Гарри Гаррисон
Зима в Эдеме

Пролог: Керрик

   Жизнь стала нелегкой. Очень многое изменилось, многие умерли, зимы стали намного длиннее. Так было не всегда. Я ясно помню лагерь, где я вырос, помню три семьи, которые там жили, длинные дни, друзей, хорошую еду. Во время теплых сезонов мы разбивали лагерь на берегу большого озера, кишащего рыбой. Мои первые воспоминания связаны с этим озером; глядишь поверх спокойной воды на высокие горы, поднимающиеся над озером, видишь их вершины, покрытые первым снегом наступающей зимы. Когда белый снег покрывал наши палатки и траву вокруг них, наступало время, когда охотники уходили в горы. Я спешил вырасти, мне очень хотелось охотиться на оленей и на гигантских оленей вместе с остальными охотниками.
   Тот простой мир вместе с его простыми удовольствиями исчез навсегда.
   Все изменилось – не в лучшую сторону. Иногда я просыпаюсь по ночам и желаю, чтобы никогда не случалось того, что случилось. Но это всегда глупые мысли, а мир таков, какой он есть, изменившийся теперь во всех отношениях. То, о чем я так много думал, как о целом мире, всего-навсего было крошечным уголком действительности. Мое озеро и мои горы – это только самая маленькая часть этого большого континента, который простирается к востоку к огромному океану.
   Я кое-что знаю и о других, существах, которых мы называем мургу, и я научился ненавидеть их до того, как я увидел их. Если у нас кровь теплая, то у них – холодная. У нас на голове есть волосы, а охотники отпускают великолепные бороды, также и животные, на которых мы охотимся, имеют теплую кровь и мех или волосы. Совсем не так у мургу. Они холодные, гладкие, покрытые чешуей, у них есть лапы с когтями и зубы, чтобы резать и рвать, они огромные и ужасные, этого достаточно, чтобы их бояться и ненавидеть. Я знал, что они обитают на юге в теплых водах океана и на теплых землях. Они не могут переносить холод, поэтому они нас не беспокоили.
   Все, что так ужасно изменилось, никогда не станет прежним. Я несчастлив оттого, что приходится осознавать, что наш мир всего лишь маленькая частица йиланского мира. Мы живем на севере огромного континента. А к югу от нас, по всей территории кишат только йиланы.
   И это очень плохо. За океаном есть более огромные континенты – и там совсем нет охотников. Никого. Но зато есть йиланы, только йиланы. Весь мир принадлежит им, за исключением нашего крошечного уголка.
   Теперь я вам расскажу самое худшее о йиланах. Они ненавидят нас, так же как и мы ненавидим их. Это не имело бы значения, если бы они были только огромными, неразумными животными. Мы бы оставались на холодном севере и полностью игнорировали бы их. Но среди них есть такие, которые могут быть такими же умными, как охотники, и такими же свирепыми, как охотники. И их число неисчислимо, но достаточно сказать, что они заселили все земли этого огромного мира.
   Я знаю все это только потому, что я был захвачен йиланами, вырос среди них, учился у них. Первый раз я испытал ужас, который с годами потускнел, когда убили моего отца и всех остальных. Когда я овладел языком йилан, я стал одним из них, забыл, что я был охотником, даже выучился называть моих людей устозоу грязными существами. Так как все законы и порядки среди йилан спускались сверху, я очень хорошо думал о себе. Потому как я был близок к Вайнти, эйстайи города, его правителю, я и на себя смотрел как на правителя.
   Город Альпесак, выросший на этих берегах, основанный йиланами, которые пришли сюда из-за океана из их далекого собственного города, потому что зимы становились с каждым годом все холоднее. Тот же самый холод, что привел моего отца и других тану на юг в поисках пищи, послал через море и йилан.
   Они вырастили свой город на наших берегах и, когда обнаружили там тану, они убили их. Также как, тану, не раздумывая, убивали йилан.
   Многие годы я об этом ничего не знал. Я вырос среди йилан и думал так же, как и они. Когда они развязывали войну, я смотрел на врага как на мерзких устозоу, а не на тану, моих братьев. Это изменилось только тогда, когда я встретил пленного Херилака, саммадара, вождя тану, который понимал меня намного лучше, чем я сам себя. Когда я разговаривал с ним, как со своим врагом, отчужденно, он разговаривал со мной как с равным себе. Как только вернулся ко мне язык моего детства, на меня нахлынули воспоминания о той теплой предшествующей, жизни. Воспоминания о моей матери, о семье, о друзьях. Среди йилан нет семей, нет грудных детей среди яйцекладущих ящериц, нет намека на дружбу там, где правят эти холодные женщины-ящеры, где мужчины-ящеры отстранены от всего на протяжении всей их жизни.
   Херилак убедил меня в том, что я был тану, а не йиланом, поэтому я освободил его и мы сбежали. Сначала я жалел об этом, но пути назад не было. Потому что я напал и чуть не убил Вайнти, ту, которая управляла. Я присоединился к саммадам, семейным группам тану, чтобы убежать от нападения тех, которые были когда-то моими товарищами. Но теперь у меня другие товарищи и такая дружба, о которой я никогда не знал, когда был среди йилан. У меня была Армун, та, которая пришла ко мне и открыла мне то, о чем я никогда не знал, пробудила во мне чувства, о которых я ничего не знал, пока жил среди представителей чужой расы. Армун, которая родила нашего сына.
   Но мы живем под постоянной угрозой смерти. Вайнти и ее воины беспощадно расправлялись с саммадами. Мы боролись – и тогда побеждали, порой даже захватывая их живое оружие, стреляющие палки, которые уничтожают существ любого размера. С помощью их мы могли вторгаться на юг, питаясь мургу, убивая тех, кто нападает на нас. И снова бежали, когда Вайнти и ее неистощимое войско приходили из-за моря, находили нас и нападали на нас.
   В то время оставшиеся в живых ушли туда, где нас невозможно было преследовать, за покрытую снегом горную цепь, на земли, расположенные там.
   Йиланы не могут жить среди снегов, и мы думали, что были в безопасности.
   А мы и в самом деле были в безопасности очень долго. За горами мы нашли тану, которые занимались не только охотой, а еще выращивали урожай в долинах, затерянных среди гор, умели делать горшки, тканую одежду и много других удивительных вещей. Они – саску, и они – наши друзья, потому что просят Бога, чтобы он послал им мастодона. Мы привели к ним наших мастодонов, и мы и эти люди были как будто одним народом. Жизнь была хорошей в долине, где жили саску. Пока нас снова не обнаружила Вайнти.
   Когда это случилось, я понял, что мы не можем больше бежать. Как загнанные в ловушку животные, мы должны повернуть назад и бороться. Сначала меня никто не желал слушать, потому что никто не знал врага так хорошо, как я. Но наконец они догадались, что йиланы ничего не знают об огне. Они могли бы узнать, что это такое, если бы мы принесли факел в их город.
   Мы так и сделали. Сожгли их город Альпесак и заставили оставшихся в живых вернуться в их собственный мир, в их собственные города, расположенные за морем. Это было хорошо для тех, кто остался в живых, среди них была Энги, ставшая моим учителем и другом. Она не считала убийство единственным выходом, как другие, она повела за собой группу «Дочерей жизни», которые верили в святость жизни. Как бы хотелось, чтобы они были единственными, кто остался в живых.
   Но Вайнти тоже выжила. Это существо пережило гибель своего города и уплыло в открытое море на урукето, огромном живом судне, которое использовали йиланы.
   Вот что случилось в прошлом. Сейчас я стою на берегу моря, усыпанного пеплом от бывшего города, и думаю о том, что будет теперь, что нужно сделать в ближайшие годы.

Глава 1

   Боги с небес могут смотреть с удовольствием вниз на охотников – но это холодное созерцание, которое не может зажечь огонь.
(Поговорка тану)

   Буря утихала, постепенно уходя в море. Полоса дождя делала невидимым урукето, который был очень далеко. Он снова появился на горизонте, как только дождь кончился, теперь он уже уплыл намного дальше, напоминая черного призрака на фоне белых пятнистых волн. Низкое вечернее солнце прощупывало своими лучами клочья облаков и обливало красновато-коричневым цветом урукето, еще резче выделяя очертания верхнего плавника. Наконец он совсем скрылся из виду, став невидимым в наступающих сумерках. Херилак стоял на берегу моря у самой воды, потрясал копьем вслед урукето и с горечью кричал:
   – Они все должны умереть, никто не должен остаться!
   – Бойня закончена, – устало сказал Керрик. – Все кончено, все сделано, мы победили. Мы убили мургу, сожгли город.
   Он указал на дымящиеся деревья позади них.
   – Ты отомстил. За каждого из твоего саммада, которого они убили, ты сжигал нескольких мургу… Ты сделал это. За каждого убитого охотника, женщину, ребенка ты убивал по мургу. Этого достаточно. Теперь надо забыть о мертвых и вспоминать о живых.
   – Ты разговаривал с одним из них и разрешил ему уйти. Копье дрожит в моей руке – ты не хорошо поступил, сделав это.
   Керрик знал, что и другие сердиты на него, и в нем самом разгоралось негодование – но он сдерживал себя. Они все устали, события дня совсем выбили их из сил. И он должен помнить, что Херилак дал слово не убивать Энге, пока он говорил с ней.
   – Для вас все мургу одинаковы, все должны быть убиты. Но она была моим учителем – она отличается от них. Она говорит только о мире. Если бы мургу послушали ее, поверили ей, эта война бы давным-давно кончилась.
   – Они вернутся, вернутся, чтобы отомстить, – высокий охотник все еще был охвачен гневом, потрясая запачканным в крови копьем в сторону удаляющегося все дальше и дальше врага, его глаза были красными от дыма так же, как и наконечник копья от крови.
   Оба стражника были покрыты копотью, их русые бороды и длинные волосы были усыпаны кусочками золы.
   Керрик знал, что в Херилаке говорила ненависть, желание убивать мургу, убивать без конца. Но Керрик также знал, какое-то внутреннее чувство подсказывало ему, что Херилак также говорил правду. Мургу, йиланы, которые были их врагом, вернутся. Вайнти позаботится об этом. Она еще жива, а пока она будет жить, не будет покоя, не будет мира. Когда он все это представил себе, силы тотчас покинули его и он покачнулся, опираясь на копье, и тряхнул головой, чтобы отогнать жуткие видения, которые прошли перед его глазами. Он должен забыть Вайнти, забыть мургу, забыть их всех. Вдруг крик, как молния, пронзил черную завесу его мыслей, он отвернулся и увидел охотника саску, Керидамаса, который обращался к нему из черного пепелища Альпесака.
   – Там мургу, еще живые, пойманные в ловушку. Херилак с криком мгновенно повернулся, но Керрик успел ухватить его за руку.
   – Не надо, – тихо сказал он. – Опусти копье. Дай я сам взгляну на них. Где-то эта бойня должна прекратиться.
   – Нет, никогда, только не с этими существами. Но я не пущу в ход свое копье, потому что ты все еще маргалус, наш военный советник, который ведет нас в борьбе против мургу, и я до сих пор подчиняюсь твоим командам.
   Керрик устало повернулся, и Херилак последовал за ним, когда тот через тяжелый песок прокладывал себе дорогу к сожженному городу. Он ужасно устал и хотел только отдыхать, но не мог. Неужели йиланы все еще Живы? Это казалось невозможным. Как фарги, так и йиланы умерли, когда умер их город – было похоже, будто всё полностью вычистили, разрушили, как карточный домик. Когда гибнет город, йиланы страдают от необратимых перемен – это он видел сам, и это всегда заканчивалось смертью. Но, да, были исключения, возможно, что кто-то мог еще жить. Это могли бы быть Дочери Жизни, они умирают не так, как другие. Он должен был это увидеть сам.
   – Мы обнаружили их, когда они шли от одного из полусожженных деревьев, – сказал Керидамас. – Убили одного, но другие тут же повернули назад. И только Симмаго подумал, что лучше тебе самому увидеть их, убить их, маргалус.
   – Да! – сказал Херилак, поворачиваясь, и гримаса жуткой ненависти исказила его лицо. Керрик устало тряхнул головой.
   – Сначала давайте посмотрим, кто они, перед тем, как мы их убьем. Или еще лучше, давайте возьмем живьем. Я поговорю с ними, потому что есть такое, о чем я должен знать.
   Они пробирались по черной безжизненной земле, между еще дымящимися деревьями и мимо обожженных трупов. Их путь пролегал через амбесед, центральную площадь для собраний, и Керрик остановился, его передернуло от ужаса при виде трупов йилан, разбросанных везде. Они совсем не обгорели и не имели повреждений, однако все были мертвы. И все до одного вытянулись, повернув головы к дальней стене амбеседа. Керрик посмотрел в ту же сторону – там был трон власти, где сидела Вайнти, теперь пустой и безжизненный. Фарги и йиланы, по-видимому, должны были броситься сюда, перепрыгивая друг через друга, ища защиты у эйстаа, правительницы. Но она ушла, место власти опустело, город умирал. Они тоже умерли вместе с городом.
   Керидамас пробирался вперед, перешагивая через разбросанные трупы, за ним шел Керрик, онемевший от шока. Все до одного были мертвы. Что-то надо было с ними делать до того, как они начнут разлагаться. Очень много трупов надо было хоронить. Ему необходимо было что-то придумать.
   – Там, впереди, – сказал Керидамас, указывая копьем.
   Симмаго лез в разбитый и обгоревший дверной проем, пытаясь проникнуть внутрь в кромешную темноту. Когда он увидел Керрика, он указал на труп йилана, который лежал перед ним на земле, и перевернул его ногой. Керрик взглянул на него – затем нагнулся, чтобы лучше рассмотреть в угасающем свете. Несомненно, место было ему знакомо. Это был ханале, место, где жили самцы.
   – Это самец, – сказал он. – Те, что спрятались внутри, тоже самцы.
   Симмаго в изумлении уставился на трупы. Как и большинство тану, он не мог поверить, что эти злые мургу, с которыми они сражались, которых убивали, были самками.
   – Этот бежал, – сказал он. – Самцы не сражаются, и, вообще, они ничего не делают. Они все заперты в этом месте.
   Симмаго все еще был озадачен.
   – Почему они не умирают как другие?
   «А действительно, почему? – думал Керрик. – Самки умирают, потому что умирает их город, это для них равносильно изгнанию. Что-то происходит с ними, когда они покидают город. Я точно не знаю, что. Но этого достаточно, чтобы умереть, доказательства этому можно видеть вокруг. А так как самцы содержатся отдельно и в какой-то степени всегда отвержены городом, они не умирают вместе с другими».
   – Они умрут на остриях наших копий, – сказал Херилак. – И очень быстро, до того, как успеют спрятаться в темноте.
   – Ночью они не передвигаются, и вы это знаете. И никакого другого выхода нет из этого места. Теперь давайте перестанем убивать и прекратим все разговоры об этом и до утра отдохнем. Давайте поедим, попьем и поспим.
   Никто с этим не согласился в душе. Керрик нашел на обгоревшем дереве водянистый плод, утоляющий жажду, и показал всем, как из него надо пить. Еда у них кончилась, но усталость была сильнее, чем голод, и они сразу же заснули.
   Но только не Керрик. Он устал не меньше остальных, но мысли, которые одолевали его, не давали ему заснуть. Последние облака проплыли над ним, и появились звезды. Потом он задремал, а когда очнулся, утренняя заря разливалась по небу.
   Вдруг сзади себя он услышал шорох, и в постепенно усиливающимся свете утренней зари он увидел Херилака и нож в его руке. Он тихо шел к входу в ханале.
   – Херилак, – позвал Керрик, резко вскочив на ноги. Охотник огромного роста быстро обернулся, лицо его было искажено гневом. Минуту он размышлял, потом заткнул нож за пояс, повернулся и прошествовал к своему месту. Керрик не мог передать словами ту душевную боль, которая терзала его. Вместо того, чтобы уменьшить его переживания, гнев Херилака и его собственная ненависть к убийствам, казалось, только усиливали их. Возможно, все это быстро бы прошло. Возможно. Его мысли были тревожны в то время, когда он утолял жажду водяным плодом. Предстояло еще много сделать. Но, во-первых, ему надо было убедиться, что в ханале действительно оставались йиланы. Он устало посмотрел на свое копье. Неужели оно еще может пригодиться? Вполне возможно, что в ханале могли быть живые самки, которые ничего не знали о разрушении города. Он взял копье и поднял его перед собой, пробираясь через обгоревшую и покоробившуюся дверь.
   Здесь были одни почерневшие руины. Огонь прошелся по всему помещению и сквозь тонкие доски. В воздухе стоял тяжелый запах дыма, а также горелого мяса. Держа копье наготове, он шел вдоль залы, единственной части ханале, которую он когда-то видел, до поворота в конце ее. Выжженная дверь вела в большую палату – где еще сильнее чувствовался запах горелого мяса. С потолка падал довольно сильный свет, который открывал глазам ужасающую картину этого помещения. Почти у его ног обгоревшая и мертвая с широко раскрытым ртом лежала Икеменд, хранительница ханале. Позади нее в беспорядке лежали трупы ее питомцев. Помещение было просто забито ими, обожженными, как и труп их хранительницы.
   Керрик отвернулся, содрогаясь, и направился дальше. Это была целая вереница комнат и коридоров, сообщавшихся между собой, в основном обгоревших и разрушенных. Но дальше дерево было зеленее, эта часть помещения была, очевидно, недавно выращена и огонь лишь слегка коснулся ее. Миновав последний поворот, он очутился в комнате, стены которой были закрыты роскошными шторами, а на полу были разбросаны мягкие подушки.
   Прижавшись к дальней стене с выпученными от страха глазами и отвисшими челюстями, сидели двое молодых самцов. Они застонали, увидев его.
   – Это смерть, – сказали они и закрыли глаза.
   – Нет! – громко крикнул Керрик. – Изменение состояния. Глупость самцов – это подчинение настоятелю.
   Они широко раскрыли глаза от изумления.
   – Говорите, – приказал он. – Здесь есть еще кто-нибудь?
   – Существо, которое говорит, показывает острый зуб, который убивает, – простонал один из них.
   Керрик опустил копье на циновки и отошел от него.
   – Больше никто никого не убивает. Вы здесь одни?
   – Одни! – взвыли они одновременно, и их юношеский страх и страдание изменили окраску их рук. Керрик еще сдерживал себя, так как тупость этих существ возмущали его.
   – Слушайте меня и молчите, – приказал он. – Я – Керрик, сильный и отважный, чье место рядом с эйстаа. Вы слышали обо мне.
   Они кивнули в знак согласия: возможно, они, будучи в одиночестве, ничего не знали о его борьбе. Или, еще проще, они об этом уже забыли.
   – Теперь ответьте на мой вопрос. Сколько вас здесь?
   – Только мы, – сказали они. – Мы здесь играли в игру. Другие нас искали. Я был там. Элинман спрятался вместе со мной, а Надаске – за дверью. Но остальные так и не пришли больше. Что-то случилось. Было очень тепло и хорошо, потом вместе с клубом дыма стали проникать сюда неприятные запахи, что вызвало боль в глазах и в горле. Мы позвали на помощь Икеменд, но она так и не пришла. Мы боялись выходить наружу. Я сильно испугался, они назвали меня Имехей, что мне очень подходило, но Элинман – очень смелый. Он повел нас. То, что мы увидели… я не могу говорить об этом, так как это было слишком жутко. Мы хотели уйти из ханале, несмотря на то, что это запрещено, и Элинман сделал это, но завизжал, и мы бросились назад. Что будет с нами?
   Действительно, что будет с ними? Верная смерть, если они попадут в лапы охотников. Они воспринимали их только как мургу, хладнокровных, с клешнями и зубами, как врагов. Но Керрик их видел такими, какими они были на самом деле: нуждающимися в покровительстве, глупыми существами, едва умевшими следить за собой. Он не мог допустить, чтобы их убили; в конце концов, Он устал убивать.
   – Оставайтесь здесь, – приказал он.
   – Мы боимся и хотим есть, – заявил Имехей. Его имя Имехей означало «нежный, если дотронуться». Это была достаточно верно. А другой, Надаске, – «выглядывающий из-за ограды». Они были как дети, хуже, чем дети, потому что они никогда не становились взрослыми.
   – Тишина. Я приказываю. У вас здесь есть вода, и вы довольно упитаны, чтобы немного потерпеть без еды. Вы не уйдете из этого помещения. Мясо вам принесут. Вы понимаете?
   Теперь они притихли, выражая беспрекословное послушание, потому что они снова были под присмотром, ими командовали, за ними следили. Самцы! Он поднял копье и оставил их там.
   Пробрался через лабиринт этого сооружения, и, когда появился, его уже ждал Херилак. За ним стояли остальные охотники, в то время как Саноне и его саску держались в стороне.
   – Мы уходим, – сказал Херилак. Теперь он сдерживал свой гнев, его сменяла холодная решимость. – То, зачем мы сюда пришли, уже сделано, мургу и их гнездо уничтожены. Нам здесь больше нечего делать. Мы возвращаемся в саммады.
   – Вы должны остаться. Надо выполнить кое-какую работу…
   – Только не тану. Ты был нашим вождем, Керрик, и ты повел нас против мургу, и мы преклоняемся перед тобой за это, и мы слушались тебя. Теперь, когда мургу мертвы, ты больше не можешь командовать нами. Мы уходим.
   – Ты был выбран, чтобы сказать за всех остальных, сильный Херилак? – сказал сердито Керрик. – Я не припомню таких выборов. – Он повернулся к охотникам. – Херилак говорит от всех вас – или у вас есть возражения?
   Некоторые из них, заметив его гнев, отвернулись, но саммадар Сорли вышел вперед.
   – Мы все обдумали. Херилак говорит правду. Нам здесь делать нечего. Что сделано – то сделано, и мы должны вернуться в наши саммады до зимы. Ты тоже должен идти, Керрик, твой саммад находится на севере, а не здесь.
   Армун. При одной мысли о ней этот город смерти казался ничем. Она была его саммадом, она и ребенок, и он чуть было не присоединился к ним, чтобы отправиться на север. Но позади Сорли стояли Саноне со своими саску, и они не сдвинулись с места. Керрик повернулся к ним и заговорил.
   – Мы говорили между собой тоже и не закончили наш разговор. Мы впервые пришли сюда, здесь очень много всего, на что стоит посмотреть и о чем стоит поговорить – и мы вовсе не разделяем мнения возвращаться на морозный север, что собираются сделать тану. Мы понимаем их. Но мы ищем нечто другое.
   – Еще не поздно, – сказал Керрик, поворачиваясь лицом к охотникам. – Мы должны сесть, покурить, посовещаться. Надо вынести решения.
   – Нет, – сказал Херилак. – Решения уже приняты. То, зачем мы сюда приходили, уже сделано. Сегодня мы возвращаемся.
   – Я сейчас не могу расстаться с вами. – Керрик почувствовал напряжение в своем голосе, надеясь, что другие этого не могли заметить. – Это также и мое желание вернуться. Там – Армун, мой саммад, и все же я не могу идти с вами.
   – Я буду помогать Армун, – сказал Херилак. – Если ты сейчас не можешь идти с нами, она будет в полной безопасности в моем саммаде, пока ты не вернешься.
   – Я не могу сейчас уйти отсюда. Еще не настала пора, надо кое-что обдумать. – Он говорил им вслед. Решение было принято, разговор был окончен. Битва завершилась, и охотники снова были свободны. Они снова шли за Херилаком по тропинке между деревьями. И ни один из них не обернулся, ни один тану.
   Керрик стоял и смотрел, пока последний из них не скрылся из виду. Он почувствовал, что основная часть его ушла вместе с ними. Что превратило его победу в его поражение? Ему хотелось последовать за ними, умолять их вернуться, и, если они не захотят, он присоединился бы к ним по пути, который вел к Армун и к его жизни.
   Но он не сделал этого. Что-то очень сильное держало его здесь. Керрик знал, что он принадлежал Армун, тану, потому что он сам был тану.
   Однако он говорил с глупыми самцами йиланов, приказывал им как йилан, почувствовав в себе силу и власть. Неужели это могло его держать? Неужели он и в самом деле чувствовал себя как у себя дома в этом разрушенном городе, как будто он никогда не жил в саммадах на севере?
   Он разрывался на две части и не мог решить, не мог только стоять и смотреть на сожженные деревья, терзаемый чувствами, которых он не мог понять, с трудом переводя дух.
   – Керрик, – сказал голос, будто бы доносившийся с далекого расстояния, и он понял, что это разговаривал с ним Саноне. – Ты все еще вождь. Какие будут твои приказания?
   В глазах старика было понимание, жрецы саску могли угадывать секреты других. Возможно, он знал о переполнявших Керрика чувствах лучше, чем он сам. Намного лучше.
   Предстояло очень много сделать. Он должен был сейчас отогнать от себя все мысли об Армун.
   – Нам нужна вода, – сказал он. – Я покажу вам пастбища, где пасутся животные. Я уверен, что они не все захоронены. И нужно что-то делать с трупами умерших.
   – Бросить в реку, пока они не начали разлагаться, – угрюмо сказал Саноне. – Их вынесет течением в открытое море.
   – Да, надо заняться этим. Я вам приказал, а теперь выберите тех, кто пойдет со мной. Я покажу им место, где можно найти животных. Мы наедимся – а после этого нам предстоит сделать много дел.

Глава 2

   Те, кто плывет на гребне самой высокой волны, могут только утонуть в самом глубоком желобе.
(Краткое изречение йилан)

   Эрефнаис отдала приказания всем членам экипажа оставаться внизу, когда урукето выплыл в открытое море. Но сама она осталась на верхушке плавника, когда начался шторм. Прозрачные пленки закрывали ее глаза от усиливающегося дождя. Иногда сквозь ливень ей удавалось на миг увидеть сожженный город, клубящийся дым над ним, безжизненный берег. Увиденное настолько врезалось в память, что она могла видеть все очень ясно, даже когда вновь и вновь начинался дождь; могла бы это видеть всегда. Она оставалась на своем посту, пока не стемнело, пока урукето не замедлил ход, его до рассвета должны были нести волны. Только тогда она устало спустилась вниз, к основанию плавника, где провела всю ночь на посту рулевого.
   Когда забрезжил рассвет, Эрефнаис сбросила с себя накидку, которой укрываются во сне, и устало поднялась на ноги. Старая рана в спине причиняла ей боль, когда она медленно пыталась пробраться на внутреннюю сторону плавника, чтобы занять пост наблюдателя. Утренний воздух был прохладным и свежим. Все облака после вчерашней бури рассеялись, и небо было чистым и ясным. Плавник покачивался по мере передвижения урукето, набирающего скорость в нарастающем свете утра. Эрефнаис посмотрела вниз, чтобы проверить, занял ли рулевой свой пост, потом снова перевела свой взгляд на океан. Перед самым носом урукето волны покрылись рябью и пеной, потому что впереди плыли два плезиозавра. Все походило на обычное путешествие.
   Но, однако, все было иначе. Темные мысли, которые Эрефнаис держала где-то глубоко в себе, пока спала, теперь снова пробудились в ней и охватили ее. Ее большие пальцы сжимали толстую кожу урукето; острые когти на ногах глубоко вонзились в кожу урукето. Инегбан наконец прибыл в Альпесак, она способствовала этому, и Альпесак вырос очень сильным. И умер в один день. Она видела это и не понимала: в течение всей ее жизни на море она никогда не слышала про огонь. Теперь она все знала об этом. Он был горячим, горячее солнца, он потрескивал и ревел, и от него отвратительно пахло, и он душил всех, кто приближался к нему, становясь более ярким, а потом совсем черным. И убил город.
   Небольшая горстка оставшихся в живых, от которых несло запахом огня, лежала внизу. Остальные йиланы и фарги были мертвы, как и их город, мертвые в мертвом городе, который остался позади. Дрожь пробежала по ее телу, и она решительно посмотрела вперед, боясь обернуться назад, иначе она увидела бы снова место страданий. Если бы это был ее город, она тоже умерла бы, как и другие, также, как и те, которых не коснулся огонь, но они умерли, потому что умер их город.
   Но теперь она столкнулась с другими проблемами. Внизу была ученая Акотолп, которая все еще держала за руку самца, которого она втащила на урукето. Но с тех пор Акотолп не сдвинулась с места, она сидела в неподвижном молчании, даже если к ней обращались. Она совершенно игнорировала мольбы и стоны самца, просившего отпустить его. Что же можно было с ней сделать? И что делать с теми, что остались в живых? Что же делать? Наконец, она должна считаться кое с кем еще, чье имя никто не называл.
   Эрефнаис вздрогнула и медленно обернулась, в то время, как Вайнти забиралась во внутреннюю часть плавника. Казалось, что, думая о ней, Эрефнаис мысленно вызвала ее – единственное существо, которое она хотела видеть этим солнечным утром.
   Не обращая внимания на присутствие командира, Вайнти встала с тыльной стороны плавника и уставилась на пенящийся кильватер. Эрефнаис было известно о ее действиях, и, несмотря на страх, она тоже повернулась и тоже посмотрела в сторону горизонта. Небо там было темнее. Оставшиеся ночные сумерки, а возможно, буря, но скорее всего, это не могло быть ни сушей, ни городом. Это было очень далеко от них, чтобы суметь хорошо разглядеть. Один глаз Вайнти развернулся в сторону капитана. Эрефнаис заговорила:
   – Когда ты вошла на борт, Вайнти, ты молчала и до сих пор молчишь. Они – мертвые?
   – Все умерли. Город тоже умер.
   Даже несмотря на весь ужас, которым были проникнуты ее слова, Эрефнаис обратила внимание на ее странную манеру говорить. В ее тоне не было превосходства или, наоборот, чувства равенства с другими, но вместо этого было какое-то безразличие и скука, что воспринималось очень необычно. Казалось, что она была одна и вслух говорила самой себе свои мысли.
   Эрефнаис хотела промолчать, но, несмотря на это, заговорила, вопрос вырвался у нее невольно.
   – Огонь – откуда он пришел?
   Холодная маска Вайнти растаяла в один миг, и ее тело затряслось от нахлынувших на него чувств. Она так широко раскрыла рот, одновременно выражая ненависть и страх смерти, что ее сознание помутилось.
   – Устузоу, которые пришли, устузоу с огнем… их ненависть, его ненависть… Смерть. Смерть. Смерть.
   – Смерть, – резко прозвучал голос, руки по инерции приняли оборонительную позицию. Эрефнаис только услышала звук, потому что сзади нее взбиралась Энге.
   Вайнти могла видеть ее и хорошо понимала, в каждом ее жесте был яд.
   – Дочь смерти, ты и все твои Дочери Смерти должны вернуться в тот сожженный город. Лучшие из йилан, которые умерли, заслуживают, чтобы их взяли сюда, к тебе.
   В своем гневе она говорила как равный с равным, как эфенселе с эфенселе, член эфенбуру с членом эфенбуру. Если вы выросли в море с другими и оказались с ними в одной группе, вашем эфенбуру, то на это никогда не обращалось внимания; так же, как на воздух, которым дышат.
   По отношению к другим членам группы ты являешься эфенселе в своем жизненном эфенбуру. Но Энге не могла принять этого.
   – У тебя плохая память. – Она сказала это, ни в коем случае не желая кого-либо оскорбить, как высший из высших низшему из низших.
   Эрефнаис, стоявшая между ними, застонала от ужаса, ее гребень сначала покраснел, потом стал оранжевым, когда она бросилась прочь. Вайнти отпрянула назад, как от сильного удара. Энге была безжалостна.
   – От тебя надо было отречься. Твой позор лежит на мне, и я отвергаю тебя, как эфенселе. Твое безрассудное стремление убить Керрика – устузоу, всех устузоу, вместо этого разрушило гордый Альпесак. Ты приказала подлой Сталлан уничтожить мое окружение, убить моих товарищей. Начиная с яйца времени, на свете не было таких, как ты. Лучше бы ты никогда не появлялась из моря. Если бы нашему эфенбуру суждено было бы погибнуть в сыром безмолвии, включая и меня, это было бы гораздо лучше, чем то, что произошло.
   Кожа Вайнти сначала покраснела от гнева, когда Энге говорила, но быстро потемнела, так как ее тело перестало дрожать. Теперь ее страх был упрятан внутрь, чтобы воспользоваться им, когда это будет необходимо, – а не растрачивать его напрасно на это недостойное существо, которое когда-то было с ней на равных.
   – Оставь меня, – произнесла она, потом отвернулась в сторону моря.
   Энге тоже отвернулась, она тяжело дышала, ей было стыдно за себя, за непростительный гнев. Это было совсем не то, во что она верила, что она проповедовала другим. С большим усилием она уняла дрожь в конечностях, погасила яркие краски, выступившие на ладонях и гребне. Только когда она была непреклонна, подобно камню, и необщительна, как Вайнти, тогда она могла позволить себе говорить. Внизу была член экипажа, управляющая урукето, рядом с ней была командир экипажа. Энге вытянулась вперед и издала звук, означающий, что она собирается говорить.
   – Эрефнаис, разве не хотела бы ты иметь удовольствие присоединиться к нам, идущим за вожаком?
   Эрефнаис с неохотой поднялась наверх, при этом не забывая о молчащей Вайнти, которая отвернулась от них и уставилась на море.
   – Я здесь, Энге, – сказала она.
   – Прими мою благодарность и благодарность всех остальных за то, что ты спасла нас от гибели. Куда ты держишь путь?
   – Куда? – повторила вопрос Эрефнаис, и вдруг ей стало стыдно.
   Хотя она и была командиром, однако она совсем не думала о том, куда направляется урукето. Она выпалила всю правду, сопровождая это едва заметными жестами, как будто хотела извиниться.
   – Мы бежали от огня, в открытое море, наш курс, как и всегда, лежит на восток, в Энтобан. Это было сделано в панике, неосознанно, а не по продуманной команде.
   – Отгони от себя стыд – ты спасла всех нас, и мы благодарны тебе. Энтобан – это место, куда мы прибудем. Но в какой город?
   За вопросом тотчас же последовал ответ.
   – Домой. Где находится моя эфенбуру, где этот урукето вышел в море. Окруженный морем Икхалменетс.
   Хотя Вайнти все еще пристально смотрела на вздымающиеся волны, один глаз она повернула в сторону говорящих. Ей очень хотелось обратить на себя внимание и принять участие в беседе. Но только одна Эрефнаис смотрела в ее сторону.
   – Икхалменетс – это не Энтобан. Почтенная Эрефнаис, прошу тебя взять курс на Месекей.
   Эрефнаис услышала ее просьбу, но очень вежливо дала понять, что не собирается менять курс. Вайнти сознавала, что ее трудно убедить в ее упорстве, и поэтому промолчала. Были и другие пути к месту ее назначения, а прибыть туда она должна.
   Месекей был огромным городом, расположенным на берегу большой реки, богатой всякой живностью и растительностью, и далекой от холодного севера. Более того – там ей могли помочь больше, чем в каком-либо другом городе, в войне против устузоу. Будущее казалось беспросветным, когда она думала о нем; в ее оцепеневшем мозгу не было ни одной мысли.
   Несомненно, должно было наступить время, когда эта безвыходность пройдет и она снова сможет думать о будущем. В это время неплохо было бы находиться в городе среди друзей. И в Икхалменетс можно было бы найти другой урукето. Должен же быть какой-то выход.
   Друзья там – враги здесь. В этой безысходности такой факт принимал угрожающие размеры. Энге и Дочери Смерти все еще были живы, в то время как те, кто заслуживал жизни, теперь лежали мертвые. Этого не должно было случиться – не должно быть вообще. Здесь в море ничего невозможно изменить. Она была одна против них. Не от кого было ждать помощи: ни от Эрефнаис, ни от ее экипажа. На суше это все бы изменилось. Как она могла бы все это изменить? Она вернулась к действительности и запрятала глубоко свои мысли в своем холодном теле.
   Позади нее Энге знаком показала командиру, что она хочет удалиться, и стала спускаться вниз.
   Когда она добралась до основания плавника, она взглянула на неподвижную фигуру Вайнти, потом вдруг инстинктивно почувствовала, что разум ее интенсивно работает. От него исходило нечто жуткое, черное и жестокое. Вайнти никогда не изменить своих целей, никогда. Эти мысли охватили Энге так сильно, что ее конечности задрожали, несмотря на ее попытки контролировать себя, это даже можно было заметить по слабому фосфоресцирующему излучению, исходящему от нее. Она отогнала от себя эти мысли и медленно пошла сквозь полутьму. Она прошла мимо неподвижной Акотолп и ее жалкого компаньона к маленькой группе, прижавшейся к стене.
   Акел встала навстречу ей, но затем подалась назад, когда та приблизилась.
   – Энге, идущая за вождем, какое несчастье заставило так дрожать твои конечности, что я даже испугалась, когда ты подошла так близко?
   Энге смутилась и принесла извинения.
   – Преданная Акел, то, что я чувствую, не должно волновать ни тебя, ни других. – Она посмотрела вокруг на четырех оставшихся Дочерей Жизни и своими жестами показала, как ей приятно находиться среди своих друзей.
   – Когда-то нас было много. Теперь каждый из вас мне намного дороже, чем если бы вас было множество. Если мы выжили в то время, когда все другие умерли, я чувствую, что на нас возложена миссия и нам дана сила, чтобы нести эту миссию. Об этом мы поговорим в другой раз. Есть и другие дела, которые необходимо сделать в первую очередь, – прижав большие пальцы к грудной клетке она тяжело вздохнула. – Страдания, которые я принесла с собой, исходят не от меня. Теперь я хочу разобраться в причине, которая повлекла за собой эти страдания.
   Она отыскала темный угол за пузырями с консервированным мясом, где ее никто не смог бы увидеть, затем легла лицом к живой стене урукето и погрузилась в неподвижное молчание. После того как она таким образом устроилась, ее мысли снова вернулись к Вайнти. Мысли, которые одолевали ее изнутри, никак не нарушали ее внешнего спокойствия.
   Вайнти, в ней столько ненависти. Теперь, когда Энге окончательно утратила привязанность к своей бывшей эфенселе, она могла увидеть ее такой, какая она была на самом деле. Темная сила, порождающая зло. И вот когда она это поняла, стало ясно, что первый шаг Вайнти, сделанный из этой кромешной тьмы, будет против Энге и ее товарищей. Они жили там, где умерли другие. Они скажут свое слово в Икхалменетсе, и то, что они скажут, будет не в пользу Вайнти. Сопоставив причину и следствие, она поняла, что они должны умереть, и ничего яснее и очевиднее не могло быть.
   Известно, что опасности можно избежать, угрозам можно противостоять. Надо было составить план. Первое – самое легкое. Выжить. Она встала и пошла к другим. Акел и Эфен приветствовали ее, а Омал и Сатсат спали, впав в коматозное состояние, в котором они находились на протяжении всего путешествия.
   – Просыпайтесь, пожалуйста, нам надо поговорить, – сказала Энге, затем подождала, пока те не зашевелились и не стали ее внимательно слушать. – Мы сейчас не можем рассуждать, поэтому я прошу вашего согласия и повиновения. Вы сделаете то, о чем я прошу?
   – Мы слушаем тебя все, – сказала Омал, и другие выразили знаками согласие.
   – Вот что мы будем делать. Когда четверо спят, пятая должна всегда быть начеку, потому что нам угрожает большая опасность. Это должно быть сделано. Одна из нас всегда должна охранять спящих. – Она посмотрела вокруг, и все выразили понимание и согласие.
   – Значит, все хорошо. А теперь, сестры мои, поспите, а я посторожу вас.
   Энге сидела в том же неподвижном положении, когда Вайнти спустилась вниз с плавника. Все ее тело от головы до хвоста передернуло от ненависти, когда она перехватила наблюдающий за ней взгляд Энге. Та не ответила ей – и даже не отвернулась. Безмятежность ее взгляда раздражала Вайнти все больше и больше, поэтому она вынуждена была лечь подальше от Энге, повернувшись спиной, чтобы успокоиться.
   Это было очень необычное путешествие по воде; потому что все на борту были настолько шокированы гибелью Альпесака, что пытались во сне забыть об этом ужасе, просыпаясь только для того, чтобы поесть, а потом снова заснуть.
   Энге спала, когда показалась земля; но она уже успела отдать приказания.
   – Вот он, зеленый берег Энтобана, – сказала Сатсат, слегка дотрагиваясь до Энге, чтобы разбудить ее.
   Энге знаками выразила огромную благодарность и молчаливо ждала, пока не наступило время, когда командир осталась одна на верхушке плавника: она присоединилась к ней, и они вместе смотрели на линию белых волнорезов, контрастно вырисовывающихся на фоне зеленых джунглей.
   – Мне бы хотелось узнать, – просигнализировала Энге, и Эрефнаис дала понять, что информация принята.
   – Мы смотрим на берег теплой и вечной Энтобан. Но известно ли, какое именно место побережья мы видим?
   – Где-то здесь, – сказала Эрефнаис, крепко держа морскую карту большими пальцами одной руки, отмеряя расстояние вдоль берега.
   Энге внимательно посмотрела на карту.
   – Нам нужно проследовать дальше, на север, вдоль берега, – сказала Эрефнаис. – Затем, минуя Йебейск, к островному городу Икхалменетс.
   – Не будет ли это дерзостью, если бы я попросила командира показать мне теплый Йебейск, когда мы подплывем ближе?
   – Я свяжусь с вами.
   Прошло не менее двух дней, прежде чем они доплыли до города. Вайнти тоже заинтересовал Йебейск, она стояла на дальнем конце плавника, в то время как Эрефнаис и Энге оставались в противоположной стороне.
   Было далеко за полдень, когда они проходили мимо высоких деревьев, мимо золотых изгибов песчаного берега, окружающего город со всех сторон, мимо крошечных рыбацких лодок, возвращавшихся домой после дневного лова. К удивлению, Энге, которая перед этим испытывала сильное любопытство, проявила ко всему едва заметный интерес. Окинув все долгим взглядом, она поблагодарила за полученную информацию и спустилась вниз. Вайнти не выдержала и метнула в ее сторону взгляд, полный ненависти, потом снова принялась разглядывать берег.
   Утром она услышала, как один из членов экипажа обратился к командиру, и не смогла подавить свой гнев, который сотрясал ее тело. Она должна была об этом знать – должна.
   – Они ушли, Эрефнаис, все пятеро. Когда я проснулась, я увидела, что спальные места пусты. Их здесь нет: ни внутри урукето, ни на плавнике.
   – Ничего больше не заметили?
   – Ничего. Мне пришлось сегодня встать раньше всех, чтобы занять свое место у руля. Это мистика какая-то…
   – Нет! – Вайнти закричала так громко, что все от нее отшатнулись. – Мистика в том, что я не предвидела того, что должно было случиться. Они знают, что в этом вольном городе Икхалменетсе им ждать нечего. Они ищут укрытия в Йебейске. Поворачивай назад, Эрефнаис, и направляйся прямым курсом туда.
   В голосе Вайнти звучал приказ, ее тело воплощало власть. Однако Эрефнаис и не думала подчиняться, она стояла неподвижно и молчаливо. Члены экипажа, как вкопанные, внимательно слушали и наблюдали, поворачивая глаз к одной из говорящих.
   Вайнти всем своим видом выражала настойчивость, власть и ярость. Она, как грозовое облако, парила над маленьким командиром. Но Эрефнаис была горда и непреклонна.
   Все зависело от ее собственной воли. Ею руководили не просто какие-то внутренние силы, заставляющие делать наперекор. Энге всегда была добра к ней и никогда не обижала ее – хотя она совсем немного знала о Дочерях Жизни, и тем более не проявляла почти никакого интереса к ним. Но она твердо знала, что пора прекращать убийства. Их было достаточно. И было очевидно, что все коварные помыслы Вайнти подразумевали смерть.
   – Мы пойдем дальше. Мы не вернемся назад. Это распоряжение командира, отданное пассажиру.
   Потом она повернулась и пошла прочь, подчеркивая своей хромотой чувства удовольствия и превосходства, которые выражались в каждом ее движении.
   Вайнти была неподвижна от гнева, бессилие парализовало ее. Она не командовала здесь и не командовала нигде, это глухим эхом отозвалось в ней – она даже не могла применить силу. Члены экипажа не допустят этого. Она замкнулась, пытаясь побороть гнев внутри себя. Надо руководствоваться логикой, должен победить холодный ум. И нужно было смириться с тем, что в этот момент абсолютно ничего невозможно было сделать. Энге и ее последовательницы на какое-то время скрылись от нее. Но это не имело никакого значения. Рано или поздно, они снова встретятся, и справедливость непременно восторжествует. К сожалению, сейчас никоим образом невозможно было повлиять на командира урукето. Все это были пустяки, которым не стоило придавать особого значения. О чем ей следовало сейчас подумать, это о городе Месекей на берегу реки и о важных делах, которыми ей надо было заняться. Если она собиралась достичь своих целей, то ей нужен был продуманный план, а не безрассудный гнев. Впервые за всю свою жизнь она держала свой гнев в узде и удивлялась новому приливу сил благодаря этому. Устузоу, который все это сделал, нарушил ее спокойствие и обратил ее в существо, требующее восстановления справедливости. Керрик и его устузоу сделали ее такой. Это невозможно забыть. В дальнейшем она будет постоянно сдерживать свой гнев, что бы там ни было. Пока не придет время. Ненависть, хранимая как сокровище, оставалась ненавистью, становясь все сильнее, прячась в глубине ее существа. И однажды она будет выпущена на волю. Подумав об этом, она расслабилась, и тело ее стало снова прежним. Она огляделась вокруг и обнаружила, что она одна. Эрефнаис была внутри плавника с членами экипажа, занятыми своими делами, остальные находились в коматозном состоянии и спали. Вайнти посмотрела на то место, где спали Энге и ее подруги. Теперь эта свободная территория не значила ничего для нее. Это снова были просто спальные места. Она опять удержала свое тело и эмоции под контролем. Позади в темноте почувствовалось какое-то движение, и она совершенно ясно могла слышать звуки, указывающие на желание пообщаться. Только теперь она вспомнила о присутствии здесь толстой ученой с самцом. Она подошла к ним.
   – Помоги беззащитному существу мужского пола, о великая Вайнти, – умолял пленник, корчась от боли, потому что Акотолп держала его мертвой хваткой.
   – Я знаю вас по ханале, – сказала Вайнти, удивляясь нытью этого существа. – Ты – Эсетта, Который поет, не так ли?
   – Вайнти – значит «всегда первая», так как она помнит имена всех, от самых ничтожных, до самых великих. Но теперь жалкий Эсетта плачет, потому что ему теперь не о чем петь. Это большое существо, которое сейчас держит меня, вызволило меня сквозь дым и смрад, от которых было больно дышать, чуть не утопило меня, когда мы приближались к урукето, и теперь держит меня в своих железных тисках, что причиняет мне невыносимую боль. Я умоляю, поговори с ней, попроси ее, чтобы она отпустила меня, пока не онемела совсем моя рука.
   – Почему ты не умер? – спросила Вайнти с присущим ей грубым беспристрастием.
   Эсетта отшатнулся и завизжал:
   – О великая Вайнти, почему ты хочешь, чтобы такой несчастный, как я, умер?
   – Я не хочу, просто все остальные умерли. Храбрые йиланы из Альпесака. Выброшенные своим мертвым городом для того, чтобы умереть вместе с ним.
   Даже когда она говорила, Вайнти почувствовала, как на нее накатывается всесокрушающая волна страха. Они умерли, а она – нет. Почему? Она сказала Сталлан, что это случилось из-за их ненависти к устузоу. Разве не так? Неужели этой причины было достаточно, чтобы остаться в живых, когда другие умерли? Она смотрела на Акотолп в тот момент, когда эти темные мысли охватили ее, и только в первый раз поняла, что сейчас испытывает ученая.
   Сомневающаяся – В Жизни Избегающая Смерти – Акотолп работала во многих городах, поэтому у нее не было разрушающей жизнь привязанности к какому-нибудь единственному городу. Но она была ученой и знала, что в результате отторжения смерть наступает немедленно. Вот из-за чего в ней происходила суровая борьба. Усилием воли она оставалась до сих пор среди живых. Сознание этого придавало силы Вайнти. Если эта толстуха усилием только одной воли могла жить, то у нее, Вайнти, была еще сила воли эйстайи, правительницы, которая позволяла жить и выживать – и править снова. Все еще было впереди.
   Перед невидящими глазами Акотолп, полными страха глазами самца Вайнти подняла вверх сжатые кулаки, выражая таким жестом будущую победу, тяжело ступая по упругой поверхности, широко расставив пальцы ног. Стон страха проник в ее сознание, и она посмотрела вниз с нарастающим удовольствием на перепуганного Эсетта; тотчас же появилось желание.
   Она склонилась и своими сильными пальцами высвободила запястье самца от мертвой хватки ученой. Его бесконечные звуки благодарности быстро сменились стонами, так как она всем своим телом прижала его к стене, причиняя ему боль, и бесцеремонно навалилась на него. Напряженные мускулы Акотолп никогда не расслаблялись, но ее ближайший к ним глаз медленно поворачивался, чтобы видеть эту сплетенную пару. Но еще медленнее менялись черты ее лица, по которым невозможно определить его выражение.
   После этого Вайнти погрузилась в глубокий коматозный сон до самого утра. Когда она проснулась, то первое, что она увидела, – это с трудом пробирающуюся толстую фигуру ученой внутрь плавника. Вайнти огляделась кругом, но самца не увидела: несомненно, спрятался от нее. Она слегка шевельнулась, когда с юмором подумала о том, что, пробудившись, была взволнована мыслью об Эсетте. Урукето перекатывался, когда сталкивался с большой волной, и луч яркого солнечного света, отражаясь от плавника, освещал внутреннее помещение. Солнце было теплым и восхитительным, и Вайнти проснулась окончательно, поднимаясь, зевая и потягиваясь. Луч солнца упал на нее, и она пошла к плавнику, медленно забралась на самую его верхушку. Акотолп стояла там, ее глаза от яркого солнца вытянулись в узкие щелочки на ее круглом лице. Она взглянула на Вайнти и почтительно ее встретила:
   – Иди погрейся на солнце, добрая Вайнти, и получи наслаждение, когда я буду благодарить тебя.
   Вайнти приняла приглашение. Наслаждение – вот первопричина. Акотолп переплела вместе свои толстые большие пальцы и начала говорить в духе непринужденной дружеской беседы:
   – Я благодарю тебя, сильная Вайнти, потому что твой личный пример способствовал спасению моей жизни. Научная логика управляет моим существованием, но я слишком хорошо знаю, какую роль играет тело независимо от умственного контроля. Я знаю, что приказания эйстайи, правительницы, могут в одно мгновение вызвать необратимые изменения в йиланах, что ведет к неминуемой смерти. Потом я увидела, когда все умирали в трагическом Альпесаке, что смерть города тоже может привести к таким же последствиям. Когда я поняла, что происходило, я испугалась за себя, несмотря на мои превосходные знания, испугалась, что я тоже могла бы быть смертельно поражена. Мне помогло выживание самца. Если он должен был остаться живым, значит, в живых должна, была остаться и я. Вот почему я крепко сжимала его руку своей рукой, пока я боролась за свою жизнь. Потом пришла ты и взяла его от меня, и ко мне вернулись сознание и зрение. Я увидела тебя пышущей жизнью, такой женственной, что я получила от тебя силу и знала, что моя жизнь вне опасности. Я благодарна тебе за свою жизнь, сильная Вайнти. Я в твоем полном распоряжении: я твоя фарги и сделаю все, как ты прикажешь.
   В этот самый момент большая волна качнула урукето, и полное тело Акотолп вдруг резко повело в сторону. Вайнти удалось дотянуться до нее и взять за руки, чтобы предотвратить падение; она удержала ее и выразила искреннюю благодарность за сказанное как равный равному.
   – Теперь это я благодарю тебя, великая Акотолп. Мне предстоит многое сделать и преодолеть длинный путь. Мне нужна будет помощь. Я приветствую тебя как моего первого последователя в деле, которое я должна довести до конца.
   – Я с удовольствием возьмусь за это, Вайнти, я готова выполнять все твои приказания.
   Они в унисон покачивались, когда урукето преодолевал огромную волну: тень на миг поглотила солнце. Они подняли глаза и Акотолп выразила радость видения. Это был действительно красивый вид, которым стоило любоваться. Они пересекли устье великой реки, по обеим сторонам которой простирались лимонно-зеленые джунгли. Там, где река впадала в океан, образовывались высокие волны, которые перекатывались у берега и пенились. И здесь бесчисленное множество эстекелей, птеродактилей охотилось за рыбой. Они неуклюже опускались на волны, складывая свои огромные, покрытые пухом крылья, глубоко погружая в воду свои длинные клювы, пока над водой не оставались видны лишь костные отростки на затылочной части головы. Другие высоко парили медленными кругами, оставляя на воде длинные тени. Эти существа издавали хриплые крики, которые становились все громче и громче по мере приближения к ним урукето.
   – Смотрите, смотрите! Они сами взмывают в воздух! – в восторге крикнула Акотолп. – Я изучала этих животных. Если внимательно посмотреть на них, то можно заметить, что размах их крыльев очень велик, а ноги их настолько коротки, что эстекелы не могут взлететь, кроме как из устья реки, подобно этому. Здесь образовываются высокие волны, которые катятся навстречу ветру, а не от него, как это всегда бывает. Поэтому эстекелы, наевшись досыта, взмывают с гребня волны, как бы подхваченные ветром, и оказываются в воздухе. Замечательно!
   Вайнти не разделила энтузиазма ученой по отношению к этим пропитанным зловонным запахом рыбы, покрытым мехом летающим существам. Они ныряли очень близко, и от их пронзительных криков болели уши. Она оставила Акотолп наверху, а сама спустилась вниз и заснула, несмотря на сильную качку.
   Весь оставшийся путь она проведя таким образом – в коматозном, неподвижном состоянии; и даже, когда Эрефнаис послала к ней одну из своих помощниц сообщить, что они достигли острова и вскоре отправятся в Икхалменетс, она еще спала.
   Вайнти забралась на плавник, чтобы увидеть, что океан позади них пуст. Им понадобился почти целый день, чтобы от берегов Энтобана доплыть до этого архипелага, затерянного в морских просторах. Они теперь проплывали мимо большого острова, в центре которого возвышалась гряда высоких гор. Вершины их были покрыты снегом, окутаны кольцами облаков и омыты проливными дождями – угрюмые напоминания о зиме, которая была для них всех самым лютым врагом. Эти скалистые острова были расположены намного ближе к северу, и, вопреки желанию Вайнти, она ощутила холодок при мысли об этом. Ей очень хотелось покинуть это место как можно скорее.
   А стоит ли? Они сейчас направляются в Икхалменетс, который со всех сторон окружен морем, в город, огражденный зелеными джунглями, со всех сторон которого лежал золотой песок побережья, а над всем этим возвышались покрытые снегом вершины гор. Это было место их назначения. Она посмотрела на снежные шапки горных вершин острова, долго и неподвижно рассматривала их, одновременно вынашивая и хорошо обдумывая новую идею. Возможно, их прибытие в Икхалменетс, в конце концов, было верным решением.

Глава 3

   Эс эт иго калой, тувот эт фрейназмал.
   За двумя зайцами погонишься – ни одного не поймаешь.
(Подлинная марбакская поговорка)

   В полдень они поели, после того как саску убили и освежевали одного из оленей из загона. Керрик нашел камни и сделал кострище в расчищенном месте перед входом в ханале, потом принес сухое дерево с берега. В разрушенном городе они могли где угодно разбить свой лагерь – но ему хотелось быть поближе к оставшимся в живых йиланам. Если охотники саску по своему характеру не были вспыльчивы и горячи и у них не было таких быстрых копий, как у тану, они все равно ничего не должны знать о двух самцах. Смерть вновь вернется, если он не будет бдительным.
   К тому времени, когда охотники вернулись, он уже развел костер, и ложе из горячих и тлеющих углей было готово для оленьей туши. Но все были настолько голодны, что не могли ждать, пока мясо будет готово, отрывали полусырые куски и усердно их пережевывали. Керрику досталась по праву печень, но он поделился ею с Саноне.
   – В этом месте очень много нового и интересного. Это стоит посмотреть, – сказал пожилой мужчина, старательно облизывая дочиста свои жирные пальцы перед тем, как вытереть их о свою одежду. – И также много загадок, которые требуют разрешения. Интересно, а среди всех остальных животных здесь есть мастодоны?
   – Нет, здесь только мургу, холоднокровные, привезенные сюда из-за океана.
   – Но ведь мы едим этого оленя, он же не мургу?
   – Олени, как и гигантские олени, были пойманы и разведены здесь. Но в дальних краях, откуда пришли Те – Которых – Мы – Убили, водятся только одни мургу.
   Саноне медленно пережевывал эту идею одновременно с очередным куском печени.
   – Мне не нравится думать о земле, где живут только мургу. Но это место за океаном, о котором ты говоришь, является, конечно, тоже частью мира, который создал Кадайр, когда топнул ногой и в разные стороны разнес на части скалу. Из скалы он вытолкнул наружу все, что мы видим, и все, что мы знаем: вытолкнул оленя и мастодона, и мургу. Вот причина всему. Вот причина – поначалу мы пришли в это место, и вот другая причина – почему это место находится здесь. Мы должны все это учесть, пока не поймем всего этого. Все, что касалось мира, существующего вне Божественной вселенной, начинает приобретать большее значение.
   Когда Саноне говорил об этом как мандукто, Керрика волновали более земные проблемы, о которых тоже надо было думать. Самцы в ханале должны быть накормлены. И что потом он будет делать с ними? Зачем он взвалил на себя заботу об их существовании? Если бы он не вмешался, они бы очень быстро умерли – для этого нашлось бы предостаточно добровольцев. Он жалел эти глупые создания, но он чувствовал, что были другие причины, чтобы сохранить им жизнь. Он подумает об этом позже. А сейчас их надо накормить. Ни в коем случае нельзя давать им приготовленное мясо – запах дыма будет вселять в них страх.
   Он отрезал несколько кусков сырого мяса от передней части оленьей туши, затем прошел сквозь разбитую дверь в ханале. Трупы все еще лежали там и уже начали смердеть. Их надо убрать до наступления темноты. Когда он подошел к сохранившейся части помещения, он услышал пение, хотя звуки в отдельности сами по себе ничего не значили. Он стоял, незамеченный у входа в залу и слушал, как Имехей пел грубоватым мужским голосом. Эта печальная песня сразу же напомнила Керрику о том далеком дне, когда Эсетта пал после смерти Алипол.

     Они свободны,
     А мы сидим взаперти,
     Они греются на солнце,
     А мы лишь видим тусклый свет…
     Они отсылают нас на берег,
     Куда сами никогда не ходят…

   Имехей прервал пение, когда увидел Керрика; затем, увидев мясо, которое принес Керрик, засиял от радости в предвкушении еды. Они оба ели с жадностью, их мощные челюсти и острые конусовидной формы зубы быстро перемалывали пищу.
   – Вы знаете Эсетту? – спросил Керрик.
   – Брат по ханале, – быстро произнес Имехей, но с большим интересом добавил: – Еще есть мясо?
   Керрик подал отрицательный знак, который означал, что мясо принесут позже, затем спросил:
   – Здесь был еще один самец, Алипол, вы знали его? Он был моим другом.
   – Имехей недавно прибыл сюда из Энтобана, – сказал Надаске. – Что касается меня, то я был уже здесь, когда Алипол впервые появился в ханале до того, как он ушел на побережье.
   – Он работал в основном при помощи больших пальцев рук, чтобы делать вещи необыкновенной красоты. Вы знаете об этих вещах?
   – Мы все о них знаем, – прервал Имехей. – Кроме того, в нас нет силы, жестокости, грубости и женственности. Мы знаем, что такое красота.
   Тотчас же он, как только закончил говорить, повернулся в сторону и отодвинул одну из драпировок с орнаментом, чтобы приоткрыть нишу в стене. Встав на цыпочки, он подтянулся и взял оттуда статуэтку из проволоки и протянул ее Керрику.
   Это был ненитеск – возможно, тот же самый, которого Алипол показывал ему в тот далекий, теплый день. Щит, отогнутый кверху и назад, три острых, направленных вперед рога, глаза, сияющие как драгоценные камни. Имехей с гордостью протянул статуэтку, и Керрик, взяв ее, повернул так, чтобы на нее падал свет. В этот момент он почувствовал такую же радость, как и в тот раз, когда Алипол впервые показал свою скульптуру. Вместе с радостью он испытывал горечь, потому что Алипол был давно уже мертв. Сталлан послала его на берег, где он нашел свою смерть. Сталлан тоже умерла, от этого он ощущал какое-то удовлетворение.
   – Я возьму ее, – сказал Керрик, и тут он увидел их жесты, выражающие ужас.
   Имехей осмелился даже придать женственный оттенок своим движениям. Керрик все понял. Они воспринимали его как самца, весь город знал о его принадлежности к мужскому полу, и это их изумляло, но теперь он вел себя слишком грубо, как самки. Он попытался исправиться.
   – Вы неправильно поняли. Я всего-навсего хотел бы взять эту прекрасную вещь, но она должна остаться здесь в ханале, где Алипол намеревался хранить ее. Эсекасак, приближенной охраны больше нет, теперь вся ответственность ложится на вас. Охраняйте и берегите ее.
   Они не могли утаивать свои мысли, даже не делали попытки. Оторванные от мира, где они были лишены всякой ответственности, они, с которыми обращались как с молодыми фарги, вышедшими из океана и не умеющими говорить, – как могли они стать какими-то другими, если на самом деле они были такими, какими они есть. Теперь они пытались понять эту новую идею. Сначала отшатнулись от нее, потом приняли ее и, наконец, возгордились. Когда Керрик увидел все это, он начал постепенно понимать, почему они остались в живых. Не благодаря самим себе, а благодаря ему. Благодаря его эгоистичным побуждениям. Он был тану, но в равной степени он был и йиланом. Особенно отчетливо он это осознавал, разговаривая с самцами, и он не мог избавиться от этого и не мог стыдиться этого.
   Когда он говорил с ними, его мысли возвращались к жизни, к той части его разума, что принадлежала йилану. И не только разума, но и всего его существа.
   Он был таким, каким он есть. Керрик – тану, Керрик – йилан.
   – Вода у вас есть, еды я еще принесу. Ни в коем случае не покидайте этого помещения.
   Они выразили знак согласия и приняли указания, продемонстрировав при этом истинно мужское единодушие. Он улыбнулся при их утонченном проявлении силы. Единственная мысль, что он вел себя подобно самке, быстро вернула его на свое место. Они начинали нравиться ему по мере того, как он постепенно осознавал, что скрывалось за их любезными манерами.
   Потрескивали брошенные в костер кости. Саску с переполненными желудками дремали на солнце. Саноне посмотрел на Керрика снизу вверх, когда Керрик подошел и сел рядом с мандукто.
   – Есть вещи, о которых я должен поговорить с тобой, священник саску, – сказал сухо Керрик.
   – Я слушаю.
   Керрик собрался с мыслями перед тем, как снова заговорить.
   – Мы сделали то, зачем пришли сюда. Мургу мертвы, они больше не представляют угрозы. Теперь ты можешь взять своих охотников и вернуться в свою долину к вашим людям. Но я должен остаться здесь – хотя причины для этого только сейчас становятся ясными. Я – тану, но я также принадлежу к йиланам, то есть к мургу, которые вырастили это место. Здесь есть бесценные вещи, бесценные для тану. Я не могу уйти, не взглянув на них, не думая о них. Я имею в виду смертоносные палочки, без которых нам мургу никогда не победить.
   Он замолчал, потому что Саноне поднял руку, чтоб перебить его.
   – Я слышу все, что ты говоришь, Керрик, и начинаю понимать кое-что из того, что меня так волновало. Все представлялось недостаточно ясным, но теперь все это становится на свои места. То, что я могу понять сейчас, когда Кадайр признал форму мастодона и очертил мир, он тяжело ступил на скалу и оставил свой след глубоко в твердой скале. То, что нам нужно, – это истина, с которой мы должны следовать по указанному пути. Этот путь привел тебя к нам, и ты привел с собой мастодона, чтобы показать нам, откуда мы пришли – и куда нам предназначено идти.
   Карогнис, бог зла, послал мургу, чтобы они уничтожили нас, но Кадайр, бог небес, послал мастодона, чтобы провести нас через заснеженные горы к этому месту, чтобы отомстить им. И они уничтожены, и это место горело, но оно не сожжено. Ты ищешь здесь истину, это означает, что ты тоже, как и мы, следуешь по пути мастодона.
   Теперь я могу понять, что наша долина была лишь временной остановкой, пока мы ждали, когда Кадайр проложит тропу к нам. Мы останемся в этом месте, остальные саску присоединятся к нам.
   Так как Керрик с трудом улавливал смысл сказанного Саноне – глубина знаний мандукто была недосягаемой для него, – он с энтузиазмом приветствовал это решение.
   – Конечно – все, что я хотел сказать здесь, в Альпесаке, столько всего, что одному человеку не понять этого за сто жизней. Ваши люди, которые шьют одежду из растений, делают камни из мягкой грязи, они все узнают об этих штуках в Альпесаке. Город еще поживет.
   – Ты своим звукам и движениям придаешь определенный смысл? Это место имело название?
   – Это место было названо местом тепла и солнечного света, я не знаю, как это сказать поточнее на саске, наверное, так: «Пески, лежащие вдоль побережья океана».
   – Дейфобен, или золотой пляж. Хорошее название. Хотя иногда бывает трудно даже мне, воспитанному на таинствах и их разгадывании, представить себе, что мургу могут говорить, а эти звуки, которые ты издаешь, на самом деле являются языком?
   – Да. И им не так легко овладеть. Керрик, чьи мысли сейчас были заняты йиланами, не мог утаивать страдания, которые переполняли его. Саноне с пониманием кивнул.
   – На тропе Кадайра был отпечаток ступни – это не так легко понять. А теперь расскажи мне о захваченных в плен мургу. Почему мы не убиваем их?
   – Потому что мы воюем не с ними, так же как и они не хотят причинять нам вред.
   Это самцы, и они почти никогда не покидали это помещение, фактически они были заключены в тюрьму самками. Я могу говорить с ними, и они относятся ко мне по-дружески, совсем не так, как к охотникам. Это я чувствую. Самое важное состоит в том, что они могут помочь нам лучше узнать этот город, потому что по сравнению со мной они являются его частью.
   – Тропа Кадайра вечна, и все существа идут по ней, даже мургу. Я поговорю с саску. С твоими мургу ничего плохого не случится.
   – Саноне – мудрейший из мудрых – прими благодарность от Керрика.
   Саноне кивнул и принял похвалу как должное.
   – Теперь я пойду поговорю с охотниками, чтобы сохранить жизнь этим мургу. А потом ты мне покажешь Дейфобен.
   Они бродили до тех пор, пока совсем не стемнело, и тропу едва было видно перед собой, затем они вернулись к костру перед ханале, который как будто приглашал их; восхищались стадами животных на полях – и им было приятно узнать, что совсем немного этих животных уничтожено. Они ели фрукты, пока не стали липкими от сладкого сока, с ужасом смотрели на ненитеска и на бронированного онэтсенсаста, купались в теплых водах золотого пляжа. Пока они любовались живой моделью города, неповрежденной, хотя, несмотря на укрытие, прозрачный потолок был сожжен, Керрик с изумлением смотрел на мебель. Как этот город вырос за последние несколько лет с тех пор, как он его покинул. Его голова была переполнена воспоминаниями и картинами увиденного настолько, что с того самого момента, как они ушли из саммадов, он даже ни разу не вспомнил об Армун и о лагере, затерянном в снегах на далеком севере.
   Лагерь был обычным лагерем, расположенным на излучине реки. И снова рано выпавший снег как одеялом укрыл землю и сковал льдом реку. Здесь палаток было больше, чем раньше, когда всех мастодонов из разных саммадов объединили в одно стадо. Они трубили в холодный воздух и пытались откапывать траву из-под снега, но травы не было. Но они были упитанные и сытые, несмотря на недостаток корма, потому что для них были заготовлены ветви молодых деревьев, собранных осенью. Тану тоже хорошо питались. Здесь можно было увидеть дымящееся мясо и сушеный сквид, и даже припасенное консервированное мясо мургу на случай, если в нем возникнет необходимость.
   Дети играли в снегу и в деревянных ведрах носили снег в палатки, чтобы вытапливать из него воду. Все шло хорошо, хотя женщины и дети чувствовали отсутствие охотников.
   В саммадах были не все. Да, были старики и плаксивые молодые охотники, которых оставили, чтобы те охраняли саммады. Но другие ушли далеко на юг, где с ними могло случиться все, что угодно. Старый Фракен завязывал узлы на веревках, и он знал, сколько прошло дней с тех пор, как они расстались, но это ничего не означало. Сделали они то, зачем пошли туда? Или они все умерли? Эта мысль, которая была совсем крошечной после того, как они ушли, разрасталась день ото дня, пока не стала похожа на грозовую тучу, нависшую над всеми своей черной массой. Все женщины собирались вокруг, когда Фракен вонзал в сову маленькие штучки и бросал сову на мышиные кости, пока не появлялось будущее. Все было хорошо, уверял он их, они победили, все было хорошо.
   Они хотели это услышать от него, поэтому они смотрели за тем, чтобы ему доставались самые нежные и мягкие куски жареного мяса, которые он мог бы прожевать своими старческими зубами. Но по ночам в темноте прежние страхи возвращались. Охотники – где же охотники?
   Армун так боялась, что Керрик умер, что вскакивала по ночам, жадно хватая воздух, прижимая к себе ребенка. Разбуженный и испуганный Арнхвит громко кричал, пока его не успокаивали, приложив к теплой молочной груди. Но ничто не могло утешить Армун, которая лежала, охваченная страхом, не смыкая глаз до самого утра, пока внутри палатки сквозь шкуры не начинал прокрадываться слабый свет. Ее одиночество отступало. Мальчик показал на ее рот и засмеялся. Потом его смех перешел в плач от боли, потому что она своей проворной рукой быстро отвесила ему шлепок, это снова всколыхнуло в ней воспоминания, которые она прогоняла от себя. Хотя она и не отдавала себе в этом отчета, она снова прошла через весь лагерь, прижав ко рту сложенную вдвое оленью шкуру, чтобы прикрыть образовавшуюся трещину на губе. Будущее без Керрика, холодное и одинокое, – этого невозможно было вынести.
   Потом не переставая шел снег на протяжении многих дней, равных приблизительно количеству пальцев на обеих руках; снег, который скапливался в огромные сугробы, покрывавшие все вокруг. Когда наконец вновь появилось солнце, то в этом белом заснеженном мире стало невозможно определить, где кончается земля и начинается река. Мастодоны сердито мычали, выдыхая при этом белые облака пара на фоне бледно-голубого неба, и утаптывали ногами снег.
   Армун укутала Арнхвита в несколько слоев оленьих шкур перед тем, как подвесить его к своей спине. Палатку занесло снегом до самого верха, и ей пришлось вырыть лаз, чтобы выбраться на свет. Появлялись другие женщины, окликали друг друга. Никто не позвал Армун. Гнев сменил отчаяние, она прикрепила ребенка ремнями к спине и пошла прочь от палаток, чтобы найти покой и не слышать вопросов, которые только лишь дразнили ее. Снега было по пояс, но она была сильной, да и вообще на свежем воздухе было очень хорошо. Арнхвит что-то лепетал за ее спиной, казалось, он радовался свободе вместе с ней.
   Армун шла до тех пор, пока палатки не скрылись за деревьями, и только тогда она остановилась и перевела дух. Перед ней расстилалась белая равнина, на самом деле это была вовсе не равнина, а замерзшая, покрытая снегом река. Вдали вдоль реки передвигались какие-то черные точки, и она вдруг пожалела, что пришла сюда, так далеко, одна. У нее даже не было ни хесотсана, ни ножа. Даже если бы у Армун было оружие, она никогда бы не справилась с дикими голодными хищниками. Точки приближались, и она повернулась, чтобы бежать, но вдруг остановилась.
   Их становилось все больше и больше, вытянувшись в одну линию, они шли и шли.
   Охотники! Разве это возможно?
   Не двигаясь она наблюдала за их приближением, пока не стало очевидно, что это действительно были охотники, одетые в кожи и обувь для снега. Один из них шел впереди, этот огромный неуклюжий человек был никто иной, как Херилак. Он прокладывал дорогу и вел всех за собой.
   Она прищурила глаза, чтобы получше разглядеть, который из них был Керрик, ее сердце так билось, что, казалось, как будто оно вот-вот разорвется. Она громко засмеялась и помахала им рукой. Они, должно быть, увидели ее, потому что воздух рассекло их победоносное улюлюканье.
   Она не могла сдвинуться с места, она только ждала с нетерпением, пока они приближались, пока не стала отчетливо видна покрытая инеем борода Херилака, пока он не услышал ее крик.
   – Керрик, ты где?
   Херилак промолчал как и все, следовавшие за ним. Армун качнулась и чуть не упала.
   – Он мертв! И я мертва! – пронзительно закричала она, когда Херилак подошел совсем близко.
   – Нет. Керрик жив и здоров. Битва выиграна.
   – Тогда почему же он не отвечает мне? Керрик! Она с трудом передвигалась по снегу, чтобы обойти большого охотника, но он остановил ее, схватив одной рукой.
   – Его здесь нет. Он не вернулся с нами. Он сейчас в сожженном городе мургу. Он просил меня, чтобы я позаботился о тебе я моем саммаде, и я сделаю так, как он просил.
   – Керрик! – завыла она и попыталась высвободиться из его объятий. Но это было бесполезно.

Глава 4

   В одно мгновение слова Херилака прогнали прочь все страхи Армун. «Он не вернулся с нами. Он в сожженном городе мургу. Он просил меня, чтобы я позаботился о тебе в моем саммаде, и я сделаю так, как он просил». Мир был суров для нее, и было бы лучше не представлять его в более худшем свете.
   Молча она отвернулась от охотников и устало потащилась сквозь снег назад, к своей палатке. Они не отставали от нее и по мере продвижения кричали в сторону лагеря, ожидая ответных криков из саммадов и прибавляя шаг.
   Армун слышала все это – но она не обращала никакого внимания, потому что она прислушивалась к далекому, более громкому внутреннему голосу ее мыслей. Жив. Он был жив. Он не вернулся с другими, но у Керрика, вероятно, была для этого веская причина. Она спросит об этом у Херилака, но немного позже, после того, как пройдет возбуждение, связанное с возвращением домой. Ей достаточно было знать, что Керрик вел их за собой в сражение и что сражение окончилось победой. Мургу наконец уничтожены. Теперь бесконечная война закончилась. Он вернется к ней, и они будут жить, как живут все остальные охотники. Уверенная, что ее никто не слышит, она с радостью громко разговаривала сама с собой, а Арнхвит радовался за ее спиной.
   Позже, когда ребенок спал, она вышла из палатки и прислушалась к возбужденному разговору женщин. Они говорили о том, как охотники сожгли город мургу, убили мургу, всех до единого, и вернулись теперь с победой. Она пошла вдоль протоптанных в снегу дорожек к палатке Херилака. Он стоял у палатки и в этот самый момент собирался войти, когда увидел ее. Она окликнула его, и он неохотно обернулся.
   – Я хочу поговорить с тобой, Херилак. Я хочу расспросить тебя о Керрике.
   – Он остался там, у мургу, об этом я тебе уже говорил.
   – Ты не сказал мне, зачем он это сделал и почему не вернулся с другими.
   – Он не захотел. Возможно, ему там с мургу нравится больше, чем здесь. Возможно, он больше мургу, чем тану. Там остались в живых несколько мургу, и он не пожелал их убить и не разрешил нам. После нашей победы мы ушли оттуда и вернулись сюда, потому что нас тянуло туда, где наши семьи.
   Она испытала неприятное чувство, и вместе с ним в тот же миг вернулись к ней ее прежние страхи.
   – Он сказал, когда он вернется?
   – Уходи, я устал от разговоров, – сказал Херилак, повернулся и вошел в палатку, плотно закрыв за собой вход.
   Гнев, охвативший Армун, тотчас же прогнал ее страх.
   – А я не устала! – крикнула она так громко, что люди обернулись к ней. – Выходи, Херилак, и расскажи мне обо всем, что случилось. Я хочу знать все.
   Молчание охотника привело ее в ярость, и она дернула кожи палатки. Но он плотно скрепил их изнутри. Она хотела выкрикнуть все, что она думала о нем и его поведении, но передумала. Это только вызвало бы изумление у наблюдавших за ней людей. Были и другие способы, чтобы узнать правду о том, что произошло. Она развернулась, и стоявшие рядом охотники отвернулись от нее, чтобы ее гнев не обрушился на них. После этого она медленно пошла между палатками к саммаду Сорли. Там она нашла Сорли, сидящим у костра с охотниками его саммада, по очереди раскуривавшими глиняную трубку. Армун подождала, пока все не сделали затяжку и не отложили трубку в сторону, только потом она шагнула вперед. Она все еще была разгневана, но теперь ей удавалось контролировать себя.
   – Я знаю, каким долгим и трудным был ваш путь.
   Сорли. Вы и ваши охотники, разумеется, устали и нуждаетесь в отдыхе.
   Сорли небрежно махнул рукой.
   – Охотник, который не может пройти охотничьей тропой, не охотник.
   – Мне приятно это слышать. В таком случае, великий охотник Сорли не очень устал, чтобы поговорить с Армун.
   Сорли сузил глаза, когда посмотрел на нее, чувствуя, что так или иначе он попал в ловушку.
   – Я не устал.
   – Хорошо, потому что моя палатка далеко отсюда в снегу, а там есть кое-что, что я должна показать тебе.
   Сорли осмотрелся кругом, ожидая от кого-нибудь помощи, но вокруг не было никого, кто мог бы оказать ее.
   Трубка была вновь зажжена, и никто из охотников не смотрел в его сторону.
   – Хорошо, идем к твоей палатке, но уже поздно и надо кое-что сделать.
   – Вы очень добры к одинокой женщине. – Больше она не проронила ни слова, пока они не оказались в ее палатке.
   Она плотно закрыла за ним оленьи шкуры, затем обернулась и указала на спящего ребенка.
   – Вот то, что ты должен был увидеть.
   – Ребенок?..
   – Сын Керрика. Почему он не вернулся с остальными к своему сыну, своей палатке, не вернулся ко мне? Херилак не хочет говорить об этом и вообще избегает меня. Теперь ты будешь об этом говорить.
   Сорли осмотрелся по сторонам, но не нашел никакого повода улизнуть. Он вздохнул.
   – Дай мне попить воды, женщина, и я расскажу тебе все. Между Керриком и Херилаком происходило что-то неладное.
   – Вот, попей. Я знаю об этом, но ты должен мне сказать, почему это произошло.
   Сорли вытер губы изнаночной стороной рукава.
   – Причины этого мне неизвестны. Я расскажу тебе, что произошло. Мы сожгли место, где жили мургу, а мургу, которые не погибли в огне, тоже умерли, я не знаю почему. Они мургу, и потому непостижимы. Некоторые из них бежали на какой-то штуке, которая плавает. Керрик разговаривал с мургу и не позволил Херилаку убить их. Он позволил им уйти. Потом мы нашли еще несколько живых мургу, которых Керрик тоже не позволил убить. Херилак был вне себя от гнева из-за этого и не захотел больше там оставаться. И пожелал сразу уйти. Дорога назад была долгой, мы знали это, потому было принято решение уходить.
   – Но Керрик остался там? Почему? Что он сказал?
   – Он говорил с Херилаком, я не слушал их, очень трудно сейчас вспомнить. – Сорли неуклюже передвинулся на мехах и выпил еще воды.
   В глазах Армун отражались отблески огня, она едва сдерживала себя.
   – Ты должен рассказать мне больше, храбрый Сорли, смелый Сорли. Ты очень сильный, ты расскажешь мне, что произошло в тот день.
   – Мой язык говорит правду, Армун. Керрик говорил о делах, которые надо было непременно сделать в том месте, но я мало понимаю в этом. По-видимому, саску это поняли, они остались, когда мы ушли. Мы вернулись вместе с Херилаком. Мы выполнили все, за чем ходили туда. Путь назад был очень долгим…
   С минуту Армун сидела с опущенной головой, потом встала и открыла вход.
   – Благодарю тебя, Сорли, за то, что ты все это рассказал.
   Он колебался, но она молчала. Ему нечего было больше добавить. Он заторопился и вышел в надвигающуюся темноту ночи, радостный, что теперь был свободен.
   Армун снова плотно закрыла вход в палатку, добавила дров в огонь и села рядом.
   Ее лицо было мрачным от гнева. С какой легкостью все эти храбрые охотники отвернулись от Керрика. Они шли за ним в сражение, а потом бросили его. Если саску остались с ним, то, по-видимому, он просил и охотников тану остаться с ним.
   В этом городе мургу должно было быть что-то очень важное, настолько важное, что это даже вбило клин между двумя вождями. Это должно выясниться немного позже.
   Зима кончится, а весной Керрик вернется. Вот что произойдет весной.
   Армун постоянно старалась себя чем-нибудь занять, чтобы быстрее проходила зима и не так сильно чувствовалось отсутствие Керрика. Арнхвиту шел второй год, и он был очень несчастлив оттого, что был вынужден сидеть в палатке. Армун заготовила и выделала куски самой нежной оленьей шкуры, раскроила их, а затем сшила их нитями из кишок, и получилась одежда для Арнхвита. Когда детей его возраста матери носили на спине, Арнхвит играл и кувыркался в снегу.
   Как правило, других детей кормили грудью до четырех-пяти лет. Арнхвита отняли от груди на втором году, Армун не обращала внимания на недобрые взгляды и крикливые замечания женщин; ее всегда считали чужой, она всегда была отверженной. Она знала, что они завидовали ее свободе и кормили грудью своих детей, чтобы предохраниться от беременности. Поэтому в то время, когда их дети висели у них за спиной и сосали пальцы, Арнхвит рос сильным и стройным. И он жевал жесткое мясо своими крепкими зубками.
   Однажды в холодный солнечный день, когда в воздухе еще не пахло весной, она с маленьким Арнхвитом, который старался не отставать от нее, пошла прочь от палаток. Теперь она всегда брала с собой копье, если уходила далеко от саммадов, и она с радостью подумала, что копье было при ней на этот раз. Впереди среди деревьев что-то издавало плачущие звуки. Она подняла копье перед собой и ждала, готовая к нападению. Арнхвит, широко раскрыв глаза и не произнося ни звука, прижался к ее ноге, когда она попыталась выяснить, что это было. Она увидела следы, которые шли со стороны тропы, человеческие следы. Она опустила копье и пошла по этим следам, раздвигая покрытые снегом ветви деревьев, за которыми скрывался мальчик. Он повернулся к ней и перестал всхлипывать. Он тер руками лицо, залитое слезами и перепачканное кровью.
   – Я знаю тебя, – сказала Армун, пытаясь рукавом вытереть слезы на его щеках. – Ты из саммада Херилака. Тебя зовут Харл?
   Мальчик кивнул, и глаза его наполнились слезами.
   – Не хочешь ли ты как-нибудь вечером прийти ко мне, посидеть у костра и рассказать про сову, которую ты убил?
   Когда она произнесла это, он снова начал ныть, закрывая голову руками. Армун подняла его на ноги и стряхнула с него снег.
   – Пойдем-ка в мою палатку. Тебе надо выпить чего-нибудь горяченького.
   Мальчик отшатнулся назад, не желая никуда идти, пока Арнхвит не взял его за руку. Они вернулись к палатке, при этом оба держались за руки Арнхвита.
   В палатке Армун бросила душистую кору в горячую воду и дала ее выпить Харлу. Арнхвит тоже захотел выпить немного воды, но тут же выплюнул из-за сильного запаха, и она потекла по подбородку. После того как Армун смыла кровь с лица Харла, она села и показала на его синяки.
   – Расскажи мне, откуда они у тебя, – сказала она. Пока Армун молча слушала, Арнхвит заснул у нее на коленях. Вскоре она поняла, почему Харл заплакал при упоминании о сове.
   – Я не знал, что это была сова. Это был мой первый лук в жизни, моя первая стрела; мой дядя Надрис помог мне их сделать. Саммадар Керрик сказал, что я поступил хорошо, потому что существо, которое я убил, было не настоящей совой, а совой мургу, и ее следовало убить. Это было тогда, а теперь алладьекс говорит, что этого нельзя было делать. Убить сову – это грех. Он сказал моему отцу об этом, и теперь мой отец бьет меня и не разрешает сидеть у огня, когда холодно.
   Мальчик снова всхлипнул при мысли об этом. Армун осторожно дотянулась до эккотаза, чтобы не разбудить спящего ребенка, взяла пригоршню и протянула Харлу сладкой ягодно-ореховой пасты. Он с жадностью проглотил ее.
   – Все, что ты сделал, – правильно, – сказала она. – Старый Фракен не прав. Маргалус Керрик знает о мургу, он знал, что это была сова мургу, знал, что ты правильно сделал, убив ее. А теперь возвращайся в свою палатку, расскажи своему отцу о том, что я рассказала тебе. Все, что ты сделал, было правильно.
   Ветер усиливался, поэтому ей пришлось плотно закрыть вход в палатку после того, как мальчик ушел. Старый Фракен ошибался чаще, чем угадывал.
   С тех пор, как ее родители умерли, с тех пор, как она осталась одна, она все меньше и меньше думала о Фракене и его гаданиях по совиному помету. Керрик всегда смеялся над Фракеном и его совиными рвотными средствами и помогал ей избавиться от страха перед стариком. Он был стар и глуп и причинял одни неприятности, как это случилось с мальчиком.
   Позже той же ночью она проснулась, ее сердце от ужаса застучало, потому что кто-то скреб с наружной стороны палатки. В темноте она поднялась, стала искать копье, как вдруг услышала, что чей-то голос назвал ее имя.
   Армун раздула огонь, затем угли, добавила дров и откинула шкуру, закрывающую вход в палатку. Харл пробрался внутрь, держа перед собой лук и стрелы.
   – Он бьет меня, – сказал мальчик. На этот раз он не плакал. – Мой отец побил меня собственным луком, когда я рассказал ему о нашем разговоре. Он не захотел это слышать. Он закричал, что Керрик знал все о мургу, потому что сам был наполовину марагом…
   Его голос затих, и он опустил голову.
   – Так же, как и ты, – сказал он. – Потом он меня снова побил, и я убежал.
   Армун была вне себя от гнева, не из-за себя, она слышала и худшие оскорбления.
   – Старый Фракен не может читать будущее. А твой отец настолько глуп, что слушает подобную чушь. Керрик спас саммады. Теперь его нет с нами, и они готовы быстро забыть о нем. Сколько тебе лет?
   – Это моя одиннадцатая зима.
   – Слишком взрослый, чтобы тебя бить, слишком молод, чтобы быть охотником и бороться. Ложись вон там, Харл, пока твой отец не кинется искать тебя. Я расскажу ему о мургу!
   Утром Армун вышла из палатки и пошла мимо палаток саммадов, прислушиваясь, о чем говорили женщины. Речь шла о пропавшем мальчике, которого разыскивали охотники. «Хорошо, – подумала она, – от того, что мужчины постоянно валяются без дела около своих палаток, они только толстеют».
   Она подождала, пока солнце не опустилось к горизонту, и остановила первую попавшуюся женщину:
   – Иди к палатке Нивота и скажи ему, что мальчик Харл нашелся и он в моей палатке. Поторопись.
   Как она и ожидала, женщина особенно не торопилась, так как по дороге она останавливалась с другими женщинами и рассказывала им обо всем – это и было нужно Армун. Она вернулась к палатке и сидела в ней до тех пор, пока ее не позвали снаружи. Она вышла и плотно закрыла за собой оленьи шкуры.
   У Нивота на щеке от старой раны был шрам, который придавал, лицу хмурый вид, его настроение в тот момент соответствовало выражению его лица.
   – Я пришел за мальчиком, – грубо сказал он. Позади него собралась толпа людей, которые наблюдали за всем, происходящим с большим интересом.
   – Я – Армун, а это – палатка Керрика. Как тебя зовут?
   – Уйди с дороги, женщина, мне нужен мальчик.
   – Ты снова его будешь бить? Не ты ли говорил, что Керрик наполовину мараг?
   – Насколько я знаю, он полностью мараг. Я побью мальчика, что он несет всякую чушь, и тебя побью тоже, если ты не отойдешь.
   Она не сдвинулась с места, а он шагнул вперед и толкнул ее. Это было его ошибкой. Он должен был помнить о том, что произошло, когда она была помоложе и они звали ее Проворной, Как Белка. Ее крепко сжатый кулак пришелся точно ему по носу, и он упал в снег. Когда он все-таки с трудом поднялся на колени, кровь стекала по подбородку, тут она ударила еще раз в то же самое место. Толпа это громко приветствовала, как и Харл, который выглядывал в щель между задернутых оленьих шкур палатки.
   Охотники не поднимают на женщин руку, особенно если это чужие женщины, поэтому Нивот не знал, что делать. У него даже времени не было подумать об этом. Армун была ростом с него и более разгневана, чем он. Он едва ускользнул из-под града ее ударов. Толпа начала постепенно расходиться, сожалея о том, что такой интересный поединок кончился.
   А кончилось это вот чем: Харл остался в ее палатке, и никто не осмелился прийти за ним; более того, этот вопрос даже не обсуждался в присутствии Армун. Мать Харла умерла прошлой зимой от голода, а отец, судя по всему, совсем не занимался мальчиком. Армун была рада его компании, и на этом дело кончилось.
   Весна была поздней, она почему-то теперь всегда была поздней, и когда наконец лед на реке треснул, поплыл вниз по течению в виде огромных льдин, Армун все смотрела на восток, ожидая Керрика.
   С каждым днем становилось все труднее и труднее управлять своими чувствами, и, когда уже распустились цветы, она оставила Арнхвита с Харлом играть на берегу реки, а сама отправилась к Херилаку.
   Он сидел около своей палатки и грелся на солнце, прикрепляя к своему луку новую тетиву, чтобы отправиться на охоту, которую они все предвкушают. Когда она заговорила с ним, он только кивнул ей и продолжал заниматься работой, не поднимая головы.
   – Лето наступило, а Керрик еще не вернулся.
   В ответ он что-то невнятно проворчал. Она посмотрела вниз на его склоненную над работой голову и еле сдержала себя.
   – Пришла пора путешествовать. Если он не придет ко мне, я сама пойду к нему. Я попрошу нескольких охотников, которые знают дорогу, сопровождать меня.
   Не последовало никакого ответа, она собралась что-то сказать, но Херилак поднял голову и посмотрел на нее.
   – Нет, – сказал он. – Никаких охотников, и ты никуда не пойдешь. Ты в моем саммаде, и я запрещаю тебе это. А теперь уходи.
   – Я хочу уйти от вас, – закричала она. – Уйти от вас, из этого саммада и отправиться в родные места. Передай им…
   – Я повторяю тебе еще раз: уходи, – сказал он, поднимаясь на ноги и возвышаясь над ней. Это был не Нивот. Она не смогла бы справиться с Херилаком, а он не стал бы ее слушать. Разговор был окончен. Она повернулась и пошла прочь от него, к реке, села и стала смотреть, как мальчики играют и кувыркаются в молодой зеленой траве.
   От Херилака нельзя было ждать помощи. К кому же обратиться? Оставался один-единственный человек, на которого она могла рассчитывать. Она пошла к его палатке и нашла его там одного.
   – Ты – Ортнар, и ты единственный, кто остался в живых из первого саммада Херилака, ты был в этом саммаде до того, как его уничтожили мургу.
   Он кивнул в знак согласия, удивляясь ее визиту.
   – Это был Керрик, который освободил вашего саммадара, когда его схватили мургу, Керрик, который вел нас за собой на юг, когда у нас не осталось пищи, который повел всех на борьбу с мургу.
   – Я все это знаю, Армун. Для чего ты мне все это говоришь?
   – Тогда ты знаешь, что Керрик все еще на юге, и я должна быть вместе с ним. Проводи меня к нему. Ты же его друг.
   – Да, я его друг. – Ортнар огляделся но сторонам, потом тяжело вздохнул. – Но ничем не могу тебе помочь. Херилак нам сказал об этом и сказал, что ты никуда не пойдешь.
   Армун посмотрела на него с недоверием.
   – Ты – маленький мальчик, который мочится в штаны с перепугу, когда говорит Херилак? Или ты охотник, который принадлежит к тану и поступает так, как сам считает нужным?
   Ортнар не обратил внимания на оскорбление, отмахнувшись от нее слегка рукой.
   – Я – охотник. Однако тот первый саммад, который был уничтожен, связывает крепкими узами меня и Херилака. И эти узы невозможно разорвать. И никогда я не пойду против Керрика, который был нашим маргалусом, когда нам было необходимо.
   – Тогда что же ты можешь сделать?
   – Если ты достаточно сильна, я помогу тебе.
   – Я сильная, Ортнар. Теперь объясни мне, что это за помощь, которой необходима моя сила?
   – Ты знаешь, как сделать смертоносную палку, чтобы убить мургу. Я видел, как ты с ней управлялась, когда мы нападали на мургу. Я отдам тебе свою смертоносную палку. Я расскажу тебе, как добраться до города мургу. Это очень просто после того, как ты достигнешь океанского побережья. Когда ты выйдешь к побережью, ты должна решить, как тебе поступить потом. Ты можешь остаться там и ждать Керрика. Или можешь пойти дальше, к нему.
   Армун улыбнулась – а потом громко рассмеялась:
   – Ты посылаешь меня одну в земли, где живут мургу! Это замечательное предложение – по крайней мере лучшее из всех, что я получила. Да, я достаточно сильна, чтобы сделать это, храбрый Ортнар, и я уверена, что ты тоже очень смелый, чтобы нарушить запрет Херилака, потому что наверняка он прознает о том, что случилось.
   – Я сам ему расскажу, – сказал Ортнар с какой-то хмурой решительностью.
   Армун ушла, но потом вернулась, когда стемнело, чтобы встретиться с ним и получить хесотсан и все стрелы, сделанные им этой зимой.
   Палатка Армун стояла в стороне от других палаток. Лишь по тому, что Армун не было видно, вход в палатку был плотно закрыт и оттуда не доносилось никаких звуков в течении двух дней, все поняли, что она оттуда ушла.
   Несколько дней спустя охотники, которых Херилак отправил на ее поиски, вернулись с пустыми руками. Она очень хорошо ориентировалась в лесу, она не оставила никаких следов, совершенно никаких.

