Михаил Пазин
Несчастная любовь Романовых. Сердечные тайны и личные трагедии царской семьи

Вступление

   Великие князья из дома Романовых были несчастливы в браке, потому что их насильно женили на германских принцессах. По закону, написанному Павлом I, великие князья должны были обязательно жениться на особах из «царствующих» династий Европы. Это были в основном немецкие принцессы. Германия в то время была раздроблена на огромное количество мелких государств (иногда их число доходило до трехсот!), площадью порой с футбольное поле. Но все равно их герцоги, короли, графы и маркграфы считались царствующими особами. Таким образом, дочери этих мелких правителей приравнивались по своему статусу к русским принцам. И как только наступала пора женитьбы очередного русского великого князя, то начинался поиск ему невесты в Германии. При этом жениха и невесту никто не спрашивал, любят ли они друг друга. Иногда великим князьям привозили сразу нескольких невест – на выбор. Но он был невелик, и приходилось довольствоваться тем, что есть. А иногда выбора и вовсе не было. Против воли молодых заключался брак, германские принцессы становились великими княгинями, получали русские имена, а дальше начиналась семейная жизнь.
   Но где великая и могучая Россия, а где какое-нибудь провинциальное немецкое княжество с территорией, равной почтовой марке! Их принцессы до приезда в Россию порой и бриллиантов никогда не видели, настолько были бедны их родители-короли. Отсюда и их поведение в Петербурге – иные вели себя как тихие мышки, пораженные блеском и роскошью русского двора, а иные строили из себя неизвестно что: задирали нос, жаждали богатства, развлечений и драгоценностей, при этом нисколько не интересуясь Россией. В этом сказывался комплекс неполноценности провинциальных барышень из германского захолустья. Такие дерзали заводить себе любовников.
   В свою очередь и великие князья были не ангелами – при вынужденном браке они не могли быть счастливы с какой-нибудь холодной как лед, костлявой и некрасивой немкой, которая к тому же и русского языка толком не знала. У великих князей с такими женщинами были разные потребности, разные характеры, разные интеллекты, была чисто психологическая несовместимость, наконец. Отсюда их измены женам. Отсюда и семейные трагедии.
   Великий князь Павел Петрович (будущий император Павел I), например, искренне любил двух своих жен-немок, но они наставляли ему рога. Великий князь Александр Павлович (позже ставший императором Александром I) при помощи наемных убийц зарезал любовника своей жены кавалергарда Охотникова, хотя сам верностью к ней не отличался. Великий князь Константин Павлович, например, от такой жены просто впадал в бешенство – сажал ее в огромную китайскую вазу и стрелял по ней из пистолета.
   Жена великому князю Николаю Павловичу не изменяла, была тихой, серой мышкой, но сам будущий император Николай I, не удовлетворяясь ею, имел более ста кратковременных любовниц. Свои связи с ними он называл «дурачествами».
   В данном повествовании находится и одна женщина – великая княгиня Мария Николаевна. Она была несчастна со своим мужем-немцем, полюбила выходца из купеческой семьи графа Строганова и тайно обвенчалась с ним. Однако своему отцу Николаю I она в этом так и не призналась, страшась его гнева.
   Иные великие князья, желая вырваться на свободу от постылых жен-немок, создавали на стороне другие семьи. Тогда все становилось на свои места. Любовницы обожали их, рожали от них детей, а жены тихо ненавидели или скандалили. В общем, все как у людей. Так поступили, например, великие князья Константин Николаевич, Николай Николаевич-старший и Николай Николаевич-младший. Последний ради своей любовницы выгнал свою жену из дворца, обвинив ее в связи со священником, и под этим предлогом отобрал у нее все свои подарки.
   Великий князь Константин Константинович по жизни был вообще гомосексуалистом. Он тайно грешил с банщиками, хотя у него было 9 ребятишек.
   Так великие князья искали выход из создавшейся ситуации, когда в браке не было ни любви, ни согласия. У каждого из них были свои пристрастия и причуды, свои любовные истории и свои отношения с женщинами. В этом они не повторялись. Поскольку все великие князья принадлежали к одному семейству, то перед читателем развернется действие наподобие своеобразной «Санта-Барбары» с таким же накалом страстей и чувств великих князей.

Император Павел I и его сыновья

У Павла I было четыре сына – Александр, Константин, Николай и Михаил. Двое из них позже стали императорами – Александр I и Николай I. Александр умер бездетным, Константин отказался от трона ради любви, Михаил ничем особенным не выделялся, а у Николая, наоборот, было много детей. В этой главе мы расскажем о самом Павле, когда он был великим князем, и о двух его сыновьях – Александре и Константине. Николаю же и его потомству будет посвящена отдельная глава.

Последний рыцарь
(великий князь Павел Петрович)

   Павла всю жизнь преследовал страх за свою судьбу. Убийство отца, Петра III, стремление матери, Екатерины II, лишить его трона – все это давило на психику. Недаром его называли русским Гамлетом. В детстве он увлекался романами о благородных и отважных рыцарях, зачитывал до дыр Сервантеса. Павел стремился стать таким же рыцарем без страха и упрека, как герои вымышленных баллад, особенно в отношениях с дамами. Сплав страха и рыцарства определил характер императора Павла I. А пока он был просто великим князем.

   А. С. Пушкин назвал его «романтическим императором». Как его называли в детстве? Павлик, Павлуша, Пашка или просто Павел? Мы не знаем… Так же как и не знаем, от кого он появился на свет. Официально он считался сыном Петра III, а неофициально – был прижит Екатериной от своего любовника графа Салтыкова. По другой версии, этот чухонский младенец из деревни Котлы был подкинут Екатерине вместо мертворожденной дочери. Сам же Павел при любом удобном случае подчеркивал свое родство с Петром III, претендуя на русский трон. Самым ярким тому примером является памятник Петру I, установленный Павлом перед Михайловским замком, на котором начертано: «Прадеду – правнук». Таким нехитрым образом он подчеркивал свое происхождение от Романовых.
   Генеалогия тут была такая: у Петра I было две дочери – Анна и Елизавета. Анну он выдал замуж за герцога Карла-Фридриха Шлезвинг-Голштейн-Готторпского. У этой четы родился сын Карл-Петер-Ульрих. То есть он был внуком Петра Великого и племянником Елизаветы. Елизавета, став императрицей и будучи бездетной, привезла племянника в Россию, назвала Петром Федоровичем и объявила его наследником русского престола. Это был будущий император Петр III. Потом она женила его на Ангальт-Цербстской принцессе, которую в православии назвали Екатериной (будущая Екатерина II). Вот от этой-то пары и появился на свет Павел.
   Павлуша родился в 1754 году, и императрица Елизавета сразу же забрала его к себе, напрочь отстранив родителей от воспитания своего чада. Правда, сам отец, Петр Федорович, особого внимания сыну не уделял, справедливо полагая, что Екатерина наставила ему рога. Что касается матери, то Павел до семилетнего возраста ее почти не знал – так, приходила иногда тайком какая-то тетка. Он с детства не знал родительской ласки.
   В 1760 году, когда Павлу не было еще и шести лет, Елизавета назначила к нему воспитателем камергера Никиту Панина. Благодаря Панину Павел стал одним из блестяще образованных монархов Европы. Он знал в совершенстве языки: славянский, русский, французский, немецкий, латынь, хорошо разбирался в математике и истории. Был эрудированным и начитанным человеком. Один из его учителей, Семен Порошин, так записал в своем дневнике: «Если бы Его Высочество человек был партикулярный и мог совсем предаться только одному математическому учению, то бы по остроте своей весьма удобно быть мог нашим российским Паскалем». Вот так – если бы Павел был гражданским лицом и посвятил себя математике, то мог бы стать выдающимся ученым.
   Императрица Елизавета умерла в 1761 году, когда Павлу исполнилось семь лет. Страной стал править его отец Петр III. Казалось бы, он дождался отцовской ласки, но Петр III был к нему равнодушен. Только однажды он посетил на уроках Павла и, уходя, громко сказал учителям: «Я вижу, этот плутишка знает предметы лучше вас» – и присвоил ему чин гвардии капрала. Поощрил, так сказать.
   А потом случился переворот 1762 года. Петр III был убит, и к власти пришла Екатерина II. Этот момент Павел запомнил на всю жизнь. В апартаменты цесаревича неожиданно вбежал Никита Панин и приказал лакею одевать мальчика побыстрее. На него напялили первый же попавшийся камзол, посадили в коляску и повезли в Зимний дворец. Восьмилетний мальчик дрожал от страха как в лихорадке. Он не знал, куда его везут и зачем, а потому от ужаса он чуть не терял сознание. Павла вывели на балкон и показали народу, который бурно кричал «ура!». Это пугало Павлика еще сильнее.
   Впоследствии Павел все узнал. Его мать совершила государственный переворот, а отца убили ее любовники. Отца Павел почти не знал, а потому любил его. Это часто бывает по жизни – скажем, отец вечно занят на работе и не может уделять сыну должного внимания. А мать всегда рядом – от нее все взбучки, все нравоучения и тому подобные неприятные вещи, а потому отец в глазах мальчика становится олицетворением всего светлого и доброго. Вот и Петр III не успел чем-либо обидеть Павлушу, а потому он представлялся ему самым славным отцом в мире. Мальчишкам вообще присуще героизировать своих отцов. Постепенно Павлу растолковали, что вообще-то императором должен был стать он, а мать при нем до совершеннолетия могла быть регентшей, но не более того. Получается, что она украла у него трон! Это Павел зарубил себе на носу, и каждый раз при встрече с Екатериной II он испытывал безотчетный страх. Долгих тридцать четыре года он только об этом и думал, боялся и страдал.
   Теперь, когда императрица Елизавета умерла, Екатерина II сама принялась за обучение Павла. Прежние русские воспитатели были отстранены. Поклонница европейской культуры, она решила пригласить в воспитатели Павлу знаменитого французского энциклопедиста Даламбера. Однако из этого ничего не получилось. Он отверг предложение царицы под предлогом: «Я очень подвержен геморрою, а он слишком опасен в России». Это был намек на убийство Петра III, который официально скончался «от геморроидальных колик». Так Даламбер «уел» Екатерину II.
   Поэтому пришлось ограничиться отечественными преподавателями. Среди них был и упоминаемый нами выше Семен Порошин, который оставил любопытные записки. Павел много читает. Он зачитывается историей Тевтонского и Мальтийского рыцарских орденов, братства тамплиеров. Он довольно рано увлекся средневековой рыцарской романтикой. Но особенно его впечатлила книга Сервантеса об изумительном рыцаре, который был так великодушен, добр, умен, храбр и благороден. Ему хочется покинуть опостылевшей дворец и, подобно Дон Кихоту, отправиться на поиски прекрасной Дульцинеи. Павел много раз перечитывал произведение знаменитого испанца и решил, что станет таким же рыцарем, как и герой его произведения. Это стремление наложило отпечаток на всю его жизнь.
   И еще о характере Павла, который подметил Порошин. Это быстрая смена настроений. Это его стремление скорее покончить одно дело и взяться за другое. Ему кажется, что нужно спешить, что ему предстоит в жизни сделать что-то важное и надо торопиться – поздно ложиться спать и вставать на рассвете. Он торопит одевать заспанных камердинеров и обвиняет их в нерадении. Долгие ужины в присутствии императрицы за пустопорожними разговорами утомляют его, и мальчик плачет. Нужно дело делать, а не языком болтать! Павел торопился жить, а его жизнь оказалась так коротка…
   Если его отца, Петра III, называли взрослым мальчишкой на троне, то Павел в свои юные годы казался маленьким старичком, много пережившим и много повидавшим. Тяжелое у Павла было детство, что тут и говорить…
   За столом екатерининские вельможи, не очень стеснявшиеся Павла, подчас вели двусмысленные разговоры, смущавшие его детский ум. Они говорили о сердечных причудах и тайнах, и скоро Павел стал интересоваться любовными темами и сексом, который в ту пору называли «маханием». Своему учителю Порошину он доверяет свои сердечные тайны – то ему нравится одна фрейлина, то другая. Он даже сочиняет любовные стихи. Как-то раз Екатерина II взяла его в монастырь, где воспитывались девицы из благородных семейств, и в шутку спросила его, не хочет ли он с этими девушками жить. Павел ответил, что нет, но сам явно предпочитал женское общество мужскому и охотно занимался «маханием» с дворцовыми служанками, едва ему исполнилось двенадцать лет. Однако в нем, несмотря на эти любовные соблазны, сохранились стыдливость и целомудрие. Порошин шутил – не пора ли великому князю жениться? На это Павел краснел и прятался в угол. Наконец он вымолвил: «Как я женюсь, то жену свою очень любить стану и ревнив буду. Рог мне иметь крайне не хочется. Да то беда, что я очень резв, намедни слышал я, что таких рог не видит и не чувствует тот, кто их носит». Как видим, Павел не желал терпеть измены будущей жены. А пришлось, но об этом позже…
   Как-то раз Григорий Орлов, фаворит Екатерины II, с разрешения императрицы предложил Павлу нанести визит фрейлинам. Павел переходил из комнаты в комнату, восхищаясь девицами. После этого приятного визита он «вошел в нежные мысли и в томном наслаждении на канапе повалился». Потом он делился своими чувствами с Порошиным к некой своей «любезной», которая «час от часу более его пленит». В этот вечер он искал в энциклопедии слово «любовь».
   Все тайное рано или поздно становится явным, и скоро весь двор узнал, что возлюбленной Павла является Вера Чоглокова, круглая сирота, которую воспитала Екатерина II и сделала своей фрейлиной. Когда Павлу как-то раз пришлось ехать с матерью в карете и сидеть напротив своей «любезной», он взглядом искал ее глаза и, встретив благосклонный взгляд, был на седьмом небе от счастья. Когда подростки ехали в разных санях, они украдкой бросали друг другу воздушные поцелуи. Через несколько дней ему довелось танцевать с ней на придворном балу, и Порошин заметил, как Павел нежно пожимал маленькую ручку девушки. А через три дня Павел испытал жгучий припадок ревности – на очередном куртаге не было его возлюбленной! Оказывается, у нее якобы заболела губка! Но в то же время на куртаге не было и молодого князя Куракина. Из этого Павел сделал надлежащие выводы. Однако ревность скоро угасла – губка у девушки прошла, и они опять встретились на очередном маскараде. Танцуя польский танец, Павел шепнул ей: «Если бы пристойно было, то я поцеловал бы вашу ручку», на что она ответила, что «это было бы уж слишком». Были у Павла и другие приступы ревности в отношении Верочки Чоглоковой. Ему показалось, что фрейлина нежно смотрит на мальчика камер-пажа Девиера. По этому поводу у них были серьезные объяснения. Разумеется, первое детское увлечение Павла носило самый невинный характер.
   Во всем этом раннем романе выявилась вся интимная сущность великого князя – платоническая любовь, жгучая ревность и плотские наслаждения с женами и любовницами.
   Между тем Павел подрастал – ему исполнилось 18 лет. Он стал совершеннолетним. Ощущая себя государственным и образованным человеком, он подал Екатерине II записку, озаглавленную так: «Рассуждение о государстве вообще, относительно числа войск, потребного для защиты оного и касательно обороны всех пределов». В ней он резко критиковал внешнюю политику Екатерины и основные направления ее деятельности. Так самодержица осознала, что в лице сына растет оппозиция ее режиму, то есть посчитала, что Павел чудит. И поступила, как любая другая мать, чтобы отвлечь сына от дурных мыслей и чтобы он не вмешивался в ее дела и не бегал за служанками. Она решила его женить.
   Теперь немного прервем наше повествование и зададимся вопросом: а был ли у Павла к этому времени сексуальный опыт, ведь во многом супружеская жизнь только на этом и строится? (Скажем, не сошлись супруги характерами, но в постели они полностью удовлетворяют друг друга, происходит своеобразная компенсация их натур, и в результате они живут долго и счастливо.) «Махание», которым он с 12 лет занимался со служанками, горничными и разными там прачками, в счет не идет – они ничему не могли его научить. Оказывается, был опыт, да еще какой! Фрейлиной Екатерины II была в то время одна вдова, дочь Петербургского генерал-губернатора Ушакова Софья, в замужестве Чарторыйская. Ей шел двадцать пятый год, и она была на восемь лет старше Павла. Имея опыт супружеской жизни, она научила его азбуке секса и тонкостям любовной науки. Видно, учительницей Софья была отличной и вскоре забеременела. Екатерина II взирала на эту любовную науку благосклонно, считая, что это и для здоровья полезно, и для будущей женитьбы тоже. Так в 1772 году Софья родила от Павла сына, которого назвали Семеном Великим (а какую фамилию мог еще носить внук Екатерины Великой?). Во всех документах было записано отчество младенца – Павлович. Новорожденного сразу же забрали от матери и воспитывали за казенный счет. Став взрослым, он служил на русском флоте, участвовал во многих военных кампаниях. Будучи волонтером английского флота, в чине капитан-лейтенанта в 1794 году Семен геройски погиб в сражении при Антильских островах на борту своего фрегата. Ему было всего 22 года. Вот какой сын был у Павла! Гордиться надо! В благодарность «за оказанные империи услуги» Екатерина II выдала Софью замуж за одного богатого жениха.
   Продолжим. Екатерина II начала подыскивать невесту сыну еще в 1771 году. После длительных поисков по всем закоулкам Европы выбор императрицы был остановлен на принцессе Вильгемине Гессен-Дармштадтской: «Она была хороша собой, умна и обходительна». Она была младше Павла лишь на год – почти ровесники. У нее было две сестры – Амалия и Луиза. В 1772 году Екатерина II официально пригласила мать этих сестер прибыть в Петербург на смотрины. Но гессенский ландграф был настолько беден, что не смог обеспечить поездку своих дочерей в столицу России. По замечанию современника: «В связи с тем, что поездка требовала значительных расходов, а финансовое положение Гессен-Дармштадтского двора было не блестящим, Екатерина II приняла на себя все издержки переезда на счет русской казны (из Петербурга в Дармштадт было отправлено около 80 тысяч гульденов). Кроме того, приглашая ландграфиню и трех ее дочерей в Россию, императрица брала на себя обязательство, после выбора великим князем одной из принцесс обеспечить приданым остальных ее сестер». Вот так – мало того что невеста сама была бесприданницей, так и сестер Екатерина II обещала приданым обеспечить! Видно, велико было желание матери женить Павла!
   Его, разумеется, никто не спрашивал о предстоящей женитьбе. Все решала мать. В свою очередь, Павел томился в предвкушении грядущей женитьбы. Он записал в своем дневнике в ожидании невесты, «которая есть и будет подругой всей жизни… источником блаженства в настоящем и будущем».
   В апреле 1773 года дармштадтское семейство направилось в Россию. Они прибыли в Петербург на трех военных русских кораблях. Капитаном одного из них был друг детства великого князя Павла граф Андрей Разумовский. Он был на два года старше Павла, учился в Страсбургском университете, одно время служил на английском флоте. Павел, однако, не знал одной особенности Разумовского – он пользовался необыкновенным успехом у дам, «прелестями которых наслаждался, не считаясь с правилами строгой нравственности». Разумовский был циничным и наглым красавцем, щеголем, не в пример некрасивому Павлу. Граф сразу положил глаз на Вильгемину и в дороге оказывал ей повышенные знаки внимания. Первая встреча жениха и сестер состоялась в Гатчине. Павел влюбился в Вильгемину с первого взгляда и остановил свой выбор на ней. В своем дневнике он записал: «Мой выбор почти уже остановился на принцессе Вильгемине, которая мне больше всех нравится, и всю ночь я видел ее во сне». Екатерина II одобрила выбор сына: «Принцесса обладает всем тем, что нам подходит: ее физиономия прелестна, черты лица правильны, она ласкова, умна; я ею очень довольна, а мой сын влюблен». Знала бы она, чем это закончится…
   В июне 1773 года Екатерина II официально попросила у матери принцессы руки ее дочки для своего сына. Та, разумеется, не отказала императрице в такой «мелкой» просьбе, и в августе состоялась помолвка. Перед этим Вильгемина перешла в православие и стала называться Натальей Алексеевной. Прусский король Фридрих Великий сострил: «Екатеринизированные русские произвели натализацию моей родственницы». Она получила титул великой княгини, а на ее расходы Екатерина II выделила 50 тысяч рублей ежегодно. В сентябре в Казанском соборе столицы состоялось венчание молодых, после чего последовал банкет. «Бал открывала Вильгемина-Наталья со своим мужем. Ее свадебное платье было таким тяжелым от золотого шитья, драгоценных камней и бриллиантов, что несчастная царевна смогла танцевать в нем лишь несколько менуэтов», – писал современник. Екатерина II щедро наградила родственников невесты – ее мать «получила наполненную золотыми монетами табакерку с портретом императрицы, украшенную алмазами, кольцо с бриллиантами, шубы из сибирской пушнины, 100 тысяч рублей и 20 тысяч на обратную дорогу». По 50 тысяч рублей получила каждая из сестер новобрачной в качестве обещанного приданого.
   Так для Павла началась семейная жизнь. Молодая жена оказалась деятельной натурой. Она развеяла страхи мужа, вывозила его на загородные прогулки, на балет, устраивала балы, создала свой театр, в котором сама играла в комедиях и трагедиях. Словом, замкнутый и нелюдимый Павел ожил с молодой женой, в которой души не чаял. Великий князь ни разу изменить ей не посмел. Он действительно женился по любви и был счастлив, чего нельзя сказать о Наталье – у нее просто выбора не было. Она вытянула счастливый лотерейный билет, выйдя замуж за русского принца. Иначе ей бы пришлось до скончания века прозябать в германской провинции. Павел был некрасив – нос пуговкой, черты лица неправильные, низкий рост. Современник Павла А. М. Тургенев писал: «Кто знал, то есть видел хотя бы издалека блаженной и вечной памяти незабвенного императора Павла, весьма
   будет понятно и вероятно, что дармштадтская принцесса не могла без отвращения смотреть на укоризненное лицеобразие его императорского величества, вседражайшего супруга своего! Ни описать, ни изобразить уродливости Павла невозможно! Каково же было положение великой княгини в минуты, когда он, пользуясь правом супруга, в восторге блаженства сладострастия обнимал!»
   Однако Наталья Алексеевна была вполне довольна своим положением, но была себе на уме. Великая княгиня, по замечанию очевидца, «была хитрая, тонкого, проницательного ума, вспыльчивого, настойчивого нрава женщина». Она «умела обманывать супруга и царедворцев, которые в хитростях и кознях бесу не уступят; но Екатерина скоро проникла в ее хитрость и не ошиблась в догадках своих»!
   Поначалу Екатерина II тоже была вполне довольна своей невесткой, в которую был влюблен ее сын. А уж Екатерина-то толк в любви знала, как никто другой! Она писала одной из своих доверенных подруг: «Ландграфиня оставила мне золотую женщину, свою дочь, великую княгиню; эта молодая принцесса наделена прекрасными качествами; я ею крайне довольна; муж ее обожает, и все ее любят». А самой ландграфине Каролине через полтора месяца после свадьбы она сообщала: «Ваша дочь здорова, она по-прежнему кротка и любезна, какою Вы ее знаете. Муж ее обожает и не перестает хвалить ее и рекомендовать; я слушаю его и иной раз задыхаюсь от смеха, потому что она не нуждается в рекомендациях, ее рекомендации в моем сердце». Через месяц Екатерина II опять пишет Каролине: «Великая княгиня здорова, мы все более и более друг друга любим и очень хорошо уживаемся вместе, ее нрав мне нравится, мы условились, что она до Нового года начнет говорить по-русски».
   Но чем больше характер Натальи Алексеевны узнавала императрица, тем более она стала ее раздражать. Она оказалась честолюбивой, серьезной и крутой нравом девушкой. Первоначальные благоприятные отзывы о ней Екатерины сменяются следующими пассажами: «Великая княгиня постоянно больна, и как же ей не быть больной! Все у этой дамы доведено до крайностей: если она гуляет пешком, то двадцать верст, если танцует, то двадцать контрдансов и столько же менуэтов, не считая аллемандов; чтобы избежать жары в комнатах, их вообще не топят… одним словом, середина во всем далека от нас. Опасаясь злых, мы не доверяем целой земле и не слушаем ни хороших, ни дурных советов, нет ни добродушия, ни осторожности, ни благоразумия во всем этом… После более чем полутора года мы не знаем ни слова по-русски; мы хотим, чтобы нас учили, но мы ни минуты в день старания не посвящаем этому делу; все у нас вертится кубарем. Долгов у нас вдвое, чем состояния, а едва ли кто в Европе столько получает…»
   В этом Екатерина II была абсолютно права – если длительные прогулки и танцы до упаду можно было списать на молодость, то незнание русского языка и отчаянное мотовство простить было нельзя. Невестка вела себя как зарвавшаяся выскочка из захудалого германского княжества – у нее сначала не было денег даже на нижнее белье, а тут миллионы!
   Было еще одно немаловажное обстоятельство. Наталья Алексеевна полностью подчинила себе Павла (так бывает с влюбленными парнями) и начала командовать им. У нее был властный характер. Наталья Алексеевна стала диктовать мужу, с кем ему общаться и кого приглашать к себе. Английский посланник Д. Харрис отмечал, что она «управляла мужем деспотически, не давая даже себе труда выказать малейшей к нему привязанности». И еще – она приняла нелюбовь Павла к матери и составила по отношению к Екатерине вместе с ним оппозицию! Этого Екатерина II так просто оставить не могла!
   Ей донесли, что у Натальи Алексеевны завелся любовник – граф Андрей Разумовский, племянник елизаветинского фаворита, тот самый, который сопровождал ее в дороге из Дармштадта. Он был лучшим другом Павла, и тот, по доброте душевной, позволил ему поселиться рядом с апартаментами Натальи Алексеевны. Павел был погружен в романтические мечты и не замечал измены жены. При этом Разумовский не гнушался подливать за ужином в бокал Павла ударную дозу морфия, чтобы обеспечить себе свободу действий. Сраженный наркотиком, Павел засыпал тяжелым сном прямо за столом, и теперь уже ничто не мешало любовникам резвиться в полное свое удовольствие. А бедный Павел наутро вынужден был извиняться за свое нетактичное поведение.
   До поры Екатерина молчала, а потом рассказала об этой связи Павлу и потребовала удаления Разумовского. Тот возмутился и попросил у Натальи объяснений. Однако коварная женщина сумела уверить Павла, что свекровь ее ненавидит и намеренно распускает дурные слухи, чтобы поссорить их. Павел вынужден был извиниться. Он вел себя как полный подкаблучник. Жалкий рогоносец! Достаточно было нескольких истерик жены, чтобы Павел отверг, как необоснованные, доводы матери. Он упорно не хотел замечать измены жены и друга, которые все более и более настраивают его против матери.
   Наконец Наталья Алексеевна забеременела, и свекровь стала ждать внука – надежды российского престола. С нетерпением ждал его и Павел: ведь получить ребенка от любимой женщины – это такое счастье! В апреле 1776 года у нее начались схватки. Тяжелые роды продолжались пять дней, но Наталья так и не смогла родить ребенка. Когда ей сделали кесарево сечение, ребенок уже умер в утробе матери. Промучившись еще немного, она скончалась. «Екатерина почти все время была при невестке, хотя давно переменила о ней отношение, считая ее неприятной, неблагоразумной, расточительной и безалаберной женщиной», – отмечал современник. Как видим, ничто человеческое, в том числе и сострадание, было не чуждо Екатерине Великой, невзирая на неприязнь к Наталье Алексеевне.
   Ей было всего 21 год. Гроб с телом покойной выставили для прощания в Александро-Невской лавре (там же и похоронили). Как только Наталья Алексеевна умерла, Екатерина II немедленно обыскала ее кабинет, нашла в нем переписку с Разумовским и забрала себе. Павел очень любил свою жену и так переживал ее смерть, что чуть не лишился рассудка. Екатерина не могла на это смотреть и, чтобы положить конец его переживаниям, передала сыну связку писем, найденную в потайном отделении письменного стола своей невестки. Прочитав их, Павел только теперь поверил, что между Разумовским и его покойной женой существовала прочная любовная связь и что отцом ребенка, из-за которого и умерла Наталья, вполне мог быть Разумовский. Из переписки выяснилось, что Наталья любила Разумовского «до последнего дня своей жизни, не переставала посылать своему другу, через одну из своих фрейлин, Алымову, нежные записки и цветы». Прочтя эти письма, Павел так расстроился, что даже не пришел на похороны своей жены. Современники отмечали, что именно с этого момента Павел «пришел в то состояние душевного расстройства, которое сопутствовало ему всю жизнь». Этому, вероятно, поспособствовали и лошадиные дозы морфия, которыми пичкал его граф Разумовский; наркотик, как известно, очень влияет на психику людей. Из нежного и отзывчивого юноши он превратился в психопата с крайне неуравновешенным характером. Павел очень любил свою жену и был прямо раздавлен ее предательством. К этому добавилось еще и предательство друга…
   Также выяснилось, что Наталья Алексеевна успела задолжать 3 миллиона рублей, а заем в Париже ей устроил все тот же Андрей Разумовский. Эти деньги потом пришлось выплатить Екатерине II. Она была в таких вещах до крайности щепетильна, но такой подлости от невестки не ожидала.
   Задумаемся и мы над этим. Ну, положим, безалаберная мотовка заняла эти деньги себе «на булавки». А отдавать как? А так – оказывается, у Натальи Алексеевны, этой невестки «с прекрасной физиономией», были далеко идущие планы. Очевидец этих событий, А. М. Тургенев писал: «Злые языки говорили, что смерть Натальи Алексеевны была подстроена, чтобы избавиться от опасной претендентки на русский трон. Великая княгиня, как утверждали ее недоброхоты, не только вступила в любовную переписку и связь с графом А. К. Разумовским, но даже задумывала совершить вместе ним государственный переворот. Князь Вальдек – канцлер Австрийской империи, хорошо осведомленный в династийных немецких делах, – говорил родственнику Екатерины принцу Ангальт-Бернбургскому: «Если эта (то есть Наталья Алексеевна) не устроила переворот, то никто этого не сделает». О том, что якобы Екатерина II устроила смерть своей невестки, слухи пошли сразу же, но это полная чушь – императрица до такой низости не опустилась бы; нашлись бы методы воздействия на строптивицу и получше, и почище. А вот то, что Наталья замышляла дворцовый переворот (вместе с Разумовским или Павлом), – это реально. А задумка была такая: Павел свергнет мать и займет подобающее ему место. Потом под любым предлогом свергнуть Павла и самой стать императрицей под именем Натальи I, вместе со своим любовником Разумовским, разумеется.
   Вот откуда у нее появились бы деньги, чтобы расплатиться с парижскими банкирами! Глупая и неблагодарная девочка, она не знала, как делаются дворцовые перевороты! Гвардию надо было звать, но к гвардии она отношения не имела. У Натальи Алексеевны не было ума, а лишь болезненный эгоизм, неуемное честолюбие и чванство. Своим высокомерием и заносчивостью она оттолкнула всех. Дворцовый переворот в царствование Екатерины II был утопией!
   Так или иначе, но Наталья Алексеевна умерла, а с нею были похоронены все планы переворота. Однако отчего же скончалась гессенская принцесса? Яд со стороны Екатерины II мы отмели – это были только слухи. В заграничных журналах появилась более правдоподобная версия. Оказывается, Наталья Алексеевна имела неправильное телосложение: у нее был очень узкий, деформированный таз, и она в принципе не могла родить нормально. Это подтвердила сама Екатерина II в одном из своих писем: «…по кончине, при открытии тела, оказалось, что великая княгиня с детства была повреждена, что спинная кость не токмо была такова S, но часть та, кои должна быть выгнута, была вогнута и лежала дитяти на затылке; что кости имели четыре дюйма в окружности и не могли раздвинуться, а дитя в плечах имело до девяти дюймов. К сему соединились еще другие обстоятельства, коих, чаю, примера нету. Одним словом, стечение таковое не позволяло ни матери, ни дитяти оставаться в живых…»
   Однако против такого утверждения решительно выступил русский посланник при германском сейме барон Ассейбург. Три года назад он вел переговоры о браке Павла и принцессы Вильгемины, а прежде, чем состоялась их помолвка, собрал подробные и хорошо проверенные сведения о состоянии здоровья невесты. Доктора и придворные герцога Дармштадтского уверили барона в прекрасном состоянии ее здоровья. В свою защиту барон Ассейбург приводил тот факт, что она была хорошо сложена, не требовалось никаких доказательств – достаточно было взглянуть на нее. Однако утверждение барона опровергла сама Наталья Алексеевна два года назад. В порыве откровенности она как-то обмолвилась, что, будучи ребенком, она «подверглась опасности стать кривою». Поэтому ее мать позвала какого-то шарлатана, который выпрямил ее при помощи кулаков и колен. Этим-то и объясняется, что спинной хребет у нее оказался выгнутым в форме буквы S, а нижняя часть позвоночника, которая должна быть выгнутою, оказалась вогнутой кулаками костоправа.
   Что тут можно сказать? Барон, конечно же, защищал честь мундира – не мог же он так обмишуриться! А дармштадтские придворные врали – не могли же они сказать, что их принцесса неспособна к деторождению! По правде сказать, были правы и барон, и немецкие доктора. Принцесса Вильгемина была хорошенькой худенькой девушкой субтильного телосложения с узкими бедрами. С точки зрения немцев, в этом был ее особенный шарм и привлекательность. При этом отметим, что и Екатерина II была немкой, и барон Ассейбург немцем, и придворные, и врачи. С их точки зрения, в этом была особая прелесть принцессы. При этом была утрачена старая русская традиция, когда царям боярыни выбирали невест по особым стандартам – чтобы была упитанной, здоровой телом, пышногрудой (много молока) и, главное, с широкими бедрами, чтобы при родах ребенок как пробка из бутылки выскакивал: «чтобы не было порухи государскому чадорождению». Ведь главной задачей русских цариц было исправное рождение здоровых и крепких наследников.
   Так что загадка смерти Натальи Алексеевны на самом деле такой и не является. Просто кесарево сечение поздно сделали, да уровень медицины тогда был не тот.
   А что же прелюбодей Андрей Разумовский? Эпоха, когда любовников царских жен сажали на кол или казнили на эшафоте, прошла. Нравы стали мягче. Екатерина II в данном случае особо зверствовать не стала. Она сослала его сначала в Ревель (ныне Таллин), а потом на Украину к своему отцу гетману Кириллу Разумовскому. В новом, 1777 году граф Андрей был назначен дипломатическим посланником в Неаполе, а позже был послом в Дании, Швеции и Вене. Женился на графине Тюргейм и под ее влиянием перешел в католичество. Вступление на престол Павла I в 1796 году не изменило положения Разумовского – он по-прежнему оставался послом России в Австрии. И только когда перестал добросовестно исполнять свои обязанности и начал вести проавстрийскую политику, он был отозван со своего поста и опять сослан на Украину. Он прожил долго и умер в возрасте 84 лет в 1836 году. За связь с Натальей Алексеевной он никогда серьезно наказан не был – Павел I ему не мстил.
   Однако жизнь продолжалась. Павел, как ни странно, быстро утешился, но крепко запомнил данный урок. Этому, несомненно, поспособствовали откровения его бывшей жены, которые он почерпнул из ее любовных писем Разумовскому. Мать тоже сказала ему: «…мертвых не воскресить, надо думать о живых. Разве от того, что воображали себя счастливым, но потеряли уверенность, следует отчаиваться в возможности снова возвратить ее? Итак, станем искать эту другую».
   Кто же эта другая? Это была принцесса София Доротея-Августа Вюртембергская. Екатерина II уже давно присмотрела ее для сына, но, когда искали для Павла невесту, ей было только 14 лет. Конечно, в таком возрасте брак был невозможен, и, как выразилась сама Екатерина II, она «положила ее в карман». Теперь настало время претворять эти матримониальные планы в жизнь. Софии уже исполнилось 17 лет, и она вполне была готова к замужеству. Но вот незадача – она оказалась уже помолвлена с братом покойной Натальи Алексеевны, наследным принцем Людвигом Гессен-Дармштадтским. Ситуация складывалась пикантная, но, как только о ней узнал прусский король Фридрих II, которому София приходилась внучатой племянницей, все образовалось как нельзя лучше. Фридрих здраво рассудил, что лучше иметь свою родственницу в русских царицах, чем в каких-то занюханных гессенских принцессах. Жених легко возвратил данное ему слово (он был мотом и бесхарактерным человеком, притом весь в долгах) и в качестве вознаграждения утешился 10 тысячами рублей, презентованных Екатериной II.
   Акция по новой женитьбе Павла прошла стремительно. Уже через два месяца после гибели Натальи Алексеевны молодой вдовец отправился в Берлин за новой невестой. Берлин был в то время столицей Пруссии, и здесь Павел впервые встретился со своим кумиром – королем Фридрихом Великим. Фридрих II, понимая всю важность визита Павла, оказал ему пышный прием. Здесь он впервые увидел свою невесту и в очередной раз влюбился! Однако, будучи педантом и потерпев фиаско в первом браке, Павел решил подстраховаться и составил инструкцию для своей невесты, в которой писал: «Я не буду говорить ни о любви, ни о привязанности, ибо это вполне зависит от счастливой случайности; но что касается дружбы и доверия, приобрести которые зависит от нас самих, то я не сомневаюсь, что принцесса пожелает снискать их своим поведением, своей сердечной добротою и иными своими достоинствами». Еще он советовал ей, как вести себя со свекровью: «В отношении к императрице принцессе следует быть предупредительной и кроткой, не выказывать досады и не жаловаться на нее кому-то бы ни было; объяснение с глазу на глаз всегда будет наилучше…» Обязательным условием этой инструкции было знание русского языка.
   Принцесса София полностью оправдала его надежды. Павел писал матери: «Мой выбор сделан. Препоручаю невесту свою в милость вашу и прошу о сохранении ее ко мне. Что касается до наружности, то могу сказать, что выбором своим я не остыжу вас… Что касается до сердца ее, то имеет она его весьма чувствительное и нежное, что я видел из разных сцен между роднею и мной… Ум солидный ее приметил и король… Знания исполнена, и что меня вчера удивило, так разговаривает со мной о геометрии, отзываясь, что сия наука потребна, чтобы приучиться рассуждать основательно. Весьма проста в обращении, любит быть дома и упражняться чтением или музыкою, жадничает учиться по-русски, зная, сколь сие нужно и помня пример предшественницы ея…»
   Ну, что тут сказать – влюбленному юноше (а Павлу исполнилось только 22 года), только что пережившему семейную трагедию, конечно же, хотелось увидеть свой идеал в новой невесте. И он опять не замечал очевидного. У психологов есть такой прием – чтобы разговорить пациента, нужно настроиться на его «волну», то есть говорить о том, о чем ему интересно. Вот София и заговорила с ним о геометрии, чтобы заинтересовать своей особой олуха, зная, что Павел любит этот предмет. Голову даю на отсечение, что самой Софии геометрия была до лампочки. Если еще она говорила, повторяя интонации Павла, то это в современной науке называется нейролингвистическим программированием – иначе: управление сознанием. Семнадцатилетняя девушка действительно имела «ум солидный» и делала все, чтобы понравиться Павлу – наследнику русского престола. Зачем ей прозябать в каком-то германском карликовом Вюртемберге, ей нужна была великая империя, Россия, и она делала все, чтобы угодить Павлу, даже о геометрии рассуждать с умным видом. В этом сказывался комплекс неполноценности провинциальных принцесс. Хитра была София, ох хитра, и себе на уме… Это скажется впоследствии, а пока Павел был влюблен по уши и ничего не замечал.
   Вскоре принцесса Софья Доротея-Августа Вюртембергская прибыла в Царское Село. Екатерине II она тоже сумела понравиться. Вот что писала императрица: «Она именно такова, какую хотели… Кротость, доброта сердца и искренность выражается у нее на лице. Все от нее в восторге, и тот, кто не полюбит ее, будет не прав, так как она создана для этого и делает все, чтобы быть любимой. Словом, моя принцесса представляет собой все, что я желала, и вот я довольна».
   Принцессе Софии по условиям брачного договора пришлось принять православие; теперь она стала называться великой княгиней Марией Федоровной. В конце сентября 1776 года они с Павлом обвенчались. Она писала своей матери в Германию: «Великий князь – очаровательнейший из мужей… Дорогой мой муж – ангел. Я люблю его до безумия». Здесь она явно лукавила – как можно сумасбродного Павла, пусть и очаровательного, назвать ангелом? А любить урода «до безумия»? А то, что Павел был уродлив, не отрицает никто – достаточно взглянуть на его портрет. Лицемерка! Она вышла замуж по прямому расчету и хотела понравиться новой родне. Вот и вся тут «любовь-морковь».
   Перед свадьбой Мария Федоровна обратилась к Павлу с письмом следующего содержания: «Клянусь этой бумагой всю мою жизнь любить, обожать вас и постоянно быть нежно привязанной к вам; ничто в мире не заставит меня измениться по отношению к вам. Таковы чувства вашего навеки нежного и вернейшего друга и невесты». Это были не мимолетные слова 17летней девушки, и клятва была выполнена ею почти в полном объеме. Вот об этом «почти» мы позже поговорим…
   Современные историки-беллетристы утверждают, что Мария Федоровна «была тихой, скромной, сентиментальной женщиной, буквально созданной для семейного счастья и материнства». Для материнства – да. Забегая вперед, скажем, что родила Павлу десятерых детей (лишь одна дочь умерла в младенчестве). Прямо мать-героиня! Но скромной она никогда не была. Известный историк Натан Эйдельман приводил факты обратные – она была неискренней, лицемерной и властолюбивой женщиной. Многое в ее поступках было показным, театральным и нарочитым. «Я так люблю жить с моим мужем в унисон», – любила театрально восклицать она, подчеркивая тем самым, что они составляют одно целое. Мария Федоровна любила всем говорить о своей необыкновенной любви к мужу и о своей верности. Она часто подчеркивала свое целомудренное поведение и чистоту возвышенных чувств, но на самом деле она говорила все это напоказ. О том, что действительно было так, мы в дальнейшем подтвердим фактами.
   А пока Мария Федоровна поступила так же, как и покойная Наталья Алексеевна, – принялась командовать Павлом, управлять его сознанием и ревновать к любой юбке. Как любая другая жена-собственница, она руководствовалась принципом – Павел мой, и только мой. Однако у нее на этот раз ничего не получилось – это вам не о геометрии лясы точить. Управлять сознанием безумца (а многие считали Павла именно таким) – гиблое дело, поскольку его поступки непредсказуемы.
   А ревновать Павла было и впрямь за что. Еще при жизни Натальи Алексеевны ей во фрейлины была зачислена выпускница Смольного института благородных девиц Екатерина Нелидова (кстати, она была дальней родственницей Гришки Отрепьева – самозванца, которого мы знаем как Лжедмитрия I). Она родилась в 1758 году, была на год старше Марии Федоровны и, стало быть, придворной дамой стала в 18 лет. Это была невысокого роста веселая и бойкая девушка со смуглой кожей, темными волосами и черными глазами. Среди выпускниц Смольного института она выделялась своими артистическими способностями. Именно за это она и была пожалована Екатериной II во фрейлины, награждена тысячью рублей и бриллиантовым перстнем. Когда Наталья Алексеевна умерла, то фрейлина Нелидова по наследству досталась новой жене Павла – Марии Федоровне. Поначалу Павел не питал к Нелидовой никаких чувств и даже посматривал на дурнушку с некоторым неодобрением. Но постепенно Павел изменил свое отношение к девушке, обнаружив в ней достоинства и таланты, которых он раньше не замечал. Отныне она стала для него самым близким лицом и доверенным другом. Она стала фавориткой Павла Петровича. Разлюбил ли Павел при этом Марию Федоровну? Трудно сказать. Скорее, она не нашла с ним общего языка. А вот Нелидова нашла, и они стали друзьями. Многие злословили на этот счет, но любовь Павла к Нелидовой была чисто платонической.
   Новое увлечение Павла не замедлило сказаться на семейных отношениях – чем веселее и оживленнее была фаворитка, тем грустнее становилась Мария Федоровна. Во всех отношениях Катенька Нелидова была полной противоположностью великой княгине – ее веселые выходки, смех, милое воркование совершенно не соответствовали нордическому хладнокровию Марии Федоровны. Вначале увлечение мужа даже забавляло ее: вам нравятся дурнушки? Тем хуже для вас…
   Однако вскоре Мария Федоровна почувствовала, что ревность сжигает ее сердце. В ее душу закрались тревога и неуверенность. Накануне очередных родов она пишет одному корреспонденту: «Вы будете смеяться над моей мыслью, но мне кажется, что при каждых моих родах Нелидова, зная, как они бывают для меня трудны и что они могут быть для меня гибельны, всякий раз надеется, что она сделается женой Павла». Страсти накалились до такой степени, что Мария Федоровна решила пожаловаться на мужа своей свекрови Екатерине II. Но императрица была мудрой женщиной. Она подвела невестку к зеркалу и сказала: «Посмотри, какая ты красавица, а соперница твоя просто маленький монстр; перестань кручиниться и будь уверенна в своих прелестях». Мария Федоровна действительно была красивой – высокая блондинка с приятным лицом.
   Однако сплетни о взаимоотношениях Нелидовой с великим князем не утихали. Многие придворные считали, что Нелидова является любовницей Павла. Однако историки раскопали документ, не оставляющий сомнений в романтических отношениях Павла с Нелидовой. Сохранилось его письмо к матери, когда он тяжело заболел в 1790 году и врачи опасались за его жизнь. Вот оно: «Мне надлежит совершить пред вами, государыня, торжественный акт, как перед царицею, моей матерью, – акт, предписывающий мне моей совестью пред Богом и людьми: мне надлежит оправдать невинное лицо, которое могло бы пострадать, хотя бы негласно, из-за меня. Я видел, как злоба выставляла себя судьею и хотела дать ложные толкования связи, исключительно дружеской, возникшей между melle Нелидовой и мною. Относительно этой связи клянусь тем Судилищем, пред которым мы все должны явиться, что мы предстанем пред ним с совестью свободною от всякого упрека, как за себя, так и за других… Клянусь торжественно и свидетельствую, что нас соединила дружба священная и нежная, но невинная и чистая. Свидетель тому Бог». Как видим, Павел Петрович призывал Бога в свидетели, что между ними ничего не было. На смертном одре не врут! А еще Павел писал ей со шведской войны: «Знайте, что, умирая, буду помнить о вас».
   Сама Нелидова написала проще: «Разве вы были для меня когда-нибудь мужчиной? Клянусь вам, что с тех пор, как я к вам привязана, я этого никогда не замечала. Мне кажется, что вы мне – сестра».
   Как бы то ни было, но все современники и историки сходятся в одном – Екатерина Нелидова никогда не использовала отношения с Павлом в своих целях. Не просила у него ни денег, ни поместий. Лишь однажды, и то с большой неохотой, она приняла от него фарфоровый сервиз для завтрака и отказалась от приложенной к нему тысячи крестьянских душ.
   О характере их взаимоотношений можно судить из свидетельства полковника Саблукова, преданного Павлу человека. Вот что он писал: «Как-то раз, в то время, когда я находился во внутреннем карауле, во дворце произошла забавная сцена. Офицерская караульная комната находилась близ самого кабинета государя, откуда я часто слышал его молитвы. Здесь стоял часовой, который немедленно вызывал караул, когда император показывался в коридоре. Услышав внезапно окрик часового: «Караул, вон!», я поспешно выбежал из офицерской комнаты. Дверь коридора открылась настежь, и император, в башмаках и шелковых чулках, при шляпе и шпаге, поспешно вошел в комнату, и в ту же минуту дамский башмачок, с очень высоким каблуком, полетел через голову его величества, чуть-чуть ее не задевши. Император через офицерскую комнату прошел в свой кабинет, а из коридора вышла Екатерина Ивановна Нелидова, спокойно подняла свой башмак и вернулась туда же, откуда пришла. На другой день, когда я сменился с караула, Его Величество подошел ко мне и шепнул: «Друг мой, вчера у нас случилась размолвка».
   Не всякая фрейлина могла безнаказанно швыряться башмаками в наследника Российской империи!
   В течение целых пятнадцати лет Екатерина Нелидова оказывала огромное благотворное влияние на Павла и, по отзывам современников, даже «умела править и умом его, и темпераментом». Она считала, что Бог определил ей быть ангелом-хранителем Павла.
   В начале 1790х годов для Павла Петровича наступили тяжелые времена. Екатерина II, окончательно разочаровавшись в сыне, стала думать о передаче власти своему внуку Александру в обход Павла. С самого рождения воспитание старших сыновей Павла – Александра и Константина – шло под присмотром императрицы; родители от этого участия были отстранены. Государыня, чувствуя приближение своей кончины, даже стала готовить документы на этот счет. Павел с женой в это время проживал в Гатчине; там же обреталась и Нелидова. Павел каждую минуту ожидал опалы, ссылки, а может быть, и тюремного заключения. В такой ситуации ему как воздух требовалась поддержка своего «ангела-хранителя». Однако усиливавшееся влияние фаворитки вызвало противодействие со стороны Марии Федоровны. Окружение Павла раскололось на две группировки – сторонников Нелидовой и жены Павла. Победила партия Нелидовой. Обращения Марии Федоровны к императрице не помогали. Павел стал избегать общения с женой и все время проводил в обществе своей подружки. Но и сама Нелидова была благородной женщиной – постоянные разлады в семье, истерики Марии Федоровны вынудили ее сложить с себя полномочия фрейлины и в 1793 году вернуться в Смольный. Павел тяжко переживал по этому поводу и упросил свою мать разрешить бывать Катеньке у него. Сначала так и было, но потом Нелидова узнала, что Павел увлекся фрейлиной Беригиной, потом Алымовой, и перестала навещать его. Как видно, характера Нелидовой было не занимать!
   Екатерина II умерла в ноябре 1796 года. Документы, отстранявшие Павла от престола, были уничтожены. Однако остались другие документы, из которых Павел узнал, что его жена, Мария Федоровна, вступила в сговор со свекровью и тоже хотела, чтобы царствовал Александр, а она была бы при нем регентшей. Такого предательства Павел простить не мог. Скандал получился грандиознейший! Однако нужно было соблюдать приличия, и Мария Федоровна осталась при дворе. Времена, когда неверных жен постригали в монастырь, канули в Лету.
   И еще одно, чем Павел был недоволен. Он с 1780х годов жил в Гатчине, занимаясь своими военными делами, а Мария Федоровна – в Павловске, где украшала дворец и занималась дочерьми. Считается, что супружеские отношения у них прекратились в 1788 году, после тяжелых родов дочери Екатерины – очаровательной курносенькой малютки. От кого же тогда рожала следующих детей Мария Федоровна? Например, дочь Ольгу, родившуюся в 1792 году? Судя по тому, в какой ярости находился Павел, ребенок был не от него. Он совершенно ясно приказал своей свите: «Уважение к Нелидовой, презрение к великой княгине». Известно письмо Павла, датированное 1800 годом, своему другу Ф. Растопчину: «Дражайший Федор Васильевич!.. Сегодня для меня священный день памяти в бозе почившей цесаревны Натальи Алексеевны, чей светлый образ никогда не изгладится из моей памяти до моего смертного часа. Вам, как одному из немногих, которым я абсолютно доверяю, с горечью признаюсь, что официальное отношение ко мне цесаревича Александра угнетает. Не внушили ли ему пошлую басню о происхождении его отца мои многочисленные враги? Тем более грустно, что Александр, Константин и Александра мои кровные дети. Прочие же?.. Бог весть!.. Мудрено, покончив с женщиной все общее в жизни, иметь от нее детей. В горячности моей я начертал манифест «О признании сына моего Николая» незаконным, но Безбородко умолил меня не оглашать его. Но все же Николая я мыслю отправить в Вюртемберг, к «дядям» с глаз моих: гоф-курьерский ублюдок не должен быть в роли российского великого князя – завидная судьба! Безбородко и Обольянинов правы: ничто нельзя изменить в тайной жизни царей, раз так предположил Всевышний. Дражайший граф, письмо это должно остаться между нами. Натура требует исповеди, и от этого становится легче жить и царствовать. Пребываю к Вам благосклонный Павел». Поясним: Безбородко тогда был канцлером Российской империи, а Обольянинов – генерал-прокурором. Эти люди давали Павлу умные советы. А то, что Павел I решил «поплакаться в жилетку» своему старинному другу – в этом нет ничего удивительного: он был живым человеком и ничто человеческое ему не было чуждо. Из этого письма видно, как он переживал измену жены. И это в то время, когда она афишировала свое целомудренное поведение и объявляла себя чуть не святой в этом отношении.
   Причиной измены Марии Федоровны могла быть фаворитка Нелидова. Но Павел говорил, что его с Нелидовой связывают чисто платонические отношения, и требовал от жены монашеского образа жизни. Она выдержала три года, а потом завела себе любовника. Некоторые историки утверждают, что мысль изменить Павлу ей подала сама Екатерина II во время известной сцены у зеркала, когда Мария Федоровна пришла жаловаться на неверность мужа. Якобы императрица уже тогда подумывала передать власть внуку Александру в обход Павла – чем хуже для великого князя, тем лучше для Екатерины. По-моему, это чушь. Чтобы мать специально подговаривала невестку изменять мужу? Ни за что не поверю! Какой бы ни была Екатерина II, но все же она была матерью, а мать сыну зла не пожелает! Это сама Мария Федоровна позволила себе измену и распутство, не без отрицательного воздействия Нелидовой, конечно. Мы просто живем в другое время, а тогда, в XVIII веке, среди королей, императоров и знати вообще было принято заводить себе любовников и любовниц (муж себе, а жена себе), и никто в этом большой беды не видел. Нравы были такие, «гламурный» век, понимаешь! Некоторые мужья мирились с любовниками жен, а некоторые – нет. Павел, как видно, был из числа последних. Он считал себя благородным рыцарем «без страха и упрека», чисто платонически любящим свою прекрасную Дульцинею (Нелидову), а жену – изменницей, которая рожала детей от придворных. Заметим, что Нелидова никогда не была в «интересном положении», тогда как императрица была постоянно беременной. Восприятия у супругов были разные – Павел пребывал в романтических мечтаниях, соблюдал свой кодекс чести, а Мария Федоровна желала чисто плотской любви. Она прежде всего была женщиной. Молодой (ей было тогда чуть за сорок) и привлекательной. Вот только не надо ей было трубить на всех углах о своей невинности, притворяясь тихой овечкой.
   Сначала ее любовником был статс-секретарь Сергей Муханов. Он был моложе Марии Федоровны на три года и всегда был у нее под рукой, так сказать. Достоверно известно, что она родила от него дочь Ольгу в 1792 году. Девочка через три года умерла. Потом Мария Федоровна сменила Муханова на 23летнего красавца гоф-курьера Данилу Бабкина. Ему она родила в 1795 году дочь Анну, а в 1796 году – сына Николая, которые были похожи на Бабкина как две капли воды. Это его Павел называл «гоф-курьерским ублюдком», а поди ж ты – он стал императором Николаем I, который и продолжил династию Романовых.
   Итак, Екатерина II умерла. Великий князь Павел Петрович стал императором Павлом I. Из 42 прожитых им лет он 34 года ждал этого момента. Ждал и боялся. Теперь бояться было нечего, и он стал править по своему разумению. Лучшим устройством государственного механизма он считал армию, и Россия превратилась в кордегардию. Мы не станем рассуждать, справедливым ли государем он был, правильные ли решения принимал, – это не входит в наши планы. Отметим только, что он никого не казнил, а видно, зря – его убили. Но речь идет все же о любви, а не павловских преобразованиях. Отметим лишь, что характерной чертой Павла была рыцарственность. У него были высоко развиты понятия о чести, долге, достоинстве и великодушии, до предела обострено чувство справедливости. Его попытки насильно вложить в общество доброту и милосердие выдают в нем любимого им Дон Кихота. Наполеон так и назвал Павла: «Русский Дон Кихот». Однако средневековое рыцарское сознание Павла не соответствовало тому времени, в котором он жил. Герцен высказался проще: «Павел I являл собой отвратительное и смехотворное зрелище коронованного Дон Кихота». В чем и была его беда. Еще он по-прежнему торопился жить. Всякое промедление в выполнении приказаний вызывало в нем гнев. Изнеженное гвардейское офицерство ненавидело Павла, но простой народ любил его.
   Первой, кто на коленях присягнул ему с детьми, была Мария Федоровна. Однако Павел удивил всех, присовокупив к присяге старшего сына Александра следующий пункт: «И еще клянусь не посягать на жизнь государя и родителя моего». Он и сына боялся, что и подтвердилось в 1801 году.
   Итак, после своего воцарения Павел I стал уговаривать Нелидову вернуться к нему. Она некоторое время раздумывала, а потом согласилась. Более того, они помирились с Марией Федоровной и стали выступать одним фронтом против непредсказуемого Павла. Обе женщины, и вместе и порознь, пылись благотворно воздействовать на императора. Сумасбродный Павел был скор на расправу. Мемуаристы приводят примеры заступничества Екатерины Нелидовой за некоторых лиц или выступления против какого-нибудь нелепого распоряжения императора. Наиболее известна история, когда он хотел упразднить орден Святого Георгия, наиболее чтимую воинскую награду. Наша героиня дважды упрашивала его не делать этого. Помимо этого, она заступалась за саму Марию Федоровну – как мы уже писали выше, Павлу было за что неодобрительно относиться к ней. Она была одной из немногих, кто мог сдерживать его гнев. «Когда он что-нибудь хочет, спорить с ним не решается никто, ибо возражения он считает бунтом. Случается, что потом императрица, чаще же мадемуазель Нелидова или обе вместе укрощают его, но бывает это редко», – отмечал лейб-медик Павла. Она называла императора «Павлушкой». Говорили, что Екатерина Нелидова была в те годы «владелицей двора». Ее почитали как первую персону при Павле, перед ней заискивали. Хвалить ее красоту было как-то неудобно, поэтому вельможи восхищались танцевальными способностями Екатерины – а танцевать она любила. В угоду ей, любившей зеленый цвет, Павел приказал одеть придворных певчих в изумрудные одежды.
   Все складывалось вроде бы благополучно. Павел гневался, а Мария Федоровна с Нелидовой укрощали его гнев – в общем, все как всегда. В какой-то момент она даже уговорила мужа вернуться к супружеским обязанностям, в результате которых у нее родился в 1798 году сын Михаил.
   Однако в один момент все пошло прахом. В 1797 году на одном из балов в Москве Павел обратил внимание на двадцатилетнюю девицу Анну Лопухину. Это вызвало, по замечанию современников, «некоторое волнение» у Марии Федоровны и Нелидовой. Тогда эта мимолетная встреча последствий не имела. Но брадобрей Кутайсов, хитрый и честолюбивый человек, страдавший от того, что при воцарении Павла его обошли наградой, затеял интригу, приведшую к падению Нелидовой и отстранению Марии Федоровны на задний план. Он про себя отметил внимание Павла к Лопухиной и взял это на заметку. Весной 1798 года Павел I опять поехал в Москву. Во время этой поездки Кутайсов стал исподволь внушать императору, что Нелидова, мол, много себе позволяет, а Мария Федоровна так вообще руководит им. Мнительный Павел согласился с ним и клюнул на наживку. Между тем Павел опять на балу встретил Лопухину. Та ходила за ним как привязанная и смотрела ему в рот. Кто-то сказал Павлу, что девица из-за него совсем голову потеряла. И вот уже Кутайсов договаривается с мачехой Анны о переезде падчерицы в Петербург и переводе ее отца, сенатора Лопухина, в Северную столицу на обер-прокурорскую должность. Анну Лопухину Павел определил во фрейлины своей жене. Кутайсов был пожалован в графское достоинство. Все это, конечно, не ускользнуло от внимания Марии Федоровны и Нелидовой. Они выехали государю навстречу и «были поражены переменою его отношения к ним». Обе женщины пытались остудить пыл императора, но куда там! Влюбленный дурак и слушать ничего не хотел. Тогда Мария Федоровна послала сопернице угрожающее письмо, которое тут же было перехвачено и передано Павлу. Император страшно разозлился, и между супругами произошел «крупный разговор», в результате которого он выгнал ее из-за стола. Мария Федоровна поняла, что Павла уже не остановить, и просила его лишь об одном: относиться к ней вежливо «при публике». Летом 1798 года скандальное объяснение повторилось опять, но уже в присутствии сына Александра. Он буквально защитил мать «своим телом», а разгневанный Павел в конце концов запер Марию Федоровну в своей комнате на три часа. Императрица горько рыдала. Затем в атаку на Павла кинулась Нелидова. Она начала упрекать его за такое обхождение с императрицей. Разойдясь в припадке гнева не на шутку, Екатерина стала клеймить Павла за его скоропалительные распоряжения, вызывавшие ропот и недовольство подданных. Она называла Павла тираном и даже палачом.
   Император, уже подготовленный Кутайсовым к разрыву с Нелидовой, прогнал ее из дворца и распорядился, чтобы к нему ее больше не пускали. Тогда она написала письмо, в котором напоминала Павлу, что всю жизнь посвятила исключительно любви к нему, а почестей и наград не искала. Екатерина прямо обвиняла Кутайсова в своем очернении. Заступилась она и за Марию Федоровну. Ответа на это послание она так и не получила и в том же году уехала в Эстляндию. При этом от гнева императора пострадали близкие ей люди – были сняты со своих должностей. Вернулась в Петербург Екатерина Нелидова только в 1800 году, поселилась в Смольном монастыре и больше при дворе не появлялась.
   Считается, что гибель Павла напрямую связана с падением Нелидовой и умалением влияния на царя со стороны Марии Федоровны. Если они пытались хоть в какой-то мере удержать Павла от необдуманных поступков, говорили ему правду, то теперь он окружил себя одними лизоблюдами и раболепствующими вельможами. Которые к тому же замышляли цареубийство! Бедный Павел! Он стал жертвой женщины, которая его абсолютно не любила и была вдвое моложе его. К сожалению, так в жизни бывает – седина в бороду, а бес в ребро.
   Аннушка Лопухина была писаной красавицей – большие черные глаза, черные как смоль волосы, прекрасные зубы, приятный рот, маленький вздернутый носик… Павел влюбился в нее по уши. «Эта была любовь времен рыцарства», – писал Растопчин. Об этом Павел не раз говорил своему старшему сыну Александру, признаваясь, что когда он слышит ее имя, то испытывает учащенное сердцебиение. Если это так, а кто влюблялся, тот знает, что при упоминании обожаемого им предмета сердце заходится в бешеном ритме, Павел действительно любил эту девушку. Смена фавориток произошла мгновенно – 5 сентября 1798 года Нелидова уехала в Эстляндию, а уже на следующий день Анна поселилась в Зимнем дворце. Она не вмешивалась в политику, но нередко ходатайствовала перед императором о прощении людей, познавших гнев Павла в минуты его «дурного настроения». При этом Лопухина прибегала к чисто женским хитростям – капризничала, плакала, вынуждая Павла уступить ее просьбам. Это вам не Екатерина Нелидова, которая резала правду-матку в глаза императору!
   Униженная Мария Федоровна с дочерьми в угоду Павлу были вынуждены оказывать знаки внимания Лопухиной и общаться с ней со всей предупредительностью. Когда Павел наконец-то стал гроссмейстером Мальтийского рыцарского ордена в 1798 году (наконец-то он стал настоящим рыцарем!), он тут же возвел Анну Лопухину в кавалеры Мальтийского креста (вообще-то чисто мужской награды) и ездил с ней дважды в день по городу в карете, украшенной изображениями этого ордена. Он подарил ей большой дом на Дворцовой набережной. Переменил любимый зеленый нелидовский цвет на малиновый, который нравился Лопухиной. Если в 1799 году Павел издал указ, запрещающий танцевать вальс как неприличный танец, то теперь разрешил его вновь, в порядке исключения, так сказать, потому что Анне Лопухиной очень нравился этот танец. Павел очень любил мистику и всякие символы; узнав, что имя Анна переводится с древнееврейского как «благодать», он приказал поместить слово «Благодать» на знамена всех полков, гренадерские шапки солдат и назвал вновь спущенный фрегат этим именем. После этого офицеры мрачно шутили, что буквально ходят под именем фаворитки Павла Петровича.
   Как мы уже отмечали выше, Анна не любила императора, и Павел чувствовал это. Однажды он заподозрил, что его фаворитка испытывает нежные чувства к одному из его флигель-адъютантов, молодому графу Александру Рибопьеру, и, как честный человек, предложил ей выйти за него замуж. Аннушка наотрез отказалась от подобной партии. Тогда Павел произвел молодого красавца в действительные камергеры и отослал его в Вену сотрудником русской миссии сверх штата. Однако Павел не оставлял попыток устроить личное счастье своей возлюбленной и вскоре произошел следующий случай. Александр Васильевич Суворов тогда воевал против французов в Италии и в своем рапорте императору сообщил список убитых и раненых офицеров. Как только Павел упомянул имя раненого князя Павла Гагарина, Анна Лопухина очень смутилась. Государь заметил это и потребовал объяснений. Она бросилась перед ним на колени и рассказала, что они знакомы с князем, ее ровесником, еще с Москвы и что он в нее влюблен и Анна разделяла это чувство. Они, оказывается, даже тайно обвенчались перед отъездом князя в Италию. Павел и в этом случае повел себя по-рыцарски великодушно – как только князь Гагарин прибыл в Петербург, он решил поженить их. Свадьба состоялась в 1800 году, и теперь Анна Лопухина стала княгиней Гагариной.
   Надо отметить, что их отношения с Лопухиной опять же были платоническими, хотя Павел и рассчитывал на большее. Он не прекратил своих домогательств к Анне и приказал ей перебраться во вновь построенный Михайловский замок. Она вынуждена была подчиниться, расставшись с мужем. Анна сопротивлялась возможной близости с Павлом; из-за этого у них не раз возникали стычки. Ее поместили в комнатах, расположенных под императорским кабинетом, в которые вела винтовая лестница. Их отношения закончились в день убийства Павла в ночь на 12 марта 1801 года. С приходом к власти Александра I князь Гагарин с женой был направлен посланником в Сардинское королевство. В 1803 году они вернулись в Россию. Анна не намного пережила Павла – она скончалась в 1806 году от послеродовой горячки. Ей было всего 28 лет.
   А Екатерине Нелидовой была написана на роду долгая жизнь. Узнав о гибели Павла, она в одночасье поседела, ее лицо покрылось морщинами; из просто смуглого оно превратилось в желтовато-свинцовое. Она так и не вышла замуж и тихо проживала в Смольном монастыре. Скончалась Екатерина Нелидова в возрасте 81 года в 1839 году.
   Павел I был страстно увлечен двумя своими фаворитками. Причем их отношения были романтическими, дружескими, хотя Павел и пытался перевести их в другое русло, но из-за своей рыцарственности не смел. Нелидова по-своему любила Павла и была для него добрым «ангелом-хранителем». Анна Лопухина, наоборот, не любила его, но воспользовалась представившимся ей «случаем».
   Последним увлечением Павла была фрейлина Юрьева, которая, уже после смерти императора, в 1801 году родила ему дочь Марфу Мусину-Юрьеву. Малышка в том же году умерла.
   Итак, император Павел I был убит заговорщиками в марте 1801 года, в числе которых был и его родной сын Александр. Знала ли императрица о заговоре? Бог весть… Мы думаем, что догадывалась. Интересно поведение Марии Федоровны после убийства. Она устроила настоящий бунт! «Ich will regieren!» (Я хочу править!) – кричала она по-немецки. Она отказалась присягать сыну Александру, новому императору. Сын в страхе покинул Михайловский замок, в котором бушевала его мать. Она делает три попытки ворваться в спальню Павла I, где произошло убийство. «Вытащите вон эту бабу!» – кричат цареубийцы. Затем она попыталась прорваться на балкон, чтобы обратиться к войскам, – все тщетно. Ее опять не пускают в спальню – и она дерется с офицерами! Наконец ее впустили, и она упала на тело Павла, картинно зарыдав. На все притязания Марии Федоровны самой возглавить государство генерал Беннигсен ответил коротко: «Не ломайте комедию, мадам!» Александр I приказывает ей явиться в Зимний дворец – она отказывается. Она все бродила, как потерянная по Михайловскому замку, пока Беннигсен не запер ее в какой-то комнате. В итоге она успокоилась, надела траур и признала Александра I императором. Современники находили, как мы уже писали, что в этой скорби по убитому мужу было немало показного, театрального и нарочитого. Чтобы подчеркнуть свою скорбь, Мария Федоровна тут же заказала художнику Кюгельхену изобразить себя в трауре.
   Похожая ситуация сложилась и в междуцарствие 1825 года, когда Александр I умер, а Николай I еще не принял власть. Произошло восстание декабристов. Тогда Мария Федоровна тоже захотела править сама, но была осажена примерно теми же словами, которые произнес генерал Беннигсен. По версии некоторых историков, Мария Федоровна была центральной фигурой в заговоре декабристов, но это уже другая история. Властолюбивая была женщина!
   После всего этого она уже не претендовала на власть, занялась благотворительностью и умерла в 1828 году. За два года до своей кончины вдовствующая императрица разобрала все свои бумаги и завещала сыновьям сжечь их, не читая, а некоторые положить в гроб. Николай I писал своему брату Константину: «По ее приказанию я должен был лично сжечь целый ящик, наполненный серий томов, родом воспоминаний или дневника, писанных ею собственноручно, из года в год, восходящих до семидесятых годов и оканчивающихся около 1800 года. Признаюсь, что меня это очень огорчило…» Какие тайны скрывались в ее дневниках? Об этом мы не узнаем никогда…
   Эпоха императора Павла I закончилась. Долгих 34 года он был великим князем, предавался рыцарственным мечтаниям, а правил всего 4 года 4 месяца и 4 дня.

