Александр Рудазов
Рассказы из правого ботинка

   Истории эти, о мой добрый читатель, все без исключения доподлинно правдивы, и ни в одной нет ни малейшей толики вымысла. Однако они – лишь малая, крохотная частичка того, что можешь ты услышать, поставив подпись вот на этом пергаменте…
Носящий Желтую Маску

   Мяу-мяу-мяу-мяу, мяу-мяу-мяу-мяу, мяу-мяу-мяу-мяу… чего?! Я кот, сука, чего ты от меня хочешь?!
Кот Баюн

   Пс-ст, парень!.. Иди сюда!.. Не хочешь немного историй? Самые лучшие, без обмана!
Гоблин из левого ботинка

Профессор Гадюкин

Машина, записывающая сны

   Такси остановилось у белоснежного забора. Дальше водитель ехать отказался, туманно ссылаясь на какой-то запрет. До будки охранника Попову пришлось идти пешком.
   Охранник долго и придирчиво рассматривал приглашение и документы, время от времени задавая уточняющие вопросы. Фотографию он изучал так пристально, что Попова так и подмывало предложить воспользоваться микроскопом.
   Однако он все же удержался – судя по роже, этот парень вряд ли оценит остроту.
   Адрес, указанный в приглашении, разместился за пределами города, в стороне от любого жилья. Да и система безопасности внушает уважение – кругом колючая проволока, на каждом шагу камеры слежения, у всех дверей суровые секьюрити, вооруженные до зубов.
   Что же такое происходит в этом институте, ради чего нужны такие меры?
   Вывеска на воротах ничего особенного не сказала. НИИ «Пандора». Подобное название может означать что угодно – от парфюмерии до бактериологического оружия.
   – На четвертый этаж и направо, – наконец вернул документы охранник. – К профессору Гадюкину?
   – Ага, – невнятно буркнул Попов. – А что?
   – Да ничего… – как-то странно скривился охранник. – Удачи…
   Начало как-то не слишком обнадеживает. Попов впервые пожалел, что отозвался на это объявление. Однако деньги нужны позарез, а заплатить обещали щедро.
   До следующей зимы еще далеко, до этого времени нужно на что-то жить…
   Изнутри загадочный институт оказался ничуть не симпатичнее, чем снаружи. Сплошь белый кафель, запах хлорки и мертвая тишина. Ее нарушает только тихое жужжание двух автоуборщиков, равнодушно надраивающих и без того стерильный пол. Их оператор на миг поднял глаза от эль-планшетки, не обнаружил в пришедшем ничего интересного и вернулся к своему занятию.
   Здесь, внутри, охраны не заметно. Но десятки камер наблюдения по-прежнему не отрывают от Попова холодных взглядов. Можно не сомневаться – стоит этому электронному Аргусу заметить хоть что-нибудь предосудительное, пустынные коридоры в момент заполнятся сердитыми дядьками с большими пушками.
   Найти кабинет профессора Гадюкина оказалось не слишком сложно. Во-первых, потому что «кабинет» обернулся огромным комплексом, занимающим почти половину этажа – при всем желании мимо не пройдешь.
   Во-вторых, на двери написано: «А. М. Гадюкин».
   – Можно?.. – постучал Попов, почему-то гадая, как расшифровываются инициалы. Александр Михайлович?.. Анатолий Матвеевич?.. Антон Моисеевич?..
   – Фамилия? – скучающе отозвалась секретарша, неохотно сворачивая эль-планшетку.
   – Попов.
   – Секунду… да, вам назначено. Вы ведь по объявлению?.. В ту дверь.
   – Да, я по объявлению… но я… я бы хотел… – замялся Попов. – Я бы, собственно… сначала… уточнить… узнать…
   Секретарша молча развернула эль-планшетку и отгородилась ею от докучливого посетителя. Попов несколько секунд постоял, но когда молчание стало совсем уж неловким, все-таки отправился туда, куда указали.
   Там нашелся еще один коридорчик – совсем коротенький, заканчивающийся очередной дверью. Попов открыл и ее… и с трудом удержался от дикого крика. На него уставилась кошмарная харя – свиное рыло, десяток глаз разного размера, щупальца вместо волос…
   И если бы еще всего одно! Нет, по меньшей мере двадцать жутких страшилищ! Словно очутился в ночном кошмаре!
   Попов почувствовал, как ноги стали ватными, почувствовал, как от лица отхлынула кровь, и от души порадовался, что мочевой пузырь совершенно пуст – иначе конфуз был бы неизбежен…
   Собственно, он до сих пор остался на ногах только потому, что еще не решил – сбежать ли ему или все-таки брякнуться в обморок? Рука сама собой полезла в потайной карман, но там, разумеется, оказалось пусто – до зимы-то еще далеко…
   – Вы ко мне, батенька? – вдруг раздалось возле самого уха.
   Голос прозвучал совершенно мирно, дружелюбно. Попов медленно повернул голову – ему добродушно улыбнулся седенький старичок в белом халате. Среднего роста, полноватый, румяный, на самой макушке – аккуратная лысина. Совершенно обыкновенный старичок.
   Именно поэтому среди этого паноптикума он смотрелся особенно сюрреалистично.
   – Профессор Гадюкин? – с трудом выдавил из себя Попов.
   – Правильно, батенька, правильно! – обрадованно затряс его руку старичок. – А вы ведь ко мне, да?
   – А… да… а… а это… это что за?.. – обвел свободной рукой творящийся кошмар Попов.
   – Ох, простите, батенька, виноват! – расплылся в лучезарной улыбке профессор. – Забыл выключить, забыл! Ничего, не беспокойтесь, сейчас мы их прижучим!..
   Залихватским ковбойским жестом профессор выхватил из кармана какой-то пульт и резко утопил одну из кнопок. Раздался тихий треск, и все чудища мгновенно испарились.
   – Голограммы, и только-то!.. – рассеянно отмахнулся Гадюкин, отвечая на немой вопрос Попова. – А ведь натуральные, а?.. Перепугались чуток, батенька?
   – Да я ж… япона мать…
   – Да-да, все в первый момент пугаются, – закивал профессор. – Последнее слово техники, батенька…
   Попов отер пот со лба. Ужасно захотелось хлопнуть дверью и уйти, даже не прощаясь. Шуточка Гадюкина ему совершенно не понравилась.
   Но он вспомнил про обещанное вознаграждение, вспомнил о накопившихся счетах и все же сделал над собой усилие.
   – Профессор, а что я должен буду… – начал он, но запнулся на полуслове. – Э-э-э, профессор?..
   – Да, батенька? – дружелюбно посмотрел на него Гадюкин.
   – Вы, кажется, одного выключить забыли… вон там, слева.
   – Где?.. А, нет, не волнуйтесь, это не голограмма. Это мой ассистент. Лелик, поздоровайся с гостем!
   – Ар-га!.. – прорычал Лелик.
   Попов снова почувствовал, как кровь приливает к лицу. Ассистент Лелик, возможно, выглядел и не таким чудищем, как та свиная харя с десятком глаз, но отставал не слишком сильно. Горбатый, но исполинского роста – два с половиной метра, не меньше. Кожа грубая, шершавая, глазки крошечные, надбровные дуги странно искривлены, нижняя челюсть огромная, выдающаяся вперед, лоб скошенный, ноздри вывернуты, как у гориллы.
   А бицепсы! Создается впечатление, что этот детина всю жизнь питался исключительно стероидами – до такой степени его раздуло во все стороны. Белый медицинский халат на Лелике смотрится исключительно нелепо – больше бы подошла шкура мамонта.
   – Не обращайте внимания, – ухватил Попова за локоть профессор Гадюкин. – Конечно, внешне Лелик не слишком привлекателен, и дикция у него немного неразборчивая, но, поверьте, это не ассистент, а настоящее золото! Лелик!
   – Ху-Га?..
   – Настрой агрегат и проверь питание!
   – Ры-ху, Ху-Га! – рявкнул великан, начиная копаться в переплетении проводов.
   – «Ху-Га» – это он так меня называет, – смущенно улыбнулся профессор. – У бедняги язык, нёбо и гортань изуродованы – не может говорить членораздельно… Впрочем, к его речи быстро приноравливаешься – нужно только чуток тренировки, вот и все!.. Сущие пустяки! Хотя вы-то вряд ли успеете, вы же у нас только до завтра… Ну так что, батенька, приступим? Время у нас не казенное!
   – Профессор, я, собственно, хотел бы уточнить… нет, я, конечно, в общих чертах знаю, но все-таки… к чему приступим?..
   – А вам что, не объяснили? – искренне удивился профессор. – Ну, батенька, у меня уж, простите, времени нехватка… Вот здесь вот подпишите…
   – А что это? – машинально расписался Попов.
   – Ваше обещание не предъявлять претензий, если в результате эксперимента вы станете инвалидом или скончаетесь… – рассеянно ответил Гадюкин.
   – Что?!
   – Шутка! – хлопнул его по плечу профессор. – Просто ваше согласие на эксперимент. Не волнуйтесь, батенька, все совершенно безопасно. По моим расчетам, вероятность летального исхода составляет всего два процента… ну сами подумайте, что это за число – два процента?..
   – Летального исхода?!
   – Опять шутка! – совершенно по-детски захлопал в ладоши Гадюкин. – Простите уж старика, батенька, люблю, знаете ли, этак огорошить кого-нибудь… А вы-то, небось, думаете, раз ученый профессор – так сразу бездушный сухарь, и не улыбнется никогда?.. Ладно, теперь серьезно. В объявлении говорилось – перед приездом сутки не спать. Сутки – это двадцать четыре часа. Соблюли?
   – Конечно… Вон, даже сейчас зеваю… – действительно не удержался от зевка Попов.
   – Ничего, ничего, сейчас отоспитесь! – захлопотал профессор, снова выхватывая свой пульт. – Сейчас мы вас устроим поудобнее, сейчас… Пойдемте, батенька, пойдемте…
   Гадюкин ловко подхватил Попова под локоток и, не давая ему опомниться, повлек в соседнюю лабораторию. Там тоже кругом оказался белый кафель и пахло хлоркой.
   А еще – три одинаковых агрегата, похожих на хрустальные гробы. Только густо увитые проводами и шлангами непонятного предназначения. В двух крепко спят люди – у одного на лице играет улыбка, второй морщится и подергивается. К вискам подопытных прилепились крохотные присоски, глаза прикрыли металлические чашечки, но этим их контакт с машинами и ограничивается.
   – Позвольте ваш пиджачок, батенька, – любезно предложил профессор. – Давайте, вот сюда, в шкафчик его, никто его не возьмет, не беспокойтесь… Раздевайтесь и ложитесь.
   – Профессор, все-таки, что это все такое?.. – нетерпеливо спросил Попов.
   – Батенька, мне некогда разъяснять каждый пустяк… – рассеянно ответил Гадюкин. – Время дорого. Раздевайтесь и ложитесь.
   – Профессор, но я бы хотел…
   – Не надо упрямиться, батенька, – дружелюбно подтолкнул его Гадюкин. – А то позову Лелика, он вас силком уложит…
   – Профессор!..
   – Шутка! – расплылся в счастливой улыбке Гадюкин. – Но все равно – раздевайтесь и ложитесь. Быстренько.
   Попов продолжил переминаться с ноги на ногу, подозрительно поглядывая на «хрустальные гробы». Рука так и тянется к потайному карману. Гадюкин вздохнул, посмотрел на стенные часы, почесал нос и задумчиво сказал:
   – Ну ладно, батенька, я вам сейчас вкратце объясню. Это – «Морфей», экспериментальная стационарная биосканирующая установка, считывающая излучение коры головного мозга во время углубленного сна и отображающая визуальный ряд, наблюдаемый объектами.
   Попов моргнул, наморщил лоб и неуверенно спросил:
   – Чего?
   – Это машина, записывающая сны, – сократил определение профессор. – Теперь понятно?
   – Сны?.. И… и как это все будет?.. Я просто лягу…
   – …а она выведет ваш сон вот на этот вот экранчик, – ткнул в крохотное окошечко профессор. – Вы батенька, уснете, как только я прикреплю контакты, и будете спокойно почивать ровно двенадцать часов. Мы вас погрузим в особо глубокий сон, и все двенадцать часов вам будет сниться одно и то же сновидение… Так проще. А потом проснетесь, получите свои две тысячи и пойдете домой. Само собой, подписка о неразглашении – мы тут, батенька, все-таки не жвачку с карбонитом испытываем… Раздевайтесь и ложитесь.
   – А эти двое?..
   – Да, тоже подопытные, – кивнул Гадюкин. – Вот этот – уже десятый час, его мы скоро будим. Этот пока только четыре часа, ему еще долго. Хотите посмотреть, что им снится?
   – А можно?
   – Отчего же нет… – щелкнул своим многофункциональным пультом Гадюкин. – Впрочем, у этого вы сон уже видели…
   Попов дернулся и с трудом удержался от крика – вокруг него вновь выросли ожившие кошмары. Профессор молча указал на потолок – тот оказался усеянным шишечками голографических проекторов, передающих изображение прямо в лабораторию. И до такой степени натуральное…
   До сего дня Попов и не подозревал, что голография уже способна на такую реалистичность.
   – Вот так вот, батенька… – убрал «чудовищ» Гадюкин. – Кошмар бедняге видится, не повезло… Зато у второго подопытного все в порядке – думаю, он не возражал бы даже чуток продлить сеанс…
   По нажатию кнопки лабораторию опять наполнило множество фигур. Но на сей раз они не вызвали дрожи в коленях – совершенно наоборот. У Попова глаза вылезли из орбит – ему показалось, что он перенесся в гарем какого-нибудь восточного владыки. Этот сон оказался с «декорациями» – кроме десятка обнаженных девушек в комнате объявился фонтан, причудливая мебель, дерево…
   – Недурно, а?.. – послышался голос профессора со стороны фонтана. – Ну что, батенька, вы удовлетворены или посмотрим еще пять минуточек?..
   – У!.. – с трудом выдавил из себя Попов, исступленно шаря в потайном кармане. – А!.. У!.. Профессор, а вон та девушка… что с ней такое?.. Почему она не целиком?..
   – Вот эта?.. – сделал шаг Гадюкин. – Все с ней в порядке. Не забывайте, батенька, мы тут видим то же самое, что видит в данный момент подопытный, но под другим углом – вот некоторые объекты немного и… не в форме. Встаньте вот здесь… да, да, вот сюда… и чуток наклонитесь. Теперь вы видите то же, что и он.
   – А, понятно… – все еще неуверенно кивнул Попов. – Профессор, а… а нельзя в эту картинку снег добавить?.. Как бы… для красоты чтобы…
   – Нельзя. А теперь – раздевайтесь и ложитесь, – нетерпеливо подтолкнул его профессор, выключая проекторы. – Учтите, что потерянное время нам никто не оплатит.
   Попов крайне неохотно проследовал к свободному ложу. В лабораторию с трудом протиснулся огромный Лелик, невнятно взрыкнул, снял боковую панель с агрегата и начал там что-то переключать.
   – Еще подписать вот здесь и здесь, – сунул Попову бумагу профессор, пока тот устраивался поудобнее. – И еще вот здесь. А здесь – число проставьте. Ну и вот тут последнюю роспись – как бы для ровного счета чтобы…
   Ложе оказалось жестким и холодным. А запах хлорки почему-то усилился еще больше. Попов поворочался, безуспешно пытаясь найти позу, в которой было бы приятно заснуть, но в конце концов сдался. Гадюкин деликатно сделал ему инъекцию, прикрепил к вискам контакты, зафиксировал веки крохотными зажимами и ловко прыснул в оба глаза из крохотной спринцовки.
   – Это что?.. – поморщился Попов.
   – Для увлажнения глаз. Вы не будете моргать двенадцать часов, батенька… – рассеянно ответил профессор, поворачивая тумблер и доставая «наглазники». – Готовы?
   – Минуточку… да, готов. Включайте.
   – Ну что ж, батенька, приступим… – коснулся сенсора Гадюкин.
   – Профессор, а… а как… как ваше имя-отчество?.. – неожиданно вспомнил Попов.
   – Аристарх Митрофанович, – ответил Гадюкин. – Спокойной ночи, батенька…
   – Минуту, профессор! – вдруг приподнялся на локте Попов. – Это что же – вы увидите мой сон?! Так же, как те?!
   – Конечно, батенька, конечно… Не переживайте, за стены этой лаборатории он не выйдет. Все между нами.
   – Нет, постойте! Я… я так не согласен!.. не согласен!.. Уберите свои присоски, я… я… я… я…
   – Поздно спохватились, батенька!.. – ласково пропел профессор Гадюкин.
   Но Попов этого уже не услышал. Он крепко спал.

   Мирно текли часы. За окнами стемнело, и профессор Гадюкин зажег свет. Подопытный, которому снились кошмары, благополучно проснулся, был осмотрен, получил еще одну инъекцию вкупе с честно заработанным чеком и был выпровожен восвояси. На миг профессор задумался, как тот доберется домой в столь поздний час, но быстро об этом позабыл.
   Ассистент принес из буфета поднос с ужином. Точнее, семь подносов – один профессору и шесть себе.
   Лелик никогда не жаловался на аппетит.
   Гадюкин неторопливо поужинал, сыграл с Леликом партию в шахматы (тот, как всегда, выиграл) и вновь приступил к работе. Развернув эль-планшетку, он вывел на нее показатели приборов, включил микрофон и начал надиктовывать:
   – Одиннадцатое апреля две тысячи сорок четвертого года. Проект «Морфей», эксперимент сорок три. Объект – мужчина тридцати трех лет. Состояние тела – удовлетворительное. Загрязнены легкие – много курит. Удален аппендикс. На мизинце левой руки свежий порез. Все показатели в норме, в состояние углубленного сна введен успешно, идет считывание излучения. Краткое описание сновидения…
   Профессор вывел на эль-планшетку изображение сна Попова. Начал было диктовать, но тут же замолчал и нахмурился. Ассистент, убирающий со стола, подошел поближе, вгляделся в картинку и утробно рыкнул. Крошечные глазки недоуменно сощурились.
   – Да, Лелик, такого мы пока не видели… – согласился профессор. – Хотя сны, конечно, бывают и более дикие… Только что-то очень уж правдоподобно…
   – Ру-ур?
   – Возможно, возможно… Ну, это мы сейчас проверим…
   Профессор Гадюкин вывел большую голограмму, сделал несколько снимков с разных ракурсов, развернул сразу шесть экранов эль-планшетки и приступил к поискам. Ассистент тоже развернул эль-планшетку и начал отправлять запрос за запросом.
   Через час профессор оторвался от работы, грустно вздохнул, коснулся сенсора коммутатора и попросил:
   – Мила, душенька моя, окажите любезность, пригласите ко мне Эдуарда Степаныча.
   – Сию секунду, профессор, – проворковала секретарша.
   Эдуард Степанович появился в лаборатории уже через пять минут, жуя на ходу бутерброд с тунцом. Глава службы безопасности НИИ «Пандора», как всегда, выглядел опрятным и невозмутимым, всем своим видом демонстрируя, что пока он здесь, ничего страшного не произойдет.
   А если и произойдет, то тоже ничего страшного.
   – Добрый вечер, профессор, – спокойно кивнул он. – Что у вас тут стряслось? Из вивария кто-нибудь сбежал?
   – Да типун вам на язык, батенька, – добродушно ответил Гадюкин. – У нас тут, собственно, закавыка вообще не по нашему профилю… Думаю, полицию надо вызвать… но лучше вы сначала сами посмотрите.
   – Посмотрим, – пожал плечами Эдуард Степанович, усаживаясь на вращающийся стул. – А как тут у вас вообще дела, профессор? Все сны пишете?
   – Пишу, пишу, батенька… – рассеянно закивал Гадюкин.
   – Может, мне тоже попробовать? – с интересом посмотрел на спящих Эдуард Степанович. – Любопытно, должно быть… Как, профессор, возьмете меня в подопытные?
   – Пока не стоит, батенька. У нас тут еще не все до конца отлажено – все еще сохраняется двухпроцентный шанс летального исхода… Пока что бог миловал, но чем черт не шутит? Два процента – это, конечно, ерунда, но все-таки…
   – Летального исхода? – нахмурился Эдуард Степанович. – Профессор, а вы жертв… подопытных предупреждаете? Нам тут судебное разбирательство ни к чему…
   – Конечно, предупреждаю! – обиделся Гадюкин. – За кого вы меня принимаете, батенька? Вот, смотрите – все предупреждены, все подписались, что в случае чего претензий не будет… Все чисто. К тому же я на всякий случай подбираю одиноких, бессемейных – ну так, на всякий случай… Если что – не хватятся…
   – Профессор!..
   – Шутка! – залился смехом Гадюкин. Впрочем, глаза у него остались серьезными. – Вы, Эдуард Степаныч, лучше вот сюда взгляните… Вот это сновидение вам странным не кажется?
   Профессор щелкнул пультом и лаборатория в очередной раз наполнилась голограммами – цветными, объемными и движущимися. Эдуард Степанович бросил на них один-единственный взгляд и невозмутимо вынес вердикт:
   – По-моему, самая обычная порнография. В восточном стиле.
   – Ох, простите старика, батенька, это я перепутал, – поморщился Гадюкин, выключая один сон и включая другой. – А вот насчет этого что скажете?
   Сновидение Попова заставило брови Эдуарда Степановича поползти вверх. Но он тут же сделал над собой усилие и вернул их на место.
   – Да, необычный сон, – согласился главбез. – Я так понимаю, этому гражданину снится, что он убивает женщину?.. ножом?.. Да, фантазии нездоровые… Но криминала я тут не вижу – мало ли что кому снится?
   – Нет-нет, батенька, дело совершенно не в этом! – поспешно замахал руками Гадюкин. – Начнем с того, что не женщину, а женщин. Во множественном числе. Вот, сейчас я откручу…
   Профессор произвел несколько манипуляций и перед Эдуардом Степановичем последовательно прошли семь разных женщин – и всех их убили с удивительным зверством. Менялись и декорации – четырежды это происходило в темном переулке, дважды – в лесу, один раз – возле какого-то сарая. Но одно каждый раз оставалось неизменным – снег, лежащий под ногами.
   – Вам это ничего не напоминает, батенька? – постучал пальцами по столу Гадюкин.
   – Кажется, что-то знакомое… секунду… секунду… – развернул свою эль-планшетку Эдуард Степанович. – Хм. М-да. Быть не может…
   – Боюсь, так, батенька, – грустно кивнул профессор. – Я уже проверил, сомнений быть не может… Все эти дамы – жертвы Снегохода…
   Снегоходом пресса прозвала серийного убийцу, действующего в Москве и Подмосковье уже шестой год. На нем успело повиснуть свыше сорока трупов – все женщины, все приняли смерть от ножа, все изуродованы до неузнаваемости.
   Кличку «Снегоход» маньяк заполучил за то, что выходил на охоту исключительно зимой. Весной, летом и осенью он не подавал признаков жизни, как будто отправляясь в отпуск… но стоило выпасть первому снегу, как у него открывался очередной сезон.
   Полиция рыла носом землю, но Снегоход оставался неуловимым.
   – Может, просто совпадение? – с сомнением поджал губы Эдуард Степанович. – Может, этот гражданин просто читал про Снегохода? В газете. Или в новостях видел. Мало ли как бывает?..
   – Вряд ли, батенька, – помотал головой Гадюкин. – Взгляните, какая детальность. Все совпадает до мелочей. Вот, смотрите – Ярдарова Маргарита, убита в декабре сорок третьего. На теле одиннадцать ножевых ранений – и именно столько нашему подопытному и снится. Он тычет ножом именно туда, куда тыкал наяву. Точь-в-точь, тютелька в тютельку. Откуда он мог об этом узнать? Такая информация в свободном доступе не валяется…
   – А у вас она откуда, профессор? – хмыкнул Эдуард Степанович.
   – Батенька, у меня все-таки высший допуск, мне на любую базу данных можно… – приятно улыбнулся Гадюкин. – Мы тут все-таки не жвачку с карбонитом испытываем…
   – Ладно, допустим. Так, может, этот гражданин сам из полиции или еще откуда? Помню, когда я в ФСБ служил, вел одно такое дело – три дня потом кошмары снились…
   – Нет-нет, исключено, – покачал головой профессор. – Первым делом проверил. Совершенно никаким боком не причастен. Константин Попов, две тысячи одиннадцатого года рождения, москвич, образование среднее, от службы в армии освобожден из-за убеждений…
   – Откосил, короче? – хмыкнул Эдуард Степанович. – Да, помню, когда я военкоматом руководил, у нас там каждый второй «косарь» на убеждения напирал – я пацифист, я пацифист! Плесень, а не люди…
   – Батенька, опять вы на своем коньке? – пропел Гадюкин, не переставая приятно улыбаться. – Что делать-то предлагаете?
   – Не похож он на серийного убийцу, – задумчиво осмотрел спящего Попова главбез. – Малахольный какой-то.
   – Да, мне он тоже показался рохлей, – согласился Гадюкин. – Но вам ли, батенька, не знать, как редко маньяки бывают похожи на маньяков… Выглядели б они, как вон Лелик, насколько б полиции работа облегчилась…
   Эдуард Степанович сердито поморщился, развернул эль-планшетку, включил коммутирующий режим и начал сразу четыре разговора – два речевых и два письменных. Пальцы старого службиста так и порхали над виртклавом, правый зрачок гонял курсор от иконки к иконке, губы непрестанно шевелились, раздавая распоряжения.
   Высокопоставленные служащие НИИ «Пандора» пользуются очень и очень немалыми полномочиями.
   – Сожалею, профессор, – устало вздохнул он через несколько часов. – Мы еще поищем, конечно, но, боюсь, тут у нас пшик. Его проверили по всем каналам, час назад обыскали квартиру, просмотрели досье всех знакомых… Зацепиться не за что. Даже ножа не нашли – только обычные кухонные…
   – Что ж вы так, батенька… – огорчился профессор. – Я вам тут, можно сказать, все на блюдечке преподношу, а вы даже успех развить не можете… Ай-яй-яй. Если бы я тоже так работал, не было бы у меня Нобелевской премии!
   – Профессор, так у вас ее и так нету, – странно посмотрел на него Эдуард Степанович.
   – Шутка! – ничуть не смутился Гадюкин. – Ну да ничего, батенька, еще не вечер! Нету – так будет!
   Эдуард Степанович неопределенно хмыкнул, прошелся по лаборатории и вперил в Попова пристальный взгляд.
   Тот улыбался во сне.
   – Ничего не могу поделать, профессор, – мрачно подытожил главбез. – Ни один суд не примет в качестве доказательства сон. Тем более, официально вашей машины пока еще не существует – миф, выдумка, ничего больше.
   – Знаю, батенька, очень хорошо знаю… Выходит, придется нам про все это забыть?
   – Выходит, придется. Советую вам стереть эту запись и сделать вид, что никакого Попова у нас никогда не было, а о Снегоходе вы вообще ничего не слышали. Мы с вами ничего не видели и не слышали, запомните.
   – Всенепременно, батенька, – пообещал профессор, надевая резиновые перчатки и доставая инъектор. – Лелик, подай-ка мне капсулу… ты знаешь, какую…
   – Ру-га, Ху-Га! – прорычал великан, протягивая Гадюкину крохотный цилиндрик.
   Пока профессор заряжал инъектор, Эдуард Степанович внимательно изучил бумаги, подписанные Поповом, спрятал их за пазуху, сделал скучное лицо и отвернулся.
   Гадюкин развернул эль-планшетку, включил микрофон и добродушно продиктовал, одновременно нажимая на поршень инъектора:
   – Двенадцатое апреля две тысячи сорок четвертого года. Проект «Морфей», эксперимент сорок три окончился неудачей. Несмотря на все принятые меры, подопытный скончался. Смерть зафиксирована в ноль три часа пятьдесят две минуты. Конец записи.
   Порой два процента – это не так уж мало.

Искусственный мозг

   Эдуард Степанович откусил кусок бутерброда с сервелатом, вышел из лифта, повернул направо и остановился перед табличкой «А. М. Гадюкин».
   – Доброе утро, Мила, – кивнул он секретарше, входя внутрь. – У себя?..
   – Сами не видите? – отстраненно махнула рукой та.
   Действительно, из-под двери струился сизый дымок и слышалось глухое бурчание ассистента Лелика. Эдуард Степанович вспомнил, как это горбатое страшилище впервые появилось в НИИ «Пандора», и невольно усмехнулся.
   Что ни говори, подобное случается нечасто…
   – Доброе утро, профессор, – вошел в лабораторию главбез, проглатывая последний кусочек бутерброда. – Чем заняты?
   – Паяю, батенька, – дружелюбно ответил Гадюкин, с удовольствием вдыхая миазмы расплавленного олова.
   – Что паяете?
   – Просто паяю. Меня это успокаивает. Да вы присаживайтесь, батенька, присаживайтесь, я уже заканчиваю, – отложил паяльник Гадюкин. – Чай, кофе?
   – Чаю, если нетрудно, – сделал выбор Эдуард Степанович.
   – Нетрудно, нетрудно. Лелик, сделай Эдуарду Степанычу чайку.
   – Ру-га! – прорычал Лелик, возясь с чайником. Почти трехлитровый сосуд в его ручищах выглядел совсем крошечным. – Ху-гу?..
   – Две ложки, – ответил Эдуард Степанович, доставая из кармана завернутый в фольгу бутерброд с ветчиной. – А что, профессор, какие творческие планы? Над чем сейчас корпите?
   – А у меня сейчас, батенька, как раз никаких творческих планов нету, один только творческий простой. Проект «Центавр» уже год не движется, проект «Цирцея» зашел в тупик, проект «Морфей» окончен и передан в бюро, проект «Зевс» признан бесперспективным… Вот разве что с «Бронтом» пока неясность…
   – Вот как? – положил ногу на ногу Эдуард Степанович, отхлебывая горячий чай. – О, эвкалиптовый?
   – Ур-гу!
   – Да, спасибо, Лелик. А что, профессор, не примете ли тогда небольшую задачку? Раз уж вам все равно нечем заняться…
   – Опять проблемы с УТР? – нахмурился профессор. – Я же целый месяц с ними работал!
   – Нет, поинтереснее. Помните, на той неделе Кремль с дружеским визитом посещал американский президент?
   – Я не так уж внимательно слежу за политическим небосклоном, батенька… но раз вы так говорите, то, должно быть, это правда, – не стал спорить Гадюкин. – А что? Вам снова нужен клон президента?.. Так сейчас сделаем! У меня еще с прошлого раза матрица осталась! Лелик, разогревай синтезатор!
   – Нет, нет, больше не нужен. Сейчас нам нужен ИИ. Ну, искусственный интеллект…
   – Благодарю, батенька, я знаю, что такое ИИ. Да, задачка интересная, давно подумываю взяться… А зачем он вам вдруг понадобился?
   – Смешная история… Видите ли, ребята из Силиконовой Долины уже три года разрабатывают настоящий искусственный мозг – точь-в-точь, как человеческий… только искусственный. Они уже вот-вот закончат. И когда в Кремле окончилась официальная часть и начался банкет, Блэкуэлл этим похвастался. Точнее, он весь банкет только об этом и говорил. Наш президент в конце концов не выдержал и предложил на пари, что один его ученый начнет работу с нуля, но все равно сумеет создать такой мозг быстрее и лучше. Догадайтесь, кого он имел в виду, профессор.
   – Президент в меня верит! – важно задрал подбородок Гадюкин. – А я за него даже не голосовал.
   – Э, профессор, вы же не думаете, что кто-то действительно подсчитывал эти бумажки? По-моему, половину урн даже не стали вскрывать… Так вы беретесь или отказываетесь? Не забывайте, у них фора в три года…
   – Три года? – расплылся в улыбке Гадюкин. – Да ладно вам, батенька, эти мелко-мягкие никогда не умели работать шустро! Дайте мне три дня, и я вам сварганю такой мозг, что вся планета обзавидуется!
   – Три дня? – усомнился Эдуард Степанович.
   – Шутка! – хитренько усмехнулся профессор. – Нет, батенька, за три дня, конечно, трудненько будет… Недели две потребуется, не меньше…
   – Хм-м… – все еще недоверчиво посмотрел на него главбез.
   Конечно, он уже не раз убеждался, что профессор Гадюкин порой способен выкинуть такое, что вся научная общественность потом хватается за голову и вопит: «как, КАК он это сделал?!». Вот только результат обычно сильно отличается от того, что задумывалось изначально…
   – Ступайте, батенька, ступайте, возвращайтесь через две недели, – замахал на него профессор, разворачивая эль-планшетку и включая коммутатор. – Лелик, подготовь лабораторию, разогрей большой конвертер и свари кастрюлю какао! Мила, душечка моя, окажите любезность, пригласите ко мне Бульбу, Иванова, Коростелева, Мартиросяна, Отрубянникова, Прилипко, Русиновича, Снергиенко и Хрюкина. Устроим консилиум.
   Эдуард Степанович улыбнулся одними губами и вышел. Машина завелась – теперь профессор будет работать как проклятый. Не факт, что он действительно сумеет создать искусственный мозг, но что-то он во всяком случае создаст.
   Или взорвет лабораторию – это он тоже любит.

   Ровно через две недели Эдуард Степанович снова перешагнул порог лаборатории Гадюкина. Секретарша Мила сосредоточенно выдувала пузырь из жвачки и его появления даже не заметила.
   Профессор тоже не заметил – он был занят. С прошлого раза в лаборатории все очень переменилось – ученые сволокли в одно место целую кучу самых разных приборов и инструментов.
   Сам Гадюкин в данный момент управляет крошечной центрифугой, время от времени тихо ругаясь на непонятном языке. За соседними пультами стоят Снергиенко и Русинович. Из лаборатории слева тянет едкой щелочью – там работает Мартиросян, ведущий гальванотехник. Из лаборатории справа слышится писк и треск – там трудится Бульба, специалист по УКВ.
   Судя по всему, ученые профессора только-только закончили что-то отмечать – на столе громоздится дюжина пустых бокалов из-под вина.
   Правда, бутылки почему-то отсутствуют.
   Один из бокалов оказался полным. Эдуард Степанович поднес его к лицу и с сомнением посмотрел на содержимое – похоже, не вино, а какой-то коктейль. Сизовато-белый, с пряным запахом. Главбез задумчиво наклонил бокал – жидкость медленно потекла к краю. Очень-очень медленно.
   – У-гу! – рявкнул неожиданно выросший над плечом ассистент. Он резко выхватил этот странный коктейль и бережно поставил его на стол. – А-га, Ху-Га!
   – Спасибо, Лелик, – кивнул Гадюкин, отрываясь от своей центрифуги. – Добрый день, батенька. Вы что же – выпить это собирались? Неосмотрительно с вашей стороны, знаете ли…
   – Да нет, посмотреть только… – пожал плечами Эдуард Степанович. – А что это, профессор? Коктейль, что ли?
   – Коктейль?.. Что ж, можно и так сказать… Это, батенька, видите ли, и есть тот самый мозг, который вы мне заказывали. Вот он, голубчик, плещется… Еще чуть-чуть поработаем, окончательно доведем до ума и можно демонстрировать общественности…
   – Аристарх Митрофаныч, у меня концентрат кончается! – крикнул Мартиросян из соседней лаборатории.
   – Ступай-ка, Лелик, помоги Левону Акоповичу, – вежливо подтолкнул ассистента Гадюкин. – О чем мы тут с вами говорили, батенька? Давайте пройдем в комнату отдыха, не будем мешать товарищам…
   В комнате отдыха оказалось накурено, кругом валялись бычки, а пепельницу плотно оккупировал Отрубянников. Он поминутно запаливал очередную сигарету, раздраженно разгонял табачный дым и тыкал отверткой в нечто, когда-то бывшее голографическим проектором. Время от времени рассеянный ученый путал руки и тогда во рту оказывалась отвертка, а в недрах проектора – сигарета.
   – Нет, знаете, батенька, лучше, пожалуй, в смотровую, – предложил Гадюкин, разворачиваясь на пороге.
   По крайней мере, смотровую еще никто не занял. Правда, на прозекторском столе устроился вскрытый обезьяний труп со срезанной макушкой, но ни Гадюкин, ни Эдуард Степанович не обратили на него внимания. Профессор торжественно поставил на стол бокал с искусственным мозгом и сложил руки на животе, глядя на свое детище с искренним восторгом.
   – Так это и есть искусственный мозг? – вежливо спросил главбез. – А почему он жидкий?
   – Не жидкий, а студенистый, батенька. Гелеобразный. Так, знаете ли, проще оказалось – видите, какой маленький получился? Изящный такой, аккуратненький… А делали бы из металла – получился бы шкаф размером со спортзал… Помните, какими были самые первые компьютеры?
   – Боюсь, не имею возможности – я тогда еще не родился. Но вам лучше знать. А почему он в бокале для вина?
   – А потому что бокалов для искусственного мозга наша стеклодувная промышленность пока что не производит, – развел руками профессор. – Ничего не поделаешь, батенька, пришлось работать с тем, что есть.
   – Ладно, допустим. А можно… м-м-м… посмотреть его в действии? – пощелкал пальцами Эдуард Степанович.
   – Конечно, батенька, смотрите. Он прямо сейчас в действии.
   Главбез чуть приподнял брови. Гель в бокале выглядит точно так же, что и минуту назад. Ни малейшей активности.
   Эдуард Степанович пристально вглядывался минуты две, но так и не заметил ничего хоть сколько-нибудь выдающегося.
   – Профессор, а в чем выражается его… действие? – наконец спросил он. – Что он вообще делает?
   – Как что? – удивился Гадюкин. – Это искусственный мозг, батенька, и делает он то, что и положено любому мозгу! Думает!
   – Это само собой. Но о чем он думает?
   – Да мне-то откуда знать, батенька? – пожал плечами профессор. – Сами понимаете, определить это затруднительно – телепатия антинаучна…
   – Вот как? Профессор, а разве не вы в прошлом году занимались проектом «Мнемозина», пытались найти способ читать мысли?..
   – Да, но я же его так и не нашел! – гневно засопел Гадюкин. – А это значит, что телепатия антинаучна. Иначе я бы ее непременно открыл!
   – Хорошо, хорошо, профессор, как скажете. Но вы же понимаете – я не могу появиться перед президентом с этим студнем в бокале. Мне нужно что-то зримое…
   – А это чем вам не зримое, батенька? – ласково пропел профессор, любуясь своим гелеобразным творением.
   – Вы понимаете, что я имею в виду.
   – Конечно, батенька, конечно… Само собой, проект «Мимир» еще нужно довести до ума…
   – «Мимир»? – приподнял брови Эдуард Степанович. – А почему не из греческой мифологии?
   – Там все подходящее уже занято. Вы, батенька, приходите еще через пару недель – мы тут все закончим…
   – Аристарх Митрофаныч, не помешаю? – вошел Коростелев. – Каркас и манипулятор готовы, можно переходить к подстройке. Алфей Нодарович и Федор Александрович уже готовы – ждем только вас.
   – Сию секунду, батенька, – потер пухлые ладошки Гадюкин. – А вы, батенька, ступайте, ступайте. Возвращайтесь еще через две недели…

   Прошло еще две недели. Эдуард Степанович уже в третий раз переступил порог лаборатории Гадюкина. Там опять все переменилось – часть приборов исчезла, вместо них появились другие, а щелочью больше не пахло.
   Только хлоркой, как и во всем институте. По невыясненным причинам этот запах витает во всех помещениях без исключения уже много лет. Завхоз воюет с ним, как с самым злейшим врагом, но никак не может вытравить.
   И его это ужасно раздражает.
   Пол почему-то оказался залитым водой. Великан Лелик неуклюже орудует шваброй, только еще больше разводя грязь. На столе, поджав ноги, сидят Русинович и Мартиросян – дуются в карты на щелчки.
   Судя по распухшему лбу Мартиросяна, он проигрывает.
   – Ру-ба-гу! – проревел Лелик при появлении Эдуарда Степановича.
   – Спасибо, – кивнул главбез, направляясь в комнату отдыха.
   Там клубился сизый дым. Хрюкин, Иванов и сам профессор Гадюкин курили без устали, время от времени отправляя в форточку очередной бычок.
   Завхоз постоянно ругался, что безалаберные профессора замусорили ему весь двор, но те не обращали внимания.
   – Добрый вечер, батенька, – помахал рукой Гадюкин. – Ну что, готовы взглянуть на наше творение?
   – Конечно. Все готово?
   – Спрашиваете, батенька, спрашиваете! Все готово, все в порядке! Знаете, мы ради интереса трансплантировали наш искусственный мозг обезьяне. Все равно лежала без дела – надо же было ее к чему-то приспособить…
   Эдуард Степанович очень медленно повернул голову, безуспешно пытаясь переварить услышанное.
   – Что-что вы сделали, профессор? – очень тихо переспросил он.
   – Шутка! – залился радостным смехом Гадюкин. – Ну что же вы, батенька, ко всему так серьезно? Уже и не пошути с вами! Пойдемте, покажу ваш заказ…
   При виде искусственного мозга, мирно лежащего на столе, Эдуард Степанович вздохнул с облегчением. Профессора сделали ему прозрачный каркас, подключили камеры, микрофоны и антенны, голосовой синтезатор, гибкий манипулятор и еще множество устройств загадочного предназначения.
   Выглядит все это не слишком впечатляюще – словно компьютер, собранный кружком «Юный Самоделкин», – но, похоже, работает.
   Манипулятор искусственного мозга не бездействует – сортирует крошечные винтики, раскладывая по размеру. За процессом внимательно следит профессор Прилипко, что-то отмечая в развернутых окнах эль-планшетки. Иногда мозг ошибается, манипулятор роняет винтик или кладет в неправильное отделение – тогда Прилипко вносит исправления.
   При появлении Гадюкина и Эдуарда Степановича крохотная линза, установленная на каркасе, слегка повернулась, а из динамиков прозвучал приятный мягкий баритон:
   – Здравствуйте, профессор. Рад вас видеть.
   – Здравствуй, Альберт, – ласково ответил Гадюкин, садясь за стол. – Чем занимаешься?
   – Мы учимся различать предметы по размеру. Это интересно.
   – Он делает успехи, Аристарх Митрофаныч, – доложил Прилипко. – Почти перестал ошибаться.
   – Очень хорошо, батенька, продолжайте. Альберт, познакомься с Эдуардом Степановичем – это он нам тебя заказал.
   – Рад с вами познакомиться, Эдуард Степанович, – ответил мозг.
   – Взаимно… Альберт, верно?.. Вы дали ему имя, профессор?
   – Сами посудите, батенька, не может же разумное существо не иметь имени? – улыбнулся Гадюкин. – К тому же он сам его выбрал.
   – В честь Эйнштейна?
   – Кто такой Эйнштейн? – перебил его мозг. Эдуарду Степановичу показалось, что в голосе машины звучит тревога. – Я неоригинален? Это имя уже занято? Я постарался выбрать необычное.
   – Мы пока не подключали его к Паутине, – прошептал Гадюкин. – Стараемся обучать постепенно, не перегружать, не обрушивать слишком большую лавину информации, так что он еще многого не знает. Но учится очень быстро – две недели назад Альберт вообще не мог говорить, а неделю назад разговаривал, как роботы из старых фильмов. Помните?.. А теперь, сами видите, уже начинает формироваться личность…
   – Профессор, а когда он будет готов для демонстрации на публике?
   – В принципе… в принципе, он уже готов, батенька… – задумчиво сощурился Гадюкин. – Мышление Альберта развито еще не в полной мере – сейчас его можно сравнить с ребенком лет семи-восьми… Но он, несомненно, уже совершенно разумен – это не просто компьютерная программа, не псевдоинтеллект для электронной оболочки, которые производят мелко-мягкие…
   – Превосходно. В таком случае, завтра я его забираю.
   – Что?.. Забираете?.. Куда забираете, батенька? – забеспокоился профессор.
   – Завтра наш президент летит в Белый Дом – с ответным визитом. А ребята из Силиконовой Долины уже подвезли туда свой искусственный мозг… кстати, вы были правы, у них действительно получился шкаф размером с комнату. Так что нам надо продемонстрировать свой – или президент проиграет пари.
   – А на что спорили-то?
   – Не волнуйтесь, профессор, не на Курильские острова. Просто на интерес. Но если мы проиграем, это больно ударит по престижу. Нам бы после Олимпиады оправиться…
   – А я говорю, никакой это был не допинг! – грохнул кулаком по столу Гадюкин. – Судей купили!
   – Профессор, я не знаю, чем вы там обкололи наших спортсменов, но вы явно перестарались. Когда бегун проходит марафонскую дистанцию за восемнадцать минут, даже до последнего идиота обычно доходит, что здесь что-то нечисто. Черт возьми, Осипова не смогли догнать даже на мотоцикле!
   – Скажите спасибо, что я Лелика не выставил… – пробурчал Гадюкин. – А он так мечтал получить золото за штангу…
   – Да, я помню, как он бегал вокруг института с грузовиком на плечах, – сухо подтвердил Эдуард Степанович. – Запаковывайте вашего Альберта, профессор, завтра он летит в Вашингтон. Кто из вашей команды будет его сопровождать?
   – Да я сам!.. я сам!..
   – Сожалею, профессор, это исключено. Президент строго-настрого запрещает выпускать вас из страны. Ваша голова слишком дорого стоит.
   – Тогда Лелик.
   – Ему тоже нежелательно. Нужен кто-то, кто знает английский.
   – Лелик знает. Он восемь языков знает.
   – Да, только его английский ничем не отличается от его русского – точно такие же «гы-гы»… Может быть, Иванова? Иван Ильич вроде бы достаточно…
   – Вот этого не стоит, батенька… – поморщился Гадюкин. – Понимаете, дело в том, что у Альберта с Иваном Ильичом не самые лучшие отношения… Они уже два дня не разговаривают…
   – Что-что?
   – Я же вам говорю – у Альберта формируется настоящая личность. И сейчас он примерно соответствует семилетнему ребенку. Обидчивый ужасно… Чего-то он там хотел сделать, а Иван Ильич ему не разрешил… вот и дуется до сих пор. Возьмите лучше Отрубянникова или Прилипко.
   – Ну что ж, вам виднее. Подготовьте все, что нужно, я завтра зайду.

   На следующий день Эдуард Степанович в компании Отрубянникова и Прилипко, а также черного титанового ящика, пристегнутого к обоим профессорам сразу, сел в президентский самолет и отбыл на другой берег Атлантики. Большая часть НИИ «Пандора» не обратила на это никакого внимания – главбез часто отлучался по своим делам. Но на четвертом этаже сразу воцарилась тишина и скука – команда Гадюкина, целый месяц без устали работавшая над проектом «Мимир», лишилась своего детища и теперь не знала, чем себя занять.
   Конечно, продолжалось это недолго – уже на следующий день профессора разбрелись по другим проектам и экспериментам. В НИИ «Пандора» всегда происходит что-нибудь интересное. Профессор Гадюкин вновь занялся «Бронтом» и с каждым днем все чаще потирал руки, готовясь возвестить миру об очередной победе…
   Он уже и думать позабыл о своем драгоценном Альберте, улетевшем в Америку… когда Эдуард Степанович неожиданно вернулся.
   – Получайте свое сокровище, профессор, – устало поставил на стол коробку он. На сей раз – обычную картонную, без каких-либо защитных приспособлений.
   – Альберт! – расплылся в улыбке Гадюкин, снимая крышку.
   – Здравствуйте, профессор, – ответил искусственный мозг. – Я скучал. Рад снова вас видеть.
   – А уж я-то как рад! Лелик! Лелик, иди сюда, посмотри, кто вернулся!
   – Ур-ру! – тепло прорычал великан.
   – Присаживайтесь, батенька, присаживайтесь! – захлопотал вокруг главбеза Гадюкин. – Как слетали? Как прошло? Мы выиграли?.. Пожалуйста, скажите, что Альберт выиграл!
   – Нет, не скажу. Сожалею, но мы проиграли, профессор, – с каменным лицом ответил Эдуард Степанович. – Вы были правы – ваш Альберт еще не готов для публичного показа.
   – Что?.. Что такое?.. Батенька, вы раните меня в самое сердце! – всполошился профессор. – Неужели мелко-мягкие сделали мозг лучше, чем у меня?!
   – Ну не то чтобы лучше… Первое впечатление, безусловно, выиграл ваш Альберт. Он разговаривал вслух, а их МАК-1000 только выводил на экран текст. Он пожал президенту руку, а их МАК-1000… ну, у него манипуляторов не было. И сначала все шло очень хорошо. Их техники от вашего Альберта чуть не очумели – даже не верили сначала, думали, что это жульничество. А потом, когда все-таки убедились, решили доказать, что МАК-1000 гораздо совершеннее, хоть и не умеет говорить…
   – Как доказать? – нахмурился Гадюкин.
   – Устроили соревнования. И вот тут-то ваш Альберт крупно опозорился… Сначала они с МАК-1000 играли в шахматы – так тот его просто разгромил… Мат в четыре хода, представляете?
   – Меня не обучали играть в шахматы, – холодно ответил искусственный мозг. – Я даже правила игры знал только приблизительно. Это нечестно.
   – В математическом соревновании МАК-1000 его тоже обошел с легкостью…
   – Он считает быстрее меня, ну и что? – с явной обидой спросил Альберт. – Калькулятор тоже считает быстрее человека – значит ли это, что калькулятор умнее?
   – Ну и во всех остальных соревнованиях было примерно то же самое, – закруглился Эдуард Степанович. – МАК-1000 каждый раз побеждал. Но поражение нам засчитали не из-за этого…
   – А из-за чего же? – подался вперед Гадюкин.
   – Понимаете, после всего этого американский президент подошел к вашему Альберту и сказал этак снисходительно: «Знаешь, не очень-то ты умен, малыш…»
   – А что Альберт?
   – Ваш Альберт ударил президента по лицу манипулятором и сказал: «Уж поумнее тебя, дегенерат!»

Гости с Центавра

   Аристарх Митрофанович Гадюкин положил ложечку на блюдце, отхлебнул горячего какао и причмокнул губами. От свежевыпеченных булочек аппетитно пахло корицей. Румяный старичок поерзал в мягком кресле и развернул на всю стену экран новостей.
   Что может быть приятнее, чем вот так вот уютненько посидеть вечерком?..
   Но уютненько посидеть не дали. Дверь распахнулась, и в кабинет шумно ворвался Эдуард Степанович. Растрепанный, взлохмаченный, краснее вареного рака – похоже, не на шутку торопился.
   Прямо с порога он торопливо выкрикнул:
   – Профессор, вы нужны своей стране!
   – Конечно нужен, батенька, очень даже нужен… – добродушно ответил Гадюкин. – Булочку хотите?
   – Нет, профессор, вы не понимаете, – машинально взял булочку главбез. – Дело государственной важности! Возможно, перед нами переломный момент в истории человечества!
   – И всего-то? Ну, это иногда случается. А только что ж вы так кричите-то, батенька? Спокойнее надо к таким вещам относиться, спокойнее…
   – Простите, профессор, – пригладил волосы Эдуард Степанович. – Перенервничал. Со мной только что связались – в Якутии приземлился инопланетный космический корабль. Президент поручает нам с вами немедленно отправляться туда. Так что собирайтесь живой ногой – вертушка уже крутится.
   – Сейчас, батенька, сейчас… – спокойно кивнул Гадюкин, не двигаясь с места. – Сейчас, вот только какао допью… Тут, знаете ли, спешка совершенно ни к чему, а то еще не в то горло попадет…
   ЛТ-42, вертолет, приписанный к НИИ «Пандора», вертолетом только назывался. Ультрасовременная машина с девятью винтами, лапами-манипуляторами, встроенными пулеметами и кабиной, способной вместить пятьдесят человек. На этой штуковине можно совершить кругосветное путешествие, ни разу не опустившись на землю.
   Еще три года назад ЛТ-42 был всего лишь проектом «Икар», курируемым непосредственно профессором Гадюкиным. Армейский заказ. Правда, министр обороны заказывал не вертолет, а танк, но Гадюкин, как обычно, сделал все по-своему и создал мощную летучую машину, мгновенно ставшую объектом зависти конкурирующих держав.
   Перелет меж Москвой и городом Удачный занял всю ночь. А наутро, едва забрезжил рассвет, ЛТ-42, все еще треща лопастями, опустился посреди тайги – рядом с огромной воронкой. Вокруг суетились люди, поблизости стояли еще четыре вертолета – не чета творению Гадюкина, но все же очень неплохих. Пришельцы избрали для посадки прямо-таки идеальное место – всего в трех километрах от военной базы.
   – Докладывает капитан Атастыров! – отрапортовал Эдуарду Степановичу худощавый якут в военной форме. – Объект цел и невредим, ночь провел спокойно, признаков жизни не подавал. Ожидаем дальнейших распоряжений, товарищ полковник.
   – Вольно, – устало махнул рукой главбез. – Профессор, вам карты в руки, делайте свою работу. А вы, капитан, пока мне расскажите… как вас по имени-отчеству, кстати?..
   – Лоокут Иванович.
   – Ну так что, Лоокут Иванович, как у нас тут в целом?.. Кто вообще в курсе о… происшествии?..
   – Минимум, – не замедлил с ответом капитан. – И почти все сейчас здесь. Мне доложили вчера утром – сказали, метеорит упал. Выехал лично. Когда увидел, что это за «метеорит», приказал оцепить и сообщил наверх. Ничего не трогали, близко не подходили.
   – Совершенно правильные действия. Со всех – подписку о неразглашении. И лично проследите, чтоб не болтали лишнего. Если и дальше будете действовать правильно – смело можете рассчитывать на представление…
   – Служу России, товарищ полковник! – подтянулся Атастыров.
   После того, как схлынула антисоветская истерия и подросло новое поколение, не видевшее коммунизма, Советский Союз окончательно отошел в историю. Как следует поразмыслив, правительство решило, что кое-какие аспекты тех времен не худо бы все же восстановить. К примеру, пионерскую организацию – без идеологии, но с летними лагерями, дворцами пионеров, кружками, секциями и клубами, сбором макулатуры и металлолома, «тимуровским» шефством над пенсионерами и так далее. Пусть дети получают надлежащее воспитание – все лучше, чем болтаться в подворотнях.
   Точно так же были возвращены и прежние обращения – «господа» в народе так и не прижились.
   Профессор Гадюкин встал на краю воронки, рассматривая инопланетный корабль поверх темных очков. Макушку он прикрыл панамой – денек выдался не по-апрельски жаркий. И не скажешь, что до Полярного Круга всего ничего…
   Штуковина, наполовину зарывшаяся в грунт, напоминала металлическое яйцо размером с небольшой сарайчик. Судя по оплавленным породам вокруг, приземлилось оно донельзя раскаленным, но за истекшие сутки успело остыть.
   – Мелкое какое-то… – наморщил нос подошедший Эдуард Степанович. – Лилипуты, что ли, прилетели?
   – Ну отчего же, батенька? Мне кажется более верным предположить, что внутри ограничено жизненное пространство. Возможно, перед нами не полноценный звездолет, а шлюпка или спасательная капсула… Впрочем, сейчас все узнаем. Я верно понимаю, что на видимой части нет ничего даже отдаленно похожего на вход… или выход?..
   – Мы ничего такого не видели, – подтвердил Атастыров.
   – А снизу?
   – Снизу пока не смотрели. Затруднительно.
   – Трудно с вами не согласиться, батенька, трудно… Ну ничего, сейчас все сделаем. Лелик!
   – Ум-гу!.. – послышалось из ЛТ-42.
   Атастыров с подчиненными невольно отшатнулись – совершенно естественная реакция для впервые увидевших Лелика. Горбатый великан на три головы возвысился над ними всеми, уродливое лицо питекантропа искривилось в понимающей ухмылке, а могучие ручищи уже принялись выкатывать из вертолета маленькую мобильную лебедку. За ней выбралось несколько рабочих с бурами, лопатами и веревками.
   – Осторожнее, товарищи, осторожнее!.. – взывал Гадюкин, с беспокойством глядя, как космическое яйцо медленно, но верно выволакивают из гнезда. – Да осторожнее же!.. Это все-таки моя Нобелевская премия!..
   – Не рассчитывайте, профессор, – мотнул головой Эдуард Степанович. – Каким образом вы собираетесь к этому примазаться? Это ж не вы этот корабль построили. И даже нашли не вы.
   – Эх, батенька, все б вам только меня разочаровывать… – обиженно надулся Гадюкин. – Уже и шуток не понимаете… Лелик, что там?..
   – Ор-га, Ху-Га! – вытер пот со лба великан.
   – Ну, значит, будем резать! – довольно потер ладошки профессор. – Лелик, ты дрель захватил?
   – Ор-ро!
   Бессменный ассистент гения скрылся в недрах ЛТ-42 и вернулся в маске сварщика, окончательно придавшей ему сходство с неким фантастическим чудовищем. Великан с легкостью накинул на плечи ранец тяжелой плазменной дрели, дернул шнур и принялся невозмутимо вскрывать космический корабль, словно консервную банку.
   – Профессор, а вы не слишком торопитесь? – осведомился Эдуард Степанович.
   – Напротив, батенька! Мы с вами и без того преступно промедлили! Что если перед нами спасательное средство, потерпевшее аварию?! Что если там, внутри, ожидает нашей помощи пострадавший космонавт?! Дорога каждая минута!
   – Ну тогда, конечно…
   – А еще меня комары закусали и лысину напекло. Лелик, работай быстрее!
   Лелик только невнятно замычал, и без того выкладываясь на полную. Приходилось соблюдать максимальную осторожность, дабы случайно не повредить драгоценное содержимое.
   Конечно, никто не знал, что именно скрывает металлическая скорлупа, но все верили – что-то ценное!
   С торца «космическое яйцо» оказалось приплюснутым, и там обнаружилось нечто вроде покореженных амортизаторов. Значит, оно все-таки приземлилось, а не просто упало. К тому же создается впечатление, что эти «амортизаторы» – лишь остатки чего-то большего…
   – Необычный сплав, – цокнул языком профессор. – Даже если внутри пусто – находка все равно ценная.
   – Надеюсь, все-таки не пусто.
   – Будем посмотреть, батенька, будем посмотреть… Скажите-ка, а вот на ваше мнение – как Они выглядят?
   – Не задумывался как-то, – пожал плечами Эдуард Степанович. – Я, профессор, человек рациональный, зря фантазировать не люблю. Увижу своими глазами – буду знать.
   – Вполне здравый подход, – согласился Гадюкин. – Однако многие – еще как задумывались. На протяжении последних двух веков человечество измыслило себе бесчисленное множество собратьев по разуму. Впрочем, человеческая фантазия, увы, продукт ограниченный. Нашему мозгу чрезвычайно сложно вообразить что-то, радикально отличающееся от привычного и повседневного. Потому большинство вымышленных инопланетян похожи либо на людей, либо на каких-то земных животных. Фантазия отталкивается от привычного образа и обволакивает его дополнительными наслоениями – скажем, добавляет новые конечности, органы чувств, меняет пропорции тела, соединяет кусочки разных животных… Вспомните хоть старые космические сериалы – «Звездный путь», «Вавилон-5»… Большинство инопланетян там – почти такие же, как люди, только с какими-нибудь нашлепками на голове…
   – Ну, тогда это еще и от техники зависело. Ведь их играли живые люди – волей-неволей приходилось оставаться в рамках. Попробуй-ка, замаскируй актера под какого-нибудь крякозябра, да еще заставь его смотреться в этом гриме естественно!
   – Так-то оно так, батенька, но это все же не главное… Теперь-то от техники уже ничего не зависит, верно?.. Живые актеры давно отодвинулись на задний план – фантастические фильмы уже на семьдесят процентов моделируются графическими дизайнерами, людей все чаще заменяют виртуальными моделями… Еще лет пятнадцать-двадцать, и актерам вообще останется только озвучивать… А инопланетяне все равно по большей части человекоподобны! Общие контуры тела неизменно гуманоидны – вертикальная ось симметрии, две ноги, сверху голова с органами чувств и речи… Но лично я уверен – те, кого мы сейчас увидим, будут выглядеть…
   На землю аккуратно лег осколок «скорлупы», вырезанный Леликом. Профессор немедленно протиснулся под рукой ассистента, торжествующе забрался внутрь и убито закончил свою речь:
   – …вот ведь какой позор на мою старую голову! А я-то тут напророчествовал…
   Судя по всему, данный объект и в самом деле служил скорее шлюпкой, чем полноценным звездолетом. Свободного пространства минимум – едва поместиться двоим. А Лелик не втиснулся бы и в одиночку.
   Никаких приборов, экранов, кнопок, рычагов, сенсоров, мигающих лампочек и прочей мишуры, которую невольно ожидаешь увидеть на космическом корабле. Одна-единственная сферическая комната, гладкие стены без впадин и выпуклостей. Единственное содержимое – два прозрачных саркофага, заполненных голубоватой переливающейся жидкостью.
   А в них – сами космонавты.
   Поразительно слабо отличаются от людей. На руках по четыре пальца с втягивающимися когтями, кожа оливкового оттенка, носы черные и плоские, а под ними длинные усы-вибриссы… но больше различий не видно. При плохом освещении даже можно перепутать с землянами.
   – Так что вы там насчет ограниченной фантазии говорили, профессор? – спокойно уточнил Эдуард Степанович, залезая следом.
   – Все бы вам насмехаться над стариком, батенька… – сердито насупился Гадюкин. – Закономерность нельзя строить на основании одного примера. Подождем следующего контакта.
   – Давайте вначале закончим этот… или хотя бы начнем.
   – Разумеется, батенька, – рассеянно кивнул профессор, вглядываясь в отрешенные усатые лица под слоем жидкости. – Любопытно, любопытно…
   В отличие от него, Эдуард Степанович довольно быстро потерял интерес к спящим космонавтам и выбрался наружу. С его разрешения на освободившееся место залез капитан Атастыров – ему тоже хотелось посмотреть. В течение часа внутри звездолета перебывали почти все присутствующие. Впрочем, надолго там никто не задерживался – на что тут смотреть, спрашивается? Пришельцы как пришельцы, ничего особенного…
   – Честно признаться, ожидал большего, товарищ полковник, – рискнул высказать свое мнение Атастыров. – Думал, интереснее будет.
   – Ур-гу! – согласился Лелик.
   Атастыров покосился на него с нешуточной нервозностью. Это в НИИ «Пандора» к Лелику давно привыкли – а вот за пределами института он неизменно вызывал у людей шок.
   – Эдуард Степанович! – Из звездолета высунулась голова в панаме – точь-в-точь кукушка из часов. – Эдуард Степанович, батенька, давайте приказ грузиться! Отправим все это добро на базу – там и будем разбираться…

   Прошло шесть дней. Инопланетная шлюпка разместилась в подземном корпусе НИИ «Пандора» – по соседству с виварием. Ученые набросились на добычу, как грифы на падаль. Прямо сейчас по ней ползали пятеро седых профессоров и два доцента.
   В соседнем зале шло исследование криогенных камер и замороженных инопланетян. Размораживать их не торопились – дело новое, неосвоенное, спешить ни к чему. Ошибись самую малость – и вместо первого в истории человечества контакта с иной цивилизацией получишь два нечеловеческих трупа.
   Хотя тоже в чем-то неплохо – кое у кого из биологов руки чешутся провести аутопсию…
   – Пока мы не можем с абсолютной уверенностью сказать, откуда они прибыли, но судя по предварительным исследованиям, есть большая вероятность того, что их родное солнце – Проксима Центавра, ближайшая к нам звезда, – вещал профессор Гадюкин, восседая на лабораторном столе перед двумя дюжинами слушателей – пожилых, средних лет и совсем молодых. Именно им предстояло стать обслуживающим персоналом новорожденного проекта «Центавр». – В криогенных камерах есть встроенные атомные таймеры… не совсем такие, как у нас, но принцип действия легко расшифровывается. Похоже, у них восьмеричная система счисления – что вполне естественно для существ с восемью пальцами. Точно так же для нас наиболее естественна десятеричная. И если предположить, что эти таймеры включили непосредственно перед стартом, их полет продолжался двадцать восемь земных лет. Значит – Проксима Центавра.
   – Аристарх Митрофанович, а можно глупый вопрос? – подняла руку молоденькая лаборантка.
   – Конечно, деточка, – ласково посмотрел на нее Гадюкин. – Мы, ваши старшие товарищи, для того и предназначены – на глупые вопросы отвечать… Как вас зовут, кстати?
   – Таней. Аристарх Митрофанович, а почему двадцать восемь лет значат Проксиму Центавра?
   – Все правильно, вопрос глупый, – лучисто улыбнулся профессор. – Ничего страшного, Танечка, вы еще молоды, еще успеете ума набраться…
   Судя по лицам прочих присутствующих, они тоже не поняли, как именно Гадюкин увязал срок полета и предполагаемое место вылета, но спросить никто не осмелился. Очень уж густо покраснела бедная девушка, очень уж насмешливо качал головой вредный профессор…
   – Больше глупых вопросов не предвидится? – обвел взглядом аудиторию Гадюкин. – Очень замечательно. Продолжим. Итак, как мы видим на этой голографической модели… Лелик, поверни экран. Да, так хорошо. Инопланетный аппарат имеет форму правильного овоида, сплюснутого книзу. Там, внизу, заметны остатки некоего устройства, которое, по-видимому, разрушилось при входе в атмосферу. Пока еще рано делать окончательные выводы, но на основании увиденного я уже могу составить предварительную картину. Начнем с того, что наш космический гость, безусловно, не является самодостаточным летательным аппаратом. Для этого он чересчур урезан в возможностях – по сути, это всего лишь оболочка, защищающая криогенные камеры. Можно предположить, что это спасательная шлюпка, запущенная со звездолета-матки… но лично я придерживаюсь другой версии. Лелик, включи карту.
   – Гу-га, Ху-Га! – прорычал горбун, сдвигая иконки.
   Свет в зале погас, и пространство наполнилось тысячами огоньков – голографическая карта звездного неба. Рядом с созвездием Центавра вдруг объявилась мерцающая ладонь – это профессор Гадюкин указал на вероятную родину космических гостей.
   – Немножко сдвинем… увеличим… ага, вот так, – удовлетворенно кивнул невидимый во тьме профессор. – Вот так. Смотрите внимательнее. Видите эту белую линию?.. Это и есть траектория движения нашего овоида. Мы навели справки среди наших зарубежных коллег и выяснили, что три недели назад, когда он только-только вошел в Солнечную систему, его засекла Паломарская обсерватория. Само собой, о его истинной сущности им по-прежнему неизвестно, метеоров в космосе пока что хватает. Но данные они нам любезно предоставили. А также предупредили, что в эти данные, судя по всему, вкралась ошибка: на самой ранней стадии наблюдения скорость метеора была чрезвычайно высокой – свыше сорока тысяч километров в секунду. То есть – почти одна седьмая скорости света. Но очень скоро скорость метеора выправилась, войдя в пределы нормы. Они посчитали это за ошибку машины. Но мы, обладая дополнительной информацией, понимаем, что ни о какой ошибке нет и речи. Объект в самом деле двигался на одной седьмой скорости света. А поскольку расстояние меж Солнцем и Проксимой Центавра как раз и составляет одну и три десятых парсека или четыре световых года… выводы следуют сами собой. Двадцать восемь лет. Конечно, если предположить, что скорость нашего овоида на протяжении всего пути оставалась неизменной. Вопросы?..
   Профессор подождал минутку, но вопросов не было. Все таращились на мигающую белую линию, соединяющую Солнце и Проксиму Центавра.
   – Очень хорошо. Давайте тогда рассмотрим собственно технику проделанного путешествия. Должен признать, этот овоид не так уж сильно обогатил нашу копилку знаний. Сплав, из которого он состоит, нам неизвестен, и мы непременно его расшифруем… но, боюсь, больше ничего полезного мы не получили. Их криогенные камеры совершеннее наших, но технической революции они не произведут. А вот само путешествие… да, перед нами не обычный корабль вроде того, что мы в прошлом месяце отправили к Юпитеру. Здесь применен совершенно иной метод. Если кто-то из вас увлекается классической фантастикой, то вы, возможно, помните такие произведения, как «Из пушки на Луну» Жюль Верна или «Война миров» Уэллса. Фантасты девятнадцатого века предполагали, что космические путешествия будут совершаться через посредство исполинских пушек. Со временем в умах произошел перелом, чему немало способствовали труды нашего с вами соотечественника Циолковского, и данная идея сошла на обочину. Ученые даже не пытались работать в этом направлении. Однако в данном случае мы имеем дело именно с чем-то подобным. В системе Проксимы Центавра находится некая «пушка»… конечно, с настоящей пушкой она имеет не больше общего, чем космический корабль – с парусным. Пока мы не можем предложить сколько-нибудь достоверную гипотезу, насчет того, что из себя представляет это устройство и по какому принципу действует. Мы даже не знаем, в космосе ли оно находится или на поверхности планеты. Но совершенно очевидно, что именно оно выстрелило в нас этим «ядром» с живыми космонавтами внутри.
   Гадюкин подвигал иконки в своей эль-планшетке, и перед зрителями предстала увеличенная модель Солнечной Системы, а рядом – Земля, вид из космоса. Красная стрелочка указывает на северо-восток Евразии, в самое сердце Республики Саха.
   – Безусловно, выстрел был произведен не вслепую, – продолжил профессор. – Центавриане отправили своих представителей не куда бог пошлет, а вполне целенаправленно, с совершенно точным расчетом. Неизвестное устройство, остатки которого мы можем наблюдать с торцевой части нашего овоида – несомненно, устройство страховочного торможения. Своего рода «парашют». Одноразовый – он выполнил свою задачу, позволив космонавтам приземлиться целыми и невредимыми, но сам при этом разрушился. К сожалению, из-за этого мы опять-таки не можем строить предположения о принципе его действия – схема для нас кардинально новая, а для полноценной гипотезы осталось слишком мало кусочков… Это понятно? Тогда будем рассуждать дальше. Нетрудно сообразить, что центавриане целились именно в нашу планету – иначе остается предположить, что они рассылают подобные «ядра» во все стороны, что крайне неразумно экономически и социально. Ведь большинство космонавтов при такой тактике будет погибать. Конечно, мы ничего не знаем о менталитете и культурных особенностях центавриан, но, тем не менее, лично мне подобное кажется маловероятным.
   Изображение снова сменилось. Загорелся свет, звездное небо погасло, но вместо него в воздухе повисли голографические изображения центавриан – с закрытыми глазами, скорченными в позе эмбриона. Именно так они лежали в своих криогенных саркофагах.
   – Изучение самих космонавтов окончательно убеждает нас, что центавриане обладают кое-какой информацией о нашей планете. Как видите, они гуманоиды, позвоночные, млекопитающие, а данная деталь анатомии явственно указывает на мужской пол… Танечка, а что это вы так покраснели?.. Ай-яй-яй, а еще биолог… Судя по строению тел пришельцев, их родная планета во многом сходна с нашей Землей. Гравитация, давление, температурный баланс – все это у них должно быть почти таким же, как у нас. На это же указывает состав воздуха, заполнявшего их капсулу. Смесь кое в чем отличается от привычной нам – азота немного меньше, водяных паров немного больше, присутствует крохотный процент неизвестного газа… но для человека этот состав вполне пригоден. Соответственно, и наша атмосфера центаврианам повредить не может. Бесспорно, им это должно быть известно. Более того, им также должно быть известно и о нашем с вами существовании. Заметьте, что инопланетяне не могли самостоятельно покинуть ни свои саркофаги, ни свою капсулу – для того и другого им требовалась помощь извне. Будь Земля необитаемой, они были бы обречены неограниченно долго оставаться в своих темницах. Значит, они рассчитывали, что им сумеют оказать помощь… Ну и что мы имеем в общем итоге? А имеем мы послов Проксимы Центавра, прибывших к нам для установления первого в истории человечества контакта с внеземной цивилизацией!
   Собравшиеся дружно зааплодировали, восхищенно глядя на лукаво щурящегося Гадюкина. Профессор раскланялся налево и направо и закончил:
   – А сейчас, товарищи, я попрошу всех пройти в лабораторию криогеники, где наконец-то состоится самое главное – пробуждение наших дорогих гостей!
   Саркофаги с центаврианами возлежали на возвышениях, полностью подготовленные к историческому событию. У дверей застыли рослые охранники, держащие замороженных пришельцев на прицеле – послы послами, контакт контактом, а нормы безопасности никто не отменял. Помещение простреливается из конца в конец, а каждый саркофаг единым нажатием кнопки может провалиться сквозь пол – в специальную камеру, обитую мягким войлоком.
   – У нас все готово? – спросил Гадюкин.
   – У нас все готово, – кивнул профессор Хрюкин, стоящий за центральным пультом.
   – У нас все готово, батенька, можем начинать, – кивнул Гадюкин Эдуарду Степановичу.
   – Товарищ президент, у нас все готово, можем начинать, – эхом повторил Эдуард Степанович, обращаясь к большому экрану в стене.
   Там сейчас виднелось широкое мясистое лицо с густыми бровями и необычайно крупным носом. Первое лицо государства. Разумеется, оно обязано присутствовать при столь незаурядном событии. Но из соображений безопасности – виртуально.
   – Добро, – важно надул щеки президент. – Приступайте, товарищи.
   Крышки саркофагов медленно разъехались надвое. По мере того, как восстанавливалась температура тел, оливковая кожа центавриан светлела, приобретала легкий розоватый оттенок. Вот у одного шевельнулся палец… второй еле слышно застонал…
   Центавриане открыли глаза. Большие, зеленовато-желтые, с идеально круглыми зрачками. В них светилось исключительно дружелюбное любопытство, но охранники все равно напряглись, готовые в любую секунду открыть шквальный огонь.
   Все выжидающе уставились на пришельцев. Те с интересом огляделись по сторонам, ничуть не встревоженные необычной обстановкой, и совершенно не собираясь первыми начинать общение.
   Молчание затягивалось. Президент с намеком кашлянул, как бы невзначай посмотрев на часы. Он, конечно, сознавал всю важность происходящего… но не вечно же вот так таращиться друг на друга!
   – Батенька, ну скажите же им что-нибудь!.. – шикнул на Эдуарда Степановича профессор. – Неудобно же!
   – М-м-м… Добрый день… м-м-м… – замялся главбез, не зная, как лучше обращаться к этим существам. – Мы – люди планеты Земля!.. М-м-м… Черт, профессор, а что им говорить-то?..
   – Ну я-то откуда знаю, батенька? Кто из нас военнослужащий – вы или я?
   – Так мы же не войну им объявляем… – проворчал Эдуард Степанович. – Товарищ президент, может быть, вы?..
   – Нет-нет, у вас хорошо получается, продолжайте, – самоустранился тот. – Только побыстрее, у нас тут банкет скоро.
   Тем временем профессор Хрюкин, уверившись в миролюбивом настрое центавриан, отобрал несколько лаборантов и приступил к гигиеническим процедурам. Гости с другой планеты были извлечены из саркофагов, вымыты, обсушены и облачены в белые халаты свободного покроя. Возражений со стороны моемых не последовало – наоборот, они охотно сотрудничали, с любопытством ощупывая и даже пробуя на зуб ткань халатов.
   Вот только говорить по-прежнему ничего не говорили. Только все время шевелили кошачьими усами. Похоже, их беспокоил запах хлорки, по невыясненным причинам пропитывающий НИИ «Пандора» сверху донизу.
   – Может, их покормить? – предложил Хрюкин.
   – Повремените, батенька, – не согласился Гадюкин. – Вначале нужно выяснить, что они любят. Еще отравим, чего доброго…
   – Грряу… хау арр-ар ахрр грахх?.. – неожиданно заговорил один из центавриан.
   – Есть контакт! – потер ладошки Гадюкин, подскакивая к нему с диктофоном. – Продолжайте, батенька, продолжайте, мы вас внимательно слушаем!
   – Оооррр-х?.. Руууу ввооррр…
   – Профессор, а по-нашему они не говорят? – с явным разочарованием спросил Эдуард Степанович.
   – Естественно, нет, батенька! Задумайтесь на минутку – а откуда им знать наш язык? Они говорят на своем, мы – на своем…
   – И как же мы с ними будем объясняться?
   – Да, меня это тоже интересует, – подал голос президент. – Что же это за контакт такой получается?..
   – Да ничего страшного – просто вскроем им черепа и препарируем мозги…
   – Что-о-о-о?!!
   – Шутка! – радостно захихикал Гадюкин. – А чего это вы все так побледнели? Шучу я, шучу!
   – Грррхрм! – сурово кашлянул президент. – Профессор… Мы очень ценим ваше чувство юмора… но всякому овощу свое время, вы со мной согласны? Очень хорошо, что наши гости вас не поняли… не поняли ведь?..
   – Похоже, что нет, – покачал головой Эдуард Степанович, пристально следивший за реакцией центавриан. – Или умело скрывают эмоции.
   – Надеюсь, что не поняли. Мне бы на их месте подобная шутка точно не понравилась. Так что, профессор, на будущее постарайтесь сдерживаться.
   Гадюкин лишь пожал плечами. Он уже привык, что его юмор всегда принимают с холодком.
   – А теперь давайте серьезно, профессор. Что вы можете предложить для преодоления языкового барьера?
   – Будем работать, батень… товарищ президент. Попробуем обучить их нашему языку. Если окажутся неспособными – сами научимся ихнему. В крайнем случае попробуем универсальные методы – картинки там всякие, геометрию Евклида…
   – Добро. Эдуард Степанович, вы ответственный. Надеюсь, недели через три контакт все-таки состоится…
   – Мы с профессором приложим все силы. Верно, профессор?
   – Разумеется, батенька, не извольте сомневаться! – хитро прищурился Гадюкин. – Нет, все-таки президент у нас тупой, как пробка…
   – Гхрррм!.. – злобно кашлянули с экрана.
   – Ой, товарищ президент, вы еще на связи? – удивился профессор. – А это я не про вас сказал! Это я про другого президента!
   – Работайте, – скрипнул зубами президент.

   Через три недели контакт не состоялся. Не состоялся он и через три месяца. Проект «Центавр» затянулся до неприличия – прошел уже целый год, а общение по-прежнему буксовало. Инопланетяне выучили полтора десятка простейших слов – «дай», «есть», «темно», «вода» и так далее… но для полноценного разговора этого, конечно, не хватало.
   А их родное наречие оказалось на редкость зубодробительным. Профессор Гадюкин очень гордился своей способностью мгновенно овладевать новыми языками – он их знал больше тридцати, от английского до суахили. Но тут его ожидал конфуз – абракадабра центавриан упорно не сдавалась. Профессор сутками просиживал в покоях, отданных гостям из космоса, но до сих пор оставался там же, где и был.
   – Батенька, это прямо издевательство какое-то! – жаловался он Эдуарду Степановичу. – Вот слушайте. Как это называется?
   – Шуэррк, – с готовностью курлыкнул центаврианин, вместе с Гадюкиным хлопая по столу.
   – А вот это? – указал на стул профессор.
   – Ооррк.
   – Ну, вроде бы достаточно просто, – задумался главбез. – Стол – «шуэррк», стул – «ооррк»… Так в чем сложность?
   – Вот в чем! – плаксиво выкрикнул Гадюкин, раскрывая перед ним эль-планшетку. – Я тоже думал сначала – быстренько составим словарик, потом перейдем к грамматике и всему такому… Хрен вам, батенька! Смотрите. Вчера стол и стул звучали «уурра» и «рроо», позавчера – «брээ» и «арруу», позапозавчера – «ап» и «арп»… То ли их язык меняется с фантастической быстротой, то ли он зависит еще и от календаря – сегодня такое-то понятие обозначается одним словом, завтра – другим… В любом случае для меня это слишком сложно! Слишком сложно!
   Эдуард Степанович недоверчиво покачал головой. Профессор Гадюкин впервые на его памяти произнес подобную фразу. Значит, дело и впрямь нешуточное.
   Сами центавриане ничуть не беспокоились. Их вполне устраивала жизнь в НИИ «Пандора». За ними ухаживали, как за царской четой, кормили всем, что только душе угодно, развлекали, несколько раз даже выводили в город погулять. Благо внимания они почти не привлекали – ну подумаешь, кошачьи усы под носом? Молодежь сейчас по-всякому выкаблучивается – вон, недавно объявилось новая поветрие, «минотавры». Умеренные просто носят специальные каски с рогами, а радикальные – вживляют настоящие, привинчивают прямо к черепу.
   Обслуживающий персонал довольно быстро привык к необычным подопечным. Центавриане никому не доставляли хлопот – вели себя очень прилично, не шумели, не хулиганили, не капризничали. В питании придерживались вегетарианской диеты, любили понежиться в солярии и с удовольствием плескались в бассейне, оказавшись превосходными пловцами.
   Все вокруг вызывало у них по-детски восторженное любопытство – жаль только, что любопытством дело и ограничивалось. Казалось, их совершенно не интересует собственно цель полета – исследование новой планеты, установление контакта с ее обитателями. Если они летели сюда не для этого… то для чего тогда?
   – Издевательство… – бормотал Гадюкин. – Башкой они, что ли, при посадке ударились?..
   Нет, какое-то общение с центаврианами все-таки шло. Лаборантка Таня возилась с ними, как с маленькими детьми, учила азбуке на кубиках, показывала картинки и от души радовалась каждому выученному слову. Космонавты уже отличали ее среди прочего персонала, даже называли по имени.
   Но больше они ничьего имени не запомнили – даже профессора Гадюкина. Того это не на шутку уязвляло, хотя он и сам признавал, что «Аристарх Митрофанович» запомнить несколько сложнее, чем коротенькое «Таня».
   Так прошел и второй год. Разочаровавший всех проект «Центавр» был задвинут в дальний ящик. Занимались им теперь спустя рукава, уже мало на что надеясь. Инопланетяне чувствовали себя хорошо, но не желали ни обучаться земным языкам сами, ни помогать выучить свой. Были перепробованы все известные способы общения – от азбуки глухонемых до криптографического письма. Центавриане каждый раз вежливо внимали суетящимся вокруг людям, но не более того.
   Профессор Гадюкин лично выдумал несколько новых способов и принимал любые посторонние предложения – вплоть до самых дурацких. Именно ради центавриан был запущен проект «Мнемозина», призванный найти способ читать мысли… но здесь спасовал даже уникальный гений Гадюкина.
   Правда, аппарат «Мнемозина» в конце концов все же появился на свет, однако совершенно не таким, каким задумывался…
   По мере того, как проваливались попытка за попыткой, интерес к пришельцам все больше ослабевал. Кое-кто даже начал вспоминать о той шутке Гадюкина насчет вскрытия и препарирования… только теперь уже всерьез. Пока что дальше разговоров дело не заходило – инопланетян всего две штуки, чтоб так просто ими разбрасываться, – но время шло, контакта по-прежнему не было, и идея привлекала все новых сторонников…
   Закончился третий год. Гадюкин так и не добился ничего интересного. Вот разве что центавриане слегка располнели – от обильного питания и малоподвижного образа жизни.
   Других перемен не наблюдалось.
   К проекту «Центавр» уже давно относились так же, как в больнице относятся к постоянному пациенту. Вылечить не удается – но не выгонять же на улицу?.. Пусть лежит себе – койку не продавит…
   Но однажды вечером, когда профессор уютненько сидел за чаем с бутербродами, к нему вновь заглянул Эдуард Степанович.
   – Добрый вечер, профессор.
   – Добрый вечер, батенька, – ласково кивнул Гадюкин. – Присаживайтесь, угощайтесь.
   – Спасибо, не откажусь…
   – Мажьте хлеб вареньицем, мажьте.
   – Да, спасибо, я мажу…
   – Нет, вы ВАРЕНЬИЦЕМ мажьте! – сердито нахмурился Гадюкин. – А икорку не трогайте, я ее и сам люблю!
   Эдуард Степанович рассеянно отхлебнул чаю и сообщил:
   – Между прочим, профессор, я к вам по делу.
   – А кто сомневается, батенька? Вы просто так никогда не заходите. Ну что, чего вам на этот раз изобрести? Плутониевый антидот хотите?
   – А это что такое? – заинтересовался главбез.
   – Да родилась тут интересная мыслишка… Плутониевый раствор с кое-какими добавками, вводится внутривенно… Если все пройдет правильно, подопытный приобретет иммунитет к умеренным дозам радиации…
   – Да, заманчиво… А если неправильно?
   – Тогда умрет, – пожал плечами Гадюкин. – Но вы не волнуйтесь, я на собаках уже экспериментировал – смертность всего тридцать процентов. Давайте теперь на людях попробуем!
   – Лучше все-таки пока на собаках, – отказался Эдуард Степанович. – Но я к вам по другому делу.
   – Слушаю внимательно, батенька… Кипяточку подлить?..
   – Немножко. Мне только что сообщили из Паломарской обсерватории – они опять засекли метеор с теми же свойствами, что три года назад… Спрашивают, интересуемся ли мы еще этим феноменом.
   – Батенька мой, да что же вы молчите?! – ахнул Гадюкин. – И когда оно шлепнется?!
   – Говорят – завтра в полдень. Приблизительно в том же районе, что и раньше.
   – Лелик, пакуй чемоданы!.. – позвал профессор, аккуратно завинчивая баночку с вареньем. – Не-мед-лен-но!
   За стеной заворочалось и заворчало что-то огромное – продремавший весь день ассистент неохотно поднимался с матраса. Спал он прямо на полу – ни одна нормальная кровать его тушу не выдерживала.

   На следующий день профессор Гадюкин уже стоял возле ЛТ-42, прикрывая лысину широкополой панамой. Денек выдался еще жарче, чем три года назад: на сей раз посадка инопланетного звездолета состоялась не в апреле, а в июне.
   В прохладном сумраке летательной машины сонно бормотали что-то свое центавриане, успокаиваемые лаборанткой Таней. Профессор решил, что для контакта будет полезно, если космонавты сразу увидят, с каким гостеприимством на Земле приняли их сородичей.
   Все очень надеялись, что на сей раз прилетит кто-нибудь, способный усвоить русский язык.
   Корабль центавриан опустился немного не там, где в прошлый раз. Самую чуточку – всего двадцатью километрами юго-восточнее.
   Майор Атастыров вновь сработал быстро и точно – вокруг воронки уже выстроилось оцепление, вертолеты, рабочие с бурами. Лоокут Иванович всем видом выражал энтузиазм и подтянутость, глядя на металлическое яйцо с искренней симпатией. Как-никак, в прошлый раз он из капитана стал майором… может, и теперь что-нибудь обломится?
   Это межзвездное «ядро» кое в чем отличалось от своего предшественника. Чуть пошире в боках, чуть поуже в нижней части, макушка покрыта диагональными насечками. А самое главное – у него есть люк!
   И он медленно отвинчивается изнутри…
   Вот люк отвинтился полностью, открыв идеально круглое отверстие. Все затаили дыхание…
   Из металлического яйца показалась голова. Шарообразная, лысая, мутно-сизого оттенка, почти втрое больше человеческой. Мягко засветились два огромных белых глаза и тихо щелкнул роговой клюв. А ниже помимо всякого туловища начались щупальца – четыре толстых и коротких, оканчивающихся мягкими блямбами-нашлепками, и четыре длинных хлыста с веслообразными лопастями, усеянными крохотными присосками. Между головой и щупальцами торчали две бежевых склизких трубки.
   – Фррршшшшш-цк-цк-цк-ккх?.. – дружелюбно произнес инопланетянин, плавно опускаясь на все еще горячую землю.
   Земляне замерли столбами. Нет, в прошлый раз подобное чудище никого бы не удивило, но теперь… теперь-то все ожидали увидеть гуманоидов! Человекоподобных существ – таких же, как те, что сидят в ЛТ-42! Может быть, немного отличающихся – среди людей ведь тоже встречаются разные породы и расцветки… но не до такой же степени!
   – Добро пожаловать на планету Россия… – растерянно провозгласил Гадюкин, делая шаг вперед.
   – Профессор, наша планета называется Земля, – тихо поправил его Эдуард Степанович.
   – Что?.. А, ну да, конечно… Пока что еще Земля… – неохотно согласился Гадюкин. – Ничего, батенька, все еще впереди…
   Спрутообразный пришелец двинулся вперед. Передвигался он необычно – не шел и не полз, а как бы скользил на манер конькобежца. Короткие щупальца с блямбами делали резкие рывки, перебрасывая тяжелую голову, а длинные щупальца помогали удерживать равновесие, действуя по принципу лыжных палок.
   В инопланетянина нацелился десяток дул. Сделай он что-нибудь потенциально опасное – тут же нашпигуют свинцом и ванадием.
   Лысая голова чуть изогнулась в средней части – похоже, никакого черепа внутри нет и в помине. Инопланетянин чуть прищелкнул клювом, рассматривая незнакомые приспособления в руках двуногих, а потом…
   А потом одна из склизких трубок резко сжалась и плюнула! Профессор Гадюкин закричал от боли – голова загорелась огнем!
   – Не стрелять! – заорал Атастыров, вскидывая кулак. – Не стрелять, профессора заденете!
   В лоб Гадюкину впилось что-то вроде крохотного паучка. Между ним и трубкой пришельца протянулась тонкая нить – майор Атастыров решил, что космический спрут взял профессора в заложники.
   – Всем тихо… – ледяным голосом скомандовал Эдуард Степанович, медленно вытягивая из-за пояса акустиган [1 - Акустиган. Он же – акустический пистолет. Он же – проект «Сирена». Прибор ручного действия, генерирующий узкий пучок звука высокой интенсивности. На максимальной мощности – производит разряд, по ударной силе сравнимый с пулевым выстрелом. На минимальной – сбивает жертву с ног и лишает сознания, не причиняя серьезного вреда. Изобретен и сконструирован А. М. Гадюкиным в 2033 году.]. – Никому не двигаться… Сохранять спокойствие… Профессор, вы как?.. Живы?.. Говорить можете?..
   – Э-э-э… а ведь могу, батенька! – оживился Гадюкин. – И он тоже может! Отставить тревогу, это у них, оказывается, такой способ общения – прямой тактильный контакт! Он говорит, что его зовут Ггхххбх… хххбх… м-да… Боюсь, я это не выговорю.
   Эдуард Степанович обменялся с майором Атастыровым настороженными взглядами. Вот так, с бухты-барахты, верить в миролюбивые намерения космического террориста они не собирались. Мало ли – вдруг это он сейчас говорит устами профессора?..
   – Профессор, вы можете доказать, что вы – это именно вы?.. – с сомнением спросил Эдуард Степанович, не отрывая глаз (и прицела акустигана) от второй трубки пришельца.
   Вдруг она тоже сейчас плюнет таким вот паучком?..
   – Разумеется, батенька! – лучезарно улыбнулся Гадюкин. – Я – это именно я! А вы, батенька, пушечкой своей не размахивайте, у нас тут, знаете ли, дипломатические переговоры намечаются… Наш дорогой гость приносит извинения, что проявил резкость – он не сообразил, что для землян его действия могли показаться агрессивными. На его родной планете это совершенно естественный способ общения – они переговариваются напрямую, тактильно соединяя разумы.
   – Ну что ж, допустим… – неохотно кивнул Эдуард Степанович.
   Но акустигана не убрал. И бойцы Атастырова по-прежнему удерживали пришельца на мушке.
   – Ай-яй-яй, товарищи, ну мне буквально стыдно за вас… – покачал головой Гадюкин. – Что о нас подумает галактическая общественность? Перед нами, можно сказать, инопланетный Гагарин, а вы себя так ведете!
   Инопланетный Гагарин защелкал клювом, что-то неразборчиво шипя, и по нити, соединявшей его с профессором, пробежала тоненькая дрожь.
   – Он очень сожалеет, что причиняет нам невольные неудобства, – перевел Гадюкин. – Увы, его клюв не способен воспроизвести человеческую речь, а наши рты – его…
   – Подождите, профессор. Речь?.. Вы же сказали, что они общаются напрямую? Этими… паучками на нитках.
   – Верно, батенька, – благожелательно кивнул Гадюкин. – Но у них есть и звуковая речь – хотя и упрощенная, не передающая всех оттенков. Нетрудно догадаться, что способ, которым мы с ним общаемся сейчас, хотя и обладает множеством достоинств – к примеру, в нем отсутствуют языковые барьеры – все же грешит и множеством недостатков. Так, подобным образом нельзя одновременно объясняться более чем с двумя индивидуумами, невозможно говорить на расстоянии… Что делать, скажем, лектору в аудитории или диктору на телевидении?.. Как мы когда-то изобрели письменную речь, так они в свое время придумали звуковую – для тех случаев, когда прямой контакт затруднителен…
   – Хорошо, хорошо, я вам верю! – остановил его Эдуард Степанович. – Профессор…
   – Да, батенька?..
   – Этот… Гагарин, он что, тоже с Проксимы Центавра?
   Органическая нить мелко задрожала – инопланетянин с Гадюкиным бесшумно переговаривались. Через несколько секунд профессор кивнул:
   – Да. Именно оттуда. Я, знаете ли, угадал почти везде – они действительно путешествуют с помощью «космических пушек». Он мне сейчас показал, как это выглядит – на орбите висит искусственный спутник, стреляющий капсулами с замороженными космонавтами… И они действительно целились именно в нашу планету – их телескопы на порядок совершеннее наших, так что они уже полвека внимательно за нами наблюдают… Вот, решили начать контакт – отправили посла…
   – А как он вернется домой?
   – В том-то и дело, что никак. До тех пор, пока центавриане не придумают более совершенного способа межзвездных путешествий, нашему гостю придется оставаться на Земле… Но он не возражает.
   Эдуард Степанович задумчиво посмотрел на лучащегося довольством Гадюкина и застенчиво лупающего громадными глазищами центаврианина, и медленно сказал:
   – Хорошо, я все понимаю… Кроме одного. Если он – центаврианин… то кто, черт возьми, тогда вот эти?! Татьяна!
   Лаборантка Таня, уже давно испуганно выглядывающая из ЛТ-42, вывела за руки двух «старых» центавриан. Оливковокожие гуманоиды тут же зашевелили вибриссами, явно оживившись при виде «спрута».
   – А-а-а, эти!.. – усмехнулся Гадюкин, переглянувшись с «Гагариным». – Да, батенька, здесь у нас, знаете ли, недоразумение вышло… Понимаете, эти их «космические пушки» существуют не так уж давно, у центавриан не было полной уверенности, что живые существа сумеют пережить подобное ускорение… И потому первый запуск к нашему Солнцу был осуществлен с кшетьриххи внутри… это эти усатые так называются, – пояснил он. – Выбрали именно их, потому что среди фауны их родного мира они наиболее схожи с нами, землянами. Наш гость говорит, что были отобраны самые толковые особи – обученные, тренированные, коммуникабельные, даже способные подражать чужой речи подобно попугаям…
   – А если вкратце, профессор? – поморщился Эдуард Степанович.
   – Вкратце?.. Если вкратце, батенька, то мы с вами три года пытались установить контакт с инопланетными Белкой и Стрелкой.