Глава 5

   – У меня для вас есть кое-что, представляющее огромный интерес, – сказал Керрик.
   Двое йилан выразили неудержимое желание получить новую информацию, не произнося при этом ни звука, так как в это время они жевали сырое мясо, принесенное Керриком.
   – Но чтобы это увидеть, всем придется выйти из ханале.
   – Здесь безопасно и тепло, а там веет холодом смерти, – сказал Имехей, в то же время содрогаясь при мысли об этом. Он посмотрел на пустой лист и выразил слабое желание поесть еще что-нибудь, но Керрик сделал вид, что не заметил. Оба самца любили плотно поесть и имели склонность к полноте.
   – Снаружи не стоит ничего бояться, я могу уверить вас в этом. Идите за мной и держитесь вместе.
   Они шли за ним, почти наступая ему на ноги, испуганно озираясь кругом. Одновременно они испытывали страх и горе при виде сожженного города, но больший страх они испытывали при виде охотников, мимо которых они проходили, а также их пугало чувство одиночества в этом опустошенном городе. Только когда они оказались внутри макета, они почувствовали себя немного спокойнее.
   Модель города Альпесака – в последнее время Керрик всегда думал о нем, хотя вслух он называл его, как и все остальные. Дейфобен, – представляла собой чисто физическое построение. В нем четко были размечены леса и поля, но не было ни малейшего намека на то, что в них находилось. Почти все эти леса и поля Керрик хорошо знал, по крайней мере, близлежащие, еще с тех времен, когда жил в этом городе.
   Пока саску исследовали их и удивлялись всяким диковинкам, Керрику хотелось увидеть те части города, которые выросли после того, как он покинул Альпесак. Он указал на цепь каналов и болот:
   – Мы идем сюда. Это недалеко, прогулка пойдет вам на пользу.
   Оба самца по мере продвижения избавлялись от страха, упиваясь непривычной свободой, осматривая части города, о существовании которых они даже не подозревали. Их взору открывались поля с пасущимися на них животными, болота, джунгли, стоящие стеной, с большими качественно разнообразными животными, выведенными здесь и завезенными сюда из других мест.
   В полдень они пришли к болоту, окруженному дамбой, весьма заинтересовавшей Керрика. У основания стены дамбы была проторена дорожка, которая потом поднималась вверх по наклонной стене дамбы к разровненной площадке наверху. Отсюда они могли смотреть вниз на болото, заросшее тростником, за которым начиналось маленькое озеро. Какие-то существа передвигались среди тростников, но Керрик и оба самца не могли понять, что это за животные.
   – Пустой интерес, скука наблюдения, – просигнализировал Имехей.
   – Удовольствие общения, тепло солнца, – сказал Надаске, всегда более способный из этой пары. Керрик не обратил внимания на их разговор, казалось, что они этим занимались большую часть времени, в отличие от самок йилан, которые разговаривали лишь в тех случаях, когда они хотели сказать что-то очень важное. Однако Имехей был прав – здесь было мало интересного. Он повернулся и хотел уйти, как вдруг Надаске позвал их и указал вниз на тростники.
   – Движение интереса, там кто-то есть.
   Они увидели, как одна из рептилий осторожно появилась у края болота. Она извивалась, как змея, глядела на них крошечными глазками. Потом появилась другая, затем еще одна. Отражения предметов на воде, по-видимому, привлекали их внимание.
   Керрик внимательно посмотрел и увидел белые кости по краю болота. Возможно, в этом месте рептилий кормили. Но все же он не мог определить их вид. Он отбил пяткой камень и бросил его в грязную жижу на краю болота. Сразу возникло плавное движение, животное, которое было ближе всех, проскользнуло, чтобы узнать, что это за предмет, но потом вернулось назад под укрытием тростников. У них были извилистые зеленые тела, почти как у змей, но они отличались маленькими ножками и крохотными, как будто обрубленными головами. Он был уверен, что раньше их не видел, однако они имели какое-то странное сходство с другими животными.
   – Вы знаете их? – спросил он.
   – Покрытые слизью, ползающие.
   – Непригодные для еды.
   От самцов толку никакого не было. Керрик уже собрался уходить, но обернулся, чтобы еще раз взглянуть. И он узнал – несомненно, он знал, кто они такие.
   – Возвращаемся, – приказал он, направляясь вниз по склону.
   После того как он отвел самцов в ханале, он нашел остальных. Саноне был на месте, и Керрик поспешил к нему, принимая приветствия мандукто.
   – Нам необходимо сейчас же достать мяса, мы больше не можем допустить каких-либо смертей. А они на протяжении многих дней сидели без еды.
   – Я бы помог тебе, Керрик, если бы ты сказал мне, о чем идет речь.
   – В спешке мне трудно объяснить, что я имею в виду. Я нашел небольшой загон, маленькое болото, в котором водятся мургу. Нам надо подкормить их и понаблюдать за ними поближе, но мне кажется, что я уже знаю, кто они такие, форма, размер, все совпадает. Хесотсан. Недоразвившееся огнестрельное оружие. По-нашему – смертоносные палки.
   Саноне в смущении тряхнул головой.
   – Так же, как и все остальное, увиденное мною в Дейфобене, то, о чем ты сейчас говоришь, выше моего понимания.
   – Ты сможешь это понять, мургу не делают вещи подобно тому, как мы делаем луки или инструменты для шитья одежды. Они для своих нужд выращивают животных. Смертоносные палочки живые, и ты это должен понять, как только покормишь их сам. Но когда они еще молодые, то они такие, какими я их видел сегодня, маленькие существа в болоте. Когда они подрастут, то превратятся в смертоносные палки, которыми мы пользуемся.
   Теперь Саноне все понял и от удовольствия ударил кулаком о кулак.
   – Не по годам мудрый Керрик, ты будешь нашим спасением. Животные, о которых ты говоришь, будут накормлены, они вырастут, и у нас будет все оружие, какое нам понадобится, чтобы жить в этом мире, населенном мургу. А теперь мы отнесем им еды и понаблюдаем за ними.
   Когда все рептилии на болоте выползли и стали хватать куски мяса – сомнений не стало, они были молодыми хесотсанами, недоразвившимися смертоносными палками. Теперь Керрик чувствовал, что этот город, который обеспечивал их врагов всем необходимым, в свою очередь, обеспечит и их. Саноне согласился с ним, и с каждым новым открытием, которое они после этого делали, будущее вырисовывалось перед ним более ясно.
   Охотники нашли укрытие от дождя в одном из обгоревших строений. Через некоторое время дожди закончились, хотя ночи оставались холодными. Саноне большую часть времени проводил в глубоком раздумье и часто ходил изучать модель города, а также и большую часть суши, простиравшуюся от западного побережья океана. Обычно он делал какие-нибудь умозаключения, после чего долго совещался с другими священниками. Когда они приходили к соглашению, то посылали за Керриком.
   – Принято решение, – говорил Саноне. – Мы усердно потрудились, чтобы понять путь Кадайра, и наконец все стало ясно. Мы понимаем теперь, что когда Кадайр взял форму мастодона и очертил по ней мир, когда он ступил тяжело на землю и оставил глубокий след в твердой скале, он проложил тропу, по которой мы могли бы следовать, обладая при этом мудростью. Мы его дети, и мы учимся, как проследовать по его пути. Он привел к нам тебя, а ты привел мастодона, чтобы напомнить нам, откуда мы пришли сюда и куда нам предназначено идти. Карогнис послал мургу, чтобы уничтожить нас, но Кадайр затем послал мастодона, чтобы провести нас через заснеженные горы к этому месту, чтобы отомстить им. И они уничтожены, а это место сожжено. Но сожжено только лишь зло, а то, что осталось, по его замыслу сохранилось, чтобы принести нам пользу. Теперь я знаю, что наша долина была лишь временным пристанищем на пути, пока мы ждали, чтобы Кадайр проложил свою тропу для нас. Будущее покоится здесь. Мы встретим этот вечер и выпьем порро, и Кадайр сойдет к нам. Потом на рассвете первые охотники найдут дорогу, которая ведет отсюда из Дейфобена вдоль океана к западу, дорогу, которая идет к югу от заснеженных гор, дорогу, по которой шли мургу, когда нападали на нас. Как только эта дорога будет известна, наши люди придут сюда, и это место будет нашим домом.
   Керрик в этот вечер вместе с другими выпил забродившее порро и снова ощутил, как им овладели какие-то странные силы, и почувствовал, что мандукты, которые стремились к возрождению города, были достаточно сильными, и то, что они делали, было правильным. Он хотел им сказать об этом, и в конце концов так и сделал, встал пошатываясь, голос его повысился до хриплого крика.
   – Этот город вновь возродится, и вы будете здесь, и я буду здесь. Я буду и тану и йиланом, и город будет таким же.
   Мандукты одобрили его слова и его манеру двигаться и говорить, хотя, конечно, они ничего не понимали, так как он говорил на йиланском языке. Но чужой язык делал его речь более выразительной.
   Утром следующего дня Керрик встал поздно, в голове сильно стучало, когда он двигался. Поэтому он глаз не открывал – и впервые за все время с тех пор, как охотники ушли на север без него, подумал об Армун. Он должен привезти сюда ее, чтобы она жила здесь вместе с ним. Но год уже приближался к концу – и если бы он сейчас отправился в путь, то застал бы самое худшее время зимы до того, как он доберется до лагеря. Он не хотел идти по снегу, здесь, в тепле, было лучше. И Армун не могла идти в такой холод. А ребенок, он совсем забыл про ребенка, он должен оставаться в безопасности внутри палатки, пока зима не закончится. Поэтому сейчас невозможно было что-то предпринять.
   Когда дни начнут уменьшаться, он найдет выход. А сейчас ему требовалось немного холодной воды, чтобы вылить на голову.
   Армун разработала свой побег до мельчайших деталей. Она знала, что Херилак пошлет за ней быстрых охотников, и она знала, что от них никуда не уйти. Вот почему она решила перехитрить их: исчезнуть так, чтобы они не смогли догадаться. Никто не обращал внимания на то, что она куда-то уходила, а потом возвращалась; поэтому ей была предоставлена возможность с помощью Харла понемногу выносить из лагеря все, что ей было необходимо. Когда все было готово и были сделаны по плану необходимые приготовления, пришло время уходить. С наступлением сумерек она плотно закрыла вход в палатку оленьими шкурами, развела огонь и увидела, что они остались в совершенно пустой палатке.
   Когда на горизонте засияла утренняя звезда, она встала, взяла еще спящего ребенка, Харлу дала нести меха и вывела их из палатки. При свете звезд они тихо прошли мимо черных палаток спящих саммадов, расположенных на хорошо протоптанных тропах мимо темных теней, падавших от пасущихся мастодонов, к скалистым горам, которые протянулись к северу. Все необходимое было спрятано там, в ледяной расселине, под отвесной скалой.
   И там они оставались три дня и три ночи. Там было сушеное мясо и эккотаз, закупоренные пузыри с мясом мургу, а также вода, которую можно было набирать из ручья, протекавшего поблизости.
   Днем, надежно спрятавшись, она нарезала длинные шесты и делала из них сани, чтобы на них погрузить все их запасы. На четвертый день они опять встали до рассвета. Арнхвит радостно кричал, когда его усаживали в сани. Харл взял лук и стрелы. Армун впряглась в сани, и они отправились в долгий путь. Они пробирались через лес на юг, обходя стороной лагерь, и наконец к полудню пересекли тропу, которую проложили саммады, когда они возвращались на север, в свой лагерь. В колеях выросла молодая травка, но она не могла скрыть следов, оставленных санями и мастодонами. Харл шел впереди в поисках оленя, в то время как Армун тащила сани. Убаюканный однообразной ездой, ребенок заснул.
   Когда стемнело, они сделали привал, но поели лишь холодной еды, потому что Армун не рискнула разводить костер, и легли спать, укутавшись в меховые шкуры.
   Это было нелегким делом, но она никогда не думала, что это будет легко сделать. Если бы тропа не была настолько проторенной, ей никогда бы не удалось преодолеть этот путь.
   За несколько дней, пока дорога шла в гору, она преодолела только небольшую часть пути, несмотря на ее неимоверные усилия, по сравнению с тем, сколько удавалось проходить за день саммадам. Но она старалась не расстраиваться и не давала усталости овладеть ею и помешать ее планам.
   Каждый вечер Харл собирал дрова, и они разжигали костер, разогревали еду. Она играла с ребенком я рассказывала ему разные истории, которые Харл слушал очень внимательно. Дети совсем не боялись темноты, начинающейся там, куда не падал свет от костра, и, казалось, она не имела границ. Армун и себе не разрешала испытывать страх перед темнотой. Огонь горел всю ночь, и она спала с копьем в руке.
   Потом было много солнечных дней, а после пошел сильный летний дождь. Это продолжалось долго, пока не стало невозможно идти по тропе, таща за собой сани. В конце концов, она соорудила из веток с большими листьями укрытие, и они забрались туда. Ей надо было отдохнуть, но жалко было терять время.
   Лето, как всегда, было очень коротким. Харл каждый день ходил на охоту – и однажды вечером вернулся с кроликом. Она сняла с кролика шкуру и сразу же приготовила его, свежее мясо было очень вкусным.
   Дождь постепенно прекратился, земля достаточно подсохла, чтобы им можно было снова отправиться в путь. Но следующей ночью на рассвете ударил мороз, утром вся трава была покрыта инеем. Приближалась зима. Взвесив все эти обстоятельства, она поняла к своему величайшему огорчению, что не сможет преодолеть часть пути, которая шла к югу вдоль побережья, до наступления зимы. Когда она начала укладывать вещи в сани, то увидела, что ее ждала еще одна неприятность. Смертоносная палочка погибла, крошечный рот был широко открыт – она была убита морозом. Это было южное существо, и оно не могло жить в холоде. Это предвещало не очень хорошее будущее.
   В ту ночь, когда мальчики уже спали глубоким сном, она долго не могла заснуть, укутывалась в меховые шкуры и долго смотрела на мерцающие звезды. Взошла луна, и звезды расположились над ней в виде огромной чаши, Река Духов протянулась от горизонта к горизонту, через все небо. Каждая звезда была душой умершего охотника, видневшаяся оттуда в ореоле холодного света. Однако никто из них не мог ей сейчас помочь. Может быть, она поступила глупо, решившись на это отчаянное путешествие, рискуя не только своей собственной жизнью, но и жизнью двоих детей. Возможно, но спрашивать с себя об этом было уже поздно. Дело сделано. Она здесь.
   Теперь надо было решить, что делать дальше. Был ли у нее выбор? Ортнар сказал ей, что она может подождать Керрика на берегу, но он говорил чушь, потому что искал для себя предлог, чтобы не ходить с ней. У нее не было ни запасов, ни палатки, ничего для того, чтобы просидеть всю зиму в бухте на побережье. Поэтому надо было выбирать: разбить лагерь и замерзнуть от холода или отправиться на юг и тоже замерзнуть.
   Конечно, зима продвигалась на юг быстрее, чем она сама, и у нее было мало шансов обогнать ее. Впервые за все время с тех пор, как она покинула лагерь, у нее на глазах выступили слезы, она рассердилась на себя за слабость, смахнула слезы, повернулась на другой бок и заснула, так как на следующий день ей понадобится много сил.
   Следующей ночью выпал первый снег, утром она стряхнула его со шкур, свернула их и упаковала. В тот вечер, когда они ужинали, она заметила, что Харл смотрит на нее через костер.
   – Ешь, – сказала она. – Мне тоже не очень нравится мясо мургу, но оно дает нам силы.
   – Дело не в мясе, – сказал он, – а в снеге. Когда мы придем к этому месту, о котором ты говорила, где нас ждет Керрик?
   – Я бы сама хотела это знать…
   Она перегнулась через костер и пригладила его красивые светлые волосы, заметив у него круги под глазами. Ему было одиннадцать лет, он был сильным мальчиком, но они слишком долго шли.
   – Поспи, утром нам надо быть бодрыми.
   В ту ночь снег не выпал, но тот, который выпал накануне, теперь покрывал землю и таять не собирался. День был ясный, хотя солнце грело не очень тепло. Тропа шла вдоль реки. Армун была уверена, что это место ей знакомо. Саммады здесь раньше стояли лагерем, недалеко от океана. Ей даже показалось, что она чувствует соль в воздухе и уверенно пошла дальше, ветер дул ей в лицо.
   Да, это то место. Белые ледяные глыбы выкатывались из реки на песок, дальше начинался отвесный берег.
   Она, опустив голову, тащила с неимоверным усилием за собой сани, продвигаясь вперед по тропе. Она остановилась внезапно, услышав предупреждающий крик Харла.
   Впереди, у основания утеса, была палатка, а перед ней стоял охотник, одетый в меховые шкуры. Он стоял неподвижно, по-видимому, напуганный ее неожиданным появлением. Она собралась уже окликнуть его, но слова застряли в горле.
   Он был не тану, он был не так одет. И его лицо… Оно было покрыто волосами. Не борода, которая покрывает лишь нижнюю часть лица, а все лицо было покрыто густыми мягкими волосами.

Глава 6

   Успосмеликфариги икемеспейилане.
   Успосмеликйилане икемеспенейил. Элейнси топаа абалессо.
   Фарги ложится спать и однажды утром просыпается йиланом.
   Начиная с яйца времени, йилан, который ложится спать, всегда просыпается йиланом.

   Вайнти с огромным интересом смотрела на оживление в порту. До сих пор Икхалменетс для нее был только названием, окруженный морем Икхалменетс – так его всегда называли, и теперь она могла понять, почему Икхалменетс вырос в естественной гавани – это одно из условий существования города. Все остальные из этой группы островов были скалами, не имеющими никаких признаков жизни. Но этот был совсем иным. Город расположился на побережье у подножия высокой горы, которая задерживала все влажные ветры с моря, охлаждала их, превращая в облака, затем они поднимались вверх, набирали влагу и затем, отяжелевшие, освобождались от нее в виде снега и дождя. Снег покрывал вершины гор так, как будто на них были надеты белые наконечники, в то время как дождевые потоки сбегали по склонам гор вниз, по тоннелям направлялись в город.
   Но вся жизнь в Икхалменетсе большей частью проходила на море, а не на земле. Урукето причалил к берегу, смешиваясь с более мелкими рыболовными суденышками, нагруженными с верхом богатым уловом. Эрефнаис отдала приказание, чтобы урукето направили через тростниковые заросли, на стоянку в доке. Вайнти стояла в стороне, в то время как все члены экипажа спускались с плавника вниз, чтобы обеспечить безопасность урукето.
   – Всем оставаться на борту, – приказала Эрефнаис, когда она собралась уйти.
   Вайнти слушала, потом произнесла, стараясь не показывать антипатии:
   – Твое приказание и ко мне относится, командир?
   Эрефнаис была неподвижна, в этот момент она думала, но потом заговорила:
   – Я не хочу, чтобы обо всем, что произошло в Альпесаке, узнали в этом городе. Сначала я переговорю с эйстаа и дождусь ее распоряжений. Но ты – я не могу отдавать тебе команды, Вайнти. Я только могу тебя просить…
   – Необходимость просить – это излишне близко к оскорблению, командир.
   – У меня и в мыслях такого никогда не было.
   – Я понимаю, поэтому это не воспринято мною как оскорбление. Вайнти не сплетничает в амбеседе.
   В этот момент позади них послышалось тяжелое дыхание, потому что Акотолп пыталась взгромоздить свое грузное тело на верх плавника, прилагая еще больше усилий, чтобы туда же за собой затащить протестующего Эсетту. Она выразила просьбу Эрефнаис:
   – Мне нужно освободиться от груза, которым является этот самец. Я невольно подслушала ваш разговор, поэтому примите мои уверения, что, выполняя эту работу, в городе никто не услышит от меня о разрушении Альпесака.
   – Моя обязанность – помочь тебе в этом, – сказала Вайнти.
   – Самец проследует к ханале между нами. Это вызовет минимум внимания среди фарги.
   – Я в долгу у Вайнти, – сказала Акотолп с удовольствием и благодарностью.
   – Одиночный самец – это редкое зрелище. Я не хочу вызывать ненужных эмоций.
   Эрефнаис повернулась спиной, размышляя обо всем этом. Скоро об этой истории все узнают, но не от Вайнти или от ученой. Члены ее экипажа не упустят возможности посплетничать. До того, как это случится, она должна отыскать Ланефенуу, эйстаа Икхалменетса, чтобы ей доложить обо всем, что ей известно и что она видела. Это бремя предназначено для эйстаа, а не для нее, и она желает во что бы то ни стало освободиться от него.
   Пока Акотолп медленно и неуклюже спускалась вниз, Вайнти ждала на измочаленном деревянном настиле причала, ее ноздри были широко раскрыты навстречу запахам, доносившимся из города, почти совсем забытым после стольких дней морского путешествия. Острый запах рыбы, теплое дыхание фарги, гнилостный запах земли – это по всему побережью в своем буйном цветении раскинулся растущий город. Неожиданное удовольствие, появившееся от сознания того, что она стоит на земле, разлилось по всему ее телу.
   – Правильно ощущаешь, Вайнти, я разделяю твои чувства, – сказала Акотолп, когда подошла к ней.
   Эсетта, крепко привязанный к запястью, с большим интересом разглядывал город – хотя от внезапного испуга он отпрянул в сторону, когда Вайнти взяла его за другую руку. Вайнти почувствовала удовольствие от такой реакции и еще сильнее, насколько могла, сжала большие пальцы. Таким образом они все вместе проследовали к главной улице, ведущей в Икхалменетс. Фарги оборачивались, чтобы посмотреть на них широко раскрытыми от любопытства глазами, и вскоре объединились все вместе и образовали что-то наподобие поезда, следовавшего позади. Вайнти изучала всех, кто за ними следовал, развернув один глаз назад, просигнализировала к вниманию.
   – Те из вас, кто в совершенстве владеет языком и знает хорошо город, идите впереди.
   Среди молодых большеротых фарги началась возня, они пытались спрятаться, чтобы не попасться на глаза. Более взрослые фарги оттеснили их.
   – Я, самый низший, обращаюсь к ее высочеству, которая ведет за собой самца. Я кое-что знаю и хочу вам помочь.
   – Ты знаешь, где находится ханале?
   – Местонахождение мне известно.
   – Так веди нас.
   Фарги, надутая от важности, проковыляла вперед, и процессия двинулась дальше по улице. Сверху свисали огромные ветви, защищающие от солнца, хотя при холодном северном ветре солнца очень не хватало. Они прошли вдоль солнечной полосы по одной стороне к огромному сооружению с опечатанной дверью. Две фарги, держа сушеные хесотсаны как символ их статуса, стояли перед ней.
   – Я требую хранительницу берега, которая в курсе всех здешних дел, – отдала распоряжение Вайнти.
   Охранники стояли, сгорбившись от смущения, пока Вайнти не разъяснила свою команду.
   – Этот должен уйти, этот должен остаться на страже.
   Хранитель берега продемонстрировала полное неведение о прибывших и полную готовность подчиняться, когда появилась и увидела, что они ждут ее.
   Вайнти, каждое движение тела которой требовало послушания и уважения, обратилась к ней:
   – Вот новый самец под вашу надёжную защиту. Мы приведем его для вас к самому входу.
   Стоило им войти внутрь помещения, закрыв плотно за собой дверь, как их не стало слышно снаружи.
   – Вот что должно быть сделано, – сказала Вайнти?
   – Это Эсетта и он только что пересек океан из далекого города. Он устал, ему нужен отдых. Ему нужно длительное уединение, пока эйстаа не даст новых указаний. Ты должна приносить ему еду, а он должен разговаривать только с тобой. Если тебя спросят, кто отдал эти указания, ты должна сказать, что это сделала Вайнти. Ты понимаешь?
   – Великая Вайнти пересекла океан, чтобы стать эйстаа в далеком городе, – сказала Акотолп с гордостью, говоря о прошлом с таким видом, что слушатель мог бы это посчитать за действительность. Вайнти очень ценила такую искусную помощь.
   – Как Вайнти приказала, так и будет, – сказала эсекасак, подавая сигнал просьбы, чтобы получить разрешение уйти; она взяла с собой Эсетту, Как только получила его в свое распоряжение.
   Эсетта знал все намного лучше, чем хотел выразить жестами, – весь страх и горечь, и ненависть недавних событий, которые он пережил. Но вместо этого он оглядел кругом теплые безопасные стены ханале и дал волю эмоциям, которые показывали Удовольствие – По – Случаю – Прибытия, что было, конечно, достаточно достоверно.
   Снаружи все еще стояла небольшая толпа фарги, но их вниманию не представилось ничего нового. Старшая из них, которая привела их сюда, стояла с другой стороны, выказывая уважение и послушание, когда Вайнти посмотрела в ее сторону. Вайнти помахала ей.
   – Твое имя?
   – Меликеле. Может ли низшая по званию узнать имя той, с которой говорит?
   – Это Вайнти, – сказала Акотолп, будучи уверенной в том, что все проявления наивысшего уважения ассоциируются с именем.
   – Ты не желаешь последовать за мной, Меликеле? – спросила Вайнти.
   – Куда угодно, я, фарги, в твоем распоряжении.
   – Сначала к месту, где можно поесть. Потом я продолжу осмотр города.
   Акотолп и раньше знала о присущем Вайнти лидерстве, но снова с уважением отметила это. В этом городе, расположенном на скале среди моря, где она еще никогда не ступала, она вызывает у всех беспрекословное постоянное послушание. Она говорила о еде, прекрасная идея. Акотолп защелкнула плотно челюсти при этой мысли.
   Меликеле вела всех вниз по склону холма к берегу и вдоль берега к закрытому месту недалеко от пляжа. Так как время для принятия пищи не наступило, то там, под полупрозрачным покрытием, было совсем пусто. Вдоль стены тянулись резервуары с едой, и дежурная фарги вытаскивала из них огромную рыбину, разрезая ее острыми ножами на тонкие ломтики, очищая их от кишок и промывая, и затем опуская эти ломтики мяса в раствор энзимов.
   – Лишнее, – произнесла Акотолп. – Такая обработка подходит для столетней палочки ненитеска, а не для рыбы. Дайте мне посмотреть, что там, в резервуарах, Мелакя крустацея восхитительна, когда свежая, – смотри!
   Она захватила одну из них большими пальцами, ловко оторвала ей голову и конечности, привычным движением вынула мясо из раковины, сунула его себе в рот и стала с наслаждением жевать. Вайнти мало придавала значения пище, которую она ела, и, в отличие от Акотолп, взяла ломтик рыбы на листе. Меликеле сделала то же, как только Вайнти вернулась.
   Акотолп от счастья что-то бормотала самой себе, в то время как гора шелухи и отбросов росла у ее ног. Излучая удовольствие от еды, она не обращала внимания ни на фарги, суетящихся вокруг нее, ни на йилану, которая появилась из прилегающего помещения. Та взглянула на нее, затем посмотрела еще пристальнее и в конце концов подошла к ней.
   – Прохождение времени – конец разделения, – возбужденно сказала вошедшая. – Ты – Акотолп, ты должна быть Акотолп, существует только одна Акотолп.
   Акотолп смотрела в изумлении, кусочек белого мяса так и остался у нее во рту, мембрана на ее глазах заискрилась удивлением.
   – Голос – знакомый, лицо – знакомое, неужели это ты, немного похудевшая Укхереб?
   – Как всегда, толстая, сколько лет прошло.
   Вайнти с интересом наблюдала, как Акотолп и только что вошедшая сплели большие пальцы в дружеском пожатии двух эфенселе, хотя этот жест слегка был видоизменен, что некоторым образом лишало его чего-то родственного.
   – Вайнти, это Укхереб. Хотя мы с ней не из одного эфенбуру, мы близки друг другу как эфенселе. Мы выросли вместе, учились у древней Амбаласи. Она была так стара, как само яйцо времени, она знала все.
   – Приветствую тебя, Вайнти, добро пожаловать в морской город Икхалменетс. Друг другу желанен вдвойне. А теперь прочь отсюда в мое жилище, где уютно и где одно удовольствие поесть.
   Они прошли через примыкающую лабораторию; Акотолп очень заинтересовало все оборудование; потом они оказались в очень комфортабельном помещении за лабораторией. Здесь были мягкие сиденья, где можно было посидеть и даже полежать, декоративные занавеси снимали усталость с глаз. Вайнти как раз это и сделала: села, откинувшись назад, слушая разговор двух ученых. Она была терпелива и ждала, пока они не обсудили своих старых друзей и новые открытия, пока Укхереб не задала вопрос, попав в самую точку.
   – Я слышала, что вы были в Альпесаке, когда многие из старых домов перебрались туда. Я читала о некоторых исследованиях, которые были там сделаны, о множестве открытий – какую, должно быть, радость при этом испытывали. Но теперь вы здесь, в Икхалменетсе. Зачем вам понадобилось добираться к нашим островам, если у ваших ног лежал целый континент открытий?
   Акотолп не ответила, но вместо этого повернулась к Вайнти за помощью; Вайнти молча сделала жест понимания и желания помочь до того, как Акотолп попросила об этом.
   – Произошло то, о чем невозможно даже говорить, Укхереб, и Акотолп не решается тебе сказать об этом. Я хочу ответить на этот вопрос, если ты позволишь, так как я была частью того, что произошло. Вот что случилось…
   Вайнти говорила обо всем, как это было на самом деле, ничего не выбирая и ни о чем не умалчивая, она рассказала ученой, к ее возрастающему ужасу, о разрушении далекого Альпесака. Когда она закончила свой рассказ, Укхереб издала крик боли, в тот же момент детским жестом прикрыла глаза рукой, чтобы ничего этого не видеть.
   – Я даже не могу себе всего этого представить, о чем ты рассказала мне и какой невероятной силой надо обладать, чтобы все это пережить. Что же можно сделать?
   Она медленно раскачивалась из стороны в сторону, и снова последовал тот же детский жест, на этот раз не выражающий никакой мысли, как будто все мысли были вымыты сильными течениями воды.
   – Ваша эйстаа, наверное, уже знает об этих трагических событиях, существующих вне всякого понимания. Если ей уже сообщили об этом, то я должна буду с ней поговорить. Но ты, Укхереб, ты не должна волноваться из-за событий, которые уже произошли. Мы поговорим о другом, о предметах красоты, обсуждение которых уменьшит твою боль. Например, о горе, которая возвышается над этим островом, черная скала, самый пик которой покрыт снегом. Очень привлекательно. Снег всегда покрывает верхушку?
   Укхереб выразила испуг:
   – Неизвестно, что было в прошлом, а теперь снег на вершинах совсем не тает. Зимы у нас холодные и ветреные, лето – очень короткое. Вот почему я выразила двойную боль, узнав о разрушении в далеком Гендаши. Мы надеялись, что там можем спастись. Города умерли, а в Икхалменетсе становится все холоднее. Теперь там, где была надежда, поселился страх.
   – Надежда не может быть разрушена – будущее будет светлым! – Вайнти произнесла это с таким энтузиазмом и с такой верой в счастье, что обе – Акотолп и Укхереб – сразу были согреты силой ее духа.
   Конечно, она была счастлива. Смутные идеи превратились в хорошие планы. Детали вскоре прояснятся, и ей станет известно, что делать дальше.
   Совсем не так дело обстояло с Энге. Так как она была Дочерью Жизни, то смерть, казалось, слишком часто была к ней близка.
   Они покинули урукето на рассвете, их никто не видел, когда они спускались с плавника и легко соскользнули в воду со спины урукето. Но море было бурное, волны обрушивались на них и катились через их головы. Это было длительное и изнуряющее плавание к берегу.
   Урукето остался позади и скрылся в утреннем тумане, и они оказались одни. Сначала они перекликались между собой, но это только сначала. А потом им понадобилась вся их сила, чтобы достичь манящих прибрежных песков. Энге, которая очень переживала за своих подруг, еле пробралась к берегу сквозь волнорезы, а потом нашла в себе силы, чтобы вернуться назад в волны и вытащить остальных, одну за другой, из воды, пока все не оказались на берегу, вытянувшись на песке под теплым солнцем.
   Все, кроме одной. Энге безнадежно шлепала по воде вдоль берега, сначала в одну сторону, потом – в другую, в поисках той, которой уже не суждено было приплыть к берегу. Добрая Акел, сильная Акел, ее поглотил океан. К Энге подошли остальные и увели ее от берега, с нежностью дотрагиваясь до нее, выражая тем самым понимание и вынуждая ее отдохнуть. Но бесполезно. Море было пустынно, Акел исчезла навсегда.
   Энге наконец нашла в себе силы, чтобы присесть, затем встать, усталыми движениями стряхнула с себя песок. К ее ногам с шумом подкатывали волны, превращаясь в пену, то там, то здесь выглядывали головы молодых эфенселе, которые с любопытством смотрели на нее и тут же от страха прятались, когда она двигалась. Даже этот восхитительный вид не смог проникнуть через тьму ее отчаяния. Однако он отвлек ее, вернул ее к действительности, заставил вспомнить о других, чья судьба зависела от нее: сейчас она была обязана позаботиться о живых, а не о мертвых. Она окинула взглядом весь песчаный берег до самого Йебейска на океанском побережье.
   – Вы должны идти в город, – сказала она. – Вы должны смешаться с фарги и потеряться среди них. Вам следует действовать с большой осторожностью и всегда помнить об ужасных уроках, полученных в мертвом Гендаши. Многие наши сестры навсегда остались там, но их смерть все же несет некий смысл, если мы хорошо усвоили эти уроки. Усвоили то, как Угуненапса учила нас видеть правду, говорить о ней. Некоторые были слабы и не поняли. Но теперь мы видим, что Угуненапса говорила чистую правду. У нас есть знания – но что нам с ними делать?
   – Поделись ими с другими! – сказала Эфен с радостью, думая о завтрашнем дне. – Вот наша миссия, и она никогда не потерпит неудачи!
   – Мы не должны об этом забывать. Но мне надо все хорошо обдумать, чтобы знать, как лучше выполнить эту миссию. Я найду место для отдыха – и тогда подумаю. Там я буду ждать вашего возвращения.
   Спокойными движениями, выражающими согласие и терпение, они слегка прикоснулись к большим пальцам. Затем повернула и во главе с Энге двинулась в сторону города.

Глава 7

   Хоатил хам типа груниан, сасси периа талом скермом маллив.
   Нищету может пережить каждый, хорошие времена – немногие.
(Марбакская поговорка)

   В Дейфобене предстояло сделать очень много. Что касается Керрика, то ему, по всей видимости, следовало сделать больше, чем требовалось, когда город именовался Альпесак и когда эйстаа там была Вайнти. Керрик вспоминал далекие беззаботные, наполненные духотой дни и жалел о том, что очень многого не наблюдал, не замечал, не изучал того, как надо было управлять таким огромным городом.
   Хотя сейчас он сидел на тропе эйстаа перед стеной амбеседа, куда сразу же начинают падать солнечные лучи, как только восходит солнце; он никогда бы не смог так управлять с этого места, как это делала она. Там, где у нее были бесчисленные помощники, ученые, фарги, – там он хотел видеть глупых примитивных саску. Если задание будет несложным, да еще повторить его несколько раз, если еще обучить, то тогда это задание будет сделано. Но никогда никому из них не удастся познать всю эту сложную схему внутренней жизни города, которая создавала единый комплексный союз. Он сам об этом очень мало знал, но по крайней мере он был уверен, что это было именно так. Каждое звено этой цепи каким-то образом зависело от всех других звеньев. А теперь город был смертельно ранен.
   Было предусмотрено, что большая часть города могла восстанавливаться в результате самоизлечения – но не всегда это удавалось. Огромный участок растительности вдоль побережья, не тронутый огнем, просто порыжел и умер. Деревья, виноградные лозы, подлесок, стены и окна, склады и жилые помещения. Все умерло. И не было – абсолютно никакой возможности для Керрика как-то восстановить это.
   Все, что можно было бы сделать, – это позаботиться о животных или о большей их части, по крайней мере. Гигантский ненитеск и онетсенсаст, обитающие на внешних полях, не нуждались в особом внимании, потому что они могли находить корм в обычных естественных болотах и джунглях. Олень и гигантский олень совершенно спокойно щипали траву, как это делали многие животные, употреблявшие в пищу мясо мургу. Других животных надо было кормить фруктами, и с ними не возникало никаких проблем. Но остальные были вне его понимания. И они умирали. Были и другие. Таракасты для верховой езды были норовистые, и к ним опасно было подходить. Йиланы ездили на них верхом, могли управлять ими, но Керрик этого делать не мог. Таракасты не щипали траву, они, по всей видимости, были плотоядными. Однако, когда им давали мясо, они кричали и втаптывали его в грязь. И умирали. То же самое происходило с оставшимися в живых уруктопами, которые жили на болотистых полях за пределами города. Эти восьминогие существа использовались для транспортировки грузов и перевозки фарги – по-видимому, другого применения для них не было. Они смотрели на него остекленевшими глазами, когда он приближался к ним, они не убегали от него и не нападали. Они отказывались от любой пищи, даже от воды, и в своем молчаливом беспомощном состоянии падали и исчезали один за другим.
   Наконец Керрик решил, что этот город уже принадлежит тану, а не йиланам. Они могли бы сохранить все, что им было по вкусу, а об остальном можно было не беспокоиться. Это решение немного облегчило всю работу, но все же каждый день по много раз от рассвета до заката им приходилось собираться, и эти собрания заканчивались далеко за полночь.
   Вот почему у него была причина позабыть, какое время года было на холодном севере, и потерять счет проходящим дням в этом жарком и почти не меняющемся круглый год климате. Ему было совершенно невдомек, что где-то там далеко прошла зима, наступила поздняя весна, и только тогда он подумал о саммадах, об Армун. Прибытие в лагерь первых женщин саску отвлекло его от ежедневных дел и забот, навеяло на него воспоминания и разбудило в нем некоторое чувство вины за свою забывчивость. В этом жарком климате очень легко было потерять счет времени.
   Керрик знал, что мандукто понимают многие, и поэтому он искал Саноне, чтобы тот помог ему.
   – Листья здесь никогда не опадают, – сказал Керрик, – и фрукты зреют круглый год. Очень трудно из-за этого понять, какое сейчас время года.
   Саноне сидел на солнце, скрестив ноги, впитывая в себя тепло.
   – Это правда, – сказал он. – Но есть и другие способы распознавать времена года. Можно наблюдать за луной, когда она прибывает и убывает, и вести счет происходящему. Ты слышал об этом?
   – Алладьекс говорит об этом; это все, что я знаю. Саноне всем своим видом выразил презрение и осуждение примитивному шаманству и разровнял перед собой песок. Указательным пальцем он начертил на песке лунный календарь.
   – Здесь и здесь две меняющихся луны. Конец лета, конец зимы. Здесь дни становятся длиннее, здесь ночи начинают становиться темнее. Я видел, как прошлой ночью луна всходила и она была новая, а это значит, что мы здесь вместе с ней передвигаемся по времени. – Он воткнул в землю ветку и сел на корточки, вполне довольный своей диаграммой.
   Керрик обнаружил свое полное непонимание.
   – Для тебя, мандукто саску, это значит многое. К сожалению, мудрый Саноне, я вижу только песок и ветку. Прочти это мне, я очень тебя прошу. Скажи мне там, на севере, растаял ли лед, распустились ли цветы?
   – Это было здесь, – сказал Саноне, передвигая ветку назад по кругу. – С тех пор луна была полной, потом опять полной.
   Когда Керрик узнал об этом, у него еще сильнее возросло чувство вины. И чем больше он думал об этом, тем больше он понимал, что лето только началось и сейчас было бы самое время отправиться в путь. А здесь оставалось столько дел, которые надо было выполнить в первую очередь. Но как-то ночью он во сне увидел Армун и языком коснулся ее растрескавшихся губ, и тут же проснулся, дрожа всем телом. И решил немедленно отправляться к ней, чтобы привезти ее сюда. Ее и, конечно, ребенка. Но перед ним стояли задачи, которые следовало решить, чтобы сделать Дейфобен населенным. Казалось, этому никогда не будет конца.
   Дни летели один за другим, переходя в очень длинные летом, пока, в конце концов, не наступила осень. Керрик разрывался надвое. Он злился сам на себя за то, что не мог найти время для того, чтобы уйти на север за Армун. С другой стороны, он испытывал чувство облегчения, что сейчас невозможно было это сделать, пойти и вернуться назад, до наступления зимы, когда выпадет снег. Теперь он все спланирует иначе, закончит всю работу к ранней весне, а Санодэ будет напоминать ему о проходящих днях. А потом он пойдет на север и приведет ее сюда. По крайней мере, они были в безопасности, она и ребенок, это чувство безопасности передавалось и ему, даже если он не увидит ее еще очень долго.

   Калалек не был напуган внезапным появлением тану. Он встречал их раньше, он знал, что теперь находится на территории, где они охотятся. Но он заметил, что женщина испугалась его.
   – Не бойся, белокурая, – позвал он и громко рассмеялся, чтобы подчеркнуть свое дружеское отношение к ней. Но это почти не подействовало, так как женщина отступила назад, она была все еще напугана и на всякий случай подняла копье. То же самое сделал ребенок, который был рядом с ней. Ребенок в санях громко заплакал.
   Калалек потупил глаза, огорченный тем, что он напугал людей, потом увидал свои руки, в них свой нож, с которого капала кровь убитого животного, лежащего у его ног. Он быстро бросил нож и спрятал руки за спину, стараясь как можно дружелюбнее улыбаться.
   – Что ты сказал? – крикнула Ангайоркак, его жена, отодвигая в сторону шкуры, занавешивающие вход в хижину. Она выбралась из хижины и замерла, когда увидела незнакомцев.
   – Посмотри, как сияют их волосы! Их кожа такая белая. Они тану? – спросила жена Калалека.
   – Да.
   – А где охотники?
   – Я не знаю, кроме них, я больше никого не видел.
   – Женщина, мальчик, младенец. Их охотник, возможно, умер, если они здесь одни, и они очень горюют о нем. Поговори с ними пусть они почувствуют себя как дома.
   Калалек тяжело вздохнул.
   – Я не владею их языком. Я знаю только, как будет на их языке «мясо», и «вода», и «до свидания».
   – Только не говори «до свидания». Предложи им воды, это всегда кстати.
   Первый страх покинул Армун, когда человек с волосатым лицом уронил нож и отступил назад. Он был парамутаном, если его дом был здесь, на побережье, он один из тех охотников, которые всегда живут с северной стороны моря. Она слышала о них, но никогда не видела до сих пор ни одного. Она медленно опустила свое копье, все еще крепко сжимая его в руке, когда из хижины появился еще один человек. Но это была женщина, а не еще один охотник, и Армун почувствовала огромное облегчение. Они разговаривали между собой на непонятном языке, повышая голос до высоких нот. Потом охотник широко улыбнулся и произнес одно-единственное слово:
   – Уодда.
   Улыбка исчезла, когда оказалось, что она не поняла его, и он снова повторил это:
   – Уо-дда, уо-дда!
   – Он говорит «вода»? – спросил Харл.
   – Возможно, так. Вода, да – вода.
   Она кивнула и тотчас же улыбнулась, а темноволосая женщина проскользнула назад в хижину. Когда она снова появилась, она держала в руках чашу из черной кожи; она протянула ее Армун. Харл шагнул вперед, взял ее, посмотрел внутрь – и выпил.
   – Вода, – сказал он. – Вкус ужасный.
   Его слова разоружили Армун. Она совсем перестала бояться и почувствовала ужасную усталость, она даже покачнулась, Армун даже была вынуждена крепко сжать копье, воткнув его в землю, чтобы опереться и вытянуться вдоль него, чтобы не упасть. Вид дружелюбных, волосатых лиц, сознание того, что она больше не одинока, позволили ей почувствовать усталость, которую она так долго не подпускала близко к себе.
   Другая женщина заметила это, быстро подошла к ней переваливающейся походкой, взяла у нее копье и помогла ей опуститься на землю. Армун бессознательно подчинилась ей, она не ощущала здесь страха – и даже если и был повод для опасений, то все равно было уже поздно отступать. Ребенок начал так сильно плакать, что ей пришлось встать и взять его на руки и, придерживая его бедром, найти для него кусок копченого мяса, чтобы он мог пожевать его.
   Женщина – парамутан издала оценивающий щелкающий звук, когда она дотронулась до светлых волос Армун. Армун даже нисколько не испугалась, когда издали послышался звонкий крик. Вдоль берега по направлению к ним шел маленький мальчик, его лицо тоже было покрыто волосами, но не такими густыми и темными, как у мужчины и женщины. В высоко поднятой руке он держал ловушку с попавшим в нее зайцем. Он остановился и от изумления раскрыл рот, когда увидел незнакомцев. Харл, с присущим ему мальчишеским любопытством, подошел к нему поближе, чтобы рассмотреть зайца. Парамутанский мальчик, казалось, выглядел немного старше Харла, хотя и был на голову ниже. Они моментально нашли общий язык. Несмотря на всю ее усталость, Армун почувствовала Внезапный прилив надежды. Весной они, скорей всего, будут живы!
   Калалек был хорошим охотником и мог прокормить многих. По закону парамутан, он должен был поделиться всем, что у него было, с посторонним, даже если ему самому ничего не оставалось. Единственным врагом, с которым они постоянно воевали на суровом севере, была погода. Чужестранец всегда был желанным гостем, и все представлялось в его полное распоряжение. А особенно такой женщине, как эта! – он представлял пышность ее груди, скрытой под одеждами, и он испытывал неумолимое желание дотронуться до нее. А ребенок! Он был более желанным. Особенно этот ребенок с его необычными волосами, которые сияли так, как будто солнечный свет отражался от льда. Они должны были позаботиться о них. И она может знать, куда делись охотники, которые раньше приходили торговать с ними. Охотники эркилдлиты всегда приходили сюда, на эту стоянку на побережье. Но этим летом он ждал их, но они так и не пришли. Белоснежная женщина должна была знать, что случилось.
   Хотя Армун не могла понять ни слова из того, что говорила парамутана, зато она ощущала тепло и постоянную их заботу. Нежно дотронувшись до нее рукой, она тем самым предложила ей войти в хижину и усадила ее на мягкие шкуры. Она с изумлением огляделась вокруг, здесь было все по-другому. Наконец ее внимание снова привлекла женщина. Она громко ударяла себя кулаком по груди, при этом повторяя снова и снова слово «Ангайоркак». Скорее всего, это было ее имя.
   – Ангайоркак? Тебя зовут Ангайоркак, а я Армун.
   Она точно так же ударила себя в грудь, как эта женщина, и они обе громко рассмеялись, Ангайоркак смеялась до визга, когда они обменялись именами.
   Калалек от удовольствия что-то мурлыкал про себя, когда освежевал зайца: оба мальчика с интересом наблюдали за ним. Затем Калалек отрезал правую заднюю ногу, добыча считалась удачной, и подбросил ее в воздух. Беловолосый мальчик подпрыгнул высоко и поймал ее, а затем, визжа от восторга, вместе с Кукуйюком побежал вдоль берега. Они носились вдоль берега друг за другом, а затем начали играть, кто первый поймает эту лапу. Калалек с большим удовольствием смотрел на них. Кукуйюку раньше не с кем было играть, у него здесь не было никаких друзей. Это был замечательный день, он будет долго помнить его и думать о нем длинными зимними ночами. Затем он возобновил быструю разделку кролика, потом позвал их, когда стал доставать печень. Кукуйюк подошел сразу же, и Калалек протянул ему печень, самый лакомый кусочек, потому что это он поймал в ловушку зверя.
   – Я поделюсь ею со своим другом, – сказал он.
   Калалек просиял от счастья и кремневым ножом разделил печень пополам. Несмотря на то, что Кукуйюк был мальчиком, он думал как настоящий мужчина, осознавая, что всегда лучше поделиться, лучше отдать, чем взять.
   Харл взял окровавленный кусок печени, не зная, что с ним делать. Кукуйюк, усердно пережевывая свой кусок и одновременно поглаживая живот, показал ему, как надо с ней обращаться. Харл раздумывал, а затем с величайшим изумлением наблюдал, как Калалек проделал дыру в заячьем черепе и начал высасывать оттуда мозг. После того как Харл увидел это, употребление сырой печени показалось ему пустяком. Она даже казалась вкусной.

Глава 8

   Армун не собиралась есть сырое мясо, как это сделал мальчик. Только что пойманная добыча – одно дело, она ела такое раньше, но не то, что Ангайоркак достала из ниши в грязной стене. Оно было старое, подпорченное и жесткое. Ангайоркак не придала этому никакого значения, она отрезала один кусок мяса для себя, другой – для Армун. Армун не отказывалась, но и положить в рот это мясо она не могла. Она неохотно держала его кончиками пальцев, оно было скользким на ощупь, и она не знала, что с ним делать. Отказаться – будет нанесено оскорбление их гостеприимству. Она отчаянно искала какой-нибудь выход. Усадив Арнхвита на шкуры, где он с удовольствием жевал жесткое копченое мясо, она повернулась, поднеся руку с куском мяса ко рту, как будто она хотела съесть его. Притворившись таким образом, она откинула шкуры, закрывавшие вход в хижину, и пошла к своим саням. Здесь, где ее никто не видел, она спрятала кусок мяса среди шкур и достала вскрытый пузырь с мясом мургу. Почти сырое желеобразное мясо, которое тану едят неохотно, должно было понравиться парамутанам.
   И оно им ужасно понравилось. Ангайоркак нашла его необыкновенным на вкус и подозвала к себе Калалека, чтобы он попробовал это блюдо. Он ел его окровавленными руками, громко выкрикивая с набитым ртом, какое оно вкусное, в перерывах между пережевываниями. Она дала немного этого мяса Кукуйюку, а также выдала Харлу его порцию.
   Пока они ели, Ангайоркак в каменном котле нагрела воды на огне, разлила ее по кожаным чашам, на дне которых лежали сушеные листья для заваривания чая, Калалек шумно выпил свою порцию, потом из чаши достал листья и съел их. Армун попробовала свой чай, и он ей понравился. Этот день закончился намного лучше, чем начался. В хижине было тепло, ниоткуда не дуло. Она могла есть и отдыхать – и не просыпаться, как это было каждую ночь, от страха, что весь следующий день предстояло опять идти.
   Утром Калалек выкопал глубокую яму у задней стенки хижины и вытащил оттуда скатанные рулоны. Некоторые из них представляли собой выделанные длинные куски черной кожи, настолько огромные, что она даже не могла понять, с какого животного эту кожу содрали. В это полотно было вшито что-то наподобие кожаных мешочков, наполненных толстым слоем белого жира. Калалек зачерпнул немного для пробы, предложил ей. Вкус оказался необыкновенным. Арнхвит захотел тоже попробовать.
   – Кушать, кушать, – сказал он, и Армун разрешила ему облизнуть свои пальцы.
   Потом Калалек разыграл перед ней целую сцену. Он сворачивал и разворачивал шкуры, указывал на Армун, потом указывал на тропу, протягивал вперед руку с кремневым ножом, другой рукой потрясал шкуру, потом менял руки и выкрикивал «до свидания». Все было совершенно непонятно.
   Но не для Харла, который, казалось, понимал этих людей лучше, чем она.
   – Мне кажется, что они хотят узнать, где остальные тану. Он хочет дать им немного жира.
   Армун указала на себя и на обоих мальчиков, а потом на тропу, повторяя без конца «до свидания». Когда наконец до Калалека дошел смысл, он глубоко вздохнул и снова скатал шкуры, а потом потащил их вниз к берегу. Кукуйюк торопился следом, чтобы помочь ему, Харл присоединился к ним. Подойдя к кромке воды, он побежал назад к Армун, возбужденно крича и жестикулируя:
   – Видишь, видишь ту большую черную скалу?! Это вовсе не скала. Пойдем посмотришь. Это лодка, вот что это такое.
   Арнхвит заковылял за ними через дюны и кучки засохшей травы к песчаному берегу. Харл был прав; черная глыба имела очертания лодки, перевернутой вверх дном. Калалек очень внимательно осматривал ее, проверяя, чтобы нигде не было отверстий. Это была странная лодка, выдолбленная не из дерева, как у тану, а сделанная из огромного куска черной кожи. Когда Калалек остался доволен осмотром, он нагнулся, схватил за один край и перевернул лодку. Харл свесился вниз с кормы, чтобы посмотреть лодку изнутри, а Арнхвит кричал, пока его не взяли и не дали заглянуть внутрь лодки.
   Эта лодка представляла собой удивительную конструкцию. Длинные бревна были крепко связаны между собой, придавая ей форму. С внешней стороны лодка была обтянута шкурой. Теперь Армун могла увидеть, – что шкура была раскроена по форме лодки, а затем сшита. Швы были смазаны специальным веществом, которое делало кожаные чашки водонепроницаемыми. Все это выглядело очень любопытно.
   Теперь, когда Калалек собрался куда-то отправиться на лодке, нельзя было терять времени. Все свои вещи, даже шкуру, которая закрывала вход, они уже вытаскивали из хижины, складывали их на песке. Причем все принимали в этом участие, даже Арнхвит, который еле ковылял под тяжестью одной из меховых шкур. Когда все было притащено на берег, Калалек толкнул ледку в воду. Она возвышалась как скала над водой, а Калалек уже взбирался в нее. Оказывается, было специальное место, куда складывали все вещи, и только он знал, как это все должно быть убрано, поэтому, когда ему передавали вещи одну за другой, он громким голосом отдавал распоряжения. Когда же Ангайоркак передала ему запасы из саней Армун, она знала, что настало время для принятия решения – либо оно для нее уже было принято. Она обернулась и посмотрела на дюны, за которыми простирались холмы, и поняла, что там ее ожидала только смерть от холода и голода. Выбора действительно не было никакого. Куда бы ни направлялись парамутаны, она должна была идти с ними.
   Харл забрался следом за Кукуйюком, и Армун передала им Арнхвита, который смеялся, потому что все это ему казалось очень забавным. Потом Ангайоркак помогла ей взобраться на лодку. Затем она села на песок и сняла с ног обмотки из шкуры и бросила их в лодку. Также как ее лицо и руки, ноги тоже были покрыты рыжеватыми мягкими волосами. Потом она приподняла кожаную юбку и ступила в воду, чтобы подтолкнуть лодку, вскрикивая от холода. Калалек сел на весла, и, когда лодка оттолкнулась от берега, Ангайоркак бросилась вперед в лодку, и ее визгливый хохот заглушила одежда, которая закрывала ее лицо. Армун помогла убрать ей шкуру с лица и опустить юбку на мокрые покрытые волосами ноги, улыбаясь про себя и удивляясь тому, что парамутаны так много и часто смеялись.
   Калалек усиленно греб веслами всю оставшуюся часть дня, пробиваясь сквозь шквал непрекращающегося дождя вперемежку со снегом, и до полудня следующего дня. Он позвал, когда проголодался, и Ангайоркак накормила его совершенно протухшими кусками мяса, однажды так сильно рассмеявшись, что он даже чуть не выронил весла, – это было когда он вместо мяса схватил зубами ее палец. Армун сидела, съежившись, под куском шкуры, прижав к себе детей, чтобы они не замерзли, и удивлялась всему увиденному. Только в сумерках Калалек подгреб к берегу, подыскивая место для ночлега. Он выгнал лодку на гладкий песок, и они все вместе приложили немало усилий, чтобы втащить ее за линию прилива.
   И это продолжалось на протяжении многих дней, которым они потеряли счет. Каждый день с утра до вечера Калалек греб изо всех сил, совершенно не уставая. Ангайоркак что-то напевала себе под нос, когда вычерпывала кожаной чашей воду из лодки, и казалось, что здесь, в лодке, она чувствовала себя дома больше, чем если бы была на суше. Армун было все хуже и хуже от постоянного движения, она лежала, укрывшись меховыми шкурами, и большую часть дня ее знобило, она крепко прижимала к себе Арнхвита, который как и она испытывал недомогание и тошноту. Через несколько дней Харл привык к постоянной качке и присоединился к Кукуйюку, который стоял на корме, где они ставили яруса (длинные веревки с крюками для ловли рыбы), и болтали друг с другом на понятном им обоим языке.
   Все дни были похожи один на другой, и поэтому невозможно было вести счет времени. По мере их приближения к северу погода ухудшалась, волны становились выше, поэтому их подбрасывало как щепку над разбушевавшимся морем. Наконец штормы утихли, но воздух продолжал оставаться холодным и сухим. Армун лежала под меховыми шкурами, обхватив Арнхвита, в более чем полусонном состоянии, когда она вдруг услышала сквозь сон, что Харл зовет ее:
   – Мы куда-то приплыли, посмотри вперед. Лед, что-то черное на нем, непонятное что-то.
   Лед сплошной твердой простыней покрывал все пространство в этой огромной бухте. В воде плавало очень много ледяных глыб, и им приходилось протискиваться между ними. Ближе к северу сквозь туман можно было даже разглядеть айсберги. Калалек направил лодку к темным глыбам, разбросанным по всей ледяной поверхности. Когда они подошли поближе, то увидели, что эти глыбы были лодками, перевернутыми вверх дном. И как только они достигли ледяной кромки берега, Армун увидела, что эти лодки были во много раз больше той, на которой они приплыли. Это было невероятное зрелище. Кукуйюк стоял на корме, затем спрыгнул на лед, когда они бортом задели берег. Он взял плетеную из кожи веревку и прикрепил ее к одному из обломанных кусков льда.
   Армун даже не могла осознать, насколько она ослабла от этого путешествия. Калалеку пришлось вдвоем с Ангайоркак спустить ее на лед. Потом ей передали Арнхвита, она взяла его и села, дрожа всем телом и прижимая его к себе, в то время как остальные начали разгружать лодку. Разгрузка началась тотчас же, как только Кукуйюк прибежал назад с толпой парамутан, едва поспевающих за ним. Охотники и женщины, они были очень удивлены цветом кожи и волос чужестранцев, протягивали руки к голове Харла, чтобы коснуться ее, пока он не убежал от них. Вслед за этим последовали их визг и смех, лишь потом только они принялись серьезно за разгрузку. Скоро все узлы и тюки свалили на берегу, а лодку вытащили из воды, чтобы поставить ее на лед рядом с остальными. Армун тащилась следом за ними, а Арнхвит ковылял, спотыкаясь, за ней, пока один из охотников не взял его на руки не понес на плечах, крича что-то от счастья.
   Они прошли мимо группы людей, которые устанавливали на льду палатку из черной шкуры. Те прекратили работу и с удивлением уставились на пришельцев. За ними были другие палатки, некоторые из них защищали от холодного северного ветра ледяные блоки, которые возвышались вокруг них. Палатки были разбросаны по льду, и их было так много, как будто там жили по крайней мере два, а то и три саммада, во всяком случае так показалось Армун, которая от усталости еле передвигалась. Из некоторых шел дым, и она знала, что там огонь и тепло. И безопасность. Ветер подхватывал снег с сугробов и бросал его ей в лицо. Зима уже наступила и здесь, на севере, кругом лежали снег и лед.
   Они вышли из-под прикрытия палаток и двинулись к берегу. Здесь было нагромождение запорошенных снегом глыб, так как, достигнув земли и не в состоянии вскарабкаться на нее, лед ломался и оставался грудами лежать у самого берега. Далее начинался ровный берег, который переходил затем в крутой холм. Сгрудившись у его подножия, наполовину закопанные в землю по склонам, стояло несколько палаток, обтянутых черной шкурой.
   Ангайоркак потянула ее за руку к одной из этих черных конусообразных палаток. Шкуры, которыми был закрыт вход в нее, были прочно сшиты кожаным шнуром, и Калалек распутывал этот шнурок, чтобы войти в палатку. Все узлы из лодки были свалены на снегу рядом с палаткой. Калалеку наконец удалось пробраться вовнутрь, ему надо было разжечь костер, для которого уже все было заготовлено. Дым от костра должен был выходить наружу через отверстие наверху. Когда Армун почувствовала под ногами твердую почву, у нее постепенно прошла слабость от путешествия, и она вместе с другими стала затаскивать в палатку узлы и меховые шкуры. Это было хорошо. Все предвещало только хорошее. Она была в безопасности, Арнхвит и Харл тоже были целы и невредимы. Они должны были все выжить, чтобы встретить весну. С этой мыслью она схватила ребенка, крепко прижала его к себе, и тяжело опустилась на меховые шкуры.
   – Разжигай быстрей костер, – крикнула Ангайоркак. – Золотовласая устала, я могу сказать это смело, взглянув на нее. Замерзшая и голодная. Я приготовлю еду.
   – Этот паукарут (палатку) мы должны поставить на лед, – сказал Калалек, раздувая огонь. – Бухта замерзла, зима уже наступила.
   – Завтра. Сначала все должны отдохнуть.
   – Это мы сделаем завтра. Сейчас лед теплее, чем земля, так как вода подо льдом всегда уносит часть холода. И я нарежу льда, чтобы оградить палатку от ветра. Нам будет тепло, мы будем есть и веселиться.
   Думая об этом, он улыбнулся от удовольствия и от предвкушения всего, поэтому он приблизился к Ангайоркак, чтобы позабавиться прямо сейчас, но она убрала его руку.
   – Не сейчас, – сказала она. – Потом. Сначала поедим. От голода я слабею.
   Он застонал в мнимой агонии, но в то же время все равно не мог сдержать улыбку. Ожидалась хорошая зима, очень-очень хорошая зима.

Глава 9

   Эссека асак, елинаабеле нефалактус тус'йлебтас тус'топтсан.
   Алактус'тсан ' ниндебеи йиланене.
   Когда волны разбиваются о берег, то все крохотные существа в них умирают; их съедают птицы, которые летают; птиц съедают животные, которые бегают по земле, йиланы съедают их всех.
(Йиланская поговорка)

   Ланефенуу на протяжении стольких долгих лет была эйстаа Икхалменетса, что лишь самые старые из ее приближенных помнили предыдущую эйстаа, и только некоторые из них могли бы вспомнить ее имя. Ланефенуу была велика как духом, так и телом – голова ее была длиннее, чем у большинства остальных йилан, – и как все эйстаа, она внесла большие физические изменения в построение города. Почетное место амбесед, где она сейчас сидела, было сконструировано ею самой. Старый амбесед продолжал свое существование в виде сада, в котором росли деревья. Здесь, в естественной впадине на склоне холма над городом и гаванью, она сделала амбесед для своего собственного удовольствия. Утреннее солнце освещало возвышенное место, выстланное деревом, и впадину с этой стороны, в то время как все остальное было в тени. Сразу же за ней, в соответствии с естественным изгибом ландшафта, были сделаны великолепные деревянные панели, резьба и окраска которых были настолько искусно сделаны, что на протяжении дневного времени там всегда стояли фарги, прижимались друг к другу и, от восхищения опустив нижнюю челюсть, с изумлением глазели на это. Это был морской пейзаж с темно-синими волнами и бледно-голубым небом, на фоне которого можно было увидеть высоко выпрыгивающих из воды плезиозавров а снующих взад-вперед урукето почти натурального вида. На верху самого высокого плавника урукето была вырезана фигурка – копия командира урукето, который имел более чем случайное сходство с самой эйстаа, сидящей под этим пейзажем. До того как занять это высокое положение, Ланефенуу командовала урукето, и до сих пор в душе она оставалась командиром. Ее руки и верхняя часть тела были раскрашены так, как будто на них падала тень от вздымавшихся волн.
   Каждое утро Элилилен вместе с другим самцом, который помогал ему нести кисти и краски, приходил из ханале под покров паланкина наносить рисунок или чертеж. Ланефенуу знала, что самцы отличаются более обостренной чувствительностью и более тонким вкусом, а с другой стороны принимать самца тоже было приятно. Это занятие рисовальщика было специально придумано для Элилилена, чтобы он удовлетворял ее, так как Элилилен был слишком ценен, чтобы кончить жизнь на пляже. Ланефенуу была глубоко убеждена, хотя она этого не говорила Укхереб, заранее зная, что ученая отнесется к этому с насмешкой, что ежедневное сексуальное удовлетворение являлось причиной ее продолжающейся долговечности.
   В этот день она ощущала свои годы. Зимнее солнце нисколько не согревало ее, и только тепло тела живого плаща, в который она была завернута, не давало ей впасть в коматозное состояние сна. А теперь к ее многочисленным заботам прибавилось еще бремя отчаяния, которое взвалила на нее вновь прибывшая.
   Альпесак, западная жемчужина, надежда ее собственного города, навсегда потерян. Разрушен дикими, сумасшедшими устузоу – если можно было верить Эрефнаис. Однако ей следовало доверять, потому что информация была получена не через вторые или третьи руки йилейби бессловесных фарги. Эрефнаис, которая командовала урукето, чем возлагалась на нее наивысшая ответственность, была там и видела все собственными глазами.
   Была еще одна оставшаяся в живых, Вайнти, вырастившая город, свидетельница его разрушения. Она знала об этом гораздо больше, чем командир, которая все время находилась в урукето.
   Ланефенуу заерзала на своем месте и подала знак, призывающий всех к вниманию. Муруспе, ее помощница, не отходившая от нее ни на шаг, быстро выдвинулась вперед, готовая к получению инструкций.
   – Муруспе, я бы хотела видеть вновь прибывшую по имени Вайнти, которая сегодня прибыла на урукето. Доставь ее ко мне.
   Муруспе выразила беспрекословное повиновение, поспешила к прислуживающим фарги и в точности передала им распоряжение Ланефенуу. Когда она попросила их повторить ей сказанное, то некоторые из них что-то невнятно мямлили, кто по причине слабой памяти, кто по слаборазвитости речи. Это было уже неважно. Она отослала этих прочь, стыд неудачи гнал их с глаз долой. Затем она заставила оставшихся повторить распоряжение эйстайи, пока наконец они не сделали все правильно.
   Они вышли из амбеседа и поспешили с гордостью в разных направлениях, так как им было поручено выполнить распоряжение самой эйстайи, и каждый, кого они просили, передавал весть дальше по городу до тех пор, пока – а это случилось в самое короткое время – один из помощников Укхереб не предстал перед ней, знаками показывая, что он располагает сведениями огромной важности.
   – Эйстаа распространила весть по городу. Требуется присутствие вашей гостьи Вайнти.
   – Я иду, – сказала Вайнти, вставая. – Веди меня туда.
   Укхереб взмахом руки отослала помощника прочь.
   – Я тебя отведу туда, Вайнти. Это более целесообразно. Эйстаа и я вместе работали над Икхалменетсом – и я боюсь, что знаю, что она хочет обсудить с тобой. Мое место там, рядом с ней.
   В амбеседе было пусто, как будто была ночь, а не пасмурный день. Толкущихся фарги оттеснили, а младшие служащие и их помощники встали у всех входов, чтобы вновь не пропустить их внутрь. Они смотрели наружу, чтобы обеспечить эйстаа уединение. Закон Ланефенуу был тверд: это был ее город, и если она предпочитала уединение во всем амбеседе, а не в маленьком помещении, почему бы и нет? Вайнти восхищалась прямой, сильной, высокой, ладной фигурой, сидящей на фоне раскрашенной резьбы по дереву, и сразу почувствовала, что она была с равными.
   Чувства Вайнти были выражены в ее уверенной твердой поступи, когда она шла – не позади Укхереб, а рядом с ней; и Ланефенуу это показалось очень интересным, потому что никто, начиная с яйца времени, не обращался с ней как с равной.
   – Ты, Вайнти, из Альпесака, только что прибывшая, расскажи мне о своем городе.
   – Он был уничтожен. – Последовали движения, выражавшие боль и смерть. – Устузоу. – И эти движения стали более экспрессивными.
   – Расскажи мне обо всем, что ты знаешь, во всех мельчайших подробностях, начиная с самого начала и не пропуская ничего такого, что я хотела бы знать. Почему и как это случилось.
   Вайнти стояла, широко расставив ноги и выпрямив спину, и очень долго рассказывала. Ланефенуу за все это время не двигалась и не подавала знаков, в то время как Укхереб своими движениями выражала боль и даже несколько раз негромко вскрикнула. Если Вайнти и была менее чем искренна в некоторых деталях своих взаимоотношений с пленными устузоу, в особенности относительно новой для нее вещи, называемой ложью, это было лишь ошибкой пропуска, и вся история, рассказанная ею, была довольно длинной. Она не стала упоминать о Дочерях Смерти, как будто их не существовало. Этот вопрос должен был быть обсужден в будущем отдельно. Теперь она рассказывала все просто, как оно и было: о том, как она построила город, как устузоу убили на побережье самцов, как она защищала город от врагов и как она была вынуждена перейти в наступление в целях защиты. Если она выдавала непримиримую ненависть йилан, то это было действительно так. Когда она добралась до конца, то контролировала все свои эмоции, рассказывая о последних разрушениях и смерти, о побеге тех, кто остался в живых. Наконец она закончила свой рассказ, но ее руки, сложенные определенным образом, говорили о том, что многое недосказано.
   – Что еще могла бы ты добавить ко всем этим ужасам? – спросила Ланефенуу, заговорив впервые очень важно.
   – Две вещи. Важно то, что я скажу с глазу на глаз только тебе о других, которые покинули город. Более того, они сейчас на берегу Энтобана. Это более серьезно, чем просто отдельный случай.
   – А что за второй важный момент?
   – Это относится к делу! – Она произнесла это громко, всем видом выражая великую важность, силу и предельную уверенность. – Это имеет отношение ко всему, о чем я говорила. Теперь я знаю, как защитить город от огня. Теперь я знаю, как можно уничтожать устузоу в огромных количествах. Теперь я знаю, что делали неправильно те, которые погибли. Знаю, что у нас могли бы быть эти знания. Теперь я знаю, что Гендаши – это конечный пункт назначения для йилан, это пустынные земли за морем. Вот именно это должно произойти. Никогда, начиная с яйца времени, не дули такие холодные ветра, как сейчас, разрушающие города йилан к северу от нас. И никто не знает, когда это кончится. Это Эрегтпе, в котором остались лишь мертвые листья – единственное, от чего можно услышать шорох на улицах. Это Соромсет, с белыми костями йилан в белой пыли. Это мой город Инегбан, который умер в Энтобане, но все же мы отправились в Гендаши, чтобы жить. И теперь я чувствую холодные ветры, которые дуют через бухту Икхалменетс, и я боюсь всего здесь. Холод придет сюда? Вот чего я не знаю. Но мне надо это знать, сильная Ланефенуу. Если это так, и Икхалменетс должен выжить, то он должен жить в Гендаши, потому что другого места нет.
   Ланефенуу пыталась найти какой-нибудь знак слабости или сомнения в словах Вайнти или в ее положении, но этого не было.
   – Это можно сделать, Вайнти? – спросила Ланефенуу.
   – Да, это можно сделать.
   – Когда холодные ветры придут в Икхалменетс, то его можно перевести в Гендаши?
   – Мир тепла ждет там всех. Ты перенесешь туда весь Икхалменетс, Ланефенуу, потому что я вижу, что у тебя есть сила. Я говорю об этом потому, что хочу помочь тебе. Когда мы будем там, я буду просить всего лишь разрешения убить этих устузоу, которые убивают нас. Разреши мне служить тебе!
   Вайнти и Укхереб повернулись, чтобы уйти, как им подсказывала вежливость, когда Ланефенуу погрузилась в глубокое раздумье. Но каждая из них краем глаза следила за тем, что эйстаа может сделать какое-нибудь движение. Прошло довольно много времени, потому что Ланефенуу предстояло очень многое обдумать. Облака на небе рассеялись, и выглянуло солнце, но все трое оставались неподвижными, как будто были высечены из камня – так могли делать только йиланы.
   Когда наконец Ланефенуу шевельнулась, они посмотрели ей прямо в лицо и напряженно ждали.
   – Есть одно решение, которое надо выполнить. Но очень важно это решение выполнить сразу же. Укхереб должна сначала рассказать мне побольше о том, что ей говорят ученые с севера. Вайнти должна рассказать о тех вещах, которые не предназначены для широкого круга слушателей. Это имеет какое-то отношение к теплому Гендаши?
   – Так или иначе, это могло бы иметь косвенное, отношение к нему.
   – Посетите меня, и мы тогда там поговорим.
   Ланефенуу медленно пошла; серьезность решений, которые непременно должны были быть выполнены, давила на нее. Помещение, где она спала, было небольшим и темным, и по своему интерьеру скорее напоминало урукето, чем комнату в городе. Свет шел из фосфоресцентных кусочков, наклеенных на стены, а в одной из стен было круглее прозрачное отверстие, через которое открывался красивый морской пейзаж. Ланефенуу схватила водяной фрукт и наполовину осушила его, затем откинулась на нары, на которых она всегда отдыхала. Здесь же были двое других нар для посетителей: одни напротив задней стены, другие – у входа. Ланефенуу указала Вайнти на нары у входа.
   – Говори! – приказала Ланефенуу.
   – Да, я должна. Я должна сказать о Дочерях Смерти. Ты слышала о них?
   Тяжелый вздох, который сделала Ланефенуу, больше был не от отчаяния, а от несчастья все знать.
   – Я знаю о них. И из того, что мне рассказывала Эрефнаис, я поняла, что они были ее пассажирами. А теперь они совершенно свободны, чтобы распространять яд своих мыслей в темном Йебейске. Какие чувства ты испытываешь по отношению к этим существам?
   Этот простой вопрос вдруг открыл целый колодец ненависти, которую Вайнти прятала глубоко в себе, и дал волю этой ненависти. Она не могла остановить этот потоп или хотя бы управлять им. Все ее тело и конечности начинали корчиться, выражая самые разнообразные формы отвращения и ненависти; одновременно из ее горла вырывались нечленораздельные звуки, так как ее зубы были плотно сжаты от гнева. Потребовалось много времени, чтобы она смогла овладеть собой, и когда ее тело снова стало спокойным и неподвижным, она наконец осмелилась что-то сказать:
   – Мне слишком трудно выразить ненависть к этим существам в какой бы то ни было разумной манере. Мне стыдно, что я не смогла справиться со своими эмоциями в подавить гнев. Но они-то и являются причиной того, что я здесь. Я пришла сюда, чтобы рассказать тебе об их искаженном мировоззрении, предупредить тебя о том, что они опасны, если ты еще об этом не узнала; спросить тебя, не достигли ли они уже берегов Икхалменетса?
   – Они достигли – и поэтому не достигли. – Несмотря на то, что Ланефенуу сидела спокойно, в ее манере говорить было больше, чем предположение распада и смерти. – Я очень давно узнала об этих существах. Я решила, что их болезнь здесь не распространится. Икхалменетс не случайно назван «опоясанным морями», потому что молодежь здесь рождается и остается здесь, и никакие фарги из других городов сюда не приходят. Только наши урукето связывают нас с остальным миром. И я сразу же узнаю о том, что они приносят сюда. Некоторые из этих Дочерей Смерти приходят сюда и возвращаются тотчас же, не ступив на землю. Так поступают со всеми, кто не имеет никаких званий.
   – Однако йиланы отправляются туда, куда они хотят отправиться, – сказала Вайнти с удивлением, потому что для нее свободный доступ ко всему был как воздух, которым все дышали, как вода, в которой все плавали, и она не могла представить себе все это как-то иначе.
   – Это верно, – сказала Ланефенуу с огромным трудом, потому что сильные чувства парализовали ее мышцы. – Когда я увидела тебя, Вайнти, первый раз, я поняла, что ты та, которая чувствует так же, как я, которая ступает по той же тропе. Все, что ты сказала мне, только лишь углубило мои чувства. Я вижу, что будущее принадлежит нам с тобой, поэтому я сейчас расскажу тебе о том, о чем не знают другие. Да, йиланы приходили в окруженный со всех сторон морем Икхалменетс, и среди них были такие, которые хорошо говорили о Дочерях Смерти. Всех тех, которых я подозревала в том, что они могли бы принести гибель, приводили сюда, в это помещение, ко мне, и они разговаривали со мной, а я слушала.
   Ланефенуу надолго замолчала, ее глаза смотрели внутрь, она вспоминала то время, когда происходили события, о которых знала только она одна.
   – Я имела здесь дело лишь с теми, кто, несмотря на все мои просьбы покинуть Икхалменетс, осмеливались говорить запрещенные речи. После нашего разговора я просила их сесть, так же, как и тебя. Но на другие нары. Если при хорошем освещении ты хорошенько рассмотришь, их, то посередине увидишь сверкающую поверхность. Это живое существо, которое содержит гормоны сальниковой железы хесотсана. Ты понимаешь, о чем я говорю? Они больше никогда не покидали этого помещения, Вайнти. Ты знаешь, что это значит? Это значит, что они все там, – и она указала на маленькую дверь в стене. – Они подкармливают корни этого города своими телами, а не идеями, и так оно должно быть.
   Когда смысл сказанного Ланефенуу дошел до сознания Вайнти, она вся подалась вперед, в положении от низшего к высшему, а потом заговорила, испытывая к Ланефенуу родственные чувства:
   – Позволь мне служить тебе, Ланефенуу, весь остаток моих дней. Потому что у тебя есть сила, о которой я не подозревала, сила, позволяющая тебе действовать так, как ты считаешь нужным, несмотря на то, что думают другие; сила, которая позволяет тебе бороться с укоренившимися привычками, чтобы защитить свой город. Я буду твоей фарги, буду выполнять твои команды и всегда буду служить тебе.
   Ланефенуу спустилась вниз со своего места и большими пальцами коснулась гребня Вайнти: этот жест означал, что она желает поделиться с ней своим счастьем. Когда она заговорила, то каждое ее слово заключало в себе очень глубокий смысл.
   – Скажи мне, сильная Вайнти, что будешь служить мне, как и я буду служить тебе. У нас один и тот же жизненный путь, который нам предстоит пройти, хотя мы шли к нему разными тропами. Но теперь я знаю, что наши тропы слились в одну. Дальше мы пойдем вместе. Перед нами не устоит никто; ни устузоу, ни Дочери Смерти. Все будут сметены с нашего пути. Завтрашнее завтра будет таким же, как вчерашнее вчера, об этих бессловесных существах мы больше не будем вспоминать между собой.

