Сергей Узун
Почти книжка (сборник)

Для начала
Краткое содержание книги:

   На забытой асиенде сеньора Фернандеса Гомеса, напоминающего своей фамилией читателю, что он отрицательный персонаж, влачит полурастительное существование милая пятидесятилетняя девушка Мария, по совместимости, являющаяся троюродной теткой сестры брата отца сеньора Гомеса.

   О чем сеньор Гомес абсолютно не в курсе, чем еще раз полностью оправдывает свою фамилию. Девушка Мария бьется в истерике и судорогах от несправедливости Судьбы, но потом перестает нюхать эту белую дрянь и решает бороться с лучшими рестлерами страны на просторах той же страны и во имя ее, родимой.

   Жестокость хозяина неоправданно растет день за днем. В одно утро он подменяет за завтраком всей прислуге блинчики с апельсиновым вареньем на жареную баранину. Прислуга, не заметив подмены, объедается и мучается изжогой. Сеньор Гомес демонически ржет в фонтане.
   Отважная Мария в знак протеста плохо проглаживает штаны хозяина и уничтожает его коллекцию чеков из супермаркета «Кеймарт». Сеньор Фернандес от злости берет себе имя Хуан и бьет кнутом любимого плюшевого слоника Марии на глазах старой двадцатипятилетней кухарки Нуньес.

   Нуньес в отчаяньи бегает кругами и случайно выигрывает дерби и новую попону с надписью «Странная, но быстрая».

   Мария безжалостно мстит всем кому попало и швыряет в стену любимую чашку сеньора, уже Хуана, с надписью «Один раз – не БандерАс!».

   На асиенде царит веселое оживление, с криками «Подлые твари, где моя чашка?», «Сеньор, я налила вам чай в ванну – пожалуйте пить, бхахахах!», «Сеньор без чаши – что Медведь без Маши». Над всем весело звучат гитара, треугольник и транспортир.

   Полиция приезжает вовремя и немузыкально поет «Бессамемучу», мучая сеньора угрызениями совести, нудным морализаторством, новыми чашками для кофе и каленым железом.

   Сеньор раскаивается, отдает все состояние Марии и берет себе нейтральное имя Иван Федорович. Все счастливы. Мария открывает салон модных кастрюльных крышек из меди, о чем так давно мечтала.

   Ну так вот, уважаемые.
   Ничего подобного не написано в этой почти книжке.

Почти фантастика

   Развлечения

   Однажды Семен Иванович, совершенно неожиданно для себя, обнаружил в своем огороде соседского мальчишку Петьку, самозабвенно поедающего взращиваемую Семеном Ивановичем морковь. Мысль о том, что семья лишается бесценного каротина, вкупе с отсутствием раскаяния на лице у Петьки, так взбесила Семена Ивановича, что Петька незамедлительно стал обладателем:

   а) пылающего, выкрученного крепкими пальцами фермера, уха;
   б) отхлестанного хворостиной, согласно Уставу Огородников, зада;
   в) огромного, как экономическая мощь Китая, чувства обиды.

   Такая Большая Обида не могла уместиться в тщедушном теле Петьки и была разделена с любящим родителем – Захаром Николаевичем. Захар Николаевич не смог вынести вида плачущей плоти от плоти своей и вышел потолковать по-соседки с Семеном Ивановичем.
   – А не охренели ли вы, Семен Иванович, чужих детей бить? – вежливо начал он беседу. – Я ведь за такие выверты могу и побои вам нанести. Предположительно, в область лица.

   – Разумеется, – не менее галантно подхватил разговор Семен Иванович. – Отчего ж не попробовать повредить лицо человеку, который пытается помешать всякому отребью наедать морду у себя в огороде? Это ведь гораздно легче, чем самому попытаться прокормить свое отребье. А насчет побоев – советовал бы вам не горячиться. Я вполне удовлетворен расправой над вашим сыном. Избиение вас тоже приятно, но зачем мне столько удовольствий в один день?
   И засмеялся обидно. Захар Николаевич в сердцах пнул ограду из сетки рабицы, разделяющую огороды. Пес Семена Ивановича, совершенно случайно оказавшийся по ту сторону сетки, взвыл от боли и выбежал от греха с огорода.
   – Заметьте, я пинал свою сторону забора, на что имею полное право, – захихикал подло Захар Николаевич.
   – Чем вам животное не угодило, а? Да вы большее животное, чем ударенный вами пес. Видит бог, я не хотел этого. Вы сами виноваты, – вздохнул Семен Иванович, достал из кармана револьвер и открыл огонь по Захару Николаевичу.
   – Заметьте! – кричал он между выстрелами. – Я стреляю по своей стороне забора. На что имею полное право.
   Захар Николаевич ойкал и кривился при каждом попадании, но не переставал дразнить Семена Ивановича:
   – Мазила вы! Стреляете вы так же плохо, как и следите за своей морковью. Которая, ксати, и не уродилась вовсе! Сейчас я вам это докажу.
   Захар Николаевич метнулся в сарай и через мгновение выскочил оттуда с огнеметом.
   – Страшнейшая засуха в регионе! Сгорело все! – кричал он, выжигая дотла огород, одежду и волосяной покров Семена Ивановича.
   – Что ж вы за хамло такое? – обиделся Семен Иванович. – Одежду попортил, прическу опять же… Неадекватный вы дурак, Захар Николаевич. И из-за этого у вас сейчас будут проблемы.
   Семен Иванович покрутил пальцем над собой. Образовавшийся от кругового вращения пальца смерч прошелся по огороду Захара Николаевича и потоптался на сарае и бане, не оставив от них ничего, кроме приятных воспоминаний.
   – Старый, добрый, нечестный прием, – хмыкнул изрядно потрепанный Захар Николаевич. – А вот недвижимость сносить не надо было. Недвижимость сносить все умеют. Вот так, например.
   Захар Николаевич дунул в сторону дома Семена Ивановича, отчего дом вместе с фундаментом и погребом отделился от земли и унесся в изумительно красивое, безоблачное небо.
   – Странный вы какой-то, – опечалился Семен Иванович. – Где ж я теперь жить буду, по-вашему? У вас, что ли? У вас тесно очень.
   – Чего это? – не понял Захар Николаевич. – Один из самых просторных домов. У меня в доме, между прочим, просторы необозримые. Метраж огромадный.
   – Метраж-то метраж… – поцокал языком Семен Иванович, отрастил огромную руку и ударил по дому Захара Николаевича. – Потолки очень низкие.
   – Как, я спрашиваю, можно жить с такими низкими потолками? – поднял он тонкую пластину, в которую превратился дом Захара Николаевича, и бросил вышеупомянутую пластину в вышеупомянутого Захара Николаевича.
   – Все что нажито! – закричал Захар Николаевич, заскочил на пролетающую мимо пластину и с видом заправского скай-серфера отлетел на полторы тысячи километров.
   – И враг бежит, бежит! – заплясал Семен Иванович, ничуть не смущаясь своей наготы.
   – Фигушки! – донеслось издалека громогласное ржание Захара Николаевича. – Примите наши подарки! Летят с приветом!
   С оглушительным свистом на участок Семена Ивановича упал метеорит. По всей видимости, метеорит был не самым маленьким, потому что Семен Иванович обнаружил себя на дне километровой воронки под толстым слоем пепла.
   – Апчхи! – чихнул Семен Иванович, отчего пепел поднялся, закрыл солнце и сотворил ночь по области.
   – Что вы наделали, безумец! – закричал он в кромешной тьме. – Тут же были люди! Они в чем виноваты?
   – Помилуйте, Семен Иванович! – засмеялся Захар Николаевич. – Вокруг меня по-прежнему люди. Это у вас там стемнело неожиданно.
   – Ну… Люди повсюду одинаково смертны! Что у нас по области, что у вас… где вы там находитесь? – решил схитрить Семен Иванович.
   – Да, да, да. Так я вам и сказал! – не переставал смеяться Захар Николаевич. – Вы подурней себя кого-нибудь найдите.
   – А впрочем, какая разница-то, где вы? – обозлился Семен Иванович и обрушил с огромной силой Луну на Землю.
   Рвануло так, что Захар Николаевич лишился слуха на минут пять. Он озабоченно хлопал себя ладонями по щекам, пытаясь вылететь из огромного облака пыли и осколков планеты и спутника ее. Через минут пять, однако, слух вернулся и он смог услышать:
   – … и не надо там молчать так таинственно! Я ведь знаю, что ничего с вами не произошло! Ну что? Как вы там? Понаслаждались обществом окружающих? Ха-ха-ха.
   – Рано веселимся, Семен Иванович! – закричал Захар Николаевич. – Веселье только начинается!
   Он смастерил из останков планеты громадную комету и швырнул ее на голос Семена Ивановича. Промахнулся, разумеется. Верней, не совсем промахнулся – комета пронеслась мимо Семена Ивановича и врезалась в Солнце. Светило не вынесло такого к себе отношения и превратилось в сверхновую планету.
   – Красиво как! – восхитился Семен Иванович, отлетевший на безопасное расстояние.
   – И не говорите, – поддержал оказавшийся неподалеку Захар Николаевич. – Неописуемо красиво. Ради такого зрелища ничего не жалко.
   – Неплохо повеселились. Неординарно так, – миролюбиво сказал Семен Иванович, пытаясь закурить в безвоздушном пространстве.
   – Ага. Может, до вон той туманности метнемся наперегонки? – предложил Захар Николаевич. – Разомнемся малость, полетаем…
   – В вас никогда не умрет мальчишество! – засмеялся Семен Иванович. – Всадник Апокалипсиса вроде, а в душе – пацан пацаном.
   – Я не повзрослею никогда! – кивнул Захар Николаевич. – Не старею душой! И вам того же желаю!
   – Ладно. Поигрались и хватит, – сплюнул Семен Иванович бычком в направлении альфа Центавра. – Давай назад отматывать.
   – Давай, – пожал плечами Захар Николаевич. – Хорошо повеселились – пора и честь знать…

   …такая Большая Обида не могла уместиться в тщедушном теле Петьки и была разделена с любящим родителем – Захаром Николаевичем.
   – А нечего по чужим огородам шастать! – выдал Захар Николаевич Петьке образцово-показательный подзатыльник. – В своем огороде тебе морковки не хватает? Уйди с глаз моих.
   И вышел в огород. Покурить с Семеном Ивановичем. Или анекдотов потравить.

Тварь

   В этот раз маньяку Феофилу попался трудный мальчик. Мальчик не хотел ничего, откровенно смеялся в лицо Феофилу и не хотел уходить со двора.
   – У меня игровая приставка там есть… Плейстэйшн, – нудил Феофил.
   – Сходи поиграй, раз есть. В супер-марио, – смеялся мальчик. – Не буду я с таким старьем играть.
   – Конфеты там разные есть. Много. Драже. И шоколадные. И леденцы, – не сдавался Феофил.
   – За зубы не боишься? – смеялся мальчик. – Ты ж и мяса в дом купи. Котлеток всяких, вырезку…
   – Велосипед! – выдохнул Феофил.
   – Какой! – выдохнул мальчик.
   – Минск! Большой! – попытался ошеломить Феофил.
   – Лох! – не ошеломился мальчик и продолжил смеяться. – У меня – Унивега Альпина. Карбон.
   – Телевизор и мультики! – сменил направление Феофил.
   – Не позорься, – отрезал мальчик.
   – Ну ты скажи, скажи… Чего у тебя нет? – сменил тактику Феофил. – У меня дома это есть.
   – Все у меня есть, все, – вновь засмеялся мальчик. – А если нет – будет.
   – Прям все-все? – не поверил Феофил.
   – Все-все, – заверил мальчик. – У меня Тварь есть.
   – Как тебе не стыдно! – возмутился Феофил. – Твоя мама знает, какие ты слова говоришь?
   – Не твое дело, – отрезал мальчик. – Тварь – она и есть Тварь. Как ее еще называть?

   – Фу! Какой ты плохой! – поцыкал зубом Феофил. – Уйду я от тебя. Мороженого поем. Хочешь мороженого? – безо всякой надежды забросил маньяк удочку в последний раз.
   – Мороженого… – протянул мальчик. – Мороженого хорошо бы…
   – Так пошли! – засуетился Феофил. – Вот там есть… За углом прямо.
   – Не надо никуда идти, – сказал мальчик. – Сейчас мороженое будет здесь.
   – Прилетит к нам волшебник? – снисходительно захихикал Феофил. – В голубом вертолете?
   – Тварь принесет. Говорю же – Тварь у меня есть, – объяснил мальчик.
   – И где она? – не понял Феофил.
   – Не знаю, – пожал плечами мальчик. – Сейчас позову.
   Мальчик достал из кармана свисток и подул в него. Свиста не последовало.
   – Не работает твой свисток, – сказал Феофил. – Я могу дома его починить, кстати.
   – Работает, – ответил мальчик. – Просто свиста не слышно.
   – И где твоя Тварь? – скептично спросил Феофил.
   – За спиной у тебя, – ответил мальчик. – Только не ори, пожалуйста.
   Феофил вдруг почувствовал, что кто-то дышит ему в спину. По рукам и ногам с топотом пробежалось две дивизии специально выученных беговых мурашек. Медленно, на ватных ногах он обернулся и…
   Это действительно была Тварь. Что-то аморфное, изначально мерзкое смотрело на Феофила парой десятков глаз и… И Феофил закричал.
   – Говорю же, не ори! – сказал мальчик и похлопал Тварь по одному из бугорков вокруг морды, которая занимала добрую половину поверхности Твари. – Она добрая.
   Феофил захлопнул рот и, содрогаясь от отвращения, смотрел как Тварь прихрюкивает и пытается лизнуть руку мальчика фиолетовым пучком языков.
   – Ну все, все… – осадил мальчик Тварь. – Мороженого принесешь? Мне Гранд Опуленс Санда, как обычно.
   – Ты какое будешь? – спросил мальчик у Феофила.
   – П… Пломбир, – прозаикался Феофил, которому совсем не хотелось мороженого.
   – Я ж говорю – лох, – сурово отозвался мальчик. – И ему – пломбира. И быстро.
   Феофилу очень захотелось закричать при виде того, как послойно исчезает тварь. И пока не исчез дергающийся фиолетовый пучок языков, Феофил был занят борьбой с желанием заорать и убежать со двора.
   – Успокойся, а… – спокойно сказал мальчик. – Ушла она. Минут через пять придет.
   – Кто это, а? – дрожащим голосом спросил Феофил.
   – Тварь это, – пояснил мальчик.
   – Я понял. Я спрашиваю – кто это? В смысле – животное или растение?
   – А я знаю? – пожал плечами мальчик. – Животное вроде. Хотя, конечно, может, и растение. Просто животным прикидывается. А какая разница, а?
   – Ну… Я не знаю, – разницы в принципе не было никакой. – Может, и гриб вообще. Или микроб большой. С фиолетовыми языками. И… А сколько у нее зубов вообще? Мне показалось – много очень..
   – Не знаю. Рядов 15, наверное, – ответил мальчик. – И те, что снаружи – тоже зубы, кстати. Она двусторонняя.
   – А? – не понял Феофил. – Как двусторонняя?
   – Вот так. Я как-то видел, как она вывернулась. Из пасти так – о-о-о-п – и полезло. Хлоп – и такая же. Только не розовая с фиолетовыми языками, а фиолетовая с розовыми. Вот вернется – попрошу ее показать.
   – Не… Не надо, – сдержал рвотные позывы Феофил, обладающий хорошей фантазией. – А откуда она?
   – А я знаю? Шел себе, смотрю – свисток. Свистнул – она и появилась. Ух я и орал тогда…
   – Представляю, – понимающе кивнул Феофил. – И что?
   – И ничего. Желания выполняет.
   – А как ты догадался, что выполняет?
   – Она сама сказала.
   – Так она еще и говорит? – удивился Феофил.
   – Ага. Хри-и-пло так. Страшно, – ответил мальчик. – Я попросил, чтоб молчала при мне. Боюсь очень.
   – Джинн! – осенило Феофила.
   – Не-а. Джин как облако ваты выглядит, – возразил мальчик.
   – А ты откуда знаешь? У тебя и джин есть?
   – Не-а. Мне Тварь сказала. Я ей верю. Она мне не врет. И слушается меня.
   – Почему? – задал Феофил совсем уж глупый вопрос.
   – У меня ж свисток, – хмыкнул мальчик.
   – А покажи – что за свисток? – попросил Феофил.
   – Вот, – мальчишка протянул на ладони обычный пластмассовый свисток. – На посмотри.
   Феофил взял свисток в руку. Свисток ничем не отличался от своих собратьев, которые продавались в любом спортмагазине. И вдруг Феофил понял, что это самый великий в его жизни шанс. Он крепко зажал свисток в руке и побежал со двора. Феофил мчался по улицам, ловко проскакивая между шарахающимися от него прохожими. Он бежал, а в висках его стучало: «Мое!! Все мое!!!» Задыхаясь, он добежал до своей квартиры, запер двери и свистнул в свисток.
   – Да ты спринтер, – раздалось за спиной низкое и страшное рычание. – Такую дистанцию за 15 минут – это сильно.
   Феофил мысленно приготовился, повернулся и все равно заорал.
   – Чего орешь, дурак? – спросила Тварь. – Мороженое возьми вот. И ешь.
   – Где? – спросил Феофил.
   – Под ноги смотри, – рыкнула Тварь.
   У ног действительно стоял стаканчик пломбира. Феофил взял мороженое, лизнул его и затараторил:
   – Значит, так. Мне сейчас надо…
   – Тебе сейчас надо доесть пломбир, – сказала Тварь.
   – Ты меня слушай! – прикрикнул Феофил. – Перво-наперво мне надо…
   – Доесть мороженое! – рыкнула тварь так, что Феофил аж присел от страха.
   – Ну хорошо, хорошо… – начал откусывать большими кусками мороженое Феофил. – А потом, когда я доем…
   – А потом у тебя нету, – вроде даже как-то сочувственно прорычала Тварь. – Никакого потом. Есть, но очень короткое и незавидное.
   – Ты должна меня слушать! – перестал есть мороженое Феофил.
   – Кто тебе сказал? – рычание получилось каким-то мирным и даже усталым.
   – Я… Я… А его ты почему слушала? А? Пацана-то? – взвизгнул Феофил.
   – Нравится он мне – вот и слушаю, – сказала Тварь. – Ты мороженое ешь. А то оно все равно растает и все начнется. А так – хоть мороженого поешь.
   – А я? – всхлипнул Феофил.
   – А ты не нравишься. У детей свистки воруешь, – сказала Тварь. – Доедай – мало осталось уже.
   – Я… Я… У меня свисток!!! – закричал Феофил и запихал остаток мороженого в рот.
   – Можешь свистнуть на прощанье! – придвинулась Тварь к Феофилу.
   И кричащий Феофил в последний момент понял, что Тварь сейчас будет выворачиваться вокруг него.

   «– Объект на месте. До расчетного времени – 10 минут.
   – Кто расчитывал время? Почему такие расхождения?
   – Перестраховались немного. Думали, опоздание – хуже.
   – Хуже, лучше… Он должен быть вовремя. Ни раньше, ни позже».

   Он стал у подъезда.
   – Оп-п. А чего я тут, а? – заговорил он сам с собой. – Мне же во-он туда надо.
   – А-а. Свернул не там. Ошибся малость. – Не было случая, чтоб он не ответил сам себе. – Ну да, какая разница… А тут здорово. Уютный двор. Покурить, что ли? Вон и присесть есть где…

   «– Почему он сел? Что за перекуры, а?
   – Догоняем график. Пусть перекурит пока.
   – Вы соображаете, что вы творите вообще?!! А куда он выбросит окурок, а?! Куда?»
   – Покурю и пойду себе. Тихий двор. В таком и жить приятнее. Скамеечки в порядке. Следят. Молодцы какие… Не то что у нас.

   «– А… А какая разница? Затушит и выкинет.
   – Второй этаж! Окно из кухни! Она уже следит за ним!
   – Ой! Исправляем!»

   – Чисто-то чисто. А урн не догадались поставить. Бычок некуда бросить. Или в пачку прибрать и потом выбросить?..

   «– Прекратить. Не надо исправлений. Это можно использовать. Вот смотрите…»

   – Дурость какая, а… – сплюнул он, выкинул окурок и встал со скамеечки. – Бычки еще в карманах носить.
   – Насвинячил и рад! – раздалось со второго этажа.
   – Вы мне? – спросил он у бабушки, неодобрительно смотрящей на него из окна.
   – Нет. Не тебе, конечно, – голос бабушки окреп от справедливого негодования. – Это ведь не ты окурки по детской площадке раскидываешь и харкаешься где попало. Это какие-то другие люди во дворе. Как же вам не стыдно, а? Понабежали во двор и давай харкаться! И испарились сразу. Чтоб мужчину невиновного подставить.
   – Петровна, ты с кем там? – спросили из другого окна.
   – Да, понимаешь, повадились к нам во двор окурки раскидывать с утра самого, – пожаловалась Петровна. – Больше ж негде. Совести – полная запазуха у людей!
   – Вы дадите поспать, а? Что за крики с утра? – подключились из других окон.
   «– Ух ты! Привлечение внимания! Класс!
   – Учитесь! Ну что? Пора?
   – Время! Три… Две… Одна… Старт!»

   – А вот как могу! Смотрите! – крикнул он и пустился в пляс, прихлопывая в такт.
   – Сумашедший! – опешила Петровна.
   – Браво, мужик! – заржали с четвертого. – Чистый Махмуд Эсамбаев!
   Он не обращал внимания на них. Он ходил гоголем, прыгал в такт, изгибал причудливо суставы.
   – Пьяный, что ли? – переговаривались одни жильцы.
   – Да нет. Непохоже. Гляди, чего творит, стервец! – восхищались другие.
   – Давай, мужик! Жги! – одобрительно кричали третьи.

   «– Растет уровень! Чесслово, растет!
   – Всегда так было. Всегда растет!»

   Из подъездов потянулись люди. Он летал в образовавшемся круге и творил чудо.
   – Ишь ты! Прям говорит, а не пляшет! Язык танца! – хлопали в ладоши зрители.
   – Ага! То хулиганисто говорит, то витиевато красиво. Вот ведь мастер, а?
   – Э-э-й. Не видно ж ничего! Сели бы там впереди! – кричали откуда-то сзади.
   – Вы с ума все сошли! – закричала Петровна со второго этажа. – Половина восьмого утра только! Остановите его кто-то!
   – Рот закрой! – сурово отозвались из толпы. – Пусть танцует человек. Чего он сделал-то? Настроение есть – вот и пляшет. А еще как пляшет! Ай молодец!
   «– Уровень позитива все еще растет. Почти максимум. Может, заканчивать? Не выдержит ведь.
   – Выдержит. Еще пара минут».

   – Мужик!! Ты на стол встань! Пусть тебя видно будет.
   Он вскочил на стол и сделал ногами что-то невообразимое. «Тагадамдыгдагадагадагадагадак» – бодро отозвались доски стола.
   – Ох-ёёё! – вырвалось у зрителей. – Еще давай!
   «ДыгдыгдыгдыгдыгдыгдыгдыгдыгдыгдыгдыгдыгдыгдыгдыгдагыдаДРРРАГ!» – озвучили доски коду.
   – Оп-па! – спрыгнул он со стола и присел на скамеечку. – Всё!
   – Молодец! Браво! Красавец! – взорвались апплодисментами зрители. – Вот красавец, а?! Такую красоту с утра выдал! А?

   «– Максимум? Это максимум?
   – Нет. Чуть-чуть недотянули. Самую малость».

   – Супер! Просто супер! – хлопали они его по плечу и уходили. Кто в подъезд обратно, а кто и на работу сразу.
   Петровна спустилась во двор и присела рядом с танцором.
   – На-ка. Поешь, – протянула она ему пирожок. – Вчера пекла. С яйцом.
   – Отравленные небось? – усмехнулся он.
   – Совсем дурак? – хмыкнула она. – Ешь давай, танцор. Ты чего устроил-то?
   – А чего? – спросил он. – Плохо разве было?
   – Да не. Хорошо. Только… – замялась она. – Чудно как-то…
   – Чего? – забубнил он. – Потанцевал малость. Подумаешь…
   – А вообще… – пожала плечами она. – Хорошо, что потанцевал. Может ведь кто-то с утра просто так, от настроения сплясать… Молодец, в общем. Люди вон радостные ушли. Молодец!

   «– Есть! Есть максимум!!! Есть!!!
   – Не могло не быть, салаги! Не могло не быть! Кто у нас на завтра? Кто следующий?
   – Девочка. 8 лет. Красивая такая. Петь будет.
   – Хорошо. Молодцы! Все свободны. Отпускайте объект».

   – Ты где так плясать научился-то? – спросила Петровна.
   – Не знаю я, мать. Не знаю. Я в первый раз… – задумчиво ответил он. – Раньше не плясал никогда. Накатило вот чего-то..

Работа над ошибками

   Космические корабли садились во дворе дома номер 45 гораздо реже, чем там давал концерты большой оркестр Глена Миллера. А поскольку Глен Миллер никогда не давал концертов в этом дворе, в общем, неудивительно, что жильцы оказались неподготовленными к встрече с внеземными цивилизациями.

   Более всех оказалась неподготовленной Софья Павловна, пенсионерка из первого подъезда, квартиры номер 3, где она проживала временно. Потому как постоянно она проживала на лавочке у подъезда, являя собой памятник стереотипам о бабушках у подъезда. Софья Павловна ревностно защищала двор от любых посторонних, так что совсем неудивительно, что, когда вдруг разверзлись небеса и космическая громадина, противно пикая и гундося «Осторожно! Мой корабль садится! Осторожно! Мой корабль садится!», начала приближаться к земле, Софья Павловна по привычке стала необъятной грудью на защиту двора и закричала:
   – Сволочи! Нет застройке дворов! Это незаконно! Не дадим расти коттеджам на детских площадках! Вот вам всем! Выкусите!
   И показала громадине превосходно сложенную фигу.
   – Не хулиганьте, старушка! Отойдите немедленно с места посадки! – громогласно отозвался корабль. – У нас, между прочим, топливо очень дорогое. Если мы тут будем зависать и любоваться на дули пенсионерок, фиг мы потом куда сможем улететь. Щас вот как брякнемся на вас! Станете такой же плоской, как ваши шуточки!
   – Хамло неопознанное! – оскорбилась Софья Павловна на упоминание возраста. – Не дам застраивать двор! Вот не дам и все!
   – Да кто застраивает-то? – взвыли на корабле. – Мы временно! На часок всего! Отойдите немедленно, престарелая скандалистка! Вы бы не теряли времени, да бежали в поликлинику. Там сегодня день маразма. Вам – бесплатно сегодня!

   – Да куда ж ты тут сядешь, ирод? – закричала Софья Павловна. – Громадина какая! Все переломаешь вокруг! Иди вона, на площадь садись. Или в поле вообще! Ваше место в поле, хамы!
   – Опоры кораблю на что? – рявкнули из корабля. – Опоры много места не занимают. Какая-то радикальная пенсионерка попалась. Пенсионерка-фундаменталист! Спорит еще. А сама по развитию – едва до наших слабоумных дотягивает!
   – Ах так?! – взъярилась Софья Павловна. – А ну-ка сядь. Вот ты сядь и мы разберемся – кто из нас тут слабоумный! Опоры у него. Щас я тебе опоры-то пообломаю! Давай, давай!
   И отскочила к родному подъезду, наблюдая оттуда, как корабль выпускает опоры и аккуратно садится на них.
   – Давай, давай… Сейчас я тебе сделаю! Только сядь!

   Жильцы, не торопясь, подтягивались к месту посадки, восхищаясь развитием инопланетной техники. Общий восторг сложился во фразу:
   – Ишь, какая хрень здоровенная!
   На корпусе корабля вдруг неоновым светом загорелись какие-то буквы.
   – Грамотные… – умилился кто-то из жильцов.
   – Да ладно! – возразили ему. – Софью Павловну чехвостили на понятном языке, а пишут орнаменты всякие. Может, и неграмотные вовсе. Может, им письменность без надобности вообще.
   – Ща, земляне! – успокоили с корабля. – Настраиваемся. Шутка ли… Что вы вообще понимаете в настройках?
   – Понимаем, что фигню всякую пишете! – парировала Софья Павловна. – Поналетело двоечников всяких.
   – Всё! Читайте, холеры! – буркнули с корабля.

   Неоном горели уже понятные всем буквы.
   «10 часто отвечаемых ответов:
   1. Да! Это космический корбаль.
   2. А откуда, блин, он еще мог прилететь, как не из космоса?
   3. А вот это – мощный вопрос. Да. Мы прилетели с другой планеты.
   4. У нас тоже есть кабельное телевидение. Пара тысяч каналов. У каждого. Недорого.
   5. Нет. Невозможно переключиться по всем каналам за один вечер.
   6. Мы не собираемся вас завоевывать. У вас мир не подметают и урны не везде есть.
   7. Воровать тоже никого не собираемся. Нафиг надо. Подумаешь, сокровища какие.
   8. Оружие у нас есть. Если чего – рванет так, что вспоминать некому будет. А принцип действия – не скажем. И не просите.
   9. Нет. Корабль не дюралевый. У нас другие металлы.
   10. А вот сейчас выйдут гуманоиды из корабля и расскажут, чего прилетели. Терпение имейте».

   – Ну чего там? Прочли? – спросили с корабля.
   – Прочли! – отозвался кто-то из толпы. – В первом ответе должно быть «корабль», а не «корбаль». Безграмотные. Даром что инопланетяне.
   – Это опечатка. Быстро печатали потому что, – железно оправдались инопланетяне. – Ну чего? Можно выходить?
   – Давайте уже! – сказали жильцы. – Чего резину тянете?
   – Старушку привяжите сперва, – сказали из корабля. – А то не выйдем вообще.
   – Да я вас! Да я вас… – задохнулась Софья Павловна. – Да я вас по судам затаскаю! Нелюди!
   – Верно! Не люди! – радостно согласились инопланетяне. – Поэтому привязывайся сама скорей. Не задерживай людей. Им ужинать пора, а они тебя ждут. Можно один раз не только о себе подумать?
   – Не буду привязываться, – уперлась Софья Павловна. – Пошли вы все… В созвездие Девы. В центральную ее часть. Или чуть ниже.
   – Да выходите! – приободрили из толпы. – Мы ее придержим, если чего. Не бойтесь.
   – Чего нам бояться-то? – хмыкнули из корабля. – Мы, если чего, как бабахнем из всех стволов. Все безумными станете сразу. Как старушка. А теперь – ша! Мы выходим.

   Из корабля ударило ярким светом, из которого под кораблем материализовались шестеро инопланетян, улыбающихся и приветливо машущих руками.
   – Гляди-ка… – зашептались в толпе. – Совсем как мы… Только левой руки нет.
   – Как же нет? – возражали самые наблюдательные. – Вон она! Из макушки растет. Они ею приветы машут.
   – Точно! Ух-ты! Ловко как… – изумились все.
   – Привет, земляне! – обратился к жильцам один из инопланетян. – Как живете? Подарки дарить будете? В честь встречи такой?
   – Ага! – ядовито сказала Софья Павловна. – Щас за мужниным пиджаком старым сбегаю. Малость перешить придется. Левый рукав на воротник – всего и делов.
   – Ладно. Обойдемся, – сплюнул инопланетянин. – Тут, значит, такое дело… Это… В общем, это мы вас создали. Выпустили на планету давно еще. Чтоб плодились и развивались тут сами по себе. Есть доказательства. ДНК там всякие, гены, хромосомы.
   – И за это просите теперь мировое господство небось? – не унималась Софья Павловна. – Или, что еще хуже, жилплощадь выделить, например?
   – Больно надо нам такое господство, – отказался инопланетянин. – А жилплощадь и подавно. У нас жилплощади – по 8 гектаров на каждого. Плюс приусадебного участка – пятьдесят га. Мы ошибку исправить прилетели.
   – Я говорила! Люди! Они всех убьют! Они сволочи! – закричала надрывно Софья Павловна. – Бей их!
   – Надо было действительно ее привязать, – мрачно сказал кто-то из жильцов. – Какую ошибку-то?
   – Ну рука у вас не оттуда растет. Очевидно же, – пояснили инопланетяне. – Твкарст пьяный был, когда собирал. Верхнюю руку неправильно прицепил. А вы мучаетесь. Но теперь мучения позади! Мы здесь – и заставим ваши руки расти из положеного места. Если есть такое желание, конечно.
   Толпа заволновалась.
   – А вот я, например, против! – заявила женщина с талией по всему телу. – Нет, я, конечно, понимаю, что белье, например, вывешивать легче. Или лампочку выкрутить. А обниматься как? А? Одной рукой?
   – Да вот как! – сказали инопланетяне и обнялись попарно.
   – Фу! Это же неудобно! – забраковала толпа. – Да даже если не обниматься. Уставать будет рука – постоянно вверх если.
   – Да чего ж уставать-то? – засмеялись инопланетяне. – Складываешь прекрасненько на макушке. Вот так. И ладошку козырьком. Очень удобно, кстати. И на кепках экономия.
   – Мне нравится! – сказал один из жильцов.
   – Предатель! – гавкнули остальные. – А как две сумки сразу тащить? Или, например, два ведра воды.
   – Коромыслом, понятное дело, – удивились инопланетяне. – Чем еще-то?
   – Действительно! Можно же коромыслом! – обрадовался предатель.
   – Предатель и есть! – цыкнули на него жильцы. – Да ну. Щас одежду перешивать, машины у нас под две руки уже… Дорого это все. Не надо нам.
   – Точно не надо? – как-то даже обрадовались инопланетяне.
   – Надо! Нам надо! – закричал предатель.
   – Цыц! – гаркнули все хором. – Не слушайте его, граждане пришельцы. Не надо нам. Спасибо за заботу. И за беспокойство проявленное. Но не надо. Мы уж так привыкли.
   – Точно? – опять переспросили инопланетяне. – А то мы в другой раз прилетать уж не будем. Ну так чего?
   – Не надо! – твердо ответили жильцы. – Жалко, конечно, что не приедете…
   – Меня только переделайте! – попросил предатель. – Хочу первоначальную форму обречь.
   – Да, конечно, – ехидно сказали инопланетяне. – Сейчас мы будем по-одиночке тут чикаться. Или все, или никого. Ну так чего?
   – До свидания! – твердо сказали жильцы. – Не надо нам.
   – Помашите нам рукой на прощанье! – добавила Софья Павловна.
   – Ну тогда оставайтесь бракованные, – попрощались инопланетяне. – Живите себе с этой нелепой левой рукой. А мы полетим дальше. У нас много где по-пьянке всяких собирали. У вас-то ладно – рука только. Вы б видели, куда они голову умудряются привинтить… В общем, пока. Не поминайте лихом.
   Вспышкой убрались к себе на корабль и стартанули беззвучно. Только злобное лицо Софьи Павловны и примятая опорами трава напоминали о визите инопланетного разума.
   – Дураки вы все! – заявила Софья Павловна. – Надо было деньгами с них взять. Или технологиями. А вы – ду-ра-ки.
   – Точно! – подхватил предатель. – Рука на голове – это же замечательно! А эти носом крутят… Дураки!
   Сплюнул злобно и ушел домой.
   – Эк его разобрало с этой верхней рукой… – удивились жильцы. – И далась она ему…
   – Ду-ра-ки! Как есть дураки! – засмеялась Софья Павловна. – Ему как раз и далась. Он в кукольном театре работает! Ему верхняя рука – ой как пригодилась бы.
   – А. Тогда оно – конечно… – согласились жильцы и разошлись на ужин.

Последний день

   Во сне меня преследовал продавец куриных сосисок, увиденный вечером в магазине. Он смотрел на меня с ужасом и шипел:
   – Как? Почему вы не хотите брать диск, где записано как умерщвляют этих курей? Как вы сможете есть эти сосиски, не будучи полностью увереным, что курей убивают безболезненно?
   – Я не собираюсь смотреть, как убивают курей! – кипятился я. – Я хочу хлеба, а не зрелищ! Мне нужны сосиски!
   – Последний указ… – бубнил он. – Зеленые… Защитники животных в 2011 году… Обязательный просмотр!
   – Тебя нет! – орал я. – И закона нет такого! Это глупость! Ты выдуман!
   – Диииисккк!!! – протягивал он мне диск с изображенной на нем счастливой курочкой. – Это гумаааннно!!! С точки зрения гуманизма…

   На точке зрения гуманизма я избавился от кошмара и вернулся в реальность. В привычную, нескучную реальность. У кровати стоял Мюллер, в исполнении артиста Броневого, и орал «Хальт! Аусвайс битте» и «А вас, Штирлиц, я попрошу пойти умыться!» нам с женой.
   Жена вскочила и хлопнула Мюллера по макушке.
   – Партизанен!! – взвыл Мюллер.
   – Ухо покрути ему, – посоветовал я жене.
   – Доннерветтер! – взвыл Мюллер через секунду.
   – А если так… – задумчиво произнесла жена и раздался звук пощечины.
   – Коммунистише швайне! – не унимался Мюллер.
   Я вскочил и отвесил Мюллеру пендаля. Мюллер пробормотал «Гутен морген» и втянулся в собственные ботинки, как медленно сдувающийся воздушный шарик.

   – Как ты все время угадываешь, а? – восхитилась жена.
   – Я ж тоже там был. Я помню, как тогда думали, – пожал плечами я. – А этот будильничек был очень даже и ничего.
   – Да-а… – протянула супруга. – После надувной женщины и ее методов я ничему уже не удивляюсь.
   – О да-а-а! – протянул я и хихикнул. – Если бы ты не проснулась, я бы, может, и нашел, где у нее кнопка.
   – Ты неспособен найти кнопку даже у надувной женщины-будильника, – отрезала жена и побрела на кухню.

   Я направился было в ванную и вдруг вспомнил:
   – Родная!!! Сегодня последний День! Последний! Понимаешь?!
   И заплясал в коридоре.
   – Ой. А что же будет? – испугалась она.
   – Ничего! Сегодня последний День! Больше никаких изменений! Понимаешь? Ни борманов-будильников, ни восстания октябрят, ни президентов-инопланетян – ничего! Понимаешь? Сегодня они подведут Итоги!
   – Прискорбно, – заявил наш кот Шнуффий, получивший способность разговаривать в далеком 2013 году. – Было нескучно. Один только кошачий туалет видоизменяется раз двадцать в день. А тут все вдруг кончится?
   – Шнуффий, если в числе призовых рассказов не будет ничего о говорящих котах, ты опять будешь просто мяукать, – поддел я животное за манеру вмешиваться в разговоры. – Как мяукал пару недель назад.
   – Я разговариваю с 2013-го! – открестился от бессловесного прошлого Шнуффий. – А сейчас 2017-й.
   – Сейчас – да. А две недели назад этого еще не случилось и ты просто мяукал. И гадил, между прочим, бессовестным образом в зале. Потом кто-то придумал и…
   – А почему я помню себя только говорящим? Где гарантия, что ты не врешь? – кинулся в спор кот.
   – Изменение коснулось лично тебя. А для всех остальных – слишком резкий перелом реальностей. Один пишет, что коты разговаривают, второй – что нет, третий – что разговаривают, но говорят какую-то фигню. Вероятности подразумевают слишком резкий перелом, а не последовательную эволюцию, появились одновременно и сравнительно недавно. Потому глюки с реальностью в эти три недели. Понимаешь…
   – Я разговариваю с 2013-го! Вот что я понимаю. А все эти инсинуации насчет гадить в зале – бред особи, стоящей на вершине пищевой цепочки! – зашипел кот и ушел обижаться, валяясь на нашей кровати.
   – Мир сошел с ума, – вздохнула жена. – Мой муж в трусах читает лекции коту, а тот аргументированно спорит. Кто придумал этот конкурс, а…
   – Брось. Они ж предсказать будущее пытались. Они не знали, что изменяют его.
   Я прошел в ванную и сказал: «Вода! 36 градусов!», Вода почему-то не потекла. Я хлопнул в ладоши. Тот же результат.
   – Дотронься до крана, – подсказала из кухни жена.
   – Спасибо! – Я подставил ладоши под тоненькую струйку воды. – Сегодня напора нет совсем почему-то.
   – Вспомни! С 2009 года – повсеместная экономия воды, – напомнила супруга. – Кто-то придумал же… Ой… Или не было такого?
   Вода тугой струей ударила по ладоням, забрызгав стены и меня.
   – Автор передумал, наверное, – пожал я плечами и попытался найти бритву среди кучи незнакомых мне предметов на ванной полке.
   Мутации бритвы меня особенно сильно раздражали. Каждое утро бритвой оказывалось что-то неудобное, острое, либо это оказывалась какая-то мазь, которая снимала щетину с моего подбородка. Я вздохнул и провел рукой по подбородку. Оп-па! А щетины-то и не оказалось на положенном ей месте.
   – Ура-а! – гаркнул я. – Отменили бритье! Ничего не растет – нечего брить!
   – Какой-то мужик креативит, – обиженно сказала жена.
   – Откуда ты знаешь, что мужик? Может, женщина какая-то устала от небритого мужа?
   – Эта женщина живет с тобой! – отрезала супруга. – А чтоб щетина не росла – придумал мужик какой-то, уставший от ежедневного бритья. Таблетки. В 2010-м появились.
   – Да с чего ты взяла, что их придумал мужик?
   Ну почему никто из них не придумал женской логики, а?
   – Я потрогала свои ноги! Женщина бы обязательно подумала и об этом.
   Ан нет… кажется, кто-то все-таки придумал и женскую логику.

   За завтраком я подумал, что единственное, что не изменялось все три Зыбкие Недели, – это кофе. Лучшие зерна кофе по-прежнему отбирались у кого-то, где-то, и утренний кофе был всегда. Изменялись этикетки банок с кофе и кофеварки, но кофе оставался всегда вкусным. Не изменялась одежда, но тем не менее я всегда опасался, что по приходу на работу обнаружу сотрудниц бухгалтерии голыми и моментально вспомню закон от 2014 года, регламентирующий хождение в голом виде, придуманный каким-нибудь эротоманом в 2007 году.
   – Ну что? Я побежал, – сытый и одетый, я стоял у дверей.
   – Осторожней там, – сказала жена. – Последний день конкурса, все-таки. Сегодня чего хочешь впопыхах нафантазируют.
   – Угу. Я постараюсь, – чмокнул я подставленную щеку.
   – Пешком иди. Вчера вечером вместо лифта какой-то портал образовался. Зинаида Семеновна говорит, что так и не смогла разобраться. А сосед ее смог, по-видимому. Потому что исчез куда-то в тапочках, халате и с сигаретой в зубах.
   – Жуть что делается, – согласился я. – Ну ничего. Сегодня – последний День.

   У подъезда стоял слесарь Семеныч, с тоской поглядывая на небо.
   – Молишься, Семеныч? – протянул я руку.
   – Молюсь, блин! – пробурчал Семеныч. – Вчера выходил из дому – глобальное потепление было. Вышел в майке и шортах. На дачу надо было. До вечера – бах! Ядерная зима. Помидоры померзли, наверное. Напрочь. Я ж только полил – ударило минус пятнадцать и снег. А я в шортах помидоры поливаю.
   – Ну да. С погодой чаще всего креативят, – кивнул я.
   – Знал бы кто эти фантасты… – жестко сказал Семеныч. – Ты, часом, не баловался тогда?
   – Да ты что… – сказал я чистую правду. – Какой из меня фантаст-то? Я ж пьющий. Как ты не замерз-то?
   – Ерунда вопрос. Ядерная зима – за одну помидорину 2 шубы дают. Витаминов не было. А ты точно не писал? Нет? Ну и ладно, – помиловал меня Семеныч. – Гляди-ка… Андрюха выходит. Сейчас спектакль будет.

   Андрюха помахал нам рукой и обреченно шагнул к своей машине. Или мотоциклу. Вообще черт его знает, что это было на сегодняшний день. Вчера Андрюха сел в какую-то фигню, схватился за руль и резко стартовал в небесную высь с громким ревом двигателя и не менее громким матом Андрюхи.
   – Привет, астронавт! – ехидно поприветствовал автомотолюбителя Семеныч. – Я – Земля, я своих провожаю питомцев.
   – Отстань, – стиснул зубы Андрюха и уселся во что-то, напоминающее помесь внедорожника и комбайна «Дон-1500».
   – Приготовились, – прокомментировал Семеныч. – Уберите от экранов детей, беременных женщин и людей с филологическим образованием. Сейчас состоится отрыв. Отрыв башки у Андрюхи.
   Андрюха взревел почище стартующего Су-34, выскочил из машины и начал орать что-то нецензурное по поводу гуманизма и фантастики.
   – Что случилось, Гагарин? – невинно спросил Семеныч. – Забыли залить керосину в кофеварку?
   – Это веломобиль!!! – заорал Андрюха. – В нем педалики крутить надо! Проклятые фантасты-экологи! Мне ехать 150 километров!
   – Не ори, – посоветовал я. – Иди покури с нами, обожди. Сегодня ж последний День. Сегодня твоя сноповязалка будет меняться чаще, чем тебе хочется.
   – Да мне некогда ждать. Времени у меня… – сделал было шаг к нам Андрюха.
   Он бы пришел покурить с нами, но тут его ботинки чихнули и довольно мощным рыком двигателей оповестили, что готовы к дороге. Андрюха вспомнил, как сдавал в 2009-м на права управления ботинками, как разбил папины ботинки, пригнул корпус и лихо вырулил со двора.
   – Нанотехнологии победят, – не к месту процитировал кого-то из официальных лиц Семеныч.
   – Несомненно, – кивнул я. – Ты на дачу-то едешь?
   – Не поеду, – отмахнулся Семеныч. – Последний День ведь. Мало ли чего придумают… Может, у меня на дачу метеорит упадет. Или опять нити из космоса все выжгут, как на прошлой неделе. Обожду до завтра.
   – Как думаешь, Семеныч? – закурил я сигарету. – Кто победит? А вдруг кто-то, кто про победившую Эпидемию написал? Ну или о Третьей мировой? Оно ведь так и останется.
   – Не думаю, – возразил Семеныч. – Кто-то разумный должен победить. Всего ж 10 лет прошло. Что за 10 лет измениться может? Это ж всего два с половиной президента пройдет. Не посходили ж они с ума там… Ну квартиру человек сменит, ну мобильников пару-тройку. Они ж отдают себе отчет.
   – Так ты думаешь, все обойдется? – проводил я взглядом женщину, выгуливающую носорога во дворе.
   – Конечно, – хлопнул меня по плечу Семеныч. – Что может измениться за десять лет?
   Он улыбнулся мне ободряюще, пошевелил на прощанье острыми ушами и облизал пересохшие губы. Длинным раздвоенным языком.

Величие в веках

   «Дорогие потомки!
   Пишет вам Степан Захарович Стрикнов. Если сейчас на дворе еще двадцать первый век или двадцать второй, пожалуйста, не читайте дальше, а аккуратно сложите это письмо обратно в банку и закопайте банку. Потому что это письмо адресовано потомкам из как минимум двадцать третьего века, или даже более поздним, а чужие письма читать некрасиво и недостойно.
   Дорогие мои поздние потомки!
   Хотел вам рассказать, что именно мной, Степаном Захаровичем Стрикновым, была придумана та самая гуманная философия, руководствуясь которой, вы живете в радости и покое. Так же, это именно я придумал для вас велосипед, галогеновую лампочку, которая служит прообразом ваших осветительных приборов, и обычай здороваться при встрече. А все ваши источники, которые говорят, что все это придумал не Стрикнов, врут самым наглым и беспардонным образом. Потому что я, как человек бескорыстный, просто отдал свои изобретения людям. А они были присвоены наглыми стяжателями и скупердяями в целях наживы. Знайте, дорогие потомки, Великий Изобретатель Стрикнов прозябал в страшной нужде и без полагающейся ему славы!
   И даже теперь я не требую разыскать моих прямых наследников и вознаградить их в силу своего бескорыстия. Я всего лишь прошу, чтобы имя мое было увековечено на многочисленных памятниках и монументах. Лучше всего из белого мрамора. Или из драгоценного металла. Ну и в школах пусть бюстики стоят. Пусть детишки знают, кому обязаны светом в домах, миром и содранными при падении с велосипеда коленками.
   Искренне ваш,
   Степан Захарович Стрикнов!»
   Степан Захарович еще раз перечитал письмо, кивнул довольно, упаковал послание в полиэтиленовый пакет, обмотал скотчем в два слоя, полученный пакет запихал в стекляную банку из-под кофе и закопал во дворе. Копать пришлось глубокой ночью, чтоб избежать лишних вопросов от соседей.

   – Где тебя носило, лунатик? – проснулась жена.
   – Во дворе был, – честно ответил Степан Захарович.
   – Случилось что? – без эмоций поинтересовалась жена.
   – Ничего не случилось, – еще раз предельно честно ответил Степан Зазарович. – След в истории оставил.
   – Уборная же есть, – хмыкнула жена. – Чего во дворе следить-то?
   – Спи, а? – разозлился Степан Захарович. – Покурить ходил.
   – Поспишь тут… Разбудил ведь уже. Теперь фиг засну, – пробурчала жена и моментально уснула.
   Степан Захарович долго лежал без сна, представляя сверкающие монументы и свой профиль в учебниках истории. Потом уснул, и приснилось ему, как рослые и светлые потомки смеются над его письмом и говорят:
   – Подумаешь, галогенка, велосипед… Вот если бы он придумал прикуриватель в автомобилях – другое дело. Вот это было бы – д-а-а-а! А так – фигня какая-то.
   Проснулся Степан Захарович в расстроенных чувствах.
   – Как ты думаешь, сложно придумать прикуриватель в автомобиле? – огорошил он вопросом жену.
   – Ты простишь меня, если я тебе скажу, что именно сейчас, в шесть тридцать утра, об этом я не думаю никак? – ехидно ответила супруга.
   – А все-таки? – настоял на своем Степан Захарович.
   – К доктору сходи, а, – отмахнулась жена. – Странный ты какой-то в последние дни…
   «Впишу! – решил для себя Степан Захарович. – Делов-то… Раскопаю ночью и впишу»…

   … «А не дай бог увидит кто… – думал Степан Захарович, орудуя лопатой во дворе следующей ночью. – Подумают нехорошее. Вызовут милицию. Как откроется все – засмеют ведь. Хоть из города уезжай потом. Нет-нет. Никаких больше дописываний. Прикуриватель впишу, и все. И пусть будет потом… Какая мне разница-то? Я ж все равно не увижу. Может, оно и не сработает вообще… Зато если сработает…Что это, а?»

   Степан Захарович с удивлением смотрел на выкопанную банку из неизвестного серебристого металла, на которой светилась надпись «Великому Стрикнову».
   «Чей-то розыгрыш. Не иначе как увидел кто-то вчера и баночку подменил. До чего ж подлый народишко, а…» – думал Степан Захарович, несясь на всех парах к собственной квартире.

   Закрывшись в ванной, Степан Захарович попытался открутить крышку с банки. Надпись на банке с «Великому Стрикнову» сменилась на «Что вы крутите, а?! Там внизу кнопочка специальная есть! Туда и жмите!» Степан Захарович послушно нажал на кнопочку, обнаруженную на дне. «Вот теперь крутите!» – вновь сменилась надпись. Степан Захарович ухватился опять за крышку. «В другую сторону, идиот!» – ласко посоветовала новая надпись. В банке обнаружилось письмо Степана Захаровича, ветхое на вид и покрытое каким-то прозрачным гибким пластиком для пущей сохранности.

   А чуть ниже основного текста шли комментарии:
   «Стрикнов! Вы подлый самозванец и дебил! Неужели вы думаете, что потомки не знают, кто придумал велосипед? Искренне ваши, Потомки XXI века. ЗЫ: Письмо закопали обратно не читая».
   «Потомки XXI века сами не лучше – Байкал засрали и острова японцам отдали. Молчали бы в тряпочку. 2118 год».
   «Ой, кто бы говорил, а… Сами войну затеяли. Психи начала века. Неадекватные уроды. А мы тут расхлебывай. Потомки. 2189 г. Монгольская Империя – во все века! ЗЫ: Стрикнов – молодец. Велосипед и галогенки – это круто».
   «Всем чмоки и обнимашки! Монголы – лузеры! Великий Евразийский Султанат – сила! ЗЫ: Что такое велосипед?»

   «2296.»
   «$%@%#(!! _$%(($%))^(#($*%)))))))))))))))))))))) 2380!»
   «…ldfj– d-f – d-s – fghg-fg-h-f-gh – rt-bc-s-s– @%@.! 2590.»
   «56/2983462. Т. 23098!! 2780.»

   «Все кто выше в коментах – уже умерли! Тхахахах!
   Великий Стрикнов, огромное вам спасибо за возвращение письменности и языка. А велосипед и прочую фигню – мы в гробу видели. С помощью нашей машины времени отправляем вам ваше письмо обратно и хотим спросить – вы не будете возражать против памятников из платины? Ответ упакуйте в нашу баночку»…

   – С ума сошел уже совсем?! – крикнула от дверей жена танцующему в прихожей Стрикнову. – Что за пляски паралитиков в ночи?!
   – Ты это… – величаво ответил Степан Захарович. – Ты соображай, с кем говоришь-то! С Великим Стрикновым!

Кто ты

   – Ты кто?
   В белом свечении не было теней, не было стен, не было вообще ничего. Только он и этот дурацкий вопрос.
   – А где я? – резонно спросил он. – Что со мной?
   – Ты кто? – ударило вновь по сознанию.
   – Никто! – по-мальчишески строптиво отрезал он. – Сначала скажите, где я.
   – Ты кто?
   – Слушайте, я не буду отвечать, – сказал он и попытался присесть.
   На корточки он присел, но, при попытке нащупать пол, руки не находили ничего.
   – Хмм… – не понял он и ощупал свои подошвы. Под подошвами тоже не было абсолютно ничего. Он провел пальцем по рисунку подошв и спросил непонятно кого:
   – А… А это как? Я же стою на чем-то.
   – Ты кто?
   – Антон я, – сдался он. – А где я?
   – Ты кто? – не изменились ни тон, ни интонация.
   – Дайте сесть на что-то!!! – взорвался он. – Кто, да кто… Заладили.
   Стул просто вырос ниоткуда. Да и не стул вовсе. Просто Антон ощутил, что он сидит. Только что сидел на корточках, а теперь, судя по ощущению, в каком-то кресле. Причем при попытке ощупать кресло руки все так же проваливались в никуда, но локти как-то находили какое-то подобие подлокотников и было на что откинуть голову.
   – Спасибо, – поблагодарил он.
   – Ты кто?
   – Я Антон Павлович Семенов. Мне 23 года. Живу… – он назвал улицу, дом, квартиру, город, страну и на всякий случай добавил: – Планета Земля…
   – Не то, – ответило отовсюду. – Ты кто?

   – Я работаю… – он назвал контору, адрес офиса, должность, немного рассказал о служебных обязанностях и потом вдруг понял, с чего надо было начинать. – Человек я. Хомо Сапиенс. Русский я.
   – Опять не то, – хихикнул кто-то. – Ты кто?
   – Я голодный! – сказал он. – Я есть хочу.
   И сразу нашел в руке зеленое большое яблоко. Он бросил яблоко и проследил как оно, уменьшаясь, падает в никуда.
   – Мяса хочу какого-нибудь, – упрямо сказал он.
   И нашел в руке куриную ножку. Обыкновенную жареную куриную ножку. Обыкновенную даже на вкус. Не сильно горячую и посоленную точь-в-точь как он любил.
   Он двумя руками схватился за куриную кость и хитро сказал:
   – А попить? Тоже очень хочу.
   И обнаружил вместо косточки в руках стакан яблочного сока. Хотя вроде и не спускал глаз с косточки.
   – Я умер? – спросил он, напившись.
   – Сначала скажи – ты кто? – спросил голос.
   – Покажитесь мне и я скажу, – сказал он.
   Напротив него сидела красивая девушка, забросив ногу на ногу. Сидела абсолютно ни на чем и выжидающе смотрела на него.
   – Антон. Антон я, – поклонился он. – Честное слово. А вы?
   Девушка пожала плечами и указала глазами куда-то за спину Антона. Он обернулся, но не увидел ничего. Обернувшись обратно, он вздрогнул – на месте девушки сидел он сам.
   – А кто я? – спросил двойник.
   – А я могу поспать? Или уйти? – ошарашенно спросил он у лже-Антона.
   – Не получится, – покачал головой двойник. – Кто ты?
   – Никто. Никто и все тут. Я никто и ничто. Вы этого добиваетесь? – крикнул он и вскочил.
   Затем сделал три шага, как по полу. Потом присел на корточки и опять не нащупал никакого пола.
   – Это бред! Бред какой-то! – крикнул он.
   – Кто ты? – раздельно произнес двойник, вновь сидящий перед ним. – Ну или кто я?
   – Я не знаю, как вам ответить, – поник Антон.
   – Тебе придется, – сочувственно сказал двойник. – Кто ты?
   – Не буду! – крикнул он и попытался лечь.
   Он несколько раз с размаху кидался в ничто и, каким-то образом, вновь и вновь оказывался стоящим перед двойником.
   – Дайте мне лечь, – попросил он.
   Двойник покачал головой и улыбнулся. Антон ощутил резкую боль в ноге и увидел, как капли крови с подошв туфлей падают куда-то вниз.
   – Больно! – закричал он. – Гвоздем, что ли? Больно мне!
   И кинулся на двойника. Затем еще раз. Потом еще. Он кидался и всякий раз оказывался стоящим в трех шагах от сидящего двойника. Затем остановился и заплакал от бессилия.
   – Что вам нужно, а?
   – Кто ты? – спокойно спросил двойник.
   Антону резкой болью обожгло щеку. Как будто кто-то отвесил ему хлесткую пощечину.
   – Трус! – крикнул Антон. – Свинья!
   Несмотря на закрытое руками лицо, обожгло болью вторую щеку.
   – Кто ты? – спросил двойник и превратился в большую собаку с умными глазами. – Я спрашиваю – кто?!
   – Мне нужен пистолет! – сказал Антон.
   И тотчас же ощутил рукоять пистолета в руке. Он загнал патрон в ствол и навскидку выстрелил в собаку. Пес превратился в маму Антона и сказал:
   – Как тебе не стыдно, а? Я же просто спросила – кто ты? Неужели так сложно ответить?
   – Сложно. Очень сложно, – спокойно ответил Антон и безо всякой подготовки выстрелил себе в голову.
   Свет сменился на успокаивающую тьму и опять зажегся с той же яркостью. Мама строго смотрела на Антона.
   – Не ломай мои игрушки, пожалуйста. Скажи лучше – кто ты?
   Антон ощупал абсолютно целую голову и твердо ответил:
   – Я твоя игрушка. Наверное.
   – Верно, – рассмеялся двойник. – А как с тобой играть?..

Теория Заговора

   Обычная смесь безумия и пьянства в чистом виде в обличье человека шагала по городу. Иногда он останавливался, скрипел зубами, гневно окидывал взглядом окружающих, бормотал что-то под нос и шагал себе дальше.
   И вдруг его прорвало.
   – Слепцы!! – закричал он и пригрозил пальцем прохожим. – Куклы послушные! Как же вы не видите, а?! Это же Заговор!
   – Ишь, как приперло человека, – посочувствовала проходящая женщина и сфотографировала оратора.
   – Именно! Но почему не приперло вас?! Это же Заговор против вас. Во всем! От фасона вашего пальто до фотоаппарата! Кто вам внушил, что ваше пальто красиво?! Кто вам сказал, что сфотографировать меня, а потом посмеяться с подругами – вот, мол, какого чудика видела – это ваше желание? Это Заговор! Они думают вместо вас! Они планируют вас наперед! Они знают, что вы купите! Это уродливое пальто! Только потому что! Они внушили вам, что оно красиво! – завелся безумец.
   – Почему это вдруг мое пальто уродливым стало? – возмутилась женщина. – Да оно стоит раз в сто больше, чем все ваши тряпки.
   – Именно. Материала примерно одинаково уходит. И мне, и вам не холодно. Я свои тряпки уже лет 10 ношу. Ни одной дыры! Почему же ваше пальто красиво и стоит в сто раз больше? – поднял палец безумец. – Кто вам сказал, что оно красиво, а мои тряпки нет? А? Это все ОНИ!!!
   – Мировой заговор модельеров! – весело закричал молодой человек. – Армани – сволочь!
   – При чем тут модельеры?! При чем?! – с надрывом прокричал сумашедший проповедник. – Их кто учит шить так, а не иначе? А? С какой целью? Они тоже куклы!!
   – Вы все путаете. Куклы – это манекены. Манекенщицы не в пример интереснее, – продолжил дурашливо спорить молодой человек.
   – Манекенщицы тоже куклы! И вы тоже – кукла! Вы пытаетесь издеваться надо мной, а не попытаться подумать! – завыл безумец. – Это они вам диктуют! Кто манекенщица, а кто нет – это они вам говорят! Над кем смеяться, а над кем нет – это Заговор!
   – Мне, между прочим, пальто на женщине тоже не нравится! – громким шепотом сказал молодой человек. – Так что я не безнадежен.
   – Правда? Вам оно не нравится? – недоверчиво переспросил обличитель.
   – Нет! Клянусь. Клянусь вам своим аппетитом! Вы видите – я не поклялся своим здоровьем? Можно на этом основании меня вычленить из общей массы зомбированных?
   – Вы – дурак! Вы не понимаете! Это Заговор! – не поверил безумец искренности молодого человека. – Это надо прекратить! Вы считаете меня сумашедшим – это они вас научили! Это они изобрели норму, чтоб неугодных обвинить в ненормальности. Это все Они!
   – Верю! Я вам верю! Кто сказал, что я вам не верю? – хихикнул молодой человек. – Я сам думаю так же. Я давно думаю написать письмо президенту и открыть ему глаза.
   – Президенты… – хмыкнул сумашедший. – Президенты – у них в кармане. А неугодных они заменяют двойниками. А настоящих они держат в психушках. Я сам видел! Я видел! Они и меня пытались запереть. Они нас клонируют, а клоны им послушны! Это Заговор!
   – Какой кошмар. Я тоже думаю, что я уже не тот, что был раньше, – начал уставать от разговора молодой человек.
   – Да кто вы? Кто? Кому вы нужны? – захихикал сумашедший и стянул шапку, показывая огенно-рыжие волосы. – Я – настоящий Чубайс, а вы кто?
   – А я руковожу всем этим Заговором! – гордо сказал молодой человек. – Это я все придумал.
   – Ничтожество! – уничижительно смерил взглядом безумец. – Клоун на службе. Безмозглая кукла. Петросян на батарейках!
   Он сплюнул, заскрипел зубами и пошел прочь, непреклонно вздымая колени.
   – Цирк уехал, – сказала женщина молодому человеку. – И почему такие ходят на свободе?
   – Этот безвредный. Кто его содержать станет? – пожал плечами молодой человек. – Пусть себе ходят…
   Женщина согласилась и пошла по своим делам. Молодой человек проводил ее взглядом, достал из кармана мобильный телефон, набрал номер и сказал в трубку:
   – Почему у вас настоящий Чубайс на свободе гуляет, а? И пальто женские уродливы почему? Распустились совсем, сволочи?

