   Надежда Воронова
   Спасительный ковчег
   Путевые заметки, рассказы, стихи

В дороге

   Мои знакомые знают, что я люблю путешествовать и в последнее время в основном езжу по святых местам. Паломничать предпочитаю в одиночку. Это даёт мне свободу передвижения, позволяет не отвлекаться на вынужденные разговоры. Я могу полностью сосредоточиться на новых впечатлениях и на своих ощущениях от них – что для человека пишущего немаловажно.
   И вот, однажды одна моя хорошая знакомая предложила мне поехать в дальний монастырь, что находится где-то в Томской области, на берегу реки Обь. Она уже не раз там бывала.
   – Я договорюсь, – убеждала меня знакомая. – Поживёшь несколько дней.
   – А работать физически? – задала я больной для меня вопрос.
   – Ты будешь гостьей, и работать тебя не заставят. К тому же, они будут рады, если ещё и напишешь о монастыре.
   Меня всегда угнетало то обстоятельство, что приезжавших на несколько дней паломников-трудников так загружали работой, что им даже не удавалось на службах побывать. Послушание превыше молитвы! От работы я никогда не отлынивала. Но однажды меня благословили убирать картошку на монастырском поле. Я пыталась получить другое послушание, поскольку внаклонку работать не могу. Оценивающе поглядев на моё нехилое телосложение, настоятельница не поверила мне. Часа четыре вместе с другими работницами я убирала урожай. А ночью мне было плохо, очень плохо. Когда поутру я предстала перед настоятельницей, то с большим трудом смогла произнести всего несколько слов. Увидев меня, инокиня всё поняла, предложила мне отдохнуть и отправиться домой дневной электричкой. После этого случая если и появлялись у меня желания пожить в каком-нибудь монастыре, то я как-то с ними справлялась.
   А тут такое предложение! Разглядывая карту России, я вспоминала об экспедициях, в которых бывала по работе. Моя первая экспедиция была на север Тюменской области.

     «Летим над тундрой вертолётом,
     поскольку нет земных дорог.
     Внизу огромное болото —
     планеты северный чертог.
     Где запад близится к востоку,
     там, у полярной широты,
     душа наполнилась восторгом
     от первозданной красоты».

   Помнится, по какому-то поводу вертолётом нас забросили в устье Оби ненадолго, буквально на полчаса. Стоя на песчаной отмели, я пыталась разглядеть другой берег, но, казалось, река разлилась до самого горизонта, как море. Впечатление было сильнейшим. И вот теперь предоставлялась возможность увидеть эту сибирскую реку в её среднем течении. Рассказывали, что там необыкновенные пейзажи, недоступные крутые берега, поросшие вековым лесом. «Путешествие обещает вылиться в своего рода экспедицию, даже больше, в творческую командировку», – уговаривала я себя.
   Пишущему стихи крайне необходимы новые сильные впечатления, яркие эмоции. Да и сама по себе длительная поездка в поезде привлекательна, – тут тебе и впечатления и размышления: и по поводу и совершенно абстрактные. В дороге легче рождаются образы и приходят рифмы.
   Конечно это далеко не ближний свет, да и прямого сообщения из Петербурга нет. Надо делать пересадку, желательно в Москве, поскольку из Москвы идёт фирменный поезд «Томич», в нём ехать два дня и три ночи до Томска, потом ещё – на маршрутке более трёх часов. А маршрутка довезёт уже до самых монастырских ворот. Из неё можно даже не выходить на пароме, что соединяет берега Оби. Для желающего пожить в необычном, да ещё и в святом месте – это не расстояние. Я решилась!
   Знакомая позвонила в монастырь и получила благословение на моё пребывание в нём на 10—12 дней.
   И дальше – будто кто-то свыше расстелил мне дорожку, мол, езжай, всё сложится удачно! Такое уже бывало, и ко мне приходило ощущение неизбежности и даже необходимости очередной поездки. Чтобы ещё более укрепиться духовно, каждый день я читала акафист Николаю Чудотворцу, покровителю путешествующим. И ехала-то я в его обитель, в Свято-Никольский монастырь.
   В день отъезда на душе было спокойно. Ночь до Москвы пролетела почти незамеченной. Правда, вначале сосед попытался было вызвать меня на обсуждение проблем ЖКХ, но я не поддалась, заявив, что все проблемы, в том числе и ЖКХ, я оставила дома. Отвернувшись к стенке, почти мгновенно уснула.
   Рано-рано утром в Москве меня встретили родственники, целый день я с удовольствием провела у них.
   И вот уже фирменный поезд «Томич» покинул Москву. В плацкартном вагоне было комфортно, тепло, чисто, работал кондиционер. Почти на всю дорогу попутчиками оказались солдаты-срочники, закончившие «учебку», человек двадцать.
   Армейцы уже были в форме от Юдашкина. Мне вспомнилась моя прошлогодняя поездка в поезде. Ребята-дембеля старательно раскрашивали неношеную, но ещё старого образца форму блёстками, аккуратно обводя гелевой авторучкой каждый завиток маскировочного рисунка. Две девушки по просьбе парней включились в этот процесс, но поинтересовались: с какой целью они этим занимаются? Ребята объяснили: таким образом они украшают форму – покрасоваться перед родственниками и знакомыми. Это вроде «свадебного платья» для невесты, «на выход».
   Сидящий напротив меня сосед душевно расположился к ребятам-срочникам. Глядя на них, он впал в воспоминания о своей армейской службе. Парни слушали его с интересом и, в свою очередь, рассказывали о своих воинских буднях. Кто-то из ребят пожаловался на то, что ботинками стёр ноги. Мужчина предложил ему мазь для заживления ран. Парень тут же намазал ею ступни. В вагоне царила атмосфера благодушия.
   Всё это не мешало мне думать о своём. Я то задрёмывала, то смотрела в окно. Неожиданно открывались прелестные пейзажи. Церкви на взгорках, речки и ручьи, поля и перелески, коровы на лугу и цветущая в огороде картошка, баньки и дома, поленицы и колодцы, даже лужи на дорогах – всё навевало лирическое настроение.

     Не стоит время убивать
     на разговоры.
     Смотри – какая благодать,
     гляди – просторы!
     Пейзаж красивый за окном
     мелькнёт узором.
     И облака – златым руном
     над косогором.
     В глаза природе погляди,
     в них зелень лета
     В седые снежные дожди
     ты вспомни это!

   Утром в низине царил туман, он был высок и прекрасен. А какие закаты провожали нас! Я глаз не могла оторвать от красивейших разливов заходящего за горизонт солнца. А однажды солнце предстало огромным красным яблоком в кроне сказочной яблони.
   В блаженно-расслабленном состоянии я пребывала до тех пор, пока вдруг не увидела за окном необъятное пространство, сплошь утыканное бесчисленным количеством белых-белых, смертельно-белых стволов берёз, похожих на огромные шипы. Какой ужас! Что это? И тут же: «Деревья умирают стоя!»

     Болота, болота, сибирские топи —
     огромное кладбище белых берёз.
     Ни веток, ни сучьев,
     стволы словно копья
     вонзаются в небо.
     Как будто всерьёз
     уверены в том, что оно виновато —
     пролило на них кислоту облаков,
     и почва вдруг стала безжизненной ватой,
     сжигающим всё – ядовитый покров.
     Берёзы, берёзы, земля вас растила
     не для того, чтобы вас погубили.
     Но люди безумны, безумна их сила.
     Убили, убили, убили, убили, —
     слышится мне в перестуке колёс.
     И больно, так больно на сердце, —
     до слёз!

