Сергей Сергеев
Штаны

Глава 1. «Живая» ткань

   На Москву опустился туман. За окном промелькнула излучина реки, из которой чудесным образом испарился силуэт недостроенной высотки. Циклопические контуры с зияющими окнами и пустыми проемами, продуваемыми всеми ветрами, стерла добрая рука невидимого волшебника.
   Здание университета оторвалось от земли и лишилось верхних этажей, растворившихся в зыбком воздухе.
   – Самолет-то взлетит? – скептически поинтересовался президент, с неохотой отвернувшись от завораживающего пейзажа.
   – Не в такую погоду летали, – бодро заверил руководитель кремлевской администрации Дюк, получивший аристократический титул за приглушенную куртуазность в старопетербургском стиле.
   Он старательно подсовывал шефу документы в надежде, что первое лицо успеет просмотреть бумаги и начертать высочайшие распоряжения до отлета в далекий и, как предупреждали, чрезмерно жаркий Сингапур.
   – Туман, – многозначительно сообщил верховный жрец, незаметным жестом отодвигая бумаги и таким образом ловко уклоняясь от служебных обязанностей.
   – Да. Снег обещали. Уже ноябрь. Пора вроде.
   – Никакого снега, туман.
   – Указ об отставке главного предсказателя погоды уже подписан.
   – А может, еще и выпадет. К вечеру.
   Помолчали.
   Президент не мог и не хотел отрываться от картинок за внешними пределами металлической капсулы «членовоза», мчащегося в аэропорт.
   Суконный язык казенных бумаг и нереальная красота, облаченная в ватный, вязкий, густой туман, не дружили, не ладили и не совмещались друг с другом. Волшебство отвергало повседневность. Либо одно, либо другое.
   «Надо же! Природа не терпит середины. Даже в этом. Ничего не поделаешь».
   – На месте посмотрим, время еще будет, – пообещал президент.
   Дюк тяжело вздохнул – подсунуть не удалось. Сложил белеющие в полумраке бумаги и бросил их в папку. Притулившись на коленях, она своим несчастным видом сочувствовала и сопереживала: «Опять не успеем, а жаль».

   Как поднимающаяся перед броском кобра, нить вытягивалась из упругой массы. Перед тем как она станет тканью, ее опрыскивали маслянистой жидкостью, слегка вспенивающейся, а затем исчезающей.
   Перед экранами застыли чем-то похожие друг на друга мужские силуэты.
   – Состав не улетучивается? – спросил брюнет в темно-синем костюме и дорогом галстуке, смахивающий на чиновника или банкира. На плечи он набросил белый халат.
   – А с какой стати? Полностью пропитывает ткань. И почти сразу высыхает, – пояснил более высокий, широкий в плечах мужчина, поправляя очки в роговой оправе.
   Судя по уверенным жестам и свободной манере держаться, он и был хозяином кабинета. Это подтверждала табличка на рабочем столе: «Громов Петр Аркадьевич, заместитель директора института биотехнологий» [1 - Персонажи, известные читателю по роману «Кремль».].
   – Я думал, это сложнее, – разочарованно заметил Игорь Ратов, выступающий в роли гостя.
   Он не виделся с Громовым почти полгода, и вот довелось пересечься по служебной необходимости. Конечно, тревожили сомнения, а не вызовет ли встреча раздражение и зудящую неприязнь, которых Громов в общем-то не заслуживал.
   Примерно полгода назад у него случилась скоротечная любовь с Марикой, в то время невестой, а ныне юной супругой Ратова. Но ведь Громов спас ее в экстремальной ситуации, которая могла закончиться похищением и, возможно, физическим устранением. Заодно он крепко выручил и самого Ратова.
   Конечно, Игорь был за это благодарен, но временами его душила горечь обиды, поднимающаяся, словно черная грязь со дна болота.
   К счастью, воссоединение друзей прошло легко и естественно, чему Ратов был рад. Но голова действительно болела. Перебрал накануне. Может, именно потому, что с волнением ждал встречи, которой и хотел, и одновременно опасался. Вообще, надо бы завязывать с выпивкой. А то без стакана коньяка или виски на ночь уже и заснуть трудно.
   – Технология практически не отличается от ткацкого производства, – терпеливо пояснял Громов. – Все дело в присадках. Пропитать нить можно любой жидкостью, любым лекарством.
   – Или ядом? – тяжело вздохнул Ратов. – Вчера побывал в новом ресторане приятеля на Пречистенке. Кормит вкусно. Но главное – вид из окон и дизайн. Как удалось такое место оторвать! Успех гарантирован.
   – Бледно выглядишь. Устал?
   – Потом еще поехали в ночной клуб. Не надо было, – простонал Игорь.
   – С Марикой? – поинтересовался Громов.
   «Не забыл ее! Вон как глазами сверкнул. Странно, но меня это даже не раздражает. По причине отравления организма», – подумал Ратов.
   – Марика не смогла. Да и компания подобралась чисто мужская.
   – Как она поживает? – не удержался от вопроса Громов.
   – Как поживает? Нормально поживает, – проворчал Ратов, давая понять, что не настроен обсуждать свою личную жизнь.

   Петр вправе думать что угодно. Для него эта сфера закрыта, а так будем дружить, конечно. «Любовная история», приключившаяся на Сахалине, осталась в прошлом.
   Проехали!
   – Да, совершенно верно, – безмятежно продолжил Громов. – Пропитать нити можно любым составом. Цель – сконструировать ткань, воздействующую на биохимические процессы в организме человека. В этом своеобразие метода.
   – На Нобелевскую потянет?
   – Создание «умных» тканей можно сравнить с изобретением антибиотиков и ядерной бомбы. Но каждое сравнение хромает.
   – Значит, не бомба. Это успокаивает. И получится?
   – А то! – уверенно сказал Петр. – Уже получилось.

   Обстановка президентского кабинета в здании пассажирского терминала не оставляла никаких лазеек, чтобы отвлечься от чтения документов и исполнения других не менее важных государственных дел. На стене, прямо над креслом, посетители могли видеть герб страны. Он словно предупреждал о неполном служебном соответствии.
   Обстановка напоминала Кремль. Как будто и не выезжали. Промелькнувшие за окном пейзажи и туман остались в прошлом – зыбким и случайным наваждением.
   За столиком напротив, по правую руку, устроился Дюк, слева расположился начальник контрольного управления кремлевской администрации Червоненко, полнеющий красивый мужчина с крупным волевым подбородком и жестким взглядом, в прошлом сокурсник президента на юридическом факультете универа. Его не без оснований считали одним из ключевых игроков в личной команде главы государства.
   Собрались все свои. В кабинете стало как-то особенно уютно, комфортно и даже безмятежно. Но нужно исполнять распределенные роли. И никуда от этого не денешься.
   – Подготовьте документы по госкорпорациям. Я сказал вчера в послании, что они будут закрыты или преобразованы в акционерные общества. Никаких недопониманий быть не может. Все предельно ясно.
   Дюк и Червоненко дружно кивнули.
   – Вопрос принципиальный, – не успокоился президент. – Возьмите на контроль, чтобы бюрократы не замотали. Много умельцев развелось – спускать на тормозах. Ни мозгов, ни совести. В случае чего – по рукам! Проверьте проекты распоряжений. К моему возвращению все должно быть готово. И будем запускать.
   Он демонстрировал озабоченность, но выглядел расслабленным и довольным. Сердце грела уверенность, что без конфликтов и ненужного напряжения, изящно, как блестящую шахматную партию, удалось разрешить важнейшую проблему – очертить, разграничить, окружить красными флажками границы деятельности Кремля и правительства.
   Пусть Белый дом тянет «старую экономику», а у президента и его администрации другое предназначение – модернизация всей страны. Другими словами, Кремль будет заниматься стратегией, а правительство – текущим управлением.
   Так и должно быть. Не отвлекали бы еще на форс-мажор. Там ухнет, здесь жахнет – и все по причине скудоумия и воровства. Только хочешь заняться чем-то реально важным, тут же случается катастрофа.
   Как нарочно.
   – Покажи отклики на мое послание, – президент повернулся к Дюку, который моментально, словно козыри из колоды, метнул на стол пачку документов, наконец-то облегчив свою многострадальную папку.
   Совсем свежие, горячие. Калачи из печи. И чернила не успели просохнуть.
   – Посмотрим, – президент пробежал по диагонали информационные сводки и не удержался от недовольной гримасы.
   «Весь мир аплодирует, это понятно. Всегда так пишут. Но вот это что такое? Подсовывают одну и ту же мысль. Причем разные ведомства. Сговорились? Диагноз российским проблемам, видите ли, поставлен, но лекарство не найдено. Он что, врач? Микстуру должен выписывать? Не чересчур? А может, и правда – подделали реакцию. Везде нынче химичат. Нужно подумать».
   – Фондовый рынок отреагировал?
   – Вчера российские акции подешевели, – смиренным голосом доложил Дюк. – Появились сообщения о безработице в США. Не очень радостные – рынок тут же отреагировал.
   – Нас каким боком это касается? Не успели прочитать послание? Разница во времени сказалась? А что сегодня? – спросил президент.
   – Курс акций упадет на всех площадках. Тринадцатое число, пятница. Суеверный народ, – с задушевной улыбкой вмешался в разговор Червоненко.
   И очень вовремя. Дюк взглядом поблагодарил находчивого компаньона, а президент вновь заглянул в бумаги.
   В списке самых влиятельных людей планеты, составленном журналом «Форбс», первое место занял президент США, нобелевский лауреат Барак Обама, за ним следуют председатель КНР и далее премьер-министр России. А вот заместитель председателя правительства Сазонов оказался влиятельнее нынешнего российского президента (42-е и 43-е места соответственно), сообщала со ссылкой на мировые агентства пресс-служба Кремля.
   – В самолете посмотрю, – сдержанно заметил президент, возвращая бумаги Дюку, – лететь долго. И нудно. А нет чего-нибудь интересного?
   – Любопытный проект «умной» одежды, – тонко улыбнулся Дюк.
   – Фантастика?
   – Реальность, причем у нас.
   – Умная экономика – понятно. Где умные люди, там и экономика не глупая. А одежда? Хотя погоди. Что-то я слышал. Опять нано? Сейчас нанотехнологиями все подряд называют. Туфта какая-нибудь?
   – Перспективный проект.
   – Ладно. С него и начнем. Как только взлетим.

   – Суть метода состоит в следующем, – в академичной манере, тягомотно, но убедительно излагал Громов. – Слышал о втирании лекарств в кожу?
   – Ну конечно, – Ратов мигнул страдальческими глазами человека, которого мучают угрызения совести и терзает жажда.
   – Приведу пример из народной медицины. Не нашей, а индийской. Для экзотики. Индийцы втирают в пятки больным сахарным диабетом сок растения кортума. Примерно через месяц признаки заболевания исчезают.
   – Рад за них.
   – А теперь представь, что мы создаем специальные пропитки, которые обеспечивают конкретный эффект – антиревматический, антиаллергический, защиту от грибков, кислот, масел. Ну например, одежда самостоятельно очищается от следов внешнего воздействия. Для этого нити пропитывают колониями специально подобранных или выведенных бактерий. Одни устраняют пот, другие оберегают от инфекций, третьи – от воды и физических повреждений. Можно нейтрализовать радиацию, химическое и бактериологическое заражение.
   – После ядерного взрыва?
   – Или утечки радиации. Это технологии двойного назначения. Сейчас используются в военных целях, но скоро начнется массовое производство «живой» одежды.
   – Где самые интересные исследования? В США?
   – У американцев системный подход. Решают сразу весь комплекс проблем. Но в европейских странах часто находят более остроумные решения. Объем инвестиций на порядок ниже, а результаты – потрясающие. Итальянцы, например, применяют аэрогель. Уникальное вещество! На 99,8 процента состоит из воздуха. Одежда из аэрогеля согревает при морозе до 80 градусов. Другие страны используют оптиковолокно, молочный протеин, полимеры.
   – Все ткани искусственные?
   – В основном создаются новые ткани. Но возможен и другой путь. Некоторые натуральные волокна сами по себе обладают особыми природными качествами. Например, лен. Без всяких добавок задерживает рост бактерий, грибков, останавливает кровотечение, залечивает раны. Говоря профессиональным языком, обладает огромной синергией к возможностям человеческого организма.
   – Пытаешься копировать лен?
   – Какой в этом смысл? Мы усиливаем естественные качества волокон. И расширяем спектр воздействия. Тут аналогия с втиранием лекарств почти полная. Одна из японских компаний вводит в волокна химический провитамин, который в контакте с человеческой кожей превращается в витамин С.
   – А если мне не нужен витамин С?
   – После вчерашнего тебе вообще лучше обойтись холодным пивом. Или рассолом. Рекомендую капустный. Ты, кстати, не просматривал биохимический анализ крови? Так, ради любопытства. Видел? Ну и замечательно. Обрати внимание, всегда указывают «от» и «до». Если программируешь степень воздействия на организм в этих пределах или даже приближаешь его к любой из верхних планок, вреда не будет. Примерно так.
   – Теперь ясно. Какую субстанцию в ткань забодяжил, брателло!
   – А вот это самое интересное. При создании нити можно впрыскивать все, что угодно. Если не вредит организму.
   – Главный принцип медицины – «не навреди».
   – В данном случае создается ткань с рабочим названием турбо. Она самостоятельно проводит биохимический анализ и реагирует на недостаток жизненно важных гормонов, витаминов, ослабленность организма, усталость, утрату иммунитета.
   – Присматривается, взвешивает все «за» и «против», а потом как вдует.
   – Верное замечание. Вдует. В прямом смысле слова.
   – Не понял!
   – Турбоэффект достигается выделением так называемых гормонов счастья. А они в свою очередь стимулируют жизненные силы, творческие возможности, работоспособность. Ну и конечно, повышают сексуальную активность. Причем весьма существенно.
   – Что повышают? – сдавленным голосом переспросил Ратов.
   – Что нужно, то и повышают, – сказал Громов. – Хотя можно предусмотреть и прямо противоположный эффект. Не будут повышать.
   – А вот с этим я не согласен! Категорически!

Глава 2. Изобретатель

   Проводив Ратова, Громов вернулся в свой кабинет и попросил его не беспокоить.
   Прошедшие после сахалинской истории месяцы были весьма успешными, но вместе с тем и мучительными. Он часто вспоминал, как неожиданно к нему в сибирский университетский город нагрянула невеста Ратова – безумно красивая, испуганная и беззащитная.
   Он и Марика бежали на Сахалин, где спрятались от бандитов, пытавшихся выкрасть девушку. Заказчик, металлургический олигарх Морев, рассчитывал вынудить Игоря Ратова, только что занявшего высокий пост в кремлевской администрации, пропихнуть важный документ. От этого зависела судьба металлургической компании, а точнее самого Морева, погрязшего в сомнительных комбинациях и долгах.
   Не получилось. Не знали, на кого нарвутся. Ожидали, что будут «ломать» Ратова и Марику, а встретились с Громовым, наделенным черным поясом карате, со множеством специальных навыков, а самое главное – имеющим изобретательный ум опытного разведчика.
   В прошлом Громов, не успев начать научную карьеру, на какие-то десять лет переквалифицировался и отпахал в научно-технической разведке, долго жил в Штатах и Японии. Специализация – новейшие достижения в области биотехнологий.
   Знания знаниями, но ему еще и везло. Выкраденные, или, говоря профессиональным языком, «добытые», технологические секреты стоили не один миллиард долларов.
   Вернувшись на родину, Громов неожиданно для своих тайных начальников принял решение, что с него хватит искушать судьбу и пора заняться исключительно наукой. Когда он говорил, что американцы предлагали ему остаться работать в Силиконовой долине, выразив готовность профинансировать создание собственной лаборатории, в общем-то это было правдой.
   Но в разведке правда в чистом виде встречается редко. Чаще получается какой-то гибрид из фактов и легенды, вымысла и реальности, разочарований и вполне осязаемых достижений. В конечном итоге и сам «профи» перестает видеть тонкую грань между действительным и иллюзорным.
   Ничего удивительного. Иначе можно сойти с ума. Правда часто убивает, и Громов это хорошо знал.
   Привычка «шифроваться» проявлялась даже в мелочах. Обычно Громов говорил малознакомым людям, что он физик. Как шутил один из его коллег, хорошо еще, что не лирик или, скажем, ботаник.
   В реальности же всю сознательную жизнь он занимался биотехнологиями, хотя приходилось иметь дело и с вычислительной техникой, электроникой, фармакологией и даже с ядерными разработками, если попадалось в руки что-либо стоящее.
   Вот и получалось, что когда он выдавал себя за физика, то определенная доля правды в этом присутствовала.
   Полуправда оказывалась не убогой, а надежной и прочной конструкцией, осетрина второй свежести – не тухлой, а вполне даже аппетитной и сочной. Все зависело от того, с какой точки зрения посмотреть.
   Он говорил «свою правду» и в том случае, когда вспоминал, что американские власти предлагали ему продолжить научные изыскания в США, возглавив собственную лабораторию. Так оно и было.
   Проблема состояла в другом. Когда американцы предлагали ему остаться в США, вряд ли они думали о нем как о талантливом ученом. Хотя думали, конечно. Но этим не ограничивались. Их интересовала в первую очередь святая святых любой разведки – агентура в «мозговых центрах».
   Они прекрасно понимали, что Громов не рядовой «полевой игрок», а ключевое звено в агентурной сети, присосавшейся к сверхбогатому научному комплексу США и питающей его соками сильно обезлюдевшую, но все еще сильную талантами российскую науку.
   Поэтому Силиконовая долина ассоциировалась для Громова не только с блеском научной мысли и эффективной организацией исследований, которыми он искренне восхищался, но и с мерзостью предательства. Ароматный воздух и вонючая блевотина, красивый закат и впивающиеся в кожу вурдалачьи лапки, упоение творчеством и удушье тоски – все вместе.
   Хорошо, что вовремя удалось смыться. Мышеловка грозила захлопнуться в любой момент, как только обозленные американские «органы» окончательно лишатся терпения и надежд выявить ценные «источники», с которыми он работал. К счастью, помогла природная интуиция, да и центр проявил несвойственную ему мудрость и редкую быстроту в принятии решения.
   Да, Громову хотелось вернуться в Калифорнию, хотя бы ненадолго. Но совершенно в другом качестве – в качестве талантливого изобретателя, заслужившего право жить, не озираясь на каждом шагу. Уверенного в себе и в своем будущем, способного без всяких комплексов общаться и работать с американскими коллегами. Тем более что среди них все чаще попадались хорошие знакомые, приятели, а то и друзья, по разным причинам уехавшие из России в поисках лучшей жизни, но имеющие возможность, как и он, в любой момент вернуться на родину.
   Громов лучше, чем кто-либо, знал секреты американских и японских биокорпораций и умел совмещать их открытия с отечественными разработками.
   А еще талант исследователя, затворнический образ жизни, сжигающие его амбиции… Все это не могло не привести к выдающемуся результату. Что, собственно, и случилось.
   Оставалось сделать несколько движений, и ты у верхней планки, выше которой просто некуда, по крайней мере в обозримой перспективе.
   Вернувшись на родину, он предпочел начать свое восхождение не в избалованной Москве, а в родном сибирском городе, который славился своими учеными и был далек от столичной суеты.
   Вскоре ему предложили возглавить новую лабораторию в московском биохимическом институте. По всей видимости, наконец-то «упали» деньги, выделенные правительством на «технологический прорыв».
   Или поспособствовал дядя Ратова – известный хирург Борис Павлович Бровин. Он был знаком с исследованиями и непростой биографией Петра, уважал его за надежность и блестящий ум.
   Как бы там ни было, лед тронулся. И Громов, собрав нехитрый багаж, отправился в Москву, где в повседневной его жизни мало что изменилось.
   Он сразу же купил квартиру в «брежневском доме» на Кутузовском проспекте, отремонтированную в стиле хай-тек, чему помогли «гонорары», накопившиеся за долгие годы заграничных странствий.
   Бо́льшую часть времени Громов проводил в лаборатории. В прошлом остались две жены, оказавшиеся несовместимыми с ним, трудоголиком и флибустьером, щемящие душу воспоминания о скоротечной любви с Марикой, еще какие-то далекие женщины с их прикосновениями, жарким дыханием, бесстыдными словами и капельками пота от бурных объятий.
   Все они превратились в бестелесных призраков, не слишком обременяющих и без того перегруженную совесть.
   А впереди была неизвестность.
   «Нет, я все же позвоню Марике, – подумал Петр. – Почему, собственно, я должен ее сторониться? Пообщаемся чисто по-дружески».
   Получилась уже не полуправда, а откровенная ложь, но Громов сделал вид, что этого не заметил.

Глава 3. Сами придут и предложат

   Марика и Ратов не разговаривали друг с другом уже две недели. В воздухе повисло напряжение, искрившееся, словно два грозовых заряда, как только они переступали невидимую черту.
   Почему так произошло? Марика даже не хотела об этом думать. Вдруг оказалось, что нежность в любой момент может смениться раздражением, безразличием, апатией.
   Никаких причин для этого не было. Игорь – умный, обаятельный, успешный. Любит ее. И ничего не изменилось.
   Каждая жена достойна своего мужа. Ратов – великолепен. Или все-таки изменился? Да, изменился. Совершенно другие глаза, напряженный взгляд.
   «Смотрит на меня как на пустое место».
   Марика услышала, как подъехал автомобиль.
   Не заходя в дом, Игорь гуляет по дорожке, много говорит по телефону. Потом проходит к себе, принимает душ, утыкается в компьютер и засыпает далеко за полночь. Один. И так каждый вечер.
   Они снимали дом в правительственном поселке в Петрово-Дальнем на Рублевке. Изумительный воздух, с реки тянет прохладой и свежестью.
   В этом году затянулась золотая осень. Еще несколько дней назад на деревьях держалась обильная пожелтевшая листва. Она притягивала к себе солнечные лучи, излучала тепло, и казалось, что это будет продолжаться бесконечно долго.
   Сейчас тоже неплохо. В воде отражаются кроны деревьев, над прибрежными зарослями плывет туман. Она любит спать обнаженной, с открытым окном, под теплым одеялом.
   Дай бог терпения пережить это. Все еще будет хорошо. Просто у Игоря сложный период. Она даже помнит, как все началось.
   Первые месяцы их совместной жизни Ратов переживал эмоциональный подъем, готов был горы свернуть, рисковать, работать круглыми сутками. И ласкал, любил ее. Покрывал поцелуями ее руки, волосы, все тело.
   Она очень боялась перемен, но он не мог остановиться и с радостью принял предложение перейти из Кремля в правительство. Еще бы – сразу в кресло министра по экономической реформе.
   Его не смущало, что «министерство реформ» существует только на бумаге. Даже не на бумаге. Скорее в головах тех, кто предложил ему должность с красивым названием. Первые и сумбурные наброски. И абсолютнейшая пестрота мнений, как, что и зачем реформировать.
   Да и стоит ли этим заниматься, пока страну корежит от кризиса, который уже объявили успешно преодоленным?
   А он, сволочь, не отпускает, трясет и лихорадит. Особенно любит нагадить после оптимистических обещаний и прогнозов. На следующий день или ближе к вечеру.
   Мечтатели! Противно об этом вспоминать. Наивные. Сейчас время не идеалистов, а жестких и циничных прагматиков.
   Что, не знала она этого? Конечно, знала. И понимала, каких сил этот эксперимент будет стоить Игорю. Хотела поддержать его.
   Но все остановилось, застопорилось, отодвинулось на неопределенное время. Как-то легко и незаметно отменилось. В традициях отечественного бизнеса: у тебя деньги, а у меня товар. Хорошо, я пошел за деньгами, а ты за товаром. Разошлись и никогда больше не встретились.
   Хорошо еще, что его оставили работать в администрации на Старой площади. Правда, переместили на более скромную должность. Пусть знает, что нельзя метаться между Кремлем и Краснопресненской набережной.
   Тандем – он, конечно, тандем, но нужно и голову на плечах иметь. Суету никто не любит.
   Ратов даже заболел и попал в больницу. Она пришла навестить.
   Он лежал в отдельной палате на первом этаже старого здания с номенклатурной мебелью, оставшейся от советских времен. С инвентарными бирками. Через балконную дверь можно выйти сразу в парк.
   – Прикольное место, исторические фильмы снимать, – сказала она.
   Марика надеялась, что Игорь улыбнется, как прежде, возьмет ее руку и будет говорить, что он соскучился.
   Однако Ратов тяжело вздохнул и сообщил:
   – Вот лежу тут и думаю: как бы нам исхитриться, чтобы получилось ну хотя бы не хуже, чем у китайцев.
   – Придумал? – спросила она. – Это все, что ты хочешь мне сказать?
   «Ну не дура! Нашла время обижаться».
   А он запомнил и, когда вышел из больницы, похудевший, пропахший лекарствами, непривычно суровый и почему-то испуганный, стал сторониться ее. Тогда они и переехали в Петрово-Дальнее.
   «Чтобы быть подальше друг от друга», – усмехнулась Марика и отошла от окна.
   Ратов все еще шелестел листьями вдоль дорожки. Словно крот, выползший из норки.
   «Сегодня холодно, он замерз. Простудится. Нужно выйти к нему. Любая на моем месте давно бы вышла и помирилась. Но он сам не хочет. Я же вижу».
   Из зеркала на нее посмотрела красивая молодая женщина с блестящими черными волосами и гордо посаженной головой.
   «Стильная, эффектная, ничего не скажешь. Но глаза! Припухшие и тревожные. Портят все впечатление».
   Игорь не может забыть разговор, о котором она не переставала сожалеть. Хотя какая разница? Не в тот раз, а чуть позже поговорили бы. Все равно случилось бы. К этому шло.
   «Вот Громов мог понять. Лучше не думать и не вспоминать. Игорь простил, что было на Сахалине. И все складывалось хорошо. В принципе. Черт ее дернул тогда ляпнуть!»
   – Игорь, ты стал слишком самоуверенным. Нечего переживать. Сам виноват.
   Он вздрогнул, как от удара. Зря, напрасно, ну зачем это сказала!
   – Я виноват? В чем?
   – Нужно быть в команде. А у тебя слишком много гордыни. Самый умный, всех презираешь. Разве я не вижу? Я устала, устала. Ты очень тяжелый человек. Тебе об этом не говорили?
   Вот это было уже явно лишнее. И ведь знала, что нельзя злить его, тем более несправедливо. Она должна была остановиться, но ее понесло.
   – Ты говоришь, отменили реформу. Какую? Тебя отменили, Игорь, чтобы не задавался. И знал свое место.
   – Не тебе об этом судить. В общем, не лезь не в свое дело. Ты в этом вообще ничего не понимаешь! – Впервые он был груб, разозлен. Еще чуть-чуть и ударит ее.
   И странно, ей очень хотелось, чтобы так и случилось. Ну пусть даст ей пощечину. Она заслужила.
   – Видишь ли, дорогая, – зловещим голосом добавил Игорь – слово «дорогая» было произнесено как «дрянь ты последняя», – если бы я не был гордым, как ты говоришь, вряд ли мы были бы вместе.
   – На что ты намекаешь? Недостойна тебя, простовата, да еще с гнусной историей в прошлом. Из подворотни. А ты мальчик-мажор!
   – Заметь, не я это сказал! – крикнул он и грохнул дверью. После этого будто кошка между ними пробежала.
   Она должна была удержать его. Но не хотела. А в чем ее вина? Она тоже обиделась. Получается, что она вообще ничего не значит. Так, бесплатное приложение к жизненному успеху господина Ратова. А если успеха нет, и она не нужна. Все девальвируется. Спасибо, вы свободны!
   «Все правильно. Наш интерес к другому человеку эгоистичен. Самые сильные чувства испытывают к тем, для кого больше всего делают. Многие женщины любят быть жертвами. Но это не мой случай. А мужчинам не нужны свидетели неудач».
   «Что это я? – спохватилась Марика. – Думаю как старая дева, для которой все мужчины на одно лицо. Но для Громова я была одна большая неприятность. А он смотрел на меня влюбленными глазами. И ни о чем не сожалел».
   Опять этот Громов! Да что ты о нем знаешь? Ничего не знаешь. И не нужно.
   Словно ударило током, когда она впервые увидела Громова. Глядя на него, сразу почувствовала – настоящий мужчина. Инстинктивно.
   Это глупость. Если разведемся с Игорем, я никогда больше не выйду замуж. Сразу сдалась? Нужно бороться за счастье. А если не хочется этого делать? Не желаю вдыхать новую жизнь в старые отношения. Одна у меня жизнь.
   Дойти до края и тогда понять: а зачем живу, кто мне нужен, кому я нужна? Нет, хватит! Не хочу депрессии и переживаний.
   «“Суть дьявола растворена во вселенной”. Берегись, девочка», – Марика капризно надула губы и усмехнулась.
   Телефон противно задребезжал на столике у зеркала.
   – Ни от чего не отвлек? – спросил в трубке голос Громова.

   Марика пыталась скрыть волнение, услышав голос Громова, но ей это не удалось. Все эти месяцы она ждала, что он позвонит, неожиданно появится перед ней – не важно где: на улице, на лужайке перед домом, в офисе.
   – Не помешал? – повторил свой вопрос Громов.
   – Ты в Москве?
   – Уже несколько месяцев.
   – Ни разу не позвонил. Почему?
   – Ты знаешь.
   «Да, он не хотел мешать. Я на его месте поступила бы точно так же».
   – У тебя все в порядке? – забеспокоился Громов. – Как Игорь поживает?
   – Прогуливается вокруг дома, воздухом дышит. Это его любимое занятие.
   «Зачем я это сказала? Нехорошо. Он все поймет. Словно я жалуюсь».
   – Хотелось бы встретиться, – предложил Громов. – Посидим в кафе. Поболтаем. Мы ведь друзья?
   – Я не могу. Позвони мне завтра. Нет, я сама позвоню.
   – В любое время, – сказал Громов.
   После затянувшейся паузы он добавил:
   – Буду ждать.
   Скрипнула входная дверь. Ратов снимал в прихожей ботинки. Повесил плащ. Не заходя в кухню, побрел по лестнице на второй этаж.

   Институт, в котором обустроилась лаборатория Громова, находился на юго-западе Москвы. После появления на свет в нем неизменно поддерживался режим секретности.
   – Вакцину от СПИДа разрабатывают. Боятся заразу разнести, – говорили догадливые местные жители и обходили институт стороной.
   Однако в новые времена эти страхи отступили перед суровой рыночной действительностью. В помещении института отрылся обменный пункт, а на прилегающих территориях словно грибы после дождя стали появляться жилые дома, проходившие в официальных документах как «малосемейные общежития для аспирантов и научных работников».
   Судя по внешнему виду упитанных «аспирантов», особенно по блеску в глазах, в которых застыло отражение денежных купюр, а также по «прикиду» их нагловатых подруг, все они неустанно занимались науками, из которых главной считали науку торговать, предпочитая теории практические занятия.

   Ратов объявился через два дня. «Неужели узнал о моем разговоре с Марикой?» – подумал Громов.
   – Есть необходимость встретиться, – сухо сказал Ратов.
   – Что-то случилось?
   – Нет, все в порядке. Хотел бы продолжить тему. Я имею в виду турботехнологии.
   – Что, заинтересовало?
   – Не оставило равнодушным. Особенно мое руководство. Получил указание перейти к обсуждению практических вопросов.
   – Надо же. Не ожидал. Думал, тянуть будете. В Кремле интересуются фундаментальной наукой?
   – Я уже не работаю в Кремле. Обсудим при встрече.
   – Подъезжай ко мне, – предложил Громов.
   – Нет, «лучше вы к нам». Как в «Бриллиантовой руке». Записывай адрес. Где это, знаешь?
   – Не в деревне живем и не в Америке. Найду.
   – Жду завтра к десяти. Устроит?
   – Вообще-то были другие планы.
   – Отложи. Оно того стоит.
   – А нельзя подъехать ближе к обеду? Утром пробки.
   – Слушай, с тобой трудно договориться. Бросай все и приезжай. К десяти часам. Потом у меня совещание. Я теперь, знаешь ли, большой начальник.
   – Ты всегда им был, – сказал Громов.
   Ратов сделал вид, что не заметил эту реплику:
   – Да, прихвати с собой презентационные документы, если имеются.
   – Не успели подготовить. Голова всякой чепухой занята. Формулы, опыты.
   – На людях?
   – Пока на мышах.
   – Мышей и прочую живность можешь с собой не брать.

Глава 4. Директор

   Совсем недавно Ратова назначили генеральным директором свежеиспеченной государственной корпорации по биотехнологиям.
   Получалось так, что президент требовал закрытия или преобразования госкорпораций, но, прежде чем исчезнуть, они сноровисто размножались методом почкования, делились на дочерние структуры, и процесс явно затягивался. Каждый раз находились веские причины не закрываться.
   Впрочем, Ратов был уверен, что рождение корпорации по биотехнологиям было абсолютно правильным решением. Когда речь заходит о практической реализации проектов, неизбежна специализация.
   К своему удивлению, Ратов узнал от Дюка, что в секторе биотехнологий только в системе Академии наук трудится более двадцати институтов. А в этих заведениях – свыше пятнадцати тысяч сотрудников.
   – Огромная научная отрасль. Как-то незаметно все произошло, – заметил Ратов. – Ты, видимо, не случайно завел об этом речь.
   – Извини, что с должностью министра не получилось. Я вроде предложил, но не от меня, в конечном счете, зависит, – сказал Дюк, проявив неслыханную и даже не совсем логичную деликатность.
   – Ну, это предложение родилось не в Кремле, а в правительстве, – улыбнулся Ратов, давая понять, что не видит, какие могут быть претензии к Дюку. – Ничего страшного. Лучше заниматься конкретным делом, чем реформой, которая даже не обсуждалась.
   – Хорошо, что понимаешь, – порадовался Дюк. – Предлагаем тебе заняться биотехнологиями. Президент согласен. В правительстве тоже не возражают.
   – Я вообще-то экономист.
   – Точнее менеджер, управляющий. В корпорации будет президент – крупный ученый. А ты займешь кресло генерального директора. Дело перспективное. Я бы сказал, реальное воплощение модернизации, о которой много сейчас говорят.
   – Неожиданное предложение, – засомневался Ратов.
   – Все в жизни неожиданно. Только подумай, о каких масштабах идет речь. Можно сравнить с развитием сотовой связи. В девяностые мобильные телефоны – дорогая забава, категория «люкс», не всем доступно. А сейчас сотовый у всех – школьников, пенсионеров, даже бомжей. Бабушку видел на днях, еле шепелявит, но делает это по телефону. С биотехнологиями произойдет столь же бурный рост. В ближайшие десять лет неизбежна биореволюция, и все будут носить «умную» одежду. Не упустить бы.
   – Думаете, справлюсь?
   – А из кого выбирать? Толковый, системный, порядочный человек. Тебе доверяют.
   – Вот спасибо. Уже начал чувствовать признаки депрессии. Непонятно, списали моряка на берег или пригожусь для какой-либо надобности? – сказал Ратов.
   – И еще одна новость, надеюсь, приятная, – с обольстительной улыбкой добавил Дюк. – С Громовым ты знаком? Крупный ученый. Эффективный руководитель. Из Сибирского научного центра переведен в Москву.
   «Откуда он знает о наших отношениях?»
   – Кстати, твой дядя Борис Павлович Бровин лоббировал его кандидатуру.
   «Ах, вот в чем дело. Тогда понятно, от кого информация».
   – Да, мы знакомы, – подтвердил Ратов. – Он что, будет президентом корпорации?
   – Нет, молод еще. Но у него интересный проект. Ознакомься. С этого проекта и начнем.
   «Не успели расстаться, а жизнь опять нас сводит», – подумал Ратов.
   – Ты согласен? – спохватился Дюк.
   – Предложение, от которого невозможно отказаться, – поскромничал Ратов.
   – И не нужно отказываться!

   Петр проработал в лаборатории до поздней ночи. Утром успел заскочить в свою квартиру, поспать часа два, принять контрастный душ, после чего отправился на встречу с Ратовым. К счастью, ехать было недалеко.
   – Обживаешься? – спросил Громов, входя в кабинет Ратова. – Только что узнал, что мы теперь коллеги. Поздравляю.
   Ратов молча кивнул. Ему не понравилась ирония, прозвучавшая в словах Громова.
   «Намекает, что я никогда не занимался биотехнологиями, а теперь вправе решать судьбу изобретений, в которых мало что понимаю. В принципе он прав, но все равно неприятно».
   – Извини, старик, – пояснил Ратов. – Когда мы встречались, вопрос о назначении окончательно решен не был. Президент только вчера подписал указ. Так что можешь поздравить. Кстати, я получил указание ознакомиться с твоим проектом. Как видишь, я не скрытный. Откровенен и наивен, как ребенок.
   – Вот-вот. Я давно говорил, что с детишками нужно поаккуратнее. В разведке это называется «использовать втемную». Выведал секреты, пользуясь моей доверчивостью, – усмехнулся Громов.
   – Ну, секретов я не услышал. Так, намеки на секреты и пояснения общего порядка. Мне профессиональные тайны не нужны. Формулы я все равно не запомню. Да и зачем?
   «Что не помешает тебе давать руководящие указания. Все-таки он изменился. Суше стал, волком смотрит. Интуитивно чувствует, что я неравнодушен к Марике, или злится за прошлое? Обидно будет, если это скажется на проекте. Возможен и другой вариант – дает понять, что дружба дружбой, но решать ему».
   – Дюк доложил информацию о твоих исследованиях президенту, и он начертал резолюцию: срочно, немедленно, архиважно, на особый контроль и тому подобное, – доверительно сообщил Ратов, поглядывая в сторону окна, выходящего в глухой внутренний двор.
   – Очень своевременные указания. А то проспим все на свете. Профукали кибернетику, генетику, информационную революцию. Осталось добавить к этому биотехнологии. И роль сырьевого придатка обеспечена еще лет на пятьдесят. До последней капли нефти.
   – Ожидание неприятностей хуже самих неприятностей, – сказал Ратов, поморщившись.
   – Но есть и плюсы во всей этой истории. Ты станешь одним из первых потребителей «гормонов счастья»? – загадочно улыбнулся Громов.
   – Готов испытать на себе, и немедленно.
   «Интересно получается. Из друзей мы превратились в спарринг-партнеров, как на ринге. Вроде помогаем друг другу и одновременно испытываем на прочность. Проверяем, держит удар или нет. Хотя какие это удары? Так, ласковые поглаживания. А может, у него манера такая? Не замечал раньше. Для дела это неплохо», – Ратов почувствовал уверенность, что лучше Громова для этого эксперимента ему просто никого не найти.
   – Испытания проводились? – спросил Ратов.
   Петр внимательно посмотрел на своего делового собеседника, а теперь и «старшего партнера», если следовать лексикону инвестиционных и юридических компаний. В глазах читался вопрос, понимает ли Ратов, о чем идет речь? Что-то он слишком спокойный и уверенный. Наверное, все же не понимает.
   Сохраняя многозначительное молчание, Громов встал из-за стола, задержался у окна, посмотрел на полутемный двор, наполненный сырым воздухом, отодвинул декоративную деревянную панель и открыл спрятанный в стене сейф. Извлек из него диск и протянул его Ратову.
   – Здесь все о результатах. Только не пугайся.

Глава 5. Игроки

   За несколько месяцев до описываемых событий в Москву наконец-то пришло заблудившееся лето.
   Во Франции с невиданным размахом отпраздновали День республики. Более тридцати минут над городом распускались пышные цветы фейерверков. Прижимистые по натуре французы с гордостью сообщали, что на пиротехническое увеселение истрачено полмиллиона евро.
   А в Москве ночью прошел косой ливень и с утра вдоль улиц подул сильный, влажный ветер, в котором смешались ароматы густой и яркой зелени, висящей в воздухе влаги и океанского бриза. Как на палубе фрегата, огибающего мыс Доброй Надежды.
   Тем временем Грецию палили пожары, чуть было не уничтожившие афинский Акрополь, а Германия, Бельгия и прочие «бенилюксы» погрузились в кошмар африканской жары.

   Николай
   – Позвольте уточнить ваши данные. Вы банкир, успешный предприниматель, тридцать четыре года, родились в Москве.
   – Да, в большом бизнесе уже двенадцать лет. Грех жаловаться. Все складывалось удачно, по крайней мере до последнего времени. Заработал серьезные деньги. Неплохие перспективы. Но постоянное чувство усталости. Меня это беспокоит.
   – Правильно вложили свои доходы? Я имею в виду не бизнес-инвестиции, а личную среду обитания?
   – Купил квартиру на Фрунзенской в новом элитном доме. Площадь 180 метров. Коттедж на Новой Риге. Обзавелся зарубежной недвижимостью – небольшой дом на Майорке с потрясающим видом. Ну, что еще? Оставил хорошую квартиру бывшей жене. В общем, довольно стандартные приобретения для менеджера моего уровня. Ничего выдающегося.
   – Разведены?
   – В личной жизни, к сожалению, не сложилось. Женился, родилась дочь. Это позитив. А все остальное в минусе. Нудно, неинтересно, заранее предсказуемо. И мне стало скучно. Развелся.
   – Будете искать новую любовь?
   – Хотелось бы. Смущает слово «любовь». Мне кажется, жизнь – штука прагматичная. Вырисовывается вполне определенная, отчетливая картина. Девушка должна быть с чувством юмора, терпеливой, красивой, стильной и умной. Сложно найти. Женщины стали корыстными.
   – С ЧЮ и без ВП?
   – Не понял.
   – «С чувством юмора» и «без вредных привычек». Так пишут в брачных объявлениях.
   – Возможно.
   «Очень высокие запросы. И умная, и бескорыстная, и стильная. Чувством юмора ты, дорогой, не обойдешься. Мы не брачное агентство. Подругу будешь выбирать сам. Вообще ты догадываешься, о чем идет речь? Трудно понять. Наловчился скрывать свои мысли и эмоции. А мы их будем вытягивать. Насторожился. Пытается угадать, что я думаю о нем».
   – Ваша проблема – как распорядиться достигнутым в жизни успехом, если я правильно понял?
   – Вы считаете это успехом?
   – Конечно, вы преуспевающий во всех отношениях человек, достигший самореализации. Одиночество – тоже роскошь. Для этого нужно иметь достаточно свободного времени и денег.
   – Тогда вы ничего не поняли.
   – Нет, почему же? Мэрилин Монро говорила, что «карьера – чудесная вещь, но она никого не может согреть в холодную ночь».
   – Спасибо за сравнение с кинозвездой. Конечно. Точно подмечено! Мэрилин Монро – да. С кем еще меня сравнить? Самое оно. Ее, кажется, убили или она сама отравилась?
   – Мы предлагаем более разумное и эффективное решение.
   – Вообще-то мне не до романов, человек я занятой, каждая минута на счету.
   «Повышенная агрессия. Быстро меняет тональность разговора. Не всегда логичен. Обидчив. М-да, плохи дела».
   – У вас отмечается падение энергетического потенциала. И это сказывается на личной жизни. Чуть позже, но уже скоро, почувствуете, что рушатся профессиональные планы.
   – Дойдет и до этого, – криво усмехнулся Николай.
   – Обязательно! Будете прилагать больше усилий, и все без толку. Картина тревожная. Сейчас мы видим первые сигналы, а потом ситуация выйдет из-под контроля.
   – Не хотелось бы.
   – Поможем вам, чтобы открылось второе дыхание. Это благотворно скажется на решении профессиональных и личных проблем. Вам просто станет легче жить.
   – Мне придется общаться с новыми людьми, расширить круг общения?
   – Если захотите.
   – Вряд ли захочу. Понимаете, я больше всего устал от принудительного общения. Трачу много времени и сил на людей, которые мне совершенно неинтересны и меня раздражают.
   – Мы к этому не принуждаем. Захотите, будете расширять круг общения или, наоборот, найдете способ фильтровать контакты. Насилие над личностью не предполагается и в набор услуг не входит. Эксперимент выявит внутренние потребности и даст энергетику, чтобы их удовлетворить.
   – Давайте попробуем, – неожиданно легко согласился Николай.

   Михаил
   – Вкратце изложу ваш «профиль».
   – Любопытно, психологи поработали?
   – Вы окончили финансовую академию, двадцать девять лет, некоторое время работали маркетологом в крупной металлургической компании.
   – Да, реальный такой «маркетун». Кстати, самые приятные годы моей жизни.
   – Потом перешли на работу в министерство промышленности. Резко поменяли жизненный вектор по настоянию отца, который убедил вас, что это оправданно со стратегической точки зрения. К тому же получили перспективное предложение. Грех не воспользоваться. В настоящее время занимаете должность начальника отдела. Неплохая карьера. В этом месяце вас назначат директором департамента.
   – Интересно, я об этом не знал.
   – Вопрос практически решен. У вас серьезные конкуренты. Но если не вмешаются потусторонние силы, вы прорветесь.
   – А что на личном фронте? Интересно услышать ваши прогнозы и оценки.
   – Состояли в браке недолго, чуть более года. Родился сын. Развелись три года назад по настоянию жены, молодой, амбициозной и, как выяснилось, весьма скандальной особы.
   – Да, жуткая стерва. Вы удивительно хорошо информированы. Даже пугает.
   – Условия для жизни у вас нормальные. Своя квартира, которую купили родители.
   – Я не успел как следует заработать.
   – Это не беда. Еще заработаете. По нашему прогнозу, через несколько лет вы возглавите крупную компанию в металлургическом секторе.
   – Слушал бы вас не отрываясь. Неужели все так замечательно складывается?
   – К сожалению, не все. Зафиксировано падение интереса к жизни, что может перечеркнуть благоприятные перспективы. В общении с окружающими появляется несвойственная конфликтность. Отмечались даже истеричные реакции. Возникает угроза депрессии. Равнодушны к женщинам.
   – Преувеличиваете. У меня постоянная подруга. Встречаемся раз в неделю. Иногда два.
   – Расскажите о ней.
   – Красивая женщина. И очень энергичная. Даже властная. Старше меня на шестнадцать лет. Вдова. Два сына, взрослые. Со старшим сыном отношения у нее испорчены. Там острый конфликт с невесткой. Вообще не могут общаться. Вполне допускаю, что моя подруга проявила некоторую неделикатность. Но это не оправдывает жестокость невестки. Младший сын недавно женился. Снимает квартиру. С матерью отношения у него хорошие, но видятся не часто.
   – Жениться не хотите?
   – На моей подруге? Исключено. Да она и сама не захочет. Ей нужен мужчина ее возраста или чуть моложе. Она мне прямо сказала. Хотя не знаю, можно ли этому верить.
   – А познакомиться со своей сверстницей или выбрать совсем юную деву?
   – Не вижу смысла. Чем старше, тем умнее. Не чувствую потребности жениться. Пытаетесь подбить меня на брак?
   – Необязательно. Но будем думать, как избежать падения жизненного тонуса. Иначе депрессия и даже алкоголизм. Стали попивать по вечерам, не так ли?
   «Замялся. Покраснел. До этого был откровенен, а сейчас может замкнуться».
   – Вы не суетливый человек?
   – На госслужбе беготни хватает. Все давай быстро, сразу. Справки, распоряжения, отчеты. Круговорот воды в природе. Время летит, не заметишь.
   «Так и пробегаешь лучшие годы по коридорам, если не изменишься».
   – У вас большой потенциал и весьма полезный опыт. Но кроме симптомов депрессии появилась еще склонность к суетливости. Внутренняя потребность торопиться, спешить, все успеть, не задумываясь о результатах. На личную жизнь это не распространяется. Там вы самоустранились. Закрыли на все глаза. Встречаетесь со своей подругой, весьма достойной, кстати, женщиной, и о будущем не думаете.
   – Увы, не возразишь. К сожалению.
   – Согласны на эксперимент?
   – Ваши условия мне подходят.
   – Только договоримся, что будете воздерживаться от спиртного. Даже от пива. Оно подавляет тестостерон. Ну и разумеется, самым решительным образом отказываетесь от крепких напитков.
   – Я постараюсь, – пообещал Михаил. – Если все получится, наберемся с вами вместе. До поросячьего визга.

   Эдуард
   Прием был в самом разгаре, когда он вошел в переполненный зал известного нью-йоркского клуба.
   За несколько дней переговоров Эдуарду, вице-президенту российского автомобильного концерна, уже надоело отвечать на вопросы о сорвавшейся сделке по приобретению компании «Опель». Тогда она еще казалась реальной и почти заключенной.
   Завидев спешащего к нему банкира с типичной американской фамилией Новак или, кажется, Дворжак, Эдуард ловко спрятался за чью-то широкую спину в черном смокинге и прокрался вдоль стены к стойке бара.
   Он уже собирался заказать порцию «Камуса» – так ласково называл французский коньяк «Камю» директор автомобильного завода, приехавший в составе делегации, – но замешкался, пропустив вперед высокого худого американца с декоративной собачкой на руках.
   А потом было уже поздно.
   Эдуард увидел ее сразу. Она стояла совсем близко и смотрела на него сияющими глазами. Возле нее утесом возвышался молодой и весьма упитанный итальянец.
   – Эдди, хочешь я тебя представлю? – Голос его приятеля и партнера Харрисона донесся откуда-то издалека, хотя он стоял совсем рядом. – Она, кстати, русская американка. У нее библейское имя Ева, а этот здоровяк – ее муж Франко. У него отец владеет сетью итальянских ресторанов.
   – Конечно, познакомь. С Евой.
   «Странная пара. Сразу видно, что у них совершенно разные темпераменты. Да и мозгов у Евы на порядок больше, чем у толстяка. Франко смотрит ей в рот и ее панически боится», – подумал Эдуард.
   – Извините, я вас покидаю. Сегодня у дяди семейное торжество, – сказал Франко.
   – Вы тоже уезжаете? – забеспокоился Эдуард, хотя он уже знал, что она останется. Обязательно.
   – Я не могу уехать. Этот прием – моя работа. Я юрист в компании, которая отмечает сегодня свой корпоративный юбилей.
   – Ах, вот в чем дело. Теперь я хотя бы знаю, по какому поводу прием. А то Харрисон притащил меня сюда, ничего не объяснив. Можно я за вами поухаживаю? – сказал Эдуард.
   – Я не возражаю.
   Потом она сказала: «У тебя был такой умоляющий взгляд, что я решила остаться».
   Но это неправда. В тот вечер все говорили не то, что думали. И вот Франко тоже соврал. Не было никакого торжества у дяди. Толстяку просто хотелось посмотреть футбол. И было тяжело стоять рядом с Евой. Попробуй выдержи, когда все глазеют и непристойно пялятся на такую красавицу.
   Эдуард нашел выход из неловкого молчания и предложил Еве выпить. Она заказала сухой мартини.
   – А вам коньяк? – спросила она.
   – Вы угадали. Вы все знаете заранее.
   – Догадаться просто. Американцы пьют виски, чтобы «вздернуть», поднять настроение. А вы хотите расслабиться, помечтать, успокоиться. Для этого лучше подходит коньяк.
   Эдуарду вдруг захотелось крикнуть: «Я не хочу успокаиваться. Я хочу только одного – чтобы ты была со мной». Это показалось ему странным. Он насупился и сделал большой глоток, вызвав осуждающий взгляд Евы.
   Она ни на секунду не выпускала из поля зрения зал, здоровалась с разными людьми и даже два раза вставала, чтобы поприветствовать знакомых, а потом возвращалась.
   Он сразу понял, что будет дружить с Евой. Как минимум. И не отходил от нее весь вечер, прямо как тот итальянец.
   И она постепенно разговорилась.
   В Штаты Ева эмигрировала из Москвы с родителями, когда еще училась в средней школе. Без особых трудностей освоилась и поступила в престижный Колумбийский университет.
   На последнем курсе вышла замуж за сокурсника из богатой итальянской семьи. Неплохо устроилась в жизни. Получила должность юриста в солидной фирме на Уолл-стрит. Свой дом, растет дочь.
   – А у меня две дочери, – сказал Эдуард.
   – Твоя жена работает?
   – Да, в крупной компании, занимается финансами.
   – Устает?
   – Как все работающие женщины.
   Она посмотрела внимательно и ничего не сказала.
   Спустя два месяца Ева приехала в Москву по своим делам. Эдуард даже не спросил, по каким именно. Ей очень понравилось в Москве.
   – Это не значит, что я не люблю Нью-Йорк, – сказала Ева. – Но здесь ощущаю себя как дома. Странно, годы прошли, а чувство, что я московитка, осталось.
   – Москвичка.
   – Да, москвичка. Так правильно. Я скучаю по детству.
   Прошел месяц, и она опять приехала в Москву. Эдуард ждал ее все это время.
   – Я скучал по тебе, – сказал он при встрече.
   – Я тоже.
   Эдуард не помнил, чтобы с ним происходило нечто подобное. Тогда он подумал, что время, растраченное не на тех людей, достигло критической массы и больше нельзя потерять впустую ни одного дня.
   Они стали жить вместе, предоставленные самим себе. Ее дочь осталась в Америке, а Эдуард ушел из семьи. Он не ожидал, что это вызовет столько переживаний. Было жалко и брошенную жену, и дочек.
   Но Ева оказалась удивительно деликатным человеком. Она помогала выбирать игрушки для его детей, стоически терпела, когда он разговаривал по телефону с бывшей супругой, чтобы ее успокоить. В общем, всем досталось.
   Она оказалась на редкость динамичным и любознательным человеком.
   – Я не дам тебе лежать на диване в уик-энды, – говорила Ева и сдерживала свое обещание. Каждый раз она вытаскивала Эдуарда из дома на какую-либо новую выставку, в театр, в поездки по Подмосковью, а потом и в другие города, или, в крайнем случае, они просто гуляли по московским бульварам и улицам.
   Он ворчал, но не отказывался и восхищался ею. Ее смехом, сияющими глазами, пытливым вниманием к окружающему миру и заморской наивностью.
   В Москве она легко устроилась на работу в американскую корпорацию и была на хорошем счету.
   В отличие от сдержанного Эдуарда Ева не могла жить без общения. Ее школьные и университетские подруги, видимо, были такими же непоседами и с годами оказались разбросанными по самым разным странам. Выйдя замуж, а нередко и в одиночестве, они жили в Англии, Германии, Бельгии, Италии, Индии, Австралии и даже в Южной Африке. И со всеми она поддерживала контакт, как будто они жили по соседству и с ними в любой момент можно было поболтать о всяких пустяках.
   – Ты вносишь в нашу жизнь спокойствие и мудрость, – говорила Ева.
   «Мудрость! Слово какое-то неприятное. Сразу представляешь себе старого пердуна. Видно, я «перемудрил» и даже не заметил, как Ева потеряла интерес к нашим отношениям. А чего тут удивляться? Мы такие разные», – думал Эдуард.
   Все несчастья и неприятности свалились одновременно. Он заболел, перенес сложную операцию. Потом ударил кризис, что сильно сказалось на доходах. Совершенно неожиданно сорвалась сделка по покупке компании «Опель», на которую он очень рассчитывал и ради которой приезжал в Америку, где познакомился с Евой.
   Для его позиций на работе это была почти катастрофа. По крайней мере он потерпел серьезное административное и коммерческое поражение. Потом заболела бывшая жена. Одно несчастье следовало за другим.
   Без перерыва, без малейшей паузы.
   Ева всегда была рядом, но он принимал ее понимание как должное.
   А потом он внезапно почувствовал, что теряет ее. Этого не объяснишь. Просто ощущаешь признаки грядущего несчастья. Как будто гроза надвигается.
   – Ты похож на моего бывшего супруга, – вдруг сказала Ева. – От таких, как ты, рождаются девочки.
   – Что это значит? Каких таких?
   – От ласковых и послушных.
   «Эти слова были невозможны еще месяц назад. Она жалеет меня? Я же был антиподом ее бывшего мужа, пассивного, скучного, толстенького, избалованного маменькиного сыночка. Ей нравилось, что я настоящий мужчина – решительный, брутальный, по ее же словам. А теперь здрасьте! Выясняется, что я на него похож! Полная коррозия образа».
   И вдруг Ева заторопилась в Штаты. Потребовалось срочно навестить дочь. Неожиданно. Ведь ничего не случилось. Какая причина для внезапного отъезда? Вернется ли?
   «Я хочу сохранить ее любой ценой. Поэтому и соглашаюсь на испытания. Только одна просьба. Результат должен быть в течение месяца, чтобы успеть до ее приезда. А если не вернется, я сам отправлюсь следом за ней. На поиски. Мне нужно успеть. Это жизненно важно».
   «Получается чересчур эмоционально. Ничего страшного! Зато передает драматизм ситуации. Примерно так и буду рассказывать», – решил Эдуард.
   – Нашли. Я помню, где-то здесь. Вон, видите серое здание на перекрестке? Справа от входа вывеска, – раздался, словно издалека, голос водителя.
   – Въезжай прямо под шлагбаум, пропуск заказан.
   «Они не смогут отказать», – подумал Эдуард, открывая заднюю дверцу и выбираясь из автомобиля во дворе института биотехнологий.

