Агата Кристи
Щелкни пальцем только раз

   Эта книга посвящена тем многочисленным читателям в этой и других странах, которые обращаются ко мне с вопросом: «Что случилось с Томми и Таппенс? Что они поделывают сейчас?» Мои наилучшие пожелания вам всем. Надеюсь, новая встреча с Томми и Таппенс, постаревшими, но не утратившими прежнего энтузиазма, доставит вам удовольствие!
Агата Кристи

   Щелкни пальцем только раз —
   Явится злодей тотчас.
У. Шекспир «Макбет»

   Agatha Christie
   By the Pricking of My Thumbs
   Copyright © 1968 Agatha Christie Limited. All rights reserved.
   AGATHA CHRISTIE and the Agatha Christie Signature are registered trademarks of Agatha Christie Limited in the UK and/or elsewhere. All rights reserved.
   © Самуйлов С.Н., перевод на русский язык, 2015
   © Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Э», 2016

Книга первая
«Солнечный гребень»

Глава 1
Тетушка Ада

   Мистер и миссис Бересфорд сидели за завтраком. Обычная пара. Сотни таких же пожилых семейных пар точно так же завтракали в это же время по всей Англии. И день был самый обычный, какими бывают пять дней из семи. Смахивало на дождь, но могло и распогодиться.
   Когда-то у мистера Бересфорда были рыжие волосы. Рыжина проглядывала кое-где и теперь, но уже в песочно-сероватой массе, как часто случается у рыжих по достижении середины жизни. У миссис Бересфорд волосы были когда-то черные – копна задорных кудряшек. Теперь в черном мелькали выскочившие произвольно предательские седые прядки. Выглядело это весьма эффектно. Миссис Бересфорд как-то задумала покрасить волосы, но потом пришла к выводу, что больше нравится себе такой, какой ее сотворила природа. Вместо этого она, чтобы взбодриться, решила попробовать новый тон губной помады.
   Пожилые супруги за завтраком. Приятная, но ничем особенным не примечательная пара. Так сказал бы сторонний наблюдатель. Будь этот наблюдатель молод – или молода, – он добавил бы: «О да, приятные люди, но ужасно скучные, разумеется, как и все старики».
   Тем не менее мистер и миссис Бересфорд еще не достигли той жизненной поры, когда бы они думали о себе как о стариках. И им было невдомек, что их самих, как и многих других, могут автоматически объявить жутко скучными исключительно на этом основании. Разумеется, только молодежь, снисходительно подумали бы они, ведь молодые ничего не знают о жизни. Бедняжки, им ведь постоянно приходится из-за чего-то беспокоиться: из-за экзаменов, личной жизни, покупки какой-то невероятной обновки или сотворения чего-то необычайного с прической – чтобы еще больше выделиться. Мистер же и миссис Бересфорд, со своей точки зрения, полагали, что пребывают в цвете лет. Они нравились себе и нравились друг другу, и жизнь их текла день за днем, тихо и спокойно, но не без приятственности.
   Как и у всех, случалось, конечно, всякое.
   Мистер Бересфорд открыл письмо, пробежал его глазами и отложил, добавив к небольшой стопке у левой руки. Поднял следующее, но вскрывать не стал. Оно так и осталось в руке. На письмо мистер Бересфорд не смотрел, а смотрел на подставку для тостов.
   – Что случилось, Томми? – спросила супруга, понаблюдав за ним недолго.
   – Случилось? – рассеянно повторил тот. – Случилось?
   – Вот я и спрашиваю.
   – Ничего не случилось. А что должно случиться?
   – Ты о чем-то подумал, – обвиняющим тоном заявила Таппенс.
   – Не думаю, что я вообще о чем-то подумал.
   – Нет, подумал. Что-то случилось?
   – Ничего. А что должно случиться? Пришел счет от водопроводчика, – добавил он.
   – О, – произнесла Таппенс с видом человека, получившего исчерпывающее объяснение. – И сумма, надо полагать, превышает ожидавшуюся.
   – Естественно, – сказал Томми. – Как всегда и бывает.
   – Не знаю, почему мы не выучились на водопроводчиков, – вздохнула Таппенс. – Если б ты выучился на водопроводчика, а я стала бы подручной водопроводчика, мы бы каждый день загребали кучу денег.
   – С нашей стороны было очень недальновидно не заметить таких возможностей.
   – Так ты сейчас на счет смотрел?
   – О нет, всего лишь просьба о пожертвовании.
   – Несовершеннолетние правонарушители? Расовая интеграция?
   – Нет. Просто они там открывают новый приют для стариков.
   – Что ж, во всяком случае, это куда разумнее, но только я не понимаю, почему ты так встревожился, едва взглянув на него.
   – Вообще-то, я об этом и не думал.
   – Ладно, тогда о чем ты думал?
   – Наверное, вспомнил кое-что, – сказал мистер Бересфорд.
   – Что? Ты же знаешь, что в конце концов все равно об этом мне скажешь.
   – Нет, правда, ничего важного. Я просто подумал, что, может быть, тетушка Ада…
   – А-а, понятно, – мгновенно отозвалась Таппенс и мягко, задумчиво добавила: – Да. Тетушка Ада.
   Они посмотрели друг на друга. К сожалению, в наше время почти в каждой семье существует проблема того, что условно можно назвать «тетушкой Адой». Имена разные – тетушка Амелия, тетушка Сюзанна, тетушка Кэти, тетушка Джоан… Они могут быть бабушками, пожилыми кузинами и даже двоюродными бабушками. Но они существуют и представляют собой проблему, которую приходится как-то решать. Что-то приходится организовывать. Посещать и проверять дома престарелых, задавать уйму вопросов. Искать рекомендации у врачей, расспрашивать друзей, у которых была своя «тетушка Ада», жившая «весьма счастливо, пока не умерла» в «бэксхильских “Лаврах” или “Веселых лужках” в Скарборо».
   Прошло то время, когда тетушка Элизабет, тетушка Ада и остальные оставались в доме, где прожили долгие годы и где о них заботились преданные, пусть и несколько деспотичные старые слуги. И такое положение прекрасно устраивало обе стороны. А еще были бесчисленные бедные родственники, нуждающиеся племянницы, полоумные незамужние кузины – и они все хотели жить в уютном доме, с трехразовым питанием и мягкой постелью. Спрос и предложение уравновешивали друг друга, и все шло хорошо. Теперь многое изменилось.
   Сегодня особого внимания и ухода требуют не только пожилые леди, которые из-за артрита или других ревматических недомоганий подвержены падениям с лестницы, когда остаются одни в доме, страдают от хронического бронхита или ссорятся с соседями и оскорбляют продавцов.
   К сожалению, сегодняшние тетушки доставляют намного больше проблем, чем юное поколение, расположившееся на противоположном краю возрастной шкалы. Детей можно отправить в семейный приют, сбагрить родственникам или отослать в подходящую школу, где они будут оставаться даже на каникулы. Для них придуманы катания на пони и летние лагеря, и вообще, дети почти не возражают, когда ими так или иначе распоряжаются. Тетушки – совсем другое дело. Тетя самой Таппенс – вернее, ее двоюродная бабушка Примроуз – отличалась особенной неуживчивостью. Угодить ей было невозможно. Стоило ей только поступить в очередное заведение, гарантировавшее хорошие условия проживания и уровень комфорта, достойный пожилой леди, как за несколькими в высшей степени комплиментарными письмами в отношении нового учреждения следовало известие, что она покинула его в глубочайшем негодовании, никого о своем решении не уведомив. «Невозможно. Я просто не могла оставаться там ни минутой больше!»
   За один лишь год тетушка Примроуз сменила одиннадцать заведений и в конце концов написала, что встретила очаровательного молодого человека. «Такой милый и внимательный мальчик. Лишился матери в юном возрасте, и о нем совершенно некому позаботиться. Я сняла квартиру, и он собирается переехать ко мне. Нас обоих такое решение устраивает как нельзя лучше. Мы – родственные души. Так что, дорогая Пруденс, тебе ни о чем больше не надо беспокоиться. Будущее мое обеспечено. Завтра я встречаюсь с моим адвокатом и собираюсь сделать кое-какие распоряжения в пользу Мервина на тот случай, если умру раньше его, что, конечно, соответствует естественному ходу вещей, хотя, уверяю тебя, в данный момент я чувствую себя распрекрасно».
   Таппенс тут же поспешила на север (несчастье случилось в Абердине). Полиция, однако, прибыла туда раньше и забрала обаятельного Мервина, которого, как оказалось, разыскивала довольно давно по обвинению в мошенническом вымогательстве денег. Тетушка Примроуз возмущалась и говорила о преследовании, но после нескольких судебных заседаний (где речь шла о двадцати пяти подобных случаях) мнение о своем протеже поневоле переменила.
   – Знаешь, Таппенс, думаю, мне надо съездить к тетушке Аде, – сказал Томми. – Мы давно ее не навещали.
   – Наверное, – без большого энтузиазма отозвалась Таппенс. – Сколько?
   – Должно быть, около года, – прикинул Томми.
   – Больше. Я думаю, год с лишним.
   – Вот время-то летит, да? Поверить не могу. Неужели так долго? И все же ты, наверное, права. – Томми задумался. – Ужасно, когда вот так вот забываешь человека. Мне даже не по себе из-за этого.
   – Тебе винить себя не за что, – сказала Таппенс. – Мы ведь посылаем ей что-то и пишем письма.
   – Да, знаю. Ты прекрасно с этим справляешься. Но все равно, иногда прочтешь что-то такое и поневоле расстроишься.
   – Ты имеешь в виду ту книгу, которую мы взяли в библиотеке? Про тех несчастных, бедных старичков. Как они страдали…
   – Наверное, так оно и было на самом деле.
   – Да, – согласилась Таппенс, – наверное, так оно где-то и есть. И есть несчастные люди, которые просто обречены страдать, и по-другому они не могут. Но что еще можно сделать, Томми?
   – Ничего, кроме того, что всем нужно быть внимательными и осторожными. Выбирать как можно тщательнее, выяснять все заранее и стараться сделать так, чтобы человек попал к хорошему доктору.
   – Приятнее доктора Мюррея и быть никого не может. Уж это ты должен признать.
   – Да. – Тень беспокойства слетела с лица Томми. – Мюррей – отличный парень. Доброжелательный, терпеливый. Если б что-то пошло не так, он обязательно дал бы нам знать.
   – Так что тревожиться тебе совершенно не о чем, – резюмировала Таппенс. – Сколько ей сейчас?
   – Восемьдесят два. Нет, погоди… Кажется, уже восемьдесят три. Ужасно, должно быть, когда все умерли, а ты живой.
   – Это только нам так кажется, – возразила Таппенс. – Они так не думают.
   – Ты не можешь говорить за них.
   – Хорошо, твоя тетушка Ада так не думает. Вспомни, с каким ликованием она рассказывала о своих подругах, которых пережила. И как добавила в конце, что «слышала, будто Эми Морган не протянет и шести месяцев. Раньше, бывало, все твердила, что я такая слабая и хрупкая, а теперь-то можно почти с уверенностью сказать, что я ее переживу. И переживу на много-много лет». Она говорила об этом с торжеством.
   – И все равно… – начал Томми.
   – Знаю, – перебила его Таппенс. – Знаю. Ты все равно чувствуешь себя обязанным и едешь.
   – А ты не думаешь, что я прав?
   – Увы, я действительно думаю, что ты прав. Абсолютно прав. И я тоже поеду, – добавила она с ноткой самоотверженности.
   – Нет, – возразил Томми. – Зачем тебе ехать? Она не твоя тетушка. Поеду я.
   – А вот и нет. Я тоже хочу пострадать. Будем страдать вместе. Тебе это удовольствия не доставит, и мне не доставит, и тете Аде, уверена, тоже не доставит. Но раз надо, значит, надо.
   – Нет, я не хочу, чтобы ты ехала. Помнишь, как она нагрубила тебе в последний раз?
   – Ничего страшного. Из всего нашего посещения ее только этот момент и потешил. Я уж точно зла на нее не держу.
   – Ты всегда была с ней мила и вежлива, хотя она никогда тебе особенно не нравилась, – сказал Томми.
   – Тетя Ада и не может никому нравиться. По-моему, никому и не нравилась.
   – Стариков нельзя не жалеть.
   – А по-моему, можно, – заявила Таппенс. – Я не такая прекраснодушная, как ты.
   – Ты – женщина, поэтому в тебе и жалости меньше, – сказал Томми.
   – Может быть, и так. В конце концов, женщинам в силу нехватки времени ничего и не остается, как быть реалистами. Да, мне очень жаль старых и больных, если они приятные, милые люди. Но если они не приятные и не милые, то, согласись, это совсем другое дело. Если человек противен в двадцать лет, потом противен в сорок и еще противнее в шестьдесят, а к восьмидесяти становится сущим дьяволом, то я просто не понимаю, почему его нужно как-то особенно жалеть. Только из-за того, что он старый? Себя-то ведь не изменишь. Я знаю милых старушек, которым и семьдесят, и восемьдесят. Миссис Бошан, например, и Мэри Карр, и внучка пекаря, миссис Поплет, которая приходила к нам убираться. Все они такие лапочки, и вот для них я бы сделала все.
   – Ладно, ладно, будем реалистами, – сказал Томми. – Но если ты и в самом деле хочешь проявить благородство и поехать со мной…
   – Я хочу поехать с тобой. В конце концов, я и вышла за тебя, чтобы быть вместе в радости и горе, а тетушка Ада определенно горе. Так что я поеду с тобой, рука об руку. Возьмем букет цветов, коробку шоколадок с мягкой начинкой и, может быть, парочку журналов. Можешь написать мисс Как-ее-там и сообщить, что мы приедем.
   – Как насчет следующей недели? Если ты не против, меня устроил бы вторник.
   – Пусть будет вторник, – согласилась Таппенс. – Как ее зовут? Все время забываю… она там то ли сестра-распорядительница, то ли управляющая, то ли кто еще… Начинается с «П».
   – Мисс Паккард.
   – Вот-вот.
   – Может, на этот раз будет по-другому, – вздохнул Томми.
   – По-другому? В каком смысле?
   – Да я и сам не знаю. Может, случится что-нибудь интересное.
   – Может, мы попадем в железнодорожную аварию, – повеселела Таппенс.
   – Господи, почему тебе так хочется попасть в железнодорожную аварию?
   – Да я, в общем-то, и не хочу. Просто…
   – Просто что?
   – Ну, хотелось бы какого-то приключения, разве нет? Мы могли бы спасти кому-нибудь жизнь или сделать что-то полезное. Полезное и в то же время волнующее.
   – Мечты, мечты! – произнес мистер Бересфорд.
   – Знаю, – согласилась Таппенс. – Просто иногда заводятся такие вот мысли.

Глава 2
Так ребеночек был ваш?