   Позже мне объяснили, что никаких кислотных дождей там не было, произошло многолетнее заболачивание местности.
   Утро сменялось днём, день сменялся вечером, а поезд всё шёл и шёл на восток, пересекая часовые пояса. Как-то поздним вечером, выйдя подышать на перрон, я вдруг почувствовала себя человеком без прошлого, без будущего и даже без настоящего. На душе было спокойно и пусто. Но та пустота не была опустошением, она была готовностью души наполниться новыми впечатлениями и знаниями.
   Ну, вот и Томск. Я помнила, что до самых ворот монастыря можно добраться только на маршрутке. Но её что-то уж больно долго не было, и я немного беспокоилась: а вдруг она сегодня не приедет, мало ли чего? А вдруг в ней не будет свободных мест?
   Зашла на автостанцию, узнать, как ещё можно добраться до посёлка, где расположен монастырь. Оказалось, что на междугороднем автобусе можно доехать только до селения, что находится на этом берегу Оби. Дорога займёт около четырёх часов, а потом нужно будет пешком или на попутке (с сумками-то!) – до парома, а на том берегу – до монастыря. Далеко ли это – я не знала и приуныла.
   Но, слава Богу, обошлось! Не прошло и двух часов, как подъехал микроавтобус, в нём нашлось свободное местечко, да ещё и у окна. Я полностью отдалась впечатлениям. Быстро проскочив городские кварталы, маршрутка вырвалась на шоссе. За окном проносились леса, реки, посёлки, деревни. А какие масштабы во всём! Ухоженные поля, большие стада коров на пастбищах. С уважением я подумала о сибиряках: они надеются только на себя и на свой труд.
   Мои мысли не успевали за сменой пейзажей, но я обратила внимание, что здесь на вывесках обозначено «банька» (а не «бани», как принято у нас). Меня настолько увлекла новизна впечатлений, что дорога по шоссе показалась недолгой.
   И вот микроавтобус уже спустился к реке и въехал на паром – стальную платформу, присоединённую к катеру. Откровенно говоря, паром я представляла совсем иначе, с непременной лебёдкой и канатом, как в кинофильме «Родная кровь». Кстати, оказывается, что и не только я. К реке спустилась легковушка, из неё вышел молодой человек и спросил водителя маршрутки, мол, где-то здесь должен быть паром. На что ему ответили: так вы же на пароме! Удивлению приезжего не было предела, он даже переспросил: «Вот это и есть паром?»
   Я вышла из маршрутки, захотелось поздороваться с рекой.
   Здравствуй, Обь, могучая сибирская река! Сегодня ты неприветлива, твои мрачные воды под низким пасмурным небом треплет сильный холодный ветер. Твой крутой левый берег, поросший мощными деревьями, выглядит хмурым. А правый пологий – невзрачным. Для переправы выбрано самое узкое в видимом обзоре место реки. Я была немного разочарована. Если бы день был солнечным, наверное, всё это выглядело по-другому, – подумалось мне.
   Минут через двадцать паром причалил к песчаному берегу. Микроавтобус, изрядно покрутив по посёлку и высадив местных жителей, наконец-то остановился возле ворот монастыря. Мой взгляд упёрся в высокую глухую монастырскую стену. Я решительно вошла в небольшую калитку, позволяющую попасть на территорию монастыря. Прими же меня, моё временное прибежище!

Посёлок

   Посёлок Могочино находится в самой глубинке Сибири, на пологом берегу реки Обь. Окружённый земляной дамбой, выглядит посёлок как неглубокий котлован. Вероятно поэтому его и назвали Могочино, что в переводе с местного означает яму для ловли рыбы.
   В 30-тые годы прошлого столетия сюда ссылали неугодных советской власти. С тех пор и ведёт свою историю этот посёлок. Ссыльные сначала занимались заготовкой леса, позже был построен лесоперерабатывающий завод. На болоте, в избыточно влажном месте, где непредсказуемы грунтовые воды, в те времена дома строили без фундаментов. Известен случай, когда дом простоял немало лет, но однажды он провалился под землю, а на его месте образовался глубокий пруд. Чаще происходило по-другому: какой-нибудь небольшой пруд забрасывали мусором и отходами лесоперерабатывающего завода и на его месте ставили дом.
   К 70-тым годам лесозавод был богатым предприятием, и населению стало жить комфортней. Были заасфальтированы главные поселковые улицы, в дома – проведено центральное отопление.
   В период перестройки завод развалился, работы не стало, многие семьи из посёлка уехали. От него не осталось бы и следа, если бы ни приехавшие сюда православные люди. За 20 лет они организовали православную общину и построили монастырь. В монастыре всегда есть работа, что помогает поселянам укрепиться на земле.
   Но куда денешься от погодных условий. Зимы в Сибири суровые и продолжительные. Из-за этого случалось невероятное. Рассказывали, что однажды в сильнейшие морозы в одной из деревень на севере Томской собралась тьма воробьев, и напали они на корову. И, о ужас! Исклевали её, живую, до костей. Народ был в панике. Небывалым случаем заинтересовались орнитологи из Воронежа и тут же приехали в ту деревню зафиксировать произошедшее и попытаться его объяснить.
   Лето в Сибири тёплое и короткое. Из-за избытка влаги вода в огородах иногда стоит месяцами. В таких условиях вырастить что-либо очень трудно. Если всё-таки удаётся собрать хоть какой-то урожай, то часто хранить его негде, поскольку в подполах почти всех домов сыро. Но народ здесь работящий, рук не опускает, и в огородах опять цветёт картошка, на грядках растёт капуста, кабачки и баклажаны, в парниках – огурцы. Многие жители держат скотину, свиней, кур. Коровы и козы самостоятельно пасутся за МКАД (так называла я дамбу – Могочинская кольцевая автомобильная дорога).
   За несколько дней я обошла Могочино вдоль и поперёк, с интересом разглядывая его постройки: дома, сараи, баньки, колодцы, заборы. Ощущение общего запустения не покидало меня. Хотя некоторые кирпичные здания советского периода уцелели: школа, центр культуры, кафе, здания МЧС. А вот двухэтажные деревянные дома, построенные лет 40 тому назад, нынче представляют собой жалкое зрелище. Они просто опасны для проживания, но в них живут.
   На центральных улицах асфальт пока ещё сохранился. А по другим улицам нынче не во всякую погоду и пройдёшь, некогда выложенные на них деревянные тротуары пришли в негодность, доски сгнили.
   Ходила я по посёлку, словно по выставке современного искусства, будто всё вокруг – инсталляция из вещей, отживших свой век. Живописно смотрятся и остов трактора, сквозь который проросла трава, и дюралевая лодка, лежащая в неухоженном огороде, и собачья конура из корпуса сломанного холодильника.
   Похоже, жизнь посёлка налаживается. Некоторые дома подняты на фундамент, многие дворики устланы новыми деревянными настилами. Почти в каждом палисаде местная достопримечательность – среди клумб приземлилась спутниковая тарелка, и ни одной – на крыше.
   Чтобы поднять себе настроение, поселяне не только сажают цветы под окнами своих домов, но и комнатными цветами в горшочках украшают фасады домов, а кое-кто даже и столбы заборов. Некоторые – расписывают свои дома: рисуют птиц, животных, диковинные деревья, цветы.
   И всё же, не все оценят такой комфорт. Как-то, одна женщина, приехавшая из Украины в гости, посмотрев на житьё брата, вынесла свой вердикт: «Ох, и похгано же вы живёте!». «А мы ещё и хвалим свою деревню», – удивился на это хозяин.
   Оно и понятно: каждый кулик хвалит своё болото. Но в данном случае мне видится здесь не только это. Здесь – радость преодоления и любовь к тому, во что вложил человек себя, свою душу.

«Спасительный Ковчег»

     «Вдоль берега дамба, она окружает посёлок.
     Но едут и едут в рискованный край новосёлы.
     Как в тихий оазис средь суши,
     как к капле последней воды
     сюда потянулись души,
     уставшие от суеты».

