурака. Но всё-таки письмо о любви.
   – Илия, ты мало информации о ней дал. Глаза, волосы…
   – Чего тебе смерд ещё надо? Это и так много.
   – А рост?
   – 172.
   – Вес?
   – 56 килограмм.
   – Адрес?
   – Тель-Авиав.
   – Телефон?
   – 057… Чёрт, Влад, ты о чём это?
   – Ты телефон говори. Видишь, я записываю.
   – Влад, карабахский ты ишак горный!!! Пиши, давай, о любви. Ну, Влад прошу!
   – А может просто скажешь: «я люблю»?
   – Андрей, закрой дверь с той стороны.
   – Нет, спаси меня!!!
   – Поздно, он уже закрыл.
   – Андрей, не бросай меня под танк! Не надо! Вернись, я всё прощу! Чёрт. Помогите!!!
   – Ты мне тут Матросова из себя не строй. Не надо писать на листе бумаги «помогите»! Сыграй, Влад, роль Пушкина.
   – Так его это, пристрелили!
   – Не бойся, я прикрою тебя. Только сыграй роль Пушкина! Для военного это самое оно.
   – Я попробую. В каждом солдате живёт гений. А в ком-то, судя по весу, живёт дюжина клоунов и все они голодные. Всё, я пишу.

     Люблю… Я повторяю слово это,
     Не потому, что я хочу.
     А потому, что вдруг стемнело,
     Уходишь ты, и я грущу.
     Беспомощный, один в вселенной,
     Стою на грани и молчу,
     Вокруг лишь темнота… Уходишь?
     Оставь надежду, как свечу,
     Которую ты не погасишь.
     Ведь я люблю. Ведь я могу.
     А сердце, знаешь, не обманет,
     На этом жизненном пиру.
     Тут смерть и жизнь обнялись рядом,
     Одели чёрную чадру,
     И кто есть кто? Куда заглянешь?
     Жить после выстрела или умру?
     Люблю небесные глаза и нежность,
     Еврейских прядь твоих волос.
     Люблю тебя и если сможешь.
     Люби меня, как я люблю.

   – Влад, здорово! Письмо кровью скреплять не будем? Цём тебя. Я помчался.
   – Осторожно, слон. По дороге от радости никого не затопчи.
   Великая сила любви из слона делает нежную бабочку, если любимая еврейка так захочет.

Глава 27

   Мы сидели в кафе за бокалом пива, и новый знакомый спросил, в какой войне я участвовал. Я улыбнулся в ответ. Людям порой нравится слушать об убийствах. Мой собеседник хвастался наколками. Говорил, что он где-то далеко в России царь горы. Ну, типа авторитет. Я слушал и смотрел на море. Солнце тихо-тихо окунало золотистые лучи в волны. Мы устроились в уютном, маленьком кафе у самой береговой линии. Вокруг, за моим столиком, сидят те, кто считают себя друзьями. Они что-то возбуждённо кричат один другому. Доказывают где лучше жить и кто из них прав. Официантки бегают между столиками и тащат на подносах вкусненькую еду. Я смотрю сквозь друзей на берег. Там чайка накинулась на рыбу, выкинутую волной на песок. Море предало её, и теперь она бьётся в отчаянии, пытаясь вернуться в родную стихию. Но подлетели ещё чайки и рыба замолчала. Никто не виноват, что птицы питаются рыбой, и что они устроили свой пир рядом с кафе.
   Какой-то парень за соседним столиком махнул рукой, разбрызгивая пиво. На русском говорит, значит свой. Это он так бурно выражает эмоции по поводу того, что твориться сейчас на его покинутой родине. И нечего его бранить за разбитый бокал. Рядом «авторитет» говорит, что в отношениях с людьми он – волк. Я усмехнулся и закрыл глаза. Вспомнилась моя покинутая Родина и почему-то не мать и отец, а звери в зоопарке. Как то их привезли в наш город в облупленных вагончиках. Я был ребёнком, а они, усталые и голодные, смотрели на меня сквозь железные прутья. Их глаза о чём-то умоляюще просили. Не их вина, что люди ведут себя хуже зверей и любят смотреть на свободу закрытую в узкие клетки. Я держал папу за руку и шёл. А десятки несчастных глаз провожали меня до самого конца, в надежде, что я их выпущу. Но я не отпустил их на волю. Это так зависло в моей памяти, что когда я вспоминаю детство, то всегда всплывают глаза задёрганного волчонка, смотревшего на меня.
   Наш знакомый в наколках всё хвастался своими успехами. Рассказывал, что в свои 25 у него большой дом, жена, которую он очень любит и двое детей. Ну, это главное. Что может быть приятнее любви? Когда влюблён, ты не существуешь, а живёшь. И всё по плечу, и всё ладится, и на остальное наплевать, когда ты любишь. Любовь даёт тебе силы, чтобы её защищать. Любовь дарит крылья, и ты паришь. Утром просыпаешься счастливый и счастливый ложишься вечером спать. Мир настолько ярок для тебя, насколько узок для других. Но если отобрать любовь, всё вдруг меняется. Ты не спишь, не ешь – ты медленно умираешь. Любовь не выбирают. Она выбирает нас сама. Порой она слепа, а ещё бывает, что чья-то любовь иногда мешает тебе жить.
   Глядя на этого в наколках я почему-то подумал про мусорник и про любовь, которая мешает жить. Такой простой контейнер, существующий для сбора мусора. И сразу вспомнился кот полковника, который орал каждую ночь от любви, особенно когда приходила весна.
   – Чёрт побери? Кто-то пристрелит, наконец, этого кота?! Он же спать не даёт! Террорист чёртов!
   Мы приползли под вечер в казарму, намаялись, набегались, а он себе у мусорника свидание устроил. И так каждую ночь.
   Всплыла перед глазами «операция», которую мы успешно провели. Захотелось побродить по воспоминаниям. Иногда они бывают лёгкими и весёлыми. Такие моменты разгружают уставший мозг.
   – Влад, ты куда?
   – Я сейчас, Андрей. Пройдусь по пляжу.
   – Официантка, принесите нам пива, – крикнул русский собеседник и схватил меня за руку. – Стой, ты ещё не рассказал нам про войну.
   Взгляд Илии из добродушного превратился во вражеский:
   – А что, пускай идёт.
   – Пускай, – добавил Андрей. – Отпусти руку. Он так захотел. Не будем ему мешать.
   – Он что твой командир?
   Наш здоровяк засмущался и почему-то ответил секунд через пять:
   – Он мой друг.
   Гладкий песчаный берег, шуршащие набеги волны и солнце, ещё не окунувшееся в море. Оно только ложилось всеми своими лучами на морскую рябь, как будто выбирая постель помягче. Отпущенная русским рука и принесённое пенистое пиво остались в том мире. А я шёл один навстречу пустому пляжу и вырывал из памяти мгновения, которые как пазлы складывались в одну картинку.
   – Влад, ты чего так ругаешься?
   – Да вот, кот полковника орёт!
   – Но это же любимый кот полковника!
   – Да мне плевать, Илия, что это любимый кот полковника. Это сексуально озабоченное животное спать мешает.
   – Так иди ему скажи об этом.
   – Что сказать?
   – Что он сексуальный маньяк.
   – Кто, полковник?
   – Да нет Илия, не полковник, а кот. Я, Андрей, ему уже говорил. И даже по морде погладил. Прикиньте, он совсем ручной. Я протянул руки, и он сам на них прыгнул.
   – И что, Влад, ласка не помогла?
   – Да нет, не помогла.
   – Ты, Влад, всё-таки пойди полковнику скажи.
   – Илия, я что, враг своему здоровью?
   – Тогда скажи его любовницам.
   – Чьим?
   – Ну, кота, понятное дело.
   – Лучше бы у него их не было.
   – Тогда предлагаю сделать коту обрезание по самые уши.
   – Ага, смешно Андрей.
   – Нет, Влад, а если действительно поймать кота и обрезать?
   – Ты что, Андрей?! Он же мужчина! Ну как потом ему в глаза смотреть?
   – А ты, Илия, не смотри.
   – А что, полковник любит мужчину?
   – Илия, прекрати! Он любит кота, который мужчина. И судя по его ночным крикам и по котятам, которые периодически бродят по базе – настоящий мужчина. Генерал, так сказать, среди мужчин. Был бы я кошкой, без раздумий отдался бы такому красавцу. Говорят, он две тысячи долларов стоит.
   – Эх, Андрей, жаль, что ничего нельзя поделать.
   – А все же, Влад, есть у меня план.
   – Илия, я не хочу есть план. Он не съедобный.
   – Влад, серьёзно говорю! Есть план.
   – Андрей, сделай музыку громче. Сейчас Илия план говорить будет. Да ты что, с ума сошёл? Не так громко! Час ночи как-никак. Да ещё и Битлз врубал. Ну вот, молодец что тише сделал. Давай, Илия, говори свой план.
   – Тащи карту.
   – Ты что Илия фильмов про партизан насмотрелся?
   – А кто такие эти дезертиры?
   – Не дезертиры, а партизаны. Андрей объясни.
   – Это террористы, только местного воспитания. Что-то типа культурная банда.
   – Умно сказал, Андрей. Можно сказать, адаптировал к современности. Вот, Илия, тебе карандаш и бумага. Малюй.
   Илья всклочил с кровати, обрадованный, что ему поверили. В комнате кроме нас никого не было. Если бы не выматывающие крики кота, то мы давно бы уже спали. А так началось совещание военного совета. Мы склонились над листом ксероксной бумаги, на который Илия поставил острие карандаша и вывел большую букву М. Потом пару раз обвёл её и замер.
   – Всё начинается с Макдональдса.
   – Ну да, как же ты без него обойдёшься?
   Потом стрелка медленно начала ползти вверх.
   – Илия, сворачивай, давай. Конец листа уже.
   – Андрей, не мешай. Вот смотрите: она ползёт, ползёт и прямо к нам в комнату.
   – Ха, я так и знал! Вот хорошо, что она приползла к нам. Хоть поедим. А дальше, что?
   – Дальше мы, или вы? Нет, скорее я. Так вот я дожёвываю гамбургер с мясом и обёртку куда деваю?
   – Куда?
   – В мусорник, Андрей.
   – И что дальше, Илия? И вообще, при чём тут кот полковника?
   – А дальше, Влад…
   – Ага, я кажется, понял! Теперь стрелка ползёт под домик!
   – Почему, Андрей?
   – Ну, мы обычно обёртки в окно кидаем.
   – Нет, на этот раз стрелка ползёт к мусорному баку. То есть к контейнеру. Вот он на плане.
   Илия провёл линию от буквы М к одному квадрату, а потом ко второму.
   – Ух ты! А мусорник от нашего дома ничем не отличается!
   – Сейчас я кому-то подзатыльник врежу.
   – Илия, ты чего? Продолжай. Это мы шутим. Нам очень интересно.
   – За такие шутки в зубах бывают промежутки.
   – Всё, поняли. Молчим и внимаем.
   – Молчите, как воробышки перед удавом. Ну, вот. А дальше, значит, наша стрелочка ползёт мимо домика механиков, мимо бокса к домику полковника.
   – Прикольно! Ты предлагаешь нагадить возле полковника? Ну, типа, отомстить?
   – Да нет же! Линия ползёт, ползёт, ползёт.
   – Стоп! Сворачивай! Забыл про вертолётную площадку. Обойди.
   – Спасибо, Андрей, что подсказал.
   – Всё, Илия, мы приползли к домику. А дальше что?
   – Теперь, Влад, ждём в засаде.
   – Где, возле дома полковника?
   – Нет, у нас в комнате. Андрей, не нервируй меня.
   – И что, Илия? Бред какой-то. Лучше бы поспали, а не стояли над листом бумаги придумывая, как кота своровать.
   – Так я мужики о том же. Только не мы своруем, а он сам придёт.
   – Ну да! Полковник сам придёт по лини. Это всё снимут на камеры и нас посадят. Так что сворачивай свою линию обратно в наш домик.
   – Андрей!
   – Что, Влад?
   – Не уходи. Давай дослушаем до конца.
   – Мужики, я спать хочу. Час ночи на дворе.
   – Не спи, всё равно не получиться. Там за окном любовь на целую ночь.
   – Ну, хорошо, Влад. Только из уважения к этому, как его?
   Андрей осмотрел Илию с ног до головы.
   – А ну, закрой один глаз рукой.
   Илия оставил карандаш и выполнил просьбу.
   – Ну, вылитый Кутузов!
   Взгляд Илии на корню обрезал наш лошадиный смех. Двое в военной форме стояли у стола и, сдерживая гогот, смотрели на третьего.
   – Давайте лучше задержим полковника. Это сделаешь ты, Илия. А Андрей быстро посадит кота в мешок. Вот и весь план.
   – Мужики, меня посадят.
   – А ты не воруй!
   – Так согласно плану я это и должен сделать.
   – Ну, ничего, не бойся. Всё когда-то бывает в первый раз. Зато институт в тюрьме закончишь.
   – Значит, действуем по вновь установленному плану. Вопросы есть? Андрей, так и не дошедший до кровати, вдруг резко повернулся.
   – Ну ладно, раз вопросов других нет, тогда записываем согласно плану: ты и мешок. Вот он кот, и вот он в мешке.
   Я взял карандаш и нарисовал человечка с мешком и ушами кота. Андрей подошёл к нам. Новый план явно светил ему тюрьмой.
   – Вопросы есть. Можно я не приду?
   – Можно. Видишь? Вычёркиваем. Мужики, а ведь Илия прав. Смотрите по линии Макдональдс-мусорник. Только нужна небольшая поправка: мы не будем есть гамбургеры.
   – Как же ты, Влад, их отберёшь у этого проглота? Скорее пальцы потеряешь.
   – Андрей, Илия, смотрите: мы еду намажем валерьянкой. И вперёд! Кот сам в мусорник заскочит. Нам останется только все люки в баке закрыть.
   – Илия, ты гений! Какую идею подал. Руку к глазу приложи.
   Илия выполнил просьбу.
   – Ну чем не Кутузов?
   И вновь комнату наполнил гомерический смех, который на этот раз оборвал истерический крик влюблённого кота.
   – Друзья! Поможем коту получить свободу! Я за валерьянкой к Анжелике.
   – Куда, Влад? Час ночи.
   – Ну, хорошо. Сейчас спать. Недолго ещё мучиться осталось.
   Утром было сначала основное задание, потом учения. А мы с нетерпением ждали вечера. С закатом солнца достали карту и все трое склонились над ней.
   – Я за валерьянкой, а вы за гамбургерами. Только, Андрей, не долго. Скоро вечер.
   – Карту, Влад, надо уничтожить?!
   – Да!
   – А ну, Илия, съешь карту.
   – Илия, фу. Вот вечно ты всякую гадость в рот тянешь.
   – Кушай моя лапочка, Илия. Кушай золотце.
   – Андрей, ты зачем ему это сказал?
   – Меньше гамбургеров слопает.
   – Илия, перестань бумагу в рот совать. Порви и выбрось в мусорник. И больше не слушай этого идиота. Можешь дать ему подзатыльник.
   – Но, ай!
   – Ну, вот и молодец, Илия. И не надо, Андрей, так на меня смотреть. Получил по заслугам. Теперь главное чтобы ночь удалась.
   Любовь так трудно разлучать. Любовь прекрасна как цветок. Сорвёшь его и он завянет. Мы открыли все баки. Мусорник стал похожий на бронетранспортёр с люками по бокам и посредине. Центральный люк с надпись на русском «Раз пришёл – мусор бросай внутрь, а не около» принял порцию валерьянки перемешанную с гамбургерами. И тут-то всё и началось. Это было похоже на всеобщую миграцию через базу котов и кошек. К люкам сбегались кошачьи особи разных пород и размеров, и с разбегу прыгали внутрь. Но это было не совсем то, что нужно. Мы расположились у окна, прямо напротив бака. Я вооружился моноклем, а Илия и Андрей биноклями. Выключив свет по всем правилам маскировки, три великовозрастных стратега высматривали кота полковника.
   – Смотри, сколько их.
   – Илия, они нам не нужны. Нам нужен кот полковника.
   – Чёрт, скоро мусоровоз приедет, а денег на гамбургеры больше нет.
   – Андрей, не паникуй.
   – Сам не паникуй, Илия.
   – Ну, вы ещё подеритесь тут. Тише. Вот он кот. Быстрее шевелитесь, мусорщик едет.
   Мы, согласно плану, выбежали выбрасывать мусор в количестве одной единицы. Илия захлопнул все люки и вернулся в бокс довольный до безобразия.
   – Илия, ну не надо так всё буквально воспринимать. Ты зачем кота под зад ногой пнул.
   – Это для ускорения.
   – Ни фига себе ускорение.
   – Ты что его в космос хотел подтолкнуть?
   – Нет, мужики, тише. Смотрите, всё получилось. Кот уехал вместе с кошечками на свалку. Жалко кота.
   – Да фиг с ним. Проживёт.
   – А говорят, коты возвращаются.
   – Пусть говорят. Пошли спать, скоро патрулировать периметр.
   – Чёрт, жалко кота.
   – Илия не плачь, всё хорошо.
   Я пнул песок, вспоминая все подробности, и улыбнулся сам себе. Не заметил, как село солнце, и я отошёл довольно далеко от бара.
   В темноте, перед бескрайним морем, как-то жутковато стало без друзей. Я развернулся и пошёл назад. Огромная луна серебрила берег и пробегала тонкими ниточками по тёмной воде. На небе не было ни одной тучки, только мириады звёзд искрились алмазными гранями. Ну, о чём в такую ночь можно думать кроме любви?
   Любовь прекрасна, когда она есть. Но когда она исчезает, жизнь превращается в ад. Ты не ешь, не спишь – ты страдаешь. Кто знал, что привязанность полковника к коту такая сильная? Это было месяц или два назад. Мы уже спокойно спали без кошачьего шума под окном. А вот полковник нет. Совсем не спал. Плакаты кругом развесил о том, что кот пропал. За информацию деньги сулил огромные. Я шёл обратно к бару и вспоминал о второй маленькой даже не операции, а операшке.
   – Так, Илия, надо вернуть кота, – я сидел у джипа и смотрел на оторванный плакат с надписью «пропал кот». – Сейчас средина лета. Думаю, орать уже не будет, а полковника жалко.
   – Да, кто знал, что его любовь будет такой сильной, – задумчиво пробормотал Андрей и оторвал потрёпанный плакат.
   – Ты воруешь носок, Илия, а мы готовим джип к выезду. Типа на учение.
   И тут, откуда не возьмись, появился полковник. Наш великолепный грузин, ни на секунду не задумываясь, взял и ляпнул:
   – Полковник, можно ваш носок?
   – Во дурак! – тихо ойкнули мы с Андреем.
   – Илия, пойдёмте со мной и возьмёте что вам нужно.
   Не спросив зачем, откуда, для чего, полковник пошёл к своему домику. Илия потопал за ним. Лучше у него поплакать, чем потом смеяться в психушке.
   – Андрей, смотри! Он вынес Илии пару носков.
   – Поехали, Влад. Илия, садись.
   – Куда?
   – На свалку.
   Любовь великая сила. К нам, прибывшим на свалку с носками полковника, прибежал его кот. Грязный, облезлый и худой, он вылез в шуме бульдозеров из-под бетонной плиты. Какова бывает радость, когда любовь возвращается? Весь мир расцветает! Илия тогда отнёс кота хозяину и даже не взял вознаграждение. Молодец. Любовь великая сила и ты порой не знаешь, кого она выберет для тебя. Для полковника она выбрала кота, который всё так же бегает к кошкам весной.
   – Влад, ты что бормочешь? Про весну что-то?
   Я сам не заметил, как вернулся назад.
   – Да так, ерунда.
   Уселся за столик и стал дальше смотреть сквозь размалёванного татуировками туриста на бескрайнее море под звёздами.

