-------
| Библиотека iknigi.net
|-------
| Марина С. Серова
|
| Подвенечный наряд телохранителя
-------
Марина Серова
Подвенечный наряд телохранителя
Все имена и события вымышлены.
Все совпадения случайны.
Когда самолет оторвался от земли и стал набирать высоту, я впервые за последние сутки расслабилась, откинувшись на спинку кресла. Уф-фф, даже голова закружилась.
Хотя настоящая суматоха, да что там суматоха – полноценный сумасшедший дом, неизменный спутник любого массового мероприятия, был еще впереди, хотя и начало этого дня было для меня тоже очень даже нелегким. Но все-таки впереди есть тихих полтора часа отдыха, когда, вытянув ноги ровно настолько, насколько это позволяло кресло впереди сидящего, и закинув руки за голову, я смогу отдаться заслуженному отдыху и даже подремать под ровный шум двигателей.
– Кать! – услышала я над собой неприятно-звонкий голос. – А, Кать! А меридианы-то мы увидим? Из окошка? Ну, про какие в школе рассказывали?! Я всю ночь не спала, готовилась! Знаешь, я ведь в первый раз на самолете лечу…
При этом вопросе, хотя обращались не ко мне, а всего лишь через мою голову (я имела несчастье занять в самолете место между двумя девицами модельной внешности, блондинкой крашеной и блондинкой натуральной), я вздрогнула и уставилась на Анюту. Чудовищную по своей глупости фразу произнесла именно она.
С этой девушкой (правильнее было бы сказать – девочкой) из модельного агентства «Кассиопея» я познакомилась только час назад. Ее узкое личико с пухлыми губами и тем прелестным, свойственным только очень юным существам румянцем, который не скопируешь никакой косметикой, вызывало непреодолимую симпатию. Точно так же, как умиляет мордочка лопоухого щенка, от которого еще пахнет молоком и теплом материнского бока, – невозможно удержаться от того, чтобы не потискать кутенка и не поцеловать его во влажный нос.
Анюте было неполных пятнадцать, и этот возраст подчеркивал не только ее свежий вид, но и не до конца созревшая фигура: голенастый подросток с неоформившейся грудью и выступающими ключицами. Вот только рост – метр семьдесят шесть, – осанка и профессиональная походка «от бедра» – все это заставляло воспринимать Анюту уже по-взрослому. Не девочка, но – юная женщина с большим будущим.
Хотя… Если это «большое будущее» подразумевало также и большие мозги, то шансов у Анечки, увы, не было. Каждый из ее больших глаз превосходил по размеру ее скромненький мозг.
Еще вчера, при первом знакомстве с юной моделью, мне показалось, что хрустальная голубизна ее глаз кажется такой чистой еще и потому, что там, в глубине, не плещется ровным счетом ни одной мысли.
Теперь, когда выяснилось, что Анна имеет серьезное намерение разглядеть с самолета параллели и меридианы, которые ей показывала на глобусе учительница географии, мне стало понятно, что мыслей в этой красивой головке – даже не ноль, а минус одна!
– Кать, а Кать! – взывала она к моей соседке слева. – Ты спишь, что ли? Кать, не спи! Такое событие упускаешь! Я потом, как обратно прилетим, нашей географичке в школе нос натяну! Она не видела меридианов – сама говорила, – а я вот увижу! Ну, Кать!
Катерина Измайлова, томная красавица двадцати двух лет (по меркам модельного бизнеса – уже почти пенсионерка), ответила негромко и чуть нараспев – уж такая у нее была манера разговора:
– Анна, немедленно закрой рот. Если тебя услышит еще кто-нибудь, то завтра же в свежей печати появится стотысячный анекдот про блондинок. И ты будешь выступать в нем главной героиней.
– Почему это? – воскликнула Анечка, невольно дотронувшись до своих платиновых локонов, свободно ниспадающих по обе стороны лица. Ей очень шел этот цвет, хотя будь я Анечкиной мамой, то ни за что не позволила бы ребенку красить волосы в столь юном возрасте.
– Если ты хотя бы один раз за свою жизнь взяла в руки учебник по географии, то, возможно, сумела бы прочитать там, что меридиан – это воображаемая линия, проходящая через полюсы земного шара и пересекающая экватор под прямым углом, – ответила Катерина. – Надеюсь, слово «воображаемая» тебе понятно? Объясняли вам его на ваших уроках географии?
– Ну… Она, то есть географичка наша, говорила еще что-то такое про горизонт… что это воображаемая линия… Только я все равно не поняла, как это может быть, когда воображаемая. Ведь я же его вижу!
– Что?
– Горизонт! Сто раз его видела! И ни разу не замечала, чтобы он воображал!
Катерина вздохнула. С Аней она предпочитала разговаривать с закрытыми глазами, даже не повернув в ее сторону головы. Я поняла, что дикарские познания ребенка в географии ее давно уже не удивляют.
– Закрой рот, Анна, – повторила она. – И вообрази, что ты тоже воображаемая, в смысле – несуществующая. Или я – это совершенно не важно, кто именно из нас не существует, лишь бы только не слышать того, что ты несешь. Ты в аэровокзале книжку купила, я видела. Вот и почитай пока… хотя бы буквы вспомни.
Аня обиженно засопела и, пошуршав в сумочке, действительно достала книжку – сборник комиксов про Микки-Мауса. И то хлеб, подумала я, тоже закрывая глаза. Может быть, просмотрев картинки о приключениях голливудского мышонка, Анечка пополнит свои познания хотя бы в зоологии.
Интересно, они тут все такие? «Тут» – это значит в модельном агентстве «Кассиопея», хозяйка которого, она же модельер Ирина Акулова, два дня назад наняла меня на работу.
//-- * * * --//
Как обычно, все началось с телефонного звонка. Звонил мой бывший сослуживец по отряду СОБР Ванька Кофанов.
Когда-то подтянутый и даже изящный, несмотря на камуфлированную униформу, боец, ловко проникавший в самое логово врага, устанавливавший там пару растяжек и так же ловко возвращавшийся назад без единой царапины, сегодня он сильно изменился. Остепенился, демобилизовался, женился, разучился рисковать, народил себе двух дочек и сидел на непыльной должности главного редактора ведомственной газеты «За охрану и правопорядок», забавно отращивая себе брюшко.
Мы давно не виделись. После демобилизации я тоже освоила гражданскую профессию – если, конечно, профессию телохранителя можно таковой считать. Как бы там ни было, карьера на этом поприще мне удалась.
Без работы я сижу редко. Потому что чем больше у людей денег – тем интереснее эти деньги заполучить кому-то другому. А в таких случаях телохранитель для богатого человека является такой же необходимостью, как костюм от Версаче и пуленепробиваемый сейф в кабинете. И то, что я – женщина, смущает моих клиентов меньше всего. Им даже выгоднее нанимать в телохранители именно женщину.
Приятно думать, что в глазах окружающих ты выглядишь не перетрусившим денежным мешком, а серьезным деловым человеком, заимевшим себе в секретарши или в помощницы приятную во всех отношениях особу. Ведь никто из моих клиентов не орет на каждом перекрестке, что эта леди (то есть я) владеет приемами рукопашного боя и восточных единоборств, в сумочке у нее зажигалка с записывающим устройством, а за резинкой чулка пистолет, и вообще не дай бог повстречать ее (меня) когда-нибудь с нечистыми намерениями в темном переулке… Нет, большинство клиентов предпочитают делать вид, что они сами с усами, и море им по колено, и героин им – трын-трава, и лишний миллион – капля в море, и вообще амурский тигр не страшнее котенка, лакающего из блюдечка молочко.
Вот почему я редко когда сижу без работы. Но Ванька Кофанов счастливо попался мне как раз в период «межсезонья», когда у одного клиента я только что отработала ровно три тяжелых в моральном отношении месяца, а другой все никак пока не выклевывался.
– Женька! – счастливо закричал он мне в трубку. – Привет! Ты дома, подруга?! Ну, это просто праздник души! Думал, тебя в городе нет!
– Да вообще-то, считай, что уже нет, – зевнула я прямо в трубку (разговор происходил рано утром, и я, числя себя в незапланированном отпуске, валялась в постели, просто кайфуя от мысли, что мне не надо никуда вставать). – Хотела с завтрашнего дня податься на юг, к морю, фруктам, магнолиям, горячим южным мужчинам и ненавязчивому сервису работников Сочинского общепита. Уже и чемоданы уложила. И билет на руках.
– Чемоданы можешь не распаковывать, ибо смысла нет, а билет придется сдать уже сегодня! – радостно, будто сообщая мне о том, что в России наконец-то наступило правовое государство, сообщил Ванька. – Я подцепил тебе классного клиента!
– Ты говоришь, как девушка, которая впервые вышла на панель, обнажила грудь и полна романтических иллюзий, – заметила я.
– По фиг! Женька, когда ты услышишь сумму, о которой идет речь, ты сама наполнишься такими иллюзиями! Женька! Полсотни тысяч баксов всего лишь за то, чтобы ровно неделю поохранять какой-то чемодан!
– Че-го? Какой чемодан?
– С бабьими тряпками!
– Ясно, – я снова опустилась на подушки. – Человеком, Ванечка, ты стал взрослым, а шутки у тебя остались по-прежнему детсадовские. Мне охранять чемодан с бабьими тряпками? Да это все равно что тебе поручить написать статью для женского журнала на тему «Как я была беременной».
– Я не шучу, – было слышно, что он обиделся. – До сих пор, Женька, я тебя еще ни разу не обманывал!
Это было правдой. У Ваньки были недостатки, он был, например, способен на весьма сомнительные розыгрыши, но отъявленным вруном он не был. Значит, его предложение и в самом деле носило деловой характер.
– Ладно, прости. Так что там у тебя за клиент с чемоданом?
И Ванька рассказал мне следующее.
Его жена Света, полная и живая хохотушка, имела редкую в наши дни профессию вышивальщицы и кружевницы. Когда-то, часами просиживая за пяльцами и коклюшками, Светка просто приучала себя к терпению и гнала дурные мысли – это было в то время, когда Ванька месяцами пропадал в «горячих точках» и его родных трясло от мысли, что как раз сейчас, вот в эту самую минуту, их любимый Ванечка рискует жизнью и в любой момент может погибнуть. Светка, которая в те дни улыбалась очень редко, при первых же невеселых фантазиях хваталась за свое вышивание, чтобы успокоить нервы. И в результате к тому времени, как Ванька вернулся домой, их дом украсился совершено эксклюзивными вещичками ручной работы – салфетками, подушками, покрывалами и даже ковром с необыкновенными по красоте вышивками с кружевной отделкой.
– Да это просто музей какой-то! Музей прикладного искусства! Ваша квартира наполнена редкостями! – восхищались гости, с робостью дотрагиваясь до Светкиной работы кончиками пальцев. – Знатоки платят за такие вещи огромные деньги, просто огромные!! Будете продавать – не продешевите!
Светка улыбалась и качала головой. Продать? Ни за что. Память долгих-долгих вечеров, которые проходят в ожидании, когда муж вернется с войны, не продается ни за какие деньги!
Видимо, кто-то из восхищенных гостей понес весть о необыкновенном Светкином мастерстве дальше. И в результате в квартире Кофановых скоро раздался звонок от известного в нашем городе модельера Ирины Акуловой. Эту женщину Светка знала, хотя только по телевизору: жена местного олигарха Акулова часто мелькала в телепередачах в качестве примера успешной бизнес-леди.
Года три назад муж Ирины, чтобы жена не скучала и не зудила его за то, что он поздно возвращается с работы, купил ей модельное агентство, которое она назвала пышным словом «Кассиопея». Но что толку иметь модельное агентство, если модели в нем сидят без работы? И тогда Ирину Акулову осенила новая мысль – начать создавать свою линию модной одежды. Вкус у нее был, деньги тоже, и дело пошло. Теперь любая из состоятельных дам нашего города считала просто необходимым иметь в своем гардеробе хотя бы одну вещь «от Акуловой».
– Светлана, – сказала Ирина, позвонив Светке по телефону и представившись, – я бы хотела пригласить вас на работу. Вышивальщицы и кружевницы в нашем деле – редкий жанр, и плата им идет соответствующая. Так что не отказывайтесь, подумайте. А кроме того, как раз сейчас я задумываю новую линию одежды в стиле «рококо», где главный акцент в деталях как раз будет делаться на вышивке и вставках из кружев! Подумайте, какой шанс для вас, чтобы получить собственное имя в мире моды!
Светка не была тщеславной, но от такого предложения у нее все-таки защемило под ложечкой. Да и почему бы не согласиться? Дочки-погодки, родившиеся аккурат через девять и девятнадцать месяцев после Ванькиной демобилизации, уже подросли и ходят в детский сад, муж забросил геройство и мирно редакторствует в ведомственной газете, в жизни случается все меньше событий, и еще меньше возможностей проявить себя!
И она согласилась. Как оказалось – не зря. Через несколько месяцев работы в «Кассиопее» ее зарплата скакнула до серьезных высот, так что Ванька только шумно дышал через нос, когда Светка, высунув язык, дразняще помахивала ему пачкой «своих» денег.
Впрочем, Ванька сопел только для виду. Ему очень нравилось, что Светка нашла себя и за короткое время из меланхоличной худышки унылого вида превратилась в хорошенькую, полненькую, пышущую здоровьем хохотушку.
– Так вот, – говорил мне сейчас Ванька, – в Москве на днях отрывается Модная неделя, слыхала? Ну, это когда со всего света съезжаются дизайнеры со своими моделями и коллекциями и начинается выпендреж для гламурных журналов. Я, впрочем, не особенно разбираюсь… Ну, в общем, Ирина Акулова едет на эту Неделю как участник – впервые. С большим трудом прошла конкурсный отбор, там знаешь какие условия – просто драконовские! Едет со своими платьицами-кофточками, которые она придумала, а Светка расшивала и отделывала. Для них, в «Кассиопее», это большое событие, полгода готовились, хозяйка все соки из сотрудников повыжимала… Но дело не в этом. Короче! В Москву едут сама Акулова, моя Светка, их администратор и шесть девчонок-моделей. Но еще им нужен телохранитель.
– Я одна должна охранять девять человек? Прости, но…
– Да нет же! Чего их там охранять, этих девятерых, – кому они нужны-то. Чемоданы надо охранять, даже не чемоданы, а такие специальные кофры для перевозки одежды. Платья караулить требуется, чтобы не уперли, поняла?
– Нет, не поняла, – отказалась я. – Зачем надо караулить платья? Тем более платить за охрану такие деньги? Они что, из золота скроены и платиновыми нитями сшиты?
– Да нет же! Обычные платья, то есть, конечно, необычные, материал там дорогой, и вообще все вещи эксклюзивные, то есть существующие в одном экземпляре… и как раз в этом-то все и дело! Там, на Модной неделе, конкуренция почище, чем на китайском рынке. Новичков не любят. За то, чтобы устранить конкурента, дизайнеры эти, особенно молодые, готовы каждый день съедать по шляпе собственного покроя!
Я насторожилась:
– Устранить?
– Да, но не в смысле – убить, а в смысле столкнуть с дороги! Не дать засветиться на показе! Самый простой способ – украсть или испортить коллекцию! Чтобы нечего было показывать, понимаешь? И вот этого Акулова боится больше всего! Тем более что это ее первый выезд на Модную неделю в Москве! Понимаешь теперь?