   Это строчки из стихотворения монахини Фаддеи, насельницы Свято-Никольского монастыря села Могочино.
   Посёлок Могочино находится в сибирской глубинке, в Томской области, на пологом берегу реки Обь. Для того, чтобы защитить посёлок от большой воды и была создана земляная дамба. В 30-тых годах прошлого столетия в эти места ссылались заключённые. Рассказывают, что в те времена берег реки был изрыт пещерами, в которых пытались выжить ссыльные. Естественно, выживал сильнейший. О количестве умерших можно только догадываться. Недалеко от посёлка были найдены остатки бывшей перевалочной базы: землянок, изб, погребов и огромного кладбища.
   Позже долгое время Могочино было одним большущим бараком. Люди работали на заготовке леса буквально за жменю муки. Кстати, тайга здесь выпилена в радиусе 50-ти километров.
   Был построен и лесоперерабатывающий завод. К 70-тым годам могочинский лесозавод стал предприятием всесоюзного значения. Посёлок процветал, были заасфальтированы большинство улиц, было даже центральное отопление. Жизнь бурлила. Здесь стояли портовые, башенные краны, весь берег, вся территория завода были завалены пиломатериалами.
   И кто 20 лет тому назад мог поверить в то, что от лесозавода останутся одни руины? Но уже в то время батюшке Иоанну (Луговских), духовнику Свято-ΗиКольского монастыря, свыше дано было предвидеть развал завода. Он говорил, что местное население будет уезжать, а верующие – приезжать. Так оно и получилось.
   Традиционно монастыри на Руси создавались вдали от населённых пунктов. В Могочино, порождённом советской властью, естественно, никогда не было церкви. Строить церковь в этом социально неблагополучном посёлке послали батюшку, который, по мнению церковного начальства, уж очень рьяно исполнял свои обязанности, будучи настоятелем церкви в другом месте. Вероятно думали, что у него ничего не получится. В помощницы ему дали будущую игуменью Ирину (Селиверстову). До сих пор отец Иоанн и матушка Ирина работают рука об руку.
   Когда в 1989 году Православная Церковь выкупила землю трёх огородов, и началось строительство монастыря, то казалось, все силы зла ополчились: мол, в этом гнилом, болотистом месте никому не нужна церковь. Очень долго строители монастыря были чужаками, и защиты у них реально не было никакой. Местные жители угрожали им, и не раз, правда, действий никаких не предпринимали.
   Свято-Никольский монастырь села Могочино официально женский, но в настоящее время в этой обители проживают не только монахини, но и священнослужители. Так уж продиктовала жизнь, – если женщин здесь оставить одних, то им попросту не выжить.
   Монастырь строился трудно, были и пожары, и наводнения, и разрушения. В настоящее время в 14 км. от Могочино строится Спасо-Преображенский мужской монастырь. Настоятелем будущей лавры и является игумен Иоанн.
   Как в начале строительства, так и сейчас обитель находится на самовыживаемости. Православная община – своего рода «государство в государстве». Реально монастырь стал градообразующим, т. е. по своим финансовым и административным способностям он выше местной администрации. И если что, – администрация приходит к игумену, чтобы тот помог решить ту или иную возникшую проблему.
   Без монастыря посёлок бы умер. У местных работы в посёлке нет. Те, кто помоложе, занимаются извозом, уезжают на вахты, а пенсионеры доживают свой срок, живут ловлей рыбы, сбором грибов, ягод.
   В монастыре работа всегда найдётся. Здесь своя атмосфера, она привлекает людей простотой жизни. Сам народ построил эту обитель. Символично, что при строительстве монастыря были соблюдены размеры и пропорции знаменитого Ноева ковчега – святая обитель, словно корабль спасения для желающих спастись.
   Понятно: чтобы человек приехал в монастырь, должно что-нибудь случиться. В основном приезжают люди проблемные: кто-то на войне побывал, кто-то начитался мистической литературы, кто-то опустился на самое дно жизни. Кого-то, действительно, Господь привёл.
   В Могочино активно происходит замещение населения. Если из обычных деревень бегут, то сюда приезжают. В настоящее время треть населения посёлка – люди общины (около 1000 человек). Между прочим, до революции верующей была деревня, а сейчас город. Городские приезжают, покупают дома, живут по-деревенски. А это очень нелегко: зимы в этих местах суровые, а иное лето и летом-то не назовёшь. Из-за дождей и паводка вода в огородах стоит месяцами. Но люди терпеливо сносят погодные катаклизмы, и чтобы поднять себе настроение, многие украшают фасады своих домов комнатными цветами в горшочках. Люди приживаются, создаются семьи. Могочино – единственное село в Сибири, а может и в России, где идёт прирост населения, в некоторых семьях по 8-10 детей.
   Сопричастность к общине держит человека на плаву, да и деньги в деревне несут другую функцию, чем в городе. Здесь можно жить и без денег. У всех своё хозяйство, люди держат коров, овец, кроликов, кур. Настоятель монастыря выдаёт работающим в монастыре небольшие деньги. Ну, а если возникает проблема, например, крышу надо починить, он не только денег выделит, но и людей в помощь пошлёт.
   В центре России монастыри, в основном, живут на отчисления от паломнических поездок, экскурсий. Здесь же, в сибирской глубинке, для выживания – необходим народ. Батюшка Иоанн работает на воссоздание принципов православной жизни в сельской местности, на поднятие хозяйства. По идее, прихожане должны кормить как церкви, так и монастыри. Дело священников и монахов – молиться, служить Богу. В очень давние времена монастырям на прокорм давали села, которые не платили налогов государству.
   В Могочино пока монастырь кормит людей. Сюда стекаются средства за счёт пожертвования, а батюшка распределяет их по своему усмотрению.
   В дальнейшем люди должны стать на землю, окрепнуть, подняться, и потом они смогут традиционно кормить монастырь.
   Могочинский монастырь строится, кормится и одевается только на пожертвования благодетелей. Нынешние благодетели это в основном 50-тилетние мужчины, которые материально поднялись и поняли, что не в деньгах счастье. Паломников в обитель приезжает немало, помолиться и поработать во славу Божию – святое дело.
   Вот мелодичный колокольный звон призывает людей на службу. Взрослые и дети подтягивается к храму. Парнишка лет восьми бодро шагает вдоль монастырской стены, негромко напевая что-то церковное. Приученные с детства, ребята со знанием дела ведут себя на службе. И не беда, если в это время кто-то из них прикорнул, сидя на скамеечке, – он дома! Сегодня этот дом празднично-светел и торжественно-красив. Пение церковного хора проникает в душу, наполняя её радостью приобщения к миру горнему.
   Жить при монастыре интересно, в первую очередь – детям. А дети – наше будущее, им уделяется большое внимание. Они ходят в походы, участвуют в конкурсах, ездят на экскурсии. Но, главное, что они с малолетства привыкают работать. На Волоке находится подсобное монастырское хозяйство: сельхозугодья, скотный двор, пасека. На плечах школьников – забота об урожае картофеля. Мальчишек особо привлекает техника, в обители её немало. В настоящее время в монастырской школе учеников больше, чем – в поселковой.
   По окончании школы в общине остаются жить примерно половина, другие уезжают. Но, верится, что те, кто жил при монастыре, будет крепко стоять на ногах, и в дальнейшем будут жить по заповедях Божьим. И чем больше будет таких людей – тем сильнее будет Россия.
   P.S. В Свято – Никольском монастыре села Могочино я гостила почти две недели:

     Сподобил Господи приехать
     в Обитель искренней любви.
     Он для меня расставил вехи,
     чтоб не блуждала я в пути.
     Калитки маленькую дверцу
     в «Ковчег спасительный» открыл,
     от суеты мирской укрыл.
     Вошла… и защемило сердце.

     Я перед Богом предстою:
     «Прими же исповедь мою!»
     Не все дороги хороши.
     Сей храм – лечебница души.

Колокольница

   Над посёлком, в котором находится монастырь, колокольный звон раздаётся не один раз в день. Звонарей двое: послушник и монахиня, и по характеру звона жители всегда определяют кто в данный момент на колокольне.
   Нечасто женщины бывают звонарями, и мне захотелось встретиться с монахиней-звонарницей. Вот что она мне рассказала.
   – В своё время я окончила музыкальную школу, и это мне очень помогает в моём служении, – я участвую в нашем монастырском хоре. Каждый день у нас чтение, пение, спевки. Я почти всегда в храме и вижу, когда заканчивается утренняя служба, литургия. Это важно, поскольку в нашем монастыре трапезная открывается по её окончании, а колокольный звон является знаком к открытию трапезной. Редко бывает, но иногда замешкаюсь, так бегут: «Иди, звони скорей, – нам есть не дают!»
   По выходным приходит звонить пономарь. В будни ему некогда, в посёлке у него дом, хозяйство, семья.
   Вообще-то желающих научиться колокольному звону было много. Приходили разные люди, я пыталась их научить, и у некоторых неплохо получалось. Но никто так и не продержался более длительное время. Молодых людей батюшка, в основном, забирает работать на стройке. Они позвонят, позвонят, а потом глядишь, куда-то уехали что-то грузить, что-то копать. Бывает, что мне приходится иногда уехать на неделю-другую, поскольку в городе у меня старенькая мама, она нуждается в уходе. И когда я возвращаюсь, то иногда узнаю, что за время моего отсутствия никто и не звонил.
   О традициях колокольных звонов я знаю мало. Слышала, что на больших многоярусных колокольнях звонят два, иногда три пономаря. А это ведь так трудно, им надо друг друга слышать, чувствовать, понимать, что каждый высказать хочет, чтобы как в оркестре слаженно-то отзвонить. У нас всё гораздо проще. На нашей колокольне 5 колоколов, различных размеров. В начале службы звоню 12 раз в самый большой колокол, а потом сразу же перехожу на перезвон. В пост звоню попроще, а по праздникам, как Бог на душу положит.
   Колокольня наша, откровенно говоря, довольно убогая. Подниматься на неё не всякий решится. Лестницы сделаны из того, что было под рукой, одна деревянная, другая – сваренная из кусков арматуры. А на днях во время грозы ещё и шаровая молния влетела в окно колокольни, стёкла разбились. Но я люблю её, нашу колокольню, и считаю, что неспроста она дана нам именно такой.
   Я понимаю, что здесь всё моё! С высоты колокольни в 12 окон прекрасный круговой обзор. Был бы у меня бинокль, я бы тогда всю округу рассмотрела. Но и без бинокля вижу немало: весь посёлок, дамбу, реку, тайгу. В прошлом году у нас было серьёзное наводнение. Посёлок находится как на дне тарелки, окружён дамбой. Мне с колокольни хорошо было видно, как за дамбой вода поднималась. Утром – один уровень, а вечером прихожу, вижу, воды уже прибыло. «Ой! – думаю. – Дела!» Страшновато было.
   Люблю на колокольне быть одна! И чаще всего мне нравится звонить, когда я перестаю думать. Иногда даже не понимаю: давно звоню или нет, не пора ли заканчивать, что нынче пост или Пасха?
   Я очень ревнивая колокольница. Всегда переживаю, когда кто-то другой начинает звонить, и при этом звонит плохо, без любви к моей колокольне относится.
   У меня самое лучшее послушание, люблю его! И жить в монастыре мне нравится. А жизнь в монастыре имеет смысл, если ты Бога ищешь, если хочешь встречи с Ним. Здесь нельзя просто жить, здесь нужно жить просто. И, на самом деле, это тоже очень трудно. Уметь жить Духом Божием, слушать его, и слышать, что он тебе шепчет – это великая радость, это великое благо, которое даёт монастырь. Чаще всего это происходит в тишине, – Бог шума не любит. Но каждому Он говорит тем языком, который человек в состоянии услышать. Если человек любит и понимает музыку, он говорит ему языком музыки. Человек слышит и понимает – вот оно, ЭТО! И эта благодать даёт ему полноту жизни, даёт общение с Богом, ясное сознание присутствия Творца. Бог везде, повсюду, а в монастыре мы к нему всё-таки ближе.