Глава 28

   После проведённого дома шабата каждый из нас хочет удивить в казарме друзей. Я приношу рисунки ребёнка, Андрей рассказывает о невидимой девушке, которую сам себе придумал. Он рассказывает о её мире как о реальности. Порой я сам удивляюсь, как здорово у него это выходит. Немножечко завидую его таланту. А вот Илия притащил очередной плакат Сиси. Это певица. Между собой мы их всех так называем потому, что у них, так сказать, тара для молока приятно манит взор. Сегодня плакат небольшой, в разворот тетрадки. Но сколько умиления на лице Илии. Девушка небольшого роста. Красивая линия тела завёрнута в полупрозрачную ткань, аккуратные каблучки стройнят и без того длинные ножки – в общем, есть что показать.
   – Моя красавица, – услышали мы вдруг. – Целую.
   И эти слова не просто так, а потому что он влюблён. Мы с Андреем переглянулись.
   – Ты чего? – в один голос выстрелили в тишине.
   – Что вам надо, извращенцы?
   – Да ничего.
   – Люблю я её, понятно?
   – Мечтаешь о красоте? Тогда пойди и вырасти цветочек.
   – Влад, я мечтаю о ней. И никакого цветка рвать не хочу.
   – Женится тебе надо, дурья башка.
   – Да я бы с радостью, Влад. Да где найти её?
   – Судя по плакату она, наверное, вкусно готовит и сладко стелет.
   – Влад, я сейчас Андрея прибью. Мне плевать, как она готовит. Главное, что я готов её всю жизнь на руках носить.
   – Так что же ты? Давай познакомимся. А ну ка, дай журнал. Смотри, вот имя. А ещё, ты знаешь у неё завтра концерт в Тель-Авиве.
   – Мне не дано. Где я, а где она?
   – Всего два часа езды на машине. Андрей, только молчи.
   – Кто я, а кто она.
   – Илия, давай в депрессию не падай. Ты лучше, чем она. Илия, я серьёзно. Ты вот: реальный, живой, и на тебя можно всегда рассчитывать. А кто она? Придуманная продюсером звезда.
   – Неправда, она талантливая певица.
   – Ну, вот и поговорили. Илия наш любит мираж, сотворённый на сцене для толпы.
   – Влад, я его сейчас стукну.
   – Стукни. Эээээээээ, Илия! Я пошутил. Давайте спать. Завтра концерт Сиси и я даю тебе гарантию, что ты будешь с ней рядом. Просто надо очень захотеть. Ты хочешь её увидеть?
   – Да, очень хочу.
   – Ну, вот и ладненько. Всё, отбой.
   Начавшийся вечером дождь шёл всю ночь и весь следующий день. Ближе к вечеру меня позвали в штаб, а Илию и Андрея погрузили штабной джип и увезли выполнять приказ. День как начался плаксиво, так плаксиво и заканчивался. Иду под грустными каплями дождя в сторону штаба, потихоньку намокаю. Дождь в пустыне это очень мерзко. Ступаешь на песок, а он такой плотный холодный. Кажется, что своей сыростью он всю силу из тебя вытягивает.
   Приказ получен. Падающий дождь видел возле полковника людей из разведки. Видел меня, слушающего чёткие и лаконичные слова и потом идущего обратно в казарму. Быстро, но без суеты собрался. Кинул забытому Борьке еды. Сложил рисунок дочери и вместе с крестиком спрятал во внутренний карман. Жетоны снял и положил в железную коробочку. Но потом передумал и повесил их обратно, только примотал к ним крестик скотчем, чтобы не бренчали.
   Подошла машина и я уселся на заднее сидение. Молча захлопнул дверь. Колёса бесшумно покатились по утрамбованной дороге, а потом выехали на асфальт. Плотное движение машин, свет фонарей – оживлённая трасса на Тель-Авив встретила нас своей повседневной жизнью. Туда-сюда мельтешат щётки, уверенно стирают дождевые капли с лобового стекла. Белая полоса разделила дрогу на две части: для обычной езды и для скоростной. Мы не торопимся. Даём другим машинам возможность нас обгонять. Шофёр, незнакомый мне мужчина, молчит. И я в ответ тоже молчу. Развалился себе на заднем сидении, гляжу в окно и ничего не вижу. Вдруг поймал себя на мысли, что смотрю в самого себя. Проигрываю возможные варианты, если всё провалится.
   – Не беспокойся, всё должно получиться. Мы не могли выбрать кого-то другого. Нам нужен человек со стороны, который надёжен, но не засветился в подобных операциях.
   – Я всё понимаю.
   – Ну, вот и хорошо, раз понимаешь. Лишняя реклама ни к чему.
   Цепкий взгляд в зеркало на меня и тут же на машину, обогнавшую нас. На щеке еле заметен длинный, тонкий шрам. Опять глаза в зеркале смотрят прямо в меня.
   – Возьмите папку из-под моего сидения.
   Я нагнулся.
   – Откройте.
   Шелест бумаги позволил ему продолжить.
   – Вот ваша цель.
   На фотографии молодой человек. Поднял глаза и встретился с взглядом в зеркале. Я хотел спросить…
   – Он плохой человек.
   Водитель услышал не заданный вопрос. Видно в разведке учат читать мысли. Человек со шрамом замолчал и легко обогнал встречную машину на своей таратайке.
   – Он страстный поклонник Сиси.
   – А ещё? – я, наконец, выдавил из себя вопрос.
   – Торговец оружием. Бывший тайный агент разведки, внедрённый в сеть и перевербованный иракцами. Тебе надо сделать это с первого выстрела. Нам он не нужен, но иракцев надо напугать, показав публичную казнь.
   Человек со шрамом замолчал.
   – Куда мне теперь девать папку?
   – Положи под сидение. Сегодня концерт Сиси. Он будет там в Vip зоне. Тебе не составит труда отыскать его. У него всегда телохранителей больше чем у всех остальных.
   По прочитанному в папки я знал, что свет буден потушен три раза. Первый будет коротким: в нем певицу переоденут. Это задумка режиссёров и меня она не касается. Второй раз будет чуть длиннее. Это на некоторое время родит панику в толпе, а мне послужит сигналом готовности. В таком шуме никто не заметит, как падает человек, и никто не услышит криков охраны. У меня будет всего пять секунд для выполнения. Свет, погасший в третий раз, будет мне приглашением на выход. Судя по всему, это была вся информация.
   Мы въехали в Тель-Авив. Огромный мегаполис встретил нас яркими улочками и тёмными закоулками. Беднота здесь существует рядом с дорогими витринами и шикарными авто. На улицах небольшие группки людей спешащих на концерт во дворец спорта. Солдаты и полиция проверяют машины и людей. Заглядывают в лица. Подозрительных отводят в автобус и там проверяют более тщательно. Со всех сторон горят полицейские мигалки. Чуть в стороне стоят и тихонечко ждут своего часа пожарные машины и скорые.
   – Ого, много народа.
   – Было предупреждение, что будет самоубийца. Только я думаю, это не повод, чтобы отменить концерт.
   – Тут где-то мои друзья.
   – Я знаю. Их специально вызвали, чтобы у вас не было свидетелей.
   – А можно сделать так, чтобы они охраняли задний выход?
   – Зачем?
   – Сиси, наверняка, приедет именно туда.
   – Для чего это твоим друзьям?
   – Один из них влюблён в певицу.
   Я не ожидал той реакции, которая последовала за моими словами.
   – Скажите их номера медальонов.
   – А чёрт их знает.
   – Ну, тогда фамилии и имена?
   Тихонько, словно стих, я прочитал их номера и фамилии.
   Машина свернула в тёмный проулок. Мы оказались у пожарной лестницы, которая вела на самый купол дворца спорта.
   – Давай быстрей, пока нет охраны.
   Словно тёмная тень я полез с рюкзаком на крышу. Там меня ждало открытое окно.
   – Я жду тебя здесь через два часа. Не опоздай.
   – Не опоздаю, конспираторы чёртовы.
   Опять пошёл дождь. Я влез под крышу здания, похожего на огромный гамбургер. Полукруглое строение набито до предела людьми. Какая-то певица разогревает толпу. Дошёл до самого конца крыши и оказался прямо перед зрителями, под прожекторами. Мне видно всё, меня не видит никто. Подо мной на сцене певица, не менее красивая, чем Сиси. Дождь лупит по крыше, но его монотонную дробь слышу только я, остальные слушают музыку и голос. Обычный концерт. Толпа поклонников, мелькающий свет и особая атмосфера драйва. Я прочёсываю в монокль Vip зону. Вот кажется то, что мне нужно: очищенное телохранителями пространство в толпе. Считаю: один, два, три. Вроде девять, да это и не важно. Их много, а значит я на правильном пути. Они топчутся туда-сюда, пытаясь установить какие-то нерушимые толпой границы для своего хозяина. За их мельканием не видно кто же в середине. Я жду. Но вот суета вокруг слегка улеглась и за клонированными телохранителями открылась нужная мне фигура. Сомнений не было – полное соответствие фотографии.
   Толпе вокруг не особо нужна неизвестная певица на сцене, они ждут своего кумира. И когда появляется Сиси, зал дружно затягивает её песню. Такая встреча растрогала певицу, и она от счастья заплакала. Взяла микрофон и стала подпевать то, что тянула многоголосая толпа поклонников. Мне сверху было хорошо видно, что это не игра: как дрожат губы певицы и как она сдерживает слёзы. Красивый голос помогал многотысячному залу, а зал помогал ей. Так они и пели, пока не закончилась песня. И в тот же миг, как финальная точка, перед сценой взмыл вверх огонь. В толпе запищала красивая девчонка. Я не слышу её слов, но по губам читаю: «мы любим тебя». Свет вдруг погас. Народ испуганно притих, но яркая вспышка тут же осветила сцену и стоящую на ней полуодетую Сиси. Толпа взвыла от восторга.
   – Спасибо, – произнесла певица.
   Я чётко вижу своего клиента, а рядом с ним какую-то прыгающую девчонку.
   Следующая песня была известным хитом, но Сиси не успела её закончить, как свет опять погас. Прошло несколько минут, и тишина переросла в гневный свист. Начался беспорядок. Толпа в темноте ринулась к сцене. Там кричала испуганная певица, но кто же её услышит в таком шуме, разве только Илия. Я на мгновение улыбнулся. Мелькнула мысль, что именно сейчас у нашего грузина исполнится его желание. Я рад, что ему повезло. В какофонии звуков слышно как полиция пытается остановить разбушевавшуюся публику. Включился свет, толпа притихла. Но прожектора загорелись всего на пару секунд и снова погасли.
   Этого мне хватило. Больше тут делать нечего.
   Собрал всё то, что принёс с собой. Поднял свою гильзу и бросил другую. В проливном дожде скользнул вниз по лестнице. С этой стороны никого нет, лишь невзрачный автомобиль, ожидающий меня. Осторожно спускаюсь вниз. Тороплюсь. Ступенька за ступенькой мелькают под ногами. Запыхался. Чёрт, надо заканчивать с этими гамбургерами. Коснутся асфальта, огляделся.
   – Ждёшь?
   – Сейчас охранник вернётся. Садись.
   Дверь хлопнула.
   – Задание выполнено.
   – Молодец, – больше шофёр со шрамом на лице не сказал ни слова.
   Невзрачная на вид машина развила невероятную скорость. Через небольшое время мы были на противоположной стороне города. Водитель остановился у автобусной остановки.
   – Выходи. Езжай домой. У твоей жены украли кошелёк.
   Я удивился, и тут же представил, как такой же нанятый солдат ворует в толпе кошелёк. И всё это ради определённой цели. Я выскочил под дождь и сел в автобус. Мой проездной позволил ехать бесплатно, а человек со шрамом растворился в расплывающихся по стеклу дождевых потоках.
   Утром по телевизору показали сорванный концерт и счастливого Илию спасшего свою Сиси. На пустыре нашли сожжённую машину, так похожую на ту, в которой я ехал. Жизнь продолжалась своей чередой. Сорванный концерт Сиси очень быстро забыли. Ещё быстрее забыли странное убийство молодого человека в толпе, и уже вся страна обсуждала поднятые цены на молоко.