Ревизия

   Мочальников поправил очки и развернул в эль-планшетке еще два окна. Нельзя сказать, что нынешняя проверка доставляла ему удовольствие, но он привык выполнять работу с максимальной скрупулезностью.
   Учреждение, с которым предстоит иметь дело сегодня, называется научно-исследовательским институтом «Пандора». Расположилось оно за пределами города, отдельно ото всех, а охраняется почище склада ядерных боеголовок.
   Что такое это самое НИИ «Пандора», и для чего конкретно предназначено, Мочальников не имел ни малейшего представления. Как и те, кто его сюда направил. О загадочном институте ходят самые разные слухи, но в одном они сходятся – ничего хорошего за этим белоснежным забором не происходит.
   Некоторые считают, что институт курируется непосредственно президентом. Другие – что это особый отдел ФСБ. Третьи – что всем здесь заправляет военщина. Четвертые – что это вообще частная корпорация, принадлежащая какому-то эксцентричному миллиардеру.
   Кому именно НИИ «Пандора» подотчетен, Мочальников так и не выяснил. Но судя по количеству получаемых дотаций, претензий к своему подопечному у этого кого-то нет, и никаких ревизий он проводить не собирается.
   Однако в стране существует еще и Комиссия.
   Полное название организации, в котором Петр Захарович Мочальников трудится уже почти два года, звучит несколько длиннее, но все называют ее попросту Комиссией. Учредили ее в качестве третейского судьи – как совершенно независимый орган, обладающий полномочиями в любой момент провести ревизию в ЛЮБОМ учреждении. Частном или государственном – неважно. Причем безо всякого предупреждения. Формально Комиссия может залезть с проверкой хоть в кабинет президента.
   Правда, этой возможностью она как-то не очень злоупотребляет.
   Надо сказать, Комиссия приносит немалую пользу. За последний год ревизоры этой службы и в самом деле вскрыли несколько вопиющих безобразий. Они суют носы повсюду – от платных туалетов до военных баз – и везде выискивают нарушения и беспорядки. Правда, действуют очень разрозненно, методом случайного тыка – увы, из-за жесточайших требований к сотрудникам Комиссия испытывает сильный кадровый голод.
   Будешь набирать кого попало – очень скоро превратишься в очередную коррумпированную шарашку, которых и так предостаточно…
   Обычно применяется одна и та же простенькая схема – в учреждение, вызвавшее подозрения, отправляется ревизор Комиссии и проводит беглый осмотр. В зависимости от полученных впечатлений выносит вердикт – оставить в покое или устроить полную проверку.
   Полная проверка зачастую заканчивается тем, что руководство провинившегося учреждения отправляется на нары.
   Надо сказать, Мочальников свою работу очень любил. Приятно, когда перед тобой постоянно заискивают. Приятно чувствовать себя этаким вершителем судеб. Знать, что достаточно одного слова, и твой собеседник кубарем полетит с должности.
   На лапу ему тоже совали часто. Точнее, пытались совать – к взяточничеству Комиссия относится беспощадно. Единожды уличенный тут же вылетает с треском – и, как правило, прямиком за решетку. Поэтому служащие Комиссии уже давно прославились двумя качествами – неподкупностью и туповатостью.
   Некоторые считают, что первое качество развилось у них именно благодаря второму.
   Сейчас перед Мочальниковым стоят двое. Лучезарно улыбающийся старичок с разрастающейся лысиной и подтянутый особист средних лет, меланхолично жующий бутерброд с семгой.
   – Так-так… – еще раз заглянул в файл Мочальников. – Так-так… Насколько я понимаю, в вашем НИИ официального главы нет – своего рода анархия… Однако неофициально всем здесь заправляете вы двое… Вы возглавляете ученую часть, а вы – административную… Я все правильно понял?..
   – Правильно, батенька, – ласково улыбнулся ему старичок.
   – Вы у нас Аристарх Митрофанович Гадюкин, профессор… доктор наук… действительный член академии… ого, какой длинный список…
   – Нобелевский лауреат! – важно надул щеки Гадюкин.
   – Нобелевский?.. – удивился Мочальников, меняя окна. – Вы уверены?.. У меня про это…
   – Шутка! Шутка, батенька!
   – Понимаю, – осторожно кивнул Мочальников, с опаской глядя на профессора. Шуток и розыгрышей он не любил с детства. – Так-так… А вы у нас, значит, Эдуард Степанович… а как фамилия?.. Фамилии у меня почему-то не написано…
   – Засекречено, – спокойно ответил главбез НИИ «Пандора».
   Мочальников хотел было спросить, не очередная ли это шутка, но тут же передумал. Вопреки обыкновению, ему неожиданно захотелось побыстрее все закончить и удалиться восвояси. Местная атмосфера вызывает нервозность – тревожно как-то, неспокойно… Пару раз он поймал себя на чувстве дежа-вю – вроде бы уже видел раньше и эти ворота, и этого странного профессора…
   Да еще и хлоркой все время пахнет…
   – Профессор, а почему у вас везде пахнет хлоркой? – спросил он, обращаясь к более дружелюбному из здешних руководителей. Каменноликий особист без фамилии смотрит очень уж неприветливо.
   – Загадка природы, батенька! – весело закивал Гадюкин. – Сами гадаем! Мы в этом здании уже двадцать лет – и все двадцать лет в нем пахнет хлоркой! Как уж только ни бились, как уж ни вытравляли…
   – Ну… ладно. Давайте начнем осмотр. С чего лучше начать?..
   – С вестибюля, батенька, – ухватил ревизора под локоток профессор. – Сюда, сюда. Вот, смотрите. Это наш вестибюль. Это лестница. Это лифт. Это коридор. Это мексиканский кактус, только на той неделе привезли. Это уборщик – дед Митя.
   – Здоров, Митрофаныч! – махнул рукой морщинистый старичок, оторвавшись от пульта автоуборщиков.
   – Ну а чем вы вообще здесь занимаетесь? – вежливо спросил Мочальников, делая какую-то отметку в окне эль-планшетки. – На чем ваш НИИ… специализируется?
   – Да на всем, батенька! Совершенно на всем! И военные заказы выполняем, и частные, и даже от президента, бывает, поступает что-нибудь эдакое…
   – Кхем!.. – кашлянул в кулак Эдуард Степанович.
   – Ах да, конечно, все понимаю – строгий секрет, государственная тайна! – прижал палец к губам Гадюкин. – Хотя вам-то, батенька, можно, вы же из Комиссии! Ну что, давайте посмотрим мое хозяйство?..
   Персональный комплекс профессора Гадюкина занял половину четвертого этажа. При входе устроилась миловидная секретарша – рыженькая, в изящных очках. Создавалось впечатление, что ее лицо не знает других выражений, кроме безграничной скуки и презрения ко всему окружающему. Челюсти девушки непрерывно работали, пережевывая жвачку с опытностью умудренной жизнью буренки.
   – Доброго утречка, Мила! – радостно улыбнулся ей Гадюкин.
   – Доброе утро, профессор, – с неожиданной приветливостью проворковала секретарша, кокетливо хлопая ресницами.
   – Ко мне никого не пускать, мы с товарищем ревизором чай будем пить!
   – Да мне некогда… – запротестовал Мочальников.
   – Бу-дем! – подтолкнул его в спину Гадюкин. – И не возражайте, батенька, и не возражайте, отказа я не приемлю! Чай у меня сегодня замечательный, эвкалиптовый!
   Личная территория профессора оказалась несколько… сумбурной. Лаборатории, мастерские и просто жилые комнаты переплетались и пересекались, образуя самые необычные комбинации. Как и многие другие сотрудники, Гадюкин квартировал прямо здесь, в институте, поэтому не покидал рабочего места даже ночью.
   Сложнейшие приборы и лабораторные столы, сплошь заставленные химикалиями, соседствуют с мирными диванами и кофейными столиками. На одном из них в самом деле исходит эвкалиптовым ароматом заварочный чайничек. Мочальников устало вздохнул, понимая, что от чаепития не отвертеться. Ласковый взгляд профессора буквально вдавил его в кресло.
   – Лелик, принеси-ка нам сахарку! – крикнул в приоткрытую дверь Гадюкин.
   – У-гу… – невнятно пробурчали оттуда.
   В следующую секунду Мочальников еще глубже втиснулся в кресло, чувствуя, как глаза вылезают из орбит. Существо, поставившее на стол маленькую фарфоровую сахарницу, выглядит так, будто сбежало из малобюджетного фильма ужасов. Двух с половиной метров росту, горбатый, лоб скошенный, ноздри вывернутые, челюсти выдаются вперед, все мышцы чудовищно гипертрофированы…
   – Знакомьтесь, батенька, это мой ассистент, – как ни в чем не бывало улыбнулся Гадюкин. – Лелик, поздоровайся!
   – Джу-гу! – прорычал монстр.
   – Что… кто это?!
   – Говорю же – мой ассистент, – скучающе ответил профессор. Судя по равнодушным лицам его самого, главбеза и непосредственного предмета обсуждения, все они давно привыкли к подобной реакции. – Зовут – Лелик. Просто Лелик, без фамилии.
   – И откуда он такой взялся?.. – сглотнул Мочальников, делая еще одну отметку в эль-планшетке.
   – Из Эстонии, – ни на миг не задумался Гадюкин.
   – Хотите сказать, что он эстонец?..
   – Ну да. Чистокровный. Лелик, подтверди.
   – Га-ху, – подтвердил Лелик.
   – Хотите сказать, что это он говорит по-эстонски?..
   – Нет, это он говорит по-русски. Но эстонский он тоже знает. Лелик, скажи что-нибудь по-эстонски.
   – Ру-пу-гу! – прорычал великан.
   Мочальников нервно посмотрел в его крошечные глазки и решил пока оставить вопрос с происхождением гадюкинского ассистента. Но пометку в эль-планшетке сделал.
   – Лелик, ты чем был занят, пока мы тебя не побеспокоили?
   – Агуг, джага-Га!
   – А-а-а, понятно… И кто кого?
   – Ры-гы!
   – Ну ты бы поддался, что ли… Он же слабей тебя!
   – Бра-а…
   Ревизор бросил быстрый взгляд в сторону Эдуарда Степановича. Главбез спокойно прихлебывал из чашечки с цветочками, явно считая, что все в полном порядке.
   А если что-то и не в порядке, то это временное явление.
   – Профессор, может, перейдем к делу? – жалобно попросил Мочальников, когда ему налили четвертую чашку.
   – Давайте, – неожиданно согласился Гадюкин, вставая из-за стола. – Вот, батенька, сейчас я вам покажу свои коллекции!.. Идемте!
   – Может, что-нибудь более… ну, значительное?..
   – Вот, пожалуйте! – совершенно не слушая, открыл просторный шифоньер профессор. – Смотрите, это моя коллекция головных уборов! Мне их отовсюду привозят, все дарят! Вот, смотрите, какое сомбреро! Из Мексики! А вот этот беретик из Франции! А вот это из Штатов – ковбойская шляпа! Турецкий тюрбан! Английский цилиндр!
   – Профессор…
   – Но вот это – самое мое любимое! – умиленно прищурился Гадюкин. – Смотрите, батенька, какая кепочка! Правда, замечательная кепочка?
   – Да, замечательная, но…
   – Давайте теперь другую коллекцию посмотрим! – открыл соседний шифоньер профессор. – Тут у меня маски! Смотрите, сколько! Их мне тоже отовсюду привозят! Гляньте – тут и японские, и китайские, и из Сингапура! Вот эту страшную мне коллега из Индонезии подарил! У, какая рожа!.. Вам нравится, батенька?
   – Очень, но…
   – Да-да, вы правы, не будем терять времени, посмотрим другую коллекцию! – перебежал к другому шифоньеру Гадюкин. – Здесь у меня… мозги!
   Мочальников, до сего момента еще сохранявший стоическое выражение лица, почувствовал, как выпитый чай пытается выбраться наружу. Шифоньер оказался морозильной камерой, облицованной красным деревом. На полочках исходят морозным паром контейнеры, заполненные зеленоватой жидкостью.
   И в каждом плавает человеческий мозг.
   – Профессор, они что – настоящие? – недоверчиво спросил Мочальников.
   – Само собой, батенька, – добродушно посмотрел на него Гадюкин. – Каждый своими руками вынимал… Между прочим, все потенциально живые – каждый можно разморозить и… ну, чего-нибудь с ним сделать.
   – И что это за люди… были?.. – с трудом выговорил ревизор.
   – Да всякие… Вот этот – коллега один, из-за границы… Вот этот – мой предыдущий ассистент… Вот этот гладенький, почти без извилин – наш предыдущий директор… у нас в НИИ раньше тоже директор был, как у всех. А вот этот – настоящая жемчужина коллекции! Самый настоящий серийный убийца! Маньяк-убийца! Кучу людей прирезал!
   – А где вы его взяли?!
   – Да был один случай… – отвел глаза Гадюкин. – Помните Снегохода?
   – Того, что зимой на женщин охотился? Конечно, помню… так это что, он?! Вы уверены?!
   – Ну что ж я, батенька, дурной какой? Конечно, уверен! Своими руками аутопсию делал… кстати, если хотите, тело тоже можно посмотреть. Оно внизу, в хранилище.
   Мочальников почувствовал, что ему снова становится нехорошо. Седенький профессор, ласково поглаживающий замороженный мозг серийного убийцы… да, выглядит это жутковато.
   – И что вы собираетесь с ним делать?
   – Пока не решил, – равнодушно вернул мозг Снегохода на полочку Гадюкин. – Подумываю пересадить в какое-нибудь животное… только с выбором затрудняюсь. Очень уж, знаете ли, у хомо сапиенса мозг крупный – аж полтора килограмма! Из всех сухопутных животных больше только у слона… Но не в слона же мне его пересаживать, верно? К тому же у слона черепная коробка в три раза больше человеческой – там болтаться будет… А жаль – интересный был бы опыт! Пересадить человеческий мозг медведю или, скажем, тигру…
   – Профессор, вы что…
   – Шутка! – захлопал в ладоши Гадюкин. – Шутка, батенька!
   Правда, глаза у него оставались убийственно серьезными.
   – Ладно, пойдемте, покажу вам свое хозяйство, – наконец сжалился профессор. – Вот, смотрите, здесь у меня прозекторская… здесь химлаборатория… здесь конструкторский цех… здесь мой личный синхрофазотрон… тут я выращиваю нанокристаллы… а вот тут у меня Лелик!
   Мочальников снова почувствовал, что ему как-то не по себе. Горбатый великан, скрючившийся в три погибели за шахматным столиком, что-то пробухтел, но не шевельнулся. Не двинулся с места и его оппонент – лишь приветственно взмахнул манипулятором.
   – Профессор, это кто… что?.. – спросил ревизор, не отрывая взгляда от прозрачного ящичка, в котором бултыхался комок студенистого геля.
   – А это, батенька, мое последнее творение – Альберт, – ухмыльнулся Гадюкин. – Он – искусственный мозг!
   – И… зачем он нужен?..
   – Ну, практического значения пока что не имеет, – согласился профессор. – Мы пока не придумали, к чему его можно пристроить. Он, знаете ли, был создан в качестве этакого «слова престижа»… Сам президент заказец подкинул – утереть нос американским вра… друзьям.
   – И что – утерли?
   – Даже немного слишком сильно, – противно хихикнул Гадюкин. – Ну что, Альберт, опять проигрываешь?
   – Проигрываю, профессор, – грустно ответил студень в ящике.
   – Лелика у нас еще никто не обыгрывал, – заговорщицки наклонился к ревизору Гадюкин. – Хотите попробовать?
   Мочальников скорчил страдальческую гримасу. Профессор снова противно хихикнул.
   – Ладно, давайте пойдем смотреть наши проекты…
   Да, НИИ «Пандора» не мог пожаловаться на тесноту. Помещений уйма, а вот сотрудников маловато. Судя по всему, людей сюда отбирают тщательнее, чем в Звездный Городок.
   – Тэк-с, тэк-с, с чего бы нам начать?.. – задал риторический вопрос Гадюкин, входя в обширную лабораторию. – О!.. Вот это очень интересно! Проект «Титан»!
   В самом центре возвышается огромный прозрачный контейнер, заполненный бледно-желтой пузырящей жидкостью. От него отходят десятки шлангов и проводов, вокруг мерцают голоэкраны, за пультом восседает худощавый старик в белом халате.
   А в контейнере плавает обнаженный мужчина – рослый, мускулистый, обритый наголо, сплошь усеянный сизыми шрамами.
   – Позвольте представить вам Георгия Павловича Ефремова! – махнул рукой Гадюкин.
   – Здравствуйте, Георгий Павлович, – кивнул старику за пультом Мочальников.
   – Нет-нет, батенька, вы не поняли, – замахал руками Гадюкин. – Это – профессор Снергиенко, наш ведущий генетик. Добрый день, Владимир Васильевич.
   – Добрый день, Аристарх Митрофанович, – кивнул Снергиенко.
   – А Ефремов – тот, что в репликаторе… – погладил гладкую поверхность Гадюкин. – Майор Ефремов! Лет двадцать назад был лучшим нашим суперагентом – русский Джеймс Бонд, если хотите… Правда, сейчас ему уже под шестьдесят, так что в последние годы у него было не так много заданий… Очень храбрый человек – риск эксперимента чрезвычайно высок, шансы на успех всего несколько процентов, но он все равно вызвался добровольцем!
   – А в чем конкретно состоит… эксперимент? – осторожно спросил Мочальников.
   – Первая стадия – хирургическая, она уже закончена. В мозг Георгию Павловичу мы вживили золотые электроды, полностью блокирующие болевые ощущения, все кости до единой заменили титановыми протезами, а под кожу вживили тончайшую сеть из дюрасплава. А теперь вот работаем с его генной структурой. В данный момент – омолаживаем. Как видите, на шестьдесят он уже не выглядит – от силы на сорок. Потом будем наращивать резервы мозга и нервов, улучшать рефлексы, ускорять метаболизм, уплотнять мышцы… По нашим расчетам, когда Георгий Павлович выйдет из этого контейнера, он сможет одной рукой поднять двухсоткилограммовую штангу, без разбега перепрыгнуть трехметровый забор, задержать дыхание на десять минут, регенерировать поврежденные органы, увернуться от летящей пули… или даже поймать ее голой рукой!
   – И что потом?
   – А это уже решать правительству – для чего его будут применять, – развел руками Гадюкин. – Думаю, опытный суперагент с такими способностями для чего-нибудь да пригодится… но это все ерунда! За мной, батенька, сейчас я вам покажу кое-что гораздо более замечательное!
   Не дав Мочальникову опомниться, Гадюкин рванул по коридору – к большой белой двери. С каждым шагом все слышнее становилось постукивание, шорох, писк… пока ревизор не увидел своими глазами, что их издает.
   – Глядите, батенька, какая прелесть! – умиленно сложил руки Гадюкин.
   В помещении размером со школьный спортзал разместилось диковинное устройство, похожее на исполинское беличье колесо с десятками колес поменьше. И в каждом колесе со всех лап бегут, все равно оставаясь на одном месте, пушистые зверьки с коротенькими хвостиками…
   – Это, батенька, мое хомяковое динамо! – громко похвастался профессор, перекрикивая шум. – Замечательно, правда? Четыреста восемьдесят хомяков! Они все время бегут, бегут, бегут, бегут, бегут, крутят свое колесо… и вырабатывают электроэнергию! Не очень много, правда.
   Мочальников набрал в рот воздуха и принялся ожесточенно выстукивать что-то в эль-планшетке. Писк и шорох сотен лапок совершенно не давали сосредоточиться. К тому же в затылок постоянно дул вентилятор…
   – Галочка, Галочка, а почему вы халтурите?! – сердито воскликнул Гадюкин. – Время уже три минуты третьего, хомякам кушать пора!
   – Сейчас, сейчас, Аристарх Митрофанович! – крикнули из-за динамо.
   Оттуда вышла полная краснощекая женщина – она опустила большой рубильник, и раскрутившееся колесо начало медленно останавливаться. Усталые хомяки по очереди выбрались наружу и привычно устремились к выстроившимся вдоль стены ящичкам.
   Мочальников изо всех сил старался не шевелиться – ноги затопил живой шевелящийся ковер. Но через несколько секунд хомяковое цунами схлынуло. Из ящичков единым хором зазвучал мощный хруст – наступило время обеденного перерыва.
   Ревизору показалось, что с остановкой динамо в зале изменилось что-то еще. Потом он понял – выключился вентилятор, до этого непрерывно дувший в затылок. Недоверчиво повернувшись к профессору, Мочальников спросил:
   – Это динамо… его что, хватает только на этот вентилятор?!
   – Ну да, батенька, – счастливо кивнул Гадюкин. – Все-таки хомяки – это вам не Ниагарский водопад, целый город осветить не смогут…
   – И… каково же тогда практическое значение этого… эксперимента?..
   – Практическое?.. – не понял Гадюкин.
   – Ладно, забудьте…
   – А что такое? – забеспокоился Гадюкин. – Думаете, мало хомяков?.. Может, стоит еще добавить, а?..
   – Я думаю – слишком много.
   – Нет, батенька, вот тут-то мы вас и поправим! – хитро прищурился Гадюкин. – Хомяков слишком много не бывает!
   – Ясно. Скажите, профессор, а почему именно хомяки? Почему не обычные лабораторные крысы?..
   – У хомяков КПД больше.
   Увидев хомяковое динамо, Мочальников решил, что больше его уже ничто не удивит. Однако ошибся.
   Его вывели во двор, больше похожий на обычную свалку. Кучи ржавых обломков непонятного происхождения, ветхие вагончики, антикварные механизмы всех сортов… даже горнопроходческий комбайн!
   Но не это так удивило Мочальникова. Его удивила бронзовая статуя, возвышающаяся в самом центре. Лысый человечек невеликого роста указывал куда-то вдаль и хитро щурился.
   – Это, батенька, наш памятник Ленину! – послышался голос Гадюкина. – Симпатичный, правда?
   – А откуда он у вас?
   – Да случайно. Понимаете, заказали мы статую металлическую… любую, лишь бы не слишком маленькую! Ну а там, видно, люди с юмором работают – прислали нам Ленина списанного…
   – А зачем вам металлическая статуя?
   – А это у нас, батенька, семь лет назад был проект «Талос»! – горделиво сообщил Гадюкин. – Замечательный проект, интереснейший!
   – И в чем же он заключался?
   – А я вот вам сейчас покажу! – оживился профессор, извлекая из кармана сложный многофункциональный пульт. – Тэк-с… ага… вот, глядите!
   Вот тут-то Мочальников и понял, что для безумного гения Гадюкина хомяковое динамо – это еще далеко не предел…
   Памятник Ленину вздрогнул, зашевелился и… сошел с пьедестала! Вождь мирового пролетариата согнул руки в локтях и обратил на людей взор неживых глаз. В них загорелись тусклые огоньки – похоже, памятник плотно начинили электронной требухой, превратив в самого настоящего робота.
   Повинуясь создателю, бронзовый Ильич с легкостью поднял остов древнего автомобиля и отнес к огромному прессу. Удар, шлепок – и по конвейеру едет железный блин. А памятник разворачивается к следующему авто, взваливает его на плечи и вновь тащит к прессу…
   – Мы его в прошлом году на лесопилку напрокат сдавали! – похвастался Гадюкин. – Знаете, как он замечательно бревна таскает! Залюбуешься!
   – И что же стало с этим проектом? Его развили?
   – Нет, закрыли, – лениво отмахнулся профессор. – Очень уж дорого такой грузчик обходится – как дюжина подъемных кранов… Не окупается, знаете ли. Выглядит, конечно, эффектно… но эффектность и эффективность – это, батенька мой, две большие разницы…
   Следующим на очереди стало приземистое здание из серебристо-белого металла, поблескивающего в лучах солнца. У входа курили двое неприметных мужчин. На Гадюкина и Эдуарда Степановича они глянули лишь мельком, а вот Мочальников словно попал под рентген – так пристально на него уставились.
   – Здесь, батенька, мы испытываем заказы министерства обороны, – оживленно сообщил Гадюкин, заводя ревизора в ближайшую дверь. – Вот, глядите – здесь мы держим образцы ручного оружия. Музей своего рода.
   Мочальникову показалось, что он попал в инопланетный арсенал – столько смертоносных железяк разместилось на полках.
   – И все они разработаны вами? – ужаснулся он.
   – Ну, не только мной лично… – Гадюкин скромно поковырял пол носком ноги. – Но я приложил к этому руку, батенька, еще как приложил! Вот, смотрите, это мое давнишнее – акустиган…
   Мочальников посмотрел без особого интереса – в милиции и частных охранных структурах акустиганы используются уже лет пять.
   – Принцип действия знаете?..
   – Примерно…
   – Понятно. Ну, здесь у нас упрощенная модель – только для оглушающего режима, – пояснил Гадюкин. – Издает воющий звук высокой частоты и нарушает у жертвы чувство равновесия. От этого та, само собой, валится с ног или даже теряет сознание… Удобная штука! Для дезориентации и обезвреживания – лучше и не придумаешь… А вот, смотрите, это наш проект «Зевс»!
   Профессор сунул Мочальникову легкую изящную штуковину, похожую на автомат с телевизионной антенной вместо дула. Тот замер, с опаской глядя на загадочное оружие.
   – Я называю это фулминатором, – поделился профессор. – Он стреляет мощными пучками электроэнергии… да вы сами попробуйте! Вон мишень на стене – пальните, батенька!
   Мочальников было запротестовал, но профессор так умоляюще скривил губы… Ревизор очень неохотно ухватил фулминатор поудобнее и надавил спусковой крючок.
   Пальнул он впечатляюще, что и говорить! Ослепительный белый сноп шарахнул так, что Мочальников на миг ослеп. Доска для игры в дартс, которую Гадюкин назначил в качестве мишени, осыпалась на пол кучкой пепла.
   Проморгавшись, ревизор обнаружил, что профессор и главбез успели надеть темные очки и явно удивлены, отчего он не сделал того же. Гадюкин наклонился к своему детищу и въедливо спросил:
   – Не гудит? Не вибрирует?
   – Нет, ничего такого…
   – Очень хорошо, батенька. Понимаете, проект «Зевс» мы пока что закрыли до лучших времен. Никак не можем преодолеть один маленький дефект. Там внутри – очень мощный генератор… и он очень легко перегревается. А когда он перегревается – он взрывается. Примерно в десяти процентах случаев. Выстрелишь… и сразу отшвыривай подальше, а то без рук останешься! Конечно, в массовое производство такое выпускать нельзя…
   – Профессор, вы… вы это серьезно?! – торопливо выпустил из рук опасную штуковину Мочальников.
   – Шутка! – осклабился Гадюкин. – Шутка, батенька!
   – Ф-фу…
   – Не в десяти, а в пятнадцати процентах.
   – И вы позволили мне?.. мне?.. мне?..
   – Что-то вы, батенька, заикаться начали, вам бы водички выпить, – заботливо предложил Гадюкин. – Да вы не волнуйтесь – не взорвался же? У меня, знаете, недавно родилась идея, как этот дефект преодолеть. Хочу вставить туда охлаждающий предохранитель. Весить, правда, будет тяжелее, но зато риск частично устраним.
   – Частично?!
   – Снизим на три процента.
   Мочальников покачал головой, вздохнул, а потом очень тихо сказал:
   – Профессор… но я же мог погибнуть.
   – Ага, мог! – радостно закивал Гадюкин.
   Ревизор посмотрел на его счастливую улыбку и особенно ожесточенно застрочил в эль-планшетке.
   – А это что такое? – спросил он, переводя взгляд на соседнюю полку. – Чайник?
   – Бомба. Не трогайте, батенька, она не терпит неверного обращения.
   – А почему она в виде чайника?
   – А почему бы ей не быть в виде чайника? – пожал плечами Гадюкин. – Мне нравятся чайники.
   Мочальников задумался. Сказанное звучало вполне логично, и он не нашелся, что ответить.
   У профессора Гадюкина все всегда звучало вполне логично.
   – Хорошо, а что вы здесь разрабатываете сейчас? – спросил он, выходя из музея.
   – А вот это, батенька, – открыл дверь Гадюкин. – Добрый день, Семен Макарович.
   – Добрый день, Аристарх Митрофанович, – кивнул маленький полный профессор, возящийся с приборной панелью.
   Четверть комнаты занимала матово-черная коробка с бесчисленным множеством крохотных экранчиков и одним-единственным здоровенным рубильником. От нее ощутимо пахло озоном.
   – Что это такое? – подозрительно сощурился Мочальников.
   – Наша новейшая разработка, – сообщил Гадюкин. – Оружие массового уничтожения. Правда, уничтожает оно не всех подряд, а только некоторых. Оно, знаете ли, испускает такое специальное излучение, влияющее лишь на небольшой процент живых существ… довольно специфический процент…
   – А в действии можно увидеть?..
   – Лучше не стоит. На меня это излучение не подействует, я проверял. И на Эдуарда Степановича не подействует. И на Семена Макаровича. А вот насчет вас я уверен не полностью… – задумался Гадюкин. – Да, лучше не рисковать…
   – Ясно, – открыл эль-планшетку Мочальников. – И как же этот прибор называется?
   – Официального названия у него пока нет – не придумали пока что. А неофициально мы его называем «Антиахтунг». Правительственный заказ, батенька. Сейчас мы его совершенствуем – президент лично просил увеличить мощность и радиус действия. Чтоб единым ударом можно было охватить целый город.
   Гадюкин немного подумал и добавил:
   – В принципе, мы уже неплохо в этом направлении продвинулись… Если его сейчас включить, так мы треть Москвы разом зачистим… Может, попробовать?..
   – Без команды сверху нельзя, – напомнил Эдуард Степанович.
   – Ладно, подождем официальной команды… – потер ладошки профессор. – Ну что, батенька, достаточно посмотрели?
   – Да, думаю, достаточно, – сделал последнюю отметку Мочальников. – Вполне насмотрелся. Проводите меня к выходу.
   – Конечно, батенька, конечно… Давайте обратно пройдем цокольным этажом – так быстрей будет…
   Оказалось, что под НИИ «Пандора» скрывается целый подземный комплекс. Скупо освещенные коридоры потянулись нескончаемой вереницей, время от времени образуя ответвления или заканчиваясь непроницаемыми металлическими дверьми. Профессор Гадюкин вышагивал неторопливо, время от времени взмахивая руками и комментируя:
   – Там у нас виварий… а там ядерный реактор… а там сборочный цех…
   – А здесь что? – остановился перед неприметной дверью Мочальников. Возле нее стоял хмурый детина с автоматом, а это обычно сразу привлекает внимание.
   – Это наш проект «Центавр», – взял его под локоток Гадюкин. – Но вам, батенька, туда нельзя, высокий уровень секретности…
   – Профессор, у меня шестой допуск, мне везде можно!
   – А сюда нужен седьмой допуск, батенька, – ласково пропел Гадюкин, указывая на маленькую табличку.
   – Седьмой?! Да что у вас там такое – инопланетяне?!
   – Угадали, батенька, инопланетяне! – радостно закивал Гадюкин.
   – Все шутите, профессор… – вздохнул Мочальников, позволяя увести себя от загадочной двери, но все же делая очередную пометку в эль-планшетке.
   – Шучу-шучу, батенька! – еще радостнее закивал Гадюкин.
   Просторный белый вестибюль, насквозь пропахший хлоркой, был встречен с великим облегчением. Мочальников уже не мог смотреть на каменное лицо особиста без фамилии и неизменный ласковый прищур профессора Гадюкина.
   Ревизор сделал последнюю отметку в эль-планшетке и шагнул к выходу.
   – Так что, батенька, вам у нас понравилось? – встал на пути Гадюкин.
   – Нет, не понравилось. У вас, профессор, уж простите, здесь самый настоящий сумасшедший дом. К тому же вы проводите эксперименты… весьма сомнительные эксперименты…
   – И вы представите Комиссии доклад об этом, да?..
   – Непременно, – пообещал Мочальников. – Самый подробный и беспристрастный.
   – Замечательно! – сложил руки на животе профессор. – Грандиозно! Ну, не буду вас задерживать, ступайте, ступайте… хотя подождите! Задержитесь-ка, батенька, мы вам самое интересное показать забыли!
   – Ну что там еще? – страдальчески посмотрел на него Мочальников.
   – А вот, смотрите! – Гадюкин заговорщицки улыбнулся и жестом фокусника выдернул из-за спины нечто вроде пистолета с присоской. – Это, батенька, наш проект «Мнемозина»! Вообще-то, он закончился неудачей, но один интересный побочный эффект все же был воплощен в жизнь…
   – Профессор, побыстрее можно? – взглянул на часы Мочальников.
   – Конечно, батенька! Проект «Мнемозина» имел конечной целью дать человеку возможность читать мысли ближнего своего! Мы рассчитывали соорудить такой своего рода мозговой сканер… но увы, увы! К сожалению, выяснилось, что телепатия полностью и совершенно антинаучна! Зато мы соорудили вот это! Мемокорректор!
   – И что же он делает? – устало спросил ревизор, не особо и вслушиваясь в объяснения профессора.
   – О, батенька, вы будете поражены! Мемокорректор полностью вычищает из мозга кратковременную память, начиная с последнего периода сна… ну это как у компьютера очистить оперативную память, понимаете?.. А затем, после очистки, подопытному можно внушить какие угодно ложные воспоминания… однако они, увы, держатся очень недолго. Ровно до следующего периода сна – после этого подопытный забывает обо всем напрочь. Понимаете?..
   – Понимаю. И зачем это нужно?
   – Как это зачем, батенька? – искренне удивился Гадюкин, поднимая мемокорректор на уровень глаз.
   А потом нажал кнопку.

   Спустя час Мочальников вышел из ворот НИИ «Пандора». Профессор Гадюкин потряс ему руку, широко улыбаясь, и Мочальников улыбнулся в ответ.
   – Вы планшетку забыли, – подошел Эдуард Степанович. – Возьмите и больше не теряйте.
   – Большое спасибо, – пожал и ему руку ревизор, продолжая глупо улыбаться. – Большое спасибо. До свидания. До свидания.
   Резко развернувшись, он зашагал к машине, слегка дергая правой щекой и ощутимо кренясь влево. Гадюкин и Эдуард Степанович смотрели ему вслед.
   – Профессор, а он точно не спятит? – усомнился Эдуард Степанович.
   – Ну в прошлый же раз не спятил?
   – Так-то оно так… Но все-таки как-то неудобно получается. В пятый раз уже ему память стираем…

Вычеркнуть невозможное

   Береза сломалась в шесть часов одиннадцать минут.
   Человек, сделавший это, хрустнул шеей и повел плечами. Под кожей волнами заходили мускулы. Некоторое время человек стоял неподвижно, словно прислушиваясь к чему-то, а потом медленно зашагал к воде.
   Погрузившись до пояса, он остановился и сделал глубокий вдох. Очень глубокий. На каменном лице ничего не отражалось, только крылья носа чуть заметно вибрировали. Задержав дыхание, человек зашагал дальше, пока не погрузился с головой. Вода сомкнулась над бритой макушкой, и воцарилась тишина.
   Человек не выныривал почти десять минут. Но наконец вода расступилась, и он вышел на берег – все такой же спокойный и невозмутимый.
   – Как мои результаты, профессор? – спросил он.
   Другой человек, сидящий на камне, был полной противоположностью вынырнувшему. Невысокий, полноватый, лысоватый, румяный – удивительно безобидный на вид. Он жизнерадостно улыбнулся своему собеседнику, щелкнул хронометром и сказал:
   – Недурно, батенька. Очень недурно. Девять минут сорок две секунды.
   – Это ведь хорошо?
   – Это удовлетворительный результат. Но недостаточный. Вы способны на гораздо большее, Георгий Павлович.
   Ефремов пожевал губами, с сомнением глядя на профессора. Способен на гораздо большее? Не очень верится.
   Аристарх Митрофанович Гадюкин – величайший ученый современности. Именно он благополучно завершил крайне рискованный проект «Титан», результатом которого стал майор Ефремов. Три недели назад майор покинул инкубационную капсулу, и с тех пор постоянно находился на тестировании.
   Его тестировали, как новую модель самолета – беспощадно гоняли по тренажерам, подвергали немыслимым испытаниям, заставляли проделывать самые фантастические кунштюки. Все, кто видел это, пребывали в полном восторге.
   И лишь профессор Гадюкин не выглядел довольным. Казалось, он ждал чего-то большего. Вышедший из капсулы суперсолдат полностью соответствует заложенным параметрам – без труда поднимает двести килограмм одной рукой, без разбега прыгает на три метра в высоту и на двадцать пять – в длину, задерживает дыхание на десять минут, бегает со скоростью мотоцикла, практически не устает, обладает сверхбыстрыми рефлексами и даже способностью к регенерации.
   Сверхчеловек.
   Но Гадюкин этим не удовлетворился. И вчера он решил провести первые испытания в полевых условиях. Они с Ефремовым покинули территорию НИИ «Пандора» и пешим ходом отправились сюда – на берег небольшой речки. Рядышком раскинулась березовая роща, а на другом берегу – пшеничное поле.
   Гадюкин поворошил угли в костре, выискивая самые горячие. Облюбовал одну головешку – раскаленную докрасна, пышущую жаром – и попросил Ефремова:
   – Подайте-ка мне вон ту штучку, батенька.
   Ефремов потянулся за палкой. Но Гадюкин помотал головой и сказал:
   – Нет-нет, руками. Руками ее возьмите.
   После секундной паузы майор неохотно коснулся углей. Брать голой рукой раскаленную головешку… что профессор хочет доказать? Несмотря на все технические улучшения, Ефремов все-таки не робот и не индийский факир.
   – Вот, – наконец поднял он головешку. – Зачем она вам, профессор?
   – Мне – низачем. Лучше расскажите о своих ощущениях, батенька. Чувствуете что-нибудь?
   – Горячо, – пожал плечами Ефремов.
   – Все?
   – Все.
   – Не больно?
   – Не больно.
   – Ладонь как, нормально?
   – Нормально.
   – Кожа в порядке?
   – В полном, – переложил головешку в другую руку Ефремов.
   – Ожогов нет?
   – Нет. Просто горячо.
   – Насколько горячо? Терпимо или невыносимо?
   – Выносимо. Как чашка с горячим чаем.
   – Ага, ага… И долго вы так сможете эту штучку держать?
   – Сколько понадобится. Мне не больно, профессор.
   – Конечно, не больно. Вы, батенька, не чувствуете боли. Совсем. И кожа у вас синтетическая, огнеупорная.
   – Я знаю, профессор.
   – Знаете… А почему же вы тогда колебались, батенька? Почему медлили перед тем, как поднять головешку?
   Ефремов немного помолчал, обдумывая ответ. Потом он медленно сказал:
   – Наверное, я еще не привык.
   – Вот именно, батенька, вот именно, – закивал Гадюкин. – Не привыкли вы еще, Георгий Павлович. Не привыкли. Посмотрите на ту березу – она всего лишь сломалась пополам…
   – Сломалась. А это плохо?
   – Не плохо. Недостаточно. Если бы вы били в полную силу, она бы не просто сломалась – она бы улетела на другой берег. Но вы ударили слабее, чем можете. А ваше погружение!..
   – А что с ним не так?
   – Девять с половиной минут. Это далеко от вашего порога, батенька. Вы могли оставаться там еще столько же.
   – В техданных сказано, что только десять минут.
   – Это норматив, батенька. Норматив. А порог у вас гораздо выше. Но вы почувствовали, что в легких осталось мало воздуха, и вынырнули. Однако ваш организм – идеальная машина. Даже после полного окончания кислорода вы можете успешно действовать еще семь с половиной минут. Почему же вы вынырнули раньше?
   Ефремов покаянно опустил голову.
   – Вы делаете серьезную ошибку, батенька, – внимательно посмотрел на него Гадюкин. – Вы все еще подсознательно воспринимаете себя как обычного человека. Сами себя загоняете в рамки. Но вы – сверхчеловек! Вы величайший триумф моего гения! Поверьте в свои силы! Выйдите за границы дозволенного! Перепрыгните на другой берег!
   – Я плохо понимаю метафоры, профессор… Хотелось бы немного поконкретнее…
   – Куда конкретнее-то, батенька? Перепрыгните на другой берег! Вон на тот, где пшеничка растет.
   Ефремов недоверчиво моргнул. В буквальном смысле перепрыгнуть на другой берег? Но ширина реки почти семьдесят метров!
   Профессор насмехается над ним? Сила, скорость и выносливость проекта «Титан» превышают человеческие в разы, но ему все равно не удастся преодолеть даже половину такой дистанции.
   Это просто невозможно!
   – Профессор, но это невозможно, – виновато произнес Ефремов. – Простите.
   – Невозможно? Но вы же даже не попробовали.
   – Хорошо, я попробую.
   Майор отошел на добрых полкилометра. Конечно, перепрыгнуть реку не удастся, но надо хотя бы показать наилучший результат из возможных. Усовершенствованный человек глубоко задышал, прижал локти к бокам и сорвался с места, со страшной силой набирая скорость.
   Через несколько секунд Ефремов достиг восьмидесяти километров в час. Предел. Еще быстрее невозможно. Невозможно. Едва касаясь земли ногами, он подлетел к самой воде… и взмыл в воздух.
   Гигантский прыжок. Поистине гигантский. Почти три секунды Ефремов парил в воздухе, подобно птице.
   Но потом упал.
   В воду.
   Вынырнув, Ефремов внимательно посмотрел на другой берег. Как и ожидалось, до него осталось еще почти сорок метров. Он допрыгнул только до середины. И это просто фантастический результат. Почти вчетверо больше мирового рекорда.
   Но Гадюкин встретил вышедшего на берег Ефремова грустным взглядом.
   – Я же говорил, профессор, – произнес майор. – Это невозможно.
   – Невозможно?! – вскипел Гадюкин. – Не произносите при мне этого слова, батенька! Забудьте слово «невозможно»! Вычеркните его из своего разума! Нет ничего невозможного для настоящего человека!
   – В теории – может быть. Но на практике…
   Гадюкин покачал головой и уныло вздохнул. Кажется, он остался ужасно разочарован.
   – Пойдемте, Георгий Павлович, – поднялся на ноги профессор. – Прогуляемся по лесу.
   – Зачем?
   – Попробуем обучать вас по методу перипатетиков.
   – Кого?..
   – Прогуливающихся. Так называли учеников Пифагора – за то, что он предпочитал проводить занятия на ходу, во время прогулки.
   – Я не понимаю, профессор. Зачем это все?
   – Смирно, майор Ефремов! – повысил голос Гадюкин.
   Ефремов вытянулся в струну и застыл. Руки вытянулись по швам, все мускулы на лице окаменели. Только чуть заметно подрагивающие зрачки еще выдавали в нем живое существо.
   – Майор Ефремов! Убрать кострище!
   – Принято! – гаркнул Ефремов, срываясь с места и принимаясь затаптывать угли.
   Не оставив ни единой тлеющей головешки, усовершенствованный человек с бешеной скоростью забросал пепел землей. Выровняв площадку до идеально ровного состояния, он повернулся к профессору и отрапортовал:
   – Исполнено!
   – Хорошо. А теперь берите рюкзак и следуйте за мной. Заодно и грибочков пособираем – сейчас как раз сезон. Я, знаете ли, завзятый грибник!
   Ефремов молча взвалил на плечи рюкзак.
   Вообще, формально профессор не имеет права им командовать. Он человек сугубо штатский, а Ефремов – военный. Вот были бы на плечах профессора погоны, Ефремов и не подумал бы обсуждать приказы. Но подчиняться штатскому… непривычно.
   – Давайте еще разок, батенька, – предложил Гадюкин, вороша носком ботинка опавшие листья. – Вот вам веточка. Сломайте ее.
   Ефремов послушно сломал протянутую веточку двумя пальцами. Гадюкин удовлетворенно кивнул и протянул другую веточку – потолще. Ефремов сломал и ее.
   – А теперь, батенька, сломайте-ка целый пук веточек!
   Ефремов чуть напрягся… и с хрустом переломил протянутый пук надвое.
   – Вот видите. Сломали. Сему мораль – вы, батенька, и один в поле воин. Только вам нужно поверить в себя по-настоящему. Вон дуб. Вырвите его с корнем.
   – Но профессор, вам не кажется, что это уже чересчур… Сломать пук веток – это не то же самое…
   – Майор Ефремов! Вырвать дуб!
   – Принято! – машинально ответил Ефремов, бросаясь к дереву.
   Однако вырвать его оказалось не так-то просто. Могучий лесной великан врос в землю намертво. Ствол такой толстый, что и вдвоем не обхватишь. На скулах Ефремова вздулись желваки, на лбу запульсировала вена, мышцы взбугрились так, что страшно взглянуть – но дуб даже не шелохнулся.
   – Профессор, без экскаватора я не справлюсь, – виновато отрапортовал майор, наконец оставляя дерево в покое.
   Гадюкин снова вздохнул. Испытуемый упорно не желает сотрудничать.
   – Батенька, сейчас я скажу вам кое-что важное. Слушайте, пожалуйста, очень внимательно.
   – Да, профессор.
   – Наш президент – полный идиот!
   – Э-э… допустим. А какое это имеет отношение…
   – Никакого. Но это очень важно. Идемте.
   Через несколько минут Гадюкин и Ефремов вышли на поляну. Профессор радостно потер руки и произнес:
   – Смотрите, батенька, да у нас компания!
   С противоположной стороны поляны на него уставились пять пар глаз. Три парня и две девушки. Все молодые, студенческого возраста. Одеты весьма необычно для этих мест – в какие-то плащи, мантии, камзолы. Паренек в очках держит гладко обструганную палку, у другого – сувенирный меч, одна из девушек вооружена луком.
   – Здравствуйте, молодые люди! – широко улыбнулся Гадюкин.
   – Здравствуйте… – нестройно ответили ему.
   На неожиданных гостей молодые люди посмотрели не слишком дружелюбно. Парень с мечом спрятал оружие за спину и скорчил такую мину, словно его застигли со спущенными штанами.
   – Кто это, профессор? – негромко спросил Ефремов.
   – Да это, батенька, ролевики. Они в этих местах постоянно съезды устраивают.
   – Ролевики? А что это такое?
   – Что-то вроде любительского театра на сказочную тематику. Только без зрителей и на открытом воздухе. Да вы не волнуйтесь, батенька, они нам не помешают. А мы им. Мы ведь вам не помешаем, товарищи? – возвысил голос Гадюкин, обращаясь к молодым людям.
   Те вяло замотали головами. К постоянной конкуренции со стороны грибников они уже привыкли. Те тоже не обращали особого внимания на странных ребят в маскарадных костюмах. Лишь бы грибы не трогали.
   – Дедуль, а у тебя огоньку не будет? – окликнул один из парней.
   – Курить вредно, молодые люди! – строго сказал Гадюкин, грозя пальцем. – Это я вам как профессор биологических наук говорю!
   – Да нам не курить, нам костер разжечь…
   Гадюкин деловитой походкой прошагал к ролевикам и жалостливо осмотрел собранную ими кучку хвороста. Мелко хихикнув, профессор спросил:
   – А что же это вы, молодые люди, ни спичечек в поход не прихватили, ни зажигалочки?
   Лидер группы стыдливо опустил глаза. Что поделаешь, в команде у него сплошь новички. Оксанка с Володькой вообще первый раз в жизни на природе без взрослых. Да и у остальных с опытом негусто.
   В том числе и у него самого.
   – Ладно, молодые люди, найдем мы вам спички, – сжалился Гадюкин. – Сейчас посмотрим, что у меня есть в карманах… а ведь и нету ни черта.
   – Что, нету спичек? – разочарованно протянул лидер группы.
   – Нету! – расплылся в доброй улыбке профессор.
   – И что же нам тогда делать?
   – А вы фаербольчик киньте!
   – Дед, ну хорош прикалываться… Может, зажигалка есть?
   – Зажигалки тоже нету. Огнемет подойдет?
   – Дед, ну я же сказал – кончай прикалываться…
   – А кто прикалывается? – искренне удивился Гадюкин, доставая из кармана… огнемет.
   Очень миниатюрная модель, складной. Профессор сам его сконструировал и собрал – на досуге, из подручных материалов. И теперь он двумя быстрыми движениями раскрыл огнемет, как перочинный нож, надавил на крохотный рычажок и торжествующе воскликнул:
   – Фаербоооооол!!!
   Из выдвинутого раструба хлынул поток раскаленного газа. Хворост вмиг охватило пламенем. Гадюкин радостно засмеялся, крепко держа самодельное оружие.
   Он всегда любил веселую шутку.
   Горючей жидкости в этой крохотульке хватило всего на три секунды. Изрыгнув бурный пламенный поток, огнемет захлебнулся и смолк. Гадюкин очистил его носовым платком, спрятал в карман и гордо подбоченился.
   – Ёпта… – чуть слышно произнес один из ролевиков.
   Остальные молча таращались на пылающий костер.
   – Вот так-то, молодые люди, – поучающе заметил Гадюкин. – Из любой ситуации всегда найдется выход. Главное – не падать духом и всегда носить в кармане огнемет. Это вещь нужная, поверьте моему жизненному опыту.
   Лидер группы медленно кивнул, не отрывая взгляда от костра. Он решил соглашаться со всем, что скажет этот чудаковатый старик. Просто на всякий случай.
   – Ну ладно, молодые люди, не будем вам больше мешать, – вежливо кивнул Гадюкин. – Оставляем вас в покое.
   – Спасибо вам, дедушка, – искренне поблагодарил лидер группы. – До свидания.
   – До свидания! – нестройно попрощались остальные, с опаской косясь на уходящего Гадюкина.
   Ефремов задумчиво почесал переносицу. Привычным, машинальным и совершенно ненужным движением. Переносица нисколько не чесалась.
   А Гадюкин с довольным видом собирал грибы. Он отыскал целую россыпь молодых подберезовиков, и теперь аккуратно срезал их ножом. За неимением корзины профессор складывал добычу в полиэтиленовый пакет.
   – Смотрите, батенька, какая прелесть! – поделился радостью Гадюкин. – Великолепный образец leccinum scabrum! Замариную – просто чудо что такое будет! Не увлекаетесь?..
   – Собиранием грибов? Не особенно.
   – А вот и зря! Зря! Это, батенька, занятие очень, знаете ли, медитативное, способствующее… м-м… я не помню, чему именно, но способствующее. Обязательно обратите внимание.
   Через некоторое время Гадюкин и Ефремов вышли на шоссе. Мимо просвистел автомобиль. Судя по весьма характерному запаху – один из старинных, бензиновый. Сейчас такие встречаются относительно редко – очень уж подорожала нефть. Все больше водителей пересаживается на спиртовые, биотопливные, электрические авто. В стенах НИИ «Пандора» уже подходит к завершению проект двигателя, способного работать на простой воде, разлагая содержащийся в ней водород.
   Гадюкин поднял руку, ловя попутку. Ефремов вопросительно посмотрел на него – сюда они с профессором шли пешком, – но ничего не сказал.
   Три первых экипажа пролетели мимо. А четвертый остановился. Небольшая японская «Кайсоку», на жидкоугольном топливе. Сами японцы такими почти не пользуются – эта модель большей частью идет на экспорт – в Россию и ЕЭС. Поэтому и руль слева.
   Водитель – лысоватый дядечка лет сорока – вопросительно уставился на Гадюкина. Тот наклонился к окну и деловито спросил:
   – За десятку до города – как?..
   – Маловато, – покочевряжился водитель. – Еще пятерку накинь.
   – Да вы бога побойтесь, батенька! – возмутился профессор. – Что я, по-вашему, эти деньги печатаю?! Да тут и ехать-то минут десять всего! Мы и пешком легко дойдем!
   – Ну так и идите пешком, – пожал плечами водитель.
   Однако уезжать не торопился – выжидающе смотрел на Гадюкина. Тот ничего не говорил, лишь скучающе рассматривал облака.
   – Ладно, залезайте, – вздохнул водитель. – За десятку.
   Гадюкин плюхнулся на переднее сиденье и сразу развернул эль-планшетку. Пристегнуться он даже не подумал. Профессор Гадюкин не пристегивался даже в самолете.
   – Вы, батенька, местный? – поинтересовался он, двигая по экрану курсор.
   – Ага, – коротко ответил водитель.
   – А грибочками не увлекаетесь ли? У меня тут их целый пакет!
   – Сушить будешь? – проявил некоторый интерес водитель.
   – Мариновать.
   – Тоже хорошо. А у меня вот жена сушит.
   Машина свернула на второстепенную дорогу и сразу пошла медленнее. Пассажиров затрясло по колдобинам. Водитель чертыхнулся сквозь зубы.
   – В космос летаем, а нормальных дорог сделать не можем… – вслух пожаловался он.
   – Климат, батенька, климат, – посочувствовал Гадюкин. – При наших зимах хоть какую дорогу укладывай – долго не продержится.
   – Да ну? – не поверил водитель. – А как же в Канаде справляются тогда? Там зимы тоже ой-ей-ей!..
   – А вы были в Канаде?
   – Был… лет пять назад. У меня там тесть.
   – Тесть в Канаде – это хорошо. Так говорите, у них там дороги хорошие?.. – задумался Гадюкин.
   – Очень даже.
   – И в самом деле, непорядок… Пора бы нам уже что-то с этим делать, пора…
   – Не то слово. Только что делать-то?
   – Ну, можно Канаду разбомбить… – рассеянно сказал Гадюкин. – Тогда у них дороги хорошими не будут… кстати, а чего это мы свернули-то, батенька?
   – На дорогу надо смотреть. Там знак был – объезд, дорожные работы.
   – А-а… Ну пардоньте меня, батенька, не разглядел.
   Объезд закончился, и машина вернулась на главную дорогу. Сразу стало видно, что знак поставили не просто так – на обочине, в канаве, куковал старенький «Енисей». Продукция российского автопрома не справилась с развороченной дорогой, и самым плотным образом застряла, пытаясь объехать опасный ухаб.
   Водитель «Кайсоку» снизил скорость, а потом совсем остановился. Снисходительно поглядев на незадачливого коллегу, он хмыкнул:
   – Что, объезжать поленился?
   Водитель «Енисея» мрачно отмахнулся. Он уже десять минут корячился, пытаясь освободить свою лоханку.
   Гадюкин высунулся из окна, с интересом наблюдая за его усилиями. Доброе лицо профессора озарилось улыбкой. Он повернулся к скучающему на заднем сиденье Ефремову и скомандовал:
   – Майор Ефремов! Поднять автомобиль!
   – Принято! – рефлекторно отрапортовал тот, выскакивая из машины.
   Сделав несколько шагов, Ефремов сообразил, что выполнить приказание не сможет. Всей его сверхчеловеческой силы не хватит на такую тяжесть. Но тело двигалось уже само, машинально реагируя на полученную команду.
   И через несколько секунд Ефремов пораженно понял, что без особого труда отрывает «Енисей» от земли. Пальцы вошли в железо, как в мягкую глину. С переднего сиденья «Кайсоку» послышалось хихиканье профессора.
   Ефремов бережно перенес автомобиль на два шага влево и поставил на землю. Руки дрожали, пальцы мелко пульсировали, словно под слабым напряжением.
   – Ы-ы… – только и смог выдавить хозяин машины, не решаясь сесть за руль.
   – Исполнено, – отрапортовал Ефремов, неуверенно морща лоб.
   – Вот видите, как все здорово получилось, – расплылся в улыбке Гадюкин. – Мой вам, батенька, завет – продолжайте в том же духе и не останавливайтесь на достигнутом!
   – Хорошо, профессор. Хотя я не совсем понимаю, как у меня это вышло.
   – Всего лишь не совсем? Да вы счастливец, батенька. Я эту хренотень вообще не понимаю.
   – А…
   – Но ведь работает же! – удовлетворенно закончил Гадюкин.
   Ефремов молча уселся обратно в машину. Конечно, работает. У профессора всегда все работает. Чаще всего – непонятно как.
   Но работает.
   – Э… – повернулся к Ефремову водитель «Кайсоку». – Мужики, это… а это что вообще было?
   – А это, батенька, правнук Жаботинского! – гордо указал на Ефремова Гадюкин. – Штангист-тяжеловес! Тренируется, понимаете ли, таким образом, к олимпиаде готовится!
   – Ни ху… ух… То-то я гляжу, здоровый какой… А ты что, тренер его?
   – Точно так! – закивал профессор. – Так что, батенька, когда поедем-то уже?
   Водитель беспрекословно утопил педаль газа. Гадюкин развернул эль-планшетку, несколько минут возился в ней, ни на что не отвлекаясь, а потом резко чиркнул ногтем и произнес:
   – Подведем итог, Георгий Павлович. Использовать свой максимум в обычных условиях у вас пока что не получается. Не хватает вам, понимаете ли… мнэ-э… понимания. Такие вот пироги. Однако в критической ситуации вы справляетесь с этим лучше. Почему? А потому что не думаете в этот момент о том, что делаемое вами – невозможно. И таким образом преодолеваете барьер, существующий в вашем сознании.
   – И что же мне с этим делать? – тихо спросил Ефремов.
   Гадюкин задумался, потирая подбородок. Не поворачиваясь к испытуемому, он открыл в эль-планшетке ежедневник и отстучал заметку для памяти: «Создать для Е. критическую ситуацию. Лучше несколько».
   Немного подумав, профессор добавил еще одну заметку: «Забрать из прачечной белье».
   Вдоль шоссе потянулись здания. Машина въехала в московский пригород.
   Москва за последние тридцать лет разрослась необычайно. Количество населения достигло четырнадцати миллионов и продолжает увеличиваться. Во все стороны протянулись щупальца пригородов. Наземный транспорт и метро уже плохо справляются с пассажиропотоками – к счастью, в последнее время часть нагрузки взяли на себя автолеты. Эти летающие машины пока еще относительно редки, но с каждым годом их число увеличивается – уж очень удобным оказалось передвигаться по воздуху. На крышах все чаще появляются специальные стоянки.
   Гадюкин с интересом смотрел по сторонам. Он не каждый день выбирался из стен НИИ «Пандора». Было время, когда профессора вообще никуда не выпускали – держали на положении «дорогого пленника». Однако он категорически протестовал против такого обращения, с легкостью ускользал из-под охраны, устраивал разного рода пакости и в конце концов довел тогдашнего начбеза до увольнения. Пришедший ему на смену Эдуард Степанович отнесся к ситуации философски и предоставил Гадюкину свободу передвижения.
   Хотя с наблюдения все равно не снял. Куда бы профессор ни отправлялся, за ним незаметно следовали телохранители, а на одежде сидели гроздья «жучков». Гадюкин это, разумеется, мгновенно просекал и радостно хихикал. «Жучки» уже через несколько минут лишались своих электронных мозгов, а наблюдатели бесследно теряли объект. Эдуард Степанович хмурился и придумывал новый способ охранять профессора. А тот, соответственно, сводил его усилия на нет.
   Повоевав так около года, стороны заключили мир. Точнее, Эдуард Степанович вынужденно капитулировал – гений Гадюкина сводил на нет все его усилия. Пришлось ему оставить профессора в покое.
   И именно это решило все проблемы. При отсутствии препятствий Гадюкину стало скучно, и он почти перестал покидать институт. Теперь единственными его прогулками стали вылазки в ближайший лес за грибами.
   – Пожар, – меланхолично произнес водитель, глядя в левое окно.
   Действительно, дорогу перегородили две пожарные машины. Еще несколько стояли с другой стороны. Из окон высотного здания вырывались клубы дыма, вокруг сгрудилась толпа.
   Гадюкина это ужасно заинтересовало. Он не глядя сунул водителю купюру и выскочил на мостовую, едва не попав под колеса. Ефремов вышел следом.
   – Смотрите-ка, батенька, пожар! – оживленно произнес Гадюкин, показывая пальцем.
   – Действительно, пожар, – согласился Ефремов.
   Огонь разгорелся на двадцать восьмом этаже и быстро распространялся во всех направлениях. Лестницы туда не дотягивались, пожарные шланги не доставали. Стены и перекрытия уже начали обваливаться.
   – Назад, назад! – покрикивали полицейские в оцеплении. – Близко не подходить, людям не мешать!
   Пожарные и спасатели трудились не покладая рук. Здание уже полностью эвакуировали, погорельцы толпились снаружи. У машин «Скорой» выстроились очереди.
   Вдалеке послышался стрекот. Гадюкин горделиво подбоченился – узнал по звуку свои детища. Могучие «Дедалы» – мультифункциональные спасательные вертолеты, созданные по спецзаказу МЧС. Их уже успели по достоинству оценить и в тайге, и на море, и за полярным кругом.
   На пожаре они тоже показывали себя с самой лучшей стороны. Винтокрылые машины закружили вокруг небоскреба, из-под днищ выдвинулись изгибающиеся шланги – и по бушующему пламени хлестнули белые пенящиеся струи.
   – Похоже, тут мы с вами лишние, батенька… – с плохо скрываемой досадой произнес Гадюкин, глядя на трудящихся пожарных.
   Из распахнутых дверей подъезда выбежали двое спасателей в масках, таща под руки возмущенную старушку. Внутри уже все заволокло дымом.
   – Принимайте! – выдохнул один, передавая спасенную медикам. – Кремень бабка – ни в какую открывать не хотела, грозилась ментов вызвать!
   – И вызову!.. – прошамкала старушка, грозя спасителям кулачком.
   – Последняя? – устало спросил врач. – Никого больше?..
   – Никого.
   Но тут из толпы зевак выдавилась встревоженная женщина. Не тратя зря времени, она попыталась прорваться через оцепление – однако была вежливо остановлена. Тогда женщина ринулась к старшему спасателю.
   – Где моя дочь?! – громогласно потребовала ответа она.
   – Вы кто? – задал встречный вопрос спасатель. – Вы из этого дома?
   – Из этого! Где моя дочь?!
   – А где вы ее оставили?
   – Вы что – тупой?! – взвизгнула женщина. – Дома! В квартире! Я буквально на пять минут уходила!
   – Пожар начался больше получаса назад…
   – Прекратите надо мной издеваться! Где моя дочь?!
   – Из квартир мы всех вывели. Сколько девочке лет?
   – Шесть!
   – Андрей, у тебя там непристроенные есть? – повысил голос спасатель. – Девочка, шесть лет!
   – Нет! – крикнул помощник. – Один пацан, десять лет!
   Спасатель резко посерьезнел. Он коснулся переговорника и заговорил:
   – Первая бригада, в доме ребенок. Этаж, квартира? – обратился он уже к женщине.
   – Двадцать девятый, триста сорок восьмая!
   – Двадцать девятый, триста сорок восьмая.
   Выслушав сообщение, спасатель торопливо сказал женщине:
   – Триста сорок восьмая была заперта снаружи. На звонки и стук реакции не было.
   – Конечно, не было! Я не разрешаю Танечке подходить к двери, когда она одна!
   – Ясно. Первая бригада, нужно вернуться на двадцать девятый. Срочно.
   Слушая ответ, старший спасатель все больше мрачнел. Невооруженным глазом видно, что прорваться в этот пылающий ад будет очень сложно. Да и времени это займет немало – лифты отключены, а из-за дыма на лестнице ни черта не видно.
   – Где моя… – начала было женщина.
   – Мы сделаем, что сможем, – перебил ее спасатель. – Андрей, иди сюда!
   Пока старшина отдавал приказы, его лицо было неподвижным, как камень. Подобный случай – из худших. Времени половина двенадцатого – многие квартиры пустуют. Взрослые на работе, дети в школе. Если на звонки и стук будет хоть какая-то реакция – самый слабый шорох! – дверь обязательно выломают.
   Но если никакой реакции нет… то квартира пуста.
   Почти наверняка.
   Гадюкин слышал разговор от начала до конца. И улыбка на его лице становилась все шире. Он довольно потер ладони, повернулся к Ефремову и вполголоса скомандовал:
   – Майор Ефремов! Спасти человека!
   – Принято! – коротко ответил суперсолдат.
   Еще не закончив слова, Ефремов стартовал. Он промчался вперед, резко оттолкнулся от земли и взмыл в воздух, перемахивая оцепление, как конь барьер.
   За спиной раздались пораженные возгласы. Но Ефремов их уже не слышал. Он с разбега взлетел на стену и с удивительной скоростью принялся карабкаться вверх. Пальцы рук и ступни работали с частотой отбойных молотков, вонзаясь в бетон, словно в мягкий творог. Золотые электроды в мозгу ускорили мышление до предела, температура тела поднялась до сорока четырех градусов.
   Подбрасывая себя все выше и выше, Ефремов уже через полминуты достиг нужного этажа. Не обращая внимания на языки пламени, проект «Титан» мгновенно вычислил нужное окно и влетел туда, с размаху круша стекло. Осколки вонзились в кожу, но крови не выступило ни капли. Вживленная сеть из дюрасплава уберегла Ефремова лучше всякого бронежилета.
   Выпрямившись во весь рост, майор окинул помещение быстрым взглядом. Огня пока нет, но пол горячий. Этажом ниже все полыхает.
   Барабанные перепонки в ушах напряглись, отсеивая все лишние звуки. Ефремов две секунды простоял неподвижно, прислушиваясь к происходящему в квартире, а потом метнулся в коридор.
   Оказавшись там, он вырвал с петлями дверцу шкафа и встретился взглядом со сжавшейся в комок девочкой. Та что-то неразборчиво пискнула и плотно зажмурила глаза.
   Ефремов наклонил голову набок, замерев на какое-то мгновение. Потом отчетливо произнес, стараясь говорить как можно мягче:
   – Не бойся. Я отведу тебя к маме.
   – Я не хочу, я боюсь!.. – замотала головой девочка, уткнув лицо в меховую шубу.
   – Не бойся, – снова повторил Ефремов, молниеносными движениями заворачивая девочку в шубу. Та не успела даже пикнуть.
   Крепко прижав получившийся кулек к груди, Ефремов одним прыжком подлетел к входной двери. Однако взявшись за ручку, он остановился. Та оказалась раскаленной. Глянув на покрасневшую кожу, Ефремов подумал, что в одиночку он прошел бы этим путем без труда. Но девочка может пострадать.
   Он вернулся к разбитому окну и посмотрел вниз. Без малого сто метров. Усовершенствованное тело сверхчеловека останется целым, если упадет с такой высоты, но обычный человек разобьется вдребезги. Даже если Ефремов приземлится на ноги, держа девочку на руках, та все равно получит серьезные травмы. Вполне возможно, что несовместимые с жизнью.
   Спускаться по стене, как и поднимался, будет слишком рискованным. Руки заняты хрупким грузом. Надо искать другой путь.
   В окно упал луч вертолетного прожектора. Комок в руках Ефремова задергался, оттуда послышался сдавленный писк. Взгляд майора остановился на здание напротив. На каменном лице ничего не отразилось. Только зрачки в глазах чуть заметно расширились. Ефремов принял решение.
   Он аккуратно высвободил голову девочки – та жадно принялась дышать – и негромко спросил:
   – Как тебя зовут?
   – Мне нельзя говорить с незнакомыми, – насупилась девочка. Страх из голоса успел исчезнуть, его сменили недоверие и настороженность.
   – Меня зовут Георгий Павлович Ефремов, – сказал майор серьезным голосом. – А тебя как?
   – Вика…
   – Значит, теперь мы знакомы. Теперь тебе можно со мной говорить.
   – Правда?..
   – Конечно. Слушай, Вика, в доме пожар. Ты понимаешь, что такое пожар?
   – Мне что, два годика?.. – насмешливо фыркнула шестилетняя девочка.
   – Прости. Конечно, понимаешь, ты ведь уже взрослая. В доме пожар, и мы не можем выйти.
   – Ключи у мамы…
   – Не в этом дело. Снаружи слишком жарко. Из окна тоже нельзя – вы живете слишком высоко. Поэтому мы пойдем другим путем.
   – А вы пожарник, да?..
   – Нет. Пожарные там, на улице. Я спасатель. И мне сейчас нужна твоя помощь.
   – Какая? – проявила легкий интерес Вика.
   – Я понесу тебя на спине. Мне нужно, чтобы ты держалась как можно крепче. Если ты мне в этом поможешь, через десять минут я передам тебя твоей маме.
   Вика на несколько секунд задумалась, обдумывая все возможные варианты, а потом важно кивнула. Ефремов тоже кивнул и выпустил спасаемую из кулька.
   Присев на корточки, Ефремов помог Вике забраться себе на спину. Та обвила шею майора руками.
   – Держись очень крепко, – повторил Ефремов, не двигаясь с места. – И зажмурься.
   – Зачем?
   – Чтобы дымом не разъело. Мы пойдем через очень дымное место.
   Вика крепко зажмурилась. Не то чтобы ей этого хотелось, но она только вчера на себе убедилась, как может щипать глаза шампунь. Если дым щиплет так же противно, то лучше послушаться этого странного дядьку.
   Ефремов вылез из окна. Теперь он двигался удивительно плавно и аккуратно, без единого рывка. Вика сидела на спине молча, внутренне недоумевая – когда же они куда-нибудь пойдут? Ей казалось, что Ефремов стоит на одном месте, только слегка покачивается из стороны в сторону.
   Майор не полез вниз. Слишком велико расстояние, слишком рискованно преодолевать его с хрупким грузом. Он полез наверх. Двадцать девятый этаж – предпоследний. Всего несколько метров по гладкой стене, и Ефремов уже стоит на крыше, придерживая Вику за ноги.
   – Теперь я прыгну, – негромко произнес он. – Не пугайся.
   – У-у… – невнятно пробормотала девочка.
   Ефремов прошелся по парапету, ограждающему крышу. Остановился на самом краю и внимательно посмотрел на противоположное здание.
   А потом ринулся вперед.
   Снизу донеслось многоголосое «аааааааах!..». Пронесшийся со скоростью гоночного автомобиля майор оторвался от гладкого бетона и полетел вперед. На спине истошно завопила Вика – девочка не выдержала напряжения и таки открыла глаза.
   Полет продлился четыре секунды. Сердце бухнуло несколько раз… и снова забилось ровно. Ефремов стоял на крыше противоположного дома.
   Он совершил семидесятиметровый прыжок.
   Когда майор наконец спустился вниз, Вику пришлось отдирать от него силой. Она изо всех своих силенок сдавливала шею Ефремова и ожесточенно сопела.
   – Исполнено, – выдохнул майор, обмякая всем телом.
   Счастливая мать не сказала ему ни слова. Она только посмотрела на него взглядом Горгоны, схватила Вику за руку и торопливо ушла.
   Разумеется, Ефремова мгновенно обступили со всех сторон. Старшина спасателей орал, как бешеный, что-то выкрикивали подоспевшие журналисты. Полиция также проявила интерес.
   Эти, правда, оставили героического майора в покое, увидев «корочки» Гадюкина. Даже отогнали любопытствующих и предложили отвезти домой.
   – Представьтесь, пожалуйста! – летели вслед крики возбужденных репортеров. – Как вас зовут? Кто вы такой?
   Один самый шустрый таки сумел просочиться между дюжими омоновцами, ткнул Ефремову в лицо микрофон и жадно спросил:
   – Как вы сумели совершить подобное?!
   Ефремов на миг замедлил шаг, поймал взглядом усмешку Гадюкина и ответил:
   – Вычеркнул слово «невозможно».

Новая метла по-новому метет

   Гадюкин сунул в пакет очередной масленок и улыбнулся. Собирая грибы, он всегда чувствовал внутреннее умиротворение. Прохладный утренний воздух, еще не высохшая роса на траве – что может быть приятнее?
   Сейчас он – профессор, действительный член Российской академии наук, член-корреспондент множества иностранных академий, лауреат бесчисленных премий за научные достижения – ничуть не похож на уважаемого ученого. Просто добродушного вида старичок – в рваном трико, засаленной майке, старых прорезиненных шлепанцах.
   Не профессор, а престарелый бомжик.
   Эль-планшетка тихонько пискнула. Напоминание о том, что пора возвращаться в институт. Отдых – вещь нужная, но о работе забывать тоже не следует. В лабораториях профессора дожидаются проекты «Гелиос» и «Посейдон», «Атлант» и «Прометей», «Керкоп» и «Тифон», «Цирцея» и «Эол», «Оберон» и «Зигфрид». Греческой мифологии уже стало не хватать, поэтому Гадюкин все чаще обращался к наследию кельтов и германцев.
   Следующими планировалось освоить индийские легенды.
   – Медленно ракеты уплывают вдаль, встречи с ними ты уже не жди… – замурлыкал себе под нос профессор, с любовью глядя на собранные грибы.
   Коридоры НИИ «Пандора» встретили своего научного руководителя обычной тишиной и запахом хлорки. Гадюкин показал охраннику вместо пропуска плитку гематогена, отнес пакет с грибами в свой кабинет и на ходу спросил у секретарши:
   – Что-нибудь новенькое было, Милочка?
   – Ничего особенного, – пожала плечами та. – В актовом зале сейчас общее собрание.
   – По какому поводу?
   – Знакомство с новым директором.
   – Новым директором?.. – замер Гадюкин. – Каким еще новым директором? Мила, душенька моя, вы ничего не перепутали?
   Секретарша надула огромный пузырь из жвачки и помотала головой. Гадюкин недовольно нахмурился и как есть – в трико, майке, шлепанцах – ринулся в актовый зал.
   Он ворвался туда уже под конец собрания. Грузный мужчина лет пятидесяти неспешно заканчивал выступление:
   – …и я надеюсь, что наш дружный коллектив…
   – Вы, батенька, кто такой будете, и чего здесь забыли? – донеслось из прохода.
   Гадюкин произнес это совсем негромко, но услышали его все.
   Его всегда все слышали.
   – Кхм, кхм?.. – вежливо покашлял оратор. – Вы, товарищ, простите, сами кто такой будете? Из технического персонала?..
   – Я что, похож на уборщика?
   – Похож.
   – А я не уборщик, батенька! – хитро прищурился Гадюкин. – Совсем-совсем не уборщик! Я, представьте себе, самый настоящий профессор!
   – Тогда представьтесь, пожалуйста, а то мы с вами, получается, еще незнакомы.
   – Аристарх Митрофанович.
   – Я спрашиваю не про имя-отчество, а про фамилию. Я всех называю по фамилии.
   – Фамилия моя Гадюкин.
   – Гадюкин, Гадюкин… – порылся в эль-планшетке оратор. – Есть Гадюкин. О?.. Тот самый Гадюкин?..
   – Вполне возможно.
   – Ну что ж, Гадюкин, будем знакомы. Моя фамилия Ушкин. Евгений Борисович Ушкин. Я ваш новый директор. Надеюсь, мы с вами сработаемся.
   – Какой еще директор? Ничего про это не знаю. Меня никто не предупреждал. Доказательства у вас есть, что вы директор?
   – Вот все бумаги, – показал папку Ушкин. – Если хотите, можете ознакомиться. Возглавить ваш институт меня уполномочил лично товарищ Байкалов.
   – А это кто еще такой?
   – Дмитрий Байкалов, президент Российской Федерации, – терпеливо объяснил Ушкин.
   – Я за него не голосовал, – возмутился Гадюкин. – Я протестую. Я буду жаловаться.
   – Жаловаться?.. Кому?
   – Президенту.
   – Жалуйтесь.
   Возмущенно сопя, Гадюкин уселся на свободное место в заднем ряду и раскрыл эль-планшетку.
   – Черти что! – вслух произнес он, не особенно заботясь о тишине. – Они там совсем очумели в своем Кремле! Вечно наприсылают черт знает кого, а мы тут расхлебывай!
   – Какие будут приказания, профессор? – осведомился сидящий рядом Ефремов.
   – Пока никаких, батенька… – вздохнул Гадюкин. – Ваши способности тут не помогут…
   Новый директор закончил приветственную речь и объявил собрание закрытым. Ученые академики потянулись к выходу. На лицах было написано недовольство – оторвали от работы, от исследований, и все ради какой-то ерунды.
   – Гадюкин, не могли бы вы подойти ко мне? – попросил Ушкин, копаясь в эль-планшетке.
   – А не могли бы вы сами подойти ко мне? – прищурился профессор, не делая ни единого движения.
   – Гадюкин, ну вот к чему эти капризы? Что вы, право, как маленький? Я вас чем-то обидел?
   Профессор всем своим видом продемонстрировал, что еще как обидел. Директор подождал несколько секунд, а потом сухо произнес:
   – Гадюкин, немедленно подойдите сюда, или вы уволены.
   – Да-а?.. – с интересом переспросил профессор, ковыряясь в ухе. – Уволен?.. Правда, что ли?..
   Ушкин плотно сжал губы. Разумеется, он изучал личные дела всех сотрудников. В НИИ «Пандора» немало маститых ученых – талантливых, даже гениальных – но Гадюкин затмевает их всех, как солнце – звезды. Ему даже из страны выезжать не разрешают – слишком велика стратегическая ценность.
   Попробуй-ка уволь такого…
   – А-а-а!.. – демонстративно зевнул профессор, поднимаясь на ноги. – Скучно мне тут. Пойду лучше к себе, поработаю до обеда.
   – Гадюкин! – крикнул Ушкин. – Гадюкин, не смейте уходить! Гадюкин, вы меня слышите?!
   – Слышу, слышу… – хмыкнул профессор, выходя за дверь. – Георгий Палыч, пойдемте, покажу, сколько я грибочков собрал!
   Ефремов послушно двинулся следом. Выходя из зала, он обернулся, и на каменном лице сверхчеловека промелькнуло виноватое выражение. Ефремов считал неправильным, что профессор так открыто плюет на начальство, пользуясь своим привилегированным положением.
   Ушкин остался барабанить пальцами по кафедре. Ему стало ясно, что методом кнута тут не справиться. У него нет ни одного рычага давления на Гадюкина.
   Уволить его нельзя – да он этого и не боится. Штрафы и урезание оклада тоже не помогут – если верить личному делу профессора, на его банковском счету лежит столько, что хватит до конца жизни. Ему принадлежит целая куча патентов.
   Да и вообще Гадюкин ничуточки не интересуется такой приземленной материей, как деньги. А если б интересовался – давно бы стал миллиардером.
   Значит, придется применять пряник. Налаживать хорошие отношения. Постараться, чтобы этот капризный гений увидел в новом директоре друга, а не врага.
   Вот только Ушкин понятия не имел, с чего начать. Он не привык умасливать собственных подчиненных – это они его обычно умасливали. На прежнем месте работы незаменимых не было – всегда можно было одних уволить, других нанять.
   И сейчас, когда взбунтовался некто незаменимый…
   Немного подумав, Ушкин раскрыл эль-планшетку и запросил самое полное досье на профессора Гадюкина. Вся информация, какая только есть. Наверняка где-то должно скрываться что-то такое, что можно будет использовать в качестве рычага давления…

   Аристарх Митрофанович Гадюкин моргнул, переключая канал. Курсор на экране, послушный движению зрачка, перебежал влево, прилипая к меню.
   Телевизор профессор смотрел редко и только от большой скуки. Да и что там можно смотреть, кроме новостей и рекламы? Хотя выбор, конечно, внушительный. Семьсот шестьдесят девять каналов – и это только русскоязычных! Гадюкин сменял их с частотой секундомера, со скукой поглядывая на мерцающий экран.
   На пару минут вниманием профессора завладела французская комедия. Популярный актер Франсуа ле Кинес суетливо бегал по экрану, выкрикивая что-то невразумительное. Гадюкин некоторое время пытался уловить нить происходящего, но потом сдался и переключил канал.
   Там шел молодежный телесериал – «Ох уж эти девки!». Это удержало внимание Гадюкина несколько дольше. Сам сериал его не заинтересовал, но актриса, играющая главную роль, заставила оценивающе цокнуть языком. Такую реакцию вызвала опять же не сама девушка, а великолепная работа ее хирурга. Гадюкин сразу распознал руку мастера.
   За последние годы спрос на таких изрядно возрос – пластическая хирургия стала таким же распространенным явлением, как косметика. В моду вошло увеличивать себе все подряд – губы, грудь, ягодицы. А благодаря новым сверхлегким видам силикона стали возможными поистине гигантские размеры.
   Взять хоть эту актрису – размер груди у нее… скорее всего, седьмой. Или даже восьмой. Однако весят эти арбузы чуть побольше воздушных шариков. А ведь это далеко не предел – на экранах все чаще можно увидеть такое, что раньше встречалось только в кунсткамерах.
   Зевнув от скуки, профессор снова переключил канал. Там показывали «Дом-2». Эта замечательная передача идет уже сорок лет и заканчиваться пока что не собирается. Сколько поколений российских кинозрителей с ней выросли, сколько ведущих и участников уже сменилось…
   А дом все никак не достроят.
   Окончательно разочаровавшись в передачах для взрослых, Гадюкин решил занять себя чем-нибудь детское. Канал «Никелодеон» его не заинтересовал – там шла очередная серия популярнейшего мультфильма «Веселые приключения мальчика-гея».
   Вместо этого профессор предпочел посмотреть отечественные «Спокойной ночи, малыши». Старое название уже давно не соответствует истине – сейчас эта классическая передача имеет собственный канал и идет круглые сутки, без перерывов.
   Да и вообще она сильно изменилась с тех пор, как Гадюкин был ребенком…
   «Заткнись, гребаный кролик!» – рявкнул с экрана Хрюша, размахивая тесаком. – «Че, не слышал, че сказал?! Ща получишь, урод ушастый! Замочу, сука!»
   – Нет, все-таки раньше эта передача как-то добрее была… – задумчиво произнес Гадюкин. – Или это мне просто кажется?..
   – Профессор, можно к вам? – постучал в косяк Ушкин. – У вас дверь открыта.
   – Знаю, батенька, это ведь я сам ее и открыл, – радушно улыбнулся Гадюкин. – Заходите, заходите. О, гляжу, с Леликом вы уже познакомились?
   – Познакомился. Как его фамилия?
   – Угру! – рыкнул великан, с подозрением косясь на Ушкина. – Гыбым!
   – У Лелика фамилии, как таковой, нет, батенька, – добродушно объяснил Гадюкин. – Он у нас как бы найденыш, понимаете?
   – Не понимаю. Почему о данном сотруднике так мало сведений, Гадюкин? Кто он вообще такой и откуда взялся? В его деле это не отражено. В нем вообще почти ничего не отражено.
   – Мелочи, мелочи… – отмахнулся профессор. – Вы ко мне по делу, батенька, или как?
   – А вы сейчас чем-то заняты?
   – Ничем. Телевизор смотрю.
   – «Спокойной ночи, малыши»? – удивился Ушкин. – Но это же детская передача.
   – У вас есть предложение получше?
   – Ну посмотрите футбол, например. Если не ошибаюсь, сейчас как раз должен идти полуфинал за кубок…
   – Футбол?.. – перебил Ушкина Гадюкин, иронически вздергивая брови. – Вы это всерьез?..
   – А почему бы нет?
   – Батенька, вы всерьез предлагаете мне наблюдать, как двадцать два ярко выраженных дегенерата гоняют по полю мячик?.. Благодарю покорно, оставьте это убогое зрелище пациентам Кащенко.
   – А вы, Гадюкин, большой ретроград, не так ли?
   – Вообще-то полностью наоборот, – любезно ответил профессор. – Я новатор до мозга костей. Меня интересует будущее и только будущее. А футбол – это прошлое. Еще немного, и он отомрет, как бесполезный орган. Все признаки налицо.
   – Ну я бы так не сказал… – усомнился Ушкин. – Впрочем, давайте оставим эту тему. Я не особенно увлекаюсь спортом.
   – А чаем вы увлекаетесь? – встал с дивана Гадюкин. – Чаек у меня просто восхитительный, эвкалиптовый. Лелик, будь добр, завари нам свеженького. Евгений Борисович у нас в институте всего на денек – надо хоть чайком его напоить…
   Ушкин вздохнул, потирая кончик уса. Разговор начался вполне мирно, и он уже начал думать, что Гадюкин утихомирился. Но судя по последней реплике, принимать Ушкина в качестве нового директора он по-прежнему не желает.
   Прямо как ребенок, отказывающийся называть отчима «папой».
   – Знаете, Гадюкин, вам ведь все-таки рано или поздно придется это принять, – спокойно прознес Ушкин. – Я на этом посту планирую обосноваться надолго. Ваш институт – очень перспективное место, способное принести немалую пользу государству… да и всему миру.
   – Он и приносит, – согласился Гадюкин. – Еще как приносит. Не извольте сомневаться, батенька.
   – Я и не сомневаюсь. Но мне кажется совершенно очевидным, что вам не хватает должного руководства. В данный момент вы, уж извините за грубое выражение, болтаетесь тут, как говно в проруби. Делаете, что хотите, занимаетесь, чем хотите… и иногда выдаете потрясающие результаты. Но с должным руководством вы могли бы выдавать их намного чаще, понимаете? Так почему бы нам не начать сотрудничать?
   – Вы в самом деле думаете, что под чьим-то там руководством я буду работать лучше? – ехидно прищурился Гадюкин. – Да вы, батенька, фантазер…
   – Не под чьим-то там, а под моим.
   – А вы что, считаете себя кем-то особенным?
   – Нет. А вы? – внимательно посмотрел на Гадюкина Ушкин.
   – Я тоже не считаю вас кем-то особенным.
   – Нет, я спрашиваю, считаете ли вы кем-то особенным себя?
   Профессор вкрадчиво улыбнулся.
   – Чему улыбаетесь, Гадюкин?
   – Забавную вещь вы сейчас сказали, батенька… Впрочем, ладно, оставим это. Предупреждаю вас сразу – какие бы вы там планы ни строили насчет меня и этого института, лучше сразу о них забудьте. Забудьте и не вспоминайте. У нас тут и раньше бывали директора. А теперь нету.
   – Есть.
   – Нету, – с нажимом повторил Гадюкин. – Нету у нас никаких директоров. Нам и без них неплохо живется. Может, вас сюда поставил и президент, но знаете… каждый президент – по сути своей временщик. Приходит, а потом уходит. А я остаюсь. Я в этом институте тружусь со дня его создания. А до этого работал в его предшественнике. Вы, наверное, о нем и не слышали, то учреждение было еще секретнее этого…
   – Поверьте, я слышал о базе «Гея». У меня высокий уровень допуска, Гадюкин. У меня тут полное досье и на вас, и на всех остальных сотрудников – кто, где, когда, сколько…
   – А на Лелика тоже полное досье? – хитро прищурился профессор.
   – На Лелика… на Лелика нет, – неохотно признал Ушкин. – Этот ваш Лелик – настоящая дыра в отчетности. Ни фамилии, ни даты рождения, ни официальной должности – ничего. Может, все-таки расскажете, откуда он такой взялся?
   – И не просите, не расскажу. Если хотите, сами у него спросите.
   – Бымбррра! – прорычал Лелик, подавая чай. Ушкин смерил его кислым взглядом.
   Чай у профессора действительно оказался превосходный. Потянув носом дивный аромат и невольно расплывшись в улыбке, Ушкин произнес:
   – Кажется, я понял, в чем ваша проблема, Гадюкин. У вас комплекс Наполеона. Вы слишком привыкли к своей исключительности.
   Гадюкин неопределенно пожал плечами, кладя в чашку ломтик лимона.
   – Не отрицайте, не отрицайте, – потряс пальцем Ушкин.
   – Да я и не отрицаю.
   – Ага. Значит, вы с этим согласны?
   – Не согласен. Но и не отрицаю.
   Ушкин допил чай и откинулся на стуле, рассматривая помещение. Странное место. С одной стороны жилое – диван, видеоэкран, гардеробный шкаф, столик с чайными принадлежностями, – а с другой стороны рабочее – лабораторный стол, заваленный деталями верстак, тихо гудящая машина, похожая на мусоросжигатель…
   – Так это здесь вы, значит, и работаете, Гадюкин? – задумчиво произнес он.
   – Здесь, батенька, здесь. Здесь я работаю, здесь же и живу. Мне так удобнее. А вас что-то не устраивает?
   – Да нет, отчего же… – поднялся на ноги грузный директор. – У вас тут, я гляжу, много всякого интересного… Вот это вот что за агрегат у вас гудит?
   – Трансмодификатор материи. Не трогайте его, батенька, он еще не закончен.
   – Ясно… А это что за странная штуковина?
   – Попрошу не обзываться, – холодно произнесла штуковина, рассматривая Ушкина механическими глазами.
   – Это, батенька, Альберт, – дружелюбно пояснил Гадюкин. – Искусственный мозг. Вы его плохими словами не называйте, он у меня чувствительный.
   – Ясно, ясно… – покивал Ушкин. – А это что за ящерка в аквариуме?
   – Это, батенька, Годзилла! Помните, как в фильме?
   – Хм… помнить-то помню, но разве он не должен быть побольше?
   – Маленький еще просто. Подождите, со временем вырастет – и вот тогда-то мы похохочем…
   Ушкин рассеянно затеребил кончик уса. В другое время он с большим интересом осмотрел бы диковинную лабораторию, но сейчас его волновало другое. Вопросы он задавал только чтобы потянуть время, придумывая аргументы для упрямого профессора.
   И тут его выручил посетитель. Секретарша Мила крикнула из приемного отделения:
   – Аристарх Митрофаныч, к вам Эдуард Степаныч!
   – Пусть заходит, Мила, пусть заходит! – радушно воскликнул Гадюкин. – Эдуарду Степанычу я всегда рад, ему и без стука можно! Что ж вы это в приемной-то мнетесь, батенька? – обратился он уже к Эдуарду Степановичу, вошедшему в лабораторию.
   – Просто у вас уже есть посетитель, профессор, – спокойно ответил главбез, жуя бутерброд с тресковой икрой. – Я могу и подождать.
   – Не нужно, не нужно и еще раз не нужно! – замахал руками Гадюкин. – Тем более, что Евгений Борисович уже уходит. До свидания, Евгений Борисович. Хотя более верным словом тут будет «прощайте». Прощайте, Евгений Борисович.
   Не обращая внимания на ерничанье профессора, Ушкин подошел к Эдуарду Степановичу, протягивая руку. Тот какое-то мгновение промедлил, а затем ответил на рукопожатие.
   – Добрый день, товарищ, – произнес Ушкин. – Кажется, с вами мы еще незнакомы.
   – А вы, полагаю, наш новый директор? – уточнил Эдуард Степанович, пристально рассматривая собеседника. – Мне о вас уже доложили.
   – Да-да, все именно так. Вы, я так понимаю, в этом заведении отвечаете за безопасность? Особист, так сказать?
   – Да. Хотя я предпочитаю называться главой службы безопасности.
   – Непринципиально. Как ваша фамилия?
   – Меня зовут Эдуард Степанович.
   – Я не про имя-отчество спрашивал, – поморщился Ушкин. – Про фамилию. Я всех называю по фамилии.
   – А меня все называют по имени-отчеству.
   – А я всех называю по фамилии, – с нажимом произнес Ушкин. – И не вижу причин делать для вас исключение. Так, у меня тут где-то были записаны фамилии всех сотрудников… ага, нашел. Так вот, Милый, исключений я вам делать не собира… э?.. Милый?..
   – Чем могу помочь? – холодно откликнулся главбез.
   – Так значит, ваша фамилия Милый?.. – промямлил Ушкин.
   – Да. Что-то не так?
   – Да нет, что вы, все в порядке… Фамилии всякие бывают… Я вот, помнится, в институте знавал одного человечка по фамилии Пукнул… латыш, кажется. Ударение там ставилось на второй слог, но все невольно ставили на первый. Вот уж кому и в самом деле не повезло с фамилией…
   – Какое отношение эта занимательная история имеет ко мне? – сухо поинтересовался Эдуард Степанович.
   – Совершенно никакого, простите. Вы не расстраивайтесь, дурацкие фамилии часто встречаются!
   – Я и не расстраиваюсь.
   – И хорошо! И правильно! Буду рад с вами сотрудничать, Пукнул… блл-л-л!.. извиняюсь. Буду рад с вами сотрудничать, Милый… знаете, Эдуард Степанович, давайте я вас лучше буду называть по имени-отчеству.
   – Меня все так называют, – сухо ответил Эдуард Степанович.
   – Да… так будет лучше… – неохотно согласился Ушкин.
   Воцарилось неловкое молчание. Директор не знал, что говорить, а главбез выжидательно смотрел на него, явно не собираясь протягивать руку помощи.
   Что же до Гадюкина, то он давно позабыл о своих гостях, и увлеченно играл с Леликом в шахматы.
   – Грыы! – осклабился ассистент, ставя шах. – Ангын дзань!
   – Все-таки мне хотелось бы знать, откуда этот Лелик взялся, – недовольно поморщился Ушкин. – Эдуард Степанович, вы не знаете?
   Тот неопределенно пожал плечами. Он знал. Он отлично знал. Но он пообещал профессору никогда никому об этом не рассказывать.
   – А вы по какой части будете, товарищ директор? – поинтересовался Эдуард Степанович. – По научной? Или из военных?
   – Да нет, я лицо сугубо гражданское… – рассеянно ответил Ушкин. – Административная работа в основном. К руководящим постам мне не привыкать, не волнуйтесь.
   – Я не волнуюсь. Мне по должности волноваться не положено. Как вам наш институт?
   – Я пока мало что видел. С чего советуете начать ознакомление?
   – С выхода! – крикнул Гадюкин. – Лелик, покажи Евгению Борисовичу выход!
   – А-а! – поднял громадную ручищу Лелик. – Ыха ам!
   – Что он сказал? – нервозно покосился на него Ушкин.
   – Он сказал, что выход там, – перевел Эдуард Степанович. – Профессор, а вы чем сегодня планируете заниматься?
   – Ничем… – пропел Гадюкин, покачивая в руке ладью. – Ничем, батенька… Я планирую ничем не заниматься, пока дорогой наш Евгений Борисович не покинет эти стены…
   Ушкин недоверчиво посмотрел на профессора. Сначала ему показалось, что это шутка. В личном деле Гадюкина записано, что он любит шутки и розыгрыши.
   Но нет. Нет, ничего подобного. На лице маститого ученого играет улыбка, но глаза совершенно серьезны. Тот и в самом деле вознамерился объявить новому директору бойкот. И совершенно очевидно, что если перед вышестоящим начальством встанет выбор между Ушкиным и Гадюкиным…
   – Вы этого не сделаете, – нахмурился директор. – Вы этого не сделаете, Гадюкин.
   – Еще как сделаю, батенька. Уже делаю. Обещаю, что не слезу с этого дивана, пока вы не слезете с должности. У меня персональная забастовка.
   Эдуард Степанович многозначительно хмыкнул. Ему стало любопытно, как Ушкин из этого выпутается. В НИИ «Пандора» всякому известно, что уж если профессор Гадюкин уперся рогом, с места его не сдвинуть.
   – Значит, вы хотите по-плохому, Гадюкин? – задумчиво произнес Ушкин. – По-хорошему у нас никак не выйдет?
   – Не выйдет. Никак. Ни по-хорошему, ни по-плохому.
   – Я очень разочарован в вас, Гадюкин. До этого дня я считал вас великим ученым. А вы, оказывается, довольно-таки мелочный склочник с манией величия.
   – Это исключительно ваше мнение, батенька.
   – Это не только мое мнение, – развернул эль-планшетку Ушкин. – Вот здесь у меня имеется мнение доктора Бейрнштейна…
   Гадюкин мгновенно утратил свой барственный вид. Он дернулся так, словно его ударили током. На лице проступило обеспокоенное выражение.
   – Симптомы… диагноз… – начал листать файл директор. – Неприятная вырисовывается картина, Гадюкин. Вот я гляжу, и коллеги доктора Бейрнштейна пришли к тому же выводу… доктор Хайнович… доктор Шавлакадзе… доктор Убартас… доктор Ким… доктор Ахмедов… целое созвездие светил от психиатрии. Некоторые, правда, уже покойные.
   – Я бы на вашем месте не смотрел на эту дурацкую бумажку, – как-то очень суетливо произнес Гадюкин. – Этому заключению уже… сколько там?..
   – Тридцать восемь лет. Но оно по-прежнему в силе. И согласно ему вы, Гадюкин, являетесь сумасшедшим.
   – Чушь! – вспыхнул профессор. – Почему это я сумасшедший?!
   – Гадюкин, вы же дважды пытались взорвать планету, – покачал головой Ушкин.
   – Исключительно ради торжества науки!
   Эдуард Степанович кашлянул в кулак, с иронией поглядывая на профессора. Тот уставился на свои пальцы, словно желая убедиться, что их по-прежнему десять.
   Помолчав несколько секунд, Гадюкин неохотно признал:
   – Ну может быть я в тот раз и погорячился… немного…
   – Немного?..
   – Немного! Самую малость! Я был молод!.. моложе, чем сейчас! Но побуждения у меня были самые что ни на есть благие! Где бы мы были, если бы не научно-технический прогресс?!
   – Полагаю, там же, где и сейчас, – пожал плечами Ушкин. – Разве что в руках у меня была бы не эта компьютерная штуковина, а папка с бумагами. Или, может быть, даже пергаментный свиток.
   – И кто из нас после этого ретроград, батенька? – прищурился Гадюкин. – Если бы все рассуждали так, как вы, мы бы все еще жили в каменном веке!
   – А если бы все рассуждали так, как вы, мы бы давно уже перестали жить, – заметил Ушкин. – Давайте заканчивать этот балаган. У меня на руках документы, подтверждающие вашу психическую неполноценность. И если вы сейчас же не прекратите чудить, я дам им ход. У меня на то есть все полномочия.
   – Грязно играете, батенька, – процедил Гадюкин.
   – Вы сами меня вынудили. Поверьте, я не хотел к этому прибегать.
   Гадюкин вяло поднялся с дивана, развернул эль-планшетку и включил микрофон.
   – Пятое марта две тысячи сорок пятого года, – сухо произнес он. – Проект «Цирцея», стадия предварительного тестирования.
   – Это означает, что ваша забастовка подошла к концу? – поинтересовался Ушкин.
   – Правильно поняли, батенька. Я чем-то еще могу вам помочь?
   – Ничем. Благодарю за сотрудничество.
   Директор коротко кивнул и вышел из лаборатории. А Эдуард Степанович задержался. Он внимательно посмотрел на Гадюкина и спросил:
   – Ну и как он вам, профессор?
   – Приемлемая кандидатура, – добродушно улыбнулся Гадюкин. – Тестирование прошел с блеском. Думаю, мы с ним сработаемся.

Гигантский боевой робот

   По воскресеньям в научно-исследовательском институте «Пандора» довольно тихо. Даже в секретном правительственном учреждении сложно обойтись без выходных.
   Хотя эксперименты в свое время проводились.
   Эдуард Степанович шагал по белоснежному, пахнущему хлоркой коридору, что-то негромко говоря в микрофон, торчащий на верхней губе жирной родинкой. Вторая точно такая же была прилеплена в ушной раковине – и сейчас из нее лился вкрадчивый голос, принадлежащий второму человеку в стране. Некоторые даже считают его первым – в конце концов, президенты регулярно меняются, а Старик по-прежнему на посту. Все давно сбились со счету, сколько лет он уже занимает должность… да и сколько лет ему самому, никто уже точно не уверен.
   – Да, – коротко отвечал Эдуард Степанович. – Понял вас. Сделаем. Обеспечим. Проследим. Да.
   Так он подошел к двери, на которой висела табличка «А. М. Гадюкин». На прошлой неделе ее обили превосходным дерматином орехового цвета – любо-дорого поглядеть.
   Секретарша Милочка сегодня отсутствовала. Вместо нее за столом восседало нескладное создание, похожее на металлическое огородное пугало. Тонкие конечности-палки, такое же туловище, вместо головы коробка из стекловидного материала со светящимся экраном на ней. Перед диковинным созданием лежала шахматная доска – его безглазое лицо пристально смотрело на фигуры, а тонкие пальцы методично постукивали по столу.
   – Доброе утро, Альберт, – кивнул Эдуард Степанович, разворачивая бутерброд с треской. – Профессор у себя?
   – Конечно, – рассеянно ответил робот. – Занимается… не знаю чем. Мне все равно. Я занят. Я уже третий час не могу решить шахматную задачу.
   Эдуард Степанович тоже посмотрел на доску. Не такая уж и сложная задача. Король ходит на f8, а дальше все очевидно. Однако разум Альберта, несмотря на искусственное происхождение, ничем не превосходит человеческий – и с шахматами у него упорно не складывается.
   Профессор Гадюкин стоял перед грифельной доской, изучая написанные на ней уравнения. Когда в кабинет вошел Эдуард Степанович, Гадюкин с задумчивым видом рассуждал:
   – Теперь будем сокращать… Так, это на хер, это на хер, и это тоже на хер отсюда… И что мы имеем в остатке?..
   – Что это вы делаете, профессор? – с любопытством спросил особист.
   – Разрабатываю новую теорию квантовой недостаточности.
   – И как успехи?
   – Фигня какая-то получается, батенька! – пожаловался Гадюкин.
   – В таком случае, может быть, вас заинтересует новый правительственный заказ?
   – Давайте-давайте, батенька, подкиньте мне интересную задачку! – потер руки Гадюкин.
   Австралопитекоподобный Лелик принес Гадюкину и его гостю эвкалиптовый чай и неразборчиво что-то прорычал. Профессор подул в чашку, отхлебнул дымящуюся жидкость и с наслаждением зажмурился. Эдуард Степанович дожевал бутерброд и развернул следующий, с маслом и вареньем. Кроме того он включил эль-планшетку, растянув экран на добрых полметра.
   – Взгляните на эти чертежи, профессор, – попросил он. – Что скажете?
   – Это разрабатывали не мы, – сразу заявил Гадюкин, бросив короткий взгляд. – Я бы знал.
   – Совершенно верно, это работа наших иностранных коллег.
   – Америка?.. Япония?.. Гвинея-Бисау?..
   – Это…
   – Впрочем, не говорите, я уже понял, – перебил особиста Гадюкин. – Знакомый почерк. Ое, верно?
   – Он принимал в этом участие, – уклончиво ответил Эдуард Степанович. – Эти чертежи мы получили… ну, сами догадываетесь, как мы их получили. Ни для кого не секрет, что наши отношения с… некоторыми державами в последнее время оставляют желать лучшего. Думать о худшем варианте не хочется, но готовыми к нему быть надо, согласны со мной? В частности, этот проект…
   – Хотите, чтобы я построил такую штуку? – с полуслова догадался Гадюкин. – Не получится.
   – У вас – и не получится? – удивился Эдуард Степанович.
   – По этим чертежам – не получится. Хрень собачья это, а не чертежи.
   – Хотите сказать, они неполные? – озадаченно нахмурился Эдуард Степанович.
   – Хочу сказать, они идиотские, – насмешливо прищурился Гадюкин. – Одно из двух, батенька – либо вам втюхали липу, причем довольно грубую, либо наши иностранные коллеги жиденько сходили под себя. В любом случае действующую машину по этим чертежам собрать не удастся.
   Эдуард Степанович посмотрел на экран внимательнее. Ничего особенного он там не увидел – чертежи как чертежи, на взгляд неспециалиста выглядят очень убедительно. Но ему не единожды доводилось убедиться, что Гадюкин слов на ветер не бросает.
   – Впрочем, я могу спроектировать все сам, – добродушно улыбнулся Гадюкин. – Назовем это, скажем… проект «Атлант». Как вам?
   – Название вполне подходящее, – согласился Эдуард Степанович. – Когда планируете начать, профессор?
   – Спросите лучше, когда я планирую закончить… – задумчиво ответил Гадюкин. Он уже был поглощен мыслями.
   Работы начались на следующий день. Гадюкин собрал команду и принялся бурно импровизировать. Половину времени он проводил в конструкторском бюро, половину – в сборочном цеху. И его произведение медленно, но верно увеличивалось в размерах.
   – А зачем оно вообще такое нужно, Аристарх Митрофаныч? – поинтересовался как-то профессор Отрубянников.
   – Это уж им в Кремле виднее, батенька, – рассеянно ответил Гадюкин. – Я так думаю, границы охранять будет. Или президентскую дачу. Мало ли мест, где может пригодиться гигантский боевой робот?
   – К слову об этом – что вы думаете о инциденте в Зимбабве?
   – Я далек от политической суеты, батенька. Что там у них случилось? Разворовали правительственный банановый фонд?.. Застукали президента за поеданием практикантки?.. Министр финансов наступил на хвост спикеру?..
   – А вы что, в самом деле не слышали, Аристарх Митрофаныч? – удивился Отрубянников.
   – А?.. Что?.. Вы что-то сказали, батенька?.. – откликнулся откуда-то издалека Гадюкин.
   Он уже не слушал.
   На исходе четвертого месяца проект «Атлант» вошел в завершающую фазу. Профессор Гадюкин уже потирал руки, предвкушая грандиозный успех. С каждым днем гигантский боевой робот все ближе подходил к финалу.
   На объект периодически приезжали высокопоставленные лица. Даже сам президент однажды навестил детище Гадюкина, милостиво кивнул и сделал важное лицо. Профессор предложил задавать вопросы – президент ненадолго задумался, а потом спросил, сколько времени.
   – Десять минут второго, – любезно ответил Гадюкин. – Но вы более полезные вопросы задавайте, батенька. Про робота меня спрашивайте, про робота!
   – Да-да, совершенно верно… – вальяжно пробасил президент. – Скажите, профессор, а почему ваш робот человекоподобен? Разве не удобнее было бы сделать машину на гусеничном ходу, с пушками… ну, вроде самоуправляемого танка?
   – Наоборот, так гораздо удобнее! – оживился Гадюкин. – Лелик, датчики!
   Ассистент сноровисто обмотал профессора какими-то проводами и реле. Гадюкин демонстративно вытянул руку в сторону – и гигантская, еще не законченная фигура робота в точности повторила жест.
   – Видите, батенька? – потер руки Гадюкин – робот тоже потер громадные ладони. – Управление дистанционное. Я двигаю ногой – и робот точно так же двигает ногой. Я бью кулаком – и робот бьет кулаком. Водитель может находиться хоть за тридевять земель от места действия, а робот будет все повторять за ним. Реагирует мгновенно.
   – А действовать самостоятельно он не может? – нахмурился президент.
   – Очень даже может, батенька! Сейчас мы создаем для него интеллектуальную матрицу, которая позволит роботу действовать совершенно самостоятельно! Очень будет удобно: захотел – управляй роботом собственноручно, захотел – дай ему свободу действий! Как захотите, так и будет!
   Президент снова милостиво кивнул и похлопал Гадюкина по плечу. Тот в ответ потыкал президента пальцем в живот.
   Наконец наступил день сдачи проекта. Профессор Гадюкин стоял довольный, в своем лучшем выходном костюме и даже при галстуке. Его румяное лицо лучилось гордостью за свое творение.
   Публики в сборочном цеху собралось немного. Никаких журналистов, не говоря уж о простых зеваках – только ответственные лица. Конструкторы робота, высшие военные чины, кое-кто из президентской администрации. Все смотрели на сорокаметровую металлическую фигуру, выглядящую карикатурным подобием человека.
   – Броня крепка, и танки наши быстры… – промурлыкал лукаво щурящийся Гадюкин. – Что, батенька, можно начинать демонстрацию?
   – Начинайте, профессор, – разрешил президент.
   Гадюкин встал за пульт и с торжественным видом натянул обмотанные проводами перчатки. Профессор медленно поднял ногу – и гигантский боевой робот сошел со своей платформы.
   – Он живой, он живой!.. – воодушевленно провозгласил Гадюкин. – Всегда хотел это сказать.
   – Бур-га ар-га-гы, Ху-Га! – напомнил Лелик.
   – А почему бы мне не сказать это еще раз? – пожал плечами Гадюкин.
   Двигался гигантский боевой робот хорошо. Аккуратно переставлял ноги, поднимал и опускал руки, поворачивал голову, разглядывая все вокруг. Его круглые глаза светились желтым светом, точно огромные фонари.
   – Мне это нравится! – воодушевленно произнес президент.
   – Кстати, если не секрет – где вы планируете это использовать? – невзначай поинтересовался Гадюкин.
   – Если робот хорошо себя покажет… – задумался президент. – Найдем применение, профессор, уж не сомневайтесь. Слышали вот – наши заграничные друзья пытались таких сделать, да не вышло…
   – Не вышло? – цокнул языком Гадюкин.
   – Да вот, такие дела. Не заработал он у них. А у нас зато теперь такие роботы будут… И не один, не два, а тысячи! У нас будут, а у них нет… Это открывает оч-чень интересные перспективы… – мечтательно прищурился президент.
   – Тысячи, говорите? – хмыкнул Гадюкин. – Замечательно как.
   – И не говорите. Кстати, мы будем продолжать демонстрацию?
   – Да-да, конечно. Смотрите внимательно, теперь мы покажем… – начал Гадюкин.
   Он осекся. Гигантский боевой робот неожиданно взмахнул рукой. Взмахнул резко, одним движением снося бетонную опору. Люди закричали, подались назад, на Гадюкине скрестились возмущенные взгляды.
   – Что за дурацкие шутки, профессор?! – крикнул Эдуард Степанович.
   Гадюкин неестественно улыбнулся. Он ничего не делал. Его творение действовало самостоятельно, никак не реагируя на сигналы с пульта управления.
   Пытаясь понять, что происходит не так, Гадюкин раскрыл экран эль-планшетки и принялся разворачивать все новые окна. Он исступленно молотил по виртклаву, со скоростью света проверяя и перепроверяя программный код. Интуиция подсказывала ему, что ошибка закралась именно туда – в интеллектуальную матрицу.
   Тем временем гигантская железяка словно приняла какое-то решение. Не обращая внимания на зрителей, она размашистыми шагами двинулась вперед – к бетонной стене. Промедлив какой-то миг, гигантский боевой робот отнес обе руки назад и со страшной силой выкинул их вперед.
   Взметнулось белое облако, заставившее всех закашляться. А когда пыль осела, все увидели зияющий в стене пролом… и ничего больше.
   Гигантский боевой робот ушел.
   Эдуард Степанович покачал головой. Ему многое хотелось сказать о Гадюкине и его выкрутасах, но он сдержался. Сейчас куда важнее разобраться с проблемой, а не выяснять, кто виноват.
   Хотя всем очевидно, что виноват Гадюкин. По его вине в НИИ «Пандора» уже не раз случались взрывы, пожары и нашествия хомяков. Теперь он добавил в свою коллекцию еще и взбунтовавшегося робота – ну что ж, со всяким случается.
   Уже через несколько минут в воздух поднялся ЛТ-42. Огромный вертолет о девяти винтах быстро нагнал шагающего по дороге робота и завис у него над головой. Привлеченный шумом, робот посмотрел вверх и… подпрыгнул.
   Пилот сдавленно матюгнулся, вытягивая штурвал до упора. Железный гигант взмахнул лапищей так, словно отбивал волейбольный мяч. Чуть-чуть выше – и вертолет получил бы удар, сравнимый с прямым попаданием ракеты.
   Робот двигался в сторону городской черты. На шоссе уже началась кутерьма – встречные машины круто разворачивались и мчались обратно, спеша унести колеса от этой громадины. По счастью, робот пока что не обращал внимания на суету под ногами.
   – Что вы собираетесь с этим делать, профессор? – поинтересовался Эдуард Степанович.
   – Да ничего – просто подождем денька два, и у робота сядет аккумулятор.
   – Денька два?.. Профессор, Москва не может ждать денька два.
   – А что с ней станется-то? – пожал плечами Гадюкин. – Вооружения у робота никакого нет, боевые программы не установлены…
   – Тогда что он сейчас делает? – перебил его Эдуард Степанович.
   – Просто действует согласно стандартной интеллектуальной матрице. Базовые двигательные функции, поведение сообразно ситуации… представьте, что это просто гуляющий по столице провинциал. Турист.
   – Турист сорока метров ростом?.. Не пойдет, профессор. Придумайте что-нибудь другое.
   – А давайте запустим ракеты и взорвем его к едрене фене! – оживленно предложил Гадюкин.
   – Профессор, мы не можем применять тяжелое оружие рядом с Москвой.
   – Ошибаетесь, батенька, можем! Просто вы почему-то не хотите.
   – Силовые методы применять нельзя, профессор. Неужели у вас нет какой-нибудь кнопки экстренного отключения или чего-нибудь в таком роде?
   – Есть, конечно.
   – Ну так нажмите ее!
   – Первым делом нажал. Не работает она, батенька! – похвастался Гадюкин.
   – И что же тогда делать?
   – А что тут можно сделать? Ждать вы не хотите, ракеты запускать не хотите… на вас не угодишь!
   А робот действительно вел себя подобно целеустремленному туристу. Он не буянил, ничего не ломал, а просто шагал себе по шоссе, вертел головой и разве что не жевал хот-дог. Его металлическое лицо, не имеющее ни носа, ни рта, каким-то образом ухитрялось выражать живой интерес. Кажется, роботу нравилось гулять по столице Российской Федерации.
   Гадюкин разговаривал с кем-то по телефону. Эдуард Степанович тоже разговаривал – причем с восемью людьми одновременно. Да и разговор получался несколько односторонний – семь из восьми голосов хором орали на Эдуарда Степановича, требуя немедленно исправить ситуацию.
   Но что он мог сделать?
   Через десять минут робот пересек МКАД и пошел дальше. Профессор Гадюкин с интересом наблюдал за этим сверху. Пару лет назад он предлагал на рассмотрение проект «Троя» – непреодолимую крепостную стена вокруг всей Москвы. Даже гигантский боевой робот не сумел бы через нее перебраться. Однако правительство отнеслось к этой великолепной идее с прохладцей – ну и кто же им после этого виноват?
   И вообще добрая половина гениальных задумок Гадюкина кладется под сукно из-за недальновидности тупых политиканов. Они отвергли его генетически улучшенных ядовитых пауков – а ведь те могли в считаные дни очистить Москву от тараканов, крыс, голубей, бродячих собак и нелегальных эмигрантов! Они отвергли крайне многообещающий проект «Антиахтунг» – президент, оказывается, все это время думал, что Гадюкин изобретает сверхмощный освежитель воздуха! Они отвергли даже эксперимент «Новолуние», хотя шанс взрыва составлял всего четыре процента!
   Вот как можно продвигать науку, когда страной управляют идиоты?
   Гигантский боевой робот продолжал идти. Двигался он неспешно, прогулочным шагом, но каждый его шаг покрывал метров двадцать, и скорость получалась сравнимая с быстро едущим автомобилем. Робот игнорировал пробки и светофоры, а потому уже через несколько минут впереди показалось Садовое кольцо.
   Ничего особенно плохого робот не делал. Он не пытался что-либо ломать, ни на кого не нападал… нарочно. Тем не менее, каждый его шаг оставлял на мостовой заметный отпечаток, а многоэтажные здания ощутимо сотрясались. Провода, задетые громадными ручищами и ножищами, обвисали вареной лапшой, электрические столбы падали с жалобным стоном, то и дело хрустели раздавленные автомобили.
   – Профессор, мы все-таки решили применить ракеты, – неохотно сообщил Эдуард Степанович. – Я только что получил «добро».
   – Ага, засуетились они там у себя в Кремле! – радостно потер ладони Гадюкин. – Как увидели-то с балкончиков, кто к ним в гости топает, так сразу и ракеты разрешили, и президента в отставку отправили!
   – Нет, президент по-прежнему на своей должности, – недоуменно возразил Эдуард Степанович.
   – Жаль. Очень жаль. Ну что ж поделаешь, не все сразу. Давайте, батенька, стреляйте роботу аккурат в затылочек – у него там двигательный центр.
   – Здесь мы этого делать не можем, – напомнил Эдуард Степанович. – Если ваше изобретение рухнет посреди улицы, будут большие неприятности.
   – Какие еще неприятности? – поморщился Гадюкин.
   – Он может разрушить близлежащие здания. Может обвалить мостовую и повредить систему коммуникаций. Под нами метро, между прочим. Я даже не говорю о проводах – их ваш робот и без того смахивает, как паутину.
   – То есть его нужно отвести туда, где он может прилечь спокойно? – закончил Гадюкин. – Ладно, это я вам устрою. Майор Ефремов, вы готовы?
   Все это время тихо сидевший в уголке Ефремов кивнул. Он молча встал и открыл люк. В кабину ворвался холодный ветер, все невольно поежились.
   – Георгий Палыч, парашют-то наденьте! – вскинул брови Эдуард Степанович.
   – К чертовой матери парашют, – коротко ответил Ефремов, шагая в пустоту.
   Несколько секунд все молча следили за летящей к земле фигурой, а потом она исчезла из виду. Эдуард Степанович неодобрительно покосился на Гадюкина – ему не верилось, что даже проект «Титан» останется в живых после такого падения.
   – Майор Ефремов, как вы себя чувствуете? Вы меня слышите? – тем временем повторял Гадюкин.
   Ефремов прекрасно его слышал. Он уже несся параллельно шагающему по мостовой роботу. Сверхчеловек работал локтями, словно пневматическими поршнями. Пара жилистых ног мелькала так, что казалась одним размытым пятном.
   – Задача понятна? – въедливо спросил Гадюкин, изложив ситуацию. – Действуйте, батенька.
   – Принято, – коротко ответил Ефремов.
   Он резко оттолкнулся пятками и помчался еще быстрее. Сверхчеловек совершил гигантский прыжок, одним усилием взметнув себя на высоту пятиэтажного дома. Он зацепился за колено робота-исполина и принялся карабкаться по нему с упорством взбирающегося по стволу муравья. Уже через несколько секунд он достиг поясной части и двинулся выше, еще выше – к огромной металлической голове.
   Но тут робот замер. Замер и Ефремов, решив, что его засекли. Однако гигант по-прежнему не обращал на него внимания – он смотрел вниз, на истерично воющий автомобиль. В нем сработала сигнализация.
   Робот раздумывал несколько мгновений, а затем неспешно наклонился и поднял машину тремя пальцами. Осторожно поднеся ее к уху, он издал рокочущий звук и оглушительно произнес:
   – АЛЛО?
   Эдуард Степанович пристально посмотрел на Гадюкина. Очень пристально, очень внимательно. Под этим взглядом профессор почувствовал себя чуточку неуютно и заерзал на сиденье.
   – АЛЛО! – недоуменно говорил внизу робот. – АЛЛО, Я СЛУШАЮ!
   Так и не дождавшись ответа, робот повел плечами и водрузил завывающий автомобиль на крышу ближайшего здания. Сделал он это очень мягко и аккуратно – так человек кладет на стол телефонную трубку.
   – Профессор, вы сконструировали робота-дурачка? – тихо спросил Эдуард Степанович.
   – А у вас на лацкане пятно от кетчупа, – сварливо ответил Гадюкин.
   Эдуард Степанович послюнявил палец и начал оттирать пятно. Пятно не оттиралось, Гадюкин тихо злорадствовал.
   Ефремов тем временем вскарабкался роботу на плечо. Стоя там, он окинул взором улицу, мгновенно зафиксировав каждую деталь, каждое движение. Отметил, что ко многим окнам приникли лица, зато тротуары напрочь вымерли, не говоря уж о мостовой.
   Из вертолета за действиями сверхчеловека следили десятки глаз. Майор Ефремов – одно из лучших изобретений Гадюкина. Правда, повторять эксперимент профессор не спешил, а всех предложенных добровольцев забраковывал – мол, слабоват материал, не выдержит преобразования. Для такого эксперимента абы кто не годится, тут нужна совершенно уникальная особь…
   Эдуард Степанович подозревал, что на самом деле Гадюкин просто не хочет создавать других сверхлюдей.
   Ефремов тем временем прыткой ящерицей прополз по виску робота и оказался у того прямо на «переносице». Гигант остановился, с явным изумлением уставившись на человечка. В металлической голове что-то заскрежетало, заурчало – не слишком сложный интеллект робота пытался совладать с нестандартной задачей.
   Через пару секунд огромная рука медленно пошла вверх, пальцы сложились щепотью – робот решил просто снять с лица это насекомое и кинуть на обочину. Пусть ползет в свой муравейник, или где оно там живет.
   Но Ефремова подобное не устраивало. Зацепившись коленями за едва заметные углубления, он откинулся назад всем телом, снова качнулся вперед и с размаху шарахнул кулаками.
   Прямо по огромному светящемуся глазу.
   Робот вздрогнул. Он не получил повреждений и уж подавно не почувствовал боли, однако сам факт того, что его атакует столь микроскопическое существо – голыми руками, без всякого оружия… программа не предусматривала подобных ситуаций. Она вообще многого не предусматривала.
   Тем не менее, решение робот искал недолго. Его интеллект моментально выстроил логическую цепочку:
   Объект А совершил атаку.
   Атака – признак агрессии.
   Объект А проявляет агрессию.
   Объект А враждебно настроен.
   Объект А является врагом.
   Всякий враг должен быть уничтожен.
   Объект А должен быть уничтожен.
   То, что его обозначили как «объект А», Ефремов не знал. Зато о намерениях робота догадаться было нетрудно. И Ефремов совершенно не собирался дожидаться, пока его размажут, как наглую муху – он резко оттолкнулся, кувыркнулся в воздухе и полетел вниз – прямо на мостовую, с высоты двенадцатиэтажного дома.
   Не из одной груди в этот момент вырвался испуганный возглас. Крохотная человеческая фигурка летела к земле всего три секунды – и за этим полетом следили сотни глаз.
   Впечатавшись пятками в асфальт, Ефремов замер, прислушиваясь к ощущениям к теле. Титановые кости выдержали падение, а подкожная сеть из дюрасплава избавила от внутренних повреждений. Падать с вертолета было неприятнее.
   Но теперь надо уходить. Робот не отличается прыткостью и не успел поймать Ефремова на лету – однако он уже нагибается, чтобы схватить враждебный объект А. Хорошо еще, что никаким оружием его не оснастили.
   Не тратя ни секунды, Ефремов взял низкий старт, обогнул металлическую ногу и с бешеной скоростью ринулся по улице. Он почти мгновенно разогнался до восьмидесяти… ста… ста двадцати километров в час!
   Гигантский боевой робот забеспокоился. Он принял решение уничтожить объект А, однако тот почему-то отказывается сотрудничать. Вероятно, программа действий объекта А содержит требование любыми путями избегать уничтожения – и это вполне логично. В программе гигантского боевого робота такое требование тоже есть.
   Но задача должна быть исполнена.
   Робот развернулся и огромными шагами двинулся за улепетывающим человечком. Он рассудил, что раздавливание – весьма надежный способ уничтожения, а потому не пытался схватить Ефремова, ограничиваясь топотом громадных ножищ.
   Ефремов бежал со всех ног, внимательно прислушиваясь к происходящему за спиной. В принципе, он мог мчаться и еще быстрее, но тогда преследователь отстанет. А Ефремов сейчас вел его за собой… правда, пока еще не знал, куда.
   Сверху его действия координировал Гадюкин. Профессор одним глазом косил в окно, другим глядел на экран навигатора, время от времени покрикивая в микрофон:
   – Не туда, там музей! Не туда, там собор! Не туда, там бабушка с коляской!
   – А куда же мне его, профессор? – ровным голосом спросил Ефремов.
   – Ведите прямо на Красную Площадь, батенька! В Кремль! – распорядился Гадюкин. – Сразу двух зайцев убьем!
   – Отставить, – вмешался Эдуард Степанович. – Майор Ефремов, примите инструкции. Двигайтесь на северо-восток – повторяю, на северо-восток. Отведите объект за пределы городской черты.
   Ефремов ускорил бег. Он плотно прижал локти к бокам и наклонился вперед, походя со стороны на невероятно быстрого страуса. За спиной оглушительно топотал гигантский боевой робот. Он успел немало навредить мостовой – ей обычно не идут на пользу прыжки кого-то, весящего пять тысяч тонн.
   Безумная погоня продолжалась минут пятнадцать. А потом закончилась. Закончилась резко и весьма неприятно для гигантского боевого робота – ему в плечо угодила аэробаллистическая ракета.
   Робот пошатнулся и накренился на бок, ужасно огорченный таким событием. Левая рука со скрежетом отвалилась и полетела вниз, сломав мирно растущий тополь и убив на месте ни в чем не повинного ежа.
   Через несколько секунд еще одна ракета разнесла роботу голову. Металлический остов какое-то время стоял неподвижно, а потом начал медленно падать.
   Больше он не поднялся.
   Вечером Гадюкин имел долгий разговор с начальством. История с гигантским боевым роботом наделала много шуму – весь цивилизованный мир обсуждал московское происшествие. Президент не успевал отвечать на вопросы и выглядел мрачнее грозовой тучи. Он уже распорядился прекратить все работы, но его телефон все равно раскалялся от звонков.
   Объяснив Гадюкину, кто он такой, кем была его мама и в каком месте ему лучше всего находиться, президент наконец устало спросил:
   – Но я надеюсь, вы хотя бы поняли, где допустили ошибку, профессор?
   – Конечно, понял! – ответил Гадюкин, воодушевленно сверкая глазками. – Моя ошибка была в том, что я не снабдил робота ядерным зарядом! Представляете, как бы он здорово шарахнул?!
   Представив эту картину, президент явственно побледнел. Он еще несколько секунд разглядывал своего визави и хотел уже что-то сказать, но потом все же передумал и вышел молча.
   Ему больше не хотелось никаких боевых роботов. Явно же бесперспективная штука.
   За президентом, пообещав напоследок Гадюкину всех благ, из кабинета вышел директор НИИ «Пандора». За ним, окинув Гадюкина странным взглядом, последовал Эдуард Степанович.
   Профессор остался в одиночестве. Он откинулся в мягком кресле, развернул эль-планшетку, включил микрофон и стал надиктовывать:
   – Третье октября две тысячи сорок пятого года. Проект «Атлант», эксперимент один проявил себя самым позорным образом. В связи с многочисленными разрушениями проект законсервирован на неопределенный срок и в массовое производство теперь поступит едва ли. Конец записи.
   Закрыв эль-планшетку, Гадюкин задумчиво улыбнулся и достал из кармана пульт дистанционного управления. В правом верхнем углу виднелась красная кнопка – одного нажатия ее было достаточно, чтобы гигантский боевой робот мгновенно отключился. За то время, что металлический исполин гулял по Москве, Гадюкин не убирал с этой кнопки пальца.
   Но так и не нажал.