Глава 10

   Увейгил ас нэп, ас рат ат стаккис-маркис фаллар эй то марни.
   Не имеет значения, как долго и жарко лето – в конце его всегда ждет зима.
(Подлинная марбакская поговорка)

   В Дейфобен снова пришла зима. В этом году лили проливные дожди, а северный ветер, который со свистом проносился сквозь ветви деревьев, срывал с них и сбрасывал на землю увядшие листья. Этим утром Керрика разбудил дождь, который в темноте барабанил беспрестанно по прозрачной крыше. Больше он не заснул. Как только забрезжил рассвет, он взял свой хесотсан и покормил его, заталкивая в его маленький рот крошечные кусочки мяса, которые остались у него от позавчерашнего ужина. Оружие теперь почти все время было при нем. Он жестко распорядился о том, что если кто-то хочет выйти за пределы города, то он должен быть обязательно вооружен. Исключений не было – включая его самого. Когда Керрик накормил животное, он вышел из своего укрытия и пошел по тропинкам, как он делал это теперь почти каждый день, через поля к северу от города, к единственной уцелевшей роще, где ненитески срывали с деревьев листья, набивали ими рты и с хрустом пережевывали. Ползучие виноградные лозы, которые йиланы сажали специально для того, чтобы перекрывать тропу, все еще попадались то здесь, то там, и он очень осторожно перешагивал через них. Но ядовитые колючие кусты были вырублены с тех пор, как здесь появились люди, для того, чтобы не животные, а они могли спокойно здесь проходить. Он держал оружие наготове, опасаясь многих хищников, бродивших в окрестностях города. Он очень внимательно смотрел по сторонам и чутко прислушивался. Рядом никого не было, он был один; тропа на север была безопасна и пуста. Керрик стоял на этой тропе, не обращая внимания на дождь, который насквозь промочил его длинные волосы и бороду, падал каплями с большого и малого металлических ножей, свисавших с ошейника, охватывающего его шею; сбегал вниз ручейками по шкуре, в которую он был одет. Тропа пуста? В основном он приходил сюда по утрам: это было самое худшее для него время. Позднее, днем, когда он работал, то на какое-то время забывался. Но не теперь, когда он просыпался. Может быть, Херилак вернется и приведет с собой Армун или объявится какой-нибудь охотник, который передаст от нее весточку? Однако он знал, знал прежде, чем прийти сюда, что эта надежда несбыточна. Он должен сам пойти, весной, пойти на север и привести ее сюда. Теперь было слишком поздно, и до весны было очень долго. Что здесь, в этом городе, было такого, что удерживало его, в то время как все остальные вернулись? Он до сих пор не был полностью уверен, что он прав. Но дело было сделано и переделать что-то было уже невозможно. Весной он отправится за ней, и на этот раз ему ничего не помешает. Когда он возвращался домой, тропа по-прежнему была пустынной.
   Дождь постепенно ослабевал, и сквозь муть стало проглядывать голубое небо. В городе его ожидали проблемы, которые должны были быть решены. Он не хотел сталкиваться с ними, не хотел ни с кем разговаривать. Океан был недалеко, он мог слышать шум волн даже здесь: на берегу никого не было. Он решил пройти вдоль берега, а затем вернуться в город.
   Когда он вышел из леса, выглянуло солнце и осветило чистый песок и пенящуюся поверхность океана. Альпесак, «красивые пляжи», слова эти вдруг вспыхнули независимо от него в его сознании, в то же самое время помимо его воли правая рука и подбородок дернулись. Опустив голову, он шел по песку, волоча ноги: красота пляжа ничего не значила для него. Мир был очень пуст. Все доки, которыми не пользовались больше года, заросли кустарником. Они были одной из многочисленных происшедших перемен с тех пор, как ушли йиланы и поселились тану. Он перебрался через поломанные ветром разбросанные ветви и спустился в док. Где-то рядом должен был быть охранник. Единственное, в чем его и Саноне мнения были сходны, – это постоянная охрана побережья, начиная с рассвета и до глубокой ночи. Враг отступил, бежал, но это не значило, что он больше никогда, через какое-то время, сюда не вернется. Охранник, который был здесь, сидел, прислонившись спиной к дереву. Керрик не захотел с ним разговаривать, поэтому он повернул на тропу, ведущую в город. Саску сидел неподвижно, не обращая на него внимания.
   Вдруг Керрика охватил страх: он остановился, упал на землю, огляделся по сторонам; хесотсан был наготове. Ни малейшего шороха. Кричала птица: других звуков не было. Он полз по-пластунски между кустами, пока совершенно ясно не увидел охотника. Он лежал с закрытыми глазами, пальцы его слегка сжимали копье. Он спал.
   Керрик поднялся на ноги: ему показалось смешным его неразумное беспокойство. Он пошел вперед и стал звать охотника.
   Вернувшись, он увидел стрелу, вонзенную в шею охотника, и сразу же понял, что его самые жуткие опасения оправдались.
   Йиланы вернулись!
   Он отступил назад в укрытие, испуганно оглядываясь по сторонам. Где они, куда ушли? До того, как его охватила паника, он заставил себя немного подумать и не предпринимать никаких действий. Йиланы были здесь, он был в этом уверен. Это не было случайностью или возможным убийством, которое совершил другой охотник. Каждый охотник делал свои собственные стрелы, терпеливо работал над их конструкцией, чтобы стрелы имели наиболее правильную траекторию полета. Но стрела, которую он видел в данный момент торчащей в шее убитого охотника, выросла на кусте. Фарги взяли ее, йиланы стреляли ей. Они пришли с моря. Сколько их? Ему надо было всех предупредить. Где было ближайшее место, где работали саску. Осторожно, насколько мог, он торопливо пробирался к центру города, свернув с основной тропы, прямиком ведущей к городу.
   Впереди слышались голоса – это разговаривали саску! Он побежал к ним, хотел окликнуть, когда среди апельсиновых деревьев увидел двух воинов. Вдруг раздался резкий щелкающий звук, и один из них оступился и упал. Другой повернулся, вздрогнул и, не поворачиваясь назад, упал на первого охотника.
   Слова застряли в горле у Керрика, он лег на землю и прижался к стволу дерева, откуда он видел двух саску, умерших у него на глазах.
   Пока он лежал на земле, затаив дыхание, он слышал, как шуршали сухие листья. И тут он увидел темную фигуру, которая медленно двигалась из тени деревьев на освещенное солнцем место.
   Йилан!
   Она остановилась как вкопанная, только ее глаза двигались, оглядывая все вокруг. Его она не видела. Ее руки были наполовину опущены; этот жест означал испуг; хесотсан был направлен к земле. Она была молода, он решил, что это фарги. Но она, возможно, была здесь не одна. Он был прав: через мгновение он услышал раздраженный голос, который скомандовал: «Вперед!» Фарги скрючилась от страха в нерешительности и наконец двинулась дальше. Две других появились из-за укрытия, трое были позади нее, охваченные все тем же парализующим страхом, как и первая. Затем появилась четвертая, которая держалась прямо и уверенно, что показалось Керрику очень знакомым. Она вышла на солнечный свет.
   Вайнти!
   Керрика трясло, по его телу как будто прокатилась волна переполнявших его неприятных ощущений. Он не знал, что это было – ненависть или отвращение, или что-то еще – он не мог сказать, что это было, да и не хотел знать. Вайнти повернулась… Это были захватчики, он должен во что бы то ни стало предупредить своих.
   Он должен убить ее, это все, что он знал. Однажды он вонзил в нее копье, но она выжила. Теперь один укол стрелы, невидимая капля яда на ее острие – и неминуемая смерть. Да!
   Поднять медленно оружие, прицелиться. Легкое прикосновение ветерка к его щеке, полная готовность… Она поворачивается лицом к нему; как хорошо он знал это лицо…
   Крепко сжал оружие.
   Оружие громко щелкнуло в его руке, как раз в то время, когда одна из фарги шагнула вперед. Для того, чтобы в ее тело вонзилась стрела, чтобы споткнуться и упасть замертво.
   – Ты! – проговорила Вайнти, уставившись ему в лицо. Ее тело окрасилось цветом ненависти и дрожало.
   Не отдавая себе отчета, Керрик выстрелил снова, но она уже ушла. Две оставшиеся фарги повернулись, чтобы последовать за ней. Его оружие снова щелкнуло, и одна из них упала. Тяжелые шаги были слышны из-за деревьев.
   Они убегали, спасались бегством. Это уже было не вторжение, скорее всего это было похоже на разведывательную группу.
   – Они здесь! – закричал он изо всех сил, затем раздался воинственный клич тану. Затем он закричал на языке йилан: – Убить, убить, убить – Вайнти, Вайнти, Вайнти! – в надежде, что она услышит его.
   На расстоянии слышались крики, он снова отозвался, чтобы предупредить своих воинов об опасности. Затем он побежал, внезапно позабыв об опасности, следуя за йиланами. Он бежал за ними, сметая все на своем пути, сгорающий от желания убить еще кого-нибудь из них. Когда он вышел из леса, то увидел, что две фигуры были рядом с доком и спускались в воду.
   Керрик встал на покрытое рубцами дерево и стрелял в головы тех двоих, уходящих от него в море, стрелял до тех пор, пока истощивший свои силы хесотсан не повис в его руке. Его стрелы иссякли, те двое спокойно плыли по морю. Они приближались к темному предмету, который находился далеко от берега. Это был плавник урукето, где их уже ждали.
   Лишь только сейчас Керрик понял, что он весь дрожит. Он опустил оружие и наблюдал, как головы йилан становились все меньше, пока совсем не затерялись в волнах. Вайнти была здесь, и он мог бы убить ее. Послышался топот и из-за деревьев выбежали двое охотников.
   – Мы видели их – двое мургу, мертвые; они убили Керидамаса и Симмачо, что происходит?
   Керрик, все еще дрожа, указал вперед:
   – Вон мургу, они еще живы. Там у них одна из живых лодок. Они пришли посмотреть город, они знали, что мы здесь.
   – Они вернутся?
   – Конечно, вернутся! – простонал Керрик и оскалил зубы. – Она с ними, которая руководит ими, та, которая до сих пор ведет против нас борьбу, жаждущая убить нас всех. И пока она будет с ними, они не перестанут возвращаться назад.
   Охотники отступили от Керрика и с тревогой посмотрели на него.
   – Об этом надо рассказать Саноне, – сказал Мескавино. – Нам надо торопиться, чтобы обо всем ему поведать. Они тотчас отправились в путь, но Керрик окликнул их.
   – Один из вас сообщит новости. Ты, Мескавино, останешься здесь.
   Мескавино колебался, но потом подчинился: ведь Керрик отдавал приказания в городе. Саноне был их мандукто (священником), которого саску все еще хотели сделать своим вождем, но он объяснил им, что они всегда должны слушаться Керрика. Мескавино крепко держал в руке мотыгу и испуганно озирался по сторонам. Керрик заметил это и боролся с собой, чтобы контролировать свои эмоции. Время слепого гнева прошло. Теперь ему следовало быть очень рассудительным, как йилану, и думать обо всех. Он шагнул вперед и дотронулся до дрожащей руки охотника.
   – Они ушли, поэтому твой страх тоже должен уйти.
   Я видел ту, которая стоит во главе. Они благополучно уплыли. Они ушли, и все ушло. Теперь ты можешь оставаться здесь и наблюдать – на случай, если они вернутся.
   Это было хорошее указание, которое побуждало к действию. Мескавино поднял вверх, как оружие, свою мотыгу.
   – Я буду наблюдать, – сказал он, в тот же момент повернулся лицом к морю и посмотрел в ту сторону. Как только он это сделал, то увидел в первый раз безжизненное тело охранника и начал его оплакивать.
   – И он тоже – мой брат! – Мотыга выскользнула из рук и упала на землю, когда он наклонился над телом и пал рядом с ним.
   Чем больше убийств, больше смертей, думал Керрик, глядя в пустую теперь гавань. Вайнти – это существо, несущее смерть. Она не получит помощи от городов, даже несмотря на то, что холодные зимы вселяют страх в йилан, которые живут в Энтобане, где один город простирается почти вплотную до другого. Когда в северные города приходила зима, у них был выбор: оставаться на месте и умирать или пересечь океан и начать войну. Это то, о чем им говорила когда-то Вайнти. Он слышал ее речи и знал, что ничто ее не остановит, кроме смерти.
   Когда-нибудь. Но не теперь: она была для него недосягаема. Все, что он должен был сделать, – это влезть в ее шкуру и понять, что она планирует. Он знал ее настолько хорошо, как никто другой, и намного лучше, чем кто-нибудь из йилан. Итак, каков же будет ее следующий шаг?
   Керрик был уверен в одном: что она не была одинока. За горизонтом мог расположиться целый флот урукето, набитый вооруженными фарги, готовый к вторжению. Эта мысль пугала его.
   Дикий вопль прервал его мысли, он обернулся и увидел, что пришли саску. Саноне шел первым, за ним следовали женщины, которые плакали, уткнувшись в волосы, увидев мертвого охотника. Саноне перевел взгляд с трупа на Керрика, а затем на море.
   – Они вернулись, как ты сказал. Теперь мы должны защищать себя. Что же нам делать?
   – Охранники должны быть на посту днем и ночью. Все пляжи и дороги, ведущие в город, должны быть под наблюдением. Они снова вернутся.
   – Морем?
   Керрик задумался:
   – Я не знаю. Раньше они всегда атаковали с моря, когда у них была такая возможность. Так они всегда поступают. Но это было в те времена, когда у них был здесь город и небольшие лодки. Они нападали на нас и на суше. В следующий раз не стоит ожидать нападения со стороны моря, я уверен в этом. Мы должны быть очень бдительны и ожидать нападения.
   – Это все, что мы должны делать? Стоять, следить и ждать, как животные, когда тебя убьют? Керрик в его голосе уловил горечь.
   – Мы будем делать больше этого, Саноне. Мы теперь знаем о них. Твои лучшие разведчики отправятся на север и на юг вдоль всего побережья в поисках их пристанища. Когда мы обнаружим их, мы их убьем. А для этого нам потребуется помощь. Вождь саммада живет ради смерти мургу. Нам нужны эти охотники тану, их знания о лесах и их сила. Ты должен найти двух самых сильных скороходов, которые могут идти без остановки день и ночь. Пошли их на север, чтобы они нашли тану и передали послание Херилаку о том, что он должен примкнуть к нам вместе со своими охотниками, которых он может привести с собой. Если ему скажут, что есть мургу, которых надо убить, то он придет.
   – Сейчас зима, и на севере очень глубокий снег. Они никогда не доберутся до саммадов. Даже если они дойдут, то охотники могут не пойти в разгар зимы. Ты хочешь слишком многого, Керрик, попросив саску умереть без причины.
   – Смерть, возможно, рядом. Но нам нужна их помощь. Мы должны получить ее.
   Саноне с грустью покачал головой.
   – Если нам суждено умереть, мы умрем. Мы можем следовать туда, куда ведут тропы Кадайра. Он по своим соображениям привел нас сюда. Мы должны остаться здесь, потому что мы шли по следам мастодона. Но я не могу попросить саску умереть в зимнем снегу только лишь за идею. Весной все будет иначе. Мы решим тогда, как нам поступить. Все, что мы можем сделать сейчас, это попробовать предугадать волю Кадайра.
   Керрик начал гневно говорить, затем взял себя в руки. Он не вполне был уверен, чего хотел Кадайр. Однако в словах старика была правда. Саску вряд ли смогут пробраться туда, куда смогут пройти тану; они не привыкли к зиме. И даже если они доберутся – не было никакой уверенности в том, что Херилак ответит на его призыв о помощи. Им надо дождаться весны.
   Если бы можно было вернуться назад, чтобы сэкономить время.

Глава 11

   Южнее города и реки начинались болота. Здесь непроходимые джунгли и болота подходили к самой кромке океана и делали невозможным проход, за исключением полосы пляжей. Сразу же за бурунами длинноногие морские птицы вылавливали сардину, которую волны прибивали к берегу. Вдруг они тревожно засуетились и поднялись в воздух, летая кругами и крича, когда на берегу появились двое саску. Они шли очень осторожно. На их белых лентах, повязанных вокруг головы, было нарисовано охрой пятно, чтобы показать, что они выполняют очень серьезную миссию. Они не чувствовали себя от этого счастливыми. Они смотрели на стену джунглей с явным страхом, направив на невидимую цель смертельные палки. Когда они проходили мимо дохлой сардины, валявшейся на берегу, Мескавино посмотрел на нее с отвращением.
   – В долине было лучше, – сказал он. – Лучше бы мы там остались.
   – Мургу приходили в долину, чтобы убивать нас. Ты уже забыл об этом? – ответил Неннэ.
   – Это была воля Кадайра, чтобы мы пришли сюда и убили их, и мы это сделали.
   – Они возвращаются.
   – Мы и этих убьем тоже. Ты хнычешь, как маленький ребенок, Мескавино.
   Мескавино был настолько перепуган, что даже не обратил внимания на оскорбление. Жизнь здесь, у океана, была ему не по душе, она слишком отличалась от той, которой он наслаждался в своей закрытой со всех сторон долине. Как он соскучился по этим каменным стенам…
   – Видишь, там впереди, что это? – спросил Неннэ. Мескавино остановился, сделал шаг назад.
   – Я ничего не вижу. – Его голос от страха охрип.
   – Вон там, в море, что-то плывет по воде. Вот еще один появился рядом с ним.
   Там действительно были какие-то штуки, но очень далеко, чтобы разобрать, что это такое. Мескавино попробовал попятиться, вернуться назад.
   – Мы должны рассказать Керрику, что мы видели.
   Это важно.
   Неннэ высунул язык: это означало очень большое презрение.
   – Ты кто, Мескавино? Женщина или саску? Ты бежишь в страхе от каких-то чурбанов, плавающих в океане? Что же ты скажешь Керрику и Саноне? Что мы что-то видели. Они спросят нас: что? – а что мы им скажем?
   – Ты не должен показывать мне язык.
   – Мой язык будет у меня во рту, и ты его не увидишь, когда ты будешь себя вести как саску. Нам надо пойти на юг и посмотреть, что же все-таки мы видели.
   – Идем на юг, – покорно произнес Мескавино, уверенный, что идет навстречу своей смерти.
   Они держались подальше от бурунов, поближе к деревьям, пробираясь с большой осторожностью. Но пляж был пуст. Когда они, наконец подошли к размытому водой мысу, они стали очень осторожно пробираться сквозь кустарник и карликовые пальмы, хотя они знали, что со стороны океана их нельзя было увидеть. Когда добрались до возвышенности, они осторожно раздвинули ветви и посмотрели вдаль.
   – Мургу! – простонал Мескавино, пряча свое лицо в руках.
   Неннэ не был настолько напуган. Мургу были не очень близко, они находились дальше вдоль побережья и далеко в море. Это были корабли-чудовища, такие, как и тот, который увез всех мургу, оставшихся в живых, когда сожгли их город. Он видел это своими глазами, поэтому знал, как это выглядит. Но здесь, в океане, их было гораздо больше: понадобились бы пальцы обеих рук, чтобы их пересчитать. Те, которые были поменьше, уплывали назад, потом снова возвращались к берегу, но уже с мургу. Они причаливали к берегу, мургу высаживались, что-то там делали – он не мог точно сказать, что именно, потому что стены кустарника отделяли его от них. В открытом море он видел, что все больше и больше кораблей-чудовищ появляется из-за острова и направляется к берегу. Это все было очень странно.
   – Надо подойти поближе и посмотреть, что они делают, – сказал Неннэ.
   Мескавино в ответ простонал, лицо его до сих пор было закрыто растопыренными пальцами. Неннэ посмотрел на него сверху вниз, и им овладело сострадание. Отец Мескавино и его единственный брат были убиты мургу. Негодование и месть привели Мескавино сюда, и он хорошо воевал. Это время прошло. Большое количество смертей каким-то образом повлияло на него, сломило его. Неннэ пытался пристыдить его, чтобы к нему вернулся облик саску, но это оказалось бесполезно. Он спустился вниз и дотронулся до его плеча.
   – Ступай назад, Мескавино. Расскажи им о том, что мы видели. Я хочу подойти поближе и посмотреть, если мне удастся, что за волю Карогниса они выполняют. Иди назад.
   Когда Мескавино посмотрел на него, на его лице был еще страх.
   – Я ничего не могу поделать с собой, Неннэ. Я бы пошел с тобой, если бы мог. Но мои ноги не хотят идти вперед, они идут только назад. Я все расскажу Керрику и Саноне.
   Неннэ видел, как Мескавино быстро шел назад вдоль берега, и, действительно, его ноги в этом направления работали очень хорошо. Потом Неннэ повернулся в ту сторону, где высадились мургу. Теперь-то он узнает, что происходило там, на берегу. Собрав воедино все свои знания о лесе, он вошел в лес и дальше пошел в полной тишине. Прошло много времени, солнце уже садилось, когда он подобрался достаточно близко к месту, откуда хорошо была видна полоса кустарников. Этот кустарник покрывал собой весь пляж и землю за пляжем и простирался до самого моря. Он был особого вида, с большими коричневыми листьями, хотя к нему примешивались и другие растения, тоже темной окраски. Неннэ пошел вдоль опушки леса, когда увидел первую жертву. Потом еще и еще. Он стоял, парализованный, как Мескавино, скованный ужасом, пока наконец у него не хватило сил заставить себя сделать шаг назад, потом еще шаг с этого места.
   Хотя назад он продвигался по песку очень быстро, семимильными шагами, он так и не догнал Мескавино, который, должно быть, бежал намного быстрее, подгоняемый страхом. Первый раз в жизни Неннэ смог понять, что чувствовали другие.
   Керрик узнал от Мескавино о присутствии йилан, поэтому он еле сдерживал себя от нетерпения и, ожидая, когда Неннэ утолит жажду из водяного фрукта, обхватил голову и мокрое от пота тело последнего. Когда наконец Неннэ смог заговорить, его глаза были широко раскрыты, наполненные воспоминаниями увиденного, а кожа, всегда смуглая, казалась бледнее.
   – Сначала я увидел только одну жертву – оленя, пришедшего, чтобы пожевать кустарники. Он – мертвый, виноградная ветка с острыми шипами обвила его йогу. Потом я увидел другие трупы, от некоторых остались одни кости; трупы совершенно разных животных, даже животных – мургу, которые погибли на растущей стене. А так же птицы, морские птицы, которые прилетели сюда, – они навсегда остались здесь. То, что там растет, – это живая смерть, которая убивает все и всех, находящихся поблизости.
   – Но почему? Что это может значить? – спросил Саноне, а остальные слушатели в недоумении закивали.
   – Что это значит? – Голос Керрика был угрюмым, когда он говорил. – Для нас ничего хорошего. Подумайте. Мургу здесь во всей своей мощи, со своими многочисленными кораблями-чудовищами. На этом острове у них база, недоступная для нас. Мы можем построить лодки, но я думаю, что мы все умрем, если окажемся там. Пока мы и они вместе на этом острове, конечно, будут возникать проблемы. Но они вырастили на этом острове место смерти.
   – Это далеко от нас, – сказал Мескавино слабым, но полным надежды голосом.
   – Это сейчас, – сказал Керрик без малейшей надежды. – Это место будет постоянно разрастаться, или другое такое место может вырасти поблизости от нас, мы можем быть уверены в этом. Они меняют свою тактику, и это меня пугает. Когда они раньше нападали на нас, они посылали вооруженных фарги против нас и были разбиты. Сейчас я очень боюсь, что тот, кто стоит во главе их, задумал что-то гораздо более сложное и более смертельное.
   Насколько это было смертельно и насколько уязвимо? С этой мыслью, появившейся в его голове, к нему пришел страх. Когда он заговорил снова, все почувствовали это в его голосе.
   – Я должен пойти и посмотреть на этот живой барьер на побережье. Ты покажешь мне его, Неннэ? Поможешь мне донести кое-какие вещи, которые понадобятся мне?
   – Я пойду с тобой. Прямо сейчас?
   – Нет, тебе надо отдохнуть, да и поздно уже. Мы пойдем утром.
   Они отправились туда на рассвете, продвигаясь вперед очень осторожно, стараясь идти по следам, которые были оставлены накануне, где они еще были хорошо видны над самой высокой точкой прилива. К полудню они увидели этот барьер: зеленый сектор с моря въедался в берег. Но существовала одна отличительная черта.
   – Они ушли, – сказал Неннэ. – До этого все было по-другому. Часть кораблей-чудовищ стояла в море, а другие курсировали между ними и побережьем; большие корабли приплыли с острова. А теперь они все ушли.
   Керрику показалось, что здесь какая-то ловушка. На море было пусто, остров издали при полуденном освещении казался серым. За ним были другие острова поменьше этого; Керрик помнил их, когда проплывал мимо на урукето: там их была целая цепь. Алакас – аксехент, цепочка золотых падающих камней. Подходящее место, чтобы подойти с моря и чтобы чувствовать себя здесь в безопасности. Но целый сектор смерти на берегу – что бы это значило?
   – Я залезу на дерево, на самое высокое, – сказал Неннэ. – Оттуда я, может быть, увижу, что находится за этим барьером.
   Он был хорошим верхолазом и много раз перелезал через стену в своей долине, а забраться на дерево было намного легче. Вниз летели мелкие ветки и листья, когда он карабкался по толстым сучьям вверх. На какое-то время он замер, а потом спустился вниз так же проворно, как забирался наверх.
   – Ничего, – сказал он задумчиво. – Там только один песок. Пусто; чудовища, которые были там вчера, ушли. Если они не закопаны в песке, то они ушли.
   – Мы пойдем к тому месту, откуда ты наблюдал за ними вчера, рядом со смертоносной территорией, – сказал Керрик и взял свой лук, а Неннэ повесил через плечо кожаный мешок.
   Труп оленя был на том же месте, теперь облепленный насекомыми; далее, за ним вся зеленая стена была усеяна трупами. Керрик согнул лук и выбрал стрелу, а Неннэ тем временем раскрыл свой мешок.
   Керрик тщательно обмотал стрелу длинной лентой из холста и налил на нее немного масла из кожаного сосуда. Неннэ сел на корточки, чтобы укрыться от ветра, потому что высекал огонь из камней. Он подбросил несколько сухих веточек: разгорелось небольшое пламя в ямке, которую он выкопал в песке. Керрик стоял, наполовину натянув тетиву, нагнулся и поднес пропитанную маслом ткань поближе к пламени. Ветошь тотчас же воспламенилась, но пламени не было заметно при солнечном свете: виден был только темный дым. Затем он встал, сильно оттянул назад горящую стрелу, нацелился высоко в воздух – и отпустил ее.
   Она описала огромный полукруг и упала в зеленый барьер. Они могли видеть, как она, немного шипя, проткнула лист растения. Когда дым рассеялся, Керрик послал еще одну дымящуюся стрелу, потом еще и еще. Каждый раз результат был один и тот же.
   – Они узнали, – произнес он голосом, мрачным, как смерть.
   – Теперь они знают об огне. Во второй раз мы не сможем их сжечь.
   Неннэ озадаченно постучал себя по лбу:
   – Ничего в этом я просто не понимаю.
   – Я понимаю. У них база на этой земле, которую невозможно атаковать или сжечь.
   – Мы можем воспользоваться стрелами и пиками. За этим барьером они все равно беззащитны.
   – Да, за этим барьером, вот такого размера, они могут быть и беззащитны. Ну, а если они вырастят барьер больших размеров, чем этот, за ним они могут прятаться по ночам и будут недосягаемы.
   – Эти мургу делают странные вещи, – сказал Неннэ, плюнув с отвращением в направлении зеленой стены.
   – Они делают это потому, что они думают не так, как мы. Но я знаю их, мне бы следовало понять, что они теперь делают. Я должен серьезно подумать над этим. Это сделано с определенным замыслом – и мне надо докопаться до сути всего задуманного. Давай подойдем поближе.
   – Но это верная смерть.
   – Для животных – да. Но только иди осторожно. Ноги Керрика дрожали, когда он осторожно делал шаг за шагом по затвердевшему песку. Когда они подошли поближе к убитому оленю, Неннэ схватил его за руку, останавливая.
   – Виноградная лоза, которая обвила ногу оленя, посмотри, как она поднимается из песка. Как раз на том месте, где находится олень, рядом с травой, которую он ел. Почему олень не увидел ее и не обратил внимания?
   – Я думаю, что знаю. – Керрик нагнулся и откопал наполовину засыпанную песком раковину моллюска, потом бросил ее так, что она упала рядом с трупом оленя.
   Песок тотчас же рассеялся в разные стороны, и из него показался росток с шипом на верхушке, который пронзил раковину.
   – Лежат под самой поверхностью, – сказал Керрик. – Они высвобождаются, если что-то надавит на них сверху.
   – Они могут здесь расти в любом месте, – сказал Неннэ, осторожно отступая назад по своим же следам, которые они только что проложили. – Это место смерти, где все погибает.
   – Не совсем так. Посмотри туда, где основание стены. – Они стояли, не двигаясь и едва дыша, когда листья зашуршали и раздвинулись. Появилась в оранжевую и пурпурную крапинку голова, ее глаза оглядели все вокруг, потом она спряталась. Но через минуту снова показалась, на этот раз вместе с туловищем. Это была ящерица какого-то непонятного вида. Она стремительно передвигалась по песку, потом, как вкопанная, остановилась. Только ее глаза двигались, когда она смотрела по сторонам. Уродливое создание с плоским толстым хвостом, с раздутыми выпуклостями на спине, блестящими на солнце, как будто они были мокрые. Потом она снова стала стремительно продвигаться вперед, оставляя после себя след, покрытый слизью. У пучка травы она остановилась и начала жевать ее какими-то боковыми движениями челюсти. Керрика бросило в дрожь, он натянул тетиву и отвел ее назад, отпустив стрелу.
   – Хорошо, – сказал Неннэ, кивая головой в знак одобрения, когда стрела пронзила ящерицу. Последняя отскочила в сторону и потом неподвижно легла. Они обошли кругом, подошли к ней со стороны океана, наклонились и стали рассматривать ее.
   – Уродливая, – сказал Неннэ. – Из нее капает слизь, как из слизняка.
   – Возможно, это защита от яда, который содержится в зеленой стене, возможно, и от шипов тоже. Это животное было выращено, чтобы жить там, где все остальное погибает. И в этом есть смысл. Йиланы, которые выращивают вещи, делают все со смыслом.
   – Хоть она и ранена, но эти уплотнения на спине – смотри: одно открылось.
   – Это воспринимается вовсе не как уплотнения или раны. Видишь, они расположены в определенном порядке. – Концом лука Керрик ткнул в открытое уплотнение и пошевелил внутри, пока оттуда не посыпались коричневые крупицы.
   Неннэ наклонился пониже и посмотрел на них.
   – Они сухие, я ничего не понимаю. Они похожи на семена.
   Керрик медленно выпрямился и повернулся, чтобы посмотреть в сторону смертоносного зеленого барьера и, несмотря на теплое солнце, почувствовал озноб.
   – Я это понимаю слишком хорошо. Мы столкнулись лицом к лицу с нашим поражением, Неннэ. Верное поражение. Я не знаю способа выиграть эту битву, и нет никакой возможности для нас, чтобы выжить.

Глава 12

   Один из молодых священников развел огонь и подбросил свежих дров. Свет от пламени высветил небольшую группу людей, окружавших Саноне и сидящих по другую сторону костра от Керрика. Он хотел поговорить со всеми охотниками, но это было не по правилам саску. Священники – мандукты принимали решения, а остальные повиновались им. Они переговаривались между собой шепотом, пока Керрик пристально смотрел в огонь, стараясь также заглянуть в будущее, но видя лишь одно отчаяние в этом теплом свете.
   – Мы не можем согласиться, – сказал Саноне, поворачиваясь спиной к Керрику. – Это только твои предположения, догадки, но не доказательства. Мы должны подождать и посмотреть.
   – Мы должны ждать, пока не начнем умирать здесь? Неужели тебе не ясно, что произошло? Посмотри на юг, на пляж, который похож на пустой лагерь. Вовсе ничего не значит, что сейчас там нет мургу. Растения, которые там произрастают, ядовиты и смертельны, но их могут вырастить где угодно, и они могут приносить урожай. Почему бы не выращивать их на этом берегу? Здесь подходящие условия для их роста. Их посадили там, чтобы они разрастались, а когда они созреют, их семена распространятся и дадут свои ростки. И эта ящерица, которую мы убили, – яркий пример этому.
   – Это только догадки…
   – Возможно, но здесь есть и доля правды. Подумайте об этом существе, которому предназначено жить там, где все остальное погибает. Зачем разводить такую тварь в первую очередь, если растения нужны для защиты? Нет, они имеют более ужасное значение. Они нужны, чтобы распространяться. Распространяться здесь. Маленький мургу будет бегать и сеять семена, и куда бы он не побежал, он везде будет оставлять семена. Он прибежит сюда, в Дейфобен, и наш город наполнится смертью, и тогда мы будем вынуждены покинуть его или умереть.
   – Если маленькие мургу попробуют прийти сюда, мы убьем их! – выкрикнул один из мандуктов, а остальные забормотали в знак согласия, Керрик едва сдерживал гнев.
   – Убьешь? Ты такой превосходный убийца со своим луком и смертельными стрелами, что ты можешь охотиться и днем, и ночью в пределах всего этого огромного пространства, под каждым кустом и деревом, убивать каждого мургу, как только он появится? Если ты так думаешь, то ты очень глуп. Вы все очень глупы. Я испытываю те же чувства, что и вы, – я не хочу в это верить. Но я должен. Мы вынуждены будем покинуть это место – как можно скорее.
   – Нет, этого не должно случиться. – Саноне поднялся на ноги. – Нас сюда привел Кадайр, он не оставит нас теперь.
   – Может быть, вместо него тебя привел сюда Карогнис, – сказал Керрик. Он слышал тяжелое дыхание со всех сторон, он надеялся, что они, наконец, могут все понять. – Мы не сможем убить всех этих существ, когда они начнут приходить сюда. Мы не сможем остановить рост семян. Мы должны уйти, пока не умрут первые из нас.
   – Этого не может быть, – сказал Саноне. – Они этого не сделают, потому что этот город станет безжизненным и ненужным. То, что убьет нас, так же быстро убьет и мургу.
   Керрик не обратил внимания на крики одобрения и закричал громче всех остальных:
   – Вы рассуждаете как дети. Неужели вы думаете, что мургу создали бы и вырастили эти плантации, не имея ни малейшего понятия, как уничтожить их? Когда этот город будет снова принадлежать им, все насаждения, несущие смерть, будут сметены с лица земли.
   – Если они это смогут сделать, то сможем и мы.
   – Нет. У нас нет тех знаний, какие есть у них. – Саноне поднял руку, и все замолкли. – Мы разгневались, а с гневом уходит и мудрость. Мы говорим такие вещи, о которых потом будем жалеть. Допустим, все, о чем сказал Керрик, сбудется. И если это действительно будет так – будет ли у нас выбор? Если они смогут уничтожить это место, то смогут ли они последовать за нами и уничтожить нашу долину или любое другое место, которое мы выберем для лагеря? Может быть, Кадайр привел нас сюда, чтобы мы умерли; может быть, это часть его замысла. Мы не можем знать. Оказывается, у нас почти нет выбора. Легче остаться.
   Впервые Керрик молчал, потому что он не мог ответить на слова Саноне. Неужели это был единственный выход? Остаться здесь и умереть или бежать через всю эту безграничную землю. И по возвращении найти смерть. Не говоря ни слова, он завернулся в оленью шкуру, встал и пошел в свое помещение, где он спал. Это был долгий и трудный день, и он очень устал. Но он не мог спать. Лежа в темноте, он искал выход, тропу, по которой они могли бы пройти и которую до сих пор не заметили. Весной они пошлют за Херилаком, и он придет с тану. Они развернут атаку на острове, где были йиланы, прогонят их оттуда. Захватят в плен ученую, заставят ее раскрыть секрет смертоносных растений. Убьют ящериц, когда они появятся, выкопают растения, когда они будут расти. Многое могло бы быть сделано, и оно должно быть сделано.
   Утро было безоблачное, солнце пригревало, дневной свет рассеял ночные страхи. Керрик очищал от кожуры апельсин, когда он увидел Саноне, выходящего из одного из живых коридоров, соединяющих город с пляжем. Его лицо было искажено от боли, он с трудом передвигал ноги. Керрик встал, забыв про апельсин и уронив его на землю.
   – Первая, – сказал Саноне. – Как ты и говорил. Итак, это начинается. Ребенок, маленькая девочка играла на берегу реки, когда колючка, выросшая из песка, вонзилась ей в ногу, и она умерла. Мы пиками выкопали это растение из песка, оно было величиной с мою ладонь, и сожгли его. Но как оно туда попало, в центр города?
   – Существует много способов. Они могли бросить семена в реку выше по течению. Они могли накормить ими птиц, чтобы семена выпали с их пометом. Они очень мудрые, йиланы, которые изобретают новое. Когда они что-то делают, они делают это хорошо. Надо всех предупредить, принять меры предосторожности. Или нам стоит уйти отсюда?
   В этот момент Саноне казался старее своих лет, морщины еще глубже врезались в его лицо.
   – Я не знаю. Вечером мы еще раз поговорим об этом. А тем временем я должен подумать о замыслах Кадайра. Очень трудно точно определить, что именно надо делать дальше.
   Керрик отправился с Саноне посмотреть на то, что осталось от растения. Он потрогал его палкой.
   – Очень маленькое, а шипы такие же большие, как у взрослого растения. Там были еще?
   – Мы искали. Только это.
   – Всем надо ступни обернуть кожей. К неизвестным растениям не прикасаться. Реши, кто из взрослых должен присматривать за младшими. Дети должны оставаться на определенных участках земли, которые каждое утро следует очень тщательно проверять.
   После этого Керрик почувствовал, что очень голоден, и пошел к костру, где женщина Неннэ, Матили, всегда держала для него место. Она готовила очень вкусное мясо на углях, обмазывала его глиной, которая затвердевала, поэтому мясо было одновременно нежным и сочным. А в маленьких тарелочках у нее была паста, сделанная из фруктов, растертых с солью и жгучим красным перцем, чтобы туда можно было опускать кусочки мяса. Это было очень вкусно, а он был голоден.
   Однако, когда он подошел к огню, Матили холодно взглянула на него и сделала жест, который он раньше не видел: она держала ладонь вертикально перед своим носом, между глаз. Когда он заговорил с ней, она не ответила и вместо этого повернулась и побежала в помещение, где они с Неннэ спали. Все это было загадочно, и Керрик уже собирался уходить, когда появился Неннэ.
   – Я надеюсь, что ты не голоден, Керрик, потому что нет мяса. – Все это он сказал, повернувшись вполоборота, что на него было совсем не похоже.
   – Что случилось с Матили? – спросил Керрик. – И почему она так держала руку?
   Он повторил этот жест. Но, как и йиланы, он расценил этот жест как часть целого, что включает в себя все тело, все члены. Поэтому, не отдавая себе в этом отчета, он опустил одно плечо, поднял руку на уровне груди, показывая, как женщина, жест защиты, и даже ноги поставил, как Матили. Неннэ увидел эти противоречащие движения и ничего не понял, как не понимал многое другое, связанное с Керриком. Ему все это не нравилось, но он переборол себя и скрыл свои чувства. Наступил момент, когда он должен был сказать Керрику все. Это случилось именно тогда, когда он все понял.
   – Иди сюда, я попробую все объяснить! – Они отошли к деревьям, чтобы их никто не слышал. – Это слова, которые ты произнес прошлым вечером. Ты разговаривал с мандукта, ты кричал, и это слышали многие. Матили передали все, о чем ты говорил. То, что она делала рукой, когда увидела тебя, – это то, что делают глупые женщины, чтобы отвратить от себя Карогниса.
   Керрика это озадачило.
   – Мои слова прошлым вечером и Карогнис? Я ничего не понимаю.
   – Карогнис – дьявол, так же, как и мургу. Если он на ком-то остановит свой взгляд, то этого человека постигнет беда.
   – Что у меня общего с Карогнисом?
   – Некоторые считают, что ты говоришь языком Карогниса. Ты произнес слова о Кадайре, которые были услышаны. Все это нехорошо.
   Керрик посмотрел на угрюмое лицо Неннэ и понял, что если Неннэ и отрицал бы это, то в душе он был согласен с Матили. Саску слушали мандуктов и понимали их, когда те говорили о живом мире, о том, как Кадайр создавал мир и все, что в нем есть, и о том, что все существа, населявшие этот мир, знали об этом. В этом они были похожи на тану, которые видели жизнь во всем, что их окружало: в животных и птицах, даже в реках и деревьях. Зная, откуда пришла жизнь, они никогда не стали бы говорить об Эрманпадаре, кроме как с глубочайшим уважением. Керрик всегда забывал об этом. В нем, начиная с раннего детства, не укоренилась эта вера, как в тану и саску. Он попытался это загладить.
   – Я говорил это в гневе и страхе. Передай Матили, что это говорил вовсе не я; я не осознавал того, что говорил.
   – Мне надо вернуться.
   Неннэ повернулся и пошел прочь, так ничего и не поняв. Было совершенно очевидно теперь, что он был таким же суеверным, как и женщины. На этот раз Керрик не обнаружил гнева, который постоянно сопутствовал ему, и выкрикнул вслед несколько слов, которые еще больше усилили враждебность. Он ненавидел их тупость. Они всего-навсего обыкновенные устузоу. Да, это было так, но он думал как йилан, а он не должен был так думать. Он был таким же устузоу, как и они, а вовсе не йиланом.
   Однако тем временем, пока он рассуждал таким образом, он шел по направлению к ханале узнать, как обстояли дела у двух самцов – йилан. Он был тану, но в этот момент он чувствовал, что его больше тянуло к йиланам.
   – Очень скучно, – сказал Надаске и эту фразу сопроводил движением, означающим «уснул навсегда». – Все время мы проводим здесь, никто не навещает нас. Однажды, в далеком прошлом, ты вывел нас на прогулку вокруг города, и это было наслаждением. Но ты больше этого не делал, а мы вынуждены разговаривать только друг с другом, и нам почти ничего не осталось после проведенных здесь дней сказать друг другу. Когда-то ты заходил к нам, но, конечно, у тебя есть другие занятия, и поэтому ты редко здесь появляешься.
   – Вы все еще живы, – сказал Керрик с некоторым чувством гнева и горечи. – Это хоть как-то должно утешить вас.
   Надаске отвернулся, делая жесты, характерные для самок. Керрик улыбнулся этому: это был намек на то, что он вел себя недостойно: как женщина. Однако незадолго до этого была женщина, которая прогнала его, голодного, от костра. И он все еще до сих пор ничего не ел. Он огляделся по сторонам. У самцов от волнения был плохой аппетит, и поэтому от вчерашнего дня осталось немного мяса. Керрик оторвал кусок и съел его.
   Имехей запричитал:
   – Мы умрем здесь, сидя взаперти, мы умрем от голода.
   – Не будьте так глупы.
   Было бы совершенно безрассудно выражать равенство с самцами, так как его отношение к ним напоминало отношение самок. А кроме того, эти двое отводили ему главенствующую роль самки, когда он был с ними. В нем снова нарастал гнев: неужели его нигде не признавали своим?
   – Вайнти вернулась, – сказал он. – Она и многие другие находятся недалеко отсюда.
   Он увидел, как это привлекло их внимание. Они начали просить прощения за их плохое настроение, уверяли его в его силе и щедрости, умоляли рассказать им побольше обо всем. На какое-то время он отвлекся от своих забот и почувствовал себя счастливым в их компании. Он понимал, что с ними он имел большое сходство. Он мог говорить о вещах, которые интересовали его, очень выразительно, с помощью языка йилан. В этот момент он не думал ни о Кадайре, ни о Карогнисе, ни даже об Эрманпадаре. На время он забыл о своих тревогах. Был полдень, когда он наконец покинул ханале и до того, как стемнело, снова вернулся туда с мясом. Они ели вместе, и все были очень довольны. Однако за всем этим черной тенью стояло будущее. Вайнти была рядом, и в ее руках была смерть. Ядовитые растения будут очень хорошо расти на солнце, и маленькие ящерицы будут бегать и разбрасывать семена, несущие смерть. Будущее было неотвратимо – неотвратимо мрачно.

Глава 13

   Весной, когда потеплело и улеглись зимние вьюги, к югу от города, в море, развернулись активные действия. Ближе к югу было обнаружено много ядовитых растений, хотя по неизвестной причине в самом городе их не было. Все выглядело так, будто йиланы сделали все свои приготовления, проверили силу своей атаки, а теперь ждали какого-то сигнала для наступления. Однако дни проходили, но даже никакого намека на это не было. Даже Керрик начал сомневаться в своих опасениях. Но это было не совсем так: просто он их глубоко скрывал. Он знал, что рано или поздно начнется последняя битва. Вайнти была там. Она не остановится, пока все они не будут уничтожены. Поэтому, несмотря на все недовольства, Керрик предусмотрел, чтобы все подступы к городу охранялись днем и ночью, а с севера и с юга вооруженные патрули следили за деятельностью йилан. Сам же Керрик наблюдал с юга, так как он ждал нападения с этой стороны. Но, кроме постоянно растущей стены, йиланы больше никак себя не проявляли. Был жаркий полдень, когда он возвращался со своего наблюдательного пункта и увидел Неннэ, который ждал его на тропе.
   – С севера пришел охотник тану и говорит, что хочет видеть тебя. Саноне вышел к нему, но он не захотел говорить с мандукто и только повторил, что ему нужен ты.
   – Ты знаешь, как его зовут?
   – Он – саммадар, Херилак.
   Когда он произнес это имя, у Керрика внутри похолодело от дурного предчувствия. Армун! Что-то случилось с Армун. Не было никаких причин для страха, но этот страх был в нем; он охватывал его все сильнее, так, что у него начали дрожать руки.
   – Он один? – спросил Керрик, не двигаясь.
   – С ним никого нет, хотя в лесу, среди деревьев, можно было видеть других охотников, которые пришли с ним.
   «Один, остальные в лесу; что бы это могло значить?» Неннэ стоял вполоборота и ждал, в то время как Керрик делал телодвижения, выражавшие мысли, которые его охватили, языком йилан; их движения, как будто эхом, отзывались на их мысли. Огромным усилием Керрик вывел себя из этого паралитического состояния.
   – Отведи меня к нему – немедленно!
   Они шли через город, вдыхая горячий воздух и обливаясь потом, и наконец вышли на открытое пространство амбеседа, где их ждал Херилак. Он опирался на свое копье, но встал смирно, когда Керрик приблизился к нему и начал разговор первым, чтобы опередить Керрика.
   – Я пришел с просьбой. Это наши смертельные стрелы, которые…
   – Мы поговорим об этом после того, как ты расскажешь мне об Армун.
   – Ее со мной нет, – ответил он угрюмо.
   – Я это сам вижу, Херилак. С ней все хорошо? А как ребенок?
   – Я об этом ничего не знаю.
   Все опасения Керрика оправдались. С ней что-то случилось. Он сердито потряс своим хесотсаном.
   – Говори ясно, саммадар. Ты взял ее в свой саммад, чтобы защищать ее, ты сам мне об этом говорил. А теперь почему ты говоришь, что ничего не знаешь?
   – Потому что она ушла. Она сама так решила, хотя я запретил ей это делать и приказал другим, чтобы не помогали ей. То, что она сделала, – это ее вина; она сама виновата. Но охотник Ортнар ослушался моего приказа и помог ей уйти. Это произошло ровно год тому назад, в это же время. Его я прогнал из моего саммада. Я послал за ней охотников, но они не смогли найти ее. А теперь поговорим о других делах…
   – Мы будем говорить об Армун. Она просила у тебя помощи, а ты не помог ей. Ты говоришь, что она ушла. Куда она ушла?
   – Она пошла на юг, к тебе. Она должна быть здесь.
   – Ее здесь нет. Она вообще сюда не приходила, Слова Херилака были холодны, как зима:
   – Значит, она умерла в пути. Поговорим о других вещах.
   Не помня себя от гнева и ненависти, Керрик трясущейся рукой поднял хесотсан и направил его на Херилака, который стоял, не двигаясь и ничего не боясь – свое копье он воткнул острием в землю. Херилак встряхнул головой и заговорил:
   – Если ты убьешь меня, то это не вернет ее к жизни. А тану не убивает тану. Есть и другие женщины.
   Другие женщины. Эти слова сразили Керрика, и он опустил оружие. Других женщин для него не существовало; только Армун. А она была мертва. И Херилака нельзя было в этом обвинять. Это была его собственная вина, только его. Если бы он тогда вернулся, она была бы сейчас жива. Все кончено. Больше не о чем было говорить.
   – Ты хочешь поговорить о смертельных стрелах, – сказал Керрик. Его голос был равнодушным. – Что с ними?
   – Они умерли, все до одной. Во всем виноват зимний холод. Даже многие из тех, которых мы старались держать в тепле, умерли в первую зиму, другие умерли до наступления этой весны. Теперь мы должны идти и охотиться на земле мургу, потому что на севере – никакой охоты. Нам нужно как можно больше смертельных стрел. Они нужны саммадам, чтобы жить. Ты поделишься с нами?
   – Да, их здесь много – подрастают молодые. А где саммады?
   – На севере, с мастодонами на пляже, ждут. Половина охотников осталась там охранять их, остальные ждут в лесу. Я пришел один. Мне казалось, что ты убьешь меня, и я не хотел, чтобы это видели другие.
   – Ты был прав. Но я не дам тебе смертельных стрел, чтобы охотиться на равнинах.
   – Что? – Херилак в гневе потряс копьем. – Ты откажешь мне, откажешь саммадам? Ты мог бы отнять у меня жизнь, если бы захотел. Я бы отдал ее – за саммады – и теперь ты мне отказываешь?
   Не осознавая того, что делает, он приподнял копье. Керрик указал на него, холодно улыбаясь:
   – Тану не убивает тану, но ты поднял свое копье.
   Он подождал, пока Херилак не переборол свой гнев и не опустил копье, и тогда снова продолжил:
   – Я сказал, что для охоты на равнинах я не дам смертельных стрел. Городу угрожает опасность, и охотники должны его защищать. Здесь саску. Так как они когда-то помогли тану, то теперь я прошу тану помочь саску. Останьтесь и помогите им. Смертельных стрел хватит на всех.
   – Это не мне решать. Со мной пришли другие саммадары, и все они в своих саммадах.
   – Приведи их сюда. Нужно вынести решение.
   Херилак нахмурился, но выбора у него не было. Он развернулся на месте и отправился, даже не посмотрев в сторону Саноне, когда проходил мимо.
   – Что-то случилось? – спросил Саноне.
   – Случилось? Умерла Армун.
   Но Керрик все еще не мог в это поверить. Он с большим трудом ответил Саноне:
   – Сюда сейчас придут саммадары тану. Я сказал им, что, если они хотят заполучить хесотсаны, они должны остаться в городе. Они должны привести сюда саммады. Мы объединимся и будем друг друга защищать – другого выхода нет.
   Да, другого выхода не было. Саммадары говорили долго и сердито, всасывая в себя из трубок дым и затем выпуская его. Они должны были принять решение, чтобы остаться: другого выбора у них не было. Керрик не принимал участия в этой дискуссии, не обращал внимания на их недовольные взгляды, когда Херилак говорил им о его ультиматуме. Его нисколько не интересовали их чувства и эмоции. Тану и саску должны остаться здесь и покинуть это место только в том случае, если их вытеснят оттуда. Сквозь пелену тревожных мыслей он разглядел стоящего перед ним охотника. В следующую минуту он понял, что это был Ортнар. Когда он увидел его, то помахал ему рукой, чтобы он подошел поближе.
   – Вот, садись сюда, в тень, рядом со мной, и расскажи мне об Армун.
   – Но ты уже говорил о ней с Херилаком.
   – Он сказал мне, что он приказал ей остаться в лагере и чтобы ей никто не помогал. Однако ей на помощь пришел ты. В чем дело?
   Ортнар не был счастлив. Он говорил шепотом, голова его была опущена, длинные волосы закрывали лицо.
   – То, что произошло, раздвоило меня, Керрик, и сейчас раздваивает. Херилак был саммадаром, мы остались только двое от целого саммада, который уничтожили мургу. И эту цепь, которой мы связаны, тяжело разорвав. Когда Херилак приказал, чтобы никто не помогал Армун, я послушался, потому что это было правильное решение. Путь был долгим и опасным. Однако, когда она попросила помочь ей, я почувствовал, что и она была права. Это потянуло меня в другую сторону, и по своей глупости я помог ей только наполовину. А мне следовало бы помочь ей во всем, о чем она просила. Мне надо было отдать ей все, пойти вместе с ней; теперь я это понимаю. Я указал ей путь и дал хесотсан. Но я помог только наполовину.
   – Другие совсем ничего ей не дали, Ортнар. Ты был ее единственным другом.
   – Я рассказал Херилаку о том, что я сделал. Он сильным ударом свалил меня с ног, и я, как мертвый, лежал два дня – об этом мне рассказали. Вот куда он меня ударил, когда рассердился. – Ортнар пальцами дотронулся до макушки, нащупывая шрам. – Я больше не в его саммаде; с тех пор он со мной не разговаривает.
   Он замолчал и посмотрел на Керрика. Потом, до того, как смог заговорить Керрик, он продолжил:
   – Я должен был все это рассказать тебе первым, чтобы ты знал всю правду. Потом я искал ее следы, когда мы шли на восток. Я ничего не смог найти – ни костей, ни скелетов кого-нибудь из них. Они ушли втроем: Армун, ваш сын и мальчик, которого она взяла с собой. Ведь должны были остаться какие-то следы. По дороге я спрашивал всех охотников, которых мы встретили, но никто их не видел. Но был один охотник, который меняет каменные ножи на меха: он меняется с парамутанами с севера. Он немного понимает их язык. Они сказали ему, что к ним приходила женщина с детьми, ее волосы были такого же цвета, что и у нас.
   Керрик схватил его за руки, поднял на ноги и изо всех сил встряхнул.
   – Что ты говоришь?! Ты знаешь, что ты говорить?! Ортнар улыбнулся и кивнул головой.
   – Я знаю. Я пришел на юг, чтобы сказать тебе об этом. Теперь я собираюсь идти на север, пока стоит лето, чтобы найти там парамутан; чтобы найти там Армун, если мне удастся. Я приведу ее к тебе…
   – Нет, в этом нет необходимости.
   В одно мгновение для Керрика все изменилось. Он сразу расправил плечи, как будто камень свалился с него. Будущее вдруг стало ясным и отчетливым, как эта тропа, которая пролегла перед ним; как следы Кадайра на камне, о которых все время говорил Саноне. Он смотрел мимо Ортнара в сторону городской улицы, которая тянулась к северу.
   – Тебе необязательно идти – я сделаю это сам. Саммады останутся здесь – город надо будет защищать. Херилак знает, как надо убивать мургу, ему не нужны никакие инструкции. Я пойду на север и найду ее.
   – Но не один, Керрик. Теперь другого саммада, кроме твоего, у меня нет. Веди, и я пойду за тобой. Мы пойдем вместе: все-таки два копья лучше, чем одно.
   – Ты прав. Я не буду тебя останавливать, – Керрик улыбнулся. – К тому же, ты лучший охотник. Если бы мы зависели только от моего умения и искусства моего лука, мы были бы постоянно голодными!
   – Мы пойдем быстро, не тратя много времени на охоту. Мясо серого мургу из запасов мы возьмем с собой.
   – Да, у нас хороший запас. Саску больше предпочитают свежее мясо.
   Керрик обнаружил огромный запас пластов свежего вяленого мяса, которое принесли в ханале для самцов. И что станет с ними? Если он бросит их, то их ждет неминуемая смерть – это было ясно. Они заслуживали лучшей участи, чем эта. Он также должен подумать и об этом. Многое надо было решить.
   – Мы уйдем рано утром, – сказал он.
   – Мы встретимся здесь, когда начнет светать. К этому времени саммадары примут решение; у них почти нет выбора.
   Керрик отправился к ханале, закрыл за собой тяжелую дверь и выкрикнул свое имя. Надаске по коридору торопливо двигался к нему, громко шлепая по деревянному полу, делая движения, выражающие приветствие и счастье.
   – Дням, которые прошли, мы потеряли счет; одиночество и голод убивают нас.
   – Я не буду спрашивать, что одержит верх: голод или чувство товарищества. А где Имехей? У меня к вам есть важный разговор, прежде, чем я покину город.
   – Покинуть! – Надаске взвыл в агонии и выразил знаками смерть от отчаяния. Имехей услышал звуки и поспешил туда, откуда они исходили.
   – Я не оставлю вас, чтобы вы здесь умерли, – сказал Керрик, – поэтому перестаньте представлять себя безмозглыми фарги и внимательно слушайте. Сейчас мы отправимся прогуляться по городу. Саску не обратят на это внимания; они видели, как мы прогуливались раньше, и им было приказано не трогать вас. Они подчиняются своему мандукто лучше, чем вы – мне. Мы прогуляемся к окраинам города и за них. Затем вы сами отправитесь на юг, и там вы увидите остров, о котором я вам рассказывал… Керрик на минуту задумался.
   – Там, где место смерти, вы найдете йилан и урукето, и там вы навсегда останетесь в безопасности, вдали от устузоу.
   Надаске и Имехей взглянули друг на друга, выразили согласие и уверенность. Надаске заговорил первым, подчеркивая, что все, о чем он говорил, в первую очередь, касалось их обоих.
   – Мы поговорили между собой. На протяжении многих часов одиночества мы говорили. Мы видели город и устузоу, и гуляли по городу, и говорили об этом. Я расскажу тебе, о чем мы говорили. Как странно было жить вдали от самок и гулять с Керриком – устузоу – самкой – самцом. Очень странно. Мы удивлялись тому, что мы видели. Наши глаза раскрывались так широко, как у фарги, только что вышедших из моря, потому что мы видели, что в городе живут устузоу, как йиланы. Самое странное из всего этого то, что мы видели самцов – устузоу с хесотсанами и самок с детенышами. Мы говорили и говорили об этом.
   – И ты говоришь слишком много, – прервал Имехей. – Мы не только говорили, но и решали. Мы решили, что больше никогда не захотим идти к пляжам. Решили, что мы никогда не захотим болезненно жадных до смерти самок йилан. Мы не пойдем на юг.
   Они жестами выразили твердость решения, и Керрик очень удивился:
   – У вас есть храбрость, которой я не видел у самцов.
   – Как же это можно было увидеть, если наша жизнь проходила в ханале, – сказал Надаске. – Мы очень похожи на самок йилан.
   – Но что же вы собираетесь делать?
   – Мы останемся с тобой. Мы не пойдем на юг.
   – Но я утром ухожу отсюда. На север.
   – Тогда мы тоже пойдем на север. Это лучше, чем сидеть в ханале или на пляжах.
   – Там холодно. На севере – верная смерть!
   – А там тепло и верная смерть – на пляжах. И, по крайней мере, если мы пойдем на север, мы увидим нечто большее по сравнению с ханале, прежде чем умрем.

Глава 14

   В ту ночь Керрик почти не спал: надо было многое обдумать. Саммады продвинутся на юг, так было решено, охотники со своими хесотсанами уходят утром, чтобы привести сюда саммады. Если охотники останутся здесь, то город будет в безопасности или, по крайней мере, будет защищен надежнее, чем раньше. Но теперь Керрик должен покинуть их и подумать о своем собственном саммаде. Он оставил Армун с саммадами, а она попыталась найти его. Он даже не мог допустить мысли о том, что ее нет в живых; она должна быть где-то на севере, жива и здорова. Он найдет ее, с помощью Ортнара они будут искать парамутанов. Они найдут ее и ребенка тоже – это единственное, из-за чего он переживал. Еще эти двое самцов йилан.
   Почему он должен волноваться из-за них? Они ему были никем. Но это было не так, они были небезразличны ему. Они были пленниками так же, как он когда-то. Тогда он был привязан за шею, при мысли об этом он пальцами дотронулся до железного обруча вокруг шеи, и они были заперты в ханале. Это было одно и то же. Но у них было мужество, которого не было у него, они хотели отправиться дальше в тот мир, о котором совсем ничего не знали. Они готовы были последовать за ним – потому что верили в него. Они хотели быть частью его саммада. При этой мысли он рассмеялся в темноту. Это был бы необычный саммад! Саммадар, который редко мог попасть стрелой в цель, охотник с пробитым черепом, которого выгнал его предыдущий саммадар из своего саммада, женщина, ребенок – и двое испуганных мургу! Саммад, который мог бы вселять страх в сердца других – только не в сердце такого саммадара, каким был он сам.
   Как еще можно было поступить с этими бедными, беспомощными существами? Оставить их здесь – это значило верную смерть; лучше убить их самому, чем заставить их самих сделать это. И они никогда не вернутся к самкам – йиланам, что было весьма понятно. Однако если они пойдут вместе с ним на север, то наверняка умрут в снегу. Тогда что же он может сделать? Взять их отсюда – и дальше что?
   Начала вырисовываться некая идея, и чем больше он об этом думал, тем яснее ему эта идея представлялась. Утром все должно было проясниться, и он заснул с этой мыслью.
   Ортнар ждал его в амбеседе: при нем было все оружие, за спиной висел вещевой мешок.
   – Мы выйдем попозже, – сказал Керрик. – Оставь здесь свои вещи и ступай за мной, потому что я хочу исследовать тропу, ведущую на север. – Они пошли к укреплению, сделанному из земли, которое со всех сторон окружало город, и Керрик взглянул на него поближе.
   – Нет необходимости, – сказал Ортнар. – Я знаю тропу очень хорошо, не один раз ходил по ней.
   – Мы пойдем другой дорогой, по крайней мере, в самом начале. Скажи мне, Ортнар, ты будешь подчиняться моим приказам, даже если они тебя не устраивают, или ты пойдешь в другой саммад?
   – Возможно, я когда-нибудь так и поступлю. Охотник лишь выполняет указания саммадара, который всегда прав в том, что говорит. Но не сейчас, пока не доберемся до севера, чтобы найти Армун и твоего сына. Потому что я чувствую, что поступил неправильно, не оказав помощи Армун, когда она в этом нуждалась. Только из-за этого я последую за тобой всюду, куда бы ты не повел, пока мы не выполним свой долг.
   – Тебе нелегко было произнести эти слова. Итак, ты идешь со мной на север – даже если с нами пойдут те двое мургу?
   – Для меня они ничего не значат. В любом случае они замерзнут в снегу.
   – Хорошо. Мы пойдем после полудня, когда уйдут охотники. Я чувствую, что тану, которые сейчас уходят, с удовольствием испытали бы свои смертельные стрелы на этих двух самцах.
   – Я бы сам с большим удовольствием это сделал – не будь ты моим саммадаром.
   – Я могу в это поверить. Теперь давай сделаем большой запас мяса мургу. Если кто-нибудь спросит тебя, почему мы берем с собой на север мургу, отвечай, что в них много мяса для нас, поэтому мы сможем идти быстрее и не останавливаться в пути, чтобы поохотиться. Скажи им, что мы убьем самцов, когда кончатся запасы мяса, и они нам больше не понадобятся.
   – Теперь я понимаю, саммадар. Это хорошо задумано, и я позволю тебе убить их самому, когда наступит время.
   Затем они пошли к ханале, и, когда вошли, двое йилан уставились на вновь пришедших широко раскрытыми, полными страха глазами.
   – Держите себя как подобает самцам, – приказал Керрик. – Мы собираемся путешествовать вместе, и вы должны привыкнуть друг к другу. Это Ортнар, который помогает мне.
   – От него пахнет запахом смерти, это ужасно, – сказал Имехей, очень деликатно передергиваясь.
   – А он думает, что от вас отвратительно пахнет, потому что вы едите сырое мясо. А теперь стойте спокойно, пока я буду на вас нагружать вот это.
   Ортнар заготовил кожаные мешки, набитые мясом, и двое йилан завопили под тяжестью этого груза.
   – Тихо! – приказал Керрик. – Или я взвалю на вас еще больше груза. Вы похожи на ленивых неповоротливых фарги, которые за всю свою жизнь никогда не работали. За пределами ханале нас ждет много работы, и вы должны будете помогать нам. Или вы хотите идти на юг – на пляжи рождения?
   После этого они замолчали, хотя Имехей сделал жест, выражающий крайнюю ненависть, когда он подумал, что Керрик изменил им. Хорошо. Немного гнева не помешало бы им. Надаске вернулся, приблизился к нише в стене и взял металлическую фигурку ненитеска, которую сделал давно умерший Алипол.
   – Куда пойдем мы, туда последует и она, – твердо сказал Надаске. Керрик знаком показал согласие.
   – Заверни это хорошенько и положи в мешок. А теперь останьтесь с этим устузоу до тех пор, пока я не вернусь, – сказал он, потом, повернувшись к Ортнару, он заговорил на марбакском. – Я схожу за своим мешком и оружием. Останься с этими мургу, пока я не вернусь.
   – С этими? – сказал Ортнар недовольно, сжимая копье. – У них есть зубы и лапы с когтями, да еще их двое против одного.
   – Они вдвоем больше боятся тебя одного, чем ты их двоих. Некоторое время вам придется побыть без меня. Мне пора.
   – Мы умираем, смерть рядом с нами, – простонал Надаске. – Стоит лишь тебе переступить порог ханале, как этот устузоу проткнет нас своим копьем. Я спою свою предсмертную песню.
   – Замолчи! – приказал Керрик, придавая со всей строгостью своему голосу как можно больше важности, чтобы дать понять, что старший по званию разговаривает с младшими. – Я говорю вам сейчас, и то же самое скажу ему. Мы останемся все вместе. Вы все будете слушаться меня. Вы все будете моими фарги. Он тоже будет моим фарги. А по отношению друг к другу каждый из вас будет эфенселе. Это наш эфенбуру.
   Когда он то же самое сказал Ортнару, то затем развернулся на пятках и ушел. Саноне уже поджидал его, когда он вышел из ханале.
   – Ты оставляешь нас, – сказал Саноне.
   – Я вернусь – с Армун.
   – Мы все идем по следам Кадайра. Ты пойдешь один, сам по себе?
   – Ортнар идет со мной. Он хороший охотник и знает дорогу. И мы берем с собой мургу, чтобы нести провизию.
   – Это хорошо, потому что я не смог бы поручиться за их безопасность, если бы ты ушел. Мы будем здесь, когда ты вернешься.
   Вещей у Керрика было мало, поэтому сборы были недолгими. Неразъемное железное кольцо всегда было на его шее, а на нем висели маленький и большой ножи. Ему нужны были все меховые шкуры, которые у него были, чтобы не замерзнуть на севере. Он их аккуратно скатал, привязал к мешку и взвалил себе на спину.
   Вернувшись в ханале, он облегченно вздохнул, увидев, что его маленький саммад был в целости и сохранности – хотя Ортнар стоял у одной стены, а двое йилан у противоположной. Они все с облегчением зашевелились, когда он вошел.
   Весть о том, что они уходят, быстро разнеслась, и, казалось, все саску до единого собрались, чтобы наблюдать эту странную процессию, когда они вышли из ханале. Керрик шел первым, не глядя ни вправо, ни влево; двое самцов йилан тяжело шлепали следом за ним, согнувшись под тяжестью своей ноши, каждым движением тела выражая переполнявший их страх. Ортнар замыкал это шествие, всем своим видом показывая, что в этот момент он желал бы быть не здесь, а где-нибудь еще, подальше отсюда. Он, как и Керрик, нес два хесотсана на тот случай, как объяснил ему Керрик, если умрут первые два. Они прошли через весь город к северному выходу, расположенному среди полей, где паслись неповоротливые ненитески, безмятежно глядевшие на них, когда те проходили мимо. Когда они преодолели достаточно приличное расстояние от города, Керрик приказал всем остановиться. Ортнар остановился и стал ждать, а самцы упали на землю и начали корчиться, выражая тем самым рок судьбы и отчаяние.
   – Лучше смерть, лучше пляжи рождения!
   – Ханале – наш дом, мы должны быть там.
   – Успокоитесь, бесполезные самцы, – приказал Керрик. – Отдохните, пока у вас есть возможность, потом мы пойдем дальше.
   – Почему они так стонут и трясутся? – спросил Ортнар.
   – Они как дети. Они до сих пор никогда не выходили за пределы города и никогда не выполняли подобной работы, как ношение мешков.
   – Это не работа, – сказал он презрительно. – Они большие, омерзительные и сильные. Мы заставим их поработать перед тем, как убьем.
   – Они – мои друзья, и мы не убьем их.
   – Но наступит зима. Для меня это то же самое.
   – Этого тоже не случится. Если посмотреть на план местности, то можно увидеть большое озеро к северу отсюда.
   – Мы называем его Круглое Озеро. Я был там.
   – Хорошо. Сначала мы пойдем туда – если ты захочешь продолжать путь.
   Из-за жалоб Надаске и Имехея и из-за их походки, они достигли озера не раньше, чем через три дня. К югу от озера было болото, но Ортнар знал очень хорошую дорогу, которая вывела их к берегу озера.
   – Здесь хорошо ловится рыба, – сказал Ортнар. – И охотиться здесь тоже хорошо.
   – Все к лучшему, – ответил Керрик. – Потому что здесь мы оставим мургу со всеми запасами мяса. Дальше мы пойдем одни. Так мы пойдем быстрее.
   – Мы разве не убьем их? Я не могу этого понять.
   – Я не убью их – потому что это мои друзья. И они из моего саммада. Они же не просят убить тебя? Ортнар нашел этот ответ трудным для понимания.
   – Но вы – тану, а они всего лишь отвратительные мургу. Я убью их для тебя, не волнуйся.
   – Я в какой-то степени тоже грязный мараг, Ортнар, ты никогда не должен об этом забывать. Я вырос с ними и вижу их совсем не такими, как ты. Отгони от себя злые мысли на какое-то время. Помоги мне сделать для них это место безопасным, а затем мы пойдем дальше.
   Ортнар посмотрел на мургу: один из них зевнул, и он отступил назад при виде рядов острых конусообразных зубов.
   – Если это то, что ты хочешь, саммадар, тогда я помогу тебе. Но я не могу лгать и говорить, что мне это нравится, или хотя бы понять причины, из-за которых ты все это делаешь.
   – Спасибо тебе за помощь, – это все, о чем я хотел тебя попросить. Теперь дай я им скажу, что решил делать.
   Керрик дождался, пока визги агонии не перешли в завывания отчаяния, потом успокоил их.
   – Вы Мокрые – из Океана или бесстрашные самцы? То, что вы здесь, – это возможность, данная вам, чтобы жить, чтобы быть свободными от самок и от ханале. Быть сильными и независимыми. Мы построим вам укрытие от дождя. Перед тем как уйти, мы покажем вам, как пользоваться хесотсаном, как охотиться и ловить рыбу. А когда я буду возвращаться с севера, я зайду за вами. Тем временем все, что вы должны сделать, – это остаться в живых. – Они дрожали от страха. – Самки могли бы это сделать, – добавил он со злостью.
   Ортнар своим ножом нарезал веток, чтобы сделать укрытие, потом вырезал длинные шесты, чтобы на них положить ветки. Двое йилан наблюдали за ним с огромным интересом.
   – Я мог бы это тоже сделать, даже лучше, – сказал Надаске. – Руки устузоу неуклюжие, даже больших пальцев у них не хватает.
   – Тогда попробуйте сами, – предложил Керрик, протягивая им кремневый ножик.
   Ортнар увидел, что они начали двигаться, и отпрыгнул от них, держа перед собой свой нож. Керрик вздохнул:
   – Ортнар, это всего лишь их порыв построить самим себе их собственное укрытие. Я думаю, что твои способности лучше использовать, если ты возьмешь хесотсан и раздобудешь для нас свежего мяса.
   – С удовольствием это сделаю, – сказал Ортнар, обрадованный, что он будет подальше от них. Надаске и Имехею тоже было так же приятно, что он ушел.
   – Злой, молчаливый, – сказал Имехей. – И я боюсь каменного зуба на палке.
   – Он охотится для вас, поэтому давайте быстрее закончим эту работу. Возьмите мой каменный зуб и нарежьте побольше веток. Они нам пригодятся, чтобы доделать укрытие. Но сначала я покажу вам секреты хесотсана, чтобы вы сумели защитить себя и добыть себе свежего мяса. В озере водится рыба и животные, которые живут в раковине: их легко будет поймать, если вы будете знать, как это делается.
   Керрик покончил с инструкциями по хесотсану как раз перед тем, как вернулся охотник. Он знал, что Ортнар отреагирует очень агрессивно, если увидит у йилан оружие. Оружие убрали с глаз долой, в укрытие, которое было уже почти закончено. Когда Керрик давал последние наставления, он сказал:
   – Вяленое мясо будете употреблять только в том случае, когда у вас не будет свежего мяса или рыбы, так как запас мяса небольшой, чтобы его хватило надолго.
   – Боль – в руках, усталость – тела, – просигнализировал Надаске. Имехей в знак согласия отсвечивал разными цветами. Керрик держал себя в руках.
   – Убедительно требую вашего внимания. Вы должны все делать как я сказал или вы умрете от голода. Медленная смерть, когда мышцы будут медленно истощаться, кожа будет свисать свободными складками, зубы будут гнить и выпадать…
   Вопль агонии Надаске и движения покорности означали, что они приняли все во внимание.
   – Этого не случится, если вы будете умны, потому что здесь вокруг для вас достаточно развлечений. Самой большой опасностью для вас здесь могут быть самки йилан, которые найдут вас, если вы не примете меры предосторожности.
   Теперь он видел, что их внимание выражалось через широко раскрытые глаза и молчание.
   – Вы уже слышали о птицах, которые летают и возвращаются назад с картинками. Поэтому большую часть времени вам лучше находиться в укрытии и посматривать, нет ли поблизости огромных птиц. Когда ветви укрытия засохнут, замените их новыми. Делайте все как я вам говорю, и тогда вас не найдут и не отправят снова в ханале или на пляжи.
   Керрик и Ортнар ушли на рассвете, двое йилан смотрели им вслед широко раскрытыми глазами, полными страха. Однако сюда они попали по своему собственному желанию. Керрик сделал для них все, что мог; обеспечил их едой и оружием. Он надеялся, что они выучатся охотиться до того, как иссякнут запасы вяленого мяса. Если так случится, по крайней мере, у них есть один-единственный шанс, которого нет у тану. Они могут вернуться к своим. Но хватит. Он для них сделал все, что мог. Теперь ему нужно подумать о себе и о длительном походе, который им предстояло совершить. Подумать об Армун, которая была где-то на севере. Живая.
   Озеро и укрытие остались далеко позади, в начале извилистой тропы, по которой они шли.

Глава 15

   Ефенаббу кахалаббу хенефенсат сатханапте.
   Жизнь – это противовес смерти, так же как море – противовес неба. Если уничтожают жизнь, это значит, уничтожают самих себя.
(Так сказала Угуненапса.)

   Энге сплела из широких пальмовых листьев для себя укрытие, затем закрепила его между стволами деревьев, чтобы защитить себя ночью от штормовых ветров. Начался сезон дождей здесь, на побережье Энтобана, и земля под деревьями никогда не просыхала. Чтобы избежать сырости, она сделала настил из веток и теперь сидела на них, глядя в наполненную солнцем даль. Огромные разноцветные стрекозы, каждая длиной в руку, носились в воздухе перед ней – однако на них она не обращала внимания. Вместо этого она была поглощена собой, своими воспоминаниями о словах Угуненапсы, которые, несмотря на свою простоту, содержали глубокий смысл. В выдолбленной тыкве она хранила воду, которую набрала из ближайшего ручья; еще у нее была еда, которую принесли из города ее фарги. Больше ей ничего не нужно было. Она была благодарна этой возможности, что ее размышлений не прерывали. Дни стояли теплые, и не о чем было больше просить. Внутренний голос настолько овладел ее вниманием, что она не заметила, как из леса вышли Эфен и Сатсат и направились к ней. Только когда они уже стояли перед ней и их тела закрывали ярко-голубое небо, тогда она узнала их.
   – Вы здесь, – сказала она, знаками больших пальцев показывая, что она желает их видеть.
   – Мы принесли тебе свежего мяса, Энге, – сказала Сатсат. – То, которое лежало рядом с тобой, испортилось из-за жары.
   Энге одним глазом посмотрела вниз;
   – Да, так оно и есть. Я не заметила.
   – Ты не только не заметила, но даже ничего не съела. Ты похудела: можно даже разглядеть твой скелет, все кости выступают из-под кожи. Есть – это значит жить.
   – Я вкушала слова Угуненапсы, живую жизнь нескончаемой красоты. Но вы правы: телу тоже нужна жизнь. Расскажите мне о городе. – Она ела холодное мягкое мясо и внимательно слушала их.
   – Как ты нам и говорила, мы смешались с фарги и прошлись по городу, увидели жизнь Йебейска. Через амбесед течет ручей, который пересекают множество золотых мостов, а фарги толпами собираются в амбеседе. Богатые поля, животных не счесть, в гавани – урукето – видимо-невидимо. Теплое солнце, город восторгов.
   – А что вы скажете о Дочерях Жизни? Из них есть кто-нибудь в городе?
   Эфен оперлась на хвост, как это сделала Сатсат, выражая этим беспокойство и неудачу.
   – Сначала я расскажу о дневных событиях, чтобы таким образом объяснить события, произошедшие ночью. Дочери здесь есть, мы видели их, но не смогли поговорить с ними. Они работают в садах; сидят там, как пленники, за высокой стеной ядовитых шипов. Каждый день они приносят фрукты зверям к выходу, но уйти не могут. Фрукты забирают, а на их место кладут мясо. Там большая охрана. Мы спросили и в ответ услышали только, что внутри находятся Дочери Смерти. Больше никаких других вопросов нам не разрешили задавать и велели немедленно уходить. Когда Омал услышала это, она дотронулась до наших больших пальцев и сказала нам, чтобы это послание мы передали тебе. От них не должны скрывать правду Угуненапсы – правду ее учения, которую мы получили. Она сказала, что ты все поймешь. Потом она пошла дальше и обратилась к страже, которая побила ее и свалила на землю, а потом заперла ее вместе с другими.
   Энге пришла в ужас при одной мысли о насилии, совершенном во имя жизни, но в то же время жестами выразила одобрение.
   – Омал – самая сильная из нас, и она поступила так, как я бы поступила тоже, если бы обладала ее силой.
   – Твоя сила-это сила, которая поддерживает всех нас, Энге. Она знала твою волю, знала, что ты пошла бы.
   Поэтому она отправилась к тебе, поэтому ты не одна, кто попал в эту западню. Ты должна быть свободной, чтобы проповедовать слова Угуненапсы.
   – И я, и Омал – будем освобождены. Расскажи мне об эйстаа.
   – Ее очень любят и уважают, – сказала Сатсат. – Все, если это необходимо, могут прийти к ней в амбесед.
   – Да, это необходимо, – сказала Энге, счищая куски мяса вокруг рта. – В дни мира я думала о словах Угуненапсы и как их смысл соотнести с нашей жизнью. Я подумала, как было бы хорошо, если бы ее учение можно было довести до сведений всех, и ответ был бы самым простым. Я спрашиваю: почему нас ненавидят и боятся? Я отвечаю на вопрос: потому что наши убеждения рассматриваются как угроза правлению эйстайи и преемственности власти, переходящей от нее ко всему городу. В ее власти находятся жизнь и смерть, и когда ее лишают власти смерти, она чувствует, как ее власть уходит. Поэтому вот что я должна сделать. Я должна поговорить с эйстаа и раскрыть ей правду слов Угуненапсы. Когда она поймет их, она станет Дочерью Жизни и обнаружит, что ее власть не ослабляется, а усиливается. Это мне надо сделать.
   – Нет! – голос Эфен был воплем боли; Сатсат подражала ее телодвижениям, так как ее собственное тело извивалось, выражая отчаяние. – Нас слишком мало, а их очень много. Вас схватят и отправят во фруктовый сады, и там все кончится.
   Энге сделала успокаивающие движения, выражающие доверие.
   – Это говорит боль приближающейся смерти, а не сильная Эфен. Каждая из нас в отдельности не важна: но говоря словами Угуненапсы – мы есть все. Я делаю то, что должно быть сделано. Следуй за мной в амбесед, но не обнаруживай себя. Жди, наблюдай и запоминай. Если меня постигнет неудача здесь, тебе, может быть, удастся добиться успеха или здесь, или в другом городе. Теперь – пошли.
   Они пошли вдоль берега, потому что это был самый удачный путь к городу. Отсюда они могли с удовольствием наблюдать за молодыми йиланами, кутающимися в море; в свою очередь, последние, стоя по пояс в воде, уставились на них широко раскрытыми глазами. Они знали много, но все же боялись неизвестной земли. Энге своими ладонями отражала разные цвета, означающие тепло и гостеприимство, но те внезапно испугались и нырнули в море. Дальше вдоль берега начинались охраняемые пляжи, и они остановились недалеко на холме, который выходил на пляжи. Это было наиболее посещаемое место, удобное для обозрения. Внизу, у подножия холма, апатичные самцы грелись на песке на солнце или беспечно лежали в воде у берега. Все это было красиво, расслабляло и давало им силы идти дальше.
   Амбесед был таким, каким его описала Эфен. Поток свежей воды, легкие мосты из золотого металла перекрывали поток в различных местах, и самый красивый из всех мостов высоко поднимался, а затем опускался прямо перед эйстаа, где она сидела на почетном месте. Ее тело было разрисовано изящными рисунками, а вокруг каждого запястья были украшения из золота, выполненные по образцу, рисунок которых повторял рисунок металлических мостов.
   Энге тем, кто был рядом с ней, сделала знак, чтобы они оставили ее одну; потом склонилась над водой, когда они подошли к потоку, и опустила руку в прохладную воду. Потом влажной рукой вытерла пыль с лица и предплечий, с минуту постояла на солнце, чтобы обсохнуть. Затем, высоко подняв голову, она уверенно направилась через золотой мост, чтобы предстать перед Саагакел, эйстаа Йебейска. Она стала в позу ожидания, как представитель низшего сословия перед верховной властью.
   – Ты новая в моем городе, добро пожаловать, – сказала Саагакел, оценивая силу духа вновь прибывшей и в то же время отмечая признания ее авторитета той, которая имеет свой собственный авторитет. Ей понравилось это. Теперь это редко можно было увидеть, и даже лучшие из ее помощниц лишь формально соблюдают этикет – «низшего из низших» по отношению к «высшему из высших».
   – Я Энге, и я прибыла сюда из Гендаши, чтобы рассказать о том, что там произошло. – У помощниц, окруживших ее, перехватило дух, когда они уловили смысл ее слов, подразумевающих смерть и разрушение. – Можно, я начну говорить?
   – Говори. Все, кто сейчас здесь стоит рядом со мной, составляют мой эфенбуру, и они должны знать все, что знаю я. Вода, которая позади тебя, не случайно протекает здесь. Все имеют право перейти через этот поток, но никто не может остаться здесь, если я того не захочу. Честно говоря, хотя я склоняюсь, как дерево от штормового ветра, я чувствую, насколько твои мысли отягощены отчаянием, и разрешаю тебе говорить.
   – Я обо всем расскажу. Как йиланы из Инегбана пришли в Альпесак, как они сражались с устузоу – и как этот великий город был разрушен.
   Хотя Энге не умела врать, она могла представить происшедшие события в любом свете, как ей больше нравилось. Поэтому она почти до самого конца не раскрывала того, какое участие во всем она принимала сама.
   – Итак, город умер. Огонь поглотил его, и все, кто был в горящем городе, погибли.
   – Однако, Энге, ты здесь, не так ли? И твои последние слова означают, что ты рассказала не все. Но перед тем, как ты продолжишь, дай мне выпить из водяного фрукта, потому что у меня горло пересохло. Однажды, когда я была очень молодая, я увидела огонь и даже дотронулась до него. Посмотри.
   Саагакел подняла правую руку, и со стороны окружавших их послышались бормочущие звуки, когда они увидели на одном из больших пальцев белые шрамы. А пока она показывала, остальные задавали Энге вопросы:
   – Все мертвы?
   – Город исчез?
   – Устузоу, которые владеют огнем и говорят, и убивают?
   Наступила полная тишина, когда Саагакел пожелала этого. Она отложила в сторону плод и знаками велела Энге продолжать рассказ. Все в жуткой тишине слушали то, что она говорила.
   – Я уже сказала, что Вайнти была моей эфенселе, и я знаю обо всех этих событиях потому, что я была той, которая учила устузоу говорить. Я не учила его ненавидеть, однако он ненавидит Вайнти точно так же, как и она ненавидит его. Устузоу жив, жива и Вайнти. Она одна из тех, кому удалось скрыться на урукето. Если город умер, то как же будут жить без своего города йиланы, которых не поглотил огонь? – В знак согласия послышалось бормотание помощниц, но не от Саагакел, которая сидела неподвижно.
   – Командир жива, потому что урукето – это ее город. Вайнти жива, возможно, потому, что она была эйстаа, а обязанности эйстаа – это ее город. Я тоже жива.
   Саагакел поняла то, чего не поняли ее помощницы.
   – Скажи, Энге, почему ты осталась в живых? – или я должна это сказать?
   – Как хочешь, эйстаа. Ты – это город.
   – Да, это действительно так. Ты не умерла, потому что ты Дочь Смерти.
   – Дочь Жизни, эйстаа; вот почему я жива! Обе говорили, используя минимум движений. Помощницы в шоке и молчании смотрели на них.
   – Ты слышала о наших фруктовых рощах? – Энге подала положительный знак в ответ. – Хорошо. Есть ли какая-нибудь причина, из-за которой я не должна отправить тебя туда сразу же?
   – Есть все основания, эйстаа. Я знаю о Гендаши то, о чем никто из ныне живущих не знает. Я знаю об этих устузоу, которые там, и могу говорить с ними через устузоу, которого я учила – и он спас мне жизнь, хотя другие устузоу могли бы меня убить.
   – Да, это представляет интерес. Но этого интереса недостаточно, чтобы тебя не оставлять в рощи. Разве ты не согласна со мной?
   – Я согласна. Есть только одна причина, чтобы меня не посылать в рощи. Я знаю, что такое жизнь и смерть, и выжила там, где умерли остальные. Этим знанием и ты тоже должна овладеть, эйстаа. Я могу научить тебя этому. Сейчас ты можешь обречь на смерть любого йилана в этом амбеседе, даже твоего эфенселе. Стоит тебе только отдать распоряжение – и они умрут. Но это только половина того, что могло быть в твоей власти. Жизнь – это противовес неба. Я могу научить тебя, как овладеть властью над жизнью.
   Тут Энге замолчала, ожидая ответа. Она, как и эйстаа, не обращала внимания на волнение и шум со стороны помощниц. Эйстаа молча посмотрела на Энге; ее мысли невозможно было угадать.
   – Я хочу, чтобы все замолчали! – приказала Саагакел. – Я решила. Твои аргументы настолько же интересны, насколько и опасны. Ты сама об этом сказала. Существование Дочерей Смерти угрожает правлению эйстаа. Поэтому у эйстаа лишь один выбор. – Она сделала жест двоим, стоящим ближе к ней. – Схватите это дерзкое существо и проводите в рощи. В моем городе не должен распространяться мятежный дух.