Игрушки для девочек

   – Привет! – заскочил Тошка к Ане. – С добрым утром!
   – Да, да, – спросонья согласилась Анька. – А теперь закрой дверь и рот. И выйди вон отсюда.
   – Утро уже, между прочим, – объявил Тошка. – Давно уже, причем. Вставай уже.
   – Я встану и убью тебя, если ты не дашь мне поспать, – пообещала Анька.
   – Тут у нас конфликт интересов сейчас образуется, – хмыкнул Тошка. – Потому как ты спать хочешь, а я есть. А пока ты спишь – кормить меня никто не будет. Так что, думаю, самым лучшим вариантом для тебя будет – встать и накормить меня. А потом можешь и поспать еще.
   – Тошка, отвали! – взбрыкнула под одеялом Анька. – На кухне найди себе чего-нибудь.
   – Ай-ай-ай… – застонал Тошка. – Как живот схватило с голодухи. Умру сейчас.
   – Не пройдет твой спектакль! Ты каждый день умираешь! – отчитала Анька и швырнула подушкой. – Сгинь, говорю!
   – Ай-йа! – вскрикнул Тошка. – Больно, между прочим. Теперь тебе придется встать, покормить меня завтраком и залечить мои раны!
   – Я встану и убью тебя! Это быстрее! А потом я лягу спать! – крикнула Аня и накрылась одеялом с головой.
   – Зло спит! – торжественно объявил Тошка. – Глупо будить спящее лихо. Тем более что оно с утра выглядит чудовищно.
   И выскочил из комнаты, хлопнув за собой дверью. Потом приоткрыл дверь и сказал:
   – И нечего тапками кидаться. Потом сама не найдешь. Будешь босиком ходить. Как Лев Толстой!

   В дверь ударил второй тапок. Тошка улыбнулся и побрел на кухню, где, наслаждаясь утренней тишиной, пила кофе Анина мама.
   – Что у нас на завтрак, престарелая женщина? – бодро спросил Тошка.
   – У вас на завтрак – побои, – ответила Анина мама. – Что это за «престарелая женщина» вдруг появилось в обращении?
   – За один только завтрак я буду готов вас называть Царственной Старушкой. Или Высокородной Дамой. На ваш, разумеется, выбор. Могу Мадам-Капрал. И весь этот ассортимент за какой-то паршивый завтрак, – принялся торговаться Тошка.
   – Чего это у меня завтрак паршивый? – возмутилась Анина мама. – И что случилось с обещанной мне вчера «Первая красавица»?
   – Инфляция, мэм, – вздохнул Тошка. – Годы берут свое. Еще вчера вы были первой красавицей, а сегодня…
   – Хамло! Бесстыжее хамло! – поставила дагноз Анина мама.
   – Я с голодухи, достопочтенная сеньора! – взвыл Тошка. – И от боли! Ваша дочь в ответ на невинную просьбу покормить избила меня! Ногами! Этими восхитительными ножками, коими, увы, уже обделена мать ее. О, годы! Как вы беспощадны! Вы отпечатали на этих ногах все трудности и проблемы, что сопровождали в жизни эту святую женщину!
   Тошка стал в позу и продолжил завывать:
   – Муж, что не подставлял плечо с минуты переноса шкафа! Садистка-дочь, что дрыхнет постоянно, забыв о том, что мать ее рожала! Бессонные ночи, слезы в подушку, декалитры валерьянки – все отпечаталось в ногах! Болят они! Болит душа! Широкая – одна на всю семью! Никто, никто из всех домашних не даст ни крошки Тоше! Никто, кроме матери семейства. Ибо сердоболие ее…
   – Да не готовила я еще! – отмахнулась Анина мама. – Все спектакли твои зря. Возьми в холодильнике себе что-нибудь.
   – Не могу я взять в холодильнике, – уныло протянул Тошка. – Известно ведь: женщины достают еду из холодильника и угощают ею. Мы стоим и нудим в ожидании завтрака. На этом держится мир! Нельзя нарушать устоев.
   – Отстань! – отмахнулась Анина мама. – Либо возьми в холодильнике, либо жди завтрака. И не устраивай спектаклей!
   – Ай-ай-ай! Как живот схватило! Еды!! Немножечко еды!! – застонал Тошка, упав на пол. – Ну бога ради…
   – Не верю! – Станиславский тихонько ойкнул в могиле от зависти к Аниной маме. – Смените репертуар!
   – Что за крики с утра? – появился Анин папа в халате. – Ежеутреннее шоу «Доброе утро, семья» в исполнении этого уничтожителя еды? Привет, Антон. Скрутило живот, небось с голодухи?
   – Я умираю, седовласый, – поднял Тошка скорбное лицо. – Не принесешь ли ты из холодильника умирающему немного еды? Да, да. Ветчины будет достаточно.
   – Я бы с радостью, – ехидно парировал Анин папа. – Но, во-первых, ты слишком много жрешь. А во-вторых, женщины достают еду из холодильника, а я не женщина! Я не могу нарушать устоев. Сходи Аню попроси.
   – Я уползаю… – обессиленно протянул Тошка. – Я уползаю в спальню к Ане. Быть может, там печенье есть… Что не доела она ночью… Я к деве юной в спальню вхож – завидуй мне, о старый скупердяй! Вперед, Антон! На поиски печенья!
   Тошка на четвереньках пополз в сторону Аниной спальни.
   – Актера в доме не хватало! – начал было Анин папа ямбом, но спохватился вовремя. – Тьфу. Так можно разучиться говорить!
   – Глаголом разучиться жечь… Так будет красивее, – захихикала Анина мама.
   – Тошк-а-а-а-а! – закричала в коридоре Аня. – Мама, он умер!!
   – Спектакль, наверное, новый! – не поверила мама…
   Тошка лежал в коридоре, уставившись незрячими глазами в потолок. Рядом плакала Аня.
   – Хм-м. Действительно, умер, – ощупав грудь Антона сказал Анин папа.
   – Ты смотри как… – прошептала Анина мама.
   – Вам что – трудно было его накормить! – закричала Аня. – Кусок хлеба с маслом зажали?!
   – Не ори! – строго сказал папа. – Это твой тамагочи! Кто должен был его кормить, а? Вчера его не кормила ни разу! Кто тебе виноват, а?
   – Я вчера занята была! У меня дела были! – оправдывалась Аня. – А вам трудно было? Я ж его восемь месяцев кормила… Совсем уже взрослый был!
   – Начнешь заново, – пожал плечами папа. – Сейчас…
   – Я не буду на это смотреть! – скривилась Аня.
   – Унеси его, а? – попросила мама
   Папа нажал пальцем где-то за ухом Антошки и отнес его на диван в гостиной. Там он посмотрел на сморщившегося Антошку и пробормотал:
   – Сам ты скупердяй!
   – Папа, завтракать! – крикнула из кухни Аня…
   Они уже почти заканчивали завтрак, когда из гостиной, нетвердо держась на ногах, вышел карапуз, на вид полутора лет от силы.
   – Антошка!! – закричала Аня. – Маааленький!
   – Хорошенький какой, а… – восхитилась Анина мама.
   Карапуз оглядел семью, улыбнулся, погладил себя по животу и сказал:
   – Ням-ням!
   – Началось… – пробурчал под нос старый скупердяй, Анин папа.

Недоросль

   Младенец сидел в колясочке у подъезда и вполне умиротворенно был занят пусканием пузырей из собственной слюны.
   – Эх-х, – подумал Василий. – Сидит себе, не надо ему никуда… Тепло, хорошо. Маманя где-то рядом крутится…
   – Пбрбрбрррр, – приветливо пускал пузыри младенец.
   Василий присел к коляске, сделал из небритого лица умильное, смастерил из пальцев «козу», вдохнул и потянулся к младенцу.
   – Утипуськать будешь? – строго спросил младенец. – Пальцами в харю тыкать?
   – Ути-пуси, какие мы взрослые… – по инерции утипуськнул Василий и остолбенел. – Оп-па. А ты говоришь?
   – Ну дык, – степенно сказал мледенец. – Я ж – утипуси какой взрослый. А ты мне пальцами в лицо… А руки в последний раз позавчера мыл небось.
   – Э-э-э, – совсем потерялся Василий. – А-а-а. А ты чего тут один? Мамка твоя где?
   – А ты к мамке хотел поутипускать и пальцами потыкать, шалун? – хихикнул младенец и ловко выдул пузырь из носа. – Как тебе? Умеешь так?
   – Омерзительно, – поморщился Василий, достал платок и обтер младенцу нос. – Беда с этими соплями.
   – Что омерзительного? – возразил младенец. – Сфера – это красиво всегда. Идеальные фигуры – это красиво.
   – Мал ты еще о фигурах рассуждать, – хихикнул Василий. – Вот повзрослеешь – тогда поговорим.
   – Да пошел ты. Мне 37 лет уже, – сказал младенец и замахал ручонками.

   – Ладно врать-то… – не поверил Василий. – Что ж ты тогда младенцем остался? Чего взрослым не стал?
   – А зачем? – веско спросил младенец. – Зачем взрослым становиться? В чем кайф?
   – Ну как зачем? Как зачем? – закипятился Василий. – Ну это. Ну чтобы… В школу там, в армию потом, жениться…
   – Угу. Как это все привлекательно звучит, – ехидно фыркнул младенец. – Срочно надо взрослеть. А то в армию не возьмут.
   – Да при чем тут? При чем? – Василий вдруг понял, что не может привести плюсов. – Самостоятельным станешь! Вот! Сам себе хозяин: захотел туда – пошел туда. Захотел обратно – пошел обратно.
   – Ты вообще куда идешь сейчас? На работу? – спросил младенец. – То есть тебе хочется на работу сейчас?
   – Я люблю свою работу! – неубедительно сказал Василий. – Мне нравится работать курьером за 600 баксов… Новые люди, знакомства, езжу по городу…
   – Не стыдно врать детям, а? – укоризненно покачал головой младенец. – Давай другое – в чем прикол?
   – Пиво, например! – нашелся Василий.
   – Не пью я. Младенец ведь. Да и не нравится, – отрезал младенец.
   – Курить… э-м-м. Ладно – курить вредно. Ходить! – обрадовался Василий. – Ходить-то ты не можешь еще.
   – Могу. Немного, но могу. Неуверенно, конечно. Да и зачем мне? Меня ж возят. В колясочке вона. Не отказался бы небось? – подначил младенец.
   – Не отказался бы… – согласился Василий и вдруг представил, как его везут в колясочке, а он в ней сидит, курит, пивко пьет, ловит на себе завистливые взгляды уставших пешеходов… – Погоди! Так это тебя уже 37 лет возят? Мать бы пожалел… Она ж старенькая небось уже…
   – Нынешняя-то? Двадцать пять ей, – ответил младенец. – В самый раз, по-моему.
   – Ха! Вот я тебя и поймал! Тебе-то 37! Выходит, ты старше матери! – возликовал было Василий, но осекся. – Погоди, а что означает – нынешняя?
   – То и значит. Тридцать третья она у меня уже. Бизнес это такой. Взяла на полгодика, попробовала – что и как. Потом для себя решает – надо ей это или нет.
   – А как от тебя избавля… А как? – У Василия было много вопросов. – Потом куда?
   – Не твое дело, ладно? – фыркнул младенец и вдруг откинулся в коляске и заагукал в спешном порядке.
   – Ты чего? – сначала не понял Василий, но потом заметил бабушку, выходящую из подъезда.
   – Утипуси, какие мы взрослые и серьезные!! – умильно заговорила бабушка. – Симпатичный какой карапуз у вас.
   – Агу! – сказал нежно младенец и улыбнулся.
   – Красавец! – восхитилась бабаушка. – И смотрит осмысленно так… Сколько ему? Месяцев девять-десять?
   – Тридцать семь лет, – буркнул Василий. – Вот и смотрит осмысленно.
   – Очень смешно. Петросяны на каждом шагу, – обиделась бабушка и пошла по своим старушечьим делам. – Что за люди такие, а…
   – Понял? – сел на колясочке младенец. – Не спалишь так просто. Ты давай говори – в чем кайф? Зачем взрослеть?
   – Женщины!! – осенило Василия. – Любовь!
   – Младенцев женщины, как правило, любят, – парировал младенец. – Не то что небритых курьеров.
   – Любят, да не так, – хихикнул Василий. – Секса у младенцев нет зато!
   – Так мне и не надо, – пожал плечами младенец. – Я ж не половозрелый. А эротики – хоть отбавляй.
   – Да ладно? – не поверил Василий.
   – Ну точно. Сам подумай… Кто чаще видит грудь – ты или грудной ребенок? Кого стесняются меньше?
   – Тьфу, – сплюнул Василий. – Это ж мать! Как ты…
   – Дурак, – спокойно ответил младенец. – Я ж не половозрелый – во мне эротизма нету. Красоту понять могу – и хватит. Все вспомнил? Вот и получается – ничего хорошего нету. Ладно б пузыри кубической формы научились пускать – это я еще понимаю. Или октаэдром. Тогда, может, и я бы повзрослел. А так… Не хочу. Да и деньги неплохие пока идут.
   – А… А если захочешь повзрослеть – тогда как? – задумчиво спросил Василий.
   – Тогда начну взрослеть, – сказал младенец. – А пока… Пока мне и так хорошо. А ты, между прочим, на работу опаздываешь. Шел бы отсюда. А то сейчас родительница спустится. Она за погремушкой пошла. Прикольная погремушка-то… А хотя, что ты в погремушках понимаешь?
   – А так ты можешь? – вскочил с лавочки Василий и запрыгал на одной ноге. Потом на другой. Потом прошелся колесом. Затем пробежался с гиканием. Потом подбежал к младенцу, вставил указательный палец себе в рот, надул щеки и резко выдернул палец.
   – Шшпоок! – громко прозвучал хлопок, похожий на тот, что раздается при открывании бутылки вина.
   – То-то же, – хмыкнул Василий и пошел на работу.
   – Сволочь! – подавленно прошептал младенец.
   И начал пытаться выбраться из коляски, чтоб попробовать попрыгать и побегать.
   – Как быстро он взрослеет! – умилилась очередная мама младенца.

Групповая терапия

   – Здравствуйте, господа депрессивные демиурги, – мягко сказала женщина-психолог. – Да! Не нужно этого бояться, – мы – депрессивные демиурги!
   – Как? – ахнула группа. – И вы?
   – И я. Я одна из вас, – кивнула женщина и закинула сияние на сияние. – Но я нашла в себе силы и переборола себя. Я просто не побоялась признаться самой себе, что я депрессивный демиург. В одно утро я проснулась, оглядела шесть обугленных миров, погляделась в зеркало и сказала: «Я – депрессивный демиург. Надо с этим как-то бороться». Главное – признать проблему и не бояться говорить о ней. И мы собрались здесь, для того чтобы помочь друг другу. Ну-с… Кто начнет? Кто не испугается рассказать о своей проблеме? Давайте, вы? Хотите?

   – Я попробую, – смотрел на свои божественные колени один из пациентов. – Я уничтожил свой мир…
   – Нет, нет, нет, – покачала белым светом женщина. – Начните с проблемы. Ну? Мне кажется, что я…
   – Мне кажется, я – депрессивный демиург, – покорно начал пациент.
   – Похлопаем! – захлопала женщина. – Он обозначил проблему. Это половина пути к выздоровлению. Скажем ему хором – молодец, Бог! Ну?
   – Молодец, Бог! – нескладно сказала группа.
   – Продолжайте, – кивнула врач пациенту.
   – Сначала я был Ничто. Большое и Великое Ничто, – нараспев продолжил пациент. – И потом в какой-то момент я осознал, что существую как Разум. Нематериальное Сознание, которое в тот же момент определило себя как Бытие. Затем, по кирпичику, я выстроил вселенную из неограниченного запаса разумности Себя. И… И тогда… И тогда мне стало скучно, потому что некому было оценить плоды трудов моих… И… – заплакал он.
   – Вы заселили мир, – кивнула женщина. – Не нужно делать из этого трагедии. Все заселяют свои миры. Нет смысла в игрушке-стратегии без забавных пейзан и воинственных рыцарей. Ничего в этом плохого нет.
   – Я заселил. И сам поселился с ними рядом, в каждом городе. И они знали, кто я. И могли приходить ко мне со своими бедами или просто поглазеть.
   – Храмы? – спросил кто-то из группы.
   – Почему храмы? Много меня в каждом городе. В каждом языке и культуре. Под разными языками. И таблички – «к Богу туда». Прием с 8 до 6. В остальные часы – двойной тариф.
   – Тхахахах!! Вы брали с них деньги? Молодец! – захлопала в ладоши женщина.
   – Нет, нет. Я брал с них временем. Пришел так – минус год. Пришел в неприемные часы – минус два года жизни, – улыбнулся демиург. – Зато они знали, что Бог их рядом и каждый мог прийти и посмотреть на меня.
   – Красавец! – улыбнулась женщина. – Удивительная идея. Все скажем: молодец, Бог!
   – Молодец, Бог! – в один голос повторила группа.
   – Сначала они ходили ко мне, получая ответы на все свои вопросы. И умирали мудрыми, но молодыми. Потом они стали приходить реже, потому что стали умнее и начали ценить время, но перестали ценить мудрость. Потом они совсем перестали ко мне ходить, предпочитая самостоятельно догадываться о моих планах. И умирали старыми, но глупыми. А мне стало скучно. Каждая часть меня, в каждом городе безумно скучала и злилась из-за своей ненужности. И тогда я начал заново. И каждая часть меня создала свой маленький мир, заселила его, поселилась в каждом городе и все началось заново. И в каждом мире я вновь был забыт. И тогда я начал уничтожать маленькие миры. Я топил их в аквариуме, я ронял на них дыроколы, сжигал в камине, раскалывал орехоколом, помещал в вакуумную упаковку, запускал туда тараканов апокалипсиса. Каждый из маленьких миров умирал моментально или мучительно долго.
   – Эсхатология! – мечтательно выдохнула вся группа.
   – В чистом виде. Миллионы концов света. Тысячи способов конца света. И все это не принесло мне удовлетворения. Население маленьких миров не понимало, что это конец и за что они наказаны. Потому что они не спрашивали меня уже ни о чем и предпочитали объяснять друг другу, что все это чушь и никакого конца света не предвидится. И… эсхатология не приносила мне удовлетворения.
   – Они не знали, что их наказывает Создатель? – понимающе кивнула женщина.
   – Именно! – кивнул депрессивный оратор. – Они просто погибали, а я уничтожал миллионы своих игрушек и уничтожал на каждой все мелкие отражения себя. И когда я добрался до того мира, который я создал первым, я изъял обратно все части себя из каждого офиса и написал объявление «Бога нет». И все было готово к Большому Взрыву. Но тогда я вдруг подумал – а что в этом нового? Что нового во взрыве? Чем Большой Взрыв отличается от большой петарды в маленьком мире? И тогда я отказался от мысли разнести мой мир в труху…
   – Ну вот! Вот же! Вы победили себя и отказались от эсхатологии! – закричала радостно врач. – Вы же сами справились! Вы больше не депрессивный демиург! Вы не уничтожили свой мир…
   – Я уничтожил его! Я самый что ни на есть депрессивный демиург! – с надрывом сказал больной демиург.
   – Но… вы же сказали, что не стали взрывать его? – не поняла женщина.
   – Не стал, – хихикнул демиург. – Я просто придумал моду на отсутствие детей и внушил ее всем.
   – Молодец, Бог! – засмеялась группа.

Ничего особенного

   – Не могу! Не могу я прислать подкрепление!!! И боеприпасов не могу!! – орал Петя в телефонную трубку. – Нету!!. Ну нет совсем! Некого, вы понимаете? Не-ко-го!! Вы держитесь там. Да, да… Сами как-нибудь! Ну-у. Я не знаю… В рукопашную попробуйте! А я что могу сделать?! Нету у меня подкрепления!! Ну нету!! Вы же в библиотеку звоните!! Ну какое здесь подкрепление?! Да! Не туда попали… Да! Кто кому голову морочит?!.

   Выстрелом Петя сбил визжащую полуметровую крысу в прыжке.
   – Смотри, смотри! Сбоку обходят! – кричал Семен и стрелял от бедра из «винчестера».
   – Вижу, вижу! – отвечал Петя и бил очередью. – Прям взбесились сегодня они! И много их чего-то. И прут, и прут…
   Весело визжали на шкафах студентки и падали в обморок вахтовым методом. Студенты степенно швырялись в крыс тяжелыми книгами, курили и радовались возможности пошуметь…

   – Санечка, родной, послушай… Я тебе говорю – зеленый надо резать. – взволнованно шептал Петя над ухом у сапера. – Вот точно тебе говорю – зеленый. Интуиция у меня.
   – Так в прошлый же-ж раз красный резали! – Саня утер пот с лица и еще раз посмотрел на устройство. – Ну да. Я еще, помню, зеленый хотел рубануть, а ты заладил – красный, красный…
   – Ну так, Сань. Я ж говорю – в прошлый раз красный резали. Теперь надо зеленый, – убеждал Петя. – Они ж тоже не дураки. Они поняли, что красный резали, и остановили. В этот раз красный если порезать – рванет обязательно. Сейчас зеленый, и потом еще два раза зеленый. А потом опять красный надо будет. Я же знаю, как они думают.
   – Ну, смотри. Режу, – выдохнул Саня и перерезал зеленый проводок.
   – Ну вот видишь! – обрадовался Петя. – Все нормально. Остановился таймер. Все как в кино прям…

   – Смотри мне в глаза-а-а! – повелительно говорил Пете какой-то бледный тип в плаще.
   – А вы кто? – Петя осмотрел красные глаза и белые клыки. – Ролевик какой-нибудь? Ролевик-альбинос?
   – В глаза смотри-и-и! Я твой повелиитель! – шипел странный кто-то и клыки его увеличивались.
   – Ах ты ж заррраза! – понял вдруг Петя, кто это. – Заработался совсем. Вампира не узнал.
   И закинул в рот пару зубчиков чеснока.
   – Это подло, – поскучнел Вампир. – Уж в библиотеке-то чесноком дышать – совсем подло.
   И посмотрел на Степана. Степан стоял с распятием в руках и страшно матерился.
   – А вот это уже мракобесие какое-то, – засмеялся Вампир и пошел на Степана.
   – А вот это уже самонадеянность какая-то – спиной к библиотекарю поворачиваться, – сказал Петя и воткнул Вампиру в сердце осиновую указку.
   – Сволочи кругом! – захрипел Вампир. – Подлые сволочи!
   И полыхнул ярким пламенем…

   – Я убью ее!! Убью!! – кричал террорист в маске, размахивая энциклопедией «Дом и семья» над головой заложницы.
   – А ведь может. Этой книжкой и покрупнее заложницу прибить можно, – сказал Степан.
   – Отпусти ее!! – закричал Петя. – Возьми покрупнее кого-то!!
   – Или книжку поменьше!! – завизжала заложница. – Можно в мягкой обложке!
   – Прекратите орать! Я убью ее! – кричал террорист. – Убью! Мне – пять миллионов долларов, вертолет и все книги Коэльо! Живо! А то я убью ее!!
   – Ну? На двоих? – шепотом спросил Степа.
   – На счет три! – кивнул Петя.
   – Прекратите шептаться! А то я убью ее! – закричал террорист.
   – Да, да! Имейте совесть! Нам же не слышно! – завизжала заложница.
   – Три! – крикнул Петя. – Коэльо – фигня!
   – Что-о?! – взбесился террорист и кинул в Петю «Дом и семья».
   Петя ловко увернулся.
   – Н-н-а! – кинул Степан какую-то книжку точно в голову террориста.
   – Чем ты его? – спросил Петя, оглядывая лежащего на полу террориста.
   – Теория вероятности, – хмыкнул Степа.
   – А-а-а. Теорвер он такой, – кивнул Петя. – И не такого завалить можно.
   – Как вы могли?! – забилась в истерике заложница. – Коэльо вовсе не фигня…

   Дома Петя ел макароны по-флотски и слушал как щебечет жена:
   – Сонькин бывший сегодня завалился! Пьянущщий! И давай Соньку обзывать. Проституткой назвал. А Сонька ему по роже – хлоп! А он как заорет! Охрана сбежалась! Милицию вызывали! Представляешь себе?!
   – Кошмар какой, а, – представил он.
   – Ага! А Татьянмихална потом на Соньку орала еще часа два. Чтоб та в милицию ехала – бывшего выручать. А Сонька – ни в какую! Только ревет. Представляешь?
   – Бардак какой, а… – пожалел Петя жену.
   – А у тебя сегодня как? – спросила жена.
   – Да так, – пожал он плечами. – Ничего особенного. Все как всегда. Степка «Теорию вероятности» порвал случайно. Заклеивал сегодня.
   – Хорошо вам в библиотеке. Тихо, спокойно, – позавидовала жена.
   – Угу. Как на кладбище, – кивнул он. – Аджику подай, пожалуйста…

Чудо

   – Потенциальный друг мой, скажите – хотите ли вы стать одним из Нас? Хотите ли вы прикоснуться издалека к чему-то эфемерному, называемому душой нашей? Хотите ли вместе с нами ткать кружевной узор решения животрепещущих проблем? Хотите ли вместе с нами немного удалиться от серой реальности, затянувшей ремень на горле нашем? – обратился Саня к незнакомцу.
   – Что? – обернулся незнакомец.
   – Третьим будешь? – перевел на общечеловеческий язык Витек.
   – В каком смысле? – не понял и общечеловеческого незнакомец.
   – Выступите пайщиком в процессе покупки алкоголя – и вы станете полноправным партнером в процессе его распития! – совсем уж понятно изложил Саня.
   – В смысле – дай денег, мы купим выпивку, а выпьем втроем. Поболтаем при этом, – совсем уж разжевал Витек и добавил: – Полтинника будет достаточно.
   – В смысле пятидесяти единиц местной валюты, – добил Санек.

   – Как интересно! Так вы предлагаете выпить с вами? – обрадовался незнакомец. – Это такой обряд местный?
   – Традиция и обычай, – закивал Саня. – Ну так как вы? Будете участвовать?
   – Обязательно! – радостно пропел незнакомец и начал копаться в карманах. – Сейчас-сейчас…
   – Если вы сейчас объявите, что совершенно случайно у вас нет местной валюты, наше соглашение не состоится, – обеспокоенно подметил Санек.
   – Ага. Меценатство – не наш стиль, – подтвердил Витек.
   – Сейчас-сейчас… – копался в карманах третий. – Вот это?
   И протянул будущим собутыльникам банкноту.
   – Ф-и-ф-т-и П-о-у-н-д-с, – прочел Витек. – Тоже подойдет, конечно, но немножко не то.
   – Год сэйв зе куин, – вздохнул Санек. – Мой коллега имел в виду, что банкнота эта выше ожидаемой от вас суммы, но до обменника далеко и банкет откладывается. А местных денег у вас нет?
   – Ага! Вот! – сказал незнакомец и протянул руку. – Это?
   На ладони лежало несколько разноцветных камней.
   – Изумруды, рубины, брильянты. Немелкие, – уважительно сказал Витек, изгнанный из геологического в незапамятные времена. – Очень неплохая подборка, господин иностранец. Другой бы взял, воспользовавшись вашей наивностью, но нам чужого не надо. К тому же до пункта скупки драгоценностей дальше, чем до обменника. А рублей у вас нет?
   – Есть, есть. Нашел! – обрадовался третий и протянул пятитысячную. – Этого достаточно?
   – Более чем, – кивнул Санек. – Будем развлекаться элитным алкоголем.
   – Или огромным количеством обычного, – добавил Витек. – Буквально в районе четырех-пяти смертельных доз. Если не понтоваться и не лезть в пафосный закусь.
   – Простите, куда не лезть? – поинтересовался третий.
   – Виктор говорит о том, что, при разумном подходе к закуске и алкоголю, выданной вами суммы хватит нам троим для того, чтоб уйти в горы так далеко, как Йетти не снилось.
   – О! Йетти! – оживился вдруг третий. – Скучный, нелюдимый тип. Рычит только и жрет что попало.
   – Стоп! Остановитесь, загадочный приезжий! – скомандовал Санек. – Давайте эти рассказы оставим для банкета. Я настаиваю просто. Я тут постою с вами, а Виктор перестанет вхолостую перебирать копытами и стремительным аллюром сбегает в магазин за движителем культуры и закуской.
   – Так вы говорите, что алкоголь является носителем культуры? – спросил незнакомец, провожая взглядом убегающего Витька.
   – Не говорю такой ереси, – ответил Санек. – Носители культуры – это мы с вами. А вот первоначальный толчок творчеству алкоголь может и задать. В состоянии раскрепощенного сознания иногда изливается не просто бред, но концептуальный бред. Непьющий музыкант или непьющий поэт – вещи, непостижимые моему убогому сознанию.
   – Раскрепощенное сознание? – задумчиво сказал третий. – Вы хотели сказать – измененное?
   – Не цепляйтесь к словам, – поморщился Санек. – Если в обычном состоянии мое сознание зажато нормами приличия и административным кодексом, а в состоянии алкогольного опьянения оно освобождается от уз – разумеется, это сознание можно назвать измененным.
   – А без алкоголя сознание не изменяется? – спросил незнакомец.
   – Наркотики – не наш путь, – отрезал Саня. – Мы консервативны и патриархальны в вопросах нарушения общественного порядка.
   – А обязательно…
   – Тихо! Не отвлекайтесь! Смотрите. – Санек показал на Витька, увешанного дзинькающими пакетами. – Вы наблюдаете мировой рекорд по скорости закупки всего необходимого. И смею вас заверить, не забыто ничего. От одноразовых стаканчиков до соли и перца. Все есть в этих пакетах. И поверьте, в этом черепе неправильной формы уже есть два-три предложения насчет места проведения банкета.
   – Взял! – сказал Витек. – Все взял. Придумали куда идти?
   – Я не местный, – устранился незнакомец. – Я тут ничего не знаю.
   – В общем, так. У меня рядом товарищ живет. У него подвал благоустроен. А сам не пьет. Можно туда пойти, – изложил план Витек.
   – Глупо в такую погоду укрываться в казематах и подземельях, – возразил Санек. – Еще варианты?
   – Овражек и детсад. Какие еще-то? – ответил Витек.
   – Детсады – детям. В связи с этим – все в овражек, – скомандовал Санек и обратился к третьему: – Вам ведь религия не запрещает потреблять алкоголь у речки на лавочке?
   Овражек был культовым местом для посетителей гастронома «Парадиз». Каким-то образом градоустроители проглядели эту небольшую полянку у речки и не продали ее под ларек или автомойку. На полянке было четыре лавочки, установленные заботливыми руками пьющих людей, на которых вышеупомянутые пьющие люди замечательно проводили время за разговором и потреблением.
   – Добро пожаловать в рай! – сказал Витек. – Как ни странно, никого нет.
   – Что поделаешь, Витек? Времена и нравы, – вздохнул Санек. – В раю нынче пусто. Праведники перевелись. В аду зато многолюдно.
   – Угу. В метро сейчас не протолкнешься, – кивнул Витек, сноровисто собирая бутерброды из нарезанного хлеба и колбасы.
   – Забавные ассоциации у вас, – хихикнул незнакомец. – Меня зовут…
   – Стоп! – остановил Саня. – Не торопите события. Возьмите в руки этот пластиковый бокал и проведем обряд знакомства как положено.
   Незнакомец покрутил в руках пластиковый стаканчик, понюхал и выдал:
   – Раствор алкоголя с водой, тридцать девять с половиной градусов. Сивушные масла и прочие радости. Дурят вашего брата. На полградуса.
   – Фигассе, – удивился Витек.
   – Если вы хотели привлечь к себе внимание, дорогой друг, то изумрудов и денег было вполне достаточно, – сказал Санек. – Мистика всякая вроде спектрального анализа выпивки мне кажется лишней. Но понт красив, как курение на нефтебазе. Как вас зовут? Спиртометр?
   – Я не местный, – невпопад сказал третий.
   – Оно и понятно, – сказал Витек. – Местный пятьсот раз бы подумал, прежде чем идти с двумя незнакомцами в овражек. Тем более с валютой и камешками.
   – Люпус, – сказал незнакомец.
   – Тот что хомо хомини ест? – хихикнул Санек.
   – Зовут его так, – одернул Витек. – Люпусом. Чего пристал к человеку? Водка ж греется. Ну, за знакомство!
   Они выпили и закусили бутербродами.
   – А ты, Люпус, наш человек, – сказал Витек. – Не поморщился даже. Как в карман влил. А говоришь неместный.
   – Слабенькая она, – сказал Люпус. – Это я сейчас неместный. А раньше был отсюда.
   – Я ж говорю! – обрадовался Витек. – Ну, за возвращение!
   Они вновь выпили и закусили.
   – Человек делает многие тысячи километров, чтоб накормить домашнюю зверушку, называемую Ностальгией! – Саня после второй был серьезен и пафосен. – Он приходит и начинает ворочать носом. Дескать, что ж вы, подлецы, сделали с детством моим? Где помойка, на которой я когда-то играл в Тома Сойера? Почему на том месте сейчас сквер? Где пустырь на котором я когда-то получил в бубен от местного хулигана? Что за элитное жилье там? Почему вы, местные, не уберегли мое детство? Так, Люпус?
   – Ну почему? Мне интересно посмотреть, как вы меняете знакомые мне места, – пожал плечами Люпус.
   – Ну, за академический интерес! – провозгласил Витек следующий тост…
   – Ну и как, Люпус? – спросил он, же прожевав бутерброд. – Сильно изменилось все?
   – Сильно, – кивнул Люпус. – Не знаю, стало лучше или хуже. Стало…
   Он замялся, подыскивая нужное слово.
   – Я говорил. Будет ворочать носом. – Саня хмелел на глазах. – Он нам Люпус.
   – Стало неожиданно, – нашелся Люпус.
   – Вот! – поднял палец Санек.
   – Да что ты окрысился на человека? – вмешался Витек. – Тебе в подъезде сегодня сменить код на двери – тебе станет именно неожиданно. Не хорошо – что хорошего в том, что в подъезд попасть не можешь? И не плохо – сменился код, меньше посторонних его знают. Становится неожиданно. Понял?
   – Понял, – кивнул Саня и повернулся к Люпусу. – Прости, друг. Был не прав. И давно уехал?
   – Давно, – кивнул Люпус.
   – Ну, за тягу к родным местам! – сказал Витек и поднял стакан.
   – Если мы так частить будем – у меня сейчас случится тяга ко сну, – сказал Санек. – Поговорим. Люпус, у тебя здесь родня?
   – В некотором смысле, – ответил Люпус. – В некотором смысле и вы мне родня.
   – Душой прикипел… Всего час знакомы. Дорогой ты мой человек! – полез обниматься Витек.
   – Братуха! – поднял кулак Саня. – Все люди братья и сестры, стало быть?
   – Точно, – кивнул Люпус, аккуратно отодвигая от себя Витька.
   – Некоторые просто двоюродные. А некоторые еще и сводные. И молочные еще бывают, – сверкнул эрудицией Витек.
   – Изначально было сорок человек, – сообщил Люпус. – Они не захотели уезжать.
   – Потом к ним пришел Али-Баба и рассказал как жить дальше, – продолжил Саня.
   – Им нравился океан и голые скалы, – не обращая внимания на Санька, продолжил Люпус. – И когда уезжали все, они сказали, что им не надо другого дома. И остались. Это был их выбор.
   – От океана я бы тоже не уехал, – сказал Витек. – Предлагаю выпить за тех, кто в море.
   – Прозит! – сказал Санек и выпил.
   – Вы интересные получились, – сказал Люпус. – Вы – потомки Сорока. Такие же, как мы. И вас много.
   – О-о-о-о. Как человека торкнуло-то, – протянул Санек. – А ведь держался лучше всех. Нас – это кого?
   – Людей, – сказал Люпус и захрустел яблоком.
   – А ты, значит, и не человек вовсе. А наш с Витьком общий глюк, – хмыкнул Саня.
   – Человек. Это с моей точки зрения. И я человек, и вы такие же. А если с вашей – инопланетянин, – объяснил Люпус. – Туристом к вам. Наследие Сорока глянуть. И не жалею. Вы занимательные.
   – Разводила ты замечательный, – сказал Витька. – Инопланетянцы – они зеленые и с лазерами. Об этом все знают. Они бы тут распивать не стали. Похитили бы – и все. И тарелки у тебя нет.
   – Да тарелка – фигня это. И зеленухи ваши, – отмахнулся Люпус и взмыл метра на два от земли без всяких усилий. – Летать-то не так уж и сложно. И вы умели, просто разучились потом. Те Сорок, что остались, летали ведь. Значит, и вас научить можно. Ерунда это на самом деле. Плавать же умеете.
   – А научи, – сказал Витек. – Буду на работу летать. Или в магазин за хлебом.
   – Вить, тебя папка как плавать учил? – спросил Санек. – В воду столкнул, верно?
   – Ой. Тогда не надо, – моментально сообразил Витек. – Я лучше пешком.
   – Меня другое интересует. Другое… – не слушал их обоих Люпус, зависший в воздухе. – И не только меня. Всех интересует. Это ж чудо какое. Это ж какой выверт эволюции. Непостижимо просто. Нигде нет такого, и никто объяснить не может. При всем многообразии планет, цивилизаций, видов, мутаций – только здесь такое есть. Потому и оставили заповедником. Смотрят что дальше будет.
   – Ну? Не тяни, – протрезвел вдруг Санек. – Что это?
   – У вас потеют ноги, – благоговейно прошептал Люпус…

Почти сказки

   Подарочек

   Дракон внимательно смотрел на Рыцаря, который довольно неуклюже крутил мечом над головой.
   – Круто, – выдохнул Дракон. – Вот так вот, с трех ударов, подстричь себе плюмаж – это, без сомнения, круто. Впечатляет.
   – Правда, нравится? – смутился Рыцарь. – Это меня один Великий Воин научил. Называется – сверкающая аура. А вот это – прыжок рыси! Смотри!
   Рыцарь попытался прыгнуть, но зацепился за что-то и с грохотом повалился на камни.
   – Дегенеративная какая-то рысь, – покачал головой Дракон. – Или это прыжок старой, немощной рыси? Хитрый прием. Немногие после такого выживают.
   – Не получилось просто, – обиделся Рыцарь. – На самом деле это вот так.
   Рыцарь с криком «Ахха!!» опять попробовал прыгнуть.
   – Уже страшнее! – кивнул Дракон, глядя на поднимающегося с земли Рыцаря. – Грохота больше. Я в какой-то момент даже думал драпануть.
   – Не получилось опять, – смущенно сказал Рыцарь. – Я просто этот прием без доспехов разучивал. И пол там ровный был.
   – Ну ничего, ничего, – утешил Дракон. – Давай дальше.
   – Хааа! – закричал Рыцарь и стал в стойку.
   – Что это за стойка? – удивился Дракон. – Атакующий сурок?
   – Защищайся!! – закричал Рыцарь, но с места не сдвинулся.
   – От кого? – удивленно оглянулся Дракон.
   – От меня!!! От кого еще-то?! – пуще прежнего закричал Рыцарь.
   – Не ори, а? – поморщился Дракон. – Зачем орать-то? Ну не складывается у нас поединок… Ну не клеится что-то… Чего орать-то?
   – А чего ты? Вот чего? – все никак не решался напасть Рыцарь.
   – Бу! – сказал Дракон и выпустил струйку пара.
   – Мама! – закричал Рыцарь и закрылся щитом.
   – Опять минут на сорок ушел в оборону? – вздохнул Дракон. – Я пойду, а? Ведь третий час тут топчемся бестолку.
   – Чего это бестолку? – выглянул Рыцарь. – Я копье кидал. В начале самом.
   – Угу. Помню. Недолет, недолет, перелет, – кивнул Дракон. – Ну давай решать: или ты бьешься, или я пойду.
   – Не уходи, а? – попросил Рыцарь. – Мне во как надо! Победить надо.
   – Ну так побеждай! – рявкнул Дракон. – Чего телишься?
   – Боюсь я! – сказал Рыцарь. – Ты вон какой здоровый.
   – Ну так иди домой! – вновь рявкнул Дракон.
   – Не могу я. День Влюбленных сегодня. Никак мне нельзя без победы, – покачал головой Рыцарь.
   – Ну так иди и скажи, что победил. А я – никому-никому. А в доказательство… не знаю. Ага. У меня клык выпал – где-то в пещере должен валяться. Поискать? – предложил Дракон.
   – Н-е-е, – опять покачал головой Рыцарь. – Не пойдет клык. Сегодня День Влюбленных. Мне бы сердечко вырезать…
   – Вообще офигел уже, – возмутился Дракон. – Сожру ведь сейчас за наглость.
   – Стой! Не надо жрать. Я придумал, – крикнул Рыцарь. – Я камень найду какой-нибудь. Скажу, что у Дракона каменное сердце было. Женщины ведь в Драконах не рубят вообще ничего.
   – Хммм… Хитер, – одобрил Дракон. – Ну… Пока, что ли?
   – Пока. А еще один вопрос можно? Один всего, – попросил Рыцарь.
   – Ну? – выдохнул Дракон.
   – А почему ты меня не съел? Ведь мог же запросто, – поинтересовался Рыцарь.
   – А-а. День Валентина же сегодня, – сказал Дракон. – Знаешь, сколько Рыцарей тут было за последнюю неделю? Объелся я. Тошнит уже от дураков.

Тихое место

   Однажды Петровичем был обнаружен странный забор на пересечении двух улиц, настоящие названия которых были утеряны, наверное, еще до основания города в этом месте.
   Улица, что убегала от Петровича вперед и назад, испокон веков именовалась Менделеевской. Разумеется, до рождения Менделеева она, скорей всего, называлась Шаромыжнической или еще как-нибудь, но после того, как Менделеев стал знаменит, улица моментально превратилась в Менделеевскую.
   – В честь Менделеева, разумеется! – восклицал любой заезжий человек.
   И, как правило, не угадывал. Потому что улица так называлась в честь распивочной, что всегда находилась на этой улице.
   – Водка! Точно! – восклицал опять тот же самый любой заезжий человек.
   И ошибался еще раз. Никакой водки. Только вино наливом и на месте из граненых стаканов, изгрызенных не одним поколением выпивох.
   – Опа… Так Менделеев к вину не имеет никакого отношения! – восклицал неугомонный турист.
   И ошибался в очередной раз. Потому как в распивочной с вином химичили всегда. Аш-два-о, понятное дело, лилось безо всякой химии и по рецептуре предков. А вот добавки для вкуса и крепости – тут и сам Менделеев вздохнул бы от зависти. В вине было все. Спившийся учитель физики, завсегдатай распивочной, убил двадцать лет на ежевечерние исследования в попытках на глазок определить присутствие изотопов естественных радиоактивных элементов в предлагаемом вине и добился-таки успеха. Всего-то за два дня до потери рассудка, на почве непонимания общественностью и беспробудного пьянства.

   Поэтому всех продавцов вина из этой распивочной называли не иначе как Менделеев.
   И улица была Менделеевской. Потому как едва ли не каждый половозрелый мужчина, встреченный на этой улице, либо только что слезно попрощался с Менделеевым, о чем свидетельствовала его поступь, либо направлялся на встречу с Великим Химиком.
   Улица, что пересекала путь Петровича, буквально на следующий день после появления Шаромыжнической, именуемой впоследствии Менделеевской, стала Отливочной.
   – Из-за того, что располагалась близко к лаборатории Менделеева! – смеялся заежий турист. И наконец-то был прав.
   Жители улицы постоянно отлавливали клиентов Менделеева в процессе, давшем название улицы, стыдили их всяко и били крепко, но в своей Священной Войне терпели поражение изо дня в день, из года в год, из десятилетия в десятилетие. Уж они-то точно знали, что улица называлась Огородной, но, кроме них, это знание не передавалось никому. Поэтому разговор с таксистом звучал примерно так:
   – На Огородную, пожалуйста.
   – Опа. А где у нас в городе Огородная?
   – Ну как же… По Аграрной…
   – Чего? По какой?
   – По Менделеевской! А там – третий поворот…
   – Тююю. Отливочная, что ль? А она Огородная, что ль?
   – ДА!
   – Тююю. А я всегда ее как Отливочную знаю…
   Ну, в общем, на известном всем перекрестке Петровичем вдруг был обнаружен забор. Причем забор не был построен за ночь, не был перекрашен или передвинут с места. Забор на этом углу был всегда. Просто Петрович обнаружил его только в этот вечер. Раньше он его просто не замечал.
   Знаете ведь, как это бывает? Ну вспомните свой последний диалог с женой:
   – Соседи картину купили как унас. Точь-в-точь.
   – Какую картину, дорогая?
   – Ну нашу. С тюльпанами.
   – Какую нашу?
   – У нас в спальне. Над кроватью. Картина. Что на ней нарисовано? Скажи мне, пожалуйста.
   – Ну-у. Ты меня совсем уж… Тюльпаны нарисованы. Конечно. Чет я отвлекся…
   – Как ты можешь, а? Ну как? В спальне у нас ромашки! А тюльпаны у нас в прихожей! Ну как так можно, а? Они ж тут уже лет пять висят!
   – Д-а-а-а? Ну-ка, погоди… Хмм. Смотри… и вправду картина…
   …Ну так вот. О чем, бишь, мы? Забор!! На перекрестке был обнаружен высоченный забор, который здесь стоял всегда. По крайней мере, Петровичу не вспоминался пейзаж, в котором вместо этого забора фигурировали бы другие виды. У забора сидело не менее десяти человек, которые почему-то не торопились ни к Менделееву, ни на Отливочную. Они просто сидели у забора и напряженно прислушивались к чему-то. Петрович специально минут десять внимательно смотрел на них – ни слова, ни жеста, ни друг на друга не посмотрят. Просто сидят и ждут чего-то. На забор смотрят и прислушиваются. Один даже ухо приложил.
   – Але! – вежливо начал разговор Петрович. – Чего ждем, народ? Каменный забор мироточить обещается?
   – Тсссс! – зашикал на Петровича народ и вновь обратился в слух.
   – Величие наше растет на глазах! – раздалось вдруг из-за забора.
   – Оуу! – воскликнул один из слушающих и начал быстро записывать в блокнот.
   – Допиши там! – предложил благодушно настроенный Петрович: – Величие наше на пятках расти не может, ибо это низко. У военных величие растет на погонах. У остальных – на глазах, вызывая косоглазие, бельмы, дальнозоркость и расфокусировку. У женщин величие растет на радость мужчинам…
   – Тсссс! – опять шикнули на Петровича. – Не мешай!
   – Я не могу без тебя! – с надрывом сказали из-за забора. – Не могу и все тут. Можешь делать с этим что хочешь!
   – О! Мое это! – сказал молодой человек из слушающих. – Тиха все! Еще должно быть что-то.
   – Чего тебе еще надо, Сеньор Чудилио? – хмыкнул Петрович. – Если без тебя за забором не могут, мучаются и страдают – надо за забор лезть, а не слушать тут. Чего еще будет… Ничего тебе не будет с такой позицией!
   – …все для тебя, – долетела концовка чего-то еще из-за забора.
   – Не услышал!! – закричал молодой человек на Петровича. – Из-за тебя не услышал!
   – Надо было за забор прыгать сразу – там лучше слышно. Там бы услышал! – парировал Петрович, которому было-таки неудобно за то, что помешал молодому человеку слушать. – Там дама тебя просит! Исстрадалась вся! А ты тут стоишь – слушаешь. Жестокий ты человек!
   – А ну марш оба отсюда! – попросили остальные слушающие. – Сейчас тут пропустим все из-за вас. Идите вона подальше и там ругайтесь.
   – Эх-х, – попрощался со всеми молодой человек, окинул на прощание Петровича тем еще взглядом, сплюнул презрительно и ушел за угол.
   – И нечего в меня глазюками стрелять! – кинул в спину Петрович. – У меня супротив таких залпов броня толстенная. У любого спроси тут – «Реагирует Петрович на взгляды молодых людей?» Люди тебе скажут. Посмеются и скажут. Я тебе в отцы гожусь! Иди вона на отца своего глазами постреляй! Ты посмотри на них. Все обидчивые стали, как прибалтийские страны.
   – Вот ведь мудак, этот Петрович! – зло сказали из-за забора. – Старый, неадекватный дурак.
   – Что-о? – взъярился Петрович. – Кто это там смелый такой?
   – Точно, мудак! – голосом молодого человека прокричали из-за забора.
   – Я вот сейчас кому-то там устрою! – пообещал Петрович. – Сейчас там кому-то участок станет тесен! Сейчас там кому-то взгрустнется очень! Сейчас там без кого-то придется обходиться всем дамам!
   – Козел ты, Петрович! Шумное чмо! Скандалист престарелый! Псих! – ответил десяток голосов из-за забора. – Шел бы отсюда! Дать бы тебе по морде, да мараться неохота!
   – Ну все, – с громким хлопком лопнуло терпение Петровича. – Заготавливайте бинты там. Не расходитесь, мужики. Сейчас к вам из-за забора ваши ораторы полетят.
   Петрович зашагал вдоль забора в поисках калитки и, как водится, выбрал неправильное направление изначально.
   – Сейчас-сейчас, – пообещал он опять мужикам, проходя мимо них обратно. – Сейчас здесь будут крики.
   Калитка обнаружилась шагах в тридцати.
   «А ну как побьют? – мелькнуло в голове Петровича. – Много их там вроде».
   Петрович замялся у калитки – «Плюнуть, что ли?.. Не-ет… Нельзя. Эти там смотрят. Скажут – струсил. Зайду! В драку ж не полезу – чего им на меня прыгать? Опять же с дамами вроде сидят… Зайду!»
   Петрович толкнул калитку и шагнул на чью-то, утопаюшую в деревьях частную собственность, на всякий случай втянув голову в плечи. Потому что втянутая в плечи голова – залог, что шею не сломают сразу, и вообще должно как-то расположить хозяев к незваным гостям.
   «А красиво тут, – оценил Петрович. – Домик, сад… Прям рай».
   – Э-э-э, – позвал Петрович. – Люди тут есть? Кто-то живой?
   «Что-то я ерунду говорю», – подумал Петрович и решил исправиться:
   – Кто-то есть?! А?!
   – Всегда кто-то есть. Бэ. Обязательно живых надо? Да еще и людей? – последовательно ответили на все вопросы за спиной.
   У Петровича с громким и неприличным звуком екнуло сердце и со скрипом подогнулись колени. Петрович медленно обернулся и с облегчением обнаружил за спиной мужичонку ростом всего-то метра полтора. Мужичок закрывал калитку за Петровичем.
   – Откуда ж люди тут! – перешел к делу Петрович. – Тут сволочи какие-то. Обзываются через забор. Обижают всяко. Главное – ничего ж не сделал. Мимо шел. А еще и женщины иже с ними!
   – Я тебя обзывал? – спросил мужик. – Ко мне претензии есть?
   – А я знаю? – сварливо сказал Петрович. – Мне через забор не видно.
   – Ну посмотри на меня. Я похож на хулигана? – мужик улыбнулся Петровичу и зачем-то показал ладони. Как будто человек не может обзываться с пустыми руками. Однако Петровича почему-то именно этот жест убедил, что мужик не виноват.
   – Да не! К тебе нет претензий, – протянул руку Петрович. – Петрович я.
   – Садовник я, – протянул руку мужик.
   – О. Молодец. А зовут как? – спросил Петрович.
   – Не помню. Всегда Садовником называли, – пожал плечами мужик. – А какая разница?
   – А никакой, действительно, – согласился Петрович. – Я… Я это… Пенсионер я.
   – А. Тоже неплохо, – одобрительно кивнул Садовник.
   – Невозможно так жить! – донеслось из сада. – Ты мне надоел до смерти!
   – Вот! Вот! Слышал? У тебя в саду кто-то есть! Я ж говорил – ругается! Меня обругали тоже. Обидно очень, – заговорил о своем Петрович.
   – Нет там никого, – покачал головой Садовник.
   – Я катастрофически одинок! – подтвердили из сада.
   – Как же нет! Я ж слышу. Там же кто-то болтает! За дурака меня держишь? – обиделся Петрович.
   – Сам посмотри, – открыл Садовник калитку в сад.
   Петрович заглянул в сад. В саду, кроме деревьев и травы под ними, не обнаружилось никого.
   – Как же… – повернулся он к мужику. – Я ж слышал только что…
   – Вот я дурак был! И чего связался с ними! – сказали в саду.
   Петрович развернулся и опять не увидел никого. Он шагнул в сад и тщательно его осмотрел. Заглянул за каждый ствол, оглядел каждую ветку и не обнаружил никого.
   Садовник присел на скамеечку, закурил трубку и улыбался, наблюдая за Петровичем.
   – Чертовщина какая-то, – растерянно сказал Петрович Садовнику. – Я ж слышал.
   – Ты никогда не слышал меня! И не старался услышать! – раздался мелодичный женский голос за спиной Петровича.
   – Ох, ё! – испугался Петрович и резко обернулся.
   За спиной не было никого.
   – Что это, а? – растерянно спросил Петрович у Садовника.
   – Чаю будешь? – предложил вместо ответа Садовник. – Идем чай пить?
   – Идем, – Петровичу стало очень страшно и неуютно в саду с голосами.
   Через минут пять они сидели друг напротив друга и пили чай.
   – Слышь… Садовник… А Садовник? – в который раз спросил Петрович. – А что у тебя там? Невидимки?
   – Нет, – покачал головой Садовник. – Невидимок не бывает. Наверное. Не верю я в них, в общем. Ерунда какая-то получается. Человек – и вдруг невидимый. Его б еще в роддоме потеряли бы. Не бывает. Наверное.
   – А у тебя в саду что? – возразил Петрович.
   – Слова, – ответил Садовник и отхлебнул из чашки.
   – Вестимо, слова, – согласился Петрович. – Их же кто-то говорит? Ведь так?
   – Конечно, говорит, – кивнул Садовник. – Иначе зачем слова? Чтоб говорить.
   – Во-о-от. А кто говорит? – мягко продолжил Петрович.
   – Да разные люди говорят. Ты вона тоже говоришь, – опять непонятно разъяснил Садовник.
   – В саду! В саду кто говорит?! – не выдержал Петрович.
   – В саду никто не говорит. Там плоды созревают, – улыбнулся Садовник. – Хотя, конечно, и в саду говорить можно.
   – Ты дурак какой-то, а? Или издеваешься надо мной? – вскипел Петрович так, что самовару стало завидно. – Я в саду… Я сам слышал!
   – И я слышал. И что? – хихикнул Садовник.
   – И кто у нас в садуууу? – сыграл в воспитателя детского сада Петрович.
   – Никто-о-о! – сыграл в ребенка Садовник и засмеялся.
   – Злой ты! – обиделся Петрович. – Трудно сказать, что ли? Уйду сейчас ведь!
   Петрович даже встал и сердито засопел, показывая, что вот-вот уйдет.
   – Присядь, Петрович, – миролюбиво сказал Садовник. – Просто скучно мне. А ты забавно так волнуешься. А потом я все объясню и станет неинтересно тебе. Пропадет азарт.
   – А если не скажешь – мне тоже станет неинтересно, – присел Петрович. – Потому как я сейчас помру от любопытства, а у жмуриков интересы очень ограничены. Мало чем интересуются. Ну расскажи, что там у тебя.
   – Слова, – сказал Садовник.
   – Опять?! – взвыл Петрович.
   – Не-а. Слова у меня там растут. В саду, – серьезно сказал Садовник.
   – Не понял? – действительно не понял Петрович.
   – Слова. Слова ведь не просто так говорятся. Слово – оно назреть должно. Вот у меня и созревает, – просто сказал Садовник. – Зреет, зреет. Потом с дерева срывается. Созрело стало быть. И кто-то кому-то эти слова говорит. Или не говорит. А у меня слышно. Иногда незрелое падает.
   – Я готов жизнь за тебя отдать! – закричали радостно в саду.
   – Вот. Незрелое как раз. Ванька-Казанова ляпнул опять кому-то, – покачал головой Садовник.
   – Ленькин сын который? – уточнил Петрович.
   – Он. Ляпает чего не попадя, балабол, – кивнул Садовник. – Во-от.
   – Ха-ха-ха-ха! – засмеялся Петрович. – Погодь-погодь. Так меня чехвостили не за забором, а те, кого я доставал там? Или нет? Они ж молчали… Чет не сходится у тебя.
   – Сходится, сходится, – уверил Садовник. – Оно у них назрело. Просто сказать побоялись. Они ж там кто, по-твоему?
   – Слушатели? – попытался угадать Петрович.
   – Не-а. Слюнтяи они. Сидят и чужое подслушивают. А потом говорят чужими словами. Ну или подслушивают, чего им готовы сказать близкие. Так себе народишко, – махнул рукой Садовник.
   – Значит, правильно я им мешал, – с удовлетворением сказал Петрович. – Нефиг им… О! А мои слова тут не растут разве? Не слышал совсем.
   – Растут. Просто у тебя в унисон получается. Созрело – сказал.
   – О! И у тебя. Я-то думал эхо в саду, когда с тобой говорил, – сказал Петрович.
   – И как? Неинтересно стало? – подмигнул Садовник.
   – Интересно. Посидим, послушаем, – подмигнул в ответ Петрович. – Налей-ка чаю еще, а?
   В саду вдруг бахнуло отборным, затейливым трех-этажным матом. Да так бахнуло, что Садовник чуть чашку не выронил.
   – Ого! – уважительно протянул Петрович. – Вот это вызрело у Гришки-Прапора…
   – Ага. Он, – согласился Садовник. – Видать, спот-кнулся опять.
   И они пили чай и неспешно говорили, пока не созрело последнее слово в саду.

Мебельная сказка

   Жила-была семья стульев. Крепкая мебельная семья. Михаил Степаныч Стул, Анастасия Федоровна Стул и сын их оболтус – Сенечка. Оболтус, потому как маленький и постоянно валялся где попало. А попадало обычно под ногами у хозяев. Наткнется кто – выругается всенепременно, да к стенке Сенечку поставит. Не в смысле расстрела, а чтоб с дороги убрать. И поделом – нет, чтоб как отец с матерью, степенно у стола стоять.
   Мир у стульев обычно не ограничен одной комнатой, но в нашем случае стулья редко бывали в соседних, в силу строгих порядков хозяев. Кочевые табуретки рассказывали, что в соседней комнате живут кровати, а во дворе так вообще – просторы необозримые. Но Михаил Степаныч высмеивал их всяко и не верил. Табуреткам вообще мало кто верит, несмотря на всю их полезность. Потому что у них спинки нет и на них нередко ногами становятся.
   Как-то вечером семья стульев наслаждалась покоем и разговаривали о том, о сем.
   Михаил Степаныч, шутки ради, пугал Анастасию Федоровну жучками-древоедами и термитами. Анастасия Федоровна пугалась очень и скрипела уморительно. Сенечка со смеху валялся по полу.

   – Добрый вечер! – заглянул в комнату Дракон. – Можно к вам?
   – Нельзя! – сурово отрезал Михаил Степаныч. – Вон идите отсюда. И немедленно.
   – Злые вы. Приходишь к ним, а дома и нет никого. Поужинать… кха-кха… поговорить не с кем! – поцыкал зубом Дракон и ушел огорченно доедать группу народных героев, которые вчера пытались избавить регион от Дракона.
   – Что ж ты, в самом-то деле, а? – не одобрила Анастасия Федоровна. – Как-то не по-мебельному даже. Ни за что животное обидел.
   – А нечего! – пояснил Михаил Степаныч. – Спасу нет уже от них. Развелось их уже, как микробов под крышкой унитаза. Что ни сказка – Дракон. Обязательно и всенепременно – Дракон. И с ними эльфы, орки, рыцари и тролли. И все с оружием, всенепременно. Соберутся и давай биться насмерть. А дамы им платочками машут. С балкона причем. Чепчики швыряют.

   – Бардак какой, – неодобрительно покачала спинкой Анастасия Федоровна.
   – Вечер добрый! – лязгая доспехами вошел Рыцарь. – Во Славу и Во Имя!!..
   – Шлем сними! – приказным тоном скомандовал Михаил Степаныч. – Вот! Вот, Настенька! Гляди на него! Ушки острые. Я говорил ведь. Эльф это.
   – Подите вон! – скомандовал с пола Сенечка и продолжил валяться со смеху.
   – Цыц! – цыкнула Анастасия Федоровна. – Как ты со взрослыми разговариваешь! И ты, Михаил Степаныч, тоже при ребенке поостерегся бы примеры показывать.
   – Цыц! – цыкнул Михаил Степаныч. – Не надо, душа моя, мне при посторонних замечания делать. И ребенок-то, в общем, прав. Уходите отсюда, господин Эльф-Рыцарь, пожалуйста. Здесь мирная такая сказка.
   – А пойду-ка я отсюда, – зевнул Эльф и надел шлем. – Все равно тут никого нет. Мебель только скрипит. Когда уже делать научатся мебель нормальную?..
   И ушел из комнаты. С деревьями договариваться пошел, чтоб из них мебель нескрипучая получалась.
   – Еще и нахамил, – вздохнула Анастасия Федоровна. – Тоже мне Рыцарь… Хамло какое-то.
   – Ка-ак же, – презрительно протянул Михаил Степанович. – Мы ж фэнтэзийные герои. Не абы кто. Нам без хамства – ну никак. Тьфуй.
   – Комод надутый! – хихикнул Сенечка с пола.
   – Именно! – согласился Михаил Степаныч.
   – Не ругайся при родителях! – для порядка сделала замечание Анастасия Федоровна.
   Дверь опять стукнула.
   – Кого еще несет, а? Что за вечер? – возмутился Михаил Степаныч.
   В комнату вошла девочка с диковатым взглядом, огляделась, цапнула с окна грушу и попыталась ее укусить.
   – Дура! Это ж папье-маше! – вскрикнули в один голос Михаил Степаныч с Анастасией Федоровной.
   – Муляж! – засмеялся Сенечка, валяясь на полу.
   – Сенечка, не слушай ее! Закрой… Чем он там у нас слышит, а? – забеспокоился Михаил Степаныч.
   – Сенечка! Не слушай девочку! – приказала Анастасия Федоровна и ответила честно Михаилу Степанычу шепотом: – Фиг его знает, чем он там слышит.
   Сенечка отключил слух. И вовремя. Потому что девочка в этот момент смогла вытащить увязнувшие в муляже зубы и заматерилась страшно. Так страшно, что кукушка в часах с тех пор начала заикаться и в полночь откукукивала раз пятьдесят.
   – Ишь как чешет, а… – восхитился даже Михаил Степаныч. – Чистый Барков. Похлеще даже.
   – Что будет, Мишенька? – испугалась Анастасия Федоровна.
   – Ничего не будет. Сейчас стол увидит и за стол придет. А то ты не знаешь, – рассудительно сказал Михаил Степаныч.
   Девочка увидела стол и тарелки на нем и радостно закричала тем же страшным матом.
   – Дикие они, эти заплутавшие в лесу, – хихикнул Михаил Степаныч.
   – Миш, Миш, она к тебе идет! – предупредила Анастасия Федоровна. – Смотри мне!
   – А чего я-то? Что я могу-то? – оправдывался Михаил Степаныч.
   Девочка запрыгнула на Михаила Степаныча, и заерзала на нем, поедая что-то со стола. Михаил Степаныч подозрительно заскрипел.
   – Миша!!! – закричала Анастасия Федоровна. – Что ты за стул такой! Сделайся немедленно неудобным! Ишь как… Так и ждет, чтоб села на него какая-нибудь. Зря я за кресло не вышла!
   – Ну перестань, перестань… – смущенно забубнил Михаил Степаныч, становясь неудобным. – Ничего подобного…
   – Знаю я тебя! – отрезала Анастасия Федоровна. – О шведском гарнитуре небось до сих пор мечтаешь?
   Девочка тем временем почувствовала все неудобство Михаила Степаныча. Она соскочила с него и закричала:
   – Дурацкий стул! Какой болван такой делал!
   – Папа твой – болван! – обиделся Михаил Степаныч.
   – Ага. Иди сюда, иди. Змея! – прошипела Анастасия Федоровна, глядя на приближающуюся девочку. – Присядь на меня, присядь. Сейчас я тебе устрою званый ужин.
   – Аа-а-ай!!! – закричала девочка, поглаживая прищемленное место. – Что за мебель такая? То неудобно, то вообще щипается!
   – Бетонный пол – твоя мебель! – в один голос сказали старшие стулья.
   – Миш, Миш, она к Сенечке идет! – тревожно заголосила Анастасия Федоровна. – Сенечка, стань неудобным! Сенечка!
   – Фиг там. Не услышит, – сказал Михаил Степаныч. – Он же слух отключил. А все ты со своим пуританством. Чего бы он там услышал…
   – Не смей меня винить!!! – поникла Анастасия Федоровна.
   – УАУ!! – радостно закричал Сенечка. – Камон, бэйб! Да! Ерзай, ерзай!! Да, детка!
   – А парнишка-то совсем уж взрослый стал, – Михаил Степаныч от смущения выглядел, как стул из драгоценного красного дерева.
   – Она же сломает его! На всю жизнь сломает! – запричитала Анастасия Федоровна.
   – Какой милый и удобный стульчик! – радостно закричала девочка, раскачиваясь на Сенечке.
   – А-А-А-А! – раздалось сверху.
   – Что за… – начала было девочка, но не договорила. Потому что очень трудно закончить мысль, когда на тебя падает буфет.
   – Ну ё-ё-ё, – расстроился Сенечка, отлетевший далеко в сторону, и включил слух.
   – Где ваш такт, Исидор Кондратьевич? – обратился он к буфету. – Где совесть ваша буфетская? В самый неподходящий момент…
   – Сенечка! Живой! – всхлипнула Анастасия Федоровна.
   – Я говорил, что все хорошо будет! – радовался Михаил Степаныч.
   – Где ж хорошо-то? – огорчался Сенечка.