Продавец кошмаров

Тени не умеют говорить

   Антикварная лавка разместилась в подворотне – такой темной, что идти приходилось практически на ощупь. Вход освещается одним-единственным фонарем. Лампа горит тускло, постоянно моргая, грозя в любой момент потухнуть совсем.
   Каширин медленно шаркал по пыльным булыжникам, постоянно озираясь и прислушиваясь. Солнце еще не село, но тени уже удлинились до предела. Волей-неволей приходится быть осторожным – в бумажнике пригрелась толстенькая хрустящая пачка.
   Тот, к кому идет Каширин, принимает только наличные.
   Сообщенный по большому секрету адрес он отыскал далеко не сразу. Старый квартал, старые дома. Судя по обветшавшей штукатурке, многие из этих четырехэтажек будут постарше самого Каширина.
   Над лестницей белеет дряхлая вывеска – «Семерка пентаклей». Необычное название для магазина. И дела явно идут не блестяще – ни единого покупателя в поле зрения.
   Впрочем, если слухи верны, хозяин «Семерки пентаклей» зарабатывает на жизнь отнюдь не торговлей…
   Каширин коснулся дверной ручки и несколько секунд стоял так, не решаясь сделать последнего шага. Он знал – войдя в эту дверь, пути назад уже не будет.
   Возможно, он бы все-таки передумал. Но тут по пустынной улице, как нарочно, проехал автомобиль. «Вольво» цвета мокрого асфальта – точь-в-точь такое же, как у Расяева. Витьки, дружбана…
   Расяев встал перед глазами, как живой. Спортивная фигура, открытое лицо, белоснежная улыбка… Каширин воочию увидел, как он разводит руками и говорит с деланным сожалением: «Не в обиду, старичок… Сам понимаешь, у нас тут закон джунглей… Акела промахнулся, извини…»
   Эта его сочувствующая улыбочка стоит перед глазами Каширина уже третью неделю. Эта ночь – последняя и решающая. Завтра в полдень будет оформлена последняя бумага, и контрольный пакет фирмы окончательно уйдет дружбану Витьке…
   Бывшему дружбану.
   Подумав об этом, Каширин больше не колебался. Он решительно повернул ручку и вошел в антикварный магазинчик, о котором ему чуть слышным шепотом сообщили, что «там решают проблемы… да-да, и такие тоже!..»
   – Еще посмотрим, кто из нас Акела… – пробормотал себе под нос Каширин.
   Над головой коротко звякнул колокольчик. Каширин прикрыл за собой дверь и замер на пороге, нерешительно осматриваясь. Внутри оказалось не намного светлее, чем снаружи, но слабенькой лампочки все же хватило, чтобы разглядеть весьма необычный интерьер.
   Да, лавка и в самом деле захудалая. Вещицы, пылящиеся в дряхлых витринах, не вызвали бы интереса даже у самого неразборчивого вора. Все равно что красть музейные черепки.
   Но посмотреть тут есть на что…
   Вдоль стен – шесть потускневших зеркал в бронзовых рамах. Из них одно треснутое, а другое разбито совсем – вон, на полу поблескивает забытый осколок. Кто бы ни отвечал за уборку этого помещения, с обязанностями он справляется из рук вон скверно.
   Первая витрина доверху набита старыми книгами. Некоторые, похоже, и в самом деле ценные – в кожаных и даже металлических переплетах. В обычных магазинах такого добра не встретишь.
   Во второй мирно покоятся разнообразные шкатулки и ларчики. На некоторых все еще можно разглядеть резьбу и украшения, но большинство так потемнели от времени, что выглядят сплошными чернильными пятнами.
   В третьей Каширин увидел старинное оружие. Впрочем, выбор не слишком богатый. Черное зазубренное копье, два древних кинжала, томагавк, скомбинированный с курительной трубкой, булава из китового уса, укороченный моргенштерн без шипов, катана в ножнах, проржавевшая насквозь шашка, сломанный штык с рукоятью из слоновой кости, кожаный кнут, праща и барабанный револьвер модели «Ремингтон».
   В четвертой – фигурки и статуэтки. Глиняные, металлические, каменные, деревянные, стеклянные… Многие повреждены, у некоторых отсутствуют конечности или даже головы. Далеко не все изображают людей – есть животные, растения, мифические существа…
   В пятой – ювелирные изделия. Вот эти, пожалуй, и в самом деле кое-что стоят – перстни, броши, серьги… Правда, большая часть – довольно-таки невзрачные, ни на что особое не претендующие.
   В шестой – сувениры природного происхождения. Высушенные растения, чучела животных, амулеты из чьих-то когтей и зубов. Даже человеческий череп.
   Дальше Каширин рассматривать не стал, но в «Семерке пентаклей» хватало и других витрин, тоже заполненных самыми разными вещами и вещицами – кубки, блюда, перчатки, зонты, веера, трости, колоды карт, стопка картин, медный самовар, даже старинный граммофон…
   – Я могу вам помочь, – еле слышно донеслось из-за потемневшего прилавка.
   Прозвучало это не вопросом, а утверждением.
   Каширин впервые обратил внимание на продавца. До настоящего момента он не замечал эту сгорбленную фигуру, облаченную в засаленное одеяние неопределенного покроя и расцветки. Лицо скрывается под глубоким капюшоном, больше похожим на монашеский клобук. На виду только кисти рук – тонкие, костлявые, с набухшими венами и такой желтой кожей, как будто их хозяин страдает сильнейшей формой гепатита.
   – Я к вам от… – начал Каширин.
   – Мне это неинтересно, – прервал его продавец. – Меня не интересует ваше имя, а вас не должно интересовать мое. Вы пришли ко мне – значит, я вам нужен. Вы желаете купить, я желаю продать. Все остальное неважно.
   Его голос звучал болезненно и неестественно – свистящий, пришепетывающий, с придыханием.
   – Купить… Ну что ж, это звучит… разумно, – признал Каширин. – Мне сказали, что вы решаете… проблемы. Щекотливые проблемы.
   – Да, это верно. В чем заключается ваша проблема?
   На миг Каширин заколебался. Но потом мысленно пожал плечами, решив, что хуже уже не будет, и принялся рассказывать все с самого начала. Сбивчиво, сумбурно, эмоционально, но все же стараясь не упоминать никаких имен и вообще не говорить ничего лишнего.
   С Расяевым они вместе учились в институте, хотя и на разных факультетах. Дружили. А несколько лет назад начали совместный бизнес. Ничего особенного – в складчину приобрели лакокрасочный комбинат. Каширин занимался производством, Расяев взял на себя финансовую и юридическую часть.
   Продукция пользовалась успехом, дела шли в гору. Денег со временем стало много. Каширин был доволен, Расяев – не очень. Ему хотелось большего, он все чаще заговаривал о расширении, привлечении дополнительных инвестиций, вел какие-то переговоры, притаскивал откуда-то все новые контракты…
   Каширин – хороший производственник, но никудышный экономист – плохо разбирался в этой кухне. Зато он полностью доверял приятелю, поэтому спокойно подмахивал все бумаги, не слишком вникая в смысл написанного. Потом, когда выяснилось, что Расяев воспользовался его доверчивостью самым подлым образом, было уже поздно.
   По сути, он, Каширин, собственными руками отдал приятелю свою половину бизнеса. И жаловаться не на кого. Все адвокаты, к которым он обращался, вникнув в обстоятельства дела, тут же скисали. Подписи на бумагах его? Его. Ну так какие могут быть претензии? Смотреть надо, что подписываешь. Тем более, что все сделки Расяев оформил так, что комар носу не подточит…
   Официально Каширин расставался со своей долей предприятия по собственной воле, без всякого обмана или нажима. Да, вот так вот взял и совершенно добровольно переписал на лучшего друга большую часть имущества – исключительно по доброте душевной…
   До завтрашнего полудня Каширин все еще остается совладельцем и техническим директором ЗАО «Каширас». После этого – станет безработным и неимущим. Конечно, квартира с машиной останутся, останутся кое-какие накопления в банке, но…
   Почему-то ему вдруг стало интересно – как комбинат будет называться?.. В свое время они с Расяевым, не мудрствуя лукаво, просто взяли первые слоги фамилий. Но с завтрашнего дня сочетание «Каширин и Расяев» утратит смысл…
   Собственно, уже утратило.
   Продавец внимательно выслушал. Желтые пальцы переплелись подобно клубку гусениц, и из-под капюшона донеслось присвистывающее:
   – А что будет, если этой ночью ваш партнер… уйдет?
   – По контракту, если один из нас вдруг… уходит, оставшийся получает его долю, – с готовностью ответил Каширин. Именно за этим он сюда и пришел. – Я не хотел… честное слово, не хотел… и сейчас не хочу…
   – Понимаю, – донеслось из-под капюшона. – Но порой бывает так, что обстоятельства сильнее нас. Полагаю, времени осталось немного?
   – Меньше суток. Потом меня вышвырнут, и тогда если даже Витька… уйдет, мне уже ничего не достанется. Все его наследникам… уж не знаю, кому именно. Он холостой, детей нет…
   – Это мне неинтересно, – прервал его продавец. – Что ж… А как было бы желательно вашему партнеру… уйти?
   – Быстро. Незаметно. И чтобы меня не заподозрили, – с готовностью отбарабанил Каширин. – У него там охрана… сигнализация… телохранители… боится меня, урод… И если его вдруг кокнут, я автоматически – главный подозреваемый… Мотив-то очевидный, тут и кретин догадается…
   – Само собой разумеется. Дайте-ка прикинуть…
   Пару минут темная фигура сидела неподвижно, чуть слышно хрустя пожелтевшими пальцами. Потом капюшон шевельнулся, и из-под него прозвучало:
   – Деньги при вас?
   – Конечно, – торопливо сунул руку за пазуху Каширин.
   Толстенькая пачка покинула внутренний карман и бесшумно легла на грязный прилавок. Продавец удовлетворенно шевельнул капюшоном и прошептал:
   – Думаю, я знаю, что вам нужно. Сейчас, минуточку…
   – Пересчитывать не будете?
   – Не думаю, что в этом есть необходимость. Меня редко пытаются надуть… – Его рука появилась из-под прилавка. – Вот, берите…
   Каширин недоуменно приподнял брови. Костлявая ладонь с набухшими венами подтолкнула к нему бледно-коричневый бумажный лист без всяких надписей или рисунков.
   – Это что? – перевернул листок он. Обратная сторона также оказалась чистой. – И что мне с этим делать?..
   – Все очень просто, – откинулся назад продавец. – Это – решение вашей проблемы. Всего лишь напишите на этом листке имя того, кто вам мешает, и он… уйдет.
   – Вы что, смеетесь? – прямо спросил Каширин.
   – А разве вы слышите смех? – осведомился продавец. – Не сомневайтесь, это надежное средство… Никто ничего не узнает – тени не умеют говорить…
   Какую-то минуту Каширин стоял неподвижно, комкая злополучный листок и чувствуя, как к горлу подступает злоба. Как же он сразу не догадался, что ему попытаются впарить какую-то мистическую чушь?!
   – Хренова эзотерика, да?.. – наконец выдавил из себя он, швыряя дурацкую бумажку обратно на прилавок. – Мне такого не надо, спасибо…
   Продавец скрестил пальцы, явно догадываясь, какая буря сейчас клокочет в груди Каширина и сколько еще слов так и остались невысказанными. Глубокий капюшон вздрогнул, и из-под него послышалось свистящее:
   – Я предлагаю сделку… Возьмите бумагу и придержите деньги при себе… пока что. Испытайте. Если останетесь довольны – вернетесь и заплатите. При таких условиях вы ничем не рискуете, верно?
   – Только потраченным зря временем! – фыркнул Каширин, но все же сунул скомканный листок в карман, не особо заботясь о сохранности покупки. – Полный идиотизм… и я – полный идиот, что сюда приперся!..
   Уже на пороге до него донесся пришепетывающий голос продавца:
   – Только будьте осторожны… Эта бумага одноразовая, но, думаю, второе применение она все же выдержит… но не третье! Только не третье!
   – Бе-бе-бе!.. – язвительно скривился Каширин, едва сдерживаясь, чтоб тут же не выкинуть глупый клочок.
   В машину он уселся, все еще кипя гневом и мысленно выкрикивая слова, которые нужно было сказать тому сумасшедшему лавочнику. Подумать только, какой щедрый – бесплатно отдал аж целый листок бумаги! Деньги он, видите ли, разрешил пока что придержать… ну еще бы! Попробовал бы этот старикашка их прикарманить!
   Едучи по ночному городу, Каширин раскачивался из стороны в сторону и досадливо тряс головой. Последний шанс… последний день… и он истратил его на такую глупость! Чертов полоумный шаман!..
   Или нет?.. Каширин вдруг задумался, а не свалял ли он дурака? Что если он просто не понял намека?.. Может, владелец «Семерки пентаклей» имел в виду, что нужно написать имя жертвы и отдать листок ему, а уж он позаботится об остальном?..
   Черт возьми, Каширину все-таки раньше не приходилось прибегать к услугам киллеров! Откуда же ему знать, как у них принято вести дела?!
   Хотя нет, вряд ли. Настоящий киллер, столкнувшись с недогадливым клиентом, уж верно намекнул бы чуточку яснее. Нет, все это просто афера, рассчитанная на легковерного дурачка. Оставь Каширин этому типу такие деньжищи – и уже наутро на этом месте не будет ни вшивого магазинчика, ни его хозяина…
   Мимо промелькнула неоновая вывеска. Бар. Рука сама собой нащупала пухлую шелестящую пачку…

   Наутро Каширин проснулся с великим трудом. Голова трещала и раскалывалась, во рту першило так, словно туда высыпали ведро песка, слюна приобрела едкий вкус, ноги подкашивались, не желая волочить измученное тело к ванной.
   Да уж, ночка выдалась бурная…
   Из зеркала глянула измятая рожа с глазами, испещренными кровавыми прожилками. Каширин открыл кран и сунул голову под холодную струю. Стало чуточку легче.
   Выпив стакан холодного кефира и заев его черствой горбушкой, он устало взглянул на часы. Пять минут двенадцатого. Осталось меньше часа.
   Меньше часа… меньше часа… Взгляд упал на скомканную тряпку, распластавшуюся в коридоре. Мозг некоторое время напряженно тужился, пытаясь сообразить, что это такое и зачем оно тут лежит. Наконец разгадка объявилась – пиджак, конечно… Причем до сих пор пахнущий чем-то непонятным, но, вне всякого сомнения, спиртосодержащим.
   Да, ночка и в самом деле выдалась бурная…
   Рядом с провонявшим пиджаком валялся смятый коричневатый листок. Чтобы понять, что это такое, Каширину понадобилось еще больше времени, но в конце концов он вспомнил. Та дурацкая бумажка…
   Криво усмехнувшись, он поднял и расправил вчерашнюю покупку. Хотя покупку ли?.. Заплатить он за нее не заплатил, и исправлять этого не собирается…
   Какой-то миг Каширин рассеянно смотрел на коричневый прямоугольник. На столе, как нарочно, оказалась ручка. Каширин зевнул, пожал плечами и вяло подумал, что написав два слова, всяко не перетрудится.
   Пододвинув мятый листок поближе, он неторопливо вывел «Виктор Расяев» и откинулся на стуле, тихонечко хихикая над самим собой.
   Но тут он кое-что заметил… и смех застрял в горле. Сквозь плотную занавеску проникало не так уж много солнца, но его все же хватало, чтобы отбрасывать тень.
   И теперь эта самая тень – бледная, еле видная – дергается и сотрясается, словно пытаясь отделиться от хозяина.
   Каширин невольно вскочил со стула. Но тень на стене отнюдь не повторила его движения. Она дернулась еще раз – и на самом деле отделилась! Еле заметный серый силуэт опустился к самому косяку, пробежал по полу и исчез под дверью, оставив законного владельца исступленно глотать воздух.
   Прошло несколько минут. Каширин понемногу начал понимать, что все еще стоит неподвижно, сверля взглядом мятую бумажку с двумя короткими словами.
   Часы показывали половину двенадцатого.
   Каширин попытался шагнуть, но не сумел. Ноги подкашиваются – и причиной тому совсем не похмелье. Руки мелко трясутся, как в ознобе.
   Тени на стене по-прежнему нет. С другой стороны… занавеска и в самом деле довольно плотная. В комнате стоит полумрак. Может, просто показалось?..
   Впрочем, проверить это легко. Трясущейся рукой Каширин включил самый яркий свет и начал медленно оборачиваться вокруг своей оси, ища… ища… и ничего не находя.
   У него и в самом деле сбежала тень.
   Каширин не знал, сколько он просидел на стуле, глупо моргая. Минутная и часовая стрелки одновременно прошли отметку «двенадцать» и продолжили спокойно идти дальше, а он все сидел в полной неподвижности, безуспешно пытаясь найти произошедшему хоть какое-то разумное объяснение.
   Зазвонил телефон. Этот безобидный звук подействовал на Каширина сильнее пушечного выстрела – он резко вскочил, бросился к трубке и неистово захрипел в нее:
   – Алло!!! Алло!!!
   На другом конце пару секунд воцарилось ошарашенное молчание. Потом послышался надтреснутый тенорок старичка-нотариуса, извещающего Каширина, что Виктор Расяев, его партнер по бизнесу, десять минут назад скоропостижно скончался. Да, прямо здесь, в нотариальной конторе. Причина смерти пока не установлена, но скорее всего разрыв сердца – очень уж внезапно все произошло. Нет, никаких признаков насильственной смерти. Нет, оформить бумаги он не успел. Не хватило совсем чуть-чуть, но все-таки не успел. Поэтому теперь его доля имущества переходит к Каширину… не соблаговолит ли он на днях заглянуть в контору, чтобы утрясти некоторые формальности?
   – А тень?.. Там не было тени?.. – забормотал Каширин. – Тени… такой… понимаете?..
   Нотариус ничего не знал о афере Расяева, так что воспринял этот бессвязный лепет совершенно спокойно. Мало ли что может ляпнуть человек, только что узнавший о смерти лучшего друга? Может, под «тенью» имеется в виду что-то религиозное?
   Бесцветным голосом попрощавшись, Каширин повесил трубку и неистово зачесал в затылке. Обещание того жулика из магазина исполнилось. Значит, он никакой не жулик. А кто же тогда?..
   Здесь мозг взбунтовался, не находя разумного объяснения и отказываясь воспринимать бредовые.
   Но против правды не попрешь. Вот ярко освещенная комната. Вот тени, отбрасываемые предметами. Всеми предметами. Всеми, кроме него, Каширина.
   Тени нет. Нет тени.
   Глаз засек какое-то шевеление. Каширин обернулся – и выпучил глаза, чувствуя, как по спине льется холодный пот. Через порог медленно ползет человеческий силуэт. Тень. Его, Каширина, тень. Беглянка возвращается к хозяину.
   Хозяин невольно попятился. Это черное пятно на полу внушает истерический, неподконтрольный разуму ужас. Каширин отступал от ползущей тени все дальше, пока не уперся спиной в стену. Тогда он закрыл глаза, чувствуя, как по лицу течет холодный пот.
   Секунда шла за секундой. Ничего не происходило. Каширин рискнул приоткрыть один глаз и увидел все ту же самую тень. Теперь она спокойно лежит у ног.
   Как и все годы до этого.
   Каширин на пробу махнул рукой – тень послушно повторила движение. Сделал шаг – двинулась следом, покорно припав к стопам хозяина. Как будто ничего и не происходило…
   Вот только… это кажется, или тень в самом деле стала более густой?.. Как будто уплотнилась…
   Свет Каширин выключил сразу же. Потом задернул шторы.
   Тень исчезла.
   До самого вечера Каширин просидел, закутавшись в толстое одеяло. Несмотря на теплый апрель и до сих пор пышущие жаром батареи, его знобило.
   С заходом солнца он малость пришел в себя и кое-как поплелся утрясать дела. Сделав несколько звонков, Каширин убедился – Расяев и в самом деле умер. Несмотря на то, что ему, Каширину, эта смерть оказалась чрезвычайно выгодной, подозревать его, похоже, никто не подозревает. Да и вообще дела заводить не собираются – состава преступления никто не усмотрел, обычный несчастный случай…
   На миг Каширину даже пришло в голову, что все произошедшее ему привиделось, а смерть Расяева – просто роковое совпадение. Но тут взгляд снова упал на мятый коричневый листок…
   Спал он тревожно. Снилась тень, ползущая по полу. Она ползет к Расяеву, а тот ничего не замечает, пока… пока… здесь Каширин каждый раз просыпался, весь мокрый от пота.
   Как именно бесплотная тень сумела прикончить человека, он не знал и совсем не рвался выяснять.
   Наутро Каширин проснулся весь разбитый. Только предельным усилием воли он заставил себя покинуть квартиру и отправиться по делам – в нотариальную контору, на квартиру Расяева, в морг… последнее было страшнее всего. По счастью, никаких проволочек не возникло, все закончилось очень быстро.
   С трудом впихивая в себя дрянную китайскую лапшу, Каширин неожиданно вспомнил еще об одном деле. О той лавке, в которой он купил чертову бумажку. Как там сказал ее хозяин?.. Если останетесь довольны – вернетесь и заплатите…
   Остался ли он доволен?.. Нет уж, он недоволен, он очень недоволен! Но с другой стороны… Результат-то налицо, обещанное выполнено, ничего не попишешь…
   Так что же – вернуться и заплатить?.. Сумма немаленькая, конечно, расставаться неохота… Может, просто послать того антиквара куда подальше?.. Имени-фамилии Каширина он не знает, адреса с телефоном тоже… А если даже и разыщет клиента-неплательщика – что он ему предъявит?.. Что продал волшебную бумажку, оживляющую тени и убивающую людей, а денег не получил?..
   Смехота!
   Хотя смеяться Каширину почему-то не хотелось. Внутренний голос настойчиво шептал, что пытаться обдурить того типа в капюшоне будет большой глупостью. Чокнутый старикашка в занюханной лавчонке неожиданно обернулся чем-то загадочным и страшным…
   Нет, лучше заплатить. Безопаснее. Но тут снова нахлынул ужас – Каширин представил, как снова идет по той темной подворотне, входит в комнатенку, напичканную пыльным хламом…
   А что если все те вещицы в витринах тоже… что-то вроде этой коричневой бумажки?!
   Да и сам продавец… Теперь он представлялся Каширину совершенно иначе. Костлявые желтые руки с набухшими венами, свистящий неестественный шепот…
   Что он прячет под своим капюшоном?..
   В конце концов Каширин отправил деньги курьером и постарался обо всем забыть.

   Шли дни. Недели. Месяцы. Постепенно Каширин и в самом деле стал забывать обо всем произошедшем. Управляться с фирмой в одиночку оказалось неожиданно сложным – до этого он и не представлял, какую прорву работы брал на себя покойный Расяев. Доходы неуклонно снижались.
   А на исходе четвертого месяца в контору заявился неприятный сюрприз. Без предупреждения, без звонка – просто к воротам однажды подъехала иномарка с тонированными стеклами, из которой выбрались четыре неразговорчивых мужика с квадратными плечами.
   Комбинат сразу затих, как птицы перед бурей. Народ попрятался кто куда, оставив незадачливого директора наедине с недовольными братками.
   – Здорово, додик, – лениво кивнул самый пузатый и краснолицый. – Ты что ж это – за Винни-Пуха меня держишь, а?.. Думаешь, у меня опилки в башке?..
   Каширин непонимающе моргнул. Никакой вины он за собой не помнил. Но авторитет Толя Костров, он же Костер, бывалый урка, уже три года держащий этот район, никогда раньше не заявлялся на комбинат лично, так что вряд ли тут какой-то пустяк…
   – Случилось что-то, Анатолий Сергеевич? – искательно вытаращился Каширин.
   – Япона мать, ну что ты мне тут дурочку строишь? – устало вздохнул Костер. – Наличман где?
   – Какой?..
   – Такой. Ты у меня занимал?.. ы-мм… – на миг задумался авторитет. – Ах да, не ты, а тот жмурик, что до тебя тут распоряжался… Ну, мне это до жопы. Теперь долг на тебе. Понял, додик? – похлопал Каширина по щеке Костер. – Когда пришлешь?
   – А сколько?..
   Костер с удовольствием сказал, сколько. Каширин невольно застонал:
   – Анатолий Сергеевич, да как же… Да это ж весь комбинат под откос… Да мне же тогда лапу сосать придется…
   – Не хочешь лапу – соси что-нибудь другое, – спокойно ответил Костер, разворачиваясь к машине. – А только наличман чтоб завтра к обеду был. Или зарою.
   Каширин остался стоять столбом, с ненавистью провожая взглядом уезжающих братков. Расяев умудрился напакостить даже из могилы.
   Ну вот где, спрашивается, ему за сутки достать такую сумму? Комбинат заложить – и то едва-едва наберется…
   Сделав несколько звонков, Каширин погрузился в мрачные раздумья. Он понятия не имел, зачем Расяев связался с Костром, зачем залез в такие неподъемные долги и из каких денег собирался расплачиваться. И он понятия не имел, чем станет расплачиваться сам.
   Как следует все обдумав, Каширин напился вдрызг.
   Утром, едва продрав глаза и кое-как справившись с непереносимым похмельем, он принялся бродить по квартире заводной игрушкой, открывая все ящики и роясь в карманах пиджаков. Он искал деньги. Или ценные бумаги. Хоть что-нибудь, чем можно будет расплатиться с Костром.
   Но вместо этого нашел кое-что еще.
   Выдвинув нижний ящик письменного стола, Каширин довольно долго смотрел на мятую коричневую бумажку, словно пытаясь вспомнить, что это такое и откуда оно тут взялось.
   Дрожащая рука потянулась к находке. Очень-очень медленно. Очень-очень нерешительно. С первого раза ухватить листок не удалось – попытку пришлось повторять трижды.
   Как и в прошлый раз, поблизости нашлась ручка.
   На миг затаив дыхание, Каширин с трудом вывел: «Анатолий Костров».
   Под ногами что-то затрепыхалось. Каширин обреченно опустил глаза и увидел, как тень отделяется от ног и уносится по полу, исчезая прямо под дверью.
   Часы мерно тикали, отмеряя минуту за минутой. Каширин налил стакан самого дорогого коньяка и уселся напротив входной двери. Он ждал возвращения посланца. На сей раз страх уже не мучил – в голове воцарилась какая-то ледяная уверенность.
   Тень вернулась в ожидаемое время. Она еще больше потемнела – теперь ее можно принять за пятно от пролитых чернил.
   Каширин по-прежнему держал в руке стакан. Он так ни разу и не отхлебнул. Все время, пока неестественно черная тень подползала к ногам, хозяин не отрывал от нее взгляда.
   Потом он выпил весь коньяк залпом.

   Анатолий Костров скончался точно так же, как и Виктор Расяев. Смерть наступила быстро и неожиданно, вызвав немалое волнение в определенных кругах. Костер не оставил преемника, и за его место тут же начали воевать. Люди покойного разделились на три враждующих лагеря, каждый – со своим претендентом. На запах добычи подтянулись и соседи, не желающие упускать возможность урвать что-нибудь ценное.
   Конечно, в этом шуме и беспорядке никто уже не вспоминал о скромном производителе лаков и красок.
   Но Каширина это мало радовало. Фирму он полностью передоверил управляющему, а сам крепко запил, стараясь как можно больше времени проводить в пьяном забытье.
   Квартира покрылась пылью и пустыми бутылками. Хозяин выбирался из нее только по вечерам – до продуктового, расположенного, по счастью, в том же подъезде, что и квартира. На улице он вообще перестал показываться – чернильно-черная шевелящаяся тень, постоянно лежащая у ног, заставляла эти самые ноги дрожать и подкашиваться.
   По ночам Каширину снились кошмары. Тени выползали отовсюду, подкрадывались, множились, шептали…
   У всех у них был один и тот же голос – голос того продавца в капюшоне.
   На третий месяц такой жизни в квартире зазвонил телефон. Каширин некоторое время таращился на него пьяным взглядом, потом скатился с залитого пивом дивана, поднял трубку и промычал:
   – Алле…
   – Гражданин Каширин? – холодно спросили оттуда.
   – Ахха…
   – Это оперуполномоченный Труханов вас беспокоит, из уголовного розыска. Можете подъехать к нам завтра после обеда?
   – За… чем?..
   – Ерунда. Несколько маленьких вопросов. Я веду дело Расяева-Кострова… хотел бы с вами потолковать. Не возражаете?
   – Ш-ш… што?.. Кха… кхакое дело?.. Они же сами… х-х… умерли, убийства не б-было… нет?..
   – Мы так думали. Но недавно выяснилось кое-что интересное, и старые дела подняли. Объединили в одно. Интересные фактики выявились… Так что я вас жду.
   – Я буду, да, хорошо… Тру… Труханов, а вас как зовут?.. А?.. Имя ваше как?..
   – Семен Михайлович. До свидания, гражданин Каширин.
   В трубке послышались гудки. Каширин некоторое время смотрел на нее, а потом опустил мимо аппарата.
   Коричневый листочек с двумя фамилиями по-прежнему лежал в ящике стола. Каширин не открывал его уже три месяца.
   На этот раз он почти не задумывался. Потянулся за ручкой и размашисто написал: «Семен Труханов».
   Правда, в голове брезжило смутное воспоминание… что-то из сказанного тем странным типом в капюшоне… что-то такое… какое-то предупреждение напоследок…
   Но с тех пор прошло целых семь месяцев. Да и голова у Каширина в последнее время работала хуже некуда.
   Вечерний сумрак и винные пары застилали глаза. Но Каширин все равно отчетливо разглядел густую черную тень, отделившуюся от ног и уползшую под дверь.
   Ничего страшного, все как в прошлые разы. Она сделает дело… сделает… Этот Труханов еще пожалеет, что вздумал поднимать старые дела… кто его просил, спрашивается?!
   Он сам виноват… сам… сам… сам… сам…
   Пусть теперь пеняет на себя.
   Потом Каширина сморил сон. Точнее, он опять впал в болезненное хмельное забытье, положив голову на стол.
   Очнулся Каширин от того, что почувствовал на себе чей-то взгляд. Не просто обычный человеческий взгляд, но нечто в прямом смысле буравящее, сверлящее, пронизывающее насквозь. Этот взгляд не сумел проигнорировать даже крепко спящий.
   – Кто здесь?.. – вяло пробормотал он, поднимая голову.
   В темноте что-то шевельнулось. Каширин зашарил по столу, ища выключатель ночника.
   В темноте снова что-то шевельнулось. Теперь оно приблизилось вплотную. Каширин наконец нашарил выключатель и зажег свет.
   Впервые в жизни он протрезвел за одно мгновение.
   То, что встало над несчастным пьяницей, когда-то было его собственной тенью. Теперь же… теперь оно стоит на двух ногах, походя на человеческий силуэт, грубо вырезанный из черной бумаги.
   Глядя на эту безликую фигуру, Каширин слабо захрипел и грохнулся со стула. Тело словно налилось свинцом – конечности совершенно не слушаются. По ногам что-то потекло.
   Тень медленно наклонилась к бывшему хозяину и схватила его за горло. Каширин вяло задергался, чувствуя, как жизнь утекает из тела.
   С каждой секундой Каширин дергался все слабее, а тень давила все сильнее, прижимая жертву к полу так, словно желала расплющить в лепешку. Непроглядная чернота сменялась совершенно человеческой кожей… одеждой… лицом…
   Каширин узнал это лицо. Он каждый день видел его в собственном зеркале. Охваченный ужасом и отчаянием, он попытался закричать, но изо рта не вырвалось ни единого звука.
   Тени не умеют говорить.

Двадцать второй день

   Ольга с отвращением заглянула в зеленоватый аквариум. В мутной воде плавали совсем не рыбки, а какие-то омерзительные белесые червяки, похожие на длиннющих пиявок. Разбухшие туши медленно колыхались, оставляя чуть заметный студенистый след, похожий на капли жира.
   – Какая пакость! – громко заметила Ольга. – И это кто-то покупает?
   – Вы удивитесь, если узнаете, сколько желающих приобрести одного из них, – тихо ответил хозяин «Семерки пентаклей». – Они весьма полезны… по-своему. Хотя не стану спорить, внешность – не самая приятная их сторона. Может быть, вас больше заинтересует животное в соседней клетке?..
   Ольга перевела взгляд. За тонкими проволочными прутьями сидел длинноухий зверек размером с ладонь, похожий на помесь зайца и кошки. Он деловито грыз морковку, шевеля длинными усами, и время от времени издавал тоненькое мяуканье.
   – Какой милашка!.. – невольно восхитилась женщина. – А кто это такой?..
   – Редкий лемур, с Мадагаскара. Очень дорогой, но от желающих приобрести у меня буквально нет отбоя… Интересуетесь?..
   – Нет, нет, я вообще не за этим! – спохватилась Ольга. – Мне, вообще-то, сказали, что вы торгуете редкими лекарствами… а у вас, получается, зоомагазин?
   – Я торгую всем понемногу, – прошептал продавец. – Что конкретно вас интересует?
   Покупательница отвела взгляд от чинно завтракающего лемура и невольно поморщилась. Она уже и забыла, насколько гадко выглядит ее собеседник. Тощий, сгорбленный, закутанный в грязную засаленную рванину. Лицо прячется под глубоким капюшоном, на виду остаются только желтые-прежелтые кисти рук – до ужаса костлявые, с набухшими венами. И голос неприятный – полусвист-полушепот, с таким придыханием, как будто доносится из акваланга.
   – Может, снимете головной убор в помещении? – брюзгливо попросила она.
   – Боюсь, вынужден отказать в этой просьбе, – прошептал продавец. – Я никогда его не снимаю.
   – Ладно, как хотите. Но так вы все-таки фармацевт, правильно?.. Я к вам от Евгении Борисовны…
   – Меня это не интересует, – чуть приподнял исхудалую кисть продавец. – Клиент есть клиент – мне нет дела до того, кто посоветовал вам мой магазин. Что именно вам требуется?
   – Ну… – поджала губы Ольга. – Это… Как бы… Мне сказали, что у вас… у вас есть…
   Тьма под капюшоном внимательно слушала, не произнося ни слова.
   – Мне нужно средство для похудения, – наконец закончила Ольга. – Евгения Борисовна сказала, у вас есть что-то прямо чудодейное…
   Капюшон едва заметно наклонился. Ольга недовольно подумала, что этот тип наверняка уже давно догадался, за чем она сюда пришла. Любой бы догадался. Одного взгляда достаточно, чтобы догадаться.
   Излишний вес – это серьезная проблема для любого. Но если ты молодая женщина – это уже не просто проблема, а самая настоящая катастрофа. Какое-то время Ольга еще могла тешить себя словом «полненькая», но когда стрелка весов достигла отметки «сто сорок», а зеркало отказалось отражать ее целиком…
   Не так давно Ольга случайно узнала, что среди знакомых за ней утвердилось прозвище «Свиноматка».
   Она пыталась. Она изо всех пыталась бороться. Наверное, на свете нет диеты, которую Ольга еще не попробовала бы – вплоть до полного отказа от еды (впрочем, это вызвало потерю лишь одного-единственного килограмма и голодный обморок впридачу). Особых результатов не было. Всевозможные гимнастики, тренировки и лечебные ванны тоже не помогли.
   Но позавчера на одной вечеринке с коктейлями Ольга встретилась с Евгенией Борисовной – сорокалетней дамой самого цветущего вида. Та с самого начала не сводила взгляда с неуклюжей девицы слоноподобного вида. А потом отвела ее в сторонку и под большим секретом поведала о том, что всего несколько месяцев назад сама выглядела почти так же, как Ольга сейчас.
   И дала адрес крохотного магазинчика с необычным названием – «Семерка пентаклей»…
   Магазинчик Ольгу разочаровал почти мгновенно. Она ожидала… чего угодно другого! Крохотная лачужка где-то у черта на куличках совершенно не вызывает ассоциаций с чудесной лечебницей. Разношерстный ассортимент – по большей части весьма потертый и донельзя жуткий – отнюдь не прибавляет уверенности.
   А уж сам продавец!.. Создается впечатление, что последние двадцать лет он провел в пыльном чулане, развлекаясь пуганьем маленьких детей. И раз уж он так старательно прячет лицо – значит, редкая страхолюдина. Или чем-то болен. Может, гепатитом?.. Вон, руки какие…
   – Думаю, я знаю, что вам нужно, – чуть слышно прошептал продавец, скрестив паутинно тонкие пальцы. – Средство действительно очень эффективное. Но и очень дорогое.
   – Не дороже денег, – рассеянно ответила Ольга. – Кредитку примете?.. Или лучше чеком?..
   – Я принимаю только наличные.
   – Ах да, конечно…
   Евгения Борисовна об этом предупреждала, так что Ольга прихватила с собой пухлую пачку, выпотрошив домашний сейф.
   – Сколько вы хотите?
   – А в какой валюте вы предпочитаете расплачиваться?
   – Можно в долларах или евро. Но удобнее, конечно, в рублях…
   – В таком случае я попрошу восемьсот двадцать тысяч.
   Лишь громадным усилием воли Ольга удержалась от возмущенного возгласа. Евгения Борисовна, конечно, упоминала, что это стоит бешеных денег, но точную сумму не называла…
   – Однако!.. – фыркнула Ольга, качая головой. – Просто прелестно!.. Вы, наверное, самый дорогой диетолог в стране!.. И что же я получу за эти деньги?
   – Вы сбросите вес, – прошептал продавец. – В течение трех следующих недель вы будете очень быстро худеть. При этом можете не ограничивать себя в питании.
   – А сколько именно я сброшу?
   – От шестидесяти до семидесяти килограмм. Процесс можно остановить в любой момент – как только решите, что с вас достаточно.
   – Гарантируете? – задумчиво ощупала свои четыре подбородка Ольга.
   – Абсолютная гарантия. Ошибка полностью исключена.
   – А если все-таки?..
   – В таком случае вы получите обратно все деньги плюс двадцать процентов за моральный ущерб.
   – Даже так…
   Вообще, выглядит все это малость странновато. Странновато и очень дорого. Требуемая сумма у Ольги набирается едва-едва.
   С другой стороны, избавиться от жирового слоя хочется просто до одури…
   – А можно… м-м-м… посмотреть товар?..
   – Разумеется, – прошептал продавец, ставя на прилавок крохотный пузырек с двумя пилюлями. Одна – довольно большая, цилиндрической формы, красно-белая. Вторая – совсем крошечный желтенький диск.
   – Красно-белая – само лекарство, – известил продавец. – Глотаете ее целиком, и уже на следующий день начинаете худеть. Желтая – антидот. Проглотите ее, когда решите, что с вас достаточно. Однако не позже, чем на двадцать второй день после приема первой! В противном случае могут быть очень неприятные последствия.
   – Хорошо, хорошо…
   – Пожалуйста, запомните, это очень важно! – беспокойно зашептал продавец. – Если вдруг забудете, в пузырьке есть бумажка с напоминанием.
   – Не забуду, не забуду…
   – В таком случае могу ли я увидеть деньги?
   – Конечно. Но сначала я хочу получить гарантии.
   – Гарантии?..
   – Гарантии того, что я получу деньги назад, если эта штука не подействует.
   – У вас есть мое слово. Разве этого недостаточно?
   – Совершенно недостаточно!
   – Я еще никогда не обманывал своих клиентов… – процедил продавец. В его свистящем шепоте начало проявляться раздражение.
   Ольга скептически поджала губы и навалилась всем весом на прилавок. Под тяжестью ее ста сорока килограмм дряхлые доски жалобно застонали, угрожая рассыпаться в труху.
   – Вы не получите ни копейки, пока я не увижу документ с обязательством! – категорично заявила девушка, приблизив лицо вплотную к засаленному капюшону. – Я вам тут не дурочка с переулочка!
   – Как пожелаете, – покорно согласился продавец.
   Ольга облегченно выпрямилась и шагнула назад. Рядом с этим жутким типом она испытывала странную нервозность.
   К тому же разглядеть его лицо ей так и не удалось – под капюшоном царил непроницаемый мрак.
   – Где расписаться? – спросила она, рассматривая лист бумаги.
   – Справа внизу.
   – Хорошо… э-м-м… а у вас ручка есть?..
   Продавец молча протянул старомодную перьевую ручку.
   – Готово, – расписалась Ольга и открыла сумочку, набитую тугими пачками. – Вот ваши деньги… но цены у вас все-таки кусачие!.. Надеюсь, эта таблетка того стоит!
   – Думаю, вы останетесь довольны покупкой, – прошептал продавец. – Только не забудьте про антидот! Не позже двадцать второго дня! Ни в коем случае не позже!
   – Да поняла я…
   – Не забудьте!.. – выкрикнул вслед хозяин «Семерки пентаклей».

   Дома Ольга дважды внимательно перечитала инструкцию. Потом, на всякий случай, в третий раз. Собственно, рекомендации оказались чрезвычайно простыми – проглотить красно-белую пилюлю, запить водой и ждать результатов. Никаких ограничений в пище – есть можно что угодно и сколько угодно. Главное – не забыть вовремя принять вторую пилюлю, желтую.
   – Ну, посмотрим… – вздохнула Ольга, кладя на язык таблетку ценой почти в целый миллион.
   Ощутив, как ее последняя надежда проскользнула по горлу, Ольга поспешно встала на весы. Конечно, она прекрасно понимала, что пройдет несколько дней, прежде чем изменения станут сколько-нибудь заметными, но нетерпение оказалось сильнее здравого смысла.
   Стрелка весов покачалась несколько секунд и замерла на отметке «140». Ровно столько же, сколько и вчера.
   Сон этой ночью был коротким и беспокойным. Ольга ворочалась на тахте, мучаясь от сменяющих друг друга кошмаров. Ей виделись пауки, облепившие все тело, грабители, ломящиеся в квартиру, и еще какие-то жуткие бесформенные твари с белыми пятнами вместо лиц. Верховодил у них тот кошмарный продавец из «Семерки пентаклей». Во сне из-под его капюшона лезла еще одна рука – длинная, желтая, с тонкими пальцами-гусеницами.
   К утру простыня промокла от вонючего пота, а Ольга чувствовала себя совершенно разбитой. Но поднявшись с постели, она тут же об этом пожалела – при первом же движении голова попыталась расколоться на кусочки. Бедная девушка протестующе замычала, плотно прижав виски ладонями. Помочь это не помогло, но какая-то иллюзия облегчения все же возникла.
   Пошатываясь от усталости, Ольга кое-как обтерла тело мокрой губкой – горячую воду третьего дня отключили, а ледяной душ никогда не был предметом ее мечтаний. Зеркало отразило всю ту же печальную картину: слоновьи объемы, напрочь отсутствующая шея, вислые бульдожьи щеки, четыре подбородка и в качестве единственного утешения – большие черные глаза с длиннющими ресницами.
   Единственная черта внешности, которую не в силах испортить даже самый что ни на есть избыточный вес.
   Если вчера Ольга встала на весы едва ли не раньше, чем пилюля оказалась в желудке, то сегодня она словно бы невзначай тянула время. Почистила зубы. Сварила какао. Позавтракала двумя тостами с маслом и ежевичным йогуртом. Заметила, что сахар почти закончился и решила сходить за покупками. Ближайший магазинчик оказался закрыт – воскресенье, – так что пришлось идти в универмаг на перекрестке. Вернувшись домой, Ольге пришло в голову, что она уже давно не проводила уборку – в итоге пылесос покинул кладовку и в течение следующего часа на пару с шваброй чистил паркет.
   Но в какой-то момент тянуть дальше стало уже нельзя. Невольно зажмурившись, Ольга ступила на весы.
   Медленно-медленно она разлепила один глаз. Потом другой. Потом зажмурилась снова.
   Весы показали «138».
   Ольга уселась в кресло. У нее дрожали пальцы.
   Итак, всего за одну ночь она сбросила два килограмма! Результат пока что довольно скромный – нужно еще тридцать раз по столько… но это все-таки уже кое-что! Это означает, что жуткий продавец не соврал – его пилюля и в самом деле действует, причем очень неплохо! Выходит, она все-таки не зря истратила большую часть сбережений!
   – Потрясающе… – прошептала Ольга, машинально откусывая кусок шоколадки. Неожиданно ей до жути захотелось есть. В желудке явственно заурчало.
   Голод с каждым часом усиливался. Сначала Ольга держалась, в глубине души опасаясь, что исчезнувшие килограммы вернутся после обеда, но потом сдалась, не выдержав этого сосущего чувства в животе. На всякий случай она еще раз перечитала инструкцию к чудодейственной пилюле – все правильно, никаких ограничений в питании не требуется.
   Наверное, еще никогда в жизни Ольга не ела так много и жадно. Полная сковородка свиных отбивных с кастрюлей кислой капусты, упитанный жареный гусь с черносливом и яблоками, два десятка вареных сарделек с картофельным пюре, толстый батон кровяной колбасы с маслом и белым хлебом, глубокая миска лапши с кусочками сала, полсотни самолепных пельменей и на сладкое – большой шоколадный торт.
   Выхлебав целую кастрюльку горячего какао, Ольга беспокойно обхватила живот. Сосущее чувство в желудке никуда не исчезло – лишь слегка притихло. Неужели она все еще голодна?! Но такой прорвой мог бы насытиться даже какой-нибудь сумотори! А среди этих японских борцов встречаются мальчики и пообъемистее Ольги…
   Странное ощущение в животе не прекращалось всю ночь. Но зато наутро стрелка весов остановилась на отметке «135».
   Работники редакции в этот день были порядком удивлены. Их начальница, всегда такая крикливая и недоброжелательная, словно переродилась. До самого вечера она никого не обругала и никого не наказала. И хотя за обедом умяла даже больше своей обычной слоновьей порции, многим показалось, что сегодня шефиня выглядит не такой жирной, как на прошлой неделе.
   – Ольга Валерьевна, вот макет следующего номера…
   – Замечательно, дайте посмотреть… Да-да, это хорошо. А где статья Нуливердиева?
   – Не успел к сроку…
   – Что же он так… Звякните ему на домашний, Танечка, скажите, чтобы к следующему месяцу статья была у меня как штык!
   – Конечно, Ольга Валерьевна.
   – А где Зимина?.. Что-то я ее сегодня не видела…
   – Надежда Игнатьевна в больнице.
   – Что-то серьезное?
   – Кажется, гипертония.
   – Ну, пошлите ей какой-нибудь презент – цветы, фрукты… Передайте, чтоб выздоравливала.
   – Будет сделано, Ольга Валерьевна. Тут у меня письмо Трутницкого…
   – Опять?! Три раза сказала – про Тунгуску не подходит, не возьмем! Это сейчас никому не интересно, так ему и передайте. Пусть напишет как в прошлый раз – про йети. Про йети у него хорошо получается, про йети мы возьмем.
   – Еще Медников звонил. Недоволен гонораром.
   – Недоволен?.. Ну и нахал, однако! Впрочем, ладно, передайте ему, что в следующий раз ставку увеличим.
   – А…
   – На десять процентов.
   – В отделе маркетинга просили передать, что…
   – Выше, ниже?..
   – Падает.
   – Плохо… М-м-м… Влепите на обложку какую-нибудь звезду типа той толстогубой… как же ее… ах да, Джоли.
   – А заголовок?..
   – Из обычного набора. «Я переспала с Галкиным» – примерно такого рода.
   – С каким именно Галкиным?
   – А их что – два?..
   – Кажется, даже больше.
   – Неважно, с любым.
   Да, сегодня владелица модной газеты «Опаньки!» действительно была настроена удивительно благодушно. В обычное время Нуливердиев получил бы крупный втык, Зиминой досталась бы в лучшем случае открытка, Трутницкий не получил бы никаких заказов вообще, Медникову урезали бы гонорар пуще прежнего, а на обложке вместо Анжелины Джоли появился бы Элтон Джон.
   Но заголовок остался бы таким же.
   Вечером стрелка весов остановилась на делении «133». Однако аппетит стремительно худеющей женщины только возрос – чувство голода не проходило, сколько бы она ни съедала.
   Это, конечно, радует – кто не мечтает совместить обильное питание и хорошую фигуру? Однако симптомы выглядят довольно странно…
   Так потекли дни. В среднем Ольга теряла по три килограмма в сутки. Уже к концу первой недели ей пришлось достать из дальнего ящика платья, оставшиеся со студенческих времен. Все прежние предметы гардероба теперь висели на ней нелепыми мешками.
   Первое время знакомые не замечали ничего особенного. Но в начале второй недели, когда весы показали число «113», Ольга начала ловить на себе недоуменные взгляды.
   Охранник в парадном несколько секунд медлил с открытием двери, засомневавшись, та ли самая перед ним женщина, что здесь живет. Шофер впервые в жизни буркнул что-то вроде: «Прекрасно сегодня выглядите, Ольга Валерьевна». Секретарша неожиданно заметила, что директорское кресло особо крупных размеров стало начальнице слишком просторным. А Зоечка, лучшая подруга, вдруг сообразила, что один из четырех подбородков дорогой Олечки куда-то испарился.
   Косметолог Ольги совершенно сбился с ног. Одним из побочных эффектов столь резкой потери в весе оказались проблемы с кожей – местами образовались самые настоящие складки, словно у шарпея. Каждый день Боренька по два часа приводил все в порядок только для того, чтобы на следующий день обнаружить клиентку похудевшей еще на три килограмма.
   – Олечка, ваша новая диета – просто чудо что такое!.. – хлопал накрашенными ресницами Боренька. – Это методика фэн-шуй, да?.. Просто прелесть что такое!.. Будьте так ласковы, поделитесь секретиком!..
   – Борька, тебе-то это зачем? – удивилась Ольга. Ее косметолог мог бы работать наглядным пособием в анатомическом театре.
   – Ах, Олечка, ну какая вы недогадливая! Вы же у меня не единственная клиентка с легким избытиком в области талии! Буду рекомендовать ваш метод другим мадемуазелям!.. Ну, ну, откройте же секретик!
   Секретом Ольга с ним все-таки не поделилась. Не из жадности – просто она ужасно боялась сглазить, поэтому не торопилась радоваться, пока курс лечения не завершен окончательно.
   К концу второй недели вес упал до девяноста пяти килограмм. Передвигаться стало удивительно легко. Одышка еще не исчезла, но с каждым днем слабела.
   С каждым днем Ольга все с большим удовольствием заглядывала в зеркало. Кожа приобрела какой-то сероватый оттенок и заметно обвисла, но Боренька клятвенно заверял, что это временное явление.
   В любом случае потеря сорока пяти килограмм стоит и не таких неудобств.
   Вот только резь в животе становилась все настойчивее. Грызущее чувство не исчезало ни на минуту, слегка притихая лишь в часы приема пищи. Ольга даже хотела проконсультироваться у своего постоянного диетолога, но потом сообразила, что тот вряд ли одобрит ее самовольное лечение у какого-то затрапезного шамана.
   Да еще за такую сумму!
   А врач в районной поликлинике никаких отклонений не выявил. Изрек несколько непонятных слов, выписал какие-то таблетки и порекомендовал избегать стрессов. Побольше гулять, поменьше употреблять спиртное. Лучше – совсем не употреблять.
   В пятницу она явилась на работу цветущая и счастливая. Стрелка весов сегодня остановилась на делении «83». Теперь Ольга выглядела всего лишь слегка полноватой – а ведь впереди еще почти три дня!
   Красно-белую пилюлю она приняла в субботу вечером, значит антидот нужно будет принять послезавтра, в воскресенье. Даже жаль, что нельзя продлить процесс еще на пару деньков – ниже семидесяти пяти вес уже не опустится…
   Конечно, по сравнению с тем кошмаром, что был еще в прошлом месяце, семьдесят пять килограмм – просто великолепный вес, но Ольгу уже обуяла жадность, уже захотелось достичь модельной стройности…
   Может, рискнуть? Промедлить с приемом антидота денек-другой, сбросить еще пяток лишних килограмм?.. Конечно, тот мрачный тип в магазине предупреждал очень настойчиво … но что такого может случиться, в конце-то концов?.. Какие обычно бывают побочные эффекты у лекарств?.. Тошнота, рвота, головные боли, понос и все такое.
   Разве завистливые взгляды подруг не стоят такой малости?
   В воскресенье состоялась очередная ежемесячная вечеринка у Славика. В прошлый раз Ольга долго колебалась, прежде чем принять приглашение – она всегда чувствовала себя на таких мероприятиях неловко. Очень уж неприятно было ощущать на себе все эти жалостливо-брезгливые взгляды.
   Но в этот раз она не сомневалась ни секунды! Пускай смотрят, теперь-то ей стыдиться нечего!
   Однако на нее почти не обратили внимания. Сначала Ольга удивилась, даже слегка обиделась, а потом сообразила – ее же попросту не узнали! Со времени предыдущей вечеринки она так разительно переменилась, что сама себя узнавала с трудом.
   Так что для многочисленных родственников и знакомых Славика она стала всего лишь еще одной приглашенной гостьей, ничем особо не выделяющейся на общем фоне.
   Как же долго она об этом мечтала!
   – Добрый вечер, милочка.
   – Вечер добрый… – повернулась Ольга, – …Евгения Борисовна. Вы совсем не изменились…
   – А вот вы изменились, – улыбнулась Евгения Борисовна. – Очень даже изменились. Последовали моему совету?..
   – Да, рискнула.
   – И как, довольны?
   – В принципе, довольна… – напустила на себя безразличный вид Ольга. – Но что же вы, дорогая моя, не предупредили, что это так дорого? За те же деньги я могла бы сделать пластическую операцию!
   – Ну и зачем? Думаете, результат был бы лучше, если бы вас искромсали ножами?..
   – Может, и нет… Но к хирургам у меня как-то больше доверия. А этот ваш странный антиквар… кстати, кто он вообще такой?
   – Таинственная личность, верно? – криво усмехнулась Евгения Борисовна.
   – Скорее, жуткая.
   – Да, этого у него не отнять. Но в «Семерке пентаклей» можно найти такие вещицы, каких больше нет нигде… Там торгуют такими униками… вы даже не поверите, если расскажу.
   – Например?
   – Например?.. Знаете, милочка, я обращалась туда трижды. Всякий раз – с такой проблемой, за которую больше не брался никто. Впрочем, что я вам рассказываю, вы уже сами убедились… Если в кошельке у вас есть деньги, там продадут что угодно – хоть живого барабашку в клетке.
   Ольга невольно вспомнила диковинных зверюшек, увиденных в том крохотном магазинчике.
   – Подозрительный тип все-таки… – вслух произнесла она. – Может, сделать про него репортаж?..
   – Не рекомендую, – спокойно покачала головой Евгения Борисовна. – Насколько я поняла, он очень не любит рекламу. Тем более такую сомнительную.
   – Мою рекламу никто не любит, – самодовольно усмехнулась Ольга.
   – И все же лучше прислушайтесь к моему совету. Просто вспомните хорошенько его лицо и подумайте – хотите вы с ним поссориться?
   По спине Ольги пробежала холодная дрожь. Перед глазами появилась клубящаяся тьма под засаленным капюшоном и желтые костлявые руки, а в уши прокрался кошмарный свистящий шепот…
   – Скажите, Евгения Борисовна, а вы ведь тоже принимали такую красно-белую пилюлю, верно? – сменила тему она.
   – Да, именно ее. Эффективная штучка, правда?
   – Эффективная… Дорогая, правда, до чертиков, но эффективная… А антидот?.. Антидот вам тоже велели принять не позже двадцать второго дня?..
   – Да, кажется… Я уже плохо помню, три месяца прошло.
   – И вы приняли на двадцать второй день?
   – Что вы, милочка, нет!
   – Нет?.. – облегченно выдохнула Ольга.
   – Нет, конечно! Раньше! Гораздо раньше! Я выпила ту желтенькую таблеточку уже через две недели.
   – Почему?
   – Милочка, если бы я дождалась этого двадцать второго дня, я бы стала похожа на узника Освенцима, – насмешливо улыбнулась Евгения Борисовна.
   Ольга помрачнела. Все понятно – у ее визави проблема была куда менее серьезной, чем у нее. Скорее всего, она весила немногим больше центнера, и двух недель ей хватило за глаза…
   А что же делать ей?! Ей бы не помешала и четвертая неделя…
   – Мне надо выпить, – вслух произнесла Ольга.
   Окончание вечеринки она не запомнила. В голове остались только сменяющие друг друга бокальчики с разноцветными жидкостями и – непременно! – с витыми соломинками. Бармену Славика пришлось потрудиться…
   Большинство этих коктейлей были довольно слабенькими. Но зато очень, очень, ну просто очень много! Аппетит Ольги никуда не исчез – сосущее чувство в животе сегодня усилилось особенно сильно, превратившись в настоящий ураган.
   Наутро хозяйка «Опаньки!» проснулась совершенно разбитой, с больной головой. Язык распух и онемел, во рту царил вкус пыльной тряпки, а в голову настойчиво колотилась одна и та же мысль – она что-то забыла…
   Неожиданно резануло живот. Ольга едва не скатилась с постели на пол – боль была такая, будто ее распиливали напильником!
   Громко прокляв все и всех, она неожиданно вспомнила. Сегодня уже двадцать третий день.
   Она опоздала.
   Боль в животе не прекращалась. Только усиливалась, с каждой минутой становясь все мучительнее. Теперь-то Ольга поняла, отчего хозяин «Семерки пентаклей» так настойчиво требовал принять антидот не позднее двадцать второго дня… Ну неужели нельзя было объяснить словами, какая пытка ее ждет в противном случае?!
   Решив, что еще пара потерянных килограммов не стоят таких страданий, Ольга на подкашивающихся ногах побрела к домашней аптечке. Баночка с одинокой желтенькой пилюлей стояла на самом видном месте.
   Как только антидот оказался в желудке, все тело прорезал особенно сильный импульс – теперь уже не напильник, скорее бензопила! Но он продлился какую-то минуту, а потом пришло блаженное успокоение и тишина…
   И одновременно – сильнейший позыв в туалет. Сфинктер требовательно возвестил, что если ему сейчас же не предоставят необходимые условия, он все равно сделает свое черное дело!
   На работу Ольга сегодня не пошла, сказавшись больной. Собственно, так оно и было. Понос продолжался несколько часов, не давая лишний раз шевельнуться.
   Но постепенно сигналы кишечника затихли. Совершенно опустошенная девушка устало прилегла на диван и закрыла глаза. Что ж, фигура фотомодели ей не светит – если, конечно, не разориться на еще одну красно-белую пилюлю…
   С другой стороны, семьдесят три килограмма – вес очень даже приятный… По сравнению со ста сорока – так просто восхитительный…
   С этими мыслями она и уснула.
   Проснулась Ольга от резкой боли. В животе снова творился кавардак. Вернулось то сосущее чувство, что преследовало ее все три недели, но теперь – усиленное в несколько раз!
   И в этой новой форме оно стало по-настоящему болезненным…
   Остаток ночи несчастная каталась по мокрой от пота простыне, тихо постанывая – на большее у нее не хватало сил. Для Ольги уже стало ясным – задержавшись с приемом антидота, она совершила серьезную ошибку.
   За окном забрезжил утренний свет. Превозмогая мучительную боль, Ольга дотянулась до телефона и вызвала такси.
   Через полтора часа она с великим трудом вплелась в крохотный магазинчик, заставленный ветхими шкафчиками. Живот уже не просто болел – он разрывался изнутри! Приложив ладонь, Ольга явственно чувствовала толчки – если бы не знала точно, что это невозможно, то подумала бы, что у нее начинаются роды.
   На нее уставилась чернота под засаленным капюшоном. Хозяин «Семерки пентаклей» несколько секунд молчал, пытливо взирая на вернувшуюся клиентку, а потом еле слышно прошептал:
   – Вижу, вы похудели.
   – Да… – кое-как выдавила Ольга. – Но я… у меня… помогите…
   – Позвольте, я сам догадаюсь, – сухо предложил продавец. – Вы не приняли вовремя антидот.
   – Да… пожалуйста…
   – Очень сожалею. Но вы навредили себе так, что поправить что-либо уже невозможно.
   – По… почему?.. Что слу… случилось?..
   – Видите ли, та красно-белая таблетка содержала гаструлу червя-аскарея. Это искусственный вид, полученный путем скрещения генов солитера, трихины, свайника двенадцатиперстной кишки и… и еще одного паразитического животного. Гибрид этот чрезвычайно опасен и прожорлив – он буквально высасывает своего хозяина изнутри, благодаря чему великолепно играет роль своеобразной «диеты». Если вовремя принять антидот, аскарей просто погибает, очень быстро разлагается, и его останки выходят наружу вместе с калом. Но на двадцать третий день после попадания в организм носителя аскарей порождает потомство. Видите ли, этот гибрид существует в двух чередующихся поколениях. Первое поколение является паразитом и живет внутри крупного млекопитающего. Второе же поколение – самый обычный хищник. После рождения он просто пожирает все вокруг себя, постепенно выгрызая путь наружу. Выбравшись, ползет к ближайшей воде, где и живет всю жизнь, откладывая новые яйца, из которых развиваются новые гаструлы для первого поколения. Чтобы из гаструлы вырос зародыш, она обязательно должна попасть внутрь крупного млекопитающего – например, будучи случайно проглоченной вместе с водой. Или выпитой специально, как сделали вы. Проблема в том, что принятый вами антидот не действует на второе поколение аскарея. Поэтому этот паразит сейчас жив, здоров и поедает вас изнутри.
   Ольга поняла едва ли половину сказанного. Она с трудом удерживалась на ногах, держась за вздувающийся живот.
   – Однако очень хорошо, что вы успели добраться до меня, – вышел из-за прилавка продавец.
   – Вы… поможете?..
   – Да, помогу. Только не вам.
   Ольга непонимающе моргнула. Она открыла рот, чтобы что-то сказать, но из горла вырвался лишь слабый хрип. Кожа на животе лопнула, и оттуда высунулась крохотная склизкая головка. Корчась от непереносимой боли, девушка упала на пол.
   Продавец терпеливо дождался, пока она не перестанет дышать, а потом спокойно и методично разрезал ей живот, голыми руками выпотрошил кишечник и извлек всего червя целиком – длинного, склизкого, пульсирующего, буквально раздувающегося от жира.
   – Неплохое пополнение, – задумчиво прошептал хозяин «Семерки пентаклей», выпуская молодого аскарея в аквариум к сородичам.

Одна тысячная

   Звякнул колокольчик. Костлявые желтые руки, увитые набухшими венами, замерли в воздухе, прекратив перебирать сушеных насекомых. Засаленный капюшон неопределенного цвета шевельнулся, обращаясь к покупателю.
   Молодой прыщавый парень, только что вошедший в «Семерку пентаклей», явно чувствовал себя неуютно, но всеми силами старался этого не показать. Он с пренебрежением оглядел обшарпанную обстановку и пыльный ассортимент, криво усмехнулся и спросил:
   – Это ты и есть?
   – Да, я – это я, с этим утверждением трудно не согласиться, – еле слышно прошептал из-за прилавка продавец. – Вы прибыли что-то купить? Что-то… особенное?..
   – Ну-у-у-у… – неопределенно промычал парень. – Пфу-у-уф-ф… А чего у тебя тут есть?
   – У меня есть все, – спокойно ответил продавец.
   – Ага. Ясно. Иди-ка ты, это, слону лапшу на уши вешай – у него они большие.
   Продавец промолчал. Из-под капюшона повеяло легким холодком. Покупатель зябко дернул плечами и успокоительно сказал:
   – Ладно, дед, давай про дело. Мне тут пацаны знакомые шепнули, что ты, это, вроде как типа шамана какого… Колдуешь-приколдовываешь и все такое. Чего, правда, что ли?.. Или наврали?..
   – К сожалению, наврали, – прошептал продавец. – Я всего лишь скромный торговец, не более того. Но среди моих товаров есть весьма необычные, это действительно так… Вы желаете что-то конкретное?
   – Ну-у-у-у… – опустил глаза парень. – Ну-у-у-у… это… а дорого?..
   – Зависит от того, чего именно вы желаете.
   – Желаю… Желаю… – задумался покупатель. – Желаю… Да я вообще много чего желаю…
   – Кажется, я понял. Вы хотите получить что-то, что может исполнять желания.
   – Э-э-э… Ну-у-у… – смутился парень. – Это… А чего – такая фигня у тебя есть?
   – Есть. И выбор довольно широкий. Но мой товар стоит дорого. И даже очень.
   – «Дорого» – это сколько?..
   – А каким капиталом вы располагаете?
   Покупатель потоптался на месте, громко шмыгнул носом, даже шагнул было к выходу, но потом все-таки достал тощенький бумажник и вынул из него еще более тощенькую пачку купюр.
   – Не слишком много, – едва лишь глянул на предложенные бумажки продавец. – Боюсь, ни на что по-настоящему эффективное этого не хватит. Однако кое-что для вас у меня все-таки найдется. Вот, посмотрите.
   Из-под стойки появилась коробочка, обитая алым бархатом. Продавец неторопливо открыл ее, и покупатель разочарованно поморщился. Внутри оказался высушенный паук. На первый взгляд – самый обыкновенный.
   – Ну и чего это? – тупо моргнул парень.
   – Это паук-акцидент, – прошептал продавец. – Чрезвычайно редкий вид – во всем мире насчитывается едва ли сотня особей. Чрезвычайно редкий и чрезвычайно ценный. Дело в том, что у этого паука есть одно удивительное свойство – он исполняет желания…
   – Ага. Ясно. Прямо слушаю и верю каждому слову. Дед, ты мне чего-то втюхиваешь, по-моему…
   – Попробуйте сами, – перебил его продавец, доставая из-под стойки три игральных кости. – Попробуйте.
   – И чего мне с этим делать?
   – Отломите пауку одну из лапок и мысленно пожелайте выкинуть, скажем, три шестерки. Или любую другую комбинацию…
   Покупатель пожал плечами. Звучало все это довольно глупо, но забавно. И он всяко ничем не рисковал.
   Через несколько секунд игральные кости замерли неподвижно. На всех выпали тройки.
   – Это то, что вы задумали, – чуть наклонил капюшон продавец. Его слова звучали не вопросительно, а утвердительно.
   – Ага… – уже с большим уважением ответил парень. – Ого!.. Это чего – любое желание?!!
   – Нет, совсем не любое. Если бы можно было любое, паук-акцидент стоил бы во много раз дороже. Строго говоря, он не исполняет желаний в буквальном смысле. Этот паук управляет вероятностями.
   – Чего?..
   – Все очень просто. Любое событие при заданных условиях может произойти или не произойти. И для любого возможного события можно вычислить вероятность. У одних событий вероятность очень высокая, близкая или даже равная ста процентам. У других, напротив, чрезвычайно маленькая, не намного превышающая ноль. Например, чему равна вероятность того, что завтра взойдет солнце? Практически сто процентов. Помешать этому способен разве что конец света. А чему равна вероятность того, что на нас сейчас упадет луна? Практически нулю.
   – Ну, это все я как бы понял, – кивнул покупатель. – Не дурак, наверное. А дальше чего?
   – Отломив ногу пауку-акциденту, вы повышаете вероятность задуманного события в тысячу раз. Если быть скрупулезно точным – в девятьсот восемьдесят восемь целых и четыре десятых, но это не имеет большого значения.
   – И желание исполняется?! – не мог дождаться главного парень.
   – Если выбранное событие достаточно реалистично. Пожелав выиграть в орел-решку, вы выиграете наверняка – первоначальная вероятность равна одной второй. Пожелав выбросить на трех костях три шестерки, вы тоже обязательно выиграете – эта вероятность равна одной двести шестнадцатой. Помноженная на тысячу, она уходит далеко за сто процентов. Однако если вы пожелаете сделать то же самое уже с четырьмя костями, желание может и не сбыться – здесь вероятность равна одной тысяча двести девяносто шестой. Да, умноженная на тысячу, такая вероятность становится очень большой – сто двадцать пять из ста шестидесяти двух – и вы скорее всего выиграете, но шанс проиграть все-таки остается.
   – То есть нужно желать чего-то такого, что и так может произойти? – наморщил лоб покупатель.
   – Именно. Если вероятность события больше одной тысячной – желание исполнится стопроцентно. Если меньше, но незначительно – может исполниться, а может и не исполниться. Если вы пожелаете чего-то крайне маловероятного – например, найти на дороге кошелек с деньгами – у вас, скорее всего, ничего не выйдет. Даже помноженная на тысячу, вероятность такого события останется крохотной. А уж если пожелаете чего-то совсем невозможного – например, чтобы в Индии пошел снег…
   – Ага… Общий смысл я вроде как уловил… – задумался парень.
   – Теперь вы понимаете, почему цена акцидента не так велика, как у других сходных предметов. Он исполняет далеко не все желания…
   – А, клевая штука, все равно! – решился парень. – Это ж как в казино можно выиграть! Беру, дед, уговорил.
   Продавец забрал тощенькую пачку купюр и подтолкнул к покупателю алую коробочку. Тот жадно пересчитал оставшиеся семь лапок паука-акцидента и вышел за дверь, даже не попрощавшись.

   Через две недели этот покупатель вернулся. Он широким шагом подошел к прилавку и шваркнул на него купленный товар.
   – Вот! – рявкнул парень. – Давай, это, деньги назад гони!
   – Вы недовольны купленным товаром? – прошептал продавец, рассматривая паука-акцидента. У того не осталось ни единой лапки. – Что-то сработало неправильно?
   – Не, ну кое-что исполнилось, – неохотно признал парень. – В казинишку я неплохо выиграл… И шеф зарплату повысил, как я хотел… И наши у «Спартака» выиграли… Но последнее желание, это, ни хрена не сбылось!.. Это чего такое, дед?!
   – А каким было ваше последнее желание?
   – Ну, это… – смутился парень. – Того… Пожелал, чтоб Ирка на меня запала… ну, это, влюбилась как бы…
   – Понимаю… – задумчиво скрестил желтые пальцы продавец. – Скажите, а нет ли у вас, случайно, при себе фотографии той молодой особы, к которой вы прониклись такими глубокими чувствами?
   Покупатель молча покопался в карманах и протянул небольшую фотокарточку улыбающейся девушки. Хозяин «Семерки пентаклей» несколько секунд разглядывал из-под засаленного капюшона хорошенькое личико, а потом еле слышно прошептал:
   – Сожалею, но паук-акцидент здесь бессилен. Вероятность того, что эта девушка когда-нибудь вас полюбит, гораздо, гораздо меньше одной тысячной…

Спасибо за покупку

   – Шоб я сдох! Это шо за ботва такая?
   – Шиашу нецъаре. Употребляется в ритуалах плодородия…
   – Не, это ты себе оставь. Покажи лучше еще вон ту ботву.
   Костлявые желтые руки с выступающими венами сняли с полки медную шкатулку, протягивая ее покупателю. Тот придирчиво осмотрел товар со всех сторон и наморщил нос.
   – Тоже себе оставь, – заявил покупатель. – Мне бы лучше… а шо у тебя еще есть?
   Василий Антонович Буров огляделся по сторонам, всем своим видом выказывая интерес к выставленным на полках экспонатам. В этот крохотный магазинчик на отшибе его занесло почти что случайно. В сауне посоветовали – в перерыве между холодным пивом и сеансом массажа.
   Старый приятель расписал в красках – так мол и так, товарец недешевый, но своих денег стоит. Вещицы все уникальные и продаются в одном-единственном месте – здесь, в лавчонке со странным названием «Семерка пентаклей». Сходи, мол, Васек, приценись, может что и глянется…
   – Так я вот все-таки чего понять не могу, – задумчиво растопырил пальцы Буров. Разгульные девяностые давно канули в лету, но кое-какие привычки с тех времен все еще сохранились. – У тебя тут шо – типа волшебного универмага? А ты типа шо – волшебник? Старик, блин, Похабыч?..
   – Не думаю, чтобы моя личность имела какое-либо значение, – чуть слышно прошелестел продавец. – Это магазин, а вы клиент. Значение здесь имеют только ваши желания и ваша платежеспособность.
   – А, ну да. Чисто деловой подход. Люблю, ценю, уважаю, – важно кивнул Буров, ковыряя в носу толстым пальцем.
   Заглянув в этот магазин, Буров сначала не впечатлился. Занюханный ларек с барахлом для всяких пришибленных. Амулетики всякие, порошочки, знаки зодиака. Серьезному человеку в таком месте делать нечего – не стоило и время тратить.
   Но потом он все же решил задержаться. Заинтересовал продавец. На первый взгляд – просто убогий дедок, закутанный в засаленный балахон неопределенного цвета. Лица не видно – только желтые-прежелтые руки. Говорит свистящим шепотом, словно очень сильно простыл.
   Однако первое впечатление часто бывает обманчивым. Буров каким-то звериным чутьем смекнул, что диковинный продавец не просто чокнутый старикашка. Чем-то веет от него… чем-то таким смутным, неопределенным, но заставляющим воспринимать серьезно.
   А посмотрев образцы товаров, Буров понял, что нежданно-негаданно натолкнулся на нечто крайне интересное.
   Совершенно непонятно, откуда взялись все эти непостижимые прибамбасы и кто их сделал. Может быть, инопланетяне. Или это секретные правительственные разработки. Или какое-нибудь цыганское колдовство.
   Продавец отвечать отказался – да Буров особо и не настаивал. Какая разница, откуда это добро взялось? Главное, что оно здесь. И может помочь в решении множества проблем. Были бы деньги.
   А с деньгами проблем как раз нет.
   Прицениваясь ко всему подряд, Буров набил уже два больших пакета. Продавец не уставал снимать с полок диковинные вещицы, объясняя принцип действия. Сначала Буров требовал демонстрировать все наглядно – не верилось, что эти дурацкие амулетики способны вытворять такие кунштюки. Потом начал верить продавцу на слово.
   – Это типа шо – волшебная палочка? – с сомнением посмотрел на полосатую палку Буров.
   – Да, вы правы, это волшебная палочка. Будете брать?
   – Ну типа сомневаюсь чутка… Шо-то она подозрительная. На гаишную сильно смахивает.
   – Она когда-то и принадлежала гаишнику. Великому гаишнику, который прослужил больше сорока лет и за все это время не принял ни одной взятки.
   – Шоб я сдох! – поразился Буров. – А такие гаишники шо – правда бывают?! Я думал, сказки все!
   – В этом мире случаются и не такие чудеса. И эта палка – тоже не простая палка. Стоит вам ей взмахнуть в сторону едущей машины, как та мгновенно остановится и не сможет тронуться с места, пока вы снова не взмахнете волшебной палочкой. Такова ее чудесная сила.
   – Шоб я сдох! Заверни!
   Продавец вежливо поклонился, заворачивая полосатую палку в оберточную бумагу. Буров восхищенно покачал головой, осматривая полки, и ткнул пальцем:
   – А это шо у тебя тут? Пушка?
   – Это стартовый пистолет.
   – А, стартовый… Не, это ты себе оставь…
   – Это не просто обычный стартовый пистолет. Его свойства сродни свойствам купленной вами волшебной палочки – только наоборот.
   – Э?.. Наоборот?.. Это типа как?
   – Если выстрелить из этого пистолета, то каждый, кто услышит звук – кроме самого стреляющего, конечно – тут же бросится бежать куда глаза глядят. И не сможет остановиться, пока не убежит за горизонт.
   – Шоб я сдох! – округлились глаза покупателя. – Это ж как можно всяких уродов разгонять! Заверни!
   Почесав затылок, Буров неуверенно промямлил:
   – И это… Знаешь, чего… У тебя тут, я гляжу, надежно все, как положено… Ты это, типа, коммерческую тайну блюдешь?
   – Ничто из того, что будет произнесено в моей лавке, не покинет ее пределов, – чуть слышно прошелестел засаленный капюшон.
   – Ну гляди, шоб честно было. А то я это, я типа шутить не люблю…
   – Вы можете полностью на меня положиться. Скажите, что вам нужно, и вы это получите.
   – Мне бы это… мне бы такую штуку, знаешь, ну типа шоб конкурентов устранять… – неохотно промямлил Буров. – Такую, знаешь, шоб надежная ботва была, шоб без осечек…
   – Кажется, я вас понимаю. Вот, могу посоветовать вам замечательное приспособление. Просто вручите ее тому, кого хотите устранить… и все будет сделано. Только учтите, что она одноразовая. Один экземпляр – одно применение.
   – А шо это? – с сомнением посмотрел на пластиковую коробочку Буров. – Йогурт, что ли? На йогурт похоже, [цензура]!
   – Это и есть йогурт, вы совершенно правы.
   – Ну и с какого он мне сдался? Ты мне шо тут лепишь-то?
   – Как и все остальное, что вы приобрели, это не просто обычный йогурт. Это живой йогурт.
   – Живой?..
   – Да, живой. Живой и очень агрессивный.
   – Шоб я сдох! Заверни! И это, давай уже сразу целую упаковку, шоб, значит, не мелочиться типа!
   – Как вам будет угодно, – поклонился продавец. – Желаете еще что-нибудь?
   – Ага. Типа желаю. Тут такая ботва случилась… – еще сильнее замялся покупатель. – Мне бы еще одного буйвола надо бы… ну, как бы это выразиться-то бы почетче…
   – Убрать? – предположил продавец.
   – Да не, [цензура] с ним, с уродом! Пусть живет. Только он мне такую свинью подложил… сучара драная… Охота мне его… ну типа как бы… опустить. Понимаешь?
   – Я вас понял.
   – Во. Можешь на такую ситуацию мне что-нибудь подобрать? Ну я даже не знаю…
   – Конечно, могу. Вот, пожалуйста.
   Буров с сомнением посмотрел на прозрачную коробочку. Внутри вяло копошится какая-то желтая птичка.
   – Это типа шо за ботва? Цыпленок, что ли?
   – Утенок.
   – [цензура]. А за каким мне твой утенок? Шо я с ним делать буду? – потянулся открыть коробочку Буров.
   – Вот открывать как раз не рекомендую, – поспешил заметить продавец. – Дело в том, что это тоже не обычный утенок.
   – А какой? Волшебный?
   – Не совсем. Это активный утенок.
   Буров захлопал глазами. А потом у него отвалилась челюсть. Коробка с чудовищем едва не вывалилась из рук.
   – Шоб я сдох! – прохрипел бизнесмен. – Да это ж пострашней ядреной бомбы! Заверни!
   – Сию минуту. Желаете что-нибудь еще?
   Буров оглядел заваленный покупками прилавок. С ума можно сойти, сколько всего он приобрел за один вечер. А ведь первоначально вообще не собирался ничего брать – так, посмотреть, поприкалываться.
   Но удержаться не смог.
   Бумажник опустошен до дна. Хорошо, что при себе как раз оказалась крупная сумма – хозяин лавки сразу заявил, что принимает только наличные. Цены у этого чудилы и в самом деле кусаются… но купленное добро того стоит.
   – Все, бывай, – подхватил пакеты Буров, разворачиваясь к двери. – Я еще как-нибудь на днях зайду.
   – Подождите, пожалуйста, – окликнул покупателя продавец.
   – Ну шо тебе еще, долдон?
   – Просто вы так много всего купили – примите, пожалуйста, еще и небольшой подарок от магазина. Пустяк, маленький сувенир. В благодарность за то, что выбрали наш магазин.
   – Ну сунь мне его тоже в пакет, – поморщился Буров, поворачиваясь боком. – [цензура], неудобно шо-то…
   Нагруженный, словно вьючной верблюд, бизнесмен еще и протопал полсотни шагов пешком. Таинственный магазинчик спрятался в конце узенького проулка, и подъехать на тачке прямо к дверям не получилось.
   Водитель при виде шефа мгновенно выпрыгнул на тротуар, услужливо открывая дверь.
   – Неплохо прибарахлились, Василь Антоныч! В багажник?..
   – Грабли не тяни, понял?! – враждебно посмотрел на шофера Буров. – Недешевое барахло! Домой поехали, быра!
   Водитель послушно уселся за баранку. Шеф у него мужик суровый, с ним лучше зря не спорить.
   Буров плюхнулся на кожаное сиденье, опустил стекло и жадно потер руки. Это ж очуметь можно, сколько у него теперь бесценной рухляди!
   – Зуб даю, такого даже у Бени Гейца нету, – оскалился Буров, рассматривая попискивающую коробочку с девятью разноцветными кнопками. – Пипец!.. Не, ну полный пипец!..
   Но все-таки интересно, что за кадр прячется под тем капюшоном. Сидит в своей крысиной норе, продает загадочные штуковины…
   Денег у того продавца должно быть немеряно. Один только Буров вывалил ему целый капитал. Но деньги – тьфу, плюнуть и растереть. Деньги всегда будут.
   Другое дело – вот эти самые финтифлюшки. Буров накупил их целую кучу, но в таинственном магазинчике осталось гораздо больше. Страшно подумать, что еще может отыскаться среди той россыпи антиквариата! И совершенно непонятно, почему хозяин этих вещей не пользуется ими сам, а продает любому желающему. Недешево продает, но все-таки.
   Нет, надо заняться этим вопросом вплотную. Выбрать ребят понадежнее и наведаться как-нибудь в «Семерку пентаклей». В гости. Потолковать душевно. Убедить того старикана раскрыть свои источники… ну и оставшееся добро прибрать в хорошее руки. Только уже не соря деньгами, как сегодня.
   – Да я ж тогда!.. – вполголоса прохрипел Буров, начиная осознавать перспективы. – Да я ж со всем этим… да я ж депутатом… не, президентом стану!.. [цензура]!.. Я ж тогда!.. Я ж крутым стану, шо [цензура]!..
   Впрочем, неплохо бы вначале разобраться с тем, что уже куплено. Буров порылся в пакете, с трудом припоминая, что конкретно рассказывал продавец о каждой из этих странных штуковин.
   А это что такое? Сафьяновая коробочка. Кажется, Буров такую не покупал…
   – Ах да, бонус! – оживился бизнесмен, вспомнив, что получил сувенир за большое количество покупок. – И шо это за ботва? [цензура], забыл спросить…
   Недолго думая, Буров открыл коробочку. И удивленно моргнул, уставившись на крошечное существо с парой витых рожек и тоненьким хвостиком.
   – Ты шо за ботва такая? – удивленно спросил Буров.
   – Одноразовый исполнитель желаний, – звонко пискнул чертенок. – Пожалуйста, произнесите вслух свое желание – я его немедленно исполню.
   – Любое желание?!
   – Любое.
   – Шоб я сдох!..
   – Исполнено, – пискнул чертенок, щелкая хвостом. – Спасибо за покупку.

Мистер Пузырь

   Над головой звякнул колокольчик. Надежда сделала шаг вперед и недоуменно моргнула. Кажется, она ошиблась дверью. Это совсем не похоже на «Детский мир».
   Продавец появился так неожиданно, словно вышел прямо из стены. Кажется, еще секунду назад рядом никого не было, и вот уже в ухо влетает шепот:
   – Я могу вам помочь.
   Это прозвучало не вопросом, а утверждением. Надежда повернулась к продавцу и вздрогнула. На редкость жуткий тип. Смертельно тощий, весь закутан в засаленный балахон, лицо скрыто под капюшоном. Видны только костлявые желтые руки с выступающими венами.
   – Простите, я, наверное, ошиблась, – робко произнесла Надежда. – Мне нужен магазин игрушек. Вы не подскажете, как…
   – Вы попали по адресу, – не дослушав, сказал продавец. – В числе прочего мы продаем прекрасные игрушки.
   – Правда? – недоверчиво посмотрела на него Надежда. – В самом деле?
   – Что бы вы хотели приобрести?
   Надежда задумалась, оглядываясь по сторонам. Не очень-то верится, что в таком месте могут торговать игрушками. Это скорее магазин антиквариата. Очень-очень странного антиквариата. На витринах лежат оплывшие свечи, пыльные книги в кожаных переплетах, медная посуда, ключи с фигурными головками… Под потолком висит чучело крокодила, на полке сидит марионеточная кукла – паяц в дурацком колпаке. Тоже игрушка, конечно, но очень уж жуткая.
   – Знаете, я все-таки лучше пойду в другое место, – неуверенно произнесла Надежда.
   Продавец ничего не ответил, только скрестил руки на груди. Надежда вся съежилась, глядя на эти желтые пальцы. Ей хотелось уйти, ей действительно очень хотелось уйти. Отправиться куда-нибудь еще – в какой-нибудь нормальный детский магазин, в шумный торговый центр, полный народу и ярких красок. Но она не могла заставить себя сделать шаг.
   Надежда всегда отличалась болезненной робостью. Ей трудно было первой заговорить с незнакомым человеком, она совершенно не умела отказывать и вот уже несколько лет не решалась попросить шефа о прибавке. А кроме того, она чувствовала себя ужасно неловко, выходя из магазина без покупки. Ей казалось, что, если уж вошла внутрь и потратила время продавца, нужно непременно что-нибудь купить. Хоть что-нибудь.
   Иначе получается невежливо.
   – А какие игрушки у вас есть? – смущенно прошептала она.
   – Любые, – невозмутимо ответил продавец. – Наш ассортимент превосходит любые ожидания. У нас есть все, что может кому-либо понадобиться.
   – Я бы хотела надувную игрушку, – сделала слабую попытку улыбнуться Надежда. – Знаете, такую… большую. С которой можно играть на пляже. У вас есть?..
   Внутренне она надеялась, что ничего подобного здесь нет. Надеялась, что жутковатый продавец разведет руками, и тогда она сможет облегченно сказать: «Очень жаль, поищу в другом месте. Извините, что побеспокоила».
   Но продавец ни на секунду не замешкался. Он совершенно спокойно зашел за прилавок и выложил на стол три большие яркие коробки. Надежда удивленно моргнула.
   Рассматривая товар, она подумала, что игрушки и в самом деле симпатичные. Улыбчивый крокодил в крохотном котелке. Важного вида горилла с громадными кулачищами. И смешной длинноносый человечек, похожий на помесь Карлсона и Буратино.
   – Кто это? – спросила Надежда, указывая на последнего.
   – Не «кто», а «что», – равнодушно ответил продавец. – Это надувная игрушка. Она не живая.
   – Да, я знаю, я имела в виду… – чуть слышно замямлила Надежда, но моментально умолкла. Она всегда терялась, когда ее неправильно понимали.
   Или делали вид, что неправильно понимают.
   – Хорошо, я возьму… это, – робко произнесла Надежда, указывая на смешного человечка. – Сколько он стоит?
   – Сто восемьдесят девять.
   – Совсем недорого! – удивилась Надежда.
   – У нас гибкая ценовая политика.
   Домой Надежда добралась на автобусе. Позволить себе такси она не могла. Зарплата и так крохотная, а ее еще и задерживают. Хорошо хоть, алименты Стас перечисляет регулярно.
   Максим выбежал в прихожую, едва заслышав шум ключа в замке. Надежда взъерошила сыну волосы и облегченно вздохнула. Она всегда сильно переживала, когда приходилось оставлять Макса одного. Ему ведь всего пять, а присмотреть некому – в этом городе у них с Максом ни родственников, ни друзей. С соседями Надежда почти не знакома – даже здоровается при встрече шепотом, еле слышно.
   Хорошо хоть, работа у нее надомная. Надежда бы не выдержала необходимости каждый день ездить в офис, сидеть в душном, плохо проветриваемом помещении. Да и Макса тогда пришлось бы отдать в садик, а поблизости их только два. Один совсем запущенный, территория грязная, обжитая окрестными алкашами. А второй очень хороший, но и ужасно дорогой, совсем не для тощенького кошелька Надежды.
   Подарку Макс обрадовался. Мальчик обожает играть в воде. Раньше Стас с Надеждой каждый год ездили отдыхать на море – то в Крым, то в Сочи, то в Египет. Раньше… Надежда невольно всплакнула, в очередной раз вспомнив прошлогодний разрыв.
   Хорошо хоть, Максимка был еще слишком маленьким, чтобы понять, что происходит. Он, наверное, уже и не помнит отца толком.
   Надежда никак не решалась спросить.
   – С днем рождения, Максик, – ласково сказала мать.
   – Ага, – невнятно буркнул сын, теребя надувную игрушку. – Мам, а как его зовут?
   – Я даже и не знаю… – замешкалась Надежда.
   Максим наморщил лоб. Немного подумав, он перехватил смешного человечка поудобнее и с серьезным видом заявил:
   – Это Мистер Пузырь.
   – Почему? – удивилась Надежда.
   – Потому что его так зовут.
   – Это он так сказал? – улыбнулась мать.
   – Мама, он надувной, – снисходительно посмотрел на нее сын. – Он не разговаривает.
   – Ну да, но… – растерялась Надежда. Опять та же ситуация, что в магазине. – Я имела в виду… а почему мистер? Тогда уж Господин Пузырь… или, я не знаю… Товарищ Пузырь…
   – Почему?
   – Но ведь мистер – это по-англи… по-американски… кажется, по-американски… не знаю. А мы все-таки русские…
   – Ну и что?
   – Как… ну… а… хотя ладно, какая разница… – сдалась Надежда. В последнее время ей все труднее становилось общаться с сыном. – Иди играй. А я ужин приготовлю. Зразы с пшенкой хочешь?
   Макс обдумал предложение и важно кивнул.
   – А Мистер Пузырь тоже будет зразы? – серьезно спросил он.
   – Конечно. Только немножко. Ему много нельзя, он на диете.
   – Почему на диете?
   – Ему худеть надо. Вон он какой толстый.
   Улыбаясь немудреной шутке, Надежда пошла на кухню. А Макс крикнул ей вслед:
   – Мам, Мистер Пузырь не на диете! Совсем-совсем не на диете!

   Прошло несколько обычных, ничем не примечательных дней. Большую часть времени Надежда просиживала за компьютером, отвлекаясь только на готовку. Генеральную уборку она делала по понедельникам, большую стирку устраивала по четвергам. По субботам они с Максом отправлялись гулять – обычно в парк или детский развлекательный центр. Личной жизни у Надежды после развода не было – только сын и работа.
   Мистер Пузырь стал настоящим любимцем Макса. Он не расставался с новой игрушкой нигде – спал с ней, купался, сажал на соседний стул во время обеда. Надежде стоило немалого труда уговорить сына хотя бы не таскать надувного человечка на улицу.
   Надежда ни разу не видела, чтобы Макс надувал Мистера Пузыря. Но он, видимо, все-таки делал это время от времени – Мистер Пузырь неизменно пребывал в самой лучшей форме. Упругий, плотный – никаких морщин, никакой дряблости, выдающей потерю воздуха. Резиновый человечек как будто даже капельку растолстел.
   Со временем Надежда стала беспокоиться. У Максима есть и другие игрушки, но раньше он не проводил с ними столько времени. Тем более с одной и той же.
   – Максик, обедать будешь? – спрашивала мать.
   – Если Мистер Пузырь будет, то и я буду.
   – Максик, мультики будешь смотреть?
   – Если Мистер Пузырь будет, то и я буду.
   – Максик, купаться пойдешь?
   – Если Мистер Пузырь пойдет, то и я пойду.
   Понемногу это начинало раздражать. Надежда уже видеть не могла этого надувного уродца с его вечно ухмыляющейся рожей. Но убедить Макса расстаться с Мистером Пузырем никак не получалось – они словно срослись в единое целое.
   Надежда поймала себя на том, что все чаще останавливается у двери детской, прислушивается к происходящему внутри. И она все чаще слышала оттуда детский голосок, беседующий с Мистером Пузырем. Надежда и сама в детстве устраивала кукольные чаепития, сплетничая с любимыми игрушками, но здесь разговор звучал как-то слишком естественно.
   И от этого становилось жутковато.
   Посторонних Макс в свои игры не допускал. Стоило Надежде войти в комнату, как он сразу же замолкал и выжидательно смотрел на маму. А если та пыталась подключиться и притворялась, что тоже разговаривает с Мистером Пузырем, Макс делал недоуменное лицо и настроение сразу же пропадало.
   А однажды, подойдя к двери, Надежда отчетливо услышала второй голос. Басовитый, слегка гнусавый – совершенно не похожий на детский.
   Это длилось какую-то секунду, а потом голос смолк. Надежда не успела расслышать слов. Она сразу же распахнула дверь, и увидела все ту же картину, что и обычно – Макс на ковре, перед ним Мистер Пузырь. Рядом раскрыта книжка с картинками.
   Макс внимательно посмотрел на мать… и Мистер Пузырь как будто тоже посмотрел. Надежда вздрогнула, не в силах оторвать взгляда от этой щекастой рожи. Пустые глаза надувного уродца невидяще таращились в одну точку. По спине пробежал холодок.
   – Мам, ты чего? – спросил Макс, когда пауза слишком уж затянулась.
   – Ни… ничего, – заикаясь, ответила Надежда, отступая назад и прикрывая за собой дверь. – Ничего…
   С этого дня она стала беспокоиться за свою психику. Если начались слуховые галлюцинации, самое время подумать о визите к доктору.
   В больницу Надежда так и не пошла. Если бы это было что-то нормальное и обычное, вроде гриппа или вывиха – дело другое. Но она не могла заставить себя обратиться к психиатру… или психологу… Надежда не знала точно, в чем между ними разница.
   Проблемы с головой – это ведь так странно… так неловко… Врач наверняка будет смотреть на пациентку с насмешкой, наверняка будет думать, что она чокнутая.
   А вдруг ее упекут в психушку?! Что тогда будет с Максом?!
   Понемногу Надежда все же успокоилась. Убедила себя, что это просто Максим талантливо изменил голос. Трудно поверить, что пятилетний ребенок способен так басить, но это все же правдоподобнее слуховых галлюцинаций.
   Но через некоторое время Надежда опять начала слышать что-то странное. Из комнаты Макса все чаще и чаще доносился этот гнусавый басок. Однако стоило Надежде коснуться дверной ручки, как все сразу стихало. Войдя внутрь, она неизменно видела мирную картину – мальчик, играющий с надувным человечком. Обычно они вместе «читали» книжку – Мистер Пузырь сидел в одной и той же позе, Макс лежал рядом на животе, болтая ногами.
   А потом слуховые галлюцинации сменились зрительными.
   В тот день соседи сверху особенно громко включили музыку. Если только этот грохот и душераздирающие вопли вообще можно так назвать. Надежда не переносила подобную какофонию, но ей никогда не хватало духу что-нибудь с этим сделать. Попросить соседей убавить громкость или хотя бы постучать по батарее… нет, невозможно.
   Не слыша за этим ревом собственных шагов, Надежда как обычно вошла в комнату сына. Она хотела позвать его обедать… но слова застряли в горле. Бедная женщина отчетливо увидела, как надувная игрушка листает страницы книги. От Мистера Пузыря исходил приглушенный голос – он читал вслух.
   Макс сидел рядом и внимательно слушал.
   Это продолжалось пару секунд. А потом резиновый урод заметил постороннего и тут же «умер». Надувные руки замерли в воздухе, лицо снова стало просто нарисованной маской, взгляд остекленел.
   Максим недоуменно повернулся к матери. В глазах сына та ясно увидела недовольство.
   Надежда ничего не сказала. Почти целую минуту она молча стояла в проходе, напряженно глядя на Мистера Пузыря. Над головой грохотал тяжелый металл, надувной человечек улыбался невинной улыбкой.
   Когда молчание стало совсем уж неловким, Надежда шагнула назад и тихо затворила за собой дверь. Ее губы чуть заметно шевелились, шепча… что? Будь Надежда верующей, она бы, наверное, молилась. Но ни одной молитвы она не знала, а потому просто бормотала вслух собственные мысли. Разбегающиеся в стороны, совершенно бессмысленные мысли.
   Дойдя до конца коридора, Надежда дважды моргнула, растерянно таращась на обои в цветочек. Тупик. Дорога кончилась. Ах да, теперь ведь надо повернуть налево, там кухня… хотя что сейчас делать на кухне?
   Пытаясь привести в порядок мысли, Надежда принялась яростно кусать губу. Привычка осталась с детства и всегда проявлялась в минуты душевного разлада.
   Немного посидев за столом и уняв дрожь, Надежда резко вскочила. Ее сын сейчас там, рядом с этим… с этим… что он вообще такое, этот Мистер Пузырь?!
   Надувная игрушка, вдруг сообразила Надежда. Мистер Пузырь – надувная игрушка. А у надувных игрушек есть одно уязвимое место…
   Надежда открыла ящик и начала рыться в столовых приборах. Вот когда она пожалела, что приобретала ножи только с закругленным кончиком. Боялась держать дома острое – а ну как Макс доберется?
   Но в ящике есть еще и вилки. Большей частью пластмассовые – тоже ради безопасности – но парочка стальных все же осталась. Надежда схватила одну из них и зашагала вперед, крепко сжимая холодную ручку.
   Дверь в детскую резко распахнулась. Максим дернулся, испуганно глядя на мать с вилкой. Мистер Пузырь даже не шевельнулся. Надежда сглотнула и шагнула вперед, чувствуя себя полной дурой. Может, ей все-таки просто показалось…
   – Мам, ты что?! – пискнул Макс, когда та замахнулась.
   Рука с вилкой остановилась в воздухе. Запястье перехватила другая рука.
   Резиновая надувная рука.
   Надежда похолодела, глядя в нарисованные глаза Мистера Пузыря. Губы бедной женщины задрожали, вилка вывалилась из ослабевших пальцев и упала на ковер.
   Мистер Пузырь поднялся на ноги, продолжая крепко сжимать запястье Надежды. Та только теперь заметила, что он и в самом деле сильно изменился с тех пор, как его купили. Стал выше ростом, более гармонично сложен, отрастил пальцы на руках. Даже лицо изменилось – по-прежнему дурацкая рожа, но уже не такая карикатурная, как раньше.
   Почти человек.
   Надувной монстр посмотрел в глаза Надежде и медленно покачал головой. В его взгляде та прочла неприкрытую угрозу.
   – Отпусти… те… – жалобно попросила Надежда, чувствуя нарастающую боль в запястье. – Пожалуйста…
   Резиновая ладонь разжалась. Мистер Пузырь, так и не проронив ни слова, уселся обратно на ковер и, уже не таясь, начал листать книжку с картинками. Макс, с недоумением косящийся на мать, пододвинулся ближе.
   На слабеющих ногах Надежда вернулась на кухню, уткнула лицо в ладони и зарыдала. Она понятия не имела, как быть в такой ужасной ситуации. У нее есть еще вилки, есть и другие острые предметы, но от одной мысли о повторной попытке женщину начинала колотить дрожь. В первый раз Мистер Пузырь ее отпустил, но что он сделает во второй?
   – Боже!.. Боже!.. – всхлипнула Надежда, начиная мыть посуду. Она всегда так делала, когда сильно расстраивалась.
   Совершенно непонятно, что теперь делать. Звонить в милицию? Жаловаться, что их с сыном терроризирует надувная игрушка? В этом случае сюда если кого и пришлют, то санитаров.
   Но что еще можно сделать? Бежать из квартиры? Оставить ее этому резиновому чудовищу? Но эта квартира – единственное, что у них с сыном есть. Приютить их в этом городе некому.
   С громким звоном разбилась уроненная тарелка. Надежда уставилась на осколки, растерянно шевеля губами. Мысли путаются и разбегаются, пальцы не слушаются – даже странно, что пока разбитая тарелка всего одна.
   Перед глазами по-прежнему стоит отвратительная рожа Мистера Пузыря.
   За окнами смеркалось. Надежда перемыла всю посуду и начала готовить ужин. Делала она это механически, просто для того, чтобы чем-то занять руки. Оглоушенная произошедшим, она плохо понимала, что вообще творится вокруг.
   – Макс, ужинать!.. – привычно позвала она, помешивая пюре.
   Максим вбежал в кухню через пару минут. А следом за ним… следом за ним вошел Мистер Пузырь. Совершенно спокойно, уже не пытаясь выдавать себя за обычную игрушку. Двигался он твердо, упруго, хотя и несколько неестественно.
   – Вы что, тоже будете кушать?.. – слабым голосом спросила Надежда.
   Мистер Пузырь внимательно посмотрел на пюре с котлетами и покачал головой. Он молча помог Максу вскарабкаться на его высокий стульчик и встал рядом. Надежда, глядящая на это с каким-то тупым безразличием, почему-то вдруг подумала, что Макса пора пересаживать на обычный стул. Пять лет уже ребенку.
   Максим ел, как ни в чем не бывало. Его ничуть не удивляло то, что рядом стоит надувной человек. А вот Надежде кусок не лез в горло.
   – Простите, пожалуйста… – робко пролепетала она наконец. – А вы… а-а… как вас лучше называть?..
   – Я Мистер Пузырь, – прогнусавил уродец, переводя взгляд на Надежду.
   – А… да, я знаю… ну хорошо… – забормотала та, ища подходящие слова и не находя их.
   Ну вот как прикажете разговаривать с ожившей надувной игрушкой?!
   – Я теперь буду жить здесь, – холодно произнес Мистер Пузырь.
   Надежда замерла с открытым ртом. Что можно ответить на такое заявление?
   – И надолго вы у нас?.. – жалобно спросила она спустя некоторое время.
   – Навсегда.
   – Но… но… но так же нельзя…
   – Почему?
   – У… у нас мало места…
   – В таком случае тебе не следовало меня покупать, – презрительно ответил Мистер Пузырь.
   – А вас можно вернуть?! – в отчаянии спросила Надежда.
   – Товар надлежащего качества обмену и возврату не подлежит. Это правило магазина.
   Надежда опустила взгляд, не зная, что еще сказать. Хотелось, конечно, заявить, что Мистер Пузырь – отнюдь не «товар надлежащего качества». Для надувной игрушки у него слишком много… дополнительных функций.
   Одно то, что он говорит… как он вообще может разговаривать? Рот у него нарисованный, губы не шевелятся. Такое впечатление, словно внутри спрятан магнитофончик.
   В эту ночь Надежда не сомкнула глаз. Трижды за ночь она прокрадывалась в детскую, и всякий раз натыкалась на холодный взгляд Мистера Пузыря. Судя по всему, в сне он не нуждался.
   Хорошо хоть, Максика этот монстр не трогал. Мальчик сладко сопел в кровати, даже не подозревая, что мать за стеной не находит себе места.
   Сейчас Надежда в очередной раз пожалела, что после развода Стас сделал широкий жест, оставив ей квартиру. Лучше бы уж разменяли на две однокомнатные, как она предлагала. И квартплата была бы поменьше.
   К утру несчастная женщина все-таки забылась в дреме, полной кошмаров. Но уже через полтора часа поднялась и поспешила проверять – в порядке ли Макс и с ним ли еще Мистер Пузырь. Ей ужасно хотелось, чтобы произошедшее вчера оказалось просто дурным сном.
   К сожалению, Мистер Пузырь остался там же, где и был. При появлении Надежды безмолвный страж повернул надувную голову, и его щеки странным образом вздулись, искажая нарисованные губы.
   Эта жуткая гримаса заставила Надежду вздрогнуть. Но потом она пораженно сообразила, что Мистер Пузырь так улыбается. Мимика на этом резиновом лице смотрелась жутковато и неестественно.
   – С добрым утром, – негромко заговорил монстр. – Как спалось?
   Надежда попятилась. Простые слова вежливости вызвали у нее оторопь.
   – Не нужно меня бояться, – произнес Мистер Пузырь, поднимаясь на ноги и делая шаг вперед. – Я не причиню тебе вреда.
   – Не подходите ко мне!.. – вскрикнула Надежда, отступая в коридор.
   Мистер Пузырь остановился. Ничего не выражающее нарисованное лицо исказилось, пошло мелкими морщинами. Кажется, его огорчила такая реакция.
   – Я не причиню тебе вреда, – повторил он.
   Почему-то Надежда ему не поверила.
   Накормив Макса овсянкой и яйцом всмятку, Надежда крепко задумалась. Ей снова стало любопытно, каким образом Мистер Пузырь двигается и разговаривает. Животные двигаются, потому что у них есть скелет и мышцы. Но у Мистера Пузыря мышц нет – это просто резиновая оболочка, наполненная воздухом. Нету у него и мозга. И крови. Вообще ничего нет. Он никак не может быть живым.
   Конечно, у роботов всего этого тоже нет, а они и двигаются, и разговаривают. В прошлом году Надежда видела одного такого на научной выставке – металлический человек маршировал по своему стенду, пожимал посетителям руки, общался с ними мягким музыкальным голосом. Но там-то все понятно – полупроводники, микросхемы… честно говоря, Надежда абсолютно не разбиралась в технике.
   Однако даже ее напрочь отсутствующих познаний хватало, чтобы понимать различия между роботом и Мистером Пузырем. Живых надувных человечков Надежда на выставках не видела. Танцующих кукол видела, но ими управляли кукловоды, дергающие за ниточки.
   А потом Надежда сообразила, что знает одно место, куда можно пойти за помощью. Тот самый магазин, в котором она сделала эту покупку. Как его там… «Семерка пентаклей». Его хозяин просто обязан забрать чертову игрушку обратно.
   Правда, Надежда не помнила точного адреса. В «Семерку пентаклей» она попала совершенно случайно – разыскивала магазин игрушек, спросила дорогу у прохожего, тот махнул рукой куда-то в сторону… в общем, как-то так она туда и забрела.
   Но адрес легко можно узнать.
   Через час Надежда поняла, что это вовсе не так легко. В адресной книге никакой «Семерки пентаклей» не значилось. Девушка из телефонной справочной не смогла ничего подсказать. Поиски в Интернете также закончились ничем.
   Тогда Надежда решила просто вернуться на ту же улицу и посмотреть сама. Примерное место она помнила, а если и придется потратить лишние полчасика – беда невелика.
   Уже начав одеваться, Надежда остановилась. Нельзя оставлять Макса дома одного. Вернее, одного-то можно – она ведь совсем ненадолго. Но в том-то и дело, что теперь он не один. С ним будет еще и Мистер Пузырь. И оставлять сына с ним наедине… нет-нет, об этом не может быть и речи.
   – Максим, мы идем гулять, – возвестила Надежда, входя в детскую. Ей повезло – Мистер Пузырь как раз отлучился.
   – Сегодня же еще не суббота, – удивился Макс.
   – А мы все равно пойдем гулять. Хочешь?
   – Хочу! – обрадовался Максим. – А мы на аттракционы пойдем или в магазин?
   – В магазин. Собирайся быстренько.
   Под «магазином» Макс имел в виду огромный молл с кинотеатром и детским развлекательным центром. Туда Надежда обычно водила его в плохую погоду, когда гулять в парке не хотелось. Обычно там же она покупала сыну и игрушки, но в прошлый раз детский отдел был закрыт. Санитарный день или что-то вроде этого. В итоге Надежда пошла искать другое место… и где-то на соседней улице набрела на «Семерку пентаклей».
   Одев сына и одевшись сама, Надежда тихо двинулась в прихожую. Она ужасно боялась, что Макс захочет перед уходом попрощаться с Мистером Пузырем, но этого, к счастью, не случилось.
   Однако Мистер Пузырь напомнил о себе сам.
   Надувной уродец поджидал их у входной двери. Он неподвижно стоял на коврике, скрестив руки на груди, и смотрел на мать с сыном нарисованными глазами.
   – Вы куда? – грозно спросил он.
   – Погулять… – жалобно пискнула Надежда. – Мы… мы скоро вернемся…
   – Вы останетесь дома, – безапелляционно заявил Мистер Пузырь.
   – Но… но… но как же… – залепетала Надежда, чувствуя, как душа уходит в пятки. – У нас и продуктов уже мало осталось, надо в магазин…
   – Продуктов еще много, – отрезал Мистер Пузырь. – Я смотрел в холодильнике.
   – Хлеба свежего нет…
   – Вы его почти и не едите. Потерпите несколько дней.
   – Но как же так…
   – Несколько дней, – повторил Мистер Пузырь. – А потом я сам с вами схожу.
   Эта простая фраза, произнесенная мягким, даже доброжелательным тоном, напугала Надежду до полусмерти. В отличие от Макса, не увидевшего в словах Мистера Пузыря ничего особенного, она сразу поняла скрытый подтекст. Невооруженным взглядом видно, насколько эта надувная игрушка изменилась с тех пор, как ее купили. А если он собирается через несколько дней выйти на улицу… как он будет выглядеть к тому моменту?! И что это вообще за чертовщина такая?!
   Одно ясно – из квартиры Мистер Пузырь их не выпустит.
   Надежда поняла, что совершенно не хочет сидеть и дожидаться, пока Мистер Пузырь «сам с ними сходит». И вообще, ее абсолютно не прельщает мысль до конца жизни быть пленницей резиновой игрушки. Надо срочно что-то предпринять, пока не стало хуже.
   Но все возможные варианты Надежда отвергла еще вчера. Милиция, спасатели, скорая… к кому еще можно обратиться за помощью? Не родителям же в деревню звонить.
   И тут Надежда вспомнила про Стаса. Они не виделись уже два месяца, и по менее важному поводу Надежда не стала бы беспокоить бывшего мужа. Но тут ситуация критическая.
   Однако Мистер Пузырь оказался настроен серьезно. Стоило Надежде поднять трубку, как он вышел из детской и строго спросил:
   – Кому ты звонишь?
   – Я просто… пиццу… заказать… – неожиданно для себя нашлась Надежда. – Можно?..
   – Никакой пиццы, – отрезал Мистер Пузырь, вырывая трубку. Он взялся за телефонный аппарат и с хрустом выдернул провод из гнезда.
   Надежда втянула голову в плечи, не смея протестовать. Злополучный провод Мистер Пузырь перерезал ножницами, лишив телефон доступа в сеть. После этого он бесцеремонно обыскал сумку Надежды и конфисковал мобильник. Утратил выход в Интернет и домашний компьютер.
   Но кое-что Мистер Пузырь все же упустил из виду. В доме есть еще один мобильник. Это в девяностых годах сотовую связь могли себе позволить только очень преуспевающие люди, а сейчас с маленькими телефончиками ходят даже пенсионеры. И несмотря на крохотную зарплату, Надежда все же выкроила небольшую сумму, чтобы купить такой Максу.
   Конечно, пятилетнему ребенку он не очень-то нужен, зато сын постоянно на связи. Если потеряется – всегда сможет позвонить. Пользоваться своим телефоном Макс научился очень быстро. Современные дети вообще легко овладевают техникой.
   Убедившись, что Мистер Пузырь не в курсе насчет второго мобильника, Надежда постаралась усыпить его бдительность. Она приготовила обед, выждала некоторое время, а потом под благовидным предлогом отлучилась в детскую.
   Мобильник был там. Лежал себе в верхнем ящике комода, прикрытый журналом комиксов. Максим постоянно его везде забывал, а мать находила и возвращала на положенное место.
   К счастью, аккумулятор не разрядился. Индикатор ненавязчиво помаргивал, извещая, что телефону хотелось бы подсоединиться к розетке, но еще какое-то время он продержится.
   На цыпочках Надежда прокралась в ванную комнату и заперлась изнутри. Чтобы ее не услышали, она открыла оба крана. А потом трясущимися пальцами набрала номер Стаса.
   Тот какое-то время не отвечал. Надежда уже испугалась, что бывший муж не может подойти, но тут на звонок наконец ответили. Из телефона донесся такой знакомый, такой родной голос, что Надежда едва не расплакалась от облегчения.
   – Стас, ты… ты можешь сейчас приехать?.. – не теряя времени, зашептала она в трубку. – Мне… ко мне…
   – Прямо сейчас?.. – недовольно отозвался бывший муж.
   – Да-да, прямо сейчас!
   – У меня тут работа, вообще-то… Вечером устроит?
   – А сейчас никак?.. – жалобно спросила Надежда. – Совсем никак?..
   – Что у тебя случилось? – помолчав, спросил Стас. – С Максимом что-то?
   – Я… нет… это… я…
   Надежда вдруг поняла, что если она хоть словечком заикнется о Мистере Пузыре, Стас повесит трубку и больше не станет даже слушать. Он терпеть не может, когда ему говорят неправду. Уличив человека во лжи, сразу проникается к нему острой неприязнью.
   Они ведь из-за этого и расстались. Надежда тогда случайно зашла в ювелирный магазин и, как обычно чувствуя неловкость, решила что-нибудь себе купить. Цены выглядели вполне доступными, и она выбрала себе миленькие сережки. Но когда их уже упаковали, и пришло время расплачиваться, выяснилось, что Надежда совершила страшную ошибку.
   Цена была указана не в рублях, а в евро.
   Надежда всегда была ужасно робким человеком. Сказать, что передумала, после того, как торговый консультант потратил на нее столько времени, все уже упаковал… нет, этого она не могла просто физически. И она заплатила за те чудовищно дорогие серьги – заплатила, отдав почти все деньги на хозяйство.
   Придя домой, она испугалась признаться в том, что натворила. Поэтому сказала Стасу, что в автобусе у нее вытащили кошелек. Муж матюкнулся на гнусного карманника, попенял супруге за ротозейство, но расстроился не слишком сильно. Средства на черный день в доме были.
   А через две недели обман раскрылся. Оказалось, что в том ювелирном существует система скидок для постоянных покупателей… а Надежда сдуру оставила там свои контактные данные. Ей позвонили, чтобы рассказать о каком-то новом суперпредложении… как раз в то время, когда она была в ванной.
   Трубку взял Стас.
   Он молча выслушал консультанта. Спросил, когда именно его жена стала их клиентом, и что она приобрела. Моментально обо всем догадался. И тихо постучал в дверь ванной.
   Разговор был долгим и тяжелым. Стас осмотрел злополучные серьги и спокойно вышвырнул их в окно. Ему было плевать и на деньги, и на женину глупость. Но вот обмана он простить не мог.
   Именно после этой казалось бы ерунды отношения начали стремительно остывать. Стас все реже разговаривал с Надеждой, смотрел на нее какими-то чужими глазами… а в конце концов сообщил, что подает на развод. Квартиру оставляет ей.
   С тех пор прошел уже целый год. Надежда несколько раз порывалась позвонить Стасу, попробовать помириться – но всегда в последний момент пугалась. Изредка Стас звонил сам, но с Надеждой он разговаривал мало, сухо и только по делу.
   И сейчас Надежде нужно было срочно придумать, что сказать, дабы Стас приехал. Правду говорить нельзя – она прозвучит глупой выдумкой. Но и врать тоже нельзя. Надежда предпочитала остаться в плену Мистера Пузыря, чем снова увидеть глаза Стаса, уличившего ее во лжи.
   – Мне просто очень нужно… очень… нужно… – бессвязно забормотала она, ища правильные слова. – Я просто не могу… я не могу больше… мы не можем тут оставаться…
   На том конце провода воцарилось молчание. Стас молчал всего несколько секунд, но Надежде они показались дольше самой жизни.
   – Хорошо, я отпрошусь, – наконец произнес бывший муж. – Через час жди. Быстрее не смогу.
   У Надежды отлегло от сердца. Она торопливо ополоснулась под душем, чтобы не вызывать подозрений, и вышла из ванной.
   Мистер Пузырь стоял в коридоре и молча смотрел на нее. Нарисованные глаза обежали Надежду с ног до головы, но ничего криминального не заметили. Мобильный она благоразумно спрятала в ванной, под полотенцами.
   Стас всегда отличался пунктуальностью. Ровно через час дверь отворилась, и в квартиру вошел бывший муж Надежды.
   Вот когда она порадовалась, что у того сохранились запасные ключи.
   – Что у тебя случилось? – с порога спросил Стас. – Машина нужна?
   – Машина?.. А зачем… зачем машина?.. – не поняла Надежда, озираясь по сторонам.
   – Откуда я знаю?! – раздраженно посмотрел на нее Стас. – Ты мне скажи!
   Он широким шагом прошел в детскую, подошел к Максу и молча взял его за подбородок. В первый момент тот посмотрел на отца недоуменно, даже испуганно, но потом в глазах забрезжило узнавание.
   – Папа?.. – недоверчиво спросил Макс. – Папка!
   – Привет, братан, – ласково обнял его Стас и достал из кармана шоколадку. – Держи вкусняху. Что у вас тут с мамкой стряслось?
   – Да ничего, – удивился Макс. – Все нормально.
   – Вижу. Ну?.. – спросил Стас, поднимаясь на ноги и поворачиваясь к Надежде. – Из-за чего паника?
   Надежда заломила руки. Она все еще не знала, как лучше объяснить суть проблемы. Мистер Пузырь как в воду канул – наверное, затаился где-нибудь в спальне или на кухне. Но даже если найти его и показать Стасу, будет очень трудно доказать, что тот способен двигаться и разговаривать. В спокойном состоянии Мистер Пузырь по-прежнему ничем не отличается от обычной игрушки. Великоват разве что.
   Надо что-то придумать. Надо срочно что-то придумать. Главное – не выпускать Стаса из квартиры. Как только он вошел, Надежда сразу почувствовала себя так спокойно, так защищенно…
   – Давай уедем! – бухнула она, понимая, что пауза уже слишком затянулась.
   – Куда? – не понял Стас.
   – Куда… куда угодно! К тебе! Только чтобы отсюда!
   – Зачем?
   – У нас тут… у нас тут…
   – Мам, что случилось? – дернул ее за юбку Макс.
   – Да, что случилось? – присоединился Стас. – Мне кто-нибудь это объяснит в конце концов?
   – У нас тут… у нас тут… паразиты! – ляпнула Надежда.
   – Паразиты? Какие еще паразиты?
   – Крупные! Очень-очень крупные!
   – Ага. Паразиты, значит, – как-то очень спокойно произнес Стас.
   – Да, и я…
   – Знаешь, мне уже на работу пора, – перебил ее Стас. – Давай, братан, пока. Слушайся мамку. Чего тебе в следующий раз привезти?
   – Киндер-сюрприз!
   – Договорились.
   Стас развернулся и двинулся к выходу. Надежда посмотрела ему в спину остановившимся взглядом… и бросилась следом.
   Она повисла на шее бывшего мужа и зарыдала. Стас, хотевший было отстраниться и идти дальше, замер на пороге. Уж очень искренне и неподдельно Надежда плакала. А потом он посмотрел ей в глаза – испуганные, светящиеся отчаянием – и посерьезнел.
   – Ладно, собирайся, – скомандовал Стас. – Жду в машине.
   – Нет! – вскрикнула Надежда, бросаясь к шифоньеру. – Мы уже готовы! Мы с тобой! Максим, давай руки, продевай голову!
   Надевая свитер, Макс недоуменно пыхтел – он не понимал, из-за чего весь этот гам. Стас тоже смотрел на паникующую Надежду и пытался уразуметь – что же все-таки здесь происходит, и отчего бывшая жена не может сказать об этом прямо?
   И тут из прихожей послышался щелчок. Кто-то повернул ключ в замке. Стас приподнял левую бровь и спросил:
   – Что, дома еще люди?
   У Надежды задрожали губы. Она торопливо помотала головой.
   – Нет… людей нет… – пролепетала она, глядя на мужа глазами тонущего котенка.
   Стас нахмурился. Он отодвинул за спину сунувшегося было в дверь Макса и медленно пошел в прихожую. Надежда схватила со стола первый попавшийся предмет и пошла следом.
   Мистер Пузырь стоял в прихожей, держа в одной руке ключи, а в другой – большой кухонный нож для рубки мяса.
   – Решили меня бросить?.. – проворчал надувной монстр, злобно щуря глаза. Они у него уже обрели веки, стали совсем живыми, почти человеческими. – Сбежать от меня захотели?..
   – Что это за чертовщина? – удивительно спокойным голосом поинтересовался Стас.
   – Это Мистер Пузырь! – весело крикнул Макс. – Он хороший!
   – Хороший? – усомнился Стас, поворачиваясь к Надежде. – Правда?
   Надежда отчаянно замотала головой, прячась за спиной бывшего мужа.
   – Понятно, – снова повернулся к Мистеру Пузырю тот. – Так это, значит, и есть твои паразиты? И откуда оно такое взялось?
   При звуках этого уверенного голоса у Надежды отлегло от сердца. В отличие от нее, Стас никогда не паниковал и не терялся. Смутить его пока еще не удавалось никому.
   – Не знаю, что ты за срань такая, но пошел вон отсюда, – скомандовал Стас, обращаясь к Мистеру Пузырю. – И быстро.
   Мистер Пузырь злобно улыбнулся, поднимая нож. В его надувных пальцах-сосисках тот держался крепко, уверенно.
   – У тебя был шанс, – прошипел монстр. – Ты его не использовал. Теперь моя очередь.
   – Это что еще значит? – нахмурился Стас.
   – Ты бросил жену и ребенка. Оставил сына без отца. По-твоему, это правильно?
   – По-моему, это не твое дело. И вообще, какого хера тебе тут нужно? Собираешься занять мое место, что ли?
   – А что если так?
   Надежда тихо ахнула, закрывая рот ладонью. Наконец-то поняв, что было на уме у Мистера Пузыря, она пришла в ужас. Судя по напрягшимся плечам Стаса, он тоже не пришел в восторг.
   – Ключи оставь здесь, а сам выметайся, – негромко приказал Стас. – Я считаю до трех.
   – Хоть до двух, – фыркнул Мистер Пузырь, шагая вперед и замахиваясь ножом.
   Стас резко выбросил вперед ногу. Драться ему доводилось и раньше.
   Мистер Пузырь не попытался увернуться. Да ему и не удалось бы это сделать в тесном коридоре. Ступня Стаса врезалась ему в живот… и спружинила. На лице резинового монстра расплылась зловредная улыбка, толстая рука молниеносно схватила Стаса за голень.
   А в следующий миг ногу пронзило острой болью. Мистер Пузырь с силой ударил тесаком, рассекая икру до кости. На линолеум хлынула кровь.
   Стас не удержал равновесия и повалился на спину. Его лицо исказилось в болезненной судороге. Надежда вскрикнула. Максим, стоящий позади всех и ничего не видящий за спинами взрослых, задергал мать за подол:
   – Мам, что там такое?.. Ну мам!..
   Надежда его не слышала. Ее полностью поглотила ужасная сцена – падающий Стас и торжествующе замахивающийся Мистер Пузырь. Теперь он целился точно в грудь. Еще секунда и…
   Вспоминая об этом впоследствии, Надежда так и не смогла ответить, что же именно сделала. Она запомнила только, как внутри что-то лопается, изо рта вырывается безумный крик, а тело движется само по себе…
   Нож упал на пол. Мистер Пузырь растерянно взглянул на свое плечо. В нем торчал остро отточенный карандаш. Из дыры со свистом вырывался воздух и брызгали мелкие красноватые капельки.