   Елена
   Как приятно никуда не спешить. Все уверены, что меня нет в Москве. В последний момент отменилась поездка в Милан. Можно поспать лишний час.
   Потом встать и подойти к окну. Полюбоваться на эту мокротень, туды ее в качель. Полежать в ванной в хлопьях белой пены.
   И не отвечать на звонки, пока в состоянии невесомости – ни там, ни здесь. Кто может позвонить? Так, случайные, залетные, неосведомленные и ненужные люди. А те, кому нельзя не ответить, звонить не будут.
   К обеду все узнают, что не улетела. Тогда жди звонков и вопросов. Как так, наши замечательные магазины «Ставолина» останутся без новой партии обуви к Новому году!
   «А зачем вам новая коллекция? И так ни хрена не покупают – кризис. А не покупают потому, что новых поступлений нет. А зачем вам эти поступления? Мода вообще консервативна. Работайте с тем, что есть. А мы не можем. Не можете, увольняйтесь. Старые песни о главном».
   Елена открыла холодильник. Почти пусто. Налила себе стакан сока манго и маленькими глотками выпила.
   Потом приняла душ. Ванная слишком расслабляет – лучше принимать ванну на ночь.
   Не спеша занялась макияжем. Хорошо бы разобрать гардероб. Обычно не хватает времени. Или поехать на фитнес? Господи, сколько же вариантов приятно провести время!
   Но часам к пяти охватит внутреннее беспокойство. Ничего не сделала.
   Какой там! Не дотяну до пяти. В три или чуть позже заголосит телефон. Не стоит разбирать гардероб. Только начнешь и бросай. Как незавершенный ремонт. Нет ничего противнее.
   Она вспомнила родителей и поморщилась. Отец, когда его вконец доставали упреки и скандалы, в сотый раз начинал ремонтировать квартиру и через день-два бросал это нудное занятие. Так и жили среди обоев, свисающих со стен.
   Потом папаша, вспомнив о своем инженерном дипломе, увлекся изготовлением мебели, чтобы обновить интерьер. Этот процесс занимал годы, если не десятилетия.
   Она привыкла существовать среди недостроенной мебели и незавершенного ремонта. Может, поэтому в ее квартире всегда стерильно чисто, ничего лишнего.
   Минимализм, доведенный до аскетизма.
   Мать пропадала на работе. Ей было противно заниматься домашними делами. Ушла на пенсию, когда исполнилось шестьдесят три года, и почти сразу впала в глубокий маразм, не понимая, на каком свете находится.
   С мужем повезло. Он тоже оказался аккуратистом. Его родители были инженерами и обожали бардовскую песню. Каждый год выезжали на Грушинский фестиваль под Самарой. Один раз и они с мужем туда ездили. Тысячи палаток, гитары, песни, каша, водка, антисанитария. В палатках и редких вытоптанных кустах шорохи, шевеленье тел, судорожное дыхание, переходящее в крики и стоны. А ночью, как назло, почти каждый день шел проливной дождь и растекались потоки жидкой грязи.
   При воспоминании о «гитарастах» ее передернуло.
   Муж был молодец. И даже симпатичный. Внешне напоминал Жан-Клода Ван Дама в молодости. Только без мускулатуры. Но лицо очень похоже.
   Сам все делал по дому. Она же за шесть лет брака ни разу не погладила ему даже рубашку.
   Да, это правда. Но, во-первых, он этого не требовал. И, во-вторых, она же настаивала, чтобы пригласить домработницу. До сих пор непонятно, почему он не соглашался. Не хотел, чтобы по дому бродил посторонний человек. Звучало неубедительно, но она с ним не спорила.
   А вообще молодец. Интересный мужчина. Незаменимый помощник в быту. Но исчез, а она и не заметила.
   Подруги говорят, что она разочаровалась в жизни и в окружающих людях. Какая чепуха! Слишком понятно, чего ждать. Вот в чем дело. Психотерапевты утверждают, что если человек до тридцати лет не жил с кем-то постоянно, то им овладевает интимофобия – никого не терпит в своем личном пространстве. А все обстоит с точностью до наоборот. Пожила с мужчиной, осознала всю бессмысленность, и вот отсюда интимофобия.
   Впрочем, и психологи правы. Сколько людей, столько и судеб.
   Нет, она твердо решила, что больше не выйдет замуж. После развода было много скоротечных романов.
   Сколько раз ей говорили, что она страстная в постели и холодная в общении.
   «Да, я умею хорошо прятать свои чувства. Большинство людей их скрывают. Немногие говорят то, что думают».
   Ах да, совсем забыла. Обещала позвонить после возвращения из Италии. А стоит ли?
   Время есть. Позвоню. Прямо сейчас. Потом не соберусь. Вопрос «зачем» повис в воздухе.
   Она взяла визитку «Громов Петр Аркадьевич, доктор биологических наук, профессор, руководитель лаборатории».
   – Добрый день, это Елена. Помните, вы меня приглашали на собеседование. Я могла бы подъехать прямо сейчас. Точнее, часа через два, но уже быть у вас. Или через три. Хорошо, я выезжаю.

   – Елена, вы уверены, что в жизненных приоритетах у вас карьера на первом месте?
   – Так получается. Но это не осознанный выбор. Просто я не вижу другого выхода.
   – Не нравятся мужчины?
   – Почему же! Встречаются великолепные экземпляры. Для дружбы или для секса.
   – А для брака?
   – Нет, это уж извините. Или самодостаточные эгоисты, или очень слабые. Им нужна не женщина, не подруга, не возлюбленная. Авторитарная мать – вот что им нужно. Чтобы опекала, учила, ругала. Может наказать, по попке отшлепать или, наоборот, похвалить.
   – Они повторяют модель своей семьи.
   – Мне такая модель неинтересна.
   – А дети?
   – Когда придет время, сделаю искусственное оплодотворение. Денег у меня хватит. Найму няньку.
   – А вот мы обнаружили у вас падение гормонального уровня.
   – Давно не отдыхала. Много работаю.
   – Это, конечно, имеет значение. Но специалисты усматривают в вашем состоянии признаки психического нездоровья.
   – Чепуха.
   – Не обижайтесь. Пока это не патология, но состояние тревожное. Вы считаете, что вам все легко дается, и стараетесь не замечать утрату интереса к жизни в самых разных ее проявлениях. Работа становится рутиной, новые идеи почему-то не приходят, все со скрипом, с внутренним напряжением, а иногда даже с надломом. Уже и мужчины не очень интересны. Потом, уверяю вас, последуют разочарование, депрессия, раннее увядание.
   – И смерть?
   – По крайней мере жизнь вы себе не продлеваете.
   – Что вы предлагаете?
   – Предлагаю начать уже сейчас менять ваше отношение к жизни, и в том числе к мужчинам.
   – Вы сексопатолог?
   – У нас совершенно другие методы. Потом я же сказал, что патологии у вас не обнаружено. Предлагаю постараться сделать так, чтобы ее и не было.
   – Вы передаете импульсы через одежду? Какую именно?
   «Она первая, спросившая об этом прямо».
   – Предложим джинсы или брюки.
   – Однозначно брюки.
   – Почему вы так решительны? Сказали, словно отрезали.
   – Моя одежда – брючный костюм. Это всегда эффектно, стильно. И для офиса, и как вечерний наряд.
   – Да, зрительно улучшает фигуру, стройнит. Впрочем, вам беспокоиться не о чем.
   «Не совсем так, – отметил про себя Громов. – У нее великоват зад. Но для любителя пышных форм смотрится эффектно. Любой немец подпрыгнул бы от восторга. У них своя стилистика – культ задниц. А вообще, она более консервативна, чем мы предполагали. Ее легко представить и в шелковом платье, и в сарафане, и в купальном костюме. Если появится в джинсах и майке, можно подумать, что ей не больше восемнадцати. Просто упитанная и свежая девочка. Только глаза выдают – взгляд женщины. А вот вынь да подай брючный костюм, понимаешь. С этим пока проблемы. Золотой костюмчик получится. Но штанишки приличные выдать можем».
   – Я ношу джинсы, но редко. Если хотите, чтобы я участвовала, согласна только на брюки или нижнее белье, – словно читая его мысли, сказала Елена, повысив голос и четко выговаривая каждую букву.
   – Приятно иметь дело с умным человеком.
   «Они не все знают», – подумала Елена.
   – Что от меня требуется?
   – Пройти в гардеробную комнату.

   Виктория
   – Секс с мужчиной на первой встрече – для вас это нормально?
   – Для меня это невозможно.
   – А когда?
   – Ну, не знаю. После пятой или шестой встречи. Я не планирую.
   – Почему?
   – У меня давно не было секса. Зачем планировать то, чего нет?
   – Комплекс недовлюбленности.
   – Меня мало любили?
   – Абсолютно верно. Вас следовало бы любить намного больше. Вы этого заслуживаете. Но и вы растратили энергию – на сомнительные увлечения, амбициозные планы. А сейчас рады бы увлечься, но не хватает психологических стимулов. Успокаиваете себя тем, что влюбляться не в кого.
   – Нет достойных мужчин! По крайней мере я их не вижу. Может, мне не повезло, но это факт.
   – Уверен, что у вас много друзей среди мужчин. Среди них встречаются люди весьма достойные.
   – Почему вы так решили?
   – Хотя бы потому, что вы – красивы. Милое лицо русской красавицы, присутствует и восточный оттенок. Обольстительны. Женщина-кошка.
   – Или женщина-ловушка.
   – Да, из всех кандидаток, с которыми я беседовал по поводу нашего эксперимента, у вас, пожалуй, самый обманчивый образ. Можете легко «развести» любого мужчину. Владеете искусством тонкой манипуляции. Человек пребывает в иллюзии, что разгадал вашу игру. Думает, что догадался, к чему вы стремитесь и что для этого делаете. И не подозревает – имеется еще и второй фон, и третий. Слоеный пирог, дымовая завеса, лабиринт. Уникальный случай.
   – Вы преувеличиваете. Не пойму, вы мне льстите или издеваетесь? Складывается впечатление, что я Мата Хари.
   – Поверьте, вы намного сильнее.
   «Самое смешное, что так оно и есть. Взрывоопасная смесь западной цивилизации и восточного коварства. Хотя может на первый взгляд показаться наивной. Удивительно, ее даже не насторожили мои оценки. Она их полностью разделяет. И отлично владеет собой».
   – Все может быть, но зато я не корыстна.
   – Не будем спешить с оценками. Судя по тому, как вы одеты и ухожены – «упакованы», как сейчас говорят, – деньги, социальный статус, качество жизни имеют для вас значение.
   – Это так, не буду спорить.
   – Вы перенесли личную трагедию. Расскажите о ней.
   – Я директор рекламной фирмы.
   «Ну, это еще не трагедия».
   – Для женщины, которой исполнилось двадцать восемь лет, серьезное достижение.
   – Первый брак был студенческий и продолжался три года. Разошлись без взаимных претензий. Выяснилось само собой, что разные интересы и характеры. Но могу вспомнить первого мужа только добрым словом. Он порядочный человек и не виноват, что не сложилось. Я много занималась карьерой и, кажется, преуспела. А потом появился он, очень состоятельный и уверенный в себе человек.
   – Вы влюбились?
   – Без памяти. Я даже не представляла, что способна на такое чувство.
   – Его имя?
   Виктория замялась, раскраснелась от волнения.
   «Она его до сих пор боится».
   – Имя можете не называть.
   – Нет, почему же? Некий Борис. Вы же собирали информацию и все знаете. Зачем спрашивать?
   – Просто хотел уточнить.
   – Впервые я увидела его на корпоративном вечере, который обслуживала наша фирма. Потом общий знакомый позвонил и предложил подъехать – поговорить об устройстве новогоднего вечера. Дескать, Борису понравилась наша работа и он хотел бы заключить контракт.
   – Обычная легенда для продолжения контакта.
   – Я приехала к нему. Сразу возникло нехорошее предчувствие, но я не поверила интуиции. Не хотела верить. И зря. После этой встречи уже не могла избавиться от наваждения. Думала о нем каждое мгновение. Форменное умопомешательство.
   – Он испытывал аналогичные чувства?
   – Я была в полной уверенности, что это любовь с первого взгляда. Не только у меня, но и у него. Он постоянно говорил: «Столько времени упущено зря, мы так поздно встретились». Очень обрадовался, когда узнал, что у нас будет ребенок. Я забеременела почти сразу.
   – Скажите откровенно, вы хотели закрепить отношения рождением ребенка?
   – В общем, да. Очень боялась его потерять и надеялась, что ребенок удержит. Спасет ситуацию. Родился мальчик – Игнатий. Но это не спасло.
   – Немцы говорят, что есть «дети любви» и «дети ненависти» – киндер дез хассез. Вы не перенесли разочарование на сына?
   – Нет, я их не связываю друг с другом – ни в мыслях, ни в чувствах. Это мой сын!
   – Вы оформили брак?
   – Да, мы расписались с Борисом во Дворце бракосочетаний. Потом была свадьба с участием известных певцов, актеров. Каждый был в своем образе – от комических простаков до коварных злодеев. Среди гостей преобладали его друзья и всякие нужные люди. Моих родственников и подруг было совсем немного. Свадьбу устроили как рекламную акцию, но тогда я этого не замечала. Он был очень ласков, внимателен, предупредителен. Как-то к нам приехал его друг на роскошном спортивном автомобиле. Я без всякой задней мысли похвалила авто, а на следующий день он небрежно дал мне ключи от такой же машины: «Она ждет тебя во дворе».
   – Было сказочно и немного нарочито, на показ.
   – Все было замечательно, пока ему не стали нашептывать всевозможные гадости на мой счет люди из его ближнего круга. Теперь мне ясно, они опасались, что потеряют свое влияние. Выдумывали всякие небылицы. Запустили даже слухи о том, что я связалась с криминальным авторитетом и затащила Бориса в постель, чтобы погасить долги и расплатиться с мафией.
   – В общем, была организована кампания по вашей дискредитации. Все по законам жанра.
   – Да, сейчас я понимаю, что была неосторожна и невнимательна. Наделала много ошибок, но я жила как на небесах, ничего и никого не замечала. А говорите, что я манипулятор.
   – Вы обладаете способностями оказывать влияние на людей. Но этим даром не воспользовались и проиграли. А «друзья» Бориса сразу догадались, с какой угрозой в вашем лице имеют дело. И запаниковали не зря. Если бы вы захотели, то реально подавили бы соперников и недоброжелателей в окружении Бориса. Принимая во внимание размеры его состояния, каждая строчка в рейтинге «друзей» стоит больших денег.
   – Тяжело об этом вспоминать, но Борис оказался внушаемым человеком, со своими комплексами. Брак продолжался всего шесть месяцев после рождения сына. У меня был послеродовой психоз, а Борис под влиянием слухов все время вел себя раздраженно и даже враждебно. Сильно поругались, и я сказала, что мне нужно пожить какое-то время у мамы, успокоиться, прийти в себя. Забрала сына и уехала. Это тоже было ошибкой. На следующий день его охранники привезли мне коробки, в которые в беспорядке запихнули мои вещи, игрушки и одежду сына. Машину, которую он так изящно подарил, у меня, кстати, отобрали. Она была оформлена на фирму.
   – Крах всех надежд, непонимание, обида, потрясение.
   – Я осталась одна с ребенком на руках. Для меня это было чудовищной трагедией. Невозможно понять и объяснить, как он мог так низко поступить.
   – Когда вы развелись?
   – Примерно год назад. Я бросилась с головой в работу. Как в омут. Сейчас морально восстановилась.
   – Раны зарубцевались, но еще побаливают?
   – Стала злой и действительно «развожу» мужчин, как вы заметили. Делаю это не по необходимости, а из любви к искусству.
   – Что вы ожидаете от эксперимента?
   – Мне нужны жизненные силы. Хочу счастья, как любая женщина. Но я прагматик. Затраченное время должно соответствовать полученному результату. Не хочется заниматься ерундой. Вы уверены, что мне это нужно?
   – Абсолютно уверен.
   – Да я согласна попробовать, только…
   – Что?
   – Скажите откровенно, вы и мужчин испытываете?
   «Интересно, вот что значит мышление деловой женщины, мыслит на несколько шагов вперед».
   – Да, испытываем.
   – В принципе, к чему ведут ваши опыты? Вы задумывались? У вас есть стратегия развития, или вы работаете по принципу «что выросло, то выросло»? По-моему, конечный пункт этой технологии – создание роботов-любовников. Предупредили бы заранее.
   – Не волнуйтесь, роботы-любовники появятся не ранее 2050 года.
   – Вы поняли меня буквально. Я имела в виду другое. Живые люди, но не отличающиеся от роботов. Без души и сердца. Автоматы. Зомби.
   – Выбор останется за вами.
   Виктория погрустнела, но не стала возражать. Под глазами обозначились морщинки.
   «Выбор – самое сложное. Даже если выбираешь робота».
   – Мы будем сотрудничать, но вы дадите твердое обещание не мстить Борису.
   – Разумеется. Зачем он мне сдался? – сказала Виктория. – При условии, что он не будет меня преследовать, делать гадости, портить мне жизнь. Никогда не будет!

Глава 6. Таинственный некто

   Наступил август.

   Николай успел на посадку за пятнадцать минут до закрытия рейса на Париж. Обычно он приезжал в аэропорт заранее, но перед отпуском неожиданно образовалось много срочных дел.
   «Удивительно, кризис продолжается, экономика еле теплится, а количество машин на улицах зашкаливает. И это в середине августа!»
   Он любил отдыхать во Франции. Пляжное «лежебочество» Николай считал бессмысленным, никчемным и вредным занятием, предпочитая путешествия.
   Французские провинции предоставляли сказочные возможности. Пейзажи мелькали, как в калейдоскопе. Густые леса вдоль берегов Луары переходили в плоскогорья Корреза, пышная растительность Лазурного берега сменялась суровыми, хотя и невысокими отрогами Пиренеев, сосны Жиронды соседствовали с романтическими видами Ля-Рошели, а ближе к границе с Бельгией неожиданно возникали краснокирпичные рыбацкие деревни Французской Фландрии – абсолютно нелогичные, неожиданные, неуместные.
   Николай отдыхал за рулем, накручивая каждый день сотни километров. Вместо прямых и однообразных «авторутов» он выбирал «национальные дороги», проходящие через средневековые деревни и живописные города, останавливаясь в маленьких гостиницах без заранее составленного плана.
   Захотел отдохнуть, понравилось место – проехался вокруг неизменного собора в центре города или отклонился немного в сторону, к сельскому постоялому двору, и никаких проблем.
   Всегда найдется комната с накрахмаленным постельным бельем и сытным «буржуазным» обедом. С каким-нибудь бургиньоном – мясом, тушенным в красном вине. С неизменным зеленым салатом, на листьях которого еще блестят капельки воды, и с деревенским козьим сыром.
   Первая половина августа выдалась в Москве прохладной и очень комфортной. Зато Париж встретил иссушающей жарой и опустевшими улицами.
   Николай всегда с удивлением воспринимал странную привычку французов отправляться на юг в одни и те же дни в начале июля и августа – двумя волнами. Этот исход превращался всякий раз в бедствие национального масштаба. Многокилометровые пробки на дорогах, обмороки и сердечные приступы, измотанные нервы, «телескопаж» – когда в зад друг другу въезжают десятки автомашин.
   Но все несчастья бледнели перед зловещей угрозой потерять хотя бы день из оплачиваемого отпуска, и ревущие, чадящие, раскаленные на солнце автомашины с черепашьей скоростью ползли к Средиземному морю – на Лазурный берег или дальше, в Испанию.
   В середине августа отпускная лихорадка проходила, как тяжелый грипп, о котором невозможно вспоминать без содрогания.
   Чтобы не жариться в обезлюдевшем Париже, не приспособленном к летней духоте и напоминающем закопченный чугунок из адской печи, Николай сразу же арендовал в аэропорту Шарля де Голля небольшой «рено» и выехал в западном направлении.
   В этот отпуск он планировал досконально обследовать атлантическое побережье от Сен-Мишеля до Бордо, а если хватит времени, то добраться до Биаррица.
   Проскочив по «авторуту» чуть более двухсот километров, он остановился в уютном отеле недалеко от курортного Довиля. В самом городе все гостиницы были забронированы заранее, а в маленькой рыбацкой деревушке без труда нашлась комната с видом на море.
   Хорошо бы пройтись по песку и подышать соленым воздухом, подумал Николай, но глаза неумолимо закрывались, тянуло в сон. Только сейчас он почувствовал, как сильно устал – больше суток на ногах, перелет, бросок в машине к океану.
   Даже голова кружится. И качает из стороны в сторону, как моряка, сошедшего на берег после долгого плавания.
   Превозмогая желание рухнуть в постель и вытянуть хрустящие от перенапряжения суставы, он нашел в себе силы достать из чемодана темно-синие новые джинсы и аккуратно повесил их на стул.
   «Интересно, они будут светиться в темноте?» – подумал Николай, проваливаясь в глубокий сон.
   Джинсы не светились. Они были изготовлены из «умной» ткани и понимали, что не стоит бессмысленно тратить энергию.
   – А как же отпуск? – возмутилась Елена.
   Ей хотелось высказать все, что она думает по поводу этого «бардака, который достал, блин», генеральному директору фирмы «Ставолина» Сергею Махневу. А заодно поскандалить, поругаться – хотя бы для порядка, для сохранения лица и в порядке компенсации за то, что «мы так не договаривались, черт бы вас всех побрал».
   Но стоит ли? Этого толстокожего не пробьешь. Ему модельную обувь или валенки продавать – один хрен. Всегда найдет как отмазаться, оправдаться, уйти от ответственности, кинуть и подставить.
   – Лена, всего-то на недельку в твою любимую Италию. Туда и обратно.
   – Там все в отпусках.
   – А вот и не все. Мы с Роберто договорились, что он продаст партию по летней цене, а в отчете укажем как обычно. Ну что тебе объяснять?
   Эта несложная операция могла принести левый «бонус» в сто тысяч евро и больше. Главное – уметь держать язык за зубами.
   – Проведешь переговоры и отдыхай сколько хочешь. Можешь даже десять дней взять.
   – Сколько-сколько? – не выдержала откровенного надувательства Елена. – Я еще за прошлый год не отгуляла.
   – Ну одиннадцать дней и десять ночей. Зачем больше, честное слово? Самой надоест. В Италии нужно будет заскочить на виллу к Роберто. У него день рождения. Окажешь внимание клиенту. Заведешь полезные связи. Будет весь бомонд.
   – Это называется – отдохнешь. Нахальство – вот как это называется.
   – Ничего страшного. В сентябре возобновятся продажи, а тебе еще нужно слетать в Германию. Конрад дает большую скидку. Ты же хочешь заработать? Пользуйся случаем и не кипятись.
   Елена сверкнула глазами и вышла из кабинета, даже не хлопнув дверью.
   «Плохой признак, стала непробиваемой, как танк. Реальный тормоз, мамонт. Ну честное слово, наглость, не могу успокоиться», – она остановилась у зеркала и внимательно посмотрела на новый брючный костюм, который выглядел элегантно, невинно и радостно, как соглашатель и подхалим, восторженно встречающий любую мысль и прихоть своей хозяйки.
   «Вообще-то я ничего не чувствую. Или еще рано? Стала спокойнее и терпеливее. Так мне кажется, по крайней мере. Или это самовнушение?» – Елена не удержалась и погладила ткань брюк, плотно облегающих ее стройные и немного полноватые ноги.
   – Завтра надену другой костюм, – громко сказала Елена и оглянулась.
   «Умная» ткань сохраняла молчание.
   «Не обманывай, никуда ты не денешься», – неожиданно прошептал на ухо неведомый голос.
   Елена побледнела, одернула модный пиджачок и с усилием отвернулась от зеркала.

   С экрана компьютера улыбалась наглая физиономия успешного бизнесмена и щедрого мецената Бориса Кремера.
   «Лучший предприниматель года в номинации “Доброта и достоинство”», – прочитала Виктория.
   Она почувствовала, как по телу побежала теплая волна. Это состояние возникало по нескольку раз в день, словно Некто топтал ее разгоряченными и мягкими пятками, гладил, ласкал, не давал уснуть, забыться, отвлечься хотя бы на мгновение.
   Поначалу сладостная волна приходила через час-два после того, как она облачалась в «умные» джинсы. Виктория старалась не пропускать ни одного дня, чтобы вновь испытать это внутреннее тепло. Оно раскаляло тело, грозя перейти в жар, и вдруг отступало, пряталось, становилось ласковым и послушным.
   «Этот Некто ведет себя как я в жизни».
   Потом новые ощущения стали постоянными, не исчезая днем, когда она надевала другую, не такую «умную» и сообразительную одежду. Тело наливалось силой и уверенностью.
   Правда, эта уверенность ничем не отличалась от ненависти.
   «Чем теплее прикосновения этого Некто, тем больше я ненавижу», – подумала Виктория.

   – Ты обещала вернуться! – кричал Эдуард в телефонную трубку.
   – Я вынуждена задержаться, мама себя плохо чувствует, – оправдывалась Ева.
   «Я так и знал. Она не вернется».
   – Когда ты приедешь?
   – Успокойся, дорогой. Запиши или запомни: первого сентября, во вторник, я буду в Москве.
   – Ева, имей в виду: если задержишься хотя бы на день, я тут же вылетаю в Нью-Йорк, первым же рейсом.
   – У тебя есть виза?
   – У меня все есть.
   – Ты бы уже прилетел, если бы захотел.
   – Я захотел, очень сильно захотел! Тебя захотел! Ровно через минуту после отъезда! – заорал Эдуард. – Слышишь?
   – Ты стал подозрительно темпераментный, я тебя не узнаю, – сказала Ева.
   «Я сам себя не узнаю. Нужно было заказать нижнее белье, а то приходится спать по ночам в этих долбаных «умных» джинсах. Но, кажется, действует. Раньше я так не кричал, это точно».
   – Не вздумай задерживаться, – еще раз сказал Эдуард. Для пущей убедительности.

   Михаил с опаской поглядывал в сторону шкафа, в котором висели костюмные брюки, выданные в институте биотехнологий. Каждый день собирался облачиться в волшебные штаны, но что-то его останавливало.
   Он не хотел признаться себе, что, наверное, все же побаивается эксперимента, опасается, сомневается, дрейфит и старается под любым предлогом избежать этого непонятного испытания.
   Михаил терпеть не мог, чтобы за него решали некие потусторонние силы, к которым относил уйму народу – от начальства и назойливых друзей до коварных девиц, знахарей, врачевателей духовных и физических недугов, журналистов, писателей, модных режиссеров и парикмахеров.
   Он бы уже давно вильнул в сторону, если бы не солидная репутация научного учреждения и Петра Громова, с которым его познакомили общие друзья.
   Август выдался на удивление беспокойным месяцем. По долгу службы Михаил был обязан следить за ситуацией в металлургических компаниях и докладывать вышестоящим инстанциям свои соображения о том, как реагировать на проекты и предложения «коммерсов».
   Он уже мог «решать вопросы», но не торопил события, справедливо полагая, что пока пусть болит голова у начальства, а когда он сам сядет в высокое кресло, то тогда придет его очередь мучиться.
   Это было логично, но искушение порулить самостоятельно становилось все настойчивее, и он чувствовал, что вот-вот перейдет из категории созерцателя в категорию вершителя.
   Оставалось совсем немного.
   К сожалению, вести из компаний приходили неутешительные. Государственную поддержку на преодоление кризиса, весьма внушительную, получила только корпорация Спартака Рашидова, известного своей близостью к президенту и министру финансов.
   Остальные «металлисты» были этим крайне недовольны и шли на все, чтобы осадить, остудить и поставить на место бойкого конкурента, заставить его умерить аппетит и поделиться. Рашидов воспринимал эти попытки насмешливо, что еще больше распаляло олигархов.
   Однако, как часто бывает, беда пожаловала откуда не ждали. Внешние наезды были отбиты, но начались внутренние разборки между основными акционерами.
   Получив информацию о готовящемся «дворцовом перевороте» с целью свержения Рашидова, Михаил пребывал в тревожных раздумьях, как с этим «горячим блином» поступить. Довести информацию до руководства, а может, напрямую до самого Рашидова, предупредив его о заговоре, или остаться в стороне от конфликта? Пусть события развиваются в соответствии со своей внутренней логикой, весомостью кошельков олигархов и предначертаниями вышестоящего начальства, в которых арабы не без оснований усматривают волю Аллаха.
   Вследствие размышлений на эту тему подозрительность Михаила существенно увеличилась, что не могло не сказаться самым неблагоприятным образом на отношении к смелому эксперименту с «умной» одеждой.
   Как-то, совершенно изможденный, он вернулся с работы и по привычке достал виски, лед и стакан с утолщенным дном, придуманный специально, чтобы не морозить руку, когда льдинки растворятся в золотистом напитке. Однако, вспомнив обещания, данные в институте биотехнологий, помрачнел и поставил бутылку обратно в бар.
   – Нужно что-то решать, – проворчал Михаил, устраиваясь в кресле напротив телевизора. Думать или заниматься другой полезной деятельностью сил уже не было, а спать еще не хотелось.
   Побродив по каналам спутникового телевидения, Михаил сам не заметил, как увлекся передачей о сказочной стране Шамбале.
   Зачем ищут Шамбалу? Чтобы проникнуться глубинным смыслом своего предназначения. С древности известно, что на земле существует несколько загадочных мест, соприкасающихся с другими мирами. К ним относятся в первую очередь Тибет и Иерусалим.
   Тибетцы называют райскую страну Шангри-ла, а западные исследователи дали ей имя Шамбала. Дверь в эту страну можно найти в горах Тибета, а ключ от нее хранится у буддийского верховного священника далай-ламы, который почитается как живое божество.
   Михаил почувствовал, что у него холодеют руки и судорожно колотится сердце. Он захотел встать, выйти в другую комнату. Но руки вцепились в ручки кресла. Разжать их было невозможно. Голос с экрана звучал все громче.
   Художник Рерих, посвятивший много лет поискам Шамбалы, утверждал, что эта страна населена вечно молодыми махатмами. Он воочию наблюдал махатм во время своего путешествия по Тибету. Эта сцена изображена в картине «Сожжение тьмы».
   Неведомая сила подняла Михаила с кресла и понесла к шкафу. Он достал «умные» брюки и аккуратно повесил их на стул.
   «Завтра пойду в них на работу. Носить не меньше трех часов в день – так мне сказали. По времени получится больше. Ничего страшного!»
   Сон пришел сразу. И только в подсознании Некто нашептывал, что начинается новая жизнь.
   Она была совсем рядом. На расстоянии вытянутой руки.

Глава 7. У каждого свои «тараканы»

   Главный психолог института биотехнологий Мэлор Ториа был прикомандирован к лаборатории на весь период проведения эксперимента с «умными» тканями.
   Стройный, темноволосый и черноглазый, всегда модно одетый и подчеркнуто вежливый, Ториа считался воплощением элегантности и хорошего вкуса.
   Ему было чуть более сорока. Тонкий юмор, абсолютная невозмутимость и угадывающаяся страстность южного человека делали его объектом тайных и явных желаний многих женщин, независимо от возраста, национальности, цвета волос и социального положения. Как говорил Остап Бендер, меня любила даже женщина – зубной техник.
   Если добавить скрытность и сдержанную загадочность, которая сквозила в каждом его движении, то можно смело признать в Мэлоре Ториа личность незаурядную.
   Люди неосведомленные, но дотошные, как правило, пытались разобраться в нем:
   – Странное имя Мэлор – наверное, Мэлорд?
   – Нет, именно Мэлор – Маркс, Ленин, Октябрьская революция, – невозмутимо пояснял Ториа.
   – Ваши родители верили в коммунизм?
   Некоторые коллеги произносили эти слова с сочувствием, подразумевая, что всякие несчастья случаются в семьях. Другие – с симпатией или подтекстом, а не были ли ваши родители, уважаемый господин Ториа, приспособленцами и сталинистами? Ая-яй!
   – Мой отец ни во что и никому не верил, кроме Господа Бога и своей семьи, – невозмутимо сообщал Ториа. – Красивое имя. Я доволен. А вы?
   Когда Громов впервые услышал подобный диалог, он подумал: «Как корабль назовете, так он и поплывет. У Мэлора неортодоксальное мышление и страсть к парадоксам».
   И он был прав.
   Мэлор извлекал парадоксы, казалось бы, из ничего, из пустоты или из привычных, затертых слов, не вызывающих никаких ассоциаций.
   Вот и это летнее утро он начал с изощренной остроты, сразу как только вошел в зал для заседаний, где собрались ведущие исследователи лаборатории Громова.
   – Мэлор Сергеевич, какой вы стройный, что вы для этого делаете? – спросила известный специалист в области эндокринологии Наталья Борисовна Стефанович, дама крупногабаритная и весомая во всех отношениях.
   – Русские говорят: правда налицо. А у меня на родине правда всегда на живот. Чем больше у мужчины живот, тем лучше. Стараюсь опровергнуть это заблуждение.
   Громов, опоздавший на совещание из-за срочного телефонного разговора, услышал только ответ Мэлора.
   – Очень верная мысль, Мэлор Сергеевич. Дело не в животе, а в гормонах. Как наши испытатели? Меня интересуют первые результаты, что конкретно сделано, проблемы, решения. Начнем, если не возражаете.
   Ториа посерьезнел.
   – Как вы знаете, подобрана группа испытателей «умных» тканей. Мы подробно изучили особенности, достоинства, недостатки и потенциальные возможности каждого. Началась практическая стадия эксперимента. Испытателям переданы образцы одежды. Учитывались их пожелания: кому достались брюки, кому – джинсы. Счет 3:2 в пользу джинсовой продукции. Получена первая информация о реакции организма, а также об изменениях в поведенческом алгоритме.
   – Вот и отлично. Дайте краткую оценку группе в целом и каждому кандидату в отдельности. Начнем с мужского контингента.
   – Все подобранные мужчины весьма успешны в профессиональной деятельности, каждый по-своему: банкир, топ-менеджер промышленной компании и перспективный государственный чиновник. А вот в личном плане картина иная. Прослеживается закономерность. Два кандидата – Николай и Михаил – оказались на нулевом уровне. Для них возникает проблема поиска и построения новых отношений с фундамента. Один из испытателей – Эдуард – озабочен сохранением семьи. Но по темпераменту, да, прямо скажем, и по интеллекту, он сильно отстает от своей партнерши, что также отбрасывает его на нулевой уровень.
   – А вам не кажется, что все они прирожденные холостяки? И реакции у них будут примерно одинаковыми, – спросил Громов.
   – Не кажется. Готов это доказать. Принято считать, что убежденные холостяки воспитываются в неполных или неблагополучных в психологическом плане семьях. Родители часто ссорились. Еще хуже, когда роль отца выполняла властная мать. Ближе к тридцати холостяки из этой категории женятся, а потом очень быстро разводятся. А здесь мы наблюдаем совершенно разную картину.
   Ториа подошел к доске и широким жестом изобразил три фигуры, отдаленно напоминающие несчастных холостяков, попавших под трамвай.
   – Вот Николай, – Ториа указал на фигуру справа. – Он опровергает эту гипотезу. Вырос в дружной, благополучной семье. Представляет собой тип состоявшегося, почти полностью удовлетворенного мужчины. Ну, все у него есть. И поддержка родителей, особенно на старте карьеры. И оказался в нужное время в нужном месте. В бизнесе встретил понимающих людей, подходящих ему по психологическому складу, которые его продвигали по социальной лестнице, дали прилично заработать. Живи и радуйся. Строй семью, рожай детей. А он пустой, как проколотая шина. Сдувшийся. Энергии – ноль.
   – У него нет цели, – предположил Громов.
   – А у других она есть? Энергии им всем не хватает.
   – В общем, тактику мы не меняем. У всех мужчин схожее состояние. Подпитаем их тестостероном. Сделаем инъекции, а потом для поддержания необходимого уровня будем воздействовать через «умную» одежду. Диверсифицировать методику пока не требуется? Я правильно понял? Что вы можете сказать как психолог? – Громов явно стремился завершить совещание.
   Ему было все ясно, но по выражению лица Ториа он видел отражение сомнений и внутреннюю борьбу – а стоит ли о них говорить?
   – Самый запущенный случай, несмотря на молодость, – это Михаил, – тяжело вздохнув, все же заметил Мэлор Сергеевич. – Классический тип мужчины, в основе поведения которого заложена глубокая психологическая травма, полученная в детстве. В семье господствовала властная мать, склонная к вспышкам гнева и другим проявлениям агрессии. В общении с женщинами он испытывает психологический дискомфорт. Научился самоизолироваться – вроде живет с женщиной, может находиться рядом, даже заниматься с ней любовью и наделать еще кучу детей, но в реальности окружен защитной скорлупой. Даже когда занимается сексом, чаще думает о других женщинах и тем самым провоцирует самовозбуждение.
   – Но в профессиональной деятельности он благополучен и вопросов не вызывает? – усомнился Громов.
   – Вопросов не вызывает, но они есть. По крайней мере у меня. В профессиональных делах он идеально защищен от внешних раздражителей. Проблемы держит на расстоянии. Может имитировать живейший интерес. Но действует очень избирательно. Это еще один вариант защиты.
   – Что в этом плохого? – нетерпеливо спросил Громов. Ему показалось, что Ториа нагнетает, усложняет и даже запутывает картину.
   – Самообман! Иллюзия благополучия! – повысив голос, сказал Мэлор.
   – Он это понимает?
   – Как же не понять. Умный человек, – грустно сказал Ториа. – Сам себе не признается, даже перед собой мимикрирует, но понимает бессмысленность своего существования. Ни котенка, ни ребенка, ни реальной радости от работы. Все чистой воды подделка, контрафакт. Сейчас назревает внутренний конфликт. Пока срабатывают защитные механизмы. Но кризис наступит очень резко и будет развиваться стремительно. Люди этого типа часто умирают внезапно, даже в молодом возрасте.
   – Таким образом, наша технология имеет для него жизненное значение. Усиление гормонального фона подтолкнет к смелым решениям, позволит выбраться из защитной скорлупы, даст возможность устроить личную жизнь, – попытался внести умиротворение в дискуссию Громов.
   – Думаю, только «умной» одеждой мы не обойдемся. Потребуются и другие меры, – сказал Ториа.
   – Хорошо, что предупредили. Подумаем. С мужчинами всегда проблемы, – сказал Громов. – А вот по женскому контингенту у меня вопросов нет. Очень достойные кандидаты.
   – Стерв маловато, – вздохнул руководитель фармацевтической группы Климов.
   – Абсолютно неверно. Стервозность присутствует в каждой кандидатке. Собственно, мы и выбирали непростые варианты, – обиделся Ториа.
   – Да, но хотелось бы совсем отмороженную, – не сдавался Климов. – Чтобы пробы ставить было негде. Вернее, не на чем. Из бизнеса. Попадаются такие экземпляры, что любую «умную» ткань обманут, продадут, потом опять купят и еще раз продадут, но уже дороже.
   – Я понимаю, испытать технологию на экстремальном варианте всегда интересно. Результаты могут быть неожиданными, – нехотя согласился Ториа.
   – Отложим на потом, – строго сказал Громов. – Если доживем до следующей стадии. И так проблем выше крыши.
   – А если я предложу еще одного кандидата? Очень интересный экземпляр. Женщина с сильным характером и нестандартным мышлением. Выше среднего уровня, – сказал Мэлор.
   – Это хорошо?
   – Мне нравятся умные женщины, – признался Ториа. – К тому же у нее мощный эмоциональный фон. Внешне сдержанная, но обладает взрывным темпераментом. Молода, но уже воплощает все прелести зрелой женщины – влюбчива и может себе это позволить.
   – Не вижу смысла вмешиваться, если она настолько благополучна.
   – В том-то и дело, что каждый из элементов сам по себе вопросов не вызывает, но в единую систему они никак не складываются. Не находит наша девушка равновесия между своим темпераментом, умом и окружающей действительностью. Поэтому крайне уязвима.
   Ториа становился особенно красноречивым, когда требовалось отходить от согласованных схем, вносить изменения, переворачивать все с ног на голову, а потом возвращать обратно, и так до бесконечности.
   Любые планы были для него просто бумажками. Не более того. Главное – творчество. Человеческие судьбы, характеры и психологические драмы он ставил намного выше технологий, научных открытий и аппаратных игр.
   – Я не против, – сказал Громов. – У сильной личности картина выражена более ярко. И результат интереснее, что, собственно, и нужно. Мы работаем не для маргиналов.
   – Тогда прошу ознакомиться, – сказал Мэлор, вручая досье в белой пластиковой папке с эмблемой института.
   С первой страницы на Громова смотрела фотография Марики.

Глава 8. Дороже денег

   Правительство собралось в полном составе. Узнав о том, что президент просил обратить внимание на проект Громова, министры насторожились.
   Понятно, что Кремль увлечен идеями модернизации, но откуда высочайшее благоволение отдельно взятому проекту? Что и кто за ним стоит? А не вызовет ли это ревностную реакцию премьера, который не любил, чтобы навязывали, внушали и подталкивали?
   Для объективности оценок пригласили людей с безупречной репутацией или, по меньшей мере, обученных научной грамоте и славящихся способностью к удивительным перевоплощениям: главу корпорации нанотехнологий Чарова, президента Академии наук, выдающегося математика Лосева, директора Ядерного института Климчука, других видных ученых и хитроумных администраторов.
   Чаров в свою очередь настоял, чтобы «великий хурал» расширили за счет представителей большого бизнеса в надежде на то, что, несмотря на коматозное состояние частных компаний, деньги для «технологического прорыва» все же найдутся.
   Тем более что панические крики олигархов «помогите, тонем!» совпадали по времени с приобретением зарубежных спортивных клубов, дворцов и, разумеется, яхт, больше напоминающих габаритами и электронной оснасткой крейсера, авианосцы и линкоры.
   – Поздравляю с аншлагом, – сказал Ратов, позвонивший Громову за день до заседания. – Читаю списки участников. Впечатляет.
   – Поедем вместе? – спросил Громов.
   – Нет, встретимся в Доме правительства.
   «Все же он меня избегает», – подумал Громов. Срочные дела отвлекали его от грустных размышлений, которые не могли привести к утешительным выводам. Забыть Марику не получалось, невзирая на риск окончательно разрушить добрые отношения с Ратовым.

   При входе в зал заседаний на пятом этаже Белого дома у Громова возникло странное ощущение. Как будто он оказался участником пьесы со знакомыми актерами или попал в ожившую кинохронику, герои которой вылезли из телевизионного экрана, расселись вокруг него и вовлекли его в свою игру. Делали они это весьма искусно, уткнувшись в бумаги, поглядывая искоса и исподлобья, притворяясь, что его не замечают, и всячески скрывая свои замыслы.
   Громов раскрыл папку с текстом сообщения, но в бумаги почти не заглядывал. Он помнил каждое слово, говорил убедительно, с легкой, возможно, даже слишком неуловимой иронией, чутко угадывая настроение аудитории.
   – Разработкой «умной» одежды занимаются во всем мире, – сказал Громов. – На данный момент созданы опытные образцы, но возникают трудности с их коммерческой реализацией. Пока они не для массового потребителя.
   Какие попытки предпринимаются в настоящее время, чтобы внедрить «умные» ткани в жизнь современного общества? – Громов посмотрел на собравшихся и понял, что его вопрос повис в воздухе.
   «Попробую пронять их конкретными примерами».
   – Итальянские дизайнеры стремятся создать «живые конструкции», которые меняются в зависимости от влажности и температуры окружающей среды. Дизайнер Мауро Талиани придумал рубашку для ленивых. В состав ткани входят титан, никель, нейлон. В результате создается эффект памяти формы.
   Предположим, – терпеливо объяснял Громов, – что внешняя температура увеличивается на несколько градусов. В этом случае рукава рубашки в считаные доли секунды поднимаются до локтя или до предплечья. А если температура понизилась? Длина рукавов восстанавливается до прежнего уровня.
   «Умная» ткань реагирует и на внутренние факторы, прежде всего на температуру тела. Если счастливый обладатель «биорубашки» потеет, – жарко стало человеку, душно, воздуха не хватает, хочется сбросить с себя одежду, – рубашка увеличивает открытую площадь тела.
   – Без одежды для ленивых можно обойтись. Специально придумывают новые качества товаров, чтобы расширить сбыт. Нужны реальные инновации, а не эти фокусы с одеждой, – скептически заметил первый вице-премьер Шереметьев.
   Он все чаще пытался загладить свою репутацию либерала и рыночника. Однако, погрозив административными мерами и поругав рыночную стихийность и непредсказуемость, с ужасом думал, что перерождается в нечто крайне ему несимпатичное, и тут же делал шаг назад.
   Эти вынужденные метаморфозы злили его и лишали привычной харизмы. Вот и в этот раз он подумал, а не слишком ли жесткую позицию он занимает, и подправил впечатление новым вопросом:
   – Хорошо, что мысль не стоит на месте. Производство налажено?
   – Пока нет. Слишком дорого, – разочаровал Громов. – Мы знаем о существовании примерно двухсот таких рубашек. Все они серого металлического цвета. Стоимость каждого изделия – от трех до четырех тысяч долларов.
   – А вот мы бы купили. Разместим логотип – отличный корпоративный подарок, – громко сказал банкир Гранин, основной акционер «Омега-Групп». Его корпорация успешнее других переносила кризис, и он мог позволить себе эту смелую реплику.
   – Назову более любопытный пример одежды, меняющей форму, – «умные» бюстгальтеры, – продолжил Громов, почувствовав, что в зале словно потянуло сквознячком.
   Почти все министры вопросительно посмотрели на женщин, которые среди участников заседания были в явном меньшинстве. Однако представительницы прекрасного пола сидели с невинным и даже отрешенным видом, как будто даже не подозревали о существовании бюстгальтеров и прочих интригующих деталей одежды.
   Премьер строго нахмурился, и министры снова уткнулись в свои записи.
   – Благодаря теплочувствительным датчикам нижнее белье улавливает изменения температуры тела женщины, испытывающей сексуальное влечение, и автоматически поднимает грудь даже при легком возбуждении, – интригующе сообщил Громов. – Понятно, что это усиливает соблазнительность и может провоцировать ответную реакцию.
   – Технически продуманное решение, – заметил президент корпорации нанотехнологий Чаров.
   По тону было трудно угадать его отношение к проекту. С одной стороны, появлялась возможность приписать «умные» ткани к достижениям в сфере нанотехнологий, но, с другой – предлагает его какая-то новая, малоизвестная структура, претендующая на самостоятельность.
   Чаров не делился властью. Никогда и ни с кем. Иногда приходилось идти на вынужденные компромиссы, но так, чтобы уступать позиции без боя или заранее продуманной многоходовой комбинации, этого не было и не могло быть.
   Конечно, опытный стратег Чаров не мог остаться равнодушным к проекту Громова, но предусмотрительно воздержался от окончательных оценок. Таким образом, он в любой момент мог высмеять или поддержать.
   – Как только возбуждение пропадает, температура тела приходит в норму, – невозмутимо развивал свою мысль Громов. – Лифчик реагирует и возвращает груди прежнюю форму. Медики рекомендуют носить это белье, так как оно всегда приобретает адекватные размеры, не препятствует кровообращению и безопасно для женской груди.
   – Французы придумали? – строго спросил вице-премьер Сазонов. Он готовился к визиту в Париж и стремился быть в курсе всех деталей французской позиции. В том числе в вопросах нижнего белья и новых технологий.
   – Нет, не французы. Лифчики производства Словакии.
   – Вы недавно встречались с председателем правительства Словакии, – обращаясь к премьеру, вовремя напомнил министр иностранных дел Лавренев.
   – Да, он произвел хорошее впечатление. Полезные переговоры, – согласился премьер. – Относительно научных исследований в Европейском союзе надо посмотреть, чем они кроме лифчиков занимаются. А то можем прозевать. Потом будет сложнее завоевать рынок.
   – Создается также одежда для мужчин, – попытался закрепить успех Громов, но премьер остановил его:
   – Мужчинам «умное» белье тоже не помешает. В случае сексуального возбуждения. Помните? «Брюки превращаются…» Все с этим сталкивались. К сожалению, по некоторым гражданам трудно догадаться, возбуждены они, чем возбуждены или пребывают в состоянии глубокого застоя. Нужно вести здоровый образ жизни и больше думать о решении демографической проблемы. Не знаю, как коллегам – они еще не высказывались, – но мне проект нравится. И поподробнее доложите по технологиям двойного назначения. Есть у вас информация? Ну хорошо. Послушаем.
   Громов почувствовал прилив оптимизма. В принципе на словах премьера можно было свернуть обсуждение. Никто возражать уже не будет. Хотя кто его знает, ситуация, как говорится, флюидная.
   Его уже не прерывали.
   – В США, Франции, ФРГ, Италии, Японии налажено производство спецодежды для работников атомной и металлургической отраслей, пожарных, транспортников, – сообщил Громов. – Небольшими партиями спецодежда поступает и в свободную продажу. Применяются, правда, механические, электрические, а не биохимические конструкции. В частности, охлаждающие куртки и жилеты. В ткань вшивается пластиковая трубка, по которой циркулирует охлаждающая жидкость.
   Производится также нагревающаяся одежда, которая подсоединяется к источникам энергии. Например, в продаже можно встретить куртки и жилеты для мотоциклистов. Они подключаются к двигателям, и далее энергия подается к одежде по проводам.
   Японские компании в ближайшее время планируют наладить массовый выпуск одежды для пожилых людей и пациентов, страдающих нарушениями теплорегуляции организма. Принцип тот же – одежда автоматически реагирует на изменения внешней среды и температуры тела. Работает на батарейках в течение более трех часов. Японцы используют комплектующие детали, которые применяются в компьютерах для предотвращения перегрева оборудования. Внешне все выглядит как самая обычная одежда.
   Нанотехнологии вводятся в «высокую моду». Японские модельеры выставляли платья из хлопка, покрытого серебряными наночастицами. Серебро обладает естественными антибактериальными свойствами, которые в наночастицах усилены.
   Таким образом, у платья появляется способность обезвреживать вредные бактерии и вирусы. Кстати, прекрасная защита от гриппа и других инфекций. Цвет металлический, серебряный. Достигается не методом окрашивания, а в результате изменения размеров частиц и их структуры.
   – Так, может, нам купить эти японские технологии и наладить собственное производство? – спросил вице-премьер Сазонов.
   – Получится слишком дорогая ткань. У японцев один квадратный метр хлопка с наночастицами стоит от пяти до десяти тысяч долларов. Поэтому они используют эту ткань в эксклюзивных изделиях «высокой моды», в коллекциях «для избранных». Технологии, которые предлагает наша лаборатория, построены на других принципах. Производство выходит намного дешевле.
   – Не могу избавиться от мысли, что эти платья, штаны какие-то, куртки, жилетки всякие – все это побочные продукты. Главное, видимо, в военном применении, – вновь напомнил премьер.
   – Конечно, основные капиталовложения приходятся на военно-научные корпорации. Американцы применяют «умные» ткани в создании униформы «солдата будущего». Появился даже специальный научный центр – институт солдатских нанотехнологий.
   – Сколько в институте сотрудников? – спросил Шереметьев.
   – На данный момент тридцать семь.
   Шереметьев торжествующе посмотрел на президента Академии наук, видимо, намекая на какой-то незавершенный спор.
   – А у нас пятнадцать тысяч, – с досадой сказал премьер. – Как в советские времена. Научных работников много, а занимаются всякой ерундой.
   – Никогда не поверю, что над новыми тканями в США работает несколько десятков человек. Это абсурд, – возмутился Чаров.
   – Если суммировать все научные центры, то в исследованиях по созданию новых тканей участвуют около тысячи ученых, из которых примерно двести – эмигранты из бывшего СССР. Естественно, они вывезли с собой наработки отечественной «оборонки».
   – Дело не в количестве сотрудников, а в объемах финансирования, – вмешался министр обороны.
   – Суммы, которые тратятся на создание новых тканей и материалов, сопоставимы с расходами на военный космос и противоракетную оборону, – заметил Громов.
   Министр обороны удовлетворенно кивнул и что-то записал в свой блокнот.
   – Вы хотите сказать, что ваш проект следует финансировать в тех же масштабах? – скептически усмехнулся министр финансов Кудряшов.
   – Для реализации проекта потребуется поддержка государства, в том числе финансовая, чтобы перейти к стадии производства. По сути дела, это венчурный проект. Частный бизнес вряд ли будет рисковать, особенно сейчас.
   В зале наступила напряженная тишина. Как только речь заходила о деньгах, члены правительства предпочитали не спорить с министром финансов, если это не затрагивало их собственные ведомства.
   В чиновничьей среде, как и в бизнесе, каждая просьба уменьшает твой капитал. Попросил, получил удовлетворение, а дальше готовься к тому, что у тебя потребуют встречных уступок. И попробуй откажи – в следующий раз не будут даже разговаривать.
   Громов оглядел зал и с удивлением заметил необычайно возбужденного директора Ядерного института академика Климчука, одетого, как всегда, элегантно и представительно – в темно-серый «банкирский» костюм в белую полоску, сиреневую сорочку и полосатый шелковый галстук с фиолетовым отливом.
   – Хотел бы поддержать проект и успокоить слишком нервных или опасливых товарищей, – громко и даже с некоторым вызовом сказал Климчук. – То, что предлагает Громов, – серьезный шаг к «текстильной революции» и внедрению нанотехнологий. Однако я не стал бы называть одежду, штаны, нижнее белье и прочую «мягкую рухлядь» биокомпьютерами. Дело обстоит намного проще. Вы пропитываете ткань биоактивными веществами. На какие-то раздражители ткань реагирует, но до биокомпьютера ей пока далеко. Вообще, над номенклатурой изделий нужно подумать, поразмышлять и посоветоваться. Может, стоит сделать что-либо более полезное для экономики. Например, комбинезоны для рабочих, инженерно-административного персонала, спасателей. В первую очередь на атомных электростанциях и других объектах повышенной опасности.
   Заметив немигающий взгляд вице-премьера Сазонова, академик тут же поправился.
   – Я не хочу сказать, что ядерная энергетика представляет опасность. Но мало ли. А штаны и белье производить? Ну, в крайнем случае. Не уверен.
   «Не могу понять, поддерживает он проект или нет?» – подумал Громов.
   Атмосфера становилась возбужденной и вязкой. Каждый имел в виду нечто свое – отягченное подтекстом, попутными и чисто тактическими соображениями, не имеющими отношения к «умной» или «глупой» одежде и науке вообще.
   – А без хороших штанов трудновато, – сказал Чаров.
   Бросив быстрый, пытливый и оценивающий взгляд на премьера и притихших министров, Климчук заговорил с еще большим пылом, подкрепляя свою мысль энергичными жестами.
   Он поднимал обе руки на уровень плеч, выбрасывал вперед сжатые кулаки или делал округлые жесты, напоминающие одновременно женскую грудь и земной шар:
   – Очень важно понять, на каком этапе сейчас находится наука. А происходит следующее: мы вступаем в постиндустриальную эру. До сих пор наука стремилась изучить устройство человека. Создавая технические системы, мы постоянно копировали себя и пытались усовершенствовать то, что дано нам природой. Например, подъемный кран – это фактически имитация руки. В оптических приборах мы имитируем человеческое зрение, в акустических – слух. Создатели компьютеров принимали за образец человеческий мозг. Но ведь мы не стали делать биокомпьютер. Почему? Сложные белковые молекулы состоят из сотен и тысяч атомов. Поэтому проще было взять модель молекул из неживой природы – использовали кристаллы кремния, в элементарной ячейке которых всего восемь атомов. А сейчас мы начинаем жить в постиндустриальном обществе. Цель развития науки и технологий совершенно иная. Это переход от технического копирования устройства человека на основе относительно простых неорганических материалов к воспроизведению систем живой природы на основе нанотехнологий и самоорганизации. Надеюсь, все понятно?
   – Абсолютно. Значит, вы за проект? Очень хорошо. Какие средства следует выделить? – нетерпеливо спросил премьер.
   – Думаю, что стоит удовлетворить заявку лаборатории Громова. Расходы на проект, кстати, довольно скромные, – сказал академик. – В любом случае они несопоставимо меньше ожидаемого экономического эффекта.
   Громов улыбнулся академику и прошептал на ухо рядом сидящему Ратову:
   – Молодец. Как-то неожиданно вырулил на позитив.
   – У ученых своя логика, – ответил Ратов. Он выглядел равнодушным и даже недовольным.
   «Странно. Что ему не нравится? Проект? Или я ему не нравлюсь?» – подумал Громов.
   – Уважаемый академик не назвал точные объемы финансирования. Нужно посчитать, – отозвался министр финансов Кудряшов.
   «Не дай бог, – ужаснулся про себя Громов. – Будут считать год-два, и все коту под хвост».
   – Да ладно, – насмешливо сказал премьер. – Деньги у нас есть, у нас ума нет. Как в том самом мультфильме. А мозги дороже денег. Даже если они в штанах.
   «Почему даже? Особенно если они в штанах», – подумал Ратов.
   – Есть один нюанс. Изобретение не запатентовано. Следует провести испытания и зарегистрировать технологии, – вдруг заявил Чаров.
   Как будто нанес удар бичом. В зале повисло замешательство – что же мы тогда обсуждаем?
   – Это не так! – жестко прозвучал голос Ратова. – Испытания проведены, я с ними ознакомлен.
   – Какие результаты?
   – «Умные» ткани повысят качество жизни. Это не вызывает сомнений. Правда, эффект они дают своеобразный. Умные становятся умнее, а глупые глупее.
   Все посмотрели на Ратова.
   Выражение лиц было разным – от интереса до испуга.

Глава 9. Вечный эксперимент

   Зал опустел быстро. Привычки чиновников менялись. Постоять, посудачить, пошутить друг с другом, сбившись в небольшие группки по интересам, – все это было не в моде. Не запрещалось. Прямых запретов было мало. Но и не приветствовалось. Посидел на совещании, получил указания и беги, исполняй.
   – Побежали? – спросил Громов.
   – Куда? – мрачно поинтересовался Ратов.
   – В буфет, пирожков поедим.
   Помещение «едальни», где можно было перекусить или пообедать за смешную цену, тянулось длинным залом вдоль окна. Сквозь прозрачную тюлевую занавеску проглядывало мутное молоко повисшего над городом тумана.
   Ноябрь выдался самым депрессивным за все годы метеонаблюдений – в течение месяца солнце робко выглянуло всего лишь пять раз.
   Россия погрузилась в мутное, бестелесное и зыбкое пространство, из которого, казалось, нет выхода.
   «Не ожидал от Игоря такой решительности. Сказал веское слово и всю ответственность взял на себя. Благородно», – подумал Громов.
   Высказывание Ратова о завершении эксперимента было достойно Книги рекордов Гиннесса или ордена за личное мужество.
   Российские чиновники предпочитали выражаться уклончиво, ссылаясь на указания начальства, и даже приводили слова президента – благо высказывался он много, часто, по самым разным темам, каждый раз удивительно умно и правильно.
   Но раскрывать свое личное отношение считалось дурным вкусом и отсутствием гибкости ума. А попросту говоря, опасным идиотизмом.
   Искусство управлять сводилось к поиску «крайнего», а не эффективных решений. Понятное дело, сегодня эти решения считаются единственно верными, а завтра окажется, что они вообще вредные.
   Зачем рисковать?
   Полакомившись демократичным винегретом и осетринкой с хреном, Громов не удержался от некоторых сомнений, сильно смахивающих на сочувствие:
   – Ты не поторопился, Игорь?
   – Имеешь в виду эксперимент?
   – Да, он же далек от завершения.
   – Не согласен. Мы имеем твердые доказательства, что «умная» ткань воздействует на организм человека, предотвращает опасные заболевания, повышает жизненную активность. В этом сомнений нет.
   – Сомнения в другом. К чему пробудившаяся жизненная энергия подталкивает человека? – возразил Громов.
   – Странно слышать от изобретателя. Ты хочешь продвинуть свое детище или выбросить его на свалку истории? – усмехнулся Ратов.
   «Действительно, чего я добиваюсь? Сознание человека под воздействием «умной» ткани не меняется. Он действует в соответствии со своим опытом, интересами, особенностями личности. Только освобождается от ненужных наслоений. Ткань чистит организм и мозги от шлаков и прочей дряни. Или сознание все же меняется? Но Игорь правильно сказал, что умные становятся умнее, а глупые глупее. Это с чьей точки зрения? Кто вправе судить?»
   – Если ты сомневаешься, то эксперимент вообще никогда не закончится. Он – вечен. Но мы-то убедились, что механизм действует, работает, пользу приносит. А дальше все от людей зависит. Мораль отстает от развития технологий и всегда будет отставать. Но это не наша проблема, а проблема мироздания, – сказал Ратов.
   По его решительному виду было понятно, что он больше не будет приводить никаких аргументов. Дискуссия на эту скользкую тему закончена. Хватит заниматься самокопанием.
   «Все же у него появились ухватки чиновника. Только он перекладывает ответственность на все человечество», – подумал Громов.
   – Все в движении. Из этого и будем исходить. Вписаться в движение, понять его законы, расслабиться и ждать результата. Никогда ничего не будет решено окончательно, – не удержался еще от одной реплики Ратов.
   – Это и нас касается? Я имею в виду наши отношения, – спросил Громов.
   «И Марику! В первую очередь!»
   – Самым непосредственным образом, – ответил Ратов, вытер салфеткой губы, скомкал ее и бросил на стол.
   «Может, стоит объясниться? Нет, пока рано. Откровенный разговор приведет к тому, что мы вообще не сможем общаться друг с другом», – подумал Громов.
   Ратов с сожалением посмотрел в опустевшие тарелки, оглянулся на окно и поздоровался с маленьким и пухлым чиновником, который в окружении коллег не спеша возвращался к трудам праведным.
   Вся жизнь работников аппарата правительства проходила за закрытыми дверьми в их кабинетах и в многокилометровых коридорах. Поход в буфет почитался увлекательным путешествием, и это отражалось на возбужденных лицах перекусивших затворников.
   «Он даже не может предположить, что Марика участвует в эксперименте. Интересно, если бы знал, то стал бы так уверенно говорить, что испытания завершены? Он не знаком с результатами. Впрочем, о них можно только догадываться. Реально их не знает никто».
   – Ты какой-то молчаливый сегодня, – сказал Ратов.
   – Думаю.
   – А вот это напрасно. Трясти надо!