Глава 29

   Шабат. Как много в этом слове для ушей еврейских, и судя по всему для арабских тоже. То ли у них террористы закончились, то ли задумались – а зачем с нами связываться? Не знаю. Молчат. Не стреляют, не нарушают. А может, притаились? Тоже не знаю. Сейчас не спит только один террорист – это Илия. Медленно открываю глаза. Белый потолок показывает мне свои маленькие тайны-трещинки. Это он просит, чтобы побелили: «Покрась меня, я старенький уже! Скоро как рухну на твою башку дубовую! А ну покрась меня, чего смотришь? Или тебе в таком свинарнике нравится спать?». Закрыл глаза. Всё исчезло. Остался только храп Илии и ещё посапывание Андрея. Сегодня все тихо. Кажется, не будет ничего. Шабат правит страной Израиль. Нельзя ничего делать. Можно только пукать, извиняюсь за такую подробность, и кушать. Тишина – великая сила. Захватила собой всё. Почти всё. Нет, ну это невозможно…
   – Илия, перестань храпеть! Черт, ты чё не слышишь? А ну замолчи!
   Ну вот, теперь я без подушки. Надо вставать. Чёрт, этот бегемот нарушает весь шабат. Иногда хочется его придушить. Но тогда, кто потащит пулемёт? Нет, пусть живёт. Открываю в темноте глаза.
   – Покрась меня? Да знаю я, знаю потолок твой крик. Но шабат. Ты сам понимаешь что можно только… Так что, как-нибудь в другой раз. Чёрт, темно то как! Луна! Могла бы хоть ты шабат не соблюдать. Вышла бы, подсветила в окошко. Куда это моя подушка упала? Какой ты, Илия, большой!
   – Ты чего, Влад, шаришь по мне?
   – Тише, Илия! Вот, рядом лечь хочу. Может, займёмся любовью?
   – Ты чего, Влад! А ну слазь с моей кровати!
   – Ты меня не любишь, Илия?
   – Отстань.
   – Не, ну я хочу услышать ответ.
   – Ну, как командира – да. А как человека – нет.
   – Значит, будешь и дальше безнаказанно в шабат храпеть? Да?
   – Я за себя днём не отвечаю, а ночью и подавно. Так что, Влад, если хочешь, чтобы начальство не увидело бланш под твоим глазом – топай на свою кровать. А ну, живо слазь с меня!
   – Влад, Илия! Шабат же! Дайте вы поспать! И вообще, чего это вы на одной кровати полуголые улеглись?
   – Ну вот! Андрей, спи, давай. А то и к тебе сейчас пристану.
   – Вы чё? Я никому не скажу. Могила! Раз у вас любовь – любитесь на здоровье, только спать не мешайте.
   – Ну вот, Илия. Видишь, что ты натворил своим шумом?
   – Нет, я таки тебя стукну, Влад!
   – Эээ! Поосторожней! Я только за подушкой.
   – Ну, всё. Вот твоя подушка. Вали отсюда!
   – И чё, даже не поцелуешь? Или ты в шабат не целуешься?
   – Всё, ты достал!
   – Да я шучу, шучу! Всё, ушёл. Черт, вроде шёл к тебе, стула не было. Какого он теперь на дороге торчит?
   – Эй, влюблённые, вы дадите поспать?
   – Спи, кто тебе не даёт?
   – Вы своими стонами.
   – Да ладно, так уж и стонами! Ох, Андрей, и нафантазировал ты себе! Фантазёрка местная.
   – Спите вы уже, или обоих на улицу выгоню!
   – Понял, Андрей? Он выгонит, он такой!
   – Думаешь, он может в шабат?
   – Ты хочешь попробовать?
   – Неа! А может, не будем соблюдать шабат и подразним Илию?
   – Андрей, у меня нет желания с бланшем ходить.
   – Да заткнитесь вы уже!
   – Ты что, Илия, ревнуешь?
   – Вот дураки! Спите уже.
   – А может, нападём на него вдвоём?
   – В шабат?
   – Я ещё не сплю! Я всё слышу!
   – Понял? Он не спит. Когда уснёт, тогда свяжем.
   – Вы чё? Я вам свяжу! Вы меня ещё пастой намажьте, как в детстве в пионерлагере!
   – А что, это идея!
   – Ну, всё! Я встаю!
   – Андрей, шухер! Капец нашему шабату!
   – Да не шабату! Нам капец! И никто не узнает где могилка моя…
   – Ты чего, Илия? Шабат же на дворе. Ничего нельзя.
   – Вот, пришёл к тебе. Хочу любви.
   – И никто не узнает, где могилка твоя…
   – Андрей, идиот, не каркай! Да пошёл ты, Илия! Я не тебя, я вот Андрея люблю. И у нас скоро свадьба.
   – Что?
   – Ой, тоже мне тут, недотрога нашлась.
   – Вот вы дураки! И именно за это я вас и люблю.
   – Андрей, он нас обоих любит.
   – Чур, я буду любимой женой?!
   – А я буду по магазинам шляться. Можно, Илья, усыновить девочку лет 19.
   – Зачем?
   – А я буду с ней по магазинам твои деньги тратить.
   – Да спите вы! Шабат уже как два часа.
   – Всё, спим, спим. А кто это там вякает? А может ещё что имеешь сказать? Соседи по комнате молчат. Шабат соблюдают.
   – Ой, какой тяжёлый! Илия, ты же меня раздавишь. Сейчас кишки ломанутся через уши! Не гопцай по мне! Не хочу быть твоей женой! Вон, Андрей, пусть будет. Встань, бегемот, кому говорю!
   – А вот интересно, Влад. У тебя с ним какие детки будут? Бегивовтики?
   – Андрей, сбрось его с меня!
   – Это приказ?
   – Да!
   – Слушаюсь! Бегу, с жизнью прощаться! Эх, прощай Родина! Вспомни когда-нибудь павшего в неравном бою храбреца!
   – Да не Родина прощай! Давай герой! Убей этого террориста одиночку.
   – Бью!
   – Андрюха! Ты мух отогнал от меня? Спасибо!
   – А что, не больно?
   – Нет, Андрей. Судя по всему, ему не больно. Кабан, встань с меня Это приказ командира!
   – Влад, он встаёт…
   – Ну! И чего же ты ждёшь, Андрей?
   – А что делать?
   – Беги, коль жизнь мила!
   – Ты думаешь, он меня сейчас грохнет? Куда бежать?
   – Думаю на расстояние полёта ботинка. Беги, Андрей! Вот теперь беги!
   – Ай-ай-ай!!!
   – Попал?
   – Ага!
   – Черт, Илия! Он же свой! Всё! Вот так завалил Андрея в самый шабат.
   – И никто не узнает, где могилка его…
   – Ты, живой?
   – Ну, да. Только по-моему без почек.
   – Ничего, до свадьбы заживёт. Илия, ты теперь как настоящий мужчина должен жениться на Андрюхе.
   – С чего бы это?
   – Потому что ты его обесчестил. Вот твоё приданое – подушка. Забирай и иди.
   – Всё, давайте спать. Иначе завтра утром не встанем.
   – Ну, как теперь уснуть, варвары?
   – Андрей, спой ему колыбельную. Как она там начинается?
   – Я не могу, у меня почек нет. Пусть сам поёт.
   – Спи моя радость, усни.
   – Илия, ты прямо Адриано Челентано!
   – Ну да, я всегда хорошо пел. В доме погасли огни…
   – Тебе в театре петь можно.
   – Что, точно могу?
   – Ну, да. В театральном туалете кричать: занято!
   – Ах ты чёрт! Ну, всё, Влад, ты нарвался!
   – Нельзя, Илия. Сейчас шабат. Отставить! Стоять! Сидеть! Тьфу, место! Андрей, как там бегемотов останавливают?
   – Только выстрелом, Влад. Илия, убей его и уснём.
   – Андрей, тебе не жалко меня?
   – А что мне, Влад, одному с отбитыми почками страдать?
   – Всё, капец мне. Чвяк… Раздавишь, бегемот! Илия, может, поспим?
   – Нет уж! Ты мне не дал поспать, Влад. Теперь я к тебе пришёл.
   Так что ты там о бегемоте шептал?
   – Может, акт о капитуляции подпишем, Илия? Я тебе отдам всё, что ты захочешь.
   – Что, например?
   – Борьку с его огромной задницей.
   – Не а, не хочу.
   – Андрей, успокой своего мужа.
   – Не муж он мне больше.
   – Почему?
   – Потому, что шляется по чужим койкам.
   – Почему? Это моя койка для него своя, а вот твоя – чужая. И вообще, в Израиле всё общее.
   – Это ты так думаешь, а вот Илия нет. Черт, Илия! Ты чего в меня опять ботинок кинул? Больно же! Слово правое не заглушить! Нас 5 миллионов, всех не передавишь!
   – Молчи, старшая жена.
   – Влад, тебе капец!
   – Ой, ну куда вы оба на меня? Не надо меня связывать, отпустите! Только не руки! Это приказ!
   – Всё, ты договорился.
   – Мужики. Ай-ай-ай! Я волшебное слово знаю.
   – Какое? «Я больше так не буду»? Не то. Извинения не принимаются.
   – Что, не то? Тогда вот ещё одно: Макдональдс! По две порции каждому. Всё, сволочи! Напали на бедного еврея. Рэкетиры шабатные.
   – Утюг будем ставить за его слова грешные?
   – Нет! Андрей, отпрыгивай! Илия, всё, хватит! Порезвился бегемот и в кроватку на бочок.
   Грузин наконец плюхнулся в свою кровать. Пока храпа нет, пытаюсь быстро заснуть. У грузина в крови ещё не упал адреналин. Тут же сопит Андрей с синяком, и, по-моему, с отбитыми почками. Кто же просто так выдержит удар ботинка Илии? Медленно закрываю глаза. Белый потолок больше не показывает мне свои маленькие тайны-трещинки. Не зовёт, чтобы его побелили. Открыл глаза. Маленькая часть штукатурки упала на ногу. В тишине шабата остался только храп Илии и ещё посапывание Андрея. Сегодня всё тихо. Кажется, не будет ничего. Великая тишина захватила мир. Нет, ну это невозможно!
   – Илия! Перестань храпеть! Черт, ты что не слышишь? Ну и ладно. Завтра опять шабат. До вечера шабат. Надо уснуть и продолжить жить.

Глава 30

   Наступает шабат. С лучами исчезающего за горизонт солнца приходит тишина. Ночью высыпаемся, а утром мир Израиля замирает, чтобы на сутки забыть о шуме. Все прячутся под кондиционерами. По закону шабата нельзя даже выключить или включить свет. Мы отдыхаем на базе. Так получилось. Сегодня мы сами себе командиры. Можем быть генералами и полковникам, в подчинении которых мы сами и находимся. «Буря в пустыне», «Литой свинец», «Гроздья гнева»: такие громкие названия. Наверно для рекламы, чтобы потомки гордились нашими деяниями.
   Откладываю ноутбук и ложусь на койку.
   – Что читал? Или опять там, где нельзя лазил?
   – Нет, спорил на форуме о смысле названий военных операций.
   – Влад, а давай мы сейчас сами проведём операцию?
   – Илия, а ещё что давай? Всё, что мы можем в субботу, это напасть на гамбургеры в Макдональдсе.
   – А что и вправду, Влад! Скучно! Давай проведём операцию и назовём её как-нибудь громко. Ну, например, «Мокрый пол» или «Громкий визг»?
   – Андрей, и ты туда же? Лежим, плюём в потолок. А кому нечего делать, пусть зависнет в скайпе с красоткой.
   – Жаль.
   – Что жаль, Андрей? Вот хочешь, проведи военную операцию «Бешеный таракан».
   – Это поймать Борьку, что ли?
   – Илия, ты гений!
   – Не! Борьку, Влад, нельзя трогать, это святое. Прям в душу мне сейчас плюнул.
   – Скажи лучше, Андрей, что ты боишься таракана!
   – Да ты что, Илия! Хочешь сказать, что я трус?
   – Ну???
   – Да как ты смеешь? Я вызываю тебя на дуэль!
   – Сейчас, как дам больно!
   – Понятно, Илия. Замолкаю.
   – Влад, а ты боишься таракана?
   – Нет, не боюсь.
   – А ну, докажи! Вот он как раз выполз.
   – Жалко ведь.
   – А, струсил?
   – Нет. А вот те, кому делать нечего, сейчас побегут кросс.
   – Так шабат же?
   – Ничего! Кто вас тут увидит, дуралеев?
   – Не хотим кросс.
   – Тогда на турник в качалку.
   – Так шабат, Влад!
   – Тогда я объявляю о начале военной операции «Шабатний писк».
   – Вот это уже интересно!
   – Так, надо подразделение и Рыжего мобилизовать. Хватит дрыхнуть, Илия. Андрей, быстро метнись к ним в комнату. Скажи, пусть одеваются, как на патруль. Автоматы брать не надо.
   – Ты че, сейчас прикольнулся, Влад?
   – Мигом выполнять задание!
   – Они меня убьют!
   – Сейчас это сделает Илия. Я только скажу ему: «фас».
   – Понял, бегу. Но если меня грохнут прямо там, прошу считать меня коммунистом.
   – Так, Илия. Сгребай объедки и пустые баночки в мусорник.
   – Есть!
   – Давай одевайся и перестань есть.
   – Есть!
   – Илия, хорош жевать! Ты почти уже в мусорнике.
   – Влад, ты звал?
   – Да, Рыжий.
   – Зачем?
   – Повеселиться хочешь?
   – Хочу.
   – Значит сейчас ты, со своими архаровцами и моими петлюровцами…
   – А почему петлюровцами?
   – Илия, ты посмотри на себя! Тебе наган в руку и вылитый Беня Крик.
   – Влад, так что там за прикол?
   – Рыжий сейчас мы осуществим операцию «Шабатний писк».
   – Звучит здорово. А что делать?
   – Илия, ты, чтобы много не болтал, пойдёшь… Да оставь ты эту еду.
   – Жалко выкидывать. Вон смотри, сколько ещё пиццы осталось.
   – Брось, тебе говорю! Быстро одеться, телефон в руки и к медпункту. У тебя наблюдение за передвижением врага.
   – Есть!
   – Влад, ты что прикалываешься? Какие враги? База же!
   – Марш! И не пищать! Смотреть в оба за Анжеликой.
   – Есть!
   – Не есть, а мигом. Стой! Бинокль забыл. Почему не в бронежилете?
   – А что, надо?
   – Ну, вот странный человек?! Операция же военная! Не игрушка какая. Ты в униформе человек-гора, а без неё толстух. Каска и лифчик с магазинами. Попрыгай. Ничего не звенит? Не болтается? Всё, марш!
   – Влад, я пока ничего не понимаю.
   – Рыжий, всё просто. Анжелика сейчас начнёт загорать, а мы ей не дадим. У кого есть презервативы?
   – У меня. Влад, ты чего?
   – Андрей, среди нас всех только тебе всякая фигня в голову лезет. Давай сюда своё имущество, половой гигант.
   – Не дам.
   – Давай, это приказ!
   – Сволочи! Всё нажитое непосильным трудом отбираете.
   – Давай, иначе в Сибирь!
   – Хорошо.
   – Да не бросай их на стол. Подними, и пойди, наполни водой.
   – А для чего, Влад?
   – Рыжий, раздай своим архаровцам швабры и метлы. Я своим тоже раздам. Теперь смотри: действуем как в бою, зачищаем здание от грязи.
   – Грязи?
   – Ну, да. Грязь на полу наш враг, Анжелика её заложник. Заходим, чистим пол, уходим. Так понятно? Рыжий, не ржи! Смотри, вот план.
   – Влад, ты как Чапай.
   – Да не ржи, ты. Наша задача войти и выйти.
   – Может просто кинем взрыв пакет!
   – Андрей, ты уже здесь?
   – Ага!
   – Теперь молчи и не умничай.
   – Мне тяжело.
   – А ты думал, легко будет?
   – Ну, примерно так.
   – Рыжий, смотри сюда, а не на таракана. Твои люди берут две комнаты справа, мои слева. Потом по коридору уходим.
   – Я открываю дверь?
   – Верно, Рыжий. Андрей бросает в каждую комнату гранату. Андрей, ты как всегда понял чётко? Кто первый заметит Анжелику, тот её и хватает. Пол моем, Анжелику выносим. На всё три минуты. Задание понятно? Повторять для особо одарённых надо?
   – Я что? Чуть что, сразу Андрей.
   – Действуем как можно чётче. Андрей, четыре презерватива готовы?
   – Да.
   – Оделись, подрыгались. Илия, что там на горизонте?
   – Ничего. Анжелика болтает по телефону. Наверное с мужем.
   – Откуда знаешь?
   – Счастливая такая.
   – А что так шумно у тебя?
   – Да тут один решил на травке рядышком позагорать.
   – Тебя не видно.
   – Обижаешь, командир.
   – Сними его! Эй, Илия, Илия!
   – Всё. Выполнил.
   – Ты что с ним сделал?
   – Да набросил одеяло и вдарил.
   – Надеюсь, не убил?
   – Нет, конечно. Дышит, а может быть и нет.
   – Главное, что не заметил.
   – Командир, хватит обижать меня. Конечно, не заметил. Командир, чисто. Никого. Анжелика перестала болтать.
   – Пора. Всем включить переговорники. Держать связь.
   – Илия, ты где?
   – Вот я. На три часа возле кучи.
   – Какой кучи?
   – А я почём знаю?
   – Ага, вижу тебя за кучей навоза.
   – Да ты что?
   – Ага, не шевелись. Там двери медпункта. Всё, готовы? Стоим в линию.
   – А может не надо?
   – Андрей, пошёл! Кидай, Андрей, свои гранаты. Одна, вторая, третья, четвертая. Рыжий, пошёл!
   – Первая комната – чисто. Вторая – чисто.
   – Влад, вижу цель. Пищит. Заткнул рот.
   – Быстрее! Швабрами махаем! Докладывайте.
   – Первая комната – готова.
   – Вторая – готова. Третья – готова.
   – Влад, Анжелика кусается и вырывается.
   – Терпи, Рыжий. Мы выходим. Всё. Все комнаты чистые. Дом зачищен. Две минуты 13 секунд. Стоп.
   Шабат великое дело. Сколько про военные операции можно почитать, но ни одна из них не провелась в разгар шабата как наш «Шабатний писк».
   – Выполнена на четвёрочку, потому что Андрей попал своей гранатой в Анжелику.
   Теперь можно снять мокрые бронежилеты и лифчики. Каски и швабры лежат в углу.
   – Рыжий, не ржи.
   – Нет, Влад. Всё было классно! Спасибо.
   Борька увидел Анжелику и спрятался под шкаф. Наверное, вспомнил, как она однажды принесла Дихлофос.
   – Вы чё, с ума сошли?
   – Командир, пленного не убили. Смотри, как кричит.
   – Анжелика, это тебе компенсация.
   Цветы, сворованные Илией с клумбы, немного испортили вид базы, но зато заставили рассмеяться Анжелику.
   – Ну, вы и дураки.
   – А кто спорит?
   – Я ничего не поняла. Думала, террористы напали. Вы всё так быстро провернули.
   – Пойдёшь с нами в Макдональдс.
   – Пойду. Мне с вами ничего не страшно.
   – Рыжий, а ты?
   – У меня патруль. Спасибо, Влад, ещё раз за операцию. Поржал со своими архаровцами вдоволь.
   – Бывай, до встречи.
   – Бывай.
   – Андрей, что там у нас с машиной?
   – Всё в порядке.
   – Пяти минутная готовность. Для тебя, Анжелика, десяти.
   – Я сейчас мигом, Влад.
   И был после операции «Шабатний писк» весёлый праздник с кока-колой, гамбургерами и чипсами. Пива конечно нельзя. Ну и пускай начальство думает что нельзя…