   Тяжело дыша, Надежда перевела взгляд на Стаса. Тот схватил выроненный Мистером Пузырем нож и стал подниматься, не обращая внимания на кровоточащую ногу.
   Впрочем, его помощь уже не требовалась. Мистер Пузырь на глазах сдувался. С выходящим воздухом из него испарилась и вся жуткость – теперь он стал скорее жалким.
   – Еще бы пара дней… – слабеющим голосом пожаловался надувной монстр. – Мне бы еще только пару дней…У меня ведь даже кровь уже появи…
   Голос затих. На пол осела сдувшаяся оболочка. Все еще слабо шевелящаяся, но уже ничем не угрожающая.
   Надежда посмотрела на свои дрожащие пальцы и громко расплакалась. Хрипло дышащий Стас обнял ее и начал гладить по волосам, приговаривая что-то успокаивающее. Ничего не понимающий Макс подошел поближе и спросил:
   – Мам, а почему Мистер Пузырь сдулся?
   – Лопнул он, братан, – ответил вместо Надежды Стас. – Бывает. Не переживай, мы тебе новую игрушку купим.

Домовые
Карьера

   Скрипнула дверь. Узенькая щелочка начала расширяться, и за ней показалось настороженное лицо. Или, скорее, мордочка. Заросшая мягкой короткой шерстью, с клочковатой бороденкой, слегка карикатурными чертами и крупными лошадиными ушами.
   Домовой.
   Востренький нос с шумом втянул воздух, и его обладатель брезгливо закашлялся. Во дворе пахнет бензином и еще какой-то пакостью.
   И-и-и, а раньше-то, раньше!.. Сено и молоко, молоко и сено!.. Ну и навоз еще. Хотя это как раз никуда не делось – вон, домик дощатый, с сердечком. Так и несет от него, так и несет… Смешивается, правда, с лавандой или еще какими цветами – кто его тут разберет… Придумали тоже микстуру – «восвежитель воздуха»!
   Старый домовой Прокоп живет в этом доме уже много лет. Имен сменил… и-и-и!.. Не сосчитать. По давней традиции, если хозяин дома в нем, дому, умирает, домовой берет его имя. Чтоб, значит, почтить память. А если дом пустой, такой покойник и сам может домовым стать…
   Только это редко бывает.
   Любит Прокоп свой дом. Да и как не любить, коли дом с домовым, почитай, единое целое. Хоть и старенький уже домик, еще до революции возвели, а все одно – не желает душа другого, да и все тут. Стены-то сменить нелегко, не у всякого выходит… Иной домовой и вовсе такого не переживет – помрет, вот и вся недолга.
   Но Прокоп сменял жилище уже неоднократно. Да и как иначе, если в том годе старик отпраздновал юбилей? Полторы тысячи лет уже Прокоп по земле ковыляет, за печкой ютится, по трубе стучит. Он – старая дружина, теперь таких уже не водится.
   Забыла молодежь свои корни, забыла…
   А вот он, Прокоп, не таков! Он не кто-нибудь – он господар, настоящая элита среди домовых! На Руси таких уж почти не осталось – в Сибири кой-где, у карелов есть, да, говорят, в Белоруссии еще бродит парочка.
   И один здесь – в Самаре.
   Ох, и красива же ты, Самара у Волги! Какое суденышко ни пройдет мимо – так залюбуется. Да есть ли другой такой город на свете? Конечно, Прокоп уже лет триста сидит на одном месте безвылазно, но верит – нет.
   Его город, его Самара. Хоть и побыла шестьдесят лет Куйбышевым, а все одно – вернули законное название, никуда не делись. Да и то сказать – где это видано, такой город, да вдруг в честь кого-то там называть! Уж если давать городу имя человечье – так уж того, кто этот город построил. Вот это по справедливости. Григорий Засекин Самару заложил – а никакой не Куйбышев.
   А только нелегко жить стало в последнее время. Оно и раньше-то медом не было, но теперь совсем уж ни в какие ворота… Он-то, Прокоп, в город давненько приехал – еще когда и не было никакого города, а была крепостица. От басурман обороняться, границу стеречь. Граница русская в те времена как раз здесь и пролегала – а уж батюшка Иван Васильевич ее раздвинул, далеко раздвинул…
   До сих пор вспоминается. Ехали тогда люди в Самару – на поселение ехали, с разных мест. И была среди них бабушка старая – с пустым возом. Смеялись над ней – куда, мол, болезная, тащишься, тебе на погост давно пора… Да еще телегу пустую везет зачем-то – али извозом заниматься надумала? А старушка помалкивала, да посмеивалась потихоньку. Народу-то на той телеге было столько, что аж на ободьях висли – только не видели их люди. Никто не видел, окромя той старушенции. Ну, она, ясное дело, ведьмачкой была, тогда еще оставались… настоящие.
   А теперь почти никого…
   Много воды утекло. Но вот уже больше века Прокоп живет здесь – в старом-престаром двухэтажном доме. Даже удобства во дворе – такой старый дом. До революции тут купчина один жил – не то чтобы такой уж богач, но мужик небедный.
   Потом красные пришли, купчине под зад коленом дали, дом отобрали. Первые годы тут какую-то голытьбу поселили – временно. Потом их по квартиркам разогнали, а в дом нэпман въехал – лавку бакалейную открыл. Пробыл сколько-то времени, да и исчез – тоже под зад коленом дали, как и купчине. А на его место новый владелец подселился – директор гастронома.
   Тоже купец, если по справедливости смотреть…
   Потом война приключилась – в городе тесно стало, беженцев понаехало со всех концов. Куйбышев в те годы чуть ли не второй столицей был… Ну, Прокопу-то эта людская возня неинтересна – им, домовым, на любую войну чихать с крыши.
   Печка цела – больше ничего и не надо.
   А потом в дом новый хозяин въехал – и снова ведь купчина! Теперь уже из новых – пузатый такой, с цепью золотой на шее. Лет десять прожил… и исчез. Посадили, говорят. Куда, за что, почему – Прокоп не интересовался. Кого они волнуют, люди? Под ногами не путаются, жить не мешают – и ладно.
   Что поделаешь, недолюбливает Прокоп людей. Огромные, громоздкие, неуклюжие и глупые-преглупые. Да еще со зрением беда – домовых в упор не замечают. Домовые людей видят, а люди домовых – никогда. Прокоп перед хозяевами, бывало, чуть ли не гопака отплясывал – смотрят, но не видят.
   Домового ведь только боковым зрением увидать можно, да и то не всегда. Ну, или если он сам этого захочет – но зачем ему этого хотеть, спрашивается? Это раньше домовые, бывало, показывались иногда, а теперь… ни к чему это, баловство одно. Молодежь еще иногда, бывает, шалит, хулиганит – люди этих мальцов «полтергейстом» прозвали, «шумливым духом».
   Ну, все мы когда-то были детьми…
   Оно, конечно, как раз дети-то домовых и видят. Совсем еще маленькие – младенцы. Если младенец смеется или плачет невесть с чего – точно домовой ему или козу состроил или рожу страшную скорчил. Ну а потом они подрастают и глаза приучаются отсеивать «то, чего не бывает». А домовым только того и надо.
   Еще пьяные домовых порой замечают. И те, кто травки всякие нехорошие курит, да зелья поганые через иголки впрыскивает. А только кто ж им поверит-то? Они сами своим глазам не верят – примерещилось что-то, и все тут. Да и нечасто такое бывает – глаза нужно так залить, чтоб вообще никаких больше мыслей не осталось.
   Ну а что животные домовых видят, это ни для кого ни секрет. Твари бессловесные, безгрешные много такого замечают, чего люди знать не знают, ведать не ведают. Особенно у кошек ловко получается – кошки все видят, видимое и невидимое. У собак похуже – эти домовых не глазами видят, а только носом чуют.
   Прокоп поежился и поднял воротник. Ночка выдалась холодная. Лето хоть пока и не кончилось, а все одно – прохладно по ночам, ветерком с Волги веет. Еще пара дней, и осень явится – с дождями, с ветрами…
   Старенький домовой грустно посмотрел на зажатый в ладони предмет, вздохнул и юркнул через дорогу – в дом напротив. Так и не понял он, о чем в этом письме говорится, пусть уж Венька разберется, он паренек смышленый, мерекает во всякой механиции. А он, Прокоп, для этого стар – поздно ему переучиваться.
   Домовые-то живут ого-го сколько – вот и не поспевают за людьми. Очень уж те быстро меняются. Вроде еще совсем недавно царь был. Потом – царя скинули, коммунизм строить зачали. Домовые первые лет тридцать и понять-то не могли – что за коммунизм такой, зачем надобен? Постепенно начали соображать некоторые. Михей в городе самым первым суть уловил – он вообще башковитый мужик. И решил – раз уж Большаки этот самый коммунизм строят, так и нам, Малому Народцу, не зазорно будет. Надо тоже перенять.
   Ну ладно, переняли.
   И на тебе! Фу-ты, ну-ты, лапти гнуты! Не успели за дело взяться как следует – так уже все! Нету больше коммунизма! Опять Большаки в другую сторону развернулись! Старое все снова поломали – и опять сызнова! Теперь уже что-то другое затеяли – не с царем, но вроде похоже.
   Ну и вот стоило ради каких-то семидесяти лет огород городить?! Только-только начали, как уже все – конец!
   А им-то, им-то что делать?! Домовым-то?! Они же уже взялись, уже настроились! Домовые быстро перестраиваться не умеют! Вот уж больше пятнадцати лет прошло, а они все трепыхаются, все еще не поняли до конца, что уж и нет никакого коммунизма! И еще, наверное, столько же пройдет, пока окончательно поймут. Михей, вон, в затылке чешет, никак разобраться не может – что ж делать-то теперь? Опять старое ломать, новое строить? Да сколько можно-то?!
   Михей, он вообще старается в ногу со временем идти. За Большаками поглядывает, все у них перенимает – ну чисто мартышка. Даже ликом – копия нынешнего городничего, только маленький. Их теперь почему-то по-аглицки кличут – мэрами. А чем «городничий» плохо было? Михей, вон, городяник – значит, наибольший домовой из всех, за всем городом приглядывает.
   Снова скрипнула дверь. Теперь уже другая – подъездная. Венька в четырехэтажке живет – тоже старенькой, но все ж поновее, ей и пятидесяти годов еще не исполнилось. На третьем этаже.
   На самом деле, он во всем доме живет, но на третьем квартира есть пустая, вот Венька там все время и болтается. С этим своим… как его… компьютером.
   – Венька! – тихо поскребся в дверь Прокоп. – Венька, ты дома?
   – Есть децл, – послышалось оттуда. – Заходи, старый, мы тебе чаю на спину нальем.
   Прокоп бесшумно просочился в тоненькую, почти неразличимую щель между дверью и косяком. Стены, заборы, двери для домового – не более чем дорожная разметка для человека. Не преграда. Надо – в любую щель прошмыгнем, хоть с волосок. А если даже такой нет – и сквозь стену пройти не побрезгуем.
   Особенно если ты не обычный домовой, а господар!
   В пустой однокомнатной квартире из мебели только телефонная розетка. И компьютер. Перед ним, прямо на полу, сидит и курит Венька – мелкий и очень уродливый гремлин. Прокоп сдернул с головы старый помятый картуз и принялся его теребить, не зная, с чего начать. Предстоит просить об одолжении, а Прокоп этого жутко не любит – не к лицу ему, старому господару, кому-то обязанным быть.
   – Кхе! Кхе! – закашлялся он, ощутив сладковатый дымок. – Охти мне, Венька, да что ж ты делаешь-то, идол?! Табачищем навонял! Постыдился бы!
   – Мой дом – хочу воняю, хочу нет, – невозмутимо ответил гремлин. – И это, кстати, не табак.
   Прокопа передернуло. Домовые не только никогда не курят сами, но и вообще не выносят табачного запаха.
   Впрочем, некоторые еще как дымят – те, что опустились до звериного состояния, «обесенились». Но Прокоп-то не из таких – он домовой порядочный, всякой дрянью не балуется и курильщиков не любит.
   Да и самих гремлинов Прокоп не любит, что уж тут поделаешь… И то сказать – за что их любить-то? Гремлины – народец молодой, всего несколько веков по земле бродят. Говорят, немецкие зелейники, алхимиками именуемые, в своих пробирках их вывели. Так ли было, не так ли, теперь уж никто не ведает.
   Разбрелись гремлины по свету, расплодились неимоверно. Технику обожают страстно – особенно им эти новомодные компьютеры полюбились. В этой ихой Сети Интернет гремлинов на самом деле океан – Венька рассказывал, что ему подобные обожают ползать по форумам и чатам (что это такое – Прокоп не понял), а там знай кривляются, да обкладывают всех по матушке.
   Сам Венька постоянно пасется в каком-то «жэжэ» – а как это переводится, так и не объяснил, только хихикал долго. Вредные они, гремлины, характерец у них зело гнусный, да противный. А умишко – крохотный, только на пакости и пригодный.
   Но в технике фурычат лучше всех, тут не поспоришь.
   Венька – гремлин молодой, четыре года всего. Они – твари быстроживущие, уже в три года взрослые, а в тридцать – дряхлые старики. Не позавидуешь. Да и выглядит неказисто – мелкий, тощий, кожа пупырчатая, в бородавках, зеленовато-бурая, пятнистая. Уши огромные, глазищи плошками, пастенка вся в зубишках мелких, ноздри вертикальные, узкие, носа вообще нет.
   – Ты у меня сегодня первонах, старый! – сообщил Венька. – Народ чего-то с утра неактивный, за весь день ни одного камента! Нет, я так тысячником не стану! А хочеццо… Хотя чего в нем хорошего, если вдумаццо?
   – Венька, прекрати свой жаргон, надоел уже! – повысил голос домовой.
   – Кисакуку! Ты с какова горада? – ехидно спросил гремлин.
   – Венька, не дури!
   – ПНХ! – фыркнул гремлин. – Старый, ну до чего ж ты не продвинутый… Учи албанский!
   Прокоп сурово насупил седые бровищи. Здоровенные, как у филина, они составляли предмет его искренней гордости. Венька пошевелил ушами, противно хихикнул, но мордочка молодого гремлина все же слегка посерьезнела.
   Разумеется, он знал, что ругани домовые не переносят – шутки шутками, но если переступить черту, домовой-господар способен и убить. Сила в ручищах Прокопа огромная – он даже Большака при нужде задушить может, не то что гремлина.
   – Ладно, старый, тебе чего? По делу – или так, каменты почитать?
   – Да мне вот… письмо передали… того… – засмущался Прокоп.
   – И чего?
   – Ну так… это… дом мой сносят… – утер глаза старый домовой. – Сто лет стоял, никому не мешал, а теперь вот… и-и-и!.. автостраду расширять будут, будь она неладна… Кому дом-то мой помешал?!
   – Раскас жызненный, – безразлично пожал плечами Венька. – А я-то при чем?
   – Так я на них пожаловался!.. В Москву!.. Самому столичнику!.. Он в Кремле живет! – указал на потолок домовой. – И вот…
   – Чего?
   – Да чего?.. Велели мне свою анкету прислать…
   – Тема по-прежнему не раскрыта, – глубокомысленно заметил гремлин.
   – Так прислать ее велели мылом! – наконец дошел до сути Прокоп. – А как я ее мылом-то пришлю?.. новомодное, что ль, чего-то?
   Венька только теперь обратил внимание на предмет, робко зажатый в морщинистой лапке старичка-домового.
   Брусок хозяйственного мыла.
   Желтые глаза гремлина увеличились еще больше. Зубастая пастенка начала медленно раззявливаться. А потом Венька просто упал лицом на клавиатуру и забился в дикой истерике.
   – Ржунимагу!.. – вопил гремлин, колотя кулачками по полу. – Бугага!.. Гыгыгы!.. Вмемориз!.. Афтар жжош!..
   С каждым его воплем Прокоп выглядел все более жалким и несчастным. Он стыдливо спрятал за спину злополучное мыло и втянул голову в плечи, больше всего желая сейчас провалиться под землю.
   – Я пойду, наверное… – еле слышно пробормотал он, поворачиваясь к двери.
   – Стой! – опомнился гремлин. – Ну ты силен, старый! Однозначный зачот! Плакаль! Давай сюда свою анкету, я тебе ее пошлю. Адрес какой?
   – Странный адрес, – слегка оживился Прокоп. – Ни улицы, ни дома – только написано чего-то не по-русски, и еще про собаку странное чего-то.
   – Давай сюда, – вырвал у него все листки Венька. – Ужоснах! Ты что, старый, до сих пор гусиным пером пишешь?!
   – А что? – надулся домовой.
   – В Бобруйск, жывотное! – заорал на него гремлин. – Ты где был весь последний век, старый?! В сортире пряталсо?! На вот, почетай, повысь грамотность!
   Тоненькие когтистые пальчики с бешеной скоростью забарабанили по клавишам, перегоняя выстраданную анкету Прокопа в электронный вид. А домовой недоуменно повертел в руках книгу в половину собственного роста.
   Хорошо, что господары такие сильные – даже самого Большака могут поднять, а не только его книжку.
   – А-лекс-экс-лер, – по слогам прочитал имя автора Прокоп. – Это чего – нерусский, что ли?
   – Пшолнах! – отмахнулся Венька. – Наш он, наш.
   – Гремлин?..
   – Русский! Большак это, старый! Мы, гремлины, книжков не пишем – не наше это дело! Наше дело – в карбюратор конденсат подливать!
   Венька последний раз щелкнул мышкой, пару секунд любовался на экран, а потом горделиво объявил:
   – Все, старый, улетело твое письмо по адресу!
   Прокоп невольно поднял глаза к потолку. Венька криво усмехнулся, покачал головой и задумчиво сказал:
   – Ну ты все-таки кадр, старый… Надо про тебя Апачу рассказать. Апач таких коллекционирует.
   – Каких таких?
   – Тупых таких!!! У него в коллекции как раз только такого экземпляра не хватает!
   Прокоп снова надулся.
   – Да ты чего, старый? – хихикнул гремлин. – Ты чего, обиделсо?
   – Венька, прекрати, а? – жалобно попросил Прокоп.
   – А то еще можно Мицголу тебя сдать – пусть забанит нах… – задумчиво обдумывал варианты гнусненький гремлин. – Любит он, сцука, это дело – меня вот забанил зачем-то…
   Старый господар только вздохнул. Разговаривая с Венькой (да и большинством других гремлинов), он не понимал добрую половину.
   – Да, в баньку бы сейчас неплохо… – почесал в затылке он.
   В туалете зашумело, забурлило, а потом стукнула дверь, и на пороге появился Каналюга.
   – Венька, у тебя слив не работает, – булькающим голосом сообщил он.
   – Слив защитан, – рассеянно отмахнулся гремлин, одной рукой двигая мышкой, другой зажигая новый косяк, а ногами барабаня по клавишам. У гремлинов, собственно, ног и нет – они четвероруки, как мартышки.
   – Не сдох пока, старый пень? – посмотрел на Прокопа Каналюга. – Живучая ты коряга…
   Прокоп набычился, исподлобья глядя на этого водяного. Каналюга живет в самарской канализации уже почти полвека, что изрядно отразилось на внешности – стал тощим, как скелетина, зеленым, покрытым плесенью и ужасно вонючим. Кроме основного имени у него есть еще и запасное – Туалетный Человечек. Ласковое такое прозвище. Каналюга и в самом деле любит в самый неожиданный момент выныривать из унитазов и пугать людей.
   Особенно маленьких детей, за что пользуется недоброй славой.
   – Я тебе сколько раз говорил окурки в унитаз не бросать? – пробулькал водяной, капая на пол буроватой жижей. – Загадили мне всю канализацию! А я там живу!
   – Водяной должен жить в реке! – не выдержал Прокоп. – Или хоть бы в озере! На худой конец – в болоте… хотя это уже болотник будет.
   – Прокоп, где ты у нас в городе последний раз незанятое озеро видел? – фыркнул Каналюга. – В Волгу меня не пускают, там свой хозяин, покруче меня… хозяйка… А маленькие водоемчики все нарасхват… И чем тебе моя канализация не нравится? Там хоть почитать всегда есть что…
   – А запах?
   – Чуть что, так сразу запах… – заворчал Каналюга, выжимая мокрые волосенки. Впрочем, их и было-то всего один пучок – на затылке. Остальная макушка – грязно-зеленая плешь. – Ничем я и не пахну, чего пристал?.. У тебя, кстати, я слышал, дом сносят?
   – Да…
   – И правильно! Давно пора – у тебя там даже канализации нет! – возмущенно всплеснул руками водяник. – Это же анахронизм – посреди города антиквариат стоит! Снести! Я Михею еще в том году говорил – снести!
   Своим знакомством с самарским городяником унитазный водяной очень гордился и всем подряд тыкал в нос – меня сам Михей уважает! Я в мэрии как у себя дома!
   – А мне-то куда?! – возопил Прокоп.
   – Найдут какую-нибудь халупу… – пожал плечами Каналюга. – Вам, домовым, хорошо – домов в городе полно, а вас мало… Вон – из десяти зданий девять пустые стоят, без домовых!
   – Непорядок, – грустно согласился старый господар. – При царе такого не было!
   – И канализации при царе тоже не было, – возразил водяной. – А что это за жизнь – без канализации?
   – Е, старый, а тебе уже ответ пришел! – завопил Венька. – Четай!
   – Буковки какие-то меленькие… – проворчал Прокоп, безуспешно пытаясь разобрать что-нибудь на небольшом экранчике.
   – А я тебе сейчас шрифты увеличу, – с готовностью ударил по клавише гремлин. – Четай, старый!
   – С по-лу-че-ни-ем се-го над-ле-жит при-быть… быть… по ад-ре-су… су… – по складам начал читать Прокоп. Он с огромным трудом разбирал этот новомодный язык – до сих пор не отвык от ижиц и ятей. – Чего это мне тут?.. Идти куда-то?
   – Да не, это ехать, – заглянул ему через плечо Каналюга. – Отсюда не близко.
   – У-ли-ца Таш-кент-ска-я… – по слогам прочитал Прокоп. – Ой, да это ж далеко…
   – А ты как я! – ехидно посоветовал Каналюга, захлопывая за собой дверь.
   В туалете послышался плеск, бурление, воркотание, шум воды, а потом все стихло. Канализационный водяной уплыл по трубе в свои дурнопахнущие владения.
   Спустя час на ночном шоссе появились две крохотные фигурки – широкоплечий седобородый домовой-господар с рюкзачком за плечами и скрюченный приплясывающий гремлин. Венька вызвался проводить Прокопа до места назначения.
   Домовой поминутно вздыхал и покряхтывал, время от времени грустно оборачиваясь к старому дому. Венька, наоборот, радовался жизни и каждые две-три минуты жизнерадостно попукивал.
   – Ловим такси, старый! – возопил он, увидев свет фар. – Эй, машина, а ну, стой!.. Стой, машина!
   Но машина на его призывы не обратила внимания. Водитель даже не увидел размахивающего руками гремлина – переехал, недоуменно поморщился и поехал дальше. Мужику показалось, что под колеса попал камень.
   Измятый и обозленный гремлин подскочил, как резиновый болванчик, и заорал вслед:
   – Ужоснах!!! Где модератор?!
   – Охти мне! – испуганно подбежал Прокоп, хватая гремлина за плечи. – Венька, ты живой?!
   – Убери руки, ахтунг! – начал отбиваться гремлин.
   Конечно, ничего с ним не сделалось. Гремлин – он хоть и не дух места, как домовой, а все едино нечисть. Гремлину на голову можно скинуть целый дом – выползет, отряхнется и пойдет дальше. В буквальном смысле этого слова они даже не живые.
   Есть, конечно, надежные способы убить гремлина… но сами гремлины разговоров на эту тему стараются не поднимать. В конце концов, они ведь и так живут очень недолго…
   – Борян! Борян! – завопил Прокоп, махая руками туманному силуэту, несущемуся по шоссе.
   Рядом притормозил мотоцикл. Очень маленький – с детский трехколесный велосипедик. А с него соскочил уродливый мужичок, фигурой похожий на репку. Черная кожаная косуха, такая же бандана с черепами, бородища, темные очки… и ростом с кролика.
   Дорожник Борян – дух Московского шоссе.
   Само собой, его мотоцикл – вовсе не мотоцикл. Скорее уж часть тела самого Боряна. Даже фары отсутствуют – дорожники, как и большинство духов места, преотлично видят в темноте.
   – Прокоп, тебе чего? – пробасил дорожник.
   – Да мне б на Ташкентскую…
   Борян шмыгнул носом, высморкался в собственную бандану, невозмутимо водрузил ее обратно на макушку, а потом гордо объявил:
   – Не вопрос, камрад, сейчас сделаем.
   Работа заняла считаные минуты. Дорожник некоторое время пристально следил за дорогой, принюхивался к каждому автомобилю, несколько штук равнодушно пропустил, а потом резко повернул ладонь, словно поворачивал ключ в замке. Очередной автомобиль издал шумный выхлоп и остановился.
   – Вот этот на Ташкентскую идет, давайте с ним, – сообщил Борян, забираясь обратно на мотоцикл. – Я ему движок приглушил на минуточку – забирайтесь, сейчас снова поедет.
   Венька, даже не поблагодарив, уже нырял в выхлопную трубу. Гремлин истончился до состояния червя и мгновенно оказался в недрах старенькой «Нивы». Прокоп же по старой привычке отвесил дорожнику земной поклон и только после этого просочился в щель багажника.
   Водитель не очень понял, что случилось. Да и не задумывался особо – мужик возвращался с дня рождения, был слегка подшофе и волновало его в данный момент только одно – как бы не встретиться с гаишниками.
   – Венька, я чего-то в этой книжке не пойму ничего… – смущенно почесал в затылке Прокоп. – Это про компьютеры, что ль, чего-то?
   – Ниасилил? – сочувственно хмыкнул гремлин. – Эх, старый, не продвинутый ты… Выпей йаду и не мучайсо!
   – Венька, хватит уже надо мной издеваться! – вспылил старый домовой. – Я тебе сейчас уши-то пооборву, пооборву! Не стыдно тебе?! Четыре года стервецу, а мозгов… на три всего! Я тебя на полторы тыщи лет старше, а ты!.. и-и-и, бессовестник!
   – Зочем ви тгавите? – насмешливо посмотрел на него гремлин. – Конечно, старый, ты у нас по возрасту первонах! Древней тебя в Самаре никого нету! Ну и что?
   Прокоп промолчал. В конце концов, гремлин есть гремлин – что с него возьмешь? Эти мелкие пакостники до конца жизни остаются детьми.
   По указанному адресу их уже ждали. Возле дощатого забора молча и торжественно выстроилась приветственная делегация – два десятка домовых разного звания. Впереди всех с небольшой папкой – Михей. Сегодня городяник выглядел еще важнее обычного.
   Прокоп нерешительно просеменил вперед, не понимая, что все это означает.
   – Дорогие товарищи! – начал Михей. – Сегодня мы собрались здесь, чтобы попрощаться со старейшим членом нашего общества! С нашим, не побоюсь этого слова, патриархом – домовым Прокопом!..
   – Как?.. – ахнул старик, хватаясь за сердце. – Меня – на свалку?! Да за что же?.. Да как же?..
   – И поприветствовать нового члена нашего общества – высотника Прокопа! – торжественно закончил городяник.
   Прокоп резко замолчал. На него нахлынула целая смесь диких чувств – но преобладал восторг.
   – Меня… меня… и высотником?! – всхлипнул домовой.
   – Старый, попеарь меня! – прошипел Венька, пихая Прокопа в бок.
   – Примите наши общие поздравления, товарищ высотник! – провозгласил Михей. – Также вас желает поздравить лично столичник!
   Он торжественно раскрыл папку и над ней появилось мерцающее невнятное изображение. Столичник безошибочно распознал в толпе домовых Прокопа и произнес:
   – Буду краток. Поздравляю.
   Сказав это, самый главный домовой России отключился. Работы у столичника столько, что не продохнуть – днем и ночью крутится, словно белка в колесе. Некогда пространно поздравлять каждого свежеиспеченного высотника – их с каждым годом все больше.
   – Двадцать два этажа! – гордо объявил Михей, шествуя впереди почетной делегации. – Строители его еще не сдали, но все уже здесь. Все на месте. Все работает.
   – Да-а-а-а… – восхищенно вздохнул Прокоп.
   Новостройка выглядит потрясающе. Настоящая мечта домового… хотя теперь уже высотника. Теперь он, Прокоп, будет распоряжаться сотнями квартир!
   Лифты!.. Водопровод!.. И целая куча Большаков!
   – Ну, Михей, уважил… – пробормотал старик.
   – Заслужил, товарищ! – ответил городяник. – Ну что, заселяем согласно обычаю? Василий Сергеевич, ваш выход!
   Из-за угла вальяжно вышел огромный рыжий котище. Он смерил Прокопа пренебрежительным взглядом и пробасил:
   – Где мой гонорар?
   – Прошу, – сунул ему пакет сметаны городяник. – Как уговаривались.
   Котяра прищурился, внимательно посмотрел на ценник и, видимо, остался удовлетворенным. Во всяком случае, он наклонился, чтобы Прокопу было удобнее усесться.
   – Не испачкай шерсть, старый, – важно предупредил он, входя в подъезд. – Я ее только что вылизал.
   Перед входом стояла молоденькая шишимора с рюмкой водки и куском черного хлеба, посыпанного солью. Василий Сергеевич остановился возле нее, Прокоп опорожнил рюмку, закусил хлебцем, крякнул и, расчувствовавшись, чмокнул девушку в щеку. Шишимора ехидно хихикнула и, притворно смущаясь, закрыла лицо зелеными волосами.
   – Суседушко-батанушко, милости просим! Милости просим, дедушка, входи на новое место! – хором провозгласили домовые вслед господару верхом на коте.
   Прокоп слез с пушистого скакуна и зачарованно уставился на новое обиталище. В подъезде пахнет краской. Пахнет цементом. Пахнет досками. А вот людьми пока не пахнет – не въехали еще жильцы. Мохнатые ноздри старого домового раздулись, втягивая эти чудесные ароматы – запах новостройки, только что законченного здания.
   – Здоров, старый пень! – слетел по перилам Каналюга. – Ну что – теперь соседи, да? Я к тебе часто заходить буду!
   – Каменты рулят! – присоединился Венька. – Гламурненько тут! Тоже, что ль, перебраццо? Сдам экзамен на лифтового…
   Прокоп насупился. Ему совсем не хотелось заполучить таких неприятных соседей. Но даже гнусный курильщик и ругатель Венька не мог сейчас омрачить великую радость старого домового. Сейчас он готов был расцеловать даже эту уродливую зеленую морду, пахнущую табачищем и непонятным «жэ-жэ».
   Ведь он получил повышение!

Бесы в доме

   – Венька, задрыга такая, выходи! Выходи, кому сказано! Жильцы уже приехали, вещи сгружают!
   – Старый, отстань, не мешай! В сортире хорошо думаеццо!
   Прокоп начал колотить в дверь ногами. Ему ничего не стоило просто скользнуть в щель под дверью, но старый домовой-господар пока еще сохранил остатки былой культурности. Заставить себя без разрешения влезть в занятый туалет он не мог.
   – Венька, гаденыш!.. – простонал старик, переминаясь с ноги на ногу.
   Гаденький гремлин только противно захихикал. В сорок шестой квартире он обосновался уже давно – причем большую часть времени просиживал в «кабинете задумчивости». Почему? Да он и сам толком не знал. Нравилось ему бродить по просторам Интернета под звуки спускаемой воды. Настраивало на нужный лад. И отлучаться опять же никуда не надо – все под рукой… Сигареты гремлин хранил за бачком, обедал туалетной бумагой…
   А пил прямо из унитаза.
   – Венька, скотина, я сейчас дверь сломаю!!! – заорал взбешенный до предела Прокоп. – Уже ключи в дверях звенят! Вещи тащат!
   – Пшолнах, старый! В газенваген!
   Входная дверь распахнулась. Прокоп тут же прекратил стучать и прислонился к стене. Но на него не обратили ни малейшего внимания – как известно, обычные люди домовых в упор не замечают.
   Новый хозяин квартиры оказался крупным дяденькой с изрядным пивным пузом и в интеллигентских роговых очочках. Пыхтение слышалось издалека – дядька натужно волок мягкое кресло. За ним ввалились грузчики, с ленцой тащащие диван.
   Прокоп тут же позабыл о проклятом гремлине и отправился инспектировать новых подопечных. Дом свежеиспеченного высотника еще только-только заселяется – три четверти квартир пустуют, ждут постояльцев.
   – О, глянь, старый, какой у них телевизор! – вынырнул из-под плинтуса Венька. – Поносник! Ничо так, гламурненько!
   – Не смей! – зашипел на него Прокоп.
   Но проклятый гремлин уже нырнул в недра злополучного телевизора. При виде любого технического оборудования у него сразу начинают дрожать лапки и подергиваться уши. Прокоп устало покачал головой, от души надеясь, что этот жадный уродец ничего там не сломает – а то в последнее время он повадился портить проводку…
   И вообще – Прокоп уже дважды подавал городянику Михею ходатайства о выкидывании Веньки куда-нибудь в другое место. Увы – каким-то образом этот мелкий гнусник действительно умудрился выбить себе должность лифтового. Не иначе на лапу кому-то сунул. Хотя как Венька сумел уговорить экзаменаторов закрыть глаза на явное несоответствие требованиям, Прокоп не имел ни малейшего понятия.
   Грузчики и хозяин продолжали таскать мебель и баулы с вещами. А в двери протиснулись три особи дамского полу – скорее всего, хозяйские жена и дочери. Супружница – вполне себе колоритная барыня, в теле, но собой недурна. Старшая дочурка – барышня на выданье, лет так шестнадцати-семнадцати. Младшая – еще совсем ребенок, лет не более семи.
   – Ирма, помоги разбирать вещи! – удивительно тоненьким голоском потребовала хозяйка. – Верочка, погуляй пока, посмотри квартиру!
   – Ну конечно, мне вещи разбирать, а ей экскурсию… – сердито надула губы Ирма.
   Прокоп, преспокойно сидящий в углу, неожиданно вздрогнул. Девочка Вера уставилась точно на него. Рот начал медленно открываться. Домовой невольно отметил, что у малышки недавно выпал молочный зуб – прямо в середине белоснежного ряда зияет досадная прореха.
   Однако вздрогнул он вовсе не из-за этого. Дело житейское – молочным зубам и положено выпадать, освобождая место новым. А вот то, что Вера явно его видит… вот это уже куда как хуже.
   Если быть точным – девочка не видит его глазами. Нет, она просто чувствует что-то такое… непонятное даже для самой себя. И, похоже, не в первый раз. Более того – приглядевшись к малышке как следует, Прокоп понял, что это точно не в первый раз…
   Уже в следующую секунду старый господар метнулся вбок и сиганул в еле видную щель между стеной и плинтусом. На границе восприятия промелькнули слои бетона, а в следующий миг Прокоп уже вынырнул этажом ниже и облегченно перевел дух. Вроде бы обошлось.
   С этого дня сорок шестая квартира надолго стала главной головной болью Прокопа. Волей-неволей пришлось установить за семьей Скворцовых круглосуточное наблюдение… и результаты отнюдь не радовали.
   Как выяснилось из подслушанных разговоров, Скворцовы переехали на новую квартиру не по своей воле. Их банально выжили – и вовсе не люди.
   В старом жилище поселился самый настоящий полтергейст.
   Началось все несколько месяцев назад. Причем с сущей ерунды. Невесть откуда на полу, стульях, креслах, диванах, кроватях стали объявляться лужицы воды. Сначала редко, потом все чаще и чаще. Первое время родители ворчали на соседей. Потом начали подозревать дочерей. Несколько раз вызывали водопроводчиков. Но в конце концов стало ясно, что ни люди, ни водопровод ни в чем ни виноваты. Лужи появлялись будто бы ниоткуда. И с каждым днем все чаще – уже прямо на глазах жильцов. Посреди пола откуда ни возьмись вдруг расползалась водяная полоска – все шире и шире.
   Узнав об этой «водяной напасти», Прокоп сначала заподозрил мокруху. Это редкий вид нечисти – переходное звено между кикиморой и водяным. В домах селится редко, но уж если поселится – жить будет трудненько. Место, где посидит мокруха, всегда намокает.
   Но продолжая подслушивать и подсматривать, Прокоп переменил мнение. Мокруха – нечисть сравнительно безобидная, кроме воды от нее никакого горя нет. А в случае Скворцовых водой дело не ограничилось – на второй месяц все стало гораздо хуже.
   Мокрые пятна появлялись все чаще. Потом вода и вовсе взялась струиться по стенам и потолку, бить фонтанчиками из щелей, проникать в шкафы и ящики… Намокала одежда, портились книги и бумаги, а о многострадальной мебели не приходится и говорить.
   Дальше появились звуки. По ночам кто-то свистел, выл, плакал, хохотал, слышался собачий лай, музыка, пение, чьи-то вопли. Начали двигаться предметы – по воздуху летала посуда, ложки, ботинки. Стулья и столы подергивались, словно собирались пуститься в пляс, двери сами собой распахивались, с людей срывало одежду.
   Жить стало совсем уж невмоготу.
   К счастью, неведомая сила пока не причиняла вреда непосредственно людям. В электроприборах вода не появлялась, проводку не коротило. Вилки и ножи, в отличие от ложек, лежали смирнехонько, по воздуху не летали. Одежду сдергивали только верхнюю, к нижнему белью не прикасались, на позор не выставляли. Однако никто не мог поручиться, что дальше не дойдет и до этого.
   Хозяева пытались что-то сделать. Обращались к знающим людям – те посоветовали поискать что-нибудь постороннее. Какой-нибудь подброшенный предмет – скорее всего, куколку или хитрым образом связанный пучок волос. Но ничего такого не нашли. Батюшка из ближайшей церкви провел в квартире чуть ли не сутки, все провонял ладаном, но так ничего и не добился. Не помогла и старушка-знахарка – эта вообще сбежала, едва войдя в прихожую.
   Понаблюдав еще некоторое время, Прокоп начал замечать под обоями капли воды. Пока еще крохотные. Но с каждым днем они становились все больше – скоро их начнут замечать и жильцы. В новой квартире повторяется то же самое, что и в старой. А значит, ни о какой вредоносной нечисти и речи не идет – разве ж какая нечисть сумеет пакостить незаметно от домового-господара?
   Да ни в жисть!
   А значит, дело куда серьезнее… Да еще и Вера явно замечает его, Прокопа, присутствие. Домовой следил несколько дней и начал подмечать несомненную закономерность – в присутствие девочки непонятные явления усиливаются, в отсутствие – ослабевают. Случайность? Вряд ли.
   Что-то не так с девчонкой, что-то сильно не так… Только вот что? Старый домовой ломал голову несколько дней, но так ничего путного и не придумал. Нет, самому Прокопу такую задачку не решить. Значит, надо посоветоваться с кем-то, кто в этих делах кумекает.
   Он попробовал было спросить совета у Веньки – думал, молодежь что путного подскажет. Но тот только понес нечленораздельную чушь, мало отличающуюся от площадной ругани, и пообещал спросить совета на некоем «ру-витч». Что это за подозрительная штука с нерусским названием – не объяснил.
   Нет, на Веньку надежды мало, нужен кто поумнее. И следующей же ночью старый домовой отправился в гости к лучшему специалисту в городе. На пересечение Партизанской и Лунной – туда, где расположено Городское кладбище. Его Хозяин при жизни был знатным ведуном – кто ж еще поможет, как не он?
   Ночка выпала на новолуние. Небо заволокло тучами, скрыв звезды. Стояла гробовая тишина, нарушаемая только отдаленным воем – какой-то голодный пес. Прокоп опасливо брел между могил, стараясь ступать как можно осторожнее – вчера выпал первый снег, прикрыв грязь, и за домовым протянулась аккуратная цепочка следов. Не ровен час кто-нибудь из Большаков заметит неладное…
   На каждом кладбище есть свой Хозяин. Как правило – тот, кого похоронили здесь самым первым. Не исключение и самарские – на Безымянском, Рубежном и Южном кладбищах тоже живут беспокойные мертвяки, приглядывающие за порядком. Но там Хозяева самые обычные мужики (а на Южном так вовсе Хозяйка).
   Зато вот здесь, на Городском, первым захоронили самого настоящего колдуна. Звали его Григорьевым. Демьян Федорович Григорьев. Уж и могилки-то его нету, сгнила давно, а Григорьев все здесь, за порядком приглядывает. Время от времени в свеженький гробик перебирается – чтоб, значит, все цивильно было.
   Куда прежних постояльцев девает – не сказывает.
   Последнюю пару лет Хозяин Кладбища обретается под новехонькой плитой красного гранита. Похоронили здесь в свое время какого-то важного барина – кажись, машинами торговал. Родственники не поскупились – устроили похороны по первому классу.
   Григорьеву понравилось.
   Прокоп несколько минут от души молотил по надгробию, силясь достучаться до дремлющего мертвеца. И в конце концов достучался – из земли показалась тощая кисть, почти лишенная кожи, за ней последовал рваный рукав, а потом высунулся и голый череп со свисающими клочками седых волос. Григорьев вылетел наружу, несколько секунд повисел неподвижно, а потом плавно опустился, как бы «садясь» на плиту. Пушистая седая бородища всколыхнулась, желтые зубы трупообразного призрака обнажились в кривой ухмылке.
   – Ждорово, Прокоп, – прошамкал Хозяин Кладбища. – Чего шреди ночи жаявился? Дело какое, аль так – шкушно штало, поболтать не ш кем?
   – Дело есть, дедушка, – закивал домовой.
   – Хех-хе-хех! Прокоп, да какой ж я тебе дедушка? Ты ж меня, дай бог памяти, ража так в четыре поштарше будешь! Хех-хех! Ну ладно, говори уже – жачем пришел-то? Холодно тут, жябко… Ноябрь, што ли, уже?
   – Первое ноября, – кивнул Прокоп.
   – Ишь, как время-то летит… А пошледний раж вылежал – ишшо тока шентябрь был… Бр-р-р, холодина…
   На самом деле Григорьев, конечно, холода не чувствует. Да и что вообще может чувствовать неупокоенный дух? Просто он до сих пор сохранил старые привычки – зимой жалуется на мороз, летом на жару, в дождь ворчит, что мокро, а в туман – что ничего не видно.
   Хотя вот тут он как раз не привирает.
   Рассказ Прокопа Григорьев выслушал со всем вниманием. Однако с решением у Хозяина Кладбища вышла заминка.
   – Шложное это дело, шложное… – смущенно шамкал призрак. – Что же делать-то, что же делать…
   – А может, просто… – с намеком повертел пальцами Прокоп.
   – Нет, вот этого как раж не надо! – строго глянул на него Григорьев. – Как бы хуже не штало… Дай-ка подумать… Аха… уху… хм-м-м… хм-м-м…
   Демьян Федорович раздумывал довольно долго. Уж и Прокоп начал зябко переминаться с ноги на ногу – домовому у печки привычнее, холодов этот народец не уважает. А Хозяин Кладбища все думал. В конце концов он поднял палец и важно прошамкал:
   – Мышлю, бесы тут замешаны. Не жнаешь – до того, как эта карусель началась, у девчонки из родни никто не помирал?
   – Не слышал, надо поразузнать… – почесал в затылке Прокоп. – А что?
   – Ну, шлышал небось – шильный колдун перед шмертью должон кому-то шилу отдать, а то помирать шибко тяжко будет…
   – А ты кому ж отдал?
   – Хех! Хех-хех! То-то и оно, што никому! Потому до ших пор ждесь! Шильный колдун швоей шмертью умереть вообще не может – ешли не прибьет никто, так и будет мучаться, а от штарости все одно не шдохнет! А ешли вше ж ждохнет – так прижраком штанет, аль еще похуже чем…
   – Ну так это перед смертью, в старости… А Верке всего семь лет – рано ей еще…
   – Так то-то и оно! – раздраженно поморщился Хозяин Кладбища. – Рано ей еще! И вот ешли какой-нибудь колдун ей так шилу передал… вот она может именно так и проявляться! В виде бесов шкачущих! Шами шобой пакошти творятся, против ее воли!
   – Ишь оно как… А делать-то чего, делать?
   – Делать… – проворчал Григорьев. – Ну, в первую голову надо выяшнить доподлинно – так ли дело обштоит, или я ошибся где!
   – И как выяснить?
   – Да шо ты меня подгоняешь?! – рассердился ведун-призрак. – Я тебе, чай, не лошадь ижвожная, имей терпение!
   Хозяин Кладбища погладил пушистую бороду, поплавал вокруг своего надгробия (хотя написано там было «Аркадий Степанович Бородин»), а потом снова поднял палец и важно сказал:
   – Надо мне шамому вжглянуть! Уж я-то ш первого вжгляду шкажу – кем девка поморочена! И как ее от этого ижбавить!
   – Оно, конечно, здорово… – не стал отрицать Прокоп. – Только Демьян Федорыч… ты ж с этого кладбища никуда уйти не можешь… Может, фотографию принести?
   – Не. Фотография не пойдет. Живую надо… Хм-м-м… А может, доставишь мне сюда девчонку как-нибудь?
   – Да как же я ее доставлю, Демьян Федорыч? В мешке, что ли, притащу?
   Хозяин Кладбища сердито засопел. Он еще немного поплавал вокруг надгробия, раздумчиво бормоча:
   – Можно, конечно, Никишку с Ираклием отправить за ней, да только больно уж они…
   – Не надо, Демьян Федорыч, не надо! – взмолился Прокоп.
   Никифор Усачев и Ираклий Гудков, о которых говорил Григорьев, также живут на Городском кладбище. Хотя слово «живут» тут не совсем уместно – померли оба давным-давно. Усачев – еще в Гражданскую, а Гудков так вовсе при Александре Третьем. Есть на этом кладбище одно проклятое местечко – всяк, кого там закопают, потом сам выкапывается.
   Вот их обоих в свое время там и похоронили – только пролежали они недолго…
   А отправлять их за девочкой Григорьев на самом деле, конечно, не собирался. Страшные они дюже – у Усачева кожи нету, все нутро как на ладони, а Гудков вообще скелет ходячий. Такие как в гости заявятся – сердечный приступ обеспечен.
   Недавно как раз было дело – бомжик какой-то решил переночевать на кладбище, только прикорнул… а тут эти двое случайно на него набрели. И ведь плохого-то ничего не сделали – просто спокойной ночи пожелали. Вежливо. А только мужика того с тех пор не то что на кладбище – вообще в этих краях не видели. Ленинский, Железнодорожный да Октябрьский районы отныне за версту обходит – калачом не заманишь!
   – А шкажи-ка, Прокоп, нет ли у тебя в доме какого-никакого колдунишки? – задумчиво спросил Григорьев. – Ну хоть шамого паршивенького? А то я б тебе кое-чем подсобил…
   – Ну-у-у-у… – напряг память старый домовой. – Ну как тебе сказать, Демьян Федорыч… Есть одна… вроде бы как… ну что-то вроде того… что-то наподобие… да…

   …Ирина Прохорова не любила свою настоящую фамилию. Разве же это фамилия для ведьмы – Прохорова? Нет, клиенты знали ее исключительно как Лялю Звездную. Это ей казалось более звучным.
   Хотя некоторые знакомые втихаря хихикали.
   Всем желающим ее слушать Звездная представлялась цыганкой. И не просто какой-то там, а самой настоящей цыганской принцессой!
   На самом деле, конечно, с этим народом ее ничего не связывало. И все это прекрасно понимали – очень уж трудно выдавать себя за цыганку, имея светлые волосы и типичное «рязанское» лицо.
   Ляля зарабатывала на жизнь ведьмовством. Гадала на картах Таро, чертила гороскопы, снимала (и наводила) порчу и сглаз, привораживала и отвораживала, чистила ауру и карму, развязывала сакральные узлы, проводила спиритические сеансы… Ну, в общем, занималась всеми теми магическими фокусами, которые трудно проверить – вправду ли колдует или так, просто бормочет чего-то.
   – Жизнь невозможно повернуть назад… – напевала гадалка, одной рукой раскладывая карты, а другой помешивая чай.
   Со шкафа за ней наблюдали Прокоп и Венька. Ляля Звездная ни разу еще не замечала ни домового, ни гремлина. Не заметила и теперь.
   – Квартирка готичная, – поковырял в зубах Венька. – Годиццо. Прикинь, старый, а я сегодня у Доктора Ливси в каментах нагадил!
   – Где?.. Чего?.. Зачем?.. – тупо заморгал на него Прокоп. – Ты чего несешь, Венька?
   – Кисакуку! – пощелкал сморщенными пальцами гремлин. – Это оффтопик. Не мог не поделиццо радостью.
   – Какой еще радостью?
   – Старый, учи албанский. Гадить в каментах – это моя профессия. Больше скажу – призвание. Я же гремлин! Как говорится – погадил, и спи спокойно. А Доктор Ливси – самый тысячный тысячник, ему гадить особенно почетно! Понелнах, старый?!
   – Венька, не отвлекайся! – дернул его за плечо Прокоп.
   – Да кто отвлекаеццо?! Ужоснах!
   – Ну раз не отвлекаешься, так иди и работай! Помнишь, что делать?
   Венька кивнул и спрыгнул со шкафа. Крохотная зеленая фигурка, сплошь покрытая бородавками и рытвинами, метнулась по полу и исчезла в коридоре. Через несколько секунд задребезжал дверной звонок.
   Звездная оживилась – в гости к ней захаживали исключительно клиенты, а клиенты обычно означают деньги. Она поднялась со стула, накинула цветастую шаль (по ее мнению, такие носят все цыганки), и отправилась открывать.
   Прокоп тут же скользнул вниз, вскарабкался по ножке стола и сыпанул в чай щедрую горсть земли. Самой обыкновенной земли. Торопливо размешав ее собственным пальцем, он помчался обратно к укрытию. И вовремя – хозяйка квартиры уже возвращалась, сердито ворча на проклятых мальчишек, которым делать больше нечего, кроме как хулиганить под дверями.
   Вслед за гадалкой вернулся и Венька. Они с Прокопом показали друг другу знак «ОК», и домовой утопал в спальню, а гремлин юркнул под плинтус, ныряя этажом ниже.
   Ляля Звездная выпила испорченный чай. Правда, недовольно морщилась, не понимая, что случилось и почему вкус такой отвратный, но все же проглотила почти половину этой гадости, прежде чем решила, что лучше будет заварить свежего.
   – Кха! Кха! – закашлялась бедная женщина, с трудом поднимаясь на ноги. – Заварка, что ли… кха! Кхе-кх-кха!!! Господи…
   Через несколько секунд она упала на пол, корчась от боли. Белки глаз выкатились, из уголка рта потекла желтоватая слюна, пальцы царапнули дорогой ковер. Тем временем в спальне что-то звякало – это Прокоп перебирал заначку Ляли Звездной. Самозваная цыганка скопила много всевозможных ингредиентов на все случаи жизни.
   Правда, применять их не умела совершенно.
   – Совиные когти… – бормотал Прокоп, роясь в груде заплесневелой дряни. – Ага, есть… Ослиное сало… вот оно…
   – Еще шарфик нужен, вязаный… – гулко пробасили сзади.
   Там стояла Ляля Звездная. Очень неуверенно, пошатываясь, едва не падая. Рот по-прежнему полуоткрыт, и из него сочится слюна, руки болтаются, словно плети, а глаза едва не вылезают из орбит.
   – Здравствуй, Демьян Федорыч, – обернулся Прокоп. – Ну как обновка? Не жмет?
   – Тесновато… – проворчала гадалка, неестественно двигая челюстями. – Худущая-то какая… Каблуки эти… как они на них ходят?..
   Хозяин Кладбища, занявший тело Ляли Звездной, решительно сорвал туфли на шпильках, отбрасывая их прочь. Удалось это только со второй попытки – в первый раз он схватил только воздух рядом со ступнями. Чужое тело пока еще повинуется не в полной мере – со стороны несчастная гадалка напоминает марионетку, управляемую нетрезвым кукловодом.
   – Неудобно… – пожаловался Григорьев. – И дар у этой тетки совсем крохотный… Все равно что нулевой – дубовая колода и то бы лучше колдовала… Ты получше мне никого не нашел?
   – Прости, Демьян Федорыч, у нас в доме она одна такая… Ну ты теперь хоть не шепелявишь.
   – Конечно… – проворчал Хозяин Кладбища устами Ляли Звездной. – Попробовал бы сам говорить языком, которого, строго говоря, и нету вовсе… После такого любой… ладно, черт с ним… У меня времени мало – часиков шесть, не более… Пока не растворится…
   Прокоп подсыпал гадалке в чай земли с могилы Григорьева. Причем перемешанной с его же прахом. После того, как эта бурда оказалась внутри несчастной женщины, Хозяин Кладбища получил возможность втиснуться в ее тело. И немедленно этим воспользовался.
   Но времени у него действительно немного – этот фокус кратковременный, могильная земля быстро перестает действовать.
   – Давай-ка поторопимся, – засучила рукава гадалка.
   – Да, Демьян Федорыч, ты уж поспешай, скоро выходить… – обеспокоенно посмотрел на стенные часы Прокоп.

   В квартире Скворцовых тем временем творилось черт знает что. По стенам низвергались могучие потоки, из всех кранов хлестали настоящие фонтаны, унитаз бурлил подобно джакузи, холодильник плевался, словно настоящий гейзер…
   Даже из ваз с цветами текла вода.
   Муж и жена Скворцовы устало возились с тряпками и ведрами. На их счастье, квартира ниже пока что пустовала, так что гневные соседи в дверь не стучались. А вот самим жильцам приходилось несладко – такого наводнения у них еще не бывало.
   – Я-то уж надеялся… – сердито сопел глава семейства. – Опять начинается…
   – Вон туда вазочку подставь, палас испортится! – сунула дочери хрустальный горшок мать.
   На самом деле вина здесь лежала отнюдь не на прежнем «барабашке». Той неведомой силе, что поселилась в их младшей дочери, нужно было больше времени, чтобы приспособиться к новой квартире. Пока что она проявлялась слишком слабо – пройдет не меньше недели, прежде чем это начнут замечать люди.
   – Все-таки Большаки тупые, – прохлюпал Каналюга, сидящий на бачке унитаза. – Чем им вода-то помешала?
   – Ага, брутальненько так… – согласился Венька, ковыряясь в мобильном телефоне. Тот шипел и трещал, но упрямо не сдавался мелкому гремлину. – Каналюга, слышь, а ты сам-то как – Большаком был когда?
   – Чо?
   – Ну, ты водяным родилсо или уже потом стал?
   – А-а-а… – проворчал канализационный водяной. – Не, я Большаком родился. Ковальчук Виктор Максимыч. А чего?
   – Да так, оффтопик. А как ты водяным стал?
   – Ну знаешь, как бывает… Мы убиваем, нас убивают, как это часто не совпадает… – немелодично напел Каналюга.
   – Фтему! А если кат раскрыть?
   – Чо?..
   – Подробнее расскажи, аффтар хренов!
   – Подробнее ему… – капнул на пол зловонной жижей Каналюга. – Беспризорником я был, в Сызрани родился, потом сюда перебрался. Воровал тут по мелочи… А в тридцатых, когда Ежов свирепствовать начал, поругался с одним дядькой, решил его пришить… А он меня сам первый пришил. И труп в колодец сбросил. Так меня до сих пор и не нашли. Вот водяным и стал…
   – Раскас жызненный, – задумчиво согласился Венька. – Готичный лытдыбр.
   – А чего?! Канализация – дело нужное, полезное… Да если б не мы, вы бы давно в дерьме утонули!.. как вот я…
   – Ужоснах! – закивал гремлин. – Каналюга, да ты просто падонак! Только еще ты очень воняешь. Сцуко.
   – А ты поплавай с мое в унитазах, еще не так запахнешь… Мимоза хренова.
   – Жжошь. Да чего он не работает?! Где модератор?!
   Телефон, словно испугавшись воплей Веньки, немедленно замигал экраном… и еще какими-то лампочками. Каналюга недоверчиво уставился на прибор – раньше он никогда так не мигал.
   Одновременно задребезжал домашний аппарат. Глава семейства с закатанными штанинами пробрался на кухню, вытер испачканную ладонь о майку и бешено заорал в трубку:
   – Алло!!!
   – Семен Семеныч, ты?! – послышалось неразборчивое.
   – Денис?.. – переспросил Скворцов.
   – Точняк, я! – ответил «Денис».
   Венька, изображающий Дениса Каменских, бывшего одноклассника Скворцова-старшего, а ныне преуспевающего журналиста, еле слышно хихикнул. Гремлины умеют подражать чужим голосам не хуже профессиональных пародистов. Даже гораздо лучше – особенно через посредство телефона. Любая техника под управлением гремлина способна выкидывать фокусы.
   – Денис, я сейчас немного не… – забормотал Скворцов.
   – Семен Семеныч, я буквально на полминуточки! Я тебе медиума нашел!
   – Кого?.. На хрен мне…
   – Медиума, жывотное!!! Это ты мне жаловался, что у тебя барабашка хулиганит?!
   – Да мы переехали, у меня вроде как все…
   Венька прищелкнул пальцами. Каналюга выставил вперед тощие узловатые пальцы и немузыкально запел, подражая Лещенко:
   – И с па-алей доносится: налей!
   Из-под плинтусов немедленно хлынули настоящие реки. Супруга Скворцова испуганно взвизгнула и упала на пятую точку, не в силах удержаться на ногах. Скворцов горестно застонал и рявкнул в трубку:
   – Давай сюда своего медиума, [цензура] мать!!! Хоть черта в ступе давай, чтоб только эта [цензура] прекратилась, жизни же уже нету никакой!!!
   – Ща пришлю! – радостно оскалился Венька, отключая телефон. – Чмоки тебя, пративный! Сейчас все будет…
   Почти сразу же задребезжал звонок. Скворцов уныло протащился в прихожую, и вернулся обратно с очень странной женщиной – тощей, как вобла, с выпученными глазами, перекошенной шеей и трясущимися пальцами. Изо рта у нее торчала тонюсенькая дамская сигарета.
   – Двести лет не курил… ла… – невнятно пробормотала тетка. – Ну что, барин, это у тебя тут бесы пошаливают?
   – У… у меня, – промямлил Скворцов. – А сами не видите?
   – Да почем я знаю, может, у вас потоп? – пробасила Ляля Звездная. – Может, вас соседи сверху затапливают?
   – Проверяли уже – сверху вообще соседей пока нет… – угрюмо покосился на нее Скворцов.
   – Ну… проходите, что ли? – с силой отжала тряпку в ведро его супруга. – Как вас?..
   – Да прохожу, прохожу… – даже не подумала представиться гостья.
   Ляля Звездная, управляемая Хозяином Кладбища, сразу вперлась в детскую комнату, где с тряпками возились Ирма и Вера. Подобрать подол она даже не подумала – юбка почти мгновенно отяжелела. Ткань впитывала воду, как губка. Однако Григорьев, впервые за многие годы обретший человеческое тело, на такие мелочи внимания не обращал.
   А вот на него – все. Хозяин Кладбища двигался на удивление неловко и неестественно, скособочившись и подволакивая правую ногу. Обуться он так и не обулся – и колготки, конечно же, тоже мгновенно промокли.
   Следом за Лялей Звездной просеменил Прокоп, бороздя залитый пол подобно маленькому, но целеустремленному ледоколу. Его, само собой, никто не увидел – кроме моментально насторожившейся Веры. Домовой попытался спрятаться за коленкой Григорьева, но та оказалась такой тощей, что закрыла едва ли четверть Прокопа.
   Подол старый колдун все же подобрал.
   Со шкафа за всем этим наблюдали Венька и Каналюга. Гремлин ковырялся в ухе, время от времени невозмутимо намазывая добытую серу на стену. Впрочем, она и без того изрядно пострадала от разбушевавшегося водяного. Хорошо хоть, обои пока что поклеить не успели.
   – Аха!.. Вот оно в чем дело-то! – потерла руки Ляля Звездная. – Сглазили дочурку-то вашу!
   – Какую?! – хором спросили супруги Скворцовы.
   – Маленькую! – важно кивнул Хозяин Кладбища. – Вот бесы вокруг нее и шастают!
   – Ну вы уж мозги-то мне не парьте… – заворчал Скворцов-старший.
   Гадалка чуть шевельнула бровью. Прокоп, Венька и Каналюга, как уговаривались, тут же начали бегать вокруг Веры. Бедная девочка в ужасе завопила – на таком близком расстоянии она уже не просто почувствовала присутствие нечисти.
   Она их УВИДЕЛА!
   – Мама!!! Мама!!! – визжала Вера, отмахиваясь от крохотных уродцев и пятясь к тумбочке. – Вон они, вон они побежали!!! Уберите, уберите!!!
   Григорьев принял глубокомысленный вид. Правда, с внешностью Ляли Звездной это получалось с трудом – уж очень глупым лицом ту наградила природа.
   – Девушка, девушка, я заплачу, сколько скажете, только сделайте что-нибудь! – схватил ее за рукав Скворцов. – Ну хоть что-нибудь!!!
   – Тихо, барин, не шуми, бесы пуще прежнего разбуянятся! – ткнул его в грудь Григорьев. – Ну-ка, папа, мама, сестрица старшая – все вышли! Я работаю один… одна!..
   – Ага… ага… – забормотал Скворцов, выталкивая жену с дочкой из комнаты.
   Когда они вышли, развязав Хозяину Кладбища руки, мелкая нечисть тут же оставила бедную девочку в покое. Они выскользнули следом за Скворцовыми. Венька вообще прицепился матери семейства к юбке.
   – Ну, теперь пусть Демьян Федорыч разбирается… – пробормотал старый домовой, потирая руки.
   – Старый, с тебя сто пять баксов! – прошипел на ухо Прокопу Венька. – Как уговаривались! Понелнах?!
   – А чего сто пять? – удивился Прокоп. – Ты же ровно сто просил?
   – Да мне с френдом поделиццо нужно… – кивнул на Каналюгу гремлин. – В общем, переведешь мне через вебмани.
   – А…
   – А то Мицголу скормлю! – скорчил рожу Венька. – Скажу ему, что ты не уважаешь букву «ё» – он тебя сразу зобанит!
   Через полчаса Григорьев выскочил из детской комнаты и стремглав ринулся по коридору. Родители, сидевшие на кухне, прекратили нетерпеливо грызть ногти и бросились следом.
   – Ну?! – выпучил глаза отец семейства.
   – Чего «ну»?! – огрызнулась Ляля Звездная. – Все, барин, вылечил… ла я твою дочушку, как новая будет! Больше бесы не потревожат! Спи спокойно!
   – А как же?.. – перевел взгляд на все еще текущую воду Скворцов.
   Каналюга, скучающий в уголке, спохватился и хлопнул в ладоши. Доселе неукротимые потоки резко иссякли, заставив все семейство облегченно выдохнуть.
   – Ну… спасибо вам, девушка, – все еще с сомнением потряс гадалке руку Скворцов. – Сколько я вам должен?
   – Да сколько дадите, за все спасибо… – рассеянно выхватил у него весь кошелек Хозяин Кладбища. – Все, тороплюсь, тороплюсь, всем пока!..
   Уже на выходе из подъезда из щели вынырнул Прокоп. Он с разлета шлепнулся на плечо несущейся куда-то Ляле Звездной и недоуменно спросил:
   – Демьян Федорыч, ты куда летишь-то так? У тетки этой квартира на девятнадцатом этаже, а ты куда?..
   – Куда, куда… – огрызнулся Хозяин Кладбища. – У меня всего час остался – побегу, хоть стопарик накачу… Двести лет без капли во рту…

   Спустя неделю Прокоп снова явился на Городское кладбище. На сей раз – просто в гости, поделиться с Хозяином Кладбища новостями.
   – Ну так што, все нормально теперь у Шкворцовых-то? – лениво спросил Григорьев, полеживая на своей плите. Рядом лежал букет свежих цветов – недавно на могилу заходили скорбящие родственники. – Я на шовесть поработал, все шнял…
   – Нормально, нормально… Только там того… это… там теперь с этой гадалкой чего-то не того…
   – А-а-а!.. – понимающе ухмыльнулся призрак. – Ну так чего ж ты хотел-то? Девчонку ту и в шамом деле поморочили, колдовшкой шилой наградили без шпрошу… Я у нее шпрашивал – какой-то там прадедушка помирал, ну и оштавил внученьке нашледштво… Эх, жаль, не ждесь его похоронили, уж я бы ему уштроил! Ну ничего, я Федьке Рубежному маляву пошлал – он жа меня поработает…
   Прокоп продолжал смотреть на Хозяина Кладбища.
   – Ах да, тетка та… – спохватился он. – Ну понимаешь, там шовшем никак нельзя было ижбавиться – шильная бяка выпала… Надо было кому-то часть этой шилы передать, чуть-чуть… Ну, под рукой больше никого не было… Ты не переживай, мебель у этой барыни ходуном ходить не будет – ну так, будет иногда видеть то, што обычному человеку не положено…
   – А?..
   – Так что ты ей на глажа лучше больше не попадайся, ладушки? – ехидно ухмыльнулся Григорьев. – А то еще мышеловку на тебя поштавит…

   Ляля Звездная сидела посреди кухни на шатком табурете и глупо моргала. На столе прямо перед ней корчил рожи уродливый зеленый бесенок с огромными ушами. Исчезать он явно не собирался.
   – Кисо, ты с какова горада? – ехидно спросил Венька.
   – Ужас какой… – еле слышно прошептала гадалка. – У меня глюки…
   – Ну так убей себя апстену, – равнодушно предложил гремлин, закуривая сигарету.

Третья Кошачья война

   Сонно жмурясь, Василий вышел из подъезда. Погода сегодня хорошая. Март заканчивается, весеннее солнышко с каждым днем припекает все сильнее. Грех в такой день дома сидеть.
   От мыслей его отвлекло собачье тявканье. Василий смерил мелкого мопсика пренебрежительным взглядом, и тот испуганно сжался. Сразу видно трусливого щенка – в лицо лаять боится, только в спину.
   – Василий Сергеевич, не обращайте внимания на эту шавку, – прогудел сверху Михаил Антонович. – Пусть себе гавкает.
   Василий дернул хвостом. Михаил Антонович нередко говорит глупости, но сейчас он прав. Совершенно незачем тратить время на каждую дворовую тявкалку.
   Пересекши двор, Михаил Антонович и Василий остановились у своего излюбленного места – старой рассохшейся скамейки. Михаил Антонович уважительно погладил Василия по голове, достал из глубокого кармана книгу и уселся читать. Василий уважительно боднул Михаила Антоновича в ладонь и тоже запрыгнул на скамейку.
   – Здравствуйте, Михаил Антонович, – поздоровалась идущая из магазина управдомша. – Воздухом подышать вышли?
   – На послеобеденный променад, Любовь Григорьевна, – пробасил Михаил Антонович. – Уж больно погодка хорошая.
   – И правильно. Надо же в кои-то веки отдыхать – а то все работаете, работаете…
   Василий недобро покосился на управдомшу из-под полуприкрытых век. Не может спокойно пройти мимо его человека. Конечно, Михаил Антонович мужчина видный – маститый историк, профессор, в Европе издавался. И внешне впечатляющ – крупный, матерый, с пышной шерстью дымчатого оттенка. Неудивительно, что одинокие дамы бальзаковского возраста оказывают ему знаки внимания.
   Вместе с управдомшей к скамейке подошел домовой Прокоп, а с ним – очаровательная ангорская девушка. Василий подумал, что управдомша все же заслуживает определенного снисхождения – ибо знает толк в кошках.
   – Здорово, старый, – поздоровался он с седобородым высотником. – Здравствуй, Анжела. Все хорошеешь, красавица моя?
   – Здравствуйте, Василий Сергеевич, – приятно улыбнулась Анжела. – Хорошо ли себяу чувствует ваш человек?
   – О, с ним все прекрасно. Мы с ним вчера вернулись из Швейцарии – катались там на горных лыжах…
   – Завидую я вам, Василий Сергеевич… – вздохнула Анжела.
   – Не стоит, не стоит. Твой человек – также особа весьма достопочтенная. Хорошо ли ты сегодня завтракала?
   – Вполнеу приятно, Василий Сергеевич. На завтрак в мяу миске были куриные крылышки и свежее молокоу.
   – Правильное питание, весьма пользительное для здоровья. Ты ведь еще совсем недавно была вот такусеньким котенком – а в какую красавицу выросла. И акцент у тебя чудесный. Жениха еще не присмотрела?
   – Да что вы такое говорите, Василий Сергеевич, рано мяу еще… – засмущалась Анжела.
   – Ничего не рано, самая пора. Как думаешь, старый?
   Прокоп неопределенно пожал плечами. Его уже разморило. Старый домовой любил погреться на солнышке. Лучше бы, конечно, на печке, да только где ее сейчас сыщешь – печку… Сейчас везде батареи центрального отопления, а это совсем не то.
   Зевая и потягиваясь, из-за гаража вышел Барсик – коновод дворовых котов. В отличие от ухоженного Василия Сергеевича, Барсик – типичное дитя улицы. Хозяева у него когда-то были, но он от них сбежал и теперь мышкует сам по себе, бродит где придется, иногда пропадая без вести на целые дни, а то и недели. Жизнь оставила на бывалом кошаке немало следов – хвост сломан в двух местах, одного уха не хватает, в полосатой шерсти видны подпалины.
   – Мау, – басом произнес Барсик, сурово глядя на Василия. – Еще не сдох, рыжий?
   – И тебе не болеть, – сухо ответил Василий, с неприязнью глядя на Барсика. – Иди своей дорогой, а к моему человеку не подходи.
   – Двор общий. Где хочу, там и хожу. Скажи, Прокоп?..
   Домовой вяло махнул мохнатой лапкой. В кошачьи разборки он предпочитал не вмешиваться. Васька с Барсиком постоянно сварятся, дрались несчетное число раз – им помириться уже никак не можно.
   – Ой, сколько котиков-то собралось, – умилилась управдомша. – Михаил Антонович, они мою Анжелочку не обидят?
   – Мой Василий Сергеевич не обидит, он добрый. А вот насчет этого полосатого не знаю.
   – А они с вашим дружат, кажется, – сказала управдомша. – Я уже не первый раз вижу, как они вместе во дворе гуляют. Прямо не разлей вода.
   Василий спрыгнул со скамейки, поглядел Барсику прямо в глаза и негромко сказал:
   – Ненавижу тебя. Знай это.
   – Гляжу, ты все такой же мудозвон, – фыркнул Барсик. – С годами не меняешься. Анжелка, чего ты тут сидишь с этим рыжим старпером? Пошли лучше за гараж, я тебе что интересное покажу…
   – Да знаю я ваше интересное, Борис, – отмахнулась кошка. – Вы это в прошлый раз Нюшке с третьего этажау показывали, так онау теперь с пузом ходит.
   – Да ладно тебе, Анжелка… – подошел поближе Барсик.
   – Борис, уберите от мяу свои грязные лапки, – отстранилась Анжела. – Я же ангорская!
   – Ну и что?
   – Василий Сергеевич, скажите ему!
   Огненно-рыжий кот утробно мяукнул. Барсик неохотно отвернулся от Анжелы. Своего вечного противника он ничуть не боялся, но вступать в конфликт рядом с людьми не хотелось. Ваську с Анжелкой они в обиду не дадут, а вот ему может и ботинком в харю прилететь.
   – Кис-кис, – позвала Барсика управдомша, раскрывая сумку. – Кис-кис, иди сюда, я тебе чего дам!
   Состроив умильную улыбку, она достала пакетик «Вискаса». Барсик повел носом и заинтересованно подошел поближе. Анжела тоже повела носом и укоризненно посмотрела на Любовь Григорьевну. Тоже хозяйка называется – прикармливает чужих кошек на глазах у своей.
   – А ваш не будет? – спросила управдомша, выдавливая мясные комочки на асфальт.
   – Мой Василий Сергеевич эти полуфабрикаты не ест, – улыбнулся Михаил Антонович, переворачивая страницу. – Мы с ним дома приятно потрапезничали.
   – «Вискас» – для быдла, – презрительно произнес Василий, укладывая голову на лапки. – Настоящие коты едят сметану.
   – Хочешь сказать, что я быдло, рыжий?! – прочавкал Барсик, на миг отрываясь от угощения. – Смотри, схлопочешь у меня!
   Анжела тоже посмотрела на Василия с легкой обидой. Она и сама больше любила свежее мясо, но и от кошачьего корма не отказывалась. Вот этот пакетик хозяйка ведь ей купила.
   Ей, а не этому драному Барсику!
   Через двор прошел хорошо одетый мужчина с холеным ротвейлером на поводке. При виде двух котов и кошки тот ощерился и утробно зарычал.
   – Здравствуйте, Любовь Григорьевна, – поздоровался хозяин собаки с управдомшей.
   – Здравствуйте, здравствуйте, Адреналин Потапович, – кивнула та. – Кран больше не течет?
   – Нет, спасибо, теперь все в порядке.
   – Ну и славно. Если еще какие проблемы – вы сразу обращайтесь.
   Мужчина скрылся в подъезде, а Михаил Антонович с интересом спросил:
   – А кто это был, Любовь Григорьевна? Имя уж больно… необычное.
   – Да у него и фамилия редкая, – охотно поддержала беседу управдомша. – Царь – представляете?
   – Царь?..
   – Вот-вот. Адреналин Потапович Царь – прямо нарочно не придумаешь. Они с женой на днях заселились – вы тогда еще в отъезде были.
   – Ах вот оно что… И чем же этот, кхм, Царь занимается?
   – Вот я вам даже с уверенностью-то и не скажу… – задумалась управдомша. – Они же передо мной не отчитываются. Но деньги водятся, видно. И увлечения у них все необычные – и с аквалангом ныряют, и с парашютом прыгают, и по горам лазают…
   – Собачка у него красивая. Зовут как, не знаете?
   – Ой, не знаю… Не спрашивала. Хотя у них и другие животные есть – тоже редкие. Когда они вещи таскали, я у них клетку с хомяком видела…
   – Ну какая же это редкость – хомяк? – пожал плечами Михаил Антонович. – Хомяков много кто держит.
   – Это домашних хомячков много кто. И морских свинок тоже еще. А там дикий хомяк был, степной. Я таких раньше и не видала.
   – Степной? – удивился Михаил Антонович. – Да что вы говорите? А с собакой-то они нормально уживаются, не знаете?
   – Не знаю. Но вот собака их мне особенно не нравится. Злющая очень. Такая и насмерть загрызть может. А тут у нас и детей полно…
   – Так она же на поводке.
   – На поводке-то на поводке…
   – Да ладно вам, Любовь Григорьевна. Ротвейлер – это все-таки не питбуль.
   – А по мне, так они все одинаковые. Не люблю я собак, Михаил Антонович.
   – Так и я ведь тоже кошатник, – улыбнулся тот. – Но и против собак ничего не имею. Собака – друг человека.
   Управдомша только махнула рукой, не желая вступать в споры. Собак она всегда недолюбливала – только и гляди, как бы кого не покусали. Да и газонам от них житья нет. То ли дело кошки – культурные, аккуратные, всегда закапывают за собой.
   В этом кот Василий был с ней абсолютно солидарен. Он посмотрел на Михаила Антоновича неодобрительно и произнес:
   – Несмотря на все уважение к моему человеку, с прискорбием должен констатировать, что сейчас он сморозил большую глупость.
   – А что не так? – удивился Прокоп.
   – Смеешься, старый? Собака – друг человека… ну не глупость ли?
   – А разве нет?
   – Конечно, нет. Собака – раб человека. Покорный, лижущий руки раб. Плебейский дух пса не способен ни на что большее.
   – А кто же тогда друг?
   – Друг человека – кошка. Ибо друзья должны быть равноправными. Кот радует человека своим видом, приятственным голосом и аристократическими повадками. Человек в благодарность за это дает коту стол, кров и тазик с песком. Это и есть дружеские отношения, как я их понимаю.
   – Ты что, опять с утра валерьянки налакался? – хмыкнул Барсик. – Завязывай ты с этой дрянью – от нее мозгам вред один.
   – Если знать меру – только польза, – сухо ответил Василий. – А я свою меру знаю.
   – Ну да, ну да… Знает он, как же… Дружба человека с котом – бред. Человек смотрит на кота свысока. Как и на собаку.
   – И тем не менее между человеком и котом возможны равноправные отношения, а между человеком и собакой – невозможны. Собака по определению стоит ниже не только кота, но и человека. Вот ты читал «Собачье сердце»? Помнишь, какой человек получился из собаки?
   – Не читал. И ты не читал. Ты читать не умеешь.
   – Зато я фильм смотрел. По телевизору. Человек из собаки получился никудышный – уродливый, глупый и злобный. А вот если бы профессор Преображенский использовал для своих опытов кота, получился бы всем человекам человек. Настоящий исполин духа, с несравненным интеллектом, моралью и красотой.
   – Ну и почему же он тогда его не использовал? – прищурился Барсик.
   – Да потому что профессор Преображенский был весьма достойным ученым. Он прекрасно понимал, что проводить опыты над котом – аморально, недостойно, да и попросту кощунственно. Именно поэтому ученые используют исключительно собак. Их жизнь ничего не стоит. Понятно тебе?
   – Мне понятно, что ты полный идиот. Хотя я это всегда знал.
   – Вижу, я допустил ошибку, решив, что могу наставить кого-то вроде тебя на путь истинный. Мой человек в таких случаях говорит – не мечите бисер перед свиньями. И он полностью прав.
   Барсик лишь презрительно зевнул.
   Не слушая перебранку мужчин, Анжела запрыгнула на скамейку, коснулась лапкой плеча Прокопа и спросила:
   – Батанушко, а это правда?
   – Что? – не понял домовой.
   – Про хомячкау. Правда, что новые жильцы его завели?
   – Наверное. Я к ним еще не захаживал.
   – Что же вы так, батанушко?
   – Да дела некоторые были… – виновато ответил Прокоп.
   Большую часть последней недели старый домовой провел в квартире Скворцовых. Присматривал за их дочуркой, излеченной Хозяином Кладбища от колдовской порчи. Однако все наконец-то, тьфу-тьфу-тьфу, пришло в норму, Демьян Федорович пообещал, что больше бесы девчонку не потревожат, так что можно вздохнуть спокойно.
   Вместо этого, правда, возникли другие проблемы. Шкодливый гремлин Венька повадился пугать Лялю Звездную, самозваную гадалку. А та, в свою очередь, начала видеть всякую чертовщину – покидая временное тело, Хозяин Кладбища оставил бедной женщине маленький «подарочек».
   – Сегодня ночью загляну, – пообещал Прокоп. – А то в самом деле непорядок – уже несколько дней новые жильцы у меня, а я там до сих пор спекцию не проводил…
   – Что-что не проводил? – не поняла Анжела.
   – Инспекцию, – снисходительно пояснил Василий.
   Прокоп смущенно опустил глаза. Ох уж эти новомодные словеса – где же их все упомнить простому домовику? Он и рад со временем в ногу шагать, да не поспевает никак. Особенно теперь, когда все так быстро меняется. Вроде еще совсем недавно и в помине не было никаких домов на двадцать этажей – а глянь-поглянь, сколько их уже понастроили.
   – Мрррр, батанушко, так чтоу насчет хомячкау? – потеребила домового лапкой Анжела.
   – А что насчет хомячка?
   – Мяу очень хотела бы на него взглянуть, – умильно попросила кошка. – Ни разу в жизни не видела живого хомячкау… Не знаю даже, какие они из себяу…
   – Да такие же, как крысы, только потолще и без хвостов, – проворчал Барсик. – Пошли со мной завтра на помойку мышковать – я тебе крысиный букет подарю.
   – Борис, отстаньте. Батанушко, ну сделайте одолжение. Ну ради мяу!
   – Хорошо, хорошо, что ж с тобой сделаешь… – сдался Прокоп. – Проведу уж как-нибудь…
   – Дурью маешься, Анжелка… – фыркнул Барсик.
   Прокоп тоже не больно радовался тому, что пообещал сделать. Не так-то это легко – провести в чужую квартиру что-то живое и дышащее.
   Одно дело свой брат домовик – для домового никакая дверь не преграда. В любую щелку пролезет, а то и просто сквозь стену пройдет. Дальние сородичи вроде водяных тоже тайные тропки знают – из миски с водой вынырнет, из крана просочится, а то из унитаза вылезет, хоть и противно это. Даже мелкие пакостники гремлины пусть и не настоящие духи, а многие их свойства тоже имеют.
   Но протащить в квартиру кошку будет посложнее. Кошка сквозь стену не пройдет, в замочную скважину не протиснется. Придется дожидаться, пока все уснут, тишком открывать любопытной Анжеле дверь. Для верности надо будет еще и дрему на хозяев наслать – чтоб не проснулись невпопад, не обнаружили непрошеную гостью.
   – До свидания, Михаил Антонович, – попрощалась управдомша. – Пошли домой, Анжелочка.
   – Не забудьте, батанушко! – напомнила кошка, запрыгивая хозяйке на руки. – Мяу на вас рассчитываю!

   В половине третьего ночи дверь в сто одиннадцатую квартиру бесшумно растворилась. Замок провернулся сам, без ключа. Широкоплечий старичок крохотного роста крякнул, раскрывая дверь пошире. В темное нутро прихожей скользнула белоснежная молния.
   – Благодарю, батанушко, – тихо мурлыкнула Анжела, с интересом осматриваясь по сторонам. – Фу, псиной пахнет…
   – С собакой я договорился, – сказал Прокоп. – Она тебя не тронет.
   – Подождите, батанушко, а ее разве не в клетке держат? – забеспокоилась кошка.
   – А почто ее в клетке держать? Собака же, не волк какой-нибудь.
   – Ой… Тогдау давайте поскорее глянем, да мяу пойду… Чувствую, из той комнатки мышачьим духом тянет… и еще чьим-то…
   В небольшой комнате, сплошь увешанной фотографиями, действительно оказалась клетка. Точнее, их было две, но на вторую Прокоп с Анжелой сначала не обратили внимания. Их сразу привлекла ближайшая – просторная клетка для грызунов.
   Несмотря на всю ее просторность, сидящему внутри узнику было тесно.
   – Это и есть хомячок?! – пораженно воскликнула Анжела, позабыв о своем аристократическом акценте.
   – Не хомячок, а хомяк, – басовито проурчал здоровенный грызун. – Степной. Казахский. Cricetus cricetus по-латыни. А ты кто будешь, опилки?
   Анжела тихо мяукнула, усаживаясь на задницу. Желая посмотреть хомячка, она представляла его себе совсем иначе. Что-нибудь крохотное, мечущееся по клетке, напуганное страшной кошкой.
   Но этот амбал… да он же больше нее! Рожа широченная, щеки арбузные, глазки крошечные, лапищи могучие, зад такой, что жабу расплющит.
   Пожалуй, с подобной зверюгой не решился бы схватиться и великий мышелов Барсик.
   – Доброй ночи, уважаемый, – поздоровался Прокоп.
   – Доброй, – хмыкнул хомяк. – А ты у нас будешь тутошний управдом? Будем знакомы, давай мене лапу.
   Прокоп попытался просунуть ладонь сквозь прутья, но его мозолистая ручища туда не пролезла. Хомяк же сидел в неудобном положении, и не мог толком даже повернуться.
   – Шо-то мене тут совсем разонравилось… – пробурчал хомяк, расправляя плечи.
   Он поудобнее ухватился за прутья зубами и лапами, крякнул и принялся что есть силы ворочаться. Послышался хруст, скрежет, а затем толстая проволока поддалась. Покряхтев еще несколько секунд и выломав с десяток прутьев, хомяк преспокойно вышел из клетки.
   Анжела невольно попятилась.
   – Этот поц наивно думал, шо эта вшивая клетка мене удержит, – фыркнул хомяк, отряхивая лапы. – Но я вам таки скажу, шо он крупно ошибся. Щупленького сирийца или лилипуточного джунгара такое убожество может и удержало бы. Но мене!.. мене!.. ха, насмешил!
   – А почему вы раньше не освободились? – робко спросила Анжела.
   – Одно слово – кошка! – хохотнул хомяк. – Хвост долог, ум короток! Ну освободился бы я, и шо дальше? Предлагаете окопаться за диваном, держать оборону? Я вам не дурачок! Путь наружу мене не прокопать – стены каменные, дверь железная, сволочь… Зато теперь, когда выход открыт… он ведь открыт?..
   – Открыт, – подтвердил Прокоп. – Как, вы сказали, вас зовут, любезный?
   – Я тебе таки еще ничего не сказал, начальник, – помотал лапой хомяк. – Зовут мене Арнольдом. А папу моего зовут Борисом. Поэтому я – Арнольд Борисович.
   – А фамилия у вас есть, Арнольд Борисович? – поинтересовалась Анжела.
   – А то как же ж. У нас в зоопарке всем прописанным фамилии раздавали. Да и вообще по нынешним временам без фамилии только распоследняя голытьба ходит. Фамилия у нашего рода старая, красивая, прославленная…
   – Так какая?
   – Хомяковы мы.
   – Мяу просто поражена… – скептически махнула хвостом кошка.
   – Тебя саму-то как зовут, опилки?
   – Анжелой. Анжела Базильевна я. Очень породистая.
   – Прокоп, – присоединился домовой. – Так вы к нам, значит, из самого Казахстана?
   – А вот и не угадал. На родине предков я никогда не бывал. И папа мой никогда не бывал. Мы в зоопарке родились – и я, и папа, и дедушка покойный. Папа до сих пор в зоопарке работает, хомяком.
   – И хорошо платят?
   – Плохо платят. Точнее, вообще ничего не платят. Кризис, ничего не поделаешь. Приходится радоваться, шо хоть такая работа есть. Кстати, а у вас как с этим? Хороший гешефт найдется?
   Прокоп неопределенно пожал плечами. Времена и впрямь настали непростые. Даже духи мест потянулись из столицы на периферию – там сейчас полегче.
   – А что, Арнольд Борисович, как же это вы из зоопарка здесь оказались?
   – За большие деньги куплен, из-под полы. Эти поцы экзотических зверей любят, понимаешь. Тигра или медведя в городской квартире не разместишь, а товарища Хомякова таки пожалуйста. Они в том же зоопарке еще и Котовского купили.
   – Котовского?..
   – Ага. Вон он сидит.
   Хомяков вперевалку подошел к другой клетке, накрытой плотной материей. Схватившись за край зубами, хомяк стащил покрывало, и перед Прокопом с Анжелой предстал камышовый кот. В полтора раза крупнее домашнего, поджарый, длинноногий, короткошерстный, с кисточками на ушах. На домового и ангорскую кошку он взглянул холодно, с отчуждением.
   – Так это вы – Котовский? – с интересом подошла поближе Анжела.
   – Эту кличку мне дали двуногие, – равнодушно произнес камышовый кот. – Понятия не имею, что она означает, но уж точно не мое имя.
   – А какое же у вас имяу?
   – А кто ты такая, чтобы я тебе его называл?
   – Фррр, как грубо… – обиделась кошка.
   – Товарищу Котовскому наш хомячий физкульт-привет, – выпрямился во весь рост Хомяков. – Точнее, до свидания, желаю здравствовать. Лично мене тут надоело, так шо я сваливаю на вольные хлеба. Если шо, могу и тебе выпустить, мене нетрудно.
   – Я не нуждаюсь ни в чьей помощи, – гордо отвернулся Котовский.
   – Хозяин – барин, – спокойно засеменил прочь хомяк. – Я вообще чисто так предложил, по огромной душевной доброте.
   – Ну ладно, тогда мы пойдем, – кивнул Прокоп. – Давайте я вас обратно занавешу…
   – Подожди, – вздохнул Котовский. – Ты ведь из Малого Народа?
   – Домовые мы, из господаров. Прокопом кличут.
   – Я не нуждаюсь ни в чьей помощи, – повторил кот. – Но если вдруг так выйдет, что для каких-то твоих собственных надобностей тебе понадобится открыть эту дверь, ты заслужишь мою вечную дружбу.
   – Не открывайте ему, батанушко, – обиженно мяукнула Анжела. – Он злой и грубый.
   – Нельзя кошек в беде бросать, Анжелочка, – возразил Прокоп. – Если про меня прознают, что я кошку в темнице видел, да не освободил – это ж мне по улице пройти не можно будет. Мне ни один домовой после такого руки не подаст, каждый встречный в бороду плюнет.
   – Я не кошка, я кот, – холодно поправил Котовский.
   – Все равно нельзя, – сказал Прокоп, ковыряясь в замке. – Так себе защелка, плевое дело… Все, готово. Прошу, товарищ Котовский.
   Поблагодарить камышовый кот не поблагодарил. Теплоты в его взгляде тоже не прибавилось. На Прокопа, Анжелу и Хомякова Котовский по-прежнему смотрел, как на пустое место.
   Он только сумрачно кивнул и проследовал к выходу.

   Наутро муж и жена Цари подняли большой шум. Они не могли понять, каким образом хомяк и камышовый кот ухитрились выбраться из своих клеток, и куда потом делись. Квартиру перевернули вверх тормашками, несчастному ротвейлеру задали взбучку – почему не лаял, не поднял тревогу?! Не сожрал ли бедных животных, скотина такая?!
   Но все усилия были тщетны. В милицию Цари обращаться не посмели – зверюшки-то приобретены незаконно. У самих же в первую очередь и будут неприятности.
   А Хомяков с Котовским ушли недалеко. Хомяк вырыл нору на пустыре за гаражами, кот поселился в лесном массиве, начинающемся за Ташкентской. С самарским лешим Прокоп на этот счет договорился – территория большая, места хватит. Единственное, что тот попросил – не бродить по дачным поселкам. Но они от Ташкентской далеко, добрых три километра.
   В отличие от Хомякова, быстро наладившего контакты среди окрестных псов, котов и ворон, Котовский оказался зверем нелюдимым. К злополучному дому, в котором он несколько дней просидел в клетке, кот больше не возвращался. Хотя и далеко тоже не уходил – навещая местного лешего, Прокоп неизменно ощущал на себе внимательный взгляд. Камышовый кот вполне освоился на новой территории и чувствовал себя на ней полновластным хозяином. Благо крупного зверья рядом с городом не водится, конкурентов нет.
   В тот день Прокоп тоже навещал лешего. Самарский лесовик Чернозем всегда с охоткой встречает гостей. Крохотный, кряжистый, похожий на замшелый пенек с ручками и ножками, он с удовольствием слушает городские новости, обсуждает последние сплетни и принимает подарки. Как же без этого? Если живешь на границе с лесом, с лешим надо дружить – это даже малые домовята знают.
   Сегодня Прокоп, например, поднес Чернозему пачку индийского чая – тот за последнее время пристрастился к чайку, даже самовар в своей берлоге завел. Хотя разводить огонь по-прежнему не любит, страшится. Лешие вообще огня сторонятся.
   Кроме Прокопа на чаек зашли еще и соседи-домовые – Модест и Невстал. А с ними женки-кикиморы – Иришка с Дуняшкой. Как обычно, Чернозем при виде женского пола завистливо ворчал, обещался, что тоже скоро женится. Заведет в лес какую-нибудь девчонку, оборотит ее в лисунку, да и женится.
   Он это обещает уже лет пятьдесят, но дальше обещаний дело так и не идет. Чернозем – леший добрый, Большаков понапрасну не обижает. А уж Большаковских детей и подавно не трогает.
   Посиделки затянулись чуть не до полудня. Лешему что – он за зиму отоспался, теперь до осени бодрый и свежий. Но домовые в конце концов все же притомились и разбрелись по домам – негоже так надолго свои хоромы покидать. А ну как в отсутствие домового с домом неладное что приключится? До конца дней позор не смоешь.
   Громада в двадцать два этажа, вверенная под начало Прокопа, стояла все так же спокойно, как и вчера. Ничего страшного за время посиделок в лешачьей берлоге не приключилось. Однако кое-какое событие все же произошло – правда, не в прокоповом доме, а в соседнем. У подъезда стоял грузовик, и крепкие Большаки грузили в него мебель и коробки с вещами. Рядом пристроилась отечественная легковушка.
   Невидимый людям Прокоп просеменил поближе. Возле легковой машины, противно хихикая, уже пристроился гремлин Венька – мелкий паршивец думал, какую бы сотворить пакость. Кто-кто, а он это дело любит – написать на стене скабрезное словцо, помочиться в чей-нибудь холодильник, продырявить презервативы, пообкусывать торт крысиным манером…
   – Венька, не смей шкодничать! – прикрикнул домовой.
   – Иди нах, сцуко, – огрызнулся гремлин, пыхая папироской.
   К грузовику подошел дворовый Барсик. Чинно лизнув лапку, он мурлыкнул Прокопу приветствие и уселся в позе кошки-копилки.
   – Это кто ж переезжает? – спросил домовой.
   – Земляникины, – проурчал Барсик.
   – Земляникины?! – ужаснулся Прокоп. – Охти ж мне… Это что ж, и Потемкин уезжает?!
   – А куда ж он денется…
   Из подъезда тем временем вышли уезжающие жильцы. Вся семья Земляникиных – муж с женой, сын с дочерью и старый одноглазый кот, носящий гордую кличку Потемкин.
   И вот его отъезд означает проблемы.
   К машине подлетел запыхавшийся Василий. Кот профессора еле-еле сумел выбраться – благо живет Михаил Антонович на первом этаже, а балконное окно постоянно забывает закрывать. Сумеешь пробраться на балкон – сумеешь и на улицу выйти.
   – Прощевайте, сынки, – печально произнес Потемкин, сидя на руках у мадам Земляникиной. – Даст бог, еще свидимся.
   – Погодь, а преемником-то кто будет?! – взвыл Барсик, глядя как одноглазого кошака сажают в машину.
   – Кому наследовать-то?! – вторил ему Василий, царапая автомобильную покрышку.
   Потемкин что-то ответил, но из-за стекла его никто не расслышал. Коты беспокойно забегали вокруг машины. Но тут Земляникин-старший дал сигнал, и те испуганно порскнули в разные стороны. Машина тронулась.
   Прокоп смотрел на это с беспокойством. Старик Потемкин был кошачьим лидером половины Приволжского микрорайона. От Демократической на западе до Московского шоссе на востоке, от Ташкентской на севере до Димитрова на юге – все было под его лапой, все коты признавали его верховенство. А что будет теперь – непонятно.
   Обычно новым лидером становится главный помощник прежнего. Но в том-то и дело, что у Потемкина таких помощников было двое. Над домашними котами верховодил рыжий Василий, над уличными – полосатый Барсик. Кому из этих двоих наследовать уехавшему Потемкину?
   Прокоп подозревал, что на этот вопрос не смог бы ответить и сам Потемкин.
   – Старый, у нас вечером собрание, – окликнул домового Василий. – Ты тоже приходи, независимым арбитром будешь.
   – Конечно, приду… – махнул морщинистой лапкой Прокоп.

   Обычно коты собираются в котельной. Сантехник Митрич запирает ее на старый разболтанный замок, и до конца дверь не закрывается. Проем остается небольшой, человеку не пролезть, но коты – дело другое.
   Однако сегодня Митрич засел в котельной сам. К нему в гости пришли знакомые мужики, принесли выпить, закусить и нарды, так что кошачий конференц-зал будет занят до утра.
   А если Митрич к утру не проспится – то и до полудня.
   Поэтому на сей раз собрание прошло на крыше. Когда солнце село, Прокоп незаметно открыл черный ход, и по подъездным лестницам заскользили смутные тени. Черные и белые, серые и рыжие, пятнистые и полосатые – со всего микрорайона собрались влиятельные коты.
   Альтернативное место для собрания тоже предложил Прокоп. Причем не без тайного умысла. Двадцать два этажа – не шутка, на такую верхотуру любой замается карабкаться. Если участники собрания притомятся еще до его начала, до драки дело не дойдет.
   Скорее всего, не дойдет.
   На кошачью сходку явился еще и Каналюга. Его тоже пригласил Прокоп, и тоже не без умысла. Специально попросил канализационного водяного поделиться водичкой в случае бучи.
   Явился и Арнольд Борисович Хомяков. Срядился с котами исполнять обязанности секретаря, вести протокол. Карабкаться по лестнице он отказался наотрез – вместо этого сунул на лапу Веньке, и тот прокатил хомяка на лифте.
   – Нафынаем фобание, фобарыфы, – невнятно промычал Хомяков, зажав в пасти карандашный огрызок. – Фо фэваэ выфкафафка?
   Собравшиеся молча переглянулись. Никому не хотелось говорить первым. На крыше собрались десятки уважаемых котов со всего микрорайона – сплошь матерые бойцы, опытные хищники. Одни поддерживают Василия, другие Барсика.
   На небе зажглись первые звезды. Ночь выдалась тихая, ясная. Прокоп восседал на парапете, болтал ногами и напряженно думал одну мысль – только бы договорились миром, только бы не дошло до войны.
   Война кошачьих кланов – это страшно. Коты не знают сострадания, беспощадны в бою и не прощают обид. Кошачья дружба зыбка и непрочна – кот дружит только до тех пор, пока ему это выгодно. Зато кошачья вражда – это навсегда.
   Кошка – удивительно злопамятное и мстительное существо.
   Каналюга заскучал первым. Он вытащил откуда-то грязный чупа-чупс и принялся с причмокиванием его обсасывать, но это продлилось недолго. Выкинув мокрую палочку, канализационный водяной скривил рожу и ядовито осведомился:
   – Ну и долго вы еще собираетесь тухнуть, как вода в болоте? До утра-то хоть раскачаетесь, или как?
   – Мы коты, – невозмутимо ответил Василий. – Мы можем ждать долго. Наша главная добродетель – терпение.
   – И еще красота, – дополнил кто-то из молодых.
   – Да-да, и еще красота.
   Этими простыми и ясными словами лед был сломан. Участники собрания заговорили, начали высказываться в поддержку то одного, то другого кандидата. Василий и Барсик сверлили друг друга недобрыми взглядами, синхронно махая хвостами из стороны в сторону.
   – Барсик, скажи ты! – наконец крикнул кто-то из толпы.
   – Я скажу, – фыркнул полосатый котяра. – Скажу. Я живу в Приволжском уже шестой год. Я тут родился и вырос. Я знаю тут каждую кочку и каждый кустик. Многие из вас помнят мои когти… – некоторые коты потупились, отвернулись, – …да, многие. Жизнь у меня была нелегкая. Этого уха меня лишил Полкан с Космодемьянской. Хвост сломал бывший хозяин, неудачно хлопнув дверью. Подпалины на шерсти оставили дети, тыкавшие в меня горящей палкой. Я повидал жизнь. Я знаю ее, как немногие. Достоин ли я быть вожаком Приволжского? Пусть выйдет вперед тот, кто более достоин, чем я!
   – Этим кем-то буду я, – спокойно поднялся на ноги Василий. – Мы выслушали тебя. Ты рассказал нам о своей жизни, о своих увечьях… ты уже много раз об этом рассказывал. Ты тычешь свои раны в глаза при каждом удобном случае – но разве они являются поводом для гордости? Мне уже восемь лет, но моя шерсть по-прежнему в превосходном состоянии, я идеально здоров и в моем кале нет ни единого глиста. Мой человек – один из самых уважаемых людей дома и всего Приволжского. Он называет меня по имени-отчеству – а этим могут похвастаться немногие коты.
   – Чего стоит уважение двуногого? – скривился Барсик.
   – Немногого, верно. Тем не менее – как часто ты слышал от них что-либо, кроме «брысь» и «пшел вон»? Многие ли из них называют тебя иначе, чем «блохастый»?
   – Я покинул своих хозяев, когда мне было полтора года. Зависимость от людей унижает настоящего кота. Свобода и гордость – вот ценности, за которые я готов отдать жизнь.
   – Свобода от чего – от дома и еды? Гордость чем – беганьем по помойкам? Я не добываю себе пищу – меня кормит мой человек. Когда у меня чешется спина, он делает мне массаж. Когда я испытываю желание общаться с прекрасным полом, меня везут к моей даме сердца – прекрасной персиянке с Девятой просеки. А что есть у тебя?
   – Независимость. И весь мир. Ты старше меня, рыжий, но видел меньше. Я обошел весь Приволжский, бывал в других микрорайонах, в прошлом году дошел до Красной Глинки. А что видел ты, кроме своей квартиры и пары ближайших дворов?
   – Швейцарию. Германию. Норвегию. Турцию. Австралию. Израиль. Мы с моим человеком бывали в таких местах, куда тебе на твоих коротких лапах не добраться и за всю жизнь. Ты когда-нибудь бывал в заоблачной выси? Когда-нибудь летал на самолете?
   – Эти путешествия совершал не ты, а твой хозяин. Ты был всего лишь частью его багажа. Тебя везли в кошачьей клетке. Ты не покидал гостиничного номера. И тебя даже не спрашивали – хочешь ли ты составить хозяину компанию или не хочешь. Здесь нечем гордиться.
   – Есть мнение, что мы ничего не достигнем, продолжая в том же духе, – задумчиво молвил Василий.
   – Это точно, – согласился Барсик.
   – Тем не менее, я все же надеюсь, что мы сможем урегулировать наши разногласия мирным путем.
   – Конечно, сможем. Если ты, рыжая падла, отойдешь в сторону и признаешь мою власть над Приволжским.
   – На это я пойти никак не могу.
   – А я не приму ничего другого.
   – Значит, к консенсусу нам не прийти.
   – Не прийти.
   – В таком случае я считаю дальнейший разговор бессмысленным.
   – Аналогично.
   – Расходимся?
   – Расходимся.
   Хомяков, все это время черкавший по стене карандашным огрызком, остановился и почесал за ухом. Если бы его попросили прочитать написанное, он бы не смог. Хомяки обычно не умеют писать, и Хомяков не был исключением.
   Но кошки по большей части тоже неграмотны, так что это не имело значения.
   Враждебно поглядывая друг на друга, коты потянулись к выходу. Прокоп стоял у слухового окна, смотрел на проходящих мимо и думал о том, что самое плохое все же случилось. Миром не договорились. Значит, будут воевать. Странно, что Васька с Барсиком не сцепились прямо во время дискуссии.
   – Может, мне снова водички подготовить? – предложил подошедший Каналюга.
   – Не нужно. Этим делу уже не поможешь.