Глава 10. Мафиози

   Италия, Милан
   Август
   Роберто Бисконти потянулся в постели, сбросил белое шелковое одеяло и, не одеваясь, проследовал в душ.
   Он долго стоял под холодными струями, потом включил обжигающе горячую воду и вылил на тело душистый гель, по запаху напоминающий зеленые долины его родной Тосканы, когда там распускаются цветы.
   С некоторым расстройством посмотрел на начинающее полнеть тело – опять придется истязать себя в спортивном зале – и зачесал назад длинные, еще влажные волосы.
   Благополучие наступит тогда, когда ты сможешь спать одновременно с двумя красивыми и дорогими телками, скажем, китаянкой и белокурой бестией, сказал отец, когда ему исполнилось десять лет.
   – Я не люблю китаянок и белобрысых.
   – Ты никого не любишь, потому что ты – засранец. Мне опять пришлось разбираться с соседом. Он говорит, что ты изнасиловал его дочь в лифте.
   – Она сама приставала. Ей уже четырнадцать.
   – Только это спасает тебя, засранец, что тебе десять лет. А через два года тебя посадят в тюрьму, и ты закончишь жизнь на помойке. Если будешь драть девок в лифте вместо того, чтобы ходить в школу.
   Отец оказался прав только в одном: китаянки в сочетании с блондинками – настоящий кайф.
   Роберто с удовольствием бросил взгляд на кровать, где живописно раскинувшиеся женщины убедительно подтверждали это меткое наблюдение.
   А во всех своих прочих прогнозах папаша жестоко ошибся – Роберто не посадили в тюрьму. Он не превратился в жалкого, голодного и полупьяного бродягу, а к сорока годам стал одним из богатейших людей Италии.
   И по-прежнему увлекался сексом в лифте, а также во всех других, не очень приспособленных для интимных занятий местах – везде, где приспичит.
   Приспичивало часто.
   Страсть к разнообразию и риску проявлялась и в бизнесе. Бисконти владел бесчисленным количеством компаний, занимавшихся торговлей нефтью, производством одежды, обуви и мебели, автомобильными гонками, поставками оружия и подозрительных медикаментов.
   Некоторые журналисты обвиняли его в торговле наркотиками. Но это было сущим вымыслом. Роберто не торговал зельем и даже тайно сотрудничал с полицией.
   Его никто не заставлял, но, как всякий итальянец, Роберто считал, что в жизни все может пригодиться и лучше на всякий случай иметь друзей и в полиции, и в мафии.
   Он не был неорганизованным и безалаберным человеком, с почитанием относился к эпохе Муссолини и даже выбрал имперский стиль для оформления своего личного офиса и загородного палаццо на берегу озера Комо.
   Что касается дома в Милане, где обитала его семья – жена и четверо детей, – то он отличался смешением стилей от Возрождения до постмодернизма.
   – Пусть дети привыкают: красоту можно найти во всем, – пояснял Роберто.
   Через час с небольшим предстояли важные переговоры с Еленой, коммерческим директором российской фирмы «Ставолина».
   Бисконти вспомнил чуть полноватую, аппетитную фигуру Елены и причмокнул губами.
   – Девочки, пора вставать!

   Улыбка Роберто потрясала. Она выражала богатую гамму чувств – от восхищения до признания в любви и верности.
   – Елена, вы обворожительны. У меня только одно желание: бросить все дела и отправиться с вами в горы. Немедленно!
   – Меня удивляет, что в это время вы занимаетесь делами. Жарко в Милане.
   – Да-да! Верно! Мозги плавятся. На улицах – одни туристы.
   – А где ваша семья?
   – В палаццо на озере Комо, – посерьезнел Бисконти. – Кстати, вы не забыли, что послезавтра мой день рождения? Елена, вы приглашены.
   – Я, собственно, ради вашего дня рождения и приехала, – улыбнулась Елена и раскрыла портфельчик, из которого извлекла книжку в кожаном переплете, в которой делала записи во время переговоров.
   – О, мой подарок! – улыбнулся Бисконти, увидев знакомый кожаный переплет.
   – Очень удобная вещь, – сказала Елена и положила книжку на стол.
   – Ничего не поделаешь. Вы деловая женщина. Обсудим наши любовные дела в следующий раз.
   «В следующий раз будет то же самое. Комплименты, а потом переговоры. Знаю я этих итальянцев. Хотя, кажется, я ему действительно нравлюсь», – подумала Елена.
   Ей легко давалось общение с Роберто. Намного лучше, чем с французами, которые не упустят случая, чтобы не поддеть, не уязвить на пустом месте, не показать превосходство, а заодно и не угоститься за чужой счет.
   Или с сухими британцами – те только бумагами шелестят и не отрываются от компьютеров. Записывают каждое слово, а потом предъявляют.
   Немцы еще ничего, умеют повеселиться, обращают внимание на красивых женщин.
   – У меня суперинтересное предложение, – сказал Бисконти и многозначительно поднял брови.
   – Да, мне говорили, что вы сделаете летнюю скидку. В документах укажите, как обычно. В общем, вы понимаете – нехитрая схема.
   – Елена, это рутина. Конечно, скидки оформим. Как вы скажете. У меня другое предложение.
   – Какое?
   – Вы возьмете у меня кредит. У вас же есть право подписи?
   – Право подписи есть. Теоретически. Но я должна согласовать кредит с правлением компании.
   – Вы меня не поняли. Если бы я хотел воспользоваться обычной процедурой, то не стал бы обсуждать эту тему с вами. Сугубо конфиденциальный разговор. Вы и я. Другим знать не обязательно. Итак, «Ставолина» берет кредит. Вы подписываете кредитный договор и распоряжение о переводе средств.
   – Ничего себе!
   – Мы ставим заниженный залог для выделения кредита, потом делаем его переоценку. Я требую доплатить за залог или вернуть кредит.
   – Владельцы сделают все, чтобы вернуть кредит. Если он реально поступит. Или вы предлагаете мне украсть эти деньги?
   – Никаких краж. Все законно. Кредит повиснет на счетах одной из офшорных компаний «Ставолины». А вернуть его не получится. Мой банк не примет. Всегда найдется к чему придраться. Пересолили, недоперчили, не так бумаги составили. Это просто. А затем «Ставолину» банкротим. И она переходит в мою собственность. Кстати, хорошая компания. Много недвижимости в регионах. Но я очень быстро продаю ее другим людям. Естественно, дороже. Уже есть покупатель, – с энтузиазмом объяснил Бисконти.
   – А что со мной сделают? Разрежут на куски? Это война. Вы понимаете? – ледяным голосом сказала Елена.
   – Ничего не сделают. К моменту подачи исков вы уже будете в Италии. С деньгами, которые получите за эту операцию, откроете свой бизнес. Я помогу. Станете независимым человеком. Хватит работать на чужих людей. Вы стоите намного больше. И упрекнуть вас не в чем! Кредит вы не крадете. Мы его потом вернем или поделим. Это дополнительные деньги. Решайтесь.
   – А вы не боитесь, Роберто, что я обо всем расскажу генеральному директору и акционерам?
   – Абсолютно не боюсь. Если бояться, не стоит заниматься бизнесом. Но имейте в виду – если передадите наш разговор, мне придется раскрыть ваши сделки. Скидки, комиссии, игра на качестве. Большая сумма наберется. Ваши хозяева вряд ли будут рады. Вот это реальная проблема.
   На Елену строго смотрел бюст какого-то римского императора или полководца, установленный сразу за спиной Роберто. Пустые глазницы делали его похожим на маску, но маску живую – со змеиной улыбкой в уголках губ.
   – Кстати, вам идет, когда вы волнуетесь. Легкий румянец, глаза стали глубже, – сообщил Роберто.
   «Дать бы тебе в твою кошачью физиономию. Чтобы у тебя глаза стали глубже, урод. Как у этого императора», – подумала Елена.
   – Я понимаю, могут быть сомнения. Давайте отложим окончательный разговор на два-три дня. Вы приедете ко мне на день рождения, хорошо проведете время, а потом опять все обсудим. Сделку о поставках обуви я, конечно, подпишу. На ваших условиях. У вас бумаги с собой? – Роберто вновь поменял роль.
   На этот раз он выглядел убежденным демократом и заботливым, предупредительным родственником.
   – Да уж будьте любезны, – сказала Елена. – Не пожалеете.

   «Лучше бы он предложил переспать с ним. Европейский джентльмен! Звезда гламура! А в реальности? Обычный уголовник. Послать ко всем чертям. Но ведь не отстанет. Будет шантажировать. Он примитивен, как валенок».
   Елена сидела за столиком в миланской кондитерской и размышляла. В гостиницу возвращаться не хотелось. Вокруг было шумно – смех, улыбки, шутки, запах крепчайшего кофе, шоколада, ванили и корицы. Чем оживленнее, тем лучше.
   «Хорошо, что я была в «умном» костюме. Постоянное ощущение внутреннего тепла. Представляю, что со мной было бы без этого».
   От нервных стрессов, а они происходили из-за беспокойного образа жизни довольно часто, кожа твердела, появлялись сыпь и сильный зуд.
   – Экзема, практически не лечится, нужно менять образ жизни, – говорили врачи.
   Легко сказать! Как его поменяешь и на что?
   Сейчас Елена не чувствовала ни малейших признаков кожного раздражения. Даже Бисконти обратил внимание – легкий румянец и больше ничего.
   «Поеду к нему на день рождения. Буду вызывающе красива и спокойна. Символ непорочности и чистоты. Пусть поволнуется. Но костюм не наденешь. Только вечернее платье».
   Она впервые пожалела, что придется поменять деловой костюм на платье, стягивающее ее увесистую грудь и открывающее спину.
   – Как это неудобно, нужно будет заказать у Громова нижнее белье – самое «умное», какое они смогут изготовить, – сказала Елена удивленному официанту. – Счет, пожалуйста!

   Франция, Бордо, Париж
   Август
   Николаю резко захотелось свернуть отпуск и вернуться в Москву. Пасторальные пейзажи атлантического побережья Франции не вызывали былого восторга, казались театральными, сделанными из картона, срисованными с видовых открыток.
   «Что же за напасть такая – отдыхать не хочется?» – возмущался Николай и с растущим подозрением посматривал на «умные» джинсы:
   – Эй, ребята, хватит дурака валять!
   «Это они химичат. Джинсы. Спасибо, подсуропили подарочек. Испортили отпуск. И что, собственно, здесь умного? Поехал человек освежиться, полюбоваться красотами, побалдеть, расслабиться. Ан нет! Вы, уважаемый, в отдыхе не нуждаетесь, и свербит внутри неутоленная жажда действия. А какой удар по туристической индустрии! Нужно было выбирать деловой костюм. Снял костюмчик и свободен. А меня черт дернул согласиться на «умные» джинсы. «Живая» ткань! Биопроцессы всякие. Да е… я ваши биопроцессы!»
   Николай сердился, возмущался, мысленно грубил Громову и прочим «трахнутым изобретателям», но в глубине души был очень рад новым ощущениям.
   Он привык демонстрировать одни чувства, а испытывать совершенно другие. Это служило защитой даже не от внешнего мира, а от самого себя.
   Всегда лучше подстраховаться от разочарований: «Ведь говорил же я себе, вот оно и случилось». Искусство состояло в том, чтобы говорить самому себе совершенно разные вещи – в любом случае останешься прав и не будет оснований корить себя за глупость, наивность, излишнюю доверчивость.
   Николай все же добрался до Бордо и долго бродил по улицам города.
   Вечером он сдал арендованную автомашину в одну из контор сети «Гертц» и взял билет на поезд до Парижа. Он уже собирался отправиться на вокзал, как вдруг раздался звонок.
   – Николс, извини, что беспокою во время отпуска. Ты сейчас где? – раздался в трубке голос президента банка Гранина.
   – В Париже, но собираюсь в Москву.
   – Что так? У тебя еще три дня отпуска, – Гранин, как всегда, был в курсе всех дел.
   «А что на это скажешь? Надоел отпуск. Энергетический сдвиг по причине «умной» ткани. Подумает, что я сбрендил, обкурился или перепил кальвадоса».
   – Впрочем, тебе решать, – не стал дожидаться ответа Гранин. – Николс, у меня просьба. Подскочи к нашему клиенту Роберто Бисконти – поздравь его с днем рождения. Купи хороший подарок. Передай от меня наилучшие пожелания. Договорись, когда мы обсудим сделку по нефти. Информацию сбросят по электронной почте. Заодно и отдохнешь.
   – Он в Париже?
   – Сейчас в Милане. Тебе нужно подъехать к нему на виллу на озере Комо. Это рядом с Миланом. Адрес и приглашение тоже скинут.
   – Все ясно. Потом вылетаю в Москву.
   – Лучше в Сочи. Я там буду всю неделю.
   «Ты этого хотел? Отпуск в сторону. Дел выше крыши!»
   Николай глубоко вздохнул и почувствовал облегчение. Словно сбросил с плеч тяжелую поклажу. Зудящая неудовлетворенность исчезла.
   Однако это состояние его не удивило. Он уже понял, в чем дело.

   Италия, Милан, озеро Комо
   Август
   Бисконти обещал прислать машину, которая заберет Елену и еще одного человека из гостиницы и доставит их прямо на праздник.
   Елена все же надела «умные» брюки, чтобы сохранить их воздействие до самого последнего момента, а вечернее платье, косметику и смену нижнего белья положила в дорогущий портплед, который сам по себе можно было считать произведением декоративного искусства. Номер в гостинице она оставила за собой.
   У автомашины ее уже ожидал смутно знакомый мужчина – высокий, крепкий, темные волосы, серые пронзительные глаза. Он был в джинсах и с похожим портпледом в руках, в котором, по всей видимости, помещался вечерний смокинг и прочие прибамбасы.
   – Рад познакомиться, Николай, – представился мужчина.
   – Елена. Очень приятно. Мы с вами, кажется, пересекались.
   – Я из «Омега-Групп».
   – Ах, вот в чем дело. А я коммерческий директор фирмы «Ставолина».
   – Ну и отлично! Вместе веселей, – сказал Николай.
   «Это точно, веселей некуда», – подумала Елена и таинственно улыбнулась.
   Мужчина производил приятное впечатление. Живое лицо, воспитанный и наверняка остроумный. Судя по глазам, обращает внимание на женщин. А это встречается далеко не у всех банкиров. Многие превращаются в «сухофрукты» довольно рано, угнетая вечно озабоченным выражением лица.

   Вечер удался. На лужайке перед замком Бисконти пели лучшие итальянские исполнители, состоялся показ новых моделей известного дизайнера, среди гостей мелькали знакомые лица кинозвезд.
   Роберто щедро платил за «оказанное внимание» – услугами, полезными рекомендациями, а нередко и деньгами. Гонорары достигали баснословных сумм, но он считал это весьма выгодным вложением.
   Во-первых, это доставляло ему удовольствие, что само по себе бесценно.
   А во-вторых, считалось весьма престижным побывать у Бисконти в гостях и даже в глухой для светских мероприятий август собиралось много влиятельных и знаменитых гостей – политиков, банкиров, торговцев, предпринимателей, спортсменов, художников, артистов, продюсеров, режиссеров, автогонщиков и, разумеется, мафиози.
   Елена и Николай старались держаться друг друга, но вскоре потерялись и понеслись в потоке старых и новых знакомств, как щепки разбитого штормом корабля, которые несет к скалистому берегу.
   Голова Елены кружилась от впечатлений, комплиментов, выпитого вина и ощущения грядущей катастрофы, оставшегося после разговора с Бисконти.
   Она точно знала, что Роберто еще раз подойдет к ней в конце вечера и обязательно произойдет нечто неприятное. Искала глазами в толпе силуэт Николая в белом смокинге и успокаивалась.
   – Как вам мой вечер? Извините, Елена, все время отвлекают гости, – улыбка Бисконти напоминала гримасу голодного льва.
   Елена отчетливо видела окровавленную морду, отражение своего испуганного лица в зрачках хищника, его медленные, вальяжные, зачаровывающие движения перед последним броском и удар тяжелой лапой, ломающий хребет.
   А потом он возьмет жертву, болтающуюся, как тряпичная кукла, перекинет за спину и понесет в укромное местечко рвать ее зубами.
   «Он же по гороскопу Лев», – попыталась успокоить себя Елена, но безуспешно.
   Видимо, Роберто обладал ко всем своим прочим достоинствам еще и даром гипноза. Или она видела то, чего не замечают другие. А когда понимают, что случилось, то становится поздно.
   – Я покажу вам свои личные апартаменты, – сказал Бисконти.
   Она послушно пошла следом за ним, даже не оглядываясь на поредевших гостей. Многие уже разбрелись по широкой лужайке и исчезли в темноте, за шеренгами белеющих каменных колоссов – мускулистых красавцев, сверхлюдей, представляющих собой символы совершенства, здоровья и силы – в духе Итальянской империи.
   Пройдя через анфиладу залов, Бисконти открыл покрытую позолотой дверь.
   – Это моя гардеробная. Здесь не только мужская одежда, но и платья лучших дизайнеров мира. Вы можете примерить любое из них.
   Гардеробная напоминала Большой зал Екатерининского дворца в Царском Селе. Платья подсвечивались изнутри и отражались в зеркалах.
   – Каждое платье – это судьба, – сказал Роберто. – Вы выбираете судьбу, и я подарю ее вам, Елена.
   «Это похоже на сказку. Если бы не тот злосчастный разговор, я бы согласилась».
   – Нет, Роберто. Я не могу. Слишком много трагичных судеб. Вдруг мне не повезет?»
   Видение вернулось. Лев зевнул и облизал рот шершавым языком. Откинул гривастую голову назад и поднял лапу. Из пасти пахнуло вонью – сырым мясом, запекшейся кровью и какой-то тухлятиной.
   Бисконти цепко схватил Елену двумя руками за плечи и резко потянул к себе. Сзади зашуршали платья, как будто забили крыльями тысячи летучих мышей.
   Елена попыталась освободиться и только пискнула. У Бисконти оказалась железная хватка.
   В последний момент она вырвалась из цепких объятий, оставив в руках изрядный клочок своего платья. Судя по кряканью, которое издавал Бисконти, он пропустил удар в самое больное место, и это не наполняло его счастьем.
   Елена бежала по залам, придерживая обрывки материи. Бросилась в первую попавшуюся дверь и оглянулась. Она стояла под боковой стеной палаццо. Впереди, в какой-то сотне метров, кажется, располагалась автостоянка. Оттуда доносились звуки хлопающих дверей, людские голоса и шелест шин по гравию.
   Елена попыталась придать приличный вид лоскутам ткани, которые некогда были платьем. Сделать это оказалось совсем нетрудно, поскольку вечернее платье не отличалось избытком материи и на отдельных участках скорее походило на купальник.
   Сложнее было справиться с лицом. Зеркало Елене не требовалось. Она и так живо представляла – выглядит как женщина, вырвавшаяся из объятий маньяка. Без комментариев.
   Поправив одежду и волевым усилием взяв себя в руки, Елена направилась к автостоянке. Слишком решительным шагом.
   Она прошла первую аллею, заставленную автомашинами, вторую и неожиданно увидела Николая, который с довольным видом усаживался в знакомый автомобиль.
   – Постойте, не уезжайте!
   – А мне сказали, что вы остались в палаццо на ночь, – удивился Николай. – Мне тоже предложили, но я спешу.
   Елена ничего не ответила. Она побледнела и, не говоря ни слова, бросилась на заднее сиденье.
   – Понятно, – сказал Николай.
   Выражение его лица не предвещало ничего хорошего.

   Они проговорили всю ночь. Елена рассказывала Николаю свою жизнь – встречи, разочарования, открытия. Он перебивал ее и говорил о своем. Потом спрашивал и опять говорил.
   Хочет ли она его? Само собой разумеется. Но времени для секса не оставалось. Нужно было так много сказать друг другу, во всем разобраться. Словами, мимикой, взмахами рук отшвырнуть прочь все больное, подлое и ненужное.
   И только к утру, опустошив себя до самого дна, они успокоились и занялись любовью. Медленно, наслаждаясь каждым движением, каждым вздохом, погружаясь в бесконечную, откровенную и сладостную дрожь.

   Елена еще спала, когда Николай тихо, чтобы не будить ее, взял телефон и, оглянувшись, так же тихо пробрался с ним в ванную.
   Бисконти ответил сразу свежим и довольным голосом человека, совершенно умиротворенного, с безмятежной совестью и здоровым желудком.
   – Здравствуй, Роберто.
   – Какой сюрприз, Николай! Только взошло солнце, а ты уже на ногах. Как впечатления, самочувствие? Жаль, что не остался с нами. Приезжай сегодня вечером.
   – Роберто, Елена мне все рассказала.
   – Тысячу раз говорил себе, что нельзя верить женщинам. И каждый раз попадаюсь на их удочку, – сказал Бисконти после некоторой паузы.
   – Я имею в виду историю с кредитом, – уточнил Николай.
   – Все понял. Это было несерьезно. Я проверял, можно ли доверять Елене в коммерческих делах, – быстро ответил Бисконти.
   Его реакции и находчивости можно было позавидовать. Впрочем, без этих качеств он вряд ли заработал бы свои капиталы. Или украл их.
   – Роберто, я хочу, чтобы мы поняли друг друга. Если у Елены будут неприятности из-за этой истории – любые неприятности, или вдруг появятся трудности в бизнесе, ей придется рассказать всем влиятельным людям в Москве о твоем предложении. И я подтвержу ее слова. Она под моей защитой. Зачем тебе, каро амико, терять российский рынок из-за недоразумения? На свете столько красивых женщин.
   Николай намекнул Бисконти на вполне достойный выход из щекотливой ситуации, подсказывая, что шантаж можно легко объяснить. Если вообще такие объяснения потребуются.
   Ну возжелал известный всему свету мачо завоевать еще одну красивую женщину, уложить в свою постель или куда он там их укладывает. Это только делает честь мужчине, особенно в южных странах.
   «У него большие яйца» – лучший комплимент.
   И прозвучавшая в словах Николая угроза не будет столь обидной, хотя, конечно, придется понаблюдать за этим жуликом. Благо, что у банка «Омега-Групп» имеется филиал в Италии.
   А заодно стоит проверить все контракты, заключенные с шустрым пацаном Бисконти. И посмотреть, а с кем он дружит. И против кого. Много открытий ждет пытливого исследователя на этом пути. Теперь уже ясно.
   – Вижу, что ты сам хочешь заняться этой истеричкой, – излишне громко рассмеялся Бисконти. – Ха-ха-ха! Придется уступить мою добычу, Николай. Я уже не молод.
   – Вот и я о том же. Умудрен опытом и здравым смыслом.
   – Но я ожидаю встречной любезности с твоей стороны, – строго и с достоинством заметил Бисконти.
   – Обсудим при встрече.
   «Жди-жди. Обещала лиса курей не драть. Но вообще он молодец. Я еще и должен остался», – подумал Николай.
   – Но ты понял, Роберто, никаких продолжений этого разговора и никаких проблем для Елены. Хотелось бы сохранить нормальные деловые отношения.
   – Не переживай, Отелло! Я обещаю. И забудем об этом, – сказал Бисконти.
   Николай принял душ и посмотрел на часы. До рейса на Москву оставалось достаточно времени. И не обязательно спешить на ближайший рейс.
   Зачем, собственно? В любом случае нужно заказывать два билета.
   Он осторожно пристроился на краешке кровати, чтобы не разбудить Елену. Однако она открыла глаза и сонным голосом прошептала:
   – Это ты, дорогой, что случилось?
   – Все в порядке. Уже ничего не случится.
   Елена блаженно улыбнулась и потянула его к себе. Нежно, но настойчиво.

Глава 11. Везет только упрямым

   Москва
   Сентябрь
   Виктории потребовалось приложить немало сил, чтобы получить этот контракт. Тендер, как обычно, оказался полной профанацией. В нем участвовали три рекламных агентства, из которых фирма Виктории была самой молодой и наименее известной.
   Директор департамента общественных связей Максим Дрюков солидно рассказывал о стратегии развития Сибирской промышленной компании, а приглашенные пиарщики старательно записывали его умные мысли.
   Затем содержание лекции перекладывалось на бумагу и превращалось в изящно оформленные брошюры – «Стратегия развития и продвижения бренда корпорации», – которые отличались друг от друга внешним видом, а по содержанию напоминали однояйцевых близнецов и подозрительно совпадали с дрюковскими откровениями.
   Виктория попыталась, оригинальности ради, задать вопрос, а не стоит ли поменять название фирмы заказчика? За Уралом находится только один завод, принадлежащий Сибирской промышленной компании, правда, самый крупный. Центральный офис размещается в престижном районе Москвы, а корпорация ведет бизнес в самых разных регионах России и даже за рубежом.
   – Почему в названии только Сибирь? Лучше показать глобальный характер деятельности, – предложила Виктория.
   – Сибирские дивизии спасли Москву в сорок первом. И бизнес начался в Сибири. И Ломоносов предсказал, что Россия будет прирастать Сибирью, – сообщил Дрюков.
   – Ага, понятно.
   Уровень мышления директора департамента был очевиден, и спорить с ним не имело никакого смысла. К тому же он явно выделял из конкурсантов представительницу фирмы «Ваш общественный попечитель» Элеонору Зубаткину, плотоядно взирая на ее пышные формы и в предвкушении потирая руки. Как гурман, нагулявший аппетит, усевшийся за богато накрытый стол, повязавший салфетку вокруг шеи и присматривающийся, с какой закуски лучше начать. Или выбирающий, какой кусочек сподручнее срезать с подрумяненного молодого поросенка.
   Виктория судорожно соображала, как можно отвлечь Дрюкова от плотских мыслей и затеять с ним деловой разговор, но в голову лезла всякая ерунда.
   Среди журналистов и пиарщиков Дрюков был известен не только слабостью к женскому полу, но и паническим страхом за собственное здоровье. Принимая на работу нового сотрудника, он внимательно читал резюме, задавал дежурные вопросы, а потом бросал пронизывающий гэбистский взгляд и ошарашивал соискателя:
   – Следите за мочой? Какого она цвета? Нужно следить. Сами не заметите, как подхватите заразу.
   Обсуждать эту волнующую Дрюкова тему Виктория не собиралась и уязвимых мест в его моральном облике, кроме страсти к халявному траханию, не находила. В общем, конкурс представлялся проигранным заранее.
   Но на одной из выставок Виктория познакомилась с президентом Уральской промышленной компании Александром Розановым.
   Поблескивая очками в золотой оправе, Розанов прервал Викторию уже на втором слове и доверительно прошептал ей на ухо:
   – Мне осталось наладить контроль качества, и устойчивое развитие бизнеса гарантировано. Беретесь за это дело?
   Виктория сказала, что берется, и с превеликим удовольствием. Конкурс ее фирма выиграла. Видимо, Розанов не забыл сообщить Дрюкову о своем выборе.
   Каким чудом реклама и контроль качества оказались в одной корзинке, так и осталось для Виктории загадкой. Розанов об этом не напоминал, но всякий раз, когда встречал ее на мероприятиях компании, таинственно улыбался.
   Виктория в свою очередь разыгрывала роль заговорщика, что производило на Дрюкова и других топ-менеджеров сильное впечатление.
   Корпорация платила большие деньги, и Виктория все чаще ловила на себе завистливые взгляды коллег-конкурентов. Слухи о том, что она успешно прошла конкурс в компании Розанова, известного своей мелочной придирчивостью и страстью все усложнять, быстро распространились по рынку. Это служило лучшей рекомендацией, бизнес расширялся, и Виктория уже подумывала о том, чтобы нанять новых сотрудников.

   Сентябрь оказался на редкость удачным. Виктория чувствовала прилив сил и уверенности в завтрашнем дне. Она не знала, стоит ли объяснить это участием в эксперименте с «умной» тканью или другими обстоятельствами.
   Розанов неожиданно решил, что корпоративный праздник стоит устраивать не только по завершении года, но и в сентябре, чтобы мобилизовать сотрудников после расслабляющего периода отпусков, подвести промежуточные итоги и наградить отличившихся.
   Вечер устроили, как обычно, в пятницу, сняв для этого Московский дворец молодежи.
   Виктория пригласила для оформления зала молодых и подающих надежды дизайнеров, в деталях разработала сценарий вечера, который, судя по реакции Розанова, его вполне удовлетворил.
   Впрочем, Виктория уже поняла, что оценки Розанова были продиктованы не качеством проведенной работы, а личным отношением к человеку, которое формировалось по загадочным и одному ему известным критериям.
   Дрюков в организацию вечера предпочел не вмешиваться, хотя по его злобным взглядам было ясно, что он ревнует к отношениям между Розановым и Викторией – для него необъяснимым и непонятным.
   «Видятся редко, почти не разговаривают друг с другом, но вот взялась откуда-то эта особа и делает что хочет. Ладно, поживем и увидим, кто смеется последним», – думал Дрюков, морщился от досады и, завидев Викторию, шарахался в сторону.
   Вечер проходил в точном соответствии со сценарием – по секундам, как швейцарские часы.
   Розанов стоял на сцене и награждал «отличников капиталистического труда» ценными подарками. Он сиял, а отсвечивающий рядом с ним Дрюков мрачнел.
   На сцену поднялась популярная в компании Наталья Быстрицкая – высокая, очень стройная брюнетка с сияющими глазами.
   – А вот и наш молодой финансовый гений, – улыбнулся Розанов и повернулся к Дрюкову. – Вручай, подарок у тебя.
   – Ой, – вздохнул Дрюков и театрально развел руками. – Нет подарка. Я его потерял.
   В зале повисла неловкая тишина. То ли смеяться, то ли не заметить эту нелепую сцену?
   – Ах нет, не потерял! В карман спрятал, – торжественно сообщил Дрюков, извлекая подарочную коробочку из-под пиджака, предположительно из широких штанин.
   Розанов поправил очки. Быстрицкая присела, изобразив нечто, напоминающее реверанс.
   – Это шутка, – пояснил Дрюков и громко рассмеялся.
   «Ну он нормальный человек?» – возмутилась Виктория.
   От горестных размышлений о том, с какими уродами приходится работать, ее отвлек вице-президент компании Титов.
   – Вика, познакомься с моим приятелем Михаилом. Он работает в правительстве России.
   – В министерстве промышленности, – поскромничал Михаил.
   – А я говорю, в правительстве он работает. Так американцы представляются. Он чиновник, но человек скромный. Не алчный и противный, а порядочный и умный, что странно. Не обижай его.
   Михаил всем своим видом подтверждал лестные рекомендации. Он стоял с широко распахнутыми глазами и смотрел на Викторию как на чудо, ожившую статую греческой богини.
   – Мы знакомы? – спросила Виктория.
   – Да, я вас видел.
   – Где?
   – В моих снах, – признался Михаил.
   Он говорил чистую правду.

   На следующее утро на мобильном телефоне Виктории высветился незнакомый номер.
   – Доброе утро, это Михаил. Помните, мы познакомились вчера вечером?
   – Да, я помню, – сказала Виктория.
   – Хотел бы вас увидеть.
   – Извините, Михаил, у меня сейчас – ужас! Дел накопилось – ничего не успеваю. А все свободное время я трачу на сына.
   – Сколько ему?
   – Скоро полтора года.
   – Взрослый мужчина. Не буду вам мешать. Хотите, приеду к вам? Или вы подъезжайте ко мне. С сыном. Как его зовут?
   – Игнатий.
   «Она не замужем», – подумал Михаил.
   – Хорошо, – голос Виктории стал мягче и дружелюбней. – Приезжайте ко мне завтра в семь вечера. Записывайте адрес.
   Михаил появился на пороге с игрушкой для Игнатия и коробкой с бантом – подарком для Виктории.
   – Извините, я без цветов.
   – Я не люблю сорванные цветы. Какая прелесть! – обрадовалась Виктория, развернув коробку.
   Два галантных кавалера в камзолах восемнадцатого века, встав на колено, целовали руку кокетливой даме в длинном платье и с откинутой назад головкой.
   – Это мейсенский фарфор. Очень нежные цвета, экспрессия, все в движении, много деталей.
   – Да, действительно. Складочки на камзолах и платье. Выразительные лица. Изумительная вещь. Большое спасибо. Поставлю в спальне. Откроешь утром глаза, увидишь такую красоту, и сразу будет хорошее настроение.
   Михаил сдержанно улыбнулся и помолчал. Он живо представил себе пробуждающуюся Викторию. От этого видения пересохло в горле, и он деликатно прокашлялся.
   – Один из этих кавалеров вы, если я правильно догадалась. А кто второй? – спросила Виктория.
   – Тоже я.
   «Только не Борис. Его ухаживаний я бы не приняла. Даже если бы вернулся».
   В комнате появилась женщина лет пятидесяти с ребенком на руках.
   – Это моя мама, Наталья Григорьевна. Приехала из Самары, чтобы помочь с Игнатием. Отец умер. Вот, живем втроем.
   «Неплохо устроились. У нее есть вкус», – подумал Михаил.
   Квартира размещалась в старом доме в одном из переулков, петляющих вокруг Чистых прудов, – гостиная, две спальни, маленькая кухня.
   – Пришлось все переделывать, – с удовольствием объясняла Виктория. – После института повезло. Сразу устроилась на интересную работу. Высокая по тем временам зарплата. Хватило ума купить эту квартиру еще до повышения цен. Подруги говорили: «Сумасшедшая, дом старый, пойдет на капитальный ремонт. Тебя выселят». Но опять повезло. Два этажа купили «новые русские». Отремонтировали подъезд. Теперь выглядит прилично. В цене поднялась квартира – подумать страшно. Правда, туалет пришлось устраивать в кладовке. Туда пойдете – аккуратно. Не ударьтесь головой, потолок низкий.
   Игнатий показал пальцем на Михаила и сказал: «Дыр-дыр».
   Потом он схватился за брюки незнакомого дяди и с чувством глубокого удовлетворения сообщил: «Дада муда».
   – Хорошая ткань, – постаралась сгладить неловкость Виктория и невольно посмотрела на свои «умные» джинсы.
   Что-то в брюках Михаила ей показалось знакомым. Покрой? Ткань? Или музыкой навеяло? Нет, не музыкой.
   Она догадалась.
   «Никаких сомнений. Он из посвященных. Такой же, как я».

   События развивались на удивление естественно. Как будто все ждали, что именно так и должно быть.
   Михаил переселился к Виктории. Робкие попытки убедить ее устроиться в его квартире натолкнулись на решительное сопротивление.
   – Я могу жить только в своем доме. И тебе будет удобно – пешком до работы. Никаких пробок.
   – Далековато пешком.
   – Тридцать минут. Быстрее, чем на машине. И никаких проблем с парковкой. Удобно, когда нет разъездов. Иногда пропускаю машину с какой-нибудь теткой. Они часто высокомерные, козырные, как только доберутся до руля. Я здесь живу, а тетка пусть едет на своем каре в Митино или куда подальше.
   Некоторая жесткость реакций и высказываний Виктории компенсировалась ее нежностью и заботой о Михаиле. Он впервые понял наслаждение, которое может принести любовь страстной и сильной женщины.
   Все замечавший Титов при встрече с Михаилом не забыл поинтересоваться:
   – Как твои дела с Викой? Понравилась?
   – Живем вместе.
   – Она женщина решительная. И очень упрямая. Не ругаетесь?
   – Ни разу не поссорились.
   – Потому что умная. Знает, где стоять до конца, а где нужно уступить. Рад за тебя.
   «А уж как я-то рад. Поссориться можно с любой женщиной, даже самой тихой и кроткой. Предлог для капризов и претензий найдется. Но умная сделает так, что сам уступишь. С превеликим удовольствием. А дура и на ровном месте доведет до нервного истощения».
   У Михаила было с чем сравнивать, и он не мог налюбоваться на Викторию, легко прощая ей прошлое, которое, как зловещая тень, появлялось и исчезало в ее глазах.
   Ревность подкатывала к горлу, но тут же отступала. На нее элементарно не оставалось времени и сил. Виктория рассказывала много интересного, улыбалась, возмущалась, злилась, опять улыбалась и восхищалась, не забывая украдкой подсматривать его реакцию.
   Михаил погружался в этот каскад эмоций и был абсолютно счастлив.

Глава 12. Месть

   Предприниматель и меценат Борис Кремер слыл человеком мстительным, хитрым и предусмотрительным.
   Он избавился практически от всех свидетелей своих первых «достижений» в бизнесе. Некоторые, разорившись, были вынуждены бежать от долгов за границу, другие оказались на нарах или в могиле, третьи сошли с дистанции и боялись даже упоминаний о бывшем компаньоне.
   Как и большинство крупных состояний, капитал Бориса создавался отнюдь не праведными методами – шантаж, подкуп, силовые захваты собственности, устранение конкурентов.
   Злые языки утверждали, что на счету этого представительного и весьма современного джентльмена не менее десяти заказных убийств. Впрочем, проверить эти утверждения было невозможно. Молчат не только мертвые, но и живые. Если не хотят присоединиться к мертвым.
   В России вполне официально и на высшем уровне провозглашалось правило – не ворошить прошлое и не вспоминать, каким способом сколочены огромные состояния.
   «Нам уже неинтересно, кто кого и в какой позиции».
   Это правило действовало до тех пор, пока «коммерсы», как пренебрежительно именовали предпринимателей в коридорах власти, не вмешивались в политику и в дела государственные.
   А если не хватает ума и здравого смысла понять неписаные законы, то уж извините!
   Собственника всегда можно заменить, в том числе используя методы, которыми он сам не брезговал в погоне за богатством. Тем более что приемы закручивания гаек и откручивания голов ему хорошо известны. Чем все закончится, тоже секрета не представляет.
   Борис хорошо усвоил понятия. Принятых в государстве законов нагло не нарушал, а вежливо их обходил, не забывая делиться с кем следует. Благодаря своей предусмотрительности он был вне зоны риска.
   К тому же наш герой много жертвовал на всевозможные фонды, премии, благотворительные программы, отдавая предпочтение тем из них, которые патронировались высшими чиновниками или их родственниками.
   Будучи человеком предусмотрительным, Борис увлекался мифотворчеством – самостоятельно и при помощи нанятых для этого профессиональных PR-менеджеров создавал и распространял слухи, статьи, книги и фильмы, повествующие о том, что общество обрело в его лице талантливого предпринимателя, мудрого стратега и даже провидца.
   Несмотря на кризис Кремер имел все основания пребывать в довольстве и моральном удовлетворении, но его терзала одна «незавершенная проблема». Иногда ему казалось, что он поспешил, выказал себя лохом, но от этих подозрений «проблема» становилась еще назойливее, зудела, как комар, не давала спокойно спать и насладиться своим величием.
   Эту «проблему» звали Виктория.

   – Ты сегодня не задерживаешься, любимый?
   – Нет, буду вовремя. Я обещал Игнатию поиграть в футбол.
   – Удивительно, как вы договариваетесь. Он всегда улыбается, когда тебя видит.
   – Что-то случилось?
   – Нет, все в порядке. Я задержусь, ненадолго.
   Виктория отключила мобильный. Голос Михаила ее немного успокоил, но возмущение было слишком велико. Сегодня ее вызвал к себе президент Сибирской промышленной компании Александр Розанов и объявил, что он расторгает контракт с ее фирмой.
   – Почему? – спросила ошарашенная Виктория.
   – Не буду вдаваться в детали, но у вашей фирмы резко испортилась репутация. Что-то вы напортачили. По-крупному. Не хочется верить слухам, но я вынужден принять это решение. – Розанов выглядел откровенно расстроенным.
   Нужно было сильно постараться, чтобы так умело ее обгадить.
   Виктории не составило труда навести справки и выяснить, что по рынку гуляют слухи, будто она пустилась во все тяжкие: пыталась шантажировать известного политика и требовала от него сто тысяч евро за то, что не будет публиковать компрометирующие материалы.
   Дескать, уже завели уголовное дело и в скором времени она отправится в Бутырку или в Лефортово. Куда именно – вопрос решается.
   Почетное право законопатить ее лет на восемь оспаривают друг у друга МВД и ФСБ.
   Еще несколько усилий, и обнаружился источник – журналюга, который обычно работал по заказам Бориса Кремера.
   «Какой же гад! Зачем он это делает!»
   Виктория решила отложить дела на завтра, чтобы успокоиться и все взвесить. Ей было обидно и мерзко.
   Тем временем в квартире на Чистых прудах царила семейная идиллия.
   Михаил переговаривался с Игнатием на понятном только им языке. Судя по глухим ударам, они играли в футбол, создавая некоторую угрозу для мебели и прочего имущества.
   Виктория не стала вмешиваться, чтобы не портить им удовольствия, долго стояла в душе под упругими струями, а потом поспешила натянуть свои любимые «умные» джинсы. Может, они что-либо подскажут или по крайней мере помогут успокоиться – понизят кровяное давление и подбросят «гормоны счастья», которые в данный момент были в явном дефиците.
   – Как дела? – спросил Михаил, передав проголодавшегося Игнатия в руки Натальи Григорьевны.
   – Нормально, а у тебя?
   – Странные вещи творятся в моем департаменте. Неожиданно сняли с поездки в Германию. Кадровики корчат загадочные рожи. То ли собираются повысить, как обещали. То ли, наоборот, уволить. Обычно симптомы совпадают. Не понимаю, что происходит.
   «А я понимаю! Это Кремер, гад! Не может успокоиться и будет вымещать свою злобу, пока нас не уничтожит. Странно, но я уже не волнуюсь. И знаю, что делать», – подумала Виктория.
   Некто с его теплыми пятками и нежными прикосновениями опять жил в ней.
   Она чувствовала его присутствие и была спокойна. Она сделает это. Другого выхода нет и не будет!

Глава 13. Не счесть алмазов…

   Ева не приехала. Обещала появиться в Москве до первого сентября, но состояние ее болезненного американского родственника опять ухудшилось.
   Дядюшку, конечно, выписали из клиники – слишком дорого обходится каждый день. И дела вроде пошли на поправку. Но перед самым отлетом Евы опять появились тревожные симптомы, и она сочла своим долгом задержаться.
   Эдуард подозревал, что так оно и случится.
   Даже если дядя превратится из жалкой развалины в молодого жеребца, бьющего копытом и преследующего юных кобылиц, косящих шальными от похоти глазами, то и в этом случае что-либо обязательно произойдет.
   Упадет курс акций на нью-йоркской бирже, супруга американского президента беззаботно обнимет английскую королеву, Моника Левински вернется на работу в Белый дом, обдолбанный придурок сверху затопит квартиру, торнадо снесет домик Евы в Майами, а соседский кот нагадит на газон. И она не сможет приехать.
   Неизбежно. Предсказуемо. И очень печально.
   Голос Евы поражал своим спокойствием.
   – Ты сможешь к нам выбраться? – спросила она, излагая очередную версию своих несчастий.
   – А ты этого хочешь?
   – Конечно, милый. Если ты не слишком занят по работе. У тебя столько дел.
   «Она знает, что я не приеду. Никогда – какое, однако, противное слово!» – подумал Эдуард.
   В последнее время он стал очень догадливым. Даже чересчур.
   – Я уезжаю, – сказал он.
   – Далеко? – насторожилась Ева.
   – В Африку.
   – Что ты там потерял?
   – Закупаем партию африканских алмазов.
   – С какой стати? Меняешь на автомобили?
   – Я уже не работаю в автомобильном концерне.
   – Почему ты не сказал?
   – А зачем? Разве тебе интересно, что со мной происходит?
   – Ты мне грубишь? Абсолютно незаслуженно! Смотри, Эдди! Попадешь в скверную историю. Я читала, что можно нарваться на алмазы из районов, где эксплуатируют детский труд.
   – Ты представляешь себе, что такое Африка?
   – Нечто вроде Гарлема, но хуже.
   – Оригинально, – сказал Эдуард. – Я буду иметь в виду. Тебе привезти подарок? Алмаз, например. Или изумруд.
   – Будь осторожен. Лучше купить все в «duty free».
   «Она не приедет. Подсказывает мне, тупому русскому. Могла бы прямо сказать: отправляйся в Африку и вообще куда хочешь. Но не хочет обижать. Политкорректность, етить ее!»
   Эта мысль не прожигала мозг, как раньше. Она проскочила легко, словно круглый камешек, запущенный умелой рукой вдоль поверхности воды. Весело подпрыгивая, поднимая легкие, невесомые брызги и удаляясь.
   Пока его не станет видно.

Глава 14. Опасное раздвоение

   Мэлор Ториа встретился с Марикой по поручению главного «джинсоведа». Именно таким прозвищем коварный Ториа наградил Громова.
   В принципе Громов вызывал у него самые положительные эмоции. Однако некоторые его шаги понять было сложно.
   По неизвестной причине Громов предупредил, что встречаться с Марикой и обсуждать с ней участие в эксперименте не будет ни при каких условиях. Подобная решительность показалась Мэлору более чем подозрительной.
   Но он не стал спешить с выводами. И прозвище «джинсовед» было выбрано как самое нейтральное, лишенное какой-либо эмоциональной окрашенности. Оно только констатировало сам факт.
   О личности, пристрастиях и антипатиях Громова судить было рано.
   Ториа интуитивно чувствовал, что много интересного можно почерпнуть в процессе общения с Марикой, и с нетерпением ждал встречи.

   «На фото у нее длинные волосы, а сейчас короткая стрижка».
   – Вы поменяли прическу?
   – Да, мне так удобнее. Говорят, что выгляжу энергичней.
   – Вам идет, короткая стрижка подчеркивает выразительность глаз. К тому же у вас крупные черты лица. Получается весьма энергичный образ. Но если сравнивать с фото, где длинные волосы, просматриваются и некоторые издержки. Проявились опущенные уголки губ. Глаза – красивые, но усталые.
   – Вы предлагаете мне роль в новой комедии? – рассмеялась Марика.
   «Вообще-то твое имя скорее подходит для оперетты. Как название торта. Наверное, родители очень любили сладкое. Не буду говорить ей об этом. Ей может быть неприятно».
   – Вы считаете себя организованным человеком?
   – Конечно. Я учусь, много работаю. Все успеваю, – Марика старалась держаться непринужденно, но ее беспокоил неподвижный взгляд Ториа.
   – Самообман. Вы живете, как вам вздумается.
   – Неожиданный вывод, – сказала Марика.
   Ее опасения подтверждались. Собеседник говорил голосом великого инквизитора, парализуя волю.
   – Вы делаете только то, что вам интересно. Это полезно для психологического и физического здоровья, но появляются серьезные проблемы. Вы их замечаете?
   – Нет никаких проблем, – попыталась возражать Марика, но дыхания не хватало.
   – А я вижу эти проблемы. Очень отчетливо.
   «Он гипнотизирует меня?»
   – Что за проблемы? Вы можете сказать? – спросила Марика.
   – Вы стоите перед проблемой выбора, которая имеет для вас жизненное значение. Думаю, что вы влюблены одновременно в двух мужчин.
   – Раздвоение личности?
   – Да, и очень болезненное. Вы не умеете раздваиваться. Для этого у вас слишком цельная личность. И в этом-то проблема. Обычно люди автоматически приспосабливаются к жизненным обстоятельствам. Любят двоих – прекрасно. Происходит настройка на две разные личности. Человек вроде бы один и тот же, а на самом деле раздваивается и делится на большее количество величин. Не раздваивается, а троится. Ха-ха! Опять игра слов получается. Дурацкое выражение – «троится». Но вы понимаете, о чем речь. Все это происходит при условии, что отношения эмоционально насыщены, а не сводятся к удовлетворению сексуальных потребностей. В этом случае о личностных характеристиках говорить не приходится. Тогда все зависит от диктата и прихотей вполне конкретных органов, отвечающих за размножение.
   – Я чаще видела женщин, которые не хотят подлаживаться. Они навязывают свою волю, прихоти, капризы. Только в самом начале могут пококетничать, поиграть, показаться белыми и пушистыми.
   – Это не ваш тип. Вы выбираете мужчину и пытаетесь слиться с ним в единое целое. Если объектов вашего интереса как минимум два, то у вас появляется внутренний конфликт, сбой в программе. А это может закончиться трагически, – терпеливо пояснял Ториа.
   Теперь его голос звучал мягко, обволакивающе, успокаивал и словно гладил, ловя малейшие импульсы, исходящие из подсознания Марики.
   – Но вы попытаетесь примирить противоположности. И сделаете это органично, спокойно, уверенно. Вы хотите обновления и в то же время – предсказуемости. Это возможно, вполне реально, ничего страшного!
   – Да, это так, – прошептала Марика.
   – Хотите, расскажу о ваших мужчинах? Если допущу неточность, поправьте меня.
   Марика кивнула и закрыла глаза.
   Трудно сказать, обладал ли Ториа даром гипноза, но Марика живо представила себе Игоря Ратова, их первые встречи, его тело, ласковый шепот, свое волнение и нетерпение – когда же я снова его увижу?
   Потом она увидела Петра Громова. Он был расстроен, сердито доказывал что-то неизвестному, который оставался за кадром.
   Ей захотелось сказать Громову: «Не волнуйся, милый».
   Но сделать это физически было трудно – опять не хватало дыхания. На лбу выступили капельки пота. Губы задрожали.
   – Представили? – спросил Ториа.
   – Да, все очень точно.
   – К сожалению, мой диагноз подтверждается. Болезненное раздвоение личности. Уничтожаете себя. Чувствуете, что не правы. Поэтому неудобно, тягостно, противно. Хочется забыть, отвлечься, но не получается. Рационального выхода не видите. И надрываете свою психику. Что и требовалось доказать.
   – Это вам удалось, – сказала Марика.
   – А вы следите за фигурой? – неожиданно спросил Ториа.
   – Стараюсь быть аккуратной в еде, но диет не соблюдаю. Все получается само собой, естественно.
   – Вот видите, естественно! Человек – это то, что он ест. Можно согласиться с этим определением. Правда, с таким же основанием можно сказать, что человек – это то, что он носит. В смысле во что он одет.
   – Мне ближе другое высказывание. Мы представляем собой то, что мы делаем.
   – Вы согласны на эксперимент? Решайтесь. Я предлагаю вам прекрасную альтернативу.
   – Но моим состоянием будут манипулировать. Вот что смущает, откровенно говоря.
   – Манипуляция – это когда навязывают решение. Против вашей воли. Но не обязательно вопреки вашим интересам. Бывает и позитивная манипуляция. Когда человека подталкивают к тому, что для него необходимо. А он не осознает своим умом, и приходится его направлять на путь исцеления. Однако в нашем конкретном случае даже о манипуляции говорить не приходится. Выбор остается за вами. Мы никаких жизненных решений не предлагаем, а только снабжаем организм гормонами, то есть топливом. Куда вы повернете, что решите, я не знаю, – признался Ториа.
   И это его сильно беспокоило.

Глава 15. Кошмары

   Москва
   Ноябрь
   Борис Кремер хандрил. Излюбленные технологии безопасного отъема денег и прочих ценностей давали сбой. Как в старом анекдоте: «Я дала маху». – «Мах… Странная фамилия!»
   Ситуация мутная, мучительно размышлял Кремер. Очень легко попасть под раздачу, оказаться не в том лагере, промахнуться. Вот откуда эта странная фамилия – «Мах». Махнул не туда, и привет родителям!
   Борис даже начал видеть во сне этого коварного «Маха», изобретательно принимающего разные обличья.
   Сейчас он красовался в роли российского президента, который шутил и даже подмигивал, а потом вдруг неожиданно хмурился и отчаянно ругался.
   Затем «Мах» вынырнул из-за кулис в облике сдержанного премьера с загадочной и многообещающей улыбкой. Ничего не сказал и, раскачиваясь, ушел со сцены. Потом выглянул из-за кулис и погрозил пальцем.
   Кремер вспотел и судорожно сглотнул: «Совсем плохо».
   Бордовый занавес с изображением медведя, подпрыгивающего на нефтяной «качалке», величественно раздвинулся, и к Борису стремительно выбежал министр финансов – с сачком для ловли бабочек, в круглой соломенной шляпе и детских розовых штанишках.
   Он ловко орудовал сачком, перехватывая танцующие в воздухе купюры, складывал их в аккуратные пачки и перевязывал резинками. Одна из резинок оглушительно лопнула, и пачка долларов оказалась «куклой», набитой туалетной бумагой. Министр финансов кокетливо захихикал и растворился в воздухе.
   – Хрен тебе, а не кредит, – неожиданно сказал Борису вновь вышедший на сцену премьер. – Таких, как ты, в сортире мочить будем.
   Кремер с мольбой повернулся к президенту, но тот в свою очередь нахмурился, одним движением натянул на голову черную вязаную шапочку с прорезями для глаз и добавил:
   – Нет инноваций, не будет и денег.
   Борис шарахнулся в сторону и чуть не сбил с ног министра финансов, который в отместку стал пребольно лупить его своим сачком по ногам.
   Потом интеллигентно поправил очки, засвистел по-разбойничьи и диковато крикнул:
   – Отдай деньги, падла!
   – Тфью, – прошелестел вспотевший от ужаса Кремер и проснулся. Точнее, его разбудил звонок мобильника.
   Наручные часы – Кремер не снимал «Патек Филипп» на ночь и предусмотрительно носил их только на правой руке, как лучшие люди государства и бизнеса, – показывали десять утра.
   «Упадок сил, погода гнусная, пора вставать, однако».
   – Вставай, страна огромная! Вставай на смертный бой, – услышал он в трубке подозрительно оптимистичный с утра голос своего партнера по бизнесу Антона Завадского.
   В отличие от Кремера, который из упрямства продолжал карьеру частного инвестора и флибустьера, Завадский вовремя перебежал в государственную корпорацию «Госжирпром» и чувствовал себя намного комфортнее.
   Тем более что его бизнес с Кремером успешно выдержал испытания временем, административное неистовство властей, беспредел рейдеров и конкурентов.
   Антон добивался выделения государственного финансирования, а Кремер осуществлял «распил», «откат» и перекрестное владение акциями зарегистрированных в офшорах компаний.
   Дела шли неплохо, но были лишены размаха, блеска и той чарующей легкости, к которым Борис успел привыкнуть за годы «большого хапка».
   – Все понятно. Разбудил. По голосу чувствую. Хриплый, недовольный. Что случилось? – спросил Антон.
   – Ни-че-го! Настроение паршивое. Такой потенциал, а результаты, – Борис обреченно махнул рукой.
   – Прекрасные результаты.
   – Отвратительные!
   – Смотря с чем сравнивать.
   – У меня один эталон: Рома Абрамович.
   А что на это возразишь? Упомянутый «младоолигарх» задал элите высокие эталоны потребления и образа жизни, до которых не допрыгнешь.
   – Такую дорогую яхту, как у Ромы, я бы покупать не стал, – озабоченно добавил Борис. – Нет, слишком дорого! Только что вернулся с Мальты. Сидел и ужинал. Крейсер этот, линкор, уж не знаю, как назвать, стоял в пределах видимости. Строго напротив гостиницы. Постоянное место приписки. Вся яхта в огнях. Ну вся! Луна-парк, колесо оборзения. Нет, извини, обозрения. Красиво. Но слишком дорого! Нет, не стал бы покупать.
   – Ты меня успокоил. Не надо яхты. Ну ее на три буквы! Есть другое предложение.
   Борис зевнул, но тут же собрался и прищурился. Скорее по привычке, чем из интереса.
   – Ладно, приезжай в клуб. Внизу встретимся.