   И только Исидор Кондратьевич Буфет с девочкой не слышали их. Девочка, возможно, потому что не понимала мебельного. Ну или потому, что без сознания была.
   А Исидор Кондратьевич, потому что лежал на девочке, шептал ей всякие приятности и посыпал ее сахаром и конфетами. Странный он был. Буфеты, они вообще – странные. Чего у них внутри – никто не знает…

Дебаты

   – …Дела обстоят именно так, и никак иначе! И вы, и я стоим в очереди в государственную контору, для того чтобы отдать свое кровное. И разница между нами в том, что вы в этом вините меня и остальных в очереди, а я систему, – добил Голоцапов оппонентку. – И посему спор этот бесполезен. Вы не поймете меня в силу своей ограниченности, а я не смогу объяснить вам, потому что не могу опуститься до вашего уровня. Поэтому закройте хайло и стойте в очереди, как все!
   В очереди захлопали и заголосили «Верно! Молодец, мужик!» Оппонентка, понимая что проиграла диспут, пробурчала что-то вроде «Все грамотные стали… Пирожок недоеденный даже во рту оставлять нельзя. Отберут и доедят…» После чего погрузилась в презрительное молчание.
   – Ловко вы ее! – одобрительно сказал какой-то мужик Голоцапову. – И поделом ей, хамке базарной. И, главное, мастерски так. Аргумент к аргументу, довод к доводу. Молодец какой!
   – Да ладно… – смущенно забормотал Голоцапов. – Много там геройства – тетку в очереди переболтать. Мы и посильней кого переубедить можем.
   – Да-а-а, – закивал мужик. – Меня удивляет только одно – почему вы до сих пор не в большой политике? С таким-то здравомыслием и логикой… Да вы любого за пояс заткнете.
   – Да туда разве пробьешься? – хмыкнул Голоцапов и осадил локтем какого-то дедка, порывавшегося обойти Голоцапова в очереди. – Туда ж без денег не пройти никак. А то – конечно. Ух я бы и показал всем. Надолго бы запомнили!
   – Меня зовут Гербль, – с достоинством поклонился мужик. – И у меня к вам официальное предложение. Только давайте выйдем. А то тут народу…
   – Красивый прием, – рассмеялся Голоцапов. – Передо мной человек восемь осталось от силы, а я выйду отсюда? Вот как вас сейчас умником не обозвать, а?

   – То есть вы думаете, что это хитрость? – рассмеялся Гербль. – Я вас на улице обожду. А вы тут заканчивайте.
   – Что-то мне говорит, что вас на улице я не увижу уже, – саркастически сказал Голоцапов и заорал на кого-то из очереди: – Куда прешь, а? Ну вот куда?!. Все стоим!.. У всех дети дома некормленные и без ключа от дома!.. У всех работа!.. Всем плохо!!!
   …Вопреки ожиданиям мужчина стоял у дверей, курил трубку и дожидался Голоцапова.
   – Стоишь?! – хлопнул мужика по плечу Голоцапов и захохотал. – А я вот – все уже. Отстрелялся. Переоформил. Теперь-то у тебя ко мне предложений нет небось? Как там тебя? Гребль?
   – Гербль. Вы совершенно напрасно подозреваете меня в какой-то подлости, – с достоинством ответил мужик. – У меня к вам совершенно честное предложение. Хотя, конечно, оно может показаться вам необычным.
   – Я ничего не буду покупать, – быстро сказал Голоцапов.
   – Глупости какие, – поморщился Гербль. – Я предлагаю вам стать кандидатом в Президенты Страны. Пусть даже не вашей. Но для прирожденного политика нет ведь разницы, какой страной руководить?
   – Да какая разница в какой стра… – начал было Голоцапов и осекся. – Кееем?
   – Кандидатом в Президенты Стротапии, – подтвердил Гербль и поклонился.
   – Э-э. Это где? – спросил Голоцапов.
   – Долго объяснять. Да и бесполезно, – пожал плечами Гербль. – Скажем так: это не здесь. Но переместимся быстро. В случае вашего согласия, разумеется.
   – Ага. От меня, конечно, нужны деньги на предвыборную агитацию? – начало доходить до Голоцапова. – Немного, разумеется. Сколько есть в карманах должно хватить на первое время? А потом капиталы потекут?
   – Я ошибся в вас. Простите, – ледяным тоном сказал Гербль и пошел восвояси.
   – Э-э-э-э. Как вас там? Гребль!! – закричал Голоцапов. – Вы же погодите обижаться. Вы же по-человечески объясните. Что от меня надо? Что я получу? Что за страна? Вы же поставьте себя на мое место, чудак-человек. Вот вы бы поверили?
   – Вот же!! – восхищенно сказал Гербль, поворачиваясь к Голоцапову. – Чтоб вы, да не убедили… Дали же боги дар человеку! В первый раз такое вижу, честное слово. Определенно вы тот человек, что я искал. Гербль меня зовут. Гербль.
   – Ближе к делу, Гербль! – деловито сказал Голоцапов.
   – Значит, так, – стал деловитым Гербль. – Вводная: есть страна. Миллионов двести с копейками населения. Управляется Президентом. Причем Президент – единоличный правитель. Никаких парламентов, никаких глупостей. Практически царь. Имеет право менять Конституцию и законы как нравится. Объявляет войны, заключает мир. Абсолютная власть в общем.
   – Да ну?! – удивился Голоцапов. – Это ж тирания!
   – Нет. Каждые два года проходят перевыборы. Этот закон нельзя изменить. Срок увеличить – тоже нельзя. Взбунтуются и убьют моментально. Выборы – их любимое развлечение. И править надо тоже с оглядкой на то, что могут взбунтоваться. Народ горяч очень, – продолжил деловым тоном Гербль. – Выборы не могут быть безальтернативными, согласно закону. Нужно, чтоб было хотя бы два кандидата.
   – А голосование честное? Или мухлюют? – спросил Голоцапов, с изумлением понимая, что такое государственное устройство ему нравится.
   – Какое голосование? – всплеснул руками Гербль. – Дебаты! Кто в Дебатах победил – тот и Президент. Дебаты до полной победы одного из кандидатов. Если кандидатов больше – полуфиналы и финал. Если еще больше – добавляются четверть финалы. И все.
   – Разумно, – закивал Голоцапов. – А почему именно я?
   – Последние двадцать лет власть бессменно принадлежит Игару. Никто не может победить его в дебатах. Ну абсолютно никто. Что странно очень, потому что Игар, прямо скажем, туповат. Дошло до того, что даже кандидатом в Президенты быть никто не хочет – все боятся, – скорбно ответил Гербль. – Вот и приходится импортировать Кандидатов в Президенты. Иначе выборы не состоятся и тогда – безвластие.
   – А чего боятся-то? – подозрительно спросил Голоцапов. – Небось потом репрессии оппозиции устраивает ваш Игар?
   – Да нет. И зачем ему? У него же абсолютная влась! – покачал головой Гербль. – Просто боятся поражения. Народ горяч очень. Поражение для них – хуже смерти.
   – Предрассудки какие! – не одобрил Голоцапов. – Кто не умеет проигрывать – тот никогда не выиграет!
   – Вот-вот! Да у вас к дебатам – Талант! – повеселел Гербль. – Так вы согласны?
   – Я бы попробовал, – кивнул Голоцапов. – Если все расходы ваши, я попробую.
   – Вот и чудесно! – обрадовался Гербль и протянул руку. – Вашу руку, господин Кандидат!
   – Это безумие какое-то, – мечтательно улыбнулся Голоцапов и протянул руку.

   И в момент касания рук у мира, наверное, произошли какие-то неполадки с входящим сигналом. Потому что картинка зарябила, поплыла и вдруг сменилась на изображение какого-то длинного, ослепительно белого коридора.
   – Добро пожаловать! – торжественно произнес Гербль. – Вот мы и перенеслись.
   – Ууууу-ааааа!!! – заревело где-то огромное множество глоток.
   – Это что? – испугался Голоцапов.
   – Это население! Пришли на дебаты! Будущие ваши подданные! – не менее торжественно пояснил Гербль. – Однако нам надо торопиться. Вы в чем пойдете?
   – Костюм-тройка. С собой карандаш и блокнот, – сказал Голоцапов.
   – Шпагу на всякий случай? Пистолеты? Крупнокалиберный пулемет для торжественности? – предложил Гербль и, заметив растерянность Голоцапова, рассмеялся: – Шучу, конечно. Кто ж на дебаты с оружием идет? Да и кто пустит с оружием? У нас с этим строго. Честные дебаты. А костюм вам сейчас принесут.
   – Нет! Я передумал! – сказал Голоцапов и оглядел свои брюки, футболку с надписью «1-й съезд любителей касторки» и стоптанные туфли. – Так пойду. Пусть все видят, что я из народа! Соль от соли! Суть от сути!
   – Пять минут как от сохи! – одобрил Гербль и показал на дверь. – Вам сюда тогда. Идите и порвите его! Идите!
   – Куда? Вы с ума сошли?! – ахнул Голоцапов. – Я же ничего ни о стране, ни о народе не знаю. О чем я буду говорить?! Ни о экономической ситуации в стране не знаю, ни о проколах предыдущего руководства, ни статистики по рождаемости-смертности, ни уровня бедности – ни-че-го же не знаю! Вы с ума сошли?
   – А при чем здесь я? – хихикнул Гербль и подтолкнул Голоцапова к двери. – Я обыкновенный вербовщик!
   – Я не понимаю! Какой вербовшик? – Голоцапов уперся руками в косяк двери.
   – Обыкновенный. Вы-таки ничего не знаете о наших обычаях! – сказал Гербль и отвесил Голоцапову увесистого пинка.
   Голоцапов вылетел через дверь и упал на усыпанный песком пол. Взревела многотысячная толпа.
   – Ах ты скотина! – закричал Голоцапов и бросился обратно к двери. К абсолютно гладкой двери без каких-либо признаков дверной ручки и замка.
   – Открывай!!! – закричал Голоцапов.
   – Не могу, – отозвался из-за двери Гербль. – Дебаты уже начались. Все двери блокированы до конца Дебатов. Вам придется участвовать.
   Голоцапов оглядел громадный зал, посыпанную песком арену и сделал к ней шаг.
   – АА-ААА-АА, – закричала многотысячная толпа зрителей.
   – Ига-ааа-ааарррр!! – перекрыл рев толпы чей-то зверинный рык.
   На противоположной стороне арены появился огромадный, мускулистый мужчина в боксерских трусах. Он поднял руки и резко опустил их.
   – Де-ба-ты! Де-ба-ты! – начали слаженно скандировать зрители.
   Игар сжал кулаки и побежал через арену к Голоцапову. И Голоцапов понял, что время разговоров прошло. Начались самые честные в мире Дебаты.

Осада

   – Открыываааай! Ну, пожа-а-алуйста, а? Ну что вам стоит, а? – донеслись вопли осаждающих. – Ну чего там закрылись, как сволочи, и не пускаете никого, а?
   – Я не могу больше! – заплакал Командир Стражи. – Я открою ворота. Это невозможно. Полтора года уже ведь вой этот.
   – А-а-а-а-а. Вам там хорошо, – усилили натиск с той стороны стены. – А нам тут жрать нечего и вообще скучно-о-о. Полгода уже в карты дуемся. Понимаете вы там?! Полгода – в карты! Вы понимаете, что мы тут все отыгрались давным-давно и при своих остались? По пять раз уже!
   – Надо же защищаться! – закричал Командир Стражи.
   Он вскочил на крепостную стену и твердо сказал в рупор:
   – Так!!! А ну-ка уходите домой. Сил вас терпеть нет уже! Чего расселись тут? Вам же сказано, что вас не пустят. Чего сидите, а? Полтора года сидите уже. Пора уже понять, что вам не откроют!
   – Ты смотри… Сам такой красивый и на нас орет. Чего нас терпеть – мы никого не трогаем! Мы тут слабые, больные. Нам жрать нечего. А они там небось мясо жрут. А на нас орут еще. Бессовестные! – закричали снизу. – Мы повторяем – либо вы открываете ворота и сдаете нам крепость, либо мы никуда не уйдем!
   – Вы проклятые богами идиоты! – закричал Командир. – Вы сидите тут уже полтора года! Идите по домам!
   – Еще обзывается. Конечно… Красивые доспехи на нем. На стене он. А все кто ниже – сразу идиоты… – заныли снизу. – Нет, чтоб дверь открыть. У нас и оружия-то нету. Мы мирные люди.
   – Вы идиоты! – громко зашептал Командир. – Я вам уже в тысячный раз говорю – мне поручено охранять только эти ворота и эту стену. Всех остальных стен вокруг крепости нет. И ров там засыпан пятьдесят лет назад. И стражи там никакой. Вы понимаете? Ни-ка-кой опасности. Вы обходите стену и вы в крепости. Ну чего вы тут сидите уже полтора года, а? Вы давно бы уже были в крепости.

   – Агаааа! – завыли осаждающие. – Врешь нам. А там небось болота. Или засада. По морде твоей подлой видно, что засада там. И потом, мы же одеты не как вы – вы нас враз вычислите и всех схватите ни за что. Не пойдет!
   – Мы вам такую же одежду, как у нас, дали год назад! – опять сорвался на крик Командир. – Что вы тут придумываете, а?!
   – Ага-аа-аа! – пуще прежнего завыли осаждающие. – Чего это мы будем в ваших обносках шататься? У нас своя одежда. Покрасивей вашей, между прочим. Вы же понимаете, что у вас нет выхода! Сдавайтесь! А то мы не уйдем.

   – ЫЫЫЫЫЫ!!! – страшно закричал Командир и побежал к воротам крепости.

   – Держите его, держите!! Он сдаст крепость! – закричал молодой сражник остальным стражам. – Он откроет ворота!
   – Не сдаст он крепость, – равнодушно бросил товарищ постарше. – Не сдаст. Каждый месяц пытается сдать, но не выходит у него.
   – Бе-е-едный, – пожалел молодой стражник и сорвался опять на крик. – Как же не сдаст?! Как не сдаст?! Он открывает ворота! Надо его остановить!
   – Не надо, – отмахнулся тот что постарше. – Не сдаст. Ворота откроет, а крепость не сдаст. Идем посмотрим лучше. Спектакль такой. Смотри – сейчас он скажет: «Мы сдались. Заходите!»

   – Вот! Мы сдались! Заходите! Крепость ваша! – торжественно объявил Командир.
   – Дааааа! – раздался горестный вой осаждающих. – Хочет в крепость заманить и перебить всех! Тем более что мы безоружные тут все. Такой вот он герой. Полтора года с безоружными воюет.
   – Смотри! – толкнул стражник постарше молодого. – Сейчас честью будет клястся.
   – Честью клянусь! – закричал Командир, чиркнул ногтем большого пальца по зубу. – Зуб даю – никакой подлости. Крепость ваша!
   – Агааааа! – не поверили опять осаждающие. – А сам 5 минут назад говорил, что не имеет таких полномочий. А теперь уже сдает… А сам вооружен.
   – Я сдаю оружие! – закричал Командир и кинул меч к ногам врага.
   Меч отскочил от камня и чиркнул по ноге одного из осаждающих.

   – По-моему, до крови… Ой, что сейчас будет! – втянул голову в плечи стражник постарше. – Зря он так – мечом.
   – Аааааааа! – закричал пострадавший. – Меня!!! Мирного человека!!! Солдафонище! Ты же давал Клятву Атиллы Гунна! А сам на гражданских кидаешься!!!
   Командир побледнел и попытался оправдаться:
   – Это нечаянно вышло! Клянусь честью!
   – Все ясно с твоей честью! – закричали осаждающие. – Честь человека, который кинул мечом в безоружного! Он на этой ноге прошел много тысяч километров для того, чтобы какое-то мурло его в инвалида превратило! А еще он нам клянется, что он нам Крепость сдает. Как же… Поверили мы тебе. Ага! Войти не успели – один уже ранен. А если войдем – сразу и положат всех. До чего ж подлый народишко в крепости живет, а…

   – Слушай. А чего мы их терпим, а? – спросил горячо молодой стражник. – Выскочить, одного-двоих убить, остальные разбегутся. Чего мы их терпим?
   – Угу. Пробовали дважды уже, – сплюнул старший. – Они не убегают. И не защищаются. Ложатся и ноют. Ругаются еще и нудят всяко. Попробуй убить таких.
   – А если оружие им дать? – свистящим шепотом предложил молодой.
   – Не берут. Не дураки же они, – сплюнул старший.
   – Так пусть сидят тогда еще хоть триста лет! – начал горячиться молодой. – Дорога в объезд есть…
   – Они полтора года сидят, а слушать их нытье – нет сил никаких. А ты говоришь триста, – как-то даже грустно сказал страший. – Нет. Мы, по-моему, проигрываем эту битву.
   – Да почему же проигрываем… – продолжил кипятиться молодой и был прерван звериным рычанием.
   – Граф идет, – посветлел лицом Командир стражи. – Сейчас он вам все объяснит.

   – Что?! Я спрашиваю что опять случилось?! – рычал Граф. – Почему эти сволочи сегодня ноют истеричнее и громче, а?
   – Нас тут ваше зверье рубит мечами! Опять! – радостно доложили осаждающие. – Какие-то сволочные методы! Набрали тут всякий сброд. Мечами по ногам! Вот этот вот! Мы его не трогали вовсе, а он волком накинулся.
   – А? – Граф укоризненно посмотрел на Командира Стражи.
   – Я нечаянно, – пожал плечами Командир.
   – Конеееечно! Я видел, как он целится мне в ногу! – захлебываясь соплями завыл пострадавший. – В глазах его злоба сверкала и читалось прямо: «Ты не человек, Гумберт! Не человек! В тебя, Гумберт, можно мечами кидать и скажи спасибо, что в ногу только!» Могли бы и в голову…
   – А у него, между прочим, восемь детей, – слаженно всхлипнули осаждающие. – Какие же монстры живут в этой крепости. Мечом рубят и не сдаются по полтора года. А мы мерзнем тут и голодаем из-за вас. Да что ж у вас с сердцем-то? Да люди ли вы вообще?
   – Да вы… – возмущенно начал Граф, но его перебил потерпевший:
   – Да, да, да! Давай! Скажи, что мы сами виноваты и могли бы уйти. Давай! Свалите на нас свою бессердечность! Зимними вечерами потом рассказывайте своим детям с гордостью – мы не пустили в нашу крепость голодных, уставших, безоружных, мирных людей. Промариновали их 5 лет у ворот и не пустили. Идите, детки, прогуляйтесь по косточкам тех, кого мы убили своей тупой жестокостью!
   – Да заходите! Кто вам мешает? – в один голос простонали Граф и Командир Стражи.
   – Вы! Вы – своей непонятной несговорчивостью! Мы просим всего лишь гарантий, а вы не даете их, лишь бы не пустить нас. Это разве не одно и то же, что зарезать нас спящими?! Вы задумайтесь!
   – Мне надоело! Я не могу больше! – зашептал Граф Командиру Стражи. – Давай сдадимся им и посмотрим, а? В случае если будут давить – поднимем восстание и выкинем их. Не так уж и много их. Хоть какое-то дело появится… А пока – пусть заходят.
   – Мы сдаемся! – сказал Граф. – Крепость теперь ваша. Вы в ней хозяева.
   – Нееет! – закричал кто-то в толпе жителей крепости.
   – Цыц! – гаркнул Граф. – Что вы понимаете? Пусть. Они – мирные, беззащитные люди.
   – Не-е-ет, – крикнул тот же голос в толпе.
   – Да! Мы мирные и безоружные, – закричали осаждающие. – Поэтому требуем сложить оружие. Как гарантию неприкосновенности победителей! Иначе не примем капитуляцию! Понятно?
   – Кидайте, – махнул рукой Граф, отстегнул меч и устало пошел в замок.

   – Что вы сделали, господин! – известный всем безумец, появившийся в крепости незадолго до осады, схватил Графа за руку. – Это же Нудные.
   – Я знаю, старик. Они нудные, – кивнул Граф.
   – Не знаете! Они не просто нудные, они – Нудные! Теперь крепость погибнет! – выпалил безумец. – Я бежал уже из такой. Здесь никого не останется!
   – Ты безумен, старик, безумен! – засмеялся Граф. – Они безоружные и безобидные.
   И пошел, не замечая как в каждой комнате появляется по Нудному. И во всех концах крепости слышалось:
   – Ну что ты делаешь, а? Разве так нужно это делать? Это же неуважение к делу. Неуважение к делу, которым ты занимаешься. Значит, и неуважение к себе. Кто будет тебя уважать, если ты сам себя не будешь уважать. Господи, что мы сделали тебе, что духовность молодых так низко пала? Разве ты можешь ощущать себя полноценным человеком…

Гляделки

   «Если долго смотреть в бездну, бездна посмотрит на тебя» Ф. Ницше

   Вася сидел на обрыве и смотрел в Бездну.
   – Глаза сотрешь, – сказала Бездна. – Ишь, выпучил зенки. Базедова болезнь прям.
   – Разбаловали тебя, – вздохнул Вася. – Все в тебя смотрят – вот ты и выступаешь. Избыток внимания потому что.
   – Прыгать небось собрался? – спросила Бездна.
   – Делать мне нефиг больше, – ответил Вася. – Смотрю просто.
   – А. И как тебе? – поинтересовалась Бездна.
   – Прикольно. Дна не видно. Глубоко?
   – Прилично, – кивнула Бездна. – Ты себе не представляешь.
   – Безумие какое-то, – хмыкнул Вася, глядя в Бездну. – Кто такое придумал-то?
   – Бурхан Шагджи Туби в незапамятные времена тут свалился. Локтем подавил, – объяснила Бездна.
   – Кто-кто?
   – Никто. Не обращай внимания, – отмахнулась Бездна. – Обыкновенные понты Природы. Великий Каньон, Водопад и Пропасть. Ну и по мелочам там.
   – А там на внизу чего? – поинтересовался Вася.
   – Таки прыгун, – вздохнула Бездна. – Не скажу. Там – Все.
   – Что все? – не понял Вася.
   – Все – это все. Это когда там – все, что ты можешь себе представить. Полет. А внизу вода. Или стог сена. И восходящие потоки, что разбиться не дадут. А там дикий народ, который ждет Белого Бога, что упадет с Великой Стены. Все как обычно. Все раны перестают болеть и Она тысячу раз пожалеет, что была неласкова с тобой. Поймет, как тебя не хватает, но будет поздно. И до всех этих ништяков тебе надо сделать всего один шаг. Один шаг и ты станцуешь танго с Бездной.
   – С прыгунами танцуй, – отказался Вася. – У меня академический интерес просто.
   – Я должна была попробовать, – сконфузилась Бездна. – Так положено.
   – Нет чтоб правду сказать, – фыркнул Вася. – Взять и объяснить – что там.
   – Ничего. Брякнешься – костей не соберешь, – захихикала Бездна. – Камни острые.
   – Я так и думал, – сказал Вася.
   – Я знаю. Потому и камни. Говорила же – все, что ты можешь себе представить, – улыбнулась Василию Бездна.
   – А то если бы я представил, что там два километра пудинга – там оказалось бы два километра пудинга, – хмыкнул Вася.
   – Не исключено, – задумчиво сказала Бездна. – Не было пока такого. У тебя, может быть, так и будет.
   – Врешь! – злобно сказал Вася. – Тебе просто надо, чтоб я прыгнул. А там…
   – Острые камни там опять, – продолжила Бездна. – Не стоит и пытаться. Домой иди. Иди себе домой, раздумывая – почему снизу вершина видна, а сверху дна не видно. Аккуратней иди. А то свалишься туда, где дно видно. Там уж точно никакого пудинга. Приятно было поболтать. Пока-пока.
   – А что там может быть? Что? – закричал Вася.
   – А что угодно! Может, это – Портал. Прыгнул, и ты в другом мире…
   – На том свете, – ехидно поправил Вася.
   – Можно и так, – согласилась Бездна. – Здесь ты – Вася. А там ты, может быть, Демиург. И твой мир из голубого озера и чистого берега вокруг него.
   – Ага. А здесь меня ничего хорошего не ждет?.. – как-то нервно рассмеялся Вася. – Внушить человеку, что он неудачник и подтолкнуть его с обрыва. Старый, работающий прием.
   – Я тебя держу? – взъелась Бездна – Иди себе как пришел.
   – Ну если гипотетически… Надо ж сперва придумать, куда падать, – задумался Вася. – Ну, допустим, чтоб еда там была. Чтоб я летать, например, умел.
   – Дурак. Ты ж Демиург, а не Бэтмэн, – засмеялась Бездна. – В прыжке и придумаешь. Тут лететь столько – можно двадцать миров придумать. Ну чего?
   – Торопишься? – встал на ноги Вася и подошел к краю. – Уходить надо тебе?
   – Не. Я тут всегда, – сказала Бездна. – Отсюда до самого дна.
   Вася посмотрел вниз.
   – Не подглядывай, проказник, – засмеялась Бездна. – Не видно здесь ничего. Хотя… если приглядеться…
   – О. Кажется что-то есть, – показал пальцем Вася. – Что это?
   – А ты присмотрись. Ну как? Похоже на пудинг?
   – На вату похоже. На мягкую. Облако это, наверное. Огромадный ком мягкой ваты.
   – Много ваты, – согласилась Бездна. – А может, и восходящие потоки там есть.
   – Может… – Вася вдруг осознал, что заглядывает в Бездну, а тело его практически висит над ней под каким-то немыслимым углом. – О! А как это я? Так же не стоят.
   – А это ты просто уже решился, – пояснила Бездна. – Только не шагнул еще. Я, по-честному, не понимаю – чего ты тянешь? Почему вы не приглашаете меня танцевать?
   – Приглашаю, – засмеялся Вася, протянул руку и шагнул.
   И в ушах Васиных заиграло Танго.
   – А ты ничего, – похвалила Бездна. – Красиво двигаешься. Молодец.
   – То ли еще будет! – закричал Вася. – Держись!
   И танец стал Танцем.
   – Уффф. Здорово! – сказал Вася. – А теперь – вата.
   Вася раскинул руки и повернулся спиной к облаку.
   – Облако это, Вась, – тихо сказала Бездна – Откуда здесь вата?
   – А плевать, – беспечно сказал Вася. – Смотри, чего сейчас будет…
   Вася пробил облако, отрастил два крыла и на бреющем полете облетел небольшое голубое озеро.
   – Красота-а! – закричал он. – Я тут главный, я!! Эххх. Жаль, не видит никто. А почему, собственно, никто? Кто здесь Демиург, а? Должны увидеть!
   И тотчас увидел палатку на берегу, костер и детей вокруг костра, наблюдающих за Васиным полетом.
   – Ну что, пацаны?! – засмеялся Вася. – Круто, да?
   – Ишь как орет, – сказал один из пацанов.
   – Ага. Как будто смеется, – согласился другой.
   – Альбатрос. Дурная птица, – пожал плечами самый старший и подбросил веток в костер.

Сказка о подвохах

   – Господин, пещера! – закричал Слуга.
   – Не ори, балбес, – величаво ответил Принц. – Так и было предсказано.
   – Разве «езжай к горе – там пещера» – предсказание? – засомневался слуга.
   – Необразованный болван, – вздохнул Принц. – «Езжай туда и ты найдешь пещеру». «Найдешь» – это предсказание и есть. Могли ведь и не найти.
   – Преклоняюсь мудрости вашей! – поклонился Слуга. – Поспешим?
   – Лишнее это, – отказался Принц. – Последние часы холостой жизни надо отпраздновать. Песнь буду петь.

   Слуга вздохнул и приготовился слушать разудалую песню о том, как Принц:
   – дал прокашляться всем Врагам, Друзьям Врагов, Родственникам Врагов;
   – одним ударом валил от двадцати до полусотни Врагов;
   – предал анафеме сломавшееся под грузом четырех сотен Врагов копье. За подлое предательство;
   – называл свой Меч братом;
   – проявил благородство и не стал убивать вообще всех, хотя, конечно, стоило;
   – проявил глупость и не стал принимать любовь абсолютно всех Принцесс;
   – в благодарность за подвиг попросил только улыбку Самой Красивой Принцессы;
   – ускакал на Верном Коне в поисках Подвига, потому что для Принца главное – Подвиг, Конь, Меч, Сражения и ветер в ушах.
   На третьи сутки Песнь закончилась и Принц объявил Праздник прощания с холостой жизнью законченным.
   – Слава богу, – сказал Слуга. – А теперь – поехали к Принцессе.
   – Бриться не буду! – капризно буркнул Принц. – Пусть она увидит, как тяжел был путь к ней.
   – И как неровно у вас растет борода, – хмыкнул Слуга.
   – И какой у меня непочтительный Слуга, – гаркнул Принц.
   – Козлобородый Принц и хамовитый Слуга – идеально дополняют друг друга! – провозгласил Слуга.
   – Компромисс! Ты меня побреешь. Так я не буду бриться и буду бритым. А? Каково? – торжествующе посмотрел Принц на Слугу.
   – Преклоняюсь мудрости вашей! – поклонился Слуга и дрожащей рукой взял опасную бритву.
   – Сам побреюсь! – здраво оценил риск Принц.

   К пещере Принц ехал молча, слушая Песнь Слуги о том:
   – как трудна жизнь Слуги, которого заставляют нести весь Багаж, а сами на лошадке величаво едут;
   – как в Благородные Времена Благородные Принцы платили Слугам жалованье, а не только орали, стилизуясь под Иерихон;
   – как неотвратимы побои после пятого куплета;
   – как хитрый слуга допел только четыре и замолчал.

   Песнь закончилась у входа в пещеру. Принц остановился, спешился и начал величаво стоять у входа.
   – Чего? – спросил Слуга.
   – Что – чего? – величаво спросил Принц.
   – Какого? – уточнил Слуга.
   – Что – какого? – не менее величаво спросил Принц.
   – Стоим здесь чего? – сдался Слуга.
   Вместо ответа Принц многозначительно показал на табличку у входа.
   – Не курить! – прочел Слуга. – И в чем проблема? Мы же не курим.
   – Правильно, – кивнул Принц. – Мы не быдло какое-то. Мы порядок не нарушаем. Раз написано «Не курить!» – надо остановиться и не покурить.
   – Охрене… Преклоняюсь мудрости вашей! – восхищенно сказал Слуга. – Две минуты на неперекур.
   – Неперекур окончен, – объявил Принц. – Мы тут по делу и не можем долго не курить. Войдем в пещеру?
   – Хорошее название для эротического романа, – согласился Слуга.

   У первого поворота Принц остановился и величаво закурил.
   – Не мусорить! – прочел, наученный опытом, Слуга. – Постоим не помусорим?
   – Угу, – величаво курил Принц.
   – Вам придется скурить весь окурок. Ибо выкинуть его здесь нельзя, – предостерег Слуга.
   – Разумеется, – кивнул Принц. – Окурок мы отнесем туда, где нельзя курить. Там про мусор ничего не сказано.
   – Нет! Там придется опять не курить пару минут. А мы спешим. Я понесу ваш окурок в кармане. Обещаю не посрамить, – поклонился Слуга.
   – Преклоняюсь перед фетишизмом твоим, – поклонился Принц.
   – Давайте кланяться друг другу на ходу, – предложил Слуга.
   – Много чести! – фыркнул Принц и зашагал дальше.

   Далее они тихо мусорили и курили под табличкой «Не шуметь», орали песни, мусорили и курили у таблички «Осторожно! Кабель высокого напряжения», демонстративно хватались за кабель высокого напряжения у таблички «Стол Регистрации Принцев». От кабеля летели искры, Принц комично трясся от удара тока, Слуга комично вырубал все от рубильника, девушка за столом Регистрации заразительно хохотала за стеклом.

   – Целоваться? – вытерла слезы Девушка.
   – Как пойдет, – неопределенно ответил Принц. – Сначала посмотрю.
   – Разумно, – кивнула девушка. – Псевдоним?
   – Принц, – небрежно бросил Принц.
   – Занят уже такой, – покачала головой девушка.
   – Принц-1985, – предложил альтернативу Принц.
   – Урожайный год на принцев, – опять покачала головой девушка.
   – Принц – две тысячи семь – ноль два-десять – одиннадцать сорок пять! – предложил Слуга.
   – Преклоняюсь перед мудростью вашей, – поклонились и Девушка и Принц.
   – Ну а чего? – поклонился в ответ Слуга. – Сейчас-то тут никого нет. Очевидно же.
   – Готово! – стукнула чем-то у себя Девушка. – Идите! Целуйте! Если вы – Тот Кто Надо, она проснется! Дерзайте! В поцелуях коматозников познаются Принцы!
   – Эээ, – замешкался Принц, глядя на слугу. – Идти что ли?
   – Преклоняюсь решимости вашей! – поклонился Слуга. – Вы Принц или тряпка?
   – Я… Я не… – замялся Принц.
   – Идите! – властно махнул багажом Принца Слуга.

   Принц ушел в Зал Целования, решительно хлопнув дверью и величаво скуля от страха.
   – Пустите к себе, – попросил Слуга у Девушки. – Я тоже хочу посмотреть на этот спектакль.
   – Кто вам сказал, что я подглядываю? – возмутилась Девушка.
   – Было бы глупо не подсмотреть и не посмеяться. А вы выглядите умной, – серьезно сказал Слуга. – Ну же?
   – Входите! – прыснула со смеху Девушка. – Скорей – он начинает!
   Они оба смущенно хихикали, потом хохотали до слез, наблюдая в экран за Принцем…
   – Вы целуетесь, как Принц! – выдохнула Девушка.
   – Спасибо, Принцесса! – поклонился Слуга.
   – Это еще не повод убирать руки с талии… – сказала Девушка. – Постойте… Вы сказали – Принцесса?
   – Конечно. Вы Принцесса и есть, – уверенно кивнул Слуга. – А кто в зале там?
   – Кукла восковая, – хихикнула Принцесса. – Но как вы догадались?
   – В прошлом году сюда приезжал мой брат – никого разбудить не смог.
   – Только Настоящий Принц… – начала Принцесса.
   – Он принц и есть. Настоящий, – хмыкнул Принц.
   – А там… в зале? – спросила Принцесса.
   – Боюсь, мой слуга испортит вашу куклу, Принцесса, – засмеялся Принц, указывая на монитор.

Притча о причитаниях

   Петр жил в ожидании тотального Песца.
   В том, что тотальный и всепоглощающий Песец неотвратим, у Петра сомнений не было. Потому дверь у Петра бронирована, стекла пуленепробиваемы, в бутылях запас питьевой воды, в ванне – технической. В коридоре поленница. В кладовой примус и буржуйка. В антресолях запас мыла, соли, круп и сахара. Документы, деньги, завещание и золотой запас – в сумочке недалеко от входа.
   Балдахин над кроватью выдерживает прямое попадание бетонной плиты полтора на шесть. Стол, если что, легко превращается в плот с аварийными огнями и ракетницей. Куртка – в палатку на двоих и парашют. Ботинки выдерживают два маршрута вокруг земли по экватору и трехнедельное отсутствие чистых носков. Обои – асбестовые. Проводка не горит, даже если поджигать специально.
   Однако Песец почему-то не приходил. Что главное – каждый день признаки глобального и всеобъемлющего Песца были налицо, а самого так и не было:

   – Петр, смотрите – кто-то наплевал у подъезда. Стоят и плюются, а…
   – Да, да, да! – подхватывал Петр. – Плюют! Харкают! А у самих небось туберкулез. Он передается. Неизлечим практически. Количество больных растет. Не за горами эпидемия. И тогда все! Никто ничего не сможет! Песец придет.
   …
   – Труба течет в подвале… воды много натекло, а никто не чешется…
   – Да, да, да… И это все под фундамент. Фундамент подмывается, здание становится неустойчивым и однажды ночью к нам всем придет…
   …
   – Во-о-от! В Венесуэле беспорядки. А у них нефть! Цены на нефть вырастут до конца следующего года. А это значит – цены на все! Машины встанут. Из-за дороговизны не все выживут. Остальные уедут. И все! Вот Он! Песец!
   Над Петром посмеивались, называли Певцом Песца, на «Здравствуйте» хором отвечали «Не за горами Песец!», но Петр свято верил, что расчеты его безошибочны. Он хмыкал многозначительно, говорил «Ну, ну… Вот увидите…» и продолжал ждать.

   По всем законам жанра возможны два варианта развития сюжета:
   1. Ко всем приходит Песец, и подготовленный Петя говорит: «Я же вам говорил!»
   2. Песец приходит к Пете и все говорят: «Дождался наконец».

   Да. О чем, бишь, я… Однажды Песец таки пришел к Пете.
   – Я же вам говорил! – закричал Петр.
   – Дождался наконец! – откликнулись все.
   – Привет, Баньши, – улыбнулся Пете Песец.
   – Я Петр, а не Баньши, – пояснил Петя. – Я вас давно жду. Где вы шляетесь, собственно? Все признаки налицо, а самого нет и нет…
   – Чего ты плачешь, а? Я же тут уже. Все как ты говорил.
   – Так я думал, вы ко всем придете! – возмутился Петр. – Что это за выборочный Песец-то?
   – Смейся, Баньши! – закричал страшно Песец и клацнул челюстями. – Я тебе приснился. Тебе и рабочей неделе.
   Петя рассмеялся истерически, проснулся и пропал навсегда из дома.
   А за городом, говорят, завелся Баньши, который плачет в ожидании Песца.
   – И не дай бог услышать вам, как смеется Баньши! – говорили люди, слушая плач. – Ибо пока плачет Баньши, Песца не предвидится, и можно планировать пятничное пиво.

Важные вопросы

   Очередь тянулась к камню Сивиллы.
   На камне сидела Пифия и, одурев от съеденного лаврового листа, вещала Правду всем желающим.
   Желающих было много. То есть как много… Очень много. Даже если кинуть клич:
   – А ну-ка, греки! Кто следующий царя Агиса пинать за соглашательство в имени? – и то меньше народу бы собралось.

   Потому как пинать – это развлечение. А предопределенность судьбы – тяжкое проклятие. А тяжело проклятыми в то время хотели быть многие. Кто хотел узнать, сколько будут стоить оливы через 10 лет и стоит ли ждать падения цен или купить сейчас и наесться от пуза. Кто-то из городских, не отличающий кукушки от тонкорунной овцы, хотел узнать – сколько лет ему осталось жить. 90-летний старец щел к Пифии с риторическим вопросом «Изменяет ли мне моя 24-летняя жена?»

   Идиллия царила у горы Парнас…

   – И будет вам диаметральное периодическое диссонирование толкования учения Гегеля-Фейербаха с привычным укладом мелкобуржуазного быта поствизантийского купечества! Ы-ы-ы! Предвижу электролиз! – невнятно пророчествовала Пифия.
   – Дельфийский оракул предвещает вам здоровье и душевный покой! – переводили толкователи. – Положите дары на комод и идите! Вы проживете до самой смерти. Так сказала Пифия!

   – Учение Томаса Мора – утопия чистой воды! – Пифия пахла безумием и лавровым листом. – Религиозно-этнические утописты! Эразмионисты! Нет утописта кроме Мора и Кампанелла, подпевала его! Миропомазанный Кампанелла!
   – У вас утонет кто-то из близких. А вся скотина помрет от мора! – переводили сочувственно толкователи. – Дары – в дароносицу. Комки – в комод. Деньги – грязь и суть изобретение от Лукавого! Брось деньги на дорогу и пойдем с нами…

   – Рано! – перебила их Пифия. – Первична материя! Сознание вторично!
   – Снимайте одежду. Живо!! – шептали толкователи молодой и красивой женщине. – Теряйте сознание! Оракул!

   Антониох чувствовал, как вспотели его сандалии и лихорадочно перебирал вопросы, которые поручила ему задать его деревня:
   – В чем суть? – вопрос от почтенного гражданина села, мутного, философичного дурака в благородных сединах, имени которого не помнил никто.
   – Выживет ли древнегреческая демократия или падет под ударами судьбы самый справедливый порядок? – аккуратно записал на чем придется свой вопрос заполошный Демагогий.
   – Опрокинется ли небосвод от сильнейшего ветра, если вдруг напьется атлант? – что-то странное спросил сельский пастух Аграрий.
   – Не слушай их! Не слушай! – наказывала жена. – Пусть свои глупости сами идут спрашивать. Сначала для себя вопрос. Самый важный! Пусть ответит! Спроси у оракула – куда надо отвезти детей, чтоб они выросли счастливыми?

   – Какой? Какой вопрос? – мучался Антиох. – Про детей? Или про демократию важнее? А про небо? Или про детей и пусть сельчан Зевс вразумит? Или спросить, почем будут кони? Или про детей?..
   Антиох переминался с ноги на ногу и яростно грыз палец. Дети? Или Кони? Или Небосвод? Ну? Дети! Или не дети все-таки? А?..

   – …и по краю кровати – неоночкой подсветить! Будет модерново и фэншуй! – закончила Пифия пророчествовать мужчине, который в очереди был до Антиоха с вопросом «Спина моя болит от груза лет или все-таки потому, что мечом рубанули недавно?»
   – У вас все будет хорошо! Мажьте спину целебной грязью и вы излечитесь в ближайшее десятилетие, – перевели толкователи и неодобрительно посмотрели на Антиоха. – Следующий!

   – Я… Э-м-м-м. У меня… – в голове Антиоха шла битва вопросов. – Как вы думаете?..
   – Вопрос!!! Вопрос!! – закричала Пифия и кинула в пасть пакет лаврового листа. – Попускает меня! Вопрооос!
   – Есть! Есть у меня вопрос! – испугался Антиох, что его выгонят. – Есть! Сейчас!
   – Вопроооооосс!! – закричала Пифия.
   – Как вы думаете, Дамблдор – гей?! – выпалил Антиох неожиданно для себя.
   Пифия подавилась лавровым листом, долго кашляла и вдруг произнесла задумчиво:
   – А вот хрен его знает… А тебе зачем?
   – Незачем! В башке что-то щелкнуло и вырвалось. У меня другие вопросы были… – заплакал Антиох. – Про детей…
   – Ну спроси! – великодушно сказала Пифия и как-то даже осмысленно посмотрела на Антиоха.
   – Кто такой Дамблдор? Что такое гей? – защелкало трещоткой в голове и на лице у Антиоха. – И почему, блин, меня это интересует, а не мои дети?! А?!
   – Лаврушка, мужик! Это все лаврушка, – понимающе засмеялась Пифия. – Она тут необычная растет…

Дневной дозор

   Нинзю во дворе поймали под вечер.
   Семеновна, в компании с Захаровной и Николаевной, как обычно, коротали вечер на лавочке у подъезда, лузгая семечки и добела полируя кости бизнесмену из третьего подъезда, который мало того, что парковался во дворе как хотел, еще и не здоровался с тремя подругами, которых жильцы прозвали Дневным дозором, за постоянное пребывание на стратегически верно подобранной скамеечке, откуда просматривался весь двор.
   Семеновна в какой-то момент обнаружила, что семечки в кулечке уменьшаются гораздо быстрее обычной скорости и даже заподозрила сначала сидящую рядом Захаровну.

   «Вот ведь, жлобина! У самой же есть, а у меня таскает», – подумала Семеновна и начала внимательно следить за руками Захаровны.
   Захаровна исправно работала челюстями, не покушаясь на чужие запасы.
   «Не она, что ли? – подумала Семеновна. – Кто ж тогда, а?»
   Семеновна прикрыла глаза и притворилась задремавшей, прислушиваясь – не зашелестит ли кулечек.
   – Шшшурр, – зашелестел кулечек.
   – Ага! – крикнула Семеновна и ухватила кого-то за руку.
   – Чего ага? – молниеносно отозвались Захаровна и Николаевна.
   Семеновна к удивлению своему обнаружила, что пойманная рука принадлежит не одной из подруг, а какой-то непонятной фигуре в черном, притаившейся под скамеечкой.
   – А ну-ка вылазь! – потянула она за руку. – Ворюга! Семечки у пенсионеров воровать?!
   Нинзя чертиком выскочил из-под скамейки, протяжно завизжал «Киииияяяй» и сделал сальто назад. Хитрый такой прием, чтоб вырвать руку. Который, несомненно, сработал бы с кем-то другим, но не с Семеновной, проработавшей всю жизнь контролером в общественном транспорте.
   – Ага! Как же, – хмыкнула Семеновна. – От меня, знаешь, сколько раз пытались вырваться за всю жизнь? Ни один, правда, так и не вырвался. Зря только руку себе вывихнул.
   – Держи, держи, Семеновна, – подбодрили товарки. – Пусть лицо свое покажет.
   Нинзя закричал «Кууууйааааа» и шустро закидал дымовыми бомбочками все вокруг. Двор заволокло белым дымом.
   – Не хулигань тут! Пиротехник нашелся! – сурово сказала Семеновна и раза три огрела палочкой нинзю по рукам. – И матом не ори. Сейчас поглядим, кому тут куууййааа.

   Нинзя хотел выставить блоки, но понял, что блоки руками не очень помогают в случае ударов по рукам и заскучал.
   – А ну-ка, Гюльчатай, открой личико, – ласково попросила Семеновна. – Что ты за фрукт такой, а?
   – Мя-яя-яяй-йййа-а! – по-кошачьему закричал нинзя и метнул пять звездочек-сюрикенов в Семеновну.
   – Брысь! – машинально прикрикнула Семеновна и ловко поймала все пять звездочек. – Дурашка… Я ж всю жизнь – контролером на транспорте. Мне в лицо сколько раз пятаки швыряли – не счесть. Ни разу не было так, чтоб не поймала, кстати.

   Нинзя присмирел и задышал часто.
   – Тетеньки, отпустите меня, а? – жалобно попросил он. – Будды ради. Больше не буду. Никогда. Я и так наказан уже. Рука болит, звездочек нету, дымовые бомбы закончились. Меч свой или кинжал и доставать боюсь. Порубите же в капусту.
   – Ну что, девоньки? Отпустим? – обратилась за советом Семеновна. – Или участковому сдадим?
   – Я бы сдала, – согласилась Захаровна. – Да только жалко его.
   – Чего его жалеть-то? – вскинулась Николаевна. – Семечки крал, дыму напустил, орал тут всяко.
   – Участкового жалко, а не этого в черном, – покачала головой Захаровна. – Он с похмелья, а тут этот шустрик. С ножиком еще. А ну как пырнет служивого? А другой участковый еще неизвестно, каким будет.
   – Отпустите меня, добрые женщины, – у нинзи намокла маска чуть ниже разреза для глаз. – У меня дома в усыпальнице предков не прибрано, благовония не благовоняют, фэн-шуй не наведен… А? Ну, пожалуйста.
   – Смотри-ка – плачет, – удивилась Семеновна. – Что ж ты плачешь, а? Рука болит?
   – Боли-и-ит, – разрыдался в голос нинзя.
   – Тьфу… Взрослый уже, а плачет как ребенок, – сочувственно сплюнула Захаровна. – Отпусти его, Семеновна. Ну его к лешему.
   – Ножик отдай, – сурово приказала Семеновна.
   Нинзя всхлипнул, отцепил со спины меч, с пояса кинжал и бросил их на землю у лавочки.
   – Вот, – одобрительно кивнула Семеновна. – Это ж холодное оружие, дурачок! Статья это. И порезаться можно.
   – Запросто можно, – Николаевна поднялась, достала меч из ножен и с широкого замаха ловко срезала у Захаровны прядь волос. – Острый такой.
   – И ножик тоже, – Захаровна положила раскрытую ладонь на скамеечку и ловко отстучала ножиком между пальцами. – Страсть, какой острый.
   – А теперь иди с богом, милок, – отпустила нинзю Семеновна. – Не балуй больше. Книжек лучше почитай. На работу устройся. Одежды нормальной купи себе. А то смотреть на тебя противно.

   Нинзя, повесив голову, медленно побрел со двора. Ему было нестерпимо стыдно.
   – Молодые… – презрительно сплюнула Захаровна.
   – Ни на грамм почтения к старшим нет, – закивала Николаевна.
   – И одеваются как придурки, – проводила нинзю взглядом Семеновна. – В наше время разве так одевались? Паркуются поперек подъезда.
   – Где таких воспитывают, а… – риторически вздохнул весь Дневной дозор.

Осада

   – Давай, давай, давай!!! – орали воины, разгоняя таран.
   – Зря. Не выйдет ничего, – сказал командир.
   – Бабамс! – врезал таран по стене и отскочил, придавив нескольких осаждающих.
   – Ну? Ставки? – осмотрел командир штаб осады.
   – Человек шесть придавило, – сказал первый консультант.
   – Семь! – поддержал второй.
   – Пятеро, – сказал командир. – По десятке?
   – Как обычно, – откликнулись консультанты.
   – Доложить потери!! – заорал в рупор командир.
   – Пятероооо! – закричали от стены.
   – Никчемные лузеры, – сказал командир консультантам, собирая деньги.
   – У вас опыт, – ответил первый. – Вы уже двадцатый год в осаде.
   – И отец мой тут был. И дед, – кивнул командир. – Куда вам против меня-то? Я этих ударов тут навидался – дай вам бог столько котлет съесть за всю жизнь.
   – Умели строить… – окинул стену консультант.
   – Угу. И вкруговую. И сверху стена, – кивнул второй. – Странная крепость.
   – Угу, – кивнул первый. – И рва нет. И ворот нет. И бойниц нет.
   – И внутри не слышно ничего, – добавил второй. – Вымерли, наверное, давно.
   – Разговорчики, – прервал командир. – Вымерли не вымерли – потом узнаем. Как возьмем крепость – тогда и узнаем.
   – Как же ее возьмешь-то? – покачал головой первый консультант. – Тараном не пробивает. Взрывать пробовали – тщетно. Подкоп рыли – ничего. Снизу тоже стена.
   – И что теперь?! – закричал страшно командир. – Отступать?! Сдаться?!
   – Никак нет! – закричали оба консультанта и вытянулись по стойке «смирно». – Война до победы!!!
   – То-то же! – удовлетворенно кивнул командир и заорал в сторону крепости. – Заложить заряд! Сверху взрываем!
   – Есть! – закричали от крепости…

   – О! Взрывать будут! Сверху, скорее всего! – оживился один из двух крестьян, лежащих в тени у опушки леса. – Лестницы приставили.
   – Ну наконец-то, – сплюнул другой. – Уже три дня не взрывали.
   – Сверху – так вообще уже месяц не пробовали, – заволновался первый. – Интерес потеряли, что ли?
   – Не. Не потеряли. Упрямые они, – покачал головой первый. – Двести лет уже бьются в стены. Уже из принципа не уйдут.
   – Эт точно. Еще дети наши будут смотреть этот цирк, – сказал второй и закурил.
   – Если никто не проболтается, – пожал плечами первый крестьянин.
   – Не проболтаются. Они ж не враги себе, – заверил второй. – Эти вояки если узнают, что двести лет просто сложенный камень штурмуют – в живых никого не оставят.
   – И к тому же придется признаваться, что двести лет назад в деревне был такой умник, который решил, что если камни скрепить раствором, их воровать никто не будет.

Отщепенец

   В Далеком Лесу жил Гном.
   Он, конечно, мог бы жить в большом городе, но тогда сказки не получилась бы. Потому что обязательно нашелся бы кто-то суровый и начал бы уточнять – а в каком городе, а адрес точный давайте… И обязательно подловил бы автора на вранье. Дескать, был я там – гномов нет в этом городе. Конечно, сказка – в любом случае ложь, но она же и намек. А какой из горожан потерпит намек на свой город? Потому и живут сказочные персонажи в Далеком Лесу. Ну или на худой конец в маленькой деревеньке, которая находится на опушке того же леса.

   Гном, проживаючи в Далеком Лесу, порядком одичал – жрал руками, отрыгивал сытно после еды, кирку бросал где попало, посуду мыл не каждый день, о чистке зубов и говорить не приходится. Он ведь не бобер какой, чтоб зубами хвастаться, а гном.

   По вечерам, возвращаясь откуда-нибудь, он пел гномью песню «Эт хом, Эт хом – с работы мы идем». Врал, конечно, подлец. Какая в лесу работа для гнома? Разве что у Гор Далеких, но туда ходить было далеко и лениво. Да еще с киркой тяжелой. Да еще затем, чтоб камень всякий киркой этой колупать…

   Гном пел фальшиво, зато громко и самозабвенно. Так, что совы просыпались и с осуждающим угуканьем падали с деревьев. Гном собирал упавших сов и играл с ними в Эхо.
   – Угу! – кричал он совам в круглые от природы и отвращения к Гному глаза.
   – Угу-угу-гу-гу! – вразнобой откликались совы.
   – Оппа! – кричал Гном совам.
   – Угу-угу-угу-гу-гу… – откликались совы.
   Совы, конечно, знали, как срифмовать гномье «оппа», но в силу воспитанности отвечали «угу». Потому как для сов наступала очевидная оппа – часа два игры в эхо. Но не более двух часов игры.

   Потому что после двух часов этого крика просыпалось настоящее Эхо Дальнего Леса и доходчиво объясняло Гному, что оно думает о сказочных персонажах, играющих в эхо. А уж Эхо Далекого Леса было на удивление выразительным и своенравным.
   – Я тебе покажу «Оппа»!! – кричало эхо. – Я тебе, зар-разе, щас покажу «Угу»! Поселили его тут, а он орет так, что его аж на родине слышно! Подлец какой! Еще и птиц мучает.
   – Ничего себе, Эхо! – восхищался Гном.
   – Эхо, Эхо! Стас Пьехо!! – уже более мирно ругалось Эхо. – Чего орешь-то?
   – Я ж в лесу!! – смеялся Гном. – В лесу кричать – самое милое дело.
   – Дело, дело… Да ты офигело! – спорило Эхо.
   – Молодец!! – восторженно кричал Гном.
   – Подлец!! – уже по инерции кричало Эхо. – Я, между прочим, и похуже могу срифмовать.
   – Не-е-е. Не надо! – отказывался Гном. – Завтра жди меня. Я ужинать иду!
   – Жду, жду! – отвечало Эхо. – Чтоб ты там подавился уже когда-нибудь!
   – Забудь, забудь! – передразнивал Гном Эхо и закатывался со смеху.
   – Вот же дурак, – бурчало Эхо и начинало смеяться с Гномом.

   И хохот их доносился аж до Далеких Гор, где становился слышен обыкновенным гномам – работягам, которые день деньской в поте лица били кирками о камень. Гномы прекращали работу и начинали вслух осуждать Гнома из Далекого Леса.
   – Выродок! – шумели гномы. – Прыщ на честном гномьем лице! Отщепенец! Лентяй! Стыдно слышать!
   В общем, завидовали Гному по-черному. Даже пробовали орать что-то оскорбительное Гному из далекого леса, но Эхо Далеких Гор было измотано тюканьем кирок по камню и поэтому до Далекого Леса долетало лишь:
   – …ак! …ас! …бок! …шел! …ись! …зёл!

   – В горах уже веселятся! – говорил Гном, когда слышал эти звуки. – Хорошо им. Их много. А мне тут поужинать не с кем.
   – У тебя и поесть нечего! – возражали Гному мыши под полом.
   – Да как нет-то? – удивлялся Гном. – Полно же всего – колбаса, сыр, мясо, эль. Всегда полно. Вы чего?
   – Это когда ты дома – полно. А когда тебя нету – нет ничего, – плакались мыши. – А порог перешагнул – опять полно. И откуда все берется только?
   – Не знаю, – пожимал плечами Гном. – Я об этом не думаю никогда. Когда у меня все есть – меня это устраивает. А откуда оно все берется – я предпочитаю не думать. Тут как с золотом – если копать, оно быстро исчезает. А если не копать – всегда там будет.
   – Аха-хахаха! – смеялись мыши. – Ты-то откуда знаешь, что будет, если копать?
   – Я знаю, что если не копать – так и останется! – говорил Гном и показывал язык. – А зачем вам моя еда, когда меня дома нет? Вы хотели ужинать без меня? А?
   – Нет, конечно, – юлили мыши. – Это просто академический интерес.
   – Ворье кругом! – бурчал притворно Гном, накрывая на стол. – Лишь бы скрысить что-нибудь.
   – Клевета!!! – пищали мыши и нагло лезли на стол…

   После ужина Гном прощался с мышами и уходил на крышу своего домика. Там он задумчиво курил трубку и слушал, как в Лесу кто-то кого-то ест.
   – Дикие места, – неодобрительно покачивал головой Гном. – В городах, небось, все не так. Лучше и интереснее.

   А потом Гном уходил спать и ему снился Париж. А известно же – увидеть Париж и умереть. Поэтому Гном смотрел на Париж и умирал тотчас же. Иногда, правда, снился Алапаевск и тогда гном не знал, что делать. То ли тоже помереть, то ли город осмотреть. Так до утра и маялся.
   Утром он открывал глаза и кричал во все горло:
   – Привет, Эхо!!! Я тебя не разбудил?!!
   – С добрым утром, дебил, – просыпалось старое ворчливое Эхо Дальнего Леса…

Пятница в Далеком Лесу

   В этот день Гном из Далекого Леса сидел в хижине и занимался привычным делом – Фигней. Фигня получалась занимательной и хихикала тихо при виде стараний Гнома.
   – Стой ровно, дура! – хихикал в ответ Гном и тянулся кистью.
   – Сам дурак! Щекотно же! – хихикала Фигня с холста.
   – Сейчас рога пририсую! – пригрозил Гном.
   – Здра-аа-ась, – протянула Фигня. – Две недели назад пририсовал уже.
   – Оппа, – удивился Гном. – Я думал, это прическа такая. А, и все равно. Еще два рога пририсую.
   – Так это ж Фигня получится! – смеялась Фигня с холста. – Шестирогая, причем.
   – Вот-вот, – кивал Гном и тянулся кисточкой.
   – Смысл рисовать, если не видно ни зги, а? – спросили с холста.
   Гном оглянулся и не увидел ничего. Потому что в лесу вообще темнеет раньше, а уж в Далеком Лесу темнеть начинает вообще с самого утра. А в домике Гнома свет появлялся, только если о притолоку лбом звездануться, да так, чтоб искры посыпались из глаз.
   – Не буду я головой биться, – отказался Гном. – Во-первых, потому что больно. Во-вторых, так даже прикольнее получается. Наверное. А завтра на улицу вынесу и посмотрю, чего вышло. Посмеюсь заодно.
   – Хихихихи. Знал бы ты, чего ты мне сейчас пририсовал, – смеялась Фигня.
   Гном задумался. Биться головой в притолоку по-прежнему не хотелось. А на рисунок взглянуть хотелось. Вот такой вот дуализм образовался и внутреннее противоречие.
   – Угу! – сказал Филин где-то в лесу.
   – О! Независимый эксперт! – обрадовался Гном. – И в темноте видит.
   Он выскочил на крыльцо и ласково позвал Филина:
   – Цып-цып-цып. Иди-ка сюда? Мышь дам! А ты посмотришь, чего нарисовано?
   – Ы-ы, – отказался Филин.
   – Завтра ж рассветет, – пригрозил Гном.
   – Угу, – беспечно согласился Филин.
   – Ды-ды-дымс!! – загрохотало у крыльца.