Глава 16

   Сильные пальцы глубоко впились в тело Энге, когда ее схватили и бросили на колени, держа так, пока одна из свиты эйстаа бегала за веревками. Саагакел с чувством собственного достоинства села на свое место, в то время как за ее спиной слышалась взволнованная болтовня. И вдруг, заглушая это бормотание, совершенно отчетливо прозвучал голос, приказывающий всем расступиться. Вслед за этим все услышали тяжелые шаги. И вот из толпы появилась йилан и направилась прямо к Энге.
   – Я Амбаласи, – сказала она хриплым голосом. Теперь, когда она была совсем рядом, Энге могла видеть морщины на ее лице. Потом она повернулась к эйстаа и когтями одной ноги начала царапать землю, что означало сильное неодобрение. – Я думаю, что это не очень мудро с твоей стороны, Саагакел. Это очень важно, что говорит Энге; у нее можно многому поучиться.
   – То, что она говорит, представляет слишком огромную важность, мудрая Амбаласи, чтобы оставить ее на свободе и позволить распространять ее яд повсюду. Я уважаю богатые знания в области науки, но это уже касается политики, и здесь я прислушиваюсь только своего собственного совета.
   – Не будь слепой, эйстаа. Учение Дочерей имеет непосредственное отношение к нашей биологической сущности, которая, в свою очередь, связана с самим нашим существованием.
   – А что ты вообще знаешь об их учении? – прервала ее удивленная Саагакел.
   – Много чего – после того, как я, наконец, переговорила с Дочерьми. Проще говоря, они случайно натолкнулись на звено, соединяющее разум и тело, что представляет собой огромное значение в изучении природы долголетия и старения. Поэтому очень прошу тебя освободить Энге под мою опеку, чтобы изучать с ней эти вопросы в месте, отведенном для науки. Ты позволишь это?
   Хотя обращение было очень вежливым, но это было лишь соблюдением внешних формальностей, что звучало почти как оскорбление, так как были намеки в адрес эйстаа, что у нее ограниченные познания в науке, а также демонстрация превосходства над всем, что касается науки.
   Саагакел взревела от гнева, вскочив на ноги.
   – Оскорбление оскорблений – и в моем собственном амбеседе! Я всегда уважала тебя, Амбаласи, за твои научные знания и за твой возраст, уважаю до сих пор. Вот почему я не требую твоей немедленной смерти, но вместо этого приказываю тебе, чтобы ты уходила с моих глаз и из моего амбеседа… И ты вернешься сюда тогда, когда я захочу этого. А еще лучше – уходи из моего города. Ты говорила о том, что хочешь уйти, много раз строила планы, чтобы уйти далеко отсюда. Теперь самое время сделать то, что ты собиралась сделать давно.
   – Я не угрожала тебе. Я уйду, как и хотела. Но я освобожу тебя от бремени и возьму Энге с собой.
   Саагакел затряслась от гнева. От злости она щелкала пальцами.
   – Немедленно уходи отсюда и никогда больше не возвращайся. И уходи из города – не испытывай моего терпения.
   – Ты такая же терпеливая, как эретрук, когда он убивает. Если ты считаешь свое абсолютное правление как жизненно необходимое для твоего существования, то почему бы это не подвергнуть испытанию? Выгони меня из этого города, прикажи мне умереть. Это будет очень интересный эксперимент…
   Голос Амбаласи заглушил рев негодования Саагакел в то время, как она подалась вперед, возвысилась над своим мучителем, широко раскрыв рот и расставив больше пальцы, чтобы убить ее. Старая ученая стояла бесстрашно, делая только быстрое выражение уважения возраста, уважения знаний.
   Саагакел снова взвыла от неподдельного гнева, брызгая слюной на Амбаласи, дрожа от напряжения, чтобы сохранить хоть какой-то контроль над собой. Наконец она повернулась и ушла в свое кресло. Вокруг царило жуткое молчание, и тишину нарушали лишь быстрые шаги фарги, которая выскочила из амбеседа, дрожа от страха. Три фарги лежали без сознания на песке: скорее всего, они умерли от страха – настолько был велик гнев эйстаа.
   Когда наконец Саагакел заговорила, это был знак:
   «Убрать обеих, стоящих передо мной».
   – Мое желание – никогда не видеть ни одной из них. Обеих немедленно в сады.
   Послушные пальцы схватили Энге и Амбаласи и быстро повели их из амбеседа. Когда они вышли из поля зрения эйстаа, охранники пошли медленнее, потому что день был очень жаркий, но продолжали держать своих пленниц за руки так же крепко. Энге надо было о многом подумать, и она молчала, пока они не подошли к входу в сад, куда их грубо втолкнули. Когда тяжелые ворота закрылись за ними, она повернулась к Амбаласи и выразила ей свою благодарность.
   – Ты очень рисковала, сильная Амбаласи, и я благодарю тебя.
   – Ничем я не рисковала. Слова Саагакел не могли убить меня, и не могла она физически напасть на меня.
   – Да, теперь я это поняла. Я теперь также понимаю, что ты умышленно разозлила ее, чтобы тебя тоже сюда заключили.
   Амбаласи сделала движение, выражающее удовольствие и иронию. Она слегка приоткрыла рот, обнажив свои пожелтевшие зубы:
   – Я люблю тебя, Энге, и рада, что вижу тебя. Ты правильно поступаешь. Мне давно хотелось побывать в этом саду, а то, что тебя послали сюда, ускорило исполнение моих планов. Это город ужасной скуки и парализованных идей, и я сама удивляюсь, зачем я пришла сюда. Наверное, лишь из-за благоприятных условий для научных исследований. Я должна была продвинуться в своих исследованиях намного дальше, но тогда они начали бы арестовывать Дочерей Отчаяния.
   – Дочерей Жизни, позволь заметить.
   – Жизни, Смерти, Отчаяния – для меня это не имеет значения. Это не название и не философия, это результаты физиологии. Я называю их Дочерьми Отчаяния, потому что такой же была я, когда отчаялась проводить мои дальнейшие исследования. Очень давно, когда еще только начали выращивать стены для этого сада-тюрьмы, я пришла сюда, чтобы наблюдать за работой. Тогда я беседовала с некоторыми из дочерей, но их мышление привело меня в отчаяние. Они напомнили мне онетсенсастов, которые объедают листья с одного-единственного дерева. Сделав однажды прыжок в бездну этой философии, они теперь счастливы и дальше продвигаться не хотят. Я думаю, Энге, что ты сделаешь для меня шаг вперед. Я точно знаю, что ты сделаешь.
   – Если ты скажешь мне, в чем заключаются твои изыскания, я постараюсь тебе помочь. Таким образом, я принимаю тебя как Дочь Жизни…
   – Не делай этого. Я не имею к вам никакого отношения.
   Теперь Энге была совсем сбита с толку.
   – Но… ты сказала, что тебя смерть миновала бы, если бы эйстаа приказала казнить тебя. Значит, ты должна верить…
   – Нет, я не верю. Я понимаю – а это совсем другое дело. Я создана для науки, а не для веры. Я представитель науки, а не веры. Ты видишь различие? Или ты считаешь, что это никак не гармонирует с твоей верой?
   – Я совсем не нахожу здесь никакой дисгармонии, – сказала Энге, показывая радость мыслей. – Совсем напротив: я знаю, это проверка моего мужества и слов Угуненапсы, и я буду с тобой говорить об этом очень долго.
   – Я тоже. Добро пожаловать во фруктовые рощи Йебейска. Теперь я задам тебе вопрос. Если ты и твои Дочери могли бы быть здесь свободными, все до одной, вы бы пошли со мной в город, где вы были бы желанны? Где бы вы были свободны, где бы вас не угнетали, где бы вы могли жить как вам пожелается?
   – Мы больше ни о чем и не просим, мудрая Амбаласи. Это наше единственное желание, и мы хотели бы быть твоими фарги, если бы ты могла это сделать.
   – Это возможно. Но прежде, чем помочь вам, я еще хочу кое о чем попросить, и ты должна хорошо подумать перед тем, как ответить. Когда вы будете свободны, я хочу сделать вас своими пленницами для моих научных исследований. Я хочу понять, как этот новый феномен действует, а острый нож моих исследований может проникнуть очень глубоко.
   Когда Энге выказала страх боли, Амбаласи сделала в ответ отрицательный знак.
   – Ты не поняла. Под острым ножом я имею в виду научную мысль, которую я хочу использовать; внедриться глубоко в вашу философию и увидеть, что побуждает ее существовать.
   – Вот это я приветствую. Это то, что я делала сама. Если ты сможешь помочь мне в этом, я с удовольствием приму твою помощь.
   – Больше, чем помощь, Энге. Я могу так глубоко внедряться, что могу повредить корни вашего дерева знаний и выдернуть их.
   – Если ты это сделаешь, то это будет уже мертвое дерево, но это я тоже с радостью приму. Я откроюсь тебе. Охвати мои мысли – делай как ты этого пожелаешь.
   Амбаласи быстро охватила руками Энге, выражая этим жестом огромное удовольствие:
   – Значит, договорились. Теперь мне нужно заняться уходом из этого города. Так как я давно решила покинуть город, я уже сделала все необходимые приготовления со своими помощниками, и через день – самое большее, через два – будут результаты.
   Энге выразила знаками благодарность, и напротив – почти полное непонимание.
   – Ты все поймешь, когда наступит время. А теперь надо еще кое-что сделать. Я хотела бы поговорить еще с одной из Дочерей. Ее зовут Шакасас.
   – Имя – которое – смущает, – сказала Энге. – Шакасас – «Быстрая – в – Смене – Движений», – это имя, которое среди нас не употребляется, имя, относящееся к существованию прежде понимания. Как знак нашей приверженности мудрости Угуненапсы, мы принимаем новые имена.
   – Я знала об этом ритуале. Но я уверена, что ваша новообращенная вспомнит свое предыдущее существование до перехода. Пошли за ней под тем именем, а я буду обращаться к ней так, как она того захочет.
   Энге выразила понимание и повернулась, чтобы пойти и отдать распоряжение. Только теперь она увидела, что они разговаривали среди молчаливых слушателей, которые окружали их со всех сторон.
   Омал выступила вперед и приветствовала ее.
   – За той, чье присутствие необходимо здесь, уже послали. Но я хочу выразить удовольствие, что вижу тебя, и горечь, что вижу тебя заключенной в тюрьму.
   – Мы должны отказаться от несчастья. Эта огромной мудрости йилани, с которой я разговаривала, может стать нашим спасением. А теперь позволь мне познакомиться с нашими сестрами здесь. Я хочу знать их всех.
   Амбаласи отошла в сторону, пока они приветствовали друг друга, и терпеливо ждала, пока они наконец не обратили внимания на йилани, которая предстала перед Ученой.
   – Ты Шакасис? – спросила Амбаласи.
   – Я была ею, пока не наступило время понимания. Так как я с радостью приняла слова Угуненапсы, я стала называться Элем. Что ты хочешь от меня, Амбаласи?
   – Ответ на единственный вопрос. Я слышала, что раньше ты служила в войске в составе урукето. Это правда?
   – Когда я первый раз родилась, я делала это с удовольствием. Меня привлекали открытое пространство и морские течения. Загадки навигации стали предметом моего изучения, а через них у меня появился интерес к делу Угуненапсы.
   – Твое объяснение удовлетворило меня. А теперь скажи, кто возглавляет вас?
   – Угуненапса, потому что это ее пример…
   – Довольно! Я имею в виду ваше физическое присутствие в этом презренном саду. Кто среди вас главный?
   – Никто, потому что мы равны…
   Амбаласи грубым жестом, которым обычно пользуются, когда командуют над фарги, заставила ее замолчать, от волнения царапая землю когтями.
   – Хватит! Твоя Угуненапса должна ответить на многие вопросы. Должен ведь кто-то быть, кто стоит во главе это иерархии бессмысленности! Энге, ты видишь ее? Хорошо. Может она командовать тобой?
   – Конечно. Я много слышала о ней, о ее мудрости и с удовольствием подчиняюсь ее приказаниям.
   – И, наконец, обещание. Мы трое должны немедленно переговорить. После этого ты будешь все время оставаться рядом со мной и будешь делать то, что я прикажу. Ты будешь это делать, если она тебе скажет?
   Элем выразила полное согласие, и Амбаласи быстро отдала ей приказание уйти до того, как та могла бы снова начать говорить об Угуненапсе.
//-- * * * --//
   Остров, расположенный за побережьем Гендаши, к югу от Альпесака, был очень маленький и населен быстро растущими структурами. Только комнаты, в которых была лаборатория Укхереб, имели неизменный и солидный вид. Эйстаа Ланефенуу была доставлена туда сразу же, как она покинула урукето, который перенес ее через океан. Она слушала объяснения без особого интереса, обращая внимание только на результаты научных исследований, а не на подробности. Но масиндуу – оптический проекционный прибор – привлек более пристальное внимание.
   – Это очень занимательно, – сказала Ланефенуу. – Ты должна вырастить один такой для меня, чтобы я могла взять его в Икхалменетс. До сих пор ничего подобного я не видела.
   – Причина тому, эйстаа, – ответила Акотолп с некоторой гордостью, – заключается в том, что раньше он никогда не существовал. Укхереб и я вынуждены работать с новыми растениями, которые мы культивируем, причем, работать вместе над их модификацией. Но с ними тяжело иметь дело, потому что они очень ядовиты. Для этого нам понадобились увеличительные способности сандуу. Вы знаете это существо, о котором я говорю?
   – Нет, – сказала Ланефенуу, гордая своим незнанием. – Я слишком занята, чтобы посвящать свое время изучению ваших грязных чудовищ.
   – Совершенно верно, эйстаа, – сказала Акотолп. – Это грязное занятие. Вот объяснение. Сандуу увеличивает, и это позволяет видеть вещи в увеличенном размере, примерно в 200 раз больше, и поэтому сандуу является непременным научным инструментом. Но, к сожалению, только одна из йилан может использовать это в данный момент – в то время как Укхереб и я должны работать вместе. Поэтому мы сделали этого масиндуу, которого можно назвать образно-проекционным сандуу. Мы используем его в микрохирургии, а сейчас для того, чтобы показать тебе изображение того, что мы сделали, и вовсе нет необходимости подвергать ваше почтенное тело опасности.
   – Этому почтенному телу ваши усилия доставили огромное удовольствие. И чем же будет этот предмет, на который мы сейчас смотрим?
   Акотолп повернула один глаз в сторону образа, ярко светившегося на стене. Солнечный свет падал в глаз масиндуу, рассеивался и проецировал предмет в его многоликом и великолепном образе.
   – Это диатомен, кремнистые водоросли, эйстаа. Крошечные существа, живущие в море. Мы используем их, чтобы регулировать масиндуу. Краски, которые ты видишь, получены с помощью поляризованного фильтра…
   Акотолп прервалась, когда Ланефенуу дала знать, что ей скучны эти научные детали.
   Комната осветилась, когда вошла Укхереб, за которой шла фарги, несущая поднос с картинками.
   – Все готово, эйстаа, – сказала она, показывая фарги, чтобы та положила поднос и ушла.
   – Это последние отпечатки, и они продемонстрируют тебе невиданный успех наших усилий ради тебя.
   – Начинайте немедленно, – скомандовала Ланефенуу. Спроецированные диатомен исчезли, и вместо них появился морской пейзаж. За морем виднелась зеленая линия побережья над белыми пляжами. Когда Укхереб говорила, она одновременно манипулировала масиндуу так, что один образ незаметно сменял другой таким образом, что берег приближался.
   – Это берег Гендаши, юг города Альпесака. Мы выбрали эту сторону потому, что здесь нас никто не мог заметить. Температура и почва такие же, что и в городе, поэтому наши растения могли бы развиваться в нормальной среде.
   – Почему бы не отправиться в сам город? – спросила Ланефенуу.
   – Его заняли устузоу, – сказала Вайнти, входя в комнату. – Я была там. Город не весь сожжен, но в нем полно этих паразитов.
   – Чья участь – смерть, Вайнти, – сказала Ланефенуу. – Я приказала тебе прийти. Эти превосходные ученые организовали демонстрацию того, что было выполнено здесь от моего имени. Ты будешь смотреть со мной, потому что ты все это создала.
   Вайнти знаками выразила благодарность и опустилась на хвост рядом с эйстаа, которая велела продолжать показ.
   Зеленый кустарник все увеличивался в размерах, пока не стало видно мертвых животных, проткнутых шипами.
   – Видоизмененные виноградные лозы и кустарники, – пояснила Акотолп. – Все они выращены и перекрещены с широколистными растениями, богатыми водой поэтому они могут противостоять огню, защищая другие растения. Все это не трудно было сделать: просто некоторые изменения в тех стенах, что защищают многие города. Несмотря на то, что все эти растения были выведены и выращены в достаточном количестве, чтобы давать семена, мы также сделали еще вот это существо.
   Образ многоцветной, сверкающей ящерицы заполнил экран. Акотолп выступила вперед, чтобы указать на ряды узелковых утолщений на спине этого существа.
   – Эти пузырьки развиваются, когда ящерица полностью созревает, лопаются, а потом снова вырастают. Вы можете заметить толстую кожу, покрытую слизью, которая защищает животное от ядовитой окружающей среды, которую оно сеет. Это великолепное достижение.
   – Необходимо разъяснение, – резко произнесла Ланефенуу.
   – Прими мои бесконечные извинения, эйстаа. Я продолжу. Смертельные растения, которые мы сейчас видели, были выведены, чтобы они распространились в городе который заняли устузоу. Разные формы самосохранения были учтены при выведении, и была придумана эта система. Когда пузырьки лопаются, из них выпадают семена ядовитых растений. Они вырастают, а ящерицы живут под их покровом, где не могло бы выжить ни одно животное. Итак, без дальнейших усилий с нашей стороны, без жизненных потерь йилан город сам вытеснит завоевателей. Это произойдет не сразу, но произойдет с неумолимой неизбежностью. Растения заполнят город, устузоу вынуждены будут уйти – и завтрашнее завтра будет вчерашним вчера.
   – Восхитительно, – Ланефенуу выразила удовольствие и счастье. – Но как будут жить йиланы в этом городе смерти?
   – Все очень просто. Уже разработаны паразиты и вирусы для уничтожения растений и ящериц – больше они ни на что не влияют.
   – Это в самом деле блестящий план. Но почему он до сих пор не осуществляется?
   – Единственная деталь, – сказала Акотолп. – Необходимо было вывести червя-паразита, который содержит в себе семена. Этот червь заражает ящериц, поражая пузырьки, рассеивающие семена. Яйца червя, которые тоже содержат проникающие в пузырьки семена, появляются в помете ящериц…
   Она остановилась, так как эйстаа сделала жест, чтобы она заканчивала.
   – Хорошо, Акотолп. Я знаю, эти детали приводят тебя в восторг как ученую, но мне они скучны и омерзительны. Заканчивай свой рассказ, Акотолп, и объясни, что будет дальше.
   – Все готово, эйстаа, – сказала Вайнти, открывая дверь и указывая на солнечный свет. – Как только Укхереб и Акотолп добились успеха, я послала за тобой. Пока ты путешествовала, поколения ящериц были выращены и находятся здесь, в специально огороженном месте, которое я тебе сейчас покажу. Все в состоянии готовности – ждем твоей команды.
   – Это восхитительно. Теперь скажу я. Пусть все это будет сделано. Альпесак будет очищен от вредителей и восстановлен. Поэтому, когда холодные ветры придут из Икхалменетс, Икхалменетс переберется в Альпесак. Приступайте сейчас же.
   – Это уже начинается, эйстаа, – сказала Вайнти. – Начинается, но не заканчивается там, – добавила она, но так, чтобы никто не услышал ее слов. – Город будет очищен и снова будет принадлежать йиланам. Когда это произойдет, я попрошу разрешения, и мне его дадут. Я попрошу эйстаа, чтобы она разрешила мне использовать семейных ящериц, чтобы оставшуюся часть суши сделать невозможной для жизни устузоу. Потом я найду их и уничтожу. Таким образом я убью наконец Керрика – устузоу.

Глава 17

   Саагакел надулась от гнева, ее отвисшие щеки дрожали от ярости. Амбесед был пуст, и в нем было так тихо, что можно было отчетливо слышать, как журчала вода под золотыми мостами – потому что все сразу же разбежались при первом знаке, выражающем ее недовольство. Осталась только одна беспомощная фарги, принесшая ей неприятную весть. В молчании Саагакел пыталась побороть свои эмоции: это простое создание не несло никакой ответственности и не должно было принуждено умереть только из-за того, что принесло это известие. Саагакел верила в справедливое правление, а в убийстве этой молодой фарги не могло быть справедливости. Но она могла бы убить ее, в самом деле могла бы, одним словом. Зная это, она ощутила удовольствие от своей власти и откинулась на нагретое солнцем дерево, чтобы испытывать приятные ощущения как от тепла, так и от его города, что окружал амбесед. Когда она заговорила снова, ее голос прозвучал с необычайной силой:
   – Поднимись, молодая фарги, и посмотри в лицо своей эйстайи, и знай, что твоя жизнь будет долгой, если ты будешь служить мне и моему городу.
   И тут фарги перестала дрожать и встала. Ее глаза были влажны от восхищения ее эйстаа, ее тело было готово к любой команде. Саагакел уловила готовность фарги выполнять свой долг, и ее голос оставался таким же нежным, когда она снова заговорила:
   – Повтори еще раз, зачем ты должна была прийти, и расскажи мне обо всем. Я тебе не причиню никакого вреда – это обещание эйстайи.
   Тело фарги стало неподвижным от напряжения, потому что она изо всех сил пыталась вспомнить в точности всю информацию.
   – К Саагакел, эйстаа Йебейска и самой высшей из нас, обращается одна из ее слуг, – движения и цвета фарги самых грустных оттенков. – За два дня на рощи, где пасутся окхалаки, обрушилась болезнь. Многие из них не в состоянии двигаться, а еще больше умерло. Нужна помощь, чтобы спасти живых.
   Это может быть и не случайность. Глаза Саагакел сверкнули гневом, но ее тело было неподвижным, под контролем. Фарги ждала ответа в сосредоточенном молчании. Нет, это не случайность. Несколько лет тому назад среди окхалаков распространилась некая болезнь, но Амбаласи вылечила их. Теперь, всего лишь несколько дней спустя после того, как Амбаласи заключили в тюрьму, болезнь вернулась.
   – Пойди и скажи: я хочу видеть членов моего совета. Иди через эти ворота – там ты их найдешь.
   Они пришли, дрожа от страха, увидев ее в жутком гневе. Мысль развеселила Саагакел: хорошо еще раз было напомнить им, что она занимала высшее положение в городе и что ее власть абсолютна. Когда первые из них при виде ее от страха, еле передвигая ноги, направились к ней, хорошее настроение вернулось к эйстаа.
   – Мне сказали, что окхалаки вымирают в огромных количествах, и вы, а также все остальные знают, что их мясо я люблю больше всего. Я вижу, что тень Амбаласи упала на эти мертвые тела. Ступай в сад ты, Остуку, ступай быстрей, потому что ты очень растолстела, и эта прогулка пойдет тебе на пользу. Ступай и приведи Амбаласи ко мне немедленно. Это мой приказ.
   Мысль о том, что окхалаков просто заразили, внезапно осенила ее и вызвала очередной приступ гнева; она тотчас же послала за куском мяса, отрезанного от ляжки окхалака. Ей доставили его с огромной быстротой. Она вонзила зубы в сочное мясо, оторвала огромный кусок и с жадностью пережевывала, когда небольшая процессия проследовала в амбесед. Остуку шла впереди, а двое из охраны шли с обеих сторон. Амбаласи была между ними. Она медленно передвигалась, опираясь на широкие плечи свей спутницы.
   – Я приказала привести одну Амбаласи, – сказала Саагакел. – Другую уберите!
   – Тогда и меня тоже убери, – сказала Амбаласи, показывая негодование, вызванное оскорблением. – Ты упрятала меня в этот сырой сад, чтобы я в этом возрасте спала на земле. Ночью так холодно и сыро, что теперь я вынуждена опираться при ходьбе на нее. Она сильная, она должна остаться. Без нее я не могу передвигаться.
   Саагакел сделала жест, показывающий, что эта часть беседы не стоит ее внимания, а потом подчеркнула важность того, о чем она хотела говорить дальше.
   – В рощах умирают окхалаки. Что ты знаешь об этом?
   – Тело их немеет, и они беспомощно лежат? Если это так, то это болезнь легких, которая могла быть занесена из леса дикими животными.
   – Но ты избавила их от этой болезни много лет тому назад. Как она могла снова вернуться?
   – В дебрях экологии множество бесчисленных троп.
   – Ты заразила их?
   – Если хочешь, можешь верить в это.
   Подозрительный ответ, который можно принимать по-разному. Перед тем, как Саагакел могла бы потребовать разъяснения, Амбаласи снова заговорила:
   – Неважно, как эти животные подхватили болезнь, но бесспорно, что только я могу вылечить их. Ты хочешь этого?
   – Да, и я приказываю тебе это сделать.
   – Я исполню твое желание, но не приказание. В свою очередь, я прошу, чтобы меня выпустили из этого сырого сада, а также, чтобы освободили ту, на которую я опираюсь. Когда я почувствую, что мои ноги стали такими, какими должны быть, ты сможешь отослать ее обратно в сад.
   «И тебя тоже заодно, древнюю дуру», – подумала Саагакел.
   – Принимайся за работу немедленно! – громко приказала она, потом отвернулась от них с отвращением.
   Амбаласи сделала страже знак, чтобы та оставалась на месте; каждое ее движение выражало раздражение, и она заковыляла из амбеседа, тяжело опираясь на широкие плечи Элем. Пока они шли по городу, она молчала до тех пор, пока наружные двери ее помещений не закрылись за ними. Только тогда она встряхнулась и легкой походкой пошла в свою собственную лабораторию.
   На стене висел гулаватсан, когтями крепко вцепившись в стену, рот был плотно закрыт. Амбаласи сильно ударила его в нервный узел, находящийся в центре его спины. Он повернул к ней слепые глаза, из его рта капала липкая жидкость; потом, широко раскрыв рот, он пронзительно закричал. Элем, оглушенная этим звуком, отступила назад. Амбаласи одобрительно кивнула, услышав быстрые шаги ее помощниц.
   – Ты, – обратилась она повелительным тоном к первой из них. – Из холодной комнаты возьми сыворотку окхалаков и дай ее больным животным. А ты, Сетессей, тем временем проводишь эту йилану к месту ее учебы, чтобы взять морские карты.
   – Мне запрещено туда входить, – сказала Элем.
   – Надо мной в этом городе возвышается только эйстаа, – спокойно ответила Амбаласи. – Вот почему в этом городе мне все должны подчиняться. Сетессей поговорит от моего имени, и тебя пропустят. Ты вернешься назад со всеми своими навигационными картами. Задание понятно?
   Когда Элем начала жестами показывать, что все понятно, Амбаласи повернулась к другой ассистентке и уже давала ей инструкции. Надо было сделать очень много, а времени совсем не было. Только тот факт, что она готовилась к этому побегу больше года, вселял уверенности, что дело приближается к завершению. Прибытие Энге было чистой случайностью, и под влиянием этого Амбаласи разгневала эйстаа и решила немедленно покинуть город в ближайшее время. Ее давно уже не устраивал этот скучный город, и она готовилась, чтобы отправиться дальше. В недалеком будущем ей наверняка предстояла более интересная жизнь.
   Единственное, чего она боялась – что айстаа отменит прежний указ, сделав урукето своей собственностью. Но этот указ был издан давно, когда еще была необходимость плавать вверх по реке за дикими образцами, и он, скорее всего, был забыт. Так оно и было на самом деле.
   – Члены экипажа подчинились моим указаниям, – сказала Сетессей, когда вернулась. – Они погрузили на борт все оборудование. Ты наконец решила, как быть с теми, кто помогает тебе?
   – Да. Все остаются здесь.
   – Я тоже должна остаться? Я, которая была твоей фарги и сейчас является твоей первой помощницей? Ты меня оставишь здесь?
   – А ты не хочешь этого?
   – Нет. Я хочу лишь продолжать служить Амбаласи, нашему великому гению. Город мне безразличен.
   – Хорошо сказала, верная Сетессей. Значит, ты согласна бежать со мной – хотя ты даже не знаешь, куда ты направляешься?
   – Я – твоя фарги. – Сетессей подтвердила это знаками верности и силы.
   – Хорошо сказано. Ты присоединяешься ко мне. Теперь проследи за погрузкой остальных моих вещей.
   Когда вернулась Элем с картами, она отослала их на урукето вместе с оставшимися вещами. Потом она дала знать мореходу, чтобы та следовала за ней.
   – Возьми два больших плаща: я уже достаточно поспала на сырой земле. Все остальные остаются здесь – но ты отправишься со мной.
   Так как их путь пролегал через сад, который находился под открытым небом, она один глаз повернула в сторону заходящего солнца.
   – Иди быстрей, у нас мало времени.
   Элем широко открыла рот, когда они быстро шли по городу. Помимо плащей она несла тяжелый цилиндр, который на нее взвалила Амбаласи. От жары у нее кружилась голова, и, когда они наконец остановились, она широко раскрытым ртом стала хватать воздух, чтобы немного отдышаться.
   – Иди и встань неподвижно под тенью вон тех деревьев, потому что ты сильно перегрелась, – приказала Амбаласи, забирая у нее цилиндр. – Я сделаю все, что нужно, потому что все приготовления мы должны закончить до темноты.
   Элем смотрела с полным непониманием, когда Амбаласи откручивала конец цилиндра, пока не появилась струя жидкости. Держа цилиндр на расстоянии вытянутой руки, она облила этой жидкостью барьер из виноградных лоз и растения, которые росли между этих деревьев. Они находились в районе города, в котором она никогда не бывала раньше, поэтому она не знала, что деревья были частью живой стены сада, где их держали в заточении. Когда Амбаласи откинула в сторону пустой цилиндр и сквозь сгущавшиеся сумерки медленно возвратилась назад, Элем уже достаточно охладилась, чтобы закутаться в плащ. Амбаласи взяла другой плащ и расстелила его на земле, показывая очень сильное раздражение, когда она устраивалась на нем для ночлега.
   – Это последний раз, когда я сплю на земле. Нам надо проснуться с первым лучом солнца, пока город не пробудился. – Она сказала это, придавая своим словам серьезный и важный оттенок. Элем показала знаками, что она поняла команду, закрыла глаза и заснула.
   Птицы разбудили ее; она поняла, что близится рассвет. Она плотнее обернула вокруг себя плащ и посмотрела вверх сквозь ветви. Когда небо между ними стало светлее, Элем поднялась и с уважением обратилась к старой ученой:
   – Свет… велит… идти…
   Смысл ее слов был непонятен, потому что было темно, но звук ее голоса имел желаемый эффект. Амбаласи встала и откинула плащ, неуклюжей походкой пошла к стене из растений. Было достаточно светло, чтобы можно было увидеть то место, куда она прыскала жидкость из цилиндра: листья пожелтели и свернулись. Она знаками показала, что довольна своей работой, когда подошла вплотную к стене и потянула за толстую виноградную ветку. Она сломалась в ее руке, превратившись в пыль.
   – Вперед, – приказала она Элем. – Закрой ноздри и опусти мембраны на глаза, прокладывай себе дорогу через эти заросли.
   Облако пыли поднялось, когда Элем своими руками перемалывала ветви. Через минуту она прорвалась сквозь барьер и оказалась лицом к лицу с двумя Дочерьми Жизни, которые, увидев ее, испугались, так же, как и она, увидев их.
   – Не дышите, как фарги, – приказала Амбаласи, сопровождая слова жестами, означающими молчание и быстроту движения. – Разбудите всех и прикажите им присоединиться ко мне. Они должны прийти очень быстро и очень тихо, чтобы их не было слышно.
   Появились первые из Дочерей во все усиливающемся свете, и Амбаласи приказала им подойти поближе.
   – Ты, – сказала она первой подошедшей к ней, – стой у этого отверстия в живой стене и всем, кто подойдет, показывай знаками, чтобы следовали за нами. Когда пройдут все, тогда ты сама пойдешь за нами. Все остальные следуют за мной.
   Она повернулась и повела их через пробуждающийся город. Все до одной Дочери Жизни шли за ней молчаливой процессией. Они прошли мимо нескольких йилан, но те не обратили на них внимания, и они не вызвали у них ни малейшего любопытства. Только фарги проявили интерес, и многие из них присоединились к процессии, потому что с нетерпением хотели увидеть или узнать что-нибудь новое. Солнце уже поднялось над горизонтом, когда Амбаласи остановилась у кромки воды за продовольственными складами и приказала прислать к ней Энге.
   – Иди со мной и молчи, – ответила она на вопросительный жест Энге и проследовала из-под укрытия по направлению к высокому плавнику ближайшего урукето. Наверху только-только появилась одна из членов экипажа. Глаза ее вытянулись в узкие щелочки от яркого утреннего солнца; Амбаласи позвала ее:
   – Командиру немедленно явиться ко мне. Член экипажа исчезла из виду, и через несколько мгновений командир урукето спустилась вниз и выпрыгнула из-за спины огромного урукето на неочищенное дерево дока.
   – Приказы следует выполнять немедленно, – сказала Амбаласи со знаками настойчивости. – Иди к эйстаа.
   Командир знаками выразила согласие и поспешила уйти. Когда она скрылась из виду, Амбаласи заговорила с удивленными членами экипажа, которые стояли на верху плавника:
   – Всем на борту – спускаться в док. Сюда идут другие, и я хочу, чтобы вы им не мешали. – Она повернулась к Энге, когда первая из экипажа стала спускаться вниз. – Теперь собери всех немедленно. Но не бери фарги – для них нет места. Когда эйстаа поговорит с командиром, она сразу же поймет, что что-то не так. Поэтому мы должны уходить.
   Амбаласи, никогда не отличавшаяся особым терпением, бродила по доку, в то время как Дочери поспешно забирались на урукето. Она подала знак удивленному экипажу отойти назад, потом просигнализировала, что ей надо видеть Энге, а потом Элем.
   – Мы отправимся сразу же, как последняя из нас окажется на борту. Мы отчалим без экипажа. Ты, Элем, будешь командиром, потому что ты сама говорила мне, что служила на урукето. – Она резкой командой запретила им протестовать. – Я наблюдала за работой командира. Это занятие не требует особых навыков. Ты обучишь других всему, что они должны знать.
   – Альтернативы нет. Там, куда мы отправимся, нас не должны найти. У нас не должно быть свидетелей, которые могли бы вернуться и рассказать эйстаа о нас.
   – А куда мы идем?
   Амбаласи встретила этот вопрос молчанием, а потом последовал жест, который обозначал прекращение всех разговоров.
   Перепуганные члены экипажа стали кричать и что-то спрашивать, беспокойно топчась на месте, когда причальные канаты отвязали, и урукето поплыл по реке, оставив позади энтисенатов. Йиланы из экипажа отчаянно завыли, когда первые волны разбились о спину урукето, который, удаляясь, становился все меньше и меньше.
   Они все еще стояли в порту, уставившись на стаи эстекелей, вылавливающих рыбу в устье реки, когда первые посланцы эйстаа, спотыкаясь и широко раскрыв рты от усталости, подошли к порту. Бормотавшим что-то фарги они ответили резко отрицательно.
   Море было пустым. Урукето ушел.

Глава 18

   Когда они продвигались на север, Керрик был в таком приподнятом настроении, что ему хотелось громко кричать, хотя он знал, что охотник на тропе должен быть молчаливым. С каждым шагом он понемногу освобождался от ответственности, и от этого легко было идти.
   Он сделал все, что мог, чтобы спасти город; теперь другие должны продолжить начатое им дело. Он больше не должен нести это бремя. Широкая спина Ортнара, вся взмокшая от пота, двигалась перед ним. Москиты гудели над головой охотника, а он свободной рукой отгонял их. Керрик вдруг почувствовал к нему симпатию – все-таки они вместе прошли долгий путь – впервые за все время с тех пор, как Ортнар убил его друга Инлени, и Керрик тогда тоже чуть не убил его. Теперь между ними была связь, которую невозможно было разорвать. Это было реальностью на самом деле: этот лес вокруг них; город и трудности, связанные с ним, уходили все дальше назад по мере того, как они настойчиво продвигались на север. С наступлением ночи Керрик очень устал и готов был остановиться на привал, но не хотел первым предлагать этого. Это сделал Ортнар, который остановился, когда они подошли к впадине, покрытой травой, рядом с ручьем. Он указал на остатки зоны от старого костра.
   – Хорошее место для ночлега, – слова были сказаны на марбаке, а думал он как тану.
   Керрику теперь не нужно было говорить по-йилански, на языке саску и прислушиваться к труднопонимаемым аргументам мандуктов. Небо и лес – это все было на самом деле. Если только в конце их похода будет ждать Армун. Он чувствовал облегчение, как будто он сбросил камень с плеч, о котором он ничего не знал. Ему было 24 года, и за это время он много повидал, познал много других миров с тех пор, как 16 лет тому назад его захватили йиланы. В ту ночь его сон был более крепким и глубоким впервые за последнее время. Над ручьем висел прохладный туман. Проснулся он утром, когда Ортнар дотронулся до его плеча и, дав понять ему, чтобы он молчал, одновременно поднял свой хесотсан и прицелился. Маленький олень, стоя по колено в воде, поднял голову, почувствовав вдруг что-то недоброе, и тут же упал, когда стрела поразила его в бок.
   Вкусное свежее мясо оленя сильно отличалось от вяленого мяса мургу. Они досыта наелись, а оставшееся мясо закопали в угли.
   – Расскажи о пармутанах, – попросил Керрик, пережевывая мясо. – Я знаю только, как их называют и что они живут на севере.
   – Я однажды видел одного. Наш саммад обменивался с ним товаром. Все его лицо было покрыто шерстью: это не такая борода, как у нас. Все лицо сплошь было покрыто шерстью, как у длиннозубого. Он был небольшого роста, чуть повыше меня, хотя я тогда был еще совсем подростком. Я слышал, что они живут на побережье, ближе к северу, где лед в море никогда не тает. Они ловят в море рыбу, и у них есть лодки.
   – Как же мы найдем их? У них, наверное, другие саммады?
   Ортнар похлопал себя по щекам, что означало: он не знает.
   – Если у них есть саммады, то я никогда не слышал о них. Но я слышал, как они разговаривали. Они с трудом говорят на марбаке. Охотник из нашего саммада знает несколько слов на их языке, и он объяснялся с ними. Я думаю, что все, что нам надо делать, – это идти на север, добраться до побережья и поискать их следы.
   – До того, как мы дойдем туда, наступит зима.
   – Там всегда зима. У нас есть меховые шкуры, мы возьмем с собой сушеное мясо. Если мы пойдем по этой тропе, то встретим саммады, которые идут на юг. У них мы возьмем эккотаз. Вот что мы должны делать.
   – И сушеный хардалт – наверняка он у них есть.
   Позже, много дней подряд, влажный ветер приносил им запах дыма. Они шли на этот запах и наконец вышли на луг, где были разбиты темные палатки саммада Сорли, едва видневшиеся сквозь ливень. Мастодоны затрубили, когда они проходили мимо них; они были благодарны за гостеприимство и за возможность хорошенько поесть. Потом они спали в сухой и теплой палатке. Утром они продолжили свой путь на север, а саммад направился в другую сторону. Это были последние из тану, которых они встретили.
   Они шли на север: лето ушло, наступила осень. Сухие листья лежали вдоль тропинки, и кролик, которого убил Керрик, уже начал менять свою серую шубку на белую.
   – Очень ранняя зима, – угрюмо сказал Керрик.
   – Зимы теперь все очень ранние – мы знаем об этом. Все, что нам нужно, – это продолжать идти на север как можно быстрее.
   Небо было серым, и они чувствовали в воздухе запах снега, когда подошли к лагерю, расположенному у реки. Керрик сразу же узнал его, так как он стоял на возвышении над берегом, среди разбросанных кусков старых шкур и раскрошенных костей – это было все, что осталось от саммада его отца. Херилак нашел здесь нож Амахаста из небесного металла среди костей его отца. Он дотронулся до ножа, который висел на шее. Йиланы пришли сюда из-за океана и уничтожили их саммад. Это было очень давно, и теперь у него остались только воспоминания о воспоминаниях другого человека. Теперь его саммад был ближе к северу, где была Армун, и это то место, куда они должны идти. Он обернулся на зов Ортнара, и они отправились на запад вдоль берега реки.
   К концу следующего дня они обнаружили засохшее дерево на берегу. Оно было довольно большое, чтобы выдержать из двоих, однако они с трудом смогли освободить его от корней, глубоко вросших в землю. С этим деревом они провозились до глубокой ночи.
   Вода в реке была такой же холодной, как тающий снег. Когда утром они вошли в воду, чтобы перейти через реку вброд, свои мешки и оружие они крепко привязали к дереву, которое сбросили в реку, и стали перебираться на противоположный берег. Когда наконец путники выбрались на берег, они совершенно окоченели и посинели от холода, стуча зубами. Керрик вытащил на берег их имущество, Ортнар развел большой костер. Здесь они оставались до тех пор, пока их одежда не высохла, потом вновь одели на себя все еще сырые шкуры и снова двинулись на север. Если они пойдут быстро, то не замерзнут. У них совсем не было времени, чтобы его тратить попусту, потому что первые снежинки уже плавно опускались на землю под деревья.
   Дни теперь становились короче, и каждое утро они поднимались до рассвета и шли в темноте при тусклом свете звезд, пока на небе не появлялось тусклое солнце. Они были сильны и бодры. Но у них начали появляться опасения.
   – У нас осталось совсем немного мяса, – сказал Ортнар. – Что мы будем делать, когда оно кончится?
   – Перед этим мы сумеем отыскать парамутанов.
   – А если нет?
   Они молча посмотрели друг на друга, потому что оба знали ответ на этот вопрос. Вот почему оба не хотели говорить об этом вслух. Они разложили высокий костер и стояли очень близко к нему, стараясь впитать в себя все тепло, которое от него шло.
   Еловый лес, которому не было конца, спускался прямо к берегу, к песчаным пляжам побережья. Временами, когда они шли, им приходилось удаляться от берега в тех местах, где берег образовывал отвесные скалы, о которые разбивались волны. Лес был молчалив и не просторен; сугробы снега у подножия деревьев были настолько глубоки, что по ним тяжело было идти. Каждый раз, когда они снова выходили к берегу, они лихорадочно смотрели в обоих направлениях в поисках какого-нибудь жилья, но ничего не было. Только бесплодный берег и пустынное море.
   Еды у них почти не осталось. А когда разразилась снежная буря, выбора у них не было: они могли только молча идти вперед, пригибаясь от холодного северного ветра в поисках какого-нибудь укрытия. Они совсем окоченели, когда случайно обнаружили небольшую пещеру у основания скалы.
   – Туда! – крикнул Керрик очень громко, чтобы перекричать рев ветра, указывая на темное отверстие в скале, едва видневшееся сквозь падавший снег. – Нам нужно туда, чтобы спрятаться от ветра.
   – Нужны дрова – много дров. Бросай вещи и идем за ними.
   Они пробивались через сугроб, который наполовину закрыл вход в пещеру, споткнулись и упали. Здесь ветра не было, и поэтому казалось внутри пещеры почти тепло, хотя они чувствовали, что в воздухе пахло морозом.
   – Здесь лежать нельзя, – сказал Ортнар, поднимаясь на ноги. Он взял Керрика за руку и помог ему подняться, а потом вытолкнул его наружу, в пургу.
   Они неуклюже обрубали нижние ветви деревьев, если могли – ломали их руками. Ортнар уронил нож из своих онемевших от мороза пальцев, и они потратили уйму драгоценного времени, чтобы отыскать его в сугробе. Выбиваясь из последних сил, они все-таки притащили дрова в пещеру. Больше они уже никуда не могли выходить. Керрик кое-как достал ящичек с кремниевыми камешками для высекания огня, но своими озябшими пальцами не смог взять их. Поэтому сначала пришлось отогревать руки, спрятав под меховые шкуры и прижав их к телу.
   Наконец огонь зажгли и развели высокий костер. Они задыхались от дыма, но, однако, почувствовали, как жизнь возвращалась в их онемевшие от холода тела. Снаружи было уже совсем темно, ветер постоянно выл, а снег скапливался в огромный сугроб у входа, и поэтому им все время приходилось расчищать его, чтобы выпускать дым из пещеры.
   – Мы не первые укрываемся здесь, – сказал Керрик, указывая на низкий потолок пещеры, на котором углем был нарисован гигантский олень. Ортнар что-то проворчал и ударил по земле рядом с костром.
   – По крайней мере, они не оставили здесь своих костей.
   – А мы можем? – спросил Керрик. Ортнар молча подтащил свой мешок и вытряхнул из него остатки еды.
   – Это все, что у нас осталось; то же самое и в твоем мешке. На обратный путь не хватит.
   – Тогда мы должны идти только вперед. Мы найдем парамутан. Они должны быть здесь. Где-то здесь.
   – Мы пойдем вперед тогда, когда утихнет буря. Они распределили обязанности: один поддерживал огонь, другой добывал дрова. Быстро наступила темнота, и Ортнар, нагруженный дровами, с трудом нашел пещеру. Температура воздуха резко упала, на его щеках появились белые пятна, которые он растирал снегом. Оба были молчаливы, потому что говорить было не о чем. Все было сказано.
   Буря бушевала столько дней, сколько было пальцев на руке охотника. Один палец – это один день, включая большой палец. Они выходили только для того, чтобы раздобыть дров, оттаивали снег, чтобы получить воду. Первый приступ голода наступил, когда они распределяли остатки еды. Наконец в один из дней буря прекратилась. Ветер утих, и снег казался не таким сильным.
   – Все закончилось, – сказал Керрик с надеждой.
   – Однако мы не можем быть в этом уверены. Они вышли из пещеры пасмурным днем. Снежинки все еще опускались на землю с темно-серого неба. На некоторое время снег почти перестал, и они смогли увидеть морские волны, накатывающиеся на берег, усыпанный галькой. Море было угрюмым, темным и пенистым.
   – Вон там! – закричал Керрик. – Я видел что-то там – это что-то типа лодки. Помаши им!
   Они, спотыкаясь, побежали к берегу, к пенящимся волнам, остановились там и начали кричать и прыгать. Один раз лодка приподнялась на гребне волны, и им даже показалось, что они увидели в ней человеческие фигуры. Потом волны снова поднялись и закрыли собой лодку. Через некоторое время они снова ее увидели, но на этот раз она была далеко и двигалась на север. Она снова исчезла среди вздымающихся волн и больше не появлялась.
   Промокшие и совершенно измученные, они побрели к пещере, едва различимые сквозь усиливающийся снег. Буря разразилась снова с удвоенной силой.
   На следующий день они съели остатки пищи. Керрик слизывал с пальцев крошечные кусочки кислого мяса, когда он поднял глаза и поймал взгляд Ортнара. Он хотел говорить, но не мог.
   Что можно было сделать? Ортнар укутался в меховые шкуры и отвернулся.
   Снаружи дул штормовой ветер, завывая над скалами. Земля под ними дрожала от того, что волны обрушивались всей тяжестью на берег.
   Наступила непроглядная тьма, а вместе с ней жуткое и всепоглощающее отчаяние.

Глава 19

   Разбушевавшийся буран все усиливался, ветер разбрасывал перед собой снег по арктическому льду. Ничто не могло устоять перед ним, невозможно было какое-либо передвижение в этом безжизненном пространстве – повсюду господствовал буран.
   Вокруг паукарутов (палаток) он нагромождал сугробы снега, которые были похожи на длинные снежные бороды. В морозной пустыне, над которой воцарилась бесконечная ночь, была лишь кромешная тьма и верная смерть.
   Внутри паукарута горел желтый огонь масляного светильника и освещал гладкую китовую шкуру, белые реберные кости, на которых крепилась палатка, меха и шкуры и смеющиеся лица парамутан, когда они засовывали себе в рот или детям куски испорченного мяса, и разражались смехом, если кусок проносили мимо рта.
   Армун доставляло удовольствие их окружение, и ее нисколько не беспокоило постоянное внимание к ней Калалека. Он всегда протягивал руку, если она подходила близко, чтобы дотронуться до нее. Они были совсем другие. Они даже делили между собой своих женщин, и, казалось, никто против этого не возражал. И над этим они тоже смеялись. У нее был совсем другой темперамент, не такой, как у них, поэтому она не могла составить им компанию в этом диком веселье. Но она улыбалась в ответ на их шутки и шалости и не волновалась, когда Харл дурачился вместе с ними. Они подвигались, чтобы уступить ему место рядом с ними – некоторые из них протягивали руку, чтобы дотронуться до его волос. Они до сих пор не могли к этому привыкнуть и всегда говорили о тану, как об эркигдлите, что означало в переводе «фантастические люди», потому что они были ангурпиак, то есть «настоящие люди», как они себя называли. Армун могла понимать, о чем они говорили, – это была вторая зима, которую они проводили во льдах в паукарутах, и прошло довольно много времени.
   Когда они впервые появились среди парамутан, она была благодарна только за то, что они остались в живых. Она сильно ослабла, похудела и очень волновалась за Арнхвита в этом странном месте. Здесь все было по-другому: другая пища, другой язык, другой образ жизни. Время прошло очень быстро, пока она приспособилась к этой новой жизни. Она не успела и глазом моргнуть, как наступила вторая зима.
   Но на третью зиму она уже здесь не останется, и в своей уверенности она была непоколебима. Весной она заставит их понять, что ей пора уходить. Силы вернулись к ней: она и двое мальчиков хорошо питались. И более важной причиной их ухода служило то, что к этому времени Керрик, возможно, узнает, что они ушли из саммада, и он будет уверен, что их уже нет в живых. Улыбка сразу исчезла с ее лица, стоило ей об этом подумать. Керрик! Она должна идти к нему, идти на юг, в этот неизвестный мир, где живут мургу, которых они сожгли, идти туда, где он…
   – Алуторагдлак, алуторагдлакон! – сказал Арнхвит, толкая ее колено. Сильный маленький мальчик, который уже встретил свое третье лето, говоря возбужденно и шепелявя из-за своих неровных молоденьких зубов. Она снова улыбнулась и вытерла жир с его лица.
   – Чего ты хочешь? – спросила она, говоря на марбаке. Она могла понимать его достаточно хорошо, но не хотела, чтобы он говорил только на парамутане. Если оба мальчика оставались вдвоем, он и Харл говорили друг с другом на их собственном языке.
   – Я хочу своего оленя! Оленя! – Он смеялся и бил ее своими маленькими крепкими кулачками по колену. Армун порылась в меховых шкурах и нашла игрушку. Она сделала ее из кусков оленьей шкуры и приделала к ней кусочки кости вместо рогов. Мальчик схватил ее и, смеясь, побежал прочь.
   – Тебе надо больше есть, – сказала Ангайоркак, садясь рядом с ней и протягивая ей пригоршню белой морской крапивы. Она сбросила с себя часть меховых шкур, потому что в паукоруте было жарко, и ее покрытые мягкой шерстью груди свободно болтались, когда она протянула руку. Армун обмакнула палец в это жирное содержимое и облизнула его. Ангайоркак недовольно защелкала языком.
   – Однажды жила-была женщина, которая не ела рыбу, пойманную рыбаками. – У нее на все случаи жизни были свои истории; в любом обычном событии она видела скрытый смысл. – Это была серебряная рыба, очень большая и жирная. Она посмотрела на женщину и не поняла ее. «Ответь мне, – сказала рыба. – Почему ты не ешь меня? Глубоко в океане я отчетливо слышала каждое слово, сказанное рыбаками, увидела крючок с яркой наживкой. Я съела ее, как была должна. А теперь я здесь, и ты не хочешь меня. Почему?»
   Когда женщина услышала это, она очень рассердилась и сказала рыбе, что она всего-навсего только рыба и что это ее собственное дело – съест она рыбу или нет. И, конечно, когда дух рыбы услышал такое, он еще больше рассердился и поднялся с темного океанского дна, где он живет. Он плыл все быстрее и быстрее, пока не ударился об лед, проломил его, широко раскрыл рот и съел паукарут и все меховые шкуры, и ребенка, а затем съел женщину. Теперь ты знаешь, что бывает с теми, кто не хочет есть. Ешь!
   Армун слизнула еще немного жирной жидкости с пальца.
   – Когда закончится пурга, снова выйдет солнце и станет тепло, тогда я с детьми уйду…
   Ангайоркак пронзительно закричала, уронила содержимое из руки, прижала руки к ушам и начала раскачиваться из стороны в сторону. Калалек, когда услышал вопли, посмотрел на них, широко раскрыв от удивления глаза, потом поднялся и подошел к ним, чтобы узнать, из-за чего был шум. Из-за жары в паукаруте он скинул с себя всю одежду: его гладкая коричневая шерсть блестела при свете светильника. Даже после этого в голове Армун не укладывалось, что все парамутаны выглядят, как он, то есть покрыты шерстью с головы до ног. Хвост Калалека проходил между ног и поднимался кверху, а его пушистый конец прикрывал все его мужское достоинство.
   – Ангайоркак издала крик великого несчастья, – сказал он, потом протянул ей кость, по которой он вырезал рисунки, чтобы успокоить ее, отвлечь внимание. – Это будет свисток, видишь? А это будет уларуак на нем. Свисток будет как бы во рту, а он будет в него дуть.
   Она отодвинула в сторону его руку; она не хотела, чтобы ее так легко лишили ее страданий.
   – Сейчас зима и темно – но волосы эркигдлитов подобны солнцу внутри паукарута, и мы смеемся, и едим, и нам тепло. Но теперь… – она снова завыла, продолжая раскачиваться из стороны в сторону, – …теперь, Армун уйдет, и свет от мальчиков тоже уйдет, и опять станет темно.
   Калалек широко раскрыл глаза от изумления, увидев такой сильный взрыв эмоций.
   – Но они не могут уйти, – сказал он. – Когда бушует вьюга, смерть сидит рядом с паукарутом с широко раскрытым ртом и ждет. Если выйдешь из паукарута, то сразу попадешь к ней в зубы. Поэтому они не могут уйти, а ты не должна так кричать.
   – Весной, – сказала Армун, – мы должны уйти.
   – Видишь, – сказал Калалек, поглаживая свою жену Ангайоркак по гладкому меху, стараясь успокоить ее. – Видишь, они никуда не уходят. Съешь чего-нибудь. Они остаются.
   Парамутаны жили одним днем, и каждый новый день был для них неожиданностью. Армун больше ничего не говорила, но она приняла твердое решение. Они уйдут сразу, как только потеплеет, чтобы можно было путешествовать. Она слизнула с пальцев остатки жирной жидкости. Теперь им надо было хорошо есть, чтобы быть сильными. И отправляться на юг, как только это будет возможно.
   Вьюга бушевала всю длинную ночь, и когда утром Калалек приоткрыл отверстие для дыма, наверху в палатке, в него ворвался крошечный солнечный лучик. Все закричали от волнения и начали искать среди разбросанных шкур свою одежду, каждый раз взрываясь от хохота, когда кто-нибудь находил вместо своей чью-нибудь чужую шкуру. Буря держала их в заточении много дней. Дети, увидев свет, прыгали от нетерпения. Армун одной рукой крепко держала Арнхвита, который вырывался из рук, а другой натягивала на себя нижнее платье, которое мягким нежным мехом для большего тепла было обращено вовнутрь. Сверху надевалась одежда из более плотных шкур с более густым мехом, с капюшоном; потом ботинки, рукавицы – все это делало возможным существование на полярном севере.
   Калалек лежал и ворчал от напряжения, пытаясь отодвинуть в сторону снег, который завалил вход в палатку. Свет едва просачивался сквозь снег. Когда его наконец удалось убрать, всех ослепил яркий свет. Все рассмеялись еще громче и по очереди начали всех выталкивать наружу.
   Армун выпустила мальчиков первыми, потом вышла сама. От ослепительного света она сощурила глаза. После дурного спертого воздуха паукарута, запаха подгнившего мяса, мочи и детей, морозная свежесть воздуха казалась восхитительной. Она вдыхала его полной грудью, хотя от холода перехватывало дыхание. Разбросанные там и тут паукарауты выглядели, как большие белые глыбы на фоне белого ландшафта. Другие парамутаны выползали из них на белый свет; люди кричали от радости и громко смеялись. Небесный купол был небесно-голубым, на его фоне очень высоко были видны несколько облаков, и там, где кончалась снежная равнина, небесная арка соединялась с темно-синим океаном. Лодки, закрепленные у берега, были похожи на белые холмы, совершенно спрятанные под снегом.
   Вдруг кто-то поднял тревогу, потом указал вдаль и закричал:
   – В море – уларуак!
   – Не может быть!
   – Нет это не уларуак – это одна из наших лодок.
   – Значит, это лодка Ниумака – только его нет среди нас. Но он должен быть мертвым, мы пели ему песню смерти и песни смерти тем, кто был с ним.
   – Мы спели их слишком рано, – засмеялся Калалек. – Они дурачили нас все это время. Они никогда не позволят нам этого забыть.
   Харл вместе со всеми побежал навстречу приближающейся лодке, Арнхвит бежал следом за ним, но споткнулся и упал, громко заплакав. Армун взяла его на руки и вытерла ему слезы: он больше испугался, чем ушибся. Все сообща вытащили лодку на берег и привязали ее. Арнхвит стоял в снегу: плакать он перестал, но держался за руку Армун и наблюдал за радостной встречей. Ниумак пошел прямо к палаткам, другие бежали рядом и хлопали его по рукам, чтобы поделиться доброй удачей, которой он и его спутники обладали. Чтобы выжить в такую непогоду – это считалось чем-то особенным. Все четверо устало упали на колени в снег и жадно пили воду из ведер, специально принесенных для них, и откусывали куски мяса, которое было предложено им. Только когда они набили едой свои желудки, их стали расспрашивать. Ниумак поднял вверх руки, призывая всех к тишине, и даже маленькие дети притихли.
   – Случилось вот что, – начал он, и сразу же послышалось шарканье, потому что люди подались вперед, чтобы лучше было слышно. – Мы здесь могли видеть этот лед, когда началась буря. Могли даже видеть сквозь стенки паукарутов, могли видеть тепло и пищу, и играющих детей, могли чувствовать их мягкий пушок и даже лизать его языком. Но ураган унес нас далеко.
   Он выдержал театральную паузу, и его слушатели завыли в агонии, потом руки его опустились.
   – Мы так и не смогли добраться до льда и паукарутов. Мы могли только плыть до того момента, когда началась буря. Есть такая земля, которая называется Сломанная Нога. Там мы укрывались долгое время, но к берегу причалить не могли, потому что там очень неподходящее место. Потом ветер поменялся, и нас опять унесло в открытое море, и вот тогда мы запели песню смерти.
   Слушатели снова заголосили, и рассказ продолжался в том же духе довольно долго. Но никто не возражал, потому что это был интересный и захватывающий рассказ. Но Ниумак устал и замерз, поэтому вскоре наступил конец.
   – В последний день буря снова разразилась, и нас принесло к берегу, но причалить мы не смогли, потому что волны были очень большие. Но тут случилась странная вещь. На том берегу есть пещера, известная, как Пещера Оленя, из-за рисунков в ней, и мы проходили мимо этого места и видели, как двое наших братьев выходили из пещеры, бежали и махали нам руками. Но мы могли только плыть, потому что ветер дул нам в спину. У них была теплая пещера, и мы хотели присоединиться к ним, но не могли. Но кто они? Все наши люди здесь, все наши лодки тоже здесь. Может быть, какие-нибудь соседние парамутаны? Но такого не может быть зимой. Потом мы поплыли назад, и вы увидели нас, и мы здесь, и теперь я отдыхаю.
   Он пополз в свою палатку, а вслед слышались вопросы. Кого они видели? На кого они были похожи? Была ли там поблизости лодка?
   Армун стояла, как скованная льдом, холодная, как лед. Она смотрела перед собой, но ничего не видела. Она знала, кто был в пещере на берегу, знала, как будто кто-то нашептывал ей имя на ухо. Керрик. Это, должно быть, был он, один из тех двоих охотников. Она в этом нисколько не сомневалась. Она была настолько в этом уверена, как будто знание этого всегда присутствовало у нее, дожидаясь слов Ниумака, которые позволили это знание обнаружить. Он искал ее. Он узнал, что она ушла на север, и отправился на ее поиски. Она должна идти к нему.
   Оцепенение, которое охватило ее, прошло, и она быстро вернулась к действительности.
   – Калалек! – закричала она. – Мы должны идти к той пещере. Я знаю, кто там. Там – мой охотник. Там – Керрик!
   Калалек от удивления открыл рот. Эркигдлиты делали так много вещей, которые просто поражали. Но он ни на мгновение не сомневался в ее правоте. Он собрался с мыслями и вспомнил слова Ниумака.
   – Это хорошо, что твой охотник там, и он в безопасности, и ему тепло, как сказал Ниумак.
   – Нет, – сердито ответила она. – Он не парамутан, и он не в безопасности. Он – тану, который шел сюда, нес с собой еду и которого застала вьюга. Я должна идти за ним – немедленно.
   Когда наконец Калалек все это переводил, он громко закричал:
   – Лодка, моя лодка, мы должны отвязать мою лодку. Надо сделать одно дело.
   Армун обернулась и увидела, что Ангайоркак смотрит на нее широко раскрытыми глазами.
   – Ты должна помочь мне, – сказала Армун. – Присмотри за Арнхвитом, пока мы не вернемся. Ты сделаешь это?
   – Ты не должна идти, – сказала Ангайоркак не очень убедительно. – Я пойду.
   Лодка была уже спущена на воду к тому времени, когда она подошла к ней. В нее загружали продовольствие. Четверо парамутан были с Калалеком: они уже опустили весла в воду, хотя последний из узлов еще не был погружен на борт. Потом они отплыли, подгоняемые северным ветром.
   С наступлением ночи они продолжали грести на юг. Берег в том месте представлял собой бесконечную цепь скал, и речи не могло быть, чтобы причалить к берегу на ночь. Они опустили тяжелый кожаный парус, чтобы за ночь не уплыть очень далеко. Они поели немного полусгнившего мяса, а вместо воды сосали во рту кусочки снега, который оставался на борту. Многие из них подходили к Армун и похлопывали ее, тем самым успокаивая. Она не отвечала им, только смотрела на берег и ждала. К рассвету, совершенно измученная, она заснула, а когда проснулась, они снова плыли на юг.
   Для Армун покрытый снегом берег казался бесформенным и пустым. Но не для парамутан, которые показывали пальцами на невидимые береговые знаки и кричали что-то друг другу. Потом кричали в знак согласия и полные энтузиазма выгребли прямо к берегу. Когда их подняла волна, а потом опустила у скалистого берега, двое из них тут же перемахнули через борт и оказались по пояс в ледяной воде. Они потащили лодку на берег. Армун спрыгнула на землю, упала, быстро встала на ноги и бросилась бежать к заросшим деревьями холмам. Благодаря своим длинным ногам она обогнала всех остальных, но вынуждена была остановиться, глядя с отчаянием на белый снег, на котором не было никаких следов.
   – Идем туда! – крикнул Калалек, когда проходил мимо, показывая вперед, спотыкаясь и падая в глубоких сугробах. Теперь было не до смеха, потому что снег был очень глубоким и доходил до самых деревьев, скрывая под собой все.
   Они копали и отчаянно разбрасывали снег в стороны. Вот появилось черное отверстие, которое постепенно увеличивалось. Армун отчаянно копала вместе с остальными, а потом упала в это отверстие, когда его совсем раскопали. Там была навалена груда шкур – зачем? Она поползла вперед и первая нашла их, отодвинула закаменевшие от холода шкуры, закрывающие лицо Керрика. Оно было серым и замерзшим. Армун сорвала с руки рукавицу и дотронулась до него, не дыша от страха, охватившего ее.
   Его кожа была такой холодной, такой холодной.
   Он казался мертвым.
   Однако, когда она заголосила, его веки дрогнули, и глаза открылись.
   Она не опоздала.

Глава 20

   Снежные пустыни холодного севера были для парамутан родным домом. Они знали, как здесь жить и выжить, знали все, что только можно было знать о лечении при обморожениях. Теперь, когда они отталкивали в сторону Армун, чтобы пройти в пещеру, то вели себя очень беспокойно. В то время когда Калалек раздевал Керрика, стаскивал с него меховые шкуры, двое других тоже раздевались, складывая свою все еще сохранившую тепло тела одежду на мерзлую землю.
   Окоченевшее тело Керрика осторожно положили на шкуры, и голые охотники лежали рядом с ним, прижавшись к нему, чтобы теплом своих обнаженных тел согревать его. Другие охотники укрыли их шкурами.
   – Какой холод! Я наверняка сам замерзну, пойте мою песню смерти! – крикнул Калалек.
   Все засмеялись: к ним снова вернулось хорошее расположение духа после того, как они убедились, что охотники живы.
   – Принеси дров, разожги огонь, растопи снег. Они должны согреться и захотят пить.
   С Ортнаром поступили точно таким же образом. Армун поняла, что в качестве помощи ей лучше было бы раздобыть дрова. Но он был жив! Солнце своим теплом ласкало ее лицо, и это тепло проникало в ее тело при мысли, что они оба – она и Керрик – были живы и здоровы и снова вместе. В тот момент, когда она потянулась за веткой, чтобы сломать ее, она дала себе слово, что больше никогда не расстанется с Керриком. Они в течение долгого времени были разлучены. Невидимая нить, которая связывала их, натянулась так сильно, что чуть было не порвалась. Она больше не позволит этому произойти. Куда бы он теперь не последовал, она везде и всюду будет с ним. И никто, и ничто не будет стоять между ними. Она отломила еще одну замерзшую ветку, та громко треснула после того, как она изо всех сил потянула ее. Гнев и счастье переполняли ее. Больше такого не повторится никогда!
   Огонь ревел, в пещере было тепло. Калалек растирал конечности Керрика и одобрительно кивал.
   – Хорошо, очень хорошо: он сильный – какое у него белое тело! Только вот здесь лицо обморожено, вот эти темные пятна. Ничего, кожа сойдет, и все будет в порядке. А вот другой очень плох, очень.
   Он убрал меховую шкуру с ног Ортнара. Все пальцы левой ступни были обморожены и совсем почернели.
   – Их надо отрезать. Сделайте это сейчас же, он ничего не почувствует, вот увидите.
   Ортнар громко стонал, даже несмотря на то, что он был без сознания, но Армун не обращала внимания на режущие слух звуки, которые слышались за ее спиной, когда она склонилась над Керриком. Его лоб был уже теплым, на нем начала выступать испарина. Она погладила его кончиками пальцев, его веки дрогнули, глаза открылись и снова закрылись. Она обняла его за плечи и приподняла, прижав к губам кожаный сосуд с водой.
   – Выпей, пожалуйста, выпей это. – Он шевельнулся, сделал глоток и снова откинулся назад.
   – Они должны быть в тепле, хорошо кушать и набраться сил, чтобы можно было передвигаться, – сказал Калалек. – Мы принесем сюда мясо из лодки, а потом пойдем половим рыбу. Вернемся поздно, когда стемнеет.
   Парамутаны заготовили ей очень много дров. Она постоянно поддерживала огонь. Когда она повернулась к Керрику, то увидела, что он открыл глаза и шевелит губами, пытаясь что-то сказать. Она коснулась его губ своими губами, потом погладила их, как будто успокаивала ребенка.
   – Я буду говорить. Ты жив – и Ортнар тоже жив. Я нашла тебя вовремя. С тобой все будет хорошо. Здесь еда и вода – сначала тебе надо попить. – Она снова его приподняла, и он выпил немного воды. Когда она снова положила его, то прижалась к нему и начала нашептывать ему на ухо: – Я дала себе клятву. Я клянусь, что больше никогда не позволю тебе оставить меня одну. Куда пойдешь ты, туда пойду и я. Так должно быть.
   – Так должно… быть, – с трудом произнес он охрипшим голосом. Он закрыл глаза и снова заснул: незадолго до этого он был на грани смерти, и поэтому сразу очень трудно прийти в себя, если ты подошел к этой грани слишком близко. Ортнар зашевелился и что-то промычал, и Армун тоже подала ему воды. Было совсем темно, когда вернулись парамутаны. Они кричали и звали ее.
   – Посмотри на эту крошечную вещичку, что я принес, – громко говорил Калалек, входя в пещеру. Он высоко над головой держал в руке страшную рыбину, покрытую чешуей величиной, наверное, с тарелку, и с ощетинившейся пастью. – Это даст необходимую силу. Пусть поедят.
   – Но они все еще без сознания.
   – Слишком долго, это нехорошо. Им нужно мясо. Я покажу тебе.
   Двое из парамутан приподняли Ортнара, усадив его; потом Калалек осторожно повернул голову Ортнара, пощипал его за щеки, что-то пошептал ему на ухо – после этого громко стал хлопать в ладоши. Все закричали от воодушевления, когда Ортнар приоткрыл глаза и застонал. Один из охотников держал рот Ортнара открытым, пока Калалек отрезал кусок рыбы и выжимал из него сок прямо ему в рот. Ортнар начал кашлять, плеваться, но все-таки глотал, и это вызвало у окружающих еще больший восторг. Когда он почти совсем проснулся, они запихнули ему в рот кусок сырой рыбы и заставили жевать его и глотать.
   – Скажи ему на своем эркигдлитском языке, что он должен есть. Пусть жует вот это.
   Керрика она кормила сама. Она никому не позволяла приближаться к нему и старалась отдать ему все свои силы, крепко прижав его к своей груди.
   Только через два дня Ортнар был готов отправиться в путь. Он кусал до крови губы, когда парамутаны срезали черные куски мяса с его ног.
   – Но все-таки мы живы, – сказал Керрик, когда самое тяжелое осталось позади.
   – Но часть меня – нет, – задыхаясь, ответил Ортнар; на его лице выступила испарина. – Но мы нашли их – или они нашли нас – вот это важно.
   Керрик опирался на Армун, когда они шли к лодке. Ортнара несли на носилках, сделанных из веток. Он почти не обращал внимания на окружающих, потому что еще испытывал сильную боль. Но зато Керрик смотрел вокруг широко раскрытыми глазами и все оценивал, когда садился в лодку.
   – Сделана из кожи: легкая, крепкая. И все на веслах! Эти парамутаны могут строить так же хорошо, как и саску.
   – Кое-что из того, что они делают, даже лучше, чем у саску, – сказала Армун, которой его интерес доставлял удовольствие. – Посмотрите вот на это. Как ты думаешь, что это? – Она протянула ему длинную кость с высеченными на ней узорами, и он стал вертеть ее в руках.
   – Эта кость от какого-то очень большого зверя, я не знаю какого. Она полая внутри, но все-таки что это? – Он приложил кость отверстием к глазу, посмотрел в него, нажал на набалдашник и увидел изнутри, с краю, деревянное кольцо. Размер кольца подходил для того, чтобы вставлять в него стрелу. – Сделано превосходно – это все, что я могу сказать.
   Армун улыбнулась, ее полуоткрытые губы обнажили ряд ровных зубов. Она опустила один конец трубки в воду. Когда она нажала на набалдашник, послышался засасывающийся звук, а когда она нажала второй раз, струя воды выстрелила из открытого верхнего конца костяной трубки и очутилась за бортом лодки. У Керрика перехватило дыхание. Потом они оба рассмеялись над его изумлением. Керрик вновь взял кость в руки.
   – Это что-то наподобие того, что вырастили йиланы, но эта сделана, а не выращена. Мне очень нравится эта штучка. – Он снова повертел ее в руках, восхищаясь ею, проводя пальцами по линиям рисунка, изображавшего рыбу, выплевывавшую огромный водяной фонтан.
   Возвращение в паукаруты было настоящим триумфом. Женщины толкали друг друга, визжа от смеха. Для них было привилегией нести на носилках светловолосого гиганта.
   Ортнар с изумлением смотрел на них, когда они, отталкивая друг друга, дотрагивались до его волос, разговаривая между собой на каком-то лающем языке.
   Арнхвит с удивлением смотрел на своего отца: он почти не помнил охотников тану. Керрик встал на колени, чтобы получше рассмотреть его – упитанного, большеглазого мальчика, похожего на младенца, оставленного им.
   – Ты – Арнхвит, – сказал он, и мальчик уверенно кивнул, но отступил назад, когда Керрик протянул руку, чтобы дотронуться до него.
   – Это твой отец, – сказала Армун, – ты не должен его бояться.
   Но ребенок прильнул к ней, потому что все это было ему незнакомо.
   Керрик поднялся. Это слово вернуло давно похороненные воспоминания: отец! Он рукой нащупал на шее два ножа, пальцами дотронулся до меньшего и снял его потом он протянул вперед сверкающее на солнце лезвие.
   – Как мой отец когда-то дал мне – я даю его тебе.
   Арнхвит неторопливо подошел и дотронулся до ножа посмотрел на Керрика и улыбнулся.
   – Отец, – сказал он.
   Дела Ортнара к концу зимы пошли на поправку. Он потерял в весе, до сих пор его мучили боли, но его неиссякаемая энергия вернула его к жизни. На его ногах было очень много черного мяса, от которого шел жуткий удушающий запах. Но парамутаны знали, как его лечить. По мере того, как дни становились длиннее, раны заживали, шрамы затягивались. В ботинках на меховой подошве он каждый день выбирался из паукарута и учился заново ходить. Ступня без пальцев создавала большие неудобства при ходьбе, но, несмотря на это, он учился. Однажды он гулял вдоль берега у кромки льда и ушел очень далеко, когда увидел приближавшуюся лодку. Это была одна из больших лодок, обтянутая кожей. И она была незнакома ему. Совершенно очевидно: он никогда не видел такой. Когда Ортнар приковылял к паукарутам, он увидел, что все вышли наружу, кричали и махали по мере того, как лодка приближалась.
   – Что это? – спросил он Армун, потому что знал не более одного-двух слов из этого чужого языка.
   – Пришельцы. Они не из наших паукарутов. Это очень волнующе.
   – Что же происходит? Все кричат и машут руками. Кажется, они чем-то сильно возбуждены.
   – Я ничего не могу сказать. Они все одновременно кричат. Ты очень долго ходил и устал. Пока иди в паукарут, а я узнаю, в чем дело, а потом расскажу тебе.
   Ортнар был один в паукаруте: Керрик и Харл, как и все, ушли к лодкам. Он тяжело опустился на пол и застонал от боли в ногах. Его никто не слышал. Он пожевал кусочек мяса, очень довольный отдыхом, пока ждал Армун.
   – Случилось что-то очень приятное, – сказала она по возвращении. – Что-то об уларуаке. Они говорили о том, как было плохо зимой, как их становилось все меньше, Теперь, кажется, они снова нашли их. Это очень важно.
   – Кто такой «уларуак»? – спросил Ортнар.
   – Они охотятся на них в море. Я никогда не видела ни одного, но, должно быть, они очень большие – больше, чем мастодонт. – Она показала на ребра на потолке паукарута. – Они от уларуака. – Кожа тоже от уларуака – целым куском. В основном мы питаемся его мясом. Парамутаны могут есть любое мясо, все равно какое. – Она указала на мертвую птицу, привязанную за ноги к ребру наверху. – Но почти вся их еда, лодки, все идет от уларуака. Они говорят, что из-за погоды, из-за длинных зим их долго не было. С каждым годом ледник все ниже опускается на юг, и в воде – я не поняла что – но что-то изменилось. Поэтому уларуака стало труднее убивать, а это наихудшее, что может случиться с парамутанами. Нам надо подождать, что будет дальше.
   Прошло какое-то время, и люди начали возвращаться в паукаруты. Калалек вернулся первым. Он пролез через вход паукарута и впереди себя просунул кружево из очень тонких костей; за ним последовали остальные. Он радостно помахал кружевом – было это какое-то сложное переплетение, связанное кишками, и закрепленное по углам. Армун потихоньку заставила его говорить, когда он указал на важность этой вещи, одновременно переводя на марбак то, что говорил. Керрик был первым, кто понял, о чем говорит Калалек.
   – Кости – это своего рода карты. Они используют их, чтобы найти путь в океан. То же самое со своими картами делают йиланы. Попроси его показать, где мы сейчас находимся.
   Наконец все стало ясно. Керрик, пересекший океан, понял значение этого.
   – Это зимы. Они изменили океан, также, как и землю, изменили все вещи, которые существуют здесь. Мы на просторах ледникового покрова, протянувшегося через северный океан к землям на другой стороне. Я был на той земле, хотя это не на севере. По некоторым причинам уларуака больше нет на этой стороне океана, и, кажется, теперь он весь там. Иккергак, большая лодка, которая только что причалила, наверняка пересекла океан до той стороны, и они видели их. Что парамутаны собираются делать?
   Калалек наглядно продемонстрировал ответ на этот вопрос. Он показывал на невидимые линии, преодолевал воображаемые волны. Его можно было понять без перевода Армун.
   – Они опускают иккергаки в воду и готовят их к длительному путешествию. Они хотят пересечь океан до того, как лед начнет ломаться, и там поохотиться за уларуаком – и вернуться до наступления зимы.
   – Тогда нам тоже пора уходить, – сказал Керрик. – Мы возьмем их пищу и ничего не дадим взамен. – Но когда он говорил это, то уголком глаза смотрел на угрюмо улыбающегося Ортнара.
   – Да, время отправляться на юг, – сказал он. – Но не мечтай о такой длительной прогулке.
   – Тебе не придется ходить, – быстро сказала Армун, дотронувшись до его руки. – Я знаю парамутан. Они помогут нам. Они привели меня сюда и не раздумывали. Они хотят, чтобы мы остались, но, если мы будем настаивать, они весной возьмут нас на юг. Я знаю, возьмут.
   – А вдруг им понадобятся все иккергаки для охоты? – спросил Керрик.
   – Понятия не имею. Сейчас спрошу и все выясню.
   – Мы должны уехать как можно скорее, – сказал Ортнар. – Мы должны вернуться в саммады.
   Лицо Керрика потемнело при этих словах, его рот скривился, так как мысли об их возвращении навеяли воспоминания. Вместе с воспоминаниями вернулся давно забытый страх.
   Первая его мысль была о Вайнти, которая была предметом его вечной ненависти. Она была там, создавала план уничтожения тану, саску и всех устузоу в мире. Он покинул город, и йиланы угрожали этому городу, пока он должен был найти Армун. Итак, это он сделал. Они снова были вместе и все в безопасности. А могли бы они быть вообще в безопасности? Нет, пока Вайнти жива, пока она живет своей ненавистью. Они вернутся в город. Назад к йиланам и хесотсанам, в мир устузоу и мургу, в мир борьбы, которой нет конца. Нет конца борьбе, которая не даст разрушить саммады.
   Армун посмотрела на него, и его мысли передались ей. Так как он думал словами мургу, его телодвижения отзывались эхом на каждое слово; его лицо искажалось гримасами и становилось все угрюмее.
   Они вернутся назад.
   Но к чему?

Глава 21

   Амбесетепса Угуненапсосси, нефатеп лемефанатеп. Эпсатсаст эфентопенех. Деесетефен ееденинеф.
   Угуненапса учила, что с тех пор, как мы знаем, что такое смерть, мы знаем границы жизни, и в этом есть сила Дочерей Жизни, которые живут, когда другие умирают.
(Краткое изречение йилан)

   Когда урукето покинул гавань Йебейска, Амбаласи приказала плыть на запад, прямо в открытое море. Это был самый кратчайший и быстрый путь, чтобы исчезнуть из поля зрения, если бы за ними наблюдали с материка. Элем забралась на верхушку плавника и увидела, что ученая была уже там и смотрела на темные очертания энтеесанта, плывшего рядом с ними. Элем издала вежливый звук, чтобы привлечь к себе внимание:
   – Я никогда не командовала урукето, только служила на борту. Есть проблемы…
   – Реши их, – твердо сказала Амбаласи, показывая движениями конец беседе. – Кто сейчас у руля?
   – Омал, йилан с утонченным умом, которая быстро все усваивает.
   – Я же говорила, что ты можешь командовать. Теперь посмотрим карты.
   Когда они покинули нижнюю часть плавника, то прошли мимо Омал, которая стояла, прижав руки к узелкам нервных окончаний, с помощью которых управляли урукето. Она сквозь прозрачный диск смотрела на море. Перед ней сидела серо-розовая птица, которая смотрела в ту же сторону. Амбаласи остановилась и большими пальцами провела по перьям этой птицы, та отозвалась в ответ.
   – Новый компас, – объяснила Элем, – намного лучше прежних.
   – Да, конечно. Это мое изобретение. Точный, надежный, и к тому же хороший компаньон в длительных путешествиях. Если сразу же его установить в правильном направлении, он будет указывать путь, пока не умрет.
   – Я никогда не понимала…
   – Я понимала. Намагниченные частицы в любой части черепа. Где карты?
   – Здесь.
   Несмотря на то, что освещение было слабым, стоило лишь отвернуть край карты, как она ярко засияла под темно-пурпурным пятном на теле урукето.
   – Этот чертеж сделан в огромном масштабе, – сказала Элем. – Здесь Энтобан, а если пересечь океан, то здесь будет Гендаши.
   – А эти цветные разводы?
   – Эти вот, изображенные холодными красками, небесные ветры, которые проносятся через атмосферу, как огромные реки. В тропиках они усиливаются, потому что солнце нагревает воздух, потом они движутся на север и на юг и находятся под влиянием вращения планеты. Мне это чрезвычайно важно в моих исследовательских работах, но для практической навигации вот эти теплые оранжевые и красные разводы показывают океанические течения, которые ведут нас.
   – Объяснение – в деталях.
   – Прелесть скитаний. Сейчас мы вот здесь, к западу от Йебейска. Согласно твоим инструкциям мы продолжаем плыть на запад, пока не стемнеет. Тогда мы будем где-то здесь, в этом красном течении, идущем на юг. Оно будет нести нас всю ночь. Затем на рассвете мы будем держать курс к месту нашего назначения. Точность – плавания; желание – знание места нашего назначения.
   – Сейчас неопределенно. Покажите мне, что вы будете делать, если это Гендаши.
   – Страсть к перечислению. В Гендаши мы должны следовать по этому течению, так как оно направляется на юг и на запад, к середине океана. Это наиболее интересная территория, богатая флорой и фауной. Когда мы доберемся до этого места, мы выберем нужное течение, чтобы приплыть к месту назначения. То, что нам нужно, протекает здесь мимо Аксехента к зеленым землям, расположенным за ним.
   Амбаласи внимательно изучала карту, глядя на Йебейск, потом ее правый глаз передвинулся через океан к Гендаши.
   – Вопрос. Мы плывем в огромную арку на юго-западе к середине океана, потом еще одна арка на северо-западе, где место нашего назначения. Подумайте, насколько будет быстрее, если просто пересечем океан вот так. – Она провела большим пальцем очень быстро по карте. Элем отступила назад; у нее перехватило дыхание, грудная клетка покраснела.
   – Невозможно! – За этим последовали движения отчаяния и страха. – То, что ты предлагаешь… это противоестественно. Небольшими отрезками, да, как мы это делаем сейчас, переплывая от одного острова к другому, это в порядке вещей. Но ничто не может двигаться по прямой. Морские животные следуют по морским течениям, птицы следуют вдоль невидимых воздушных течений. Курс, который предлагаешь ты, противоречит природе. Урукето будет вынужден плыть не по морским течениям, хотя по ночам его будут нести они, а утром… это совершенно невозможно!
   – Обычный вопрос, интересующий ученого, Элем, успокойся. Если ты рабочая – со – знаниями, то это очень большое подспорье к твоей работе. Я расскажу тебе о двух различных состояниях дела. Или ты уже слышала о законе Антепенсы?
   – Совершенное – незнание, желание – поглощения информации.
   – Невидимые вещи передвигаются по прямым линиям, а видимые – нет. Не смотри так удивленно и закрой рот – ты представляешь собой картину тупости фарги! Ты знаешь о невидимых вещах?
   – Нет…
   – Глыба невежества! Сила тяжести невидима – если я брошу эту карту, она упадет прямо вниз. То, что дает свет, – само по себе невидимо, и оно передает свет по прямой линии от объекта к глазу. Инерция тоже невидима, но она регулирует движение предмета. Я вижу, что это вне твоего понимания. Не надо стыдиться вашей неосведомленности. Всего лишь несколько йилан, как я, не имеют интеллектуальных пределов. А теперь вернемся к нашему курсу. Что находится здесь?
   Амбаласи положила руку с поднятыми пальцами на пустое место на карте, которое находилось за Манинле, южнее Гендаши. Элем тяжело вздохнула:
   – Ничего, абсолютно ничего!
   – Пустота – в – голове! Неосознанность – своей – жизни! Я должна учить вас вашему собственному делу. Что это такое на карте, здесь и здесь?
   – Течения, разумеется, океанические течения.
   – Прекрасно. А теперь что определяет течения?
   – Температурные перепады морской воды, ветер, вращение планеты, столкновение с береговой линией, уклон океанического дна…
   – Хорошо. Теперь рассмотрите как следует течение здесь и здесь. Они не возникают ни с того, ни с сего. Проследите, где они берут начало.
   – Я вижу, я вижу! Великая Амбаласи, ты вытащила меня из темного невежества, как вытаскивают фарги из моря. Здесь должен быть огромный массив земли, где ты указывала. Хотя никто его никогда не видел или записал что-то о нем, ты обнаружила его существование с помощью дедукции по этим картам…
   Элем склонилась перед Амбаласи в почтительном поклоне, неожиданно осознав, что Амбаласи разбирается в навигации не хуже, чем она сама. Может быть, лучше. Амбаласи кивнула, принимая это признание.
   – Ты очень опытна в своей собственной науке, Элем, – сказала она. – Но я опытна во всех науках – что я только что доказала. Это не сиюминутная работа. Я изучаю навигационные карты на протяжении вот уже нескольких лет, делая подобные умозаключения. Это путешествие докажет, что мои утверждения верны. А теперь пригласи сюда Энге.
   Энге немедленно пришла с Элем. Амбаласи стояла в высокомерной позе, когда они подошли к ней, настолько прямая, насколько ей позволял ее уже немолодой позвоночник; в руке она крепко сжимала карту. Элем неуверенно, как фарги, подошла к ученой. Все, что могла сделать Энге, это придать конечностям форму, выражающую уважение, и не больше. Амбаласи протянула ей карту – этот жест подчеркивал важность происходящего.
   – Теперь я покажу тебе, Энге. Я покажу, наконец, пункт нашего назначения и город, который тебя ждет.
   – Мы тебе искренно благодарны за все, что ты для нас сделала. – Она замысловато сложила руки. Это означало, что все, что она говорила, имело отношение к каждому в ее группе.
   – Отлично. Вот, вот на этой карте, в этом месте находится пункт назначения. Это значит, что это наш город.
   Она раскрыла свою вторую ладонь, когда говорила, и протянула ее. На ладони покоилось большое и изогнутое спиралью зерно. Энге перевела взгляд с карты на семя, потом снова на карту, пока не склонила голову, оценивая ее значение.
   – Мы благодарны. Хотя на карте ничего не обозначено, я лишь могу заключить, что благодаря твоим превосходным познаниям ты знаешь о земле, которая там находится. Земле без городов, без йилан, поэтому из этого семени, которое является семенем города, будет выращен наш собственный город.
   – Совершенно верно, – резко сказала Амбаласи, положив зерно и карту с какой-то неистовой силой; по ее грудной клетке побежали разноцветные блики. – У тебя первоклассный интеллект, Энге, и я с нетерпением жду момента, когда займусь его изучением.
   Она не добавила, что на этот раз она не имела успеха. Энге также не сделала ни малейшего намека на это. Вместо этого она выразила благодарность и согласие.
   Пожилая ученая была непоколебима и гневна – но могла позволить любые оригинальные выходки, которые она продемонстрировала им.
   – Можно ли получить побольше информации о месте нашего назначения, чтобы насладиться работой ума над такой необъятной величиной? – попросила Энге.
   – Можно. – Разноцветные краски на груди Амбаласи померкли, когда она вновь вернулась к своим обязанностям. – Посмотрите внимательно и подумайте. Сила, широта, температура этих течений, этих морских рек отмечены на картах для тех, кто в них разбирается. Их число включает и меня. Я не буду внедряться в подробности, вы их не поймете, но вместо этого скажу вам свои умозаключения. Здесь расположен не маленький остров или, скажем, вереница островов, но огромный земной массив, размеры которого можно определить, когда мы прибудем туда. Она находится к югу от Альпесака, что означает, что там удивительно тепло. Ты знаешь название этой новой земли, Энге?
   – Да, – уверенно ответила та.
   – Тогда расскажи нам о ней, – попросила Амбаласи и неосознанно сделала движение, которое выражало удовольствие.
   – Она называется Амбаласокей, поэтому во все времена, пока йиланы могут говорить друг с другом, они будут произносить имя той, которая принесла жизнь в это отдаленное и неизвестное место.
   – Хорошо сформулировано, – призналась Амбаласи, и Элем выразила согласие. – Теперь мне надо отдохнуть, чтобы набрать энергию. Вам, конечно, понадобится мое руководство, поэтому непременно разбудите меня.
   Об этом разговоре вскоре все узнали и сильно взволновались. Дочери Жизни настаивали, чтобы Энге раскрыла им смысл слов, сказанных Амбаласи. Она повиновалась и начала рассказывать, стоя в потоке света, который падал через открытый плавник так, чтобы все могли слышать ее.
   – Угуненапса, наша наставница, говорит нам, что самый слабый – это самый сильный, а самый сильный – это самый слабый. Это высказывание подразумевает единство жизни, то есть это означает, что жизнь обычной фарги, только что вышедшей из моря, настолько важна для самой этой фарги, как жизнь эйстаа – для эйстаа. Угуненапса сказала это очень давно, но вечная правда ее слов сегодня снова возвращается к нам. Амбаласи, хотя она и не принадлежит к Дочерям Жизни, впитала учение Угуненапсы настолько, что смогла вывести нас из плена и теперь ведет в новый мир, где мы вырастим город – это будет наш город. Город, где не будут преследовать за веру. Город, где не будет смерти. Город, где мы сможем вместе расти и вместе учиться; и радоваться молодым фарги, и они будут учиться вместе с нами. Я сказала с чувством благодарности и нисколько не сомневаясь в том, что эта новая земля, где мы вырастим этот город, будет называться Амбаласокей.
   Волна эмоций охватила слушающих. Они все были единодушны.
   – Теперь отдохнем, потому что по прибытии нам предстоит многое сделать. Элем надо будет помочь с урукето, поэтому те, у кого есть навыки и кто желает помочь, должны пойти к ней и выразить готовность к сотрудничеству. Остальные соберутся с мыслями и приготовятся к тому, что нам предстоит сделать.
   Амбаласи, как и приличествовало ее возрасту, на протяжении почти всего путешествия спала. Для Дочерей Жизни данная ситуация была совершенно новой и весьма впечатляющей, так как впервые они были в большинстве, и их никто не преследовал и не высмеивал. Они могли свободно и открыто говорить о своей вере, обсуждать и искать руководства у таких, как Энге, чью ясность мысли они очень ценили. Тем временем каждый новый день приближал их к светлому будущему их нового существования.
   Как Амбаласи и проинструктировала, ее не тревожили до тех пор, пока не вошли в течение, уносящее с курса, который они взяли после Манинле и Алакас-аксехента к земле Гендаши. Выпив прохладной воды и съев немного мяса, она встала и забралась на самый верх плавника. Элем и Энге были уже там и выразили ей почтительное приветствие.
   – Тепло, – сказала Амбаласи. Ее глаза были прикрыты вертикальными веками от яркого солнца. Меняющиеся цвета кожи выражали удовольствие и комфорт.
   – Мы здесь, – сказала Элем, указывая большим пальцем их местонахождение на карте. – Воды богаты жизнью, в них водится неизвестная рыба гигантских размеров.
   – Возможно, неизвестная вам и другим, у кого ограниченные знания, но от меня у океана нет секретов. Вы поймали хотя бы одну такую рыбу?
   – Она очень вкусная, – и Элем выразила удовольствие от еды. Амбаласи тотчас выразила недовольство примитивностью их знаний.
   – Вы в первую очередь думаете о собственном желудке, а в последнюю – о своих мозгах, – сказала она. – Перед тем как поглотите научные ресурсы этого океана, посмотрите на этот образец, лежащий передо мной.
   Это действительно была необычная, прозрачная, гладкая, с зелеными плавниками рыба. Ее длина равнялась росту йилан. Амбаласи было достаточно одного взгляда, чтобы выразить превосходство своих познаний.
   – Рыба! Неужели только у меня одной есть глаза и мозги? Это похоже на рыбу не больше, чем я. Это угорь, молодой угорь. Я вижу, этот термин для вас ничего не значит. Молодые угри – это головастики взрослых угрей – я полагаю, вы знаете, что такое взрослые угри?
   – Они – съедобные, – сказала Энге, зная, что такой ответ нанесет еще большее оскорбление ученой.
   – Съедобные! Опять на первом месте – процесс пищеварения, а не мозговой деятельности. Я начинаю сомневаться, что мы принадлежим к одному и тому же виду. И опять я пополняю ваши мозги новой информацией. Разве вы не знаете, что самый большой по размеру молодой угорь не длиннее самого маленького ногтя на моей ноге? Вы должны знать, что взрослые угри достигают невероятных размеров. Энге посмотрела вниз на извивающегося угря.
   – Это значит, что взрослые особи могут достигать гигантских размеров.
   Через несколько дней Амбаласи приказала, чтобы ей принесли образец морской воды. Йилан спустилась с плавника на широкую спину урукето и зачерпнула прозрачным сосудом воду. Амбаласи взяла воду и долго ее рассматривала, потом приложила сосуд с водой к губам. Элем выразила опасение, потому что она знала, что питье морской воды могло привести к обезвоживанию и смерти.
   – Я тронута твоей заботой, – сказала Амбаласи, – но она некстати. Попробуй сама.
   Элем нерешительно сделала глоток из сосуда. После этого она была потрясена и удивлена. Амбаласи поняла ее.
   – Только великая река, более великая, чем те, которые мы до сих пор знали, может выносить свежую пресную воду так далеко в море. Я чувствую, что мы на пороге великого открытия.
   На следующий день они заметили, что морские птицы собираются в большие стаи. Это было явное подтверждение тому, что земля была здесь совсем близко. Вскоре они увидели в воде прозрачные водоросли, как в середине океана. Амбаласи взяла несколько образцов для исследования, после чего последовало ее новое умозаключение.
   – Примеси почвы, бактериальной жизни, планктона, семян. Мы приближаемся к огромной реке, которая собирает воды огромного континента. Я думаю, мы недалеко от нашего места назначения, от Амбаласокей.
   Почти весь следующий день лил дождь, но к вечеру он прекратился. Когда горизонт расчистился от облаков, они увидели закат солнца. Это было необычайно красивое зрелище.
   В ту ночь они спали спокойно, но с первым лучом солнца все проснулись. Элем приказала всем оставаться внизу, чтобы не было столпотворения на верху плавника. Амбаласи заняла место впереди. Это было ее обязанностью: на горизонте появилась земля. Они увидели цепь маленьких островов.
   – Никакой реки, – сказала Элем с разочарованием, на что Амбаласи ответила:
   – У маленьких рек бывает очень широкое устье. Река, которая собирает воды со всего континента, образует дельту из множества островов. Найдите каналы, проходящие через эти острова, и вы сразу обнаружите реку. И на берегах этой полноводной реки мы посадим семя города.
   – Амбаласи права, – сказала Энге. – Там, впереди, место нашего назначения, начало новой жизни для всех нас. Новая земля Амбаласокея, где вырастет наш город.