Марьяна

   Марьяну я несколько раз видела в монастырской гостинице. Она как-то сразу выделялась из всех: молодая, высокая, стройная, очень эмоциональная. На любое замечание в свой адрес реагирует болезненно и бурно, но при этом сама норовит кому-то из паломниц сделать выговор. Чувствуется, что здесь она не впервые и нынче, как всегда, приехала не на один день. Считает она себя в этом монастыре «своей». Ей разрешено звонить по мобильнику настоятельнице обители.
   Эта энергичная привлекательная особа не раз громко заявляла о своей готовности идти куда-то в высшие инстанции доказывать, что местная православная община – не какая-нибудь секта, а самая правильная, исконная общность людей. При мне хозяйка гостиницы пыталась урезонить её – поскольку ни к чему хорошему это не приведёт. Убедила, нет ли – не знаю.
   Однажды, гуляя по посёлку, я увидела Марьяну на улице. Я поприветствовала паломницу, и она тут же радостно сообщила, что её благословили топить баньку для монастырских работников.
   – Можно с Вами? – спросила я.
   – Конечно, с удовольствием, – ответила трудница.
   Горячего желания общаться с Марьяной, честно говоря, у меня не было, но я ведь журналист, и люди мне интересны.
   – Часто ли бываете в Могочино? – спросила я, с наслаждением садясь на скамейку возле баньки.
   – Да уже несколько лет «болею» этим монастырём, – не без гордости заявила трудница.
   – А где живёте, кем работаете? – расспрашивала я.
   – Живу в Томске, работаю хореографом во Дворце культуры, – отвечала Марьяна.
   – А как добираетесь сюда?
   – Обычно – на маршрутке, но в этот раз меня на машине привезли родители. Им очень хотелось узнать, куда же я так часто езжу.
   – И, что? Посмотрели и решили, что оставляют дочь в надёжном месте, – предположила я.
   – Какое там! Они посоветовали мне не задерживаться здесь, мол, дел полно и дома, да и светская жизнь для меня – по их пониманию – должна быть интереснее, чем монастырская.
   – И чем же привлекает молодую девушку монастырь и работа в нём? – поинтересовалась я.
   – А мне всё здесь нравится! Природа – просто чудо, красота! А какой чистый воздух! И такая удивительная тишина! И люди здесь приветливые, все улыбаются, и я в ответ всем улыбаюсь, – явно впадая в эйфорию, продолжала Марьяна. – Нравится пожить по монастырскому уставу, отринуть свою волю и делать всё, на что благословят, будь то обои клеить, или красить окна, или кирпичи разгружать. Физически устаю, но очень быстро восстанавливаюсь – схожу под благословение к отцу Иоанну, помолюсь, – и как рукой сняло.
   – Ну, да! Как хорошо, ведь с нами тот, кто всё за нас решит, – процитировала я Высоцкого. – Да и физически поработать немного, конечно, можно – так в охотку, если здоровье позволяет.
   Когда я поняла, что она меня не услышала, – обрадовалась.
   А Марья на продолжала изливать свою радость:
   – Люблю на службы ходить. В храме так всё благостно, и красиво и празднично.
   Её монолог прервал звонок мобильника.
   – Настоятельница велела в храм зайти, – с удовольствием сообщила Марьяна. Мы поспешили в монастырь.
   Тем же вечером Марьяна появилась в холле гостиницы чем-то встревоженная и с порога начала рассказывать, что сегодня в храме её сильно напугал какой-то мужик. Он дважды сзади тихо подходил к ней, приобнимал за талию, и почему-то угрожал закопать. Хозяйка гостиницы стала её успокаивать, говоря, что она знает этого человека, что он болен, и бояться его не стоит. Но, Марьяна продолжала жаловаться снова и снова. Похоже, не удалось её успокоить.
   – Не ослабит ли этот случай любви Марьяны к обители, – подумала я. – И исчезнет ли её эйфория от пребывания в монастыре?
   Человек она с тонкой душевной организацией, тревожная, мнительная. Как-то при очередной встрече в гостинице, Марьяна подробно рассказывала мне о своих снах, а в них: то смерчи, то пожары. Но она всегда спасалась.
   Один из её ярких снов мне запомнился. Марьяна стоит на горной дороге. Невдалеке в автомобиле сидит её отец. Вдруг земля становится всё горячей и горячей, будто лава, и начинает уходить из-под ног. Это было похоже на извержение вулкана. От жара у автомобиля загораются колёса. В ужасе Марьяна кричит:
   – Папа, папа, поехали отсюда скорей!
   Но отец, глядя в одну точку, обречённо говорит:
   – Мы погибли. Куда ехать?
   А дочь уже бежит к машине:
   – В Могочино, папа, в Могочино!
   Похоже, пока другого выхода из сложных жизненных обстоятельств эта девушка не видит. Она чувствует, что именно здесь ей легче достичь душевного равновесия. Пребывание в монастыре для неё своего рода курс психотерапии.