Глава 31

   Снег за окном падает, не останавливаясь. Смех, крики на разных языках. Запах ароматного кофе, вкус лепёшек и ещё много всего. Сижу в номере гостиницы на горе Хермон. После вчерашнего катания на лыжах всё болит и ноет. Особенно досталось коленям.
   – Чёрт, какой же я старый! – это первые мои слова, услышанные миром в это зимнее утро.
   Сегодня такой же день, как и вчера. Крупные снежинки, беспрерывно падают с неба как обрывки белой бумаги, делая слой снега всё толще и толще. Это хорошо – значит мягче будет падать. Лыжи, взятые на прокат, стоят в углу и ждут, когда же на них начнут кататься. Не, мы не дураки. Убиться с этой горы очень даже легко. Вчерашние наши попытки покататься, отбили у меня попу и желание ещё когда-нибудь заниматься этим гиблым делом. Когда смотришь по телевизору, как едут на лыжах, всё выглядит иначе. Красивые, изящные тела. Лёгкие, грациозные движения. Милые, румяные красотки в облегающих костюмах. Праздничное настроение, лёгкий морозец, слепящее солнце. Вот именно за этими впечатлениями мы с Илией и приехали сюда. Андрей тоже должен был ехать с нами, но в последний момент вдруг поумнел и отказался. И правильно сделал. Вчерашний день был самым настоящим кошмаром. Сначала была попытка запрыгнуть в этих дурацких лыжах на катающиеся лавочки. Потом страх, что трос подъёмника оборвётся под весом этого бегемота в горнолыжном костюме. И дёрнул меня чёрт сесть с ним на одно креселко без парашюта. Дальше надо было спрыгнуть на ходу с этой карусели для великанов. Потом была сверхбыстрая погоня за лыжами. Я так и не понял, кто на ком ехал: я на лыжах или лыжи на мне. Какие-то части нашего тела ехали, какие-то падали. Потом опять ехали, катились и падали. Под конец я чувствовал себя таким равномерным снежным комом. И ещё, после этой чудо-горочки я на сто процентов уверен, что кости у меня резиновые. Ну, во всяком случае, они гнуться во все стороны. А как весело было всем, кто находился на горке, наблюдать за двумя кеглями. Ободряющий смех поддерживал нас всю дорогу и не давал унывать. Мы с Илией не сдавались. Старались ехать как олимпийцы по телевизору. Крутили попой, переставляли лыжи и прижимали коленки друг к другу. Но это больше походило на скоростной спуск. Причём у Илии это был слалом на сноуборде. Потому, как одна лыжа ускакала от него в самые первые секунды, и он вместил две свои ласты на оставшуюся бедолагу. Надо будет поинтересоваться, из какого материала она сделана. Крепкая штука, раз выдержала такой перегруз. И во всём этом виноват был я. Не надо было отказываться от инструктора. Но ведь никто не знал, что у нас будет всё так запущено. Экстрим был полный. Но что удивительно, под конец мы умудрились собрать все ноги, все руки и даже все лыжи. Хотя я, наверное, ещё раз залез бы на эту горку только для того, чтобы посмотреть как двухметровый столб несётся с расставленными в стороны руками и криками: «Лыжню!!!».
   Сегодня только созерцаем в окно как катаются другие. Кажется, на горку вышли все кто мог. Очевидно объявили, что двух вчерашних олимпийцев не будет. Ну и не надо. Больно уж вы нам нужны, с вашей членовредительской горкой. Лучше вот в шахматы поиграем и Бетховена послушаем. У Илии конечно в наушниках его любимая Сиси, а перед глазами детский мат на шахматной доске. Рука поторопилась к белому королю и положила его возле ног чёрной королевы.
   – Хочешь отыграться?
   – Что ты говоришь? – Илия вытащил наушники и оставил их зажатыми в огромном кулаке. Больше он их там не найдёт.
   – Говорю, хочешь отыграться?
   – Нет, не хочу. Мой король слишком слаб.
   – Ну, хочешь, поменяемся цветом фигур? Постой, не втыкай ты эти бананы в уши. Давай ещё сыграем?
   – Нет. Не хочу, Влад, с тобой играть.
   – Почему?
   – Я за сегодняшний день уже двадцатый раз тебе проиграл.
   – Двенадцатый.
   – С тобой, Влад, время летит в два раза быстрее.
   – Ну, я не виноват, что ты подчиняешь своё тело силе, а не мозгу.
   – Ты не умничай. Моя сила всегда нас выручает.
   – Да, Илия. Конечно, ты прав. Прости, не то ляпнул.
   – Да всё правильно. Я кто? – Илия взял с доски маленькую фигурку.
   – Я пешка.
   – А может, ты король?
   Я коснулся белого короля и поставил его возле королевы.
   – Нет, я так не думаю, – в голосе великана звучала грусть. – Вот сколько ей надо пройти, чтобы стать значимой фигурой?
   Пальцы с обгрызенными ногтями отодвинули левый фланг фигур.
   – А какая у тебя мечта в жизни?
   – Стать офицером.
   Ответ заставил меня замолчать и поставить пешку на шахматное поле, перемешав всю игру между собой. Илия шагнул пешкой на одну клеточку вперёд. Я сделал шаг своей.
   – Надо не хныкать. Надо по чуть-чуть идти к намеченной цели. Учиться вам батюшка нужно, а не в качалку ходить. Хотя, и это тоже не плохо. Но сила не будет тебя выручать вечно.
   – Надо иметь счастье, чтобы стать офицером.
   Чёрная пешка сделала свой шаг на белое поле.
   – Ты только посмотри: ты влюблён, а главное, в тебя влюблена самая красивая девочка в стране. И ты ещё говоришь о счастье?
   – Хорошо, Влад. Согласен, ты прав.
   И белая пешка, повинуясь руке своего игрока, сделала очередной шаг навстречу моей пешке. Я без слов подвинул свою фигуру. Два пешки встретились посредине шахматной доски.
   – Подумай, а нужно ли тебе офицерское звание.
   – Но мой контракт скоро закончится и новый наверняка уже не подпишут.
   – Ты посмотри, ведь наша жизнь как эта шахматная доска. Вот короли, которые всё время воюют между собой. Вот королевы, которым нужно признание и любовь. Вот армия, полиция, границы – всё это как шахматная игра, а мы с тобой, Илия, пешки. Две маленький фигурки, среди многих других, которые ждут прикосновение руки игрока.
   – Влад, мне нравится армия. И дело не в постоянной зарплате, а в желание быть здесь. В желание защищать тех, кому нужна помощь. Бог придумал меня великаном, значит, ему нужно моё умение служить.
   Илия немного подумал и добавил:
   – Сиси зовёт меня охранником в свою команду. Но я свой выбор сделал. Как жаль, Влад, что я так поздно её встретил. Ведь до неё я хотел просто быть солдатом, а теперь хочу чего-то большего.
   Хочу расти по карьерной лестнице и может даже стать генералом.
   – Илия, ты глупый большой человек. Она тебя любит и ей наплевать кто ты в армии. Так ты уходишь?
   – Нет, я буду служить, пока не прогонят.
   Рука коснулась чёрной пешки и подвинула её на шахматном поле. Илия тоже толкнул свою пешку вперёд.
   – Я буду офицером.
   Фигуры разной величины смотрели, как вперёд шагнула смелая пешка. Они стояли и ждали, когда же рука игрока оживит их.
   – Ну что, давай, Влад, сыграем в двадцатый раз?
   – Давай сыграем. Но теперь ты белыми, а я чёрными.
   – Согласен.
   И только мы пожали друг другу руки над шахматной доской, как за окном раздался дикий визг. Крик: «Помогите!» заставил нас прилипнуть к оконному стеклу. Не веря своим глазам, мы уставились на Андрея, который нёсся со скоростью света прямо на стенку нашего домика. Разогнавшись на лыжах, а может, получив ускорение посредством доброжелательного пинка под зад, он развёл руки в стороны, закрыл глаза и открыл в вопле рот. Я так и не понял кто кричал «помогите»: то ли Андрей, то ли люди, валяющиеся по всей трассе после его «полёта». Сейчас он напоминал мне метеорит из фильма «Армагедон», который нёсся на землю. Столкновение было неизбежно, так как Брюса Виллиса у нас не было, и спасти домик от столкновения никто не мог. Всё произошло быстро. Глухой удар о стену и тишина. Такой себе оглушительный «шмяк». Мы с Илией бросились на улицу. На крик уже подъехали спасатели и пытались оказать Андрею медицинскую помощь, подсовывая ему под нос нашатырь. Всё что осталось от лыж, походило больше на щепки после неумелого плотника. Ну, хоть будет чем печку растопить. Всё что осталось от Андрея, это скелет напольный вдохом, очень поцарапанное лицо и надпись над головой «посмотрите тормоз».
   – Андрей, ты что? Кто так лицом тормозит?
   – А как надо?
   – Щас я тебе покажу, как надо, – поучительно поддакнул «специалист» Илия.
   Андрей уставился на меня глазами затуманенными лёгким сотрясением.
   – Я вас нашёл.
   – Ага. Утвердительное заявление. По запаху, что ли шёл, следопыт?
   – Меня сейчас стошнит.
   – Ээээ, давай в сторону.
   Пока Андрей занимался освобождением желудка, Илия схватил свои лыжи и побежал на пригорок возле домика, именуемый горкой для начинающих. Увидев огромного человека, люди, а среди них были не только жители Израиля, стали рассыпаться в стороны. Он был очень похож на всем знакомого с детства Бармалея. Попасть второй раз под каток, да ещё таких размеров, никто из отдыхающих не хотел. Илия так спешил научить Андрея правильно тормозить, что побежал на горку в своих ботинках. По мере приближения к вершине мозг Илии осознал, что он не сможет съехать, так как на ногах нет специальной обуви. Замедляя ход, он почти остановился, когда мимо него промчалась молодая пара на автомобильной камере. Вернее они не промчались, а вывалились из шины и дальше поехали на попах. А это колесо имело глупость остановиться у ног Илии. Лыжи были тут же отставлены в сторону. Илия уселся в круг и с непонятным торжествующим криком, выражающим его власть над горой, ринулся вниз. В это время Андрей только стал выходить из состояния космической невесомости. Опорожнив желудок, он прислонился к стене нашего домика, как к надёжной опоре. Из-за сильного снегопада Андрей не мог смотреть вверх, а уткнулся себе под ноги. Я же с возрастающим ужасом наблюдал за приближением огромной массы, которая не собиралась тормозить. По всей видимости, стена нашего домика должна была стать для неё естественной пристанью. Всё что я успел, это выдавить из себя писк:
   – Андрей, берегись!
   – Ой, мама! – это было последнее, что он сказал перед столкновением с летящей горой.
   Илия, сросшийся с резиновой камерой как одно целое, впечатал Андрея в стену, благодаря чему и затормозил.
   – Ой, мамочка – послышалось из-под туши, и в этот момент камера лопнула.
   Ко всеобщему удивлению домик устоял, а вот Андрею теперь явно нужна была госпитализация. Он отлип от стены, слегка поцарапав зубами сруб. Выплёвывая остатки древесины на снег, Андрей обвёл окружающих затуманенным взглядом. Илия, весь в резиновых ошмётках, глупо улыбался. Он начал извиняться, пытаясь поднять друга и придать ему прежний человеческий вид. Но его неуклюжие движения увеличили степень сотрясения Андреевского мозга. Спасатели стояли с широко открытыми глазами, еле сдерживая смех. Их явно не учили, как поступать в подобных эксклюзивных случаях. Все остальные пребывали в состоянии лёгкого столбняка. Я застыл с открытым ртом, по-моему вывихнув себе от удивления челюсть.
   – Ой, мамочки, – Андрей явно был живой, что радовало. – Я уже в раю? А почему так темно? Я надеюсь, Бог это не та туша, которая нависла надо мной? Неужели не нашлось более симпатичных ангелов? И почему здесь так холодно?
   Спасатели наконец-то очнулись и передвинули Илию в более безопасное для окружающих место.
   – О, свет. Бог спасибо тебе.
   Пребывая в состоянии лёгкого шока, Андрей всё ещё не понимал где находиться. Но вот взгляд его начал проясняться. Ватка с нашатырём, поднесённая к его носу симпатичной спасательницей, окончательно развеяли иллюзии. И вот тут он высказал всю любовь к Илии, накопленную в его любвеобильном сердце за много лет совместной службы. Даже горы заткнули холмикам уши, чтобы не слышать слов ругани. Сам Илия его испугался. Выплеснув из себя весь свой словарный запас, помятый, побитый и несчастный Андрей съехал по стенке вниз как растаявший холодец. Илия порядком струхнул и не придумал ничего лучшего как предложить:
   – Ну хочешь я встану на колени?
   Андрей молчал. Слова закончились.
   – Ну хочешь, я тебя поцелую?
   – Я тя щас поцелую! Я тебя сейчас так поцелую, без целовалки останешься!
   – А хочешь, я тебя поцелую? – девочка-спасатель была явно опытным спасателем.
   Атмосфера разрядилась, и у Андрея на лице появилось что-то похожее на улыбку. Он подставил помятую щёку для поцелуя.
   – А ещё?
   Поцелуй во вторую щёку вернул Андрея в этот мир и в его глазах загорелись искорки разврата.
   Горка постепенно опять заполнилась людьми. Спасатели, как ни в чём не бывало, пошли искать новых камикадзе. Илия с расстроенным видом уселся у шахматной доски, а где-то в опускающейся темноте, в окружении свечей и романтической музыки Андрей получал первую медицинскую помощь из уст очаровательной спасательницы.