– Кажется, да. Моя задача – охранять коллекцию от происков конкурентов?
– Во, точно! И при этом не слишком светиться, то есть окружающие не должны догадываться, что ты – телохранитель! То есть чемоданохранитель, – загоготал он, впрочем, довольно добродушно. – Потому что это все-таки модный показ, светское мероприятие, а не бандитские разборки. Светка говорит, ее хозяйка давно задумывалась, кого бы нанять для охраны, чтобы не слишком в глаза бросалось, ну, мы и подумали про тебя! Идеальный вариант. В случае чего – за модель проскочишь, а что, у тебя и фигура, и ноги подходящие. И на шпильках ты умеешь ходить – сам видел!
– Ладно, – оборвала я его. – Спасибо за заботу. Пятьдесят тысяч долларов с неба не падают, грех отказываться. Придется сдавать билет в Сочи.
– Во-во! И сразу покупать на Москву. Впрочем, Акулова тебе сама купит.
– Где я могу с ней встретиться, чтобы обсудить детали?
– Да прямо в офис «Кассиопеи» приезжай после обеда. Часам к двум подваливай. Ирина на месте будет. Жена моя ей о тебе уже рассказала.
– Договорились. Спасибо, Ванька! С меня коньяк.
– Добро, – легко согласился мой бывший сослуживец. – А лимончик к нему я сам куплю. Посидим, песни попоем, про жизнь и баб поговорим… Как вернетесь из столицы – звони!
//-- * * * --//
Модный модельер Ирина Акулова предложила мне присесть и сама заняла свое место за столом, на котором вполне можно было давать концерты Ансамбля песни и пляски Российской Армии – такой он был длинный, полированный и блестящий.
Я невольно подумала, зачем модельеру такой стол, а потом заметила на другом его конце свернутые в рулоны большие листы бумаги. Ну, понятно, наверное, чтобы делать и рассматривать наброски, эскизы и какие-нибудь чертежи кроя, нужен и соответствующий стол. Хотя зайди в кабинет Ирины Акуловой посетитель с более нежными нервами, чем у меня, такое большое расстояние, отделяющее его от хозяйки, вывело бы его из равновесия.
– Мне сказали, что основная задача вам понятна и против суммы вознаграждения за работу возражений нет? – Ирина сразу взяла быка за рога.
– Против суммы гонорара я не возражаю, а вот насчет обязанностей хотелось бы разъяснений. Небольших. Чтобы выполнить работу хорошо и без дурных последствий, мне нужно знать, кого вы опасаетесь в первую очередь.
– Ах, боже мой! – пожала плечами Ирина. – Да разве можно угадать!
У нее был прямой, немного жесткий взгляд и серьезное, лишенное даже намека на улыбку, выражение лица. Причем ясно было, что это лицо вообще редко улыбается; может быть, госпожа Акулова боялась появления мимических морщинок (эта женщина очень следила за собой, что бросалось в глаза) или же просто обладала замкнутым характером.
От нее веяло холодом, как от Снежной Королевы, но точно так же, как эта сказочная женщина, Ирина была очень красива. Причем той броской северной красотой, которая сводит с ума мужчин и покрепче нашего местного олигарха Акулова. У нее был точеный профиль северянки, строгие серые глаза и безупречно уложенные в сложную прическу светло-русые волосы. Сквозь легкую ткань белой блузки, надетой под строгий классический пиджак, проступали очертания маленькой крепкой груди.
Словом, Ирина Акулова при желании могла бы с успехом заменить любую из своих моделей, но, как я подозревала, не имела на это ни времени, ни желания. Деловая женщина, которая знает себе цену и не собирается сбавлять ее даже для очень перспективного покупателя.
Да и возраст… Ирине Акуловой было сильно за тридцать. Конечно, некоторые всемирно известные модели продолжают дефилировать до глубокой старости, но начинать карьеру в этом возрасте все-таки уже поздно.
– Впрочем, кто знает… Иными словами, подозревать в коварных планах вывести вас из игры, украв предназначенные к показу вещи, стоит всех и каждого?
– Да. Таковы законы нашего бизнеса.
– Дерьмовые у вас законы, – вырвалось у меня невольно.
Но Ирина только кивнула:
– Как и в любом серьезном деле. Нельзя не испачкаться, создавая красоту, – кажется, именно так сказал кто-то из великих. Это только кажется, что модный бизнес состоит из света софитов, вспышек фотокамер, красивых женщин и больших денег. На самом деле…
Она снова пожала плечами:
– Помимо гламурного блеска, у модного бизнеса есть и изнанка. Например, промышленный шпионаж, который процветает в модной индустрии. Разведать, что творится в стане конкурентов, достать выкройки или хотя бы эскизы костюмов, режиссуру шоу, переманить «звездных» манекенщиц, перекупить поставщиков тканей и фурнитуры – на все это тратятся огромные деньги! И не надо далеко ходить за примерами – в нашей среде слухи распространяются очень быстро. Совсем недавно, буквально за несколько минут до начала показа столичного модельера Руты, клиентками которой являются известные люди – жена популярного актера Ирина Безрукова и теннисистка Анна Курникова, – у нее самым банальным образом украли заказанные вечерние платья. А до этого был случай, когда всю ее коллекцию, уже приготовленную к показу, испортили, прожгли сигаретными окурками. Многие коллеги жалуются, что шпионы и «кроты» обнаруживаются даже в руководящем составе Дома моделей! Они крадут, да-да, именно крадут не только оригинальные идеи, но и базы клиентов. Тоже мало приятного.
– Все равно это как-то… ну, мелко, что ли. Именитые модельеры не станут опускаться до кражи каких-то костюмов, – заметила я, не слишком, впрочем, уверенно.
– Вы думаете? – прищурилась Акулова. – Ничего подобного. «Казачков» к конкурентам засылают абсолютно все! У гениев, знаете ли, тоже случаются творческие кризисы. Тем более что у молодых модельеров просто нет возможностей отстоять свои права – силы неравны. Знаете историю, которая недавно произошла у Валентина Юдашкина с Рутой? Дизайнеры поспорили, кто у кого «позаимствовал» сходство некоторых элементов в костюмах. Певица Электра купила у Руты модель, которую под брендом Юдашкина через полгода «обновила» Ксения Собчак. Другой модельер, Алиса Толкачева, тоже имела претензии к мэтру российской моды. Она заявила, будто Юдашкин украл у нее модель брюк, плотных спереди и совершенно прозрачных сзади. Такие брючки она представила на одной из московских Модных недель, где их купила певица Анжелика Варум, а через некоторое время на обложке одного из модных журналов в точно таких же брючках щеголяла Наташа Королева, которая одевается у Юдашкина. Разгорелся большой скандал, который, правда, закончился худым миром: Толкачева, которую не допустили к участию в следующей Неделе моды, попросила у Юдашкина извинения. Модельеры сошлись на том, что некоторые идеи просто «носятся в воздухе» и потому могут возникать в воображении нескольких модельеров одновременно. Это объяснение, конечно, было придумано для прессы. Что там случилось на самом деле – знают только сами дизайнеры, но мне лично и так понятно, что ссориться с Юдашкиным никому неохота.
– Так вы опасаетесь, что у вас, попросту говоря, стырят костюмы?
Ирина аристократично поморщилась от употребленного мною вульгаризма, но тем не менее ответила:
– Разве я знаю, откуда именно ждать неожиданностей? Они всюду. И не скрою от вас, что я в большой тревоге, беспокоюсь за все: и за свои модели, и за девочек (это она манекенщиц «девочками» зовет, догадалась я), и за себя… Да, и за себя! Я ведь неопытная, из начинающих. Как там будет и что – просто не имею понятия, только по рассказам от коллег и знаю.
Странно было слышать такое признание от этой холодной, словно примороженной красавицы. При первом взгляде на нее казалось, что ей известно все, а всякого рода ходы и выходы – вообще в первую очередь.
– Впрочем, я бы хотела, чтобы вы, Женя, взяли на себя именно сохранность коллекции, – продолжила Ирина. – Она не слишком большая, хотя и объемная – помещается в трех больших кофрах. Остальной багаж, всякие сумки с косметикой, бижутерией, галантереей, пусть вас не беспокоят. Если что из них пропадет – потеря невелика и восполнима. Главное – это моя коллекция. Не спускайте с нее глаз ни на минуту!
На этих словах Ирина все же разволновалась и даже слегка прихлопнула рукой по стопке бумаг, лежащих по левую сторону от ее компьютера. Я заметила, что щеки ее порозовели – будто кто-то плеснул на них розового вина. Ага! Изменила все же хваленая выдержка.
– А за себя саму и за «девочек» вы боитесь меньше?
– Все-таки я не настолько известна и не настолько влиятельна… пока… чтобы кто-то желал меня устранить. Вообще же пусть именно этот вопрос вас беспокоит в последнюю очередь. Муж не согласился отправлять меня в Москву без охраны и откомандировал мне своего начальника охраны, Игоря. Это очень расторопный, если так можно говорить об охраннике, и очень сообразительный, серьезный человек. Думаю, что с ним я, вернее сказать, все мы, будем в полнейшей безопасности. Я вас познакомлю.
– Итого, значит, в этой поездке в Москву нас будет…
– Десять человек. Шесть девочек, наш администратор Альберт, тоже милый юноша, вы, я и Игорь. Встречаемся завтра в аэропорту, за два часа до вылета – у нас большой багаж, и его нужно правильно погрузить и оформить.
– Хорошо.
– Женя… я могу надеяться на вас? Не сочтите за обиду, я, конечно, навела о вас справки, и как профессионал вы меня вполне устраиваете. Я спрашиваю в том смысле – понимаете ли вы, что все это очень серьезно?
– Ирина… простите, как вас по отчеству?
– Михайловна.
– Ирина Михайловна, я все прекрасно поняла. Если бы мне приходилось что-нибудь повторять два раза, то я не годилась бы для этой работы.
– Хорошо, – сказала она, вставая. – Зайдите сейчас в бухгалтерию, вам выпишут аванс. Половину оговоренной суммы, вы не против? Вторую по приезде.
– Все в порядке. Так до завтра.
– Да, Женя, спасибо вам, до завтра.
//-- * * * --//
Когда новость о том, что у меня появился новый клиент, с которым мы завтра же летим в Москву на Модную неделю, стала известна тете Миле, она вплеснула ручками и в полном восторге пустилась в пляс.
Вернее – принялась неуклюже и несколько тяжеловесно проделывать на нашей кухне некие замысловатые па. Тетушка у меня не из худеньких, на танцплощадки она перестала ходить лет эдак двадцать с лишком назад, поэтому ее потуги посоревноваться в грации с примами балета сильно меня позабавили.
– Ой, Женечка! Как хорошо-то! Наконец-то у тебя появился шанс! Господи-господи, услышал ты мои молитвы!
– Какие молитвы, о чем? – поинтересовалась я, уписывая бутерброд – дело происходило за вечерним чаем.
– Ну как какие молитвы, – тетя Мила села напротив меня и принялась, тяжело дыша, обмахиваться салфеткой. – Ты теперь у меня обязательно замуж выйдешь, Женечка. О господи, наконец-то!
Мой бутерброд остановился на полпути.
– Замуж? Я?! С чего ты взяла?!
– Ну а как же! – воскликнула тетушка. – Ведь там, на этих всяких модных, как их… тусовках, что ли… ведь там миллионеров и киноактеров – как блох на собаке! Ой, то есть я хотела сказать… эээ… ну, в общем, что их там много. Они эти подиумы, по которым модели вышагивают, как мухи, облепляют – ищут себе красивую жену. Так и кишат…
Я покатилась со смеху, представив себе «язык», подступ к которому усыпан телами неженатых миллионеров.
– Ничего, Женечка, в этом смешного нету! Я тебе даже так скажу: без мужа ты мне оттуда не смей возвращаться, таково мое тебе родительское слово! Да-да! Родительское! В конце концов, я тебе вместо матери!
Это была чистая правда. С тех пор как мама моя умерла, а отец, не выдержав даже минимального, по простым правилам приличия положенного срока траура, женился на какой-то гадкой бабе, тетя Мила стала для меня единственной семьей. Она приютила меня в трудную минуту, а потом, будучи тоже одинокой, стала опекать со всей материнской страстью.
Две вещи огорчали тетю Милу безмерно – моя работа и моя «непристроенность». Если с тем, что единственная племянница работает «по мужской профессии», она еще могла смириться, то отсутствие у меня мужа и детей тетушка считала своей личной неудачей. Вопрос о том, как ей хочется понянчить внуков, она поднимала с завидным постоянством.
Не упустила она его и сейчас.
– …и чтобы, Женя, без разговоров! Хватай там хорошего мужчину, держи его обеими руками, смотри, не первого попавшегося – выбери покрасивее да побогаче… а впрочем, чем черт не шутит, этот богатый, красивый, неженатый и без родственников сам к тебе подойдет. Ты у меня такая красавица, такая умница…
От мысли о том, какая я красавица и умница, тетя Мила даже прослезилась. И села за стол, возле своей остывшей чашки с чаем, глядя на меня и представляя, как я вскорости буду держать у себя на каждом колене по ребятенку.
Я протянула ей бутерброд.
– Давай пить чай, тетя Мила. Я слышала, что даже жены красивых миллионеров иногда пьют со своими тетушками чай.
//-- * * * --//
На следующий день в VIP-зале аэропорта я была представлена тем, с кем ближайшие дни мне предстояло делить все тяготы и заботы Модной недели.
В первую очередь Ирина Михайловна познакомила меня с коллегой – начальником охраны ее мужа Игорем Волковым. Это был плотный – не полный, а именно плотный, то есть крепко сбитый, с литыми мышцами – лысоватый человек лет сорока пяти с синеватым от частого бритья подбородком. Он ощупал меня с ног до головы внимательным взглядом и крепко пожал протянутую руку.
– Ого, – сказал Волков в свою очередь, оценивая мое тоже не слабое рукопожатие. – Я думаю, мы сработаемся.
Улыбнувшись ему, я обернулась к худощавому, разодетому, как африканский петух, молодому человеку. У него были крашеные волосы совершенно невероятной расцветки: снизу пряди рыжие с зеленью, сверху – желтые с малиновым. Из-под этого немыслимого оперения смотрели маленькие плутоватые глаза.
– Это Альберт, – представила Акулова. – Наш стилист, визажист и администратор в одном лице. Не смотрите, что он так несерьезно выглядит, – свое дело он знает и все прекрасно устроит.
– Обижаете, Ирина Михайловна! – сказал Альберт и действительно весь сморщился. Голос у него был высокий и нервный. – Я выгляжу очень серьезно, а если вы это насчет моей прически, то просто парикмахер попался дурак. И потом, так даже интереснее.
– Интереснее… Пугало из тебя так делать интереснее, вот что я тебе скажу. Ладно, это все потом. Женя, а это мои девочки.
На «девочек» я тоже взглянула с интересом. Модели и манекенщицы, которые чувствуют себя на экранах и обложках модных журналов как дома, всегда невольно кажутся этакими недосягаемыми эфемерными созданиями. А тут – совершено реальные, живые существа из плоти и крови, на любой вкус и размер. Хотя… насчет размера это я явно поторопилась. Размер все они носили никак не больше сорокового, что при огромном росте всех этих моделей казалось почти что противоестественным.