   – Что ты опять творишь?! – испуганно закричало Эхо Дальнего Леса.
   – Ничего! – ответил Гном. – Это мой авторитет упал только что. С крыльца.
   – Ца-ца-ца, – посочувствовало Эхо.
   – Ха-ха-ха-ха! – засмеялся Филин.
   – Бабах! – еще ниже упал авторитет.
   – Вот же подлая птица! – разозлился Гном и кинулся к дереву с Филином.
   Вернее, к тому, с которого слышался хохот Филина.
   – Бум! – сказало какое-то другое, совершенно постороннее дерево, встретившись с головой Гнома. И вспышка осветила Далекий Лес.
   – Айййя! – схватился за голову Гном, останавливая поток искр из глаз.
   – Айййя! – закрыл глаза Филин, временно ослепший от вспышки.
   – Айййя! – упала с дерева какая-то мирная, гражданская Белка. – Что тут происходит?
   – Хахахаха! – засмеялось Эхо. – Поймал?
   – Поймал. Угу, – мрачно сказал Гном, нащупывая шишку.
   – Угу-угу! – подхватил Филин.
   – Угу-угу-угу-угу! – разнесло Эхо.
   – Что здесь происходит, я спрашиваю! – не унималась Белка. – Почему я не могу спать по ночам? А? Что за безобразие?! Что за коллективное угуканье в ночи?
   – Угомонись! – цыкнул Гном. – Еще не ночь – вот ты и не спишь. Вечер только.
   – Еще не вечер! – затянуло Эхо. – Еще не вече-е-ерррр.
   – Еще не все погасли краски! – закричали с холста в домике.
   Филину стало интересно, кто кричит в домике, и он влетел в окошко.
   – Ух, – сказал Филин в домике.
   – Не надо глаза округлять тут на меня! – сказала Фигня с холста.
   – Ну что там? Что там? – спросил Гном у Филина. – Что нарисовано?
   – Фигня какая-то, – выдал экспертную оценку Филин.
   – Хорошо, – сказал Гном и присел на крылечко.
   – Хорошоооо-то, хороошооо, – запело Эхо.
   – Что тут происходит, я спрашиваю?! – заорала Белка. – Почему Эхо не повторяет, а отсебятину несет?
   – О. Кстати, да! – спохватился Гном. – Что это ты отсебятину там несешь? Ты же Эхо.
   – Ну и что? – ответило Эхо. – Могу я расслабиться в пятницу вечером?
   – Можешь, конечно, – кивнул Гном и закурил трубочку.
   И в Далеком Лесу стало совсем тихо. Только было слышно, как недовольно бормочет Белка и как фальшиво поет всякую попсу расслабившееся Эхо.
   А Гном прекратил заниматься Фигней и начал смотреть на звезды. А звезды смотрели на Гнома и дружелюбно подмигивали ему.

Почти мистика

   Время невидимок

   Он был обычным серым типом. Таких просто не замечаешь до тех пор, пока они не наступят тебе на ногу или пока в голове у них не щелкнет невидимый рубильник и они не начнут вести себя, мягко говоря, нетипично. Голосят песни или бьют чечетку.
   Или, например, как этот тип, подсевший за соседний столик. Он взял пива за стойкой, расплатился, но за стойкой сидеть не стал, а пересел за столик, находящийся, к моему вящему сожалению, в непосредственной близости от меня.
   Я скользнул по нему взглядом и моментально забыл о нем, вернувшись к философскому созерцанию содержимого своего бокала. Когда ты сидишь в баре один и стараешься качественно убить немалое количество времени, время чувствует твои недобрые намерения и начинает прятаться от тебя.
   То, когда ты успеваешь отсидеть себе все конечности и начинаешь думать о том, что пора бы и честь знать, часы издевательски показывают, что прошло всего-то минут семь. То вдруг случайно обнаруживаешь, что последнюю кружку пива ты пьешь уже час времени, а содержимое кружки не уменьшилось ни на йоту.
   Поэтому трудно сказать, через сколько минут или кружек пива я вновь посмотрел на типа за соседним столиком. Тип был занят медитацией. Он остеклил свой взгляд, направил его в свой бокал и утруждал свои пальцы попытками достать что-то особо ценное из своего носа. Извлеченное тщательно осматривалось, скатывалось, выбраковывалось и отправлялось под стол. Видимо, именно под столом находилось кладбище неудачных катышков.
   – Эй!! – не выдержал я. – Вы не могли бы прекратить это? Вы ведь не один здесь, верно?
   – А? – удивился тип. – Вы со мной говорите?
   – С вами, с вами! – пробурчал я. – Если совсем уж невмоготу – вышли бы в уборную, там выкопали бы из недр носа все, что отыщете, а потом обратно за стол.
   – Ух-ты! – обрадовался почему-то тип. – Вы меня видите разве?
   – В этом и проблема, – вздохнул я. – Если бы я вас не видел – вечер не стал бы отвратительным в один миг.
   – Не перегибайте, – отмахнулся тип. – Подумаешь – в носу ковырял… Я был уверен, что вы меня не видите. Потому и не прятался особо.
   – Так ведь и в баре еще люди есть – они тоже могут увидеть. Им тоже было бы неприятно, – я уже был не рад, что сделал замечание, а не отвернулся и забыл.
   – И они не должны видеть, – тип понизил голос до шепота и сказал: – Видите ли, все дело в том, что я человек-невидимка.
   – Замечательно. Кого только не встретишь в пивной, – хмыкнул я. – А я Бэтмэн. Будем знакомы. Будете еще у нас в городе – заходите. А теперь – не смею задерживать. Было приятно поговорить.
   – Нет, нет. Я вовсе не псих, – подсел этот непонятный тип за мой столик. – Я действительно невидимка.
   – Я вас вижу, – пожал плечами я. – Вы невидимка-неудачник, видимо.
   – Именно! – обрадовался собеседник. – Вы видите самую суть. Я в школе еще понял, что я невидимка. Однажды мой отец пытался меня найти в школе. «Вы не видели Вадима?» – спросил он у всех моих одноклассников и учителей. Оказалось, что никто из них меня не видел. А я был в школе, весь день. Они меня не видели, понимаете?
   – Бывает, – пожал я плечами еще раз. – Они вас попросту не заметили.
   – Да. А в институте… Вы можете перечислить своих институтских друзей? – спросил он и отхлебнул из бокала.
   – Ну, конечно, могу.
   – А они вас? Вот. В этом и разница – кто-то да вспомнит вас. Зовут на встречи выпускников. А меня не вспоминает никто, – как-то даже торжествуя сказал человек-невидимка.
   – Так, может, вы не запомнились никак? – без капли сострадания сказал я. – Скучный тип – таких не запоминают.
   – Или они все меня не видели ни разу, – сказал он. – Понимаете?
   – Да бред это! – почему-то даже разозлился я. – Вы получали диплом, паспорт, вы где-то живете, у вас есть соседи…
   – Они все меня не видят, – упрямо покачал головой он. – Я два года назад потерял сознание во дворе. Случайно вышло. Кто-то по голове ударил сзади. Мобильный отобрали. Я три часа во дворе лежал – меня никто не видел.
   – Да бросьте вы, – возразил я. – Видели наверняка. Подумали, что пьяный валяется. Связываться не хотели.
   – Вы думаете? Потом милиция ходила, свидетелей искали. Как вы думаете, какой ответ они смогли получить?
   – Никто не видел ничего? – попытался угадать я.
   – Более того, никто такого соседа не вспомнил, – подтвердил он. – Никогда не видели такого. Не припомнят такого.
   – Да ладно вам. Невидимка нашелся… На работе вас знают ведь?
   – Я дома работаю. Оутсорсинг. Так что – нет. Я невидимка таки. Никто меня не видит. Невидимее меня нет вовсе. Соседи меня никогда не видели, официанты меня никогда не замечают, женщины меня не видят. Никто не видит меня, понимаете?
   – Я-то вас вижу! – выдал я последний свой аргумент. – Или вот, если попытаетесь банк ограбить – увидят же.
   – Сволочной мир, – вздохнул Невидимка. – Для того чтоб тебя увидели – приходится ковырять в носу. Или какую-нибудь еще гадость сделать.
   – Не расстраивайтесь. Просто миру на нас плевать, – успокоил я его и окликнул официанта: – Еще пива. Мне и молодому человеку.
   – Какому молодому человеку? – вытаращился на меня официант.

Приманка

   – …приказываю тебе – явись!! – закончил Леха читать заклинание.
   В пентаграмме явно пренебрегли приказом и являться никто не собирался.
   – хммм… Заявись! – пробурчал Леха и подошел к пентаграмме. – Что ж не так, а? Вроде все как положено…
   – Бу! – крикнуло нечто в пентаграмме и щелкнуло клыками у Лехиного носа.
   Леха заорал и каким-то немыслимо хитрым прыжком перенесся в наиболее удаленный от пентаграммы угол комнаты.
   – Хахаха… Вот это да. Нуль-транспортировка практически, – засмеялись в пентаграмме.
   Леха подавил желание выбежать из комнаты и посмотрел на пентаграмму. В пентаграмме невесть откуда появилось кресло, в котором сидел обыкновенный мужчина неопределенного возраста, похожий на утомленного жизнью офисного работника.
   – С ума сошли? – возмутился Леха. – Разве можно так людей пугать?
   – Только людей и можно, – кивнул тип в кресле и закинул ногу на ногу. – Можно и кошек, конечно, но люди забавнее. Иной, бывало, как прыгнет! Недавно в окно мужик выскочил. С рамой прямо и с решетками. И решетки, между прочим, не хлипкие были. Основательные такие.
   – Выжил мужик-то? – спросил Леха.
   – Не-а, – равнодушно покачал головой мужчина и закурил. – Ничего, что я курю?
   – Ничего, – пожал плечами Леха. – Дым-то в пентаграмме только будет. Сера и дым не покинут пентаграммы.
   – Угу, – кивнул Дьявол и выпустил кольцо дыма.
   Кольцо растеклось по невидимой стене пентаграммы.

   – Работает! – повеселел Леха. – Не соврали, значит.
   – Старинный рецепт, – снова кивнул Дьявол. – Проверенный тысячу раз. Ну давай к делу, что ли?
   – Сделка! С одной стороны – я, с другой – ты. Значит, так, – деловито с листка затараторил Леха. – Мне – бессмертие и здоровье. Никаких окаменений и бессмертия в веках. Денег – по желанию, любую сумму, в любой валюте, в любом банке, в любом кармане, на любой карточке и, как говорится, тэдэ. Способность к гипнозу и дар убеждения. То бишь я бессмертен, богат и все меня слушаются. Тебе – мою душу.
   – Угу. И душу я получаю после смерти тебя – бессмертного? Так? – презрительно спросил Дьявол. – Самый хитрый делец у нас тут выискался. Не было еще таких.
   – А чего? – начал уговаривать Леха. – Мне ж надоест рано или поздно. Я и прекращу контракт. И это… силу еще хочу. Так, чтобы сильнее всех быть.
   – Ну эт понятно, – кивнул Дьявол. – Чтобы в рыло кому-то – бац! А тот и улетел. А ты абсолютный олимпийский чемпион во всем. Правильно?
   – Ну да, – обрадовался Леха. – А тебе – душу. По-моему, стандартный контракт.
   – Ага. Очень выгодный для меня, – с издевкой подхватил Дьявол.
   – Ну так – да! – обрадованно сказал Леха. – Дьяволу нужны души. Мне нужны всякие приятности в жизни. Взаимовыгодный контракт. Я живу, ты стараешься сделать так, чтоб мне жить надоело.
   – А чего так мелко-то? – спросил Дьявол. – Где умение летать? Где способность перемещаться во времени? Где способность исцелять плевком в рожу? Где фантазия, в конце концов?
   – А мне лишнего не надо, – гордо сказал Леха, ощущая себя неудачником.
   – А то бы включил пункт, по которому я обязуюсь по истечении контракта сделать тебя святым мучеником и препроводить в райские кущи? – предложил Дьявол. – Чего мелочиться-то?
   – Не-не-не, – замотал головой Леха. – Ты ж должен по контракту что-то получить. Вот и заберешь душу.
   – А давай ты сам ее заберешь? – подмигнул Дьявол и пустил колечко дыма. – А мне бессмертие и прочую фигню? Давай?
   – А тебе зачем? – Леха проводил взглядом колечко из дыма, проплывшее по всей комнате. – Ты же и так вроде…
   – Кто тебе сказал-то? – Дьявол поднялся и потянулся.
   – Ну как… Все знают, – пробормотал Леха.
   – Знают. Точно, – кивнул Дьявол и шагнул за пентаграмму. – Я сам и придумал эту сказку. И про душу, и про контракты со мной, и про пентаграмму. Фауст, по-моему, был идеален.
   – Сгинь! – Леха перекрестился. – Повелеваю!
   – А заклинание придумал не я. Сигнал вызова до меня придумали. Я пересказал просто. В красивой легенде. А как же? – хмыкнул Дьявол и пошел к Лехе. – Если не придумать красивой легенды – кто бы меня вызвал?
   – Сгинь! Я приказываю! – закричал Леха.
   – Угу. А сигнал отбоя я обнародовать забыл, – сочувственно сказал Дьявол и мигнул желтым глазом.
   – Контракт! Мы подпишем договор! – прошептал Леха. – Все по-честному…
   – Да кто вам сказал, что со мной можно договориться, а? – хихикнул Дьявол и присел рядом с Лехой.
   – Ты заберешь душу? – с ужасом прошептал Леха. – Прямо сейчас?
   – И кто вам сказал, что пища духовная лучше свежего мяса? – доверительно прошептал Дьявол на ухо Лехе. – Что ж вы меня моими же сказками накормить пытаетесь, а?

Мусор

   Машина заехала во двор ровно в шесть вечера, по своему обычному расписанию. С подножки спрыгнул мрачный тип в замызганной одежде и замахал колокольчиком.
   «Первоклашка хренов», – мрачно подумал Степаныч, отошел от окна, рухнул на диван и притворился спящим.
   – Степаныч!! Степаныч!! – забежала в комнату жена. – Вставай! Машина ж здесь уже. Колокольчика не слышишь? Не притворяйся, ты же не спишь.
   – Да ну, – буркнул Степаныч, садясь на диване. – Завтра. Завтра ж они тоже приедут. Завтра и пойду.
   – Сегодня, – отрезала жена. – Этих твоих «завтра» уж сколько было. Уже неделю как «завтра-завтра». Вставай. Сегодня. Вчера ж договорились на сегодня. Вот и иди.
   – Ладно, – сдался Степаныч и встал. – Носки надену и иду.
   – Вот твои носки, – кинула она черным комочком в сторону дивана. – И не телись. Пропустишь ведь машину, как вчера.
   – Приготовилась, – проворчал Степаныч. – Небось пару постарей до полуночи выбирала.
   – Хамло, – устало сказала жена. – Я их штопала вчера до полуночи. Для тебя, между прочим.

   – Не для меня ведь. А чтоб подруги твои дурного о тебе не подумали, из-за того, что мужик твой в рваных носках. И про бритье и стрижку нудила все утро поэтому. А на меня тебе плевать. И новые непонятно для кого хранишь, – отмахнулся Степаныч и сел надевать носки.
   – Все сказал? – злобно рявкнула жена. – Было б не наплевать – не выбрасывала бы. Сам виноват. Старая ненужная вещь – вот ты кто. Потому и выбрасываю.
   – А иди ты, – сказал Степаныч и пошел к выходу.
   – Стой! – загремело сзади.
   – Что еще? – с надеждой спросил Степаныч.
   – Пакет с мусором по пути захвати, – убила надежду жена.
   – Фиг! – с вызовом сказал Степаныч. – Сами теперь под собой убирайте.
   – Как есть сволочь, – сказала жена. – Все равно ж по пути. Мог ведь как человек уйти.
   – Как человек и ухожу, – сказал Степаныч. – В латанных носках и в трениках.
   – Не уходишь. Отуходился, – уничижительно прошипела бывшая уже супруга. – Выбрасываем ненужное. В смокинге тебя выбрасывать, что ль? Он денег стоит. Иди уже.
   – Пойду, – пошел Степаныч к двери.
   – Ключи оставь, – забеспокоилась жена.
   Степаныч хотел было сказать о тридцати совместно прожитых годах, о том, что всякое было, о благодарности и еще о куче никому уже не нужных вещей, но в горле что-то булькнуло и говорить расхотелось совсем. Он молча положил ключи и побрел к дверям обуваться.
   – Тапки надень, – бросила в спину жена.
   – Обойдусь, – зло бросил Степаныч. – Они денег стоят. Босым пойду. И носки свои забери. Пригодятся.
   Степаныч снял носки и вышел. На лестнице колокольчик было слышно отчетливее. Степаныч начал спускаться.
   – О! Степаныч! – поднимался навстречу Ванька-сосед. – Дай закурить?
   – Нету у меня, – Степаныч вспомнил, что сигареты остались на кухне. – Дома остались. У моей спроси – вынесет.
   – А сам бы вернулся! – жизнерадостно предложил Ванька. – Благо всего пару ступеней от дома спустился. Или примет плохих боишься? Обулся бы заодно…
   – Некуда мне возвращаться, – сказал Степаныч и попытался пройти.
   – Как. Ой… – вдруг услышал Ванька колокольчик во дворе. – Выбросила? Неужели?
   Степаныч кивнул молча.
   – Вот же стервь, – плюнул Ванька. – Ты ничего… погоди… Может, у них там… Мне рассказывали – в соседнем дворе одна такая же выбросила мужика. А он через полгода на джипе во двор приехал. Она там к нему – то-се… прости, мол… А сама денег хочет. По глазам видно…
   – И чего он? Дал? – спросил Степаныч, который в сотый раз уже слышал эту байку.
   – Ни ко-пей-ки! – торжествующе отчеканил Ванька. – Иди, грит, отсюда, попрошайка!
   – Зря. Я бы дал. Жили ж вместе, – сказал Степаныч и пошел вниз.
   – Святой человек! Вот такой мужик! – восхищался в спину Ванька. – И чего ей надо, а? Чего бабам надо, а? Не пойду я к ней за сигаретами, Степаныч! Вот те крест – не пойду!
   Степаныч пожал плечами и продолжил шлепать босыми ногами по прохладным ступеням.
   В дверях подъезда Степаныча чуть не сбила Марина Григорьевна, женщина самого что ни на есть ягодного возраста с третьего этажа, которую за разбитной характер и сбитую фигуру иначе как Маринкой во дворе никто не называл.
   – Вот только попробуй! Попробуй только!! – взвизгнула Маринка, отскакивая к стене. – Ущипни, и умрешь сразу! Вот, ей-богу, прибью! Или закричу.
   – Прибивай тогда сразу! – хихикнул Степаныч. – Потому как все равно ведь ущипну.
   – Ну, Степаныыыч! – жеманно пропела Маринка. – Ну в возрасте же уже. Что за манера у вас, мужиков, а?
   – А и что, что в возрасте? – степенно рассудил Степаныч. – Мужик всякую дрянь в руки не возьмет. А особо ценными вещами, наоборот, руки занять стремится. Ладони наполнить. Ну или хотя бы щепотку отщипнуть.
   И ущипнул-таки, подлец, даму за положенное место.
   – Ай! – довольно взвизгнула Маринка и шлепнула Степаныча по руке. – За грудь еще ухватись! Вот пенсионер ушлый пошел. Босиком шастает… Ты чего босиком-то?
   – А-а, – вспомнил Степаныч. – А чего мне обуваться? Меня во дворе машина ждет.
   – Врешь ты все! – хихикнула Маринка. – Тоже мне директор нашелся. Машина его ждет. Мусорная там только!
   И зашлась хохотом.
   – Вот-вот, – кивнул Степаныч. – Она и ждет.
   – Шутник! – похвалила Маринка и ускакала вверх по лестнице.
   – Вот же дьявол в юбке, – покачал головой Степаныч и вышел из подъезда.
   Во дворе полным ходом шел обычный летний вечер, с домино, разговорами, перекличкой с дальними балконами, кричащими детьми, музыкой из открытого окна. И звоном колокольчика.
   – Степаныч! Давай к нам! – закричали от доминошного стола.
   – Степаныч! По маршруту! – закричала с балкона жена. – Машину пропустишь! Мужчина! С колокольчиком! Это к вам вышли!
   Во дворе разом ахнули. В установившейся тишине послышалось чье-то злое ругательство. Мужик перестал звонить в колокольчик, посмотрел внимательно на Степаныча, чему-то своему одобрительно кивнул и пошел к Степанычу.
   – Ну? Пошли, что ли? – сказал мужик.
   – А… А чего там? – спросил Степаныч, который вдруг понял, что это все всерьез.
   – А я знаю? Я довожу до места, – пожал плечами мужик. – Меня не выбрасывали пока.
   – Ну… это… А куда везешь? – Степаныч все никак не мог сформулировать. – Со мной как все будет?
   – Тебя как зовут, дед? – спросил мужик.
   – Степаныч, – протянул руку Степаныч.
   – Степаныч, родной. А сейчас тебе как? Хорошо? – участливо спросил мужик.
   – Да какое там… – махнул рукой Степаныч, которому вдруг захотелось поплакать. – Не нужен ведь… Выбросили.
   – Ну так и чего ты переживаешь-то? – хлопнул дружески по плечу мужик. – Дальше будет – или все так же, как сейчас, или же лучше. Идем? Или останешься? Смотри, можешь до завтра остаться – завтра заберу. Может, подберет кто… Ну ты как?
   – Закурить дай, – попросил Степаныч.
   Принял сигарету, прикурил, затянулся и посмотрел вокруг. От доминошного столика смотрели испуганно и сочувственно. Бабушки у подъезда шептали свое «А сам виноват…». Дети смотрели с любопытством и пересмеивались чему-то своему. На до боли знакомом балконе не было никого.
   «А и к чертям», – решил Степаныч, бросил сигарету и повернулся к мужику:
   – Поехали. Чего я тут забыл…
   – Молодец! – похвалил мужик и открыл дверь. – Забирайся. Там курить можно. И попить есть что.
   – Все будет хорошо, – утвердительно заверил непонятно кого Степаныч.
   – Обязательно будет, – отозвался мужик.
   В машине действительно было удобно, тихо и можно было покурить.

Сказки для детей старшего возраста

   Девочка плакала на скамейке в городском парке. Маленькая, лет шести, в белом платьице – словно только что сошла с дореволюционной открытки «С днем Ангела». Плакала так горько, как умеют плакать только дети. Так, как будто только что весь мир вдруг обратился в подлого мальчишку, подкрался к ней и сильно дернул за аккуратно заплетенную косичку.

   Петрович внимательно оглядел окрестности в поисках обидчика девочки, с твердой решимостью максимально покарать хулигана в случае обнаружения оного. Парк оказался пуст, как городской стадион, перед матчем команды нынешнего футбольного позора города с ветеранами того же позора.
   – Что ж ты плачешь, милая? – ласково спросил Петрович девочку. – Обидел кто?
   – А вам, правда, не все равно? – на секунду прекратила плакать девочка и сразу же вновь залилась слезами.
   – Никто не обидел. Просто мне плакать хочется, – горестно подвывая, пояснила она.
   – Дурочка! – не сходя с ласкового тона, сказал Петрович и погладил девочку по голове. – Кто ж просто так плачет-то? Нельзя просто так. Чтоб плакать – повод нужен.
   – Вы мне волосы треплете! – нашла повод девочка и заплакала совсем уж громко.

   Петрович внезапно для себя осознал, что в сложившейся ситуации любой прохожий решит, что это именно Петрович обижает девочку и постарается сделать ему максимально больно, в рамках защиты детей.
   – Что ты? Что ты… – зашептал Петрович. – Тише, маленькая. Ты же вон какая красивая, а плачешь. Глазки опухнут, нос покраснеет – что ж ты с собой делаешь-то?
   – Ааааа! Я же тут уже больше двух часов плачу! Красоооте – хана совсем!! – зарыдала девочка. – Вы меня плохо утешаете! У вас детей нету, что ли? Пугать разве можно детей, ааа?
   – Тише, тише! – все больше пугался Петрович. – Может, тебя домой отвести? А? Пойдем?
   – Неееет! – не унималась девочка. – Куда я пойду такая? С глазами опухшими, носом красным, да еще и волосами растрепанными?
   – А ты плакать перестань и все пройдет, – увещевал Петрович. – Ну хочешь… Хочешь, я тебе сказку расскажу?
   – Скааазкуу? – протянула девочка и шмыгнула носом. – А какую?
   – Ну про эту… Как там бишь ее… Про Красную Шапочку, – вспомнил Петрович.
   – Не хочу! Она грустная! – сказала девочка.
   – Про Белого Бычка! – выпалил Петрович, предупреждая новый взрыв рева.
   – Нет! – категорически покачала головой девочка. – Не пройдет этот номер! Не со мной! Минимум содержания, а долгоиграйка.
   – Ух ты, какие мы умные! – восхитился Петрович и протянул руку к голове девочки.
   – Волосы! – взвизгнула девочка и засопела шумно, готовясь к плачу.
   – Вот! Вот! Слушай! – заторопился Петрович. – Жила-была Старуха!
   – Со Стариком? – уточнила девочка.
   – Без! Старика у нее не было! – тараторил Петрович. – Он еще в прошлом году за колобком побежал и не вернулся. Такая вот трагедь приключилась в жизни Старухи.
   – Колобок съел Старика? – удивилась девочка.
   – Если бы! Полбеды было бы, если бы Колобок! – уверенно продолжал Петрович. – Медведю скормил. За право прохода. Вот такой вот подлый интриган был этот Колобок.
   – Сферический негодяй! – хихикнула девочка.
   – Круглый дура…
   – Не дурак! Раз такое придумал – далеко не дурак! – перебила девочка. – А то заплачу сейчас!
   – Круглый подлец! – поправился Петрович. – Долгое время промышлял тем, что сдавал семейству муравьев угол.
   – Где? – удивилась девочка.
   – В голове своей. Вот такой вот был подлец, – вздохнул Петрович. – Главное, в объявлении «Жрать можно вволю, прямо с пола». Муравьишки придут, а угла-то и нет. А этот смеется! Песенки поет!
   – Чудовище! – ахнула девочка.
   – А ты думала! – кивнул Петрович. – Бедным Йориком прикидывался еще в далеких селах! Деньги просил в сельсовете! Вот такой вот странный пончик у старухи получился. Все наплакались! Ой, не на простом огне он был испечен! Ой, не на простом! Не печь его изрыгнула, но геенна огненная!!
   – Вранье это, – уверенно сказала девочка. – Не станет геенна изрыгать его. Ибо сказано…
   – Цыц! Мала еще меня учить! – раздухарился Петрович. – Сказка – ложь! Да! В ней! Намек!
   – Иногда даже заскок! Добрым молодцам – ларек! – засмеялась девочка.
   – Сели поздно вечерком! Бабы за одним столом! Кабы я была Капица! Молвит первая тупица! – Петрович декламировал, расхаживая вдоль скамейки.
   – Хахахаха! – засмеялась девочка – Я б для круглого стола! С радостью б доклад прочла!
   – Для квадратного б молчала! Всё очки бы поправляла! – загыгыкал Петрович.
   – А при чем здесь Колобок? – хитро спросила девочка.
   – Он не низок! Он высок! Катит гордо он по полю. Философствует там вволю. Не боится тли и моли, те с него имеют долю! – справился Петрович.
   – Ха-ха-ха-ха! – упала на скамейку девочка. – А Старуха?
   – Поделом! – посуровел Петрович. – Кто ж героем-Колобком в боулинге сбивает ноль!
   – Колобком-ноль? – переспросила девочка. – Понимаю… Сильная рифма.
   – Именно! Такой игры не видали там шары! – клинило все больше Петровича. – Ноль! Позор для Колобка.
   – Вот и кончена игра! – хихикнула девочка. – Пойду я. Спасибо тебе, Петрович. Большое. Так грустно было, понимаешь… Так грустно…
   – А чего плакала-то хоть? – вырвалось у Петровича. – Ты, конечно, не подумай, что я напоминаю, мне интересно просто.
   – Как же мне не плакать-то? Как? – серьезно сказала девочка. – Умерла ведь я вчера. Умерла. Привидение я.
   И вдруг начала превращаться в белесую дымку.
   – Как? Как умерла? Бедняжка! – пожалел было Петрович девочку, и сразу испугался. – Ох, епт!!!
   – Не боись! – засмеялась девочка. – Пошутила я!
   – Да? – полегчало Петровичу, несмотря на то, что сквозь девочку по-прежнему отчетливо просматривались деревья и скамейка. – Точно?
   – Да точно! – уверила его девочка, взмывая над скамейкой. – Не вчера я! Лет сто назад. Ну или сто пять.
   – А… А это… – Петрович седел с очень приличной для него скоростью. – А какая разница-то? Все равно ж привидение!
   – Те, что недавнишние – скучные очень, – пояснила девочка. – Я вообще удивляюсь, как ты сам не догадался.
   – Да откуда я знал-то? – возмутился Петрович. – Девочка, как девочка.
   – Тююю. Дурак. Недавнишние непрозрачными не умеют становиться! – шепотом сказала девочка. – И твердыми не умеют. Вот и прячутся всегда. Неужто не знал, Петрович?
   – А имя?! То есть отчество мое ты откуда знаешь? – спросил опять Петрович.
   Девочка засмеялась, покрутила пальцем у виска – мол, дурак ты Петрович, и медленно растаяла в ночной тишине.

Подлость потусторонняя

   Федька попал в ад.
   Не в смысле женился неудачно или там, например, устроился воспитателем в детский сад для детей олигархов, а в буквальном смысле – помер и по распределению был отправлен в Преисподнюю.
   Этот факт не удивил бы никого из знавших Федора при жизни. Некоторые наверняка бы даже процедили «Туда ему и дорога», если бы знали. Впрочем, и так процедили некоторые подлые товарищи. Даже те, которые атеисты. Так уж повелось в многоквартирных домах, что пьющих трубачей почему-то не очень любят соседи. Самого Федора распределение тоже не очень чтобы расстроило.

   – Ну а чего? Я ж атеист, – прояснял он свою позицию человеку, стоявшему позади него в длинной очереди, очень похожему на работника паспортного стола. – Зато я жизнь отгулял. Как хотелось. Я, по правде, вообще не верил, что что-то будет после того, как помру. А тут, оказывается, есть. Все одно повеселее, чем раз – и выключилось все.
   Человек, впрочем, не разделял радости Федора, безутешно плакал и причитал:
   – Кто ж знал-то? Они ж ходют толпами… Кто ж выдержит… И не хамил вроде особо…
   «Ад! Круглосуточно!» – приветливо моргала неоном вывеска над воротами. Человек позади тихонечко завыл.

   – Да, да. Тут-то тебе и капец, – поддержал Федор человека. – Я думаю, тебя заставят вечно стоять в очереди за какой-нибудь бумажкой. А когда кончится вечность, объяснят, что ты не все документы принес и отправят в конец очереди. Нечего и бояться.
   – Я на тебя потом посмотрю, – непонятно пригрозил плакса и зарыдал еще сильнее от жалости к себе.
   – И думать забудь. Это ж Ад, чувак! – хлопнул Федор человека по плечу – Никто тебе не покажет приятного на вид человека вроде меня.
   – Смелей, грешники! – гаркнул Федор назад и шагнул в открывающиеся ворота.

   Хорохорился, конечно, подлец. Боялся ведь, что изобьют его ногами сразу за порогом. Или покажут сериал «Моя прекрасная няня». Или заставят на трубе сыграть песню Тимати «У нас в клубе». Ну или еще какое мучение учинят.
   Однако ад не был бы адом, если бы действительность не оказалась ужаснее любых ожиданий. За конторским столом восседала бывшая теща Федора, Елизавета Макаровна, обряженная в футбольную форму ненавистного Федору ЦСКА.
   – Это отвратительно! – возмутился Федор. – Я, конечно, ожидал от вас, Елизавета Макаровна, любой подлости, но чтоб так…
   – Ага! Попался, голубчик! – нараспев пропела Елизавета Макаровна. – Небось не думал, не гадал, что ко мне вернешься?
   – Нет! В том, что вы здесь карьеру сделаете – я нимало не сомневался, – сказал Федор. – Мне отвратительно другое! Неужели не было больших размеров вашей одежды? Зачем эта облипочка? Все складки видны! Фу на вас! И после смерти в вас ни грамма вкуса! Что не может не радовать. Я всю жизнь в вас не ошибался. Удивлен, что мне не присвоено звание Великомученника. Крайне удивлен!
   – Это подло! – закричал чертик, сбрасывая личину Елизаветы Макаровны. – В вашем случае не испытывать мучений при виде начальствующей тещи – подло и бесчеловечно. Меня ведь наказать могут за такие ошибочки.
   – А нечего мудрить тут! – строго отрезал Федор. – Антуражем запугивать музыканта, отыгравшего на тысячах халтур, по меньшей мере глупо. Делайте свое дело. Мучайте. Масло, небось, раскалено уже в котлах? Пилы, клещи и тиски уже приготовлены? Вот и давайте.
   – Бред какой, – поморщился чертик. – Какое масло, какие пилы? Зомбированный какой грешник пошел. Религиозной пропагандой промытый. По-другому у нас все. По-другому… Вот вы, например, что любите?

   Чертик достал блокнот и приготовился записывать.
   – Что я люблю… Как все, наверное… – даже как-то растерялся Федор. – Пожрать, наверное. И чтоб мясо обязательно. Раза три в день. Жилье чтобы невысоко. Соседи чтоб глухие были. Чтоб диван удобный. В холодильнике чтоб завались всегда было. Бар недалеко и там нахаляву чтобы. Ну или за игру на трубе чтоб наливали. Женщины чтобы красивые. И грудь – третий нумер. И сговорчивые. Ну и работать чтоб в свободном графике. И по телевизору чтоб интересное показывали. Всегда. И никаких профилактик. Каналов 80 надо. Чтоб долго щелкать. Ну и… и порнушка ночью, конечно… Ну, пожалуй, и все. Вы успеваете записывать?
   – Записывать? – хихикнул чертик. – Вы с ума сошли, Феденька? Я вычеркиваю!

   – Это подло!! – возмутился Федор и продолжил скороговоркой. – Еще мне нравится, когда поют все, кого крутят по Муз-ТВ, включая Жасмин, группу «Тутси» и Олега Газманова! И «Дом-2» очень люблю! И Фабрику звезд! Чтоб круглосуточно! Очень люблю, когда в туалете сидишь и понимаешь, что бумага туалетная закончилась и книжки ты вчера из уборной на полки вернул. А газеты выкинул. А еще люблю очень, когда соседи сверху ремонт делают и перфоратором работают. С семи утра и до трех ночи. Когда пиво в магазине рядом заканчивается, а до следующего 18 остановок на переполненном автобусе – обожаю просто! Без денег оставаться, а до получки еще 29 дней – это вообще оргазм! А еще обожаю, когда приходят домой и часа три говорят «Не так ты живешь, Феденька. Надо же по-другому»…

   – А вот это записано! – захохотал чертик. – Желание клиента – для нас закон. Спасибо, Федор!
   – Вот, черт! – сказал Федор. – Тварь подлая!
   – Спасибо еще раз, Федор, – поклонился чертик. – Теперь мне дадут пару дней к отпуску. А теперь о вас. Вот вам адрес. Загнитово, шестнадцать дробь сорок пять. Шестнадцатый этаж. Самый верхний. С крышей непорядки. Как и с лифтом. Зато балкона нет. И вода не доходит. Ни холодная, ни горячая. С восьми утра – на работу. До восьми, разумеется. Иначе из получки вычитают. Работа непыльная – будете вслух, с выражением, зачитывать реплики из чата «Знакомства. Кому до 16». За смех – штрафуют. Вроде как и все.
   – Жуть какая, – ужаснулся Федор. – Каждый день так?
   – Ну что вы? – успокоил чертик. – Мы же не звери какие. В среду – боулинг. По пятницам – открыт бар с пивом и танцами. Суббота и воскресенье – выходной. Работают кинотеатры. Вы привыкнете, Федор. Все привыкают. Ха-хах. Потому что выбора-то все равно нет. А теперь, марш к месту отбывания.

   Федор зашагал по Аду, к месту проживания. Вывесок и указателей, разумеется, не было никаких, а прохожие почему-то все оказывались приезжими. Смекалистый Федор спросил в продуктовом магазине, как ему добраться до Самосадово три дробь шесть, и, следуя указаниям, обнаружил свой дом с неработающим лифтом.

   – Да и фиг с ним, – бормотал он, поднимаясь по лестнице. – Ко всему привыкаешь. Не сахар, но ведь и не капец полный. Выживем. В среду на боулинг вон пойду. В выходные можно валяться. Книги читать. Пусть даже плохие. И от салатов никто не умирал. А если и умирал – пофигу уже. Помер ведь уже… А пугали – ад, ад! Ничего страшного ведь…

   Он дошел до квартиры, открыл дверь, осмотрел неприглядное жилище, поцокал языком на плесень по углам, всплакнул при виде убитой сантехники и труб, взглянул на стену на кухне и закричал от ужаса.

   Календарь ехидно сообщал – «Календарь на 5000 лет. Август 0 года» и ниже «13 августа – понедельник, 14 августа – понедельник, 15 августа – понедельник… 31 августа – понедельник». И совсем внизу «Можно не листать – понедельник будет всегда».

С кем поведешься

   Вполне обыкновенный магазинчик спрятался во вполне обычной подворотне. В таких обычно продается минимум продуктов и есть возможность выпить стопарь сильно левой водки под минимум закуски. И носят они громкие названия «Семирамида», «Эдем», «Элита» или вообще «VIP».

   – Интересно, этот как называется? «Гипермаркет» или «Праздник вкуса»? – попытался угадать Петрович и отправился читать табличку на дверях.
   Оказалось, магазинчик имеет к продуктам такое же отношение, как Джордж Буш к поэзии Вийона.

   «Попугаи со всего мира. Секонд-хенд. Говорящие, мать их!» – интриговала и зазывала табличка на дверях, из-за которых слышался разноголосый гомон.
   Петрович толкнул дверь и вошел в магазин.

   – Где шлялся, скотина! Добро пожаловать! Дверь закрой! Кто там ходит? Вау! – в разнобой понеслось из клеток, которыми был заставлен магазин. – Велком! Бон суар! Пришел – присаживайся!

   Петрович малость оглох и подрастерялся от такого приема.
   – Есть кто живой? – спросил он.
   – Дуррак! – ответили три или четыре попугая хором.
   – Я имею в виду – люди есть? – почему-то бросился оправдываться Петрович.
   – Человек человеку – люпус ест! Что за люди, а?! Люююдиии! – заорали по клеткам.
   – Цыц, пернатые! Цыц! – донеслось из глубины магазина. – Покупателя мне спугнете!

   – И это демократия… и это свобода слова, – саркастически сказал большой попугай и витиевато заматерился.
   – Простите, пожалуйста, – вышел к Петровичу продавец. – Трещат без умолку, как увидят кого.
   – Шумно у вас тут, – хихикнул Петрович. – Болтунов куча.
   – Здесь и у стен есть уши! Сядь и слушай! Тишина в зале заседания! – заорали из клеток.
   – Щас каждому по платку на клетку! Ночь всем сделаю! – заорал продавец и стало тихо.
   – О как. Боятся, – ободрительно сказал Петрович. – Болтливые они у вас. Ловко как болтают.
   – Есть люди – понимают, – сказали в одной из клеток.
   – Секонд-хенд ведь, – пожал плечами продавец. – Чего наслушались у предыдущих хозяев, то и болтают. Навроде диктофона. А так, конечно, тупые они.
   – Врешь, контра! Дуррак! Хочешь печеньку?! – не согласились в клетках.
   – Но совпадает же! – удивился Петрович. – Как будто отвечают.
   – Так много их тут, – ответил продавец. – Кто-то да совпадет. Есть старые очень птицы. По нескольку хозяев сменили. У них знаете, какой словарный запас? Не всякий человек так может. Но случайность это все равно.
   – Забавные, – умилился Петрович. – Вам тут не скучно, наверное.
   – Эт точно. Иногда интересное рассказывают. Иногда на иностранном бубнят, – согласился продавец. – Вот этот, например. Смотрите.
   Он постучал по одной из клеток. Попугай в клетке закивал головой, расправил крылья и произнес:
   – Йес, миста Кенеди! Айл килл ю тудэй! Йеес!
   – Фига себе, – удивился Петрович. – Это у кого ж он был-то?
   – Хороший вопрос. Кто его знает-то?
   – Так это они сколько живут-то? – засомневался Петрович.
   – Говорят – недолго. Но я тут такое слышу… – задумчиво сказал продавец. – Может и долго. Очень долго.
   – Товагищи!! Октябьская гьеволюция свейшилась! – картаво закричал один из попугаев и перешел на нормальную речь. – Как тебе, Надюш? Так сойдет? Или нужно сильней картавить для убедительности?
   – Мама, – прошептал Петрович. – Неужели…
   – Не знаю. Честное слово, не знаю, – признался продавец. – Может, в актерской семье жил. А может, и за сто лет ему в самом деле.
   – Удивительно как. А представляете – может, он действительно его видел? – так же шепотом продолжил Петрович.
   – Да тогда тут и постарше есть, – хмыкнул продавец. – Вот этого послушайте, например.
   Он постучал по другой клетке.
   – Алексашка! Меньшиков! Ноги выдерну! – хрипло ответил попугай. – Будешь, подлец, у окна в Европу башкой в подоконник биться. Я тттебе покажу, как государя минхерцом обзывать!
   – Ого… – впечатлился Петрович. – Это ж сколько получается-то?
   – Швед? – подозрительно спросил попугай. – Пригрожу щас отсель!
   – Никак нет, минхерц! – вытянулся в струнку Петрович.
   – Что это с вами? – засмеялся продавец. – Честь еще попке отдайте.
   – А мало ли… Из уважения к возрасту, – смущенно отмахнулся Петрович. – А вдруг вправду? А? Представляете, чего он рассказать может?
   – Ха! Эт ерунда еще, – раздухарился продавец. – Сейчас…
   Он метнулся в подсобку и вынес громадную клетку с не менее громадным белым попугаем.
   – Сейчас, сейчас… – засуетился он у клетки. – Тут по прутикам стучать бесполезно…
   Он достал камертон и стукнул им по клетке.
   – Дзыынннь! – чисто отозвался камертон.
   Попугай в клетке затанцевал на жердочке, раскрыл клюв и, хитро поглядывая на Петровича, с выражением и расстановкой произнес:
   – Я тебе из ребра мужчину сделал, а ты у меня – яблоки тырить?! Вон из сада! Вон! Плодитесь и размножайтесь! Неблагодарные! Во-он!
   – Ох ё-ё! – ахнул Петрович – Бог говорит по-русски…
   – А больше вас ничего не удивляет? – оторопел продавец.
   – Ну это… Наоборот же вроде было… – дошло до Петровича.
   – Так что – вранье это все. Вранье! Понимаете!!! – с надрывом сказал продавец. – Фигня какая-то! Понятно вам?!
   – Да, да, – успокаивающе согласился Петрович. – Вранье, конечно. Не стоит так волноваться. Чего вы в самом деле?
   – Так а мыслей сколько… – пожаловался продавец. – С ума ведь сойти можно. Можно ведь?
   – Можно, – разрешил Петрович. – А вот… А если допустить, что не вранье… Нет-нет. Я гипотетически – если не вранье, какой из них самый старый, а? По вашему мнению, а?
   – Этот, – устало ткнул пальцем продавец в одну из клеток. – Если правда – этот. Тогда этот наблюдал все развитие человечества. С человечеством ровесник. Если Библию отбросить и поверить Дарвину – этот.
   – Во как… – Петрович двинулся к клетке и постучал пальцами по клетке. – Птичка! А птичка? Скажи чего-нибудь. А?
   Попугай молчал.
   – Вы не дадите мне свой камертон? – попросил Петрович.
   – Бесполезно. Он не говорит, – отмахнулся продавец.
   – А с чего вы решили тогда…
   – А вы посмотрите, как он щелкает клювом! – хихикнул продавец. – По-моему, это очень по-человечески…

Спиритические сеансы для взрослых (страшилка)

   Санина драгоценная повадилась ходить то ли к колдунье, то ли к ясновидящей, то ли еще к какой-то парапсихованной тетке, которая «Ты-не-понимаешь-она-говорит-всю-правду» и «можешь-смеяться-сколько-хочешь-я-вчера-разговаривала-со-своей-бабушкой-она-тебе-передала-привет».
   Саня вовсе не считал себя домашним тираном и отчетливо осознавал, что законный брак с ним – еще не основание для женщины отказываться от милых сердцу развлечений типа поедания какой-то дряни для похудания или участия в других женских мероприятиях. Однако каждый поход супруги к посреднице между Духами Предков и Саниным бюджетом, выгрызал в бюджете брешь размером в бутылок десять пива.
   Поэтому Саня решил ополчиться против Мракобесия. Сходить и разоблачить на месте. Раскрыть глаза облапошенным. Вывести шарлатанов на чистую воду. Остановить обман населения.

   Весь предыдущий текст и лозунги нужны были только для того, чтоб пояснить читателю, какого лешего такой столп материализма, как Саня, оказался в прихожей Благородной Сусанны в компании алчущих Чуда женщин.
   – Она изумительна! – испуганно шептала одна из женщин. – В нее вселился дух моего мужа и сказал мне, что он ни в чем меня не винит! Мне прям полегчало. Вот прям легче дышать стало.
   – Дух мужа излечил вас от грудной жабы и уменьшил натяжение бюстгальтера! – хмыкнул Саня.
   – Вы думаете? – моментально поверила женщина.
   – Более того. Я думаю, вы уже беременны от духа своего мужа! – выпалил Саня, не обращая внимания на шикание жены. – Непорочным, разумеется, зачатием.
   – Не приведи Господь, – перекрестилась женщина. – Неужто от него таки?
   – Я надеюсь, – понизил до шепота голос Саня. – Есть, конечно, вероятность, что это был дух коня Котовского, и тогда вам крупно не повезло. Дух не ржал устами Сусанны?
   – Нет. Не ржал вроде… – кинулась вспоминать женщина.
   – Слава Богу, – многозначительно кивнул Саня. – Овес нынче дорог…

   Двери в комнату распахнулись и в прихожую величаво вышла Благородная Сусанна.
   – Твою мать… Вот это антуражик, – ахнул Саня при виде колдуньи.

   И ахать было на что. Косметика Благородной Сусанны, разноцветие одежды Благородной Сусанны, Декольте Благородной Сусанны, амулеты Благородной Сусанны – чтоб увидеть такое буйство красок и разнообразие форм, человечество и изобрело тяжелые наркотики.

   – Спокойнее, клиентура! – басом урезонила Саню Сусанна. – Не вызывай понапрасну дух маменьки. Не буди лихо.
   – Больно мне нужна маменька ваша, – Саня решил быть вежливым. – Мне надо с Лениным поговорить, со Сталиным и еще кой с кем.
   – Хороший выбор, – одобрила Сусанна. – А то скушно прям работать – с мужем, с бабушкой… Ни взлета, ни фантазии у клиентов. Значится так. Вызываем скопом. Потому что наложение чакр усиливает биополе!
   И посмотрела на клиентов с видом «А вы, селяне, и не знаете про биополе ничего».
   – Интерференция аур и создание транскосмических светофильтров! – сверкнул Саня.
   – Дурак в прихожей, – поддержала Сусанна.
   – Дуракам на сеанс скидки! – воззвал Саня.
   – Дуракам у нас почет и уважение! – хихикнула Сусанна. – А деньги – в халат мне! И пойдемте создавать магический круг. Духи ждут!
   – Не задерживаем духов, гражданки! – гаркнул Саня, положил деньги и шагнул в комнату.
   – Сядем все за этот столик и возьмемся за руки! – скомандовала Благородная. – Образуем круг. Думайте о тех, кого хотите вызвать!
   – Круг, безрукая! – шипел Саня на жену. – Круг, а не многоугольник. Округли руки!
   Благородная Сусанна затряслась вдруг и закатила глаза…
   – Пляски святого Витта! В исполнении автора! – прокомментировал Саня.
   Благородная Сусанна подозрительно хрюкнула.
   – Простите, женщины, – встал Саня. – Это я о кабанчике подумал, что родители закололи на прошлой неделе. Я Узнаю Его Хрюканье!!
   Благородная Сусанна взвизгнула и еще два раза хрюкнула.
   – Он попал в ад, наверное! – заключил Саня. – Раз визжит… Бедняжка…
   Сусанна не выдержала и заржала во всю свою парапсихологическую пасть.
   – Это к вам, наверное, – обратился он к женщине, с которой общался в прихожей. – Конь Котовского. Григория Ивановича.
   – Я не могу работать в таких условиях! – открыла глаза колдунья. – Давайте лучше по буквам. Блюдечко! На него мы возложим наши руки. А духи будут двигать блюдечко к буквам. Буквы будут складываться в слова. Ита-а-ак!
   – Госпожа Колдунья! А моя жена накрыла мои руки так, чтоб руки других женщин меня не касались! Она сорвет нам все общение с духами! Скажите ей! – поябедничал Саня. – Пусть руки на тарелочку положит и думает, как все!
   – Дуууухиии!! Явитееесь! – завыла Сусанна. – Погоооовоооритеее с намииии! Я приказываю!!!
   Блюдечко, невзирая на сопротивление женщин, поползло к букве «Х».
   – Работает! – прошептал красный от усилий Саня.
   Блюдечко под пыхтение Сани поползло к букве «У».
   – Мне кажется, общение будет неприятным, – сказал Саня.
   – Давайте я вам деньги верну! – прошептала Сусанна Сане на ухо. – И чтоб мои глаза вас не видели? А? Ну зачем вам это?
   Блюдечко опять поползло к букве «Х»…
   – Духи говорят с вами! – торжественно сказал Саня, утирая пот со лба. – Дамы, можно не давить так сильно на блюдечко? Устал ведь весь.
   – На минуточку можно вас? – Сусанна смотрела на Саню умоляюще. – В прихожую, а?
   – Там нас ждет Ленин? – строго посмотрел Саня на колдунью.
   – Да. Ленина в этом доме дальше прихожей не пускают, – ответила колдунья. – Ну, пожалуйста?
   – Дамы! Нам на минуточку! – возвестил Саня. – Ленину пару слов сказать.
   В прихожей Сусанна прижалась грудью к Сане и горячо зашептала:
   – Это просто работа, как вы не понимаете… Я предлагаю вам вернуть деньги… Что вам нужно-то?
   – Деньги за этот визит и бесплатный абонемент моей жене. Пока ей не надоест, – предложил Саня. – По рукам?
   – А вдруг ей не надоест? – неуверенно протянула Сусанна.
   – Тогда мы оба пострадаем, – отмел возражения Саня. – Вы будете работать бесплатно, я – сидеть без ужина, пока жена всякую лабуду слушает у вас.
   – По рукам, – скривилась Сусанна. – Только уходите сейчас прямо.
   – Ухожу. Один вопрос только. Вы ведь не верите в духов? Или верите, но вызывать их не умеете? – спросил Саня.
   – Не верю, конечно, – пожала плечами Сусанна. – А какая разница?
   – Никакой, – ответил Саня. – Нет никаких духов и загробной жизни. Я так и знал.
   И вдруг заорал громко, схватившись за руку.
   На руке, от локтя, мелкими надрезами появлялась надпись «Правильно, Саня! Так ее! В.И. Ленин».
   Саня орал от боли, а в лицо ему громко, по-лошадиному, ржала Благородная Сусанна с закатившимися глазами.

Новенький

   – Новенький? – внимательно прочел пропуск охранник.
   – Фамилия такая у меня, – кивнул Олег. – Буду работать тут.
   – Может, и будешь… – хмыкнул охранник. – Обожди пока. Мне позвонить надо…
   Олег отошел от вахты и закурил, любуясь вывеской у проходной и пробуя на вкус звучание фразы «Здравствуйте. Я работаю в дурдоме».
   – Простите, я услышала… Скажите, вы здесь работаете? – у обратившейся к Олегу женщины обнаружились красивое лицо, волнующий голос и конверт в руках.
   – Мы у дурдома, мадам, – ухмыльнулся Олег. – Было бы гораздо хуже, если бы я рвался туда, как пациент. Работаю. Сегодня первый день вот… Санитар я. Не пускают пока. В сумашедший дом не пускают…
   – Я могу вас попросить, а? У меня письмо. Для Терехова. Из 3-й палаты. Я вас очень прошу. Это важно очень. Это письмо всего лишь. Вы можете даже открыть. Ну я вас очень прошу, – забубнила женщина, чуть не насильно вручая конверт. – Это просто письмо…
   – Да, передам. Если письмо только, – принял конверт Олег. – А вы ему кто?
   – Уже никто! Ха-ха-ха! – засмеялась женщина и бросилась бежать от проходной, заливаясь истеричным хохотом и выстукивая каблуками «Янки Дудль».
   – От вас, по-моему, сбежала женщина, – вернулся Олег к проходной.
   – Ага. Видели, – закивали на вахте. – Взял письмо, Новенький?
   – Взял… А это запрещено разве?
   – Ну что ты? Кто ж тебе запретит-то, смелый санитар? – загыкала довольно охрана. – Проходи давай. Пока тебе чего похуже не вручили… И это… Аккуратней там.
   – А… А куда мне? – спросил Олег.
   – В дурдом! – заржали на вахте. – К главному корпусу дуй. Там расскажут.
   Вертушка тревожным скрипом напомнила Олегу, что «там» надо быть аккуратнее и что в охране, как правило, служат черствые, но ленивые люди, которым лень смазать скрипящую вертушку. «К главному корпусу» – гласил указатель, недвусмысленно давая понять, что к главному корпусу надо ломиться не по дорожке, а через густой кустарник.
   – Давайте не будем преждевременно сходить с ума, – предложил сам себе Олег и решил идти по дорожке.
   – Это разумно очень и даже где-то похвально, – отозвались из кустов. – Но и затягивать с безумием не стоит.
   – Ох, ёё, – охнул Олег от неожиданности. – Нельзя так пугать людей… Это хулиганство.
   – Бросьте. Я ж вам не показывался на глаза, – сказал голос. – Чего вам бояться? А хулиганство – это если бы я в вас камнем кинул и сбежал.
   – Я от неожиданности больше… А вы вообще кто? – поинтересовался Олег.
   – На этот счет есть разные точки зрения, – спокойно ответил голос. – С точки зрения современной медицины я сумашедший. С вашей точки зрения, я голос в кустах. С точки зрения моей бывшей жены, я человек, который украл ее лучшие годы жизни. С точки зрения моей мамы – я бедный и испуганный ребенок, который не выдержал скотского к себе обращения со стороны жестокого мира. С точки зрения…
   – А с вашей точки зрения, вы – кто? – невежливо перебил Олег.
   – Человек-хамелеон. Ну или хамелеон-человек. Не думаю, что это важно, – представился голос.
   – И что такого ужасного, если вы хамелеон? – хмыкнул Олег.
   – Вы когда-нибудь видели хамелеона? – скептически осведомился голос. – А хамелеона-человека? То-то же.
   – А мне кажется, вы обыкновенный больной человек, – сказал Олег и заглянул в кусты.
   Несмотря на густоту кустарника, очевидно было, что в кустах никого нет.
   – Это глупые шуточки! – строго сказал Олег. – Где вы прячетесь?
   – Я по вашу сторону кустов! – грустно сказал голос буквально в ухо Олегу. – Просто вы меня не видите. Потому что вы – обыкновенный зашоренный санитаришко.
   Олег дернулся обратно и вновь никого не увидел.
   – Что за шуточки такие! – возмутился он и быстро зашагал к корпусу.
   – Вам налево от фонтана. Там указатель есть, – опять сказали где-то совсем рядом.
   – Отвали, псих! – огрызнулся Олег.
   – В следующий раз в рыло дам, хамло! – спокойно пообещали за спиной и послышались удаляющиеся шаги.
   Олег оглянулся – на дорожке по-прежнему не было никого.
   – Нэльзя идти вперед, постоянно оглядываясь назад! – с кавказским акцентом сказали впереди.
   – Отстань! – вновь подпрыгнул от неожиданности Олег и моментально потерял дар речи.
   Иосиф Виссарионович Сталин в неизменном френче стоял на дорожке, курил трубку и мирно улыбался в усы.
   – Что значит это отстань? Кто так отвечает на добрый совет, а, товарищ? – спросил Сталин.
   – Не может быть… – прошептал Олег. – Вы очень похожи…
   – На кого похож товарищ Сталин? – по-отечески улыбнулся Отец Народов.
   – На Отца Народов! На гениального Вождя! – решил не спорить с очередным сумашедшим Олег. – Здравствуйте, Иосиф Виссарионович.
   – Новенький? – прищурился Виссарионыч.
   – Да. Это фамилия такая у меня, – автоматом выдал Олег и вытянулся во фрунт. – Мне в главный корпус сказали…
   – Идите, идите, – понимающе кивнул Сталин. – Работа есть работа. А потом сразу ко мне. У меня к вам пара вопросов есть.
   – Слушаюсь! – гаркнул Олег и рысью помчался к корпусу.
   …
   – …вот! Это безумие какое-то. Почему они все ходят без присмотра?! – возмущенно брызгал слюной Олег. – Это ж порядок должен быть хоть какой-то.
   – Все под присмотром, салага! – ответил старший санитар Семеныч. – Ты кого видел-то? Кого? Хамелеона видел?
   – Не видел я его! Слышал только. Он же прячется, – возразил Олег.
   – Ну да. Он же Хамелеон. Его не видно вообще. Как за ним уследишь-то? Да он и безвредный. Гуляет себе, и все, – пожал плечами Семеныч.
   – А Сталин?! – взвыл Олег. – Его тоже не видно?
   – Ты думай, о чем говоришь! – рявкнул Семеныч. – Это ж Сталин! Кто его в палате удержит-то? Думаешь своей головой?
   – Да какой Сталин? Вы тут все больные, что ли? – ошарашенно спросил Олег. – Я спрашивал – это Старинов Василий Семеныч. Обычный больной. Думает, что он Сталин.
   – Ага. Обычный больной, – кивнул Семеныч. – До тебя тут Саня работал. Санитаром тоже. Наорал на этого обычного больного. Пытался в палату вернуть.
   – И что? – не дал выдержать паузу Олег.
   – Ничего. Ночью увезли Саню из дому. На черной машине.
   – Как увезли? Куда? – не понял Олег.
   – Кто ж его знает, куда? Увезли, и все. Нету Сани в городе. Вот и думай, – пожал плечами Семеныч. – И Хамелеон тоже вроде обычный больной. Ан вот был, был и нет его. Как растворился. Я сам видел.
   – Не бывает такого! Ну не бывает, и все. Не верю я. Вы разыгрываете меня.
   – Угу. Я тоже не верил. Пока не увидел. И ты пока не верь, – понимающе кивнул Семеныч. – Пока не увидишь сам – не верь. А со Сталиным осторожнее все-таки. Мой тебе совет.
   – Спасибо. Я постараюсь. А там поглядим, – согласился Олег.
   – Вот и молодец. А теперь давай со мной пройдемся. Я тебе покажу – кто, где, чего. Буйных посмотрим. А?
   – Конечно. Только мне в третью надо заскочить – письмо передать, – показал конверт Олег.
   – Артаксерксу? – побледнел Семеныч.
   – Не-а. Терехову какому-то…
   – Артаксерксу! Ты нормальный?! – закричал Семеныч. – И что там написано?
   – Я не читал… – опешил Олег от такого напора. – А что случилось-то? Подумаешь, письмо…
   – Не письмо, а Весть! И ты – Вестник. А Артаксеркс – Персидский царь, – Семеныч вправду был напуган. – В Персии знаешь, чего делали с гонцом, принесшим дурную весть? Башку рубили. И как тебя угораздило…
   – Очень смешно. Запугать новенького санитара – это традиции. Надо только что-то более умное придумать. А то с отрубанием башки – это уже дурость какая-то.
   – И очень запросто, сынок, – Семеныч сочувственно смотрел на Олега. – Ты ж в дурдоме. Кто психам судья-то? Возьмет, да оттяпает. Чего ему… Он ж царь.
   – Чем оттяпает-то? Вы психам топоры выдаете? – участливо спросил Олег.
   – Не. Топоры – они сами. Откуда-то… Ты бы письмо глянул, – посоветовал Семеныч.
   – Так, может, и ну его, это письмо? Выкину, да скажу, что не было никогда? – предложил Олег. – Откуда он узнает-то?
   – Не-а, – отмахнулся Семеныч. – Так хуже. За утерю Вести – точно убьет. А так есть шанс, что Весть хорошая. Тогда, наоборот, наградит он тебя. Так что конвертик-то глянь? Хотя, конечно, дело твое. Персидская рулетка – это тоже круто…
   – Фарфор сейчас не в моде, – прочел Олег. – И все. Это какая Весть? Добрая?
   – Не знаю. Тут вопрос надо знать, – задумался Семеныч. – Может, и добрая.
   В дверь сунулся кто-то в белом халате и закричал:
   – Семеныч, Артаксеркс гонца спрашивает. Срочно требует! Злой такой.
   – Ну… Идти тебе надо, – сказал Семеныч и перекрестил Олега. – Злой он, слышишь? Лучше сам иди. А то отведут… Хуже будет тогда. По коридору сейчас и направо сразу. И поуважительнее с ним. Царь все-таки. И это… Прощай, если что.
   Семеныч вытолкал Олега из комнаты и закрыл дверь.
   – Это вы гонец? – схватила Олега за руку миловидная медсестра. – Где вы ходите-то? Он же ждет. Давайте быстрее. Вы же не хотите, чтоб меня высекли?
   Она тащила Олега по коридору и причитала:
   – Чуть-чуть быстрее, молодой человек. Я с вами потом встречусь. Если вам повезет. Сходим куда-нибудь. Посидим. И телефон дам. Только, ради бога, быстрее, а?
   У двери с цифрой 3 она остановилась, поправила прическу, постучала и крикнула:
   – К вам Гонец, о Величайший из царей!
   И, не дожидаясь ответа, втолкнула Олега в палату.
   – Где ты ходишь, раб? – рявкнул с койки на Олега встрепаный невзрачный мужичонка, которого обмахивали опахалами двое санитаров.
   – Я, вашсиятельство… Я первый день, – забубнил Олег. – Я еще не знаю, где тут и чего. А так я торопился. Бежал… Меня Сталин задержал! Вот!
   – Письмо! – рявкнул псих.
   – Что письмо? – притворился Олег. – Кстати, меня всегда интересовало… Как вы относитесь к фарфору? Не лично вы, конечно, но такие вот великие цари…
   – Письмо, раб! – закричал опять больной.
   – Я могу зачесть! – сказал Олег. – Ради вашей безопасности! Мало ли какие там микробы…
   – Письмоо!
   – Вот оно! Танцуйте! Этот танец умилостивит богов! Боги почты не осерчают! – торжественно провозгласил Олег.
   – Боги? – поднял бровь Артаксеркс.
   – Они! – сурово кивнул Олег. – Лестно им, когда уважение показывая, ритуально танцует равный им Царь Всея Персии Богоподобный Артакс… Антра… Ксеркс!
   – Нууу, – заупрямился царь. – Я без музыки не могу…
   – Я могу вместо вас! – предложил Олег. – Только мне надо знать… Чтоб танец получился… я не смогу танцевать в честь письма ответа, если не знаю вопроса.
   – Всего-то? – повеселел царь. – Вопрос был – Ненавидит ли мир фарфор, как ненавижу его я?
   – Оооооууууу! – запел радостно Олег и запрыгал по палате. – Спасибо вам, Боги Почты!!
   – Это что за скачки? – нахмурился Царь.
   – Это танец такой, о Великий! Танец благой Вести! Возрадуйся! – прыгал и махал руками Олег. – Ибо обрадует тебя Весть!
   – Не томи, раб! – закричал Царь. – Что там? Ну?!
   – Фарфор сейчас не в моде! – торжественно прочел Олег и поклонился.
   – Вот тебе и капец! – злобно прошипел Царь. – Это очень плохая весть, раб. Ты расстроил меня очень.
   – Да почему плохая-то? Почему? – чуть не разрыдался Олег. – Весь мир ненавидит фарфор так же, как вы!
   – Я не смогу продать эту кружку! – показал Артаксеркс кружку. – Кто ее купит теперь, а? Кто, я спрашиваю? Считай – нет у тебя головы уже. НЕ-ТУ! Понял?
   – Чашка алюминиевая! Не фарфоровая она! – закричал Олег. – Тебя обманули! Тебя подло обманули!
   – Хммм, – задумчиво осмотрел кружку Царь. – И вправду… Надо же… Уже 15 лет у меня, а я и не видел. Так меня обманули?!!
   – Боюсь, что так, Царь, – скорбно поклонился Олег.
   – О Боги! Какая дурная Весть!!! – завыл Артаксеркс.
   – Но вам повезло!!! – радостно закричал Олег. – Аллюминий сейчас в моде!
   – Правда? – недоверчиво посмотрел Царь.
   – Абсолютная! Все знатные люди пьют из алюминия, едят из алюминия, – увещевал Олег. – Одного царя свергли даже за то, что ел с золота. Вы Царь – у вас алюминий. И мир в порядке полном!
   – Хм-м… Я рад, – довольно протянул Артаксеркс. – Тебе полагается награда! Подойди, раб.
   – Улыбка царя – достаточная награда! – пафосно провозгласил Олег.
   – Я сделаю тебя свободным! – не менее пафосно провозгласили Царь.
   – Не надо нам, – отказался Олег. – Зачем мне свобода? Самому искать, кому отнести письмо? Не расчитывать более на награду? Не надо. Могу взять золотом. Или деньгами.
   – Хорошо! – согласился Царь, подошел к Олегу, сунул ему что-то в карман халата и потрепал по щеке. – А вы, похоже, удержитесь на этой работе, Новенький.
   – Я приложу все усилия, Царь! – гаркнул Олег.
   – Терехов моя фамилия, – засмеялся сумашедший.
   Грохнули хохотом санитары с опахалами.
   – Я знал, что это развод! Сволочи! – пробурчал Олег и, ругаясь, побежал к Семенычу.
   – Очень смешно, Семеныч! Милые развлечения, – выпалил он в лицо Семенычу.
   – Развели? – спросил Семеныч с абсолютно серьезным лицом.
   – Развели, – сказал Олег и сунул руку в карман. – И наградили. Камешком каким-то.
   – Изумруд это, Олег. И немаленький. Повезло тебе, – протянул Семеныч.
   – Но… Откуда?..
   – Между прочим, в современном мире топор найти легче, чем изумруд, – кивнул Семеныч. – Так что повезло тебе, Олег.
   – По-моему, замечательно для первого дня! – материализовался за столом непонятно откуда Человек-Хамелеон. – Только вам к Сталину надо. Ждет уже. Тоже не сахар, на мой взгляд…