Глава 32

   По телевизору идёт кино «Зелёная миля». Комната пуста. Борька бегает по полу в поиске жратвы. Ему совсем не одиноко, даже наоборот. Забытый всеми, точно также как и телевизор, он живёт своей жизнью. На базе тишина, никого нет. Повинуясь приказу все сейчас возле границы под огромным палящим солнцем.
   Над головой пронеслась «кавалерия». Где-то впереди раздаются взрывы. Мне хорошо их слышно здесь, под деревом. Кто-то в штабе придумал войну в самый шабат. Поймал себя на том, что наблюдаю, как упорно маленький муравей тащит кусочек жёлтого листа. Он тоже готов выполнить любой приказ. Так и мы: никто не бежит от службы. Кто познал вкус адреналина, тот хочет это испытать ещё. Такая уж наша людская природа. Некоторые от безделья придумывают способы, как позабавить себя. Ну, там всякое разное: рулетка, высокие скалы, американские горки. Ищут грань между жизнью и смертью. Многие хотят её почувствовать. А она здесь, сейчас, появляется прямо под ногами вместе с ракетницей.
   Я не искал этой грани, так получилось. Жизнь, научившая меня только стрелять и подписанный контракт – вот что заставляет меня быть здесь. Я знаю что выживу, потому как не совсем глупый солдат. Главное не быть героем. Героев смерть находит легко. Нужно быть как все, но делать это чуточку лучше других.
   Смотреть, лежать, бегать и прыгать лучше остальных и буду жить, а смерть пусть найдёт иного. И ещё очень важно, если ты уже сделал сюда свой шаг, ничего не боятся. Секунда, миг размышления, может стоить кому-то жизни. Мы все тут ходим по грани. Аминь.
   Прочитал молитву своему крестику в руке. За бляхой медальона его не видно. Солдаты со стороны смотрят, как я сижу под деревом и что-то шепчу своему номерному знаку. Некоторые смеются, но мне наплевать на них. Спрятал крестик, примотанный скотчем к бляхе, за пазуху и посмотрел на окруживший меня мир.
   – Спаси и прости Господи за содеянное мной, – шепнул небу и улыбнулся рядовому. Тот оглянулся по сторонам и прибавил шагу.
   Я рассмеялся и обратил внимание на вновь прибывших солдат. Они не такие как я, только что были дома. Сидели за столом со своими любимыми, улыбались гостям или просто смотрели телевизор. А может быть наблюдали за морем или читали книгу. Их высыпало около сорока из автобусов. С удивлением смотрят на громко смеющегося офицера. Мы с ними не в первый раз уже вместе. Некоторые лица я знаю. Подобрал колени под себя, чтобы не лежать вульгарно, будто на пляже. Вот вижу тех, кого так хотел видеть. Из третьего автобуса вышел врач. Он всегда с нами в ниточке, не ломает строй. В жизни простой обыватель, без подвигов и чуть даже трусоват, а у нас он врач. Его умение не раз отгоняло от меня смерть. Теперь ему уже не так страшно, потому как прибыл и уже никуда не денется.
   – А где Илия?
   – А он там, в платке. Получает свой паёк.
   – Как дела у Андрея?
   – В лото выиграл тысячу шекелей.
   Робкое рукопожатие оставило мою руку в покое.
   – Ну, значит выставится.
   – Ага, он как раз тот, что поставит, – улыбнулся я.
   Наступила неловкая пауза. Говорить вроде не о чём, но хочется побыть чуточку рядом, обвыкнуть друг к дружке. Как волки следуют за вожаком по запаху, так и нам скоро на свою охоту. И чтобы выжить, важно чувствовать всё, даже запах друг друга.
   – Влад, я пойду, получу медикаменты.
   – Да, конечно, Саня. А как твоя жена?
   – Да ничего. Вот скоро должна родить.
   – Молодец, удачи вам. А кого рожаем?
   – Мальчика.
   – Хорошая работа.
   – Ну, Влад, стараемся. А эта вся хрень надолго?
   – Не знаю, Саня. Может и да.
   – Ну, я тогда побег. Возьму Редносика, Безболку, Челенджер.
   – Ты там не слишком жадничай, всё это на себе тащить.
   – Влад, лекарства это необходимость, а не ненужная вещь. О чём тут говорить?
   – Всё, не лезу. Топай.
   Доктор ушёл, а я улыбнулся, глядя на то, какие разные прибывают воины. Маленькие и большие, толстые и худые, бородатые и гладкие как младенец. Некоторые бреются у умывальников, некоторые молятся солнцу. Пришли лучшие из лучших. Автобусы привозят всё новых и новых. Многие водители уже сделали по пару ходок. Жизнь большого армейского организма проснулась и стала заполнять пространство вокруг моего дерева. Каких-то резервистов я помню по прошлой военной операции, остальных просто не знаю. Но все чётко выполняют приказы. Так создан этот мир: одни командуют, вторые исполняют. Без этого нельзя, иначе хаос.
   – Влад, помоги.
   Илия тащит лишний цинк. Выменял на гамбургер у капрала.
   – Лишний не помешает.
   – Ты расстался с самым ценным, что у тебя было?
   – Ну, да.
   – Подвиньтесь.
   Большой Илия легко растолкал молодых солдат и пристроил огромную попу рядом со мной. Легко открыл цинк.
   – Давай, помогай. Без этого нельзя.
   – Да знаю я. Помогаю не тебе, а себе.
   Автобусов всё больше. Гул машин соединился в один и создал привычную для ушей мелодию под названием «Нас много». Закат солнца не мешает никому. Уже не так жарко.
   – Ну, и кто меня там пинает в спину? Самуил, привет. Ты с нами?
   – Куда же вы без меня?
   – Как куда? Вперёд. Думаю вон туда.
   – Ага, значит, забыли про старика?
   – Да ладно, куда мы без тебя?
   – Всё туда же.
   – Нет, Самуил. Без тебя мы можем только думать, что победим.
   – Значит, без меня никак?
   – Всё как обычно. Ты не первый раз с нами.
   – Конечно, надо же кому-то рацию тащить.
   Хороший он мужик, простой, хоть и начальник. Говорят, у него банк отбирает квартиру.
   – Всё будет хорошо, – ответил вдруг Самуил моим мыслям. – Я же отличный электронщик. Как-нибудь прорвусь. Влад, а операция надолго?
   – Не знаю. Вообще-то ещё ничего неизвестно. Приказ был только собраться, а значит пока не война.
   – А что?
   Я подмигнул.
   – Демонстрация, как на параде.
   – Тогда я с вами на демонстрацию.
   – Садись.
   Чуть отодвинулся, и этого вполне хватило, чтобы в пространство между мной и неизвестным бойцом уместился худосочный, рыжеволосый Самуил.
   – Вот ты толстый!
   – Простите, извините, я тут только немножечко примощусь.
   – Хорош вертеться. Замри.
   – Всё, всё, замираю.
   За моей спиной Самуил положил голову на рацию. Я обернулся.
   – Всё, устроился?
   – Ага.
   Вернулся к цинку Илии и продолжил набивать магазин.
   – Влад?
   – Ну, что?
   – Смотри, девчонки прибыли.
   – Самуил, они уже давно здесь.
   Чисто машинально, не из любопытства, обернулся. Увидел женские боевые единицы, похожие в этом одеянии на мальчишек. Они курили, сбивали пепел под ноги и о чём-то сосредоточено болтали. Тонкие пальцы в полуперчатках.
   В глаз попадает песчинка. Начинаю усиленно моргать. Слеза вымывает непрошенную гостью. Рукой смахиваю солёную капельку и не отвожу глаз от прибывшего тягача, с которого медленно сползает танк «Меркава». Перевожу взгляд дальше, а там стоят ещё пять таких, готовых сползти на песок.
   Как здорово, что всё вот так, а не иначе. Окунутся в этот шум лучше, чем стоять в тишине и ждать. Я чувствую силу монстра, возрождающегося на пятачке перед границей. Его щупальца расползаются в разные стороны, и каждый знает, что он должен делать. Стали появляются палатки, ящики. Сюда позвали тех, кто уже стрелял. Это видно по их серьёзным лицам. Неподалёку слышится громкий смех. Обернулся. Стайка девчонок в форме говорит о чём-то между собой. Значит мы стали ещё сильней, раз у нас такие милые ангелы в касках. Народ всё прибывает. Некоторые садятся возле меня в тени.
   Я вернулся к магазину. Илья уже закончил набивать один и набивает второй. Посмотрел в глаза своего пулемётчика.
   – Ты чего, – удивилась гора грузинского происхождения.
   – Да так, ничего.
   Постучал полным магазином по каске, чтобы патроны приклеились один к другому.
   – Прорвёмся, начальник.
   – А куда мы денемся? Конечно, прорвёмся.
   Солнце коснулось земли краешком яркого круга. Бедуин прочитал молитву, а рядом молится еврей, простой крестьянин. Тихонько шепчет слова к своему Богу. Всё постепенно стихает. Отбой у дерева. Завтра нас ждёт новый день. Наполнил живот сникерсом, а на закуску тоненькая лапша. Её можно есть сухую и не тяжело нести в рюкзаках, много она не весит. Желудок набил, вот теперь порядок. Некоторые уже спят в темно-зелёных спальниках. Никто не пошёл в палатку, чтобы не тревожить рядом лежащего. Я закрыл глаза и в тишине жду приказ. Каждый ждёт. Смотрю на бедуина, своего следопыта. Он уже помолился и просто сидит на броне. Нет радости на лице у жителя пустыни. Есть сосредоточенность и может быть страх, что приказ всё-таки прозвучит, и тогда надо будет идти. Но если по-честному, то так не хочется ступать на эту грань между жизнью и смертью. Я спал не долго. Вскоре открыл глаза. Лежу в темноте под одиноким деревом, готовый в любую секунду ринуться вперёд. Волчья стая замерла и ждёт, уже привыкшая к запаху друг друга. Впереди охота на больного зверя, чтобы не портил жизнь другим. Где-то закончилась кино «Зелёная миля» и таракан Борька нашёл, наконец, свою крошку. Так прошла ночь.
   Солнце коснулось края горизонта и поползло вверх. Народ стал потихоньку просыпаться. Всё вокруг вновь с шумом ожило. Я встал где-то посреди этого огромного муравейника и отправился за инструкциями. Каждый новый день приносит своё. Сегодня первое хорошее известие. В связи с массовым прибытием резервистов начальство дало разрешение отбыть на пару часов домой. Это означало отмену войны и начало «демонстрации». Андрей по одному взмаху руки уселся за руль нашего Хаммера. Машина рванула с места. Лавируя между танками и бронетранспортёрам, старый железный друг вывез нас с поля на дорогу.
   Мы на всех парах мчимся в город согласно разрешению. Я не был дома уже целую неделю и даже не мог подать своим знак. Наверное, переживают там, но такова моя работа. Она постоянно несёт переживания. Из всех профессий я предпочёл именно армию обороны. Но от того, что я здесь, моей семье не стало легче жить.
   А ведь я шёл защищать от врагов именно её. Войны давно уж нет. Так, военные операции. Но они не давят, они как уколы инъекции. Враг засыпает и копит силы. А это ракеты, деньги и новые борцы за веру. Свежие силы для нового приказа: «Огонь» и криков: «Аллах акбар». А хочется поднять всю мощь и хлопнуть по полу тапочком так, чтобы таракан не убежал в щель, а остался навсегда размазанным. И ещё чтобы другим неповадно было. Но так никогда не будет. Как ребёнок скучает без своей любимой игрушки, так дяденьки, которые руководят нами, играются в войну. От этой игры весь восток наполнился ненавистью друг к другу. Но у ребёнка безобидная игра. Даришь ему новую игрушку и смотришь, как он забывает о старой. А те, кто нами руководят, получают новые игрушки только для того, чтобы продолжить с новой силой старую игру. Что будет следующим шагом? Все говорят война ядерных бомб. Это убьёт весь восток. Химическое оружие тоже его убьёт.
   Уж лучше бы они остановились. Дайте покой востоку. Молитесь вы своим богам и не желайте никому смерти. Пусть будет всё, как есть и тогда вы увидите, что восток начнёт править миром как тысячи лет назад. Кто-то получает огромные деньги от реклам наших ракетных комплексов, а кто-то со страхом в глазах прячется от сирен. Кто-то кричит:
   «Аллах акбар», а кто-то взрывается. А те, кто играют нами, набивают карманы деньгами и ищут новых шахидов. Стрелять легко, а вот хоронить трудно. Уставшие после своей волчьей работы, мы часто смотрим по телевизору смерть. Раньше такое было только у нас в стране, а теперь шахиды [28 - Шахид – верующий, принявший мученическую смерть на войне против врагов, сражаясь во имя Аллаха, «мученик за веру».] зовут старуху-смерть по всему миру. И зовут её к простым, мирным гражданам. Почему не к солдатам? Не к тем, кто держит в руках оружие, а к тем, кто кормит обе воюющие стороны.
   Я закрыл глаза и вспомнил события недельной давности. Тот, кто взорвал свой пояс смертника между детьми, вряд ли попадёт в свой рай. Скорее в него попадут те, у которых он отобрал жизнь. Вот так просто взял, прокричал «Аллах акбар», и замкнул цепь. Если бы он хоть на миг заглянул в глаза умирающей девчонки, которая плакала на моих руках не от боли, а потому что даже смертельно раненная хотела жить. Глаза с расширенными зрачками смотрели в ночное небо и цеплялись за жизнь. Но тело остывало, а звёзды равнодушно мерцали над юной девочкой. Мои окровавленные руки коснулись остекленелых глаз и закрыли их. Всё, конец.
   Их было много таких, тогда, на дискотеке. Смерть не выбирала никого специально. Она просто забрала к себе всех тех, кто был поближе к живой бомбе. Они ушли сразу, а те, кто был подальше, ещё долго будут ощущать её ледяное дыхание возле себя. Кто-то назвал это джихадом [29 - Джихад – в исламе вооружённая борьба с неверными.], кто-то убийством ни в чём неповинных детей. Тогда, по телевизору, мать смеялась в камеру и говорила, что так угодно Аллаху. Даже если твой сын всё время готовился к встрече с ним, всё равно, любящая мать не может так поступать.
   Не может, всё видя и всё понимая, вот так легко попрощаться с сыном. Не может! Или что-то ужасное произошло с этим миром. А тот, кто готовил юношу к убийству, вполне вероятно был в этот день в толпе. И возможно даже коснулся моего плеча, когда я бежал на взрыв. Я представляю, как мои офицерские погоны вызвали на его лице злорадную ухмылку. А потом он просто растворился в толпе и исчез. Потерялся в шуме приехавших на взрыв пожарников и полицейских. Такие, как он, привыкли прятаться за чужими спинами, посылая на смерть других. Но придёт время, и тебя найдут. А пока живи ради нового греха, который ты задумал. Для этого тебе надо будет просто внушить свою идею очередному мальчишке или девчонке и воспользоваться их телом как живой бомбой.
   Мир рушится уже давно. Не надо ни потопа, ни извержения вулканов, ни небес упавших на землю. Этот конец света живёт в сердцах, отравленных верой, и чем больше их, тем ближе он. Страшно подумать, сколько их по всему свету, готовых нести смерть в дома и на улицы, в метро и в школы, да куда угодно лишь для того, чтобы самому жить вечно. И вновь мать такого вот убийцы будет улыбаться в камеру. Но если присмотреться, то видно красные круги под глазами. Слёзы текли всю ночь, оплакивая сына. Иначе она не мать, а просто человек родивший машину для убийства.
   Все славят Бога, лишь повинуясь вере, а надо стараться жить в любви, чтобы небеса смотрели на нас счастливых и радовались. А когда от старости мы попадём туда, нам скажут:
   – Ты прожил хорошую жизнь. Вернись и проживи такую же, сделав счастливым не только себя, но и других.
   И мы возвращаемся. Делаем рай на земле. Но как быть с теми детьми, которых на дискотеке в дельфинарии убил сын Аллаха? Я думаю, они стали ангелами прямо на глазах. И теперь их невидимые души оберегают нас, чтобы ещё один такой не пришёл и не взорвал себя на радость рейтингам телерадиокомпаний и газет. Но знайте: чем больше вы, шахиды, убиваете, тем злее становится взгляд в сторону арабов, тем больше рождается ненависти к вашему Богу. Вы умираете за Бога, а я защищаю живых от вас.
   Трудно в вас стрелять, ведь мы совсем не звери. Трудно смотреть в прицел и нажимать на спусковой крючок. Тяжело смотреть на остановку сердца. Но я солдат армии Израиля и должен это делать. А всё почему? Да потому что ваш Бог велик. Об этом слышно везде. Ты об этом говоришь в телевизионную камеру, но не показываешь глаз. Детоубийца. Прости, я может это сказал по-солдатски слишком громко? Тогда я шепну это тебе на ушко, араб с поясом шахида. Но толка всё равно не будет. Ты слушаешь других, которые рассказывают, как хорошо будет там, у Аллаха. Но они не говорят тебе, что попадая в свой рай, ты впускаешь в наш мир предсмертные крики детей. За что? Мы не должны нести боль. Нас создали для любви. Мир рушится вокруг. После горячих ветров войны рождается пустыня для всех. И для тех, кто несёт смерть и для тех, кто защищает. И это не наша вина. Она на тех, кто с детства бога ставит выше, чем человеческие жизни. Ты вовсе не выше меня только потому, что ты верующий. Ты всего лишь показуха веры. Да, ты учишь правила, ты знаешь наизусть нужные книги, открывшие тебе тайны бытия, но ты человек. И ты далеко не святой, потому как ешь, пьёшь, гуляешь и дышишь как все мы. Ну, вот как я или Андрей, сидящий сейчас за рулём. Только тебе с детства внушили, что ты велик, потому что ты читаешь святые книги, но сердца у тебя нет. Ты не смог в вековой мудрости отыскать истину, да она, похоже, тебе и не нужна. Тебе нужен Бог придуманный людьми, который устанавливает границы для повиновения. А вот истинного Бога, доброго и любящего, ты не поймёшь и не увидишь никогда.
   Дорога в раздумьях о жизни и смерти стала намного короче. Я выскочил у самого дома.
   – Андрей, заедешь за мной через два часа.
   Сигнал машины за спиной, и любопытные соседи выбежали посмотреть на меня.
   – Чёрт, с этого всего забыл переодеться.
   Улыбнулся любопытным глазам.
   – Шалом [30 - Шалом – здравствуйте на иврите.].
   И побежал по лестнице к себе в квартиру, чтобы быстрее спрятаться от ненужных взглядов. Ключ тихонько открыл дверной замок. Я вошёл, а мой ребёнок сидит в комнате и смотрит по телевизору передачу, как взорвали дельфинарий. Маленькая обезьянка бросилась мне на руки.
   – Где мама?
   – На работе, – шепнул детский голосок на ушко. – Люблю тебя, папа.
   – И я тебя люблю, малыш. А давай посмотри мультики?
   – Папа, смотри, наш город показывают.
   – Вчера опять обстреливали?
   – Да, очень страшно было. Но наши ракеты сбили всех. Так сказала мама. Папа, это плохие дядьки?
   – Да, моё золотце.
   Сажусь на диван. Ищу канал, на котором нет войны или убийства. Но кругом мне в ответ смерть, смерть, смерть. Даже в мультиках сплошное насилие.
   – Папа, зачем ты выключил телевизор?
   – Пусть отдохнёт. Хочешь, я почитаю тебе сказку?
   – О чём?
   – А какие у тебя есть?
   – Вот, «Красная шапочка».
   – Понятно. Тогда я почитаю тебе сказку, как надо любить близких и не делать больно другим.
   – Даже арабов?
   – Любить надо всех и просто жить. Они такие же люди как я и ты, и вовсе они не чудовища.
   – Но они по нам стреляют. Знаешь, как страшно? Они плохие.
   – Они хорошие, просто никто не научил их жить иначе.
   – Чему не научил, папа?
   – Ну, например, учится в школе. А потом сеять, пахать, выращивать фрукты и овощи, или пшеницу для хлеба.
   – А я в пятницу по контрольной получила плохую отметку. Пап, я не стану от этого шахидкой?
   Я улыбнулся и поцеловал нежную щёчку.
   – Нет, от этого не станешь.
   – Тогда я пойду, поучусь немножко, чтобы точно не стать шахидкой. Школу отменили из-за обстрелов.
   – А сказку?
   – А сказку почитаешь мне на ночь.
   – Я люблю тебя, моё маленькое солнышко.
   – Папа, я тебя люблю ещё сильнее.
   Мир создан для любви. Я понимаю это, когда меня обнимает ребёнок. Ему не нужна за это какая-то плата. Он прижимается к тебе спонтанно, потому что сам любит.
   – А ещё, папа, у нас в школе говорят, что мы избранные.
   – Нет, мы не избранные, мы такие же, как и все. Но хочешь, я тебе скажу, что делает нас немного отличимыми от других людей?
   – Да, папа.
   – Это древние знания, которые мы не потеряли и ещё еврейское сердце, доброе и покорное. Жаль, что истинных евреев осталось мало.
   – Почему, папа?
   – Да потому что ещё давным-давно их всех хотели уничтожить. Сжигали в камерах, стреляли, душили газом. Хотели уничтожить добро. Не знали, глупые, что добро нельзя уничтожить.
   – Даже плохой колдунье нельзя?
   – Да, даже плохой колдунье это не под силу. Пусть Бог всегда будет не на устах, а в сердце и в деяниях твоих. Вот тогда ты станешь настоящей еврейкой.
   – А это как, папа?
   – Ну, хорошо учись, помогай старшим, не обижай младших. Будь счастлива и все вокруг тебя также будут счастливы.
   – А мама опять в госпитале. Придёт поздно, папа.
   – Ну, это её работа.
   – Я знаю. Всегда когда прилетают ракеты и падают на дома у неё много работы.
   – Черт, вот так ничего и не успел.
   – Ты уходишь на войну?
   – Нет, бегу защищать тебя от войны.
   – Папа, я тоже буду стараться не приносить больше плохих оценок.
   – Я тебя люблю, мой ангел. Ну, всё, пора прощаться. А ты будь умницей и помогай маме.
   – Есть!
   – Ну, вот и хорошо. Новый день встретим во всеоружии, что бы те, кто пришёл с богом на устах, не смогли нас победить.
   Поцелуй маленьких губ в небритую щёку.
   – Это тебе, папа.
   За мной хлопает дверь. Щёлкнул замок. Бегу к подъехавшему джипу.
   – Ты чего дома делал? Даже не разделся.
   – Говорил с дочкой о любви.
   – Ну, ты даёшь!
   Я промолчал, зная, что оружие, которое всех победит, это любовь. И я принёс в свой дом любовь, которую никому не победить.