Плешивый щеголь
(великий князь Александр Павлович)

   «Властитель слабый и лукавый,
   плешивый щеголь, враг труда,
   нечаянно пригретый славой,
   над нами царствовал тогда…»
А. С. Пушкин

   Александр Сергеевич Пушкин, как известно, был знатоком человеческих душ, и в этих его строках об императоре Александре I отразилась вся суть его царствования. А каким он был во время своей молодости, будучи великим князем? Какие страсти его обуревали? Постараемся разобраться.
   Александр Павлович родился в 1777 году и сразу же был отобран Екатериной II у своих родителей – цесаревича Павла и Марии Федоровны – себе на воспитание. К моменту рождения внука императрица поняла, что передавать власть сумасбродному сыну Павлу нельзя, и стала готовить Александра к государственной деятельности, надеясь, что он заменит на троне отца. Она назвала его Александром в честь Александра Невского.
   Обучение Александра проходило под руководством швейцарца Лагарпа, поклонника разных политических свобод, как сказали бы сейчас, человека, разделяющего общеевропейские ценности. Он читал с ним Вольтера, Дидро и Руссо, в результате чего этот «общечеловек» не смог дать Александру сколько-нибудь серьезных знаний ни в одной из областей человеческой деятельности. Так, учил его разным пустым умствованиям выживших из ума стариков, оторванных от жизни. Учение Лагарпа было слишком отвлеченным для юноши. «Оно скользило по поверхности его ума, не проникая вглубь», – писал современник. Он, конечно, знал языки: это было обязательно, но его учили всему и одновременно ничему – галопом по Европам. В результате образование Александра оставляло желать лучшего. В детстве мальчик напоминал купидона – был кроток, добр, весел и любил всем нравиться (последнее качество Александр сохранил до конца жизни). Окруженный с детства толпой лизоблюдов, источавших ему похвалы, он никогда не сомневался в своей неотразимости и занимался самолюбованием.
   Современники отмечали, что Александр был натурой двуличной, лицемерной и честолюбивой. Историки эти проявления характера Александра объясняют тем, что он вынужден был лавировать между бабкой, Екатериной II, и отцом Павлом Петровичем, у которых были совершенно противоположные взгляды на жизнь. Это якобы заставляло мальчика приспосабливаться, врать, хитрить, двоедушничать, скрытничать и лицемерить. Однако мне кажется, что это не так – он такой был с рождения. Генетически. Его брат, Константин, например, рожденный двумя годами позже, обладал совершенно другим характером, хотя тоже вынужден был лавировать между Екатериной II и своим отцом. Так или иначе, но Александр сызмалу был отъявленным лицемером; этим же и закончил свою жизнь, запутав династическую ситуацию донельзя, чем вызвал восстание декабристов. Хорошо еще, что обошлось малой кровью…
   Но это будет позже, а пока 15летнего Александра бабушка решила женить. Смысл ее действий был таков: «Сперва мы женим Александра, а там, со временем, и коронуем его…» Екатерина II, чувствуя старость, решила рано женить внука, чтобы посадить его на трон. Женатый парень тогда считался совершеннолетним. Присматривать ему невесту Екатерина начала еще 1790 году. Перебрав многочисленных немецких принцесс, она обратила внимание на шестерых дочерей маркграфа Людвига Баденского. С их матерью, Амалией, Екатерина была уже знакома. В предыдущем очерке о Павле I мы рассказывали, что в невесты ему привезли на выбор трех гессенских принцесс – Луизу, Вильгемину и Амалию. Павел выбрал Вильгемину, которую назвали Натальей Алексеевной, а остальных принцесс Екатерина II отправила обратно в Германию, дав им по 50 тысяч рублей на приданое. Вот эта Амалия на русские деньги вышла замуж за Людвига Баденского и родила ему шесть дочерей. Этих-то дочерей Амалии и присмотрела императрица в невесты своему любимому внуку. На разведку был послан граф Румянцев с приказом «поприлежнее узнать нрав, склонности и, буде можно, о душеных свойствах и понятиях старшей принцессы, такожде о здоровом ее телесном сложении». Старшей дочерью Амалии была Луиза-Августа 11 лет. Граф Румянцев точно выполнил инструкции Екатерины, дал о девочках благоприятный отзыв и провел переговоры с их родителями. Те отнеслись к матримониальным планам императрицы одобрительно (еще бы!), и Екатерина II решила пригласить двух дочерей Амалии приехать вместе с ней в Петербург на смотрины. Однако Амалия уперлась – она не желала испытывать того унижения, которое пережила в 1773 году, когда в жены Павлу выбрали не ее, а ее сестру, и наотрез отказалась ехать в Россию. Тогда Екатерина нашла выход – послала за девочками (Луизой и Фредерикой) графиню Шувалову. Та инкогнито и привезла их в Петербург в 1792 году.
   Так принцессы Баденские оказались в столице России. Бабка не спешила посвящать внука в свои планы и сказала ему, что, мол, французская революция угрожает Бадену и она решила забрать девочек себе на воспитание, к тому же она хорошо знакома с их матерью. На самом деле она наблюдала – какая из принцесс понравится больше всего Александру. Она познакомила их с внуками – Александром и Константином и их родителями – Павлом с Марией Федоровной. Александр уже стал догадываться, зачем в Петербург приехали баденские принцессы. Ему понравилась старшая из них – Луиза. Примерно через полтора месяца во время игры в почту они обменялись записками. Александр писал, что по приказанию родителей любит Луизу, и спрашивал, может ли она ответить на его чувства и можно ли будет надеяться, что выйдет за него замуж. «Я, тоже на клочке бумаги, ответила ему утвердительно, добавив, что повинуюсь желанию моих родителей, приславших меня сюда», – вспоминала впоследствии Луиза.
   Такое вот оригинальное объяснение в любви – «по приказанию родителей». Отметим, что принцип «стерпится – слюбится» здесь не прошел: Александр с Луизой в супружеской жизни оставались так же далеки друг от друга, как и в первый день их знакомства. Но ничего не попишешь – объяснение состоялось, и с этого момента на юношу и девушку стали смотреть как на жениха и невесту. Для брачной жизни они были совсем юны, и поэтому свадьбу отложили на год. Сестру Луизы – Фредерику, которую отверг Александр, в том же 1792 году отправили домой.
   Прошел год, и был назначен день свадьбы. Екатерина II через одну из своих придворных дам «просветила» юного Александра, в чем заключаются его супружеские обязанности, и та даже на практике показала, как это делается. А придворные врачи императрицы доложили ей, что принцесса стала половозрелой. Перед свадьбой состоялся переход Луизы Баденской в православие, в результате которого она получила новое имя. Теперь она стала называться великой княгиней Елизаветой Алексеевной. Свадьба состоялась в сентябре 1793 года, и новобрачные вступили в семейную жизнь. Для них Екатерина II отвела в Зимнем дворце лучшие покои.
   Между тем поведение Александра с женой оставляло желать лучшего. Елизавета Алексеевна писала, что «его высочество… показывал много детского». Он вел себя с женой по-мальчишески – трепал за волосы, дергал за уши, дразнил, сердил, то есть поступал как с товарищем по играм. Если Елизавета Алексеевна для своих лет была хорошо образована, то Александр, наоборот, ничего для этого не хотел делать, ленился и даже «книги брать в руки» отказывался. Он считал, что раз его женили – то он уже взрослый человек, а потому дальнейшая учеба ему ни к чему. При этом он «держал себя весьма непристойно своему сану». Эта разница между супругами впоследствии сказалась самым роковым образом.
   Шестнадцатилетний парень жаждал любви во всех ее проявлениях, а четырнадцатилетняя супруга могла ответить ему лишь детской «нежностью». И Александр пустился во все тяжкие, благо для бабушкиного двора это проблемы не составляло. Он связался с молодым князем Голицыном, с которым проводил время в кутежах и интимных развлечениях с женщинами. Симпатичный великий князь не знал отказа: он познал объятия и фрейлин двора, и простых цыганок. Побесились они на славу, отдали, так сказать, дань наслаждениям «золотой молодежи». Елизавета Алексеевна чувствовала себя оскорбленной.
   Екатерина II подарила молодым Александровский дворец в Царском Селе, где они проводили лето. Елизавета хорошела день ото дня. И тут грянул гром – за ней стал волочиться любовник императрицы Платон Зубов. Прелести Елизаветы Алексеевны произвели на него сильное впечатление, и он усиленно оказывал ей знаки внимания. Это заметил даже недалекий Александр. «Зубов влюблен в мою жену», – сказал он придворным. Чувства фаворита Екатерины II к великой княгине вскоре стали известны всему двору. Это поставило Елизавету Алексеевну в очень трудное положение: быть любезной с Зубовым – значит дать ему повод надеяться на взаимность; быть с ним холодной – значит навлечь на себя гнев императрицы. Зубов, конечно же, не любил Елизавету – его мечтой было как можно скорее затащить ее в постель, чтобы потом похвастаться очередной своей победой. Это все, на что был способен этот мерзавец. И Елизавета нашла выход – она предпочла не замечать проявлений «любви» Платона. В таком двусмысленном положении прошел почти год – Зубов атаковал, а Елизавета якобы ничего не замечала. В конце концов Екатерина II обратила внимание на «неприличное ухаживание» своего любовника за Елизаветой и устроила ему изрядную головомойку, после которой Зубов отстал. Великая княгиня вздохнула спокойно.
   Александр тоже был уязвлен в самое сердце. Какой-то Платон Зубов, ухаживания которого, конечно, не были приятны юной принцессе, в глазах его жены значил больше, чем собственный 17летний муж! Так наметилась первая трещина в их отношениях.
   В 1796 году умерла Екатерина II, строгая, но справедливая, и к власти пришел отец Александра – эксцентричный император Павел I. Первое время он даже благоволил невестке, которая напоминала ему первую жену Наталью Алексеевну (ее тетку). Однако потом Павел I переменил свое отношение к ней, и виной тому стало рождение внучки императора. Когда в мае 1799 года новорожденную Марию статс-дама принесла показать Павлу, тот удивленно воскликнул: «Сударыня, полагаете ли вы, что у блондина мужа и блондинки жены может быть ребенок брюнет?» Статс-дама смешалась и смогла только вымолвить: «Государь, Бог всемогущ». Ага, Бога тут еще не хватало! Якобы он сотворил Елизавете младенца. На Бога можно валить все что попало, но не до такой же степени! Прямо непорочное зачатие какое-то! А чисто земные обстоятельства были таковы – среди придворных давно ходили слухи, что в Елизавету Алексеевну влюблен поляк Адам Чарторыжский. Придворные кумушки тщательно обсосали эту тему и пришли к выводу, что ребеночек-то от него!
   Так началась эта таинственная история о любви Елизаветы Алексеевны и князя Адама. К сожалению, правды в этой истории мы никогда не добьемся. Вопервых, как и всякая замужняя женщина, Елизавета была вынуждена скрывать эту связь. Вовторых, об этом могли рассказать ее дневники, однако их сжег, перечитав, Николай I.
   Факты были таковы. После третьего раздела Польши, когда основная часть ее земель вошла в состав Российской империи, Екатерина II решила привлечь родовитых поляков к себе на службу. Чарторыжские были польскими аристократами – отец Адама даже был одно время претендентом на польский трон. В 1795 году братья Адам и Константин Чарторыжские прибыли в Петербург, где им было даровано придворное звание камер-юнкеров. Придворная жизнь позволила им сблизиться с наследником и его женой. Александр и Адам стали закадычными друзьями настолько, что Александр даже предложил своему другу поселиться вместе с ними в Царском Селе. Увидев жену своего друга Елизавету Алексеевну, князь Адам был очарован ею и не скрывал этого. Полагают, что между ними возникла самая настоящая любовная страсть.
   История повторилась – в свое время Павел разрешил графу Разумовскому жить в соседних покоях со своей женой Натальей, и что из этого получилось? А получился ребеночек, тоже, кстати, девочка. Вот и Александр повторил ошибку отца – пригласил Чарторыжского погостить в Александровском дворце, а тот наставил ему рога. Нет, нельзя друзей подпускать близко к своим женам, мужики!
   Как бы то ни было, а слухи о безнравственном поведении Елизаветы Алексеевны продолжали циркулировать на протяжении ста лет, пока за дело не взялся историк великий князь Николай Михайлович (внук Николая I). Он написал капитальный труд о Елизавете Алексеевне, в котором назвал все это инсинуациями и ложью, приводя мемуары придворных дам той поры. В полемику с ним вступил польский профессор Соломон Ашкенази, отъявленный русофоб. Ему, конечно, было лестно, что рога Александру наставил его земляк. В качестве аргумента он привел мемуары французского посла барона де Баранта. Барон фантазировал, что Александр тяготился своей женой и предложил ей «возвратить друг другу свободу». Они даже подписали на эту тему соглашение, которым Елизавета незамедлительно и воспользовалась, выбрав в качестве любовника Адама Чарторыжского. Александр якобы даже покровительствовал этой связи.
   Нелепость этой выдумки очевидна – барон собирал все сплетни, которые ходили по Петербургу среди аристократии, и скрупулезно записывал их. Такая у него была работа. Хотя Александр и был страшным циником, он бы никогда не додумался заключить с женой какое-либо соглашение насчет свободы секса. Нравы были не те. В XVIII веке можно было и без соглашения заниматься любовью с чужими мужчинами, а не только с мужем. Это надо знать.
   Сама же Елизавета Алексеевна так однажды высказалась графине Головиной: «Я предпочитаю быть одной, чем ужинать наедине с князем Чарторыжским. Великий князь (Александр) уснул на диване, а я убежала к себе…» В том смысле, что между ними ничего не было. Может, это и так, тем паче что сам князь Адам в своих мемуарах даже не намекнул о своих отношениях с Елизаветой. Вероятно, берег честь дамы, что называется. Но, как говорится, «не пойман – не вор».
   Как относился к этому сам Александр – неизвестно, но, судя по дальнейшей его дружбе с Адамом, он не верил в измену жены. А может, ему было все равно: у такого лицемера уж точно «чужая душа – потемки».
   Иначе к этому отнесся император Павел I: после рождения внучки с Елизаветой Алексеевной он не разговаривал три месяца, а князя Адама Чарторыжского услал с дипломатической миссией в Сардинское королевство. Прикол Павла I заключался в том, что Сардинии как государства в тот момент уже не существовало – она была захвачена французами, а сардинский король сбежал в Рим.
   А что же яблоко раздора – малышка Мария? Она была слабеньким ребенком и через год после своего рождения, в 1800 м, скончалась. Так закончилась эта загадочная любовная история с князем Чарторыжским. Было ли что между ними или не было – тайна сия велика есть, а осадок, как говорится, остался.
   Современные беллетристы от истории рассказывают еще об одном увлечении Елизаветы Алексеевны: «Возможно, это обстоятельство (смерть Марии) подтолкнуло великую княгиню к отношениям с графиней В. Н. Головиной, выходящим за пределы чисто женской дружбы. Когда об этом «романе» стало известно Александру Павловичу, он не преминул объясниться с женой». На что они намекают? Что Елизавета Алексеевна была еще и лесбиянкой? Читаем дальше: «Однако история Александра Павловича и его сестры великой княжны Екатерины Павловны получила скандальную известность. Она была моложе старшего брата на одиннадцать лет, но их отношения явно выходили за рамки братских и сестринских». Опять же, что нам пытаются сказать – что Александр спал со своей сестрой? Вступил с ней в кровосмесительную связь? Не может быть – у него и без того женщин хватало. Так же и в отношении Елизаветы, которая якобы была лесбиянкой – она с легкостью могла завести себе очередного любовника-мужчину (что и подтвердилось в дальнейшем). Нравы-то были свободные – XVIII век на дворе как– никак. А впрочем, всякое может быть – история монархов знает еще и не такие примеры.
   Потом случилось убийство Павла I, и новым императором в свои 23 года стал Александр I. Смерть отца на время сблизила Александра с женой. Придворный врач, в ту страшную ночь на 12 марта 1801 года, зайдя в покои Александра, застал его с женой, сидевших обнявшись. В первое время своего царствования он не забывал о той поддержке, которою ему оказала Елизавета Алексеевна в тот трудный момент. А потом снова наступило охлаждение – с 1802 года их супружество все больше и больше превращалось в формальность.
   Сердцем Александра I завладела Мария Нарышкина. Она была урожденной княжной Святополк-Четвертинской, полькой по национальности. Ее отца убили во время очередного польского восстания за принадлежность к русской партии; Екатерина II забрала девочку в Россию и выдала ее замуж за богатейшего Дмитрия Нарышкина. Он был старше своей невесты лет на двадцать, не меньше.
   Впервые Александр увлекся Нарышкиной еще при жизни своего отца. Дело в том, что Павел I приказал своему сыну давать балы в новом, еще необжитом, Михайловском замке. На Масленицу 1801 года он и заприметил на одном из таких балов божественной красоты Марию. Только он начал за ней ухлестывать, как тут появился вездесущий сердцеед Платон Зубов, который принялся соперничать с Александром. И вот оба умника додумались рассказывать друг другу, кто из них первым одержит победу. Через некоторое время Зубов показал Александру записочки, которые ему тайком передала Мария во время полонеза. Александру пришлось отойти в сторону и даже высказать неодобрение ее поступком.
   Но вот Александр стал императором, и ловкая полька бросила Зубова и переметнулась к нему. Она стала невенчанной женой Александра I и первой красавицей России. Ее старый муж в петербургском свете получил прозвище «Великий магистр масонской ложи рогоносцев». А. С. Пушкину в 1836 году выписали диплом о принятии его в орден рогоносцев. Так вот магистром этого ордена и был Дмитрий Нарышкин, муж Марии. Он был прекрасно осведомлен о том, что его супруга сожительствует с императором, но не препятствовал этому – себе дороже. Как говорили тогда, «играл роль снисходительного мужа». Злые языки при дворе охаивали старика, «но не было ни одного мужчины, который бы осудил Александра, ибо Нарышкина была божественно хороша и оттого абсолютно неотразима». На самом деле высшее общество государя осуждало, а Елизавету Алексеевну «любили и жалели».
   Связь Александра I с Марией Нарышкиной продолжалась около 15 лет. Он поселил ее во дворце рядом со своими апартаментами, окружил небывалой роскошью, появлялся на людях только с ней. У них было трое детей – Зинаида (которая умерла в младенчестве), Софья, скончавшаяся в 17 лет, и Эммануэль. Нахалка даже умудрялась сообщать о каждой своей беременности Елизавете Алексеевне, чем немало ее раздражала и огорчала. Последняя вынуждена была терпеть.
   Мария Нарышкина была слишком любвеобильной и экстравагантной женщиной. Она не только изменяла мужу с Александром I, но и императору тоже! Злые языки называли ее «Минервой на час похоти». Считалось, что у Марии с Александром было трое детей, но на самом деле неизвестно, от кого она рожала. Вероятно, она даже сама этого не знала. Высказывалось предположение, что Александр вообще не мог иметь детей. (По крайней мере, ему фатально не везло с детьми – все его отпрыски умерли.) Своему лейб-медику Виллие он однажды заявил: «Господь не любит моих детей».
   Нарышкина увлекла в постель и князя Гагарина. В 1811 году она сумела добиться назначения его на должность своего личного секретаря. Мемуарист сообщает: «Они влюбились друг в друга и стали думать, как бы получить возможность удалиться от двора и от своих семейств и предаться взаимной страсти». Наверное, так думал влюбленный дурак Гагарин – с чего бы это Марии вздумалось «удаляться от двора»? Она купалась в роскоши и славе, а менять шило на мыло предприимчивая полька не намеревалась. В конце концов Александр Павлович «заподозрил в неверности женщину, которую он так любил», и выслал князя за границу.
   То она прелюбодействовала с адъютантом императора генералом графом Адамом Ожаровским, то с массой других красивых щеголей и ухажеровофицеров. В их числе был также племянник старого Нарышкина – Лев. Она умудрилась соблазнить даже жениха своей дочери Андрея Шувалова! Современники приводят такой случай: однажды на дачу Нарышкиной в Петергофе внезапно приехал Александр I. Он стремительно вошел в ее спальню и, открыв дверь, увидел, как кто-то нырнул в платяной шкаф. Получилась классическая ситуация, как в анекдоте – муж в спальню, любовник в шкаф. В данном случае это был не муж, а еще один любовник, но это роли не играло. Положение было пикантным. Александр открыл шкаф и увидел Ожаровского. Император взял его за ухо и сказал: «Ты похитил у меня самое дорогое. Тем не менее с тобой я и дальше буду обращаться как с другом. Твой стыд будет моей местью». Александр Павлович поступил в своем духе. Двуличие было заложено в его характере на генетическим уровне. Но вот стыдно ли было Ожаровскому? Как знать…
   На Венский конгресс 1814 года съехались все монархи Европы со своими женами, а Александр I взял с собой Нарышкину – он побоялся надолго оставить ветреницу одну. Однако и во время этого саммита у Марии объявилось несметное количество поклонников, что мучило Александра и крайне раздражало его. Он решил: клин вышибают клином – и загулял вовсю. Число его кратковременных любовных связей было не меньшим, чем у Марии Нарышкиной. После возвращения из Европы встречи Александра с Нарышкиной продолжались, но уже не были такими бурными, как прежде. Наступило охлаждение в их отношениях – они попросту надоели друг другу. Способствовали этому и частые измены Марии. Вскоре умерла от туберкулеза их дочь Софья, и любовники стали отдаляться друг от друга. Редкие встречи продолжались вплоть до самой смерти Александра Павловича в 1825 году, а сама Мария Нарышкина умерла в 1864 году.
   «Я не был развратен», – сказал однажды Александр. Возможно, часть вины за измены мужа лежит и на самой Елизавете Алексеевне. Императрица-мать говорила про свою невестку: «Она сама виновата. Она могла бы устранить эту связь (с Нарышкиной) и даже сейчас могла бы вернуть своего мужа, если бы захотела примениться к нему, а она сердилась на него, когда он приближался, чтобы поцеловать или приласкать ее, она была груба с ним… Конечно, она очень умна, но недостаток ее в том, что она очень непостоянна и холодна как лед». В первом Мария Федоровна была права – Елизавета отталкивала мужа своими капризами и грубостью. Но то, что она была «холодна как лед», – здесь Мария Федоровна ошибалась. Она была способна на нежные чувства, и доказательством этому может послужить ее связь с кавалергардом Алексеем Охотниковым.
   Если о романе Елизаветы Алексеевны с Адамом Чарторыжским судачили все кому не лень, то о втором ее романе почти никто не догадывался. И если упоминаемый нами выше историк – великий князь Николай Михайлович – в своем труде о Елизавете Алексеевне связь с князем Адамом напрочь отверг, то о ее любви к Охотникову написал целую главу под названием «Единственный роман императрицы». Оказалось, что личный дневник императрицы хранился в деревянной шкатулке, которую она оставила в Зимнем дворце перед своей смертью. Николай I, ознакомившись с содержимым шкатулки в 1826 году, посоветовавшись со своей матерью Марией Федоровной и женой, чтобы не компрометировать романовское семейство недостойными связями, сжег его. Однако он, неосторожно ознакомив свою супругу с содержимым писем, не учел, что она переписала самые яркие из них себе в дневник. Не будь этих свидетельств, тайная любовь императрицы Елизаветы так и канула бы в вечность. Другая шкатулка была с Елизаветой Алексеевной при ее кончине в Белеве. В ней находились все любовные записки Охотникова, его волосы, миниатюрный портрет кавалергарда, а также локон волос их дочери. Все это Николай I тоже лично сжег.
   Вот этими дневниковыми записями Александры Федоровны (жены Николая I), а также полными намеков мемуарами придворных дам и пользовался Николай Михайлович при написании главы о романе Елизаветы Алексеевны. Он назвал ее «секретной» и показал в 1909 году Николаю II. Тот, дабы «щадить память о предках», повелел уничтожить набор, оставив лишь три экземпляра.
   Через двести лет произошла почти детективная история. Как-то на одном из европейских аукционов было выставлено на продажу женское бюро XVIII века, якобы принадлежавшее жене Павла I императрице Марии Федоровне. Никакой особенной антикварной ценности оно не представляло, находилось в плохом состоянии и было продано задешево. Новые хозяева, желая отреставрировать бюро, отдали его в мастерскую. Вот тогда в потайном ящике бюро и были найдены дневниковые записки Елизаветы Алексеевны, вернее, клочки бумаги, на которых она день за днем вела свой интимный дневник. Как они оказались в этом бюро – неизвестно, наверное, оно принадлежало самой императрице Елизавете. Все сомнения в том, что она вступила с Охотниковым в любовную связь и родила от него дочь, тут же отпали. Как тут не воскликнуть: «Рукописи не горят!»
   Фабула грехопадения Елизаветы Алексеевны, исходя из этих материалов, была такова. 1805 год. Россия вступила в войну с Францией на стороне Австрии. Император Александр I вместе со всей гвардией отправился на поля сражений. Александр Павлович давно оставил ее одну. Сердце Елизаветы Алексеевны искало сочувствия и поддержки, которых она не находила у мужа. Казармы гвардии в Петербурге опустели. В них остались только тыловики. Среди последних был штабс-ротмистр Алексей Охотников, казначей Кавалегардского полка. По современной военной терминологии – начальник финансовой части, а попросту говоря, начфин. Его послужной список был короток, как и жизнь, – в 1801 году поступил на службу эстранд-юнкером, в 1802 году получил чин корнета, а в 1804 году был назначен полковым казначеем. В 1806 году, в свои 26 лет, он уже стал гвардейским штабс-ротмистром (по Табели о рангах – армейский капитан). Быстрый рост в чинах объяснялся просто – родная тетка Алексея Охотникова, княгиня Голицына, была доверенным лицом Елизаветы Алексеевны. Молодой кавалергард был хорош собой, умен, остроумен, имел успех у женщин. Благодаря своим связям Охотников был хорошо известен в свете, часто бывал на приемах.
   После окончания русско-французской войны 1805 года были многочисленные награждения; их получили все офицеры, кроме Охотникова. Если ему и приходилось выезжать в действующую армию, то только для раздачи жалованья, а это, согласитесь, не такой уж и подвиг. Это раньше императрицы и великие княгини влюблялись в овеянных порохом сражений, увешанных орденами и медалями отчаянных кавалерийских рубак, а Елизавета Алексеевна выбрала «тыловую крысу». Пока Александр I насмерть бился с Наполеоном, переживал позор Аустерлица, Охотников забрался в его постель. Это как у Владимира Высоцкого поется: «Я был батальонный разведчик, а он – писаришка штабной, я был за Россию, ребята, ответчик, а он спал с моею женой…»
   Их любовь продолжалась два года – с 1805го по 1807й. Правда, Елизавета Алексеевна заприметила Охотникова еще раньше, где-то в 1803 году. Два года они ни разу не встречались, а лишь обменивались многозначительными взглядами на балах или когда он стоял в карауле. Например, она пишет, что из окна увидела коляску Охотникова: «Он смотрел в сторону набережной, но это мгновение произвело во мне извержение вулкана, и часа два потом кипящая лава заливала мое сердце». Значит, Елизавета Алексеевна заприметила его первой. И влюбилась первой.
   Однажды он подал руку ей, выходящей из кареты. Их глаза встретились и были сражены любовью. Сначала они стали обмениваться записками и письмами, а потом Охотников стал залезать к ней в окно, когда она летом проживала в Каменноостровском дворце, где проводил по два-три часа. Наградой ему была сумасшедшая и необузданная страсть воздержанки. Он называл ее своей женушкой, своим Богом, своей Элизой, а она его – самым дорогим ей человеком. В тот момент императрица чувствовала себя несчастной. Муж – бабник, к жене проявляет полное равнодушие. А она влюбилась! Двадцать пять лет – это ли не возраст для большой и пылкой любви? Кто посмел бы бросить в Елизавету Алексеевну, соломенную вдову, камень? В нее был влюблен сам А. С. Пушкин, а уж кавалергардский казначей влопался по самые уши.
   Как же развивались события дальше? Александр I, прибыв с войны, к своему удивлению, обнаружил, что его жена «немножко беременна». В последние месяцы он в интимную близость с Елизаветой Алексеевной не вступал и потребовал объяснений. По другой версии, как-то на балу Мария Нарышкина опять похвасталась Елизавете, что находится на сносях. Выходка зазнавшейся любовницы привела в негодование императрицу, и она в отместку сообщает мужу, что тоже беременна. Гневу Александра не было предела! Скандал получился страшный – Елизавета Алексеевна даже стала собирать чемоданы, чтобы вернуться в свой Баден. Однако Александр Павлович ей это не позволил – это был бы скандал на всю Европу.
   «Кто он, гнусный соблазнитель?» – в гневе вопрошал царь. Довольно скоро выяснилось, что это казначей Алексей Охотников. Что делать? Как поступить с жалким прелюбодеем?
   А дальше начинается темная история. В глухую октябрьскую ночь 1806 года Алексей Охотников вместе со своим приятелем поручиком Прокудиным выходил из Большого театра. Они прошли всего несколько шагов по направлению к карете, как вдруг из темноты вынырнула фигура какого-то бродяги. Он подбежал к Алексею сзади и со всего размаху всадил ему в спину кинжал. Фигура оборванца растворилась в темноте. Охотников вскрикнул и стал падать на брусчатку, поддерживаемый растерянным Прокудиным. Охотников попросил отвезти его поскорее домой. В пути он шептал: «Я знаю, кто нанес мне этот удар. Но пусть они не торжествуют. Я еще буду жить, буду жить». Домой Алексея привезли уже в бессознательном состоянии. Прислуге строго-настрого приказали не болтать о случившемся. Слугам объяснили, что их хозяин ранен на дуэли (а дуэли были тогда запрещены), и, чтобы не навредить барину, они должны молчать. Вызвали личного доктора Елизаветы Алексеевны, который знал об их отношениях. Сделав перевязку, он остался ночевать, а среди ночи решил осмотреть пациента, но в кровати его не нашел. Врач поднял тревогу, и Алексея нашли в кабинете, лежащим без чувств. На столе лежало написанное им письмо своей возлюбленной. Зная, что завтра по городу поползут слухи о покушении, он успокаивал беременную женщину. Все эти подробности мы знаем из записок гувернантки Охотниковых. В один из вечеров императрица навестила своего любовника. Перед этим он приказал убрать свою комнату цветами и надел парадный мундир. Смертельная рана измучила Алексея; он был неузнаваем. О чем они говорили в тот смертный час? Одному Богу известно… Вероятно, императрица каялась, что не сумела уберечь своего ненаглядного Алексея от подлых убийц. Расставаясь, Елизавета поцеловала его в губы. При этом он сказал: «Я умираю, но дайте мне что-нибудь, чтобы я смог унести с собой в могилу». Елизавета Алексеевна взяла ножницы, остригла себе локон волос и вручила его Охотникову.
   Нападавшего так и не нашли, и, судя по всему, не очень-то и искали. Более того, это дело старались поскорее замять. Никакого следствия по поводу ранения Охотникова не было. Однако ходили слухи, что к этому инциденту причастен младший брат императора Константин. Он якобы тоже был влюблен в Елизавету Алексеевну и из чувства ревности приказал покончить с ее любовником. Однако это маловероятно – у Константина были совсем другие пристрастия. Скорее всего, что Константин или другие близкие императору люди, не желая, чтобы Александр носил рога, наняли наемных убийц, чтобы те зарезали влюбленного офицера.
   Охотникову так и не удалось поправиться после нанесения предательского удара кинжалом. Ранение усугубилось прогрессирующей чахоткой. Через месяц он был уволен в отставку по болезни, а через два с половиной месяца скончался от полученной раны. (Загадка в том, что в собственноручных записках Елизаветы Алексеевны нет ни намека на ранение Охотникова от рук наемных убийц. А вот то, что он болен туберкулезом, она знала еще с 1803 года. Возможно, что он скончался от банальной чахотки, а версия о покушении придумана впечатлительным историком Николаем Михайловичем.)
   Теперь уже ни от кого не таясь, Елизавета Алексеевна, плюнув на условности, снова посетила дом Охотникова вместе со своей сестрой. Очевидцы рассказывали, что она долго стояла на коленях перед гробом покойного, молилась и плакала. Поднявшись с колен, она поцеловала Алексея в лоб и удалилась. Его похоронили на Лазаревском кладбище Александро-Невской лавры. Прямо как в песне поется: «Кавалергарда век не долог…»
   Елизавета Алексеевна через месяц после покушения на Охотникова родила девочку, которую назвала Лизонькой. Малышка прожила всего два года и была похоронена рядом с первым ребенком императрицы Марией в Благовещенской церкви той же лавры. Спустя шесть месяцев после кончины Охотникова Елизавета соорудила на могиле своего возлюбленного мраморный памятник. Он изображал плачущую женщину на скале перед урной; рядом находилось разбитое молнией дерево. Надпись на урне гласила: «Здесь погребено тело Кавалергардского полку Штабс-ротмистра Алексея Яковлевича Охотникова, скончавшегося Генваря 30 дня 1807 года на 26 году от своего рождения». Он сейчас там стоит, несмотря на то что со времени трагедии прошло ровно двести лет. Современники рассказывали, что императрица часто навещала могилы своих дочек в Благовещенской церкви, от которой до могилы Охотникова было рукой подать. Она срывала растущие на его захоронении анютины глазки и брала с собой на память. Трагедию, которую пережила Елизавета Алексеевна, трудно передать – гибель любимого человека, а потом и смерть рожденной от него дочери. Императрица горевала страшно.
   Потом ее еще не раз интересовали некоторые свитские офицеры (время лечит), причем это ясно отражалось на их карьере. И сказывалось самым парадоксальным образом. Если кого-то из них Александр I отсылал от двора в какой-то дальний гарнизон, то другого повышал в чинах и наградах, чтобы окружающие не думали, что он ревнует. Теперь императрица предоставила Александру Павловичу полную свободу действий, не ревновала и не пилила за измены.
   Император был глуховат на одно ухо (как-то раз при Павле I в Гатчине он стоял близко к стреляющим пушкам). Он был красив – не зря скульптор Орловский изобразил его в виде ангела на Александрийском столпе. К лицам своей свиты он обращался почти с фамильярной добротой, к пожилым дамам – с почтением, к молодым особам – с безграничной грацией, с тонким, чарующим взглядом. Прогрессирующая глухота заставляла его наклонять голову, при этом в глаза бросалась обширная плешь. Этот недостаток петербургские модники тут же превратили в достоинство, и в моде тут же появилась прическа «аля император»: высокий лоб и бакенбарды. Склоняющий перед дамами голову император – как можно в него не влюбиться! И Александр пользовался этим вовсю! Он не был бы самим собой, если бы перестал замечать вокруг себя хорошеньких женщин. Женщины были без ума от Александра – голубоглазый, светловолосый, умевший сочетать величественность с очаровательной простотой в общении. Он был признан самым элегантным монархом Европы. А еще его называли «первым любовником Европы». В его отношениях с дамами лежали нарциссизм, самолюбование, желание нравиться и очаровывать. При этом если у него иногда не получалось «шармировать» очередную мамзель, то он не очень-то на этом и настаивал.
   В Вене он пользовался ласками множества женщин, но особенно приударял за графиней Юлией Зичи, княгиней Эстергази и принцессой Леопольдиной Лихтенштейн. По Вене ходила тогда такая острота: «Баварский король пьет за всех, вюртембергский король ест за всех, а русский царь любит за всех». В Варшаве он затащил в постель Софью Замойскую и еще множество молоденьких полячек. Вообще, по замечанию мемуаристов, Александр I «ради развлечения любил делать утренние визиты дамам, не предупреждая их заранее», и заставал их то в «китайском капоте», то с «непричесанными волосами». Оригинальный был человек, этот император! Представляю, как смущались женщины, когда он заставал их без макияжа и непричесанными! А может, он и не уходил от них до утра? В Петербурге Александр I особенно «отмечал» княгинь Варвару Долгорукую и Софью Трубецкую, актрис Жорж и Шевалье. Забрасывал цветами и дорогими подарками жену историка Карамзина Екатерину Андреевну. «Вполне возможно, что с названными русскими и нерусскими красавицами Александр I не только кокетничал и любезничал, но и имел близкие отношения», – пишет современный беллетрист. Имел, и еще как имел! Любовные похождения Александра были чрезвычайно многочисленны, и в своих чувствах он был очень непостоянен. В 1908 году в Лондоне вышла запрещенная книга «Александр I, его личность, правление и интимная жизнь». В ней утверждалось, что серьезную конкуренцию Марии Нарышкиной составляла графиня Бобринская. Она приходилась Александру I двоюродной сестрой, поскольку была внучкой Екатерины II от графа Орлова. Своеобразный роман у Александра I случился с Анной де Пальмье. Будучи взрослой 34летней дамой, она привлекла внимание 29летнего императора. Александр стал демонстративно проезжать мимо ее дома и, увидев ее в окне, учтиво кланялся и улыбался. Так продолжалось целую неделю. Анна де Пальмье, помимо того, что в свои годы была еще девицей, так еще и мужененавистницей. Она задернула шторы на своих окнах и перестала отвечать на поклоны Александра. Еще через неделю любвеобильный повеса понял, что Анна не хочет отвечать на его призывы, но в соседнем окне заприметил молодую пригожую купчиху Бахарахтову и «удовлетворился» ею. Конечно, обо всех связях императора не расскажешь – настолько их было много. Вероятно, он и сам не помнил имен большинства своих кратковременных любовниц. А. Герцен так сказал о нем: «Он любил всех женщин, кроме своей жены».
   Для себя же Александр вывел кредо: «Я виноват, но не до такой степени, как можно думать. Когда домашнее мое благополучие помутилось от несчастных обстоятельств, я привязался к другой женщине, вообразив (разумеется, ошибочно, что теперь ясно понимаю), что поскольку наш брак заключен по соображениям внешним, без нашего взаимного участия, то мы соединены лишь в глазах людей, а перед Богом свободны…» Ошибался, оказывается, Александр Павлович, но поздно это осознал…
   Постепенно Александр I стал впадать в мистицизм. Перелом произошел в 1819 году. К 1822 году относится его разговор с одной француженкой, которая рассказала ему об увлечениях своего короля. «Как… в шестьдесят семь лет у… Людовика XVIII – любовницы?!.. Мне сорок пять лет… Я все это бросил». В общем, нагулялся парень.
   В последние годы Александр I с Елизаветой Алексеевной опять сблизился. Она часто болела, и император стал больше проводить время с нею – даже приказал поставить в ее спальню свой рабочий стол. Только в конце жизни Александр и Елизавета стали близки друг другу.
   Александр I скончался в возрасте 48 лет в 1825 году в Таганроге, а Елизавета Алексеевна пережила мужа всего лишь на полгода: умерла в 1826 году в городе Белеве Тульской губернии на обратном пути в Петербург.
   Да, Александр Павлович был тот еще «ходок»! Он не был счастлив ни на государственном поприще, ни в личной жизни. Он не имел настоящих друзей и не оставил наследника. «Нечаянно пригретый славой» – это об Отечественной войне 1812 года. Если бы не она, Александр так бы и остался мелким правителем, при котором в России не происходило ничего существенного, и вообще, его царствование было каким-то безликим, скучным и малоинтересным. Наполеон как-то высказался о нем: «Во всем и всегда ему чего-то не хватает». А. С. Пушкин наградил его еще и такими словами: «К противочувствиям привычен, в лице и жизни арлекин».