   Ресторан «Националь» менял своих хозяев и обитателей в точном соответствии с историческими эпохами. Весной 1918 года здесь устроилось первое большевистское правительство, переехавшее, а точнее – бежавшее из Питера.
   По коридорам бродил, поблескивал лысиной и отчаянно картавил вождь мирового пролетариата: «Вга-а-а-сть мы взяли всегьез и надолго!»
   Особенно сильные пароксизмы ярости вызывали у вождя небрежность и невнимательность машинисток, печатавших на пудовых «ундервудах» не просто указы и распоряжения, а живые страницы истории.
   В этих случаях картавость чудесным образом пропадала. Наоборот, раскатистое «р-р-р» появлялось к месту и не к месту, вытесняя другие звуки: «Ая-я-яй! Милочка! Зас-ралась до-г-садная опер-р-ратка! Потрудитесь испр-р-равить!»
   В застойно-советские времена гостиницу облюбовали иностранные туристы, а также неизбежно сопутствующие им проститутки, сутенеры, фарцовщики, явные и тайные сотрудники КГБ.
   Ближе к ночи площадь перед гостиницей напоминала базар – девки, машины, рожи, кепки, сексуально озабоченные граждане, праздношатающиеся москвичи и гости столицы.
   – Телка нужна?
   – А сколько? Почем?
   – Хорошая телка. Нормальная такая.
   – Денег сколько?
   – Сотня.
   – Да за такие деньги я сам себя…
   – Долларов.
   – А-а-а-а!
   Чем дальше от гостиницы, тем дешевле. Чем ближе, тем дороже.
   Осмелимся заметить, что «Националь» означает национальный, отечественный, посконный, наш родимый. Что в данном контексте звучит как-то нелогично, несуразно, неестественно и постыдно.
   А вон девчонку раздели догола и вытолкнули на середину площади. Она пытается убежать, грудь ладошками закрывает, а ее не пускают. Демпинговала или забрела не на свою территорию.
   Скорее всего, непрофессионалка из приезжих. Но все впереди. Научится, наблатыкается и освоится.
   Автомашины при виде этого зрелища тормозят и объезжают. Водители показывают пальцем и смеются. Все это под бдительным оком неподкупной советской милиции и в двух шагах от Кремля.
   В эпоху победившего капитализма – бандитского, олигархического, государственного, феодального, долгожданного, ублюдочного и далее по списку, в зависимости от политических взглядов, настроения, припухлости кошельков и мешков под глазами, – «Националь» стал излюбленным местом встреч крутых «бузинесменов».
   Элитный клуб в цокольном этаже напоминал уютную английскую гостиную, где приятно потолковать о ценах на колониальные товары. Звуки растворялись в воздухе, пропитанном ароматами дорогих коньяков, гасились мягкими портьерами и тканевыми обоями, поглощались картинами в золоченых рамах, изображающими пейзажи викторианской Англии, невинных пастушек и пастушков.
   Однако главным достоинством клуба считалось то, что он давал гарантии безопасности.
   Кремер, по крайней мере, был убежден, что здесь не записывают и можно не опасаться охочих до чужих секретов длинных ушей, не важно, кому принадлежащих. Он ценил атмосферу ненавязчивой и дорогой изысканности, вышколенность персонала и любил проводить в клубе конфиденциальные переговоры.
   Опять же по соседству расположены Кремль и Дума. Всегда может на минутку подбежать нужный человечек.
   «Не очень-то они подбегают в последнее время. Все больше к себе вызывают», – недовольно подумал Кремер, не обращая внимания на почтительный поклон швейцара. Его знали и ценили как постоянного клиента.
   Антон Завадский уже ждал за столом, стоящим в углу и возле окна. Их излюбленное место.
   – Привет, что пьешь? – спросил Кремер.
   – Чай зеленый.
   – Мне как обычно.
   В ожидании двойной порции своего любимого «Хеннесси» Борис изучающе осмотрел Завадского.
   «Похудел. Лицо вытянулось. Стал похож на убиенного коммуняками императора Николая Второго, только без бороды. Застегнут на все пуговицы. Галстук завязывает, как президент всея Руси. Таким же кандибобером».
   Кремер зевнул и сделал большой глоток. Потом взял с тарелочки ломтик лимона, понюхал его, но жевать не стал, а положил обратно.
   – Задача в том, чтобы вписаться в перспективный проект и получить приличное финансирование. Я так понимаю? – уверенно заговорил Завадский, словно продолжая начатый по телефону разговор.
   – А что еще остается? – риторически заметил Кремер и сделал второй глоток. На этот раз немного подержал ароматный коньяк во рту, чувствуя, как его пары поднимаются в носоглотку, прогревая ее изнутри, расслабляя и вызывая легкое головокружение.
   «Он бы еще коньяком зубы полоскал, – раздраженно подумал Завадский. – Впрочем, полоскать полезно. Десны укрепляет».
   – Но есть отягчающие обстоятельства. Президент требует, чтобы солидное финансирование выделялось только на инновации. Любит он слово «модернизация», хотя еще нужно разобраться, что это за хрень такая. На основных кредитных линиях его фантазии не сильно сказываются. Как деньги получали, так и будут получать. Но ситуация ухудшается. Может дойти до крупных скандалов.
   – Вот именно, – оживился Кремер то ли под чудотворным воздействием коньяка, то ли высказанная мысль попала в самое чувствительное место. – Не хочется оказаться крайними. Президент и премьер договорятся, найдут компромисс, а спишут все на стрелочника. И он не обязательно будет железнодорожником. Часто об этом думаю. Дрянь всякая снится. Кошмары. Вот министра финансов сегодня видел.
   – Где? – встревожился Завадский. Он с трудом представлял себе главного «счетовода», встречающегося с Кремером под покровом ночи.
   – Где-где! Рифму знаешь? Я же сказал, что кошмары снятся.
   – Не похоже на тебя. Мальчики кровавые в глазах – не твой жанр.
   – И не твой тоже. Замнем для ясности. Что ты реально предлагаешь?
   Завадский с облегчением перевел дух. В глазах Кремера он заметил знакомый блеск.
   – Правительством рассмотрен интересный проект – применение биотехнологий в производстве одежды. Рынок огромный – весь мир.
   – Мы в биотехнологиях ничего не понимаем. Ни бельмеса! – самокритично заметил Кремер.
   – И не нужно. Тех, кто понимает, на пальцах одной руки можно пересчитать. Но обсуждают все подряд, каждый со своей колокольни. Конкретно речь идет о производстве «умной» ткани и выпуске крупных партий одежды – для широкого потребителя и для специальных целей. Военные там всякие дела – радиация, космос, бронежилеты.
   – Армию обшивает Юрашкин.
   – При чем тут Юрашкин! Я же говорю, «умные» ткани! «Умные»! А ты со своим Юрашкиным! Темы разные. Придумали ткани, которые воздействуют на биопроцессы в организме, предотвращают заболевания, стабилизируют нервную систему.
   – Тогда понятно, почему ты интересуешься, – съязвил Кремер. – Рекламным агентом не подрабатываешь? Запариваешь гнилой товарец, купчина.
   – Ты сегодня невыносим, – обиделся Завадский.
   – Извини. Идея, конечно, интересная. Я что-то читал. Сейчас припоминаю. В популярной литературе. Кто за проект отвечает?
   – Вот это другой разговор. Главный изобретатель, инициатор и исполнитель в одном лице – корпорация биотехнологий. Генеральный директор Игорь Ратов, раньше работал в администрации президента.
   – Знаю его.
   – Автор проекта – некий Громов. Самородок из Сибирского научного центра.
   – Темная лошадка. В поле зрения не попадался.
   – Слушай дальше, – терпеливо разъяснял Завадский. – Господдержку корпорация получит. Само собой. Они предлагают реальные инновации, а с этим сейчас дефицит.
   Он на секунду прервался, заметив, что в зал вошел знакомый банкир в сопровождении молодого заместителя министра. Чиновник пытался сохранять внешнее величие, но подозрительно оглядывался по сторонам, натыкаясь глазами на британские пейзажи и непроницаемые лица официантов.
   Завадский сделал вид, что не заметил банкира. Здороваться в клубе было не принято.
   – В самой корпорации ни хрена нет, кроме ученых, столов, стульев, компьютеров, мебели. В наличии, правда, некоторые лаборатории, но бедны как церковные мыши.
   – Надо им помочь, – заметил Кремер.
   – Я этим и занимаюсь. План такой – в госпрограмме мы укажем, что испытания и производство будут налажены на предприятии «Рострестпрома». Оно получит львиную долю ассигнований. Изобретатели будут обладать приоритетным правом для использования средств, но фигли от этого толку! Мы попридержим их пионерский энтузиазм и дадим понять: делитесь ребята или финансы останутся замороженными. Аргументы найти легко: неубедительный бизнес-план, проект не готов к реализации и все в таком духе.
   – А если пойдут жаловаться? – спросил Кремер.
   – Кому? Президенту и премьеру? Ты бы видел, сколько жалоб поступает. Но жалобы делятся на обоснованные и необоснованные. Какие у наших дорогих ученых аргументы? Власти у них – ноль целых хрен десятых. Если они не понимают, им объяснят. Разумеется, не мы с тобой объяснять будем.
   – Любишь ты народ кошмарить.
   – А ты не любишь!
   – Я двумя руками «за». Хорошо бы войти в патент, а лучше вообще переписать его на нашу фирму, – оживился Кремер.
   – За что тебя люблю – быстро соображаешь, – сказал Завадский.
   – Приступаем?
   – Немедленно! Есть еще одна деталь. Тебя она заинтересует.
   – Что такое? – насторожился Кремер.
   «Наговорил много всего, а сейчас перечеркнет эти построения и скажет, что схема не работает. Начинает за здравие, а заканчивает за упокой. Тоже не дурак поторговаться и нервы помотать».
   Такая мерзкая привычка у Антона Завадского водилась. Он любил удивлять и тут же разочаровывать, наслаждаясь обескураженностью собеседника. Но на этот раз, кажется, пронесло.
   – Громов уже провел испытания ткани, – трагическим голосом сообщил Завадский.
   – Как это? Ему разрешили?
   – С юридической точки зрения не подкопаешься. Это не медикаменты и даже не пищевые добавки, хотя воздействие мощное. Ну, провели и провели. Не в этом дело.
   – Давай, быстрее излагай. Затрахал, честное слово! – скривился Кремер и кивнул официанту, чтобы принес вторую порцию «Хеннесси». – Обедать будешь?
   – Испытателей ткани они подобрали из числа людей успешных, активных, но с проблемами – в основном психологическими.
   – Нужно было и нам записаться. Ты бы подошел, – коварно заметил Кремер.
   – Я, кстати, не против. В лаборатории Громова у меня есть человечек, который сливает информацию. Ценный источник. И дорогой. Удалось получить данные на испытателей. Среди них твоя знакомая, – невозмутимо сказал Завадский, положил на стол досье и открыл первую страницу. – Как видишь, она собственной персоной, а это ее сердечный друг. Занятно, да?
   – Я в курсе, – мрачно отозвался Кремер. – Живут они вместе. Насчет испытаний слышу в первый раз.
   Завадский знал, что его приятель никак не может успокоиться после разрыва с Викторией и устраивает ей всяческие гадости. Вполне в его духе. В данном случае мстительность была совсем не к месту, что беспокоило Завадского.
   – Я бы посоветовал тебе забыть о ней. Не будем мешать в одну кучу бизнес и личные дела, – сказал Антон.
   – А вот на это можешь не рассчитывать. Достану ее любой ценой!
   Завадский покачал головой.
   «Зазвездился и зарвался. Крыша едет. Можно ожидать чего угодно. Провернем это дело, а дальше будет видно. Может, стоит поменять партнера».
   Размышления, которые читались на лице Завадского, остались Кремером незамеченными. Он был погружен в свои мысли.
   И, судя по его улыбке, они не предвещали ничего хорошего.

Глава 16. Артистическая натура

   На следующий день после заседания правительства Громов проснулся знаменитым.
   Информация о чудесных свойствах «умной» одежды растеклась бесчисленными ручейками в прессу, коммерческие компании, обсуждалась в кулуарах парламента, всевозможных министерств и прочих государственных контор.
   О ней шушукались в тусовках и на кухнях, а группа профессиональных шутников в институте показала специальной выпуск юмористической передачи, в котором представила уморительные модели штанов и штанишек будущего.
   Для подведения промежуточных итогов и обсуждения ближайших планов Игорь Ратов срочно собрал совещание ведущих исследователей корпорации биотехнологий.
   – Мы не успеваем за событиями, – заметил Петр Громов. – Еще не принята программа финансирования, мы топчемся на месте, а нас уже рекламируют. Это очень плохо. Зачем рекламировать то, чего нет?
   – Ничего страшного, решение правительства ожидается со дня на день. А бесплатная реклама еще никому не вредила. Меня больше беспокоят результаты эксперимента. С этой стороны никаких неприятных сюрпризов?
   Все повернулись к Мэлору Ториа, который аккумулировал данные о состоянии испытателей, их реакциях, изменениях биохимической картины.
   – Результаты вполне позитивные, но подчас весьма неожиданные. Все испытуемые бросили курить и употреблять спиртные напитки. Лично для меня такая реакция была сюрпризом.
   – А наркотики?
   – Наркозависимых лиц для эксперимента мы не приглашали. Никаких следов употребления наркотиков не фиксировалось.
   – Я так скажу: ради очищения организма, только ради этого наши «умные» ткани уже имеют право на существование, – заметил Ратов.
   – Психическое состояние удовлетворительное, – продолжил Ториа. – Гормональный фон стабильно высокий.
   – Значит, все хорошо, – нетерпеливо прервал его Громов. – Можно идти дальше?
   – Не будем спешить, – неожиданно возразил Ратов. – Попрошу поподробнее рассказать о каждом испытателе.
   – С моей точки зрения, ведут себя они в целом предсказуемо, но наметилась четкая дифференциация. Это для меня неожиданный результат. Я не думал, что произойдет такая сильная кристаллизация личностей. Мы их очистили от шлаков, и они как бы вернулись к своим естественным реакциям.
   – В чем проявляется?
   – Сформировавшиеся пары Елена и Николай, а также Виктория и Михаил идут по пути консолидации отношений. Процесс развивается быстрее, чем в обычных условиях. А вот поведение Эдуарда и нового объекта, который известен как «Стелла», дрейфует абсолютно в противоположном направлении. Они отказываются от своих привязанностей или сокращают эмоциональную вовлеченность в судьбы своих партнеров.
   Под кодовым именем «Стелла» проходила Марика. На этом настоял Громов, который не хотел, чтобы об участии Марики в эксперименте сразу же стало известно Ратову. Он так и остался в неведении, что создавало определенную проблему, но Громов рассчитывал, что со временем все уладится само собой.
   – Несколько туманно выражаетесь, – заметил Ратов. – Что значит «сокращают эмоциональную вовлеченность»? Можно как-то яснее выразиться.
   – Не понимаю, что неясного, – возмутился Ториа.
   Он понимал свои собственные высказывания прекрасно. Более того, они ему очень нравились.
   Но Мэлор не стал злиться на Ратова, коего считал человеком, далеким от науки. А таких людей он причислял к категории интеллектуально неполноценных, требующих снисходительности и терпения.
   – Хорошо, объясню в упрощенной форме. Как вы помните, Эдуард рассчитывал, что энергетическая подпитка позволит ему вернуть Еву, сбежавшую в США. Мы, кстати, этого ожидали. А получилось с точностью до наоборот. Он неожиданно утратил к ней всякий интерес.
   – Но он счастлив? – спросил Ратов.
   – Близок к этому. По крайней мере не страдает.
   – Вот видите, мы на практике оправдываем термин «гормоны счастья». В наших «умных» штанах он реально поумнел или вернулся к своему нормальному состоянию. А что там со «Стеллой»?
   «Парадоксальная ситуация. Если он узнает, что «Стелла» – на самом деле Марика, будет скандал. Нужно как-то выходить из положения, пока не поздно. Но как?» – Громов с опаской посмотрел на Ратова, но тот был слишком увлечен и ничего не подозревал.
   – Наблюдались признаки невротического состояния. Влюбленность сразу в двух мужчин, невозможность сделать выбор. Отсюда сильнейший стресс.
   – Буриданова ослица, – пошутил Ратов.
   «Если бы только знал, о ком идет речь! Если бы только знал!»
   – А теперь все в порядке. Она внутренне собралась и сделала свой выбор. Реакция, очень схожая с поведением Эдуарда. Но тот отказался от мучений с Евой и пока вообще воздерживается от новых контактов. А «Стелла» выбрала одного из мужчин. Очень любопытно, что повышение энергетического уровня ведет к отказу от лишних выбросов энергии.
   «Что он говорит? Марика сделала выбор! В чью пользу? – Петр почувствовал, что земля уходит у него из-под ног. Пока он отбивался от журналистов, обсуждал технические проблемы, его метод творил суд и расправу. – И кто же жертва? Не я ли самый пострадавший в этой истории? Или все же Игорь?»
   – Хорошая реакция, – сказал Ратов. – Что дальше будете делать со «Стеллой»?
   – Нужно закрепить позитивные изменения в сознании, – оптимистично сообщил Ториа. – Она крайне уязвима. Чтобы избежать рецидива, следует все упростить. Радости жизни должны восприниматься «Стеллой» не как вершина, до которой придется добираться ценой неимоверных жертв, а как естественное состояние человека. Наша методика ей идеально подходит. Планируется мягкое выравнивание гормонального уровня. Она будет спокойнее и креативнее.
   – А не утратит своеобразие? Она же оригинальный человек – по реакциям, восприятию мира. Артистическая натура, – не выдержал Громов. Это максимум, что он мог сказать.
   – Вы ее лично знаете? – неожиданно спросил Ториа.
   «Проницательный психолог, а я проговорился. Нужно быть осторожнее. Он меня тоже изучает, но своими выводами вряд ли поделится. А зачем он это делает? Из профессионального интереса или по другой причине? Любой вариант возможен. Но контакт с Марикой все равно не утаишь».
   – Да, я видел ее и даже наблюдал. Со стороны, – сказал Громов.
   Ториа успокоился. По крайней мере внешне.
   – Хороший вопрос. Надеюсь, она сохранит оригинальность мышления и своих реакций. Во всяком случае она уж наверняка прочувствует, работает «умная» ткань или нет. И, что важно, сможет зафиксировать и передать свои ощущения.
   – Да, я знаю, – сказал Громов и заметил удивленный взгляд Ратова.
   – Кстати, до меня доходит мнение, что мы не ограничиваемся тестированием «умной» ткани, а специально подстраиваем так, чтобы познакомить друг с другом нужных людей, создать для них экстремальные ситуации, оказать психологическое воздействие. Может, я чего-то не знаю? Петр, ты ничего не химичишь? – спросил Ратов.
   – Даже не думал.
   – Если подумаешь, не забудь мне об этом сказать.
   Она твердо решила – никакого общения, никаких звонков. Нужно рвать резко, тогда будет очень больно, но мучения продлятся недолго. Вычеркнуть из памяти!
   Ей очень нравился его запах. Он предпочитал редкие мужские духи, которые распространяли слегка терпкий древесный аромат с оттенками кедра и можжевельника. Казалось, что этот запах преследует ее повсюду как наваждение.
   Попытки включить разум не помогали. Можно ли прожить с Громовым свою жизнь? Это нереально. Она опять выдает желаемое за действительное.
   Мудрые люди говорят, что мужчина способен быть однолюбом, но с одной женщиной прожить всю жизнь он все равно не сможет. Одна женщина подходит для юности, другая для зрелости, и, наконец, третья – или тридцать третья, у кого как – для старости.
   «Предположим, я уйду от Игоря, а потом Петр уйдет от меня. Но я не могу жить так, как будто ничего не случилось. Не могу!»
   Если бы премудрый Ториа увидел ее в этот момент, он был бы очень расстроен. Сделала выбор? Если бы! Она хочет сделать этот проклятый выбор, но ничего не выходит.
   Марика набрала номер Громова. При звуке его голоса кровь бросилась в голову, потемнело в глазах. Она была на грани обморока.
   – Это ты? – спросил Громов.
   «Мог бы и не спрашивать».
   – Мы увидимся?
   – Нет, я звоню тебе в последний раз, – сказала Марика.
   «Вот и ответ на вопрос, кого она выбрала. Мэлор был прав. Она избавилась от меня».
   – Ты ничего не понял, – сказала Марика.
   – Почему же, я все понял, так будет лучше. Для тебя.
   – Ты идеальный.
   – А вот здесь я бы поспорил, – сказал Громов осипшим голосом. – Ты меня совсем не знаешь. У меня масса недостатков.
   – И какой самый страшный?
   – Могу завестись из-за абсолютной чепухи. С пол-оборота.
   – Не заводись. Для этого не будет причин.
   – Ты готова все оправдать, – сказал Громов.
   «Черт, что у меня с голосом? Очень першит в горле. Плохая погода, будь она неладна!»

Глава 17. Высокие интересы

   Президента все чаще охватывало раздражение. Стратегические задачи поставлены, аргументы приведены, указания подписаны и разосланы.
   А дальше? Ничего или почти ничего. Как в бездонный колодец.
   Понимающие лица, не лишенные оттенка подобострастия. Хотя нет. Появилось больше сочувствия. Сопереживают!
   Прибавилось уверенности в себе и в завтрашнем дне. Говори, а мы послушаем и сделаем по-своему. Денег все равно на всех не хватит.
   Разве он так представлял себе государственное управление? Все казалось намного проще и естественнее.
   А оказалось, что не хватает маленькой такой ерундовины, мелочи, сущей безделицы – механизма распределения финансов. Он, конечно, существует, но функционирует как-то странно. Неуловимо и недоступно. Как ежик – хочешь взять его в руки, а он прячется, выставляет иголки. И норовит подпрыгнуть, гад. Уколоть побольнее.
   Отойдешь или сделаешь вид, что он тебе неинтересен, иголки убирает, и выглядывает симпатичная, милая такая мордочка. Подойдешь поближе, та же картина – прячется, колется и делает пакости.
   Попытки разобраться в бюджете, опираясь на статистические данные, обескураживали. Бюджет как бы имел два уровня.
   На верхнем уровне преобладали очень симпатичные цифры, которые убедительно доказывали, что Россия успешно выходит из кризиса и колесо истории крутится с удивительной скоростью.
   Однако на более низком, презренном техническом уровне те же цифры загадочным образом скукоживались, противно корчились и ужимались, как шагреневая кожа, до размеров носового платка. Высморкаться можно, но не больше двух раз.
   Гигант превращался в карлика. Правда, возвращаясь на верхний уровень, предназначенный для официального употребления, бюджет вновь принимал обличье мускулистого красавца. Как статуя Давида – атлет, но с подозрительно маленькими гениталиями.
   Ну что с этим поделаешь! Перед президентом лежали на столе одновременно две записки. В той, что справа, говорилось об огромных ассигнованиях на современные прорывные технологии. А в той, что слева, утверждалось: Россия занимает на мировом рынке нанотехнологий не более одного процента, США – тридцать шесть, Япония – тридцать, Германия – шестнадцать и далее по списку.
   Неужели непонятно, что без модернизации у России нет будущего? Все вроде согласны, но только на словах. И еще пишут, что он сам признал провал своей политики. Не получилась инновационная модель и не получится.
   Президент нетерпеливо посмотрел на часы. Предстояло очередное протокольное мероприятие.
   Дюк сразу же отозвался на вызов по прямой связи. Он редко выходил из Кремля.
   – Собирай совещание с правительством. Будем обсуждать инновации. Не доходит. До некоторых. Приглашаем министров, кто за это отвечает, руководителей корпораций, ученых, бизнес.
   – Но премьер сейчас на Дальнем Востоке.
   – Ничего, я сам проведу совещание. Назначай на завтра.

   – Идею модернизации никто хоронить не собирается – без нее у России нет будущего. Не устаю это повторять. Но не вижу энтузиазма, – президент оглядел собравшихся.
   Их скорбный вид неопровержимо свидетельствовал, что если энтузиазм и присутствует, то спрятан глубоко.
   – Мы не просто провалили задачу. Ничего не сделали в этом направлении. Говорят, это нужно для имиджа президента. Вы знаете, мне плевать на этот имидж с высокой колокольни. Мне нужны практические дела, а их нет. Мало подготовленных проектов? Вранье! Проектов достаточно. Проблема в другом: система продолжает осваивать бюджет и пожирает его, а результатов как не было, так и нет.
   Министр финансов утвердительно кивнул. Впрочем, это ничего не меняло. Денег у него и так не допросишься.
   – В общем, я предлагаю сосредоточиться на сугубо практических решениях. Это должны быть конкретные, исключительно утилитарные проекты, обеспеченные финансами.
   На лицах проявились чувства облегчения и умиротворения. Ждали, что президент, который уже ничем не напоминал мягкого либерала, а всячески демонстрировал свое возмущение бестолковостью и вороватостью чиновников, снимет кого-либо с хлебной должности, отнимет вотчину для кормления или хотя бы постучит кулаком.
   А он добровольно взял на себя роль распределителя «большой пайки» и предложил поделиться по справедливости.
   Как всегда в кризисные моменты, внимание отвлек склонный к самопожертвованию главный санитарный врач Оникиенко.
   – Очень своевременное решение. Скоро в России начнется производство биочипов для диагностики социально опасных заболеваний. Это снизит время диагностики от нескольких недель до одного дня.
   – А кто о них знает, о биочипах этих? – скептически поморщился президент. – Нужно информировать общественность, а вы молчите в тряпочку.
   – Тут ситуация неоднозначная. Вот американцы больше всего используют нанотехнологии, а рядовой потребитель о них практически не осведомлен. Те, кто осведомлен, не хотят никаких современных технологий в быту и одежде. Стремятся к натуральным продуктам. Очень сложно завоевать расположение. Получается, что между информированностью общественности и внедрением нанотехнологий нет никакой взаимозависимости, – продолжал солировать Оникиенко.
   – Пусть об этом у американцев голова болит. У нас другие проблемы. Без инноваций сползем в яму провинциальности. Кстати, а как с «умной» одеждой? Когда принесете, чтобы поумнеть? – пошутил президент.
   – Добавляет оптимизма, веры в свои силы, сексуальной энергии, – уверенно сообщил Ратов.
   – Вот-вот! Это нам всем необходимо. Вы не против? – весело спросил президент, обращаясь к Оникиенко и вновь принимая либеральное обличье.
   – Если это не противоречит санитарным нормам.
   – Не противоречит, – вмешался президент корпорации нанотехнологий Чаров. – По нашим данным, примерно девяносто один процент российских граждан были бы рады носить «умную» одежду и поправлять с ее помощью свое здоровье. Но нет в продаже. А после того, как в прессе появилась информация об изобретении господина Громова, думаю, что количество потенциальных потребителей увеличится.
   – Куда уж больше! Свыше ста процентов? Как на выборах в некоторых республиках? – Президент выразительно посмотрел на спикера Думы.
   Министры заулыбались. Между правительством и парламентом существовала скрытая неприязнь. Кому приятно ходить на «правилки» перед депутатами. Слов они не выбирают и красок не жалеют. Куда безопаснее настегать крапивой какого-либо министра, чем робко покритиковать главу государства или премьера.
   – У вас все готово? – обратился президент к Ратову, которого знал лично. На скромно помалкивающего «изобретателя Громова» он посматривал с некоторой опаской. Кто его знает, чего этот пытливый ум напридумывает?
   – Деньги выделены? – вопросом на вопрос ответил Ратов.
   – Сегодня будут выделены. А вы что, не верите?
   – Верим, конечно, но хотел уточнить.
   – Считайте, что вопрос решен. Я же сказал, что сам буду контролировать распределение средств в ручном режиме. Вы лучше расскажите, что будете предпринимать. А то мы деньги выделим, а они останутся неосвоенными.
   – Проведем переговоры с производителями и торговыми сетями. Обеспечим уже на этой стадии рекламу. И будем запускать производство.
   – Да, еще вот что. Займитесь дизайном. Это вопрос политический.
   – Шаровары и лапти не обещаем, но одежда будет современной и с национальным колоритом, – сказал Ратов.
   – А лаптей нам и не надо!

   – Это ты хорошо догадался с национальным колоритом! – заметил Громов, поспешивший покинуть с Ратовым кремлевские хоромы.
   Они устроились в ресторанчике, приютившемся в дворянской усадьбе, чудом сохранившейся в переулках Китай-города.
   Большую часть флигелей, расположившихся подковой вокруг сада со столетними деревьями, занимали мастерские художников и всякого рода рукодельные промыслы. В нишах стен белели гипсовые бюсты и копии безруких богинь Древней Эллады, сохранивших грацию точеных торсов и плеч.
   Названия блюд и напитков в свою очередь были приближены к вкусам художников и ваятелей, а также виртуозов багетных и металлоремонтных работ, с легким оттенком укора напоминая им о бессмертных шедеврах.
   – Ты только сейчас понял, что нас ждет? Да по сравнению с бюрократическими играми научные подвиги – это так, разминка для ума, – сказал Ратов.
   – Я бы взял «Крик» Мунка. Что это? Мясо с кровью. Очень кстати. Я только не могу понять, как мы джинсы будем превращать в национальную русскую одежду. С хромовыми сапогами и гармошкой, что ли? С балалайкой в придачу? И чтобы бутылка водки из кармана выглядывала? А на жопе – крупная надпись «Пушкин»?
   – Я уже думал над этим.
   – Пушкин подходит. Или Лермонтов?
   – Лермонтов мог бы. Характер у него был препоганый. Как у тебя.
   – У Льва Николаевича Толстого нрав был тоже не подарок. Да у всех выдающихся людей сложный характер. Я не исключение.
   – Тогда заказывай «Крик» Мунка, а я рыбку возьму. В любом случае штанами мы не обойдемся. Расширим ассортимент. Пусть лучше критикуют отдельные элементы, чем систему в целом. И нам проще. Будет от чего отказаться, чтобы спасти проект в целом, – спокойно объяснял Ратов.
   Знакомая тактика – специально нагородить черт знает чего, лишь бы запутать оппонента и обеспечить себе максимальную свободу маневра.
   «Вон я сколько сдал позиций, а вы еще настаиваете! Больше, как можно больше идей, предложений, вариантов. Тогда выживем».
   Ратов чувствовал себя в родной стихии. Сказывалась выучка, полученная за время работы в Кремле.
   – Мудро. Начинать все же придется со штанов. Всю линейку мы поначалу не вытянем, – сказал Громов.
   – Ты против моей идеи?
   – Почему же? Нормальный ход, может сработать. Выложим широкую коллекцию одежды. Пусть ее обсуждают, мусолят, спорят, а мы пока запустим в производство первые образцы. Если нам не помешают.
   – А кто может реально помешать? – насторожился Ратов. – Бюрократов я лично воспринимаю как элемент пейзажа. Пока не вмешиваются высшие силы. А они занимают выжидательную позицию. Присматриваются. У тебя другая информация?
   – Я имел в виду любителей поживиться за чужой счет. Флибустьеров свободной охоты. Не совсем легальный, но процветающий бизнес – патентное рейдерство. И уже появились первые желающие сожрать наш проект и нас вместе с ним, – сказал Громов.
   – Кто конкретно?
   – Не скажу. Они проявятся, и очень скоро.
   – Хорошо, ты займешься рейдерами, а я дизайном и согласованиями, – предложил Ратов.
   – Может, стоит пригласить консультанта?
   – Обязательно пригласим. Но не думаю, что это сильно поможет. Я уже предвкушаю, что сойдутся высокие интересы. Технологии иногда утвердить легче, чем выбранный дизайн. Вот увидишь, – сказал Ратов.
   И он оказался прав.

   Следующее утро началось со звонка.
   – Мы с вами знакомы. Ампилов моя фамилия. Департамент экономики администрации президента.
   – Да, я вас помню, – поморщился Ратов, живо представив длинную фигуру, малоподвижное лицо с тусклыми серыми глазами и аккуратный пробор прически.
   – Предлагаю встретиться на нейтральной территории, – сказал Ампилов. – В районе Патриарших прудов вас устроит?
   «Почему на нейтральной? Приехать ко мне он считает ниже своего достоинства? А пригласить в Кремль? Ресторан предлагает на значительном удалении от своего департамента. Вообще, что ему нужно? Если у него официальное поручение, он в любом случае предложил бы приехать к себе. Значит, разговор будет личного свойства. Начинается».
   Грязноватые улицы Москвы, истосковавшейся по свежему и пушистому снегу, неожиданно осветились яркими солнечными лучами.
   Москвичи, ошалевшие от депрессивного полумрака, с недоверием и детским восторгом оглядывались по сторонам – воздух, оказывается, может быть подвижным и зыбким, пропитанным светом и теплом.
   Хорошо, что выбрали это место, подумал Ратов, без ложной скромности приписывая себе авторскую идею Ампилова, который, судя по уверенному виду, посещал предложенный ресторан с завидной регулярностью.
   По белым стенам бегали солнечные зайчики. Над столами и удобными диванами проплывали ароматы восточных специй, на потолке замерла бронзовая ящерица.
   Заметив взгляд Ратова, его кремлевский собеседник с удовольствием пояснил:
   – Геккон. Очень полезное животное. Питается комарами и всякой мошкарой. Среду очищает.
   – А мы чем будем питаться?
   – Здесь великолепная ливанская кухня. Рекомендую овощные закуски с лепешками и рубленую баранину с кедровыми орешками. Много специй, но не острые. Чувствуете ароматы?
   – Чувствую, – подтвердил Ратов и втянул воздух носом.
   – Сразу же перейду к делу. Ваш проект на личном контроле у президента.
   – Да, я знаю.
   – Вчера принято решение, что вы в самое ближайшее время предложите концепцию дизайна «умной» одежды, – напомнил Ампилов.
   – У вас поручение на этот счет?
   Ампилов нахмурился, не скрывая, что вопрос показался ему в высшей степени неделикатным и неуместным.
   – Я хотел бы высказать некоторые рекомендации, – скромно сказал он с видом человека, готового перенести и не такие страдания ради общего дела. – Надеюсь, они будут полезны.
   – Понятно, – сказал Ратов.
   – Нам не нужен эпатаж в псевдорусском стиле или лубочные мотивы. Нежелателен также помпезный дворцовый шик. На мой взгляд, в наибольшей степени современным требованиям отвечает стиль дизайнера Юрашкина.
   «Он что, комиссию получает? Вряд ли. Есть вещи намного более важные, чем комиссия. Дизайнеры входят в самый ближний круг первых лиц. Юрашкин обшивает семью президента. Так по крайней мере пишут и говорят. Пойди проверь! Никогда точно не знаешь, но на президента ссылаются. А Чекурин одевает супругу премьера. Опять же не проверишь. А это уже бренды. Он меня втягивает в игру вокруг «тандема». Ая-яй! И делает это довольно бесцеремонно. Со скромным видом, но нахально. Осторожно! Заминировано».
   – Я вас понял, – сказал Ратов.
   Ампилов выразительно посмотрел: «И чего ты понял?»
   – Присмотримся к творчеству Юрашкина самым тщательным образом, – пояснил Ратов. – Но пригласим на конкурс и других ведущих модельеров, Чекурина например.
   Оглянувшись на геккона, который, рискуя свалиться в тарелку, внимательно прислушивается к беседе, Ампилов пожевал губами:
   – М-да, гекконы в Азии падают с потолка. Часто. Неприятно, если в стакан с виски или на голову во время сна. Холодные, юркие. Как вам закуски?
   – Восхитительно.
   – Будете представлять коллекцию за рубежом?
   – Еще нужно создать коллекцию. И утвердить патент не мешало бы. А так, конечно, покажем. Чем раньше, тем лучше. Хорошо бы вызвать заинтересованную реакцию. Тогда цены пойдут вверх. Всегда приятно вести переговоры с позиции силы, – мечтательно улыбнулся Ратов.
   «Кажется, я сказал все, что нужно, чтобы Ампилову было о чем подумать. Подтекст, во всяком случае, он должен оценить».
   Обязательно!
   Но Ампилов не сдавался. Он одарил Ратова обворожительной улыбкой и неожиданно сменил тему:
   – Я расскажу одну поучительную историю. В конце пятидесятых годов талантливый художник Вера Ипполитова-Аралова привезла в Париж коллекцию «Русские сапожки». Цветные сапожки на каблуках. По ее эскизам их смогли изготовить в мастерских Большого театра. Ну а нашей «очень легонькой промышленности» оказалось не по силам. Французы просто умоляли: «Продайте». Не можем. Все привезенные образцы следовало вернуть на родину.
   – Не продали?
   – Так и увезли обратно. А французы скопировали сапожки и завалили ими магазины. Спрос колоссальный. Но из названия «Русские сапожки» очень быстро исчезло слово «русские». А у нас стали выпускать через двадцать лет после показа в Париже.
   «Зачем он это рассказал?» – подумал Ратов.
   – Нужно предлагать такие модели, которые будет невозможно переделать, чтобы похерить наш бренд, – заключил свою мысль Ампилов.
   «Если матюгнется как следует, значит, считает, что наш разговор достиг высокой степени доверительности».
   Но Ампилов не матюгнулся, он только сделал страшное лицо и спросил:
   – Вы этого хотите?
   – Нет, не хочу.
   – Необходимо вшивать национальные и государственные символы в одежду. Как это делает Юрашкин. У него орлы двуглавые в самой структуре ткани. Не переделаешь. Не украдешь. Понимаете!

   После обеда Ратова ожидало сообщение: «Звонили из правительства. Просили срочно перезвонить. По поводу модельера Чекурина».
   Не снимая пальто, Ратов набрал указанный телефонный номер:
   – Да, очень интересный дизайнер. Конечно, будем приглашать. Встретиться? На нейтральной территории? Давайте встречаться. Сегодня понедельник, в среду устроит? На Чистых прудах? А почему не на Патриарших? В ресторане с гекконом? Ящерица такая, комаров изничтожает. Не устраивает? Ладно, давайте на Чистых.

Глава 18. «Мозговой штурм»

   Проведение конкурса дизайнеров одежды оказалось делом исключительно сложным и неблагодарным.
   Юрашкин заявил, что не будет демонстрировать свои модели в присутствии других соискателей. Чекурин согласился, но обставил участие такими условиями, которые даже у измученного тягомотной историей Ратова вызвали улыбку умиления.
   – Сцена казни петрашевцев – привязывание к столбу, надевание мешков на голову и помилование в последнюю секунду – все это бледнеет и меркнет по сравнению с предложенным сценарием, – прокомментировал ситуацию Ратов и сам позвонил Чекурину: «Или вы участвуете на общих основаниях, или мы забудем об этом приглашении».
   Чекурин подумал и согласился.
   Еще одним участником был избран Денис Столачев, который оказался на редкость улыбчивым человеком и конструктивно настроенным собеседником. Однако Ратов не исключал, что «гуд бой» тоже заготовил сюрпризы и приберег их для презентации.
   «Независимый консультант» настойчиво рекомендовал пригласить талантливого Гошу Грушинского, но Ратов убоялся его моделей с торчащими во все стороны металлическими штырями и пообещал рассмотреть эту кандидатуру позднее, когда речь пойдет о молодежной моде.
   В конечном итоге все как-то утряслось. Именитые модельеры и их покровители, помотав нервы Ратову, дали согласие на участие в конкурсе и даже прислали свои «концепции», одна красивее другой.
   Трудности настраивали Ратова на философский лад.
   – Сбываются худшие прогнозы. Как бы не похоронить проект под темой дизайна. А может, ты прав – нужен посредник, промежуточное звено? Пусть все на него жалуются, – говорил Ратов сочувствующему его несчастьям Громову. – Но подлость вот в чем, не получится с посредником. Самому придется испить горькую чашу до дна. Обидно, чем дальше, тем меньше удается заниматься реальным делом. Удивительно, как люди не берегут свое время. Обязательно нужно козью морду друг другу сделать.
   – Все в порядке, – успокаивал Громов. – Складывается ложное впечатление, что интриги, разговоры, выкручивание рук – процесс, никому не нужный. А люди живут своей жизнью, и наплевать им на эту канитель. Эти два процесса потом сойдутся. И окажется, как спроектировано, так люди и будут жить. Поэтому каждая деталь на вес золота. Она же будет тиражироваться миллионными экземплярами.
   – А кто тебе самому больше нравится из дизайнеров? – спросил Ратов.
   – Я лучше промолчу. Думаю, что коллекция, которую выберем, не будет последним словом. Еще десять раз все изменится.
   «Странно, – думал Ратов, – мы все время меняемся местами. То Громов паникует, а я его успокаиваю. А сейчас наоборот. Он спокойный, как дубовый пень, а меня мандраж бьет».

   Появление дизайнерского бомонда напоминало акт подписания безоговорочной капитуляции поверженной Германии с той разницей, что победителями считали себя все участвующие стороны. Снисходительные кивки друзьям-соперникам, горделивая поступь, наигранно скучающий вид и волчий блеск в глазах.
   Громов сочувственно посмотрел на Ратова: «Прими мои соболезнования, старичок! Представляю, что пришлось тебе вынести в общении с гламурным народом».
   В ответ Ратов сделал жест кистью, который можно было трактовать по-разному: «Все еще впереди», «Да хрен бы с ним» или «Не стоит благодарности». Он всерьез подозревал, что согласие модельеров на совместную встречу было продиктовано элементарным любопытством – что за «умную» одежду замастырили?
   В последний момент было решено пригласить также представителей рекламных агентств, которые состязались за право обслуживания этого необычного проекта.
   Самыми крутыми считались Виктория и некий Сергей Мамонов, человек неуживчивый и часто меняющий места работы, но обладающий нестандартным мышлением и подчас предлагающий самые интересные решения. Если был в нормальном состоянии и добром расположении духа.
   – Друзья, – бодро начал Ратов, – вы ознакомились с нашими презентационными материалами. Представляете в общих чертах, о каком выдающемся изобретении идет речь. «Умная» одежда повысит качество жизни и, вне всякого сомнения, перевернет представления о современной моде. На первое место выходят критерии технологичности, которые необходимо облечь в эстетически прогрессивные формы. Нам хотелось бы выслушать предложения, что будет представлять из себя «умная мода». Вы не против этого нового термина?
   Судя по лицам, термин вызвал некоторое замешательство. Никто не возразил, но сомнения были очевидны – а не значит ли это, что все остальные модные тенденции следует считать отъявленной глупостью, балансирующей на грани дебильности?
   – Нужно подумать, – деликатно заметил Чекурин.
   – А чтобы лучше думалось, не могли бы показать нам образцы одежды? – тоненьким голосом спросил Юрашкин.
   – С удовольствием! Образцы в студию!
   Модельеры сорвались с мест и быстренько подошли к вешалкам, на которых ввезли в зал несколько образцов – женские и мужские брюки, джинсы и даже несколько робко белеющих трусиков и маек.
   – М-да, – послышались разочарованные вздохи. – И это все?
   – Эффект воздействия на биохимические процессы достигается специальными пропитками ткани, – вмешался Громов. Он попытался доходчиво объяснить механизм происходящих в организме процессов, но его прервал Чекурин.
   – Деталь, создающая имидж, должна располагаться на поясе или выше. Штаны – не совсем удачный выбор. Чтобы обеспечить спрос, нужен более широкий выбор одежды и аксессуаров.
   – А я считаю, что наши выдающиеся изобретатели абсолютно правы, – всполошился Юрашкин. – Более того, я уже сейчас готов предложить сеть моих магазинов «Юрашкин-джинс».
   – Слово «джинсы» вообще иноземного происхождения, – сообщил Столачев. – Одним только названием вы пропагандируете американскую продукцию. А где национальные мотивы?
   – Какая глупость, – трагически вздохнул Юрашкин. – Джинсы носят во всем мире. При чем здесь Америка? А ведомо ли вам, господин – не помню вашу фамилию, – что эту одежду официально стали называть джинсами только в 1963 году и это слово пришло из Франции? Так французы называли изделия портных из итальянской Генуи. Американцы, на которых вы ссылаетесь, именовали эти штаны совершенно иначе – «изделия из денима». Опять же Франция! «Изделия из города Ним». Так называли ткань – саржу, которую окрашивали в темно-синий цвет с помощью натурального красителя индиго. А что касается любимых вами американцев, то первые джинсы, изобретенные Ливаем Страуссом, вообще были запатентованы как «рабочие комбинезоны без верха, на бретелях и с карманами для ножа, денег и часов». И шились они из грубого брезента специально для золотоискателей. Те елозили на коленках и протирали обычные штаны в мгновение ока. Не напасешься!
   «Энциклопедические знания, – подумал Ратов. – Место консультанта для оформления патента ему обеспечено».
   – Все это очень занятно, – небрежно заметил Чекурин, приревновавший к неожиданной осведомленности Юрашкина, но господин Столачев совершенно прав. Джинсами мы не обойдемся.
   – И не нужно обходиться, – крикнул Юрашкин. – В моих магазинах вы найдете не только джинсы. Там же продаются топы, блузки, жакеты из натуральных материалов, костюмы, юбки, платья.
   – На стадии испытаний мы столкнулись с серьезными проблемами восприятия. Многие считают, что джинсы годятся для отдыха, путешествий, ассоциируются с рабочей одеждой. Это устраивает далеко не всех потенциальных клиентов, – заметил Ратов.
   Он уже опасался, что обсуждение выльется в беспорядочную перепалку между модельерами, и попытался переключить внимание на свою скромную персону, о чем немедленно пожалел.
   На этот раз стихийно объединились Юрашкин и Чекурин.
   – Ваши клиенты заблуждаются, – процедил Чекурин. – Джинсы позволяют создать любой образ: спортивный или классический, урбанистский или хулиганский, сексуальный или деловой.
   – Да-да, вот у нас предлагается очень элегантный крой джинсов – с российским орлом, – добавил Юрашкин. – Мы изначально ориентировались на спрос.
   – Орел обязательно? – язвительно заметил Столачев, который, оказавшись в меньшинстве, почувствовал себя уязвленным.
   – А вы как думаете? Изображения орлов воспитывают патриотизм.
   – Вы затронули ключевую тему. Что для нас важнее – глобализм или национальная идея в дизайне одежды? – Ратов попытался направить дискуссию в полезное русло.
   – Через штаны обеспечить единство нации и наше единство с остальным миром, – мечтательно прошептал Чекурин.
   – Ну, знаете, все зависит от того, кто будет эти штаны носить. Я что-то не вижу таких авторитетов, которые вдохновили бы целевые аудитории, – возразил Столачев.
   – Самый высокий рейтинг у президента и премьера. Но их не наймешь рекламными агентами. Или вы иначе считаете? – Коварно прищурившись, Юрашкин повернулся к Ратову, но тот не успел ответить.
   Его вновь опередил Чекурин:
   – А я сошлюсь на любимую формулу Коко Шанель: «Роскошь плюс раскованность».
   – Все равно потребуется сменить всю линейку одежды. Изобретатели предлагают великолепную идею, но она требует своего дизайна. Вспомните, юбку-брюки для женщин придумали одновременно с велосипедом, чтобы наездницам было удобнее крутить педали. На первом месте технологичность! – твердил Столачев.
   – У меня прямо противоположный взгляд, – сказал Чекурин. – Ничего не должно настораживать. Можно использовать опыт создания современной мебели. Штаны должны быть удобными, как кресло. Мягкими, роскошными и простыми, комфортными одновременно.
   – Они у вас, кресла ваши, чтобы спать или в кафе прохлаждаться. А у нас мода для креативных людей, чтобы преуспеть в жизни и, между прочим, решить демографическую программу. Вспомните, что говорил президент, и обратите внимание на демографию, – напомнил Юрашкин.
   – Вот сейчас прямо и вспомню. «Я не сплю и думаю о вас» – хороший рекламный слоган, – сказал Чекурин.
   – О вас, унитаз – можно выстроить целый ряд классных ассоциаций, а заодно привлечь производителей сантехнического оборудования, – без тени улыбки предложил Столачев.
   – Вы же человек образованный, – покачав головой, пожурил его Чекурин.
   – Совсем необразованный и очень стервозный, – вызывающе улыбаясь, ответил Столачев.
   – Да, к сожалению, стервозность в нашем мире – явление распространенное. Сволочей развелось, – с тонкой улыбкой поведал Юрашкин.
   – Опять вы с вашими дурацкими замечаниями. Джинсы – одежда вчерашнего дня. Самое примитивное, что только можно себе представить, – не сдавался Столачев. – Ну что вы можете предложить, чтобы выделиться из потоков джинсового дерьма? Заклепки, прострочки, кожаные заплаты, теперь вот орлы. На ковбойских штанах! Чепуха какая-то! Нужны штаны национального колорита и цвета.
   Атмосфера накалялась. Союзы по принципу «против кого дружим» менялись с калейдоскопической быстротой.
   «А может, так и должны проходить мозговые штурмы?» – засомневался Ратов.
   – Национального цвета! Какого, блин, цвета? Черного? – скривился Юрашкин, намекая на последнюю столачевскую коллекцию.
   – Да, черного!
   – Траурного, печального, похоронного! Отражает национальный характер. Ничего не скажешь!
   – Ну знаете. Глупо думать, что черный цвет траурный. Это верх элегантности и чувственности. Все время держит в образе.
   – Видел-видел ваш образ! В кожаном плаще, разорванных колготках, лаковых туфлях на платформе?
   «На что он намекает? – подумал Ратов. – Ах да, на Наталью Водянову, которая появилась в подобном обличье на презентации коллекции Столачева. Опять сцепились. Ну что ты будешь делать!»
   – Я тоже люблю черный цвет, – вмешался Чекурин. – Но должен заметить, что вы имеете удручающее заблуждение, что любой цвет сочетается с черным. С ним сочетаются только ахроматические цвета – все оттенки белого и серого. А вот с яркими и насыщенными цветами и гаммой теплых оттенков лучше не сочетать.
   – Абсолютно неверно, – возразил Столачев. – Кстати, я представил коричнево-желтые цвета еще летом 2009 года. Это сейчас особенно актуально. Год Тигра!
   – Ах, я не могу слышать этот абсурд! – Юрашкин, выждав момент, вновь напал на Столачева. Но взял на тональность выше. – Только подумайте! Год Тигра. Открыл Америку! Да знаете ли вы, молодой человек, что это год Белого Металлического тигра. Для него характерны все оттенки серого и белого.
   – Я говорил об этих оттенках, – начал выходить из себя Столачев.
   «Ничего из этой дискуссии не получится», – наконец решил Ратов, которому Громов не уставал подавать тревожные знаки.
   – Друзья, друзья, очень полезное обсуждение. Мы ознакомились с вашими концепциями и ждем конкретных предложений по моделям. В течение недели. После этого объявим о своем решении и приступим к работе, – сказал Ратов. – А сейчас послушаем коллег из рекламного цеха. Надеюсь, они подскажут яркие идеи.
   И они подсказали.
   Сергей Мамонов словно ждал этого момента и тут же перехватил инициативу:
   – Господа, я представляю компанию «Вассерман и партнеры». Это не тот Вассерман, который… Ну, в общем, понятно. «Умная» одежда должна сразу же привлечь всеобщее внимание. Необходима мегаакция! Приведу некоторые примеры. Недавно в разных странах сотни велосипедистов в обнаженном виде провели заезд по улицам городов. Они выражали протест против автомобилистов.
   – Не подойдет, одежду нужно рекламировать, а не голые задницы. К тому же это отпугнет женскую аудиторию, – резко сказал Чекурин и нетерпеливо посмотрел на часы.
   – Не могу с вами согласиться. В постели голые мужчины женщин не пугают, а на велосипедах отпугнут? Нелогично получается.
   – Логично, – отрезал Чекурин.
   – Тарковского изводили голыми колхозницами, снятыми в «Андрее Рублеве». Вот что мне это напоминает, – обиделся Мамонов.
   – Да бросьте, и колхозов, и колхозниц давно нет.
   – А женщины есть! И лицемерие осталось. Мы о будущих клиентах беспокоимся.
   – Для этого не обязательно голышом по Европам разъезжать.
   – Брейк, господа, – сказал Ратов. – Совместить дизайн и рекламу не получается. Наверное, мы просто устали. Вы люди творческих профессий, пассионарные. Давайте сегодня этим ограничимся.
   – Жаль, – томно сообщил Юрашкин. – Мы только стали входить во вкус дискуссии. Но вы люди занятые. В отличие от нас.
   «Не нужно было собирать их вместе. Зря я настаивал. Из трех человек получается сразу пять партий, и все друг с другом враждуют», – Ратов сердечно попрощался с участниками «мозгового штурма».
   И только сейчас заметил, что Юрашкин скромно ждет у окна, слившись со стеклом и превратившись в человека-невидимку.
   – Извините, у вас вопрос?
   – У меня просьба, – умоляюще прошелестел кутюрье, убедившись, что другие «гламурные портные» его не слышат. – Можно ли попробовать ваши модели, поносить их? Появятся новые ощущения. Этого не объяснишь. Но я уверен, родятся неожиданные идеи.
   «А ведь он прав. Как мы об этом не подумали? Посоветуюсь с Громовым».
   – Хорошо, мы подумаем, и я вам позвоню.
   – Буду ждать. С нетерпением!
   В зале задержалась молодая женщина в странно знакомых джинсах. Видимо, журналистка. Она копалась в своей сумке и, кажется, что-то искала. Потом резко задернула молнию и подошла к Ратову.
   «Это же наши джинсы!» – вспомнил Ратов.
   – Мне нужно с вами поговорить, – сказала незнакомка. – Меня зовут Виктория.

Глава 19. Проблема выбора

   Поздно вечером, когда рабочий день уже закончился, на домашний телефон Ратова позвонил кремлевский знаток моды Ампилов.
   «Откуда он знает, что я дома? Следят, что ли? Наверняка рядом с ним сидит Юрашкин. Высокие отношения».
   – Добрый вечер, Игорь Борисович. Извините, что так поздно. Только сейчас освободился от срочных дел. Как ваши впечатления от дизайнеров?
   – Обогатился новыми идеями!
   – Что решили?
   – У нас два варианта. Первый: выбираем одного из кандидатов, которые попали в «короткий список». По результатам обсуждения больше шансов у Юрашкина.
   – Вот это правильно! Я же говорил, что он – лучший.
   – И второй вариант. Заключаем контракты одновременно с тремя модельерами, чтобы максимально использовать их сильные стороны. У каждого свои преимущества. У Юрашкина – отличные модели и сеть магазинов. Чекурин – талантливый мастер, имеет отечественную пошивочную базу. Столачев прекрасно ориентируется во вкусах молодежной клиентуры. И, кстати, может предложить интересные идеи – «технологическая одежда». Близкое попадание.
   – Этот вариант хуже, – разочарованно заметил Ампилов.
   Ратов представил, как рядом в напряженной позе свернулся калачиком Юрашкин. Смотрит на телефон затравленным и умоляющим взглядом.
   – А чем вам не нравится второй вариант? – спросил Ратов. – Мы, собственно, на нем хотели остановиться.
   – Нужен генеральный подрядчик проекта. Главный в этом деле. А то модельеры передерутся друг с другом.
   – Да, я уже заметил их склонность к членовредительству. Если одного из них назначить генеральным, другие просто откажутся сотрудничать. Жаль их терять.
   – А я вижу, вы дипломат. Кстати, Юрашкин может отказаться.
   «Сейчас он посмотрел на кутюрье. Тот закивал головой – дескать, непременно откажусь».
   – Если откажется, сильно об этом пожалеет. «Проект века». Такими предложениями не разбрасываются. Он получит огромный кусок от общего пирога. Дай бог с этим справиться.
   – М-да, – зашамкал Ампилов.
   «Включил громкую связь. Юрашкин даже привстал. Бросает отчаянные взгляды. Не знает, на что решиться».
   – А чтобы сохранить общую стилистику, мы думаем пригласить независимого консультанта с мировым именем. Он не будет вовлечен в коммерческий проект. Это упростит дело. Чекурин на днях в Париж выезжает.
   – Это зачем? Вы с ним уже в тесном контакте, как я вижу.
   – Готовить очередную презентацию своих моделей, – нудным голосом стал перечислять Ратов, вытягивая жилы из Ампилова и затаившегося где-то рядом с ним встревоженного кутюрье. – Заодно будет вести переговоры о независимом консультанте. Не грех и господину Юрашкину поразмышлять, кого он мог бы предложить на эту роль. А то упустит время.
   «Нельзя быть таким садистом, – подумал Ратов. – Их сейчас кондрашка хватит».
   – А он предложит, обязательно предложит независимого консультанта! – сказал Ампилов.
   «Кутюрье встал со стула или кресла – на чем он там сидел – и машет обеими руками. Кажется, получилось. Соперничество между творцами переведем на независимого консультанта. Пусть с ним бодаются, а выбирать мы будем», – улыбнулся про себя Ратов.
   – И еще одна проблема. Дизайнерам стоит предоставить образцы «умной» одежды. Пусть прочувствуют ее воздействие сквозь призму своих ощущений. Начать можно с Юрашкина, – сказал Ампилов.
   «Кто бы сомневался!»
   – Вы знаете, как император Александр Третий Миротворец подбирал контр-адмирала, чтобы командовал эскадрой, отправлявшейся с дружеским визитом во Францию? Об этом рассказывает в мемуарах генеральша Богданович.
   – Не слышал, – насторожился Ампилов.
   – Жила эта гламурная дама в Санкт-Петербурге, держала великосветский салон. Трехэтажный особняк на Исаакиевской площади, дом номер девять. Построен архитектором Ринальди для фаворита Екатерины Великой Нарышкина. А потом дом принадлежал поэту Мятлеву. До сих пор в путеводителях его так и называют – «дом Мятлева».
   – Вы там были?
   – Генеральша Богданович отошла в мир иной в 1914 году.
   – Рассказываете, словно ее лично знали.
   – Это для убедительности. Император Александр Третий Миротворец приказал составить список генералов, которые хорошо говорят по-французски и которые хуже. Список говорящих похуже царь снова вернул, чтобы было написано, кто говорит хуже всех. Оказалось – адмирал Авелан Федор Карлович. Он и был послан во Францию.
   – Почему?
   – Чтобы меньше болтал.
   – Ха-ха. Я подскажу министру иностранных дел Лавреневу. Пусть возьмет на вооружение, – заметил Ампилов.
   «Юрашкин сейчас делает отчаянные жесты – не настаивать. Мы без «умной» одежды. Ну ее в качель!»
   Но Ратов не угадал.
   – Есть и другое предложение, – заявил Ампилов. – Юрашкин мог бы выступить в печати с концепцией нового поколения в развитии моды, чтобы подготовить общественность к появлению «умной» одежды.
   «Ах, вот в чем дело! Они обсудили это заранее. Вариант второй, альтернативный. Интересно, а будут варианты три, четыре и так далее? Неутомим на выдумки этот Юрашкин. А такой тихоня с первого взгляда».
   – Я так понимаю, что всемирно известный модельер переложит своими словами концепцию, изобретенную Громовым?
   – А что в этом плохого? У Юрашкина, как вы справедливо заметили, имя, бренд, известность. Его выступление пойдет на пользу проекту.
   «И сразу же поставит его в положение безусловного лидера и непререкаемого авторитета».
   – Тогда вновь вынужден процитировать генеральшу Богданович. Известный московский адвокат Плевако Федор Никифорович на заре своей карьеры занимался издательской деятельностью и выпускал журнал «Жизнь».
   – Желтая пресса?
   – Почему желтая? Литературный журнал. Плевако приобрел у одного жулика права на «Пиковую даму» за четыреста рублей – большую по тем временам сумму. Однако не признал гениальное сочинение великого поэта, переправил его, сократил и напечатал в своем журнале с другой подписью. Весьма поучительный случай. Каждый должен заниматься своим делом.
   «Юрашкин сейчас смотрит на телефон страшными глазами. И крутит пальцем у виска. Или не крутит. На сегодня хватит. Из генеральши Богданович ничего более не помню. В случае чего придется придумывать».
   – Примерно вот так, – сказал Ратов и повесил трубку.

