Григорий Горин
Трехрублевая опера

«Актер. …У оперы всегда должен быть счастливый конец!
Нищий. …Ваше возражение справедливо, сэр… И дело легко поправить! Вы не можете не согласиться, что в произведениях такого рода совершенно неважно, логично или не логично развиваются события…»
Джон Гей. «Опера нищего»

Пролог

   Подземный переход современного города. Ларьки. Киоски. Толпа прохожих.
   У одной из стен встал юноша в темных очках. В руках – скрипка. У ног – открытый футляр. Заиграл лирическую мелодию… Толпа привычно бежала мимо…
   Юноша поклонился, глянул на пустой футляр, затем, подумав, заиграл первые ноты знаменитой мелодии К. Вайля из «Трехгрошовой оперы»…
   Кто-то из прохожих остановился. Улыбнулся. Бросил первую монетку… Затем вторую, третью…
   Павильон киностудии.
   Надпись мелом на дощечке-хлопушке:

   Джон Гей.
   «ОПЕРА НИЩЕГО».

   Дым начинает заполнять кадр. Голос ассистента:
   – Улица старого Лондона. Дубль первый! Хлопушка.
   Голос оператора:
   – Стоп!
   Голос режиссера:
   – В чем дело?
   – Камера не пошла…
   – Ой, плохая примета…
   Голос режиссера:
   – Без глупостей! Мотор!
   – Старый Лондон. Дубль первый.
   – Стоп!.. – кричит звукооператор. – Звук не идет… Я не слышу микрофон.
   – Пить вчера меньше надо было! – сердится режиссер.
   – Услышал! Нормальный звук! Снимаем!..
   Голос режиссера:
   – Мотор!
   Ассистентка в очередной раз объявляет:
   – Лондон старый! – хлопает хлопушкой и взвизгивает. – О, черт!
   Режиссер в отчаянии:
   – Что еще?!
   – Извините… По пальцу…
   – Уберите хлопушку! Уйдите из кадра и с глаз! – приказывает режиссер. – Снимаем! Что бы ни случилось, не останавливаться!..
   Дым перерастает в типичный лондонский туман.
   В тумане вырисовываются персонажи: полисмен, торговка цветами, уличные музыканты.
   Нищие дети, словно сошедшие с иллюстраций диккенсовских книг, жалобно тянут руки к богатым прохожим.
   Полисмен повесил плакат, стилизованный под полицейские плакаты прошлого века: рисованный портрет преступника – Мэкки, и трехзначная цифра – сумма, установленная за его поимку.
   Все рассматривают плакат.
   Подъехал кэб. Остановился.
   Из него царственно выплыл на мостовую бандит Макхит. Он – весь в белом: костюм, туфли, кепи.
   Для полной гармонии у уличной торговки цветов покупает букет белых роз.
   Макхит подошел к плакату, достал из кармана толстый грифель, нахально пририсовал к портрету усы и бороду.
   Наблюдавший за этим полисмен улыбнулся, отдал Макхиту честь.
   Макхит сделал знак уличным музыкантам в темных очках. Те послушно заиграли.

Музыкальный номер 1

     У акулы – зубы остры
     И торчат, как напоказ!
     А у Мэкки – нож и только,
     Да и тот укрыт от глаз.
     У пантеры – когти цепки,
     Горло вмиг берут в кольцо.
     А у Мэкки из-под кепки
     Смотрит доброе лицо…
     Но не дай бог дать вам повод,
     Чтобы он нахмурил бровь!..
     Где-то грохнет! Кто-то охнет!
     И, вообще, – прольется кровь!..
     Каждый лондонский мальчишка
     Постоянно ловит кайф,
     Видя в жизни, а не в книжке,
     Как гуляет «Мэкки-найф»!..

   Мальчишки подхватили песенку по-английски.
   Песня переросла в танцевальный номер, в который включилась вся улица…
   Макхит закончил его, швырнув мальчишкам мелочь, а букет роз – в окно дома коммерсанта Пичема.
   Там букет ловко поймала какая-то девушка, в белой шляпке и белой вуали, таинственно прикрывающей ее лицо.
   «Девушка» отошла от окна с букетом. Сорвала шляпку и вуаль.
   Под вуалью оказался мистер Пичем, пожилой джентльмен с пышными бакенбардами.
   – Селли! – крикнул мистер Пичем.
   Появилась пожилая женщина с печальными глазами и давно нечесанной головой – миссис Селия Пичем.
   – Отнесешь уличной цветочнице! – строго сказал Пичем, отдавая букет жене. – И не забудь получить обратно десять пенсов!
   – Двадцать! – сказала миссис Пичем.
   – Не зарывайся, Селли! Такой букет стоит десять…
   – А за доставку?!
   – Логично!.. – одобрил Пичем.
   – Меня бы тоже не мешало спросить! – в комнату ворвалась Полли Пичем. Она подошла к матери и решительно вырвала из ее рук букет. – Это мои цветы!
   – Ошибаешься, дочка! – Мистер Пичем подошел к Полли, сжал ее кисть так, что шипы стали колоть руку. – В этом доме все принадлежит мне… И цветочки! И ягодки! И твое будущее! – Он вырвал наконец букет, вновь вернул его жене.
   – Ну вот – стебли сломаны! – проворчала Селия. – Теперь за них и пенса не получишь!.. – Чтоб не пропадало добро, она смахнула цветами пыль с подоконника и бросила их в угол комнаты…
   Полли подошла к окну, слегка отдернула штору и увидела… как Макхит, помахав рукой окну, сел в экипаж и уехал.
   – Папа, тебе не нравится Мэкки потому, что он гангстер?
   – Дурочка! – Пичем обнял дочь за плечи. – Это как раз характеризует его с правильной стороны.
   – Говорят, он убил несколько человек! – заметила миссис Пичем.
   – Ну и что? – Пичем пожал плечами. – Разве лучше, если несколько человек убьют тебя? Нет! У этого джентльмена неплохие рекомендации… Я смотрел его дело в Скотланд-Ярде: три побега из тюрьмы, два вооруженных ограбления банка… Казалось бы, идеальная партия для дочери Пичема. Но!.. – Пичем сделал многозначительную паузу. – Я не уверен, что этот мерзавец влюблен!
   – Он мне сам говорил! – сказала Полли.
   – На допросах люди врут! – отрезал Пичем. – Когда человек влюблен, он должен давать, а не брать! Где это видано: получать такую девушку в жены и еще просить какое-то приданое? Мне должны за дочь! Мне! Я ее растил двадцать лет! Вкладывал в нее, как в банк, и теперь имею право на проценты! – Мистер Пичем подошел к кассовому аппарату и начал считать, прокручивая ручку. – Красивая! – Поворот. – Музыкальная! – Поворот. – Невинная! – Поворот. – Непохожа на меня! – Три раза крутанул ручку, оторвал чек. – Итого: пятьдесят тысяч фунтов! – Бросил чек дочери. – Если жених готов его оплатить, я бегу за священником!
   – Пятьдесят! – присвистнула миссис Пичем. – Это ты загнул, муженек!
   – Прошу пятьдесят, отдам за сорок! – отреагировал Пичем. – Торговля только началась, я открыт для предложений…
   Полли взяла чек, разорвала его на кусочки, бросила в окно.
   – Скоро я стану старая, некрасивая, а невинность отдам первому встречному!!! – Сообщив эту угрозу, Полли выбежала из комнаты… едва не сбив совершенно седого старика на каталке…
   Это был девяностолетний отец Селии – мистер Хооп.
   Несмотря на преклонный возраст, мистер Хооп довольно ловко подъехал к буфету и налил себе рюмку.
   Мистер Пичем попытался помешать и вырвал рюмку.
   – Не обижай папочку! – крикнула миссис Пичем и вырвала рюмку из рук мужа. Возникла легкая потасовка, во время которой старик Хооп с возгласом «хоп!» все-таки отнял рюмку и успел ее выпить первым.
   Взволнованные борьбой, мистер и миссис Пичем, подумав, тоже выпили…
   Возникла пауза.
   – Значит, ты меня никогда не любил?! – неожиданно плаксиво спросила миссис Пичем.
   – Идиотский вопрос на двадцатом году совместной жизни! – отмахнулся Пичем.
   – Не любил! – повторила Селия. – Где выкуп за меня?
   – Ну, ведь я и не брал ничего!
   – А этот дом?
   – Собачья конура! И в придачу получил твоего папашу-алкоголика!
   Пичем в сердцах толкнул папашу, отчего тот покатил на коляске в другой конец комнаты.
   – Ты знал, что папочка долго не протянет! – съязвила Селия, возвращая папочку на место. – На это и рассчитывал?
   – Да! Рассчитывал!.. Но он не оправдал моих надежд. И продолжает пить мою кровь и виски!.. Но я его все-таки не пришил, Селли! – Папаша поехал от толчка в другой угол.
   – Но хочешь пришить! – крикнула Селия, с трудом затормозив движение родителя.
   – Да! – признался Пичем. – Эта светлая мысль посещает меня… Но я ее гоню! Потому что не гангстер! Не Мэкки-нож! Этот мальчик прирежет нас всех не задумываясь! Их брачная ночь станет нашей «Варфоломеевской»! Вот почему я требую выкуп! Залог нашей безопасности! И доказательство моей любви к тебе! – Он поднял цветы, валявшиеся на полу, отряхнул пыль и протянул их жене. – Возьми! Это – от чистого сердца!
   Селия поморщилась:
   – За десять пенсов?
   – За двадцать! – обиделся Пичем. – Но кто считает?..
   Он распахнул окно и крикнул слепым музыкантам:
   – «Серенада»! За три пенса! Плииз!
   Музыканты стали поспешно настраивать инструменты.
   Вперед вышел «слепой» дирижер, взмахнул палочкой…
   Зазвучала музыка.
   Мистер и миссис Пичем с пением вышли из дверей своего дома.
   Возник