Когда первая из них чуть поклонилась, мне реально показалось, что я услышала, как стукнулись друг о друга ее кости.
– Это Лола.
Сценический образ Лолы явно имел какое-то сходство с «женщиной-вамп». Иссиня-черные волосы, ярко-красные, очень полные губы и огромные, чуть приподнятые к вискам глаза. Даже невероятная худоба ей шла, хотя и наводила на мысль о том, что эта роскошная ведьма питается исключительно человеческой кровью.
– Очень приятно, – прогудела Лола очень низким басом. – А вы к нашей компании каким же боком? Тоже костюмы демонстрировать?
В черных глазах мгновенно зажегся недобрый огонек. Я не могла ошибиться – это была вековая, непримиримая ненависть красивой женщины к возможной конкурентке.
Уф, даже страшно стало – щас укусит!
– Нет, Лола, Женя у нас по другому вопросу. Она телохранитель.
– Не поняла… Телохранитель? Работница Мавзолея, что ли?
Только очень острое музыкальное ухо могло уловить в этом вопросе издевку. А с тобой нужно держать ухо востро, детка, подумала я, глядя в черные глаза женщины-вамп. Еще и работать не начали, а ты уже такая агрессивная. Женоненавистница.
– Нет, – ласково сказала я. – Не работница Мавзолея.
– А кто?
– Работница крематория. Там тоже разные тела встречаются, в том числе и красивых молодых женщин модельной внешности. Лежат, бедняжечки, в холодильниках, дожидаются очереди. И мы их охраняем.
– От кого? – вскинула Лола подбородок. Она старалась держать лицо, но было видно, что сильно испугалась.
– От сексуальных маньяков. Некрофилов. Бывают, знаете ли, любители… на холодный девичий труп…
Воронов фыркнул, Ирина Михайловна поморщилась, Альбертик засмеялся, а какая-то из остальных манекенщиц взвизгнула. Лола, смерив меня презрительным взглядом, отошла от нашей компании, демонстративно села поодаль, положив ногу на ногу, и развернула на колене глянцевый журнал. «Чихать я на вас хотела, и вообще пошли все на фиг», – недвусмысленно говорил весь ее вид.
– Не обращайте внимания, Лола хорошая, просто новых людей не любит. Знаете, ревность и все такое, – улыбнулась мне другая девушка. Эта была кареглазая, с уложенным на затылке узлом густых, прекрасного медового оттенка волос. Из-под распахнутого плаща виднелось строгое черное платье – никаких излишеств. Продолжая улыбаться, она протянула мне руку:
– Меня зовут Катерина, фамилия Измайлова. Я здесь кем-то вроде старосты на общественных началах. Рада нашему с вами знакомству, если что – обращайтесь с любым вопросом.
Я заметила, что Катерина Измайлова старше всех остальных. Ненамного – года на два-три; позже, когда мы пили шампанское «за знакомство», я узнала, что ей «целых» двадцать два, тогда как другим девушкам не больше девятнадцати. Но и сейчас было понятно, что Катерина – самая выдержанная и спокойная из всех «девочек». Еще раз улыбнувшись мне, она отошла в сторону.
– Женя, а у вас и пистолет, наверное, есть? А вы мне пострелять дадите? – звонко, на весь зал (пассажиры заоглядывались на нас и шушукались) спросила самая юная манекенщица – Аня Мохова.
С ней меня знакомить было не нужно. Недавно в нашем городе проходил конкурс красоты, и фотографиями Анечки, пятнадцатилетней школьницы, одержавшей убедительную победу, были увешаны все таблоиды. Тонкое личико с бриллиантовой короной на пышно взбитых платиновых волосах и хрупкая фигурка с наброшенной на плечики песцовой шубкой – подарок от спонсоров – украшали недавно и все первые полосы наших газет.
Я и не знала, что этот симпатичный ребенок работает в модельном агентстве; думала, что после конкурса ее отправили обратно за парту.
– Пистолет у меня есть, но пострелять я тебе не дам, – ответила я.
Язык не поворачивался называть ее на «вы».
– Почему это?
– Потому что огнестрельное оружие детям не игрушка. Сначала школу закончи.
Анечка надула губки:
– Школу я только через два года заканчиваю. А сейчас у меня вообще каникулы.
Ах да, сегодня же двадцать пятое марта. Действительно, первый день весенних каникул, а я-то удивлялась, как это родители разрешили девчонке прогулять целую неделю.
Обиженная Аня (ничего себе начиналось мое знакомство с коллективом!) тоже отошла в сторону и уселась возле Лолы, которая, казалось, этого не заметила.
– А теперь Оля и Поля, – сказала Ирина Михайловна, подводя ко мне еще двух девушек – совершенно одинаковых, так что мне пришлось уточнять, где именно Поля и где Оля.
Милые шатеночки в кожаных кепочках поочередно сунули мне руки и прыснули.
– Спорим, вы сейчас подумали, что мы близняшки? – спросила Поля, потряхивая длинными сережками из оникса.
– И скажете, что родная мать нас не отличит? – добавила Оля, кокетливо заправляя за ушко короткий завиток.
– А разве нет?
– Нет! – торжественно вскричали шатеночки и, смеясь, переглянулись. – Все принимают нас за близняшек, а мы просто родные сестры! Поля на год и два месяца старше Оли! А различия никакого! Правда, интересно?
– Да, очень, – ответила я вполне искренне.
– Нам так часто говорят, что мы близняшки, что иногда и сами этому верим.
– И стараемся не особенно распространяться на тему, что это не так, – напомнила им Ирина Михайловна. – Чтобы не разрушать интригу. Модели-близнецы – это редкий, всегда интересный и притягивающий к себе внимание ход!
– Ой, Ириночка Михайловна, вы же знаете, мы – никому! Только Жене, но ведь она – наша?
– Она наша, но языками мести все-таки нужно поосторожнее.
Виновато переглянувшись, Оля и Поля отошли.
– Ну а теперь Юля. Это наша королева.
Юля-королева и в самом деле была чудо как хороша – она выделялась даже на фоне остальных красавиц. Правильный овал лица, обрамленный каштановыми волнами крупно вьющихся волос, украшали яркие, как бриллианты, и такие же чистые голубые глаза. Прямой греческий нос и прекрасно вылепленные губы – эта девушка просилась даже не на глянцевую обложку, а прямиком в скульптурную залу Эрмитажа. Боже, боже, это Венера, не иначе…
Кивнув мне, Юля-Венера будто не заметила протянутой руки и величаво прошествовала к киоску с книгами. Другие пассажиры, ожидающие своего вылета в вип-зале, расступались перед нею, провожая восхищенными взглядами.
– Не обижайтесь, – сказала Ирина. – Юля очень молчаливая девушка. Иногда по целым дням и слова от нее не добьешься. Но аккуратная и исполнительная.
«А может, она молчит, потому что ей нечего сказать?» – подумала я, тоже провожая взглядом высокую фигуру в белых брюках и таком же белом полушубке из искусственного, но все равно очень дорогого меха.
Ирина Михайловна тем временем посмотрела на часы:
– Так. До вылета у нас еще целый час. Я думаю, мы успеем и, более того, должны выпить в честь нового знакомства немного шампанского.
– Возражений нет, – поддержал ее Альберт.
– Я знаю, дорогой, что относительно шампанского у тебя никогда не бывает возражений. Впрочем, тебе и карты в руки. Распорядись.
Альбертик исчез мгновенно, будто его смыло волной цунами. Ирина Михайловна посмотрела на меня, и во взгляде ее я не могла не уловить глубоко запрятанную тревогу.
– Ох, Женя, если бы вы знали, как меня все это беспокоит. Волнуюсь, вот говорю себе, что нет причин для беспокойства, а все равно волнуюсь. Мой первый показ, первый вылет с нашей коллекцией в Москву, вся эта суматоха впереди… Будем надеяться, что все обойдется.
– Негоже начинать новый виток творческой биографии с такого настроения, Ирина Михайловна. Конечно, все будет хорошо.
Подняв над головой две бутылки французского шампанского, от буфета к нам на всех парусах летел Альбертик.
//-- * * * --//
Самолет приземлился благополучно, и уже через пятнадцать минут после посадки мы с охранником Игорем ожидали своей очереди в пункте выдачи багажа. Три больших, похожих скорее на мини-автомобиль, чем на чемодан, кофра и несколько сумок с менее ценными косметикой и прочей ерундой целиком заняли две тележки, которые мы арендовали у носильщика.
– Довезете, Женя? Я бы вам помог, но у меня только две руки, – виновато посмотрел на меня Игорь, берясь за ручку своей тележки.
– Довезу, конечно. Я не кисейная барышня.
– Это я уже понял, – кивнул он, и мы тронулись с места. – Кстати, для удобства и установления более тесных контактов предлагаю перейти на «ты». Вы как?
– Приветствую. Скажите… то есть скажи, нас будут встречать? Ведь не в такси же мы все это погрузим да плюс еще десять человек.
– Эти девчонки такие худющие, что вполне могут поместиться все вшестером на одном переднем сиденье, – ухмыльнулся Игорь. – Но ты не беспокойся. Всю нашу веселую компанию встретит, отвезет в гостиницу специальный транспорт от Модной недели. Ирина точно знает, кто именно.
– А с Ириной ты тоже на «ты»? – поинтересовалась я простого любопытства ради.
– С ней-то? Ну, конечно. Уже давно. Мы с Павлом Акуловым, мужем Ирины, давние товарищи, однокашники, еще по институту. С тех пор и работаем вместе, правда, Павел на себя пашет, а я на него. Но обид нет – как говорится, каждому по способностям.
Мы вывезли наши тележки через стеклянные двери на улицу. Столица встречала нас неприветливо: сырой мартовский ветер, замешанный на дожде и мокром снеге, трепал дрожащих от холода девочек во главе с Ириной Михайловной, забирался под одежду. Придерживая полу красивой, но коротенькой, что называется, на рыбьем меху дубленки, Акулова помахала нам рукой:
– Сюда, сюда. Ну что, все благополучно? Альберт побежал искать микроавтобус и объясняться с охраной. Сейчас звонили наши встречающие – вышла какая-то накладка, и на территорию порта автобус не пустили. Ничего, он договорится, вот увидите.
Анюта стучала зубами и вздрагивала при каждом порыве ветра.
– Ой, девчонки, я сейчас пр-р-росто заледенею, как сосулька, – жалобно говорила она. – Мне кажется, я уже начинаю… Ног не чую… А еще живот болит – вот напасть-то…
– А живот почему болит? – насторожилась Ирина Михайловна. – Ты что это, Анна? Съела что-нибудь?
– Ой нет, что вы! Я уже вторую неделю только салатными листьями питаюсь и газировкой. И то стараюсь не переедать. А живот болит – так это я позавчера пупок себе в пяти местах проколола. Ну, это, типа пирсинг.
Я уставилась на нее во все глаза, не в силах понять, зачем молодой девочке добровольно подвергаться такой чудовищной операции. Лола, которая, как видно, разделяла мое мнение, покрутила пальцем у виска. Катерина пожала плечами и отвернулась, королева Юля индифферентно жевала жвачку и смотрела в сторону.
А вот Поле и Оле, которые грелись, тесно прижавшись к друг другу и пританцовывая, информация о проколотом пупке доставила явное удовольствие.
– Анька, классно! – вскричали они. – Пупок в пяти местах? Нет, правда классно! Ты теперь знаешь что? Вставь туда колечки и повесь занавеску!
И девушки захохотали, прижавшись друг к другу еще крепче, как сиамские близнецы.
Мохова, надувшись, открыла рот, чтобы что-то возразить, но тут произошло неожиданное.
Из-за угла длинного здания аэропорта медленно выехал желтый автопогрузчик. Странно, что бы ему делать здесь, по эту сторону порта? Но погрузчик, набирая скорость, двигался очень уверенно и, что самое интересное, точно в нашу сторону. Даже на полной скорости он все равно двигался не слишком быстро, поэтому девочки не завизжали и не бросились врассыпную, а лишь отступили на несколько шагов, да так и остались стоять, прижавшись к стене. Подчиняясь скорее автоматическому, натренированному годами, чем логически продуманному решению, мы с Игорем толкнули свои тележки в разные стороны и, развернув их у стены аэропорта, загородили своими телами.
В это время с автопогрузчика спрыгнули четверо одетых в фирменные сине-желтые «внуковские» комбинезоны крепких парней и стали с грохотом сбрасывать около нас какие-то чемоданы. Красные, черные, белые, чемоданы в клеточку и в смешной цветочек, кейсы, сумки и даже два точно таких же кофра, какие стояли у нас на тележках… Вся эта гора оказалась рядом с нами и на время отрезала нашу компанию от остального мира.
– Что вы делаете? Эй! Я вас спрашиваю! – резко крикнул Игорь.
Он толкнул свою тележку ко мне и, решительно шагнув к одному из парней, схватил его за отворот комбинезона:
– Слышишь, малый? Да ты пьян или чокнулся? А ну, убирай свое барахло к чертовой матери! Что это тебе – багажное отделение, что ли?
– Велели вам передать! Ваш багаж, сказали, – равнодушно сообщил парень, не делая попыток вырваться.
– Да ты очумел, малой! Как это – вот так сказали нам передать? Не спрашивая ни фамилии, ни паспорта, ни билета? Иди кому другому зубы заговаривай, понял?!
– Слушай, отец, мое дело маленькое. Мы ехали из багажного – нам сказали: компания, что сейчас из Тарасова прилетела, не все свои пожитки забрала. Велено догнать, сгрузить, вернуть и отвалить!
– Кто приказал?
– Мент какой-то.
– Какой еще мент?
– Здешний! Со значком дежурного!
– Ты с ним знаком? А ну, пойдем внутрь, покажешь!
– Я что – фраер, с ментами дружбу иметь? Видал я ихнюю братию знаешь где? Слышь, отец, пусти. У меня дел куча, некогда! Иди сам в багажное и разбирайся там, ваш это багаж или подсунули вам… с десяток сумок.
– Мама!!! – вдруг громко вскрикнула Лола. На ее бас невольно оглянулись все.
– Мама!!! – повторила она. – А вдруг там бомбы?!
Мысль была не очень глупая. Тем более учитывая всем известную криминогенную обстановку в столице, известно, какую начинку могут иметь такие вот «ничейные» сумки.
Но и не совсем верная: бомбы и всякого рода взрывные устройства не сбрасывают на грязный асфальт с такой небрежностью. Будь там бомбы – наши перламутровые кишочки давно бы уже пылились на березовых веточках.
– Так, все, базар закончен! Быстро собрали это свое шмотье и увезли туда, откуда взяли! Стой! А ну-ка, сперва открой это, – Игорь наугад пнул одну из сумок, – и покажи мне, что там! А Женя пускай пока вызывает милицию. Открывай!
– Папаша, папаша! Ты здесь не командуй!
– Повозражай мне еще, щенок!
Вдруг парень сделал какое-то неуловимое движение то ли рукой, то ли ногой, и Игорь моментально оказался лежащим лицом вниз на мокром и грязном асфальте!