   Как именно «Солнечный гребень» получил свое название, сказать трудно. Ничего такого, что придавало бы ему сходство с холмистой грядой, в нем не было. Местность, в которой расположился приют, была равнинная, что вполне отвечало запросам его пожилых обитателей. Рядом раскинулся большой, но ничем особенным не примечательный сад. Само здание, солидный особняк викторианской постройки, содержалось в хорошем состоянии. Приятные тенистые деревья, расползшиеся по стенам лозы дикого винограда и парочка араукарий придавали пейзажу вид несколько экзотический. На облюбованных солнцем местах расположились удобные скамеечки и несколько садовых кресел, а укрыться от восточных ветров старушки могли на закрытой веранде.
   Томми нажал кнопку звонка, и дверь через какое-то время открыла молодая, слегка встревоженного вида женщина в нейлоновом халате. Проводив гостей в небольшую гостиную, она, чуточку запыхавшись, сказала:
   – Я скажу мисс Паккард. Она вас ждет и спустится с минуты на минуту. Вы ведь можете немножко подождать, правда? У нас небольшая проблема с мисс Кэрруэй. Проглотила наперсток. Снова.
   – Да как же так получилось? – удивленно спросила Таппенс.
   – Она делает это нарочно, забавы ради, – коротко объяснила сиделка. – И уже не в первый раз.
   Сиделка удалилась.
   – Не думаю, что стала бы глотать наперсток, – задумчиво сказала Таппенс, усаживаясь. – Только представить, как он скачет вниз… Ужасно, правда?
   Ждать пришлось недолго. Дверь открылась, и в комнату, извиняясь на ходу, вошла мисс Паккард. Это была крупная, с песочного цвета волосами особа лет пятидесяти. Лицо ее выражало уверенность и спокойную деловитость, неизменно восхищавшую Томми.
   – Мистер Бересфорд, извините, что заставила ждать. Здравствуйте, миссис Бересфорд. Всегда рада вас видеть.
   – Слышал, кто-то что-то проглотил, – сказал Томми.
   – А, это вам Марлен сообщила? Да, мисс Кэрруэй. Постоянно что-нибудь проглатывает. Трудный случай; ведь за всеми, как вы понимаете, не уследишь. Обычно так делают дети, но для пожилой женщины такое хобби довольно странно, не правда ли? И, знаете, у нее это все чаще и чаще. С каждым годом только хуже. Самое забавное, что ей самой, похоже, все нипочем.
   – Возможно, ее отец был шпагоглотателем, – предположила Таппенс.
   – Весьма интересная идея, миссис Бересфорд. Во всяком случае, это многое объясняло бы… – Мисс Паккард повернулась к Томми. – Я сообщила мисс Фэншоу, что вы приезжаете. Вот только не знаю, поняла ли она, о чем речь. У нее это не всегда получается.
   – Как она в последнее время?
   – Боюсь, сдает, причем довольно быстро, – сочувственно сказала мисс Паккард. – Что воспринимает, а что нет – этого толком никто не знает. О вашем приезде я сообщила ей вчера вечером, и она ответила в том духе, что я, должно быть, ошиблась, потому что сейчас идут занятия. Наверное, думает, что вы еще в школе. Бедняжки, они так во всем путаются, особенно в том, что касается времени… А сегодня, когда я напомнила ей о вашем визите, она заявила, что это невозможно, потому что вы умерли. Ничего, – бодро добавила мисс Паккард, – полагаю, мисс Фэншоу узнает вас, когда увидит.
   – Как у нее со здоровьем? Без особых изменений?
   – Думаю, все примерно так, как и следует ожидать. Откровенно говоря, боюсь, с нами она пробудет недолго. Нет, у нее ничего не болит, но ведь и сердце крепче не становится. Скорее, наоборот. Так что вам стоит подготовиться, чтобы, если она вдруг скоропостижно скончается, известие не стало для вас шоком.
   – Мы принесли ей цветы, – сказала Таппенс.
   – И коробку шоколадных конфет, – добавил Томми.
   – Вы так добры к ней. Она будет очень рада. Подниметесь сейчас?
   Томми и Таппенс встали и проследовали за мисс Паккард, сначала из комнаты, а потом вверх по широкой лестнице. Они шли по коридору, когда одна из дверей распахнулась и выпорхнувшая из комнаты маленькая, не больше пяти футов ростом, старушка провозгласила громким, пронзительным голосом:
   – Хочу какао. Хочу какао. Где нянечка Джейн? Я желаю какао.
   Из соседней комнаты тут же вышла женщина в форме сиделки.
   – Ну-ну, успокойтесь, дорогуша. Все хорошо. И какао вам уже приносили. Вы выпили его двадцать минут назад.
   – Нет, не выпила. Мне его не приносили, это неправда. Я хочу какао.
   – Хорошо. Раз уж так, вам принесут вторую чашку.
   – Я не могу выпить вторую чашку, если у меня не было первой.
   Они прошли дальше. В конце коридора мисс Паккард коротко постучала, открыла дверь и вошла.
   – Вот вы где, мисс Фэншоу, – сказала она жизнерадостным тоном. – А к вам сегодня племянник приехал. Мило, не правда ли?
   Лежавшая на кровати у окна пожилая леди поднялась с подушек. Седые волосы напоминали стальную проволоку; на тонком, морщинистом лице выступал крупный, с высокой горбинкой нос, а общее выражение свидетельствовало о глубоком неудовольствии.
   Томми подошел ближе.
   – Здравствуйте, тетушка Ада. Как вы себя чувствуете?
   Не обращая на него внимания, старуха сердито обратилась к мисс Паккард:
   – Уж и не знаю, о чем вы только думаете, допуская джентльменов в спальню леди. Такое в дни моей юности считалось непозволительным! Да еще говорите, что это мой племянник… Кто он? Водопроводчик или электрик?
   – Ну-ну, – с мягкой укоризной сказала мисс Паккард, – это не очень-то вежливо.
   – Я – ваш племянник, Томас Бересфорд. – Томми протянул коробку с конфетами.
   – Меня вам не провести, – заявила тетушка Ада. – Я таких знаю. Говорите, что хотите. А кто эта женщина? – Она неприязненно посмотрела на Таппенс.
   – Я – Пруденс [1 - Пруденс (англ. Prudence) – букв. благоразумие, рассудительность.], – пояснила миссис Бересфорд. – Ваша невестка Пруденс.
   – Какое нелепое имя, – фыркнула тетушка Ада. – Как у горничной. У моего двоюродного дедушки Мэтью была горничная, которую звали Комфорт, и домработница Риджойс [2 - Риджойс (англ. Rejoice) – букв. ликовать, радоваться.]. Из методистов. Но моя двоюродная бабушка Фэнни быстро все это прекратила. Сказала, что в своем доме будет звать ее Ребеккой.
   – Я принесла вам розы, – сказала Таппенс.
   – В больничной палате цветы ни к чему. Только кислород поглощают.
   – Поставлю-ка их в вазу, – заметила мисс Паккард.
   – Ничего подобного вы не сделаете. И вам бы уже следовало понять, что я в своем уме.
   – По-моему, тетя, вы в неплохой форме, – изрек мистер Бересфорд. – Я бы сказал, в бойцовской.
   – Меня не проведешь. И почему это ты называешь себя моим племянником? Как, ты сказал, тебя зовут? Томас?
   – Да. Томас. Или Томми.
   – Впервые слышу. Племянник у меня только один и был, Уильям. Погиб на последней войне. Оно и к лучшему. Остался б жив, добра бы из него все равно не вышло. – Мисс Фэншоу откинулась на подушки и повернула голову к мисс Паккард. – Уведите их. И больше чужих ко мне не приводите.
   – Думала, гости вас немного взбодрят. – Мисс Паккард с невозмутимым видом пожала плечами, а тетушка Ада грубовато хохотнула.
   – Ладно, – бодро сказала Таппенс. – Тогда мы пойдем. Розы я оставлю. Может, вы еще передумаете. Идем, Томми. – Она повернулась к двери.
   – Что ж, до свидания, тетушка Ада. Жаль, что вы меня не вспомнили.
   Таппенс и мисс Паккард вышли в коридор, и Томми последовал было за ними, когда мисс Фэншоу подала голос.
   – Вернись, – окликнула она. – Я прекрасно тебя знаю. Ты – Томас. Раньше рыжим был. Волосы цвета морковки. Вернись. Я с тобой поговорю. Не хочу при той женщине. И не надо было ей притворяться твоей женой. Уж я-то знаю. Таких женщин сюда приводить не следует. Подойди. Сядь на этот вот стул и расскажи о своей матери. А ты уходи, – добавила тетушка Ада, отмахиваясь напоследок от остановившейся в нерешительности Таппенс. Та тут же ретировалась.
   – Опять не в духе сегодня, – невозмутимо прокомментировала мисс Паккард, спускаясь по ступенькам. – Иногда бывает вполне милой. Трудно поверить, да?
   Опустившись на указанный тетушкой стул, Томми мягко заметил, что рассказать о матери ему особенно нечего, поскольку она умерла почти сорок лет назад. Тетю Аду это заявление ни в коей мере не смутило.
   – Так давно? Странно… Что ж, время летит быстро. – Она задумчиво посмотрела на Томми. – Почему ты не женился? Найди какую-нибудь приятную, заботливую женщину – пусть бы присматривала за тобой. Поди, не молодеешь. Перестань связываться с этими распутницами и приводить их сюда. И не позволяй ей выдавать себя за твою жену.
   – Вижу, в следующий раз придется сказать Таппенс, чтобы захватила брачное свидетельство, – вздохнул Томми.
   – Так ты сделал из нее честную женщину?
   – Мы женаты более тридцати лет. У нас сын и дочь, и у каждого из них своя семья.
   – В том-то и беда, – пожаловалась тетушка Ада, ловко меняя тему и уходя в сторону, – что никто мне ничего не рассказывает. Если б ты держал меня в курсе…
   Спорить Томми не стал. Когда-то давно Таппенс наложила на него нечто вроде судебного запрета. «Если кто-то, кому за шестьдесят пять, предъявляет тебе претензии, не спорь. Не пытайся доказать, что ты прав. Сразу же извинись, признай свою вину, скажи, что тебе очень жаль и ты никогда-никогда больше так не будешь».
   Вспомнив об этом, Томми понял, что именно такой линии ему и следует придерживаться сейчас – как, впрочем, и всегда – с тетушкой Адой.
   – Мне очень жаль, тетя. Знаете, с годами становишься забывчивым… Не у всех ведь, – продолжал он без тени смущения, – такая прекрасная память, как у вас.
   Тетушка Ада самодовольно ухмыльнулась. Именно так.
   – Тут ты, пожалуй, прав. Извини, если приняла немного грубовато – не люблю, когда навязываются. В этом заведении всякое бывает. Впустить могут кого угодно. Любого постороннего. Если каждого принимать, если верить каждому на слово, то ведь и обокрасть могут, и даже убить в постели.
   – Не думаю, что такое возможно.
   – Кто его знает. В газетах такое порой пишут… А послушать людей – чего только не рассказывают. Нет, я, конечно, не всему, что слышу, верю, но держусь настороже. Ты не поверишь, на днях привели какого-то чужака – раньше я никогда его не видела. Называл себя доктором Уильямсом. Нам сказали, что доктор Мюррей в отпуске, а это его новый партнер. Каково! И откуда же мне знать, что он – новый партнер? Поверить на слово?
   – И что, он действительно оказался новым партнером?
   – Вообще-то, да, – ответила тетушка Ада, слегка раздраженная отступлением с изначальной позиции. – Но наверняка-то ведь никто знать не мог. Прикатил на автомобиле, с таким черным ящичком – врачи их носят для измерения давления… Похож на магический ящик, о котором когда-то так много говорили. Кто это был? Джоанна Сауткот? [3 - Джоанна Сауткот (1750–1814) – известная пророчица и прорицательница родом из Великобритании. Оставила миру в наследство запечатанный ящик, в котором, по ее утверждению, хранится ряд пророчеств. По завещанию, ящик должен быть открыт при условии присутствия одновременно двадцати четырех англиканских епископов.]
   – Нет, по-моему, там речь шла немного о другом. О некоем пророчестве.
   – Понятно. Я, собственно, к тому веду, что любой может заявиться сюда, назвать себя доктором, и тут же все сиделки начинают хихикать да улыбаться и чуть ли не по струнке вытягиваться – да, доктор, конечно, доктор… Глупышки! А если кто-то из пациенток говорит, что знать его не знает и в глаза не видывал, то ее начинают убеждать, что она просто забыла; мол, у нее с памятью плохо. Лично я ли́ца не забываю, – твердо добавила тетушка Ада. – Кстати, как твоя тетя Кэролайн? Давненько от нее ничего не было. Ты ее видел?
   Томми несколько смущенно объяснил, что тетя Кэролайн уже пятнадцать лет как умерла. Тетушка Ада приняла это известие, не выказав ни малейших признаков печали. В конце концов, почившая доводилась ей не родной сестрой, а всего лишь двоюродной.
   – Что-то все умирают, – не без удовольствия констатировала она. – Никакой выносливости. Вот в чем все дело. Слабое сердце, коронарный тромбоз, высокое давление, хронический бронхит, ревматоидный артрит, ну и все прочее… Немощный народ. Вот так врачи и зарабатывают. Пичкают таблетками да порошками. Желтые таблетки, розовые таблетки, зеленые таблетки, даже черные. Чего уж тут удивляться. Фу! Во времена моей бабушки только серой да патокой и пользовались. И хуже никому не становилось. Когда у тебя выбор – выздороветь или выпить серу и патоку, – ты каждый раз выбираешь первый вариант. – Она самодовольно кивнула. – Врачам доверять нельзя, ведь так? Особенно в профессиональных вопросах – насчет какого-нибудь нового лекарства. Говорят, здесь многих травят. Мол, докторам нужны сердца для пересадки. Сама-то я этому не верю. Мисс Паккард такого не потерпела бы.
//-- * * * --//
   Внизу мисс Паккард указала на комнату, дверь которой выходила в коридор.
   – Извините за все это, миссис Бересфорд, – произнесла она слегка извиняющимся тоном, – но вы ведь знаете, каково оно, с пожилыми людьми. То им что-то нравится, то что-то не нравится – вобьют себе в голову, и хоть кол на этой голове потом теши.
   – Непросто, должно быть, управлять таким заведением, – заметила Таппенс.
   – Вообще-то, нет. Знаете, мне даже нравится. Я всех их люблю. Так бывает: вы проникаетесь симпатией к людям, о которых заботитесь. У каждой из них свои причуды, свои заморочки, но управляться с ними довольно просто, если знаешь как.
   Таппенс подумала, что уж мисс Паккард наверняка из тех, кто знает.
   – Эти старушки, они, право, как дети, – снисходительно заметила управляющая. – Только дети более логичны, поэтому с ними иногда труднее. Пожилые люди логики не придерживаются – им нужно говорить то, чему они хотят верить. И тогда они снова счастливы, пусть и ненадолго. У меня здесь очень хороший штат. Женщины терпеливые, добродушные и не слишком умные, потому что умные обычно нетерпеливы… Да, мисс Донован, в чем дело? – Она повернулась к молодой женщине в пенсне, торопливо спустившейся по лестнице.
   – Это снова миссис Локкет. Говорит, что умирает и хочет немедленно вызвать доктора.
   – Вот как, – невозмутимо отозвалась управляющая. – И отчего же она умирает на сей раз?
   – Говорит, что во вчерашнем рагу были грибы, наверное, с плесенью, и она отравилась.
   – Что-то новенькое, – сказала мисс Паккард. – Я, пожалуй, поднимусь и поговорю с нею. Извините, миссис Бересфорд, но мне придется вас покинуть. В той комнате у нас газеты и журналы.
   – Обо мне не беспокойтесь, – заверила ее Таппенс.
   Комната, на которую ей указали, выходила окнами в сад. Несколько больших, удобных кресел, на столах – вазы с цветами. На стене книжная полка – современные романы, книги о путешествиях и то, что можно было бы назвать неумирающей классикой, встрече с которой могли бы порадоваться многие здешние обитательницы. На столике – журналы.
   Сейчас в комнате не было никого, кроме пожилой леди с седыми, зачесанными назад волосами и приятным бело-розовым лицом. Она сидела в кресле со стаканом молока в руке и смотрела на него. Когда Таппенс вошла, женщина дружелюбно улыбнулась ей.
   – Доброе утро. Переезжаете сюда или навещаете кого-то?
   – Навещаю, – ответила Таппенс. – У меня здесь тетя. Сейчас с нею мой муж. Мы подумали, что два гостя сразу – это слишком много.
   – Очень предусмотрительно с вашей стороны, – согласилась старушка и сделала пробный глоток молока. – Интересно… нет, думаю, все в порядке. Не хотите ли чего-нибудь? Чаю или, может быть, кофе? Я сейчас позвоню. Они здесь очень услужливы.
   – Нет, спасибо.
   – Или стакан молока? Оно сегодня не отравлено.
   – Нет, нет, не надо. Мы здесь ненадолго.
   – Ну, если не хотите… хотя это никого не затруднит. Здесь нам никто ни в чем не отказывает. Если, конечно, вы не просите чего-то совершенно невозможного.
   – Смею заметить, тетушка, которую мы сегодня навещаем, иногда просит совершенно невозможного, – сказала Таппенс и тут же добавила: – Это мисс Фэншоу.
   – О, мисс Фэншоу… Да-да.
   Похоже, ее что-то сдерживало.
   – Довольно сумасбродная особа. Всегда такой была.
   – О да, тут вы правы. У меня самой, знаете ли, была точно такая же тетушка. И с годами это проявилось особенно заметно. Но к мисс Фэншоу мы все здесь относимся тепло. Она бывает очень забавной, когда захочет. Особенно если говорит о людях.
   – Да, в этом ей не откажешь, – согласилась Таппенс и ненадолго задумалась, представляя тетушку Аду в новом свете.
   – Очень язвительная, – добавила пожилая леди. – Кстати, моя фамилия Ланкастер. Миссис Ланкастер.
   – А моя – Бересфорд.
   – Знаете, люди любят немного позлословить. Иногда она так интересно описывает гостей, такое о них говорит, что поневоле улыбнешься, хотя, конечно, это и дурно.
   – Вы давно здесь живете?
   – Довольно давно. Дайте подумать… лет семь или даже восемь. Да, да, уже больше восьми. – Миссис Ланкастер вздохнула. – Здесь, знаете ли, теряешь связь с реальностью. И с людьми тоже. Все мои оставшиеся родственники живут за границей.
   – Это, должно быть, весьма печально.
   – Вообще-то, нет. Мне уже нет до них дела. Да я и не знала их достаточно хорошо. У меня была тяжелая болезнь – очень тяжелая, – и я осталась одна в целом мире, вот они и решили, что мне лучше всего жить в таком вот месте. Считаю, мне очень повезло попасть именно сюда. Здесь все так внимательны и добры… И сад красивый. Я ведь понимаю, что одна, самостоятельно, жить не смогла бы, потому что иногда теряюсь. – Она постучала себя по лбу. – У меня здесь все путается. Перемешивается. Не все помню ясно.
   – Мне очень жаль, – посочувствовала Таппенс. – Наверное, с каждым что-то такое бывает?
   – Некоторые заболевания очень болезненны. У нас здесь две бедняжки с ревматоидным артритом в острой форме. Ужасно страдают. Вот я и думаю, что, может быть, не так уж это и плохо, если у тебя не все ладно с памятью, если ты немного путаешься в людях, событиях и времени… По крайней мере ты не испытываешь физической боли.
   – Наверное, вы правы, – согласилась Таппенс.
   Дверь открылась, и в комнату вошла девушка в белом халате с небольшим подносом, на котором стояли кофейник и тарелочка с двумя печеньицами. Поднос она поставила рядом с Таппенс.
   – Мисс Паккард подумала, что вы, может быть, пожелаете выпить кофе.
   – Спасибо, – поблагодарила Таппенс.
   Девушка вышла.
   – Вот видите, – сказала миссис Ланкастер. – Они здесь очень внимательны, не правда ли?
   – Да, очень.
   Таппенс налила себе кофе. Некоторое время женщины сидели молча. Миссис Бересфорд предложила старушке печенье, но та покачала головой.
   – Спасибо, дорогая, но я не буду. Мне нравится молоко, без всего.
   Она поставила на столик пустой стакан и, прикрыв глаза, откинулась на спинку кресла. Таппенс подумала, что, может быть, миссис Ланкастер всегда отдыхает в этот утренний час, а потому нарушать тишину не стала. Однако старая леди вдруг встрепенулась, словно очнувшись от забытья, открыла глаза и посмотрела на Таппенс.
   – Вижу, вы смотрите на камин.
   – О… я? – растерялась Таппенс.
   – Да. Вот я и подумала… – Миссис Ланкастер слегка подалась вперед и, понизив голос, спросила: – Извините, так ребеночек был ваш?
   Застигнутая вопросом врасплох, Таппенс не сразу нашлась, что ответить.
   – Я… нет… не думаю…
   – А мне уж показалось… Подумала, что вы поэтому и приехали. Рано или поздно кто-то должен приехать. Может быть, и приедет. И вы так смотрели на камин… Знаете, он ведь там. За камином.
   – О… неужели?
   – Всегда в одно и то же время, – негромко продолжала миссис Ланкастер. – Всегда в одно и то же время дня. Десять минут двенадцатого. – Она взглянула на часы на каминной полке. Таппенс тоже посмотрела туда. – Десять минут двенадцатого. Да, каждое утро, в одно и то же время. – Старушка вздохнула. – Люди не поняли. Я рассказала, что знала, но они не захотели мне поверить.
   В этот самый момент дверь открылась, и в комнату вошел Томми. Таппенс с облегчением выдохнула и торопливо поднялась.
   – А вот и я. Уже готова. – Шагнув к двери, она обернулась: – До свидания, миссис Ланкастер.
   Они вышли в коридор.
   – И как вы там? – поинтересовалась Таппенс.
   – После того, как ты ушла, мы чудесно поладили.
   – Наверное, я оказываю на нее дурное влияние. В некотором смысле это даже бодрит.
   – Почему бодрит?
   – Видишь ли, в моем возрасте и при моей внешности – аккуратная, респектабельная и немножко скучная – приятно думать, что тебя еще могут принять за развратную женщину, обладающую неотразимыми сексуальными чарами.
   – Глупая. – Томми нежно ущипнул супругу за руку. – А ты уже успела с кем-то познакомиться? Такая приятная леди…
   – Она и впрямь очень приятная. Милая старушка. Но, к сожалению, малость чокнутая.
   – Чокнутая?
   – Да. Вообразила, будто за камином спрятан мертвый ребенок или что-то в этом роде. Спросила, не мой ли это, бедняжка.
   – Жутковато, – сказал Томми. – Здесь наверняка есть такие, у кого не всё в порядке с головой, но большинство вполне нормальные и попали сюда исключительно по причине возраста. А та старушка все равно приятная.
   – Полностью с тобой согласна. Приятная и милая. Интересно, что у нее за фантазии и откуда они взялись.
   Словно ниоткуда появилась мисс Паккард.
   – До свидания, миссис Бересфорд. Надеюсь, вам принесли кофе?
   – Да, принесли, спасибо.
   – А вам спасибо за то, что приехали. – Мисс Паккард повернулась к Томми: – И я знаю, что мисс Фэншоу была очень рада. Жаль только, что она нагрубила вашей супруге.
   – Думаю, именно это доставило ей огромное удовольствие, – сказала Таппенс.
   – Да-да, вы правы. Ей нравится грубить людям, и, к сожалению, у нее это хорошо получается.
   – Вот она и пользуется каждым удобным случаем, чтобы попрактиковаться в этом искусстве.
   – Хорошо, что вы оба это понимаете, – сказала мисс Паккард.
   – Та пожилая леди, с которой я разговаривала… По-моему, она представилась как миссис Ланкастер…
   – Так и есть, миссис Ланкастер. Мы все очень тепло к ней относимся.
   – Она… она ведь немного странная?
   – Да, воображение у нее богатое, – снисходительно ответила мисс Паккард. – У нас есть несколько таких, которые выдумывают всякое. Люди вполне безобидные, но верящие, что с ними случилось то-то и то-то. С ними или с кем-то другим. Мы стараемся не замечать, не поощрять их. Просто оставляем без внимания. Я считаю, это всего лишь игра воображения. Им нравится жить в некоем придуманном мире, где случается что-то волнительное, грустное или трагическое – не важно. Слава богу, до мании преследования дело не доходит. Это было бы чересчур.
//-- * * * --//
   – Ну, вот и всё, – с облегчением вздохнул Томми, садясь в машину. – По крайней мере, на ближайшие шесть месяцев от визитов освободились.
   Но ехать в дом престарелых через полгода им не пришлось – по прошествии всего лишь трех недель тетушка Ада тихо умерла во сне.

Глава 3
Похороны

   – Печальное это событие, похороны, – вздохнула Таппенс.
   Они только что возвратились домой с похорон тетушки Ады, завершением которых стало долгое и утомительное путешествие на поезде, поскольку сама церемония прощания с усопшей происходила на сельском кладбище в Линкольншире, где нашли последний приют большинство родных и предков тетушки Ады.
   – А чем они, по-твоему, должны быть? – резонно спросил Томми. – Вакханалией веселья?
   – Кое-где так и бывает. Я к тому, что у ирландцев поминки едва ли не в праздник превращаются, ведь так? Сначала они там плачут и вопят, а потом напиваются и уже веселятся напропалую. Выпьем? – добавила она, поворачиваясь к буфету.
   Томми прогулялся в указанном направлении и принес то, что, на его взгляд, соответствовало случаю, – по бокалу «Белой леди».
   – Ну вот, так-то лучше, – одобрительно сказала Таппенс и, сбросив длинное черное пальто, сняла и швырнула через комнату черную шляпку. – Терпеть не могу траурные наряды. От них вечно воняет нафталиновыми шариками, потому что их всегда убирают куда подальше.
   – Тебе вовсе не обязательно носить траур. Его только на похороны и надевают.
   – Знаю, знаю. Вот поднимусь сейчас наверх и надену что-нибудь алое – просто так, для настроения. Можешь сделать мне еще «Белой леди».
   – Вот уж не думал, что похороны приведут тебя в такое праздничное настроение.
   – Я назвала похороны печальными, – сказала Таппенс, возвращаясь через пару минут в искрящемся вишнево-красном платье, на плече которого красовалась брошь-ящерица с рубином и бриллиантом, – потому что печальны именно такие похороны, как тетушки Ады. В том смысле, что собрались только старики, и цветов было немного. Почти никто не рыдал, не шмыгал носом… Печально, когда хоронят старых и одиноких, о ком никто особенно и не скорбит.
   – Надо думать, ты перенесла эти похороны легче, чем перенесла бы, скажем, мои.
   – Вот тут ты абсолютно не прав, – возразила Таппенс. – Вообще-то, мне не очень хочется думать о твоих похоронах, потому что я предпочла бы умереть раньше. Но уж если так случится и мне придется хоронить тебя, то в любом случае это будет оргия скорби. Нужно обязательно запастись носовыми платками.
   – С черной каймой?
   – О черной кайме я как-то не думала, но мысль интересная. К тому же сама погребальная служба – такая милая церемония… Настраивает на возвышенный лад. Неподдельная скорбь. Чувствуешь себя ужасно, но что-то с тобой происходит. Какое-то очищение, как от болезни через пот.
   – Нет, правда, Таппенс, твои рассуждения о моей кончине и ее положительном на тебя влиянии отдают дурновкусием. Мне это не нравится. Давай-ка забудем про похороны.
   – Согласна. Давай забудем.
   – Старушка умерла, отошла в мир иной тихо и без страданий. Так тому и быть. А я, пожалуй, разберусь с делами.
   Томми отошел к письменному столу и принялся перебирать бумаги.
   – Кстати, куда я положил письмо мистера Рокбери?
   – Кто такой мистер Рокбери? А, тот адвокат, что писал тебе…
   – Да. Нужно привести в порядок ее дела. Похоже, от всей семьи остался я один.
   – Жаль, что она не оставила тебе никакого состояния, – сказала Таппенс.
   – Будь у нее состояние, она оставила бы все кошачьему приюту. Положенное им по завещанию съест почти все свободные средства, так что мне достанется совсем немного. В любом случае я в этих деньгах не нуждаюсь.
   – Она так любила кошек?
   – Не знаю. Наверное. При мне она ни о каких кошках не упоминала. Ей, вероятно, доставляло большое удовольствие говорить подругам, когда те приходили к ней, что-нибудь вроде «дорогуша, я оставила тебе кое-что по завещанию» или «я завещала тебе ту брошь, что так тебе нравится». В результате она ничего никому не оставила, кроме кошачьего приюта.
   – Держу пари, ее это забавляло, – согласилась Таппенс. – Представляю, как она раздавала обещания своим старым подругам, точнее, так называемым старым подругам, потому что вряд ли нравилась кому-то по-настоящему. Она просто развлекалась, водя их за нос, внушая ложные надежды. Вот же старая чертовка… И все же, как ни странно, именно этим и симпатична. Не так-то легко получать от жизни удовольствие, когда ты в преклонном возрасте и весь твой мир – дом престарелых. Нам нужно ехать в «Солнечный гребень»?
   – А где другое письмо? То, от мисс Паккард?.. А, вот оно. Положил вместе с письмом от Рокбери. Да, нужно. Мисс Паккард пишет, что там остались какие-то вещи, которые, насколько я понял, теперь перешли в мою собственность. Переезжая туда, тетушка взяла с собой кое-какую мебель. Ну и, конечно, предметы личного пользования. Одежда и все такое. Их, наверное, нужно перебрать. Еще письма… Поскольку я исполнитель завещания, то и заниматься всем предстоит мне. Полагаю, нам самим из этого ничего не нужно? Разве что письменный столик, мне он всегда нравился. Если не ошибаюсь, принадлежал дяде Уильяму.
   – Ну, можешь и взять. Как сувенир. А все прочее просто отправим на распродажу.
   – Значит, тебе ехать туда вовсе не обязательно, – заключил Томми.
   – Думаю, я бы съездила, – сказала Таппенс.
   – Зачем? Это же так скучно.
   – Перебирать чужие вещи? Скучно? Вот уж нет. Любопытством я не обделена. Меня всегда интересовали старые письма и старинные драгоценности. Думаю, мне стоит взглянуть на них самой, а не отправлять сразу на распродажу или отдавать в руки чужих людей. Нет, мы поедем вместе, переберем вещи и решим, что оставить себе, а чем распорядиться иначе.
   – И все же почему ты хочешь поехать? У тебя ведь есть какая-то другая причина, так?
   – Господи, – вздохнула Таппенс, – как же трудно быть замужем за человеком, который слишком хорошо тебя знает.
   – Значит, другая причина все-таки есть?
   – Ничего особенного…
   – Перестань, Таппенс. Тебе ведь не так уж хочется рыться в чьих-то вещах.
   – Думаю, это мой долг, – твердо заявила Таппенс. – Нет, единственная другая причина…
   – Ну же, выкладывай.
   – Мне бы хотелось повидать… повидать ту старушку.
   – Которую? Ту, которая думает, что за камином спрятан мертвый ребенок?
   – Да. Мне бы хотелось встретиться с нею еще раз. Узнать, что она имела в виду, когда говорила все это. Действительно ли она что-то вспомнила или просто вообразила? Чем больше я размышляю об этом, тем необычнее все выглядит. Сочинила ли она для себя некую историю, или когда-то там действительно случилось что-то, связанное с камином или мертвым ребенком? И почему она решила, что тот мертвый ребенок мог быть моим мертвым ребенком? Я похожа на женщину, у которой умер ребенок?
   – Понятия не имею, как должна выглядеть женщина, у которой умер ребенок. Я об этом не думал. Так или иначе, Таппенс, наш долг – поехать, а уж там можешь развлекаться со своими мертвецами. Итак, решено. Напишем мисс Паккард и определимся с днем.