Человек эпохи Возрождения
(великий князь Константин Павлович)

   Этот человек как будто не в тот век родился. С одной стороны, он был отъявленным мерзавцем, пьяницей и развратником, с другой стороны, руководствовался благородными побуждениями. Это его качество было присуще не утонченному XIX веку, а позднему Средневековью. Если первую половину своей жизни он провел в грязных, бурных и пышных страстях эпохи Возрождения, то вторую половину – в семейном блаженстве, окруженный заботой жены и детей. Великий князь Константин Павлович был яркой и популярной личностью – недаром после его кончины появилось несколько Лжеконстантинов.

   Константин Павлович появился на свет в 1779 году и так же, как его старший брат Александр, был отобран Екатериной II у своих родителей для воспитания. Теперь у нее было уже два внука. Обоим она прочила великую судьбу – Александр должен был стать правителем России, а Константин – императором… Византии! Да-да, именно Византии! Как же так, спросите вы, ведь Византийская империя пала еще в XV веке? А вот как. Россия вела постоянные войны с Османской империей, по-нынешнему – с Турцией, за выход к Черному морю. Военные действия при Екатерине II оказались столь успешными для русских войск, что императрица замахнулась на большее – отвоевать у османов юг Балканского полуострова и возродить на нем Византийскую империю, ранее захваченную турками. В императоры возрожденной Византии она прочила своего младшего (на тот момент) внука. Она дала ему имя в честь основателя Византии Константина Великого, а Стамбул должен быть обратно переименован в Константинополь. В честь рождения внука даже была отчеканена медаль с изображением храма Святой Софии в Константинополе (переделанной османами в мечеть) между фигурами Веры, Надежды и Любви. Соответственно, Екатерина II приставила Константину окружение из греков – его кормилицей была гречанка, воспитатели и сверстники происходили из них же. Екатерина II даже начала готовить военные кадры для будущего Византийского государства – основала Греческий кадетский корпус. Так что великий князь Константин Павлович сызмалу знал греческий язык наравне с русским.
   Однако этот амбициозный проект Екатерины Великой не был осуществлен, и Константин выбрал себе военную стезю. Начало его службы относится к 1795 году, когда он был назначен полковником Преображенского полка, а закончилась с его смертью в 1831 году. Тридцать шесть лет службы – пора уже было ему и медаль давать «Ветеран Вооруженных сил»! Надо сказать, что командиром он был требовательным, отличился во многих сражениях, которые вела Россия, обладал личной храбростью.
   Однако об этом позже, а пока Екатерина II в последний год своей жизни решила женить своего 17летнего внука. Но в выборе невесты ее опередили: как только Европа узнала о намерениях Екатерины, как предложения начали поступать с разных сторон. Такую завидную партию было грех упустить. Король Обеих Сицилий (когда-то было такое карликовое государство в раздробленной Италии) Фердинанд IV и его супруга Каролина вознамерились пристроить за Константина одну из своих многочисленных дочерей. Начались переговоры об этом с русским послом в Неаполе графом Скавронским, но тот вскоре возьми и умри. Тогда Каролина, властная и циничная особа, решила пойти другим путем. В то время в Вене русским послом был граф Андрей Разумовский, тот самый, о котором мы рассказывали в главе о Павле I, – любовник его жены Натальи Алексеевны. За что, собственно говоря, и был выслан за границу «на дипломатическую работу». До этого Разумовский несколько лет был посланником в Неаполе, а заодно и «сердечным другом» сластолюбивой королевы Каролины. Теперь Каролина решила использовать их былую связь и поручила Разумовскому похлопотать в Петербурге о своем намерении выдать за Константина одну из своих дочерей. Граф принялся действовать в интересах своей бывшей подруги, которая, не сомневаясь в отказе, поставила предварительные условия – Константину и его неаполитанской супруге после свадьбы из состава России должно быть выделено независимое государство! Потрясающая самоуверенность и наглость! Екатерина II, конечно, вспылила, весьма неодобрительно отозвалась о неаполитанском семействе, которому «пришла охота весьма некстати наградить нас одним из своих уродцев», и назвала отпрысков Каролины и Фердинанда «дряблыми, подверженными падучей болезни, безобразными и плохо воспитанными» детьми. Кроме того, Екатерина II знала о сомнительной репутации Каролины, ее распущенности и ветрености. Она напрочь отказала неаполитанскому двору, написав:
   «…их величества могут выдать принцесс дочерей своих за кого им вздумается».
   Екатерина II была немкой и считала, что самые лучшие принцессы цветут в германских княжествах. А их было множество – разных там герцогств, графств, маркграфств, куртфюртшеств, ландграфств и крошечных королевств. По ее понятиям, девушка из провинциального княжества не будет задирать нос, выйдя замуж за русского принца. При этом она сама решала, какая принцесса хороша для внука, а какая нет. Самого Константина никто не спрашивал, да и невесту тоже. Позже это привело к печальным последствиям. В Германию в поисках невесты для Константина был отправлен генерал Будберг. Но вот незадача – он заболел и остановился для лечения в небольшом городке Кобург, где находился замок местных герцогов. Вызвали доктора. В стародавние времена лечили не только лекарствами, но и словом. Так, за неспешными беседами доктора с генералом последний узнал, что у кобургского герцога есть три дочери на выданье. Эскулап горячо рекомендовал их. Решив, что от добра добра не ищут и ему не надо никуда ехать, Будберг сообщил в Петербург, что невеста найдена. Так слепой случай повлиял на супружескую жизнь Константина. Екатерина II сама проверила, правда ли это. Рекомендации оказались донельзя лучшими. У герцога Франца Саксен-Кобург-Заальфельдского и его жены Августы дети были хорошо воспитаны, да и сами они отличались умом и образованностью. Когда герцогиня Августа узнала от Будберга о намерении Екатерины II женить на одной из их дочек своего внука, та была на седьмом небе от восторга. Она тут же согласилась выехать в Петербург с тремя своими дочками, чтобы Константин смог выбрать себе одну из них в жены.
   Долго ли, коротко ли, но по настоянию царственной бабушки Константин выбрал себе младшую принцессу – Юлиану-Генриетту-Ульрику Саксен-Заальфельд-Кобургскую. Мемуаристы писали: «Через три недели принудили великого князя Константина сделать выбор. Мне кажется, что он не желал жениться». Принцессы Кобургские не особенно нравились Константину, но императрица настояла, и несчастный юноша должен был подчиниться. Герцогиня Августа описывала их обручение так: «Он вошел в комнату бледный, опустив глаза, и дрожащим голосом сказал: «Сударыня, я пришел у вас просить руки вашей дочери»… Послали за Юлией… «Не правда ли, вы со временем меня полюбите?» – сказал Константин. Юлиана взглянула на него так выразительно и сказала: «Да, я буду любить вас всем сердцем». Вот такое «объяснение» в любви. Семнадцатилетний Константин надеется, что девушка полюбит его, а четырнадцатилетняя принцесса обещает это. Бессмыслица, да и только. В общем, дети. Ситуация повторилась точь-вточь как и с женитьбой старшего внука Александра. Надо ли им было такое счастье? Екатерина II об этом явно не задумывалась.
   Итак, Константин и Юлиана стали женихом и невестой. Герцогиня Августа с оставшимися двумя дочками по настоянию императрицы покинула Россию. Перед отъездом Екатерина II щедро наградила их жемчугами, бриллиантами, кольцами, браслетами, серьгами и ожерельями. Кроме того, в Лейпциге они могли получить в банке приличные деньги. После отъезда матери принцесса-невеста стала жить с сестрами Константина; также она подружилась с его старшим братом Александром и его женой Елизаветой Алексеевной, которые симпатизировали ей. Что касается жениха, то, по замечанию современников, «она подвергалась и его грубостям, и его нежностям, которые были одинаково оскорбительны. Он иногда заламывал ей руки, кусал ее, но это было только предисловие к тому, что ожидало ее после замужества». Константин приходил завтракать к своей невесте в шесть часов утра. Он приносил с собой барабан, трубы и заставлял ее играть на клавесине военные марши, аккомпанируя на этих шумных инструментах. Так он выказывал свою любовь к ней. Кто знает петербургские зимние ранние утра, тому известно, что это такое. Темно и сыро, отчаянно хочется спать, а тут Константин со своим барабаном!
   Принцессу Юлиану обучили Закону Божьему и русскому языку. В начале 1796 года состоялся ее переход в православие, и теперь она стала называться Анной Федоровной. Через две недели они обвенчались. Екатерина II подарила на свадьбу своему внуку Мраморный дворец. Со свадьбы новобрачные поехали в свое новое жилище, чтобы начать там неведомую им семейную жизнь. Когда все гости разъехались, придворные дамы проводили Анну Федоровну на ее половину, переодели в ночную сорочку, оставили одну и стали ждать Константина. Его все не было. Прошел час, другой. Наконец муж появился. Оказалось, когда великий князь поднимался по лестнице в комнаты своей жены, один солдат, стоявший в карауле, не так отдал ему честь. Константин взорвался и стал отчитывать бедолагу в присутствии всей свиты. В страшном раздражении он орал на него, понося последними словами. Продолжалось все это безобразие довольно долго, и когда он взошел на брачное ложе, то «не смог уделить юной жене должного внимания». Так деликатно выражались современники, а на самом деле он ничего не смог, поскольку его мысли были заняты тем, что случилось на лестнице. Как известно, женщина любит ушами, а мужчина – головой. В том смысле, что у них в голове возникают разные эротические фантазии, но голова у Константина в эту ночь была забита другим. Уже в пять часов утра вышел во двор Мраморного двора, чтобы муштровать солдат. Экзерциции с ними занимали Константина больше, чем его жена. Он выполнил желание своей бабки Екатерины II, женился – что супруге от него еще надо? Уже знакомый нам по предыдущей главе Адам Чарторыжский писал: «Молодая принцесса была отдана молодому князю, едва вышедшему из детства, неистовый характер которого и какие-то странные, жестокие наклонности уже дали пищу не одному разговору». Однако на разговоры Константину было наплевать. Он был сыном своего отца Павла I, удивительно похожим на него не только внешне, но и безрассудным характером. Даже его старший брат Александр отмечал: «…он меня часто огорчает; он теперь горяч более, чем когда-нибудь, весьма своеволен и часто прихоти его не согласуются со здравым рассудком. Военное ремесло вскружило ему голову, и он иногда жестко обращается с солдатами своей роты…» Да что там роты – он отвел холодную комнату в Мраморном дворце, типа карцера, чтобы сажать туда своих нерадивых придворных!
   Великий князь Константин Павлович был жестким и бесцеремонным юношей. Его часто посещали вспышки раздражения, которые сопровождались приступами необузданной злобы. При этом припадки вспыльчивости у него проявлялись настолько быстро и неожиданно, что предупредить их было невозможно. Однажды он избил палкой одного майора, да так, что тот был вынужден жаловаться самой императрице. Как-то, еще до женитьбы, на одном из приемов у Екатерины II он вздумал бороться с пожилым графом Штакельбергером. Не рассчитав своей силы, он грохнул графа об пол так, что сломал ему руку. Он сам писал о себе в 12летнем возрасте так: «Быть грубым, невежливым, дерзким – вот к чему я стремлюсь». И это свое стремление он выполнил до конца!
   Однажды в Петербург приехал шведский король Густав IV, чтобы посвататься к сестре Константина, Александре. Екатерина II приказала всем вельможам давать балы в его честь. На балу у генерал-губернатора Самойлова Константин подошел к королю (они были ровесниками) и заявил: «Знаете ли, у кого вы находитесь? У величайшего… в городе». При этом он употребил матерное слово. После этого Екатерина II написала воспитателю великого князя: «Скажите ему от меня и именем моим, чтоб он воздержался вперед от злословия, сквернословия и беспутства… Мне известно бесчинное, бесчестное и непристойное поведение его в доме генерал-губернатора, где он не оставлял ни мужчину, ни женщину без позорного ругательства… что даже шведы без содрогания и омерзения слышать не могли». Думаете, Константин одумался после этого? Куда там! На следующем приеме он спросил у шведского короля: «Знаете, кто моя бабка?» – и обозвал ее последними словами. Это немедленно дошло до ушей императрицы, и она посадила внука под арест. Только после этого Константин утихомирился – он так испугался, что даже заболел.
   Это в отношении посторонних лиц. А каково приходилось Анне Федоровне, новоиспеченной жене Константина? Он с невероятным цинизмом рассказывал своим собутыльникам все интимные подробности их медового месяца. Как-то в Петербург приехала знаменитая французская художница Виже-Лебрен. Екатерина II заказала у нее портрет Анны Федоровны, и та стала позировать ей. Пока шли эти занятия, Константин Павлович развлекался по-своему – он вздумал стрелять в манеже Мраморного дворца из пушек, заряженных… дохлыми крысами! Однако вскоре ему это надоело, и он придумал новую забаву. Ему захотелось чего-то особенного. Недолго думая, он прервал сеанс Анны Федоровны у портретистки и со смехом отвел ее в вестибюль, где стояли огромные напольные китайские вазы. Перепуганная Анна Федоровна только и успела спросить: «Что вы хотите делать?», как муж поднял свою миниатюрную жену за талию и посадил в одну из ваз. Затем, отойдя на некоторое расстояние, он принялся стрелять по вазе из пистолета! Ваза – вдребезги! Анна Федоровна – в ужасе! Хорошо, что у вазы были толстые стенки и пули не прошили ее насквозь. Анна Федоровна не пострадала, но сильно испугалась, стала кричать, а потом грохнулась в обморок. С тех пор тяжелые обмороки преследовали ее всю оставшуюся жизнь. Такая ненормальная жизнь и постоянное напряжение в ожидании очередных выходок мужа измотали нервную систему 15летней жены, она заболела и слегла в постель.
   В ноябре 1796 года умерла Екатерина Великая. Анна Федоровна очень любила императрицу и искренне скорбела по ней. На похоронах она опять свалилась в обморок прямо на надгробную плиту, которой накрывали могилу Екатерины II. Константин Павлович же, наоборот, не очень скорбел по усопшей и даже высказывался в том духе, что ему больше не придется слушаться «старухи», и откровенно радовался воцарению отца – Павла I. Новый император не любил сына Александра, и выделял Константина. Почему? Александр был похож на мать, слыл любимцем бабушки и имел скрытный характер. Константин же, наоборот, был разительно похож на отца и всегда резал правду-матку в глаза, нисколько не заботясь о последствиях. Да и характером Константин пошел в отца – такой же порывистый, с резким переходами от одного настроения к другому. Павел I отдал в подчинение Константину Измайловский полк, увеличил великокняжеское жалованье до полумиллиона рублей в год и подарил ему мызу в Стрельне (там сейчас находится Константиновский дворец – резиденция Президента).
   Весной 1797 года состоялась коронация Павла I. На коронационные торжества поехали и Константин Павлович с женой. Ей опять нездоровилось, и причиной тому опять был ее взбалмошный муж. Накануне он решил похвастаться выправкой своих гвардейцев и рано утром, когда Анна Федоровна еще спала, ввел в ее опочивальню барабанщиков, которые по его сигналу громко забили побудку. Великая княгиня проснулась в полном ужасе. Она так испугалась, что ей показалось – она умерла и слышит внеземной грохот небесных сфер. Этот испуг еще долго сказывался на ее здоровье.
   Однако Анна Федоровна была еще молода; взрослея, она расцвела и стала привлекательной женщиной. Ее называли «вечерней звездой». И вот в эту звезду влюбился старший брат Александр! Константин тут же начал устраивать ей сцены. Анну возмущали эти подозрения – вокруг находилось множество придворных; если бы она повела себя недостойно, это сразу же было замечено. Но Константин не желал ничего слушать: он запрещал жене покидать свои комнаты и в знак неуважения к ней заваливался на ее кровать в сапогах. Нет чтобы с братом по-мужски разобраться, он предпочел третировать бедную женщину. Современники писали: «Анне Федоровне жилось очень тяжело от невозможного характера Константина Павловича, которого никто не мог обуздать. Его грубые выходки, отсутствие всякого такта превращали супружескую жизнь в настоящую каторгу…»
   Что было делать бедняжке? Она молода, хороша собой и красива. Как тут не влюбиться? И она променяла несносного Константина Романова на Константина Чарторыжского. Нам уже знаком по предыдущей главе князь Адам Чарторыжский, предполагаемый любовник жены Александра I Елизаветы Алексеевны. Так вот это был его младший брат. (Заметим, что братья Чарторыжские недурно устроились – оба крутили романы с женами царственных братьев Романовых.) Видимо, это была взаимная симпатия. В атмосфере подозрительности, которой отличался двор Павла I, было трудно что-то скрыть, и влюбленные стали переписываться. И вот как-то Анна Федоровна заметила, что в ее шкатулке кто-то рылся – пропали деньги, а также письма молодого человека. Через время чудесным образом письма вернулись на прежнее место. Анне стало ясно, что ее перепиской с Константином Чарторыжским кто-то интересуется. Осторожно, через третьих лиц, Анна Федоровна постаралась узнать, кто же вор. Однако тогда найти его не удалось. Только сорок лет спустя французский камердинер Анны на смертном одре признался, что это он похитил деньги и скопировал письма. Дальнейшего развития эта история не получила – в 1798 году оба брата Чарторыжских были высланы Павлом I за границу. В частности, и за то, что слишком уж приблизились к спальням его сыновей. К счастью, Константин Павлович ничего об этом эпистолярном романе не узнал, а то бы со свету сжил бедняжку.
   Он продолжал не только скверно обращаться с ней, но еще изменял направо и налево. В своих апартаментах он устраивал ужины с актрисами и офицерами, заставлял присутствовать на этих пирушках Анну Федоровну и в присутствии гостей громко обсуждал ее женские прелести. От этого у Анны опять пошатнулось здоровье. Созвали консилиум врачей, которые нашли у нее физическое и нервное истощение и рекомендовали лечиться в Карлсбаде водами. Когда Константин Павлович узнал о диагнозе, он вдруг смягчился и стал сожалеть о своем скверном поведении. Однако Анна Федоровна, зная его непостоянный характер, не верила ни единому слову и уже тогда задумала развестись с мужем. Однако это было легче сказать, чем сделать. Вопервых, Константин ни за что бы ей развода не дал, а вовторых, это был бы скандал на всю Европу – никогда еще великие княгини, урожденные германские принцессы, не покидали русских великих князей. Повод представился только в 1799 году – Константин Павлович пожелал участвовать в войне. Как раз начинался легендарный Итальянский поход А. В. Суворова, и великий князь отправился в ставку полководца добровольцем. Анна Федоровна решила: теперь или никогда. Задумка была такая – вырваться из России под предлогом встречи со своими родителями, заручиться их поддержкой, а потом объявить о своем нежелании возвращаться к мужу-деспоту. Но как получить разрешение на отъезд у Павла I? Анна Федоровна решила схитрить – императору она заявила, что очень огорчена отъездом Константина на войну и хотела бы это время провести в кругу своей семьи. Расчувствовавшийся Павел I дал свое добро, и Анна Федоровна уехала из России на следующей же день после отъезда мужа.
   В Кобурге Анна рассказала о своих планах родным, но, увы, поддержки не нашла. Они в первую очередь думали о репутации семьи и том, что в случае развода лишатся финансовой поддержки из Петербурга. Расстроенная Анна Федоровна уехала лечиться на воды. Вскоре о ее намерении узнал Павел I. Его гневу не было предела, и он приказал невестке немедленно возвращаться в Россию. Деваться бедняжке было некуда – родители предали ее, у нее больше не было дома…
   В этом месте позволим себе маленькое отступление. Молодые люди, вступая во взрослую жизнь, должны знать, что, отъезжая в другие города или страны, женясь или выходя замуж, у них всегда есть крепкий тыл – родительский дом. В жизни всякое может случиться. И ты в любой момент можешь туда вернуться. Там тебя накормят, обогреют, погладят по головке, посочувствуют; ты сможешь поплакаться на груди отца или матери. Ведь для родителей ты до конца жизни будешь оставаться ребенком, найдешь в них сочувствие и понимание. Родительский дом, будь то жалкая хибара или роскошный дворец (неважно), крепок именно своими семейными узами. А у Анны Федоровны, как оказалось, такого дома и не было – забота о репутации и финансах перевесила заботу о благополучии дочери. Было в то время Аннушке всего 18 лет. Ей было страшно сознавать, что родители не нашли понимания, как ей тяжело живется с мужем. Через семь месяцев Анна вернулась в ненавистную ей Северную Пальмиру.
   А Константин Павлович, проделав вместе с Суворовым Итальянский, а затем и тяжелейший Швейцарский поход, вернулся на родину победителем. Этому способствовала отличная аттестация, данная ему генералиссимусом. Правда, у Константина было одно прегрешение – однажды он вмешался в управление отдельным отрядом русских войск, и они вынуждены были принять бой на невыгодных для себя условиях. Не менее сумасбродный, чем сам Константин, А. В. Суворов вызвал того к себе и с глазу на глаз выразил свое неудовольствие и даже пригрозил ему военным судом и Сибирью. После этой взбучки Константин вышел от Суворова заплаканным и до конца кампании вел себя вполне достойно. Он лично водил в атаку войска, не кланялся пулям, свистевшим над головой, грамотно распоряжался артиллерией. Константин в бою вел себя мужественно и храбро. Чувствовалось, что война – это настоящее его призвание, несмотря на пристрастие к вахтпарадам и шагистике на плацу. Он нес наравне с солдатами все тяготы службы, совершал тяжелые переходы пешком и вообще показал себя образцом доблести и геройства.
   Александр Васильевич поступил как настоящий командир – отругал его за конкретный проступок. Посмотрел – дальше великий князь исправился, так зачем же выносить сор из избы? И дал ему отличную характеристику. Напомним, что Константину Павловичу во время этих походов, принесших мировую славу русскому оружию, было всего-навсего 20 лет. Император Павел I обрадовался успехам сына (вот она, «военная косточка!»), наградил его алмазным Мальтийским крестом и назначил командиром лейб-гвардии Конного полка. Более того, считая, что невероятные победы в Швейцарских Альпах – это прежде всего заслуга Константина, присвоил ему титул цесаревича. Хотя, по правде говоря, цесаревичем (то есть наследником престола) был Александр, его старший сын. Это было нелогично, но что возьмешь с сумасбродного императора?
   После возвращения из похода для Константина Павловича продолжилась прежняя военная жизнь, занятая учениями, смотрами, плац-парадами и муштрой. В конце 1800 года император отправил сына инспектировать войска, стоявшие на границе с Австрией. В городе Ровно он познакомился с семейством князя Любомирского и стал часто бывать в их доме. Ему понравилась дочь князя Елена. Встречи с ней становились все чаще и чаще. Наконец Константин Павлович влюбился в княжну. И влюбился по-настоящему! Оказывается, этот грубиян, сквернослов и забияка способен на светлые чувства! Однако пришло время возвращаться в столицу, но мыслями он был в Ровно, рядом с любимой. Он писал Елене: «Как счастлив был бы я, если бы имел счастье снова увидеть вас и опять побывать в Ровно! Когда я вспоминаю об этом счастливом времени, которое провел у вас, я плачу и в то же время думаю, когда опять я буду среди вас?» Да, иногда у Константина Павловича бывали минуты просветления.
   Однако эта история развития не получила – в 1801 году был убит отец Павел I. Его смерть потрясла Константина. Он тогда сказал: «После того что случилось, брат мой может царствовать, если хочет. Но если бы престол достался мне когда-нибудь, то я, конечно, никогда его не приму». Это был его первый отказ от трона. Константин Павлович мечтал жениться на княжне Елене Любомирской! Вот в чем причина! Но постепенно, не без влияния брата, чувства к прекрасной Елене стали угасать, тем более что его внимание вскоре привлекла другая красавица. Ее звали Жанетта Святополк-Четвертинская. Но об этом потом.
   А пока коротко расскажем о дальнейшей судьбе Анны Федоровны. После смерти свекра она решила повторить то, что не удалось сделать при Павле I, – сбежать от мужа за границу. Как раз в то время заболела ее мать Августа, и Анна Федоровна попросила разрешения нового императора, Александра I, навестить ее. Тот не возражал; Константин тоже – ему было все равно. И вот в 1801 году Анна Федоровна покинула Петербург, чтобы больше никогда в него не возвращаться. Покинула навсегда. В рядах ее маленькой свиты находился офицер Линев, ее тайный любовник.
   С этим Линевым связана непонятная история. Судите сами. По одной версии, связавшись с Жанеттой, Константин Павлович вознамерился прогнать от себя Анну Федоровну. Анна Федоровна якобы в то время была беременной (что было неправдой). Чтобы найти повод для развода, Константин подговорил своего собутыльника штабс-ротмистра Кавалергардского полка Ивана Линева за деньги оклеветать великую княгиню, «сознавшись» в любовной связи с ним. Мать Константина, вдовствующая императрица Мария Федоровна, узнав об этом, раскричалась и не захотела больше видеть Анну Федоровну. После трех дней беспрерывных скандалов Анна и покинула Россию. Линев, получив отставку, последовал за ней (что было правдой), чтобы показать, что Анна Федоровна, будучи влюблена в него, не хотела оставаться одной.
   По другой, более правдоподобной версии, красавец Линев последовал за Анной Федоровной в родной для нее Кобург. Она не могла открыто видеться с ним – жизнь герцогов была на виду, а нравы были строгими, да и отношения с родителями – напряженными. Чтобы встречаться с любимым, Анна уехала из Кобурга, и началось их скитание по Германии. Они переезжали из одного города в другой, чтобы не привлекать к себе внимание, но это не всегда удавалось. Они даже решили пожениться, и с этой целью Анна написала жене Александра I Елизавете, с просьбой провентилировать вопрос о ее разводе с Константином. Елизавета отвечала в том духе, что для этого, мол, существует множество препятствий. В безысходной любви прошло три года. Линев уже устал от их грустной любви и от необходимости скрываться от окружающих. Не найдя себе дела в Германии, он скучал по России и решил вернуться домой. Анна Федоровна, добрая душа, поняла его, и влюбленные расстались. Насовсем.
   Какие выводы мы можем сделать из этих двух противоположных версий? Вопервых, что-то между Линевым и Анной Федоровной все-таки было. Это был, конечно, скандал – связь великой княгини с кавалергардом. Не зря Елизавета Алексеевна, супруга Александра I, писала Анне по поводу возвращения Линева в Петербург: «Я дрожу от мысли, что он появится здесь. Его приезд возобновит сплетни, которые на время поутихли». Какие сплетни? При дворе все считали, что Линев является любовником Анны. А если это действительно была любовь? Значит, не сплетни. В полку Ивана Линева считали недотепой, необразованным, глупым и тупым офицером. Находились насмешники, которые устраивали розыгрыши для недалекого недоросля. Однако этот «недотепа», восстановившись в армии, стойко показал себя в кампании 1807 года, за что был награжден саблей с надписью «За храбрость». А потом дослужился до чина полковника. Что-то здесь не вяжется. Нет ли здесь связи между любовью Елизаветы Алексеевны к кавалергарду Охотникову и любовью Анны Федоровны к кавалергарду Линеву? Ведь все это происходило параллельно, в одни и те же годы! Линев и Охотников были наверняка знакомы, ведь оба служили в одном полку. Тут есть над чем подумать! И в обоих случаях якобы был замешан Константин Павлович – в «клевете» Линева и «смерти» Охотникова.
   Думается, так. Обе несчастные женщины, уставшие от измен своих мужей, искали любви и утешения с другими мужчинами. В этом нет ничего странного. Все ясно и понятно. А вот Константина современники в этом случае оклеветали. А зря. Нельзя сказать, что он был ангелом, но к этому делу он был, по-видимому, непричастен. С ним приключилась другая грязная история, похлестче первой.
   После отъезда Анны Федоровны в 1801 году Константин Павлович пустился во все тяжкие, «не брезгуя даже откровенной сексуальной уголовщиной». Если он и раньше жену не признавал, то теперь, после воцарения своего брата и смерти строгого отца, он почувствовал полную свободу. Как вспоминали его недоброжелатели, «развратнейший и вечно пьяный Константин набрал себе в адъютанты развратнейших, бессовестнейших и бесчестнейших людей», которые занимались кутежами, развратом и оргиями. Одна такая оргия имела печальные последствия. В то время в Петербурге проживал некий французский коммерсант Арауж, занимавшийся крупными сделками. Он привез с собой в Россию очаровательную жену, мать двоих детей. Вскоре слухи о красоте госпожи Арауж дошли до Константина, и он кинулся завоевывать сердце очередной красотки. Однако у него ничего не получилось. Молодая француженка никак не реагировала на его упорные ухаживания – на подарки и букеты цветов, которые ей преподносили адъютанты от имени цесаревича. Неприступность женщины раздражала Константина, ведь он привык, что перед ним легко открывались двери спален светских дам, а тут ему смеет сопротивляться жена какого-то приезжего торгаша! И тогда он, с присущим военному человеку азартом, решил взять неприступную крепость штурмом. Потом, правда, говорили, что он сделал это по наущению своих «развратнейших» адъютантов.
   Константин Павлович не знал, что несговорчивость госпожи Арауж объясняется вовсе не из-за верности супружескому долгу, а тем, что ее сердце было отдано другому мужчине. И вовсе не мужу. Чтобы встречаться с ним, она прибегала к такой хитрости. По утрам она уезжала из дому в собственной карете, направляясь с визитом к баронессе Моренгейм, жившей на Невском проспекте. Там она переодевалась, отпускала карету, садилась на простого извозчика и уезжала на тайное свидание. Для всех мадам Арауж находилась в гостях у баронессы, занимаясь рукоделием, чаепитием и светскими разговорами. А на самом деле она лишь к концу дня возвращалась на Невский, оттуда возвращалась домой на вызванной через посыльного карете. Когда Константин вознамерился заполучить себе в любовницы француженку-недотрогу, он поручил своим людям следить за ней. Каково же было его изумление, когда ему доложили, что дамочка-то, оказывается, имеет любовника. Гневу Константина не было предела! Как? Отказать самому цесаревичу и путаться неизвестно с кем? И он возжаждал мести.
   Дело было так. В один из мартовских дней 1802 года лакей одного из адъютантов Константина Павловича подменил собой извозчика, который обычно возил мадам Арауж на любовные свидания. Вскоре из дома баронессы показалась и она сама. Назвала адрес и села в наемный экипаж. Но вскоре увидела, что ее везут не туда. В возмущении она стала кричать кучеру остановиться, но тот только подстегивал лошадей. Любвеобильную дамочку привезли в Мраморный дворец к великому князю. Слуги внесли сопротивлявшуюся мадам в покои цесаревича, который уже находился в изрядном подпитии, был возбужден и нетерпелив. Что произошло в дальнейшем – тайна, покрытая мраком. По версии недоброжелателей Константина, он ее изнасиловал, болея к тому же плохо залеченным сифилисом.
   Обеляя своего повелителя, адъютанты говорили, что Константин Павлович не воспользовался мадам, так как та от ужаса была в обмороке и стала ему неинтересна. Он якобы вышел из спальни. Но на несчастную женщину тут же набросились адъютанты, потом лакеи, и понеслось… Ее насиловало по меньшей мере человек двадцать. По истечении времени насильники, заметив, что их жертва чуть жива, наспех одели ее и отвезли обратно на Невский проспект. На следующий день мадам Арауж умерла.
   Весь Петербург был потрясен случившимся безобразием. Возмущенные родственники вынуждены были пожаловаться императору Александру I на действия его брата. Александр был тоже потрясен – ведь Константин был его наследником и поэтому не только дискредитировал честь Романовых, но и всю императорскую власть! Император-насильник – такого в России еще не бывало! Несмотря на то что похороны несчастной порекомендовали провести скрытно, дело получило широкую огласку. Надо было успокоить общественность, и Александр I приказал провести самое строгое расследование, «невзирая на чины и звания». Виновников насилия посадили в крепость, а Константина Павловича – под домашний арест. Однако в защиту сына кинулась его мать – вдовствующая императрица Мария Федоровна. Она ублажила мужа и родителей потерпевшей деньгами (20 тысяч рублей) и всячески постаралась замять это дело. Во главе следственной комиссии был поставлен свой человек, и она дала заключение, что госпожа Арауж умерла от эпилептического припадка, во время которого переломала себе руки и ноги. Так Константин Павлович отделался легким испугом. Ему тогда было 22 года – шалопай, «золотая молодежь» и действительно в пьяном виде мог послушать своих «бессовестнейших» адъютантов. Эта грязная история существует в нескольких вариациях, отличающихся лишь незначительными деталями, но главный вывод один – цесаревич в припадке гнева и в пьяном виде был способен на все. Даже на насилие.
   После гибели мадам Арауж Константин Павлович несколько присмирел, а потом опять взялся за свое. Уверенный в своей безнаказанности, он был разнузданным развратником, кутилой и хамом. Несмотря на то что у него был сифилис, это обстоятельство не останавливало светских дам, которые искали близости с ним. Ему незачем было насиловать француженку – женщины сами в его постель прыгали. Один камергер предлагал Константину и свою жену, и ее родную сестру, ожидая, когда цесаревич выпустит из спальни одну из них, и сразу приглашая другую. Константин жил тогда в Стрельне, подаренной ему когда-то отцом, и занимался военными учениями с расположенными в округе войсками. Он часто ездил обедать к Марии Нарышкиной. В предыдущей главе мы уже писали об этой даме, урожденной Святополк-Четвертинской, с которой сблизился Александр I. В этом доме он познакомился с ее старшей сестрой – Жанеттой Святополк-Четвертинской. И опять влюбился! Как видим, ничто человеческое было не чуждо цесаревичу. У заядлого ловеласа и развратника вновь, как и в случае с Еленой Любомирской, появились нежные чувства. Такой уж он был парадоксальный человек. «Встретив Жанетту, Константин стал забывать свою тогдашнюю любовь – сильную, нежную, кажется, единственно светлую и настоящую, которая владела им вот уже несколько лет – любовь к польской княжне Елене Любомирской…» – писал мемуарист. Константин увлекся Жанеттой так сильно, что снова хотел жениться! Ситуация повторилась, как и в случае с княжной Еленой. Он обратился за разрешением на развод с Анной Федоровной к старшему брату – императору Александру и к своей матери Марии Федоровне. И, естественно, получил от ворот поворот. Мария Федоровна писала сыну: «А вас, однако же, снова вижу обращающегося опять к сей пагубной и опасной мысли о разводе. От этого обнажаются все раны сердца моего…» Еще она писала о пагубных последствиях такого шага, что брат императора должен быть образцом добродетели. Цесаревичу пришлось смириться. Тогда, в 1803 году, разговоры о разводе Константина были прекращены. Жанетта впоследствии вышла замуж за некоего польского пана Вышковского и уехала из Петербурга. У Константина появилась новая пассия – продавщица дома мод Жозефина Фридерихс. История ее жизни похожа на авантюрный роман.
   Итак, придется начать издалека. В 1789 году случилась Великая французская революция. Под нож гильотины пошли многие представители знати; их имения были разорены. На эшафот взошел и некий господин Террей, а его имущество конфисковали. Госпоже Террей с дочерью удалось убежать в Германию, где она устроилась на работу простой гувернанткой. Когда к власти пришел Наполеон, он стал сзывать разбежавшуюся знать вернуться обратно во Францию для придания блеска своему двору. Вернулась и госпожа Террей. Она открыла в скромном уголке Парижа маленький магазинчик. Для работы в магазине нужны были продавцы, и он взяла себе в штат 14летнюю Жозефину, дочь бедняков. Fifine – так называли девочку – была миловидным, с черными глазами ребенком. Когда госпожа Террей отлучалась по делам, Жозефина заменяла ее, принимая покупателей и заказчиков. Однажды в магазин зашел пожилой англичанин, чтобы заказать себе кружевное жабо. Маленькая чертовка так ловко обслужила старика, что тот пленился ее красотой и стал часто приходить в лавку мадам Террей. Наконец он заявил, что намерен увезти девочку в Англию, дать ей хорошее образование, а затем жениться на ней. Свое странное желание англичанин объяснил тем, что он богат, но не может найти себе жену по вкусу. Вот он и решил воспитать идеальную супругу для себя с молодых лет. Госпожа Террей обрадовалась такому повороту событий, так как привязалась к Фифине. Богатый же англичанин, добившись согласия родителей, подкрепленного некоторой суммой денег, действительно увез девушку в Англию и поместил в лучший пансион. Там она пробыла четыре года.