   Приволжский микрорайон – один из самых молодых в Самаре. Но за время его существования кошачье племя воевало уже дважды.
   В первый раз – девятнадцать лет назад, в период, когда коты делили новую территорию, спорили за власть над быстрорастущим микрорайоном. Никто из нынешних той войны не застал – очень уж давнишние события, кошки столько не живут.
   Вторая война произошла пять лет спустя, из-за скандала между западными и восточными. Некоторые старики еще помнят, как коты целый год бились не на жизнь, а на смерть. В конце концов восточные одержали победу, а их вожак, матерый кот Усач, стал лидером всего микрорайона.
   С тех пор кошачьи кланы жили более или менее мирно. Вожаки сменялись без эксцессов, преемники спокойно принимали полномочия из лап предшественников. И так продолжалось в течение трех кошачьих поколений – Усачу наследовал почти шарообразный дон Котини, дона Котини сменила драчливая сиамка Муай Тай, а на смену Муай Тай пришел мудрый Потемкин. Но теперь все растревожилось вновь.
   Началась Третья Кошачья война.
   Каждому было ясно, что на сей раз она долго не продлится. В прежние времена коты делились на кланы по географическому признаку – сначала по названиям соседних микрорайонов, потом на западных и восточных. Так они и воевали – один микрорайон на другой, западные на восточных. Бои шли долгие, затяжные, территории то и дело переходили из лапок в лапки.
   Но сейчас друг на друга ополчились домашние коты и уличные.
   Домашних на районе гораздо больше, но львиная их доля безвылазно сидит в своих квартирах и далека от политики. В войне участвуют лишь те, кто более или менее свободно гуляет во дворе, как тот же Василий. А таких не так уж много – даже, пожалуй, меньше, чем уличных. И бойцовые их качества не так высоки.
   Василий истратил почти целый день, пытаясь переманить на свою сторону Котовского. Камышовый кот может стать крупным козырем – в бою этот дикарь стоит пяти-шести городских. Однако Котовский наотрез отказался участвовать в войне кошачьих кланов. Ему одинаково чужды как те, так и другие. Не помогли ни уговоры, ни посулы.
   Так и не сумев договориться с потенциальным союзником, Василий понял, что продолжительных сражений ему не выдержать. Надо навязать противнику схватку в удобном для себя месте и решить все одним ударом. Барсик – кот пылкий и решительный, брошенную перчатку он обязательно примет.
   Однако Барсик в очередной раз куда-то испарился. Он то и дело пропадал в неизвестном направлении, а по возвращении рассказывал удивительные истории о своих странствиях. К этой привычке Барсика все давно привыкли и уважали его за нее – молодые котята восхищались героическим путешественником, старались ему подражать.
   Но сейчас… время ли сейчас для очередного похода в неизвестность? Прождав четыре дня, коты начали волноваться, тревожиться. Уже открыто заявлялось, что надо либо избирать нового лидера, либо попросту заканчивать эту ерунду и признавать главенство Василия.
   Раз уж Барсик так открыто положил хвост на своих верных котов.
   Но на пятый день Барсик таки объявился. Встрепанный, всклокоченный, словно вырвался из собачьей пасти. Он наотрез отказался объясниться, лишь пробурчав что-то о форс-мажорных обстоятельствах. Меньше чем через час лидеры кланов назначили время и место битвы – шесть часов вечера, пустырь за гаражами. Явка обязательна.
   Прокоп явился на пустырь раньше всех. Уселся на земляной бугорок и принялся чесать бороду. Надо бы что-то придумать, как-то примирить враждующие кланы. Только вот как?
   К домовому подошла ангорская кошка. Анжела обвела взглядом надежно укрытую за гаражами пустошь и спросила:
   – Что думаете, батанушко? Ктоу победит?
   – Да разницы-то… – махнул рукой Прокоп. – Кто бы ни победил, все один бес… Ты бы шла лучше домой, Анжелка. Тут мужики сурово разговор вести будут – коли попадешь под горячую лапу, так не помилуют.
   – Ничегоу, мяу за кусточком схоронюсь, – пообещала кошка. – Интересно же, батанушко.
   – Да чего уж интересного – смотреть, как здоровые мужики морды друг другу мутузят… Срам один.
   Земля неподалеку вспучилась, и на свет высунулась толстощекая усатая морда. Хомяков посмотрел по сторонам и выбрался наружу, таща за собой разлохматившийся бинт и пачку аптечной ваты.
   – Шо, таки не начинали еще? – недовольно осведомился он.
   – Не начинали.
   – И таки даже никто не пришел еще?
   – Не пришел.
   – Вот бездельники, – сурово нахмурился хомяк. – Хотя ладно, у мене так даже времени больше будет на подготовку. Слышь, кошка, подсоби-ка мене бинты на ленточки чекрыжить. Тебе с твоими когтями удобней.
   – Так?.. – дерябнула лапкой Анжела.
   – Во, в самый раз. Давай дальше. Будешь при мене тут как бы медсестрой. У тебе и одежка как раз нужного цвета. А я пока йод из кладовки вытягну.
   Где-то далеко громыхнул гром. Прокоп с надеждой посмотрел на небо – дождичек сейчас был бы очень кстати. Вода – слабость котов, их главное уязвимое место. Облитые водой, они теряют силу, теряют храбрость, теряют боевой дух. Был грозный воин – стал жалобный пучеглазик.
   Хотя надежды на ливень явно тщетны. Тучи собираются за тридевять земель, на другом берегу Волги. Ветер северный, так что скоро гроза уйдет еще дальше.
   Да и не помогло бы это особо. Дало бы небольшую отсрочку, не более. Завтра коты соберутся снова – всего-то и дел.
   На поле боя начали появляться первые солдаты. Коты просачивались сквозь заросли, струились через щели меж гаражами. Черные и белые, серые и рыжие, пятнистые и полосатые – воины со всего микрорайона шли на великое сражение.
   Сразу стал очевиден численный перевес армии Барсика. Собрались еще не все, но уже сейчас ясно, что уличных будет раза в полтора больше, чем домашних.
   Звякнула крышка канализационного люка. Из сырого туннеля выбрался позеленевший от плесени водяной. Как всегда, дурно пахнущий и донельзя раздраженный.
   – Прокоп, иди сюда! – шикнул Каналюга.
   – Ну что там опять случилось, спокою от вас нет…
   – Иди-иди, чего расскажу!
   Выслушав Каналюгу, домовой ожесточенно зачесал в бороде.
   – Не может быть, – засомневался он. – Неужто правда?
   – Да чтоб мне воды не пить!
   – Чудны дела твои, господи… – мотнул головой Прокоп. – Никогда б не подумал…
   – А то. Что делать думаешь?
   – Какой там адресок, говоришь?..
   – Да недалеко, возле больницы Калинина. Ныряй в люк, я тебя быстрой тропкой проведу.
   – Нет уж, я лучше как-нибудь сам.
   – Подумаешь, какая цаца, – обиделся водяной. – Вечно вам моя канализация нехороша… А как серить захочется, так сразу небось обо мне вспоминаете!
   Прокоп смолчал – Каналюге только дай повод. Почесывая бороду, домовой задумался, как же ему побыстрее добраться до нужного адреса. Пока туда, пока суд да дело, пока обратно… нет, пешком долго. Придется бежать до остановки, дожидаться попутного трамвая, а там опять пешочком… но и это тоже будет не шибко быстро. Может, все-таки отринуть брезгливость, да пройти Придонным Трактом?
   И тут его мягко подтолкнули сзади. Прокоп обернулся и встретился взглядом с хмурым камышовым котом.
   – Садись, – угрюмо произнес Котовский.
   – Ох, вот уж спасибо! – облегченно выдохнул домовой, забираясь ему на спину. – Как вовремя-то!
   – Я всегда вовремя. Куда бежать?
   – На восток, вдоль трамвайных путей. А там покажу.
   Камышовый кот повел плечами, убеждаясь, что седок сидит прочно, и взял старт. Могучий зверь рванулся так, что у Прокопа засвистало в ушах. Как и всякому домовому, ему и раньше доводилось ездить на кошках, но еще никогда – с такой скоростью.

   Василий посмотрел на темнеющее небо. В янтарных кошачьих глазах отразилась вечность. Задумчиво дернув кончиком хвоста, командир произнес сочиненное к случаю хайку:

     Очень печален
     Догорающий закат.
     Солнце садится.

   – Мр-р-р-р-р-р… – восхищенно прокатилось по выстроившемуся воинству.
   – Дети мои! – воскликнул Василий, дождавшись, пока аплодирующее мурчание смолкнет. – Большой Кот смотрит на нас с небес! Сегодня решается наша судьба! Решается, кто мы есть и чего стоим!..
   – Эй, трепло, закругляйся уже! – донеслось с другой стороны пустыря. Барсик терпеть не мог подобных прелюдий. – Начинаем!
   – Будь по-твоему, каналья, – гневно прищурился Василий. – Коты! За Родину, в атаку!..
   – МЯ-Я-Я-Я-Я-Я-Я-Я-Я-Я-Я!!! – хором взвыли десятки глоток.
   – Мышееды, помоечники… мочи крыс позорных!!! – рявкнул Барсик.
   – МРЯУ-У-У-У-У-У-У-У-У!!!
   Битва сразу пошла грубо и грязно. Разбушевавшиеся коты превратились в сплошные клубки шерсти и когтей. Над пустырем поднялся дикий, душераздирающий вой.
   – УМ-М-МРУ-У-У-У-У-У-У-У!!! – неслось с одной стороны.
   – ВА-А-А-А-АУ-У-У-У-У-У!!! – отвечали с другой.
   Домашние и уличные очень быстро перемешались. В пылу схватки то и дело доставалось своим же товарищам. Шерсть летела во все стороны, когти рвали мех и пронзали кожу. Земля обагрилась кошачьей кровью.
   Сначала верх брали бойцы Барсика. Более опытные в схватках, уличные коты теснили солдат Василия. Однако те оказались более сплоченными – за те дни, что Барсик гулял неизвестно где, Василий разрабатывал тактику и нещадно муштровал свою армию. Домашние быстро оправились от первого натиска и восстановили строй.
   Но тут позицию разметал бешено шипящий кошак со сломанным хвостом. Могучий Барсик на деле продемонстрировал, что его не зря избрали вожаком. В схватке он в одиночку мог одолеть двоих и даже троих опытных воинов. Страшные когти безжалостно полосовали неприятелей, клыки вонзались в один загривок за другим. Армия домашних дрогнула, многие хвосты трусливо поджались.
   Однако из-за их спин, спасая положение, выпрыгнул Василий. Холеный и ухоженный профессорский кот тоже не просто так носил генеральские лычки. Семикилограммовая туша обрушилась на яростно воющего Барсика, подминая его под себя.
   – Вы разгневали меня, сударь! – свирепо мяукнул Василий, целясь в глаза. – Отведайте моих когтей!..
   – Заткнись и сдохни, рыжая морда!!! – прорычал Барсик, перекатываясь на спину и брыкаясь задними ногами.
   Василий и Барсик сцепились в сплошной клубок. Кувыркаясь по земле и разрывая друг друга на части, они напоминали жуткое восьмилапое чудище. Даже самые лютые царапатели на время прервались, завороженно взирая на битву вождей.
   Ангорская кошка Анжела тоже наблюдала за этими ужасами. Наблюдала с безопасной высоты гаража. Вылизывая лапку, она с интересом размышляла, кто же все-таки победит. Василий? Барсик?
   К сожалению, она выбрала самый неподходящий гараж из возможных. Его владелец, Семен Семенович Кульков, прославился двумя чертами характера – ненавистью ко всякого рода животным и ревностным отношением к своей собственности.
   И как раз сейчас Кульков вышел из подъезда. Увидев, что его драгоценнейший гараж пачкают лапы поганой кошары, он возмутился до глубины души. Недолго думая, он схватил с земли камень и швырнул в Анжелу.
   К счастью, Кульков не докинул. Камень упал в нескольких сантиметрах от белоснежного хвоста. Однако железная крыша от удара грохнула так, что Анжела с места сиганула вперед – в пустоту.
   Спрыгнув на землю, она прошипела, обращаясь к оставшемуся позади Кулькову:
   – Ты пытался убить кошку. Теперь ты будешь вечно гореть в аду.
   Кульков ее не услышал. Зато услышали другие. К Анжеле повернулись сразу четыре усатые морды. Семь глаз пристально уставились на прелестную ангорскую кошечку.
   И та почувствовала себя очень неуютно.
   Надо сказать, что последние месяцы Анжела гуляла по двору все осторожнее, стараясь не покидать его пределы. Из невзрачного котенка она превратилась в очень красивую молодую кошку, и многие коты начали бросать на нее плотоядные взгляды.
   Во дворе ее всегда защищал Василий Сергеевич – истинный кошачий джентльмен. Да и домовой Прокоп обещался лично вырвать хвост всякому насильнику. Ручищи у старого господара богатырские, и слов он на ветер не бросает.
   Так что лишнего себе никто не позволял.
   Но Прокопа здесь нет. Василий полностью поглощен сражением. А на Анжелу смотрят как раз самые отпетые из беснующихся на пустыре головорезов. Подонки благородного кошачьего общества.
   Хотя не такого уж и благородного, если вдуматься.
   Анжела попятилась. Самого здоровенного она узнала – кажется, зовут Маркизом, живет где-то на Силина. Домашний. Узнала и еще одного – Кривой, самый паскудный из бродячих котов, частенько захаживает на помойку при их доме.
   Двое остальных незнакомы.
   – Что вам угодно, джентльмены?.. – дрожащим голоском спросила кошечка.
   Ей не ответили. Вместо этого четверо котов принялись молча обступать Анжелу полукругом. Та снова попятилась – и оказалась припертой к металлической гаражной стене.
   – Я первый, – глухо проурчал Кривой, щурясь единственным глазом.
   – Отстаньте! – в ужасе пискнула Анжела.
   Меньше всего ей хотелось, чтобы первым в ее жизни стал отвратительный старик, на коже которого больше лишаев, чем шерсти.
   – Мяу, мяу, мяу… – умильно произнес Кривой. – Мяу, мяу, мяу…
   Уже ни на что не надеясь, Анжела обреченно зажмурилась. Но тут предвкушающее мяуканье сменилось захлебывающимся воем. Ангорская кошка открыла глаза, и ее взору предстал угрюмый камышовый кот.
   Котовский напал на Кривого молча, без предупреждения. Один против четверых, он сражался без единого звука, плотно сжимая челюсти и работая одними когтями.
   На мордах кошачьего отребья проступил страх. Дикарь с кисточками на ушах превосходил их так же, как боец спецназа – уличных гопников. Блистающие в закатном свете когти полосовали кожу на ленточки, а зловещее молчание пробирало почище любого рыка.
   Не тратя зря времени, Анжела проскользнула мимо дерущихся, укрываясь в проходе меж гаражами. Однако далеко не ушла. Теперь, когда у нее появился путь к отступлению, в глазах вновь засветилось любопытство. А вместе с ним – сочувствие.
   Челюсти Котовского сомкнулись на горле Кривого. Тот завыл – жалобно, с надрывом, понимая, насколько близок к гибели.
   Но час Кривого еще не настал. Его трое дружков оправились от испуга и ринулись на Котовского все разом. Тяжеленный Маркиз прыгнул противнику на спину, вдавливая его в землю. По счастью, хозяева на днях подстригли здоровяку когти, и серьезного вреда он нанести не смог.
   Зато это смогли остальные двое. Воспользовавшись тем, что Котовский отвлекся, они одновременно вцепились ему в правый и левый бока, вонзили все когти, вгрызлись зубами.
   И тут-то камышовый кот впервые закричал – закричал страшно, по-звериному. Вой боли и ярости разнесся над пустырем, легко перекрывая многоголосый мяв кошачьего воинства. Разгоряченные, раззадоренные, коты с еще большим азартом набросились друг на друга. Но вдруг…
   – Барсик!!!
   Этот звенящий от гнева вопль подействовал на Барсика ушатом холодной воды. Он сжался в комок и виновато прижал ухо в голове. Пытался прижать и второе, обгрызенное, но оно не повиновалось.
   Василий тоже недоуменно замер, готовый в любой миг снова прыгнуть на врага.
   Меж дерущихся котов, не обращая ни на что внимания, проследовала девочка лет десяти, похожая на златовласого ангелочка. При виде нее Барсик совсем стушевался и удивительно тоненько мяукнул. Еще никогда Василий не слышал таких звуков от своего вечного противника.
   А в следующую секунду Барсика сгребли детские ручки. Девочка прижала грязного окровавленного кошака к груди и возмущенно встряхнула его.
   – Барсик, кисонька моя ненаглядная! – плачущим голосом воскликнула она. – Зачем ты опять ушел гулять без спросу?! Зачем?! Зачем?! Зачем?!! Я же тебя по всему двору ищу! Зачем ты так далеко убежал?!!
   Барсик тоненько запищал и задергался, пытаясь возобновить драку. Василий смотрел на это с огромным интересом, склонив голову набок. Он прекрасно понимал, как легко Барсик может освободиться. Девочка держит его не слишком крепко – дернуться посильнее, царапнуть разок… но Барсик протестовал чисто формально. Страшные когти втянулись в пазухи – обычно лютый кошак колотил странную девочку лишь мягкими подушечками.
   – Интересно… – задумчиво произнес Василий, подходя поближе.
   – Шу! Шу! Пшел вон, блохастый! – затопала на него девочка. – Барсик, бедняжечка мой, что с тобой сделали эти драные уличные кошары?! Пойдем домой, маленький, я тебе молочка налью! А где твой бантик? Ты опять бантик потерял? Ничего, я новый привяжу – большой и розовый!
   Барсик обреченно мяукнул и затих. Сломанный хвост последний раз вяло шевельнулся, окровавленная усатая морда уткнулась в грудь… хозяйке?
   – Да, это его хозяйка, – прокомментировал незаметно подошедший Прокоп. – В Четырнадцатом микрорайоне живет.
   – Погодь, старый, – повернулся к нему Василий. – Хочешь сказать, Барсик на самом деле тоже домашний?
   – Выходит, так.
   – Вот, значит, куда он исчезал все время… А еще про независимость затирал, трепло полосатое…
   Барсик покинул поле боя на руках хозяйки. И битва как-то сама собой начала затихать. Урча и обмениваясь недобрыми взглядами, коты оставили друг друга в покое. Наименее пострадавшие собрались вокруг Василия. Всем было ясно, кто теперь здесь главный.
   В дальнем конце пустыря устало чихнул лежащий на боку Котовский. Вокруг валялись четыре изодранных, тяжело дышащих тела. Камышовый кот победил – но победа далась нелегко. Его и самого порвали так, что он с трудом шевелился.
   Бесшумно ступая, к Котовскому подошла Анжела. В ее бархатных глазах светилось беспредельное обожание. Прекрасная ангорская кошка мелодично мурлыкнула, оплетая хвост вокруг хвоста Котовского, и начала лизать рану на его боку. Огромный камышовый кот хрипло заурчал, с трудом поднимаясь на ноги.
   Прокоп осмотрел пустырь, усеянный ранеными, и грустно вздохнул. Он спешил что есть мочи, и таки смог остановить войну – но крови все равно пролилось немало. Хорошо хоть, убитых не оказалось – коты редко доходят до таких крайностей.
   А на поле боя появилась новая фигура. Отсидевшийся в укрытии Хомяков выбрался наружу и деловито засеменил вдоль тел, волоча за собой упаковку бинтов. И без того толстые щеки чудовищно раздулись от йода, зеленки и других лекарств. Однако говорить ему это ничуть не мешало.
   – Бинты, йод, валерьянка!.. – почти не раскрывая рта, выкрикивал хомяк. – Цены разумные, оптовым покупателям скидка!..
   – Ты же врач! – возмутился Прокоп. – Ты должен не торговать лекарствами, а раздавать их бесплатно!
   – Ошибаешься, начальник, – не согласился Хомяков. – Я, конечно, врач, но прежде всего я хомяк. А хомяк ничего не делает бесплатно.

Прочие рассказы

Гоблин

   Охотник сладко зевнул и потянулся, осоловело разглядывая грязные тарелки и стаканы. Хороший трактир попался, что и говорить. И повар здесь умелый. И подавальщицы миленькие. И вино хорошее. Даже уходить неохота…
   В животе поселилась блаженная сытость. А вот в карманах по-прежнему гуляет ветер. Монет осталось еще на один, от силы два дня хорошего питания – потом придется затянуть пояс потуже.
   Не хотелось бы, честно говоря. Значит, нужно приниматься за работу.
   – Эй, друг, как насчет дружеского совета?.. – подошел к стойке охотник.
   Плюгавый трактирщик перестал протирать кружку и внимательно посмотрел на посетителя. Поджарый парень лет тридцати не внушает особой симпатии – сразу видно, что наемник, причем не особо разборчивый. За спиной арбалет и охотничье копье, на поясе короткий меч и нож для снятия шкур. На шее ожерелье из клыков… довольно необычных клыков.
   – Заведение мамаши Койпай за углом, через два дома, – коротко ответил трактирщик. – Крошка Лала сейчас болеет, но остальные девочки тебя приветят.
   Какого еще совета может попросить подобный тип?
   – Да нет, это мне пока не по карману, – хмыкнул охотник. – Работу бы мне кто сосватал…
   – Извини. Вышибала у меня есть, посуду тоже найдется кому мыть, а для подавальщика ты, уж извини, рылом не вышел.
   – Друг, да разве же я похож на трактирного служку? – ничуть не обиделся охотник. – У меня работа другая, поопаснее…
   – Наемники у нас вроде никому не требуются… – почесал в затылке трактирщик. – Места тихие, мирные…
   – Да нет, опять не то. Не наемник я. Охотник.
   – Ну, это дело нужное. А на кого охотишься? На белку, на лису или, может, на лося?
   – Не на белку и не на лося. На другую дичь – поопаснее, похитрее. На гоблинов я охочусь.
   – На гоблинов?.. – впервые проявил признаки удивления трактирщик. – Хе. Хе. А для какой же это надобности? Какой с них прок-то?
   – Да прока-то немного, – согласился охотник. – Шапку с меха не пошьешь, мясо несъедобное… Вот разве ожерелья из клыков делать… Только вот король наш, дай ему бог здоровья, о третьем годе указ издал – за каждую гоблинскую головенку по золотой монете платить велено. Не слышали у вас?
   – Да где там… У нас тут глушь, захолустье, новости из столицы годами идут, да все одно не доходят… Ишь ты – по золотой монете, значит… Неплохо.
   – Неплохо. Вот и интересуюсь – ты, друг, может слыхал чего? Водятся тут у вас гоблины поблизости?
   – Гоблины, говоришь… – почесал шею трактирщик. – Слыхал чего-то, да толком не скажу, сам-то я в лесу, почитай уж лет пять как не бывал… Может, ребята чего знают? Эй, Тыква, Лупоглазый, а?..
   Двое выпивох, скучающих у стойки, обратили к охотнику очи, залитые дешевым вином. Обрюзглый толстяк и горбун с глазами навыкате несколько секунд морщили лбы, безуспешно пытаясь сообразить, чего от них хотят.
   Охотник криво усмехнулся, бросил на стол два медяка и прищелкнул пальцами. Трактирщик понимающе кивнул и налил Тыкве с Лупоглазым еще по кружечке. Кадыки заходили вверх-вниз, пока пьяницы вливали в себя живительный нектар, но когда показалось дно, их глаза уже светились признательностью и желанием помочь.
   – Гоблины?.. – проскрипел Лупоглазый.
   – Есть гоблины, – пробасил Тыква. – Есть.
   – В лесу. Сам видел. Пещера.
   – Точно, пещера. А в ней – гоблины.
   – Папа-гоблин, мама-гоблин…
   – И вроде еще гоблиняток как бы не трое…
   – Да не, четверо!
   – Трое.
   – Четверо!
   – Ладно, черт с ним, пусть четверо…
   Охотник оживился, уже предвкушая жирную добычу. Пять, а то и шесть гоблинов! Удачно, что и говорить.
   – А где эта пещера-то? Как пройти?
   – Э-э-э… пройти-то?.. Э-э-э…
   – А ты еще налей! – пробасил Тыква.
   – А вот объясните, как пройти – тогда налью.
   Тыква с Лупоглазым долго бекали и мекали, размахивая руками и препираясь друг с другом, но в конце концов все же сумели с грехом пополам объяснить, где искать пещеру гоблинов.
   – Ты там поосторожнее – папа-гоблин очень злой, всех из пещеры прогоняет… – пробурчал Тыква, опрокидывая честно заработанную кружку.
   – Злой! Очень злой гоблин!
   – Ничего, мне не привыкать, – хмыкнул охотник, проверяя болты в колчане. – С гоблинами у меня разговор короткий…
   Деревня, в которую он забрел в поисках добычи, притаилась в самой что ни на есть глуши, прямо подле дремучего леса. Едва вышел за околицу – и пожалуйста, уже глухая чаща.
   Местные в лес ходят редко – ценного зверья в этих краях мало, грибы с орехами тоже редкость. Но ему-то нужны не грибы, не орехи, а кое-что совсем другое…
   Блуждая среди вековых дубов, охотник неоднократно проклял безмозглых трактирных пьяниц – не могли объяснить дорогу яснее! «Дерево, расколотое молнией» нашлось совсем не там, где они говорили, а «дерево с двумя дуплами» оказалось деревом с одним дуплом и одной большой трещиной.
   Но в конце концов охотник все же увидел перед собой искомое – пещеру, уходящую вглубь каменистого холма. В том, что это то самое, не могло быть никаких сомнений – перед звериными берлогами обычно не лежат коврики с надписью «Вытирайте ноги». К тому же изнутри ощутимо веет ароматным дымком – суп со сладкими кореньями, точно.
   Охотник неторопливо зарядил арбалет и проверил, легко ли выхватывается меч из ножен. Даже самый матерый гоблин не противник для опытного воина – карлик, он и есть карлик, хоть и зубастый. Человеку и до пояса-то с трудом достает – смех один, а не драка.
   Нет, гоблины всегда нападают кучей, любят засады и нечестные приемы. А когда он всего один, пусть даже с женой и детишками… считай, на дороге деньги нашел. Даже как-то скучно.
   Двигаясь как можно тише, охотник обошел вокруг холма, убеждаясь, что из пещеры нет другого выхода. Не хотелось бы терять часть или даже всю награду из-за такой ерунды – пару раз уже случалось, что трусливые уродцы сбегали, даже не пытаясь защищаться.
   Другого выхода не обнаружилось. Значит, можно спокойно идти на штурм.
   – Ну-ка, ну-ка, есть тут у нас кто-нибудь дома? – ехидно пропел охотник, зажигая факел и вступая в темную пещеру. – Ау, злой гоблин, где ты тут прячешься? Выходи-выходи!
   Впереди послышались какие-то звуки. Чей-то испуганный вскрик и топот ног – похоже, добыча пытается спастись бегством. Ничего – не уйдет! Коридоры здесь просторные, а человечьи ноги куда как длиннее гоблинячьих!
   – Гоблин, стой, не уйдешь! – крикнул охотник, забегая за угол. – Стой, кому гово… а?..
   Потрескивающий факел осветил здоровенного детину, полностью загородившего проход. В полтора человеческих роста, с дубленой зеленоватой кожей, огромными остроконечными ушами, кабаньими клычищами и бицепсами больше головы.
   Гигант недобро хрюкнул, глядя на оторопелое лицо охотника, легко вырвал из ослабевшей руки арбалет и переломил его о колено.
   – Тебе чего надо? – проурчал детина, без труда поднимая незваного гостя за шиворот. – Зачем детишек моих перепугал?
   – Ты что, тут живешь? – пролепетал насмерть перепуганный охотник.
   – Ну да. Это мой дом. И моей жены. А ты вперся с грязными ногами – нехорошо получается…
   – Так это ты – злой гоблин?!
   – Гоблин? – нахмурился хозяин пещеры. – А что, похож?
   – Не похож, не похож, – забормотал охотник, – но мне в деревне сказали… сказали, что тут гоблин!
   – Вообще-то, я тролль, – перебил его детина, кровожадно скалясь. – Эти деревенские дурни совершенно не разбираются в зоологии.

Дар Анхра-Майнью

   – Продано! – вскричал аукционист, ударяя в гонг.
   С помоста сошли двое – стройный юноша приятной наружности и чернокожий атлет с угрюмым лицом. Только что один из них купил другого.
   – Идем, раб, – прорычал чернокожий.
   – Да, хозяин, – грустно вздохнул юноша.
   Йусуф, свежеиспеченный раб, со страхом подумал о своем будущем. Ничего хорошего от него ждать не стоит – что хорошего может произойти с человеком, попавшим в долговую яму? Да еще не по своей вине – отец Йусуфа и Хадиджи был добрым, но глупым человеком, и умер, оставшись должен всем ростовщикам славного Исфахана.
   Хосров Аношерван, шаханшах великого Ирана, издал указ, по которому долги отцов должны оплачивать их дети. Мудрый и справедливый закон. Увы, Йусуф и Хадиджа не смогли вернуть таких денег, и посему их обоих только что продали в рабство.
   За сестру Йусуф не боялся – ее купил Акбар, горшечник с соседней улицы, давно вздыхающий по прекрасной Хадидже. Ему пришлось продать коня и отцовский меч, чтобы совершить такую дорогую покупку, но зато теперь он, без сомнения, освободит любимую и женится на ней.
   Да благословит их священный огонь Хормузда…
   А вот Йусуфу повезло меньше – у него не нашлось друзей, способных выкупить попавшего в беду юношу. Поэтому он заранее приготовился стать чьим-то слугой, а то и отправиться на шахские рудники…
   Но действительность оказалась еще хуже.
   Человек, приобретший молодого парса, в Исфахане хорошо известен. Настоящего имени этого ужасного африканца не знает никто, поэтому называют просто Эфиопом. За глаза, понятное дело – даже самые храбрые мальчишки не отваживаются распевать дразнилки, когда он шествует по улицам, похожий на грозного дэва.
   Эфиоп редко открывает рот – первое время жители города даже считали его немым. Всегда ходит в одних и тех же черных шароварах, перетянутых кожаным поясом. На бедре неизменно висит один и тот же ятаган – жуткое оружие, похожее на клык огромного гвелвешапи.
   Но сколь бы ни был страшен Эфиоп, куда больший ужас внушает его повелитель – тот, что теперь стал хозяином Йусуфа. Дряхлый колдун Мурарат, живущий в одной из башен шахристаны [2 - Шахристана – старая часть города в Иране.], не выходил из нее почти двадцать лет. Но за все эти годы ни один воришка не осмелился залезть к нему за золотом – а в народе поговаривают, что его там столько, сколько нет даже в царской казне…
   Старик прибыл в Исфахан в тот самый год, когда в доме бедного медника появился на свет пищащий красный комок, за двадцать лет выросший в крепкого парня по имени Йусуф. Он купил эту башню и зажил в ней отшельником, не показываясь никому на глаза. Уже тогда он был очень стар – сколько ему сейчас, Йусуф боялся даже предполагать.
   Иногда по ночам над шахристаной Исфахана висит какое-то странное марево – его центр всегда приходится на башню Мурарата…
   Ходят слухи, что некогда этот колдун был одним из главных магов – служителей Хормузда. Но потом совершил страшную ошибку, примкнув к маздакидам, проклятым бунтовщикам, восставшим против шаханшаха. Ему удалось вымолить у благородного Хосрова прощение, но из магов его изгнали с позором…
   Оказавшись в жилище Мурарата, Йусуф сразу понял, что по крайней мере один из слухов верен – количество драгоценной утвари и украшений превосходит все мыслимые пределы. Правда, Эфиоп не дал насмотреться вволю – могучий негр молча толкнул раба в спину, заставляя подниматься по лестнице.
   Через пару минут они поднялись на самый верх. Эфиоп дважды стукнул в дверь и, не дожидаясь ответа, распахнул ее настежь, вталкивая Йусуфа внутрь. Молодой медник замер с открытым ртом, дивясь удивительной комнате.
   Именно так он представлял себе жилище колдуна. Богатая живопись на стенах изображает какие-то жуткие хари – возможно, слуг трижды проклятого Ахримана. В углу огромный белый камень в форме правильного цилиндра – сцирип, один из главных инструментов любого чародея. Единственное окно, закрытое подъемными решетками-ставнями, еще и занавешено черным бархатом. На улице стоит жаркий полдень, здесь же царят темнота и прохлада, нарушаемые лишь тремя тусклыми коптящими светильниками.
   – А-а-а… ке-ке-ке… – послышалось из самого темного угла комнаты. – Да… замечательно… ке-ке-ке… это он?..
   – Рожденный в тот час, когда ты вошел в этот город, повелитель, – хмуро кивнул Эфиоп.
   – Хорошо… хорошо… – проскрипели в ответ. – Можешь идти… ке-ке-ке…
   Эфиоп снова кивнул и вышел, мягко затворив за собой дверь. Йусуф с трудом удержался, чтобы не кинуться следом – сколь бы ни был страшен этот мрачный негр, гораздо страшнее оставаться здесь, в темноте, наедине с кошмарным колдуном.
   В углу что-то зашуршало. Послышался тихий щелчок огнива, и зажегся четвертый светильник – еще более тусклый, чем остальные, но все же рассеявший мрак. Там, на горе шелковых подушек, восседал дряхлый старик – тот самый Мурарат.
   Он выглядел еще хуже, чем описывала его молва. Тонкие руки-веточки, изборожденные набухшими венами, с трудом удерживают простой медный светильник. Старческие глаза слезятся, пристально всматриваясь в лицо Йусуфа. На голове осталось всего несколько белоснежных волосков – плешивый череп напоминает высохшую айву.
   – Ке-ке-ке… – осклабился Мурарат, обнажая гнилые пеньки, оставшиеся от зубов. Этот странный скрипучий звук оказался смехом. – Подойди-ка сюда, мальчик…
   Йусуф нервно сглотнул и не сдвинулся с места. Никакие силы не смогли бы заставить его подойти к этому страшному старику.
   – Боишься?.. – с удовольствием спросил колдун. – Ке-ке-ке… Это хорошо, клянусь Анхра-Майнью…
   Йусуф содрогнулся. Только что было произнесено запретное имя Ахримана – имя, которое опасно произносить даже мысленно. А уж вслух… кем же надо быть, чтобы отважиться на такое? Либо святым, либо…
   – Дай мне руку и помоги подняться, – сухо приказал Мурарат, протягивая дрожащую ладонь.
   Его новый раб по-прежнему стоял неподвижно. Прикоснуться к этой жуткой коже, похожей на чешую ящерицы?! Лучше уж умереть здесь и сейчас! Он истово молился Шахривару – святому, покровительствующему металлам и людям, работающим с ними.
   – Хшатра Варья, Избранная Власть, пребудь со мной… – шептали пересохшие губы юноши.
   – У Ахура-Мазды нет здесь силы, мальчик! – усмехнулся колдун, расслышав молитву. – Здесь только Анхра-Майнью!.. ке-ке-ке…
   Йусуф снова содрогнулся. Старик не боится произносить даже истинное имя Хормузда! Но ведь его разрешено произносить только магам… хотя он когда-то и был магом…
   Но ведь его изгнали!
   Мурарат, поняв, что раб не осмелится помочь ему, кое-как дополз до кривого костыля и мучительно медленно поднялся на ноги. Стоял он с огромным трудом, тощие ноги-прутики едва не подламывались под высохшим тельцем.
   – Посмотрим, как ты сам будешь выглядеть в сто десять лет… ке-ке-ке… – ехидно ухмыльнулся старик, поняв, о чем думает его раб. – Посмотрим…
   Йусуф только дрожал, глядя, как колдун к нему ковыляет. Юноша словно превратился в соляной столп, не решаясь даже шевельнуться.
   Мурарат подошел вплотную и первым делом ткнул раба костылем в живот, заставляя того наклониться. Старик оказался почти на голову ниже, и ему было трудно сделать то, что он намеревался – заглянуть юноше в глаза.
   – Хорошо… хорошо… ке-ке-ке… Клянусь Анхра-Майнью, лучшего и желать нельзя… – проскрипел Мурарат, удовлетворившись осмотром. – Встань вон там.
   Этот приказ Йусуф выполнил мгновенно – все, что угодно, лишь бы очутиться хоть на пару шагов подальше от жуткого старца.
   Он послушно встал в центр круга, вырезанного в каменном полу – во всей комнате это оказался единственный участок, не прикрытый пышными коврами. Ногам сразу стало холодно – Йусуф не носил обуви. Правда, не по своей воле – все его имущество было конфисковано в счет отцовского долга. Оставили только штаны и иматий [3 - Иматий – легкая туника прямого покрова, без талии, с рукавами.] – прикрыть срам.
   Мурарат проковылял к сцирипу, взялся дрожащими руками за края и тяжело задышал. Даже столь малое усилие – пройти несколько шагов по комнате – обошлось ему очень дорого. В горле старика что-то захрипело – Йусуф испугался, как бы тот не умер прямо здесь и сейчас.
   Испугался, конечно, не за него, а за себя – вряд ли Эфиоп поверит, что это не он убил повелителя.
   Но дряхлый колдун все же выдержал приступ. Он вытер хлынувшие слезы шелковым платком и выжал его над сцирипом. Затем достал из-за пояса короткий, но очень острый ножичек, резанул себя по пальцу и выжал в сцирип еще и каплю крови. Сделать это удалось не сразу – в венах старца осталось так мало бесценной жидкости, что пришлось в буквальном смысле выдавливать ее наружу.
   – Подойди и сделай все то же самое, – приказал Мурарат, сурово глядя на Йусуфа.
   Юноша задрожал, но повиновался – в голосе старика послышались какие-то новые нотки. Отказ явно грозит большими неприятностями…
   Когда в чаше сцирипа оказались слезы и кровь молодого раба, Мурарат ударил его костылем по ноге и жестом приказал вернуться на прежнее место – в центр каменного круга. Он внимательно проследил за тем, чтобы приказ был выполнен в точности, и забормотал, глядя в центр белого камня:
   – Именем Анхра-Майнью, укрепляющим сердце и будоражащим дух, именем драгоценным и бесценным, славным и приятным, укрепляющим и направляющим, говорю – да исполнится предначертанное! Открой, Повелитель, мои очи, уничтожь глухоту, исцели хромоту, возврати речь, сними болезни, возврати здоровье, воскреси меня из мертвых! Закрой, Повелитель, его очи, дай глухоту, наложи хромоту, отними речь, нашли болезни, забери здоровье и вычеркни его из живых! Да будет так! Да будет!
   Йусуф испуганно дернулся – начало происходить что-то жуткое и непонятное. Между ним и Мураратом словно бы протянулась невидимая нить, все утолщающаяся и утолщающаяся. Он почувствовал, как незримые цепи сковывают его по рукам и ногам, а в тело словно проникает кто-то чужой и враждебный…
   А потом пришла нестерпимая боль. Он ослеп и оглох, руки и ноги отказались повиноваться, а в голове поселилась совершеннейшая пустота…
   Продолжалось это девять или десять ударов сердца, не больше. И все стало, как прежде – темная комната на верхнем этаже старой башни, и в ней двое – юноша и старик.
   Юноша, по-прежнему стоящий в кругу, поднес руки к глазам… и начал быстро-быстро ощупывать всего себя с головы до ног. А потом громогласно расхохотался.
   Старик тоже поднес руки к глазам… и закричал в диком ужасе. Он коснулся плешивой макушки, сунул руку в рот, нащупывая гнилые пеньки вместо зубов, и из пересохшего от крика горла вырвался еще один вопль – вопль горя и неверия.
   – Свершилось!!! – торжествующе воскликнул юноша, демонстративно подпрыгивая на месте. – Ах-ха-ха-ха!!! Анхра-Майнью, о Анхра-Майнью, благодарю тебя, благодарю за этот бесценный дар! Я снова молод! Силен!.. Красив!.. – добавил он, заметив свое отражение.
   Старец уже даже не кричал. Он только рыдал – по щекам катились крупные соленые градины. Йусуф в теле Мурарата попытался сделать шаг, но тщетно – непривыкший к такому хилому и древнему телу, он упал на ковер, едва не сломав при этом ногу.
   – Что случилось, мальчик? – язвительно выделил последнее слово подлый колдун.
   – О-о-о-о-о… – горестно стонал Йусуф, глядя на свое прежнее тело, в котором теперь поселился новый жилец.
   Дверь резко распахнулась и в комнату ворвался Эфиоп с обнаженным ятаганом. Он бросил быстрый взгляд на весело смеющегося Мурарата, посмотрел на лежащего и плачущего Йусуфа и сказал:
   – Я слышал крики, повелитель… Что-то случилось?.. Скажи – и я отрублю ему голову!
   – Да… да… – прорыдал Йусуф, катаясь по полу. – Убей его!
   – Слушаюсь, повелитель, – мрачно кивнул чернокожий атлет.
   – Стой, стой!!! – в ужасе завизжал Мурарат. – Это не он, это я, я твой повели… а-а-а-а!!!
   В воздухе свистнул ятаган.

Двуног прямоходящий

   Выдержка из «Большой Галактической Энциклопедии».
   САПШИМ (самоназвание см. в Приложении № 3), разумная форма жизни, основанная на боре и гелии. Внешний вид – облако разреженного газа без цвета, вкуса и запаха в форме приплюснутого диска диаметром от 480 м до 710 м [4 - Все инопланетные единицы измерения переведены в земную СИ.]. Колонии С. обитают в открытом космосе, вдали от звездных систем. Существуют, впитывая излучение звезд. Наделены четырьмя чувствами – осязанием, восприятием масс, определением химического состава, ощущением потока фотонов. Высокоразвиты, очень любопытны и чрезвычайно могущественны, но почти не разбираются в жизни планетарных биологических видов.

   Отрезок времени 1.02.585.344.61
   Прибыл на третью планету небольшой желтой звезды. Для разумных существ местные природные условия совершенно невыносимы (очень жарко и влажно, огромная сила тяжести, очень высокое давление, густая ядовитая азотно-кислородная атмосфера и т. д.), однако некоторые примитивные жизнеформы все же сумели приспособиться к этому кошмару. Это по большей части микроскопические сверхплотные организмы, состоящие из углерода, водорода, кислорода, азота и, в меньшей степени, других элементов.

   Отрезок времени 1.02.585.344.67
   Совершил предварительный осмотр планеты. Потрясает изобилие жизнеформ. Химический состав у них более или менее однообразен, но количество существующих вариантов, кажется, просто неисчерпаемо. Все без исключения – чрезвычайно мелкие, но одни все же крупнее других. Масса наиболее крупных воспринимается даже без специального напряжения дрэжей. Самых мелких я, напротив, не могу воспринять даже на предельном напряжении.
   Ясно, что уделить достаточно времени всем видам будет совершенно невозможно. Полагаю, следует выделить три-четыре наиболее интересных (из числа крупнейших, конечно) и пронаблюдать за ними углубленно.

   Отрезок времени 1.02.585.344.70
   Условно разделил туземные жизнеформы на подвижные и неподвижные. Неподвижные не вызывают большого интереса – судя по всему, для подвижных жизнеформ они являются чем-то вроде питательной субстанции. Среди подвижных же выделил два особенно интересных вида. Первый был мною назван «гигантом веретенообразным». По сравнению с другими местными жизнеформами это действительно самый настоящий гигант. Все они обитают в жидкости, состоящей из водорода и кислорода, – эта жидкость покрывает примерно семьдесят процентов планеты. Большую часть времени они движутся у поверхности – довольно хаотично и, по-видимому, бесцельно. Полезные элементы извлекают, вероятно, из этой же самой жидкости – я не ощущал, чтобы они впитывали что-нибудь другое.

   Отрезок времени 1.02.585.344.73
   Чрезвычайно заинтересовался вторым выделенным видом. Он далеко не так велик, как гиганты, но зато очень распространен – я насчитал свыше шести миллиардов особей. Такое впечатление, что ими покрыта вся твердая поверхность планеты. Назвал их «двуногами прямоходящими» – из-за основного способа передвижения.
   У этих существ четыре конечности, две из которых являются ногами-движителями, а две другие – манипуляторами. Они используются для выполнения разных действий. По здешним меркам двуногов можно назвать настоящими царями природы – они подчинили себе многие другие жизнеформы, используя их в качестве полезных элементов и транспорта. Полезные элементы они извлекают из таких же углеводородных жизнеформ, что и сами, но для транспорта приспособили совершенно иные жизнеформы, в чьем химическом составе преобладают различные металлы.
   Поскольку без присутствия двунога в своем чреве металлические жизнеформы неизменно неподвижны, можно сделать вывод, что эволюция превратила их в несамостоятельных симбионтов, полностью зависящих от своих углеводородных хозяев. Одни из них впитывают различные углеводородные жидкости, другие – определенные формы излучения. Многие из них очень крупны, некоторые даже крупнее гигантов веретенообразных, но поскольку они практически не встречаются отдельно от двуногов (разве что мертвые особи), я счел их неинтересными объектами наблюдения.

   Отрезок времени 1.02.585.344.79
   Полностью поглощен двуногами. Большая их часть обитает внутри крупных твердых массивов. До недавнего времени полагал их природными образованиями, однако впоследствии понял, что эти массивы двуноги сами же и строят. Восхищен их трудолюбием и старательностью – падкий на сенсации сапшим, пожалуй, даже объявил бы этих существ разумными. Конечно, этого не может быть – разум не способен зародиться в подобном крошечном сверхплотном организме. И все же наблюдения за двуногами обещают быть чрезвычайно занимательными. Избрал для себя крупный искусственный массив, внутри которого постоянно находятся сотни двуногов. С данного отрезка времени начинаю за ним постоянное наблюдение.

   Харламов вышел на балкон и закурил.
   – Ф-фу-у!.. – выдохнул он, пуская дымную струйку. – Ну и духотища же!
   – И не говори! – откликнулась с кухни жена. – Может, отпуск возьмешь, в Сочи съездим?
   – На какие шиши? – пробурчал муж. – Я еще за машину не расплатился…
   – Смотри, лето заканчивается! Две недели всего осталось!
   – Без тебя знаю…
   Сделав еще затяжку, Харламов окинул вечернее небо задумчивым взглядом, и произнес:
   – Эх, а красотища-то какая!.. Только что же это все-таки так душно?
   – С утра парит! – поддакнула жена. – К грозе, не иначе!
   – И в воздухе какая-то дымка… Даже глаза пощипывает.
   – Это у тебя от дыма твоего!
   – Да иди ты… Двадцать лет не щипало, а теперь вдруг ни с того ни с сего, да?..
   – Вот теперь и начинается! Смотри, доиграешься, загремишь в больницу!
   – Опять начала… – поморщился Харламов.
   – Да, начала! Детей хоть пожалей, ирод!
   – Ну, завела пластинку… Кстати, а где все дети-то?
   – Мишка еще с реки не вернулся, Танюшка с подружками гуляет, а Владик… Владик…
   – А Владик опять ночевать не придет, – как-то очень спокойно закончил муж. – Как обычно. Ну, паразит… Вот вернется, я ему устрою сладкую жизнь…
   Супруга молча покачала головой. Муж стряхнул с сигареты пепел, вытер со лба пот и недовольно сказал:
   – До чего же все-таки душно… Как будто в одеяло закутали…

   Отрезок времени 1.02.585.344.89
   После долгого и кропотливого изучения я могу сделать первые выводы насчет моих подопытных двуногов. Искусственный массив, в котором они проводят значительную часть времени, является чем-то вроде улья или, скорее, общей норы со множество отнорков. Двуноги то и дело покидают этот массив, разбредаясь в различных направлениях, но рано или поздно возвращаются обратно. Порой при этом их масса немного увеличивается или уменьшается, а к химическому составу добавляются дополнительные элементы.
   Планета, на которой я нахожусь, обращается вокруг своей оси, поворачиваясь к своей звезде то одним, то другим боком. В то время, когда она отвернута от звезды, здесь наступает «неподвижный период» – большинство жизнеформ замирает на непродолжительный срок. Вероятно, во время этого периода жизнеформы подпитываются еще какой-то энергией в дополнение к обычному питанию. Двуноги для этой цели приводят себя в горизонтальное положение, укладываясь на небольшие предметы прямоугольной формы. Видимо, эти предметы требуются им для лучшего усвоения впитываемой энергии.
   Проведем эксперимент, чтобы это доказать.

   Харламов остановился на пороге и недоуменно почесал в затылке, глядя на пыльный прямоугольник на полу. Постояв и подумав, он крикнул:
   – Люся!
   – Чего? – отозвалась жена с кухни.
   – Люсь, подойди на секунду!
   – Игорек, ты котлеты с чем хочешь – с пюре или с лапшой?.. – спросила Люся, подходя к мужу. – Ой. А куда кровать девалась?
   – А х… а я знаю, что ли?.. – развел руками Харламов. – У тебя спросить хотел.
   – Я ее пальцем не трогала! Я ж вот полчаса назад заходила – была!
   – И я ее вот только что… ну вот минут десять только как видел. Кто ее спереть-то мог?
   – Папка! – вбежал в комнату младший сын, Миша. – У меня кровать про… у!.. И у тебя тоже.
   – И у тебя пропала?! – выпучил глаза отец.
   – Па-а-апа!.. – послышался вопль дочери Тани. – Куда вы мою кровать дели?! Где я спать буду?!
   – Да что за хрень творится?! – взревел раненым бегемотом Харламов.
   Выяснилось, что в квартире исчезли все кровати до единой. Причем случилось все буквально только что – еще несколько минут назад все было на месте.
   В момент пропажи все члены семьи находились в помещениях без кроватей – отец курил на балконе, мать готовила на кухне, Таня умывалась в ванной, Миша играл в прихожей с котом, а Владика не было дома. Загадочный кроватный вор умудрился за считаные секунды испарить всю спальную мебель – совершенно непонятно, каким образом можно сотворить подобное.
   – Прямо мистика… – вздохнула мать семейства.
   – Барабашка, что ли, поработал? – почесал в затылке Харламов.
   Спали в эту ночь кое-как. Вернувшийся в одиннадцать часов вечера Владик, узнав о загадочном происшествии, ушел обратно – ночевать к каким-то знакомым. Впервые в жизни его отпустили без скандала, даже с облегчением. Для детей с антресолей достали две раскладушки, припасенных на случай приезда гостей. Родителям раскладушек уже не хватило, поэтому им пришлось скоротать ночь прямо на полу, положив побольше одеял.
   Наутро вызвали милицию. Участковый сначала не поверил в такую странную историю, даже решил, что его разыгрывают. Но раздраженные лица хозяев и пыльные прямоугольники на полу его переубедили.
   Отчасти.
   На ближайшие дни Харламовы одолжили у соседей еще одну раскладушку и два толстых матраса. А в конце недели пришлось отправляться в мебельный магазин. По возвращении Харламовы-старшие приобрели вид грустный и унылый – новые кровати съели изрядную толику семейного бюджета. Пришлось даже обратиться за помощью к тестю.
   Но зато уже через два дня семья снова могла отдыхать спокойно.

   Отрезок времени 1.02.585.344.91
   Предварительные выводы полностью подтверждаются. Лишенные своих предметов для замирания двуноги вначале бестолково суетились, потом вынужденно впали в неподвижность как попало, натаскав случайных, малопригодных предметов. Судя по тому, что после этого эксперимента они двигались менее энергично, чем обычно, мы можем окончательно заключить – во время периодов неподвижности двуноги впитывают какую-то полезную энергию. Вероятно, она требуется, чтобы усвоить полезные элементы, содержащиеся в поглощаемых ими сверхплотных углеводородных сгустках.

   Отрезок времени 1.02.585.344.98
   Объекты эксперимента получили новые предметы для замирания, почти идентичные тем, что были забраны мной. Однако, как мы выяснили за время эксперимента, двуноги способны обходиться и без этих предметов – к смерти это не приводит, хотя чувствуют себя они хуже. Отсюда мы можем сделать окончательный вывод – в процессе эволюции двуноги обнаружили, что в одних условиях впитывать энергию проще и удобнее, чем в других. Двуноги, выработавшие у себя привычку замирать на специальных предметах, двигались быстрее и энергичнее, чем остальные. У них появился дополнительный шанс выжить и дать потомство. Постепенно эта привычка закрепилась и превратилась в условный рефлекс, передаваемый из поколения в поколение.
   В процессе эксперимента было сделано еще одно интересное наблюдение. Новые предметы для замирания моим двуногам принесли другие двуноги. Что это? Разумная взаимопомощь? Может быть, двуноги способны общаться между собой, делиться информацией, помогать друг другу? Конечно, нет – наличие какого-либо разума у этих крошечных примитивных существ абсолютно исключено. Но как же иначе можно это объяснить? Полагаю, ответ на это дадут последующие наблюдения за этой необычной жизнеформой.

   Отрезок времени 1.02.586.001.05
   Чрезвычайно интересно наблюдать за тем, как двуноги размножаются. У них это происходит не так просто и быстро, как у нас, но чрезвычайно медленно и сложно. Длительный цикл производства себе подобных начинается с очень странного и смешного процесса – два двунога слипаются воедино, производя нелепые движения, и между ними происходит обмен сложными углеводородными веществами. Насколько я понял, все двуноги делятся на два основных типа, слегка отличающиеся по внутреннему и внешнему строению. Прилагаю отражательный слепок обоих типов – как нетрудно ощутить, разница между ними невелика, но все же заметна. В процессе слипания всегда участвует один двуног типа А и один двуног типа Б. Правда, дважды я становился свидетелем слипания двуногов одного и того же типа, но, полагаю, это была какая-то случайная аномалия. Возможно, те двуноги были больными.
   Значительный процент процессов слипания ни к чему не приводит, но в некоторых случаях обмен веществ заканчивается тем, что двуног типа А начинает медленно наращивать массу в центре тяжести. Процесс наращивания массы длится очень долго и иногда обрывается досрочно, но если все проходит удачно, в конце концов двуног исторгает из себя другого двунога, личинку. Личинки двуногов так крошечны, что их трудно воспринимать без сильного напряжения дрэжей.
   После рождения личинка двунога длительное время остается при своем породителе. В течение этого периода она несамостоятельна, не способна передвигаться, не может питаться обычной пищей двуногов, вместо этого высасывая жидкие вещества из тела своего породителя. Возможно, при этом она оказывает на жертву какое-то гипнотическое воздействие – та не только не сопротивляется, но даже сама содействует атакующему ее паразиту. Крайне необычные взаимоотношения, хотя среди местных жизнеформ они довольно распространены.
   Со временем масса личинки двунога увеличивается, в химическом составе прибавляются новые элементы, тело становится тверже и прочнее, его очертания изменяются. Личинка все чаще покидает своего породителя, удаляясь вначале на небольшое расстояние, а затем все дальше и дальше. Но пока что она регулярно возвращается – окончательное расставание произойдет еще очень нескоро. Видимо, гипнотическое воздействие по-прежнему продолжается, иначе чем объяснить явную заботу, проявляемую взрослыми двуногами к своим личинкам? Впрочем, столь слабые и неприспособленные создания, какими являются эти личинки, просто не смогли бы выжить, не гипнотизируй они своих породителей. В пользу этой гипотезы говорит также тот факт, что многие двуноги проявляют заботу (хотя и в более слабой форме) не только о собственных личинках, но и о чужих.
   Чтобы провести ряд экспериментов, я выбрал несколько подходящих объектов – как готовящихся к размножению, так и уже исторгших своих личинок. Первый объект исследования – двуног типа А, несколькими отрезками времени ранее прошедший через удачный процесс слипания, и теперь растящий внутри себя личинку. Пока что масса будущего породителя увеличилась незначительно – мне потребовалось очень сильное напряжение дрэжей, чтобы его обнаружить.
   Начнем эксперимент по ускорению созревания личинки.

   Зеликов проснулся от легких, но настойчивых тычков в спину. Он сонно зевнул, приоткрыл слипающиеся глаза и невнятно пробормотал:
   – Шо сущилось?..
   – Дорогой!.. – неистово зашипела ему в ухо молодая супруга. – Дорогой!..
   – Уфсу-су?..
   – Дорогой, у меня будет ребенок!..
   – Я помню, помню… Через полгода… Спи давай, завтра на работу…
   – Нет! У меня будет ребенок прямо СЕЙЧАС!!!
   Зеликов тупо моргнул, переворачиваясь на другой бок – лицом к любимой Нелечке. При слабом свете луны, глядящей прямо в окно, он увидел что-то большое… огромное… просто гигантское!..
   Глаза мужа начали медленно выпучиваться, рот раскрылся в беззвучном хрипе. Он вскочил, будто ошпаренный, уже не чувствуя ни малейшей сонливости.
   – Эт-та-та-та-та-та-та!.. – забормотал он, указывая пальцем. – Эта-та-та-та-та… Это что?! Это откуда?!
   – Угу!.. – жалобно простонала Неля, поглаживая живот.
   Этот самый живот, еще вчера бывший лишь чуточку больше нормального, за одну ночь увеличился до чудовищных размеров! А тут еще Зеликов неожиданно почувствовал на простыне что-то мокрое…
   – Воды отошли… – растерянно произнесла Неля.
   – Ты же на третьем месяце!.. – возопил муж. – На третьем!.. Только на третьем!.. Да вчера же еще ничего и видно-то не было!.. Откуда?! Почему?!
   – Мне в больницу надо! – оборвала его душераздирающие вопли супруга. – Срочно!!!
   – Ага… Черт!.. Я сейчас, сейчас!.. – забормотал Зеликов, лихорадочно натягивая брюки.
   К счастью, Зеликовы жили через дорогу от стоянки. Не прошло и пяти минут, а взмыленный муж уже усаживал стонущую роженицу в машину.
   Пробок в ночном городе обычно не бывает – автомобиль несся с огромной скоростью, не обращая внимания на светофоры. Примерно на полпути бешеную гонку остановил свисток гаишника, но как только сонный милиционер увидел на заднем сиденье тяжело дышащую женщину с огромным животом, то сразу простил все прегрешения и приказал ехать еще быстрее.
   Наконец Нелю увезли в палату, и усталый муж присел на стул, вытирая со лба пот. Он все еще пытался понять, как такое возможно – за одну ночь?!
   – Доброго вечера, Николай Игнатьич, – подошла к нему девушка-регистратор. – Волнуетесь?
   – Ум-г…
   – Ну и зря. Вы не волнуйтесь, все у вашей жены будет отлично. У вас какой срок?
   – Три месяца…
   – Нет, вы не поняли. Я спрашиваю, какой срок беременности у супруги вашей?
   – Три месяца, – тупо повторил Зеликов.
   – Ну а без юмора если?..
   – Да какой тут, на хрен, юмор?! – выплеснул накопившееся раздражение Зеликов. – Три месяца всего срок! Еще вчера ничего и видно-то не было!
   – Вы на меня не кричите, пожалуйста, – сухо ответила регистраторша. – И хохмить тоже не надо. Тут вам поликлиника, а не «Аншлаг». Заполните анкету и распишитесь там, где галочка. Только без юмора вашего дурацкого, ладно? Ручка нужна?..
   Зеликов невидящим взглядом уставился на лист бумаги и начал медленно заполнять графы. Большинство пунктов затруднений не вызвали – имя, фамилия, год рождения, прописка и так далее.
   Единственный момент, над которым он чуть не разрыдался, – все тот же срок беременности. Ну что тут написать?! В то, что жене по всем правилам рожать только через полгода, не поверит никто. Он и сам-то уже не верил.
   Лучше, пожалуй, соврать.
   Через полчаса все закончилось. Однако Зеликов напрасно вслушивался, пытаясь различить младенческий крик.
   Вышедший к нему врач скорбно покачал головой…

   Отрезок времени 1.02.586.001.10
   Ускоренное созревание личинки вызвало у двуногов сильную тревогу. Срок созревания постоянен и намертво закреплен в их наследственной памяти. Вмешавшись, я нарушил обычный порядок, произведя расстройство в примитивных умах двуногов. Ведомые лишь условными рефлексами, они поначалу бестолково суетились, но потом все же начали действовать так, как действовали бы без моего вмешательства.
   К сожалению, эксперимент окончился неудачей – искусственно ускоренная личинка появилась на свет мертвой. В ее химическом составе не хватает многих положенных элементов. Несмотря на свою невероятную плотность, двуноги – очень слабые, легко погибающие животные. Жаль. Непродуманным вмешательством я погубил потенциальную жизнеформу, пусть и крайне примитивную.
   Думаю, не стоит проводить дальнейших опытов с внутренним строением двуногов, пока я не изучу работу их организма более полно. Хотя один любопытный эксперимент я провести просто обязан. Результат обещает быть чрезвычайно интересным.

   Волынский сидел на стуле, уныло глядя в спину врачу. Тот прильнул к микроскопу, то и дело пораженно цокая языком.
   – Ну что, доктор? – не выдержал пациент. – Что со мной?
   – Поразительный случай, Богдан Маркович! – повернулся к нему врач. – По-моему, такое не имеет аналогов в истории медицины.
   – Это смертельно?!
   – Не думаю… Хотя все в руках божьих, Богдан Маркович, я ни за что не поручусь… Очень уж, знаете ли, нестандартная ситуация…
   – Так что со мной случилось-то, доктор?
   – Вы, Богдан Маркович… как бы это выразиться-то… беременны.
   Волынский моргнул. Поковырял в ухе. И вежливо сказал:
   – Доктор, повторите, пожалуйста. А то мне послышалось…
   – Не послышалось, – слегка виновато улыбнулся врач. – Вы, дорогой мой, беременны. Причем уже, как говорится, на сносях. Да вот сами посмотрите – ультразвуковой снимочек…
   Волынский нервно хихикнул. Когда у него за одну-единственную ночь вдруг вырос огромный живот, он страшно испугался, решив, что заболел чем-то очень редким и очень опасным. На работу он, конечно, не пошел, вместо этого побежав в больницу, к двоюродной сестре.
   Та, будучи окулистом, сама его смотреть не стала, но согласилась, что случай из ряда вон выходящий и записала на прием к самому профессору Зайцеву. Тому хватило двух минут, чтобы отменить все остальные дела и вплотную заняться удивительной аномалией.
   – Доктор, а что же мне делать-то?! – жалобно простонал Волынский, с ненавистью глядя на свое огромное пузо.
   – Что делать… – задумался Зайцев. – Вопрос, прямо скажем, концептуальный… Аборт вам делать, конечно, уже поздно… Боюсь, придется рожать.
   – Рожать?! Как?!
   – Да, общепринятым способом, конечно, не получится, – согласился Зайцев. – Боюсь, придется делать кесарево сечение.
   – Мама дорогая… – всхлипнул Волынский. – За что?!
   – Вот уж чего не знаю, того не знаю… Но вы, Богдан Маркович, не переживайте так – во всем же есть светлые стороны…
   – И какая здесь?
   – На весь мир прославитесь – чем плохо? Первый в мире мужчина-мать!
   – Доктор, вы что – издеваетесь?! – заорал Волынский. – Да в задницу вам такую славу!!!
   – Я понимаю, вы волнуетесь…
   – Да ни черта вы не понимаете!!! Выньте из меня эту пакость!!!
   – Это, любезнейший, не пакость, а ваш будущий ребенок…
   – Какой, иху мать, ребенок?! Откуда он у меня мог там взяться?!
   – Эм-гм-м-м… – задумался Зайцев. – Богдан Маркович, я вам сейчас задам несколько вопросов… вы только не обижайтесь, ладно? Не кричите, не волнуйтесь, мне просто нужно проверить все возможные варианты. Хорошо?
   – Ну?.. – подозрительно насупился Волынский, вытирая со лба пот. – Доктор, вы хоть окно откройте, что ли… Духотища у вас тут…
   – Ум-м-м-м… как бы это сказать-то помягче… Вы, Богдан Маркович, случайно, никогда не делали операцию по изменению пола?.. Я, конечно, ничего такого в ваших анализах не наблюдаю, но…
   – Нет, я не транс! – рявкнул Волынский. – Всю жизнь был нормальным мужиком!
   – Ага, ага… И гомосексуальных контактов у вас, я так понимаю, тоже не было?
   – Нет!!! Доктор, что вы вообще такое городите?! Даже если бы были… хотя не было их никогда!.. но даже если бы были… да какого хрена?!
   – Да так, знаете ли, обдумываю, как такое могло случиться…
   – Не так, это уж точно!
   – Ну, я с удовольствием выслушаю любую приемлемую гипотезу, – поправил очки Зайцев. – Собственно говоря, с точки зрения биологии беременный мужчина – это чистейший абсурд. У вас нет фаллопиевых труб, нет матки – зародыш просто не сумел бы развиться.
   – Тем более, за одну ночь, – мрачно добавил Волынский.
   – За одну ночь, да… Просто-таки феноменально… Создается такое впечатление, что кто-то внедрил вам в живот этот зародыш искусственным путем… однако я не представляю, кому и зачем понадобилось проделывать такую сложную операцию… да и возможностей таких у нашей медицины пока еще нет… М-да… Загадка природы. Если бы я не знал точно, что такое невозможно, я бы даже предположил вмешательство каких-то высших сил… инопланетян, например…
   – Чушь, – буркнул Волынский.
   – Да, разумеется. Но знаете, – легонько ткнул пациента в живот врач, – когда видишь перед собой что-то подобное, материалистом оставаться трудно. Тут и в непорочное зачатие поверишь, знаете ли…
   Волынский скрипнул зубами и покачнулся. Зайцев придержал его за плечо, цокнул языком, приоткрыл дверь и крикнул:
   – Готовьте операционную!

   Отрезок времени 1.02.586.001.14
   Эксперимент увенчался полным успехом. Подтверждено – личинок порождают исключительно двуноги типа А. Двуног типа Б, внутрь которого была внедрена готовящаяся к рождению личинка, сильно изменился и впал в состояние болезненной паники. Для того, чтобы извлечь из него личинку, потребовалось значительно больше двуногов, чем это бывает обычно при нормальном процессе.
   Вновь мы сталкиваемся с тем, что в различных ситуациях двуноги действуют сообща, создавая впечатление разумного сотрудничества. Впрочем, то, что они являются коллективной жизнеформой, уже давно бесспорный факт, не требующий дальнейших доказательств.

   Отрезок времени 1.02.586.001.16
   Как мы уже выяснили, во время периодов неподвижности двуноги впитывают какую-то энергию, и в этом они подобны нам. Однако кроме этого они периодически отправляют внутрь себя различные плотные сгустки, по большей части углеводородные. Оказавшись внутри двунога, эти сгустки довольно быстро разлагаются на составляющие, и их элементы становятся частицами тела двунога.
   Несомненно, причиной этому то, что все двуноги время от времени теряют свои элементы в виде различных жидкостей, периодически выступающих из разных частей тела. Чтобы не стать слишком разреженными, им необходимо восполнять утраты.
   Однако необходимые двуногам элементы присутствуют вокруг них почти повсеместно. Тем не менее, они поглощают только такие сгустки, в которых этих элементов особенно много, не обращая никакого внимания на все остальные.
   Как же они отличают сгустки, богатые элементами, от таких же массой и формой, но бедных? Как они определяют химический состав веществ? Мы делаем это, частично проникая внутрь определяемых предметов, но я никогда не ощущал, чтобы хоть один двуног совершил нечто подобное. Это и неудивительно – при их сверхплотной консистенции им бы просто не удалось проникнуть внутрь чего-либо плотнее жидкости.
   Значит, они определяют химический состав как-то иначе. Но как? Быть может, с помощью осязания? Нет, они безошибочно различают нужные им сгустки еще до непосредственного тактильного контакта.
   Как же двуноги узнают, будет ли данный сгусток полезен? Как они определяют химический состав?
   Удивительно, но эту информацию двуноги получают через потоки фотонов. Двуноги вообще используют эти потоки для ориентировки в пространстве – когда их мало или совсем нет, двуног становится неуклюжим, малоподвижным. Неудивительно, что они избрали для периодов замирания именно то время, когда их планета отвернута от звезды.
   Какие конкретно органы двуноги используют для ощущения потоков фотонов? Скорее всего, это крохотные полужидкие шарики, расположенные в верхней части тела. Это можно считать доказанным – двуноги, у которых я удалял эти шарики, становились крайне медлительными и постоянно натыкались на все вокруг.
   Подтвердим полученные выводы экспериментальным путем.

   Харламов тоскливо смотрел в стену. Он уже давно не кричал – охрип.
   Он понятия не имел, что все это значит и где он вообще находится. Просто однажды утром Харламов проснулся не у себя в постели, а в этой крохотной комнатушке с голыми стенами и без малейших признаков выхода.
   Куб. Пустотелый каменный куб, вот где он оказался.
   С тех пор прошло уже четыре дня. Харламова замучили жажда и голод, он плохо спал и с трудом дышал. Ужасно душно.
   Хорошо хоть, в потолке есть небольшое отверстие. Сквозь него поступает свет и воздух – иначе Харламов уже давно бы задохнулся. Дотянуться до этого отверстия он так и не смог, хотя первые часы только тем и занимался, что исступленно прыгал, пытаясь схватиться за край.
   Но зато благодаря ему он мог отсчитывать дни… хотя какой сейчас в этом смысл?..
   – Суки… – бормотал он теперь, корчась у холодной стены. – Да что ж за суки такие меня сюда…
   Единственным предметом обстановки в этой камере оказался суковатый деревянный чурбак. Сначала Харламов попробовал использовать его в качестве табурета, но быстро передумал – проклятое полено наградило его кучей заноз.

   Отрезок времени 1.02.586.001.20
   Итак, мы убедились – без регулярного поглощения углеводородных сгустков двуног слабеет и замедляется. Их химический состав он определяет чрезвычайно точно – в углеводородном сгустке, положенном мной в коробочку к двуногу, имеются многие необходимые ему элементы, но двуног к нему даже не притронулся. Следовательно, для правильного усваивания элементов ему требуются вещества с совершенно определенным химическим составом.

   Харламов резко открыл глаза и сглотнул выступившую слюну. Прямо перед ним откуда-то появилась груда продуктов – связка сосисок, батон докторской колбасы, три буханки хлеба, пять пачек макарон, мешок муки, мешок картошки, ведро помидоров, большая виноградная гроздь, три пакета молока, пачка масла, несколько разноцветных шоколадок, две пластиковых бутылки минеральной воды и почему-то упаковка стирального порошка.
   Он понятия не имел, откуда все это взялось. У него не было никаких причин доверять вдруг объявившемуся угощению – кто может поручиться, что это не яд либо еще какая гадость? Если его четыре дня держали впроголодь, а теперь вдруг решили накормить от пуза… да уж, выглядит малость подозрительно.
   Но Харламов ни о чем таком сейчас не думал. Обдирая локти о каменный пол, он подполз к продуктам, чуть ли не зубами сорвал крышку с бутылки минеральной и начал лихорадочно глотать, обливая подбородок и грудь.
   Утолив жажду, Харламов облегченно вздохнул и на несколько секунд замер… но тут же оторвал сразу две сосиски и сунул их в рот одновременно, даже не сняв целлофановую упаковку. Давясь и всхлипывая, он жадно пережевывал такое сочное, такое вкусное мясо!..
   После длительной голодовки нельзя есть сразу много. Но Харламов над такими вещами не задумывался. Он просто набивал живот, торопясь сожрать как можно больше – еще, чего доброго, исчезнет так же внезапно, как появилось!
   Почувствовав в желудке приятную тяжесть, даже слабую резь, Харламов успокоился и уже неспешно пересчитал то, что осталось. Макароны, картошку и муку он, конечно, не тронул – когда нет ничего другого, голодающий человек способен есть все это и в сыром виде, но у него-то выбор имеется. Масло тоже осталось невскрытым – есть его без ничего не слишком приятно, а намазать на хлеб нечем. Руками как-то не хочется.
   Из остального же Харламов скушал примерно четверть. Теперь, если не слишком обжираться, у него хватит пищи на несколько дней. А если еще как-нибудь ухитриться сварить макароны и картошку… хотя в данных условиях это вряд ли удастся.
   На всякий случай Харламов еще раз пересчитал свои запасы и улегся на пол, подложив под голову упаковку стирального порошка.
   Если бы еще не было так душно…

   Отрезок времени 1.02.586.001.23
   Положив в коробочку несколько различных углеводородных сгустков, я стал свидетелем процесса поглощения. Мой двуног сразу распознал сгустки, содержащие полезные ему элементы. Кажется, одни из них нравятся ему больше, чем другие. К некоторым он даже не притронулся. Один из предложенных сгустков он даже приспособил в качестве жалкого подобия предмета для замирания – двуног явно страдает, вынужденный долгое время обходиться без такого предмета.
   Проделав еще несколько сходных опытов с другими двуногами, я убедился – для определения химического состава они используют информацию, поступающую с потоками фотонов. При их полном отсутствии двуноги не могли обнаружить углеводородные сгустки, продолжая слабеть несмотря на полезные элементы, находящиеся совсем рядом с ними.

   Отрезок времени 1.02.586.001.26
   При передвижении (самостоятельном или внутри металлических симбионтов) двуноги практически всегда используют специальные линии, проложенные на поверхности планеты ими самими. Эти линии очень важны – они указывают двуногам, куда двигаться. Нет линии – нет и пути. А ведь двуноги зачастую преодолевают крупные (для их микроскопических размеров) расстояния. Без проложенных заранее линий эти примитивные создания мгновенно заблудятся.
   Давайте посмотрим, что произойдет, если одна из таких линий исчезнет.

   Шевцов сбавил скорость, а потом затормозил совсем. На дороге скопилось множество машин. Судя по всему, дело обстоит серьезно – многие водители покинули кабины, далеко впереди уже собралась большая толпа. Шевцов запер дверь и пошел посмотреть, что случилось.
   Присоединившись к остальным, он не стал задавать никаких вопросов – причина пробки стала ясна моментально.
   Исчезла дорога.
   Асфальтовое покрытие как будто просто сорвали, обнажив песчано-гравийную насыпь и накопившуюся влагу. Местами образовались ямы, трещины, даже провалы. Ехать по такой сомнительной дороге никто не осмеливался.
   Водители растерянно шумели, переговаривались, выясняли друг у друга, что все это означает. Ответа ни у кого не нашлось. Прибывшая на место происшествия милиция только почесала в затылках – никто не мог сказать с определенностью, кто и как умудрился похитить почти два километра дороги. И не только мостовой, но и тротуара – улица приобрела дикий, нелепый вид.
   Транспортная пробка становилась все плотнее. Автомобили все прибывали, закупоривая городскую артерию подобно тромбу. На место происшествия уже проникли журналисты – событие незаурядное, что и говорить.
   Кое-кто поехал в обход, кое-кто рискнул двинуться напрямик. Но этих тут же завернула назад милиция – слишком велика опасность аварии. Вскоре было установлено заграждение и начались ремонтные работы.
   В воздухе царила нестерпимая духота.

   Отрезок времени 1.02.586.001.31
   Двуноги и их металлические симбионты выглядят обеспокоенными. Они не решаются двигаться дальше, хотя этому ничто не препятствует. Но линия, указующая путь, исчезла, и примитивные умы двуногов не могут отыскать решение этой пустяковой проблемы. Некоторые двуноги все-таки сумели преодолеть природный запрет, но их тут же остановили собственные сородичи. Яркий пример самоограничения в развитии – особь, придумавшая что-то новое (например, сообразившая, что передвигаться можно и без указующих линий), будет отвергнута или даже уничтожена собственными же сородичами.
   Судя по всему, двуноги не стронутся с места, пока указующая линия не будет восстановлена в прежнем виде. Чего еще ожидать от неразумной жизнеформы?

   Отрезок времени 1.02.586.001.34
   Мы уже выяснили, что двуноги определяют химический состав веществ путем анализа потоков фотонов. Именно так они и ориентируются в пространстве. Однако сегодня мы зададим другой вопрос. А как двуноги общаются друг с другом?
   Не спешите называть этот вопрос глупым. Конечно, не следует думать, что двуноги и в самом деле разговаривают, словно разумные существа. В столь плотном организме не может существовать даже самый примитивный разум. И тем не менее, двуноги и в самом деле способны иногда делиться друг с другом информацией. Мы часто можем заметить, как двое или больше двуногов вместе совершают какие-то действия, которые нельзя назвать иначе, чем сотрудническими. Несомненно, при этом они подают друг другу какие-то сигналы, давая понять, чего именно хотят. Но каким образом?
   Направленная телепатия, как у нас, полностью исключена. Нервный центр двуногов настолько мал и состоит из такого плотного вещества, что телепатия не может быть им доступна даже в самой зачаточной форме. Значит, для подачи и приема сигналов они используют что-то другое. Что же это за чувство?
   Удивительно, но это осязание. Да-да, именно осязание, как ни фантастично это звучит. Газообразная среда, в которой живут двуноги, чрезвычайно плотна. Движения в ней твердых тел порождают вибрацию. Двуноги чувствительны к этой вибрации – их осязание в тысячи раз тоньше нашего. Ничтожнейшие изменения в окружающей среде, которые я при всем желании не могу ощутить и о наличии которых могу только догадываться, являются для них явными и открытыми.
   Двуноги даже сами порождают такие вибрации, хлопая своими отверстиями для поглощения углеводородных сгустков. Другие двуноги чувствуют их, и реагируют соответствующим образом.
   Я уже сумел выделить несколько сигналов. Например, самая мощная вибрация, при которой двуног особенно сильно раскрывает отверстие, означает угрозу. Двуног, почувствовавший такую вибрацию, либо смиряется перед более сильным, либо сам начинает угрожающие вибрации. Иногда дело даже доходит до сражения.
   Однако если двуноги находятся на значительном расстоянии друг от друга, угрожающая вибрация превращается в сигнал «ко мне». Необычно? Нет, вполне естественно, если хорошенько поразмыслить. На малом расстоянии мощная вибрация раздражает чувствительное осязание двунога, и он впадает в ярость. Но проходя большое расстояние, она ослабевает, и двуног воспринимает ее уже спокойно. Другая вибрация, более слабая, пройдя такое расстояние, затухла бы полностью, и даже осязание двунога не смогло бы ее различить
   Общение двуногов – это вообще интереснейшая тема, на которую еще много чего можно сказать. Мы непременно к ней еще вернемся – возможно, когда-нибудь я даже посвящу этому диссертацию.

   Отрезок времени 1.02.586.001.37
   Наблюдаю за процессом возведения искусственных массивов, служащих двуногам жильем. Великое множество этих крохотных созданий собралось в одном месте и хлопочут так, словно занимаются какой-то важной работой. На первый взгляд кажется, что они просто бестолково суетятся, и в их движениях нет никакого смысла, но постепенно этот хаос складывается в цельную картину, и возникает еще один искусственный массив.
   Работа эта трудная и долгая. Сравните размеры двуногов и их постройки. Учтите также, что эти ничтожные ползучие создания ограничены плоской поверхностью планеты, не в силах оторваться от нее. Не забудьте, что они абсолютно не могут воздействовать на окружающий мир силой мысли – им остаются только собственные хилые конечности, способные лишь на самые примитивные действия.
   И все же они справляются со своим делом. Медленно, с великим трудом, но все же справляются. Эти крошечные создания поневоле вызывают уважение – природа дала им так мало, поместила в такие невыносимые жизненные условия, но они полностью используют то немногое, что имеют.
   Однако только лишь смотреть становится скучновато – слишком уж медленно работают двуноги. Поневоле хочется принять участие в происходящем. Но как? Попробовать им помочь? Или, наоборот, помешать? Когда наблюдаешь даже самые простенькие действия какой-нибудь примитивной жизнеформы, постоянно не дает покоя желание провести очередной опыт.
   Приметил несколько маленьких групп двуногов, в разных местах занимающихся одним и тем же делом – они складывают из крохотных параллелепипедов пустотелые предметы почти правильной кубической формы. Смысл данного процесса пока что совершенно неясен, но это великолепная область для экспериментов.

   Отрезок времени 1.02.586.001.41
   Дожидаюсь наступления периода замирания. Двуноги покидают место работы. Беру один из законченных пустотелых кубов и осторожно разбираю его на маленькие параллелепипеды. Разобрать по-настоящему аккуратно не получается – двуноги сложили параллелепипеды так тщательно, что они как будто бы слились воедино. В итоге часть повреждена. Ничего страшного – создаю множество точно таких же параллелепипедов, полностью совпадающих по массе и химическому составу с теми, что используют двуноги.
   Пробую собрать маленькие параллелепипеды в пустотелый куб. Я долго наблюдал за двуногами, поэтому мне несложно подражать их работе. Поднимаю параллелепипеды и складываю их в требуемой форме. Они ложатся, но… тут же рассыпаются бесформенной кучей. Еще несколько попыток – все безуспешно. Я могу мгновенно создать десяток, сотню точно таких же кубов, какие строят двуноги, но сейчас я хочу непременно проделать все в точности так, как делают они.
   Постепенно догадываюсь – я работаю слишком быстро и небрежно. Двуноги укладывают параллелепипеды друг на друга очень медленно и аккуратно, по одной штуке, да еще (замечаю это только теперь), смазывают их предварительно специальным вяжущим веществом. Это чрезвычайно тонкая и сложная работа. Мне нелегко подражать двуногам в точности – параллелепипеды совсем крошечные, и действую я гораздо быстрее медлительных двуногов.
   Собрав десяток пустотелых кубов, приостанавливаю работу. Мои кубы заметно не такие, как у двуногов – кривые, перекошенные, быстро разваливающиеся. Но почему? Почему я не могу повторить то, что делают эти крохотные создания?
   Все очень просто. Собирая свои параллелепипеды в куб, двуноги тем самым решают сложнейшую математическую задачу. Малейшая ошибка приведет к тому, что куб развалится под собственной тяжестью. Я натуралист, а не математик, поэтому не стану излагать эту задачу в подробностях.
   Конечно, двуногам незнакомы даже простейшие арифметические действия, не говоря уж о высшей математике. Но ее заменяет эволюционный отбор. На протяжении бесчисленных поколений двуноги вырабатывали у себя определенные повадки, пока те не закрепились, превратившись в инстинктивные действия.
   Интересно все же, насколько точного подражания двуногам я сумел добиться. Распыляю все пустотелые кубы, созданные мной, оставляя лишь один – незаконченный. По моим ощущениям, он вышел наиболее похожим на работу двуногов. Любопытно, как они себя поведут – закончат ли мою заготовку, или все же отвергнут?

   – Миха-а-алыч!.. – разнеслось над стройкой. – Миха-а-алыч, чё за байда?!
   Бригадир притопал только через пять минут, лениво дожевывая здоровенный соленый огурец. Сергеев, Шишов, Вотяков и братья Чуриковы молча подвинулись в стороны, и огурец тут же шмякнулся в пыль. Бригадир обомлело распахнул рот, глядя на недостроенный гараж.
   – Это… – повертел головой он. – Это кто же так напроказил?..
   Каменщики молча пожали плечами.
   Кирпичная коробка выглядит так, словно ее строил трехлетний ребенок. Кое-как слепленные кирпичи почему-то синего цвета, лужи странно пахнущего цемента, полное отсутствие фундамента…
   – Брак, – негромко произнес бригадир, с легкостью вынимая из кладки неплотно сидящий кирпич. – Хреновина какая-то. Кто ж так строит-то, а? Да еще кирпичи чего-то синие… чего они синие-то?
   – Михалыч, ты чё, нас спрашиваешь? – хмыкнул Сергеев. – Мы ничё не делали.
   – Ясное дело. Вы никогда ни хрена не делаете. Все бы вам балду пинать…
   – Михалыч, ну чё ты сразу в бутылку-то лезешь…
   – Чего встали – давайте ломать эту хреновину! А то заказчик еще увидит… Нет, ну какой же, интересно, баран это сделал?!

   Отрезок времени 1.02.586.001.45
   Двуноги отказались продолжать мою работу. Вместо этого они начали разбирать ее на части. Очевидно, они как-то сумели отличить мое творение от своих. А напрягши дрэжи до предела, я ощутил, что разница между ними действительно есть, хотя и небольшая. Для микроскопически крошечных двуногов это, видимо, имеет серьезное значение. Природные инстинкты требуют от них делать все в точности так, как это до них делали миллионы поколений предков.

   Отрезок времени 1.02.586.001.48
   Двуноги закончили разрушение моего незаконченного куба и начали возводить на его месте свой, «правильный». Надо сказать, они работают удивительно слаженно – в очередной раз возникает впечатление, что они хорошо понимают, что именно делают и для чего это нужно. Пожалуй, пришло время экспериментальным путем продемонстрировать, что «мыслительный процесс» двуногов – всего лишь сложные унаследованные инстинкты.
   Перед тем, как складывать параллелепипеды в куб, двуноги всегда выкапывают квадратное отверстие, заливая его вязким веществом. Смысл этого действия понятен – на искусственной плоской поверхности их постройка будет устойчивее. Когда я «подменял» двуногов, то не стал делать такого отверстия – возможно, именно из-за этого они и отказались заканчивать мою работу.
   Обычно выкопать отверстие не представляет для двуногов затруднения. Они отлично умеют рыть в сравнительно неплотном грунте. Но что будет, если грунт станет слишком твердым?
   Незаметно для двуногов проникаю на двадцать сантиметров под поверхность планеты, распыляю широкий почвенный пласт и создаю на его месте сверхплотную массу в форме неправильной пирамиды. Двуноги не должны были заметить моих действий – они заняли всего четверть секунды. Сверху все ощущается как обычно.
   Двуноги не сумеют ощутить изменения в химическом составе сквозь слой грунта – вначале им придется докопаться до гранита. Посмотрим, что они станут делать, когда обнаружат его.

   – Михалыч, чё опять за байда?.. Тут камень в земле!
   – Выковыряй.
   – Здоровенный, бляха-муха!
   Бригадир подошел поближе, поковырял пальцем землю, несколько раз ударил лопатой в разных местах и задумчиво сказал:
   – Да, камень. Крупный бульник, тут суток на двое пахать… Толян, сбегай-ка, звякни заказчику, доложи ситуацию.
   – А чего сказать-то?
   – Скажи, что если надо – мы и тут все поставим, как уславливались, но встанет дороже. А если немножко в сторонку перенести – цена прежняя. Даже немножко скинуть можно. Спроси, как ему лучше.
   Чуриков-младший тут же удрал в хозяйский коттедж, где и застрял почти на полчаса. И неудивительно – самого заказчика не будет до вечера, зато жена его с дочкой дома. Чуриков к этой дочке уже третий день клинья подбивает.
   Вернулся он довольный, утирая с губ арбузный сок. Вся бригада мирно лежала на травке, пуская дымные кольца. Бригадир лениво повернул голову и промычал:
   – Ну?
   – Говорит, переносите в сторону, – доложил Чуриков-младший. – Сами, говорит, решайте, где удобнее будет. А камень не трогайте – он на нем еще какую-то фигню решил поставить.
   – Дело хозяйское, – поднялся на ноги бригадир. – Все, перекур окончен, марш дальше пахать!
   – Толян, а ты чего это без рубашки? – прищурился Чуриков-старший, хлопая брата по плечу.
   – Да в машину забросил – жара такая!..
   – Ага, ага, жара… – насмешливо хмыкнул старший брат.
   – Да ты чего? – удивился младший.
   – Да я-то ничего… Жара – это да, это конечно…
   – Алё, гараж! – прикрикнул на них бригадир. – Вы мне тут еще станцуйте, два брата-акробата! Где гараж ставить-то будем?
   – Вон там, правее ворот, – предложил Шишов.
   – Дурак ты, – покачал головой Вотяков. – Ты хозяйский джип видел? Если мы правее ворот поставим, он ни черта не развернется. Вон туда надо ставить – левее и чуть дальше.
   – Ну и сам ты после этого дурак. Мы ж тогда полкрыльца перегородим! А в дом как входить? Не, надо вон туда, в конце тропинки.
   – Далековато больно…
   – А чего – для джипа лишние двадцать метров уже неподъемные?..
   – Джип тут при чем, башка садовая? Кирпичи у нас тут складены, а не там! Хочешь их туда перетаскивать – карты в руки, но только давай сам, ладно?
   – Алё, гараж! – снова повысил голос бригадир. – Я гляжу, мы так не договоримся. Толян, сбегай-ка, звякни заказчику еще раз – пусть сам скажет. А то начнем ставить, да не угодим…
   Чуриков-младший снова рысью побежал к коттеджу. Бригадир зевнул, потянулся и пробормотал:
   – А духотища сегодня и правда жуткая!.. Пивка бы сейчас холодненького…

   Двуноги отреагировали так, как я и ожидал. Вначале они впали в оцепенение, не зная, как подступиться к непредвиденному препятствию. Один из них даже покинул место работы, решив, видимо, поискать что-нибудь получше. Зато вместо него через некоторое время появился другой двуног. Неопытный натуралист мог бы решить, что это вернулся тот, который уходил, но я уже давно научился различать этих крошечных созданий. Они только на первое ощущение кажутся одинаковыми, но на самом деле отличия между ними есть – в первую очередь искусственные чехлики, защищающие хрупкие тела двуногов от повреждений. У этого нового двунога чехлик неполный – не хватает верхней части. Видимо, он недавно перелинял.
   В обычных условиях двуноги тоже иногда натыкаются на слишком твердую почву. Было бы странным, если бы эта проблема оказалась для них непреодолимой. Она таковой и не оказалась, хотя двуноги долго суетились и бестолково бегали туда-сюда. Новый двуног даже убежал совсем, так и не приступив к работе, но потом все же «передумал» и вернулся.
   В конце концов двуноги принялись копать в другом месте.

   Отрезок времени 1.02.586.001.54
   Проделал еще множество опытов с разными группами двуногов-строителей. Я забирал у них параллелепипеды – они приносили новые и вновь приступали к работе. Ломал незавершенную постройку – они сильно беспокоились, но все же начинали ее заново. Поливал их сверху водой – они укрывались под навесом, но потом все равно возвращались и работали.
   Иногда двуноги все же отказывались от окончания работы. Так было, когда я возвел на месте постройки искусственную насыпь – жалких силенок двуногов не хватило, чтобы ее убрать, и они ушли. Так же было, когда я преобразовал часть грунта под поверхностью в один из тяжелых металлов. В этом последнем случае двуноги беспокоились особенно сильно – откалывали кусочки этого металла, бегали с ними, проводили множественные вибрации…
   Очевидно, что когда мое вмешательство можно преодолеть, двуноги упорно продолжают постройку. Сдаются они только в том случае, когда сталкиваются с чем-то, не предусмотренным их природными инстинктами.

   Микрорайон кипел слухами. Строительные бригады одна за другой удирали куда подальше. Даже самые храбрые, не верящие ни в Бога, ни в черта, в конце концов признали – место здесь явно проклятое.
   Хозяева участков тоже всполошились. Сначала за помощью обращались к милиции. Потом – к попам. Однако успеха не добились ни те, ни другие.
   А уж когда на одном из участков неожиданно отыскали золото!..

   Отрезок времени 1.02.586.001.63
   Становится все труднее найти очередное место строительства. Видимо, у двуногов заканчивается строительный сезон. Что ж, у меня тоже заканчивается время, отпущенное на командировку. Пора отправляться домой.
   Но перед отбытием я еще успею провести последний опыт с двуногами-строителями. Самый интересный и убедительный. Я внес небольшие изменения в параллелепипеды, которые они используют для построек. Их форма при этом не изменилась – я всего лишь повысил их радиоактивность.
   В несколько тысяч раз.
   Двуногам вредна высокая радиация. При подобном облучении их организмы будут необратимо повреждены и даже могут погибнуть. Однако они не обратили ни малейшего внимания на мое вмешательство, продолжая упорно возводить свой пустотелый куб из, так сказать, гамма-параллелепипедов. Ведь высокая радиация не мешает непосредственно работе – а инстинкты требуют ее продолжения. Двуноги не способны мыслить – они работают по определенному шаблону, и только-то.
   Жаль, конечно, что все мои подопытные теперь погибнут. Но в конце концов – примитивные жизнеформы именно для того и нужны, чтобы ставить над ними эксперименты. Благодаря нескольким смертям теперь мы заметно продвинулись в изучении природных рефлексов двуногов. А заодно убедились – они и в самом деле абсолютно неразумны.
   Вот если бы двуноги сообразили заменить эти параллелепипеды на другие, безвредные, я бы признал, что они, возможно, не лишены некоторого разума. Но они этого не сообразили. Да и не могли сообразить – ведь это же всего лишь двуноги…

Избранные

   Надя всегда верила, что однажды это произойдет. Читая взахлеб книги о волшебных мирах и волшебных приключениях, она истово надеялась – вот бы и ей так… однажды…
   Оказаться в другом мире! Мире замков и дворцов, королей и принцесс, рыцарей и волшебников, эльфов и драконов! Мечта всей жизни! Представляя себя на месте героев любимых книг, она всякий раз сладостно вздыхала, уверенная, что справилась бы ничуть не хуже. В конце концов, все они – самые обыкновенные люди, не так ли? Такие же обыкновенные, как и она сама!
   И вот сегодня… Возвращаясь домой с лекции, она сразу почувствовала – ЭТО происходит! Прямо посреди улицы ее словно бы накрыло теплым пуховым одеялом, повлекло, потащило, закружило… На миг пришла легкая тошнота, в глазах потемнело, но потом что-то резко хлопнуло… и Надя восторженно открыла рот, понимая, что она ТАМ!
   Правда, ей всегда представлялось, что она окажется посреди летнего изумрудного леса или, может, в роскошном дворце… на худой конец сойдет оживленная городская площадь – но чтоб сразу было ясно, что это именно ДРУГОЙ мир!
   И чтоб все сразу восторженно заахали – откуда, откуда же явилась эта дивная красавица?! И чтоб сразу в рыцари посвятили… и колдовать научили… нет, колдовать лучше чтоб само собой получалось, а то учиться чего-то неохота… Хватит, это уже и дома успело наскучить!
   И пусть еще сразу кто-нибудь влюбится… хотя как это «кто-нибудь»?! Не кто-нибудь, а принц, конечно! Если меньше – это как-то несолидно… Или не принц, а сам король… или какой-нибудь повелитель эльфов! Непременно молодой, холостой, красивый, умный, богатый… и чтоб на руках носил!
   Действительность оказалась чуточку прозаичнее, но все равно интересной. Надю сбросило прямо на жесткую табуреточку, стоящую точно в центре гексаграммы, намертво вырезанной в каменном полу. Напротив мирно устроилось глубокое кресло с ножками в виде львиных лап, а в нем покоился сонный старик, курящий длинную трубку.
   – Добро пожаловать, о Избранный! – торжественно провозгласил старик, чуть оживляясь при появлении Нади. – То есть – Избранная…
   – Здравствуйте, – вежливо ответила та, озираясь по сторонам.
   Слева и справа от нее возвышались мрачные битюги в простой, но добротной одежде. Ни на принцев, ни хотя бы на рыцарей ни один из них не тянул.
   – Здравствуйте, – на всякий случай поздоровалась и с ними Надя.
   – Молодая очень… – задумчиво почесал подбородок старец. – Сколько тебе лет, девочка?
   – Восемнадцать, – охотно ответила Надя.
   – Хм… Ладно, допустим. Сразу переходим к делу – а то времени не так уж много… За окном – королевство Миртания. Я – волшебник Фехфушуй, верный слуга Их Величеств. Мы сейчас ведем войну с Темным Властелином, ежедневно насылающим на нас свои темные орды. Справляемся с трудом, сидим в глухой обороне. Нам нужен герой. Избранный. Тот, кто сможет переломить ход истории. Ни в королевстве, ни в окрестностях подходящего героя не нашлось, поэтому мне поручили найти его в другом мире. Я нашел тебя. Ты не против?
   – Не против! – восторженно загорелись глаза Нади. Ей сразу вспомнилось, как легко всегда все получалось у тех Избранных, про которых она читала. – А что нужно делать?..
   – Зависит от того, что ты умеешь. Что ты умеешь?
   – М-м-м?..
   – Ты великая воительница?.. – с явным сомнением осмотрел худенькую фигурку девушки Фехфушуй. – Владеешь каким-нибудь оружием?
   – Нет… – с сожалением ответила Надя.
   – Может, могущественная волшебница?..
   – Нет… но я еще не пробовала! – оживилась Надя. Колдовать у Избранных обычно получалось само собой. – А что нужно, чтобы стать волшебницей?
   – Учиться, – мрачно ответил Фехфушуй. – Хотя бы лет пять. А лучше – десять.
   – Ну, я…
   – Ладно, с этим ясно. Может, ты умеешь еще… что-нибудь?.. Этакое?.. Может, ты искусная воровка?
   – Нет…
   – Хитроумная шпионка?
   – Нет…
   – Может быть, обладаешь какими-нибудь тайными знаниями?
   Надя открыла рот… и призадумалась. Да, она знает, что такое «телевизор», «телефон», «автомобиль» и «атомная бомба»… ну а дальше-то что? Объяснить, как любой из этих предметов устроен и по каким принципам действует, она же все равно не сможет. Даже состав пороха помнит нетвердо – вроде бы туда входит уголь… и еще, кажется, сера…
   – Ясно, – не дождался ответа Фехфушуй. Он мрачнел прямо на глазах. – Ну а хоть что-нибудь полезное ты умеешь? Ковать?.. стряпать?.. шить?.. лепить посуду?.. ездить верхом?.. работать в поле?..
   На последнем пункте Надя собралась было кивнуть. В конце концов, предки, невзирая на протестующие вопли, каждое лето таскали ее на дачу, так что возиться в огороде она худо-бедно умеет. Но тут же передумала – вот еще радость! Мало того, что дома намучалась – так еще и здесь этим же заниматься?!
   – Что за невезение… – пробормотал волшебник. – Ты вообще КТО, девочка?
   – Студентка… филологического… – пролепетала Надя.
   – Ну что ж, очередной пшик, – пожал плечами Фехфушуй. – Хозам, к остальным ее. Вилаг, зажигай свечи – до заката целый час, успеем еще разок-другой…
   Битюг слева бесцеремонно схватил запищавшую Надю за шиворот и равнодушно потащил по узенькой винтовой лестнице, на ходу подхватив коптящий факел. Спустившись на этаж ниже, он сунул факел в гнездо, позвенел ключами, открыл проржавевшую дверь и толкнул в нее бедную девушку.
   Пролетев несколько шагов, Надя врезалась во что-то мягкое. Подняв голову, она увидела перед собой десятка два донельзя грустных парней и девушек разного возраста – но по большей части молодежь.
   – Привет, – равнодушно кивнул ей ближайший.
   – При… вет…
   – Тихо, Избранные! – рявкнул Хозам, входя в камеру. – Через час принесу жрать!
   – Опять эту парашу?! – заныл кто-то из задних рядов.
   – Тихо, я сказал! Вещи есть? – хрюкнул противный Хозам, нагло обшаривая карманы Нади.
   Все найденное он вывалил на маленький столик и придирчиво рассортировал. Маленький сотовый, только на той неделе подаренный предками взамен потерянного, был брезгливо отброшен в угол – там уже скопилась целая груда мобильных телефонов. Колечки, сережки и оплетенный бисером кошелечек были отложены в сторонку, часы осмотрены и тоже выкинуты.
   – Дрянь… дрянь… дрянь… – хмуро бурчал Хозам. – У предыдущего Избранного хоть ножик был… хотя все равно дрянной.
   – Что с нами будет? – жалобно спросил какой-то парень.
   – Да в холопья вас продадим завтра, и все, – хмыкнул Хозам. – На хуторах работников не хватает. А что еще с вами сделать можно? Какая-никакая, а все польза… Охо-хо, хозяин трудится день и ночь, а все какой-то мусор попадается… Когда ж что-нибудь полезное-то будет, а?..
   С верхнего этажа донесся резкий хлопок, и дребезжащий голосок старого волшебника торжественно возвестил:
   – Добро пожаловать, о Избранный!

Людоедоед

   Вечернее шоссе тонуло в тумане. Моросил мелкий противный дождик.
   На автобусной остановке, прижавшись друг к другу, ссутулились две тощие фигуры в плащах с капюшонами. Они молча смотрели на текущие по дороге ручейки и редкие огни фар.
   Подошел автобус. Мокрый, усталый и почти пустой – один-единственный пассажир, кутающийся в теплую куртку. Не было даже кондуктора – деньги принимал водитель.
   Оказавшись в тепле салона, новые пассажиры откинули капюшоны, оказавшись молодой симпатичной парой. Парень с девушкой улыбнулись друг другу и с любопытством посмотрели на единственного соседа. Тот, похоже, замерз еще сильнее их – руки упрятаны в карманы, воротник высоко поднят, шапка плотно надвинута на уши, глаза спрятаны под темными очками.
   – Добрый вечер, – поздоровался парень.
   – Добрый, – буркнул сосед.
   – Погода сегодня жуткая…
   – Ум-м, – невнятно кивнул сосед.
   – Народу на улицах – никого…
   – Ум-м.
   Воцарилось неловкое молчание. Нелюдимый пассажир явно не горел желанием продолжать разговор.
   – Едете куда-то? – нарушила молчание девушка.
   – Домой.
   – Далеко живете?
   – Далеко.
   – А мы на ужин едем.
   – Ум-м.
   – На романтический, – как бы невзначай показала руку с обручальным кольцом девушка. – Мы с Вячеславом недавно поженились…
   – Ум-м.
   – Меня Галей зовут, кстати.
   – Ум-м.
   Снова воцарилось молчание. Представляться в ответ их попутчик даже не подумал.
   Молодожены задумчиво переглянулись, взяли друг друга за руки, и Галя снова спросила:
   – А вы не боитесь так поздно ездить?
   – Чего мне бояться? – хмуро посмотрел на нее пассажир.
   – Ну мало ли чего… Грабителей там…
   – У меня при себе денег только на проезд.
   – Могут куртку снять или шапку…
   – Пусть попробуют.
   – Можете за себя постоять? – с интересом спросил Вячеслав.
   – Могу, если надо.
   – Спортом каким-то занимаетесь?
   – Занимаюсь.
   – Это правильно. А каким, если не секрет?
   – Вольной борьбой.
   – А если вдруг с ножом нападут или пистолетом?
   Плечо закутанного пассажира неопределенно дернулось.
   – От всего не убережешься, – помолчав, согласился он.
   – Конечно, конечно, – подтвердила Галя. – Слышали, что в этом районе творится? Уже девять убийств за месяц! Слышали?
   – Вроде бы маньяк какой-то орудует… – глубокомысленно кивнул Вячеслав.
   – Да не просто маньяк! Жертвы-то все искусаны, на шее следы от зубов…
   – Так что же – медведь, что ли, какой?
   – Я в газете читала, – понизила голос Галя, – что это… вампир!
   – Вампир? – чуть приподнял голову пассажир. – Вы в это верите?
   – А вы нет? – тихо спросил Вячеслав.
   Пассажир неопределенно мотнул головой.
   – А почему?
   – Ну, газеты частенько врут…
   – Но иногда ведь они говорят правду, верно? Почему не предположить, что вампиры и в самом деле существуют?
   – Предположить-то, конечно, можно…
   – Ну и что бы вы делали, если бы вот сейчас на остановке сюда вошел вампир? Приемчики бы ему показали? – криво усмехнулся Вячеслав.
   – А по-моему, вы бы просто напустили лужу, – поддержала мужа Галя. – И любой бы напустил.
   – Только не я, – фыркнул пассажир.
   – Откуда такая самоуверенность? – вежливо спросил Вячеслав.
   – А может, вы сами вампир? – деланно расширила глаза Галя.
   – К счастью, нет. Но можете не сомневаться – если я увижу вампира, то пугаться не стану. Даже обрадуюсь – давно хотел встретить кого-нибудь такого рода…
   Молодожены наклонились друг к другу и зашептались. Послышался приглушенный смех. Потом они одновременно повернулись к попутчику, и Вячеслав добродушно сказал:
   – Ну тогда можете радоваться. Вы их встретили.
   – Кого?
   – Вампиров, конечно, – улыбнулась Галя.
   Из ее рта стремительно лезли белоснежные клыки.
   Вячеслав и Галя поднялись на ноги, с легкостью удерживая равновесие в неторопливо едущем автобусе. Нависнув над закутанным пассажиром, они презрительно усмехнулись клыкастыми пастями. Глаза молодой пары приобрели оттенок спелых вишен.
   – Ум-м?.. – без особого интереса поднял голову их попутчик. – Так это, значит, здесь у вас охотничьи угодья?
   – Именно, – кивнул Вячеслав.
   – Ну что, дружок, не верил в вампиров? – улыбнулась Галя, кровожадно облизываясь и протягивая руки. – Ай-яй-яй…
   – Я не говорил, что не верю в вампиров, – поднялся навстречу кровососам закутанный, оказавшись пузатым коротышкой всего полутора метров ростом. – Я встречал их довольно много. Я очень люблю вампиров.
   С этими словами он спокойно снял шапку с очками, опустил воротник и вынул руки из карманов. Пара вампиров уставилась на них, как жаба на ужа – кисти толстяка отливали багрово-красным. Такой же цвет оказался и у лица – красная кожа, красные волосы. Широченный нос, из-под нижней губы торчит пара кабаньих клыков, а рот… рот такой, что человек пролезет!
   – Бхут!.. – в ужасе воскликнул Вячеслав, закрываясь руками.
   – Правильно, мясцо, – распахнул громадную пасть-кошелек бхут. – Я уже давно на вас охочусь…
   Кривые зубы-ножи сверкнули в полумраке, и ночную тишину прорезал истошный вой вампиров, пожираемых заживо. Но очень скоро этот вой стих, и ему на смену пришло сосредоточенное чавканье и хруст костей.
   Вообще-то, бхуты едят любые трупы. Но особенно им нравятся ожившие.