Грехи наши

   Дело было зимой. В трапезной гостиницы появились две пожилые женщины, были они похожи друг на друга: обе небольшого роста, полные и неходкие. И «говорушки». По их разговорам я поняла, что здесь они гостьи частые.
   Хозяйка гостиницы представила меня:
   – Журналист из Санкт-Петербурга. – И шутя, предупредила:
   – Ничего не говорите, и даже думать не смейте ни о чём, а то попадёте в историю.
   Как в воду глядела, но это позже произошло.
   А пока матушка потчевала нас: подала грибной суп, гречневую кашу. На столе были и красный болгарский перец, и свежие огурцы. На отдельной тарелке похожее на сало филе отменной рыбы (я её ещё вчера попробовала). Хозяйка серьёзным тоном, показывая на рыбный деликатес, предложила паломницам:
   – Отведайте и сала!
   – Да нам бы шашлычок! – оценили шутку гостьи, но тут же осторожно спросили: – Так сало же нынче нельзя, ведь пост.
   – Да это рыба. Ценная и дорогая. Кушайте, кушайте!
   Рыбу женщины попробовали, но в восторг от деликатеса не пришли, рыба – она и есть рыба. Суп и каша, похоже, их тоже не вдохновили. Зато чай они пили с удовольствием, налегая на пряники и конфеты. «Сладкоежки», – подумалось мне.
   И буквально на следующий день я уверилась в своём предположении. Да ещё и в каком контексте!
   Вечерняя трапеза уже подходила к завершению, когда к нам за стол подсел батюшка. По традиции, заведённой в этом монастыре, священник иногда присутствует на трапезе вместе с паломниками, попутно отвечая на их вопросы. Матушка подала ему чай.
   Женщины воспользовались возможностью рассказать о том, что произошло с ними утром.
   После литургии паломницы решили пойти в магазин, купить печенья к чаю. И пошли. На улице градусов 20 мороза, а возле магазина прямо на снегу неуклюже лежит пьяный мужик. И такой он весь жалкий, неухоженный, в замызганной куртке, в затрёпанной шапке, а обувка – на помойке лучше бывает. Жалко им стало бедолагу, а что делать не знают: то ли скорую вызвать, то ли милицию. Долго стояли. Пока думали, кто-то из местных набрал 02, и пьяного увезли.
   Женщины, купив печенья, вернулись в гостиницу. И всю дорогу, пока шли и потом, находясь в келье, вплоть до ужина, никак они не могли понять, корить себя или нет, за то, что человеку не помогли. Вот и решили у священника спросить, что он думает по этому поводу.
   – Ничего и не надо было делать, – заверил их батюшка. – Всё во власти Божией.
   – Но Господь же велел любить всякого, – начала было свою речь одна из женщин, но священник пресёк её разглагольствование.
   – Ну, полюбили вы этого пьяницу как брата, и что дальше? – заговорил он, но уже мягче. – Пустые разговоры. Вы ведь не заберёте его к себе и станете его обихаживать. – И пояснил: – Этот мужик – местная достопримечательность. Он и летом и зимой в одном состоянии. «Скорая» его уже не берёт, а в сильные морозы милиция увозит в отделение, чтобы отогрелся.
   – На всё воля Божия, – повторил батюшка. – Я вам сейчас случай расскажу.
   Один человек убил другого. Судить ли его? Дело в том, что тот, кого убили, много зла сделал людям: и грабил, и убивал. Но пришло время, и он осознал всю мерзость содеянного им. И тогда пришёл он в храм и покаялся, и просил Господа, чтобы тот послал ему смерть через убийство, чтобы самому прочувствовать, каково было тем, кого он убивал. А тот, второй, что убил его, в жизни ни на кого руки не поднимал. Но ведь убил! Отсидел в тюрьме свой срок за убийство и… стал монахом. – Священник на мгновение умолк, и продолжал: – Человек к Богу пришёл, а это главное! А уж каким путём привёл его Господь – не наше дело. Пути-то Господни неисповедимы.
   – А вы вообще, зачем после службы в магазин-то пошли? – спросил батюшка. – Вы куда приехали? В монастырь! Да ещё и когда?! В Великий пост! Вам бы в келью, молится и молится, а вы плоти своей угождать вздумали! Не пошли бы в магазин, ничего бы и не видели. К тому же, целый день вы решаете для себя: герои вы или нет? И словно точку в разговоре поставил:
   – Не впадайте в пустые размышления, грех это!
   Женщины потупили взор, вроде согласились. Но та, что рассказывала о произошедшем, почти тут же подняла голову и начала было перечить батюшке, мол, правильно Вы говорите, но… В тот же миг её подруга локтем двинула ей в бок – та замолкла.
   Трапеза закончилась. Все встали прочитать благодарственную молитву после вкушения пищи.

Конфузы

   Когда я жила в монастыре, меня иногда приглашали в дома православной общины. Мне было интересно пообщаться с местными жителями, понаблюдать их в быту. И вот, однажды, будучи в гостях, я захотела пить.
   – Вода, чай, кофе, – предложила молодая хозяйка. А я уже знала, что она держит корову. И, вспомнив как в детстве в деревне у бабушки, придя из лесу, могла выпить залпом крынку молока, я взмолилась:
   – А можно молока?!
   – Конечно, пейте, на здоровье!
   С непередаваемым удовольствием я выпила две больших чашки парного эликсира из детства.
   Вернувшись в монастырскую гостиницу, где я остановилась, рассказала об этом случае матушке. Я ожидала, что она разделит мою радость, но она осекла меня:
   – Грешница, – сегодня же пятница, день постный.
   Я и расстроиться даже не успела, как, услышав наш разговор, к нам подошёл батюшка и рассказал, как однажды и он оконфузился. Дело было так.
   – Я всегда спешу. Чтобы не терять даром время, обычно предпочитаю что-нибудь перекусить на ходу. Как-то зашёл я в магазин, купил хлеба и бутылку кефира. Посмотрел на срок годности, – кефир свежий. А когда ехал в машине обратил внимание, что пластиковая бутылка с кефиром на глазах вздувается. «С чего бы это», – недоумевал я. В какой-то момент её разорвало, а кефир пролился на сиденье. И только тогда я вспомнил, что была… пятница! Господь не допустил, чтобы я, священник, в постный день скоромное съел. Вот так-то!
   – Далеко мне до святости! – проговорила я. – Мне пока и в постный день дозволяется скоромное.