   Получив прекрасное образование, Жозефина стала жить на съемной квартире, а потом и на загородной вилле англичанина. Так прошло еще два года. Девушка жила в роскоши и богатстве, мечтая о том времени, когда она выйдет замуж и станет настоящей английской леди. Однако в одно прекрасное утро ее спонсора не стало. Он умер, не оставив завещания. По закону все его состояние перешло к родственникам, а Жозефина осталась на бобах. Наследники заставили съехать ее с виллы. Кроме одежды и драгоценностей, которые дарил ей лорд, у нее ничего не было, так как девушка жила на всем готовом. Она остро нуждалась в деньгах – у нее не было ни фартинга. Собрав вещи, она уехала в Лондон, хотя там у нее никого не было. Сначала она решила продать часть своих нарядов, чтобы вернуться во Францию. Однако, поразмыслив, ловкая девица поняла, что туалеты – это часть ее женского могущества; к тому же она была чертовски привлекательна. Она сняла маленькую квартирку и в сопровождении своей соседки начала посещать театры, гуляния и разные публичные места. Так Жозефина надеялась найти себе нового спонсора, а лучше всего – богатого мужа. Однако все ее принимали за проститутку и больше двух шиллингов за ночь не предлагали.
   Жозефина немало комплексовала по этому поводу, но своих попыток найти себе мужа не бросала. И тут ей повезло – случай свел ее с приехавшим из России молодым человеком «приятной наружности». Жозефина понравилась ему, и он стал бывать у нее дома все чаще и чаще. Свои чувства к девушке он не скрывал, однако та строила из себя недотрогу, пресекая попытки уложить ее в койку – женишься, тогда хоть ложкой хлебай. Озадаченный такой несговорчивостью, русский поинтересовался – живет бедно, оттуда такие дорогие туалеты? Тогда Жозефина поведала ему сказку о том, как богатый английский лорд дал ей воспитание, но не успел сделать своей женой. В свою очередь, ухажер коротко рассказал о себе. Он представился ей полковником, флигель-адъютантом русского императора, который приехал в Лондон за важными депешами. И еще добавил, что фамилия его Фридерихс, он барон, богатый прибалтийский помещик.
   Поняв, что путь к сердцу (и не только) Жозефины простыми путями невозможен, он решился на брак, здраво рассудив, что после смерти покровителя у девушки должен остаться порядочный капиталец. Получив согласие на брак, Фридерихс быстро обвенчался с Жозефиной. Прошло две недели супружеской жизни, и жених понял, что жестоко ошибся – никаких капиталов у нее не оказалось. Чтобы как-то выйти из щекотливого положения, он решил играть роль до конца и объявил, что срок его командировки заканчивается и он должен вернуться в Петербург. Но с одной оговоркой – взять ее с собой он сейчас не может. Фридерихс пообещал ей написать письмо и выслать деньги на дорогу в Россию. Прошло несколько месяцев, а новоиспеченный муж так и не дал о себе знать. Жозефина тоже писала ему, но ее послания оставались без ответа. Тогда, продав последние вещи, она решила приехать в Петербург сама.
   В столице России она начала поиски безвестно пропавшего мужа и – о разочарование! – нашла его. Оказалось, что никакого полковника и флигель-адъютанта с фамилией Фридерихс на свете нет и не было и что в Лондон курьером от Министерства иностранных дел ездил простой фельдъегерь с точно такой же фамилией! Ныне в Петербурге его не было, поскольку его отправили с депешами на Кавказ. Остановиться Жозефине было негде, и она отправилась по адресу, указанному брачным аферистом. Но здесь ее ждало еще одно разочарование – оказалось, что это казармы. Сослуживцы Фридерихса с готовностью показали Жозефине его койку.
   Зареванная от обиды, обманутая Жозефина покинула казармы и потерянно побрела по улице куда глаза глядят. Она чувствовала себя жалкой и ничтожной женщиной, так легко поддавшейся на обман. И тут судьба сжалилась над ней: совершенно неожиданно для себя на улице она повстречалась со своей давней благодетельницей госпожой Террей! А та, обрадовавшись давней своей знакомой и поняв, что ее любимица Фифина оказалась в тяжелом положении, приютила у себя и предложила помощь.
   Как же госпожа Террей оказалась в Петербурге? Через два года после отъезда Жозефины в Англию дела мадам Террей из-за все возраставшей конкуренции пошли наперекосяк. Тогда она, по совету друзей, решила поехать в Петербург. Тогда в России все французское было в моде, особенно одежда (да и сейчас тоже). Госпожа Террей продала свой магазинчик в Париже и вместе с дочерью приехала в Петербург, где и занялась прежним бизнесом. Здесь-то, гуляя по Невскому проспекту в конце 1805 года, она и встретила молодую даму, которая, взглянув на нее, бросилась обниматься и целоваться. Это была Жозефина.
   В этом рассказе все верно, кроме одного, – мы его знаем из уст самой Жозефины. И поэтому имеем право усомниться. Вызывает сомнение, что пожилой англичанин, которого она называла лордом, действительно хотел жениться на ней, бедной французской простушке (настоящей фамилии которой мы до сих пор не знаем). Возможно, он и отдал ее в какой-то пансион, но считал ли он своей невестой – это вряд ли, поскольку это версия самой Жозефины. Весь ее рассказ напоминает историю простолюдинки Эммы Гамильтон, после долгих приключений ставшей женой немолодого сэра Гамильтона, шокировавшей все высшее общество Англии. Жозефина, несомненно, знала эту историю, переложила ее на себя и в таком виде преподнесла мадам Террей. На деле же она, несомненно, была содержанкой лорда, так сказать, его сексуальной рабыней. Поэтому-то она и жила на съемной квартире, никогда не показываясь в обществе, – лорду незачем было ее афишировать на людях. Если бы он действительно хотел жениться, то не стал бы ждать два года после выхода ее из пансиона, а представил бы ее другим лордам и пэрам как свою невесту. Рассказывая о лондонском периоде своей жизни, Жозефина выставляла себя целомудренной девушкой, отвергавшей предложения сексуально озабоченных мужчин. Расчетливая дамочка дожидалась более выгодного предложения, а дождалась… Фридерихса! Так встретились два плута, каждый из которых старался казаться не тем, кем был на самом деле.
   Не успела Жозефина насладиться любезностями госпожи Террей, как с Кавказа явился блудный муж. Он умолял ее быть обратно с ним, страшно винился за обман и каялся. Жозефина сдалась (деваться-то ей все равно было некуда) и стала жить с Фридерихсом в снятой по такому случаю квартире. Однако он оказался грубым и невежественным мужланом, совсем не таким, как представлялся ей в Лондоне. Надо было искать нового покровителя. Теперь она решила не размениваться по мелочам, а начать охоту на крупную дичь. В свои жертвы целеустремленная Фифина выбрала… Константина Павловича. Как-то на одном из маскарадов она подошла прямо к нему и попросила защиты от грубого мужа, при этом сознательно стараясь очаровать цесаревича. При ее привлекательности сделать это было нетрудно, и Константин Павлович попался в ее сети… С этой минуты судьба Жозефины была решена. Развод с Фридерихсом был оформлен моментально. Французский посол Коленкур докладывал своему правительству в 1808 году: «Некая Фридерихс, француженка, жена фельдъегеря и с год любовница великого князя, родила мальчика. Он велел перевезти его к себе во дворец, и сама императрица-мать позаботилась о матери. За нею ухаживают во дворце великого князя, и он в восхищении». Надо отдать должное целеустремленности этой женщины – из парижского захолустья, с лондонской панели перенестись во дворец великого князя, наследника короны Российской империи!
   Народившегося мальчика назвали Павлом в честь убиенного императора Павла I. Это был первый внук вдовствующей императрицы Марии Федоровны, и только этим можно объяснить ее тягу к ребенку, несмотря на его незаконное происхождение. Александр I стал его крестным отцом и через четыре года возвел его во дворянство, и мальчик получил фамилию Александров (в честь себя, любимого). Александр I любил делать красивые жесты. Мать мальчика, Жозефину, переименовали в Ульяну Михайловну Александрову. Константин Павлович был очень привязан к его матери, а для сына был любящим отцом. Забегая вперед, скажем, что Павел, получив хорошее домашнее образование, в 1823 году начал военную службу в чине поручика. В 1837 году он был уже полковником, а в 1846 году – генерал-майором свиты императора Николая I. Умер он в 1857 году в чине генерал-лейтенанта, оставив дочь Александру.
   Тем временем Константин Павлович продолжал свою военную службу. Настало время Наполеоновских войн. В бою под Аустерлицем 1805 года он командовал гвардией. Вместе с частью своих войск он попал в окружение, но сумел с честью отойти в порядке, за что был награжден орденом Святого Георгия III степени. В кампании 1806—1807 годов цесаревич снова командовал гвардией, показал себя грамотным и находчивым полководцем, и даже обменялся с Наполеоном шпагами. В Отечественную войну 1812 года он сражался под Смоленском и Вильно, в 1813 году – под Дрезденом, получив за отличие шпагу с алмазами «За храбрость». За «Битву народов» под Лейпцигом Константин Павлович удостоился Георгиевского креста II степени. В бою под Фершампенуазом стремительным ударом своих драгун с тыла Константин Павлович опрокинул французов. Эта атака еще долгое время входила в военные учебники кавалеристов всего мира. Во главе гвардии в 1815 году Константин вступил в Париж, откуда был послан в Петербург с известием об окончании войны. Вот такая славная боевая биография была у великого князя Константина Павловича.
   А теперь о последнем этапе в жизни цесаревича, связанном с его пребыванием в Польше и его любовных приключениях там. Но сначала немного истории. После третьего раздела Польши в 1795 году ее восточная часть вошла в состав России, а северо-западная – Пруссии. Во время Наполеоновских войн Пруссия потеряла свои польские приобретения, и по Тильзитскому договору 1807 года на этой территории было образовано герцогство Варшавское под юрисдикцией Наполеона. После Отечественной войны 1812 года и Заграничного похода русской армии 1813—1815 годов герцогство Варшавское перестало существовать и на Венском конгрессе было передано в состав России. Из этих областей было организовано Царство Польское со своей конституцией, национальным устройством и армией. Польским королем на сейме 1815 года был избран Александр I, наместником был назначен генерал Зайончек, а командовать польской армией должен был великий князь Константин Павлович.
   Генерал Зайончек был стариком, потерявшим ногу при Березине; он не принимал никаких решений, не посоветовавшись с Константином Павловичем. Фактически он стал польским вице-королем. Так начался варшавский период в жизни цесаревича. Он перевез Жозефину Фридерихс со своим сыном во дворец польских королей Бельведер и зажил с ней семейной жизнью. Однако положение Жозефины (будем называть ее так, по-старому) было двойственным – она по-прежнему была просто любовницей Константина, и не более того. Путь в высшее общество Варшавы был для нее заказан. Например, когда наместник Польши генерал Зайончек давал бал, то решил было пригласить и Жозефину из уважения к Константину Павловичу. Однако его жена воспротивилась этому и не разрешила мужу приглашать любовницу. Константин был взбешен, но не подал вида – он понимал, что к чему. Высшее общество Варшавы относилось к Жозефине с презрением. Вероятно, Жозефина рассчитывала, что цесаревич позовет ее замуж, но он этого сделать не мог – то ли не хотел, то ли светские приличия не позволяли жениться на простолюдинке. Вообще-то он мог наплевать на все приличия (и не такие фокусы выделывал!), но с возрастом он остепенился и не позволял себе ничего дурного. Все-таки ему уже стукнуло 36 лет, и забавы молодости у него остались позади. Так они и жили, пока непостоянный Константин Павлович не нашел себе новую любовь.
   После войны в Польшу стала возвращаться разбежавшаяся в разные стороны шляхта; в Варшаве было весело, гремели балы и вечера. На одном из таких балов Константин Павлович заприметил девушку, которая танцевала с необычайной грацией. Она была небольшого роста, хорошо сложенной блондинкой; не красавица, но обладавшая тем, что раньше называлось шармом. Встречая ее на других балах, Константин узнал, что это Жанетта Грудзинская. Очень скоро он очутился во власти ее обаяния. Почти сорокалетний великий князь влюбился как двадцатилетний юноша. В варшавском обществе стали замечать, что Константин зачастил в дом госпожи Брониц. Она приехала в Варшаву с тремя своими дочерьми от первого брака – Жанеттой, Жозефиной и Антуанеттой. Их отцом был граф Грудзинский – весельчак, балагур и отличный собутыльник. Однако в семейной жизни он не был счастлив – женился на красивой, но неумной и легкомысленной особе. Когда у них родилось трое дочерей, на горизонте появился литовский князь Брониц, мастер побеждать женские сердца. И пани Грудзинская не устояла. В семье начались неурядицы, а потом они разъехались. Граф Грудзинский остался в своем имении, а пани уехала в Варшаву, где вышла замуж за обожаемого ею Броница. В столице они стали жить на широкую ногу и спустили большую часть состояния графини Брониц, поскольку у графа такового давно уже не имелось. В 1815 году графиня вернулась из Парижа со своими дочерьми, где заканчивала их образование. Вскоре после приезда она стала выводить дочерей в свет, где Жанетту и заприметил Константин Павлович.
   Между тем Константин стал навещать дом графини все чаще и чаще. Вскоре он приезжал туда уже каждый вечер. Через время все поняли, что князь серьезно влюблен в Жанетту. Он на каждом шагу оказывал ей большое внимание, но о каких-либо обязательствах Константина перед ней нельзя было и подумать – слишком уж была велика социальная разница между ними. Она вела с ним так (просто, скромно и сдержанно), что злоязычные варшавские кумушки не могли ничего сказать в ее осуждение. Так прошло несколько лет, а любовь Константина к Жанетте не ослабевала. Никто не мог сказать, чем все это закончится. Поняв, что девушка так легко не сдастся, он решил на ней жениться. Но сначала нужно было получить развод. В последний раз им такая попытка предпринималась в 1803 году, тогда ему в этом отказали, но на сей раз он получил согласие Александра I и своей матери.
   Однажды, стоя в карауле, некий Веригин увидел, как Константин Павлович с таинственным видом вышел из дома графини Брониц, бережно пряча под шинелью какой-то большой сверток. Сев в коляску, он проехал к себе в Бельведер. Позже оказалось, что это был портрет Жанетты Грудзинской, который Константин повез в Петербург, чтобы показать матери и брату, как выглядит его невеста. Фотографических карточек тогда, увы, не существовало.
   В марте 1820 года Синод расторг брак Константина с Анной Федоровной. Начиная с 1801 года, когда фактически она сбежала из России, Анна Федоровна скиталась по Германии, а потом поселилась в Швейцарии. К тому времени у нее уже было двое детей от гражданских мужей. Неожиданно в 1814 году приехал Константин Павлович, находившийся в Заграничном походе русской армии. Выяснилось, что его прислал Александр I, чтобы они помирились. Убеждая жену в необходимости вернуться в Россию, он упирал на то, что их дети могут оказаться на российском троне. Однако среди его требований было одно неприемлемое – оказывается, Анна Федоровна должна была принимать в их доме Жозефину Фредерихс и ее сына. Оправившись от такого нахальства, Анна Федоровна твердо заявила, что ни за что на свете не вернется к мужу. Брат Анны Федоровны, принц Леопольд, уверял ее, что за прошедшие годы ее муж изменился, он стал сдержаннее и мудрее (они вместе воевали против Наполеона, и Леопольд знал, что говорил). Примирение супругов оказалось невозможным, и Константин Павлович уехал ни с чем. В дополнение, чтобы закончить рассказ об Анне Федоровне, скажем, что умерла она там же, в Швейцарии, на своей вилле Эльфенау под Берном в 1860 году в возрасте 79 лет.
   Пойдем дальше. Официальной причиной развода стало девятнадцатилетнее отсутствие Анны Федоровны в России по причине ее «болезни». Разрешение на брак было дано Константину в обмен на передачу своих прав на престол младшему брату Николаю. Однако Александр I не спешил его обнародовать, а Константин пожелал, как и прежде, иметь титул цесаревича. На том и порешили: народ не знал, что Константин отказался от престола, а Николай не догадывался, что является наследником трона. Так затягивался тугой узел династических противоречий, приведших к бунту декабристов.
   В мае 1820 года Константин Павлович без всякой помпы обвенчался с Жанеттой Грудзинской. Однако ему предстояло решить одну деликатную проблему – как быть с Жозефиной Фридерихс (то есть с Ульяной Александровой)? Он заранее оповестил ее о своем намерении и предложил вступить в законный брак с кем-нибудь из своих приближенных, чтобы, не прерывая их «дружбы», мог открыто принимать ее в своем доме уже как замужнюю даму. Как видим, Константин и мысли не допускал, чтобы расстаться с Жозефиной, даже женившись на Жанетте Грудзинской. Эту идею он лелеял еще с 1814 года, когда то же самое предлагал Анне Федоровне. Неизвестно, что на это ответила Жозефина – небось учинила скандал, но деваться ей было некуда; она вышла замуж за адъютанта Константина Павловича полковника Вейса и съехала из Бельведера. Князь Вяземский писал: «Mll Alexandroff идет замуж за Вейса… и, как говорят, все остается по-старому, то есть в старом положении… Признаться, долго этому никто верить не хотел: Вейса мы знали за доброго малого, но никто не угадывал в нем такой отваги и решительности. Со всех сторон он в дураках: если сделал это по расчетам денежным, то и тут ошибка. Она баба себе на уме и скупа, как черт. Если умела прибрать в руки NN (Константина Павловича), то этого сожмет как клюкву».
   Значит, Константин Павлович хотел пользоваться любовью сразу двух женщин – Жозефины и Жанетты. К Жозефине он уже привык: они были знакомы уже более десяти лет, к тому же она родила ему сына. Как тут быть? И Константин решил действовать исподволь. Через несколько дней после свадьбы он пожелал представить Жанетте жену своего адъютанта госпожу Вейс. Грудзинская, конечно, была осведомлена, кто такая Вейс и какую роль она играла при Константине. Скрывая свое неудовольствие, все-таки приняла госпожу Вейс, считая, что этим все и закончится. Но не тут-то было – Константин решил нанести обратный визит своей любовнице и настоял на этом. Жанетта, конечно, возражала, но ее доводы не были услышаны. При этом он захотел, чтобы между женщинами наладились добрые отношения. Гордая полячка наотрез отказалась, и с тех пор между новобрачными пробежала черная кошка. В маленьком городке, а население Варшавы тогда насчитывало около 80 тысяч человек, ничего не скроешь – местное общество было на стороне Грудзинской как землячки, а Жозефину просто ненавидело. Все ждали развития событий – а что же будет дальше? А дальше бывшая любовница Константина, чувствуя свою силу, продолжала посещать Бельведер, оскорбляя тем самым графиню. Современники писали, что Грудзинская была обманута в лучших своих надеждах. Казалось, что этот барк, ради которого Константин пожертвовал престолом, ничего, кроме огорчения и ругани, обоим супругам не принес.
   Ситуацию разрядил Александр I. Как раз в 1820 году он должен был открывать Польский сейм и прибыл в Варшаву. Перед тем он подарил своему брату огромное имение Лович и присвоил Жанетте Грудзинской титул княгини Ловичской. Натянутые отношения между братом и невесткой не ускользнули от внимания Александра, но он не мог понять, в чем дело. Помог случай. Как-то раз, желая доставить удовольствие Жанетте, император прислал ей в подарок великолепные клавикорды. При очередном визите мадам Вейс в Бельведер (а делала она это под предлогом посещения сына, который остался с Константином) она увидела этот музыкальный инструмент. Считая, что это подарок Константина жене, Жозефина устроила скандал и потребовала их себе! Та, конечно, отказала ей в этом. Константин Павлович, нет чтобы объяснить ситуацию, поддержал требования своей любовницы! Оскорбленной Жанетте пришлось уступить, и клавикорды стали украшением салона пани Вейс.
   Император Александр I каждый день приезжал к брату обедать и однажды пожелал услышать звук прекрасных клавикордов. Супруги были смущены этой просьбой. Константин Павлович попробовал перевести все это в шутку, а Жанетта залилась слезами. Вот тут-то все и открылось! В свое время Александр, давая согласие на брак Константина, хотел устроить ему счастливую семейную жизнь, а оказалось, что это счастье под угрозой. И виноват в этом сам Константин! Царь приказал выслать госпожу Вейс из Варшавы. Возражения Константина в расчет им были не приняты. Жозефина подчинилась (еще бы!) и через три дня покинула Польшу. Через четыре года она умерла от огорчения в Ницце. Она потерпела поражение. Мемуаристы писали: «Госпожа Вейс чувствовала, что она совершенно разбита, и по своей глупости сумела еще увеличить позор своего поражения. Ее здоровье расстроилось, и она стала вянуть с поразительной быстротой… Ее исхудавшее пожелтевшее лицо свидетельствовало о бурной частной жизни, о страданиях, которые вызывались тщеславием, ревностью и сожалением о прошлом… Эта женщина стала жертвой своего нелепого поведения…» Если суммировать высказывания современников, то они сводились к следующей нехитрой народной мудрости: «Каждый сверчок знай свой шесток». Безродная авантюристка раскрыла рот не на свой кусок и подавилась.
   После отъезда Жозефины Фридерихс между Константином и княжной Лович установились мир и согласие. Пережив неприятные для себя времена, она в течение десятилетнего их супружества пользовалась любовью и преданностью мужа. Современники задавались вопросом: «Каким умом и какими чарами должна обладать она, чтобы покорить своей власти человека столь непреклонной воли, перед кем все склонялись, все дрожало, которому ничего не казалось невозможным и прихотям которого не было преград?» Ответ прост – любовь, настоящая, искренняя любовь. К тому же и сам Константин Павлович разительно изменился. Уже и в Европе стали говорить об удачном выборе князя и удивительной перемене, произошедшей с ним. Он даже пить перестал – не более двух бокалов шампанского в день. В своих письмах он писал: «жене обязан счастьем и спокойствием» и «я счастлив в своем семейном быту, наслаждаясь глубоким спокойствием благодаря жене». Наконец он нашел настоящую любовь, и его безумные выходки прекратились.
   А пока Константин Павлович занимался своими прямыми обязанностями – обучением, формированием и перевооружением польской армии. Кстати, в истории Польши был еще один русский руководитель Войска Польского – маршал Константин Рокоссовский, тоже большой женолюб; их даже звали одинаково. Если в личной жизни цесаревич стал более сдержанным и спокойным, то с личным составом армии он продолжал бесноваться. За малейшую оплошность он жестко наказывал офицеров. Как-то раз, рассердившись на двух офицеров, он поставил их в один строй вместе с солдатами. Это было неслыханным оскорблением для них, и оба подали в отставку. Это сейчас в порядке вещей нахождение в одном строю офицеров и солдат, а раньше это было немыслимо. В другой раз он пришел в такое негодование, что приказал прямо на плац-параде арестовать всех офицеров, при подчиненных осыпав их площадной братью. Один офицер в отчаянии застрелился, а другой хотел повеситься. Все это не прибавляло популярности великому князю в рядах польской армии, который в минуты гнева кричал: «Я вам задам конституцию!» Польская армия, впрочем, как и большинство интеллигенции, мечтала избавиться от русского владычества. Поведение Константина Павловича со временем вышло ему боком, но об этом после. Его называли сатрапом Польши.
   Княгиня Лович была ему верной и преданной супругой. Она принимала многочисленных гостей, за обедом для каждого из них находилось доброе слово, она хорошо относилась к Павлу, сыну Константина от Жозефины. Так же относился и сам Константин к своей новой жене. Как-то во время его приезда в Петербург он пошел в театр и увидел там на одной французской актрисе сногсшибательное платье, которое ему очень понравилось. Он решил сделать приятное жене и подарить ей такое же. Вернувшись в Варшаву, он тайком снял мерки с платьев Жанетты и курьером отослал в Петербург, чтобы там нашли не только такую же материю, но и модистку, которая шила платье француженке. Женщины знают, как важны эти милые сюрпризы для них – пускай платье и не будет носиться, но оно дорого как знак внимания. Уезжая по каким-либо делам, Константин обнимал свою жену, целовал лицо и руки, крестил ее. Он ласково называл ее уменьшительным именем Жансю. Как трогательно!
   В 1823 году Константин Павлович получил приглашение приехать в Петербург на свадьбу своего младшего брата Михаила. А вот княгиню Лович туда не пригласили – не тех кровей девушка. Константин сначала отказался ехать на торжество без горячо любимой им супруги, считая это унижением для нее. И только тогда, когда он получил от Александра I прямой приказ явиться в Петербург, нехотя отправился туда. Пробыл он там недолго. Как оказалось, свадьба брата была лишь предлогом. Александр I заставил Константина подписать акт отречения от престола. Сам Константин говорил так: «Я подписал акт отречения, который должен храниться у моего брата Александра. Я думал, что мой устный отказ значит больше, чем какой-то листок бумаги, но его все-таки потребовали. Я написал все в той форме, какую от меня хотели. Я принес жертву и нисколько в этом не раскаиваюсь».
   Нынешние исторические беллетристы пишут о том, что Константин Павлович отказался от трона ради любви к прекрасной полячке. Это, конечно, очень красиво и романтично, но никак не соответствует истине. Как мы помним, еще в 1801 году, после убийства своего отца Павла I, он наотрез отказался от такой чести. Ужасная смерть отца страшила его.
   Казалось, что все у Константина Павловича с Жанеттой Грудзинской идет хорошо. Но вмешалась болезнь. Жансю была моложе мужа на 20 лет, была хрупкой и слабой от природы. К тому же у нее оказалась не очень хорошая наследственность – ее отец не раз бывал в больнице для умалишенных, где его лечили от душевного расстройства. По этому же поводу он и дочь не раз клал в больницу еще до ее замужества с Константином. Все это привело к тому, что супруги стали жить замкнуто и почти никого не принимали. К душевному недугу добавилась еще и чахотка. Как-то раз Жанетта познакомилась с неким графом Иллинским, который под влиянием иезуитов «впал в самое суровое благочестие». По его наущению она часами молилась в часовне, устроенной в подвале Бельведера, где по стенам текла вода, было холодно и сыро. Константин Павлович был обеспокоен состоянием здоровья жены и возил ее по всем знаменитым европейским докторам. Но тщетно – как известно, сколько врачей, столько и мнений. Сошлись на диагнозе, что у княгини Лович нервное истощение, и посоветовали лечиться водами Карлсбада или Эмса.
   Между тем наступил 1825 год. Император Александр I умер в Таганроге. Все считали наследником престола цесаревича Константина. О том, что он отказался от престола, знал ограниченный круг лиц. По распоряжению Александра I акт отречения был составлен всего в нескольких экземплярах, которые хранились в Синоде, Государственном совете, Сенате и Успенском соборе в Москве. Почему Александр I не объявил о нем сразу после подписания, так и осталось загадкой. Лицемер – он и есть лицемер, небось задумывал какую-нибудь комбинацию. О нем не знал даже Николай, в пользу которого отрекся Константин. В России началась присяга Константину как новому императору. Услужливый министр финансов успел даже отчеканить рубль с профилем нового императора (теперь это неимоверная нумизматическая редкость). Между Варшавой и Петербургом скакали курьеры, загоняя насмерть лошадей, – все ждали приезда Константина в столицу. Но, верный своему слову, он отказывался. Была в этом отказе и еще одна составляющая – он боялся участи своего отца. «Задушат, сволочи, как отца задушили», – говорил он открыто своим приближенным. Когда в Петербурге вскрыли секретные пакеты, присяга Константину уже шла полным ходом. Тогда Николай, чтобы исправить положение, предложил ему все же принять царство, а потом отречься от престола. Это он делал затем, чтобы его не считали узурпатором. Константин и на сей раз отказался, в результате чего началась переприсяга Николаю. Этим моментом воспользовались декабристы, устроив бунт. Причем доходило до смешного – когда солдатам, идущим на Сенатскую площадь, говорили, что они идут защищать конституцию, многие думали, что конституция – это жена Константина. Так или иначе, но бунт был подавлен, и на престол вступил младший брат Константина Николай I. Треволнения кончились, и теперь можно было спокойно вздохнуть. Добавим, что в этот трудный для Константина момент с ним постоянно находилась княгиня Лович, поддерживая и успокаивая его в минуты раздражения.
   Страшное напряжение, испытанное Константином Павловичем в междуцарствие 1825 года, дало о себе знать. Он «стал напускать на себя старость». Писал: «Стар уже стал и дряхл, кости болят; пора меня в какую-нибудь Цуруканскую крепость в плац-майоры, а если будет особая милость, то и в коменданты». Великий князь действительно выглядел уже не так молодцевато. За всем этим чувствовалась усталость когда-то деятельного человека. И это в 46 лет!
   Новый император Николай I и его супруга всегда выказывали княгине Лович свое расположение. В 1828 году, когда началась очередная русско-турецкая война, был спущен на воду фрегат «Княгиня Лович». Такой чести редко кто удостаивался даже из царской семьи! К польскому народу у Николая I тоже было хорошее отношение, однако он же сам все испортил. В 1829 году состоялась коронация Николая I польским королем. Местное общество ожидало, что он будет короноваться короной польских королей, но из Москвы привезли русскую корону. Это вызвало взрыв недовольства в Варшаве. Оно чувствовалось как среди гражданских лиц, так среди военных. Активизировались тайные общества, борющиеся за независимость Польши. Достаточно было одной искры, чтобы вспыхнуло восстание. И оно вспыхнуло на следующий год – 30 ноября 1830 года восстала вся Варшава. Константин Павлович чувствовал приближение грозы, но рассчитывал на верность польской армии, в среде которой, как мы уже писали выше, он никакой популярностью не пользовался.
   Вожди заговорщиков прежде всего решили избавиться от Константина, чтобы вокруг него не собрались верные долгу польские части. Вечером 29 ноября заговорщики почти без сопротивления проникли во дворец Бельведер, чтобы расправиться с Константином. Они вбежали в комнату великого князя и стали бить зеркала и ломать мебель. Константин в это время спал у себя в кабинете. Он снял мундир и переоделся в халат. В приемной ждали его пробуждения генерал Жандр и другие административные чины Варшавы. Ценой своей жизни они успели предупредить князя об опасности. Камердинер закрыл перед носом у нападавших дверь в кабинет и увел князя в чердачную башенку. Между тем заговорщики, рыская по дворцу, нашли генерала Жандра, который был в мундире, и убили его, приняв за Константина Павловича. После этого они ушли, посчитав свою миссию выполненной. Тем временем Константин поспешил к жене, которая заявила ему: «Ваше высочество, простите меня за то, что я полька! Слава богу, вы не погибли от рук моих соотечественников!» Когда великий князь Константин вышел на дворцовую площадь, она уже вся была запружена верными ему войсками. Он решил уходить из Варшавы, охваченной восстанием. У него было всего семь тысяч солдат и офицеров против 60тысячной польской армии, которую сам же и создавал. Силы были неравными, и Константин предпочел оставить Польшу, перейдя на территорию России.
   Потом был поход фельдмаршала Дибича на Варшаву для подавления восстания. Константин Павлович оставил жену в Белостоке, а сам пошел с Дибичем. Когда бои стихли, он поехал к жене. Кроме желания увидеть княгиню, он и сам нуждался в покое и отдыхе – еще бы, пережить такой стресс. Со времени выступления из Польши великий князь чувствовал себя нездоровым, но лечиться было некогда. Кончилось тем, что его скрутила лихорадка; кроме того, у него началось расстройство желудка. Вдобавок ко всему у него обострился геморрой, настолько, что он еле стоял на ногах. В таком состоянии он в марте 1831 года прибыл в Белосток. Княгиня Лович тоже болела – у нее появился кашель, и поднялась температура.
   Тем временем боевые действия продолжались. Война шла с переменным успехом. В мае польские войска смогли прорваться через границу и двинулись к Белостоку. Ввиду этого, Константин решил изменить свою дислокацию и вместе с княгиней Лович перебрался в город Слоним. Но здесь ему угрожала новая опасность – в окрестностях Слонима появилась холера. Тогда он приказал своим войскам двигаться на Витебск. Жанетта была больна, Константин Павлович тоже. 15 июня 1831 года он скончался от холеры в городе Витебске. Когда тело великого князя было положено в гроб, княгиня Лович, прощаясь навеки со своим супругом, обрезала свои роскошные светло-русые волосы и положила их ему под голову. Останки покойного с подобающими почестями было решено отвезти в Петербург для захоронения в Петропавловском соборе. Княгиня Лович шла за погребальной колесницей не только через весь город, но и еще две версты за ним, а потом пересела в коляску, чтобы сопровождать усопшего в столицу.
   После похорон мужа Жанетта Грудзинская поселилась в Царском Селе. От пережитых потрясений и несчастий она день ото дня слабела. Вскоре болезнь полностью сломила ее. Княгиня Лович скончалась через шесть месяцев после смерти мужа. Ее похоронили в католическом соборе Царского Села – даже после смерти она не могла быть рядом с любимым.
   Детей от обоих браков у Константина Павловича не было. О сыне Павле Александрове от Жозефины Фридерихс мы уже писали. Был у него и другой побочный сын, родившийся от французской актрисы Клары-Анны де Лоран в 1818 году в Варшаве, – Константин Иванович Константинов, ставший впоследствии пионером отечественной ракетной техники. Да-да, вы не ошиблись, именно ракетной. Ракеты с успехом применялись еще во время русско-персидской войны 1826—1828 годов, а уж в Крымскую кампанию 1853—1856 годов и подавно. Один из кратеров на обратной стороне Луны назван его именем. Ему и его сестре Констанции, родившейся от той же актрисы, давал уроки музыки великий Шопен.
   Рассматривая великого князя Константина Павловича как человека, нельзя не отметить, что он унаследовал от отца неуравновешенный характер и склонность к вспышкам бешенства. Вместе с тем он был открытым и прямодушным человеком. Обладая огромным капиталом, он донашивал старые сюртуки, раздавал много денег бедным офицерам и солдатам, запросто навещая их и крестя их детей, шутя и балагуря. Зато на службе он был строг и грозен; иногда его грубые поступки переходили всякие границы. По характеру Константин Павлович был «душа нараспашку», что думал, то и говорил, не в пример своему старшему брату-лицемеру. Он был реалистом, земным человеком, шумным, любившим крепкие словца, каламбуры и анекдоты. Политиком он был никудышним – своей прямотой он нажил себе больше врагов, чем друзей. Хотя он и был военным человеком, но войн не любил, находя, что они только портят войска. Противоречивым был человеком Константин Павлович. А кто из нас святой?
   Великий князь Константин был популярен в народе. Особым видом этой популярности является наличие самозванцев. Первый такой Лжеконстантин всплыл в Саратове еще при жизни великого князя в 1827 году. Другой объявился в Тобольске в 1834 году – им оказался 70летний старик-крестьянин Иван Прокопьев. В 1840 году в Вятской губернии Константином назвался отставной гусар Александров, а 1843 году в Челябинске великокняжеское имя себе присвоил какой-то проходимец, изловить которого не удалось. Была даже одна самозванка, называвшая себя княгиней Лович! Вот так. Великий князь начинал свою жизнь как средневековый самодур, человек эпохи Возрождения, а закончил почти как святой. Так бывает – человек преодолел самого себя.

«Незабвенный» император и его потомство

Правителям государств принято давать прозвища – иногда обидные, иногда похвальные, иногда отражающие характер человека. В Западной Европе, например, были Вильгельм Завоеватель, Ричард Львиное Сердце, Иоанн Безземельный и так далее. И только в России царям давали имена, отражающие их отношения с людьми. Иван IV был Грозным, царевну Софью называли Премудрой, Александра I – Благословенным. Николай I получил название Незабвенного. Он правил Россией 30 лет и оставил многочисленное потомство, которое подтвердило этот титул – то, что они вытворяли в личной жизни, действительно было незабываемым.

Стойкий оловянный солдат
(император Николай I)

   Не «солдатик» из сказки Андерсена, а настоящий, из плоти и крови солдат. Либеральные дореволюционные и советские историки называли его «солдафоном», что звучит грубовато, но суть уловлена точно – он был солдатом великой Империи, называемой Россией. Исполнительным, пунктуальным, не лишенным рыцарства по отношению к дамам солдатом. Солдат – имя нарицательное, каждый военнослужащий, от рядового до генерала, является солдатом. Император в том числе. Как правило, у каждого солдата есть свои сердечные тайны. Были они и у Николая I.