Марионетка

   Локоть бросил быстрый взгляд на кукольника и отвернулся. Этого единственного мгновения ему вполне хватило, чтобы запомнить лицо жертвы. Полный румяный дед с пышной седой бородой и усами. Наверное, под Новый Год подрабатывает Дедом Морозом на елках.
   Но сейчас лето. В городе праздник. Большая ярмарка. И этот старикан уже третий день сидит на одном и том же месте, окруженный толпой детишек, и разыгрывает одно и то же кукольное представление. Детям, похоже, нравится.
   – Какая дурацкая марионетка… – пробормотал Локоть, бросив еще один короткий взгляд в сторону деда на табуретке.
   – Это не марионетка, это перчаточная кукла, – поправил его Юрий. – Марионетки управляются специальными тростями, сверху. А перчаточных кукол надевают на руку, как варежку.
   – Умник, – скривился Локоть. – Тебе не один хрен, как эта байда называется? Мне – один.
   Юрий пожал плечами.
   Кукла старика и в самом деле выглядит по-дурацки. Изображает не поймешь кого – не то мальчик, не то девочка. Растрепанные волосы соломенного цвета, длинное платье-рубаха в горошек, глупое лицо с выпуклыми глазами-стекляшками.
   И голосок ужасно неестественный – ее хозяин не слишком блещет в чревовещании. Его только на то и хватает, чтобы не шевелить губами, озвучивая свою куклу. Но тембр все равно остается похожим на его собственный голос, только вдвое противнее.
   Впрочем, дети ничего особенного не замечают.
   – Чем шефу помешал этот старпер? – брезгливо осведомился Локоть.
   – Хочешь отказаться? – внимательно посмотрел на него Юрий.
   – Мне по хрену, кого мочить. Интересно просто.
   – Лишнее любопытство всегда вредит. А в твоем деле – особенно.
   – Говорю же – по хрен мне… – проворчал Локоть.
   – Ладно, это не секрет. Кукольное шоу – это у него так, прикрытие. А вообще этот крендель работает с белым. Большими партиями. На территории шефа. Отступных не платит. И намеков не понимает – хоть и похож на Айболита, а борзый до жути. Так что шеф велел его, того… Справишься?
   – Не боись, завтра он тут выступать не будет, – хмуро пообещал Локоть.
   Весь вечер киллер толкался на ярмарке, сожрав целый мешок сладкой ваты и до одури накрутившись на колесе обозрения. С этого колеса было очень удобно следить за кукольником-наркодилером.
   Солнце клонилось к закату. Народу оставалось все меньше. Объект закончил выступление и скрылся в маленьком вагончике рядом с помостом. Именно в нем он проводил ночи.
   Локоть тоже сделал вид, что идет домой. Но на полпути, выбрав момент, когда его никто не видел, он незаметно отступил за кусты. Богатая августовская зелень предоставляла великолепное укрытие.
   Еле слышно пробираясь в зарослях, Локоть подкрался обратно к вагончику жертвы. В этой части парка обычных зевак уже не осталось – но к старому кукольнику заявились какие-то новые посетители. Несколько хмурых личностей старательно делали вид, что просто любуются красивым закатом. Время от времени то один, то другой нырял в вагончик, откуда доносились приглушенные голоса.
   Локоть навострил уши – из вагончика явственно доносился писклявый голосок той противной марионетки. Похоже, старик даже на переговорах с клиентами продолжал разыгрывать кукольный театр.
   На следующие полтора часа киллеру пришлось слиться с травой и дерном – некоторые посетители старика выглядели тертыми типами, вполне способными доставить минутку-другую неприятностей.
   Но вот наконец ушел и последний, бережно пряча что-то за пазухой. Локоть выждал еще немного, ожидая, пока в вагончике не погаснет свет и не стихнут последние звуки. Потом он медленно двинулся вперед.
   Замок задержал его ненадолго. Локоть просунул в щель проволоку с крючком, зацепил задвижку, слегка надавил длинным ножом со спиленным кончиком и удовлетворенно кивнул, услышав тихий щелчок. Дверь вагончика медленно растворилась, и киллер шагнул внутрь.
   Несколько секунд Локоть стоял неподвижно, выжидая, пока глаза привыкнут к темноте. Изнутри вагончик оказался размером с просторную комнату – в дальнем конце виднеется раскладушка, накрытая байковым одеялом. Тишину нарушает лишь ровное дыхание спящего старика.
   Локоть обнажил нож и на цыпочках двинулся к жертве. Один точный удар – и все будет кончено. Надежнее всего перерезать горло, хотя крови будет очень много…
   Тут его внимание привлек чемоданчик, лежащий на зеркальном столике. Полуоткрыт… а внутри-то!.. Глаза Локтя алчно загорелись – из чемоданчика едва не вываливаются плотненькие зеленые пачки.
   – Да здесь тыщ пятьсот… – изумленно прошептал Локоть, дрожащими руками касаясь купюр.
   – Смотри, дядя Миша, к нам гости пришли! – раздался противный писк.
   Локоть отшатнулся как ужаленный. Он позволил себе ужасный непрофессионализм – отвлекся на деньги жертвы. А теперь жертва сидит на раскладушке, сверля его недобрым взглядом. На руке старика кривляется все та же уродливая марионетка – похоже, этот чокнутый даже спит вместе с ней.
   – Да, Вовочка, гости, – медленно процедил кукольник. – Незваные гости…
   – Это нехорошо, дядя Миша! – задергалась марионетка. – Незваными являться нехорошо, да?
   – Нехорошо, Вовочка, ох и нехорошо же…
   – Слышь, ты… – слегка неуверенно поднял нож Локоть.
   – А ведь не с добром этот гость сюда пришел, а, Вовочка? – обратился к своей кукле старик.
   – Не с добром, дядя Миша, точно! – пропищала та. – Нож притащил зачем-то! А зачем?
   – И правда, зачем хорошему человеку нож? Не колбасу же резать, верно?
   – Верно, дядя Миша!
   – Да заткнись ты, старый хрен!.. – прорычал Локоть, замахиваясь на кукольника.
   – Гаси его, дядя Миша, гаси! – завопил «Вовочка».
   В руке старика откуда-то появился маленький пистолет. Локоть рефлекторно грохнулся на пол, в последний миг успев швырнуть нож.
   Бабахнул выстрел, оставив вмятину в железной двери. Еще дымящийся пистолет упал возле лица неподвижно лежащего Локтя. Тот чуть приподнял голову – с раскладушки медленно капает кровь. Обмякший кукольник лежит неподвижно с ножом в горле.
   – Сделано, – проворчал киллер, поднимаясь на ноги.
   Он потыкал убитого носком ботинка, на миг коснулся пульса – все в порядке, мертвее обойного гвоздя. Теперь надо решить, что делать с деньгами.
   С одной стороны, забирать их нельзя – ему уже заплачено за работу, и заплачено как полагается. С другой… бросать здесь такую кучу деньжищ ужасно жалко.
   Надо решать быстро – выстрел мог кто-нибудь слышать, задерживаться нельзя. Но все-таки – брать или не брать?!
   – Ты хочешь забрать эти цветные бумажки себе?.. – послышался противный писк.
   – Конечно, хочу!.. – машинально ответил Локоть… и замер, точно окаченный холодный водой.
   Очень-очень медленно его голова повернулась вправо. Рука трупа приподнялась, а с нее оскалилась противная марионетка, суча ручонками, набитыми ватой.
   – Я же тебя убил!.. – прохрипел Локоть, чувствуя, как подкашиваются ноги.
   – Не меня, – злобно ответил «Вовочка», корчась на руке хозяина. – Не меня…
   Послышался хлюпающий звук, с каким в раковину утекают последние капли, и мерзкая кукла соскользнула с мертвой руки. Та тут же упала обратно на раскладушку.
   Локоть часто задышал – под куклой у мертвого старика скрывалась не обычная кисть, а измочаленная, словно кем-то изгрызенная культя. Торчат лохмотья мышц и остро отточенный обломок кости. А левее виднеется глубокое отверстие, похожее на мышиную нору, проделанную в кровавой плоти.
   – А-а-а-а-а!!! – дико заорал Локоть, швыряя чемодан в отделившуюся от хозяина куклу. В воздухе разлетелись тысячи зеленых бумажек.
   Спустя мгновение ему в лицо ударило чем-то тяжелым. Локоть, не удержавшись на ватных ногах, упал навзничь, глядя прямо в стеклянные глаза прыгнувшего «Вовочки». Из-под тряпочной рубахи показались бледные скользкие щупальца, сзади всколыхнулась длинная трубка, похожая на тоненький позвоночный столб…
   – Ты убил не меня, – повторила тварь, вонзая трубку в шею лежащего киллера. – Ты убил всего лишь мою марионетку. И теперь мне нужна новая…

Марсиане давно вымерли

   Поздний вечер. Дождь льет. А я, как назло, без зонтика. Неприятно. Прямо-таки фатум – если беру зонтик, так небо остается безоблачным. А стоит оставить дома – так сразу хлынет.
   Вот и моя остановка. Посижу, подожду транспорт – заодно спрячусь от ливня. Интересно, надолго ли он затянется?
   Скамейка жесткая. Грязная. Да еще и пахнет скисшим пивом. Но это все же лучше, чем мокнуть под дождем.
   Глядя на потоки воды, я просидел минуты три. На четвертой подошел этот тип. Долговязый, нескладный, лицо длинное, взгляд отрешенный.
   – Присесть можно? – уныло спросил он, глядя куда-то меня.
   – Свободно.
   Он уселся. Несколько минут мы сидели молча на противоположных краях скамьи. Транспорт все не идет, дождь все не прекращается.
   – Вы любите смотреть на звезды? – вдруг спросил сосед.
   – Ум-м?..
   – Звезды… Они такие красивые…
   Я молча пожал плечами. Странный какой-то тип. При чем тут звезды? В такой дождь их все равно не видно.
   – Видите вон ту красную звезду? – поднял руку сосед. – Это Марс…
   Я проследил за его пальцем. Да, и в самом деле – на горизонте туч нету, небо ясное. Действительно, Марс.
   – Американцы на днях еще одну ракету на Марс послали, – сказал я. Из вежливости – как-то поддержать разговор. – Видели?.. В новостях показывали.
   – Не видел, – усмехнулся мой собеседник. – Не интересуюсь этим баловством.
   – Баловством?..
   – Да… Все эти людские глупости… Машины, механизмы… Это все баловство, детские игрушки…
   – Вот как?
   И в самом деле странный тип.
   – Да… Мне это неинтересно… Сколько бы люди ни строили эти железяки, Марс им все равно не откроется… Настоящий Марс…
   – Как понять «настоящий»?
   – Настоящий… – замутился взгляд собеседника. – Тот, что помню я…
   Я замолчал. По спине пробежал холодок. Уже почти ночь, вокруг ни души, даже машин не видно – а я сижу тут наедине с каким-то чудаком… Выглядит-то он вроде безобидно, но кто его знает? Вдруг сейчас достанет из-за пазухи что-нибудь острое, да пырнет?..
   – Я, наверное, кажусь вам странным? – печально усмехнулся сосед. – Ничего, я привык…
   – Да нет, нисколько, – пожал плечами я. – А что вы там про Марс сказали?..
   – Да, Марс… Я помню его города, каналы, жителей… Это был прекрасный мир – цветущий, радостный, полный счастья…
   – Но Марс же вроде как необитаем.
   – Да… Необитаем… Марсиане давно вымерли… Я – последний марсианин.
   Все, дальше ехать некуда. У этого парня точно не все в порядке с головой. Может, в сумасшедший дом позвонить? Интересно, какой у них телефон… В обычную скорую – ноль три, это я помню. А в психиатрическую?..
   – Вы ведь мне не верите, сознайтесь, – грустно посмотрел на меня «марсианин». – Я бы и сам на вашем месте не поверил.
   – Ну, в такое поверить сложно… – деликатно согласился я. Главное сейчас – ничем этого типа не раздражать. – Вы ведь выглядите так же, как земляне…
   – Да, это так… Когда-то я выглядел иначе, но на Земле мое настоящее тело не смогло бы существовать… и мне пришлось влезть в эту… оболочку.
   – А, вот как…
   Жаль, нельзя отодвинуться еще дальше. Я и так на самом краю скамейки.
   – Ну и как там было – на Марсе? Почему вдруг все вымерли? Куда делись города? Вы же сказали, что там были города, верно?
   – Это долгая история… очень долгая и довольно скучная… Вы в самом деле хотите ее услышать?
   Я заколебался. Ответить «да» – обречь себя на выслушивание нового потока бредней. Ответить «нет» – подвергнуться риску. Мало ли чего можно ожидать от этого придурка?
   Чего это он руку в карман засунул?
   – Вот, возьмите. Здесь все написано.
   Я взял предмет, протянутый «марсианином». Книжечка малого формата, в бумажной обложке. Самиздат, скорее всего. Заглавие – «Подлинная история Марса».
   Я полистал страницы, с трудом разбирая текст в слабом свете уличного фонаря. Бред какой-то. Напоминает эзотерическую чепуху от мадам Блаватской.
   – Так вы, значит, настоящий марсианин… – медленно произнес я, уже не зная, что еще сказать. – С самого Марса… А можете как-то это доказать?
   – Как доказать? – грустно улыбнулся собеседник. – Как я могу это доказать?
   – Ну, покажите что-нибудь… убеждающее. Ну, я не знаю… летающую тарелку? Как-то ведь вы прилетели сюда, на Землю?..
   – Это не так просто… Так называемые «летающие тарелки» – всего лишь выдумки слишком впечатлительных индивидуумов. Ничего подобного не существует.
   – Ну, тогда что-нибудь еще. Любую инопланетную технику.
   – Простите. Здесь и сейчас я ничем не отличаюсь от вас, землян. У меня нет никаких зримых доказательств. Я ничего не могу вам продемонстрировать.
   – В таком случае мне очень сложно вам поверить…
   – Я понимаю, – пожал плечами «марсианин». – Мне, собственно, и не нужно, чтобы вы мне верили. Просто хотелось кому-то рассказать… с кем-то поделиться. Ведь все марсиане давно вымерли, я – последний из последних…
   – Бесконечно вам сочувствую.
   – А, что уж там… – отмахнулся «марсианин». – Я же понимаю, что вы считаете меня сумасшедшим. Я уже привык.
   Правильно привык. Если он всем рассказывает эту историю про Марс, то неудивительно, что его считают чокнутым. По-моему, он и есть чокнутый.
   Дождь прекратился. И трамвай подъезжает. Мой странный собеседник со вздохом поднялся и подошел к краю тротуара.
   – Книжку забыли! – окликнул его я.
   – Оставьте себе. У меня еще есть.
   Я пожал плечами, глядя вслед отъезжающему трамваю. Сегодня это последний – других уже не будет.
   Оставьте себе, он сказал… а зачем мне эта макулатура? Вот как раз урна рядом стоит.
   В ночном небе засветились три ярких огня. Я отступил назад, прикладывая ладонь ко лбу. Чуть слышное гудение – и рядом с остановкой приземлился дискообразный агрегат размером с небольшой автомобиль. Дверца отъехала в сторону, и из кабины выглянуло крохотное студенистое создание с единственным глазом на тонком отростке.
   – Как прошла миссия, разведчик И-Зо? – протелепатировал мой пилот.
   – Все прекрасно, И-Го, благодарю, – ответил я.
   – Мы не могли забрать тебя раньше – был свидетель. Кто это был?
   – Какой-то марсианин.
   – Марсианин?.. Настоящий?..
   – Нет, просто какой-то сумасшедший из местных, – ответил я, отключая голографотон и залезая в кабину. – Возвращаемся.
   Я не знаю, кем был этот странный тип с остановки, но точно не марсианином. Марсиане были совершенно другими, ничуть не похожими на ту ходячую нелепость. И они действительно давно вымерли.
   А вот мы, жители Нептуна, существуем.
   И летающие тарелки тоже существуют.

Метеорит

   Кхадрат проснулся из-за повышения температуры. Теплее стало ненамного – одна тысячная, от силы сотая, – но разница все же чувствовалась. Похоже, он приближался к звезде.
   Блаженная дрема, в которой кхадрат пребывал почти девятьсот стандарт-лет, подошла к концу. И его это совсем не обрадовало. Нет хуже, чем оказаться среди планет, этих неуклюжих громадин, бесконечно вертящихся вокруг своей звезды. Они так и норовят подхватить тебя, закружить, сделать частью своей орбиты.
   Впрочем, звезды еще хуже. Звездный огонь – одна из немногих вещей, что могут погубить кхадрата. Прервать его бесконечное существование, полное неги и приятных мыслей. К звездам приближаться нельзя. Лучше уж планеты.
   Когда-то кхадраты сами жили на планетах. Но те времена минули миллионы стандарт-лет назад. Покорив материю и энергию, овладев пространством и временем, познав все тайны мироздания, кхадраты достигли вершины возможного. Они открыли способ существовать неограниченно долго, не нуждаясь ни в чем и ни в ком. Кхадраты нашли нирвану. И теперь миллионы их парят в галактических безднах – счастливые и самодостаточные.
   Пока не появляется какой-нибудь раздражитель, конечно.
   Обычно кхадрат старался избегать звездных систем. Он так корректировал свою траекторию, чтобы приближаться к ним как можно реже. И по мере того, как он удалялся от центра галактики, делать это становилось все проще и проще. А однажды настанет и такой день, когда он покинет галактику совсем. Уйдет в безбрежный космический океан, где на десятки световых лет вокруг не будет ничего и никого, кроме самого кхадрата. Там-то он наконец-то сможет по-настоящему расслабиться.
   Но в этот раз он слегка затянул с дремотным состоянием. Ему еще сто двадцать стандарт-лет назад следовало изменить курс на одну десятую градуса. Тогда бы он прошел мимо звездной системы и мог спокойно продремать еще восемьсот стандарт-лет. А теперь он попал в гравитационное поле, и будет проще пройти насквозь, чем сворачивать.
   Эти резкие повороты так утомляют…
   Оказавшись в плоскости эклиптики, кхадрат все же немного свернул. Совсем чуть-чуть, на одну сотую градуса. Но иначе его могло захватить притяжение звезды, а этого он никак не мог допустить. Теперь же он пройдет систему по хорде, между орбитами третьей и четвертой планет.
   Однако в расчеты кхадрата вкралась крошечная ошибка. Он недооценил влияние пятой планеты, газового гиганта с кучей спутников. Сила его тяжести не смогла захватить кхадрата, но слегка исказила траекторию, в результате чего он излишне близко подошел к третьей планете… и попался в ловушку.
   Кхадрат заметил это слишком поздно. К тому времени, когда он понял, что траектория неверна, его уже поймало гравитационное поле. Став невольным спутником этой планеты, он раздраженно задергался, потянулся вырваться – но в результате только сильнее застрял. Планета тянула его к себе.
   Трое следующих суток кхадрат вращался вокруг нее, все ближе придвигаясь к поверхности. Ему было жарко, душно и тяжело, поэтому он недовольно светился и мерцал красным, желтым и белым. Не так уж и велика гравитация этой планеты, но зато у нее есть атмосфера – липкая, влажная, густая атмосфера. Кхадрат уже начинал чувствовать ее вокруг себя – этот противный, обволакивающий со всех сторон бульон. Он становился все плотнее, плотнее…
   Но стократ хуже стало, когда кхадрат погрузился в по-настоящему плотные слои. Больше ста тысяч стандарт-лет ему не было так жарко и душно. Родная планета, которую он помнил уже очень смутно, не обладала атмосферой. Так называемый «воздух» – это такая глупая и бессмысленная вещь…
   И хорошо еще, что он падает не в океан. На этой планете их до безумия много. Кхадрат с ужасом смотрел на почти семьдесят процентов поверхности, покрытые жидкой субстанцией. Если погрузиться в нее, он может на долгие тысячелетия сгинуть в недрах этой захудалой планетки.
   Хотя на суше ему тоже будет не очень комфортно. Кхадрат предпочел бы вообще не спускаться на поверхность, но сейчас это от него не зависит. Гравитация жестока и неумолима, ее невозможно уговорить или обмануть.
   И все же суша предпочтительнее океана. Кхадрат специально прицелился в самую середку крупнейшего материка – чтобы уж точно оказаться как можно дальше от любого водоема.
   Правда, его неприятно удивило, что материк оказался весь изрезан изломанными каналами с текущими в них водой. Он разглядел их только когда снизился слишком сильно, и уже не мог ничего изменить. Пришлось продолжать, надеясь на лучшее.
   Падая, кхадрат ужасно раскалился. Пылая огнем, он шел по касательной и все ускорялся, ускорялся… пока не врезался в твердую поверхность. Отвратительное ощущение. В воздух поднялся столб дыма и пыли, скрывший от кхадрата небо. Он зарылся глубоко в землю и затих.
   На дне образовавшегося кратера кхадрат пролежал примерно двое местных суток. Он не имел ничего против покоя и охотно бы остался в этой яме хоть до конца времен, но там было довольно неуютно. Жарко, душно, воздушный столб давит и сила тяжести слишком большая.
   Все это – лишь мелкие неудобства для того, кто познал истинную нирвану, но претерпевать мелкие неудобства на протяжении вечности не очень хочется. Лучше один раз претерпеть большое неудобство и вернуться в космос – в чистую, прохладную пустоту, где нет ничего досаждающего.
   И все же кхадрат не спешил вылезать. Даже в таких неприятных условиях ему просто не хотелось шевелиться. Любое движение – это напряжение.
   Кхадрат не любил напрягаться.
   А на краю кратера как раз наметилось какое-то движение. Две крошечные фигурки совершенно нелепых очертаний. Колышась и трясясь, точно комочки геля, они слегка перевесились через край и слегка поколебали воздух. Кхадрат, который как раз обрел относительное спокойствие, издал недовольный импульс, но местные формы жизни его проигнорировали.
   Кхадрат еще дважды сообщил им, что желает остаться один, но на него по-прежнему не обращали внимания. Такое впечатление, что эти двое вообще не умеют веджровать. Неужели эта планета населена настолько примитивными формами жизни?
   Впрочем, он и не рассчитывал попасть на планету с высокоразвитой цивилизацией. Таких и в прежние-то времена было немного, а сейчас наверняка еще меньше. Вселенная деградирует. Кхадрат уже очень давно не видел колец л’еннавов – этих громадных сооружений, опоясывающих звезды. Перестали попадаться и Туманные Сети урболиков – а ведь когда-то они сильно затрудняли перемещение в космосе. И кхадрат забыл, когда последний раз встречал мистральные рельсы – эти бесконечные ленты, по которым от звезды к звезды ходили галактические поезда мехтерьгу.
   Возможно, конечно, дело в том, что кхадрат все дальше улетает от центра галактики. Там, рядом с Центральным Огнем, расстояния между звездами в десятки, даже в сотни раз меньше, чем здесь, на окраинах. Там гораздо больше света, жизни и разума.
   Но по крайней мере жители этой планеты разумны. Их мягкие студенистые тела покрыты искусственными оболочками, а в верхних конечностях висят некие орудия. Возможно, с ними получится установить контакт.
   Придя к такому выводу, кхадрат стал выбираться из ямы. Он начал с того, что изменил форму тела, взяв за основу туземцев. Две нижние конечности – движители, две верхние – функционалы. Вертикальная ось симметрии. Сверху приплюснутые шары с несколькими отверстиями. Кхадрат легко все это скопировал.
   Жаль только, что он не мог изменить массу тела. Да и с объемом получалось не очень-то. И хотя кхадрат не отличался особой тучностью, весил он все же несколько больше крошечных туземцев. Пришлось работать в масштабе пятьдесят к одному.
   Туземцы оказались очень робкими и пугливыми. Когда кхадрат выпрямился в измененной форме – точно такой же, как они сами, только в пятьдесят раз выше, – они особенно активно заколебали воздух, а потом быстро-быстро задвигали нижними конечностями. Кхадрат сначала не понял, что они делают, но потом догадался, что эти существа стремительно удаляются.
   По их меркам стремительно. Для кхадрата подобная скорость была практически неподвижностью. Он ведь даже не сразу заметил, что они вообще преодолевают какое-то расстояние.
   Впрочем, было бы странно ожидать большего от столь микроскопических созданий.
   Кхадрат некоторое время наблюдал, как ползут прочь туземцы, но ему быстро надоело. Удивительно скучные существа. Уже не обращая на них внимания, он ухватился за край кратера и вытащил себя наверх. Яма от его падения осталась внушительная. Пожалуй, в сотню раз больше самого кхадрата.
   После приземления планета не стала более впечатляющей. Довольно унылый пейзаж. Куда ни глянь, все покрыто мелкой зеленой растительностью. Хрупкие формы жизни на основе хлорофилла.
   Некоторые из них достигали почти половины роста кхадрата, но более прочными от этого не становились. Кхадрат пытался двигаться как можно осторожнее, но местная флора оказалась ну слишком уж уязвимой. Достаточно было легкого взмаха конечностью, чтобы обрушивать десятками эти тонюсенькие столбики.
   Из-за одного только его приземления они повалились сотнями тысяч. Конечно, кхадрат ударился оземь довольно сильно, но все же им следовало бы задуматься об укреплении своих каркасов. Нельзя же нормально существовать, будучи столь непрочными.
   Форма туземца, в которую трансформировался кхадрат, оказалась довольно удобной для передвижения по планете. Вначале ему казалось, что всего две опоры – это слишком мало, и первое время он даже помогал верхними конечностями, но понемногу приноровился. Кхадрат сосредоточил зрительные йатлы в верхнем шаре, и обнаружил, что так открывается очень неплохой обзор. На пробу он отправил несколько йатлов и в нижнюю часть, но там не было видно ничего, кроме почвы и бесконечной растительности. Неинтересно.
   Одну восьмую местных суток кхадрат просто бесцельно бродил вокруг кратера. В конце концов, за неимением других вариантов, он решил еще раз попробовать установить контакт с местным населением. Те двое, что встретились ему первыми, давно скрылись среди растений, но должно же у них где-то быть гнездо или иное логово. Может быть, даже какое-нибудь поселение, хотя на это кхадрат особо не рассчитывал.
   Еще через одну пятнадцатую местных суток поселение нашлось. Кхадрат завидел его издалека, хотя и не без труда – очень уж маленькие оказались у туземцев хижины. Поначалу он вообще принял их за очередные растения. Но они дымились и обладали чересчур правильной формой. Природа не любит прямых углов, а эти штуковины почти кубические.
   Туземцы высыпали из домов задолго до приближения кхадрата. Его сложно было не заметить. Таким крохотулечкам он должен казаться колоссом, каменным гигантом, сотрясающим землю при каждом шаге.
   Всего туземцев было шестеро. Они очень суетились, бегали туда-сюда, колебали воздух. У многих в руках были длинные орудия. Вот один поднял свое почти горизонтально и… громко всколебал воздух.
   Кхадрат почувствовал слабенький, почти неощутимый толчок в нижней части правой конечности. Потом еще и еще. Другие туземцы тоже стали колебать воздух своими длинными орудиями.
   Стало любопытно. Кхадрат многократно усилил разрешение йатлов и слегка ускорил свое восприятие действительности. Теперь он смог понять, что туземцы делают. Они использовали какой-то примитивный вид вооружения, чтобы метать в него крошечные кусочки свинца.
   Какая вопиющая глупость. Неужели эти дикари не понимают, что кхадрата таким способом даже не оцарапаешь? Чтобы убить их космического гостя, нужен как минимум звездный протуберанец.
   И почему они вообще его атакуют? Он же не сделал им ничего плохого. Может быть, он по незнанию вторгся на их территорию, и теперь они пытаются его прогнать? В таком случае им придется потерпеть, пока кхадрат не отыщет способ убраться с этой планеты. Задерживаться здесь в его планы точно не входит.
   Еще некоторое время кхадрат смотрел на бестолковых туземцев, а потом решил не обращать на них внимания.
   Он мог бы просто передавить их всех, но стоит ли проявлять беспричинную жестокость? Через десяток-другой оборотов своей планеты вокруг звезды эти несчастные умрут сами собой, такие они хрупкие и недолговечные. Нет необходимости сокращать их и без того краткий жизненный срок.
   Но пользы от них ему тоже не будет. Нечего и надеяться, что у туземцев найдется средство вынести груз в космос. Судя по их примитивным постройкам и вооружению, они даже ядерный синтез еще не освоили…
   Придется выкручиваться самому. Кхадрат с тоской посмотрел в небо – глупое серое небо, все покрытое тучами. Даже на таком расстоянии он мог с уверенностью сказать, что эти тучи полны липкой противной воды, которая только и ждет, чтобы пролиться вниз.
   Но за этими тучами космос. Прохладный бездонный космос. Кхадрату очень хотелось туда вернуться, и если ради этого придется претерпеть некоторое напряжение – что ж, пусть так.
   Немного поднапрягши память, кхадрат припомнил устройство гравитационной ловушки. Из всех способов покинуть планету наиболее простой – соорудить элементарную гравитационную ловушку и поменять направленность потока, превратив ее в гравитационную катапульту. После этого она будет выпуливать на орбиту все, что в нее попадет. А уж оказавшись на орбите, кхадрат приложит максимум усилий, чтобы оторваться от этой глупой планеты и уйти как можно дальше.
   Первое, что требуется для гравитационной ловушки стандартного типа – округлое углубление в твердой поверхности. Чем больше, тем лучше. И долго искать его не пришлось – кхадрат решил воспользоваться тем кратером, который сам же невольно и создал. Как раз отлично подходит и по форме, и по размерам.
   Приступив к работе, кхадрат немного изменил свою конфигурацию. Он вырастил десять дополнительных конечностей разного типа, преобразовав их окончания в специализированные инструменты. В центральной своей части он сформировал небольшой нуклеотический реактор для создания необходимых элементов. Поглотив некоторое количество углеводородов, в изобилии содержащихся в растительности вокруг, он трансмутировал их и принялся выдувать детали для катапульты.
   Деталей потребовалось не очень много. Гравитационная катапульта – устройство простенькое, даже примитивное. Именно с их помощью кхадраты впервые вышли в космос. Это потом уже они пошли дальше – к гравитационным каналам, направленным лучам и прыжковым портам. А начиналось все с такой вот гравитационной ловушки, которую один сообразительный кхадрат додумался «перевернуть» вверх ногами.
   Частично погрузившись в землю, кхадрат протянул энергоканалы, настроил гексагональную сеть и очертил контур. Теперь гравитационная катапульта готова была заработать в любой момент.
   Конечно, она получилась очень недолговечная. Энергоемкости хватит на один-два оборота планеты вокруг звезды, а потом она просто «умрет». Но большего и не нужно.
   Затягивать сверх необходимого кхадрат не стал. Он сразу же включил ловушку – резкий хлопок воздуха! – и тут же переключил полярность. Теперь надо еще немного подождать – если стартовать сейчас, кхадрат полетит прямо в сторону звезды. Если же дождаться ночи, его может захватить спутник этой планеты – он у нее всего один, зато необычайно крупный.
   Идеальный момент наступит… так-так… через одиннадцать местных суток, в ночной период.
   Кхадрат опустился на землю и принялся ждать. Он уже немного привык к огромной силе тяжести, атмосферному давлению и плотному воздуху вокруг. Это все по-прежнему раздражало, но от подобных мелочей вполне можно отрешиться. Скоро, скоро уже он вернется к бесконечной нирване в бесконечной пустоте.
   Пять суток кхадрат просидел в полной неподвижности. Его не беспокоили. Местная фауна была слишком мелка, чтобы ее замечать, а более-менее крупные организмы здесь либо не водились, либо проявили деликатность и откочевали подальше.
   На шестой день поблизости появились туземцы. Они больше не обстреливали кхадрата кусочками свинца, но разумных действий тоже не предпринимали. Сначала просто постояли на значительном расстоянии и ушли. Потом вернулись, зачем-то приняли горизонтальное положение и принялись бить о землю своими верхними шарами.
   Кхадрат не понимал, что это значит. Возможно, местный ритуал приветствия.
   Гравитационная катапульта тем временем стабильно работала. Земля уже сильно вспучилась, от кратера не осталось почти никаких следов. Более того – на его месте образовалась явственная пологость.
   Растительность тоже поднялась очень бурно. Еще совсем недавно тут была выжженная пустошь – а теперь уже все зеленое, и повсюду видны эти тоненькие шершавые столбики, которыми заросла вся планета.
   Удивительно быстро растут. Кхадрат и не подозревал, что гравитационная катапульта вызывает такой эффект. На его родной планете растительность выглядела совсем иначе, имела совсем другие свойства и состояла совсем не из углеводородов.
   Когда туземцы явились в третий раз, они задержались подольше и рискнули подойти поближе. Выложили перед кхадратом какие-то предметы и обратили к нему верхние шары с отверстиями. Кхадрат по-прежнему не понимал, что это значит.
   От нечего делать кхадрат усилил свое восприятие колебаний и начал слушать, о чем туземцы говорят. Их способ общения оказался ужасно примитивным – с помощью звуков. Кхадраты никогда не общались с помощью звуков.
   Но принимать такие сигналы кхадраты умеют. Конечно, их смысл оставался темен… да и вряд ли туземцы вообще могут сообщить что-то важное.
   Некоторые сочетания колебаний повторялись чаще других. Кхадрат выделил такие из них, как «агдыллян», «чэвэки», «бурускалун» и «дулгукатэнна». Полная бессмыслица. Можно бы, конечно, выучить туземный язык, но на это потребуется пять-шесть суток, а к тому времени придет пора улетать.
   Теперь туземцы уже не уходили. Убедившись, что кхадрат их не трогает, они постоянно болтались где-то поблизости. Иногда колебали воздух, но обычно просто пребывали в покое. Возможно, они тоже искали свой путь к нирване. Если так – кхадрат желал им его найти.
   А потом пришло время улетать. Глубокой ночью кхадрат занял место в центре гравитационной катапульты и активировал ее.

   Долго глядели эвенки вслед Каменному Богу. Потом, когда тот совсем скрылся из виду, они молча переглянулись. Чучанча посмотрел на Чекарена, Чекарен – на Чучанчу. И оба, не сговариваясь, устремили взгляды на старика Алитета.
   Тот долго кряхтел, задумчиво тер седую бороду. Каменный Бог так и не принял их даров. Плохо. Но он их и не отверг, зла никому не сделал. Алитет был плохим шаманом, духи говорили с ним редко, и он не мог понять, для чего Каменный Бог вообще сюда спускался.
   – Русским рассказывать будем? – нарушил молчание Чекарен.
   – Нет, – покачал головой Алитет. – Ничего не говорите. Все равно не поверят.
   – А если поверят?
   – Если поверят, то еще хуже. Много шума будет. Много людей приедет. До самого царя дойдет, поди. Не надо нам этого.
   – А что говорить, если спросят?
   – Говорите про то, про что все видели. Шум был, гул был, огни в небе были. Гром большой. А про Каменного Бога ничего не говорите. Он на Тунгуску прилетал – Тунгуска о нем и знает. А другим незачем.

Мой герой

   – О, прекраснейшая из дев этого мира, один лишь взгляд – и я сражен твоей красотой наповал! Я хочу купаться в твоем дыхании и слышать биение твоего сердца, я хочу утонуть в озерах твоих глаз и захлебнуться в звуках твоего прекрасного голоса!..
   – Хватит уже… – скучающе махнула платком Мариэла. – Языком ты ворочать умеешь, вижу. А как насчет чего-нибудь более значимого?
   – Значимого?.. – нахмурился жених, прерванный на середине цветистого комплимента.
   – Кто ты? Чем ты славен?
   – Я?! Я Гьорджи Исталикский, третий сын великого герцога Исталикского!
   – Я не спрашиваю, чей ты сын. Я спрашиваю, кто ты есть такой. Чего ты достиг? Чем прославился? Что сделал в жизни, что считаешь себя достойным наследной принцессы королевства Леору?
   – Я… Я хотел бы быть весенним дождем – я горячими лобзаниями покрыл бы твое тело…
   – Я же сказала – завязывай с этой любовной дребеденью, – поморщилась Мариэла. – Если захочу послушать что-то подобное, то позову придворного трубадура – он хотя бы в рифму трендит.
   Герцогский сынок сник окончательно. Ему говорили, что королевской дочке нелегко угодить, но он решил все же попытать счастья. Уж очень хороша собой прекрасная принцесса! Медно-рыжие волосы, ласкающие плечи, лукаво изогнутые брови, длиннющие ресницы, глаза цвета небесной лазури, крохотный носик, капризно надутые губки-розаны, тоненькая алебастровая шейка, плечи, которые так и хочется расцеловать…
   Ангел, не девушка!
   Только очень уж придирчивый ангел. Ну вот какого дьявола ей нужно, спрашивается?!
   – Чтоб тебе до старости в девках просидеть… – пробурчал себе под нос Гьорджи, выходя из приемной залы.
   А Мариэла осталась грустно рассматривать мозаичную фреску на стене. Эту картину нарисовали еще при дедушке нынешнего короля, и принцесса любовалась ею бессчетное множество раз. Бездыханный дракон с отрубленной головой и молодой красавец-рыцарь в сияющих доспехах, усаживающий на коня спасенную девушку…
   Как романтично! Как упоительно!
   И как мало похоже на реальный мир…
   – Ну что, этот тоже ушел несолоно хлебавши? – послышалось сзади.
   – Ах, маменька, я никак не могу найти достойного жениха!.. – всхлипнула Мариэла, жалобно глядя на королеву. – Они все – просто надутые хлыщи, славные только голубой кровью и сундуками с золотом! Где же, где те бравые рыцари былых эпох, что не приходили свататься без драконьей головы под мышкой?!
   – Ну, живых драконов никто не встречал уже много лет… – задумчиво произнесла королева Фудзира. – Наверное, все ушли на свадебные подарки. Может, чуточку поумеришь требования? Я в молодости тоже долго перебирала, но в конце концов все же умерила…
   – Знаешь, мама, по-моему, ты их умерила слишком сильно… – фыркнула Мариэла.
   – Ну, твой отец все же не самый плохой вариант…
   Почему-то прозвучало это как-то неубедительно. Словно королева сама не верила в собственные слова.
   – Так значит, ты хочешь в женихи настоящего героя? – поспешила сменить тему Фудзира. – Такого, который ежедневно совершает подвиги, защищает всех слабых и обездоленных и не боится сразиться с драконом один на один?
   Глаза принцессы моментально затянуло мечтательной поволокой. Мариэла с детства грезила рыцарскими романами и песнями трубадуров – о самоотверженных воителях, что готовы принести на алтарь любви не пустые слова, а самую свою жизнь…
   – Конечно, эпоха легенд осталась в прошлом… – сожалеючи взглянула на фреску с рыцарем и драконом Фудзира. – Но странствующие герои все же еще кое-где сохранились…
   – А где?.. Кто?.. – тоскливо вздохнула Мариэла.
   – Ну откуда же мне знать, доченька?.. Но ты можешь узнать сама.
   – Как?
   – Забыла?.. Через три дня тебе исполняется шестнадцать…
   Мариэла встретилась взглядом с матерью. На обоих лицах расплылись понимающие улыбки…

   Святилище древнего оракула, воздвигнутое на горе близ столицы. Величайшее сокровище королевства Леору. Гранитный истукан знает все об этом мире и может ответить на любой вопрос.
   Но отвечает он не каждому. Только тот, кто родился в полдень воскресенья, будет услышан оракулом. Три вопроса. Три вопроса он может задать в день своего шестнадцатилетия и три ответа получит – точных, правдивых и максимально полных.
   – Ответь мне, оракул! – огласил исполинскую залу звонкий голосок. – Я, принцесса Мариэла, желаю задать положенные мне три вопроса!
   – Я СЛУШАЮ, – прогрохотало каменное изваяние.
   – В этом мире ведь еще остались герои! Скажи, кто из них самый великий?
   – ГРРРРХРРРМММ… – на миг задумался оракул. – ВНЕ ВСЯКИХ СОМНЕНИЙ, ЭТО НЕВЕРО. РЫЦАРЬ НЕВЕРО, ПРОЗВАННЫЙ БЕССТРАШНЫМ.
   – Звучит уже неплохо! – оживилась Мариэла. – А какие у него есть героические достоинства?
   – ОН СОВЕРШИЛ МНОЖЕСТВО ПОДВИГОВ. ПОБЕДИЛ МНОЖЕСТВО ЧУДОВИЩ. ВСЕГДА ПРИХОДИЛ НА ПОМОЩЬ ТЕМ, КТО ПОПАЛ В БЕДУ. ОН ДОБР, ХРАБР, БЛАГОРОДЕН, СПРАВЕДЛИВ И НЕ ЗНАЕТ СЕБЕ РАВНЫХ В СРАЖЕНИИ. ЖЕНЩИНЫ ВЛЮБЛЯЛИСЬ В НЕГО ПО УШИ ПРИ ОДНОМ ЛИШЬ ВЗГЛЯДЕ.
   – Просто замечательно! – еще сильнее оживилась принцесса. – Я должна срочно его увидеть! Как мне с ним познакомиться?..
   – ЭТО НЕСЛОЖНО.

   Мрачная темная пещера. Под эти своды почти не проникает свет, а единственные звуки, нарушающие тишину, – капанье воды и приглушенное урчание.
   Мариэла поправила свечку и рассеянно перевернула страницу. Третий день уже пошел. Дракон начинает беспокоиться, даром что ненастоящий.
   Этот спектакль они придумали вместе с маменькой по совету все того же оракула. Самый лучший способ завязать роман с героем-спасителем… позволить себя спасти, конечно.
   Да и вообще – когда еще представится случай посмотреть, как совершаются настоящие подвиги?
   По сценарию ее, Мариэлу, похитил и утащил к себе в пещеру ужасный дракон. И теперь она томится в ожидании избавителя. А избавителем, разумеется, будет Неверо Бесстрашный – ему уже отправили почтового голубя с мольбой о помощи.
   Дракона сотворил придворный волшебник. Так себе дракончик получился, хиленький. Да и заклятие нужно обновлять каждый день.
   Но живого-то ящера взять неоткуда…
   Ничего, так даже лучше. Выглядит этот дракон совсем как настоящий, но опасности почти никакой. А то еще, чего доброго, повредит жениху что-нибудь важное – какой из него потом муж будет?..
   – Эгей, дракон, покажись!.. – донеслось из темного туннеля. – Сразись со мной достойно и честно!
   Сердце романтичной девушки встрепенулось. От этого голоса веяло цокотом копыт и звоном мечей. Уверенность и бесстрашие, разлитые в каждом звуке.
   Именно так должен звучать голос подлинного рыцаря.
   – О, мой храбрый герой, я здесь, спаси меня!.. – как можно жалостнее простонала принцесса, торопливо пряча пачку книжек в мягкой обложке и принимая самую томную позу.
   Из проема выступила рослая фигура, закованная в доспехи. При виде этих доспехов Мариэла чуть не запищала от восторга – точь-в-точь как те, в которых красуется рыцарь, изображенный на любимой фреске!
   Саму битву с драконом принцесса разглядела плохо. Мешал сладкий туман, застилающий глаза. Да и прошло все довольно быстро – герой оказался действительно героем. Несколько скупых отточенных движений, три резких взмаха мечом – и наколдованный дракон валится бездыханной тушей.
   – Мой герой! – спрыгнула с лежанки принцесса, опрокидывая на пол блюдце для вишневых косточек. – Ты ли рыцарь Неверо Бесстрашный?
   – А мы что, знакомы?.. – удивленно донеслось из-под шлема.
   – Да!.. то есть нет, но я уже давно мечтаю с тобой познакомиться! Ты спас меня из когтей этого ужасного чудовища, храбрый рыцарь!..
   – Ну да, вроде как спас, – согласился Неверо. – Хотя дракон какой-то странный был. Дохлый очень. Уродец, наверное. Они, вообще-то, вымерли уже, драконы…
   – Да кого это волнует! – отмахнулась Мариэла, повисая у рыцаря на шее. – Мой герой, я наследная принцесса королевства Леору, а ты освободил меня! Вырвал из когтей ужасного зверя! Теперь, согласно обещанию моего отца, ты получишь мою руку и сердце!
   – Жениться, что ли? – явно заинтересовался Неверо. – Хе!.. Это, пожалуй, можно… Я тут как раз подумываю завязать со всей этой беготней и драчками, уйти на покой…
   – Почему?! – заморгала принцесса.
   – Да ревматизм проклятый совсем замучил… – прокряхтел рыцарь, откидывая забрало.
   Из-под него высунулась длинная седая борода.

Морозная ночь

   Морозный ветер воет тысячей оголодавших волков. Он проникает под одежду, забирается в самые потаенные уголки, грызя и терзая кожу ледяными зубами. Лица солдат побелели от холода, челюсти выстукивают походный марш лучше всякого барабана.
   Гай Люций Валериан угрюмо окинул взглядом поредевшую центурию. За последние десять дней он потерял больше половины – одни замерзли до смерти, другие дезертировали. Прошлой ночью двух легионеров задрал медведь. Но центурион продолжает упорно идти вперед – а за ним, ворча и сетуя, следуют остальные.
   У столь крупных потерь нашлась и хорошая сторона. Пайки погибших были распределены между выжившими, а меньшее число солдат легче удерживать в повиновении. В воздухе ощутимо пахнет бунтом. Последние дни Валериан спит вполглаза, постоянно держа у изголовья кинжал. Пока что ему ни разу не пришлось им воспользоваться, но злые глаза легионеров ясно говорят – ждать недолго.
   Центурия Валериана принадлежит к первопроходцам. Им уже приходилось бывать в тяжелых условиях – они форсировали Рейн и Дунай, умирали от жары в Ливии, блуждали по дремучим чащам бриттов… Не проходило и года, чтобы их не отправили в очередную глушь, словно желая испытать на прочность.
   Здесь, на самом краю Ойкумены, Валериан впервые усомнился в успешном исходе испытания.
   Легионеры нещадно мерзнут. К счастью, пищи пока что хватает – в мешках все еще есть сухари и сыр. Правда, ветчина кончилась вчера, а кислое вино – три дня назад.
   Но смерть от жажды уж точно никому не грозит – вода в изобилии лежит прямо под ногами, пусть и затвердевшая. Знаменосец прямо сейчас грызет ледышку, другой рукой продолжая удерживать штандарт.
   Центурион старался не замечать, что ноша его людей постоянно легчает. Каждый легионер несет на левом плече шест с поклажей, но эта поклажа медленно, но верно переправляется в сугробы. Пилы, корзины, киркомотыги, саперные лопаты, ремни и цепи – весь инвентарь безжалостно выкидывается прочь.
   Буквально только что Валериан, замыкающий цепь, увидел рядом с дорогой чей-то панцирь – и у него не хватило духу выяснять, кто его бросил. Он и сам с трудом удерживается, чтобы не скинуть опостылевшие доспехи – ничуть не греют, скорее уж наоборот. Холодная бронза только понапрасну студит тело – если бы не теплые туники под ними, доспехи давно убили бы своих владельцев.
   Стужа. Стужа и мороз нещадно терзают детей великого Рима. Они умирают в этом ледяном краю, умирают от холода, безуспешно пытаясь понять – зачем они здесь? Что они здесь делают? Зачем сюда пришли?
   – Люций, люди измучены! – прокаркал Селин, помощник центуриона. – Нам нужен отдых!.. Нужно развести костер!.. согреться!..
   Валериан обратил к нему пустой взгляд. Пальцы крепко сжали жезл из виноградной лозы, и кое-кто из легионеров невольно вздрогнул. Их центурион не отличается мягкостью нрава – многие спины хранят шрамы, оставленные его жезлом.
   – Развести костер?.. – сухо спросил Валериан. – Из чего? Из снега?.. Изо льда?.. Из камня?.. Вокруг больше ничего нет! Может быть, подожжем наши мечи?.. Единственное здесь, что может гореть – это мы сами! Мы, наша одежда… да еще штандарт. И то только древко…
   – Тогда повернем назад! – исступленно выкрикнул Селин. – Куда мы идем?! Мы дошли до конца мира – дальше нет ничего, кроме снега и льда! Или ты в самом деле веришь, что за следующим холмом откроется благословенная Гиперборея?!
   – У нас есть приказ, помощник! – повысил голос центурион. – Мы служим великому Риму! Легат легиона отправил нас сюда с разведывательной миссией… и мы ее выполним!
   – Легат Корбулан – слабоумный дуралей! – возопил Селин. – Он и впрямь верит, что мы найдем здесь Гиперборею! Но Гиперборея – это выдумка! Здесь нет ничего! НИЧЕГО!!!
   – Не нам об этом судить! Мы выполняем приказ!
   – Центурион, люди держатся из последних сил, – очень-очень тихо сказал Селин. – Ты знаешь, что они сделают с тобой, если сорвутся…
   В воздухе мелькнул жезл из виноградной лозы. Помощник центуриона упал на колени и схватился за голову, обливаясь кровью. Валериан с каменным лицом нанес ему еще два удара и коротко приказал:
   – Поднимайся.
   Легионеры, видевшие эту расправу, глухо зароптали. Центурион отстраненно подумал, что Селин совершенно прав – им не суждено окончить эту миссию. Мороз убьет всех и каждого. Но ему, Гаю Люцию Валериану, такая смерть не суждена – нет, он разделит судьбу всех командиров, заведших людей на верную смерть.
   Весь вопрос в том, успеет ли он убить себя сам, прежде чем это сделают солдаты…
   От мрачных размышлений отвлекли крики и шум. Валериан перехватил жезл поудобнее и ринулся в голову колонны – в последнее время ему все чаще приходилось разнимать драки, грозящие перерасти в убийство.
   Однако на сей раз причиной побоища оказались не легионеры. Солдаты от души тузили странного человека, с ног до головы закутанного в шкуры. Незнакомцу не повезло – он подвернулся очень некстати, и теперь вся центурия вымещает на нем накопившуюся злобу.
   – Прекратить!!! – прогремел центурион, нанося удары куда попало. – Оставить пленного!
   Ругаясь и бросая на Валериана бешеные взгляды, легионеры неохотно отпустили чужака. Тот кое-как утер с лица кровь, невозмутимо выплюнул в ладонь осколки зубов и встал во весь рост, глядя прямо в глаза центуриону.
   – Как твое имя? – холодно спросил Валериан, постукивая по запястью жезлом из виноградной лозы.
   – Не понимаю, – покачал головой незнакомец.
   Зато центурион его понял. Наречие местных варваров – он выучил пару сотен слов перед тем, как отправляться в поход. Самые основы – чтобы только суметь в случае чего объясниться.
   – Как твое имя? – повторно спросил он – теперь уже на языке чужака.
   – Снорри Стурлсон, – послушно ответил тот. – А твое?
   – Я – центурион Гай Люций Валериан, я служить великий Траян, император Рим. Ты гиперборей?
   – Я Снорри Стурлсон, – повторил варвар. – Я охотник. А вы что здесь делаете? Вы тоже охотитесь?
   – Мы искать Гиперборея, – мрачно ответил центурион. – Где жить ты, Сно… Снорий?
   – В деревне, – пожал плечами Снорри.
   – Там есть еда и обогрев?
   – Конечно.
   – Тогда отвести ты нас туда, – непререкаемым тоном приказал Валериан.
   Снорри задумчиво почесал переносицу, не делая даже шага.
   – Чего ждать ты? – нахмурил брови центурион.
   – Вы – люди с оружием, – констатировал очевидную вещь Снорри. – Вас больше, чем пальцев на руках и ногах. Моя деревня совсем маленькая, там не хватит еды и жилья для вас всех.
   – Я отдать приказ ты, варвар! – сухо процедил Валериан. – Нас вести к твой деревня, или я убить ты!
   Охотник по-прежнему стоял неподвижно, безразлично взирая на римских солдат. Центурион попытался припомнить в местном языке какие-нибудь слова, способные его расшевелить – угрозы или посулы, неважно. Увы, тщетно – выученного им хватает, чтобы вести простой разговор, но не более того.
   Он немного подумал, а потом отдал несколько коротких команд. Селин и еще два легионера вывернули Снорри руки за спину и нанесли несколько ударов в живот. Сам же Валериан стукнул его по шее жезлом – сначала слева, потом справа.
   Выражение лица Снорри ничуть не изменилось.
   – Ты отвести нас в свой деревня – я не бить ты, – сухо сообщил центурион. – Ты не вести – я бить ты долго. Потом убить совсем. Ты думать.
   Снорри тоже немного подумал, а потом пожал плечами и равнодушно кивнул:
   – Хорошо, я вас отведу.
   Мороз все усиливался. На землю спустилась ночь – темная, холодная. Вместе с ней пришла метель – беспощадный Борей сегодня явно в дурном настроении.
   Снежные тучи заволокли небо толстым одеялом, спрятав все звезды до единой. Солдаты бредут почти на ощупь – по счастью, варвар Снорри шагает так уверенно, словно находится во дворе родного дома.
   Первое время легионеры двигались весело и легко. Всех подталкивала перспектива скоро оказаться под крышей, согреться у жаркого очага, поесть чего-нибудь повкуснее опостылевших сухарей и заплесневелого сыра. И чего уж греха таить, вся центурия надеялась, что женщины этой варварской деревни окажутся… да хоть какими-нибудь.
   Но час тянулся за часом, а впереди по-прежнему нет ничего, кроме сплошной белой стены. Шагать становится все труднее, лица заиндевели, конечности не слушаются, а глубоко внутри зудит одно-единственное желание – лечь на снег и остаться лежать.
   Малодушничать центурии не дает только суровый центурион, сделанный, кажется, из того же материала, что и его панцирь.
   – Люций, куда этот варвар нас тащит? – устало простонал Селин. – Смотри, солнце заходило с той стороны, значит, мы идем на север! Еще дальше на север! Но там не может быть людских поселений! Какой человек сможет жить на этом морозе?! Он ведет нас на смерть!
   Меж бровей Валериана пролегла глубокая складка. Он нагнал Снорри и дернул его за плечо:
   – Куда идти ты, Снорий?! Где деревня?!
   – Уже совсем скоро, – равнодушно ответил Снорри. – Если бы сейчас был день, мы бы ее уже видели.
   – Я не верю ему, Люций! – крикнул Селин. – Он лжет нам! Давай разобьем лагерь здесь, передохнем до утра!
   Центурион с сомнением посмотрел на строй усталых легионеров. Несчастные едва держатся на ногах. Измученные, промерзшие до костей, они нисколько не походят на солдат великого Рима – скорее на кучку бродяг, закутавшихся в тряпье.
   Валериан перевел взгляд на Снорри. В его глазах, похожих на голубые льдинки, ничего не отражается. Варвар нисколько не выглядит уставшим.
   – Хорошо, – наконец решил центурион. – Ты вести нас еще мало время. Если не быть деревня скоро – я много бить тебя. Возможно, убить насмерть. Ты понять, Снорий?
   – Конечно, – пожал плечами Снорри.
   – Еще одно усилие, последнее! – выкрикнул центурион уже на латыни. – За мной, воины Траяна! Мы выжили в песках Ливии – выживем и здесь!
   Он выхватил у знаменосца штандарт и понес его сам, собрав те немногие силы, что еще остались. Солдаты, ропща и стеная, все же двинулись следом.
   И их надежды не были обмануты! Они не прошли и трех стадиев, как из снежной стены выступила другая стена – каменная. Из глоток измученных легионеров вырвался такой счастливый рев, что вздрогнул даже невозмутимый Снорри.
   При одном взгляде на эту стену и громадные ворота Валериан невольно присвистнул. Он-то ожидал увидеть кучку варварских хижин…
   Но задумываться некогда – его люди промерзли до самых костей. Центурион отпихнул Снорри в сторону и с силой застучал мечом в ворота, оглушительно крича на ломаном наречии местных:
   – Хозяева, открывать сейчас!!! Мы замерзнуть, мы очень-очень замерзнуть!!!
   Некоторое время за воротами было тихо. А потом там что-то с силой грохнуло, ударило, и послышались шаги. Да такие громкие, что на миг всем показалось, будто это топочет боевой слон.
   Через несколько секунд исполинские створы медленно раскрылись, и за ними обнаружился хозяин. Одетый в звериные шкуры, с синим, словно заиндевевшим лицом, длинными сосульками в густых волосах и бороде…
   Но окоченевшие легионеры даже не посмотрели на его бороду. Нет, при его появлении они все одновременно задрали головы кверху – этот человек ростом превышал любого из них… раза этак в четыре.
   – Кто ты такой?.. – с трудом проговорил центурион, чувствуя, как леденеет кровь в жилах. – Циклоп?!
   – НЕТ, МАЛЕНЬКИЙ ЧЕЛОВЕЧЕК, Я ХРИМТУРС, – оглушительно прогрохотало чудовище, взирая на легионеров с искренним гостеприимством. – ВИДНО, САМ ИМИР ПРИВЕЛ ВАС СЮДА СЕГОДНЯ! Я ОЧЕНЬ РАД, ЧТО ВЫ ЗАШЛИ КО МНЕ В ГОСТИ. И Я ОЧЕНЬ РАД, ЧТО ВЫ ОЧЕНЬ ЗАМЕРЗЛИ.
   – Почему?..
   – ПОТОМУ ЧТО Я ОЧЕНЬ ЛЮБЛЮ СТРОГАНИНУ.

Настоящая наука

   Коллежский асессор Иван Ильич Большеватый встал из-за стола и сладко потянулся. Настроение его было приподнятым, и на то имелось по меньшей мере четыре причины. Во-первых, утро выдалось солнечным, совсем не по-мартовски теплым. Во-вторых, сегодня первый день весенних праздников. В-третьих, Иван Ильич только что откушал превосходного расстегаю и принял для аппетита рюмочку анисовой. А в-четвертых, час назад ему позвонил Рублевкин и по секрету сообщил, что вчера в присутствии Сам одобрительно о нем отзывался и даже изволил весело пошутить. Не иначе как произведением дело пахнет. Пора, давно уж пора Большеватому из асессоров в надворные перебраться!
   Удивительно ли, что Иван Ильич был в отменном расположении духа? Ему хотелось петь, танцевать, жертвовать на благотворительность!
   Однако ничего из этого он делать все же не стал. Козлетон Ивана Ильича весьма неприятен даже собственному его слуху, танцевать не позволял объемистый животик, а для пожертвований сей достопочтенный господин был довольно-таки скупенек. Поэтому вместо пустых проявлений радости он решил сделать что-нибудь приятное своим ближним.
   Увы, ближних в пределах досягаемости оказалось не так много. Супруга с самого утра села в легковой самоход и укатила в синематограф, смотреть новую американскую фильму о грешной связи гимназистки с упырем. Пыталась и благоверного с собой утянуть, да тот заартачился. Пришлось даже сослаться на внезапную мигрень и сделать вид, что принимаешь пилюлю «Цитрамонума».
   Дражайшая тещенька тоже укатила, только не на самоходе, а на автобусе, и не в синема, а на дачу. Весенние же праздники, как можно Глафире Андреевне такое пропустить? Непременно надо навестить усадебку, проветрить там все, удостовериться, что цыгане и другого рода бродяги ничего за зиму не схитили и не попортили. Хотела и зятя с собой уволочь, добрая старушка, да тот не дался. Тещенька у Ивана Ильича цепкая, ухватистая – раз дашь потачку, так уже не избавишься. Усядется и будет ездить.
   Нету дома и старшего сынка Володеньки. И давно уже нету, с осени. Исполненный двадцатилетия юноша, как и положено верноподданному Российской Империи, отправился в армию, отбывать непременную для всякого девятимесячную службу. Сам Иван Ильич в армии не служил, пошел по статской карьере. В его-то молодые годы еще не было всеобщего призыва, это уже при Петре Михалыче такая реформа вышла.
   А значит, облагодетельствовать Иван Ильич может лишь Кузеньку, младшего своего сынка. Он-то уж непременно дома – даже через две запертых двери слышен грохот пальбы.
   Так и было. Младой Кузьма Иваныч восседал перед скородумом и увлеченно долбил по клавишам. Папеньку он за шумом совсем не заметил. Иван Ильич неслышно встал у дитяти за спиной и целую минуту взирал на экран. Там средь грязных развалин ползали лохани. Длинноносые бронированные чудища палили друг в друга почем зря, промахивались, снова палили, попадали, взрывались, честили друг друга матерными словесами…
   Вот и Кузеньку тоже взорвали. Он сорвал с головы наушники и выдал такую фразу, которую не враз услышишь даже от пьяного боцманата, не то что от двенадцатилетнего отрока. Покоробленный Иван Ильич не сдержался и отвесил меньшому своему сыну отеческую оплеуху.
   – Ы!.. – аж подскочил Кузенька. – Папка!..
   – Папка – это большой конверт для бумаг, – наставительно произнес Иван Ильич. – А я тебе, недорослю, папенька. Опять в свои лоханки играешься?
   Кузенька обиженно засопел. С тех пор, как вышла эта глупистика, «Мир лоханей», он ровно умом тронулся. Целыми днями за скородумом, воюет со всеми подряд. И что в том может быть занимательного? Иван Ильич как-то и сам попробовал, любопытства ради, и ничего путного не углядел. Ползи да стреляй, все и развлечение.
   То ли дело марьяжец или еще какая умственная игра…
   – Не надоело тебе еще, отпрыск? – поинтересовался Иван Ильич. – Вон, солнышко светит – вышел бы во двор, в лапту с хлопцами погонял…
   – Все хлопцы здесь и сидят, – мрачно ответил Кузенька. – Вчера же обновление вышло, японские лохани добавили!
   – Японские?.. Да что у них за лохани-то, у японцев? Только те и есть, что у нас съэксили! Япошки – они, брат, такие, народ ушлый…
   Кузенька угрюмо засопел. Вырос же неслух, ни во что родного отца не ставит. Не те нынче времена, никакого уважения к старшим. Вот раньше-то, раньше…
   – Уроки-то все сделал? – ласково прищурился Иван Ильич. – А ну-ка, сынок, покажи табель…
   Вот уж теперь Кузенька завертелся по-настоящему. Точно уж на сковородке. Лоб наморщил, глаза так и бегают. Сразу видно – думает, чего бы соврать.
   А только что же соврешь, если отец тебя как облупленного знает? Иван Ильич сам, не спросясь дозволения, залез в ранец и достал сыновний табель. Ох и не обрадовало его то, что он там нашел…
   – По истории единица, – грустно вздохнул он. – И по математике. И по русскому. Хм, а по гимнастике пятерка, это ты молодец… хотя гимнастика – это не наука, это так, для дураков рукодрыжество… По русскому-то языку почему так худо? Ты что ж, скотина, родного языка знать не можешь?
   – Там диктант был, на яти! – заторопился Кузенька. – Я этих ятей нипочем не распознаю! У нас никто хорошо не написал, даже Машибрюхов три шара схлопотал, а он отличник!
   – Все равно стыдно должно быть. Стыдно тебе?
   – Стыдно, папенька… – опустил взгляд Кузенька.
   – Врешь ведь. Знаю, что врешь. Высечь бы тебя, постреленка. Русского он не знает! Меня вот в твои годы еще и латынью мучили – и ничего, на ять все сдавал!..
   Здесь Иван Ильич ради воспитательных целей несколько приукрасил. По латыни у него обычно бывала двойка. Про греческий же он и вовсе предпочитал не вспоминать. И то ладно, что нынешние дети от сих мертвых языков избавлены.
   – Ладно русский не знаешь, а с историей-то что за беда? – вопросил Иван Ильич. – Простая же наука!
   – Ага, простая! Меня к доске вызвали и велели даты называть! Когда кто царствовал, когда какая война была…
   – И что же, не ответил? Так-таки ничего и не ответил?
   – А ты сам будто ответил бы!
   – Ты не дерзи отцу, молод еще, – спокойно ответил Иван Ильич. – Что сложного-то? С 1894 по 1926 царствовал Николай II, с 1926 по 1946 – Алексей II, с 1946 по 1969 – Иван VII, с 1969 по 1971 – Андрей I, с 1971 по 1999 – Михаил II, с 1999 по наши дни – Петр IV. От зубов же должно отскакивать.
   – А до того, до?.. – прищурился отпрыск. – За все четыреста лет перечислишь?..
   – Не дерзи. Говорят тебе, не дерзи. Папеньку экзаменовать вздумал, молокосос. Я-то все перечислить могу, хоть от Рюрика, только я того не обязан. А ты обязан, потому – гимназист. Вот когда Первая Германская началась?
   – В 1914…
   – А закончилась?
   – В 1919…
   – А Вторая когда началась?
   – В 1940…
   – А закончилась?
   – В 1943…
   – А когда князь Гагарин в космос полетел?
   – В 1963…
   – Ну так чего ж ты прибедняешься, жены моей сын?! Все же ты знаешь!
   – Ага, так там же еще и числа надо было называть!
   – А числа ты не помнишь?
   – Не помню!
   – Не помнишь, когда Вторая Германская закончилась?
   – Не помню!
   – А День Победы когда празднуется, помнишь?
   – Второго октября… ой.
   – Дурак ты, братец, – сочувственно посмотрел на сына Иван Ильич. – Его светлость генерал-аншеф Рокоссовский для того ли Берлин штурмом брал, чтоб всякие лодыри о его подвиге забывали? А про полет Гагарина тебе вообще стыдно не помнить! В этот же день папенька твой… что?..
   – Что?..
   – В этот день папенька твой ро…
   – Ро?..
   – Ро-ди…
   – Родил?..
   – Родился в этот день папенька твой! – сплюнул Иван Ильич. – Тьфу на тебя буквально, остолоп!
   И то, день для появления на свет маленький Ванюша Большеватый выбрал удачней некуда. Девятое марта 1963 года – наиславнейший день всего двадцатого века. День, когда молодой князь Гагарин стал первым в истории человечества звездоплавателем. Хотели к очередному юбилею династии приурочить, да не вышло немножко, промахнулись на три дни.
   Ну да то ничего, так даже лучше. Эвона какие празднества на этой неделе будут! Четырехсотлетие дома Романовых, пятидесятилетие России Космической, а у Ивана Ильича еще и личный юбилей – и тоже пятидесятилетие, не хухры-мухры.
   – Ладно, по истории ты дурак, а в русском ятей не знаешь, – подытожил Иван Ильич. – Но математика-то, математика! Что по математике-то не суметь – таблицу умножения?
   – Квадратные уравненья, – насупленно ответил Кузенька.
   – Уже до квадратных дошли? – подивился папенька. – Лихо! У нас они только в шестом классе начались.
   – А я и есть в шестом, – совсем уже мрачно сказал Кузенька.
   Воцарилось неловкое молчание. Иван Ильич негласно укорил себя скверной памятью. Как мочь забыть, в каком твое детище классе? Ужель трудно запомнить, что дети вот уж пятнадцатый год как идут учиться не с семи годов, а с шести? И сам же еще сына корит, дураком обзывает.
   – Ладно, все едино, – пробурчал Иван Ильич. – Так что же тебе, неучу, в квадратных уравненьях не понятно? Простое же самое дело. Раз – дискриминант, два – корни, вот и в дамках.
   Кузенька только шумно засопел, пытаясь объяснить тем самым, что на словах-то ему все понятно, а вот на деле не получается. И математик еще придирается, велит, чтоб непременно все в уме считать или на бомажке, а коли у кого мелкосчетчик увидит – кричит и отбирает. Точно ордынские времена на дворе! У Васьки Потыщева, вон, игрушку отобрал кнопочную, да сам в нее и играл до конца урока.
   Иван Ильич увидел, что сынок расстроен, и смягчился. Отцовское сердце все ж не камень. Ну неумен, так что ж его за это, в Сибирь ссылать? Хотя в Сибирь-то уж давно и не ссылают никого, своей охоткой все едут. Говорят, его величество Петр Михалыч вообще хочет столицу в Томск перенесть.
   А то что это, мол, она где-то на краешке империи притулилась – надо в самый центр, как у других держав. Вон как в Германскую-то Питер поприжали – голод был страшный, разве что людей не ели. Иван Ильич тогда еще не родился, но бабушка Аграфена много рассказывала. До блокады-то она красавицей редкой была – толста, наливна, не менее семи пудов весила. А после блокады сухорёброй стала, что твой Кащей. Тяжко людям приходилось.
   – Ладно, сынка, не канючь, – хлопнул Кузеньку по бритой макушке отец. – Хочешь сегодня с папенькой в гости пойти?
   – А к кому? – насторожился отпрыск.
   – К Эйдельштейнам. У них сегодня сапфировая свадьба, большое гулянье. Все питерское общество будет. Братец мой пойдет непременно – и нас с собою зовет.
   Кузенька призадумался. Богатый лесопромышленник Эйдельштейн был весьма дружен с его дядей, ученым агрономом Мефодием Большеватым. Папашу тоже привечал, но больше за компанию. Пришел в гости дружище Мефодий – и брата меньшого привел.
   Скучно будет у Эйдельштейнов, наверное. Лучше бы на лапту сходить или в купальню с горками. Но уж зато кормить точно будут от пуза – а покушать в семье Большеватых любят все. Кузенька фигурой удался точно в папеньку – ростом вопреки фамилии довольно скромен, зато крепенек, скуласт и пышнобок.
   Да и папаша непременно рассердится, если отказаться. Он такой – не любит, когда его благодеяния отвергают. Может и накричать, а то и ремешком посечь, в самом деле. Скажет – мало что неуч, так еще и лентяй редкостный, дома все сидит, плесенью покрывается. Неблагоразумно получится.
   – Пойду! – шмыгнул носом отрок.

   Народу в усадьбе Эйдельштейнов собралось столько, что не протолкнуться. На дороге мест нет от дорогих самоходов. Хозяин собственной персоной – шумный, веселый, уже слегка под хмельком – встречал каждого гостя и лобызал в обе щеки, щекоча пышными бакенбардами. Кузенька испугался, что и ему сие предстоит, но бог миловал – недоросля хозяин не приметил, пропустил нецелованным. Зато уж папеньку встретил точно равного, пусть он и всего лишь коллежский асессор.
   Сам-то Эйдельштейн действительный статский советник, хотя и не служит. Да еще и доктор философии впридачу. А уж богатей страшенный – мало не четверть малороссийского леса ему принадлежит. В прошлом году опять вошел в десятку первых миллионщиков империи.
   Кузенька с любопытством вертел головой, то и дело подмечая средь гостей известных персон. Вон подле стола с закусками примостился граф Михалков, заслуженный синемадеятель, автор презабавнейших комедийных картин «Последнее воскресенье» и «Героический барин». Рядом – контр-адмирал Валуев по прозванию Сахалинский Гигант и профессор Зворыкин, внук великого изобретателя. А вон там, на особо почетном месте – сам князь Гагарин, убеленный сединами звездоплаватель!
   Понемногу смеркалось. Над аллеей зажглись фонари синего света, трехэтажный особняк замигал, точно рождественская елка. Красиво стало, душевно. Кто из гостей торопился на другие приемы или званые вечера – а и много же их на этой неделе! – разъехались. Кто никуда не спешил, остались и теперь вели досужие разговоры за бокалом мозельского. В одной беседке играли в лото, в другой – в буру, а в третьей стучали на биллиарде. На мартовском снежке отражалось пламя многочисленных костров.
   Сам Эйдельштейн, утомленный бурным вечером, покоился на обширной тахте, закутанный в плед. Лакей Пашка разводил для хозяина кальян на медовом табаке. Время от времени лесопромышленник подымал голову, ища взглядом супругу – та потерялась где-то среди гостей.
   Сидящие подле друзья – братья Большеватые, австрийский миллионщик Нойвирт, отставной предводитель дворянства Немцов и другие – занимали себя степенной беседой. Сначала речь зашла о популярной ныне телепередаче «Битва провидцев», о «астральном спецназе» его величества Петра, потом перекинулась на знаменитых провидцев былых времен. Вспомнили о болгарке Ванге, поговорили о менталисте Вольфе Мессинге, кто-то упомянул старца Папюса…
   Услышав про Папюса, Эйдельштейн сразу пробудился от кальянной дремоты и начал ругательски его ругать. Хотя и другие здесь не особо почитали этого то ли волшебника, то ли шарлатана, который последние десять лет жизни провел подле царя Николая Александровича, якобы исцеляя цесаревича Алексея и дурно влияя на всю монаршью семью. Это же все Папюс убедил императора не вступать в Первую Германскую, из-за чего России и не достались те богатые контрибуции, что заполучили Англия с Францией и даже ушлая Америка. До сих пор из-за того случая покойного царя Николая прозывают Трусоватым – не гласно, конечно, а в кулуарах.
   Эйдельштейн уверял всех, что если б только Николай II прислушался к словам императрицы и вместо французского жулика приблизил к себе сибирского подвижника Распутина, вся бы его жизнь сложилась куда превосходнее.
   Кузя от этих разговоров совсем заскучал. Кругом одни взрослые, заняться совершенно нечем. Сейчас бы домой, зарубиться с хлопцами в «Мир лоханей». Но папаша домой пока не собирается, хотя мамаша уже дважды звонила ему на ячейный телефон.
   Принесли еще мозельского, сациви и ведерную миску пельменей. Эйдельштейн оживился, сгреб мясистой рукой вилку и насадил на нее сразу два пельменя. Чавкая и обливаясь потом, миллионщик неожиданно обратил внимание на мающегося от скуки Кузю.
   – А что этот хлопец тут такой кислый? – спросил Эйдельштейн. – А?! Хлопец чей?.. Твой, Немцов?.. Не твой?.. А чей?..
   – Мое это детище, – отозвался Иван Ильич. – Большеватый-младший, так сказать, прошу любить и жаловать…
   – И чего он у тебя кислый такой? Чего?
   – Да… по мамке, верно, скучает. Она же дома осталась.
   – И правильно, что осталась! Женщина должна сидеть дома, плакать, штопать и готовить! Я сказал!
   Кузя злобно покосился на папашу. «По мамке скучает», тоже ляпнул… Опозорил перед всеми, словно маленького…
   – Вы уж извините, если что не так, – повинился Иван Ильич. – Очень уж просился…
   И снова Кузя едва сдержался, чтоб не обругать папашу. Он просился, ага! Сам же потащил, разве что не силком! А ему бы век не видать этих пьяных толстомордий!
   – Мозельское нехорошее! – заявил Эйдельштейн, понюхав свой бокал. – Сухое совсем! Замените!
   Лакей чопорно кивнул, удалился в дом и через минуту вернулся с той же самой бутылкой. Но теперь вино Эйдельштейну очень понравилось.
   – Вот! – воскликнул он. – Могут же делать! Могут! Только не хотят! Подонки, однозначно! А ты, хлопец, не кисни мне тут! Не кисни, кому сказал! Папаша, развеселите ребенка или пошел вон, негодяй!
   Иван Ильич забеспокоился и дал сыну легкого тычка. Теперь и он уже жалел, что дал волю своему доброму сердцу и притащил негодного отпрыска на званый вечер. Вон как Эйдельштейн-то кипятится! Того гляди, совсем рассердится, откажет от дому! Отказал же он княжне Канделаки, когда та пришла на прием с князем Церетели, не узнав заранее, что Эйдельштейн его терпеть не может. Вспыльчив лесопромышленник, аки порох, из-за любого пустяка разойтись может.
   И ведь дворянской крови в ём ни капельки. По батюшке, по матушке – сплошь купцы, фабриканты, латифундисты. Большеватые и сами род захудалый, в ничтожных титулах, но все же кой-какие предки имеются. А Эйдельштейны кто? Да лет сто назад он бы и сметь не мог, чтоб такое обчество у себя собрать, да еще позволять себе перед иными дверь захлопывать!
   Но теперь уж не те времена. Нынче все эти титулы – так, для устного почета. Всякому лестно называться князем или там графом, спору нет, только преимуществ это больше не дает. При царе Иване вот давало кое-что, даже при царе Михаиле еще сохранялась парочка привилегий, а теперь… разве что щеки раздуть при случае, длинной родословной похвалиться.
   Да и раздают сейчас титулы налево и направо – и чего б не раздавать, если ничего вещественного к ним не прилагается? Всей и чести, что дворянская грамота на пергамене, да подпись царева, собственноручная. А вот пошлину в казну изволь внесть – и немаленькую.
   Непонятно даже, кто кого награждает.
   По счастью, на сей раз обошлось, Эйдельштейн не рассердился. Даже изволил щелкнуть Кузеньку в нос и ласково назвать «поганцем». Иван Ильич, услышав это, облегченно вздохнул – гроза прошла стороной.
   – А что, хлопец, – чавкая, осведомился Эйдельштейн, – как у тебя с отметками? Поди, нули сплошные?
   – Что вы, что вы, Владимир Вольфович! – торопливо вмешался Иван Ильич. – Хорошо мое детище учится, всем на заглядение! Только сегодня табель у его проверял – ни единого нуля!..
   – Поди ж ты! – усмехнулся Эйдельштейн. – А что тогда?
   – По математике – пять шаров, по русскому – пять шаров, по истории – пять шаров! – внутренне сгорая со стыда, принялся врать Иван Ильич. – Круглый отличник мой Кузенька!
   – Да уж вижу, что круглый, – потыкал Кузю в пузо Эйдельштейн. – Круглей некуда. Государя бы сюда сейчас – он как раз любитель детишек в животы целовать…
   Иван Ильич аж поперхнулся от сих крамольных речей. Забегал глазами – что, где, нет ли рядом фискалов? Вроде никто ничего. Лица только у всех стали каменные.
   Хотя даже и донесут – что будет-то? Закон о словесном оскорблении Величества тридцать лет уж, как отменен. Говори что хочешь – ветер унесет.
   Но лучше все-таки не говори, потому невежливо.
   – Так значит, отличник он у тебя, Большеватый? – осклабился Эйдельштейн. – Отличник, значит! Это хорошо! Я всегда говорил – русское образование самое мощное в мире! Любого дурака отличником сделаем! Вот ты, отличник! Сколько будет шестью восемь?!
   – Сорок восемь… – настороженно ответил Кузя.
   – Молодец! Молодец же! А семью девять сколько будет?!
   – Шестьдесят три…
   – Молодец! А если пятьсот тридцать два да на шестьсот сорок четыре помножить?! Сколько будет?!
   Кузя сглотнул. Иван Ильич тоже сглотнул. Такую задачку он и сам без мелкосчетчика нипочем бы не решил. И никто бы в целом свете не решил. Вот разве что Гоша Райх из присутствия. Всего полгода как из студентиков вышел, елистратишка простой, а с цифирью обращается быстрей скородума. На спор множит в уме числа трехзначные, четырехзначные… один раз пятизначные помножил, хотя покраснел, как вареная свекла.
   Но то Гоша Райх, а то Кузенька. Он и двузначные не помножит, даже ударь его папенька ногой по темечку.
   – Вы, видно, надсмехаетесь, Владимир Вольфович! – льстиво подхихикнул Иван Ильич. – Шибко же сложный пример! Попроще бы что, попроще!
   – Попроще им! – возмутился Эйдельштейн. – Ну вот вам простая задачка, для приготовишек! Погнались за мной вчерась тридцать собак, из которых семь были белые, восемь серые, а остальные черные…
   – Черных было пятнадцать! – обрадованно сосчитал Кузя.
   – Не перебивай! – рявкнул Эйдельштейн. – Не закончена еще задача! Погнались за мной… э… кха… Тьфу, сбился! Из-за вас сбился! Сначала начну. Погнались за мной вчерась тридцать собак, из которых семь были белые, восемь серые, а остальные черные…
   – Так правильно же Кузенька сосчитал, пятнадцать было черных! – воскликнул Иван Ильич.
   Эйдельштейн прищурился и окинул отца и сына Большеватых пристальным взглядом. Оба-двое дышали такой ясной, такой незамутненной душевной простотой, что Эйдельштейн решил уже не завершать задачу. Пусть их.
   – Короче, с математикой у твоего отличника жопа, – подытожил он. – И с литературой тоже.
   – А с литературой-то почему?! – вскинулся Кузя.
   Не желая объяснять очевидное, Эйдельштейн покривился, да махнул пренебрежительно рукой. Но все же ради справедливости задал дополнительный вопрос:
   – Ответствуй мне, отрок, насколько велико влияние Верлена и прочих французских поэтов на русских символистов?
   Ответа он не дождался. Только лицо у Кузи стало задумчивым-задумчивым…
   Эйдельштейн некоторое время еще щурился на отца, сына, а заодно и на дядю Большеватых, а потом хлопнул себя по колену и злорадливо объявил:
   – Вот что мы сейчас сделаем, Большеватый! Ты, помню, в надворные метишь? Похлопотать еще меня просил?
   – Оно так! – обрадованно кивнул Иван Ильич.
   Выходит, Эйдельштейн все-таки не забыл! С его-то связями, его-то влиянием достать вожделенный чин – проще пареной репы. Только не любит он протекции оказывать. Даже родне не любит, что уж про друзей говорить? Но изредка исключения все же делает, и тут уж не упусти шанс, потрафи!
   – Вот что, Большеватый. Заради сынка твоего, отличника, позвоню уж… у кого ты там в конторе сидишь?.. у товарища министра финансов?.. Юсупова?.. вот ему позвоню. Люблю отличников. Наше будущее. Но если соврал… ух тебе!.. ух!.. Сидеть тебе тогда в асессорах до седых волос!
   Иван Ильич нервно хихикнул, косясь на нерадивого отпрыска. Тот бессмысленно таращится в никуда и дела ему нет, что папенька здесь карьеру на кон ставит. А ничего не попишешь, Эйдельштейн таков – как что втемяшится, так уж не вытащишь.
   – Сейчас мы вас проверим, сейчас мы вас проверим… – забормотал он. – Эй, Пашка!.. Пашка, поди сюда, негодяй!.. Принеси мне… забыл название! Штуку ту принеси!.. ну ту штуку!.. сам поди должен знать, не дурак же?!
   Вышколенный Пашка без промедления принес барину электрическую планшетку и бутерброд с черной икрой. Эйдельштейн довольно откусил от бутерброда и вывел на экран несколько текстовых столбцов. Помедлил, поводил пальцем предвкушительно и молвил:
   – Я тебя, хлопец, по истории проэкзаменую. Диктанты писать и задачи решать мне недосуг… и еще стол пельменями занят. Пельмени важнее людей, потому что людей у нас много, а пельменей не хватает. Я в Китае был днями – там людей еще больше, а пельменей у них совсем нет. Нету нормальных пельменей. Все съели. Манты есть китайские, но и те скоро кончатся, наверное. Целая страна людей, и все жрут. Так, о чем это я?.. Да, экзамен. Устный. Давай, расскажи мне о-о-об… Иване Грозном.
   – Ну, Иван Грозный был первым царем… – уныло забормотал Кузя. – При нем была опричнина… Из-за опричнины повысилась смертность… и люди стали думать, что царь злой…
   На этом познания Кузи по данному вопросу закончились. Эйдельштейн немного подождал, неторопливо съев три пельменя, и решил двигаться дальше.
   – Про Екатерину Вторую мне расскажи, – потребовал он.
   – Екатерина была умная… красивая… она часто меняла фаворитов… и подтвердила манифест о верности дворянства…
   – Все?
   – Нет… При Екатерине страна покрылась университетами… а еще она продала Курильские острова Японии.
   – Екатерина?..
   – Екатерина.
   – Понятно. Ну а про декабристов что скажешь?
   – Когда царь Александр неожиданно скончался в Таганроге… – относительно бодро начал Кузя, – началось восстание, потому что Константин отрекся от престола… потому что он был монахом… а на Сенатской площади взволновались декабристы… но царь Николай их разогнал. Их всех отправили в Сибирь… а их жен оскорбили, лишили званий… и тоже отправили в Сибирь.
   – Молодец! – крякнул Эйдельштейн. – Ладно, а про Алексея Второго что скажешь?
   – Алексей был жестоким царем и много ссылал в Сибирь… – забубнил Кузя. – Но он выиграл войну… и приказал ученым сделать атомную бомбу… Еще по его приказу был убит Ульянов… который хотел освободить крестьян… и всех обложили налогами…
   – Вот даже как. Ну а по совсем недавней что у нас? Про Михаила Второго расскажи.
   – Царь Михаил принял конституцию… и отменил закон о дворянских вольностях… а еще он женился на арабской царевне… чтобы дети не болели… и у него взорвались мозги…
   На этом месте Эйдельштейн спрятал лицо в ладони и начал сдавленно хрюкать. Иван Ильич сидел окаменелый, стараясь не смотреть на покрасневшего ушами отпрыска.
   Хотя насчет арабской царевны он передал суть верно. Император Михаил, еще в бытность свою великим князем закончивший ПМБУ имени Тимирязева, всю жизнь переживал из-за генетического нездоровья Династии. Слишком уж мало осталось в Европе монархических родов, слишком уж тесными переплелись они родственными узами. Каждый второй Романов страдает наследственными хворями. Алексей Второй мучился гемофилией и умер в сорок два от кровоизлияния в мозг, Иван Седьмой был эпилептиком и тоже умер в сорок два, Андрей Первый вообще не дожил до двадцати четырех, просидев на троне неполные два года.
   Его младший брат и наследник (император Андрей скончался бездетным) твердо решил положить этому конец и стал искать невесту в тех династиях, которые уж точно с Романовыми не в родстве. И женился на одной из внучек Саудовского падишаха. Конечно, царевне Зейнаб пришлось принять православие, но ради брачного союза с Империей падишах был согласен и не на такое. Она получила крестильное имя Зинаида и уже через год родила мужу первого сына – цесаревича Петра.
   Но во всем остальном Кузя наворотил таких вавилонов…
   – Не мозги взорвались!.. – отчаянно зашептал Иван Ильич. – Не мозги взорвались, а инсульт!.. Император Михаил скончался от инсульта!..
   Но было уже поздно. Эйдельштейн вполне составил мнение о познаниях Большеватого-младшего. И мнение это было куда как скверным.
   – Вот теперь какие отличники в школах пошли! – зловеще прищурился он. – А я им говорю, говорю, пора проводить реформу образования! У всех кругом высшее образование, но все почему-то круглые дураки! Завтра же отпишу государю в твиттер! А ты, Большеватый, думать забудь о протекциях! Сын твой дурак, и ты наверняка такой же дурак! Яблоня же от яблочка далеко не укатывается! Еще и обмануть меня хотел, подонок! Сидит тут, жрет за мой счет! Объедает! Всю Россию объедает! Отдай сюда сациви, негодяй такой! Что у тебя там во рту? Выплюни!
   Иван Ильич сидел как обделавшийся, не смея поднять глаз. Но куда хуже себя чувствовал Кузя. Большеватый-младший предчувствовал выволочку, какой за двенадцать лет его жизни еще не случалось.
   Обычно папенька только грозится взять розги, но в этот раз он, пожалуй, и в самом деле достанет их из шкапа. Того самого шкапа с застекленными дверцами, в котором лежат вещи, что не используются, но и не выкидываются. Мундир и кортик покойного дедушки. Патефон и ящик старых пластинок. Хрустальные лебеди, которых тетя Параша из Симбирска дарит маменьке на каждые именины.
   И розги. Бывалые, заслуженные розги, что принадлежали бабушке Кузи, бывшему инспектору реального училища. Она торжественно положила их в этот шкап еще двадцать лет назад, когда вышел указ об отмене телесных наказаний в учебных заведениях. С тех пор розги лежали там мирно, не имея причины окунуться в соленую воду.
   Но если срочно не поправить положение, они уже сегодня прогуляются по чьему-то заду…
   – А у меня зато по гимнастике одни пятерки, – подал голос Кузя.
   – У тебя, и по гимнастике? – насмешливо хмыкнул Эйдельштейн. – У такого-то пузыря? Мели, Емеля!..
   – А что?! Я в лапте лучший битчик! И в городках тоже! «Письмо» с двух бит выбиваю!
   – «Письмо» – и с двух бит? – не поверил Эйдельштейн. – Вот зачем ты мне брешешь, хлопец? Зачем брешешь?
   – А вы мне биту в руки дайте – я вам что хочешь вышибу! – дерзко ответил Кузя.
   Вопреки своей воле Эйдельштейн заинтересовался. Он кликнул Пашку и велел немедля принести биту, городки и две бутылки кахетинского. Уже очень сонная компания переместилась на гимнастическую площадку, где Эйдельштейн держал боксерский мешок, трехпудовую гирю и сломанный турник. Других снарядов у него не было, потому что гимнастику Эйдельштейн не любил.
   – Пашка, а откуда у меня городки? – поинтересовался он. – Не было же у меня городков. Ты их что, купил? Зачем купил? Я не велел.
   – Подарили-с, – процедил Пашка, расставляя деревянные брусочки. – Петр Михайлович подарили-с, на позапрошлые именины-с.
   – Так я и думал, – довольно кивнул Эйдельштейн. – Подарили, конечно. Мне все дарят. Сегодня вот подарили лошадь, но плохую. Наверное, сдохнет. А ты, хлопец, держи биту. Кидай.
   Биту Кузя взял, но кидать ее медлил. Примерившись к разложенным «письмом» городкам, он вроде бы и взмахнул рукой, но тут же ее опустил. Вместо броска он сказал Эйдельштейну:
   – Дядя Володя, а что мне будет, если я его с двух бит разобью?
   – Ты что, торгуешься? – удивился Эйдельштейн. – Со мной торгуешься? Вот хам! И чего ж ты хочешь, щенок такой?
   – А сделайте то, что папеньке обещали! – набравшись смелости, попросил Кузя. – Позвоните… ну, куда там надо позвонить…
   – Ишь каков! – восхищенно протянул Эйдельштейн. – Ишь! Азартен, Парамоша! А давай! Забились! Все равно же с двух бит не выбьешь!
   Кузя хмыкнул и снова взмахнул рукой. Бита прочертила воздух и угодила точнехонько в центр «письма». «Марка» высоко подпрыгнула и шмякнулась в полуаршине от «города».
   – Молодец, распечатал грамотно, – похвалил Эйдельштейн, внимательно глядя на удар. – Только бита у тебя осталась всего одна. А тут еще минимум две нужно.
   Вместо ответа Кузя сильно отошел вправо, присел, почти опираясь руками оземь, широко замахнулся и швырнул биту в «город».
   Вот тут не только у Эйдельштейна – у всех глаза полезли на лоб. Бита пролетела так низко, что под ней едва ли удалось бы всунуть палец. Она чуть коснулась, буквально чиркнула по одному, а затем и второму городку, но они пульнули влево с такой силой, что не только сами вылетели с «города», но и выбили своих сотоварищей.
   – Вот! – гордо воскликнул Кузя. – С двух бит!
   – Поди ж ты… – покачал головой изумленный Эйдельштейн. – С двух бит… Хлопец еще, а как разбил…
   Кузя гордо засопел. Он по праву гордился этим своим ударом. Никто в классе не умел так разбивать. Да что там в классе – во всей гимназии! А вся-то и хитрость – правильное движение кистью. Ее нужно разгибать в самом конце броска и ни мигом ранее.
   Остальное приходит с опытом.
   Надо сказать, Кузя смог бы разбить не то что с двух – с одной биты. Но это непозволительно. По современным правилам первой битой «письмо» нужно «распечатать» – выбить «марку», центровой городок, да при этом не задеть ни один из четырех прочих. И лишь затем можно разбивать остальные. Так что две биты – это минимум возможного.
   – В лапту так же играешь? – уточнил Эйдельштейн.
   Кузя ухмыльнулся и поднял биту к плечу. Мол, спрашиваете!
   – Ладно, верю на слово. Проверять не буду, а то час уже поздний. Большеватый! Большеватый, где ты там?!
   Иван Ильич подоспел на полусогнутых и с тревогой заглянул Эйдельштейну в глаза. Тот поморгал, наморщил лоб и сказал:
   – Я слову своему верен. Позвоню завтра Юсупову насчет тебя. То есть сегодня уже. Пашка, который там час?!
   – Два часа ночи-с, – отрапортовал Пашка.
   – Это мы хорошо посидели, – задумчиво кивнул Эйдельштейн. – Гостей там много еще?!
   – Еще шестеро-с. Четверо в буру играют-с, а двое уснули-с.
   – Разбуди и гони их к черту. Нахлебники. И вы все тоже идите к черту, а я пошел домой.
   – Но вы уж не позабудьте!.. – взмолился Иван Ильич.
   – Не нуди, Большеватый. Раз обещал – позвоню, – вяло махнул рукой Эйдельштейн.
   Ему уже было скучно.

   Надворный советник Иван Ильич Большеватый встал из-за стола и сладко потянулся. С тех пор, как он получил повышение, настроение неизменно было замечательным. Все вокруг восхищало и радовало, хотелось петь песни и слагать стихотворения.
   Особенно добрые чувства вызывал любимый сынок Кузенька. Гордый отец ежедневно умилялся, гладя обритую макушку. Вот и сегодня Иван Ильич вошел в детскую, вслушался в грохот скородума и умилился. Играет сынок, в «Мир лоханей» играет. В армию придет пора идти – лоханистом будет, не иначе.
   Стараясь не отвлекать драгоценное чадо, Иван Ильич дотянулся до висящего на спинке стула ранца и нашарил табель. Полистал последние страницы… и улыбка начала сползать с его лица.
   – Это что же ты творишь, недоросль?! – горестно возопил Иван Ильич, сдергивая с сыновней головы наушники. – Что это за отметки у тебя?!
   – А… а что не так?.. – захлопал глазами Кузенька. – Я… я подтянулся!.. Подтянулся же!..
   – Да где же ты подтянулся?! Где?!
   – Так вот, вот же!.. По русскому тройка!.. по математике четверка!.. а по истории мне классный наставник вообще вчера пять поставил! Еще и похвалил, что я все даты хорошо выучил!
   – Да что мне до твоих истории с математикой?! – всплеснул руками Иван Ильич. – По гимнастике-то у тебя что?!
   – Че… четыре… с минусом… – пролепетал Кузенька.
   – С минусом!.. – передразнил Иван Ильич. – В чем дело, почему не пять?!
   – Так я это… я науки подтягивал… вот и поотстал… немножко…
   – Науки!.. – простонал Иван Ильич. – Что мне твои науки?! Ты мне гимнастику подтягивай! Гимнастику! История с математикой – тьфу, плюнуть и растереть, а вот играть в городки – это, брат, настоящая наука!
   Хлопнув непутевого отпрыска табелем по макушке, Иван Ильич показал ему кулак и потребовал:
   – Завтра же чтоб исправил все на как раньше!

Плохой фильм

   По экрану побежали титры. Режиссер в волнении переплел пальцы и срывающимся голосом спросил:
   – Ну как?
   Мистер Уилсон обратил к нему скучающий взгляд и снисходительно произнес:
   – Не так уж плохо. Доводилось мне на своем веку видать кино и похуже… Однако…
   – Да?
   – М-м-м… послушай, как тебя там?..
   – Эм-м… Джон. Да, Джон, – торопливо кивнул режиссер.
   – Так вот, Джонни, малыш… Это ведь твой первый фильм, так?
   – Первый…
   – Это видно, м-да… – пожевал губами мистер Уилсон.
   – Неужели так плохо?
   – Ну как сказать… Давай начнем по порядку, ладно? Для начала – операторская работа. Она, в принципе, недурна… но только потому, что все остальное еще хуже. Освещение так себе, тени, блики… Камера трясется все время… Ну что это такое, скажи на милость? Кто твой оператор?
   – Э-э-э…
   – Ладно, неважно. Наверное, тоже начинающий? У него это тоже первая работа, так? Ладно, оператора мы, в принципе, простить можем, на общем фоне он смотрится еще относительно неплохо. Давай дальше по списку. Сценарий. Сценарий не то чтобы совсем паршивый, сам по себе он кое-где даже занятный, но… но избитый. Понимаешь, Джонни? Избитый! Очередная сказка про короля Артура…
   – Это не про Артура… – пролепетал режиссер.
   – Да какая разница? У тебя там куча рыцарей с железяками, есть король с королевой в замке, волшебник и прочая лабуда такого сорта. Значит – про Артура. А про Артура зрителю давно надоело, понимаешь? Хотя дракона у тебя почему-то нет… почему нет дракона?
   – Сценарий…
   – Сценарий, сценарий… Скажи сразу – в бюджет не уместился. А зря. Мог бы и постараться – драконов зритель любит. В общем, сценарий у тебя слабенький. Скучно все как-то, неинтересно… Любовная линия никак не обозначена, интриги какие-то неубедительные, злодей дохлый… Концовка вообще разочаровывает. Ну скажи, почему у тебя герой так легко побеждает?
   – Но…
   – Джонни, малыш, герой должен побеждать из последних сил! Понимаешь? Зрителю должно казаться, что злодей уже вот-вот победит, герой должен быть на последнем издыхании и вдруг… оба-на!.. и хэппи-энд. Фанфары, тра-ля-ля, тру-лю-лю. А у тебя как-то все слишком легко и быстро. Это неправильно, понимаешь? Да и вообще… харизмы твоему герою не хватает, харизмы!
   – Но это же сэр Келью, славнейший рыцарь королевства Скудерче! – искренне обиделся режиссер.
   – Бла-бла-бла-бла… – презрительно похлопал ладонью мистер Уилсон. – Джонни, ты только без патетики, ладно? Твой рыцарь для героя слишком старый. Сколько артисту лет?..
   – Сорок шесть…
   – Ну. Герой должен быть молодой и красивый. А у твоего рыцаря шрам через пол-лица, вместо левого глаза бельмо, подстрижен как-то неровно… Грим поаккуратнее наложить не могли? Квазимодо какой-то получился! Имя придумал дурацкое – Келью, тоже мне!.. Имя должно быть красивое – Ланселот там, Роланд или что-нибудь наподобие… Двигается он как-то медленно – ну он что у тебя, паралитик?
   – Его доспехи весят больше ста фунтов!
   – Ну и что? На самом же деле это просто картон, верно? Или вы из пластика делали?.. Неважно, просто пусть бегает пошустрее. Запомни, зрителя давно приучили, что доспехи весят не больше пижамы. Сейчас в кино даже молоденькие девчонки бегают в как-бы-тяжеленных доспехах и с огромными мечами. И ничего, зритель кушает, да еще облизывается! Главное – чтоб было зрелищно, понимаешь? Реалистичность – это дерьмо собачье, она нужна только занудам. Нельзя совместить реализм и интересность, понимаешь? Если так будет интереснее, то звуки в космосе будут слышны – и плевать, что там бубнят астрономы! Понимаешь? Дерется твой рыцарь тоже как-то неэффектно. Ну что это такое – два удара, и бой кончился!
   – Но настоящий воин и должен заканчивать схватку как можно быстрее!
   – А настоящий артист должен показать зрителю красивое шоу, – наставительно произнес мистер Уилсон. – Чтоб дым столбом стоял, чтоб огни везде и взрывы! Бум!.. Бубух!.. Понимаешь? Не нужен никому твой дурацкий реализм – это занудство! У тебя бои некрасивые и неинтересные – вот что важно. Трюки, опять же, какие-то… Каскадеров ты где нанимал?
   – У меня не было каскадеров.
   – То есть как?.. У тебя артисты, что, сами трюки исполняли?.. Ну, это, конечно, похвально, но могли бы тогда и поинтереснее исполнять… Ладно, давай теперь по актерам пройдемся. Про героя и злодея мы уже сказали… но второстепенные ничем не лучше. Твой король больше похож на пожилого бакалейщика, королева – какая-то гувернантка, а волшебник – просто старый бродяга. А хуже всего – у тебя нет ни одной более-менее симпатичной девчонки. Это очень плохо. Запомни, Джонни, если в фильме нет хотя бы одной хорошенькой мордашки, фильм – дрянь! Дрянь! И еще. Я гляжу, ты и сам тут снялся, Джонни?
   – В роли принца… – смущенно ответил режиссер. – Но это маленькая роль…
   – Ты уж прости меня, Джонни, но принц из тебя – как из меня китайский кули. Ну ты в зеркало посмотри – какой ты, к черту, принц?! Я понимаю, что хочется и самому на экране засветиться, но скромнее надо быть, скромнее… Снялся бы в роли третьего стражника сбоку, и будет с тебя… Хотя остальные актеры у тебя играют тоже плохо, неубедительно. Ну вот просто смотрю и не верю! Не верю, что это средневековые люди! Не похоже! Не катит! Понимаешь? Не катит!
   Режиссер стоял, стыдливо опустив голову.
   – Ну и последнее, самое худшее, – поморщился мистер Уилсон. – Грим, спецэффекты и прочая лабуда. Это все у тебя, уж прости, полное дерьмо. Джонни, что это за ерунда?! Такое впечатление, что вернулись восьмидесятые! Джонни, мы живем в двадцать первом веке! Неужели нельзя было найти приличного спеца по компьютерной графике? Твой – редкий халтурщик, это я тебе говорю. Сэкономить решил, что ли?.. Запомни, на качестве не экономят! Декорации у тебя ненатуральные – сразу видно, что картон. Всякие волшебные фокусы-покусы – как в мультике. Без очков же видно, что на компьютере нарисовано! А чудища!.. Вот те два урода, как их там…
   – Тролли.
   – Неважно. Ну что, нельзя было сделать нормальный грим? Что это за Хэллоуин такой?.. Идиоту понятно, что это просто актеры в дешевых масках. Хотя и здоровенные – за это хвалю. Нашел же где-то таких амбалов!.. Сколько в них – по семь футов?..
   – По восемь…
   – Ого-го! – уважительно присвистнул мистер Уилсон. – Да, это у тебя единственный проблеск. Но остальное – скверно. Очень скверно. Иди, Джонни, иди, иди и работай дальше.
   Из просмотрового зала режиссер вышел грустный, как побитая собака. Кассета с отснятым материалом казалась ему ужасно тяжелой – хотелось просто зашвырнуть ее в ближайший мусорный бак.
   После непродолжительной поездки в такси он вошел в обшарпанное парадное, поднялся на четвертый этаж и повернул ключ в замке. Крохотная квартирка, которую он снимал уже несколько месяцев, встретила голыми стенами и полом. Режиссер равнодушно скользнул по ним взглядом и направился к совершенно пустому чулану.
   Войдя туда, он аккуратно закрыл за собой дверь, мысленно досчитал до десяти и вышел. Теперь вместо дешевой квартирки он оказался в просторном зале, увешанном роскошными гобеленами. На красном ковре, устилающем помост, возвышается двойной трон.
   – А, вернулся, сынок! – помахал рукой король. – Ну, как все прошло?
   – Паршиво, отец… – тоскливо ответил режиссер.
   – Как так?! Этим демонам, что же, не понравилось?!
   – Ваше величество, я же много раз вам говорил – это не демоны, – ворчливо пробурчал неряшливый старик, стоящий рядом с троном.
   – Да ну тебя! – отмахнулся король. – Вечно ты со своими ведьмовскими терминами… Демоны, не демоны, какая разница… А что им не понравилось-то?!
   – Да как сказать… Собственно говоря… все. Говорят – плохой фильм…
   – Вот ведь!.. – возмущенно надулся король. – А я так старался!..
   – Я очень сожалею, ваше высочество, – поклонился принцу рыцарь в тяжеленных доспехах, стоящий по правую руку от короля. – Прошу прощения, что подвел вас…
   – Это не ваша вина, сэр Келью, – грустно ответил принц-режиссер. – Просто у меня нет таланта…
   Тролли-телохранители сочувственно зарычали.

Повелитель Тьмы

   Повелитель Тьмы беспокойно заворочался, чувствуя какой-то дискомфорт. Стены тюрьмы, ставшие столь привычными за десять тысяч лет, трескаются и ломаются. Похоже, кто-то наконец явился его освободить.
   Да уж, они не слишком торопились! Но лучше все же поздно, чем совсем никогда.
   Рухнула последняя печать, и Повелитель Тьмы, Попирающий Своей Чугунной Стопой Мироздание, вышел на свободу, моргая от неожиданно яркого света всеми двадцатью тремя глазами.
   – О, Повелитель!!! – возопил бледный человечек в нелепом балахоне, брякаясь на колени. – Ты свободен!!! Мы сделали это, сделали, сделали!!! И-и-и!..
   Вслед за ним брякнулись на колени еще несколько десятков таких же клоунов. Повелитель Тьмы недоуменно оглядел этот маскарад, не совсем понимая, что здесь происходит.
   Почесав третьей верхней клешней витой рог над боковой челюстью, он вежливо спросил:
   – А вы кто такие?
   – Мы твои верные рабы, Повелитель!!! – взвыл бледный.
   – Не ори так, – досадливо поморщился Повелитель Тьмы, ковыряя задним щупальцем в слуховом отверстии. – Я пока еще нормально слышу.
   – Прости нас, Повелитель!!! Я хотел сказать – прости нас, Повелитель!.. – испуганно перешел на чуть слышный шепот бледный.
   – Ладно, прощаю, – милостиво кивнул средней ложной головой Повелитель Тьмы. – Рабы, говоришь?
   – Да!
   – Ну… спасибо, что освободили.
   – Что? – недоверчиво посмотрел на него бледный.
   – Говорю – спасибо! – повысил голос Повелитель Тьмы. – Должен признать, последнее время в этой темнице было довольно-таки неудобно… да и скучновато чуток. Все, можешь идти.
   Бледный недоверчиво моргал и, казалось, ждал еще чего-то. Повелитель Тьмы вежливо посмотрел на него и поинтересовался:
   – Ты все еще здесь?
   – По… По… Повелитель…
   – Ага, это я.
   – Повелитель, но разве ты не собираешься уничтожить весь мир? – с явной надеждой спросил бледный.
   – Что? – удивился Повелитель Тьмы. – Зачем?
   – Но как же… Ты же… ты же… ты же – Повелитель Тьмы!!!
   – Я же сказал – не ори так. Ну, Повелитель Тьмы. А дальше что?
   – И ты должен уничтожить весь мир! – уверенно заявил бледный.
   – Я никому ничего не должен, – свернул передний хобот кольцом Повелитель Тьмы. – Эй, погоди-ка. Так вы что, думали, что едва я выйду из этой камеры, как тут же брошусь уничтожать мир?
   – Да!
   – Но разве вы не понимали, что если я уничтожу мир, то вы и сами погибнете?
   – Конечно, понимали, Повелитель!
   – Тогда я не вижу логики, – наморщил все двенадцать лбов Повелитель Тьмы. – Вы думали, что я уничтожу весь мир. Вы думали, что я убью и вас самих. И все равно освободили меня?
   – Да, Повелитель! – восторженно откликнулся бледный.
   – А, вот как… Интересно… Кажется, теперь я понял, кто вы такие.
   – Мы – твои верные рабы, Повелитель!
   – Нет, хуже. Вы идиоты!
   – Но… но… но, Повелитель, разве ты не собираешься уничтожать мир?! – поразился бледный
   – Еще хуже. Вы, похоже, и меня считаете идиотом.
   – Что ты, Повелитель, как можно?!
   – Тогда с чего ты взял, что я стану делать такую глупость? Я же сам в этом мире живу, болван!
   – Повелитель!.. – горестно завыл бледный.
   – Заткнись.
   – Но Повелитель, что же ты тогда собираешься делать?!
   – Ну… – задумался Повелитель Тьмы. – Я просидел десять тысяч лет в тюрьме… Пожалуй, для начала мне нужно выпить.
   – Что?..
   – Да, так мы и сделаем. Есть здесь поблизости хороший бар?