Глава 4
Картина с домом

   Таппенс глубоко вздохнула.
   – Все то же самое, – сказала она.
   Они с Томми стояли у главного входа в «Солнечный гребень».
   – А с чего бы быть иначе? – спросил Томми.
   – Не знаю. Просто у меня какое-то чувство – насчет времени. В разных местах время идет с разной скоростью. В некоторые места возвращаешься и чувствуешь, что время там мчалось со страшной скоростью, что много всякого случилось и многое изменилось. А здесь… Томми… помнишь Остенде [4 - Остенде – город в Бельгии на берегу Северного моря, курорт с мировым именем.]?
   – Остенде? Мы ездили туда во время нашего медового месяца. Конечно, помню.
   – А помнишь вывеску? ТРАМСТИЛСТАНД… Мы так смеялись. Нам она показалась такой нелепой.
   – По-моему, это было не в Остенде, а в Ноке.
   – Неважно – главное, что ты помнишь. Так вот здесь что-то похожее. Только там остановился трамвай, а здесь время. Остановилось, застыло. Здесь вечно повторяется одно и то же. Как с привидениями, только наоборот.
   – Что-то я плохо тебя понимаю. Так и будем стоять весь день, болтать о времени и даже в дверь не позвоним? И потом, тетушки Ады здесь больше нет. Вот что изменилось. – Томми нажал на кнопку звонка.
   – Это и будет единственное изменение. Моя старушка будет так же пить молоко и говорить о каминах, кто-то проглотит наперсток или чайную ложку, кто-то выползет из комнаты и потребует какао, а мисс Паккард спустится по лестнице и…
   Дверь открылась.
   – Миссис и мистер Бересфорд? – спросила молодая женщина в нейлоновом халате. – Мисс Паккард ждет вас.
   Она уже вела их в ту же, что и в прошлый раз, гостиную, когда мисс Паккард спустилась по лестнице и поздоровалась с гостями. В манерах и поведении ее не было обычной живости и деловитости; теперь она держалась с подобающей случаю скорбной – но в меру, дабы не поставить никого в неловкое положение – серьезностью. В изъявлении соболезнования мисс Паккард была настоящим профессионалом, умеющим отмерять приемлемую для каждой ситуации дозу.
   Семьдесят лет – такой жизненный срок определяет человеку Библия, и обитатели заведения мисс Паккард редко уходили в мир иной раньше означенного времени. Все происходило в установленном порядке.
   – Так любезно с вашей стороны. Все приготовлено и сложено – можете посмотреть. Я рада, что вы приехали так скоро, поскольку у нас есть очередь из трех-четырех человек, и освободившееся место долго не пустует. Не сомневаюсь, что вы поймете меня правильно и не подумаете, что я каким-то образом вас тороплю.
   – Нет, конечно, мы все прекрасно понимаем, – сказал Томми.
   Мисс Паккард открыла дверь комнаты, в которой они в последний раз виделись с тетушкой Адой. Комната выглядела как будто осиротевшей – кровать была укрыта чехлом, под которым проступали контуры сложенных аккуратно одеял и подушек.
   Платяной шкаф стоял с открытыми дверцами, и хранившаяся в нем одежда лежала теперь, так же заботливо сложенная, на кровати.
   – Как вы обычно всем этим распоряжаетесь? Я имею в виду, что люди делают с одеждой и вещами? – спросила Таппенс.
   Мисс Паккард, как всегда, проявила свойственную ей компетентность и желание помочь.
   – Я могу назвать вам две или три организации, с удовольствием принимающие такого рода вещи. У вашей тетушки была вполне приличная меховая накидка и хорошее пальто, но я не думаю, что вы пожелаете оставить их для личного пользования. Впрочем, возможно, у вас есть на примете какие-то благотворительные общества, куда вы хотели бы отправить все эти вещи…
   Таппенс покачала головой.
   – У нее были также драгоценности, – продолжала мисс Паккард. – Перед самым вашим приездом я убрала украшения для сохранности, и вы можете найти их в правом ящике туалетного столика.
   – Большое спасибо за хлопоты, – поблагодарил управляющую Томми.
   Тем временем Таппенс обратила внимание на висящую над каминной полкой небольшую, написанную маслом картину с бледно-розовым домиком. Домик стоял рядом с каналом, через который был перекинут маленький горбатый мостик. Под мостом, на берегу канала, стояла вытащенная на берег пустая лодчонка. Вдалеке виднелись два тополя. Приятная сценка, но Томми удивило, что Таппенс смотрит на нее с такой сосредоточенностью.
   – Забавно, – пробормотала она.
   Томми вопросительно взглянул на жену. На основании собственного долгого опыта он знал: многое из того, что считает забавным Таппенс, невозможно охарактеризовать, используя данное прилагательное в общепринятом значении.
   – Ты о чем?
   – Забавно. В прошлый раз я этой картины здесь не заметила. Но странно то, что я уже видела где-то этот домик. Или, может быть, похожий на него. Хорошо помню… Забавно, что я не могу вспомнить, где и когда.
   – Наверное, ты заметила его, не заметив, что заметила, – сказал Томми, чувствуя, что выразил мысль довольно неуклюже, повторив одно слово едва ли не чаще, чем Таппенс свое «забавно».
   – А ты, Томми, видел ее, когда мы приезжали сюда в прошлый раз?
   – Нет, но я особенно и не присматривался.
   – А, картина, – подала голос мисс Паккард. – Нет, не думаю, что вы могли видеть ее в прошлый раз, потому что – я в этом почти уверена – она и не висела здесь над полкой. Вообще-то, картина принадлежала одной из наших пациенток, которая и отдала ее вашей тете. Мисс Фэншоу несколько раз выражала восхищение этой вещью, и прежняя владелица сделала ей подарок, настояв, чтобы она оставила картину себе.
   – Теперь понятно, – сказала Таппенс. – Конечно, я не могла видеть ее раньше. И все же чувствую, знаю, что знаю этот домик довольно хорошо. А ты, Томми?
   – Нет, – покачал головой тот.
   – Что ж, теперь я вас оставлю, – деловито сообщила мисс Паккард. – Но если понадоблюсь, я всегда в вашем распоряжении.
   Она с улыбкой кивнула и вышла из комнаты, закрыв за собой дверь.
   – Что-то мне не нравятся ее зубы, – сказала Таппенс.
   – А что с ними не так?
   – Слишком уж их много. А может, они слишком большие. Чтобы съесть тебя, дитя мое… Как у бабушки из сказки про Красную Шапочку.
   – Какое-то странное у тебя сегодня настроение.
   – Пожалуй. Мисс Паккард всегда казалась мне такой милой, но сегодня… сегодня в ней как будто проступило что-то зловещее. Ты разве никогда ничего подобного не чувствовал?
   – Да нет, не чувствовал… Ладно, давай займемся тем, ради чего мы сюда и приехали, – пересмотрим, как выражаются юристы, «личное имущество» тетушки Ады. Вот тот письменный столик, о котором я тебе говорил, столик дяди Уильяма. Тебе нравится?
   – Он такой милый. Думаю, эпохи Регентства. Хорошо, что старики, переезжая сюда, могут взять с собой какие-то свои вещи. Стулья с набивкой из конского волоса меня не интересуют, а вот рабочий столик очень даже по вкусу. Как раз то, что нам и нужно для уголка возле окна, где у нас та жутковатая этажерка.
   – Хорошо. Две эти вещи я взял на заметку.
   – И возьмем ту картину, что над каминной полкой. Она ужасно мне нравится, и я абсолютно уверена, что уже видела где-то тот домик. А теперь давай посмотрим на драгоценности.
   Они открыли ящик туалетного столика и обнаружили комплект брошей, флорентийский браслет с сережками и кольцо с камнями разного цвета.
   – Вот это я уже видела, – сказала Таппенс. – Обычно из камней складывается имя. Иногда «дорогая». Бриллиант, изумруд, аметист… нет, не «дорогая». Вообще-то, я и не думаю, что кому-то могло взбрести в голову подарить твоей тетушке Аде кольцо с зашифрованным камнями словом «дорогая». Рубин, изумруд… Трудность в том, что не знаешь, откуда начать. Попробую еще разок. Рубин, изумруд, еще один рубин… нет, похоже, это гранат, аметист, еще какой-то розоватый камень… должно быть, рубин… и маленький бриллиант в середине. Ну конечно, это же «забота» [5 - Забота – англ. regard. Слово сложено по первым буквам английских названий камней.]. Довольно мило. Старомодно и сентиментально.
   Таппенс надела колечко на палец.
   – Думаю, оно могло бы понравиться Деборе. И флорентийский комплект тоже. Она просто без ума от викторианских вещиц. Ими сейчас многие увлекаются. А теперь давай пересмотрим одежду. В этом есть что-то макабрическое… О, это же та самая меховая накидка. На мой взгляд, вещь весьма дорогая. Себе бы я ее не оставила. Может быть, здесь есть кто-то, кто относился к тете Аде особенно хорошо, или близкая подруга среди других постояльцев… то есть гостей. Я обратила внимание, что их называют здесь гостями или пациентами. Если есть, было бы приятно предложить накидку именно ей. Это же настоящий соболь. Спросим совета у мисс Паккард. Остальное можно отдавать на благотворительность. Ну, что, со всем определились? Теперь пойдем, поищем мисс Паккард. Прощайте, тетушка Ада. – Таппенс повернулась к кровати. – Я рада, что мы тогда приехали, повидали вас в последний раз. Жаль, что я вам не понравилась, но если вам доставило удовольствие наговорить мне грубостей – пусть, я не в обиде. Наверное, вам нужно было чем-то себя развлечь. И мы будем вас помнить. Будем смотреть на столик дяди Уильяма и думать о вас.
   Супруги отправились на поиски управляющей. Томми объяснил, что они выбрали для себя два столика, письменный и рабочий, которые будут отправлены на их домашний адрес, и что он отдаст распоряжения об отсылке остальной мебели на распродажу через местных аукционистов. Что касается одежды, то он предоставляет мисс Паккард полное право передать все любым благотворительным организациям по ее собственному выбору, если, конечно, она не будет против взять на себя такого рода хлопоты.
   – Я не знаю, есть ли здесь кто-нибудь, кто согласился бы взять ее меховую накидку, – сказала Таппенс. – Вещь очень хорошая. Может быть, близкая подруга? Или кто-то из обслуживающего персонала, кто работал с тетей Адой?
   – Вы очень добры, миссис Бересфорд. Боюсь, среди наших гостей близких подруг у мисс Фэншоу не было, но мисс О’Киф, одна из наших сестер, действительно часто обслуживала ее и была с ней особенно добра и тактична. Думаю, она будет довольна и почтет за честь получить такой подарок.
   – И еще картина над каминной полкой, – сказала Таппенс. – Я бы хотела взять и ее, но, может быть, бывшая владелица – та, что отдала картину тете Аде, – пожелает получить ее обратно? Не лучше ли нам спросить у нее и…
   – Извините, миссис Бересфорд, – перебила ее управляющая, – но, боюсь, сделать это невозможно. Картина принадлежала миссис Ланкастер, которая и подарила ее мисс Фэншоу, но только самой миссис Ланкастер с нами больше нет.
   – Ее нет больше с вами? – удивилась Таппенс. – Миссис Ланкастер? Той леди с седыми, зачесанными назад волосами, которую я здесь видела? Она сидела в комнате внизу и пила молоко. Так вы говорите, она уехала?
   – Да. Все произошло довольно внезапно. Примерно неделю назад ее забрала родственница, некая миссис Джонсон. Она возвратилась – весьма неожиданно – из Африки, где прожила последние пять или шесть лет. Теперь миссис Джонсон в состоянии позаботиться о миссис Ланкастер в собственном доме, который они с мужем собираются купить в Англии. Не думаю, – продолжала мисс Паккард, – что миссис Ланкастер так уж хотела покидать нас. Она привыкла, освоилась здесь, установила со всеми хорошие отношения и была вполне довольна. Расстроилась, конечно, даже всплакнула, но что тут поделаешь? Ее мнения никто и не спрашивал, поскольку пребывание здесь оплачивали именно Джонсоны. Я тоже предлагала, учитывая, как долго миссис Ланкастер прожила у нас и как ей здесь хорошо, оставить ее в «Солнечном гребне»…
   – И сколько же лет прожила здесь миссис Ланкастер? – спросила Таппенс.
   – Если не ошибаюсь, около шести лет. Да, примерно так. Понятно, что она уже чувствовала себя тут как дома.
   – Да. Я это понимаю. – Таппенс нахмурилась, нервно взглянула на Томми и решительно вскинула голову. – Мне жаль, что она уехала. И еще, когда я разговаривала с нею в прошлый раз, ее лицо показалось мне знакомым. Уже потом, дома, я вспомнила, что встречала ее с моей старой знакомой, миссис Бленкенсоп. Даже собиралась в следующий свой приезд к тете Аде спросить ее об этом. Но раз уж она вернулась к своим, значит, не получится.
   – Хорошо вас понимаю, миссис Бересфорд. Если кому-то из наших гостей удается связаться со старыми друзьями или кем-то, кто знал их родственников, для них это большое событие. Не помню, чтобы миссис Ланкастер упоминала миссис Бленкенсоп, но в любом случае теперь вы уже вряд ли что-то узнаете.
   – Не могли бы вы рассказать немножко о ней? Кто ее родственники? Как она попала сюда?
   – Вообще-то, рассказывать почти нечего. Как я уже упоминала, это случилось лет шесть назад. Мы получили письмо от миссис Джонсон, в котором она справлялась о нашем заведении, а потом миссис Джонсон приехала сюда сама и все здесь осмотрела. Сказала, что узнала о «Солнечном гребне» от знакомой, осведомилась об условиях содержания и всем прочем и уехала. Неделю или две спустя мы получили письмо от адвокатской фирмы из Лондона, в котором они наводили дальнейшие справки, а потом еще одно письмо с просьбой принять миссис Ланкастер и уведомлением, что миссис Джонсон привезет ее через неделю при наличии свободного места. Вакансия у нас была, миссис Джонсон привезла миссис Ланкастер, которой понравилось и место, и комната, которую мы ей выделили. Миссис Джонсон сказала, что миссис Ланкастер хотела бы привезти некоторые свои вещи. Я не возражала, потому что люди обычно так и делают и чувствуют себя комфортнее в привычной обстановке. Все решилось к взаимному удовольствию. Миссис Джонсон объяснила, что миссис Ланкастер – родственница ее мужа, не очень близкая, но они беспокоятся о ней, потому что уезжают в Африку – по-моему, в Нигерию, куда ее муж получил назначение и где они собирались пробыть несколько лет. Поскольку у Джонсонов не было своего дома, они хотели определить миссис Ланкастер в такое место, где она была бы по-настоящему счастлива. Послушав отзывы о «Солнечном гребне», они сделали выбор в нашу пользу. Миссис Ланкастер было здесь хорошо.
   – Понятно.
   – Ее все здесь любили, хотя она и была немного… ну, вы понимаете, не в себе. Что-то забывала, что-то путала, иногда не могла запомнить имена и адреса…
   – Ей много писали? – спросила Таппенс. – Я имею в виду, она получала письма из-за границы?
   – По-моему, миссис Джонсон – или мистер Джонсон – писала ей пару раз из Африки, но только в первый год. Сами знаете, как это бывает. Они никогда не были особенно близки с нею, а тут оказались в новой стране, начали другую жизнь. Миссис Ланкастер была для них дальней родственницей; семейный долг Джонсоны посчитали выполненным, а остальное значения не имело. Все финансовые вопросы решались через солиситора [6 - Соли́ситор – категория адвокатов в Великобритании, ведущих подготовку судебных материалов для ведения дел адвокатами высшего ранга – барристерами. Также работают юрисконсультами в различных организациях и имеют право вести судебные дела в судах низших инстанций.], мистера Экклза, представлявшего одну почтенную фирму. Нам уже и раньше доводилось иметь дела с этой фирмой, так что мы знали их, а они знали нас. Думаю, большинство друзей и родственников миссис Ланкастер уже умерли, писали ей мало, а навещать, по-моему, никто не приезжал. Мне запомнился только один приятный мужчина, навещавший ее, думаю, годом позже. Вряд ли он знал ее лично, но был другом мистера Джонсона и служил в заморских колониях. Скорее всего, хотел убедиться, что у нее все хорошо.
   – И потом, – сказала Таппенс, – о ней все забыли.
   – Боюсь, что так, – согласилась мисс Паккард. – Печально, да? Но ведь бывает скорее так, а не иначе. К счастью, большинство наших гостей обзаводятся друзьями уже здесь. Сходятся люди, у которых общие вкусы или воспоминания, и все устраивается как нельзя лучше. Большинство уже и не помнят свою прошлую жизнь.
   – Но ведь некоторые, как мне представляется, немного… – Томми замялся, подыскивая подходящее слово, – немного… – Он поднес руку ко лбу и тут же ее опустил. – Я не имею в виду…
   – О, я прекрасно понимаю, что вы имеете в виду, – сказала мисс Паккард. – Мы не принимаем психически больных, но не отказываем людям с так называемыми пограничными состояниями. Я имею в виду страдающих старческим слабоумием, тех, кто не в состоянии должным образом обслужить себя, у кого, скажем так, свои причуды. Иногда они мнят себя историческими личностями. Но это все совершенно безобидно. У нас здесь две Марии-Антуанетты, и одна из них постоянно говорит о Малом Трианоне и пьет молоко, которое, похоже, как-то ассоциируется у нее с этим местом. Была одна милая старушка, утверждавшая, что она – мадам Кюри и что это она открыла радий. С большим интересом читала газеты, особенно новости об атомных бомбах и научных открытиях. А потом всегда объясняла, что первые эксперименты по этой части проводили они с мужем. Безобидные иллюзии помогают людям и в преклонные годы чувствовать себя счастливыми. И потом, это ведь продолжается не все время. Марией-Антуанеттой или мадам Кюри они бывают не каждый день. Обычно это случается раз в две недели, а потом им просто надоедает играть. И, конечно, чаще всего люди страдают от забывчивости. Не всегда могут вспомнить, кто они такие. Или постоянно повторяют, что забыли нечто важное. И тому подобное.
   – Понятно, – сказала Таппенс и, помедлив, добавила: – Миссис Ланкастер… Она всегда говорила о конкретном камине, том, что в гостиной, или о каминах вообще?
   Мисс Паккард широко открыла глаза.
   – Камин? Не понимаю, о чем вы?
   – Она сказала кое-что, чего я не поняла. Может быть, камин ассоциировался у нее с чем-то неприятным, а может, она прочитала что-то, напугавшее ее…
   – Может быть.
   – А еще я беспокоюсь из-за картины, которую она подарила тетушке Аде.
   – Вам не из-за чего беспокоиться, миссис Бересфорд. Думаю, она уже позабыла об этой картине, да и не ценила ее особенно. Ей было очень приятно, что мисс Фэншоу восхищалась картиной, и она с радостью ее подарила. Уверена, миссис Ланкастер ничего не имела бы против того, что теперь она у вас. Картина и впрямь прелестная, я и сама всегда так думала. Хотя и не очень-то в этом разбираюсь.
   – Я скажу вам, как поступлю. Напишу миссис Джонсон – вы ведь дадите мне ее адрес? – и спрошу, могу ли оставить ее себе.
   – Адрес у меня только один – отеля в Лондоне, куда они отправлялись. По-моему, он назывался «Кливленд»… Да, отель «Кливленд», Джордж-стрит, тридцать один. Они собирались остановиться там на четыре-пять дней, а потом уехать к родственникам в Шотландию. Думаю, в отеле вам дадут другой адрес.
   – Да, спасибо. А теперь насчет этой меховой накидки…
   – Я схожу за мисс О’Киф и приведу ее к вам.
   Управляющая вышла из комнаты.
   – Ты с этой своей миссис Бленкенсоп [7 - Именно этим псевдонимом Таппенс пользовалась в романе А. Кристи «Икс или игрек?». Далее Бересфорды вспоминают события, описанные в том же романе.], – проворчал Томми.
   – Одно из моих лучший творений, – с самодовольным видом сказала Таппенс. – Было приятно снова ею воспользоваться. Пыталась придумать какое-нибудь имя, и тут вдруг на память пришла миссис Бленкенсоп. Забавно, да?
   – Дело прошлое. Война закончилась; шпионаж, контршпионаж – теперь это все не для нас.
   – А жаль. Было забавно жить в том гостевом домике, придумывать себе новую личность… Я уже сама себя считала миссис Бленкенсоп.
   – Тебе еще повезло, что осталась цела. И, на мой взгляд, как я однажды уже сказал, ты переиграла.
   – Нет, не переиграла. Я прекрасно вжилась в образ. Приятная женщина, недалекая, всецело занятая своими тремя сыновьями.
   – Вот и я о том же. Вполне хватило бы и одного сына, а ты обременила себя троицей…
   – Я с ними сроднилась. Дуглас, Эндрю и… Боже, я позабыла, как звали третьего. Как выглядели – помню, характеры – помню, где были расквартированы – тоже. Как пересказывала, весьма неосторожно, содержание полученных от них писем…
   – Ну, теперь это позади. Выискивать в этом месте нечего – так что о миссис Бленкенсоп можешь забыть. Когда я умру и упокоюсь навеки, а ты, оплакав меня должным образом, удалишься в дом престарелых, вот тогда и будешь воображать себя миссис Бленкенсоп.
   – Играть одну роль весьма скучно, – сказала Таппенс.
   – Как, по-твоему, почему старушки хотят быть Марией-Антуанеттой, мадам Кюри и остальными? – спросил Томми.
   – Наверное, из-за скуки. Люди скучают. И ты бы наверняка заскучал, если б у тебя отказали ноги или перестали сгибаться пальцы и ты бы не мог вязать. Тебе отчаянно хочется развлечься, и ты пытаешься примерить на себя какую-то известную личность и посмотреть, каково оно – быть им или ею. Я это прекрасно понимаю.
   – Нисколько не сомневаюсь. И да поможет Господь тому приюту, в который ты попадешь. Наверное, будешь там Клеопатрой.
   – Я не хочу быть знаменитой личностью. Лучше какой-нибудь судомойкой в замке Анны Клевской [8 - Анна Клевская (1515–1557) – четвертая супруга английского короля Генриха VIII.], распространяющей всякие пикантные слухи.
   Дверь открылась, и на пороге возникла мисс Паккард в компании высокой веснушчатой молодой женщины в форме сиделки и с копной рыжих волос.
   – Мисс О’Киф – мистер и миссис Бересфорд. Они хотят сказать вам что-то. Прошу извинить – меня ждут пациенты.
   Таппенс представила меховую накидку тетушки Ады, чем привела сиделку в полнейший восторг.
   – О! Она чудесная! Но для меня слишком красивая. Вам самой такая пойдет…
   – Нет, не пойдет. Мне она великовата. Я слишком маленькая. Такая накидка хороша для девушки высокой, как вы. Тетя Ада ведь была высокая.
   – О да! Такая представительная леди – наверное, была очень красивой девушкой…
   – Возможно, – с некоторым сомнением согласился Томми. – Хотя ухаживать за нею было наверняка непросто.
   – Тут вы правы. Но духом она не падала. Держалась стойко. И ясность мысли сохранила. Просто удивительно, как она всегда про все узнавала… Такая шустрая!
   – Но и с норовом.
   – И то правда. Но, знаете, с теми, кто постоянно ноет да жалуется, куда как труднее. Мисс Фэншоу скучать не давала. Бывало, начнет рассказывать – заслушаешься. Как еще девочкой проскакала верхом на лошади по лестнице в загородном доме… Интересно, оно и вправду так было?
   – Такое, пожалуй, в ее духе, – сказал Томми.
   – Тут порой и сама не знаешь, чему верить. Эти старушки чего только не рассказывают. Что, мол, преступника опознали, надо немедленно полицию уведомить, а иначе мы все в опасности…
   – Когда мы были здесь в последний раз, помнится, кто-то говорил об отравлении, – сказала Таппенс.
   – А, это миссис Локкет… С нею такое каждый день случается. Только она не полицию требует, а доктора – совсем на врачах помешалась.
   – А еще одна старушка, такая сморщенная, требовала какао…
   – Наверное, миссис Муди. Бедняжка покинула нас.
   – Вы имеете в виду, что она уехала?
   – Нет. Тромб оторвался. Совершенно неожиданно, ни с того ни с сего. Очень привязалась к вашей тетушке, хотя мисс Фэншоу вниманием ее не баловала. А уж какая была говорливая, трещала как сорока…
   – Миссис Ланкастер, как я слышала, уехала.
   – Да, ее родственники забрали. Жалко, она и уезжать-то не хотела.
   – Миссис Ланкастер рассказывала что-то о камине в гостиной. Это что за история?
   – Она много всяких историй рассказывала – про то, что с нею случалось, какие секреты ей ведомы…
   – Там было что-то про ребенка… то ли похищенного, то ли убитого…
   – Чудно́е дело, чего только они себе не придумают. А идеи им чаще всего телевизор подает…
   – Тяжело, наверное, работать с пожилыми людьми, тем более когда их столько? Вы, должно быть, устаете.
   – Да нет. Мне старушки нравятся. Я потому и пошла по линии гериатрии.
   – И давно здесь работаете?
   – Полтора года. – Сестра О’Киф помолчала, потом добавила: – Но в следующем месяце ухожу.
   – Вот как? И почему же?
   Впервые за время разговора в поведении и тоне молодой женщины проявилась некоторая сдержанность.
   – Ну, знаете, миссис Бересфорд, иногда человеку нужны перемены…
   – Но заниматься вы будете тем же?
   – Да, конечно. – Она взяла меховую накидку. – Еще раз большое вам спасибо. Мне будет приятно иметь что-то на память о мисс Фэншоу. Настоящая старая леди. Таких в наше время не много найдется.