Музыкальный номер 2

   По своему характеру этот дуэт был странным сочетанием лирической серенады и жестко-ритмизированной песенки о денежках «money-money»!
   К номеру присоединились прохожие…
   Номер закончился швырянием денег музыкантам, которые те, довольно ловко для незрячих, ловили на лету.
   Аплодисменты.
   Поклонившись, мистер Пичем широким жестом пригласил музыкантов к себе в дом…
   Музыканты вошли в дом Пичема.
   Миссис Пичем села за кассу.
   Сам Пичем достал коробку из-под сигар, стал обходить музыкантов.
   Те со вздохом выворачивали карманы, высыпая содержимое.
   Некоторые пытались спрятать деньги в укромных местах, но Пичем довольно ловко доставал их из брюк, из-под стелек рваных туфлей, даже из трусов.
   Последним цепочку музыкантов замыкал худой чернявый юноша со скрипкой. (Мы его видели в Прологе.)
   Пичем вывернул ему карманы, но, к своему удивлению, ничего не обнаружил.
   – Деньги, друг мой?
   – Извините, у меня нет! – сказал юноша.
   – Мошенник! – поморщился Пичем и взял палку. – Сейчас я начну пилить этим смычком по твоей голове!
   – Но у меня правда с собой нет, – сказал юноша, растерянно роясь в карманах. – Рублей двести всего…
   Возникла пауза.
   – Стоп! – раздался голос откуда-то сверху, и свет погас. Камера отъехала, и стало ясно, что мы присутствуем на съемке…
   В кадре появились Директор фильма и Режиссер (это исполнитель роли Макхита. Он уже – в джинсах и рубахе.).
   – Что за идиотский текст?! Какие рубли? Почему нет шиллингов? – заорал Режиссер. – Кто этот юноша?
   – Да просто… – испуганно забормотала Ассистентка. – …Уличный музыкант… Из перехода… Попросился на съемки!..
   – Из какого еще перехода? – ахнул Режиссер. – Чтоб духу его не было! Черт знает что у вас творится! Перерыв!!!..
   Неожиданно в павильон вошли омоновцы в пятнистых костюмах охранников.
   – Почему опять посторонние на площадке? – крикнул Режиссер.
   – Это кто – «посторонний»? – усмехнулся один из омоновцев.
   Режиссер повернулся, пошел в глубь павильона. Музыкант со скрипкой двинулся за ним.
   – Извините, – бормотал он, – я вообще-то композитор… У меня есть музыка для вашей оперы…
   – Вас зовут Курт Вайль? – отмахнулся Режиссер. – Нет? Другие композиторы мне не требуются…
   На этих словах в павильон с шумом въехал шикарный джип…
   – Да что ж это такое? – ахнул Режиссер. – Сумасшедший дом!
   – Зря вы не хотите послушать! – бормотал Музыкант. – Я понимаю, вы заняты… Но, может быть, можно кому-то показать ноты?
   – Можно! – заорал Режиссер. – Обратитесь в «Кащенко»!
   – Зачем вы так? – обиделся Музыкант, и глаза его сделались печальными. – Я уже был в «Кащенко»…
   Режиссер вздрогнул.
   В павильон, ломая декорации, въехал второй джип.
   – Мне тоже туда пора! – мрачно пошутил Режиссер. – Дадите адрес?..
   По длинным коридорам киностудии быстро идет Режиссер. Как уже было сказано, это артист, игравший Макхита.
   Но теперь он совсем не выглядит суперменом. Скорее наоборот, вид довольно жалкий: взъерошенные волосы, на носу – круглые очки.
   За ним, едва поспевая, хромает пожилой Директор фильма. Замыкает процессию – испуганная Ассистентка.
   На их пути, справа и слева, – заколоченные кабинеты, перемежающиеся с коммерческими киосками. Всюду мусор: сваленные в кучи коробки, таблички от прежних названий фильмов, разорванные сценарии и прочий кинематографический хлам.
   Изредка попадаются люди из массовки – «лондонские нищие и бродяги». Где-то на полу спят «бомжи», очень похожие на современных бездомных.
   – Поймите, друг мой! Все так сложно… – бормотал Директор. – У нас нет средств. Об этом речь!.. Но все же истинный художник обязан нервы поберечь!
   – Так музыкальное кино не делают! – возмущался Режиссер. – Вместо кордебалета – жалкая самодеятельность! В массовку берете психов… Вместо костюмов – какие-то тряпки!..
   – Не сказано ли у поэта про «нищих, в рубище одетых?!»
   Режиссер остановился у лежащего на полу «бомжа», схватил его за свитер с огромными дырками:
   – Это не рубище! Это грязный жилет, найденный на помойке!
   – «Жилет – лучше для мужчины нет!» – попытался отшутиться Директор.
   – Перестаньте рифмовать, черт вас подери! – заорал Режиссер.
   – Чтоб не сказать все напрямую, от безысходности рифмую, – вздохнул Директор. – Ну хорошо… Вам суровую прозу? Пожалуйста! Мы – в дерьме! Смета кончилась, кредит не дают… спонсор сбежал! «Опера нищего» обнищала!.. Веселый каламбур, но мне хочется плакать: сегодня нас выгнали из павильона!
   – Что?!!
   – Аренда кончилась! Автомобили! Все павильоны заполонили… – он обвел рукой окружающее пространство, занятое торговыми точками.
   В соседний павильон, превращенный в автосалон, въезжали джипы…
   – Почему с утра не сказали?!
   – Была съемка!
   – Какая к черту съемка? Зачем?!
   – А вот тут я вам отвечу в рифму: «Снимать всегда! Снимать везде! До смертного объятья! Снимать – и никаких гвоздей! Вот лозунг мой и братьев!» Я имею в виду Люмьер! Они говорили: наше дело – крутить ручку аппарата, «фильма» сама склеится!
   – Они этого не говорили.
   – Вам не говорили! – Он подчеркнул слово «вам». – Вы – молодой режиссер, а я работаю в кино со дня основания!
   Они остановились перед обитой кожей дверью. Лицо Директора стало серьезным:
   – Теперь – внимание! Дельное предложение! Надеюсь на понимание! Выход из положения!..
   Он поднял с пола валявшуюся табличку с надписью «ВЫХОД», приклеил к двери и вежливо постучал…
   Они оказались в просторном кабинете, явно принадлежавшем чиновнику из городской управы: на стенах – какие-то вымпелы, карты, почему-то многочисленные фотографии бегунов, метателей молота, тяжелоатлетов и прочих участников олимпиад.
   Сам хозяин кабинета, широкоплечий полноватый мужчина с завораживающей улыбкой, двинулся гостям навстречу, извергая поток слов и опуская знаки препинания:
   – Маэстро… прошу… вот рад так уж рад… найс ту си ю… Пантеров… префект… северо-южный округ… да вот и визитка… там, правда, телефон старый… никак не закажу… донт хев тайм… суета, маета….. мотня, одним словом, «понимаш»… – хихикнул, подмигнул, сделал многозначительный жест в сторону потолка, затем продолжил: – С директором-то вашим «вась-вась» майфрэнд давно… а с вами, маэстро, никак… хотя поклонник… все ваши фильмы… что называется, «от корки до корки»… особенно этот… как его… – неожиданно запел, задвигался в странном ритме, – «ля-ля-ля, шаб-дуба-даб»… я ведь сам когда-то Институт культуры… от звонка до звонка… массовые зрелища… пипелшоу… спартакиада народов… эх, какую страну на эсен ге сченчили, козлы… – и неожиданно запел, подражая известной песне Маши Распутиной: «Была страна, необъятная моя Россия, была страна, где встречала с мамой я рассве-ет!..»
   Режиссер уныло посмотрел на часы и двинулся к выходу.
   Директор схватил его за руку, умоляюще зашептал:
   – А терпение? А понимание?
   – Да пошел бы он!.. – огрызнулся Режиссер.
   – Пойдем вместе! – откликнулся Префект и торжественно скрестил руки на груди. – Господа! Я пригласил вас, чтоб сообщить приятнейшее известие… Наш славный город имеет реальный шанс получить на грудь… пять дырочек, – он покрутил пальцем, изображая колечки: – Ю андестенд фор ми, май фрэнды?..
   И, заметив, что «фрэнды» не все понимают, пояснил:
   – Пять колец! Олимпиада! «Прилетай к нам, наш ласковый Миша!» Почти договорено… Выходим в финал претендентов. Конечно, не безвозмездно… «Игрык банк» готов отстегнуть крупную сумму!
   – Поздравляю! – буркнул Режиссер. – А я при чем?
   – «Не спи, не спи, художник, не предавайся сну!» – посоветовал цитатой Префект. – Мы э хэв проблем! К нам едет ревизор! Комиссия… принц Уэльский, лорды-милорды… А у меня в округе бомжи спят на стадионах, олимпийские объекты дерьмом загадили… А ю андестенд ми?
   – Сэр! Говорите понятней! Плииз! – заорал Режиссер.
   – Тогда попрошу к карте! – Префект подбежал к карте, висевшей на стене, достал указку. – Вот – город. Вот – залив. Вот – островок. Называется «Чумовой»! Сказочное место. Замок. Лиман. Минеральные источники. Грязь целебная и не только… Короче, лучше места для съемок вам не найти. Вы снимаете «Оперу нищих»? Я правильно информирован? Берем на Госзаказ! В двадцать четыре часа милиция собирает по всему городу массовку для вас… Бомжи, путаны, шпана! Все по сценарию… Даже переодевать не надо! Просто пускайте камеру, и – первый приз в Каннах! Очищаем город, помогаем искусству? У вас донт проблем, у нас нот проблем!
   – А как насчет «прав человека»? – неожиданно спросил Директор. – «Граждане – в неволе, Запад – недоволен!»
   – Обижаешь, гражданин начальник! – возмутился Префект. – Это ж не исправительный лагерь. Не «Беломорканал»… Русский Голливуд строим! «Бомжлэнд»!.. Раз уж сидим с голым задом, давайте его хоть показывать за деньги! Самоокупаемость! Мы не только себя прокормим, мы ж еще и на туристах заработаем! Европа нас одобрит! Дадут кредит! Ну, что задумались?.. Творцы-художники, мать вашу!.. Пепел олимпийского огня стучит в мое сердце!!!
   Он в запале выхватил зажигалку, запалил газету и, размахивая ею, двинулся навстречу колонне спортсменов с разноцветными щитами, возникшей неизвестно откуда.
   Зазвучали позывные Олимпиады.
   Грянули фанфары.
   Возник