   Николай Павлович родился в последний год жизни своей царственной бабки Екатерины II – 1796й. Увидев внука, Екатерина так описала свои впечатления: «Длиной два фута (60 см), с руками, не меньше чем у меня, с громким низким голосом: я никогда не видела подобного рыцаря. Если он и дальше будет расти, его братья будут казаться карликами по сравнению с этим колоссом. Мне кажется, что у него судьба повелителя, хотя у него два старших брата». Два старших брата – это Александр и Константин. Прозорливая императрица угадала – он не только стал самодержцем, но и оставался рыцарем до конца своих дней.
   Екатерина II, вопреки своей привычке, не отобрала у родителей (Павла Петровича и Марии Федоровны) их сына себе для воспитания – не успела, и он остался на попечении своих родных мамы и папы. Надо сказать, что Николай являлся любимчиком своей матери Марии Федоровны, которая, как мы уже писали в главе о Павле I, родила его от гоф-курьера Бабкина. Это его Павел называл «гоф-курьерским ублюдком».
   Впрочем, своему сыну родители уделяли мало внимания. Тогдашняя система воспитания была другой. Помните фразу старого князя Болконского из «Войны и мира»? Когда жена стала упрекать его за то, что он мало общается с сыном, тот ответил: мол, я буду обращаться к его разуму, а пока мал, то и сюсюкать с ним нечего. Пусть это делают няньки и мамки. Вот и Николая воспитывали баронесса Шарлотта фон Ливен и гувернантка шотландского происхождения Евгения Лайон. Исходя из древних шотландских традиций, она и привила маленькому Коле понятия о рыцарской доблести, чести, долге и верности своему слову. Этим принципам он остался верен на всю жизнь. Николай в детстве сформировался как цельная и волевая натура, правда, несколько прямолинейная.
   В детстве Николай очень любил военные игрушки – шпаги, каски и деревянные ружья, а в три года от роду впервые надел военный мундир. Буквально с детских лет он пристрастился к военному делу, и из него действительно получился отличный служака. В 1817 году он возглавил инженерные войска Российской армии. Здесь-то и проявились его педантичность, дисциплинированность и любовь к порядку. Двадцатилетнего Николая описывали тогда так: «Он не походил еще на ту величественную, могучую, статную личность, которая теперь представляется всякому при имени императора Николая I. Он очень худощав и оттого казался еще выше… Осанка и манеры великого князя были свободны, но без малейшей кокетливости или желания нравиться, даже натуральная веселость его, смех как-то не гармонировали со строго классическими, прекрасными чертами его лица». С годами облик Николая изменился. Он поражал своей высокой, статной фигурой (1 м 90 см), величественной манерой держаться, классической, несколько холодной красотой правильных черт лица. «Его взгляд был холоден и казался оловянным», – писали русские демократы. Таков был облик стойкого оловянного солдата Империи.
   Во время Отечественной войны 1812 года великий князь Николай рвался на фронт, но лишь в 1814 году он оказался в войсках. По дороге в разгромленную Францию он повстречался со своей будущей женой. Но сначала немного истории. 1805 год. Наполеон уже завоевал пол-Европы. Между Россией и Францией оставалась одна Пруссия. Александру I нужно было во что бы то ни стало перетянуть прусского короля на свою сторону. Это удалось. И вот в 1805 году Фридрих-Вильгельм III и Александр I клянутся на могиле Фридриха Великого выступить вместе против Наполеона и договариваются «дружить домами». Это желание и стало определяющим в судьбе Николая I.
   В 1814 году братья Николай и Михаил под именем графов Романовых по пути в штаб русской армии посетили Берлин. На следующий день они нанесли визит королю Пруссии, и здесь Николай Павлович впервые увидел принцессу Шарлотту, старшую дочь Фридриха-Вильгельма III. Красивый и стройный юноша понравился Шарлотте, которая произвела на него приятное впечатление. Пообщавшись с Николаем, прусский король тоже увидел в нем будущего жениха своей дочери. Сама Шарлотта-Фредерика-Луиза-Вильгемина об этих планах оставалась в неведении. Однако из-за продолжающихся военных действий матримониальные планы пришлось отложить. Кроме того, Николай был еще молод, и невеста только отпраздновала свое 16летие. Поэтому, наученная горьким опытом неудавшихся ранних браков сыновей Александра и Константина, их мать – Мария Федоровна – решила отложить женитьбу Николая до его совершеннолетия (совершеннолетними тогда считались парни, которым стукнул 21 год). Забегая вперед, скажем, что благодаря такой осторожности матери этот брак оказался счастливым.
   Перед отъездом прусского короля на Венский конгресс 1814 года Шарлотте сказали о намерении отца женить ее на Николае. Она ничего не возразила, но в письмах к брату сообщала, что Николай пришелся ей по сердцу. Сам же великий князь, будучи в Париже с армией, восторженно отзывался о Шарлотте и признавался Александру I о своей любви к ней. Оба правителя – русский царь и прусский король – были рады обоюдному чувству Николая и Шарлотты. Однако до поры все это держалось в тайне. Прошел еще год войны, и вот, после разгрома Наполеона под Ватерлоо, Александр I с братьями Николаем и Михаилом возвращаются в Россию через Берлин. Был банкет по случаю победы, на котором оба монарха и провозгласили тост за нареченных жениха и невесту. Однако свадьба состоялась только через два года. Все это время жених и невеста переписывались между собой. Кстати, Николай I потом хранил эти письма всю жизнь. Когда случился страшный пожар 1837 года в Зимнем дворце и солдаты пытались спасти его от огня, Николай сказал: «Оставьте, пусть все сгорит, достаньте мне только из моего кабинета портфель с письмами, которые жена писала мне, бывши моей невестою».
   А пока великий князь Николай продолжал свое образование, посещая разные страны. Будучи в Англии, он поразил всех тем, что за обедом пил только воду. Еще больше Николай Павлович удивил англичан своей спартанской неприхотливостью: вечером его слуги внесли в приготовленную для него спальню с роскошной кроватью набитый сеном мешок, заменявший ему постель. «Англичанам это показалось аффектацией», – писал свидетель этого события. Аффектация по-латыни значит рисовка, неестественность. Британцы считали, что так он рисуется перед ними, чтобы произвести эффект. Выпендривается, грубо говоря. Но он был чужд этому – даже умер на простой солдатской койке, укрытый шинелью. Изнеженным сынам Альбиона было невдомек, что раз Николай Павлович выбрал военную стезю, то он взял себе за правило «стойко переносить все тяготы и лишения воинской службы» – например, спать, как солдаты, на мешке с сеном. Это еще одно подтверждение тому, что Николай Павлович был действительно стойким «оловянным солдатом».
   В это время в Петербурге готовились к встрече его невесты. Александр I хотел, чтобы бракосочетание младшего брата Николая (разница между братьями была в 18 лет) прошло в самой торжественной обстановке. Императрица-мать Мария Федоровна с не меньшей заботой готовилась к свадьбе Николая. Она знала, что ее будущая невестка унаследовала страсть к нарядам и любила веселиться. Когда она вошла в приготовленный для нее кабинет, обитый розовым атласом, то воскликнула: «Я всегда мечтала о розовом кабинете!» И так было всегда – ее всю жизнь будут окружать роскошь, красота и разные изящные вещи. Сохранились записки Шарлотты. Историки думали, что там окажутся какие-то мысли, события, характеристики людей и так далее, но их ждало горькое разочарование. Дневники оказались заполненными описанием нарядов, развлечений, малозначительных подробностей придворной жизни, сплетен и пересудов. Это не значит, что она была ограниченным человеком – просто ее внутренний мир был далек от реальной жизни, которая протекала за стенами дворца. Она не интересовалась политикой; она любила Николая Павловича и в этом видела свое предназначение.
   Шарлотта Прусская выехала из Берлина в мае 1817 года. На русской границе в Мемеле у пограничного шлагбаума ее встречал жених с обнаженной шпагой. Так начался ее жизненный путь в России. В июне жених и невеста торжественно въехали в Петербург, и через несколько дней состоялся ее переход в православие. Теперь она стала называться великой княгиней Александрой Федоровной. Их обручение состоялось в день рождения Николая Павловича, которому исполнился 21 год, а свадьба – в день ее рождения (19 лет). Как романтично! Для житья новобрачным отвели Аничков дворец. Невеста получила богатые подарки – жемчуга и бриллианты. Интересно, что она, дочь короля, бриллиантов доселе не видела! Вот что писала она: «…все это занимало меня, так как я не носила ни одного бриллианта в Берлине, где отец воспитал нас с редкой простотой…» Да не в воспитании было дело, а в том, что прусский король был нищ, как церковная мышь!
   Уже в августе Александра Федоровна забеременела. Однако, перед тем как продолжить, позволим себе небольшое отступление. До конца XVIII века любовь, как правило, была личным делом семейной пары, и во многом это было дело случая. В XIX веке в Европе женились, исходя из политических мотивов или по расчету. Особенно это было распространено среди буржуазии и дворянства. Как известно, на Руси царь – первый дворянин, и поэтому это правило распространялось и на него. Если хотите, то мода была такая. Вступающие в брак мужчины и женщины открыто объявляли, что они друг друга не любят, но намерены со временем достичь полного согласия, гармонии и душевной близости. Любовь между супругами теперь становилась лотерейным билетом, по которому можно было выиграть, а можно… Нет, вы не угадали – не проиграть, а потрудиться. Для этого нужно было искать пути духовного взаимопонимания и самовоспитания. Чтобы добиться этого, супруги читали друг другу «умные» книги, совместно изучали историю, совершали познавательные поездки за границу, занимались живописью, создавали литературные и художественные салоны. В письмах той поры муж к жене обычно обращался так: «Друг мой…» В общем, русский термин «стерпится – слюбится» здесь не проходил. Теперь не терпеть надо было, а работать над собой и своими отношениями. Брак как работа – это было ново, и многие вельможи этому принципу следовали, не исключая и царей. Вот только не у всех это получалось… А Николай Павлович с Александрой Федоровной вытянули счастливый билет – они искренне любили друг друга, правда, первый делал это весьма своеобразно. Он обожал свою жену и одновременно наслаждался любовью других женщин. К чести Александры Федоровны, следует сказать – она ему не изменила ни разу. Даже намека не было.
   Но об этом потом, а пока молодожены наслаждались семейной жизнью. В 1818 году у них родился сын, названный Александром, – будущий император Александр II. Потом пошли еще детки – Мария, Ольга, Александра, Константин, Николай и Михаил. Из десяти беременностей у Александры Федоровны семь закончились благополучно. Она была так же плодовита, как ее свекровь, – у той их было девять. Примечательно, что Николай Павлович назвал своих сыновей в том же порядке, что и отец.
   Так прошло 17 лет. Внезапно в 1825 году умер император Александр I – старший брат Николая. В списке наследников очередным правителем России должен был стать Константин, но он еще в 1823 году отказался от трона. Николаю Павловичу ничего не оставалось делать, как принять власть. Однако восстали декабристы и вывели свои войска на Сенатскую площадь. Это была серьезная угроза – в планах заговорщиков было уничтожение царской династии. Николай Павлович сказал Александре Федоровне: «Неизвестно, что ожидает нас. Обещай мне проявить мужество, и если придется умереть – умереть с честью». Та обещала. После подавления бунта Николай жестоко расправился с декабристами, и в России за тридцать лет его правления не было ни одного антиправительственного выступления.
   Все современники свидетельствовали, что Николай обожал свою жену. Он любил праздновать дни ее рождения, устраивать для нее приятные сюрпризы. Однажды, при выходе из церкви в Петергофе, он стал во главе Кавалергардского полка, шефом которого была Александра Федоровна, и командовал им, как простой генерал, отдавая почести императрице. Ее дочь Ольга вспоминала: «Мама впервые, как шеф этого полка, принимала парад. Она была польщена и сконфужена, когда Папа скомандовал «на-караул!» и полк продефилировал перед ней. Это было неожиданно и ново. Папа умел придать нужное обрамление вниманию общественности по отношению к своей супруге, которую он обожал».
   Как мы уже писали, Александра Федоровна не была исторической фигурой. Ее призванием было быть любящей женой, уступчивой и довольной своей второстепенной ролью. Главную скрипку в их брачном союзе играл, конечно, Николай. В декабре 1825 года, когда решался вопрос о власти, она заявила: «Я буду и на троне только его подругой». И она старалась по мере возможностей быть помощницей мужу – императору. Николай Павлович любил делать подарки своей жене. Он построил ей дворец Ореанда в Крыму, коттедж в Петергофе, подарил местность Озерки и Царицын остров в Петербурге. Он окружал жену неимоверной роскошью; императрица блистала на балах и маскарадах великолепием своих украшений и нарядов по последней моде. Фрейлина двора Тютчева так описала взаимоотношения Николая и Александры: «Николай Павлович питал к своей жене, этому хрупкому, безответному и изящному созданию, страстное и деспотическое обожание сильной натуры к существу слабому… Для него это была прелестная птичка, которую он держал взаперти в золотой и украшенной драгоценными каменьями клетке». А та и не возражала: «Мне немного требовалось, чтобы быть довольной: раз я могла быть с моим мужем, мне не нужно было ни празднеств, ни развлечения; я любила жизнь тихую и однообразную, даже уединенную; по моим вкусам, я любила простоту и была домоседкою». Александра Федоровна была тихой серой мышкой. В общем, в отличие от своих братьев, Николай Павлович был счастлив в семейной жизни. Несомненно, он любил свою жену и был внимателен к ней. Их отношения прошли разные стадии, но несомненно и то, что он всегда оставался нежным и заботливым мужем. Она же, в свою очередь, просто боготворила его.
   Но Николай был в расцвете лет и полон сил. К услугам властителя страны были все красавицы России. И он отдавал им должное. Вот об этом должном мы и поговорим, так как это является темой нашей книги. Опережая события, отметим, что, несмотря на многочисленные увлечения императора актрисами, светскими дамами и обычными женщинами, ни одна из них не затронула его сердце. Это были знаменитые похождения Николая Павловича, которые он называл «дурачествами». О любовных интрижках Николая было известно многим, в том числе и Александре Федоровне. Она относилась к этому как к данности. По свидетельству современников, она даже пристраивала замуж тех из фрейлин, которые удостаивались монаршего «внимания».
   Первые годы совместной жизни Николая и Александры прошли под знаком семейной идиллии. А потом непрерывной чередой пошли дети. В течение последующих четырнадцати лет Александра Федоровна или была беременна, или восстанавливалась после очередных родов. Французский путешественник маркиз де Кюстрин, посетивший Россию в 1839 году, писал, что «императрица преждевременно одряхлела… Супружеский долг поглотил остаток ее жизни: она дала… слишком много детей императору». Шарлотта сильно сдала физически и стала просто неспособной к выполнению супружеского долга.
   А тридцати-сорокалетний Николай Павлович переживал счастливую пору мужской зрелости, поэтому ничего нет удивительного в том, что стал бегать «налево». Увядшая супруга перестала отвечать его мужским запросам. Конечно, Александра Федоровна понимала, что ее супруг станет искать новых женщин. И она, умная женщина, стала чуть ли не поверенной мужа в его амурных увлечениях, и даже сама им способствовала! Она понимала, что супругу это НАДО! Современникам было отлично известно, что Николай Павлович сообщал жене о своих сексуальных похождениях (слово «любовных» здесь не подходит – именно сексуальных). В отличие от большинства жен Александра Федоровна не устраивала мужу сцен и, чтобы насолить ему, не обзаводилась любовниками. О том, что Николай Павлович был неравнодушен к женской красоте, говорит и то обстоятельство, что значительные суммы им тратились на приобретение рисунков эротического содержания.
   Известно, что Николай I был увлечен не одним десятком женщин из разных слоев общества. Его недоброжелатели рисовали образ прямо-таки настоящего донжуана, не пропускавшего ни одной юбки. Дело доходило якобы до того, что Николай, повстречав на прогулке или в театре понравившуюся ему особу, тут же приказывал адъютанту взять ее на заметку. За ней устраивали слежку и затем предупреждали родителей, какое ей выпало «счастье». Отказа Николай Павлович не получал никогда! Родня девушки или ее супруг, если таковой имелся, извлекали немало выгод от подобной связи. К этому добавим, что существовало немало женщин, которые не из чувства выгоды, а чисто из «спортивного интереса» были готовы переспать с государем. Конечно, людская молва в таких случаях склонна к преувеличению, но, очевидно, что такие примеры имели место. Николай Павлович действовал по ситуации. Манера ухаживания Николая за очередной прелестницей была незатейливой. Он являлся поклонником «армейского флирта», типа анекдотов про поручика Ржевского: иначе говоря, меньше слов – больше дела. Царь, со свойственной ему прямотой и неумением тратить время попусту, старался покорить или взять приступом очередную из приглянувшихся ему женщин. С прямотой и натиском он говорил своей избраннице, чего от нее хочет. Если это ему не удавалась, то он разыгрывал перед предметом своей страсти роль усталого воина, как говорил один из персонажей телефильма «Здравствуйте, я ваша тетя!»: «Я старый солдат и не знаю слов любви» – и не знал отказа!
   А иногда он сам отказывался от дам, уже приступив к делу. Один из таких случаев из похождениях императора нам известен по мемуарам фрейлины Тютчевой. Николай I любил прогуливаться по Дворцовой набережной. Заметим, что он это делал без всякой охраны! Времена были не в пример нынешним спокойные – никто не смог бы поднять руку на государя! И вот однажды на мостике через Зимнюю канавку ему повстречалась шедшая навстречу молодая девушка. Она была скромно одетой и несла в руках большую нотную папку. Император проводил ее внимательным взглядом, отметил прекрасную фигуру незнакомки и забыл бы об этой встрече, если бы на следующий день история не повторилась. Николая это заинтересовало, тем более что девушка была миловидной и вела себя скромно. При следующей встрече он улыбнулся ей и в ответ увидел приветливую улыбку. Во время последующих встреч они уже стали раскланиваться друг с другом; за поклонами последовало общение. Николая забавляло, что девушка, очевидно, не догадывалась, кто он такой. Он думал, что девушка его принимает за обыкновенного гвардейского офицера (Николай I всегда ходил в форме). Из разговоров Николай узнал, что она является дочерью бывшего учителя немецкого языка, что дает уроки музыки, а мать занимается хозяйством, поскольку денег хватает только на одну кухарку. Узнал он и том, что семейство девушки живет на Гороховой улице и они занимают небольшую трехкомнатную квартиру. Постепенно их разговоры стали приобретать более доверительный характер, и Николай дал понять девушке, что хотел бы поближе познакомиться с ней. Та согласилась. Они договорились о том, что «простой офицер» посетит ее на дому и познакомится с родителями, которые «будут польщены таким визитом».
   В назначенный вечер Николай вышел из дворца, подняв воротник шинели, чтобы его не узнали, и направился на Гороховую улицу. Там он нашел указанный дом и у дворника спросил, туда ли он попал. Оказалось, туда. Император прошел через двор на плохо освещенную лестницу и стал подниматься по деревянным ступеням. Послышались звуки музыки. Поднявшись на нужный этаж, он увидел табличку с именем отца его новой знакомой. Опустив воротник шинели, император дернул ручку звонка. Дверь ему открыла кухарка в засаленном фартуке и спросила, к кому он пожаловал. Николай Павлович назвал фамилию старого учителя. «Его нет дома. Приходите в другой раз!» – ответила прислуга. Разговор с ней все больше удивлял государя. «Я не к нему пришел!» – возмутился он. «А к кому? К барыне? Так и ее нет дома!» – «А барышня дома?» – «Сказано, никого нет!» – получил он нелюбезный ответ. «Но как же, ведь меня ждут…» – «Ждут, да не вас. Сегодня нам не до простых гостей! Потому что к нам сегодня вечером сам император в гости придет!» – «Кто же вам сказал, что император сюда придет?» – «Барышня сказала. У нас все уже приготовлено! Так что уходите-ка вы подобру-поздорову!» – «Ну, так скажи своей барышне, что она дура!» – взорвался рассерженный Николай и, снова подняв воротник, стал спускаться по скрипучей лестнице. Вернувшись в Зимний дворец, Николай I с юмором рассказал своим приближенным о своем «дурачестве», в том числе и Александре Федоровне.
   Женщин у Николая I было действительно много. Некоторые имена остались в истории, поэтому есть возможность разбить их на разряды. Начнем с актрис. Николай любил театр, и у него была возможность заходить к актрисам в антрактах и после спектакля, где он мог полюбезничать с ними. Среди них он выделял Варвару Асенкову, которой как-то подарил дорогое ожерелье. (Подарки он дарил в ответ на интимную близость.) Ценных подарков также удостоились от Николая актрисы сестры Вера и Надежда Самойловы, танцовщица Аполлонская. Однажды его внимание привлекла актриса Новицкая. Он стал часто в антрактах выходить на сцену и беседовать с ней. Когда он был на сцене, за кулисами царила полнейшая тишина, по сцене никто не ходил. Наконец, ему надоела эта гробовая тишина, и он сказал, чтобы артисты не смущались его присутствия на сцене и делали бы свое дело. Тогда другие артистки, надо и не надо, стали расхаживать по сцене, в надежде, что обратят на себя внимание государя!
   У всех на слуху были имена его любовниц из высшего света. Особенно из выпускниц Смольного института. Они чуть ли не все поголовно были увлечены красавцем-императором. Впрочем, смолянками Николай начал увлекаться еще до своей женитьбы. У него был друг детства Владимир Адлерберг, мать которого была как раз настоятельницей Смольного института. Она-то и облегчала своему сыну и великому князю Николаю доступ к телам своих воспитанниц. Хотя чаще всего ничего серьезного между ними не было – просто экзальтированные смолянки делились с подругами своими мечтами, выдавая их за правду. Им страсть как хотелось переспать с великим князем, поэтому они и выдавали желаемое за действительное. Амурные приключения двух закадычных друзей продолжались до самой свадьбы, причем и Адлерберг, и Николай Павлович женились практически в один день. Первое время они несколько умерили свою любовную прыть, а потом опять принялись за свое.
   Немало любовниц у Николая I было среди фрейлин двора. Незамужние фрейлины после интимной близости с Николаем выгодно выходили замуж, их судьбу устраивала сама Александра Федоровна. Им выдавались деньги на приличное приданое. Подобную ситуацию нарисовал Лев Толстой в своей повести «Отец Сергий». Там главный герой гвардейский офицер Степан Касатский, обладая огромным честолюбием, посредством женитьбы на аристократке захотел стать «своим» в высшем обществе. Нашлась и невеста, фрейлина Короткова, в которую Касатский влюбился. Однако молодая красавица была холодна к нему. Неожиданно все изменилось: она стала ласкова с ним, ее мать стала усиленно приглашать офицера к себе. Касатский удивился такой перемене, объясняя это внезапно вспыхнувшей любовью с ее стороны. Все оказалось проще – она была кратковременной любовницей императора. Получив «отставку», ее следовало немедленно выдать замуж. Кандидатуру Касатского одобрил сам Николай I. Узнав об этом за две недели до свадьбы, Касатский разорвал с ней все отношения и ушел в монахи.
   Описанный Львом Толстым случай можно отнести к довольно редким видам протеста. Отцов и мужей, которые отказались бы выполнить прихоть императора, было мало. Чаще всего практиковались пассивные формы сопротивления. Известно, например, что Александр Пушкин постоянно напоминал своей Наталье Николаевне, чтобы она не смела кокетничать с Николаем I. Поэт бы не смирился с ролью мужа-рогоносца и мог бы вызвать на дуэль самого императора!
   Среди современников сложилось мнение, что Николай I являлся грозой всему женскому миру Петербурга. Добролюбов, современник Николая I, писал: «Всякому известно, что Николай пользовался репутацией неистового рушителя девических невинностей. Можно сказать положительно, что нет и не было при дворе ни одной фрейлины, которая была бы взята ко двору без покушения на ее любовь самого государя… Едва ли осталась хоть одна из них, которая бы сохранила свою чистоту до замужества. Обыкновенно порядок был такой: брали девушку знатной фамилии во фрейлины, употребляли ее для услуг благочестивейшего, самодержавного государя нашего, и затем императрица Александра (жена Николая) начинала сватать обесчещенную девушку за кого-нибудь из придворных женихов». Так была выдана замуж, например, фрейлина баронесса Фредерикс. Ее мужем стал полковник Никитин. В интимной близости с Николаем I была замечена фрейлина Рамзай, дочь финляндского генерал-губернатора, а также фрейлина Амалия Крюденер. Называли еще имена фрейлин Пашковой, Баратынской, Александры Россет, принцессы Або-Мелик.
   Большое количество мимолетных увлечений было у Николая I из дамской среды аристократии. Это, в частности, были княгиня Зинаида Юсупова, княгиня Урусова, княжны Хилкова, Долгорукова и другие. Обычно представительницы аристократических и богатых семейств шли навстречу «пожеланиям» Николая I. Незаурядную карьеру, например, сделал сенатор Михаил Бутурлин, сыгравший роль сутенера между императором и женой своего родного брата известной красавицей Елизаветой Бутурлиной, урожденной Комбурлей. В общем, женщин, которых любил Николай, было не счесть. В. Кукольник, в молодые годы преподававший Николаю основы права, в своих записках приводит более сотни имен, частью зашифрованных.
   Однако, несмотря на пристрастие государя к кратковременным «дурачествам», была у него одна постоянная привязанность. Ее звали Варварой Нелидовой. Она была племянницей той самой фаворитки императора Павла I – Екатерины Нелидовой. Николай любил участвовать в маскарадах. Как-то в 1838 году он танцевал на маскараде с Нелидовой. Во время танца у них завязался разговор, в котором Варвара сообщила о некоторых подробностях жизни государя в младенчестве, которые она узнала от своей тетки. В том же году Нелидова стала фрейлиной двора и фавориткой Николая. Ей было всего 23 года; она не была красавицей, как и ее тетушка, но обладала общительным и веселым нравом. По воспоминаниям дочери императора Ольги, Николай Павлович любил попить чаю в обществе Варвары, во время которого она «угощала» его анекдотами и рассказывала их так умело, что император хохотал до слез. Нелидова была слишком умна, чтобы афишировать свой фавор, и всегда держалась скромно, с достоинством. Все та же мемуаристка Тютчева отметила, что «она была увлечена чувством искренним, хотя и греховным, и никто даже из тех, кто осуждал ее, не мог отказать ей в уважении». А она просто была обаятельной. Многие современники утверждали, что она любила Николая Павловича искренне и никаких выгод от их «дружбы» не искала.
   В течение целых 17 лет она была «теневой» супругой Николая I и родила ему нескольких детей. С этими детьми связана интересная история. У Варвары Нелидовой был родственник – Петр Клейнмихель, генерал-адъютант в свите Николая I. Еще больше он возвысился (до министра путей сообщения), став воспитателем внебрачных детей императора. Вторым браком Петр был женат на молодой бездетной вдове Клеопатре Хорват. После того как на Нелидову обратил внимание Николай I, у него один за другим появилось пятеро сыновей и три дочери, хотя было известно, что с первой женой он развелся из-за своего бесплодия. Рассказывали, что когда очередная пассия Николая I оказывалась в «интересном положении», то жена Клейнмихеля имитировала беременность, увеличивая объем живота накладными подушечками и поясами. Она все больше наращивала свой объем, пока не происходили роды у любовницы императора. Тогда Клеопатра являла обществу очередного мальчика или девочку, которую записывала на фамилию мужа, хотя у нее самой детей никогда не было. Кто из этих детей был от Нелидовой – теперь не разберешь, но говорили о трех младенцах. Интересно, что князь Долгоруков, составитель Российской родословной книги, изданной в 1855 году, упомянул в ней только отца, мать и трех сестер Петра Клейнмихеля. Ни о его жене, ни о детях не было сказано ни слова. Видно, князь Долгоруков твердо знал, что потомки Клейнмихеля вовсе не его дети, хотя и носили его фамилию.
   Попробуем разобраться. Достоверно известно, что от Варвары Нелидовой у Николая I был только один сын – Алексей, родившийся в 1831 году и умерший двух лет от роду. Но его фамилия была не Клейнмихель, а Пашкин. Фамилию Клейнмихеля носил другой внебрачный сын императора – Константин. Ни даты его рождения, ни даты смерти, как и имени матери, мы не знаем. Была еще дочь Екатерина 1849 года рождения, тоже неизвестно от кого. Еще одна дочь – Наталья, появившаяся на свет в 1819 году, носила фамилию Вадимова, родившаяся от неизвестной фрейлины. Внебрачной дочерью Николая I была и Софья Трубецкая. Она родилась в 1838 году и, вероятно, происходила от дамы с этой фамилией. А вот фамилия матери Ольги Карловны Альбрехт, родившейся в 1828 году, известна – это фрейлина Варвара Яковлева. Очевидно, что не один Петр Клейнмихель занимался воспитанием бастардов Николая I, а несколько семейств. Среди любовниц императора была и одна иностранка – фрейлина шведского короля Густава IV Адольфа Мари-Анна-Шарлотта Рутеншельд. Она родила ему в 1825 году дочь Юзию (Жозефину) Кобервейн. Среди внебрачных детей Николая I называют также сына Марии Каратачаровой Николая Исакова. Также есть сведения, что еще до своего брака великий князь Николай был влюблен в Елену Цвилинёву, побочную дочь графа Алексея Орлова-Чесменского. От этой связи родилось несколько сыновей и дочерей; им всем была высочайше пожалована фамилия «Николаевы» и дано потомственное дворянство.
   Итак, всех внебрачных отпрысков Николая I не сосчитать, поскольку это было тайной за семью печатями. Их скрывали и давали другие фамилии; даже сами дети порой не знали, кто их настоящий отец. Характерная деталь – после всех своих «дурачеств» Николай Павлович приходил в спальню и «опочивал с императрицей» в одной кровати.
   Однако вернемся к Нелидовой. Александра Федоровна, законная жена императора, была полностью в курсе взаимоотношений Николая с фрейлиной и даже, говорят, их одобряла. Весьма характерно поведение Нелидовой в последние часы жизни императора. Как известно, он умер в феврале 1855 года. Фрейлина Тютчева, присутствовавшая при кончине государя, писала: «Я вдруг увидела, что в вестибюле появилась несчастная Нелидова. Трудно передать выражение ужаса и глубокого отчаяния, отразившихся на ее растерянных глазах и в красивых чертах, застывших и белых, как мрамор». Александра Федоровна спросила умиравшего, с кем бы он хотел проститься, в числе которых назвала и Варвару Нелидову. Как писала Тютчева, император ответил: «Нет, дорогая, я не должен ее больше видеть, ты ей скажешь, что я прошу меня простить». Николай I оставил ей по завещанию 200 тысяч рублей, которые она немедленно пожертвовала на благотворительность – передала их в Инвалидный капитал. О том, что между Александрой Федоровной и Нелидовой установились хорошие отношения, свидетельствует и тот факт, что императрица распорядилась выделить ей один час в течение дня для прощания с телом Николая, пока оно находилось в Зимнем дворце. После похорон Варвара Нелидова больше во дворце не появлялась, хотя Александр II и просил ее остаться. Замуж она так и не вышла, пережила Николая более чем на 40 лет и умерла в 1897 году, прожив 82 года.
   Несмотря на увлечения на стороне, Николай Павлович был примерным семьянином, любящим, но строгим отцом. Своих сыновей он воспитывал по-спартански, а у дочерей прививал чувство простоты – чтобы не зазнавались. Ни о каких амурах и речи не могло идти, хотя он сам этим грешил.
   В своем завещании Николай I написал: «Благодарю всех меня любивших… Я был человек со всеми слабостями, коими люди подвержены… Я умираю с благородным сердцем… с пламенной любовью к нашей славной России, которой служил… верой и правдой…» Точнее не скажешь.
   Есть две версии смерти Николая I – одна правдивая, а одна, ну, скажем так, романтическая. Шла Крымская война 1853—1856 годов. Дела в Севастополе шли не очень успешно. С фронта поступали безрадостные сообщения. Николай Павлович поехал на смотр Измайловского и Егерского полков, отправляющихся на театр военных действий. Стоял двадцатиградусный мороз, а император был в легком плаще. Он простудился и ночь провел без сна. На следующий день, несмотря на настояния медиков, он снова поехал на смотр войск, чем усугубил свое состояние. Его бил сильный озноб, он не мог стоять на ногах и согласился прилечь, укрывшись ветхой шинелью. В последующие дни ему становилось все хуже и хуже – началась пневмония (воспаление легких). Если бы в ту пору были антибиотики, лечение Николая Павловича не составило бы труда, но, увы, их еще не изобрели. Император скончался.
   А теперь романтическая версия. Якобы Николай I не в силах был пережить позор поражения в Крымской войне и сам попросил лейб-медика Мантда дать ему яду. Мертвые сраму не имут… Во время болезни императора медик сам приносил лично приготовленные порошки и не допускал к императору других врачей. Это посчитали подозрительным; неприязнь, враждебность к Мандту была так велика, что он вынужден был уехать за границу. Все это романтично, конечно, и вполне соответствует духу Николая I, стойкого «оловянного солдата», но это неправда.
   Николай I воевал всю жизнь – Отечественная война 1812—1815 годов, русско-персидская война 1826—1828 годов, русско-турецкая война 1828—1829 годов, подавление польского восстания 1830—1831 годов, подавление Венгерского восстания 1849 года, взятие крепости Коканд в Средней Азии 1853 года, шла бесконечная Кавказская война и, наконец, несчастливая Крымская война. В то же время в николаевские времена произошел невиданный всплеск русской культуры. Пушкин, Лермонтов, Жуковский, Гоголь, Тютчев, Кольцов, Хомяков, Грановский, Востоков, Брюллов, Кипренский, Тропинин, Венецианов, Иванов, Бове, Монферран, Тон, Росси, Глинка, Даргомыжский, Якоби, Струве, Шиллинг, Бэр, Аносов, Щепкин, Мочалов, Истомина – все их таланты расцвели при Николае I.
   А что же Александра Федоровна? Как она пережила кончину обожаемого ею супруга? Нервное потрясение, пережитое ею, было страшным. Она резко изменилась внешне и чаще стала болеть и слепнуть. Вдовствующая императрица часто выезжала для лечения за границу, но неизменно возвращалась в Россию. Скончалась Александра Федоровна в 1860 году в возрасте 62 лет.

Княжна Мери
(великая княгиня Мария Николаевна)

   Великая княгиня Мария была любимицей своего отца императора Николая I, и своим характером походила на него. Вот как описывал Герцен их отношения в своих мемуарах «Былое и думы». Однажды Николай I решил попробовать свой «оловянный» взгляд на Марии Николаевне. «Она была разительно похожа на отца, и ее взгляд напоминал его страшный взгляд. Дочь смело вынесла отцовский взор. Он побледнел, щеки задрожали у него, а глаза сделались еще свирепее. Тем же взглядом отвечала ему дочь. Все побледнело и задрожало вокруг, лейб-фрейлины и лейб-генералы не смели дохнуть от этого каннибальского поединка глазами… Николай встал, он почувствовал, что нашла коса на камень».

   Мария Николаевна, или, как называли ее домашние, Мери, действительно была достойна своего отца. Такая же целеустремленная, настойчивая, темпераментная, влюбчивая и властная. Она была вторым ребенком у четы августейших супругов и родилась в 1819 году. Мери получила прекрасное домашнее образование под руководством поэта Жуковского. По описанию ее младшей сестры Ольги, Мария Николаевна выглядела так: «Ее особая красота соединяла строгость лица и необычайную мимику. Лоб, нос и рот были абсолютно правильны, плечи и грудь прекрасно развиты, талия так тонка, что ее мог обвить обруч ее греческой прически… Очень скорая в решениях, очень целеустремленная, она добивалась своего какой угодно ценой…»
   Насчет красоты. Если говорить прямо, то понятия о красоте в XIX веке были иными, чем сейчас. Судя по портретам и фотографиям, Мария Николаевна обладала самой заурядной внешностью. Например, глядя на ее фото в зрелом возрасте, мы видим какую-то мещанку в широкой юбке с оборками и капоте. Однако не будем забывать, что это писала ее сестра, несомненно приукрашивавшая действительность. Простим ей этот маленький грех. А вот насчет целеустремленности и умения добиваться своего любой ценной, то тут Ольга абсолютно права. Она была целеустремленной не только в делах, но в любви тоже. Однако обо всем по порядку.
   Двадцати лет от роду ее выдали замуж за герцога Максимилиана-Евгения-Иосифа-Августа-Наполеона Лейхтенбергского. При чем тут Наполеон, мы расскажем ниже. Замуж ее отдали вот почему. В принципе, Марию Николаевну следовало было отдать за какого-нибудь принца королевской крови, не ниже – все же дочь русского императора! Но вышло так, что ее выдали за герцога не по любви, и даже не по расчету, а по необходимости. Дело в том, что за два года до этого пылкая 18летняя княжна Мери влюбилась в князя Александра Барятинского, и даже намеревалась выйти за него замуж. Красавец-князь был на четыре года старше ее – почти ровесники. Узнав об этом, Николай I отправил бретера на Кавказ в действующую армию и стремительно устроил свадьбу дочери с герцогом. Барятинский совершил в диких горах несколько дерзких подвигов и получил от чеченов пулю в бок, за что был награжден золотым оружием «За храбрость». К слову сказать, князь Барятинский после этого случая всю жизнь провоевал на Кавказе, стал фельдмаршалом и взял в плен самого предводителя мятежных горцев Шамиля.
   А теперь о Наполеоне. Чтобы не загружать читателя излишними подробностями, кратко изложим необычную родословную герцога. Во Франции была такая дама – Жозефина Богарнэ. От первого брака (муж погиб на гильотине во время Французской революции) у нее было двое детей – сын Эжен (Евгений) и дочь Гортензия. Вторым браком она была замужем за императором Франции Наполеоном Бонапартом. Своих детей у них не было, поэтому Наполеон усыновил приемных. Сына Евгения он назначил вице-королем Италии. В 1806 году этот Евгений женился на баварской принцессе Амалии. На свадьбу тесть подарил безродному зятю замок Лейхтенберг. В 1817 году у них родился сын Максимилиан. Он получил чин лейтенанта баварской армии и в 1837 году приехал в Россию наблюдателем на большие кавалерийские маневры, произвел благоприятное впечатление на Николая I и был приглашен на службу в русскую армию. Максимилиан с радостью согласился, и ему было присвоено звание гвардейского подпоручика.
   Вот тут он и подвернулся под руку императору как потенциальный жених Марии Николаевны вместо князя Барятинского. Как-никак, а сын пасынка самого Наполеона! Так княжна Мери в 1839 году нежданно-негаданно для себя стала замужней женщиной. А все из-за несчастной любви! Николай I тут же наградил Максимилиана орденом Андрея Первозванного и пожаловал ему чин генерал-майора. Неплохая карьера – из подпоручиков сразу в генералы! И это в 22 года! Император был щедр – Марии они выделил 2,4 миллиона рублей на хозяйство; еще 700 тысяч рублей ей полагалось ежегодного содержания. Жениху он распорядился выплачивать по 100 тысяч ежегодно, а еще он повелел построить для своей любимой дочери дворец, расположенный на Исаакиевской площади, позже названный Мариинским.
   Как выглядел новоявленный муж Марии Николаевны? Путешественник Маркиз де Кюстрин оставил о нем такие заметки: «Герцог Лейхтенбергский – молодой, высокого роста, крепко и хорошо сложенный человек. Черты его лица невыразительны, глаза красивы, но рот неправильной формы и слишком выдается вперед. Вся внешность его лишена благородства, и лишь мундир, очень ему идущий, придает его фигуре некоторую элегантность. В общем, он похож скорее на хорошего подпоручика, чем на герцога». К этому следует добавить, что Максимилиан был мягкотелым и бесхарактерным человеком, а Мария обладала сильной волей и верховодила в их семье. Вот и поживи с таким криворотым и нелюбимым мужем!
   Но герцог был образованным человеком. Он увлекался гальванопластикой, электричеством, минералогией и неплохо рисовал. Поэтому Николай I назначил его в 1843 году президентом Академии художеств, а в 1844 году – главой Корпуса горных инженеров. В 1852 году Максимилиан простудился во время инспектирования уральских заводов и умер 35 лет от роду.
   В браке с Марией он имел семерых детей. Всему потомству герцога и своей любимой дочери Николай I пожаловал наименование князей и княжон Романовских с титулом Императорского высочества. Однако ходили упорные слухи, что многие князья и княжны Романовские имели других отцов. В чем тут причина? А причина была в том, что Мария Николаевна вышла замуж не по любви, а по принуждению. Женщиной она была темпераментной, влюбчивой (в отца!) и поэтому не чуралась связей на стороне.
   Некоторые дети, как полагал Добролюбов, были все от того же князя Барятинского: «Он (Николай I), выдавши (замуж), сказал ей (Марии), что теперь она опять может взять себе в адъютанты Барятинского, и он был возвращен. Впрочем, он ей скоро надоел, наконец, говорили о ее нежных отношениях с Марио». Кто такой этот Марио? Граф Джованни Марио был одним из лучших певцов в Европе, в 1849—1853 годах выступал в Петербурге; ему было тогда сорок лет. Многие дамы просто сходили с ума от его бархатистого и полнозвучного голоса. Конечно, он мог понравиться и Марии Николаевне. Впрочем, доказательств у нас никаких нет – одни слухи. Тайна сия велика есть.
   После смерти мужа Мария Николаевна впала в депрессию, или, как говорили тогда, в меланхолию. Однако она довольно скоро вышла из этого состояния, стала появляться на публике и заниматься делами Академии художеств, президентом которой она была назначена после смерти герцога. Казалось бы, оправдывается народная поговорка о том, что «время лечит», однако не это повлияло на чудесное преображение вдовы. Она была в очередной раз влюблена. Ее избранником стал граф Григорий Строганов, выходец из купеческой семьи. Они сблизились, еще когда был жив герцог Лейхтенбергский, но скрывали эту связь. Мери ласково называла его Жоржем. Теперь Мария Николаевна, отличавшаяся решительным характером и «христианским благочестием», не захотела уподобляться какой-нибудь даме полусвета и жить с мужчиной без церковного благословления. Для этого она была слишком горда и самолюбива, и поэтому у нее возникла идея обвенчаться с Григорием (он был младше ее на пять лет). Формально после годового траура по усопшему мужу она имела на это право, если бы не одно препятствие. Она – царская дочь, а значит, требовалось бы согласие отца. Но о том, чтобы его получить, и речи идти не могло! Николай I всегда воспринимал морганитические браки как личное оскорбление. Трудно даже представить себе, если бы с подобным предложением к нему обратилась любимая дочь. Гнев отца был бы неописуем!
   Мария Николаевна собралась убедить отца следующими доводами. Она вышла замуж, не испытывая к мужу ни малейшего влечения. Герцог Максимилиан был сухим и напыщенным педантом. Она могла бы на пальцах пересчитать светлые моменты их супружества. И лишь с графом Строгановым она поняла, что значит любить и быть любимой. Граф – образованный, учтивый человек, тонкий ценитель красоты. Мери собиралась рассказать отцу, как она, тридцатипятилетняя вдова, трепетала при встрече со Строгановым, как какая-нибудь несмышленая провинциальная барышня, увидевшая наяву героя из французского любовного романа. Однако это было невозможно. Он бы ее в порошок стер, а графа загнал туда, куда Макар телят не гонял.
   Однако Мария не собиралась отступать. Ее задушевная подруга Потемкина говорила, что «темперамент Марии Николаевны не позволяет ей обходиться без мужа, не впадая в грех». Иными словами, секс ей был просто необходим, без него она жить не могла. А грешить без брака ей гордость не позволяла. Так или иначе, но Мария решила тайно обвенчаться с графом Строгановым, вопреки воле отца и матери. Для нее личное счастье было дороже мнения родителей. Григорий Строганов прекрасно сознавал опасность этого рискованного предприятия – император мог сослать его в Сибирь волков морозить. Но он давно любил Марию и был готов ко всему, даже самому худшему. Пожертвовать собой во имя любви – для мужчины нет более значимого почета! Летом 1854 года в забытом богом селе Гостилицы Петербургской губернии состоялось обручение графа и царской дочери. Свидетелями при этом были князь Василий Долгоруков и граф Михаил Вильегорский. Первый сильно рисковал – он был военным министром, и если бы император узнал, что он участвовал в тайной церемонии, его служебная карьера рухнула. Но за Марию Николаевну просил ее брат Александр, наследник престола. И Долгоруков не устоял. Граф Михаил Вильегорский оказался в Гостилицах случайно. Сначала Мария Николаевна обратилась со своей деликатной просьбой к его брату Матвею, который был у нее управляющим двором. Но Матвей испугался и порекомендовал обратиться к своему брату Михаилу. Тот был любителем муз – сочинителем музыки и скрипачом-любителем. Композитор Шуман отзывался о нем как о «гениальнейшем из дилетантов». Михаил Вильегорский считался в петербургском обществе человеком рассеянным и немножко с придурью, так что, в случае чего, Николай I не стал бы строго наказывать убогого. Тайная брачная церемония проходила в ноябре того же года в Мариинском дворце – самом сердце Петербурга. Со священником тоже получилась закавыка. Духовник Марии Николаевны отказался венчать их, сославшись на то, что ему, мол, нужно получить разрешение от вышестоящего церковного начальства. В общем, струсил. Но Мери нашла выход и на сей раз – опять пригласили сельского батюшку из Гостилиц. Тот быстро обвенчал их и немедленно сложил с себя сан, получив от молодоженов более чем щедрое вознаграждение, которого ему хватило на всю жизнь. Умный был поп, что и говорить.
   Бракосочетание Марии Николаевны с графом Строгановым держалось в строгой тайне. И хотя о нем многие знали, никто и словом не обмолвился о нем императору. Все понимали – царский гнев мог обрушиться не только на участников церемонии, но и на тех, кто знал, но молчал. Трудно сказать, сколько бы эта игра в молчанку продолжалась; рано или поздно кто-то бы проболтался. Главные участники тайной церемонии с ужасом ждали развязки. Одна только Мария Николаевна была свежа, бодра и весела: она все-таки добилась своего! Мужа она уверяла, что со временем все расскажет отцу, и не сомневалась, что он «сумеет принять свершившееся». Так она тянула с признанием, пока Николай I не умер в феврале 1855 года.
   Новым императором стал Александр II, человек, полностью посвященный в тайну брака Марии и даже способствовавший ему. Она обсудила ситуацию с братьями Александром и Константином, и оба пришли к выводу, что рано или поздно все равно надо о ее браке сообщить публично. Но прежде решили выждать несколько месяцев траура по усопшему отцу. Александр II ничего предосудительного в поступке сестры не видел – она имела право на любовь. Но это противоречило закону, который гласил, что дети царя должны жениться только на правящих или правивших лицах Европы. Выходцы из купцов в этот круг никак не входили. Однако Александр II считал, что если на семейном совете все придут к единому мнению, то этот случай можно будет рассматривать как исключение из правил. Самое трудное было сообщить об этом матери, Александре Федоровне. Несколько раз Александр II с сестрой обдумывали, как это сделать потактичнее, чтобы не травмировать ее. Однако в апреле 1855 года кто-то из придворных все же проболтался. Царь был вне себя от гнева и попытался выяснить, кто наушничал Александре Федоровне, но безрезультатно. Новость потрясла вдовствующую императрицу. Она только стала понемногу приходить в себя после смерти мужа – и вот на тебе, новый удар! Она сначала не поверила, а когда убедилась, что это так, то залилась слезами. Насколько в жизни она была тихой и покладистой, настолько резки и обидны были ее слова к детям: «Я думала, что со смертью императора я испытала горе в самой его горькой форме; теперь я знаю, что может быть горе еще более жестокое – быть обманутой своими детьми». Потрясение матери подействовало на детей как ушат холодной воды. Только теперь они осознали, что натворили, – мать не вынесла нового удара судьбы. Действительно, это был первый случай неравнородного брака после 1797 года, когда Павел I издал законоположение об императорском доме. За него полагалось суровое наказание – вплоть до изгнания за границу и лишения всего имущества и титулов. Но Александр II был на стороне сестры, ничего против нее предпринимать не стал, а решил выждать еще некоторое время. Однако Мария Николаевна обладала твердым характером (вся в отца) и в начале 1856 опять вынесла этот вопрос на семейный совет. Александра Федоровна в этот момент находилась на лечении за границей, и следовало ожидать, что родня с пониманием отнесется к ее намерению обнародовать свой тайный брак. Собрались все представители Дома Романовых; братья были «за», но неожиданно выступила против тетка Марии – нидерландская королева Анна Павловна. Она без обиняков заявила Александру II: «Ваше Величество в то время были первым подданным Вашего отца и не должны были изъявлять согласия на свадьбу, которую Он не дозволял и которая совершилась в тайне от него. Теперь вы царствуете: что бы Вы сказали, государь, если бы Вас ослушались таким образом? Я полагаю, что брака моей племянницы, а вашей сестры признавать официально невозможно». На семейном совете воцарилось молчание. Крыть было нечем. Так эта тема была закрыта навсегда, и больше к ней не обращались.
   В итоге Мария Николаевна и граф Григорий Строганов все последующие годы прожили вместе, оставаясь тайно обвенчанными. У них была дочь Елена Григорьевна, которая никакими привилегиями не обладала, хотя и приходилась племянницей Александру II. Еще был сын Григорий Григорьевич, умерший в младенчестве. Умерла Мария Николаевна в 1876 году в возрасте 57 лет. Все же права была ее сестра Ольга, говорившая, что Мария добивается своего любой ценой. Цена же была страшная – своим поступком она ускорила смерть матери и пошла против воли отца. В начале XIX века и в простых семьях это было немыслимо, а уж в царской – тем более. Не сожалела ли она потом о своем поступке? Как знать…
   В продолжение темы расскажем о внучке Марии Николаевны – Дарье Богарнэ, такой же авантюристке, как и ее бабушка. У нее была самая экстравагантная биография из потомков Николая I. Ее отец – Евгений Максимилианович – тоже, как и его мать, заключил неравнородный брак и женился на некой Д. Опочиновой (правнучке Кутузова). От этого брака в 1870 году у них родилась дочь Дарья, которой император Александр II дал фамилию графини Богарнэ. Она родилась во дворце своей бабушки – Мариинском. Казалось, ей была уготована судьба светской львицы – богатая жизнь, балы и развлечения. Все называли ее Долли, на американский лад. В 1893 году Дарья вышла замуж за князя Льва Кочубея – прекрасная партия – богатого наследника прославленной фамилии. Однако спокойная светская жизнь Долли не устраивала, и в 1905 году она уехала в Париж, учиться в Сорбонне. По ее словам (а мы знаем о ее похождениях в большинстве случаев только из ее слов), она покинула Россию вынужденно, якобы из-за каких-то резких высказываний о царской семье. С мужем Кочубеем графиня развелась, а в 1912 году встретила своего нового избранника. Им стал морской офицер, командир броненосца «Полтава» барон Вольдемар фон Гревениц. По рассказам Долли, он увидел ее в бинокль, когда плыл по Балтийскому морю, а она стояла на палубе другого корабля, шедшего навстречу броненосцу. Он с первого взгляда влюбился в Долли, взял ее на борт, и вскоре они обвенчались. Как романтично, не правда ли?
   Николай II намеревался примерно наказать командира корабля за его поступок, но, узнав, кого он принял на борт, рассмеялся и сказал: «Он и так довольно наказан!» Видно, он уже привык к выходкам графини Богарнэ. Во время Первой мировой войны Дарья окончила курсы медсестер и в январе 1917 года на свои средства организовала санитарный отряд, который отправился на Южный фронт. Опять же, по заверениям самой Долли, Февральскую революцию она встретила с восторгом, приказав поднять над лазаретом красный флаг. Однако русская армия уже разваливалась, государство рушилось, и в октябре 1917 года она уехала в Германию, где приняла баварское подданство. Почему именно баварское? Потому, что ее прабабушка была баварской принцессой.
   А дальше в судьбе Долли происходят и вовсе невероятные события. В самый разгар Гражданской войны, в голод, холод и всеобщую разруху, она в 1918 году возвращается в Советскую Россию. Напоминаем: о том, что происходило с ней, мы знаем по рассказам самой Долли. Официальной причиной своего возвращения в Россию она называла командировку по линии Австрийского Красного Креста. В России ей пришлось туго, и она чуть не умерла с голоду. Однажды она чуть ли не упала на улице, и ее, замерзавшую и голодную, подобрал на улице и привез к себе домой некий гражданин по имени Виктор и фамилии Маркизетти. Он был австрийским подданным и приехал в Петроград в 1918 году работать в Комиссии по улучшению быта австро-венгерских военнопленных. Вот тут-то он и встретил Дарью Евгеньевну. Вскоре они поженились.
   Как австрийский подданный, Маркизетти в любой момент мог выехать из страны со своей женой, но почему-то они остались в РСФСР. Вероятно, в целях некой конспирации, Дарья сменила фамилию и стала называться Дорой Евгеньевной Лейхтенберг. Вместе с мужем она работала в библиотеке издательства «Всемирная литература», организованного М. Горьким. Когда в 1924 году издательство прекратило свое существование, его библиотека влилась в фонды Публичной библиотеки (ныне Российская национальная библиотека в Петербурге). Однако супругов туда не взяли, и они переехали в Москву. Прекрасное знание иностранных языков позволило им работать в одном из старейших книгохранилищ столицы. В 1927 году бывшая графиня Богарнэ приняла советское гражданство.
   Ее жизнь в Советском Союзе была полна загадок и тайн. То она выезжала в Финляндию, где жила в доме самого Маннергейма. То хвасталась своим знакомством с Лениным и Троцким, с которыми она якобы встречалась, еще когда была за границей. Не без оснований сотрудники библиотеки считали, что она служит в ОГПУ, и боялись при ней вести откровенные разговоры. В то же время с ней часто случались смешные истории. Одна из библиотекарш вспоминала, что, когда она еще работала во «Всемирной литературе», увидела величественную, статную даму в безукоризненном темном платье, которая с непередаваемой грацией разливала половником по тарелкам какую-то баланду для голодных работников издательства. Странное впечатление она производила и в читальном зале: «Дама шествовала, останавливаясь перед столами, протягивала благосклонно руку как бы для поцелуя (которую никто не целовал)… в ее речах на всех пяти языках вперемежку сверкали как самоцветы в драгоценной оправе имена бабушки Марии Николаевны и дедушки Максимилиана Лейхтенбергского…» Да, экстравагантная была графиня Дарья Евгеньевна!
   В 1929 году началась зачистка библиотеки от вражеских элементов. Дарью вызвали на комиссию, где она заявила, что работает на ОГПУ, и ее отпустили. Однако в протоколе записали:
   «…несмотря на то что со времен Октябрьской революции Д. Е. Лейхтенберг живет и работает в Советской России, она не изжила характерных черт своего класса, проявляющихся до сих пор в ее взаимоотношениях с сотрудниками, в частности, есть определенные указания на антисемитизм и высокомерие». Как анекдот звучит рассказ о том, что когда следователь спросил, почему она, бывшая графиня, вернулась в СССР, то Дора ответила, что ей так посоветовал поступить в письме один хороший знакомый. «Кто же он?» – поинтересовался следователь. «Ленин, слышали, наверное, о таком?» Следователя это не смутило, он еще и не такие враки слышал. «Может быть, еще и письмо это покажете?» – с издевкой спросил он. «Вот оно», – и Дора Евгеньевна вытаскивает из своего ридикюля заветное письмо!
   Работа в библиотеке продолжалась, но в 1937 году Лейхтенберг и Маркизетти были сначала из нее уволены, а потом и арестованы. «Бывшую княгиню, скрывшую свое социальное происхождение», обвинили в работе на австрийскую разведку, участии в «монархической террористической организации», созданной из германских политических эмигрантов по заданию гестапо. В октябре 1937 года ее расстреляли. Ее муж, Маркизетти, был казнен чуть позже – в 1938 году. Бывшую графиню Богарнэ, внучку Николая I, праправнучку Кутузова и императрицы Жозефины Бонапарт, реабилитировали только в 1989 году.
   Дети Дарьи Евгеньевны от первого брака после революции выехали вместе с отцом за рубеж; ныне их потомки проживают во Франции.
   Начало эпатирующим семейным происшествиям в Доме Романовых положила дочь Николая I княжна Мери, а закончила ее внучка графиня Долли. Но это были только цветочки; о ягодках мы расскажем впереди. Во второй половине XIX века династию вновь и вновь потрясали «громкие истории». Только затухала одна, как возникала другая. Это была какая-то непрерывная «Санта-Барбара», и все из-за любви. Императорские законы и престиж фамилии непрестанно подвергались серьезным испытаниям.