Правда, он мигом вскочил на ноги, но тех нескольких секунд, которые были упущены, хватило для того, чтобы трое остальных парней моментально соскочили с погрузчика и, подскочив к тележке Игоря, стали закидывать в автопогрузчик наши баулы!
Поднялась суматоха. Кто-то завизжал, Ирина Михайловна кинулась к похитителям и стала колотить их по чему попало ридикюлем и зонтом-тростью, Катерина Измайлова – сама смелая из девушек – вцепилась в один из чемоданов и завопила:
– Грабят! Помогите, грабят!
Я тем временем выполняла свою задачу – спасала наш багаж. Два кофра и несколько сумок из тележки, которую вез Игорь, резвые парни уже успели закинуть на погрузчик; перепрыгнув через двух сцепившихся на асфальте людей (это Воронов кинулся на главного из похитителей, повалил его наземь и метелил что есть силы), я пнула в пах того, кто попытался перегородить мне дорогу (он охнул и согнулся втрое, отчаянно матерясь), ребром ладони под кадык вырубила еще одного (он мешком свалился прямо в лужу, обдав меня фонтаном брызг) и, добравшись, наконец, до автопогрузчика, скинула обратно два чемодана и два кофра.
Ирина Михайловна и Катерина резво хватали багаж за ручки и волокли обратно на тележки. Четвертый парень, тот самый, кому Катя не отдала одну из сумок, отпихнув от себя нашу кладь, кинулся прочь, петляя, как заяц. Трое других с разной скоростью (в зависимости от полученных травм) тоже бросились в стороны.
Я спрыгнула на землю. С ног до головы забрызганный грязью Игорь, тяжело дыша, помогал женщинам установить наш багаж обратно на тележки. Он никак не устанавливался: сумки падали, кофры вставали как-то косо и не оставляли места для другого багажа. Чертыхнушись, Игорь не удержался и пнул один кофр ногой; Ирина Михайловна побледнела.
– Осторожно! Там же одежда для показа!
– Прости, Ирина. Эти подонки меня просто из колеи выбили.
С грехом пополам мы погрузились. Девушки отряхивались, как вышедшие из песка куры, и поглядывали в сторону выхода с территории аэропорта, обозначенного железной оградой. Я тоже посмотрела туда: отсутствие Альберта начинало меня беспокоить.
И еще меня удивляло, что, несмотря на поднятую нами суматоху и шум с криками «грабят» и «помогите», к нашей компании не подошел никто – ни милиционер, ни работник порта. Даже пассажиры, выходящие из здания, пугливо обходили нас стороной – и только.
Игорь понял мое удивление и устало улыбнулся:
– Ничего удивительного, Женя. Этот скандал приняли за обычную разборку между носильщиками за клиента. Здесь часто происходят такие вещи. Парни-то были в фирменных комбинезонах, они же и устроили кучу-малу, вот люди и подумали… А администрации просто неохота связываться.
Я кивнула – это объяснение меня устроило. Пнула ногой одну из чужих сумок, что валялась рядом, к моему удивлению, она ответила пустым звуком и легко откатилась в сторону.
Не веря себе, я пнула и другой лежащий на земле чемодан, затем третий, четвертый. Все они были пусты!
«Я была права: весь этот багаж с автопогрузчика – не более чем муляж. Никто не хотел подсовывать нам бомбу или наркотики – парни пришли именно за нашими чемоданами и кофрами!»
– Альберт! – вдруг хором закричали девочки. – Ну наконец-то, Альберт!
Администратор (он же стилист, он же визажист) бежал к нам и на ходу призывно махал рукой. Мы поняли, что это знак выходить за ограду.
– Там у входа машинами все заставлено, ни пройти, ни проехать, – пояснил он, подбежав. – А микроавтобус я нашел, стоит и ждет, шофер даже погрузиться нам поможет – я договорился. А вы чего такие?
– Какие?
– Красные какие-то и грязные…
– Да так, отбивали нападение неприятеля, – ответил за всех Игорь. – Подробности за вечерним чаем, под шелковым абажуром. Веди!
К микроавтобусу мы шли, петляя по узким тропам между поставленными почти впритык друг к другу машинами. Несколько раз вслед нам ругнулись, один раз обозвали «табором»; последнее почему-то особенно задело Лолу. Она обернулась и выдала вслед оскорбителю такую тираду, что даже у меня запылали щеки.
– Лола, – с упреком сказала ей Акулова. – Лола, здесь же Аня.
Но Мохова только в восторге запрыгала около манекенщицы:
– Ничего, Ирина Михайловна! Даже интересно! Здорово! Жалко, я только не все запомнила! Но Лолка мне потом все на бумажку запишет, я заучу и буду в школе от мальчишек отбиваться, только ты обязательно запиши, ладно, Лол?
– Какая я тебе Лолка, малолетка сопливая, – бросила женщина-вамп, даже не оглянувшись на Анюту.
Та вспыхнула сразу, как порох:
– Сама ты сопливая! Килька волосатая! Губастая каланча! Я, между прочим, «Мисс Тарасов», а ты вообще недавно рыбой на рынке торговала!
По-прежнему не оглядываясь на подругу и не прерывая шага, Лола протянула назад руку, быстрым и точным движением схватила Аню за красиво взбитые волосы, развернулась и несколько раз ткнула ее в усеянный птичьим пометом капот какой-то машины:
– Понюхай, чем пахнет, паршивка! Понюхай! Понюхай! И в следующий раз думай, прежде чем вступать в разговор со взрослыми тетками, пацанка немытая!
– А ну, прекратить! – резко сказала Акулова.
Но Лола и без того уже выпустила Аню и устремилась дальше, независимо вихляя бедрами. Аня шмыгнула носом и оглядела нас глазами, которые моментально стали наполняться слезами:
– Нет, ну вы видели?! За что она меня, а? За что?! Еще бы чуть-чуть – и синяк под глазом был бы обеспечен! А как бы я с фингалом на подиуме показалась?! Ирина Михайловна, она это нарочно!
– Иди вперед, – коротко приказали ей.
Впереди показался бок долгожданного микроавтобуса. Мы узнали его по эмблеме Модной недели, украшавшей двери машины. Приспустив стекло, на шоферском месте сидел и курил водитель в потертой на локтях кожаной куртке.
– Вадим Иваныч! Довел-таки, – еще издалека крикнул ему Альбертик. – Вот она, наша компания – семь… то есть восемь, – покосившись на меня, поправился он, – красивых женщин и два импозантных мужчины.
Шофер кивнул нам всем сразу, не задержав взгляд ни на одной из красивых манекенщиц. У него был очень скучающий и пресыщенный вид. Представляю, сколько великолепных женщин с суперформами приходилось этому человеку видеть каждый день, работая в таком месте, как Модная неделя! После этого любая кривоногая толстуха с короткой шеей может показаться ему оригинальной и ни на кого не похожей женщиной с изюминкой.
Водитель откинул багажник и стал помогать Игорю и Альбертику устраивать туда вещи.
– Однако! Не знал я, что платья и юбки могут весить сто килограммов! – крякнул он, переваливая через борт кофр с нарядами.
– Нет, наши будут полегче, – с ноткой удивления заметила Ирина Михайловна. – А вообще вы правы. Некоторые женщины носят очень тяжелые платья.
– Ну да. С гвоздями вместо пуговиц и кирпичами вместе подплечников, – усмехнулся водитель, захлопывая багажник.
Ирина Акулова вздернула подбородок.
– Вы недооцениваете нас, уважаемый Вадим Иванович, – сказала она очень холодно. – Тяжелые платья бывают самыми красивыми в мире, более того – подвенечными! Я могу привести в пример британскую актрису Джозефин Доэрти, которая выходила замуж в платье весом 178 килограммов. На отделку этого наряда понадобилось огромное количество стразов, которые блистали на солнце, как улыбка младенца, плюс несколько километров белоснежного китайского шелка и кружев. Длина шлейфа достигала восемнадцати метров, и его несли восемь шаферов и пять подружек невесты.
– И на сколько же женишку пришлось раскошелиться из-за этой придури? – внимательно выслушав Акулову, спросил водитель.
– На двадцать пять тысяч фунтов стерлингов, – сухо ответила ему она и вошла в автобус.
– Ну и дурак это парень, больше ничего не скажешь!
После этого резюме наш шофер не произнес больше ни слова.
Наша компания довольно быстро разместилась в машине и прилипла к окнам. Москва, Москва! Любишь ты этот город или не любишь, но, приезжая сюда, невозможно отказаться от удовольствия рассматривать все, что вырастает за окном, – соборы, новостройки, лесополосы, опять какое-то древнее строение, опять стеклянный новодел, шоссе, дворики с маленькими особнячками, спальный район, дорога и вновь знакомые с детства по книжным картинкам очертания памятников…
Мы приехали в Москву.
//-- * * * --//
Поселились в гостинице «Московия» – своего рода уютном особняке, постояльцы которого в любое время суток чувствуют здесь себя избранными и желанными гостями. Этот отель не имел ничего общего с бетонно-стеклянным деловым «муравейником», на который так походят сегодня многие современные гостиницы. И это мне сразу понравилось.
Понравился мне и мой номер полулюкс, который удачно располагался неподалеку от люкса, который, конечно, заняла Ирина Михайловна. Окна и двери здесь были надежные, а сочетание удобной итальянской мебели красного дерева, мягких кресел, тяжелых портьер с современной «начинкой» в виде системы кондиционирования, телефона, телевизора и доступа в Интернет создавало у меня ощущение спокойной, домашней обстановки и одновременно настраивало на рабочий лад.
Носильщик, который помог мне занести вещи и теперь топтался у входа, рассчитывая получить на чай, разливался соловьем:
– Добро пожаловать в «Московию»! Мы всегда рады служить нашим гостям со всех концов света! В ресторане «Борсалино», где по вечерам играет живая музыка, вам предложат лучшие блюда русской, европейской, американской кухни. А в память о незабываемой поездке в столицу России вы сможете приобрести в расположенном на первом этаже магазине эксклюзивные сувениры…
Я сунула ему в руку зеленую бумажку:
– Спасибо, братец. Я думаю, что все это я прочитаю в вашем рекламном буклете, вон я вижу один такой на журнальном столике. Ты лучше вот что, я сейчас переоденусь, а ты скажи портье, чтобы он почистил мне куртку и джинсы – видишь, какие грязные. И обувь тоже. А потом закажи обед прямо сюда, в номер. Что-нибудь на твой вкус.
Разглядев в своей руке размер вознаграждения, носильщик издал горловой звук и забил копытом, как цирковой конь:
– Все будет исполнено! Все! А одежду вашу я сам почищу!
Мне было все равно. Я закрыла за гостиничным работником дверь, скинула кроссовки, с облегчением вылезла из пропахшей потом и грязью рубашки, куртки, джинсов. Сложила одежду в черный мешок с надписью «для стирки», который нашла на антресолях, и выставила его за дверь.
В ванной журчала вода, распространяя по номеру чудный хвойный аромат. Я погрузилась в пенную воду, намылила голову шампунем и, откинувшись на кафельный бортик, закрыла глаза.
Было над чем подумать. Если спустя всего лишь какой-то час (даже меньше!) после прилета служащие «Кассиопеи» подверглись очень дерзкому и очень агрессивному нападению, во время которого у нас попытались стырить чемоданы, то нельзя даже предугадать, что будет дальше! Во всяком случае, кто-то всерьез собрался испортить Акуловой пребывание на Модной неделе и сорвать ее показ.
Что ж, для того чтобы воспрепятствовать этому, у меня есть три дня – показ модельера Ирины Акуловой, согласно расписанию, которое она передала мне еще вчера у себя в офисе, назначен на восемнадцать часов вечера послезавтра. До этого времени я должна разбиться в доску, но сберечь доверенную мне коллекцию – иначе грош мне цена как профессионалу! Поэтому сразу же, как только выйду из ванны, надо будет зайти в соседний номер к Ирине и убедить ее перенести кофры с предназначенной к показу одеждой ко мне. Конечно, Акулова относится к своим моделям, как к детям, но для ее же блага будет лучше, чтобы…
В дверь постучали так настойчиво и громко, что я вздрогнула и открыла глаза. Нет, не показалось. Стукнули еще раз. И еще… Я быстро окунулась с головой, смыла с волос мыльную пену и выскочила из ванны, на ходу заворачиваясь в гостиничный купальный халат.
Прошлепала к двери, оставляя на паркете позади себя мокрые следы.
– Кто там?
Ответом мне были быстрые шаги, удалявшиеся по коридору.
– Эй!
Я повернула ключ, открыла дверь и… никого не увидела. Абсолютно пустой, тихий коридор с уходящей вдаль ковровой дорожкой.
И в ту же минуту мне в спину ударила резкая трель телефонного звонка. Захлопнув дверь, я ринулась к журнальному столу, на который выложила вынутые из карманов куртки кошелек и мобильник.
Звонила Акулова.
– Женя, – сказала она в трубку странным, полузадушенным голосом, – Женечка, умоляю, срочно ко мне в номер! Но только тихо! Так, чтобы никто не слышал, Женя!
– Иду, – сказала я и отключилась.
Сердце кольнуло нехорошее – ох! – очень даже нехорошее предчувствие. Какая дрянь случилась на этот раз? Напали на саму Ирину? Но тогда она не имела бы возможности мне позвонить!
Разумеется, я не стала тратить времени на переодевание – выскользнула из номера прямо в халате и буквально прокралась по коридору к Ирининому люксу. Конечно, если кто наблюдал со стороны, то не заметить меня было невозможно, но если наблюдателей не было, то, по крайней мере, никто не услышал моих шагов.
Дверь распахнулась сразу, стоило мне только тихонечко царапнуть ее ногтями. Бледная как смерть Ирина, не говоря ни слова, схватила меня за руку и втащила в комнату.
Люкс Акуловой состоял из двух смежных комнат и круглого, будто обведенного циркулем, коридора. Ирина Михайловна втолкнула меня в комнату, которая одновременно могла служить и приемной, и гостиной. Краем глаза я успела заметить, что номер действительно шикарный, как у кинозвезды: стены затянуты блестящей парчой, бархатные портьеры собраны в замысловатый ламбрекен, ноги утопают в роскошном, белом с золотом, ковре.
– Сюда, – сдавленно прошептала дизайнер, увлекая меня в соседнюю комнату.
Мебели здесь было немного – широкая кровать под балдахином, секретер, туалетный столик, прикроватная тумбочка, пузатый на гнутых ножках гардероб, два кресла, – но расставлена она была с отменным удобством и вкусом.
Не отпуская моей руки, Ирина развернула меня к себе и впилась мне в глаза затравленным, как у кролика, взглядом:
– Женя, Женечка, что мне делать? Господи, отвечайте же мне, что мне делать, Женечка? – спросила она шепотом, прыгающими губами.
– Ну… это зависит от того, что вы натворили, – осторожно ответила я, ничего не понимая.
Не отрывая от меня дикого взгляда, Акулова показала мне рукой на что-то позади себя. Я всмотрелась: ничего особенного, только небольшой ералаш из-за стоящих у самой дальней стены огромных кофров с одеждой. И зачем она сдернула с кровати парчовое покрывало и набросила его на раскрытый кофр?