Музыкальный номер 3

   во время которого, под маршеобразную песню взвились флаги, взлетела стая голубей, спортсмены прикрылись щитами, и Префект легко побежал по этому разноцветному живому полю навстречу надутому воздушному шару с нарисованным медведем, который через секунду унес его в поднебесье…
   Кто-то сквозь подзорную трубу разглядывал морской залив.
   По заливу быстро неслась моторная лодка. В ней расположилась киногруппа: на носу сидели Режиссер, Директор и актриса, исполнявшая роль Полли.
   Директор что-то пытался кричать на ухо Режиссеру. Тот явно не слышал и со страхом вглядывался в появившийся на горизонте крохотный островок, с полуразрушенной крепостью…
   Они некоторое время ходили по кирпичным коридорам бывшей крепости, переходя из одного загаженного помещения в другое.
   Гулкую тишину нарушали лишь крики чаек и шуршанье крыльев летучих мышей.
   Всюду валялись какие-то пустые банки, бутылки.
   Чернели круги загашенных туристских костров.
   Две огромные крысы вышли из щели и уставились на кинематографистов.
   Полли взвизгнула и испуганно прижалась к Режиссеру.
   – «Чума-остров, чума-остров! – попытался пошутить Директор и кинул в крыс остатками бутерброда. – Жить на нем легко и просто»…
   – Но снимать нельзя! – сказал Режиссер.
   – Но почему?! – запротестовал Директор.
   – «По кочану», если в рифму! – огрызнулся Режиссер. – Мы снимаем мюзикл, а не документальный репортаж из серии «Разруха в России». У нас в сценарии – Лондон! Эти развалины ни один художник не переделает в Англию!
   – Некоторые хотя бы пытаются!.. – Директор показал на кирпичные стены, исписанные в основном английскими текстами стандартного содержания: «I love you! I fuck you!» и пр…
   – Если здесь что-то и снимать, – продолжал Режиссер, – то уж, скорее, «Гамлета». Типичный замок Эльсинор. Мрачно! Страшно!.. – Он поднял обглоданную кем-то берцовую кость, начал декламировать: – «Бедный Йорик! Где теперь твои шутки? Твои дурачества? Твои песни? Ничего не осталось, чтоб посмеяться над собственными ужимками? Ступай же в комнату к какой-то даме и скажи, что если она и будет краситься каждый день на целый дюйм, все равно кончит тем же!..»
   Он протянул кость Полли, та, вздрогнув, подыграла:
   – «Принц! Мне страшно!»
   – «В монастырь, Офелия! – приказал Режиссер. – А если непременно хотите замуж, то выходите замуж за дурака. Потому что умные люди хорошо знают, каких чудовищ вы, женщины, из нас делаете!»
   – О, силы небесные! Как я страдаю! – Полли-Офелия картинно вскинула руки и сделала несколько танцевальных па. Режиссер сделал балетный «батман» и опустился перед ней на колено…
   – Браво! – похвалил Директор. – Но чтобы «быть или не быть», надо средства раздобыть! Все это из другой оперы, ребятки! На принцев никто денег не даст!
   – А на призрак? – неожиданно прошептал Режиссер, указывая куда-то вдаль.
   Все обернулись и с ужасом увидели надвигающуюся на них группу странных существ, действительно напоминающих «призраков» и «покойников» из фильмов-«страшилок».
   Зазвучала зловещая музыка.
   Из зияющих глазниц крепости выглянуло несколько страшных физиономий с клыками вурдалаков. Полли взвизгнула… Режиссер обнял ее, закрыв своим телом от чудовищ.
   В арке ворот появился страшноватый «домовой», сопровождаемый парочкой юных ведьм, заверещал, закружился в бесовском танце.
   Закончив этот свой

Музыкальный номер 4

   содержанием которого могла бы служить строка В. Высоцкого «Страшно! Аж жуть!», «домовой» и ведьмы, обнажив клыки и когти, двинулись на киногруппу.
   Все с ужасом отступили.
   Лишь Директор невозмутимо остался на месте и, протянув руку, сначала, на всякий случай, осенил страшилищ крестным знамением, потом крикнул: «Стоять!! Я – от Пантерова!»
   Фамилия префекта подействовала как пароль. «Домовой» убрал когти, вынул изо рта вставные клыки, заулыбался:
   – А я смотрю, лица знакомые… Разрешите представиться: Синичкин… То есть, конечно, псевдоним… Но играл Льва Гурыча неоднократно… Вот и прозвали-с… Да вы меня, может, помните, коллега? – обратился он к Режиссеру. – Областной драмтеатр… Приезжали к нам на гастроль… Вы – Хлестаков… А я – Земляника… попечитель… Взятку вам давал еще так незаметно…. вам понравилось…
   – Ну, как же… как же, – вежливо ответил Режиссер. – А здесь-то вы кто? Нечистая сила?
   – Ну, вроде! – заулыбался Синичкин. – В театре-то зарплату третий месяц не платят… Да и ролей нет. А тут устроился в береговую охрану… Набрал студию… Леших играем, упырей! Диких туристов отпугиваем, а то ведь совсем загубятостров…
   «Ведьмы» и «вурдалаки» в подтверждение закивали.
   – Платят за «испуг» или почасово? – делово поинтересовался Директор.
   – Оклад небольшой!.. Но еще халтурка набегает… Иностранцы любят фотографироваться совместно! Моряки с соседней базы на праздник Нептуна зовут… Короче, на «том свете» жить можно.
   – Учтем! – подумав, заметил Директор.
   – А вы, слышал, «Оперу нищих» будете снимать? – продолжил Синичкин, обращаясь к Режиссеру. – Отличная пьеска… Всегда мечтал мистера Пичема сыграть…
   – Есть у нас Пичем! – сказала Ассистентка.
   – Ну, хоть дочку мою посмотрите! Доченька у меня, Поленька Синичкина, талант отменный… ГИТИС недавно закончила… Устроили бы пробу!
   – Полли тоже есть! – забеспокоилась Полли. – Все пробы давно сделаны! – и для убедительности взяла Режиссера под руку.
   – Вот и славно, барышня! – обрадовался Синичкин. – А другие рольки? Наперсница?.. Как там ее?.. «Дженни-малина»… Проституточка… Поленька моя всегда мечтала воплотить… – он повернулся к одной из юных ведьм. – Да что ж ты стесняешься, глупенькая?! Такой шанс! Ну-ка покажи, чему учили в институте?..
   «Упыри» одобрительно зашумели.
   Поленька Синичкина робко вышла на помост…
   – Мне партнеры нужны! – сказала она. – Подыграете, если что?
   Зазвучала музыка. Возник

Музыкальный номер 5

   во время которого Поленька сначала робко скинула с себя лохмотья ведьмы, совершив нечто похожее на пародийный стриптиз, затем, оказавшись в черных кружевных чулках, довольно неплохо исполнила призывный танец.
   Режиссер, поддавшись ее обаянию, вскочил на помост, подыграв ей в эротической музыкальной сцене…
   Полли гневно наблюдала за ними, затем выскочила на помост и попыталась отогнать соперницу.
   Страсти, разыгранные в танце этим любовным треугольником, всем понравились.
   Раздались аплодисменты.
   Директор тоже вежливо поаплодировал, но вдруг, повернувшись в сторону моря, с ужасом прошептал:
   – Едут!
   По направлению к острову на веслах шло несколько лодок, набитых нищими, бомжами и оборванцами.
   Их давно немытые лица заросли щетиной.
   Тут же шла лодка с девицами явно сомнительной репутации, которую они дополняли еще более сомнительными жестами…
   Отдельной лодкой плыл уличный оркестр, исполнявший какую-то странную мелодию: помесь «Мурки» и знаменитой дворовой песни 50-х годов:

     В нашу гавань заходили корабли,
     Большие корабли из океана…

   Солировала в этой песне актриса, игравшая жену Пичема.
   Сам мистер Пичем стоял на носу лодки с мегафоном и командовал гребцами:
   – Р-раз! И! Р-раз! Суши весла! Улыбки на кинокамеру!
   Он первым соскочил в воду и пошел навстречу Режиссеру, удивленно наблюдавшему за этой странной флотилией.
   – Пополнение, сэр! – крикнул Пичем, соединяя в себе как бы персонаж и актера. – Лихой народец подобрался! Чайки кричат от страха!
   – Почему без милиции? – возмутился Директор. – Они же разбегутся!
   – Куда? – удивился Пичем. – Да я половину желающих на том берегу оставил!
   – Так это не настоящие… нищие? – начал понимать Директор.
   – А то какие же! – обиделся Пичем. – Подбирали в театрах по теме: из Достоевского, из Диккенса…
   – Но мэрия собиралась иначе, – начал было Директор, но его перебила возмущенная миссис Пичем:
   – Собирались? В тюрьму им пора собираться! Жулье! Я им так и сказала: профессионалы всю жизнь ходят с протянутой рукой на сцене, а вы их хотите заменить на самодеятельность? Да в Америке актерский профсоюз вам бы голову оторвал!
   И, схватив у мужа мегафон, крикнула:
   – Коллеги! Выходи строиться! Проститутки – налево, нищие – направо, ворье – посредине!
   Прибывшие, шлепая по воде босыми ногами, с шумом побежали на берег и начали строиться согласно установленному ранжиру…
   Массовка выстроилась на помосте, как на плацу.
   Режиссер, Директор и мистер Пичем обходили шеренги, разглядывая персонажей.
   Те заискивающе смотрели на Режиссера.
   Мистер Пичем давал пояснения:
   – «Обитатели лондонских трущоб»… это – «петербургские»… «парижские клошары»… «московские босяки», из «На дне» которые… юродивый – из «Бориса Годунова»…
   Юродивый вдруг рухнул на колени, протянул руку, заголосил:
   – «Мальчишки копеечку отняли! Вели их казнить!..»
   – Достаточно! – оборвал Режиссер и бросил юродивому монетку.
   – Сцен не надо! Только обозначайте характер!..
   Они двинулись дальше, подошли к группе девиц.
   – Ну, это сами понимаете… – продолжал Пичем. – «Жрицы любви»! Жертвы социальной несправедливости…
   «Жертвы» игриво заулыбались.
   – Здесь и «Пышка»… мопассановская… и наши: от Сонечки Мармеладовой до «Соньки – золотой ручки»…
   Девушки, каждая обозначив свой типаж, все вместе сделали довольно старомодный «книксен».
   – А вот и ваша лихая компания, мистер Мэкки! – Пичем подвел к бандитскому строю. – Хотите – «Разбойники» Шиллера… хотите – налетчики Бени Крика!
   Бандиты радостно поприветствовали Мэкки.
   – А этот почему здесь? – Режиссер вдруг заметил среди музыкантов юношу в черных очках. Того самого, что сорвал съемку в павильоне. – Это что, «Слепой музыкант»? Короленко?!
   – Я – Мышкин! – с достоинством произнес юноша и снял очки.
   Секунду они смотрели друг другу в глаза – Режиссер – неприязненно, музыкант – отрешенно.
   – Князь, вам бы встать рядом с Бароном из «На дне»! – посоветовал Пичем и добавил, обращаясь к Режиссеру: – Я разорившихся аристократов тоже позвал… Вдруг пригодятся?
   – Все ясно!! – строго сказал Режиссер и взял в руки микрофон. – А теперь, коллеги, выслушайте меня все внимательно! Снимаем – «Оперу», но про нищих. И смета – соответственная! Самый большой гонорар – копеечка юродивому… Других денег нет! Поэтому желающим разбогатеть советую сразу же плыть отсюда вон на том катере… Подробности у нашего Директора, он умеет рифмовать!
   Все понимающе промолчали. Никто из строя не вышел.
   – Хорошо! – сказал Режиссер. – Тогда продолжим… Снимаем про нищих, но мюзикл!.. В мюзикле главное – кордебалет! В кордебалете главное – слаженность! Общий успех – твой успех! Кто считает иначе и будет тянуть в кадре на себя одеяло – счастливого пути!
   И снова никто из строя не вышел.
   – Тогда за работу! – Он сбросил пиджак, вскочил на помост, дал знак музыкантам. – Раз-два-три-четыре! Раз-два-три-четыре! Повторяем за мной! Легкий жанр – самый трудный! Петь, двигаться, улыбаться, не потеть! Четыре задачи по Станиславскому! Раз-два-три-четыре!
   Режиссер начал показывать танцевальные движения. Массовка с трудом пыталась их повторять…
   – Раз-два-три-четыре! – командовал Режиссер и участникам, которые не выдерживали ритма, приказывал: – Все! Спасибо! Переходите на второй план! Не мешать! Вы – отдыхайте! И вы!.. И вы!..
   Часть массовки, среди которой оказался и юноша – уличный Музыкант, с выражением досады отходили в сторонку. Остальные старательно выполняли команды.
   Темп стал усиливаться. С Режиссером осталась небольшая группа пластичных актеров. Их движения на глазах делались более слаженными, переходя в особый вокально-танцевальный

Музыкальный номер 6

   Номер напоминал репетиции кордебалета из фильмов «Corus Lane» и «All that Jazz» Боба Фосса, и пелось в нем об удивительном жанре киномюзикла, когда диалог, вокал и танец неразрывны.
   В мюзикле все условно! И все по-настоящему, как в жизни…
   Во время этого номера массовка, как бы исполняя и роль декораторов, выстроила на наших глазах «Улицу Лондона» и все необходимое, что нужно было для съемок фильма о похождениях капитана Макхита.
   Поздно вечером на берегу залива разожгли костры.
   У костров расположилась часть киногруппы.
   Ужинали. Пили вино. Отдыхали. Слушали песню заезжего гостя – возможно, А. Розенбаума или А. Макаревича.
   Возле Директора сидела Корреспондентка с магнитофоном.
   Чуть поодаль – юноша, уличный Музыкант. Рядом лежала скрипка в футляре.
   Музыкант листал режиссерский сценарий, но сам иногда посматривал на актрису, играющую Полли.
   Та, в свою очередь, бросала косые взгляды на Режиссера и Поленьку Синичкину, о чем-то тихо беседовавших в сторонке…
   Корреспондентка брала у Директора интервью:
   – Это про что будет фильм?
   – Ну, как сказать… Про бандитов, проституток… много песен, много шуток! – привычно срифмовал Директор. – В общем, музыкальное кино… по пьесе… Джон Гей. Писатель был такой, английский. Прочтите!
   – Да некогда! – вздохнула Корреспондентка. – Мне материал завтра сдавать… Вы вкратце…
   – Ну, если вкратце… Мэкки-нож бандитом был… Разных девушек любил… Жил довольно весело… В конце его повесили…
   – Не фига себе, сюжетик! – ахнула Корреспондентка. – Интересно!
   Музыкант не выдержал, вмешался в разговор:
   – Вы извините… Мне кажется, это не совсем так! Опера – высокий жанр. Там все глубже и серьезней…
   – Уйдите, князь! – сказал Директор. – Не возникайте!..
   Юноша вздохнул, снова полистал сценарий, потом подошел к Полли:
   – Извините… Вы меня не помните?
   – Нет! – сухо ответила Полли. Она была уже довольно известной актрисой и к назойливым приставаниям поклонников привыкла.
   – Я – музыкант! Я вам съемку еще сорвал в павильоне… Не нарочно…
   – Очень приятно! И что?
   – Да вот спросить хочу: сцену свадьбы Полли и Макхита снимают завтра?
   – Опять сорвать думаете?
   – Наоборот! – не поняв шутки, ответил Музыкант. – Я в консерватории учусь! – пояснил юноша. – Музыку сочиняю. У меня есть настоящий свадебный хорал. Хотел вам показать…
   – Мне зачем? Режиссеру покажите!..
   – Пытался! – вздохнул юноша. – Он всегда занят!..
   В это время Режиссер взял Синичкину за руку, направился к морю.
   – Он всегда занят! – повторила Полли, сердито глядя им вслед. – А вы – решительней! В кино надо быть пробивным! Вот идите сейчас и покажите… Он будет рад!
   – Вы так думаете? – юноша посмотрел на Полли, затем направился вслед за Режиссером и Синичкиной.
   Догнал их на дорожке…
   Полли вглядывалась в темноту… Увидела, как юноша что-то говорил Режиссеру, тот нетерпеливо слушал, потом громко спросил:
   – Ваша фамилия – не Мендельсон? Нет? Тогда исчезните! Другой музыки для свадьбы не требуется!
   После чего Режиссер решительно взял Синичкину за руку, и они скрылись в темноте…
   Музыкант вернулся к Полли.
   – Не понравился хорал? – вздохнула Полли, кивнув в сторону ушедшего Режиссера.
   – Он – грубый! – сказал Музыкант.
   – Он – гангстер! – сказала Полли.
   – Вжился в образ! – согласился Музыкант. – Только поэтому я его прощаю! Иначе бы – застрелил…
   Полли вздрогнула, впервые с любопытством глянула на Музыканта.
   – Как это «застрелил»?.. В каком смысле?
   – На дуэли! – пояснил Музыкант.
   – А… Ну, другое дело! – успокоилась Полли. – А я подумала – всерьез. Слышала, вы князя Мышкина играли?
   – Почему «играл»? Я и есть – Мышкин, – спокойно ответил юноша. – Хотя, может быть… и князь. У Достоевского не зря наша фамилия использована. У меня, знаете, иногда бывает такое аристократическое бешенство… Страшно!
   Полли снова с испугом глянула на Музыканта и чуть отсела:
   – А на съемки как попали?
   – Я вам объяснил: музыку сочиняю. В том числе и оперную… Но пробиться трудно. А здесь все-таки – опера. Про нищих, но – опера! Высокий жанр! И автор – Джон Гей, аристократ… Он понимал! Не только принизить власть, но и возвысить неимущих – вот была его цель! Это уж потом Брехт все опошлил своей марксистской философией… А в подлиннике – восемнадцатый век! Я изучал. Впрочем, лучше я вам сыграю, если позволите?
   – Ладно! Сыграйте! – вздохнула Полли.
   – Спасибо! – глаза Музыканта вспыхнули нездоровым блеском, он нырнул в темноту и тут же появился с инструментом. – Я вас недолго задержу! Я только… – он поспешно расстегнул футляр скрипки…
   …и замер. Футляр был пуст.
   – Украли? – ахнула Полли.
   – Сперли! – убитым голосом подтвердил князь Мышкин.
   – Ах, сукины дети! – взорвалась Полли. – Да и вы – слабоумный! Разве можно оставлять инструмент без присмотра? Это же – съемка! Черт-те какой народ здесь шастает!..
   – Да… Конечно… Сам виноват…
   – Дорогая скрипка была?
   – Не очень… Впрочем, нет… Сам инструмент дешевый… Стандарт. Но музыка… Она – замечательная! – Он вдруг стал мучительно растирать виски. – Теперь вот забуду…
   – То есть, как «забуду»? – изумилась Полли. – Вы еще ее и не записали даже?
   – Я всегда импровизирую… Фиксированная музыка мертва! А возникающая вдруг – живая! И сейчас… я так хотел вам… Ах! – он бешено стал тереть виски. – Жаль, что вы не слышите! А сыграть – не на чем…
   – Ладно… Чего вы? Не мучайтесь! – испуганно заговорила Полли. – Напойте…
   – Попробую! – Музыкант запел начало мелодии, потом остановился. – Глупость! Голоса нет… И все это сразу примитивно… Пойдемте! Я попробую исполнить это на крепости!
   – На чем?!!
   – На крепости!!
   Они вошли в один из двориков крепости.
   Сквозь зияющие глазницы окон сияли луна и звезды… Длинные каменные коридоры, перекрытые арочными воротцами, убегали в темноту.
   – Это, конечно, не восемнадцатый век! – приговаривал Музыкант. – Но все-таки архитектура! «Застывшая музыка», как говорил Гете. Я давно разрабатываю эту тему. Любое историческое здание можно заставить звучать! Надо только его настроить!..
   Он делово прикрыл пару окон фанерой, проверил, как скрипит сорванная с одной петли дверь…
   – Сейчас! Сейчас! – пояснял Музыкант. – Я уже днем пробовал… Здесь арки хорошие… И коридоры гулкие, как трубы… Вот подует ветер с моря, и крепость превратится в орган… Да вы присядьте… Вон там, в первых рядах…
   Полли, усмехнувшись, села на поломанную коробку из-под апельсинов.
   Музыкант вскочил на камень и поднял руку дирижерским жестом…
   Стая летучих мышей вспорхнула из темноты…
   Ветер… Плеск волн… Скрежет дверей…
   Постепенно из звуков и шорохов стал возникать