Охота на ведьм

   Инквизитор, насвистывая «Аве, Мария», окинул взглядом население деревни.
   От взгляда такого обычно население бледнело и повахтно падало в обморок, домашний скот, включая овец и лошадей, начинал осенять себя крестным знамением, птицы умолкали и деревья боголепно изгибались.
   Но эта деревня почему-то оказалась не совсем обычной – крестьяне не отводили глаз, не выглядели испуганно и даже как-то подленько посмеивались.
   – Ну что, еретики, христопродавцы, ведьмы, колдуны и прочая нечисть, как живете? – прищурив глаз, свистящим шепотом спросил Инквизитор.
   – Живем – поклоны бьем! Нервно курим ладан! – гыгыкнул кто-то из толпы.
   – А за такие шуточки – вам приз будет! – пригрозил Инквизитор. – Сапожки. Испанские. И галстук колумбийский. Думаю – замечательно будет смотреться на вас, смелый нечестивец.
   – Да что на меня время-то тратить? – радостно пропел крестьянин. – Вам дичь покрупней нужна.
   – Хм-м… Да. Значит, так, пейзане. Предлагаю добровольно выдать в ласковые, заботливые руки святой Инквизиции всех имеющихся в наличии продавшихся дьяволу, слабоверующих, инакомолящихся. По-доброму сдать, – ласково обратился Инквизитор. – А если нет в наличии, то и фиг с ними, хотя это, конечно, моветон и деградация всей деревни. Один у нас уж есть. Тот, что ладан курит. Мелочь, конечно. Но, я так думаю, если сломать ему пару ног, он укрепится в вере. Может, даже в монахи пойдет потом. Кха-кха… Чего это я? Поползет в монахи, имелось в виду. Как он пойдет-то, со сломанными ногами?
   Дружно заржали солдаты. Инвизитор засмеялся вместе с ними и в разгар веселья резко согнал улыбку с лица. Смех срезало как ножом.
   – Иисус Мария… – побледнели солдаты и синхронно перекрестились.
   «Еще месяц со мной походят и кубок Ватикана по синхронному наложению креста будет наш», – с удовлетворением подумал Инквизитор и вернулся взглядом к толпе.
   – Ну что, драгоценные? Будем и дальше укрывать ведьм? – спросил он.
   – Чего их укрывать – они и так не мерзнут! – гаркнули из толпы.
   Толпа грохнула хохотом. Инквизитор засмеялся со всеми и опять резко согнал веселье с лица. Фокус не сработал.
   – А вообще, конечно, вы правы, – вздохнул Инквизитор. – Не так надо. Дадим ведьмам, колдунам и прочим сознаться и самим отдаться на справедливый суд. Пусть сами раскаются!
   Толпа упорно молчала.
   – Я жду! – грозно сказал Инквизитор. – Не может же быть так, чтоб ведьм не оказалось вообще в разгар сезона. Ну?
   – Что мы нукаем, священослужитель? – вышла из толпы изумительно красивая женщина в черном. – Ну я ведьма. И что?
   – Как что? – потерял дар речи Инквизитор. – Как это что?! Хватайте ведьму! Хватайте!
   – В жаб превращу! – осадила солдат ведьма. – Что за манеры? Чего меня хватать – я сама вышла. Призналась целиком и полностью. Готова понести заслуженное наказание.
   – Ээээ. А вы в самом деле ведьма, что ли? – пристально посмотрел Инквизитор в зеленые глаза Ведьмы. – Что ж вы так неосторожно-то, а?
   – Врожденное у меня, – пожала плечами Ведьма. – Да и кому мешает-то? Подумаешь…
   – Да как же… Как это, кому мешает? – задохнулся Инквизитор. – Молоко киснет, скотина болеет. Да от вас же…
   – Вранье. От меня ничего не киснет. И не болеет никто. Давайте сейчас всех ведьм под одну гребенку стричь, – возмутилась Ведьма. – Я могу, конечно, при желании, сделать так, чтоб кисло и дохло, но желания такого нет. И не возникало.
   – Ага. Все-таки можешь! – грянул Инквизитор. – Колдовством богомерзким своим!
   – Это для вас колдовство. Мы называем это – управлением вероятностями, – возразила Ведьма. – Вероятностей много. Даже вы можете управлять простейшими из них. Мы умеем управлять даже мизерными. Вот вам и вся разница.
   – Это сейчас уже заклинание началось? – насторожился Инквизитор и сжал крест в руках.
   – Эхх… Средневековье, средневековье… – вздохнула Ведьма. – Вот скажи, ты простудиться можешь? Вообще простудиться, я имею в виду?
   – Ну, конечно. Все в руках Господа. Служа Господу, я могу и не уберечь себя…
   – Вооот. А чтоб не простудиться, ты чего делаешь? Ну? Одеваешься, верно? – спросила Ведьма.
   – Верно. Конечно. Вино нагретое еще – очень хорошо, – кивнул Инквизитор.
   – А что ж ты одеваешься, вино пьешь, раз все в руках Господа? – сощурилась Ведьма. – Ты вероятностью управляешь. Увеличиваешь вероятность остаться здоровым и уменьшаешь вероятность заболеть. Простой пример. Понимаешь?
   – Конечно. И о чем это говорит? – Инквизитору почему-то было интересно смотреть в зеленые глаза Ведьмы.
   – А теперь представь, что кто-то умеет это делать лучше, чем ты. Ну, допустим, сейчас минимален шанс, что ты простудишься сильно. Сляжешь даже. Почти при смерти будешь. Причем прямо сейчас. Так ведь? – продолжила Ведьма.
   – Так. Тепло сейчас, – кивнул Инквизитор и тотчас же в голове его как будто взорвалось что-то.
   Голова закружилась, сильнейший жар разлился по всему телу, ноги подломились и Инквизитор упал на землю.
   – Понял теперь? – зеленые глаза опять заслонили все. – А теперь ты умираешь, у тебя сильный жар… Какова вероятность, что через секунду ты станешь абсолютно здоров?
   – Кха… – кашлянул Инквизитор и вдруг почувствовал себя абсолютно здоровым.
   – Это колдовство!! – закричал он с земли. – Хватай ведьму!!!
   – Это управление вероятностями, – спокойно ответила Ведьма. – Вероятность того, что солдаты твои вместо выполнения твоего приказа решат станцевать, была так же мизерна, как их начитанность, но она-таки была. И ты посмотри на них – это же балет!
   Толпа хохотала и рукоплескала очень смешным ужимкам и движениям солдат. Инквизитор и сам засмеялся.
   – Подлая ты. Вероятность того, что они танцуют красиво, а не выглядят посмешищем разве не существует? – спросил он Ведьму. – Или, например, что они пойдут за хворостом для твоего костра, прямо сейчас?
   – За хворостом – вероятность больше, – ответила Ведьма. – Решил сжечь-таки? Не поверил?
   – Поверил, конечно. Больно уж убедительны примеры, – кивнул Инквизитор. – А не сжечь не могу. Меня потом самого заставят в топливо сыграть. Не оставь в живых ведьму – так написано. Нельзя не сжечь.
   – Понимаю, – согласилась Ведьма. – А ты понимаешь, что вероятность того, что сейчас ты и солдаты будете убиты молнией существует? Ну или еще чего-то… Например, что солдаты в припадке безумия, решат сжечь тебя, а не меня? Или что дождь не даст костру загореться? А?
   – Понимаю, конечно, – задумчиво сказал Инквизитор. – Только что-то мне говорит, что ты согласишься взойти на костер… Ведь не первую же ведьму мы сжигаем. Хотя, если ты не врешь, им не составляло труда избежать аутодафе…
   – А ты неглуп, – уважительно прошептала Ведьма. – Совсем не глуп. Костер у нас собран на краю деревни. Пойдем?
   – Пойдем, – сказал Инквизитор.

   Они шли в компании танцующих солдат и привычных, по всей видимости, к таким развлечениям жителей.
   – Чего задумался? – спросила Ведьма.
   – Интересно получается. Ведьмы, они и до Святой Инквизиции были, верно? – спросил Инквизитор.
   – Верно. И вечно за ними охотились, – кивнула Ведьма. – Топили, сжигали, львам скармливали.
   – И ведьмы всегда могли избежать этого… – продолжил Инквизитор. – Я предполагаю, что вы потом возрождаетесь как-то. Иначе смысла нет. Верно?
   – А ты умен… – удивилась Ведьма. – Молодец.
   – А… А зачем вам это? Это же больно, наверное? – сформулировал наконец Инквизитор.
   Ведьма хихикнула и посмотрела на Инквизитора внимательно. Потом она привстала на цыпочки и дотянулась до его уха.
   – Целлюлит. Понимаешь? В какой-то момент жизни вероятность того, что целлюлит у женщины пройдет, становится равной нулю, – шепнула Ведьма. – Легче возродиться заново.
   – Хм-м-м. А мы вам зачем тогда? – спросил Инвизитор. – Вы же и сами можете в любой момент себя как-то удавить? Или самовозгореться, например.
   – Дурачок, – засмеялась Ведьма. – А шоу? А всеобщее внимание?
   И, радостно смеясь, Ведьма забежала на хворост и сама привязалась к столбу.

Long life rock'n'roll

   Члены секты слушали радио, играли друг с другом в прятки на подзатыльники, в пятнашки на раздевание, в съедобное-несъедобное кинжалом – в общем, изнывали от безделья.
   – Прекратите кидаться кинжалом, – не выдержала одна из женщин. – Можете ведь убить кого-то ненароком.
   – Очень смешно, – уныло протянул один из играющих и метнул кинжал с криком. – Плутоний!
   От кинжала ловко увернулись – несъедобное, мол.
   – Ну что там, а? – спросил тот, что кидал кинжал. – Есть чего?
   Главный прочел с газетного листа:
   – Фильтров Степан Владиславович. Безвременно ушел в 77 лет. Бухгалтер в прошлом. Родные и близкие скорбят.
   – Мелко это, – раздался нестройный хор. – Никто и не заметит. Жил – не заметили, помер – не заметили, оживет – опять никто не заметит.
   – Родные заметят, – возразил главный.
   – Угу. Узнают, что это наша работа – побить могут, – сказал один из рядовых членов секты. – Кто его знает, каким был этот Фильтров в быту… Еще кто-то есть?
   – Не-а, – покачал головой главный и отложил газету. – Что за времена… Воскрешать некого. Так чтоб БАМЦ! – и все о нас узнали. Нет таких…
   – Сталина, может? – робко предложил кто-то. – Или Ленина. Представляете…
   – Не надо. Местечковое деяние какое-то. Надо, чтоб глобально… – не согласился главный.
   – Махатма Ганди, – пискнул кто-то.
   – Да ну вас, – растроенно махнул рукой главный.
   Группа тоже затихла.
   – Но рок-н-ролл мертв, а я еще нет, – отчетливо выпалило радио в образовавшейся тишине.
   – О! – поднял палец главный. – А что? Это, пожалуй идея. Рок-н-ролл!!

   – Ура-а-а! – закричали все. – Это все заметят!!!
   – Работаем! – деловито сказал главный. – Главное – вектор воздействия!!
   Они взялись за руки и напряженно замычали, оказывая воздействие.
   – Сильнее! – скомандовал главный.
   Мычание сменилось напряженной тишиной.
   – Рок-н-ролл мертв, и мне чета фигово как-то!! – взвыло радио.
   – Вектор левее! Вы чего?! – закричал главный с закрытыми глазами.
   – Немного теплее за стекло-о-ом!! – совсем уж кошмарно закричало радио.
   – Левее не бывает! Не совсем же налево! Тьфуй! – сплюнул главный. – Не того! Не того оживили! Рок-н-ролл!
   В динамиках взвыла гитара, резко ударили басы и кто-то закричал «Firey Jack!! Firey Jack!! It’s red hot! On your back!!»
   – Работает, работает!! – зашептал радостно главный.
   – Чего работает? Это ж «Той Доллз» – они вроде не мертвы! – также шепотом возразили ему.
   – Знаю. Но это ж «Русское радио» – откуда там «Той Доллз»? – счастливо засмеялся главный. – Вектор верный! Усиливаем!
   – Прекратите это хулиганство! – сказала по радио девочка-диджей. – Это же не наш формат. Мы приносим наши извинения, дорогие радиослушатели, за техническую накладку. А теперь, по многочисленным заказам наших радиослушателей, Дима Билан и его песня «Невозможное возможно». Слушаем!
   И из динамиков понеслось бешенное «See you later alligator, Shake Rattle And Roll» от Муд, к величайшей радости кружка сектантов.
   – Да! Получается! – закричал главный. – Сильнее!
   …
   И по планете понеслась череда странных событий:
   …По словам очевидцев, на концерте в далеком райцентре Надежда Кадышева вдруг прервалась на словах «За мои зеленые глаза называешь ты меня колдуньей», выдала пендаля особо ретивому балалаечнику, сорвала с себя кокошник и хриплым, мужским голосом Гарри Глиттера затянула «The famous instigator». Причем получивший пендаля балалаечник выдал очень неплохое соло на балалайке. Что творилось с хороводными, очевидцы словами пересказать не могли, а только пучили глаза и размахивали руками…
   …Хор МВД на концерте, посвященном Дню чекиста, в сотню глоток выдал Фогхатовский «Maybeline», сорвав, между прочим, овации высшего командного состава…
   …Слащавые недопацаны из группы RDB с полностью ошалевшим видом попытались выдать Моторхедовский Rock’n’Roll, но за попытки спеть в терцию и покачивания бедрами были избиты осветителем и звукорежиссером и изгнаны со сцены. При полном одобрении публики, между прочим. Остаток концерта публика чудесно проколбасилась под записи Accept, Kiss, Rainbow и Deep Purple…
   …Бритни Спирс заставили двадцать четыре раза спеть «Ай лав рок-н-ролл», и все равно все закончилось криками «Гет аут!! Джоан Джетт – форева!»…

   – Что-то у нас сегодня все наперекосяк, – хихикнула нервно девушка-диджей. – Но теперь, я надеюсь, все будет в порядке и мы с вами сможем послушать песню изумительной Валерии, которую заказала для своего молодого человека девушка с редким именем Зина.
   Навряд ли изумительная Валерия когда-нибудь мечтала исполнить «Breaking the law» голосом Халфорда из «Джудаст Прист», но молодой человек, несомненно, зауважал Зину с того вечера гораздо больше.
   – Да! – радовался главный. – Мы оживляем его! Сильнее! Летс брейк зе лоу!!

   …– Ты видел, видел? – стараясь перекричать музыку, кричал один подросток другому. – Копия Хендрикс!!
   – Да! – орал в ответ другой. – Один в один играет!! Ура-а-а!!!
   – Дурак! Он внешне на него похож очень! – кричал первый. – Копия!!!..

   …– Смотри! – дернул парень за рукав свою девушку. – Смотри!
   – Перестань меня дергать. Что за манеры! – возмутилась она. – На что смотреть?
   – Вон тот. В очках! – взглядом показал он.
   – Ну? И что? – не поняла она.
   – У него в голове дырка, – зашептал он и добавил неуверенно: – Кажется…
   – Скажешь тоже. Родинка это. Или еще чего, – присмотрелась она. – Если б не родинка – был бы вылитый Леннон.
   – Леннон и теперь живее всех живых! – пошутил он.
   – Какая свежая шутка, – ехидно оборвала она. – Сам небось придумал?..

   – Скьюзми, – извинился человек и прошел мимо.
   – Офигеть, какие образованные пошли бомжи, – кинула она ему в спину. – На иностранном чешут.
   – Кто тебе сказал, что это бомж? – он пристально смотрел на спину уходящего.
   – Ну а кто он, по-твоему? Олигарх? – съязвила она. – Он же в рванье каком-то. И в земле весь. И воняет от него.
   – Он на Билла Хейли похож. Очень.
   – На бомжа он похож! – оборвала она. – На какого еще Билла?
   – Хейли! Рок эраунд зе клок. Помнишь? Танцевали… Давно еще.
   – Не помню, – поджала губы она. – Не выдумывай, ради бога.
   – Очень похож. Очень…

   – Сильнее!! – закричал красный от напряжения главный. – На улице уже поют! Еще чуть-чуть!
   – Куда сильнее-то? У людей вены через лоб лезут! – застонал кто-то из круга.
   – Сильнеее! – выл главный.
   – Мы извиняемся за эту странную музыку. Сегодня какой-то день, – начала было девочка-диджей и вдруг закричала: – Что?! Что там происходит!! Оставь его!! А-а-а-а… Куда лезешь – это студия. Я в эфире! Охранаааа…
   В динамиках послышался какой-то непонятный хруст и крики, за которыми наступила полная тишина. Члены секты разжали руки и молча смотрели на радиоприемник. В динамиках зашелестело что-то, дзынькнула жалобно акустическая гитара и затем кто-то постучал по микрофону.
   – Hello! This is Elvis! – сказали в микрофон до боли знакомым голосом. – Long life rock’n’rooooool! Let’s rock this hole!!

   – Мда-а-а… – выдохнул главный. – Перестарались, по-моему. Пережали чуток.
   – Надо вектор развернуть и попробовать подправить чуток, – предложил кто-то инициативный из рядовых.
   – Обязательно! – кивнул главный. – Через пару дней – обязательно попробуем.
   – Так, может, – прямо сейчас лучше? – предложил опять самый инициативный. – Он ведь… Мало ли – может, он ее съел там? Зомби ведь.
   – Не… Хоть пару дней дайте, а? – взмолился вдруг главный. – Хоть пару дней послушать…

Золотые руки

   Василий хотел бутербродов и любви. Именно в такой вот последовательности. И потому скрипел зубами и табуретом, наблюдая, как Светлана мучает батон хлеба.
   Светлане хотелось серьезных отношений и пожаловаться на тупость ножей.
   – Ножи совсем тупые, – вздохнула она. – Вот что значит – мужчины в доме нет.
   – Есть брусок? – вскочил Василий в благородном порыве и понял, что лучше избежать технической терминологии. – Камень, которым точат ножи?
   – Есть, конечно, – выдала Светлана требуемое и приготовилась умиляться на мужскую работу.
   Василий сноровисто точил ножи по одному, отмечая заточку каждого фразой:
   – А ну-ка попробуйте – как теперь?
   Светлана резала хлеб и колбасу и ахала:
   – Ну вот! Совершенно другое дело! Вот что значит мужчина в доме!
   Василий от похвал смущался, гордился собой, бормотал «Какие пустяки» и скрипел табуретом.
   – Как невыносимо скрипит этот табурет! – сказала Светлана и продолжила многозначительно: – Вот если бы мужчина в доме…
   – Есть молоток? – вскинулся Василий. – Сейчас мы его… Мигом…
   Стучал молоток, гордо пыхтел Василий, восхищенно ахала Светлана, упорно поскрипывал табурет.
   – Вот что значит, когда мужчина… – упорно гнула свою линию Светлана. – А еще кран…
   – А ключ есть? – кидался Василий.
   И опять что-то стучало, вжикало, тумкало. И снова ахала Светлана. И вновь Василий был горд и бубнил «Пустяки. Что вы, право…»

   – А еще розетка там… – смущалась Светлана.
   – А отвертка? – подбрасывало Василия.
   – Ух ты! – восхищалась Светлана.
   – Пустяки, – смущался Василий.
   – Дверца шкафа там… – намекала Светлана, что без мужчины в доме совсем уж никак.
   Василий стучал молотком, доказывая, что в постоянном мужчине нет надобности. Достаточно пригласить в гости кого-то рукастого.
   – У вас прям золотые руки! – восхищалась Светлана.
   – Ну что вы! – отнекивался Василий, чавкая бутербродом. – Вы бы и сами могли. Надо только не бояться пробовать. Мужики они чего умеют все? Они не боятся пробовать починить.
   – Поздно мне уже учиться, – вздохнула Светлана. – Возраст уже. Болячки всякие. Поясница болит.
   – Что ж вы молчите?! – воскликнул Василий и стукнул Светлану молотком по спине.
   – Ой! – удивилась Светлана. – Что это вы?
   – Легче, правда? – напросился на комплимент Василий.
   – Ой. И вправду, – удивилась Светлана. – Не болит больше. Вы просто чудотворец.
   – Да пустяки, – засмущался Василий. – Вы бы и сами…
   – И колено у меня ноет. Вот что значит мужчины в доме нет, – намекнула Светлана.
   Василий ударил молотком по колену.
   – А теперь как? – спросил он.
   – Ой. Прям чудо какое-то, – обрадовалась Светлана. – С желудком вот тоже..
   – Скальпель есть? – вскочил Василий. – Щас мы его мигом…
   – И глаза чего-то, – вздохнула Светлана.
   – Лазер есть? – вскочил Василий. – Дел на пять минут. Поправим сейчас все. Грудь подтянем опять же. С талии чуток уберем.
   – Вы такой же как все! – вспомнила о приличиях Светлана. – Вам лишь бы грудь! Идите вон отсюда, подлец!
   – Ага. Понял, понял, – вскочил Василий и ударил Светлану молотком по голове. – Ну как теперь? Легче?
   – Ага. Вы прям кудесник!! – восхитилась Светлана и начала раздеваться.

По ту сторону

   Тук-тук-тук-тук… Сердце Вадима Николаевича решило, что с него достаточно, и остановилось. Глаза уставились на какую-то точку в потолке и упрямо не хотели смотреть куда-то еще.
   – Все, похоже, – подумал Вадим Николаевич.
   – Все, похоже. Отмучался, – сказал кто-то рядом и закрыл Вадиму Николаевичу глаза.
   – А вот это подло, – подумал Вадим Николаевич. – Темно же. Дали бы посмотреть – жалко, что ли?
   Рядом кто-то надрывно рыдал причитая «Ушел», «На кого ж ты нас покинул» и прочее, уместное в таких случаях.
   – Ишь как надрываются, – думал Вадим Николаевич. – Положено так, потому что. Чтоб не сказал никто, что не горевали.
   Далее Вадим Николаевич чувствовал, как его моют, переодевают, укладывают. Слышал, как вздыхают тяжко, как хихикают двое чьих-то пацанов, как тяжело дышат и тихо матерятся носильщики, как гундосит поп, как забивают крышку, как падает на крышку земля…
   – А может, это летаргия? – думал Вадим Николаевич. – Потом очухаюсь, а воздуха нет. Начинай потом все заново. И туннеля почему-то нет никакого. Врали, наверное. А если так все и происходит? Тогда мне тут еще думать и думать… Обидно. И не вздремнешь. Лежи, как тюк, и думай о чем-нибудь.
   Вадим Николаевич лежал и думал обо всем не спеша – о том, что туннеля нет, о том, что не болит ничего, о том, что вообще все это странно и непонятно. Вдруг затрещали гвозди и послышался стук какой-то.
   – Крышку отодрал кто-то, – спокойно думал Вадим Николаевич. – Эксгумацию, что ли, будут делать? Или похуже чего. Мародеры какие-то.
   – У вас старичок умер! – радостно объявил кто-то.
   – Ура! – закричала какая-то женщина. – Какой хорошенький, а? Чудо просто, а не старичок! А теперь – поднимите ему веки. Я хочу на глазки его посмотреть! Коля, Коля, иди посмотри – у нас старичок!
   – Успею, – протянул невидимый Коля. – Я вообще старушку хотел. Но и старичок – тоже хорошо.
   Чья-то рука открыла Вадиму Николаевичу глаза. Вадим Николаевич все никак не мог сфокусировать зрение и видел какие-то неясные силуэты.
   – Глаза какие голубые, а? Коля, ты посмотри на него! Какой красивый, а? – ахала женщина.
   – Орел! – гордо сказал Коля. – Удивительно красивый старичок у нас умер.
   Зрение сфокусировалось и Вадим Николаевич увидел чуть седого мужчину лет пятидесяти. Смутно знакомого откуда-то.
   – Как мы его назовем, Коль? – спросила женщина.
   Вадим Николаевич перевел взгляд и увидел женщину – в годах, со следами былой красоты.
   – Дура ты, Лиза, – укоризненно сказал Коля. – Собака он тебе, что ли? У него же имя есть наверняка. Вот часа через четыре прочухается и скажет, как зовут его. Терпение есть у тебя или нет?
   – А вдруг он парализованный?! – испуганно сказала Лиза. – Или немой вообще? Что тогда?
   – Цыц, истеричка! – прикрикнул Коля. – Сразу о плохом. Он мне, кстати, и знаком откуда-то. Вот знаю, и все тут.
   – Только бы заговорил. Вот только бы заговорил… – бубнила Лиза.
   Вадим Николаевич посмотрел на Колю внимательно и вдруг вспомнил, откуда он его знает.
   – Николай Константинович, – прошептал Вадим Николаевич.
   – Что-что? – не расслышал Коля.
   – Николай Константинович, – отчетливее произнес Вадим Николаевич.
   – Во-от! А ты говоришь – немой! И получаса не прошло, – обрадовался Коля. – Старичок-то у нас – болтун!! И меня откуда-то знает. Говорил же тебе – знаком откуда-то.
   – Вы у меня начальником были, – сказал Вадим Николаевич. – В ПМК-7.
   – В пээмка-а?.. Вадька, ты, что ли? – изумился Коля. – Надо ж так, а… Лиза, это ж Вадька. У меня в подчиненных бегал. Смотри, какой старый стал, а… Состарился. Я ж, было, думал тогда – дурак такой, что не доживет до старости, а он гляди-ка… За водкой там сбегать мог…
   – У тебя и там и здесь всегда есть кому сбегать! – ядовито сказала Лиза. – Говорила тебе – давай подальше уедем! А все ты – по-русски пусть говорит, по-русски. Друзей у него – раз-два и обчелся тут было…
   – Да ладно. А так – невесть кто бы умер у нас, – закричал в ответ Коля. – Негр-психопат, например. И говорил только на суахили. Или венгр какой-нибудь. Ты венгерский слышала хоть раз? Сложный, как не знаю что. Сиди потом с ними до самого младенчества. Молодей в чудесной компании!
   – Ага. Мне лучше с собутыльниками твоими молодеть, да? – Лиза тоже сорвалась на крик. – И говорили мне люди – езжайте в те города, где при жизни не были ни разу. Говорили же. А все ты.
   – Что здесь происходит, а? – Вадим Николаевич попытался поднять голову.
   – Тщщщ! Лежи, лежи, лежи… – сработало что-то женское в Лизе. – Рано тебе еще головку поднимать.
   – Да, да, брат, – кивнул Коля и потрепал Вадима Николаевича за щечку. – У тебя сейчас одна забота – лежи-молодей. Вот так вот, Лизка. Будет кому нас в младенчестве на колясочке катать. Будет кому кашки варить, да с ложечки кормить.
   – Все бы жрать тебе! – напустилась Лиза. – Будет кому нас с тобой в нашу Москву перевезти, чтоб в той Москве родиться.
   – Где я, а? – спросил Вадим Николаевич.
   – На том свете! – хором ответили Коля с Лизой. – Ничего, ничего. Ты привыкнешь, старичок. Тут, брат, с каждым днем тебе будет все лучше и лучше… До самой реинкарнации. Только когда зубы обратно врастают – больно немного.

Ужасы нашего городка

   Движок в последний раз чихнул и замолк наглухо.
   – Приехали, – буркнул Саня. – У тебя нет знакомых автомехаников в этом городе?
   – В этом городе наверняка нет автомехаников, – сказал Витя. – Здесь механизаторы только. Провинция-с, вашблагородь.
   – Хоть агрономы. Лишь бы в моторах разбирались. Я человек непринципиальный. – Саня закурил и вылез из машины. – Ну-ка, вылазь и сними с себя бусы.
   – Какие бусы? – не понял Витя, но из машины таки вылез. – Откуда у меня?
   – Стеклянные бусы. У тебя нет стеклянных бус? Что ж ты за мужик такой? – хмыкнул Саня. – Как ты собираешься задобрить аборигенов?
   – Очень смешно, – кивнул Витя. – Зал порван в лоскуты. Что-нибудь еще в программе?
   – Весь вечер на арене – аббборигены! – прошептал Саня и поклонился прохожему. – Здравствуйте!
   – Не указывайте мне, что мне делать, – отрезал прохожий и пошел дальше.
   – Простите, мы хотели спроси… – угас Санин голос. – О-фи-геть. Неприветливые тут дикари, капитан.
   – Ну а чего ты? Взял и в приказном порядке – здрааавствуйте, – поддел Витя. – Да кто ты такой, чтоб в жизнь аборигена лезть со своими советами? Он хочет здравствует, а хочет нет. Он дома. На то он и абориген.
   – Сами вы дикари, быдло и хамы! – прошла быстрым шагом мимо них женщина.
   – Мадам, простите, вы не могли бы… – обратился к спине женщины Витя.
   – Не могла бы, – не поворачиваясь бросила женщина и пустилась бегом.
   – Доктор, меня все игнорируют, – удрученно сказал Витя. – Что это за место такое, а?

   – Офигенское место. Транспаранты радостные висят, – показал пальцем Саня. – Насладись.
   – Уййо!! А я и не смотрю. Думал обычное – «продается элитный угол в избе пятистенке»… А тут вона как, – удивился Витя.
   Транспарантов, натянутых над дорогой, было шесть: «Шутки в сторону!», «Сегодня шутишь – завтра врешь!», «Улыбка должна быть обоснованной», «Смех даже с причинами – признак психической неуравновешенности», «Относись к другому так, чтобы потом не было мучительно больно от травм».
   – Все нормально, Сань, – сказал Витя. – Неделя пуританской культуры в городе… Ты не обратил внимания, как называется поселение?
   – Безавтослесарьск, – предположил Саня.
   – Дорожнокошмарск, – парировал Витя
   – Неприветливск.
   – Великий занюханск.
   – Невиннодевичево.
   – И жители его – невиннодевичане и невиннодевичанки.
   – Или проще – Невинница.
   – Или еще проще Нериодежанейрск.
   – Транспарантск.
   – Урюпинск-36.
   – Нижний Забытск! Умри – лучше не придумаешь! – воскликнул Саня.
   – Все уже придумано до вас! – закричали из-за забора. – Город называется – Жанполь!
   – Ка-а-ак? – хором переспросили Саня с Витей.
   – Жанполь! – гордо крикнули из-за забора и продолжили без пауз: – Давайте! Смейтесь! Над Сазополем, Ставрополем и Овидиополем еще посмейтесь! Козлы!
   – Вы не скажете, где тут автосервис? – попытался Саня.
   – В Москве! – закричали из окна на другой стороне улицы. – Приедут, оскорбят, а ты им помогай еще!!
   – Да мы шутим просто! Не хотели обидеть, – начал извиняться Витя, но его уже никто не слышал.
   – Да вы хоть знаете, сколько в нашем городе уродилось политологов?! А?! Да вы хоть знаете, сколько Великих Спорщиков?! Да мы в соревнованиях по дебатам обо всякой фигне десятый год всех рвем!! А тут приехали такие… Гламурные болваны!
   – Придурки испорченные! Ничего святого нет! – подхватили из подворотни.
   – Дюбелем воспитанные! – надрывались из-за забора.
   – Наркоманы! А еще на машине!! – вторили из окон.
   – Тиха-а-а! – закричал Саня. – Молча-а-ать!
   – Сам заткнись, недоносок!! – гаркнули местные, но паузу таки сделали.
   – Люди! Что с вами?! Чего вы взбесились все?! – воззвал Саня. – У вас тут что-то неправильно! У вас проблемы какие-то!
   – У тебя у самого проблемы! Приехал тут! – заревели отовсюду. – И машина у тебя – фигня! Сломалась вон! Еще приличиям учит! Бей их!!! Урррроооодыыы!!!
   – Бежим, Сань! Побьют!! – закричал Витя и рванул по улице.
   Саня ответил Вите молчаливым согласием и стремительным галопом.
   – Беееей!! Ловиии!! Ату их! Панки вонючие!!! – затопали за спиной.
   – Церковь, Сань! Церковь! В церкви не побьют! – закричал Витя.
   Они влетели в церковь и остановились в центре зала. Хмурое местное население толпилось у дверей, но не заходило.
   – Ну ты посмотри, а… Прям как в кино. Не могут войти в церковь, – сказал Саня.
   За спиной деликатно кашлянули. Благообразного вида священник смотрел на них просветленным взглядом, какой бывает только у пьющих людей.
   – Не могут они войти, – кивнул батюшка. – Никак не могут.
   – Грехи не пускают? – почему-то шепотом спросил Витя.
   – Да какое-там… – махнул рукой священник. – Они ж все продвинутые и правильные. Принципы не пускают. Дескать, опиум для народа, ретроградство и непробиваемый догматизм. Вот и не заходят. Чтоб не засмеял никто.
   – А чего они странные такие, святой отец? – спросил Саня. – Серьезные такие и неадекватные… Я таких и не видел никогда.
   – Их десят лет назад серьезный и неадекватный человек покусал. Они все и обратились. Заразная штука, – спокойно ответил священник.
   – Хахаха! Да ладно вам! – засмеялся Витя. – Священнослужитель, а всякую ересь травите! И талантливо, между прочим!
   – Ха! И теперь этот человек тут мэром? – подхватил Саня.
   – Почему мэром? Священником, – глухо ответил священник и страшно зарычал.
   У дверей захлопали в ладоши и началась давка. Всем хотелось посмотреть, как получаются серьезные и продвинутые люди.

С праздником…

   – Мы несем теткам радость! – пафосно вещал подвыпивший Васька. – Пробники парфюма и флайер на скидочку. Что еще нужно женщине для счастья?!
   – Еще два пива – и я тебя подарю первой попавшейся старой деве. Недвижимость дарить сейчас модно, – бурчал Петька.
   – Я позвоню сейчас в агентство и попрошу, чтоб в следующий раз мне выдали более живого напарника, – пригрозил Васька. – Я знаю тебя с самого утра и уже уверен, что у парфюмерного магазина должно быть другое лицо. Ты ж реклама ходячая, а не мораль. Ты лицо компании, а не нудное рыло. Понял?
   – Я-то как раз лицо, а не рожа пьяная, – засопел Петька. – Давай уже заканчивать.
   – Да тут всего два подарка. Я их сдаю первой же женщине, она плачет от счастья и мы свободны, как валенки пятидесятого размера. Следите, дружище, как работают профессионалы, – подмигнул Васька.
   – Дружище… Уже часов шесть как знакомы, – пробурчал Петька и начал следить, как работают профессионалы.
   Профессионал нажал на копку дверного звонка. «Бамм!» – ударил колокол где-то в квартире.
   – Готично очень, – одобрительно кивнул Васька. – И соседям в радость. Набат в ночи – разве может быть не в радость?
   – Слушаю вас внимательно, – сказал хриплый голос за дверью.
   – Добрый вечер! – затараторил Васька. – У нас рекламная акция от парфюмерного магазина. Мы дарим подарки женщинам в честь женского дня.
   – Какая прелесть, – умилились за дверью. – Подарки – это замечательно. Проходите – незаперто.
   – А давайте, вы лучше выйдете, а мы вам тут подарим, – пискнул Петька. – Заходить – неудобно.
   – Неудобно, юноша, с переломом обеих ног вальсировать, – назидательно сказали за дверью. – Или мне в моем возрасте самолично за подарками на лестничную площадку шастать? Я дама или кто?
   Васька покрутил пальцем у виска и скорчил рожу.
   – Не слушайте Петра, мадам. Он молод, глуп и зануден, – обратился он к двери. – Мы входим.
   Он открыл дверь и втолкнул Петьку внутрь.
   – Проходите. Можно не разуваться, – сказал голос. – У меня тут все простенько.
   – Фигассе простенько, – присвистнул Васька. – Одних скульптур штук пятьдесят. И это только в прихожей.
   – Пятьдесят шесть, – поправил голос. – Вам нравится? Особенно рекомендую сантехника. На мой взгляд – самый удачный персонаж. Он там, у зеркала стоит.
   Сантехник действительно стоял у зеркала со странным выражением лица.
   – Странный он на лицо, – сказал шепотом Петька. – Ужас какой-то на лице. Даже и не знаю, что могло так испугать сантехника.
   – Я все слышу. Можете не шептаться, – сказали из комнаты. – У меня тут трубу прорвало. Это было ужасно. Даже сантехник ужаснулся. Этот момент я и поймала.
   – Вы хотите сказать, что это ваши скульптуры? Вы гениальный скульптор, – галантно произнес Васька.
   – Что вы там топчетесь, дарители? – капризно произнес голос. – Я тут вся в ожидании, а они в прихожей топчутся. Смелей, юноши. Проходите.
   – Вась… Смотри, – Петька показал на одну из скульптур. – Я его знаю. Он тоже рекламу разносил. Мы с ним флайеры с электроинструментом разносили.
   – И что? Первый в истории памятник рекламному агенту, – пожал плечами Васька. – Пошли. Понравишься – тебя тоже увековечат. Пошли, а то в самом деле неудобно. Мадам, а вы где? На кухне?
   – Хам! По-вашему, место женщины – на кухне? В спальне я, юноши. Сбылись ваши мечты. Прямо и налево вам. Вы же не против сходить налево?
   – Я не пойду, – покачал головой Петька. – Не пойду, и все тут.
   – Как миленький пойдешь! – зашипел Васька. – И впереди меня пойдешь. Подарки ж у тебя.
   Петька тяжело вздохнул и потопал к спальне, старательно обходя все скульптуры.
   – А вот и мы! – у самой спальни Васька обогнал Петю и вошел первым.
   – От нашего магазина мы поздравляем вас с женским днем и хотели бы подарить вам вот этот набор… – забубнил Петька, роясь в сумке.
   – И вам здравствовать, – рассмеялась хозяйка.
   Хозяйка сидела в кресле у окна – халат, платок на голове, черные очки, несмотря на царящий в комнате полумрак.
   – Красивой женщине в нашем магазине всегда смогут подобрать качественную и недорогую косметику и парфюмерию. К вашим услугам большой выбор средств по уходу за волосами…
   Что-то зашипело и платок на голове хозяйки зашевелился.
   – Ах… Мои волосы совсем сухие и безжизненные, – захихикала хозяйка и сбросила платок.
   – Змеи! Васька… Это… У нее на голове змеи! – закричал Петька и начал отступать к прихожей. – Говорил тебе…
   – Простите Петра, – продолжил болтать Васька. – Он принял ваши косы за змей. Вы очаровательны. В нашем магазине вам подберут…
   – Мышей, – хозяйка встала с кресла и пошла к Ваське. – Для моих волос – лучше мышей нет ничего. Что вы посоветуете мне для глаз?
   – Васька не смотри ей в глаза! – Петька пробивался по прихожей к входной двери. – Это же…
   – Медуза-Горгона. К вашим услугам, – сказали в комнате. – Петр, вы точно уходите?
   Петька метался по прихожей, сталкиваясь со статуями и почему-то не находя входной двери.
   – Эх Василий, Василий… – сказала Медуза в комнате. – Ну почему в этот день даже статуя мужчины пахнет перегаром? Петр, вы где там? Поиграем в гляделки?
   Петька к этому моменту обнаружил дверь и шарил по ней в поисках дверной ручки.
   – Бросьте, Петя, – зашаркали по прихожей тапочки. – Стала бы я в женский праздник сидеть в этой квартире, если бы эта дверь открывалась изнутри?..
   – Выпустите, а? – попросил, не оборачиваясь, Петька. – Я все равно не буду вам в глаза смотреть. Хоть месяц, хоть два – не буду, и все.
   – Вы думаете, женщина только и умеет, что глазами стрелять? – захихикала Медуза, приближаясь с усиливающимся шипением. – Вы думаете, прическа не играет большой роли?

Большому кораблю

   – Темно, блин, как у негра… Темно, как в сознании у негра-коматозника, – Петрович наощупь передвигался по ночным просторам милой, неосвещенной Родины. – Фонари в стране только под глазами и остались. Ахтыжосспади! Неосвещенные дороги и дураки, которые по ним ходят… Хуже и не придумаешь…
   И накаркал – под ногами захлюпало и моментально стало хуже.

   – Приплыли, блин, – остановился Петрович. – И куда теперь?
   – Ко мне, милый, – хрипло сказали впереди и что-то всплеснуло. – У нас тут будет сборная по синхронному плаванию.

   От неожиданности сердце Петровича сплясало джигу по всему организму.
   – Охх. А кто там? – поинтересовался он.
   – Кто-кто… Форель в пальто, – отозвались из темноты. – Прямо иди.
   – А не глубоко? – поинтересовался Петрович.
   – Вот мужик пошел – ноги замочить боится, – вздохнули впереди. – Уж на что я – немощная женщина, а и то – гордо рассекаю водную гладь, как румынский авианосец. А этот там топчется. При том что фарватер-то я подсказываю ему.

   Петровичу стало стыдно и он шагнул вперед.
   – Большому кораблю – большое плаванье! – отозвались впереди. – А сейчас песня. Прощай, любимый город, здесь будет завтра море. Для отважных пловцов.
   – От заррраза! – ругнулся Петрович, зачерпнув воды в обувь.
   – Во-во. Я тоже там ругалась, – заявили впереди. – Ничего-ничего. Мокрые ноги – первый шаг к возвращению в Мировой океан. Ибо все живое из воды вышло и в нее же и отправится. И сия пучина поглотит всех в один миг. Донна белла марее-е…
   – Послушайте, вы можете не петь, а? И так все уже плохо, – пробурчал Петрович.
   – Неблагодарная скотина, – спокойно ответила женщина. – Я, может, тебе подсказываю, куда идти. Звуковыми сигналами. Звезда я тебе путеводная, а не громкоговоритель бессмысленный.
   – Да тут уже по колено! – возмутился Петрович. – Я бы и сам так смог.
   – Прекрасно, – хмыкнула женщина. – То есть не говорить, где там люк канализационный? Вы ж и сами себе лоцман. Нащупаете как-нибудь.
   – Бллууррб, – самостоятельно нашел люк Петрович. Он вынырнул и закричал:
   – Бардак какой!! Вообще озверели!
   – Да, да. Никакого порядка, – согласилась женщина. – От люка на мой голос шагайте. А я вам пока спою. Меняя укусила акулаа, кааагда я стоял в океанее…
   – Погодите вы петь, гражданочка. Вы прямо мне говорите – впереди там как? В смысле фарватера? – обеспокоился Петрович.
   – А какая вам разница-то? Вы же все равно уже мокрый, – резонно ответила женщина.
   – Вот именно. Мне и так противно. А вы тут еще и поете, – проявил черную неблагодарность Петрович.
   – Вам не нравится, как я пою? – возмутилась женщина. – Да у меня в ногах пачками валялись театры с хорами. Просили заткну… кха-кха… петь просили. Значит, так – либо я молчу, либо вы на песню идете. На раздумье – секунда.
   – Это бесчеловечно! – взвыл Петрович.
   – Эээйй, моряяк, ты слиишком доолго плавааал… – верно поняла женщина.
   – Послушайте, тут уже по пояс! – прервал пение Петрович.
   – Проклятый эгоист, – выругалась женщина. – Это вам по пояс. А я – женщина миниатюрная. Мне тут по грудь самую. Знала бы маменька, чем перси девичьи омоют…
   – Так и куда мы тогда идем? – забеспокоился Петрович. – Вы что-то видите впереди?
   – Вижу, конечно. Смуглые люди ночью на черной скатерти сервируют черный шоколад. Явственно вижу, – отозвалась женщина. – О! Давайте сюда. Здесь помельче. Никак до берега дошли. Давайте скорей.
   Петрович рванулся вперед, провалился по грудь и пустился вплавь…
   – Эй, эй! Гражданочка!! – позвал он. – Тут у меня вообще ноги до дна не достают. Вы хоть спойте что-нибудь. Чтоб знать, куда плыть.
   – Ага! Враз понадобилось искусство! – обрадовалась женщина и заголосила: – Плывииии ко мнеее, моеее бревнооо. Плывии сквозь ноочь…
   – Плыву, плыву! – Петрович шел красивым кролем. – Что ж за лужи такие, а?
   – Приплыли! – скомандовали совсем близко. – Кидайте якорь, юноша. С приплытием вас.
   – Тут дна нет! – запаниковал Петрович. – Куда приплыли?
   – Вообще приплыли, – спокойно шепнула в ухо женщина. – Дно есть. Внизу где-то. Далеко, наверное.
   – Что за хулиганство?! – Петрович рванулся на голос и схватился за что-то, наощупь напоминающее…
   – Ай-ай! Крыло! – закричал женский голос. – Офигели совсем? Нельзя девушку за крылья хватать. Сначала в ЗАГС, потом уж и за крылья. Ишь, моду взяли.
   – Я не понимаю… – Петрович отпустил крыло. – Вы – птица?
   – Наполовину. Полуженщина, полуптица, – отрапортовал голос. – Лицо и грудь – есть. Рук и ног – нету. Опять же хвост почему-то куцый. Вот такая вот подлость мироздания. Сирена мы. С рождения аж. Ну или с вылупления из яйца. Не помню уже. Завлекла очередную жертву чарующими песнями. Вас, то бишь. Все как положено.
   – И что? Я ж обратно могу поплыть! – сказал Петрович и поплыл обратно.
   – А вот это вряд ли, – сказала сирена и, усевшись на плечи Петровичу, запела: – Отлив лениво ткет по дну узоры пенных кружев. Мы пригласили тишину на наш прощальный ужин…

Крик

   Крик родился ранним вечером, когда все уже вернулись с работы, но ужин еще не готов, а по телевизору идет какая-то многосерийная фигня.
   Крик был качественным – хриплым, до безумия тоскливым, ужасающим. В крике было все – горечь потери, безумие, боль, страдание, бессилие. Крик летел над городом, стучась в окна благополучных семей, приходил к ужину одиноких, врывался в комнаты влюбленных пар.
   – Что это, а? – спросила она. – Страшно.
   – Напился кто-то, – пожал плечами он, набирая воды в чайник. – Вот и страдает.
   – Может, случилось что-то? – не унималась она. – Так кричать просто так не будут.
   – Может, и случилось, – равнодушно бросил он и поставил чайник на плиту. – Всегда у кого-то что-то случается.
   – Тебе не страшно?
   – Почему мне должно быть страшно? – хмыкнул он. – У какого-то лузера что-то случилось – я-то при чем?
   – Да ты послушай! Неужели тебе не страшно? Это же вой, а не крик.
   – Покричат – перестанут, – отрезал он и закрыл окна.
   Крик сквозь закрытые окна долетал в виде протяжного стона. Как будто кто-то в квартире разучился беззвучно дышать и на выдохе однозвучно рассказывал о том, что все плохо.

   – И что? Закрылся? – презрительно сказала она. – Стало лучше?
   – Чего ты хочешь, а? – разозлился он. – Пойти добить этого крикуна? Чтоб не мучался. Добить?
   – Хочу, чтоб стало тихо. Хочу. Слышать этого не хочу, понимаешь? – закричала она. – Я с ума сойду, если это не прекратится!
   – Добить его?!! – заорал он. – Чего ты от меня хочешь, а?!
   – Сходи. Милый, сходи, – начала скороговоркой уговаривать она. – Сходи – посмотри. Может кому-то очень плохо. Сходи. Поговори с ним. А вдруг там беда? А?
   – Да не пойду я, – отмахнулся он. – Пусть кричит. Может, перестанет?
   – Как ты можешь быть таким равнодушным?! – наигранно возмутилась она. – А может, когда-то я буду лежать и кричать, а ко мне никто не подойдет! Представил?
   – Представил, – буркнул он и спросил: – Ты ведь не из-за того, что тебе не наплевать на него, а просто потому, что не хочешь слышать?
   – Сделай что-нибудь!!! – завизжала она. – Я не могу больше!!!
   – Сейчас. Я сейчас схожу. Потому что не могу слышать этого больше, – пообещал он.
   – Он ужасно кричит, правда? – успокоилась она. – Сделай что-нибудь.
   – При чем тут он? – со злостью бросил он. – Я твоего визга не могу больше слышать.
   И выбежал из квартиры. На улице крик жил совершенно другой жизнью – полноценной и насыщенной. Он бил по ушам, хватал ледяной рукой за сердце, пугал и звал к себе. Он быстро зашагал к тому месту, откуда лился этот хриплый ужас. Кварталы послушно убегали назад, сбегая с горки. Он упрямо поднимался на холм, с твердым желанием изувечить крикуна, кем бы он не был и как бы изувечен этот крикун уже не был к тому времени, как он доберется до него.
   Крикуном оказался худой, небритый мужчина, который сидел на детской площадке, выглядел совершенно спокойным и, казалось, упивался тем криком, что исходил из его нутра.
   – Заткнись! – закричал добежавший. – Не ори!
   – Я и не ору, – удивленно ответил небритый. – С чего ты взял?
   – А кто? Кто орет тогда? – взбесился добежавший. – Я, по-твоему, ору? Я?
   – Хмм… – задумался небритый. – Наверное. Наверное… Нет. Точно – ты орешь. Ты. Ты стоишь тут и орешь.
   – Псих! Конченный псих! – закричал добежавший и ударил небритого ногой. – Мне-то с чего орать?
   – Есть причины, – небритый потер ушибленный бок. – Я тебя понимаю. Если бы я потерял свою женщину – я бы тоже выл так.
   – Ты псих! – опешил добежавший. – Никого я не терял. Все дома у меня. А у тебя нет.
   – Пока. Пока не терял, – грустно сказал небритый. – Но скоро потеряешь. Совсем скоро. Потому и воешь.
   – Придурок, – с ненавистью выдохнул добежавший. – Из дурки сбежал?
   – Чайник, – спокойно сказал небритый.
   – Кто чайник? – добежавшему хотелось ударить психа еще раз и бить его до тех пор, пока тот не закричит опять, но уже от боли. – Кто здесь чайник, я спрашиваю?
   – Здесь – никто, – опять удивился небритый. – У тебя дома чайник. На плите.
   – Я знаю! – закричал опять добежавший. – Я знаю, что там чайник! И я бы чай уже пил, если бы не твои крики! Если бы она не взбесилась из за твоих криков.
   – Не пил бы, – спокойно ответил небритый. – Ты поставил его на плиту. Газ открыл, а запал не нажал. Чайники от утечки газа не закипают. А она придет на кухню, шелкнет выключателем. И все.
   – Что? – опешил добежавший. – Как… Что ты говоришь? Не может быть…
   В стороне рвануло неожиданно громко. Он медленно обернулся. Горело сильным желтым факелом.
   «Странно. Бетон же вроде. Чему там гореть так? – подумалось некстати. – Высоко – ветром задувает. А она…» Он обернулся и посмотрел на небритого.
   – Все. Теперь можешь выть, – сочувственно сказал небритый, поднимаясь.
   Он смотрел на небритого, пока тот не вошел в один из подъездов.
   И, оставшись один, он закричал.
   Крик был качественным – хриплым, до безумия тоскливым, ужасающим. В крике было все – горечь потери, безумие, боль, страдание, бессилие. Крик летел над городом, стучась в окна благополучных семей, приходил к ужину одиноких, врывался в комнаты влюбленных пар.

Буйство духов

   Это был самый нелепый из призраков, когда-либо встречавшихся на пути человека. Если после встречи обычного, страшного привидения у человека случались крики ужаса и обильное поседение всего волосяного покрова, то после встречи с этим призраком человек еще долго хрюкал со смеху и покачивал головой, приговаривая «Ну и ну… Бывает же такое…»

   Особенно громко люди смеялись, когда узнавали, что призрака при жизни звали Феофаном. И вроде бы ничего смешного не было в имени этом, но люди и при жизни начинают смеяться над одноклассником с таким именем и всячески его травить. Особенно в деревне Солено-Ваньково, где на протяжении многих сотен лет всех младенцев мужского пола по старинной традиции, называли Ваньками. Ну или Валентинами, в случае, если родители хотели выпендриться перед соседями и назвать как-то сына пооригинальнее. В этой деревне-то и имя Дмитрий или Степан считались невообразимо смешными. А уж стонущее привидение по имени Феофан было вообще чем-то запредельным.
   Смешнее этого старожилы считали всего только две вещи – когда у первого парторга во время районной партконференции лопнули сзади штаны и когда тетка Семеновна через забор соседский полезла, да юбкой за штакетину и зацепилась. До утра висела, между прочим. А под утро кто-то грамотный из студентов мелом на заборе написал «Не срывать до полной половой зрелости».

   Зато по длительности перформанса Феофану не было равных. Что парторг-то? Зашил штаны, посмущался лет пятнадцать и кончилось веселье. Что Семеновна? Обождала половой зрелости, сняли с забора – и все. А Феофан в призраках ходил никак не меньше ста лет и был известной по области достопримечательностью. Да еще какой – со всех окрестных деревень крестьяне тянулись поржать над Феофаном. В райцентре прогорал уже который по счету держатель зала кривых зеркал. Владельцы бродячих цирков скидывались и платили местному попу, отцу Иоанну, за изгнание Феофана. Понимали же шельмы, что пока Феофан воет в Солено-Ваньково, в их цирк, с побитым молью медведем и престарелой шпагоглотательницей, никто не пойдет. Отец Иоанн деньги принимал, гарантий никаких не давал и начинал готовиться к обряду. В деревне всегда загодя узнавали о том, что отец Иоанн готовится к обряду упокоения неугомонной души Феофановой. Со двора отца Иоанна слышалось громкое «Помоги мне, Господи, Владыко Вседержащий, не заржать хотя бы во время обряда» и громкий хохот бедного священнослужителя. Вспоминал, небось, потешное лицо Феофаново и вой потусторонний «Бойся Феофана!! Бойся!!» И картинка-то, на первый взгляд, ужасная вполне, да только Феофан ведь был самым нелепым привидением и выл страшное, либо в стене наполовину застряв, либо лицо на задницу по растерянности сместив. В последний раз отец Иоанн почти дочитал молитву о упокоении души Феофановой, как тот появился пред светлы очи священника, лихо джигитуя на чьей-то козе. Подлетел подлец потусторонний к святому отцу, отсалютовал лихо и гаркнул:

   – Призрак Феофан для вечного упокоения прибыл! – наподдал козе крепкого пендаля, несмотря на то, что являлся бесплотным духом, и продолжил:
   – Опосля меня, вашсиятельство, из животного этого дьявола изгоните, а? Ей-же-ей, нечистая в ней живет. Седло не приемлет!
   Молодцеватый вид Феофана, недоумевающий вид козы и их обоюдное блеяние лишило отца Ионна всяческой возможности продолжать обряд. Поскольку много ли силы в обряде, если человек, проводящий его, ржет конским образом и по земле катается?

   Особую радость местному населению доставляли приезжие. Бывало, заедет кто в деревню, обратится к местному с какой-нибудь невинной фразой типа «Воды бы испить, уважаемый» или «Куда ты прешь, каззел, не видишь машина едет?», как местный начинал хрюкать подозрительно и бормотать «Сейчас, сейчас». Глянь, а и Феофан тут – из облака материлизуется, строго на приезжих поглядит и начинает дурачиться всяко:
   – Сейчас я вас, зарразы, до смерти всех запугаю! Аоууу! Никшните, сволочи! Феофан здесь! Ща вы тут все бедными Йориками запоете!
   Приезжие вроде и пугаться начинают: шутка ли – призрак. Да еще и днем. Но Феофан тут же все портил и спотыкался о какую-нибудь кочку. Падал подлец мордой в лужу и орал, булькая:
   – Никому не расходиться! Я даже мордой в земле страшен! Бойтесь эктоплазмы!
   Тут уж никто не выдерживал и ржать начинал почище любого Буцефала.
   На ржание Феофан обижался, из белесого тумана превращался в пурпурного от смущения и исчезал с неприличным звуком, от которого у смертных делались судороги и истерика повсеместная.

   Но однажды в деревне остановился какой-то красный джип с надписью «Необъяснимо, но факт», откуда выпрыгнул странный человек и забубнил в микрофон:
   – Жители этой деревни не понаслышке знают о существовании духов и паранормальных явлений. Каждый день и каждую ночь ужасное привидение делает жизнь жителей этой деревни кошмаром. Призрак Феофана отравляет жизнь жителям этой деревни…
   Феофан давно уже материализовался за спиной странного человека, но при виде его серьезной, лысой башки слова сказать не мог, а только хохотал беззвучно и пальцем тыкал в сторону телеведущего.
   – Мы решили провести эксперимент! – зловеще продолжал молодой человек. – Как ни странно, наша аппаратура не подтверждает присутствия какой-то потусторонней силы. Но мы взяли с собой в экспедицию специалиста по паранормальным явлениям, известного в стране экстрасенса – Григория Семеновича Бумца!
   На звук своей фамилии из джипа выполз второй странный человек, одетый в белые шорты, алый плащ и золотую цепь. При виде экстрасенса Феофан еще сильнее затрясся в беззвучном хохоте и стал хвататься за живот. Экстрасенс деловито прошел сквозь Феофана и сказал в микрофон:
   – Я чувствую в этом месте какую-то странную энергетику. Здесь наверняка существует что-то паранормальное!
   На этих словах местное население полегло под заборы со смеху, а что-то паранормальное наконец-то собралось с силами и отвесило пендаля экстрасенсу. Экстрасенс вздрогнул, побледнел и сказал:
   – Это место разрушительно влияет на мое биополе! Я не могу здесь находиться прямо. Мне прямо физически больно становится. Здесь, наверное, произошло какое-то ужасное преступление!
   – Боже мой! – серьезно ахнул телеведущий. – Что же здесь произошло?!
   – Дайте подумать! – заорал Феофан. – Да, да, да! Здесь произошло! В тыщадевятьсотпсятпятом году Ванька Сторополев облапил за филейные части Нюрку Степнову!
   – Врешь, гад! – закричала Нюрка. – Мне тогда от силы десять лет было! Ну – пятнадцать! Ну никак не больше двадцати!
   – Не мешайте, гражданочка, – строго сказал телеведущий. – Мы тут призрака ищем. А вы мешаете.
   – Чего его искать-то, эту сволочь из тумана?! – закричал только что оцарапанный супругой Ванька Строполев. – Вон он стоит – треплется!
   – А нет-нет-нет! – закричал Феофан. – И пострашней тут вещи происходили! Что там филей…
   – Врешь, подлец потусторонний!!! – надрывно закричала Зинка Крепнева. – Не было ничего! Врешь!
   – Не было, не было! – заорал Ванька Николышин. – Вранье!! Ни в шестьдесят пятом не было, ни в семьдесят четвертом! Поклеп!!
   – Хахахахах!! – зловеще засмеялся Феофан. – Как же, как же… А вот если мы отойдем шагов на пятьдесят вооон к той поленнице – там вообще ужас творился в шестьдесят девятом!
   – Люди добрые!! – закричали хором Ванька Стронин и Ванька Лопушнов. – Вранье же! Не было ничего! Не было!
   – А говорят, надо упокоить кости покойного и дух тогда успокоится! – перекричал всех экстрасенс. – Если тут, конечно, есть дух какой-то! Я пока только всяких крикунов вижу! И энергетику чувствую! А вы мешаете! Эх вы, деревня! Для вас же стараемся! Попытаемся найти ваше привидение, останки его и все исправим! А вы мешаете!
   – Где помер этот гад, а? – обвела всех взглядом, пунцовая от смущения и воспоминаний Зинка. – А то он тут еще, бог знает, чего наврет! Про семьдесят первый, например, наврать может. Или про семьдесят первый, но уже не май, а сентябрь.
   – Кто ж его знает-то? – развели руками сторожилы. – Отродясь в деревне не было Феофанов. Был бы – знали бы. А этот – непонятно откуда.
   – Ах так?! От меня избавиться вздумали? – взъярился Феофан и отвесил телеведущему крепкого леща. – Гражданин ведущий! Имею доложить вам всю правду про подлецов из этой деревни!

   Ведущий потер затылок и неприязненно посмотрел на экстрасенса.
   – Наша программа провела исследования и выяснила, что призрак, не дающий жизни местному населению, вовсе никакой не Феофан, – серьезно сказал телеведущий.
   – О как! – ахнули местные. – А кто ж это?
   – Дяденька ведущий! – повалился в ноги Феофан. – Не погубите. Чего угодно ради заклинаю! Зачем этому сброду правда? Они ж, подлецы, ржут и передачу снимать мешают! Эхх… Что ж ты меня не слышишь-то, материалист поганый?!
   – Тут очень сильная энергетика!! – закатил глаза экстрасенс. – У меня от нее аура прям квардратная становится и биополе невспаханным кажется!
   – Не томи, родной! – закричали из толпы. – Кто ж это, если не Феофан?!
   – Сволочи!! – заметался Феофан. – Курей у Стебелевых крал Ванька Семеновский! Каждый вечер шастал! А сам орал громче всех, что вора изловить надо! Зинка, кстати, не только в семьдесят первом…
   – Мы выяснили, что при жизни это был… – сделал паузу ведущий.
   – Мамочки! – негромко сказал Феофан…
   – Кто?! – вырвалось в один голос у всех местных.