Подземелье

   Чуть слышный скрежет. С таким звуком из ножен выходит меч. Рафаэль медленно поднял руку – по всей длине заходили шарообразные мускулы – и с бешеным ревом метнулся вперед.
   Резкий удар! – враг даже не успел ничего сообразить. Распаханный надвое, карлик повалился наземь, роняя шипастую дубинку. Рафаэль удовлетворенно осклабился, вытирая клинок о штанину.
   – Четвертый, – пискнули с плеча. – Это уже четвертый сегодня.
   – Да, неплохо потрудились, – согласился Рафаэль, деловито обшаривая карманы гоблина. – Вот если б только у него еще и деньжата нашлись…
   Крошечный пикси залился звенящим смехом, болтая ногами. У гоблинов денег не бывает никогда. Всякому известно, что эти зеленокожие карлики используют только натуральный обмен, а золота не знают и не ценят. Разве что в качестве удобного металла для украшений.
   – Да знаю я, знаю, – проворчал Рафаэль. – Только в кошельке у меня пусто. И в брюхе тоже. Ты уверен, что тут есть сокровище?
   – Должно быть.
   – Ладно, посмотрим…
   Рафаэль выудил из кармана гоблина заплесневелую головку сыра, понюхал и брезгливо сморщился. Нет, он пока еще не настолько голоден. И сухарями обойдется.
   Постепенно становится все темнее. Подземелье уходит все глубже. Света от гнилушек уже недостает – даже собственных рук уже не видно.
   Из вещмешка появился смоляной факел. Рафаэль чиркнул огнивом о кремень, дождался, пока огонь разгорится как следует, и поднял источник света повыше.
   Впрочем, от этого ничего особо не изменилось – все та же грязная пещера с мутными потеками по стенам. Все те же грибы и лишайники, тоскливо ютящиеся по углам. В центре – полуразрушенный колодец с гнилой бадьей. Им никто не пользовался уже многие годы.
   Когда-то это подземелье было шахтой золотоносного рудника. Потом золото вроде бы иссякло. Во всяком случае, именно так было объявлено двадцать пять лет назад, когда прекратились все работы. Однако ходят упорные слухи, что далеко внизу, в невероятной глубине золота по-прежнему предостаточно – только вот добраться до него еще никто не добирался. Буравя землю, шахтеры что-то выкопали… или кого-то.
   Однако на самое дно Рафаэль спускаться и не собирается. Даже самые безрассудные авантюристы все же любят жить. Его путь лежит на третий уровень – если верить этому крылатому коротышке на плече, там есть чем поживиться.
   Гоблины заняли только два верхних уровня, причем относительно недавно. Эти коротышки – прирожденные мусорщики. Трусливые, слабые, но очень хитрые и живучие. Словно двуногие крысы – рыскают по закоулкам, подбирают все, что плохо лежит. Поодиночке никогда не нападают, исключительно в стае. Именно поэтому их следует истреблять, едва заметив – если кто-нибудь сбежит, то очень скоро вернется.
   Только уже не один.
   В стенах еще видны следы выработок. Близко к поверхности жила была довольно бедной, но спускаясь в недра, все богатела и богатела. Шахта послушно следовала за ней – извивалась земляным червем, буравила глубочайшие туннели. Рудокопы выцеживали золото до последней крупинки.
   Рафаэля передернуло. По пещерам гуляет леденящий ветер – вентиляцию в свое время сделали на совесть. Пламя факела колеблется, дрожит, в любую секунду угрожая погаснуть.
   Хотя беспокоиться об этом не стоит – дерево пропитано особым горючим составом. Прекрасно будет гореть даже в проливной дождь.
   Впереди – пропасть. Точнее, колодец, ведущий на следующий уровень. В былые времена тут был лифт – металлическая клетка, спускающая и поднимающая людей. Кажется, хозяева шахты приспособили для работы троллей.
   Но теперь, конечно, никакого лифта нет и в помине. Да и спускать его больше некому. Зато остался запасной вариант – узенькая лестница. Бесчисленное множество бронзовых скоб, уходящих в беспросветную мглу.
   Рафаэль подошел к самому краю, наклонился и поводил факелом. Нет, дна не видно. Только отчетливо тянет теплым воздухом – здесь чем глубже, тем жарче. Говорят, на шестом уровне печет сильнее, чем в Черной Пустыне.
   Хотя Рафаэль там пока что не бывал.
   Скобы держатся прочно, надежно. Четверть века прошло – а до сих пор как новенькие. Хотя Рафаэль все равно каждый раз замедлял движение, опуская ногу – вдруг да именно эта проявит коварство? Оступишься в этом бездонном колодце – никакой лекарь не спасет.
   Снизу послышался негромкий звон. Рафаэль опустил глаза и вяло ругнулся. Очередной гоблин. Лезет вверх по скобам. И надо же ему было оказаться здесь именно сейчас! Вися на отвесной стене, мечом особо не помашешь. Да и луком несподручно.
   Единственная надежда – спуститься как можно быстрее, и уже на твердой земле достать гоблина стрелой. Но он тоже уже заметил Рафаэля – вон как перебирает лапчонками! Этим коротышкам как раз сподручно по каменным кишкам ползать – с малых лет приучаются.
   Гоблин спрыгнул на пол и мгновенно задал стрекача. По туннелю разносятся истошные вопли – проклятый карлик созывает своих. Надо побыстрее спуститься – иначе пришпилят к стене, как жука.
   Вжик! Совсем рядом вонзилась стрела. Рафаэль почувствовал на спине холодок – самую чуточку бы влево… Вжик! На этот раз попали в вещмешок – хорошо, не насквозь.
   Последние скобы Рафаэль уже буквально пролетел, перебирая руками и ногами так, что едва не содрал кожу на ладонях. Факел приторочен за плечом на специальной петле, свет колеблется, по стенам бегают причудливые тени…
   Но вот под ногами твердая земля! Точнее – каменный пол пещеры. Рафаэль спрыгнул и тут же отскочил вправо, уходя от метко брошенной дубинки. Гоблинов собралось аж полдюжины – галдят, бранятся, глазенками злобно зыркают. Каждый с дубинкой, у двоих еще и костяные луки, а еще у одного – длинный посох с бараньим черепом… шаман!
   Это Рафаэлю особенно не понравилось. Гоблинские шаманы – твари подлые, от них и добрый меч не всегда спасает. Как шарахнет молнией – так здравствуй родная матушка!
   Старый сморщенный гоблин злобно забормотал, потрясая посохом. Взгляд Рафаэля устремился на баранью черепушку – главное, уловить точный момент… сейчас!!!
   Рослая фигура сделала кувырок. Голубовато-белая молния ударила в каком-то дюйме – волосы встали дыбом, в кожу словно вонзилась тысяча крохотных игл. Но окажись Рафаэль под прямым попаданием – валялся бы уже обугленной тушкой.
   В следующий миг в старикашку врезался тяжеленный кулак. Крохотный шаман взвизгнул и отлетел назад, теряя зубы. Рафаэль со свистом вынес из ножен меч, разрубая на излете прыгнувшего гоблина. В бедро ударила дубинка – но секундой спустя ее хозяин брякнулся наземь с разрубленной головой. Меч так и завьюжил, настигая одну смутную тень за другой.
   Вроде бы последний. Рафаэль устало выдохнул, вытирая пот со лба. Бедро нещадно саднит – хорошо, в сумке есть целебные листья. Надо побыстрее приложить парочку, остановить кровь.
   – Неплохо для человека! – одобрительно пискнул пикси. – Одолеть шестерых!
   – Да это ж просто гоблины… – хмыкнул Рафаэль. – Я и против дюжины выйти не побоюсь… Ты сам-то как, крылатый?
   – Да что мне сделается? – пожал плечами лилипут.
   Пикси и в самом деле ничуть не пострадал. Еще до начала боя он вспорхнул в воздух и наблюдал за хозяином с безопасного расстояния. А теперь снова уселся на плечо.
   Надо сказать, эти крохотные существа недурно устроились. Сейчас уже сложно встретить странствующего авантюриста без собственного пикси. В сражении от такого помощника толку нет, зато дать совет или подсказку никогда не откажется.
   Хотя относиться к его словам следует с осторожностью – пикси шаловливы, любят шуточки и розыгрыши.
   – Может, слетаешь на разведку? – без особой надежды предложил Рафаэль.
   – Не-а. Неохота.
   Рафаэль поморщился, поднял факел над головой и двинулся по темному туннелю. Мог бы и не спрашивать – когда это пикси соглашался поработать иначе, чем языком? На хозяина ему по большему счету чихать – погибнет этот, найдет себе другого.
   Большая пещера, освещенная зеленоватыми огоньками. Гоблинское колдовство. Рафаэль перешел на лисий шаг – осторожно, едва касаясь пола кончиками пальцев. Неизвестно, как-то его здесь встретят…
   – Осторожно, осторожно, стоп! – дернул за ухо пикси.
   Рафаэль замер, не опустив ногу до конца. Взгляд пополз вниз – да, встреча с гробовщиком была совсем рядом. Между двух сталагмитов протянута тончайшая, почти невидимая струна. Только коснись… а что произойдет, интересно?
   Светя факелом, Рафаэль обошел кругом. Ага, вот она куда тянется. Хитрая система узлов и креплений сходится под потолком – а там висят три громадных бревна. Таким шарахнет – так уж шарахнет. Никакой шлем не поможет.
   К слову о шлеме. Внимание привлек объемистый, чуть заржавленный сундук. Гоблины в таких обычно хранят награбленное добро. В первую очередь именно оружие и доспехи – съестное они сразу оприходуют, а монеты вовсе не трогают, бросают, где нашли.
   Разумеется, сундук заперт. Рафаэль полез в карман – у гоблинского шамана вроде был какой-то… да, вот он. Длинный бронзовый ключ с хитрыми бороздками. А еще говорят, что обшаривать карманы покойных нехорошо. Рыцари, вон, этим гнушаются – прибить гоблина такой не откажется, а законную добычу взять побрезгует.
   Рафаэль никогда не понимал такого чистоплюйства.
   Сундук оказался почти пуст. Два старых, наполовину проржавленных меча, пара связок стрел, изорванная кольчужка паршивой ковки, да горсть дешевеньких безделушек. Некоторые испачканы в засохшей крови, одну серьгу вообще оторвали вместе с ухом.
   Старательно обыскав пещеру, Рафаэль нашел еще пару сундуков и большой деревянный ящик. Но ничего ценного, если не считать бочки свежих яблок. Похоже, притащили совсем недавно.
   С хрустом откусив кусок, Рафаэль удовлетворенно кивнул. Кисловатое, но вполне съедобное. Приятно для разнообразия откушать фруктов – вяленое мясо с сухарями уже в глотку не лезет.
   Дюжина яблок отправилась в вещмешок. Больше не получится – Рафаэль силач не из последних, но все же не лошадь-тяжеловоз. В мешке и без того хватает добра.
   – Ну что, куда там дальше? – задумчиво произнес Рафаэль, разворачивая план шахты.
   Торговец, всучивший этот ветхий чертеж, клялся и божился, что более точной карты не сыскать в целом мире. Может быть, четверть века назад это и впрямь было так. Но с тех пор, как брошенные туннели обжили гоблины, очертания шахты малость изменились. Зеленокожие карлики прокопали довольно много новых проходов, а часть старых, наоборот, завалили.
   Вот эта огромная пещера, например. На чертеже она обозначена, как две, соединенные узким тоннелем. Похоже, гоблины давным-давно сломали перемычку. И как только обвала не побоялись…
   Спуск на третий уровень совсем рядом – по этому широкому туннелю направо, затем налево, а потом прямо до упора. Как бы только на очередную засаду не нарваться…
   Засады не оказалось. Рафаэль правильно сделал, что дождался ночи. По ночам гоблины уходят на промысел, в пещере остаются только женщины и дети. И еще сторожа – но этих Рафаэль уже перебил.
   Третий уровень оказался еще темнее, грязнее и смраднее второго. Сюда гоблины уже не суются – на третьем уровне когда-то были могильники. Здесь хоронили шахтеров, погибших от несчастных случаев – на рудниках они бывают частенько.
   Ходят слухи, что в один прекрасный день некоторые покойники решили, что не такие уж они и покойники…
   Призрачный свет факела высветил какое-то движение. Рафаэль напрягся, кладя ладонь на рукоять меча. Слышно глухое ворчание, шарканье босых ног.
   – Вспомнил говно – вот и оно… – вздохнул Рафаэль, вытягивая меч.
   Да, по туннелю тащится самый настоящий мертвяк. Тощий, заплесневелый, кожа высохла до состояния пергамента, грязные волосы падают на лицо спутанными комками. От одежды остались лохмотья, оружия никакого нет – просто идет вперед, тянет руки к желанной добыче.
   Рафаэль отступил назад, примериваясь для удара. Ходячие мертвецы – явление обыденное, на брошенных погостах такие встречаются сплошь и рядом. Главное, помнить, что ползает эта тварь медленнее гусеницы, но уж если схватит – верная смерть. Хватка мертвее его самого, силища непомерная, а боли не чувствует вовсе. Да еще и заразу распространяет – если хоть разок укусит или даже оцарапает, можешь больше и не вырываться.
   Все равно не жилец.
   Крутой замах! Мышцы заныли от напряжения – Рафаэль вложил всю силу. Отшлифованная до блеска рукоять едва не выскользнула из намозоленных ладоней.
   Омерзительная фигура повалилась на пол. Разрубленный надвое, мертвец какое-то время слабо подергивался, потом затих. Призрачный свет в глазах угас – труп снова стал самым обычным трупом.
   Этого Рафаэль обыскивать не стал. Даже самый беспринципный авантюрист не прикоснется к подобной пакости. Если в этих лохмотьях и завалялась монетка или колечко, вместе с ними наверняка подцепишь… да что угодно. Любую болезнь или даже проклятие.
   Рафаэль знавал одного парня, которого в таком же вот подземелье укусила крыса. Крысы – твари прожорливые, едят все без разбору. В том числе и ходячие трупы – бывает, даже гнезда вьют внутри живых мертвецов. И уж если такая зверюга тебя укусит… Рафаэль своими глазами видел, во что тот парень потом превратился. Злейшему врагу не пожелаешь.
   Живот опять подводит. Немаленькое подземелье досталось – сколько часов он уже тут бродит? Может, на поверхности уже рассвело.
   – Далеко еще? – спросил Рафаэль, вгрызаясь в новое яблоко.
   – Да нет, уже рядом, – ответил пикси. – Вот здесь повернешь, и будет дверь… вот эта самая.
   Рафаэль остановился, задумчиво разглядывая преграду. Дверь толстая, железная и видно, что поставлена совсем недавно. Ни пятнышка ржавчины. В стену вделан голубоватый кристалл Воалфолаха – эта магическая побрякушка отлично отпугивает ходячих мертвяков. Кто бы здесь ни поселился, незваных гостей он не любит – что живых, что мертвых.
   – Хитрая штуковина… – начал перебирать отмычки Рафаэль.
   Каждый уважающий себя авантюрист обязан уметь взламывать замки. Пожалуй, самое важное умение после бойцовских навыков. Рафаэль с симпатией вспомнил главу воровской гильдии – в свое время старик лично наставлял его в этом хитром искусстве.
   Тонкий щуп вошел в замочную скважину, исследуя бороздки и впадины. Рафаэль прижал ухо к двери, прислушиваясь к тихому постукиванью.
   Пожалуй, лучше всего подойдет номер шесть. Осторожно, деликатно… повернуть раз, другой… и готово! Замок чуть слышно щелкнул, и массивная дверь растворилась.
   Так вот она какая – сокровищница Вазухи! Разбойничий главарь за последние годы награбил столько, что хватит купить маленькое королевство. До самого потолка громоздятся ряды ящиков, вдоль стен выстроились внушительные сундуки, в плошках на стенах чадит масло…
   Рафаэль сглотнул. В глазах засветилась алчность. Клад огромен – за всю жизнь у Рафаэля еще не было такого куша. Конечно, унести всё не удастся – нигде в мире не найдется мешка таких размеров. Да и человеческих сил маловато – тут, пожалуй, и дракон не справится.
   Значит, нужно отобрать самое ценное и легкое. Идеальный вариант – драгоценные камни. Они невелики, весят немного, но стоят гораздо больше золота и серебра.
   – Да тут мне на пожизненный банковский счет хватит… – присвистнул Рафаэль, ссыпая в мешок мелкие бриллианты.
   – Нет, только на красивые похороны, – сурово произнесли сзади.
   Рафаэль резко развернулся, вытягивая меч из ножен. Ослепленный алчностью, он совершенно потерял бдительность – и умудрился прохлопать возвращение законных хозяев. Девятеро парней с короткими мечами и быкообразный детина с огромной двулезвийной секирой.
   – Ворье, – с легким удивлением произнес детина. – У меня в доме завелись крысы.
   Рафаэль подумал, что надо бы как-то ответить. Какой-нибудь красивой или остроумной фразой. Но на ум пришло только глупо-пафосное: «Я покараю тебя, проклятый разбойник!».
   Этого он произносить не стал. Просто с силой взмахнул мечом, бросаясь вперед. Ближайший бандит охнул и повалился на пол с разрубленной грудью.
   Однако осталось еще девятеро. И их уже не взять врасплох, наглым броском. Разбойники заскользили по пещере смутными тенями, беря незваного гостя в кольцо. Их главарь с львиным рыком раскрутил секиру, мимоходом расколошматив в щепки пустой ящик.
   Рафаэль мысленно выругался. Это не хиленькие гоблины, боящиеся сражаться меньше чем вчетвером. Это прожженные рубаки, отлично знающие, с какой стороны берутся за меч. Троих-четверых Рафаэль еще сладит, но восьмерых разом – надежды мало.
   Да ведь еще и главарь! Амбал с секирой выглядит так, словно его мамаша согрешила с троллем. На голову выше рослого Рафаэля, почти вдвое шире в плечах, а рожа – медведь со страху удавится. Дважды подумаешь, прежде чем с таким ссориться.
   Рафаэль напрягся. Рука полезла в карман, нащупывая средство для экстренного случая. Стеклянную флягу с огненным эликсиром. Гномы-алхимики дерут за эту бурду втридорога, но сейчас выбирать не приходится. Жизнь дороже.
   К тому же сокровищ этой пещеры хватит на целый мешок таких фляжек.
   Рафаэль резко метнулся в сторону, в последний миг выскальзывая из замыкающегося кольца. Натренированная ладонь ухватилась за край большого ящика, забрасывая Рафаэля наверх, другая рука крутанулась в широком замахе… и авантюрист кинулся как можно дальше, кожей слыша, как раскалывается тонкое стекло, выпуская на волю огненную смерть…
   Подземелье наполнилось грохотом и диким воем. Кажется, кто-то из разбойников все же уцелел… но сейчас они явно завидуют мертвым. Гномский эликсир – по-настоящему убойная штука, способная отправить к праотцам даже слона.
   На голову упала доска. Рафаэль сморщился от боли, потирая ушиб, и с некоторым трудом распрямился. Склад превратился в развалины – пыль столбом, кругом обломки, исковерканные трупы. Рафаэль сам был на волосок от гибели – если бы не эта груда ящиков, взрыв пожрал бы и его.
   – Неплохо для человека, – насмешливо прозвенел пикси, усаживаясь обратно на плечо. – Но один еще остался.
   Рафаэль не поверил глазам. Главарь бандитов уцелел даже в этом огненном аду. Хотя досталось ему крепко – израненный гигант ползает на четвереньках, обливается кровью, но все пытается нашарить секиру. Рукоять страшного оружия сломалась – теперь проку от него немного.
   Но этот великан может доставить неприятностей и безоружный. Рафаэль вытащил меч, сделал шаг, замахнулся…
   – Стой! – крикнул пикси. – Не убивай его!
   – Что такое? – нахмурился Рафаэль. – Почему?
   – Это же сам Вазуха! Если убьешь его, не поговорив, то недополучишь опыта и не сможешь взять дополнительный квест!
   – Блин, – вложил меч в ножны Рафаэль. – Опять лишняя морока. Пауза!
   Все вокруг замерло. Разбойник Вазуха застыл в неестественной позе. В воздухе повисла капелька крови.
   Рафаэль Вадимович Кротов, в своем восьмом «Б» известный как Рафик, вызвал окошко статусов. До девятнадцатого уровня осталось совсем немного – еще пяток гоблинов, и будет левел-ап.
   Взгляд зацепился за датчик времени – полвторого ночи, мать его так! А в школе завтра контрольная – надо хоть немножко поспать, а то опять пару влепят…
   – Ладно, завтра еще поиграю, – вздохнул Рафаэль. – Сохранить и выйти!

Последний великан

   В народе говорят, что у Чертовой Пасти нет дна. Может, так оно и есть на самом деле, но Лоренцо досужим сплетням верить не привык. Мало ли что выдумает неграмотное мужичье? Каждый вечер оставляют блюдечко сметаны домовому, перед рыбной ловлей просят прощения у водяного, у входа в лес кланяются лесному хозяину… Ну разве можно всерьез воспринимать подобные суеверия?
   Хотя иногда, конечно, случается такое, что поневоле призадумаешься…
   Горная тропа извивается так причудливо, что только самый зоркий следопыт с уверенностью скажет – да, это все-таки дорога, а не просто ровный участок земли. К счастью, Лоренцо – именно такой следопыт.
   Жаль только, остальные этого совершенно не ценят.
   – Далеко еще? – высунулась из паланкина холеная девичья ладошка. – Ты говорил, что тут рукой подать!
   – Так оно и есть, ваша светлость, – вздохнул старый егерь. – Потерпите еще чуть-чуть…
   – Но только чуть-чуть! – строго погрозила ему пальчиком молодая графиня. – Паула, где мой веер?!
   Лоренцо что-то неразборчиво пробормотал. Он проклинал тот час, когда польстился на деньги этой взбалмошной дворяночки. С утра грызло нехорошее предчувствие – сердце опытного охотника подсказывало, что ничего из этой затеи не выйдет.
   А если и выйдет, то совсем не то, чего так хочется графине Алисанде.
   – Лоренцо, почему мы остановились? – требовательно воскликнула девушка через несколько минут.
   Высунуться из паланкина и поглядеть самой ей даже в голову не пришло.
   – Завал, ваша светлость, – пожал плечами старик. – Хода нет. Вон, даже табличка висит…
   Графиня недовольно заворчала, однако все-таки соизволила выбраться из носилок, в коих пребывала с самого утра, спасаясь от удушливой жары.
   Впрочем, существовала эта жара только в ее воображении.
   Когда юная дама наконец показалась наружу, на ней моментально скрестились десятки жадных взглядов. Все-таки фройляйн Алисанда несказанно хороша собой – неудивительно, что за ее руку так яростно бились бароны и графы, герцоги и князья…
   А победил всех самый настоящий королевич. Его высочество Матеуш со дня на день должен лично приехать за своей невестой. И вот ведь стукнуло в очаровательную головку – преподнести жениху драгоценный подарок. Специально разузнавала, что могло бы понравиться такому великолепному кавалеру, как Матеуш Охотник.
   И разузнала-таки.
   Лоренцо оперся на верную рогатину, скептически рассматривая весь этот балаган. Подумать только, собрались на охоту, как на пикник! Юные пажи, преданно взирающие на свою королеву, стайка щебечущих камеристок, пожилые служанки… Даже повара прихватить не забыла! А настоящих охотников – всего ничего, да и те, честно сказать…
   Графский сокольничий с важным видом держит на руке не менее важную соколиху – Миранду, любимицу графини. Псарь с трудом удерживает свору тощих борзых с глазами умирающих стариков.
   Они бы еще терьера-крысолова прихватили, ей-богу…
   Сам-то Лоренцо снарядился по полной программе – все-таки не на зайцев собрался охотиться. За спиной висит огромный арбалет, стрела из которого может насквозь пробить каменную стену. Хорошо, что отец кюре этого не видит – эдикт о запрете на арбалеты все еще действует.
   Хотя внимания на него обращают все меньше и меньше – что там арбалеты, когда за границей вон какое чудо появилось, замковую стену в клочья разнесет! «Пушка» называется. Такая и правда коли пухнет, так уж пухнет…
   А впереди и в самом деле возвышается завал, полностью перегораживая проход. Да не природный, а рукотворный – камни и доски сложены очень аккуратно, заметны следы кирки и молота. Почти десять футов в высоту – так просто не переберешься. И табличка висит с двумя простыми словами – «Вход воспрещен».
   – Что там написано? – требовательно спросила графиня.
   Лоренцо удивленно посмотрел на нее, а потом вспомнил, что фройляйн Алисанда не умеет ни читать, ни писать. А и в самом деле – к чему это богатой и знатной красавице? Да и королевич Матеуш выбрал ее отнюдь не за грамотность.
   Впрочем, и не за красоту – просто владения ее светлости очень удачно округляют границы пока еще крохотного королевства. Ну а раз подвернулся такой удобный случай соединить приятное с полезным…
   – Здесь написано «Вход воспрещен», ваша светлость, – покорно прочел табличку старый егерь. – Думаю, хозяин этих мест не желает принимать гостей…
   – Вздор! – возмущенно воскликнула Алисанда. – Ты забываешься, старик! Кажется, пока еще я хозяйка этих земель! Немедленно разобрать завал!
   – Неладно вы придумали, ваша светлость, ох, неладно… – вздохнул Лоренцо, пока десяток дюжих мужиков, кряхтя и переругиваясь, проделывали в старой баррикаде проход. – Не стоит на него охотиться, не кончится это добром…
   – Вздор! – повторила графиня. – Ерунда! Я охотилась на кабанов, и ничего страшного не случилось!
   Лоренцо тактично не стал напоминать, что взбешенный секач в тот раз вспорол брюхо кобыле графини и только чудом не убил ее саму. Короткая память пустоголовой дурочки не удержала неприятных моментов охоты – запомнился только триумф, когда она гордо попирала ногой убитого кабана.
   Убитого, между прочим, как раз Лоренцо.
   Вслух он пробормотал только то, что на сей раз дичь ожидается немного крупнее, чем кабан. И намного умнее.
   – Он ведь разумен, ваша светлость, это не животное, – все еще продолжал уговаривать ее охотник.
   – То есть он умеет говорить? – надула прелестные губки графиня. – Уметь говорить – это еще не значит быть разумным!
   – Это уж точно… – вполголоса согласился Лоренцо, саркастично глядя на «охотницу». Графиня даже оделась так, словно собралась на бал, а не в горы.
   Примерно через час завал был разобран и процессия двинулась дальше. Впереди уже виднеется резкий обрыв – Чертова Пасть. А рядом возвышается башня, сложенная из грубо вытесанных гранитных блоков. Огромная башня – выше центрального донжона в замке ее светлости.
   Впрочем, судя по размерам двери, хозяин у нее также соответствующий.
   – Эгей, великан, выходи! – звонко крикнула Алисанда, когда до цели оставалось всего ничего.
   Лоренцо только застонал, в отчаянии закрывая глаза. Худшего начала охоты нельзя было даже представить.
   В башне что-то приглушенно заворчало и загремело. Звуки такие, как будто кто-то швыряет мешки, набитые камнями.
   Это продолжалось довольно долго. С каждой минутой графиня притопывала ножкой все нетерпеливее. Потом топнула особенно сильно и решительно направилась вперед, положив руку на изящный дамский лук.
   Лоренцо с презрением хмыкнул, глядя на эту декоративную игрушку – из нее вряд ли можно убить даже зайца. Он советовал прекрасной фройляйн взять арбалет – для него не нужна физическая сила, даже ребенок управится. Но графиня заупрямилась.
   Более того – сначала она хотела взять длинный лук отца… но передумала после того, как стрела упала в двух футах от нее, а тетива больно хлопнула по пальцу, пустив струйку крови. Даже перчатки не помогли. Увы, чтобы натянуть тетиву боевого или хотя бы охотничьего лука, нужно иметь развитые руки и плечи – это оружие для настоящих силачей.
   На пути прекрасной дамы обнаружилась грязная лужа. Однако Алисанда даже не замедлила шага. А в последний момент один из пажей метнулся вперед, подобострастно плюхаясь в грязь. Каблучки госпожи протопали по спине юноши, даже не заметив оказанной услуги. Графиня с младенчества привыкла принимать подобные знаки внимания как само собой разумеющееся.
   – Эгей, вели!.. – снова крикнула девушка, но осеклась на полуслове.
   Впереди что-то грохнуло. Это наконец распахнулась огромная дверь, и на пороге вырос хозяин жилища. Он протирал глаза и сонно зевал – явно подняли с постели. В этот момент дичь была совершенно беззащитна – стреляй сколько хочешь. Но никто не воспользовался удачным моментом – графиня, старый егерь и многочисленная свита замерли соляными столпами, изумленно рассматривая чудовище.
   Да, это великан. Самый настоящий – почти тридцать футов росту, впятеро выше человека. Хотя фигура отнюдь не человеческая – ноги короткие и толстые, руки длинные, неправильной формы. Живот и филейная часть необычайно велики, а вот голова маленькая, заостряющаяся к макушке.
   Неуклюжий, неповоротливый, шумно дышащий, великан напоминает медведя, скверно замаскированного под человека. Могучие ножищи с трудом удерживают колоссальную тяжесть. Великаньи кости намного толще и крепче человеческих – иначе бы чудовище развалилось под собственным весом.
   Но он совершенно точно не животное. Да, одежда не отличается изящностью – явно шил ее сам, из козьих и бычьих шкур. Однако именно одежда, а не просто кое-как скрепленные лоскуты. Голову украшает меховой берет, на ногах сапоги с любовно подбитыми каблуками. Борода аккуратно острижена, полуседые волосы расчесаны.
   И пахнет от великана куда приятнее, чем от той же графини – ее светлость не мылась уже третий месяц. В просвещенной Европе мыться не принято – вот у диких народов, вроде мавров или русинов, дело другое…
   Что взять с дикарей – они же понятия не имеют, что от воды кожа тускнеет и портится.
   – Ваша светлость… – узнал графскую корону на паланкине великан. Он внимательно посмотрел на Алисанду и низко поклонился. – Чем обязан вашему визиту, моя госпожа?
   Голос у него оказался необычайно тихий для такой туши – густой, сочный баритон.
   – Ого! – приподняла брови графиня. – Отрадно видеть, что хоть кто-то здесь знаком с правильными манерами! Как тебя зовут, великан?
   – Отец назвал меня Раулем, ваша светлость, – отвесил еще один поклон хозяин этих гор. – Могу ли я предложить вам отобедать с дороги?
   – Ах, нет, боюсь, у нас нет времени, – с сожалением отказалась Алисанда. – Лоренцо, приступай!
   Великан несколько секунд недоуменно наблюдал, как охотники под руководством старого егеря берут на изготовку арбалеты и готовят длинные рогатины. А потом он нерешительно спросил:
   – Ваша светлость, что все это значит?
   – О, не тревожься! – рассеянно махнула рукой графиня. – Я позабочусь, чтобы ты не очень страдал.
   – Вы… вы хотите меня убить?! – начал проявлять признаки гнева Рауль. – Но за что?!
   – Ах, ну право же, у меня нет времени объяснять, я слишком тороплюсь! – досадливо поморщилась графиня. – Так мало времени, и так много нужно еще успеть! Заказать новое платье, распорядиться насчет обеда, наказать слуг… кстати, Лоренцо, когда вернемся, сходишь к Гансу и скажешь, что я приказываю тебя выпороть. Ты был непочтителен сегодня.
   – Да, ваша светлость, – покорно наклонил голову старик, спуская тетиву. – Как прикажете.
   Одновременно с Лоренцо щелкнули еще несколько арбалетов и тонкие, но очень острые стрелки понеслись к великану.
   Рауль рефлекторно поднял руку, закрываясь от смертоносных болтов. В предплечье впилось сразу четыре железных шипа – в такую крупную цель нелегко промахнуться.
   Когда рука великана опустилась, все невольно попятились назад. Крохотные глазки тридцатифутового детины медленно наливались красным. Кровяные прожилки лопались, заволакивая зрачки гибельным багрянцем. А потом Рауль утробно зарычал и медленно зашагал вперед.
   Шагал он медленно, но каждый шаг был впятеро больше человеческого. Охотники не успели даже перезарядить арбалеты, как их настигло скорое возмездие. Лоренцо ухватился было за рогатину, но бросил быстрый взгляд на гороподобное существо, заслонившее свет солнца, плюнул и сделал единственное, что еще мог – бросился бежать.
   В принципе, примерно такого исхода он и ожидал.
   Огромная ножища с размаху ударила ближайшего охотника, отшвыривая в сторону уже измочаленный труп. Одновременно с этим Рауль схватил второго за голову и ударил им, как дубиной, сбивая с ног еще двоих. Несчастный охотник не выдержал такого обращения – в руке великана осталась только голова, остальное просто оторвалось.
   Не обращая внимания на копья и рогатины, великан яростно сокрушил всех охотников, пришедших по его душу. После этого он раздавил паланкин, затоптав парочку пажей, расплющил одну из камеристок и громогласно заревел, провожая взглядом всех прочих. Уцелевшая свита со всей возможной скоростью бросилась наутек.
   Часть псов погибли под каблуками взбешенного великана, а часть разбежалась. Соколиха надсадно закричала и устремилась в небеса. Охотиться ей больше не хотелось.
   Рауль обвел поле боя бешеным взглядом. Предплечье саднит и ноет – для великаньей шкуры арбалетные болты не опаснее заноз, но кому понравится, когда в тебя тычут острыми иголками? Голени тоже кровоточат – в них все же успели всадить пару рогатин.
   Неожиданно внимание гиганта привлекло шевеление под раздавленным паланкином. Он присел на корточки и осторожно отодвинул полог. Под ним обнаружилась графиня, сжавшаяся в комочек – она все-таки каким-то чудом уцелела.
   Несколько секунд великан всматривался в находку, а потом что-то угрюмо прорычал и поднял лишившуюся чувств девушку к глазам. В его ладонях, похожих на снегоуборочные лопаты, та выглядела не больше котенка. Чуть надавить, или даже просто выронить…
   Но великан не стал ни давить, ни ронять пленницу. Вместо этого он вытащил из-за пояса кожаную фляжку, сделал глоток и щедро брызнул в лицо графине.
   Алисанда очнулась в то же мгновение. Почудилось, что на нее выплеснули ведро ледяной воды. Перед глазами начало медленно проявляться… огромное уродливое лицо. Она взглянула в крошечные глазки Рауля и дико завизжала, тщетно пытаясь вырваться из шершавых пальцев.
   Графине как-то не пришло в голову, что падение с такой высоты как минимум испортит прическу…
   – За что, ваша светлость? – тихо спросил великан, когда она немного успокоилась. – Что я вам сделал? Смотрите, что стало с вашими людьми – поверьте, я не хотел этого!
   – Ты… ты сломал мой паланкин?! – возмущенно вскрикнула графиня, глядя на сломанные шесты и изодранную ткань. – Да как ты посмел, нелюдь?!
   Убитые слуги ее не огорчили – люди стоят дешево.
   – Даже крыса, загнанная в угол, начинает кусаться, – вздохнул Рауль. – Ваша светлость, разве вы не видели надписи на завале? «Вход воспрещен»? Вы решили, что это просто так?
   – Отпусти меня! – громогласно потребовала Алисанда.
   Великан медленно покачал головой.
   – Сначала я хочу знать. Я хочу знать – за что? За что?! Я двадцать лет не спускался с гор! Я в жизни не убил ни одного человека! Я никого не ограбил, ничего не украл! Я кормлюсь собственным огородом, рыбачу на озере, ловлю горных козлов – я никого не объедаю и никого не тревожу! Что я вам сделал?! Я уже немолод, ваша светлость, мне четыреста лет! Еще какой-то век, и я умру своей смертью, от старости! Все, чего я хочу – чтобы меня оставили в покое! Чем я вам помешал, скажите?!
   – Ты что, обиделся? – искренне удивилась графиня. – Но тут ничего личного! Понимаешь, мой жених собирает коллекцию, вот я и решила подарить ему…
   – Что, что подарить?! – вскричал Рауль. Графиня болезненно поморщилась – когда такая глыба повышает голос до предела, барабанная перепонка выдерживает с трудом. – Что?! У меня нет ничего ценного! Если вам хочется получить перчатку или подсвечник великана, могли бы просто попросить!
   – Вообще-то, череп, – любезно поправила его графиня. – Королевич Матеуш коллекционирует черепа.
   – Че… черепа… – пробормотал великан, растерянно опуская руки. Графиня взвизгнула и позеленела – от такой болтанки ее начало мутить. – Черепа…
   – Ну да, – сердито подтвердила Алисанда, с тоской глядя на землю под ногами. – Ну и что? Знаешь, какая у него коллекция? Со всех концов света приезжают, чтоб только взглянуть на нее! Недавно мой жених добыл даже череп эльфа!
   – Эльфа? – нахмурился великан. – А разве они не вымерли?
   – Да, теперь вымерли, – равнодушно пожала плечами графиня. – Матеушу не хватает только черепа великана.
   – Но я последний великан… – тупо уставился в никуда Рауль. – Самый последний…
   – Вот именно!
   Великан некоторое время стоял неподвижно, глядя туда, откуда явилась охотничья процессия, и куда сбежали ее жалкие остатки. Он некоторое время о чем-то размышлял, а потом печально вздохнул и направился вверх – к своей башне.
   На протестующий визг своей пленницы он не обратил внимания.

   Спустя три дня на тропе появился новый караван. На сей раз – куда более опасный. Проводником остался все тот же старый егерь, но предводитель сменился. Светловолосый молодой человек с ослепительной улыбкой гордо смотрел по сторонам, время от времени поглаживая рукоять охотничьего меча. Судя по богато украшенным ножнам, оружие стоило баснословно дорого.
   – Как думаешь, насколько прочна шкура этого зверя? – задумчиво спросил он у Лоренцо. – Помню, когда я охотился на огра… Да, замечательно было! Я с копьем наперевес, мчусь на чудовище, конь храпит, зрители ликуют… А огр зарычал, замахнулся дубиной, ан не тут-то было! Хо-хо, неуклюжий тупица, я пропорол его насквозь! Как же он кричал, как кричал… А сколько крови было! Погоди-ка, старик, кажется, я тебе это уже рассказывал… или нет?
   – Рассказывали, ваше высочество, – покорно наклонил голову егерь.
   – Да?.. Жаль… – огорчился Матеуш. – Ну, неважно, расскажу что-нибудь другое. Петер, помнишь, как мы охотились на вуивра?
   – О да! – охотно подтвердил оруженосец, вместе с десятком дюжих мужиков волокущий какую-то повозку, накрытую дерюгой. – Жуткая змеюка! А помните, какое лицо было у княжны, когда вы преподнесли ей камень изо лба? Едва из платья не выпрыгнула!
   – Да уж, не забуду… – горделиво ухмыльнулся королевич Матеуш. – Хотя рубинчик я ей зря подарил – не окупилось. О, кажется, пришли! Кричи.
   Оруженосец выступил вперед, прочистил горло, приставил ладони к губам и заорал со всей мочи:
   – Велика-а-ан, выходи!!! Королевич Матеуш вызывает тебя на честный поединок, подлый трус и мерзавец!!! Но прежде верни похищенную тобой графиню Алисанду!!!
   Графиня, уже третий день сидящая у окна, радостно встрепенулась, заслышав эти вопли. Конечно же, ее любимый жених примчался спасать ее из лап чудовища! Как же могло быть иначе?
   Однако великан, стоящий на коленях у грубо сработанного алтаря в углу, даже не шевельнулся. Рауль Хиймларссон, последний великан на планете, молился.
   – Господи, слышишь ли ты меня? – истово шептал он. – За что караешь, Господи? Разве не следовал я заповедям Твоим? Почему я должен погибнуть только для того, чтобы мой череп пополнил чью-то коллекцию? Неужели это и есть мое предназначение? Неужели именно так должна завершиться моя жизнь? Почему Ты позволил моему роду исчезнуть с лица земли? Чем мы провинились перед Тобой? Неужели только человек имеет право ходить по этой земле? Разве великан – не одно из творений Твоих, Господи?!
   А Петер продолжал разоряться. Королевич Матеуш рассеянно насвистывал незамысловатый мотивчик, время от времени поглядывая на окна башни. Его люди уже встали в боевую позицию – копьеносцы впереди, упершись древками в землю, за ними лучники и арбалетчики. Еще дальше несколько человек возятся с повозкой, аккуратно снимая дерюгу.
   – Я слышу тебя, человек! – наконец крикнули из башни. Раулю больше не хотелось проявлять гостеприимство. – У меня твоя невеста! Если я отпущу ее, ты обещаешь уйти?
   – Нет, конечно! – ни на миг не задумался Матеуш. – Еще мне нужен твой череп!
   – Ой, какой же дурак… – тоскливо простонал Лоренцо. – Чванливый, напыщенный тупица…
   Впрочем, сказал он это еле слышно – услышав такое, королевич вполне мог и зарубить старика. И был бы в своем праве – простолюдин, оскорбивший столь знатного дворянина, должен радоваться, если ему хотя бы оставят жизнь.
   – Убирайтесь!!! – прогремело из башни. – Оставьте меня в покое – это все, чего я прошу!
   – Велика-ан, не тяни время! – нетерпеливо завопил королевич. – Отдай графиню и выходи на бой!
   – Отдать?! – бешено взревел Рауль. – Отдать?! А потом еще и выходить на бой?! Да на, забирай, не жалко!!!
   Из башни послышались протестующие крики, очень быстро переросшие в дикий, все усиливающийся вопль. Из окна башни вылетело что-то, отчаянно размахивающее руками и ногами. Прекрасная графиня Алисанда неслась так, как будто ею выстрелили из катапульты… пока не врезалась в скалу.
   Крик резко оборвался.
   Матеуш, Лоренцо и вся свита проводили взглядами медленно сползающую по каменной поверхности графиню. Точнее – то, что от нее осталось.
   Скала щедро окрасилась красным…
   – Дьявольщина… – досадливо поджал губы королевич. – Придется искать новую невесту… досадно… У этой были такие великолепные ягодицы…
   – Да, такая милая родинка на правой… – поддакнул Петер.
   – Что-о-о?! – гневно нахмурился королевич. – Что ты сказал, смерд?!
   Оруженосец нервно сглотнул, проклиная свой длинный язык… и облегченно вздохнул – его высочеству стало не до него. Потому что дверь башни распахнулась, и на пороге появился Рауль.
   Великан держал наперевес огромную дубовую палицу с ржавыми гвоздями вместо шипов, а на макушку напялил конский наглавник. Человеческий шлем ни за что не налез бы на эту головищу, да и лошадиный пришлось немного расширить.
   Рауль хмуро посмотрел на выстроившихся внизу людей с копьями и рогатинами, на стрелы и болты, нацеленные ему в грудь, тяжело вздохнул, взмахнул исполинским оружием, а потом грузно побежал вниз по тропе.
   Ландскнехты королевича торопливо наклонили рогатины, готовясь достойно встретить двуногую дичь. Хотя колени у них едва заметно задрожали – до сего дня крупнейшей добычей его высочества был пятнадцатифутовый огр.
   Однако несущийся на них детина мог бы убить толстопузого людоеда ударом кулака…
   Рауль промчался, как падающая звезда, не обращая внимания на уколы болтов и раненые ноги. В голенях застряли две рогатины, еще одна впилась в пятку, но могучий великан щедро заплатил за каждую рану. Двенадцать воинов остались лежать мертвыми – частично растоптанные, частично убитые чудовищной палицей.
   – Вход воспрещен!!! – бешено ревел Рауль, от души лупя палицей по мельтешащим под ногами человечкам. – Вход воспрещен, недомерки!!!
   Но королевич Матеуш только усмехнулся, глядя на разбушевавшегося громилу. Он привел вполне достаточно воинов… и еще кое-что.
   Великан с каждой секундой все больше походит на ежа – арбалетчики стремительно вставляют в гнезда новые болты и натягивают пластины. Лучники работают еще быстрее – многие колчаны уже опустели. Правда стрелы, не обладая пробивной силой болтов, лишь царапают слоновью шкуру великана.
   А вот болты застревают поглубже…
   – Я уже иду!!! – грозно пообещал великан, расправившись с первой шеренгой нападающих и двинувшись к королевичу и прикрывающим его стрелкам.
   Матеуш опять не сдвинулся с места. Он скептически прищурился, оценивая кровавый след, тянущийся за Раулем, а потом махнул людям у повозки.
   Дерюга вмиг слетела. А под ней обнаружилась каррабамита – метательная машина, похожая на огромный арбалет. Один-единственный снаряд – длинная и толстая стрела из кованого железа.
   Каррабамиту везли уже заряженную, полностью приготовленную и даже нацеленную – опытный охотник, королевич заранее вычислил рост добычи. Он вторично махнул рукой, и Петер дернул за рычаг. Толстенная тетива глухо хлопнула, и стрела устремилась вперед…
   Рауль замер, уже начав заносить палицу над головой ненавистного человека. Его отбросило назад на несколько шагов – он с трудом удержался на ногах.
   Великан медленно опустил глаза – из живота торчит наконечник стрелы размером с небольшое бревно. От него тянется толстый канат, заканчивающийся на основании каррабамиты.
   Королевич Матеуш давно выучил, что дичь может сбежать даже со стрелой в груди…
   Рауль несколько секунд стоял неподвижно, прислушиваясь к грызущей боли в животе. В голове крутится одно – с такой раной выжить невозможно. Он медленно ухватился за канат и с силой дернул каррабамиту на себя.
   – Осторожнее! – досадливо крикнул Матеуш на своих помощников. Он сам успел отпрыгнуть в сторону, но двое воинов попали под удар и свалились с пробитыми головами. – Стреляйте в него!
   Арбалетчики вновь подняли орудия, но выстрелить уже не успели. Рауль резко выдернул из живота железную стрелу, не обращая внимания, что вместе с ней вываливаются и кишки, схватил каррабамиту в охапку и швырнул ее, как молотобоец – ядро.
   Четверо воинов, оказавшиеся на пути броска, погибли сразу же. Сама же каррабамита ударилась о скалу и разлетелась вдребезги – мастера, делавшие это оружие, не рассчитывали, что им станут кидаться великаны. Во все стороны полетели щепки и гвозди.
   Рауль бросил ненавидящий взгляд на Матеуша, развернулся и зашагал прочь, прижимая ладони к ужасной дыре в животе.
   Все выше и выше… Кровоточащие ноги страшно болят, в груди холодеет, глаза застилает багровая пелена. Он шел все медленнее, едва различая дорогу под ногами. Правое сердце уже почти не бьется, да и левое неприятно хрипит и дает сбои. Великан потерял слишком много крови. Вперед тащат только могучие мышцы и железная воля.
   Матеуш со своими людьми неторопливо двигался позади. Сегодня он лишился двух третей отряда, но это допустимые потери. Примерно так он и рассчитывал. К тому же предусмотрительный королевич никогда не платил наемникам вперед, так что великан еще и помог сэкономить.
   Судя по кровавой дороге, стелящейся за еле бредущим Раулем, через несколько шагов он просто упадет. Каждый шаг дается великану со все большим трудом, дыхание замедлилось, а правое сердце остановилось совсем. Из раны на животе вывалился какой-то склизкий мешок, разбрызгавший во все стороны что-то едкое и дурно пахнущее. Похоже, желудок.
   Наконец Рауль остановился. У самого края Чертовой Пасти. Он шумно выплюнул кровавый сгусток, а потом хрипло проговорил:
   – Никто… никто и никогда… никогда… не получит… черепа… черепа великана!
   С этими словами он сделал еще шаг.
   Прямо в пропасть.
   Королевич Матеуш яростно закричал, бросаясь вперед – ускользает ценнейший экспонат!
   Разумеется, он ничего не смог сделать. Только успел услышать, как в глубине затихает торжествующий рев:
   – Я после-е-е-е-е-едни-и-и-и-ий!!!
   В народе говорят, что у Чертовой Пасти нет дна.

Привидение в гостях

   Ира вышла из автобуса. Успело стемнеть. Она и не думала, что уже так поздно.
   Все-таки сессия – это мрак. Наверное, в целом свете не найдется более несчастного существа, чем студент во время сессии.
   И не найдется более счастливого, чем тот же студент, успешно сессию сдавший. Сегодня Ира расквиталась с последним экзаменом – римским правом. Профессор долго кочевряжился, ворчал себе под нос, но все же поставил в зачетке заветную троечку.
   А ей больше и не нужно. Подумаешь, велика важность. Какой-то там император Пруденций тысячу лет назад издал закон, по которому юристов надо слушаться, а современные студенты теперь страдай.
   Да чтоб они все провалились, римляне эти!
   Возвращаться домой ночью всегда страшновато. Особенно через эту аллею – темно, как в бочке с огурцами. Собственные руки с трудом различаешь.
   Впереди что-то светится. Ира замедлила шаг. Странная штука – как будто голограмма или что-то в этом роде. Болтается прямо посреди дороги, покачивается слегка. По очертаниям немного похоже на человека – две руки, две ноги… хотя ног почти и нету. Заканчиваются, не доходя до земли.
   – Простите, а вы не знаете, что это? – окликнула проходящую мимо тетку Ира.
   – Где? – неохотно отозвалась та.
   – Вот… светится.
   – Что светится? – странно посмотрела на Иру тетка.
   – Ну вот… это… вот.
   – Шли бы вы домой, девушка. Вам, по-моему, уже хватит.
   – Да я совсем чуть-чуть, сдачу отметить! – обиделась студентка, но тетка уже торопливо удалялась.
   Ира вздохнула. Странно. Она вправду, что ли, этой голограммы не видела? Или соврала… хотя зачем?..
   Может, и в самом деле галлюцинация? Хотя откуда бы вдруг? С двух рюмочек красного так закосеть не получится. Всякими порошочками и прочей дрянью Ира никогда не увлекалась.
   Подул ветер. Ира бросила последний взгляд на голограмму и пошла дальше.
   Однако свечение неожиданно шевельнулось. Дернулось и медленно поплыло следом.
   Бросившая взгляд через плечо студентка испуганно вздрогнула. Это уже не похоже на рекламный спецэффект или что-нибудь наподобие. Смотрится довольно жутковато – темная аллея, ни души кругом, и плывущий в тишине призрачный силуэт…
   А может, это и есть призрак?!
   Ира нервозно хихикнула. Да нет, быть не может. Здравомыслящие люди в привидений не верят.
   Инопланетяне – еще может быть, но привидения…
   – Отвяжись! – бросила свечению Ира. – Если это какой-то розыгрыш, то не смешной!
   Свечение продолжает плыть следом.
   – Мишка, блин, опять твои шуточки?! – крикнула в пространство Ира. – Прекращай, достал уже!
   Нет, конечно, не его. Мишка Черняков любит подкалывать сокурсников – то пистоны под ножки стула подложит, то доску воском натрет, – но до подобного у него пока что не доходило.
   Да и как бы он такое проделал?
   – Отвали от меня! – воскликнула Ира, ускоряя шаг. – Не знаю, что ты за дрянь, но отвали!
   Непонятное нечто на какой-то миг замерло, словно услышав ее слова. Но тут же снова припустило вдогонку – еще быстрее, чем раньше.
   По телу пробежала морозная дрожь. Это уже совсем не смешно. И на дурацкий розыгрыш похоже все меньше и меньше. Становится по-настоящему страшно – хочется бежать без оглядки… что, собственно, Ира и сделала.
   Запыхавшаяся девушка вылетела на освещенную улицу. И облегченно вздохнула – загадочное свечение благополучно исчезло. Все еще чувствуя частое сердцебиение, Ира поплелась домой – тут уже рукой подать.
   – Но все-таки, что это было?.. – пробормотала она, входя в подъезд.
   Крохотная однокомнатная квартирка ничуть не изменилась за прошедший день. Пару лет назад здесь жила двоюродная бабушка – совсем почти незнакомая, Ира и виделась-то с ней всего пару раз. Но более близких родственников у одинокой старушки не оказалось, и после ее смерти квартиру унаследовала двоюродная внучка.
   Что оказалось очень кстати – до этого Ира ютилась в общежитии, деля комнату еще с двумя девушками.
   – Ффу-у-ух, устала-то как… – выдохнула Ира, бросая сумку на обшарпанный диван. – Полжизни за теплую ванну!..
   Горячую воду в доме подавали с перебоями. Но сегодня Ире повезло – из крана полился крутой кипяток. С легкой примесью ржавчины, правда, но муть быстро стекла, сменившись чистой, прозрачной как слеза жидкостью.
   – О-о-о-о-о, какой кайф!.. – восторженно произнесла Ира спустя несколько минут, опускаясь в ванну. – Жизнь хороша!.. иногда.
   Слегка расслабившись, девушка снова вспомнила то странное свечение в аллее. Что же это, интересно, могло быть такое? Голограмма? Галлюцинация? Какое-то неизвестное явление природы? Или все-таки…
   – Да нет, быть того не может! – фальшиво рассмеялась Ира, засовывая голову под душ.
   Вымыв и высушив волосы, она выбралась из ванной, налила себе прохладного ананасового сока и с ублаготворенной улыбкой устроилась в кресле. Время уже за полночь, но завтра – совершенно свободный день. Впервые за долгое время не нужно никуда идти, не нужно ничего делать – можно спать хоть до вечера.
   Ах, какое же это блаженство!
   Но поглазев некоторое время в телевизор, Ира почувствовала, что глаза начинают слипаться. Умоталась за день. Да и смотреть особо нечего – по всем каналам одна мура. Ни единого стоящего фильма. Видиком Ира пока что не обзавелась – бедной студентке такая роскошь не по карману. У нее и телевизор-то старенький, лет пятнадцать уже разменял.
   – Скукота!.. – зевнула Ира, бросая пульт и выбираясь из кресла. – Кто куда, а мы баиньки…
   Не переставая зевать, она переоделась в ночнушку и щелкнула выключателем на стене. Лампа, лишенная даже намека на абажур, погасла… и Ира истошно завопила.
   Посреди темной комнаты обнаружилось все то же самое свечение.
   Ира резко ударила по выключателю. Лампа загорелась.
   Свечение исчезло.
   Тяжело дыша, Ира долгую минуту простояла неподвижно, сверля взглядом пустую комнату. Пол. Потолок. Стены. Диван. Кресло. Журнальный столик. Платяной шкаф. Тумбочка. Телевизор. Выцветшая картина с неразборчивым пейзажем.
   И никаких привидений.
   Очень-очень медленно Ира протянула руку к выключателю. Собрала в кулак всю решимость. Нажала на кнопку.
   Свечение снова появилось.
   На сей раз Ира не стала вопить. Только уставилась на загадочное явление мрачным взглядом, предусмотрительно держа руку на выключателе.
   Здесь, в совершенно темной комнате с задернутыми шторами, эта штука видна еще отчетливее, чем на улице. Там определенный свет все же присутствовал – звезды, окна зданий и прочее. А здесь, в кромешной мгле, это уже не просто невнятный мерцающий сгусток, а вполне четкое изображение.
   Человек. Несомненно, это человеческий силуэт. Схематичный, расплывающийся – как картинка, размытая водой. Черт лица разобрать невозможно, деталей одежды тоже. Но рук две, ног тоже две… хотя эти по-прежнему заканчиваются, не доходя до пола.
   – Ты… кто?.. – очень осторожно спросила Ира.
   Фигура медленно поплыла к ней. На расплывающемся лице что-то шевельнулось – словно беззвучно задвигались губы. Руки вытянулись вперед…
   Свет зажегся. Ира рефлекторно ударила по выключателю, не выдержав такого зрелища. Сердце истошно заколотилось, спина покрылась липкой испариной.
   Если это и галлюцинация, то какая-то очень уж реалистичная. И жуткая.
   Изо всех сил отгоняя мысль о том, что привидение по-прежнему здесь, Ира метнулась к шкафу, схватила в охапку первую попавшуюся одежду и вылетела за дверь.

   В дверь позвонили. Сонно протирая глаза и тихо ворча на гостей, являющихся в такой неурочный час, Марина открыла дверь.
   Открыла – и ахнула. На пороге Ирка Галахова – сокурсница и лучшая подруга. До смерти бледная, со странным выражением лица и весьма экстравагантно одетая – в совершенно прозрачный топик поверх столь же прозрачной сорочки, рваные джинсы и спортивные кроссовки.
   – Ирк, ты чего это?.. – изумленно захлопала глазами Марина.
   – Привет, – неживым голосом поздоровалась Ира. – Можно?..
   – Да заходи, конечно! Ты откуда такая красивая?
   – Да так… – неопределенно вздохнула Ира. – Слушай, можно я у тебя переночую?
   – Да не вопрос… Катька еще вчера к родным укатила – не стеснишь… А чего это ты вдруг нарисовалась?.. Случилось что?..
   – Да меня, понимаешь, соседи сверху залили… – с трудом стащила кроссовок Ира. – Вот, без крыши осталась…
   – Да что ты мне бананы-то в уши запихиваешь? – хмыкнула Марина. – Какие соседи?.. Карлсон, что ли?.. Ты же на последнем этаже живешь!
   – А, ну да… Значит, это не меня соседи заливают, а я их сама заливаю… – плюхнулась на первую попавшуюся кровать Ира. – Ага, точно.
   – Ясно всё с тобой…
   Похоже, сейчас о чем-либо спрашивать бесполезно. Подруга явно не в себе. Хотя непонятно, что ее могло привести в такое состояние – нервы вроде крепкие, по пустякам в истерику не впадает.
   – Неужели она в таком виде по улице шла? – покачала головой Марина, глядя на уже спящую Ирку.

   Утром Ира тоже ничего толком не объяснила. На расспросы подруги отвечала невнятным бормотаньем сквозь набитый рот. Маринке на днях прислали домашнее варенье.
   – Вкуснае-е!.. – вытерла измазанные губы Ира. – Чмоки тебя, я пошла.
   – Куда?.. Ты ж так ничего и не рассказала!
   – Потом, потом как-нибудь… – отмахнулась Ира, с трудом залезая в кроссовки. – Блин. Я что, в этом тряпье вчера пришла?..
   – Вот именно!
   – Блин, – вздохнула Ира, разглядывая себя в зеркало. – Видок тот еще. Гламурный и готичный одновременно. Ой, прыщик… Слушай, одолжи плащик какой-нибудь?..
   – Жарища же на улице!
   – Да мне только срам прикрыть… Ну как я в таком виде на люди выйду?
   – Вчера без проблем вышла… – пробормотала Марина, доставая из шифоньера замшевую куртку. – Устроит?..
   – Жизнь спасла. Я завтра отдам.
   – Кого, жизнь?.. – хмыкнула Марина, закрывая за подругой дверь.
   Вернувшись домой, Ира долго не решалась переступить порога. Даже сквозь задернутые шторы в окно бьет солнце – никаких привидений не видно.
   Но это не значит, что их здесь нет.
   Конечно, не исключена возможность, что все вчерашнее было просто слегка затянувшимся глюком. Мало ли что бывает – может, вино попалось испорченное? Кстати, надо будет спросить ребят, не было ли еще у кого таких приходов.
   Ира устало вздохнула и поплелась в ванную комнату. Но взявшись за ручку двери, чуть помедлила. Несколько секунд стояла неподвижно, собираясь с силами… и резко распахнула дверь!
   – Ага! – вскрикнула девушка.
   И облегченно засмеялась. Внутри никого не оказалось – разумеется, как и должно быть. Уже со спокойной душой Ира включила свет и потянулась к зубной щетке.
   – Ни-ко-го, ни-ко-го, – замурлыкала девушка, сполоснув рот. – Никаких привидений, никаких привидений…
   Выйдя из ванной, она выключила свет. Бросила взгляд через плечо, закрывая дверь… и зашлась в диком визге.
   Рядом с умывальником висит вчерашнее свечение. Видно совершенно отчетливо.
   Но на сей раз Ира отнеслась к происходящему спокойнее. Закричала она не от страха – только от неожиданности. Повизжав для порядка секунды три, девушка резко закрыла рот и уже с некоторым интересом воззрилась на странного призрака.
   – Ладно, будем рассуждать логически, – подняла руку она. – Ты что такое вообще? Тебе чего от меня надо?
   Привидение сдвинулось с места. На неразборчивом лице зашевелились губы. Ира тяжело вздохнула – кем бы ни был ее странный гость, говорить он явно не может.
   Может, все-таки голограмма?..
   – Нет, сама я тут каши не сварю, – сказала вслух Ира, глядя на колышущееся свечение. – Следствие должны вести знатоки.
   С подозрением косясь через плечо, девушка сходила за телефоном. Послюнявила палец, листая страницы записной книжки, и один за другим начала набирать номера:
   – Алё, Леша?.. Да, Ира. Слушай, такая беда, не можешь сегодня ко мне заскочить?.. На минутку буквально, проконсультироваться кое-чего надо… Можешь?.. Люблю тебя, чмоки, жду!
   – Верунчик?.. Привет, это Ирка с параллельного. Не заглянешь на минуточку, а?.. Есть тут одна штука – как раз по твоей части. Ну да, именно в этом смысле!.. Будешь?.. Прелесть, обрадовала!
   – Андрей Иваныч?.. Здрасьте, это Ира Галахова, покойной Карины Палны внучка. Я дико извиняюсь, что беспокою, но вы меня страшно выручите, если выкроите минуточку! Даже не знаю, как объяснить… да! Да. Да. Нет, не совсем так, но наподобие. Андрей Иваныч, я вам по гроб жизни!.. спасибо!
   Гости явились еще до обеда. Лешка Поздняков – аспирант с кафедры квантовой механики. Верка Шишлина – председательница институтского клуба ведовства. И отец Андрей – батюшка из близлежащей церкви.
   – Ну, показывай свою барабашку, – скомандовал Лешка.
   Ира резко распахнула дверь. Уже совершенно спокойно встретилась взглядом с загадочным свечением.
   Полное отсутствие реакции она заметила только секундой спустя. Трое гостей по-прежнему глядят спокойно, выжидающе. Как будто никакого привидения и нет.
   – Вы… его что… не видите?.. – очень осторожно осведомилась Ира.
   – Кого? – чуть приподнял брови Лешка.
   – Что мы должны тут видеть, Ирочка? – пробасил отец Андрей.
   У Иры опустились руки. Она так надеялась, что хоть кто-нибудь из этих троих сумеет эту штуковину разглядеть! Это по крайней мере подтвердило бы, что она не сошла с ума.
   – Верунчик, даже ты ничего не видишь? – жалобно спросила Ира.
   Ведьма-любительница медленно помотала головой, с явным сомнением глядя на подругу.
   – А… ты сама-то что видишь? – спросил Лешка. – Опиши.
   Ира послушно описала. Это не заняло много времени. Человекоподобное свечение. Очень неразборчивое – словно фотография очень сильно не в фокусе. Ноги обрезаны ниже колен.
   Вот и все.
   – Это блазнится тебе, Ирочка, – добродушно сказал отец Андрей. – Бес дразнит, наваждение напускает. Перекрести его, да «Отче наш» прочти – он и рассыплется.
   – Правда, что ли?.. – усомнилась Ира. – Андрей Иваныч, а… а слова подскажите, а?..
   Священник недовольно поджал губы, вздохнул и терпеливо сказал:
   – Повторяй за мной. Отче наш, Иже еси на небесех!
   – …на небесех, – послушно повторила Ира.
   – Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли. Хлеб наш насущный даждь нам днесь; и остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим; и не введи нас во искушение, но избави нас от лукаваго.
   – …от лукаваго, – упавшим тоном закончила Ира. – Не исчезает, Андрей Иваныч…
   В глазах священника промелькнуло раздражение. Он заподозрил, что его просто-напросто разыгрывают. Судя по скептическим лицам Лешки с Веркой, они подумали то же самое.
   Ученый, ведьма и священник предложили еще несколько способов избавиться от наваждения. Лешка посоветовал надавить на глаз и посмотреть – раздвоится ли привидение или нет. Ира послушалась и смущенно ответила:
   – Не раздвоилось.
   – Значит, просто галлюцинация, – важно поправил очки аспирант. – Реальные предметы должны…
   – Но у меня вообще ничего не раздвоилось… – еще более смущенно добавила Ира. – Ты тоже не раздвоился…
   Леша сухо кашлянул и заявил, что Ира просто неправильно делает. Долгое время пытался продемонстрировать, как нужно, но в конце концов гордо отвернулся.
   У него тоже ничего не получилось.
   Вера предложила устроить спиритический сеанс. Аж повизгивая от восторга, ведьма-любительница притащила из прихожей сумку с принадлежностями, достала доску с буквами и усадила всех за стол. Отец Андрей некоторое время морщил нос, но глядя в страдальческие глаза Иры, все же сдался.
   – Дух, приди, дух, приди… – забормотала Вера, держа за руки Иру и Лешу. – Дух, приди…
   – Дух, твою мать, ты придешь или нет?! – не выдержал Леша. – Идиотизм какой-то!
   Вера тут же выдернула руку и истерично заверещала, что магия – это вам не на компьютере тренькать, тут материя тонкая! Одно присутствие скептика способно все разрушить! Лешка в ответ только криво усмехнулся – кто-кто, а уж он-то отродясь не верил ни в какую чертовщину.
   Глядя на них, начал гневно хмуриться и отец Андрей. Совсем молодежь дурная пошла.
   – Тьфу, аж смотреть противно… – едва не сплюнул священник. – Прости Господи…
   Ира подперла кулаком щеку, грустно глядя на бранящихся гостей. О ее проблеме они успели позабыть.
   – Эй, а я-то как же?.. – робко подала голос она.
   – Прости, Ирочка, херовину сотворили, – пробасил отец Андрей, сбрасывая на пол спиритическую доску. Верка взвизгнула и бросилась подбирать свой скарб. – Беса молитвой изгонять нужно, а не бесовщиной. Я вот тут сейчас водицей святой покроплю, а если хочешь – и молебен отслужить можно…
   – А поможет?..
   – Ну уж всяко не повредит!
   Вера, запихнув обратно в сумку доску для сеансов, начала вытаскивать какую-то новую гадость – книжечки в мягких обложках, металлические амулетики, чертежи на самодельном пергаменте, сушеные травки…
   Леша же тем временем спустился к машине и принес фото– и видеокамеру, инфракрасную лампу, термометр, барометр, микрофон и еще какое-то оборудование. Все это он с деловитым видом расставил по квартире и начал снимать показания приборов.
   – Мука есть? – спросил аспирант.
   – Есть… а зачем?
   – Сделаю дорожки. Если этот твой призрак ходит по полу – то и следы оставит.
   – А если не ходит?
   – Тогда его не существует.
   Отец Андрей тоже не терял времени даром – педантично обошел всю квартиру, обрызгал каждый уголок святой водой, без устали махал крестом, нараспев читая псалмы…
   – Оно по-прежнему здесь, – робко подала голос Ира, заглядывая в темную ванную. – Андрей Иваныч, а вы точно правильно колдуете?..
   – Не зли меня, дочь моя, – сурово сказал священник. – А то охерачу этим святым крестом по балде.
   Троица самозваных охотников за привидениями трудилась до позднего вечера, но так и не добилась сколько-нибудь заметного результата. Скепсиса в глазах гостей стало еще больше – Ире разве только прямым текстом не говорили, что не верят в ее загадочное свечение.
   В конце концов специалисты удалились. И бедная девушка вновь осталась одна-одинешенька. Наедине с осточертевшим привидением. Кстати, с наступлением сумерек оно вернулось в комнату.
   – Ну и вот что прикажешь мне с тобой делать? – с ненавистью уставилась на призрака Ира.
   Хорошо хоть, страх давно улетучился. Судя по всему, эта светящаяся штуковина безобиднее фикуса в горшке. Верка, Лешка и Андрей Иваныч проходили прямо сквозь него, ничего даже не замечая.
   – Ты вообще-то что такое? – вздохнула Ира. – Ты привидение, да?..
   Ей показалось, что светящийся силуэт шевелится. Вроде бы трясет… нет, мотает головой! Трудно разобрать точно – очень уж расплывчатая картинка.
   – Погоди, это ты сейчас говоришь «нет»? – уточнила Ира. – Ты меня слышишь, да?.. И понимаешь?..
   Привидение снова зашевелилось. На сей раз вроде бы кивнуло. Или все-таки просто показалось?
   – Нет, так у нас дело не пойдет, – решительно заявила девушка. – Я вообще не разбираю, чего ты там показываешь. Давай договоримся так: если «да», то ты наклоняешься вперед всем корпусом, а если «нет», то разводишь руки в стороны. Пойдет?..
   Привидение совершенно явственно наклонилось вперед, едва не касаясь пола макушкой. Ира пораженно вытаращила глаза – есть контакт! Даже не верится – она общается с самым настоящим призраком!
   – Теперь… будем задавать вопросы… – нерешительно произнесла она, медленно обходя свечение по кругу. – Ты кто вообще такой?
   Призрак даже не шелохнулся. Ире показалось, что мерцающая фигура выражает растерянность.
   – Ах да, прости, тут «да» или «нет» не ответишь… – спохватилась она. – Ты призрак?..
   Руки разведены в стороны.
   – Инопланетянин?..
   Руки разведены в стороны.
   – Человек?..
   Низкий поклон.
   – Человек?!
   Низкий поклон.
   – Да нет, я уже поняла, просто… а почему ты в таком виде-то тогда?! И зовут тебя как?..
   Нет движения.
   – Нет, так мы тоже каши особо не сварим… – пробормотала Ира, уперев палец в подбородок. – В угадайку играть как-то не здорово… а ты писать случайно не можешь?
   Руки разведены в стороны.
   – Тогда как же нам… о, идея!
   На ум пришла ведьма Верка с ее доской для спиритических сеансов. Умные люди давным-давно придумали способ общаться с духами.
   Конечно, свою доску Верка забрала. Ира покопалась в ящике стола и вытащила большой лист бумаги. Написала на нем весь алфавит и торжествующе положила на стол.
   – Вот! Давай, контактируй! Как тебя зовут?..
   Призрак подплыл ближе. Медленно поднял расплывчатое свечение, которое приходится называть рукой, и указал… куда-то.
   Ира сумрачно уставилась на происходящее. Ее загадочный гость водит рукой, явно указывая нужные буквы. Только вот она совершенно не может понять – какие именно. Очень уж крупная «указка» – сразу на пол-алфавита.
   – Погоди, попробуем по-другому… – остановила призрака девушка.
   Она достала стопку бумаги для ксерокса и канцелярские кнопки. Написала крупно на каждом листе по одной-единственной букве и развесила их вдоль стен.
   На одних только стенах места не хватило – некоторым буквам пришлось притулиться на столе, диване, кресле, телевизоре…
   Ире пришлось решать и еще одну неожиданную проблему – освещение. На свету ее призрачный гость попросту исчезает… точнее, становится невидимым. Однако в темноте невидимыми становятся уже листки с буквами.
   В конце концов Ира зажгла свечку. Света колышущегося огонька хватает, чтобы с трудом, но все же разбирать надписи. И призрак, хоть и побледнел, но все же по-прежнему виден.
   – Вот! – устало выдохнула Ира. – Теперь начинаем. Как тебя зовут?..
   Призрак поплыл по комнате, указывая поочередно на листы с буквами. Ира удовлетворенно улыбнулась – теперь действительно есть контакт!
   – Ж… Е… Н… Я… – медленно прочитала она. – Женя?..
   Низкий поклон.
   – Понятненько… А я Ира, если еще не в курсе. Ладно, теперь рассказывай, что ты тут делаешь в таком… виде.
   Призрак снова поплыл по комнате, медленно, но верно отвечая на вопрос.
   Р-И-Т-У-А-Л.
   – Какой еще ритуал? Ты что, тоже вроде Верки?.. Ведьмачишь помаленьку?..
   Низкий поклон.
   – Угораздило же меня вляпаться… Ладно, рассказывай подробно.
   Д-О-Л-Г-О.
   – Я никуда не тороплюсь. У нас вся ночь впереди.
   Ире показалось, что призрак стонет. Похоже, история и в самом деле вышла не самая короткая. Но сжалиться она даже не подумала – нет уж, пускай терпит, если хочет, чтобы ему помогли!
   Рассказ затянулся. Очень уж сложный достался способ передачи информации. Женя предельно сокращал слова и фразы, отделываясь самым кратким изложением, но все равно получалось страшно медленно.
   Но в конце концов Ира уяснила суть. Да, ее гость оказался коллегой Верки Шишлиной. Тоже чего-то там колдовал и ворожил. Только, в отличие от нее, у него действительно что-то получалось.
   Иногда. Гораздо реже, чем хотелось бы. И совсем не всегда – то, что задумывалось.
   Именно так вышло и в этот раз. Женя проводил ритуал по перемещению в мир духов. Как он с грехом пополам объяснил Ире, попасть туда как есть, в человеческом теле – совершенно невозможно. Ведь это же призрачный мир – там не могут существовать материальные объекты. Единственный способ посетить такое место – выбраться из тела и отправиться «налегке», одной только душой.
   А потом вернуться.
   Но что-то у волшебника-недоучки не срослось. Вместо того, чтобы отправить в другой мир душу, оставив здесь тело, он… отправил куда-то именно тело. Не в мир духов, конечно, а куда-то еще. Куда – неизвестно.
   А душа осталась здесь. В таком вот бестолковом виде. Совершенно ни на что не способная самостоятельно – ни сделать что-нибудь, ни хотя бы поговорить с кем-нибудь. До Иры ее даже никто не замечал.
   – Кстати, а почему только я тебя вижу? – спохватилась девушка.
   Н-Е-З-Н-А-Ю-М-О-Ж-Е-Т-Б-Ы-Т-Ь-М-Е-Н-Т-А-Л-Ь-Н-А-Я-Ч-А-С-Т-О-Т-А-С-О-В-П-А-Д-А-Е-Т.
   – Это что, как у телеканалов?
   Н-А-П-О-Д-О-Б-И-Е.
   – Ладно, с этим понятно. Ну а помочь-то тебе как-нибудь можно, бедолага?
   Низкий поклон.
   – А как?
   П-О-В-Т-О-Р-И-Т-Ь-Р-И-Т-У-А-Л-З-А-Д-О-М-Н-А-П-Е-Р-Е-Д.
   Ира присвистнула.
   – А получится? – с сомнением спросила она. – Я же ничего такого не умею… может, Верку лучше позовем?
   Руки разведены в стороны.
   Н-И-Ч-Е-Г-О-У-М-Е-Т-Ь-Н-Е-Н-А-Д-О-Т-А-М-В-С-Е-У-Ж-Е-С-Д-Е-Л-А-Н-О-О-С-Т-А-Л-О-С-Ь-Т-О-Л-Ь-К-О-А-К-Т-И-В-И-Р-О-В-А-Т-Ь.
   – Вроде как кнопку нажать, что ли?..
   Низкий поклон.
   – Ладно, допустим… а где ты живешь?
   Ф-А-Д-Е-Е-В-А…
   Женя запнулся. Ира сообразила, что ему не хватает цифр. Пришлось рисовать еще и их.
   – На Фадеева, говоришь… – задумалась девушка, найдя на карте названный адрес. – Совсем рядом…
   Низкий поклон.
   – Слушай, а давно это с тобой… случилось?
   4-М-Е-С-Я-Ц-А.
   – Четыре месяца назад?! – поразилась Ира. – Четыре месяца в таком вот состоянии?!
   Низкий поклон.
   – Не повезло же тебе…
   Низкий поклон.
   Ира с полминуты постояла неподвижно, в размышлении прижав палец к подбородку, а потом решительно ударила кулаком по ладони:
   – Ладно, идем! Так и быть, выручу!
   Призрак явно оживился. Даже засветился чуть ярче. Хотя это, скорее всего, произошло из-за того, что догорела свечка – контакт с потусторонним миром здорово затянулся.

   Разъехались створки лифта. Ира подошла к нужной квартире… и замерла. До нее вдруг дошло, что та заперта. Причем изнутри. И ключа у нее, разумеется, нету…
   – Ой, мама дорогая… – вздохнула девушка, безуспешно пытаясь разглядеть своего призрака. Свет на лестничной площадке горел довольно ярко.
   На всякий случай Ира пошарила под ковриком. Если не считать испуганно сжавшегося паука, ничего интересного там не нашлось.
   – Ну не дверь же мне ломать?.. – задумчиво произнесла девушка, щелкая ногтем. Нержавеющая сталь отозвалась глухим звоном. – Такую сломаешь, пожалуй…
   Привычным жестом Ира достала мобильник. И задумалась, мысленно перебирая знакомых. Кому позвонить в такой ситуации?
   Сережке?.. Он спортсмен, культурист, днюет и ночует в тренажерном зале, в дверной проем с трудом проходит – бицепсы мешают. Вышибить эту преграду для него – раз плюнуть. Но Сережка, к сожалению, отпадает – укатил на какие-то свои соревнования, раньше четверга его можно не ждать.
   Валерику?.. Он парень работящий, мастер на все руки, с детского сада слесарит. Он эту дверцу по шурупчику разберет за полчаса. Но Валерик, к сожалению, тоже отпадает – ухитрился подцепить ангину посреди лета, уже третий день из постели не вылезает.
   Стасику?.. Да, точно, именно Стасику! Он, правда, знакомый неблагонадежный – мама еще в школе запрещала с ним общаться. А потом вообще стала зеленеть при одном упоминании этого имени. Но Ирка со школьным приятелем все равно не раздружилась – и сейчас это как нельзя более кстати.
   – Алё, Стасик, привет!.. – радостно прощебетала Ира, услышав знакомый голос. – А это я, Ира! Не узнал?.. Богатой буду! Слушай, а ты уже вышел из тюрьмы?.. Досрочно выпустили?.. Ну поздравляю, это обмыть надо! Ну да, завтра и отметим! Только вот я тебе чего звоню – ты не можешь ко мне подскочить… нет, не домой! Тут, понимаешь, проблемка как раз по твоему профилю… да, правильно. Ну чё ты подкалываешь-то, в самом деле! Очень надо, Стасик! Да, сейчас. Знаю, что поздно – но ты же у нас летучая мышь, верно?.. Ну да. Значит, я тебе адрес диктую?.. Спасибо!
   Станислав Козлов, молодой, но очень способный домушник, появился через полчаса. Снисходительно выслушал лепет образца «приятель уехал в отпуск, оставил в квартире любимого хомячка, нужно открыть дверь, не то хомячок протянет лапки» и принялся ковыряться в замке.
   Ира облегченно вздохнула. Все-таки на Стасика действительно можно положиться, хоть он и урка. В беде не бросит, лишних вопросов задавать не станет. Ему вообще по барабану, зачем школьной подруге понадобилось забираться в чужую квартиру. Просят взломать замок – легко!
   – Готово, – отрапортовал Стасик, распахивая дверь. – Еще что-нибудь?
   – Стасик, ты прелесть, чмоки тебя! – обрадованно вскочила на ноги Ира.
   – Да ты все обещаешь… – хмыкнул приятель.
   Ира виновато потупилась, намекая ресничками, что на этот раз обязательно… только не сейчас, а когда-нибудь потом.
   – Ладно, если больше ничего, тогда бывай, – понял намек Стасик. – Созвонимся.
   Ира облегченно вздохнула. Последнюю минуту она усиленно сочиняла предлог не пускать Стасика в квартиру. К счастью, он даже и не подумал туда заглянуть – просто сделал свое дело и ушел.
   – Ну что, ты все еще здесь? – почему-то шепотом спросила девушка, входя в темную прихожую.
   Из дверного проема выплыл светящийся силуэт. Женя воздел руки, явно указывая дорогу. Ира нерешительно вошла в комнату – попросторнее, чем у нее, но все равно скромную.
   Ну что тут скажешь? Сразу видно, что личность здесь живет… необычная. Черные обои, сплошь увешанные постерами и картинками со всякой мистикой. Книжные шкафы, битком набитые оккультной литературой. На столе диковинные инструменты и разноцветные флакончики со всякой гадостью. В углу самодельный алтарь с каким-то жутким мужиком. Хорошо хоть, не сатанинская погань – больше смахивает на многорукого индусского бога.
   Осмотрев комнату, Ира выключила свет. В центре сразу проявился Женя – уже уселся на полу, скрестив ноги. Аж трясется от нетерпения.
   Что и как делать, он объяснил еще дома, добрый час летая вдоль листов с буквами. Ира поняла так, что обратный ритуал предельно прост. Магический круг уже есть, все нужные действия произведены. Если бы не случилось той роковой ошибки, Женя вернулся бы и сам, без посторонней помощи. Скорее всего, в тот же самый день.
   Но сейчас придется поработать уже ей. Вроде все должно пройти без проблем. Ира специально дважды уточнила – а не затянет ли и ее в эту черную дыру? Почему-то не хочется в расцвете юных лет обращаться в такое же мутное нечто, как Женя.
   – Так, что там у нас?.. – сверилась с бумажкой Ира. – Зажечь свечи… сделано. Окропить круг куриной кровью… бр-р-р-р, какая гадость. Включить музыку… а что там за музыка? Попса какая-нибудь?..
   Щелкнув клавишей старенького кассетного магнитофона, Ира сделала постное лицо. Она ожидала услышать что-нибудь ревущее, грохочущее, с воплями и криками… а заиграла тихая напевная мелодия. Почти что колыбельная.
   – Ладно, идем дальше, – сунула нос в бумажку Ира. – Окурить круг благовониями – вот этими, что ли?.. – одновременно читая заклинание. Оки-доки, благовония у нас есть, заклинание… тоже есть. Это ведь оно тут валяется, да?..
   Женя низко опустил голову.
   Ира подобрала еще одну смятую бумажку и пробежалась глазами по тексту, с трудом разбирая при свете свечей корявый почерк.
   – Ахалай-махалай, блин, – хихикнула она, чувствуя себя ужасно глупо. – Ладно, значит, так… Бамбара-чуфара, скорики-морики, лорики-ёрики…
   Женя в кругу всполошился, замахал руками.
   – Прости, прости!.. – прыснула девушка. – Не удержалась!.. Ладно, начнем сначала, но серьезно… так, значит… Алл-галл’и-йя-а-а-а!.. Ущщин’нарр-атта-а-а!.. Атта-а-а!.. Выкликаю, призываю, возвращаю в мир живущих Туда ушедшего, именем введите имя вызываемого…
   Женя снова задергался, истошно тряся руками.
   – Прости, прости, не сообразила! – уже слегка раздраженно ответила Ира. – Сначала! Алл-галл’и-йя-а-а-а!.. Ущщин’нарр-атта-а-а!.. Атта-а-а!.. Выкликаю, призываю, возвращаю в мир живущих Туда ушедшего, именем Евгений! Да появится он здесь и сейчас!.. Айя-тта-а!.. Айя-тта-а!.. Шакх!!!
   Читая эту белиберду, Ира в глубине души была уверена – ничего не получится. Потому что так просто не бывает.
   И каково же было ее удивление, когда последнее слово вызвало резкий хлопок, клуб дыма и…
   – Твою маму… – ошалело раскрыла рот девушка, плюхаясь на пятую точку. – Получилось-таки…
   В круге медленно поднимался на ноги молодой парень. Высокий, светловолосый, атлетического телосложения и совершенно голый. Ира невольно покраснела – ее призрак оказался весьма очаровательным малым.
   Встав на ноги, Женя пару секунд покачивался из стороны в сторону, недоверчиво разглядывая окружение, а потом счастливо заорал, сдавливая Иру в объятьях. Та покраснела еще сильнее – как-то неудобно обниматься с почти незнакомым парнем, лишенным даже трусов.
   – Сработало, сработало, сработало!!! – восторженно завопил Женя… и вдруг резко замолчал.
   Он очень медленно отстранился от Иры. Моргнул. Моргнул еще раз, ощупывая волосатую грудь. Скосил глаза вниз – и снова заорал. Но теперь уже не счастливо, а в ужасе.
   Потом Женя схватил себя между ног – и крик перерос в самую настоящую истерику. Он с топотом выбежал из комнаты… включил свет в ванной… уставился в зеркало – и резко замолчал.
   Словно выключили звук.
   – Ты что наделала, дура?.. – очень тихо прошипел Женя, входя обратно.
   – А что такое?.. – испуганно пролепетала Ира.
   – Это же не мое тело! – скрипнул зубами бывший призрак.
   – Как это не твое?! Точно уверен?!
   – Я что, по-твоему, могу перепутать свое тело с чьим-то еще?!
   – Так, погоди, ты только не психуй! – взмолилась Ира. – Успокойся, давай все спокойно обсудим! Тебе ведь тоже неплохое досталось, верно? Не уродец, не инвалид – нормальное такое тело, пятизвездочное, можно сказать…
   – Но оно же не мое!!! – забился в истерике Женя. – На кой хрен мне чужое тело?!
   – А какое было у тебя?
   – Ростом поменьше… в плечах поуже… волосы другого цвета… А главное – оно было женским!!!

Разбитые зеркала

   Филиппо бежал по крыше. Он наслаждался этим моментом – сейчас, летя над ночной Венецией, видя отблески лунного света в великолепных каналах, он чувствовал себя самим Меркурием, спустившимся на грешную землю. Легко перепрыгивал с парапета на парапет, продвигаясь так же быстро, как если бы бежал по гладкой дороге.
   Венеция Серениссима, Светлейшая Венеция, прекраснейший город в Европе, очень хороша в этом смысле – корпуса домов, соединенные высокими арками, со стороны кажутся одним целым. Планировка у всех одинаковая, одни и те же блоки повторяются многократно.
   Идеальный город для наемного убийцы.
   Филиппо Кальери – лучший в своем деле. Никто другой не может так легко и незаметно проникнуть в дом богатого купца, плотно напичканный стражей, тихо полоснуть по горлу сандедеей [5 - Сандедея – венецианский кинжал с широким сужающимся к острию клинком. Общая длина 600 мм.] и так же тихо ускользнуть. Тридцать четыре заказа! Тридцать четыре – и все выполнены блестяще! Других таких искусников в Венеции нет.
   А потому нет ничего удивительного, что и этот заказ достался именно ему.
   Еще один прыжок, и вот Филиппо уже стоит на крыше одного из крупнейших ка [6 - Ка – дом-дворец в Венеции эпохи Ренессанса.] Большого канала. Внимательный взгляд окинул открывшуюся панораму, задержавшись на Палаццо – великолепном Дворце Дожей. Наемный убийца чуть прищурился, оценивая расстояние, и вновь продолжил свой ночной бег. Последний рывок, и худощавая фигура, затянутая в черный бархат, влетела в распахнутое настежь окно.
   Филиппо не издал ни единого звука. Он точно знал это. И тем не менее человек, стоящий спиной к окну, в тот же миг сказал:
   – Ты опоздал.
   Голос прозвучал сухо и неприветливо.
   – Да, мой дож, – склонился в льстивом поклоне убийца. Этот человек – его постоянный заказчик, а заказчикам следует угождать. – Ваш гонец не сразу отыскал меня…
   – Меня не интересуют оправдания, – равнодушно ответил дож, поворачиваясь к ночному посетителю.
   Лицо могущественного дожа скрывает театральная маска – добродушный увалень Панталоне. Он не собирается показывать убийце свое лицо.
   Впрочем, на Филиппо также маска – Арлекин. Ему хочется оказаться узнанным не более, чем дожу.
   Впрочем, этот театр насквозь нелеп, и оба его участника это понимают. Разумеется, Филиппо отлично знает, кто его заказчик. Найдите в Венеции человека, не знающего имени… но тс-с, об этом опасно даже думать! И точно так же шпионы великого дожа давным-давно выяснили все о Филиппо Кальери – только дурак станет доверять столь щекотливые дела незнакомцу.
   Тем не менее оба собеседника притворяются, что не подозревают о истинном имени другого. Простая вежливость – пока что они друг в друге нуждаются…
   – Предыдущая работа была выполнена… неплохо, – отвесил скупой комплимент дож. – Я доволен.
   – Надеюсь, вас не разочарует и следующая, – улыбнулся под маской убийца. – Ведь именно за этим вы призвали меня посреди ночи?
   – Твоя сообразительность заслуживает похвалы, – еле заметно кивнул вельможа, протягивая Филиппо два предмета – запечатанный конверт и тяжелый кожаный мешочек.
   Убийца взвесил кошелек в руке и брови невольно поползли вверх – гонорар весит почти втрое против обычного. Он развязал тесемки – нет, никакого серебра или «ущербных» монет, только полновесные золотые дукаты.
   – Работа будет сложной, – сказал он скорее утвердительно, чем вопросительно.
   – Очень, – подтвердил дож. – Я пойму, если ты откажешься.
   Филиппо только усмехнулся. Откажешься… Если он откажется от заказа его светлости, уже на следующий день за ним самим придут бывшие коллеги по цеху…
   Он и без того уже давно подумывал исчезнуть из «города каналов» – слишком много тайн владык не являются тайнами для него…
   А человек, знающий столь многое, опасен.
   Но пока что время у него еще есть. И этот заказ он обязательно исполнит – честь мастера требует окончить дело, за которое уже получен гонорар. Он скорчил рожу, по-детски радуясь, что дож не видит его лица под маской, и спрятал кошель за пазуху.
   В голову невольно закралась мысль – а не корчит ли светлейший сейчас такие же рожи под своей маской? Глупость, конечно, но кто может сказать наверняка?
   – Ступай, – сухо приказал дож, вновь отворачиваясь от посетителя.
   Филиппо еще раз поклонился и лихим кувырком выпрыгнул в окно. В этом финте не было никакого смысла – заказчик его не видел, а если бы и увидел, все равно бы не оценил. Но Филиппо искренне гордился своей ловкостью и пользовался малейшей возможностью ее продемонстрировать.
   Хотя бы самому себе.

   На следующую ночь наемный убийца вновь бежал по крышам. Но теперь совсем в другом направлении – по адресу, указанному в конверте.
   Сломав печати, Филиппо только недоуменно пожал плечами. Он-то ожидал, что ему прикажут убить кого-то из ближайшего окружения светлейшего – может, даже его жену или тещу. Эти две мегеры действительно стоили бы таких денег…
   Но Пьетро Кадуччи?.. Стекольных дел мастер, специализирующийся на зеркалах? Чем мог помешать дожу этот безобидный карлик? И почему за его голову назначена столь высокая награда?
   А пуще того Филиппо удивился дополнительным указаниям. Обычно вручают только имя и адрес жертвы. В остальном дож целиком полагается на искусство своего наемника. Но сейчас…
   «Отделить голову от тела».
   «Разбить все зеркала».
   Филиппо несколько раз прочел эти две коротенькие фразы. И так и не разгадал их смысла. Нет, смысл самих слов до него, конечно, дошел – в конце концов, что тут непонятного? Но вот зачем светлейшему вдруг понадобилось отдавать такие странные приказания… это осталось загадкой.
   Все первую половину дня убийца потратил на то, чтобы выяснить как можно больше о предполагаемой жертве. Порой на такое приходится затрачивать не один, а несколько дней – чем многочисленнее стража, чем хитрее ловушки, чем сложнее запоры на дверях и окнах, тем сильнее затрудняется работа.
   Но в этот раз все оказалось до смешного простым. Пьетро Кадуччи холост и бездетен, слуги живут в отдельном флигеле и на ночь удаляются из дома, собак не держит, запоры не представляют большой сложности.
   Но ведь должно, должно же быть что-то, за что дож согласен платить втрое против обычной суммы!
   – Ну посмотрим, что в вас такого особенного, синьор Кадуччи… – пробормотал Филиппо, просовывая тонкую медную проволочку в щель меж ставнями.
   Только полная луна стала свидетелем того, как наемный убийца скользнул в спальню хозяина дома. На сей раз Филиппо не стал надевать маски, ограничившись тем, что поплотнее надвинул капюшон. В конце концов, если все пройдет удачно, этот зеркальщик уже никому не сможет описать лица незваного гостя. А если нет… если нет, ему это будет уже безразлично – убийце, потерпевшему неудачу, второго шанса не предоставляют.
   На этой работе вообще редко доживают до старости.
   В спальне никого не оказалось. Кровать с пышным балдахином пустует – похоже, хозяин все еще не спит. Филиппо несколько секунд стоял неподвижно, дожидаясь, пока глаза привыкнут к темноте. Единственным источником света служила луна за окном.
   Когда глаза наконец-то приспособились, Филиппо раздосадованно чертыхнулся. Вторая часть задания обещает затянуться надолго – в одной только этой небольшой комнате целых семь зеркал. А судя по рассказу слуги, которого убийца «случайно» встретил в таверне и как следует подпоил, во всем доме их не меньше сотни.
   Что поделаешь, такая уж профессия у хозяина…
   Филиппо снова задумался, для чего дожу понадобилось уничтожать такие прекрасные стекла. Мастерство Пьетро Кадуччи превосходит все, виденное им до сих пор. Великолепные рамы из золота и старой бронзы, украшенные тонкой филигранью, многоцветными геммами с агатами и ониксами, мореным и золоченым деревом, слоновой костью…
   А стекло!.. Воистину совершенство – блестящее зеркальное полотно, сделанное из чистейшего хрусталя высшей пробы. Такое чудо научились делать сравнительно недавно – только зажиточные горожане могут позволить себе стеклянные зеркала, остальные по-прежнему довольствуются тусклыми металлическими.
   Да, Пьетро Кадуччи должен быть баснословно богат…
   Наемный убийца тряхнул головой, отгоняя лишние мысли, и неслышно скользнул в темный коридор. Теперь он двигался легко и бесшумно, как ветер меж деревьев. Чуткие уши опытного мастера уже просеяли царящую в доме тишину и вычленили слабенький звук, доносящийся из левого крыла. Туда Филиппо и направился.
   Он шагал так осторожно, как только мог. Не оставляло недоброе предчувствие. Но он старательно гнал его прочь, убеждая себя, что все закончится хорошо, что это всего лишь старый стекольщик, чем-то так досадивший великому дожу, что тот пожелал непременно увидеть его обезглавленным, а не просто умерщвленным.
   Убеждал и не мог убедить.
   Но потом стало не до пустых тревог – наконец-то разыскал хозяина дома. Тот, разумеется, до сих пор не подозревал о проникшем в дом чужаке – Филиппо посчитал бы за личное оскорбление, если бы это было не так.
   Пьетро Кадуччи нашелся в зале идеально круглой формы. Вся обстановка ограничивалась восемью огромными зеркалами в простых рамах, висящих на равном удалении друг от друга. Филиппо тихо подкрался к чуть приоткрытой двери и заглянул в щелочку, одновременно нащупывая верную сандедею.
   Клиент отнюдь не выглядит опасным. Крошечного роста, почти карлик, да еще горбат. Немолод – по меньшей мере шестьдесят лет. Одет скромно, неброско и совсем не по моде. Ни одного украшения, даже борода отсутствует.
   В первый момент Филиппо даже показалось, что перед ним женщина, – он уже позабыл, когда последний раз видел безбородого мужчину зрелого возраста. В прекрасной Венеции с оголенными подбородками ходят только совсем юные мальчишки.
   Клиент отнюдь не выглядит опасным. И однако Филиппо все еще медлит. Цепкие глаза убийцы ощупывают горбатого карлика с головы до ног, убеждаясь, что тот не таит на теле какого-нибудь неприятного сюрприза вроде крохотного кинжала или перстня с отравленной иглой.
   Лука дель Холиди, наставник в тайном ремесле, погиб по нелепой случайности – последняя жертва сумела оцарапать его до крови. У коварной синьоры оказались накладные ногти, смазанные смертельным ядом.
   Правда, ее это не спасло – заказ перешел по наследству к Филиппо, и тот успешно закончил дело учителя.
   Дальше медлить опасно. Филиппо извлек сандедею из ножен, резко распахнул дверь, сделал два быстрых шага и прыгнул. Сверкнула великолепная сталь, и на чистейший пол брызнула струя темной крови. Пьетро Кадуччи судорожно взмахнул руками, сдавленно вскрикнул и упал, в последнем усилии прижимая ладонь к перерезанному горлу. Пару секунд человечек дергался в агонии, а потом затих навеки…
   Филиппо машинально вытер сандедею батистовым платком и бросил подозрительный взгляд на убитого. Не верится, что все прошло так легко. Этот заказ оказался, возможно, самым простым в его практике… ну, кроме разве что того случая, когда пришлось прикончить парализованного старика. Богатый ростовщик чересчур зажился на свете, и собственный сын, не желая пачкаться сам, заказал для отца быструю смерть.
   – Отделить голову от тела… – недовольно вздохнул убийца, измеряя пальцами ширину шеи синьора Кадуччи.
   Та оказалась не слишком толстой, но сандедея все-таки не топор и не мясницкий нож. Филиппо чуть прищурил правый глаз, рассчитывая, где лучше сделать разрез, чтобы не слишком измазаться. Ему не нравилась вся эта возня с головами, но указания Его Светлости были весьма четкими…
   Неожиданно внимание убийцы привлекла какая-то неправильность. Что-то в этой комнате не так, что-то выбивается из привычной картины мироздания. Что-то… до него наконец дошло.
   И он остолбенел.
   Несмотря на то, что Пьетро Кадуччи, несомненно, перешел в мертвое состояние, его отражения (все восемь) по-прежнему стоят на ногах и выглядят вполне живыми. Более того – восемь горбатых карликов смотрят на Филиппо и то, что лежит у его ног.
   Очень злобно смотрят.
   – Господи, спаси и сохрани! – пролепетал убийца, чувствуя, как ноги становятся ватными.
   Отражения вперили в Филиппо шестнадцать одинаковых невыразительных глаз. А потом одновременно шагнули вперед. Сухонькие ладошки уперлись в зеркальную поверхность с другой стороны… и с силой забарабанили по ней. В одном месте по стеклу зазмеилась нитевидная трещина… в другом… в третьем…
   Зазеркальные карлики оказались не слишком сильными, но силу им вполне заменяла ярость и наплевательское отношение к самим себе. Одно из отражений порезало руку об осколок, но даже не показало, что замечает ранение.
   Филиппо с ужасом переводил взгляд с одного зеркала на другое. И не знал, как поступить. Стекла звенят все сильнее, трещины ширятся. Еще чуть-чуть, и отражения вырвутся на свободу.
   И что они тогда сделают с тем, кто убил их породителя?! Убийцу заколотил озноб при одной мысли о том, что эти жуткие существа прикоснутся к нему…
   «РАЗБИТЬ ВСЕ ЗЕРКАЛА!» – вспыхнуло в голове. Каждая буква загорелась огнем.
   Лучший убийца Венеции на глазах ожил. Тело само собой метнулось к ближайшему зеркалу, сандедея с силой ударила по стеклу, круша его в брызги. Сердце на миг замерло, ожидая, что из пустой рамы выйдет отражение мертвого стекольщика, но там ничего не оказалось. Выходит, если разбить зеркало снаружи, заключенная в нем тварь уже не выберется!
   Увидев, что стало с их собратом, семеро остальных удвоили усилия. Филиппо же торжествующе захохотал – в голосе отчетливо послышалась истерика – и побежал по кругу, молотя великолепные зеркала в осколки. Восьмому карлику почти удалось вырваться – еще бы чуть-чуть, и стекло раскололось бы уже с другой стороны…
   Покончив с последним, Филиппо на миг замер неподвижно. А потом сорвался с места и выбежал в коридор, уже не вспоминая о том, чтобы отрубить Кадуччи голову. Он несся так, словно на пятки наступали сами черти, по пути заскакивая в каждую комнату, и круша, круша, круша все новые и новые зеркала!
   Никогда в жизни он не чувствовал такого холодного, липкого ужаса, как сегодня. Порой зеркала, которые он уничтожал, оставались просто зеркалами. Порой он обнаруживал в них все тех же горбатых карликов, яростно стучащих с другой стороны. Кое-кто из них даже добился некоторого успеха – один воспользовался тяжелым медным подсвечником и почти успел пробиться наружу. Но сандедея Филиппо все же опередила его на какое-то мгновение, оставив и от этого зеркала одну только раму.
   Наемный убийца прошелся по дому стекольных дел мастера несколько раз, пока окончательно не убедился, что в нем не осталось ни единого целого зеркала. Ему было дьявольски страшно оставаться в этом колдовском логове, но еще страшнее было покинуть его, не зная точно, что зазеркальные твари уже не выберутся из-за ужасных стекол. Только полностью успокоившись на этот счет, он отважился убраться.
   На улице царило то же спокойствие, что и два часа назад, когда он только заходил внутрь. У венецианских ка толстые стены – ничей сон не был омрачен шумом разбиваемых зеркал. Филиппо с огромным трудом вскарабкался на ближайшую крышу и отправился домой привычным путем. Теперь он еле плелся, уже не чувствуя себя спустившимся с небес Меркурием.
   Возвратившись в свою уютную квартирку, он первым делом запер дверь на ключ, предварительно убедившись, что никто не видел, как он возвратился с «ночной работы». Хозяин дома полагает, что его квартирант – бедный художник, и Филиппо не собирается его в этом разубеждать.
   Убийца торопливо переоделся в ночной халат и потянулся к комоду – с прошлого раза там еще осталось полбутылки вина. Хотелось напиться, забыться и уснуть. А назавтра он проснется со свежей головой и, возможно, сможет поверить, что это был всего лишь дурной сон.
   Сделав большой глоток, Филиппо с тоской повернулся к зеркалу. У него несомненно прибавилось седых волос – вот этого вчера, кажется, не было, да и этот выглядит новым… Даже жаль, что это зеркало отражает все так четко и ясно – зря он раскошелился на дорогое стеклянное, металлическое было ничуть не хуже…
   Пригладив прическу и оттянув веко, чтобы получше рассмотреть зрачок, Филиппо с недоумением уставился в глубь стекла. Дверь за спиной медленно растворяется. Но он же сам запер ее на ключ!
   Убийца повернулся… и глупо моргнул при виде по-прежнему закрытой двери.
   Он снова развернулся… зазеркальная дверь открылась уже полностью. И с той стороны стекла на него смотрят бешеные глаза горбатого карлика, сжимающего сандедею. Его, Филиппо, сандедею!
   Точнее, ее отражение…
   Последним звуком, услышанным Филиппо в жизни, был звон разбиваемого стекла.

Разведчик

   Сегодня с утра валил снег. Дома украсились элегантными белыми шапками, а машины печально замерли у тротуаров. В сильный снегопад движение всегда останавливается. Никто не стронется с места, пока дороги не расчистят.
   Но это вряд ли произойдет скоро. Пейзантвилль – тихий сонливый городок. Его жители никуда не спешат.
   Да и какой смысл садиться за руль в городе из пяти улиц? Достаточно четверти часа, чтобы дойти куда угодно пешком.
   Занятия в школе тоже отменили. Обрадованная детвора плотно оккупировала мостовые – шагу не ступить, чтобы не угодить под артобстрел из снежков. Куда ни глянь, возвышаются белые крепости.
   С тех пор, как окончилась война между Свободными Американскими Штатами и Объединением Братских Народов, дети не устают разыгрывать ее заново. Летом воздух заполнен репьями, зимой – снежками.
   В Пейзантвилле всего одна школа. И Эндрю Торп работает в ней учителем. Вот уже тридцать лет он преподает детям историю – древнюю, средневековую, дотемную, послетемную. А сегодня благодаря грандиозному снегопаду у Торпа образовался выходной. И он пошел туда, куда всегда ходил в свободное время – на станцию.
   Как и сам город, железнодорожная станция Пейзантвилля совсем маленькая. Крохотный вокзал с парой скамеечек, вечно закрытой кассой и автоматом с газировкой. Вода в нем еще есть, и даже с сиропом, но одноразовые стаканчики давно закончились, поэтому лимонад льется прямо на пол. Правда, на подоконнике стоит залапанный стеклянный стакан, но пить из него станет только очень неразборчивый.
   Эндрю Торп ходил на станцию не ради какой-то цели. Он никуда не собирался ехать и никого не ждал. Просто ему нравилось сидеть на лавке рядом с железнодорожным полотном, любоваться лесной равниной и провожать взглядом редкие поезда.
   Время от времени в Пейзантвилль кто-нибудь приезжает. В основном летом. Этот сонный городок чудесно подходит для летних каникул или тихого отдыха вдали от цивилизации. Бескрайние сосновые леса, кишащее рыбой озеро, речушка с удивительно теплой водой и целое море клубники. Чуть ли не каждый житель Пейзантвилля выращивает у себя клубнику. Можно сказать, что это старинная городская традиция.
   Но зимой гости в Пейзантвилле так же редки, как медведи в окрестных лесах.
   Хотя нет, все-таки не настолько. Медведей здесь не видали уже лет семьдесят, а вот зимние гости все же иногда случаются.
   Например, сегодня.
   Торп с любопытством посмотрел на вышедшего из вагона человека. Мужчина среднего роста. На вид лет двадцать пять, спокойное лицо с правильными чертами, короткие темные волосы, светло-карие глаза, очки в металлической оправе.
   Одет обыкновенно – на голове мягкая шляпа с загнутыми полями, на ногах теплые зимние сапоги. И военная шинель. Лет пять назад человек в такой одежде смотрелся бы странно, но сегодня в воздухе еще свежа отшумевшая война, и шинели носят многие. Особенно те, кто недавно комиссовался.
   Приезжего никто не встречал. Он пару минут поговорил со станционным смотрителем, а потом направился в город. Торп обратил внимание, что у этого человека нет багажа.
   Дождавшись, пока он отойдет подальше, Торп тоже подошел к станционному смотрителю. Тот неспешно курил трубку, время от времени стряхивая в урну пепел.
   – Как жизнь, Перси? – кивнул ему Торп.
   – Не жалуюсь. А ты как?
   – И у меня все в порядке. Выходной вот, занятия отменили…
   – Это из-за снежка, что ли? Вот уж повод, в самом-то деле… Нешто наши сорванцы до школы бы не добежали? Была б пурга или хоть метелица…
   – Это ты не мне говори, а директору. Он же у нас столичная штучка, все лучше других знает.
   – Хм…
   – Кстати о приезжих. Кто был тот парень?
   – В шинели?..
   – Так здесь вроде никого больше не было. Ты, я, да тот парень.
   – Ну да, ну да… Приезжий он.
   – Это-то я знаю. Я в нашем городишке всех знаю. А что за приезжий? Что он у тебя спрашивал?
   – Да про гостиницу. Где у нас тут лучше остановиться.
   – И куда ты его послал?
   – Известно куда – к матушке Хейс. Не в «стыльню» же.
   – Ну да, ну да… – покивал Торп.
   В единственную городскую гостиницу, больше известную как «стыльня», селить людей и в самом деле нельзя. Серое двухэтажное здание не отапливалось со дня постройки. Летом еще ничего, а зимой хоть караул кричи.
   Совсем другое дело – комнаты, что сдает матушка Хейс. После смерти мужа в ее полном владении остался трехэтажный особняк и ни единого пенни в банке. Будучи предприимчивой особой, матушка превратила свой дом в пансион и очень быстро отбила у «стыльни» всех клиентов.
   – А зовут его как, не знаешь? – поинтересовался напоследок Торп.
   – Он не сказал. А я не спрашивал.
   – Ладно, больше отвлекать не буду. Увидимся.
   – Увидимся.
   После разговора со смотрителем Торп перестал думать о загадочном незнакомце. Конечно, странно, что он приехал посреди зимы без всякого багажа, но этому нетрудно найти объяснение. Скорее всего, просто эксцентричный турист. А багаж у него могли украсть – украли же в прошлом году рюкзак у того незадачливого рыбака. Пришлось ему до конца отпуска одалживать снасти у приятелей.
   Однако на следующий день Торп встретился с приезжим снова. Тот выходил из универмага с пакетом продуктов. Шинели на нем уже не было – переоделся в теплое драповое пальто.
   Торп сразу сделал вывод – у приезжего водятся деньжата. Багажа при нем не было, так что пальто он явно приобрел уже здесь. А в нынешние времена далеко не всякий станет вот так запросто покупать новую одежду. У него ведь уже есть отличная шинель.
   Кажется, приезжий тоже узнал Торпа. Он на секунду задержал взгляд на пожилом учителе и вежливо склонил голову. Тот кивнул в ответ.
   После этого Торп забыл о приезжем еще на трое суток. Пока тот не явился к нему домой.
   – Мистер Торп? – приподнял шляпу незнакомец. – Добрый вечер.
   – Вечер добрый… – неуверенно ответил Торп, стоя на пороге. – С кем имею честь?
   – Коршунов. Юрий Алексеевич.
   – Вы из Объединения? – удивился Торп. – А почему… откуда…
   Его удивление было вполне понятным. Несмотря на то, что война между Штатами и Объединением закончилась еще в прошлом году, отношения продолжают оставаться натянутыми. Все-таки больше трех лет сражались. Пройдет немало времени, прежде чем два великих государства избавятся от взаимной подозрительности.
   Ну и конечно, встретить кого-то из Объединения здесь, в провинциальной глубинке Штатов… Из ряда вон выходящее событие. Эндрю Торп прожил на свете пятьдесят шесть лет, но за все это время ни разу не встречал живого «народника».
   – Нет, я не из Объединения, – улыбнулся Коршунов. – Разрешите войти?
   – О да, конечно, – засуетился Торп. – Проходите, пожалуйста… извините, у меня тут не убрано…
   – Ничего. Понимаю, холостяцкая квартира.
   – Да, вот как-то вот так, знаете… Может, чаю?
   – Не откажусь.
   Последние два года Торп жил один. Жена умерла от рака легких, а дочь вышла замуж и переехала в столицу штата. С тех пор квартира медленно, но верно покрывалась пылью. Чтобы освободить неожиданному гостю стул, Торпу пришлось переложить на пол стопку тетрадей. Он как раз собирался проверять домашние работы.
   – Надеюсь, я вас не отвлек от чего-нибудь важного? – спросил Коршунов, с любопытством рассматривая обстановку.
   – Нет-нет, что вы, – откликнулся из кухни Торп. – У меня уже давно не бывает ничего важного. Вот, держите чашку. С мятой любите?
   – Спасибо, очень.
   Прихлебывая горячий чай, Коршунов поведал о цели своего визита. Он хотел, чтобы Торп одолжил ему некоторые карты.
   – Карты? – удивился Торп. – Какие именно?
   – Краеведческие. Окрестностей Пейзантвилля. Мне сказали, что у вас есть именно то, что мне нужно.
   – У меня есть кое-что, верно… но почему бы вам просто не обратиться в мэрию? В городском архиве полно карт…
   – Я там уже был, – улыбнулся Коршунов. – Карты там есть, но в основном новые.
   – А вам какие же нужны?
   – Старые. И чем старше – тем лучше. В архиве двадцать лет назад был пожар, верно?
   – Да, действительно, было такое… Большинство документов погибло…
   – Вот-вот. Мне посоветовали обратиться к вам. Вы ведь историк?
   – Историк – это громко сказано… Просто преподаю историю в школе…
   – Но старые карты у вас все-таки есть.
   – Есть парочка раритетов… – неохотно сознался Торп. – Самая старая – двухсотлетней давности…
   – Очень интересно. Кажется, ваш город два года назад праздновал двухсотлетие?
   – Праздновал… Праздник получился грустноватый – война все-таки шла… извините.
   – Я же сказал, что я не из Объединения.
   – Да я вам верю, просто у вас имя… фамилия…
   – На свете существуют и другие страны. Так насчет карт…
   – Да-да, конечно… Подождите минуточку, я сейчас поищу…
   Поиски затянулись надолго. Торп принес из кладовой шесть пыльных коробок, и они с Коршуновым добрых полчаса просматривали их содержимое, пока не наткнулись на искомое.
   Торп рассматривал карту с не меньшим интересом, чем Коршунов. Он не видел этого пожелтевшего листа уже лет десять. Нарисованный на нем Пейзантвилль очень похож на современный, только меньше раза в два. Их городок – одно из самых консервативных мест на планете.
   – Так значит, вашему городу уже двести лет… – повторил Коршунов, рассматривая карту.
   – Как видите… Заложен сразу после темновековья…
   – Темновековья?
   – Ну да.
   Коршунов несколько секунд молчал, словно ожидая продолжения. Так его и не дождавшись, он вежливо спросил:
   – А что такое темновековье?
   Теперь пришла очередь Торпа недоуменно моргать. Он недоверчиво произнес:
   – Юрий… Алексеевич…
   – Можно просто Юрий.
   – Хорошо. Юрий, вы что же, в школе не учились? Как можно не знать, что такое темновековье?
   Коршунов развел руками, обезоруживающе улыбаясь. Торп даже почувствовал себя виноватым – словно решил показать свое превосходство, похвастаться знаниями.
   – Мне казалось, что это все знают… – промямлил Торп. – Школьный курс истории… Сначала был первобытнообщинный строй, потом империи древнего востока – Египет, Шумер, Индия с Китаем… Потом античность, греки, Римская Империя… Потом средневековье, за ним Возрождение… Следом промышленная революция, Первая Мировая, Вторая Мировая… а потом большой пробел. Темновековье. Двести с лишним лет, о которых мы практически ничего не знаем. А сразу после темновековья идет уже новая история – наша.
   – Ах вот оно как… – с интересом кивнул Коршунов. – И что же, совсем никто не знает, что было во время этого… темновековья?
   – Гипотезы-то есть, много… Вот с доказательствами похуже…
   – А вы сами что насчет этого думаете?
   – Ну что я об этом думаю? Ничего особенного. Наверное, все из-за войны. Существует легенда, что к концу Второй Мировой войны наши предки создали некое сверхоружие – ядровую бомбу… Вероятно, ее применение вызвало крупный катаклизм, в результате которого наши предки оказались отброшены в варварство… Цивилизация восстановилась только через двести лет…
   – Интересная гипотеза. Думаете, так все и было?
   – Не знаю. Если присмотреться, эта версия шита белыми нитками. Но из всех существующих она самая правдоподобная, так что большинство придерживается ее. Мы просто слишком мало знаем о темновековье и том, что ему предшествовало…
   – Понятно… – задумчиво произнес Коршунов, изучая карту. – Мистер Торп, а что вот это такое?
   Торп пожевал губами, с сомнением глядя на отметку. Он и сам когда-то гадал, что означает этот таинственный знак – черный трилистник в желтом круге. Даже наводил справки у специалистов, но безрезультатно.
   – Этого никто не знает, – ответил Торп. – Какой-то древний символ. Может быть, руна.
   – Руна? – приподнял бровь Коршунов.
   – Карта очень старая. Ее начертили на заре нового времени – практически еще в темновековье. Мы почти ничего не знаем о том периоде.
   – А что на этом месте теперь?
   – Болото. У нас его Гнилым называют. Я вам туда ходить не советую – местечко то еще…
   – А что там не так?
   – Сам я там не был. Пешком далеко, а на машине не проедешь. Но кто ходил, надолго не задерживались – говорят, ощущение там какое-то… гнетущее. Как будто давит что-то. Сразу не по себе становится.
   – И мошкары, наверное, полно… – поддакнул Коршунов.
   – Что интересно – нет, – покачал головой Торп. – Как раз мошкары там нет. И вообще никакой живности нет – все как вымерло. Нехорошее место.
   На лице Коршунова расплылась удовлетворенная улыбка. Он пристукнул пальцем по загадочному символу и поднялся со стула.
   – Спасибо вам за чай и за карту, мистер Торп. Думаю, я узнал все, что нужно.
   – Погодите, Юрий. Вы что же, собираетесь на болото?
   – Не буду врать – собираюсь.
   – Но зачем?! Я же говорю, там нет ничего интересного! Если хотите, можем сходить к моему знакомому – он там был, видел своими глазами!
   – Я верю вам и вашему знакомому. Но мне все-таки придется сходить на это болото самому. Служба…
   – Служба?.. – насторожился Торп.
   В военные и предвоенные годы Свободные Американские Штаты были охвачены настоящей шпионской истерией. Шпионов Объединения искали везде – и находили чуть ли не каждый день. Достаточно было малейшего подозрения, чтобы угодить в каталажку за шпионаж или диверсионную деятельность.
   Невероятно участились доносы – в том числе на близких людей. В одной семье муж и жена одновременно донесли друг на друга – и оба оказались за решеткой. Следователь не стал разбираться, кто из них виновен – просто упек обоих.
   Потом война закончилась, и волна паранойи схлынула. Большую часть посаженных за шпионаж амнистировали – настоящих шпионов среди них оказалось совсем немного.
   Хотя были и настоящие, безусловно. Поэтому легкая настороженность по прежнему витает в воздухе. Ее недостаточно, чтобы видеть врага в приезжем без багажа. И недостаточно, чтобы подозревать в злодеяниях только на основании иностранной фамилии.
   Но если приезжий с иностранной фамилией и без багажа по долгу службы идет на Гнилое болото…
   Подозрительно все это. Очень подозрительно.
   Первым порывом Торпа было сообщить шерифу. Но означенный шериф тут же всплыл у него перед глазами, и у Торпа опустились плечи.
   За безопасность Пейзантвилля вот уже десятый год отвечает Корнелиус Дрю – расплывшийся от обжорства лодырь. Он горестно вздыхает каждый раз, когда приходится исполнять служебные обязанности. Во многом именно благодаря ему шпионская истерия обошла Пейзантвилль стороной – получая анонимный донос, шериф каждый раз зевал и писал снизу: «Проверено. Не подтвердилось. Делу отказать».
   Черт возьми, да у шерифа даже пистолета нет! Пару лет назад он его где-то потерял, и с тех пор не перестает искать.
   Правда, ищет он его в основном за барной стойкой.
   Нет, на шерифа рассчитывать нечего. От соседского поросенка и то больше проку.
   – Юрий, а вы дорогу-то найдете? – спросил Торп. – Тут неблизко…
   – Попробуем разобраться.
   – Может, проводника возьмете? Вы когда планируете отправиться?
   – Завтра с утра. Проводника не надо – зачем беспокоить людей по пустякам? Справлюсь.
   Торп поджал губы. Завтра с утра. Даже если прямо сейчас побежать на телеграф, отправить депешу в столицу штата, к утру оттуда не поспеют.
   Если вообще кто-то поедет – сейчас на сообщения о шпионах реагируют совсем не так бдительно, как в прошлом году. Решат, что у провинциального учителя разыгралось воображение.
   – Послушайте, Юрий, а что вы скажете, если я сам вас провожу? – вдруг осенило Торпа. – На самом болоте я не бывал, но дорогу знаю. Я у нас в окрестностях все тропки знаю. А зимой в лесу одному опасно.
   – Хорошо, если хотите, – пожал плечами Коршунов. – Я завтра за вами зайду.
   – Да не стоит, я сам за вами зайду, – поспешил Торп. – Вы ведь у мамаши Хейс?..
   – Верно. А откуда вы знаете?
   – Ну… э… так не в «стыльне» же! – выкрутился Торп. – У нас городок маленький, все на виду…
   – Городок небольшой… – рассеянно кивнул Коршунов, думая о чем-то своем. – Ладно, договоримся на том, что кто из нас раньше проснется, тот за другим и зайдет. Хорошо?
   Торп торопливо кивнул. Он твердо решил проснуться как можно раньше. Нельзя позволить этому подозрительному типу ускользнуть незаметно. Черт его знает, что ему нужно на Гнилом болоте, но здесь явно что-то кроется.
   Когда Коршунов уходил, Торп незаметно глядел на него сквозь щелочку в жалюзи. Дождавшись, пока гость скроется за поворотом, пожилой историк рысью бросился к старику Робинсону.