В монастыре

   В городе жизнь Ирины всегда была насыщена встречами, разговорам. Общения хватало, но время от времени казалось оно каким-то однообразным, ей хотелось чего-нибудь нового, непривычного. И тогда она отправлялась в путешествия ближние и дальние. В последнее время – в основном, по святым местам. Иногда это были коллективные паломнические поездки, но чаще она предпочитала ездить в монастыри сама по себе. Будучи журналисткой, умела ладить с людьми, ей легко удавалось получать благословение пожить гостьей в той или иной обители, находясь как бы в творческой командировке.
   Ирина ощущала, что в монастырях ей как-то по-иному виделись её проблемы. Открывалось ей в святых местах что-то значимое и про неё и про окружающих.
   На этот раз обстоятельства сложились так, что она получила благословение пожить в женском монастыре, что находится в далёком сибирском посёлке. Ей хотелось походить на службы, принять таинства исповеди, причастия, соборования, т. е. всё, что делают паломники. Но не ограничивать себя пределами монастыря. Было желание постоять на берегу Оби, подышать чистым воздухом, окрестности оглядеть, по посёлку погулять, пообщаться с местными жителями. Сибиряки – люди немного другие, и другой жизнью живут. Интересно.
//-- * * * --//
   Поселили Ирину в монастырской гостинице на третьем этаже отдельно стоящего здания. Гостиница выглядела ухоженной, во всю длину коридора расстелены ковровые дорожки, в холле мягкие кресла и диваны, на стенах иконы и фотографии. Комнаты, которые здесь называются кельями, рассчитаны на несколько человек, от трёх до семи, но есть здесь и одноместные.
   Заведующая гостиницей провела гостью в келью, рассчитанную на 5 человек. Ирина мысленно вздрогнула.
   – Устраивайтесь. Поживёте пока одна, а на субботу и воскресенье, возможно, приедет группа паломников. Чаю хотите?
   – Да, с удовольствием перекусила бы.
   – Тогда пройдёмте в трапезную.
   В светлой гостиничной трапезной было чистенько, уютно, много комнатных цветов, аквариум. Чай оказался травяным и очень вкусным.
   Гостье-паломнице предстояло узнать правила поведения именно в этом монастыре, ведь, как известно, что ни монастырь то свой устав. Какова же здесь степень её свободы в статусе гостьи, удастся ли ей свести воедино «надо», «могу», и «хочу»?
   – Прежде всего, в нашем монастыре все приезжие на равных, – сухо проинформировала её хозяйка гостиницы. – Их никто не принуждает ни на службу ходить, ни работать.
   «Меня это вполне устраивает», – подумала гостья, но слегка удивилась, – общепринятые строгости в монастырях ей были известны.
   Однако, в холле гостиницы висел распорядок дня. Службы в монастыре проходят ежедневно с самого утра и до позднего вечера: утреннее правило, часы и литургия, молебен Пресвятой Богородице с водосвятием, чтение Псалтыри Пресвятой Богородице, вечерняя служба, акафист пресвятой Богородице, молитва на сон грядущих. А потом все выходят на Тропинку Богородицы – трижды обходят территорию монастыря изнутри, непрестанно читая: «Богородица Дево, радуйся».
//-- * * * --//
   Территория монастыря из-за ограниченности по площади и скученности построек порождала ощущение тесноты. Здесь и храм с колокольней, и отдельное монастырское строение с домовой церковью, игуменский корпус, и трапезная для трудников. Тут же во дворе сгрудились несколько грузовых и легковых машин. Высокие монастырские стены в три этажа с множеством маленьких окон келий ещё более усиливали впечатление ограниченности пространства. В один из пасмурных дней, когда небо подобием крыши замкнуло его сверху, у Ирины появилось ощущение, что она находится внутри большого наглухо закрытого помещения. Ну, конечно же, ковчега, Ноева ковчега, – только такая ассоциация может придти в голову в святой обители. Вероятно, обитателям этого монастыря думается, что они в ковчеге и обязательно спасутся.
   «Но всё же, это монастырь, а не ковчег», – подумала Ирина, вспомнив слова старца Николая (Гурьянова), который говорил о том, что везде можно спастись, а погибнуть можно и в монастыре.
//-- * * * --//
   Вера, как известно, тайна сердечная. Один может быть эрудированным и очень грамотным в вопросах религии. Другой – имеет мистическое ощущение присутствия Бога, которое дано ему непосредственно и не требует доказательств. Образование здесь не имеет никакого значения. Формы веры у людей самые разные. Даже в миру иные каждый день и час живут по православным канонам. Другие же в будни живут в безобразии, но в праздники исправно бегут в церковь, покупают свечи, бьют поклоны. Да и у священников жизнь различна: кто-то уходит в аскезу, а кто-то живёт вполне мирской жизнью.
   Ирине казалось, что уж в монастыре-то священникам свойственно соответствовать идеалам аскетизма, т. е. даже внешне выглядеть серьёзными, сосредоточенными. И была сильно удивлена однажды, подойдя под благословение к одному из монастырских священников: он не просто шутил, скорее упражнялся в остроумии. Увидев во дворе монастыря священника, который почему-то внушил большее доверие, захотела узнать его мнение по этому поводу.
   Батюшка внимательно посмотрел на паломницу и ответил ей притчей о двух братьях-монахах:
   «Как-то в чём-то они согрешили. Братия их поведение осудила, и настоятель обители в назидание посадил их в отдельные кельи на месяц, на пост и молитвы. Через месяц первый брат вышел из кельи хмурый, удручённый:
   – Я осознал свой грех, глубину своего падения. Я до конца дней буду раскаиваться, думать о спасении души.
   Все одобрили его решение.
   А второй брат вышел радостный, весёлый. Братия недоумевала.
   – За содеянный мною грех я должен был уже умереть, – заговорил он. – Но Господь милостиво простил меня. И понял я, что жить надо, соблюдая заповеди, и больше не грешить.
   – И ты прав, – рассудила братия».
   – Мы не судьи, – продолжал священник. – Господь завещал: «Не судите да не судимы будете». К сожалени, в жизни человек чаще встречается с осуждением, и кто-то должен его утешить. Мы, слуги господни, должны дать людям утешение.
   Ирина выслушала его с большим удовольствием, давно она не встречала такого славного батюшки. И называть-то его хотелось батюшкой, хотя они, похоже, ровесники. И ей захотелось ещё поговорить с ним, покаяться в том, что грешит самооправданием – здоровье не позволяет часто и полноценно бывать в церкви.
   – Уже несколько дней прожила в монастыре, но ещё ни разу не смогла отстоять службу от начала до конца. В храме душно, кружится голова, ноги становятся ватными, приходится против правил на некоторое время выходить на воздух.
   – Если ты, больной человек и стоишь на службе сверх меры, то это может вменяться тебе во грех, – пояснил батюшка. – Не можешь стоять, сиди или даже лежи. В церкви это не запрещается. Ведь ещё Амвросий Оптинский говорил, что в храме лучше сидеть и думать о Боге, чем стоять и думать о больных ногах.
   Ирине было утешительно услышать такие слова батюшки, они придали ей силы. Она поверила, что теперь ей удастся всю службу пробыть в храме. К тому же, она уже приметила, что в левом крыле этой церкви пожилые прихожане и матери с малолетними детьми обычно сидят на скамеечках. В этот раз она сразу прошла туда и почти всю службу сидела. Это позволило сэкономить силы, дало возможность сосредоточиться на происходящем в храме, а иногда исподволь наблюдать за прихожанами. От себя-то не уйдёшь, – журналист.
   Вот стоит-сидит старушка «божий одуванчик», словно сомнамбула с полузакрытыми глазами. А вот мальчик сидит под лестницей, ведущей на клирос, заткнув уши, и что-то своё напевающий. К нему мать подошла, что-то сказала. Мальчик петь перестал, но службу слушать так и не пожелал, ушей не открыл.
   А вот молодая женщина в короткой юбке, без платка на голове сидит нога на ногу и что-то рисует на листках бумаги. Какая-то пожилая прихожанка, не выдержала такого, как ей показалось вызывающего поведения в храме, и сделала ей замечание. Но та от неё отмахнулась, мол, не твоё дело. Однако, подходя на помазание, платок на голову всё же накинула.
//-- * * * --//
   Однажды, придя на литургию, Ирина обратила внимание, что в храме царил полумрак, слабый свет пасмурного утра проникал только сверху и через большое окно в правом крыле храма. Кое-где включили лампочки, но от этого в церкви светлее не стало.
   Паломница уже привычно прошла в левое крыло храма.
   Какое-то время она находилась там одна. Что-то вызвало в ней тягостное ощущение. Ирина огляделась. В помещении, запечатанном массивной дверью, было практически темно. Все стены и даже лестница, ведущая на клирос, сплошь были разрисованы тёмными красками. В назидание грешникам были изображены бесы и всевозможные грехи: чревоугодия, пьянства, лжеучения, непослушания и гордости, хула на Духа святого, грех среболюбия… тут и котёл завистников и сама смерть в виде скелета. Ирина содрогнулась от жуткого ощущения, что она находится на самом дне жизни. В отчаяние она подняла голову и увидела светлый образ Спасителя. Значит ещё не всё потеряно. С клироса во время службы поют: «Господи, помилуй!». Спасение обязательно придёт. От этой мысли ей стало легче.
   Облегчённо вздохнув, Ирина посмотрела на правое крыло храма. Даже издали видно, что роспись стен светлая, праздничная: ангелы витают. Во время службы там находятся только монахини. Они уже имеют ангельский чин, хотя живут на земле.