Глава 22

   Ангурпиамик нагсокипадлуинарпок мунгатак ннгекакак.
(Поговорка парамутан)

   Наконец решение было принято. На это потребовалось много времени, что характерно для парамутан. Бесконечные беседы, прерываемые пережевыванием сырого мяса – только таким образом решались важные вопросы. Когда запасы мяса в одном из паукарутов начинали уменьшаться, обсуждение перемещалось в другой паукарут. Люди приходили и уходили, некоторые тут же засыпали, а когда они возвращались или пробуждались, им рассказывали о том, что произошло, пока они отсутствовали, поэтому требовалось очень много времени для таких бесед. Однако решение было принято. Многие иккергаки должны были пересечь океан, чтобы поймать уларуака. Но это было долгое путешествие, и они должны были вернуться не раньше, как к концу осени, а некоторым, возможно, пришлось бы задержаться до весны, но перед этим надо было заготовить в паукарутах побольше еды. Была рыба, которую можно ловить тут же, в прибрежных водах – поэтому было решено, что один иккергак отправится на юг, чтобы узнать, что можно выловить там; в то же время он доставит эркигдлитских гостей в их собственную землю. Это было нечто новое и захватывающее, и все парамутаны готовы были отплыть туда, но они учитывали тот факт, что командовать на эккергаке будет Калалек, потому что он единственный, кто привел сюда эркигдлитов.
   Решение было принято, и времени даром не теряли.
   Начинался ледоход, солнце грело все сильнее, и дни становились длиннее. Потом должно было следовать короткое лето, затем – снова долгая зима. Вскоре, не спеша особенно, на иккергаки погрузили запасы. Парамутаны по одному поднимались на борт – вытянутые лица и слезы предвещали неудачное путешествие – и лодки отправились в путь. Ангайоркак спряталась, когда их иккергак был готов к отплытию, но Армун задержала их, вернулась в паукарут и нашла ее под меховыми шкурами.
   – Это глупо с твоей стороны, – сказала Армун, вытирая слезы с коричневого меха на лице женщины.
   – Потому что я спряталась?
   – Среди эркигдлитов это знак удачи, когда кто-то уходит.
   – Вы – странные люди, и я не хочу, чтобы вы уходили.
   – Мы должны. Но мы скоро вернемся. Глаза Ангайоркак широко раскрылись, и она присвистнула в знак огромного уважения.
   – Должно быть, вы можете видеть сквозь лед и сквозь снег и смотреть в завтра, если вы так говорите. Я не знала этого.
   Армун себя совершенно не знала: она совершенно спокойно отреагировала на ее слова, как будто это было так, как она говорила. Ее мать могла это делать немного; она приподнимала завесу ночи и видела завтрашний день раньше, чем его успевали увидеть другие. Возможно, она тоже могла это делать. Она потрепала по щеке Ангайоркак, постояла немного и ушла. Иккергак ждал ее, и все на борту кричали, чтобы она поторапливалась. И она побежала. Арнхвит прыгал от радости, а Харл громко кричал. Даже Ортнар выглядел очень довольным. Только у Керрика лицо было мрачным, причем оно стало таким с тех пор, как было принято решение об их возвращении на юг. Он старался не показывать виду, улыбался и весело разговаривал, но надолго его не хватало. Он никогда не забивал о том, что его тревожило. По ночам Армун удавалось на некоторое время отвлекать его от мыслей о будущем – когда он обладал ею – но утром все становилось по-прежнему.
   Пока не началось их путешествие на юг. Ощущение пребывания в открытом море в иккергаке захватывало его целиком, потому что никогда ничего подобного в жизни он не испытывал. Пересекать океан на урукето – это совсем другое дело; это путешествие на живом судне, которое издавало своеобразные запахи и даже зловоние, эта постоянная полутьма: ничего не видишь, ничего не делаешь. Конечно, иккергак не мог отличаться многим. Их судно держалось на поверхности, а не под водой; морские птицы громко кричали – они летели рядом, почти касаясь крыльями. Иккергак поскрипывал, когда приходилось преодолевать большую волну или когда их подгонял свежий ветер. Керрик не был посторонним наблюдателем на борту. Он принимал активное участие в управлении иккергаком. Постоянно нужно было выкачивать воду, и он с удовольствием выполнял эту работу и наблюдал, как снаружи выливается поток свежей воды. Он раздумывал над этим, но никак не мог постичь тайну. Что-то происходит с воздухом, но в этом он не был уверен. В конце концов, это не важно – достаточно было знать, что одним мановением руки он мог поднимать снизу воду, которая была у его ног, и выливать ее снова. Само плавание не было загадкой. Он чувствовал ветер, который дул в лицо, видел, как он раздувал паруса. Точно следуя инструкциям, он выучился подтягивать нужные обводы и овладел узлами, чтобы держать снасти в нужном положении. Он даже стоял у руля. Он был нужен, потому что они плыли и днем и ночью с самого начала зимы до самой весны. Управлять судном ночью было выше его возможностей, у него не было умения и навыков вести его, определять ветер и с какой силой нажимать на руль. Но днем, с хорошим попутным ветром, он мог спокойно управлять иккергаком и вести его по курсу, как любой из парамутан.
   Сам иккергак представлял сложную и замысловатую конструкцию. Он был очень большой; с внешней стороны обтянутый шкурой уларуака. И Керрик мог только догадываться, каким огромным животным был этот уларуак. Его шкура натягивалась на раму, сделанную из тонких реек из очень прочного дерева. Рейки были переплетены между собой и связаны вместе кожаными ремнями. Иногда это напоминало плавание на урукето, когда иккергак переваливался через волны, ныряя в воду и выныривая из нее – как будто он дышал.
   Путешествие на иккергаке на юг для Армун было приятнее, чем на север на маленькой лодке. Судно шло более плавно, и она не чувствовала слабости. На смену холодным дням пришли теплые. Это ее радовало, потому что снега и льда ей было достаточно. Она пристально следила за детьми, когда они играли, и боялась, что они могут упасть в воду. Несмотря на это, Харл все-таки однажды потерял равновесие и упал в воду. Ее пронзительный крик услышал рулевой и повернул иккергак назад. Тем временем Калалек вскарабкался на борт и бросил перепуганному мальчику канат. Все это произошло в считанные мгновения. Воздух в одежде мальчика держал его на воде. Все парамутаны покатывались со смеху, когда его, жалкого и мокрого, втащили на борт. После этого случая он был очень внимателен, и даже Арнхвит стал более осторожным после того, как его друг упал в воду. Парамутаны были хорошими рыбаками. Они всегда держали обводы открытыми. Крючки были сделаны из двух маленьких костей – с одного конца заостренные, другим концом они прикреплялись к обводам. На обвод цеплялось три-четыре крючка с наживкой для кожи, выкрашенной в желтый и красный цвета. С одного конца обвода висело грузило. Его сбрасывали за борт, и обвод опускался в воду. Каждый раз, когда его вытаскивали, он прогибался под тяжестью рыбы. Разумеется, весь улов съедался сырым, как и все мясо, которое составляло меню парамутан, а тану давно уже привыкли к этому. Воду хранили в кожаных мешках и часто набирали свежую из ручьев, протекавших вдоль берега. Берег покрылся молодой зеленой травой; начинали распускаться первые листья. Скорее, чем они сами предполагали, они добрались до большой реки, там, где она впадала в море и где объединялись саммады по пути на юг. Погода становилась теплее, дни длиннее. Тану наслаждались теплом, но парамутанам становилось все больше и больше не по себе. Они давным-давно сбросили с себя всю одежду, но на их нежном коричневом меху на солнце блестел пот. Однажды вечером после теплого солнечного дня Калалек отвел Армун в сторону. Он выглядел измученным и обмахивался своим хвостом.
   – Ты должна научиться управлению иккергаком и о6учить остальных эркигдлитов, потому что парамутанам надо расставаться с вами. Мы уходим от вас, мы умираем…
   – Не говори так! – закричала она в ужасе, потому то известно, что смерть всегда ходит рядом и готова прийти сразу же, если ее позовут. – Здесь тепло, мы высадимся а вы должны вернуться на север.
   – Парамутаны вот уже много дней страдали от жары, но они все-таки настаивали на том, чтобы следовать дальше. Они не могут бросить тану одних, и отправиться на иккергаке на север. Что-то надо было предпринимать. Армун не знала что – хотя решение для них было принято. Вдруг паруса заколыхались, иккергак развернулся и остановился. Керрик уставился вперед, перегнулся через руль, показывая в сторону берега и крича что-то. Они теперь шли вдоль длинного берега, который тянулся до самого горизонта в обоих направлениях. Керрик указывал на темный предмет. Серая скала. Армун не могла понять, отчего он так встревожился. Когда она поняла, в чем дело, у нее перехватило дух.
   Мастодон. Мертвый.
   Они подогнали иккергак к берегу, ближе к телу мастодона. Керрик первым перемахнул через борт и по воде направился к огромному неподвижному телу. Оно лежало в воде, волны омывали его. Морские птицы уже выклевали ему глаза. Керрик на мгновение спрятался за огромной тушей, потом снова появился. Он шел медленно. Его лицо было ужасным, как сама смерть, когда он показал стрелу йилан, которую выдернул из трупа.
   – Вам надо возвращаться назад! – выкрикнула Армун на парамутане, ее голос дрожал от страха. – Уходите на север этой же ночью, уходите. Мы пойдем в глубь острова, подальше от океана. – Она вернулась за Арнхвитом, Харл прыгнул в воду рядом с ней. Ортнар, превозмогая боль, спустился вниз с борта. Она объяснила испуганным парамутанам, что произошло. Она быстро говорила:
   – Эти чудовища, о которых я вам рассказывала, мургу – они были здесь. Они приходят с моря, с юга. Вам ничего не будет угрожать, если вы пойдете на север.
   – Мастодон спустился оттуда, – сказал Керрик, указывая на деревья за дюнами. – Еще можно даже проследить их следы. Им два или три дня. Скажи им, чтобы они выгрузили наши вещи и чтобы они уходили.
   Мертвое тело мастодона действовало лучше всяких убеждений.
   – Мы уйдем, – сказал Калалек, не в состоянии скрыть страх в голосе. – Мы пойдем на север, будем ловить рыбу, и улов принесем в паукаруты. Пойдемте с нами, а то мургу убьют вас тоже.
   – Мы должны остаться.
   – Тогда мы тоже вернемся сюда, на это место. До того, как наступит зима. Нам надо наловить побольше рыбы. Вы пойдете с нами.
   – Поймите меня, пожалуйста, мы не можем сделать этого. Именно здесь мы должны остаться. А теперь – уходите быстро, вы должны уйти.
   Армун стояла на берегу, рядом с ней был свален их небольшой скарб. Она обнимала мальчиков, когда ветер подхватил иккергак и понес его от берега в море. Парамутаны вспомнили, что они забыли сделать одну очень важную и необходимую вещь перед отплытием, поэтому они смеялись и шутили. Судно уходило все дальше, пока их голоса не слились с шумом волн. Ортнар молчаливо шел впереди, тяжело опираясь на копье, пока они взваливали мешки на плечи. Они шли по его следам и поравнялись с ним у опушки леса, там, где этот саммад был уничтожен. Всем это было ужасно знакомо, кроме четырехлетнего Арнхвита, который крепко вцепился в руку матери и молчал.
   Разбитые палатки, мертвый мастодон.
   – Это саммад Сорли. Они шли на север, – угрюмо сказал Ортнар. – Однако прошлой осенью мы встретили их, когда они шли на юг. В чем же дело?..
   – Ты знаешь причину, – сказал Керрик. Его голос прозвучал смертельно мрачно, так как смерть окружала их. – Что-то случилось в городе. Я должен идти туда и узнать.
   Он остановился, когда вдруг из леса послышался звук, слабый и отдаленный. Звук был знаком им всем. Рев мастодона. Керрик побежал ему навстречу через уничтоженный саммад, по тропинке, которая проходила между деревьями. По обеим сторонам виднелись обломанные ветви и кусты. Мастодоны ударились в панику во время нападения. Он наткнулся на одно мертвое тело, потом на другое. Он остановился и прислушался, и снова услышал рев мастодона, теперь немного ближе. Керрик двигался очень быстро, миновал темный лес, пока не увидел зверя: он тихо его позвал. Тот повернулся к нему, поднял хобот в прокричал в ответ.
   Когда мастодон сдвинулся с места, в тени за ним Керрик увидел маленькую девочку, одиноко стоявшую, прислонившись к дереву. Онемевшая, слезы от страха застыли в глазах – ей было не больше восьми лет. Он подошел к ней – и девочка, и животное все еще были испуганы – наклонился и взял ее на руки.
   – Дай мне, – попросила Армун, выйдя следом за ним из леса. Он передал ей ребенка.
   Стало совсем темно, и идти дальше было нельзя. Они остановились там, под укрытием деревьев, поджидая остальных. Мальчики появились сразу же после Армун а Ортнар не мог так быстро передвигаться.
   – Никакого костра, – сказал Керрик. – Мы не знаем куда они пошли. Может быть, они отправились по суше; может быть, они совсем рядом.
   Девочка наконец заговорила с Армун, но нового к тому, что они увидели, ничего не прибавила. Ее звали Даррас. Она была одна в лесу, спрятавшись в кустах, когда все кричали. Она испугалась и не знала, что делать, поэтому осталась в укрытии. Позже она увидела мастодона и осталась с ним. Она хотела есть. Когда ее спросили, зачем саммад направлялся на север, она не смогла ответить, так как не имела об этом ни малейшего предоставления. Она с жадностью ела холодное мясо и вскоре заснула.
   Говорить было не о чем, пока Керрик не нарушил молчания.
   – Утром я поищу следы йилан, хотя они уже должны были бы уйти. Если это так, то мы пойдем на юг, к озеру, где я оставил двух самцов мургу. Если они живы, мы возьмем у них смертельные стрелы. Там должна быть пища, там самое безопасное место. Мне необходимо знать, что случилось в Дейфобене. Но я должен сделать, это один, а вы останетесь у озера.
   – Да, ты должен это сделать, – печально ответил Ортнар. – Саммады там или были там… Мы должны узнать, что случилось.

Глава 23

   Ортнар ушел на рассвете, ковыляя и тяжело опираясь на копье, чтобы найти следы йилан. Вместо него хотел идти Керрик, но он знал, что Ортнар – большой охотник, лесовик и следопыт гораздо более лучший. Пока Армун кормила детей, он нарезал длинные жерди для того, чтобы сделать санки, для связки которых он использовал остатки мешков. Он прикреплял их к мастодону, когда Ортнар вернулся.
   – Они пришли с моря, – сказал тот, тяжело опускаясь на землю. По его лицу тек пот, и оно подергивалось от боли. – Я нашел место, где они вышли на берег и где они устроили ловушку, в которую попался саммад. Они ушли обратно в море.
   Керрик посмотрел на небо.
   – Мы в безопасности, пока идем на юг. У них в этом районе нет птиц-шпионов, во всяком случае, после бойни. Мы сейчас тронемся и будем идти на юг до тех пор, пока нам не придется идти только по ночам.
   – Сова… – сказала Армун. Керрик кивнул головой.
   – Может быть, даже лучше идти ночью. Рапторы летают высоко и могут наблюдать большой район. Это все, что мы можем.
   Когда они проходили мимо мертвого саммада, то подошли к отчетливому следу, который он оставил, и двинулись далее на юг. Арнхвит бежал сзади неповоротливого мастодона, думая, что это увлекательное путешествие, и с восхищением заглядываясь на огромные кучи свежего навоза. Даррас шла молча, онемев от того, что случилось и прижимаясь к Армун. Арнхвит быстро устал от ходьбы и присел на санки, где к нему вскоре присоединилась и девочка. Харл в свои 13 лет был уже слишком взрослым для таких телячьих нежностей и продолжал идти вместе с другими.
   Ортнар отказался ехать на санках, хотя его нога без пальцев постоянно напоминала о себе. Но он был охотником, а не ребенком. Керрик упомянул об этом всего лишь один раз и больше не заговаривал, услышав в ответ от охотника глухой рычащий отказ. Поздним утром весенний дождь начал падать крупными каплями, становясь все сильнее с наступлением дня. Ортнар отставал все больше и больше, увязая в липкой грязи, и, в конце концов, пропал из виду.
   – Мы должны подождать его, – сказала Армун. Керрик качнул головой:
   – Нет, он охотник; у него своя гордость. Он должен сделать то, что должен.
   – Охотники глупы. Если бы у меня болела нога, я бы села на сани.
   – И я тоже. Я только наполовину охотник. Йиланы без надобности пешком не ходят.
   – А ты не мараг! – запротестовала она.
   – Нет, но временами я думаю, как они, – улыбка исчезла, и он пошел дальше в дождь. – Они где-то там и происходит что-то ужасное. Я должен узнать, что это, пойти в город.
   Привал в полдень Керрик сделал с неохотой. Но Армун настояла на этом, потому что Ортнара не было видно с самого начала дождя. Пока она вынимала еду, он нарезал сосновых веток, чтобы укрыться от холодного дождя. Харл принес воды из ближайшего ручья. И они пили воду пригоршнями, запивая ею гнилое мясо. В конце концов, Керрик свое мясо выплюнул. Они должны охотиться, добыть свежего мяса, приготовить его. Живности никакой он не заметил, но она должна быть рядом. Что-то затевалось в лесу. Он схватил лук, вставил стрелу – но это был Ортнар. Он шел, спотыкаясь: медленно, но уверенно. Через плечо у него свисала связка древесных голубей.
   – Думал, используем… свежее мясо, – выдавил он из себя и рухнул на землю.
   – Давай съедим их сейчас, – сказал Керрик, обеспокоенный гримасой на лице Ортнара. – Мы можем зажечь огонь, дыма при дожде не видно. Харл, ты знаешь, как найти сухое дерево. Принеси.
   Армун ощипывала птиц. Даррас помогала ей изо всех сил но неумело, а Керрик в это время разводил огонь. Даже Ортнар привстал и улыбнулся, учуяв запах жарящегося на зеленых ветках мяса птицы. Оно было полусырое, едва прожарившееся, но ждать люди просто не могли. Они уже наелись досыта и рыбы мороженой и мяса вонючего.
   От еды остались лишь хорошо обглоданные кости. Потом, согревшиеся и сытые, они продолжили свой путь с новыми силами. Даже Ортнар сначала от них не отставал, но через некоторое время он замедлил шаг и пропал из виду. Дождь прекратился, и из-за слабых облаков пробилось солнце. Керрик взглянул на него и решил, что они слишком рано сделали привал. Нужно снова сделать привал, пока светло, чтобы охотник успел догнать их до наступления сумерек. Когда они вышли на поляну, где росли огромные дубы, а рядом бежал ручей, он решил сделать стоянку немного дальше.
   Некоторое время он был занят, срезая ветви деревьев и делая из них шалаш на ночь. Но это продолжалось недолго. Ортнар не появлялся.
   – Я пойду назад по тропе, – сказал он. – Поищу дичь.
   – Я хочу, чтобы ты взял меня с собой, – сказал Харл, взяв в руки свое маленькое копье.
   – Нет, у тебя более важная задача. Ты должен остаться здесь и охранять. Могут появиться мургу.
   Охота была лишь предлогом. Он волновался за Ортнара. Возвращаясь назад по тропе, он даже не думал об охоте. Что-то надо было делать, но Ортнара никакими силами нельзя было заставить ехать на санях. Однако так было нужно. Когда они ели птиц, он заметил, что из-под повязок на больных ногах Ортнара сочилась кровь. Керрик должен поговорить с ним, сказать, что тот задерживает их, подвергая всех опасности. Нет, это было бы нехорошо, потому что после таких слов охотник ушел бы от них и добирался бы сам. Он начал волноваться. Керрик шел долго, но охотника все еще не было видно. Но вот что-то темное показалось на тропе впереди. Он поднял свое копье и осторожно двинулся вперед.
   Уже давно стемнело, и Армун разрывали на части беспокойство и страх. Солнце село, а мужчины еще не вернулись. Может быть, послать Харла посмотреть, что случилось? Нет, лучше оставаться всем вместе. Это что, чей-то крик? Она прислушалась и услышала на этот раз более отчетливо.
   – Харл, посмотри за детьми, – сказала она, схватив копье и быстро поспешив вдоль тропы.
   Это был Керрик. Он шел медленно, неся на плечах темный груз. Ортнар безжизненно висел.
   – Он мертв?
   – Нет, но что-то здесь очень плохо, – ответил Керрик, едва переводя дух от тяжести. – Помоги мне.
   Все, что они могли сделать, – это укрыть охотника, который был без сознания, меховыми шкурами и уложить его поудобнее в шалаше. На его губах была пена, и Армун осторожно вытерла ее.
   – Ты знаешь, что случилось, – спросила она.
   – Я нашел его лежащим в грязи. Ты можешь сказать, что с ним?
   – Ран нет, кости целы. Я ничего подобного не видела. Облака рассеялись, ночь была ясной: они не осмелились зажечь огонь. По очереди они дежурили у неподвижного тела, укрывая его. Незадолго до рассвета Харл проснулся и предложил свою помощь, но Керрик велел ему спать. Когда забрезжил рассвет, Ортнар зашевелился и застонал. Керрик склонился над ним, когда он открыл правый глаз.
   – Что случилось? – спросил Керрик.
   Ортнар силился что-то сказать, но слова получались неразборчивыми, потому что губы еле двигались. Керрик обратил внимание, что не только его левый глаз закрыт, но и вся левая часть лица была расслаблена и неподвижна.
   – Боль… упал… – все, что смог сказать Ортнар.
   – Выпей немного воды. Ты, наверное, пить хочешь. Он приподнял грузное тело охотника, пока тот пил. Почти вся вода стекла по подбородку из-за того, что губы не работали. После этого Ортнар заснул, на этот раз естественным сном. Дыхание стало ровнее.
   – Я знала одну такую в нашем саммаде, когда была маленькой, – сказала Армун. – Она была похожа на него; у нее тоже одни глаз был закрыт, а рука и нога с той стороны были неподвижны. А шаман сказал, что в нее вселился злой дух.
   Керрик покачал головой:
   – Это из-за ран на ногах. Он перенапрягся. Ему надо было ехать на санях.
   – Теперь он поедет, – сказала Армун. – Мы постелим ветви на сани и привяжем его к ним. Тогда мы пойдем быстрее.
   Ортнар был очень слаб, чтобы протестовать. Несколько дней он спал мертвым сном, пробуждаясь только поесть и попить. Так как дни становились все теплее, дичи становилось все больше. И стало более опасно. Здесь были мургу. Они убивали и пожирали более мелких, но они также знали, что здесь были гигантские пожиратели. Керрик всегда держал свой лук наготове. Ортнар уже мог садиться и держать свое мясо правой рукой. Он даже мог проковылять несколько шагов, опираясь на костыль который ему сделал Керрик, волоча за собой левую ногу.
   – Я еще могу держать копье в правой руке – это единственная причина, из-за которой я пока с вами. Если бы здесь были другие охотники, я бы сел под дерево и никуда бы с вами не пошел.
   – Тебе скоро будет лучше, – сказал Керрик.
   – Может быть. Но я – охотник. Это Херилак убил меня. Он меня ударил по голове. В этом месте очень жгло, и боль пронзала все тело. Потом я упал. А теперь я – полуживой и бесполезный.
   – Ты нужен нам, Ортнар. Ты один знаешь этот лес. Ты должен проводить нас к озеру.
   – Я могу сделать это. Интересно, твои жалкие мургу все еще живы?
   – Мне тоже интересно. – Керрик с радостью поговорил бы о чем-нибудь еще. – Те двое похоже… я даже не знаю на кого. Наверное, на детей, которые никогда не станут взрослыми.
   – Для меня они выглядят достаточно взрослыми – и ужасными.
   – Их тела – да. Но ты же видел, где их держали. Взаперти, накормленные. За ними ухаживали и никуда не выпускали. Это, должно быть, первый раз они остались одни и предоставлены самим себе с тех пор, как они вышли из моря. Мургу берут самцов и запирают их еще до того, как они научатся говорить. Если эти двое еще живы после зимы, можно будет их увидеть.
   – Лучше увидеть их мертвыми, – сказал, с горечью Ортнар. – Эти мургу, наверное, умерли.
   Они двигались ночью, а днем прятались сами и прятали мастодона среди деревьев. Охота была удачной: сырая рыба и тухлое мясо теперь были жутким воспоминанием. Им везло, что большие мургу не попадались, но зато маленьких было изобилие. Ортнар внимательно изучал тропу и нашел, где им нужно было поворачивать, чтобы выйти к озеру. Тропа была узкой, по ней долго не ходили. Ночью идти по ней было почти невозможно, поэтому они были вынуждены путешествовать днем, быстро пересекая открытые места и тревожно глядя на небо.
   Керрик шел впереди, держа наготове копье, так как Ортнар сказал, что они уже недалеко от озера. Он шел тихо и осторожно, внимательно смотря вокруг. Позади слышался хруст веток: это сквозь лес пробирался мастодон. Вдруг впереди послышался треск сломанной ветви; он застыл на месте. В тени что-то двигалось. Темная фигура, знакомая форма, очень знакомая…
   Йиланы! Вооруженные!
   Может быть, ему выстрелить из лука? Нет, любое движение сразу же привлечет внимание. Они приближались, выходя на свет.
   Керрик закричал:
   – Приветствую, великий охотник! Йиланы попятились назад, со страху открыли рты, пытаясь направить в сторону Керрика хесотсаны.
   – Надаске, с каких это пор самцы убивают самцов? – спросил Керрик.
   Надаске отступил назад и тяжело опустился на хвост, не скрывая страха.
   – О, устузоу, ты привел меня на край гибели!
   – Но не на самый край, как я вижу. Ты жив, и я рад этому. Что с Имехеем?
   – Он, как и я, жив и здоров, и тоже великий охотник…
   – И такой же толстый? Надаске сделал движение гнева.
   – Если я выгляжу толстым для тебя, это все из-за нашей удали в лесу. Когда кончилось мясо, мы похудели, пока овладевали искусством охоты и рыболовства. Теперь мы совсем другие. Там что-то ужасное приближается!
   Он поднял свой хесотсан, а потом повернулся, чтобы бежать. Керрик остановил его.
   – Не бойся. Со мной мои друзья. У них очень тяжелый груз. Не убегай, а пойди к Имехею и расскажи ему обо всем, чтобы он нас не убил на мясо.
   Надаске выразил согласие и быстро пошел по тропинке. Послышался сильный хруст веток, когда из-за деревьев появился мастодон.
   – Мы здесь! – крикнул Керрик Армун. – Я только что разговаривал с одним из мургу, про которого я тебе рассказывал. Идите все сюда и не бойтесь. Они не тронут вас. Они – мои друзья.
   Это прозвучало очень странно, когда он сказал это на марбаке, но этими словами можно было точнее выразить смысл, когда думал об эфенселе. «Семья» было бы более подходящим словом, но он думал, что Армун это не понравится. Или сказать, что мургу были частью его саммада. Он торопливо пошел вперед, чтобы переговорить снова с двумя самцами.
   Ортнар скатился с саней и встал на ноги, ковыляя за санями. Они вышли к озеру и остановились под деревьями рядом с огромной поверхностью воды, ярко освещенной солнцем. Имехей и Надаске стояли в ожидании, сжав в руках хесотсаны. Мастодон был здесь же, и Керрик догадывался, что Тану стоят позади него так же неподвижно, как Йиланы. В этой тишине стая птиц с ярким оперением пронеслась над водой с громкими криками.
   – Это мой эфенселе! – крикнул он самцам, сделав несколько шагов вперед, чтобы его лучше могли расслышать. – Этот огромный глупый серый зверь везет наши вещи. Оружия применять не надо.
   Когда он повернулся, то увидел, что маленькая девочка спрятала лицо в одежду Армун: лишь они с Арнхвитом были без собственных копий.
   – Ортнар, – сказал он спокойно, – ты шел рядом с этими самцами, и они не причинили тебе вреда. Армун, тебе не понадобится копье, и тебе тоже, Харл. Эти мургу не представляют для вас угрозы.
   Ортнар всем своим весом оперся на копье, остальные тоже опустили свои копья. Керрик отвернулся от них и обратился к двум застывшим от страха самцам:
   – Вы здесь усердно поработали, – сказал он, – очень много сделали, пока меня не было.
   – А эти мелкие ужасные устузоу еще детеныши? – спросил Имехей, все еще держа оружие наготове.
   – Да, и они уже как взрослые йиланы, а не как ваши детеныши. Вы что, собираетесь вот так стоять, как глупые фарги, или все-таки пригласите меня, предложите мне прохладной воды, свежего мяса? Самки сделали бы именно так. Разве самцы хуже самок?
   Грудь Имехея покрылась красными пятнами, он отложил свой хесотсан в сторону.
   – Здесь было так тихо и мирно, что я даже забыл резкость твоей речи. Вот еда и питье. Мы приглашаем твой жуткий эфенселе.
   Надаске тоже с большой неохотой отложил в сторону свой хесотсан. Керрик глубоко вздохнул.
   – Приятная компания, – сказал он. – Добро пожаловать, наконец.
   Он со всей пылкостью надеялся, что так будет и впредь.

Глава 24

   Какое-то короткое мгновение Керрик был счастлив видеть обе половины своего саммада. Он стоял на одинаковом расстоянии от тех и других. Они были слишком далеко друг от друга, разделенные не только языком. Он распряг мастодона и пустил его погулять под деревьями, с которых тот срывал молодые свежие листья, с удовольствием их пережевывая. Это животное сейчас представляло собой проблему: оно было настолько большое, что его очень хорошо было видно с воздуха. Ответ был ясен: убить его, а мясо закоптить. Они бы сделали это, но не сейчас: и так было слишком много убийств.
   Армун развела маленький костер без дыма под деревом с широко раскинувшимися ветвями; дети играли неподалеку. Ортнар спал, а Харл тем временем ушел поохотиться – он незаметно проскользнул в лес подальше от второй половины лагеря. Некоторое время был мир, было время подумать. Теперь время для Керрика, чтобы поговорить с самцами. Стараясь держаться в тени, он шел к их лагерю, который был расположен почти на берегу озера. Он восхищался плотным зеленым покровом из листьев над головой.
   – Это вы сделали? – спросил он. – Вы вырастили это укрытие, чтобы вас никто не смог увидеть с воздуха?
   – Грубая сила присуща самкам, а самцам – тонкий интеллект, – самодовольно сказал Надаске, опираясь на свой хвост.
   – Бессмысленный труд – срезать свежие ветви, – добавил Имехей. – Они быстро высыхают и меняют цвет. Поэтому мы срезали длинные прутья и пустили по ним плющ.
   – Работа ума.
   Керрика охватили сильные эмоции. Два самца работали в этой неизвестной окружающей среде, сталкиваясь с трудностями, о которых они не имели ни малейшего представления, когда жили в безопасности ханале. Теперь у них было надежное укрытие над головой, и, конечно, они хорошо питались.
   – Как у вас с охотой?
   – В охоте мы – профессионалы, – сказал Имехей. – И в рыболовстве тоже. – Он пошел, переваливаясь, к яме, выкопанной в земле и наполненной сырыми листьями. Порывшись в листьях, он нашел то, что хотел, и вернулся с двумя огромными свежими раками.
   – Мы выловили их. Хочешь поесть?
   – Потом. Я не голоден.
   – Это лучше, чем мясо, – сказал Имехей, и одного из раков положил себе в рот, а другого передал Надаске. Он с удовольствием жевал; его острые, конусообразные зубы выполняли быстро свою работу: потом выплюнул изо рта кусочки панциря.
   Надаске тоже быстро покончил с едой, выплевывая куски оболочки рака в кусты.
   – Без такой еды было бы плохо. Мы же не знаем секретов приготовления мяса, как ты думаешь?
   Керрик отрицательно покачал головой.
   – Я видел, как йиланы готовили в городе. Мясо только что убитого животного они укладывали в лохани с жидкостью, которая придавала мясу особый вкус. Я понятия не имею, что это была за жидкость.
   – Вкусное студенистое мясо, – сказал Имехей; Надаске в знак согласия поменял цвет. – Но, пожалуй, это то, о чем мы ничего не знали в этом городе. Свобода духа и тела делает всю работу стоящей.
   – Вы не видели других йилан? Вы знаете что-нибудь о городе? – спросил Керрик.
   – Ничего! – сказал Имехей несколько неистово. – Мы стали сильными, свободными и совсем забыли о пляжах, где мы родились.
   Последние слова были сказаны им невнятно, потому что он своими неуклюжими большими пальцами вытаскивал застрявший в зубах кусок рака.
   – Мы горды тем, что мы сделали; мы часто говорили об этом. Мы до смерти ненавидели устузоу, которые убили город. Благодарность Керрику – устузоу за спасение наших жизней, свободу тел.
   Оба самца йилан замолчали, а их тела все еще принимали форму благодарности. После зимы, проведенной Керриком среди парамутан, самцы выглядели большими и ужасными, с их уродливыми ногами и огромными зубами; глазами, которые чаще всего смотрели одновременно в разные стороны. Такими их видели тану. Но он смотрел на них как на старых друзей, умных и благодарных.
   – Эфенселе, – произнес вслух Керрик, придавая этому слову окраску благодарности. Они немедленно согласились с ним. Когда он возвращался к тану, то шел медленно, переполненный чувством собственного достоинства.
   Но вскоре его мысли снова вернулись к городу и заботе о его дальнейшей судьбе. Он сдерживал свое нетерпение. Он знал, что нельзя было оставлять одних эти две разные группы, пока они не перестанут друг друга бояться. Даррас к этим самцам близко не подходила. С ней была истерика, когда она их увидела, потому что она знала, что подобные им уничтожили ее саммад. Харл, как и Ортнар, был очень осторожен рядом с ними. Только Арнхвит не боялся йилан, как и они его, называя «Маленький – безвредный» или «Недавно – вышедший – из – моря». Они знали, что его связь с Керриком была очень близкой и представляла собой огромную важность, но не могли понять, что это за родство, которое соединяет родителя и ребенка. Им были близки отношения в их эфенбуру: эти отношения формировались вместе с ними в океане. Даже эти воспоминания были очень смутными, потому что их очень рано отделяли от самок. Арнхвит шел вместе с Керриком, когда тому надо было поговорить с йиланами. Он сидел и смотрел на них широко раскрытыми глазами, на их извивающиеся и меняющие цвет тела это было очень забавно для него.
   Дни проходили очень быстро, а сближения между двумя группами не наблюдалось. Керрик совершенно отчаялся, не видя никакого прогресса в их отношениях. Когда все спали, он попробовал поговорить с Армун об этом.
   – Как я могу полюбить мургу? – сказала она, и он почувствовал, как под его рукой все ее тело напряглось. – Особенно после того, что они сделали с саммадом. Они всех убили.
   – Эти самцы не делали этого. Они были в городе как заключенные.
   – Хорошо. Посади их снова в тюрьму. Или убей их. Я сама сделаю это, если ты не хочешь. Почему ты должен разговаривать с ними, находиться с ними? Издавать все эти ужасные звуки и трястись всем телом? Тебе не следует этого делать.
   – Нет, я должен. Они мои друзья.
   У него не было никаких сил все это объяснять; он это говорил уже много раз. Керрик погладил волосы Армун в темноте, потом нежно прикоснулся языком к ее выпяченной губе. Она хихикнула. Это было лучше, гораздо лучше. Но было бы совсем хорошо, если бы обе половины, которые так близки его натуре, составляли одно целое.
   – Я должен идти в Дейфобен, – сказал он Армун на следующий день. – Я должен узнать, что случилось.
   – Я пойду с тобой.
   – Нет. Твое место здесь. Меня не будет всего лишь несколько дней: как раз столько, чтобы преодолеть путь туда и обратно.
   – Это опасно. Ты мог бы подождать.
   – Ничего не изменится. Я обещаю, что не задержусь долго. Я пойду туда осторожно и вернусь как можно быстрее. Здесь с вами будет все хорошо. Здесь много мяса.
   Он поймал ее взгляд, осматривающий лагерь.
   – И те двое не причинят вам вреда, я обещаю. Эти самцы совсем другие, не такие, как те. Они вас боятся больше, чем вы их.
   Он пошел к йиланам сказать, что он уходит. Последовала реакция, которую он и ожидал.
   – Верная смерть – конец жизни! – завыл Имехей. Если ты уйдешь, устузоу убьют нас: они всегда убивают.
   – Они умрут вместе с нами, уж это я обещаю, – уверенностью ответил Надаске. – Мы не так сильны, как самки. Хоть мы всего-навсего самцы, но мы научились защищаться.
   – Хватит! – приказал Керрик сердито, используя в этот момент форму обращения самок к самцам. В этой ситуации, как ему казалось, подходит только повелительный тон. – Больше не будет никаких убийств. Я так приказал!
   – Как ты можешь отдавать такой приказ – жалкий самец самке – устузоу? – сказал Имехей. В его голосе слышалось негодование. Гнев Керрика улетучился, и он начал смеяться. Самцы йилан никогда не поймут, что Армун которая для них была просто самкой, никогда никем не командовала, и он никогда не выполнял ее указаний.
   – Просто держитесь от них подальше. Я обещаю: они тоже будут от вас держаться на расстоянии. Наконец, вы можете это сделать для меня?
   Они оба с большой неохотой выразили согласие.
   – Хорошо. Теперь я пойду к устузоу и скажу им то же самое. Но на прощание я бы хотел попросить вас вот о чем. Дайте мне один ваш хесотсан. Те два, которые мы брали с собой на север, умерли от холода.
   – Смерть от стрел!
   – Голод – недостаток мяса!
   – Вы забыли, кто вам дал оружие, научил пользоваться им, дал вам свободу, спас ваши никчемные жизни. И никакой благодарности от несносных самцов.
   Сейчас в его поведении преобладали жестокость и непреклонность самок. В конце концов, они неохотно протянули ему один из хесотсанов.
   – Похоже, их хорошо кормили? – спросил он, открывая рот животному и осматривая зубы.
   – Они были окружены заботой. Мы сначала их кормили, потом сами ели, – сказал Надаске с некоторым недовольством.
   – Благодарю. Я его сразу же вам верну, как только вернусь сам. Через несколько дней, не больше.
   На следующий день, на рассвете он ушел, взяв с собой немного вяленого мяса. Это мясо и еще хесотсан были его единственной ношей, поэтому идти ему было легко. Тропа была свободной, настроение у него было хорошее. Только когда он приблизился к полям, которые окружали город, он замедлил шаг и дальше продвигался с особой осторожностью. Здесь были границы Альпесака. Животные, которых сюда загоняли, давно вымерли, барьеры были уничтожены. Зато впереди виднелся другой барьер – недавно выращенный, со свежей зеленью и ядовитыми шипами. Более зеленый по сравнению с тем, каким он его запомнил. И когда он подошел ближе, то смог увидеть почему. Теперь эти кусты были покрыты огромными, плоскими, влажными листьями, а на длинных шипах гнили трупы птиц и мелких животных.
   Йиланы.
   Но для чего был выращен этот барьер – для того, чтобы не выпустить врага за пределы города, или наоборот, не впустить? Кем сейчас занят город? Был ли это все еще Дейфобен или Альпесак снова возродился?
   Не было и намека на то, что кто-то извне проникал внутрь. Новый барьер наверняка окружал город со всех сторон. Ему пришлось бы потратить много дней, чтобы обойти вокруг – все равно это ничего не дало бы. Море – только морем можно проникнуть внутрь. Он забыл о всех мерах предосторожности и побежал вдоль барьера. Только когда он выбился из сил, и пот начал капать с него, он остановился и встал в тени под деревом. Это не выход. Это было настоящим самоубийством. Он должен продвигаться медленно и очень осторожно, внимательно глядя по сторонам. Было почти совсем темно. Ему надо было найти воду и ночлег. С рассветом он должен отправиться в сторону побережья. Он поел немного мяса и понял, что спать не сможет. Но прошедший день был очень долгим и трудным, и другое, что он знал, – это то, что небо было серым, и прохладный туман покрыл все кругом капельками росы. Это место находилось недалеко от берега. Но туман становился гуще, и кругом почти ничего не было видно. Совсем рядом он мог слышать, как волны набегали на невидимый берег. Он осторожно пробирался сквозь заросли, пока не достиг знакомых дюн. Он мог оставаться здесь, пока не исчезнет туман.
   Должен был наступить новый теплый день. По мере того как уменьшался туман, он постепенно смог различить в воде темный предмет, который двигался от берега. Наконец он разглядел черный высокий плавник. Это был урукето.
   Он медленно плыл на юг к гавани. Это могло что-то означать; возможно, это был патруль для наблюдения за берегом или там была база.
   Самая слабая надежда, которая была у него, пропала, когда появились две небольшие лодки: восходящее солнце осветило ракушки на их веслах. В каждой лодке были фарги, которые вышли в море, чтобы ловить рыбу.
   Дейфобен снова стал Альпесаком. Была битва, вторжение, разрушение. Все произошло в его отсутствие.
   Но где теперь были тану и саску, которые жили там, когда он уходил? Что с ними случилось? Барьер у ядовитых шипов сильно распространился на большое расстояние. Он ничего не мог видеть с другой стороны барьера, но оживление на море было убедительным доказательством, что городом снова овладели йиланы. Очевидность происходящего захватила его, бросила на землю в жутком приступе отчаяния. Неужели они все были мертвы? Щекой он дотронулся до песка, сквозь который сразу же пророс шип. Он протянул руку, чтобы уничтожить его. Неужели они все умерли, и никто не выжил?
   Этого он никогда не узнает, если будет вот так лежать. Он знал это, но чувство потери было так велико, что он был совершенно безоружен и беспомощен. Но когда его слуха достигли крики, он пошевельнулся и поднял голову. В море появилось еще больше лодок, и йиланы кричали друг другу. Они были очень далеко, поэтому невозможно было разобрать, что они кричали.
   Но были ли это только рыболовецкие лодки? А может быть, они были частью партии, которая собиралась идти дальше на север? Он должен это узнать: там где-то могли быть тану. Он пошел назад, снова на север. Он бежал, пока не устал; потом снова взобрался на дюны посмотреть на океан, посмотреть, что делают лодки.
   С востока дул свежий ветер, неся с собой плотные дождевые облака. Вскоре начали падать первые капли дождя; они становились все тяжелее. Он больше не бежал, а, склонив от дождя голову, медленно тащился вдоль песков. Лодки все еще были там.
   Был полдень, когда он устроил привал, чтобы отдохнуть и поесть немного мяса. Его снова охватило чувство отчаяния. Какова была суть происходящего, что может сделать он? Лодки были там, в море, и он ничего не мог придумать, чтобы воздействовать на них. Имело ли смысл это тщетное преследование? На этот раз, когда он поднял голову над гребнем дюны, он увидел, что лодки остановились. Они присоединялись к тем, кто ловил рыбу у дальнего берега узкого канала, который отделял пляж от песчаных островов. Он мог видеть наполненные богатым уловом сети, часть которого отдавали вновь прибывшим. Поэтому они не представляли собой воинствующую силу – они были всего-навсего рыболовными лодками. Море становилось более бурным, так как ветер усиливался;
   начинался тропический шторм. Йиланы, которые были в лодках, должны были знать об этом. Они по какой-то неслышимой команде разом повернули назад и двинулись по направлению к гавани и к городу.
   Керрик поднялся на ноги и наблюдал, как они уходят, медленно исчезая из поля зрения. Дождевая завеса скрывала их. Он промок до нитки, его волосы и борода прилипли к лицу, но это был теплый дождь, и он его почти не замечал. Хесотсан, который он держал, слабо зашевелился, потому что почувствовал воду, открыв свой маленький рот, чтобы глотнуть немного воды. Керрик тоже повернул лицо к дождю и пил дождевую воду. Хватит. Теперь ему надо было уходить. Мог ли он еще что-нибудь сделать? Он ни о чем не мог думать.
   В воде, где были лодки, появились предметы темного цвета, которые то поднимались над водой, то погружались в воду. Теперь волны были намного выше, они разбивались об островки с другой стороны канала. Они были как огромные песчаные барьеры. Волны переваливались через них и катились по пляжу. Это были энтеесенаты, он узнал их. Он часто видел раньше, как они играют около урукето. Наверняка поблизости должен быть урукето. Так оно и было. Волны величаво поднимались и разбивались о его спину. Урукето двигался медленно, преодолевая натиск поднимающихся волн. Здесь было мало места, чтобы это огромное существо могло развернуться и уйти в открытый океан.
   Лодки исчезли из виду; Керрик и энтеесенат были единственными свидетелями бедствия. Урукето изо всех сил бил своим могучим хвостом, но это не помогало. Он сел на мель. Волны стали еще выше, разбиваясь об это животное и через него скатываясь на песок. Каждый раз плавник погружался в воду. Там были йиланы, которые едва могли удержаться: волны все время окатывали их с головы до ног. Потом сильной волной урукето приподняло над водой так, что Керрик увидел круглый глаз животного.
   Теперь урукето был только наполовину погружен в воду. Энтеесенаты поспешно уходили назад. Они были сильными пловцами и чувствовали себя в безопасности.
   Через некоторое время огромная волна изо всей силы ударила по урукето, перекатилась через него на другую сторону. Его плавник полностью погрузился в воду. Когда вода отступила, начали появляться члены экипажа. Они еле держались на ногах, с отчаянием ожидая следующей атаки волн. Одна из них появилась, поддерживая свою спутницу, но тут волна накрыла их обеих. Когда она перевалила через урукето и скатилась на пляж, эти двое снова появились.
   Хотя урукето был обречен, экипаж продолжал бороться со стихией. Волны уже не ударяли с такой ужасной силой, ветер утихал. Керрик теперь мог разглядеть одну из них, скорее всего это была командир. Она стояла по пояс в воде, давая указания остальным. Они выносили на берег вещи и не очень-то пытались спасти урукето, потому что плавник был сильно поврежден. Они вытаскивали на берег остальных членов экипажа.
   На берег вышли только пять йилан. Четверо из них тут же повалились на песок, но пятая уверенно стояла на ногах и наблюдала, как остальные суетились в воде рядом с умирающим существом.
   Держа наготове хесотсан, Керрик направился к ним. Почему бы и нет? Они не были вооружены и, по всей видимости, не должны были оказать сопротивления. Но говорить они были в состоянии. Они должны были говорить с ним, рассказать ему все, что случилось в городе. Он чувствовал, как в висках у него пульсировала кровь, когда подходил к ним: все ближе и ближе. Теперь он должен все узнать.
   Чем ближе Керрик подходил, тем отчетливее их различал; даже заметил характерную осанку той, что стояла неподвижно. Она ему показалась очень знакомой. Конечно!
   – Эрефнаис, – позвал он, и когда командир повернулась, чтобы посмотреть на него с явным изумлением, он криво улыбнулся. – Ты должна меня помнить, командир. С какими устузоу ты еще когда-нибудь разговаривала?

Глава 25

   Эрефнаис смотрела на высокую фигуру, стоявшую перед ней. Ее голова отяжелела. Она закрыла глаза прозрачными мембранами, чтобы очистить их от соленой воды.
   – Керрик? – сказала она, оцепенев.
   – Он самый.
   Члены экипажа повернулись на их голоса, выражая беспокойство.
   – Отдай им распоряжения, – сказал Керрик, используя формы обращения старшей по званию к младшей. – Скажи им, чтобы они ничего не делали и чтобы слушались тебя. Если они будут выполнять это, я их не трону. Ты понимаешь?
   Эрефнаис, казалось, застыла и ничего не воспринимала из того, что ей говорили. Они все такие, решил Керрик. Эрефнаис указала на мертвое или умирающее животное и медленно заговорила, так же просто, как фарги:
   – Моя первая команда. Я была рядом с ним вскоре после того, как он родился, кормила его из собственных рук свежей рыбой. Вот что должен делать командир. У этих животных есть немного интеллекта, конечно, не очень много, но есть. Он знал меня. Я помогала его тренировать, делала то, что говорили мне инструкторы. Я знаю, что животное уже старое, ему 55, даже почти 56. Они дольше этого не живут, но оно все еще сильное. Мы должны были быть в море, тогда бы этого никогда не случилось; если бы мы не пошли в этот узкий канал, да еще шторм. Все это из-за приказаний. – Она посмотрела на Керрика глазами, полными отчаяния. – Ты плавал на нем, я помню. Мы так быстро мчались сквозь шторм; никаких проблем.
   Все члены экипажа стояли и слушали, как и он, потому что они жили на этом урукето. Это был их дом, их мир. Одна из членов экипажа присела на песок. Это движение привлекло внимание Керрика. Она не просто сидела, она что-то искала среди разбросанных на песке вещей.
   – Уходи отсюда! – приказал Керрик, выражая движениями тела большую опасность. Она не послушалась, а лишь наклонилась, чтобы до чего-то дотянуться, снова села – но уже держа хесотсан.
   Керрик закричал, выстрелил и увидел, что стрела поразила один из контейнеров. Другая стрела была направлена в его сторону. Он упал на песок и, пока зарывался в него, услышал ответный выстрел. Он поднял свое оружие, чтобы выстрелить снова.
   На этот раз более успешно. Стрела поразила ее в грудь, и она упала лицом в песок. Керрик побежал вперед, пока еще не отреагировали остальные, свободной рукой схватил еще один хесотсан, а свой нацелил на экипаж.
   Понадобились мгновения – и все изменилось. Другая из йилан упала на бок, мертвая. Стрела, которая была нацелена на него, поразила ее. Керрик наставил хесотсан на Эрефнаис и оставшихся двух.
   – Я предупреждал тебя, чтобы ты остановила их. Этого бы не случилось. Теперь вы все отойдите подальше от них. Двое убитых – этого достаточно.
   – Еще восемь погибли на урукето, – сказала Эрефнаис так тихо, что он едва мог слышать. Ее тело было почти неподвижно.
   – Расскажи мне о городе, – сказал Керрик громко, настойчиво, подтверждая это резкими движениями тела. – Что там произошло? Расскажи мне об Альпесаке.
   – Тебя там не было? – спросила Эрефнаис, когда наконец смысл слов проник в ее сознание.
   Керрик сделал быстрое отрицательное движение, бросив быстрый взгляд на членов экипажа, потом на командира.
   – Я был очень, далеко, только что вернулся. Что случилось?
   – Вайнти сказала, что битвы не будет, но она была не права. Эйстаа слушала ее и помогала ей, потому что зимние ветры дуют в сторону Икхалменетса и ей хотелось верить в победу. Вайнти рассказала ей об этом городе, просила ее помощи, пришла сюда и обещала биться до последнего. Семена распространили, устузоу должны были умереть; потом Альпесак снова должен был стать йиланским. Но они напали на нашу базу, которая была расположена на острове, с моря, и были отбиты. Я взяла с собой Вайнти на этом урукето – вот почему я это знаю. Сначала Вайнти очень гордилась победой, но, когда она поняла, что это уловка, ее гнев был так велик, что фарги вокруг умирали.
   – Уловка? Как уловка? – умолял Керрик, сопровождая это движениями, в которых требовалось объяснение.
   – Остров атаковали небольшие силы. Казалось, что все они погибли. Но пока это происходило, оставшиеся в городе исчезли, сбежали. Их преследовали, но не поймали. Но это не все. – Эрефнаис повернулась, чтобы посмотреть Керрику в лицо, вытягиваясь в струнку, насколько ей позволяла ее сутулая спина, и возбужденно заговорила: – Почему она это делает, Керрик – устузоу? Ты же знаешь ее. Что за ненависть руководит ею? Город опять принадлежит йиланам, вот почему мы пришли сюда, вот почему так много мертвых. Однако она, разговаривая с эйстаа, убедила ее в том, что устузоу вернутся; об этом она говорила с ней на плавнике моего урукето. Вот что я знаю. И эйстаа согласилась с ней. Они планируют продолжать и готовят нападение. И еще больше йилан умрет.
   – Устузоу тоже умрут, Эрефнаис, – сказал Керрик, опуская хесотсан. – Я тоже не хочу, чтобы все это продолжалось.
   Казалось, Эрефнаис забыла о его присутствии. Она глядела на море мимо мертвой туши урукето.
   – Энтеесанты расстроены, видишь, как высоко они подпрыгивают. Но они разумные существа и здесь не останутся. Они вернутся в гавань, их можно научить сопровождать другого урукето и кормить его. Мы тоже должны уходить. Мы должны доложить о происшедшем…
   – Нет, – сказал Керрик, опять нацеливая оружие. – Ты не сможешь рассказать Вайнти о моем существовании. Но ты должна рассказать ей, так?
   Эрефнаис выразила согласие и непонимание.
   – Когда мы будем докладывать о случившемся, о твоем присутствии тоже скажут.
   – Я знаю. Даже если бы ты могла лгать, ты все равно бы рассказала.
   – Выражение «лгать» я не знаю. Необходимо разъяснение.
   – Это термин, который изобрела Вайнти, чтобы описать определенное понятие устузоу, неведомое для йилан. Это не относится к делу. Что же относится к делу, так это-то, что, я не могу тебе позволить вернуться. Вайнти будет выслеживать меня, и нас найдут. Я полагаю, что самцы будут жить, но недолго. Я знаю, что они просто так не расстанутся со своей свободой. Мне очень жаль, но ты не сможешь вернуться назад.
   – Мы возьмем мои карты, – сказала Эрефнаис, поднимая их. – Их здесь оставлять, нельзя. Остальное можно не брать. Придут другие: и все ценное восстановят.
   – Стоп! – приказал Керрик. – Что ты делаешь?
   – Беру свои карты, – сказала Эрефнаис.
   – Но урукето мертв. А, это же твой город.
   – Нет.
   Тут Керрик резко обернулся в сторону, откуда слышался пронзительный крик. Одна из йилан бежала вдоль берега. Он прицелился и выстрелил. Она упала. Керрик повернулся к другой на случай, если она тоже попытается бежать. Но он опоздал: она уже исчезла – бежала от него и от самой жизни. Она лежала на боку на песке и широко раскрытым ртом хватала воздух, взгляд ее застыл.
   – Видишь ли, – сказала Эрефнаис, – урукето мертв. С ней было бы все хорошо, если бы она добралась до города. Но ты остановил ее, поэтому она умирает, как если бы она была отвергнута самой эйстаа. – Она тревожно посмотрела на Керрика. – И я уже никогда не буду командовать.
   – Нет! – закричал Керрик. – Не делай этого!
   Эрефнаис отвернулась от него и тяжело опустилась на песок. Он подбежал к ней, так как не хотел, чтобы она тоже умерла. Но она опрокинулась на влажный песок до того, как он успел добежать. Он посмотрел на нее, повернулся и увидел других, мертвых и умирающих йилан. Он вовсе не хотел, чтобы они умирали, но предотвратить этого никоим; образом не мог. Это была потеря, ужасная потеря.
   Далеко в море плавали энтеесанты, быстро направляясь в сторону города. Они знали, что урукето был мертв, и им здесь уже нечего было делать.
   Керрик наблюдал, как уплывали энтеесанты, и знал, что впереди его поджидает опасность. Когда они вернутся в город одни, там сразу же поднимется тревога, потому что там знали, что они должны сопровождать урукето. Начнут искать, пошлют лодки, возможно, этим же путем пошлют другой урукето. Он посмотрел на небо. Был еще день; они, возможно, будут здесь к вечеру. Паническое настроение стало расти, но он подавил его. Он должен придумать план. Особой срочности в этом не было: в его распоряжении был весь остаток дня. Во-первых – это было совершенно очевидно – он не должен оставить никаких следов своего присутствия здесь.
   С этой мыслью он повернулся и посмотрел на пляж, на четкую цепь своих следов, спускавшихся с дюн. Дождь прекращался. Может, он смоет их, но в этом у него не было уверенности. Он убрал хесотсан и медленно отправился по своим следам туда, откуда они начинались и где кончалась сочная трава. Довольно далеко. Потом он наклонился вперед и, двигаясь назад, руками начал заметать следы. Дождь очень быстро довел эту работу до конца, сгладил все отпечатки, оставленные на песке.
   Теперь – мертвые. Он вытащил стрелы из двух тел и закопал мертвых хесотсанов в песке. Затем, по очереди, он стал перетаскивать тяжелые тела йилан к воде и бросать их во вздымавшиеся волны. Эрефнаис была последней, и ее хватка даже после смерти была сильной: он с трудом разжал ее большие пальцы, чтобы высвободить карты, упавшие на песок. Он заглянул в свои мешки, но там не было ничего такого, что могло бы пригодиться ему. Пища и вода – их лучше оставить. Хесотсаны он, конечно, возьмет. Он положил их рядом, а остальное содержимое мешков вытряхнул в океан. Океан унесет все далеко от берега. Он должен убрать все следы на песке, а затем по воде, вдоль берега, отправиться на север. И пока его присутствие не обнаружили, все будет выглядеть как естественная трагедия. Урукето бурей вынесло на берег, экипаж утонул, пытаясь спастись. Все улики его присутствия должны быть уничтожены.
   Что делать с картами? Он чуть тоже не выбросил их в океан – потом переменил решение. Может быть, эти карты расскажут ему что-нибудь о новой эйстаа? Все йиланы – из Икхелменетса, вот чего боялась Эрефнаис. Название он вспомнил, но не знал, где этот город находится. Но это ничего не меняло: было бы неправильным выбросить их не изучив – да и времени уже не оставалось. Он возьмет их с собой и прихватит оружие. Он встал на колени и окинул взглядом песок. Все было в порядке. Он шагнул в пенящиеся волны и пошел на север. Керрик шел легко, так как воспоминания вновь вернулись. Он так был занят на берегу, что даже забыл обо всем на какое-то мгновение.
   Они живы! Некоторым удалось бежать до того, как пал город. Это то, о чем говорила Эрефнаис. Возможно, большинству из них. Возможно, они вернулись в долину саску, и все, кто остался в живых, в том числе и тану, ушли. Вайнти поклялась преследовать их, но, однако, она еще не нашла их. Они все еще были живы.
   Всю ночь снова шел дождь, но сразу же после рассвета перестал. Керрик хотел было идти побыстрее, но здесь, в тени деревьев, было очень душно из-за большой влажности. На небо вышло солнце, его лучи с трудом пробивались сквозь зеленый полог деревьев, с листьев которых еще капала вода. Влажный мох и трава под ногами позволяли продвигаться бесшумно, пока местность вокруг представляла опасность. Один свой хесотсан он держал в руке наготове, потому что здесь попадались хищники; другой вместе с картами болтался за спиной. Ради забавы он мог бы поохотиться, но ему было жаль тратить время на охоту. Он хотел вернуться в лагерь, расположенный у озера как можно быстрее.
   – Я услышал твои шаги, – сказал Харл, выходя из-за дерева. – Я подумал, что это мургу.
   Керрик повернулся, вздрогнул, потом улыбнулся мальчику. Харл был тану, выросший в лесу. Керрик знал, что ему никогда не стать таким же хорошим следопытом и охотником, как Харл. – Расскажи, как там в лагере, – сказал он.
   – Я вчера убил оленя, самца; на рогах у него было семь пятен.
   – Хорошо, мы съедим его все вместе. А с другими… ничего не случилось?
   Ты имеешь в виду мургу? Они держатся далеко от нас мы их совсем не видим. – Глаза мальчика беспокойно осматривали лес, не упуская ничего из поля зрения. Хотя он почти не смотрел, куда наступал, он не производил ни малейшего шума; ветки, спрятанные в траве, хрустнули, когда Керрик наступил на них.
   – Я пойду вперед, скажу им, что ты возвращаешься, – сказал Харл.
   – Хорошо.
   Харл ушел, чтобы принести хорошие новости – или избавиться от его мастодоновой поступи. Керрик улыбнулся тому, как мальчик быстро пропал из виду.
   Они все ждали его, и, когда Керрик подошел к лагерю Арнхвит выбежал навстречу, визжа от радости, предвкушая, как отец будет подбрасывать его высоко, в воздух. Армун улыбалась, Ортнар тяжело опирался на свою клюку, глядя, как всегда, угрюмо. Керрик тут же рассказал им обо всем, что ему удалось узнать.
   – В Дейфобене саммадов больше нет, но они живы. Я раздобыл еще одну смертельную стрелу и эти карты. Более того… но сначала дайте мне воды, я проделал длинный путь.
   Он вылил воду себе на голову, а остатки выпил, жадно глотая. Потом сел и подробно рассказал им обо всем, что видел и что случилось с ним.
   – Но ты не можешь знать, где теперь саммады, – сказал Ортнар, когда Керрик закончил свой рассказ.
   – Есть только одно место, куда они могли уйти, – это долина. Саску знают дорогу туда очень хорошо. У них было много смертельных стрел. Мургу придется тяжело, если они захотят их убить.
   – Однако мургу, с которым ты говорил, сказал, что их преследовали, даже нападали на них, – сказала Армун озабоченно. – Мы не должны к ним идти.
   Что он мог сделать? Что они все могли сделать? Неужели никогда не наступит конец этой бойне? Во всем виновата Вайнти. Если бы не она, эта борьба давным-давно уже закончилась. Но его стрелы не могли настигнуть ее, потому что она была слишком далеко, ее нельзя было убить.
   Было невозможно что-либо сделать – это был ответ. Ничего. Саммады будут бежать, а йиланы будут их преследовать. Это была отвратительная, но неизбежная правда.

Глава 26

   В тот же день Керрик пересек невидимую границу между двумя лагерями, чтобы вернуть самцам их хесотсан. Он нужен был им для охоты, потому что с помощью лука и копья они не могли ничего раздобыть. Арнхвит увидел, что он уходит, закричал ему и побежал следом. Под мышкой малыш держал одну из карт, принадлежавших Эрефнаис: ему очень понравилась их окраска, и он был единственным, кто был рядом с отцом и, казалось, интересовался искусством составления карт у йилан. Керрик взял его за свободную руку, и они медленно пошли вдвоем под деревьями. Маленькая ручка, которую Керрик держал в своей руке, присутствие и привязанность мальчика – все это успокаивало Керрика и подбадривало его, но он все равно не мог отделаться от постоянно присутствующего в нем чувства отчаяния.
   – Те, кто когда-то ушли, возвращаются! – крикнул. Керрик, когда увидел Имехея. – Информация, которую я хочу сообщить, очень важная.
   Надаске услышал его голос, высунул голову из своего укрытия, чтобы увидеть, что он говорит. – Рад снова встретиться, – сказал он, и его тело передернулось от невыразимого чувства облегчения, когда он заговорил.
   – Согласен, – сказал Имехей. – Смерть от злых устузоу угрожала нам в любой момент, пока тебя не было.
   Керрик не обратил на эти чувства излияния никакого внимания и вернул хесотсан, выражая при этом знаки благодарности. Отвечая на вопросительные движения их обоих, он рассказал им обо всем, что случилось в Альпесаке.
   – Устузоу бежали, йиланы снова там.
   – Самки, смерть слишком близко, слишком близко, – завыл Имехей.
   – Ну, вы были не очень счастливы, когда город принадлежал устузоу, – напомнил ему Керрик. – Вам лучше решить, что для вас больше подходит.
   – Одинаково плохо, что с теми, что с другими. Смерть от каменного зуба или смерть на пляже.
   – Тогда держитесь подальше от города.
   – Посмотрите, видите? – сказал Арнхвит, вставая между ними и протягивая карту.
   Имехей взял ее у него, оценивая богатство красок. Керрик начал было говорить, но потом от шока замолчал. Арнхвит заговорил на йилани. Грубо и просто – но это был язык йилан! Имехей и Надаске восхищались подробными линиями и красками карты, в то время как мальчик смотрел на нее с гордостью. Он наблюдал и слушал, когда они разговаривали и, казалось, кое-что понимал. Керрик был переполнен любовью к мальчику. Он наклонился, схватил его, подбросил в воздух и гордо посадил к себе на плечи. А почему он не должен был понимать? Он был маленький, он учился, как и все дети, слушая других. Керрик был гораздо старше его, когда выучил язык йилан. Он гордился способностями своего сына, более чем гордился. То, что произошло, было очень важно, это более крепкая связь между ними. До этого момента Керрик был одинок: он был единственным живым существом в мире, способным говорить как с йиланами, так и с тану. Теперь все было иначе.
   – Это заслуживает великого восхищения, – сказал Имехей, поднимая карту к солнцу, чтобы лучше восхититься красками. – Великое искусство. Посмотрите, как линии проникают с одной стороны на другую.
   – Они имеют определенные функции и значения, – сказал Керрик. – Они указывают, в каких направлениях пересекать океан.
   – Небольшое значение, ничего важного, – сказал Имехей.
   – Они нужны были им, когда они плыли сюда на урукето, – сказал Керрик. – Без этих линий можно попасть в холодное море и замерзнуть там.
   – Больше я никогда не отважусь еще раз проплыть на урукето: ощущение скуки – это никому не нужно. Если не считать убранства жилых мест, там можно было бы поставить статую ненитеска.
   – Нет, – сказал Керрик. – Я хочу изучить эти карты. Они из Икхалменетса – вы знаете, где это?
   – Далеко – изобилие рыбы.
   – Остров, не имеющий значения.
   Как всегда самцы не проявляли никакого интереса ни в чем: их беспокоил только собственный комфорт, и собственная шкура им была дороже всего. Другими они не могли быть, подумал Керрик. Когда они жили в ханале, у них не было никаких обязанностей. Но они кое-чего смогли достигнуть. Теперь они могли прокормить себя, он должен вознаградить их за это.
   Когда Керрик шел с Арнхвитом и картами назад, он был задумчив. То, что мальчик заговорил на языке йилан, было очень важно. Он внутренне чувствовал это, но логического объяснения этому не находил. Ночью, когда все спали, он не смыкал глаз и тихо разговаривал с Армун.
   – Арнхвит может разговаривать с мургу – скоро это у него будет получаться лучше.
   – Он не должен подходить к этим отвратительным тварям. Я прослежу, чтобы Даррас с ним побольше играла. Когда мы вернемся в саммады?
   – Не знаю. Я вообще не знаю, что делать дальше. – Ей в темноте он поведал свои переживания и страхи, всем телом прижавшись к ней, так же как и она к нему. – Долина далеко, а мургу проверяют все тропы. Как нам избежать их? Ортнар не может ходить. И я не думаю, чтобы он последовал за нами, если его тащить за собой на санях, как маленького ребенка. Я думаю, что он скорее уйдет в лес один, чем будет передвигаться таким образом. Кто останется, если он уйдет от нас? Дети – и один подросток, который, возможно, охотится гораздо лучше, чем я, насколько я знаю.
   – У меня сильная рука и хорошие копья.
   – Я знаю. – Он обнял ее, вдыхая свежесть ее волос. – Твоя сила – это моя сила. Но ты, так же как и я, плохой охотник. Нам понадобится еда. Охота здесь хорошая, Харл добывает все, что ему нужно, и в озере много рыбы. Но если мы пойдем, это будет очень нелегкий путь. Я думаю, нам не раз приходилось преодолевать такой путь, как этот. Слишком много раз.
   – Значит, ты хочешь, чтобы мы остались здесь?
   – Я пока еще не знаю, чего хочу. Когда я пытаюсь думать об этом, я чувствую боль, и мысли все улетучиваются. Но здесь мы в безопасности. Нам нужно время, чтобы решить, что делать. И саммады – о них я тоже думаю и ломаю голову – что мы можем сделать, чтобы помочь им? Мургу будут преследовать их.
   – У них сильные охотники. Они позаботятся о себе. Тебе не следует беспокоиться о них, – сказала Армун.
   Это был правдивый и практичный ответ. Она понимала его чувства, но не разделяла его чувство ответственности за остальных. Она боролась за все то, что получила в жизни. Керрик, она и их сын – этот крошечный саммад был ее миром и единственное, что имело значение для нее. Жить с ними в мире, выжить – лишь это было ее единственным желанием. Саммады не входили в круг ее забот.
   Но ничего подобного, что напоминало бы этот простой мир, не было в мыслях у Керрика. Он ворочался с боку на бок и наконец уснул.
   Проснулся он на рассвете и вышел к озеру, чтобы посидеть у тихой воды. Поверхность покрылась рябью – это под водой нырнула рыба. Над озером пролетали, следуя друг за другом, птицы с яркой окраской, перекликаясь между собой. Мир здесь, по крайней мере в этот момент, представлял собой абсолютный покой. Арнхвит разбросал карты йилан по всему лагерю, поэтому по дороге Керрик собирал их и складывал вместе. Он взял карту, которая лежала сверху, и начал изучать ее. Но все было бесполезно. Возможно, какие-то световые линии обозначали землю, другие – океан, но, однако, они поворачивали, переплетались между собой таким образом, что ничего нельзя было разобрать. Они чем-то напоминали карты парамутан, которые те делали из костей. Но в тех еще можно было разобраться. Калалек показал, где ледяной покров, где земля, и Керрик понял все очень хорошо. Но остальное было вне его понимания. Может быть, парамутаны смогли бы разобраться в этих запутанных разноцветных линиях, но он, конечно, нет. Вероятно, ему следовало бы отдать их самцам для украшения их жилища.
   Он бросил карты на землю и смотрел, ничего не понимая, на эти петляющие линии.
   Что он мог сделать? Когда он смотрел в будущее, то видел только сплошную тьму. Остаться здесь, у озера, означало лишь временное спасение; все это не имело будущего. Здесь они напоминали животных, которые зарылись в землю, чтобы спрятаться от врага. Летом птицы-шпионы йилан выслеживали людей, и в один прекрасный день их обнаружат. Тогда наступит конец. Но был ли у них другой выбор? Следовать на запад – в дону? Опасный путь, но в конце него ждут друзья – все саммады. Однако они были под угрозой истребления, ведь Вайнти преследовала их. Итак, что же ему делать? Что он может сделать? Он не видел никакого выхода, кроме отчаяния – отчаяния, которое заканчивалось неминуемой гибелью. И он ничего не мог сделать, совсем ничего. Нет никакого выхода. Он сидел в тени у воды, пока солнце не поднялось высоко в небе и мухи не начали садиться ему на глаза и нос. Он смахивал их рукой, но в то же время почти не замечал их: так сильно овладел им страх.
   Утром они съели почти целиком ногу оленя, которого убил Харл, восхищаясь охотником и его великим умением так, что мальчик покраснел от удовольствия и отвернулся. Только Ортнар был недоволен:
   – Тебе должно быть стыдно. Тебе понадобилось три стрелы.
   – Но кустарник был очень густой и было много листьев, – запротестовал Харл.
   – Кусты всегда густые. Сходи и принеси лук. Скажем, что это дерево – олень. Теперь ты убьешь его для меня.
   Ортнар передвигался с огромным усилием. Он больше не мог пользоваться луком, но всегда был с копьем в руке. И он знал, как надо охотиться: он мог бы научить Харла многим вещам. И Арнхвита тоже, додумал Керрик, потому что маленький мальчик тоже побежал, чтобы принять участие в этой игре, понаблюдать и поучиться.
   – Не пришло еще время для Ортнара, чтобы уходить в лес, – сказал Керрик Армун. Она посмотрела туда, куда смотрел Керрик, и кивнула в знак согласия.
   – Мальчики должны учиться. Ортнар – охотник, который знает все тонкости своего дела.
   – А я – один из тех, кто не знает.
   Она рассердилась на него за такой ответ:
   – Ты знаешь вещи, которых никогда не будет знать ни один охотник! Ты можешь разговаривать с мургу, ты пересек океан. Ты единственный, кто привел саммады к победе в этой борьбе. Любой охотник может стрелять из лука или метать копье, но разве кто-нибудь из них знал, как пользоваться смертельной стрелой, пока ты не показал им! Они все не стоят тебя! – Ее гнев остыл так же быстро, как и разгорелся, и она улыбнулась ему. – Все это правда.
   – Это ты так говоришь. Но ты должна знать, что сейчас мне ничего не понятно. Я смотрю на солнце, а вижу тьму. Если мы останемся здесь, то рано или поздно нас найдут мургу. Если же мы пойдем к другим саммадам, то погибнем вместе с ними, когда на них нападет Вайнти. Что нам делать?
   Он думал о том, что она сказала, пытаясь найти какую-то поддержку в ее словах. В них был некий просвет.
   – Что ты сказала о путешествии через океан? Я проделал его в брюхе мургу. Но другие были на верхушке плавника.
   Армун кивнула.
   – Парамутаны. Они плавают по океану в поисках уларуака – вот что они говорили.
   – Да, они должно быть, могут делать это. Парамутаны, которые доставили нас на юг, говорили, что вернутся сюда за рыбой. Если бы только мы могли уйти с ними. Но мы не знаем, что на другой стороне океана. Там нас может подстерегать смерть, как и здесь. Мы не можем пересечь океан, пока не узнаем, что там. Но потом может оказаться слишком поздно. Что мы должны делать? Может быть, мне присоединиться к ним, переплыть на другую сторону океана? Они говорили, что там холодная земля. Но на юге эта земля может быть теплой. Я знаю, потому что я там был. Это земля мургу, а они живут только там, где жарко. Но, возможно, мне удастся найти землю между теплом и холодом, где мы сможем жить и охотиться. Может быть.
   Он сжал ее руки, дрожа от волнения.
   – Я мог бы прямо сейчас отправиться с парамутанами и поискать там безопасное место; что-нибудь ближе к югу от вечной мерзлоты и севернее от мургу. Это было бы хорошо: там можно было бы охотиться. Потом я вернусь за тобой. Мы могли бы подыскать здесь более безопасное место. Пока меня не будет, с тобой все будет хорошо, пока ты будешь оставаться в укрытии и следить за птицами. У тебя будет еда, и ты будешь в безопасности, пока я не вернусь. Тебе не кажется, что это как раз то, что я мог бы сделать, что могло бы спасти нас?
   Керрик был настолько поглощен своими планами, мыслью, что можно было найти выход для них, что он не заметил, как изменилось выражение ее лица – оно стало холодным и неподвижным, – не понял ее чувств, пока она не заговорила.
   – Нет, ты не сможешь этого сделать. Ты не оставишь меня.
   Он посмотрел на нее: он был потрясен таким неожиданным ответом. Это выводило его из себя.
   – Ты не можешь приказывать мне. Я делаю это ради вас всех, и это – я, кто рискует пересечь холодное море…
   Он умолк, так как она нежно приложила пальцы к его губам.
   – Ты неправильно меня понял, я в этом виновата. Из-за страха я заговорила быстро. На самом деле я имела в виду то, что на этот раз я не оставлю тебя. Куда пойдешь ты, туда пойду и я. Однажды мы расстались, и каждый из нас оказался на грани гибели, отыскивая один другого. Ты – мой саммадар, а я – твой саммад. Если ты захочешь переплыть море, мы переплывем его вместе. Я пойду за тобой повсюду, куда ты захочешь. Я буду помогать тебе изо всех сил и прошу тебя только об одном: никогда не бросай меня больше. Мы всегда должны быть вместе.
   Керрик понял, потому что испытывал те же чувства. В своей жизни он был один, так же как и она, пока не нашел ее. Он не мог найти слов, чтобы выразить чувства, и крепко обнял ее, как и она его. Но были некоторые опасения, которые следовало учитывать.
   – Я должен идти, – сказал он. – Если ты пойдешь со мной, так будет намного лучше. Но мы не сможем взять с собой остальных, пока сами не убедимся, что это место и в самом деле подходящее для них и безопасное.
   Армун эта мысль очень огорчила. Неужели она должна оставить своего ребенка здесь, а сама отправиться за море? Ей ничего не приходило в голову. Именно так можно было поступить. Это был не очень хороший вариант – но он был единственным. Теперь она должна была быть очень сильной и расчетливой. Сначала она все хорошо обдумала, потом заговорила:
   – Ты сам сказал, как безопасно здесь. Харл будет заниматься охотой, он уже не ребенок. Ортнар будет за всем присматривать, пока мы не вернемся. За Арнхвита и девочку я спокойна – она уже научилась находить в лесу необходимые растения, готовить еду и выполнять любую женскую работу.
   – Ты оставишь мальчика? – спросил ошеломленный Керрик. Он ожидал совсем не этого.
   – Да. Он для меня – все, и я не хочу с ним расставаться, но я вынуждена оставить его под присмотром других, пока не вернусь. Кого я никогда не оставлю, так это тебя.
   – Надо подумать, – сказал Керрик, потрясенный ее холодной решительностью.
   – Не о чем тут думать, – ответила Армун с непреклонной решительностью. – Все решено. Теперь ты должен разработать подробный план, и мы сделаем, как ты скажешь.
   Сила ее поддержки заставила его поверить в то, что это действительно можно сделать. Что можно было предложить еще? Отправиться в долину за саммадами? Если они не умрут в пути, они умрут там, когда Вайнти принесет туда ядовитые шипы и стрелы своих бесчисленных фарги. Остаться здесь? Это была бы жизнь без будущего. Они могли прятаться здесь, вблизи города йилан, однажды их обнаружат. Все хорошо обстояло с двумя самцами йилан: перед ними не стоял выбор – им некуда было идти. Он должен поговорить с ними о своем плане.
   Имехей громко застонал, когда он подошел к ним, чтобы поговорить.
   – Не уходи снова; слишком жутко оставаться.
   – Здесь нормально. Желаю, чтобы ты остался, – упрямо сказал Надаске.
   Керрик изогнул свое тело, чтобы изобразить приказ, как если бы он был самкой.
   – Вы не будете съедены или убиты. Все, что я от вас хочу, – это перейти вместе со мной на другую половину лагеря и поговорить об этом. Я хочу вас собрать всех вместе и поговорить о будущем. Не бойтесь «Свежести моря», Арнхвита и идите вместе со мной. Слушайтесь Ортнара. Ничего с вами не случится. Теперь пойдемте.
   Ему понадобилось много времени, чтобы убедить их, но он стоял на своем. Его планы были готовы: он должен пересечь океан и найти безопасное место для своего саммада. Он не мог позволить, чтобы эти двое помешали осуществлению его планов. Он все-таки заставил их пойти вместе с ним, но они сели как можно дальше от других, прижавшись от страха круг к другу.
   Керрик стоял между двумя группами. Он смотрел на двух йилан с гневом – или только притворялся. С другой стороны сидел Ортнар, прислонившись спиной к дереву. Остальные тану, которые были рядом с ним, казалось, привыкли к мургу, особенно когда Арнхвит подошел и показал Имехею его последнее приобретенное сокровище – костяной свисток, который сделал Ортнар. Оружия ни у кого не было, Керрик предусмотрел это.
   Все предвещало хороший исход. Все должно было быть хорошо. Возможно, этот план был рожден вследствие отчаяния. Это не имело значения. Он должен обдумать его, как сказал.
   – То, о чем я хочу говорить с вами, очень важно для всех нас, – сказал он тану, потом повернулся к йиланам. – Говорю о важном. Внимание и послушание.
   Потом он сказал им всем, что они с Армун на некоторое время уйдут, но обязательно вернутся.