Глава 5
Исчезновение старой леди

I

   Вещи тетушки Ады прибыли в положенный срок. Письменный столик установили на отведенное для него место – к всеобщему восхищению. Рабочий столик вытеснил этажерку, которая перекочевала в темный уголок в прихожей. И, наконец, картина с бледно-розовым домиком и переброшенным через канал мостиком украсила стену над каминной полкой в спальне, где Таппенс могла видеть ее каждое утро, когда пила чай.
   Поскольку совесть все еще тревожила ее немножко, Таппенс написала письмо, в котором объяснила, каким образом картина оказалась у нее, и добавила, что если миссис Ланкастер пожелает ее вернуть, ей нужно лишь только известить их об этом. Письмо она отправила миссис Ланкастер для передачи миссис Джонсон, в отель «Кливленд», Джордж-стрит, 31.
   Ответа не последовало, а само письмо вернулось через неделю с припиской – «по указанному адресу не проживает».
   – Вот же досада, – сказала Таппенс.
   – Может, они останавливались там только на пару суток, – предположил Томми.
   – Могли бы оставить адрес для пересылки корреспонденции.
   – А ты написала «прошу переслать»?
   – Да, написала… Вот что я сделаю. Позвоню и спрошу. Они ведь должны были оставить адрес в регистрационном журнале отеля.
   – Я бы на твоем месте оставил все как есть, – сказал Томми. – Зачем суетиться? Старушка наверняка уже и думать забыла о картине.
   – Я все-таки попробую.
   Таппенс села за телефон, и ее тут же соединили с отелем «Кливленд». Через несколько минут она вошла в кабинет Томми.
   – Странно – их там не было. Ни миссис Джонсон, ни миссис Ланкастер. И номер никто не резервировал. Вообще никаких следов того, что они там останавливались.
   – Думаю, мисс Паккард ошиблась с названием отеля. Записала в спешке, а потом потеряла или запомнила неправильно… Такое, знаешь ли, случается нередко.
   – Про «Солнечный гребень» такого не подумаешь. Мисс Паккард – женщина деловая.
   – Возможно, они не заказали комнаты заранее, свободных номеров не осталось, и им пришлось обращаться в другое место. Ты же знаешь, как трудно устроиться в Лондоне. Не понимаю, зачем тебе все это нужно.
   Таппенс ретировалась. Но скоро вернулась.
   – Вот что я сделаю. Позвоню мисс Паккард и попрошу у нее адрес адвокатов, а потом…
   – Каких адвокатов?
   – Помнишь, она упоминала адвокатскую фирму, которая вела все дела миссис Ланкастер, потому что Джонсоны были за границей?
   – …в случае возникновения непредвиденной ситуации политическая линия… – пробормотал себе под нос Томми, все силы которого уходили на подготовку речи к приближающейся конференции. – Как лучше: политическая линия или просто политика?
   – Ты слышал, что я сказала?
   – Да, замечательная мысль… великолепная… так и сделай…
   Таппенс вышла, но тут же приоткрыла дверь и просунула голову.
   – Пиши политика. А что ты такое сочиняешь?
   – Речь, с которой я выступлю на конференции МССБ. И мне бы хотелось спокойно поработать.
   – Извини.
   Таппенс удалилась. Томми продолжал трудиться – писать и зачеркивать. По мере ускорения письма лицо его прояснялось, но в какой-то момент дверь снова открылась.
   – Ну вот, – сказала Таппенс. – «Партингдейл, Харрис, Локридж и Партингдейл», Линкольн-террас, тридцать два, дабл-ю-си-два. Телефон: Холборн ноль пятьдесят один триста восемьдесят шесть. Операционист фирмы – мистер Экклз. – Она положила листок у локтя Томми. – Дальше – ты.
   – Нет! – твердо сказал Томми.
   – Да! Тетушка Ада – твоя тетушка.
   – При чем тут тетушка Ада? Миссис Ланкастер никакая мне не тетушка.
   – Адвокаты, – стояла на своем Таппенс. – Заниматься с адвокатами – мужская работа. Женщин они считают дурочками и внимания на них не обращают.
   – Очень здравая точка зрения.
   – Ну же, Томми, – помоги. Подойди к телефону и позвони, а я помогу тебе с речью.
   Томми наградил жену свирепым взглядом, но из-за стола поднялся.
   Вернувшись через некоторое время, он решительно объявил:
   – Все, Таппенс. Дело закрыто.
   – Ты дозвонился до мистера Экклза?
   – Строго говоря, я дозвонился до мистера Уиллза, который и ишачит на эту «Партингфорд, Локджо и Харрисон». Информацией он владеет полностью. Все письма и сообщения проходили через хаммерсмитское отделение «Саутерн каунтиз бэнк». И вот там-то, Таппенс, след и теряется. Банки пересылают сообщения, но никаких адресов они никому не предоставляют – ни тебе, ни кому-то еще, кто бы ни спрашивал. У них свой кодекс правил, и они строго их придерживаются. Уста их запечатаны, как и у наших премьер-министров.
   – Ладно, отправлю письмо в банк с просьбой переслать адресату.
   – Отправь – и, ради всего святого, оставь меня в покое – иначе я никогда не закончу эту речь.
   – Спасибо, дорогой. Не знаю, что бы я без тебя делала. – С этими словами Таппенс чмокнула мужа в макушку.
   – Подлиза, – сказал Томми.

II

   К закрытому делу вернулись только вечером следующего четверга, когда Томми вдруг спросил:
   – Кстати, ты получила ответ на свое письмо миссис Джонсон, которое посылала через банк?
   – Какое внимание, так мило с твоей стороны, – съязвила Таппенс. – Нет, не получила. – И задумчиво добавила: – Похоже, и не получу.
   – Почему?
   – Тебе ведь неинтересно, – холодно ответила Таппенс.
   – Послушай, я знаю, что был занят. Это все МССБ. Слава богу, конференция бывает только раз в год.
   – Она ведь начинается в понедельник, да? И продлится пять дней.
   – Четыре.
   – И вы все укатите в какой-нибудь секретный особняк за городом, будете произносить речи, читать документы и готовить молодежь к суперсекретным операциям в Европе и еще дальше… Забыла, что означает МССБ. Все эти нынешние аббревиатуры…
   – Международный союз совместной безопасности.
   – Ну и названьице! Что за нелепость… Надо полагать, там все напичкано «жучками», и самые секретные разговоры тут же становятся всеобщим достоянием.
   – Весьма вероятно, – ухмыльнулся Томми.
   – А ты, надо полагать, доволен?
   – Да, в некотором смысле. Можно встретить старых друзей.
   – Старые перечницы, надо полагать… От этих мероприятий хоть какая-то польза бывает?
   – Господи, что за вопрос! Ну кто тебе может ответить на него простым «да» или «нет»…
   – А толковые люди там бывают?
   – Я бы ответил «да». Есть очень толковые.
   – Старина Джош тоже будет?
   – Будет.
   – Как он сейчас?
   – Глухой на оба уха, наполовину слеп, скрючен ревматизмом, но при этом – ты не поверишь! – абсолютно в курсе всего.
   – Понятно. – Таппенс помолчала. – Я бы тоже съездила.
   Томми виновато посмотрел на нее.
   – Думаю, пока меня не будет, ты найдешь чем заняться.
   – Может быть, – задумчиво сказала Таппенс.
   Мистер Бересфорд посмотрел на нее со смутной тревогой, внушать которую Таппенс умела всегда.
   – Что ты задумала?
   – Ничего… пока. Пока я только думаю.
   – О чем?
   – О «Солнечном гребне». И милой старушке, которая любит молоко и жутковатые истории о каминах и мертвых детях. Она меня заинтриговала. Я тогда еще подумала, что когда мы приедем к тетушке Аде в следующий раз, постараюсь узнать побольше. Но следующего раза не получилось, потому что тетушка Ада умерла. А когда мы приехали в «Солнечный гребень», оказалось, что миссис Ланкастер исчезла!
   – Ты имеешь в виду, что ее забрали родственники? Но это не исчезновение… это нормально.
   – Это исчезновение – адреса не оставили, на письма никто не отвечает… Спланированное исчезновение. И моя убежденность в этом только крепнет.
   – Но…
   Таппенс не дала ему продолжить:
   – Послушай, Томми, предположим, когда-то произошло преступление. Все прошло удачно, никаких следов. Но кто-то в семье что-то видел или знал. Кто-то старый и словоохотливый. Кто-то общительный. Кто-то, кто, как ты вдруг понимаешь, может быть опасен для тебя. И что ты будешь делать?
   – Мышьяку в супчик? – бодро предложил Томми. – Дубинкой по голове? Столкнуть с лестницы?
   – Слишком экстремально. Внезапная смерть привлекает внимание. Ты ищешь способ попроще. И находишь. Симпатичный, с хорошей репутацией дом для престарелых дам. Ты едешь туда, называя себя миссис Джонсон или миссис Робинсон, или даешь соответствующее поручение ничего не подозревающей третьей стороне. Договариваешься по финансовым вопросам с надежной адвокатской конторой. Заранее намекаешь, что у твоей пожилой родственницы не всё в порядке с головой, что иногда она выдает за правду свои бредовые фантазии. Со старушками ведь часто такое бывает. Так что никому не покажется странным, если она заводит речь об отравленном молоке, мертвом ребенке за камином или зловещем похищении. Ее и слушать не станут – ну вот, мол, у миссис Такой-то снова воображение разыгралось. Никто и внимания не обратит.
   – Кроме, разумеется, миссис Бересфорд, – вставил Томми.
   – Ну да. Я-то обратила.
   – Но почему?
   – Даже сама не знаю, – задумчиво сказала Таппенс. – Это как в сказке. Щелкни пальцем только раз – явится злодей тотчас… Мне вдруг стало страшно. Я всегда думала, что «Солнечный гребень» – это такое нормальное счастливое место, а тут вдруг засомневалась. Да, именно так. Захотелось узнать больше. И вот теперь миссис Ланкастер исчезла. Ее кто-то похитил.
   – Но с какой стати?
   – У меня есть только одно объяснение – она что-то вспомнила. Может быть, стала больше рассказывать. Узнала кого-то – или кто-то узнал ее и рассказал нечто такое, после чего случившееся когда-то предстало перед нею в новом свете. Так или иначе, по той причине или иной, она стала опасной для кого-то.
   – Послушай, Таппенс, вся твоя история – это что-то и кто-то. Идея, которую ты развила. Ты ведь не хочешь впутаться во что-то, что никаким боком тебя не касается?
   – Тебя послушать, так и вмешиваться не во что. А значит, и беспокоиться не о чем.
   – Ты оставишь «Солнечный гребень» в покое.
   – Я не намерена возвращаться в «Солнечный гребень». Думаю, они сказали мне все, что знают сами. Думаю, старушка была в безопасности, пока оставалась там. Я хочу выяснить, где она сейчас. Хочу найти ее, где бы она ни была, вовремя, прежде чем с ней что-то случится.
   – Да что с ней, по-твоему, может случиться?
   – Не хочу даже думать. Но я вышла на след и собираюсь стать Пруденс Бересфорд, частным сыщиком. Помнишь, как мы были «Блестящими сыщиками Бланта»?
   – Я был, – поправил Томми. – Ты была мисс Робинсон, моей личной секретаршей.
   – Не все время. В любом случае теперь, пока ты играешь в международный шпионаж в своем секретном поместье, детективом буду я. Операция «Спасти миссис Ланкастер» – вот чем я намерена заняться.
   – Скорее всего, ты найдешь ее в добром здравии.
   – Надеюсь. И буду очень рада.
   – С чего предполагаешь начать?
   – Как я уже сказала, для начала надо подумать. Может, дать какое-то объявление?.. Нет, это было бы ошибкой.
   – Ну, будь осторожна, – сказал Томми, и это прозвучало совершенно неуместно.
   Таппенс до ответа не снизошла.

III

   В понедельник утром Альберт, главная опора домашнего уклада Бересфордов с тех самых пор, как его, тогда еще рыжеволосого мальчишку-лифтера, привлекли к борьбе с криминалитетом, водрузил поднос с утренним чаем на столик между двумя кроватями, раздвинул шторы, объявил, что день прекрасен, и удалился, неспешно неся свои изрядно раздобревшие формы.
   Таппенс зевнула, села, протерла глаза, налила чашку чаю, положила в него ломтик лимона и заметила, что день, похоже, и впрямь хорош, а там кто его знает.
   Томми повернулся и застонал.
   – Просыпайся, – сказала Таппенс. – Не забудь, тебя сегодня ждут путешествия.
   – Господи… Помню, помню.
   Он тоже сел и налил себе чаю. Посмотрел оценивающе на картину над каминной полкой.
   – Должен сказать, смотрится и впрямь очень мило.
   – Вся штука в том, что солнце, заглядывая в окно, освещает ее сбоку.
   – Такой тихий домик…
   – Еще бы вспомнить, где я его видела.
   – Не думаю, что это так уж важно. Когда-нибудь вспомнишь – раньше или позже.
   – Это меня не устраивает. Мне нужно вспомнить сейчас.
   – Почему?
   – Неужели непонятно? Это мой единственный ключ. Картина принадлежала миссис Ланкастер…
   – В любом случае у тебя здесь неувязка, – сказал Томми. – Я вот что имею в виду. Да, картина принадлежала миссис Ланкастер. Но она вполне могла купить ее на выставке. Или ее приобрел кто-то из родственников. Может быть, картину ей подарили. Миссис Ланкастер взяла ее с собой в «Солнечный гребень», потому что та ей нравилась. Нет никаких оснований считать, что картина обязательно имеет какое-то отношение к ней лично. Иначе она не отдала бы ее тетушке Аде.
   – Это мой единственный ключ, – повторила Таппенс.
   – Тихий, симпатичный домик, – сказал Томми.
   – Но тем не менее пустой.
   – Что значит «пустой»?
   – Мне кажется, в нем никто не живет. Из него никто и никогда не выйдет. Никто не пройдет по мостику. Никто не отвяжет лодку и не уплывет в ней.
   – Господи, Таппенс. – Томми уставился на жену. – Да что это с тобой такое?
   – Я так и подумала, когда увидела картину в первый раз. Какой милый домик, и как хорошо было бы в нем жить… А потом подумала, что там ведь никто не живет. Точно никто не живет. Вот тебе и доказательство, что я видела его раньше… Стоп. Минутку. Минутку… Что-то вспоминается…
   Томми не сводил с жены глаз.
   – Из окна, – выдохнула Таппенс. – Из окна машины? Нет, угол был бы не тот. Если ехать вдоль канала… горбатый мостик… розовые стены домика… два тополя… нет, больше двух. Да, там много тополей. Господи, если бы только вспомнить…
   – Ну, хватит, Таппенс.
   – Оно еще вернется.
   – Господи. – Томми взглянул на часы. – Мне пора. Надо поторапливаться. Ну тебя с твоими наваждениями.
   Он соскочил с кровати и поспешил в ванную. Таппенс откинулась на подушки, закрыла глаза и попыталась усилием воли вернуть ускользающее воспоминание.
   Томми наливал вторую чашку кофе, когда в столовую ворвалась раскрасневшаяся Таппенс.
   – Вспомнила. Теперь я знаю, где видела тот домик. Из окна вагона.
   – Где? Когда?
   – Не знаю. Буду думать. Помню, что я еще сказала себе, что однажды выйду и посмотрю на дом. Даже попыталась узнать название следующей станции. Но ты ведь знаешь, какие сейчас железные дороги. Они уже убрали половину станций, и от следующей, через которую мы проехали, ничего не осталось – платформа заросла травой, ни столба, ни указателя.
   – Где, черт возьми, мой портфель? Альберт!
   После лихорадочных поисков Томми заглянул в столовую – попрощаться. Таппенс сидела, задумчиво взирая на яичницу.
   – Пока. И, ради бога, не суй свой нос в то, что тебя не касается.
   – Я, пожалуй, – задумчиво сказала Таппенс, – покатаюсь на поезде.
   У Томми немного отлегло от сердца.
   – Да, покатайся, – поддержал он. – Купи сезонный билет. Есть такая схема, воспользовавшись которой можно проехать тысячу миль по всем Британским островам за весьма умеренную, фиксированную цену. Тебя это должно устроить во всех отношениях. Можно ехать куда хочешь и на каком хочешь поезде. Займешь себя до моего возвращения.
   – Передай привет Джошу.
   – Передам. – Томми с некоторым беспокойством посмотрел на жену и добавил: – Уж лучше бы ты поехала со мной. Не наделай глупостей, ладно?
   – Не наделаю, – пообещала Таппенс.

Глава 6
Таппенс идет по следу

   – Ох, господи, господи, – вздохнула Таппенс, обводя комнату унылым взглядом. Никогда еще она не ощущала себя такой несчастной. Нет, миссис Бересфорд, разумеется, знала, что будет скучать без Томми, но не думала, что ей будет недоставать его так сильно.
   За долгие годы совместной жизни они почти не расставались на сколь-либо продолжительное время. Начав работать вместе еще до брака, они называли себя парой «юных искателей приключений». Вместе они прошли через многочисленные трудности и опасности, поженились, обзавелись детьми, и, когда мир уже начал казаться им скучным и постаревшим, разразилась вторая война, и супруги снова оказались на передовой британской разведки. К работе эту весьма необычную пару привлек тихий, незаметный человек, называвший себя «мистером Картером», распоряжениям которого все подчинялись беспрекословно. Снова приключения, и снова вместе. Правда, на сей раз планировалось иначе. Мистер Картер завербовал одного лишь Томми. Однако Таппенс, проявив свойственную ей изобретательность, подслушала разговор, так что когда Томми в роли некоего мистера Медоуза прибыл в гостевой домик на морском побережье, первой, кого он встретил там, была немолодая леди с вязальными спицами. Она подняла голову, посмотрела на него невинными глазами и представилась как миссис Бленкенсоп. Дальше они работали уже вместе.
   Однако, подумала про себя Таппенс, сейчас этот номер уже не пройдет. Проникнуть в секретное поместье и принять участие в запутанных играх МССБ не помогла бы ни изобретательность, ни острый слух, ни что-либо еще. «Тоже мне, клуб ветеранов», – сердито подумала она. Без Томми опустела не только квартира, но и весь мир. «И чем же, – спросила себя Таппенс, – мне заняться?»
   Вопрос на самом деле был риторический, потому что она не только решила, чем займется, но и сделала первые шаги по выбранному пути. О разведке, контршпионаже или чем-то подобном речь не шла. Ничего официального. «Теперь я – Пруденс Бересфорд, частный сыщик», – сказала она себе.
   Наспех перекусив и убрав со стола, Таппенс расстелила железнодорожные расписания, справочники, карты и даже положила старые дневники, которые ей удалось разыскать.
   В какой-то из дней последних трех лет (не далее, в этом у нее сомнений не было) она ехала в поезде и, глядя в окно вагона, увидела домик. Но каким маршрутом?
   Как и большинство их соотечественников в наше время, Бересфорды путешествовали преимущественно на машине. Железной дорогой они пользовались редко.
   Ездили в Шотландию, где жила их замужняя дочь, Дебора, – но только ночным поездом.
   Ездили в Пензанс, где проводили летний отпуск, – но эту линию Таппенс знала наизусть.
   Нет, нужная ей поездка была более случайной, может быть, даже разовой.
   За дело Таппенс взялась со свойственным ей усердием и последовательностью и в первую очередь составила список всех возможных поездок, которые могли бы, так или иначе, соотноситься с предметом ее поисков. Пара поездок на скачки, визит в Нортумберленд, два посещения Уэльса, крестины, две свадьбы, распродажа, доставка щенков по просьбе подруги, которая их вырастила, но слегла с гриппом. Они встретились на каком-то пустынном полустанке, название которого вылетело из памяти.
   Таппенс вздохнула. Похоже, единственное, что осталось, – это принять предложенный Томми вариант: купить «круговой» билет и проехать по наиболее вероятным маршрутам.
   Она взяла записную книжечку и записала обрывки воспоминаний – на всякий случай.
   Шляпка… Да, шляпка, которую она, перед тем как сесть, положила на полку. Она ехала в шляпке… на свадьбу или крестины… определенно не за щенками.
   Второе неясное воспоминание – она сбросила туфли, потому что натерла ноги… Да, именно так. Она смотрела на домик и сбросила туфли.
   Значит, поездка была связана с каким-то мероприятием, и она ехала либо туда, либо оттуда. Скорее возвращалась – ноги потому и болели, что она долго стояла где-то в своих лучших туфлях. А какая была шляпка? Это могло помочь – шляпка с цветком, летняя, для свадьбы, или бархатная, зимняя?
   Таппенс выписывала данные по разным веткам из железнодорожного расписания, когда в комнату вошел Альберт и спросил, что приготовить на ужин и что нужно заказать у мясника и бакалейщика.
   – Я, наверное, уеду на несколько дней, так что заказывать ничего не надо. Собираюсь в поездку по железной дороге.
   – Может быть, приготовить сэндвичей?
   – Можно. С ветчиной и чем-нибудь еще.
   – С яйцом и сыром пойдет? А еще у нас залежалась баночка паштета – его давно пора съесть.
   Предложение отдавало душком, но Таппенс кивнула:
   – Хорошо. Пойдет.
   – Распоряжения насчет пересылки писем будут?
   – Я пока еще не знаю, куда поеду.
   – Понятно.
   Приятно иметь дело с человеком, который все понимает. Альберту никогда и ничего не нужно было объяснять.
   Он удалился, а Таппенс вернулась к своим записям, чтобы попытаться найти некое мероприятие, присутствие на котором требовало наличия шляпки и выходных туфель. К сожалению, те, что она записала, имели отношение к разным линиям: на одну свадьбу она добиралась по Южной железной дороге, на другую ездила в Восточную Англию, а на крестины – в Бедфорд.
   Вот бы вспомнить еще какие-нибудь детали пейзажа…
   Она сидела с правой стороны вагона. А что видела до канала? Лес? Деревья? Поля? Деревню вдалеке?
   Мыслительному усилию помешало возвращение Альберта. Таппенс досадливо поморщилась, не зная и даже не догадываясь в этот момент, что застывший в дверях Альберт и был ответом на ее молитву.
   – Ну, что еще?
   – Если вас не будет весь день завтра…
   – И послезавтра тоже…
   – Можно ли мне будет взять выходной?
   – Да, конечно.
   – У Элизабет появилась сыпь, и Милли подозревает корь…
   – Господи. – Милли была женой Альберта, а Элизабет – младшей из детей.
   – И Милли, конечно, хочет, чтобы ты оставался дома.
   Альберт жил неподалеку, в небольшом уютном домике.
   – Тут даже не это. Когда у нее хлопот полон рот, она предпочитает, чтобы я не крутился под ногами, но есть другие дети, и я мог бы занять их чем-то, куда-то увести…
   – Конечно. У тебя ведь сейчас, наверное, карантин.
   – По-моему, было б лучше, чтобы они переболели, да и дело с концом. Чарли переболел, и Джина тоже. Так вы не против, если я возьму выходной?
   Таппенс заверила его, что она не против.
   И тут что-то шевельнулась в глубине подсознания. Корь… Да, корь. Что-то, связанное с корью.
   Но какое отношение домик у канала может иметь к кори?
   Ну конечно! Антея. Антея была крестницей Таппенс, и дочь Антеи, Джейн, только пошла в школу. Антея позвонила перед церемонией награждения – двое ее младших слегли с корью, помощи по дому ждать не от кого, а Джейн ужасно расстроится, если никто не придет. Не могла бы Таппенс?..
   И Таппенс, разумеется, согласилась. Она ничем особенным не занята, а потому съездит в школу, заберет Джейн, угостит ланчем и посмотрит с ней спортивные соревнования и все остальное. Для поездки будет организован специальный поезд.
   Все вдруг вернулось с поразительной ясностью, она даже вспомнила, в каком была платье – летнем, с васильками.
   А дом видела, когда возвращалась.
   По пути туда Таппенс читала купленный в дорогу журнал, а когда ехала обратно, читать было нечего, и она просто смотрела в окно, пока не задремала от усталости.
   Когда она проснулась, поезд шел возле канала. Местность была лесистая, иногда за окном мелькал мост, иногда дорога, ферма вдалеке, но деревень не попадалось.
   Поезд начал замедлять ход без какой-либо видимой причины – разве что по сигналу светофора, – дернулся и остановился у мостика, небольшого горбатого мостика, переброшенного через заброшенный уже канал. По другую сторону канала стоял домик, и Таппенс сразу же подумала, что более симпатичного еще никогда не видела – тихий, уснувший, в золотом свете предвечернего солнца.
   Людей видно не было. И не только людей, но и собак, и скота. Однако зеленые ставни не были закрыты. Должно быть, в доме кто-то жил, но в тот момент он был пуст.
   Я должна все о нем узнать, подумала тогда Таппенс. Когда-нибудь я вернусь и посмотрю на него. Как бы мне хотелось жить в таком вот доме…
   Поезд дернулся и медленно покатил дальше.
   Нужно посмотреть название следующей станции, чтобы знать, где он находится.
   Но нужной станции на месте не оказалось. То было время больших перемен на железной дороге – маленькие станции закрывались, даже сносились, и заброшенные платформы зарастали травой. Минут двадцать, а то и полчаса поезд бежал без остановок, и ничего приметного за окном не обнаружилось. Лишь однажды далеко за полями мелькнул шпиль церкви. Потом пошли какие-то промышленные комплексы – высокие трубы, вытянувшиеся в линию сборные дома, – и дальше снова открытая местность.
   Тот дом как будто приснился, подумала Таппенс. А может, и впрямь приснился… И вряд ли я когда-нибудь отправлюсь его искать – слишком трудно. Жаль. Хотя, может быть, когда-нибудь и наткнусь на него случайно.
   А потом все забылось – до того самого момента, когда висевшая на стене картина пробудила затаившуюся память.
   И вот теперь, благодаря случайно произнесенному Альбертом слову, поиск закончился. Или, выражаясь точнее, он только начался.
   Таппенс отобрала три карты, путеводитель и некоторые другие аксессуары.
   Приблизительно зная район поисков, она отметила школу Джейн большим крестом. Школа находилась на боковой ветке, соединявшейся с главной линией на Лондон. Этот отрезок пути она, должно быть, проспала.
   Окончательная зона предполагаемых поисков растянулась на приличное расстояние – севернее Медчестера, к юго-востоку от Маркет-Бейзинга, небольшого городка, но важного железнодорожного узла, и к западу от Шейлборо.
   Она возьмет машину и выедет рано утром.
   Таппенс поднялась, прошла в спальню и остановилась перед картиной над каминной полкой.
   Ошибки быть не могло. Именно этот дом она видела из окна вагона три года назад. Дом, который обещала найти… когда-нибудь.
   И вот время пришло. Когда-нибудь – это уже завтра.