Коко
(великий князь Константин Николаевич)

   «В Петербурге у меня казенная жена, а здесь – законная», – говорил великий князь Константин Николаевич знакомым, представляя им свою любовницу Анну Кузнецову.

   Великий князь Константин Николаевич был вторым сыном императора Николая I (первым был Александр – будущий царь Александр II). Он родился в 1827 году, и с раннего детства его стали готовить к будущей морской службе. По сути, он был первым отпрыском Дома Романовых, который стал профессиональным моряком (Петр I не в счет – он был дилетантом, тогда как Константина учил морскому делу прославленный флотоводец Литке). Он был противоречивой личностью и в жизни, и в любви, однако сама история прервала его кипучую деятельность, оставив ему лишь семейные заботы и проблемы со здоровьем.
   В семье Романовых с определенного времени было принято давать прозвища своим отпрыскам. Великого князя Константина стали называть Коко. С 8летнего возраста его стали брать в морские путешествия сначала по Финскому заливу, а потом и Балтийскому, Баренцеву и Северному морям. Причем никаких скидок ни на возраст, ни на положение не делали. Так Константин с юности познал все печали и радости морской службы. Человеком он был рисковым. Смело сражался при подавлении Венгерского восстания 1849 года (был награжден Георгиевским крестом 4й степени) и участвовал в подавлении польского бунта 1863 года, где на него было совершено неудачное покушение. Любимой его поговоркой было древнее латинское высказывание «noblesse oblige» – положение обязывает. Потом он в 27 лет станет морским министром, будет принимать энергичные меры к возрождению отечественного флота после поражения в Крымской войне и переходу его с парусного на винтовой. При этом великий князь Константин денег из казны не крал, а, наоборот, вкладывал свои. Из мемуаров фрейлины Тютчевой известно, про «прекрасный поступок великого князя Константина. Правительство не соглашалось отпустить сумму в 200 тысяч рублей, нужную для постройки канонерских лодок, ссылаясь на недостаток денег. Великий князь дал эти 200 000 рублей, сказав, что все, что он имеет, по праву принадлежит России. Он хранил этот поступок в глубокой тайне». В самое короткое время трудами великого князя Константина русский флот по мощи стал третьим в мире после Англии и Франции. Он занимал множество должностей – был Председателем Госсовета, членом Комитета министров, наместником Царства Польского и командующим его вооруженными силами. При всем этом он слыл вольнодумцем.
   Все та же фрейлина Тютчева вспоминала, что «великий князь Константин самый величественный из них (других сыновей Николая I), что он, как и прочие, очень прост в обращении; тем не менее, несмотря на его невысокий рост, в его взгляде, в его осанке чувствуется владыка». Он и был, судя по фото, таким владыкой – широколицый, с окладистой бородой, разделенной надвое, в пенсне и адмиральском мундире с аксельбантами: вся грудь в орденах. И еще – у него были амбиции править. Они проявились еще при жизни отца Николая I. Буквально перед смертью отец взял с Константина клятву не покушаться на власть своего старшего брата Александра – наследника престола. Константин Николаевич считал так: Александр появился на свет в 1818 году, когда его отец был всего-навсего великим князем, а наследником престола – цесаревичем – был его дядя Константин Павлович. При таком раскладе Александру II царствование «не грозило». Ситуация была мутная. Потом дядя отказался от власти ради любви, в 1825 году последовал бунт декабристов, после чего их отец, Николай I, и стал императором. А Константин Николаевич родился в 1827 году, когда их отец был уже у власти. Поэтому-то он и считал себя настоящим наследником престола, а не Александра. Обуреваемый честолюбием, он всеми правдами и неправдами рвался к царскому трону. При дворе не было ни одного человека, который бы не знал этого. Только под угрозой предания суду Константин поцеловал крест и пообещал не посягать на власть Александра. Однако едва умер Николай I, как Константин нарушил свою присягу и создал заговорщицкую организацию «Мертвая голова» из ближайшего окружения царя. Целью этой организации было сначала уничтожение детей Александра II, потом, учитывая слабость царя к алкоголю, споить его – «расслабить умственно». Следующим шагом заговорщиков было поставить вопрос о регентстве над недееспособным императором. Естественно, регентом должен был стать сам Константин, а там и до престола недалеко. Вот какая многоходовая комбинация была задумана великим князем.
   Вообще же, о претензиях Константина Николаевича на власть ходила масса слухов. Его обвиняли в связях с оппозиционером Герценом; следы Каракозова, стрелявшего в Александра II в 1866 году, якобы вели прямиком в Константиновский дворец. Те же притязания на власть были и у другого брата Александра II – Николая Николаевича. Генерал Скобелев говорил, что, «если он проживет долго, для всех станет очевидным его стремление сесть на русский престол». Вообще, же тема заговоров в семействе Дома Романовых очень интересна и мало изучена, но это не является предметом нашего повествования.
   Так или иначе, а братья – Александр II и великий князь Константин Николаевич – пришли к мирному соглашению; последний был назначен морским министром и трудился во благо Отечества.
   Дав такую предварительную характеристику великому князю Константину, чтобы знать, с каким человеком мы имеем дело, перейдем к рассказу о его личной жизни. В 1848 году он женился на принцессе Фредерике-Генриетте-Паулине-Марианне-Елизавете Саксен-Альтенбургской, 1830 года рождения. То есть она была младше Коко на три года. В православии ее стали называть Александрой Иосифовной, которую младшие отпрыски Романовых называли тетя Санни. Долгое время она считалась одной из первых красавиц петербургского двора. По свидетельствам современников, «великая княгиня изумительно красива и похожа на портреты Марии Стюарт. Она это знает и для усиления сходства носит туалеты, напоминающие костюмы Марии Стюарт. Великая княгиня не умна, еще менее образована и воспитана, но в манерах и тоне ее есть веселое, молодое изящество и добродушная распущенность, составляющие ее прелесть и заставляющие снисходительно относиться к недостатку в ней более глубоких качеств. Ее муж в нее очень влюблен, а государь (Николай I) к ней весьма расположен. Она занимает в семье положение «шаловливого ребенка», и принято считать забавными выходками и мелкими шалостями бестактность и неумение держать себя, в которых она очень часто бывает повинна… Портит ее голос, гортанный и хриплый… манеры ее недостаточны для того положения, которое она занимает».
   Константин Николаевич сначала был действительно влюблен в принцессу и называл ее «мое Солнышко» («Санни»). «Она или никто» – так он написал своим родителям. Однако страстно любивший Санни Коко в конце концов «стал жертвой ее неверности и порочных склонностей». Какие такие порочные наклонности? А такие – Санни оказалась изменщицей и к тому же… лесбиянкой! Хотя она и рожала исправно Константину Николаевичу детей, но тем не менее… Она отличалась неразборчивостью в интимных отношениях не только с мужчинами, но и с женщинами. Коко устраивал ей скандалы по этому поводу, но это помогало мало; после очередного скандала он вынужден был отправить ее за границу, чтобы слухи о ее похождениях в петербургском обществе немного улеглись. Но и там она прославилась своими невероятными похождениями! Представьте себе такую ситуацию – просоленный морской волк, адмирал, и тут на тебе: жена-лесбиянка! Это был второй случай в истории Дома Романовых, когда венценосная особа была замечена в однополой любви – первой была правительница Анна Леопольдовна в первой половине XVIII века.
   «Говорили, что поводом к изгнанию Александры Иосифовны были излишне нежные отношения ее к бывшей фрейлине Анненковой. «Невероятности» такого рода случались с Александрой Иосифовной и за границей. Обыватели швейцарского города Веве рассказывают, что великая княгиня Александра Иосифовна во время своего проживания там в пансионе «Эрмитаж» имела «недоразумение» с двумя матерями девочек 14 и 16 лет и что матери этих девочек получили от нее по 8 и 10 тысяч франков, чтобы не давать дальнейшего следствия этим скандальным «недоразумениям». Вот как! Ладно фрейлина, так, оказывается, тетя Санни еще и швейцарских девочек растлевала! И, вероятно, там был большой скандал, раз ей пришлось от разъяренных матерей несовершеннолетних откупаться! Вспомним описание современников, что у нее был голос «гортанный и хриплый». Вероятно, у нее в крови было много мужских гормонов – отсюда и тяга к девочкам. Я представляю себе, в какой ярости находился великий князь Константин, получив известие из Швейцарии о том, что его жена забавляется с малолетками! Он ее на исправление за границу послал, а она вот как «исправляется»!
   По утверждению лейб-гвардейца князя Урусова, Александра Иосифовна была неравнодушна и к мужскому полу, и даже доводила адъютантов своего мужа до полного истощения. Наверное, князь знал, что говорил, так как был одним из этих адъютантов и, по всей видимости, однажды попался на глаза похотливой блуднице. В истории сохранился ее роман с музыкантом Иоганном Штраусом, когда он в 1865 году давал концерты на вокзале города Павловска. Она так была очарована великим маэстро, что даже вышила ему подтяжки!
   Зачем Константину была нужна такая жена? И он завел себе официальную любовницу (кроме любовниц-однодневок), бывшую балерину Анну Кузнецову, которая родила ему четверых детей. Обо всем этом Коко сам рассказал своей супруге и попросил «соблюдать приличия». Александра Иосифовна не знала, как рассказать об этом детям, но они и так были осведомлены об адюльтере отца. Примечательно, что, по крайней мере, один из них – Николай – поддерживал отца и при всех называл свою мать дурой.
   Великий князь без стеснения ездил отдыхать с Кузнецовой в Крым и прогуливался с ней в людных местах. В своем крымском имении Ореанда он построил для своей второй семьи отдельную виллу, где проводил в последние годы целые дни. Именно здесь он сказал фразу, вынесенную нами в предисловие: «В Петербурге у меня казенная жена, а здесь – законная». Он так влюбился в бывшую балерину, что даже потребовал у императора разрешения на повторный брак с ней. Александр II, разумеется, отказал.
   Александра Иосифовна тем временем переехала жить в Павловск, где и коротала свои дни. В Петербург она приезжала редко, и только зимой. Она не раз пыталась воздействовать на Константина – рыдала, умоляла вернуться, заклинала Богом и детьми, один раз даже валялась у Коко в ногах. Но с его стороны было лишь безразличие, а порой и грубость. На Константина не действовали даже увещевания брата, Александра II, просившего его «опомниться». Современные беллетристы от истории жалеют «бедную Санни», не зная всей подоплеки такого отношения к ней великого князя Константина. О том, что она была развратной женщиной, они или умалчивают, или вообще не знают. Ведь именно из-за ее недостойного поведения Коко завел себе новую семью. Зная о конфликте между Константином и Александром в споре за престол, тоже не следует удивляться, что Коко его не слушался. С чего это он должен был прислушиваться к незаконному, как он считал, императору? Ко всему прочему, у Александра II тоже было рыльце в пушку, но об этом мы расскажем отдельно.
   Александра Иосифовна, некогда считавшаяся первой красавицей при дворе, к своему пятидесятилетию превратилась в настоящую старуху. От ее красоты не осталось и следа.
   В 1881 году Александра II убили террористы-бомбисты. На престол вступил его сын Александр III, не очень любивший дядю Константина. Он был снят со всех постов и остальную часть жизни (13 лет) прожил частным человеком. Несправедливо? Еще как! Ведь на его место морского министра был назначен брат Александра III – Алексей Александрович, отменный ворюга и взяточник, ничего не сделавший для укрепления российского флота. Именно его «стараниями» Россия потерпела поражение при Цусиме в 1905 году.
   Прежде почти всемогущий и грозный князь утратил свое влияние. Закат его жизни оказался печальным. За несколько лет до своей смерти в 1892 году его разбил паралич. Пропала речь, он почти никого не узнавал и передвигаться без посторонней помощи не мог. У кого был инсульт, тот знает, что это такое. Ты бодр, здоров, полон сил и вдруг… беспомощность и отчаяние полные. И слезы… Его перевезли из Крыма в Павловск, где за ним стала ухаживать «казенная» жена Александра Иосифовна. Былые амбиции у нее ушли в прошлое, и она, по сути, стала сестрой милосердия при умирающем, некогда любившем ее Коко. В Павловске они жили затворниками; их часто навещали дети. Несколько раз приезжал Александр III со своей супругой Марией Федоровной. Один из таких визитов в 1889 году Александр III пересказал своему сыну Николаю (будущему Николаю II): «Поехали в Павловск к тете Санни, и, к нашему удивлению, дядя Костя пожелал нас видеть. Мы нашли его мало переменившимся. Он очень, по-видимому, обрадовался нас видеть, несколько раз обнимал и принимался плакать, а когда мы прощались, он вдруг вскочил и непременно хотел проводить нас до дверей. Говорить он ничего не может, правая рука и нога совершенно без движения, и вообще он делает страшно тяжелое впечатление».
   Великий князь Константин Николаевич умер на руках своей жены Александры Иосифовны. Почему не Анны Кузнецовой? – спросите вы. Ведь она, несомненно, любила Константина? А потому, что ее на дух не переносило романовское семейство, а уж ухаживать за больным ей бы вообще не позволили.
   Через несколько дней после кончины великого князя его сын, тоже Константин, записал в своем дневнике: «Мама опять провела день в моем кабинете. Она убита горем больше всех нас. А мы в течение 2 1/2 года успели приготовиться к мысли об этой утрате. Кажется, что мы лишились Папа еще в 89 м году, когда его сразил недуг, приведший к могиле. С тех пор общение с ним почти прекратилось».
   От брака с Александрой Иосифовной у великого князя Константина было пятеро детей; о некоторых из них, отличившихся скандальным поведением, мы расскажем дальше.
   А от Анны Кузнецовой у Коко было пятеро детей. Император Александр III всем им пожаловал отчество «Константиновичи» и фамилию «Князевы» с потомственным дворянством. Заметим, что дети Кузнецовой ни в чем предосудительном замешаны не были, в отличие от детей Санни. Наверное, плохие гены матери на них сказались. Сама же Александра Иосифовна умерла в 1911 году.
   Таким был Константин Николаевич – занимая высокие посты, он был счастлив в трудах на благо Отечества, но несчастлив в семейной жизни. Однако он до последнего дня своей жизни с честью нес звание великого князя и был верен своему принципу: «Noblesse oblige» (Положение обязывает).

Никола
(великий князь Николай Константинович)

   Николай Константинович в семье Романовых был личностью очень своеобразной. Однако упоминания о нем вы не найдете ни в одном из генеалогических описаний царской России. Но он бесспорно существовал, и в то же время его как бы и не было. Его объявили сумасшедшим, переменили родовую фамилию Романов на Искандер и сослали на жительство в Ташкент.
   В чем же так провинился этот великий князь?

   Перед тем как продолжить наше повествование, отметим, что Никола был старшим сыном великого князя Константина Николаевича, о котором мы рассказали выше, а значит, внуком императора Николая I.
   Он родился в 1850 году. В семейном кругу его звали Никола. Как и все дети в императорской семье, он получил хорошее домашнее образование, но с детства был очень своенравным ребенком. В свои 15 лет он мог запросто при всех декламировать стихи Гюго: «Не кланяемся королю и в грош не ставим бога!» И это говорил отпрыск императорской фамилии! Дальше – больше. Он терпеть не мог императора, а своей подружке фрейлине Марии фон Келлер не раз заявлял, что Россия должна стать республикой. Однажды для нее он украл леденцы у торговца сладостями, потому что у него не было денег – все свои скромные средства он тратил на книги о путешествиях, особенно об экспедициях в азиатские пустыни.
   В 1868 году Николай закончил Николаевскую академию Генерального штаба. Академию он закончил блестяще, и, судя по тому, как он постигал науки, в нем были заложены определенные способности, которые сулили ему успешную военную карьеру. В свои 18 лет он был уже капитаном и первым мужчиной из царской семьи, окончившим столь престижное военное учебное заведение. После окончания академии он был зачислен на службу в лейб-гвардии Конный полк.
   Его жизнь была расписана заранее: днем – обычные дела, служба в полку, вечером – приемы, балы, в общем, болото, ярмарка тщеславия. Дальше – банкеты, визиты, брак без любви, рождение детей, которых тут же отнимут, поездки по европейским дворам. И повсюду – протокол, этикет, подчинение и послушание. А ведь Никола был живым человеком, полным сил, мыслей и чувств. Поэтому от безысходности он начал бунтовать, вести себя эпатажно, вызывающе.
   Так Николай Константинович стал героем по-настоящему первой скандальной истории в семействе Романовых. Николай вел довольно бурный образ жизни и отличался невероятным женолюбием. Яркий представитель «золотой молодежи», Никола легко увлекался девушками и так же легко с ними расставался. Однажды он цинично заявил: «Купить можно любую женщину, разница лишь в том, заплатить ей пять рублей или пять тысяч». Он перепробовал в свои юные годы множество разного рода женщин: от дам полусвета до подавальщиц в трактирах, от светских львиц до графинь, баронесс и даже княжон.
   Видя это дело, мать Николы, великая княгиня Александра Иосифовна, решила угомонить сына традиционным способом – женитьбой. «Женится – переменится», – рассуждала она. Тот не возражал. Невесту ему традиционно приискали в Германии. Великого князя Николая Константиновича отправили за границу знакомиться с невестой. Это была Фредерика Ганноверская. Никола был представлен ей и… влюбился! Да так влюбился, что даже смотреть на других женщин не хотел! Родители были счастливы, император тоже дал свое согласие на брак. Николай летал на крыльях любви, но жестокосердная немка ответила: «Нет»! И не потому, что великий князь ей не нравился, а потому, что она вообще решила не выходить замуж. Ни за кого и никогда.
   Никола в ответ нет чтобы разозлиться – он влюбился в Фредерику пуще прежнего. Повесил портрет немки у себя в кабинете и целыми днями смотрел на него. Мать успокаивала сына, говоря, что есть, мол, и другие принцессы, но Николай отвечал: «Я ненавижу немцев!»
   Пока Николай страдал, в его семье назревал скандал – отец завел себе новую семью с балериной Анной Кузнецовой (об этом мы уже писали в предыдущей главе). Сын решил успокоить мать и приехал к ней в Павловск со словами утешения. Однако Александра Иосифовна обвинила во всем не мужа, не себя, а… Николу! «Это ты во всем виноват. Будь ты другим, твой отец не изменил бы мне. Но, глядя на твое распутство, он и сам стал распутничать!» – заявила она. Это было ударом для молодого человека. Это была самая большая несправедливость в его жизни. Вместо того чтобы винить себя или мужа, Александра Иосифовна излила весь свой гнев на сына! Она отвернулась от него и не пожелала больше видеть. Именно тогда он назвал ее дурой. Итак, подведем итог – отец ушел из семьи (подоплеку этого события мы рассказали выше), а мать прогнала Николу прочь. Безрадостная картина. И распутство для великого князя стало единственным лекарством от материнской ненависти, разбитого принцессой Фредерикой сердца и одиночества. Ему как раз исполнилось 20 лет. В эту ночь у него в постели побывало 12 девиц!
   В скором времени он неожиданно для себя влюбился в американскую авантюристку Фанни Лир. Кто же она такая и как попала в Россию? Вот что о ней писали: «Рассказывали, что истинное ее имя Хетти Эли, что она была дочерью лютеранского пастора из Филадельфии. Когда ей еще не исполнилось шестнадцати лет, сбежала из дома вместе с неким Блэкфордом, который вскоре умер от пьянства. Затем она «пошла по рукам», жила с различными мужчинами, заимела стойкую репутацию «шлюхи». В Соединенных Штатах XIX века, где господствовала бескомпромиссная пуританская мораль, подобного рода дамочки не чувствовали себя уютно. Их преследовала полиция, а общественное мнение воспринимало как «отбросы рода человеческого». Намучившейся в «отсталой Америке», дочери пастора в конце концов удалось «вырваться на свободу»: она перебралась в Париж, где и стала Фанни Лир (или Лиер). Здесь и началась ее «сладкая жизнь», здесь она познакомилась с внуком царя Николая I…»
   На самом деле биография Фанни Лир темна и туманна, как и ее похождения. По другим сведениям, ее звали Генриеттой (сокращенно – Гетти) Блэкфорд. И познакомилась она с Николем совсем не в Париже, а в Петербурге. Об этом рассказал в своей книге о Николае Константиновиче его дальний родственник князь Михаил Греческий. По его версии, когда Александр II узнал о скандальных похождениях своего племянника с американкой (о чем мы расскажем ниже), он дал указание тайной полиции составить на нее досье. Вот что удалось выяснить. Ее подлинное имя было Гетти Эйли. Родилась она в Филадельфии в семье пуританина. Первым браком он был женат на богатой и благочестивой женщине и имел от нее пять дочерей. Супруга пастора умерла, и он вторично женился, уже будучи стариком, на женщине сомнительного происхождения. Вот от этого брака и появилась на свет Гетти. Старшие дети мистера Эйли из-за этого брака не хотели знаться ни с отцом, ни со своей сводной сестрой, презирая ее низкое происхождение. Она росла в скудности и забвении.
   В шестнадцать лет мисс Генриетта Эйли сбежала из дома с неким Кельвином Блэкфордом и вышла за него замуж. У них родился ребенок. Малыш вскоре умер, а за ним последовал в могилу и муж – он оказался чахоточным больным и к тому же горьким пьяницей. Впрочем, Гетти к тому времени уже успела бросить его. Она устроилась на работу в филадельфийский банк, но оставила службу в нем, заведя себе богатого любовника мексиканца Мэдисона. Он был бабником и кутилой. Гетти требовала от него, чтобы он женился на ней, но тщетно. Тогда она в утешение себе завела кучу «кавалеров». На скопленные деньги она открыла казино. Деньги потекли к ней рекой. Вдобавок она занималась ростовщичеством и одалживала деньги проигравшимся в пух и прах остолопам, чтобы потом за свое «благодеяние» ободрать их как липку.
   Кроме этого, Гетти занялась самообразованием. Пока ее любовники и поклонники резались в вист, она читала английских и французских поэтов в подлиннике. Это был еще один вызов обществу – в Америке считалось, что женщина низкого происхождения, да еще и шлюха, никак не может читать Виктора Гюго или там Уильяма Тенесси. Такое позволено только благочестивым матронам. И эти матроны объявили бойкот своим мужьям и сыновьям, посещавшим казино Гетти. Клиентуры у нее поубавилось, поклонники покинули ее; продав казино, Гетти укатила в Париж.
   В столице Франции она познакомилась с землячкой, знаменитой куртизанкой и певицей Корой Перл. Та научила ее тонкому искусству обольщения. Гетти назвала себя Фанни Лир, познакомилась с парижскими аристократами-гуляками… и продолжила свое дальнейшее самообразование. Самым большим ее достижением была кратковременная связь с принцем Уэльским, будущим королем Эдуардом VII, который славился на всю Европу невероятным женолюбием. Затем пришла более щедрая удача – ее спонсором стал наследный принц прусского королевского рода Гогенцоллернов Макс Баден-Баденский. Будущий король повел себя по-королевски: при расставании с Гетти он оставил ей деньги и славу первейшей куртизанки Парижа. Она прекрасно распорядилась и тем, и другим. Деньги пошли на покупку особняка на бульваре Малеб, а слава – на обустройство светского салона. К ней зачастили великие люди, поэты и писатели. Среди прочих в ее салоне бывали Дюма-отец и Дюма-сын.
   Но грянул 1870 год – Парижская коммуна и разгром Франции пруссаками. Все пошло прахом – Фанни Лир потеряла деньги, салон, общество и связи. Но бросить милый ее сердцу Париж Фанни не могла. В войну она терпела лишения, а в осаду питалась крысиными паштетами и бифштексами из собачатины. Все бы ничего, но Фанни страдала от отсутствия знатных и богатых поклонников. Пришлось сниматься с места и ехать неведомо куда. Все та же Кора Перл посоветовала ей направиться в Россию. «Завалящая девка-француженка им по душе лучше русской принцессы. К тому же к проституткам у них какое-то особенное тяготение», – без обиняков заявила она. Так Фанни Лир оказалась в Петербурге, чтобы найти там дурака-богача, которого она и нашла в лице великого князя Николая Константиновича.
   Они познакомились на маскараде в оперном театре. Никола был просто неотразим в своем гвардейском мундире, а кроме того, он был особой императорской крови и, что немаловажно, при деньгах. Это и определило выбор Фанни. Она умела подать себя. Поздно вечером они поехали ужинать в ресторан, затем перебрались в отель к Фанни… Утром американка подписалась под необычным документом, собственноручно написанным Николой: «Клянусь всем, что есть для меня священнейшего в мире, никогда и ни с кем не говорить и не видеться без дозволения моего августейшего повелителя. Обязуюсь верно, как благородная американка, соблюдать это клятвенное обещание и объявляю себя, душою и телом, рабою русского великого князя. Фанни Лир». Через несколько дней Николай Константинович привез свою любовницу во дворец своего отца. В Мраморном дворце у него были личные апартаменты, куда вел отдельный вход. Он спрятал Фанни у себя и взял ее на содержание. Никола и раньше таскал туда разных девиц, но теперь здесь поселилась Фанни.
   В Павловске он снял для нее дачу, а в столице – особняк. Так, меняя Петербург на Павловск, они прожили в мелких ссорах и большой любви до 1872 года. Никола осыпал свою ненаглядную дорогими подарками, возил по самым дорогим ресторанам, устраивал для нее веселые пикники и чудесные прогулки. Даже в январе букеты живых роз ежедневно присылались ей на дом. При каждой встрече Николай дарил ей разные драгоценности, до которых американка была весьма охоча. Сердце высокородного повесы полностью принадлежало мисс Лир. Дама «свободного мира» преподнесла ему такие плоды сладострастия, что Никола просто потерял голову. Он даже заказал в Италии мраморную статую своей пассии в обнаженном виде.
   В 1872 году они уехали путешествовать по Европе, причем самым высшим классом. В Вене Фанни уличила Николу в измене и укатила в Париж, но вскоре вернулась, получив от него покаянное письмо. По возвращении в Петербург его вызвал к себе Александр II и стал упрекать в безнравственном поведении: он позорит семью, связался с падшей женщиной, открыто разъезжает с ней по Европам, стал притчей во языцех своего двора! «Какой пример ты подаешь подданным? Позор! Пятно на нашей августейшей фамилии!» – ругал его император. При этом разносе присутствовал и отец Николая – великий князь Константин. Наконец, государь выложил секретное досье на американку. Однако на Николая это не подействовало: «Не один я такой. Это у нас в крови. И великий наш предок Петр грешил тем же. И у Анны Иоанновны, и у Елизаветы Петровны были любовники. Уж я не говорю о прапрабабушке Екатерине! А прадедушка мой Павел тоже был «ходок». А дедушка Александр был однолюб? И дедушка Николай – тоже великий ловелас! Кстати, папа, я забыл вас поздравить!» – «С чем?» – не понял подвоха великий князь Константин. «С новорожденным! У вас, как я слышал, родился прекрасный мальчик! (Кузнецова как раз родила князю сына)». От этих слов великий князь Константин Николаевич покраснел до ушей. Никола не решился упомянуть пассию самого Александра II, Екатерину Долгорукую, а то бы не сносить ему головы. У каждого был свой скелет в шкафу. В общем, конструктивного разговора у них не получилось.
   Тогда Александр II, как ему казалось, принял мудрое решение – отправить дерзкого племянника на войну. Чтобы охолонул. Как раз генерал Кауфман собирался в поход на Хиву. Князь Николай должен был по приказу императора отправиться с ним. Делать нечего – на войну так на войну. Приказ есть приказ – он же военный человек. Перед отъездом он повел Фанни в Петропавловский собор, где были похоронены все русские императоры. Он становился на колени перед каждой гробницей и шептал молитвы. Наконец он оказался у могилы Петра Великого. Здесь он снял с себя крестик, отдал его Фанни и попросил ждать его с войны.
   Он писал ей с дороги: «Когда мне исполнилось двадцать, я вдруг понял, что у меня нет семьи. Мраморный дворец стал мне ненавистен. Ладно, решил я, найду себе другую семью. Встретил я в то время принцессу, хотел жениться на ней, не вышло. Тогда я пустился на поиски любви, искал ее среди петербургских женщин. От поисков я заболел и чуть не умер. Наконец я встретил Фанни, родственную душу, и умную, и любящую. Это была она, моя единственная, та, которую я искал так долго! …Более года мы вместе! Дай бог, чтобы и далее счастье наше не кончалось!» Как видим, великий князь Николай Константинович совершенно откровенно описывал свои чувства к американке, а значит, искренне любил ее.
   Фанни укатила в Париж, а Никола пошел с войском на Хиву. В стычках с азиатами он вел себя храбро и мужественно. Не кланялся пулям, участвовал в ожесточенных кавалерийских схватках среди песчаной пустыни. При осаде Хивы в 1873 году вражеское ядро разорвалось в двух шагах от великого князя, а потом под ним была убита лошадь. Наконец оплот деспота – хивинского хана – пал. Хива оказалась под русским контролем. Николай испросил разрешения у генерала Кауфмана на отпуск и направился в Петербург, дав по дороге телеграмму Фанни, чтобы та встречала его в Самаре. В столицу Никола вернулся героем – он был награжден и получил чин полковника. Однако вышел скандал. Он рассчитывал получить Георгиевский крест, самую почитаемую награду среди военных, а ему вручили лишь Владимира 3й степени. Николу обвинили в самовольном оставлении армии, чуть ли не в дезертирстве! Оказывается, мало было получить у генерала Кауфмана отпуск, следовало иметь еще и разрешение императора! Это был еще один удар по самолюбию Николая Константиновича.
   И Никола назло им решил обвенчаться с Фанни. Расчетливая американка сразу же почувствовала угрозу от такого шага. Скандальная женитьба означала конец всему. Николу ожидала тюрьма, в крайнем случае ссылка, а ее – депортация за границу. Значит, все – конец ее веселой, полной удовольствий и всяческих приятностей жизни. И она начала отговаривать великого князя от этого опрометчивого шага. Но Николай уже закусил удила. Все доводы Фанни он отверг, и любовники выехали в Вену, надеясь там тайно вступить в брак. Однако посольский священник напрочь отказал им в венчании, ссылаясь на то, что его за это могут выгнать со службы. Оставался еще гражданский брак. Никола вызвал к себе чиновника венской мэрии и попросил расписать их с Фанни, представившись графом Гедером. Но когда клерк потребовал документы, удостоверяющие личность, то, естественно, их у великого князя не оказалось. Тогда он вместо документов протянул чиновнику туго набитый кошелек. Тот обещал подумать. Николай с Фанни решили было, что все в ажуре, когда на пороге неожиданно возник его отец, великий князь Константин. Оказывается, тайная полиция следила за каждым шагом Николы, и его намерения жениться были раскрыты сразу же. А венский чиновник сразу же доложил своему начальству о попытке подкупа. Влюбленным пришлось несолоно хлебавши вернуться в Петербург.
   В столице Николая ждала приятная новость – его прежний начальник, генерал Кауфман, ставший губернатором Туркестанского края, приглашал его в экспедицию для исследования реки Амударьи. Очевидно, он распознал в Николе задатки крупного ученого-географа и путешественника. Никола был польщен. Вероятно, так бы оно и случилось, будь великий князь «с царем в голове», но, увы, в голове у него были только женщины. Из-за них-то он и погорел.
   Фанни Лир обходилась великому князю все дороже и дороже. Николай Константинович купил для нее особняк в центре Петербурга, который обставил с чрезвычайной роскошью. Его доходов, по 200 тысяч ежегодного великокняжеского содержания, на подобное мотовство не хватало. Первое время он занимал деньги, где придется. Ему охотно давали – ведь племяннику императора Александра II трудно было отказать. Но так как возвращать занятые суммы Николай не спешил, вскоре в кредите ему было отказано. А денег на содержание алчной американки требовалось все больше и больше.
   Вся эта история должна была рано или поздно закончиться, и закончилась она неслыханным скандалом. В апреле 1874 года случилось невероятное – в Мраморном дворце из личных покоев великой княгини Александры Иосифовны совершена кража! С одной из венчальных икон супругов был содран бриллиантовый венчик, а другая была повреждена. Вор, очевидно, очень спешил. О краже тут же было сообщено в полицию. За дело взялся лично петербургский градоначальник генерал Ф. Ф. Трепов. Уже 12 апреля бриллиантовые лучи с иконы были найдены в одном из ломбардов. Выяснилось, что их заложил молодой офицер в мундире конногвардейского полка. В нем опознали Е. Варпаховского, личного адъютанта великого князя Николая Константиновича. 15 апреля Ф. Трепов, в присутствии обоих великих князей – отца и сына, – начал допрос Варпаховского. Тот никаких внятных объяснений дать не смог и только клялся, что ни в чем не виновен. Было видно, какое тяжелое впечатление произвел этот допрос на Николая. Неожиданно следствие было передано из рук полиции в III Отделение. Теперь допросы вел шеф корпуса жандармов граф П. Шувалов, самый влиятельный человек из окружения Александра II. Следствие по делу о пропаже бриллиантов сразу же засекретили. По закону полиция вообще не имела права проводить дознания и вести следствие по отношению к лицам царской династии. Как только возникли предположения о причастности к краже Николы, глава тайной полиции был обязан немедленно доложить об этом государю.
   Отринув версию о виновности адъютанта, граф взял в разработку молодого князя. Варпаховский, наконец, сознался, что вещи в ломбард закладывал по указанию великого князя. Теперь уже допрашивали Николая отец и граф Шувалов. В дневнике великого князя Константина Николаевича читаем по этому поводу следующее: «Никакого раскаяния, никакого сознания, кроме, когда уже отрицание было невозможно, и то пришлось вытаскивать жилу за жилой. Ожесточение, и ни одной слезы. Заклинали всем, что у него еще осталось святым, облегчить предстоящую ему участь чистосердечным раскаянием и сознанием. Ничего не помогло!.. У Николая ожесточение, фанфаронство, позирование и совершенное нераскаяние!»
   От Николы так ничего и не добились, но всем было ясно, что кражу совершил он. Граф Шувалов заметил, что из столь щекотливой ситуации есть один выход – у него на примете есть человек, который возьмет вину Николы на себя. Тут отца, великого князя Константина, прорвало. Он все уже для себя понял и не дослушал графа до конца. Его сына обвиняют в уголовном преступлении! Великий князь разглядел в речах Шувалова происки врагов, стремившихся опорочить его самого – второго человека в империи, председателя Госсовета! Возмущению великого князя Константина не было предела. Он назвал Шувалова мерзавцем и пообещал, что это так просто не сойдет ему с рук.
   Умный граф Шувалов пошел к царю и рассказал ему все подробности, какие ему удалось выяснить насчет Николы. Александр II, выслушав доклад шефа тайной полиции, просто онемел. Сын брата, его крестник, оказался вором и святотатцем! Такого в истории династии Романовых еще не случалось! Царь немедленно вызвал Николая и, прямо глядя ему в глаза, спросил: «Ты это сделал?» В ответ он услышал, сказанное с вызовом, утверждение: «Да!» От этого признания Александра II чуть удар не хватил. Он покраснел, как кумач, и смог выкрикнуть лишь одно: «Сумасшедший!»
   Итак, следствием было установлено, что молодой князь совершил кражу, чтобы сделать очередной подарок своей американке. Но как выйти из этого положения? Обычному суду он не подлежал, его должен был судить сам император Александр II. Было решено освидетельствовать Николая на предмет его вменяемости. Трое докторов признали его «сумасшедшим». Великого князя решили удалить от Двора. Предполагалось «лечение нравственно-гигиеническое». Госпожу Блекфорд выслали из России. Пока шло следствие, Николая держали под арестом в Мраморном дворце, а затем «сумасшедшего» вывезли в имение Елизаветино, а потом в крымское владение его отца Ореанду.
   «По-видимому, он страдал еще и клептоманией», – пишут современные историки. Действительно, с некоторых пор в Зимнем дворце стали исчезать разные безделушки. При обыске в комнатах Николая Константиновича их нашли: «Достаточно взглянуть на предметы, найденные у него во дворце, чтобы убедиться в этом: тут были склянки от духов, кошельки, табакерки, веселые, дешевые фарфоровые статуэтки и тому подлобные ничтожные вещицы, брошенные в беспорядочную груду». Нам представляется, что не в клептомании дело – он воровал эти безделушки из озорства, для куража, так сказать, чтобы досадить императорской фамилии, и дарил их Фанни Лир. Пускай они ничего не стоили, но какая доза адреналина в крови!
   Немногим позже в Париже объявился знаменитый авантюрист и мошенник отставной корнет Савин. Он стал рассказывать, что адъютантом великого князя Николая Константиновича был он, и украденные алмазы с иконы были заложены за миллион рублей. Якобы эти деньги пошли не на американку Фанни Лир, а на революцию! Князь Николай будто бы лично встречался с Софьей Перовской и передал ей эти деньги на подготовку террористического акта против Александра II. Сам корнет Савин представлялся жертвой режима и искал покровительства у французских либералов. Но это явная спекуляция на имени Николая Константиновича. Он, конечно, ненавидел Александра II, но чтобы тратить деньги на цареубийство – это вряд ли. У него было на кого их тратить. На Фанни, например.
   Итак, Фанни Лир была выслана за границу. По другим сведениям, он сама туда укатила, как только запахло жареным. Так или иначе, а предмета любовной страсти Николая Константиновича не стало. Но свято место пусто не бывает. Неожиданно последовал новый бурный роман великого князя. Возлюбленную звали Александра Абаза; по первому браку ее фамилия была Демидова. В 16 лет ее выдали за курского губернатора. Родив ему пятерых детей, она не добилась от него к себе ни малейшего уважения. Демидов настолько жестоко обходился с ней, что его мать поспешила развести их, чтобы дело не дошло до смертоубийства. Вот эта Демидова после пережитого ею кошмарного замужества и приглянулась Николаю Константиновичу. Когда Николая перевели из Ореанды в село Смоленское Владимирской губернии, Александра поехала к нему. Она была уже беременна от великого князя. Царь запретил Демидовой встречаться с Николаем, а его самого перевели в Умань. Александра тайком едет на Украину, поселяется в доме рядом с местом заточения великого князя и рожает ему сына. Об этом узнали жандармы и перевели Николая на жительство в село Тыврово Подольской губернии. Демидова тотчас же устремляется за ним, пробирается в дом «сумасшедшего» и, прячась от прислуги, 10 дней проводит в его спальне. Результатом этого стало рождение еще и дочери. Демидову насильственно удалили от Николая и выдали замуж за графа Сумарокова-Эльстон. Родив Сумарокову еще пятерых сорванцов, она скончалась в 1894 году, не дожив до сорока лет.
   Великого князя Николая срочно переводят в Оренбург, подальше от Двора и смазливых девиц, но в Оренбурге он знакомится с дочерью местного полицмейстера Надеждой фон Дрейер. В начале 1878 года он тайно обвенчался с нею. Соглядатаи докладывают императору, что «нравственного исправления великому князю недостижимо никаким путем». За этот поступок Николая переводят в Самару, и Синод расторгает этот брак. Неожиданно за этим следует послабление в содержании великого князя – ему разрешают жить в имении Пустынка под Тосно и фактически снимают в него надзор. Но затем опять следует опала.
   В 1881 году Александр II был убит террористами, и на престол взошел Александр III, ярый враг Николая. Его переводят в Павловск и содержат под строгим надзором. У него отбирают имя, титул, все права императорской фамилии и высылают в Ташкент, но разрешают обзавестись семьей. Его имя было навсегда вычеркнуто из списков членов царской фамилии. Брак с Надеждой фон Дрейер был восстановлен. В 1881 году Николай Искандер (такова была теперь фамилия великого князя) с Надеждой прибыли в Ташкент и зажили частной жизнью. Он построил себе особняк в самом центре Ташкента, участвует в географических экспедициях, приступает к строительству оросительных каналов и дамб на Амударье, разводит хлопок. Именно великий князь Николай начал производство хлопка в Средней Азии. Хлопок приносит ему огромные прибыли, и он тратит их на благоустройство Ташкента. «Но наряду со столь похвальными занятиями он привлекал внимание населения, заведя некое подобие гарема их местных красавиц», – писали доносы царю.
   Выскажем одно замечание, касающееся современной политики и имеющее непосредственное отношение к нашему герою. Сегодня в узбекских учебниках истории пишут, что русские их грабили. Но самой большой ценностью в Средней Азии является хлопок. А первые хлопковые плантации там завел как раз Николай Константинович, закупая семена на американском Юге. Так что до него в Узбекистане-то и грабить было нечего. Английский «ястреб» лорд Солсбери как раз в 1877 году высказался относительно дальнейшего продвижения Британии на север от Афганистана, что, мол, в Туркестане-то и грабить нечего. Не было там ничего до Николая Константиновича! Врут братья-узбеки, ох как врут! Однако спишем это на традиционную русофобию и пойдем дальше.
   Тут у него завязался новый роман – в 1895 году он полюбил 17летнюю дочь казака Дарью Часовитину и покупает ее у отца за 100 рублей. Для нее он строит дом и обеспечивает всем необходимым; она прижила от Николы нескольких детей. Далее, в 1901 году следует роман 52летнего князя с 15летней гимназисткой Варварой Хмельницкой. Летом его законная супруга Надежда Дрейер уехала в Петербург, а Никола велел заложить тройку и украл девушку. В пятнадцати километрах от Ташкента он обвенчался с Варварой в сельской церкви. Тем самым он запятнал себя еще и двоеженством, чего в императорской династии доселе не бывало. Разразился громкий скандал. Туркестанский генерал-губернатор в ужасе слал донесения в Петербург о новой выходке Николая. Священника, обвенчавшего пару, постригли в монахи, а девушку со всей ее семьей срочно перевели в Одессу от греха подальше. Их брак, естественно, аннулировали.
   К бывшему великому князю Николаю потихоньку подкрадывается старость. Он все еще был красивым и сильным, но лысым мужчиной, с моноклем на черном шнурке. На балах и в офицерском клубе он по-прежнему рьяно волочился за барышнями.
   Сыновья от Надежды Дрейер уехали служить в Петербург, сыновья от Дарьи Часовитиной ему чужды, а детей от Александры Демидовой он никогда не видел. С женой, в результате его амурных похождений, наступил полный разлад. Единственный близкий к нему человек – это дочь Дарьи Часовитиной.
   Но тут вспыхнула Февральская революция. Его враги, члены императорской фамилии, были повержены. Николай Константинович надел красную рубашку и радостно разъезжал на извозчике, поздравляя всех с долгожданной «свободой», а позже послал приветственную телеграмму Временному правительству. Наконец наступила полная свобода, но на 68 м году жизни, после 43 лет опалы, великий князь Николай скончался на руках у любимой дочери от воспаления легких. Это случилось 14 января или 26 июня 1918 года. Неточность даты связана с тем, что существует две версии смерти Николы. По одной из них, он умер своей смертью. Большевики устроили ему пышные похороны, считая, что он пострадал за мятеж против царя. По другой версии, эти же самые большевики и расстреляли его, ведь, что ни говори, а он оставался великим князем. Какой версии верить – бог весть.
   А как сложилась судьба у супруги Николая – Надежды фон Дрейер? Два ее сына от великого князя – Артемий и Александр Искандер – стали военными и после революции ушли служить в Белую армию. Мать же осталась в Ташкенте и работала в художественном музее, созданном на основе коллекций Николая Константиновича. Потом большевики выгнали ее с работы, оставив без средств к существованию. Свой последний приют она нашла в сторожке при бывшем дворце своего мужа, где прозябала в окружении бездомных собак. В 1929 году от укуса одной из них, бешеной, она и умерла.
   За что Николая объявили сумасшедшим, так и осталось неизвестным, ведь он хотел только одного – любви.