– Женя… Посмотри… Там…
Дрожащий палец вытянулся в сторону покрывала. Высвободив руку из цепкой Ириной хватки, я подошла к стене и сбросила его, отбросив за спину.
Под ним, уютно свернувшись калачиком в глубоком чреве черного кофра, лежал труп.
– А-а-а… – тоненько взвизгнула Ирина и закрыла глаза. Пятясь, она дошла до кровати и села на нее – машинально, как механическая кукла.
– Кто это? – спросила я, как могла, спокойно. Такие сюрпризы следовало еще осознать.
– Я не знаю, – шепотом ответила она. – Я его первый раз вижу.
– Вы уверены, что не привезли его с собой?
Она покачала головой, но глаз так и не открыла. Да, я ее понимаю. Не на что тут было особенно смотреть.
С трудом преодолевая тошноту, я присела на корточки у лежащего в чемодане трупа. Покойников я не боюсь (смешно было бы бояться их при моей профессии), но как-то не люблю. Не знаю почему.
Наверное, потому что у меня с ними мало общего.
//-- * * * --//
Солнце пробивало разноцветные витражи балкона с видом на Манеж и Красную площадь и выкладывало на сверкающем паркетном полу замысловатую мозаику. Мы с Ириной сидели рядышком на кровати. Она, приложив руку к груди и судорожно вздыхая, я, нахмурившись и не сводя глаз с парчового покрывала, которое снова накинула на бездыханное тело.
Минуту назад я его хорошо осмотрела. В карманах нашлась небольшая пачка денег (тысяча триста долларов и десять тысяч рублей), лежащая просто так, безо всякого бумажника, смятый носовой платок, начатая упаковка валидола и удостоверение на имя директора Модной недели в Москве Пищика Анатолия Гавриловича.
Убитому (а этот человек был именно убит, судя по всему – задушен) было на вид лет пятьдесят – пятьдесят пять, он был невысокого роста, хотя и полной комплекции, с круглым мягким лицом и лысиной, которую он пытался прикрывать старательно зачесанными назад прядями. На нем был великолепный костюм темно-синего цвета в еле заметную бирюзовую полоску и тонкая рубашка с расстегнутым воротом. Галстука – а галстук безусловно должен предполагаться у человека, носящего такой костюм, – не было.
Обдумав все как следует, я решилась прервать молчание.
– Как вы нашли… это? Просто окрыли кофр и… эээ… напоролись?
– Да… я решила проверить, в каком состоянии долетели мои костюмы… раскрыла первый же кофр и… еще когда раскрывала, удивилась, что он такой тяжелый…
– Понятно. А к другим не прикасались?
Она на мгновение раскрыла и снова закрыла глаза.
– Нет, я посмотрела… Только приоткрыла замки. Там все в порядке, там вещи. Просто я… как и все мы… никто из нас не заметил, что там, в аэропорту… мы захватили четвертый кофр…
– Как-как?
Ирина перевела дух, чтобы набраться сил объяснить мне все сначала, но я и так все поняла. Четвертый кофр! Ну, конечно! Ведь у стены их стоит ровно четыре, а с собой мы везли три. Я еще в Тарасове пересчитала весь багаж и взяла на заметку: кофров с коллекцией – три штуки!
А этот – четвертый! Значит, там, во время суматохи с нападением, когда мы отбились от парней, которые хотели украсть наш багаж, в спешке мы захватили с собой лишний, четвертый, кофр! Четвертый кофр – с трупом!
То-то наш багаж никак не хотел вставать на тележку – там просто не было места для незапланированного чемодана! И водитель автобуса, как его, Вадим Иваныч, тоже удивлялся, почему у нас такой тяжелый багаж!
Погодите, но что же это тогда значит? А вот что. Этот кофр был подброшен нам вместе с другими, пустыми сумками-чемоданами. Кто-то очень хотел, чтобы мы увезли с собой убитого Пищика или, на худой конец, как-то засветили свою принадлежность к кофру с жуткой «начинкой», и тогда подозрения в убийстве нашей компании было бы не избежать!
Ничего себе!
Открытым остается вопрос: связаны ли попытки во что бы то ни стало сорвать показ коллекции Ирины Акуловой с этим убийством? И кому помешал директор Модной недели?
– Как только я его увидела, сразу побежала к вам в номер… постучала – вы не открыли… там кто-то начал спускаться по лестнице, я испугалась, сама не знаю чего… нервы не в порядке… и вернулась обратно, позвонила вам и… и вот, – говорила тем временем Ирина.
Плечи у нее вздрагивали.
Я кивнула, соображая. Снова взглянула в удостоверение, которое держала в руках.
– Пищик Анатолий Григорьевич. Директор Модной недели. Вы его знали? Хотя бы заочно?
– Заочно – да, – пробормотала Ирина. – Мы списывались, обменивались документами по факсу и электронной почте, несколько раз говорили по телефону… Это еще на этапе подготовки моего приезда… Когда только решалось, буду ли я участвовать в показах… А лично ни разу не сталкивались, нет…
– Кроме этих организационных моментов, какие-то еще общие дела с этим господином у вас были?
– Нет, нет, что вы, никаких…
– А у ваших девочек или администратора?
– Господи, да откуда?!
М-да. Предстояло еще решить, что делать с трупом. Оставлять его в гостинице невозможно – для Ирины это будет неподходящий сосед, к тому же и за номер он не заплатил. Переносить его к себе мне тоже не улыбалось по тем же причинам.
– Игорь! – сказала я. – Ваш охранник! Где он?
– Он? Наверное, у себя. Он живет в соседнем номере, через стенку.
– Почему вы ему не позвонили? Зовите его сюда, он должен помочь нам избавиться от этого, – я кивнула на тело, – непрошеного визитера.
– А как?
– Это уже его дело. По-моему, самое лучшее – увезти его куда подальше, в место побезлюднее, если в Москве есть такое место, и сделать анонимный звонок в милицию. С гражданской позиции это, конечно, не совсем правильно, но это единственный способ хотя бы на несколько дней избежать допросов в милиции. Там нас с вами могут задержать на несколько часов, а то и дней.
– Но я не могу терять часы, а тем более дни, я…
– Вот и я про то же. А вообще, Ирина Михайловна, я бы посоветовала вам распорядиться, чтобы Воронов поселился в вашем же номере. У вас две комнаты, вы можете устроиться вполне комфортно. Конечно, с точки зрения приличий лучше, чтобы с вами эту неделю пожила я, но моя задача – охранять коллекцию. И я сторонник разделения обязанностей – раз функции личной охраны возложены именно на Игоря, то ему и карты в руки. А кофры с платьями мы перенесем ко мне в номер.
– Нет! – вдруг резко и с силой возразила Акулова. – Я никогда не буду жить в номере с посторонним мужчиной! Никогда!
Ее бледное лицо стало покрываться розовыми пятнами. Нервные пальцы забегали по отвороту блузки и обратно.
– Это совершенно невозможно и недопустимо! И потом, что я скажу мужу?
– Я думаю, в данной ситуации он вас поймет.
– Нет! Никогда! Вы его не знаете, и вообще… Я буду жить одна! Это не обсуждается.
Ее детское упрямство мне, конечно, не понравилось, но что можно было сделать? Акулова сжала губы и так твердо на меня посмотрела, что мне стало ясно – Ирину не переубедить.
– Хорошо, но вы хотя бы телефон всегда держите под рукой. И сейчас же зовите сюда Воронова.
//-- * * * --//
Не имеет смысла описывать изумление Игоря, его вопросы и то, что мы на них отвечали. Фактически повторилась та же самая сцена, что и со мной: удивление, настороженность, напряженное раздумье. В конце концов было решено, что Игорь вызовет такси и под предлогом переноса в Гостиный Двор, где будут проходить показы Недели, кое-какого нашего оборудования, вывезет кофр куда-нибудь в лесополосу.
– По пути я буду пересаживаться в несколько таксомоторов, – пояснил он, – и, таким образом, отследить мое передвижение путем опроса шоферской братии будет практически невозможно. Вас, дамы, я бы попросил не вступать в контакт ни с кем из посторонних до моего возвращения. Отпечатки ваших пальцев на кофре необходимо стереть.
Акулова дернулась, а я протянула Игорю удостоверение убитого и то, что нашлось в его карманах:
– Это нужно положить обратно в его костюм. И тоже стереть отпечатки.
Удостоверение, носовой платок и валидол Игорь у меня принял, а деньги беззастенчиво запихнул в свой карман. И подмигнул мне:
– Я человек не бедный, но дарить тому, кто найдет труп, такую приличную сумму не в моих правилах. Тем более что первыми нашли этого бедолагу все-таки мы. А покойному они все равно уже не нужны.
Определенный резон (если принять предложенную им долю цинизма) в словах Воронова был, но меня все равно покоробило от мысли, что сейчас Игорь, по сути, ограбил мертвого.
Воронов почувствовал это, но, кажется, нисколько не смутился. Заметил, положив руку мне на плечо:
– Женя, эти деньги пойдут на то, чтобы несколько часов поколесить по Москве в таксомоторах, заметая следы, а кроме того, не исключено, что придется подкупить и самих водителей. А впоследствии – и ментов! Почему мы должны тратить на это свое, кровно заработанное?
– Ты прав, – вмешалась Ирина, и тема, таким образом, была закрыта.
Воронов шагнул к телу, и мы с Ириной вышли из комнаты. Она – потому что не могла заставить себя еще раз посмотреть на труп, я – главным образом для того, чтобы поддержать свою клиентку.
– Женя, пойдемте к вам? – устало попросила она. – Не хочу видеть, как Игорь будет это выносить…
//-- * * * --//
Мы не просидели в моем номере и пяти минут, как в дверь постучали и портье, не дожидаясь ответа, вкатил покрытый белоснежной салфеткой столик на колесах. Ах да, я же заказывала обед в номер!
Сунув чаевые и портье (ну и прожорливая же братия эти служащие гостиницы!), я придвинула столик к дивану, сдернула салфетку и оглядела содержимое. Тосты, масло, икра, жюльен, салат и в кастрюльке в виде жестяной раковины – что-то горячее, дивно пахнущее, сочное – сок аппетитно проступал через края плотно закрытой крышки.
Есть хотелось просто ужасно. Я переставила судки, корзиночки и салатницы на большой стол и предложила Ирине присоединиться.
– Ах, что вы, – поморщилась она. – Да я и кусочка не в состоянии проглотить. Не понимаю, как вы можете…
Она осеклась, но было и так понятно, что хотела сказать Акулова: как вы можете есть после того, как совсем недавно осматривали труп. Я усмехнулась, но промолчала, делая вид, что целиком отдалась процедуре намазывания хлеба маслом и икрой.
А подумала примерно следующее: знала бы ты, в каких условиях и после каких событий нам приходилось обедать в Чечне и Югославии. Да, у новичков и у особо впечатлительных бойцов (таких среди нас попадались, впрочем, единицы) после боев и «санитарной зачистки местности» аппетит порой пропадал на целую неделю. Но потом все они все равно присаживались к нашему котелку и наворачивали так, что за ушами трещало!
К военной операции и вообще ответственному делу нельзя приступать, предварительно не подкрепившись. Это такая же необходимость, как умение правильно укладывать парашют и собирать «калашников» с закрытыми глазами…
Подойдя к окну и встав у него вполоборота, Акулова спросила:
– Женя, как вы думаете, если у Игоря все пройдет не очень гладко и случится какая-нибудь осечка, то они… органы правопорядка… могут обвинить меня в убийстве?
Пальцы ее по-прежнему нервно перебегали от отворота кофточки вниз по застежке и обратно. Во вчера еще спокойных и строгих серых глазах теперь поселился какой-то детский испуг.
– Не думаю, – ответила я, перемешивая очень аппетитно выглядевший салат. – Даже уверена, что нет. Стоит только сопоставить время убийства и время нашего прилета из Тарасова в Москву, как станет понятно, что в момент смерти Пищика мы с вами как раз пили шампанское в аэропорту. В присутствии как минимум пятидесяти свидетелей.
– Женя, вы что… Можете сказать, когда он умер?!
– Конечно! – под жестяной «раковиной» оказалось фрикасе, и я с удовольствием наполнила свою тарелку. – Не забывайте, я же осматривала покойника. Он уже начал коченеть. Причем трупное окоченение началось у него именно тогда, когда он уже покоился в кофре, иначе его бы просто не смогли туда уложить. А если я правильно помню предмет «Основы судебной медицины», который нам читали в спецшколе КГБ, то выраженные признаки окоченения отмечаются у покойников спустя уже 3–4 часа после смерти, держатся около суток и только потом начинают исчезать. Три часа назад, как я уже сказала, мы с вами были довольно далеко от Москвы.
– А если они скажут, что мы привезли труп с собой? Знаете, для того, чтобы не распутывать «глухаря», – я читала, что так у милиционеров называется нераскрытое убийство…
– Хотела бы я увидеть лицо дежурного, который просвечивал наш багаж в зоне контроля, – усмехнулась я, – если бы он увидел там свернувшийся калачиком труп. Не нагоняйте на себя тяжелые мысли, Ирина Михайловна. За то, что вы переместили убитого из своего номера, где его обнаружили, в другое место, вас еще могут, как это называется, «притянуть». Но за само убийство – нет. Нет оснований.
– Господи, хоть что-то хорошее за весь день…
Она вздохнула, и некоторое время я продолжала свой обед в полном молчании. Затем, погрузив грязную посуду обратно на тележку, принялась за кофе. Предложила Акуловой выпить хотя бы минеральной воды – она взяла стакан, чуть пригубила и сразу отставила в сторону.
Зазвонил телефон. Трубку взяла Ирина, выслушала то, что ей сообщили, и, не говоря в ответ ни слова, кивнула головой и закрыла крышку мобильника.
– Это Игорь. Сказал, что все благополучно, он уже едет в такси с… с… с грузом.
– Что, прямо так и сказал?
– Нет, конечно. Если дословно – «Я в машине, товар у меня».
Я фыркнула.
– И все-таки, Женечка, какой же это ужас…
– Возьмите себя в руки, Ирина Михайловна. Не думайте об этом, просто выкиньте из головы. У вас впереди столько трудных и беспокойных дней, вот и займитесь подготовкой и организационными моментами. Кстати, что вы планировали сделать именно сегодня?
– Сегодня… Через два часа нам надо быть в Гостином Дворе и разместить коллекцию в шоу-руме.
– Где?
– В шоу-руме, это такое специально отведенное место, где платья будут висеть для обозрения и продажи. Не прямой продажи, конечно, а приема заказов… если они будут… Мы поедем туда вместе: вы, я и Альберт. Он поможет нам красиво расположить вещи, выигрышно все разложить, выставить свет и так далее. У этого мальчика отменный вкус.
– А девочки?
– Ну, им там быть не обязательно, я бы хотела, чтобы они отдохнули с дороги и подъехали в Гостиный Двор позже, на репетицию.
– Как вам будет угодно, Ирина Михайловна, но у меня вопрос: если коллекция будет висеть в этом вашем, как его, шоу-руме, то каким образом я смогу ее охранять? Мне придется ночевать в этом помещении?
– Нет, конечно, тем более что это запрещено правилами. По договору с организаторами, в ночное время ответственность за платья, выставленные в шоу-руме, несут они. А вот днем, когда коллекцию будут осматривать гости, а также во время репетиций и перед самим показом за сохранностью наших моделей надо очень тщательно следить. Вы не представляете, что с ними может случиться в этой суматохе!