Глава 33

   Взрыв прозвучал вдруг с такой силой, что колыхнуло землю под ногами. Город впереди погрузился в темноту. Туда по приказу бросились подразделения, освещённые только фарами машин. В одном из бронетранспортёров на окраину города прибыли и мы. Аккуратно выгрузились.
   Дальше всё как обычно: по кошачьи идём друг за другом не нарушая строй. Тихо. Город будто бы затаился и ждёт чего-то. Пока всё хорошо. Хоть и слышна стрельба, но здесь её нет. Город молчит. Не хочет говорить с нами своими звуками и шорохами. Удивляет необычность. Нет привычной, обыденной жизни. Нет суеты, нет шума и ругани. Хотя она всегда присутствует в восточном городе. Здесь даже ночью прорывается горячий темперамент мужчин и женщин. А сейчас совсем тихо.
   И вот в этой висячей тишине открывается окно, и отчаянный юноша высовывает своё лицо. Нам повезло. Мы первые его заметили. Иначе положил бы всех. Юноша, вооружённый АК, из обычного жителя превратился во врага. Нам хорошо его видно в темноте, а вот ему нет. Спасительные приборы ночного видения сразу указывают на малейшее движение. Все по команде присели. Андрей беззвучно привстал. Глушитель не дал звуку заполнить квартал. Всё тихо. Неизвестный упал. Непотревоженная улица продолжала спать. Оставляем позади себя в пустом доме смерть, похожую на игру. Идём дальше.
   Ботинки толкают эхо перед собой. Стараемся не шуметь, не разбудить смерть. Вот смысл всего. Знаем, что она не спит, но, слава Богу, не видит нас. Какой то посторонний звук. Рука опустилась вниз, этот жест вместо крика обозначил шухер. Никто никуда не бежит. Присели, затаились, ждём. Другая группа пробежала мимо нас. Пересекла по проулку наш периметр. Это явно не наши, а наверняка те, за которыми мы охотимся. А они соответственно охотятся на нас. Всё произошло так неожиданно, что мы не успели отреагировать. Проулок, по которой они шли, узкий и извилистый. Повороты скрывают движение. Нас не заметили потому, что торопились. В голове всплывает изученная карта и вырисовывается маршрут тех, кто побежал. Они ещё не знают, что разбудили смерть. Разделяемся. Одни преследуют бегущих, другие обходят дом с тыла. Предательски скрипит под ногами песок по асфальту. В прицеле видно то, что нужно. Врага пока нет. Глаз цепко осматривает стену слева и дорогу справа. Рядом всё, как обычно. Старые машины вперемешку с новыми стоят друг за другом у обочины. Передвигаемся быстро. Две ниточки словно соревнуются, кто первый догонит. Внутри сжался комком страх. Куда без него? Выбегаем к углу. Поднятая вверх рука – присели. Выбираю путь. Показываю пальцами в прорезанных перчатках куда дальше. Указываю на глаза и на себя. Потом на Илию. Значит, мы прикрываем, а остальные быстро несутся через дорогу. В наушник раздаётся приглушённый голос:
   – Командир, движение.
   Ну, вот она война и началась. Привет тебе. Илии указываю на проулок, Андрею на спину. Из-за дома выбегают семеро в солдатской форме, с автоматами и повязками на головах. Стреляем в первых. Два глухих щелчка, без шума и пыли. Двое упавших пугают остальных. От неожиданности несколько бросаются к нам, а остальные ныряют в проулок. Попав в прицел, ложатся все. Стучу Андрея по каске. Теперь он ведущий. Мы возвращаемся на исходную. Бежим обратно, оставив лежать позади тех, кто так хотел воевать.
   Встречаемся и соединяем строй. В момент слияния двух ниточек в одну мы потеряли чуточку концентрации, возможно от внутреннего счастья что живы, и не заметили человека в окне. Очередь из автомата разбудила тишину. Ну, вот она, война. Встречай её город. Несколько стёкол разбились вдребезги. Значит, враг стреляет разрывными. Неопытный. И зачем ему это надо было? Ну, зачем? Теперь мы не можем просто пройти. Осыпавшаяся над головой штукатурка запылила глаза.
   – Илия, прикрой.
   Тут же за спиной великан грузин прищёлкивает затвор. Опускаю руку, Илия целится. Он не видит нас, присевших, но чувствует. А тот, кто в окне, строчит по пустоте. Бросаю флягу вдоль улицы в другую сторону от нас. Огонь перемещается на шум. Высматриваю в прицел смельчака-самоубийцу.
   – Пошли!
   И вместе со словами ринулись вперёд, под окно на другой стороне. На пересечении дороги и проулка небольшая площадка. Дома вдоль улиц образовали крест. Тот, кто сидит в окне, простреливает весь перекрёсток. Квадрат шагов по сорок. Сзади слышу лязг траков и шум мотора танка. В тёмной дыре наверху пролетел «апач». Прячась в шуме, бегу и падаю возле стоящей у обочины машины. Мы на другой стороне этого квадрата. Даю сигнал Илие. Он вскочил и метнулся ко мне. Стрелок меня не видит. Ловлю в прицел окно. Сейчас справа или слева кто-то покажется в проёме окна. Стараюсь угадать откуда. Думаю, он правша. Значит, будет стоять за левой стороной. Так легче выскочить и стена спрячет стреляющего. Прицелился сантиметров двадцать левее открытого окна. Махнул рукой. Илия бросает патрон в образовавшейся тишине. Тот, кто прятался, клюнул и попался в прицел. Выстрел. Мельком увидел, как стрелок упал в окне. Бегу к остальным. Спину прикроет Илия. Он остался. Ловит в прицел тех, кто может показаться, пока мы бежим.
   – Командир, на пять часов гранатомётчик. Готов для выстрела.
   И дальше без приказа полил всю стену дома огнём. Сморю в прицел – одна пуля попала в стоящего в окне гранатомётчика. В этот момент, смяв машину на обочине, на улицу въехал танк.
   Это заставило нас двигаться дальше. Прошли перекрёсток. Другая группа перед нами зачистила свой квадрат. Танк, не обращая на нас внимания, медленно пополз дальше. Осталось подчистить дворики между домами. Указываю в правый проулок. Там наконец-то встречаем призрак жизни. Хозяйка квартиры вывесила белье. Андрей срезает верёвку, и белоснежные простыни падают под ноги. Ботинки оставляют на них отчётливые следы. Идём один за другим.
   – Не ломать стой, – повторяю в переговорник.
   – Командир, движение. Засохшие кусты вдоль дома.
   Присели. Целимся. Может, не заметят, пока не выбегут прямо перед нами. Смотрю, двое бегут в дом. У одного винтовка.
   – Чёрт, не успели. Надо чистить здесь. Возвращение отложить.
   Хоть это и не наш квадрат, но вперёд нельзя. Задерживаться тоже нельзя, но и снайпера оставлять здесь нельзя.
   – Командир, на три часа.
   Смотрю, дым сигарет. Еле заметный огонёк указываю на нескольких сидящих. Чёрт, вот это попадалово. Внутри небольшого дворика, с которого через проулок видна вся улица, собралась маленькая армия. Несколько движений рукой. Андрей понял. Снял с себя всё. Взял пистолет и что-то наподобие гранат. Целимся по мешкам с песком. Задние целятся по окнам, прикрывая наши попы. Прижались к стене и смотрим в сторону врага, курящего свою последнюю сигарету. Наш человек мчится к гнезду. Видно как падает и одновременно кидает. Что-то тёмное вылетает из рук. Мощный взрыв колыхнул волной нас и город. Заглушил все звуки и в них потерялся выстрел снайпера. Мешки с песком разметало в разные стороны. Указываю Сане взять оружие Андрея. Андрей перебежками присоединяется к нам. Похлопал по его плечу, он сплюнул в сторону кровью.
   – Ты ранен?
   – Нет. Когда падал, зуб сломал.
   Продвигаемся дальше вдоль стенки. За углом появляется мечеть. Красивое здание для бога. Смотрим, впереди непонятное движение. Вывозят совсем не религиозные атрибуты. Чёрт, и это не наша задача. Включаем луч и уходим, оставляя прибор. А за спиной, не обращая внимания на всю эту беготню, медленно и величественно поднимается солнце. Свет тонкими лучами скользит по улицам, постепенно заполняя город. Остаёмся один на один с окнами домов. Теперь уже без спасительной темноты. У нас потерь нет. Пока везёт. А вот у других, судя по рации, потери. Нам надо передохнуть. Заходим в подъезд. Тихонечко проскальзываем по лестнице. На этаж выше устраиваю у тонкой щели наблюдателя. Бетон будет нашим спасителем на пять минут. Тут не слышно тарахтения вертолёта.
   – Они что там не видят луч?
   Не дав договорить, снаряд разрезал воздух взрывом. За ним сразу последовал второй. Значит, не ошиблись: в мечети был склад.
   Надо уходить, а то кто его знает, какие ещё сюрпризы таятся за углами и окнами.
   – Командир, впереди по улице гранатомётчик с охранниками.
   Аккуратно выглядываю. Чёрт, прямо перед нами. «Руки верх» кричать бессмысленно. Вижу, целится вдоль проулка, откуда выехал танк. В железном звере не видят, что на них направлено. Они подставили борт, а гранатомётчик присел на колено. Уже наверное мысленно празднует победу. Стреляю. Раз, два, три. Все падают. Потом остановимся на отдых, сейчас не время. Несколько скольжений и опять присели.
   Оглядываюсь назад, вижу кровь на руке Илии.
   – Илия, что у тебя здесь?
   – Чёрт, ранили.
   – До свадьбы заживёт?
   Взглянул в глаза, в ответ улыбка.
   – Влад, снайпер.
   – Где?
   – Не знаю. Но это по тебе стреляли.
   Все замерли. Вбегаю в дом. Высматриваю в прицел улицу и противоположное здание. Группа следом перебегает площадь. Выстрел. Один из строя упал, вся группа присела.
   – Саня, стой! Огонь!
   Тут же плевки пуль покрыли соседнее здание свинцом. Вырывают штукатурку из стен, впиваются возле окон. Вижу, как Саня пробежал мимо убитого гранатомётчика, схватил шайтан трубу и плюхнулся возле раненого.
   – Я тебя убью! – шиплю в переговорник.
   Смотрю, показал мне, что всё в порядке. И тут же хлёсткий звук выстрела. Саня падает на раненого. В прицеле не вижу стреляющего.
   – Он там, в глубине комнаты, – указывает рука Илии. – Мы его не видим, а он любое наше передвижение видит.
   – Командир, дай свой крестик.
   – Фанта, ты что сдурел?
   – Дай.
   Протягиваю. Думаю, зачем? Следопыт отмотал лейкопластырь и приклеил его к осколку стекла. Примотал словно топор древнего неандертальца к прикладу.
   Гляжу на Саню. Тот приподнимается, хочет перевязать раненного. Но пуля из окна срезает солдата.
   – Чёрт!
   И тут Фанта поймал своим стеклом солнце и направил солнечный зайчик в глубину комнаты. На какую-то секунду вспышка ослепила снайпера.
   – Пошёл!
   Толкнул Илию, и вся группа разбежалась, словно распустился цветочек. Те солдаты, что были внизу, оттащили Саню и раненного в подъезд. Остальные спрятались за углом дома напротив. Такая себе смена позиций в танце. Теперь мы на передовой. Хотя она повсюду здесь. Рука Андрея отбросила за спину автомат и схватила притащенный Саней гранатомёт.
   – Ну что?
   Я махнул рукой и вскочил. Под пулями прикрытия добежал до стены дома, из которого стреляли. Прижался. Стою на месте под окном. Махнул рукой. Андрей ошибся, не так всё понял, но ему повезло. Снайпер не выстрелил в него, хотя момент был удачным.
   А может зайчики Фанты не дали ему это сделать. Резко привстав на колено, Андрей шарахнул из шайтан-трубы по окну. Я оглушённый, весь в пыли и штукатурке ору и вбегаю в подъезд.
   Стены, двери, пустой дом. Кто-то перебежал этаж. Перед глазами ступеньки одна за другой. Тёмный коридор. Второй этаж, и сразу очередь по нам. Громкое эхо пуль отскакивает от касок. Помощник снайпера ошибся. Ему надо было подождать и стрелять в спину. Илия открыл косящий огонь из пулемёта на уровне лица.
   – Сдавайся!
   Вот это была моя ошибка. У Ильи закончился магазин, как только я договорил. Враг выскочил, но нам и тут повезло. Очевидно, сегодня был наш день. Палец нажал на спусковой крючок, но забыл послать пулю в дуло. Пустой щелчок. Миг. Но этого мига хватило, чтобы Илия срезал противника из пистолета. Подбежали к двери. Толкнул ногой и та отвалилась. Захожу внутрь пыльной комнаты. Сморю, что натворил взрыв от гранатомёта. У боковой стенки от окна лежит снайпер. Девушка. Выбиваю из мёртвых рук винтовку «Россиянку». Эту ночь мы прожили в огне. А сколько их ещё будет? Одним глазом выглянул на улицу из пробоины в стене. Смотрю, Саня вроде жив. Снял бронежилет, пытается отдышаться.
   Пуля пробила насквозь защитные пластины, но это всё что она смогла.
   – Саня, я тебя убью!
   Мы сделали в этом квадрате всё, что должны были и звук войны переместился дальше. Завтра нам туда, в глубь страны. Смотрю из окна на площадь. Её постепенно занимают солдаты. Идут спокойно совсем не пригибаясь. Значит, мы почистили всё. Махнул Илие. Торопимся к машине и на исходную. При выходе из комнаты не сдержался, оглянулся. Вернулся назад и закрыл зелёные глаза девчонки. Снял повязку с её головы. Разрезал одежду лезвием ножа. На плече говорящий сам за себя синяк. Значит, стреляла ты. Взял камень и прижал синее пятно. Пусть будет мирным жителем, погибшим от случайного выстрела.
   – Зачем девчонкам война?
   Я вздрогнул от неожиданных слов и увидел в дверном проёме вернувшегося Илию. Страх заполнил меня.
   – Пусть будет мирным жителем.
   – Я тоже так подумал, – мой ответ заставили Илию замолчать.
   Теперь всё. Спешим на улицу. Туда, где наши собрались в кучку и отдыхают под палящим солнцем возле стоящего джипа. На улице возня. Отдаю без слов АК и «Россиянку» подошедшему офицеру. Волчья стая подчинена лишь штабу. Об этом знают все. Садимся в джип. Усталые и грязные мы мчимся прочь от войны. Завтра вновь сюда. Наш гигантский монстр расправляет свои щупальца, чтобы днём сделать следующий шаг. Тем самым прогнав врага, стреляющего ракетами, подальше от наших границ.