Глава 27

   Умнунихейкел тсанапсорууд марикексо.
   Хорошее мясо нельзя приготовить, не убив животного.
(Изречение йилан)

   – А это что? – спросила Вайнти, выкладывая перед собой на рабочее место картинки.
   – Только что получены – только что сделаны, – сказала Анатемпе, сортируя их по порядку, потом указала большим пальцем на близлежащую модель Гендаши. – Высоко летающая птица, которая пролетела вдоль этой части побережья к западу от нас. Сбежавшие устузоу могут находиться в этой части побережья.
   – Но ничего не видно! – Вайнти сделала резкое движение, означающее негодование и раздражение. – Кроме облаков здесь ничего не видно!
   – К сожалению это так. Но другая птица была послана.
   – А тем временем устузоу ушли еще дальше. Мне нужны они, а не картинки с облаками! – ее руки тряслись от злости, и она щелчком больших пальцев сбросила все картинки на землю.
   – Я контролирую птиц, но я не могу контролировать облака, – сказала Анатемпе как можно мягче, однако некоторые из ее подлинных чувств отражались в ее движениях. Ей надоедало быть мишенью скверного настроения Вайнти. Та заметила это, и ее гнев еще больше усилился.
   – Ты выполняешь задания согласно моим указаниям! Ты находишь их оскорбительными?
   – Я беспрекословно подчиняюсь твоим приказам, потому что мне так велела Укхереб, которая подчиняется эйстаа. Я стараюсь выполнять только свои обязанности, – последнее сопровождалось движениями верной службы и послушания.
   Вайнти начала протестовать, потом замерла и замолчала, выражая только желание, чтобы ученая как можно скорее покинула ее, проявив недовольство и возмущение лишь после того, как та ушла.
   Когда она была эйстаа, такое оскорбление влекло за собой неминуемую смерть, как вознаграждение за то. Но во всем, что она говорила, было много правды. Ланефенуу была эйстаа; она приказывала другим и приказывала ей. Она должна была примириться с таким положением вещей. Обернувшись в негодовании, она увидела фарги, которая стояла в проеме входа выстроенной модели ландшафта. Она некоторое время терпеливо ждала, когда Вайнти обратит на нее внимание.
   – Послание для ее высочайшей чести, Вайнти, – сказала она. Вайнти сдерживала свои чувства: это существо позабыло бы о послании или умерло от отчаяния, если бы знало, что она сейчас чувствует.
   – Я – Вайнти. Говори медленно, ничего не упуская; я слушаю тебя.
   – Йилане – Наалпе – урукето – присутствие – гавань – необходима связь.
   Это уже было чересчур, но Вайнти все еще контролировала себя и удивлялась своему собственному терпению.
   – Нужно разъяснение. Ты хочешь сказать, что Наалпе сейчас находится в гавани на борту урукето и желает говорить со мной?
   – Да! – фарги извивалась, выражая удовольствие от общения, и повернулась, увидев, что Вайнти дала знак уходить. Поэтому она не увидела недовольный взгляд Вайнти, вызванный отвратительным качеством ее речи. Не успела она уйти, как появилась другая фарги, которая тоже выражала желание говорить.
   – Говори, – кратко сказала Вайнти. – Было бы желательно, чтобы твоя речь была более ясной по сравнению с речью предыдущей посыльной.
   Речь этой фарги была действительно лучше, потому что она служила у самой эйстайи, а та предпочитала только тех фарги, которые очень хорошо говорили на йилани.
   – Просьба высочайшей через ее верную слугу для Вайнти. Она передает тебе привет и ждет у себя в амбеседе после того, как ты закончишь свои дела.
   – Передай эйстаа мою благодарность за приглашение; очень скоро буду у нее. – Неважно, насколько вежливо это прозвучало, а приказ эйстайи был приказом, которому беспрекословно надо было подчиняться. Хотя ей очень хотелось переговорить с Наалпе, но с этой встречей надо было подождать.
   Но Вайнти не собиралась торопиться, чтобы предстать перед эйстаа до изнеможения уставшей и обессиленной. Она продвигалась по затененным дорожкам по направлению к амбеседу, зная, что посыльная уже там, чтобы доложить о выполнении приказа.
   Прогулка по дорожкам этого города вызывала у Вайнти противоречивые чувства – удовольствия и горечи. Приятное заключалось в том, что город снова принадлежал йиланам, а горечь – в том, что большая часть его была разрушена, а устузоу сбежали. Но у них из этого ничего не выйдет. Пусть они убегают, их все равно найдут.
   Большой Амбесед был совсем пустой, не считая прибывших с моря передовых сил. Город надо починить и заново вырастить, сделать необходимые приготовления до того, как Икхалменетс переедет в Альпесак. Они усилили защиту города: это было их первое достижение. Теперь больше ни один устузоу не посмеет ступить в этот город. Ланефенуу сидела на почетном месте, разомлев от теплого солнца, напротив дальней стены. Там когда-то восседала теперь уже умершая Малсас. Когда-то Вайнти сама сидела на этом месте и даже управляла городом, только это было очень давно, когда город был совсем молодым. Ей было очень странно видеть здесь другую, и поэтому Вайнти постоянно отгоняла от себя чувство зависти, которое постоянно давало о себе знать. Никогда! Она больше не эйстаа, и даже не хочет снова править. Ланефенуу была эйстаа силы, чтобы ей все подчинялись и повиновались. Из уважения к Вайнти она разрешила ей подготовить вооруженные силы и использовать достижения науки, чтобы овладеть этим городом. Чтобы убить устузоу. Ланефенуу была эйстаа двух городов, вождь среди вождей.
   Ланефенуу сразу же уловила эти чувства, когда Вайнти пришла, и восприняла это как должное. Ее помощницы отступили, чтобы дать место Вайнти.
   – Прибыл урукето с информацией и вопросами, – сказала Ланефенуу. – Мысль об этом беспокоит меня, и я чувствую необходимость еще раз подышать свежим морским воздухом, воздухом Икхалменетса. Я засиделась здесь, у меня в горле першит от этого зловонного запаха устузоу и дыма, которые насквозь пропитали воздух в этом городе.
   – Он будет очищен, эйстаа, точно так же, как ты очистила город от устузоу, которые его загрязнили.
   – Сказано с благодарностью и высоко оценено. Икхереб останется здесь и будет следить за этим процессом, Она ученая, а не политик, поэтому это ее прямая обязанность. В твои же обязанности входят охрана и сохранение города для йилан. Ты поняла?
   – Конечно, эйстаа. Вместе мы не будем править, но работать будем вместе; одна – чтобы строить, другая – чтобы охранять. Здесь может быть только один правитель.
   – Согласна. Теперь расскажи мне про устузоу.
   – Те, которые бежали на север, все погибли. Но, хотя мы постоянно осматриваем все побережье, некоторые из них прячутся, но они обречены. Пока они скрываются в лесу.
   Ланефенуу выразила согласие и понимание с некоторым оттенком сожаления.
   – Как хорошо я об этом осведомлена. Слишком многие умерли, которые должны были остаться в живых, что бы увидеть этот город снова своим собственным.
   – Хорошее мясо нельзя приготовить, не убив животного, – сказала Вайнти, стараясь утешить ее. Но настроение Ланефенуу в этот день было уже совсем испорчено.
   – Было слишком много смертей, намного больше, чем ты говорила мне. Это все в прошлом, но я все еще сожалею о смерти Эрефнаис, которая была очень близка мне. Теперь в моей жизни образовалась брешь после ее гибели и гибели урукето, которые заполняли ее.
   Манера, с которой эйстаа говорила, заставляла думать, что не командир, а урукето был для нее важнее. Все окружающие стояли молчаливые и послушные. Ланефенуу не раз напоминала им о том, что она сама командовала на этом урукето, пока не стала эйстаа, поэтому они должны были понять чувства, переполнявшие ее. Когда Ланефенуу большим пальцем дотронулась до руки, выражая тем самым горечь утраты, они выразили ей свое сочувствие. Но эйстаа по своей природе была до мозга костей йиланой, чтобы долго предаваться грустным размышлениям. Она вопросительно посмотрела на Вайнти.
   – А твои устузоу, они все ушли?
   – Бежали в страхе и отчаянии. Мы все время следим за ними.
   – И никого поблизости нет?
   – Никого. На север – смерть, на запад – смерть возмездие.
   – А ты уверена, что они именно там?
   – Я знаю, куда они пошли, потому что перед этим я там была и сама видела. Их город станет западней, их ловушкой, их смертью. Они никуда не денутся.
   – Но в прошлый раз им удалось уйти. – Ланефенуу сказала это с явной откровенностью.
   Вайнти мучили угрызения совести и признание правды. Она надеялась, что ее жесты были достаточно выразительны, чтобы как можно лучше скрыть более чем едва заметные чувства гнева при этом упоминании.
   – Я знаю это и принимаю упрек, эйстаа. Если прошлое поражение представляет собой нечто ценное, то это подготовка к будущей победе. Теперь предстоит более утонченная и более продолжительная атака. Вокруг их города вырастут растения смерти, задушат и убьют его. Останутся одни трупы.
   – Это приемлемо – если это будут трупы устузоу. В прошлый твой визит туда ты была слишком расточительной с фарги. Придется на пляжах рождения сделать эфенбуру самцов, чтобы пополнить их ряды.
   Вайнти, как и все остальные, слушала без каких-либо движений. Эйстаа могла быть грубой, как самый низший по рангу член экипажа, когда она этого хотела. Но она была все-таки эйстаа и могла делать все, что ей вздумается.
   – Когда я покину этот город, ты будешь командовать йиланами и фарги моего города. И все они мне очень дороги.
   – Я своей жизнью отвечаю за их существование, – ответила Вайнти. – Моя благодарность тебе огромна: за то, что ты позволишь мне преследовать и убивать этих тварей до того, как они вернутся и нападут на нас. Я сделаю это, потому что мне приказали, помня о том, насколько дороги тебе все, населяющие Икхалменетс.
   Больше на эту тему ничего не было сказано, и, когда Вайнти спросила разрешения удалиться, эйстаа движением большого пальца позволила ей это сделать. Вайнти покинула амбесед без видимой спешки, но стоило ей оказаться вне поля зрения, как она усердно начала ускорять шаг в сгущавшихся сумерках.
   Была уже почти ночь, и она торопилась услышать новости от Наалпе.
   Урукето был привязан к пристани, где все еще лежал груз, который должны были погрузить. Его командир стояла с одной стороны, но когда она увидела Вайнти, то дала знак своим офицерам, чтобы они взяли на себя командование, и пошла навстречу ей.
   – Приветствую тебя, Вайнти, – последовали знаки высочайшего уважения. – Срочная информация; уединение необходимо.
   Они ушли подальше, чтобы никто их не видел. Только тогда Наалпе снова заговорила:
   – Как и просили, я остановилась в Йебейске на обратном пути, следуя из Икхалменетса. Там я разговаривала со многими, и можно было легко понять, о ком шла речь, чье имя ты назвала мне, потому что ни о чем другом не говорили.
   – Требуется разъяснение. – Вайнти была вежливой и скрывала растущее в ней нетерпение.
   – Это Энге, Дочь Смерти, о которой ты говорила. Она позволила себе дерзость пойти прямо к эйстаа и рассказать ей о своих убеждениях, и за это ее заключили в тюрьму со всеми остальными ее единомышленниками.
   – Отличная, отличная информация, добрая Наалпе. – Но Вайнти прервала свою речь, когда увидела знаки командира урукето, выражающие волнение и тревогу.
   – Ничего подобного. Как это произошло, непонятно. Но то, что это произошло, я могу ручаться со всей искренностью, потому, что сама разговаривала с командиром урукето. Она мне рассказала, что произошло…
   – Так что же произошло?
   – Энге и все остальные, то есть все Дочери Смерти в Йебейске, забрались на урукето и уплыли. Их не могли преследовать. Никто не знает, куда они уплыли.
   Вайнти застыла; она лишилась дара речи, ее мысли блуждали в неведении. Что бы это значило? Как им удалось это сделать? Кто помогал им? Сколько их было? Куда уплыли?
   Последнюю фразу она произнесла вслух, но не было никого, кто мог бы ей ответить.
   – Уплыли… но куда?!

Глава 28

   Этот остров в дельте реки имел ровную поверхность, в некоторых местах заболоченную. Но на южном берегу этого острова росли кипарисовые деревья, ветви которых с широкими листьями широко раскинулись и создавали заманчивое и уютное укрытие от палящего солнца. Почти все Дочери расположились здесь, наслаждаясь изучением слов Угуненапсы. Внимательные ученицы, сидящие неподвижно полукругом и пытающиеся сконцентрироваться, следовали каждому жесту и звуку Энге. Когда она закончила свое объяснение, царило молчание, потому что каждая из них углубилась в себя, чтобы увидеть, стали ли слова Угуненапсы ее собственными.
   – Вопросы? – спросила Энге.
   Прошло несколько долгих мгновений. Наконец одна из учениц, молодая, тонкая йилана, недавно обращенная в их веру, сделала движение внимания. Энге знаками выразила разрешение говорить. Ученица подыскивала подходящие слова, потом заговорила:
   – До того, как Угуненапса записала свои мысли, сделала свои важные открытия, были ли другие, которые, возможно… – на этом она запнулась, и Энге пришла ей на помощь.
   – Ты хочешь спросить, была ли Угуненапса, наша учительница, первой во всем, или она узнала это от других учителей, которые были до нее? – Ученица с благодарностью выразила согласие. – Если ты лучше поймешь труды Угуненапсы, то ты найдешь ее рассуждения по этому вопросу. Она искала поддержку у всех мыслителей йилан, которых интересовали вопросы жизни и смерти, но она не нашла никого, кто мог бы помочь ей, никакого решения этой проблемы. Когда она искала объяснение этому, потому что она была скромной и никогда не подумала бы, что она одна была наделена знаниями, она пришла к единственному заключению. Что живет и что умирает? – спрашивала она себя. Йиланы могут умирать, но город йилан существует вечно. Однако, как раз в это самое время, город умер. Это первое, что было записано, потому что она искала и искала и не нашла другого упоминания об этом. Однако город умер от холода. Потом она подошла к этому вопросу с другой стороны. Если город может жить и не умирать – почему не могут не умирать йиланы? Город умер, так же как умирают и йиланы. Она была скромной и не верила, что город умер как раз для того, чтобы привести ее к открытиям. Но, благодаря смерти, она открыла жизнь…
   – Внимание, важная информация!
   Послышалось бормотание. Все своими движениями выразили ужас, когда перед Энге встала Амбаласи, прервав ее речь. Только на Энге эта бесцеремонность поведения никак не подействовала.
   – Чем мы можем быть полезны Амбаласи, той, которая спасла нас? – Энге говорила, напоминая им всем, что ученая заслуживает их всеобщее уважение.
   – Я терпеливо ждала, когда ты закончишь говорить, но наконец поняла, что это надолго. Поэтому я прервала тебя. Есть работа, которую надо сделать до наступления темноты. Мне нужны в помощь сильные руки.
   – Просьба о помощи – готовы помочь. – Энге посмотрела на своих слушательниц. – Кто хочет помочь Амбаласи?
   Если Энге и стремилась помочь, то ее желание не было разделено Дочерьми. Они явно были недовольны, что им помешали, и у них не было желания заниматься тяжелым трудом вместо трудной философии. Ни одна из них не сдвинулась с места. Энге была смущена, но не разгневана их отказом.
   – Я, очевидно, плохой учитель, – сказала она. – Угуненапса учила нас, что жизнь – одна для всех; значит, все йиланы равны, и просьба, о помощи должна расцениваться, как просьба о жизни. – Ода повернулась к Амбаласи и выразила покорность. – Я поспешу на помощь к тебе.
   Ее ученицы сразу же забыли про обиду и бросились вперед, чтобы продемонстрировать свое понимание и сострадание.
   – Если бы не Энге, то вы ничем не отличались бы от глупых фарги, – сказала Амбаласи недовольно. – Мне нужно пятерых из вас, чтобы донести семена и посадить. – Она критически окинула их взглядом с головы до ног – многие из них были слишком худыми. Она выбрала самых сильных и отослала вместе со своей помощницей за грузом.
   – Прости их, – сказала Энге. – В поисках знаний они забыли про ежедневный труд.
   – Пустая трата времени. Пойдем со мной: мне надо кое-что обсудить с тобой.
   – С удовольствием повинуюсь твоим желаниям.
   – Ты в самом деле очень искренняя. Но ты одинока, Энге, одинока. Я никогда не пыталась работать с существами, которые не хотят выполнять приказаний, как твои Дочери Усталости.
   Энге выразила понимание и извинения.
   – Этому есть причина, так же как и всему есть причина. Удовольствие общения и совместного открытия без гонения за убеждения – это сильная смесь. Очень трудно спуститься с высот научных размышлений и погрузиться в глубины ручного труда.
   – Возможно, но это необходимо. Чтобы есть, мы должны трудиться. Я хочу, чтобы ты это объяснила всем очень убедительно. Разве Угуненапса ничего об этом не говорила?
   – Никогда!
   – Для всех нас было бы лучше, если бы она упомянула об этом. Теперь подойди поближе к берегу и посмотри туда. Ты когда-нибудь видела там полуостров?
   – Кажется, нет, – сказала Энге, всматриваясь туда, куда стремительно неслась река. Этот остров был низким и ровным, как и все острова в устье. Амбаласи делала жесты неудовольствия, потом указала на урукето:
   – С верхушки плавника можно увидеть лучше. Так как на этом диком берегу не было пристани, урукето заставляли двигаться сквозь грязь канала, подкармливая его свежей рыбой. Теперь, когда он был сыт, он погрузил свою голову в расчищенное им от грязи пространство. Йиланы осторожно ступили на его скользкую от грязи спину и затем забрались на передний плавник. Круглый, навыкате, глаз урукето медленно вращался, когда они плыли, но это была единственная ответная реакция этого существа. Они скрюченными большими пальцами держались за грубую кожу урукето и поднимались к самой вершине плавника. Энге старалась двигаться медленнее, чтобы старая ученая не отставала от нее.
   – Временами… я же сама жалею, что решилась уйти из Йебейска, – сказала Амбаласи, тяжело дыша. – Но никакое жертвоприношение не сравнится с любым достижением в науке. Мы с тобой знаем, но этого не понимают твои последователи.
   Энге не ответила, даже не подала знака согласия, несмотря на уважаемый возраст Амбаласи и ее интеллект – и зная из опыта, что если что-то было достигнуто, лучше было бы с ней согласиться.
   Амбаласи сделала глубокий вдох, посмотрела по сторонам и выразила недовольство; снова глубоко вздохнула, чтобы легче было говорить.
   – Посмотри туда – ты можешь сделать это прямо отсюда – на этот остров, на это зеленое пятнышко.
   С этой высоты узкая полоска земли, которая была их городом, просматривалась очень хорошо. Вся растительность была желтой и увядшей, за исключением зеленой линии вдали.
   – Стена колючего кустарника, – сказала довольная Амбаласи – это был первый знак удовольствия, который она подала в этот день. – Грибковая инфекция уничтожила весь остальной растительный мир – не стоит и говорить о том, что колючки действуют на иммунитет; и животные сбежали или умерли из-за недостатка питания. Это как раз подходящее время для нашей экологии, чтобы восстановить природную.
   – Ты посадишь семя города, и он вырастет высоким и сильным. – Энге выразила огромное удовольствие, которое тотчас же пропало, когда у Амбаласи начался приступ гнева.
   – Конец интеллекта, конец разума. Я сделала несколько тщетных попыток, чтобы изучить твою абсурдную философию. Неужели тебя надо сильно упрашивать, чтобы ты уделила внимание и поняла наиболее основные факты биологических наук? Почему мы живем в таком дискомфорте на этом болотистом острове? Мы делаем это, потому что со всех сторон окружены водой – как и все острова. Быстрое течение защищает нас, чтобы не быть поглощенными плотоядными животными материка. Это также означает, что мы спим под грубым укрытием, едим безвкусную рыбу, которую лениво вылавливают твои Сестры. Мы делаем это, пока ждем, когда вырастет стена колючего кустарника и защитит наш город. И пока мы это делаем, мы восхищаемся и откармливаем молодых хесотсанов, чтобы они быстрее взрослели и снабжали нас оружием, чтобы мы могли себя защитить. Мы делаем это, пока ждем, когда в прудах вырастут лодки, чтобы мы могли использовать их вместо урукето, который совсем не подходит для работы внутри острова. То, чего мы не делаем, – это выращивание ценного семени города!
   – Почему же нет?
   – Почему нет? Почему нет? – грудная клетка Амбаласи покраснела, так же как и ее ладони вытянутых перед собой рук. – Если мы будем выращивать семя сейчас, то его съедят черви, проглотят жуки, разрушит грибок или его раздавят своими тяжелыми ступнями твои неуклюжие Дочери!
   – Теперь я понимаю, – спокойно сказала Энге. – Прими мои извинения за невежество.
   Амбаласи посмотрела через реку, что-то недовольно бормоча себе под нос и изгибая суставы. После этого она вновь продолжила свою лекцию:
   – Я думаю, что колючая стена уже достаточно высока, чтобы защитить нас. Мне нужна огромная сила, по крайней мере, половина из вас, чтобы утром вместе со мной перебраться на другую сторону. Если мы будем хорошо защищены, мы приступим к самой необходимой работе по расчистке земли, разбрасывая везде хорошо откормленных личинок, чтобы очистить почву. Затем для фиксации добавим немного азотных бактерий, вслед за которыми высадим быстрорастущие кустарники для удобрения почвы. Затем, если все пойдет хорошо, а я еще раз повторяю, что время сейчас подходящее, затем мы посадим семя города. Теперь понятно, что я имею в виду?
   – Так восхитительно, – сказала Энге. – И я благодарю тебя за подробные объяснения. Я жду твоих приказаний.
   – Я хочу, чтобы и другие выполняли их. Это еще одна проблема. Надо, чтобы кто-то возглавил, чтобы кто-то говорил этим тупым существам, что делать.
   – Да, это в самом деле проблема, – с готовностью согласилась Энге. – Это и есть то, что привело нас сюда. Мои Сестры, которые готовы умереть за свои убеждения, поступают так, потому что первое, что приходит им на ум, то, что эйстаа не в состоянии уничтожить их, потому они наслаждаются этой свободой, вновь приобретенной. Они будут вместе работать, им не надо будет приказывать.
   – Если ими не руководить – как же можно заставить их работать?
   – Очень серьезный вопрос – и вопрос, над которым мне надо основательно подумать.
   – Лучше бы ты подумала более основательно и побыстрее, – сказала Амбаласи раздражительно. – Иначе мы все помрем, пока ты найдешь решение. Все создания, которые живут в обществе, имеют вождя, который принимает решения. Посмотри туда. – Она указала на стаю ярких мелких рыбешек в воде. Что-то их встревожило, и они тут же повернули и поплыли в другом направлении.
   – Одна из них плывет всегда впереди, – сказала Амбаласи. – Когда пчелы создают рой, они выбирают новую королеву. Муравьи тоже имеют королеву, которая дает следующее потомство. Твои Сестры как муравьи. Их надо вести.
   – Я понимаю эту проблему.
   – Нет. Если бы ты понимала это, ты бы придавала ей первостепенное значение и в первую очередь обращала бы на нее внимание. Твои игровые группы и дискуссии прекратились бы, и ты целиком посвятила бы себя этой проблеме, единственной проблеме, пока не было бы получено решения. Обязательно должно быть руководство, власть, сотрудничество.
   – Ты только что изобразила эйстаа с ее командным методом власти, – спокойно сказала Энге. – Это то, от чего мы отреклись.
   – Тогда придумай что-нибудь вместо этого до того, как мы умрем от голода или нас съедят ночью звери. – Она повернулась к Элем, которая тоже поднялась к ним на плавник. – Говори.
   – Приношу свои извинения за прерывание беседы: дело огромной важности. Урукето очень долго пребывал на берегу. Мы должны выйти в море, за устье реки.
   – Невозможно! – Амбаласи сделала знак, чтобы она удалилась, но Элем это проигнорировала.
   – Я прошу разрешения уточнить причины. Командир урукето объясняла мне очень давно, когда я еще была простым членом экипажа. И теперь, когда я осмотрела урукето, то все вспомнила. И энтеесант, который плещется в море и издает пронзительные крики. Пора выходить в море, потому что животное надо кормить.
   – Завтра. После того, как мы переберемся на другой берег, где будет город.
   – Нет, слишком поздно. Мы теперь плаваем по течению. Один или два дня мы должны быть в море. Это очень важно.
   Энге вся напряглась и ждала, когда Амбаласи повернется и искалечит выскочку, которая пошла против ее воли. Но она забыла, что Амбаласи всегда была прежде всего ученой.
   – Ты права, конечно. Перед тем, когда вы вернетесь, это животное должно быть хорошо накормлено. Ему это необходимо. И в будущем предупреждай меня перед тем, как совершить эту прогулку, чтобы накормить его.
   – Если ты приказываешь, я обязана подчиняться.
   – Наша экспедиция подождет. Возможно, эта отсрочка случайна. Я даю тебе два дня, чтобы решить проблемы. Пойдемте на берег.
   – Я не знаю, как ответить. Это трудная задача, потому что противоречит нашим убеждениям.
   Амбаласи остановилась, когда они очутились на земле, и присела на свой хвост, внезапно почувствовав сильную усталость. Сегодня у нее была чересчур большая физическая нагрузка; к этому она не привыкла. Энге терпеливо ждала, пока ученая, погрузившись в свои мысли, смотрела на реку и плывущего по ней урукето. Он очень долго плескался и бился перед тем, как отплыть от берега, потом развернулся и поплыл за взволнованным энтеесантом вниз по реке, к морю. Амбаласи какое-то время сидела с закрытыми глазами, потом открыла их и один глаз повернула в сторону Энге, которая стояла в неподвижном ожидании.
   – Есть желание сделать предложение.
   – Мое почтение великой мудрости: я вся – внимание.
   – Подойди к решению этой проблемы с другой стороны, если мне можно процитировать Угуненапсу. Дай решениям прийти снизу, а не сверху. Вы – Дочери Жизни, потому основные жизненные нужды должны быть основными вашими принципами. Мы начнем с одного из них. Еда. Ты улавливаешь ход моих мыслей?
   Энге выразила уважение и понимание:
   – Я восхищаюсь ходом твоих мыслей.
   – Итак, тяжесть всей ответственности ложится на мои сильные плечи. Повторяю аргумент: еда. Ты должна убедить их, что для жизни им нужна еда. Спроси их, собираются ли они добывать ее коллективно или индивидуально.
   – Великолепно! – Энге выразила согласие и энтузиазм. – Разреши мне продолжить твою мысль. Когда мы были в море, то все вместе вылавливали стаи рыб, поэтому точно так же мы будем делать в эфенбуру Сестер. Мы все будем ловить рыбу.
   – Нет, ты не поняла суть! Вы уже не в океане, а вы йиланы, у которых есть потребность работать вместе для вашего общего блага. Некоторые из вас должны ловить рыбу для остальных, а один из группы рыболовов должен указывать другим, как ловить.
   – Я понимаю и очень ценю суть твоих рассуждений. Но это решение будет трудным, очень трудным.
   Амбаласи была вполне согласна с этим.
   – Вот главное в рассказе о выживании: ничто не бывает легким. У нас так долго были эти города, что мы забыли, что однажды оказались на равных с другими формами жизни. Но мы подчиняем их своей воле. А теперь неплохо было бы найти способ подчинить твоих Сестер, пока они преждевременно не перемрут.
   Дочерям потребовался почти весь день, чтобы достигнуть согласия. Амбаласи была занята разведением животных, время от времени бросая гневные взгляды в сторону говорящей толпы. Когда почти уже вечером Энге подошла к ней, она взглянула на нее с выражением ожидания и нетерпения.
   – Ну что, будет ли у нас наконец рыба?
   – Достигнуто решение, которое полностью отвечает учению Угуненапсы. Равенство во всем, равенство усилий. Сразу же десятеро из нас будут ловить рыбу, потому что десять – это завершенное число, представляющее пальцы двух рук, которые будут выполнять работу. Первые десять будут возглавлять другие десятки и будут издавать приказы в первый день. На второй день будет командовать вторая десятка, и так далее, до тех пор, пока все десять групп не выполнят эту работу, а потом все начнется сначала. Разве это не удачное и не удовлетворительное решение?
   Амбаласи выразила отвращение и ужас.
   – Абсолютная чушь! Самая что ни есть глупость, которую я когда-либо слышала. Что плохого в том, если выбрать одну ответственную за рыбную ловлю, которая издавала бы приказы? Я считаю, что это безумство; это противоречит учению Угуненапсы. А!.. послушайте, как вы решили. Когда начнется рыбная ловля?
   – Прямо сейчас. Я в первой десятке. Мы с удовольствием идем добывать пищу для всех нас.
   Амбаласи окинула взглядом прямую, гордую осанку Энге. В это было трудно поверить, но это было понятно, это можно было проанализировать. Если ты однажды посвятила себя какой-то вере, то должна следовать ей до конца – или отказаться от веры. Она уже начинала жалеть о том, что забралась в дебри этой непонятной философии. Она осторожно стряхнула грязь с корней рассады, которую она пересаживала. Насколько по сравнению с философией была проста биология. Но она не имела права отступать. Их возмутительная философия давала хорошие биологические результаты. Она готова была пробовать раскрывать причины этого. Трудно быть первой в науке, первой по интеллекту, первой по разуму. Амбаласи счастливо вздохнула; это было бремя, которое она должна нести.

Глава 29

   – Внимание и безотлагательность, внимание и безотлагательность!
   Йиланка бессвязно повторяла эти слова, как обычная фарги. Амбаласи оторвалась от работы, чтобы дать волю своему язвительному языку. Но тут она увидела выпачканное грязью существо, которое дрожало от волнения и страха, и ее настроение и желание тут же изменились.
   – Одна из нас поранилась во время ловли рыбы. Укус, много крови.
   – Подожди. Отведи меня к ней, – у Амбаласи были необходимые медицинские средства на всякий случай. Она нашла их и дала йиланке. – Держи это и пошли.
   Они протолкались сквозь толпу обеспокоенных Дочерей, чтобы найти Энге, которая стояла на коленях, поддерживая голову истекающей кровью йиланки.
   – Быстро, – умоляла она. – Это Эфен, которая для меня ближе всех. Я закрыла рану, чтобы остановить кровотечение.
   Амбаласи посмотрела на скомканные, пропитанные кровью листья, которые Энге прижимала к ране.
   – Ты правильно поступила, – сказала она. – Держи это, пока я все подготовлю.
   В корзине, свернувшись кольцом, лежала змея. Амбаласи взяла ее сзади за голову и так сжала ее, что рот змеи открылся и показался ее единственный длинный зуб. Свободной рукой она достала что-то наподобие влажной салфетки и протерла ею кожу Эфен. Это не только очистило кожу от грязи, но и продезинфицировало ее. Потом надавила на кожу и отыскала артерию, пульсирующую там; осторожными движениями она вонзила в нее острый зуб змеи. Видоизмененный яд проник в кровь Эфен: на короткое время она потеряла сознание. Только после этого Амбаласи открыла рану.
   – Чистый укус. Задето много мышечных волокон, но рана не глубокая. Я прочистила рану. – Острым ножом она убрала кусочки поврежденного мяса. Когда рана снова начала кровоточить, она достала еще одну салфетку, большего размера, и приложила ее к поврежденному месту. Кровотечение прекратилось. – Теперь ей надо отдохнуть. С ней все будет хорошо.
   – Как всегда, благодарность Амбаласи, – сказала Энге, медленно поднимаясь.
   – Помойся, ты вся в грязи и крови. Что за чудовище ее укусило?
   – Вот это, – Энге указала в сторону берега реки. – Оно запуталось в нашей сети.
   Амбаласи посмотрела в ту сторону – и впервые за всю свою сознательную жизнь была настолько потрясена, что потеряла дар речи.
   Оно было еще живо, извиваясь на земле и ломая деревца и кустарники. Огромное, длинное серое тело, распростертое на земле, такое же толстое, как тело фарги, в длину равнялось 2-3 йиланам, не считая того, что большая его часть находилась в воде. Его пасть была широко раскрыта, взгляд крошечных и безжизненных глаз застыл.
   – Мы нашли его, – сказала наконец Амбаласи с некоторым удовлетворением. – Вы видели молодых угрей в океане. Это взрослый.
   – Угорь? – знаками спросила Энге со страхом и пониманием. – Этот новый мир Амбаласокей полон чудес и неожиданностей.
   – Это должно быть определено самой природой, – сказала Амбаласи, погружаясь снова в свое нормальное поучающее «я» теперь, когда потрясение прошло. – Я не уверена, что вы способны понять теорию тектонических пластов и передвижение материков, поэтому я не буду этим отягощать ваш разум. Но вы можете оценить результаты. Эта земля и далекий Энтобан были когда-то одним континентом. Это было сразу после того, как треснуло яйцо времени. С тех пор медленная дифференция и процесс естественной селекции вызвали значительные изменения, оказали сильное влияние на развитие видов. Я уверена, что мы обнаружим и другие виды, хотя это произойдет не настолько драматично, как в этот раз.
   Но через несколько дней Амбаласи пришлось вспомнить об этих словах с некоторой досадой. Это была самая непростительная ошибка, которую она когда-либо допускала.
   Рана Эфен быстро зажила. Положительной стороной этого случая была находка огромного угря. Он был гигантским – и очень вкусным, и все досыта им наелись.
   Порванные сети были восстановлены, начали соблюдать меры предосторожности, и источник питания был им гарантирован. Мясо, смягченное энзимами, было для них самой лучшей пищей со времени их тюремного заключения.
   Когда вернулся накормленный урукето, они отправились на другую сторону реки, где должен быть выращен их новый город. Дочерям очень хотелось увидеть это место огромной важности, и не было недостатка в добровольцах для этой экспедиции.
   – Лучше бы они с таким рвением выполняли свою работу, – ворчала Амбаласи, выбирая самых сильных, остальных отстраняя прочь. Как только они оказались на борту, несмотря на их протесты, она приказала всем оставаться внизу, а сама с Энге и Элем забралась на верх плавника.
   – Имейте в виду, – строго сказала Амбаласи, – что ваши Сестры добровольно соглашаются на все, кроме настоящей работы. Может быть, тебе следует придумать какую-то систему вознаграждения за труд, если ты не можешь приказывать им трудиться. Придумай быстро, или мы будем голодать. Я полагаю, что ты уже заметила, что добровольная организация ловли рыбы не получилась? Они не очень усердно работают. Они уже сами просят реорганизации системы.
   – Я знаю. И это меня очень огорчает. Это привлекает все мое внимание.
   Урукето вздрогнул под ними, потому что в это время мимо проплыло огромное дерево и урукето резко свернул в сторону. Эти гигантские деревья, которые росли по берегам реки, во время подъема воды уносятся водой в реку из-за размывания почвы. Птицы все еще щебетали в их зеленой листве. Управляемый Элем урукето еще раз повернул и причалил к узкой полоске земли, где должен был вырасти их город.
   Амбаласи первая вышла на берег. Земля была покрыта желтым засохшим кустарником. Везде валялись сухие голые ветви мертвых деревьев. Амбаласи сделала быстрый знак удовлетворения.
   – Жуки займутся стволами и пнями. Пусть твои Дочери подберут ветви и выкорчуют маленькие деревья, а потом побросают их в реку. После мы осмотрим барьер колючего кустарника.
   Амбаласи повела всех за собой; из-за жары она шла медленно. Пока они шли до зеленой стены, им пришлось остановиться под голым деревом, которое давало скудную тень, чтобы немного остыть перед тем, как идти дальше.
   – Жарко, – с трудом проговорила Энге.
   – Потому что мы находимся на самом экваторе – термин, с которым вы еще не знакомы.
   – Место на поверхности сферы, равноотстоящее от полюсов, которые отмечают ось вращения. – Энге смотрела на барьер и поэтому не обратила внимания на жест раздражения Амбаласи. – Пытаясь постигнуть учение Угуненапсы, я сделала открытие, что ее философия в некоторой степени основана на изучении ею естественных наук.
   – Давайте пойдем дальше. Мы должны быть абсолютно уверены, что в барьере нет щелей. Пошли.
   Когда йиланы подошли к берегу реки, Амбаласи указала на полосу земли между кустарником и водой.
   – Здесь я посею семена густого кустарника, корни которого будут уходить в воду. Дайте мне их.
   Престарелая ученая, балансируя на одной ноге, другой ногой проделала желобы в грязи, потом наклонилась вперед, чтобы посадить семена.
   Энге смотрела на реку, на то место внизу на берегу, где она сливалась с огромным водным пространством. Она заметила, что в том месте что-то передвигалось и направлялось прямо в реку: по-видимому, какая-то очень большая рыба. Она с интересом наблюдала, как следом за первой проследовала другая, на мгновение появившись из воды.
   – Еще семян, – сказала Амбаласи. – Внезапный приступ глухоты? – добавила она с раздражением, когда повернулась и увидела, что Энге неподвижно стоит и смотрит на реку. – В чем дело? – спросила она снова, не дождавшись ответа.
   – Там что-то в воде. Я видела это, но оно уже ушло, – сказала Энге с такой досадой, что Амбаласи тут же повернулась в ту сторону, посмотрела, но ничего не увидела.
   – Что это было?
   Энге повернулась спиной к ученой, ее движения выражали огромную важность. Перед тем, как заговорить, она некоторое время молча размышляла.
   – Сейчас я глубоко задумалась и вспомнила всех живых существ, которых знаю и которые имеют сходство с этим. Но нет ни одного, на которое оно было бы похоже. Первое я не успела хорошо рассмотреть; оно могло быть чем угодно. Второе существо подняло голову над водой. Я видела это. Я не ошиблась. Оно было там.
   – Хочу, чтобы ты объяснила, – сказала Амбаласи, нарушив молчание. Энге посмотрела ей в лицо – она все еще молчала и сохраняла неподвижность. Она долго смотрела в глаза Амбаласи, потом заговорила:
   – Я сознаю важность того, о чем собираюсь говорить. Здесь нет никакой ошибки. Там, в воде я видела молодого элининиила.
   – Невероятно! Мы первые из йилан, кто попал в это место, поэтому здесь нет самцов, нет яиц, которые надо высиживать, нет молодых, которые уходят в море, нет элининиилов, которые должны вырасти в фарги. Это невозможно. Хотя…
   Теперь наступила очередь Амбаласи молчать и стоять неподвижно; только судорожно двигались ее мускулы, как будто мысли, овладевшие ею, бросали на них тень. Прошло много времени, прежде чем она заговорила:
   – Это невозможно. Потому что мы, йиланы, находимся на верхушке экологической пирамиды, и мы невольно приходим к заключению, что мы там одни – нечто особое и единственное в своем роде. Ты знаешь, о чем я говорю?
   – Нет. Никакого представления.
   – Понятно. Я объясню. Далекий Энтобан – наш. Наши города тянутся по всей территории между океанами. Но теперь мы попали в новый мир, где развились другие формы жизни. Нет причины заявлять, что наши виды уникальны в Энтобане. Точно так же может быть и здесь.
   – Тогда, значит, я видела элининиила?
   – Вполне возможно. Это допустимое предположение. Теперь нам надо понаблюдать, была ли ты права. Если ты видела его, тогда я признаю, что это самое важное событие с тех пор, как треснуло яйцо времени. Пошли!
   Амбаласи зашлепала вниз по берегу и зашла прямо в реку. Энге быстро последовала за ней, со страхом осознавая возможную опасность, которая таилась в грязной воде. Течение здесь было медленным, и Амбаласи быстро добралась до канала и пошла вверх по нему. Вода в этом месте была ей по пояс, поэтому она решила, что лучше идти, чем плыть.
   Энге спешила за ней. Низкие ветви свешивались над водой, воздух здесь был душным и влажным, с огромным количеством кровососущих насекомых. Проточная вода показалась им довольно прохладной, но там, где канал достигал большой ширины, они погрузились в воду с головой, чтобы избавиться от насекомых. Наконец они выбрались на покрытый травой берег.
   – Совершенно очевидно, что сейчас мы находимся на другом острове, который отделен от нашего этим каналом. Теплая вода постоянной температуры; однако здесь мелко, поэтому животные больших размеров не могут сюда заходить. Если бы здесь были йиланы – это было бы самое подходящее место для высиживания яиц. Место, защищенное водой от крупных животных, изобилие рыбы, чтобы молодняк мог питаться. И удобный вход в реку и в море, когда он подрастет и станет элининиилами.
   – Здесь где-то должна быть тропа, – сказала Энге, указывая на землю.
   – Это может быть тропа, проделанная животными. Пошли.
   Энге шла первой, начиная уже сожалеть об их рискованном поступке. Они были безоружны, а в джунглях могло прятаться опасное животное.
   Идти по тропе было легко. Она огибала огромное дерево, которое длинными корнями уходило в реку, потом поднималась на берег к песчаному пляжу, который граничил с нежной травой. Внезапно они подумали об одном и том же: очень подходящее место для пляжа рождений. Что-то плеснуло в воде, но, когда они посмотрели туда, там уже ничего не было, остались лишь круги на гладкой поверхности воды.
   – Я чувствую, что за нами наблюдают, – сказала Энге.
   – Пошли вперед.
   Тропа через пляж вела к плотно стоящим деревьям на дальней стороне. Йиланы остановились перед ними, пытаясь что-нибудь рассмотреть сквозь густую листву. Энге сделала резкий жест, выражающий ее несчастное состояние.
   – Я думаю, что мы зашла слишком далеко. Мы должны вернуться к остальным, а сюда вернемся, когда получше подготовимся.
   – Мы должны раскрыть больше фактов. Амбаласи сказала это очень решительно и направилась следом за Энге.
   Вдруг с пронзительным криком из-за деревьев выскочило существо, которое держало огромного паука большими пальцами, и ткнуло им прямо в лицо Амбаласи.

Глава 30

   Из-за неожиданного нападения Амбаласи отступила назад. Энге выпрыгнула вперед, растопырила большие пальцы и от гнева защелкала, выкрикивая команды:
   – Назад! Стой! Ошибка поступка!
   Незнакомка остановила нападение, хотя все еще держала в вытянутой руке паука. Она со страхом смотрела на двух йилан. Потом повернулась и убежала.
   – Ты видела ее, – сказала Энге. Это было больше утверждение, чем вопрос.
   – Видела. Внешне она очень похожа на нас. Точно так же расположенные большие пальцы держали насекомое. Чуть пониже ростом, поплотнее, светло-зеленого цвета, который на спине и на груди становится темнее.
   – Восхищение от увиденного. Я видела просто фигуру.
   – Это просто подход ученого. Теперь представь себе! Это прекрасное, замечательное, очень важное открытие. Как для историков, так и для биологов.
   Энге одним глазом смотрела в сторону джунглей – ей не хотелось повторения неожиданного нападения, – а другим наблюдала за Амбаласи, слушая, что та говорила. Она выражала незнание и вопрос. Амбаласи говорила без умолку:
   – По определенным причинам для биологов это предоставляет большую важность. Но этот паук – ты разве не думаешь постоянно о стене истории? Нет. Слушай и следи за моими рассуждениями. Ты должна вспомнить раковину рака, которую поместили в начало, чтобы отметить зарю нашего существования, когда йиланы полагали, что они должны сделать из них режущее оружие, чтобы защищаться от самцов. Теперь у нас есть доказательство, что теория – это неопровержимый факт. Замечательно!
   – Но я не видела раков…
   – Невежественное существо! Это сходство, действие, о котором я говорю. В море клешни рака служат для защиты; ядовитое насекомое выполняет ту же функцию.
   – Информацию поняла. Но надо уходить, вернуться назад с другими. Здесь опасно оставаться. Угроза смерти от яда.
   – Глупости. Она пугала нас, это проявление самозащиты. Разве ты не видела смущения в ее движениях? Мы такого же типа, как она; хотя, вообще-то, нет. Неуверенность в угрозе, потом отступление. Надо подумать, как наладить контакт с ними, чтобы больше не беспокоить их.
   – Амбаласи, я не могу приказывать тебе возвращаться, но я могу умолять тебя. Мы сможем потом снова прийти сюда, взяв в помощь кого-нибудь…
   – Нет. Чем больше нас будет, тем сильнее они будут бояться нас. Нас предупредили, но на нас не напали. Такова ситуация на данный момент, и я не хочу ее менять. Я останусь здесь. Ты пойдешь к реке и поймаешь рыбу.
   Энге могла выразить только замешательство и сомнение.
   – Подумай, – командовала Амбаласи. – Ты гордишься своей силой – быть разумной. Церемония кормления, мы используем ее в особо важных случаях, это устарело. Что может быть более сестринским, чем не предложение еды? Общая пища и одинаковое существование. Сейчас нужна рыба.
   Старая ученая не хотела больше общаться и удобно устроилась на своем хвосте лицом к лесу. Все ее тело выражало доброжелательность и душевную теплоту. У Энге не было другого выбора, как пойти к реке и заняться ловлей рыбы.
   Там она их и увидела. Это зрелище принесло бы наслаждение любому из йилан. Молодые эфенбуру, скользящие в прозрачной воде; почти элининиилы, самые молодые из молодых групп; они были такими маленькими и преследовали косяк серебристых рыбешек. Энге следила за ними до тех пор, пока они не увидели ее. От страха они начали менять окраску ладоней. Она подняла свои ладони вверх, чтобы сказать им, что бояться нечего. Но они боялись ее: она была слишком чужой; в тот же миг они уплыли. Одна из них держала только что пойманную рыбу, но от страха отпустила ее и бросилась прочь. Энге поплыла вперед и схватила ее, затем вернулась к берегу.
   Амбаласи с сомнением посмотрела на рыбку.
   – Быстрота дает крошечный улов, – сказала она.
   – Я не поймала ее. Я увидела молодой эфенбуру и помешала их кормлению. Они были очень привлекательны.
   – Несомненно. Останься здесь, я скоро приду.
   – Ты можешь приказывать. Я не собираюсь подчиняться. Я пойду за тобой; в случае опасности я смогу защитить тебя.
   Амбаласи начала говорить, но поняла, что это напрасная трата сил, и выразила неохотное согласие.
   – Но ты будешь идти на расстоянии пяти шагов от меня. Пойдем.
   Они держали перед собой маленькую рыбку и медленно шли вдоль тропы.
   – Рыба, вкусно, хорошо, дружба, – громко, но великодушно сказала она. Потом она присела на хвост, держа перед собой рыбу, и снова все повторила. Что-то зашевелилось в темноте, н она постаралась как можно вразумительнее показать всю теплоту и дружеское отношение. Листья раздвинулись, и незнакомка неохотно вышла из леса. Какое-то мгновение они внимательно рассматривали друг друга, причем Амбаласи с ученым видом. Все отличия были незначительными. Размер, строение, внешняя окраска. Это был своего рода подвид. Амбаласи медленно наклонилась и положила рыбу на траву, потом выпрямилась и отступила назад.
   – Это твое. В знак дружбы. Возьми и съешь. Бери, это твое.
   Незнакомка смутилась, отпрянула слегка назад и открыла рот, потому что ничего не могла понять. Безупречное расположение зубов. Амбаласи продолжала наблюдать. Она должна объясняться более доступно.
   – Рыба – для – еды, – сказала Амбаласи, употребляя самые простые выражения, без глаголов, и самую простую цветовую окраску на ладонях. Та подняла руку.
   – Рыба, – выразила она понятие сменой окраски. Наклонилась и подняла ее, повернулась и снова скрылась из виду.
   – Первый контакт прошел отлично, – сказала Амбаласи. – На сегодня достаточно, я устала. Возвращаемся. Ты видела, что она сказала?
   Энге была очень взволнована.
   – Да, это было великолепно! Есть теория взаимного общения, оно начинается именно так. Это предполагает, что мы научились говорить в океане, сначала физически, потом более искусно и с глаголами.
   – Это несет и биологический смысл. Безглагольное общение должно было появиться для общения в море. Когда наши особи отделались от него, должно быть, существовало общение, основанное на изменении окраски, иначе сейчас мы не смогли бы общаться. Вопрос состоит в том, йиланы они или нет? Неужели это примитивное общение – все, на что они способны? Я должна узнать об этом. С ними придется провести большую работу.
   В Энге тоже было много энтузиазма.
   – Это такая возможность! Какое счастье. Я долго изучаю общение и с нетерпением жажду дальнейшей работы.
   – Мне приятно слышать, что ты интересуешься не только своей философией о жизни и смерти. Ты присоединишься ко мне в этом проекте, потому что предстоит много работы.
   Они направились к берегу реки, но на этот раз долго раздумывали, прежде чем вошли в нее. Они ясно понимали, какая опасность поджидает их под водой, стараясь выбирать не очень глубокие места, когда шли мимо растительного барьера. Испачканные грязью, двое йилан шли сквозь мертвые растения. Дочери Смерти собрались на Урукето и о чем-то говорили. Амбаласи посмотрела в их сторону с нарастающим гневом.
   – Работа не выполнена! Непростительная лень и медлительность!
   Энге выразила вопрос, так же как и Сатсат, которая была в центре круга, ожидая разрешения говорить.
   – Фар просила разрешения обратиться ко всем нам. Конечно, мы слушали, потому что она глубокий мыслитель. Теперь мы обсуждаем ее мысли.
   – Она сама будет говорить! – с возрастающей ненавистью сказала Амбаласи. – Которая из вас, Дочерей Разговора, Фар?
   Энге указала на худую йилану с огромными, выразительными глазами, которая наполняла ее мыслями Угуненапсы. Фар знаками показала, чтобы на нее обратили внимание, потом заговорила:
   – Угуненапса говорила, что…
   – Замолчи! – приказала Амбаласи, используя самые грубые формы обращения от высшей к низшей фарги. Фар это оскорбило, но Амбаласи продолжала: – Мы очень много слышали про Угуненапсу. Я спросила, почему вы прекратили вести здесь работу?
   – Я не прекращала ее, я только предложила ее изучить. Это потому, что мы прибыли сюда по доброй воле. Но как только мы оказались здесь, ты издала приказы, которые мы должны выполнять, однако ты не спросила нас и не объяснила, как и для чего мы должны работать.
   Ты поступила как эйстаа. Но мы не признаем твоих указов. Мы зашли очень далеко, много страдали за свои убеждения, чтобы теперь отказаться от них. Мы, конечно, благодарны тебе, но благодарность не подразумевает порабощение. Как сказала Угуненапса…
   Амбаласи не слышала, что сказала Угуненапса, а повернулась к Энге и выразила желание, чтобы все обратили на нее внимание.
   – Это конец моему терпению, конец моей помощи. Я знаю, что надо делать, а твои Дочери Тупости кроме аргументов ничего не знают. Без моей помощи вы скоро погибнете, и я начинаю чувствовать, что это будет очень счастливый день для меня. Теперь я пойду на урукето, чтобы привести себя в порядок, поесть, и попить, и собраться с мыслями. Когда я вернусь, ты скажешь мне, хочешь ли ты, чтобы здесь был город. Если да, то ты объяснишь мне, как мы сможем сотрудничать. Теперь пусть будет тихо, пока я не скроюсь из виду. Я не хочу ничего слышать о ваших спорах, как и не хочу, чтобы в моем присутствии произносилось имя Угуненапсы без моего на то разрешения.
   Каждой линией своего тела выражая гнев и самоуверенность, она повернулась и зашлепала к урукето. Достигнув берега, она забралась на урукето и укрылась в тени плавника, подав сигналы, чтобы на нее обратили внимание. Как всегда, Элем спустилась с плавника и посмотрела на нее сверху.
   – Еды и воды, – скомандовала Амбаласи. – Быстро доставить. Срочность.
   Элем все принесла сама, потому что с уважением относилась к ученой за ее великий ум, прощая ей все оскорбления с благодарностью за приобретенные знания. Амбаласи видела это в ее движениях и успокоилась.
   – Твои интересы к науке перевешивают твои философские наклонности, – сказала она. – Из-за этого я выношу твое присутствие.
   – Добрые мысли подобны теплым лучам солнца.
   – А ты йилан, который очень хорошо умеет говорить. Поешь со мной и дай мне рассказать тебе о научном открытии, которое ни с чем не сравнимо.
   Она говорила долго, потому что Элем была очень покорным слушателем. Солнце начало садиться за горизонт, когда Амбаласи закончила и повернулась лицом к суше. Первое, что она увидела и дало огромное удовлетворение, это то, что Дочери работали, расчищая берег от мертвых растений. Энге положила на землю охапку дров и обратилась к ученой. Тщательно подбирая слова, чтобы не упомянуть имени Угуненапсы, она сказала:
   – Мы обсудили работу здесь в духе наших убеждений и вынесли решение. Мы должны жить, потому что мы Дочери Жизни. Чтобы жить, у нас должен быть город, в котором бы мы жили. Город должен быть выращен. Ты единственная можешь это сделать. Чтобы вырастить город, мы должны следовать твоим инструкциям, чтобы выжить. Вот поэтому мы работаем.
   – Так. Но это только теперь, как ты только что сказала. Когда вырастет город, вы, значит, перестанете выполнять мои указания?
   – Я не думала об этом, – сказала Энге.
   – Подумай. Говори.
   Энге была вынуждена ответить, хотя и с большой неохотой:
   – Я верю, что, когда город вырастет, Дочери больше не будут подчиняться твоим распоряжениям.
   – Я так не думаю. Но сейчас я думаю, чтобы выбрать для них какое угодно будущее, только не смерть. Ради этого, ради собственного удобства я принимаю эту слабую и приводящую в уныние договоренность. Есть дела поважнее этих, которыми мне надо заняться. – Она подняла руку. – Я вернусь в джунгли, чтобы продолжить контакт с той, которую мы встретили. Ты составишь мне компанию?
   – С огромным удовольствием и радостью. Это будет богатый город, богатый жизнью и научными достижениями.
   – Да, научными достижениями… Но я не вижу благоприятного существования для твоих Дочерей Несогласия, последовательниц той, безымянной. Я думаю, что твоя теория жизни в один прекрасный день станет твоей смертью.

Глава 31

   Имаме кивот икагпуиуарпот такугувсетаме.
   В море больше путей, чем вы сможете найти в лесу.
(Поговорка парамутан)

   Это было ожидание чего-то неизвестного, что волновало Армун. На первый взгляд, все было хорошо: если однажды было принято решение покинуть лагерь, то уже нельзя было отступать – и никаких раздумий с ее стороны. Если произойдет что-нибудь непредвиденное, у нее хватит сил заставить Керрика вспомнить, что это было хорошее решение – и единственное возможное. Если она вдруг заставала его угрюмым и расстроенным, то терпеливо начинала убеждать, что они должны уйти, – и это повторялось снова и снова. У них не было другого выхода. Они должны отправляться в путь.
   Арнхвит, из-за которого они больше всего переживали, казалось, тоже проявлял к ним больше внимания. Он никогда не расставался с матерью, поэтому не мог представить себе, что это такое. Даррас, которой удалось наконец избавиться от ночных кошмаров, чувствовала себя несчастной из-за прошлого и много плакала. Ортнару было все равно, а Харл не мог дождаться их отъезда. Как-никак он был среди них единственным охотником, обеспечивающим всех пищей.
   Но двое йилан были уверены, что им пришел конец. Имехей уже сочинял песню смерти. Надаске решил умереть достойно и драться до конца, поэтому он все время держал свой хесотсан наготове.
   Две части лагеря Керрик пытался объединить родственными узами. Но, по всей видимости, не было необходимости менять что-либо. Йиланы привыкли ловить рыбу и крабов в озере, с утра до вечера расставляя сети и ловушки в воде. Но остальные не воспринимали их как охотников. Из-за этого было установлено равенство в охотничьем ремесле: рыбу меняли на мясо, и всех это устраивало. Арнхвит, которого безо всяких подозрений встречали и в той, и в другой части лагеря, с большим вниманием относился к такому обмену и всегда гордо ковылял с тяжелым грузом на плечах. Самцы йилан должны были остаться в безопасности, пока их присутствие здесь не обнаружится.
   Подготовка к путешествию через море к большой земле проходила успешно и быстро. Они уже упивались долгожданной свободой. Много раз, держась за руки, они прогуливались по лагерю, наслаждаясь теплой летней погодой. Ни один истинный охотник не стал бы этого делать, потому что в лесу должны быть тишина и наблюдательность, но Армун больше были по душе такие прогулки.
   Это настроение царило среди них первые дни. Но позднее ожидание в лагере становилось напряженным, когда на пустой океан смотрели изо дня в день. Керрик был в подавленном настроении. Он все время сидел на берегу моря, пристально вглядывался вдаль, надеясь увидеть иккергак парамутан, который все не появлялся. Он сидел там все время и совсем не охотился: их запасы мяса почти иссякли, а он об этом даже не заботился. Армун знала о его настроении, и, когда она разговаривала с ним, ей приходилось говорить много – или слишком мало, поэтому днем она была где-нибудь далеко, собирая корни и растения, которые теперь составляли большую часть их рациона.
   Был полдень, и ее корзина не была наполнена даже наполовину, когда Армун услышала, что Керрик зовет ее. Что-то случилось! Но ее страх был рассеян, когда она снова услышала его. Он что-то кричал. Она побежала ему навстречу, отвечая, и они встретились на лужайке, где была высокая трава и желтые цветы.
   – Они здесь, парамутаны, они на берегу!
   Он подхватил ее и закружил, и они вдвоем упали на траву, а корзина перевернулась. Они собирали в корзину все ее содержимое, довольные новостями, пока он снова ее заключил ее в свои объятия, и они не стали кататься в высокой траве.
   – Мы не можем… только не сейчас, – нежно сказала она. – Мы же не хотим, чтобы они уплыли без нас.
   Когда они спустились к маленькой бухте, на мелководье, как черная скала, стоял иккергак. Когда они бежали к нему по воде, с его борта им махали руками и кричали. Потом ласковые руки помогли им подняться на борт. Там была Ангайоркак. На ее покрытом мягкой шерстью лице выделялись широко открытые, полные тревоги глаза, ко рту были прижаты руки.
   – Одни, – завыла она. – Двое мальчиков ушли…
   Калалек подошел к ним неуклюжей походкой, когда Армун рассказывала о детях. Он протянул им куски свежего мяса вместо приветствия.
   – Ешьте, будьте счастливы; надо о многом поговорить.
   Керрик прервал его, подняв руку:
   – Пожалуйста, помедленнее… трудно понять.
   Он немного позабыл язык парамутан, который выучил за зиму, и позвал Армун. Она выслушала поток слов, потом перевела Керрику:
   – Они все ушли – все парамутаны, через океан, к месту, которое он называет Алланиовок. Этот иккергак последний, который направляется туда. Они нашли косяки уларуака и хороший берег, где можно что-то делать. Я не знаю, что дальше обозначают слова: по-моему, сдирание кожи. Они все взяли: маленькие лодки, паукаруты и всех детей, всех. – В ее голосе слышался испуг, когда она в говорила это.
   – Ты думаешь, что если мы пойдем с ними, то уже никогда не вернемся сюда? Спроси его об этом, сейчас.
   – Это долгое путешествие, – сказал Калалек. – Вам понравится там, вы не захотите вернуться назад.
   – Тупой лоб, глаза, которые ничего не видят! – Ангайоркак сказала громко, ударив его кулаком по покрытой коричневым мехом руке. Но не сильно, лишь для того, чтобы привлечь его внимание к важности ее слов. – Скажи Армун прямо, что, когда она пожелает вернуться на эту землю, ты возьмешь ее, – или ты хочешь разлучить ее с ее первенцем на всю оставшуюся жизнь?
   Калалек улыбнулся, потом нахмурил брови, ударил себя по лбу, чтобы показать, как он огорчен.
   – Конечно, это не сложное путешествие; мы вернемся, когда вы захотите. Это не проблема для того, кто знает ветры и море, как я.
   После громких приветствий на борту предложили в этот же день – так как он был очень подходящий – отправиться в Алланиовок. Они могли бы отправиться немедленно, и не было причины задерживаться. Теперь, когда тану были на борту, на этой стороне океана им нечего было делать. Если решение было принято, парамутаны со свойственным энтузиазмом взялись за работу. Кожаные мешки наполнили пресной водой. В тот момент, когда все поднялись на борт, иккергак отчалил от берега и поплыл, подгоняемый ветром. Закрепили паруса, и путешествие началось. Они держали курс на северо-восток. Иккергак все дальше уходил от берега, и еще до захода солнца берега уже не было видно. Когда солнце закатилось за горизонт, они были одни в пустом океане.
   Качка на иккергаке вызвала у обоих тану морскую болезнь, поэтому они с легкостью отказывались от мяса. Когда остальные закончили есть, многие из них уселась под передний полог и заснули. Ночь была теплая, и воздух очень свежий. Армун и Керрик остались там, где они и были.
   – Как ты думаешь, когда мы будем на месте? – спросил Керрик. Армун рассмеялась.
   – Я спрашивала об этом Калалека. Через много дней, сказал он. Или они не умеют считать, или им все равно.
   – И того, и другого понемногу. По-моему, их совсем не беспокоит то, что они далеко от берега, которого не видно. Интересно, как они находят дорогу и не плавают вокруг одного и того же места?
   Как бы в ответ на его вопрос Калалек в тот же момент забрался на мачту, уцепился за нее одной рукой, раскачиваясь, когда их несли легкие волны. Луны не было, но при свете ярких звезд все было очень хорошо видно. Он что-то вздернул к небу и посмотрел на это, потом прокричал какие-то распоряжения кормчим. Паруса слегка хлопали, и поэтому Калалек ослабил узлы, натянул какие-то канаты, развязал другие, пока не установил паруса под нужным углом. Когда с этим было покончено, Армун позвала его и спросила, что он делал, глядя на звезды.
   – Искал путь к нашим паукарутам, – сказал он с некоторым удовлетворением. – Звезды показывают нам дорогу.
   – Как?
   – Вот так.
   Он разложил перед ними карту, сделанную из костей.
   Керрик посмотрел на нее, поворачивая, потом встряхнул головой и отдал ее назад.
   – Я кое-что начинаю понимать. Четыре кости, укрепленные по углам, образуют прямоугольник.
   – Да, ты прав, – согласился Калалек. – Но они были связаны Нануаком, когда он стоял среди паукарутов на берегу Алланиовока. Вот так это было сделано. Это очень важное тайное знание, о котором я тебе сейчас скажу. Ты видишь ту звезду?
   Тут они все начали указывать и кричать, пока наконец Керрик понял, про какую звезду он говорил. Керрик плохо знал небо, а Армун, наоборот, разбиралась в этом.
   – Это Глаз Эрманпадара, вот чему меня учили. Все остальные звезды – это души храбрых охотников, которые умерли. Каждую ночь они выходят на прогулку на небо, там, на востоке, поднимаются высоко над нашими головами, а затем отправляются отдыхать на запад. Они идут вместе, как огромное стадо оленей, и за ними наблюдает Эрманпадар, который стоит на месте. Он стоит на севере и смотрит, а та звезда – ее глаз. Она стоит на месте, а другие движутся вокруг нее.
   – Я никогда не замечал этого.
   – Посмотри сегодня ночью, и ты увидишь.
   – Но как же они все-таки помогают найти дорогу?
   Это вызвало еще больше крика со стороны Калалека, который был убежден, что неспособность Керрика понять парамутан была результатом его глухоты. И если он будет кричать громче, то Керрик будет знать, что он хочет сказать. С помощью Армун он объяснял ему, как пользоваться картой.
   – Эта толстая кость – это дно. Ты должен держать ее перед своим глазом и смотреть вдоль нее на то место, где вода встречается с небом. Смотри вверх и вниз, пока не увидишь ее длину. Когда это будет сделано – а ты должен всегда держать ее в правильном направлении, – ты должен быстро посмотреть вдоль этой кости, которая является костью Алланиовока, и найти звезду. Она должна указать прямо на звезду. Посмотри, попробуй.
   Керрик вертел рамку, вглядываясь, пока его глаза не устали и не заслезились.
   – Я не могу этого сделать, – сказал он наконец. Когда эта кость повернута к горизонту, другая показывает выше звезды.
   На это Калалек откликнулся криком радости и позвал остальных парамутан, чтобы они были свидетелями, как быстро Керрик выучился вести иккергак: в первый же день своего плавания. Керрик никак не мог понять, почему такое возбуждение, если он не прав.
   – Ты молодец, – настаивал Калалек. – Это иккергак не прав. Мы ушли далеко на юг. Вот увидишь: когда мы пойдем дальше на север, кость будет показывать точно на звезду.
   – Но ты же говорил, что эта звезда не движется, как все остальные?
   На это Калалек разразился истерическим смехом. Ему понадобилось какое-то время, чтобы прийти в себя и объяснить. Оказывается, эта звезда никогда не двигалась, потому что двигались они. Если плыть на север, она поднимается выше, если плыть на юг – то опускается. Это значит, что звезда имеет определенное место на небе в зависимости от того, где ты находишься. Так и находят дорогу. Керрик не совсем был уверен, что именно это означает, и лег спать, все еще озадаченный этим.
   Хотя Керрик и Армун еще испытывали слабость от постоянной качки, но морская болезнь отступила, и они постепенно привыкали к жизни на море. Они начали есть мясо, но порция воды, которая была им отпущена на все время плавания, иссякла. Они помогали ловить рыбу, потому что сок, вытекавший из ее мяса, утолял жажду лучше, чем вода.
   Керрик все ломал голову над картой из костей – каждую ночь, так как путеводная звезда поднималась все выше в небе.
   И вот однажды ночью Калалек, сделав свои измерения, счастливо закричал. Все собрались, посмотрели вдоль костей в рамке и дружно указали на звезду и горизонт одновременно. Они тут же поменяли курс, взяли дальше на восток. Утром Калалек порылся в своих принадлежностях и достал большую рамку, сделанную из большего количества костей, которую Керрик видел раньше.
   – Мы здесь, – гордо сказал Калалек, постукивая по одной из горизонтальных костей. Он провел по ней пальцем направо, к другой кости, которая пересекала ее. – Мы плывем в этом направлении и должны приплыть сюда – это и есть Алланиовок. Все просто.
   – Это не так просто, – сказал Керрик, поворачивая в руках рамку. Потом он вспомнил: – Армун, карты тех мургу: они в моем мешке. Расскажи о них Калалеку, пока я буду их искать.
   – Но что это такое?
   – Скажи ему, все не так просто. Скажи ему, что мургу пересекают этот океан на своей большой рыбе. Когда они делают это, они пользуются картами, на которых изображены разноцветные линии, которые указывают путь. Но я понятия не имею, как они пользуются ими. Может быть, он поймет, как они это делают.
   Все парамутаны собрались вокруг и, когда увидели карты, от удивления закричали. Сначала они восхищались цветами и рисунками, и так, и эдак поворачивая их. Они особенно были поражены тем, что ни слюнявя, ни царапая ногтями невозможно было стереть рисунок. Калалек подождал, пока все закончат восхищаться, потом склонился над картой, обдумывая все детали.
   Во второй половине дня ветер усилился, пригнал черные облака. И до этого было несколько дождливых дней, но теперь это было похоже на настоящий шторм. Калалек с трепетом смотрел на море, но остальные парамутаны были совершенно спокойны. Когда начался дождь, они натянули огромный кусок кожи и спрятались под ней.
   После бури погода стала прохладнее, небо было облачным. Керрик выучился говорить на языке парамутан. Армун помогала ему, если у него возникали трудности. Но однажды утром, проснувшись, они увидели двух белых морских птиц, пролетавших над ними. Керрик не обратил на них никакого внимания, пока Калалек не объяснил ему.
   – В этом направлении находится земля, и плыть до нее осталось совсем немного.
   После этого все перевесились через борт и смотрели в воду, и вскоре их ожидания были вознаграждены, когда одна из женщин завизжала и почти вывалилась за борт; – две другие держали ее за щиколотки, а остальные за хвост, который торчал из-под одежды. Они вытащили ее назад, насквозь мокрую и улыбающуюся, но крепко державшую в руках длинную водоросль.
   – Это всегда растет вблизи берега! – закричала она от радости.
   Но до земли было все еще далеко. Были штормы и встречные ветры, и парамутаны были вынуждены опустить паруса и спустить на воду лодку. Они прикрепили ее к иккергаку кожаными ремнями, потом в нее строго по очереди садилось по четыре человека – мужчины и женщины – и гребли. Армун и Керрик тоже приняли участие в этой работе: обливаясь потом, они с трудом гребли, таща за собой огромный иккергак. Они радовались, как все остальные, когда подул легкий западный ветерок, в с громкими криками лодку втащили назад на борт, а паруса вновь были подняты.
   На следующий день, перед закатом, кто-то увидел темную линию впереди на горизонте. Было очень много споров по поводу того, была ли это земля, или облако. Потом все начали кричать от счастья, когда это все-таки оказалась земля. Паруса были приспущены. На рассвете никто не спал; все были на ногах, когда над зелеными лесистыми холмами, которые теперь были намного ближе, взошло солнце. Калалек забрался на мачту как можно выше, чтобы лучше рассмотреть берег, когда они подплывали. Наконец он закричал и указал на небольшие острова на севере от прибрежной линии. Они свернули в ту сторону, вслед им подул попутный ветер, и они пошли легко. Острова миновали до полудня, и позади них, над песчаным берегом, кружком стояли черные паукаруты.
   – Алланиовок! – выкрикнул кто-то, и все парамутаны в знак согласия громко закричали.
   – Лес и кустарники, – сказал Керрик. – Здесь, должно быть, хорошо охотиться. Земля без мургу; ни один из парамутан не видел их. Это, возможно, будет и нашим местом. Забыть все о мургу, никогда о них снова не думать.
   Армун молчала, потому что ничего не могла сказать. Она знала, что воспоминания о других саммадах, о мургу, преследующих их, будут всегда с ними. Он больше об этом не говорил, но она могла видеть по его лицу, что это всегда занимало его мысли. Они-то, может быть, в безопасности.
   А что будет со всеми остальными?

Глава 32

   Как и все события у парамутан, их возвращение сопровождалось громкими криками, смехом и едой. Готовые оказать помощь руки втащили их иккергак на берег рядом с другими. Они хихикали и постоянно сталкивались друг с другом, когда разгружали его, подкрепляясь остатками еды. Все было быстро съедено. Армун осталась помочь женщинам, а Керрику очень хотелось посмотреть новую землю. Он знал, что ему нечем было помочь Калалеку, чтобы установить паукарут. Он взял свой лук и копье и пошел между паукарутами по направлению к лесистым холмам, расположенным за ними. Ему было приятно чувствовать под ногами снова твердую землю после долгих дней на иккергаке, хотя казалось, что земля временами уходила из-под ног. Когда он вошел в лес, то глубоко вдохнул аромат свежей листвы. Это была хорошая земля.
   Но холодные зимы добрались и до этого места. Хотя была середина лета, в глубоких оврагах все еще лежал снег. На деревьях пели птицы, но более крупных животных, казалось, в лесу не было. Может быть, хороший охотник и заметил бы какие-то знаки, но он ничего такого не нашел. Он очень быстро устал, потому что после многих дней, проведенных в море, его ноги отвыкли ходить по твердой земле. Но, несмотря на это, он испытывал истинное наслаждение от того, что ходил по твердой земле, и шел дальше, не обращая внимания на усталость. Он нюхал воздух. Лесная почва, твердая, словно после мороза, трава и слабый запах падали, который доносил ветер. Слабое потрескивание.
   Керрик остановился, замер, потом медленно наклонился и положил копье на землю. Только когда он натянул тетиву, он поднял копье, а потом тихо пошел вперед, держа в каждой руке по оружию. Потрескивание становилось все отчетливее и громче, и он увидел, что впереди, в просвете деревьев, что-то движется. Медленно, оставаясь в тени, он направился к этой цели, пока в удивлении не остановился.
   Мертвое животное оказалось оленем. Теперь оно лежало со вспоротым брюхом и истекало кровью. Но животное, которое его ело, не было похоже ни на одно из тех, которых он видел раньше. Оно было высоким, худым, голова была спрятана внутри туловища убитого оленя. Потом оно выпрямилось, отрывая от туши кусок мяса. Окровавленная голова и клюв, пристальный взгляд – это какой-то мараг! Нет, это была птица. Ростом она была выше его, ноги были толще, и крошечные крылья. Он, должно быть, зашевелился, потому что она увидела его, уронила кусок мяса, издала отвратительный крик и захлопала крыльями. Он бросил копье и поднял лук, натянул тетиву и пустил стрелу.
   И промахнулся. Птица стояла на том же месте, она все еще кричала, когда он взял копье и медленно стал отступать под покров деревьев. У него было достаточно времени, чтобы найти и убить одного из этих животных в другой день. Когда птица скрылась из виду, он повернул и быстро пошел через лес к берегу.
   Их паукарут был уже установлен, и Калалек сидел на земле напротив него на солнце; карта йилан лежала у него на коленях. Он улыбнулся, когда увидел Керрика, и помахал ему картой.
   – Тут что-то есть, и скоро я пойму это. Я уже много знаю. Ты видишь вот это, зеленое; знаешь, что это? Это океан. Скоро я все пойму.
   Армун вышла из палатки, когда услышала, что они разговаривают. И Керрик рассказал ей о том, как ходил в лес и что видел там огромную птицу.
   – Это новая земля, и нам предстоит узнать много нового, – сказала она с неизменной практичностью. – Я тоже должна пойти и увидеть это своими глазами. Там должны быть растения и цветы, о которых ты ничего не знаешь. В лесу всегда есть еда, если ты знаешь, где ее искать.
   – Это опасно. Не ходи одна. Мы должны идти вместе.
   Выражение ее лица изменилось, когда он это сказал, и она взяла Керрика за руку, как будто это могло удержать его на месте.
   – Они только и ждали наш иккергак, чтобы он прибыл до того, как они отправятся на север за уларуаком. Некоторые мужчины и подростки не идут. Для них это очень важное дело, которым они занимаются.
   Керрик посмотрел на ее угрюмое лицо и увидел страх в ее глазах.
   – В чем дело?
   – Они хотят, чтобы ты пошел с ними.
   – Но я не хочу.
   – Они уверены, что тебе будет приятно, если они тебя об этом попросят. Это великая честь, и они надеются, что ты согласишься. Но я не хочу, чтобы ты оставлял меня одну.
   Он понимал ее чувства: перед этим у них была долгая разлука. Он попытался переубедить ее и в то же время самого себя.
   – Это займет немного времена; это все равно, что пойти на охоту. Вот увидишь.
   После недавнего путешествия у Керрика не было никакого желания снова выходить в море. Но он никак не мог этого избежать. Мальчишки смотрели на него с завистью, женщины похлопывали его, когда он проходил мимо, потому что считалось, что хороший знак – дотронуться до того, кто впервые выходит в море на охоту за уларуаком. Оставшаяся часть дня была посвящена подготовке иккергаков, а большая часть ночи прошла в радостном и праздничном поедании мяса, потому что все знали: скоро у них будут запасы свежего мяса, когда все вернутся с охоты.
   Они ушли утром, а Армун стояла внутри паукарута не в состоянии видеть, как он уходил от нее снова. Она вышла, когда маленькая флотилия была уже едва видна на горизонте.
   Они плыли на север, и Калалек счел необходимым сообщить Керрику, зачем они туда идут.
   – Лед. Мы плывем по льдам, там есть уларуаки.
   Керрик с трудом понимал, почему эти животные водятся именно на севере, во льдах, так как Калалек употреблял слова, которых он до сих пор никогда не слышал. Он знал, что надо дождаться, когда они прибудут туда, чтобы самому все понять.
   Они пробыли в море много дней, когда наконец появилась белая линия льда. Было много шума и волнения, когда они приближались, и перед ними возвышалась ледяная стена. Волны разбивались о нее, а в волнах была видна темная масса, которая свешивалась со льда.
   – Кункулек, – сказал Калалек и почесал живот. – Уларуак идет сюда, чтобы их съесть. А мы пойдем и съедим его. Как смешно!
   Когда они повернули и пошли за ледником, Керрик мог видеть, что кункулеком были зеленые водоросли огромной длины. Одним концом они прикреплялись ко льду, а другой конец уходил в море. Ранее он ничего подобного не видел. И тут его осенило. Уларуак приходит сюда, чтобы поесть кункулек, а парамутаны следят за этим. Он посмотрел вперед в надежде увидеть это животное, которое пасется на этих холодных северных «пастбищах».
   Керрик невольно поддался азарту охоты. Иккергаки повернули на запад и пошли вдоль ледяной стены. Когда они подплыли к айсбергу, который раскололся на отдельные куски, они растянулись в одну линию, чтобы обследовать все ледяные горы и каналы, образовавшиеся между ними. Но не поодиночке. Это были групповые усилия, и постоянно все иккергаки были на виду друг у друга. Иккергак Калалека был где-то посередине. Иккергак, который был слева, и иккергак, который был справа, хорошо просматривались, но других уже не было видно. Они были далеко или исследовали другие каналы.
   С тех пор, как иккергак стал принадлежать Калалеку, он имел право первым бросать копье. У него были специальные приспособления, чтобы захватить животное и уже не выпускать его. Калалек сидел и жевал вяленое мясо. Все смотрели в оба.
   Таким образом они пять дней продвигались на север. На рассвете каждого дня они были уже наготове. На шестой день раздался радостный крик того, кто стоял на вахте.
   – Сигнал, посмотри туда!
   Кто-то с иккергака, который был слева, размахивал чем-то темным над годовой. Калалек взял кусок кожи и передал, сигнал по цепочке. Стадо увидели; охота началась.
   Первый иккергак повернул в то время, когда другие ждали, когда подойдут остальные, потом все вместе двинулись на запад.
   – Они там! – кричал Калалек.
   – Как красиво, я ничего подобного не видел!
   Для Керрика они были лишь темной массой на фоне льда – но они были пищей и, вроде бы, кровлей для парамутан. Все их существование зависело от уларуака, и, чтобы найти его, им приходилось пересекать океан от континента к континенту. Теперь настало время, когда им должно было повезти.
   Они подходили все ближе и ближе, пока Керрик не увидел огромные темные спины животных, когда они двигались вдоль ледяной стены. У них были тупые головы и толстые губы. С их помощью они хватали кункулек и расчищали от водорослей огромные пространства воды. Они напоминали ему урукето: они были такими же большими, только не имели высокого спинного плавника. Время от времени один из них поднимался над водой и снова с огромным плеском уходил в воду. Иккергаки приближались и выстраивались углом к дальней стороне стаи, и начали разделяться. Калалек кивнул рулевому:
   – Заходи вперед, дай им увидеть, дай им подойти к нам. – Он указал на другой иккергак, который опустил паруса и неподвижно стоял на волнах.
   Остальные торопились прочь, раздувая паруса, чтобы как можно быстрее окружить стадо. Огромные животные монотонно жевали, не обращая внимания на иккергаки, которые подходили все ближе и ближе. Напряжение возрастало, и Калалек взмахивал копьем, переступая с ноги на ногу.
   – Они идут! – закричал кто-то.
   Казалось, что все произошло в один момент. Керрик даже не успел опомниться. Парус был поднят, и рулевой направлял иккергак на приближавшуюся стаю, которую вспугнули другие иккергаки. Калалек стоял наготове, не обращая внимания на крики. Темные туши уларуака направлялись к ним.
   – Все! – закричал Калалек. – Заходи!
   Одним усилием рулевой развернул парус на мачте. Он захлопал и снова надулся. Через несколько мгновений они уже снова двигались на противоположную сторону. Прочь от уларуака, огибая его под углом.
   Причина такого маневра скоро стала ясна. Иккергак совершенно не подходил для лобовой атаки. Но, когда животные поравнялись с ним, они замедлили ход, и Калалек мог выбрать свою жертву. Он все делал спокойно, делая руками знаки рулевому, в каком направлении он хотел двигаться, не обращая внимания на советы остальных. Теперь они уже были в самой середине стаи; гладкие мокрые туши двигались по обеим сторонам.
   – Приготовиться! – закричал Калалек и воткнул свое копье в пузырь, подвешенный на ремне к борту иккергака, прямо за ним. Конец копья, когда он вытащил его, был черным, и вокруг пополз мерзкий запах из продырявленного пузыря. Иккергак приподняло, когда он наткнулся на спину уларуака.
   Калалек со всей силой погрузил копье глубоко в бок животного, потом отскочил в сторону. Зловоние от поврежденного пузыря было невыносимым. Шатаясь, Калалек подошел к борту и перевесился через него. Сквозь слезы Керрик увидел, как Калалек перерезал ремень. Пузырь упал в воду и сразу же был унесен волнами.
   Сделав это, Калалек бросил за борт наполненный воздухом кожаный мешок, который поплыл по воде, а иккергак развернулся и последовал за ним.
   Калалек снова забрался на мачту и оттуда прокричал свои указания. Если бы они потеряли из виду кожаный мешок, вся операция провалилась бы.
   Рулевой посмотрел на Керрика и засмеялся.
   – Сильный яд, хороший и сильный. Даже уларуак не может долго выносить его, ты увидишь.
   Он оказался прав: вскоре после этого они догнали надутый мешок, качавшийся на волнах. Под ним распласталось огромное тело уларуака. Остальной косяк ушел, другие иккергаки спешили к ним.
   – Хороший удар, правда? – сказал Калалек, спускаясь с мачты и оглядывая улов. – Ты когда-нибудь видел такой товар?
   – Никогда, – сказал ему Керрик. Скромность не была характерной чертой парамутан.
   – Он скоро всплывет, и ты увидишь, что мы будем делать дальше.
   Через некоторое время спина уларуака показалась на поверхности, волны перекатывались через нее. Подплывали остальные иккергаки. Керрик был потрясен, когда парамутаны один за другим сбрасывали с себя меховую одежду и ныряли в ледяную воду. У них были костяные крючки, похожие на те, которыми ловят рыбу, только во много раз больше. Они были привязаны к концам кожаных ремешков, которые они держали в зубах. Затем друг за другом они вынырнули из воды и забрались на иккергак. По их покрытым мехом спинам стекали ручейки воды. Они дрожали и кричали, какие они храбрые, пока одевались и вытирались.
   Но никто не обращал на них внимания, потому что все тащили ремни. Здесь Керрик мог помочь им, потому что эта работа не требовала особого искусства и умения: нужна была сила. Смысл этого ныряния в воду стал понятен, когда тело уларуака начали вытаскивать. Крючки загнали в плавники животного. Теперь это чудовище вверх тормашками плавало в воде. Потом тушу подтащили к борту, и теперь можно было оценить его длину. Калалек взял в рот кость и опустился на колени в воду. Он полз по воде вдоль тела уларуака, вонзался пальцами в упругую шкуру уларуака, бил по ней кулаком. Он переместился на другое место и повторил те же действия, потом помахал им рукой, перед тем как вынуть изо рта острую кость. Потом он взял кость обеими руками, поднял руки над головой, опустил назад и изо всех сил ударил костью по толстой шкуре зверя. Потом он повертел ею и воткнул ее еще глубже в шкуру, пока ее не стало видно.
   – Попробуй теперь, – крикнул он, весь дрожа и обняв себя руками.
   Керрик помпой начал откачивать воду из уларуака. Помпа одним концом соединялась с кишкой уларуака. Потом он увидел, что вместо воды помпа качает воздух. Калалек наблюдал за работой. Он был доволен результатами. Он соскользнул в воду и снова вернулся на иккергак.
   Он громко смеялся, пока вытирался и одевался, потом попытался что-то сказать, но у него зуб на зуб не попадал.
   – Дай мне, я согреюсь, – сказал одному из тех, кто качал помпу. Этот парамутан уже совершенно исчерпал свои силы и с удовольствием уступил ему. – Теперь наполним его воздухом, чтобы он мог плыть, – сказал Калалек.
   Керрик сменил другого парамутана и с таким же неистовством начал качать помпу, пока его не сменил другой.
   Понемногу они смогли увидеть, что усилия даром не пропали: тело уларуака поднималось все выше я выше над водой. Как только это случалось, ремни, которые были прикреплены к плавникам, были переброшены на другие иккергаки. Их паруса были опущены. Их несли волны, и они медленно тащили за собой огромное морское чудовище.
   – Еда, – радостно сказал Калалек. – Эта зима будет хорошая, и мы будем очень хорошо кушать.

Глава 33

   На обратном пути шел сильный снег – первый признак того, что осень заканчивалась. Парамутаны были в восторге от такой погоды; они с удовольствием нюхали воздух и слизывали с вещей снег. Когда добрались до берега, снег пошел еще сильнее, и сквозь него с трудом можно было различить темные очертания паукарутов. Они причалили к скалистому берегу. Это место долго выбиралось; по этой же причине с этой стороны были поставлены паукаруты.
   Здесь волны, разбиваясь о скалы, сбегали вниз, обратно в море. С берега охотников заметили женщины. Они выбежали из паукарутов, когда в море показался маленький флот, и теперь громко кричали и размахивали руками. Керрик отыскал Армун, которая стояла в стороне, и звал ее до тех пор, пока она не увидела его и не помахала ему в ответ. Потом всех охватило невероятное волнение, когда на скалистый берег с помощью канатов вытащили огромное тело уларуака. Под громкие крики его развернули так, что хвост указывал в глубь острова, и оно лежало так до начала отлива. Когда вода отступила, туша оказалась на мели, наполовину в воде. Теперь ремни отцепили от плавников и ими крепко обмотали хвост, пока не наступил следующий прилив.
   Керрик с большим трудом пробирался через толпу к Армун, но никак не мог добраться, потому что между ними были кричащие парамутаны. Калалека несли на плечах, как будто это был простой мешок, а потом опустили на один из громадных плавников. Он достал нож и начал пилить упругое мясо, отрезая окровавленные куски, при этом забрызгал себе лицо, пока оно не стало совсем красным, как и его руки. Затем он взял самый большой кусок, откусил от него и передал его толпе, которая шумела, толкалась, истерически смеялась. Наконец Керрику удалось пробраться к Армун. Он показал на огромное, как гора, тело.
   – Охота была удачной.
   – Самое главное – что ты опять здесь.
   – Нечего было бояться.
   – Я не боялась. Это – разлука. Этого не должно случиться снова.
   Она не стала рассказывать ему о каждом прожитом без него дне: как она сидела на берегу, смотрела на море, думала о нем и их совместной жизни. Когда она прижала свои шкуры к губам, чтобы не было видно, что они обветрились, как делала это всегда, она поняла, что он был смыслом всей ее жизни, ее новой жизни, которая не была отражением ее прежней жизни. Она была другим человеком, когда они расстались. Ей не нравилось это, не хотелось вновь этого испытывать. Теперь они вместе шли в паукарут, где Керрик разделся, и Армун смывала с него глубоко въевшуюся грязь, накопившуюся после этого путешествия. Потом он лег, укрывшись мягкими шкурами. Она разделась и легла рядом с ним. Им никто не мешал: все парамутаны были на берегу. Вместе, вдвоем: дыхание их смешивалось, ее возгласы радости переходили в его.
   Потом Армун встала, оделась и приготовила для обоих еду.
   – Я развела огонь и прокоптила эту рыбу, которую перед этим выловила. Я наелась гнилого мяса. А это – корешки из леса. Они очень похожи на те, которые мне приходилось выкапывать раньше. – Когда она увидела озабоченное выражение его лица, то наклонилась и дотронулась до его губ, улыбнувшись. – Я ходила не одна. Мы ходили вместе, много женщин, мальчики с копьями. Мы видели больших птиц, но близко к ним не подходили.
   Парамутаны до самых сумерек не возвращались в паукаруты. Они ели свежее мясо и пошли к палаткам, когда начался следующий прилив. Мальчики, оставшиеся на берегу наблюдать за приливом, с громкими криками бежали между паукарутами. Потом все обратили свои взоры к ярким звездам. Захватывало дух от холодного ночного воздуха, когда они снова взялись тянуть канаты. На этот раз изо всех сил тащили животное за хвост; теперь прилив не мог унести тушу назад в море.
   Утром начали сдирать шкуру. Отдирали длинные полосы кожи, мясо отсекали от костей. Эта туша теперь была похожа на окровавленную гору. Калалек не принимал в этом никакого участия, только наблюдал. Когда тушу освежевали, он повернулся к паукарутам и снова взял карты. Потом позвал Керрика.
   – Я все время, пока мы плыли за уларуаком, думал о них. Потом начал понимать. Я посмотрел на воду, потом на небо и подумал об этом. А потом начал понимать. Они, мургу, плавают по-другому, все делают по-другому, но некоторые вещи, связанные с океаном, должны быть теми же самыми. Вот посмотри-ка, что я думаю, и скажи мне, есть ли в этом правда.
   Он разложил йиланские карты на земле и начал ходить вокруг них, держа в руке свою карту из костей. Он поворачивал и поворачивал ее в руках, затем опустился на колени и положил рамку из костей на карту, поворачивая ее до тех пор, пока не добился того, чего хотел.
   – Ты помнишь, мы пересекали океан, ориентируясь по неподвижной звезде? Мы шли этим курсом, а вот место, где мы сейчас. Это земля, это лед, это берег, где мы тебя встретили, – вот это место.
   Керрик следил за движением пальца, покрытого коричневой шерстью, по сетке из костей и не видел ничего, что так понятно было парамутанам. Для него они все еще были просто костями. Но он кивнул в знак согласия, чтобы не прерывать его. Калалек продолжал:
   – Здесь-то я и начал понимать. Мургу плавают только в одном направлении – на юг, потому что ты сам мне говорил, что они не могут жить там, где снег. Мы живем там, где лед и снег, живем только на севере. Но вещи передвигаются с юга на север и с севера на юг. Вот здесь в море есть теплая река: она течет с юга, и мы ловили в ней рыбу. В ней очень много всякой живности, и она течет далеко на север, и, я думаю, в ней водится много рыбы, потому что для нее там много корма. Но где эта река начинается? Ты можешь сказать мне? – Он улыбался и поглаживал мех на щеках, пока ждал ответа.
   – С юга? – Этот ответ вовсе не казался каким-то сложным, но он очень взволновал Калалека.
   – Да, да, именно так. Ты ведь согласен со мной.
   Поэтому посмотри на карту мургу. Если это земля, то это вода. Тогда этот оранжевый цвет мог бы означать теплую воду, которая течет с юга на север. Может ли быть такое?
   – Может, – согласился Керрик, хотя для его неопытного глаза мог быть чем угодно. Воодушевленный Калалек с азартом продолжал:
   – Поэтому здесь она заканчивается на краю карты. Ведь мургу никогда не ходят на север, поэтому здесь и должен быть север. Но перед тем, как она заканчивается, есть место на их карте – я уверен, что это место есть и на моей карте. И если это так – тогда здесь оно на их карте, а здесь – на моей. Мы теперь на правильном пути.
   Керрик абсолютно ничего не понимал в парамутанских картах из костей, но в этом была кое-какая логика по отношению к картам йилан. Оранжевые линии могли бы быть теплой водой, и в этом есть смысл, хотя, что могли означать голубые линии, пересекающие оранжевые, он не мог понять. Неужели весь этот зеленый фон – океан? Темно-зеленый – земля? Возможно. Он провел пальцем влево по темно-зеленому фону, затем – вниз, пока темно-зеленый не перешел в зеленый цвет моря. Иногда ему казалось, что это напоминает модель, которую он видел в Дейфобене. А эти пластинки золотого металла, спрятанные под поверхностью в том месте, где, как они полагали, должен быть океан: что они могли обозначать? Алакас аксехент? По его рукам прошла судорога, когда это название пришло ему на ум. Алакас аксехент. Цепь золотистых полуразрушенных камней. Они указали ему на них, когда проходили мимо на урукето. По пути в Альпесак. Он провел пальцами по зеленому океану до темно-зеленой земли. К двум маленьким желтым кружочкам. Это и был Адпесак.
   Красивые пляжи.
   – Калалек, ты прав. Я могу понять эти карты, они имеют смысл. Вы, парамутаны, очень мудры и подчиняете весь мир вашим знаниям.
   – Это правда! – закричал Калалек. – Я всегда это знал. Если ты понимаешь, расскажи мне побольше о странных обозначениях.
   – Здесь место, где был сожжен город. С вами мы встретились, как ты сказал, здесь. В этом месте мы пересекли океан, почти у самого верхнего края карты. Да, здесь – ты видишь, где океан становится шире? Это Генагле. К северу эта земля простирается до Исегнета. А это все – Энтобан, к югу.
   – Очень большая земля. – Калалек был потрясен.
   – Да. И вся она принадлежит мургу.
   Калалек с трепетом и восхищением склонился над картой, проводя пальцами по контурам континента, который был расположен к югу. Затем он провел пальцем вверх, к северу, к тому месту, которое могло бы быть большим островом.
   – Это неверно, – сказал он. – Здесь лед и снег, которые не тают. Я не знаю никакого острова.
   Керрик подумал о холодных зимах, которые из года в год становились все холоднее – снег каждую зиму проникал все дальше на юг, – и понял.
   – Это старая карта, очень старая, или она сделана со старой карты. Здесь земля, которая теперь лежит подо льдом. Мургу когда-то ходили туда. Смотри, там даже есть одно из их обозначений – вот это красное, на земле.
   Калалек посмотрел поближе и согласился. Потом провел пальцем к берегу, где они находились.
   – Наши паукаруты здесь. А юг, если двигаться вдоль побережья, не так далеко. Ты видишь эту маленькую пометку? Она похожа на те, которые есть ближе к северу. Этого я не понимаю.
   Керрик посмотрел на карту с сильным чувством отчаяния. Это было недалеко, на побережье, точно к северу от Генагле, где начинается море. Обе красные пометки были одинаковой формы.
   – Там мургу, вот что это значит. Мургу совсем недалеко от нас. Мы бежали от них, а они здесь, они опередили нас!
   Керрик был в отчаянии. Неужели нельзя никуда уйти от этих йилан? Разве они для того преодолевали этот долгий путь через холодное северное море, чтобы обнаружить, что здесь их поджидают йиланы? Это казалось невозможным. Они просто не смогли бы жить здесь, на севере, далеко от тепла. Одно обозначение находится сразу, где кончается нетающий лед. А другое – южнее от них… Он посмотрел на Калалека: тот в упор смотрел на него.
   – Мы думаем об одном и том же? – спросил Калалек. Керрик кивнул.
   – Да. Если мургу так близко, то мы здесь не в безопасности. Мы должны пойти туда, узнать, что обозначают эти красные контуры. Пойти как можно быстрее, до того как начнутся зимние бури. У нас мало времени. Калалек собрал карты, хмуро улыбаясь.
   – Я хочу увидеть этих мургу, о которых ты говоришь. Думаю, это будет хорошее путешествие.
   Керрик не разделял удовлетворение парамутана. Неужели он пришел так далеко лишь для того, чтобы снова начать битву? Ему на ум пришла поговорка йилан. Его тело стало корчиться, когда он вспомнил ее. «Неважно, как далеко ты заплывешь; неважно, сколько времени это займет – ты поймешь, что никогда больше не увидишь отца». Этому его научила Энге, и он сначала даже не понял ее смысла – даже после того, как она ему объяснила. Если ты в яйце – ты в безопасности, но, как только ты покинешь отцовское укрытие и выйдешь в море, ты никогда не обретешь этой защиты. Жизнь всегда заканчивается смертью. Неужели в конце путешествия его поджидала смерть?
   Армун разделила с ним его отчаяние, когда он поведал ей о своем страхе.
   – Ты уверен, что мургу здесь, так близко? Из-за этого мы оставили Арнхвита и пересекли океан, из-за этого?
   – Я ни в чем не уверен. Вот поэтому я должен отправиться в место, обозначенное на карте, и посмотреть, что там.
   – Но мы должны отправляться туда вместе.
   – Конечно. Вместе. Всегда.
   Калалек мог набрать на свой иккергак сколько угодно желающих. Теперь, когда охота на уларуака была закончена, нудная работа по разделке туши не вдохновляла. Морское путешествие было заманчивей. Калалек набрал команду, погрузил на борт припасы, и через день они снова были в море.
   Керрик стоял у кормы и смотрел на линию берега, потом – на карту. Куда они плывут и что их там ждет?