   А кто же стоит в центре храма? – продолжала философствовать она. – Вероятно, те, кто уже вылез из котла грешников, но ещё не стали праведниками.
   Ирина хотела было ещё поразмышлять о спасении, но одёрнула себя: чего только не придёт в голову. И решила включиться в службу.
   На вечерней службе народу было немного. Ирина удобно устроилась на скамейке. Слушала чтение псаломщика, глядела на горящие свечи. И вдруг ей показалось, что огромное паникадило раскачивается слева-направо и обратно. Она надела очки – паникадило качалось, словно отсекая людей, стоящих в центре храма от алтаря, мол, вы не допущены будете в святая святых. Мистика какая-то. В это время свет в храме выключили, свечи загасили, будто Христос ещё не родился! И опять Ирина подумала о спасении.
   Оно возможно, ведь Господь вот-вот явится в мир, и прозвучат его слова: «Придите и покайтесь». И вот уже в храме опять зажгли свечи, включили свет.
   Ирина была готова покаяться, исповедоваться. Но для начала надо было пройти соборование.
//-- * * * --//
   Ещё до своей поездки Ирину интересовало, как и когда можно принять это таинство. При слове «соборование» многие её знакомые вздрагивали, полагая, что соборуют только больных людей перед смертью и не в церкви. Но она уже слышала, что это не всегда так. В городских храмах соборование совершается только в Великом посту. Считается, что соборование дарует прощение грехов, забытых человеком.
   Как оказалось, в этом монастыре соборуют каждое утро, поскольку духовник монастыря считает, что каждый человек болен, если не физически, то духовно. Опять же, все под Богом ходим, в любой момент можно умереть.
   – Ну, хотя бы трижды принять это таинство, – решила Ирина. – Мало ли что забыла.
   По будням соборование проходит в домовой церкви, находящейся на четвёртом этаже здания. И всякий раз, поднимаясь по крутой металлической лестнице, похожей на корабельный трап, Ирина мысленно творила молитву: «Господи помилуй, Господи помилуй!». «Только бы не оступиться, – думала она. – К Богу не взлетишь враз, сосредоточиться надобно!» – мелькало в голове.
   На соборование народу приходило немало, каждый держал в руке зажжённую свечу. Читались молитвы, и священник по семь раз помазал открытые части лица и рук каждого болящего. Ирине при этом действе становилось тепло, спокойно, и верилось, что в ближайшее же время все её болезни непременно утишатся.
   А пока она вынуждена была восстанавливать свои силы дневным тихим часом. Но она дала себе слово, что в ближайший праздник непременно, как принято, отстоит службу. И когда хозяйка гостиницы, заглянув в её келью, мягко попеняла ей, мол, если до начального каждения человек не вошёл в храм – ангел его уже не увидит, Ирина тут же поспешила в церковь.
//-- * * * --//
   Праздничная служба – особо торжественное действо. Но, как ни старалась паломница, не могла она полностью сосредоточиться на службе.
   Храм был наполнен запахами ладана и горящих свечей, а в его открытые двери врывалась вонь выхлопных газов КАМАЗа – на территорию монастыря завозили уголь. – Ну, что поделать, надо потерпеть, зима не за горами, – уговаривала она себя.
   Вообще-то в праздники работать грех, – Ирина помнила о том. Но так же она знала, что и в других в монастырях монашествующие в праздники работают, особенно летом, когда, как известно, день год кормит. Себя она уже приучила не заниматься домашней работой по большим православным праздникам, но по воскресеньям иногда ей это не удавалось. Особенно на даче. В огороде всегда столько дел – и копать, и сажать ту же картошку, к примеру.
   Ирине вспомнился рассказ одного священника. Однажды по весне прихожанка пригласила его на свой огород.
   – Батюшка, смотри какое чудо! – заговорила она. Огород разделяла ровная линия. На одной половине огорода ботва посаженной картошки выросла большая, где-то сантиметров 25, а на второй – только-только взошла.
   – Одни и те же руки садили, одни и те же семена, но маленькую картошечку садили в воскресенье, а вот эту, большую – в понедельник. Почему так? – удивлялась прихожанка. На что священник напомнил:
   – Шесть дней делай себе, а седьмой – Богу!
   Размышления Ирины неожиданно прервались, с клироса раздалось пение хора. Оно было такое мощное и многоголосое, что паломница испытала настоящее потрясение. Пение вернуло её к службе. И служба ей уже не казалась утомительной.
//-- * * * --//
   Бывая в храме, Ирина, как и все, подходила и на помазание, и на приложение к кресту. Как-то службу вёл игумен, и когда Ирина подошла к нему, он почему-то не подал ей поцеловать свою руку. Она было подумала, что его что-то отвлекло. Но когда такое произошло во второй раз, почувствовала себя отвергаемой, недостойной рабой Божией. Не станешь же спрашивать: почему? И так ей стало неуютно в монастыре, что она вышла в посёлок и долго гуляла по его улицам, пытаясь успокоиться. Вспомнила: ей рассказывали, что игумен настолько просветлён, что видит человека насквозь. «Видимо, батюшка почувствовал, что я ещё не исповедовалась», – успокаивала она себя.
   После принятого таинства соборования, Ирине можно было идти на исповедь. Спрашивая о таинстве исповеди у своих знакомых, бывающих в церкви, Ирина получала неожиданные откровения. Одна женщина с вызовом в голосе заявила, что на исповеди ни разу не была, поскольку ни перед кем не виновата. Другая – рассказала случай: как-то она исповедовалась священнику не в церкви, а прямо на улице. Погружённая в своё состояние, она, не обращая ни на кого внимания, стояла на коленях перед батюшкой на набережной реки в центре города.
   Ирина не была человеком крайностей, и, будучи в том или ином монастыре, как принято, непременно проходила таинство исповеди, но чаще – не слишком эмоционально, мол, грешна в том-то и в том-то, но самой без помощи Божией с этим не справиться. И Господь помогал!
   Как оказалось, в этом монастыре желающих исповедают в любое время суток, – своего рода экстренная психологическая помощь. Паломница уже не раз наблюдала, как одновременно несколько священников в разных местах храма совершали это таинство. Как-то она обратила внимание на батюшку, которому исповедовалась школьница. Опершись на аналой и подперев бороду рукой, он долго слушал исповедь девочки, и при этом всё время улыбаясь, снисходительно смотрел на неразумное дитя. Вероятно, радовался, что девочка пришла на исповедь, и скорее всего уже знал в чём она будет каяться.
   «У кого же мне исповедоваться?» – размышляла Ирина. Она уже осознала, что каждый исповедуется перед Богом, а не перед конкретным человеком, облаченным в рясу. И всё же, ей хотелось бы исповедоваться у священника в возрасте, степенного, доброжелательного. И тут она узнаёт, что есть возможность исповедаться у того самого батюшки, что так ей понравился.
   Перед исповедью положено вычитывать определённые молитвы, указанные в молитвослове. Очень часто, читая их, Ирина не понимала текста. Поначалу, она задавалась вопросом: что приносит рациональному человеку нынешнего века, механистичность такого чтения? Но, оказывается, чтение молитв вслух позволяет человеку отвлечься от внешнего мира и глубже погрузиться в свой – внутренний.
   Как-то она прочитала об одном случае: женщина спросила настоятельницу монастыря, мол, матушка, а зачем Псалтырь читать, я ведь там ничего не понимаю? На что монахиня ответила:
   – А ты читай, и не обращай внимания, что не понимаешь, а кому надо, тот и слышит, и понимает, и трепещет. И тебе когда-нибудь тоже всё будет понятно и открыто, – ведь это не наука, а вера.
   С тех пор Ирину уже не смущало её неполное понимание молитв.
   Вычитав молитвы, паломница предстала перед священником, не предполагая, что ей доведётся исповедоваться в его келье. Она ещё никогда не исповедовалась в таких условиях и это её поразило.
   Ирина говорила о гордыне, о самооправдании, о несоблюдении постов, редком посещении служб. Властью данной священнику батюшка отпустил ей её грехи.
   Паломница почувствовала освобождение от груза проблем. Ощущение было сильнейшим, и ей захотелось уйти от всех, осознать произошедшее, успокоиться. Выйдя из кельи, она поднялась на площадку последнего этажа здания, и долго глядела в окно на заходящее солнце. А в душе её гимном звучало: дивны дела твои, Господи!
   Назавтра после литургии она причастилась святых тайн. Жаль, что ей после исповеди не удалось увидеть игумена, он куда-то уехал. Она так и не узнала, позволил ли бы батюшка поцеловать его руку в этот раз. Хотелось верить, что позволил бы!
//-- * * * --//
   Накануне отъезда Ирина почти весь день пробыла в храме. Особо по душе ей пришёлся водосвятный молебен. Служил тот самый батюшка, которому она исповедовалась. Народу было немного, и священник видел, что в этот раз паломница отстояла всю службу от начала до конца. Когда Ирина подошла к нему, то батюшка широко улыбаясь, большим количеством святой воды окропил её!
   Вечером она прошла Тропинкой Богородицы, а рано-рано утром хозяйка гостиницы проводила паломницу до монастырских ворот, куда вскоре подъехала маршрутка.
   Ирина перекрестилась на храм.
   – Спасибо тебе Господи, что привёл меня в эту обитель! Я готова к принятию всего, что ждёт меня дома.
   Дома её ждали перемены. К лучшему!