Глава 34

   Ночь. Город вымер. Одинокие машины стоят вдоль дороги. Их бросили хозяева, а сами спрятались. Нет ни одного открытого окна Закрытые жалюзи спрятали свет. Как-то жутковато идти по городу одному. Немножко удивлён тому, что здесь творится. А может, город захватили арабы и где-то празднуют победу за пивом с солёными орешками? Да нет, не может быть. Вон флаг, на нём звезда Давида. Магазины открыты, но в них никого. Продавец сидит, смотрит телевизор. Старый еврей. Бормочет что-то.
   Взглянул на меня не зло, а как-то безразлично и дальше бормочет.
   Я улыбнулся. Хотел что-то сказать, но он, чувствуя это, повернулся и сделал вид, что считает деньги в кассе. Ну, и пусть. Ну, и считай, раз ты такой. Иду дальше. До моего дома совсем немного. Боже, как тихо!
   Обычно в это время, когда наступает вечер, здесь всегда многолюдно. По улицам бродят хрупкие старушки с собачками. А как же, каждая с собачкой! Как-никак мужчина в доме, да и заботиться есть о ком. Ведь столько ещё любви в сердце. Их дети выросли и, слава Богу, устроились и живут. Но нет ещё внуков, и в этой паузе любви старушки впускают в дом бездомную собаку. Некоторые ходят с дедушками. Ворчливые старушки им что-то говорят, а дедушки так сильно любят своих спутниц, что ни в чём не перечат. Просто идут рядом и сжимают руку посильней, как они это делали много лет назад, когда ещё молодыми приехали строить эту страну. Я им кланяюсь в пояс. Ведь они войны выиграли. Не одну войну, а войны. Ну и конечно не сладко им пришлось здесь вначале. В пустыне, порой без воды и еды, они строили Израиль. А всё потому, что люди раньше были добрее и лучше внутри. Им нечего было терять. А теперь, вот посмотри – все спрятались. Нет, нет больше тех евреев. Есть кланы разных людей, которых в этой стране объединяет лишь одно – паспорт.
   Все спрятались. Становится как-то не по себе. И мне, взрослому мужчине топающему домой, становится страшно. Но, стоп. Я, кажется, бегу. Остановись! Ты в своей стране! Ведь, правда? Улыбнулся одинокой девушке, шедшей по улице. Она улыбнулась мне в ответ. Значит, правда. Спешит, как и я, домой. Ей, в форме армии защиты Израиля, то же не по себе. Отдала честь. Да ладно, что ты? Зачем эти формальности между военными, когда такая темнота и никого нет? Вдруг она куда-то побежала мимо меня и скрылась за углом. Я развернулся, смотрю причину. А это автобус. Сквозь большие окна видно, как прошла и показала свой проездной. Уехала одна в огромном автобусе. Возле меня притормозила полицейская машина, но увидела погоны и отъехала. Сидящие в ней патрулируют город. Значит, всё-таки, город не сдан. Иду мимо детской площадки, под склонёнными вниз фонарями. Длинная, одинокая линия света тянется вдоль дороги.
   Наконец, вот моя улица, мой дом. Смотрю, окошки не горят. Не может быть! Неужели не дождались? Ведь рано ещё, только пол восьмого? Немножко испугался. А может, что-то случилась? Бегу по ступенькам, перепрыгивая через одну. Тихонечко провернул ключ. Темно. Но столько лет прожил в этой квартире, что знаю, что и где. Глаза после света долго привыкают к темноте. Рука автоматически включает электричество. Снимаю рыжие от глины ботинки. На кухонном столе лежит рисунок, такой, как все мы рисовали в детстве: папа, мама и маленькая рядом. Дом, дерево и от самого начала и до конца синее небо над головой. Люди на рисунке ярко улыбаются. А снизу, чтобы каждый узнал себя, подписано: Папа, Мама и дочка. Улыбнулся рисунку. Положил листочек бумаги на столик и вошёл в спальню. Нет никого. Зашёл в комнату, специально построенную как бомбоубежище. Вот они, лежат на матрасе. Спрятались.
   – Вы чего?
   – Папа, быстрее заходи, – не успела дочь договорить, как завыла тревога.
   Представьте, в наше время оказаться 1941 году, когда воет сирена и взрывается ракета. Запущенная арабами, она не разбирается, кого убивать. Она просто летит и убивает. Вот почему нет людей. Вот почему город вымер. Каждый хочет жить.
   – Жена, привет! Дочь, приветик! Можно к вам?
   – Можно, ложись с краешка. Ты почему так поздно?
   – Задержали.
   – А у нас сегодня целый день не смолкали сирены.
   – Папа, ты зачем бросил нас?
   – Дочь, я не бросал.
   – Ну, тогда где ты был? Почему ты не защитил нас?
   И нечего ей ответить.
   – Папа, я тебя люблю. Только не бросай нас больше одних с ракетами. Нам страшно.
   – Дочь папа не бросал, он ходил на работу.
   – Но мне страшно, папа.
   Хотел пойти искупаться, но вдруг поймал себя на мысли, что опять оставляю их одних. И только решил остаться, как опять завыла сирена, и рядом раздался взрыв. Дом качнулся как лёгонькая лодочка на волнах.
   – Папа!
   Дочь обняла меня за шею.
   – Не бойся, я же тут. Чтобы тебе не было так страшно, я завтра принесу с работы волшебные краски, и ты нарисуешь мне рисунок.
   – Хорошо папа.
   – Ложитесь спать.
   – Папа, ты уже уходишь?
   – Нет, дочь, я только чуточку приподнялся чтобы…
   – А расскажи мне сказку. Хорошо? Про девочку и краски. Папа, это про меня?
   – Ну да, моя хорошая. Вот слушай…
   Зазвучала сирена и мой ребёнок вскарабкался на меня. Обняла шею руками и крепко прижалась.
   – Папа, я слушаю.
   – Папе тяжело, он устал, – жена сняла с меня маленькую обезьянку. – Ложись, не бойся. Папа с нами. Закрывай глазки.
   – Ну, значит так.
   «Жила себе маленькая девочка, она не боялась ничего на свете. Каждое утро она брала свои краски и садилась возле окна. На листочках бумаги появлялся яркий нарисованный мир.
   Но однажды завыли сирены, она очень испугалась и перестала улыбаться. У неё в доме не было места, где она могла бы спрятаться. Когда ночью всё стихало, девочка грустная ложилась спать и такая же грустная вставала. Разноцветные краски давно уже высохли, потому что от страха она забыла их собрать в коробочку».
   – Папа, я больше никогда не буду забывать о красках. Ты только не уходи!
   – Хорошо, моя доченька. Давай, закрывай глазки.
   «Значит, пока девочка пряталась от ракет, её рисунки сдул ветер. Никому не нужные, он валялись по комнате. Грустные игрушки сидели тихонечко в своём уголочке и покрывались пылью. Их хозяйка пряталась от сирен и больше с ними не играла. Когда вокруг всё затихало, девочка тихонько садилась у краешка окошка и смотрела куда-то в даль. Она вглядывалась в пустоту одиноких улиц, где ветер шумно гонял листву. День за днём яркий мир тускнел для неё.
   Но однажды папа принёс ей с работы краски. Они были не простые, а волшебные. Когда девочка проснулась, яркие, красивые баночки заставили её улыбнуться, и она больше никого не боялась».
   – Даже сирен?
   – Даже сирен.
   «Превращая своей улыбкой серую комнату в красивую страну фантазии, девочка стала рисовать. Краски в баночках манили её своими яркими цветами, звали к себе.
   Девочка обмакнула кисточку в нежную голубую краску. Просто махнула и испачкала белый лист. И вдруг, за окном на улице, сквозь серые тучи появилась такая же синяя полоса на небе. Девочка склонилась над белым листом и возле голубой полоски нарисовала лучики золотистого смешного солнышка. И тут же в окошко заглянуло ласковое солнышко, играя весёлым лучиком. Забыв о серости за окном, девочка рисовала и рисовала. Она не замечала как сзади неё, на улице, вновь запели птицы, зацвели цветы – серый мир превращался в яркий цветущий сад.
   Но совсем забыть о грусти ей не дала вновь завывшая сирена. Девочка испугалась и кисточка выпала из рук. Яркий мир тут же замер и потускнел в ожидании. Но маленькая девочка уже не боялась ничего. Рядом с огромным ярким миром она нарисовала большое красное сердце, а рядышком маму и папу.
   И произошло чудо. Сирены тут же замолчали. Испуганные люди выходили на улицу, и удивлённо смотрели на небо. Там, в небесной синеве, возле яркого солнышка горело, защищая всех, горячее сердце маленькой девочки. А она, рассадив игрушки возле себя, рисовала и рисовала. Девочка больше никогда не грустила. Она улыбалась прохожим и не боялась сирен. Девочка своими рисунками победила ракеты, которые больше не прилетали».
   – Папа, я завтра нарисую тебе рисунок.
   – Спи, мой прекрасный мир, папа и мама рядом.
   Я посмотрел в потолок. На нём были нарисованы звёздочки. Наверно среди них жил Бог мусульман, и он услышал меня. Ведь он не злой, а добрый. Всему виной люди, которые хотят войны. Этой ночью по городу больше не было ракет. Я отдохнул в семье, а утром всё сначала. Я ухожу туда, где начинается граница между добром и злом. Я ухожу в армию, чтобы вернуться. И так каждый день, каждый год, чтобы мой город не захватили. Завтра я принесу волшебные краски и, может, с ними закончится эта бессмысленная война в мире вечных песков и тёплого моря.

Глава 35

   Господь нам подарил любовь, а вот ненависть придумали сами люди. Некоторые находят в этом своё счастье. Но я думаю, что всё-таки, нет в этом мире ничего сильнее любви. Во мне тоже живёт и любовь и ненависть. Но для себя я выбрал середину: любовь чтобы жить, а ненависть просто помогает в некоторых случаях не выделяться из общей массы. Не очень хочется быть белой вороной в окружающем тёмном царстве.
   Сейчас я вижу девушку, которая приближается ко мне. Кричу:
   – Стой!
   Но она не останавливается. Вскидываю винтовку, но человек в прицеле и не думает замедлять движение, а наоборот ускоряет шаг. Я пытаюсь напугать девушку выстрелом в воздух. Страх внутри меня с каждым её шагом становиться всё больше. Любовь к людям перерастает в ненависть, и уже наплевать чему меня учил господь, и какая по счёту заповедь не убий: третья или пятая. Внутри срабатывает что-то звериное. Это желание жить. Даю очередь под ноги девушке. Но она бежит ко мне совсем не собираясь останавливаться. На ходу скидывает одежду. Теперь я вижу, что это мужик с «подарком» на поясе.
   – Ах ты сволочь!
   Ловлю в прицеле колено и нажимаю на курок. У него нет оружия, и я не могу стрелять на поражение. Звук выстрела сплёлся с лёгким ударом по плечу моей «девочки» Англичанки. Пуля с глухим хрустом вонзилась в кость и родила адский крик. Перед бегущим возникла невидимая стена, о которую он стукнулся и упал.
   Всего пару шагов он не добежал до меня, стоящего за баррикадой из подбитых машин. Некоторые из них яростно горят, но броня всё ещё служит нам прикрытие м. Слева дом и справа дом. Вернее разворочанные руины от домов, а впереди всё то, что осыпалось с них на дорогу. Многоэтажки стали этажей на пять короче. Вокруг валяется всякий хлам из бетона и арматуры. За ним хорошо прятаться самоубийцам-шахидам и снайперам. Слава Богу, воинов у них почти не осталось. Солдаты, которые воюют за бога, не солдаты. Они фанатики, а это не так уж страшно. Один из них сейчас метрах в пятидесяти от меня орёт от боли и матерится на своём языке. Он мне уже неинтересен. Смотрю в прицел, ловлю движение. Но вокруг потрескивающая от огня тишина. Вернулся за укрытие. Патрон упал на тряпочку, чтобы не создавать лишнего шума. Может это странно, но мне совсем не жалко того, кто так ненавидит меня. Я борюсь за тех, кто меня любит. Так уж воспитан. Да и никогда бы не подошёл к нему, стрёмно это.
   Где-то далеко раздаются взрывы. Рядом Андрей в шуме стрельбы берёт пульт. Он весь напряжён как струна. Всему виной паршивые китайские батарейки. Андрей вытряхивает их из коробки и начинает жевать. Потом довольный вставляет обратно и маленький робот с видеокамерой оживает. Уверенной рукой Андрей толкает свою игрушку под бронированный зад и неваляшка на гусеницах трогается в путь. Переваливаясь с обломка на обломок, она протяжно жужжит и едет к Сане.
   Смотрю в прицел за периметром то слева, то справа. Обваливающаяся штукатурка пугает своим шумом. Нет никого и ничего, кто может своей командой заставить меня прекратить осмотр. Вот возникло движение в периметре. Поймал в прицеле бегущего с автоматом. Выстрел, и гильза падает на тряпочку. Упал. Опять высматриваю в прицеле любое движение. Не предупреждая, стреляю всех, кто с оружием. Террор снайпера ужасен в своём роде. Ведь я невидим, а значит у меня преимущество в этой войне.
   Слышу, орёт рация:
   – Подождите!
   И ей в ответ рычание Андрея:
   – У нас нет времени на ваше «подождите». Сейчас они нас выбьют с этой улицы.
   Ловлю в прицеле вставшего раненого шахида и стреляю во второе колено. Поднял зеркальце. Сморю в него на Андрея и указываю на стены дома. Вернулся к прицелу. Вот он, тот кто хотел взорвать нас вместе с собой. Из ран льётся кровь, а он всё твердит своё: «Аллах акбар, Аллах акбар». Своим бубонением привлекает других. Но остальные не торопятся. Знают, в квадрате действует снайпер. Прошёл ещё миг боя. Для нас он вылился в секунду, а на самом деле прошло минут десять. Значит, мы ещё немножко выиграли у смерти.
   Илия занял верхние этажи. Застыл и ждёт. Оттуда видно улицу и не видно меня. Вокруг всё те же разрушения. Метрах в трёхстах от нас собирается для атаки враг. Я рисую в воздухе квадрат. Значит сейчас Саня положит укол с обезболивающим на робота и тот поедет дальше. Враг врагом, но боль оказывается сильнее ненависти. Раненый с надеждой ждал подъехавшую «неваляшку». Для вида крикнул «Аллах акбар», но тут же схватил шприц и уколол себя. Прежде чем он затих, прошла минута. Саня толкает рычажок, и робот мчится обратно за баррикаду из машин. Там не замолкая, орёт в рацию Андрей:
   – Пришлите помощь.
   Всё вокруг снова на мгновение стихает. Вторая часть марлезонского балета. Смотрю на Фанту. Саня колдует над ним. Глубокая рана не даёт ему встать. Если бы не это, то мы давно бы ушли. А так держим периметр и ждём, пока не приедет помощь.
   – Влад, есть укол?
   Крик разрушил тишину. Молчание – знак согласия. Саня рванул прямиком ко мне. Вот сволочь, выдал! Встаю и тихонечко отползаю.
   – Ты что??!
   – Влад, Фанта помирает.
   – На вот и марш на место!
   – Влад, надо раненому перевязку сделать.
   – Саня, стой! Назад! Чёрт, Андрей возьми периметр.
   Впервые оставил свою «девочку» и бегу за Саней. Только сейчас заметил, что у него нет с собой винтовки.
   – Я тебя убью!
   Мчусь за ним прямиком в лапы к врагу. Падаю, сбивая Саню с ног.
   – Ты что, с ума сошёл?
   – А что? Он без сознания.
   – Убить же могут! А вдруг он притворяется? А тут ты со своей помощью.
   – Ничего он мне не сделает.
   Я чуть приподнялся и бросил в раненого камень. Тот не пошевелился.
   – Стой!
   Одёрнул Саню. Для страховки стрельнул из пистолета возле руки. И не ошибся. Наш раненый притворился. Рука прятала на груди под тканью полевой формы пистолет.
   – Ах ты гад!
   Остервенело стреляю в грудь ещё и ещё раз. Гильзы сыпятся градом. Я не жесток, но я борюсь за тех, кого люблю. Слава Богу, он не успел выстрелить в нашего врача.
   – Саня, я тебя убью! Потом.
   Разделяемся. Саня к Фанте, я к периметру. Всё хорошо, что хорошо заканчивается. На это раз повезло. Взобрался по облакам на второй этаж.
   – Ну, что тут у нас?
   Илия со второго здания развёл кулак два раза и сжал. Значит десять.
   – Чёрт, где же эта помощь?
   Саня колет Фанте укол. Пока держимся, но сейчас закончатся патроны и с новой атакой лучше застрелится, чем попасть в плен. Ловлю в прицеле первого. Показываю себя. Выстрел, и этого хватило, чтобы нарушить строй идущих. «Деревня» сразу бросилась к моему этажу. Никто не знает о ловушке в здании напротив. Кода все собрались у моего подъезда, Илия открыл огонь из пулемёта. Тех, кто падает, не добиваем. Стреляю, как учила Рахиль: одна пуля – один враг. Все десять остались лежать на месте.
   Саня уже никуда не бежит. Получил приказ не оставлять раненого. Он наш тыл: смотрит, чтобы никто не зашёл в периметр с другой стороны улицы. Вояка залёг возле пулемёта под бронью автомобиля. Застыл. Ждёт и всё время трогает рукой пульс Фанты. Незачем нам тут оставаться, надо уходить.
   – Илия, всё! Мы не можем больше ждать. Понесёшь раненого, мы прикроем. Смотрю, как впереди собирается человек сорок с гранатомётами.
   – Они нас сейчас тут всех положат!
   Тишина. Одна лишь рация шипит, слышны слова Андрея, и дальние взрывы. Илия решает, сможет ли он с этим поступком выжить или нет.
   – Сейчас всех положат!
   Мой крик подталкивает его к действию.
   – Я согласен.
   В этот момент лязг гусениц танка освобождают душу Илии от мучений, а меня от смерти. Выстрел в сторону собирающегося врага. Большая черепаха ломает нашу баррикаду словно спичечную коробку и встаёт дулом к дороге. Ещё один выстрел. Уходим в шахматном порядке, прикрываясь от тех, в кого не попал выстрел танка. Страхуем один другого до самого люка. Я вбегаю последним. За броней мы, наконец, в безопасности. Слышим, как нас прикрыла заградительным огнём артиллерия.
   Закрыл глаза и, кажется, уснул после бессонной ночи и тяжёлого дня. На самом деле слушаю мелодию войны, чтобы жить. Как я ненавижу этот мир и эту музыку, но всё это потом… Сейчас я жив и еду домой…