Музыкальный номер 7

   Та самая, главная, музыкальная тема, которая пробивалась к нашему уху с самого начала фильма, с первого кадра, когда Музыкант в городском подземном переходе пытался изобразить ее на скрипке…
   И при свете луны в многочисленных коридорах крепости стали возникать люди, в белых париках, белых шелковых чулках и туфлях со сверкающими пряжками…
   Они выстроились в почетный строй, а затем напомаженный Макхит, скорее напоминающий Фигаро из одноименной оперы, повел под руку Полли, похожую на всех оперных невест в пышных кринолиновых юбках.
   Хор гостей, извергая из глубин вокала самые высокие ноты, начал славить новобрачных…
   В утреннем морском небе стрекотало несколько военных вертолетов.
   Сквозь оптическое наблюдение им были видны островок Чумовой и киногруппа, проводившая подготовку к съемкам… Через треск лопастей доносились обрывки переговоров летчиков:
   – Восьмой! Восьмой! Я – девятый! Что за народ на островке? Чего они делают? Прием!
   – Девятый! Я – восьмой! Вижу людей… Вроде пляшут! Прием!
   – Восьмой! Я – девятый! Спрашиваю: на хрена они пляшут спозаранку?! Прием!
   – Девятый! Я – восьмой! А… – треск в наушниках – …их знает! Разберись! А то нам выйдет боком! Генерал вз… – треск в наушниках – устроит! Как слышишь? Прием!
   – Восьмой! Слышу хорошо! Задание понял!
   Один из вертолетов направился в сторону острова.
   Это, собственно, очередной

Музыкальный номер 8

   повествующий словесно, музыкально и зримо о натурных съемках любого кинофильма и включающий в себя привычные для зрителя кинокадры: актеры гримируются прямо на площадке, коней запрягают в экипаж, каскадеры проверяют кинотрюк, помощник режиссера раздает кофе, группа рабочих сколачивает большой помост с виселицей, кто-то спит, лежа на траве, кто-то сидит в наспех сколоченном туалете без крыши и т. д. и т. п.
   Все это при показе сверху очень напоминает встревоженный муравейник, но наши кинематографические муравьи, двигаясь в определенном музыкальном ритме, превращали эту привычную картинку в особое музыкальное действо, которое увидеть, правда, может только камера, установленная под небесами…
   Идет съемка.
   Улица Лондона. Дом с красным фонарем над дверью.
   На стене – плакат, стилизованный под объявления прошлых времен: на нем – рисованный портрет Мэкки, надпись по-английски и трехзначное число – сумма, назначенная за его поимку.
   Вдоль стены разгуливает полисмен.
   Высоко над фонарем – окна, из которых выглядывают проститутки, свободные от своих утомительных занятий. Они негромко напевают, что-то лирическое и сентиментальное типа:

     «Ах, для чего на рассвете
     Есть на цветочках роса?
     Ах, для чего нежной деве
     Слезы туманят глаза?»

   Голос Ассистентки:
   – Женщины Макхита. Дубль первый. Хлопушка.
   Девицы в окнах тихо запели:

     «Пчелка цветы собирает.
     Милый целует в уста.
     Пчелка к цветочку вернется.
     Милый ко мне – никогда…»