Глава 20. Падшие ангелы

   – Вы наш испытатель? – переспросил Ратов. – Извините, не узнал. Мы ведь раньше не встречались. На фото вы веселее. Что-то случилось?
   Виктория действительно выглядела усталой. Припухшие глаза, встревоженный взгляд. Суетливые и беспорядочные движения.
   «Она в состоянии стресса. Почему не знаю? Громов-то в курсе?»
   – Много работы, – сказала Виктория. – Плохо идет бизнес. Потеряли большую часть клиентов.
   – Понятное дело, кризис сказывается.
   – Не только. Есть и другие обстоятельства. Но это отдельный вопрос. Послушала я «мозговой штурм». Люди известные, а производят такую какофонию звуков. Впечатление не очень. А вам как?
   – Творческие личности. Вы еще не видели, как у нас проходят научные дискуссии, – безмятежно сообщил Ратов.
   «Вообще-то они проходят намного продуктивнее».
   – Я представляю здесь свое рекламное агентство. У меня есть конкретные предложения по раскрутке проекта. Начать следует с оригинальной презентации. Подумала, и родилась любопытная идея. Посмотрите на досуге, – сказала Виктория, вручая изящную папку с материалами.
   – Надеюсь, презентация не в голом виде на велосипедах или, скажем, на лыжах? С цветами в руках. Тоже вариант.
   Виктория только махнула рукой:
   – Не обращайте внимания. Мамонов может и не такого наговорить, но, когда дойдет до денег, все сделает как надо. У меня более интересные и вполне адекватные предложения.
   – Слушайте, Виктория. Давайте мы заключим с вашей компанией контракт на рекламу. Конкурс, в конце концов, чистая формальность. Вы принимаете самое непосредственное участие в проекте. Получили редкую возможность испытать одежду на себе. Чего так добивается Юрашкин. Он хитрый. Понимает, как много это значит. Договорились?
   «Он быстро принимает решения. От него исходит сильная энергетика. И добрая».
   – Я, кстати, очень благодарна вам за «умную» одежду.
   – Громова нужно благодарить. Он придумал.
   – Вы реально помогли мне пережить жизненный кризис.
   «Видимо, этот процесс следует считать незавершенным. Или у нее новые проблемы? Нужно разобраться. Но рекламой пусть занимается. Разумеется, под нашим контролем».

   В корпорации биотехнологий Виктория общалась только с психологом с таинственным именем Мэлор и не была знакома с другими сотрудниками.
   Теперь она впервые увидела Ратова и Громова. Говорил в основном Ратов, а Громов, которого представили как научного руководителя проекта, с присущей интеллектуалам скучающей физиономией помалкивал, делал записи и время от времени посматривал в зал.
   Один раз снял очки в роговой оправе, протер их тонкой замшей, внимательно посмотрел на нее и, кажется, остался вполне удовлетворенным. А потом опять ушел в себя. Она так и не поняла, что он за человек.
   А вот Ратов сразу же произвел благоприятное впечатление. И она решилась. Нужно как-то выбираться из бездны, в которую ее затягивали тени прошлого. Все валилось из рук.
   Борис Кремер проявил себя искушенным мстителем и неутомимым преследователем. Клиенты отказывались от сотрудничества с рекламной фирмой Виктории один за другим. Некоторые ссылались на финансовый кризис, другие отделывались невразумительным бормотанием или отказывались объяснить причины.
   Но всякий раз она замечала в их глазах одно и то же выражение. И отчетливо видела издевательскую ухмылку Кремера. Она словно обрела второе зрение. Спасибо, конечно, изобретателям «умных» штанов, но ее жизнь легче от этого не стала. Только труднее.
   Интересно, а Громов обладает вторым, третьим, десятым зрением или спрятался за своими очками и ничего его не волнует?
   В семье творилась какая-то ерунда. Михаил как будто потерял дар речи. Приходит с работы мрачный. Ничего не говорит. Все понятно без слов. Ему кто-то рассказал про ее историю любви и ненависти с Кремером. Наверняка вспомнили о гадких слухах. Кому это понравится!
   По ночам она часами смотрит в потолок. Это не назовешь бессонницей. Как будто плывешь в густом, вязком воздухе. Голова наливается тяжестью.
   Теплые пяточки живущего в ее теле Некто пробегают по груди, по животу, согревают ноги, пытаются ее успокоить и убаюкать. Но не получается.
   Как хорошо свернуться калачиком и заснуть. Но она лежит на спине, не может и не хочет пошевелиться.
   А может, все бросить и уехать? Ей предлагают интересную работу – представителем в Черногории, где будет строиться большой гостиничный комплекс.
   «А как же Игнатий? Он привык к Михаилу. И я привыкла. Это, наверное, не любовь, но спокойное и нежное чувство. Он хороший человек. Ему-то за что мучиться? За то, что меня встретил?»
   Нет, нужно остаться и попытаться достойно пережить эту черную полосу.
   Она подготовила предложения для Ратова. Превосходный вариант презентации «умной» одежды, а потом информация пойдет кругами, набирая обороты и сливаясь в один мощный поток.
   Обычно пиарщики сваливают все в одну кучу: перечисляют пришедшие на ум издания, заваливают их пресс-релизами, тормошат старые связи и, конечно, приплачивают журналистам.
   И сами не представляют, что из этой кутерьмы получится. Так проще. И дороже. И себе выгоднее. А она сделает все иначе – умнее, расчетливее и эффективнее.
   Ратов оценит ее предложения. Он уже согласился и не пожалеет. Даже записал на визитке свой личный телефон. Теперь все будет в порядке.
   Нет, не будет!
   Кремер не отстанет. Нужно избавляться от демонов. Беспощадно.
   «Отсутствие страдания равнозначно счастью. Великолепная мысль. Или иначе: счастье – это когда уходит боль. Тоже верно».
   Ева положила книжку на ночной столик. Вот уж никак не могла представить раньше, что увлечется произведениями философского содержания.
   Приходила с работы, крутилась по дому, занималась любовью и опрокидывалась в глубокий сон. Чтобы рано утром почувствовать рядом умиротворенное дыхание. У нее всегда были мужчины, неутомимые в сексе и сонные во всех прочих делах. Их словно притягивало к ней мощным магнитом, а потом они растворялись в ее личности, желаниях, вкусах, страстях, капризах.
   Полностью. Даже осадка не оставалось.
   Книжки менялись часто и становились все необходимее. Они заполняли пустоту и многое объясняли. Но объясняли далеко не все, что ей хотелось бы понять.
   Как случилось, что влюбленный в нее, спокойный, как слон, надежный, предсказуемый Эдуард дал понять, что ей не стоит возвращаться к нему в Россию? К ее полной неожиданности. Что за бунт на корабле?
   Ведь недавно все было наоборот. Она могла позволить себе любой каприз, а он умолял вернуться, в сотый раз признавался в любви и, кажется, находил в этом большое наслаждение. А сейчас вдруг передумал, стал грубым и неразговорчивым.
   Она сама сожгла свою тихую гавань. Никуда не денешься. Нужно это признать.
   Но Эдик тоже не прав. Она бросила ради него мужа, поехала с ним в суматошную, грязную, озлобленную, жуликоватую и противную ей Москву, дурную копию Чикаго времен Аль-Капоне. В любой момент можно было нарваться на неспровоцированную агрессию, и все время приходилось ожидать какой-либо пакости.
   Нью-Йорк казался на этом фоне тихим, провинциальным городом. Не весь, конечно, но по крайней мере районы, за пределы которых ее жизнь не распространялась.
   Ей удавалось скрывать свое разочарование, притворяться, имитируя радостное удивление, оргазм в постели и оптимизм в общении с окружающими. Голливудская белозубая улыбка, роскошная фигура, сияющие глаза – все казалось просто и выходило непринужденно, как игра в любительском спектакле.
   Но терпение закончилось. Она же не профессиональная лицедейка.
   В США ее ожидала привычная и комфортная среда, как будто цветок вновь пересадили в родную клумбу. Не самый, кстати, лучший способ выращивать капризные растения. И она вскоре стала чахнуть, терять жизненные силы, грустить, пока не оказалась в этом бесконечном и давящем аду, между небом и землей, в вакууме, щемящей пустоте.
   Утешением и приятным развлечением служили звонки Эдуарда: «Вернись, я тебя жду, не могу без тебя!»
   Это стало гарантийным талоном, страховкой, сокровищем, спрятанным на черный день. То, что казалось осязаемым, доступным, легко возобновляемым – только пожелай и получишь в любой момент, – исчезло. Вместо отложенной до лучших времен любви – отстраненность и ледяная враждебность.
   Она уже забыла ощущение боли, а сейчас оно возвращается. Разве так бывает? Противное слово «поздно». От него веет неотвратимостью и смертью.
   Я не хочу этого!
   С ужасом Ева замечала, как меняется ее отношение к Эдуарду.
   «Он меня предал. Знал, что я его люблю, и бросил меня в самый трудный момент. Я же обещала вернуться, как только переведу дыхание и наберусь сил».
   Мозг прожигали небрежно брошенные им слова: «Ты из тех женщин, которым хорошо, только когда они изменяют».
   Его нежность оказалась дешевым притворством, фальшивой монетой, издевательской гримасой. Стоило уехать, и все – ничего не надо!
   Как же вырваться из объятий этого проклятого мира?
   Она приедет в Москву, чтобы объясниться и понять. Если ее худшие опасения подтвердятся и Эдуард окажется мерзавцем, который ее предал, пусть поглотит его геенна огненная. Нельзя издеваться над женщиной. Особенно если она красива и знает себе цену.
   Она не отрываясь смотрела в потолок. С раскинутыми руками и выгнутой спиной.
   Распятый ангел мщения.

   Элегантно одетая женщина, покачивая крутыми бедрами, вышла на тихую улицу пригорода, привычным жестом поправила прическу и направилась к своей автомашине, припаркованной на стоянке для постоянных клиентов и инструкторов по стрельбе.
   Она специально выбрала тир, который не привлекает лишнего внимания, известен узкому кругу посвященных и гарантирует конфиденциальность. Попасть сюда можно только по рекомендации, и стоит это немалых денег.
   Зато результат гарантирован. Лучшие профессионалы, неболтливые инструкторы, получение легального разрешения на ношение оружия и в случае необходимости услуги личной охраны.
   Ей нравился сам процесс. Тяжесть оружия, которое сливается с рукой, звук выстрела, вспышка пламени и азарт, который охватывает ее по мере того, как пустеет обойма. Азарт игрока, который сдерживает волнение, дрожь, дыхание и кожей чувствует – пули ложатся точно в цель, кучно, разрывают мишень, превращают ее в одну сплошную пробоину с обугленными краями.
   Она оказалась способной ученицей. Сначала ее учили стрелять, театрально вытягивая вперед руку – на манер застывших в деревянной позе дуэлянтов. Именно так выглядели офицеры на старых пожелтевших плакатах. Потом она освоила стрельбу с бедра. Почти не целясь.
   Инструктор только качал головой.
   – Ну как, талантливо? – спрашивала она. Зачем спрашивать, и так понятно. Но она привыкла, что ею восхищаются.
   – Неплохо для начала, – бесцветным голосом сообщал инструктор и прятал глаза. Избегал хвалить ее, догадываясь, для какой надобности она учится поражать цель. Чувствовал исходящий от нее и хорошо знакомый ему запах смерти.
   Ничего, за это ему платят. За молчание и понимание.
   Вставив ключи, она включила двигатель и подождала немного, пока он прогреется.
   В последнее время она стала очень аккуратной и предусмотрительной, даже мелочной, обращая внимание на малейшую деталь, рассчитывая каждый шаг, внимательно присматриваясь к окружающим.
   Даже собачников, гуляющих со своими тварями по газонам, она изучает, как будто видит их в первый раз.
   Цена ошибки возрастает. Но она справится.
   «Сегодня день рождения Элвиса Пресли, – бойко говорил по радио известный ведущий. – “Король рок-н-ролла” родился 8 января 1935 года. Для миллионов поклонников он превратился в живое божество. Во всем мире его называли просто Король.
   В девятнадцать лет бывший водитель грузовика записал в Мемфисе свой первый хит That’s All Right».
   Она представила, как голова дергается назад от удара пули. И раскалывается, словно орех.
   «That’s All Right, All Right!» – голос Короля, облаченного в ослепительно белый костюм, украшенный золотым шитьем и сверкающими стразами, завораживал, вызывал спазмы в горле и вышибал слезы из глаз.
   «Элвис не умер, он просто улетел на свою планету.
   Can’t Help Falling in Love – допев последние строчки, Элвис всегда покидал сцену под оглушительный барабанный бой и грохот труб».
   «Да, мне ничего не сможет помешать».
   Оставалось ждать совсем недолго. Лишь бы хватило сил.

Глава 21. Потенциальная угроза

   Она шла наискосок через улицу, не обращая внимания на редкие в этот зимний вечер машины. Прямо на Бориса Кремера.
   Ее лицо показалось знакомым. Борис попятился назад. Он пожалел о том, что был без охраны.
   – Ты подлец! – крикнула женщина.
   Кремер сделал удивленное лицо:
   – Вы это мне?
   Женщина пронеслась совсем рядом, чуть не задев его массивной сумкой. Только сейчас он заметил, что из театра к ней спешит растерянный молодой человек с виновато опущенным лицом. Без головного убора, но в изысканно завязанном шарфе.
   «Значит, делает вид, что спешит. Притворяется. Чтобы так завязать шарф, нужно помучиться перед зеркалом».
   Она стояла на улице и кричала. Без остановки бросала упреки, обвинения, то и дело переходя на ругательства.
   «Хорошо, что поток зрителей уже схлынул, – озабоченно подумал Кремер. – Парень выскочил из здания в числе последних. Кажется, актер. Физиономия знакомая».
   Скандал не утихал, скорее напоминая монолог. Она кричала, он упорно молчал.
   «Ага, знает, что возражать бесполезно. Чем же он ее так раскочегарил? Или она по жизни истеричка?»
   «Актер» попытался положить руку на плечо женщины, но она с отвращением сбросила его ладонь, отвернулась и быстро пошла к бульвару.
   «Не хотел бы я быть на его месте. Ох не повезло! Бросил бы ее, лахудру!» – посочувствовал Кремер, оставаясь на безопасном расстоянии от места этой драмы.
   Издали он увидел, как женщина подняла руку и через несколько мгновений села в остановившийся автомобиль.
   Парень выбежал на проезжую часть и также поймал машину:
   – Командир, поедем за «хондой», не обижу.
   В Рождество разыгралась настоящая зимняя метель. Город накрыло пушистым белым снегом.
   «Рождественская сказка», – сказал сам себе Кремер.
   Он полюбовался, как снежинки, кружась, опускаются на темные деревья бульвара, глубоко вдохнул аппетитный воздух и юркнул на заднее сиденье автомобиля.
   – «Как хорошо проснуться одному в своем веселом холостяцком флэте», – пропел он знакомый с детства романс Вертинского.
   Никаких серьезных дел на вечер не предвиделось, и можно было спокойно скоротать вечерок в глубоком кресле с бокалом любимого кальвадоса.

   После второй рюмки Кремер почувствовал, что ему опять становится тревожно и даже страшно. Как в тот момент, когда он увидел глаза бесноватой у театра.
   «На кого она похожа? Не может быть!»
   Борис осторожно поднялся с кресла и прошел в кабинет. Открыл спрятанный в стене сейф и положил на письменный стол папку с материалами на «испытателей», похищенную из лаборатории Громова.
   «Надо бы спросить у Завадского, кто крадет это фуфло. И сколько оно стоит. Он, конечно, наврет и заломит цену раза в три дороже. А может, не платить?»
   Кремер ворчал для порядка. Он прекрасно понимал, что документы бесценны и что следует заплатить Завадскому любую цену. Иначе на сотрудничестве придется ставить крест. А лошадей на переправе не меняют. Но он любил поторговаться и расставался с деньгами очень неохотно.
   «Вот фотография Виктории. Так оно и есть. Очень похожа на дамочку у театра. Тот же тип. Губы, скулы, нос. Или не похожа? Старею. Все бабы на одно лицо».
   Кремер хотел было закрыть папку и не портить себе вечер. Однако непреодолимая сила заставила его перевернуть страницу и вчитаться в характеристики, составленные психологом Ториа, медицинские заключения, справки и графики о динамике биохимического состояния «пациента», записи бесед с Викторией, «независимые оценки» и прочие материалы.

   Внешность – привлекательная, следит за собой. Идеальный тип деловой женщины.
   «Это точно! Волевая, падла. И страстная», – подумал Кремер.
   Колоссальная сила воли. Умеет маскироваться. Если хочет скрыть свои чувства, то показывает процентов двадцать, не более того.
   «Не знал. Неужели?»
   Маскируется только в тех случаях, когда считает необходимым для достижения поставленной цели. Чаще не тратит на это время и силы. Дает выход своим эмоциям, причем вполне сознательно. Сбрасывает таким образом раздражение.
   «А вот это правильно. Не маскируется. Чуть что, сразу в лобешник».
   В любой момент может вновь замкнуться и перейти к жесткому самоконтролю.
   В интригах старается не участвовать. Просто не может подобрать себе достойных соперников и союзников. В сущности, очень одинока.
   «Сама виновата», – Кремер настолько увлекся чтением, что забыл про кальвадос, который излучал парфюмерный запах из бокала, оставленного на журнальном столике у кресла.
   Достойный кандидат. Сильная личность.
   «Да они в нее просто влюблены. Можно “Оскара” вручать за лучшую женскую роль. Ага, подписано: психолог Мэлор Ториа. А это что за хрен?»
   Особое мнение Громова:
   Мы не должны недооценивать риски, которые связаны с этим кандидатом. Сложно просчитать ее реакцию.
   Какие шаги она планирует, как вывернет ситуацию – большой вопрос. Когда вы пишете, что она не увлекается интригами, это не следует понимать буквально. Если она пожелает закрутить интригу, мы не сможем вовремя предотвратить нежелательные последствия.
   У Бориса защемило сердце. Глубоко в душе он был согласен с оценкой Громова. Не случайно переполошился, увидев бешеные глаза женщины, похожей на Викторию.
   «А вот и ее цитируют».
   Я согласилась на участие в эксперименте только по одной причине – дошла до края. Терять нечего.
   После разрыва с Борисом Кремером меня постигло жуткое разочарование. Я не могу простить подлостей, которые он творит.
   И отчаялась построить отношения с мужчинами. Даже с Михаилом, к которому я отношусь с глубокой симпатией, в последнее время не ладится.
   Причина – мои комплексы и постоянные пакости со стороны Кремера.
   «И что я такого сделал? Поприжал немного, чтобы засунула свой гонор в одно место. Еще не знает реального прессинга».
   У меня появилось недоверие к людям вообще, жесткость и даже жестокость.
   Алкоголь, снотворное, успокоительные – ничего не помогало, а только усугубляло ситуацию. И я поняла, что нужно выбирать между жизнью и смертью. Поэтому согласилась попробовать вашу методику.
   И чувствую себя намного спокойнее и увереннее.
   «Ну, слава тебе господи. Однако рано радуешься. Одно непонятно – почему трачу на нее время. Пошла она к едреной матери! Нет, не все так просто. Нельзя давать слабину. Один раз уступишь, и ты – труп. Пусть приползет, попросит. Это вопрос принципа».
   Звучало не очень убедительно, но лучшего объяснения своим действиям Борис пока найти не мог.
   «Давно ей не звонил, – подумал Кремер. – Как-то сами собой исчезли звонки из общения. А почему, собственно? Врага нужно держать под контролем. А иначе будут приключаться психозы, как с той у театра».
   И он набрал хорошо знакомый номер. Она ответила почти сразу же.
   «Волнуется. Говорит немного в нос».
   – Здравствуй. Узнала?
   – Зачем ты позвонил?
   – Хочешь, сейчас приеду? – спросил Кремер.
   «Раньше не спрашивал. Просто приезжал».
   – Не вздумай.
   «Какой же я лох! Зря позвонил».
   – Извини, ко мне пришли. Потом поговорим, – крикнул он в трубку.
   Резко закрыл папку и вернулся к журнальному столику. Выпил залпом кальвадос и подошел к старинному зеркалу в тяжелой позолоченной раме.
   Из зеркала на него смотрело незнакомое лицо перепуганного неврастеника.

Глава 22. Узкий круг

   Офис компании «Русский хлопок» располагался в современном здании в самом дорогом районе Москвы – на Остоженке. Фасад дворянской усадьбы девятнадцатого века стыдливо прикрывал коридоры с кабинетами и залами для переговоров.
   Гибрид выглядел уродливо, но привычно. Поверх классического фасада с ровными рядами окон громоздилась наглая конструкция из стекла и бетона. Жителям «дворянского гнезда» подобное чучело могло привидеться только в кошмарном сне.
   Ратов, подъехавший к офису, печально разглядывал перспективу Остоженки. Он вырос неподалеку от этого района, который славился густой зеленью во дворах, уютными особнячками и местной шпаной.
   В здании старой школы, где в сорок первом формировался первый полк гвардейских реактивных минометов, ласково прозванных впоследствии «катюшами», устраивались танцы. С непременным дополнением в виде кулачных боев под стенами стоящего рядом монастыря и в густых зарослях между домами.
   Теперь улица стала неузнаваемой: загроможденной, узкой, нелепой и нежилой – деловой дамой с хищным взглядом, выдающей себя за трепетную тургеневскую барышню.
   Самое угнетающее впечатление производила постоянная и наглая ложь, по сравнению с которой маразматическое бормотание советских времен казалось невинной детской забавой.
   Разве можно на голубом глазу уверять в стремлении сохранить исторический облик и культурное наследие, когда видишь совершенно иную картину! Оказывается, вполне возможное дело, весьма выгодное и абсолютно безопасное.
   «Не видения ли это, не лишился ли я разума, не изменили ли мне органы слуха и зрения?» – мог вполне законно спросить себя любой житель или гость столицы.
   «Нет, чувачок, не изменили, – подумал Ратов. – Лапшу тебе на уши вешают. Держат за идиота. Глухого и слепого. Зря Громов «умные» штаны изобрел. Скафандр для защиты от вранья. Вот была бы вещь! Незаменимая, полезная и очень востребованная!»
   Ратов еще раз бросил взгляд на узкий проезд, загроможденный скучными офисными бараками. В своей стилистической совокупности они напоминали унылые окрестности какого-либо германского промышленного города, а не «дворянскую Остоженку».
   И вошел в здание.

   – Где начальство сидит? – спросил Ратов у охранника с эмблемой частного охранного предприятия на рукаве.
   «Вырвем глаз» или «Услуги для вас» – надпись на эмблеме была неразборчивой, что с лихвой компенсировалось изображением щита, меча и оскаленной морды льва с гривой, стоящей дыбом.
   «Медуза-горгона, а не лев», – отметил наблюдательный Ратов, мечтавший в детстве стать врачом для зверюшек – лечить их в зоопарке. Однако, к счастью для зверей, вовремя одумался. Он был слишком нетерпеливым и требовательным. А зверюшки предпочитают добродушных и щедрых раздолбаев. Они терпимее к своим и чужим недостаткам.
   – Где кабинет Николая Веселова? – громко переспросил Ратов.
   – А кто это?
   – Начальник новый. Высокий, кудрявый, с гармошкой ходит. Песни поет.
   – Теперь понятно. На втором этаже, налево, в конце коридора, за деревом.
   – За каким деревом?
   – Сразу за кадкой с фикусом. Там, в холле, – пояснил охранник.
   – Рад вас видеть, – Николай бросился навстречу Ратову, как только он переступил порог кабинета. – Чай, кофе?
   Ратов утвердительно кивнул, подтверждая, что готов испить любой из перечисленных напитков.
   Испытатель «умной» одежды Николай, по совместительству банкир и возлюбленный Елены, выглядел свежим, энергичным и довольным жизнью.
   – Как «умные» штаны? Действуют? – спросил Ратов.
   – Безотказно! Совершенно другое ощущение жизни. Спасибо вам! Великое изобретение.
   – А Елена?
   – Вся в делах. Энергия бьет через край. У нас все замечательно.
   – Рад за вас, – заметил Ратов.
   «Ему скафандр от вранья не нужен. И так справляется. Все же Громов гений. Со штанов начал и оказался прав!»
   – Как вы знаете, я работаю в банке. Принято считать, что банкирами не рождаются, а становятся. Не могу с этим согласиться. Умение делать деньги – врожденный дар, – сообщил Николай.
   «Он, конечно, себя имеет в виду. А говорят, что деньги любят тишину. Все наоборот. Чтобы заработать, нужно обладать красноречием. Скромность не в том, чтобы не хвалить себя, а в том, чтобы делать это убедительно».
   Николай нравился Ратову. Никаких комплексов. Уверенная самореклама, карты на стол.
   Имидж – половина стоимости любого бизнеса, а иногда и больше.
   – Мой банк оказался в числе основных кредиторов «Русского хлопка». Пытаемся вернуть свои деньги, а заодно и заработать. И вот какая мысль пришла на ум. Вам стоит обратить внимание на одно из предприятий компании. Это реальная возможность наладить выпуск «умной» ткани.
   – Что значит обратить внимание?
   – Я в комитете кредиторов и могу устроить так, что предприятие отойдет моему банку. А затем банк передаст его корпорации биотехнологий в управление на срок не менее десяти лет. Для этого вы создадите управляющую компанию, которой перейдут и обязательства по долгам. После того как средства будут выплачены в полном объеме, управляющая компания получит производство в собственность. А пока можно развернуть на его мощностях реализацию вашего проекта. Вот такая схема.
   – Очень интересно. Вы говорите как профессионал, – заметил Ратов.
   – Профессионал и есть. Высокого класса.
   «Его скромность мне положительно нравится. Впрочем, сам виноват – «умные» штаны этому способствовали».
   – А ваш интерес? – догадливо спросил Ратов.
   – Во-первых, я чувствую себя обязанным за «умную» одежду. Вы мне реально помогли. Но вижу и финансовую перспективу. Буду говорить конкретно.
   «Его любимое выражение. Он конкретный человек. Как, впрочем, и его подруга Елена. Интересно, вспомнит о ней?» – отвлекся от коммерческой дискуссии Ратов. Человеческие судьбы были ему намного интереснее финансовых схем.
   – Мне хотелось бы, чтобы вы назначили президентом управляющей компании Елену. Она тоже входит в группу испытателей, вы ее хорошо знаете. И ко всему прочему, моя будущая жена. Я ей полностью доверяю.
   «Приятно слышать. Вот лучшая реклама “умной” одежды».
   – Мы к ней очень хорошо относимся. Достойная женщина, – сказал Ратов.
   – Вообще, знаете, – задушевно поведал Николай, – я уже понял, что вы подобрали на роль испытателей людей успешных, но переживающих временные трудности. Помогли им и сделали их своими союзниками. Допускаю, что с самого начала ставили стратегические цели, как использовать этих людей в дальнейшем. Может, я слишком подозрительный. Из мухи слона делаю. Но такие мысли у меня появляются.
   Николай внимательно посмотрел на Ратова, но, судя по выражению его лица, ничего интересного не обнаружил, и его догадки так и остались научными гипотезами. Не более того.
   – Подобных планов у нас не было, – сказал Ратов.
   – А почему бы этим не заняться?
   «Он просто извергает одно предложение за другим. Проснувшийся вулкан! Везувий. Не ожидал от него такой прыти. Будут еще сюрпризы?»
   – Чем заняться? – попытался разыграть наивность Ратов.
   – Вам имеет смысл привлечь к реализации проекта всех испытателей, – терпеливо объяснил Николай. – Я лично их не знаю, но уверен, что они могут составить ядро очень мощной силы – в экономике, а в перспективе и в политике. У вас в руках колоссальный по силе инструмент – для привлечения на свою сторону самых сильных и талантливых людей. Это «умная» одежда. Даже жалко ее тиражировать для массовой продажи.
   – Хотите превратить нас в узкий круг единомышленников, чтобы не сказать в секту?
   – А чем мы хуже наших лидеров? Они к себе чужих не подпускают. Знал, что не согласитесь. Но к этому вопросу всегда можно вернуться. Грех не использовать таланты испытателей.
   – Все правильно, Николай, – примирительно заметил Ратов. – Мы это уже делаем. О создании управляющей компании отвечу через день-два. Думаю, что реакция будет положительной.
   – Надеюсь. Тогда не буду терять времени и отработаю юридические детали. Елене можно сказать?
   – Пока не говорили? – удивился Ратов.
   – А вы хотите, чтобы я сразу же раскрыл женщине все карты. Так не бывает. Я же деловой человек, – сказал Николай, крепко пожимая руку.
   – Даже в любви?
   – Даже в ней проклятой!
   «Кстати, нужно позвонить Виктории, – подумал Ратов. – Она уже в “группе единомышленников”. Или заговорщиков?»

Глава 23. Вертикаль

   – Кто твой источник? Говори! Кто на тебя работает? – Изображая персонаж одного из фильмов про русских разведчиков, Борис Кремер «пытал» Завадского. – Если не скажешь, заставлю выпить два стакана американского виски. Кукурузного! Противного! Отвечай! Хуже будет!
   – Я не вынесу, – ныл Завадский. – После шотландского вливать «Бурбон» – бесчеловечно. Садист.
   – Отвечай. Водки налью крыжопольского разлива. Прямо в глотку. У тебя глубокая глотка? Сразу сблюешь! – грозил Кремер. – Шпанса тебе картофельного! Змеюку живую – на тарелке будет ползать и за нос тебя, за нос длинный!
   Друзья и компаньоны набрались, по меткому выражению Завадского, до соплей. Тянуло сплясать голышом на столе, желательно под торжественное звучание национального гимна. Извиваясь и рыгая. Как в Куршевеле.
   Побить посуду. Или купить яхту, как у Ромы Абрамовича.
   – Нет у меня никакой агентессы в конторе Ратова, – оправдывался Завадский. Убедительно икнув, заел виноградинкой. Без косточек.
   «Ага, проговорился. Что и требовалось доказать. Я про агентессу ничего не спрашивал. Значит, все же баба! От нее информация», – размышлял Кремер, пытаясь нащупать истину, которая двоилась, расплывалась и раскачивалась в алкогольном тумане.
   – А как ее зовут? Говори! Отдам людоеду на поругание и пожирание. Он тебе яйца откусит, – ласково прошептал Кремер и пальцами изобразил козу-дерезу крокодилу средних размеров.
   «Рептилий» кокетливо прижался к стенке аквариума, вылупив левый глаз на Завадского.
   – Ты ему понравился.
   – Ну баба. Какая тебе разница? Она тебе не даст.
   – А тебе даст?
   – Мне дает… документы. А ты их читаешь. Бесплатно, между прочим.
   – Попрекать меня вздумал, скотина неблагодарная! – закричал Кремер.
   – Бесплатно! Это неправильно, – настаивал Завадский. На всякий случай он все же оглянулся на крокодила. Тот подозрительно ерзал и пытался перебраться к ним на стол.
   Несмотря на временное помутнение рассудка, вызванное лошадиной дозой спиртного, Кремер прекрасно контролировал ситуацию и сразу понял, что Завадский врет. Не было у него никакой агентессы. Не крадет она под покровом ночи информацию из корпорации биотехнологий.
   «А кто есть? Вопрос остается открытым. Крокодил вряд ли поможет. Завадского он не сожрет. Подавится. Ежели информацию сливает один из изобретателей – нелепое, кстати, название, – нужно перетащить его в наш лагерь. Технологии – вот аппетитный кусок. Если заполучить их любой ценой, тогда на руках все козыри. Про Ратова, Громова, всю их шатию-братию, корпорацию-шлумяцию можно забыть».
   – А если попросить ее выкрасть, э-э-э… – проблеял Кремер.
   – Кого? Ратова? И в пасть к крокодилу. Да?
   – Пошел он на х… Не его, Громова. Он голова! Нет, не Громова, а их долбаные техно-мудо, – Кремер сделал широкий жест обеими руками, как будто хотел обнять весь мир, включая осоловевшего Завадского и его интимного друга крокодила.
   – Нет, не может! Это мудо-техно или техно-мудо, не знаю, как правильно, в голове у Громова. Как она украдет голову? Как! Скажи мне, Боря, это шутка? Ты знаешь анекдот про конкурс йогов в Индии? Первое место занял Изя Рабинович. Он восемьдесят пять лет жил, затаив дыхание. Будь осторожен! Я тебя очень прошу.
   – Воровство – не наш метод. Сами придут и предложат, – трезвым голосом сказал Кремер, надул щеки и издал громкий звук, за который его ставили в угол в детском саду.
   – Не предложат! Девушка, мы отбираем у вас права. Вы пересекли две сплошных и выехали на встречную. Отдайте права! Я не могу. Почему? Это подарок любимого человека. Ха-ха-ха! – веселился Завадский.
   – Ерунда! Я говорю, что сами придут, – веско повторил Кремер. – Или приползут.
   У него уже созрел план дальнейших действий.
   «А почему бы и нет? Нахальство – второе счастье».

   Первый день после затянувшихся новогодних каникул выдался по-зимнему морозным. С раннего утра небо засветилось розовым сиянием, переходящим в насыщенный багровый цвет.
   Дороги запрудили потоки автомобилей и бесконечные пробки. Словно москвичи истосковались по работе или стремились поскорее убежать от бесконечной пьянки, парализовавшей страну с конца декабря.
   К обеду стихийная трудовая лихорадка испарилась так же внезапно, как возникла, уступив место позевываниям, почесываниям, возлияниям и прочим жизненным удовольствиям, отвечающим суровому климату и национальным традициям.
   Дороги опустели. Солнце превратилось в раскаленный шар и заняло полнеба.
   Ратов упорно разбирал бумаги в своем кабинете. От полезного, но редкого для него занятия отвлек звонок того самого единственного телефона, крышку которого украшал государственный герб – гордость Ратова, добившегося установки прямой линии правительственной связи в корпорации биотехнологий.
   Знакомый голос Дюка четко и многозначительно выговаривал каждое слово.
   Ратов, успевший подзабыть кремлевский колорит, почувствовал легкий приступ тревоги. Впрочем, оснований для этого не было решительно никаких. Скорее наоборот.
   Поздравив с наступившим Новым годом и Рождеством, Дюк как бы мимоходом бросил фразу, заставившую Ратова удивленно посмотреть на телефон и моментально забыть о наведении порядка в бумагах.
   – Президент собирается с тобой переговорить.
   – На предмет?
   – Как поживает «умная» одежда? В этом году – один из главных вопросов. Осязаемый и поучительный признак инноваций. Не мешает ли кто в этом благородном деле? Какая требуется поддержка?
   – Все вроде в порядке. Не беда, что «поучительный признак» у нас ниже пояса действует? Штаны все-таки.
   – Лишь бы действовал. К моему глубокому сожалению, в Кремле складывается впечатление, что ты затягиваешь проект. Думаю, что президент задаст вопрос о проблемах.
   – На самом деле мы ничего не затягиваем. Проведены подготовительные мероприятия. Завершили испытания.
   – Еще раз завершили? Сколько можно их завершать? Вы уже докладывали о результатах.
   «М-да, действительно. Если сказать, что результаты будут постоянно меняться, никто не согласится рисковать. Хотя побочные эффекты любого лекарства проявляются с годами, а то и в следующих поколениях. Не стоит об этом говорить. Лучше прикинуться бестолковым, но старательным».
   – Договариваемся о развертывании производства, кредитах под государственные гарантии. Дизайн обсуждаем, – попробовал оправдаться Ратов.
   – Поздно обсуждать. В течение месяца должна появиться первая партия, чтобы о ней заговорили в полный голос. Пора предъявить реальные результаты. Необходим мега-проект. Как воздух! Собственно, поэтому ты и получил поддержку.
   «А, значит, придется отрабатывать. Или… Лучше даже не думать об этом «или». Будем делать первую партию в ручном режиме. Иначе из стахановцев превратимся во врагов народа. Занятно. Национальным мегапроектом считалось освоение космоса, теперь – «штанизация» всей страны. Но можно и по-другому назвать этот процесс. Биореволюцией, например. Звучит, правда, тревожно. Инновации – избито. Модернизация – звучит слишком приземленно. О терминах еще нужно думать. Но мысль Дюка понятна», – размышлял Ратов.
   Он увлекся реализацией проекта и на короткое время забыл о политических интригах, подставках, подпорках, противовесах и прочих ухищрениях, которыми обожают заниматься политические деятели, чиновники всех мастей и рангов, олигархи, банкиры, промышленники, жулики, творческая интеллигенция, шоу-бизнес, мыслители, болтуны и дорогие проститутки.
   Короче, вся вертикаль за редким исключением.
   – Жди звонка, – строго предупредил Дюк.
   И Ратов дождался. Но позвонили не из Кремля, а из другой приемной.
   – Подъезжайте завтра в Дом правительства. Будете докладывать премьер-министру.

   – Мы же договорились!
   – О чем?
   – Ты не будешь звонить, и мы не будем общаться.
   – Просто так позвонил. Что, нельзя поговорить?
   – Видела тебя на днях.
   – Где? Что-то не припомню, чтобы мы встречались.
   – На телеэкране. Рассказывал об изобретении «умной» одежды. Я даже не догадывалась, что ты – большой ученый и занимаешься этой проблемой. Кстати, ты в курсе…
   – Да, я знаю, что ты участвуешь в этом проекте. Не хочу об этом говорить. Это твое личное дело.
   – Не хочешь – не надо. Ты очень интересно говорил, увлекательно. Я не могла оторваться. Но слишком коротко.
   – Это вы скажите своему брадобрею.
   – У меня нет брадобрея.
   – Что значит – слишком коротко? У тебя была возможность слушать мои истории очень подробно, в деталях.
   – Да, я помню. На фоне сахалинских пейзажей. Некоторые истории ты рассказывал по нескольку раз.
   – Ты сама об этом просила.
   – Да, я бестолковая.
   – Это верно. Но самое удивительное, что Господь наделил тебя помимо бестолковости и суетливости еще и острым умом. И не пожалел сил на внешние данные. Я бы даже сказал, снабдил редкой красотой.
   – Ты меня ругаешь или нахваливаешь?
   – Это не твоя заслуга. Как, впрочем, и не твоя вина. Нарушена логика. Глупая, уродливая, капризная – такой вариант смотрелся бы органично. А так – форменное безобразие. Умная, красивая – и бестолковая.
   – Не злись на меня.
   – А я и не злюсь, – сказал Громов.
   «Почему только я согласился взять ее в группу испытателей? Кого я испытываю? И зачем? А что здесь непонятного! Не хочу, чтобы она исчезла из моей жизни. Безвозвратно, без следа, навсегда. Какие ужасные слова. До чего же больно!»
   – Отчего ты молчишь? – спросила Марика.
   «Но звонить ей больше не буду».
   «Будешь, – твердил внутренний голос. – Никуда от этого наваждения не денешься. Увяз коготок – всей птичке пропасть».
   «Сильный человек хоть в чем-то должен быть слабым. Иначе не бывает».
   – Бывает! – разозлился Громов и ударил кулаком по столу.

   – Ты что буянишь? – спросил вошедший в кабинет Ратов.
   – Тренируюсь.
   – Очень кстати. Давно хотел тебе сказать, маловато в помещениях портретов наших лидеров, – заметил Ратов, критически оглядывая стены кабинета Громова. – А это что такое?
   – «Утро стрелецкой казни» Сурикова. Хорошая копия.
   – Откуда она взялась?
   – Подарок от благодарных сотрудников на день рождения, – пояснил Громов.
   – Убрать бы живопись куда-нибудь в запасник, – деликатно намекнул Ратов. – Грустные мысли навевает, а проект должен вселять оптимизм, веру в завтрашний день.
   – Ничего страшного, – флегматично заметил Громов. – Меня другое беспокоит. Биохимическая картина опять изменилась.
   – Да что ты говоришь! – вздрогнул Ратов: «Вот оно, самое страшное! Как чувствовал. Накликал!»
   – Картина вообще-то должна меняться, – сказал Громов. – Но слишком стремительно меняется. Скачет. И почти зашкаливает. Надо еще понаблюдать. В этом деле спешить – себе дороже.
   – Отстаем, не успеваем, – взвыл Ратов. – Только что звонил Дюк. Так и сказал, что мы затягиваем с реализацией проекта. Это предупреждение. Первое и последнее. А мы сомнительные картины развешиваем. Учись у ментов. Приятеля на днях остановили гаишники. Проверка документов. Не знаю, чего уж они у него проверяли, но пришлось выйти из машины и зайти на пост, в стеклянную будку. Он такого еще не видел. Стены сверху донизу обклеены портретами наших лидеров – и президента, и премьера.
   – Начальство приказало, понятное дело.
   – Приказать такое нельзя. Самодеятельное творчество масс. Стихийное проявление любви. Вырезают фотографии из газет и журналов, черно-белые и цветные.
   – Нарубят бабла у водителей, устанут и культурно отдыхают – газеты режут. Все лучше, чем водку пить.
   – А у нас Суриков с подозрительным сюжетом. Правильно говорит Дюк – отстаем.
   – Интересное наблюдение, – Громов поднял голову от бумаг и задумчиво разглядывал Ратова. – У наших людей совершенно другие биоимпульсы. Скажи американскому полицейскому, чтобы он фото президента из газет вырезал. Он тебя на смех поднимет или подумает, что перебрал парень. У них другие объекты для обожания. Полногрудые блондинки, афроамериканки с длинными ногами. Аппетитные. Спелые, даже переспелые, наполненные животворными соками. Зов плоти и животной страсти.
   – Маньяк! Все лучше, чем «Утро стрелецкой казни», – ядовито заметил Ратов.
   – Вопрос спорный. Мы, конечно, можем отложить научную херню и заняться более полезным делом. Фото начальства на стенах развешивать, лобзиком выпиливать, ваять в камне. Тебе что ближе – ваять или лепить? Из глины? На гончарном круге. Чтобы круг вращался ровно, его подправляют. Руками, но чаще голой и грязной пяткой.
   – У меня пятки чистые. Я их мою, – возразил Ратов.
   – Рад за тебя. А вот у меня другие пристрастия. Ковыряться во всем этом, – Громов раздраженно ткнул пальцем в документы на столе.
   – Ладно, забыли, – неожиданно успокоился Ратов. – У тебя будет возможность объяснить это премьеру. Лично. Завтра нас ждут в Белом доме.
   – Ну и объясню. Какие проблемы!

   Премьер посмотрел светлыми прозрачными глазами и молча указал рукой на два стула, стоящие напротив, у стола для посетителей.
   – Извините, я останусь на своем месте. Так удобнее. Мы втроем за столиком не разместимся.
   «Мы на ваше место не претендуем», – подумал Громов.
   В кабинетах начальников он всегда испытывал приступ фрондерства, хотя вступительная реплика премьера и робкая улыбка ему понравились.
   «Профессионал. Сразу располагает к себе собеседника».
   – Вы руководите корпорацией? – уточнил премьер, обращаясь к Ратову. – А вы изобрели «умную» одежду?
   Последовал кивок и быстрый взгляд в сторону Громова.
   – С вами мы знакомы, – опять взгляд в глаза Ратову. – Планировали ваш переход в правительство, но пока решили воздержаться от создания министерства по экономической реформе. Кризис помешал. Помню-помню.
   – Все так.
   «Интересно, оказывается, виноват кризис. А я думал, что совершенно другие причины», – заметил про себя Ратов.
   – С проектом я ознакомился, – сказал премьер. – Если грамотно подойти, реальный прорыв в сфере нанотехнологий. Принципиальное отличие в том, что впервые говорим о массовом производстве инновационной продукции. А это колоссальные возможности для модернизации. И для мировой политики важно.
   Ратов попытался представить себя в центре мировой политики, но не смог. Мешали назойливые мысли, как бы не обманули с обещанными инвестициями, воспоминания о коварных биохимический реакциях испытателей, о недавнем «безмозгло-мозговом штурме» и о многом другом, что решительно не вязалось с трепетным отношением премьера к судьбам человечества.
   – Теперь о сути самой идеи, – премьер повернулся к Громову. – Как всякое гениальное изобретение, она родилась на стыке наук – медицины, биологии, химии. Думаю, что в корпорации биотехнологий следует создать исследовательские группы по всем этим направлениям. Результаты работы будут крайне полезными для различных отраслей – фармакологии, пищевой промышленности, новых методов лечения.
   Премьер, по всей видимости, отсортировал своих собеседников по функциональной принадлежности, решив, что Ратову следует потверже усвоить политические аспекты проблемы, а Громову не грех подсказать и некоторые мысли научно-прикладного характера.
   – Это, знаете ли, заявка на Нобелевскую премию. Хотите стать лауреатами Нобелевской премии?
   Ратов и Громов ответили одинаковым взглядом, который можно было расшифровать следующим образом: «Польщены столь высокой оценкой нашего скромного труда. Не думали об этом. Поглощены работой. Не до премий».
   – Ну и правильно, – сказал премьер. – Хотя изобретение превосходит любые премии, в том числе и Нобелевскую. Не удивлюсь, если появится международная премия имени Громова.
   «Внимательно изучал досье. Или “дело оперативной разработки”? Хотел бы посмотреть, кто доносы пишет», – подумал Громов.
   – Много говорим, что следует заменить американский доллар в международных расчетах. Размышляем, какой валютой, с участием каких стран, – скептически покачал головой премьер, явно обращаясь к невидимому собеседнику. – А нужно думать, как заменить западные технологии отечественными. На базе новых изобретений и открытий. Это намного важнее. Мировая резервная валюта – вопрос производный. Кто диктует правила игры в технологиях, у того решающее превосходство и в финансовом плане. Как вы думаете?
   – Я как раз хотел сказать, что денег мы не получили, – не совсем к месту сказал Ратов. До этого он старательно записывал, а Громов изображал роденовского мыслителя, не лишенного торжественности и даже некоторого трагизма.
   – Решение принято – разочарованно сказал премьер.
   – Я сказал, деньги получите. Не зазнавайтесь. Не отставайте от процесса. Вы его начали, теперь он приобретает собственную динамику. Ни в коем случае нельзя упускать инициативу. У нас уже были такие варианты. Скажут «а» и успокаиваются. А все остальные буквы алфавита произносят уже другие.
   Ратов попытался вставить слово, чтобы развеять впечатление о своей меркантильности и реабилитироваться, но понял – рано. Что бы он ни сказал, это будет воспринято как возражение. А о чем спорить? Да и зачем?
   – Но советами сыт не будешь, из них шубу не сошьешь, – интонации премьера приобрели добродушные и даже сочувственные нотки. – Нужно выстроить такой механизм контроля за финансированием, чтобы деньги не увели. Ловкачей у нас много, в том числе в правительстве. Конечно, это не относится к первым лицам в министерствах. А вот уровнем пониже – много жуликов и коррупционеров.
   Голос премьера зазвенел металлическими нотками.
   – Попрошу докладывать мне постоянно, как развивается проект. Кстати, с вами мы нигде не встречались? Лицо ваше мне знакомо, – премьер в упор смотрел на Громова, который поднял голову от бумаг.
   – Думаю, что могли пересекаться, – ответил Громов.
   – Понятно. Это хорошо, что у вас профессиональный опыт, – сказал премьер.
   Под словами «профессиональный опыт» он понимал работу в разведке и редко использовал это выражение применительно к другим занятиям.
   – Нужно будет поближе пообщаться. А сейчас меня интересуют три аспекта. Первый – как ваше изобретение использовать для решения демографической проблемы? От демографии зависит практически вся ситуация в стране, территориальная целостность, социальная стабильность, экономика, положение России в мире.
   – «Умная» одежда стимулирует биохимические процессы в организме. Как следствие усиливаются сексуальное влечение и детородная функция, – солидно пояснил Громов.
   – Проверяли?
   – На себе нет, но испытания проводили. Результаты положительные.
   – Будем надеяться. И на себе проверьте – так надежнее. Во-вторых, меня волнует социальный аспект, чтобы у нас не получилось «горе от ума». Вообще, название «умная» одежда мне не нравится. Получается, что вся остальная одежда – глупая, а это переносится и на основную массу населения. Внедрение изобретения не должно усиливать разрыв между бедными и богатыми. Нам социальные конфликты не нужны. Дорого будет стоить ваша одежда?
   – Немного выше рынка, – сказал Ратов. – В этом главное рациональное зерно. В других странах «умные» ткани стоят запредельно дорого.
   – Чуть выше рынка – это нормально, учитывая новые потребительские качества. И третий аспект, на который хотел обратить внимание, – усиление обороноспособности. Какие возможности военного применения мы получим? Чем будем располагать по сравнению с вооружениями США, других стран НАТО? Обязательно учитывать, как развивается военный потенциал Китая, какие сюрпризы ждать от Ирана. И не забывать наших «друзей» в ближнем зарубежье. Отмороженных экстремистов в Грузии. Ну и сами знаете где. Нужно оценить риски новых технологий и с точки зрения международного терроризма. Бактериологическое и химическое оружие называют бомбой для бедных. Дешево и сердито. А одежду с биофункциями террористы могут использовать?
   – В террористических целях все можно использовать. Из обычных жидкостей заряды делают, – признался Громов.
   – А как предотвратить? – азартно спросил премьер.
   – На все вопросы мы сейчас вряд ли ответим, – пояснил Ратов, выйдя из состояния глубокой сосредоточенности. – В любом случае лучше первыми создать эти технологии.
   – Это понятно.
   – Появление «живой», или «умной», одежды – подходит любое из названий – в принципе неизбежно. Мы никуда не денемся. Но можем получить выигрыш во времени, заранее подготовиться и занять стратегические позиции на рынке.
   – Деликатная тема, что лучше. Как в разведке. Всякий раз, когда разведчик подбирается к противнику, тот может зафиксировать активность и сделать соответствующие выводы. Возникает риск, что противник получит ценную информацию, которая превосходит возможный эффект от действий разведчика. Даже в случае успеха операции. Кто сильнее выиграет? Мы или наши друзья, соперники, противники? А может, вообще стоит зарыть это изобретение поглубже? – задушевно спросил премьер.
   К нему вернулась немного робкая, сочувствующая и даже извиняющаяся улыбка, промелькнувшая в самом начале беседы.
   – Нет, этого не надо! – сказал Ратов. – Вот господин Громов сейчас все объяснит. Лично. Он обещал!

Глава 24. Война объявлена

   После беседы с премьером Ратов почувствовал себя необычайно востребованным человеком. Звонки от знакомых и незнакомых людей обрушились на него подобно водопаду с той разницей, что вода была не ледяная, а нежная, расслабляющая и убаюкивающая.
   Все предлагали помощь, идеи, содействие в решении проблем, которые сами и создавали, а просили взамен одного – любви, осененной высочайшим вниманием. Доброхоты словно прикасались к живительному источнику благодати, автоматически превращаясь в носителей высшего смысла.
   Более осторожный Громов, наблюдая за этим пиршеством бескорыстного поклонения, предостерегал Ратова, что некоторые изобретательные граждане постараются извлечь максимум выгоды даже не от участия в проекте, к которому их никто, собственно, и не собирался подпускать на пушечный выстрел, а из одного только прикосновения к его авторам и покровителям.
   Действительно, Ратов все чаще узнавал, что на его авторитетное мнение, якобы обсужденное с премьером и получившее высочайшее благословение, ссылались некие Пупкин, Отзрызкин и Отсоскин, которые дельно аргументировали свои утверждения надобностью срубить деньжат для реализации их гениальных и, главное, весьма благотворных для отечества планов.
   Только сейчас Ратов осознал двойной смысл, который приобретала в российской специфике мысль премьера о том, что «умная» одежда окажет стимулирующее влияние на развитие самых разных отраслей.
   Она оказывала.
   Деньги на реализацию самого проекта пока не поступили. Но союзники, единомышленники и просто добрые люди, незаметно и неведомо как пристроившиеся, присоседившиеся и приклеившиеся к днищу корабля, бодро выбегали из министерства финансов подозрительно веселые.
   Они радостно облизывались и подтягивали штаны, отвисшие от спрятанных в карманах золотых луидоров.
   Успокаивая Ратова, встревоженного этой суетой, Громов с несвойственным ему цинизмом говорил:
   – Хотели порадовать человечество «умными» штанами и порадовали. Все довольны.
   – Кто доволен? Жучилы, барыги, проходимы, мошенники!
   – Тысячу раз говорил, что работать нужно с тем человеческим материалом, который имеем.
   – А мы с ними и не работаем!
   – С этим не поспоришь, – неохотно соглашался Громов. Его логическое мышление оказывалось бессильным перед находчивостью, предприимчивостью и простодушным нахальством «продвинутых» в бизнесе соотечественников.
   Впрочем, находились и люди прямолинейные, откровенные и практичные, которые даже не делали вид, что идут в ногу с прогрессом. Они в лоб требовали поделиться деньгами. И не стеснялись угрожать.
   «Я так ничему и не научился, – думал Ратов. – Уже должно бы дойти, что существуют как минимум два уровня. Один – это высшие инстанции, где говорят правильно и дельно, а другой – те, что здесь. И наплевать тем, что здесь, на верховных жрецов и кесарей. Вы сами по себе, а мы сами свои делишки устроим».
   К числу циничных прагматиков, вне всякого сомнения, относился и Борис Кремер. Получив известие о вызове «кентавра», как он успел прозвать тандем Ратов – Громов, к премьеру и о состоявшейся беседе, Кремер всполошился, опасаясь, что в игру включатся другие крупные игроки и на «поляне» станет тесно, скученно и стремно.
   А толкаться он не любил. Толкануть, и очень сильно, – не брезговал, а пихаться, оттирая других претендентов на расчленение бюджетных пирогов, считал делом глупым и опасным. С непредсказуемыми последствиями.
   «Нужно встречаться, и как можно быстрее», – подумал Кремер.
   Он не стал звонить на личный мобильный Ратова, который раздобыл для него Завадский, а пошел сугубо официальным путем – обращение через секретаря с просьбой принять его в самое ближайшее время.
   В рекомендациях Кремер не нуждался. Его имя было достаточно известно, и любой серьезный бизнесмен или чиновник вмиг догадается, что лучше не избегать встречи.
   Как и ожидалось, Ратов без промедления согласился принять Кремера, назначив встречу в удобное для того время буквально на следующий день. Правда, Кремер не знал, что Ратов испытывает к нему далеко не дружеские или нейтральные чувства.
   Перед Ратовым лежало довольно пухлое досье на Кремера, которое начал составлять психолог Мэлор Ториа после знакомства с Викторией. В дальнейшем оно было дополнено весьма детальной информацией «спецов», работавших в службе безопасности корпорации, которых привел с собой Громов.
   Впечатление о Кремере сложилось самое неблагоприятное. После развода с Викторией он повел себя отвратительно, продолжая чинить ей всяческие гадости.
   Зачем вредить Виктории, а заодно и Михаилу? – думал Ратов. Ну, расстались и расстались. Мелочный и подлый человек. И что ему нужно от меня?
   Наиболее вероятны два варианта. Скорее всего, будет капать на Викторию. Просто мания какая-то у мужика. Больной, что ли?
   Или попытается влезть в проект. Он крупный инвестор, имеет широкий круг связей в Кремле и в правительстве. То есть возможен вариант, никак не связанный с Викторией.
   «Представляет опасность. Посмотрим на него поближе».

   Кремер показался Ратову знакомым. Модельный тип современного топ-менеджера. Дорогой костюм, уверенный взгляд, безукоризненная стрижка. Четко излагает и аргументирует свои мысли. Его легко представить президентом крупной компании, министром или даже вице-премьером.
   Но было и другое. В глазах Кремера проскальзывали печальные нотки, задумчивость и внутренняя борьба.
   Это показалось Ратову даже симпатичным – не «говорящий костюм», разукрашенный шелковым, завязанным бантом галстуком, а, по крайней мере, живой человек со своими разочарованиями и страстями.
   «За что-то же полюбила его Виктория. А она женщина умная и со вкусом. Теперь понятно. Паренек с сюрпризами».
   Однако Кремер тут же опроверг эту оценку. Действовал он на удивление просто, не прибегая к маскировке. Хотя и в этом можно было усмотреть проявление практичного ума. Зачем зря тратить время? Ратов с его опытом сразу же поймет, о чем идет речь. Артистическими приемами, вздохами, закатыванием глаз, искусным враньем его не удивишь. Только вызовешь устойчивую антипатию.
   – С большим интересом слежу за вашим проектом. Если не ошибаюсь, премьер поставил задачу превратить его в межотраслевую программу, – сказал Кремер.
   «Читал запись моей беседы с премьером? Хотя это было в прессе. Мог оттуда почерпнуть».
   – И как вам эта идея? – спросил Ратов.
   – Уверен, что так и будет. Но при одном условии: если проект не заглохнет.
   – А что, есть вероятность? – изобразил удивление Ратов.
   – Есть. Самое узкое место – производство пропитки для тканей.
   «Он подготовился к беседе. О Виктории ничего не говорит. Наверное, считает это своим личным делом. Пока не сделал ни одной ошибки».
   – Не вижу никакой опасности. Вопрос на контроле в Кремле и в правительстве, – жестко сказал Ратов.
   – Это ничего не значит.
   – Как это не значит? Не пойму вас.
   – Я слишком сильно выразился. Конечно, без решения на высшем уровне проект вообще положили бы в долгий ящик. Но вот его развитие зависит уже от конкретных людей. А каждый из них имеет свой интерес, – пояснил Кремер.
   – Не будем спорить об интересах. Они у каждого разные.
   – О, голубчик, вы даже не представляете, насколько они схожи. Слова – разные, а интерес – он и есть интерес.
   – Что вы предлагаете?
   – Мы с вами создаем совместную компанию, которая будет управлять производством пропиток для тканей. Разумеется, на предприятии, которое включено в программу. Все должно быть по закону. Я получаю блокирующий пакет акций. Прошу заметить, даже не контрольный, а только блокирующий. Кроме того, делим наши полномочия на уровне расстановки менеджеров. У меня – право назначать финансового директора. Генеральный директор – ваш человек.
   – Позвольте спросить, я похож на человека, который хочет заняться благотворительностью? В пользу неимущих олигархов и их посредников? – вежливо поинтересовался Ратов.
   «Сказал бы я тебе, на кого ты похож!» – подумал Кремер и застенчиво улыбнулся.
   – Никакой благотворительности. Со своей стороны обязуюсь снять сопротивление на рабочем уровне.
   – Это еще что за зверь такой? – вполне искренне изумился Ратов.
   – Не почувствовали сопротивления проекту?
   – Ну почувствовал. Рабочие моменты, не более того.
   – Глубоко заблуждаетесь. Вам не дадут ни денег, ни доступа на завод, пока вы не поделитесь. И схватить будет некого. На высшем уровне произносят грозные слова, хмурят брови. А доходит до исполнителя, и видите рожу! Спокойную, сонную, непробиваемую. А рядом такая же. А мы с вами спокойно договоримся и определим совместно, какую долю будущей прибыли будут получать чиновники среднего уровня. Это племя довольно многочисленное и весьма прожорливое. Поверьте моему опыту.
   – А что будет, если я откажусь от этого предложения, – попытался съязвить Ратов, но, кажется, не совсем удачно.
   – Ничего не случится. Вы даже не поймете, почему проект топчется на месте. Все вроде готово – дизайн, производство ткани, а пропиток с уникальными свойствами как не было, так и нет. Первую партию штанов, джинсов, может, даже трусов в ручном режиме вы изготовите. А что дальше? Ступор. Вас заменят. Придут другие, которые, уверяю вас, будут сговорчивее. Проблема не в том, согласитесь вы или нет. Вопрос принципа. Вы должны сказать «да». А иначе трещит вся система. Кто же это допустит!
   – Полная бесконтрольность. Всевластие жулья. Вы так считаете?
   – Ничего я не считаю. Просто рисую реальную картину, а вы сами решайте. Я в любом случае ничего не теряю – бюрократы сильнее любого изобретателя, даже если он лауреат Нобелевской премии.
   «Дает понять, что он в курсе беседы с премьером. О намеках на Нобелевскую премию в прессе точно ничего не было».
   – Но вы же сможете получить доступ к рецептуре, если войдете в состав управляющей компании, – на всякий случай уточнил Ратов.
   – Я и так получу этот доступ. В одном случае легально, в другом – по неофициальным каналам. Спросите Громова, что это значит. Он в свое время неплохо разжился новейшими технологиями. Если у него это получилось, почему не смогут другие? Да еще в своей собственной стране. Это даже проще.
   – Через агентуру, которую внедрите или завербуете в нашей компании?
   – Совершенно верно.
   – А вы не слишком много на себя берете?
   – Проявляю максимальную откровенность. И экономлю ваше время. В этом вы не можете мне отказать.
   – Я бы назвал это откровенной наглостью. Так будет точнее. А что касается ваших предложений, то им имеется и другое название.
   – Какое же? Вы меня пугаете.
   – Патентное рейдерство, а в юридических терминах – вымогательство.
   – Как только речь начинает идти о терминах, нужно прекращать разговор. Я к вам с конкретным деловым предложением, а вы злитесь. Обидно, понимаешь! Ладно, на первый раз прощаю вашу несдержанность, господин Ратов. Я не спешу. Меня, в отличие от вас, руководители, небожители, лидеры, так сказать, не подгоняют. Время – решающий фактор скорее для вас, чем для меня.
   – Ничего не могу обещать. Приму ваши идеи к сведению, но позвольте личный вопрос.
   – О Виктории?
   – Да, о ней. Вопрос, согласитесь, естественный. Вы и дальше намерены ее доставать?
   – Пока не решил. Иногда жалею, что расстался. А она сошлась с этим, как его? С Ми-хуи-лом Ми-хуи-ловичем. Ничтожество.
   – Я вас убедительно прошу – прекратите. Тем более что Виктория – участник проекта, о котором вы проявляете столь трогательную заботу.
   – Ультиматумов мне не ставьте. Мое личное дело, – прошипел Кремер. От его вальяжности и язвительной иронии не осталось и следа.
   «Да у него истерическая реакция, как у матерого алкоголика, шизофреника или опытного зэка. Без всякого перехода – только что улыбался, был нежен, как с барышней, и тут же на себе рубашку рвет. Все ясно, парень. С тобой разговор окончен».
   – Не верите, что мы вас прижмем? – не успокаивался Кремер. – В Одессе спрашивают: «Вам с сиропом или без? Мне без сиропа. Вам без какого сиропа?»
   – Я не люблю сироп.
   – И не любите. Вам же хуже. Не верите, что все будет, как я сказал? Нужны доказательства? Будут!