Глава 36

   Лязг широких траков по асфальту. Слова по рации. Шум мотора.
   Что в данную минуту может быть прекраснее этой мелодии? Наверно только шёпот любимой на ушко. Надо мной броня Меркава 4. Такая себе колесница весом 56 тонн везёт меня домой. Танкисты знают своё дело. Они не мешают звучать музыке мотора. Сморю на Илию. Он дремлет. Улыбается во сне. Наверное, видит счастье своё. Подмигнул Андрею и он, усталый после задания, моргнул мне в ответ.
   Мы медленно уходим. Сделали своё дело и теперь направляемся домой. Нам повезло. Живые! А кто-то ведь остался в развалинах домов. Но это враг. Так получилось, что жизнь делит всех людей на своих и врагов.
   У нас в подразделении нет убитых, только раненый Фанта лежит сейчас передо мной у ног. Как спасительная ниточка в вену вколота трубка. Закрыл глаза. Ранен в живот. Смотрю на него и держу в руках кулёчек с плазмой. Как хорошо, что он послушал меня и не ел перед патрулём. Иначе было бы намного хуже.
   Как же долго мне пришлось отговаривать тебя от дурной затеи поесть. А всему виною моё слабое знание иврита. В конце концов, я выбил еду из твоих рук. По-моему это была куриная ножка.
   Точно, точно, это была она, потому как Илия сразу затыкал свой гамбургер в карман. Конечно, у Илии была не ножка курицы, приготовленная в винном соусе поваром французского ресторана, но со своей едой ему тоже явно не хотелось расставаться.
   Взглянул на командира танка. Рука занемела держать над Фантой плазму. Переложил в другую руку и сжал пару раз задеревеневшие пальцы. А командиру танка всё равно. Он даже не обратил на меня внимания. Сосредоточено решает свою боевую задачу. Рука немного отдохнула, и я вернул ей в пальцы кулёчек с плазмой. Фанта лежит себе на носилках у ног и молчит. Цвет лица розовый, значит живой. Как хорошо, что он не ел. Я улыбнулся сам себе. Вспомнил глаза бойца, когда я выбил у него еду. Открытые, большие, словно кто ударил его палкой по голове. И знаменитые слова: «Ма кара!». И мой ответ: «Кен кара». Ну как я мог ему объяснить, что перед боем лучше не есть. Если он поест, то выделится много желудочного сока для переваривания пищи и при ранении в живот эта кислота, вырвавшись из желудочного мешочка, натворит много беды хозяину.
   Поправил куртку, чтобы не замёрз. В танке не холодно, работает кондиционер, но всё же пусть раненый будет укрыт. Теперь он будешь жить, это я точно знаю. С пустым желудком, голодный, но зато будет жить. Потом отъестся.
   Нас слегка качнуло. Мелодия мотора изменилась, зазвучала надрывно, Поехали вверх под горку – значит скоро дом. Взглянул на командира танка. Он нас совсем не знает и спокойно продолжает исполнять свою задачу. Приказ был нас подобрать, и он его выполнил. Вернул свой взор к Илие. Уставший, он даже во сне не отпускает пулемёт. Андрей уставился в одну точку. Взглянул на Фанту. Вспомнилось, как перед заданием он хотел взять ещё одну куриную ножку, а повар глянул на упавшую и говорит:
   – Зачем ты это сделал? Почему не дал подчинённому покушать? Ведь я приехал на передовую со своей кухней не для того, чтобы мой труд вот так бросали в песок под ноги. Это моё искусство, а ты бросил его в грязь. Я же приехал помочь вам.
   Опять танк тряхнуло, а вместе с броней тряхнуло и нас. Взглянул на командира танка. Почувствовал, сейчас прозвучит приказ. Но нет, только сильный скрежет металла – наехали на ржавую машину. Столкнули её на обочину дороги, чтобы не мешала. Я подумал, что она могла быть заминирована. Командир танка будто услышал мои мысли.
   – Она давно тут на дороге стоит. Приказ был по возвращению столкнуть в кювет.
   Я улыбнулся.
   – Всё в порядке. Скоро будем дома.
   – Я знаю.
   Вдвоём одновременно взглянули на Фанту.
   – Герой?
   – Ну, да.
   – Вас сегодня потрепали.
   – Всё хорошо, раз все живы.
   – Герои теперь получат ордена.
   – Домой бы побыстрее.
   Танкист что-то шепнул в рацию, и мотор завыл с новой мелодией. Танк качнулся, и лязг траков по дороге стал намного быстрее.
   Ты молодец Фанта! Во-первых, что прикрыл нас, а во вторых, что послушался меня и не ел. Вот повару сейчас хорошо, он спит в своей кровати. А почему бы и нет? Ведь он создан для того, чтобы творить свои произведения. Наверное, тренировался на кухне с детства, чтобы приготовить эту несчастную курицу. И правда, запах так манил. Это так хорошо – быть частью чего-то единого, что заставило этого повара приехать на передовую. Никто из гражданских не остался в стороне. Каждый старается помочь солдатам, чем может. Вот, наверное, то, что объединяет нас, евреев, когда нежданно приходит беда. Ведь этот повар забыл о прибыли, и примчатся сюда. Хотя я знаю, что в его французском ресторане одна такая куриная лапка и ещё какая-то зелёная гать на тарелке стоит 150 долларов. Макдональдс отдыхает и тихо плачет от зависти, так много стоит эта порция. Конечно еда в ресторане вкусная, но чтобы наесться, солдаты всё-таки выбирают Макдональдс. Чёрт, эти мысли лезут в голову потому, что я голодный. Илия про свой гамбургер совсем забыл. Но всё это сейчас неважно. Главное, что повар, которому место на кухне, приехал на передовую и начал за свои деньги кормить солдат. Спасибо ему за это, как и многим другим, кто не остался в стороне от войны. Может это и есть то, что помогает нам всегда побеждать. Потому как знаешь, что за тех, кто за спиной, не жалко и погибнуть. А я вот взял и так безжалостно кинул его произведение в грязь. Жаль, не знает повар, что голод солдату в помощь.
   В этот раз пуля Калашникова всё расставила на свои места. Пустой желудок как шарик, из которого выкачали воздух. Она пробила лишь оболочку. Прошла насквозь и, слава Богу, заражения не будет. Значит, наш Фанта будет жить. Смелости ему не занимать. Такой на первый взгляд сухой и хиленький, а своим прикладом выбыл автомат у возникшего сзади и спас всех нас.
   Закрыл глаза. Как же я устал! Мотор поёт свою мелодию и вдруг эта музыка оборвалась. Взрыв. Кто-то неопытный выстрелил из гранатомёта, но промахнулся, попав в одиноко стоящий дом.
   – Влад, ты что с ума сошёл?
   Всё происходит автоматически. Сам не понимаю зачем, отрываю дверь сзади танка и смотрю в монокль, кто стрелял.
   – Что видишь?
   – На одиннадцать часов совсем юнец.
   Двигатель с шумом поворачивает башню. Совсем другая мелодия. Выстрел по высотке не из одного орудия, а из пяти танков колонны. Сначала глохну, а потом слышу пять взрывов.
   – Андрей, за мной. Илия, остаться возле раненого. Проверим высотку и вернёмся.
   Приказ из ведущего танка заставил солдат, сидевших в остальной колонне выполнить команду. Усталые, но живые, бежим в шахматном порядке чуть веером. Танкисты с фланга поливают высоту из пулемётов. Пробежал, упал, отжался. Наметил себе место следующего падения: пробежал, упал. Так нас учили и теперь эти привычные действия спасают. Ну, наконец, вскарабкались.
   – Передайте по рации: высота наша.
   Слова тут же преданы, и танки поворачивают дула в сторону движения. Ждут нас обратно. Смотрю, лежит совсем юный мальчишка. Хорошо для нас, что всё произошло именно так. А ведь он мог сделать поправку на ветер и выстрелить. Тогда было бы намного хуже. Заряженный гранатомёт беру с собой. Советский – значит надёжный. Такой трофей грех не взять. Толкнул ботинком руку. Та уже начала деревенеть, став теперь лишь частью воспоминания. Столкнул обезображенное тело в воронку.
   Зачем ты стрелял? Ну, зачем? Ты знаешь, твоей смелости я бы дал салют. Но такая безголовая смерть, это наказание за неверный шаг в жизни. Да, ты мой враг. Здесь нет правых. Здесь есть живые и мёртвые. Возможно, история потом нас рассудит, а сейчас ты попал к своим девственницам, а меня ждёт мой дом. Прощай, неизвестный враг. Как хорошо, что я, а не ты победил сегодня.
   – Влад, уходим. Перестань смотреть на него, он же не картина. Он враг.
   Голос Андрея вытолкнул меня из задумчивости.
   – Я знаю, но всё же он совсем ещё юноша.
   – Кто ему виноват, что вместо любви он выбрал автомат?
   И мы уходим не победителями и не побеждёнными. Но всё же мы защитили наши дома, потому что мы не армия нападения, а армия обороны. И не наша вина, что нас заставляют отбивать вот такие атаки врагов.
   Вновь зазвучала знакомая мелодия мотора. Илия обиженный, что его оставили, исподлобья посмотрел на нас. Я сильно устал, но закрою глаза уже дома. Такая уж привычка. Нельзя рассредотачиваться ни на миг. Илья уснул, Андрей опять стал смотреть в одну точку. Командир танка отдаёт команды и мелодия меняется. Я сижу и слушаю её. Андрей вдруг подморгнул. Значит, всё хорошо, скоро дом. По асфальтированной дороге в колонне из пяти танков мы прожили этот вечер и остались в живых.

Глава 37

   Раненая девушка-солдат. Сколько боли у тебя в глазах. Милый взгляду человечек, совсем неизвестный мне. Если бы не подобранная тетрадка со стихами и сказками, то наверное, мы бы никогда и не встретились. Я искал своего солдата, заглянул в палату, а ты лежишь с загипсованной ногой. Всё уже позади: крик, страх, боль. Тебя некому проведать. Ты одна в этой стране, как и я по большому счёту. Цветов нет, гипс не разрисован детской рукой. Значит, ты не мама, не сестра, не любимая, а просто красивая девочка. Рядом пикает кардиограмма. Из носа торчат трубки, а в вену капает лекарство из пакетика над тобой. Как-то видел тебя мельком на присяге. Даже не думал, что увижу снова. Мой милый ангел, я пришёл, а ты лежишь в кровати руки по швам. Белое одеяло, оно не должно пахнуть больницей, у него должен быть запах дома. Закрытые глаза. Я тебе неизвестен, но я не хочу, чтобы ты видела сны о войне. Пусть они будут о счастье. Забыл, что шёл вовсе не к тебе. Сел рядышком на стул и смотрю на милое лицо. Как мне знакомо твоё одиночество. Осторожно коснулся хрустящей белизны больничного покрывала. Строгий взгляд врача заставил отдёрнуть руку.
   Чем-то похожий на Саню, он беззвучно вошёл в палату с синей папочкой в руках.
   – К ней никто не приходит?
   – Нет.
   Протерев очки, наверно, чтобы лучше рассмотреть странного гостя, хозяин отделения не сводит с меня глаз.
   – Что-то серьёзное.
   – Да как сказать. У неё раздроблена кость на ноге и сквозное ранение в живот.
   – Доктор я посижу здесь чуть-чуть.
   – А вы кто ей будете?
   – Никто. Так, случайный воин, который вчера был рядом, когда за ней прилетел вертолёт. Я подобрал выпавшую у неё тетрадку. Потом пытался её разыскать. И вот сейчас встретил её отряд «лисы пустыни». Они возвращались с дежурства. От них и узнал где она.
   – А что там? Позвольте полюбопытствовать.
   – Стихи и сказки.
   – Стихи и сказки?
   Я не слышал вопроса доктора. Оценивал рану «лисы пустыни».
   – Повезло.
   – Ну да, солдат.
   – Жаль, что в тот момент нас не было рядом.
   – Хорошо, побудьте возле неё, но не долго.
   Врач, судя по всему, тоже бывал в бою. Не в этом вчерашнем, а в каком-то другом. Он понял всё.
   – Братство волков, – больше не сказал ничего и вышел. Потом на секунду заглянул опять: – Только прошу вас, потише.
   Сказал и пошёл дальше делать обход отделения.
   Сколько вас тут таких раненых? Я не знаю. Это всё цена за чьи-то чужие слова и поступки. Слава Богу, ты жива, красивый ангел, который пишет сказки. Знаешь, без таких, как ты мир пустой и тёмный. Он без света и радости. Выздоравливай, прошу, как выздоравливал я. Чтобы жить и защищать, чтобы писать стихи и рассказы о любви. Быть может, так мы быстрее победим врагов.
   Все иные способы уже перепробовали. Остановились на войне, и вот он результат: ты лежишь передо мной, раненый милый ангел. Я почему-то улыбнулся и тут неожиданно за окном грохнул гром.
   Девочка открыла глаза и испугалась, увидев меня. Ну да, кого-кого, а небритого после недели войны мужчину она явно не ожидала здесь увидеть.
   – Не бойся, я свой.
   Достал из-за пазухи бляху военнослужащего, а рядом был крестик. Я снял его с шеи и впервые за много лет жизни протянул кому-то. Крестик упал на пол. Поднял.
   – Прости неуклюжего солдата, – и положил девочке на ладонь. Смотрю, как она его благодарно сжала тонкими пальчиками.
   – Я искал своего бойца, а встретил ангела, уставшего от войны, как и я.
   Она моргнула глазами, значит, всё хорошо.
   – Я могу посидеть ещё немного? Просто, я тут тебе, – я чуть замешкался и потянулся к тумбочке, – вот, тетрадь твою принёс. Прости, я её читал немного.
   Она опять моргнула, не дав договорить бывшему рабу, а теперь воину.
   – Меня зовут Влад. А тебя, я знаю – Наташа. Я прочитал. В тетради есть твоё имя.
   Яркая улыбка осветила лицо, но боль тут же её уничтожила. Когда отходит обезболивающее – боль становиться невыносимой.
   – Знаю, нужно потерпеть.
   Видно я сказал это чересчур громко.
   – Что вы тут делаете? – закричала на иврите медсестра, заглянувшая в палату и перепугавшая всех. На её крик прибежал врач.
   – Я же вас просил.
   – Я всё понял.
   Встаю и ухожу. В руке кулёк, а там всё, что мужики собрали для Фанты. Сигареты, Бамбы, всякое такое, что может показать мужскую привязанность. Ведь дело не в подарках, а во внимании. Полный кулёк всякой хрени из магазина, а девушке нечего дать.
   Я оставил её и спустился на лифте в холл больницы. Там небольшой магазинчик, кафе, автоматы для кофе, но нет никого, кто продаёт цветы. А так хочется показать тебе, что ты не одна, мой писатель, что я рядом. Звоню в службу доставки цветов. Знаю, что дорого, но ничего – поеду в свой город не на такси, а на автобусе. Прошу, чтобы подписали «Самому красивому и милому ангелу в мире». Уселся в вестибюле и стал ждать. Курьер запаздывал. Прошло уже пол часа и от мелькания скорых устали глаза. Одни приезжают, вторые отъезжают. В воздухе затарахтел вертолёт, привёз тяжелораненого. Смотрю, бегут арабские дети. Перевёл взгляд в сторону. Вижу, из родильного отделения выходит мама с младенцем. Вот это не покажут по телевизору, а это и есть настоящая жизнь. На машине арабские номера – нездешний житель. А вот интересно, если бы рожала израильтянка, как поступили бы с ней в больнице по ту сторону фронта? Новорождённый попал в руки отца, и умилению бородатого араба нет придела. А рядом счастливую маму обняли малыши постарше. Вся дружная семейка села в машину и уехала. Такое впечатление, что нет войны, и жизнь идёт своим чередом. Если бы взрослые не говорили детям кто враг, а кто друг, то и войны, наверное, не было бы. А так имеем, что имеем.
   Вдруг жизнь огромного здания под названием больница остановил крик.
   – Кому тут в дождь цветы понадобились?
   Я встаю.
   – Вот, возьмите и распишитесь, – сказал злой и мокрый посыльный, подошедший ко мне. Я сунул ему в руку деньги за букет и чаевые. Увидев чаевые, юноша подобрел.
   – Спасибо.
   Уже более миролюбиво посыльный вышел из холла и дождь тут же прекратился. В небе появилось солнышко, как улыбка любящего бога. Сейчас начнётся новый день. После дождя, смывшего всю грязь, придёт новое начало. По телевизору слышу слова о перемирии. Мы и враги. Не знаю, надолго ли? Но есть передышка, и есть возможность хоть немножко пожить без стрельбы и суеты, несущей смерть.
   Смотрю, пять или шесть девчонок вошли в холл. С шумом и галдежом подбежали к лифту и умудрились все уместиться в коробку, едущую наверх. Я стою с цветами прижатый к стенке. У моих попутчиц нашивки «лисы пустыни». Рука одной потянулась к кнопке второго этажа, но я опередил её и несколько пар девичьих глаз оценивающе уставились на меня, худого, небритого и измученного. Еду и слушаю счастливую трескотню на иврите о том, как вырвались из ада и остались целы. Среди остальных слов слышу имя Наташа. Оказывается, это она не дала прорваться арабам на нашу территорию. Молодчинка. Лифт с шумной толпой остановился. Все выбежали на этаж. Вышел и я. Девчонки дружно пошли в направлении палаты Наташи. Заглянули, а её нет.
   Наверно увезли на перевязку. Сразу начался шум, гам. Прямо, как стайка сорок. Это свойственно израильтянам. Ну не умеют они просто молча посидеть и подождать. Шило в попе заставило их бегать по другим палатам. На шум прибежал врач и приказом прогнал из отделения нарушителей порядка. Как девчонки не просились, но суровый хозяин больничных коек не оставил их. Пришлось «лисам пустыни» уйти ни с чем.
   Меня в коридоре увидела медсестра, та, что прогнала в прошлый раз. Она с улыбкой глянула на цветы и кивнула головой, позволив остаться. В отделение вернулась тишина. Вскоре приехала каталка с раненой. Смотрю, она спит. Устала, милая бедолага. Положил рядом с рукой цветы. Аромат или просто прикосновение разбудили её. Пальцы коснулись бутонов тюльпанов. Она почувствовала нежность лепестков и улыбнулась. Я улыбнулся в ответ.
   – Вам надо идти.
   – Конечно. Доктор, а можно я завтра приду к ангелу?
   – Ну, ангелом ей рано становится, а вот к Наташе разрешаю. Но только не с пустыми руками. Пусть не чувствует себя в одиночестве. Так она быстрее выздоровеет.
   – Хорошо.
   Я помахал на прощание рукой. Счастливый человечек закрыл глаза и стал частью спящей палаты.
   Я сел в лифт. На этаж выше лежал мой Фанта. Зашёл в палату, а там спокойствием и не пахнет. Детей такое количество, что можно собрать футбольную команду, причём вместе со скамейкой запасных.
   – Слушай, а ты кроме детей что-то ещё делать умеешь?
   – Умею воевать и защищать их. Пусть растут в счастье.
   – Вот, тут тебе от нас.
   И передал ему собранный мужиками кулёк. Смотрю на своего следопыта, и ловлю себя на мысли, что позабыл отдать тетрадь.
   Это был повод вновь увидеть Наташу. На моём лице появилась улыбка.
   – Ну, ты выздоравливай, дружище. Смотрю, я тут лишний.
   Разведённые в стороны руки были доказательством тому, что я прав. Пожал ладонь, но не крепко, чтобы не причинить боль. Рана не смертельная, это хорошо. Махнул рукой:
   – Мы ждём тебя в строю. Выздоравливай.
   И тут, неожиданно услышал на русском языке:
   – Спасибо что пришёл.
   – Не за что, Фанта.
   Ответ заглушил детский смех. В его целительных волнах я вышел из палаты и поспешил к моей раненой.
   Цветы уже стояли в банке с водой, а гипс был весь усеян росписями. Значит, девчонки всё-таки прорвались к подружке. Яркие надписи «Выздоравливай, мы тебя любим» сделали холодный гипс более тёплым. Я положил тетрадь возле тюльпанов, и тут доктор, которому всё это надоело, указал на дверь.
   – Завтра, молодой человек. Всё завтра.
   – Я тоже пишу сказки.
   – Ну и что?
   – Да так, ничего, – ответил и вышел из палаты.
   Не война поможет нам решить проблемы, а сказки, которые делают детей добрее. Они вырастут и напишут свои сказки, а в них не будет места для войны. Завтра я вновь приду к тебе, Наташа, и может, мы с тобой напишем нашу сказку. Я закончу старую тетрадь словами «жил был человек, который стал солдатом» и, открыв новую тетрадь, не буду больше писать о страданиях. Ведь здорово, прожив весь этот путь, поставить наконец точку.

   Конец

Владимир Германздерфер, Наталья Рябцева Путь израильского наёмника