Ирина замолчала и замялась, глядя на меня вопросительно и как-то тревожно:
– Женя… Как вы думаете, не лучше ли нам немного видоизменить ваши обязанности, которые мы вчера прописали в контракте? Я бы хотела… мне нравится ваша уверенность, нравится, как вы ведете себя в критических ситуациях вообще… с вами мне как-то спокойней… Хотя, конечно, Игорь тоже серьезный профессионал… Но два телохранителя – это всегда лучше, чем один, правда? В общем, я бы хотела, чтобы вы охраняли не только кофры, но и меня, и девочек. Даже так: сперва меня и девочек, а потом – кофры. Хорошо?
Я кивнула и отложила салфетку.
– Все ясно, вопросов нет. Ну, что ж, ехать так ехать, как говорил попугай, когда кошка волокла его из клетки. Я буду готова через пятнадцать минут.
Ирина сказала мне, что тоже пойдет переодеться, и вышла, осторожно прикрыв за собой дверь.
//-- * * * --//
Гостиный Двор – прекрасное старое здание в ста пятидесяти метрах от Кремля – в этот день был похож не просто на муравейник, а на муравейник, в который наступила нога слона или бегемота.
В этом здании располагается множество бутиков и фирменных магазинов, офисов, в другое время никакого отношения к Модной неделе не имеющих. Сама администрация Недели занимала здесь всего несколько кабинетов. Но два раза в год, во время сезонных Модных недель, весь Гостиный Двор превращался в такой вот потревоженный слоном муравейник.
Всюду слышались стуки, вскрики, обрывки музыкальных мелодий, какие-то голоса по громкоговорителю. Сотни служащих мелкой трусцой пересекали залы и холлы во всех направлениях. Почти каждый из них что-то непременно на себе волочил – детали конструкций, тюки с материей, ящики с инструментами, бумаги, папки, светомузыкальное оборудование… И вид при этом у них был такой, что конец света не просто совсем близко, а вообще давно настал и всем нам пора занимать очередь в чистилище!
У нашей компании (меня, Ирины, Альберта и Анечки Моховой, которая сгорала от любопытства увидеть, как выглядит этот Гостиный Двор, и потому напросилась с нами) проверяли документы не менее получаса. Дюжий охранник пробивал наши данные по компьютеру, проверял на свет, проводил кончиками пальцев по корочкам и в конце концов даже обнюхал. Мне показалось, что еще чуть-чуть – и он оторвет клочочек от страницы моего паспорта и попробует его на вкус.
– Проходите, – наконец сказал он со вздохом. Глаза его покрылись налетом смертельной тоски: так жалеют, что не могут тут же, не сходя с места, отвести нас в дальний угол и там расстрелять.
Чуть-чуть поколдовав с каким-то сложным аппаратом, охранник выдал нам пропуска с магнитной лентой.
– Куда нам?
– Налево, малая галерея, сектор «зет», – ответил он со скукой и отвернулся.
Мы с трудом нашли этот сектор «зет» – под ноги нам то и дело бросались люди-«муравьи» со своими поносками, и искать отведенной нам закуток приходилось, поднимаясь буквально по стеночке. Кофры с выставочными моделями мы с Альбертом волокли на своем горбу. На вопрос, куда подевалась третья мужская сила – Игорь – мы с Ириной ответили, что у него на сегодня свои, особые задачи.
Я, как, впрочем, и остальные, с интересом вертела головой по сторонам.
Половина свободного нижнего пространства (можно было бы сказать – пола, но здесь, на Модной неделе, пол называется красивым словом «атриум») была отгорожена черными шатрами. Это был вход-выход на подиум, сооруженный в виде правильного полукруга, и именно здесь, как легко можно было догадаться, состоятся показы. В небольшом отдалении от «языка» и в живописном беспорядке располагались большие и малые павильоны, которые тоже назывались красивым словом «шоу-румы».
– Кажется, вам вот сюда, – указала дежурная на небольшой, девять на девять метров, импровизированный зальчик, со всех сторон огороженный пластиковыми и прозрачными перегородками.
На нем, прикрепленная стильной металлической защелкой, висела красиво оформленная табличка: «Дом моды „Кассиопея“. Дизайнер Ирина Акулова». Изнутри, из пустого закутка, на нас смотрели пустыми глазами несколько голых манекенов. Было темновато и холодновато и вообще неуютно, как часто бывает в любом необжитом пространстве.
– Да-а, гламуром здесь и не пахнет! – Оглянувшись, Анечка пожала плечиками и поежилась. – А где будет наша гримерка?
– Не здесь. За сценой. Там, где подиум, – отрывисто ответила ей Ирина.
– Ой, побежимте смотреть! Все равно мы Альбертику сейчас только мешать будем!
– Это верно, – кивнул Альберт, присаживаясь на коленях возле нашего багажа и решительно дергая замок на первом из чемоданов.
Ирину передернуло от этого звука. Она на секунду закрыла и вновь открыла глаза – я поняла, что картина жуткой находки снова встала перед ее мысленным взором.
– Ирина Михайловна, вы идите! Приходите через час. Тут тесно очень, вы мне действительно мешаете, – пробормотал Альбертик, вытаскивая из распахнутого чрева кофра ворох цветной материи.
– Да, девочки, пойдемте. Нам надо найти… дирекцию, – на последнем слове она слегка споткнулась. – Женя, вы пойдете со мной.
Что ж, в отсутствие Игоря мне и в самом деле стоит взять на себя роль ее телохранителя. Конечно, меня нанимали для охраны коллекции, но ведь по большому счету все эти платья и костюмы – не более чем ладно сшитые между собой куски материи… Жизнь человеческая стоит дороже.
Аня заныла, что искать дирекцию – это ужасно скучно и что ей хочется прогуляться по залу, позаглядывать во все кабинки и вообще поближе познакомиться с обстановкой. На милом личике была написана такая умильная просьба и так трогательно смотрелись ее ручки, сложенные у груди в шутливой молитве, что Акулова сдалась.
– Ладно, Аня. Даю тебе полчаса свободного времени. Только, пожалуйста, далеко не отходи.
– Ириночка Михайловна, я только вот тут, рядышком буду!
Хозяйка кивнула, и мы с ней вышли. Альберт внимания на нас уже не обращал: склонив набок цветную голову и прищурив один глаз, он прикладывал к манекену что-то шуршащее и блестящее.
//-- * * * --//
Дирекция Модной недели находилась на втором этаже. Поднимаясь по лестнице и глядя на тонкую прямую спину Акуловой, я чувствовала, как от нее ко мне и обратно поступают невидимые токи напряженного волнения. Еще бы! Ведь мы шли искать Пищика Анатолия Гавриловича – того самого, что трясся сейчас в чемодане в багажнике такси, едущего по дороге в безлюдную лесополосу. Предстояло не только делать вид, что ничего не произошло, и расспрашивать всех о том, где мы можем найти этого господина, но и очень убедительно разыграть изумление, когда нам скажут, что директора Модной недели убили. Если, конечно, нам сочтут нужным об этом сообщить…
Остановившись перед белой пластиковой дверью с надписью: «Дирекция. Секретариат», Ирина несколько раз глубоко вздохнула. Мне даже показалось, что она хотела перекреститься, но в последний момент что-то ее удержало. Может быть, мое присутствие.
– Добрый день, – сказала она через секунду после того, как нажала ручку и вошла внутрь.
Еще на лице у Акуловой застыла дежурная улыбка, но, как оказалось, ни улыбаться, ни здороваться было не с кем. Комната была абсолютно пуста. Собственно, сама дирекция представляла собой устроенный по западному типу офис – большое помещение, доверху забитое компьютерными столами и шкафами с картотекой и другими бумажными штуками. По моим примерным подсчетам, здесь должно было трудиться минимум человек двенадцать. Но все они как сквозь землю провалились, хотя, если судить по включенным мониторам и остывающим чашкам кофе, совсем недавно этот необитаемый остров кишмя кишел ретивыми работниками.
Впрочем, понадобилось всего несколько секунд, чтобы понять – обитатели дирекции провалились не под землю. Из-за неплотно прикрытой двери в смежное помещение раздавались возбужденные, хотя и приглушенные голоса. Один, мужской, звучал веско и начальственно, другие – все женские – кричали и чирикали, как ласточки вокруг потревоженного гнезда.
Приложив палец к губам, я дала клиентке знать, что нам следовало бы прислушаться. Она кивнула и замерла на месте.
Я же, напротив, крадущейся походкой ниндзя подошла к смежной двери и заглянула в щель.
Ее ширины хватило ровно настолько, чтобы мне удалось разглядеть чье-то плечо и рукав, мерно двигающиеся в такт словам, которые произносил их обладатель. Еще до меня донесся легкий стук, и я поняла, что мужчина отбивает карандашом по столу что-то вроде ритма:
– Всем. Немедленно. Успокоиться. И. Приступить. К работе. И если. Не дай бог. Я увижу. Или узнаю. Что кто-то. Из вас. Хоть словом. Хоть делом. Хоть жестом. Дал понять. Кому бы то ни было. О том. Что у нас. Произошло. И тем самым напугал гостей, отвернул клиентуру и разогнал рекламодателей… То я вас лично… Вот этими руками… Передушу, как цыплят в курятнике!
При последних словах женщины (которых я не видела, но чье присутствие ощущалось) хором издали полувсхлип-полувздох. Одна из них, стоящая где-то в глубине комнаты (об этом я могла судить по звучанию голоса), сказала с заметным вызовом:
– И все-таки, Владилен Гаврилович, так не пойдет. Вы должны нам все объяснить, ну хорошо, пусть не все, но хотя бы что-то! Ведь на работу ходить страшно, и совсем непонятно, что происходит! Нас что, истребляют поодиночке? Сначала Света, потом Лена. И директор куда-то пропал. Трудно, знаете ли, в такой ситуации делать вид, как будто ничего не происходит!
– Малинкина, ты уволена, – спокойно сказал тот, кого называли Владиленом Гавриловичем. – Немедленно собери вещи и пошла вон отсюда. За расчетом придешь в понедельник. Кто-нибудь еще хочет позадавать вопросы?
Желающих не нашлось. Девушка, которую только что уволили на моих глазах (точнее – ушах), пролетела через всю комнату на каблучках и вылетела в смежный кабинет. Я едва успела отскочить от двери – с такой скоростью уволенная сотрудница пронеслась мимо меня и, как парашютист, приземлилась на вертящийся табурет возле дальнего стола. Там, не медля ни секунды, она принялась судорожно выдвигать ящики, вынимать из них содержимое и сваливать его на стол. Кое-что из этой груды полетело в корзину, что-то – в раскрытую сумку, а основная часть сваливалась обратно в ящики уже безо всякой сортировки.
Девушка находилась в таком возбужденном состоянии, что не замечала ни моего, ни Ирининого присутствия. Я видела ее только в профиль, но и так было понятно, что она еле сдерживается, чтобы не зареветь. Ящиками она хлопала, будто из пушки палила: злобно, громко и мстительно.
Я неслышно отступила к порогу и указала Ирине сперва на уволенную девушку, потом на себя и затем на дверь. Клиентка поняла меня: это означало, что я сейчас выйду в коридор и постараюсь перехватить эту Малинкину и под каким-нибудь благовидным предлогом выведаю у нее, что тут произошло. А Акулова останется здесь, продолжит улаживать свои дела как ни в чем не бывало.
Ирина перехватила мой взгляд и наклонила голову. Эта женщина нравилась мне все больше и больше – ни лишних вопросов, ни возгласов, ни хватания за рукав. Редко когда мне попадалась такая удачная клиентка.
Итак, я выскользнула в коридор и приготовилась ловить Малинкину. Долго ждать не пришлось – растрепанная, взвинченная до истерики девушка в ботиках и расстегнутой куртке с намотанным поверх нее длинным шарфом выскочила из секретариата через полминуты. К себе она прижимала раскрытую сумку, откуда торчали каблуки сменных туфель, кружка для кофе и косметичка.
Посмотрела сквозь меня невидящими глазами, в которых уже начинали собираться слезы, и рванула было вниз по лестнице. Но я успела подскочить и деликатно попридержать ее под локоток:
– Госпожа Малинкина? Простите, не знаю вашего имени-отчества. Я бы хотела с вами поговорить… Поверьте, этот разговор будет для вас представлять несомненный интерес.
Я говорила лисьим, вкрадчивым тоном, но на девушку он не подействовал.
– Кто вы? – нервно спросила она.
– Я? Я, ну, скажем так: представитель конкурирующей фирмы. Мы давно присматривались к вашей работе и хотели пригласить к нам на собеседование. Мне кажется, что сейчас, когда вы остались без места и к тому же когда с вами поступили так несправедливо, мы можем быть особенно заинтересованы друг в друге.
– Откуда вы знаете, что меня уволили? – хлопнула она глазами. От этого по щекам у Малинкиной потекли две слезинки, но она не плакала, а просто вытерла их, перехватив свою сумку и сердито проведя по лицу тыльной стороной ладони.
– Разве вы ничего не знаете о системе промышленного шпионажа? – выдвинула я аргумент, еще вчера только услышанный от своей клиентки. – Это здание начинено средствами прослушки, как американское посольство. Мы знаем о вас все – даже то, в какие периоды у ваших сотрудниц начинаются критические дни. Современная техника, знаете ли…
– Ну вот! – вдруг крикнула она, и так громко, что этот крик отразился от старых каменных стен. – Ну, вот, я так и знала! Нас просто выслеживают, и все! И никто не виноват! А про Светку с Ленкой говорили, что они предательницы!
– Кто говорил? – ласково спросила я, незаметно увлекая собеседницу в сторонку от прохода к лестнице, где мы стояли. На нас стали посматривать, и мне это не нравилось.
– Все! Ну, то есть официально, конечно, об этом не объявляли, но гаденький такой слушок кто-то пустил – и все поверили! Потому что удобнее считать, что девчонок убили из-за того, что они шпионили, чем признать, что в компании действует просто маньяк!
– Какой маньяк?
– Сексуальный!
Опа! Какой неожиданный поворот темы. Мало того, что здесь, на Модной неделе, люди гибнут, как бабочки в холодную погоду, так еще и сексуальный маньяк портит удовольствие. Честно говоря, в маньяка я не особенно поверила (потому что если Анатолий Пищик был убит и засунут в чемодан на сексуальной почве, то у этого маньяка как минимум странный вкус), но, сделав страшные глаза, прошептала трагическим шепотом:
– Госпожа Малинкина! Простите, мне не хотелось бы общаться так официально… Как вас зовут?
– Вы же говорили, что знаете о нас все? – насторожилась она.
Да, девочка не промах! Ловит на слове.
– Говоря «мы», я имела в виду нашу организацию, – выкрутилась я. – У нас работают сотни человек. Моя голова не компьютер, я не могу запомнить такой объем информации… Итак, вас зовут?..
– Рита.
– Прекрасно. Нисколько не сомневалась, что у вас именно какое-то такое, романтическое и довольно редкое имя.
– Не надо, – проворчала она. – Обычное имя, средней красивости и нисколько не редкое. Я не дура, со мной можно говорить нормально, без дешевой лести.