Глава 25. Жесткие меры

   Дядя Игоря Ратова знаменитый российский хирург Борис Павлович Бровин на удивление скептически отнесся к проекту «умной» одежды. Он долго вздыхал и отнекивался, но в конечном итоге разъяснил свои опасения.
   – Могу расписать тебе весь сценарий – не по минутам, но почти по месяцам, – сказал он Ратову, заскочившему проведать любимого дядюшку в его квартире на Спиридоновке – напротив особняка Саввы Морозова, превращенного в Дом приемов министерства иностранных дел.
   – Грозное предупреждение. Уже страшно. Может, обойдемся без этого? – заметил Игорь.
   Основания для испуга были веские. Борис Павлович отличался редким даром предвидения и помалкивал не случайно.
   Коли он решился изложить «версию Бровина», то делал это вполне сознательно, а не ради того, чтобы произвести впечатление. Значит, захотел предупредить или высказать ценные рекомендации.
   К тому же Борис Павлович хорошо знал Громова и в свое время свел его с Игорем, когда тот попал в экстремальную ситуацию. Громов помог спасти Марику, а заодно и самого Ратова, хотя сильно рисковал и при неблагоприятном развитии событий мог бы заплатить жизнью.
   – Я, кстати, познакомился с этим проектом еще в советское время. Когда он только начинался, – сказал Бровин. – Тогда его не удалось довести до стадии практической реализации. Не хватило денег и сил. Страной правили маразматики. Все гениальные идеи застыли и заморозились до лучших времен.
   – И они настали, – заметил Ратов.
   – Как сказать. Науке стало совсем тяжело, – невозмутимо продолжал Бровин. – А вот из-за рубежа в девяностые стали поступать очень ценные сведения. Главным образом благодаря Громову. Его за это щедро вознаградили – вручили медаль или похвальную грамоту. Сейчас не помню, что именно. Но примерно так. Потом он вернулся из командировки и уже в Сибирском научном центре довел проект до ума. Проявил упрямство и настойчивость.
   – Я рассчитывал на его помощь в пробивании проекта, но он самоустранился. Как будто его это не касается, – пожаловался Ратов.
   – Он наукой занимается. Умный человек. Чего тебе еще нужно? – сказал Бровин.
   – А я, получается, глупый.
   – Как хочешь, а я понимаю Громова. Либо заниматься наукой, либо бегать по инстанциям. Ты замечал, как много энергии высасывает общение? Тяжелейший труд.
   – Еще бы не замечал. Каждый вечер как выжатый лимон.
   – А Громов сделал свой выбор. Он понимает, что проект потребует колоссальных сил, и бережет каждую минуту. Ты не обижайся, но, если не справишься, найдут другого администратора.
   – Сейчас это называется «менеджер».
   – Хорошо, найдут другого управляющего. Еще лучше звучит, чем менеджер. И он справится с организационными делами не хуже тебя. А Громов – уникален. Его не заменишь. Хотя навыки у него разнообразные. Ты это видел.
   – Спасибо за лестную характеристику. Но версия неубедительная: Громов не похож на нежный цветок, который вянет от дыхания людей. Даже если они перегаром дышат. Не похож!
   – Я разговаривал с Громовым, – неожиданно сознался Бровин. – Ты уж извини, не хотел об этом упоминать.
   – Нехорошо, Борис Павлович!
   – Ну ладно, подловил. Признаю. Так вот. Громов действительно считает, что реализация проекта может сильно затянуться. И ждет, когда ситуация прояснится – основные игроки проявят себя. Тогда можно будет понять, кто основной противник, а кто реальный союзник.
   – Вот это больше похоже на правду.
   – Ты на него можешь положиться. Никаких сомнений. Но я думаю, что вы оба слишком оптимистично настроены. Проблема не в отдельных людях, а в системе. Сейчас все затягивается. Без государства этот проект не вытянешь, а оно в расслабленном состоянии. Для любого прорыва нужны мобилизационные меры: сконцентрировать инвестиции на стратегически важных направлениях и жестко контролировать. Тогда будет результат. А без этого – сотрясание воздуха.
   – М-да, с конкретикой не очень, – вздохнул Ратов.
   – Страны, которые способны мобилизовать ресурсы, будут производить «умные» штаны по вашим рецептам и прекрасно себя чувствовать. Вы же ввязываетесь в драку, вам бьют физиономию, проект отбирают и превращают его в «купи-продай». Очередной «Черкизон». Кстати, именно «Черкизон» – символ эпохи и общества, а отнюдь не «умные» штаны. Чтобы иметь «умные» штаны, сначала нужно обзавестись умной головой, хотя многие думают, что все начинается ниже пояса. Оно как там начинается, так и заканчивается.
   – Это и есть «версия Бровина»?
   – Версия – громко сказано. Скорее опасения Бровина, – сказал Борис Павлович о себе в третьем лице и внимательно посмотрел на Ратова.
   – Мы не собираемся уступать проект. Тот же Громов не отдаст ни хрена, как бы его ни просили, – сказал Ратов.
   – И не будут ничего просить. И требовать ничего не будут. Тихо украдут или задушат на корню, – грустно сообщил Бровин.
   «Вот здесь дядя не прав. Кремер же предложил поделиться. И не побрезговал шантажом. Или это только прием, чтобы отвлечь внимание?»
   – В любом случае я не буду бросать проект, – сказал Ратов.
   – Очень правильно.
   – Не вижу логики.
   – А мы побеждаем только вопреки логике, – сказал Борис Павлович. – По логике побеждают другие.

   Карп Ефремович Матушев в свободное время играл в хоккей и футбол. Кроме того, он стал увлеченным дачником и заботливым дедом.
   Его массивная фигура давно примелькалась в коридорах власти. В прошлом он предпочитал заходить в здание правительства с самого утра, чтобы в течение дня «охватить» как можно больше кабинетов и напомнить о себе.
   Однако в последнее время по этим маршрутам бегали совершенно другие люди – более молодые, в шелковых галстуках и дорогих костюмах.
   Комплекс предприятий, которым руководил Карп Ефремович в советское время, более двадцати пяти тысяч рабочих, инженеров и служащих – растаял на глазах.
   Чековые и залоговые аукционы, инвестиционные конкурсы, дополнительные эмиссии и первичные размещения акций – названия менялись, как в калейдоскопе, но каждый раз фокусник вытаскивал из шляпы шустрого ушастого кролика.
   В конечном итоге Матушев предпочел войти в огромный холдинг, который возглавлял близкий к премьеру Рекалин. Это была отличная «крыша» от рейдеров и прочих бандитов, к которым Карп Ефремович причислял широкий круг лиц. От покрытых татуировками «синих» до либеральных финансистов и молодых казнокрадов, напоминающих гладкими лицами, преклонением перед начальством и стеклянными глазами прежних пламенных комсомольцев.
   Проект «умных» штанов, получивший высочайшее одобрение, поначалу вызвал у Матушева приступ энтузиазма. Однако, наученный горьким опытом, он решил не принимать поспешных решений.
   Ратов, посетивший завод Матушева, чтобы обсудить производство присадок для тканей, ему не понравился. Слишком настырный.
   Конечно, если бы Ратов предложил интересную для директора финансовую схему, Матушев бы задумался. Но он не предложил.
   А вскоре Карпу Ефремовичу позвонил высокопоставленный чиновник, которому он привык доверять, и посоветовал подать заявление об увольнении по собственному желанию:
   – Пора, Карп Ефремович, уступить дорогу молодым. Пора!
   – Они все разворуют! – не удержался Матушев.
   – Ничего не могу поделать. Рассматриваем нескольких кандидатов из кадрового резерва на выдвижение.
   «Ну, все как в советское время! Приехали, мать вашу!» – подумал Матушев.
   Карп Ефремович чувствовал свою идейную близость с непримиримой оппозицией, что придавало ему некоторую комичность. По своему облику и набору выражений, которыми он привык оперировать в различных жизненных ситуациях, как, впрочем, и по своим взглядам Матушев совершенно не вписывался в образ рыночного либерала.
   Однако это не мешало ему поносить «тоталитарный режим» и жаловаться на диктатуру коррумпированной бюрократии. Правда, наедине с самим собой, пока не дошло до окончательного разрыва.
   Кстати, в этой роли он был не одинок. Место субтильных демократов в рядах оппозиции все чаще занимали вот такие тяжеловесные фигуры, напоминающие партийных чиновников брежневской эпохи.
   Они были совершенно незаменимы, когда доходило до столкновений с милицейскими кордонами, сметая своими мощными животами омоновцев и прочих «душителей свободы», по привычке избегающих лупцевать бузотеров с номенклатурной внешностью.
   Кто его знает – сегодня он вроде оппозиционер, а завтра, глядишь, губернатор.
   – Никаких заявлений я подавать не буду, – твердо сказал Матушев. – У нас акционерное общество. Пусть решают акционеры.
   «А собрание акционеров будет в конце года. Уж я постараюсь. Доживем! “Умные” штаны придумали. Президент – человек увлекающийся. Модернизация, шмонизация. Будем держать оборону», – размышлял Карп Ефремович, зашнуровывая ботинки перед выходом на лед.
   У дверей раздевалки нетерпеливо постукивал хоккейной клюшкой внучок Афанасий.
   «В честь пива внука назвали, – неодобрительно подумал Карп Ефремович о сыне, попавшем под каблук своей жены, «молодой стервы». – Если мы этих засранок слушать будем, то далеко зайдем», – солидно прокряхтел Матушев и разогнулся.
   – Дед, давай быстрее, – нетерпеливо крикнул Афанасий и застучал коньками в коридоре.
   – Вы ко мне? – спросил Матушев мужчину лет сорока, неслышно вошедшего в раздевалку. Высокого роста, в черной спортивной куртке, на голове – вязаная шапочка.
   Карп Ефремович сам не знал, почему он задал этот привычный для него вопрос. Вероятно, потому, что мужчина смотрел ему прямо в глаза и шел навстречу не сворачивая. Очень сдержанный и немного напряженный. Как посетитель, который волнуется перед важной беседой с директором.
   Мужчина ничего не ответил, а только кивнул. Он достал из-под куртки пистолет с глушителем и выстрелил Матушеву в лоб.
   Оценивающе осмотрел упавшее тело и так же тихо вышел.
   Контрольный выстрел не понадобился.
   На тусклом небе несколько раз появлялось яркое зимнее солнце. Ослепляло глаза и тут же пряталось. Выстуженная арктическим холодом земля была похожа на замерзшую пустыню.
   Синоптики не видят конца аномальным морозам в Европе. Замерзает южная Испания и даже привыкшая к морозам Норвегия. В аэропортах Франции отменены сотни рейсов. В Мадриде – снегопад. В Амстердаме впервые за многие годы замерзли каналы – по ним катаются на коньках. В Лондоне – минус двадцать.
   Ратов, прислушиваясь к новостям, которые паническим потоком изливались из автомобильного приемника, испытал легкое злорадство.
   Он уже привык к тому, что в Европе тепло, уютно, чистенько, в то время как в России валит снег, на улицах грязь и мокротень.
   «Пусть хлебнут нашего, хотя бы немного».
   Автомобиль сворачивал к Троицким воротам и въезжал в Кремль. Дюк в срочном порядке вызвал основных организаторов проекта, чтобы обсудить возникшую кризисную ситуацию.

   – Пресса уделяет много внимания убийству Матушева. После затянувшихся каникул новости в дефиците. Страна только просыпается после Нового года, а тут горячая новость. Все за нее и схватились. Понять можно. Криминальные разборки практически прекратились, и вот опять – рецидив. Президент дал самые строгие указания следственным органам разобраться. И поручил мне провести совещание, чтобы понять, не связано ли это с проектом и какие могут быть последствия.
   Дюк, как обычно, говорил ровным голосом, почти без интонаций.
   «Это называется дозированный ответ. Президент дал поручение, но лично в ситуацию не вмешивается, хотя выступает и по более мелким поводам. Значит, для этого есть причины», – подумал Громов, сидящий рядом с Ратовым.
   Он чувствовал, что тучи вокруг проекта сгущаются и может произойти нечто подобное, но в более сложном варианте. А тут – прямолинейно и примитивно. Убили директора предприятия, которое должно сыграть ключевую роль в проекте. Словно лень тратить умственную энергию и придумать более изощренную интригу. И без крови обойтись.
   А зачем? И так сойдет. Обвальная примитивизация.
   – Как вы думаете, убийство Матушева связано с проектом? – спросил Дюк, обращаясь к Ратову.
   – Не знаю. Мы с ним встречались. Ни о чем не договорились.
   – Не понял. Как это не договорились? Он был обязан выполнять поручение правительства, – возмутился Дюк.
   – Матушев говорил, что не может принять решение без согласования с основными акционерами.
   – Основной акционер – государство. Так в чем дело?
   – Его уже не спросишь. Он ссылался на процедуры. У меня сложилось впечатление, что причины совершенно другие. Нехорошо сейчас об этом говорить, но мне кажется, что он рассчитывал лично поучаствовать в проекте.
   – В каком смысле? Ах да. Понятно, – Дюк бросил задумчивый взгляд на телефон.
   «Получается, что это мы его убили, чтобы не мешался под ногами. Один парадокс за другим. Вязкая ситуация, неприятная», – подумал Ратов.
   – Разрешите мне, – вмешался Громов. – Мы можем сколько угодно гадать о причинах убийства Матушева, но в данный момент ключевой вопрос в том, кто придет на его место.
   – Я как раз хотел вас информировать, что правительство не без нашего участия проявило оперативность и уже наметило возможных кандидатов, чтобы заменить Матушева в кратчайшие сроки.
   – Кто самый вероятный? – спросил Громов.
   – Ну, вы понимаете – конкурсное рассмотрение.
   – Все понятно. Кто самый вероятный?
   – Борис Кремер, успешный предприниматель. Возможно, вы его знаете. По крайней мере он фигура публичная. Сейчас нужен опытный хозяйственник. Это как раз его случай.
   – А кто его рекомендовал? – затаив дыхание, спросил Ратов.
   – Этого я не знаю. Но нашлись люди.

   На Ивановской площади было пусто. Задувала поземка. У Царь-колокола стояла группа японских туристов, которые фотографировали все подряд.
   В мозгу Ратова провернулось магическое колесо ассоциаций: «Замерзли японцы. Надышали целое облако. Может, суши поесть и выпить саке? Нет, холодно. Лучше блинков горячих под водочку».
   – Ты как насчет блинов? – спросил он Громова.
   – Под водочку? С красной рыбкой, грибочками и солеными огурчиками?
   – А то!
   – Поехали.
   Низкие своды ресторана казались вполне уместными на фоне глобального обледенения. Они странным образом ассоциировались с теплой лежанкой на печи, шебуршанием сверчка, потрескивающей лучиной и мутным оконцем из заморской слюды.
   – Помянем Матушева. Жалко человека, – Ратов не чокаясь, залпом опрокинул пузатый стаканчик.
   Громов сосредоточенно хрустел огурцом.
   – Бьюсь об заклад, что мы думаем об одном и том же, – сказал Ратов. – Я угадал?
   – Мы следующие.
   – Вот именно.
   – И намного ближе к этому, чем кажется, – уточнил Ратов.
   – Тогда еще под одной. Между первой и второй промежуток небольшой. Чтоб пуля не пролетела.
   – Неудачное сравнение.
   – Согласен. Не к месту.
   Густая сметана медленно проникала в дышащие поры верхнего слоя пышных блинов. Именно в этот момент, когда горячий пар блинов смешивался со снежной холодностью сметаны, нужно было отрезать кусочек и отправлять в перекосившийся от нервных переживаний рот.
   Посмаковать, потрогать языком и медленно прожевать, ощущая всю прелесть смешения горячего теста и холодной сметаны.
   – Значит, мы на очереди? – не совсем к месту уточнил Ратов.
   – А то!
   – Ты, мой друг, сегодня не отличаешься красноречием.
   – Я сегодня отличаюсь отменным аппетитом.
   – Это заметно.
   Выпили еще по одной, закусив солеными грибочками и хрустящими ломтиками поджаренного хлеба с красной икоркой.
   – Ситуация намного хуже, чем тебе кажется, – нарушил молчание Громов. – Матушева устранили по заказу Кремера.
   – Ты знал?
   – Он хотел его убрать, но я не предполагал, что так жестко. Директор был в курсе темных делишек. Давно пора бы соскочить. А он все глаза мозолил Кремеру и его друзьям.
   – Что за друзья?
   – Меньше знаешь, лучше спишь. Обрубили концы с Матушевым – теперь будут беспредельничать.
   – Почему не реагирует президент?
   – Борьба с криминалом – не его стихия. Этим должны заниматься силовики.
   – А премьер?
   – Его ситуация еще сложнее.
   – Всем очень сложно. Только нам просто. А из тебя получился бы хороший адвокат, – возмутился Громов. – Рекалин несет моральную ответственность за историю с Матушевым. Это, по-моему, сомнений не вызывает.
   – Они в моих адвокатских услугах не нуждаются. Рекалина премьер не тронет – свой человек. Да и будем объективны – в чем его можно упрекнуть? Все директора предприятий делают свой бизнес. Всех сразу не уволишь. Матушев был из старой гвардии. Он не выдвиженец Рекалина. Не успел отправить в отставку. Извините, сейчас назначим нового, современного. Кремер как раз из новой гвардии. По формальным признакам идеальный кандидат.
   – Этот развернется! – Ратов вспомнил угрозы Кремера и разозлился.
   – Еще одна новость, – добавил Громов. – У Елены, нашего испытателя, – острый аппендицит. Поместили в стационар. Будут оперировать.
   – Славу богу. Ты так сказал, что я за нее испугался. Ничего страшного, я надеюсь? – облегченно вздохнул Ратов.
   – Вскрытие покажет.
   – Все-таки циничный ты человек!
   – Не циничнее других. И, наконец, последнее сообщение: у нас потребовали предоставить список всех испытателей. Дескать, нужно проверить результаты исследований, прежде чем запускать массовое производство. Требование инициировано Кремером. Информацию следует направить в министерство промышленности – там у Кремера сидит прикормленный птенчик. Пухленький, с перышками, килограммов сто двадцать.
   – Нельзя давать эти сведения. Мы подставим испытателей. Начнется отстрел – одного за другим. Или шантаж, – сказал Ратов. Он все больше чувствовал себя как командир артиллерийской батареи, форсирующий реку под шквальным огнем противника и потерявший уже половину орудий. На плацдарм еще не высадились, а там уже поджидает «пухленький, с перышками». И с дубиной за пазухой.
   – Ну и последнее, – неумолимо продолжил Громов.
   – Может, хватит! – взмолился Ратов.
   – Нет, не хватит. У Кремера список испытателей уже имеется.
   – Ничего не понимаю. Зачем его требовать?
   – Предписание направить список в официальном порядке – уловка. Хотят замести следы и прикрыть источник, от которого получают информацию. Опять же предлог, чтобы отстранить нас от проекта. Или заставить уступить их требованиям под угрозой санкций.
   – Опять этот таинственный злодей! – Ратов от негодования перешел на язык шекспировской трагедии. – Ты можешь что-либо сделать?
   – Уже сделал. Установлено наружное наблюдение. И должен сказать, что круг подозреваемых сузился.
   – Они следят за нами, а мы – за ними.
   – Вот именно. Победит самый ловкий и профессиональный. Не обязательно самый умный. Главное сейчас – выявить «дятла».
   – Кто он? – спросил Ратов.
   – Скоро узнаешь.

Глава 26. Зеленая кровь

   Елена не ожидала звонка Бисконти. После «нахлобучки», которую ему устроил Николай в Милане, итальянец проявлял завидную деликатность, был обворожителен, соблюдал все условия контрактов, служил образцом кротости и благонравия.
   И вдруг этот звонок. Как будто знает, что Николай опять в командировке.
   Ах да, точно знает! Он сказал, что вернулся с торгово-промышленной выставки во Франкфурте, куда отправился Николай. Там они могли встретиться.
   Или опять соврал? Сидит в своем Милане и плетет паучьи сети. Кто-то обязательно попадется. Как она в свое время.
   – Елена, извини за беспокойство, но мне очень нужна твоя помощь. Подчеркиваю, мольто импортанте!
   «На что он намекает? Опять шантаж?»
   – Я узнал, в Москве готовят мегапроект. «Умная» одежда. Вестити интеллидженти. Браво! Лучше не придумаешь. И ты участвуешь.
   «Откуда ему известно? Вот проныра! А мне обещали, что все будет конфиденциально. Никому нельзя верить!»
   – Что нужно, Роберто?
   – Сущие пустяки, хочу получить контракт на поставки «умной» – интеллидженти – одежды в Европу и в Гонконг. Да, и в Южную Америку. У меня друзья в Аргентине и Колумбии. Тебе – хорошую комиссию. Очень выгодно! Мольто профикво! Останешься довольна.
   – Роберто, я не решаю эти вопросы. Ты обратился не по адресу.
   В трубке что-то скрипнуло, словно раскололи орех или раздосадованный Бисконти заскрежетал зубами. Это с ним случалось.
   – Елена, не нужно так с друзьями, – совершенно другим, резким и противным голосом сказал Бисконти. – Я согласился, чтобы Николаю было приятно. И тебе тоже. Обещал все забыть. Но я не забыл. Не советую отказываться.
   – Роберто, я пошла бы тебе навстречу.
   – Так в чем дело? Иди, и побыстрее!
   – Я не влияю на ситуацию. Честное слово. Ну как тебе объяснить, чтобы ты поверил!
   – Глупости! Не хочешь помочь. Ты же умная женщина. Знаешь, от кого зависит. Отмахнулась от меня. Не нужен Роберто. Нехорошо. Неуважение. Имей в виду, я ничего не забыл! И могу вспомнить. Понимаешь? Кьяро?
   – Но ты обещал.
   – И ты обещала, что мы останемся друзьями. А где дружба? Я скоро буду в Москве. Очень надеюсь, ты меня встретишь. И сделаешь как надо. Мне необходим этот контракт!
   «Даже не попрощался. Слишком долго унижался и теперь свое наверстывает. Ждал момента и дождался. И я дождалась. Ведь знала, что нельзя ему верить. Слащавые улыбочки, лесть – сплошное притворство. Гнус! Лицемер! Только могила исправит».
   Елена почувствовала, как от волнения дрожат ноги. Стены превратились в ватные серые облака и медленно поплыли перед глазами.
   Она сжала вспотевшие ладони и волевым усилием взяла себя в руки.
   «Приезжай! Я тебя встречу. Приезжай, дорогой! Вьени, каро!»

   – Встретимся в конце недели, – твердо сказала Елена.
   – Почему так поздно! Я в Москве уже третий день, – Роберто Бисконти злился и не скрывал своего бешенства. – Нужно срочно поговорить. Ты так и не дала ответа.
   – Что от меня требуется?
   – Скажи «да». Или я буду действовать другими методами. Я сделал предложение. Никакой реакции!
   «Это не предложение, а ультиматум», – подумала Елена. Ее беспокоило состояние Николая. Она уже рассказала ему о кознях Бисконти в деталях, и Николай неожиданно замолчал, что было непривычно и пугающе. Только по выражению его глаз она поняла, что Бисконти его «достал».
   «Нужно что-то говорить. А что тут скажешь? Отказать Бисконти? Еще раз объяснить ему, что ссориться со мной, и особенно с Николаем, опасно. Не поймет. Он то ли тупой, то ли наглый и не привык, чтобы ему отказывали. Тяжелый случай».
   Елена очень сожалела о том, что втянула Николая в эту историю. За непродолжительное время совместной жизни она хорошо изучила его характер. Очень спокойный и уверенный в себе. Чтобы вывести его из равновесия, нужно постараться и приложить немало сил. Она попробовала один раз – больше не хочется.
   Николай терпел, старался все свести к шутке, но скрываемое им недовольство и возмущение накапливались, количество переходило в качество, и он взрывался.
   Не дай бог еще раз это увидеть!
   – Нужно встретиться. Обязательно на этой неделе, – нудел Бисконти, слегка смягчив свои требования.
   – Если получится.
   Бисконти выругался. В потоке темпераментной итальянской речи прозвучало нечто похожее на «кретино» и «путана». Или ей показалось.
   «А вот ругаться не посоветовала бы, каро. Не поможет», – подумала Елена.
   Некто одобрительно подмигнул и погладил ее по спине. Как всегда, теплыми ладошками.

   – Не понимаю, – прошептал профессор Островский. – Первый случай в моей практике!
   Открытая полость отсвечивала ярко-зеленым цветом.
   – Кровь не красная, – уточнил ассистент. – Или это не кровь?
   – Зеленого цвета, почти черного. Вы же видите?
   – Это действительно кровь?
   – А что еще! Продолжаем операцию, – прикрикнул Островский на ассистента.

   «Перерождение женщины-испытателя “умных” штанов», «Опасное изобретение», «Зеленые черти в элитной клинике».
   Громов с мрачным видом просматривал свежую прессу, которую принято называть желтой или скандальной. На этот раз она «позеленела», надрываясь по поводу необычного цвета крови Елены, угодившей в больницу.
   В Государственной думе несколько депутатов за небольшую мзду готовили запрос в Генеральную прокуратуру с требованием провести проверку и всестороннее расследование.
   Кремль и правительство подозрительно молчали, видимо, собирая более полную информацию и решая, что делать дальше.
   А рано утром Громову позвонил Борис Кремер, который непринужденно сообщил, что хотел бы встретиться на нейтральной территории.
   – Так вы уже встречались с нашим генеральным директором Игорем Ратовым, – изобразил простецкую невинность Громов.
   – Мы с ним не договорились. Оказался менее подготовленным человеком, чем я ожидал. А у вас опыт. К тому же вы автор изобретения, а Ратов – так, пятое колесо в телеге.
   «Вот как заговорил. Не боишься, что я передам Ратову? А чего Кремеру бояться? Раз его назначили директором вместо бедного Матушева, значит, он уверен в завтрашнем дне. Чего не скажешь о нас с Игорем».
   – Публикации в прессе – ваших рук дело? – спросил Громов.
   – Ха-ха, а вы как думаете?
   – Так и думаю.
   – Кстати, хотел вас попросить: снимите наружку с моих сотрудников. А то неровен час сядут ваши люди лет на пять или восемь за вмешательство в частную жизнь.
   Громов живо представил наглую физиономию Кремера.
   «Предупреждали меня, что бизнес в России – силовой, но чтобы в такой степени… До глумления доходит. Ничего не стесняются!»
   – Слушай, ты, – сказал Громов. – Беги, пока не поздно. Я тебя в дерьме утоплю.
   – А я прищепки на нос надену, – не смутился Кремер. – И вам рекомендую.

   Елена медленно приходила в себя после наркоза. Она жестами показывала дежурившей в реанимации сестре, что у нее забита носоглотка. Нужно отсморкаться, а то трудно дышать.
   Но сестра не понимала. Или не хотела понять. Смотрела молча, отстраненно.
   Опять наступило забытье, как будто погрузилась с головой под воду.
   «Это не вода, а воздух. Я, кажется, лечу», – Елена говорила громко, как ей казалось. Но сестра, сочувственно мигнув, повернулась спиной и отошла от постели.
   Елена шла по дорожкам кисловодского парка. Поднялась наверх и задержалась у сожженной беседки. На вершины гор стремительно, словно пена, оседающая по стенкам холодного стакана, опускался всклокоченный, рваный туман.
   Сейчас пойдет дождь. Она быстро зашагала вниз к оживленной аллее. Слева под горой четкими, как на японских гравюрах, квадратами, светилась во влажном воздухе Долина роз. Упали первые тяжелые капли.
   Елена подошла к охраннику некогда знаменитого правительственного санатория «Красные камни», улыбнулась и спросила, можно ли зайти и переждать дождь.
   Морщинистое лицо, напоминающее маску сторожевой собаки, разгладилось, глаза сделались добрыми-добрыми.
   – Заходите, девушка.
   Дождь полил сплошным потоком. Елена стояла на крыльце особняка под козырьком. Холодные капли освежали разгоряченное лицо.
   Охранник спрятался в свою будку. Из открытых окон здания доносились голоса и женский смех.
   От скуки она стала разглядывать вывешенные на доске объявлений афиши.
   «Вечер “Нежность”. Выступает дуэт “Тонус” с концертом “А счастье было так возможно!”»
   «Музыка должна высекать огонь из души человеческой. Бетховен. Администрация желает вам приятного культурного отдыха».
   Ей не хотелось, чтобы кто-то высекал искры из ее души. Даже Бетховен, сговорившийся с администрацией.
   Дождь неожиданно прекратился, как будто повернули выключатель. Выглянуло несмелое вечернее солнце.
   Она вышла из калитки, помахала рукой спрятавшемуся в будке стражу порядка и направилась вверх по дорожке – к своему санаторию.
   У ворот уже возобновил кипучую коммерческую деятельность мужчина кавказской наружности, вооруженный фотоаппаратом. Он выступал в роли художественного руководителя орла – сонного, недовольного, с хищным клювом и подрезанными крыльями.
   Орлуша устроился на руке у отдыхающего. Отдыхающий был в пиджаке, надетом на белую майку с надписью «Париж – Дакар», и в белой полотняной кепке с надписью «Сочи» на фоне синих волн.
   – Качай! – пронзительно крикнул кавказец.
   Елена вздрогнула. Пиджаконосец дергал рукой, но орел не обращал внимания.
   «Хочет, чтобы орел взмахнул крыльями, пытаясь взлететь», – догадалась Елена.
   И орел взмахнул.
   – Больше не качай! – отчаянно закричал кавказец.
   Елена ускорила шаг. Сзади раздавались истошные крики:
   – Не качай и не моргай!
   Воздух был свеж и прозрачен. Дышалось легко, и она заснула.

   Профессор Островский, как всегда, был стремителен и взъерошен. Своим великолепным носом с горбинкой он напоминал приснившегося Елене орла.
   – Голубушка, предупреждать надо! Я чуть инфаркт не схватил. Кровь у вас – зеленая! – сказал Островский.
   – Как зеленая! – обреченно прошелестела Елена.
   «Не качай и не моргай», – стучали молоточки в висках.
   – Что-то с Николаем?
   – Все в порядке с вашим Николаем. Но вас считают мутантом.
   – Кто считает? – похолодела Елена.
   – Об этом пишут средства массовой информации, – сообщил ассистент в белом халате и положил на столик газету с фотографией Елены на первой полосе и большим заголовком: «Мутанты среди нас».
   – Не расстраивайтесь, – сказал Островский. – Если вы действительно мутант, то самый симпатичный среди них.

   – Мы не можем рисковать. Необходимо приостановить проект, – Ратов выглядел постаревшим лет на десять. Глаза потеряли обычный живой блеск и походили на тусклые оконца. Голос звучал глухо, но твердо.
   Громов и Ториа сочувственно переглянулись. Словно на похоронах любимого родственника.
   – Нервы не выдерживают? – спросил Громов.
   – Дело не в нервах. Мы не понимаем до конца механизм действия биоодежды. Я не хочу плодить монстров.
   – Подумаешь, кровь зеленая, – безмятежно заметил Ториа. – Главное, чтобы душа была светлая. У моего дедушки кровь вообще наполовину состояла из алкоголя, а прожил более ста лет.
   – Он пил красное вино, – не совсем к месту сказал Ратов и нервно почесал нос.
   – Не торопись, – посоветовал Громов. – Сейчас поедем в больницу. Все проверим. Может, ошибка или причина совершенно несущественная. Не в ту пробирку налили, не то смешали. Знаешь, какой порядок в наших больницах?
   – Я никуда не поеду, – сказал Ратов.
   – Почему?
   – Бесполезно. Сегодня утром Елена исчезла из больницы. В неизвестном направлении.
   – Ее убили или выкрали, – предположил Ториа.
   – Да бросьте вы, честное слово! – прикрикнул Ратов. Получилось не совсем вежливо, но никто на него не обиделся. Переживает человек.
   – Ничего страшного. Будем искать, – сказал Громов и поперхнулся.

   Елена шла по улице, не узнавая домов. Она уже бывала здесь ранее. Но когда, зачем, с кем?
   Некто, поселившийся в ее организме, уверенно вел ее по заранее намеченному маршруту, ничего не поясняя и не обещая.
   «Я узнаю этот подъезд», – подумала Елена. Она вошла в холл гостиницы, затем в лифт, нащупала кнопку нужного этажа и надавила на нее.
   На пятом этаже вышла из лифта и быстро-быстро, почти бегом устремилась к номеру люкс в конце коридора. Постучала в дверь и толкнула ее внутрь.
   На пороге стоял Бисконти.

   – Она ушла рано утром, еще до обхода, – пояснил смущенный «эскулап» в белом халате.
   – А личные вещи? – спросил Громов.
   – Висят в шкафу. Все на месте. В тумбочке полно вещей. Вот сестра подсказывает, что вроде сумка пропала.
   – У вас что? Проходной двор или больница?
   – Сам удивляюсь. Может, в этот момент была пересменка персонала?
   Громов оглянулся на Ратова, который в последний момент все же решил поехать с ним в больницу.
   Теперь уже и Громов выглядел не на шутку встревоженным. Какую деталь ни возьми, все выглядело загадочно и даже пугающе.
   Зеленая кровь – изменение цвета. Никаких ошибок. Бесспорный факт. А что это значит?
   Биохимия в норме. Нужно было провести дополнительные исследования. Зачем было бежать? Откуда у Елены взялись силы? После операции ей было трудно вставать. И вдруг такая прыть!
   Никто ее не видел. Превратилась в человека-невидимку? Невероятно!
   «Объяснение может быть очень простым. А почему ты так уверен? Может, действительно лучше приостановить работы, как советует Ратов? Но тогда мы вообще ничего не узнаем».
   – Что будем делать? – спросил Ратов.
   – Я подключу наш институт. Вопросы есть, но паниковать не стоит. Пока ничего страшного не произошло.
   – Нужно позвонить Николаю.
   – Согласен, – сказал Громов, доставая мобильный телефон.
   – Я уже в курсе, – сразу же ответил Николай. Судя по спокойному голосу, он не представлял всей серьезности ситуации. – Думаю, она скоро подъедет. Наверное, больница надоела. Это в ее характере. Непоседливая.
   – Если бы она поехала домой, то была бы уже на месте, – сказал Громов.
   – Возможно, зашла в магазин. Или к подруге. Хотя какая подруга рано утром? Сколько прошло времени?
   – Более двух часов.
   – Как? Я думал меньше! – крикнул Николай.
   Громов болезненно поморщился и на всякий случай отвел трубку подальше от уха.
   – Сейчас обзвоню знакомых и проскочу по ее обычным маршрутам.
   – Это правильно, Николай. Будем на связи, – сказал Громов.
   – Что он? – с некоторой надеждой спросил Ратов.
   – Ничего не знает. Будет искать.
   – И это называется наукой! Сплошные сюрпризы, один неприятнее другого. Женщины с зеленой кровью. Пропадают неведомо куда, – не удержался от едкого замечания Ратов.
   – А ты как думал? Пробираемся нехожеными тропами. Да если взять историю науки, то почти все крупные исследования похожи на детективные расследования. Не будет спокойной жизни. Если хочешь добиться серьезного результата, нужно рисковать.
   – Я уже ничего не хочу, – возразил Ратов.
   – Напрасно! Сейчас самое время, – сообщил Громов. Его уверенность передавалась Ратову и всем окружающим.
   Ну подумаешь, кровь зеленая. Обычное дело!

   – Елена, мы не договаривались о встрече, – Бисконти был не то чтобы испуган, но крайне удивлен и насторожен. В этой дикой Москве всего можно ожидать: и бешеных денег, и больших неприятностей.
   Всего!
   – Расписки, – сухо сказала Елена.
   «Откуда она знает?» – подумал Бисконти и попытался помешать Елене войти в номер. Однако она легко отодвинула его одним жестом руки, неожиданно сильной и очень тяжелой. Итальянца словно вдавило в стену.
   Бисконти долго сомневался, стоит ли ехать в Москву. Он обещал Николаю не шантажировать Елену и вести себя как пай-мальчик – тихо и покладисто.
   Однако на кону слишком большие деньги, и жажда легкого обогащения оказалась сильнее любых опасений и страхов.
   Бисконти взял билет до Москвы, а заодно прихватил оригиналы и копии расписок Елены в получении «комиссионных». Если заупрямится, это должно сработать.
   Но он ничего не говорил ей про расписки. Он вообще об этом никому не рассказывал. Откуда ей стало известно?
   Елена устало провела ладонью по лбу. Он был влажным и горячим. В голове шумело. Очертания предметов были не совсем четкими и словно подсвеченными изнутри зеленоватым светом.
   Однако она видела предметы насквозь – на глубину примерно пятьдесят сантиметров. Словно включили второе зрение.
   Мысли и чувства Бисконти были перенесены таинственным Некто в ее сознание.
   Не хаотически переплетенными, бессвязными и оборванными нитями, а в виде саморегулирующейся системы, отсекающей малозначимое и подсказывающей только то, что ее действительно волновало.
   Она отчетливо видела эти расписки и знала: Бисконти привез их, чтобы причинить ей боль.
   Расписки лежали на нижней полке сейфа, находящегося в гардеробной. Она набрала шифр и открыла дверцу сейфа.
   Бисконти беспомощно пискнул. Он решительно ничего не понимал. Черт с ними, с расписками, но откуда Елена знает номер шифра? Наверняка в стенах спрятаны видеокамеры или визир, чтобы подсматривать за постояльцами.
   Он слышал, что КГБ практиковал такие методы. Сегодня КГБ не существует, но в этой России ничего не меняется.
   «Подсматривают, гады».
   – Э-э-э, – выжал из себя Бисконти. Он, кажется, обрел дар речи, но было уже поздно.
   Неутомимая «фурия» разорвала расписки и бросила клочки в пепельницу. Рядом на столе лежала золотая зажигалка для сигар. Огонь быстро охватил горку бумаги.
   Елена старательно развеяла пепел над Бисконти. Тот машинально провел рукой по груди, чтобы сбросить грязь, но размазал пепельные хлопья по одежде и стал похож на трубочиста.
   – Возвращайся в Милан. Сегодня, – сказала Елена.
   Потом она вышла из номера, покачивая бедрами, и быстрым шагом пошла к лифту.
   Елена знала, что скоро силы покинут ее и она потеряет сознание.

   – Да, Николай, что нового? – спросил Громов, увидев на дисплее мобильника знакомый номер.
   – Елена вернулась.
   – Когда?
   – Только что.
   – Как себя чувствует?
   – Бледная. Зеленая.
   – Как зеленая? Кожа позеленела? – встревожился Громов.
   – Нет, я в том смысле, что очень бледная.
   – Ты уж поаккуратнее выражайся. А то инфаркт схватить можно. Что рассказывает?
   – Ничего не рассказывает. Спит.
   – Ну и ладно. Не буди ее. И, главное, из дома не выпускай!

Глава 27. У каждого свой резон

   Николай держал руку Елены, гладил побледневшую кожу, теребил пальцы и чувствовал отчетливый резкий пульс.
   – Намучилась, моя милая. Так неожиданно. Слава богу, разобрались. Ты принимала слишком много препарата «Сумаратан» от головной боли. А он серу содержит, которая смешалась с гемоглобином. В результате изменился цвет крови. Ларчик просто открывался. Заставили нас поволноваться!
   – А как же дальше?
   – Ничего страшного. Скоро поправишься. Говорил я тебе, поаккуратнее с таблетками. А я поначалу на наши чудесные штаны грешил.
   – Да, профессор мне все объяснил. Я больше не буду пить эти лекарства, – слабо улыбнулась Елена.
   Она любовалась энергичным, загорелым лицом Николая. Только что вернулись с горнолыжного курорта, и он, словно изголодавшийся зверь, набросился на работу. Впервые в жизни Елена встретила мужчину, который оказался сильнее, чем она.
   Психологи предупреждали, что их брак будет очень сложным – слишком похожи. Оба дерзкие, взрывные, увлекающиеся.
   Но супружество оказалось на удивление легким и гармоничным. Им было интересно друг с другом, а бешеная энергия уходила в бизнес.
   Конечно, если завтра вдруг нечего будет делать и все внимание будет обращено только друг на друга, то отношения могут сильно пострадать. Два медведя в одной берлоге не уживутся. Невозможно заниматься любовью круглые сутки, хотя во время отпуска они пытались доказать обратное.
   – Как твои дела? – спросила Елена.
   – Не будем об этом, – по лицу Николая пробежала тень недовольства. И он замолчал.
   – Я уже в норме. Расскажи, что тебя беспокоит.
   – Беспокоит – сильно сказано, – не вытерпел Николай. – Ладно, не хотел говорить, но это жизнь. Избаловался за последнее время. Везло, и вот наконец не повезло.
   Голос Николая насторожил Елену. Бледное лицо разрумянилось.
   – Так что же произошло?
   – Потерпел административное поражение в банке. В общем, из-под меня выдернули наиболее интересных клиентов. Знаешь, как одеяло выдергивают.
   – Одеяло вообще-то должно быть сверху, – резонно заметила Елена.
   – Теперь у меня его вообще нет. Осталась легкая простынка. И «умные» штаны, которые мне подсказывают, что пора менять место работы, – постарался пошутить Николай. – Поправляйся быстрее. Зарегистрируем финансовую компанию по обслуживанию проекта. С Ратовым я переговорил. Он согласен. Нужно все бросать и заниматься только этим делом. Мы зря теряем время.
   – Дорогой ты мой. Нельзя быть таким неугомонным, – погрешила против истины Елена.
   Именно таким Николай ей и нравился. Теперь она точно пойдет на поправку не по дням, а по часам.
   – Ты согласна?
   – Разумеется. Когда я с тобой не соглашалась!
   – Идеальная женщина! Только кровь зеленая. Кстати, кто раздул этот скандал в прессе? У тебя есть какие-либо догадки? – спросил Николай.
   Елена закрыла глаза. Она почувствовала нетерпение Николая. Промолчать нельзя. Потом он будет думать всякую ерунду.
   – Я думаю, все устроил Бисконти, – неожиданно вырвалось у Елены.
   «А что? Логично. Бисконти меня очень доставал в последнее время. Я часто об этом думала, беспокоилась и поэтому сказала».
   – Не может быть, – сказал Николай, – руки у итальяшки коротки. По моей информации, это учудил Борис Кремер. Он хочет поглотить компанию. С потрохами. В первую очередь отобрать у Ратова и Громова. И нас, разумеется, выбросить из проекта.
   – Может быть, – прошептала Елена.
   – А почему ты упомянула Бисконти? – насторожился Николай.
   Он был очень внимательным и чутким в беседе. Такие слова не могли пройти мимо его внимания, и Елена сразу же пожалела о своей неосторожности.
   – Итальянец опять пристает? – спросил Николай.
   – Он требовал, чтобы отдали сбыт «умных» штанов за рубежом.
   – А ты тут с какого бока?
   – Переговорила с ним. Обещал больше в это дело не встревать.
   – Надо же. Так убедительно переговорила? – удивленно заметил Николай.
   – Да, нашла аргументы. Но это проблему не решает. Ты в курсе козней Кремера?
   – В общих чертах.
   – Видишь ли, Коля. Получается, что ты, Бисконти, а теперь и Кремер думаете в одном направлении. Они также догадались, что следует заняться экспортом «умной» одежды, и пытаются захватить этот бизнес.
   – Занятно, продукции еще нет, а конкуренты уже имеются.
   – Так обычно и бывает. Нужно спешить. Потом будет поздно.
   Расцеловав Елену и оставив на столике фрукты, помрачневший Николай быстро шел по больничному коридору к выходу.
   Количество смертельных врагов росло с потрясающей скоростью. Он недооценил Бисконти и не ожидал, что Кремер так быстро перейдет к агрессивным действиям, ничего не стесняясь и не опасаясь.
   «Неудивительно, что проморгал интригу конкурентов в собственном банке. Если так пойдет, не “умными” штанами буду заниматься, а торговать у метро семейными трусами».
   Самый опасный Кремер? В данный момент, а не вообще? И ведь законные методы не помогут. По крайней мере их явно недостаточно. Злодеи умеют обходить закон или использовать его в своих интересах.
   «Ничего страшного, – твердил про себя Николай. – Уберем самого опасного. Навсегда».

   Михаил нашел способ помочь Виктории. Через нескольких посредников ему удалось выйти на олигарха Проторова, который подумывал о том, чтобы профинансировать самые перспективные научные открытия.
   Накануне глобального экономического кризиса складывалось впечатление, что Проторова вытесняют из компании, созданной на паях со «старшим товарищем» Промысловым. Ему пришлось продавать свои акции во многих проектах.
   Однако кризис обновил матрицу. Проторов «окэшился» и оказался при деньгах, а «друзья-конкуренты» остались с обесценившимися акциями и миллиардными долгами.
   Компания Промыслова даже вынуждена была отказаться от такого вида деятельности, как общественные связи. Тридцать первого декабря сотрудников поздравили с Новым годом, поблагодарили за ударный труд, выплатили зарплату за три месяца вперед и указали на дверь.
   – Кому сейчас нужен пиар? – горячился директор кадрового департамента. – Все решается на самом верху. Встретился основной акционер с премьером или президентом и договорился. Вот вам и общественные связи. Займитесь лучше чем-либо полезным – ландшафтным дизайном, например. Очень рекомендую. Спрос гарантирован – сам первый обращусь.
   Огорченные таким поворотом, многие из пиарщиков, конечно же, бросились к Проторову с предложениями за не очень большие деньги «вернуть должок» Промыслову.
   – Сейчас погоду на рекламном рынке будет делать Проторов. Он вложится в книги, издательства, средства массовой информации, – говорила Виктория, делясь с Михаилом этими красочными подробностями. – Я проверяла. Он понимает, что несчастным нашим олигархам скоро надоест выставлять себя нищими и убогими. У него мало времени, чтобы этих ребят локтем отодвинуть и вклиниться в самые выгодные проекты.
   Ее прогноз оправдался. Проторов действительно стал уделять намного больше внимания собственному имиджу. Он выбирал такие проекты, которые реально обеспечили бы доминирующее положение в одной, а лучше в нескольких областях передовых, или, как было принято говорить, «прорывных», инновационных технологий – от водородной энергетики до медицины.
   «Умные» штаны идеально вписывались в этот круг интересов, однако Проторов пока осторожничал и присматривался.
   – Ничего, что вы просите через голову руководителей проекта Громова и Ратова? – спросил он Михаила во время встречи, устроенной при содействии знакомого министра.
   – Я имею соответствующие полномочия. Речь идет только о презентации проекта. Это не накладывает никаких обязательств. Жест доброй воли. И вам выгодно. Покажите готовность принять участие в проекте. Конкуренты обязательно узнают, что именно вы финансировали презентацию. Зашевелятся – будет проще понять движение рынка.
   – Да, полезно посмотреть на их телодвижения. Кстати, я так и не понял: госинвестиции только обещают или можно реально рассчитывать?
   Проторов лукавил. Все он прекрасно понял. На его столе лежали копии распоряжений главы правительства о выделении значительных средств на поддержку проекта и подробные сведения о том, когда, через какие банки и каким компаниям они будут направлены.
   Михаил сделал вид, что не заметил этой нехитрой, но всегда эффективной уловки, и невозмутимо продолжил излагать заранее подобранные аргументы. Получалось как в современной пьесе абсурда – каждый говорит о своем, но все герои прекрасно понимают друг друга.
   – Гарантирую, что вы получите максимально полный доступ к информации по проекту. Насколько это возможно на данной стадии сотрудничества. Громов и Ратов не против. Они и сами бы подъехали, но уполномочили меня провести зондаж.
   – Зондаж нормальный, патологий не выявлено, – пошутил Проторов в присущей ему манере. С серьезным лицом, без тени иронии и даже несколько отрывисто. – Проект меня интересует, и деньги на солидную презентацию я, скорее всего, дам. Но смущает Борис Кремер. Он лично просил не вмешиваться.
   «Опять этот Кремер, – подумал Михаил, – Виктория будет очень расстроена».
   Заметив, что собеседник погрустнел, Проторов постарался его успокоить.
   – Вообще-то я привык действовать от противного. Если Кремер просит, имеет смысл прислушаться и сделать с точностью до наоборот.
   – Совершенно очевидно, что проект уникальный.
   – Ладно. Не нужно давить на меня. Я еще подумаю. Дайте мне немного времени.
   «Кремер не просто бревно поперек дороги, а диверсант и большая сволочь», – злился Михаил, направляясь к своей машине и размышляя, как выбраться из западни.
   Как можно быстрее и не стесняясь в средствах.

   Ей словно поменяли кожу. И самое неприятное: она перестала понимать себя. Еще совсем недавно Ева рвалась из Москвы обратно в нью-йоркскую жизнь. Суетливую, внешне безалаберную, но в действительности предельно прагматичную и рациональную.
   А потом все остановилось и перевернулось на сто восемьдесят градусов. Она перестала ощущать необходимость так жить. Зачем? Чтобы заработать еще денег? Но с кем их потратить? И ради чего?
   Лицо Эдуарда всплывало в памяти все отчетливее, как старинная монетка, освобожденная от пыли, песка и праха.
   В ней заговорил голос предков: неисчислимых поколений женщин, так и не нашедших своего счастья и с ужасом замечавших, что жизнь-то уже прошла, ее не вернешь. Эдуард казался спасением, избавлением, единственной надеждой.
   Она позвонила ему раз, два. Разговор не получался. Эдуард был обозлен ее отъездом, считая этот поступок бегством и предательством. Он легко выходил из себя, становился груб, кипел от возмущения.
   Но Ева прощала: возмущается – значит, любит. Нужно скорее увидеться, обнять друг друга, и все неприятности забудутся. Без лишних объяснений. Не потребуется никаких аргументов.
   А потом Эдуард вдруг уехал в Африку. В трубке гундосил один и тот же голос: «Вне зоны досягаемости». Наверное, поменял номер телефона. Дозвониться можно куда угодно – хоть до берегов Амазонки или африканских пустынь.
   Стало совсем плохо. Она перестала понимать смысл своего существования. Эдуард уже не представлялся ей защитой от самой себя, от своей неудовлетворенности. Его образ опять тускнел, лицо вытягивалось и напоминало злобного гнома.
   «Нельзя так издеваться над человеком», – шептала Ева, забывая, что именно она оттолкнула Эдуарда. Затосковала, засомневалась и уехала.
   Это было слишком унизительно: признаться, что сама во всем виновата.
   «Невозможно даже представить такое. Виновата в чем? В своих слабостях? Но я – женщина. Имею право на каприз. На ошибку, в конце концов. Неужели он не способен понять?»
   Все валилось из рук. Оставался только один выход: найти Эдуарда. Не для того, чтобы просить и унижаться. А чтобы объясниться.
   Примирение возможно, если он поймет. Он должен понять и вернуться! А если нет, пусть пеняет на себя.
   Она знает, что делать в этом случае. Чтобы спасти себя от безумия.

Глава 28. Тайник

   Омар шевелил паукообразными усами и пятился, пытаясь забраться поглубже в расщелину. Со дна поднималось растревоженное песочное облако, рассеиваясь в воде. В лучах направленных на омара фонарей проплывали причудливые хвостатые тени.
   Эдуард изловчился поддеть омара, зацепив острыми зубцами гарпуна для подводной охоты, и отправил его в металлическую сетку, прикрепленную к поясу.
   Его напарник нетерпеливо показывал рукой наверх – «всплываем».
   Перевернувшись на бок, Эдуард выпрямился свечкой и начал всплытие к поверхности моря, ускоряя движение короткими, но упругими толчками ласт.
   Через несколько минут он взобрался на борт яхты.
   – Поздравляю, отличный улов. Южноафриканский капский омар. Встречается все реже, – сказал ожидавший его на палубе загорелый мужчина с выцветшими на солнце светлыми волосами. – Но плавать в океане после захода солнца не рекомендую. Гады ядовитые из нор выбираются. Слишком опасно. В этот раз пронесло, а в следующий может не повезти.
   – Следующего раза не будет, – заметил Эдуард, стаскивая со спины тяжелый и уже пустой акваланг.

   Дни, проведенные в Южной Африке, были похожи друг на друга: не серой будничностью, а тем, что каждый из них приносил новые впечатления.
   Впервые за долгие годы Эдуард ловил себя на мысли, что с нетерпением ждет восхода солнца – в предвкушении впечатлений. Он практически не уставал, заряжаясь, словно солнечная батарея, энергией от палящих лучей.
   Ощущение обновления пришло примерно через неделю после того, как он приехал на Юг Африки.
   Эдуард терялся в догадках, в чем причина? Возможно, оказался в нужном месте в нужное время, когда организму был необходим энергетический толчок для обновления. И стоит поблагодарить яркое солнце и пряный воздух, которые растворяли застаревшие переживания, залечивали раны, давали свежее понимание жизни.
   Или воздействуют «умные» штаны? Громов разрешил Эдуарду прихватить в африканскую поездку «умные» штаны, чтобы испытать их в условиях жаркого климата. Договорились, что он будет фиксировать свои ощущения и сообщать о результатах наблюдений не реже двух раз в неделю, а в случае необходимости и чаще.
   Биоодежда действовала эффективно и постоянно. В этом Эдуард был уверен. До разрешения «загадки века», как Эдуард окрестил новое состояние тела и сознания, оставалось совсем немного времени. Через три дня он поднимется на борт воздушного лайнера, отправится с пересадкой в Цюрихе до Москвы и уже вряд ли вернется в Южную Африку.
   Только не забыть приобрести сувениры. Для себя и для друзей.

   Бизнес семьи Сантуш, приехавшей из Португалии, процветал. В окрестностях Претории был приобретен участок земли с большим складским ангаром. А дальше оставалось приложить изобретательность и не очень много денег.
   Обнесли участок высокой оградой, устроили пруд, на берегу которого разместились ресторан, кафе, небольшой магазин и даже гостиница. Засадили всю территорию густой зеленью, цветами и пальмами. И обзавелись собственной охраной – без этого в Южной Африке не проживешь и дня.
   Ангар превратили в центр распродажи сувениров, действующей по принципу «побольше, подешевле и без риска».
   Чего здесь только не было: вырезанные из камня фигурки африканских зверей – от маленьких до гигантских размеров, изделия из кожи, деревянные зулусские воины, тонконогие красавицы с высокой грудью и надутыми губами, раскрашенные яйца страуса в виде кубков, чашек и даже земного шара.
   На ошалевших от разнообразия посетителей лукаво поглядывали бюсты Нельсона Манделы, изготовленные из «камней Африки». Они пользовались неизменным спросом у китайских туристов, напоминая им образ «великого кормчего Мао» – хорошо загоревшего и чрезвычайно доброжелательного.
   Каждый день в ворота въезжали автобусы с туристами. Предприимчивые Сантуш и «крышевавшие» их полицейские были весьма довольны и даже позволяли себе отпускать шуточки по поводу «этих придурков», забывая, что обязаны им своим благополучием.
   Поговаривали, что через симпатичный ангар проходили и редкие антикварные вещи, но проверять эти слухи никто не собирался. Зачем резать курицу, несущую золотые яйца?
   Эдуарду уже надоело прогуливаться по ангару. Он отобрал в тележку понравившиеся сувениры и собирался выехать обратно в Преторию. Перед отъездом, как всегда, куча дел, а времени в обрез.
   – Не хочешь посмотреть одну интересную вещицу? – предложил Гордон Крейг, британец, давно осевший в здешних краях и сопровождавший его в африканском турне.
   – Что за вещица?
   – Сейчас увидишь.
   В примыкавшем к ангару помещении, охранявшемся двумя чернокожими гигантами с винтовками времен англо-бурской войны, в полумраке стояло красноватое чудище из обожженной и окаменевшей глины, на котором еще сохранились следы песка.
   – Притащили из дальней деревни. В земле хранилось. Шестнадцатый век или еще раньше, – пояснил Гордон.
   – Ты уверен?
   – Нужен спектральный анализ. Но могу гарантировать, что это божество, которому несколько веков. Музейный экземпляр. К сожалению, здесь трудновато найти покупателя. Неподъемная зараза. Как монумент. Опять же таможня. Но все проблемы легко решаются. При желании, – пояснил Гордон.
   – Сколько они просят?
   – Сущую ерунду: двадцать тысяч долларов. Еще придется платить за доставку. И взятка на таможне. Тебе решать, но реально вещь бесценна.
   «Если это не подделка», – подумал Эдуард.
   Он подошел к божеству и погладил его рукой. Ладонь сразу же раскалилась.
   «Никогда не покупайте африканских божков. Они могут нести с собой заклинания, приносящие несчастье», – вспомнил Эдуард.
   Он почувствовал, как из глубины сознания поднимается теплая волна, открывающая взгляд в прошлое:
   Над скалистым плоскогорьем распространялся зудящий звук, словно обозленные осы вылетели на охоту. С холма спускались тысячи зулусских воинов. Они держали перед собой массивные щиты и поднимали копья. Но не успевали пустить их в дело, падая под залпами британских солдат в красных мундирах и белых шлемах.
   Темные тела разлетались в кровавые клочья от разрывов снарядов. Поток зулусов не останавливался и медленно стекал на равнину.
   На этот раз они были обречены. Британцы решили взять реванш за прошлые поражения. «Злобное племя» будет истреблено. Безжалостно. С британской методичностью.
   Знакомое божество возвышалось посреди брошенной деревни. Жрец прислушивался к слабеющему зудящему звуку. Потом он резко встал и спрятал огромный, невиданный, редчайший алмаз в заранее заготовленное отверстие чуть выше левой лопатки. Протолкнул алмаз внутрь тонкой палкой, а затем замазал отверстие глиной и песком. И принял яд.
   К деревне приближался треск выстрелов и разрывов, но жрец был уже далеко – в стране вечной охоты. И блаженства.
   Эдуард видел эту сцену, словно находился рядом.
   Сомнений не оставалось. Он видит то, чего не замечают другие. Даже в прошлом. И чувствует потрясающую энергию. Постоянно обновляемую, агрессивную, но созидательную. Пока ей не мешают.
   Африканское солнце здесь ни при чем, хотя, возможно, оно активизировало процессы, разбуженные «умной» одеждой.
   – Божество начала двадцатого века. Из зулусской деревни, – сказал Эдуард.
   – Ты разбираешься? – удивился Гордон.
   – Беру. Заверните, – пошутил Эдуард.
   – За сколько?
   – За десять тысяч, не больше.
   – Они согласны, – сказал Гордон.