Глава 34

   Мареедеге мареедегеб деемарисси.
   Есть или быть съеденным.
(Поговорка йилан)

   Вайнти сидела на шее таракаста. В каждой линии ее тела, в посадке чувствовались сила и власть; живые поводья, которые росли ото рта чудовища, были крепко зажаты в ее руках. Животному надоело ждать. Оно повернуло к ней голову на длинной шее, шипя и щелкая своим острым клювом. Сильно натянув поводья, Вайнти таким образом управляла им. Оно целый день могло бы простоять на одном месте, если бы она этого захотела. Под отвесным берегом широкой реки последний уруктоп шел вброд к суше, чтобы присоединиться к остальным. Он еле передвигал своими восемью ногами, так как преодолел длинный путь по воде. Его подгонял единственный наездник, сидящий на его широких плечах. Когда уруктоп отдохнет, то сможет везти на себе нескольких фарги; они уже приплыли на лодке. Все шло, как было запланировано. На широкой равнине, раскинувшейся вдоль реки, все было в движении; фарги, прибывшие накануне, собирали свой лагерь, который разбили на ночь. Виноградные лозы с шипами, слегка увядшие на солнце, были свернуты кольцами; животные, излучающие свет, и огромные хесотсаны были связаны вместе. Все были готовы вскоре выступить в поход. Кампания была хорошо подготовлена.
   Вайнти обернулась и окинула взглядом холмистую равнину и видневшиеся вдали небольшие горы за ней, мысленно перенеслась в долину, расположенную за этими горами, где прятались устузоу. Она пойдет туда, несмотря ни на какие препятствия; она найдет их. Все ее тело было напряжено от ненависти, губы поджаты так, что видны были зубы. Таракаст зашевелился, потому что она сильно сжала ногами его шею, но, резко потянув поводья, Вайнти заставила его замереть. Устузоу умрут, все умрут. Резким ударом она направила огромное, как гора, животное вперед, вниз по склону, к лагерю.
   Меликеле отвернулась от фарги, за которой она наблюдала, когда увидела приближавшуюся Вайнти, складывая руки в приветствии низшей к высшей по званию, показывая сердечное гостеприимство. Она делала это искренне и не могла скрывать своего удовольствия при виде Вайнти.
   Она больше не испытывала интереса к далекому Икхалменетсу и его эйстаа, которую она видела только издали. В этом городе она была не более чем простой фарги. Ее никто не знал, и она никому не была нужна, несмотря на ее способность хорошо говорить. Вайнти все изменила и разрешила Меликеле подняться по службе с такой быстротой, на какую она только способна. Вайнти вознаграждала тех, у кого были ум и послушание. Меликеле была послушной, оставалась ей и не хотела ничего более, как верой и правдой служить Вайнти.
   – Все в полной готовности, – сказала она в ответ на вопрошающий жест… Вайнти грациозно соскользнула с животного-горы на землю и посмотрела вокруг, как шла подготовка.
   – Ты молодец, Меликеле, – сказала она, сопровождая слова жестами.
   – Я делаю то, что мне было приказано, высочайшая Вайнти. Моя жизнь в твоих руках.
   Вайнти восприняла это как должное, потому что Меликеле говорила, подтверждая жестами силу признательности. Как бы она хотела иметь побольше преданных, как эта, йилан. Верности и ума сейчас трудно было и ожидать, даже от избранных последователей Ланефенуу. На самом деле это было сборище льстецов, отобранных больше для низкопоклонства перед эйстаа, а не по способностям. Ланефенуу была слишком сильной и независимой, чтобы допустить какую бы то ни было конкуренцию со стороны ее свиты. В глубине души Вайнти знала, что однажды между ними возникнут разногласия. Но этот день был далеко. Пока Вайнти всю свою силу и способности будет отдавать уничтожению устузоу, управлению городом Ланефенуу ничего не будет угрожать. Уничтожение! Ее конечности двигались от силы чувств и она громко заговорила:
   – Теперь слушай, сильная Меликеле. Возьми свою фарги, а я с основными силами последую за вами. Передовой отряд обогнал тебя на один дневной переход. Все они верхом на таракастах, поэтому смогут просматривать обе стороны пути, пока будут продвигаться вперед. Если они заметят какие-нибудь признаки устузоу, то остановятся и будут ждать твоего подкрепления, чтобы схватить их. Ты знаешь то место, где вы должны в следующий раз встать лагерем?
   – Я очень долго рассматривала картинки местности, но только тогда буду точно знать, когда сама увижу эту местность. В случае неуверенности я могу положиться на двух разведчиков?
   – Да, конечно; тем более этой дорогой они уже ходили со мной. – Вайнти оценила честность Меликеле, даже допуская недостаток ее знаний. Она была уверена в своих силах; знала, когда можно положиться на других. – Ты знаешь, где ты должна нас ждать?
   – Да, на берегах желтой петляющей реки. – Она подняла и показала все пальцы обеих рук. – Это будет по счету десятый лагерь после этого, и я буду помнить счет дням.
   – Будь все время начеку. Устузоу очень коварное животное, которое приходит, чтобы убивать. Будь готова к различным капканам и ловушкам. Вспомни, как они нападали на нас, когда мы были на острове, а потом за ночь, когда шел сильный дождь, исчезли. На этот раз они не должны ускользнуть снова. Мы должны найти их и убить. Но все время помни об опасности, иначе мы сами умрем.
   – Есть самим или быть съеденными, – угрюмо сказала Меликеле, затем сложила руки замком и выразила бесконечную агрессию.
   – Мой аппетит очень велик!
   – Хорошо сказано. Встретимся через десять дней. Вайнти вонзила когти в бока животного-горы. Оно зарычало и зашипело от злости и пустилось вперед. Меликеле вернулась к своей работе. Когда разобрали все защитные сооружения, уруктопа быстро нагрузили. Фарги были готовы: оружие они держали в руках, когда она делала последнюю проверку. В течение этого долгого похода Меликеле выделила тех, кто обладал умственными способностями или способностью хорошо говорить.
   Это вселяло в нее уверенность, что на каждом уруктопе будет хотя бы по одной фарги, способной следить за порядком. Все припасы были уложены в определенных местах. Все было так, как тому и следовало быть. Меликеле быстро прошла, переваливаясь, к ведущему уруктопу, забралась на него и подала сигнал таракасту, чтобы тот шел впереди. Вайнти дала ей одного, чтобы она ехала верхом на нем, но Меликеле не умела им управлять. Это нисколько не огорчало ее. У нее была обязанность вести за собой остальных и выполнять приказы Вайнти, и она была чрезвычайно счастлива в этой роли. По ее сигналу отряд выступил в поход.
   Уруктоп продвигался медленно, но уверенно на своих сильных мускулистых восьми ногах. Они не отличались быстротой передвижения, но зато могли идти без отдыха от рассвета до заката. У них почти отсутствовал интеллект, и, если бы им не приказали остановиться, они шли бы, пока не умерли. Меликеле знала об этом и следила за здоровьем этих могучих животных. В конце дня их приводили к озеру или молодым зеленым деревьям, чтобы они могли наесться и напиться. В самом начале похода она обнаружила, что тяжелые ногти на задней паре ног имели склонность ломаться, а затем совсем отрываться. Если это случалось, то ступня постоянно кровоточила, пока несчастное животное не теряло сил и не умирало. С разрешения Вайнти, она выбрала двух лучших фарги, которые учились у Акатолп искусству лечения и заживления ран. Однако каждую ночь она сама проверяла уруктопов.
   День прошел, как и другие, в постоянной спешке и движении. Таракаст сначала бежал то с одной, то с другой стороны, а затем побежал впереди всех. Скучный пейзаж тянулся вдоль всего пути. В полдень внезапно разразился ливень, заставив их остановиться, но яркое интенсивное солнце вырвалось из-за облаков и вскоре высушило и обогрело их. Солнце теперь было спереди них, приближаясь к горизонту, когда они подошли к группе таракастов, стоявших у ручья. Земля была ровной, там и тут были разбросаны кустарники. Было ясно, что перед этим здесь стояла лагерем большая группа. Это было удачно выбранное место. С общего согласия Меликеле дала знак, чтобы разбить здесь лагерь.
   Строго следуя ее приказам, животных для верховой езды по очереди напоили и отвели на пастбище. За таракастами надо было следить, чтобы они не убежали; уруктопы никуда никогда не убегали. Их даже приходилось заставлять есть, и после этого они ели, пока их не останавливали. Они были невероятно тупы. После того, как лагерь окружили виноградными лозами, фарги сами принялись за еду, но это было лишь после того как пришло последнее животное и когда последние виноградные лозы были уложены на место.
   Ночью стало холодно, и все фарги спали в своих плащах. Меликеле тоже закуталась в плащ, когда померк последний луч света. К тому времени на виноградных лозах уже появились шипы. Она ждала некоторое время с удовлетворением наблюдая, как ядовитые шипы поднимаются вверх, и зная, что день кончился, что средства защиты в порядке. На этом ее работа была завершена. Только после этого она легла, укутавшись в плащ, довольная тем, что она безупречно выполнила все указания великой Вайнти. Меликеле закрыла глаза и тут же погрузилась в сон.
   Вокруг нее, в окружении ядовитых шипов лоз, были животные, производящие свет, и хесотсаны, готовые в любой момент к стрельбе в случае малейшей тревоги. Фарги тоже спали. Некоторые таракасты производили шум и со злостью шипели друг на друга, но вскоре они тоже заснули, спрятав головы под хвосты. Йиланы и их звери спали. Большая часть лагеря расположилась на ровной местности, но с одной стороны было небольшой высоты возвышение, где у подножия скал ветер нашел почву и образовал небольшой холм.
   Одна из скал вдруг задрожала и развалилась на куски.
   Некоторые фарги, спавшие неподалеку, проснулись и открыли глаза. Но ничего больше не услышали, увидели только яркие звезды, закрыли глаза и снова заснули. В любом случае, их зрение ночью было настолько плохим, что они бы не смогли разглядеть, как еще одна скала рассыпалась, на этот раз очень тихо. Медленно, очень осторожно Херилак поднял голову над наметенными холмами.
   Большой охотник оглядел лагерь. Полумесяц уже поднялся в небе, и в эту безоблачную ночь звезды ярко освещали лагерь. Все было видно как на ладони. Неуклюжие формы животных с восемью ногами, фигуры спящих мургу поменьше. Целые упаковки мяса мургу с одной стороны и пузыри с мясом с другой.
   Вдруг ударил луч света, послышался резкий щелчок хесотсана, когда какое-то животное дотронулось до ядовитых виноградных лоз. Херилак замер. Мургу, которое было ближе к свету, село и посмотрело вдаль. Свет медленно потух, все снова заснули. Теперь, осторожно и тихо, Херилак отодвинул холмы и дальше мог свободно ползти.
   Он лежал, прижавшись к земле, потом повернулся и позвал:
   – Давай, быстро. Иди.
   Он отполз в сторону, когда из-под земли выполз еще один вооруженный охотник. Сзади него открылось отверстие в пещере. Охотники сами вырыли пещеру, потом закрыли ее холмами земли, которые они теперь с таким трудом отодвигали. Копать они начали утром, как только мургу, находившиеся здесь прошлой ночью, скрылись из виду.
   Теперь они выползли из укрытия и полной грудью вдохнули свежий воздух. В пещере они прятались с полудня; было очень жарко, нечем было дышать. Никто не жаловался. Все здесь были добровольцами.
   – Все, как ты говорил, Херилак, – прошептал ему охотник прямо в ухо.
   – Да. Они всегда останавливаются на ночь в одном и том же месте. А теперь мы сделаем то, что должны сделать. Убить.
   Они были безжалостны и были опытны в убийстве мургу. Только иногда слышался стон от боли, когда охотники ножами и пиками убивали спящих мургу одного за другим. Когда последний мургу был мертв, они захваченными хесотсанами убили верховых животных. Некоторые из них волновались и кричали, почуяв запах смерти, который распространился вокруг них, пытались убежать и натыкались на ядовитые шипы. Один за другим они были убиты. Мясорубка закончилась.
   Ни один из охотников не мог спать. Они вытерли руки от крови, сели и тихо говорили до рассвета. Когда стало светло, Херилак встал и отдал приказ:
   – Мне нужна здесь помощь. Я хочу укрыть эту дыру, где мы прятались, чтобы ничего не было заметно. Затащите несколько тел на вершины скал. Они могут найти отверстие – я не знаю. Но если этого не случится будет что-то большее, что взбудоражит их. Они будут ломать голову, как это произошло, как мы преодолели их защитные ограждения. Это может остановить их.
   – Тогда они вернутся назад? – спросил Ненне.
   – Нет, этого не произойдет, – сказал Херилак, чувствуя, как в нем нарастает гнев. – Они будут все время приходить. Но мы будем их останавливать и убивать. Мы можем делать это. Теперь дождемся, когда наступит день и шипы уберутся. Не прикасайтесь ни к чему, пользуйтесь копьями, если надо отодвинуть шипы. Пусть все остается как оно есть. Мы возьмем смертоносные стрелы, немного мяса, больше ничего. Положите виноградные лозы на место, когда будем уходить. Это зрелище сделает мургу очень-очень несчастными. Я хочу, чтобы это было именно так.

Глава 35

   Они плыли на юг вдоль побережья. Парамутаны были очень взволнованы этим путешествием в неизвестность. Увидев впереди землю или кусочек пляжа, они показывали в ту сторону и от удивления кричали. Керрик не разделял подобного энтузиазма, а с каждым днем все больше и больше впадал в уныние. Армун видела это и могла только разделить с ним его отчаяние; она знала, что мало чем могла ему помочь. Чем дальше они плыли на юг, тем лучше становилась погода, но не их настроение. Армун чуть ли не радовалась плохой погоде, которая настала вскоре, так как Керрик должен был работать вместе с остальными – зарифлять паруса и выкачивать воду из трюма – поэтому у него почти не оставалось времени на размышления о будущем.
   Береговая линия резко поворачивала на запад – это они могли видеть и по карте. Хотя солнце было теплым, зимние бури с севера примчались к ним, принеся с собой шквалы дождя. На восьмой день путешествия они прорывались сквозь стены ливней, которые следовали один за другим с самого рассвета, но к полудню миновал последний шквал, и ливень унесло к побережью, оставшемуся позади.
   – Видишь – радуга, – сказала Армун и показала на огромную арку, перекрывающую все небо, поднимаясь из моря и опускаясь вглубь материка. Казалось, что она оканчивается за скалистым мысом. – Мой отец всегда говорил: если бы ты нашел место, где заканчивается радуга, ты нашел бы там гигантского оленя, который смог бы разговаривать с тобой. Если его найти у конца радуги, он никуда не убежит и ответит на твой любой вопрос. Вот что говорил мой отец.
   Керрик молчал. Он смотрел на землю, как будто и не слышал ее.
   – Как ты думаешь, такое может быть? – спросила она. Керрик покачал головой;
   – Я не знаю. Я никогда не слышал, чтобы гигантские олени разговаривали. Они любят хорошо поесть, но я не думаю, что мне понадобится для чего-нибудь их совет.
   – Но это особенный олень. Тебе только надо его найти у конца радуги. Я верю, что он и правда там.
   Она сказала это уверенно, наблюдая за тем, как радуга становилась все бледнее и бледнее, пока совсем не исчезла, когда буря умчалась далеко вглубь материка, за лесистые холмы. Керрик ничего ей не ответил, а снова впал в уныние.
   После бури ветер утих, и солнце снова пригрело, выйдя из-за туч. Армун повернулась к нему лицом и пальцами провела по волосам, чтобы они высохли. Только парамутаны были недовольны: они сняли меховые куртки и жаловались на жару. Они были детьми севера, и им становилось очень плохо, когда наступала жара. Калалек стоял наклонившись вперед. Ветерок шевелил волосы на его спине. Он пристально смотрел вперед, на берег.
   – Там! – вдруг вскрикнул он, на что-то показывая. – Это что-то новое, чего я до сих пор никогда не видел.
   Керрик подошел к нему и, прищурившись, посмотрел вдаль, на зеленый островок у побережья; подождал, пока окончательно не убедился.
   – Поворачивай и иди к берегу, – сказал он. – Я знаю, что это. Это… – здесь словарный запас подвел его. Он повернулся к Армун и заговорил с ней на марбаке: – Я не знаю слова, которым можно было бы это назвать, но это то место, куда мургу приводят своих детенышей, чтобы они начали плавать. Мургу здесь, в этом месте. Армун бегло говорила на парамутанском, а глаза Калалека становились все шире.
   – Они действительно там, – сказал он, толкая весло, в то время как остальные бросились к леерам. Иккерган развернулся и взял обратный курс от берега, подальше от йиланской пристани. Керрик смотрел на карту и водил по ней пальцем.
   – Вот оно. Должно быть, это. Нам нужно причалить к берегу, а дальше добраться до этого места пешком. Мы должны разузнать, что там делается.
   – Ты думаешь, там есть мургу? – спросила Армун.
   – Конечно, нельзя говорить об этом, не побывав там, но они могут там быть. Нам надо быть поосмотрительнее, ходить осторожно по несколько человек.
   – Если пойдешь ты – пойду и я. Он начал было отговаривать, но услышал такую твердость в ее голосе, что в ответ лишь кивнул головой.
   – Тогда мы вдвоем. И еще один или, по крайней мере, двое парамутан.
   Калалек тоже присоединился к разведывательной группе. После долгих криков и споров взяли еще и Ниумака, потому что он был известен как великий следопыт. Они подогнали иккергак к песчаному пляжу. Вооруженная копьями маленькая группа по песку отправилась в путь. Пляж заканчивался у скалистых холмов; дальше они пошли через лес. Лес здесь был почти непроходимым из-за поваленных деревьев, которые нагромождались тут же у подножия растущих деревьев. Их толстые стволы возвышались над молодой порослью. Как можно скорее им нужно было проложить себе путь назад к океану, туда, где волны разбивались о скалы.
   – Я умираю. Жара убивает меня, – сказал Калалек. Он еле ковылял и был близок к изнеможению.
   – Снег, лед, – сказал Ниумак. – Вот где живут настоящие люди. Калалек говорит правду: смерть от жары ходит рядом.
   Впереди было голубое небо и приветливый ветерок. Парамутаны наслаждались его прохладным прикосновением, а Керрик в это время раздвинул густые листья и взглянул на скалы и разбивающиеся о них волны. Теперь они были совсем близко от гавани йилан. За скалами было что-то наподобие холмов, но с такого расстояния он не мог сказать, что именно это было. Ничто не шевелилось; все выглядело так, словно там никого не было.
   – Надо подойти поближе…
   – Я пойду с тобой, – сказала Армун.
   – Нет, лучше я пойду один. Если мургу там, я сразу же вернусь назад. Я знаю их, знаю, как они реагируют. С тобой будет намного опаснее. Парамутаны тоже могли бы пойти, если бы они смогли пройти так далеко. Оставайся с ними. Я вернусь как можно быстрее.
   Она хотела возразить, пойти с ним, но знала, что он делает единственно правильную вещь. На минуту она обняла его, уронила голову ему на грудь, потом оттолкнула и повернулась к парамутанам, которые с трудом дышали.
   – Я останусь с ними. Теперь иди.
   Очень трудно было пробираться через лес бесшумно: надо было убирать много веток с дороги, а под ногами хрустело сухое дерево. Он пошел быстрее, когда попал на тропинку, ведущую вниз с холмов. Она поворачивала вправо, к побережью, и дальше он пошел осторожнее. Когда из-за холмов стало хорошо видно пляж, Керрик остановился и посмотрел сквозь листья. Пустой бассейн был прямо перед ним; рядом были расположены высокие холмы. Для природного происхождения они были слишком правильной формы. К тому же они имели отверстия наподобие дверей, которые вели внутрь. Стоит ли ему подойти поближе? Если йиланы внутри этих холмов – как он может это узнать? Поблизости не было ни одного урукето, но это ничего не значило, потому что йиланы могли быть за холмами.
   Отчетливый щелчок хесотсана резко раздался в тишине. Керрик бросился в сторону, упал, испугавшись. В цель не попали, но ему надо было уходить.
   Под ногами потрескивали сухие сучья, и, пробираясь сквозь дебри молодых деревьев, он увидел йилану, которая бежала, подняв хесотсан. Она неожиданно остановилась, увидев его, и сложила руки в жесте удивления. Потом она выпрямилась и направила хесотсан на него.
   – Не стреляй! – закричал он. – Почему ты хочешь убить меня? Я не вооружен, и я друг!
   Он выронил копье из руки и ногой закопал его поглубже в валявшуюся на земле листву, пока говорил.
   Эффект был драматичным. Йилана отступила назад и неуверенно заговорила:
   – Это устузоу. Он не может говорить, но, однако, говорит.
   – Я могу говорить, к тому же очень хорошо.
   – Объяснение присутствия здесь: немедленно и срочно.
   Оружие было наготове, но на него не направлено. Это положение могло в любой момент измениться. Что он мог сказать? Что-нибудь такое, что заставило ее слушать.
   – Я пришел издалека. Меня научила говорить одна очень умная йилана. Она была добра ко мне и научила меня многому. Я – друг йилан…
   – Я уже слышала однажды про устузоу, который разговаривает. Почему ты здесь один? – Она не стала ждать объяснений, а вместо этого подняла оружие и направила на него. – Ты убежал от своей хозяйки, бросил ее – вот что ты сделал. Стой там и не двигайся.
   Керрик все сделал так, как она приказала: у него не было выбора. Царила тишина, когда он услышал другие шаги; потом он увидел двух фарги, которые спускались по тропе из леса и несли тело гигантской птицы. Он выругался про себя за то, что сразу не догадался, что шел по хорошо протоптанной тропе, а не по естественной дикой тропинке. Итак, здесь йиланы. А эта – грубая и неуклюжая – по-видимому, охотник, какой была Сталлан. Она, должно быть, отправилась на охоту за свежим мясом и наткнулась на него. Он должен был знать – и любой охотник это увидел бы – что тропа была не естественного происхождения, и ему надо было быть предельно осторожным. Он же ничего этого не сделал. Фарги подошли, прошли мимо него. Каждая повернула один глаз в его сторону, когда проходила мимо, выражая удивление. Из-за тяжести ноши они говорили с трудом.
   – Иди за ними, – приказала охотница. – Побежишь – умрешь!
   Керрику не приходилось выбирать. Он с большой неохотой поплелся вдоль тропы, потеряв от отчаяния дар речи, к круглым конструкциям на берегу.
   – Отнесите мясо мясникам, – приказала охотница фарги. Обе фарги прошли мимо первого куполообразного сооружения, но Керрику она показала знаками, чтобы он вошел в это сооружение.
   – Мы войдем сюда. Я думаю, что Эсспелей захочет тебя увидеть.
   Внутрь сооружения вела кожаная дверь. Он толкнул ее, и дверь распахнулась. За ней оказался короткий тоннель, заканчивающийся еще одной дверью на дальнем конце, которую можно было рассмотреть в тусклом свете, проникавшем в тоннель сквозь отверстия в стене. Керрик дотронулся до второй двери, и по нему прошла волна теплого воздуха, когда он входил в помещение за этой дверью. Световые отверстия здесь были намного больше, и свет был ярче. Здесь было много странных существ – существ науки. На стенах висели карты, а одна из йилан склонилась над каким-то инструментом.
   – Почему ты беспокоишь меня, Фафнеге? – сказала она с некоторым раздражением, поворачиваясь к охотнице. Но ее жесты тотчас же изменились от удивления и страха. – Мерзкий устузоу! Почему он не мертв, зачем ты ведешь его сюда?
   Фафнеге знаками показала свое превосходство в знаниях и презрение к страху. Она была очень похожа на Сталлан.
   – Тебе ничто не угрожает, Эсспелей, поэтому перестань дрожать от страха. Это очень необычный устузоу. Посмотри, что произойдет, когда я прикажу ему говорить.
   – Тебе не угрожает никакая опасность, – сказал Керрик. – Это я в опасности. Прикажи этому импульсивному существу опустить оружие. Я не вооружен.
   Эсспелей замерла от удивления. Прошло много времени, пока она заговорила.
   – Я слышала о тебе. Я разговаривала с той, которая разговаривала с Акотолп, и услышала от нее о говорящем устузоу.
   – Я знаю Акотолп. Она очень-очень толстая.
   – По крайней мере, ты, должно быть, единственный, кто говорит, что Акотолп толстая. Почему ты здесь?
   – Вещь исчезла, сбежала, – сказала Фафнеге. – Другого объяснения ее присутствия здесь не может быть. Посмотри на кольцо на ее шее. Посмотри – в этом месте оторван поводок. Она сбежала от своего хозяина.
   – Так вот что случилось, – сказала Эсспелей. Керрик молчал, его мысли смешались. Что он должен сказать им? Любая история подошла бы: они не имели способности лгать самим себе, потому что их сокровенные мысли отражались в каждом движении их тела. Но он мог лгать – и будет лгать.
   – Я никуда не исчезал. Это была случайность: буря, урукето был поврежден. Я упал в море и поплыл к берегу. Я был совершенно один. Я голоден. Очень хорошо, что у меня снова есть возможность говорить с йиланами.
   – Это представляет огромный интерес, – сказала Эсспелей. – Фафнеге, принеси мяса.
   – Эта вещь снова убежит, если мы позволим ей это. Я прикажу фарги.
   Она вышла, но Керрик знал, что она ушла недалеко. Он мог бы сбежать в любой момент, но прежде ему надо было извлечь хоть какую-то пользу из его нынешнего положения. Он должен разузнать, что эти йиланы делают здесь, так далеко на севере.
   – От самого из глупейших самой умнейшей: просьба сообщить кое-какие знания. Что йиланы делают в таком холодном месте?
   – Информация, – сказала Эсспелей, отвечая, не задумываясь и все еще удивляясь присутствию йилана – устузоу. – Это научное место где мы изучаем ветры, океан, погоду. Это, разумеется, выше твоего понимания. Я не знаю, зачем утруждаю себя этими объяснениями.
   – Щедрость духа от высшей к низшему. Вы проверяете, насколько здесь холодные зимы, холодные ветры, которые все сильнее и сильнее дуют с севера?
   Эсспелей выразила удивление и намек на уважение.
   – Ты не фарги, устузоу, но ты можешь говорить, имея совсем маленький интеллект. Да, мы изучаем зимы, потому что знание – это наука, а наука – это жизнь. Вот то, что мы изучаем. – Она жестом указала на набор инструментов, на карты, висевшие на стенах. Ее речь сопровождали движения, выражавшие несчастье. Она разговаривала в тот момент больше с собой, чем с ним. – С каждым годом зимы становятся все холоднее, с каждой зимой лед все дальше продвигается на юг. Здесь – мертвый Соромсет и мертвый Ингебан. Мертвые города. Да еще холод наступает. Теперь на очереди Икхалменетс, который тоже должен умереть, если туда придет холод.
   Икхалменетс! Керрик едва сдерживал свои эмоции. Он некоторое время пытался ничего не говорить, чтобы голос не выдал его страстей. Икхалменетс – это город, о котором ему рассказывала тогда на пляже Эрефнаис перед тем, как умереть; город, который помогал Вайнти; город, откуда началось наступление на Дейфобен. Икхалменетс – враг.
   – Икхалменетс? Из-за своей тупости я никогда не слышал о городе Икхалменетсе.
   – Твоя тупость просто грандиозна! Приморский город Икхалменетс – ослепительный островок в океане. Ты не йилан, если не знаешь о существовании Икхалменетса.
   Сказав это, она большим пальцем дотронулась до карты на стене.
   – Такой тупой, что мне самому удивительно, как я еще могу жить, – согласился Керрик. Он подался вперед и заметил, в какое место она указала. – Какая щедрость от высшей к низшему, что ты даже позволяешь себе разговаривать со мной, теряешь ужасно много своего невероятно драгоценного времени, чтобы повысить уровень моих знаний.
   – Ты говоришь правду, йилан – устузоу. – Дверь открылась и вошла фарги с куском мяса. – Мы поедим, потом ты ответишь на мои вопросы.
   Керрик ел молча, переполненный одновременно яростью и неожиданным счастьем. Больше вопросов у него не было, больше он ничего не хотел знать. Теперь он знает, где находится вражеский Икхалменетс: в бескрайних просторах океана, в этом беспокойном мире.

Глава 36

   Керрик закончил еду и вытирал мехом жир с пальцев, когда дверь снова открылась. Но это была не луноглазая фарги, а йилана в возрасте и в теле. Она вошла и взглянула на него, выражая знаками сомнение и подозрение. Эсспелей стояла в раболепной позе, и он повторил ее за ней немедленно. У незнакомки была тяжелая челюсть, а ее толстые руки были разрисованы узорами из стеблей и листьев; даже здесь, в этом суровом месте, расположенном так далеко от городов. Она внимательно следила за ситуацией. Фафнеге, все еще вооруженная хесотсаном, вошла следом за ней, показывая знаками свое уважение. Керрик понял, что эту йилану не так-то просто одурачить, как других.
   – Что это за кусок устузоусской грязи? Что он делает здесь?
   – Низшая Эсспелей – к высшей Арагунукто, – униженно извивалась Эсспелей. – Охотница нашла его в лесу. Это – из йилан.
   – Неужели? Это правда? – Это был повелительный жест, на который Керрик отвечал с подобающим этикетом.
   – Для меня это счастье – говорить, а не быть немым, как другие устузоу.
   – Сорвите эти отвратительные одеяния. Это животное очень трудно понять.
   Эсспелей быстро шагнула к Керрику. Он не протестовал, стоял покорно, когда она своим острым ножом распорола его меховые шкуры и сбросила их. Его тело кровоточило от многочисленных порезов, а его одежда была свалена в кучу на полу.
   – Ужасно-розовый, отвратительный, – сказала Арагунукто. – И, совершенно очевидно, самец. Повернись! Я так и знала: хвоста тоже нет. Я видела их на картинках. Там они были мертвые – это в далеком приморском городе Икхалменетсе. Как оно попало сюда?
   – Оно вывалилось из урукето во время шторма и приплыло к берегу, – сказала Эсспелей. Она констатировала факты, как будто это так и было: если он говорил так, значит, это правда.
   Арагунукто стояла мрачной от гнева.
   – Когда это могло случиться? Я точно знаю, что есть только один йилан – устузоу и что он исчез. Ты не тот ли самый устузоу?
   – Да, великая. Я был еще раз захвачен в плен, меня посадили на урукето, а потом меня смыло за борт.
   – Какой урукето? Кто командовал им? Кто захватил тебя?
   Керрик начинал путаться в паутине своей лжи. Арагунукто была очень проницательна, чтобы ее дурачить, но выхода не было.
   – Это знание не принадлежит мне. Меня что-то ударило по голове; шторм, ночь…
   Арагунукто отвернулась и знаками приказала Фафнеге выслушать ее:
   – Это отвратительное существо говорит как настоящий йилан. Это не так. На его рассказ падают тени, которые скрывают его устузоусскую природу. После такого общения мне хочется отмыться. Убей его, Фафнеге, и покончим с этим.
   Сопровождая жестами удовлетворение и счастье, Фафнеге подняла свой хесотсан и нацелила на Керрика.
   – Нет! Нет причины! – хрипло закричал Керрик. Но приказ был дан, и он должен был быть выполнен. Керрик отскочил в сторону, подальше от оружия, налетев на шокированную ученую. В агонии страха он схватил ее толстые руки и поставил ее перед собой, загородившись ею от нацеленного на него оружия. – Я могу помочь вам, дать ценную информацию!
   Но они не могли понимать его, они могли слышать только голос, потому что большое тело Эсспелей полностью закрывало его.
   – Убей его! Немедленно! Немедленно! – рассвирепела Арагунукто.
   Фафнеге согнулась, держа оружие наготове и подкрадываясь к нему, как к дичи. Эсспелей боролась, пытаясь уйти в сторону. Если бы хоть на миг открылось его тело, он тотчас же был бы мертв. Керрик глядел через плечо ученой; он чувствовал, как она вырывается и падает вперед. В тот же момент он увидел, что дверь открывается.
   – Убей ту, у которой смертельная стрела! – завопил Керрик. Теперь его тело было открыто оружию. Когда он кричал, то понял, что выкрикнул это на марбаке. Он, бросился на пол, когда услышал щелчок хесотсана. Стрела так близко пролетела от его лица, что он даже почувствовал ветерок, вызванный ею. Фафнеге видела, как он упал, и вновь направила на него оружие.
   – Что происходит? – закричал Калалек. Фафнеге мгновенно повернулась на звук его голоса. Керрик быстро подобрал парамутанские слова:
   – Убей! Эту, со стрелой!
   Калалек рукой, которая одна сумела вонзить гарпун в гигантского уларуака, вонзил свое копье с такой же силой и с такой же точностью, угодив Фафнеге прямо в диафрагму, и добил вторым ударом. Хесотсан сжег свою стрелу на полу, когда она упала.
   Ворвался Ниумак. Его копье было наготове. Сразу же за ним – Армун. Керрик бросился ей навстречу, когда она побежала к нему.
   – Нет! Только не ее! – закричал он, но было слишком поздно. Эсспелей визжала от боли, сжимая копье Армун, вонзившееся в шею. Она замертво повалилась на пол, пуская пузыри крови.
   – Она была ученой, я хотел поговорить с ней, – сказал он слабо, глядя по сторонам. Армун высвободила свое копье и повернулась, чтобы защитить его. Но в этом не было необходимости. Арагунукто тоже была мертва; Калалек отвернулся от ее тела. Парамутан был в ярости, его глаза налились кровью.
   – Еще? – спросил он. – Есть еще?
   – Да, в других сооружениях. Но…
   Они уже вышли, прежде чем он успел рассказать им о фарги. Он устало собрал свою порезанную одежду и посмотрел на нее. Армун осторожно дотронулась пальцами до его кровоточащих ран на теле и тихо заговорила:
   – Когда ты не вернулся, я очень испугалась. Парамутаны тоже. Ниумак пошел за тобой по следу, нашел твое копье, нашел то место, где к твоим следам прибавились следы мургу, и пошел по ним. Они ранили тебя?
   – Нет. Это только небольшие порезы. Больше ничего.
   Когда Керрик попытался собрать вместе свои шкуры, он старался привести свои мысли в порядок. К этому времени все йиланы должны были быть мертвы. Пусть так и будет. Арагунукто ничего не стоило приговорить его к смерти, потому что ей не понравилось, как он говорил. Это еще раз подтверждало, что единственный выход – это смерть. О мире не могло быть и речи. Может быть, это и лучше. Он увидел, что Калалек вернулся; его копье было окровавлено, руки тоже были перепачканы кровью.
   – Какие странные и ужасные существа! Как они извивались и визжали, когда умирали на наших копьях.
   – Все мертвы? – спросила Армун.
   – Все. Мы вошли в каждый из этих огромных паукарутов, нашли их и убили. Некоторые бежали, но они тоже умерли.
   – Надо вот что сделать, – сказал Керрик, изо всех сил пытаясь думать и строить планы. – Мы не должны оставлять следов нашего присутствия здесь. Если мургу заподозрят, что мы на этой стороне океана, они найдут нас и убьют.
   – Бросьте тела в океан, – деловито сказал Калалек. Уберите кровь.
   – А что, придут другие? – спросила Армун.
   – Да, в лодках, которые сами плавают. Здесь – гавань. Если они узнают, что здесь никого нет, это будет для них загадкой, но нас не должны заподозрить. Ничего не трогайте, ничего не ломайте.
   – Нам ничего не надо! – закричал Калалек, потрясая копьем. – Ничего из того, что было у этих существ. Мы должны тщательно смыть их кровь с наших копий, иначе нас ожидает самое худшее. Ты говорил, как сильны и ужасны и ни на что не похожи эти мургу, и я изумился. Но ты не сказал мне, как я буду дрожать от гнева и ненависти, когда увижу их. Это очень странно, и мне это не нравится. Быстро к океану с ними, а потом домой, в приятный холод севера.
   Нет, на юг, подумал Керрик, но не произнес этих слов вслух. Сейчас был неподходящий момент. Но он в последний раз повернулся к карте на стене перед тем, как уйти. Он слегка дотронулся до неправильной темно-зеленой окружности на фоне светло-зеленого моря. Приморский город Икхалменетс.
   Армун увидела, как его тело начало извиваться, и она взяла его за руку.
   – Нам надо уходить. Пошли.
   Наступила ночь, прежде чем они ушли. Море приняло тела и окровавленные остатки его меховой одежды. Волны должны были унести тела далеко в море. Лишь рыбы были немыми свидетелями происходящего.
   Для Ниумака не составляло труда вести их в темноте. Но тропа круто поднималась вверх, и все очень устали, когда наконец они увидели между листьями деревьев пламя костра. Они выкрикивали приветствия, когда выбрались на песчаный берег.
   – Вы здесь? Все в порядке?
   – Произошли такие жуткие вещи! Смерть и кровь, невероятные существа.
   Керрик упал на песок, потом с жадностью выпил холодной воды, которую принесла ему Армун.
   – Ты спасен, – сказала она, дотрагиваясь до его лица, чтобы лучше в этом убедиться. – Они схватили тебя, но теперь они мертвы, а ты жив.
   – Я спасен, а другие?
   – Мы вернемся через океан к ним. У озера они в безопасности. Не бойся за Арнхвита.
   – Я не их имею в виду. Что с другими саммадами? Саску – что с ними?
   – Я ничего о них не знаю. Ты – мой саммад.
   Он понял ее чувства; ему хотелось чувствовать то же самое. Здесь, с парамутанами, они были в безопасности, пока находились далеко на севере, подальше от опасного берега. Весной они снова смогут пересечь океан и перевезти всех остальных сюда из их маленького саммада. Тогда они будут в безопасности. Они сделают это. Другие саммады были сильные и могли охранять себя, отражать нападения йилан. Он не нес ответственности за их существование.
   – Я не могу этого сделать, – сказал он, дрожа всем телом от переполнявших его чувств. – Я не могу оставить их всех, чтобы они умерли.
   – Можешь. Ты один, а мургу много. Это не твое дело. Борьба никогда не кончится. Надо держаться подальше от них. Нам нужна сила твоей руки и копья. Это нужно Арнхвиту. В первую очередь ты должен подумать о нем.
   Он рассмеялся в ответ. В этом смехе звучал юмор:
   – Ты права: я больше ни о чем не буду думать. Но я не могу остановить свои мысли. Я кое-что раскрыл в лагере мургу. Я видел карту, очень похожую на ту карту, которая у нас. Я видел место города мургу, откуда приходят убийцы…
   – Ты устал, тебе надо поспать.
   Он сердито оттолкнул ее руки, встал и поднял кулаки к небу.
   – Ты ничего не понимаешь. Их ведет Вайнти, и она будет преследовать саммады, пока не уничтожит их. Но я знаю, где находится Икхалменетс. Теперь я знаю, откуда она берет оружие, и силы, и своих фарги.
   Армун боролась со страхом. Она не понимала невидимой боли, от которой он корчился.
   – У тебя есть эти знания, но ты ничего не сможешь сделать. Ты – один охотник против целого мира мургу. Ты ничего не сможешь сделать один.
   Ее слова разоружили его, и он снова опустился и сел рядом с Армун. Теперь он стал более тихим и задумчивым. Один гнев не победит йилан.
   – Ты, конечно, права: что я могу сделать? Кто мог бы помочь мне? Все саммады со всего мира ничего не смогут сделать этому далекому городу, который на острове в море.
   Саммады не могли помочь, но могли помочь другие. Он посмотрел на темные контуры иккергака, на парамутан, которые оживленно разговаривали у костра и рвали зубами сырое мясо. Он вспомнил взгляд Калалека, его ненависть к йиланам, мургу, новым отвратительным неизвестным существам.
   Интересно, можно ли было как-то использовать эту ненависть? Было ли что-нибудь, что могло помочь?
   – Мы устали и должны спать, – сказал Керрик и прижал к себе Армун. Несмотря на то, что он очень устал, он заснул не сразу. Он слышал ее нежное дыхание, и постоянно внутри него, когда он смотрел невидящими глазами на звезды, шевелились мысли, не дававшие ему покоя.
   Утром он молча сидел и смотрел на карту йилан, пока парамутаны загружали иккергак перед отплытием. Когда все были готовы, он позвал Калалека.
   – Ты знаешь эту карту? – спросил Керрик.
   – Ее надо выбросить в море вместе с другими мургу. – Гнев Калалека за ночь поубавился немного, глаза не были красными от ненависти, но беспокойство еще сохранялось. Керрик покачал головой:
   – Она очень ценная. Она говорит нам о том, что нам надо знать. Дай я тебе покажу. Здесь наши паукаруты, вот здесь сейчас мы находимся. Но посмотри южнее, вдоль этого побережья, посмотри через узкую полосу океана на большую землю…
   – Земля мургу, ты мне сам так сказал. Я не люблю об этом думать.
   – Но смотри сюда: сразу же у побережья – эти острова. Здесь и живут мургу, которые убивают моих братьев. Я бы хотел убить этих мургу. Иккергак легко мог бы добраться до этого острова.
   Калалек отступил назад и поднял перед собой руки.
   – Этот иккергак может плыть только в одном направлении: на север. Этот иккергак пойдет быстро от этих мургу, а не к ним. Не говори мне больше об этом, и даже думать об этом не стоит. – Потом он засмеялся. – Пойдем лучше с нами в паукаруты. Подумай обо всем мясе, которое приготовлено на зиму. Какое это удовольствие! Не думай об этих мургу. Не думай о них никогда и никогда не пытайся увидеть их снова.
   Если бы он мог. Если бы только мог!

Глава 37

   Это было великолепное торжество. Нет – это было даже намного лучше, гораздо, гораздо лучше, чем просто «великолепное торжество». Так решил Калалек, когда на мгновение задумался об этом. Это было величайшее торжество, которое когда-либо видели парамутаны, вот что это было. Пир в честь победы над новым и жутким врагом. Какие только небылицы и истории они рассказывали об этой битве! Какие удары копий и предсмертные крики – об этом они рассказывали снова и снова. В ответ раздавались такие пронзительные крики безудержного восторга женщин. Потом началась трапеза. Они ели и ели, стонали от боли, когда животы раздувались от пищи; спали, снова ели, потом снова спали. В паукаруте было жарко: их собралось там очень много, поэтому шкуры и меха они с себя сбросили. В следующий раз, когда Калалек проснулся, то оказался лежащим вплотную с Ангайоркак, ее теплому телу. Он глубоко втянул в себя запах шерсти на ее груди, потом лизнул ее. Она застонала во сне, и это еще больше возбудило его. Когда это произошло, он уже не мог сдерживать своих чувств и перетащил ее на меховые шкуры, овладев ею на глазах у всех, кто не спал. Их громкие возгласы и крики разбудили других спящих, пока все не возбудились и женщины не начали визжать от напускного страха, пытаясь бежать, но не очень далеко.
   Это было ослепительно, одно удовольствие! Калалек громко стонал от счастливых воспоминаний, снова стонал, когда чувствовал, как тяжела его голова. Конечно, борьба! Это тоже было блестяще. С кем он боролся? Он не помнил. Но знал, что это было великолепно. Как все это началось? Да, это он помнил очень хорошо. Это был эркигдлит – вот кто это был. Он был такой глупый. Потом кто-то ударил его, и он возбудился и ударил Нануака, а тот в ответ ударил его. Хорошая шутка.
   Калалек зевнул и вытянулся, потом засмеялся над болью в своих усталых мышцах. Ангайоркак продолжала спать, Кукуйюк посапывал, укрывшись шкурами. Калалек перешагнул через них и вышел из паукарута, зевая и потягиваясь в лучах утреннего солнца. Нануак, вышедший из своего паукарута, увидел его и направился в его сторону, вытянув вперед кулак.
   – Я тебя сейчас так ударю этим кулаком!
   – Тогда я тоже тебя ударю. Это было настоящее торжество.
   – Да, – засмеялся Нануак, прикрывая тыльной стороной руки рот. Калалек наморщил лоб, потому что смеяться в тыльную сторону руки означало какую-то тайну. Это было еще интереснее.
   – Расскажи мне, ты должен рассказать! – громко крикнул он. – Ты должен.
   – Я скажу тебе. Эркигдлит ушел. Он, должно быть, ушел, когда ты еще спал. И он ушел в твоей лодке!
   Они оба так смеялись над этим, что обессиленные упали на снег и катались по нему, сотрясаясь от хохота.
   – Мне нравится этот эркигдлит, – выпалил Калалек. – Они вытворяют такие вещи, которые и в голову не придут.
   – Разбуди остальных, поделимся шуткой. Приготовь иккергак. Надо найти его до наступления темноты.
   Крики снаружи разбудили Армун. Она увидела, что полог палатки откинут и парамутаны суетятся и кричат что-то друг другу. После событий этой ночи Керрик шкурами отгородил ее от остальных, чтобы не привлекать к ней нежелательного внимания. Теперь они были отброшены в сторону. Должно быть, он был снаружи вместе с другими. Она оделась, спрятавшись под шкуры. На парамутан ее гладкая безволосая кожа действовала возбуждающе, и она не хотела, чтобы ее видели во избежание всяких недоразумений. Когда она вышла из палатки, то увидела, что один из иккергаков направляется в море. Ангайоркак поспешила к ней. Ее покрытое коричневым мехом лицо широко улыбалось.
   – Твой Керрик – такой шутник. Пока мы спали, он уплыл в лодке, чтобы заставить нас искать его.
   Армун охватил страх. Это было совсем не смешно – ни ей, ни Керрику. Он не веселился ночью с другими, едва обращал на них внимание, был холоден и угрюм; его мысли были где-то далеко, и он очнулся лишь тогда, когда кто-то из парамутан стянул с нее одежду. Тогда он вне себя от ярости изо всех сил ударил его; он бы убил парамутана, если бы она не оттолкнула его. Это была не шутка. Если он взял лодку, то для этого была одна-единственная причина: он должен был идти на юг, должен был найти тот остров. Больше он ни о чем другом не говорил.
   – Я иду с вами, – закричала Армун, когда иккергак вышел в море. – Подождите меня! Вы должны подождать меня!
   Парамутаны хохотали от удовольствия, помогая ей подняться на борт и пытаясь добраться до ее тела сквозь плотные меховые шкуры. Когда она убрала от себя их руки, они засмеялись еще сильнее. Она не могла сердиться на них – они так отличались от тану: у них все вызывало смех, они делили между собой женщин.
   Армун стояла в стороне, пока поднимали парус. Нануак стоял у румпеля, разворачивая иккергак навстречу ветру. Калалек посмотрел на парус опытным глазом, ослабил канат и натянул парус в новом положении.
   – Как вы найдете его? – спросила Армун, глядя в бескрайние просторы моря.
   – На запад, к океану, он не поплыл; идти на север – там только лед, поэтому мы пойдем на юг и быстро найдем его, потому что мы плаваем лучше.
   Он натянул канат, затем попытался проникнуть к ней под одежду, пока говорил. Она оттолкнула его и пошла на носовую палубу, подальше от всех.
   На иккергаке было холодно, брызги летели ей в лицо, но она простояла там большую половину дня. Берег медленно уходил назад, а море впереди оставалось пустым. Зачем он это сделал? Неужели он в самом деле думал, что может доплыть один до этого далекого острова, где жили мургу? И даже если бы он доплыл – что он мог сделать один? Это было безумство.
   С его стороны было просто безумством даже думать об этом. От этих дум ей теперь было не уйти. Керрик всегда отличался от других охотников, она знала это. Но теперь это отличие не давало покоя ее мыслям. Пришло время, чтобы посмотреть правде в глаза. С ним было что-то не так, судя по тому, как он поступал. Временами Керрик напоминал ей старика, имени которого она никогда не знала, в саммаде, когда она была совсем маленькой. Он разговаривал только с собой и не слушал остальных, хотя он прислушивался к голосам, которые говорили с ним и которых больше никто не слышал. Из-за этого его кормили и очень внимательно его слушали, когда он говорил, но однажды он ушел в лес и больше никогда не возвращался оттуда. Керрик не слышал никаких голосов, но он точно так же ушел в море, как тот старик ушел в лес. Неужели он был точно таким же? Можно ли было ему помочь?
   Страх держал ее на носу иккергака целый день, заставляя глядеть в пустынное море. Калалек принес ей еду, но она не взяла. Никаких признаков лодки не было, совсем ничего. Может быть, они ошиблись и он отправился на запад, в неизведанный океан – потерянный для нее навсегда. Нет, она не должна была так думать, не могла. Он отправился на юг в поисках острова мургу, вот что он сделал. Однако страх не покидал ее, он становился все сильнее по мере того, как небо темнело с наступлением ночи.
   – Там! – крикнул Ниумак. Он залез до половины мачты и держался за нее одной рукой, показывая другой в море. На волнах покачивалось крошечное темное пятнышко. Калалек налег на румпель.
   – Удивительные эти тану! – закричал он. – Он находится в открытом море, а мы ищем вдоль побережья.
   Они громко позвали Керрика. Когда иккергак навис своей массой над маленькой лодкой, парамутаны смеялись и выкрикивали комплименты. Керрик должен был услышать их, но он даже не обернулся. Он смотрел вперед и продолжал грести. Когда иккергак встал сбоку от лодки, он все еще не обращал на него внимания. Но, когда иккергак появился перед ним, он заставил себя посмотреть на них. Керрик оттолкнул весло и сел, парус опустился, и лодка потеряла ход. Его руки лежали на бедрах, подбородок уперся в грудь; он не двигался и, казалось, не слышал их криков. Кто-то бросил ему канат, но он не обратил на это внимания, и канат ускользнул в море. Они подрулили поближе и подхватили его парус. Когда корпуса ударились друг о друга, Армун поняла, что наступила ее очередь. Она перевесилась через борт и наполовину оказалась в лодке.
   – Керрик, – нежно позвала она. – Это Армун. Я здесь.
   Он пошевелился и поднял к ней глаза, и она увидела, что его лицо все в слезах.
   – Они умрут, – сказал он, – все умрут. Я мог бы предотвратить это, я мог. Теперь они умрут, и я в этом виноват.
   – Нет! – закричала она, обнимая его и прижимая к себе. – Ты не можешь обвинять себя. Это не ты сделал мир таким, какой он есть. Не ты приводил мургу. Ты не должен обвинять себя.
   Он был на грани сумасшествия, теперь она была в этом уверена. Это был не тот Керрик, который бесстрашно боролся с мургу, который пошел за ней на север. С ним случилось что-то ужасное, и она не знала, что ей делать. Он был таким в лагере у озера, хотя не настолько плох. Тогда он казался намного лучше, особенно после того, как они ушли. Но головная боль вернулась к нему, на этот раз с большей силой, чем когда-либо. Всю ночь Керрик лежал плотно прижавшись к ней, обессиленный и уснувший глубоким сном, пока они плыли назад, к северу.
   Утром он казался спокойнее, поел и попил немного. Но он не отвечал, когда с ним заговаривали, и парамутаны приуныли, думая, что он испортил им веселье. Вскоре они забыли об этом и закричали от счастья, когда на рассвете показались паукаруты. Армун ничего не могла забыть. Она смотрела на его угрюмое и молчаливое лицо и чувствовала, как надежда ускользает от нее. Только когда наконец они остались одни, он ответил ей:
   – Да, я плыл к острову. Это все, что я мог сделать. Они зависят от меня.
   – Но что ты можешь сделать один, даже если бы и нашел их?
   – Я не знаю! – громко крикнул он от боли. – Я только знаю, что должен попытаться.
   Она не знала, что ответить на это, чтобы помочь ему. Она только могла прижимать его к себе, насколько ей позволяли силы, и дать возможность своему телу говорить то, чего не могли сказать ее губы.
   В тот же день пошел снег. Сначала он был небольшой, потом все усиливался, пока не скрыл паукаруты друг от друга сплошной стеной. Они знали, что наступила зима.
   У парамутан было много еды. Они привыкли проводить в полуспячке долгие зимние ночи. Когда снежные бури стихали, на некоторое время они уходили на охоту, на рыбную ловлю, но недалеко, так как зимний день был очень короткий. Керрик не составлял им компанию, он оставался в палатке с самим собой. Армун боялась за будущее и, как она не пыталась, не могла отвлечь его от тяжелых мыслей.
   Наконец он взял себя в руки.
   – Я терпеть не могу видеть тебя таким! – кричала Армун.
   – У меня нет выбора. Другого не может быть. Я должен найти этот остров и остановить Вайнти. Я не успокоюсь, пока не сделаю этого.
   – Теперь я верю тебе. Поэтому я пойду с тобой.
   Он торжественно кивнул в знак согласия, как будто крик ее души был разумным решением.
   – Это хорошо. Теперь я на полпути к моей цели. Вдвоем мы не сможем сделать этого, нам нужен еще один: парамутан, который умеет плавать на лодке, – этого будет достаточно. Втроем мы сможем добиться успеха – я продумал, как все это должно быть сделано.
   – Как?
   Он подозрительно огляделся по сторонам, как будто боялся, что его подслушивают, потом покачал головой:
   – Пока я не могу тебе этого сказать. Я должен все довести до совершенства прежде, чем смогу кому-то сказать. Теперь ты должна попросить Калалека, чтобы он пошел с нами. Он сильный и ничего не боится. Он тот, кто нам нужен.
   – В прошлый раз, когда ты просил его, он отказался.
   – Это было в прошлый раз. Попроси его еще раз. Калалек лежал под шкурами и жевал кусок давнишней рыбы. Но он сел и улыбнулся, когда Армун подошла к нему.
   – Много дней бури, еще больше дней зимы.
   Он приподнял меховую шкуру и дотронулся до тела Армун, но она оттолкнула его руку.
   – Почему ты не покидаешь зиму, не плывешь на юг?
   – Этого нельзя делать. Парамутаны принадлежат северу и умирают, когда все время стоят жаркие дни.
   – Не ходи так далеко, туда, где круглый год лето.
   А где-нибудь на полпути. Отправляйся на остров Керрика, а потом назад. Помоги нам.
   – Остров? Он все еще думает о нем?
   – Ты должен помочь мне, Калалек, помочь ему. В его голове происходят странные вещи, и я боюсь.
   – Это правда! – взволнованно крикнул Калалек, потом прикрыл рот рукой, когда Ангайоркак и Кукуйюк посмотрели в его сторону. Он молчал, пока они не отвернулись, потом шепотом продолжал: – Я думал о том, что он говорит, но не думал, что это могло быть правдой. Как счастлива ты должна быть.
   – Счастлива? Что ты говоришь?
   – Иметь хорошую судьбу, иметь своего собственного охотника, который разговаривает с духами ветра и океана. Они говорят очень редко и очень мало. И тот, кто может слышать их голоса, может говорить с нами. Вот как все познается. Вот так мы учимся что-то делать. Духи рассказали нам, как надо строить иккергак, поэтому мы можем ловить уларуака и досыта наедаться. Теперь они говорят с Керриком, и он должен сказать нам, о чем они говорят.
   Армун не знала, что ей делать: плакать или смеяться.
   – А разве ты не знаешь, что они говорят? Они говорят только одно и повторяют это снова и снова: иди на юг, к острову. Это все, что они говорят.
   Калалек кивнул и пожевал губами.
   – Это то, что они говорят? Хорошо, значит, это так и будет. Мы должны немедленно отправиться на юг, к острову.
   Армун могла только покачать головой в полном неверии.

Глава 38

   Йиланехесн фариги ниндасиги нинбан.
   Пока фарги не станет йиланой, у нее не будет своего города.
(Поговорка йилан)

   Прежде всего надо сделать новый город. Амбаласи знала это, но она постоянно жалела, что не занималась изучением Сорогетсо. Так она называла йилан, очень молчаливых, которые даже если и вступали в разговорный контакт, но могли делать это на самом низком уровне, как будто они все еще были молодыми элиниилами в море. Это было единственное умозаключение, которое она сделала после первого контакта с ними; это невозможно было так же успешно повторить. Сорогетсо не подходили близко, они прятались в джунглях, а она была постоянно занята бесконечными проблемами выращивания города. Дочери Отчаяния ей неохотно помогали. От этого ее возмущение и раздражение все время возрастали.
   Теперь она лежала в тени быстро выросшего кустарника и изучала через сандуу образцы. На видоизмененные глаза существа падал солнечный свет, поэтому изучаемый предмет был отчетливо виден. Большая часть микроскопической жизни была ей знакома. Не было видно никаких вредных микробов, которые могли бы вырасти в стерилизованной почве. Хорошо.
   – Пошлите за Энге, – приказала она своей помощнице Сетессей, которая меняла ей образцы.
   Затем она прилегла на скамью для отдыха и вздохнула. Жизнь была слишком короткой, чтобы успеть сделать все, что хотелось. Ланефенуу была щедрой по отношению к ней, а жизнь в далеком Икхалменетсе теперь казалась настоящим удовольствием для исследований. Сколько лет она провела там? Счет был потерян. Она бы осталась там, если бы не заинтересовалась биологическим аспектом философии Дочерей. Затем, неожиданно, она отказалась от всех удобств ради этого места под тенью кустов. Нет! – ее тело дернулось от силы ее мыслей. Возможно, изучение Дочерей Отчаяния было ошибкой, но путешествие сюда ошибкой не было. Какой богатый материал она здесь нашла; как ее будут уважать за то, что она предоставит вниманию ученых Энтобана, все еще не рожденных. Но она отказалась от этой мысли. А вот гигантский угорь имеет важное значение, если не упоминать о новом континенте. И есть еще одна важная вещь: Сорогетсо. Терпение, она должна быть терпеливой, делать все не спеша. Ей необходимо быть осторожной, миролюбивой, спокойной в работе. Ей нужен город, чтобы в нем работать, бесценные сестры, чтобы обеспечивать ее всем необходимым, и удобства, пока она будет изучать Сорогетсо. По этой причине город должен быть быстро выращен. Она снова вздохнула, подумав, что и раньше часто задумывалась над этим. Нравится это или нет – все равно она должна была этим заниматься.
   На нее упала тень, и Амбаласи поняла, что это Энге, которая терпеливо ждала, когда ученая закончит внутреннюю беседу с собой. Амбаласи повернула к ней один глаз и знаками велела ей быть внимательной.
   – Мы подошли к важному моменту в развитии этого нового города. Стена – крепкая, бесчисленные поросли уничтожены, растут кусты, которые дают тень. Этот участок земли позади меня не один раз перекапывали, стерилизовали и удобряли, и теперь он вполне готов. Осталось сделать только одну вещь: посадить семя города.
   Она достала его из контейнера. Энге упала на колени в молчаливом восхищении. Она долго смотрела на шишковатую коричневую форму, прежде чем заговорила.
   – Первое и самое важное в моей жизни было открытие учения Угуненапсы. Теперь в моем существовании наступил еще один очень важный момент. За это мы Должны благодарить только тебя, великая Амбаласи. Поэтому мы и назвали всю эту новую землю в честь тебя, чтобы прославить твое имя. Ты дала нам свободу, переправила нас через океан, привела нас в Амбаласокей, и здесь ты вырастишь для нас город. Можно мне позвать остальных, чтобы и они увидели, как ты будешь сажать?
   – Посадка – это важный этап, а не момент. Все должны продолжать свою работу.
   – Они должны почтить посадку, почтить тебя.
   – Хорошо, если ты настаиваешь. Но это ужасная трата времени.
   Известие быстро разлетелось, и Дочери побросали свою работу и, широко раскрыв от жары рты, сбегались со всех сторон. Они молча окружили Энге, проталкиваясь поближе, чтобы увидеть, как будут опускать зерно в мягкую землю. Энге в это время поливала почву под руководством Амбаласи.
   – Хватит, ты же не хочешь засушить его или, наоборот, чтобы оно сгнило от сырости! – сказала старая ученая. Она протянула зерно, и Дочери в почтении склонились. – Кто из вас хочет посадить его?
   К огорчению Энге, вспыхнули споры; руки задвигались, ладони вспыхнули различными оттенками цвета.
   – Мы должны обсудить…
   – Как бы поступила Угуненапса?..
   – Это зависит от очередности. Кто пришел к Угуненапсе первым, должен быть и самым мудрым. Мы должны выбирать по этому принципу. Вопрос исчерпан…
   – Убедительная просьба, – сказала Энге, повторяя свою просьбу движениями, пока они совсем не замолчали, – вести себя тихо. Только одна йилана подойдет для такого важного события. Та, которая привела нас сюда, которая принесла с собой семя города. Она – единственная имеет право посадить город.
   – Глупая трата времени, – сказала Амбаласи, с ворчанием поднявшись на ноги. Несмотря на свою склонность спорить и обсуждать, Дочери, по крайней мере, знали достаточно, чтобы уважать интеллект и способности. Амбаласи встала на край ямки, сжимая большими пальцами зерно.
   – Этой церемонией… – начала Энге и остановилась, шокированная тем, что ученая просто бросила зерно в ямку и сверху засыпала его землей, потом вернулась на скамью для отдыха, что-то на ходу говоря им:
   – Полейте это место еще раз, потом все возвращайтесь к своей работе.
   В последовавшем жутком молчании Энге заговорила первой, подбирая нужные слова:
   – С огромной благодарностью к Амбаласи, высшей среди высочайших. Она удостоила нас чести, посадив зерно нашего города – первого города последователей Угуненапсы. Как мы решили, мы много раз…
   – Я знаю!
   – …у города может быть только одно название. Он будет называться Угуненеб – Город Угуненапсы и навсегда прославит это имя.
   Движения удовольствия, крики счастья. И судорожные движения со стороны Амбаласи, которая громко сказала:
   – Хватит! Работать! Надо много сделать. Ты, Энге, останешься, но прикажи остальным, чтобы они выполняли свои задания.
   – Им нельзя приказывать. – Энге заметила нарастающий гнев Амбаласи и быстро повернулась к толпе. – В честь Амбаласи и в честь Угуненапсы, которые всех нас ведут, мы должны вырастить город, и поэтому сейчас все должны вернуться к своим обязанностям. Я напоминаю вам о нашем общем решении. Мы будем делать то, что должно быть сделано.
   Она повернулась к Амбаласи, которая сделала знак в сторону джунглей, подразумевающий большую важность, и заговорила:
   – Я думаю, что теперь мы начнем нашу работу с Сорогетсо. Они наблюдали за нами?
   – Да, как ты и просила, мне докладывали об их появлениях здесь. Они наблюдают за нами очень часто, скрываясь в тени деревьев, а вдоль берега реки даже ближе подходят.
   – К ним не пытались подойти?
   – Нет, как ты и приказывала. Но за ними следили. Их трое.
   – Что? Почему мне раньше не сказали об этом?
   – Ты сама приказала наблюдать за ними, но не действовать.
   – Бывают случаи, когда надо поступать так, как считаешь нужным. Я удивлена твоей нерасторопностью, Энге.
   Энге знала: лучше не отвечать на такие категоричные утверждения. Амбаласи встала и посмотрела по сторонам.
   – Где они? Я ничего не вижу.
   – Потому что ты смотришь не в ту сторону. Позади тебя, у самой реки, есть выступы над водой, заросшие кустарником. Днем они там плавают и, спрятавшись, наблюдают за нами.
   – Их никто не тревожил?
   – Конечно, нет.
   – Совершенно случайно твои последовательницы поступили правильно. Теперь надо подумать, как выйти на контакт с Сорогетсо. Я пойду и начну общение.
   – Нет, – сказала Энге, сопровождая речь знаками силы и команды. Амбаласи была поражена, шокирована, потому что, сколько она себя помнила, никто с ней таким тоном никогда не говорил. Энге снова обратилась к ней, пока гнев Амбаласи не достиг своего апогея.
   – Я когда-то говорила тебе, что изучала методы общения. Теперь я скажу тебе, что разработала теорию звуко-цветодвижения, которую я с удовольствием тебе разъясню. К тому же я долго работала над изучением общения фарги и элининиилов; то же самое было сделано с самцами в ханале. Я провела ряд исследований и обнаружила, что я единственная, кто посвятил этому огромное количество времени. Так как я специалист в этом вопросе, то точно знаю, что ты захочешь выслушать мои предложения. – Она видела, что Амбаласи задыхается от гнева и готова вот-вот взорваться. – Ты никогда не подвергала наказанию Элем за то, что она выработала свои определенные знания, как кормить урукето, – быстро продолжила Энге.
   Амбаласи отпрянула назад и сделала едва заметное движение, показывая, что она оценила сказанное.
   – Вообще-то, Энге, я не испытываю особой необходимости в твоей компании, но иногда ты проливаешь свет на определенные вещи, что приводит меня в изумление. Я очень устала, поэтому воспользуюсь этой возможностью, полежу в тени и послушаю тебя.
   – Первое, – сказала Энге, поднимая большой палец, придавая этому оттенок долгого размышления, – надо идти одной, точно так же, как ты ходила за рыбой.
   – Хорошо, согласна. Если я именно та одна.
   Энге не стала спорить, а продолжала:
   – Во-вторых, мы делили с ними пищу и теперь должны перейти на другой уровень. Им интересно, что мы из себя представляем, что здесь делаем. Но тут мы не должны давать им исчерпывающие ответы. С ними надо поделиться знанием, но если я что-то им дам, то захочу получить от них что-то взамен.
   – А как это можно будет сделать?
   – Если ты уловила ход моих рассуждений, то сама поймешь.
   Энге быстро повернулась, пока ярость Амбаласи не захлестнула ее. Она медленно пошла к кустам, которые скрывали наблюдателей Сорогетсо. Ее шаг все замедлялся, и, когда она увидела взволнованные движения в кустах, совсем остановилась и присела на хвост. Она была достаточно близко, чтобы ее могли понять, но не настолько, чтобы представлять угрозу. Энге вытянула вперед руки, повернув их ладонями кверху.
   – Друг, – сказала она и повторяла это снова и снова, используя самую простую манеру с цветами без глаголизации. Энге остановилась и посмотрела на кусты. Когда реакции со стороны наблюдавших не последовало, она снова принялась повторять то же самое. Чувствуя себя непринужденно и ведя себя терпеливо, она излучала тепло и безмятежность. – Друг. – Это все, что она должна была сказать. – Друг.
   Солнце прошло через все небо, когда Сорогетсо беспокойно зашевелились. Наконец одна из них выбралась из кустов и встала прямо перед Энге. Это была другая, не та, которую они встретили в джунглях. Эта была более высокая и сильная и стояла, высокомерно задрав подбородок. Когда она увидела, что Энге не делает никаких движений, то вонзила когти ступней в землю в какой-то агрессивной манере.
   – Нет страха, – сказала Энге. – Не бойся меня. – Сорогетсо была озадачена, и Энге повторила свои действия много раз, все время упрощая их, пока Сорогетсо не поняла и ее грудная клетка не стала вздыматься от гнева.
   – Меня… бояться… нет! Ты… бояться.
   Контакт был установлен, но Энге не испытывала удовольствия от этого. Но она вновь засияла красками дружбы, потом объяснила свое имя.
   Амбаласи, наблюдавшая издали, не сделала никаких выводов из этого первого контакта. Но наконец солнце совсем склонилось к горизонту; Сорогетсо вдруг повернулась и бросилась в кусты, а затем погрузилась в воду.
   Энге медленно пошла назад. Ее тело было сковано и неподвижно.
   – Я надеюсь, ты с умом потратила столько времени, – сказала Амбаласи. – Хотя отсюда я не заметила, чтобы произошло что-то особенное.
   – Многое произошло, много общения. – Энге говорила невнятно, так как находилась в прострации и углубилась в свои мысли. – Я настаивала, чтобы та, которая пришла, вняла моим просьбам. Я назвала ей свое имя и попыталась убедить ее, что мы пришли сюда с миром. Я повторила много раз, что мы желаем только помочь им, дать пищу, если они хотят. Для первого контакта этого было достаточно.
   – Я надеюсь, это не было пустой тратой времени. Ты узнала, как ее зовут?
   – Да.
   – Тогда скажи. Как ее зовут?
   – Еесассиви. Прекрасный рыболов. Но это не ее имя. – Энге на какое-то время задумалась, потом снова заговорила: – Мы не можем сказать, что это ее имя.
   – Тогда мы можем сказать, что это его имя.
   – Да, именно так. Этот прекрасный рыбак – самец.

Глава 39

   – То, что ты говоришь, совершенно невозможно. Амбаласи пустила в ход все средства, чтобы наиболее ярко выразить свои чувства. Энге склонилась под давлением ее гнева и самоуверенности, но осталась при своем мнении.
   – Может быть, все обстоит так, как ты говоришь, великая Амбаласи, потому что ты самая мудрая в науках жизни. Я преклоняюсь перед твоими знаниями, однако я знаю еще то, что знаю.
   – Как ты можешь знать? – прошипела Амбаласи; все ее тело дрожало, грудная клетка вздымалась и отливала ярко-оранжевыми красками, как будто охваченная пламенем.
   – Я знаю на самом простом уровне. Сорогетсо сердился, когда я отвечала не так, как ему хотелось бы, делал угрожающие жесты, один из которых обнаружил его пол. Я видела то, что видела. Это самец, а не самка.
   У Амбаласи подкосились ноги; она мгновенно побледнела, началась одышка, ее страстность упала. Ошибки не было: Энге видела то, что было на самом деле. Ее конечности подергивались, словно в судороге, в то время как она искала во всем этом хоть какое-нибудь возможное объяснение. Умозаключения Энге были логически правильными, и поэтому они казались Амбаласи омерзительными.
   – Если животное делало жесты угрозы и один из его жестов был связан с половыми органами, я могу сделать заключение, что он должен быть сексуально агрессивным. Что, в свою очередь, подводит к заключению, что… – Она могла бы и не продолжать, так как по судорожному подергиванию ее конечностей можно было догадаться о ее умозаключении. Энге высказала это вслух.
   – Самцы здесь занимают главенствующее положение; женщины, в лучшем случае, имеют равные права с ними или, возможно, подчиняются им.
   – Как отвратительно! Для йилан это неестественный порядок. В том случае, если это низшие животные, – да, это возможно, потому что они неразумные существа. Но интеллект – это привилегия самок: мышление характерно для женского пола. Источник жизни, яйца – все это свойственно самкам. Самцы же обеспечивают грубые физиологические функции по производству необходимых генов и всех функций, связанных с уходом и наблюдением за беременными самками. Вот для чего они подходят, и других функций у них нет. То, что наблюдала ты, – это абсурдно, противоестественно – и чрезвычайно интересно.
   Амбаласи сказала все это с апломбом. В этот момент она думала как настоящая ученая, а не безмозглая фарги. Неужели это возможно? Да, конечно, это возможно. Разнообразие сексуальных ролей, взаимоотношений, разновидности отклонения и извращения среди особей в мире почти бесконечно. Хотя формы коммуникации запрограммированы в генах и не изучены. Это становилось все более интересно. Хватит! Сначала – наблюдение, потом – теория. Нужны факты и только факты.
   Это было то, что она открыла первой!.. Она вскочила на ноги.
   – Повелеваю слушать меня! Я должна видеть, говорить, записывать все, что касается Сорогетсо! Энге выразила терпение и покорность.
   – Ты будешь это делать, потому что у тебя мозг ученой, который раскрывает все. Но сначала общение. Я должна научиться разговаривать с Сорогетсо, добиться их доверия, затем проникнуть в их культуру. Для этого понадобится время.
   Амбаласи со скучным видом откинулась назад.
   – Конечно, нужно время. Приступай немедленно. Посвяти все свое время только этому и ничему больше. Возьми с собой Сетессей – я освобожу ее от других обязанностей. Она будет все записывать. Записи должны быть очень подробными. Мое имя должно прогреметь, как рев ненитеска, сквозь анналы времени в связи с этим открытием. Разумеется, вам тоже воздастся.
   – Твоя щедрость беспредельна, – с уважением сказала Энге, скрывая свои сокровенные чувства. К счастью, Амбаласи была слишком увлечена своими собственными мыслями, чтобы обращать внимание на негативные оттенки в ее речи.
   – Да, конечно, это общеизвестный факт. Я тоже должна овладеть языком. Сетессей каждый день будет приносить мне записи. Ты научишься говорить с ними, завоюешь их расположение, дашь им еду. Может быть, они будут болеть, и тогда я окажу им медицинскую помощь. Делая это, я изучу их философию. Двери знаний открываются, факты накапливаются: открытие близко! – Она посмотрела на Энге, и выражение ее лица стало суровым. – Но знания, которые они будут получать, должны быть достигнуты терпением; они должны быть доступны. От них надо скрыть тот факт, что самцы содержатся отдельно, как ненужные элементы.
   Энге была обеспокоена:
   – Но открытость – это основа нашего существования. Мы делимся всем друг с другом.
   – Замечательно! Но этим фактом делиться нельзя. – Она сделала на этом ударение, но увидела, что у Энге есть сомнения. – Я приведу сравнение. Йиланы никогда не вложат хесотсан в руку неразумного фарги, только что вышедшего из моря. Господство самцов Сорогетсо может быть своего рода оружием, ядом, угрозой. Ты понимаешь это? Согласна со мной?
   – Да, – сказала Энге мрачно.
   – В общем, я прошу скрыть этот факт из чисто научных соображений… пока. Когда мы узнаем о них побольше, мы снова все обсудим, хорошо?
   – Хорошо. – Энге сдерживала эмоции. – Мы должны открыть правду, затем определить, как она воздействует на нас. Пока мы этого не добьемся, я буду молчать.
   – Очень хорошо. Если ты согласилась со мной, то мое уважение к тебе выросло. Пришли сюда Сетессей, чтобы я могла дать ей указания, что надо делать.
   Город рос превосходно, и по мере того, как он рос, Амбаласи все больше и больше переключалась на другое. Когда возникали трудности, ее гнев был так велик, что все начинали бояться его. Дочери стали искать способы, чтобы самим решать свои проблемы. Это стало возможным вскоре после того, как они поняли, что Угуненеб имеет лишь некоторые удобства из тех, которые имели старые и более большие города. Например, воду надо было носить из реки. Однако их существование здесь было намного лучше, чем в тюремных садах. Если они и спали все вместе под деревьями и ели однообразную пищу из угрей и рыб, то это было не так важно. Что было намного ценнее для них, чем еда и питье, – это возможность говорить и обсуждать Угуненапсу и ее работы, искать правду и предсказывать будущее. Это было тяжелое и в то же время замечательное существование.
   Со своей стороны Энге ухитрялась большую часть дня не вспоминать о существовании Угуненапсы. Она работала, чтобы понять Сорогетсо, выучиться их языку. Еессасиви больше не появлялся после их первой встречи, но Энге умудрилась установить контакт с другим Сорогетсо, который был скромен и застенчив, но с помощью терпения и подарков пищи ей удалось покорить его. Этого звали Мооравеес: это имя, вероятно, означало «оранжевый цвет», наверное, из-за оранжевого оттенка кожи на его груди. Это была самка, и Энге находила, что с ней работать намного легче.
   Понимание языка Сорогетсо приходило медленно, но все-таки продвигалось. В основном, смысл передавался с помощью цветовых тональностей. Было несколько глагольных структур, и вскоре после этого Энге обнаружила, что она может обсуждать некоторые основные концепции с Мооравеес. Наконец подвернулся случай, когда стало возможным привлечь и Амбаласи.
   – Небывалая возможность, – показывала она знаками, когда торопилась к ученой, которая немедленно бросила работу и выразила покорное внимание. На Энге это произвело впечатление: она никогда не подозревала, что Амбаласи знает эти раболепные жесты.
   – Срочное объяснение, – сказала Амбаласи.
   – Нижеследующее. Моя контактер сообщила мне, что один из ее компаньонов ранен. Я тут же сообщила Мооравеес, что одна из нас может лечить тела, и Мооравеес это сообщение очень взволновало. Я думаю, что она проводит нас к пострадавшему.
   – Отлично. Я изучала их средства общения по вашим записям. – Она стояла выпрямившись и говорила, как Сорогетсо. – Помощь – нужна, благодарность.
   Энге была потрясена.
   – Это великолепно. Настало время для нас проникнуть в джунгли. Я боюсь только за твою безопасность: все-таки, это в первый раз. Может быть, я возьму Сетессей? У нее есть способности к целительству. Для первого визита это было бы более подходяще…
   – Я пойду сейчас, – сказала Амбаласи, подчеркнув все свое превосходство и силу власти. Энге согласилась: она знала, что на этот раз Амбаласи невозможно было переубедить.
   Амбаласи положила узел с медицинскими принадлежностями в широко раскрытый рот вьючного животного. После тщательного осмотра Амбаласи добавила еще несколько нефмакелей (животных, служащих перевязочным материалом) для серьезных ран и еще кое-что, что могло бы понадобиться. Когда все было уложено, она повернулась к Энге.
   – Все это понесешь ты. Нам не нужны свидетели. Веди меня.
   Сорогетсо ждали их в реке. Над водой была видна только голова Мооравеес. Ее глаза расширились от ужаса, когда подошла Амбаласи. Она повернулась и пошла по воде против течения. Обе йиланы последовали за ней в воду, но она была лучшей пловчихой, нежели они, и ее оранжевая окраска вскоре исчезла из виду. Амбаласи увидела, как она вышла на противоположном берегу, и начала грести в этом направлении.
   Энге плыла за ней, нагруженная медицинскими принадлежностями. Она тяжело дышала, когда выбралась на берег. Мооравеес была на опушке леса и, когда они подошли, ушла за деревья. Они поспешили за ней, постоянно выпуская ее из виду, но заметили, что шли все время по хорошо протоптанной тропе. Когда йиланы вышли из джунглей и оказались на берегу реки, они увидели, что Мооравеес ждет их.
   – Стоп, – она ладонями излучала цвета и движениями головы указывала на опасность. Две йиланы сразу же остановились и посмотрели в ту сторону, куда она указывала, но ничего страшного не увидели.
   – В воде, – знаками показала Мооравеес, потом широко раскрыла рот и издала пронзительный крик. Она проделала это еще раз, пока ей не ответили таким же образом с другого берега реки. Кусты на той стороне зашевелились, и из них вышли еще двое Сорогетсо и неуверенно посмотрели на воду.
   – Опасность чужих, много – страха, – отозвался один из них.
   – Смерть Ичикчее – еще больший страх, – ответила Мооравеес. На другом берегу взяли большое бревно, перекинули его через реку, и получился мостик. Мооравеес пошла по бревну, вонзаясь когтями в грубую жесткую кору и держась за ветви. Энге надеялась, что пойдет впереди Амбаласи, но та была упряма и несговорчива.
   – Я пойду первой, – сказала Энге. – Мне нечего бояться.
   – Глупость и непонимание, – ответила Амбаласи страстно. – Я не боюсь этих примитивных созданий. Это было молчание мыслей и невозможность вести наблюдение, что останавливало меня. Ты видела, что они делали?
   – Конечно. Перебросили это полено, чтобы перебраться на другой берег, не промокнув.
   – Разум – низшей – фарги! – щелкнула Амбаласи в ярости. – Ты видишь глазами, но неспособна понять своими мозгами. Их манера поведения больше похожа на манеру поведения устузоу, а не йилан. Что ты думаешь происходит?
   – Конечно! Хотя они внешне похожи на нас, но находятся на том же общественном уровне, который соответствует низшим существам, не имеющим понятия о йиланской науке.
   – Разумеется! Это стало понятно тебе после того, как тебе на это указали. Пойдем.
   Они перешли мостик так же осторожно, как и Сорогетсо, хотя Амбаласи остановилась посередине, наклонилась и посмотрела в воду. Сорогетсо от страха опять начала кричать, потом подала знаки отрицания и пошла дальше.
   – Никакой видимой опасности, – сказала Амбаласи, с интересом наблюдая, как Сорогетсо тащили за ветки бревно, стараясь не ступать в воду, и водворили его на прежнее место. Как только это было сделано, двое Сорогетсо поспешили скрыться за деревьями. Энге окликнула:
   – Мооравеес пошла по этой дороге. Пойдем за ней. Йиланы отправились по другой, хорошо протоптанной тропе и вышли на поляну. Здесь они увидели только одну Мооравеес, которая ждала их. Но они чувствовали, как на них из-за кустов смотрело множество глаз. Амбаласи была счастлива, что получает новые знания.
   – Посмотри на берег сквозь деревья. Я уверена, что мы окружены водой. Островок в реке выполняет роль препятствия для чего-то опасного, существующего в воде.
   Обрати внимание на их примитивные и отвратительные привычки: разбросанные кости кажутся черными от облепивших их мух.
   – Мооравеес зовет нас, – сказала Энге.
   – Иди за мной и принеси медицинские принадлежности.
   Мооравеес приподняла низкую ветку, которая скрывала гнездо из сухой травы под деревом. Там лежала Сорогетсо – без сознания, с закрытыми глазами. Это была самка. Она шевелилась и стонала от боли. Ее левая ступня была покусана каким-то животным, она была наполовину съедена. Теперь она распухла и почернела, ее облепили мухи. Щиколотка и нога выше щиколотки тоже распухли и обесцветились.
   – Полнейшая тупость, – сказала с некоторым удивлением Амбаласи, открывая контейнер – животное. – Нужно принимать срочные меры, и ты поможешь мне. Нам предоставляется возможность научного эксперимента и наблюдений. Отошли прочь Мооравеес. Скажи ей, что жизнь этого создания будет спасена, только ей надо уйти, иначе лечение не будет проводиться.
   Сорогетсо была счастлива, что ей велели уйти: она сделала это немедленно. Как только она ушла, Амбаласи быстро ввела обезболивающие средства. Когда Ичикчее замолчала, она поместила на поврежденную поверхность нефмакела, положила его голову на большую артерию под коленом. Нефмакел обмотался вокруг ноги, проглотил свой хвост и сильно перехватил ногу, прекратив доступ крови. После этого Амбаласи взяла острый нож и отрезала инфицированную стопу. Энге отвернулась, чтобы этого не видеть, но слышала хруст мяса и кости. Амбаласи заметила это и удивилась.
   – Такая щепетильность! Разве фарги, у которой нет жизненного опыта, это ты? Наблюдение и обогащение знаниями – это жизнь. Смотрю на тебя и удивляюсь. Конечно, ступню можно было подлечить, но она все равно была изуродована. От нее осталась только часть, поэтому было лучше ее совсем отрезать. На ней не было половины пальцев и нескольких костей стопы. Очень осторожно и умело я отсекла остальное. Это было необходимо. Теперь дай самого большого нефмакела, чтобы продезинфицировать рану. Подай мне контейнер.
   Амбаласи закрыла рану, потом достала другое существо для еще одной инъекции.
   – Антибиотик. Все.
   Теперь, когда все было закончено, она поняла, что она не одна и, кроме Энге, многие Сорогетсо стояли вокруг и наблюдали.
   – Боль утихла, – сказала Амбаласи угрюмо на их языке. – Она должна много дней отдыхать, чтобы стать здоровой, как прежде.
   – Ноги… нет, – сказала Мооравеес, глядя широко раскрытыми глазами.
   – Я вернусь и вылечу ее. Потом вы увидите то, чего никогда не видели.
   – Что ты сделала? – спросила Энге, озадаченная, как и Сорогетсо.
   – Я имплантировала клетки, чтобы выросла новая ступня. Если эти существа имеют такую же генетическую структуру, как и мы, на месте потерянной вырастет новая ступня.
   – А если она не вырастет?
   – Это все равно представляет научный интерес. Главное здесь – результат.
   – Особенно для Ичикчее, – сказала Энге с неодобрением. Амбаласи удивилась.
   – Если бы не научные знания – это создание умерло бы. Твои эмоции здесь неуместны.
   Сорогетсо теперь приблизились. Их было десять. Они с растопыренными руками и раскрытыми ртами пытались понять этот неизвестный метод общения. Они внимательно следили, как говорила Амбаласи; некоторые подходили ближе, чтобы лучше видеть ее меняющиеся цвета.
   – Вот так, – коротко показала она Энге. – Нужно как можно больше знания. Поговори с ними. Это важное событие, очень важное.
   Сорогетсо сначала попятились назад, испугавшись нового метода общения, но, когда Энге их дружелюбно позвала, снова вернулись.
   – Они как только что вышедшие из воды фарги, – сказала она. – Мы должны быть терпеливыми.
   – Конечно, терпеливыми, но мы тоже новички, как и они; мы тоже учимся у них. Мы теперь – фарги. Мы здесь, чтобы учиться, потому что у них своя жизнь, которую мы должны понять. Теперь мы с этого и начнем.