   – Иван Топорылов. Именно он погиб в этой деревне при невыясненных обстоятельствах, – закончил телеведущий.
   – Ванька-Забоданец! – ахнули местные и начали вспоминать:
   – Серпом подрезался. В магометане хотел…
   – На рогах коровы вешаться хотел…
   – Амбар-то и рухни на него, болезного!..
   – И прямиком ему пониже спины! Рукояткой, ага!..
   – А как везли к дохтуру с дровень-то и уронили…
   – Глянь, а он там…
   – Хахахах! Вот жеж дурак-то был!
   – И главное – тверезый весь был…
   – А дохтур ему – я вам щас дыхание… И перепутал…
   – Хахахах! Так от чего ж он умер-то?
   – Так ведь это… – и шепотом друг другу на ухо. И от шепота – этого мужское гоготание, бабский румянец и радостное удивление – «Да иди ты!!»

   – Смейтесь! Сволочи! – закричал багровый как закат лже-Феофан. – Как тогда были сволочи, так и сейчас сволочи! Умер ведь человек! Умер! Что ж вы ржете-то?!
   – Так ведь как умер! – гоготала деревня. – Вот же беспутный! И привидение такое же – бестолковое! Хахаха…
   – Сволочи! Тогда я хоть сам помер, а сейчас вы меня убиваете. Что я вам сделал-то? – заплакал Феофан и вдруг полыхнул яркой вспышкой.
   – Ишь ты! – удивились местные. – Сгорел совсем. Со стыда, наверное. Сгинул Феофан-то…
   – В этом месте изменилась энергетика! – завыл экстрасенс. – Нету ничего больше!
   – И не было ничего! – в сердцах бросил ведущий. – Жители – дураки какие-то. Все ржут и орут. А у нас передача страшная! А эти ржут! Поехали лучше про чудовище в парке рассказывать. Или про то, как тебя инопланетяне украли.
   – Я не могу рассказывать, как меня украли! – сказал экстрасенс, усаживаясь в машину. – У меня дар пропадет, если расскажу! Я перестану духов чувствовать!
   – Не перестанешь. Я тебе так перестану потом – своих не узнаешь! – буркнул телеведущий и сел в джип. И уехали они дальше искать чего-то необъяснимого.
   А местные по домам разошлись. Уныло так шли, молча. В глаза друг другу не смотрели почему-то. А Ваньке Семеновскому морду кто-то бил. Чтоб курей неповадно таскать было.

Почти рассказы

Глупые вопросы

   Семен Захарович мило коротал рабочее время с книжкой в руках. В книжке ветеран спецназа лениво давал прокашляться всем кому положено, в кабинете лениво летала муха, за окном не происходило ничего – одним словом, время само напрашивалось на убийство.
   – Что делаешь? – ворвался в кабинет Петрович.
   – Человечество когда-то погибнет не от войны, а от глупых вопросов, – презрительно ответил Семен Захарович. – Что я могу делать с книжкой в руках?
   – Гадать по номеру страницы и абзаца? – предположил Петрович.
   – Читаю я, – не менее презрительно ответил Семен Захарович. – А ты глупые вопросы задаешь.
   – Чего ты взъелся-то? – удивился Петрович.
   – Ну глупый же вопрос! Глупый! – закипятился Семен Захарович. – Всегда куча глупых вопросов. Заходит мужик домой, видит жену с любовником и задает обязательно глупый вопрос: «Что здесь происходит?» или «Как ты могла?» Понятно же, что происходит и как она смогла.
   – Да ладно? – удивился Петрович и присвистнул. – Твоя, что ли? Застукал?
   – Дурак совсем? – покрутил пальцем у виска Семен Захарович. – Это теоретический пример. Я говорю – человек, как правило, начинает разговор с глупого вопроса. Например – «Что делаешь?» И ведь чем очевиднее занятие – тем вероятнее такой вопрос. Вот ты начнешь ко мне лезть целоваться и кто бы ни вошел спросит «Вы чем тут занимаетесь?»
   – Чего это я к тебе вдруг с лобзаньями полезу? – ошалел Петрович. – Ты пьян, что ли?
   – Да что ж ты такой приземленный-то? – сказал Семен Захарович. – Я вообще о ситуации. Любой человек при виде недвусмысленной ситуации обязательно спросит «Что делаешь?» Можем проверить.
   – Целоваться не буду! – быстро сказал Петрович.
   – Да я и сам не буду. Давай вот… – задумался Семен Захарович. – Давай, допустим, на руках бороться? Армрестлинг. А кто войдет – обязательно спросит либо «Чем занимаетесь?», либо «Что делаете?», либо «Что здесь происходит?». Можем поспорить.
   – А спорим! На две сотни давай, – поддержал Петрович.
   – Давай. Только не будем сбрасывать со счетов умных людей. Из трех вошедших, двое спросят. Идет? – протянул руку Семен Захарович.
   – Идет! – принял пари Петрович и разбил.
   Они сели друг напротив друга, уперли локти в стол, ухватились правыми руками и стали ожидать визитеров.
   – Ты чего пыхтишь? Чего руку давишь? – шепотом спросил Семен Захарович. – Мы ж понарошку.
   – Для достоверности! – пропыхтел Петрович.
   Ручка двери начала поворачиваться. Семен Захарович подмигнул Петровичу и тоже запыхтел. В кабинет вошел Андрей из курьерской службы, с удивление посмотрел на рестлеров и спросил:
   – Который час?
   – Хихихи, – захихикал Петрович.
   – Часы себе купи, нищеброд! – пропыхтел Семен Захарович и спросил хитро: – Может, у тебя еще какой вопрос есть?
   – Есть, – обиделся Андрей. – В каком возрасте тебя, Семен Захарович, выгнали из стаи за привычку облаивать людей?
   – Хахаха! – зашелся Петрович.
   – Пошел вон! – сказал Семен Захарович.
   Андрей пожал плечами и вышел.
   – Ну что? – ехидно спросил Петрович.
   – Который час – тоже глупый вопрос, – смущенно сказал Семен Захарович. – Давай следующего ждать.
   – Да хоть до вечера, – пожал плечами Петрович.
   В комнату вломилась Верочка-секретарша, оглядела диким взором армрестлеров и спросила:
   – Вы слышали что-то о грядущем продовольственном кризисе?
   Петрович успел поймать левой рукой падающую челюсть. Семен Захарович молча полез в карман за деньгами.
   – Молчат, за ручки держатся… – пробурчала Верочка и вышла из кабинета.
   – Все равно кто-то спросит! – сказал Семен Захарович. – Спорим на четыре сотни. До вечера спросят…
   В течение дня поступили вопросы:
   – Вы читали Апдайка?
   – Как вы думаете – в Эфиопии жарко?
   – Интересуюсь, где такой костюмчик покупали и почем?
   – Вы слышали, как только что упала главбух на лестнице? А чего не ржете?
   – А вы чего – не ели сегодня?
   – У вас случайно нет номера телефона Анны Николь Смит?
   – И куда я бумажник свой задевал?
   – Как вы думаете, при какой температуре лучше всего запекать конину?
   – У вас случайно нет самоучителя игры на гуслях?
   – Я тут женщину свою не забывал?
   – Семен Захарович, а сколько вы весите?
   – Петрович, ты знаешь, что у тебя сколиоз?
   – Отчет когда будет готов, сволочь?
   – Вы смотрели сегодня в окно?..
   – Что вы тут делаете? – спросил вахтер.
   – Воооот!!! – торжествующе поднял палец Семен Захарович. – Я тебе говорил?! Говорил?!
   – Факт, – кивнул Петрович и принялся растирать затекшую руку.
   – А на что это похоже? – вскочил на своего конька Семен Захарович. – Мы на руках боремся – кто сильнее. Что за глупые вопросы? Разве не очевидно?
   – Да вижу я, – хмыкнул вахтер. – Я о другом. Что вы тут делаете? Уже девять часов. Все ушли уже давно… Думал на пульт сдавать уже.
   – Хихихихи! – захихикал Петрович и упер локоть в стол.
   – Чего ты ржешь-то? – сконфуженно спросил Семен Захарович и ухватился за руку Петровича. – Если так никто и не объявится, ты будешь единственным в нашей конторе, кто задает глупые вопросы.

Принципы

   Эта тройка музыкантов работала в поте лица. Гриша стучал в барабан, Вася разворачивал меха аккордеона, Петя самозабвенно играл на трубе.
   – Гринь, ты что такое стучишь, а? – поинтересовался Василий.
   – А что? – вопросом на вопрос ответил Гриня. – Ты вона за отцом жениха гляди лучше.
   – А что с ним? – не понял Васька.
   – Он сказал «Как платок достану – вы мелодию заканчивайте», – пояснил Гриня. – Дескать его танцевать выгнали, а он устать боится. И сдуться тоже не хочет. Платок как покажет – мы и заканчиваем. Денег дал, кстати. Сказал – играть быстро. Кого-то он там переплясать хочет.
   – А. Понятно. Ты лучше на Петруху глянь – махнул головой Васька, – он же красный, как кхмер. Не успевает, наверное, за тобой.
   – Не успевает, но не сдается, – хмыкнул Гриня и прибавил в темпе.
   – Да ты офигел, – пыхтя бурчал Вася. – Уже и я не успеваю. А Петрухе по ходу сейчас капец будет.
   – Оппа-дрица-умца-ца! – закричал в микрофон оторвавшийся от инструмента Петя. – А теперь – СОЛО! Вася, жги!
   Васькины пальцы запорхали над клавишами.
   – Ты что стучишь, гад! – прошипел Петя на ухо Грине. – Что это за скорости, а?
   – Сейчас век динамики! – захихикал Гриня. – Ушли в прошлое старые ритмы. Играем по-новому! Отец же жениха просил – быстро. Я и играю быстро. А ты не успеваешь, лабух?
   – Да ты восемнадцать шестнадцатых бьешь, гад! – тяжело дышал Петруха.
   – Столько не бывает, дурень. Максимум шестнадцать шестнадцатых, – авторитетно сказал Гриня. – Учился бы, знал бы.
   – Одна целая две шестнадцатых, псих! На мать невесты погляди! Она ж как перфоратор трясется.
   – А пусть не танцует. Это час славы отца жениха! Она и посидеть может, – стиснул зубы Гриня. – Что за манера танцевать под все? Может, это не для танца мелодия? Чисто для барабана с аккордеоном. И для отца жениха. Сюита.
   – А батя жениха – крепкий… Не сдается. Вона как скачет. Пиджак только скинул… Против него молодой какой-то скачет, – одобрил Петруха. – Платка уже минут десять не видать. Как думаешь, выдержит?.. Погоди, погоди… Что значит для барабана с аккордеоном? А я?
   – А ты слабак, – подначил Гриня. – Мало что лажаешь, так еще и дыхалки не хватает. Музыкааант еще…
   – Я не успеваю? – взбеленился Петруха. – Ну держись. Смотри.
   Он шагнул к микрофону.
   – Умца-бамца-ооопп-ца-ца! А теперь – ускоряемся! – проорал Петруха и заиграл что-то еще более быстрое.
   – Ох нифигасебе! – еще больше ускорился Гриня. – Во дает!
   – Что ты ему дал? – спросил подошедший Васька. – Что за хитрые таблетки?
   – Он. У. Нас. Энер. Джай. Зер. – Гриня старался не отстать от ритма. – Завелся чего-то. Видал, как чешет. Дикие скорости. Формула один в музыке. Зато мы сейчас точно взглянем на платочек отца!
   – Вряд ли, – покачал головой Васька. – Ишь как скачет. Всех перепляшет. Не сдастся ведь. И плещется в нем немало, судя по виду.
   – Ничего! И не таких морили! – подмигнул Гриня. – Гляди, чего сейчас будет!
   И еще прибавил скорости.
   К музыкантам подскочила мать невесты.
   – Это что за мелодии? Уморить решили? – простонала она, не прекращая танцевать.
   – Танцевать так танцевать, – сказал Васька, завороженный прыгающей грудью матери невесты.
   – В лицо мне смотреть! – прорычала мать невесты.
   – Чего я там не видел? – резонно заметил Васька, не отводя взгляда от груди. – Лицом вы гораздо хуже.
   – Хам! – игриво засмеялась мать невесты.
   – Ну если вам по возрасту трудно успевать за такими ритмами, мы сейчас замедлимся, – хитро сказал Васька.
   – Хам он и есть хам, – поджала губы мать невесты. – Самому, небось, слабо быстрее играть.
   – Что-о-о? – обиделся Васька и шагнул к микрофону. – А теперь, дорогие друзья, будет по-настоящему быстро!
   И заиграл еще быстрее.
   – Иииирооод! – застонал Гриня и тоже прибавил…
   Петруха присел, тяжело дыша, около Грини:
   – Что происходит, а? Это ж убийство какое-то. Там уж все остановились, кроме отца жениха с молодым этим. Танцоры диско, блин. Соревнования у них тут.
   – А я что сделаю? – с Грини пот катился градом. – Он платок не достает – значит играем дальше. Он ведь тут командует.
   – Да Васька ж сейчас пальцы себе на таких скоростях переломает! Остановись, ирод, – попросил Петруха.
   – Не могу я. Принципы у меня, – упрямо покачал головой Гриня. – Что ж я слабак какой?
   Петруха шагнул к микрофону и закричал:
   – Дорогой отец жениха! Христом богом заклинаю! Достаньте этот чертов платочек. Музыканты сдаются! Вы всех перетанцевали! Ну или вы сдавайтесь, молодой человек. Проявите уважение!
   – Не могу-у я! – закричал с площадки отец жениха. – У меня платок в кармане пиджака остался.
   – Я тоже не могу! – закричал с площадки молодой человек. – Я под колесами тут пляшу.
   – Вот капец, а… – застонал Гриня. – Теперь придется играть, пока кто-то не упадет. Что за сволочная работа!
   – Это безумие! – возмутился Петруха. – Психи. Что за принципы такие глупые?
   – Дурак! – пыхтел Гриня. – Я говорил, что ты не музыкант. Есть мы и они. Мы играем – они пьют и танцуют. Тут как на войне – кто кого. Кто первый сдастся. Не было такого, чтоб музыканты раньше гостей падали! Не было – и все тут. Всегда мы их делали! Понимаешь? Нельзя сдаваться!..
   – Все! Амба! Не могу больше! – сказал Васька и прекратил играть. – Хрен с ним!
   – Слабак! – презрительно бросил Петька и шагнул к микрофону.
   – Умца-дритса-опп-та-та! Держись там на площадке!! – с надрывом закричал он и поднес трубу к губам.

Спасение утопающих

   Однажды, во время всеобщего заплыва, Васька вдруг начал тонуть. То ли судорога с ногой приключилась, то ли просто силы не рассчитал. Обычное, в общем, дело. Если, конечно, не лично ты тонешь. Васька хлебнул невкусной воды, запаниковал, заметался и решил просить о помощи.
   – Помогите! Тону! – крикнул Васька.
   – Да ладно? Серьезно, что ли, тонешь? – спросил ближайший участник заплыва. – Не похоже чего-то…
   – Да тону! Чесслово, тону, – уверил Васька и показал, как тонет.
   – А. Сейчас помогу тогда, – уверовал пловец. – Помогите! Тут человек тонет! Просьба распространить эту информацию как можно шире!
   – Тонет человек! Тонет! – закричали то тут, то там участники заплыва.
   – Во-о-о-т, – удовлетворенно протянул первый откликнувшийся. – Сейчас тебе помогут.
   И поплыл дальше.
   – Эй! Куда? А помочь? – спросил Васька.
   – Дал ссылку, – донеслось впереди.
   – Я тоже. Я тоже крикнул, – уверили обгоняющие.
   – Тонуууу! – закричал Васька. – Тонууу жеее.
   – Хороший ход, – с Васькой поровнялась молодая красивая женщина в синем купальнике. – Теперь вас наверняка заметят. Я тоже могу прикинуться тонущей, чтоб меня заметили. Но мне противно. Я честно плыву.
   – Да тону я, тону! – закричал Васька.
   – Да, да, – с сарказмом в голосе ответила женщина. – Человек, когда тонет, не орет, а барахтается изо всех сил. Я в прошлом году тонула – пузыри пускала, а не кричала.
   – А я считаю – хорошо, что вы тонете, – сурово сказал мужчина в купальной шапочке с надписью «Follow me». – Туда и дорога вам. В воде поменьше всякого сброда станет. И вода почище будет. Сидели бы на суше, сухопутные – так нет же. В воду вас тянет. Уррроды.
   – Тонууу жее! Что за народ такой, а? – совсем затосковал Васька.
   – Держитесь! Вам обязательно помогут! – поддержала морально Ваську большая группа пловцов. – Сил вам! Все будет хорошо! Вот увидите! Мы все зовем помощь для вас!
   – Я буду молиться за вас, – проплыла мимо тетенька в годах. – Дай вам Бог сил!
   – ПА-МА-ГИ-ТЕЕЕ! – закричал Васька.
   – Ну чего орешь? Чего? – сказал Ваське мужик, проплывающий мимо на лодке. – Под себя, под себя загребай. Вот так! И ногами работай интенсивнее. Ногами. Взяли моду – орать чуть что. А самому руками-ногами поработать лениво, да?
   Васька стиснул зубы и начал интенсивно работать ногами и загребать руками. Получалось плохо.
   – Я говорила! Говорила! – вернулась женщина в синем купальнике. – Не тонет он нифига! Врет! Дешевая провокация и самореклама!
   – Вот сволочь! – разнеслось по поверхности воды. – А мы ему так верили.
   – Отплыви от него, тварь! – закричали сочувствующие. – Нет, чтобы помочь человеку!
   – Пусть тонет! Пусть! Пусть докажет, что тонет! А все, кто сочувствует, – тупые лемминги! – ответили скептически настроенные пловцы.
   – Тону я!! Помогите! – попытался крикнуть Васька, но голос его затерялся во всеобщем гвалте.
   Васька хлебнул еще водички и приготовился к худшему, но тут его больно ударило по плечу спасательным кругом.
   Утопающий вцепился в спасательный круг и закричал:
   – Спасибо! Ура-а! Век помнить буду! Кто круг кинул – отзовись, а?
   – Ага-а-а! У него круг был заранее! Он придуривался! – заорали скептики.
   – Ура! Ура! – закричали сочувствующие. – Он спасен! Мы спасли его! Вот что значит – всем миром! Вместе мы все можем!
   – Кто круг бросил, а? – упорствовал Васька.
   – Мы все к этому причастны! – уверил Ваську многоголосый хор.

Анекдот

   – А вот мне… А вот я… – пробивался сквозь гогот Саня. – Дайте сказать-то!
   Все умолкли и посмотрели на страждущего.
   – А хотите я расскажу анекдот?
   – Нет, что ты! – загоготали все. – Мы же тут уже четвертый час анекдоты травим. Всей толпой. И тут вдруг ты – возьмешь и расскажешь… Нелепость какая.
   – Так рассказывать или нет? – надулся Саня.
   – Рассказывай уже, – разрешила компания.
   – Значит, так, – набрал воздуха рассказчик. – Рассказываю анекдот.
   – Нифига себе! Анекдот расскажет, – восхищенно сказал Толик.
   – Обещал анекдот – рассказывает анекдот, – подхватил Иван. – Пацан сказал – пацан сделал. Не басню, не стишок… А-нек-дот.
   – Мог ведь и сплясать заместо анекдота, ан нет. Целеустремлен, как эсэс двадцать. Тверд в решении как гранит постамента, – похвалил Степан.
   – Обязателен, как подоходный налог, – кивнул Толик.
   – Да ну вас, – обиделся Саня. – Дадите рассказать анекдот или нет?
   – Рассказывай, конечно, – приготовились слушать все.
   – Значит, так… – начал Саня. – Идут по лесу как-то русский, немец и этот… Как его… Сейчас, сейчас… Забыл чего-то. Ну этот…
   – Переводчик! – подсказал Степан. – Если русский с немцем – обязательно переводчик должен быть.

   – Не. Не переводчик, – замахал руками Санек. – Этот… как его…
   – Как это – не переводчик? – удивился Степан. – Как же они разговаривают-то? Они молча, что ли, идут?
   – Чего ты как придурок какой-то, а? – возразил Толик. – Зачем им в лесу переводчик? О чем им в лесу говорить-то? Идут, птиц слушают. Сок березовый пьют. А с ними баба их.
   – Откуда баба? Человек же говорит: «Этот… как его..» – включился в спор Иван. – Была бы баба – сказал бы «Эта… как ее». А с другой стороны, раз сок пьют – может, и баба. Пить не дает ничего, кроме сока. Зверь-баба. Потому и «Этот». Зверь-то – он.
   – Да не-е-е. Сами вы бабы! – сказал Санек. – Русский идет с немцем и с ними этот… ахтыжосспади… забыл. Ну этот…
   – Лесник, – предположил Толик. – Лесник с ними или егерь. Или проводник вообще.
   – А лесник какой? – спросил Иван.
   – Ну как какой? Серьезный такой лесник. Трезвый почти что, – развил мысль Толик. – Шутка ли – интернациональная делегация в его лесу. Не каждый день такое.
   – Да нет, – покачал головой Иван. – Этот русский, тот немецкий. А лесник какой?
   – А это от леса зависит, – понял суть претензий Толик. – Если лес во Франции – француз вообще.
   – О! Точно! – обрадовался Санек. – Идут, значит, по лесу русский, немец и француз.
   – Фигассе, как все закрутилось, – уважительно прошептал Степан. – Антанта прям какая-то по лесу идет…
   – Вот грамотей, – захихикал Иван. – Немцы в Антанте откуда вдруг взялись? Там же англичане были. Немцы, они против Антанты были.
   – Отыть… – расстроился Степан. – А так все здорово получалось… Сань, нельзя немца на англичанина заменить? Пусть идут тройственным союзом по лесу. Русский, англичанин и француз. Грудь в орденах, сапоги блестят – красота же.
   – Нельзя, – неуверенно сказал Саня. – Тогда анекдота не выйдет. Надо, чтоб немец был.
   – Ты сейчас просто упорствуешь или обязательно, чтоб немец? – подозрительно спросил Степан. – Что он там делает-то?
   – По лесу идет, – упрямо сказал Санек. – С русским и французом. Идут, значит, они, идут…
   – Два раза идут? – поинтересовался Толик. – Какой интересный анекдот!
   – Сань, а давай – ни твое, ни мое? Пусть идут почти Антанта и плененный ими немец? – попросил Степан. – Они его пусть на расстрел ведут. Ну или допрашивать. В лесу допрашивать прикольно, наверное. Хочешь ори, хочешь стони громко…
   – И переводчик нужен тогда. Англо-русско-французско-немецкий, – добавил Толик. – Иначе допроса никакого не будет, если каждый на своем языке в лесу орать будет.
   – Англо-то зачем? – не понял Иван. – Англичан вроде не было с ними.
   – Англичане – союзники. От них секретов нет, – пояснил Толик. – И почему обязательно нет англичан? Переводчик – англичанин.
   – Шпион! – ахнул Степан. – Переводчик – английский шпион! Я так и знал. До чего ж тварь подлая! Он же там такого напереводит…
   – Так, значит, идут по лесу француз, русский и англичанин, – попытался Санек дорассказать анекдот. – Идут себе, идут. А тут им навстречу…
   – Немец! – закричал Иван. – Им навстречу немец и орет: «Хенде хох, падлы! Вы чего меня в лесу потеряли?!»
   – Ой, да, – спохватился Санек. – Идут по лесу немец, русский и англи… тьфу! француз, то есть. А им навстречу медведь такой выходит и говорит…
   – «Хеллоу, джентльмены!» – говорит им медведь, – продолжил Толик. – «Ай эм нот инглишь спай! Ай эм симпл беар! Донт шут, мазафака!»
   – А они ему «Ай донт андестэнд!» У нас переводчика нету! Саня не разрешил! – сказал Степан. – Из упорства тупого. Из-за него и погиб медведь.
   – Упал медведь с простреленным сердцем и прошептал: «О май гад!! А Саня-то – подлый человек! Мог ведь и переводчика допустить», – укоризненно посмотрел на Саню Иван.
   – Не-а!!! Им навстречу медведь такой выходит и говорит «Мужики!!! Осторожно!! Тут медведи водятся!!» – выпалил Саня и покатился со смеху. – Ахахаха! Медведи водятся! Как будто непонятно, что раз он медведь – они там водятся!! Хахаха! Ну как вам?
   – Какой тонкий юмор, – уважительно заметил Толик.
   – Английский!! – обрадовался Степа. – Я ж говорил – Антанта!!

Орлик

   Лошадь последний раз шумно выдохнула, дернула копытом и затихла. Люца подошел к животному, внимательно осмотрел его, стянул шляпу с головы и торжественно произнес:
   – Все. Орлика у нас нету.
   – Как нету? – сказала Паша – толстая, вздорная и очень глупая жена Люцы. – Вот же лежит конь! Что ты придумываешь всякую ерунду? Как тебе не стыдно?
   – Это бывший конь. Умер Орлик, – скорбно ответил Люца.
   – Вай! Вайвайвай, – завыла Паша. – Как же мы теперь будем? Айайайай. Умеееееер.
   – Умер! – кивнул дед Савушка и снял шляпу.
   – Ничего себе! – удивилась семья. – Дед проснулся.
   Семье было отчего удивляться. Последние десять лет никто не видел Савушку бодрствующим. Он вечно спал. Он посасывал трубку, ел, стоял, сидел, переставлял ноги, но все это делал, не просыпаясь и не открывая глаз. Сыновья Люцы, сорванцы Коська и Ваша, семи и трех лет от роду соответственно для смеха не раз хотели написать на спине и шляпе деда пару неприличных слов и даже запаслись для этого куском извести, но потом решили отложить эту смешную шутку до времен, пока не овладеют умением писать хотя бы неприличные слова.
   – Не проснулся, – покачал головой Люца. – Это он во сне говорит. Ты зачем сказала слово «умер»? Видишь, он шляпу снял. Теперь не наденет, пока в нее пару монеток не положить.
   – Отец умер, документы сгорели, дом сгорел, нужна операция, – забубнил Савушка, держа шляпу в руках.
   – Возьми, добрый человек! – сказал Коська и кинул в шляпу камешек.
   – Спасибо, спасибо, – поклонился Савушка. – Чтоб у тебя из почек такой вышел!
   – На, папа, – кинул монетку в шляпу Люца.
   Савушка ловко надел шляпу и запыхтел трубкой.
   – Ишь ты, – восхитилась Паша. – Зарабатывает, даже когда спит. Не то что сын его.
   – И слава небесам, что спит, – сказала старшая дочь Люцы Зоя. – Одной беды нам предостаточно. Не хватало еще дедушку разбудить. Тогда точно всем тошно станет.
   – Тебе-то уж точно, – сказал Люца, глядя на круглый живот дочери. – Как поймет, что мужа твоего в природе не существует… Как догадается, что отец твоего ребенка неизвестен даже тебе – тут-то тебе и хана. Убьет на месте. К гадалке не ходи.
   – Мама! Он опять! – Глаза Зои наполнились слезами. – Он мне к тебе ходить не разрешает.
   – А как ты хотел?! – закричала негодующе на Люцу Паша. – У нее отец – пьяница! И голодранец! Кто ребенка в жены возьмет?! У нее нету ничего! Ей надеть нечего! А когда девушка голая ходит – как она может не забеременеть?! А?! Что ты на нее кричишь, безлошадный?! У него семью везти не на чем, а он дочери мораль читает. Тьфуй!
   Люца по привычке не слышал крика супруги. Он знал, что цыганские жены кричат больше по обычаю, чем по существу. Но слово «безлошадный» больно припечатало Люцу. Он без-ло-шад-ный! У него кибитка с нехитрым скарбом, вечно спящий отец, беременная дочь, двое сыновей и супруга с необъятным, как степь, задом. И ни одной живой лошади.

   «Хоть сам впрягайся в кибитку», – подумал Люца и вдруг понял, что это и есть единственное решение. Он надел на себя хомут и попробовал сдвинуть кибитку. Кибитка поддалась неожиданно легко.
   – Пошли, табор! – сказал Люца. – Папка у вас еще – ого-го какой жеребец! И хозяйственный! У него всегда кибитка смазана как положено. Легкая как пушинка! Потому что колеса как положено смазаны!
   – Потому что у нас имущества – не больше трех килограммов! – поддела пораженная мужеством супруга Паша. – Ты действительно потащишь все на себе?
   – Я пешком не пойду! – сказала Зоя. – Я от пеших прогулок запросто родить могу. В поле прямо. Оставляйте меня здесь лучше. Я вас потом догоню. С ребенком.
   – Садись в кибитку, золотце мое! Папа потащит и тебя. Ему не тяжело, – разрешила Паша и добавила шепотом для Люцы: – Если мы оставим ее тут, она нас догонит не с одним ребенком, а с целым выводком. Пусть лучше в кибитке едет.
   – Пусть, – пожал плечами Люца. – Садись в кибитку.
   – Папа у нас сильный!! – закричали радостно Ваша и Коська. – Папа не только Зою, папка может всех детей потащить! Правда, папка?!
   – Залезайте, – буркнул Люца. – И деда Савушку возьмите. Он все легче своей трубки весит.
   – Давай оставим его! – жарко задышала в ухо Паша. – Как раз тот редкий случай, когда можно его оставить. Тебя никто не осудит! Никто!
   – С ума сошла, женщина?! – закричал Люца. – Это же отец мой! Он меня на плечах до десяти лет таскал, если я уставал идти! Семья!! Семья – вот что главное! С ума сошла!
   – Все, все! Не ори! – примирительно сказала Паша. – Пусть все садятся и едут. А я сзади подталкивать буду. Я ведь жена твоя!
   – На тебе пахать можно! – с чувством воскликнул Люца.
   Комплимент получился неудачным даже по цыганским меркам. Паша обиженно засопела и сказала:
   – Дай ручку, красавец. Погадаю тебе. Всю правду скажу.
   – Знаю, знаю, – поднял руки Люца. – Умру в нищете послезавтра от голода по дороге в казенный дом. Пошли уже, а? Стемнеет скоро.

   И они пошли. Люца шел, увязая по щиколотку в дорожной пыли, позади поскрипывала кибитка и Пашины суставы.
   «Теплая, наверное, – думал Люца про пыль. – В детстве по такой босиком ходил. Идешь, а нога в теплую пыль опускается. А если топнуть сильнее – фонтанчиками между пальцев выбрызгивает. А если пробежаться по ней – сзади пыль поднимается и мат тех, кто сзади, идет. Чихают и матерятся. Как там отец кричал – чтоб тебе столько детей иметь, сколько раз я тебе по шее дам. И все пылили перед тобой! Смешно было… А еще – чтоб тебя паровоз с иконами задавил!»
   – Паша! – закричал Люца. – Чтоб тебя паровоз с иконами задавил! Почему мне так тяжело стало?!
   – Тут в горку просто! – бодро откликнулась Паша. – Не останавливайся, крепыш! А то потом трудно будет трогаться.
   «В горку, наверное, – думал Люца. – Вот ведь штука какая. Вроде и незаметно, а как тяжело стало. Бедный Орлик. А какой конь был, а… Как стрела летел. А я его за шею обнимал. Снизу трава, как полоса зеленая, а грива в лицо так… А когда буянить начинал – всхрапывал, зубами схватить пытался, копытом двинуть. А я на него – тпррру, задрыга! Чтоб тебе хлеба с солью по ошибке вместо рта с другой стороны запихнули!»
   – Паша! Чтоб тебе хлеба с солью в одно место! – закричал Люца. – Ты что там храпишь, задрыга?!
   – Тихо ты. Детей разбудишь, – сонно ответила Паша. – Я тут. Толкаю. Не останавливайся, крепыш!

   Люца остановился, вынул из хомута голову и посмотрел назад. Верная супруга мирно спала в кибитке, дыша полной своей грудью и изредка всхрапывая.
   «Всхрапывает, как Орлик. Когда еще живой был», – умильно подумал Люца, но для порядка сказал:
   – Могла бы и сказать, что в кибитку лезешь. Мне же тяжело. Хочешь, чтоб я умер?!
   – Сын умер, дом сгорел, коня убили, подайте на коня кто сколько может, – забормотал в кибитке Савушка.
   – На, папа, – кинул в шляпу монетку Люца. – Спи себе.
   – Спасибо, сынок, – пробормотал папа из кибитки.

   Люца лег в траве у дороги, раскинув руки, и принялся разглядывать звезды.
   «Ишь, как ночь опустилась быстро. Как будто кто-то кептарь на солнце накинул. И звезды. Как будто Господь Бог белую крупу рассыпал на черном полу. Или крошки. Крошки – они разные по размеру. Большие и маленькие. А я их в ладонь собирал и Орлику выносил. А тот во дворе стреноженный стоял и как будто не спал никогда, а всегда крошек ждал. С ладони подбирает, а сам всхрапывает и фыркает потихоньку. Как Паша во сне. Всхрапывает и фыркает. Она ведь не только на лицо лошадь, наверное. А красивая была когда-то. Как Орлик. Умер который… Я теперь сам себе Орлик, наверное… И в небо потихонечку падаю. Или звезды падают на меня…»
   – Иииигогоо, – послышалось тихое ржание.
   – Не может быть! – проснулся Люца. – Паша, ты совсем уже, что ли?
   – Я толкаю, толкаю! – отозвалась Паша. – Не останавливайся только. Я тут.
   Люца подошел к кибитке. Паша спала, сидя, на ноге ее примостил голову Савушка, посасывающий погасшую трубку в ночном режиме. Дети лежали на полу кибитки и мирно сопели.
   – Фхррр, – всхрапнули где-то и заржали тоненько. – Иииигого.
   – Мать честная! Это же не Паша, – всплеснул руками Люца. – Это же конь! Настоящий! Где-то же есть он. Где-то там.

   И Люца пошел куда-то туда на фыркание и ржание. Шел, не таясь, покуривая трубочку.
   «А чего мне таиться? – думал Люца. – Я же только посмотреть иду. Или вообще мимо. Откуда они знают, куда я иду? Поймают и скажут: «Ага-а-а! Коня воровать идешь, цыган?» А я скажу: «Как вам не стыдно? Если цыган ночью идет, не таясь, с трубкой – так он сразу коня воровать идет?» Вот так я им скажу. Если увидят и спросят. Им всем стыдно будет. А я им скажу: «Я вольный цыган. Хожу, трубку курю. Гуляю где хочу. Луна светит как фонарь – чего бы не погулять? Мне завтра на работу не надо – могу ночь напролет гулять. Все видно как днем».

   – Баммм! – ударило что-то Люцу по голове.
   – Как вам не стыдно?! – на всякий случай закричал Люца. – Я просто посмотреть иду! А вы бьете сразу!
   Ветка дерева, об которую Люца ударился головой, издевательски молчала.
   – И не стыдно тебе? – погладил Люца кору дерева. – Некого тебе разве бить, кроме цыгана безлошадного? Богатых бей лучше. У них головы больше и болят меньше.
   «А, наверное, правильно меня веткой ударило, – думал Люца. – Если ты цыган и ночью идешь на коня смотреть – на всякий случай пригнись. А вдруг конь понравится очень и придется не только смотреть на него? А если тайком идти – может, и не придется никому отвечать ни на что. Не увидит никто потому что. Не будут же они спрашивать что-то у того, кого не видят вообще? Очень трудно увидеть смуглого цыгана черной ночью. Если он не улыбается».
   Люца улыбнулся, и луна заиграла на золотозубой улыбке цыгана.
   «А если вообще ползком? – продолжил думать Люца. – Совсем меня видно не будет. Только если близко кто-то подойдет, увидеть сможет. И то могут и не увидеть. Подумают, что тряпка валяется какая-то. Большая такая тряпка. И ошибутся! Потому что Люца – не тряпка. Люца за конем идет ночью. Посмотреть хотя бы. Ну или не просто посмотреть».
   Люца выполз на пригорок и от увиденного ахнул. В лунном свете паслись несколько стреноженных коней. Чуть подалее горел костер и слышался чей-то могучий храп.
   «Сторож. Заснул, бедный. В ночное вышел и заснул. Уставший, наверное, – сочувственно думал Люца, подползая к лошадям. – Пахали, наверное, весь день. Устал, вот и спит. Крепко так спит… Когда Паша моя так храпит – ее разбудить невозможно. Хоть танцуй на ней – не проснется. А утром проснется – а коня одного не хватает. Ругать, наверное, будут беднягу. Коня проспал – шутка ли. Вот этого, например, проспал».
   Люца с нежностью посмотрел на крайнего коня и пополз к нему.
   «Этому точно надоело у крестьян жить. Видишь, как грустно смотрит… Он, наверное, сейчас вспоминает, как жеребенком скакал за табором. Как продали его потом. Как пахать заставляли. Глаза какие грустные у него. В них луна купается… Подползу и в глаза посмотрю коню. И станет понятно сразу – мой он или не мой».
   Конь испуганно фыркнул и отшатнулся, когда рядом с ним, как из-под земли, вырос Люца.
   – Тихо, тихо, мой хороший, – прошептал Люца и обезоруживающе улыбнулся коню. – Вот, смотри, что у меня есть…
   Он достал из кармана краюху хлеба.
   – Вот. Тебе нес специально, – зашептал Люца. – Ешь, ешь. Ешь и пойдем. На волю пойдем вдвоем. Я и ты. Будем вместе ходить повсюду. Ты с кибиткой, а я рядом. А в кибитке – семья. А когда устанешь – будем отдыхать. Я тебе песни петь буду.
   Люца перерезал веревки, которыми был стреножен конь и тихонечко повел его к высоким кустам в ложбине. Конь тихо шел за Люцой и благодарно тыкался мордой ему в плечо.
   – Я назову тебя Орликом, – прошептал Люца коню, когда они обогнули пригорок. – Вот только посмотрю, как ты скачешь, и назову.
   Люца вскочил на коня, и конь рванул по нескошенному лугу с неимоверной быстротой.
   – Йййииииххххааа!! – восторженно закричал Люца. – Давай, Орлик! Давай! Ветер нас боится!!.
   …К самому рассвету Люца с Орликом вернулись к кибитке. Семья уже бодрствовала. Все проснулись и с интересом рассматривали что-то.
   – Ого-го, семья!! – гордо закричал Люца и пустил Орлика вскачь. – Смотри, кто к вам едет!
   Семья не обернулась на крик. Не обернулись они и тогда, когда Люца подскакал к ним.
   – Да что с вами, а? – спросил Люца, подходя ко всем.
   – Ай-ай-ай-ай!!! – заголосила Паша показывая на стоящую на кирпичах кибитку. – Ты где ходишь, недоразумение?!! У нас колеса украли, а он где-то ходит!! Тоже мне сторож!! Что ты за мужчина, а?!

Маленькие трагедии

   Она вошла и нарочито бодро заговорила:
   – Привет! Ну как ты тут?
   – Не заговаривай мне зубы! – ответило оно. – Ты где была? А? Я тебя спрашиваю – ты где была?
   – Тренировалась… – проговорилась она и прикусила губу.
   – Как? Как тренировалась? С кем? – растерянно забормотало оно. – У тебя появилось другое? Признавайся! У тебя есть другое?
   – Я сама тренировалась! – начала оправдываться она. – Бег, приседания…
   – Не ври мне! Ты врешь!! – закричало оно. – Кто оно? Кто?
   – Там… Там нашла… Ничего серьезного. Я его уже бросила.
   – Опять?! – закричало оно – А я? Меня тебе не хватает уже? Я тут, как дурное… Одно лежу… В руки не даюсь. А ты? Ты мне в душу плюнула!
   – Отстань от меня, а? – разозлилась она. – Ты – вообще никто, а с претензиями лезешь! И души у тебя нет! Неодушевленное ты!
   – Да! Давай, давай! Души у меня нет, а у тебя зато есть. Я тут лежу, тебя жду, а ты где-то с другим шляешься. Конечно. У тебя ведь душа есть…
   – Ты – тяжелое, – выдохнула она. – С тобой невозможно. Говорю же – бросила уже… Как же ты мне надоело, а…
   – А ты и меня брось, брось! – закричало оно. – Ты же так делала раньше. Ты же душевная вся. К тебе пригреешься душой, а ты раз – и бросила. Свинья!
   – Что-о-о-о? – закричала она.
   – Свинья и есть! Слонопотам! В зеркало на себя посмотри! Шкаф ходячий… Арнольд Шварценеггер!
   – Ктооооо? – еще сильнее разозлилась она.
   – Ах, да… Чего это я Шварценеггера обижаю? У него хоть талия есть. А у тебя талия от колен начинается и на шее заканчивается! Все что не талия – изящнее и в диаметре уже. И красивее!
   – На себя посмотри! – обиделась она. – У тебя-то…
   – У меня идеальная фигура! Спроси у кого хочешь, – торжествующе сказало оно. – И сразу же спроси о себе – идеальная ли у тебя фигура?
   – Я спрашивала. Говорят – очень красивая фигура.
   – Они боятся тебя! – захохотало оно. – Ты ж ужас внушаешь им всем. Небось у хлюпиков всяких спрашивала? Ты у… У сумоистов… А хотя – нет. Тем наверняка понравится… У Валуева спроси! Тот наверняка не испугается.
   – Подлое! Ты – подлое! Ты всегда было таким! – закричала она. – Сколько раз ты меня подводило, а? Сколько раз? Всякий раз как я на тебя понадеюсь – ты меня подводишь. Я бы, может, уже… Я бы уже знаешь кем была, если бы не ты?
   – Одинокой, толстой неудачницей? – ехидно спросило оно. – Кем еще ты могла бы быть без меня?
   – Я брошу тебя! Я брошу тебя так, что ты потеряешься навсегда! – сквозь зубы сказала она.
   – Я проломлю тебе голову! – закричало оно. – Я сломаю тебе руку!
   – Я брошу тебя!!! – закричала она…
   – Петрович, а Петрович? – просил тренер у врача сборной. – А мы не переборщили с допингом? Марина вона уже 15 минут со своим ядром ругается…

Мирология для Особенных девочек
Наука об устройстве мира. Предисловие к учебничку

   Милая, бесконечно милая девочка!
   Мы создали для тебя этот учебник, чтоб научить тебя… Ой-ой-ой… Конечно же, не научить! Ты ведь умненькая и все знаешь лучше.
   … чтоб помочь тебе правильно пользоваться этим миром.

   К своим 19 годам ты, несомненно, уже знаешь, что много миллионов лет существования этого мира были всего лишь подготовительным этапом до появления на свет Тебя. Теперь весь этот мир навеки твой. Вот она! Вот эта ничтожная планета, для которой ты слишком прекрасна. Вот Твой мир! Он стоит у Твоих изумительных ножек и скулит в ожидании шанса угодить тебе.
   Этот мир прост, как процесс покупки сигарет в ближайшем ларьке. Он прост, как наряды Твоих лучших подруг. Он беспорядочен и безвкусен, как их прически. В этом мире проживаешь Ты и остальные людишки. Людишки делятся на:
   а) Женщин;
   б) Мужчин.
   Женщины, как правило, лучше, умнее и выносливее мужчин. Это известно всем. А те, кто оспаривает эту Истину, пусть пойдут и попробуют родить.
   Женщины этого мира разделяются на:
   а) Тебя;
   б) Некрасивых;
   в) Некрасивых задавак, которые одеваются как дуры, ведут себя как дуры и слишком много воображают о себе.
   Различаются несколько видов некрасивых женщин – подруги, незнакомые и звезды шоу-бизнеса (модели там всякие, Джениферы Лопесы толстые, Анджелины Джоли старые и прочая шваль). Подруги – это такие некрасивые женщины, которые знают, что ты красива и умна. Незнакомые некрасивые женщины – это такие женщины, которые делают вид, что тебя не замечают и не завидуют тебе. Звезды – все как одна некрасивы и вообще непонятно, почему вокруг них такая шумиха. Существование некрасивых женщин – звезд шоу-бизнеса говорит нам о том, что в газетах, журналах, кино и на телевидении работают дураки, которые снимают всяких дур, а не тебя.
   Некрасивые задаваки, которые одеваются как дуры, ведут себя как дуры и слишком много воображают о себе, отличаются от некрасивых женщин тем, что они хоть и осознают твое превосходство во всем, но не признаются в этом и даже, наоборот, – думают, что они умнее и красивее тебя. Хахаха. Ржем всей редакцией. Это ж надо быть такими…
   Ну на этом и хватит об остальных женщинах. Чего о них много говорить? Было б о чем говорить хоть.

   Мужчины.
   Мужчины существуют двух видов – те, с которыми ты встречалась, и несчастные лузеры. Оба этих вида объединяет одно – они все тебя хотят. Ты знаешь это точно.
   Если мужчина говорит тебе «Доброе утро», – он хочет с тобой переспать.
   Если мужчина говорит «Сержант Иванов. Предьявите свои документы», – он готов продать все свои органы за возможность притронуться к твоей талии.
   Если мужчина говорит «Как у тебя, простиосспади, овцы, получилось удалить все со своего компа?» – это животное только и думает, как затащить тебя в постель.
   Если мужчина, совершенно незаслуженно назначенный твоим начальником, орет на тебя, багровея лицом, по поводу какой-то невыполненной работы и потом увольняет тебя со словами «Если ты еще раз попробуешь войти в этот офис, я тебя убью», – он мстит тебе за то, что ты ему не отдалась, несмотря на его настойчивые «Доброе утро» каждый день.
   Если вдруг в какой-то момент ни один из мужчин на тебя не смотрит мечтательно и не пытается с тобой заговорить, спроси у любого из них «Который час?», выслушай любой ответ и скажи ответившему, что ты уже устала от сексуально озабоченных людей вроде него.
   Если спрашивать не у кого – напиши кому-нибудь незнакомому в аське «Приветики!». Дождись любого ответа и объясни ему, что ты думаешь о маньяках. А можешь написать «Приветики» и не отвечать больше. Пусть помучается, проклятый извращенец!

   Среди мужчин существуют исключения. Например, Джонни Депп. АААААААА. Визжим всей редакцией! Он такой дуууушкаа! Не то что все эти маньяки вокруг. С другой стороны, всем, и даже Джонни Деппу, понятно, что если он вдруг тебя увидит – он будет тебя вожделеть и навсегда останется с тобой!
   Есть еще несколько простых, общеизвестных истин:
   1) Ты всегда знаешь лучше, как должно быть, как правильно и кто чего стоит. Тот, кто с тобой спорит, – просто смешон и тупой.
   2) Ты была в детстве ТАКОЙ хулиганкой!
   3) Эта страна не для тебя. Здесь слишком все плохо и люди злые. Скоро приедет Джонни Депп и увезет тебя в любую другую страну. Там все будет хорошо и люди культурные.
   4) Те, кто хвалится своим умом и образованностью, – на самом деле просто понтуются. Ну или заполняют чтением всякой муры свое уродливое одиночество. Ха-ха-ха. А чем им заниматься еще?
   5) Самая продвинутая музыка в твоем плейере. Там Земфира, Роби Вильямс (АААААА! Он такой душкааа!!!), Диджей Тесто и Рамштайн! Это очень круто и модно. А кто думает, что бывает музыка получше, тот – сельский колхоз и в музыке не понимает ничего!
   6) Официанты дураки и быдло! Их попросишь чего-нить прикольненького на десерт, а они несут профитроли, когда каждому известно, что прикольненькое – это мороженое. Ничего! Вот приедет Джонни Депп…
   7) Когда ты колбасишься на дискотеке – все останавливаются и смотрят ТОЛЬКО НА ТЕБЯ! А ты такая – оппа! И колбасишься.
   8) Когда ты приезжаешь на море и загораешь в своем АФИГИТЕЛЬНОМ КУПАЛЬНИКЕ, мужчины стесняются вставать с покрывала, где они лежат на животе и смотрят только на тебя. А сами, главное, с женами приехали.
   9) Говорить «Претики», «Мну», «Как дилишки», «Я халосая дефачка» – прикольно и признак искрометно-веселой девочки и безбашенной приколистки.
   10) Когда ты идешь по улице или офису, мужчины очень жалеют, что нельзя лечь на живот.
   11) Если вдруг неподалеку начинается стрельба – это кто-то ссорится из-за тебя или ты послала пару знакомых наказать какого-то придурка.
   Ну вот, в общем, и все, что мы хотели тебе рассказать о устройстве этого мира.
   Далее на протяжении четырех сотен страниц мы будем говорить о более приятных вещах.
   Мы будем говорить о Женщине категории А.
   О тебе, милая Особенная девочка.
   С восхищением, любовью и преклонением, твоя редакция.

Рыцари

   Однажды Прекрасные Дамы поняли, что белые кружевные платочки не только для насморка, но и чтобы махать ими кому-то. Махать с балкона платочком всяким пейзанам и солдафонскому быдлу было глупо, поэтому появились рыцари.

   Рыцари – это такие мужчины, которых хлебом не корми, а дай совершить какой-нибудь подвиг. Во имя дамы. Некоторые дамы немного неуютно себя чувствовали, когда один рыцарь во имя них рубил в капусту другого рыцаря, но потом быстро освоились и даже внушили рыцарям, что шрамы украшают. После этого псевдорыцари-метросексуалы то и дело норовили тюкнуть себя топором в хлебало и тем самым украсить вышеупомянутое хлебало до состояния мужественного лица.

   В одной небогатой королевской семье как-то выдался год, урожайный на Ричардов. Уродились завзятый пьяница Ричард-Львиная-Печень, обжора Ричард-Львиный-Желудок, два воздыхателя: Ричард-Львиное-Левое-Легкое и брат-близнец его – Правое Легкое (тоже, разумеется, Львиное. Тоже Ричард), соглядатай Ричард-Львиный-Хвост, завистливый Ричард-Львиный-Глаз, вечно смеющийся Ричард-Лошак (львы не ржут потому что) и отважный Ричард-Львиное-Сердце, который и возглавил орден рыцарей. Хотя, ежу понятно, что управлять рыцарями должен был Ричард-Львиный-Мозг.
   Первоначально они были Рыцарями Квадратного стола, но после того как Ричард-Львиное-Сердце придумал увлекательную рыцарскую забаву «Кто на углу сидит – тот дурак», появился Орден Рыцарей Круглого Стола.
   Рыцари вечно хотели найти Чашу Грааля, Гроб Господень и прочую религиозную символику, но поскольку не имели представления, как выглядят эти реликвии, тырили в походах на всякий случай все, что плохо лежит. То есть женщин. Ну и ценные вещи до кучи.

   Каждому рыцарю полагалось от одного до бесконечности оруженосцев. Встретятся, бывало, два рыцаря. Один, допустим, Рыцарь-Изящного-Сквернословия-В-Нетрезвом-Виде, а другой Рыцарь-Удивленного-Созерцания-На-Мир-Своими-Глазами. И давай выяснять, чья Дама Сердца прекраснее.
   – Моя уродливее! – кричит один.
   – Нет! Моя!! – возражает другой.
   – Сейчас я с вами сражусь за ваше паскудство подлое, сэр Рыцарь!
   – Сейчас я вам сражалку на ходу обрублю!
   И давай готовиться к сражению. К каждому сбегаются оруженосцы, и начинается крик «А вот! Вот копье замечательное!», «У меня возьми меч, благодетель!» Потому что оружие тогда было тяжелым и таскать его было трудно и западло.
   Рыцари вооружались, обменивались фотками Прекрасных Дам и с досадой ломали копья об колено. Потом приезжали домой и говорили «Я за тебя сто копей сломал». Казалось бы, нонсенс – радоваться из-за погубленного оружия, но Дамам почему-то было приятно.

   А доспехи придумал Рыцарь-Пугливое-Чмо. Сначала он, конечно, ходил как все – со щитом. Потом понял, что его могут поразить в спину, которую он бесстрашно показывал врагу и привязал на спину второй щит. Заодно решил обезопасить фланги и с боков привязал по щиту. Ходить в такой кабинке для переодевания было неудобно, зато безопасно. Встреча с Рыцарем-Принципиальной-Упертости усовершенствовала доспехи. Потому как Рыцарь-Принципиальной-Упертости так долго пытался достучаться дубиной до противника, что все четыре щита начали элегантно облегать Рыцаря-Пугливое-Чмо. Так благодаря рыцарю со страхом и упреком появились первые рыцарские доспехи.

   У рыцарей был свой Кодекс Чести:
   1. Рыцарь – это Рыцарь, и нечего тут больше объяснять.
   2. Если тщедушный Не-Рыцарь назовет Рыцаря консервированным солдатом – разрешается кинуть в тщедушного Не-Рыцаря копьем. Если Не-Рыцарь здоровенный – драться с ним ниже достоинства Рыцаря, как бы это двусмысленно ни звучало.
   3. Если Рыцарь назовет Рыцаря консервированным солдатом, Рыцарю надлежит гордо сказать «На себя посмотри» и кинуть копьем в качестве устрашения в ближайщего тщедушного Не-Рыцаря.
   4. Даму можно считать прекрасной, если у нее есть платочек и балкон для махания с него.
   5. В случае отсутствия платков и балконов, любую Даму можно считать Прекрасной.
   6. В случае отсутствия Дам, рыцарю надлежит ехать туда, где Дамы присутствуют, а не назначать Прекрасными Дамами оруженосцев, других рыцарей и, как говорится, тэдэ.
   7. Рыцарь и без коня – Рыцарь. Конь без рыцаря – животное.
   8. Закрыл забрало – закрой и поддувало.
   9. Взял в руки меч – надо и внимание привлечь.
   10. Ткнул в глаз копьем – вечером с одноглазым пьем.
   11. Помятый доспех – противника смех.
   12. Кодекс этот Рыцари чтут и чтам, чтут и чтам, по утрам и вечерам.

Премьера

   – Шла Саша по шоссе и сосала сушку, – разминался он перед зеркалом.
   – Волнуешься, сынок? – спросила мама.
   – Конечнооо мамааа, я волнууууюююсь! – в ре-миноре выдал он. – Премьеееераа все-тааакиии.
   – Молодец какой! – восхитилась мама. – Не волнуйся. Ты сделаешь их всех.
   – Страаааашноооо. Все равно мне страаашнооо. Ха-ха-ха-ха! – чисто спел он под Мефистофеля. – Я мефистофеель и мне страаашно. А лююууди гибнут за кааартооон! Тадабадабам!
   – За металл! – закричал из кухни отец.
   – Мне ведомо этоооо! – пропел он.
   – Он знаааееет! – запела мама.
   – Мама! – возмутился он. – Ты лажаешь! Не сбивай меня.
   – Прости, пожалуйста, – смутилась мама. – Идем завтракать.
   – Ну что? Готов? Гамму повторил? Салфеткио? – спросил папа.
   – Сольфеджио, пап, – поправил он. – Все нормально.
   – Какая разница? Я не разбираюсь все равно, – пожал плечами отец и похлопал по плечу. – Не боись! У тебя все получится! У тебя ж голосина какой! С детства еще. Как заорешь – соседи мебель выносили.
   – Паап! Все нормально. Я поем и пойду.
   – Ну чего ты, в самом деле? – напустилась мать на отца. – Мальчик волнуется. Первый раз же.
   Он добрался до работы на ватных ногах, переоделся, загриммировался.
   – Да! – осмотрел он себя в зеркало. – Я неузнаваем.
   – Чего ты копаешься!! – закричали от двери. – Одна минута!
   И он вышел к множеству глаз, глубоко вздохнул и выдал им всем на радость своим чистым и сильным голосом:
   – Свободная касса!!!

Раздача слонов: Сюжет

   Попросили придумать сюжет короткого фильма для Конкурса.
   Проглядев представленные ролики и вспомнив доброту и сердечность первых фильмов председателя жюри Такеши Китано, решил писать беспроигрышный сюжет.

   Ужасы.

   «А что там?»
   Разнобюджетный сюжет.

   Первым кадром – дверь из-под которой пробиваются зеленоватое свечение и фиолетовый дым.
   За дверью слышны ужасные крики, лай собак, рычание льва и зловещее чавкание. На двери надпись «Не открывай – сожрут!»
   В случае большого бюджета: Крики издает Сводный Ватиканский хор мальчиков-певчих под руководством Папы Римского, лают мальтезы, которые хоть и не страшные, но дорогие, рычит дикий лев, специально завезенный для озвучки из Африки, и чавкает Эдди Мэрфи.

   В случае низкого бюджета: все эти звуки производит оператор.

   У двери стоит симпатичный молодой человек в майке с надписью «Самый любопытный дурак» и намеревается открыть дверь. В руке он держит:

   Малый бюджет: Сигарету.
   Большой бюджет: обнаженную Чарлиз Терон.
   Огромадный бюджет: Билла Гейтса в парчовом камзоле с золотыми позументами и в шапке Мономаха.

   В этот момент играет музыка. Музыка должна быть ужасной и пугающей. Например, группа «Тутси». Или «Фактор-2». В связи с тем, что конкурс судит иностранец, да к тому же японец, рекомендуется внизу пустить строчку караоке и снабдить надписью «Это очень ужасная музыка».

   В случае мелкого бюджета – можно пригласить группу спеть вживую за кадром.
   В случае большого бюджета – пригласить Валуева, чтоб нагнал неподдельного ужаса в голоса солистов.
   Огромадный бюджет: группа «Тутси» или «Фактор-2» в сопровождении Венского Симфонического оркестра и Плачидо Доминго на подпевках.

   Камера отъезжает, на стене у двери зеркало. Под конец фразы завывающих от ужаса «Фактор-2», «Ну что красавица, чего не нравится, ведь я всего лишь навсего хочу тебе понравиться», в зеркале мелькает пугающая рожа:

   В случае малого бюджета – трезвый участковый милиционер.
   В случае большого бюджета пусть это будет бен Ладен, задучиво листающий телефонную книгу города Чадыр-Лунга (я оттуда родом, у меня там родители, меня это реально пугает).
   В случае огромадного бюджета – попросить Валуева ужаснуть бен Ладена в лицо раз восемь с левой и пару раз с правой…

   Камера медленно отъезжает, являя запустение и бардак в помещении у двери. Запустение и бардак.

   Малый бюджет: любая комната, в любом общежитии, где живут парни. Лучше, если вчера у кого-то из них был день рождения.
   Большой бюджет: подвалы Большого театра с наваленными в кучу декорациями и мертвецки пьяными осветителями и рабочими сцены.
   Огромный бюджет: подвалы на заводе Хенесси, с разбросанными по полу яйцами Фаберже, разбитыми в хлам «Ламборджини» и упившимися в тот же хлам топ-моделями.

   Видно, что у парня на спине надпись «Да, я самый смелый придурок и открою любую дверь, что бы там ни было». Парень тянется к двери. Рожа в зеркале появляется опять, хватается за голову и разворачивает транспарант «Не ходи туда, баран».

   Дверь открывается с пугающим скрипом. Скрип можно сделать:
   Малый бюджет – дверью.
   Большой бюджет – золотой вилкой по платиновой посуде.
   Огроменный бюджет: алмазом Sotheby's D-Grade Flawless по фарфоровой вазе династии Мин.

   Из-за двери валит густой фиолетовый дым. Парень кидает в дым сигарету/Чарлиз Терон/Билла Гейтса, в зависимости от бюджета. Оттуда слышится дикий мат/сердечное «Спасибо, Дружище!»/«Агаа! Попался!» – в зависимости от того, что кинули. Дверь захлопывается и из-за двери слышно, как курят/«Убери руки, подлец!» в исполнении Чарлиз Терон/истошный вопль Билла Гейтса «Да работает она! Работает!»

   Парню, в соответствии с майкой, становится любопытно. Он вновь открывает дверь. Его втягивают в фиолетовый туман и дверь захлопывается. Слышны чавкающие звуки.

   Потому что в фильме ужасов обязательно должны сожрать какого-нибудь любопытного придурка.

   Далее идут титры на фоне отрывков из телесериала «Санта-Барбара» для наведения пущей тоски и ужаса на зрителя.

   Сюжет не принят человеком, который желал участвовать, с формулировкой «Тебе лишь бы ржать, а мне серьезно надо».

   Так что сюжет теперь бесхозный.
   Дарю.

Романтизм

   «Эсэмэска!! Эсэсмэска!!» – заорал Петькин телефон в одном из многочисленных карманов.
   – Иванов! Выключи немедленно! Сколько раз говорить! – гаркнула географичка.
   – Да, да. Я всегда выключаю. Сейчас вот, – пробубнил Петька.
   SMSка была от Леночки:
   «Петя, я решила согласиться на твое предложение быть твоей девушкой. Ты, правда, готов ради меня на все?»
   «Конечно! Все, что скажешь!» – радостно отбил ответную SMS Петька.
   – Нам пишут! – закричало с Леночкиной парты.
   – Соколова! – укоризненно сказала географичка.
   – Извините! – пискнула Леночка. – Я выключу.
   «А до дому проводить?» – пришла SMSка от Леночки.
   – Засмеют ведь, – подумал Петька головой. – А и пусть.
   «Хоть на край света!» – отправил он пылкий ответ.
   «А в телефоне меня записать как любимая?» – пришло от Ленки.
   – Блин. Не дай бог, кто-то увидит, – подумал Петька и начал писать в ответ.
   «Ты с самого начала там так и записана!» – соврал он и исправил в записной книжке «Леночка» на «Любимая!!!».
   «А ты сможешь ради меня не спать всю ночь?» – пришло что-то странное от Леночки.
   – Хахах. А как ты это проверишь? – развеселился мысленно Петька.
   «Я и так ночей не сплю – о тебе думаю» – отправил он.
   «А Бякину морду набить? А то он меня вчера козой обозвал», – озадачила Леночка.
   – Сеньке морду набить? – задумался Петька. – Договорюсь с ним. Пусть для вида на меня обидится. А я скажу, что у дома его подкараулил.
   «Сегодня ему капец! Я ради тебя на все пойду» – отправил он в ответ.
   «А на руках сможешь вокруг стадиона обойти?» – поинтересовалась Леночка.
   «Смогу! Год буду тренироваться, а смогу!» – отбил Петька.
   «А прыгать на одной ноге с моей куклой Барби и мычать романтично?»
   – С ума сошла, что ли? – удивился Петька и начал думать, как лучше ответить «Ты издеваешься» или «А зачем это?»
   «А сможешь ради меня кидаться ананасами в проезжающие мимо поезда?» – пришла еще одна SMSка от Леночки. После этого плотину прорвало и SMSки посыпались градом:
   «Сможешь прилюдно покаяться за мат Гагарина при старте ракеты? Ради меня!»
   «Готов ли ты ради меня податься в калькуляторы и быть верным таблице умножения и деления вовеки веков?»
   «Возьмешь ли ты ради меня интервью у самого старого аллигатора планеты?»
   «Сможешь ли ты во имя меня всю жизнь восторгаться брачным обрядом мышей-полевок?»
   «Петенька, придумай ради меня песню из девятисот семидесяти одного куплета и всего двух припевов? Песня на латыни, разумеется».
   «Петя, готов ли ты объявить себя арабским скакуном во имя меня и славы рыцарства?»
   «Милый Петенька, не томи – сможешь ли ты пройти во имя меня экзамен на слесаря-спортсмена 4-го разряда?»
   «Петр, я волнуюсь – сможешь ли ты ради меня плевком сбить звезду не меньше голубого гиганта с ночного неба?»
   – Что это за… – не понимал Петька.
   – Иванов!! Ты меня не слышишь, что ли?! – вернул его к жизни голос географички. – Я тебя спрашиваю. Отвечай!
   – Я не слышал вопроса, Марьванна, – покраснел Петька.
   – Куда впадает Лена? – спросила географичка.
   – В маразм! – твердо ответил Петька и показал Леночке язык.