   «Вот я и богат. Съездил за алмазами в Африку. Как в известном фильме: ничего себе, сходил за хлебушком», – думал Эдуард, удобно устроившись в кресле «Боинга».
   В Претории пришлось задержаться еще на неделю. Идол легко проскочил через «подмазанную» таможню и вылетел двумя днями раньше, погруженный в багажное отделение другого рейса.
   Внутренний голос подсказывал Эдуарду, что алмаз в чреве божества без проблем доберется до Москвы и потом осядет в его сейфе. Конечно, можно было бы извлечь его из чудища. А что делать дальше?
   В случае задержания проведут анализ, и станет ясно, что не Эдуард спрятал его в столь необычной упаковке. А кто спрятал, те остались далеко в прошлом.
   В общем, все будет хорошо.
   «Нет, не будет! – неожиданно взбунтовался внутренний голос. – Ева собирается в Москву и не оставит в покое. Ненавидит тебя».
   «От любви до ненависти один шаг, как, впрочем, и от ненависти до любви», – пытался возражать Эдуард.
   «Жалкий глупец. Она не способна любить. Если ты не решишь эту проблему, ничто тебе не поможет. И про алмаз можешь забыть. Дважды в жизни так не везет».
   Эдуард отчетливо увидел Еву. С мрачным, насупленным лицом и остановившимися глазами.
   Похожую на зулусское божество.

Глава 29. «Гасконская дырка»

   Гоша Грушинский с детства мечтал стать дизайнером одежды, всемирно известным модельером, знаменитым кутюрье.
   Несмотря на внешность хулиганистого подростка, он тщательно обдумывал свои решения, изучая все, что так или иначе связано с объектом его страсти.
   Если не брать в расчет «монстров» мирового дизайна, которые в основном принадлежали к старшему поколению, биографии молодых коллег складывались довольно стереотипно.
   Будущие творцы платьев, брюк и жакетов приезжали в Лондон, учились в престижнейшем колледже St. Martin’s и выставляли свою первую пробную коллекцию. Как правило, это происходило в узком кругу посвященных, чтобы привлечь внимание журналистов, спонсоров и модельеров.
   Если удавалось найти продюсера, клюнувшего на новое дарование, то следовал шумный показ на конкурсе – чем больше провокации, тем лучше. А после первой победы новичок попадал в один из известных домов моды или, если находился богатый спонсор, создавал собственную коллекцию.
   Благие пожелания Гоши привели его в Лондон, но в колледж St. Martin’s он не поступил. Другой бы расстроился и вернулся в Москву, но не Гоша. Он любил, когда его обижали. Это заводило и рождало здоровую злость.
   В своих дарованиях он убедил итальянского «мастера» второго плана по имени Фредерико, который взял его в свое ателье. Гоша увлеченно «строил» цветастые платья из винтажных тканей и продавал в одном из бутиков на Портобелло.
   Журналисты умудрились разглядеть в его платьях влияние модного кутюрье Дуро Олова, в жилах которого текла взрывоопасная смесь – кровь отца-нигерийца и матери с Ямайки.
   – Тебе повезло – ты попал в тренд. Восток сейчас в моде, – сказал Фредерико.
   Гоша промолчал. Он не стал объяснять, что строчил цветастые платья только ради того, чтобы задержаться в Лондоне и научиться мастерству.
   Это не его тренд.
   Он уже понял, что в Лондоне, как, впрочем, и в Париже, постоянный круговорот молодых дизайнеров. После первого успеха о них быстро забывают, и они превращаются в закройщиков.
   «А я начал с закройщика, зачем мне повторять этот круг?» – Гоша сел на свой мотороллер, который не без оснований величал «железным ослом», и отправился покупать билеты в Москву.

   Чекурин легко вспомнил имя молодого дизайнера, когда Гоша пришел наниматься в ученики.
   – А чем Лондон-то не понравился? – спросил он у высокого парня с худым лицом и упрямым блеском в глазах.
   – Лондон понравился. Но это не мое. Интернациональная мода. Буржуазная фигня, глобализм.
   – А чего нужно-то?
   – Национальный тренд для молодежи, – сдержанно пояснил Гоша.
   «Странный парень. Упертый, с идеями».
   – А зачем ко мне пришел? У меня мода космополитичная. «Ситуайен дю монд», так сказать. «Гражданин мира». Лондон, правда, я тоже не очень люблю. То ли дело Париж! Он креативнее.
   – Вы лучший технолог среди российских модельеров, – сказал Гоша.
   «Не очень-то деликатен. Сомнительная характеристика. Но с характером. Фанатичный какой-то. Может получиться интересный эффект от столкновения наших взглядов. И характеров», – решил Чекурин и взял Гошу к себе.
   – Если придумаешь оригинальную коллекцию, назовем ее «Че Гевара». «Че» – понятно, я, а «Гевара» – ты. Не возражаешь? – спросил Чекурин.
   – Че Гевара был клевым парнем. Называйте!

   История с пошивом новой воинской формы для Российской армии, коллекция которой была представлена Юрашкиным, тянулась долго и противно, как жевательная резинка.
   Деньги обещали, потом ссылались на кризис и снова вселяли надежду, которую тут же цинично развенчивали.
   В общем, глумились.
   И наконец свершилось. Огромный по масштабам контракт был официально передан в маленькие, но цепкие ладошки Юрашкина.
   Скептики, впрочем, сомневались.
   Однако интуиция подсказывала Чекурину, что на этот раз все состоится и Юрашкин станет недосягаем для конкурентов. Он пытался успокоить уязвленное самолюбие, убеждая себя, что это даже хорошо. Получив весомый контракт, Юрашкин вряд ли сможет претендовать еще и на «умную» одежду.
   «Не безумцы же сидят в правительстве – ну как можно одновременно заниматься двумя мегапроектами? Пуп надорвешь».
   Однако жизнь являла и не такие примеры, когда все без исключения выгодные контракты оказывались в одних и тех же корпорациях, и голова не болела – справятся ли? Ни малейших сомнений. Главное – «порадеть родному человечку».
   Чекурин привык побеждать, но спокойно относился к временным поражениям. Однако на этот раз соперничество выходило за рамки привычного и затрагивало самые уязвимые струны, порождая вечные вопросы, на которые не находилось ответов.
   Он уже достиг такого уровня успеха и благополучия, что впору задуматься – а ради чего вся эта суета?
   Ради чего жить? Чтобы нежиться в лучах славы, а потом годами мучиться от рака мозга, как Ив Сен-Лоран. И завещать развеять свой прах над поместьем в Марокко.
   Проект «умной» одежды открывал путь в неведомое, гарантировал возможность прикоснуться к вечности. А может, и остаться в ней, хотя бы крошечной частичкой, пылью, каменным осколком, тенью.
   Но остаться.
   Это будоражило воображение, лишало сна. Все остальные занятия казались ничего не стоящей ерундой, мелочью, пустой тратой времени.
   Сомнения истерзали Чекурина, и он решился. Необходимо вовлечь в проект маститого западного модельера – с именем и влиянием. Одного из тех, кто запросто вхож к людям, которые принимают решения.
   Это даст хоть какой-либо шанс. Конечно, хотелось бы самому оседлать проект, но придется поделиться. Нужны союзники и нестандартные решения. Иначе с Юрашкиным не справиться.
   Да что Юрашкин! С вечностью не справиться. Как будто жизнь уже прожил.
   – Юля, закажи два билета до Парижа и гостиницу. Как обычно, – сказал Чекурин длинноволосой стройной брюнетке, сидевшей в его приемной.
   – Вы сегодня на позитиве, – улыбнувшись, заметила Юлия.
   – Настроение хорошее. Весна скоро, – сообщил Чекурин.
   Обычно мрачно-сосредоточенный и склонный к меланхолии, он чувствовал душевный подъем после того, как принял решение лететь в Париж.
   «Как я раньше не догадался! Ничего не выходит, если нет внутреннего возбуждения. А сейчас оно есть. «Умная» одежда! Даже не прикасаясь, заряжаешься энергией».
   – На кого оформлять второй билет?
   – На Гошу. Пусть парижан порадует.
   «А заодно отвлечет их внимание», – подумал Чекурин.
   Перед глазами в воздухе появлялись, как во сне, придуманные им картинки. Они мерцали разными цветами, вспыхивали, сменяли друг друга и гасли.
   «Обязательно сработает», – улыбнулся про себя Чекурин и подмигнул отражению в оконном стекле, покрытом ледяными узорами.
   Весной и не пахло.
   Устроившись в гостинице на левом берегу Сены – в районе Сен-Жермен-де-Пре, – он быстро выложил свои вещи из чемодана и аккуратно разместил их на полках гардероба, а затем спустился в холл.
   В кресле со скучающим видом сидел Гоша, который, по всей видимости, решил «гнездо не вить». Даже шнурки на ботинках развязаны.
   – Ты бы шнурки завязал, – посоветовал Чекурин.
   – А чего их завязывать? Я в номер собираюсь.
   – Напрасно. Ты какую дырку предпочитаешь? Норманскую или гасконскую? – спросил Чекурин.
   – Что, так сразу? – удивился Гоша.
   Кутюрье сокрушенно посмотрел на его взъерошенную голову и тяжело вздохнул.
   – Где будем ужинать? Выбирай – гасконская кухня или норманская?
   – А при чем тут дырка?
   – «Дыркой» французский народ называет порцию крепкого напитка, которая принимается после еды, чтобы лучше усвоилась пища. Дижестив. Жиры сжигает.
   – Про спирт не знал, но догадывался, – сказал худощавый Гоша. – А у британцев виски – до и после еды. А иногда и вместо. От этого реально худеешь.
   – Нормандская «дырка» – кальвадос, а гасконская – арманьяк. Ну, и кухни разные.
   – Я за гасконцев. Три мушкетера, д’Артаньян, миледи, кардинал Ришелье, – оптимистично сообщил Гоша.
   – Завидую твоей эрудиции. Указанных лиц пригласить не удалось, но на ужине будет кутюрье Джорджио Армани. Он проездом в Париже. Кстати, с д’Артаньяном – почти однофамилец и, возможно, родственник. Так что выбор удачный.
   – А девчонки? – спросил Гоша.
   – С девчонками я договорился. Их не будет.
   – Хорошая шутка! – сказал Гоша и завязал шнурки на ботинках.

   Армани нетерпеливо посмотрел на часы: «Ресторан даже не назвал. Обычное русское разгильдяйство, или он думает, что у меня много свободного времени? Его вообще нет! А парижские пробки! Я никуда не успею! Может, отменить встречу?»
   Он был пунктуален, придирчив и предусмотрителен, отрицая этими качествами всю предыдущую жизнь и словно бросая ей вызов. Вызов – ключевое слово! Ни в чем не походить на других, добиваться успеха своим умом, вопреки традициям и предрассудкам.
   Волновался Армани совершенно напрасно. Чекурин прислал ему художественно оформленное приглашение, заранее заказал столик и к назначенному времени уже ждал в ресторане, с некоторым беспокойством посматривая на взъерошенного Гошу.
   – Я в восторге от русских моделей, – сказал Армани вместо приветствия. – В их глазах читается такая боль, такие переживания, невысказанность. Очень выразительно. Красиво. Загадочно. Волнует и не дает ответа.
   – Да, это не подделаешь, – поскромничал Чекурин.
   – Вы будете демонстрировать «умную» одежду здесь, в Париже? Почему не в Милане? – строго спросил Армани.
   – Планируем устроить показы и в Париже, и в Милане, и в Лондоне. Но предстоит еще создать коллекции, которые привлекут внимание. И будут практичными. То, что блестяще удалось вам, – сказал Чекурин.
   – Хотите подрядить меня? А разве вам недостаточно собственных дизайнеров? Вот молодой человек может помочь, – коварно улыбнулся Армани, кивнув на Гошу, который выжидательно помалкивал.
   – Гоша талантливый дизайнер, – подтвердил Чекурин.
   – Я в этом не сомневаюсь.
   – К нам приходят профессионалы с хорошим образованием.
   – У меня нет профессионального образования, – строго сказал Армани.
   – У меня тоже, – заметил Гоша.
   – Ты и господин Армани – люди гениальные, – попробовал пошутить Чекурин, – а большинству дизайнеров образование не помешает. Если хотите, это дает возможность говорить на одном языке.
   – Всемирный язык моды, – задумчиво сказал Армани.
   – Вы очень точно поняли, мэтр. Для меня важно, чтобы одежду воспринимали как некий космополитичный продукт. Понятную всем ценность, независимо от страны, социального положения и религии. Это не прихоть. Иначе ничего не получится.
   – Новые модели приходят сами собой, без лишних разговоров. Как хороший секс, – заметил Армани. – Я ознакомился с вашим предложением. В принципе у меня нет возражений. Необходим человек, с которым ассоциировалась бы «умная» одежда. Настоящий мачо, творческая личность. Успешный, но не злой. Современный, с безукоризненной репутацией. Это я! Успех гарантирован. Не забыть запустить линию спортивной одежды, часов, нижнего белья, аксессуаров!
   – Проект века, – заметил Чекурин.
   – Я бы сказал, тысячелетия. У меня к вам просьба, – Армани с извиняющимся видом развел руками. Он любил смешивать творческие разговоры и деловые предложения, легко меняя тональность беседы, но неизменно показывая, что говорит о бизнесе вынужденно, не по собственной воле, а в силу обстоятельств. – Просьба неожиданная. Перед поездкой сюда я имел приватный разговор с Берлускони.
   – Кстати, как он? Восстановился после нападения безумца? – обеспокоенно спросил Чекурин.
   – Ужас. Этот сумасшедший бросил ему бронзовую статуэтку прямо в лицо. Ситуация оказалась хуже, чем предполагали. Настоящее увечье. Безумный мир! Так вот, перед отъездом я навестил Берлускони. Он просил раздобыть хотя бы один образец «умной» одежды – хочет сам попробовать.
   – У меня с собой ни одного комплекта, но в Москве я переговорю с изобретателями. Думаю, они не откажут, – на свой страх и риск пообещал Чекурин.
   – Хорошо бы, чтобы «умные» штаны или джинсы, или даже рубашку или майку ваш премьер послал или вручил Берлускони. Они давно дружат. Это был бы царский подарок.
   «Занятно. Дело приобретает неожиданный оборот. Высокий политик! Значит, Армани будет рваться участвовать в проекте. Вот и договорились», – подумал Чекурин.
   Однако эта мысль не принесла радости. Ситуация выходила из-под контроля. Если Армани в любом случае согласится, то какая ему разница, с кем сотрудничать – с Чекуриным, с Юрашкиным или, скажем, с Гошей?
   Получается, что задача решена, а цель не достигнута. И даже смотрится еще более далекой и недосягаемой, чем до этого разговора.
   – Как вам арманьяк? Я специально заказал. Более ста лет. Чувствуете аромат? – спросил Чекурин.
   – Неплохо, терпкий. Но слабоват. После еды предпочитаю итальянский ликер «Ченто ербе», – сообщил Армани. – Семьдесят градусов, не меньше. Напиток страсти! Ночи Парижа!
   – Не подавись, – посоветовал Чекурин, с некоторым ужасом поглядывая на Гошу, который, отведав столетнего арманьяка, без паузы перешел на «Ченто ербе», темно-зеленый и очень пахучий.
   – Ну и правильно! Нужно же снять напряжение, когда такие перспективы, – одобрил Армани.

   Вдоль Северных бульваров дул пронзительный ветер. Косой дождь бил по щекам. Почувствовав озноб, Гоша зашел в первое попавшееся бистро.
   Присев за свободный столик, он заказал «кафе-кальва» – рюмку кальвадоса с чашечкой кофе.
   «Попробуем нормандскую “дырку”. Неплохо, как сказал Армани. Но слабоват. Нужно пивком заполировать».
   Стеклянные витрины запотели от дыхания туристов, сгрудившихся у стойки. Было шумно, галдежно и сыро.
   Прихлебывая маслянистый напиток и запивая его обжигающим гортань ароматным кофе, Гоша с наслаждением почувствовал тепло, разбегающееся по телу. Приятно зашумело в голове.
   Из-под колес автомашин разлетались брызги, и казалось, что дождь идет уже не сверху, а выплескивается из-под земли, смешиваясь с холодным воздухом и набухшей темнотой, превращая пространство в пропитанную водой вату.
   Разгоряченные напитками высокорослые немцы толкались у заклеенной афишами стенки, отдаленно напоминающей строительную изгородь, заглядывали в какие-то окошечки, а потом с хохотом продолжали свой путь.
   Поддавшись стадному чувству, Гоша протиснулся к заборчику, бросил монетку в висящую на стене кассу, дернул ручку вверх и открыл одно из отверстий.
   Прямо перед ним лениво извивалась обнаженная, жилистая и уже весьма немолодая женщина, за ней угадывались другие силуэты.
   Они громко переговаривались друг с другом грубыми голосами. Словно ругались.
   На животе у женщины отчетливо белел шрам от аппендицита.
   – Вы хотите меня? – осведомилась дама.
   – Что?
   – Меня хотите?
   – Нет! – выкрикнул Гоша.
   Дама посмотрела на него, как на смытый дождем кусок собачьего дерьма. И с грохотом захлопнула окошко.
   «Тьфу, гадость какая!»
   Опять стало холодно.
   «Побля…л, и хватит», – подумал протрезвевший и продрогший Гоша, поднимая руку в тщетной надежде поймать такси. Однако ему неожиданно повезло. Первый раз за вечер.
   За рулем сидел хмурый китаец.
   «Ночи Парижа», – вспомнил Гоша и нервно расхохотался, мстительно поглядывая на напряженную спину молчаливого водителя.
   Во рту отдавало сложным букетом из «Ченто ербе», арманьяка, кальвадоса, пива и зеленого салата с хрустящими гренками, пропитанными оливковым маслом.
   «Кажется, их подавали в “гасконской дырке”. А пиво где я пил? Не помню».
   Ночью Гоше снилась презентация его новой коллекции – вдоль трибун стадиона шли простые русские парни в загорающихся неоновым светом куртках и майках с его изображением.
   А сзади прилепилась еще какая-то, подозрительно знакомая физиономия. Сразу не разберешь – то ли Чекурин с протянутой вперед рукой «в позе Ленина», то ли Юрашкин с нагло выставленной фигой, то ли загадочно улыбающийся Армани. Или вечно пьяный сосед по лестничной клетке, воняющий дешевыми сигаретами у мусоропровода.
   Гоша попытался рассмотреть получше, но блуждающий по стадиону лазерный луч попал ему прямо в глазное яблоко.
   – Черт, – прошептал Гоша, растирая слезящийся глаз и снова проваливаясь в сон, в котором завертелись, спутались и смешались ироничная улыбка Армани, настороженный взгляд Чекурина и промерзшие Северные бульвары.
   Среди деревьев белели, копошились и пропадали белые тела. Как черви в куче истлевшего тряпья.

   Окна гостиничного номера выходили на узкую улочку. Казалось, протяни руку – и можно ухватиться за узорчатые решетки на балконах дома напротив.
   Гоша с трудом разлепил глаза и долго стоял под душем. Потом взлохматил и без того непокорные и еще сырые волосы и вынес свое непослушное тело к крошечному лифту, на котором спустился в холл. Кивнул манерной даме за стойкой и с достоинством прошел в ресторан.
   Посвежевший Чекурин допивал уже вторую чашку кофе и проявлял признаки беспокойства.
   – Ты куда подевался? Что глаза красные? Хорошо оттянулся? – спросил он Гошу.
   – Нормально. Лазерный луч в глаз попал.
   – Ценю твой юмор. Срочно собираемся и через десять минут выезжаем.
   – Куда? – зевнул Гоша.
   – К президенту Франции. Он ждет нас в Елисейском дворце.

Глава 30. Самый большой секрет

   Прикрыв глаза и изобразив на лице безмерную усталость, он откинулся на спинку кресла.
   – Задремал, утомился от важных государственных дел, – сказал бы благожелательный наблюдатель, случайно оказавшийся в кабинете президента Франции Николя Саркози.
   – Ничего подобного! Государственными делами нужно заниматься, а не любовным утехам предаваться, – проворчал бы скептик.
   И были бы не правы. Оба в одинаковой степени.
   Сарко, как его звали многие во Франции, притворялся – он вообще считал себя великим, непредсказуемым, стихийно-интуитивным актером.
   На самом деле он не дремал, а мучительно размышлял, взвешивая две небольшие пирамидки на столе, нарисованные его пылким воображением.
   «Стать более ревностным католиком, чем сам папа римский? Возможно ли это? А почему бы и нет?»
   Ответ напрашивался сам собой – сокровенный секрет Сарко состоял в том, что он считал себя прямым наследником генерала де Голля, был его тайным приверженцем, адептом, последователем его идей и замыслов. Что уж говорить о вызывающем, дерзком высокомерии и чувстве собственного превосходства…
   Всегда, везде и несмотря ни на что.
   Он брал каждую мысль генерала и примерял ее к современности. К сожалению, многие из них приходилось складывать в пирамидку на столе по левую сторону от стопки белоснежных бумаг с гербом Пятой республики, ожидающих его подписи. Эти идеи были симпатичны, но бесполезны.
   Справа аккуратно располагались драгоценные идеи, которые требовали оценки и, если подойдут, огранки и подходящей оправы.
   Гармония была нарушена. Левая пирамидка становилась все выше, а правая напоминала остроконечный индейский вигвам, прохудившийся от дождей и порывов ветра.
   Он легко отказался от голлистской враждебности по отношению к Америке и даже вернул Францию в военную организацию НАТО.
   Но ценой труднейших переговоров, искусных маневров и уступок добился создания Средиземноморского союза – по рецепту де Голля, мечтавшего объединить под эгидой Франции страны севернее и южнее Средиземного моря.
   В случае успеха Франция могла бы стать лидером не только в Средиземноморском регионе, но и в Объединенной Европе, усилив свои геополитические позиции.
   «Да, не хватает сил, денег, экономической мощи. Но гений французской мысли и дерзость должны, как всегда, компенсировать эту слабость и превратить ее в силу».
   Однако кризис выбил одно из главных звеньев этой сложной политической конструкции. Франко-германский тандем, без которого вообще было бы невозможно объединение Европы, напоминал супружескую пару, истощенную взаимными претензиями, склоками, скандалами и изменами.
   Сарко брезгливо поморщился, вспомнив, сколько критики обрушилось на него за вполне невинную мысль о том, что война с Германией в 1914–1918 годах была трагической ошибкой.
   «Солдаты, отдавшие жизнь за свободу Франции, перевернулись в гробу! О какой ошибке он говорит? Неужели пролитая кровь была напрасной? Нельзя доверять бошам. Они заплатили за свои преступления», – его электронная почта распухла от обвинений.
   Как будто мир вернулся на столетие назад. Да что там столетие! История пошла вспять – с бешеной скоростью, снося все на своем пути. В окопы, хлюпающие грязью, в болото, в яму, смердящую разложившимися трупами.
   Великая держава, жители которой не очень любят работать, не верят никому, даже себе, и всегда готовы бунтовать – по любому поводу и без повода. А потом требовать компенсации за потраченное время. Сверх четырех недель оплачиваемого отпуска.
   Сарко резко встал из-за стола и прошелся по кабинету.
   Здесь мало что изменилось с 1873 года, когда Елисейский дворец стал официальной резиденцией французских президентов. Правда, де Голль поставил глобус, – дурной вкус, надо признать, – а Помпиду распорядился повесить абстрактную картину Николя де Сталя.
   Но это не нанесло ущерба имперскому стилю кабинета.
   «Где империя, там и женщины. Они любят блеск и могущество, эту причудливую смесь варварства и порядка, золота и скрипящей кожи на мускулистых телах легионеров, – подумал Сарко, вспомнив, что после смерти первого хозяина дворца – графа Эвре из семейства Латур д’Овернь – особняк был приобретен Людовиком ХV для госпожи де Помпадур, которая устраивала здесь сеансы магии и спиритизма.
   «Эвре из провинции Овернь, как и Помпиду, сменивший де Голля. Девственный уголок земли, уснувшие вулканы, чистейшие озера, вкуснейшие колбасы и сыр с голубой плесенью. Не доберешься – горы. А еще их странная привычка носить береты из грубой шерсти. Потомки вестготов и кельтов, одним словом».
   И, конечно, андуй – свиной желудок и кишки, набитые потрохами и специями. Горы сосисок, чтобы жарить их на решетках и поедать, похрустывая поджаренной шкуркой и облизывая жирные губы.
   «Ха-ха! Любят андуй [2 - На жаргоне слово «андуй» значит: дурак, болван, простак, простофиля и мужской член.]. Так им и надо!»
   Овернцы скуповаты, хитры, прижимисты, осторожны. Щедро наделены теми качествами, которые вызывают у него самое большое раздражение. Уж они точно сейчас не нужны.
   То ли дело де Голль. Он родом из провинции Шампань. Его предки всегда ожидали нападения с севера. Отсюда умение терпеть и мгновенно принимать смелые решения, готовность жертвовать собой, презрение к слабым и угодливым.
   Сарко уже знал, что возьмет из правой пирамидки. Он приводил аргументы и мысленно издевался над овернцами лишь для того, чтобы рассеять последние сомнения.
   Когда Франция потеряла все колонии и оказалась на грани нищеты и национального распада, де Голль неожиданно для всех провозгласил технологическую революцию – космос, ядерная энергетика, системы связи и лучшие в мире вооружения.
   Это спасло страну. Овернцы на такое не решились бы. А он, Сарко, решился.

   Подчеркнуто вежливый молодой чиновник по имени Жан-Пьер – в черном плаще, белой сорочке и темно-синем галстуке – предупредительно растворил перед Чекуриным и Гошей заднюю дверцу скромного «рено», присланного из Елисейского дворца.
   – Это правительственный автомобиль? – с сомнением спросил Гоша.
   – Вроде того. Размер – не главное, – сказал Чекурин, протискиваясь на заднее сиденье. – Залезай быстрее, дылда!
   – Может, вам удобнее спереди? – поинтересовался Жан-Пьер, озабоченно оглядывая длинные ноги Гоши в потертых и замызганных джинсах. По-русски он изъяснялся довольно бойко, но с сильным акцентом.
   – Вперед его сажать нельзя. Укачивает. Иногда тошнит, – оптимистично сообщил Чекурин. – С ветерком поедем?
   – Нет, сквозняка не будет. В машине – кондиционер.
   – Значит, без ветерка. В пробках постоим.
   – Да, нас сопровождают мотоциклисты, – сказал Жан-Пьер.
   «С логикой у них не очень», – подумал Гоша, но дипломатично промолчал.
   – Вас примет президент Франции Николя Саркози, – торжественно заявил Жан-Пьер.
   – А его супруга?
   – Мадам Карла Бруни также живет в Елисейском дворце. Для нее оборудован музыкальный салон. Она известная певица. Господин президент примет вас наедине, но не знаю – может, и она придет.
   – Пригасили бы, – заканючил Гоша. – Красивая женщина. Нам было бы приятно. И ей интересно будет.
   – Не приставай к Жан-Пьеру. Это от него не зависит, – сказал Чекурин.
   – А от кого зависит?
   – Ни от кого.
   Жан-Пьер подозрительно прислушивался к шушуканью на заднем сиденье. Он тяжело вздохнул и счел необходимым сменить тему, снабдив русских дизайнеров полезной информацией:
   – Мы подъезжаем к Елисейскому дворцу. Через авеню де Габриэль во дворец въезжают президенты, короли и папа римский.
   – Хорошая компания.
   – Въезд украшен «решеткой петуха».
   – Петух, это нам не очень.
   – Мы там не поедем.
   – Слава богу.
   – Вы попадете внутрь через рабочий вход – с улицы Сент-Оноре. В 1814 году во дворце останавливался русский император Александр I, когда казаки вошли в Париж, – сказал Жан-Пьер.
   – Они императора Александра вроде как за атамана держат, – возмущенно прошептал Гоша.
   – Да, казаки! – настойчиво повторил Жан-Пьер. – Вот мы и приехали.
   Сарко встретил известных русских кутюрье обольстительной улыбкой. На то были свои причины. По информации «Бассейна» [3 - На профессиональном сленге «Бассейном» называют штаб-квартиру французской разведки, которая находится в Париже на бульваре Мортье, рядом с городским бассейном.], Чекурин близок к семье премьер-министра. Очень полезный человек.
   А с такими людьми Сарко не гнушался встретиться, невзирая на разницу в социальном положении.
   – Вы будете заниматься «умной» одеждой? – сразу же перешел к делу французский президент.
   – Да, есть такая задумка, – признался Чекурин.
   – Франция и Россия очень похожи друг на друга, – сообщил Сарко.
   – Неужели!
   – Я только что провозгласил политику «умной» экономики, а вы беретесь за «умную» одежду. Великолепное сочетание: французские технологии и открытия русских ученых, галльский гений и ваше упорство.
   «Интересно, как они относятся к андуй?»
   – Мы не ученые. Дизайнеры, – скромно сообщил Чекурин.
   Хотел еще добавить, что на лавры первооткрывателя он и Гоша не посягают, но побоялся, что это прозвучит задиристо и вызывающе. К тому же при всем своем желании Чекурин ничего не успел разъяснить – реакция у Сарко была мгновенной.
   – Я помню. Вы кутюрье. Очень похвально. Вашу коллекцию я видел. А что изобрел ваш юный друг?
   – Много чего он изобрел. Например, штаны в стиле галифе.
   – Странно. А я думал, что они названы в честь французского генерала маркиза Александра Огюста де Галифе. Знаменитого кавалериста, подавившего восстание коммунаров в Париже, а потом ставшего военным министром. Это весьма интересная история. Он был тяжело ранен во время Франко-прусской войны. Бедро жутко изуродовано, не мог носить обтягивающие лосины. И его друг полковник Ковенкур предложил ему оригинальное решение – штаны, свободные в бедрах и сильно зауженные от колена. Оказалось красиво, хотя некоторые считают эти формы комичными.
   – Генерал здесь ни при чем. Гоша придумал другие галифе. Вот эти уж точно наши, – пояснил Чекурин.
   – Конечно, понимаю. Новые формы. Вполне возможно. Люблю артистических людей. Творчество, вдохновение. Вы меня поймете, а то некоторые ретрограды, – Сарко поморщился, как от кислого, – говорят, что миллиарды евро, которые я распорядился выделить на высшее образование и науки, пробьют брешь в бюджете. Какая чепуха! Да, признаю, кризис нанес большой ущерб. И в отличие от России у нас нет нефти и газа. Но ведь и Россия возлагает большие надежды на модернизацию, к которой призвал ваш президент. Не правда ли?
   – Да, разумеется, – деликатно прокашлялся Чекурин.
   – Да, мы об этом слышали, – солидно подтвердил Гоша.
   – И участвуете в проекте? – с вопросительной интонацией похвалил Сарко, задержавшись взглядом на засохшей грязи, оставленной на джинсах Гоши ночной прогулкой по Северным бульварам.
   «Разумеется, а кто же еще участвует? Не Юрашкин же!»
   – Надеюсь, вы прихватили с собой образцы «умной» одежды, – спросил Сарко.
   – Мы не прихватили. Наш визит в Париж носит предварительный характер.
   – Очень жаль. Я хотел бы попробовать.
   «Как! И он тоже?»
   – Но это секрет. Очень большой секрет, – строго сказал Сарко. – Вы представляете, как журналисты могут извратить мою просьбу, если это станет известно прессе? Мне «умные» штаны просто необходимы. Не ради личных дел, а ради интересов Франции.
   – Само собой, – галантно заметил Гоша.
   – Ни в коем случае нельзя упускать этот шанс! – неожиданно разволновался Сарко. – Я пока не обращаюсь по официальным каналам, но прошу вас передать президенту и премьеру России мое страстное желание принять участие в проекте «умной» одежды. Как, впрочем, и в модернизации русской экономики в целом. Очень рассчитываю, что в самое ближайшее время вы направите мне образец для личного пользования. «Умная» одежда – мотор, который выведет из кризиса не только наши страны, но и всю мировую экономику.
   – Да, выведет, – солидно подтвердили модельеры.
   – Извините, очень много работы. Был рад с вами встретиться. Жан-Пьер будет моим офицером для связи. В ближайшие дни он отправится с поручением в Москву. Обменяйтесь с ним телефонами. Я с нетерпением ожидаю реакции президента и премьера.
   Сарко пронзительно посмотрел в глаза обоим русским, убедившись, что они прониклись величием момента.
   – Как вы устроились в Париже? Уже насладились французской кухней? – Сарко повернулся к Гоше и тонко улыбнулся.
   – Он ничего, кроме сосисок и колбасы, не ест, – сообщил Чекурин.
   – Как! Он из Оверни?
   – Нет, из Рязани.
   – А вы знаете, – доверительно сообщил Сарко. – Мне сосиски тоже нравятся. Андуй, например. Неплохо, если добавить перца и гвоздики.

   – Полезная встреча, – сказал Чекурин, устроившись в уже знакомом «рено». – Дело в шляпе. А мы в проекте. Если, конечно, Юрашкин не помешает.
   – Он не сможет помешать, – сказал Гоша.
   «Даже если очень захочет».

Глава 31. Русские джинсы

   Театр начинается с вешалки. В этот день Капитолий начинался с выставки.
   В холле была представлена боевая форма «солдата будущего». Обтянутые упругой тканью манекены походили на черных лягушат или чертей из детских сказок. Из надетых на лицо масок конгрессменов оглядывали любопытные глазенки.
   – Очень натурально, – похвалил экспозицию заместитель министра обороны Питер Брук.
   Он выступал в роли почетного гостя, которого сопровождал Стив Андерс, известный предприниматель и владелец корпорации, изготовившей первую партию защитного обмундирования.
   – Когда сможете завершить проект? – спросил Брук. – Я имею в виду полное переоснащение вооруженных сил.
   – К 2020 году. На данный момент созданы общая концепция и отдельные компоненты. Предстоит собрать все в единый организм и провести испытания.
   – Манекены подросли. Вы их специально откармливаете? Правда, до Шварценеггера недотягивают, – попытался пошутить Брук. – С чем это связано? Увеличение веса?
   – Вес не превышает согласованных параметров. Комплект обмундирования, включая «динамическую броню», не более 20 килограммов. Солдаты, воевавшие в Ираке, носили на себе не менее 40 килограммов.
   Брук кивнул, давая понять, что вес его устраивает.
   – В следующую среду мы будем докладывать президенту, – сказал Брук.
   – Ему понравится.
   – Не сомневаюсь. Но времени на доклад будет мало. Давайте договоримся, что следует сказать в первую очередь.
   – Я уложусь в десять минут, – оптимистично пообещал Андерс. – Начну с того, что мы создаем новую концепцию армии, а не просто униформу.
   – «Поэтому мы вас и финансируем, – подумал Брук. – Только не надо подменять военных и слишком много на себя брать».
   Андерс заметил, как по лицу Брука пробежала тень недовольства, но не стал отказываться от «наступательного маркетинга».
   – С этой целью, – продолжил он, – мы сделаем из человека, обмундирования и оружия принципиально новый организм, который будет автономным, быстродействующим и выживаемым.
   – Меня интересуют защитные функции, – попытался доминировать в беседе Брук.
   – Отлично. Это важнейший момент. Защиту обеспечивает бронежилет, так называемая динамическая броня. Она облегает тело солдата наподобие водолазного костюма. Толщина – всего несколько миллиметров. Чтобы защитить от пуль и осколков, мы используем энергопоглощающие полимеры на основе жидких кристаллов. При деформации они распределяют энергию по всей поверхности.
   – Напоминает принцип подушек безопасности в автомобиле, – заметил Брук, процитировав презентационные материалы корпорации Андерса.
   – Динамическая броня намного эффективнее. Медицинский компьютер будет принимать решение о трансформации костюма в экзоскелет или броню независимо от реакции солдата. По сигналу от компьютера полимерные активаторы могут сделать отдельные участки костюма жестче или мягче.
   – Приведите пример.
   – У солдата перелом ноги.
   – Очень хорошо.
   – Экзоскелет захватывает пораженный участок в искусственную шину. Биопокрытия выделяют обезболивающие и залечивающие препараты, останавливают кровотечение.
   – Биовоздействие – самая увлекательная часть проекта, – улыбнулся Брук, которому импонировала увлеченность Андерса.
   Он поменял свое мнение об этом парне на сто восемьдесят градусов. Сначала показалось, что Андерс берет на себя несвойственные ему функции, пытается поучать и навязывать, но сейчас он разглядел человека, искренне восхищенного предлагаемыми технологиями.
   «Как ребенок, который получил занятную игрушку. Ну что же, поиграем вместе».
   – В тонком слое, – Андерс указал на обтягивающую манекен черную ткань, – размещаются молекулярные компоненты. Они служат универсальным диагностическим инструментом. Все жизненно важные параметры (кровяное давление, пульс, энцефалограмма, температура тела) измеряются встроенными в костюм датчиками.
   – Можно сэкономить на медицинской службе. Врачи останутся без работы.
   – Абсолютно верно. По крайней мере во время боя они не потребуются. Информация о состоянии организма выводится на проектор в шлеме и на медицинский компьютер, который автоматически дает указания об инъекциях в организм в случае ранения, заболевания, просто ухудшения самочувствия. Ткань с антисептическими и обезболивающими пропитками реагирует на характерные химические соединения крови. При ранении она самостоятельно присасывается к ране и, взаимодействуя с кровью, выделяет обеззараживающие и свертывающие препараты.
   – А если заменить человеческий организм более совершенным механизмом? – саркастически заметил Брук. Не для того, чтобы обидеть Андерса или выказать недоверие, а скорее по привычке.
   – Об этом пока речи не идет. Зато нам удалось создать мобильную и компактную версию печени, – скромно сообщил Андерс.
   Брук вздрогнул. С его больной печенью это изобретение могло бы пригодиться уже сегодня, если он не откажется от традиционного двойного виски на ночь.
   – Чип представляет собой две ультратонкие пластины из кремния, разделенные рядом микроканалов. На поверхности одной из пластин размещаем живые клетки печени – в ячейках микронных размеров. Эти клетки постоянно снабжаются питательными веществами, которые циркулируют в чипе в жидком виде. Таким образом, фактически создается биореактор. Как вы знаете, клетки печени исключительно чувствительны к вредному воздействию.
   Брук грустно кивнул, подтверждая, что он это знает хорошо и в деталях. Даже слишком.
   – Как только в клетки попадают вредные вещества и микроорганизмы, тут же сигнал поступает в медицинский компьютер. В результате солдат предупреждается о радиоактивном заражении, химической или биологической атаке. Компьютер в свою очередь принимает необходимые меры к защите организма.
   – Надо признать, что компьютер успешно заменяет человеческую голову. По крайней мере внимательнее прислушивается к мнению печени, – сказал Брук.
   – Вне всякого сомнения. Наш мозг не всегда справляется с объемом информации, – согласился Андерс. – Мне привести еще примеры наших разработок?
   – Пока достаточно. У русских есть нечто подобное?
   – Да, они сильно продвинулись в создании «живой» ткани и биохимическом воздействии на организм.
   – Разработки для космоса? – с понимающим видом кивнул Брук.
   – Не совсем так, – замялся Андерс. – Разработки для штанов.
   – Не понял.
   – Они собираются производить джинсы и другую одежду.
   – Для обороны?
   – Скорее для нападения.
   – На кого?
   – Это нам предстоит выяснить.

   Государственный секретарь Хиллари Клинтон отрицательно покачивала головой, всем своим видом показывая, что не согласна с выводами помощника президента по национальной безопасности генерала Джеймса Джонса.
   – Не вижу никакой проблемы. Нужно поощрять стремление русских производить «умную» одежду. Они неизбежно выйдут на мировой рынок, и это уменьшит опасность конфронтации.
   – Меня беспокоит другое, – сказал Джонс. – Принципиально новая защитная униформа создаст иллюзию безнаказанности и подтолкнет русских к решительным действиям. Вы же знаете, что конфликты России с Грузией, балтийскими странами в любой момент могут вылиться в локальные войны.
   – Генерал, вы преувеличиваете опасность. Кремль не заинтересован в войнах. Вот если русские создадут нечто подобное тому, что показал нам Стив Андерс, и эта «динамическая броня» попадет в Иран или в отряды «Аль-Каиды», тогда да – я соглашусь, это угрожает миру, – сухо сказала Хиллари Клинтон.
   Совещание в Овальном кабинете Белого дома, как обычно при президенте Обаме, напоминало дискуссию в ученом совете провинциального университета и проходило подчеркнуто вежливо.
   Президент Обама не терпел резких слов и поспешных выводов.
   Он был согласен и с Джонсом, и с Хиллари Клинтон, ожидая, когда они сформулируют конкретные предложения, из которых ему предстояло выбрать один-единственный вариант.
   – Мои оценки, в принципе, совпадают с выводами генерала Джонса, – неожиданно громко заявил вице-президент Джозеф Байден. – По всем пунктам, кроме одного. Наш уважаемый генерал недооценивает политическую и культурную угрозу, которую несет с собой производство «умной» одежды в России.
   Обама с удивлением посмотрел на Байдена, который всегда умел найти неожиданный и даже интригующий фокус зрения на любую проблему.
   – Единственный случай, когда я желал бы, чтобы между Соединенными Штатами и Россией было заключено соглашение наподобие пакта Риббентропа – Молотова, – невозмутимо сообщил Байден.
   – Вы шутите, Джозеф? Раздел Европы?
   – Распределение сфер влияния. Так будет точнее. И не только в Европе. В глобальном масштабе.
   Генерал Джонс расхохотался, демонстрируя ровный ряд ослепительно белых зубов и бьющую через край энергию. Хиллари почувствовала, что не в полной мере владеет лицом – вежливая улыбка никак не получалась, несмотря на все усилия.
   Обама приобрел сонный и скучающий вид. Как преподаватель, которого достали тупые студенты. Присутствующие знали, что это скорее маскировочная реакция. Президент затаился в засаде и выжидает.
   «Байден переутомился. Слишком много поездок, – невольно подумал Обама и незаметно посмотрел на Байдена, слегка прикрыв глаза. – Нет, выглядит нормально».
   – Джинсы – символ Америки. Производство русскими джинсовой одежды, относящейся к новому поколению биотехнологий, – исторический вызов. Я понимаю, шаровары там, или халаты с тюбетейками, или валенки. Пусть производят и продают. Но джинсы… Нет и еще раз нет! Это подорвет наше лидерство, – сказал Байден.
   – «Пакт Клинтон – Лавренев». Оригинально. Представляю, как всполошатся европейцы, особенно поляки, – коварно подсказал генерал Джонс.
   На Хиллари было страшно смотреть. Она готова была влепить затрещину разбаловавшимся мальчишкам и еле сдерживалась.
   – А что в этом плохого? – согласился Байден. – Европейцы станут более сговорчивыми в переговорах о размещении наших вооружений.
   «Вот так и начинаются мировые войны», – подумала Хиллари и подняла руку, как прилежная ученица.
   Но президент Обама не отрываясь смотрел на Байдена:
   – Джозеф, а вы пробовали носить «умную» одежду?
   – Нет, не пробовал.
   – Я тоже, – сказал президент Обама. – Прежде чем принимать решение, нужно попробовать. Хиллари, следует направить мое послание президенту России. Пусть распорядится прислать «умную» одежду. Сравним наши и русские джинсы. Поносим, попробуем, а потом наметим план действий. Может, мы зря волнуемся.
   – Вы, как всегда, правы, господин президент, – Хиллари Клинтон наконец-то обрела дар речи и расплылась в улыбке.
   – Хотелось бы верить.

Глава 32. Обноски не предлагать

   «Если мозгов не хватает, пусть будут хотя бы “умные” штаны», – премьер совершенно не походил на снисходительного добрячка, которого старательно изображал последние месяцы.
   Оставшись один, он мрачновато перелистывал бумаги, просматривая по диагонали и задерживаясь взглядом на самых колоритных сообщениях. По разным каналам поступали просьбы глав государств и правительств подарить, предоставить, вручить что-либо из «умной» одежды. И даже провести переговоры о сотрудничестве.
   Французский президент Николя Саркози направил свою просьбу одновременно президенту и премьеру России. Так же поступил Сильвио Берлускони.
   «Тоже мне друг Сильвио! Мог бы и лично попросить!»
   Подобная осторожность, в принципе, была несвойственна итальянскому премьеру. Раньше он предпочитал общаться на короткой ноге, всячески выказывая доверительность, откровенность и непринужденность.
   «Страхуется? Значит, имеет основания».
   Самым осторожным выглядел американский президент Обама, который ничего не предлагал, вроде бы даже не просил, но тонко намекал, что не прочь испытать «умные» штаны, желательно джинсы. Так, на уровне добрых пожеланий. В духе психологических рекомендаций Карнеги – вам будет очень выгодно и приятно, если я смогу протестировать ваши джинсы.
   Еще более сдержанно вела себя канцлер Германии Ангела Меркель – женщина скромная, консервативная, постоянно озабоченная немецким бюджетом.
   Впрочем, ее причины недоверия к «умным» штанам были скорее личными. Она не следила за веяниями моды и не терпела вторжений в «интимное пространство». Однако под давлением мудрых советников все же призналась, что может пересилить свои страхи и вплотную ознакомиться с «уникальным изобретением».
   Потом опять засомневалась и в конечном итоге запросила мужской костюм. Видимо, решила испытать «умную» одежду на министре иностранных дел или выбрать для эксперимента кого-либо из перспективных политиков, желательно оппозиционных.
   Премьер почувствовал, что тиски возмущения, обручем сжимавшие голову, ослабевают. Он с симпатией относился к бюргерам, которых в свое время досконально изучил, готовясь к заброске в качестве нелегала-разведчика.
   Не сложилось. Оно и к лучшему. Исполнял бы сейчас роль коммерсанта в одном из германских городов, пил по вечерам пиво и тосковал по туманному Питеру.
   Ладно, чего уж об этом? Вот «умные» штаны придумали. А теперь ломай голову – у кого они окажутся в руках, вернее – на ногах и прочих местах?
   Не будем усложнять! Нужно продолжить игру. А решения придут сами собой. Пока недостаточно информации. Вернее, для того, чтобы испортить настроение, ее достаточно, и даже слишком, а вот для принятия решения не хватает.
   Главное – не затягивать: сразу же направим штаны Саркози и Берлускони. Изготовим мужской костюм для Ангелы Меркель. Пусть поносят, и кто-то из них переподарит штаны Обаме. Он же напрямую не просит. Эти точно, передадут. Не упустят случая поделиться. Отличная мысль!
   Не получится. Хорошая задумка, но реализовать не удастся. И все из-за ерунды. Приходится учитывать особенности поведения американцев из элитных кругов. Обама ношеного не наденет.
   А жаль!
   И другая проблема. Где обещанные «умные» штаны? Кому дарить – понятно. А что в наличии? Ни-че-го. Самое обидное, что виноватых придется искать среди своих – в правительстве и в корпорации Рекалина. Премьер уже собирался вызвать Рекалина, но не успел.
   – Приятно получать такие послания от президентов и премьер-министров. И даже в области штанов мы впереди планеты всей! Сравнивают это изобретение с первым полетом в космос. А чего, занятно получилось, – в трубке звучал полный энтузиазма голос президента.
   – Зря сравнивают. Ракету еще не изготовили, а космонавты уже стоят в очереди.
   – Как не изготовили! У меня сложилось впечатление, что одежда в производстве.
   – И у меня было такое представление – до сегодняшнего дня, но, к сожалению, это не так.
   В трубке отчетливо слышалось недовольное дыхание.
   – Придется провести совещание с производителями и разработчиками под моим председательством. Я начинал, мне и разбираться. И вообще пора поговорить, почему тормозят с модернизацией, – сказал президент.
   – Я пришлю материалы.
   Настроение опять испортилось. На этот раз надолго. По идее, он должен был сделать выговор Рекалину за то, что в подведомственном ему предприятии проект заблокирован.
   Кстати, откуда взялся этот Кремер? Его рекомендовали как деятельного и эффективного менеджера. Нужно будет поговорить с Рекалиным – пусть заменит Кремера, пока не поздно.
   Хотя нет, лучше сделать это после совещания у президента. Пусть это будет реакцией на критику. Или даже позже. Кремер будет козлом отпущения. Зачем спешить?
   А может, и Кремер неплох? После совещания он забегает быстрее. Кому приятно жить под дамокловым мечом? Наказать никогда не поздно. Пусть поработает.
   Найдя выход из неприятной ситуации, премьер вновь повеселел.
   – Договорились. Совещание будет в Кремле?
   – Могу подъехать в Белый дом, – предупредительно сказал президент.
   – Как удобнее. Я буду отсутствовать. Не хочу отменять поездку в Волгодонск. Пуск нового энергоблока. Давно согласовано.
   Повесив трубку, премьер в привычной для него манере порылся в памяти. Оставался еще вопрос – непроясненный, недодуманный и как бы отложенный в сторону. Похожий на царапину или легкое растяжение, полученное в спортзале: не болит, но беспокоит, напоминает о себе при резком движении.
   Наконец он вспомнил: «Может, и мне стоит поносить «умные» штаны, попробовать?»
   Он любит всяческий экстрим – сверхзвуковые самолеты, подводные лодки, даже глубоководные батискафы, не говоря уже о горнолыжных спусках по сложным трассам.
   Но тут другое. В спорте преодолеваешь внешние препятствия и опасности. А с «умными» штанами придется впустить неведомую силу в организм, утратить контроль, довериться чужой силе.
   «Так не пойдет. Нет уж! Пусть Берлускони сначала поносит. Он отчаянный!»

Глава 33. Испытание

   Операторы с удовольствием снимали на камеры, как ругается президент. У него получалось все резче и изощреннее. С каждым разом находились все более яркие выражения и сравнения. Некоторые – на грани фола. Неумолимо приближался момент, когда потребуется перейти на мат или остановиться на достигнутом рубеже.
   Ратов привычно регистрировал про себя новые повороты речи президента и фиксировал повторения.
   Ага, о том, что не следует протирать штаны, было. Не ездить по заграницам, а работать двадцать четыре часа в сутки – про заграницы впервые, а про двадцать четыре часа – повтор. «А нам плевать» – новенькое. «Самые жесткие меры» – было. «Вплоть до увольнения» – старо и бледно. Как будто увольнение – смертный приговор. Моментально уйдут в бизнес. Вот если бы «вплоть до расстрела». Интонации стали жестче, а в лексическом плане – ничего нового.
   Министры и руководители государственных компаний сидели вокруг стола, опустив головы. Некоторые просто поблескивали лысинами. Другие нервными жестами поправляли ровные проборы, словно опасаясь за прически.
   Кое-кого стоило бы потаскать за волосы, приговаривая: «Где деньги, Зин?» Но президент, видимо, приберег этот метод воспитания на следующий раз. Народ уже привык к покаянным картинкам и на них не реагировал, хотя некоторые пенсионеры с заторможенной реакцией еще радовались.
   «Разве дело в словах и интонациях? – подумал Ратов. – Система не работает или работает с большим скрипом».
   – Совести нет, – сказал президент. – Выдаете за инновации современную продукцию, которую и так должны выпускать. На «умные» штаны забили. – Он замялся, словно раздумывая, нужно ли пояснить, что именно забили и на какую глубину, но решил, что не стоит. – Готовый проект! Перспективный! Весь мир завидует, а у нас – никакого движения. Что вы руку тянете, Рекалин?
   – Хотел бы ответить на вашу реплику.
   – Это у вас реплика, – взорвался президент, – а у меня… приговор! Мои слова в граните отливают, понятно?
   «Вот это новое», – удовлетворенно подумал Ратов.

   – Чем порадуешь? – спросил Громов.
   Он вместе с Мэлором Ториа ожидал, когда Ратов приедет из Кремля и расскажет об итогах совещания, на котором проект должен был сдвинуться с мертвой точки.
   – Президент ругался, обвинял Рекалина, а тот сделал предупреждение Кремеру. По моей информации, его собирались уволить. Я ожидал, что объявят на совещании, но опять не срослось. Рекалин промолчал. Позитив в том, что и президенту, и Рекалину наконец-то стало ясно – Кремера нужно убирать. И чем быстрее, тем лучше. Но ведь не сняли, не заменили на порядочного человека. Я просто в отчаянии!
   – Ничего страшного. Нормально. Кремер сейчас никаких изощренных мерзостей сделать не сможет. Так, по мелочи. И он это понимает, – попытался успокоить Громов. – В самое ближайшее время произведем первую партию, подпишем соглашения на линейку одежды, и вперед. Через год-два выйдем на массовое производство.
   – Произойдет такая же революция в сознании и образе жизни, как с сотовой связью. Все будут иметь и носить «умные» штаны. И не только штаны, – заметил Ториа.
   – По крайней мере демографическую проблему Россия благодаря «умным» штанам решит, – с тихой надеждой прошептал Ратов.
   – С тебя и начнем.
   – Я не против.
   – Я тоже, но есть непредвиденные обстоятельства.
   – Что на этот раз?
   – Помнится, я уже говорил, что Кремер располагает информацией о наших испытателях. Обо всех без исключения. Ищет слабое звено, на котором можно завалить проект и взять под свой контроль.
   – Очень не вовремя, – сказал Ратов. – Мы только выходим на старт, а этот маньяк нам мину в кроссовки закладывает.
   – Хорошее сравнение.
   – Откуда информация?
   – У Завадского имеется агент, который сливает информацию, – пояснил Громов.
   – Ты обещал его найти, – поморщился Ратов.
   – А чего его искать? – сказал Ториа. – Этот человек перед вами.

   Она вышла из машины и направилась вдоль Обводного канала. До встречи оставалось еще полчаса. Любимый Горбатый мост. Сюда она приходила после окончания школы, на следующий день после выпускного вечера. Ей всегда казалось, что эти места пропитаны дрожащей тревогой и беспомощной нежностью.
   Нелепое и судорожное нагромождение домов. Причудливое соседство обветшалых и когда-то очень уютных особняков с их братьями-новоделами, которые, словно грибы-боровички, бодро вылезли на поляне среди заваленного упавшими деревьями тенистого леса.
   И, конечно, безликие уроды со стеклянными стенами и римскими колоннами.
   А на фоне всего этого чисто московского хаоса – изгиб моста, словно вывернутая нота.
   Она знала эту фамилию – Кремер. И даже догадывалась, зачем он пригласил ее для «деликатной встречи».
   Под ногой скрипнула оставшаяся после морозной ночи льдинка. Как прогнившая кость вбитого в землю скелета. Пахло смертью, и этот запах был сладким и удушливым.

   – И вы так спокойно об этом говорите! – Ратов удивленно посмотрел на Ториа, который сохранял свою обычную невозмутимость.
   – А почему бы и нет? Да, я сдавал информацию, причем абсолютно обо всех испытателях.
   Ратов развел руками:
   – Ничего не понимаю. Может, у меня галлюцинации? Я пошел! «Я сво-бо-ден…» – пропел он и медленно встал со стула, посматривая в сторону двери.
   – Мэлор встречался с человеком Кремера по моей просьбе, – сказал Громов. – Мы так договорились.
   – Тогда я действительно лишний. Вы крутите за моей спиной какие-то комбинации. Я не в курсе. Так дела не делаются.
   – Да, извини, что не предупредили. На то были причины.
   – Мы хотели использовать Завадского, а через него и Кремера, чтобы проверить всю цепочку испытателей, – увлеченно объяснил Ториа. – Выявить с их помощью, но без их ведома слабое звено. Жестоко, но в науке иначе нельзя. Данные биохимических исследований и психологические испытания не дают полной картины. Приходится применять специальные методы.
   – Вот именно, – солидно подтвердил Громов. – Ты, кстати, и сам догадывался, что мы специально создавали ситуации, чтобы подтолкнуть интересующих нас людей к знакомству, выявить особенности их реакций на импульсы «умной» одежды. Проведена огромная и очень полезная работа. Сейчас вот вышли на интересную оперативную комбинацию.
   – Ладно, романтики от науки. Потом я еще выскажу, что о вас думаю. Давайте разбираться. Кремер нашел слабое звено. Кто это?
   – Испытатель «Стелла».
   – Я с ней, кажется, не встречался, – сказал Ратов.
   – Если бы. «Стелла» – это Марика, – сказал Громов.
   – Кто?!
   – Сейчас она как раз беседует с Кремером.
   – Ты больной! – крикнул Ратов. Еще мгновение, и он ударит Громова.
   – Как всякий, кто прошел через разведку.
   – Тяжело больной, неизлечимо, – дополнил свою мысль Ратов. И постарался спрятать руку за спину. Она не слушалась и сжималась в кулак.
   – Будешь таким же. В случае успеха. А если ничего не получится, тоже будешь – никем. Ни на что не способным, разочарованным и бесполезным кретином, – пообещал Громов.
   – Ну, вы преувеличиваете, – заметил Ториа.