   Индивидуальная программа реабилитации инвалида
   или
   Дом творчества

   Знакомые часто называют меня «лягушкой-путешественницей». И это верно. Долгие годы с самого детства чаще летом, реже зимой, я обязательно куда-нибудь уезжала из города: то к родственникам в деревню, то в отпуск по турпутевке, то на студенческую практику, то в стройотряд. Позже работала в пионерских лагерях, ездила в экспедиции.
   После окончания института я лет десять проработала научным сотрудником в геофизической обсерватории. Каждый год по весне в отделе начиналась подготовка к очередной летней экспедиции. О, экспедиции! – песня для тех, кому не сидится дома. Мне удалось побывать и в тундре, и в степи, и в пустыне. Обычно в «поле» мы проводили чуть более месяца. Впечатлений же от такой жизни нам хватало для того, чтобы хоть как-то перезимовать в городе.
   После экспедиции в Туркмению несколько человек, в том числе и я, попали в больницу с пендинской язвой (кожное заболевание).
   – А как вы вообще работаете, находясь в таком состоянии? – удивились врачи. Они поставили мне сразу несколько диагнозов, несовместимых с моей любимой работой.
   – Хочу и могу, – самоуверенно заявила я.
   – Ну, это ненадолго, – заверили врачи. И ведь знали, о чём говорили.
   Экзотическая болезнь сильно подорвала моё здоровье. И пошло и поехало: больницы, больницы… Врачи ВТЭК убедили меня в том, что мне надо отдохнуть год-другой. И вот я «отдыхаю» уже почти тридцать лет.
   Мне долго не удавалось справиться с балансом извечных «хочу», «могу», и «надо». Время от времени я устраивалась на ту или иную работу, но каждый раз это опять приводило меня на больничную койку. При выписке из очередной больницы, лечащий врач наставлял меня:
   – Лекарства – это только костыли, человек сам должен научиться ходить.
   И я услышала его. Чем я только не занималась, пытаясь самостоятельно выкарабкаться из болезни. Штудировала книги психологов: Леви, Карнеги, Свияша, Травинки, посещала курсы по философии и психоанализу, изучала гомеопатию. Ходила в однодневные походы по просторам Ленинградской области, – выхаживалась. Общение с природой давало мне жизненные силы. Начала писать стихи, а потом и прозу. Занималась в литературном объединении. Казалось, шаг за шагом я как будто распрямлялась. Абсолютного здоровья не обрела, но появилась уверенность в себе. И стали меня сравнивать с ещё одной лягушкой из притчи. Там она попала в кувшин с молоком, но не погибла, а взбила молоко в масло и вылезла наружу.
   С годами приспособилась к своим недомоганиям. И, когда снова начинает мучить желание отправиться в какое-нибудь путешествие, уже знаю, что надо как следует подкопить сил. Проверено, на время поездки организм мобилизуется. Потом, когда уже всё случится, мне будет плохо. Но это меня не пугает, ведь теперь-то я знаю, как с этим справиться и верю, что справлюсь успешно.
   Мне уже удалось поездить по Ленинградской и Псковской областям. Бывала в Воронеже, в Саратове, в Абхазии, на Соловках. А нынче моя натура погнала меня аж, в Сибирь!
   Для творчества необходимы сильные впечатления, новые встречи. И, кажется, Господь знает о моих потребностях, – я словно ощущаю помощь свыше.
   Нынче дважды я побывала в Свято-Никольском женском монастыре в селе Могочино Томской области. Уверена, что без Божьей помощи это было бы невозможно!
   Обе поездки стали для меня откровением и духовным потрясением. В первый раз в монастырь я поехала летом, и прожила там почти две недели. Будучи корреспондентом благотворительной газеты «Русский инвалид» собирала материал об истории монастыря, читала книги, встречалась с людьми.
   Я пыталась соблюдать правила жизни паломников. Но чувствовала я себя не всегда хорошо, – смена климата, эмоциональное напряжение. Да и хронические болезни давали о себе знать. Честно говоря, мне повезло, я оказалась под опекой хозяйки монастырской гостиницы, монахини Даниилы. С любым вопросом я могла обратиться к ней. И она помогала чем могла. Монахиня настолько была внимательна ко мне, что иногда, видя моё плохое самочувствие, даже останавливала меня в моих попытках через силу пойти на службу. Имея опыт пребывания в некоторых святых обителях, такой заботы о себе я не ожидала и была тронута до глубины души.
   После первой поездки я написала несколько очерков, которые были опубликованы в нашей газете. Настоятельница монастыря игуменья Ирина одобрила моё творчество и благословила некоторое время пожить у них зимой. А монахиня Даниила от себя лично пригласила погостить в монастыре. Я поняла, что можно рассчитывать на теплоту отношений, на сочувствие и понимание. И решилась ехать.
   Мне важно было окунуться в праздничную атмосферу Рождества именно в монастыре, не отвлекаясь на городскую суету. Да и сибирскую зиму хотелось увидеть.
   Я знала, что такое путешествие потребует от меня много сил, и потому готовилась к поездке вдумчиво, стараясь рассчитать свои возможности.
   На этот раз в обители я прожила три недели. И как ни крути, в чужой монастырь со своим уставом не ходят. Гостя не заставляют работать физически, но предполагается, что он должен как можно чаще бывать на службах. Из-за плохого самочувствия, я, к сожалению, не столь часто, как хотелось бы, бывала на службах. Мне необходим был отдых и не только в келье. Я могла позволить себе прогуляться, полюбоваться просторами Оби, побродить по посёлку пообщаться с местными жителями. Иногда паломницы, которые приезжали на своих машинах, возили меня туда, куда мне пешком было бы не дойти.
   Уезжала я из монастыря, получив немалый заряд положительных эмоций. Сейчас, дома я чувствую себя покрепче, и не только потому что в гостях хорошо, а дома лучше. Знаю, что в монастыре молятся за моё здоровье. Я ощущаю их молитвенную помощь. Спасибо им!
   Бывая в разных монастырях, читая соответствующую литературу, слушая рассказы трудников, я давно задавалась вопросом: аналогом какого учреждения можно было бы назвать монастырь? Ответы были такими: интернат, армия, психбольница, дом престарелых. Все эти учреждения предопределяют не только обеспечение минимальных бытовых потребностей индивида, но и круглосуточное ограничение его свободы. Такая ситуация не стала для меня непривычной. В моей жизни были и интернат, и больницы, и монастыри.
   Размышляя о том, чем же для меня оказался этот сибирский монастырь, я пришла к выводу, что с одной стороны, моё пребывание там стало реализацией своеобразной индивидуальной программы моей реабилитации. Я почувствовала себя лучше, ещё больше поверила в себя. Я словно стала входить в силу.
   А с другой стороны, моё нахождение в монастыре, пожалуй, можно сравнить с пребыванием в Доме творчества. На такую мысль меня натолкнуло воспоминание об известном ленинградском поэте Нонне Слепаковой. Находясь в Доме творчества Союза писателей в Прибалтике, Нонна писала мне, что они с приятелями познакомились с местным батюшкой. «Ежедневно молимся за близких, заблудших, болящих (в том числе за тебя), потом читаем кусочек из Евангелия, и каждый высказывает свои соображения о прочитанном. Это очень полезно и для стихов тоже, сюжеты и фразы возникают мигом. Поэтому вместо прозы пишу стихи».
   Но я опять о себе. Жизнь в монастыре, прежде всего, дала мне бесценный духовный опыт, который я, возможно, не приобрела бы даже при регулярном посещении какой-либо церкви. К тому же, мне было интересно соприкоснуться с судьбами людей, пришедших к вере. Что ни история, то сюжет для рассказа. В свою очередь новые знакомые читали мои стихи и статьи. Мне интересно было увидеть, как они откликаются на мои слова, образы. Их эмоции мне были приятны. Когда же не было группового заезда паломников, я наслаждалась тишиной, одиночеством и творчеством.
   У меня столько впечатлений о моём пребывании в сибирском монастыре, что их, пожалуй, хватит для того, чтобы пережить и зиму, и весну. А там видно будет.

Стихи

//-- * * * --//

     Конечно, я любила,
     бывала и любима.
     Ничтожно малым было
     и то, и то… итог:
     цветёт букет болезней.
     Быть может, он полезен
     для исцеленья духа.
     Но всё ж, но всё ж, но всё ж
     желаю быть любимой
     и, чтоб самой любить!
     Теперь я знаю точно:
     ещё возможно это.
     Любовью я согрета
     людей, что ищут света
     в обители святой.
     Прощание – не точка,
     прощанье многоточье.
     Увы, стучат колёса:
     домой, домой, домой…

     В монастыре
     Видела я в окно:
     в храме свеча горела
     Звездой Вефлиемской
     в ночи.
     Меня призывала войти,
     и следовать впредь за нею.

     В келье
     Читаю молитвослов.
     В пасмурный день светло —
     солнечный свет в окно
     от золота куполов.

//-- * * * --//

     Всё, что мне надобно —
     Богу видней.
     Всё он управит
     через людей.

//-- * * * --//

     Не позволяй тревоге
     тобой овладевать.
     Ты уповай на Бога —
     в этом благодать!

//-- * * * --//

     От мелких суетных дорог,
     сугубо городских,
     устану я, – наступит срок.
     Тогда покину их.
     И под колёсный перестук
     умчусь в сибирский край.
     Не остановит даже внук:
     – Бабуль, не уезжай!

Зов

     Сподобил Господи приехать
     в обитель искренней любви.

     Всем известно: «дважды не войти…»
     Будет лучше? – сильно сомневаюсь!
     Но опять на зов любви срываюсь.
     Не миную должного пути.

     Отчего уму наперекор
     собираюсь в дальнюю дорогу?
     Уверяю: так угодно Богу,
     но как будто – это приговор.

     Я смиряюсь, я же не впервой
     словно ощущаю помощь свыше.
     Ангел мой, мои призывы слыша,
     направляет, следуя со мной.

     Ангел мой – хранитель, поводырь,
     всей душой тебе я доверяюсь.
     И для Бога я не потеряюсь —
     снова уезжаю в монастырь.

Рождество

     В петербургском храме
     Рождество встречают.
     Храм украшен знатно,
     столичный лоск во всём:
     вертеп, младенец в яслях,
     еловые гирлянды
     с заморскими цветами,
     роскошные букеты,
     и ёлочки при входе.
     И всенощное бденье,
     и крестный ход парадный…
     Но как-то неотрадно.
     От пышности и блеска
     душа моя ослепла,
     её к земле пригнуло, —
     ей не взлететь…

     В сибирской глубинке
     храм монастырский
     украсили скромно
     на Рождество.
     У каждой иконы
     лишь веточки пихты,
     да лапник кедровый
     в вазах напольных.
     Не принято здесь
     ни бденья ночного,
     ни крестного хода
     на Рождество.
     Но для души моей
     всё здесь родное.
     В храме сибирском
     души Рождество!

Зимняя поездка в Сибирь

     Это было безумием чистого снега.
     Это было мечтой. Это было побегом
     от обыденной жизни с тоской городской
     в бесконечности спора с самою собой.

     Трое суток в пути до мечты – разве много?
     Как всегда успокоила душу дорога.
     Отлегло.
     Отдышалась в сибирской глуши.
     И глубинное что-то коснулось души.

     Нынче видится мир в зимнем радужном свете —
     ибо знаю: есть дом, где с любовью приветят.
     Если вновь зазнобит на балтийских ветрах,
     я душой отогреюсь в сибирских снегах.

Надежда Воронова Спасительный ковчег Путевые заметки, рассказы, стихи