Я пожала плечами:
– Мне действительно нравится имя Маргарита, но я готова не развивать эту тему, если вам она неприятна. Итак, Рита, где мы можем поговорить?
Она подумала, наклонив голову с гладко зачесанными назад волосами.
– Не могу предложить ничего лучше, чем кафе на верхнем этаже. Кухня там отвратительная, но кофе варят хороший.
– Отлично.
Рита еще раз перехватила свою сумку (я хотела было предложить ей помощь, но не решилась, заметив ее решительно задранный нос) и направилась впереди меня к лифту. Я, кстати сказать, и не ожидала, что в этом старом здании существует лифт. Да еще такой современный: бесшумный и вместительный. Кроме нас, в него набилось не менее десяти человек, но наверх мы поднялись за считаные секунды.
В круглой, как башенка, кафе-«стекляшке» тоже суетились люди. У всех на лицах было написано такое деловое и озабоченное выражение, что несведущему человеку могло показаться, будто он наблюдает не за служащими модной индустрии, а как минимум за работниками сверхсекретного конструкторского бюро. Но тем проще было затеряться в этом царстве деловых людей; взяв по кофе и «наполеону», мы с Ритой уединились за крайним столиком, скрытым от глаз алюминиевой колонной, на всякий случай отключили телефоны и приступили к беседе.
– Что вы мне хотите предложить? – Рита обладала способностью сразу брать быка за рога. – Работу или деньги?
– Пока только деньги, – осторожно ответила я. – Но потом, когда наша организация наберет вес и силу… А произойти это должно совсем скоро… Вот тогда вы можете рассчитывать на очень приличную должность с очень приятным окладом.
– Сколько вы мне заплатите сейчас?
– Ну… это будет зависеть от того, какую ценность представляет ваша информация.
– Тысяча долларов, – лаконично оборвала меня Рита.
– Как, как?
– Тысяча. Вернее, две тысячи. Одна – за Светку, одна – за Ленку. Только не начинайте мне снова вешать лапшу на уши про то, какая крутая ваша организация и как она все знает. Если вы до сих пор не узнали о том, как убили наших девчонок, значит, крутизны у вас столько же, сколько у киосков «Союзпечати», – она пригубила свой кофе и вынула из сумки, которую незадолго до того повесила на ручку стула, пачку довольно крепких для девушек сигарет. – Зачем вам нужны эти сведения – не моя забота, – продолжила Рита, закуривая, – но они вам нужны, и дуриком их из меня вам не вытащить. Тысяча долларов за каждую, я сказала, тысяча. Или не будет у нас разговора.
А девочка-то не пропадет, несмотря на то что ее уволили, снова подумала я. Хватка у Малинкиной бульдожья. А раз так, то не будем, в самом деле, морочить друг другу голову.
Я молча вытащила портмоне и выложила перед ней семь зеленых сотенных купюр. Больше с собой просто не было.
– Это аванс, – пояснила я в ответ на ее вопросительный взгляд. – Чтобы вы просто не усомнились в моих добрых намерениях. Остальную сумму получите через полчаса, когда предоставите мне полную информацию.
Если рассказ будет и в самом деле представлять большую ценность, я сниму деньги со своей кредитки – здесь неподалеку я видела банкомат – или предоставлю расплачиваться Акуловой. В конце концов, владеть полной информацией о том, кого еще здесь убили и кого собираются, – это ее прямой интерес.
– А гарантия? – прищурилась на меня Рита.
– Слушай, – сказала я довольно резко (девчонка начала мне надоедать), – с какой стати ты говоришь со мной так, будто я тебе что-то должна и не отдаю? Да, я хочу кое-что узнать. Да, это «кое-что» я могу узнать от тебя. Но могу и НЕ от тебя! Две тысячи долларов – приличная сумма, как ты думаешь, много ли твоих коллег из секретариата устоит от соблазна ее получить? В общем, решай, даю тебе на это две минуты. Вот семьсот долларов сейчас и мое честное слово, что через полчаса-час ты получишь остальное, а вот, – я весьма неделикатно показала ей кукиш, высунув его из-за края стола, – а вот то, что ты получишь, если мы в полном молчании допиваем свой кофе и расходимся!
Это подействовало.
– Вот всегда я страдаю от собственной доверчивости и доброты, – заявила Рита, сгребая со стола купюры и аккуратно пристраивая их в свой красный кошелек с кокетливой золотой защелкой. – Ладно, оставим лирику: я вам верю. Да и потом, девчонок жалко. Вдруг вы и вправду узнаете, кто именно их… того…
Рассказ деловой девушки по имени Маргарита сводился к следующему.
В секретариате Модной недели на постоянной основе работало десять девушек, у каждой из которых существовал свой строго определенный круг обязанностей. И еще одна девушка, а именно Светлана, с которой все и началось, выполняла работу секретарши.
Причем Света была секретаршей сразу у обоих директоров Недели – братьев-близнецов Анатолия и Владилена Пищиков, они же являлись учредителями и директорами (один генеральным, другой исполнительным) этого мероприятия. Правда, ходили слухи, что Светлана выполняет при обоих братьях и совсем другие обязанности.
Сближая головы во время полуденного чаепития, десять «пишбарышень» секретариата, как шутливо называли их братья Пищики, часто шептались:
– А генеральный-то Светку вчера опять до позднего вечера продержал. И потом до дому предложил подвезти – она сама утром хвасталась…
– Так ей все и поверили, что до дому! Чего ж тогда она сегодня в той же блузке пришла? Негде было переодеться, вот что!
– Повезло ей! Зарплата-то небольшая. А ювелирку себе она каждый месяц покупает, и все время новую! В прошлый раз браслет, вчера кольцом хвасталась…
– И в командировки то с одним, то с другим все время ездит. А сама слово «прет-а-портé» без ошибок не напечатает!
– Как будто она там печатает, в этих командировках! Тут главное – нижнее белье надеть покрасивше!
– Девочки, ну вот ведь она же не красивая. Совсем, совсем обыкновенная!
– Ну, пухленькая. Некоторые таких любят.
– Да прям. Смотреть там не на что…
Вопрос был спорный. Да, Светочка не обладала той четкой, до миллиметра выверенной красотой, которая присуща моделям и фотомоделям, денно и нощно слетавшимся к директорам Модной недели, как мухи на мед. Света была маленькой, пухленькой девушкой, с круглым скуластым лицом, с падающими на глаза светлыми кудряшками и пышной, как две набитые пухом подушечки, грудью. Нет, внешность у нее была не модельная, хотя и симпатичная. Но в этой девушке было столько обаяния, что оно просто сбивало с ног. За одну только ее мягкую улыбку с моментально проступающими на щечках ямочками истинные ценители красоты готовы были выложить сумму, намного превосходящую стоимость пресловутых колечка и браслета…
Ну и потом, обоим Пищикам наверняка просто надоели дылды ростом под метр восемьдесят пять, с которыми они каждый день общались по делу. И круглые розовые Светочкины колени могли показаться гораздо привлекательнее обтянутой кожей костлявой ножки какой-нибудь супер-пупер глянцевой красотки.
Словом, никто не сомневался в том, что Светочке повезло стать любовницей двух таких богатых и могущественных во многих смыслах людей сразу. И не похоже было, что братья Пищики ревновали ее друг к другу. Нет, бывало даже так, что в дальних поездках и командировках они снимали один люксовый номер на троих…
Итак, Светочка процветала, Пищики получали желаемое, девочки сплетничали, и ничто, как говорится в таких случаях, не предвещало беды, пока в один прекрасный день, когда девушки всей компанией отправились на обед вот в это самое кафе, секретарши с ними не оказалось – девушку убили в ее собственном кабинете.
– Когда это случилось? – быстро спросила я.
– Две недели назад.
– Светлана находилась в кабинете одна?
– Да. Собственно говоря, это был не кабинет, а такое помещение, которое все зовут предбанником. У нас это выглядит так, – отодвинув в сторону чашку и тарелочку с пирожным, Рита достала из нагрудного кармашка своего делового костюма ручку и быстро начертила мне на салфетке план офиса. – Дирекция и секретариат занимают четыре больших, но смежных комнаты. Человек, который к нам приходит, сперва попадает к нам, вот тут вот сидит и работает десять девочек, у каждой своя документация – ну там база клиентов, реестр коллекций, рекламодатели, зарубежные контакты и все такое, – потом идет смежная дверь, она ведет вот сюда, в «предбанник», где сидела Светка и отвечала на звонки или принимала посетителей, и уже оттуда две двери вели в кабинеты Анатолия, – Рита поставила на нарисованном квадратике букву «А», – и Владилена, – второй квадратик пометился буквой «В», – Пищиков. Это довольно нелепое расположение, неудобное, но на самом деле, как я лично считаю, придуманное специально. Чтобы все служащие постоянно были на глазах у начальства и друг у друга, вы понимаете? У нас очень мнительное руководство. Никаких личных звонков, никакой переписки по электронке, никакой бумажки без спросу не распечатать – все под контролем!
– Чего же боялось ваше начальство?
– А шут его знает. Воров. Шпионов. Конкурентов. Они, эти Пищики, всегда себе на уме и подозрительные маниакально. Ну так вот, возвращаюсь к Светлане. Мы тогда даже и не знали ведь, что она у себя в «предбаннике». Мы думали, она совсем на работу не придет, потому что накануне улетела вместе со старшим Пищиком в командировку, вернуться они должны были утром, но в таких случаях Светке всегда давался день «отсыпного». А она, оказывается, пришла, да еще почему-то и с вещами, ну то есть с чемоданчиком, с которым всегда в командировки ездила… бежевый такой чемоданчик из телячьей кожи…
Когда десять девушек вернулись с обеда, то сразу остановились в изумлении – на пороге приоткрытой двери в «предбаннике» валялась нитка бус из очень модного в этом сезоне, но дешевого чешского хрусталя. Всем были знакомы эти бусы: Светочка, которая хотя и была по-настоящему, по-женски предана дорогим ювелирным изделиям из хороших магазинов, тем не менее имела причуду иногда надевать поверх простенькой кофточки это недорогое украшение. «Эти бусы – первые из всех, которые мне подарили. Скромный, тихий мальчик, моя первая любовь», – говорила она, улыбаясь, и ямочки трогательно играли на ее тугих щечках.
Теперь нитка красно-белых камушков с вплетенными между ними бисерными цветочками валялась на пороге, более того – она была порвана, потому что несколько бусинок просыпалось в проход, хрустя под ногами. И еще на ручке двери в «предбанник» висел белый шелковый шарфик с длинными кистями. И девушки тоже узнали этот шарфик. Он принадлежал Светке.
«Что-то случилось», – эта мысль возникла у всех одновременно. Но десять девушек, переминаясь с ноги на ногу, топтались в комнате, смотрели на бусы, смотрели на шарфик и не решались зайти в «предбанник». Рита первая набралась смелости.
…Светочка сидела за своим секретарским столом, сильно накренившись влево и неестественно вывернув голову. Сидела в верхней одежде: в короткой дубленке песочного цвета и мягких белых сапожках. Рита помнила, что сперва ее удивило именно это (она никогда не видела, чтоб Света присаживалась за стол, не раздевшись и не переобувшись), и только потом девушка насторожилась из-за того, что секретарша не шевелилась. Пугаясь самой себя, Рита на цыпочках подошла к Свете с другой стороны и…
– Она была задушена. Я это сразу поняла. До этого мне никогда не приходилось видеть задушенного человека, но тут просто не могло быть сомнений: лицо синее, распухшее, страшное такое, и язык…
Закусив губу, Рита передернула плечами.
– Язык вывалился, понятное дело, – кивнула я, помогая ей преодолевать жуткие воспоминания. – При асфиксии это обычное явление, и мы не будем на этом останавливаться. Итак, если я вас правильно поняла, секретаршу Светлану убили.
– Да. Задушили.
– Понятно. Но почему вы решили, что это преступление было совершено именно на сексуальной почве?
– Потому что на ней не было одежды!
– Что?! Вы же только что сказали про дубленку, шапку и сапоги!
– То есть да, это все на Светке было, но вот что касается всего остального… Вы ведь согласны с тем, что, помимо дубленки, девушки бывают одеты во что-то еще? Так вот, под дубленкой на Светке не было надето ничего, кроме лифчика, трусиков и чулок! Ее раздели, перед тем как убить, понимаете?
– Нет, не понимаю. Раздели, а потом снова надели дубленку?
– Получается, что так! И это еще не самое странное! Светкины блузка, юбка и жилет валялись возле нее на полу, скомканные и пыльные, и с них… были срезаны все пуговицы! Представляете? Все пуговицы до одной! И с дубленки тоже! И еще – со всех вещей, что были в ее командировочном чемоданчике, он тоже валялся там, на полу, так вот, его изрезали ножом, вдоль и поперек, а вещи разбросали и тоже срезали пуговицы! И больше ничего не взяли – только эти дурацкие пуговицы, их потом ни одной не нашли. Ну, что скажете – не маньяк поработал?
– Не знаю, – сказала я задумчиво, – вообще-то не очень похоже. Первый раз слышу про маньяка, который ловит кайф от пуговиц. Ладно бы он забрал нижнее белье или какую-нибудь другую вещь, целую, чтобы потом прижимать ее к сердцу и класть под подушку, это бы было больше похоже на манию. А пуговицы? Что он будет с ними делать – нюхать, что ли? Да еще в таком количестве. И потом, совершенно непонятно, зачем разрезать чемодан.
– А я думаю, что все же маньяк, – упрямо нагнула голову Рита. – Зачем же он тогда раздевал Светку? Да еще почти догола! Это типичные маньяческие штучки!
С такой уверенностью она это говорила, будто имела дело с маньяками по пять раз в день и эти психически нездоровые люди надоели ей до чертиков.
– Но Свету же не изнасиловали?
– Нет. Экспертиза потом это четко установила. Нас следователь потом по очереди допрашивал, ну и сказал. Ее не изнасиловали, хотя раздели до белья, а потом надели сверху дубленку – или она сама ее на себя накинула – и задушили тем самым белым шелковым шарфиком, который мы нашли потом на ручке двери.
– М-да. Странная история. Ладно, отставим ее в сторону. А что случилось с другой девушкой, как, вы сказали, ее звали, Елена?
– Да, Лена.
– И что же с ней случилось? С нее тоже срезали пуговицы?
– Ох, нет. То есть да. Но не только. Там все еще страшнее. Или страннее – не знаю, как правильно сказать.
– А именно?
– Ее уморили голодом…
Я вздрогнула и уставилась на Риту. Она смотрела на меня, как бы торжествуя, как человек, вполне удовлетворенный произведенным впечатлением.
– Час от часу не легче! – заметила я, налила в стакан минералки и выпила ее залпом. – Продолжайте, пожалуйста. Уморили голодом? Что, в буквальном смысле не давали есть? Или же вы имели в виду что-то другое?
– В буквальном, – кивнула Рита. – Ее нашли прикованной к батарее. Миска с едой и бутылка с водой стояли в метре от Лены, и…
– Стоп! Начните, пожалуйста, все с самого начала. Как нашли, почему нашли, у какой батареи и так далее. Ну же, не тяните, Рита!