К. Р.
(великий князь Константин Константинович)

   «Я опять отказался от борьбы со своей похотью, не то чтобы не мог, но не хотел бороться. Вечером мне натопили нашу баню; банщик Сергей Сыроежкин был занят и привел своего брата, 20летнего парня Кондратия, служащего в Усачевских банях. И этого парня я ввел в грех. Быть может, в первый раз заставил я его согрешить и, только когда было уже поздно, вспомнил страшные слова: горе тому, кто соблазнит единого из малых сих».
   Великий князь Константин Константинович
   Дневники за июнь 1904 года

   Этим этюдом мы закончим рассказ о Константиновичах, сыновьях великого князя Константина Николаевича и, соответственно, внуках Николая I.
   Великий князь Константин Константинович Романов был вторым сыном великого князя Константина Николаевича Романова. Запутаться непосвященному читателю в этих родственных связях легко – одинаковые имена, одинаковые фамилии; к тому же в роду Романовых были еще и другие Константины и Николаи. Удивляет скудность воображения людей, дававших им одинаковые имена. Но что поделаешь – такова была воля их родителей. Чтобы отличить отца от сына, вспомним, что прозвище первого было Коко, а псевдонимом второго – К. Р. Об этом псевдониме мы поговорим чуть ниже.
   Итак, Константин Константинович родился 10 августа 1858 года. Как и все романовские дети, Костя получил прекрасное домашнее образование. Отец, сам моряк, начал и сына готовить к морской службе. В 16 лет он был произведен в гардемарины и в 1876 году на фрегате «Светлана» в составе русской эскадры отправлен в двухгодичное плавание к берегам Нового Света, в Сингапур, Японию и Китай. На этом же корабле в чине лейтенанта находился великий князь Алексей Александрович, о похождениях которого мы расскажем отдельно. Колоритнейшая была личность!
   Однако не будем отвлекаться от жизнеописания нашего главного героя. Когда началась русско-турецкая война 1877—1878 годов, Константин Константинович в бою под Силистрией на Дунае потопил турецкий корабль, за что был награжден Георгиевским крестом 4й степени. Потом были еще плавания и дальние походы по морям и океанам, пока в 1882 году он не был переведен в гвардию. Морская карьера великого князя закончилась. Почему так случилось – неизвестно. Может, у него были особые планы на этот счет? Мы не знаем. Так или иначе, но в 1891 году он становится командиром лейб-гвардии Преображенского полка. В 1900 году генерал-адъютант великий князь Константин Константинович становится главным начальником всех военно-учебных заведений России, а чуть раньше – в 1889 году, он был назначен на должность президента Академии наук.
   Константин Константинович был образованнейшим человеком того времени, отличным пианистом и пользовался широкой известностью как поэт. Подписывал он свои стихи инициалами К. Р. – Константин Романов. Вирши, которые сочинял Константин Константинович, скажу я вам, были так себе. Не Пушкин, конечно, но его творчеству благоволили такие метры русской поэзии, как Фет, Майков и Полонский. И делали они это из-за его великокняжеского происхождения, надо полагать, а не из-за таланта. Кто сейчас знает поэта Полонского? Вот то-то и оно. Афанасия Фета сегодня не все знают, а что уж там говорить о К.Р! Однако в то время его стихи в определенных кругах пользовались популярностью. Так, песня «Умер бедняга в больнице военной» на слова К. Р. считалась народной. Константину Константиновичу это необычайно льстило. «Меня называют лучшим человеком в России», – самодовольно писал он. «А между тем самолюбия у меня – неисчерпаемая бездна. Все мечтаю, что и меня когда-нибудь поставят наряду с великими деятелями искусства», – строил воздушные замки великий князь. Он поклонялся перед творчеством Достоевского и даже встречался с ним несколько раз. «Он относился ко мне с расположением, и помню, как однажды предсказал мне великую будущность», – бахвалился К. Р. Несомненной заслугой великого князя является создание Пушкинского дома в системе Академии наук. А еще он увлекался музыкой и дружил с композитором Чайковским.
   Отлично зная языки, Константин Константинович принялся переводить «Гамлета» Шекспира и «Мессианскую невесту» Шиллера. Над первым переводом он работал более десяти лет. Тогда было модным увлечение театром – и вот уже К. Р. пишет пьесу «Царь Иудейский». Однако разрешение на ее публичный показ не дали, и Константин Константинович сам поставил ее в Эрмитажном театре в 1914 году, и сам же в ней сыграл вместе с сыновьями Иоанном, Константином и Игорем. Видно, пьеса того «стоила», раз ее не решились показать широкой публике.
   В 1884 году К. Р. женился на принцессе Елизавете-Августе-Марии-Агнессе Саксен-Альтенбургской. Она была праправнучкой императора Павла I и, соответственно, приходилась Константину троюродной сестрой. Они познакомились в Альтенбурге, куда великий князь приехал на похороны ее сестры. Константин записал в своем дневнике: «Я на нее посматривал. Странное дело, я заметил в ней, что похожа на принцессу Валийскую, которую так люблю. Подойти к ней, я думал, нельзя, и грустным голосом невольно говорил смешные вещи… (На похоронах говорить «смешные вещи»? Ну и ну! – Автор.) Итак, с ней мы сказали всего два-три слова. На прощание она опять посмотрела на меня как-то особенно и крепко сжала мою руку… Вошел ко мне дядя Эрнест. Я говорил ему про впечатление, сделанное на меня Елизаветой. Он довольно хладнокровно к этому отнесся. Впрочем, ответил, что лично не имеет ничего против моего брака с Елизаветой».
   Это знакомство стало решающим в выборе Константина, и он «изъявил желание» стать женихом принцессы Елизаветы. Однако родители были против. (Кстати, это был первый случай с мужчинами Дома Романовых, когда родители невесты из захудалого германского княжества были против замужества их дочери с русским принцем. Обычно было наоборот.) Им не нравилось то, что в этой «варварской стране» террористами был убит император Александр II (чего доброго, и жениха прихлопнут, как муху), и неудачная семейная жизнь матери Константина – Александры Иосифовны (Елизавета приходилась ей двоюродной племянницей). Однако Константин проявил завидную настойчивость, и родители дали согласие на их брак. К тому времени великий князь уже уехал в Россию, и невеста послала ему шифрованную телеграмму: «Пианино куплено». Это означало, что Константин может приехать в Альтенбург официально просить ее руки.
   По приезде в Россию она стала называться Елизаветой Маврикиевной (остальные Романовы дали ей презрительную кличку «Мавра»). Кузен Константина – Александр (будущий император Александр III) – вообще называл ее уродиной. Она так и не приняла православия и всю жизнь оставалась лютеранкой. Константину казалось, что с этой женщиной он найдет семейное счастье, в их доме будет тепло и уютно. Он ласково называл ее Лилинькой и грезил, что найдет в жене душевного друга. Но великий князь жестоко ошибся. Мавра оказалась существом простым, приземленным, немного глуповатым и ничем другим, кроме будничных дел, сплетен и воспитания детей, не интересовавшейся. «Со мною у нее редко бывают настоящие разговоры. Она обыкновенно рассказывает мне общие места. Надо много терпения. Она считает меня гораздо выше себя и удивляется моей доверчивости. В ней есть общая альтенбургскому семейству подозрительность, безграничная боязливость, пустота и приверженность к новостям, кажущимся мне не стоящими никакого внимания. Переделаю я ее на свой лад когда-нибудь?» – вопрошал Константин. Ему бы, дураку, радоваться, что жена считает его выше ее, а он пытаться ее переделать под себя! Глупец! Константин изо всех сил пытался увлечь жену высокими темами, поэзией и литературными произведениями. Ни в пень колоду! Когда он однажды читал ей Достоевского, стараясь по-немецки (по-русски она ни гугу) донести до нее смысл «Преступления и наказания», Константин заметил, что она задремала. Для него это было потрясением. После этого случая просветительские занятия с Маврой закончились. Она не высказывала к ним никакого интереса, а он больше и не навязывался. Тем не менее она родила Константину шестерых сыновей – Иоанна, Гавриила, Константина, Олега, Игоря и Георгия, а также трех дочерей – Елену, Татьяну и Ольгу. Всего девять детей. В этом было призвание Елизаветы Маврикиевны – рожать детей, а не слушать заумные речи мужа.
   Константина Константиновича можно было бы назвать счастливым отцом семейства и хорошим семьянином, но в его жизни была одна тайна – он был тайным гомосексуалистом! Откуда мы это знаем, раз он не афишировал свои наклонности? Из его же дневников! Он вел их всю жизнь и перед смертью завещал Академии наук, с тем чтобы они были обнародованы не раньше, чем через 90 лет. Однако история распорядилась иначе – в 1917 году, всего через два года после кончины великого князя, к власти в России пришли большевики, и тайное стало явным. В своих дневниках он с необыкновенной откровенностью описывал свою гомосексуальность. Почему он их не уничтожил? Это сейчас своей «голубизной» принято чуть ли не гордиться, а тогда это дело было осуждаемым и порочным. Главным в его дневниках была страсть к мужчинам и как он с этой страстью боролся, считая ее греховной. Некоторые исследователи сейчас пишут, что это был поступок «человека высокого духа» (не сжег свои дневники), и ему было важно показать «потомкам, насколько тяжела внутренняя борьба со страстью».
   Нам все это представляется несколько иначе. Константин Константинович хотел быть не таким, как все, – он и необыкновенный поэт-лирик, он и сочинитель пьес по библейским мотивам, и переводчик Шекспира, и руководитель Академии наук, и прочая, и прочая. Вспомним его слова: «Меня называют лучшим человеком в России». Он вполне искренно себя таким и считал! Великого самомнения о себе был этот индивид! Поэтому он и не уничтожил свои дневники – хотел и после смерти выпендриться, выделиться, даже слов не подобрать! А как же – человек с такой тонкой организацией души, такой чувствительный и экзальтированный (как он сам считал) не может быть рядовым членом общества, пусть и великокняжеского достоинства! Он не такой, как все! – так и кричат его дневники. А вся его «борьба с грехом» – не более чем лукавство. Но мы к этому еще вернемся.
   У него был друг – кузен великий князь Сергей Александрович, тоже завзятый гомосексуалист. Но тот хоть вел себя честно – хотя и был женат, у него не было детей, спал себе со своим адъютантом и не скрывал этого. И никакого греха в этом не видел. Другой товарищ Константина по пагубному пристрастию, Петр Ильич Чайковский, тоже никаких угрызений совести не испытывал, предпочитая при этом мальчиков. Сейчас бы ему за педофилию суд вкатал по полной, да еще в тюрьме зэки добавили бы, а он ничего – писал музыку и в ус не дул. Правда, кончили оба они плохо – первого в 1905 году разметало взрывом террориста-бомбиста Каляева, а второй скончался в 1893 году в страшных мучениях то ли от холеры, то ли от яду. А Константин, видите ли, каждый раз испытывал муки совести! Прямо не смешно!
   Однако, прежде чем осуждать его поведение, давайте разберемся – а что такое гомосексуализм? В «Энциклопедическом словаре медицинских терминов» 1982 года издания утверждалось, что гомосексуализм – половое извращение, характеризующееся сексуальным влечением к лицам своего пола. Многие светила науки пытались найти свое объяснение этому явлению. Так, французский психиатр Огюст Тардье полагал, что половое влечение к персонам собственного пола есть не что иное, как моральное и физическое уродство, проявляющееся из-за особой формы полового члена. Поэтому он предлагал кастрировать всех представителей нестандартной сексуальной ориентации. С такой радикальной мерой был не согласен немецкий юрист Карл Ульрихсон, полагавший, что гомосексуалисты – это люди, у которых женская душа заключена в мужскую оболочку. Немецкий психиатр Карл Вестфаль считал гомосексуализм врожденным изменением полового чувства. Не обошли своим вниманием это явление Зигмунд Фрейд и другие видные ученые, которые считали гомосексуализм отклонением от нормы.
   Если читатель обратил внимание, то гомосексуализмом больше всего занимались психиатры. Почему? Потому что гомосексуализм (педерастия или мужеложство) в былые времена считался психическим расстройством. Из-за этого встала дилемма – что делать с педерастами: лечить или наказывать? В первом случае Гитлер считал всех педерастов психами, с которыми не церемонились – неполноценных людей с расовой точки зрения просто лишали жизни, впрочем, как и всех прочих душевнобольных. В СССР мужеложство считалось половым извращением, за которое полагалась соответствующая статья Уголовного кодекса.
   Сегодня большинство специалистов уверены, что гомосексуализм – не порок или болезнь, а просто образ жизни, сложившийся под влиянием условий воспитания и быта. Ни по одному из тестов гетеросексуалы ничем не отличаются от гомосексуалов. Иначе говоря – просто половая распущенность. Сами же педерасты сегодня с высокомерием заявляют: «Мы не такие, как все!» Такие, такие!
   Педерастия особенно присуща мужчинам, занимающим видное или начальствующее положение, для которых ни Божьи, ни человеческие законы не писаны. Одним из самых страшных грехов Ветхого Завета считается содомия (вспомним кару, постигшую библейские города Содом и Гоморру). Русская история содомии не так уж велика, но в ней замешаны видные люди. Философ Максим Грек находил, что предающихся мужеложеству необходимо сжигать на кострах и предавать вечной анафеме. Наоборот, Иван Грозный не брезговал заниматься педерастией с юными отроками и пригожими опричниками. Один из князей Оболенских упрекал царского любовника Федора Басманова так: «Предки мои и я всегда служили государю достойным образом, а ты служишь ему содомией!» Небольшой перерыв – и к власти на Руси пришел царь-преобразователь Петр I. Он и преобразил Россию, да еще как преобразил, подавая своим подданным личный пример. Он чрезвычайно любил женщин и в то же время был педерастом. Всем известны его половые отношения с Александром Меншиковым, и мало кому известно, что он «содержал для своего удовольствия» некоего красивого мальчика. При этом Петр I был так похотлив, что пол сексуального вожделения не имел для него ровно никакого различия. В отсутствие женщин царь запросто укладывал в свою постель денщиков. Если у кого —
   нибудь при половом контакте с Петром I бурчало в животе, то царь вскакивал и немилосердно бил его. В то же время он был в этом отношении строг – что позволено Юпитеру, не позволено быку. Воинский артикул 1716 года гласил: «Если кто отрока осквернит или муж с мужем мужеложствуют, оные, яко в прежнем артикуле помянуто, имеют быть наказаны. Ежели насильством то учинено, тогда смертию или вечно на галеру ссылкой наказать». Во как! А сам на галеру?
   С течением времени законы, преследующие гомосексуалистов, совершенствовались. Согласно Уложению о наказаниях Российской империи (аналог Уголовного кодекса) XIX века мужеложество каралось лишением всех прав состояния и ссылкой в Сибирь на поселение. Если в качестве объекта педерастии был использован несовершеннолетний или слабоумный – то каторгой.
   Одной из версий появления термина «голубой» применительно к педерастам (или пидарасам, как говорил Никита Хрущев) является утверждение, что гомосексуализм присущ только аристократическим слоям общества, то есть тем, в жилах которых течет голубая кровь. Простолюдины пидарасами быть не могут по определению. Впервые так называли себя члены аристократических семей испанской провинции Кастилия, гордившиеся тем, что их предки не смешивались с маврами, они имели светлую кожу и вены голубоватого цвета. По какой-то необъяснимой причине среди кастильских идальго был особенно развит гомосексуализм. Кстати, и Константин Константинович не чурался «голубизны» – в его дворце был Голубой зал, флаг его имения Осташково имел голубые цвета, мебель в его гостиной была обтянута голубым шелком, а еще он написал романс «Шарф голубой».
   После Заграничного похода русской армии 1814—1815 годов многие офицеры вернулись из Франции, значительно обогатив свой сексуальный опыт. В армии дисциплина была суровой, но вне строя позволялось если не все, то многое. Тон в педерастии задавали офицеры гвардейских полков, среди которых было множество… декабристов! В числе этих «борцов за счастье народное» был князь А. Трубецкой (диктатор восстания), князь П. Долгоруков, штаб-ротмистр А. Зубов и другие лица. Из петербургской аристократии пидарасами были обер-прокурор Святейшего синода князь А. Голицын, члены Академии наук С. Уваров и князь ДундуковКорсаков и иже с ними. На счет последнего А. С. Пушкин сочинил злую эпиграмму:

     «В Академии наук
     Заседает князь Дундук.
     Говорят, не подобает
     Дундуку такая честь;
     Почему ж он заседает?
     Потому, что жопа есть».

   Кстати, в этот список входит и убийца Пушкина Дантес со своим «приемным отцом» голландским посланником бароном Геккерном.
   Постепенно гомосексуализм в глазах высшего общества стал каким-то изыском, забавным курьезом, хотя и запретным. А запретный плод, как известно, сладок; вот к нему и тянулись неустойчивые в психическом отношении и экзальтированные личности. Достаточно было намекнуть, что ты «голубой», как в ответ можно было услышать восторженное «Ах!» и прочесть интерес в глазах женщин. Гомосексуализм в условиях официального запрета – это фронда, вызов общественному мнению, сексуальное диссидентство, если хотите. Если на рубеже XIX—XX веков интерес вызывали политические диссиденты-революционеры, то до этого времени – педерасты. «Ах, он не такой, как все, он «голубой»!» – как будто слышится из глубины позапрошлого века.
   Все это прекрасно укладывается в схему Константина Константиновича – быть «голубым», не таким, как все, – это было модно, необычно; страх разоблачения придавал ему адреналина в крови, заставлял мандражировать, и поэтому он грешил еще и еще. Адреналин – это как наркотик, хочется испытывать острые ощущения снова и снова. Можно сказать, что К. Р. в этом смысле был адреналиновым наркоманом. Ныне все можно, педерастией уже никого не удивишь, и молодые люди, чтобы ощутить адреналин в крови, занимаются экстримом – прыгают с парашютом с высотных зданий и мостов, сплавляются по горным рекам через убийственные водовороты, гоняют на запредельных скоростях по обычным дорогам и творят прочие безумства. Нечто подобное было присуще и Константину Константиновичу, только его толкал на это еще и выпендреж, желание выделиться из своей среды.
   Однако закончим, а то на эту тему можно рассуждать еще очень долго. В юности Константин придерживался убеждения, что вступить в половой контакт с женщиной можно лишь после брака. Однако все случилось не по его правилам. В 1877 году он на фрегате «Светлана» прибыл в Нью-Йорк. Тогда Костя посетил публичный дом и в свои неполные 19 лет стал мужчиной. Случившееся в публичном доме не понравилось Константину. «Я не ощущал никакого сладострастия…» – записал он в своем дневнике. С тех пор он ни разу не прикоснулся к женщине вплоть до своей женитьбы в 26 лет. Ему нравилась мужская компания. Сильные, волевые мужчины вызывали у него восторг и уважение. С годами эта притягательность не проходила, мужчины стали нравиться Константину все больше и больше, но уже как возможные партнеры по сексу. Он знал, что это нехорошо и обычно квалифицируется как содомия. И тем не менее не смог устоять. Однажды ночью во время кругосветного плавания он «сблизился больше допустимого» с одним офицером. На флоте во время дальних плаваний, из-за отсутствия женщин, если уж было невтерпеж, кое-кто грешил педерастией; это было допустимо, хотя и плохо. Константин испытал угрызения совести, собственной греховности и просил Господа Бога простить ему эту слабость.
   Вот здесь – внимание! – наступил переломный момент: если уж он осознавал, что содомия – это грех, то какого рожна после первого сексуального опыта с мужчиной он не отказался от подобного деяния раз и навсегда? У кого только не бывает ошибок в молодости! Но Константин не стал отказываться, нет – наоборот, содомия нравилась ему все больше и больше. Он стал специально выискивать себе любовников. Победы над ними давались ему дорогой ценой, но зато переполняли душу тихой радостью. И каждый раз он усердно молился, чтобы Господь отпустил ему этот грех! Ну, прямо как Иван Грозный! Тот приказывал убивать людей сотнями, рубить им головы, жарить на сковородках или топить в проруби, а потом спешил в церковь замаливать свои грехи! А потом начинал все по новой! Так и Константин – горячо молился Богу, а потом грешил снова и снова. Однако историки признают царя Ивана Грозного чуть ли не сумасшедшим, а поэтом К. Р. восхищаются. А какая разница? И тот грешил, и этот, а потом оба опять принимались за свое. Так что Константин лукавил перед Богом, ох как лукавил!
   Накануне Великого поста 1893 года Константин в очередной раз готовился к исповеди у священника. Он должен был принести своему духовнику покаяние в том же грехе, что и 14 лет назад. Кто знаком с церковным уставом, тот знает, то исповедоваться нужно регулярно, а значит, Константин не ходил к исповеди все это время! Ну, не лукавство ли это? При этом великий князь задавался вопросом – неужели он в последний раз кается в этом грехе? При этом ему было стыдно перед священником. Тот действительно был огорчен. Он пришел в ужас от такого признания и стал наставлять Константина на путь истинный. Святой отец грозил ему тем, что в конце концов все тайное станет явным и все узнают о похождениях Константина. Его самого пугала эта мысль, и огласка могла бы иметь ужасные последствия. В итоге он получил отпущение грехов и пообещал исправиться. Но куда там!
   Страх разоблачения заставлял Константина шифроваться. Он ничего не рассказывал о своих половых пристрастиях родственникам и товарищам по службе, не посещал собрания содомитов, не вовлекал в педерастию именитых лиц. Он втихаря грешил с молодыми банщиками городской или полковой бани (вспомним, что с 1891 года он стал командиром Преображенского полка). Он грешил и каялся одновременно. Вот его дневниковая запись от марта 1894 года: «Последние два месяца я более усиленно боролся с искушениями, бросил сделки с совестью и старался не давать себе повода грешить. А этим поводом для меня была баня; не ходишь в баню, так и не греши или греши только мысленно. И вот за обедней в полковом соборе увидел я своего банщика. Заметив его, я поскорее отвел глаза в сторону и более на него не заглядывал».
   Константин панически боялся не греха, а своего разоблачения, вот он временами и «грешил мысленно». Жена и дети служили К. Р. только прикрытием для его пагубной страсти. Однажды одно происшествие заставило великого князя изрядно переволноваться. В феврале 1894 года к нему, как к командиру Преображенского полка, пришел полковник Катерининов. Он доложил ему о скандальном деле – в педерастии были замешаны молодые подпоручики Рудановский и Сабуров. Рудановский был виноват безусловно, а на Сабурова падало лишь подозрение в противоестественных наклонностях. По неписаным законам того времени они оба должны быть немедленно удалены из полка. Нравы тогда были строги и бескомпромиссны. Одного лишь подозрения в склонности к «содомскому греху» было достаточно, чтобы навсегда распрощаться с военной карьерой и стать изгоем в армии. Клеймо этого позора смыть было невозможно.
   Великий князь Константин Константинович страдал – вышеназванные офицеры стали жертвами моральных норм, а он, может, куда более грешный, должен будет их наказать. Тогда он записал в своем дневнике: «И я, подверженный тем же наклонностям, вынужден карать людей, которые не хуже меня. Это тяжело. К тому же я люблю Сабурова и, равно как многие из его товарищей, не верю в его виновность: и вот, как командир полка, оберегая честь общества офицеров, я должен удалить человека, менее виновного меня самого. А я, только ради того, что про мой грех ничего не известно, являюсь судьею в деле, в которое, может быть, случайно попал невинный. Как это мучительно! И между тем я высказал Катерининову свое решение об удалении из полка обоих названных офицеров совершенно спокойно, ни минуты не задумываясь, как будто сам я ни в чем не виновен».
   В этом его поступке сквозит солидарность с уличенными в педерастии офицерами, но сделать для них ничего нельзя – в противном случае его самого могут заподозрить в этом. И он пошел на сделку с совестью. Он страшно боялся огласки. Константин переживал за себя, за детей, перед которыми ему было стыдно, перед царем, перед знакомыми, которые его уважали. И вот на пороге его пятидесятилетия угроза разоблачения его двойной жизни стала реальной.
   В декабре 1905 года он получил письмо от капитана Сосницкого, растратившего три тысячи рублей из казны юнкерского училища и, как не восполнившего растраты, уволенного из армии без мундира и пенсии. Напомним, что князь Константин Константинович был еще и начальником всех военно-учебных заведений страны, и этот случай касался его напрямую. За это Сосницкий решил шантажировать его. Он писал, что растратил деньги «из-за острой нужды», добавив, что с кем не случается греха, «хотя бы с вами». Далее шантажист писал, как однажды летом 1903 года он под вечер приехал в Красносельские бани. «Что там было, вы, верно, помните», – писал он. На следующий день он опять побывал в банях, расспросил пользовавшего великого князя банщика и узнал от него, что за «услугу», оказанную Константину, он получил 20 рублей. Письмо заканчивалось угрозой, что пока он «держит все в секрете», но если это обстоятельство появится в прессе, то великому князю «будет неудобно оставаться на занимаемом посту». В заключение Сосницкий потребовал принять его «для личного разговора».
   Константин Константинович, что называется, выпал в осадок. Он долго не мог прийти в себя. Стыд и смущение переполняли его душу. Вот оно – разоблачение! Немного успокоившись, великий князь обдумал сложившуюся ситуацию. Потом проверил рассказ Сосницкого по своим дневникам. Да, он посетил в этот день Красносельские бани, но ничего такого в этот раз не было, и 20 рублей банщику он не давал. Значит, капитан Сосницкий врал, однако информация о его противоестественных наклонностях где-то все-таки просочилась. Что делать? Промучившись ночь без сна, великий князь принял твердое решение – шантажиста ни в коем случае не принимать. «Сосницкого я не принял вчера и не приму, никаких мер принимать не буду. Будь что будет», – писал он. Прошел день в томительном ожидании, прошел другой, прошла целая неделя, а публикация в прессе, уличающая Константина Константиновича в гомосексуализме, все не появлялась. Великий князь пребывал в страшном напряжении. Прошел еще месяц, и он понял, что шантажист оставил свои намерения и отступил. И это пошло ему на пользу – после случая с Сосницким, грозившим ему разоблачением, Константин Константинович ни разу не согрешил.
   В заключение кратко пробежимся по дневникам К. Р. за 1903—1905 годы.
   15 декабря 1903 года: «Я недоволен собой. Десять лет назад я стал на правильный путь, начал серьезно бороться с моим главным грехом и не грешил в течение семи лет или, вернее, грешил только мысленно. В 1900 году, сразу после моего назначения главой военно-учебных заведений, летом в Стрельне я сбился с пути. Потом два года было лучше, но в 1902 году… я много грешил во время поездки по Волге. Наконец, в этом, 1903 году я совсем сбился с пути и жил в постоянной борьбе со своей совестью».
   28 декабря 1903 года: «Мой тайный порок совершенно овладел мною. Было время, и довольно продолжительное, что я почти победил его, от конца 1893 до 1900го. Но с тех пор, в особенности с апреля текущего года… опять поскользнулся и покатился и до сих пор качусь, как по наклонной плоскости, все ниже и ниже».
   19 апреля 1904 года: «На душе у меня опять нехорошо, снова преследуют грешные помыслы, воспоминания и желания. Мечтаю сходить в бани на Мойке или велеть затопить баню дома, представляю себе знакомых банщиков – Алексея Фролова и особенно Сергея Сыроежкина. Вожделения мои всегда относились к простым мужикам (вот он – снобизм), вне их круга я не искал и не находил участников греха. Когда заговорит страсть, умолкают доводы совести, добродетели, благоразумия».
   18 мая 1904 года: «В заседании грешные мысли меня одолели. На Морской, не доезжая до угла Невского, отпустил кучера и отправился пешком к Полицейскому мосту и, перейдя его, свернул налево по Мойке. Два раза прошел мимо дверей в номерные бани взад и вперед; на третий вошел. И вот опять я грешен в том же…»
   Запись от 23 июня 1904 года мы уже цитировали выше (это когда постоянный любовник Константина Константиновича был занят и вместо себя прислал своего брата Кондратия). Из дневниковых записей К. Р. становится ясно, что он иногда мог годами справляться со своей похотью и прекрасно себя при этом чувствовал. Это значит, что не был гомосексуалистом в истинном значении этого слова. Он вел себя как пьяница или наркоман – ему стыдно после пьянки или приема наркотиков, он кается, что никогда больше так поступать не будет, и все равно через время делает то же самое. А между тем надо только себя в руки взять.
   28 февраля 1905 года: «И вот 6 месяцев я не грешил, как прежде, т. е. вдвоем; правда, грешил сам собой три раза». Последнее означает – Константин Константинович мало что был бисексуалом, так еще и онанистом, раз «грешил сам с собою»!
   Некоторые историки говорили по поводу гомосексуальных наклонностей великого князя Константина Константиновича, что это признак вырождения семейства Романовых. Наверное, это так…
   Он умер в 1915 году, не пережив гибели своего сына Олега на фронте в Первую мировую войну. Кстати, Олег был единственным отпрыском Романовых, который погиб, защищая Отечество. Остальные мужчины или по штабам отсиживались, или вообще не участвовали в боевых действиях. Потом их всех, кто не сбежал за границу, большевики как баранов, без всякого сопротивления, повели на бойню.
   Великий князь Константин Константинович, великий грешник, скончался в возрасте 57 лет. Нам даже жалко его. Талантливый человек – и так низко пасть!
   А что же его супруга, Елизавета Маврикиевна? О дурных наклонностях мужа она не знала и даже не догадывалась. Овдовев в 1915 году, она после Февральской революции 1917 года сначала уехала в Швецию, а оттуда в Германию, в свой родной Альтебург, где и умерла в 1927 году. Их дочь Вера умерла в США в 2001 году, прожив 94 года. Она была последней представительницей ветви Константиновичей, внуков и правнуков императора Николая I.

Низи
(великий князь Николай Николаевич-старший)

   «Как человек такой непомерной глупости может тем не менее сойти с ума?» – с иронией вопрошал великий князь Михаил Николаевич, когда узнал о помрачении рассудка у своего брата.