   К дому с красным фонарем миссис Пичем тащила за руку упирающуюся Полли.
   – Идем! – говорила она. – Сумела выйти замуж за мерзавца, умей быть счастливой до конца!
   Она решительно постучала в дверь, а когда та открылась, спряталась в укрытие.
   В проеме двери появилась заспанная Дженни, в ярком китайском халате.
   Секунду она с интересом разглядывала Полли, потом спросила:
   – Что вам угодно, сударыня?
   – Извините… – забормотала Полли. – Хотела узнать: нет ли случайно среди ваших посетителей джентльмена… по имени мистер Макхит?
   – У нас тут не музей, милочка! – ответила Дженни. – «Посетителей» не бывает. Есть гости… Причем инкогнито!..
   Она попыталась закрыть дверь, но тут миссис Пичем выскочила из укрытия и потянула дверь на себя.
   – Не дури, Дженни! – сказала она. – Нам и нужен инкогнито… Макхит!.. Муж моей дочери Полли!
   – Муж? – изумилась Дженни. – И давно это с ним?
   – Мы вчера повенчались! – сказала Полли.
   – А сегодня его уже ищете в нашем заведении? – Дженни многозначительно улыбнулась. – Видно, темперамент новобрачной оставляет желать лучшего!
   – Замолчи, дрянь! – Полли сжала кулачки. – Если мой муж случайно и спрятался у вас, то, уверена, только потому, что его ищет полиция… – она указала на плакат с портретом Макхита, висевший на стене.
   – Тем более стыдно сюда приходить! – гордо сказала Дженни. – Мы не торгуем мужчинами!
   – Вот и глупо! – сказала миссис Пичем. – Они делают нас продажными, а мы такие гордые, что стыдимся воздать им той же монетой! Где наша женская солидарность? Он вам платит за ночь десять шиллингов, а я предлагаю сто фунтов!..
   – Здесь написано: двести! – заметила Дженни, переведя взгляд на объявление полиции.
   – Сто – вам! Сто – нам! – сердито сказала миссис Пичем. – Это все-таки наш зять…
   – И вы готовы сделать дочь вдовой? – ахнула Дженни.
   – Дура! – вздохнула миссис Пичем. – Если б хотела, то взяла бы все двести… Каждый получает свое! Я делаю официальное заявление полиции, ты предупреждаешь Мэкки… Волки сыты, овцы целы!..
   – Никогда бы не додумалась до такой гадости… – сказала Дженни. – Ладно… Пойду попробую поискать!
   Она закрыла за собой дверь.
   – Господи! – взмолилась Полли, обращаясь к небу. – Сделай так, чтоб его там не было.
   – Господи, не слушай глупостей! – вмешалась миссис Пичем. – Делай, как считаешь нужным!..
   В этот момент к миссис Пичем подошел один из полисменов.
   – Извините, леди! – сказал Полисмен, отдавая честь. – Краем уха слышал ваш разговор. Вы хотите сделать официальное заявление по поводу разыскиваемого преступника?
   – Стойте на посту! – строго сказала миссис Пичем. – Когда потребуется сделать официальное заявление, я подойду к вам…
   – Я к тому, что и мои парни интересуются своей долей… – продолжил Полисмен. – Овцы целы, волки сыты… А овчарки? Им тоже надо кушать! Ведь будет погоня… Стрельба… Трудно промахнуться!
   – Сколько хотите за промах?
   – Из пистолета – шиллингов пять… Из ружья – пятнадцать! Там более точный прицел!
   – Десять фунтов за весь салют, и ни пенса больше! – отрезала миссис Пичем.
   Тут в окне второго этажа появился Макхит.
   – Извините, что помешал! – сказал он с улыбкой. – Но, мне кажется, разговор касается моей персоны?
   – Мистер Макхит! – недовольно заворчал Полисмен. – Вы меня подводите! Я же просил не показываться!
   – Мэкки! Ты все-таки здесь? – ахнула Полли. – Какой позор! Я так надеялась…
   – Голубка! Я же не у любовницы… Я – в официальном заведении! – успокоил ее Макхит. – Где еще спрячешься, если за тобой такая погоня? В связи с этим у меня вопрос к миссис Пичем… Овцы целы, волки сыты, собаки получили кость… А что достанется оленю, за которым охотятся?
   – Трепетная лань! – сказала миссис Пичем. – Моя девочка! К несчастью, она вас любит… Если вы этого не видите, вы не олень, а шакал…
   Зазвучала фонограмма лирической мелодии. Полли направила взгляд, полный нежности, к своему супругу… На глаза миссис Пичем навернулись слезы.
   – Похоже, это так, Мэкки! – сказала Дженни, появляясь в окне. – Девчонка и вправду влюблена…
   – Не вмешивайся, Дженни! – сухо остановил ее Макхит, с любопытством глядя на Полли. – Ты-то умная женщина и знаешь, что всякая любовь имеет свою таксу…
   – Может быть! – вздохнула Дженни. – Но иногда так хочется быть дурочкой. Поэтому я отказываюсь от своей доли в пользу миссис Пичем! Беги, Мэкки!
   – Вы – благородная девушка! – сказала Полли, чем приятно удивила Дженни. – А ты, мама? Неужели мы хуже?
   – Папа меня убьет! – вздохнула миссис Пичем. – Но благородства нам не занимать… Беги, Мэкки!
   – Минуточку, леди! – заволновался Полисмен. – А наша доля? Миссис Пичем, вы делаете официальное заявление или нет?.. Если деньги останутся в казне, мы будем стрелять прицельно!.. Предупреждаю!
   – Черте вами! Стреляйте! – сказал Макхит. – Платить за любовь – так по-крупному!..
   Он легко выпрыгнул из окна, чмокнул Полли в щеку и вскочил на подножку проезжавшего мимо экипажа…
   – Стой! – Полисмен выхватил пистолет, нажал на курок. Грохнул выстрел.
   Макхит схватился за плечо, из-под пальцев потекла кровь…
   – Стоп! – крикнул Оператор… – Снято!
   Макхит соскочил с подножки, бодро вернулся на площадку.
   – Погоню будем снимать завтра! – сказал он. – А теперь – крупные планы. Мне нужны плачущие лица женщин… Дайте лук или нашатырь!
   Ассистентка уже несла очищенную луковицу. Протянула ее миссис Пичем.
   – Не надо! – устало отмахнулась актриса, исполнявшая роль миссис Пичем. – Я – профессионал… Снимайте!
   Она подставила лицо камере, чуть напряглась… и по ее щеке покатилась слеза…
   – Снято! – скомандовал Режиссер. – Теперь Дженни…
   – Я тоже попробую без лука, – робко сказала Синичкина. – Когда-то получалось…
   Она подставила лицо камере, чуть пошмыгала носом для разбега, и… ее глаза увлажнились.
   – Хорошо! Умница! – одобрил Режиссер и нежно погладил Синичкину по голове… Та машинально прижалась щекой к его руке…
   Полли с отчаянием наблюдала за этой сценой.
   – Теперь Полли! – спохватился Режиссер и, обернувшись, увидел, что по щекам актрисы текут слезы.
   – Годится! – одобрил Режиссер. – Зафиксируем!
   – Нет! – крикнула Полли и закрыла лицо рукой. – Это не снимайте!!! Тебе нужен мюзикл… – Она вытерла слезы, высморкалась. – Дайте лук!..
   И, сердито глядя на Режиссера, с остервенением стала тереть луковицей щеки…
   На нее печально смотрел Музыкант. Его глаза тоже увлажнились…
   К острову приближался яркий воздушный шар. В его корзине стояли с подзорными трубами Префект и белокурый Гость в тирольской шляпке.
   Морем шар сопровождала кавалькада моторных лодок, наполненная охраной, оркестрантами, с духовыми инструментами и коробками с пивом.
   Всю эту процессию снимала группа телеоператоров.
   Шар завис над прибрежной полосой.
   Префект выбросил трап и первым спустился на землю.
   За ним начал спускаться Гость.
   Здоровенные молодцы-охранники выстроили почетный караул.
   Оркестр грянул нечто бравурное…
   Из крепости к ним уже спешил Директор.
   За ним – Режиссер, выражение лица которого явно свидетельствовало, что он плохо понимает происходящее…
   – Гутен морген, майне либен херц! – закричал радостно Префект, демонстрируя некоторое владение немецким языком. – Их фрое мих зер зи цу зеен!.. Короче – рад видеть! Знакомьтесь: дер директор, дер режиссер… остальное – дер киногруппа. А это, – он указал на Гостя, – наш дорогой компаньон, херр Отто Мария Браун из Германии… Частное телевидение… «Филипс-грюндик и Ко»… Одним словом, крутой мужик, настоящий новый русский немец!
   – Все-таки, русский или немец? – тихо спросил Режиссер.
   – И еще маленько казах! – сказал Браун. – Город Кустанай. Май либен хаймат… Немецкий театр. Дойче фольклор ансамбль…
   – Его мутер и фатер – оба были наши артисты! – подхватил Префект. – И тоже, понимаш, играли когда-то «Трехгрошовую оперу»…
   – Йа! – подтвердил довольный Браун. – Бертольт Брехт! Май либен аутор!
   – Во, геноссе, какое совпадение! – радовался Префект.
   – Но у нас не совсем Брехт! – пояснил Режиссер. – У нас – английский вариант.
   – Не принципиально! – тихо вмешался Директор.
   – То есть, как не принципиально? Очень даже принципиально! – заспорил Режиссер.
   – Ты – Мэкки-Мессер? – спросил Браун, разглядывая Режиссера. – Май фатер был Мэкки-Мессер…
   – А мутер – Полли? – угодливо поинтересовался Директор.
   – Йа! – подтвердил Браун. – Она была беременный Полли, а я еще сидел там, – он показал на живот, – и все слушал… музыку… Ейн-цвай-драй-фир… – Он сверкнул глазом, задвигался, запел песенку Мэкки по-немецки…
   Телеоператоры дружно направили на него камеры.
   – Ну, заводной мужик! – похвалил Префект. – Вот, Россия-мать! Человек простым зародышем в ней был, а все помнит… А чего мы стоим?.. Негостеприимно! Херр Директор! Давай! Приглашай гостя! Мы «биир» привезли!
   – Какой к черту «биир»? – возмутился Режиссер. – У нас с утра – съемка!
   – Ну, не все же за рулем? Да здесь и ГАИ нет! – своеобразно отреагировал Префект.
   – Вот именно! – сказал Директор и широким жестом пригласил гостей в крепость. – Всех берем на абордаж! Битте-дритте к нам в шалаш!..
   Они прошли в небольшое помещение, служившее своеобразным штабом киногруппы. Здесь стояли видеомагнитофон и старенький телевизор…
   На стенах висели график съемок и множество фотографий с кадрами отснятого материала. Портреты исполнителей.
   Гость начал их с интересом разглядывать, давая комментарии и оценивая:
   – О! Гут! Дас ист Полли…..Дженни… Дас ист бандитен! Мафия! Гут! О, майн либен Брехт!
   – У нас не Брехт! – снова попытался объяснить Режиссер. – У нас мюзикл по Джону Гею. Джон Гей – первоисточник…
   – Да не спорьте вы, херр Режиссер! – зашипел Директор, отводя Режиссера в сторонку. – Какой к черту первоисточник? Теперь он – наш первоисточник!
   – Нам обещали Госзаказ!
   – Госзаказ – капут!.. – заметил Префект. – Накрылся… олимпийским знаменем!
   – Слава богу, есть спонсор! – подхватил Директор. – Да еще какой! Дает технику, пленку… Компьютерные эффекты… И практически ничего не требует взамен!
   – Практически или ничего? – подозрительно спросил Режиссер.
   – Да ерунда… – сказал Префект. – Пиво для рекламы… Сосиски! Нищие любят сосиски? Натюрлих!
   – Для немецкого телевидения, – добавил Директор, – придется дать роль ихней телезвезде!
   – Что?! – спросил Режиссер так громко, что немецкий гость оторвался от рассматривания фотографий. – Вы уже сговорились?! Кто здесь режиссер, в конце концов?.. Все утверждено! Какую роль? Мужскую? Женскую!
   – Йа! – подтвердил Браун.
   – И кто ее будет играть?
   – Йа! – повторил Браун.
   – В каком смысле «йа»? – оторопел Режиссер. – Переведите!
   – «Йа» – это по-ихнему – «он», – вздохнул Директор. – У них так принято…
   – Йа! – подтвердил Браун и неожиданно перешел на довольно четкий русский язык. – Вот фотопробы! – он разложил на столе фотографии, где был изображен в женских платьях. – Полли… Дженни…
   – Это в китайской опере мужчины играют женщин! – сказал Режиссер, разглядывая фотографии.
   – У нас тоже! Зритель это любит! – сухо сказал Браун и достал кассету. – А теперь – видеопробы… Это у вас что? – спросил он, указывая на телевизор.
   – Телевизор.
   – Отправьте в Кустанай. В сиротский дом.
   Он сделал жест. Мгновенно охранники внесли огромный телевизор, компьютер и видеоприставку.
   – Музыкальный номер: Мэкки и одна из его женщин!
   – Кто – Мэкки? – спросил Режиссер.
   – Вы! – сказал Браун. – Компьютерный монтаж!..
   Он нажал кнопку, и на экране возник