Странности

   Иван Сергеевич во сне видел какие-то странные вещи.
   То это был чайник без носика, то это был кентавр без попоны.
   А то вдруг и «Виртуозы Москвы», наигрывающие «Голуби летят над нашей зоной» и поющие хором этот плевок в сословие песен.
   Фрейд однажды приснился, и тот махнул рукой и сказал «Чего-то тебе дурь всякая снится. Нет чтоб бананы снились. Или огурцы. Или бабы голые. А у тебя дурь. Необъяснимая причем». А потом козлом заблеял и принялся сам себя в домино забивать.
   А Ивану Сергеевичу еженощно продолжали сниться странные сны.
   То вдруг земля окрашивалась в белый цвет и ее лизали олени, думая, что это проступает соль земли. То какая-то неизвестная женщина, с виду бухгалтер, пальцем грозила Ивану Сергеевичу и кричала «Досмотришься ты у меня щас. Досмотришься… Довыпячиваешь зенки». Странно было Ивану Сергеевичу: выглядит бухгалтером – калькулятор подмышкой и на повязке «главбух» написано, а слог простецкий такой. То ли фирма мелкая, то ли зарплата маленькая.
   То вдруг во сне приходил Менделеев и внимательно смотрел на Ивана Сергеевича, пытаясь запомнить. Неловко было Ивану Сергеевичу – Менделееву-то надо во сне чего-нибудь новое видеть и это запоминать, а он время так бездарно тратит. Хотя, конечно, и приятно было. Но странно до остолбенения.
   И сны никогда не повторялись.
   Ни разу Иван Сергеевич не видел повторно огненно-красного хомяка, проклинающего Фому Аквинского за вычурность стиля.
   Ни разу не повторилась Любовь Орлова, с диким смехом, свистом и притопами читающая книжку Оксаны Робски под музыку Дунаевского.
   Не было двух Архимедов, орущих из ванной «Что такое штаны и почему они равны?»
   Не было двух пар рождественских зайчиков в косоворотках, танцующих страстное танго под надписью «Выйдите все вон, сволочи!»
   После сна про гигантскую креветку с плакатом «Нифига подобного! Йа – Богиня!» Иван Сергеевич решил не спать более по ночам, а смотреть телевизор и читать газеты.
   И в первую же ночь понял, что сны его не так уж и странны. Тогда он зевнул и отправился спать.
   И снилось ему, как дворничиха Степанида на чистейшем французском языке обзывает бомжа клошаром. И было ему хорошо.

Нужное средство

   В какой-то день во дворе сцепились доминошники и начали остервенело бить друг другу морды и прочие части организма. То ли рыба у них протухшая получилась, то ли у кого-то в рукаве дополнительный комплект костей обнаружился. А то, возможно, и просто кальция в организме переизбыток возник.
   День бьются, другой. Даже доктора из «Скорой помощи» запас бинтов, йода и гипса во дворе оставили, чтоб машину туда-сюда не гонять.
   – Надо ж, сколько у нас доминошников-то, – удивился Степаныч. – Уж штабелями укладывают выбывших, а в драке меньше народу не становится.
   Степаныч сидел у окна, пил чай и с интересом наблюдал за битвой доминошников.
   – А ты все сидишь! – едко парировала Захаровна, вернопилящая супруга Степаныча с 30-летним стажем недовольства. – Убивают друг друга, а ты все чаи гоняешь.
   – А чего я сделаю-то? – хлебнул чаю Степаныч. – Милицию вызывали. Вона – тоже дерутся там. Что ж среди миллиционеров доминошников нет? Самому разнимать идти – накостыляют всенепременно. Вот и сижу.
   – Прирос уж к табурету! – фырнула Захаровна и ушла смотреть телевизор. Там как раз что-то глупое начиналось. Двести пятидесятая серия чего-то глупого.
   На следующий день дерущиеся доминошники где-то разжились пистолетами, ружьями и прочим огнестрелом – и конфликт вышел на новый уровень.
   – Смотри, как разошлись, а, – удивился Степаныч. – Мирная вроде игра, а тут гляди, как. И метко жеж стреляют. Кучно бьют. Как костяшкой по столу – один в один.
   – А ты сидишь все! – поморщилась Захаровна. – В спальне стекло вышибли твои ворошиловские стрелки, а тебе и дела нет. Зинку вон с восьмого этажа: человек за хлебом вышел – с утра в ногу ранили.
   – Есть мне дело, – миролюбиво протянул Степаныч. – Я пленкой окно завесил пока. Завтра стекло если найду, – застеклю. Сегодня ходил – нигде нет стекол. Оказалось, повсюду доминошники разошлись. Стекла завозить не успевают. Смотри, смотри, санитары есть у них – вона ползут, раненых вытаскивают.
   – Жену убьют, а ты сидишь все, – бурчала Захаровна.
   – Не убьют, – утешил Степаныч. – Ты ж тоже не ходи, как эта самая… Пригибайся немного. Они, конечно, неплохо стреляют, но бетон же кругом. Рикошетом может задеть. Хоть знаешь, что такое рикошет? Темная ты моя.
   – Светлый тут нашелся! – фыркнула Захаровна, которая понятия не имела, что такое «рикошет». – Прям примерз к табурету этому. Сидиит и сидиит.

   Через день в конфликт вступила армия. Во дворе появились окопы, артиллерия и хорошо укрепленные доты. Девятиэтажный дом напротив дома Степаныча снесли, дабы расширить театр военных действий. Степаныч застеклил заново все окна и приладил стальные ставни. Во дворе ритмично ухал миномет.
   – Смотри-ка. Серьезно как развернулись, – размышлял Степаныч, поглядывая во двор через щель в ставнях. – А я, главное, им стол для домино помогал устанавливать… Кто ж знал-то, что так обернется? Надо б завтра в подвале песка в мешки набрать, да окна заложить. Хотя, конечно, обидно будет – лифт не работает, я завтра буду весь день мешки с песком на седьмой таскать. И ведь только закончу – они обязательно помирятся.
   – Это потому, что ты неудачник, – сказала Захаровна, которая мешала что-то на плите, обряженная в армейскую каску, где-то раздобытую Степанычем. – Только на кухне торчать и умеешь. Чаи распивать тут.
   – Да. С женой только и повезло, – хихикнул Степаныч. – Я вот все думаю – пушки у них есть, а танков почему-то нет. Может, в танковых войсках ничего не знают про домино? Как думаешь, а?
   – Не думаю я о глупостях всяких, – отмахнулась Захаровна. – Я думаю – хорошо бы к ужину соленых помидоров достать. Ты как?
   – Принесу, – кивнул Степаныч. – Где бронежилет наш?
   – Здраасьте-пожалста, – пропела радостно Захаровна. – За картошкой кто ходил? Я, что ли?
   – А точно, – вспомнил Степаныч. – Я ж им дверь балконную припер. Там шпингалет сорвало.
   И пошел на балкон за соленьями.

   В четверг весь город узнал, что танкисты и летчики тоже являются завзятыми доминошниками. Сначала Степаныч приуныл, но повеселел, когда узнал, что саперы и войска ПВО тоже любят домино. Немного неудобно было раздвигать мешки с песком, чтоб посмотреть во двор, но когда в несущей стене появилась трещина сантиметра в три, душевное расположение вернулось к Степанычу, несмотря даже на отключенные с утра электричество, газ и воду.
   – По-моему, выдыхаются! – пытался он перекричать канонаду. – Уже стреляют абы как. То недолет, то перелет. Тотальная мобилизация, видать, у них. Кто попало уже бьется.
   – Что-о-о? – не слышала Захаровна, готовящая ужин на костерке на кухне.
   – Чаю мне сделай! – крикнул Степаныч.
   – Из чего я тебе его сделаю? – среагировала Захаровна с такой силой, что во дворе закричали «Воздух! Воздух!» – Воды осталось – всего ничего!!! А ты все сидишь! Чаехлеб проклятый!
   – Я ж принес канистру целую! – крикнул Степаныч. – Ты стирала, что ли?
   – Дура я, что ли, стирать? – закричала Захаровна. – Где я вывешивать стиранное буду?
   – А хоть в спальной! Там стены нет, – посоветовал Степаныч.
   – Сам туда иди! Я вчера полотенчико повесить хотела – так обстреляли меня, – заплакала Захаровна. – А ты все сидишь и сидишь.
   – Так что ж ты молчала?! – разозлился Степаныч. – Ну все!
   Степаныч вскочил, скинул с окна мешки с песком, широко распахнул ставни и закричал:
   – Вы охренели там все, что ли?!! А ну-ка прекращайте этот бардак! Прекращайте или я за себя не отвечаю! Либо вы прекращаете, либо я до завтра тоже научусь играть в ваши игры. Вот тогда посмотрим, кто кого! А ну-ка завязывайте!
   Во дворе наступила тишина.
   – Степаныч! Ты горячку-то не пори, – закричали со двора. – У тебя ж две докторских. По ядерной физике и биологии. Далось тебе это домино? Капец ведь настанет всем. Ты чего?
   – Того! – ответил Степаныч. – Еще и Захаровну научу – будете знать!
   – Атас!!! Бросай оружие! – в ужасе закричали во дворе.

Пастораль. Женский день

   – Вы позволите, голубушка? – Граф галантно наклонился к Графине и вновь облил ее горячим кофе.
   – Ай! Сударь, да сколько ж можно? – вскочила Графиня. – На мне уже живого места нет. Издеваетесь вы, право. Хоть и граф.
   – Помилуйте, Анна Афанасьевна, – сконфузился Граф. – Привычки же никакой. Вот и неуклюже выходит все. Ну вы тоже хороши. Нет чтоб порыв оценить. Вот так и гибнут позитивные начинания.
   – Порыв!!! Я оценила порыв. Первые три чашки – оценены. Но на мне уже пять чашек кофея, а внутри всего половина. Это кошмар просто какой-то.
   – Что поделаешь, дражайшая, – вздохнул Граф. – День такой. По новомодному обычаю, нонче мужчины должны еду не только дамам, но и бабам подавать. А в доме у меня из мужской обслуги – Васька-конюх только. И тот пятого дня запил и валяется невесть где. А кухарка с горничной – бабы. Невозможно их заставить. День такой.
   – Кстати… – смущенно заурчала животом Графиня. – Я бы поела, ваше сиятельство. Вот ей-же-ей, поела бы. Вот прям без церемоний бы всяких.
   – Дунька! Пожраа… – закричал было Граф, но осекся и вздохнул. – А нельзя, матушка. Нельзя. Ибо Дунька – баба. Нельзя ей к плите сегодня. Розгами отогнал сегодня бабу неразумную. И ведь кричу ей: «Твой день сегодня, дура! Нельзя! Сегодня мужчины у плиты!» Не понимает, плачет только, да тюльпан подаренный жует. До чего ж темная баба. А в доме – шаром покати. Из готового – только масло есть. Сам проверял. Дуньке розог всыпал опять же за то, что запасу никакого. Хлеба даже не пекли ведь.

   – А может, в ресторацию? – подмигнула Графиня.
   – На чем? – хмыкнул Граф. – Васьки ж, подлеца такого, нет уже который день. А своего вы отпустили невесть зачем.
   – Так сами и сготовили бы, – топнула ножкой Графиня. – Раз уж день такой.
   – Так ведь первый раз день такой, – удрученно сказал Граф. – Непривычно, матушка. Что сумел – сготовил. Себе, бабам из прислуги. Радовались подлые. Еще бы – барин сам готовит.
   – Что ж вы приготовили, умелец? – всплеснула руками Графиня.
   – А кофеек вот. Вы позволите? – вскочил Граф и облил Графиню кофе.
   – Ох-х, – вздохнула Графиня и задумчиво куснула тюльпан. – Что ж не сидится суфражисткам-то этим? Понавыдумывают дней каких-то.
   – Угу, – кивнул Граф. – А манкировать нельзя. Скажут – ретроград, то-се.
   – Куда катится этот мир? – вздохнула Графиня и вдруг засмеялась, указывая на окно. – Глядите, глядите, Граф!! Что это делает ваша Дунька? Потешная такая.
   – Это ее, душа моя, дурнит-с, – хихикнул Граф. – Она ж весь день, окромя кофея, ничего не ела. А у простой бабы организм к культурным напиткам непривычный. То ли дело у вас.
   – А кстати… А то, Граф, может, водочки? – осенило Графиню. – А за огурчиком да капусткой вы в погреб запросто и сбегаете. А?
   – А что? – вскинулся Граф. – Это я запросто сейчас… Это мы мигом.
   – Беспомощные совсем, – прошептала Графиня, наблюдая как Граф бежит к погребу. – Без нас помрут совсем.
   Из погреба раздалось испуганное мычание, звон посуды и яростный крик Графа:
   – Васька! Ах ты подлец!!! Я тебе покажу как хозяйскую водку пить! Сссволочь! Вот взял моду – в женский день в погребе прятаться!

Весна

   – Следующий! – пограничник строго посмотрел на следующего.
   – Добрый день, – следующих оказалось двое.
   – По одному надо, – укоризненно покачал головой пограничник.
   – А мы вместе… Я с женой… Мы с мужем… – забубнила пара.
   – Ну давайте, – пограничник всем лицом показал, что идет на нарушение инструкций.
   – Вот.
   – Ага, – зашуршали страницы паспортов. – Надолго к нам?
   – На пару месяцев.
   – Цель приезда?
   – Личная. В гости.
   – В гости, эт хорошо, – у пограничника появилось чувство, что что-то не так. – Много ездите, я смотрю.
   – А как же, – радостно закивали приезжие. – И у вас часто. Ага.
   – Добро пожаловать, – стукнул штамп.
   – Спасибо, – закивали с той стороны и пошли получать багаж.
   «Что ж не так, а? – металось в голове у пограничника. – Вроде нормально же все. Федор Афансьевич… Галина Петровна… Супруги… Что не так? Пропустил что-то, пропустил… Или кажется?»
   – Супруги Грач, вас ожидают у справочного бюро! – сказал громкоговоритель. – Паавтаряю…
   «Точно!! Федор Афанасьевич и Галина Петровна Грач!» – понял таможенник и закричал:
   – Грачи прилетели, братцы!! Весна!!!!

Поединок

   – Ура! Ура! Молодец! – бесновались на трибунах. – Порви его!
   – Фиг ваш дятел порвет кого – наш просто охнул немного. – Кричали другие. – У нашего техника лучше. Потому что опыт! Давай! Давай!
   – Вот же, вот! – показывали пальцем первые. – Видали, как ловко он! Ваш рядом с нашим не валялся даже.
   – Где?! – смеялись в лицо первые. – Вот ваш, а рядом наш валяется! А ваш, между прочим, пыхтит и гримасы корчит!
   – Он поддразнивает вашего. Гримасы корчит, фигу показывает и язык! Молодец!
   – Ладно гнать-то! По-вашему видно, как ему трудно приходится! У него на лице мука и желание заорать. А наш суров, как Джордж Буш в Сирийской начальной школе.
   – Много вы понимаете! Наш опытнее. Это не желание заорать, а снисходительная улыбка. Он сейчас спокоен, как сфинкс. Холоден, как азот, и расчетлив, как налогообложение!
   – Как стерва, он расчетлив! Вы на брови его посмотрите! Нет, вы посмотрите! Они же у него домиком! Кулаки у него сжаты – он боится!
   – Если бы вас так жена боялась – вы сейчас не на трибуне были бы, а дома посуду мыли! С фингалом под глазом!
   – Вашему на кухне самое место! Заместо табурета!
   – На нашего где сядешь – там же и свалишься! А ваш – бревно-бревном!
   – Алё! Э-эй!! – перекрыл гам чей-то голос. – Что происходит, а?
   – Поединок это! – ответили трибуны.
   – Какой– же это поединок? Они ж на ринге сидят и молчат! Уже третий час молчат!
   – Да что ты понимаешь в борьбе?! – возмутились на трибунах. – Это борьба такая.

Ай лайк ту мув ит

   Суморуков спал и видел нечто прекрасное во сне:
   «Девушка в бикини бежала по лесной тропинке к Суморукову.
   – Убьешься, красавица! Не торопись! Тут ведь я, – благодушно сказал Суморуков, восседая в шезлонге.
   – Не могу я не торопиться, – кричала девушка. – К тебе же бегу. А ну как пропадешь.
   – Не пропаду. Дурак я, что ли, совсем, – успокаивал Суморуков. – А ты упадешь да коленки отобьешь. Это ж функционал насколько нарушен будет.
   – Не могу я так рисковать! – ускорялась пуще прежнего девушка. – Сейчас вот добегу и весь функционал тебе будет. Мииилыый!
   – Ура! – спокойно сказал Суморуков.
   – Ну вот и я! – добежала девушка. – А теперь закрой глаза!
   Суморуков послушно закрыл глаза и на всякий случай взволнованно задышал.
   – Ай лайк ту мув ит, мув ит! Ай лайк ту мув ит, мув ит! – закричали страшно вокруг…»
   – Надо сменить рингтон, – пробурчал Суморуков, просыпаясь. – Орет, как этот… Как крановщик в Иерихоне. А времени у нас…
   Часы на телефоне подсказали, что времени у них уже час тридцать и что звонят со скрытого номера.
   – Алло? – сказал Суморуков.
   – Спишь, что ли? – недовольно сказал мужской голос в трубке телефона.
   – Ну да, – кивнул почему-то Суморуков. – Заснул чего-то. Так получилось.
   – Вооот, – сказал голос. – А я не сплю тут. Не спится чего-то.
   – Плохо это, – посочувствовал Суморуков. – Организму сон требуется. Иначе с утра совсем плохо. И голова – как в тумане.
   – Посочувствовал, да? Посочувствовал? – разозлился голос. – А мне, может, от твоего сочувствия не легче ни капли. Понял?!
   – Понял, конечно, – согласился Суморуков. – Ни жарко, ни холодно от моего сочувствия. А кто это говорит?
   – Ваньку еще поваляй! – зло сказал голос. – Не знаешь, мол, туда-сюда… Представьтесь, мол… Очень смешно для половины второго ночи. А у меня сна – ни в одном глазу! Ты это понимаешь?!
   – Понимаю, конечно. Мне когда не спится – я овечек считаю. Они такие белые идут. Блеют. Но одна за другой строго. А трава такая зеленая и небо… Синь такая… Бездонная, вот. А на нем облака белые. Тоже на овечек похожи. И тихо так…
   – Ты сейчас понимаешь, что ты сам на овцу похож? – захрипел в трубке голос. – Что ты за чушь несешь тут? Давай поднимайся ко мне. В шахматы сыграем.
   – Куда подниматься-то? – спросил Суморуков. – Я на последнем живу. И лифт уже два месяца как не работает, сволочь.
   – Ой. А кто это? – смешался голос.
   – Суморуков это, – представился Суморуков. – А вас как?
   – Так что же ты, Суморуков, мне голову морочишь? – вскипел опять невидимый собеседник. – Я тут страдаю, понимаешь, от бессонницы, а ты не можешь внятно сказать, что я не туда попал? Сволочь ты! И овца еще! Что за люди…
   – Я пытался сказать… – начал было оправдываться Суморуков, но сердитый неспящий уже оборвал звонок.
   – Пусть сволочь. Пусть овца, – бормотал Суморуков. – Зато заснуть могу…

   «Девушка бежала от Суморукова.
   – Девушка! – налюбовавшись, окликнул Суморуков. – Куда это ты?
   – Ой! А вот ты где! – засмеялась девушка и побежала уже к Суморукову. – А я бегу, бегу – нет тебя нигде…
   – Заплутала, – хихикнул Суморуков. – Вот так вот всегда – дурная голова ногам покоя не дает.
   – Пустое! – отмахнулась на бегу девушка. – Ай лайк ту мув ит, мув ит…»

   «Когда я уже сменю этот рингтон», – подумал Суморуков и поднял трубку.
   – Ты где! – спросил женский голос.
   – Тут я, – растерялся Суморуков. – У телефона.
   – Нет, я спрашиваю – ты где?! – закричала женщина.
   – Да тут я. Это самый логичный ответ, – сказал Суморуков. – На кровати.
   – На кровати?! – задохнулась женщина. – На чьей кровати?! С кем ты, подлец?!
   – Сейчас один, – Суморуков вспомнил о девушке из сна и поэтому ответил томно.
   – Какая же ты скотина! – прошипела женщина и бросила трубку.
   – Куда ты бежишь, милая? – пробормотал Суморуков, засыпая…

   «– К тебе! К тебе, милый Суморуков! – закричала девушка и, раскинув руки, полетела к Суморукову… Ай лайк ту мув ит, мув ит!»
   – Алло?
   – И не звони сюда больше, сволочь!!! – закричала женщина.
   – Не буду, – с легкостью пообещал Суморуков. – Обещаю.
   – Какая же ты все таки свинья! – с презрением сказала женщина и бросила трубку.
   – Что-то я сегодня все больше и больше животное, – пробормотал Суморуков, погружаясь в сон.

   «– Ага-а-а-а! – откуда-то издалека закричала девушка. – Какой-то ты шалун. Ты так быстро передвигаешься! Только что вроде здесь был!
   – Я просто подпрыгиваю с шезлонгом, милая, – благодушно сказал Суморуков. – А Земля крутится сама. Ты знаешь, как быстро она вертится?
   – Я все равно тебя догоню! – радостно закричала девушка и побежала к шезлонгу.
   – Спасибо, Господи, – умиротворенно сказал Суморуков, наблюдая, как волнующе ведет себя грудь бегущей к нему девушки.
   – Ай лайк ту мув ит, мув ит! – загрохотало с небес».

   – Ну что еще?! – рявкнул в трубку Суморуков.
   – Спишь небось? – миролюбиво сказал неспящий.
   – Сплю! – резко ответил Суморуков.
   – Ты это… – замялся человек без сна. – Ты извини. Погорячился я чего-то. Злость такая взяла чего-то.
   – Ничего. Бывает, – понимающе кивнул телефону Суморуков. – Спокойной ночи.
   – Да ты издеваешься!!!! – взорвались в трубке. – Над больным человеком издеваешься!! Надо же какой подлец, а… Я семь раз неправильно набирал номер, чтоб попасть к тебе! Чтоб извиниться! А ты… Шавка ты! Вот! Злопамятная шавка, а не человек!!
   – Так ты еще семь человек разбудил? – свистящим шепотом спросил Суморуков. – Да ты козел!!
   И положил трубку.

   «Девушка сидела на середине тропы и ждала.
   – Ага-а-а! – обрадовалась она, когда увидела Суморукова. – Явился?!
   – Да! – восторженно закричал Суморуков. Я твой! Иди ко мне!!..
   – Ай лайк ту мув ит, мув ит…»

   – Да! – рявкнул Суморуков.
   – И не ори на меня! – закричала женщина. – Псих ненормальный!!
   И бросила трубку.

   «Девушка, покачиваясь от усталости, уходила от Суморукова.
   – Я тут! – игриво сказал Суморуков, подмигивая девушке в спину.
   – А мне плевать, – устало махнула рукой девушка. – Иди сам ко мне.
   – Бегу, родная! – согласился Суморуков и побежал к девушке.
   – Ай лайк ту мув ит…»

   – Да! – крикнул Суморуков так, что соседи снизу упали с кровати и постучали головой по батарее.
   – По голове себе постучи! – абсолютно хамски отреагировал Суморуков.
   – А я по чему стучу?! – взвыли в один голос соседи снизу.
   – Спать идите! – закричал Суморуков и сказал в трубку: – Я вас слушаю.
   – Старичок, прости, что я среди ночи так поднял тебя, – затараторили в трубке. – Просто тут ситуация такая… Я застрял тут. А машин нет. Уже полчаса стою. И троса у меня нет. И ни у кого нет этого гадского тросса!! Ты понимаешь? Может, ты подскочишь, да выручишь? Тут недалеко… километров сорок.
   – У меня тоже троса нет, – смутился почему-то Суморуков. – Рад бы, но…
   – У тебя же был, жмот! – рассмеялись радостно на том конце. – Давай поднимайся, трос бери и приезжай. А потом отдам тебе. Или новый куплю.
   – Ну нет у меня. Честное слово! Клянусь здоровьем. У меня и машины-то нету! – оправдывался Суморуков. – Я Суморуков.
   – Кто? – не поняли на том конце провода.
   – Суморуков, – гордо ответил Суморуков.
   – Ха-хах… Так это я что? Не туда попал, что ли? – засмеялись в трубке. – Что ж ты не спишь, лось? Уже же времени – офигеть сколько. Хотя тебе-то чего. Ты же дома.
   – Ага. И спать хочу, – согласился Суморуков.
   – Да тут вообще глупая история. Я машину жены взял. А в ней троса нет. А проходимость у нее…

   «– Что ты тут мельтешишь все, Суморуков? – строго сказала девушка. – Тебе делать нечего?
   – А я виноват? – протянул Суморуков. – Они звонят. Я лечу к тебе!
   И он побежал к девушке…
   – Ай лайк ту мув ит, мув ит».

   – Сорвалось что-то, – бодро доложили в трубке. – Я тебя зову, зову, а тебя нет. Не слышно. Только сопение чье-то. Пришлось перезвонить.
   – Я заснул просто, – сказал Суморуков.
   – Вот ты даешь! Тетеря сонная, – засмеялся собеседник. – Так вот, короче – троса нету, а тут зевнул чего-то и на брюхо сел. Представляешь?..

   «– Суморуков, а Суморуков? А ты не боишься? – зло сказала девушка.
   – Чего? – игриво подмигнул Суморуков.
   – Вот ты дойдешь ко мне, да?
   – Ну конечно. Я добегу!!! – раскинул руки и пустился рысью Суморуков. – Ты видишь, как я лечу к тебе?
   – Ну так вот. Вот ты дойдешь, у нас тут даже секс может образоваться. Так? – порозовела девушка.
   – Все образуется, милая! – бежал Суморуков.
   – И в самый неподходящий момент тебе как позвонят. Вот это ай лайк ту мув ит, мув ит…»

   Суморуков проснулся и с удивлением посмотрел на молчащий телефон.

   «– Это было подло! Мне теперь сначала бежать надо! – бурчал он на бегу. – Ты же знала, что я проснусь. Зачем ты это сделала?
   – Беги ко мне, Суморуков! – воззвала девушка. – Беги, милый!!
   Суморуков сосредоточенно бежал. И вот уже руки его коснулись кожи девушки…
   – Ай лайк ту мув ит, мув ит… – издевательски пропела девушка».

   – Вот же, стерва! – выругался Суморуков…

   «– Ну прекрати! – бежал он снова. – Ну зачем это? Это же не смешно!!
   – Так и будешь бегать! – крикнула зло девушка. – Пока не научишься на ночь телефон выключать! Понял?!
   Суморуков остановился и пристально посмотрел на девушку.
   – Что? Чего уставился? Беги давай! – крикнула девушка.
   – Как ты можешь, а? – спросил Суморуков. – У них же у всех проблемы! Бессонница у мужика, у женщины любимый пропал, парень застрял где-то ночью…
   – Да плевать! Это же незнакомые люди! Понимаешь? – спорила девушка. – Таких миллионы. Разве тебе не плевать?
   – Мне-то плевать. Я обычный человек, – грустно сказал Суморуков. – Но ты! Ты же – героиня моих снов. Сказочный персонаж. Тебе-то почему плевать?
   – Суморуков! Прости! – осознала девушка.
   – Колей меня зовут. Колей, понимаешь? – сказал Суморуков Николай, грустно посмотрел на девушку и с горечью выдал:
   – Ай лайк ту мув ит, мув ит!»
   Ему все равно уже пора было вставать.

Разгон генетики. Первопричина

   Письмо
   тов. И.В. Сталину
   От Института Генетики

   В ответ на ваше письмо «Чем вы там занимаетесь, уроды?» рады сообщить, что на сегодняшний день закончена разработка нескольких важных проектов.
//-- Военные разработки: --//
   Кавалерийская Лошадь Разведки Модернизированная (КЛРМ).
   КЛРМ создается по многочисленным жалобам министерства обороны. Существенные отличия КЛРМ от КЛО (кавалерийская лошадь обыкновенная):
   Отсутствие копыт. Вместо копыт КЛРМ оснащена обыкновенными ступнями. Благодаря этому новшеству разведка, не спешиваясь, сможет подкрадываться к объекту разведки бесшумно (на цыпочках).
   После ряда экспериментов было выяснено, что при передвижении по мягкой траве КЛРМ громко ржет от щекотки. Для обеспечения бесшумности передвижения разработаны кеды и чешки для защиты от щекотки, заноз и повреждения ступней КЛРМ. Также КЛРМ укомплектовывается:
   маршевыми ботинками – для марш-бросков на большие дистанции;
   хромовыми сапогами – на случай парада;
   валенками – на случай эксплуатации в зимний период;
   горными лыжами – на всякий случай;
   лаптями и онучами – во имя соблюдения культурных традиций и единения с трудовым крестьянством.

   Также для удобства бойцов РККА на КЛРМ нашим институтом планируется вырастить:
   Флагшток;
   Седло;
   Стремена;
   Кисет;
   Крепления для сумок;
   Крепления для пулемета;
   Фаркоп.

   Смешная Корова.
   Оснащена лосиными рогами, косоглазием, шкурой психоделической гаммы. Умеет курить, но кашляет в случае крепких сортов табака, забавно сворачивает самокрутки, может сама себя подоить. Неуклюже (особенно на льду) танцует кадриль, барыню и яблочко, отбивая ритм ушами и мыча основной мотив.
   Умеет ходить на задних ногах, смешно размахивая передними.
   Будучи помещена перед вражескими позициями, начинает все это демонстрировать. Чем и приводит противника в небоеспособное состояние. Ржущего противника можно брать голыми руками.
//-- Домашнее хозяйство: --//
   Сторожевая Собака Модернизированная ССМ.
   Обычный лай сторожевой собаки, как правило, малоинформативен.
   В 99 % случаев трудящиеся по сигналу сторожевой собаки выскакивают во двор с топором по совершенно пустяковым поводам, тревожатся и хрипло кричат «Кого еще там принесло?» В результате: недосып, расшатанные нервы, сорванный голос и как следствие – падение производительности труда и невозможность петь в самодеятельности. Потому ССМ лает установленными сигналами. На сегодняшний день разработано несколько сигналов:
   – Однократное короткое тявканье – можно не наступать на собаку.
   – Двукратное короткое тявканье – смотрите! Смотрите! Сука!
   – Вой – скушно как-то.
   – Заливистый лай – у нас во дворе животное!
   – Злое рычание и лай – у нас во дворе человек!
   – Продолжительный лай – ничего страшного. Показалось.
   – Напряженное молчание – у вас воруют скотину, а вы все спите.
   Список сигналов может быть дополнен по желанию заказчика.
   Благодаря хвосту особой конструкции при встрече с хозяином может создавать легкий бриз во дворе.
   Дополнительный палец на правой передней лапе позволяет бесшумно пригрозить распоясавшимся детям в мирное время и стрелять из нагана в военное.

   Говорящий Картофель.
   Сообщает о степени зрелости на грядке и степени готовности при приготовлении. Поет фольклорные песни во время очистки. Жалобно стонет в случае неподходящих условий хранения. При прорастании объявляет себя готом и просит похоронить его.

   Чеснок без запаха.
   Обыкновенный чеснок, не обладающий запахом. Вкуса какого-либо тоже не замечено. Целебных свойств не обнаружено. Скотина его жрать отказывается. Сторож Василий его жрет, но как-то безрадостно. Область применения этого изобретения пока не выяснена.
   В разработке:
   Одуванчик-щекотун
   Цикорий-галлюциноген
   Енот-центрифуга
   Носорог-дырокол
   Гоголь-Моголь (писатель-неписатель)
   Самонаводящиеся мухи
   Рыба-серп-и-молот

   С уважением,
   Ученый коллектив Института Генетики.

Несгибаемый

   – Вы неудачник! Вы это понимаете? – бросил в сердцах начальник, выслушав очередное оправдание Василия Семеновича.
   – Что вы! – обиделся Василий Семенович. – Какой же я неудачник? Это все интриги! При чем тут везение с удачей? Да! Будильник не сработал сегодня. Это подлый заговор производителей будильников против потребителя. Они специально делают такие будильники, которые иногда не срабатывают. Чтобы люди покупали новые будильники! Я точно знаю – у меня товарищ работает на заводе. У них было указание такое – разработать будильник, который работает надежно только два года, а потом не срабатывает.
   – Да что вы говорите? – удивился начальник.
   – Точно вам говорю. Прорвало трубу – вы думаете случайно? Сорок лет простояла, а тут вдруг ее прорвало. Абсолютная случайность! Как же! И то, что у водоканала трубы на складе лежат, сантехники не кормлены, не поены уже месяц – совершенно не случайно. Что вы… И давление они в трубах не поднимают специально для того, чтобы у людей трубу прорвало, – излился сарказмом Василий Семенович. – А соседи-сволочи были предупреждены и заранее перекрыли воду у себя, чтоб лопнуло только у тех, кто отличается от них! У самых неугодных прорвало, а у приближенных – все в порядке. Простое невезение. Как же…
   – Кошмар какой… – поморщился начальник.
   – Автобусы! Вы думаете, случайно нет свободных мест? Вы думаете, он случайно уезжает, когда я почти добежал до остановки? Абсолютно случайно это происходит каждый божий день?! Как бы не так! – окреп голосом Василий Семенович. – Это по заказу сверху! Меня травят. Как неугодного! Все остальные нормально добегают, а я нет. Я всего один раз добежал вовремя и что вы думаете? Ну?
   – Вы успели? – предположил начальник.
   – Как бы не так! – горько усмехнулся Василий Семенович. – Ступенька оказалась скользкой. Я упал и разбил себе лицо. Вы понимаете? Одному из водителей приказали облить ступеньку и дождаться меня. Вот такая вот случайность! И пропуск остался дома – совершенно случайно.
   – А пропуск-то – тоже происки?
   – А что, по-вашему? У нас, у проходной вечно ошивается дворняга Тузик. Никогда ни на кого не лаял, ни на кого не бросался. А мне разорвал штаны! – Василий Семенович оскалил зубы и показал, как Тузик разрывал штаны. – Я выходил и наступил на него. Он и вцепился. Никогда он там не лежал, а тут вдруг лег. Случайность? Возможно. Но если учесть, что вахтер Иванов знает, что я пропуск держу в заднем кармане брюк и что Тузик слушается только его, можно быть уверенным, что это вахтер Иванов приказал Тузику лечь там, где я буду проходить. Оооо! Вахтер Иванов – неглупый человек. Он точно рассчитал, что Тузик, эта игрушка в руках вахтера, обязательно кинется на того, кто наступит бедной собаке на лапу. Кинется и разорвет ему брюки. Что делает в первую очередь человек с порванными брюками по приходу домой? Правильно! Достает все из карманов и зашивает брюки! Производители ниток делают нитки непрочными, производители иголок делают игольное ушко диаметром, меньшим чем сечение нити. Для чего? Для того, чтобы человек, сатанея от пришивания, забыл обратно уложить в карманы деньги, пропуск и носовой платок. Все для того, чтобы человек с утра сморкался пальцами, вызывая неодобрение прохожих, шел на работу пешком, потому что без денег, и дал шанс вахтеру Иванову покуражиться над собой за забытый пропуск. И так – каждый день! Во всем! Вот такое подлое коварство и всеобщий заговор. Массовая травля! А вы говорите – неудачник…
   – Вы не неудачник, Василий Семенович, – ошалело сказал начальник. – Беру свои слова обратно.
   – Спасибо за понимание и поддержку… – прочувственно сказал Василий Семенович.
   – Вы воинствующий неудачник, – закончил фразу начальник. – Несгибаемый.

Мнение

   Однажды Петрович обнаружил у себя что-то уродливо вычурное.
   – Вы кто? – с отвращением спросил Петрович.
   – Я ваше новое Мнение, – захихикало Мнение. – Вы меня думаете.
   – Не думаю я такой уродливой фигни, – сказал Петрович. – У меня другое мнение. Красивее, логичнее, добрее.
   – Да-да-да. Обычное, среднестатистическое мнение у вас, разумеется, есть. Никому не интересное. Одно из миллиардов, – презрительно сказало Мнение. – Я – ваше парадно-выходное Мнение. Свежий взгляд на вещи. Разумный и логичный. Свободный от устаревшей морали и предрассудков. Вот, смотрите!
   Мнение огляделось, подскочило к кошке Петровича и пнуло ее в бок.
   – О! Видал? И поделом! – гордо заявило Мнение, отследив полет кошки.
   – Вы зачем это сделали? – спросил Петрович.
   – Эпатирую, – ответило Мнение. – Кошек не жалко.
   – Похвально, – кивнул Петрович. – А нафига?
   – А просто так, – ответило Мнение.
   – Я вас не понимаю, – растерянно сказал Петрович.
   – Это потому, что ты ограниченный болван. Только ограниченные болваны не понимают меня, – радостно засмеялось Мнение и пнуло в живот Петровича.
   – Ай! – согнулся Петрович. – За что?
   – Возможно, я покажусь тебе жестоким, но другого выхода нет вовсе. Тебя нельзя не пнуть. Ты закомплексованный, зомбированный тип, который не понимает очевидных вещей! – убежденно сказало Мнение. – Людей, которым не понятна моя логика, нужно и должно пинать. Ибо они – устаревший мусор!
   – Какая катастрофическая глупость, – схватился за голову Петрович.
   – Закрой хлебало! – грубо сказало Мнение. – Ты не можешь мне запретить высказываться. Слава богу, не тридцать седьмой год. Любое мнение имеет право на существование. Понял?!
   – Вооон! – закричал Петрович.
   – Сам пошел! – заорало в ответ Мнение. – Не нравлюсь – можешь валить! Это всего частное Мнение!
   – Офигело совсем! – взбеленился Петрович. – Ты же мое Мнение! Что ж я своему мнению не хозяин?
   – Твое?! – обрадовалось Мнение. – А почему ты тогда меня на люди никогда не выводишь?
   – Само дойдешь! – буркнул Петрович. – Раз правильное такое – дойдешь и до людей.
   – Нееет, – капризно скривило губы Мнение и запрыгнуло Петровичу на руки. – Ты должен меня донести до них.

Взаимосвязь времен

   – А я тебе говорю, что есть взаимосвязь времен! – горячился Владимир. – Есть и всегда была!
   – Не-а. Нету, – лениво спорил Саня.
   То бишь Саня, конечно, понимал, что взаимосвязь времен есть, но Владимир спорил очень увлеченно и забавно тряс головой во время своих монологов.
   – Ну вот смотри, смотри… – тряс головой Владимир. – Ну вот допустим… Допустим… Допустим, вот Цветков из соседнего кабинета… О! Сейчас я его даже позову.
   Владимир пулей выскочил за дверь и через минуту вернулся со смуглым Цветковым.
   – Какая, на хрен, еще наглядность?! – поздоровался Цветков.
   – Все вопросы к Владимиру, – пожал плечами Саня. – Предполагаю, что сейчас ты взаимосвяжешь времена. Но могу и ошибаться.
   – И не таких связывали, – кивнул с достоинством Цветков. – Банкуй, Вова.
   – Цветков, ты – темное прошлое! – ошарашил Владимир аудиторию.
   – Чего эт я – прошлое? – набычился Цветков.
   – Для наглядности, – отмахнулся Владимир. – Для примера только. Потому что ты смуглый, грубый, простой и здоровый. И айкью у тебя ниже.
   Саня уважительно захлопал в ладоши.
   – Морду я набить тебе всегда успею, Вова, за такие инсинуации, – задумчиво протянул Цветков. – Пока мне просто интересно – чем это кончится.
   – Чьим темным прошлым является Цветков? – поинтересовался Саня.
   – Не важно… Или нет – важно! Цветков – твое темное прошлое, – решил Владимир и посмотрел строго на Саню.
   – Какой кошмар… – Саня оглядел Цветкова. – Ну, допустим… Дальше чего?
   – Цветков – это твое далекое прошлое! – акцентировал Владимир. – А вот, допустим, Федя из курьерской службы… Я сейчас!
   Владимир вновь выскочил за дверь и затопал по коридору.
   – Федя из курьерской службы – это твое будущее, – заржал Цветков.
   – Удивительно, что меня хотя бы в курьеры возьмут с таким темным прошлым, – парировал Саня.
   – Я – далекое прошлое, – возразил Цветков. – В корнях родового дерева.
   – Генеалогического древа, антиквариат, – поправил Саня.
   – Мы в далеком прошлом таких слов не знали, – возразил Цветков. – Тогда люди не шибко умными были. Боялись. Потому как тем, кто шибко умный, безо всяких разговоров в рыло били.
   – Дикие времена, – покачал головой Саня.
   Дверь отворилась и вошел Владимир с Федей из курьерского отдела.
   – За пивом не пойду! – поздоровался Федя с присутствующими.
   – Какое мерзкое у тебя будущее, Саня! – ахнул Цветков. – Сволочное даже, я бы сказал.
   – Федя – это недавнее прошлое! – выдохнул Владимир. – Молод, красив, проблем никаких, глуп, наивен, беден и амбициозен.
   Саня и Цветков уважительно зааплодировали.
   – А если я за пивом схожу, этот поток оскорблений прекратится? – спросил обиженно Федя.
   – Это не оскорбления, а наглядность, – строго сказал Саня. – Ты в самом деле глуп и амбициозен. Это я тебе говорю. В отличие от Владимира, я имею на это право.
   – Это почему это? – вскинулся ущемленный в правах Владимир.
   – Потому что Федя – мое недавнее прошлое. А критиковать свое недавнее прошлое имею право только я.
   – Я сейчас уйду, – пригорозил Федя.
   – В прошлое? – издевательски спросил Цветков.
   – В далекое прошлое, – заржал Саня. – Федор уходит в Цветкова. Вот такая вот взаимосвязь времен.
   – Вот-вот-вот! – обрадовался Владимир. – Мы видим, как Саня ржет из-за сказанного Федором. Налицо влияние недавнего прошлого на настоящее. А сейчас нам необходимо ближайшее будущее.
   – Сонечка-секретарь, – твердо сказал Саня.
   – Почему Сонечка? – не понял Владимир.
   – Потому что третий размер, потому что ноги, потому что – ухх какая! – пояснил Саня. – Я свое ближайшее будущее вижу именно так. Уповаю и надеюсь.
   – Саня решил стать женщиной, – скорбно прошептал Цветков.
   – Цыц там, неандерталец, – погрозил кулаком Саня. – Ближайшее будущее должно быть красивым, беззаботным и обещать много приятностей. Пусть даже это будет и глупо, и бездуховно, с точки зрения остальных людей.
   – Правильно! – сказал Федя. – Молодец!
   – Молодец, Саня! – прогундосил Цветков. – Ты и в недавнем прошлом был пошлым эротоманом.
   – Я за Соней! – сказал Владимир и выбежал из кабинета.
   – Я за водкой! Мигом вернусь! – сказал Федя и тоже выскочил.
   – Вот молодец! – Цветков крепко пожал Сане руку. – И сейчас мужик, и в молодости был мужик.
   – А то, – довольно согласился Саня. – А ты причешись, вымой лицо, поправь рубашку. Сходи туфли протри. И закуски добудь в срочном порядке.
   – Это ты сейчас ко мне в стилисты нанимаешься? – удивился Цветков. – Или меня в холуи записываешь?
   – Это я сейчас искажаю историю, – пояснил Саня. – Приукрашаю темное прошлое и придумываю подвиги. Закуску, допустим, в течение десяти минут добыть – это Подвиг.
   – Резонно, – уважительно сказал Цветков. – Я мигом!
   …
   Через час Сонечка довольно хихикала и висела на молодом и красивом Феде из курьерской службы.
   – Теперь ты понимаешь? – пьяно вещал Владимир. – Ты понимаешь, как ошибки в недавнем прошлом могут лишить тебя радужного будущего? Несмотря на героическое и приукрашенное далекое прошлое? Понимаешь?
   – Угу, – хмуро кивал Саня, по-черному завидуя Федору. – Лучше б у меня было другое недалекое прошлое. Хилое, больное, очкастое…
   – У меня вопрос из глубины веков, – поднял руку Цветков. – Почему у нас тут нет далекого будущего? А?
   – Как нет? – хмыкнул Саня. – Далекое будущее – это Владимир.
   – Почему? – не понял Владимир.
   – Сильно умное, невзрачное и на него всем плевать, – хихикнул Саня и поднял стакан. – Ну… За взаимосвязь времен!

Правила подписания фотографий для чайниц

   Точно указывайте кто на фотографии.
   Если фотография нравится:
   Если на фотографии вы – так и пишите «Я». Можно также – «ЯЯЯЯЯЯЯ», «опять Я», «снова Я», «Это тоже я», «Вот такая я».
   Если вы на фотографии озорная вся, логичнее всего будет подписать – «ЙААА!!», «Трям!», «ЭТА ЙАААА!»

   Если на фотографии вы с подружкой – появляются варианты – «Мы. Я слева», «Я с подружкой(слева)», «Я и Маринка. Я слева», «ЙА и МАРИНГО. ЙА СЛЕВО», «Я и какая-то дура. Я слева», «Алкашки. Я слева»…

   Если на фотографии вы с парнем – «Я и Мой Парень. Я слева».
   Если вы с собакой – так и пишите «Я и моя собака. Я слева».
   Если на фотографии вы не вся, укажите, какая именно часть вас тут изображена: «Мои(я) Ноги(а)», «Мои(я) Руки(а)», «Локоть», «Вот такое колечко купила», «Раскрываю тему», «Вид сзади», «Мизинчег», «Пупок», «Вот такая татушка у меня»…

   Если фотография не нравится:
   Старайтесь оправдаться. Напишите «Злая тут чета», «Не спала пятнадцать лет», «Утрам с бадуна», «Пять менут назат миня ударили дверью», «Токошто сарвалась в пропасть», «Нипричесанная», «Тут меня обидил кто-та», «Мальчишки сволачи абмазали меня кашей, аблили вином, абмазали зубной пастой. А ваще – неплоха отдохнули», «ИЗВЕНИТИ ЗА ВИД», «Не судити строга», «Мы с Маринкой. Грустные чета».
   Говорите, где это. Разумеется, надо сообщать о месте, в случае если место знаменитое. «В париже», «В мадриде», «кипр 2008, лето, море», «игипет, шармольшейх 2006», «горы», «море», «шошлыки»… Если место не знаменитое, оправдывайтесь: «у бабушки в деревне», «заехали случайно в какую-то дыру», «я и указатель. Я слева».
   Объясняйте, что вы делаете в кадре – «Болдею», «Атдыхаю», «Пью пЫво», «Ем мняско. Мням-мням.», «Ммммм. Марожэна!!», «Купаюсь!!», «пытаюсь перегрызть проволку», «спиной упираюсь в столб. я слева»…

   Не забывайте подчеркнуть нетипичность данной фотографии «Инагда я бываю и токой», «задумалась», «мне эта фодка чета нравется»…

   Особо красивым фотографиям надо давать поэтические названия «Адиночество», «Весенняя грусть», «Ностольгия», «где же ты, мой принц», «пакой и умеротворение», «вся токая зовущая»…

   Можно комбинировать: «Я и Маринка. Болдеем на шошлыках», «Я и Маринка. Я слева. Только что нас ударили дверью. Маринка чета злая», «Я и Маринка. Адиночество».

   Ну и если подпись не придумывается, можно использовать что-то нейтральное «Бздыщь!», «Оппа!», «Нате!», «пампарам!», «Born tu bee wild», «Seksi», «Ура!»

   Если совсем не придумывается и нету времени – «.», «,», «…», «!», «!!!», «?».
   Удачи всем.

Почти эпос

Арслонтандиливкак и…

    -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

   Моральные и не очень сказки.
   (Серия бестолкового бреда, претендующего на сагу или даже на эпос. Претендующего, правда, на это звание в кругах людей, которые не совсем себе представляют, что такое эпос или сага.)

Рождение Арслонтандиливкака

   Жил был мальчик… То есть на какой-то момент существования человечества он, безусловно, не жил.
   Родители очень хотели, чтоб о мальчике в будущем не трепались попусту и назвали его Арслонтандиливкак. Сначала, главное, хотели придумать матерное имя. Ржали долго оба:
   – Представляешь, представляешь? – катался по полу отец. – Назовем его, допустим, Ннахом. Учительница встает и говорит – «К доске, Ннах!». Все в шоке будут. Или на улице – «Эй, Ннах». Все оборачиваются, возмущаются.
   – Тхахахаа! – смеялась еще беременная в то время мама. – А если по фамилии будут звать?
   – Так еще ж прикольнее! – счастливо улыбался отец. – Модекратнов-Валуа-Каппетнги Ннах! Все умрут.
   – Хахахах! Прикольно, – смеялась беременная. – А еще можно назвать…
   И нашептывала в ухо мужу всякие гнусности, от чего он терял сознание, потому что никак не ожидал, что беременная женщина может ругаться, как сильнопьяный матрос, которого человек, сильно похожий на Сергея Зверева, облил внезапно ведром прокисшего кефира с высоты 4-го этажа, да еще и засмеялся обидно.
   А потом в одночасье родителям стукнуло по шестнадцать лет, они, под грузом лет, стали серьезнее и поняли, что нельзя называть ребенка как попало. И решили, что имя должно быть информативным и сразу рассказывать почти все о человеке. Залет – как имя, забраковали сразу. Плодлюбвипетраисветланы – тоже, хотя информативности было больше, но отец уже решил отказаться от информативности и решил, что имя должно внушать уважение. Но против имени Этомойсынктоивотронетубьюсразуказлы возразила мама. Потому что у нее воображение было богатое и она в деталях представила себе, как мальчик в подворотне отвечает гопникам на вопрос «Слышь, малой, как тя завут?» и все последствия такого знакомства.
   А сама, главное, в это время журнал умный читала, где говорилось, что знание имени человека дает до семидесяти процентов власти над ним. Испереживалась все, в журнальчик плюнула и сказала:
   – Будет он Пдыррфдловапкринижывус!! Съели, гады? Попробуйте запомнить теперь! Фиг вам, а не власть, над сыном моим!! Я победила! Победила!!!
   – Как-как будут звать моего сына? – переспросил отец.
   И украл победу у жены, которая повторить имя не смогла, но обрадовалась, что способ верный. Раз уж сама МАТЬ РЕБЕНКА не запомнила – куда там остальным.
   В этот раз подошли к вопросу предусмотрительно. Записали на бумажке имя – и айда в роддом. Рожать чтобы. Время как раз пришло. А чего тянуть – родители готовы, имя есть…
   – Нарекаю тебя Арслонтандиливкаком! – серьезно провозгласил отец, тщательно сверяясь с бумажкой.
   – Хренассе! – удивился доктор и уронил Арслонтандиливкака на безжизненно белый, холодный кафельный пол.
   – Нормально жизнь начинается! – удивился Арслонтандиливкак, лежа на полу.
   – Он разговаривает!!! – закричала акушерка и хлопнулась в обморок.
   – Она орет!! – закричал Арслонтандиливкак и от удивления сел на полу.
   – Хо-хо! – обрадовалась Арслонтандиливкакова мама. – Он сидит уже! Молодец, сынок! Этот… как, бишь, тебя…
   Она забрала у отца листок и, запинаясь, прочла нежно:
   – Арслонтандиливкакушкаа!
   – Не лишай меня общения с ребенком! – возмутился отец и отнял у матери бумажку – Арслонтандиливкак, пока твоя мать лежит, я, твой отец, хочу тебе пожелать долгого и крепкого здоровья…
   – И чтоб власть над тобой не захватил никто! – захохотала счастливая мать. – Выкусили, да?! Имя им! Как же! Все!! Все выкусилиии!!! Во тебе, а не власть над сыном моим!!!!! – показала она дулю врачу.
   – Идите все отсюда вон! – почему-то вернулся дар речи к врачу. – А то я вам всем морды сейчас набью! Устроили тут, понимаешь, бардак!
   – И ребенку набьешь?! – взвизгнул Арслонтандиливкак.
   – Сволочь! – сказала мать.
   – Беспричинный агрессор! – весомо уронил отец. – Мы уйдем, но справедливость уйдет с нами!
   – ВООООН! – закричал врач – В ПАЛАТУ ВСЕ!!! ПОЗДРАВЛЯЮ! У ВАС СЫН!!!
   – МЫ ЗНАЕМ!! – гаркнула на врача вся семья с Арслонтандиливкаком вместе.
   И все ушли в палату. А доктор сел и разрыдался. Неадекватный какой-то, наверное.

   Пучок Морали:
   1. Имя – дело серьезное. Не до приколов. А то называть детей Эрастами легко, а им потом жить.
   2. Молодо – зелено, совершеннолетно – уже других цветов должно быть. Большая ответственность.
   3. Если не запоминается – лучше записывать.
   4. Дети взрослеют быстро.
   5. Не выводите из себя врачей. Они хорошие, как правило. Но нервные.
   6. Мать за ребенка всегда рада, и вообще горой стоит.
   7. Шести предыдущих пунктов вполне достаточно.
   8. Достаточно для чего, Фрум?
   9. Отвали, Фрум.
   10. Надо было не писать этот пункт. А то четное получается.
   11. ВО-О-О-ОН ОТСЮДА, ФРУМ!!! В ПАЛАТУ!!!

Арслонтандиливкак и искажения имени

   – Бумажку мне! – скомандовала мать.
   – Дорогая? – не одобрил отец. – При ребенке?! Рисовать?! Я думаю, ему рано разочаровываться в родителях.
   – С именем бумажка где? – пояснила мама. – Я должна как-то обратиться к ребенку или нет?
   – А-а-а-а, – понял папа. – Вот.
   – Арслонтандиливкак, – запинаясь прочитала мама. – Моя жизнь превратится в кошмар. Надо как-то сократить, наверное.
   – Я отвечу адекватно, – пригрозил Арслонтандиливкак.
   – Арслонтандиливкак? – подняла брови мама.
   – Мама? – поднял брови Арслонтандиливкак.
   – Арслонтандил? – сократила мама.
   – Мам? – адекватно ответил Арслонтандиливкак.
   – Арслон? – усугубила мама.
   – Ма? – не сдавался Арслонтандиливкак
   – Арс! – маме понравился это вариант.
   – М? – хмыкнул Арслонтандиливкак.
   – А! – хихикнула мама.
   – ! – торжествующе промолчал Арслонтандиливкак.
   – ! – торжествующе промолчали оба родителя.
   – Вот вы и попались! – захихикал Арслонтандиливкак. – Теперь вы будете звать меня молча. Я во дворе, допустим, играю. А вам, допустим, нужно меня домой позвать срочно. Дурацкую какую-нибудь майку с покемонами примерить. Вы открываете окно и начинаете громко молчать. А я играю себе. Пока зов сердцем не почувствую.
   – До чего ж у нас гениальный ребенок! – восхитилась мама и замолчала.
   – Что мама? – отозвался Арслонтандиливкак.

Арслонтандиливкак и дети

   – Дети, дети!! – маминым голосом кричал из окошка Арслонтандиливкак. – Не хотите поиграть с нашим ребенком?
   – Вау! – обрадовались дети. – А можно? А как с ним играть?
   – Конечно, можно! – кричал Арслонтандиливкак. – А играть с ним просто – конфету даете, а он вам за это говорит что-то. Или песню поет. Или танец танцует. Или морду прикольно кривляет. Очень смешно получается.
   – Ух-ты!! – обрадовались дети. – А если у кого-то конфеты нет? Те как играть будут?
   – Те, у кого конфет нету, – и не дети вовсе, а взрослые! А раз взрослые – пусть деньгами дают, – рассудил Арслонтандиливкак.
   – А у кого и конфет и денег нет? – торговались дети.
   – Те бедняжки! – заплакал Арслонтандиливкак. – Тех мне жалко очень! Они не смогут поиграть с Арслонтандиливкаком!
   – Есть! Есть конфеты дома! – закричали дети. – И деньги дома есть!
   – Бегите по домам, сорванцы! – засмеялся Арслонтандиливкак маминым смехом. – А потом за Арслонтандиливкаком приходите. Он на лестничной площадке будет лежать. Осторожней там с ним!
   – А вы где, тетя? – закричали дети.
   – На работе я! – маминым голосом закричал Арслонтандиливкак. – Ребенка бросила дома и на работу ушла. А дома – ни одной конфеты! Щастливое, блин, детство у ребенка!

Арслонтандиливкак и Бабайка

   Бабайка приходил к Арслонтандиливкаку каждую ночь. Бубукал, рожи корчил, угрожал, в позу становился, требовал чего-то, проявлял неуважение… В общем, вел себя глупо, как Великобритания.
   – Ты ж пойми, дурашка! – увещевал Арслонтандиливкак – Не боюсь я тебя, не боюсь совсем. Понимаешь?
   – Ага! – понимал Бабайка и продолжал нелогично – КАПЕ-Е-ЕЦ ГРЯДЕ-Е-ЕТ! БОЙСЯ КАПЕЦА-А-А!! ГОТОВЬТЕСЬ К КАПЕЦУ-У-У!!
   – Ну вот, и зачем ты, дурак заполошный, капс-локом кричишь? – спокойно спрашивал Арслонтандиливкак.
   – Капец-то грандиозен, – смущенно оправдывался Бабайка. – О грандиозных вещах надо капс-локом кричать. А не грандиозные тебя не пугают. Ты странный такой ребенок.
   – Ой! – испугался Арслонтандиливкак. – Я ж ребенок еще!!
   – Ага?! – спросил обрадованно Бабайка.
   – Не-а, – захихикал Арслонтандиливкак. – Купился?
   – Эх-х, – вздохнул Бабайка и зарычал страшно на Арслонтандиливкака.
   – Тигр! – угадал Арслонтандиливкак.
   – Все знает, – вздыхал Бабайка. – А вот это, например, кто?
   И рычал еще страшнее.
   – Дворник наш, – отвечал Арслонтандиливкак. – Грамм шестьсот на груди. До отключки минут двадцать.
   – Все знает… – вздыхал Бабайка…

   Пучок моралей:
   – Не сокращай, да не сокращен будешь.
   – Родила дитя – запомни имя.
   – Встал у окна – не молчи. Зови ребенка ужинать.
   – Молчишь – молчи красноречиво.
   – Дети цветы жизни. Им тоже нужны горшки.
   – Конфета – не роскошь, а денег стоит.
   – Если не покупать детям игрушки, они будут играть со всякой фигней.
   – Бабайка – сволочь.
   – Дворник – пьянь.
   – Капец грядет неграндиозный.

Арслонтандиливкак и укрощение пальца

   – Арс! – сказала мама. – Прекрати! Мозги поцарапаешь!
   – А? – не вынимая пальца из носа, возразил Арслонтандиливкак.
   – Бэ! Палец из носа вынь! Тебе уже пять лет, все-таки!
   – Фигассе, время как летит, – удивился Арслонтандиливкак. – Всего 3–4 рассказа назад родился… Видимо, год за двадцать идет. Как компенсация за трудные условия. С такими-то родителями…
   – Палец вынь! – не подключилась к дискуссии мама.
   – Откуда в вас эта авторитарность? – палец оставался там же где был. – Ни одного разумного довода… Приказы только.
   – Это некрасиво. Меня тошнит аж, – привела довод мама.
   – Что-то с вестибулярным аппаратом, наверное. Укачивает, – посочувствовал Арслонтандиливкак.
   – Палец! – закричала мама.
   – В носу! – подхватил Арслонтандиливкак. – Вот вы представьте, мама, – я не половозрел, читать не умею, новыми игрушками не избалован. Чем мне занять себя?
   – Поиграй во что-нибудь. Мультики посмотри. Что-нибудь еще придумай, – присоветовала мама и сорвалась на крик. – Только вынь этот чертов палец из носа!!
   – Не нужно истерик, – спокойно ответил Арслонтандиливкак. – В доктора с Танькой из соседнего подъезда запрещаете играть. Мультики не радуют. Вот сижу и колупаю в носу. Веду себя, как ребенок. Не создаю шума, между прочим, не капризничаю, не прошу новый велосипед. Чего вам еще надо-то?
   – Чтоб палец из носа вынул!
   – Вот ведь упорство какое… – вздохнул Арслонтандиливкак. – Пробовал я. Выну его и слежу за ним строго. Пока смотрю на него – вроде смирный. Чуть отвернусь – хоп! И в носу он. Как это происходит – ума не приложу.
   – Рефлективно! – кивнула мама.
   – Ма, мне все-таки пять лет всего. Слова «рефлективно» я могу и не знать, – пробурчал Арслонтандиливкак.
   – Наконец-то он чего-то не знает, – обрадованно выдохнула мама.
   – Могу и не знать, но, к счастью, знаю, – ехидно продолжил Арслонтандиливкак. – Пробовал бороться. Сначала думал привязывать палец к ремню, но передумал. Потому как это ущемление свободы. Нельзя чувствовать себя свободным человеком, если хоть одна незначительная часть этого человека связана. После я надевал рукавицу на руку.
   – И что? Рукавица должна была помочь.
   – Не помогла. Ковыряние остается. И добавляется адская боль в носу, – вздохнул Арслонтандиливкак. – И только одно средство помогло стопроцентно.
   – Где ж помогло-то?! – возмутилась мама. – Ты на секунду не вынул палец из носа за все время что мы говорим.
   – Сама виновата. Вы ж запретили играть в доктора! – еще тяжелее вздохнул Арслонтандиливкак.
   – Вот бессовестный! – покраснела мама. – Прям больше ничего не помогает?
   – Конечно. В этой игре нужны все десять пальцев! – убежденно сказал Арслонтандиливкак. – На колупание пальцев не остается. Может, Таньку пригласим к нам жить, а?
   – Вон! Иди отсюда! Делай что хочешь, – устало сказала мама. – Видеть тебя не могу с этим пальцем в носу! Иди, погуляй.
   – Если что – я в соседнем подъезде! – важно сказал Арслонтандиливкак, вынул палец из носа и пошел к Таньке.
   Пучок моралей:
   1. Есть гораздо более страшные места для ковыряния, чем нос.
   2. Не умеешь убеждать – сиди и ковыряй в носу.
   3. У семи нянек нет-нет, да обнаружится двуглазый ребенок.
   4. Улица может научить не только плохому, но и вдохнуть чувство прекрасного.
   5. Язык до Киева доведет.
   6. Какой язык, Фрум?
   7. Украинский, наверное, Фрум.
   8. Копченый язык может довести до сытости.
   9. Язык жестов может довести до оргазма человека с богатым воображением.
   10. Грязный язык дворника Сидорова довел старую деву Белостенову до грязных фантазий.
   11. Аморальная какая мораль.
   12. Дурацкий дурак, наверное, писал.