   Вот мы и закончили с линией Константиновичей, внуков императора Николая I. Теперь перейдем к описанию любовных похождений линии Николаевичей. Их было всего два: Николай Николаевич-старший и Николай Николаевич-младший. Очень оригинально родители их назвали – как будто в святцах других имен не было! Ну, что поделаешь – придется называть их как есть, только будем прибавлять к их именам определения «старший» и «младший».
   Николай Николаевич-старший был третьим сыном императора Николая I и родился в 1831 году. Его с малых лет начали готовить к военной службе. Надо сказать ему, это очень нравилось. Домашние называли его Низи. Зимой он учил военную теорию под руководством генерала Философова, а летом совершал выезды в лагеря совместно с воспитанниками 1го Кадетского корпуса. В 1846 году он получил чин подпоручика (младшего лейтенанта по-нынешнему), потом был повышен в звании, и с 1851 года началась его действительная военная служба в лейб-гвардии Конном полку. Все это время он провел в Петербурге, где служба была легкой и необременительной. Однако с началом Крымской войны 1853—1856 годов, после поражения русских войск в битве при Альме, Николай I для поднятия духа воинов послал в Крым своих сыновей Николая и Михаила. Оба они храбро участвовали в Инкерманском сражении, за что получили Георгиевский крест 4й степени. В 1855 году отец умер, и на престол вступил старший брат Низи Александр II. Война продолжалась, и Николай Николаевич, уже в чине генерал-лейтенанта, занимался укреплением береговой обороны Выборга, Николаева и Кронштадта. Военная карьера великого князя Николая Николаевича развивалась успешно: уже в 1860 году (в 29 лет!) он был назначен командующим войсками гвардии и Петербургского военного округа. Когда, в 1876 году, война с Турцией стала неизбежной, Александр II назначил своего брата Николая главнокомандующим Дунайской армией, стоявшей на острие удара. Под его руководством русские войска взяли Плевну и через короткое время оказались на подступах к Константинополю. Хотя Николай Николаевич и не проявил в этих сражениях особого полководческого таланта, он был удостоен Георгиевского креста 1й степени и звания генерал-фельдмаршала. Кстати, орден Святого Георгия 1й степени за всю историю его существования получили всего 25 человек, среди которых были Суворов и Кутузов. Для Николая Николаевича это была большая честь. Он уже готов был взять турецкую столицу, как начались политические игры. В Босфор вошла английская эскадра. Великобритания, у которой были свои интересы в этом районе, недвусмысленно грозила России новой Крымской войной. В этой ситуации Александр II начал колебаться и посылал противоречивые приказы Николаю Николаевичу – то брать Стамбул, то остановить наступление. Наконец, в 1878 году в городе Сан-Стефано под стенами турецкой столицы был подписан мирный договор. Великий князь, измотанный нервотрепкой и недовольный решениями своего брата Александра II, подал в отставку. Царь ее принял и отозвал Николая с фронта. В 1914 году ему был поставлен памятник в Петербурге на Манежной площади, посвященный подвигам наших воинов в русско-турецкой войне 1877—1878 годов. В 1919 году он был разрушен анархистами.
   По свидетельствам современников, Николай Николаевич-старший умом не блистал, хотя о своих способностях и был высокого мнения. Известно было также о его крупных финансовых махинациях в ходе Крымской войны. Прошло три года. Александр II в 1881 году был убит террористами, и на троне оказался Александр III, племянник Николая Николаевича. Он очень недолюбливал фельдмаршала и отдалил его от армейских дел, позволив только иногда присутствовать на военных маневрах. Так в 50 лет тот оказался в отставке.
   Поводом к этому послужило не отсутствие талантов на военном поприще и казнокрадство, а чрезмерная прыть в семейной жизни. Александр III в этом отношении был, как никто, строгим главой фамилии Романовых. Великий князь Николай Николаевич женился в 1856 году на принцессе Александре Петровне Ольденбургской. Она приходилась Николаю двоюродной племянницей и была на семь лет младше его. Их брак оказался несчастливым. После десятилетнего супружества, по мнению мужа (и не только его), она перестала блистать красотой и женственностью. У них родилось двое мальчиков – Николай и Петр. Свою жену Николай Николаевич никогда особенно не любил, но в первые годы их совместной жизни относился к ней ровно. Со временем их семейная жизнь становилась все хуже и хуже, а потом и вовсе все пошло кувырком. Жену великий князь постепенно просто возненавидел. После рождения сына Петра она стала толстой, неповоротливой и ворчливой. Когда в обществе речь заходила о его супруге, то Низи называл ее не иначе как «коровой» или «этой женщиной».
   Николая Николаевича-старшего сгубила любовь к балету. Бескомпромиссный, грубый и порой невоздержанный, великий князь в театре преображался. Лицезрение «несравненных этуалей» и «воздушных фей» приводило его в состояние экстаза. Будь его воля, он стал бы крупным театральным деятелем, чтобы дни и ночи не покидать своих любимиц. После представления он всегда уходил за кулисы, где с умилением проводил время в обществе раскованных и кокетливых девиц. Великий князь дарил им подарки, без стеснения похлопывал по попкам и щипал за бока, а они только игриво хохотали. Прямо как в старинных стихах говорится: «Его Превосходительство/Любил домашних птиц/И брал под покровительство/Хорошеньких девиц».
   Страсть к балету привела командующего Петербургским военным округом к мысли построить в Красном Селе (главном учебном центре столицы) большой деревянный театр «для развлечения офицеров». Офицеры в данном случае были только предлогом – развлекаться-то собирался сам великий князь. После окончания учебных занятий с солдатами господа офицеры наслаждались там веселыми водевилями. Обязательно в этом театре шли и постановки кордебалетных дивертисментов. Такие сценические действия, когда актрисы вскидывают ножки, безумно нравились Николаю Николаевичу, который был самым преданным зрителем.
   Вскоре на балетной сцене он заприметил женщину, которая перевернула всю его жизнь. Ее звали Екатерина Числова. Она была на пятнадцать лет моложе великого князя. Смешливая кокотка вскружила Низи голову, и он «пал жертвой стрелы Амура». Первые годы их совместной жизни она была ласковой и нежной милашкой, но за этим фасадом скрывался железный характер. Правда, до поры Николай Николаевич об этом не догадывался. Его ненаглядная Катенька так крепко заключила фельдмаршала в свои объятия, что он до самой ее смерти не мог из них выпутаться. Он был влюблен настолько, что над сценой театра в Красном Селе приказал запечатлеть ее образ в медальоне. Многие поколения офицеров об этом знали, но прошли годы, и новые хозяева театра знать не знали, что на медальоне изображена любовница Николая Николаевича. И только при реставрационных работах под медальоном нашли надпись: «Числова».
   Екатерина бросила сцену, раз уж она стала любовницей великого князя, и занялась устройством своего гнездышка на Почтамтской улице, которое ей купил влюбленный Низи. Финансовые заботы по его обустройству легли, конечно, на плечи Николая Николаевича. По правде сказать, Екатерина Числова была даже не любовницей, а его второй женой. Первую жену, Александру Петровну, он совсем забросил и даже встречаться с ней не хотел. Присутствуя с ней на официальных приемах, Низи даже не смотрел в ее сторону – до того она была ему противна.
   Узнав, что у мужа появилась любовница, она закатила мужу скандал и бросилась за помощью к царю, чтобы тот вразумил своего брата. Однако Александр II, сам не безгрешный в этом деле (о чем мы расскажем в своем месте), не принял жалобу Александры Петровны и даже высмеял ее. «Послушайте, ваш муж в полноте сил (а Николаю Николаевичу тогда было только немногим за тридцать), ему нужна женщина, которая могла бы ему нравиться; теперь посмотрите же на себя, как вы одеты!» Это было страшным оскорблением для нее, но это была правда. Александра Петровна совсем забросила себя – толстая, неуклюжая, она не наводила макияж, не следила за собой, одевалась во что попало, в общем, была неряхой. Наверное, ее можно было сравнить с Надеждой Крупской, человеком такого же склада характера. Кто видел портреты жены Ленина, тот знает, о чем идет речь. И виной этому была общественная деятельность и той, и другой. Вот список дел, которыми занималась Александра Петровна: основала в Галерной гавани Покровскую общину сестер милосердия, при которой были больница, амбулатория, отделение для девочек младшего возраста и фельдшерское училище; долгое время она была председателем Совета детских приютов, основала в Киеве Покровский женский монастырь с хирургической больницей при нем и так далее. Времени, чтобы ухаживать за собой, а уж тем более ходить по балам и маскарадам, у нее не оставалось. Она не умела нравиться, и неудивительно, что муж от нее отвернулся.
   Целеустремленная и неулыбчивая жена не устраивала Николая – ему нравились кокетки и хохотушки вроде Катеньки Числовой. Поэтому неудивительно, что великий князь и Александра Петровна стали чужими людьми. Николай Николаевич стал жить с Числовой, и она родила ему четверых детей. Позже, в 1883 году, по просьбе своего дяди Александр III пожаловал им дворянские права и фамилию «Николаевы». Однако жена не унималась и продолжала изводить мужа скандалами. Узнав, что брат Николай завел себе вторую семью, наконец, возмутился и Александр II. Любовница – еще куда ни шло, но вторая жена, без развода с первой, – это уже ни в какие ворота не лезло! Царь устроил фельдмаршалу нагоняй, и Числова была немедленно выслана в городок Венден в Прибалтике. Однако возлюбленная Николая Николаевича пробыла там недолго.
   Как выручить свою «несравненную» Катеньку из ссылки? – задавался вопросом великий князь. Только через развод с Александрой Петровной. Но как это сделать? Ведь формальных поводов к этому нет. И Николай Николаевич решил сам найти этот повод, публично обвинив жену в прелюбодеянии! Но супружеская измена требовала назвать и мужчину, с которым Александра Петровна совершила адюльтер. И он был назван – это духовник Александры, протоиерей Василий Лебедев. Он якобы на исповеди сам в этом признался. Это была полнейшая чушь. Вопервых, священник-прелюбодей это что-то новое; протоиерею нельзя даже в мыслях грешить с женщинами. Вовторых, времена Петра I, когда он приказывал святым отцам в обязательном порядке доносить, что прихожане говорили на исповеди, давно прошли. Тайна исповеди соблюдалась беспрекословно. Кто же мог слова Василия Лебедева донести до ушей Николая Николаевича? Да никто! Это он сам придумал коварный план, чтобы получить развод ради своей очаровательной «феи».
   Итак, формальный предлог был найден. Теперь настало время действовать. Николай Николаевич выгнал жену из своего Николаевского дворца, отнял у нее все драгоценности, в том числе и собственные подарки. Мало того – он лишил ее еще и одежды! Несчастная женщина оказалась на улице в качестве бездомной бродяжки! И это несмотря на то, что она была великой княгиней! Слава богу, нашлись сердобольные родственники, которые приютили у себя бедняжку, иначе идти бы ей по миру с котомкой в руках в чем мать родила.
   Когда Александр II узнал о случившемся, то не стал разбирать, кто прав, кто виноват. Ему эти семейные дрязги ужас как надоели. Он отказался принимать с жалобой Александру Петровну и велел ей немедленно отправляться за границу «для лечения», чтобы «без особого уведомления» она в России не смела показываться. Это было жестоко. Хорошо хоть все расходы по ее содержанию за рубежом царь принял на свой счет. Александра Петровна, униженная и оскорбленная, вынуждена была подчиниться воле государя.
   Как мы уже писали, Александр II в 1881 году был убит народовольцами, его место занял Александр III, который и снял своего дядю со всех постов. Он вообще никаких добрых чувств к нему не испытывал еще с русско-турецкой войны; один раз, в 1880 году, Александр прилюдно заметил, что, «если бы он не был просто глуп, я бы назвал его подлецом».
   В этой ситуации тетя Саша (как ее называло младшее поколение Романовых) пишет новому царю следующее: «Прости великодушно, что я дерзаю беспокоить Тебя настоящим письмом… К сожалению, здоровье не поправляется, ожидаемых благоприятных результатов нет. Мне хуже, чем было при отъезде. Пережито много тяжелого. Ужасающая катастрофа 1го марта… Перед этим в январе в Неаполе, во время посещения дяди Низи, пережито то, что не желаю злейшему врагу, и все это, и упадок сил все возрастающий, получаемый после нашего перехода, и притом сильнейшая тоска по родине убивает последние силы. Тянет и влечет на благодатную родину. Высказав все это, умоляю Тебя позволить мне возвратиться в Русь Святую и потихоньку, с помощью Божией, через Николаев и Одессу достигнуть Киева. Ты хорошо знаешь, что я сама по себе нищая, живу Царскими благодеяниями, стало быть, поселиться на осень и зиму в Киеве всецело зависит от Твоей воли и Твоих щедрот. Жить в Петербурге при моем тяжелом недуге и при нестроении в нашем Доме, при моей слабости – гибельно, и доктор все еще не унывает, надеясь на восстановление параличного состояния обеих ног и правой руки. Да и левая очень слабеет. Единственная надежда на исцеление – это покойная жизнь. Пожить в Святом Киеве для меня было бы душевною отрадою. Я слышала, что там есть незанятый дворец. Может, Ты благосердно примешь мою просьбу… Все зависит от Тебя! Силы уходят… мне… надо помнить о смерти, и потому прошу Тебя любвеобильно выслушать вопль моего сердца… Пишу Тебе мое предсмертное письмо… Всем сердцем преданная Тебе тетя Саша».
   Из этого письма следует, что «дядя Низи» допекал Александру Петровну и за границей, причем так допекал, что «и злейшему врагу не пожелаешь». Вот стервец! Из-за всех этих переживаний у нее случился инсульт – парализовало ноги и левую руку. Почему она тосковала по родине? А ее родиной и была Россия, так как отцом был принц Петр Георгиевич Ольденбургский, а бабушкой – великая княгиня Екатерина Павловна (дочь Павла I). На счет предсмертного письма, то великая княгиня погорячилась. Александр III разрешил приехать ей в Киев, где она основала Покровский монастырь; в этой же обители она приняла постриг под именем Анастасии и скончалась только в 1900 году, пережив и своего неверного мужа, и его любовницу, и самого императора Александра III.
   Как только Николай Николаевич разделался с ненавистной ему «коровой», то начал хлопотать о возвращении своей ненаглядной Катеньки из ссылки. Смерть Александра II развязала ему руки – по просьбе своего дяди Александр III разрешил ей вернуться в столицу. Она переехала с Почтамтской улицы, обосновалась со своими детьми в Николаевском дворце и в имении Николая Николаевича Знаменка под Петергофом. Екатерина Числова окончательно захомутала великого князя, но он, увы, уже охладел к ней. Она скоро наскучила ему – на примете у Низи уже появились новые «милашки» из кордебалета. Николай Николаевич был настолько глуп, что однажды на спектакле ему показалось, что труппа «этуалей» готова ему тут же отдаться, прямо на сцене, отчего он впал в страшное волнение. Однако кокетничать и пощипывать за мягкие места балерин в их гримуборных ему было не суждено. Его «несравненная» была начеку.
   Она не принадлежала к когорте тех людей, которые безропотно принимают удары судьбы. Она творила ее сама. Катерина была умной женщиной – не добивалась, как некоторые любовницы, признания в романском семействе и из-за этого надували губки; она старалась удержать «дядю Низи» при себе, понимая, что от него зависит собственное положение и будущее ее детей. Поэтому, как только Николай Николаевич заглядывался на очередную «этуаль», она закатывала ему такие скандалы, которые гремели на весь Петербург. При этом она (дочь кухарки) в выражениях не стеснялась и крыла великого князя на чем свет стоит.
   Она строго следила, чтобы ее «спонсор» ни на шаг не приближался к театральному цветнику, из опасения, что какая-нибудь из кокоток сумеет наложить лапу на «ее дурака». Екатерина прекрасно знала все интриги театрального закулисья, так как сама прошла хорошую школу по завоеванию великого князя и изничтожению соперниц. Пару раз Числова перехватывала игривые записки сексуально озабоченных девиц и, предъявив эти улики Николаю Николаевичу, устраивала ему такие бури и тайфуны, которые он с трудом переносил. Не стесняясь прислуги, она хлестала фельдмаршала по щекам; но этим меры физического воздействия на неверного любовника не ограничивались. Екатерина любила колошматить князя своими туфлями на острых шпильках и швырять в него фарфоровые предметы. Иногда они попадали в цель.
   Генерал-фельдмаршал не раз появлялся на публике с синяками на лице, объяснить происхождение которых не желал. Но в высшем обществе всю подноготную взаимоотношений Николая Николаевича и его пассии прекрасно знали. Генеральша Богданович в 1888 году внесла в свой дневник последние новости с любовного фронта великого князя: «Этой осенью Николай Николаевич выехал из Знаменки, распростился со всеми и переехал на ночь в Петербург. Вдруг в ту же ночь прислугу в Знаменке будят и говорят, что великий князь вновь приехал с Числовой. Она направилась в его комнаты и в присутствии его камердинера Зернушкина стала вытаскивать все из столов, из комодов, бросать все на пол и кричать, что она найдет все, что ей нужно; что она должна удостовериться, есть ли у него любовные интриги. Зернушкин затем говорил, что жаль было смотреть на великого князя – он был сильно расстроен, все просил собрать вещи, чтобы другие не видели этого беспорядка. Теперь он запретил себе подавать письма, всю его корреспонденцию несут к ней, она за ним устроила целый строгий надзор. Великий князь рано встает, Числова в 3 часа, и она ему не позволяет спать ранее 2 часов и долее, а если он уснет в кресле, она так сердится, что заставляет его ложиться еще часом позже. Вот деспот! Как это он все терпит?»
   И действительно, как он все это терпел? Высокий (напомним, что его отец, Николай I, тоже был высокого роста), пятидесятилетний, представительный лысоватый великий князь с бородой позволял, чтобы его била какая-то кухаркина дочь? Да еще и читала его переписку? Ну и дела…
   Их «любовь», если можно так сказать, продолжалась еще год. В декабре 1889 года Екатерина Числова умерла в жесточайших муках от рака пищевода. Николай Николаевич тяжело переживал смерть «несравненной», плакал и заказывал заупокойные службы. Общественность же наиболее всего изумило известие, что покойная оставила своим детям состояние, превышающее миллион рублей!
   Итак, любимая им Катенька умерла. Казалось бы, теперь наступила полная свобода и можно заводить себе других «этуалей». Кстати, по-французски «этуаль» – это звезда, артистка легкого жанра. И легкого поведения. Однако насладиться свободой великому князю не удалось. В том же году у него была обнаружена злокачественная опухоль десны, в просторечии называемая «костоед», а проще говоря, рак. Болезнь быстро прогрессировала и перекинулась на мозг. Прямо с военных маневров под Ровно фельдмаршала по настоянию Александра III отправили на лечение в Крым. Там, в Алупке, Николай Николевич-старший и скончался в 1891 году. По этому поводу царь писал своему сыну Николаю (будущему императору Николаю II): «Еле успели мы похоронить бедную тетю Ольгу (Ольга была женой брата Николая Николаевича, Михаила), как опять новая кончина бедного дяди Низи в Алупке, но эта смерть скорее была желательна; в таком страшно печальном положении находился он все последнее время, почти в полнейшем идиотизме. И для всех окружающих его это была чистая каторга и тяжелое испытание. Я все еще не могу забыть, в каком грустном состоянии мы его оставили при прощании в августе в Ровно, а потом оно шло все хуже и хуже, и в Алупке он не жил, а прозябал».
   Так бесславно закончил свои дни генерал-фельдмаршал, кавалер ордена Святого Георгия 1й степени великий князь Николай Николаевич-старший. Однако болезнь не выбирает, кто ты – великий князь или простолюдин. Смерть забирает тех, кто ей сейчас нужнее. Все мы под Богом ходим… Вероятно, Господь ему не простил того, как он жестоко обошелся со своей женой.

Николаша
(великий князь Николай Николаевич-младший)

   «Я в родстве со многими дворами Европы, но с Гостиным двором в родстве не был и не буду!» – в сердцах воскликнул Александр III, узнав, что его кузен хочет жениться на дочери гостинодворского купца-меховщика Софье Бурениной.

   Великий князь Николай Николаевич-младший был сыном великого князя Николая Николаевича-старшего. Он родился в 1856 году и был самой яркой и неординарной личностью среди Романовых рубежа XIX—XX веков. В семейном кругу все называли его Николашей. Он прославился прежде всего своей военной деятельностью и завоевал огромную популярность в русской армии. Как и его дед Николай I, он был высокого, почти двухметрового, роста. Когда великий князь стоял у стены Михайловского манежа в Петербурге, то плюмаж его каски находился на уровне зрительского балкона.
   Начальное образование он получил дома, а в 1871 году был зачислен юнкером в Николаевское инженерное военное училище. Потом еще были годы учебы, венцом которой стала Академия Генерального штаба, которую он окончил в 1876 году с серебряной медалью. А в следующем, 1877 году началась русско-турецкая война. Николай Николаевич-младший в эту кампанию выполнял роль порученца при своем отце главнокомандующем Николае Николаевиче-старшем. Когда русским войскам приходилось туго, главнокомандующий посылал на самые опасные участки фронта своего сына, который всегда добивался победы. Так было при переправе через Дунай, при взятии Систовских высот и занятии Шипкинского перевала. Во время переправы через Дунай он лично повел одну из колонн русской армии под жутким огнем неприятеля и только чудом остался в живых. Николай Николаевич был храбр до отчаяния. За все эти подвиги он был награжден Георгиевским крестом 4й степени и золотым оружием с надписью «За храбрость».
   После войны шло его постепенное повышение в чинах и званиях, и 1905 год он в звании генерал-адъютанта встретил на посту командующего войсками гвардии и Петербургского военного округа и председателя Совета обороны. С началом Первой мировой войны в 1914 году великий князь Николай Николаевич-младший был назначен главнокомандующим всей русской армии. Среди первых его побед было взятие австрийской крепости Перемышль и занятие территории Западной Галиции, за что он был удостоен ордена Святого Георгия 2й степени и золотого оружия с надписью «За освобождение Червонной Руси».
   Однако военные подвиги великого князя – военными подвигами, а личная жизнь – личной жизнью, чему и посвящена тема нашей книги. Отличаясь преданностью к военной службе, он большую часть времени проводил в частях и гарнизонах и при этом вел холостяцкую жизнь. Личная жизнь Николая Николаевича-младшего не была столь бурной, как у отца или других родственников, обремененных кучей незаконнорожденных детей и окутанной шлейфом полуприличных и совсем неприличных историй, связанных с неразборчивостью в связях, порой переходящих в разврат. Возможно, у него был другой темперамент и ему была важна слава бравого вояки, а не сексуального бойца. Это не значит, что он не интересовался женщинами; он был нормальным мужчиной, но в своих похождениях не заходил так далеко, как некоторые его родственники. Однако его интимные отношения с женщинами были связаны с такими перипетиями русской истории, что данному сюжету позавидовал бы сам Александр Дюма.
   Наконец и его настигла любовь. Помните, как у писателя Булгакова в «Мастере и Маргарите»: «Любовь выскочила перед ним, как из-под земли выскакивает убийца, и поразила нас обоих. Так поражает молния, так поражает финский нож!» То же самое произошло и с Николашей – почти тридцатилетний генерал-майор, увешанный орденами и медалями, великий князь влюбился в дочь купца-меховщика Софью Буренину, владелицу магазина в столичном Гостином дворе. Их связь продолжалась почти два года, за которые Софья родила ему двоих детей. Наконец, он, как «джентльмен», решил жениться на ней. То ли сама Софья настояла на том, чтобы узаконить их отношения, то ли сам князь решил проявить благородство – история умалчивает. Так или иначе, но Николай Николаевич-младший рассказал о своем замысле своему отцу, Николаю Николаевичу-старшему. Как мы уже знаем, Николай Николевич-старший был сам небезупречен в отношениях со своей женой и ради любовницы даже выгнал ее из дому. Поэтому он был тронут историей, рассказанной его сыном, согласился принять участие в его судьбе и для этого переговорить с царем Александром III. Отметим, что все отпрыски Дома Романовых могли жениться или выходить замуж лишь с разрешения императора.
   И вот однажды в декабре 1887 года в Аничков дворец приехал дядя по отцу императора – дядя Низи. Он рассказал Александру III печальную историю любви своего сына: он влюблен в одну даму, без которой не мыслит своей жизни, и как честный человек имеет перед ней «обязательства». Государь настолько был ошарашен этой историей, что даже растерялся. Не хватало ему еще одного скандала, которые и так непрерывно сотрясали семейство Романовых. Александр III был в этом отношении тверд и упрямо стоял на сохранении статуса-кво – русские великие князья могли жениться только на иностранных принцессах. Он очень уважал Николая Николаевича-младшего и не мог поверить, как он мог додуматься до такой глупости.
   Поэтому царь ничего определенного дяде Низи не ответил, лишь сказал, что «надо подумать». Но фельдмаршал принял его слова за согласие на неравнородный брак (как мы уже писали, он отличался непроходимой глупостью), о чем и оповестил сына. По этому случаю в Николаевском дворце был устроен грандиозный банкет. Софью и Николая поздравляли как новобрачных. Эта весть вскоре облетела весь Петербург и стала первоклассной сенсацией – царской родственницей должна стать купчиха! Еще один дядя царя великий князь Михаил Николаевич, председатель Госсовета, которому Николаша приходился племянником, сразу узрел в этом глубокую интригу: якобы этим шагом Александр III хочет устранить с политической сцены другие ветви Дома Романовых, чтобы продвинуть своих родственников и сыновей. Ведь в случае женитьбы Николая Николаевича на купеческой дочери их дети не могли претендовать на престол. Жена Михаила Николаевича, великая княгиня Ольга Федоровна, от этого известия занемогла. Так чуть не разразилась вражда между внутрисемейными кланами Николаевичей и Александровичей. И все из-за неверно истолкованных слов императора, который только обещал «подумать».
   Итак, почти три недели высшее общество Петербурга обсуждало и обсасывало эту сенсационную новость, о которой сам Александр III даже не догадывался. Наконец, она случайно дошла до ушей его жены, императрицы Марии Федоровны. Дело было так. В январе 1888 года она вместе с мужем присутствовала на обеде у великого князя Алексея Александровича, брата царя. После обеда Александр III поехал к себе в Аничков дворец заниматься государственными делами, а Мария Федоровна отправилась в Михайловский театр. Настроение у нее было самое радужное. На обратном пути из театра к ней в карету подсел еще один брат царя – великий князь Сергей Александрович. От него-то она и узнала о событии, которое услужливые кумушки уже разнесли по всей столице. Оказывается, Николаша уже несколько лет состоит в связи с купчихой Бурениной, что ей сорок лет и у нее от великого князя двое детей. Сам же Николай сгорает от любви к своей пассии и добивается права вступить с ней в брак.
   Мария Федоровна не очень хорошо знала Николашу, так как он все время мотался по дальним гарнизонам и крепостям, из-за чего мало бывал при дворе. И вдруг выясняются такие пикантные подробности. Отец живет с танцовщицей Числовой, а его сын – с купчихой Бурениной! И самое главное – якобы муж Марии Федоровны, император Александр III, уже дал на это согласие! Она была поражена и потрясена одновременно! Почему он ей ничего не сказал? Около полуночи разгневанная Мария Федоровна (не зря при дворе за глаза ее называли «гневной») как фурия ворвалась в кабинет своего мужа. Александр III уже давно в таком возбужденном состоянии свою жену не видел. Состоялось бурное объяснение, в результате которого выяснилось, что к императору с такой просьбой действительно обращался дядя Низи, но тот не придал этому значения и просто забыл рассказать об этом своей жене. Императрица долго возмущалась и говорила, что у нее тоже есть сыновья – дурной пример Николаши для них может оказаться заразительным.
   Александр III успокаивал свою жену как мог, но волнение передалось и ему. Он пообещал назавтра же покончить со всей этой историей. И свое слово сдержал. Он вызвал к себе отца влюбленного в свою купчиху дурака и в сердцах сказал свою знаменитую фразу: «Я в родстве со многими дворами Европы, но с Гостиным двором в родстве не был и не буду!» Тема была закрыта.
   Николаша продолжал холостяковать, правда, потом его кратковременной любовницей стала прима Александринского театра Мария Потоцкая. Однако неожиданно на пути великого князя, который уже приближался к полувековому юбилею, появилась Стана – 36летняя черногорская княгиня Анастасия Николаевна, изнемогавшая замужем за герцогом Георгием Максимилиановичем Лейхтенбергским. О, это была та еще штучка! О ней обязательно следует рассказать поподробнее.
   На карте Европы есть такое государство – Черногория, расположенное на Балканах. Ныне туда модно ездить отдыхать – теплое Адриатическое море, горы и прекрасные пляжи привлекают туда тысячи наших туристов. В историю Европы оно вошло своей беспримерной войной, продолжавшейся более 500 лет с жестокими завоевателями турками-османами. Начиная с 1366 года они старались покорить гордых и свободолюбивых черногорцев, и только в 1499 году Черногория официально вошла в состав Османской империи. Однако борьба против захватчиков не прекращалась ни на один день – черногорцы никогда не признавали над собой власти турок. Владимир Высоцкий написал стихотворение «Черная Гора», в котором есть такие строки:

     «Пока курок в ружье не стерся,
     Стрелял и с седел и с колен, —
     И в плен не брали черногорца —
     Он просто не сдавался в плен!»

   Черные горы были прекрасным укрытием для повстанческих отрядов, но этого было мало; в одиночку с турками им было не справиться. Нужен был верный и сильный союзник. Поэтому митрополит Данила Негош начал сближение с Россией. Уже в 1711 году по просьбе Петра I во время его Прутского похода черногорцы подняли восстание в тылу у турок, чем очень помогли царю. Затем черногорский князь Петр I Негош укрепил свои связи с Россией, и в период Наполеоновских войн Черногория воевала на русской стороне. В XIX веке борьба за независимость Черногории от Турции продолжилась, и только после русско-турецкой войны 1877—1878 годов она получила независимость, чему немало поспособствовали русские штыки. В это время черногорским князем стал Николай Петрович Негош, позже принявший титул короля под именем Николая I. Следует отметить, что во всех будущих военных конфликтах Черногория неизменно выступала на стороне единоверной России.
   Николай I был дальновидным политиком. Балканы были пороховой бочкой Европы, а Черногория – слишком маленьким государством, чтобы защитить себя от всяческих неожиданностей. Поэтому король поспешил заключить династические браки с наиболее сильными европейскими монархиями. Так, свою дочь Елену он в 1896 году выдал замуж за короля Италии Виктора-Эммануила III, еще одна дочь, Зорка, с 1883 года состояла в браке с сербским принцем Петром, позже ставшим королем Сербии Петром I. Дочь Анна стал женой брата болгарского князя Франца-Иосифа Баттенберга, а сын Данило в 1899 году женился на немецкой принцессе Ютте Мекленбург-Стрелицкой. Двух же младших своих дочерей дальновидный король Черногории определил в Смольный институт благородных девиц в Петербурге. Их звали Станислава и Милица. Однако почему-то Станиславе свое родовое имя не понравилось, и она стала называть себя Анастасией. С этим именем она и вошла в историю.
   Итак, сделав краткий экскурс в историю Черногории, мы, наконец, дошли до одного из персонажей нашего повествования – Анастасии Николаевны, в просторечии – Стане. Обе сестры-погодки (одна 1866 года рождения, а другая 1867го) успешно закончили Смольный институт и в один год – 1889й – вышли замуж. Милицу взял в жены великий князь Петр Николаевич, родной брат Николая Николаевича-младшего. Это был тихий человек, не блиставший ни умом, ни внешностью; наверное, поэтому к нему приклеилось прозвище «Петюша». В противоположность ему Милица была энергичной женщиной, при этом она считала себя чрезвычайно умной. Это самомнение позволяло ей смотреть на своих русских родственников сверху вниз. Еще она увлекалась мистицизмом, верой во всякое сверхъестественное и необычное. Она искала разгадки бытия в оккультизме и спиритизме, а еще в Париже получила звание доктора алхимии. На этой почве она быстро втерлась в доверие к императрице Александре Федоровне (жене Николая II), тоже склонной к вере во всякую чертовщину, и стала ее закадычной подругой. Именно она ввела в круг общения императрицы Григория Распутина – «святого черта».
   Если Милица считала себя «шибко грамотной», то Стана отличалась своей напористостью. В романовском семействе считали, что ничего доброго от них ждать не приходится – их называли то «галками», то «черногорскими пауками», то «темными княгинями». Сестры были с детства неразлучны, и когда встал вопрос о браке Милицы с Петром Николаевичем, Стана наотрез отказалась покидать Россию. Александр III благоволил к черногоркам и считал их княжество единственным преданным союзником в Европе. Делать нечего, и он подыскал Стане жениха – своего двоюродного брата 37летнего герцога Георгия Максимилиановича Лейхтенбергского, князя Романовского.
   Где-то мы уже слышали эту фамилию. Но где? Помните, в начале нашей книги шел рассказ о великой княгине Марии Николаевне, дочери императора Николая I? Она вышла замуж за герцога Максимилиана Лейхтенбергского, внука приемного сына Наполеона, который был болезненным и умер 35 лет от роду. У них были дети, в том числе и сын Георгий Максимилианович. Николай I всем им даровал титул князей Романовских. Род герцогов Лейхтенбергских переселился в Россию и вошел в состав романовского семейства. Так что можно было считать, что Стана вышла замуж за родственника Романовых. Не прямой потомок Романовых, но все же внук Николая I. На том сердце Станы и успокоилось – они с Милицей закрепились в России и удачно вышли замуж.
   Удачно, да неудачно. Это в родственном отношении они были на коне, а в личном плане Стана пострадала. Мало того что герцог Лейхтенбергский был на 15 лет старше Станы, он еще имел несносный характер. Первым браком он был женат на Терезии Петровне Ольденбургской (еще одной представительнице династии, прилепившейся к Романовым) и имел от нее сына. Терезия умерла в 1883 году. Герцог был вдов уже шесть лет и не смог перечить воле Александра III, хотя ему эта свадьба была совсем ни к чему. Герцога куда больше привлекала не Стана, а парижские красотки, отличавшиеся «несравненным» шиком и утонченностью манер. В «столице мира» он чувствовал себя как дома и при каждом удобном случае пытался уехать из России «для поправки здоровья», хотя и числился по гвардии пехоте. Родственники знали, в каких заведениях он «лечится», но ничего поделать не могли. В высшем свете Петербурга он слыл человеком тупым и чванливым. По отзыву одного современника, герцог был «дурак в полном смысле слова и притом набитый чванством, лишенным всякого основания». Большую часть времени он проводил за границей. По словам министра финансов при Александре III С. Ю. Витте, государь, узнав, что герцог находится на модном курорте в Биаррице, выразился так: «Что же, принц моет свое поганое тело в волнах океана?» Раздражение Александра III, примерного семьянина, было вызвано разгульным образом жизни Георгия Максимилиановича, имевшего в Париже длительную связь с француженкой, и не только с ней одной. И хотя у них со Станой было двое детей, он откровенно признавался, что не любил супругу «ни одного дня».
   Анастасия играла роль мученицы, а Милица с Петюшей сочувствовали ей. Образ страдалицы не прошел незамеченным мимо императрицы Александры Федоровны. Царица прониклась искренним состраданием к Стане; она подробно рассказывала ей о похождениях своего супруга, при этом привирая, а та возмущалась поведением герцога. Она, в силу своего темперамента, делала неверному мужу надлежащую «рекламу», и не только в кругу императорской семьи, но и за пределами царской гостиной.
   Но и его понять можно. Герцог Лейхтенбергский знал, кто о нем распускает сплетни, и открыто презирал черногорских сестер. Он с самого начала не хотел жениться на этой Анастасии, но Александр III его уломал – их брак нужен для престижа России; императорской фамилии нужны представительницы православных династий. Попав под венец, он скоро раскусил их «черные души» – две отъявленные интриганки, на которых клейма негде ставить. В их дуэте верховодила, конечно, Милица – Стана была слишком глупа, она была у старшей сестры на подхвате. Герцог прекрасно осознавал, что они не Бога ищут, а выгоду и корысть. А манипулировал ими их отец – черногорский король Николай I. «Черногорские дикарки» только и думали, как бы чего урвать с России побольше для своего «гнезда разбойников». И действительно, Николай II совершенно официально помогал Черногории золотыми рублями из русской казны, не считая дипломатической поддержки.
   Герцог Лейхтенбергский не скрывал свои мысли от родственников и даже один раз поговорил на эту тему с царем, однако скоро понял, что его мнение Николая II не интересует. Он больше не стал досаждать императору и почти насовсем переселился в Париж – пусть делают, что хотят! По большому счету, если разобраться, то Анастасия и Георгий Максимилианович стоили друг друга. Муж ударился в загулы с парижскими кокотками, а жена хотела вовлечь его в спиритизм, столоверчение, вызывание духов и тому подобную чепуху. И зачем ему это было надо?
   Отъезд мужа очень устраивал Стану, так как в это время на ее горизонте появился Николай Николаевич-младший. Что он в ней нашел – непонятно. Может, родственную душу, а может, это была любовь? Искренняя и настоящая? Так или иначе, но Николай Николаевич был без ума от своего нового «ангела». Анастасия со своей стороны старалась завлечь в свои сети великого князя и «подарила ему теплоту своего сердца». Она читала ему по вечерам французские романы о любви, играла на гитаре и пела ему томные романсы. Такой незатейливый флирт приводил в восторг Николашу (надо полагать, что, кроме военных уставов, он ничего не читал), что порой он умилялся до слез. Он заваливал Стану дорогими подарками, а в 1902 году купил участок земли в Крыму и построил на нем беломраморную виллу в греческом стиле, которое назвал «Чаир». Вокруг виллы был разбит великолепный парк, главной достопримечательностью которого стала уникальная коллекция роз. (Популярное до войны танго «В парке Чаир распускаются розы» было посвящено именно этому розарию.) Все эту прелесть Николаша подарил своей Стане, хотя они и не были женаты. Чего не сделаешь ради любимой женщины, чтобы доставить ей удовольствие!
   Он сочинял ей такие, например, послания: «Я так давно Тебе не писал, мой Ангел, я и так давно привык с Тобою говорить по-французски, что мне как-то неудобно писать по-русски… Вспоминаю о тебе каждую минуту». Интересно, что все обращения к Анастасии он писал с большой буквы. Видно, этим он хотел доказать ей свою любовь. Николаша поступал как какой-нибудь гимназист, который пишет предмету своей страсти письма с заглавными буквами. Вот до чего доводит любовь! А ведь ему было почти 50 лет! Значит, это действительно была любовь.
   «Несчастная жертва» герцога и Николаша мечтали соединить свои жизни «до гробовой доски». Однако история их «незаконных» отношений тянулась довольно долго. Препятствием этому служил брак Станы с герцогом Лейхтенбергским. В свое время они обвенчались, а развенчаться было уже нельзя. Для этого требовались веские основания – бесплодие одного из супругов. Но у герцога со Станой было двое детей – сын Сергей и дочь Елена. А то, что они оба предавались любви с посторонними, – грех, конечно, но из-за такого пустяка церковь на развод разрешения не давала. Для такого развода нужны были только чрезвычайные обстоятельства, с согласия высшего духовенства и самого царя, как земного покровителя церкви.
   Но Стана и Милица времени зря не теряли – они постоянно нашептывали императрице Александре Федоровне о печальной участи Анастасии, которая не раз в ее присутствии заливалась слезами. Царица сочувственно относилась к россказням черногорок, но, когда они подходили к теме развода, сразу же замолкала. Она считала, что в таких вопросах личным чувствам давать волю нельзя, и надеялась, что ее муж, Николай II, повлияет на герцога и заставит его вернуться в семью. Однако подобный поворот дела совершенно не устраивал Стану, так как она уже жила с Николаем Николаевичем-младшим. Она из всех сил создавала ему репутацию развратника и гуляки, а теперь вознамерилась его и вовсе морально уничтожить. Стана вдруг начала всем рассказывать, что герцог Лейхтенбергский – «неспособный» мужчина и не может выполнять «супружеские обязанности», хотя совсем недавно она утверждала обратное: ее муж постоянно проводит время в вертепах и ни дня не может прожить без французских проституток. Если он и в самом деле «неспособный», то почему его тянуло к ним? Логики здесь не было никакой, но женская ненависть и не требует логики.
   Однако «мужская неспособность» с церковной стороны давала Стане хоть малейшую, но зацепку. Эта интимная сторона дела, помимо бесплодия, была редчайшим исключением, при котором церковь могла позволить развод. Как только «деспот» Лейхтенбергский узнал о намерении своей супруги развестись, он дико обрадовался и ответил моментальным согласием. Единственным его желанием было никогда больше не видеть эту черногорскую «паучиху».
   Тема развода стала перед императорским семейством во весь рост, ведь развод в их среде был событием экстраординарным. Когда о нем стало известно другим членам фамилии, то они были возмущены. Великий князь Константин Константинович записал в своем дневнике под 1906 годом: «Узнал с ужасом от жены… что Стана Лейхтенбергская разводится с Георгием и выходит замуж за Николашу! Разрешение этого брака не может не представиться поблажкой, вызванной близостью Николаши к Государю, а Станы к молодой Государыне… Развод в семье в это смутное время является обстоятельством весьма нежелательным и прискорбным».
   Но Стана была упрямой женщиной – она умела добиваться своего. Выйти замуж за великого князя с большими деньгами, а не за какого там занюханного герцога, было ее заветной мечтой. Тем более что Николаша был влюблен в нее по-настоящему. Слезы Анастасии и просьбы Николая Николаевича сделали свое дело, и сердце императора дрогнуло. Тем более что со стороны герцога никаких препятствий не встречалось. Николай II поставил вопрос перед высшими иерархами Русской православной церкви и получил от них согласие на развод и новую свадьбу. Вот что он писал своей матери, вдовствующей императрице Марии Федоровне, в 1907 году: «Недавно был у меня митрополит Антоний по некоторым делам. Между прочим, я его спросил, что он думает во вопросу о женитьбе Николаши на Стане? Он мне сказал, что переговорит с другими членами Синода и затем сообщит мне их общее мнение. Через неделю он приехал с ответом, что так как такие браки постоянно разрешаются синодом в разных епархиях, то они ничего не имеют против этой свадьбы, лишь бы она состоялась в скромной обстановке и вдали от Петербурга. Признаюсь, такой ответ меня очень обрадовал, и я сообщил его Николаше вместе с моим согласием. Этим разрешается трудное и неопределенное положение Николаши и особенно Станы. Он стал неузнаваем с тех пор, и служба сделалась для него легкой».
   На этом немного отвлечемся. Несомненно, на Николая II надавили. Как глава Дома Романовых он не должен был ни разрешать развода, ни новой свадьбы, блюдя установки своего отца Александра III. Тот в этих вопросах был непримирим: развод в императорской фамилии – позор, какими бы причинами он ни был вызван. Какой пример они подают своим подданным? Члены императорской фамилии должны быть выше семейных дрязг! Ни просьбы Николаши, ни слезы Станы не могли повлиять на его решение. Свое дело здесь сделала Александра Федоровна, жена Николая II и близкая подруга черногорок. Она управляла мужем чисто по-бабски – закатывала ему истерики, «болела» и выделывала прочие штучки, чтобы добиться своего. К сожалению, Николай II во всем ей потакал, так как был слабохарактерным человеком, и, в свою очередь, надавил на святых отцов. Вот Стана и получила развод, хотя это и было против всяких правил.
   Точно так же было и с причислением к лику святых Серафима Саровского в 1904 году. Кто-то надул в уши Александре Федоровне, тоже склонной к мистицизму, что Серафим – великий праведник и что стоит скупаться в ручье, из которого он пил, сразу же родиться наследник (до этого у нее рождались только дочери, общим числом четыре). И – о чудо! – наследник Алексей родился! Правда, поговаривали, что рождению наследника Александра Федоровна была обязана совсем не Серафиму, а адъютанту мужа Орлову, который как две капли воды был похож на него. Но императрица поверила во всю эту чушь и потребовала у Николая II причислить к лику святых Серафима Саровского. Тот, как и в данном случае, поставил вопрос об этом перед Святейшим синодом. Однако против этого восстали абсолютно все иерархи церкви – вопервых, Серафим при жизни не отличался ни святостью, ни праведностью (его серьезно подозревали в хлыстовстве), а вовторых, кандидат в святые должен был после смерти творить чудеса; его мощи должны быть нетленны. Однако никаких чудес Серафим не являл, а кости истлели, как у простого мирянина. Под истеричным влиянием жены Николай II надавил на святых отцов, и те, видя, как обожаемый монарх мучится под каблуком у супруги, сделали ему приятное и объявили Серафима святым.
   По этому же сценарию Стана получила и развод, и разрешение выйти замуж за Николашу. Итак, вернемся к нашим героям. Условия, выдвинутые митрополитом Антонием, были с радостью приняты, тем более что «молодые» и не собирались афишировать свадьбу. Невесте было уже сорок лет, а жениху – пятьдесят. На церемонии должны были присутствовать только самые близкие родственники. Приглашения рассылал лично Николай Николаевич. Вот что он писал своему кузену Николаю Михайловичу в 1907 году: «Милый Николай! Пишу тебе эти строки, чтобы сообщить, что вопрос о моей свадьбе рассматривался в Святейшем синоде и решен в утвердительном смысле. На основании этого Государь Император разрешил мне жениться на Стане. Я сегодня уезжаю в Крым, где, ввиду нездоровья Милицы, которая не может приехать в Петербург, 29 апреля, надеюсь, состоится моя свадьба в Ливадийской дворцовой церкви… Сердечно твой Николаша». Отметим, что Крым был избран для бракосочетания не из-за мифической болезни Милицы, а из-за условий, выставленных церковью, – «в отдельной епархии».
   Итак, Анастасия добилась своего и в 1907 году стала официальной женой великого князя Николая Николаевича-младшего. Через два года, в 1909 году, сестры-галки рассорились со своей благодетельницей императрицей Александрой Федоровной из-за Григория Распутина и навсегда перешли к ней в оппозицию. К этому приложил руку и Николай Николаевич-младший. Будучи главнокомандующим русской армии в 1914—1915 годах, он заявил Распутину, когда тот собирался приехать на фронт: «Приезжай – повешу!»
   Дальнейшая жизнь Николая Николаевича со Станой протекала мирно и в полном согласии. Детей у них не было.
   Как мы уже писали, великий князь был яркой и неординарной личностью и оставил заметный след в истории России начала XX века. Однако он также страдал и раздвоением этой самой личности. Он не был политиком, поэтому, как и все военные, привыкшие иметь дело со строго определенными заданиями, терялся в сложных политических коллизиях. А потому часто попадал впросак. Два важнейших акта в русской истории периода Империи – Манифест 17 октября 1905 года и отречение Николая II от трона 2 марта 1917 года – это в основном на его совести. Особенно ратовал Николай Николаевич за принятие Конституции 1905 года. Рассказывали, что великий князь вошел к Николаю II с текстом Манифеста в одной руке и револьвером в другой. Он заявил царю, что немедленно застрелится, если тот не подпишет документ. «Николай II никогда бы не подписал октябрьского манифеста, если бы на этом не настоял великий князь Николай Николаевич», – писал С. Ю. Витте, премьер-министр в 1905 году.
   Не лучшим образом он повел себя и в 1917 году. Этому предшествовало следующее событие. В 1915 году Николай II возложил Верховное главнокомандование на себя, а Николая Николаевича отправил на Кавказский фронт. Тот, естественно, был обижен этим. Когда в 1917 году начальник штаба Ставки генерал Алексеев запросил всех командующих фронтами о возможности отречения Николая II от престола, то Николай Николаевич, в числе прочих, ответил согласием. Когда перед царем разложили все телеграммы от генералов, голос царя дрогнул: «Теперь мне ясно, все мне изменили, и больше всех Николаша». И, как бы в насмешку, немедленно назначил Николая Николаевича Верховным вместо себя. Николаша тут же послал телеграмму Временному правительству с присягой новому строю и немедленно выехал из Тифлиса в Ставку. Однако здесь он просчитался – Верховным Временное правительство назначило не его, а генерала Алексеева. Николая Николаевича от такой черной неблагодарности чуть кондрашка не хватила. Николай Николаевич обиделся, развернул свой поезд и уехал в Крым. Политическое чутье и на сей раз подвело Николашу, вернее, у него его вовсе не было. Втайне он надеялся, что его изберут новым императором под именем Николая III; для этого даже был устроен заговор из числа его сообщников и родственников, так как Николай II проявил себя бездарным главнокомандующим, а главное – отдалился от своей родни, находясь под каблуком Александры Федоровны и влиянием Распутина. Однако этого не случилось.
   Насколько Николай Николаевич был профаном в политике, настолько он был прекрасным полководцем. Это отмечали все – и родственники, и генералы с адмиралами, и даже армейские священники и противники, немецкий генерал Людендорф, например.
   В Крыму великий князь засел за мемуары, а потом оказался под домашним арестом приказом Временного правительства вместе с прочими членами императорской фамилии. Дело в том, что оказавшиеся на российском Юге члены Дома Романовых съехались в Крым, чтобы переждать, пока в стране все успокоится. Однако желанного успокоения не произошло, наоборот, к власти пришли большевики и стали требовать их выдачи. Николай Николаевич вместе с остальными родственниками вынужден был перебраться из своей виллы Чаир на виллу Дюльбер, построенную мужем Милицы Петюшей. Это был огромный стокомнатный дом с неимоверно толстыми стенами и такой же оградой, так что места хватало на всех. Родственники раньше посмеивались над такими чудачествами Петюши, а теперь они были рады укрыться в нем. Вилла скорее походила на неприступную крепость, чем на место отдыха. Затем настало время оккупации Крыма немецкими войсками. Германское командование предложило Романовым перебраться в Берлин, но они, исходя из патриотических чувств, отказались. И тогда, когда в 1919 году в Севастопольскую бухту вошла эскадра Антанты, решение об эмиграции было принято. Великий князь Николай Николаевич вместе с женой Станой, Милицей и Петюшей отбыл в Италию, где, как мы помним, королевой была сестра черногорок Елена. С 1922 года Николаша жил во Франции, но в политической жизни участия не принимал. Его неимоверная популярность в армии и тот факт, что он являлся законным главнокомандующим, назначенным еще Николаем II, предопределили ему видное место в русской эмиграции. Вожди Белого движения относились к нему с большим уважением. Барон Врангель и РОВС (Российский Общевоинский Союз) признавали Николая Николаевича верховным вождем всей русской армии, оказавшейся на чужбине.
   Скончался великий князь Николай Николаевич-младший в 1929 году в маленьком городишке Антиб на юге Франции. Иван Бунин был на его похоронах и описал их так: «Вокруг застыл в своих напряженно-щегольских воинских позах его последний почетный караул, офицерская и казачья стража: шашки наголо, к правому плечу, на согнутой левой руке – фуражки, глаза с резко подчеркнутым выражением беспрекословности и готовности устремлены на него. Сам же он, вытянутый во весь свой необыкновенный рост и до половины покрытый трехцветным знаменем, лежит еще неподвижнее. Голова его, прежде столь яркая и нарядная, теперь старчески проста и простонародна. Поседевшие волосы мягки и слабы, лоб далеко обнажен. Голова эта кажется теперь велика – так худы и узки стали его плечи. Он лежит в старой, совсем простой рыже-черной черкеске, лишенной всяких украшений – только Георгиевский крест на груди – с широкими, не в меру короткими рукавами, так что выше кисти – длинной и плоской, – открыты его большие желтоватые руки, неловко и тяжело положенные одна на другую, тоже старческие, но еще могучие, поражающие своей деревянностью и тем, что одна из них с грозной крепостью, как меч, зажала в кулаке древний афонский кипарисовый крест, почерневший от времени…»
   Великого князя Николаевича похоронили на кладбище в Каннах со всеми воинскими почестями. Ему было 73 года. Его жена, Анастасия Николаевна, пережила мужа на шесть лет и скончалась в 1935 году.
   Такая вот история любви, полная необыкновенных жизненных коллизий, случилась с великим князем Николаем Николаевичем-младшим. Мир праху его!

Заключение

Итак, какие выводы из прочитанного при этом напрашиваются? Великие князья и княжны из Дома Романовых были несчастными в любви людьми. Их насильно женили или выдавали замуж за германских принцев или принцесс, не спрашивая, любят ли они друг друга. Такая неестественная ситуация часто приводила к семейным трагедиям: великие князья заводили себе любовниц, а их жены-немки – любовников. Были случаи, когда великий князь выгонял из дому свою жену ради любовницы; бывали случаи, когда любовников великокняжеских жен убивали. Некоторые искали себе утешения в гомосексуализме, а некоторые вели себя настолько безобразно, что их жены были вынуждены бежать от них за границу. Все делалось для того, чтобы освободиться от опостылевших германских жен или мужей, найдя себе радость с другими, желанными и любимыми людьми.

Михаил Пазин Несчастная любовь Романовых. Сердечные тайны и личные трагедии царской семьи

Вступление

Император Павел I и его сыновья

Последний рыцарь (великий князь Павел Петрович)

Плешивый щеголь (великий князь Александр Павлович)

Человек эпохи Возрождения (великий князь Константин Павлович)

«Незабвенный» император и его потомство

Стойкий оловянный солдат (император Николай I)

Княжна Мери (великая княгиня Мария Николаевна)

Коко (великий князь Константин Николаевич)

Никола (великий князь Николай Константинович)

К. Р. (великий князь Константин Константинович)

Низи (великий князь Николай Николаевич-старший)

Николаша (великий князь Николай Николаевич-младший)