Музыкальный номер 9

   в котором компьютерный «Режиссер – Мэкки» довольно лихо на псевдонемецком языке пел и танцевал с полногрудой женщиной, которую забавно изображал мистер Браун.
   Все это происходило в типичной баварской пивной и сопровождалось пением посетителей и стуком огромных пивных кружек…
   Номер закончился восторженными восклицаниями Префекта и Директора. Охранники радостно поаплодировали.
   Режиссер был мрачно-задумчив.
   – Кого из женщин вы хотите заменить? – наконец спросил он.
   – Это уж вам решать! – господин Браун неожиданно ласково потрепал Режиссера по щеке. – Майне либе Мэкки!..
   Над островом кружил вертолет.
   Сверху было видно, как вдоль крепости вывели несколько карет.
   Трюкачи, одетые в форму английских полисменов, приготовились к съемке.
   Помощник Режиссера раздавала ружья и пистолеты…
   – «Погоня! Дубль первый!» – скомандовала Ассистентка Режиссера.
   Хлопушка.
   Макхит вскочил на подножку кареты…
   – Стой! – крикнул полисмен, и раздался выстрел. Макхит схватился за плечо. Из-под пальцев засочилась кровь…
   Превозмогая боль, он столкнул кучера и погнал лошадей… Карета с полисменами понеслась за ним…
   Грохотали выстрелы…
   Полисмены картинно падали в придорожную пыль…
   Вертолеты кружились над островом, наблюдая за съемкой.
   Сквозь грохот лопастей прорывались отрывки переговоров:
   – Восьмой! Я – девятый!.. Что у них за разборка? Совсем ох… – треск – …ели?
   – Я – восьмой! Вижу разборку! Вижу! Но, думаю, – холостыми бьют!
   – Восьмой! Я – девятый! Думать будет трибунал! А ты что видишь, то и принимай решение! Не то – чревато боком! Как понял?
   – Девятый! Я – восьмой! Понял хорошо. А что именно – не понял!
   – Даю сигнал к зачистке территории!
   – Уй… Е!..
   – Восьмой! Отставить разговоры! Я кому – тебе сказал?!
   Вертолеты перестроились и приготовились к снижению…
   Экипаж с Макхитом, сопровождаемый автомобилем с операторами, выскочил на дорогу перед открытой площадкой…
   На площадку с грохотом опустился вертолет.
   Кони сбились… Встали на дыбы…
   Сзади подлетел экипаж с полисменами…
   Из вертолета высыпал взвод вооруженныхдесантников в масках….
   Впереди бежал Майор с мегафоном и пистолетом. Из пистолета он периодически палил в воздух. В мегафон выкрикивал короткие команды:
   – Бросай оружие!.. Всем лежать!.. Лицом в землю!..
   – Вы что, с ума сошли? – крикнул Режиссер. – У нас – съемка!
   – Ща всех сниму от пуза веером! Лежать!!! Взвод! Занять территорию! Окопаться!!!
   Помещение крепости было мгновенно переоборудовано в своеобразный блиндаж.
   Поставили стол. Лавку. Керосиновую лампу. Небольшой сейф.
   Повесили карту острова со стрелками боевой операции.
   Десантники свалили в угол реквизированное оружие: пистолеты, ружья.
   Майор сел за стол. Закурил.
   Десантники ввели Режиссера и Директора.
   – Я протестую! – сказал Режиссер. – Мы – кинематографисты. Снимаем кино…
   – Разберемся! – мрачно перебил его Майор. – Кинематографисты… Вам только бы армию чернить!.. Где разрешение на съемку?
   – Вот! Пожалуйста… – Директор поспешно достал бумагу. – И подпись Префекта…
   – При чем тут «префект-дефект»? – Майор отшвырнул бумагу. – Мне от коменданта ксива нужна. Это – секретный военный объект.
   – Остров?
   – Не остров, а «база особого назначения»…
   – Господи… Ну, откуда мы могли знать? – ахнул Директор.
   – И не должны знать… Военная тайна!.. Откуда оружие?
   – Да какое оружие? – засуетился Директор. – Муляжи… Восемнадцатый век.
   – Какой век? – усмехнулся Майор и, подойдя к куче оружия, извлек оттуда пистолет. – Это – «Макаров»… С полным боекомплектом! – К удивлению Директора и Режиссера, он вынул из пистолета обойму. – Что вы мне лапшу вешаете?! Она в армейский паек не входит!!
   – А… – начал соображать Директор. – Это, наверное, у кого-то из охранников немца отобрали…
   – У кого?! – замер майор.
   – Немец к нам прилетел. На воздушном шаре… Спонсор…
   – То есть, как это «прилетел»?.. Как Руст, что ли?! – У Майора гневно заходили желваки. – Ну, мужики, вы даете… Думал – просто инцидент. А это – «ЧП» по всем штабам! Вам это будет чревато боком!.. – Он повернулся к десантникам. – Взять немца! Живым!
   Десантники надвинули маски на глаза и исчезли.
   – Так! – продолжал Майор, расхаживая перед арестованными. – Кино, значит, снимаете? Зря! Я, когда был пацаном, всегда в экран из рогатки стрелял. Как чувствовал, от него добра не жди. Ну ничего! На то и голова у солдата, чтоб думать, а мозги, чтоб соображать! Я – где нормальный, а где беспощадный! Я могу и в чистом поле стенку найти и к ней приставить!
   Десантники ввели Отто Брауна.
   Немец был слегка помят, но смотрел холодно и спокойно.
   – Так! – оглядел его Майор. – Гутен морген, гутен таг!
   – И вам того же! – дерзко ответил немец.
   – Документы попрошу!
   – Сначала вы!
   Наступила пауза. Майор начал багроветь.
   – Мои до-ку-менты, – сказал, растягивая слово по слогам и надвигаясь на Брауна, – вот тута… на плечах! – и ткнул пальцем в свои погоны.
   – А мои документы, козел ты эдакий, – на груди! – неожиданно лихо, по-блатному крикнул немец и рванул на груди рубаху, обнажив перед собравшимися огромную татуировку. – Ты, фраер набушмаченный, помой фары и не при бугром! Ты кому ломаешь вытирку?! На кого варганку крутишь?! Да у меня такие рогачи беспредельные шопена лабали за две птюхи с Тюмени на Караганду!!!
   Далее немец неожиданно перешел на резкий гортанный казахский язык, что выглядело еще страшнее… Майор оторопел и сделал шаг назад.
   – Так… Аллес ферштеен! – забормотал он и, нагнувшись, схватил оружие, которое, к сожалению, оказалось картонным пистолетом. – Это тебе, гад, будет чревато… За такие слова!
   Он стал с отчаянием жать на курок, который не нажимался.
   – Отставить!
   В помещение бодро вошел пожилой генерал, в высоких резиновых сапогах. За ним – адъютант с большим чемоданом и спиннингами.
   Десантники встали по струнке.
   Майор отдал честь:
   – Товарищ генерал! Разрешите доложить! На острове задержана вооруженная группа…
   – Киногруппа! – поправил Режиссер.
   – Отставить! – оборвал его Генерал и добавил, обращаясь к Майору: – Докладывайте!
   – …вооруженная группа, – продолжал Майор, – в числе которой иностранный… германец… перелетевший границу… путем воздушного шара…
   Генерал перевел взгляд на Брауна, и его лицо озарилось простодушной улыбкой:
   – Отто! Ты ли? Ядреный корень!
   – Михалыч! – крикнул Браун, и они бросились друг другу в объятия.
   Собравшиеся изумленно уставились на них.
   – Вот так сюрприз! Е-ка-ле-ме-не! Я ж тебя сколько лет не видел? – радовался Генерал и пояснял: – Это – Отто! Наш партнер по ГДР-е! Западная группа. Танки покупал… списанные! Не чаял с ним встретиться и вдруг… Ну, улет! Майор, молодец! Подарок мне устроил!
   – Стараемся, товарищ генерал! – быстро перестроился Майор.
   – Как ты здесь, Отто? Каким ветром?
   – Западным! – пошутил Браун. – Кино хочу купить.
   – Кино? Это здорово… А я смотрю – лица знакомые! – радовался Генерал, глядя на Режиссера. – И актрисочки симпатичные бегают!
   – Но не дают снимать. Говорят – секретный объект, – робко заметил Директор.
   – Секретный! – подтвердил Генерал. – Я сюда на рыбалку езжу. Окунь здесь клюет, как чумовой… Поэтому и остров так прозвали! Чумовой! Но вам разрешаю, по дружбе… Снимайте! Вот нас с Отто снимите на память! Боевые друзья… «Встреча на Эльбе»…
   Он обнял Брауна.
   – Конечно… Конечно! – обрадовался Директор. – Сейчас оператора приглашу…
   – Подождите вы… – недовольно остановил его Режиссер. – Какая «Эльба?» У нас – другой фильм. Мюзикл.
   – Что еще за «мьюзикл»? – поморщился Генерал. – Песни-танцы? Это я люблю. Сам в самодеятельности начинал… Где инструмент? – Адъютант мгновенно раскрыл чемодан, в котором оказался аккордеон. Генерал быстро водрузил его на себя, провел пальцами по клавиатуре. – По телеку все рокеров с гитарами показывают… Пузочесы!.. А настоящей песни не дождешься! Эх!.. – он развел мехи и запел.
   Адъютант и Майор подхватили. Десантники быстро перестроились в традиционный военный хор.
   В дверях появился оператор с камерой, начал снимать

Музыкальный номер 10

   По характеру это было нечто среднее между традиционной русской песней типа «На муромской дороженьке стояли три сосны» и «Служили два товарища у нас в одном полку…»
   Режиссер ошалело несколько минут слушал ее, потом тихо вышел из блиндажа…
   …на вечернюю набережную острова.
   Мрачный Режиссер шагал к морю.
   Его мгновенно окружили несколько корреспондентов с магнитофонами и видеокамерами.
   Сыпались вопросы, на которые Режиссер сквозь зубы ронял ответы…
   – Фильм покажут под Новый год?
   – Не знаю…
   – А в чем его концепция?
   – Не знаю…
   – А если в двух словах?
   – Я и сказал в двух: «Не знаю»!
   – Финал скоро?
   – Надеюсь, что да…
   – А что по сценарию в финале?
   – Мэкки арестуют и повесят!
   – Это будет смешно?
   – Да уж куда веселей?!
   Корреспонденты отстали, зато обступили «нищие и убогие», тянули руки…
   – Рольку бы нам! Рольку!
   – Нету у меня ролей! Кончились…
   – Ну, хоть реплику…
   – И реплики кончились!
   – А мы и молча согласны…
   – Вот и молчите!!
   Нищие отцепились.
   Но появились взбудораженные проститутки… Их вела разгневанная миссис Пичем.
   – Это как понимать? Вместо нас мужики будут сниматься? – кричала она. – Все у нас отняли! Юбки! Колготки! Роли! Тогда отдайте свои причиндалы, раз не нужны!
   Женщины со смехом попытались ухватить Режиссера за штаны, он с трудом вырвался. Побежал к морю. За ним бежал декоратор:
   – Товарищ режиссер! Мы эшафот сколотили…
   – Какой эшафот?
   – Ну, где Мэкки вешают… Вам бы надо утвердить!..
   – Не хочу… Я вам доверяю!
   Декоратор отстал, но на пути Режиссера вдруг появилась Полли, с чемоданчиком в руках.
   – Ты не мучайся…. – тихо сказала она. – Раз надо кого-то заменить, пусть это буду я… Я исчезну…
   – Почему это вы? – рядом появилась Дженни. – Жена важнее, чем любовница!..
   – Только не в этом фильме! – сказала Полли.
   – Но вы как актриса – лучше! – настаивала Дженни.
   – Кто это вам сказал? Я в кадре плакать не умею… – пробормотала Полли и расплакалась…
   Режиссер молча смотрел на женщин. И тут к нему подскочил Музыкант.
   – Это – издевательство!! – забормотал он. – …Вы художник или нет?.. Плюньте на этих мафиози… Что они понимают в опере?! Опера – высокий жанр. В ней главное – любовь! У меня есть музыка… Вот ноты! – он стал совать Режиссеру исписанные нотные листы.
   – Ты меня достал, мальчик! – зарычал Режиссер и схватил Музыканта за ворот. – Для кино нужны деньги! У тебя есть деньги? Нет? Тогда исчезни! У кого деньги, тот и заказывает музыку!
   Музыкант отпрянул. Листки с нотами рассыпались по песку.
   – Хорошо! – забормотал Музыкант, собирая разлетевшиеся листки. – Я вас заставлю выслушать. Я найду средства!!
   – Вот тогда и поговорим!
   Режиссер на бегу стянул рубаху, штаны и с разбега нырнул в морскую волну…
   Зазвучала музыка. Засеребрилась вечерняя морская вода.
   Странные причудливые блики закружились вокруг плывущего под водой Режиссера…
   И он сам, погружаясь в глубину, стал принимать какое-то причудливое очертание… Почти рисованное… Рядом возникли обнаженные женщины, напоминавшие русалок.
   Они закружили рисованного Режиссера в каком-то плавном эротическом танце.
   Впрочем, это уже и был