Глава 40

   Кахашасак бурундочи нинустузочи ка'асакакел.
   Мир без устузоу – это лучший мир.
(Изречение йилан)

   Вайнти не испытывала ни отчаяния, ни страха при встрече с Ланефенуу. У них и раньше были потери – ужасные потери, – но после этого им сопутствовал успех. В борьбе ты должен соглашаться с кем-то, чтобы победить другого. И победа, которая была венцом этих перипетий, была тем, о чем помнили. В этом Вайнти была уверена; она не чувствовала ни малейшего сомнения, однако постоянно была вынуждена убеждать себя в этой уверенности; в том, что у нее есть сила. Ланефенуу, возможно, сомневалась в этом, и убедить ее было невозможно, пока Вайнти не облачится, как в плащ, в уверенность успеха.
   – Желание изменить позицию, недостаток света, – сказала член экипажа, меняя требовательность на покорность.
   Урукето изменил курс; они должны были быть уже недалеко от Икхалменетса. Луч солнца, который падал с верхушки плавника, передвинулся. Вайнти подалась вперед, чтобы привстать со своего хвоста, и вступила в полосу солнечного света, чтобы проследить за работой. Украшения из роскошных золотых листьев в виде спирали спускались по ее рукам с плеч и заканчивались гроздьями фруктов на тыльной стороне рук. Может быть, это было слишком роскошно, но зато очень подходило для важной встречи. Она выразила удовлетворение и одобрение. Член экипажа ответила огромной благодарностью.
   – Отлично, изящно, прекрасный эскиз, – сказала Вайнти.
   – Я с удовольствием делаю все, чтобы помочь Салватионер.
   Вайнти слышала этот термин все чаще и чаще в эти дни. Сначала это выражалось как «она – которая – помогает – нам», но потом превратился в «она – которая – спасет – нас». Так думали йиланы из Икхалменетса, и так они говорили. Они не сомневались, не переживали о фарги, которые умерли, чтобы остальные выжили, они могли видеть, как снег с горных вершин все ниже и ниже опускается, могли чувствовать холодное дыхание суровой зимы, подбирающейся все ближе. Эйстаа в какой-то степени должна была разделять эти чувства.
   Вайнти стояла рядом с командиром урукето на вершине плавника, когда они заходили в гавань Икхалменетса. С удивительной грациозностью огромное существо прошло мимо целого ряда урукето и встало на свое место у доков. Энтеесанты помчались вперед в поисках вознаграждения. Небольшие волны ударялись о деревянные стены дока, скатываясь на стены урукето.
   Вайнти посмотрела вниз на основание плавника и знаками дала знать о себе члену экипажа, который был внизу.
   – Высокочтимая Акотолп – желательно присутствие.
   Вайнти оглядела док и попыталась скрыть свое недовольство, пока ждала ученую. Эйстаа знала, что Вайнти возвращается. Она послала за ней, зная, что та на борту урукето. Однако ее никто не ждал на пристани, никто из достойных и высоких по рангу не встречал ее. Если это было не оскорбление, то наверняка предупреждение. Этого Вайнти не хотела. Ланефенуу не скрывала своих чувств по поводу конфликта с устузоу. Снизу послышалось тяжелое дыхание и пыхтение, потом появилась сама Акотолп.
   – Такой тяжелый подъем, – пожаловалась толстая ученая. – Путешествие на урукето имеет свои неудобства.
   – Ты пойдешь со мной к эйстаа?
   – С удовольствием, сильная Вайнти. Чтобы оказать тебе помощь и поддержку, что в моих силах. – Она скосила одни глаз в сторону командира и увидела, что та стояла спиной к ней, наблюдая за урукето. Потом она продолжила: – Возьми силы от знаний, если ты вспомнишь то, что тебе прикажут. Ни фарги, ни йиланы не делали ошибок, выполняя эти приказы.
   Вайнти выразила благодарность за понимание, потом добавила:
   – Я хочу, чтобы это было легко, добрая Акотолп. Но я командую силами, поэтому должна нести ответственность за каждую неудачу. Пойдем.
   То, чего они ожидали, стало очевидным, когда они достигли амбеседа. Эйстаа была там и сидела на своем месте, окруженная помощницами. Но огромное открытое пространство было пустым: песчаный пол разровняли и украсили узорами. Когда они шли по нему к Ланефенуу, после них оставался двойной ряд отпечатков ног. Ланефенуу сидела прямо и неподвижно, когда они подошли. Только когда они остановились перед ней и выразили преданность и внимание, она повернулась к ним и холодным взглядом окинула Вайнти.
   – Были поражение и смерть, Вайнти, поражение и смерть.
   Вайнти сложила руки в знак уважения к ее превосходительству, отвечая:
   – Смерть, я согласна, эйстаа. Умерли хорошие йиланы. Но поражения не было. Нападение продолжается.
   Ланефенуу в миг разгневалась:
   – И ты говоришь, что уничтожение всех сил – это не поражение!?
   – Нет. В этом мире все обстоит так: или ты съешь, или тебя съедят – эйстаа, ты знаешь это. Мы были разбиты устузоу, но мы живем, чтобы лишить их жизни. Я говорила тебе, что это опасный враг, но я никогда не говорила, что у нас не будет потерь.
   – На самом деле ты говорила это. Ты не сочла нужным сообщить мне о количестве погибших йилан, о количестве убитых таракастов и урукето. Я недовольна тобой.
   – Я склоняюсь перед твоим гневом, сильная Ланефенуу. Все, что ты говоришь, правильно. Я не стала давать тебе численность тех, кто должен был умереть. Теперь я могу назвать это число, эйстаа.
   Вайнти широко развела руки: это был жест, показывающий это количество. В это же время она произносила название великого города.
   – Икхалменетс умрет, все умрут. Это будет город смерти. Вы обречены.
   Помощницы Ланефенуу завыли от ужаса, который произвела на них ее речь, и посмотрели на большую гору, на которую она указывала пальцем. На горе они видели снег, который не хотели видеть. Он переливался множеством огней в лучах солнца.
   – Приближается зима, эйстаа, зима без конца. Каждую зиму снег все ниже сползает с горы. Однажды он достигнет города и никогда не растает вновь. Все, кто останется здесь, умрут.
   – Ты говоришь больше того, что тебе положено! – закричала Ланефенуу, вскакивая на ноги и сопровождая это жестами сильного гнева.
   – Я говорю только правду, великая Ланефенуу, эйстаа Икхалменетса, вождь йилан. Идет смерть. Икхалменетс надо переместить в Гендаши, пока не случилось несчастье. Я работаю только для того, чтобы спасти этот город. Как и ты, я очень сожалею о смерти ваших сестер и животных. Но кто-то должен погибать, чтобы другие остались в живых.
   – Почему? У нас уже есть Альпесак. Ты докладывала мне, что он хорошо растет, и вскоре Икхалменетс сможет перебраться в Альпесак. Если это так – какая необходимость говорить об этих смертях?
   – Необходимость состоит в том, что надо уничтожить устузоу. Должно быть вынесено окончательное решение против их угрозы. Пока они живы, они будут опасны для нас. Ты помнишь, что однажды они разрушили и захватили Альпесак? Это больше не должно повториться.
   Тело Ланефенуу все еще было скрючено от гнева. Однако она хорошенько обдумала сказанное Вайнти, перед тем как заговорить. Акотолп воспользовалась молчанием и выступила вперед.
   – Великая Ланефенуу, эйстаа Икхалменетса, можно я расскажу тебе о том, что уже сделано и что будет сделано, чтобы перенести Икхалменетс в Энтобан?
   Ланефенуу крепко рассердилась из-за того, что ее прервали, потом справилась со своими эмоциями, поняв, что гнев на этот раз ничем не поможет. Вайнти, как остальные, не дрожала перед ней; не дрожала и эта толстая йиланская ученая. Ланефенуу села и сделала знак Акотолп, чтобы та говорила.
   – Существует много способов для животного, чтобы напасть, для болезни – чтобы убить. После каждой инфекции каждый хороший ученый определяет причину заболевания и находит средство от него. Однажды удавшееся нападение, которое было совершено против нас, потерпит неудачу в следующий раз. Устузоу сожгли наш город. Теперь мы выращиваем города, которые нельзя сжечь. Устузоу напали на нас ночью, под покровом тьмы. Мощный световой поток теперь сразу же обнаруживает их; наши лозы и стрелы убьют их.
   Ланефенуу сделала жест презрения.
   – Это не тот исторический урок, который мне нужен. Мне нужна победа.
   – Она будет у тебя, эйстаа; она неизбежна. Нападение и побег – это метод мерзких устузоу. Медленный рост, неизбежный успех – это для йилан.
   – Слишком медленно!
   – Достаточно быстро для неизбежной победы.
   – Я не вижу никакой победы в гибели моих йилан.
   – Мы изучаем ошибки. Этого больше не повториться.
   – А что же вы изучали? Я знаю, что, окруженные защитной стеной, они все погибли!
   Акотолп выразила согласие, но прибавила к этому силу ума:
   – Глупые фарги могут поднять панику, бежать и говорить о невидимых устузоу. Это разговор невежества. У ученых нет секретов. То, что могут делать устузоу, могу понять и я. Я провела исследование, в котором использовала животных с хорошим обонянием, чтобы идти по следу устузоу. Я обнаружила, где у них расположен лагерь, дорогу, по которой они уходят.
   Это заинтересовало эйстаа и привлекло внимание. Она забыла на время о своем гневе. Вайнти знала, что делала Акотолп, и была ей благодарна.
   – Ты нашла дорогу, по которой они приходят и уходят, – сказала Ланефенуу. – Но как они напали и убили, ты раскрыла это?
   – Конечно, эйстаа, потому что наука йилан всегда была сильнее этих устузоу. Они выследили, где йиланы разбивают лагерь. Поэтому перед тем, как прибыли атакующие силы, они, как звери, закопались в землю и ждали. Так просто. Они не пошли к нам – мы пришли к ним. Ночью они ворвались и убили нас.
   Ланефенуу была удивлена.
   – Они сделали это? У них есть ум? Так просто. Однако так жутко!
   – У них звериный ум, который мы не должны недооценивать. Тогда подобное нападение не повториться. Наши силы остановятся в другом месте на ночь. С ними будут животные, которые по запаху учуют и найдут спрятавшегося врага, найдут все входы и выходы.
   Ланефенуу забыла о своем гневе, пока слушала, а Вайнти воспользовалась моментом ее хорошего настроения.
   – Время пришло, эйстаа, повернуться спиной к заснеженным горам и вместо них смотреть на золотые пляжи. Альпесак был очищен не только от устузоу, но и от тех растений, которыми мы их оттуда выдворили. Защитная зона была выращена снова и засажена растениями, которые не горят. Устузоу отступили на большое расстояние, и между ними и городом расположены наши силы. Нам пора возвращаться в Альпесак. Он снова будет городом йилан.
   Ланефенуу, услышав такие новости, снова вскочила на ноги, вонзая когти в землю.
   – Тогда мы немедленно отправляемся. Мы спасены!
   Вайнти подняла вверх обе ладони.
   – Это начало, но не конец. Нужна помощь, чтобы защитить город, способствовать его росту. Для многонаселенного города не хватает еды. Но и это лишь начало. Вы можете послать одного урукето с йиланами и умелых фарги.
   Ланефенуу с некоторой горечью сказала:
   – Пусть будет так. А как быть с устузоу?
   – Можешь считать, что их нет в живых, эйстаа; выкинь их из головы. Акотолп нужны кое-какие припасы, меня бы устроили как можно больше фарги. Тогда мы уйдем. Это еще не последний поход, но кольцо вокруг шеи врага сужается, и победа неизбежна. Хотя жертва может бороться, драться – конец неизбежен. Когда я приду к тебе в следующий раз, я доложу о желанной победе.
   Ланефенуу откинулась на своем месте, пытаясь переварить услышанное. Все происходило слишком медленно, было много убитых. Но есть ли другой путь? Кого можно было бы назначить вместо Вайнти? Никого! На этот вопрос было легко ответить. Кроме нее, никто так хорошо не знал устузоу. Ни у кого не было столько ненависти к ним, как у нее. Она допускала ошибки, но они не были роковыми. Устузоу надо выследить и уничтожить – в этом она была убеждена. Они были слишком ядовиты, чтобы оставаться в живых. Вайнти справится с этой задачей. В то время, когда ее левый глаз смотрел на Вайнти, правый повернулся в сторону заснеженных горных вершин. Это была первая зима, когда снег покрыл зеленые деревья. Они, йиланы, должны уходить отсюда, пока снег не покрыл сам город. У них не было выбора.
   – Иди, Вайнти, – приказала она. – Возьми все, что тебе нужно, и иди по следам устузоу. Я не хочу видеть тебя до тех пор, пока ты не сообщишь мне о победе – о победе над устузоу.
   Потом снова прорвался ее гнев:
   – Если они не умрут – вместо них умрешь ты, это я обещаю. Ты поняла меня?
   – Вполне, эйстаа. – Вайнти вытянулась и сменой цветовой гаммы выразила силу и уверенность. – Иначе и не может быть. Если они не умрут – умру я. В этом я уверяю тебя, клянусь своей жизнью.
   Ланефенуу выразила согласие и восхищение. Вайнти сделает то, что должно быть сделано.
   Вайнти повернулась и пошла прочь. За ней, пыхтя, едва поспевала Акотолп, стараясь догнать ее, а Вайнти шла все быстрее и быстрее. Шла, торопясь к своей судьбе. К своей победе.

Глава 41

   Нангекуакавок ситсасиагпай.
   Неважно, в какую сторону плыть, главное – само путешествие.
(Поговорка парамутан)

   Теперь, когда решение было принято, глаза Керрика перестали быть такими безумными. Внутри него происходил бесконечный неразрешимый конфликт, который разрывал его на части. С одной стороны, он и Армун были в безопасности; с другой, за океаном над саммадами тану и саску нависла угроза смерти. Чем лучше было его положение, тем хуже становилось им. Он обвинял во всем себя, видел в Вайнти дух смерти, от которого только он сумел освободиться. Он знал – и у него не было на этот счет никаких сомнений, – что Вайнти преследовала только одну цель – убить его. Он был за все в ответе. А он бежал. Только теперь он приостановил бег. Как загнанный в западню зверь, он готовился к нападению. И, как зверь в западне, он не знал, суждено ли ему погибнуть, или остаться живым. Он только знал, что должен идти вперед и драться.
   Только одна Армун хорошо представляла, во что им обойдется поражение. Когда она наблюдала, как Керрик размышляет над картой, ей хотелось, чтобы нашелся какой-нибудь другой выход. Но его не было, она знала. Они должны плыть на юг, в неизвестное. Или так, или остаться здесь, и тогда он сойдет с ума. Теперь Керрик казался счастливым, даже улыбался, когда сравнивал карты, просматривая маршрут, по которому они должны были плыть. Хотя будущее было туманным и неизвестным, Армун была довольна своим решением. Керрик заполнил всю ее жизнь, взял ее из той жизни, которую даже и нельзя назвать жизнью. Он не был похож на других охотников: он мог делать то, чего не могли они. Он вел их, и все шли за ним к победе над мургу. Она знала, что такое быть отвергнутым. Теперь, куда бы он ни пошел, она следовала за ним. Маленькая армия, состоящая из одного человека. Нет, из двух человек: она не должна забывать о парамутанском охотнике, который в безумии видел мудрость, плавал по океану сквозь снежные бури и штормы.
   Калалек действительно был очень счастлив. Он напевал себе под нос охотничьи песни, когда стежок за стежком шил паруса. Он делал то же самое, когда проверял и покрывал смолой корпус. Первая часть путешествия на юг будет в высшей степени проверочной, и должны быть приняты все меры предосторожности перед тем, как они отправятся. Были сделаны запасы еды, кожаные мешки наполнены водой. Он прекрасно знал, какими суровыми могут быть снежные бури. Вместо одной должны быть две помпы, иначе они пойдут ко дну. Как интересно! Во время работы он громко смеялся, притворяясь, что не видит завистливых взглядов других. Что это должно быть за путешествие!
   Даже когда все приготовления были завершены, они должны были ждать, потому что сейчас, в самый разгар зимы, ветры не благоприятствовали им, наметая сугробы и завывая над их головами. Им оставалось только ждать. Настроение Керрика с каждым днем ухудшалось, и он боролся со своими чувствами, сдерживая их и зная, что изменить ничего невозможно…
   Работа завершилась. Калалек спал и накапливал силы. Армун была спокойна – это благотворно действовало на Керрика. Они отправятся в путь, как только позволит погода.
   Когда Керрик проснулся, он сразу понял, что что-то изменилось.
   Резкий ветер, который рвал паукаруты на протяжении многих дней, утих. Все стало спокойно. Калалек стоял перед ним, открыв полы паукарута и впуская внутрь солнечный свет.
   – Какая погода! Как хорошо!
   – Значит, мы отправляемся?
   – Да, непременно, не откладывая! Дух ветра сказал нам, что мы должны выйти сразу же, пока он отдыхает. Потом он долго не будет отдыхать, и мы должны попытаться выйти из полосы штормов, пока он не вернулся. В лодку!
   С окончанием снежного бурана каждый знал, что путешествие, которое так долго откладывали, теперь начнется. Паукаруты опустели, и крики, смех – все это сконцентрировалось на лодке. Она была очищена от снега и пододвинута к самой воде. Волны разбивались на множество холодных брызг и пробивались далеко на берег. Было много громких споров, как лучше спустить лодку на воду, но очень быстро пришли к единому мнению. Тут же нашлись добровольцы, которые помогли стащить лодку в воду. Они смеялись и кричали, насквозь промокнув в холодной воде. Они едва могли держаться на ногах под натиском сокрушающих волн. Потом остальные подхватили троих путешественников, посадили себе на плечи, чтобы те не промокли, и вошли в воду. Сразу же, как только они оказались на борту, Калалек поднял парус, а добрые руки толкали лодку в блуждающие волны. Когда лодка поплыла, помощников накрыла тяжелая волна и выбросила их на берег. Они смеялись там до изнеможения. Армун смотрела на них с изумлением: она никогда не сможет понять этих странных, покрытых шерстью, охотников.
   Благодаря преобладающему западному ветру они быстро продвигались на юго-запад. Калалек знал, что берег, находящийся к югу от них, тянулся с востока к западу. Наблюдая за парусом и небом, он накренил лодку и развернул ее, чтобы придерживаться правильного направления.
   Морская болезнь сразу же поразила Армун, и она лежала, распластавшись под меховыми шкурами. Керрик, казалось, не чувствовал слабости. Он улыбался и помогал натягивать канаты. Он даже смеялся, как парамутан, когда брызги воды замерзали на его волосах и бороде. Калалек разделял с ним энтузиазм. И только Армун, казалось, понимала, на какой риск они идут, все безумие этого путешествия. Но возвращаться было уже поздно, слишком поздно.
   Хорошая погода продержалась после отплытия почти два дня: приятный ветерок и чистое небо. Когда началась буря, они плыли еще три дня, пока все не заледенело и они не повернули к берегу, чтобы очистить лодку ото льда. Они затащили лодку на песок маленького пляжа в отбивали лед, пока не замерзли и не промокли; потом собрались у костра, разведенного Керриком, стуча зубами. От их промокшей одежды шел пар, когда они сушили ее.
   Во время бури они прошли мимо пристани мургу, но ничего не смогли увидеть. Они и не надеялись увидеть какое-нибудь теплокровное существо в этих холодных северных водах в это время года. Но, чем дальше они плыли на юг, тем лучше становилась погода. Бури, казалось, утратили свою ярость, а крошечный экипаж медленно продвигался на юг все дальше вдоль скалистого берега.
   На рассвете все окутал туман, и мелкий дождь промочил их насквозь. Они промерзли от него больше, чем от холодных, но сухих северных ветров. Керрик стоял на носу и все время вглядывался в береговую линию. Сквозь туман проступал скалистый ландшафт, и путешественники шли в ту сторону, подгоняемые ветром и течением. Керрик смотрел то на карту, то на землю, нервно покусывая губы. Должно быть, она; сомнений быть не могло. Он быстро повернулся и позвал Калалека.
   – Я уверен, что мы приближаемся к Генагле. Здесь сильнее течение, которое впадает в другое море.
   – Неужели? Это великолепно! – закричал Калалек и засмеялся. – Я должен это увидеть; целый новый мир – и полный мургу. А мургу плавают сейчас в этом море?
   – Я не думаю – не в это время года. Когда мы пройдем Генагле, то прибудем к великому континенту Энтобан, где круглый год тепло. Там надо быть еще осторожнее. – Мургу, йиланы – эти два слова постоянно были у него в голове. Они скоро подойдут к этому острову. И они должны напасть на них, пока мургу не напали на тану на другой стороне моря.

   * * *

   – Они не будут драться, – сказал Херилак. Его губы побелели от ярости. – Они не нападут на нас, и, когда на них нападем мы, они спрячутся за своими ядовитыми стенами, где мы до них уже не доберемся.
   – Они – мургу, а мургу не могут ждать войны, как тану или саску, – сказал Саноне, помешивая палкой угли в костре так, что искры поднимались высоко в воздух и уносились холодным ветром. Зимой, ночью, даже в этой защищенной от ветров долине воздух становился холодным, а Саноне был не молод, чтобы собственная кровь согревала его. Он потеплее укутался в шкуру и окинул взглядом спящую долину. Бодрствовали только он и Херилак; все остальные спали.
   – Мургу учатся, – с некоторой досадой сказал Херилак. – Сначала мы могли убивать их пиками по ногам – валили на землю и убивали. Теперь ночью до них не добраться. Да и днем тоже. Они теперь хорошо защищены и не двинутся с места, пока мы не уйдем. Потом они сами уйдут дальше за нами и будут приближаться медленно, но все ближе и ближе.
   – Как близко они сейчас? – спросил Саноне.
   – Они окружают нас со всех сторон. Пока их еще не видно отсюда, но они там. До них четыре дня ходьбы в любом направлении. Они еще не полностью нас окружили; кольцо не замкнуто. У них отдельные лагеря, но все они неуязвимы. Если мы нападем, они останутся внутри защитного кольца и не сдвинутся с места. Но пока мы это будем делать, подойдут другие мургу. В один прекрасный день они будут здесь, и долина будет окружена. И это будет конец.
   – Тогда нам надо уходить, пока еще не поздно, пока мы не попали в ловушку.
   – Куда идти? – глаза Херилака расширились от переполнявших его чувств. – Разве есть место, куда они не придут? Ты – мандукто саску, ты ведешь за собой своих охотников и женщин. Ты знаешь какое-нибудь безопасное место, куда бы ты мог отвести их теперь?
   Саноне замешкался, потом сказал:
   – Через пустыню, к западу. Говорят, что там есть вода, зеленая трава.
   – Ты хочешь отвести своих саску туда? Саноне долго не отвечал, костер потрескивал.
   – Нет, я не хочу уводить их из этой долины. Мы всегда жили здесь. И если мы должны умереть, то умрем здесь.
   – Я не хочу умирать, но я устал убегать. То же самое я могу сказать о своих саммадах. Я уведу их отсюда, если они захотят уйти. Время для отступления прошло. Рано или поздно мы должны остановиться и противостоять мургу. Пусть это случится как можно раньше. Мы все устали.
   – Уровень в реке понизился. В это время дожди в горах наполняют ее до берегов.
   – Утром я возьму нескольких охотников и схожу к холмам. Ты думаешь, что это дело мургу?
   – Точно не знаю, но боюсь, что так.
   – Мы все боимся, мандукто. Мургу надвигаются на нас, как снег зимой, и их тяжело остановить. Одна из женщин видела зеленые виноградные лозы, спускающиеся с утеса. Она сказала, что не смогла подойти ближе, но они были очень похожи на ядовитые лозы мургу.
   – Утесы высокие.
   – Лозы вырастают очень длинными. Когда я сплю, то слышу во сне песню смерти. Ты знаешь, что это значит?
   Улыбка Саноне была холодной и мрачной.
   – Тебе не нужен мандукто, чтобы истолковать твой сон, сильный Херилак. Я тоже слышу песни смерти. Херилак угрюмо взглянул на звезды.
   – Еще когда мы рождаемся, мы начинаем умирать. Я знаю, что однажды моя душа будет там. От приближения этого дня мне становится холоднее, чем от ветра. Неужели ничего нельзя сделать?
   – Керрик однажды повел нас против мургу и одержал победу.
   – Не называй его имени. Он ушел и оставил нас умирать здесь. Он больше не поведет нас.
   – Он оставил тебя или ты оставил его, сильный Херилак? – тихо спросил Саноне.
   Херилак разозлился и начал было говорить, но замолчал. Он поднял вверх руки и сжал кулаки, затем снова их разжал.
   – Если бы охотник спросил меня об этом таким тоном, я бы ударил его. Но не тебя, Саноне, потому что ты умеешь заглянуть в душу любого из нас и узнаешь самые сокровенные мысли. С тех пор, как был уничтожен мой саммад, во мне живут два человека. Один из них все время гневается, хочет убивать, отвергает дружбу. Это Херилак, отвернувшийся от Керрика, когда ему потребовалась моя помощь. Но дело сделано. Если бы он был здесь, я бы нашел, что сказать ему. Но он ушел, умер на севере. Теперь, когда мы в этой долине окружены мургу, я чувствую, как мой гнев угасает, и я чувствую себя другим человеком. Может быть, это слишком поздно.
   – Никогда не поздно пойти верной тропой Кадайра.
   – Я не знаю вашего Кадайра, но в чем-то ты прав. Эрманпадар раздул искру, которая стала моей душой. Очень скоро моя душа засияет среди звезд.
   – Тропа ведет нас в скалы, чтобы что-то увидеть. Мы можем только следовать по ней.
   Костер погас. От него остались только тлеющие угли.
   Ветер становился сильнее, звезды ярко сияли в чистом ночном небе. Саммады и саску спали, а мургу подходили ближе с каждым днем. Саноне посмотрел на опущенную голову Херилака и подумал, кто в этой долине будет встречать весну, когда появятся первые зеленые ростки, пробивающиеся из земли к свету.

Глава 42

   Побережье Энтобана было похоже на темную тень на востоке в угасающем свете дня. Когда лодка приподнялась на гребне волны, стало возможным увидеть снежные вершины гор, все еще имеющие красноватый оттенок уходящего солнца.
   Керрик посмотрел на Калалека и снова заговорил, на этот раз тщательно подбирая слова и стараясь держать себя в руках.
   – Вода почти кончилась.
   – Я не хочу пить.
   – Но я хочу. Армун страдает от жажды. Мы должны идти к берегу и наполнить мешки водой.
   Даже в сгущавшихся сумерках Керрик видел, как дрожь прошла по всему телу Калалека, а шерсть на его шее встала дыбом.
   – Нет, – сказал Калалек и снова задрожал. – Это земля мургу. Я однажды видел их, убивал их. Никогда этого больше не повториться. Мне жарко. Мы должны идти на север.
   Он налег на весло, парус захлопал, и они все подались назад. Керрика это еще больше разозлило, но Армун, положив свою руку на его, охладила этот гнев.
   – Дай я с ним поговорю, – прошептала она. – Крик здесь не поможет. Ты в этом сам убедился.
   – Тогда поговори с ним сама, – он отпихнул ее руку и пошел поправлять парус. – Убеди его. Нам нужна свежая вода.
   Калалек вздрогнул от ее прикосновения. Армун подождала, пока дрожь не прекратилась.
   – Много воды, – пробормотал он.
   – Ты знаешь, что это неправда. Она скоро кончится, и тогда мы должны будем причалить к берегу.
   – Земля на островах. Идти назад, а не к берегу.
   Она заговорила с ним, как с ребенком:
   – Мы не знаем, на каком расстоянии отсюда находятся острова. Духу ветра это не понравится. Не потому ли так долго нам дуют хорошие ветры?
   – Не сегодня, не вчера.
   – Тогда Дух услышал тебя, и он разгневается.
   – Нет!
   Калалек прижался к ней, потом сообразил, что делает, и запустил руки к ней под свободную одежду, чтобы они отдохнули на ее голой спине. Она не оттолкнула его: сейчас был не тот случай. Керрик не мог видеть, что происходило, в темноте. Они, несмотря на страх Калалека, должны причалить к берегу. Он теперь представлял собой настоящую проблему, потому что путешествие на юг выгнало из головы Керрика все темные мысли. Вместо этого они переместились в голову парамутана! Теперь Армун вместо Керрика должна была успокаивать его; она должна была быть сильной. Она знала, как это можно было сделать достаточно хорошо. Охотники тану и мужчины – парамутаны были очень похожи: быстро впадали в гнев, были яростными в борьбе, изливали целые потоки чувств. Но она должна быть терпеливой. Калалеку, как и Керрику перед этим, нужна была ее помощь. Его руки двигались по ее коже, опускались ниже спины, и она нежно их оттолкнула.
   – Калалек не боится огромного уларуака, который плавает в северных морях, – сказала она. – Он лучший убийца уларуака, и сила его рук кормит нас всех.
   – Да, – согласился он и снова потянулся к ней, но она отстранилась.
   – Калалек убивает не только уларуака, он убил и мургу. Я видела, как он убивал мургу. Он – могущественный убийца мургу!
   – Да, – сказал он громко. – Да! – Ему казалось, что в руках он держит копье, и он замахнулся им. – Да, я убил их! Как я убивал их!
   – Значит, ты не боишься их: если ты увидишь мургу, ты убьешь их снова.
   – Конечно! – Его настроение с помощью Армун в корне изменилось, и он бил себя в грудь кулаками. – Нам нужна вода – к берегу! Может быть, найдем там нескольких мургу и убьем их заодно.
   Он понюхал ветер.
   – Слабый ветер, низкие паруса. Я покажу вам, как надо грести.
   Но не этой ночью. Через некоторое время он уже обливался потом. Армун отдала ему остатки воды. Керрик занял его место; он тяжело налегал на весла и греб к земле. Калалек погрузился в тревожный сон, и Армун надеялась, что, когда он проснется, его настроение улучшится.
   Ночь была тихой и теплой, звезды прятались за низкими облаками. Армун сменила Керрика на веслах, так как они шли прямо к земле. Луна то пряталась за облака, то снова появлялась, помогая им идти прямо по курсу. Пока Калалек спал, они постоянно меняли друг друга, пока не услышали впереди шум прибоя. Керрик стоял на носу и мог видеть только пену, там, где волны набегали на берег.
   – Это похоже на пляж, а не на скалу, и волны маленькие. Пойдем прямо?
   – Разбуди Калалека, пусть он решает.
   Парамутаны пробуждались сразу. К счастью, от его недавних страхов ничего не осталось. Он забрался на мачту, чтобы посмотреть вперед, и понюхал воздух.
   – Мы причалим к этой земле, – это было его твердое решение. – Греби дальше, я буду стоять у руля.
   Когда они подошли ближе, Калалек увидел изгиб в береговой линии и повернул туда, а потом провел лодку между двумя песчаными берегами к устью ручья или мелкой реки.
   – Никто так не знает лодок, не знает океана, как Калалек!
   – Никто, – согласилась Армун, прежде чем Керрик успел заговорить. Керрик начал что-то говорить, но потом решил, что лучше промолчать. Он греб до тех пор, пока лодка не села на мель. Они выпрыгнули, держа в руках канаты, чтобы привязать лодку.
   Вода здесь была соленой, но, когда Керрик немного прошел вверх по течению, она оказалась свежей и вкусной. Он сложил руки чашечкой и напился, потом позвал остальных. Калалек катался и плескался в прохладной воде; он уже забыл о своих страхах. Все вместе они подтащили лодку вверх по течению насколько смогли и притязали ее там. Все устали до изнеможения. Мешки можно наполнить водой и утром.
   С первым лучом света Керрик разбудил Армун.
   – Идем быстрей, – сказал он.
   Калалек лежал за песчаной дюной, потрясая копьем и выкрикивая ругательства. Они подбежали к нему.
   В море, недалеко от берега, медленно проплывало мимо них огромное животное с высоким плавником. Два животных размерами поменьше плыли впереди.
   – Урукето, – сказал Керрик. – На нем мургу.
   – Как бы я хотел, чтобы они были поближе и я мог ударить их копьем, убить их всех! – глаза Калалека покраснели от ненависти, силы вернулись к нему, вчерашние страхи исчезли.
   – Посмотри, куда они идут, – сказал Керрик, глядя на солнце над горизонтом, потом на море.
   – На север. Они идут на север.
   Керрик смотрел, пока урукето не пропал из виду, потом торопливо пошел к лодке, чтобы достать карты йилан.
   – Мы зашли слишком далеко на юг. Посмотри по карте – мы должны быть здесь. Урукето идет на север, к этим островам.
   Калалек понимал карты, Армун – нет. Они должны были решить.
   – Он может выйти в океан здесь, через устье, – сказал Калалек. Керрик покачал головой.
   – Не теперь. Сейчас слишком холодно. Возможно, на берегах Исегнета не осталось никаких городов. Он, должно быть, направляется сюда, в Икхалменетс.
   Пока они спорили, Армун наполнила мешки водой.
   Наконец они запаслись водой и определили свой дальнейший курс. Решили идти следом за плавающим животным мургу. Они пришли к выводу, что нужный им остров находился в этом направлении. С земли подул ветер, наполнил их парус и понес по волнам к горизонту и к тому, что лежало за горизонтом.
   Весь день путешественники плыли по пустынному океану, земля осталась далеко позади, а впереди ничего не было видно. Когда страх снова вернулся к Калалеку, Армун спросила у него, как он убивал уларуака, и он показывал ей свое искусство, изображая, что что-то тащит, и крича от удовольствия. Керрик молча сидел на носу и смотрел вдаль. Он первым увидел заснеженные вершины гор.
   Они смотрели в молчании, плывя вперед, а остров постепенно появлялся из моря. Калалек встревожено закричал, когда появилась большая земля.
   – Там… и там. Другие острова. Их много больше одного. Какой из них тот, что мы ищем?
   Керрик указал на белую вершину, сияющую в лучах вечернего солнца.
   – Это он, другого не может быть: он именно так был описан. Остров с единственной высокой горой в центре. Здесь есть поблизости другие, но это самый большой, а гора – самая высокая. Греби к нему.
   – Когда будем проходить мимо других островов, нас увидят.
   – Нет, они не заселены. Мургу живут только в одном месте – в их собственном городе, на том острове. Вот туда мы и идем…
   – Навстречу нашим смертям! – громко закричал Калалек. От страха у него зуб на зуб не попадал. – Мургу – не сосчитать. Нас – трое; что мы будем делать?
   – Мы можем сразить их, – сказал Керрик; в его голосе были сила и уверенность. – Я не для того проделал такой путь, чтобы умереть. Я очень долго думал над этим, все до мелочей спланировал. Мы победим, потому что я знаю этих тварей. Они не похожи на тану или парамутан. Они все делают не так, как мы. Каждая из них поступает так, как ей хочется. Но они выполняют любые приказания. Они сильно отличаются от нас.
   – Моя голова ничего не соображает. Я боюсь и поэтому ничего не понимаю.
   – Тогда слушай и поймешь, что я имею в виду. Расскажи мне, Калалек: почему ты убиваешь уларуаков, а не кого-нибудь еще?
   – Потому что я лучше, чем они! Я сильный!
   – Но другие тоже убивают?
   – Конечно. Они плавают на своих иккергаках.
   – Значит, ты поймешь. Тану имеют своих саммадаров – своих вождей. Но, если он нам не нравится, мы выбираем другого саммадара, так же, как и ты можешь выбрать нового копьеносца, чтобы убивать уларуака.
   – Нет, это я, я – лучший.
   – Я знаю, что ты, но я имею в виду другое. Я говорю, как обстоят дела у тану и парамутан. Но у мургу все иначе. У них есть та, которая приказывает, одна-единственная. Ее приказы выполняются беспрекословно, без возражений.
   – Это глупо, – сказал Калалек, толкая весло. Керрик согласился с ним.
   – Так думаешь ты, так думаю я. Но мургу об этом вообще не думают. У них есть та, которая управляет, и те, которые ее слушаются.
   – Глупо.
   – Да, но для нас это хорошо. Потому что я могу говорить с той, которая управляет, приказывать ей делать то, что нужно мне.
   – Нет, ты не можешь! – закричала Армун. – Ты не должен идти туда. Это верная смерть!
   – Нет, если вы мне поможете, сделаете, как я прошу. Остальные мургу здесь ни при чем; только их вождь, та, которую они называют эйстаа. Я знаю, как она думает, и знаю, как заставить ее подчиняться мне. С помощью этого, – он протянул огненный ящичек саску, – и с помощью яда, которым Калалек убивает уларуака.
   Армун перевела взгляд с его лица на ящичек, потом снова на него.
   – Я ничего не понимаю. Ты разыгрываешь меня. – С этими словами она взяла полу своей одежды и прижала ко рту.
   – Нет, никогда. – Керрик положил ящичек и притянул ее к себе, убрал от ее губ шкуру, дотронулся до них, успокаивая ее. – Все будет хорошо, мы будем спасены.
   Они подошли к острову настолько близко, насколько это было возможно в потухающем свете дня, опустили парус и стали ждать. Облаков не было, и снег на вершинах гор сверкал в лунном свете. Керрик пошел поднимать парус, но Калалек остановил его.
   – Если мы подойдем ближе, нас увидят!
   – Они все спят, никто не проснется. Я говорил тебе, что знаю их.
   – А как же охрана?
   – Ее нет. В темноте никто не передвигается. Это характерно для них.
   Калалек с большой неохотой начал грести. Остров становился все ближе, пока они медленно двигались к северу вдоль скалистого островка.
   – Где живут мургу? – шепотом спросил Калалек, как будто кто-то мог его услышать с берега.
   – На этом берегу, держись севернее.
   Скалистый берег закончился, дальше начинался пляж, кое-где были разбросаны группы деревьев. Потом береговая линия поворачивала к гавани, и на фоне светлого дерева, которым был отделан док, показались темные фигуры.
   – Там, – сказал Керрик. – Урукето – это их животные – иккергаки, как тот, которого мы уже видели. Вот это место, вот этот город. Я знаю, что он может представлять собой; они все выращиваются по одному и тому же принципу. За ним пляжи, где выращивается молодняк; их окружает барьер. Амбесед, который выходит на восток, – это место эйстайи, ее почетное место, где она сидит все время. Первые лучи и тепло солнца сначала попадают туда. Это Икхалменетс.
   Армун не понравилось, когда он говорил обо всем этом, потому что он издавал странные звуки и дергался всем телом. Она отвернулась, но он позвал ее.
   – Ты видишь русло реки, которая впадает в океан? Вот где мы пристанем, где мы снова встретимся. Греби к берегу, Калалек. Это именно то место, которое нам нужно. Оно близко, но находится за защитным барьером, окружающим город.
   На берегу было много грязи и песка, которые во время ливней, в сезон дождей, приносились потоками воды с гор.
   – Здесь мы останемся на ночь, – сказал Керрик. – Но мы должны покинуть это место до рассвета. Армун, ты останешься и будешь ждать, когда станет достаточно светло, чтобы ты попыталась забраться на скалу.
   – Я могу идти в темноте, – ответила Армун.
   – Нет, это слишком опасно. У тебя будет много времени. Ты должна подниматься до тех пор, пока не окажешься над городом. Приготовь все, что я скажу тебе: сухого дерева для большого костра, зеленых листьев для дыма. Да, не клади листья, пока не поднимется солнце над океаном. Огонь должен быть большим и жарким, с раскаленными добела углями. В нужное время все листья положишь в огонь, чтобы они тлели и дымились. Как только сделаешь это, вернешься сюда. Поторапливайся, но смотри не упади. Калалек будет ждать. А я пойду вдоль берега и присоединюсь к вам, как только смогу. Все понятно?
   – Мне все это кажется безумием, и страх переполняет меня.
   – Не бойся. Все идет, как я задумал. Если ты выполнишь свое задание, я буду спасен. Но ты должна сделать это все в нужное время: ни раньше, ни позже. Поняла?
   – Да, я понимаю. – Теперь он был от нее далеко, его голос звучал холодно; он думал, как мургу, и вел себя так же, как они. Он хотел только послушания. И оно будет у него. Мир стал очень одиноким местом.
   Армун дремала в покачивающейся лодке, то и дело просыпаясь от храпа Калалека, потом снова начинала дремать. Керрик не мог спать. Он просто лежал с открытыми глазами, уставившись на медленно вращающиеся звезды. Скоро должна была взойти утренняя звезда, после этого наступит рассвет. К наступлению следующей ночи все должно быть сделано. Он мог просто не дожить до окончания следующего дня, он это знал. Он шел на громадный риск, и в победе он был уверен настолько, насколько смог убедить Армун.
   В какой-то миг ему захотелось снова оказаться на побережье, где круглый год лед и снег, в уютном паукаруте с парамутанами, подальше от опасностей. Он отогнал прочь эту мысль, словно это случилось с другим человеком. Он вспоминал многих людей, которых знал. Он был и йиланом, и тану одновременно; был саммадаром, вождем в борьбе. Он сжег Альпесак, потом пытался спасти его, потерял снова. Его захватили йиланы, потом он бежал от всего этого. Теперь он знал, что бежать уже невозможно. Все это вертелось в его голове. Все, что он делал, было правильно, это было единственное решение. Саммады должны быть спасены. И в этом огромном мире он был единственным, кто мог это сделать. Все его усилия, все, что он когда-то делал, привели его сюда, в это место, в этот город. Что должно быть сделано – будет сделано. Звезды поднялись над горизонтом, и он пошел будить остальных.
   Армун молча поплелась к берегу. Она многое хотела сказать, но ничего не говорить было легче.
   Она стояла в воде, прижимая огненный ящичек к себе, видела, как темный контур лодки медленно удалялся от нее. Луна ушла, звезды тускло светили, и она не могла в темноте видеть лицо Керрика. Потом лодка скрылась во тьме. Армун повернулась и устало пошла по воде к берегу.
   – Ой, мы уже мертвые, мертвые, – бормотал Калалек сквозь зубы. – Захвачены этими гигантскими мургу.
   – Нечего бояться. Они не ходят ночью. Теперь высади меня на берег, а то скоро наступит рассвет. Ты понял, что должен делать?
   – Я знаю, мне было сказано.
   – Я снова тебе повторю для полной уверенности. Ты думаешь, что яд для уларуака убьет этих мургу?
   – Они умрут. Они не больше уларуака. Это верная смерть.
   – Тогда сделай это, быстро, пока я буду на берегу, Убей их, но только двоих из них, не больше. Только убедись, что они действительно мертвы; это очень важно, Двое из них должны умереть!
   – Они умрут. Теперь иди, иди!
   Лодка так быстро уплыла, что Керрик еще не успел даже дойти до берега. Утренняя звезда ярко светила над горизонтом. Забрезжил рассвет. Время пришло. Керрик снял с себя одежду, обметки с ног. Его копье было в лодке, он не был вооружен… Он дотронулся до металлического ножа, висевшего у него на шее. Нож казался просто украшением.
   Керрик расправил плечи и высоко поднял голову, чтобы показать свое превосходство. Совершенно одинокий, он направился в сторону йиланского города – Икхалменетса.

Глава 43

   Нинлемейстаа халмуту эйстесеклем.
   Над эйстаа – только небо.
(Поговорка йилан)

   Громкие крики разбудили Ланефенуу и привели ее в неописуемую ярость. Прозрачный диск в стене ее спального помещения едва светился – должно быть, наступал рассвет. И кто осмелился устроить такой шум в ее амбеседе! Это был звук внимания – к – говорящему, громкий и настойчивый. В один миг она вскочила на ноги, разрушая огромные узоры на полу, и направилась к выходу из помещения.
   В центре амбеседа стояла единственная йилана странного цвета и странной формы. Когда она увидела Ланефенуу, то крикнула ей:
   – Ланефенуу, эйстаа Икхалменетса, выйди вперед! Я буду разговаривать с тобой!
   Дерзкая форма обращения: Ланефенуу ревела от негодования. Помещение осветилось солнечным светом, и она остановилась, даже приподняла хвост от изумления. Говорить могли только йиланы, но это был не йилан.
   – Устузоу?! Здесь?!
   – Я – Керрик. Огромной силы и огромного гнева.
   Ланефенуу медленно шла ему навстречу, потеряв дар речи. Это было невероятно. Устузоу! Бледнокожий, мех посередине, мех на голове и лице, с пустыми руками, сверкающим металлом вокруг шеи. Устузоу Керрик, каким его описывала Вайнти.
   – Я пришел предупредить, – сказал устузоу; в его обращении было оскорбление. Грудь Ланефенуу горела от ярости.
   – Предупреждение? Мне? Ты только напрашиваешься на смерть, устузоу. – Она подалась вперед. В каждом ее движении была угроза. Но эйстаа остановилась, когда он своими движениями выразил уверенность в разрушении.
   – Я несу только смерть и боль, эйстаа. Смерть уже здесь и будет еще, если ты не выслушаешь то, что я скажу тебе. Двойная смерть. Смерть двоих.
   Вдруг у входа в амбесед послышалась возня, и они оба посмотрели на взволнованную йилану, которая появилась, широко открыв рот.
   – Смерть, – сказала вошедшая, с теми же самыми выражениями силы и настойчивости, как у Керрика. Ланефенуу села на хвост, онемев от шока. Она молчала, пока йилана движениями пыталась сказать ей что-то.
   – Послание от Муруспе – срочность информации. Урукето, которым она командовала, мертв. Умер внезапно ночью. И другой урукето тоже мертв. Оба мертвы.
   Крик боли Ланефенуу пронзил воздух.
   Она, сама командовавшая урукето, посвятившая всю жизнь этим животным; город, который гордился тем, что в нем самые лучшие урукето… И вот… Двое из них… Мертвы. Она, извиваясь от боли, повернулась, чтобы посмотреть на огромное изображение урукето под потолком. Оба мертвы! Что сказал этот устузоу? Она медленно повернулась, глядя на это ужасное существо.
   – Оба мертвы, – повторил Керрик. – Теперь мы поговорим, эйстаа.
   Он выразил нежелание видеть посланную к ней йилану, от высшего к низшей. Та повернулась и поспешила уйти. Даже такое обладание властью в ее присутствии нисколько не подействовало на Ланефенуу, не смогло вывести ее из состояния горечи по бесценно утраченному.
   – Кто ты? – спросила она. – Что ты хочешь?
   – Я – Керрик – величайший, и я – эйстаа всех тану, которых ты зовешь устузоу. Я принес тебе смерть. Но я принесу тебе жизнь. Я тот, кто велел убить урукето. Те, кому я приказываю, сделали это.
   – Почему?
   – Почему? Ты та, кто послал Вайнти уничтожить тех, кем я управляю; преследовать их, убить и продолжать убивать. Я скажу тебе, почему были убиты два урукето. Один – чтобы показать тебе мою силу. Это я могу сделать всегда, когда захочу. Убить чем угодно и когда угодно. Но смерть одного можно расценить как случайность. Два убитых урукето – это не случайность. Они все могли бы умереть так же легко. Я сделал это, и теперь ты знаешь, кто я, какими силами командую. Поэтому ты сделаешь то, что я скажу тебе.
   Гневный рев Ланефенуу прервал его. Она подалась вперед, широко расставив большие пальцы и открыв рот; ее острые зубы были наготове. Керрик не сдвинулся с места. Вместо этого он заговорил в такой манере, в которой были оскорбление и надменность.
   – Убьешь меня – и все твои урукето будут мертвы. Это то, чего ты хочешь, эйстаа? Смерти своим урукето и своему городу? Если ты хочешь этого, тогда быстрей ударь меня, до того, как ты сможешь подумать и изменить свое решение.
   Ланефенуу дрожала от внутренних противоречий, происходящих в ней самой; привыкшая за свою жизнь командовать, распоряжаться жизнью и смертью и никому не подчиняться. И этот устузоу может так разговаривать с ней! Она теряла над собой контроль. Керрик не думал отступать или менять свой надменный тон. Малейшая слабость с его стороны – и она сразит его. Возможно, он переусердствовал, но выбора у него не было. Он бросил быстрый взгляд на холм, который возвышался за ним. Ничего.
   – Я хочу тебе кое-что сказать, эйстаа, – проговорил он. Он должен говорить, приковывать ее внимание, не дать возможности ее страстям совершить суд над ним. – Икхалменетс – великий город, сокровище среди всех остальных городов йилан, приморский город Икхалменетс. Икхалменетс – это ты, а ты – это Икхалменетс. Твоя ответственность и твоя награда. Ты правишь здесь.
   Он еще раз взглянул на холм. Над ним было облако. Облако ли? Нет. Дым. Ланефенуу была готова наброситься на него. Он громко закричал, чтобы предотвратить ее приступ гнева.
   – Ты – Икхалменетс, и Икхалменетс должен быть уничтожен. Посмотри, вон туда. Видишь это облако, которое вовсе не облако? Это дым. А ты знаешь, что это за дым? Дым идет от огня, а огонь сжигает и уничтожает. Огонь сжег Альпесак, убил всех. Ты знаешь об этом. Теперь я принес огонь в Икхалменетс.
   Ланефенуу повернулась, посмотрела в ту сторону и в агонии завыла. Огонь поднимался кверху, дым стелился густыми облаками. Керрик потребовал внимания – к – говорящему, и она одним глазом посмотрела на него, другое глаз уставился на дым.
   – Я пришел не один в твой Икхалменетс, эйстаа. Мои силы убили твои урукето, пока я шел в амбесед. Сейчас мои силы подступают ко мне со всех сторон, а они хозяева огня, как ты знаешь. У них огонь уже наготове, и ждут только моего сигнала. Если я его дам – Икхалменетс сгорит. Поэтому выбирай и побыстрей; огонь – жадный.
   Гневный крик Ланефенуу перешел в крик боли. Она была побеждена. Обессилев и опустив руки, она села на хвост. В первую очередь погибнет ее город и ее урукето. Смерть этого существа не имела значения. Смерть Икхалменетса – лишь это имело значение.
   – Чего ты хочешь? – спросила Ланефенуу. Поражение лишило ее сил.
   – Я хочу того же, чего и ты, эйстаа. Продолжать свое существование. Ты выгнала нас из Альпесака. Ты и твои йиланы и фарги останутся там, потому что это город йилан. Никто вам не причинит вреда. Я вижу снег на вершинах гор над нами, который с каждым годом опускается все ниже. До того, как снег доберется до вас, Икхалменетс переедет в Альпесак и будет там в целости и сохранности под теплым солнцем. Икхалменетс будет жить там. Но мои устузоу тоже должны быть в безопасности. Даже сейчас Вайнти выполняет твои команды, преследуя и убивая их. Ты должна приказать ей, чтобы она вернулась, прикажи ей перестать убивать. Сделай это, и Икхалменетс будет жить. Нам ничего твоего не нужно. Ты сохранишь свой город. Нас беспокоят только наши жизни. Ты должна остановить Вайнти. Сделай это, и Икхалменетс, и все твои урукето будут жить и сегодня, и завтра – всегда, как они жили вчера и позавчера.
   Очень долго Ланефенуу была неподвижна. Она молчаливо сидела, пытаясь среди множества мыслей найти правильное решение. Наконец силы вернулись к ней, и она снова заговорила властным голосом:
   – Это будет сделано. Я остановлю Вайнти. Для нее никогда не было необходимости нападать на устузоу. Она будет отозвана. Вы уйдете. Вы останетесь на своем месте, мы – на своем. Я не желаю больше ни говорить с тобой, ни видеть тебя снова. Я хочу, чтобы ваше яйцо никогда не раскрывалось и вы бы никогда не появлялись.
   Керрик согласился с ней.
   – Есть лишь один путь, чтобы остановить Вайнти.
   Ты знаешь ее, и я знаю. Она способна не выполнить твоего приказа и не прекратить свои действия. Она способна на это, не так ли?
   – Да, – хмуро сказала Ланефенуу.
   – Тогда ты должна пойти к ней, найти и приказать вернуться. Тогда она вынуждена будет прекратить преследование устузоу; ведь ее йиланы – это твои йиланы, ее фарги – это твои фарги. Вот что надо сделать.
   Глаза Ланефенуу горели ненавистью, но она держала себя в руках.
   – Я сделаю это.
   – Хорошо. – Керрик дотронулся до кольца на шее и до ножа, висевшего на нем. Он сорвал нож с кольца и протянул его Ланефенуу. Она не пожелала его взять. Тогда Керрик бросил его в пыльный песок к ее ногам. – Передай это Вайнти. Она знает его, она знает, что это значит. Она знает, что я – тот, кто сделал эту вещь, и зачем я ее сделал. Она поймет, что у тебя не было другого выбора, другого решения.
   – Меня не интересует, какие чувства будет испытывать Вайнти, что она знает.
   – Конечно, эйстаа. – Керрик говорил медленно, сдерживая свой гнев. – Но я хочу, чтобы она знала, что это я, Керрик, остановил ее. Я хочу, чтобы она поняла, что это я сделал.
   С этими словами Керрик повернулся и ушел. Он вышел из амбеседа и прошел мимо остолбеневших фарги, стоявших тут же толпами. Они в страхе шарахнулись от него, потому что видели издали их разговор с эйстаа. Они не знали, что происходило, но все это было ужасно, за пределами понимания. Два урукето были мертвы, а этот устузоу – йилан нес с собой смерть.
   Керрик прошел через весь Икхалменетс к берегу и повернулся к йиланам и фарги.
   – От имени вашей эйстайи я приказываю вам. Всем вам. Она приказывает вам посетить ее в амбеседе. Идите.
   Неспособные на ложь, они восприняли то, что он говорил, за правду и поспешили в амбесед.
   Оставшись один, Керрик спрыгнул на песок и вышел из города.

Глава 44

   – Ты посылала за мной? – сказала Энге. – Мне передали: срочная информация.
   – Любой приказ, который я издаю, срочный, а твои ленивые создания этого не понимают. Если я не подчеркиваю важности информации, тогда передающая ее начнет обсуждать честность своих действий.
   – В этом есть правда, ведь Угуненапса говорила…
   – Тихо! – прорычала Амбаласи, ее грудь наполнилась гневом. Ее помощница Сетессей в панике убежала. Энге только склонилась перед вспышкой гнева старой ученой. Она не просто молчала, а всем своим видом выражала извинения и покорность.
   – Небольшое улучшение. От тебя, по крайней мере, я ожидала некоторого внимания и немного вежливости. Теперь посмотри сюда, на этот великолепный вид.
   Амбаласи указала на Сорогетсо, которая покоилась в тени, – прекрасный вид только для Амбаласи, потому что та дрожала от страха и свернулась в комок, закрыла глаза и ждала своей смерти.
   – Это не для тебя, глупое создание. Мой гнев обращен к другим.
   Амбаласи сказала это, с трудом сдерживая свои эмоции, потом заговорила на Сорогетсо:
   – Внимание, дружба и помощь. – Она погладила зеленый гребень Ичикчее. Наконец та испуганно открыла глаза.
   – Очень хорошо. Видишь, здесь Энге, которая пришла, чтобы побыть с тобой. Тихо, никакой боли не будет.
   Амбаласи осторожно убрала нефмакел, который закрывал рану на ноге Ичикчее и защищал ее от инфекции. Сорогетсо дрожала, но не протестовала.
   – Посмотри, – приказала Амбаласи. – Смотри в изумлении.
   Энге наклонилась, чтобы посмотреть на собранное складками мясо на культе, где кожа была завернута над обнаженной костью. В самом центре был желтоватый отросток. Ей это ни о чем не говорило, но она ничего не сказала и тем самым вновь вызвала гнев Амбаласи.
   – Хорошо заживает, – наконец сказала Энге. – Амбаласи – хозяйка целительской науки. Ампутация не только залечивает, но там, в середине, что-то еще появляется. Может ли это не быть предметом восхищения?
   – Конечно, может, но из-за твоего невежества я не могу ожидать от тебя, чтобы ты по достоинству это оценила. Оттуда растет новая ступня, желтая ступня у зеленой Сорогетсо, которая на целую голову ниже нас. Неужели ты не понимаешь, какое важное значение это имеет? Неужели это не доходит до твоих мозгов, которые спят внутри твоего черепа?
   Энге снесла это оскорбление – с Амбаласи надо было всегда вести себя мудро.
   – Важность – не – понята. Допущено невежество.
   – Необходимо сконцентрировать внимание. Прежние теории не в счет. Забудь малейшее упоминание о тектонических слоях и передвижениях континентов. Этот период очень длительный. Я усомнилась в этом, когда открыла, что мы можем общаться с Сорогетсо, даже на этом примитивном уровне. Нас разделяют не десятки миллионов лет, даже миллион лет – слишком большой срок. У нас могут быть какие-то незначительные различия, но генетически мы – одно и тоже. Иначе эта нога не выросла бы. Тайна остается тайной. Кто такие Сорогетсо и как они попали сюда?
   Энге не пыталась ответить, зная, что проницательные глаза ученой видят ее насквозь.
   – Меня это беспокоит. Я нашла много свидетельств неудавшихся экспериментов, до этого большей частью проводимых на море, а не на земле. Ты должна понять, что не все ученые такие же, как я. В этом мире есть искаженные мозги, так же как и искаженные тела.
   Энге стало ужасно от этой мысли:
   – Такого не может быть.
   – Почему нет? – спросила Амбаласи, водворяя нефмакел на место. – Почему нет! – Она отвернулась от Сорогетсо, задыхаясь от гнева. – Всегда будут невежды. Я видела результаты опытов – ты бы ужаснулась, если бы взглянула на них. Помни, что все, что ты видишь вокруг, – то успешные результаты опытов. Мы нашли Амбаласокей довольно легко, другие тоже могли приходить сюда до нас. Записи и знания не сохранились. У нас, йилан, один недостаток – мы не знаем временных различий. Мы знаем, что завтрашнее завтра будет таким же, как и вчерашнее вчера, поэтому и не считаем нужным записывать происходящие во времени события.
   – Значит, ты думаешь, что Сорогетсо – это результаты неудавшегося опыта?
   – Или наоборот – удавшегося; или опыта, которого вообще не было. Верно то, что йиланы имеют гены йилан.
   – Даже если улучшить их, чтобы победить какое-либо заболевание?
   – Молчи! Ты говоришь слишком много, а знаешь слишком мало. Болезнь – это результат изменения других организмов. Мы – это мы, какими были, начиная с яйца времени. Обсуждение закончено.
   – Тогда я его снова начну, – сказала Энге твердо. – Нынешние утверждения отрицают утверждения прошлые. Ты помогла нам прийти сюда, потому что ты хотела изучить отношение нашей философии к физиологическим изменениям в нашем теле. Разве этого нет в природе эксперимента с йиланами?
   Амбаласи открыла рот, чтобы что-то сказать, но промолчала. Она долго стояла неподвижно, о чем-то думая. Наконец, заговорив, она своими движениями выразила уважение.
   – Да, Энге, ты, конечно, права. Я должна это обдумать. Пойдем поедим, потому что над этим вопросом надо серьезно подумать. В настоящее время я не готова ответить на него.
   Амбаласи посмотрела вокруг, но ее помощница ушла. Она выразила недовольство этим отсутствием.
   – Она должна принести мясо. Она же прекрасно знает, что я предпочитаю есть в это время дня.
   – Удовольствие – в – обслуживании, Амбаласи. Я принесу тебе.
   – Я сделаю это сама. Голод не позволяет ждать. Энге пошла с ней через растущий город, мимо группы йилан, увлеченных беседой.
   – Как никогда раньше мы можем искать правду Угуненапсы, не боясь никого.
   – Твои бесценные создания должны бояться меня. Здесь следует больше делать, а не думать. Неужели твои Дочери не понимают, что без фарги в городе они должны выполнять любую грязную работу сами?
   – Мы выполняем работу Угуненапсы.
   – Угуненапса не положит вам еду в рот.
   – А я думаю иначе, – сказала Энге с некоторой гордостью. – Она привела тебя к нам, потому что сила ее мыслей была в наших телах, и это привлекло твой интерес, привело нас сюда. А после ты увидишь результаты!
   Амбаласи долго не посещала место, где готовили еду. Как только они обнаружили гигантского угря в реке, их пища, хоть и однообразная, была гарантирована. Амбаласи также больше не слышала в последнее время жалоб от Дочерей, что очень трудно добывать еду для всех. Теперь она увидела почему.
   Одна из Дочерей – это была Омал – удобно расположилась в тени и отдыхала, а трое Сорогетсо трудились.
   – Они быстро выучились, – сказала Энге, – и они благодарны за пищу, которую мы им даем.
   – Я не совсем это одобряю, – сказала Амбаласи и взяла кусок угря на свежем листе, который ей протянула Сорогетсо. Она потупила взгляд, торопясь приготовить другой кусок для Энге.
   – Недостаток понимания, – знаками показала Энге, потом взяла мясо.
   Амбаласи откусила от угря.
   – Прерывание научного исследования. Твои Дочери не могут ничего сделать правильно. – Она съела мясо, с раздражением бросила лист, потом указала в сторону берега реки. – Эти псевдофарги должны вернуться в свои естественные места обитания. Твои ленивые сестры должны сами работать. Вы всему мешаете. Разве ты забыла, что когда мы нашли Сорогетсо, то они жили не так, как мы, а со своими самцами, не запертыми в ханале? Я должна узнать, как это случилось, и все записать. Я должна изучать и записывать все подробности их ежедневного существования. Мне нужно изучать их в естественной среде, не здесь, готовящих угрей для ненасытных желудков. Ты видела плавающее в воде дерево, которое служило им защитой от неприятеля? Они, как и устузоу, используют неживые материалы. В этом они не похожи на нас. И вмешательство в их образ жизни надо прекратить. Верни назад Сорогетсо.
   – Это будет нелегко…
   – Нет ничего проще. Прикажи своим Дочерям собраться здесь. Я поговорю с ними, дам указания.
   Энге задумалась над тем, что могло быть сделано, потом согласилась. Время для конфронтации наступило. Она знала, что это должно было произойти, потому что взгляды Амбаласи и ее Дочерей были разными, как день и ночь.
   – Внимание, – она показала знаками ближайшей к ней йилане. – Очень важно. Всем собраться в амбеседе, немедленно.
   Йиланы шли туда молча. Хотя в этом городе не было эйстайи, амбесед был выращен, потому что он был центром всех городов йилан. Со всех сторон спешили Дочери, подчиняясь команде, – они еще помнили о прежних приказаниях. Все были напуганы. Они пропустили вперед Энге и Амбаласи. Бок о бок они прошли к тому месту, где должна была сидеть эйстаа. Энге повернулась к ним, попросила тишины и начала говорить:
   – Сестры мои. Амбаласи, которой мы восхищаемся, которая привела нас сюда, которая дала нам свободу и наши жизни, которую мы уважаем больше всех других, желает обратиться к вам по очень важному вопросу.
   Амбаласи встала на самое высокое место, посмотрела на притихших йилан, потом тихо и бесстрастно заговорила:
   – Вы умные создания, я не могу этого отрицать. Вы все. Вы изучали и поняли мысли Угуненапсы, у вас есть ум, чтобы эти мысли использовать в вашей собственной жизни. Но, когда вы делаете это, вы нарушаете цепь, которая связывает фарги с йиланами и с эйстаа. В этот мир вы принесли новый образ жизни, новое общество. Вы должны посвящать большую часть времени распространению того, какое влияние оказывает учение Угуненапсы на вашу жизнь.
   Одобрительный шум прошел по рядам Дочерей. Внимание несколько рассеялось. Амбаласи это не понравилось, ее тело сковал гнев, в голосе послышалась команда.
   – Часть вашего времени – и не больше! Вы отказались от эйстайи и ее приказаний, что является причиной роста и жизни города. Вот поэтому, чтобы жить, сохранить жизнь, которую вы спасли от ярости эйстайи, вы должны найти путь, чтобы это новое общество привести в порядок, изучая более тщательно труды Угуненапсы. Но только часть времени, как я уже сказала. Остальное время вы будете работать, чтобы жил и рос этот город. Если никто из вас не знает, как выращивать город, я буду говорить вам, а вы будете выполнять мои приказания. Обсуждений не нужно, только беспрекословное подчинение.
   Послышались крики жалоб, и Энге выступила вперед, чтобы выступить от лица всех собравшихся.
   – Это невозможно. Ты станешь нашей эйстаа, от которой мы отказались.
   – Ты права. Я буду ожидающей эйстаа. Я буду ждать, когда вы придумаете наиболее приемлемый способ управления вашим городом. Как только это случится, я оставлю положение эйстайи, которое я не приветствую. Меня больше всего волнует город, я хочу сохранить его. Если вы отвергнете мое предложение, я отвергну вас. Если я устранюсь, то город умрет. Не будет моих знаний по приготовлению пищи – и вы будете голодать; лишу вас медицинских знаний – вы умрете от болезней. Лишу вас самой себя и урукето и оставлю ждать вашей смерти. Но вы из тех, кто отрицает смерть и принимает жизнь. Примите меня, и вы будете жить. Поэтому вам ничего не остается, как согласиться на мое щедрое предложение.
   Сказав это, Амбаласи повернулась и сорвала водяной фрукт, потому что в горле у нее пересохло. Все молчали. Наконец Фар поднялась на возвышение.
   – Амбаласи говорит только правду, – сказала она. Ее глаза были большими и влажными, как у фарги. – Но внутри ее правды есть другая правда. Никто не сомневается в том, что сила мыслей Угуненапсы привела нас сюда, в это место. Чтобы найти простых Сорогетсо, которые нас ждали здесь. Они научатся выполнять любую работу, чтобы мы остались свободными и продолжали наше изучение правды…
   – Нет – прервала Амбаласи, взбираясь на возвышение. – Это невозможно. Сорогетсо, все до одного, вернутся в свои прежние места обитания, и им будет запрещено входить в этот город. Вы только можете принять или отклонить мое предложение. Живите или умирайте.
   Фар встала перед старой ученой – юность перед возрастом, спокойствие перед яростью.
   – Тогда мы отвергаем тебя, сильная Амбаласи, принимаем смерть, потому что это единственный способ нашего существования. Мы уйдем вместе с Сорогетсо, если уйдут они; будем жить, как они. У них есть пища, и они поделятся ею. Если кто-то из нас умрет, то мысли Угуненапсы все равно будут жить.
   – Невозможно. Нельзя тревожить Сорогетсо.
   – Как ты можешь нам помешать? Убьешь нас?
   – Да, – сказала Амбаласи без колебаний. – У меня есть хесотсан. Я убью кого угодно, всех вас, кто посмеет вмешаться в естественное существование Сорогетсо. Вы и так уже нанесли большой вред.
   – Фар – моя сестра, Амбаласи – наш вождь, – сказала Энге, вставая между ними. – Моя настоятельная просьба к вам – не говорить слов, о которых вы потом будете жалеть. Слушайте меня. Есть выход. Если есть хоть какая-то правда в учении Угуненапсы, то это можно проверить на практике. Мы верим в конечную смерть как для других, так и для себя. Поэтому мы должны поступать так, как говорит мудрая Амбаласи: беспрекословно подчиняться ей, как ожидающей – эйстаа, пока мы не найдем более удачного решения этой проблемы, из-за которой у нас конфликт.
   – Говори за себя, – сказала Фар. – Говори от лица тех, кто слушает, если они хотят этого. Но ты не можешь говорить за всех нас, говорить за тех, кто верит в духа жизни. Когда мы размышляли о духе жизни, мы ощущали прилив энергии. Ты не сможешь этого отнять с помощью грязного труда. Нас не заставить силой.
   – Вас просто не будут кормить, – сказала Амбаласи практично.
   – Хватит! – приказала Энге громовым голосом. Все сразу замолчали, потому что никогда не слышали, чтобы она так говорила. – Мы не будем сейчас ничего обсуждать. Мы будем выполнять указания Амбаласи, пока сами ничего лучшего не придумаем. – Она резко повернулась к Фар, и та даже отшатнулась. – Я призываю тебе замолчать. Ты считаешь, что лучше умереть, чем жить. Я не хочу этого, но я понимаю чувства эйстайи, которая хочет смерти одного, чтобы остальные остались в живых. Я понимаю это.
   Послышались крики боли Дочерей, стоны отчаяния. Фар закрыла свои огромные глаза, дрожь прошла по ее телу. Она начала говорить, но Энге прервала ее. Когда Энге вновь заговорила, весь гнев улетучился.
   – Сестры мои, которые мне дороже жизни. Я бы с удовольствием умерла, если бы моя смерть понадобилась, чтобы выжили другие. Давайте служить Угуненапсе, служа Амбаласи. Давайте в немом молчании покинем это место, и каждая из нас хорошенько подумает над тем, что произошло. Потом мы все вместе обсудим наши проблемы и выработаем решение, которое устраивало бы всех. А теперь пойдем.
   Дочери пошли. Им действительно надо было подумать. Когда Энге и Амбаласи остались одни, старая ученая сказала, превозмогая усталость:
   – Этого достаточно для данного момента, но только для данного. Тебя ждет множество неприятностей, мой друг. Обрати внимание на Фар. Она баламутит всех, делит на группы и ведет за собой, создавая раскол в твоих рядах.
   – Я знаю и сожалею об этом. Была уже одна, которая толковала учение Угуненапсы, как и Фар. Она умерла, когда в конце концов поняла неправильность своих мыслей. И многие Дочери умерли из-за нее. Пусть этого никогда больше не случится.
   – Это уже случилось. Я боюсь за будущее этого города.

Глава 45

   Первые весенние дожди принесли нежеланные изменения в долину, где жили саску. То, что когда-то было тоненькими веточками, свешивающимися вниз с обрыва, теперь стало пышной растительностью, спускавшейся с каждым днем ниже и ниже к самой долине. Их нельзя было сжечь – все попытки сделать это были напрасными; нельзя подойти ближе из-за ядовитых шипов. А теперь на их ветвях созревали ядовитые зеленые плоды.
   – Когда такой плод упадет, что будет? Какую разрушительную силу мургу спрятали внутри? – сказал Херилак, глядя вверх на пышную растительность.
   – То, что и должно быть, – сказал Саноне уставшим голосом, какого Херилак никогда не слышал от него: сказывались его годы. Мандукто и саммадар ушли подальше от остальных, как всегда делали это, желая найти ответы на вопросы, которые все еще оставались неразрешенными. Лицо Саноне искривилось от отвращения, когда он посмотрел на зеленые растения, которые свисали сверху, окутывая кольцами стены долины. – Может произойти что-то ужасное. Кажется, они все время меняются. Или, может, они содержат только семена, чтобы размножаться. Это будет еще хуже.
   – Вчера в реке еще было немного воды. Сегодня она совершенно высохла.
   – Сейчас весна, всего должно быть много.
   – Я хочу посмотреть, что они делали с нашей водой. Мы должны знать. Я возьму двух охотников.
   – Один из моих молодых мандукто тоже пойдет с тобой. Завернитесь получше в одежду, обмотайте как следует ноги.
   – Я знаю. – Голос Херилака был угрюмым. Еще один ребенок умер. Шипы проникают через песок, если их немного потревожить, а увидеть их почти невозможно. Надо загнать в загон мастодонов. Они едят все подряд. Чем все это может кончиться?
   – Это может кончиться чем угодно, – сказал Саноне глухим голосом. Он повернулся и ушел.
   Херилак провел свой небольшой отряд мимо охраны и через барьеры, которые окружали долину. Им было жарко в этой одежде, но необходимо было защищаться. Мургу держались на расстоянии и всегда отступали, когда на них нападали.
   Они шли вдоль берега высохшей реки. Вдруг впереди послышался шорох. Херилак направил в ту сторону смертельную стрелу, но ничего не было видно, только шлепанье удаляющихся лап. Еще несколько поворотов в долине – и они добрались до барьера.
   Он тянулся от стены к стене – густая масса ядовитых растений, увитая цветами, – вертикальные джунгли. Из небольшой плотины сочилась вода и собиралась в небольшую лужицу у основания этого живого барьера.
   – Мы можем их срезать, сжечь, – сказал Саротил. Херилак покачал головой, его лицо потемнело от гнева, ненависти и отчаяния.
   – Если их срезать, они снова вырастут. Они не горят. Если мы подойдем ближе, нас поджидают ядовитые шипы. Пошли, я хочу посмотреть место, откуда поступает вода.
   Когда они выбрались из высохшего русла реки, над их головами просвистели стрелы. Но мургу не было видно. Мандукто указал на куст, ветви которого качались; длинные его корни спускались по склону.
   – Мы прыгнем на тропу, если наступим на эти корни. Они все время выращивают здесь эти растения. Их становится все больше и больше.
   Они прошли мимо куста и поднялись вдоль высокого берега, когда живая плотина оказалась внизу. Здесь было сделано маленькое озеро. Река текла по новому руслу в противоположную сторону от долины.
   Это было очень хорошо, что еще оставалось немного чистой воды.
   Когда они спустились в долину, Херилак увидел Саноне, ожидавшего их в условленном месте, и доложил ему о виденном.
   – Мы даже мельком не видели мургу, но зато определили, на каком расстоянии от нас они находятся.
   – Плотина может прорваться…
   – Почему? Она снова будет выращена. Мургу знают, как победить нас. Не в борьбе, а медленным распространением этих ядовитых растений. В конце концов они одержат победу. Мы не сможем их остановить.
   Херилак опустился на землю, чувствуя поражение, чувствуя себя таким же уставшим и старым, как мандукто.
   – Они победят, Саноне, они победят.
   – Ты никогда так не говорил, сильный Херилак. До этого ты вел нас, ты одержал победу.
   – Теперь все кончено.
   – Мы пересечем пустыню и пойдем на запад.
   – Они будут нас преследовать.
   Саноне посмотрел на ссутулившегося большого охотника и почувствовал его отчаяние, разделив его независимо от себя. Неужели это была воля Кадайра? Неужели они пошли по следу мастодона только для того, чтобы в конце пути встретить свою смерть? Он не мог в это поверить. Тогда во что же он должен верить?
   Его размышления прервали взволнованные крики, и он повернулся, чтобы посмотреть, что произошло. К нему бежали охотники. Они что-то кричали и показывали. Херилак сжал в руке смертельную стрелу и поднялся на ноги. Был такой звук, походивший на всплеск воды. Это вода устремилась в сухое русло реки – желтая от грязи, – быстро наполняя его.
   – Плотину прорвало, – сказал Херилак. – Все в порядке?
   Саноне посмотрел на грязную воду, которая разливалась по долине. Человеческих тел он нигде не увидел, только поломанные ветки кустарника.
   – Река входит в свои прежние берега. Посмотрите, уровень уже снизился. Такое было всегда.
   – Это пока они не вырастят новую плотину. Сейчас это ничего не означает.
   Даже это приятное зрелище не улучшило настроения Херилака. Он потерял всякую надежду, готов был распрощаться с жизнью. Он даже не поднял головы, когда другие начали кричать; только взглянул исподлобья, когда Саноне опустил ему на плечо свою руку.
   – Что-то случилось! – закричал мандукто, впервые за все время в его голосе прозвучала надежда. – Растения, посмотри на растения! Кадайр не забыл про нас, мы все еще идем по его тропе!
   Высоко над ними оторвалась масса зеленой растительности и упала с обрыва в долину. Поднялась пыль, и, когда она улеглась, они увидели, что толстые стволы, на которых держались эти растения, были серыми и раздробленными. Они заметили, что зеленые восковые листья свернулись и утратили свой блеск. На некотором расстоянии упал еще один куст.
   – Там что-то происходит, но что – мы не знаем, – сказал Херилак, освобождаясь от своего трагического состояния, благодаря невероятным событиям. – Я должен пойти и посмотреть.
   Он бежал по долине, держа наготове смертельную стрелу. На другом берегу реки, скалистом и обрывистом, он увидел мургу. Саммадар нацелил на них оружие. Мургу становилось все больше, но в руках у них не было оружия. Они стояли неподвижно, широко раскрыв глаза.
   Херилак опустил стрелу. Ему надо было разобраться в происходящем.
   Мургу посмотрели на него, он следил за ними. Было тихо. Их разделяла река. Херилак ненавидел их и знал, что их глаза излучают точно такую же ненависть. Тогда что же случилось? Почему они открыли плотину, порубили растения?
   Самая большая, которая стояла ближе к нему, повернулась и судорожно начала двигать конечностями, потом появилась другая и передала ей какой-то предмет. Первая взяла его обеими руками, посмотрела на него, потом перевела взгляд на Херилака. Она открыла рот, как будто у нее был спазм, потом бросила эту вещь в долину. Херилак проследил, куда она упала.
   Когда он снова посмотрел туда, где были мургу, они уже ушли. Херилак подождал некоторое время, но они не возвращались. Только тогда он спустился с барьера и подошел к вещице, которую они бросили. Он услышал тяжелое дыхание – это Саноне поднимался к нему.
   – Я видел… все, – сказал он. – Они стояли и смотрели на тебя и ничего не делали больше. Только бросила вот этот предмет, а потом ушли. Что это?
   Предмет чем-то напоминал дыню: сероватый и гладкий. Херилак толкнул его ногой.
   – Он может быть ядовитым, – предупредил Саноне. – Будь осторожен.
   – Это может быть все что угодно. – Херилак опустился на колени и надавил на него большим пальцем. – У нас только один способ узнать, что это такое.
   Он отложил в сторону смертельную стрелу и вытащил свой каменный нож, провел по его лезвию пальцем, чтобы узнать, насколько он острый. Саноне тревожно вздохнул и подался назад, когда Херилак нагнулся и вонзил в этот предмет свой нож.
   Кожица этого плода оказалась очень твердой, Херилак начал пилить ее. Вдруг плод раскололся. Из него вылилась оранжевая жидкость. Внутри был какой-то темный предмет. Херилак кончиком своего ножа поддел его. Саноне теперь стоял рядом с ним.
   Внутри был спрятан нож Керрика, нож из голубого камня, который он всегда носил с собой.
   – Это Керрика, – сказал Саноне. – Он мертв. Они убили его, а это срезали и подбросили нам, как сообщение о том, что он убит.
   Херилак взял этот нож, поднял его над головой так, что он засверкал на солнце.
   – Ты прав – это сообщение. Но сообщение о том, что Керрик жив! Это сделал он сам. Я не знаю как, но это сделал он. Он не погиб на севере, он жив! И он победил мургу.
   Он вытянул руку вперед, показывая на долину:
   – Это все сделал он. Он победил их. Они сломали плотину и, уничтожив свои растения, ушли. Мы можем остаться здесь. Долина теперь снова наша.
   Он высоко поднял нож к самому солнцу, поворачивая его все время так, чтобы он сверкал на солнце, и громко прокричал:
   – Победили! Мы победили!! Мы победили!!!
   – Ты все потеряла, Вайнти, – сказала Ланефенуу, один глаз которой смотрел на фигуру рядом с ней, а другой – на мерзкого устузоу, который стоял на другом берегу реки, уставившись на нее. Потом она дала знак Акотолп подойти к ней.
   – Все уничтожили?
   Ученая показала знаками, что все завершено.
   – Вирус обезврежен. Он теперь не представляет опасности для растений и животных. Но вирус остался в земле, поэтому он будет убивать любое семя.
   Вайнти, бесцеремонно оттолкнув Акотолп, подошла поближе к эйстаа, чтобы опровергнуть ее последнее слово.
   – Мы не можем ничего терять. Устузоу должны быть уничтожены. – Эмоции в ней бушевали. Она посмотрела в лицо Ланефенуу. – Борьба не должна прекращаться. Ты не можешь помешать этому.
   Ее эмоции были настолько сильны, что Акотолп не выдержала и с громким криком бросилась прочь; остальные йиланы подняли оружие, опасаясь за жизнь Ланефенуу. Эйстаа махнула им, чтобы они вернулись на свои места; потом повернулась к Вайнти, в отвращении изгибая конечности.
   – Устузоу Керрик знает тебя слишком хорошо, Вайнти. Он предупредил, что ты не будешь слушаться меня, будешь игнорировать мои приказы, если я не исполню их сама. Он прав. Ты не подчиняешься мне, ты – которая клялась быть моей фарги всю жизнь.
   – Ты не должна этого делать.
   – Уже сделала! – проревела Ланефенуу; ее терпение лопнуло. – Ты будешь подчиняться мне? Мой последний приказ: ты должна умереть – это приказ, который ты обязана выполнить. Умри!
   Вайнти повернулась и пошла прочь. Ланефенуу на расстоянии одного шага шла за ней; ее гребень дрожал от ярости.
   – Что это? Ты не умираешь? Ты, которая ненавидела их, стала одной из них. Ты – Дочь Разрушения. Ты присоединилась к тем, кого так ненавидела. Я должна тебя убить. Внимание ко всем присутствующим!
   Йиланы, которые собрались уходить, повернулись и направили на Вайнти оружие. Та быстро повернулась лицом к Ланефенуу, встав к остальным спиной, и нежно заговорила, используя минимум движений:
   – Великая Ланефенуу, эйстаа Икхалменетса, та, что правит! Вайнти, которая служит тебе, склоняется перед тобой. Я всегда выполняла твои указания.
   – Ты не выполнила приказа умереть! Дочь Смерти, – прошипела Ланефенуу.
   – Я бы выполнила, но не могу. Я живу, чтобы служить тебе.
   – Сомневаюсь в этом. Я прикажу тебя убить.
   – Не делай этого, – в ответе слышалась холодная угроза. – Здесь есть йиланы, забывшие Икхалменетс, которые служили мне верой и правдой и которые до сих пор видят во мне эйстаа. Давай не будем испытывать их терпения – это может быть очень опасно.
   Ланефенуу от гнева готова была взорваться. Она смотрела на это создание, стоящее перед ней и угрожавшее ей, поглядывая одновременно на йилан, стоявших ниже. Она вспомнила про угрозу, которая нависла над Икхалменетсом и которая привела ее сюда. Наконец Ланефенуу тихо заговорила:
   – Ты будешь жить. Мы вернемся в Икхалменетс, и ты тоже пойдешь с нами. Но я тебе больше не доверяю. Война против устузоу должна закончиться. Я не желаю видеть тебя в своем городе. Ты навсегда исчезнешь из Гендаши, из Альпесака – с моих глаз. Если бы я могла бросить тебя в море, я бы сделала это. Ты останешься одна, на берегах Энтобана, подальше от города йилан. Ты будешь подобна фарги. Вот что я сделаю, и это твоя судьба. Ты хочешь что-нибудь сказать?
   Вайнти не осмелилась высказать, что она чувствовала в этот момент, иначе одна из них должна была бы умереть. Она не хотела испытывать судьбу. Вайнти с трудом контролировала свои движения; ее мускулы дрожали, когда она попыталась с помощью жестов показать, что она поняла указания эйстайи.
   – Хорошо. Мы покидаем это место, где живут устузоу, и я считаю дни, когда наконец я увижу тебя в последний раз.
   Они сели верхом на уруктопов и двинулись в путь. Когда пыль улеглась, их уже не было видно. Все ушли.
   – Прошлой ночью я видела сон, – сказала Армун. – Все происходило словно на самом деле. Я видела яркие краски листьев и неба, даже чувствовала запах дыма от костра.
   Она стояла на носу иккергака, прищурив глаза от яркого света заходящего солнца. Керрик стоял сзади. Он обнял ее, чтобы она согрелась и чтобы она испытывала удовольствие от его близости. Она повернулась, чтобы посмотреть в его обветренное лицо.
   – Шаман всегда слушал, когда ему рассказывали о снах, – сказала она. – Потом он объяснял их значение.
   – Старый Фракен – дурак. Паникер.
   – Ты считаешь мой сон неправдой?.. – в ее голосе было разочарование. Керрик погладил ее волосы:
   – Сон может быть правдой. А что это был за сон?
   – Мы вернулись к озеру. Там был Арнхвит, и он ел мясо, которое я приготовила. Девочка по имени Даррас тоже была там, только она стала взрослее той, которую я видела в последний раз.
   – Она уже стала старше. А Харл и Ортнар были в твоем сне? Неужели твой сон скажет мне, что они умерли?
   – Ортнар был в нем. Он тоже сидел и ел, его большая рука беспомощно висела. Но Харла там не было. Неужели сон говорит, что он умер?
   Керрик услышал страх в ее голосе и быстро ответил:
   – Да, это вещий сон. Ты говоришь, что видела, какого цвета небо? Наверное, в твоем сне это был день? Харл, скорее всего, был в тот день на охоте.
   – Конечно, – она громко засмеялась; настроение ее сразу поднялось. – Но, скорее всего, это был все-таки просто сон, потому что я все время думаю об этом.
   – Это так и есть на самом деле. Ты можешь видеть, что происходит вдали от нас: видеть озеро, куда мы идем и где нас ждут. Ждут те, кто был в безопасности.
   – Я хочу быть там.
   – Иккергак идет хорошо, весенние бури закончились. Скоро мы будем там.
   – Тогда я счастлива. Я не хочу, чтобы другой ребенок родился у меня на холодном севере.
   Она говорила тихо, счастливая и уверенная в себе. Керрик от удовольствия громко смеялся, разделяя ее мысли и чувства и прижимая ее к себе. Никогда больше они не должны расставаться. Он гладил ее длинные волосы и испытывал умиротворение с того самого утра в Икхалменетсе, когда он пришел к эйстаа и вынудил ее прекратить нападения на саммады.
   Это простое усилие разогнало все страхи, которые владели им так долго и омрачали его мысли. Они собирались идти к озеру, к своему саммаду. Теперь они снова будут все вместе.
   Иккергак переваливался с волны на волну, поскрипывал, а его нос рассекал воду. Вдруг с кормы послышался смех, где рядом с Калалеком, у руля, сидели остальные парамутаны. Для них это было приятное, легкое путешествие. Они снова засмеялись. Впереди красное зарево заката – признак хорошей погоды. Кучка облаков, плывших высоко в небе, окрасилась в розовый цвет уходящим солнцем. Вокруг были мир и покой.
   Далеко к югу, в мире, который они оставили, стояла Вайнти: теплая вода плескалась вокруг нее. Она смотрела вслед урукето, который исчезал в красно-бордовом закате. Ее руки были скручены между собой, большие пальцы согнуты до боли, рот застыл в крике ненависти. Она была одинока. Никто не слышал того, что она кричала, никто не шел ей на помощь, чтобы разделить с ней ее участь. Она была одна.
   Может быть, так было лучше. Она была еще сильна в своей ненависти. Это было для нее все что нужно. Будет завтра… и послезавтра… Дни убегали в будущее, словно камни сыпались на берег. Этих дней вполне было достаточно, чтобы она сделала то, что должна была сделать.
   Она повернулась, вышла из воды на гладкий песок, на котором не было видно никаких следов. Стена джунглей была непроницаемой. Она повернулась и пошла вдоль берега, оставляя следы своей тяжелой поступи на песке. Она шла медленно и уверенно в надвигающиеся сумерки.

Гарри Гаррисон Зима в Эдеме