Книга вторая
Дом на канале

Глава 7
Добрая ведьма

   Утром следующего дня, прежде чем выйти из дому, Таппенс еще раз внимательно посмотрела на картину над каминной полкой – не столько для того, чтобы зафиксировать в памяти детали, сколько для того, чтобы запомнить положение дома на местности. Теперь она увидит его не из окна вагона, а из машины, с дороги. И угол будет совсем другой. Может быть, ей встретится много горбатых мостиков, много таких же высохших каналов и даже, не исключено, похожие дома (в последнее Таппенс не верила).
   Картина была подписана, но неразборчиво. Единственное, что поняла Таппенс, – фамилия художника начиналась с «Б».
   Отвернувшись от картины, она еще раз проверила вещи: железнодорожный справочник с прилагавшейся к нему картой железных дорог, несколько военно-геодезических карт. Отмеченные на них пункты – Медчестер, Уэстли, Маркет-Бейзинг, Миддлшем, Инчвелл – образовывали треугольник, исследовать который ей предстояло. С собой Таппенс взяла небольшую дорожную сумку – до «района оперативных действий» она предполагала добраться за три часа, после чего ей предстояло немало поколесить по сельским дорогам в поисках нужного канала.
   Сделав остановку в Медчестере и перекусив, Таппенс выехала на дорогу второго класса, проложенную вблизи железнодорожной линии и проходившую через лесистую местность с множеством речушек и ручьев.
   Как и в большинстве сельских районов Англии, дорожных указателей здесь имелось великое множество, но названия на них ничего Таппенс не говорили, а дороги, похоже, вовсе не обязательно вели в указанное место. И вообще, дорожная система в данной части страны отличалась неким лукавством. Следуя по ответвляющейся от канала дороге с надеждой попасть туда же, куда идет и сам канал, вы оказывались совсем не там. Направляясь в сторону Грейт-Майклдена, вы встречали указатель, предлагающий на выбор Пеннингтон-Спэрроу или Фарлингфорд. Выбирая Фарлингфорд, вы тут же на него и натыкались, но уже следующий указатель уверенно направлял вас в Медчестер, то есть практически в обратную сторону. Так уж получилось, что найти Грейт-Майклден Таппенс не довелось, и она довольно долго блуждала в поисках потерявшегося канала. Возможно, знай миссис Бересфорд название деревни, задача решалась бы легче. Отслеживание каналов по карте походило на складывание мозаики. Раз за разом она выезжала к железной дороге и, приободрившись, устремлялась к Биз-Хиллу, Саут-Уинтертону и Фаррел-Сент-Эдмунду. Последний был некогда железнодорожной станцией, но, как выяснилось, перестал ею быть некоторое время назад! Ну почему здесь нет приличной, благонравной дороги, которая шла бы вдоль канала или железнодорожной линии, думала Таппенс. Насколько все было бы легче…
   Время шло, а она все больше и больше запутывалась. Порой ей попадалась расположенная у канала ферма, но ведущая к ферме дорога не желала идти к каналу, а бежала через холм к местечку под названием Уэстпенфолд – с церковью и прямоугольной башенкой.
   Двигаясь далее по разбитой дороге, единственному, похоже, выезду из Уэстпенфолда – чувство ориентации (надежность которого постоянно уменьшалась) подсказывало, что она ведет в направлении противоположном, – Таппенс неожиданно для себя прибыла к развилке и указателю с обеими отломанными стрелками.
   – И куда теперь? – спросила она себя. – Кто это знает? Я точно не знаю.
   Таппенс повернула влево.
   Дорога виляла то влево, то вправо, потом повернула, расширилась и, взбежав по холму, выскочила из леса на открытую местность. Одолев вершину, она резко устремилась вниз. Неподалеку прозвучал протяжный жалобный вопль…
   – Похоже на поезд, – пробормотала с надеждой Таппенс.
   Это и был поезд.
   Ее взгляду открылась железнодорожная линия и товарный поезд, тащившийся по ней с горестным пыхтением и всхлипами отчаяния. За насыпью виднелся канал, а по другую сторону канала стоял дом, который Таппенс узнала с первого взгляда. Картину дополнял переброшенный через канал горбатый мостик из розового кирпича. Дорога нырнула под насыпь, вынырнула с другой стороны и побежала к узкому мосту – по которому Таппенс проехала с величайшей осторожностью, – дальше повернула к дому, расположившемуся по правую от нее сторону. Таппенс поискала взглядом вход, но ничего похожего не обнаружила. От дороги дом защищала довольно высокая стена.
   Теперь он был справа от нее. Таппенс остановила машину, пешком вернулась к мосту и посмотрела на дом оттуда.
   Большинство высоких окон прятались за зелеными ставнями. Дом выглядел тихим и нежилым, мирным и дружелюбным в лучах заходящего солнца. Никаких указаний на то, что в нем кто-то живет, Таппенс не увидела. Она вернулась к машине и проехала чуть дальше. Стена, относительно высокая, сопровождала ее справа. Левую сторону дороги окаймляли кусты, за которыми простирались зеленые поля.
   Таппенс подъехала к кованым железным воротам, припарковала машину у обочины, вышла и, подойдя к воротам, заглянула через металлические прутья. Потом привстала на цыпочки. И увидела сад. Возможно, когда-то здесь и была ферма, но теперь был сад, протянувшийся, предположительно, до лежавших за ним полей и определенно не выглядевший заброшенным. В нем работали, за ним ухаживали, и пусть он выглядел не очень опрятным, но кто-то пытался – без особого, впрочем, успеха – поддерживать его в порядке.
   От железных ворот к дому вела, проходя через сад, круговая дорожка. Логика подсказывала, что она должна заканчиваться у главного входа, но здесь передняя дверь совсем не выглядела таковой. Неприметная, но прочная, дверь была задняя. И вот с этой стороны дом представлялся совсем другим. Начать с того, что он не был пустым. В нем жили люди. В открытых окнах трепетали шторы, у двери стояло мусорное ведро. В дальнем конце сада Таппенс увидела грузного мужчину с лопатой; высокий, уже в годах, он работал медленно, но упорно. Представленный с этой стороны, дом терял все свое очарование, так что вряд ли у какого-то художника появилось бы желание перенести его на холст. Обычный дом с жильцами. Таппенс остановилась в нерешительности. Сесть в машину, уехать и выкинуть его из головы? Нет, поступить так она не могла. Тем более после стольких трудов. Что там со временем? Таппенс посмотрела на часы, но они остановились. Со стороны дома долетел звук открывающейся двери. Она снова приникла к воротам.
   Дверь открылась, и из дома вышла женщина. Она поставила на землю молочную бутылку, выпрямилась и бросила взгляд на ворота. Заметив Таппенс, замялась на секунду и, очевидно приняв решение, зашагала по дорожке. «Ба, да это ведь добрая ведьма!» – подумала Таппенс.
   Женщине было около пятидесяти. Длинные всклокоченные волосы развевались за спиной, подхваченные ветром. Наверное, из-за них незнакомка смутно напомнила Таппенс молодую ведьму на швабре с картины, кажется, Невинсона. Но ни молодой, ни красивой ее никто бы не назвал – средних лет, с морщинистым лицом, довольно небрежно одетая. Голову ее венчала высокая остроконечная шляпа, а нос и подбородок тянулись друг к другу. При этом, как ни удивительно, зловещего впечатления она не производила, а наоборот, источала безграничное добродушие. «Да, – подумала Таппенс, – выглядишь ты как ведьма, но добрая. Таких называют «белыми ведьмами».
   Нерешительно подойдя к воротам, женщина остановилась.
   – Вы что-то ищете? – спросила она приятным голосом, выдававшим деревенскую жительницу.
   – Извините, что я столь бесцеремонно заглядываю в ваш сад, но меня заинтересовал ваш дом.
   – Не хотите ли войти и осмотреться? – предложила добрая ведьма.
   – Э… э… спасибо, но мне не хотелось бы вас беспокоить.
   – О, никакого беспокойства. Мне все равно делать нечего. Чудесный денек, не правда ли?
   – Да, чудесный.
   – Я было подумала, что вы заблудились, – продолжала добрая ведьма. – Такое иногда случается.
   – Спускаясь с холма по ту сторону моста, я увидела ваш дом и подумала, что ничего красивее еще не видела, – объяснила Таппенс.
   – Да, та сторона самая симпатичная. Иногда сюда приезжают художники и пишут его. Вернее, приезжали. Когда-то.
   – Да, представляю. Я даже видела одну такую картину… на какой-то выставке, – торопливо добавила Таппенс. – Домик, очень похожий на ваш. Может быть, даже он самый.
   – Вполне возможно. Самое забавное, что сначала приезжают и пишут картину одни художники. Потом приезжают и пишут другие. А на ежегодной выставке у всех одно и то же, потому что они выбирают одно и то же место. Уж и не знаю, почему. Либо лужок с ручьем, либо одинокий дуб, либо ивовая рощица, либо норманнская церковь. Пять или шесть разных картин одного места, в большинстве своем довольно неудачные. Хотя сама я в искусстве не очень-то разбираюсь. Проходите же.
   – Спасибо, вы очень любезны. И у вас очень милый сад.
   – Неплохой. У нас здесь немного цветов, есть овощи и прочее. Но мой муж уже не справляется со всей работой, а у меня на все времени не хватает.
   – Я видела этот дом из окна вагона, – сказала Таппенс. – Поезд замедлил ход, и я подумала, увижу ли его когда-нибудь. С тех пор прошло немало времени.
   – А сегодня вы спускаетесь на своей машине с холма, и вот он, перед вами, – кивнула незнакомка. – Бывает же такое.
   Слава богу, подумала Таппенс, эту женщину легко разговорить. Не нужно ничего придумывать, как-то объясняться – говори первое, что пришло в голову.
   – Не хотите ли войти в дом? – предложила дружелюбная ведьма. – Вижу, вам интересно. Знаете, дом довольно старый, позднегеоргианской эпохи с последующими пристройками. Мы владеем только половиной.
   – Понятно. Значит, он поделен пополам?
   – Вообще-то, эта часть – задняя, а передняя – та, что вы видели с моста. Должна сказать, разделили его довольно странно. Легче было бы сделать по-другому, поделить на правую половину и левую, а не на заднюю и переднюю.
   – Вы давно здесь живете? – спросила Таппенс.
   – Три года. Когда мой муж вышел в отставку, мы стали искать что-нибудь тихое и спокойное. И недорогое. Нашли вот это. Продавали его задешево, потому что место уж очень уединенное. Даже деревни поблизости нет.
   – Я видела церковный шпиль вдалеке.
   – А, это Саттон-Чэнселлор. Отсюда – две с половиной мили. Мы, конечно, значимся в приходе, но между нами и деревней ни одного дома нет. Да и деревня совсем маленькая. Как насчет чашечки чаю? – спросила добрая ведьма. – Я как раз чайник поставила перед тем, как выйти… – Она сложила ладони рупором и громко позвала: – Эймос! Эймос!
   Копавший землю мужчина повернул голову.
   – Чай через десять минут!
   Он поднял руку, и женщина открыла дверь и жестом предложила Таппенс войти.
   – Кстати, меня зовут Перри, – представилась она. – Элис Перри.
   – А я – Бересфорд, – сказала Таппенс. – Миссис Бересфорд.
   – Проходите, миссис Бересфорд, осмотритесь.
   Еще секунду Таппенс медлила, чувствуя себя Гензелем и Гретель, которых ведьма приглашает в свой пряничный дом. Но потом она еще раз посмотрела на Элис Перри и подумала, что перед нею никакая не ведьма из сказочного дома, а самая обыкновенная женщина. Хотя нет, не самая обыкновенная, а какая-то необыкновенно дружелюбная. Может, она и очаровывает, но ее чары – добрые.
   Таппенс наклонила голову и, переступив порог, вошла в дом.
   Внутри было довольно темно. Миссис Перри провела гостью по тесному коридору и через кухню в гостиную, где, по всей видимости, и собиралась вся семья. Ничего интересного здесь не было. Скорее всего, решила Таппенс, эта часть была позднейшей, уже викторианской, пристройкой к основной. Из-за горизонтального расположения все выглядело очень узким. Казалось, темный коридор поделили на несколько идущих одна за другой комнат. Действительно, странный способ делить здание.
   – Садитесь, а я принесу чай, – сказала миссис Перри.
   – Позвольте вам помочь.
   – Не беспокойтесь, я быстро. У меня уже все готово.
   Из кухни донесся свист – чайник извещал окончание эпохи покоя и безмятежности. Миссис Перри вышла и пару минут спустя возвратилась с чайным подносом, тарелочкой со сконами, вазочкой с джемом и тремя чашечками с блюдечками.
   – Вы, наверное, разочарованы – внутри все не так, как снаружи, – сказала миссис Перри. Свидетельствовавшее о проницательности замечание хозяйки было недалеко от истины.
   – Нет-нет, – поспешила заверить ее Таппенс.
   – А я бы на вашем месте расстроилась. Они совсем разные, да? Я имею в виду переднюю часть и заднюю. Но жить здесь удобно. Комнат маловато, и света недостает, но зато большой выигрыш в цене.
   – А кто разделил дом? И почему?
   – О, это случилось много лет назад. Думаю, тот, кто это сделал, посчитал, что дом слишком велик и неудобен. Может быть, тогдашним владельцам нужно было что-то поменьше, чтобы приезжать только по уик-эндам, или что-то в этом роде… Они оставили себе хорошие комнаты, столовую и гостиную, а из маленького кабинета сделали кухоньку. Плюс пару спален и ванную наверху. Потом перегородили дом стеной и привели в порядок ту часть, где была кухня, буфетная и подсобные помещения.
   – И кто же там сейчас живет? Они, наверное, приезжают только на выходные?
   – Сейчас там никто не живет, – сказала миссис Перри. – Возьмите еще булочку.
   – Спасибо.
   – По крайней мере, в последние два года сюда никто не приезжал. Я даже не знаю, кому принадлежит та половина.
   – А раньше? Когда вы только приехали?
   – Приезжала молодая леди, вроде бы актриса. Так мы слышали, но сами ее толком не видели. Только мельком и иногда. Появлялась вечером в субботу, наверное, после спектакля, а в воскресенье вечером уезжала.
   – Довольно загадочная особа, – заметила Таппенс, надеясь на продолжение.
   – Знаете, я именно так о ней думала. Даже позволяла себе немного фантазировать. Представляла ее кем-то вроде Греты Гарбо. Наверное, из-за того, что она всегда расхаживала в темных очках и надвинутых шляпах. И это при том, что у меня самой на голове колпак.
   Она сняла ведьмовской убор и рассмеялась.
   – Это для пьесы, которую мы ставим в приходе. Что-то вроде сказки для детишек. Я играю ведьму.
   – О, – произнесла Таппенс, застигнутая таким признанием врасплох. – Забавно.
   – Правда? Самое то, что надо для ведьмы. – Миссис Перри снова рассмеялась и постучала себя по подбородку. – У меня ведь и физиономия подходящая. Надеюсь, никто не посчитает, что у меня дурной глаз или что-то в этом роде.
   – О вас никто ничего плохого думать не станет, – уверила ее Таппенс. – И, конечно, вы будете ведьмой-благодетельницей.
   – Рада, что вы так думаете, – сказала миссис Перри. – Как я уже говорила, та актриса – не могу вспомнить, как ее звали; вроде бы мисс Марчмент, но могло быть и как-то по-другому, – так вот, чего я только о ней не выдумывала. При том, что почти и не видела ее, и не разговаривала с нею. Иногда мне кажется, что она была ужасно застенчивая и нервная. Сюда за ней репортеры приезжали, но только она никого не принимала. А иногда я воображала – вы точно меня дурочкой назовете – всякие жуткие вещи. Вроде того, что она прячется, боится, что ее узнают. Что, может быть, она никакая и не актриса, а преступница, и ее разыскивает полиция. Знаете, это такое увлекательное занятие – придумывать, фантазировать… Особенно когда живешь на отшибе и людей видишь нечасто.
   – И что же, с нею никто и никогда сюда не приезжал?
   – Не могу сказать точно. Конечно, те стены, которые поставили, когда делили дом, они довольно тонкие, и иногда из-за них доносятся голоса и какие-то звуки. Наверное, иногда с нею кто-то приезжал. – Миссис Перри кивнула. – Какой-то мужчина. Может быть, они искали здесь уединения.
   – Женатый мужчина, – подхватила Таппенс, отдаваясь игре воображения.
   – Может быть, и женатый, почему бы и нет?
   – А может, это был муж, и он купил этот дом на отшибе, потому что хотел убить ее и закопать тело в саду.
   – Господи, ну и воображение у вас! Мне бы такое и в голову не пришло.
   – И все же кто-то должен иметь о ней полную информацию, – сказала Таппенс. – Например, агенты по недвижимости. Такого рода люди.
   – Наверное, так, – согласилась миссис Перри. – Но я, знаете ли, предпочитаю не знать.
   – Да-да, я понимаю.
   – У этого дома своя, особенная атмосфера. Иногда возникает такое ощущение, что здесь может случиться все что угодно.
   – А сюда приходил кто-нибудь убираться?
   – Здесь таких людей трудно найти. По крайней мере, поблизости никого нет.
   Входная дверь открылась, и с улицы вошел тот самый мужчина, которого Таппенс видела работающим в саду. Сначала он включил кран и, по-видимому, вымыл руки, а уже потом появился в гостиной.
   – Мой муж Эймос, – сказала миссис Перри. – Эймос, у нас гостья, миссис Бересфорд.
   – Здравствуйте, – сказала Таппенс.
   Высокий, несколько неловкий и медлительный, вблизи Эймос Перри оказался даже еще более крупным и крепким, чем выглядел издалека.
   – Приятно познакомиться, миссис Бересфорд.
   Он улыбнулся, и голос у него был приятный, но в какой-то момент у Таппенс мелькнула мысль, а все ли у него, как говорится, дома. Глаза его смотрели на мир с простодушием ребенка, и она даже подумала, что, может быть, миссис Перри выбрала для жизни столь уединенное место именно из-за умственной неполноценности мужа.
   – Он так увлечен садом, – сказала миссис Перри.
   С появлением Эймоса разговор начал стихать. Говорила главным образом миссис Перри, но ее поведение заметно изменилось: она все больше нервничала и все чаще обращалась к мужу. Таппенс подумала, что хозяйка напоминает мать, которая пытается втянуть своего застенчивого сына в общую беседу, дать ему возможность проявить перед гостьей свои лучшие качества и при этом волнуется, опасаясь, что он не оправдает ее надежд. Допив чай, она поднялась.
   – Мне пора. Спасибо за гостеприимство, миссис Перри.
   – До отъезда вам нужно посмотреть сад. – Хозяин дома встал из-за стола. – Идемте, я вам покажу.
   Они вышли вместе, и он повел ее в тот угол сада, где недавно работал.
   – Красивые цветочки, правда? У меня здесь старомодные розы. Посмотрите на эту, в красно-белую полоску.
   – «Комендант Борепэр», – сказала Таппенс.
   – У нас ее называют «Йорк и Ланкастер». Война Роз. Так сладко пахнет, правда?
   – Да, аромат очаровательный.
   – Лучше, чем эти новомодные чайные гибриды.
   Вообще-то сад производил довольно жалкое впечатление. Борьба с сорняками шла, по-видимому, с переменным успехом, но сами цветы были аккуратно, пусть и на любительский манер, подвязаны.
   – Яркие краски, – сказал мистер Перри. – Мне нравятся яркие краски. К нам тут часто люди приходят – посмотреть на сад. Рад, что вы приехали.
   – Большое спасибо. Думаю, у вас хороший сад и хороший дом.
   – Вам стоит посмотреть другую половину.
   – А ее сдают или выставляют на продажу? Ваша жена говорит, что там сейчас никто не живет.
   – Мы не знаем. Мы никого не видели, и объявления никакого нет, и сюда никто не приезжает.
   – В таком доме, должно быть, приятно жить.
   – Вам нужен дом?
   – Да, – быстро ответила Таппенс. – Да. Вообще-то мы действительно ищем домик за городом. Мой муж уходит в отставку, наверное, через год, но мы хотим присмотреться заранее.
   – Здесь тихо… если, конечно, вам нравится тишина.
   – Наверное, надо порасспрашивать местных агентов по недвижимости. Вы так купили дом?
   – Сначала мы увидели объявление в газете. Потом отправились в агентство по недвижимости.
   – То, что в Саттон-Чэнселлоре? В вашей деревне?
   – Нет. Агентство находится в Маркет-Бейзинге. Называется «Рассел и Томпсон». Можете поехать к ним и спросить.
   – Да, пожалуй, – сказала Таппенс. – А Маркет-Бейзинг далеко отсюда?
   – До Саттон-Чэнселлора – две мили, и оттуда до Маркет-Бейзинга еще семь. От Саттон-Чэнселлора дорога хорошая, а здесь, у нас, только проселочные.
   – Понятно. Что ж, до свидания, мистер Перри, и большое спасибо, что показали мне ваш сад.
   – Секундочку. – Он наклонился, срезал огромный пион и, взяв Таппенс за лацкан, вставил его в петличку. – Ну вот. Смотрится симпатично.
   На мгновение ее захлестнула волна паники. Этот грузный, неловкий, добродушный мужчина вдруг напугал ее. Он смотрел на нее сверху вниз и улыбался. Улыбался хищно, почти скалился.
   – Хорошо смотрится, – повторил он. – Симпатично.
   «Как хорошо, что я не юная девица, – подумала Таппенс. – Сильно сомневаюсь, что мне бы понравилось, если б он стал украшать меня цветочками». Она поблагодарила мистера Перри и поспешила прочь.
   Дверь дома была открыта, и Таппенс зашла, чтобы попрощаться с миссис Перри. Хозяйка была в кухне и мыла посуду после чая, и Таппенс машинально взяла с полки полотенце и принялась вытирать чашки.
   – Большое спасибо вам с мужем. Вы были так добры и гостеприимны и… Что это?
   От стены кухни, или, скорее, из-за стены, где стояла когда-то старомодная плита, донеслись громкие звуки – пронзительный писк, шорох, царапанье.
   – Это галка, – объяснила миссис Перри. – Провалилась в дымоход в другой половине дома. В это время года такое часто случается. На прошлой неделе одна и в нашу трубу упала. Вы же знаете, они там гнезда вьют.
   – Что? В другой половине дома?
   – Да. Ну вот, опять…
   Шум не стихал.
   – Бедная птаха, – вздохнула Таппенс.
   – Да. Ей уже не выбраться.
   – Хотите сказать, что она там и умрет?
   – Да. Как я уже сказала, одна провалилась в нашу трубу. Точнее, две. Одна была молодая, мы вытащили ее, и она улетела. А другая умерла.
   В дымоходе отчаянно билась и пронзительно кричала птица.
   – Как жаль, что мы не можем ей помочь, – вздохнула Таппенс.
   В комнату вошел мистер Перри.
   – Что-то случилось? – спросил он, переводя взгляд с одной женщины на другую.
   – Птица, Эймос. Должно быть, в трубе у соседей. Слышишь?
   – Они свили там гнездо; вот, наверное, и упала.
   – Жаль, что мы не можем туда попасть, – сказала миссис Перри.
   – Да, не можем. Они умирают там от страха.
   – А потом будет вонять.
   – Сюда никакая вонь не доходит. Просто ты мягкосердечная, как все женщины. Если хотите, пойдемте туда.
   – А что, окно открыто?
   – Пройти можно через дверь.
   – Какую дверь?
   – Ту, что выходит во двор. Там и ключи висят.
   Эймос вышел на улицу и, пройдя до угла дома, открыл небольшую дверь, за которой обнаружилось помещение, напоминающее садовый сарай. Дверь из него вела в другую половину дома, а возле двери, на гвозде, висела связка из шести-семи ржавых ключей.
   – Вот этот подходит, – сказал мистер Перри. Он снял ключ, вставил в замок и через некоторое время, пустив в ход как лесть, так и грубую силу, открыл дверь.
   – Я туда уже заходил однажды, когда услышал, что вода течет. Кто-то плохо кран закрыл.
   Эймос вошел первым, женщины последовали за ним, и все оказались в небольшой комнатке с цветочными вазами на полке и раковиной с краном.
   – Цветочная комната. Люди здесь когда-то цветы разводили. Видите, сколько ваз осталось.
   Следующую дверь хозяева даже не заперли на ключ. Мистер Перри открыл ее, и они прошли дальше. Как будто проникли в другой мир, подумала Таппенс. На полу в переходе лежал ворсистый коврик. Чуть дальше из-за полуоткрытой двери доносились крики попавшей в беду птицы. Перри снова толкнул дверь, и женщины вошли.
   Окна были закрыты ставнями, но один ставень болтался на петлях, и в комнату вливался тусклый свет. На полу лежал линялый, но красивый ковер цвета шалфея. У стены стоял книжный шкаф, но ни стульев, ни столов не было. Мебель, конечно, вывезли, а шторы и ковер оставили следующему жильцу.
   Миссис Перри направилась к камину. Птица лежала на каминной решетке, трепеща крыльями и издавая громкие горестные крики. Миссис Перри наклонилась и подняла ее.
   – Если сможешь, открой окно, – обратилась она к мужу.
   Эймос отвел ставень, открыл вторую половину, поднял задвижку и с усилием поднял нижнюю раму, которая поддалась с протестующим скрипом. Миссис Перри наклонилась и выпустила галку. Та упала на лужайку и заковыляла прочь.
   – Лучше убить, – сказал Эймос. – Ей все равно конец.
   – Не трогай ее. Всякое может быть. Птицы поправляются быстро. Это их страх парализует.
   И верно, через несколько секунд галка громко каркнула, захлопала крыльями и улетела.
   – Надеюсь, – сказала Элис Перри, – она больше не упадет в трубу. Упрямые создания эти птицы. Бестолковые. Залетят в комнату, а выбраться сами и не могут. Фу, какая здесь грязь…
   Все трое, миссис и мистер Перри и Таппенс, уставились на каминную решетку. Вместе с галкой из дымохода упала целая кучка мусора – хлопья сажи, осколки битого кирпича… Похоже, трубу давно не чистили, и она пребывала не в лучшем состоянии.
   – Дому хозяин нужен, – сказала миссис Перри, оглядываясь.
   – Да, за всем этим надо присматривать, – согласилась Таппенс. – И хорошо бы вызвать мастера и что-то сделать, а то ведь и дом рухнет.
   – И крыша, наверное, протекает… Посмотрите, даже здесь с потолка капает.
   – Какая жалость, – вздохнула Таппенс, – погубить такой красивый дом. Прелестная комната, правда?
   Женщины осмотрелись. Построенный в 1790 году, дом нес в себе все великолепие той далекой эпохи. На выцветших обоях еще можно было рассмотреть узоры из ивовых листьев.
   – Руины, – подвел итог мистер Перри.
   Таппенс разгребла мусор на решетке.
   – Дымоход нужно почистить, – заметила миссис Перри.
   – Какой резон беспокоиться о доме, который тебе не принадлежит? – укорил ее мистер Перри. – Оставь его в покое. Завтра утром картина будет такая же.
   Таппенс раздвинула мыском туфли кучку битых кирпичей.
   – Фу! – фыркнула она с отвращением. В камине лежали две мертвые птицы. Судя по их виду, они попали сюда уже давно.
   – Несколько недель назад у них здесь провалилось гнездо. Удивительно, что обычной вони не чувствуется.
   – А это еще что? – пробормотала Таппенс. В кучке мусора лежала какая-то вещь. Она наклонилась и подняла.
   – Не трогайте мертвую птицу, – предупредила миссис Перри.
   – Это не птица. Похоже, из дымохода упало что-то еще. – Она присмотрелась к находке. – Кукла. Детская кукла.
   Потрепанная, ломаная, в лохмотьях изодранного платья, это действительно была кукла. Голова ее безвольно свисала на плечо, один стеклянный глаз вывалился.
   – Интересно, – сказала Таппенс, – как детская кукла могла оказаться в дымоходе? Очень интересно.