   – Приятно познакомиться, – проявил галантность Кремер. – Видел ваше фото, но в жизни вы еще прекраснее.
   – Цветы не принесли? – спросила Марика.
   – Постеснялся, но в следующий раз обязательно принесу букет роскошных роз.
   – Следующего раза не будет.
   – Тогда перейдем к делу. Простейшая, абсолютно невинная просьба. Вы напишете Громову, а заодно и Ратову нечто вроде заявления. В документе сообщите, что под воздействием «умной» одежды теряете контроль над собой, снятся кошмары, появились признаки устойчивого невроза. А копию письма вручите мне, – Кремер опять улыбнулся.
   На этот раз с легкой тенью сочувствия.
   – А затем я исчезаю, а вы все сваливаете на Громова как на изобретателя опасной технологии и на Ратова, руководителя проекта и моего мужа. Он, дескать, виноват – довел меня до самоубийства.
   – Кстати, Ратов в курсе, что вы участвуете в испытаниях?
   – Нет, он не знает.
   – Вот сюрприз-то будет! – порадовался Кремер. – Вам не откажешь в догадливости. Вполне возможный вариант с самоубийством. Но очень хлопотный. Когда появится такой очаровательный труп, не избежишь тщательного расследования. А оно нам нужно? Можно и попроще сыграть – с тем же результатом.
   – Позвольте поинтересоваться, каким образом?
   – Слушайте, вы будете колоться? Или я зря трачу время? Мы вас изучили сверху донизу. Я предполагал, что вы по крайней мере поплачетесь в жилетку. А вы раскручиваете меня на факты. Как следователь. Что я вам сделал? Соглашайтесь, и дело в шляпе.
   – Вы не ответили на мой вопрос.
   – Да все вы прекрасно поняли. Я использую заявление…
   – Донос.
   – Хорошо, донос – чтобы поставить под сомнение испытания, проведенные фанатиком по имени Громов. Обвиню его в подтасовке. Это предлог, чтобы заменить руководство проекта. А когда все случится, может, я опять приглашу вашего мужа и его оголтелого приятеля, но уже на других условиях. Они будут заниматься своим делом, получать большие деньги и массу удовольствия, а все неприятности, удары судьбы и прочие мерзости бытия я возьму на себя. Соглашайтесь, иначе потеряете Ратова. Громова уже потеряли. Теперь на очереди ваш муж. Он погрязнет в работе. Вы его будете лицезреть все реже. Соглашайтесь, – повторил Кремер, – и все будут довольны.
   – А если я скажу «нет»?
   – Знаете, что я сделаю?
   – Догадываюсь.
   – Правильно, я подниму закрытое уголовное дело. Вы по молодости задавили человека, управляя чужой машиной и будучи слегка под градусом. Грозила тюрьма, дело замяли – понятно, что за деньги [4 - См. роман «Кремль». С309]. А теперь вот развернулась бескомпромиссная борьба с коррупцией. Пора достать скелет из шкафа. Рукописи не горят. Далее, вы в тюрьме – я постараюсь. Ваш муж господин Ратов в любом случае теряет управление проектом. По крайней мере влиятельные люди в этом заинтересованы, а Громов уедет туда, откуда приехал, – в свою Сибирь. И будет самозабвенно изобретать «умные» презервативы. Я первый куплю. Незаменимая вещь.
   – У меня нет выбора?
   – Выбор есть всегда.
   – А время у меня есть?
   – До завтрашнего утра.
   Она прошла вдоль Обводного канала до Якиманки и повернула направо, в сторону реки. Через десять минут Марика стояла на Каменном мосту и смотрела на густую темную воду, только что освободившуюся от потрескавшегося льда.
   Появилось робкое солнце. Заискрились купола колокольни Ивана Великого. Внизу шумели набережные, забитые машинами.
   Марика попыталась мысленно перенести Кремль в Италию – все же строили итальянские архитекторы. Ничего не получалось. Картинка смотрелась нелепо.
   «Как и моя нелепая жизнь», – она оперлась на парапет и почувствовала головокружение, словно неведомый Некто поднимал ее над скопищем домов, автомобилей, над тоской, сомнениями и болью, которая злобным скорпионом жалила в виски.
   Он поднимал и уносил ее в бесконечное серое пространство – туда, откуда игриво падали на землю солнечные искры.
   – Не нужно, дорогая, – услышала она тихий голос и обернулась.
   Сзади стоял Ратов в распахнутом пальто и съехавшем набок галстуке.
   «Этот галстук ему не идет», – подумала Марика.

Глава 34. Любой ценой

   Этого не должно было случиться. Громов до последнего был уверен, что Кремер не осмелится ударить по Марике. Он же в курсе, кто ее муж, и не захочет в открытую объявлять войну Ратову.
   Одно дело – вести корпоративную войну вокруг проекта, а совершенно другое – вторжение в личное пространство. Шантаж, давление, болевые приемы в отношении родственников.
   Беспредел, который нельзя прощать. Как в разведке, где существует неписаное и строго соблюдаемое правило – родственников не трогать. Исключение делается для террористов, и то в крайних случаях, чтобы спасти человеческие жизни.
   Когда Громов понял, что Кремер намерен шантажировать Марику, было уже поздно. Сорвать их встречу – значит поставить под угрозу оперативную комбинацию, переключить внимание на других испытателей, раскрыть роль Мэлора и развязать руки Кремеру. А до чего может додуматься этот отморозок – никто не знает. Рискованно и неправильно.
   Марика выдержит давление, не сломается, хотя, конечно, ей придется пережить неприятные моменты. Но после таких испытаний приходит необыкновенный подъем, пробуждается жажда жизни, ценишь каждую минуту и открываешь новые достоинства своих близких, забывая об их недостатках и своих сомнениях.
   Одно компенсирует другое.
   Громов уговаривал себя и знал, что это знакомая полуправда. Получается, что он закрывает глаза на боль, которую испытает Марика. Неизбежно и очень сильно. Но хирург тоже приносит боль, необходимую для излечения.
   Профессионально – все правильно. Но профессия и жизнь – не одно и то же. И очень плохо, когда они сходятся.

   – Марика тебя простила, – буркнул Ратов.
   – А ты?
   – На больных не обижаются. Я с тобой еще поговорю. Поподробнее! Но не сейчас. Нужно успокоиться.
   – Главное – чтобы я сам себя простил, – лицемерно вздохнул Громов.
   – Кремеру – звездец, – сказал Ратов. – Черт с ним, с проектом, но этого гнуса смердящего я достану. Любой ценой.
   «В этом желании он не одинок, – подумал Громов. – Нужно признать, что операция провалилась. Марика была на грани. Продолжить игру с Кремером «втемную» уже не получится. Этот вариант отпадает».
   – Что мы имеем в конечном итоге? – спросил Ратов.
   – Кремер перешел последнюю грань и будет ждать ответного удара. А мы знаем, что стихийно сформировалась многочисленная группа лиц, мечтающих расправиться с ним, отомстить или попросту убрать, чтобы не мешал. Уникальная ситуация. И все желающие – на редкость пассионарные личности. Вполне способные на членовредительство, если жизнь заставит. А она заставляет. Таким образом, мы имеем бомбу, которая может взорваться в любой момент.
   – Кто конкретно?
   – Ограничусь простым перечислением непримиримых врагов Кремера – Виктория, Михаил, Николай, Елена. Теперь к ним добавились ты и Марика, – сказал Громов.
   – А ты?
   – Само собой. Я перечислил «народных мстителей», которые нам известны. По прошлой жизни Кремер наверняка тоже обзавелся врагами. Это вошло у него в привычку – где ни появится, везде наследит.
   – Пустим на самотек? – с робкой надеждой спросил Ратов.
   – Хотелось бы сложить ручки и понаблюдать. Но, к великому сожалению, расправу с Кремером придется предотвратить. Невыгодно и крайне несвоевременно. Если его зашибет кто-нибудь из испытателей, начнется расследование. Тебя отстранят от проекта, меня отправят обратно – в сибирские просторы. И обязательно появится «третья сила», которая, поверь мне, очень внимательно наблюдает за процессом и выжидает. Она и захватит все в свои руки.
   – Это невыносимо, – простонал Ратов. – Убирать! Срочно убирать Кремера.
   – Согласен, но цивилизованным путем.
   – А как же Марика? Он угрожает, выдвинул ультиматум. Ей нужно уехать.
   – Наплевать на его ультиматум и растереть. Ничего страшного. Приставим охрану, никто Марику не тронет. Кремер блефует. Старое уголовное дело открыть не так просто. Нужно обосновать, представить вновь открывшиеся обстоятельства. Он не захочет просить. Будет дрожать от страха и терзаться, зачем объявил нам войну.
   – Что он, сумасшедший?
   – Сумасшедший. Ты уже спрашивал, и мы об этом договорились, – терпеливо пояснил Громов. – Ситуация, однако, хуже, чем можно себе представить. Завязались другие узлы. Непонятно, чем закончится конфликт между Евой и Эдуардом.
   – У них взаимные претензии?
   – От любви до ненависти один шаг. И они этот шаг уже сделали.
   – Час от часу не легче.
   – И это еще не все. Стало известно, что Елена – в остром конфликте с итальянским проходимцем Бисконти. Спит и видит, как бы стереть его с лица земли.
   – Она может.
   – И он тоже.
   – Чудовищно. Так хорошо начиналось. Когда ждать событий? По твоей оценке?
   – Складывается впечатление, что кульминационным моментом станет презентация «умных» штанов. Я постараюсь переговорить со всеми участниками этой пьесы – до трагической развязки. Надеюсь, что прислушаются к голосу разума.
   – Совершенно забыл о презентации. Может, отменим ее, к едреной матери? Не будем рисковать? Перенесем на более спокойное время, на потом, в далекое будущее! – предложил Ратов.
   – Ни в коем случае.

Глава 35. Некто возвращается

   Виктория отбрасывала одну идею за другой. Она узнавала это состояние – мучительно ищешь, не спишь ночами, а потом приходит озарение. Все оказывается на удивление просто, и другое решение невозможно себе представить.
   Таинственный процесс назывался избитым, стертым, как старый пятак, словом «творчество». Но в действительности он мало напоминал созидание.
   Идея вызревала сама собой, пряталась, маскировалась, прикидывалась беспонтовой простушкой в наряде за две копейки, а потом сбрасывала с себя лохмотья и нелепые тряпки, сварганенные на коленке в пыли восточных базаров или в крысиных подвалах больших городов, – они выглядели обносками еще до того, как их надели, – и появлялась в ослепительной наготе. С торжествующей улыбкой женщины, знающей, насколько она прекрасна.
   И ощущением торжества, которое неизбежно появлялось вслед за выстраданным озарением.
   Теперь процесс осложнился. В недрах сознания появился Некто незнакомый, но уже не посторонний, а хорошо освоившийся и не гнушающийся настаивать на своем. Он – мешал, будоражил, торопил и сдерживал одновременно. Путая знакомые реакции, ожидания и надежды.
   Жесткими, стремительными, тяжелыми толчками вбрасывал биоэнергию в горячий поток крови. И остужал мозг.
   Размывал картинку, искривлял сознание, а потом резко, торопливо, стремительно строил свое собственное здание. Добавляя новые детали, как художник, наносящий судорожные мазки на полотно, – быстрее, быстрее, чтобы успеть схватить, воспользоваться исчезающим туманом вдохновения. Тающим в воздухе – неумолимо и безвозвратно.
   «Все не то. Глупо, бездарно. Как ты можешь терять на это время!» – шептал Некто.
   Озарения приходили, как и прежде. Но они не нравились. Прямые линии зябко корчились. Спелые, блестящие и твердые на вид яблоки попахивали гнильцой. Из-под кокетливой мини-юбки предательски торчали волосатые и подозрительно мускулистые ноги.
   «Перевернулся весь мир. Или открылось второе зрение?»
   Виктория даже научилась находить удовольствие в этом странном состоянии подвешенности в пространстве, неопределенности постоянных мук выбора.
   И притворства. Потому что она уже нащупала светящуюся в темноте нить, слабый пульс, еле заметное биение спасительной мысли.
   «Не знаю, понравится ли моя идея изобретателям – мрачноватому Громову и лощеному Ратову. Но она – гениальна. Все увидят, насколько ничтожен мир, точнее – наш пошлый и провинциальный мирок, перед их изобретением. И они тоже поймут. Если, конечно, заметят».
   Николай выехал из ворот предприятия, некогда принадлежавшего «Русскому хлопку».
   Схему удалось отработать в деталях. Завод переходил в собственность «Омега-банка», а далее под воздействием аргументов, обаятельности и настойчивости Николая это славное и обычно весьма зубастое финансово-кредитное учреждение легко, одним движением, беззаботно и даже с некоторой бесшабашностью избавлялось от хлопотно-хлопкового «актива», передавая его корпорации биотехнологий.
   До окончательного расчета из будущих барышей за реализацию «умной» одежды.
   – Великолепно! Ну как, ребята? Довольны? – спросил Николай и погладил гладкую ткань «сообразительных» джинсов, врученных Громовым и превратившихся почти что в «друга семьи».
   Почувствовав встречное тепло, он удовлетворенно хмыкнул и через спину водителя посмотрел на дорогу. Машина с трудом вписалась в крутой поворот и едва не слетела в кювет.
   Над ветровым стеклом змеились тонкие белые нити. Они кружились, поднимались потоками ветра, вздрагивали, словно живая материя, и, совершая волнообразные движения, опускались.
   Опутывая металлические борта, липли к стеклам раскисшей лапшой и с громким треском лопались под колесами.
   – Смерч? – крикнул Николай, обращаясь к водителю.
   – Не понял, – раздался спокойный голос с переднего сиденья. – Хорошая сегодня погода. Дорога сухая.
   Николай зажмурил глаза: «Неужели показалось? Галлюцинации? Никогда раньше не было. Переутомился. Нужно больше отдыхать».
   Он почувствовал, как ускоряется бег крови, спадает нервная дрожь и появляется ощущение победы, торжества, уверенности, физического наслаждения, сравнимого с высшей точкой любви.
   «Осталось одно препятствие, только одно», – шептал ставший привычным голос.
   – Я помню, – сказал Николай и открыл глаза.
   Окна заполнялись солнечным светом. На обочинах, словно разбросанные кем-то стеклышки, поблескивали редкие лужи, оставшиеся после дождя.
   Он прошел ночью.

   Михаил уже два часа сидел в машине и наблюдал за офисом Кремера. Здание мало напоминало «гнездо порока» и «логово людоеда». Обычные служащие – одеты подороже, чем чиновничья братия в государственных учреждениях, даже издали можно догадаться об исходящих ароматах дезодорантов и модных духов. Жесты, выражения лиц, позы – все говорило о том, что фирма процветает и пытается походить на корпорации Уолл-стрита. Немного карикатурно, но вполне съедобно.
   Кабинет Кремера находился на третьем этаже. Сквозь стеклянную стену маячил тяжелый силуэт охранника. Иногда из приемной появлялась секретарша – очень молодая и чрезвычайно серьезная, в белой блузке, шелковом платочке вокруг шеи, с короткой стрижкой и в очках. Похожая на мальчика-отличника.
   Клерки сновали по коридорам, изредка выбегали на улицу покурить, поеживаясь под холодным ветром, в наброшенных на плечи плащах и легких пальто. Сотрудники постарше курили сосредоточенно, верхнюю одежду оставляли в офисах и, судя по лиловым носам, предпочитали согреваться другим способом.
   Никто не озирался, не беспокоился, не оглядывался с тревогой на входную дверь.
   «Не ожидают выхода шефа. Однако он в офисе. Это точно».
   Каждые полчаса подъезжал «крупняк» – в солидных автомобилях в сопровождении джипов с охраной. Эта суета придавала офису сходство со «штабом революции» в Смольном накануне октябрьского переворота.
   Невидимые нити, приводные ремни, хорошо смазанные шестеренки запускали в действие сложный механизм превращения пустоты в шелестящие купюры.
   Михаил невольно сравнил эту «фабрику» со своим министерством, по коридорам которого сновали не в пример более скромные, а нередко даже и затрапезные личности, хотя речь шла о многократно более дорогих проектах.
   «А так, все похоже».
   Кремер превратился в занозу, которую необходимо выдернуть, обильно смазав рану обезболивающими и дезинфицирующими средствами.
   «Он враг моей семьи, враг Виктории, мой враг», – Михаил немигающими глазами смотрел на третий проклятый этаж и не хотел себе сознаться, что дело не только в личных претензиях и душащей его ненависти.
   Некто невидимый, но живущий в клетках, плоти, коже, расколол его сознание. В далеком прошлом он нередко видел окружающий мир в черно-белой гамме и был склонен к радикальным оценкам. С годами действительность воспринималась все более многоцветной, обогащенной нюансами и полутонами. А теперь она чернеет на глазах, как лицо разлагающегося покойника.
   Михаил смотрел сквозь прозрачные стены на снующих клерков, и ему казалось, что он сам бежит по этим коридорам.
   Все быстрее и быстрее, набирая скорость, задыхаясь – без всякой надежды остановиться.

   Эдуард выбрался на трап самолета в легкой куртке. Несмотря на весенний день, в городе пошел снег. Перед пассажирским терминалом метель намела высокие сугробы.
   Когда он улетал в Африку, стояла мягкая и туманная осень. А сейчас природа словно возражала против его возвращения.
   «Ничего, “умная” одежда поможет».
   В Африке она вела себя великолепно, постоянно поддерживая высокий энергический уровень и предотвращая инфекционные заболевания, от которых ему приходилось страдать во время предыдущих командировок южнее Сахары. Об открывшемся втором зрении Эдуард старался не вспоминать, тем более что после посещения «лавки Сантуша» это больше не повторялось.
   В переписке Громов пообещал создать специальную исследовательскую группу для доработки технологий применительно к экстремально высоким температурам и похвалил Эдуарда, отметив, что его наблюдения будут иметь огромную ценность.
   Единственное, что беспокоило, – периодически возникающие приступы агрессии. Но Эдуард списывал припадки ярости на особенности своего характера, повышенную возбудимость.
   Кроме того, он тяжело переживал разрыв с Евой, опасаясь, что не выдержит и пойдет на примирение. А это было бы катастрофой.
   Нельзя жить с человеком, который способен предать в любой момент. Все равно что плыть на «Титанике», но, в отличие от несчастных пассажиров, знать заранее о дрейфующем навстречу айсберге и о предстоящем кораблекрушении.
   Эдуард прошмыгнул в автобус, который доставил его к зданию аэровокзала. Перепрыгнул через сугроб и заторопился к стойке пограничного контроля.
   Очередь шла довольно быстро, и он уже подходил к кабинке, из которой на его промокшую фигуру поглядывала молодая девушка в военной форме, как вдруг в кармане задергался мобильник.
   – Ты где? – услышал он в трубке голос Евы. – В ближайшие дни буду в Москве и хочу тебя увидеть.
   – Совершенно незачем прилетать в Москву. Хотя, извини, не подумал – у тебя, наверное, какие-то дела. Я хотел сказать, если ты прилетишь, мы не будем встречаться.
   – Ты не хочешь меня видеть? Не любишь меня больше?
   – Слово-то какое противное! Лю-бофф.
   – Раньше оно тебе нравилось.
   – Я тебя ненавижу, – крикнул в трубку Эдуард и почувствовал, как кровь бросилась ему в лицо. Стало трудно дышать.
   Девушка в будке сравнивала фотографию в паспорте и побагровевшее лицо Эдуарда.
   – Это у вас загар?
   – Давление поднялось.
   – А температуры нет у вас? А то знаете – свиной грипп.
   – Нет у меня температуры, – отрубил Эдуард и стал похож не на больного, изнуренного тропическим солнцем, а на разнузданного трамвайного хама.
   Девушка обиженно повела бровью и не стала связываться. Шлепнула штамп и бросила паспорт на стойку.

   Ева примеряла уже пятое платье, выбирая самые дорогие модели и не обращая внимания на цены.
   – Вы очень красивы. Как Элизабет Тейлор в молодости. В фильме «Клеопатра», – сказала продавщица с прикрепленной на груди табличкой «Менеджер-консультант по продажам».
   – Как вас зовут? – спросила Ева.
   – Лариса.
   – Будьте любезны, Лариса, держите свое мнение при себе. И принесите мне те два платья. И брючный костюм заодно. Нет, не этот, а тот, который прямо на вас смотрит.
   «Возвращаюсь на землю предков и начинаю хамить. Получаю удовольствие. А чего она лезет с оценками? Клеопатра! Я в два раза выше, чем Элизабет Тейлор».
   – Все брать будете? – с ядовитой улыбкой спросила Лариса. Она с ненавистью смотрела на Еву – как на ядовитую змею.
   «Меня все ненавидят. Сначала влюбляются, а потом ненавидят. Эдуард не исключение. Что это? Проклятие?»
   – Где «Петровский пассаж»? Напомните мне, пожалуйста.
   – Это рядом. Выйдете из магазина, повернете направо, перейдете на другую сторону, и «Петровский пассаж» перед вами.
   «Менеджер-консультант» брала реванш, сопроводив свои объяснения улыбкой с легко читаемым подтекстом: «Ты, дура, конечно, не способна отличить левую сторону от правой, ничего не понимаешь, запутаешься в трех соснах и вместо “Петровского пассажа” попадешь черт знает куда, и правильно – туда тебе и дорога».
   – Спасибо, вы очень любезны, – кротко сказала Ева.
   «Там будет презентация “умной” одежды. Эдуард появится обязательно. Я должна быть самой красивой, самой ослепительной! Так чтобы невозможно было устоять. А если не поможет? Тогда останется только один выход».
   Ева мечтательно улыбнулась. Так ей показалось. На самом деле улыбка напоминала гримасу боли.
   «Какая страшная. Поскорее бы ушла», – с испугом подумала Лариса.
   «Обреченная на вечную красоту, как богиня смерти Кали», – Ева повернулась к оробевшей Ларисе, посмотрела на нее в упор и строго спросила:
   – Вы карточки принимаете?

   Эдуард прогуливался по «Петровскому пассажу», переходя из одного дорогого бутика в другой. Но ничего не покупал.
   Он помнил этот магазин, когда здесь еще толкались суетливые приезжие и усталые москвичи в надежде разжиться дефицитным товаром. Тогда Эдуард пулей пробегал пассаж насквозь, чтобы выскочить на Неглинной и, свернув направо, юркнуть в тяжелые двери своего любимого магазина «Охотник-рыболов».
   Здесь притягательно пахло оружейной смазкой, рядами поблескивали в стойках двустволки и карабины, с потолков свисали сетки, стояли сачки, чтобы подхватить рыбину, бьющуюся в отчаянной попытке сорваться с крючка, оставляя на нем кровавую пену и слизь. Под стеклами прилавков лежали, поблескивая, блесны, катушки лески, дробь и масса непонятных вещичек, которых объединяла манящая эстетика приключений и убийства.
   Он не был ни охотником, ни рыболовом, но любил разглядывать оружие, любоваться его магической красотой – осторожно, не приближаясь и не прикасаясь, как любуются грациозным, но опасным зверем.
   Однако Эдуард не мог покинуть этот магазин, ничего не купив, – без этого удовольствие было бы неполным и незавершенным. Пошарив в карманах – в то время он не был обладателем дорогущего портмоне из крокодиловой кожи, напичканного разноцветными пластиковыми карточками, – набирал максимально доступную сумму и неизменно покупал манок – каждый раз новый. Для утки или другой птицы.
   Пластмассовая свистулька – почему-то всегда коричневая или бледно-желтая – издавала пронзительные звуки, забивалась слюной и была всего лишь жалкой частицей того большого, страшного и манящего мира, который выставлялся в дорогих витринах.
   Теперь весь мир был доступен. Но он оказался слишком простым, предсказуемым и примитивным. Намного хуже тусклой крякающей свистульки.
   Она обязательно пройдет по этой галерее и поднимется на второй этаж. А потом спустится по боковой лестнице.
   «Да, так и будет». И манок не потребуется.
   Эдуард знал этот маршрут наизусть и мог бы найти его с закрытыми глазами.

   Пули ложились кучно.
   – Отличные результаты. Вы делаете успехи.
   «Взгляд убийцы», – заметил про себя инструктор, но промолчал, избегая ненужных вопросов. Зачем мешать прибыльному бизнесу?
   – Еще будете сегодня стрелять?
   – Да, буду.
   «Готовится к серьезному делу, а времени остается мало. Все понятно, кроме одного. Кого-то пристрелить хочет? Или самооборона? Это сейчас модно. Какая на хрен самооборона! С таким остервенением на всякий случай не тренируются», – подумал инструктор.
   И выдал еще две обоймы.

   – Все в порядке, – сообщил Громов. – Я переговорил с Еленой, Николаем и Викторией. Проделал, так сказать, профилактическую работу. С Михаилом встреча сегодня. Эдуард тоже подъехал из своей Африки, но найти его пока не удается. Ничего, завтра разыщем.
   – Как впечатления? – спросил Ратов, который вместе с психологом Ториа зашел в кабинет к Громову, чтобы обсудить презентацию «умной» одежды.
   – Состояние нормальное. Биохимическая картина, кстати, тоже успокоилась. Но меня не оставляет тревожное предчувствие. Может, ты был прав и стоит перенести презентацию.
   – Не вижу оснований. Потом не соберешь всех нужных людей. Появятся срочные проблемы, и проект вообще откатится на осень. Нет, нужно проводить именно сейчас. Президент своими заявлениями разогрел ситуацию, чиновники стоят на ушах – скоро устанут от неудобной позы – нужно пользоваться моментом.
   – Ладно, – тяжело вздохнув, согласился Громов.
   – Прошу извинить, но я не смогу прийти на презентацию, – неожиданно сказал Ториа и густо покраснел под пристальным взглядом Громова.
   «Вообще-то он никогда не краснеет. Плохо себя чувствует? Не похоже».
   – А в чем дело? – удивился Ратов.
   – Мне нравится идея презентации в «Петровском пассаже». Стилистика 30-х годов, шляпы, кепки, легкие платья, белые носочки у барышень. Прелестно. Как в театре.
   – Вот именно. Виктория оказалась на удивление креативным человеком, не лишенным театральности. Зря отказываешься, Мэлор. Приходи и получишь удовольствие. Ты же эстет.
   – Да, эстет. Но этот эстет родился в Батуми. А в «Петровском пассаже» создается репродукция набережной в Сухуми. Не перепутаешь.
   – А чем набережная в Батуми лучше?
   – Ничем. Французы высадились в Батуми во время Гражданской войны. Экспедиционный корпус. Народ они остроумный и прозвали город «писсуар Черного моря». Слишком часто идут дожди. В Сухуми климат лучше, но это Абхазия, а не моя родная Грузия. Прошу правильно понять. Я не националист, но есть определенные нормы. В общем, обойдетесь на презентации без меня.
   – Понятно, Мэлор. Делай как знаешь. Без обид, – примирительно сказал Громов.
   Ратов хотел что-то добавить, но не успел. Раздался звонок, и Громов включил громкую связь с приемной.
   – Охрана передала письмо. Для вас лично.
   – Кто принес?
   – Курьер. На конверте написано «Господину Громову. Только в руки».
   – Задержали курьера?
   – Сейчас я выясню у охраны. Нет, уже ушел.
   – Черт знает что такое. Нужно было задержать. Надпись необычная, – с досадой сказал Громов. – Во всем непрофессионализм. За что ни возьмись. Давайте письмо.
   Конверт из желтой оберточной бумаги заводского производства лежал на столе. Надпись была сделана шариковой ручкой – отчетливо, но неброско, чтобы не привлекала излишнего внимания.
   – Может, визитная карточка внутри? – предположил Ториа.
   – Сомневаюсь. Будем вскрывать, – вздохнул Громов.
   – Не долбанет? – заботливо поинтересовался Ратов.
   – Не похоже, – Громов еще раз осмотрел конверт и на всякий случай его понюхал. – Ничем не пахнет.
   – Нам выйти?
   – Нет уж, оставайтесь. Погибать будем вместе, – сказал Громов и распечатал конверт.

Глава 36. Подозреваются все

   Марика тяжело восстанавливалась после пережитого. Разумом она понимала Громова – он не мог поступить иначе и выбрал, наверное, единственно правильное решение. В чем-то видела даже проявление его уверенности, что она сильнее обстоятельств, любых ухищрений Кремера, прихотей судьбы и сомнительных искушений.
   Он верил в нее, приписывая ей те качества, которыми она не обладала. И чуть было не погубил. Но ведь это не его вина.
   Но этот Громов, слишком логичный, глухой к ее переживаниям, был ей чужд и неприятен, сколько бы она ни пыталась искать в его поступке проявления излишней доверчивости и любовных заблуждений.
   Она вылечилась – и от перенесенного стресса, и от любви к Громову – затягивающей, мучительной и соблазнительной. По крайней мере ей хотелось так думать. Но это был самообман, сделка с совестью, очередная бессильная попытка хоть как-то развеять сомнения и понять происходящее.
   Ратов оказался не в пример более чутким и родным человеком. Но он не вызывал у нее наплыва эмоций, был слишком понятен и чересчур благороден.
   «Мазохизм!» – шептала Марика. Она вслушивалась в себя в поисках уже ставшего привычным Некто – ласкающего, несущего новые силы и уверенность в себе.
   Но эти спасительные ощущения не приходили. Таинственный Некто деликатно наблюдал со стороны. Он сделал свое дело – посеял ветер и ожидал бурю.
   «Нужно разрубить этот узел, – подумала Марика. – Окончательно».

   Кремер отличался догадливостью. Он понял, что проиграл. Слабое звено оказалось на удивление прочным.
   «Других вариантов не просматривается», – Кремер в тысячный раз мысленно переставлял фигуры на шахматной доске. Все равно получался шах и мат.
   Даже если пожертвовать пешками – а чего их жалеть! Или бросить в прорыв ферзя – его роль прекрасно мог бы сыграть Завадский. Причесать, измазюкать косметикой, подобрать юбку «поширше» и желательно до пят, чтобы скрыть недостатки фигуры.
   «Не поможет. Все равно влетаем в забор. На полной скорости. Всмятку, в крошево! И мозги по стене!»
   Кремера передернуло от жуткой картины. В минуты опасности он вдруг становился обладателем весьма пылкого воображения, которое услужливо рисовало пугающие картины, не жалея красок и доводя его до исступления.
   Чтобы стереть из памяти, выбросить, забыть видения, похожие на кошмары, «освежиться» и «перезагрузить матрицу», Кремер судорожно плеснул в бокал своего любимого коньяку, который принимал в минуты крайнего расстройства.
   Он втянул носом божественный аромат перебродившего в дубовых бочках винограда и почувствовал головокружение. Его качнуло, руку свело судорогой, и бокал опрокинулся на светло-бежевый с синими лилиями ковер – «в версальском стиле».
   На ворсистой поверхности образовалось коричневое неопрятное пятно, словно щенок нагадил. В душе было примерно так же, если не хуже.
   Он чувствовал, что в его сознании Некто ворошит, мнет жесткими пальцами обезумевший от боли мозг, небрежно ощупывает сердце, крадется вдоль сосудов, подергивая и проверяя их на прочность.
   Этот бесцеремонный Некто вел себя по-хозяйски, презрительно-небрежно, как наглый и корыстный таможенник.
   «Откуда он взялся?» – подумал Кремер. Из отчетов лаборатории Громова он знал, что ощущение вторжения извне появляется у испытателей «умной» одежды, которая воздействует на биохимические и гормональные процессы.
   По крайней мере так объяснял этот феномен Громов. А вообще-то пойди и проверь, что там – правда, заблуждение или научная гипотеза?
   «Но испытатели не жаловались, отмечая только лечебный и стимулирующий эффект. А меня выворачивает наизнанку».
   К тому же Кремер ни разу не надевал «умную» одежду – из суеверного опасения, что она будет ему мстить. Основания для взаимной неприязни были весомые.
   Стало легче дышать. Кремер с облегчением вытер крупные капли пота: «Ложная тревога. Глупость несусветная! Где я и где «умные» штаны. Запугали, сволочи, научной хренью».
   Он собирался все же налить спасительную порцию коньяка и даже сделал шаг по направлению к бару, но пожалел об этом – в глазах закрутилась белая метель, и его вырвало.
   На тот же «версальский» ковер.

   «Металлоискатели не предусмотрены. На презентацию будут впускать по пригласительным билетам. А если появится кто-либо из первых лиц государства? Президент или премьер? Тогда безопасность будет усилена. Но я не успею. Лучше перестраховаться».
   Маленький пистолет титанового цвета удобно лег в кобуру, покрытую защитным материалом.
   «Игрушка, а не оружие. Можно спрятать где угодно. Стрелять придется в упор. Итак, продумаем очередность действий еще раз. Какие основания для беспокойства? Вроде никаких. Предусмотрено все, что может произойти. Подойти поближе и…»
   Патроны один за другим защелкивались в обойму. Как будто спешили занять каждый свое место на крепостной стене у амбразур. Осталось успокоиться и пожелать самому себе удачи. Без свидетелей.
   Человек откинулся в кресле и посмотрел в зеркало. Из-за опущенных штор силуэт едва различался и казался мутным.

   Из раскрытого конверта, доставленного сбежавшим курьером, Громов извлек белый листок бумаги, на котором была напечатана только одна фраза: «Кремер будет убит на презентации».
   – Кто это написал? – воскликнул Ратов.
   – Я тоже хотел бы знать.
   – Согласен, дурацкий вопрос. Нужна экспертиза.
   – Какая, к чертям собачьим, экспертиза! У нас нет времени. Сдается, однако, писала женщина.
   – Почему вы так решили? – заинтересованно спросил Ториа. – Мне интересно как психологу.
   – А потому, что пахнет женскими духами.
   – Действительно, «Коко Шанель». Или «Шейсидо». А может, «Климакс», – Ториа шевелил ноздрями, как кролик, учуявший запах капусты.
   – Вы перечислили все духи, которые знаете? – непринужденно спросил Ратов. – Кстати, климакс – это из другой оперы.
   – Я волнуюсь, – признался Ториа. – Наверное, мне следует поехать на презентацию. Как-то неудобно оставлять вас в такой ситуации.
   – Справимся. Но анонимку написала женщина. Однозначно, – настаивал Громов.
   – Вполне вероятно, но она могла сделать это не по собственной воле, а по требованию мужчины.
   – Подозреваются все! – сообщил Ратов.
   – А если анонимку изготовили по указанию Кремера? – как бы рассуждая вслух, предположил Громов.
   – Ему-то зачем?
   – Спровоцировать панику и сорвать презентацию. Это вызовет волну слухов. Придется готовить по-новому, а мероприятие такого уровня потребует времени. Опять же угроза терроризма. Отменят презентацию. Потребуют дополнительных экспертиз. Проект забуксует. Он этого и добивается. Затягивание работает в его пользу.
   – Очень резонно, – согласился Ториа. – А если это не Кремер?
   – Ничего, прорвемся, – с неожиданным оптимизмом заметил Ратов. – Как только Кремер появится, окружим его плотным кольцом нашей охраны. Ничего с ним не случится.
   – Возможен и другой вариант, – невозмутимо продолжил Громов. – Направляя письмо, Кремер обращается к нам и пытается привлечь внимание к опасности, исходящей от испытателей. Результаты исследований у него в руках. Он понимает, что сильно рискует.
   – Или, наоборот, хочет отвлечь наше внимание на негодный объект, обеспечить себе алиби – он же будет окружен охраной, а тем временем провести акцию чужими руками, – сказал Ториа.
   – Какую акцию?
   – Можно только догадываться. Любую!
   – Вот и вернулись к тому, с чего начали. Сколько людей, столько и версий. Явный дефицит информации. Про недостаток времени я не говорю. Его просто нет. Соглашусь с Игорем – подозреваются все, – сказал Громов.
   – Эх, не штаны с секретом нужно было изобретать, а «умные» бронежилеты, – мечтательно сказал Ратов.
   – Дойдем и до этого.

Глава 37. На сцене

   Балконы и галереи «Петровского пассажа» были стилизованы под сухумскую набережную весной. Девушки и юноши, одетые в стиле двадцатых – тридцатых годов, дарили дамам букетики мимозы, угощали гостей шампанским, фруктами и газированной водой с сиропом.
   Собрался «бомонд» – чиновники из президентской администрации и правительства, депутаты, банкиры, промышленники, владельцы торговых сетей, модельеры, журналисты, художники, гламурные геи и «лесбо», модные писатели и писательницы, спортсмены, дипломаты, карточные каталы, знахари и члены Олимпийского комитета.
   Кокетливо одетые дамы света, или, по образному выражению известной светской обозревательницы, «нимфы», мирно соседствовали с дородными тетками советского образца в строгих пиджаках и закрытых платьях.
   В просторной галерее было достаточно свободно, и многие гости комфортно разместились на скамейках или качелях – среди благоухающих парфюмерией вишен и яблонь.
   Опасливо поглядывая на массивную кровать, прикрепленную ножками к потолку и покачивающуюся, словно люстра, они лизали невероятно вкусное земляничное мороженое, обменивались новостями, сплетничали, шутили и даже болтали ногами, как детишки на лавочке.

   – Это кровать?
   – Нет, космический корабль.
   – Правда?
   – Кривда. Космический корабль в форме кровати.
   – Сперли идею у Трейси Эмин. Выставлялась у Саатчи в Лондоне. Считай, уже классика. «Моя кровать» называется.
   – Не похоже. Я помню – там бутылка недопитой «Столичной» у кровати стояла…
   – И ты сразу заметил.
   – Ну конечно! Еще она накидала целую кучу – не пожалела…
   – Неужели?
   – Да нет. Тампоны, презервативы, трусы грязные.
   – И получила премию.
   – Наши изобретатели тоже получат. Без тампонов.
   – У них высокие гонорары?

   – Зря иронизируете! Изобретателям «умных» штанов памятник нужно ставить – все женщины будут красивыми.
   – Вы и без штанов… простите, я хотел сказать – женщины и так прекрасны. Нужно уметь видеть.
   – М-да, не все это умеют. У Сергея Довлатова герой развелся с женой потому, что «она, понимаешь, медленно ходит, а главное – ежедневно жрет».
   – Фу, гадость какая. А джинсы будут дарить? Я слышала, что женщинам предложат «умные» платья.
   – Как хотите, а я ассоциирую джинсы с чем-то практичным и недорогим.
   – А если в стразах? Сваровски?
   – Тогда с непрактичным. И совсем дешевым.

   Любая удачная презентация приносила Виктории эстетическое удовольствие. Творческие личности, добившись цели, нередко ощущают себя опустошенными и невольно задаются вопросом: а стоило ли оно того?
   У Виктории такие вопросы не возникали. Может, потому, что момент разочарования был смещен по времени – сомнения отбрасывались на стадии принятия решения, задолго до воплощения идеи, вычеркивались из жизни как необоснованные и ненужные.
   Улыбаясь, она шла по галерее «Петровского пассажа», замечая, что действие пока распадается на несколько уровней, существующих самостоятельно и независимо друг от друга – непринужденная атмосфера набережной южного города, свисающая с потолка кровать и болтающие ногами «детишки».
   Впрочем, Виктория уже разделила присутствующих на две категории – «детишки» и «курортники». Первые еще получали удовольствие от самого процесса, а вторые прикидывали, что полезного – в смысле связей, подарков и прочих удовольствий – можно урвать из этой затеи. Они очень внимательно следили за происходящим и трепетно реагировали на слухи, пролетающие по залу игривым черноморским ветерком.
   Вдруг пробежал шепоток, что наливают, и отнюдь не газированную воду, в галерее второго этажа. А ВИПам еще и дарят «умные» штаны и даже костюмы. «Курортники» косили глазами в сторону предполагаемых мероприятий, выдавая себя напряженными и озабоченными взглядами.
   «Группа косых, – подумала Виктория. – Раньше не замечала. Нужно придумать, как обыграть эту идею».
   Словно опытный полководец, она чувствовала, что при всем своем разнообразии собравшиеся в галерее превращаются в нечто единое и органично связанное. А это предвещало наступление кульминационного момента.
   Погаснет свет, и с потолка спустятся экраны, по которым побегут кадры презентации – «умная» одежда окажется еще и живой, дышащей, несущей тепло, обновляющей силы и желания.
   Но так будет не для всех.
   Она любила полумрак и терпеливо ожидала, когда он наступит.

   – «Умные» костюмы будут выдавать по разнарядке. В соответствии с занимаемой должностью.
   – А если начальник мудак?
   – Поэтому и будут по разнарядке.

   – Как только сходит в театр, получается – и как! Волосы дыбом встают. Про остальное я уже и не говорю. Или в клубе отдохнет – с мужским стриптизом. После филармонии – ни хрена.
   – У нас другие проблемы. Кончает раньше меня. Систематически. Подозреваю, что симулирует.

   – Что вы все об этом! Речь идет о судьбах отечественной промышленности. О роли России в мировой экономике. Подсовывают, понимаешь, всякую дрянь.
   – Точно! Есть информация – поступают в торговую сеть эти штаны. По серым каналам. И трусы тоже. Возбуждают неподготовленных потребителей. Вы видели статистику? Двойняшек развелось!
   – Да, это косвенный признак.

   Ратов принимал гостей, а Громов пристроился у древнего аппарата с газированной водой и наливал всем желающим шипящую пузырьками воду, от которой сильно шибало в нос малиновым сиропом.
   – А где наш гениальный изобретатель? – спросил, как всегда, элегантный, искрящийся здоровьем и энергией «ядерный академик» Климчук.
   – Рад вас видеть. Он выйдет к публике чуть позже, а пока занимается полезным делом. Газировку наливает, – доверительно сообщил Ратов и указал глазами на Громова. Тот для пущей важности надел белый колпак и увлеченно доказывал что-то известной балерине с татуированными бровями.
   «Наверное, вербует ее в испытатели».
   – Надо же, какой молодец! И это дело освоил, – с некоторым сомнением сказал Климчук.
   – Вы имеете в виду балерину?
   – Да нет! Газировкой торгует. И так ловко получается.
   – Вы с ним поосторожнее.
   – А что такое? – насторожился Климчук.
   – Недоливает. Требуйте отстоя пены, – посоветовал Ратов.
   Тем временем Громов наконец-то заметил появившегося на презентации Эдуарда. Он шел, не оглядываясь по сторонам, вдоль витрин бутиков, декорированных цветущей вишней. Плыл в белом тумане – недовольный, с остановившимися глазами.
   Громов сорвал с себя белый колпак и бросился к Эдуарду. Тот воровато оглянулся, заметив Громова с искаженным лицом, но не остановился, а юркнул в боковую дверь.
   – Проследите за этим парнем, – Громов повернулся к двум подскочившим охранникам. – В синем костюме. Белая сорочка слегка расстегнута. Высокий.
   – А где он?

   Звонки следовали один за другим. Как будто друзья, коллеги, деловые партнеры одновременно вспомнили про Елену в неистребимом желании поговорить, пообщаться и «порешать» проблемы – разумеется, самые срочные, не терпящие отлагательства и промедления.
   Или просто поболтать.
   Ничего удивительного – волнующие импульсы подкрадывающейся весны обращали мысли к красивым женщинам, особенно «львицам» – как Елена.
   Она опаздывала, волновалась и в конце концов отключила телефон.
   Перед самыми важными событиями в своей жизни всегда одевалась особенно тщательно, выбирая изысканные наряды, продумывая каждую мелочь и внимательно наблюдая за собой в зеркале. Лицо вытягивалось, приобретало утонченность, глаза становились загадочными. Она едва узнавала себя, любовалась, предчувствуя рождение новых соблазнов и искушений.
   На этот раз сюрпризов не будет. Все должно произойти так, как она задумала.

   Кремер немного опаздывал. Лучше появиться не в числе первых гостей, а чуть попозже. Хотя обычно он стремился подойти пораньше, чтобы пообщаться с нужными людьми – некоторые из них предпочитали отметиться на важном мероприятии до появления толпы и незаметно исчезнуть.
   Сейчас его появления будут ждать. Многие с нетерпением, а кое-кто с ненавистью. Таких кое-кого становилось все больше, и это добавляло адреналину.
   «Все равно будет по-моему, – улыбнулся Кремер. – Важно понять законы функционирования системы, выбрать верную модель, а дальше можно не волноваться – все будет получаться почти автоматически. Даже скучно становится! Никакого творчества».
   Кремер задумался, какой выбрать галстук. Это был на сегодня самый сложный вопрос. И можно будет не говорить – только улыбаться, кивать головой и обмениваться крепкими рукопожатиями с покровителями, единомышленниками и, если захочется, с искательно-заискивающими просителями или, наоборот, к кому-то повернуться спиной.
   Неожиданно появилось головокружение. Может, обойтись без галстука? И так ходят – с обнаженными шеями и небритыми подбородками. Не совсем его стиль, но можно себе позволить.
   Головокружение прошло так же внезапно, как и появилось. Кремер подошел к сейфу и набрал только ему известный код.

   Многие гости нетерпеливо поглядывали на часы. Открытие презентации задерживалось, и разговоры приобретали философский характер, устремляясь к глубинам сознания, исторического опыта и сокровенных мыслей.

   – Деньги излечить Россию не могут. Только этика!
   – Но сейчас преобладает групповая этика: мне – сладко, а другие нервно курят на лестнице.
   – Пусть лучше погуляют, подышат свежим воздухом!
   – В центре Цюриха воздух в три раза чище, чем на Рублевке.
   – Необходима этика общенациональная. Законность без справедливости не действует.

   – А «умные» штаны всех уравнивают. Мозгов не нажил, учился плохо, а штаны натянул – полный порядок!
   – И недорого.
   – Ну разве справедливо? А вы говорите!
   – Частичной справедливости не бывает.
   – Верно. Я не буду мороженое – боюсь горло простудить.

   – Секс из способа сближения превратился в способ отчуждения. Наслаждение разъединяет.
   – «Умная» одежда всех объединит.
   – Это каким же образом? Одни штаны на двоих выдавать будут? Или на троих? Женщине нет дела до нравственности – кого хочет, того и любит.

   – А я вот что скажу – приехал в Мюнхен. Купил три костюма, плащ, сорочки. Друзья, которые меня встречали, спрашивают: «Почему для себя ничего не купили?»
   – А это для кого?
   – Это для офиса. Вот если бы для личного удовольствия, хобби, досуга – тогда да.
   – А я ничем не увлекаюсь. Все время на работе.
   – Ничего, в «умных» штанах увлечешься. Сам не заметишь.
   – А мне это надо?

   – Почему не начинаете? – спросила Марика, появившаяся в галерее.
   – Ждем, а вдруг пожалует кто-либо из первых лиц. Президент обещал, – сказал Ратов.
   – Вряд ли он приедет.
   – Дюк уже здесь. Подождем еще немного и начнем.
   – А Кремер?
   – Зачем он тебе? Конечно, появится, – усмехнулся Ратов.
   – Думаю, что он не приедет. И очень жаль. Мне бы хотелось с ним пообщаться, – сказала Марика.

   – Заключили контракт на поставку свежих бананов прямо из Эквадора. Приобрели плантации. Российская собственность.
   – М-да, бананы. А я проторчал три месяца в Индии – соглашение о поставках самолетов.
   – Крупный контракт. Только что премьер подписал.
   – Повезли меня посмотреть храмы в джунглях. Думал, обычный туризм, а приехал и увидел! Нечто невообразимое. На площади перед храмами – тысячи обезьян, и все совокупляются. Бананов нажрутся и… Бананы им местные жители привозят в мешках. Подгнившие.
   – Вот-вот. И я говорю, что биоштаны превратят общество в нечто подобное. Как у индийского храма в джунглях.
   – Пусть лучше трахаются, чем ерундой заниматься.

   – Все с точностью до наоборот. «Умные» штаны увеличивают пассионарность, а это ведет к росту преступности. МВД уже направило записку президенту. Нельзя этого допускать.
   – А санитарный врач поддерживает.
   – Неужели?
   – Да, сам слышал.

   Михаил медленно проехался вокруг дома Кремера. Он решил запарковать машину напротив выезда из охраняемого двора. Оставались считаные минуты, а может быть, и секунды.
   Кремер опаздывал, и это нервировало. Михаил интуитивно ощущал, что ждать осталось совсем недолго. Он легко представил, как его кровный враг выходит к лифту и нажимает на кнопку вызова.
   Два телохранителя ждут внизу в холле. Наверх они не поднимаются – дом элитный и хорошо охраняемый.
   Все детали Михаил изучил заранее. Напротив входа долго задерживаться опасно, охрана зафиксирует постороннюю машину. Может подойти и поинтересоваться: «А что вы здесь делаете, господин хороший?»
   В машине, остановившейся справа на расстоянии вытянутой руки, Михаил увидел знакомое лицо, словно перекошенное болью. Его выражение не предвещало ничего хорошего.
   «Не может быть», – подумал Михаил и резко нажал на газ с единственным желанием бежать от этого проклятого места.
   Как можно быстрее!

   – А вы видели заявление Совета Европы? «Умные» штаны квалифицируются как нарушение прав человека. Он не хочет, это у него реакция организма.
   – А если он хочет, а реакции никакой. Это не нарушение прав человека?

   – Ничего страшного. Биоштаны дарят уверенность в себе. Полная гарантия, никаких сбоев. Включил, и вперед.
   – Там предусмотрен включатель?
   – Конечно, как же иначе? Или вы хотите как эти обезьяны в Индии?
   – Я не хочу, но желающие найдутся.

   – Моника Беллуччи поставила Венсану Касселю ультиматум – чтобы сохранить страсть, живем в отдельных квартирах и никаких попыток ограничить личное пространство.
   – Молодец!

   Николай вошел в галерею и сразу же встретил президента банка Гранина. Тот пребывал в мучительном поиске смысла жизни, истязая себя и окружающих совершенно неожиданными вопросами – от замеров эффективности бизнеса до проведения поголовной чистки желудков топ-менеджеров с целью придания им молодцеватого вида и повышения творческой потенции.
   Менеджеры дружно худели и созидали.
   Эксперименты не мешали Гранину пристально следить за конкурентами и даже иногда опережать их в делах, забывая на время о методиках, табличках и схемах, которые вели свою самостоятельную жизнь, весьма далекую от реальной действительности.
   Поэтому существовало как бы два Гранина, и Николай был хорошо знаком с каждым из них. На презентацию в облике Гранина пришла версия деловая, модернизированная и сугубо конкретная.
   – Оригинальная идея, но бизнес не заинтересован в долгосрочных исследованиях. Только в немедленном результате, – сухо сказал Гранин.
   Он подозрительно покосился на кровать, покачивающуюся над заполненной людьми галереей и подплывшую на расстояние опасной близости.
   – Проторов проект поддержал. И даже выделил деньги на проведение презентации, – возразил Николай.
   – Говорят, что он все и придумал. Логично. Он же холостяк.
   – Это шутка. «Умные» штаны изобрел Громов. Вон он – газировкой торгует.
   – Многообещающее начало.

   Ева появилась внезапно, хотя Эдуард уже полчаса искал ее на всех этажах, во всех переходах, осматривая каждую новую фигуру, возникающую в галерее. Увидев ее, почувствовал, как судорожно сжались мышцы, побледнело лицо и даже закололо в левом боку. Он почти побежал к ней, но она неожиданно отвернулась.
   «Не заметила или не хочет меня видеть?»
   Словно услышав его мысли, Ева на секунду остановилась и пошла навстречу, медленно доставая правую руку из висящей на плече блестящей сумочки.

   – Необходимо разработать механизмы взаимодействия государства и гражданского общества, внести изменения в нормативную базу.
   – Не поможет. Это точно. Женщины – самые ловкие манипуляторы. Знакомишься с одной, а просыпаешься с другой.

   – Где это булькает?
   – Так сочно наливается только пиво. Где разливают?
   – Нет, это не пиво. Это фонтан.

   – Ученые сомневались в существовании феромонов, а теперь полностью доказано, что это главный компонент симпатии и влечения.
   – Но специальных генов, которые их вырабатывают, у человека нет. Их роль берут на себя сальные и потовые железы. Через них и воздействие происходит.
   – Чепуха! Гормоны женского влечения – эстрогены.
   – А кто проверял?
   – Кремер сейчас приедет. Говорят, что он все лично проверил. Иначе не согласился бы заниматься проектом.
   – А он занимается, спекулянт?

   – Гормон любви окситоцин уже выпускают в виде спрея – пшикнул в нос, и порядочек.
   – То-то носы у них красные.

   Кремер извлек кредитную карточку и закрыл сейф. Эту карточку с астрономической суммой он берег на самый крайний случай.
   Внутренний голос подсказывал, что такой крайний случай не заставит себя ждать. Он не исключал, что сразу же после презентации придется спасаться – выехать в аэропорт или направиться на автомашине в сторону Финляндии. А еще лучше – к «дырявой» границе с Украиной, которая исполняла для состоятельных беглецов из России роль «транзитной гавани» или «украинской Мексики».
   План «Ч» был разработан заранее – придется поменять автомашину и даже внешность, но займет это считаные минуты. Нужно только дать сигнал, и механизм будет приведен в действие.
   Дыхание восстановилось. Галстук был отброшен в сторону. Кремер судорожно выпил стакан воды и посмотрел на часы.
   «А может, не ехать на эту гребаную презентацию? Плохое предчувствие».
   Невидимая рука опять стала нащупывать горло и медленно сжимать его, словно удушающая испанская гаррота.
   «Сейчас вылезет побелевший язык, и я буду рвать горло ногтями!» – Кремер, шатаясь, побрел к окну. Только бы успеть глотнуть свежего воздуха.
   Сильным движением он разорвал до пояса белую сорочку, а затем стянул пиджак, который, как металлическая плита, давил на грудь и плечи.
   Обруч, сжимающий горло, на мгновение ослаб, и он смог дойти до окна. Хватаясь за шторы, подтянул тело к балконной двери и выполз на воздух.
   Почувствовав новый приступ удушья, Кремер медленно, как во сне, перевалился через ограждение и уже в падении почувствовал нарастающий шум ветра.
   На «версальском» ковре осталась лежать выпавшая из кармана кредитная карточка с астрономической, но уже бесполезной суммой. Впрочем, в ускользнувшей от него жизни Кремер всегда испытывал сильные сомнения в пользе астрономии.

Глава 38. Свои и чужие

   С потолка спустились экраны, по которым побежали кадры. Затем включился яркий свет, и с верхних галерей к гостям устремился поток девушек и юношей, мужчин и женщин модельной внешности – с умными лицами и в «умной» одежде.
   Ратов вновь улыбнулся, вспомнив эту сцену. Она, словно приятный сон, не очень понятный, оставшийся в сознании яркой и радостной вспышкой, грела душу, превращая окружающих людей в милейших, безобиднейших и бесконечно добрых созданий, а грязноватые от стаявшего снега улицы в уютнейшее место на земле.
   – Удачно получилось, – поделился своими мыслями Ратов.
   Сидящие за круглым столом Громов и Ториа с любопытством исследователей наблюдали за выражением его лица, отражающим, как в зеркале, затянувшееся восторженное состояние.
   – Неплохо бы принять витаминный комплекс. Весна, авитаминоз, – не обращаясь ни к кому конкретно, заметил Ториа.
   – Всегда говорил, что количество переходит в качество, – сообщил Ратов, не услышавший иронии.
   – Действительно, результаты превосходят ожидания, – согласился Громов. – Конечно, дело не только в презентации, но и она сыграла свою роль.
   – Вот именно. На удивление просто решаются все спорные вопросы, – сказал Ратов. – Предприятие, которое возглавлял Кремер, войдет в новую корпорацию вместе с текстильной фабрикой «Русского хлопка». Таким образом, создается вертикально-интегрированная компания.
   – А кто заменит Кремера?
   – Я предложил Михаила, нашего испытателя.
   – Отличный парень. Надежный, – сказал Громов, подумав, что не зря Николай предлагал создать узкую группу единомышленников, которые взялись бы за осуществление проекта.
   «Так и случилось. Что это – торжество здравого смысла или он знал заранее?»
   – Кстати, Эдуард помирился с Евой. Она остается в Москве, – добавил Ратов.
   – Не уверен, что это пойдет им на пользу, – сказал Ториа.
   – Вообще-то хотелось бы разобраться, что случилось с Кремером. И насколько обоснованны подозрения в том, что наши испытатели причастны к его исчезновению, – напомнил Громов.
   – А какой в этом смысл? – возразил Ториа. – Каждый хотел убить Кремера. И я в том числе. Кто был ближе к акту возмездия, теперь мы не узнаем. И слава богу, что так случилось. Что мы вообще можем знать! Какая опасность больше – от своих или чужих? Зависит от обстоятельств. Свои ближе. Мы их выращивали как детей! Силы давали, энергию, жизненные соки! Заботились. Но, сами понимаете, и от них можно ждать сюрпризов!
   – Кого ты подозревал больше других? – спросил Ратов.
   – Всех без исключения.
   – Мэлор прав, – сказал Громов. – У всех были примерно равные основания и мотивы. Анализ психического и биохимического состояния также дал схожую картину. Но меня интересует – кто все-таки написал анонимное письмо?
   – Я и написал, – меланхолично заметил Ториа и посмотрел в окно.
   – Зачем?
   – Хотел предостеречь, чтобы не расслаблялись.
   – Все выглядит вроде логично. Я даже соглашусь с прозвучавшими здесь версиями. Но вот какое занятное совпадение. Перед тем как Кремер выпал с балкона – кстати, по непонятной причине, вернее, совсем без причины, – тебя видели в автомашине рядом с его домом, – сказал Громов и повернулся к Ториа.
   – Ну и что из этого следует?
   – Видели также Михаила, но он не владеет дистанционным гипнозом, как всеми нами уважаемый психолог Ториа. Узрев своего наставника Мэлора, перепуганный Михаил рванул оттуда с потрясающей скоростью. Как ошпаренный. Чего он испугался?
   Шаловливый лучик солнца, пробравшись сквозь белые жалюзи, попрыгал по стене, но, не обнаружив ничего интересного, забрался на потолок и застыл в размышлении – кому из этих серьезных мужчин сподручнее и смешнее забраться в глаз или пощекотать за торчащим ухом?
   – Зачем ты это сделал? – спросил Ратов, посмотрев на Ториа, который невозмутимо поправлял новый галстук из серого блестящего шелка – как у президента.
   – Мэлор, тебе не кажется, что ты манипулируешь?
   – Всегда манипулировал и не собираюсь бросать это занятие, – сказал Ториа.
   Настроение у Ратова заметно испортилось. Действительность оказалась жестокой, как он и представлял, а радужные видения – хрупкой иллюзией. Непоседливой и непостоянной, словно солнечный зайчик.
   – Ничего не поделаешь, – вздохнул Ратов. – В больном мире даже «умные» штаны превращаются в шорты.
   – Почему в шорты? Из-за потепления климата?
   – На финансовом языке «шорты» – короткие сделки. Без гарантий. Рассчитывать не на кого.
   – Как обычно, – проворчал Громов. – Рассчитывать можно только на себя. И на друзей.
   – Молодец, это я и хотел сказать, – согласился Ратов. – «Умные» штаны тоже не помешают. У тебя, кстати, какой размер?

Сергей Сергеев Штаны