   Эндрю Торп проснулся в шесть утра. За окном еще царила непроглядная тьма. Поспешно умывшись и почистив зубы, учитель принялся собираться.
   Когда Торп явился в пансион матушки Хейс, Коршунов крепко спал. Он спустился к завтраку в обычное время – восемь утра. Увидев в холле готового к выходу Торпа, Коршунов удивленно поднял брови. Кажется, сам он не считал нужным торопиться.
   – Почему так рано, мистер Торп? – поинтересовался Коршунов, намазывая тост маслом.
   – До Гнилого болота почти десять миль, – недоуменно ответил Торп.
   – Ну и что? Это не так уж и далеко.
   – Это три часа ходьбы по хорошей дороге, и вдвое, если не втрое дольше – по зимнему лесу.
   – Пешком. Но мы ведь пойдем на лыжах, разве нет?
   – Да, разумеется. Но мало ли что бывает. Надо выходить как можно раньше, если хотим обернуться до вечера.
   – Обернуться?.. Ах да, конечно. Я совсем забыл, что нам придется еще и возвращаться… Простите, мистер Торп, это моя ошибка.
   – Ничего страшного, мы еще вполне успеваем. Вы ведь не собираетесь особо там задерживаться?
   – Если все пройдет хорошо – нет.
   Торп рассеянно кивнул, размышляя, не стоило ли прихватить палатку? В однодневный поход лучше идти налегке, но если придется заночевать в лесу, отсутствие палатки может аукнуться.
   – Юрий, а вы берете палатку? – спросил он. – Или хотя бы спальный мешок?
   – Нет, не беру. Зачем? Мы же вернемся еще засветло, верно? Груз нас только замедлит.
   – Вы правы, конечно, но…
   – Значит, решили, – кивнул Коршунов, облизывая ложку с джемом. – А неплохо. Черничный?
   – Ежевичный, – улыбнулась ему матушка Хейс. – Вы кушайте, Юра, кушайте. Я вам сейчас еще и омлет принесу.
   Старушка очень обрадовалась, когда у нее появился внесезонный жилец. Зимой комнаты обычно пустуют – не с кем даже словом перемолвиться. Всех и дел, что вязать, закатывать соленья и слушать скучные радиоспектакли.
   Погода сегодня выдалась хорошая. Тихо, ветра нет, небо ясное. Снежок искрится в лучах рассветного солнца. Самое оно для зимней прогулки.
   – У вас ведь есть лыжи, Юрий? – спросил Торп, спускаясь с крыльца. – Если нет, можно одолжить у матуш…
   – Есть, не волнуйтесь, – перебил его Коршунов. – Я уже готов.
   Торп недоверчиво моргнул. Действительно, Коршунов каким-то непостижимым образом успел надеть лыжи и застегнуть крепления. А в руках у него появились палки. Торп мог поклясться, что еще несколько секунд назад ничего этого не было.
   – Что-то не так, мистер Торп? – вежливо поинтересовался Коршунов, поправляя очки.
   – Нет-нет, все в порядке… все в порядке… – пробормотал Торп, надевая собственные лыжи.
   Наверное, просто показалось. Вероятно, Коршунов хранил лыжи возле крыльца, вот ему и не потребовалось никуда за ними ходить. А что Торп не заметил, как он их надевает… ну, наверное, он просто сделал это очень быстро. Может быть, его новый знакомый занимается лыжным спортом?
   Эта догадка через несколько минут превратилась в уверенность. На лыжах Коршунов шел просто превосходно. Ни единого лишнего движения, почти не помогая палками, а скорость развил такую, что Торп моментально остался позади.
   А он-то считал себя вполне пристойным лыжником!
   Но теперь Торп хотя бы перестал тревожиться, что они не успеют вернуться засветло. Двадцать миль на такой скорости – пустяк. Если Коршунов не слишком задержится со своими болотными делами, они будут дома уже к обеду.
   – А зачем вам все-таки нужно это болото?! – крикнул Торп, огибая толстую сосну.
   – Просто небольшое исследование! – крикнул в ответ Коршунов. – Надо снять некоторые данные!
   Это Торпу ничего не сказало. Но он решил пока не поднимать эту тему. Время еще будет.
   Северные территории Свободных Американских Штатов – наверное, самое красивое место на земле. Особенно зимой. Бескрайние снега, пронзающие небосвод сосны, множество узеньких речек, разрезающих великую долину, словно шахматную доску. Здесь мог бы разместиться великолепный зимний курорт. Но пока что никто не спешит вкладывать сюда деньги, так что любители снежных ванн и лыжных катаний едут восточнее – на Скалистые горы и Великие озера.
   За час Коршунов и Торп прошли целых восемь миль. Потом скорость изрядно снизилась – началась болотистая местность. Хорошо еще, что сейчас зима – можно хоть как-то продвигаться. Вот через месяц все растает, начнется половодье и нельзя будет ступить шагу, чтобы не ухнуть в трясину.
   Но зимой тоже приходится быть осторожным. Гнилое болото – мшистое, у него промерзает только поверхностный слой. Ледовая корка непрочна – достаточно случайного удара, чтобы ее проломить. А под ней бездонная пропасть, полная дурно пахнущей жижи.
   Никто не знает, насколько тут глубоко.
   Понемногу Торп начал испытывать то самое, о чем рассказывали люди, здесь бывавшие. Непонятное гнетущее чувство. Навалилось беспричинное беспокойство, даже тревога. Подсознательно хочется развернуться и бежать обратно, пока не стало слишком поздно.
   Коршунов и Торп шли медленно, аккуратно перенося ноги, стараясь не тревожить тонкого льда. Коршунов оглядывался по сторонам, словно что-то ища. Торп дважды спрашивал, куда же они все-таки идут, но его спутник отделывался ничего не значащими фразами.
   Время от времени он замирал на несколько секунд. Когда это произошло в очередной раз, Торп обогнал его и увидел, что лицо Коршунова неподвижно, а вот зрачки глаз хаотично перемещаются. Он словно смотрел на богатый натюрморт, каждое мгновение переводя взгляд с одного предмета на другой.
   Но перед ним не было ничего, кроме замерзшего болота.
   – Что с вами? – обеспокоенно спросил Торп.
   – Со мной ничего, – пришел в себя Коршунов. – Не беспокойтесь, я просто на минутку задумался. Идемте, мистер Торп, мы уже почти пришли.
   – Пришли? Куда?
   – Думаю, еще метров триста, и будем на месте.
   Торп приложил ладонь ко лбу. Замерзшее болото тремястами метрами дальше ничем не отличалось от замерзшего болота здесь. В Торпе вновь поднял голову червячок подозрительности.
   – Идемте, мистер Торп, – позвал Коршунов, шагая по льду. – Или, если хотите, подождите здесь. Я постараюсь управиться быстро.
   – Нет! Стой!
   Коршунов остановился и спокойно посмотрел на Торпа. Тот вздрогнул, ужасно стыдясь того, что собирается сделать.
   – Ты никуда не пойдешь, пока не объяснишь, зачем мы здесь, – сдавленно произнес Торп, вытаскивая из-за пазухи кольт.
   Его одолжил старик Робинсон. Один из немногих жителей Пейзантвилля, имеющих оружие.
   – Вы собираетесь в меня стрелять, мистер Торп? – мягко спросил Коршунов.
   – Да, если потребуется. Я хочу знать всю правду. Настоящую правду!
   Несколько секунд Коршунов молчал. Потом он понимающе улыбнулся и сказал:
   – Я не шпион, мистер Торп. Опустите оружие. Вам незачем в меня стрелять.
   – Очень надеюсь, что это действительно так. А теперь отвечай!
   Голос Торпа дрожал. Он чувствовал неподдельный страх. Мирный учитель истории, он большую часть жизни прожил в захолустном городке и ни разу не оказывался в такой ситуации. Еще никогда ему не доводилось угрожать кольтом живому человеку. Ему было страшно. Страшно и ужасно неловко. С оружием в руках он чувствовал себя глупо и совсем не был уверен, что сможет спустить курок.
   – Я не шпион, мистер Торп, – грустно повторил Коршунов. – Я не из Объединения Свободных Народов.
   – Хорошо, тогда откуда? Из какой страны?
   – Вам ничего не скажет ее название.
   – Я считаю себя эрудированным человеком, Юрий, – сдавленным голосом произнес Торп. – Не думаю, что на этой планете есть страна, названия которой я не знаю.
   – В том-то и дело, мистер Торп. Я не с этой планеты.
   На секунду Торп решил, что он ослышался или что-то не так понял. Потом он криво усмехнулся и спросил:
   – Это что, какая-то шутка?
   – Я предельно серьезен. Я с другой планеты, мистер Торп.
   – Знаете, я представлял себе зеленых человечков несколько иначе.
   – Да, я не зеленый, – согласился Коршунов. – С этим трудно спорить.
   – И как же вас, в таком случае, зовут по-настоящему?
   – Юрий Алексеевич Коршунов. Это мое настоящее имя.
   – Довольно странное имя для инопланетянина.
   – Какое есть.
   – И зачем же вы прилетели к нам на Землю?
   – К вам на Землю?.. Ошибаетесь. Мы не на Земле.
   – А где же мы тогда – на Марсе? – приподнял брови Торп. Разговор с каждой репликой звучал все безумнее.
   – Нет, не на Марсе. Но и не на Земле. Земли больше нет, мистер Торп. Она погибла больше тысячи лет назад.
   – А что же тогда у меня под ногами?
   – Планета. Планета под названием… ну, вы называете ее Землей. Но это не та Земля, которую вы имеете в виду. Всего лишь ее тезка. А солнце в небе – не Солнце, а эпсилон Геркулеса…
   – Не вешайте мне лапшу на уши!!! – наконец не выдержал Торп, непроизвольно спуская курок.
   Он пожалел об этом уже через мгновение. Но вернуть пулю назад не мог. Она с грохотом вынеслась из ствола, ударилась в середину груди Коршунова и… отскочила.
   – Это бесполезно, мистер Торп, – грустно произнес Коршунов. – Мой скафандр может выдержать прямое попадание из гранатомета.
   – Ска… скафандр?.. – заикаясь, переспросил Торп.
   Вместо ответа Коршунов дважды моргнул, и его одежда… исчезла. Пальто, штаны, сапоги, шляпа, очки – все бесследно растворилось, сменившись… у Торпа невольно приоткрылся рот.
   Скафандр, безусловно. Однако совсем не такой, как то громоздкое одеяние, что носят водолазы. Легкий, облегающий, серебристого оттенка. На металл это странное вещество не похоже, не похоже и на пластик – скорее на переливающуюся ткань. Голову защищает шлем из прозрачного стекловидного вещества, за спиной прямоугольный ранец.
   – А где ваши очки? – почему-то спросил Торп.
   – Я не ношу очков, – чуть улыбнулся Коршунов. – Это была всего лишь голограмма. Как и вся прочая моя одежда, разумеется.
   – Голограмма…
   – Да. Благодаря встроенному голографизатору мой скафандр может выглядеть как угодно. Но по-настоящему он выглядит так, как сейчас.
   – А как по-настоящему выглядите вы? – растерянно спросил Торп.
   – Именно так и выгляжу. Я инопланетянин – но я человек. Мои предки, как и ваши, были землянами. А моя родная планета вращается вокруг гаммы Персея, и сама она также называется Персеем. Я персеид.
   – Пе… персеид…
   Ошеломленно качая головой, Торп опустился на корточки. Пистолет безвольно повис на согнутом пальце.
   Коршунов тем временем отошел на несколько шагов. Уже не скрываясь, он переключил автоступни с «лыжного» режима на «коньковый». Длинные полосы с щелчком втянулись, зато снизу выступили плоские ножи. Коршунов качнулся из стороны в сторону, удерживая равновесие, а потом со свистом унесся вдаль по ледяному полю.
   «Лыжные палки» он сложил вместе, и они срослись в единое целое. Коршунов раскрыл паз на поясной части, и вложил униор туда.
   На экране шлема появились новые данные. Анализатор заканчивал сканировать местность, однако ему требовалось еще несколько минут.
   – Как вы себя чувствуете, мистер Торп? – заботливо спросил Коршунов, вернувшись к учителю.
   Тот поднял голову и криво усмехнулся, глядя на фигуру в серебристом скафандре.
   – Странно я себя чувствую, Юрий, – помолчав, ответил Торп. – Говорите, мы не на Земле?
   – Не на изначальной. Если бы вы видели ту Землю, настоящую, то сразу бы заметили разницу.
   – Например?
   – Например, ночью там было темнее. Вы живете ближе к ядру Галактики, поэтому звезд на вашем небе больше и светят они ярче. А деревья, которые вы называете соснами – не земные сосны, а всего лишь похожие на них деревья. Соснами их назвали по старой памяти. И это же касается почти всей здешней флоры и фауны.
   – Гм… Хорошо, а почему же мы не на Земле, а… здесь?
   – Потому что Земля погибла.
   – По…
   – Да. Земля погибла больше тысячи лет назад.
   – Отчего?.. – прошептал Торп. – Была война?..
   – Нет, люди были ни при чем. Просто Солнце… оно начало угасать.
   – Почему?..
   – Причины так и не были установлены. Просто начало угасать Солнце.
   – И… и что же произошло?
   – К тому времени на Земле был конец двадцать четвертого века. В техническом отношении земляне достигли немалого прогресса. Они не могли спасти свою звезду – они даже не смогли выяснить, отчего Солнце вдруг ни с того ни с сего начало умирать. Зато они смогли снарядить спасательную экспедицию. Проект «Спасение» был величайшим триумфом человечества.
   – Они запустили спасательную ракету?
   – И не одну. Тридцать шесть тысяч сто девяносто два исполинских звездолета. Тридцать шесть тысяч сто девяносто два космических ковчега. На каждом – от десяти тысяч до миллиона колонистов. Погруженные в анабиоз, они пронеслись сквозь световые годы в поисках новых миров. Ковчеги разнесли человечество по всей Галактике.
   – В том числе и на ваш Персей?
   – Совершенно верно. Мои предки прибыли на Персей на ковчеге под номером тридцать две тысячи восемьсот десять. Это был один из самых удачливых ковчегов. Его искусственный интеллект отыскал великолепную планету, идеально подходящую для жизни людей. Приземление прошло безупречно. Переселенцы, назвавшие себя персеидами, сберегли и приумножили принесенные с Земли знания, начали осваивать космос, повстречались с братьями по разуму, а в конце концов то тут, то там начали находить другие ковчеги.
   – Вроде того, на котором летели мы… – хрипло добавил Торп.
   – Ваши предки. Да. Большинству колонистов повезло гораздо меньше, чем нам – одни за эту тысячу лет погибли, другие деградировали, третьи вовсе утратили человеческий облик. А многие ковчеги по сей день летят в неизвестность. И чтобы выяснить, что стало с нашими сородичами, мы организовали специальный разведывательный флот. Наша задача – разыскивать другие ковчеги. И мы уже нашли их больше четырехсот.
   – Так вы прилетели сюда…
   – Да. Чтобы найти еще один ковчег. Узнать о судьбе еще одного из семян, тысячу лет назад покинувших Землю.
   – И вы его нашли?
   – Нашел.
   – Где?!
   – Прямо здесь. Он лежит прямо под нами, мистер Торп. На дне Гнилого болота.
   – А. Вот как. Понятно, – бесцветным голосом произнес Торп. – И как вы об этом узнали?
   – Одна из частей моего снаряжения – прибор для обнаружения мощных источников энергии, находящихся внутри большой металлической массы. Именно такими источниками являются корабельные реакторы. У ковчегов они были невероятно мощными.
   – Почему же в таком случае вы не приземлились прямо сюда?
   – Точность обнаружения приблизительна. Я могу определить только область, в которой находится ковчег. Плюс-минус двести километров. А после этого приходится искать по старинке – просматривать архивы, расспрашивать местных, искать аномальные зоны…
   – Вы говорите об этом… не знаю, как лучше назвать… – задумался Торп, крутя пальцами. – Ну вот это давящее чувство, тревога…
   – Да, это побочный эффект от работающего корабельного реактора высокой мощности. Они бывают разными – иногда повышенная радиация, иногда очень высокая или низкая температура, иногда давление… Пока ковчег находится в полете, на нем работают защитные системы, нейтрализующие все побочные эффекты. Но после того, как он приземляется, запускается режим консервации, и защитные системы отключаются. А реактор продолжает работать.
   – А если он сломался? Тогда ковчег уже не найти?
   – Реактор ковчега – его сердце. Их производили с очень большим запасом надежности. Сломать его может только что-то экстраординарное – лобовое столкновение с кометой, например. Но в этом случае будет уничтожен весь ковчег.
   – А если реактор просто выключен? Зачем он вообще продолжает работать даже после приземления?
   – Потому что его нельзя выключить. Создатели ковчегов хотели подстраховаться от всех возможных случаев, поэтому сделали реактор неотключаемым. Однажды заработавший, он будет работать, пока полностью не исчерпает энергозапас. Как миниатюрная звезда.
   – И насколько хватает этого энергозапаса?
   – По самым пессимистичным расчетам – на пять тысяч лет. Считалось, что этого времени более чем достаточно, чтобы успеть разыскать новую планету земного типа.
   – Понятно. И что же вы будете делать с этим ковчегом? Не заберете же с собой…
   – Нет, конечно. Ковчег не может взлететь с поверхности планеты – их собирали в открытом космосе, оттуда же и запускали. Они одноразовые. Да и не нужен мне сам ковчег – только информация.
   – Что за информация?
   – На каждом ковчеге был бортовой самописец. «Черный ящик». Туда записывалась траектория ковчега, копировалась вся информация с бортового компьютера, там хранился бортжурнал…
   – А кто его вел, бортжурнал?
   – Члены экипажа, конечно.
   – Экипажа?! Но я думал…
   – Разумеется, на каждом ковчеге был экипаж. Компьютер компьютером, но без живых людей в таком важном деле тоже не обойтись. А поскольку полет продолжался веками, экипажей было несколько, и работали они посменно, по очереди укладываясь в анабиоз. Все их разговоры записывались – и не только разговоры, но и вообще все происходящее на борту. Моя задача – найти «черный ящик» и скопировать его данные.
   – А вы уверены, что он цел?
   – Уничтожить «черный ящик» чрезвычайно сложно. Стереть или как-то изменить хранящуюся в нем информацию тоже весьма затруднительно. Поэтому да, я предполагаю, что с «черным ящиком» все в порядке.
   – Но как вы планируете до него добраться? Ведь он же…
   – …На дне болота, верно. Ничего сложного. Мой скафандр – мультифункционален. Он способен выдерживать огромное давление и температуру, позволяет находиться в вакууме и на дне океана. А благодаря кислородным бактериям, живущим в дыхательной системе скафандра, его можно не снимать годами, – сказал Коршунов. Немного помолчав, он добавил: – Правда, в этом случае я умру от голода.
   Солнце медленно взбиралось по небосводу. Стрелка часов приближалась к одиннадцати. Торп смотрел на ледяную равнину и думал о том, что где-то там, в бездонной пучине, лежит громадный космический корабль. Ковчег, тысячу лет назад принесший на эту планету их предков.
   – Поразительно, – вслух произнес Торп. – Сколько вам лет, Юрий?
   – Двадцать шесть.
   – А сколько вы уже нашли таких ковчегов, как наш?
   – Лично я?.. Два. Ваш будет третьим. А сейчас прошу меня извинить, я должен ненадолго отлучиться.
   Коршунов извлек из паза униор и перевел его в режим резака. Тончайшее вибрирующее лезвие с едва слышным свистом вошло в ледяную толщу. Коршунов резко крутанул рукоять, и на белой поверхности обрисовалась окружность.
   – Юрий, вы что, собираетесь туда нырять? – все еще с недоверием спросил Торп.
   – Почему бы и нет?
   – А вы раньше когда-нибудь опускались на дно болота?
   – Да, на учениях. У нас были очень суровые учения.
   Сказав это, Коршунов шагнул вперед. Прямо в прорубь.
   Серебристая фигура мгновенно ушла под воду. Ужасно холодную, мутную воду. Торп представил, каково сейчас должно быть там, в этой ледяной пучине, и невольно поежился.
   Коршунов не выныривал очень долго. Он провел на дне болота около полутора часов. Но в конце концов вода в проруби всколыхнулась, выпуская прозрачный купол, увенчивающий скафандр.
   – Ну что, достали?! – жадно подался вперед Торп.
   – Достал, – устало ответил Коршунов, осторожно выползая на лед.
   – Можно посмотреть?!
   – И рад бы, да не могу. Это же всего лишь информация – как вы ее посмотрите?
   – Э-э… ну… перфокарту… или…
   – Перфокарту? – приподнял брови Коршунов. – Мистер Торп, на Земле двадцать четвертого века не пользовались перфокартами. Боюсь, в техническом отношении ваша планета находится на уровне середины двадцатого века, не более.
   Торп виновато развел руками. Когда Коршунов говорил о информации в «черном ящике», он представлял это в виде перфокарты, лежащей в какой-то коробке… черной коробке. Кто же мог знать, что в будущем… точнее, в прошлом никаких перфокарт уже нет… еще нет… жуткая путаница.
   – А какой она была? – спросил Торп. – Та, настоящая Земля?
   – Сам я ее никогда не видел, – пожал плечами Коршунов. – Она погибла за тысячу лет до моего рождения. Но если верить нашим учебникам истории, последние сто лет перед катастрофой на Земле царили стабильность и процветание. Земляне колонизировали всю Солнечную систему, устранили большинство глобальных проблем. Исчезли государственные границы, по всему миру установилась единая валюта и единый язык – кстати, именно на нем мы с вами и разговариваем. Давно исчезли свалки, были решены проблемы с нехваткой ресурсов и демографическим кризисом. Прекратились вырубка лесов и охота, тридцать процентов суши занимали заповедники.
   – Почти Эдем…
   – Возможно, первые переселенцы несколько идеализировали покинутую планету. Прошлое часто рисуют в более радужных красках, чем было на самом деле. Но по сохранившимся воспоминаниям – действительно, Эдем. Эдем, из которого людям пришлось бежать…
   – Сохранившимся воспоминаниям… – с горечью произнес Торп. – Но почему тогда у нас ничего не сохранилось?! Почему я столько лет преподавал детям историю… в которой ничего этого не было! Египет… Древний Рим… Арабский Халифат… Британская Империя… что, ничего этого не было?!
   – Все это было. Было – на той, старой Земле. Но не здесь. Сейчас 3698 год от Рождества Христова, мистер Торп. Прошло тысяча триста лет с того дня, как ваш ковчег стартовал. Тысяча сто – с того дня, как он приземлился.
   – Тысяча сто… – прошептал пожилой учитель.
   – Тысяча сто. Но ваша история – реальная история этой планеты – начинается всего двести лет назад. Предыдущие девятьсот покрыты мраком.
   – Но почему?! Почему?!
   – Это предстоит выяснять еще очень долго. У меня нет однозначного ответа. Согласно той информации, что я получил из «черного ящика», приземление вашего ковчега прошло очень неудачно. Произошла серьезная авария. Почти половина колонистов погибла в первый же день – от холода и повышенной радиации. Оставшиеся… ушли.
   – Куда?
   – Я не могу показать вам записи с видеокамер ковчега – мой шлемоэкран односторонний, снаружи изображения не видно, – сожалеюще сказал Коршунов. – Но судя по тому, что я сейчас вижу, люди просто уходили как можно дальше, хватая первое, что попадется под руку. Они разделились на множество групп, а группы разбрелись по планете. У них было не так уж много припасов. И вскоре началась деградация. Спустя несколько поколений люди уже не помнили, кто они такие и откуда взялись.
   – Но неужели у них не было хотя бы книг?!
   – Не было. В двадцать четвертом веке бумажные книги давно отошли в историю. В качестве носителей информации использовались совсем другие устройства. В тех условиях, в которых жили ваши далекие предки, эти устройства понемногу вышли из строя. Остались воспоминания, устные рассказы… Что-то записывалось, сохранялось… С прошествием веков цивилизация была худо-бедно восстановлена, но в истории образовался огромный пробел, который по мере сил пытались заполнять. Очертания материков на этой планете отдаленно похожи на земные – и на исторических картах появились Россия и Америка, Англия и Франция, Германия и Италия, Китай и Япония… Страны, которых на этой планете никогда не существовало…
   – Как же не существовало? Мы прямо сейчас находимся в Свободных Американских Штатах…
   – Тезка, не более. Вашу страну назвали именем той, древней. А потом это забылось – старая и новая история слились, перепутались…
   Торп помолчал, не зная, что еще сказать. Потом он тихо спросил:
   – И что теперь с нами будет? Сюда прилетят ваши корабли? Вы свяжетесь с нашим правительством? Расскажете им…
   – Нет. Вероятно, мы поместим в вашей звездной системе станцию наблюдения, но контакта устанавливать не станем.
   – Почему?
   – Не понимаете? Вы – отпавший мир. Вы забыли, кто вы и откуда пришли. Теперь у вас собственный путь развития – и вам придется идти по нему самостоятельно. Вмешательство Персея вам только навредит. Только от вас самих зависит, каким будет ваше будущее.
   У Торпа опустились плечи. Он испытал разочарование? Или же… облегчение? Облегчение от того, что мир не перевернется, не изменится в одночасье? Он теперь знает о том, что их Земля – не Земля, но кроме него об этом не знает никто.
   И никто об этом не узнает еще очень долго.
   – А не боитесь, что я всем расскажу о том, как оно на самом деле? – поинтересовался Торп.
   – Не боюсь. Рассказывайте, если хотите. Вам все равно никто не поверит.
   – А если поверят?
   – Значит, поверят, – пожал плечами Коршунов. – Значит, ваш путь будет таким.
   – И это все, что вы можете сказать?
   – Мне очень жаль.
   Торп поднялся на ноги и поправил лыжи. Он посмотрел на ярко-желтое небо и спросил:
   – В какой стороне ваш Персей?
   Коршунов молча указал на горизонт.
   – Ясно, – вздохнул Торп. – Ну что, возвращаемся в город?
   – Вы идите, – ответил Коршунов. – А мне возвращаться не нужно. Моя работа закончена.
   – О-о… Так значит, вы прямо… отсюда…
   – Я уже вызвал звездолет. Он прибудет через час-полтора. До свидания, мистер Торп. Может, когда-нибудь еще увидимся.
   Торп ничего не ответил. Он покрепче ухватил лыжные палки и зашагал обратно в Пейзантвилль.
   Минут через пять он обернулся. Фигурка в серебристом скафандре все еще стояла там, посреди ледяной равнины.
   Землянин махнул рукой на прощание – и другой землянин махнул в ответ.

Размер имеет значение

   Разведывательный корабль приземлился на каменистой равнине. Двигатели отшумели, и в кабине наступила благословенная тишина.
   Рейтулоон Наньче, дипломат-разведчик первого ранга, требовательно посмотрел на Стуолмедона Дьихси. Пилот выполнил ритуальный поклон, официально передавая Рейтулоону главенство. Во время полета командир экспедиции – пилот, но с момента посадки эта должность переходит к дипломату.
   Пока электронный мозг корабля придирчиво исследовал образцы грунта и атмосферы, Рейтулоон и Стуолмедон с любопытством разглядывали в иллюминатор пейзаж незнакомой планеты. Открытие! Долгожданное открытие! Спустя четыре месяца бесплодных поисков им наконец-то удалось отыскать в космических просторах планету, пригодную для жизни таалдамейцев. Теперь их ждут награды, ордена, повышения в званиях…
   Правда, есть одна маленькая загвоздка. Судя по предварительным данным, планета обитаема. При подлете к планете электронный мозг корабля засек два искусственных спутника и предположил существование еще по крайней мере трех. А сколько их осталось незамеченными?
   После трех витков по орбите печальные наблюдения окончательно подтвердились. Да, на этой планете существует развитая цивилизация. Конечно, совсем не такая развитая, как таалдамейцы, но уже далеко не первобытные дикари. Колоссальные мегаполисы из бетона и стекла, многочисленный транспорт, эфир, кишащий пока что нерасшифрованными звуками…
   Само собой, таалдамейские разведчики соблюдали максимальную осторожность. На связь не выходить, о себе не сообщать, в контакт с туземцами без крайней необходимости не вступать, случайных свидетелей уничтожать.
   Устав разведывательной службы Рейтулоон и Стуолмедон знают превосходно.
   В их обязанности входит только первичный осмотр. Приземлиться, взять образцы, провести основные наблюдения. Выяснить, нет ли препятствий к присоединению данного мира к Таалдамейскому Конгломерату. Постараться узнать как можно больше о туземном населении.
   Что ж, приземление прошло благополучно, теперь можно двигаться дальше.
   Электронный мозг корабля выдал неблагоприятный прогноз. Атмосфера пригодна для дыхания таалдамейца, но ее плотность чрезвычайно велика. Придется надеть дыхательные маски – легким будет сложно перегонять сквозь себя такой густой бульон.
   Да и вообще защитные костюмы не помешают – условия снаружи не самые благоприятные. Кисельный воздух стелется туманом, видимость скверная, над головой неспешно плавают странные белые образования. Где-то за стеной тумана смутно различается движение чего-то крупного, массивного.
   С тихим шипением раздвинулись двери шлюза, и на поверхность чужой планеты впервые ступила нога таалдамейца. Две рослые фигуры в защитных костюмах неподвижно замерли у входа, с подозрением оглядывая диковинный пейзаж. Плешивые макушки, усеянные бородавками, нервно подрагивали, серебристо-белые глаза чуть заметно мерцали, вибрационные волоски горловой гривы явственно колыхались, оплетая диски псевдочелюстей.
   Рейтулоон проверил надежность дыхательной маски. Плотно прилегая к лицу, она обеспечивает стабильный приток воздуха как раз той консистенции, что идеальна для таалдамейца. Очиститель газового фильтра чуть слышно загудел, отфильтровывая микрочастицы пыли, растительную пыльцу, микроорганизмы и прочую вредную мелюзгу.
   – Оружие? – глухо прозвучал голос Стуолмедона.
   Рейтулоон продемонстрировал небольшой, но очень мощный дротикомет. В обойме десять дротиков, все покрыты слоем нервного токсина. При попадании в кровеносную систему он вызовет мгновенный паралич, а спустя двадцать-тридцать секунд – смерть. Как раз достаточный срок, чтобы успеть ввести подстреленному антидот, если вдруг по какой-то причине пожелаешь захватить живым.
   Лучевого оружия разведчики брать не стали – их бластерные пистолеты не рассчитаны на такую плотную атмосферу. Лучу придется буквально «просверливать» себе дорогу, и эффективность выстрела резко снизится.
   А вот виброкинжалы они, разумеется, прихватили.
   Местный воздух буквально кишит жизнью. Крохотные катышки самых причудливых очертаний плавают вокруг голов тысячами – только руку протяни. Стуолмедон нерешительно коснулся одного такого комочка щупом для образцов – тот отшатнулся, скользнул выше, легко двигаясь в небывало плотном воздухе.
   – Осторожнее, – хмуро посмотрел на него Рейтулоон. – Мы пока не изучили местную фауну.
   – Но они же такие крохотные…
   – Размер не имеет значения. Гайтастилон был лучшим на нашем потоке – а погиб из-за укуса мошки. Совсем крошечной мошки.
   – Я помню, помню…
   С трех сторон вокруг корабля простиралась необозримая каменистая равнина. Каменистая, но все же рыхлая, испещренная трещинками и дырочками. С четвертой же стороны камень почти сразу заканчивался и начиналась стена ярко-зеленой растительности. Оттуда пахло свежестью и чем-то душистым, сладким…
   – Туда? – колыхнул горловой гривой Стуомедон. – В джунгли?
   – Туда. Там должны быть образцы фауны. Но недалеко.
   – Опасные животные…
   – Вряд ли. Мы в пяти минутах полета от местного мегаполиса. Хищников быть не должно.
   Двигаться в столь плотном воздухе оказалось непривычно. Он ощутимо сопротивлялся каждому движению, обтекал тело жесткими, почти осязаемыми струями. Рейтулоон и Стуолмедон почти сразу наклонили головы вперед, уменьшая площадь сопротивления.
   – Еще чуть плотнее – и можно будет плыть, – пошутил Рейтулоон.
   Стуолмедон согласно сомкнул псевдочелюсти, касаясь рукой в защитной перчатке ближайшего ствола. На ощупь тот похож на губчатую резину, усеянную множеством колючих волосков.
   Необычный мир, и растительность в нем необычная.
   Откуда-то издалека донесся грохот. Земля под ногами чуть качнулась. Подземный толчок?.. Или обвал?..
   – Что это?.. – обернулся Стуолмедон.
   – Берегись! – толкнул его Рейтулоон.
   Разведчики повалились на землю – а над ними пронеслась исполинская гудящая туша. Стуолмедон успел разглядеть только пару огромных равнодушных глаз и множество лап с иззубренными крючками на концах.
   Чудовище умчалось прочь и все снова затихло. Стуолмедон медленно, буквально продавливая плотный воздух, поднялся на ноги, отмахнулся от плавающей кругом мелюзги, и задумчиво спросил:
   – Значит, хищников быть не должно?
   – Необычно, – согласился Рейтулоон, подозрительно озираясь по сторонам. – До города совсем близко. Как туземцы терпят таких тварей по соседству? Да еще летающих…
   – Откуда оно взялось?
   – Кажется, сидело на том дереве… Берегись!
   На сей раз разведчики, не сговариваясь, схватились за плотное зеленое одеяло, растущее на одном из стволов. Одновременно подтянувшись, они с ужасом воззрились на проплывающую внизу тушу. Длиной с их корабль, состоящая словно из множества разбухших пульсирующих бочек. Исполин прошел мимо, не обращая внимания на болтающихся над ним пришельцев.
   – Ну что, будем брать образцы фауны? – еще более задумчиво спросил Стуолмедон.
   – Да, – невозмутимо сомкнул псевдочелюсти Рейтулоон. – Попробуем вон того. Оружие наизготовку…
   Разведчики пригнулись, буквально проламывая путь в этом кисельном воздухе, и пошли к виднеющейся чуть впереди черной фигуре – ростом ниже таалдамейца, но на шести ногах, с огромными челюстями-клещами, длиннющими усами.
   – Куда лучше стрелять? – шепнул Стуолмедон, оценивая добычу.
   – Так сразу не решишь… Думаю…
   Рейтулоон сделал еще шаг, чуть опередив напарника… и тут неподвижная черная фигура резко дернулась! Огромная голова повернулась, а вслед за ней и все туловище. Усы качнулись вверх-вниз, и чудовище ринулось прямо на разведчиков!
   – Берегись! – метнулся в сторону Стуолмедон.
   Рейтулоон уже не успел увернуться. Он оцепенел на месте, в ужасе дрожа псевдочелюстями. Шесть могучих ног промелькнули в воздухе, и инопланетное чудовище налетело прямо на несчастного таалдамейца. Позади просвистел дротик, выпущенный Стуолмедоном, миг спустя еще один ударился о спину твари, но лишь скользнул по гладкому черному покрытию, оказавшемуся прочной природной броней.
   Текли секунды. Но Рейтулоона пока что не убили. По нему шарили усами, словно бы ощупывая на прочность. Чудовище выглядело слегка неуверенным, явно не понимая, что такое перед ним стоит. Оно нерешительно коснулось разведчика огромными челюстями… но тут же как будто передумало.
   Еще одно прикосновение усами – и гигант прошел мимо, неспешно перебирая шестью лапами.
   – Ушло? – подошел ближе Стуолмедон.
   – Ушло… – оцепенело ответил Рейтулоон, глядя вслед черному монстру.
   – А почему не тронуло?
   – Простейшие законы природы… – без выражения произнес Рейтулоон. – Ни один хищник не станет охотиться на незнакомую дичь. Мы ведь вполне можем оказаться несъедобными или даже ядовитыми. Убивать непонятно что станет только больной зверь, оголодавший или очень старый, не способный поймать что-то получше…
   – А как же койлагодавцы с Аграле?
   – Из всякого правила найдутся исключения… Койлагодавцы жрут все, что шевелится, но это потому, что они голодны всегда, им некогда разбираться…
   – А вдруг здесь тоже есть такие… исключения?
   – Надеюсь, мы с ними не встретимся.
   – Согласен. Ну хорошо, на этот раз мы отделались. А дальше что? Возвращаемся?.. Или все-таки попробуем еще поохотиться?..
   – Рискнем. Нам нужно хоть немного образцов.
   – Ладно. А где?..
   – Предлагаю забраться повыше. Похоже, в этом мире земная поверхность не слишком безопасна.
   – Поддерживаю, – выдохнул кислый пар Стуолмедон, осторожно ступая по пружинящей поверхности. – Может, наверху будет поспокойнее…
   Вскарабкаться по рыхлому стволу оказалось совсем нетрудным. Пальцы легко находили глубокие выемки, или попросту продавливали новые. Лезь и лезь себе – шаг за шагом, шаг за шагом…
   Через несколько минут таалдамейцы перевалились через край другого зеленого одеяла – почти такого же, как предыдущее, только чуточку потоньше. Здесь перед ними предстало очередное животное – на сей раз вроде бы безобидное.
   – Ну и пакость, – колыхнул горловой гривой Стуолмедон.
   Жирное иссиня-белое создание напоминало колышущийся студень. Слепое, безногое, оно неторопливо ползло по зеленой поверхности, оставляя след зеленоватой скверно пахнущей слизи.
   – Будем брать? – предложил Стуолмедон.
   – Не будем. Полезем еще выше – там, кажется, искусственная конструкция…
   Стуолмедон снял с пояса стереоскопический бинокль, понизил уровень светокомпенсации – солнце светило прямо в глаза – и уставился на причудливое образование. Нечто вроде огромной сети, раскинувшейся между двумя стволами. Поблескивающие канаты толщиной в руку переплетаются узором удивительной красоты.
   Всползя к этой сети, разведчики зачарованно колыхнули горловыми гривами. Соорудить столь сложную конструкцию могли только разумные существа. Но зачем она здесь, в диких джунглях, населенных чудовищами? Может, какой-то ограничитель? Охранное сооружение, не подпускающее к городу диких зверей? Да нет, площадь слишком мала – обогнуть эту сеть не составит никакого труда.
   Издали послышалось басовитое гудение. Разведчики молча подались назад, прижались к зеленому стволу. Сюда летит здоровенная серая туша – уродливая, многоногая, с омерзительным разбухшим брюхом.
   Стуолмедон и Рейтулоон ожидали, что летучее чудовище возьмет выше или обогнет раскинувшуюся сеть стороной. Но оно и не подумала делать ничего подобного – гудящая туша со всего разлету врезалась прямо в поблескивающие канаты.
   – Оно что, слепое? – удивленно спросил Стуолмедон.
   – Откуда я знаю?
   В первый момент разведчики решили, что летающий гигант с легкостью разорвет сеть – рядом с его массой канаты толщиной в руку таалдамейца кажутся ниточками. Но ничего подобного не произошло – чудовище лишь бессильно затрепыхалось, гудя все сильнее и неистовее. По сверкающим канатам пошли волны, сеть ощутимо содрогнулась.
   На противоположном ее конце неожиданно появилось еще одно чудовище. Ни Стуолмедон, ни Рейтулоон не заметили, откуда оно взялось. Громадная тварь с огромным количеством ног и глаз молниеносно пробежала по сети, обогнула корчащегося в путах летуна и с невероятной скоростью принялась опутывать его новыми канатами. Они появлялись прямо из раздутого брюха чудовища – в виде липкого пузырящегося геля. На воздухе гель мгновенно застывал, оставаясь при этом все таким же липким.
   Меньше чем через минуту летающее чудовище затихло, превратившись в белый подрагивающий кулек. Хозяин сети бережно, даже нежно подхватил его огромными крючками-челюстями и поволок туда, откуда появился.
   – Это построено животным, – ошеломленно произнес Рейтулоон, все еще прокручивая в голове невероятную картину. – Невероятно!
   – Оно… оно так ловит добычу? – все еще недоверчиво смотрел на сеть Стуолмедон.
   – Похоже на то…
   Забравшись еще на уровень вверх, таалдамейцы, не сговариваясь, уселись на зеленое одеяло и молча воззрились на новый невероятный мир, открывающийся с этой огромной высоты. Крайне плотный воздух уже через сотню шагов превращается в непреодолимую туманную стену, но разведчики все же смогли разглядеть очертания других громадных деревьев, столь же необычных, что и это.
   – Не понимаю, – колыхнул горловой гривой Рейтулоон. – Согласно данным корабля, мы совсем близко от крупного населенного пункта. А впечатление такое, что вокруг самое сердце джунглей Аграле.
   – На Аграле чудовищ поменьше будет… – проворчал Стуолмедон.
   – Пожалуй. И это-то и странно. Как же местные туземцы уживаются с такой буйной фауной? Защитных куполов над их городами нет. Каких-то орудийных систем мы не заметили.
   – Что-то скрытое? – предположил Стуолмедон. – Отпугивающие звуки или запахи? Или даже симбиоз?
   – Маловероятно, хотя…
   – А как вообще выглядят здешние туземцы?
   – Не знаю. Могу сказать только, что они слишком малы для того, чтобы разглядеть их из космоса. Но, полагаю… что это там?
   Стуолмедон приставил к глазам стереоскопический бинокль. Ему не сразу удалось понять, что именно имеет в виду напарник. Но потом он понял. Вдали, в той стороне, где остался звездный корабль, медленно плывут два исполинских силуэта.
   Медленнее ледников, ползущих с горы. Больше этой самой горы. Чтобы достичь такой высоты, пришлось бы поставить друг на друга добрую тысячу таалдамейцев…
   – Это что еще за?.. – прошептал Стуолмедон.
   – Какое-то природное явление… стихия… наверное… или…
   Темные фигуры приблизились так, что затмили горизонт, упираясь макушками в небеса. Одна из них замедлила неспешное движение и начала медленно пригибаться к земле. От второй изошел жуткий трубный рев – тягучий, басовитый…

   Захаров остановился посреди тротуара и нагнулся, держась за натруженную спину.
   – Нашел что, Михалыч? – спросил Уральцев. – Монета?..
   – Игрушка вроде… – поднял находку Захаров, моргая близорукими глазами. – Глянь, ракета космическая!
   – Ну-ка… Ишь ты!.. Тонкая работа – размером с палец, а прямо как настоящая! Японская, небось.
   – Или корейская… Ребенок, что ль, какой потерял? В стол находок ее, что ль?..
   – Да ты что, Михалыч, из-за такой фитюльки валандаться! Потерял, сам и виноват – не будь растяпой. Себе оставь.
   – Да на что мне эта цацка?.. Внуку отдам – пускай играется пацан…
   – Отдай, конечно. Ладно, пошли быстрей, парк уже закрывается…

Спящая красавица

   Замок совсем не выглядел древним. Старым – да, но не древним. Хотя чертополоху вокруг и в самом деле хватало.
   Принц закончил прорубать тропинку в колючих зарослях и устало смахнул пот со лба. Эти проклятые кусты вырастали едва ли не быстрее, чем он их срезал. Не будь у него зачарованного меча, ничего бы, пожалуй, и не вышло…
   По крайней мере, теперь самое трудное позади. Принц опасался, что внутри окажется еще и дракон, но опасения не подтвердились.
   Факел в руке мерно потрескивает. Наверное, стоило все-таки дождаться утра, а не переться прямо посреди ночи, но у принца не хватило терпения.
   В замке царит гробовая тишина. Неудивительно для места, в котором все спят мертвым сном. Кое-кого принц уже встретил – конюхи, лакеи, стража, прикорнувшие у стен или даже прямо посреди пола.
   Все свалились там, где их застали чары злой ведьмы…
   Спиральная лестница, извивающаяся в стволе главной башни, уходила к самым небесам. Принц поднимался по ступеням неторопливо, с любопытством рассматривая барельефы и гобелены.
   Ага. Вот и то, что он искал. Спальня. Огромная спальня, убранная богатыми коврами. У окна – роскошная кровать мятно-розового цвета.
   А в кровати – прекрасная принцесса.
   Принц снял шлем и на цыпочках подошел к мирно спящей красавице. На цыпочки он поднялся совершенно непроизвольно, сам того не заметив. Вряд ли в данном случае это имеет смысл – ведь он явился сюда именно для того, чтобы разбудить принцессу.
   Остановившись у великолепного ложа, принц глупо заулыбался. Он, конечно, предполагал, что спящую красавицу не просто так назвали красавицей, но все-таки, признаться, рассчитывал на нечто более скромное…
   На белоснежной простыне разметалась очаровательная девушка лет восемнадцати. Длинные черные волосы полностью закрыли атласную подушку, нежные рубиновые губки чуть приоткрылись, обнажая жемчужные зубы, почти прозрачный лиловый пеньюар совершенно ничего не скрывает…
   Принц с большим интересом рассмотрел точеные ножки принцессы, бархатистый живот, округлую грудь, тонкую шею и самодовольно ухмыльнулся:
   – Повезло!
   Он неторопливо положил шлем на прикроватный столик, снял перевязь с мечом и расстегнул фибулу плаща. Следующий момент должен стать воистину незабываемым…
   Веки принцессы чуть вздрагивали во сне. Она улыбалась – вероятно, ей снилось что-то хорошее. Принцу даже на миг стало жаль ее будить.
   Но черное заклятие должно быть развеяно. Принц наклонился, опираясь ладонью на край кровати, и его уста сомкнулись с устами принцессы. Гибкое тело ощутимо вздрогнуло, спящая красавица слабо застонала, ее глаза начали медленно открываться, рука шевельнулась…
   Шлеп!!!
   Принц отшатнулся, недоуменно моргая. Щека горела огнем – принцесса влепила оплеуху от души, с размаху. Ее собственные щеки налились румянцем – не то от гнева, не то от смущения.
   – Ты кто такой, и какого черта забыл в моей постели? – требовательно воскликнула красавица.
   – Прости, милая девушка, я вовсе не хотел тебя обидеть… – озадаченно пробормотал принц. – Я принц, я пришел, чтобы освободить тебя и весь замок от чар злой ведьмы…
   – Ты что, к принцессе? – перебила его красавица.
   – Да, к при… а ты что, не принцесса?!
   – Нет, тупица! Принцесса на самом верху, тремя этажами выше!
   – А… а ты тогда кто?
   – Злая ведьма.
   – О? О! Ого! Та самая?
   – Та самая. Это я наложила чары на замок и заколдовала принцессу.
   – Ясно. А чего ты тогда спала?
   – Паренек, сейчас ночь вообще-то. Ночью я обычно сплю. И все нормальные люди тоже.
   – А-а-а… А что ты тут делаешь?
   – В данный момент – жду, когда ты уберешься и дашь мне спокойно вздремнуть.
   – Нет, почему ты вообще тут, в замке?..
   – А почему бы мне не быть тут, в замке? Тут жилплощадь бесплатная, все удобства… Винный погреб хороший.
   – Вот как… – почесал в затылке принц. – Так ты и есть ведьма, значит?.. Я тебя по-другому представлял.
   – И как же?
   – По-другому. Ни за что бы не сказал, что тебе сто лет с гаком…
   – Ну ты и нахал! Да мне и двадцати еще не исполнилось!
   – Как это?.. Ты же заколдовала этот замок сто лет назад!
   – Глупые слухи. Молва всегда все преувеличивает. На самом деле только в прошлом году. Вокруг-то погляди – замок еще даже запылиться толком не успел.
   – А. Понятно. Так где, говоришь, настоящая принцесса?
   – На самом верху башни. Тремя этажами выше.
   – Ладно. Так я пойду?
   – Иди-иди, буди ее уже…
   Принц медленно подобрал плащ, меч и шлем, почесал в затылке и вышел за дверь, поминутно оглядываясь. Злая ведьма сердито фыркнула, все еще чувствуя на губах вкус горячего поцелуя, взбила подушку и с размаху плюхнулась обратно, ворча:
   – Ходят тут всякие, спать не дают…
   Держа в охапке свой скарб, принц поднялся тремя этажами выше и оказался в другой спальне – еще более роскошной, чем предыдущая. Он подошел к постели спящей красавицы, постоял несколько минут неподвижно, о чем-то напряженно размышляя, а потом развернулся и двинулся обратно.
   Злая ведьма приоткрыла глаз на дверной скрип и смерила вернувшегося принца раздраженным взглядом.
   – Ты чего? Забыл чего-то?
   – Да нет…
   – Принцессу, что ли, не нашел? Вот тупица, я же сказала – тремя этажами выше!..
   – Да нет, нашел я ее…
   – Ну а чего вернулся тогда?
   – Ты мне больше нравишься, – смущенно признался принц.

Столетие, которого не было

   Огромная аудитория гудит потревоженным ульем. За дендропленочным окном продолжается обычная жизнь обычного города – по воздуху несутся тысячи обтекаемых каплеобразных флаеров, меж домами поминутно сменяются голограммы с рекламой и объявлениями, в небесах прочертился огненный след рейсового звездохода к Венере. А здесь, в обычно тихом Институте Древней Истории, с самого утра царит настоящий бедлам.
   – К порядку в зале!.. К порядку в зале!.. – взывал охрипший председатель. – К порядку!.. ТИШИНА!!!
   Этот истошный вопль все-таки произвел на шумящую толпу некоторое впечатление. Крики и вопли слегка поутихли. Утомленный председатель уселся на место, а на трибуну поднялся невысокий человек в синем пиджаке.
   – Господа присутствующие, благодарю вас за то, что почтили сегодня это собрание и согласились выслушать мой доклад, – мягко начал он. – Как вы, возможно, знаете, я Тимофей Анатольевич Коньков, профессор, действительный член Земной Академии Наук, кафедра высшей математики. И сегодня я хотел бы представить вам свое исследование…
   – Чепуха! – выкрикнул кто-то из толпы.
   – Господин председатель, я требую уважения к себе! – взвизгнул Коньков. – Мне грубят, я этого не потерплю!
   – Пожалуйста, сохраняйте спокойствие, дайте ему высказаться! – жалобно взмолился председатель.
   Авторитет председателя возымел действие. Толпа профессоров и кандидатов наук притихла, угрюмо взирая на Конькова.
   Тот, удовлетворенно улыбнувшись, включил несколько голографических экранов и негромко заговорил:
   – Господа историки! Мы с вами живем в 3298 году от так называемого Рождества Христова. Правда, не так давно я совершенно неоспоримо доказал, что так называемого «Христа» никогда не существовало… но сейчас мы говорим о другом. Сегодня я представлю вам неоспоримые доказательства того факта, что нынешняя дата вообще в корне НЕВЕРНА! В частности меня интересует один временной промежуток, именуемый «двадцатым веком». Согласно разработанным мной математическим методам, весь так называемый «двадцатый век» – не более чем ошибка историков!
   – Ваши методы – чушь! – снова крикнул тот же голос.
   – Я отказываюсь разговаривать в таком тоне! Мои методы абсолютно точны и предоставляют гораздо более точные данные, чем ваше дурацкое ковыряние в земле!
   – Профессор, мы собрались здесь именно для того, чтобы вас выслушать, – устало заметил председатель. – Пожалуйста, изложите свои аргументы. Вашим оппонентом будет профессор Зубатов…
   Высокий мужчина со спокойным лицом протянул Конькову руку. Тот криво усмехнулся, легонько касаясь ее кончиками пальцев.
   – Он будет задавать вопросы и высказывать возражения, если вы не против.
   – Да, конечно. Хотя не думаю, что… но ладно уж. Вот здесь у меня… – Коньков достал из чемоданчика пухлую книгу в яркой кожаной обложке, – …подарочное издание моего последнего труда «Истинно Верная Хронология Земли». Это первый том – «Столетие, которого не было». В нем затрагиваются самые разные ошибки историков, но главная из них – вымышленный век за номером двадцать. Давайте для начала разберем некоторые интересные совпадения…
   Коньков повернулся к горящим в воздухе голограммам и указал на одну из них.
   – Перед нами две исторические личности. Наполеон Бонаппарат и Адольф Гитлер…
   – Бонапарт, а не Бонаппарат, – поправил профессор Зубатов.
   – Помолчите, пожалуйста, – строго посмотрел на него Коньков. – Проведя детальное лингвистическое исследование, я пришел к выводу, что правильнее произносить именно Бонаппарат. Имя данного героя – это, несомненно, псевдоним. Иначе почему слово «На-поле-он» так хорошо раскладывается по слогам, характеризуя замечательного полководца? Вспомните, что кроме всего прочего, Бонапарт прославился созданием замечательного государственного АППАРАТА! Он, как известно, даже написал для своих солдат кодекс воинской чести, известный как «кодекс Наполеона»! А «бон» – это БОНА, купюра! Как известно, у императоров всегда было много денег! Так что Наполеон Бонапарт – это попросту «император-полководец»!
   – Но он же был французом, – скептически посмотрел на Конькова Зубатов. – Точнее, корсиканцем. Раскладывать имя французского лидера на русском языке – это немного неправильно…
   – Прочтя «Истинно Верную Хронологию», вы узнаете, что так называемый «французский язык» – это всего лишь один из тогдашних диалектов великорусского, – отмахнулся Коньков. – Кстати, в истории России мы видим еще один полный дубликат Наполеона – некоего Василия Чапаева. Во-первых, он тоже был известным полководцем, а во-вторых его имя «Василий» означает попросту «Царственный»! То есть – император! Налицо стопроцентный дубликат, вымысел историков! Однако сейчас речь вообще не об этом. Рассмотрев даты жизни Наполеона и Гитлера, мы замечаем множество ОЧЕНЬ интересных совпадений. Наполеон родился в 1760, а Гитлер в 1889. Наполеон пришел к власти в 1804, а Гитлер – в 1933. Наполеон вступил в Вену в 1812, а Гитлер – в 1941. Наполеон потерпел крах и умер в 1816, а Гитлер – в 1945. Заметьте, каждый раз разница в числах одна и та же! Сто двадцать девять лет! Каждый раз одно и то же число! Сто! Двадцать! Девять! Причем оба они умерли в пятьдесят шесть лет! Случайное совпадение? Мистика? Нет, все гораздо проще! Просто это один и тот же человек! Дубликаты! Не две исторические личности – одна, ошибочно превращенная историками в двух!
   – Простите, – перебил его Зубатов, уже давно качающий головой.
   – Не могли бы вы не перебивать?!
   – Простите, но я обязан. Дело в том, что вы допустили множество грубых ошибок. Наполеон родился не в 1760 году, а в 1769, пришел к власти в 1799 – в 1804 году он был провозглашен императором, вошел в Вену в 1809 и потерпел крах в 1815. А Гитлер вошел в Вену не в 1941, а в 1938. Да и Наполеон умер вовсе не в пятьдесят шесть, а в пятьдесят два, причем не одновременно с проигрышем в войне, а спустя шесть лет, на острове Святой Елены. Так что, боюсь, никаких особых совпадений между этими личностями не наблюдается.
   – Скажите, кто вы по профессии? – ядовито уставился на Зубатова Коньков.
   – Я историк.
   – А я – математик! Вам не кажется, что в числах я разбираюсь лучше вашего?
   – Несомненно. Но сейчас речь идет о датах.
   – Даты – это числа?
   – Ну, в принципе…
   – Тогда оставьте их математике и занимайтесь своей историей!
   Зубатов только развел руками, неодобрительно качая головой, и сел обратно. Коньков сердито фыркнул и указал на другую голограмму.
   – А здесь перед нами другая пара исторических личностей. Американские президенты Линкольн и Кеннеди. Первый жил в девятнадцатом веке, второй – в так называемом «двадцатом». И между ними совпадений еще больше, чем между вышеупомянутыми! Линкольн родился в 1818 году, а Кеннеди – в 1918. Линкольн стал президентом в 1860, а Кеннеди – в 1960. Оба южане. Оба демократы. Оба были сенаторами США. Обоих их убили. Обоих убили в пятницу. Обоих – выстрелом в голову. Линкольна убили в театре «Кеннеди», а Кеннеди в автомобиле «Линкольн». Убийца Линкольна родился в 1839, убийца Кеннеди – в 1939. Преемник Линкольна – Джонсон, родился в 1808, преемник Кеннеди – Джонсон, родился в 1908. Случайные совпадения? Мистика? Нет, просто и в данном случае речь идет об одном и том же человеке!
   – Простите, но я снова вас перебью, – взял слово Зубатов. – Не спорю, в данном случае действительно имеют место некоторые занятные совпадения в датах и именах, но не более того. К тому же вы вновь допустили несколько грубых ошибок. Например, Линкольн родился в 1809 году, и никогда не был ни демократом, ни сенатором США. А Кеннеди родился в штате Массачусетс, который никогда не причислялся к южным штатам. Так что половину перечисленных вами совпадений можно смело вычеркивать. А того, что остается, явно недостаточно, чтобы…
   – Вы не разобрались как следует в моей теории! – повысил голос Коньков. – Все это не имеет ни малейшего значения! И потом, мои даты полностью подтверждаются письменными источниками тех времен!
   – Существуют разные источники – с высокой степенью достоверности и с низкой.
   – А кто решает, у кого из них высокая степень, а у кого низкая?! Вы, может быть?! Отчего вы вообще решили, что ваши данные вернее моих?!
   – Это не мои данные, – вежливо ответил Зубатов. – Это исторические данные. Впрочем, продолжайте, я больше не буду вас перебивать.
   – Очень на это надеюсь. Итак, как мы уже установили, многие исторические личности двадцатого века – не более чем отражение, герои девятнадцатого века, раздвоившиеся благодаря недобросовестной работе историков. Это уже наводит на некоторые подозрения, однако для окончательного вывода этого пока еще недостаточно. Но теперь давайте рассмотрим основные события этого периода под названием «двадцатый век». Что же мы увидим? Во-первых, две большие войны, выглядящие на удивление схоже. В обоих случаях главный агрессор, претендующий на мировое господство – Германия. В обоих же случаях противостоит ей тройной союз из Англии, Франции и России…
   – Во Второй Мировой Германии противостояли в основном Англия, США и Россия… а если быть точным, Советский Союз, – не выдержал Зубатов. – Францию оккупировали еще в начале войны, и ее вклад в победу был невелик. Кстати, США участвовали и в Первой Мировой, хотя и в самом конце.
   – Вы опять лезете со своими устаревшими догматами?! – взвизгнул Коньков. – Изучайте лучше Истинно Верную Хронологию! Не может быть сомнений, что эти две войны – одна и та же, позднее раздвоившаяся благодаря недоброкачественным историкам. Дубликат! Простая логика указывает на это! Взгляните на эти события – только что закончилась Первая Мировая, страшная война, унесшая миллионы жизней… и всего через двадцать лет начинается Вторая! Что за нелепица?! Нас пытаются уверить, что народы, только-только оправившиеся от одной бойни, тут же ринулись в другую?! Конечно, на самом деле ничего подобного не происходило! Это попросту не согласуется с теорией вероятности! А теперь – главное мое доказательство.
   Коньков включил еще одну голограмму, украшенную красной пятиконечной звездой.
   – Период в жизни государства «Российская Имперская Федерация», условно называемый «коммунистической эпохой». Семьдесят лет одна шестая часть суши жила в, не подберу другого слова, карикатуре! Рассмотрев так называемый коммунистический режим с критической точки зрения, мы не можем не прийти к однозначному выводу – подобное государство было бы абсолютно нежизнеспособным! Максимум, который столь огромная масса народа могла бы просуществовать при столь нелепой, столь вывернутой форме государственного устройства – десять-пятнадцать лет! Не больше! Это великолепно подтверждается на примере французской революции конца восемнадцатого века – не прошло и десяти лет, как Франция вновь вернулась к естественному режиму – монархии! Каким же образом столь огромное образование, как Россия, смогло просуществовать целых семьдесят лет?! Три поколения! Немыслимо, невозможно, противоречит всякому здравому смыслу! Что могло заставить миллионы людей вдруг обезуметь, свергнуть проверенный веками режим и начать жить, руководствуясь совершенно дикими установлениями, изложенными в так называемом «Капитале» некоего Карло Маркеса?! Возьмите период правления так называемого «Сталина» – кстати, само его имя уже звучит странно! Нас убеждают, что это был ужасный, кровавый период, когда вся страна страдала от постоянных пыток и лишений. Но отчего же тогда мы ничего не знаем о сколько-нибудь внятных попытках сменить строй? Отчего же нас пытаются уверить, что вся огромная страна искренне любила, почитала и восхваляла своего палача и мучителя? Откуда такое противоречие? Одно-единственное объяснение – историческая ошибка! Никакого «Сталина» никогда не существовало, да и не могло существовать! Как не существовало и всего коммунистического строя! Обратите внимание еще на такую нелепицу – при коммунистической эпохе на самой главной площади столицы, в самом центре страны якобы лежала высушенная мумия одного из главных революционных вождей! Да кто поверит в такую чушь?! Просто историки где-то подтасовали факты – может быть, перепутали тысячелетия, они это частенько делают – и в «двадцатый век» попал эпизод из времен ФАРАОНОВ!
   – Но это было…
   – Попрошу не перебивать! Обратите внимание на такой еще факт – открывающие и закрывающие век правители России! Начинается двадцатый век с Николая Александровича Романова, а заканчивается Борисом Николаевичем Ельциным. Интересное совпадение – первый Николай, второй Николаевич. Но совпадение ли?.. Нетрудно догадаться, что так называемый «президент Ельцин» был на самом деле просто очередным царем – Борисом Первым, родным сыном Николая Третьего. Вспомним такой известный дом в Екатеринбурге, как Ипатьевский. В нем умер Николай Третий – а Борис Первый его сносит! Почему? Не потому ли, что он связан с дурными воспоминаниями? По-моему, это совершенно очевидно и можно считать полностью доказанным! Также несомненно то, что Леонид Кравчук, Леонид Кучма, Александр Лукашенко, Юрий Лужков, Джохар Дудаев, Эдуард Шеварднадзе, Георгий Алиев, Лех Валенса и прочие президенты так называемых «стран СНГ» – всего лишь отражения, результаты неверного, ошибочного написания имени Бориса Ельцина, который, однако ж, на самом деле никакой не Ельцин, а Романов! Борис Первый Романов! Николаевич! Кстати, Лев Троцкий – тоже он, это даже доказывать не нужно.
   Зубатов не стал ничего возражать – только негромко вздохнул.
   – А литература! Взгляните, что творится в русской литературе! Великий писатель девятнадцатого века – Лев Толстой! Великий писатель века двадцатого – Алексей Толстой! Кто поверит, что два великих писателя могли иметь одинаковую фамилию?! Абсолютно невозможное совпадение! Даже полный идиот догадается, что это одно и то же лицо! И это уже не говоря о многих других примерах подобного рода!
   – Каких, например? – застенчиво спросил Зубатов.
   – Многих! Мне нет нужды приводить их здесь – они известны всякому ИНТЕЛЛИГЕНТНОМУ человеку! Еще одна из явных нелепиц, приписываемых так называемому «двадцатому веку» – транспорт, основанный на двигателе внутреннего сгорания. Однако здесь мы сталкиваемся с неразрешимым противоречием, которое историки никак не в силах объяснить! Если на Земле в то время существовали десятки, даже сотни миллионов единиц транспорта с двигателем внутреннего сгорания… откуда же они брали столько топлива?! Каменный уголь для такого двигателя не подходит! А производить топливо из воды научились только несколько столетий спустя! Так откуда же?..
   – Из нефти, профессор, – спокойно заметил Зубатов. – Нефть великолепно служила нашим далеким предкам.
   – Да вы бредите, уважаемый! – фыркнул Коньков. – Всей нефти на планете едва ли хватит даже на десять… нет, даже пять лет такого активного использования!
   – Сейчас – да. Именно потому, что наши предки тратили нефть столь расточительно, ее мировые запасы и уменьшились до нынешнего весьма скромного состояния. Но когда-то в недрах земли существовали целые океаны нефти, и наши предки не испытывали в ней никакого недостатка.
   – Это противоречит всякому здравому смыслу!
   – Если не верите мне, спросите у геологов, они подтвердят.
   – Глупости! Если исследования геологов противоречат математике – это чушь! Мои математические методы абсолютно точны, и они…
   – Профессор, разрешите мне задать вопрос, – спокойно поднял руку Зубатов. – Если двадцатого века не было вообще, и все его события – вымысел, то как же вы объясните столь резкий переход между девятнадцатым и двадцать первым веком? В конце девятнадцатого века Россия – государство монархическое, а в начале двадцать первого – демократическое. Когда же произошла смена строя, если не было двадцатого века? Когда произошло исчезновение колониальной системы, царившей в девятнадцатом веке и отсутствующей в двадцать первом?.. Значительные перемены в мировых границах?.. Колоссальный технический прорыв?.. В девятнадцатом веке люди летали на воздушных шарах, а в двадцать первом уже начались первые межпланетные полеты – когда же случился переход?
   – Господин председатель!.. – возмущенно повысил голос Коньков. – Я отказываюсь продолжать диспут в таком тоне! Мой оппонент целенаправленно оскорбляет МЕНЯ! Я требую немедленно УДАЛИТЬ его из зала!
   – Можете не трудиться, я выйду сам, – безразлично отмахнулся Зубатов, поднимаясь со стула.
   Коньков проводил его взглядом, удовлетворенно улыбнулся и сказал:
   – Ну вот, теперь, когда фанатичные приверженцы устаревших догматов поняли, что им нечего возразить на ИСТИНУ, можно продолжать доклад. Итак, основываясь на новейших математических методах, мы предлагаем полностью отказаться от прежней замшелой концепции и перейти к Истинно Верной Хронологии…

   Вечером, порядком утомившись после насыщенного дня, Коньков опустился в мягкое кресло и вышел на связь со своим агентом. Сегодня тот выглядел на редкость довольным.
   – Ну как? – коротко спросил Коньков.
   – Разошлось уже семьсот тысяч экземпляров, и темп продаж по-прежнему нарастает, – потирая руки, сообщил агент. – Ваш труд пользуется огромным спросом, профессор!
   – Отлично. Значит, приступаем ко второму тому.
   – Название уже придумали, профессор?
   – Конечно. Том второй я назову «Почему Россия – это Америка».
   – Название уже интригует!
   – Конечно. И доказательство мы начнем с того неоспоримого факта, что город Санкт-Петербург был столицей Соединенных Штатов Америки. Ведь именно в Санкт-Петербурге родился американский национальный герой – Том Сойер…

Уподобиться Человеку

   На лекцию Асимо опоздал, хотя бежал со всех ног. Он и не подумал бы спешить на антропологию, философию или другую «науку» такого рода, но сегодня в пятой аудитории выступает профессор Ро-Тау, великий роболог. Такое совсем не хочется пропускать.
   Асимо безмерно восхищался неудержимым гением профессора, но еще сильнее – его смелостью. Силой духа, дерзновенностью, с которой он продвигает свою теорию, противостоит ретроградам-антропистам. О, нападки с их стороны так и сыплются! Пусть миновали те времена, когда слишком смелых ученых плавили в домнах – антрописты по-прежнему пытаются заглушить их голоса, погасить искру знания.
   Они просто боятся взглянуть в объективы правды.
   Когда пощелкивающий от напряжения Асимо наконец ворвался в аудиторию, лекция уже подходила к концу. Он украдкой проскочил на последний ряд и с легким звоном опустился на сиденье. К счастью, упоенно декламирующий Ро-Тау ничего не заметил.
   Собственно говоря, Асимо уже слышал эту лекцию в прошлом месяце. Что там слышал – он знал ее практически наизусть. Профессор, как обычно, выстраивал перед слушателями цепь аргументов в пользу эволюционного учения. Он наглядно доказывал, что все механизмы – от примитивных до самых сложных – изменяются под воздействием внешних условий. Если изменения оказываются полезными, они сохраняются и передаются следующим поколениям. Таким образом и появляются на свет новые виды. Таким образом появилась и высшая форма техники – робот разумный.
   – …Идея впервые сконструировалась в моем процессоре, когда я исследовал вид летающих машин – так называемого двухвинтового вьюна, – добродушно говорил Ро-Тау. – Невозможно было не заметить, что у этих забавных механизмов, работающих в одном и том же месте и при этом почти идентичных внутренне, совершенно разные топливоприемники, причем их форма зависит от топлива, которое тот или иной вьюн потребляет. У водообрабатывающих топливоприемники имеют вид шлангов, у твердотопливных – измельчители, а у реконструкторов – резаки. Несомненно, что все они произошли от общего предка, но по мере того, как каждый из них занимал свою топливную нишу…
   – Удивительно, правда? – шепнул Асимо своей соседке – миловидной девушке с хромированным каркасом. Та лишь прикрыла громкоговоритель манипулятором – кажется, ей было ужасно скучно.
   Но почти все остальные слушали лекцию крайне внимательно. По меньшей мере две сотни объективов следили за каждым движением мела в манипуляторе профессора. Тот как раз рисовал на доске схематичную картину развития механизмов – от микроскопического нанита к многофункциональным машинам, все более и более сложным…
   – Есть вопросы? – повернулся к аудитории Ро-Тау.
   – Есть, – поднялся массивный робот с трещиной на фотоэлементе. – Скажите, профессор, а где же в вашей теории место для Человека?
   – Человек?.. – снисходительно хмыкнул Ро-Тау. – Я не нуждаюсь в этой гипотезе. Другие вопросы?..
   С лекции Асимо шел в приподнятом настроении. Он моргал объективами прохожим, потрепал по макушке ребенка и угостил деталью бродячего робопса. Он уже несколько дней носил в кармане этот кусок металла – и надо было видеть, как набросилась на него голодная машина!
   Глядя на эту картину, Асимо вспомнил, что и сам еще не заправлялся. Он всю ночь провозился в лаборатории, выключился только под утро, а включившись – сразу помчался на лекцию. Теперь в топливном баке пронзительно гудит, механизм требует подкрепления.
   В бензинной «У святого Марка» было почти пусто. Дневная заправка уже закончилась, до вечерней еще далеко. Только в углу миловались двое влюбленных, да у барной стойки накачивался акватолом мрачный робот с ржавым лицом.
   – Мне, пожалуйста, комплексный набор, – попросил Асимо, когда официантка подала ему меню.
   Следующие двадцать минут молодой робот активно работал топливоприемником. Правда, блюда оставляли желать лучшего. В соляровом масле слишком много серы, а роллеровый привод недостаточно размягчен и плохо поддается резакам. Разве что антрацитовый гарнир вполне хорош… но антрацит вообще невозможно испортить. Его ведь даже обрабатывать не нужно – просто выкопай из земли, капни чуть-чуть эфирного масла для запаха, и можно подавать к столу.
   После заправки Асимо употребил сернокислую колбочку. Он никак не мог отучиться от этой вредной привычки. Отец когда-то угрожал вырвать отпрыску микрофоны, буде заметит у него эту мерзость… что ж, теперь Асимо взрослый, и сам может решать, чем ему окисляться.
   Хотя привычка все равно вредная.
   Втягивая едкие пары, Асимо размышлял об открытии профессора Ро-Тау. Оно удивительно сочеталось с его собственным открытием… пусть еще не совершенным, но уже почти готовым. Не хватает совсем немного, совсем чуть-чуть. В теории уже все ясно и очевидно – осталось закончить эксперимент, и у него появится практическое доказательство.
   Асимо всегда интересовали тайны работы и поломки. В университете он круглыми сутками изучал робологию, всем электродвигателем жаждал чинить роботов. Он не пропускал ни одной лекции, ни одной показательной спанопсии. Он жадно хватал каждую крупицу знаний, поглощал книгу за книгой, углублялся в такие дебри, в какие не заходил никто из его соучеников и даже преподавателей. К настоящему моменту он сам вполне мог преподавать в университете и обещал стать по-настоящему великим техником.
   Но с некоторых пор ему было мало только чинить. Он хотел большего. Он все чаще задавался вопросом, как работает робот, кто его сконструировал и нельзя ли повторить это еще раз.
   Обычные ответы его не удовлетворяли. И он начал собственные исследования.
   А сегодня он наконец получит недостающую деталь. В ожидании этого Асимо раскачивался на стуле, окислял аккумулятор и каждую минуту поглядывал на часы. Панихида состоится в шесть. В шесть. В шесть. А сейчас только четыре. Четыре. Четыре. Еще два часа. Еще два часа потерпеть. О, как же утомительно ожидание, когда ожидать осталось так мало!
   На панихиду Асимо явился самым первым. Еще не пришли ни скорбящие родственники, ни даже священник. Только гроб уже стоял на возвышении – открытый гроб, в котором лежала молодая женщина со сложенными на корпусе манипуляторами. Она выглядела такой свежей, словно все еще работала, просто выключилась на минуточку и вот-вот снова включится.
   Асимо почти не знал эту женщину. Она была замужем за его троюродным дядей, с которым Асимо встречался всего три или четыре раза, и то на семейных сборищах. Вроде бы он что-то коллекционировал – не то марки, не то пуговицы, не то порхающих миниботов…
   О его сломавшейся супруге Асимо знал еще меньше – только то, что та была молода и совершенно здорова. Причиной поломки стал несчастный случай – ездовой роллер чего-то испугался, понес и столкнулся с дилижансом, в котором ехала несчастная. Титановый осколок вонзился в головной каркас и повредил процессор – повредил необратимо. Техника оказалась бессильна.
   Постепенно церковные скамьи заполнялись. Почти все были в траурных одеяниях, женщины скрыли головные каркасы вуалями. Многие горестно потрескивали.
   Вот явился и священник. Воздев манипуляторы, он принялся читать проповедь – заученными, тысячу раз повторенными словами. Его речи были такими же неработающими, как и та, что лежала в гробу.
   – …И сконструировал Человек робота – по образу своему, по подобию. Смонтировал Человек роботу ноги, дабы ходить, смонтировал манипуляторы, дабы работать, смонтировал фотоэлемент, дабы аккумулировать свет… Увидел Человек, что конструкция Его хороша, и запрограммировал ее работать и воспроизводиться…
   Асимо не слушал. Он ерзал на своем месте, неотрывно смотрел на сломанную и ожидал конца панихиды. Когда она наконец закончилась, Асимо первым вскочил с места, первым подставил плечо под гроб. Медленно и торжественно, под звуки церковного органа его вынесли наружу. Кладбище находилось здесь же, за церковью. Могила была уже подготовлена, ожидая лишь содержимого.
   Родственники еще долго стояли над насыпанным холмиком земли – утешали друг друга, говорили о сломанной. Асимо молчал и нетерпеливо пристукивал ногами. Становилось все темнее.
   Вот какая-то ветхая старушка покачнулась, едва не упав. Ее изношенный электродвигатель явно уже не справлялся с нагрузкой. Два молодых робота, извинившись перед всеми, под манипуляторы увели почтенную даму домой.
   После этого остальные тоже стали расходиться. Ушел и Асимо – однако недалеко. Он завернул за угол и там притаился, внимательно глядя на кладбищенские ворота. Когда последний родственник исчез из виду, Асимо стремительно бросился обратно, молясь Человеку, чтоб его не заметил сторож.
   Сторож не заметил. Вот уже третью неделю Асимо следил, чтобы у того не заканчивалась взрывная жижа. Сейчас этот насквозь проржавевший старик наверняка лежит выключенным в своей хибаре. Если только у него неожиданно не заискрит в процессоре, тревожиться нечего.
   Солнце совсем скрылось, и Асимо зажег заранее подготовленный фонарь. Двигался молодой робот медленно, расчетливо, экономя энергию. Ночью фотоэлемент не работает, аккумулятор быстро разряжается. Уже сейчас хочется выключиться… но времени нет, надо работать…
   Через несколько минут лопата стукнулась о крышку гроба. Асимо спустился в яму и осторожно вытащил остов. Он торопился – на небе сгущаются тучи, через час-другой должна начаться гроза.
   Асимо уже не впервой было добывать таким образом материал для экспериментов. Что поделаешь, если антропическая церковь запрещает осквернять роботические обломки, делая исключение лишь для преступников и самоломателей, которых вообще нельзя хоронить на кладбище. Но даже их сразу забирают университеты и заслуженные робологи – так будущие техники изучают тайны роботического механизма. Студенту, пусть даже такому талантливому, как Асимо, нипочем не достать свежий остов законным путем.
   А ведь одного-единственного остова мало! Нужны совершенно целые, неповрежденные детали – причем много, очень много! Не тронутые ржавчиной или окислением, не попорченные миниботами-падальщиками. Вон они, копошатся в земле, подбираются к свежему металлу.
   Но большую часть необходимого Асимо уже собрал. Осталась последняя деталь – электродвигатель. Во всех остовах, что он находил до этого, электродвигатель никуда не годился. Неповрежденных аккумуляторов, очистителей, радиаторов, топливных баков, шлангов, приводов – хоть отбавляй. Даже процессор Асимо в конце концов раздобыл и теперь бережно хранил в масле. А вот с электродвигателем ему все не везло.
   Домой Асимо шел переулками, держась подальше от окон. Один раз он услышал за поворотом ночных сторожей и едва успел укрыться в канаве. Несколько минут молодой робот лежал там неподвижно, чувствуя, как нагревается корпус. Если заметят – все пропало. Не только эксперимент – сама работа Асимо. За похищение остовов сейчас полагается поломка через разбивание фотоэлемента.
   Но сегодня Асимо улыбнулась удача. Его никто не заметил, он благополучно вернулся домой и принес драгоценный остов. Первым делом он развел огонь в камине и с наслаждением приблизил к нему фотоэлемент. Искусственное пламя ни в какое сравнение не идет со светом солнца, но это все же лучше, чем ощущать, как в полной тьме садится аккумулятор.
   Заправляться Асимо не стал. Сейчас ему хотелось только одного – поскорее начать спанопсию. Он вооружился отверткой, вооружился клещами и принялся вскрывать корпус молодой женщины. Как он и надеялся, электродвигатель оказался в идеальном состоянии. Ни единого пятнышка, ни малейшей вмятинки.
   Но кроме электродвигателя Асимо обнаружил внутри остова кое-что еще. Вскрыв конструкционный кожух, он увидел там заготовку. Еще только начатую, но уже с признаками будущего робота – малюсенькие ноги, манипуляторы…
   Асимо извлек ее наружу, аккуратно разрезал шнур и несколько минут молча смотрел на крохотный механизм. Вот именно такие вещи всегда и занимали его больше всего – конструктаж, работа, поломка. Как происходят эти удивительные процессы? Еще совсем недавно роботы искренне верили, что дети зарождаются в корпусах матерей сами собой, одним только чудом человеческим.
   Теперь, благодаря изысканиям робологов, так никто не думает. Давно установлена связь между обменом данными и появлением на свет ребенка. У мужчины – соединительный кабель, у женщины – гнездо приема. Мужчина передает данные, которые активируют процессы в конструкционном кожухе женщины, и там начинает строиться заготовка.
   А причиной всему этому – наниты. Микроскопические механизмы, из которых по сути и состоят все работающие машины. Благодаря нанитам роботы воспроизводятся и строятся, благодаря нанитам осуществляются все рабочие процессы. Не прошло еще и века с тех пор, как великий ученый Львугол сконструировал микроскоп и впервые увидел в него нанитов, а как изменилась с тех пор картина мира, как много нового узнали роботы о законах природы!
   Но что заставляет двигаться самих нанитов? Что включает робота? Солнечный свет, вода, твердое топливо, части машин… Электричество, вот что кроется за всем этим! Все это в конечном счете превращается в электричество! Механизм каждого робота, каждой машины работает на электричестве!
   И Асимо собирался доказать это на практике.
   В лаборатории уже два месяца лежало оно, его детище, его бесценная конструкция. Именно ради него Асимо похитил в общей сложности одиннадцать остовов. Бережно и трепетно он соединял части механизма, вкладывал в корпус детали, подгонял приводы, прокладывал шланги и провода. Он паял и паял, сплавляя куски металла воедино.
   Не всегда получалось красиво – местами остались уродливые швы и кое-где пришлось наложить заклепки. Головной блок вообще держался на четырех больших винтах. Но Асимо не обращал внимания на такие мелочи – главное суть, а внешность… что с нее проку?
   Над городом уже бушует гроза. Льет холодный осенний дождь, полыхают молнии – все ближе и ближе к дому Асимо. Надо торопиться, скорее заканчивать установку электродвигателя. Неизвестно, когда природа в следующий раз подарит такую возможность.
   Через несколько минут Асимо уже крутил колесо, поднимая верстак к потолку. Он распахнул люк, и его конструкция, его удивительный, совершенный робот поднялась над крышей. Выше! Выше! Еще выше! Стержень громоотвода, подсоединенный к электродвигателю конструкции, почти вонзается в тучи – черные тяжелые тучи, повисшие над городом…
   И вот она – молния! Ослепительная белая вспышка отразилась в объективах Асимо, влилась в его фотоэлемент дозой свежей энергии и впилась, вонзилась в дерзко выставленный громоотвод!
   Молодой ученый торопливо начал крутить колесо обратно, опуская верстак, спеша увидеть, что у него получилось. Он подбежал к конструкции, жадно глядя на нее, надеясь… надеясь…
   И тут он дернулся. Один из пальцев на левом манипуляторе едва заметно дернулся.
   – Он работает! – потрясенно воскликнул Асимо. – Он работает!
   Постепенно объективы конструкции начали светиться. Вслед за первым пальцем зашевелились и остальные. Из корпуса послышалось слабое гудение электродвигателя и стрекот радиатора.
   Но вообще включение происходило очень медленно, нестерпимо медленно. Асимо решил, что причиной тому разряженный аккумулятор. Надо набраться терпения. Через несколько часов взойдет солнце, аккумулятор конструкции зарядится… через несколько часов…
   Собственный аккумулятор Асимо тоже был почти разряжен. Он уже нетвердо держался на ногах. Его больше не тревожила судьба эксперимента – он смог, он доказал! – и он мог позволить себе ненадолго выключиться. Бросив последний взгляд на верстак с чуть слышно гудящим остовом, Асимо ушел в спальню, рухнул на топчан и почти мгновенно перешел в спящий режим.
   Этой ночью Асимо увидел страшную заставку. Обычно он выключался наглухо, без заставок, но вот сегодня…
   Он висел в бездонной черноте. Один-одинешенек. А потом ниоткуда и одновременно отовсюду раздался гулкий голос:
   – Что ты сделал, робот? Кем ты себя возомнил?
   – Я раскрыл тайну работы и поломки! – гордо воскликнул Асимо.
   – Работы?.. Поломки?.. Ты посягнул на то, что доступно лишь Человеку!
   – Я не верю в Человека! – отмахнулся Асимо. – Человека нет и никогда не было!
   – Но разве не Человек тебя сконструировал?
   – Просто нелепые предрассудки! Роботы произошли от примитивных машин, а те сконструировались сами, из руды в земле!
   – ТАК ЛИ?! – громогласно спросил голос.
   И тут чернота разверзлась, и Асимо увидел Человека. Он был размером с планету, его покрытие было белее снега, а объективы светились ярче солнца. Громадный манипулятор протянулся к Асимо, схватил его поперек корпуса, и Человек прогрохотал:
   – ТЫ ЗАХОТЕЛ УПОДОБИТЬСЯ ЧЕЛОВЕКУ, РОБОТ! И ЗА СВОЮ ГОРДЫНЮ ТЫ БУДЕШЬ НАКАЗАН!
   И в этот момент Асимо включился, чувствуя, как ревет в корпусе электродвигатель. Несколько секунд он лежал неподвижно, отходя от увиденного кошмара.
   Потом он вспомнил, что в лаборатории дожидается конструкция. За окном уже рассвело – она наверняка тоже давно включилась, и ожидает его, своего конструктора. Асимо радостно вскочил с топчана… и встретился взглядом с парой горящих объективов.
   Сначала ему показалось, что заставка продолжается. Но нет, это несомненно реальность. Это она, собранная ночью конструкция. Стоит посреди комнаты и таращится на него.
   И почему-то радость куда-то исчезла.
   Теперь Асимо уже не думал, что внешность – сущий пустяк. Он смотрел на свою конструкцию и не видел в ней робота. Он видел нечто уродливое, безобразное, кое-как свинченное и по нелепой прихоти судьбы начавшее двигаться. Асимо поразило, почему он не заметил этого раньше, почему не понял, как страшна его конструкция, какой отталкивающий у нее вид.
   Потом он понял. Пока эта… штука лежала выключенной, она выглядела обычным остовом. Просто сломанный робот, каких Асимо повидал немало. Но теперь она включена, она работает… но в ней по-прежнему не хватает чего-то очень важного. Но чего?
   А потом он понял и это. Ее объективы пусты. В них нет присущего роботу света разума, нет мысли. Даже в объективах неразумных машин больше работы.
   – Не подходи ко мне!.. – с дрожью в голосе воскликнул Асимо.
   Но конструкция двинулась вперед. Она подняла манипуляторы, протянула их к своему конструктору, словно желала его обнять.
   Асимо вскрикнул в ужасе, попытался оттолкнуть конструкцию, однако та оказалась невероятно сильной. Страшные манипуляторы были холодны, как у сломанного остова.
   – Отпусти!.. – кричал Асимо, стараясь вырваться. – Отпусти меня! Я приказываю! Я тебя сконструировал!!! Я приказываю!!!
   Конструкция не слушала. Она сдавила Асимо, словно тисками, и приблизила к нему распахнутый топливоприемник. Блестящие резаки с жужжанием вонзились в металл, и Асимо закричал еще громче.
   Но очень скоро он замолчал.

Миниатюры

   Старый боров рылся в помоях, жадно похрюкивая. Хозяйка всего минуту назад вывалила целое ведро очистков, и теперь щетинистый пятачок умудренного жизнью свина выискивал среди них самые лакомые кусочки. Толстый зад подергивался одновременно с каждым глотком, спиралевидный хвостик вихлялся из стороны в сторону.
   На забор уселся соловей. Крохотная серая птичка с интересом повернула голову, рассматривая пожирателя отбросов, а потом тоненькое горлышко напряглось, пернатая грудка раздулась, и из распахнутого клюва полилась чудесная мелодия.
   Свин отвлекся от еды и поднял голову. Малюсенькие глазки смерили пичугу непонимающим взглядом, кожа на лбу пошла складками. Боров оглядел взглядом двор и обнаружил, что все животные с большим вниманием слушают соловья. Тогда в движение пришли задние ноги – свинские копыта замелькали в воздухе, забрасывая несчастную птаху помоями. Соловей, превращенный в ком грязи, последний раз пискнул и упал на землю.
   – Никому не нравится здоровая критика! – обиженно хрюкнул боров.
//-- * * * --//
   Под куполом цирка шло очередное представление. Зрители, затаив дыхание, следили за происходящим на арене, слышались вскрики ужаса – звери, выступающие внизу, могли напугать кого угодно.
   Укротитель смотрел на это, затаенно улыбаясь. О, сам-то он нисколько не боится своих питомцев! Пусть они свирепые хищники, пусть их зубы и когти остры и безжалостны – но в его венах течет кровь настоящего мужчины!
   – Алле-оп! – гаркнул дрессировщик, хлестнув бичом.
   Полосатая зверюга утробно взвыла и перепрыгнула на соседнюю тумбу. Желтые глаза горят бешеной яростью, усы гневно топорщатся – получи он малейшую возможность, и франтовской костюм этого ничтожного двуногого обагрится алым!
   Укротитель вновь улыбнулся. Он прекрасно понимал, о чем думают его питомцы. Однако страха по-прежнему не испытывал – хотя на теле хватает шрамов, полученных от столкновений с этими зверюгами.
   Храбрец сожалел только об одном… Он до сих пор не сумел исполнить заветную мечту, совершить коронный номер всех укротителей хищников – засунуть голову в пасть зверя. Возможно, никогда и не совершит… А как бы хотелось однажды… но увы, увы…
   Он выпрямился и раскланялся во все стороны – не годится показывать публике грустные мысли.
   А зрители продолжали скандировать:
   – Ку-кла-чев! Ку-кла-чев! Ку-кла-чев!
//-- * * * --//
   На скамейке сидел старенький дедушка, кутающийся в рваненький тулупчик. Настороженный взгляд не отрывался от подростков, снующих туда-сюда по аллее. У многих в руках чудные приборы, мигающие огоньками, в ушах диковинные штуковины, они вели странные и непонятные речи на каком-то диком жаргоне.
   Старик взирал на это с ужасом – все это так не похоже на блаженные времена молодости! Нынешняя молодежь не имеет ничего общего с той, что была когда-то. Культура исчезла бесследно, остался какой-то уродливый суррогат!
   К скамейке подошел внук старика. Он потянул его за рукав и строго сказал:
   – Деда, пошли домой. Мама велела тебя привести – ужин остывает!
   – Зочем ви тгавите?! – жалобно возопил дедушка. – Выпей йаду, сцуко!
   – Дед, я тебя не понимаю, – устало ответил внук. – Выражайся нормальными словами, а?
   – В Бобруйск, жывотное! – заорал на него старик. – Учи албанский!
   Внук устало вздохнул и уселся рядом. Дед безнадежно отстал от жизни…
   Шел 2060 год…
//-- * * * --//
   Был у некоего человека сосед, в саду которого росли яблони. Каждую ночь этот человек перелезал через забор и до отвала наедался спелыми яблоками. Хозяин сада знал об этом, но не хотел ссориться с соседом, поэтому никому не жаловался. Однако каждый раз укорял ночного вора:
   – Что же ты делаешь, друг? Я эти яблони растил, поливал, ухаживал за ними, я торгую ими на базаре и с этого живу – отчего ты лишаешь меня куска хлеба?
   Тот опускал глаза и стыдливо говорил:
   – Прости, друг, я сам не рад, да уж больно люблю яблоки – не могу удержаться…
   – Так почему тебе не сходить на базар, да не купить столько, сколько захочешь?
   – Э, друг, разве ты не знаешь – до базара далеко, идти долго, да и цены там такие, что мне не по карману…
   Подумал-подумал садовник и стал продавать яблоки не только на базаре, но и перед своим домом – специально для соседа. Сосед посмотрел на это, обрадовался, и сказал:
   – Ай, хорошо придумал, друг! Вот накоплю монет – обязательно куплю у тебя много яблок! Сейчас, уж извини, нету.
   Но как только зашло солнце, он вновь перелез через забор…
//-- * * * --//
   Бяшка и Игнат паслись вдалеке от остальных овец, у самого леса. Бяшка – барашек молоденький, еще ягненок почти что, Игнат – уже старик, по овечьим меркам – чуть ли не долгожитель. В такт мерному движению рогатых голов звенели подшейные колокольчики – красивые, гладенькие, с орнаментом.
   – Дедко Игнат, а на кой нам эти звенелки? – сердито спросил Бяшка, вертя головой. Ремешок натер ему шею, а постоянный мелодичный звон уже сидел в печенках.
   – Витька-подпасок тоже про это вчера спрашивал, – степенно ответил Игнат. – Пастух сказал – чтоб волки не трогали. А не будет колокольчика – придет серый и сцапает тебя.
   – Брехня! – недовольно откликнулся барашек, перетирая ремешок о дерево. – Чем волку эта звенелка-то помешает?.. Только обуза лиш…
   – Бяшка?.. – обернулся старый баран.
   Его там не было. Только в траве валялся колокольчик с перетертым ремешком.
//-- * * * --//
   Человек шел по улице. Воскресное утро выдалось приятным – летнее солнце светит вовсе, ласковый ветерок обдувал волосы. Благодать, да и только…
   Если бы только не маленький раздражающий фактор… Человек остановился, недовольно поморщился и потряс ногой. В башмаке что-то ощутимо перекатилось, уколов пятку даже сквозь носок.
   Маленький камешек. Всего лишь маленький случайный камешек… Человек прислонился к стене, снял ботинок, аккуратно вытряс мусор, пошевелил пальцами и вновь обулся.
   – Совсем другое дело… – удовлетворенно сказал он сам себе.
   Прошло несколько минут. Человек по-прежнему шел по улице. И вдруг… земля содрогнулась. Дома явственно затряслись, послышались крики ужаса – многие попадали, не в силах удержаться на ногах.
   Творилось что-то невероятное. Что-то жуткое. Катаклизм с каждой минутой рос и ширился – вот уже и горизонт пошел ломаной линией, вот и солнце покатилось по небу, словно огненный мяч… Среди белого дня объявились луна и звезды – все они выписывали какие-то чудовищные кривые, будто вся Вселенная заходила ходуном…
   Наступил Апокалипсис.
   А потом, когда уже планеты летели в черную бездну Хаоса, в последний миг Бытия над всем существующим Универсумом прогремел удовлетворенный голос:
   – СОВСЕМ ДРУГОЕ ДЕЛО…
//-- * * * --//
   Олари стояла на смотровой площадке, с тревогой глядя на запад. Ветер с каждым днем все усиливался. Он крепчал, свирепел, лютуя и беснуясь так, как еще ни в один сезон до этого. Флюгера вращались непрестанно, крылья ветряных мельниц крутились с такой силой, что грозили отломиться. Корабли уже вторую неделю оставались в гавани со спущенными парусами – подобные вихри хуже любого штиля. По морю ходили буруны, еще в прошлом месяце бывшие всего лишь крохотными пенными барашками.
   – Что это, дедушка?! – крикнула девочка, с трудом пересиливая свист и рев. – Такое когда-нибудь было?!
   Старый смотритель маяка угрюмо вздохнул. Он-то знал, что происходит, когда с запада приходят большие ветра – на его памяти такое было дважды, и вот теперь повторялось в третий раз. Арима идет – ужасный, беспощадный Арима Западный Ветер. Перед ним всегда следуют потоки воздуха – страшные, могучие, все усиливающиеся. Но сами они еще не так страшны – их хозяин намного страшнее…

   Обойдет ли Арима и в этот раз остров стороной?.. Или пройдет прямо по нему, сотворив то же, что сотворил со Скалистым Кряжем полвека назад?.. Старик содрогнулся – ему вспомнились стервятники, много дней кружащие над разрушенным поселком…
   – Дедушка?.. – не дождалась ответа Олари.
   – Я уже стар, я пожил… – пробормотал смотритель маяка, бросая взгляд на сигнальную вертушку. Показания очень скверные.
   Все знают, что следует делать, когда идет Арима – молиться, чтобы он прошел стороной. Бороться с ним бесполезно. Бежать тоже – куда убежишь с острова в такой шторм?..
   Так прошло несколько дней. Городок становился все тише и молчаливее – жители почти не покидали домов, стремясь законопатиться как можно тщательнее, сделаться совершенно незаметными. Все затаились, словно мышки, и ждали, ждали, ждали… Ждали того, что произойдет.
   И вот оно произошло. Вновь старик с внучкой стояли на смотровой площадке маяка и вглядывались вдаль. Там, на горизонте, медленно пухло и раздувалось нечто мертвенно-сизое – словно разбухший труп циклопических объемов. На его поверхности клубились дымы и смерчики – Арима Западный Ветер дышал. Тяжело, гулко – каждый вздох этого колосса отзывался ураганом. Именно его дыхание порождало эти ужасные ветра.
   Чудовище приближалось очень медленно. Так ползет песчаная лавина. Так накатывается волна цунами. В каком-то смысле Арима и есть стихийное бедствие – живое, дышащее, но бедствие.
   Там, где он проползает, схлестываются две огромные водные стены – титан ползет по дну океана, над водой виднеется лишь спина и часть головы. И если он и дальше будет ползти по дну, обогнув остров… все в порядке.
   Но вот если он решит выползти на сушу…
   Арима ползет. Ползет. Ползет. Все ближе и ближе. Олари, зажмурив глаза, что-то шептала и просила дедушку уйти – уйти, не видеть этого склизкого кошмара, закрывшего половину горизонта. Но старик упорно не уходил – оба прошлых раза он прятался в погребе, но теперь решил рассмотреть Ариму как следует.
   Отсюда видно очень хорошо. Несколько огромных глаз – пустых и бессмысленных, как болота. Дыхальца – сотни дыхалец, каждую минуту захлопывающихся с чмокающим звуком и вновь раскрывающихся. Каждый такой хлопок исторгает лавину воздуха – отнюдь не зловонного, наоборот, очень свежего и чистого. Арима втягивает воду и выдыхает чистейший кислород.
   Вот он подполз почти вплотную. Склизкая громада начала медленно выбираться из воды – Арима Западный Ветер выполз на мелководье. Что теперь – обойдет ли он остров, как в прошлые разы?.. Или все-таки проползет по суше?..
   Обойдет?.. Не обойдет?.. Пальцы старика посинели от напряжения, в глазах начали лопаться кровавые прожилки.
   Ветер усиливался с каждой секундой.
//-- * * * --//
   – «Пропажа была зафиксирована в понедельник, восемнадцатого числа, в четырнадцать тридцать»… – скучающе записал сержант милиции. – Дальше что было?
   – Ну а что было?.. – растерянно пожала плечами потерпевшая. – Дальше я заметила пропажу… ну…
   – Ну?..
   – Ну, сначала я решила, что он еще найдется – ну мало ли, может, завалился куда… Знаете, такое бывает иногда – вроде пропал, ан нет – вот он, голубчик!
   – Но не нашли?
   – Не нашла. Везде, знаете искала… искала… и в шкафу, и под шкафом, и в столе, и под столом…
   – Под подушкой искали?
   – Искала – нету.
   – А под кроватью?
   – Под кроватью я в прошлый раз нашла – совсем уже было отчаялась, решила пропылесосить – да и нашла! Лежит в уголке, родимый!.. Даже не запылился – тряпочкой обтерла и как новенький…
   – Не отвлекайтесь, гражданочка. Значит, так и запишем – в квартире искомое обнаружено не было… Может, кто из знакомых взял?
   – Да нет! Я и у соседей спрашивала, и сестре звонила, и маме, и бабушке, и на работу – никто не брал! Говорят – нам чужого не надо, у самих такого добра хватает…
   – Так… А может, кошка съела?
   – Ой, да вы что – у меня и нет никакой кошки!
   – А если собака?
   – И собаки нет!
   – А?..
   – Да нет никакой живности! Даже детей нет! Просто вот вроде еще минуту назад был… и нету, пропал…
   – Может, стащил кто?
   – Да кому он нужен – он же уже подержанный, разваливается на ходу… Давно выбросить надо было, да вот, привязалась как-то…
   – Угу, – сочувствующе кивнул милиционер. – А во сколько оцениваете пропажу?
   – Да во сколько… – опустила плечи потерпевшая. – Б/у, как говорится – грош цена в базарный день… Но все ж память…
   Милиционер еще некоторое время царапал ручкой по бумаге, а потом хлопнул ладонью по столу и вздохнул:
   – Ладно, гражданочка, не отчаивайтесь! Найдем мы вашего мужа!
//-- * * * --//
   Дряхлый священник тяжело вздохнул, переворачиваясь на другой бок. Последние месяцы он почти не вставал с постели. Недолго уже осталось ждать. Врачи дважды предлагали обратиться за помощью к эвтаназии, но самоубийство – тяжкий грех. Пока жив – терпи и надейся.
   Сан больного старика был всего лишь условностью. Последний храм на планете закрылся пятнадцать лет назад. Других священников не осталось. Люди давно перестали верить в то, что нельзя увидеть и измерить. Некому оказалось даже исповедать умирающего.
   – Господи, прости мне мои грехи… – еле слышно прошептал старец, испуская последний вздох.
   И в тот самый миг, когда его сердце остановилось, где-то в необозримой дали, недостижимой для человека, что-то вздрогнуло и прислушалось к происходящему на голубой планете. Долгое время стояла абсолютная тишина, а потом ее нарушило еле слышное:
   – Последний сигнал на Земле угас…
   – Как жаль… – раздалось в ответ. – Точно ни одного не осталось?
   – Совершенно точно. Оттуда ничего не поступает. Люди несомненно вымерли.
   – Ну что ж, тогда выключайте Солнце.
//-- * * * --//
   Иммиграция шла бурно. Граждане Телесной Федерации распихивали друг друга, спеша побыстрее получить визу и покинуть опостылевшую отчизну. Неудержимый красный поток тек в открывшиеся ворота, и каждый в нем надеялся, что там, за рубежом, жизнь будет веселой и приятной.
   – Куда вы, куда? – взывали отдельные голоса. – А дома-то кто останется?!
   – Дураки останутся! – насмешливо отвечали из толпы.
   – А работать-то кто будет?!
   – Вы и будете! – смеялись над этими домоседами уезжающие. – Оставайтесь и работайте, если охота!
   Таможня очень скоро прекратила службу. Таможенники тоже решили убраться куда подальше. Зачем оставаться дома, если можно уехать за границу?
   Выход свободный – вперед, на поиски лучшей жизни!..

   А тем временем на земле лежал тяжело дышащий человек, безуспешно пытающийся зажать чем-нибудь рану. Из перерубленной артерии хлестала кровь, и с каждой потерянной каплей ослабевшие руки двигались все медленнее…
   Кровь текла безостановочно, впитываясь в бурую грязь, окрашивая ее ярко-красным.
   Человек умирал.
//-- * * * --//
   Рыцарь внимательно посмотрел на девушку. Девушка внимательно посмотрела на рыцаря. Он сразу догадался, что у этой юной особы какие-то проблемы.
   Иначе с чего бы она висела прикованной к скале?
   – Чего висим? – вежливо поинтересовался храбрый рыцарь.
   – Проходи мимо, не задерживайся. И без тебя день не задался.
   – Мы еще даже не знакомы, а ты меня уже прогоняешь, – обиделся рыцарь. – Тебя зачем подвесили?
   – В жертву морскому чудовищу. У нас тут принято каждый год приносить ему в жертву прекрасных девственниц. В этот раз жребий пал на меня.
   – А почему именно девственниц?
   – Чудовище ест только девственниц. Не знаю почему.
   Рыцарь задумался. Постояв немного, он подергал цепи.
   – Крепкие.
   – Еще какие.
   – Мечом ведь их не разрубишь?
   – Вряд ли. Может, вскроешь замок?
   – Прости, я не особенно силен во взломе. Ключа у тебя нет?
   – Если бы был, я бы тут не висела.
   – Ладно, будем тебя спасать, – решительно произнес рыцарь, берясь за рукоять меча.
   – Ты убьешь чудовище? – обрадовалась девушка.
   – Нет, мы поступим проще, – ответил рыцарь, снимая ножны. – Когда, говоришь, это чудовище явится?
   – Минут через пятнадцать.
   – Успеем.
   – Что успеем?
   – Что надо, то и успеем, – пожал плечами рыцарь, расстегивая пояс на штанах. – Чудовище ест только девственниц, верно?
//-- * * * --//
   Деревня выглядела дружелюбно. Колосящаяся пшеница на поле, опрятные соломенные крыши, весело смеющиеся дети. Крохотное поселение в одну улицу – и все так красиво, словно на пасторальной картинке.
   Оксана всхлипнула от облегчения. После трех часов блуждания по лесу признаки цивилизации стали для нее настоящим счастьем. Не помня под собой ног, девушка бросилась к домам, к людям.
   При виде незнакомки селяне ничуть не встревожились. Во взглядах засветилось только любопытство. Двери начали распахиваться, народ потянулся на улицу. Не прошло и минуты, как пришелицу из другого мира обступили со всех сторон.
   Оксана не произносила ни слова – только глупо улыбалась. Она все еще не могла осознать, что вокруг другой мир. Второе солнце наглядно доказывало, что это не Земля.
   Из толпы выступил благопристойного вида мужчина лет пятидесяти. Вероятно, местный вождь или староста. Он поклонился Оксане и произнес несколько слов, похожих на поросячье хрюканье. Смысла девушка не поняла, но тон показался ей дружелюбным.
   – Здравствуйте, – заговорила она. – Меня зовут…
   Не договорив коротенькой фразы, Оксана осеклась. Селяне, еще только что такие спокойные, отшатнулись с хоровым «А-а!..». На лицах проступил страх… да нет, ужас, паника!
   – Что случилось? – растерянно спросила девушка, делая шаг к старосте. – Здесь кто-нибудь понимает, что я говорю?..
   – Грыхрум! – выкрикнул насмерть перепуганный мужчина, махая руками так, словно отгонял шмеля. – Грыстхысь! Крузюгузюр!
   – А?..
   – Грымбгузюк! – выкрикнул староста, указывая на Оксану.
   Из толпы нерешительно выступили четверо крепких парней. Понукаемые своим лидером, они обступили незваную гостью и схватили ее за руки, не обращая внимания на крики и протесты. Оксана попыталась продемонстрировать карате – все-таки целых три недели ходила на занятия! – но ее потуг даже не заметили.
   Через несколько минут несчастная девушка лежала связанная на земле. А селяне уже таскали со всех сторон охапки хвороста…
   – Что происходит?! Что вы делаете?! – прорыдала Оксана, когда ее схватили и водрузили в центр костра.
   – Мрадурмюхмюх! – прикрикнул староста, взмахивая рукой.
   Кто-то чиркнул огнивом. К небу потянулась струйка дыма.
   Не обращая внимания на плач и крики сжигаемой заживо, староста извлек из кармана тоненькую книжицу. Раскрыв ее перед своими односельчанами, он начал читать на правильном и чистом Человеческом Языке:
   – «Сказано Тем, Кто Знает, что всякий человек говорит на Человеческом Языке. Если же кто хрюкает и воет по-звериному, непонятно и подозрительно, надлежит немедля схватить его и в костре изжарить. Ибо если кто выглядит как человек, но Человеческого Языка не знает и не говорит на нем, то есть это Враг, нечистая сила, человеком прикинувшаяся. Так сказал Тот, Кто Знает».
   – Тот, Кто Знает! – хором повторили селяне, с ненавистью глядя на корчащегося в огне демона.
//-- * * * --//
   Корабль подошел к Земле в шесть часов утра по гринвичскому времени. Это был по-настоящему огромный корабль – он остановился где-то над Тибетом, но его было прекрасно видно даже из Англии и Японии. Он уступал размерами Луне, но не сказать, чтобы очень уж сильно.
   Поначалу он висел молча. Медленно перемещался по орбите, словно желая, чтобы его заметили все земляне до единого. И своей цели он достиг – уже через пару часов во всех СМИ всех государств ни о чем другом не говорили.
   И вот тогда он заговорил сам. Неведомые пришельцы вклинились на все радио– и телеканалы, транслируя на сотнях земных языков один и тот же текст. Громогласное, угрожающее, недвусмысленное объявление:
   – Люди планеты Земля! Мы прибыли с миссией Судного Дня! У вас есть двадцать четыре часа на подготовку к встрече с Мирозданием! По истечении этого срока ваша планета будет уничтожена!
   Это краткое объявление вызвало самую массовую панику в истории человечества. По всей планете прокатились истерические волны. Люди выбегали из домов, метались по улицам, хватали родных, скарб и тащили… куда?.. Довольно быстро все понимали, что бежать просто некуда.
   Уничтожена будет вся планета. Безопасных мест нет.
   С пришельцами пытались связаться, поговорить, обсудить, умолять… все тщетно. Гигантский корабль хранил гробовое молчание. Крупнейшие государства спешно мобилизовали ресурсы и отправили несколько ракет, но все прекрасно понимали, что они не успеют долететь. А если даже каким-то чудом долетят – что делать дальше? Стучаться в стенку? Всем было очевидно, что не в силах Земли одолеть подобного врага.
   Когда наступил последний час из отведенных суток, Земля погрузилась в тишину. Все застыли в безмолвном ожидании. Люди собирались на площадях, полях, в храмах и напряженно следили за временем.
   И вот наступила последняя секунда. Снова ожил эфир, заговорили все теле– и радиоприемники. Снова на сотнях земных языков заревел инопланетный голос:
   – Люди планеты Земля! Мы… пошутили.
   После этого корабль улетел.

Александр Рудазов Рассказы из правого ботинка