Глава 8
Саттон-Чэнселлор

   Попрощавшись с обитателями дома на канале, Таппенс медленно ехала по узкой извилистой дороге, которая, как ее уверили, вела к Саттон-Чэнселлору. Местность была пустынная – ни одного дома вокруг, только поля да ворота, от которых уходили вдаль разбитые колеи. Движение тоже не отличалось интенсивностью – за все время ей встретились лишь трактор да грузовичок с изображением огромного и неаппетитного на вид каравая и броской надписью, оповещавшей всех, что он везет «Наслаждение для мам». Церковный шпиль, замеченный ранее, исчез, но потом вдруг снова появился, когда дорога обогнула полосу деревьев. Таппенс взглянула на спидометр и увидела, что проехала от дома на канале две мили.
   Симпатичная старая церковь стояла рядом с внушительных размеров кладбищем. Вход в нее охранял одинокий тис.
   Таппенс оставила машину рядом с крытым входом на кладбище, прошла через ворота и остановилась, оглядывая церковь и двор. Потом подошла к церковной двери с круглой норманнской аркой и подняла тяжелую ручку. Дверь не была заперта, и она вошла.
   Внутри ничего примечательного не обнаружилось. Церковь была, конечно, старинная, но в викторианские времена ее прилежно вымыли, вычистили и покрасили заново. Скамьи из смолистой сосны и мозаичные, синие и красные, стекла в окнах рассеяли древнее очарование. Немолодая женщина в твидовом пальто и юбке расставляла цветы в медных вазах вокруг кафедры – у алтаря они уже стояли. Услышав скрип двери, она бросила на Таппенс острый, проницательный взгляд. Таппенс медленно двинулась по проходу, скользя глазами по мемориальным табличкам на стенах. Самые ранние годы были представлены, по большей части, фамилией Уоррендер. Все из прихода Саттон-Чэнселлор. Капитан Уоррендер, майор Уоррендер, Сара Элизабет Уоррендер, любимая жена Джорджа Уоррендера. Более свежая табличка фиксировала смерть Джулии Старк, дражайшей супруги Филиппа Старка, также прихожанки Саттон-Чэнселлора – похоже, Уоррендеры вымерли. Ничто не цепляло внимание, ничто не пробуждало интереса. Таппенс вышла и обошла церковь, отметив про себя, что снаружи здание выглядит гораздо привлекательнее, чем изнутри. Ранний перпендикулярный и декоративный, подумала она, вспомнив термины из знакомой с детства церковной архитектуры.
   Судя по внушительным размерам церкви, Саттон-Чэнселлор был когда-то гораздо более важным центром сельской жизни, чем теперь. Оставив машину на месте, Таппенс отправилась в деревню, состоявшую из магазина, почты и примерно дюжины жилых домов. Два или три из них сохранили соломенную крышу, но остальные выглядели простовато, безыскусно и уныло. В конце улицы шесть муниципальных зданий как будто смущались своего важного вида. Латунная табличка на двери сообщала: «Артур Томас, трубочист».
   Таппенс подумала, что агентство по недвижимости, отвечающее за состояние дома, вполне могло бы воспользоваться его услугами. Жаль, что она не удосужилась спросить, как называется дом.
   Таппенс неспешно вернулась к церкви и машине и задержалась, чтобы внимательнее осмотреть кладбище. Оно ей понравилось. Недавних захоронений было мало, большинство надгробий относились к Викторианской эпохе, а некоторые, заросшие мхом и затертые веками, – к временам еще более ранним. Старинные плиты невольно привлекали взгляд. Некоторые, стоявшие вертикально, были увенчаны фигурками херувимов и обвиты каменными венками. Таппенс шла между могил, всматриваясь в надписи. Снова Уоррендеры. Мэри Уоррендер, скончалась в 47 лет. Элис Уоррендер, умерла в 33 года. Полковник Джон Уоррендер, погиб в Афганистане. Много детей и много высокопарных строк, полных благочестивых надежд. Интересно, жив ли еще кто-то из этого рода? Во всяком случае, с некоторых пор хоронить их здесь перестали. Самые поздние погребения относились к 1843 году.
   Обойдя большой тис, Таппенс наткнулась на пожилого священника, понуро стоявшего у старых могил возле стены, за церковью. Услышав шаги, он выпрямился и обернулся.
   – Добрый день.
   – Добрый день, – сказала Таппенс и добавила: – Я осматривала церковь.
   – Испорчена викторианскими обновлениями, – сказал священник.
   У него был приятный голос и добрая улыбка. На вид лет семьдесят, хотя на самом деле, наверное, меньше, подумала Таппенс, решив, что возраста добавляет ревматизм, из-за которого священник не совсем уверенно держится на ногах.
   – Слишком много денег, – печально пояснил старик. – Слишком много промышленников. Люди они были набожные, но, к сожалению, художественным вкусом не обладали. Видели восточное окно? – Он поежился.
   – Да. Ужасно.
   – Полностью согласен, – сказал священник и без всякой надобности добавил: – Я – здешний викарий.
   – Я так и подумала, – вежливо сказала Таппенс. – Вы давно здесь?
   – Десять лет, моя дорогая. Приход хороший. И люди милые, пусть их и немного осталось. Я здесь счастлив. Местным не очень нравятся мои проповеди, – печально добавил викарий. – Я стараюсь, но, конечно, не могу притвориться современным. Присаживайтесь, – гостеприимно сказал он, кивая в сторону ближайшего надгробия.
   Таппенс благодарно кивнула и села. Викарий опустился на соседний могильный камень.
   – Не могу долго стоять, – объяснил он извиняющимся тоном. – Я могу что-то сделать для вас или вы просто проезжали мимо?
   – Я действительно просто проезжала мимо и решила взглянуть на церковь. Сказать по правде, немного заблудилась, кружа по здешним дорогам.
   – Да, да. Ориентироваться тут непросто. Многие указатели сломаны, и совет не спешит, как должен бы, приводить их в порядок. Не знаю, так ли уж это важно. Люди, что ездят по здешним дорогам, обычно не особенно пытаются попасть куда-то. Те, у кого есть цель, ездят по главным дорогам. Ужасно. В особенности эта новая автострада. По крайней мере, я так думаю. Шум, сумасшедшие скорости, безумные гонки. Ох… Вы меня не слушайте, старого ворчуна. Ни за что не догадаетесь, что я здесь делаю, – продолжал священник, меняя тему.
   – Я заметила, что вы рассматривали надгробья. Есть случаи вандализма? Подростки разбивают плиты?
   – Нет. Хотя таких случаев немало – достаточно посмотреть на изуродованные телефонные будки. Бедные дети не знают, что творят. Для них забава – разбить что-нибудь, изуродовать, ничего другого они придумать не в состоянии. Печально, да? Очень печально. Но у нас ничего такого еще не было. Здешние мальчишки, в общем, вполне славные ребята. Нет, я всего лишь ищу могилу одного ребенка.
   Таппенс едва не вскочила с камня.
   – Могилу ребенка?
   – Да. Мне написали… Некий майор Уотерс просит узнать, не похоронен ли здесь ребенок. Я просмотрел, конечно, приходскую книгу, но соответствующей записи не нашел. Тем не менее пришел сюда и вот хожу, смотрю на камни. Думаю, может быть, писавший ошибся насчет фамилии ребенка.
   – А как его звали? – спросила Таппенс.
   – Он не знает. Может быть, Джулия – по матери.
   – И сколько лет было девочке?
   – Опять-таки точных данных нет. Дело очень неясное. Я уж думаю, что он как-то перепутал деревню. Не помню, чтобы здесь жили какие-то Уотерсы. Не помню даже, чтобы слышал о таких.
   – А как насчет Уоррендеров? – спросила Таппенс. – В церкви много табличек с этой фамилией, а на кладбище – надгробий.
   – Увы, этот род пресекся. Когда-то у них были прекрасные владения, старинный приорат четырнадцатого века. Лет, наверное, сто назад монастырь сгорел, и Уоррендеры, те, что еще оставались, уехали и уже не возвращались. А на месте старого дома новый хозяин, Старк, построил другой. Это было уже в годы правления королевы Виктории. Дом уродливый, но, говорят, удобный. Очень удобный. Ванные и все такое. Такие вещи, надо полагать, имеют значение.
   – Мне представляется очень странным, что кто-то пишет вам и просит разыскать могилу ребенка. Этот кто-то – он родственник?
   – Отец ребенка. Одна из трагедий войны, так мне думается. Брак, распавшийся, пока муж проходил службу за границей. Он далеко, и молодая жена убегает с другим мужчиной. А еще у них родился ребенок, которого муж никогда не видел. Девочка выросла и, если жива, сейчас уже взрослая. Думаю, это случилось лет двадцать или даже больше тому назад.
   – Не слишком ли долго он ждал, чтобы начать поиски?
   – Очевидно, о ребенке Уотерс узнал лишь недавно. Получил информацию совершенно случайно. Любопытная история.
   – А почему он решил, что девочка похоронена здесь?
   – Насколько я смог понять, кто-то, встретивший его жену в военное время, сказал ему, что она вроде бы живет в Саттон-Чэнселлоре. Такое, знаете ли, случается. Вы встречаете кого-то, друга или знакомого, которого не видели много лет, и он сообщает вам новости из прошлого, получить которые вы никак больше не могли. Но здесь она точно не живет. По крайней мере, с тех пор как я сюда приехал. Ни здесь, ни где-либо поблизости. Мать, конечно, могла сменить фамилию. Я так понимаю, отец намерен нанять солиситоров и сыщиков, и результат они, скорее всего, получат. Хотя это и займет какое-то время…
   – Так ребеночек был ваш? – пробормотала Таппенс.
   – Простите, дорогая?
   – Нет, ничего. Просто я недавно услышала от одного человека. Так ребеночек был ваш? Неожиданный вопрос, правда? Но та пожилая леди, вероятно, и сама плохо понимала, о чем говорит.
   – Знаю, знаю. Я и сам такой. Говорю что-то и даже не понимаю, что я на самом деле имею в виду. Досадно получается.
   – Но вы же наверняка знаете все о людях, живущих здесь сейчас? – спросила Таппенс.
   – Их не так уж и много… Да, знаю. А что такое? Хотите навести справки о ком-то?
   – Не жила ли здесь некая миссис Ланкастер?
   – Ланкастер? Нет, такой фамилии не припоминаю.
   – А еще меня заинтересовал дом. Я тут ездила сегодня… довольно бесцельно, не обращая особого внимания, куда еду…
   – Понимаю. Дороги здесь красивые. И можно встретить весьма редкие экземпляры. Я имею в виду ботанические. Например, в придорожных кустах. Здесь ведь никто в кустах цветы не рвет. И туристов здесь не бывает. Да, мне иногда случается находить очень редкие образчики. «Пыльный Крейнсбелл», например…
   – Возле канала есть дом, – перебила его Таппенс, не желая сворачивать в ботанические дебри. – Рядом с горбатым мостиком. Это в двух милях отсюда. Не знаете, как он называется?
   – Сейчас… дайте подумать. Канал… горбатый мостик… Там несколько таких домов. Есть Меррикотова ферма…
   – Это не ферма.
   – А-а-а, вы, наверное, говорите о доме Перри, Эймоса и Элис Перри.
   – Совершенно верно. Мистер и миссис Перри.
   – Она – поразительная женщина, правда? Интересная. Очень интересная. Такое средневековое лицо, вам не кажется? Мы ставим пьесу, и она играет в ней ведьму. Она ведь похожа на ведьму, правда?
   – Да. На дружелюбную ведьму.
   – Вы совершенно верно подметили, моя дорогая. Да-да, дружелюбная ведьма.
   – Но ее муж…
   – Да, бедняга, – вздохнул викарий. – Не вполне compos mentis [9 - Умственно полноценный (лат.).], но совершенно безобиден.
   – Они очень милые. Пригласили меня на чашку чаю. Но я бы хотела узнать, как называется дом. Забыла у них спросить. Они ведь занимают только половину, верно?
   – Да-да. У них та часть, где раньше была кухня. А дом… по-моему, они называют его Дом-у-реки, хотя раньше он назывался Домом-на-лугу. Как по мне, так название более приятное.
   – И кому же принадлежит вторая половина дома?
   – Раньше весь дом принадлежал Брэдли. Но это было уже давненько. Лет тридцать или сорок, никак не меньше. Потом его продали, потом продали еще раз, и он долго пустовал. Когда я сюда приехал, его использовали главным образом по уикендам. Хозяйкой, если не ошибаюсь, была какая-то актриса… кажется, мисс Маргрейв. Бывала она там нечасто. Так, наведывалась время от времени. Сам я ее не встречал. В церковь она ни разу не пришла. Видел как-то издалека. Красивая особа. Очень красивая.
   – А кому дом принадлежит сейчас? – не унималась Таппенс.
   – Понятия не имею. Возможно, все еще ей. А Перри свою половину только арендуют.
   – Знаете, я ведь сразу его узнала, потому что он есть у меня на картине.
   – Правда? Тогда это, должно быть, картина Боскома… или Боскобеля… Уже и не помню. Что-то вроде этого. Он из Корнуолла, весьма известный художник. Мне почему-то кажется, что он уже умер. Да, бывал здесь частенько. Делал наброски, иногда и маслом писал. У него очень красивые пейзажи.
   – Ту картину, о которой я говорю, – сказала Таппенс, – подарили моей старой тетушке, которая умерла месяц назад. Подарила некая миссис Ланкастер. Вот почему я спрашивала, знакомо ли вам это имя.
   Викарий снова покачал головой.
   – Ланкастер? Ланкастер… Нет, не помню такой. А! Есть тут человек, к которому вам нужно обратиться. Наша дражайшая мисс Блай. Очень активная особа. О приходе знает все. Всем заправляет. Женским институтом, бойскаутами и проводниками. Вы к ней и обратитесь. Весьма деятельная особо. Весьма.
   Викарий вздохнул. Похоже, активность мисс Блай немало его беспокоила.
   – В деревне ее зовут Нелли Блай [10 - Нелли Блай (наст. Элизабет Джейн Кокран, 1864–1922) – американская журналистка, писательница, предпринимательница и путешественница.]. Мальчишки порой даже поют ей вслед Нелли Блай, Нелли Блай… Но это не настоящее ее имя. Настоящее – то ли Гертруда, то ли Джеральдина.
   Мисс Блай, та самая женщина в твидовом пальто, которую Таппенс видела у церкви, уже приближалась к ним стремительной рысью, держа в руке небольшую лейку. Подходя ближе, она с любопытством уставилась на Таппенс и даже прибавила ходу, а разговор начала еще за несколько шагов до остановки.
   – Вот и закончила, – радостно объявила женщина. – Пришлось сегодня немножко поторопиться. Столько дел… Вы же знаете, викарий, я обычно в церковь хожу по утрам, но сегодня пришлось срочно собраться, и вы не представляете, сколько времени это все заняло! Какой вышел спор! Мне порой представляется, что некоторые спорят только для того, чтобы поспорить. Меня особенно миссис Партингтон раздражает. Все ей, знаете ли, хочется обсудить, все ей надо знать – и какие фирмы, и какие у них цены… Я к тому, что дело ведь пустяковое, сумма в любом случае небольшая, и несколько шиллингов туда-сюда погоды не делают. И на Беркенхедов всегда можно было положиться – люди они надежные. И вот что, викарий, не надо бы вам сидеть на этом камне.
   – Не подобает, да?
   – Ох, да нет же, я совсем не то имела в виду. Это ведь камень, понимаете? От него холод да сырость к вам переходят. А у вас ревматизм… – Она снова бросила вопросительный взгляд на Таппенс.
   – Позвольте вас представить, – сказал викарий. – Мисс Блай и… э… – Он замялся.
   – Миссис Бересфорд.
   – Ах, да, – кивнула мисс Блай. – Я видела вас в церкви, вы там вроде как осматривались. Надо было бы, конечно, подойти, обратить ваше внимание на некоторые интересные моменты, но я так торопилась закончить все поскорее…
   – А мне бы следовало подойти и помочь, – сладчайшим голосом сказала Таппенс, – да только от меня пользы было бы мало. Я ведь сразу увидела, что вы совершенно точно знаете, какие цветы куда поставить.
   – Весьма любезно с вашей стороны и спасибо на добром слове, но так оно и есть. Я столько лет расставляю в церкви цветы, что и не помню уже, когда это началось. Мы разрешаем школьникам приносить к праздникам собственные горшочки с полевыми цветами, но они, бедняжки, понятия не имеют, что и как делать. Им бы немножко подсказать да показать, но миссис Пик категорически против. Такая уж привередливая. Говорит, это душит их инициативу. А вы здесь остановиться думаете? – спросила она у Таппенс.
   – Я собиралась в Маркет-Бейзинг. Может быть, посоветуете тихий, приятный отель?
   – Боюсь, вы будете немного разочарованы. Видите ли, городок рыночный. Автолюбителей там не обслуживают. Отель есть, «Голубой дракон», и у него две звезды, но, по-моему, иногда эти звезды совсем ничего не значат. Думаю, вам больше подойдет «Барашек». Там, знаете ли, поспокойнее. А вы туда надолго?
   – Нет, на день-другой. Пока осмотрюсь.
   – Смотреть у нас, боюсь, особенно нечего. Ни интересных древностей, ни чего-то такого. Исключительно сельский район, – заметил викарий. – Но тихий и спокойный. И, как я уже говорил, есть интересные полевые цветы.
   – Ах, да, я об этом слышала, – сказала Таппенс. – С удовольствием соберу кое-что, если только смогу отвлечься от поисков дома.
   – О, как интересно, – оживилась мисс Блай. – Планируете у нас поселиться?
   – Мы с мужем пока еще не определились окончательно с районом. Но нам и спешить некуда. Мужу до отставки еще восемнадцать месяцев. Однако присмотреться никогда лишним не бывает. Лично я хотела бы остановиться где-нибудь на четыре-пять дней, составить список предлагаемой к продаже недвижимости и объехать все, посмотреть своими глазами. Приезжать из Лондона на один день, чтобы посмотреть один какой-то дом, очень утомительно.
   – Ах, да, у вас же машина?
   – Да, – кивнула Таппенс. – И завтра утром мне нужно быть в Маркет-Бейзинге, чтобы встретиться с агентом по недвижимости. Я так понимаю, что в деревне переночевать негде?
   – Вообще-то, у нас есть миссис Копли, – сказала мисс Блай. – Летом у нее всегда приезжающие останавливаются. Комнаты чистые. Она, правда, только ночлег и завтрак предлагает да иногда, может быть, легкий ужин. Вот только не думаю, что миссис Копли берет постояльцев раньше августа или, в крайнем случае, июля.
   – Я, пожалуй, зайду к ней и узнаю, – решила Таппенс.
   – Весьма достойная женщина, – заметил викарий и, помолчав, добавил: – И язык у нее без костей. Мелет не переставая.
   – В деревушках вроде нашей поболтать да посплетничать всегда любили, – сказала мисс Блай. – А я, пожалуй, помогу миссис Бересфорд. Отведу ее к миссис Копли, да и посмотрю, что и как.
   – Вы очень добры, – поблагодарила ее Таппенс.
   – Ну что ж, тогда идемте, – деловито предложила мисс Блай. – До свидания, викарий. Продолжаете искать? Печальное это дело и, думается, без шансов на успех. И как только можно с такими просьбами к кому-то обращаться? Совершенно неразумно.
   Таппенс попрощалась с викарием и сказала, что будет рада помочь ему, если сможет.
   – Я бы могла легко потратить час-другой на чтение могильных надписей. Для моего возраста зрение у меня еще вполне хорошее. Вы ведь только фамилию Уотерс ищете?
   – Вообще-то, нет, – ответил викарий. – Думаю, важен еще и возраст. Ребенку, наверное, было бы лет семь. Девочка. Майор Уотерс считает, что его жена могла поменять фамилию, и тогда девочку знали под той фамилией, которую она приняла. Проблема в том, что какая это может быть фамилия, он не знает.
   – Насколько мне представляется, это вообще безнадежное дело, – сказала мисс Блай. – И вам, викарий, не нужно было даже соглашаться. Это же просто чудовищно, обращаться к человеку с такой просьбой.
   – Бедняга, должно быть, очень расстроен. Печальная, насколько я могу понять, история. Но задерживать вас я не имею права.
   Увлекаемая мисс Блай, Таппенс подумала, что какова бы ни была репутация миссис Копли по части болтливости, ее новая знакомая вряд ли уступала ей в этом. С губ ее изливался беспрестанный поток безапелляционных суждений и мнений.
   Коттедж миссис Копли, приятный с виду и вполне просторный, стоял на некотором удалении от главной и единственной деревенской улицы – аккуратный цветник, белое крылечко и изрядно отполированная медная ручка. Сама миссис Копли как будто сошла со страниц романа Диккенса. Маленькая и кругленькая, она выкатилась навстречу, словно резиновый мячик. Ясные, сияющие глаза, светлые волосы, завитые в тугие и плотные, как колбаски, кудряшки, и бьющая через край жизненная энергия – вот такой была миссис Копли. Она выразила для начала некоторое сомнение – «ну, знаете, вообще-то я так не делаю. Мы с мужем всегда говорим, что вот летние приезжие – это дело другое. В наше время все так поступают, если могут. И должны, вот как я считаю. Но, конечно, не в это время года. Не раньше июля. Ну, только разве что ненадолго, и если леди не будет возражать, что не все так гладко…» Таппенс тут же заверила ее, что возражать не будет, и миссис Копли, оглядев ее пристально с ног до головы и не переставая при этом говорить, предложила подняться, посмотреть комнату, а потом уже, может быть, и уладить дело.
   Тут мисс Блай пришлось их покинуть, что она и сделала с немалым сожалением, поскольку не успела вытянуть из Таппенс всю интересующую ее информацию – чем занимается ее муж, сколько ей лет, есть ли у нее дети и много чего еще. Но в доме у нее было назначено собрание, председательствовать на котором она намеревалась и опоздать на которое не могла из страха, что незанятое кресло захватит кто-то другой.
   – Все будет хорошо, – заверила она Таппенс. – Миссис Копли о вас позаботится. А где ваша машина?
   – Я сейчас за ней схожу, – сказала Таппенс, – а миссис Копли подскажет, где ее лучше оставить. Надеюсь, она никому не помешает – улица ведь не слишком узкая?
   – Предоставьте это моему мужу, – вмешалась миссис Копли. – Он отведет ее в поле, а там у нас сарай, куда можно заехать. Там она будет в целости и сохранности.
   Уладив вопросы к всеобщему удовольствию, мисс Блай поспешила на означенную встречу. Следующим пунктом был ужин. Таппенс спросила, есть ли в деревне паб.
   – Ничего такого, куда могла бы сходить леди, – сказала миссис Копли, – но если вас устроит яичница с ветчиной и, может быть, хлеб с домашним джемом…
   Таппенс выразила свое полное согласие. Предоставленная ей комната оказалась небольшой, но светлой и приятной, с розовыми обоями, удобной на вид кроватью и общим впечатлением безукоризненной чистоты.
   – Да, обои миленькие, мисс, – сказала миссис Копли, почему-то определившая статус гостьи как незамужней женщины. – Мы их потому и выбрали, чтобы молодожены могли в медовый месяц приехать. Романтичные, если вы понимаете, что я имею в виду.
   Таппенс согласилась, что романтика – вещь очень желательная.
   – Им, молодоженам, в наше время и тратить-то особенно нечего. Не то, что раньше. Большинство на дом откладывают или уже за него расплачиваются. А еще надо мебель в рассрочку купить, так что на роскошный медовый месяц уже не так-то много и остается. Нынешняя молодежь, она, знаете ли, осторожная. Все деньги прогуливать не станет.
   Не переставая делиться наблюдениями, миссис Копли спустилась вниз, а Таппенс легла на кровать – вздремнуть полчасика после довольно-таки утомительного дня. Она уже возлагала большие надежды на хозяйку, не без оснований рассчитывая после небольшого отдыха завести разговор на интересующие ее темы и получить исчерпывающий ответ. Таппенс не сомневалась, что узнает все и о доме у канала, и о тех, кто в нем живет, и какую репутацию имеет, и о связанных с ними скандалах. В успехе своего предприятия она еще более укрепилась после знакомства с мистером Копли, человеком, едва успевшим открыть рот. Его вклад в разговор сводился в основном к добродушному ворчанию, означающему преимущественно согласие. Несогласие выражалось также ворчанием, но более приглушенным.
   Мистер Копли, заключила, понаблюдав за ним, Таппенс, вовсе не возражал против того, чтобы разговор вела жена. Сам он за ходом беседы почти не следил, будучи занят собственными планами на следующий день, который был базарным.
   Все шло, с точки зрения Таппенс, как нельзя лучше, и вечер проходил под невысказанным лозунгом «вам нужна информация – мы ее предоставим». По крайней мере, ни радиоприемнику, ни телевизору миссис Копли в этом плане не уступала. Достаточно было нажать кнопку, и слова лились сами собой, сопровождаемые жестами и гримасами. Не только ее фигура напоминала резиновый мячик, но и лицо было как будто сделано из каучука. Люди, о которых говорила миссис Копли, почти оживали, пусть и в карикатурном виде, у Таппенс перед глазами.
   Она съела яичницу с беконом, хлеба с маслом и похвалила ежевичный джем домашнего приготовления, ее любимый, а заодно попыталась впитать поток информации, чтобы записать потом кое-что в блокнот. Вся панорама прошлого этого уголка страны расстилалась перед ней.