Арслонтандиливкак и педагогика

   Арслонтандиливкак мирно сидел и читал учебник по сопромату. В дверь вошел папа с прутиком в одной руке и веником в другой.
   – Бить будете, папаша? – учтиво спросил Арслонтандиливкак.
   – Эээ. Почему ж бить-то сразу? – смешался папа.
   – Воспитывать. Какое ж воспитание без розог? – пояснил Арслонтандиливкак.
   – Сынок! Я хочу тебе что-то рассказать. Показать наглядно, – торжественно сказал папа и протянул сыну прутик. – Сломай этот прутик.
   Арслонтандиливкак понял, что разговор предстоит долгий и отложил книжку.
   – Зачем? – спросил он.
   – Ну… Просто. Сломай и увидишь, – настаивал на своем отец.
   – Я не буду ломать что-то просто так, – отказался Арслонтандиливкак. – Объясни сначала.
   – Ты можешь сломать этот прутик или нет? – начал терять терпение отец.
   – Не могу! Бессмысленный деструктив – не мой метод. Это мои принципы, – твердо сказал Арслонтандиливкак. – Я не ломаю деревьев, мебель, людей и прутики просто так. Я даже развлечения ради не ломаю ничего. Не буду я ломать твой прутик. Разве я не прав?
   – Прав… – скуксился папа. – О! Я придумал! Отнесись к этому, как к созиданию! Из одного прутика ты создаешь два. По-моему, это прекрасно. Так сможешь?
   – Хмм… – задумался Арслонтандиливкак. – Вряд ли. Нет смысла в приумножении бессмысленных вещей. Прутиком, допустим, можно меня высечь. А двумя его обломками – вряд ли. Что с ними потом делать?
   – Ну. Я не знаю… – занервничал папа. – А если я тебе скажу, что этот прутик – наглядное пособие? И что свое предназначение он выполнит, только если он будет сломан? Тогда как?
   – Не выйдет, – скорбно развел руками Арслонтандиливкак. – У меня нет уверенности, что это необходимое мне знание. А без твердой уверенности в необходимости, я не буду ничего ломать.
   – Что ж ты за ребенок, а… – раздраженно сказал папа. – А если я настаиваю?! Послушание входит в список твоих принципов? А?
   – А. Ну если так – давай, – пожал плечами Арслонтандиливкак и переломил прутик.
   – Молодец! – расцвел папа и продолжил урок. – Правда, это было легко?
   – Ты издеваешься? – страдая воскликнул Арслонтандиливкак. – Ты только что заставил меня совершить акт бессмысленного вандализма, заставил переступить через свои принципы… Ты практически заставил меня переломить самого себя, а не прутик! И ты спрашиваешь – было ли мне легко?
   – Твою мать! – выругался папа. – Физически это было легко?
   – Мою мать? – переспросил Арслонтандиливкак.
   – Прутик сломать было легко? Физически? – стиснув зубы уточнил отец.
   – Да. Для этого не нужно упорно тренироваться, – согласился Арслонтандиливкак.
   – А теперь попробуй сломать веник! – продолжил воспитание отец.
   – Ты хочешь воспитать из меня нерадивого дворника? – глядя в упор, спросил Арслонтандиливкак. – Того, что намеренно портит инвентарь?
   – Попробуй, я сказал! – крикнул отец.
   – Я расту в обстановке постоянного прессинга, – резюмировал Арслонтандиливкак. – И пробовать не буду.
   – Почему?! Я говорю – попробуй!! – страшно закричал отец.
   – Я вчера пробовал! Не ломается он! – тоже повысил голос Арслонтандиливкак.
   – Не ори на отца! – закричал отец.
   – Веники ломать – это расточительство! – ответил сын. – К тому же он не ломается все равно!
   – Попробуй! – зашипел отец.
   – Я не смогу! У меня питание ни к черту! И постоянный прессинг! Мне не до культуризма! Потому я и не могу сломать этот чертов веник! К тому же у меня Принципы!
   – Я накажу тебя! Попробуй!
   – Дай сюда! – Арслонтандиливкак отобрал у отца веник и попытался сломать его об колено. – Убедился? Не могу я!
   – Во-о-от! – удовлетворенно сказал отец. – Потому что в венике все прутики вместе! Так вот! Пока вы, дети, по-одиночке, любой вас может сломать! А если вы держитесь вместе – вас не сломают!
   – Замечательно! – хмыкнул Арслонтандиливкак. – Ловкий педагогический прием.
   – А то! – гордо сказал папа.
   – Скажи мне, родитель… – вкрадчиво спросил Арслонтандиливкак. – А с кем мне, единственному ребенку, надо держаться вместе и не ссориться? Эта замечательная наглядность вроде как предназначена для случаев, когда у отца было два и больше сыновей. И те постоянно ссорятся. Мне это зачем?
   – На будущее! – сказал папа. – Ну… Можно рассматривать еще семью. Пока ты, я и мама дружны – нас не сломать. Вот так, например.
   – У тебя есть еще один прутик? – спросил Арслонтандиливкак.
   – Зачем? – не понял папа.
   – Мама в дверь стучится уже минут десять. А ты звонок не починил. И ключ из замка не вытащил. Она домой попасть наверняка не может. Думаю, тебе очень пригодилась бы наглядность, чтоб объяснить ей о необходимости дружбы в семье.
   – Ох, ё-ё-ё, – забеспокоился папа. – Ты слышал и не сказал?
   – Это педагогический прием, – хихикнул Арслонтандиливкак. – Теперь ты понимаешь, как важно правильно выбрать целевую аудиторию?
   Пучок моралей:
   1. Хочешь, чтоб твои дети дружили между собой – роди хотя бы двоих.
   2. Пришла жена – отворяй ворота.
   3. Воспитывай ребенка до того, как он начнет учить сопромат.
   4. Не ори на ребенка, даже когда рассказываешь ему о добром.
   5. Прежде чем воспитывать кого-то вообще – почини этот чертов звонок!
   6. Кто к нам с веником придет – тот у нас и подметет.
   7. Нерадивые дворники взрослеют быстро.
   8. Хитрые дети могут заблаговременно подпилить веник.
   9. Стальной прутик можно использовать при рассказе о том, как важно воспитать в себе Лидера.
   10. Легкогнущуюся проволку можно использовать при рассказе о трудной судьбе менеджера среднего звена.
   11. С помощью ремня очень легко объяснить ребенку, как можно носить брюки на 2–3 размера больше и не терять их.

Арслонтандиливкак и сложная реальность

   – Что здесь происходит!! Сейчас всем отломаю ноги и буду ими же всех бить по заднице!! – страшно закричал папа Арслонтандиливкака. – Беги, Арс!!!
   Папа Арслонтандиливкака вообще-то был мирным, как атом в каждом доме. Но в этот раз почему-то разволновался, увидев, как окровавленный сосед кричит на его сына. Арслонтандиливкак не пытался убежать от окровавленного ужаса, а спокойно слушал, как тот кричит:
   – Кто? Кто, я спрашиваю, мне теперь вставит окна и вылечит руку?!
   – А я при чем? – возразил Арслонтандиливкак. – Вы сами стреляли по своим окнам и в свою руку. Может, вы не хотите вечером мыть посуду дома? Или завтра на работу идти? Вы дезертир-самострел, может быть?
   – Что тут происходит? – хотел спросить папа Арслонтандиливкака, но почему-то спросил по-другому. А именно:
   – Отстань от него, придурок!
   – Нет покоя от неадекватных родителей, – вздохнул сосед. – Вы отец ему?
   – Да, – кивнул папа и наконец спросил. – Что тут происходит?
   – Вот. Простреленная в трех местах рука. Болит очень сильно. И стекла прострелены. Тоже болит очень сильно, но уже душа, – объяснил сосед. – Потрудитесь оплатить. Это все ваш сын.
   – Арс? – укоризненно спросил папа.
   – П? – ответил Арслонтандиливкак. – Он сам все это прострелил. Из моего пистолета.
   – Из чего? – не понял папа. – Откуда у тебя пистолет?
   – Из дерева вырезал, – ответил Арслонтандиливкак и показал какую-то деревяшку. – Поиграть чтобы. А этот взял и давай стрелять. Себе в руку и в стекла свои. А мы за него плати.
   – Как вы могли? – возмутился папа. – Это же деревяный пистолет. Он же не стреляет.
   – Как это не стреляет? – возмутились вслух сосед и Арслонтандиливкак. – Еще как стреляет.
   Он вскинул деревяшку, прицелился в банку из-под краски, установленную на столбе метрах в десяти. Папа сделал умильное лицо, на котором ярким неоном было написано «Дети, дети…»
   – Бздыжшь!! – сказал Арслонтандиливкак.
   Грохнул выстрел. Банка свалилась со столба, а с папы с грохотом упало умильное лицо, оголив лицо, на котором не менее ярким неоном было написано «НИФИГА СЕБЕ!!»
   – Ай! – крикнуло новое папино лицо. – А ну-ка дай сюда ПИСТОЛЕТ!!
   – На, – пожал плечами Арслонтандиливкак. – Я себе другой вырежу.
   – Это же просто деревяшка! – забормотал папа, осматривая оружие. – В ней даже дырки нет. Ствола в смысле. И обоймы тоже.
   – Вот-вот, – закивал сосед. – Я тоже так начинал. Вышел, а они из деревяшки стреляют. Я взял посмотреть… А оно как БАБАХНЕТ! Вы попробуйте, попробуйте.
   Папа медленно поднял пистолет, нажал на гвоздик, обозначающий курок, и зажмурился. Деревяшка не стреляла, как и положено всем мирным деревяным предметам.
   – Надо Бздыжшь!! сказать, – сказал Арслонтандиливкак.
   – Да, да, да, – закивал сосед. – Иначе не стрельнет.
   – Бздыжшь! – сказал папа.
   – БАБАХ! – грохнул пистолет и ударил по папиной руке отдачей.
   – Но так же не бывает… – удивился папа. – Это же просто деревяшка.
   Папа поднес пистолет к глазам, пытаясь усмотреть ствол и прочие радости табельного оружия.
   – Вот сейчас если вы скажете Бздыжшь!! ваше здоровье будет безнадежно подорвано, – сказал сосед и помахал простреленной рукой.
   – Бред, – сказал папа. – Пистолет не может так стрелять. В нем должен быть патрон. Это капсюль в гильзе, порох, пуля. По капсюлю бьет боек, в нем гремучая ртуть, бертолетовая соль и аммоний, за счет этого воспламеняется порох, пороховые газы выталкивают пулю и только тогда пуля вылетает из ствола. А тут даже ствола нету. А оно все равно стреляет.
   Папа вскинул пистолет, тщательно прицелился в лежащую на земле банку и сказал:
   – Бздыжшь!
   Пистолет молчал.
   – Бздыжшь!! – чуть громче сказал папа.
   Пистолет все равно молчал.
   – Бздыжшь, твою мать! – закричал папа громко.
   – Бесполезно, – убитым голосом сказал Арслонтандиливкак. – Незачем материться. Не будет он стрелять больше.
   – Почему? – удивился папа в один голос с соседом.
   – Потому что это просто деревяшка, а не пистолет! – заплакал Арслонтандиливкак. – Он стрелял, пока я думал, что это пистолет. А теперь ты объяснил, что пистолет – это не так просто. И все! Теперь мне надо вырезать из дерева ствол, боек, гильзу, капсюль… А как я тебе вырежу порох? А? Все испортил! Вот вечно ты все портишь…
   И побежал домой. Жаловаться маме.
   – М-да-а. Неудобно получилось, – сказал папа и выбросил деревяшку. – Зато теперь безопасно. Хорошо еще, что не гаубицу вырезал.
   – А со мной? Со мной, уважаемый, что будем делать? – спросил сосед безо всякой надежды в голосе. – Я, между прочим, пострадал. Рука… Стекла… Кто будет платить?
   – Сам заплатишь, – жестко сказал папа. – Мог бы объяснить все детям, а не вести себя, как ребенок. Впал в детство – плати.
   – Я в милицию пойду, – неубедительно пригрозил сосед.
   – Пистолет им покажи, – засмеялся папа. – И что сам себя прострелил – тоже скажи.
   – Зато я не ломал детские игрушки! Понял? – злобно сказал сосед и пошел домой.

   Пучок моралей:
   1. Любая сказка – не ложь, пока неизвестно, что это всего лишь сказка.
   2. Не лишай ребенка сказки, а то придешь домой, а там тебя ужина лишат за подлость такую.
   3. Есть вещи опаснее спичек в детских руках.
   4. Впал в детство – будь осторожен с оружием.
   5. Один раз прострелился – поверь сразу. Нафиг еще два раза стрелять?
   6. Резьба по дереву при должной фантазии – не только Буратино и деревяные ложки, но и стратегический потенциал.
   7. И простые, и сложные устройства работают. Просто сложные трудней изготовить.
   8. Надо было сразу в морду, за то, что орут на ребенка.
   9. Надо было сразу в табло, когда назвали придурком.
   10. Никто никому платить не будет.

Арслонтандиливкак и тяга к Прекрасному

   Однажды вечером Арслонтандиливкак в подъезде увидел Гарри Поттера, ворующего лампочку.
   – Кто накурился?! Я накурился?! – закричал страшным голосом Арслонтандиливкак.
   – Ничего подобного, – спокойно ответил Гарри Поттер, дуя на обожженные пальцы. – Ты вымышленный персонаж, я вымышленный персонаж. Почему бы нам было и не встретиться?
   – Аааа. – успокоился Арслонтандиливкак. – А ты зачем лампочки тыришь по подъездам?
   – Мне надо, чтоб темно было, – ответил Гарри Поттер. – Колдовать буду всяко.
   – Ух ты! – обрадовался Арслонтандиливкак. – Я посмотрю?
   – Конечно, – сказал Гарри Поттер. – Смотри! Луцио!
   На волшебной палочке Гарри появился светящийся кружок.
   – Круто? – спросил Гарри.
   – Угу. Очень круто, – закивал Арслонтандиливкак. – Выкрутить лампочку, чтоб зажечь другую – это офигенски круто.
   – Что ты понимаешь в волшебстве, магл? – презрительно сплюнул Гарри и взмахнул палочкой. – Патроникус!
   По ступеням пробежал серебристый олень.
   – Нелогично, – покачал головой Арслонтандиливкак. – По заклинанию Патроникус вдогон к лампочке должен выкрутиться и патрон. А тут олень какой-то.
   – Что ты понимаешь в волшебстве! – прикрикнул Гарри. – Акцио, патрон!
   Патрон раскрутился и поплыл к Гарри.
   – Ты бездарен, Поттер! У тебя в руках столько возможностей, а ты лампочки тыришь, – укоризненно сказал Арслонтандиливкак. – Ну-ка, дай я попробую…
   – Аккуратней только, – протянул волшебную палочку Гарри.
   – Бэрриморио! – сказал Арслонтандиливкак.
   По лестнице пробежался серебристый Бэрримор с криками «Овсянка, сэр».
   – Забавно! – хихикнул Гарри.
   – Ой. Не то совсем получилось, – сконфузился Арслонтандиливкак и опять взмахнул палочкой. – Дрю Бэрриморио!
   По лестнице прошлась Дрю Бэрримор и игриво подмигнула Гарри.
   – Ничего себе! – восхитился Гарри. – Только мне Салма Хайек больше нравится.
   – Хайекио! – сказал Арслонтандиливкак и добавил. – Бикинио!
   – Ну и кто это, а? – проводил Гарри глазами некрасивую женщину в бикини.
   – Надо и имя сказать, наверное, – понял Арслонтандиливкак. – Однофамилица какая-то, наверное. Салмахайекио!
   – Бикинио забыл! – с досадой сказал Гарри. – Но и так прикольно. Попробуй Бритниспирсио.
   – Поправилась она, – поморщился Арслонтандиливкак. – Гермионио Бикинио, может?
   – Да нуу… – протянул Гарри. – Чего там смотреть-то?
   – Мы же волшебники, Гарри! – засмеялся Арслонтандиливкак. – Сейчас нафотошопим. Гермионио бикинио… эээ… Как правильно – пятыйразмерио?
   – Сиськио! – подсказал Гарри…
   Они долго развлекались различными картинками. В пустом подъезде звучали зловещие заклинания «танцио», «стриптизио», «клеопатрио», «группа виагрио» и прочие веселости.
   – Дай-ка мне! – попросил Гарри и моментально произнес заклятье. – Пивио и воблио!
   – Чего эт? – посмотрел Арслонтандиливкак на пиво.
   – Пятница же сегодня, – пояснил Гарри.
   – Ну а мне-то чего? Я ж несовершеннолетний еще. Мне нельзя, – развел руками Арслонтандиливкак.
   – А теток смотреть можно? – ехидно спросил Гарри.
   – Дурак ты, Поттер, – пожал плечами Арслонтандиливкак. – Женщины – это эстетика и тяга к прекрасному. А пьющий подросток – это, по-моему, свинство какое-то.
   – Пепсиколио? – спросил Гарри.
   – Вишневыйкомпотио и эклерио, пожалуйста, – смущенно попросил Арслонтандиливкак.

   Пучок моралей:
   1. Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы по подъездам не бухало.
   2. Всегда найдется какой-нибудь ухлопан, предлагающий алкоголь несовершеннолетнему.
   3. В телевизоре слишком много секса.
   4. Из подъездов волшебным образом пропадают лампочки.
   5. Иногда вместе с патроном.
   6. Патрон имелся в виду от лампочки, а не начальство.
   7. У некоторых работников патроникусы – олени.
   8. Правильно бухать не в пятницу, а в четверг – в пятницу от тебя работы в общем-то и не ждут, зато 2 дня выходных, а не полуобморочная суббота в минус.
   9. Да, да. Вы все правильно поняли. Алка-прим должен быть в каждом рабочем столе.

Арслонтандиливкак и одушевление

   – Арслонтандиливкак! – строго позвал папа из кухни.
   Арслонтандиливкак вздохнул и побрел на кухню.
   – Здравствуйте, родитель! – поклонился он. – Что на этот раз натворил ваш непутевый сын? Чем вызвал он гнев своего единоутробного отца? Чем плоть от плоти разозлила плоть?
   – Не смей называть отца плотью, – строго сказал папа.
   – Ага. Я значит, согласно твоим же утверждениям, плоть от плоти твоей, а ты, стало быть, уже и не плоть вовсе? – удивился Арслонтандиливкак.
   – Эээ. Ну, в общем… – смешался папа. – Единоутробным отцом зато я быть никак не могу. Ага? Съел?
   – Это оксюморон, родитель, – улыбнулся Арслонтандиливкак.
   – Я посмотрю потом в Интернете – что такое оксюморон и молись, чтоб этот термин оказался мне по душе, – пригрозил папа.
   – Я могу тебе объяснить. Оксюморон – это…
   – Я сказал – сам посмотрю! – перебил папа.
   – Вот и вырос папка! – умильно вздохнул Арслонтандиливкак. – Ну, удачи тебе. Пока.
   И пошел из кухни.
   – Пока, Арс, – кивнул, хихикая, папа и вдруг опомнился. – Стой! Арслонтандиливкак, вернись! Вечно ты меня забалтываешь, чтоб я забыл, чего звал тебя.
   – Не сработало, – вздохнул Арслонтандиливкак, возвращаясь. – Что тебя рассердило, родитель?
   – А с чего ты взял, что мне есть на что сердиться, а? – применил хитрый прием папа. – Значит, ты что-то натворил все-таки? Может, признаешься сам?
   – Не-а… Не вырос папка, – вздохнул Арслонтандиливкак. – Ты ж меня полным именем назвал. Всем известно, что когда интеллигентные и образованные отцы сердятся – они называют своих сыновей полными именами. Николаями вместо Колек, Александрами вместо Сашек, Арслонтандиливкаками вместо Арсов.
   – Уел, – кивнул папа, польщенный тем, что его назвали интеллигентным и образованным. – Есть такое. Не знаю, почему…
   – Наверное, им кажется, что так строже и официальнее звучит, – предположил Арслонтандиливкак. – Тогда ребенок понимает, что разговор предстоит серьезный и заранее настраивается на серьезный лад.
   – Наверняка, – согласился папа. – Чтоб ребенок не полез, допустим, обниматься и целоваться с отцом, а тот, в свою очередь, не размяк и исполнил свой педагогический долг. То есть свершил акт воспитания до конца.
   – Логично, – кивнул Арслонтандиливкак. – Очень трудно воспитывать сына и говорить ему: «Ах ты такой-сякой, позоришь отца!», если сын в это время висит у отца на шее и приговаривает: «Папулечка, ты у меня самый лучший папка!». Наверное.
   – Вот-вот, – кивнул отец. – Хорошо, что понимаешь. Молодец.
   – Ну я пойду? – спросил Арслонтандиливкак.
   – Иди, – кивнул папа, но опять спохватился. – Нет! Стой! Арслонтандиливкак!
   – Опять не вышло, – вздохнул Арслонтандиливкак. – Ну ладно. Выкладывай. Чем недоволен-то? Что я, непутевый, опять натворил?
   – Ты мне можешь рассказать, что случилось с радиоприемником? – спросил папа. – Почему он так тягостно молчит?
   – Он лишился дара речи, – ответил Арслонтандиливкак. – Теперь он отдыхает душой. И ему теперь хорошо.
   – Зато мне теперь плохо, – сказал папа. – Я привык слушать новости за завтраком и музыку. А сегодня я ел, ощущая себя глухим.
   – А ты поставь себя на место приемника, – сказал Арслонтандиливкак. – Каждое утро говорить чужими словами, петь какую-то безрадостную чушь, безудержно лажая, скармливать тебе заведомую неправду… Каково ему, а? А теперь он молчит и счастлив! Это же гуманизм чистой воды по отношению к радиоприемнику! И к тебе, между прочим, тоже.
   – То, что он теперь счастлив – ты меня убедил. То, что я теперь спасен от масс-медиа – тоже допустим, – кивнул папа. – Ты мне можешь объяснить, почему радиоприемник не только счастлив, но и весь мокрый? От счастья взмок?
   – Нет. Взмок он от воды, – пояснил Арслонтандиливкак. – Я его в ванну окунал. Вчера. Пробки аж выбило.
   – Зачем? Ты крестил включенный радиоприемник? – несказанно удивился папа.
   – Да ну. Ты думаешь, что я дурак совсем, что ли? – обиделся Арслонтандиливкак. – Это был научный эксперимент. Ну, или антинаучный, если с твоей точки зрения. Могу рассказать, если тебе интересно.
   – Ну-ка, ну-ка, – приготовился слушать папа.
   – Сначала вводную – есть предметы неодушевленные. Типа табурета, ботинок, зеркала или того же радиоприемника. А есть одушевленные…
   – Типа тебя, – кивнул папа. – Любимый радиоприемник отца грохнуть – деяние, достойное слабоодушевленного предмета.
   – Реплики потом, – строго сказал Арслонтандиливкак. – Ну так вот. Предположив, что неодушевленные предметы считаются таковыми просто потому, что лишены возможности разговаривать, и что умение разговаривать – еще не признак существования души, например – попугаи. Ну, или дворник наш, который меня вчера ни за что обозвал матерно и совком в меня кинул, – разговаривает, но душа у него навряд ли есть. Ну, или там еще другие говорящие животные…
   – Которые отцовский радиоприемник в ванной топят, – опять прервал папа.
   – Я сейчас прекращу объяснять и дам тебе проораться, – пригрозил Арслонтандиливкак. – Что тоже будет оспаривать факт существования в тебе души. Говорить дальше?
   – Молчу, – пообещал папа. – Говори.
   – Во-от. Собственно, вопрос стоял так – нельзя ли перенести дар речи на неговорящие предметы. С говорящих. Говорящий предмет – твое радио. Я знаю, знаю. Ты скажешь о диджеях и дикторах. Ты их видел когда-нибудь? Я – нет. Даже если предположить, что видел нескольких – где гарантия, что радио не говорит их словами, просто потому, что считает, что так надо. Вот сейчас диджеи говорят, а радиоприемник – молчит. Потому что дар речи я у него забрал. Ну, или он сам решил, что далее можно не говорить, пройдя очищение водой. Пока все понятно?
   – Угу, – фыркнул папа. – Пока все прозрачно. Ахинея.
   – Да, да. Я продолжу, – кивнул Арслонтандиливкак. – Если радиоприемник лишается способности говорить, окунувшись в воду, где он теряет свой дар речи? Правильно! В воде! Стало быть, резонно было бы предположить, что дар речи остается в воде.
   – Бред! Ну бре-е-е-ед же! – взвыл папа. – Это короткое замыкание! Оно выводит радиоприемник из строя! Там просто что-то сгорает.
   – Какая разница, как называть вещи? – поднял бровь Арслонтандиливкак. – Короткое замыкание, длинное замыкание, лишение дара речи, лишение стимула к разговору – все это может быть попросту разными названиями одного явления. В общем, я предположил, что в воде остается то, что заставляет радиоприемник говорить.
   – Слава богу, что ты не решил, что после телевизора в воде останется то, что заставляет телевизор не только говорить, но и показывать, – вздохнул папа.
   – Была такая мысль. Но побоялся, что ты поведешь себя неадекватно. Я решил попробовать на радиоприемнике. Потом набрал воду из ванной в пульверизатор и обрызгал твои ботинки. Они не заговорили.
   – Ты намочил мои ботинки?! – вскричал папа.
   – Дважды, – кивнул Арслонтандиливкак. – В первый раз я решил, что концентрация слишком мала и ботинки поэтому не говорят. И тогда я решил выпарить воду. Между прочим, это трудно – выпарить целую ванну воды. Я выпаривал в электрочайнике, до одной десятой объема и сливал в ведро. Пока не образовалось ведро концентрата.
   – И сырость на кухне пока не образовалась, – зарычал папа. – С утра проветриваем.
   – Тогда я обрызгал твои ботинки еще раз. Но уже концентратом, – не обратил внимания на рычание папы Арслонтандиливкак. – И тогда все подтвердилось!
   – Что подтвердилось? – не понял папа.
   – Твои ботинки заговорили. Тебе, кстати, надо чаще менять носки, – спокойно ответил Арслонтандиливкак.
   – Бред. Говорящих ботинок не бывает, – убежденно сказал папа.
   – Конечно. Гораздо проще все отрицать, чем выйти в прихожую и поговорить со своими ботинками, – ехидно сказал Арслонтандиливкак.
   – Угу. Я вот сейчас сбегаю до прихожей и спрошу у них – как они думают дойти до работы мокрыми! И если не добьюсь внятного ответа – пеняй на себя, – пригрозил папа и пошел к обувному шкафу.
   – Выглядишь фигово, – сказало зеркало в прихожей папе. – Прическа ни к черту и килограмм десять лишних.
   – Что-о-о?! – испугался папа.
   – Я зеркало тоже обрызгал, – крикнул из кухни Арслонтандиливкак.
   – Да я ж и не говорю ничего нового для тебя! – захихикало зеркало. – Чего ты пугаешься?
   – Что за жизнь у человека, а?! – закричали радостно из обувного шкафа. – Выглядит фигово, ботинки мокрые, носки вчерашние… Вот же свалилось.
   Папа тихонечко всхлипнул и метнулся в спальную к комоду.
   – Па-ап? Ты чего молчишь? – крикнул из кухни Арслонтандиливкак. – Иди сюда – тут радиоприемник твой заговорил. Своими словами, правда. Умные вещи говорит, кстати. Ты чего молчишь там?
   – Физкультурой решил заняться, наверное! – пробасило зеркало. – Отжимается, наверное.
   – Летние туфли небось достает, – обиделись ботинки.
   – Цыц все! – закричал папа. – Носки я меняю! Носки!
   – Под меня не бросай только, я тебя прошу, – попросила кровать, на которой сидел папа.
   – Арс! Это хулиганство! – закричал папа. – Тебе так интересно то, что может тебе рассказать наша кровать?! Как ее заставить замолчать?
   – Я случайно попал на нее. Вытри тряпкой мокрой, – отозвался Арслонтандиливкак. – Концентрация и уменьшится. Делов-то.
   – О да-а-а. Помой меня, детка-а! – захихикала кровать.
   – Мы все будем чисто немыми! – подхватили ботинки и зеркало.

   Пучок моралей:
   1. Если вещи говорят – срочно к врачу.
   2. Экстракт говорливости можно смыть водой.
   3. Вещи многое могут рассказать.
   4. Если ребенок ударился в опыты и эксперименты – обычные вещи перестают быть безопасными.
   5. Зеркало все видит, все знает, но помалкивает до поры.
   6. Все зло мира – от похмельных морализаторов.

Арслонтандиливкак и яблоня

   Однажды Арслонтандиливкак попал в яблоневый сад. Абсолютно случайно, разумеется. Согласно статистическим исследованиям сторожей, все сто процентов пойманных в саду пятнадцатилетних пацанов попадают туда совершенно случайно, а вовсе не затем, чтоб яблок потырить.
   Арслонтандиливкак шел по саду и делал вид, что думает не о яблоках, а о Гумилеве и роли его поэзии в воспитании в человеке чувства прекрасного.
   – Мальчик, мальчик! – раздалось совсем рядом.
   – Я не ворую ничего, – бодро доложил в никуда Арслонтандиливкак. – Я здесь совершенно случайно. Просто иду в яблоневом саду и наслаждаюсь красотой и покоем.
   – Мальчик, помоги мне, пожалуйста, – попросил голос.
   – Ни за что! – Арслонтандиливкаку привиделся сторож-провокатор. – Я не буду помогать в расхищении яблок из этого чудного сада. А вам надо умерить жадность. Набрали небось больше, чем можете унести.
   – Да-а. Тяжело мне, мальчик, – страдальчески произнес голос. – Яблок на мне уродилось – немеряно. Ветки гнутся. Мочи нет. Помоги, а?
   – То есть, как я понимаю, со мной разговаривает сейчас яблоня, а не человек? – понимающе кивнул Арслонтандиливкак. – Ничего особенного, в общем-то. Подумаешь, дерево не вынесло груза плодов и заговорило с первым попавшимся пацаном. Что тут удивительного? Такое на каждом шагу случается.
   – Мааальчик, я справа от тебя. Сорви с меня яблоки, – попросил голос.
   – Мне рассказывали эту сказку, – кивнул Арслонтандиливкак, оглядывая дерево справа. – Гуси-лебеди. Как же. В случае чего, потом вы укроете меня ветвями от врага?
   – Конечно, мальчик, – зашумела ветвями яблоня. – Можешь на меня рассчитывать.
   – Червивые небось? – подозрительно спросил Арслонтандиливкак. – Или с ядохимикатами какими?
   – Обижаешь, – сипло отозвалась яблоня. – Экологически чистый продукт. Никаких радионуклеидов. Большое содержание витаминов и железа. Это полезно всем.
   – Не всем, – возразил Арслонтандиливкак. – Я с утра витаминов поел и железный рубль погрыз. Так что у меня может быть передоз.
   – Мальчик, будь человеком, – взмолилась яблоня. – Не хочешь есть – просто на землю стряхни. Мне тяжело ведь.
   – Не знаю, деревце, – сомневаясь, протянул Арслонтандиливкак. – Мое воспитание не позволяет мне кидать продукты на землю. Родители бы не одобрили.
   – Если в целях облегчения страданий – одобрили бы, – пылко возразила яблоня. – Это же не хулиганство, а Гуманизм и даже где-то самопожертвование! Родители бы тобой гордились!
   – Самопожертвование? – не понял Арслонтандиливкак. – А в этой части можно подробнее? Разве я рискую чем-то? Вы мне чего-то не договариваете?
   – Я оговорилась, – яблоня поняла, что сказала лишнее. – Имелось в виду, что ты переступаешь через свои принципы. Самопожертвование именно в этом.
   – Точно не в неадекватном стороже, который простреливает подходы к дереву? – спросил Арслонтандиливкак. – Причем не солью, а из нарезного оружия, ммм?
   – Как ты мог такое подумать?! – возмутилась яблоня.
   – Что-то мне подсказывает, что вы подлое дерево, которое, давя на жалость подростка, провоцирует его на то, чтоб он подошел к дереву, сорвал яблоко и тем самым дал сторожу повод выстрелить, – сказал Арслонтандиливкак.
   – Хммм. Что бы это могло быть? – задумалась яблоня. – Может, я выбрала не ту интонацию? А?
   – Я даже не знаю, что подсказывает больше, – сказал Арслонтандиливкак. – То ли интонации, то ли тембр голоса, как у исполнителей шансона…
   – Я простыла. Яблоки выпили из меня все силы, – пояснила яблоня.
   – То ли вот эти вот двенадцать скелетов, валяющихся под тобой, заставляют меня не верить тебе, – продолжил Арслонтандиливкак.
   – Страшная история, – горестно вздохнула яблоня. – Грипп. Сильнейший грипп свалил их. Они бы прожили еще меньше, если бы не яблоки с меня, которые содержат витамины и железо. Но они пришли слишком поздно… Я не успела их спасти.
   – Угу. Это был очень сильный грипп, – кивнул Арслонтандиливкак. – Настолько сильный, что у некоторых проделал аккуратное отверстие в черепе.
   – Я прятала их под ветвями… – всхлипнула яблоня. – Но тут проходили охотники…
   – Которые прострелили голову некоторым, а двоих перетащили поближе к стволу и написали кровью на стволе: «Не верь этой твари!»
   – Они имели в виду Таньку Стамотатову из девятого бэ, – вскричала яблоня.
   – Да, да. Поэтому ниже разъяснение: «Тварь – дерево. Оно убьет тебя», – кивнул Арслонтандиливкак.
   – Меня оклеветали! – зашептала яблоня. – Я слабею. Сбрось с меня яблоки и мы спокойно поговорим.
   – Конечно, оклеветали, – согласился Арслонтандиливкак. – Поэтому скелет, палец которого застыл на этой фразе, пронзен твоей веткой.
   – Он оклеветал меня! – закричала яблоня. – Что мне оставалось делать?
   – Я покурю? – закурил Арслонтандиливкак.
   – Ты уже куришь? Это же яд! – зашипела яблоня. – Сбрось яблоки, а? Ну пожалуйста.
   – Не верю я тебе. Ты – монстр, – покачал головой Арслонтандиливкак. – Дерево-убийца, пользующееся верой детей в старую сказку.
   – Это ложь! – закричала яблоня. – Почему ты мне не веришь? Из-за этих дурацких скелетов?! Из-за тембра голоса? Это же глупо!
   – Не только, – покачал головой Арслонтандиливкак.
   – А из-за чего? – закричала яблоня. – Может, ты просто не хочешь мне помогать? Почему ты мне не веришь?!
   – На тебе нет ни одного яблока, тварь, – сказал Арслонтандиливкак и бросил окурок в сухую траву вокруг яблони.
   Загорелось вдруг неожиданно сильно.
   – Что ты делаешь, хулиган!!! – закричали яблоня и спрятавшийся в траве сторож с ружъем. – Нельзя кидать окурки в сухую траву!!!
   – Я-то откуда знаю? – пожал плечами Арслонтандиливкак. – Я не курю вовсе. Вредно это.
   – Я видел, как куришь! Все родителям расскажу! – катался по земле сторож, объятый огнем. – Ненавижу тебя!!! Всех ненавижу!!
   – Не расскажешь, – сказал Арслонтандиливкак. – Сейчас твой боезапас рванет.
   И боезапас сторожа рванул. Сторож затих и начал молча догорать.
   – Ты убил его! – закричала яблоня, отмахиваясь ветвями от языков пламени.
   – Ничего подобного, – возразил Арслонтандиливкак. – Он сам себя убил. Стрелял бы солью – может, и выжил бы. Хотя, солью – тоже порядочное свинство.
   – Потуши огонь, а? – попросила яблоня.
   – Потушу, – кивнул Арслонтандиливкак. – Кора твоя обуглится и можно тушить.
   – Жестокий ты, – простонала яблоня.
   – По понедельникам только, – сказал Арслонтандиливкак и начал смотреть на огонь, на который, как известно, можно смотреть бесконечно долго.

   Пучок моралей:
   1. Давишь на жалость – соответствуй образу.
   2. Если врешь ребенку – позаботься о деталях.
   3. Вера в сказки – это хорошо. Фанатичная вера в сказки – это какой-то фольклорный радикализм.
   4. Горишь на работе – не держи при себе легковоспламеняющихся и взрывчатых веществ.
   5. Нельзя кидать окурки в сухую траву. За исключением случаев, когда это необходимо во имя победы Добра.
   6. Пункт 5 – дебильный.
   7. Пункт 6 – сам дебильный. Подпись: пункт 5.
   8. – бугагага. +1. Подпись: пункт 7.
   9. Что вы все злые такие, а? Подпись: Пункт 9.
   10. В понедельник добра не жди. Исключение составляют только люди, у которых семь пятниц на неделе.
   11. Фрум, прекрати заниматься фигней и вернись к совещанию.
   12. Чего я там не видел-то? Подпись: Фрум.
   13. Ничего и не видел. Гы-гы-гы-гы. Подпись: неразборчива.
   14. Обед неизбежен, господа. Он придет.

Арслонтандиливкак и Волшебная сказка

   Арслонтандиливкаку однажды послышался плач. Плакала девушка. Горько так, пронзительно, с всхлипами и подвываниями.
   – Какая все-таки замечательная слышимость в панельных домах! – восхитился про себя Арслонтандиливкак и побрел на кухню, к отдушине вентиляции.
   – Девушка, у вас что-то случилось или вы просто так плачете, как дура? – крикнул он в отдушину.
   – Бу-бу-бу-бу-бу? – ответила девушка еле слышно.
   – Вы на табуреточку к отдушине станьте, а то мне вас слышно плохо, – крикнул Арслонтандиливкак.
   – Чего эт я как дура плакать буду? – спросила девушка.
   – Ну мало ли. Может, ноготь сломала. Или себя вдруг жалко стало, – пояснил Арслонтандиливкак. – Или у вас все-таки случилось что-то?
   – Слууучиииилооось! – заревела девушка. – Серьееооознооое.
   – Вы погодите белугой реветь! – сказал Арслонтандиливкак. – Я тут на пятом, а вы на каком? Я приду. Может, помогу чем-нить.
   – На седьмом я, – пригласила девушка и зарыдала.
   – Сейчас буду! – пообещал Арслонтандиливкак и потопал на седьмой.
   Арслонтандиливкак не успел дотронуться до кнопки звонка, как дверь распахнулась и заплаканная, симпатичная девочка крикнула:
   – Ну где ты ходишь? Два этажа всего!
   И свалилась в рыданиях на пороге.
   – Впечатляет, – кивнул Арслонтандиливкак. – Верю, что серьезное что-то случилось, а не как дура. Что случилось? Этот дурак обещал тебе позвонить в три часа, а уже три двадцать и телефон молчит?
   – Нееее, – выла девочка.
   – Еще хуже? Даже и не знаю что может быть хуже… – задумался Арслонтандиливкак. – Неужели мама тебя не пустила к подруге ночевать?!
   – У меня маааачехаааа! – не прекращая рыдать, девочка отползла в прихожую и закрыла дверь.
   – Бедная, – в этот раз серьезно пожалел Арслонтандиливкак. – Ты скажи, чего случилось-то? Может, можно как-то помочь?
   Девочка поднялась и молча покачала головой – мол, никак уже не поможешь и поманила за собой – пойдем, мол, покажу. На кухне она показала на кучку чего-то белого на столе и начала опять оседать на пол в истерике.
   – Стоять!!! – крикнул Арслонтандиливкак. – Потом поваляемся вместе. Разберемся и обрыдаемся все. Что не так с этим порошком? Не вставляет?
   – Дурак! – обиделась девочка. – Это все мачеха моя. Я ей говорю – на дискотеку хочу. А она такая – иди. Только я там на кухне случайно ссыпала в одну кучу соль, сахар и лимонную кислоту. А ты отдели их друг от друга и иди на свою дискотеку. И ржет сама-а-а. А как их отделить-то?
   Девочка глубоко вдохнула и приготовилась зареветь.
   – Тихо! – гаркнул Арслонтандиливкак. – Не надо реветь. А зовут тебя, разумеется, Золушка?
   – Чо эт Золушка? – не поняла девушка. – Танькой зовут… Я пробовала отделить – палец макаю и на вкус пробую. Не получаееетсяя.
   – Смешанный вкус, – понимающе кивнул Арслонтандиливкак. – В общем, иди готовься к дискотеке, а я тебе все отделю. Есть идейка у меня.
   – Ты волшебник! – обрадовалась девочка и бросилась одеваться.
   …
   – Вот. Сахар, соль и лимонная кислота. Все отдельно! – показал Арслонтандиливкак на три аккуратные кучки. – Можешь идти.
   – Ты маг, чародей и волшебник! Как ты это сделал? Позвал муравьев, чтоб помогли? – ахнула девочка. – Попросил Ветер? Как?
   – Дура ты, Танечка! – буркнул Арслонтандиливкак. – В магазин я сбегал. Купил сахара, соли и лимонной кислоты.

   Пучок моралей:
   1. За небольшие деньги можно устроить волшебную сказку.
   2. Наша Таня вечно плачет.
   3. Не всякий порошок вставляет.
   4. Мачеха ржет – это не к добру.
   5. Куда она пошла – только 4 часа дня.
   6. В полночь девушка вспотеет.
   7. На помощь надо не идти, а бежать.
   8. Тем более что два этажа всего.
   9. Нуждаешься в помощи – ори поближе к вентиляции. Так слышнее.
   10. Никаких проблем не возникает, если магазин за углом.
   11. Сказка ложь, да в ней намек: Танькам плачущим – урок.
   12. В следующий раз Мачеха смешает пиво с водкой – вот тогда и надо будет пробовать на вкус.
   13. Пятница, между прочим, а мы тут зерна от плевел отделяем, вместо того, чтобы водку с пивом смешивать.

Арслонтандиливкак и Странная штука

   – Арс, – в глазах папы светилась мудрость поколений, что предвещало серьезный разговор.
   – Отец, – Арслонтандиливкак отложил какой-то камень, который разглядывал в лупу и приготовился слушать.
   – Я хотел с тобой серьезно поговорить, – серьезно сказал отец.
   – Я понимаю, – кивнул опять Арслонтандиливкак. – Было бы странно, если бы ты хотел со мной легкомысленно сплясать.
   – Не отвлекайся. Я хотел тебя спросить – кем ты хочешь стать? – спросил папа и принялся сверлить глазами сына.
   – Ты мне можешь сказать одну вещь? – спросил Арслонтандиливкак. – Почему у отцов принято пытаться играть в рентгеновскую установку во время серьезного разговора с детьми? Что ты вот сейчас пытаешься увидеть в моих глазах? Благодарность? Смущение?
   – Почему нельзя просто ответить на вопрос, а? – отвел взгляд папа. – Тебе тринадцать уже. Самое время определяться как-то. Так кем ты хочешь стать?
   – Героем, – твердо сказал Арслонтандиливкак.
   – Не понял? – не понял папа.
   – Ну, Героем, – пояснил Арслонтандиливкак. – Все знают, уважают. Замечательно все. Пальцем двинул – все в восхищении. Известность всеобщая. Девчонки пищат. Выпил соку в кафе – денег не берут. Понравилось чего в магазине – задаром дают. Где-то так, наверное. Если ты скажешь, что ты в мои годы не мечтал о том же – я тебе не поверю.
   – Это потребительство! – возмутился папа. – Ты хочешь только брать!
   – Ага, – кивнул Арслонтандиливкак. – С наименьшими усилиями. Как любой человек. В понятие Герой в данный момент вкладывается все – звезда телевидения, певец, человек, который заговорил на иврите после того, как на него упал кирпич, и так далее. Заметь – я не ищу славы убийцы или вора. По-моему, все нормально. Чего ты возмущаешься-то?
   – Ну… Я о другом мечтал, – сказал папа. – Думал – буду работать. Твердо знал, что хочу стать специалистом в своей области. Лучшим! Понимаешь?
   – Понимаю, – кивнул Арслонтандиливкак. – Стать лучшим в рекламе для того, чтобы делать гениальную рекламу, выиграть все конкурсы и стать известным и богатым. То бишь – Героем. Верно?
   – Люди иногда работают не для славы, – возразил папа. – Стаханов, например.
   – Который стал лучшим, знаменитым и потом уже не ходил в забой, а ездил по встречам с пионерами и трудовыми коллективами, – кивнул Арслонтандиливкак.
   – С тобой невозможно разговаривать!! – закричал папа. – Нормальные дети хотят стать…
   – Олигархами, – кивнул Арслонтандиливкак.
   – Возможно! – крикнул папа. – Но сначала они решают стать специалистами – рекламщиками, экономистами… Сначала овладеть специальностью! Так вот я и спрашиваю – кем ты хочешь быть по специальности?
   – Космонавтом, пап, космонавтом, – успокоил отца Арслонтандиливкак.
   – Не издевайся надо мной!
   – Плотником, если серьезно. Ради сына своего, – сказал Арслонтандиливкак. – Сын плотника может стать величайшим. Были прецеденты.
   – Арс! – крикнул папа.
   – Будь добр, крикни еще что-нибудь, а? – попросил Арслонтандиливкак.
   – Прости, пожалуйста. Я чего-то погорячился, – смутился вдруг папа.
   – Ерунда, пап. Ты крикни, а? – отмахнулся Арслонтандиливкак.
   – Я ж извинился, – укоризненно сказал отец.
   – Да что ж ты за отец такой, а? – крикнул Арслонтандиливкак. – Крикнуть не можешь!!
   – Не ори на отца!! – закричал папа.
   Вдруг камень на столе Арслонтандиливкака приподнялся на невесть откуда взявшихся тоненьких ножках и сделал несколько шажочков по столу по направлению к папе.
   – Ай! – испугался папа. – Что это за гадость такая?!
   – Не знаю, – пожал плечами Арслонтандиливкак. – В школе подобрал. Оно к кабинету директора ползло короткими перебежками. Вот я и подумал, что оно на крики родителей реагирует. Странная какая-то штука. А ну-ка крикни на меня что-нибудь?
   – Да ни в жизнь! – прошептал папа. – Никогда больше…

   Пучок моралей:
   1. Пришел говорить серьезно – не обязательно глаза выкатывать.
   2. Говоришь – говори. Чего орать-то?
   3. Как ни крути, любой идеал можно низвести до жажды халявы.
   4. Халява существует, но, как правило, в будущем.
   5. Заради халявы люди горбатятся годами.
   6. Большая халява – в необозримом будущем.
   7. На каждого крикуна свой камешек найдется.
   8. Всякая мерзость по школе ползает, а он тут с разговорами лезет.
   9. Уже вечер пятницы, а у нас тут буквы какие-то.

Арслонтандиливкак и здоровое питание

   Арслонтандиливкак, согласно обычному вечернему ритуалу, сидел на кухне и не хотел есть тушеные овощи. Тем более что родителей не было дома и, как следствие, не было видимых побудительных причин поедать невыносимо противную, хоть и полезную донельзя еду.

   – В схватке полезных тушеных овощей и вредного бутерброда с колбасой убедительную победу одерживает… – Арслонтандиливкак выдержал необходимую паузу и выдал: – Буууууутеррррброооод! Побежденные овощи отправляются в мусорное… Нет! Особо вредные родители, в приступе подозрительности, могут заглянуть и в мусорное ведро, несмотря на кажущуюся интеллигентность и отсутствие скупости. Поэтому овощи отправятся в унииииииитааааз!!!

   Арслонтандиливкак, довольный собой, ухватил тарелку с овощами и пошел было к туалету, но тут в клетке, установленной на холодильнике, очнулся от вечернего забытья попугай Гоша. Он захлопал крыльями, внимательно посмотрел на Арслонтандиливкака и внятно произнес маминым голосом:
   – Овощи полезны для подростка! Ешь овощи, Арс.
   – Неплохая попытка, – кивнул птице Арс. – Вся беда в том, что я знаю, что попугаи неосознанно повторяют за людьми. В том числе и любую глупость. Посему, птичка, овощи-таки уйдут в унитаз.
   – Застучу, Арс. Обязательно застучу, – часто-часто закивал Гоша. – А родители увидят, что хлеба и колбасы стало гораздо меньше. Так что – попадет тебе.
   Арс отложил тарелку, снял клетку с холодильника и внимательно осмотрел попугая.
   – Значит, так, – рассуждал он вслух. – Это просто птица, которая повторяет за людьми. Сознания и дара речи у нее нет.
   – У него, – поправил Гоша. – Самки вообще хуже говорят. Самки попугаев, я имею в виду.
   – Иногда даже возникает видимость связной речи… – упрямо продолжал Арслонтандиливкак. – Но это, несомненно, является случайным совпадением. Просто попугай удачно попадает репликами. Допустим, про овощи – это мамина фраза. Про самок попугая – папина… и не только папина…
   Гоша щелкнул клювом и важно зашагал по пластиковой жердочке:
   – Верно, Арс. Любой гость сначала спрашивает «Как зовут вашу птичку?», затем, выслушав имя, задает совершенно идиотский на мой взгляд вопрос «Это – он или она?». И уже потом вываливают все то, что они когда-либо слышали о попугаях. Включая ошибочную аксиому о том, что самки попугаев не говорят.

   – А они говорят? – спросил Арслонтандиливкак.
   – Видите ли, юноша, – закачался влево-вправо Гоша. – Самки попугаев высокочувствительны и не собираются отказываться от высокохудожественного свиста и чириканья в пользу варварски звучащей человеческой речи. Но, уверяю вас, самки все понимают. Просто не говорят. И в свете вышеозвученного, милейший Арслонтандиливкак, я бы советовал вам…
   – Измерить температуру, – кивнул Арс и ощупал свой лоб. – Потому как все это – горячечный бред наверняка. Потому что этого просто не может быть.
   – Чего не может быть? – замахал крыльями Гоша. – Вы отрицаете существование говорящих попугаев? Это глупо с вашей стороны.
   – Говорящих – не отрицаю. А мыслящих – отрицаю… – ляпнул Арс.
   Гоша нахохлился и сказал:
   – Не понимаю. Получается, что в попытках отстоять свое верховенство в пищевой цепочке человек отрицает увиденное собственными глазами и услышанное собственными ушами. Не по-ни-ма-ю.
   – Так. Давай заново! Что мы имеем? – начал рассуждать Арс. – Попугай, обладающий сознанием и связно излагающий свои мысли… Настоятельно рекомендующий съесть овощи. Скрывающий свои способности на протяжении пяти лет жизни на нашем холодильнике. Все верно?
   – Абсолютно, – закивал опять Гоша. – Все это, безусловно, звучит безумно и странно. Но ситуация именно такова. Внимание – вопрос: что же предпримет человек в этой ситуации? Мне лично видится только один вариант развития. Назвать? Или попробуешь сам?
   – Так… – застучал пальцами по столу Арслонтандиливкак. – Родителям или еще кому-либо рассказывать об этом – бессмысленно. Не поверят и поднимут на смех. К тому же странная птица наверняка начнет вести себя как обычный попугай. Потому что разумное существо, выросшее рядом с телевизором и радио, не станет менять сытное, теплое и безбедное существование на лабораторные опыты.
   – Браво! – захлопал крыльями Гоша.
   – Если я промолчу – у меня, получается, будет офигенский секрет, перспектива очень интересных разговоров с очень разумной пти… существом.
   – Птица, птица, – закивал попугай. – Не увлекайся толерантностью. Дальше?
   – Разумная птица тем не менее обещает меня застучать за выброшенный ужин, чем породит семейные легенды о своей разумности, не особо, впрочем, раскрываясь, – продолжил рассуждать Арслонтандиливкак. – Получаем – человек, которого застучала глупая птица. Человек, над которым будут смеяться несколько поколений родственников и друзей семьи. Ибо этот анекдот будут смаковать всегда.
   – Молодец! – Гоша повис верх ногами на жердочке. – И? Что ты будешь делать, человек?!
   – Есть овощи, – мрачно сказал человек разумный и взял в руки вилку…

   Пучок моралей:
   1. Правило «Жри что дают» прививается с детства.
   2. Настучать может даже самое глупое существо.
   3. Взрослый человек отличается от ребенка тем, что добровольно жрет невкусное, но полезное.
   4. Всегда есть Сила, которая заставляет детей есть овощи.
   5. Колбаса в холодильнике – это Искушение.
   6. За неимением другого собеседника и попугай – оппонент.
   7. На всякой кухне может появиться что-то странное.
   8. Тушеные овощи все-таки редкая гадость. Особенно лук.
   9. Во имя приобщения к тайнам мироздания человек готов жрать даже тушеный лук.
   10. Можно придумать 10 высокоморальных вещей даже про тушеные овощи.
   11. В пункте 10 никакого намека на 10 Заповедей.

Арслонтандиливкак и Капитальное строительство

   – Пааап? – позвал Арслонтандиливкак.
   – А? – среагировал папа из другой комнаты.
   – Па-а-ап, ну иди сюда, – попросил Арслонтандиливкак.
   – А давай потом? – предложил папа. – А то тут в прямом эфире показывают, как боксеры друг друга бьют.
   – Ну, пап. Ну, конечно, они дерутся. Чего еще они могут показать? Ты в мою комнату приходи лучше, – пригласил Арслонтандиливкак.
   – У тебя в комнате тоже кто-то дерется? – продолжил торговаться папа. – Что из развлечений ты можешь предложить своему престарелому отцу?
   – Никто не дерется, – ответил Арслонтандиливкак. – Приходи – посидим, перфоратор послушаем.
   – Какой перфоратор? В зале ничего не слышно… – вошел в комнату папа. – Хммм. Действительно – перфоратор. А в зале ничего не слышно. Мешает?
   – Сил никаких нет, – признался Арслонтандиливкак. – Успеваемость падает прямо на глазах. С грохотом рушится даже, я бы сказал. Вместе с психическим здоровьем. А родной отец беззаботно какую-то кровавую бойню смотрит в прямом эфире.

   – Ну-у. Ты преувеличиваешь, по-моему, – устыдился папа. – И потом – что я могу сделать? Еще нет одиннадцати. Люди имеют право делать ремонт.
   – Зачем люди ремонтируют нашу общую стену? – спросил Арслонтандиливкак. – Ты действительно думаешь, что она становится лучше от того, что ее ломают перфоратором?
   – Они же не пробивают в ней дыру, – резонно возразил папа.
   – Ты уверен? – спросил Арслонтандиливкак. – А почему они долбят не по всей стене, а только в одном месте?
   Папа прослушал стену и определил место, в которое долбил перфоратор.
   – Ну… Я не знаю… Может, им гвоздь нужен именно в этом месте… Да мало ли чего… – сказал папа.
   – Они уже месяц туда долбят. В одно и то же место, – упрямо покачал головой Арслонтандиливкак. – Я не представляю себе человека, с таким упорством вбивающего гвоздь в стену. Причем гвоздь длинный. На нашей стороне нам придется его загнуть. Иначе у соседа пиджак с гвоздя падать будет.
   – Небось стену не пробьют, – успокоил папа.
   – Уже, – кивнул Арслонтандиливкак. – У меня там карандашом жирная точка нарисована. Там кусочек стены только на обоях держится.
   – Кто тебе разрешил рисовать на обоях?! – вскинулся папа, но потом осознал масштаб бедствия. – Врешь! Неужели пробили стену?! Где?
   Папа быстро нашел отметку на обоях и осторожно ткнул ее пальцем.
   – Хм-м. Действительно… на обоях болтается. Ну-ка… Дай-ка мне что-нибудь острое, – попросил он.
   – Мой ум в твоем распоряжении, – захихикал Арслонтандиливкак.
   – Не настолько острое, – отмел папа и нашел на столе ножницы. – Сейчас мы посмотрим… Это ж подсудное дело…
   Папа поддел ножницами и кусочек стены повис на надорванных обоях. Перфоратор тотчас же смолк.
   – Ты посмотри!!! – возмущенно сказал папа. – Дыра! Хорошо, что не очень большая. Но все равно это недопустимо. Что они там себе думают?
   – Судя по размерам, они думают, наверное, глазок в мою комнату провести. И судя по расстоянию от пола, в этот глазок они хотят смотреть, лежа на кровати, – предположил Арслонтандиливкак. – Давай посмотрим – что там?
   – Нельзя, – твердо сказал папа. – Неэтично за людьми подглядывать. И потом, а вдруг ты заглянешь, а они с той стороны перфоратором – дрррр… И прямо в глаз.
   Папа приблизил лицо к стене и сказал громко:
   – Вы отдаете себе отчет, что вы пробили дыру в стене? Вы понимаете, что это подсудное дело вообще?
   За стеной кто-то подло хихикнул и просунул в дыру черный палец. Папа еле успел отодвинуть от отверстия лицо.
   – И руки надо мыть иногда! – закричал он. – Грязными пальцами тычут в лицо пострадавшим!!
   – И зеленый лак для ногтей на таких чумазых пальцах – это нелепо! – закричал Арслонтандиливкак. – Даже для рабочего-строителя!
   – Э-э-э. Зеленый лак? – спросил папа у Арса.
   – Угу. Сам видел, – кивнул Арслонтандиливкак.
   Папа отошел от стены на безопасное расстояние и заглянул в отверстие:
   – Обои у вас – отвратительные! Почему все это движется? И кто клеит обои, а потом стену ломает? И что делает копытное животное у вас в квартире? Это же я сейчас копыто видел? А что это за зеленая чешуя поверх копыта? А почему пол металлический и блестит?
   – Пап, а пап? – негромко окликнул Арслонтандиливкак.
   – Подожди, сынок, – одернул папа. – Немедленно заделайте дыру и не смейте больше долбить эту стену! Прямо сейчас заделывайте! Немедленно!
   – Пааааап, – опять окликнул Арслонтандиливкак.
   – Обожди, я сказал! – отмахнулся отец. – Закрывайте дыру! Немедленно!
   – О’кей. Пробьемся в другом месте, – обиженно сказали с той стороны и отверстие в стене стало затягиваться само по себе.
   – Вот-вот! – победоносно сказал папа. – Заделайте отверстие пока. А я иду знакомиться с вами.
   – Вот вечно ты все испортишь, – расстроенно сказал Арслонтандиливкак. – Теперь фиг познакомишься с ними. А я так ждал. Целый месяц ждал. Эх-х. Надо было самому вскрывать обои…
   – Да сейчас пойдем и познакомимся, сынок! Чего ты? – не понял папа. – Они же тут – за стеной… За… Ой… Подожди…
   – Вот-вот. Куда пойдем? – кивнул Арслонтандиливкак. – Это внешняя стена. Пятый этаж.
   – А кто мог тогда… – растерялся папа.
   – А вот этого мы уже никогда не узнаем, – сокрушаясь, сказал Арслонтандиливкак.

   Пучок моралей:
   1. Не все то, что показывают в прямом эфире, – кровавая бойня.
   2. С мощным и бесшумным перфоратором, любой дурак – Коперфильд.
   3. Вторжение инопланетян может начаться под вполне привычный шум.
   4. Ремонт за стеной – хуже вторжения инопланетян.
   5. Чужой ремонт длится дольше и проходит в разы шумнее своего.
   6. Опытные соседи, призывая прекратить шум, могут изгнать беса из воюющего соседа.
   7. Не тыкай пальцами в отверстия – вдруг там чей-то глаз.
   8. Пришел к ребенку в комнату – слушайся. Или хотя бы прислушивайся.
   9. Не торопись закрывать дыру в стене – а вдруг там что-то интересное покажут?
   10. Работать до одиннадцати – свинство. Работать шумно – свинство вдвойне. Слушать, как работают до одиннадцати, – наказание.
   11. Иди домой – будут еще пятницы, будет и Арс, будет и мораль.

Заключение

   Кроме автографа и полезных микробов, оставленных мною на книжке, в ней при наличии желания и необузданной фантазии можно найти:
   1. Пошаговое руководство для надевания венца безбрачия на период коммандировки и последующего его снятия.
   2. Рецептуру приготовления приворотного зелья из обычной водки и кое-каких медикаментов.
   3. Подробное описание стрингов принца Чарльза и хари Маты Хари.
   4. Подвергшийся жестокой цензуре текст обращения бригадира одной неизвестной полеводческой бригады к сторожу, опоздавшему на смену на восемь месяцев.
   5. Аккорды для тамтама, туттута, вонвона и здесьздеся к кенийской народной песне «Зашибся, как и было велено».
   6. Методику определения имени следующего преемника Президента по комкам в манной каше.
   7. Выкройки чехлов на сиденья грузового микроавтобуса «ЕРАЗ».
   8. Нейролингвистическую программу для определения нейролингвистических программистов в толпе испуганно улыбающихся санитаров.
   9. Розыгрыши и смешные конкурсы для корпоративной вечеринки венерологов.
   10. Советы по хранению и уходу за платиновыми слитками, украшениями и блондинками.
   11. Методические указания к воспитанию чувства Прекрасного у бурундуков.
   12. Способы настройки цимбал в полевых условиях.
   13. Рекомендации по раскуриванию бамбука.
   14. Тексты лозунгов для проведения Дня Шкурозасольщика.
   15. Прочие жизненно необходимые вещи.
   Найдете – пишите обязательно. У меня не получилось.

Сергей Узун Почти книжка (сборник)

Для начала Краткое содержание книги:

Почти фантастика

Тварь

Следующий

Работа над ошибками

Последний день

Величие в веках

Кто ты

Теория Заговора

Игрушки для девочек

Недоросль

Групповая терапия

Ничего особенного

Чудо

Почти сказки

Тихое место

Мебельная сказка

Дебаты

Осада

Гляделки

Сказка о подвохах

Притча о причитаниях

Важные вопросы

Дневной дозор

Осада

Отщепенец

Пятница в Далеком Лесу

Почти мистика

Приманка

Мусор

Сказки для детей старшего возраста

Подлость потусторонняя

С кем поведешься

Спиритические сеансы для взрослых (страшилка)

Новенький

Охота на ведьм

Long life rock'n'roll

Золотые руки

По ту сторону

Ужасы нашего городка

С праздником…

Большому кораблю

Крик

Буйство духов

Почти рассказы

Глупые вопросы

Принципы

Спасение утопающих

Анекдот

Орлик

Маленькие трагедии

Мирология для Особенных девочек Наука об устройстве мира. Предисловие к учебничку

Рыцари

Премьера

Раздача слонов: Сюжет

Романтизм

Странности

Нужное средство

Пастораль. Женский день

Весна

Поединок

Ай лайк ту мув ит

Разгон генетики. Первопричина

Несгибаемый

Мнение

Взаимосвязь времен

Правила подписания фотографий для чайниц

Почти эпос

Арслонтандиливкак и…

Рождение Арслонтандиливкака

Арслонтандиливкак и искажения имени

Арслонтандиливкак и дети

Арслонтандиливкак и Бабайка

Арслонтандиливкак и укрощение пальца

Арслонтандиливкак и педагогика

Арслонтандиливкак и сложная реальность

Арслонтандиливкак и тяга к Прекрасному

Арслонтандиливкак и одушевление

Арслонтандиливкак и яблоня

Сергей Узун
Почти книжка (сборник)

Для начала
Краткое содержание книги:

Мирология для Особенных девочек
Наука об устройстве мира. Предисловие к учебничку