Музыкальный номер 11

   проще говоря, «клип», выполненный в жанре компьютерной графики.
   Рисованный танец закончился. Тело Режиссера, сплетенное с грудой женских тел, замерло в оргазме на экране компьютера… Вода вспенилась разноцветными пузырьками. Появился улыбающийся Нептун, с лицом, напоминающим лицо Генерала. В руках он держал пивную кружку.
   – «Unzere beer – ihre fantazion!» – сказал Нептун и подмигнул…
   – Наше пиво – ваша фантазия! – перевел Браун, сидевший за монтажным столом, и выключил экран. В «блиндаже» кроме него у экрана сидели Генерал, Префект, Директор. Чуть в сторонке – Режиссер.
   – Ну, улет! – одобрил Генерал и глотнул из кружки реального пива. – И ты можешь любого туда, – он указал на экран, – запузырить?
   – Натюрлих! – ответил за продюсера Префект. – Двадцать первый век! Компьютер – он и «фатер», он и «мутер»! Верно рифмую, пан директор?
   – В общем, да! – неуверенно сказал Директор и повернулся к Режиссеру. – Вы поняли идею, маэстро?
   Режиссер не ответил. Отрешенно смотрел на экран.
   – Наш коопродюсер… господин Браун предлагает нарезать отснятый материал на клипы… – Директор достал счетную машинку. – Отснято тысячи метров… Если нарезать по сто… сто пятьдесят – защелкал машинкой… – Получаются… хорошие деньги… На них можно отснять оставшуюся часть фильма…
   – И по новой нарезать! – радостно добавил Префект.
   – Кого нарезать?! – ошалело спросил Режиссер. – Зачем нарезать?
   – Чтоб выпускать в кассетах! – пояснил Директор. – Если вы, маэстро, конечно, согласны…
   – Я? А при чем здесь я? Я вообще не нужен! Без меня берут мое лицо, голос… Спаривают с кем хотят!
   – На все есть авторское право… За это он готов платить! – заметил Директор. – «Копи райт, копи райт – кого хочешь выбирайт!»
   Режиссер тупо посмотрел на Директора, потом вдруг зло произнес:
   – Хорошо! Но – в банке!..
   – Наин проблем! – кивнул Браун. – «Дойчбанк»? «Ситибанк»?
   – В банке с пивом!! – крикнул Режиссер. – Чтоб открыли, а оттуда – я с голыми бабами!..
   Наступила пауза.
   – Улет! – ахнул Генерал. – И такое, оказывается, можно?!
   Никто не успел ему ответить. Дверь «блиндажа» распахнулась, и влетел взволнованный Майор.
   – Товарищ генерал! – закричал он. – На острове «ЧП»! Террорист!!!
   Звучала тревожная музыка.
   Во дворе крепости замелькали фонари и факелы. Испуганные обитатели острова бежали к центральному дворику, где были сколочены высокий помост и виселица. Выскочившие из «блиндажа» смешались с толпой.
   Взволнованный Майор докладывал на бегу Генералу:
   – Псих какой-то, товарищ генерал! Обмотал себя взрывчаткой и грозится рвануть, сука!
   – Откуда взрывчатка? – рявкнул Генерал.
   – Так на рыбалку ж летели… – пробормотал Майор. – Думал: вдруг клева не будет?..
   – Ну, майор! – задохнулся Генерал. – Это тебе будет чревато!..
   Они протиснулись во двор.
   На помосте, в лучах прожекторов, стоял Музыкант, обвешанный пакетами. В руках он держал гранату и пачку бумаг.
   – Князь! – закричал Директор. – Слазь! Я кому сказал… Князь!
   – Перестаньте рифмовать, черт вас подери! – Режиссер зажал Директору рот… – Всем молчать! Говорите, Музыкант! Ваши условия!
   Толпа смолкла.
   – Я ничего особенного не прошу… – тихо сказал Музыкант. – Я хочу, чтоб прозвучала моя музыка… Я написал для финала… Апофеоз! Это – опера…
   – Хорошо! – сказал Режиссер. – Оркестранты, возьмите ноты!
   «Слепые» музыканты стали робко протискиваться к помосту, Музыкант кинул им пачку бумаг.
   – Надо, чтоб все участвовали! – сказал Музыкант. – Я иду по сценарию… Это ведь и ваш замысел…
   – Договорились! – сказал Режиссер. – «Финал». Дубль первый!
   Он снял пиджак и оказался в белоснежной рубахе, в какой преступников обычно ведут на казнь.
   – Не пущу! – повис на Режиссере Директор, но Мэкки – а это был уже Мэкки – оттолкнул его и решительно направился к эшафоту…
   Его хватали за руки нищие и бродяги, пытались что-то говорить любившие его женщины, но он отшучивался и решительно продвигался к помосту…
   Легко вспрыгнул.
   Подошел к петле.
   Встал на лавку.
   Сунул голову в петлю…
   – Что дальше? – спросил он у Музыканта. – Командуйте!
   – Это вы командуйте! – тихо сказал Музыкант. – Вы – режиссер. Я умею только дирижировать…
   – Я те подирижирую! Брось гранату, сука! – крикнул Майор, но Генерал заткнул ему рот ладонью…
   – Всем приготовиться к съемке! – скомандовал Режиссер. – Надеть парики и костюмы… У нас – восемнадцатый век!
   – Правильно! – тихо сказал Музыкант. – И пусть пойдет снег. Это – важно! Ведь все случилось под Новый год!
   – Совсем охренел! – тихо изумился Генерал. – Какой снег в августе?
   – Это как раз «ноу проблем»! – сказал Директор. – Чего-чего, а снега у нас по дешевке всегда достать можно…
   – Пошел снег! – крикнул Режиссер.
   Завыли ветродуи, на двор посыпался и начал кружить белый снег…
   Толпа нищих начала поспешно переодеваться в камзолы и парики…
   – Ну, улет! – похвалил Генерал…
   – Свет – на меня! – скомандовал Режиссер.
   Прожектор высветил его бледное лицо.
   – Камера!
   – Есть камера!
   – Звук!
   – Есть звук!..
   – Бери меня средним планом! – крикнул Режиссер. – Я текст не помню… Потом переозвучим… А сейчас – последнее слово… Буду говорить всякую лабуду…
   Он оглядел преобразившуюся массовку, улыбнулся:
   – Леди и джентльмены! Господа артисты! В общем, ребята! Это у нас финал! И снять его надо слаженно, четко, не переигрывая… И чтоб было весело! Такая у нас работа! Не тяжелее других и не легче… Просто кино с музыкой… Вот все, что хотел вам сказать Мэкки в последнюю минуту… А теперь, Музыкант, давай!.. Чего ты там насочинял?..
   Музыкант взмахнул руками…

Музыкальный номер 12

   Это и был тот оперный финал с хором, оркестром и танцем, в котором соединились мелодия Музыканта и танец, который репетировал Режиссер.
   Дворик задвигался, затанцевал…
   Снег усиливался.
   Музыкант вдохновенно размахивал руками, пока не подошла кода… Тогда он в азарте вскинул руки, и… граната полетела куда-то в сторону….
   – Ложись! – крикнул Генерал. Все в ужасе упали на землю.
   Но граната, как и положено на съемках, взорвалась сотней новогодних петард и фейерверками во всех окнах крепости…
   Все, смеясь, начали подниматься со снега…
   Счастливый Режиссер шагнул к своей киногруппе, забыв, что у него на шее петля…
   Лавка выскочила из-под ног.
   Раздался общий крик, но… виселица не выдержала и свалилась на помост.
   Директор первым вскочил на помост, помог Режиссеру подняться.
   – Халтура! – крикнул Режиссер. – Кто ставил виселицу? Всех уволю!.. И массовка ужасно двигалась! Я же показывал! Раз-два-три-четыре!.. Раз-два-три-четыре! А ну, еще дубль! – Он вместе с Директором вновь поставил виселицу, влез на скамейку, сунул голову в петлю.
   – И запомните, будем снимать, пока не получится, как надо… Начали!..
   Вновь грянула музыка. Пошли титры.
   А Режиссер все совал голову в петлю… а виселица падала… а он снова и снова лез на скамью…

Григорий Горин Трехрублевая опера