   В своем повествовании миссис Копли то и дело нарушала хронологическую последовательность, что затрудняло понимание некоторых вещей. Воспоминания пятнадцатилетней давности чередовались с событиями, имевшими место два года назад, перескакивали на случившееся в прошлом месяце и уходили в глубь двадцатых. Все это еще предстояло распутать и рассортировать, и Таппенс уже начала сомневаться, что получит в итоге нечто ценное.
   Первая нажатая кнопочка – упоминание миссис Ланкастер – никакого результата не дала.
   – Думаю, она из здешних мест, – сказала Таппенс с ноткой сомнения. – У нее была картина – очень приятная картина, – написанная художником, которого, как мне кажется, хорошо знали в этих краях.
   – Как вы ее назвали?
   – Миссис Ланкастер.
   – Нет, не припоминаю таких. Ланкастер… Ланкастер… Помнится, у одного джентльмена случилась авария с машиной… Нет, не то – «Ланкастером» машина называлась. Не было у нас миссис Ланкастер. Может, мисс Болтон? Ей сейчас около семидесяти. Вот она могла выйти за Ланкастера. Уехала, путешествовала за границей и, как я слышала, вышла за кого-то замуж.
   – Картину, которую она подарила моей тете, написал некий мистер Боскобел… если я только имя не перепутала, – сказала Таппенс. – Чудный джем.
   – В отличие от многих, я не кладу в него яблоко. Говорят, консистенция улучшается, но яблоко отнимает аромат.
   – Да-да, совершенно с вами согласна. Так оно и есть.
   – Так как вы сказали? На «Б», но я плохо расслышала.
   – По-моему, Боскобел.
   – О, мистера Боскоуэна я помню хорошо. Дайте-ка подумать… Он приехал сюда лет, наверное, пятнадцать назад и приезжал потом несколько лет подряд. Ему здесь нравилось. Снимал здесь коттедж у фермера Харта – тот построил для своего работника. Но они построили новый. Муниципалитет. Специально для работников построили четыре новых коттеджа. А художником мистер Би был настоящим, – продолжала миссис Копли. – Пиджак такой чудной носил. То ли бархатный, то ли вельветовый, с дырками на локтях. А еще зеленые и желтые рубашки. Яркий такой был. Мне его картины нравились. Правда. Он даже выставку как-то устроил. Что-то под Рождество, по-моему… Да нет, конечно, летом. Зимой он сюда не приезжал. А картины были милые, без всяких таких, знаете, излишеств. Домик, парочка деревьев да коровки за забором. Все мило, прилично и краски приятные. Не то что у некоторых нынешних молодых.
   – У вас здесь много художников бывает?
   – Вообще-то нет. Так, ничего особенного. Приезжает летом одна, малюет что-то, но мне не нравится. Год назад был молодой парень, называл себя художником. Ходил небритый. Не могу сказать, что мне его картины особенно нравились. Забавные такие, все краски смешаны. Смотришь и не понимаешь, что видишь. Но продавал он их хорошо и, имейте в виду, недешево.
   – Должно быть, фунтов по пять, – сказал мистер Копли, впервые за все время вступая в разговор. Таппенс даже вздрогнула от неожиданности.
   – Мой муж считает, – пояснила миссис Копли, выступая в данном случае в роли толкователя изречений своего супруга, – что никакая картина не должна стоить более пяти фунтов. Краска столько не стоит. Вот что он имеет в виду, так, Джордж?
   – Угу, – отозвался Джордж.
   – Мистер Боскоуэн написал картину с домом у канала… Я проезжала там сегодня.
   – Так вы приехали по той дороге? Хотя ее и дорогой-то назвать нельзя. Очень уж узкая. И тот дом, он такой… одинокий. Я бы там жить не хотела. Слишком пустынно. Ты согласен, Джордж?
   Джордж издал звук, выразивший как осторожное несогласие, так и некоторое презрение к трусости женщин.
   – Это там, где Элис Перри живет, – сказала миссис Копли.
   Таппенс оставила попытки разузнать что-то о мистере Боскоуэне. Она уже поняла, что лучше подстраиваться под миссис Копли, которая то и дело перескакивала с одной темы на другую.
   – Странная они пара, – изрекла хозяйка. Джордж согласно хмыкнул. – Держатся сами по себе, людей сторонятся. И она в таком виде расхаживает… Чудачка, одним словом, эта Элис Перри.
   – Полоумная, – вставил мистер Копли.
   – Ну не знаю, можно ли про Элис так сказать. Вид у нее точно безумный. Эти растрепанные волосы… Носит все время мужскую одежду и огромные резиновые сапоги. Говорит как-то чудно, а спросишь о чем, так, бывает, не сразу и ответит. Но полоумной я бы ее не назвала. Странная, вот и все.
   – И как к ней здесь относятся?
   – Ее ведь толком так никто и не знает, хотя они и прожили здесь несколько лет. Рассказывают разное, но, с другой стороны, без этого нигде не обходится.
   – И что о ней рассказывают?
   Миссис Копли никогда не уходила от прямых вопросов и всегда отвечала с готовностью и охотой.
   – Говорят, ночами вызывают духов. Сидят за столом и вызывают. А еще говорят, что ночью по дому огоньки движутся. Книжки всякие мудреные читает, такие, в которых круги да звезды… И если там кто не в себе, так это Эймос Перри.
   – Он просто недалекий, – снисходительно заметил мистер Копли.
   – Ну, может, ты и прав. Но о нем одно время тоже сплетни ходили. Любит свой сад, да только ничего в нем не смыслит.
   – Они ведь лишь половину дома занимают, да? Миссис Перри была так любезна, пригласила войти…
   – Неужели? Правда? А я и не знаю, захотела бы войти в тот дом или нет, – сказала миссис Копли.
   – Та половина, что у них, она в порядке, – сказал мистер Копли.
   – А другая не в порядке? Та, что выходит на канал?
   – О ней много всяких слухов ходило. Оно, конечно, там ведь уже несколько лет никто не живет. Говорят, что-то там есть… такое… Но когда начинаешь выяснять, оказывается, что никто ничего не помнит. Давно все было. Дом, как вы знаете, построили лет сто назад. Вроде бы для какой-то красивой леди, и вроде бы построил его некий придворный джентльмен.
   – Придворный королевы Виктории? – заинтересовалась Таппенс.
   – Не думаю, что при ней. Она была особенная, старушка-королева… Нет, пожалуй, это было раньше. Во времена одного из Георгов. Этот джентльмен приезжал туда, виделся с нею, а потом, как говорят, они поссорились однажды ночью, и он перерезал ей горло.
   – Ужасно! – воскликнула Таппенс. – Его за это повесили?
   – Нет, ничего подобного. Говорят, что ему пришлось избавиться от тела, и он замуровал ее в стене за камином.
   – Замуровал в стене за камином!
   – Есть другая история, согласно которой она была монахиней и убежала из монастыря, поэтому ее и замуровали. Такие были порядки в монастырях.
   – Но ведь замуровали ее не монахини.
   – Нет, нет. Замуровал он, ее любовник. Заложил кирпичами, а потом еще приколотил железную плиту… Так или иначе, никто ее больше не видел, бедняжку. Некоторые, конечно, говорят, что она уехала с ним и жила то ли в городе, то ли где-то еще. Иногда люди слышали шум и видели свет в доме, так что в темноте туда никто не ходит.
   – Но что было потом? – спросила Таппенс. Погружение в историю, да еще во времена до правления королевы Виктории, было не совсем тем, ради чего она приехала.
   – Сказать по правде, знаю я немного. Дом, когда его выставили на продажу, купил фермер по фамилии, кажется, Блоджик. Жил он там недолго. Таких называли джентльменами-фермерами. Дом ему пришелся по вкусу, но работать на земле его не тянуло, и что с нею делать, он не знал. А потому и продал все. Затем дом часто переходил из рук в руки, и каждый раз строители что-то меняли и добавляли – устраивали ванные, например. Одно время семейная пара разводила там кур. Но про дом уже пошла дурная слава – мол, несчастливый. Это все было еще до меня. Мистер Боскоуэн, по-моему, тоже собирался его приобрести. Тогда-то он и картину написал.
   – Сколько лет было мистеру Боскоуэну, когда он здесь жил?
   – Лет, наверное, сорок или чуть больше. Привлекательный по-своему мужчина. Хотя немножко располнел. И больно был охоч до девушек.
   – А-а… – проворчал мистер Копли, и теперь это прозвучало предупредительным сигналом.
   – Перестань, всем известно, какие они, художники, – отмахнулась от мужа миссис Копли, включая Таппенс в круг посвященных. – Ездят во Францию, набираются там всякого непотребства…
   – Он был женат?
   – В то время не был. Когда в первый раз приезжал. Заглядывался на дочку миссис Чаррингтон, да только ничего из этого не вышло. Милая была девочка, но слишком юная для него – не больше двадцати пяти.
   – А кто такая миссис Чаррингтон?
   Появление новых персонажей еще больше все запутывало. «Какого черта я вообще здесь делаю? – спросила себя Таппенс, изо всех сил стараясь не поддаваться усталости. – Слушаю сплетни, воображаю убийство, которого и не было вовсе… Теперь-то понятно, что все началось со славной, но слегка повредившейся рассудком старушки, в голове у которой рассказы о мистере Боскоуэне, или ком-то вроде него, возможно, подарившем ей картину, смешались с историями о доме и женщине, замурованной заживо в камине, которая по какой-то причине, превратилась в ее воображении в ребенка. И во всей этой чепухе я пытаюсь разобраться… Томми назвал меня дурочкой и был прав – я и есть дурочка».
   Оставалось только дождаться паузы в плавной речи миссис Копли, чтобы подняться, вежливо пожелать всем спокойной ночи и удалиться в отведенную ей комнату.
   Вот только хозяйка и не думала даровать гостье такую возможность.
   – Миссис Чаррингтон? Она жила какое-то время в Доме-на-лугу. Вместе с дочерью. Приятная была женщина, миссис Чаррингтон. Если я правильно помню, вдова армейского офицера. Очень ей нравилось в саду возиться. А вот на то, чтобы дом в чистоте содержать, сил уже недоставало. Я сама приезжала к ней раз или два делать уборку, но поддерживать порядок не могла. Ездить-то приходилось на велосипеде, а путь неблизкий, две с лишним мили. Автобусы по той дороге не ходили.
   – Она долго там жила?
   – Года два или три, не больше. Испугалась, должно быть, когда неприятности начались. Бедняжке и с дочерью проблем хватало. Ее, кажется, Лилиан звали.
   Таппенс сделала глоток предложенного с ужином крепкого чаю и решила, что откланяется, как только дослушает до конца историю миссис Чаррингтон.
   – А что за проблемы с дочерью? Мистер Боскоуэн?
   – Нет, в неприятности ее вовлек не мистер Боскоуэн. В это я никогда не поверю. Там был другой.
   – И кто же этот другой? – осведомилась Таппенс. – Кто-то из здешних?
   – Не думаю, что он жил в этих краях. Она познакомилась с ним в Лондоне. Отправилась туда изучать, кажется, балетные танцы. Или изобразительное искусство?.. Мистер Боскоуэн устроил ее в какую-то школу. Вроде бы Слейт.
   – Может, Слейд? [11 - Слейд (англ. Slade School) – школа Слейда (художественное училище при Лондонском университете). Основано в 1871 г., названо в честь Ф. Слейда, филантропа и коллекционера произведений искусства.]
   – Может, и так. Что-то в этом роде. В общем, она поехала в Лондон и там познакомилась с этим мужчиной. Матери такое дело не понравилось, и она запретила ей встречаться с ним. Да только что толку от запретов… Миссис Чаррингтон, надо признать, в некоторых отношениях ума недоставало. Как и многим, знаете ли, офицерским женам. Думала, как сказала девчонке, так та и сделает. Отстала от времени. Жила в Индии и прочих таких местах, но когда на горизонте появляется симпатичный молодой человек, а у тебя дочка на выданье, тут надо смотреть в оба, а не на запреты надеяться. Все так и вышло. Он повадился сюда наведываться, и они встречались.
   – А потом она оказалась в интересном положении, да? – спросила Таппенс, прибегнув к общеизвестному эвфемизму в надежде, что в такой форме он не оскорбит присущее мистеру Копли чувство благопристойности.
   – Да, должно быть, из-за него. Все было ясно как божий день. Я так поняла еще раньше, чем ее мать. Красивая была девушка Лилиан. Высокая, статная, лицо как с картинки. Но, наверное, не из тех, кто все может вынести. Вот она и сломалась. Бывало, ходит, будто не в себе, бормочет что-то… И я вам так скажу, он с нею обошелся нехорошо. Едва только узнал, что случилось, как тут же и исчез – ищи ветра в поле. Конечно, другая мать поехала бы к нему, поговорила да объяснила, в чем его долг состоит, но миссис Чаррингтон, видно, духу на такое недостало. Так или иначе, про беду она все ж узнала и девушку увезла. Дом заколотила, а потом и на продажу выставила. Они еще возвращались – надо думать, за вещами, – но в деревне уже не появлялись и ни с кем не разговаривали. Больше их никто не видел. Ходили тут у нас одно время слухи, но правда или нет, про то не мне судить.
   – Некоторые чего только не насочиняют, – неожиданно заявил мистер Копли.
   – Тут ты прав, Джордж. Но, может, так оно все и было. Такое ведь тоже случается. И, как ты сам говоришь, с головой у девушки определенно не все было в порядке.
   – И что за слухи? – не удержалась Таппенс.
   – Вообще-то, оно бы и повторять не стоило… Не люблю передавать то, в чем сама не уверена… Пустила сплетню Луиза, служанка миссис Бэдкок. Уж такая была врушка! Налево и направо языком чесала. И чего только не сочиняла…
   – И что же она сочинила?
   – Говорила, что, мол, дочка миссис Чаррингтон и ребеночка убила, и себя порешила. Что сама миссис Чаррингтон умом повредилась от горя, и родственникам пришлось определить ее в дом престарелых.
   И снова в голове у Таппенс что-то перемешалось. Ей даже показалось, что стул под нею покачнулся. Возможно ли, чтобы миссис Чаррингтон и была миссис Ланкастер? Сменила фамилию, слегка повредившись умом после несчастья с дочерью…
   А голос миссис Копли продолжал безжалостно греметь в ушах:
   – Сама я никогда в такое не верила. Та ж Луиза могла чего угодно наговорить. Нам тогда было не до слухов и сплетен – других бед хватало. Здесь такое происходило – по-настоящему, в действительности, – что вся округа дрожала от страха.
   – Правда? И что происходило? – поинтересовалась Таппенс, гадая, что же такое могло потревожить покой тихой деревушки Саттон-Чэнселлор.
   – Об этом тогда даже в газетах писали. Дайте подумать… лет двадцать назад. Вы, наверное, и сами читали. Здесь детей убивали. Первой была девятилетняя девочка. Однажды не вернулась после школы домой. Искали ее все. Нашли в Дингли-Копс. Задушенной. До сих пор как вспомню, так холод по спине. Да, она была первой. Недели через три случилось второе. Уже на другой стороне от Маркет-Бейзинга, но в той же округе. Для человека с машиной большого труда не составляло. Потом были еще и еще. Вроде месяц-другой тихо – и вдруг… Одно случилось в паре миль отсюда, почти в деревне.
   – А что полиция? Удалось выяснить, кто это был?
   – Полиция старалась. Одного задержали довольно быстро. Какого-то мужчину с той стороны от Маркет-Бейзинга. Говорили, будто он помогал им в расследовании. Ну, вы же понимаете, так всегда и бывает. Сначала одного взяли, потом второго, но через двадцать четыре часа и того и другого пришлось отпустить. Выяснилось, что он то ли не мог это сделать, то ли находился где-то далеко, то ли кто-то обеспечил ему алиби.
   – Ты же не знаешь наверняка, Лиз, – вмешался мистер Копли. – Может, они прекрасно знали, кто это сделал. По-моему, знали. Я слышал, такое часто бывает. Полиция знает, кто, но доказать ничего не может – улик не хватает.
   – Потому что их защищают жены, – сказала миссис Копли. – Жены, матери, даже отцы. И полиция мало может сделать, что бы они там себе ни думали. Мать говорит, мол, ее мальчик был в тот вечер дома, обедал со всей семьей; или его девушка говорит, что она в тот вечер ходила с ним в кино и он был с ней все время; или его отец говорит, что в тот вечер работал с сыном на дальнем поле… Этому ничего не противопоставишь. Полиция может считать, что они – мать, девушка, отец – лгут, но пока не появится кто-то, кто скажет, что видел парня в другом месте, сделать ничего не в состоянии. Время было ужасное. Мы все здесь жили в постоянном напряжении и, как только узнавали об исчезновении еще одной девочки, тут же организовывали поисковые партии.
   – Да, точно, – подтвердил мистер Копли.
   – Собирались, выходили и искали. Иногда находили сразу, а иногда не находили неделями. Иногда находили в таком месте, которое уже вроде бы проверяли. Думаю, здесь орудовал маньяк. И это ужасно, что такие люди есть. – В голосе миссис Копли зазвучала струнка праведного негодования. – Их расстреливать надо. Душить. Я бы сама справилась, если б только дали волю. Каждого, кто убивает детей, кто нападает на них, надо уничтожать. Какой смысл отправлять таких в психушку, где они живут в полном комфорте? Рано или поздно их все равно выпускают, говорят, что они вылечились, и отправляют домой. Так и случилось где-то в Норфолке. У меня там сестра живет, она и рассказала. Вернулся такой вот домой, а через два дня убил кого-то. Эти врачи сумасшедшие, если говорят, что они вылечились, когда на самом деле остались такими, какими были.
   – И вы до сих пор не знаете, кто это мог быть? – спросила Таппенс. – Не думаете, что это какой-то чужак?
   – Для нас он мог быть чужаком, но все равно жил где-то, скажем, милях в двадцати отсюда. Не обязательно в нашей деревне.
   – Ты всегда так думала, Лиз.
   – Постоянно на нервах. Живешь и знаешь, что он где-то здесь, по соседству… И тебе страшно. Я даже стала присматриваться к людям. И ты, Джордж, тоже. Смотришь на кого-то и думаешь, уж не он ли? Какой-то он немного странный в последнее время. Ну, и все такое.
   – Не думаю, что он выглядел странным, – сказала Таппенс. – Скорее был таким же, как все.
   – Может, тут вы и правы. Я слышала, что такого и не узнаешь и что ничего безумного в нем нет. Хотя другие говорят, будто у них в глазах всегда такой жуткий блеск…
   – Джеффрис, он тогда служил сержантом в полиции, – подал голос мистер Копли, – всегда говорил, что подозревает кое-кого, но поделать ничего не может.
   – Его так и не поймали?
   – Нет. Это продолжалось почти год, а потом все прекратилось. И с тех пор ничего подобного здесь больше не случалось. Думаю, он отсюда убрался. Насовсем. Поэтому люди и думают, что знают, кто это мог быть.
   – Хотите сказать, они думают на тех, кто уехал?
   – Конечно, это наводит на некоторые мысли. Люди начинают говорить, что это мог быть тот или другой.
   Таппенс не сразу решилась задать следующий вопрос, но потом решила, что, принимая во внимание страсть миссис Копли к сплетням, стесняться не стоит.
   – А вы на кого думаете?
   – Ну, дело давнее… Не хотелось бы обвинять кого-то. Но кое-какие имена звучали. Некоторые считали, что это мог быть мистер Боскоуэн.
   – Вот как?
   – Да. Он же художник и все такое, а художники – народ чудной. Так говорят. Но я на него не думала!
   – Говорили еще и про Эймоса Перри, – сказал мистер Копли.
   – Мужа миссис Перри?
   – Да. Он малость странный, ну, вы знаете. Недалекий. Такой мог бы.
   – А Перри тогда уже здесь жили?
   – Да. Но не там, где сейчас. У них был коттедж милях в четырех или пяти отсюда. Полиция за ним точно следила.
   – Так или иначе, они ничего на него не нашли, – сказала миссис Копли. – Эймоса всегда жена защищала. Говорила, что он все вечера проводил с нею, дома. Всегда. Только иногда ходил в паб по субботам, но поскольку в субботу не случилось ни одного убийства, то и взять с него было нечего. К тому же Элис Перри такой человек, что когда дает показания, ей невольно веришь. Она всегда держится одной линии. Ее не запугаешь, не собьешь. Да и вообще это не он. Я никогда так не думала. Понимаю, доказательств никаких нет, но если бы мне предложили назвать кого-то одного, я бы указала на сэра Филиппа.
   – На сэра Филиппа? – У Таппенс уже голова шла кругом. Еще один новый персонаж. – Кто такой сэр Филипп?
   – Сэр Филипп Старк. Живет в Уоррендер-хаусе. Раньше, когда там жили Уоррендеры и до того как он сгорел, его называли Олд-Прайэри. На кладбище есть могилы Уоррендеров, в церкви – таблички. Уоррендеры жили здесь практически со времен короля Якова.
   – Сэр Филипп – родственник Уоррендеров?
   – Нет. Разбогател на стали или чем-то таком. А может, и не он, а его отец. Странный он был, сэр Филипп. Заводы на Севере, а сам жил здесь. Ни с кем особенно не общался. Отши… Как их там называют…
   – Отшельник, – подсказала Таппенс.
   – Вот-вот, он самый. Бледный был, худой, сухопарый. Цветами увлекался. Жена у него была такая приятная леди, очень собой хороша, но печальная.
   Мистер Копли в очередной раз напомнил о себе ворчанием.
   – Ну ты совсем. Как можно на сэра Филиппа думать? Он же детишек любил. Всякие там развлечения для них устраивал…
   – Да знаю я. Пикники организовывал, призы давал тем, кто, например, быстрее пробежит с яйцом в ложке, чаем угощал вкусным – клубника со сливками. Своих детей у него не было. Встретит ребенка на улице – так или конфетой угостит, или денежку даст на сладости. Но что-то было не так. Чересчур. А когда от него вдруг жена ушла, я сразу подумала – что-то тут не так.
   – А жена от него когда ушла?
   – Да месяцев через шесть после того, как все эти страхи начались. К тому времени уже трех детей убили. Леди Старк вдруг взяла да и уехала на юг Франции и больше уж не вернулась. Такого от нее никто не ждал. Спокойная была, почтенная леди. И бросила его не ради другого мужчины. Нет, она была не из таких. Тогда вопрос: а почему она от него ушла? Я всегда говорила и вам скажу – знала она что-то…
   – Он до сих пор здесь живет?
   – Не постоянно. Приезжает раза два в год. Дом все время под замком, но смотритель есть, мисс Блай. Она у него секретаршей была, а теперь вот о доме заботится.
   – А жена?
   – Умерла, бедняжка. Как уехала за границу, так вскоре и умерла. В церкви табличка с ее именем есть. Вот кому тяжело пришлось. Она, может, поначалу и сомневалась, потом стала подозревать, а уж после, наверное, убедилась. Вынести не смогла, вот и уехала.
   – Ну, вы, женщины, и напридумываете, – фыркнул мистер Копли.
   – Я одно только говорю – что-то с сэром Филиппом было не так. Уж слишком он детишек любил, как-то это неправильно, неестественно.
   – Женские фантазии, – прокомментировал мистер Копли.
   Миссис Копли поднялась и начала убирать со стола.
   – Да уж пора, – сказал ее муж. – Нашу гостью кошмары замучают, если ты будешь все эти истории перепевать, которые и случились давно, и ни к кому, кто здесь сейчас живет, отношения уже не имеют.
   – Послушать было интересно, – сказала Таппенс, – но у меня уже глаза слипаются. Думаю, мне лучше лечь.
   – Мы обычно ложимся рано, – сказала миссис Копли, – а вы, конечно, устали – день-то был долгий.
   – Так и есть. Ужасно спать хочется. – Таппенс зевнула. – Что ж, спокойной ночи и большое вам спасибо.
   – Вас разбудить утром? Чаю приготовить? Восемь часов не слишком рано?
   – Нет-нет, в самый раз. Но вы из-за меня очень уж не хлопочите.
   – Никаких хлопот, – заверила ее миссис Копли.
   Таппенс устало дотащилась до кровати. Открыла чемодан, достала самое необходимое, разделась, умылась и свалилась в постель. Она и впрямь жутко устала, а теперь еще и услышанное проносилось в голове калейдоскопом рожденных воображением ужасных фигур. Мертвые дети – слишком много мертвых детей. Таппенс был нужен только один мертвый ребенок – за камином. А камин, возможно, имеет отношение к Дому-на-канале. Детская кукла. Ребенок, убитый молодой матерью, девушкой, чей слабый ум не вынес предательства со стороны любовника… «Господи, каким драматическим языком я говорю, – подумала Таппенс. – И как все спуталось и смешалось, вся хронология – никто уже точно не знает, что и когда случилось».
   Она уснула и увидела сон. Из окна того самого дома смотрела женщина, похожая на леди Шалот [12 - Леди Шалот – героиня одной из легенд артурианского цикла, воспетая в балладе А. Теннисона «Волшебница Шалот», а также часто изображаемая художниками эпохи романтизма.]. В дымоходе что-то шелестело и скреблось. Из-за прибитой к стене железной пластины доносился глухой стук. В нее как будто били молотком. Таппенс проснулась. В дверь стучала миссис Копли. С бодрой улыбкой хозяйка вошла в комнату, поставила чай у кровати Таппенс, раздвинула занавески и выразила надежду, что гостья хорошо выспалась. Никого жизнерадостней Таппенс еще не видывала. Вот уж кого точно не беспокоили никакие кошмары!

Глава 9
Утро в Маркет-Бейзинге

   – Ну вот. – Миссис Копли заторопилась к выходу. – Еще один день. Как просыпаюсь, так всегда это говорю.
   Еще один день? Таппенс отпила крепкого черного чаю. «А не глупо ли это все? Может быть… Жаль, с Томми нельзя поговорить. Прошлым вечером я совсем запуталась».
   Прежде чем выйти, она тщательно записала в блокнот сохранившиеся в памяти факты и имена, сделав то, на что накануне просто не хватило сил. Душещипательные истории прошлого с рассыпанными там и сям зернышками правды, но по большей части слухи – злоба, зависть, романтические выдумки.
   «Я узнаю́ любовные истории множества людей, живших едва ли не в восемнадцатом веке. Но к чему это все? И что я вообще ищу? Уже и сама не знаю. Хуже всего то, что я ввязалась во все это и теперь просто не могу взять и уйти».
   Интуиция подсказывала, что в первую очередь нужно избегать мисс Блай, которую Таппенс уже распознала как главную опасность в Саттон-Чэнселлоре. Дабы уклониться от всевозможных предложений помощи, она постаралась как можно скорее выехать в Маркет-Бейзинг, но поневоле остановилась, когда ее машину с пронзительными криками атаковала мисс Блай. Таппенс постаралась объяснить, что у нее срочная, неотложная встреча… Когда вернется? Ну… К ланчу? Очень бы хотелось, но… «Тогда к чаю. Жду вас в половине пятого». Прозвучало это почти королевским приказом. Таппенс улыбнулась, кивнула, плавно включила сцепление и покатила дальше.
   Может быть, размышляла она, если удастся выудить что-нибудь интересненькое из агентов по недвижимости, то Нелли Блай снабдит ее дополнительной полезной информацией. Эта женщина гордилась тем, что знает все обо всех. Единственная проблема заключалась в том, что она попытается выудить все что можно взамен. Таппенс оставалось только надеяться, что к чаю к ней вернется обычная изобретательность. Помни миссис Бленкенсоп.
   Она резко свернула за угол и тут же прижалась к зеленой изгороди, чтобы избежать теплой встречи с огромным шаловливым трактором.
   В Маркет-Бейзинге Таппенс оставила машину на парковке у главной площади, вошла в здание почты и нырнула в свободную телефонную кабинку.
   Альберт ответил своим обычным «алло», произнесенным обычным недоверчивым тоном.
   – Послушай, Альберт, я буду дома завтра. В любом случае к обеду, но, может быть, раньше. Мистер Бересфорд будет тоже, если только не позвонит. Приготовь что-нибудь… цыпленка, наверное.
   – Хорошо, мадам. Где вы…
   Но Таппенс уже повесила трубку.
   Вся жизнь в Маркет-Бейзинге протекала, похоже, на его центральной площади. Прежде чем выйти из здания почты, Таппенс заглянула в телефонный справочник и узнала, что три из четырех агентств по недвижимости расположены на площади, а четвертое находится на некоей Джордж-стрит.
   Она записала имена и названия и отправилась на поиски, выбрав для начала фирму «Лавбоди и Сликер», которая показалась ей наиболее представительной. В приемной посетительницу встретила девушка с обсыпанным прыщиками лицом.
   – Я бы хотела навести справки об одном доме.
   Девушка отреагировала на запрос совершенно безучастно, словно речь шла о каком-то редком животном.
   – Даже не знаю… – Она огляделась, словно проверяя, нет ли поблизости кого-нибудь из коллег, чтобы передать клиента.
   – Дом. Вы ведь агенты по недвижимости?
   – Агенты по недвижимости и аукционисты. Аукцион в Крэнберри-корт состоится в среду. Если вам интересно, каталоги по два шиллинга.
   – Меня не интересуют аукционы. Я хочу задать несколько вопросов о доме.
   – Меблированный?
   – Немеблированный. Купить или снять.
   Прыщики стали заметнее.
   – Думаю, вам лучше поговорить с мистером Сликером.
   Таппенс была вовсе не против и через несколько секунд уже сидела в небольшом кабинете напротив молодого человека в клетчатом твидовом костюме, монотонно перечислявшего детали объектов недвижимости:
   – Мэндевилл-роуд, дом восемь – построен по авторскому проекту, три спальни, американская кухня… О нет, уже продан… Амабель-лодж, живописный участок, четыре акра, цена снижена по причине срочной продажи…
   – Я видела понравившийся мне дом, – повысив голос, перебила его Таппенс. – В Саттон-Чэнселлоре. Точнее, возле Саттон-Чэнселлора, около канала…
   – Саттон-Чэнселлор… – с сомнением повторил мистер Сликер. – Не думаю, что у нас в данный момент есть какая-либо собственность в интересующем вас районе. А как называется объект?
   – Думаю, у него нет фиксированного названия. Может быть, Дом-на-канале. Или Речной лужок. Я так понимаю, что дом поделен на две части. Одна половина сдается, но насчет второй половины, которая выходит на канал и которая меня интересует, арендатор ничего сказать не смог. Впечатление такое, что сейчас там никто не живет.
   Мистер Сликер сдержанно сообщил, что сам, к сожалению, помочь ничем не может, но милостиво посоветовал обратиться в «Блоджет и Берджесс». Судя по тону, которым он произнес это название, «Блоджет и Берджесс» были какой-то задрипанной конторой.
   Таппенс переместилась в «Блоджет и Берджесс», которые располагались на другой стороне площади в практически таких же, как «Лавбоди и Сликер», условиях – с сообщениями о продажах и грядущих аукционах в грязноватых окнах. Передняя дверь была недавно перекрашена в тошнотворный желтовато-зеленый цвет, словно это могло повысить статус фирмы.
   Клиентов здесь встречали столь же прохладно, как и в «Лавбоди и Сликер», и Таппенс передали некоему мистеру Спригу, пожилому мужчине болезненно-унылого вида. Таппенс снова изложила свои пожелания и предпочтения.
   Мистер Сприг признал, что ему известно о существовании означенного объекта, но к оказанию реальной помощи интереса, как показалось, не проявил.
   – Боюсь, объект не присутствует на рынке. Владелец не хочет его продавать.
   – А кто владелец?
   – Не уверен, что мне это известно. Дом несколько раз менял собственников; в какой-то момент поговаривали даже о его принудительном отчуждении.
   – И зачем он понадобился местным властям?
   – Вообще-то, миссис… э… – он скосил глаза на листок с фамилией посетительницы, – миссис Бересфорд, если б у вас был ответ на этот вопрос, вы знали бы больше многих. Намерения муниципалитетов и плановых комиссий всегда покрыты тайной. В задней части дома были проведены необходимые ремонтные работы, после чего ее сдали по крайне низкой цене… э… а, да, мистеру и миссис Перри. Что касается действительного владельца объекта недвижимости, то данный джентльмен проживает за границей и, похоже, утратил к нему интерес. Насколько мне помнится, одно время возникал небольшой вопрос наследственного характера, но он был улажен душеприказчиками. Незначительные юридические трудности появлялись постоянно – правосудие, миссис Бересфорд, стоит недешево, – и, по-моему, владелец совсем не против, чтобы дом разрушился. По крайней мере, на это указывает тот факт, что ремонтные работы проводятся только на половине, где живут Перри. Поддержание в порядке ветхих домов – дело невыгодное, а вот сама земля под домом в будущем может принести хорошие деньги. Если вас интересуют вложения такого рода, мы можем предложить кое-что гораздо более стоящее. Позвольте спросить, чем именно так привлекает вас этот объект?
   – Мне нравится вид, – ответила Таппенс. – Дом очень красивый. В первый раз я увидела его из окна поезда…
   – О… понятно… – Мистер Сприг постарался по возможности замаскировать проступившее на его лице выражение из серии «глупость женщин непостижима» и благожелательным тоном добавил: – На вашем месте я бы забыл это все.
   – Полагаю, вы могли бы написать владельцам и спросить, не собираются ли они продать дом, или… Вы могли бы дать мне их – или его – адрес.
   – Если вы настаиваете, мы, конечно, свяжемся с ними через солиситоров, но я не питал бы большой надежды.
   – В наше время без солиситоров, похоже, и шагу ступить нельзя, – бросила Таппенс глуповато-капризным тоном. – И адвокаты всегда такие медлительные и неповоротливые…
   – О да, закону промедление на пользу…
   – Как и банкам!
   – Банки… – Мистер Сприг немного растерялся.
   – Многие вместо своего адреса дают адрес банка. Это так все осложняет…
   – Да, да, так и есть. Но и людей сейчас трудно застать на месте – разъезжают по стране, живут за границей и все такое. – Он выдвинул ящик стола. – У меня здесь информация по Кроссгейту – всего лишь две мили от Маркет-Бейзинга, очень хорошее состояние, прекрасный сад…
   Таппенс поднялась.
   – Спасибо, не надо.
   Решительно попрощавшись с мистером Спригом, она вышла на площадь и нанесла короткий визит в третье учреждение, занимавшееся главным образом продажей скота, птицеферм и вообще брошенных ферм.
   Последним пунктом ее делового тура стала фирма «Робертс и Уайли», агентство небольшое, но энергичное и настырное. О существовании Саттон-Чэнселлор здесь не знали и интереса к нему не проявили, но зато всячески старались сбыть какие-то недостроенные дома по смехотворно задранным ценам – увидев изображение одного такого объекта, Таппенс содрогнулась. Деловитый молодой человек, видя, что потенциальный клиент готов удалиться, нехотя признал существование такого места, как Саттон-Чэнселлор.
   – Насчет Саттон-Чэнселлора, который вы здесь упомянули, лучше обратиться в «Блоджет и Берджесс», что на площади. Тамошними объектами занимаются они. Но там всё действительно в плохом состоянии… разваливается на глазах…
   – Возле канала, у моста, есть симпатичный домик – я видела его из окна поезда. Почему никто не хочет там жить?
   – Знаю это место – о нем много всякого рассказывают. Говорят, звуки какие-то. Стоны. Я так думаю, это просто жук-точильщик.
   – Господи… А мне оно показалось таким милым и уединенным…
   – Слишком уединенным, как сказали бы многие. К тому же зимой там заливает – подумайте и об этом.
   – Вижу, подумать надо о многом, – горько вздохнула Таппенс.
//-- * * * --//
   – Разливы, жук-точильщик, призраки, лязгающие цепи, отсутствующие владельцы, солиситоры, банки, дом, который никому не нужен и который никто не любит, кроме, может быть, меня… Да уж, тут есть о чем подумать, – бормотала под нос Таппенс, направляясь к «Ягненку и флагу», где намеревалась подкрепиться ланчем. – Но прежде всего я хочу поесть.
   Кормили в «Ягненке и флаге» вкусно и щедро; сытная еда была рассчитана на фермеров, а не случайных туристов: густой ароматный суп, жареная свинина с яблочным соусом, сыр «стилтон» – или, по желанию, сливовый пирог с заварным кремом. У Таппенс такого желания не возникло.
   Прогулявшись бесцельно по улице, она забрала машину и поехала в Саттон-Чэнселлор, безуспешно убеждая себя, что утро получилось плодотворным.
   Сделав последний поворот – впереди уже появился церковный шпиль, миссис Бересфорд увидела викария, выходящего с кладбищенского двора. Вид у него был усталый. Таппенс подъехала и остановилась.
   – Все ищете ту могилу?
   Викарий повернулся, положив ладонь на поясницу.
   – Зрение уже не то, что было, – посетовал он. – Многие надписи почти стерлись. Да еще и спина беспокоит. Некоторые надгробия лежат плашмя на земле, так что приходится наклоняться, и порой мне кажется, что я уже не разогнусь.
   – Я бы на вашем месте этим и не занималась. Достаточно того, что вы просмотрели приходскую книгу.
   – Да, знаю, но несчастный отец так просил… Думаю – даже уверен, – что это все совершенно напрасный труд, но долг есть долг. Участок остался небольшой – от тиса до дальней стены, хотя большинство надгробий там относятся к восемнадцатому веку. Но я должен знать, что выполнил взятое на себя обязательство и ни в чем не могу себя упрекнуть. Впрочем, на сегодня с меня хватит – закончу завтра.
   – Вот и правильно, – поддержала его Таппенс. – Не нужно стараться сделать все за один день. И вот что я вам скажу. Сейчас у меня чай с мисс Блай, а потом я пойду и просмотрю надгробия сама. От тиса и до стены, так вы говорите?
   – Да, но я не могу просить вас…
   – Всё в порядке, не беспокойтесь. Мне это только в удовольствие. Будет интересно пройтись по кладбищу. Знаете, смотришь на эти старые надписи и представляешь людей, которые здесь жили, и все такое… Так что мне это будет не в тягость, а в радость. А вы идите домой и отдохните.
   – Сказать по правде, мне действительно еще нужно подготовиться к вечерней проповеди… Вы очень добры. И вы настоящий друг.
   Викарий улыбнулся ей и поспешил в дом. Таппенс посмотрела на часы. Она стояла у дома мисс Блай. Пожалуй, стоит взять и покончить с этим сейчас. Дверь была открыта, и хозяйка как раз несла в гостиную блюдо со свежеиспеченными булочками.
   – О, это вы, дорогая миссис Бересфорд! Я так рада вас видеть. Чай уже готов, осталось только разлить его по чашкам. Надеюсь, вы купили все, что хотели. – Мисс Блай выразительно посмотрела на пустую сумку на руке Таппенс.
   – Да, сегодня мне немного не повезло, – сказала та, изо всех сил стараясь сделать хорошую мину при плохой игре. – Вы же знаете, как это иногда бывает – у них просто нет нужной вам вещи или вещи нужного вам цвета. Но мне всегда приятно погулять в новом месте, даже если оно не очень интересное.
   Чайник издал пронзительный свисток, требуя к себе внимания, и мисс Блай устремилась в кухню, разметав сложенные стопкой письма на столике. Таппенс наклонилась, собрала их и, возвращая на столик, заметила, что верхнее адресовано некоей миссис Йорк, проживающей в доме престарелых «Роузтреллис-корт» в Камберленде.
   «Странное дело, – подумала Таппенс. – У меня появляется чувство, что вся страна состоит из одних только домов престарелых. Не сегодня-завтра и мы с Томми окажемся в таком вот пансионате!»
   Буквально на днях некий заботливый и сострадательный друг прислал письмо, в котором рекомендовал в высшей степени приличное заведение в Девоне для семейных пар – в первую очередь для вышедших в отставку государственных служащих. Хорошее питание. Можно привозить собственную мебель и личные вещи.
   Мисс Блай вернулась с чайничком, и дамы приступили к чаепитию.
   В отличие от беседы с миссис Копли, эмоциональной, мелодраматичной и пикантной, целью этого разговора было получение информации, а не ее распространение.
   Таппенс в общих чертах поведала о годах службы за границей, трудностях жизни в Англии, рассказала о женатом сыне и замужней дочери – и у одного, и у другой уже дети – и аккуратно переключилась на общественную и многообразную деятельность мисс Блай в Саттон-Чэнселлоре – Женский институт, скауты и проводники, Союз консерваторов, Общество цветоводов, Друзья археологии, Клуб рисования. Потом речь зашла о здоровье викария, его рассеянности и ее попытках заставить его заботиться о себе, прискорбном расхождении во взглядах между церковными старостами…
   Таппенс похвалила сконы, поблагодарила хозяйку за гостеприимство и поднялась.
   – Вы такая энергичная, мисс Блай. Не могу представить, как вам все это удается. Признаться, после прогулки по городу и хождения по магазинам мне хочется только одного: лечь на кровать и хотя бы на полчасика закрыть глаза. И большое спасибо за то, что порекомендовали меня миссис Копли.
   – В высшей степени надежная женщина, хотя, конечно, слишком большая любительница поговорить.
   – Мне ее истории из местной жизни показались очень занимательными.
   – Зачастую она сама не отдает отчета в том, что говорит. Вы у нас еще задержитесь?
   – Нет, нет – завтра возвращаюсь домой. Очень жаль, что не нашлось подходящего объекта; сказать по правде, я сильно рассчитывала на тот живописный домик у реки.
   – Вам повезло, что вы с ним не связались. Подумайте сами: состояние дома плохое, хозяева отсутствуют, просто позор…
   – Мне даже не удалось выяснить, кому он принадлежит. Вам-то, полагаю, это известно. Вы же здесь, похоже, все знаете.
   – Меня этот дом никогда особенно не интересовал. Постоянно переходил из рук в руки – не угонишься. В одной половине живут Перри – другая же просто разрушается понемножку.
   Таппенс снова попрощалась и поехала к миссис Копли. В доме было тихо и, похоже, пусто. Она поднялась в свою спальню, положила пустую сумку, плеснула воды на лицо и попудрила носик, вышла на цыпочках из дома, бросила взгляд влево-вправо и, оставив машину на месте, свернула за угол и зашагала через поле по тропинке, которая привела ее в конце концов к кладбищу.
   Переступив через ограждение, Таппенс вошла на кладбище, мирное и покойное под вечерним солнцем, и, как обещала, стала просматривать каменные плиты. Никаким скрытым мотивом она при этом не руководствовалась и найти что-то не надеялась. Ею двигало одно лишь желание помочь. Викарий был таким милым старичком, и Таппенс искренне хотела помочь, чтобы его не мучила совесть. При себе у нее была ручка и блокнот – на случай, если встретится что-то занимательное. А может, ей и повезет наткнуться на могильный камень, отмечающий смерть ребенка требуемого возраста… Но большинство захоронений относились к более раннему времени, и ничего интересного или достаточно старого, чтобы поразить оригинальными или трогательными посвящениями, не попадалось. В основном здесь лежали люди весьма почтенного возраста. Тем не менее Таппенс не стала торопиться и, идя между могил, делала для себя мысленные пометки. Джейн Элруд, простилась с жизнью 6 января в возрасте 45 лет. Уильям Марл, умер 5 января, глубокие сожаления. Мэри Тривс, пять лет, скончалась 14 марта 1835-го. Слишком давно. «В присутствии твоем вся радость жизни». Как тебе повезло, малышка Мэри Тривс…
   Таппенс уже почти добралась до дальней стены. За могилами здесь никто не ухаживал, и они заросли травой. До этой части кладбища никому не было дела. Многие плиты уже не стояли, а лежали на земле. Стена рушилась, а кое-где обвалилась.
   Поскольку эта часть кладбища была скрыта от дороги церковью, дети, конечно, приходили сюда и резвились как умели. Таппенс склонилась над еще одной каменной плитой. Первоначальная надпись стерлась и не читалась, но, сдвинув плиту в сторону, она увидела грубовато высеченные буквы и слова, тоже наполовину заросшие травой.
   Она остановилась. Провела по надписи пальцем. Слово за словом получилось… Кто соблазнит одного из малых сих… Жернов… [13 - Мф. 18:6. Полная цитата звучит так: «…а кто соблазнит одного из малых сих, верующих в Меня, тому лучше было бы, если бы повесили ему мельничный жернов на шею и потопили его во глубине морской».] И еще ниже, высеченное неопытной рукой любителя: Здесь покоится Лили Уотерс.
   Таппенс глубоко вздохнула. Тут она ощутила тень у себя за спиной, но прежде чем успела повернуть голову, что-то ударило ее по затылку. Миссис Бересфорд упала лицом вниз на плиту и провалилась в боль и тьму.

Книга третья
Пропала жена

Агата Кристи Щелкни пальцем только раз

Книга первая «Солнечный гребень»

Глава 1 Тетушка Ада

Глава 2 Так ребеночек был ваш?

Глава 3 Похороны

Глава 4 Картина с домом

Глава 5 Исчезновение старой леди

I

II

III

Глава 6 Таппенс идет по следу

Книга вторая Дом на канале

Глава 7 Добрая ведьма

Глава 8 Саттон-Чэнселлор

Глава 9 Утро в Маркет-Бейзинге

Книга третья Пропала жена

Глава 10 Совещание – и после

I

II

Глава 11 Бонд-стрит и доктор Мюррей

I

II

Глава 12 Томми встречает старого друга

I

II

Глава 13 Альберт находит ключ

I

II

Книга четвертая Церковь есть и шпиль на ней, дверь открыл – полно людей

Глава 14 Мыслительное упражнение

Глава 15 Вечер у викария

I

II

III

Глава 16 На следующее утро

I

II

Глава 17 Миссис Ланкастер

I

II

Агата Кристи
Щелкни пальцем только раз

Книга первая
«Солнечный гребень»

Глава 1
Тетушка Ада

Глава 2
Так ребеночек был ваш?

Глава 3
Похороны

Глава 4
Картина с домом

Глава 5
Исчезновение старой леди

Глава 6
Таппенс идет по следу

Книга вторая
Дом на канале

Глава 7
Добрая ведьма

Глава 8
Саттон-Чэнселлор

Глава 9
Утро в Маркет-Бейзинге

Книга третья
Пропала жена

Глава 10
Совещание – и после

Глава 11
Бонд-стрит и доктор Мюррей

Глава 12
Томми встречает старого друга

Глава 13
Альберт находит ключ

Книга четвертая
Церковь есть и шпиль на ней, дверь открыл – полно людей

Глава 14
Мыслительное упражнение

Глава 15
Вечер у викария

Глава 16
На следующее утро

Глава 17
Миссис Ланкастер