//-- * * * --//
Лена Зайцева, восемнадцатилетняя модель, была лицом Модной недели. Что такое «быть лицом» чего бы то ни было – от парфюмерной компании до автомобильной, – сегодня, надеюсь, известно каждому. Обязанности Лены заключались в том, чтобы мелькать на всякого рода гламурных мероприятиях, белозубо улыбаться в объектив и лестно отзываться о Модной неделе, подчеркивая ее безусловную значимость и уникальность.
Фотографии Зайцевой смотрели со страниц журналов, билбордов и плакатов, развешанных по всей Москве. Ее узнавали; ее ждали; бизнесмены и ловеласы караулили девушку у входа в Гостиный Двор с букетами, похожими на мельничное колесо.
Конечно, знаменитой модели дарили кое-что и подороже цветов: духи, украшения, швейцарский шоколад в огромных золоченых коробках. Весь секретариат Модной недели месяцами питался этим шоколадом; сама Лена сладкого не ела ни под каким видом, придерживалась какой-то мудреной диеты. У нее был свой стиль – такой называют подростковым, и псевдоним «Лолита». Яркие, намеренно аляповатые вещи, какие любит молодежь, тонкая фигура с выступающими ключицами, практически полное отсутствие груди и короткая стрижка «под мальчика».
Вся погруженная в светские мероприятия, в самом офисе Модной недели Зайцева появлялась редко – не больше одного-двух раз в неделю. Может быть, именно эти редкие посещения дали Рите возможность заметить, как резко Лена изменилась за последние месяцы. С нее как будто стерли лакировку и притушили внутренний огонь, которым эта прекрасная девушка словно светилась изнутри. Еще недавно живая, быстрая, улыбающаяся, всегда в хорошем настроении, излучающая тепло и энергию Лена на глазах теряла обаяние и превращалась в просто тощую женщину с потухшим взглядом и поникшими плечами.
– Как-то произошла накладка со временем, и она просидела у нас в офисе целых полчаса, поджидая, когда приедут Пищики, – рассказывала Рита. – И села она рядом со мной, напротив света. У нас окна широкие, и солнце ее осветило всю. Я просто в ужас пришла, решила, что Лена заболела. У нее волосы стали такими тусклыми, ломкими. А кожа, ужас! Серая какая-то, даже румяна этого не скрывали, и шелушится. И даже морщины, представляете, морщины в восемнадцать лет!
– Погодите, – не поняла я. – С ваших слов выходит, что модель, а так называют только самых красивых девушек, резко подурнела, стала почти что некрасивой, но при этом продолжала оставаться лицом фирмы? Почему же ей не отказали от места?
Рита откровенно рассмеялась, прикуривая уже третью сигарету.
– Очень старомодно вы выражаетесь. «Отказали от места». Кто же это сделает после того, как в раскрутку Лены, которая на самом деле называлась «Проект Лолита», было вложено столько бабок? Для того, чтобы человека стали узнавать на улице, надо вложить в него ой-ёй-ёй сколько, нам с вами за всю жизнь столько не заработать. И потом. При современном развитии компьютерного дела вам все морщины в «фотошопе уберут», блеску в глаза прибавят, задницу ужмут до нужных размеров… Да что там, ноги кривые и те выпрямят! Зайцева стала узнаваемой, понимаете – уз-на-ва-емой, рейтинговой фигурой. И никого уже не волновало, как она выглядит и как себя чувствует на самом деле!
– Хорошо, но должно же быть какое-то объяснение тому, что Лена так изменилась.
Рита фыркнула.
– Да отравили ее. И очень просто. В нашем бизнесе и не такое случается. Сыпанули в чай или кофе какое-нибудь мышьяковистое соединение, не очень много, чтобы не умерла, а только чтоб обезобразить. С украинским президентом видали что сделали? Диоксидом его каким-то опоили, говорят, был красавец мужчина, а стал не понять кто… И Ленку так же могли! Вот волосы и повылазили, кожа состарилась… Дальше, может быть, больше было бы! Да только не успели. Или, может, терпежу не хватило. Убили ее…
– Как и когда? – Я начала терять терпение.
– Десять дней назад. У нее дома, в Митине. Перед этим она две недели не появлялась на работе и на запланированных мероприятиях, все графики съемок сорвала, Анатолий Гаврилович устал перед фотографами и редакторами журналов извиняться. А когда пришло время вплотную для Модной недели наружную рекламу делать, тут у всех просто паника началась. Ведь Лена – лицо компании! И вдруг ее нету, нигде нету, и на звонки она не отвечает! Ну, тогда наш директор взял кое-кого из рабочих, что тут у нас к неделе павильоны сколачивали, и поехал к Зайцевой домой – двери выносить. Потому что до этого несколько раз к ней приезжали, звонили, стучали, все без толку! В общем, приехали они, двери взломали, в комнату вошли, а там…
…Фотомодель Елена Зайцева лежала на полу, одетая только в нижнее белье. Ее правая рука была прикована наручником к батарее, левая – вытянута вдоль тела. Рядом, в метре от девушки, стояла наполовину полная бутылка воды и тарелка с куском заплесневелого хлеба и нарезанной тонкими кружочками копченой колбасой. Было понятно, что эта еда стояла здесь несколько дней. Но Елена Зайцева была мертва, и, как впоследствии установит судмедэкспертиза, умерла она за три дня до того, как ее нашли, и умерла именно от голода, вернее, от сердечного приступа, который наступил от длительного голодания…
– Понимаете? Все это время, две с лишним недели Лену держали прикованной к батарее на голодном пайке. Вернее, вообще без всякого пайка – на одном голоде! И ее пытали.
– На теле были следы истязаний?
– Ну не так чтобы… То есть я хочу сказать, что ее не били. Но на губах и щеках потом обнаружили след от скотча, то есть бедняжке заклеивали рот, а зачем это делать, если не собираешься пытать человека? На предплечьях и венах имелись следы многочисленных инъекций. Наверное, ей кололи наркотики. Голод и наркотики – что может быть хуже? Это же верная смерть!
– Да, но тарелка с хлебом и колбасой все-таки стояла возле нее?
– А вы не поняли? Это была особая форма издевательства! Поставить еду от голодного человека на таком расстоянии, чтобы он не мог до нее дотянуться! Так когда-то испанские пираты со своими пленниками поступали, я читала. Свинство какое!
Испанские пираты, безусловно, были свиньи, в этом я с Ритой была согласна. А вот во всем остальном – нет. Ох, не похоже, чтобы фотомодель Елену Зайцеву уморили голодом и наркотиками. Нет, тут другое…
Но говорить вслух об этом я не стала, тем более что мысль, которая меня посетила, еще следовало додумать. Вместо этого я задала Рите следующий вопрос:
– Зайцева жила одна?
– Одна. В однокомнатной, но очень хорошей квартире, новой планировки, с такими большими кухнями, знаете?
– И когда ее нашли, в квартире было все в порядке?
– Ну, если не считать, что из всех ее шкафов были вытряхнуты вещи и с этих вещей срезаны пуговицы! Неужели вы ничего не поняли?! Светку и Лену убил один и тот же человек! Маньяк, помешанный на пуговицах!
– Ну-ну.
Ритка несла еще что-то, пыталась провести психологическую параллель между страстью ко всякого рода застежкам на женской одежде и фрейдистской теорией бессознательного. Но я не намеревалась слушать ее заумную чушь, тем более что невыясненным оставался еще один, последний вопрос:
– А что же случилось с вашим директором, Анатолием Гавриловичем Пищиком?
Рита резко выпрямилась, отставив в сторону руку с дымящейся сигаретой:
– А что с ним случилось?
– Я первая задала этот вопрос!
Нахмурившись, несколько долгих секунд девушка внимательно изучала меня, а потом проговорила, медленно цедя слова:
– Понятия не имею, что с ним произошло. Только не пытайтесь под этим предлогом не заплатить мне остальных денег! Речь у нас шла лишь о том, чтобы рассказать о смерти девчонок! Я ваше условие выполнила. И теперь с вас тысяча триста.
– «Нас что, истребляют поодиночке? Сначала Света, потом Лена. И директор куда-то пропал. Трудно, знаете ли, в такой ситуации делать вид, как будто ничего не происходит!»– вместо ответа процитировала я Рите ее же слова, услышанные полчаса назад из-за двери, где проходило импровизированное собрание.
От неожиданности моя собеседница поперхнулась сигаретным дымом, закашлялась и потом долго пила воду.
– Вы подслушивали, – не спросила, а обвинила меня Малинкина, как только пришла в себя.
– Да.
– Зачем?
– Тысяча долларов, и я отвечу на этот вопрос, – предложила я, усмехнувшись.
– Вот еще!
– Ну тогда будем продолжать разговор по старой схеме. Так что же произошло с вашим директором, а? Учтите, я не просто так спрашиваю. Может так случиться, что вам когда-нибудь понадобится и моя помощь, Рита.
– Да-а? – Лицо ее не выражало особого доверия. – Не понимаю почему. Но в принципе… если вы и в самом деле представитель конкурирующей организации… И можете доставить нашему директору кучу проблем… А он этого достоин уже хотя бы потому, что уволил меня! То почему бы мне вам и не рассказать?
– Действительно, почему бы нет?
Еще раз, напоследок, крепко подумав, Рита прикурила очередную сигарету. Все-таки она слишком много курила.
– Ладно. Только не требуйте от меня, чтобы я когда-нибудь подтвердила свои показания в письменном виде – не буду я этого делать. В общем, так. Три дня назад наш директор, который Анатолий Гаврилович, исчез из запертого кабинета, никому ничего не сказав, и никто его с тех пор не видел, никто не может до него дозвониться, и у всех устроителей Модной недели начинается паника. Даже не паника, а ужас. Потому что мероприятие под угрозой срыва – это же не пуговицы какие-то там отрезанные, а живой человек пропал, как в чане с кислотой растворился! Причем какой человек! Богатый, влиятельный и довольно упитанный. Мне кажется, его брат Владилен вот-вот готов будет негласную премию объявить тому, кто найдет директора.
– И много даст? – поинтересовалась я, прикидывая, сколько может стоить нынче на внутреннем рынке тело директора Модной недели, слегка подпорченное от длительного хранения в чемодане.
Вместо ответа Рита махнула рукой, отвергая мой вопрос как заведомо риторический.
– Больше всего они боятся, чтобы история с исчезновением в желтую прессу не попала или к ментам, – продолжила она. – Потому что пятно на репутации такого светского и гламурного мероприятия, как Модная неделя, – это конец всему делу. А за этим делом стоят большие деньги, нам с вами даже и не снилось какие!
– Если они так боятся огласки – так зачем было вас увольнять? Да еще так грубо. Называя вещи своими именами, вас просто выставили за дверь! Логично предположить, что после этого Маргарита Малинкина пойдет и продаст историю с исчезновением генерального директора Модной недели газетчикам… за пару тысяч долларов.
– С газетчиков я бы больше взяла, – вздохнула Рита, не замечая моего подкола. – Да только нельзя мне болтать… В случае чего я ведь в числе первых подозреваемых.
– Почему же?
– Ну, во-первых, перед этим мы поссорились…
Это было, может быть, не совсем верное слово – «поссорились». Простой клерк, которым, по сути, и была Рита Малинкина, обычно не «ссорится» с начальством, а получает от него выволочку. Так оно и было. Три дня назад Пищик-старший вызвал Риту к себе в кабинет и устроил ей форменный разнос.
Вообще Анатолий Гаврилович Пищик был бы вовсе не плохим руководителем, если бы ему приходило в голову хоть немного считаться с утонченной женской психологией. Не сказать чтобы Ритин шеф был женоненавистником, но этот невысокий, нестарый еще человек с торчащим из-под строгого пиджака мягким шариком раннего брюшка любил говорить, что никогда не взял бы на работу молодых женщин, если бы на должностях секретарей, референтов и бухгалтеров было принято держать мужской контингент.
– На работе должно быть чисто и уютно, как в казарме, – уверял он партнеров, потягивающих вместе с ним дорогой коньяк сразу после подписания деловых бумаг. – А возьми на работу бабу – она на другой же день тебе истерику закатит, всех вокруг одной сплетней повяжет, да еще сверху каким-нибудь предменструальным синдромом прихлопнет! Но со мной эти номера терпят полный провал, как на халтурном концерте. Я этих баб, – Пищик перекладывал бокал из правой руки в левую и, крепко сжав странно маленькую для мужчины ладонь в крепкий кулак, поднимал его в жесте «но пасаран!», – всех держу на коротком поводке и в строгом ошейнике! Всех!!! – И кулак опускался на стол, заставляя подпрыгивать и восхищенно звенеть соседние бокалы.
На мужских слушателей это производило впечатление, и в своем корпоративном кругу Анатолий Пищик считался грозным руководителем, не дающим спуску даже климактерическим и беременным сотрудницам. Но… сами сотрудницы прекрасно знали: припадки шефской строгости, что случались с Пищиком гораздо реже, чем это можно было вообразить, надо просто переждать. Совсем другое дело его брат Владилен. Его, в сущности, никто не любил за вздорный характер, гонор и полное отсутствие человечности по отношению к сотрудникам.
Но и Анатолий Пищик при желании мог быть очень даже противным.
– А-а-а, явилась, голуба моя, – желчно промолвил хозяин конторы, крутанувшись за столом, когда Рита вошла к нему в кабинет. В тот момент Пищик показался ей похожим на, в общем-то, добродушную в нормальной жизни, но в данный конкретный момент ужасно разозленную черепашку, бог весть как забравшуюся в руководящее кресло. – Почему изволили опоздать?
– Извините, Анатолий Гаврилович, непредвиденные обстоятельства.
– Ах, какое несчастье, – желчно заметил шеф. – А у нас тут, можете себе представить, рабочий день в разгаре, бухгалтерия вовсю калькулятором щелкает, жалованье вам начисляет, вот такое недоразумение, госпожа Малинкина! Впрочем, оставив в стороне вопросы соответствия вашей зарплаты вашим способностям, я вынужден сообщить вам со всей определенностью, что, если вы в течение ближайшей недели не возьмете себя в руки и не начнете работать как полагается, я, милая девушка, укажу вам на дверь!
– Я не понимаю…
– Еще одно совпадение! Я тоже ничего не понимаю! Я не понимаю, почему в делах, вверенных вашему попечению, царит такой первозданный хаос!
Дальше он разродился тирадой, в которой были перемешаны язвительные замечания с недвусмысленными угрозами увольнения. Рита стояла, полыхая пунцовыми щеками. Все перечисленные документы, которых не мог доискаться рассвирепевший шеф, были готовы, отпечатаны, оформлены должным образом, но в неразобранном виде лежали у нее на столе. Если бы не сегодняшнее опоздание из-за пробки на Кутузовском, то к началу рабочего дня она обязательно успела бы разложить бумажки по нужным папочкам. Она всегда старалась быть в делах такой аккуратной!
Сейчас же ей оставалось только молчать. Оправдываться – глупо. Расплакаться – смешно…
Тем более что Пищик был не один. В дальнем углу огромного, отделанного в модном сейчас «сталинском» стиле кабинета боковым зрением Малинкина увидела чей-то силуэт. Высокий стройный мужчина сидел на гостевом диване, положив ногу на ногу, и равнодушно следил за тем, как директор песочит очередную бестолковую сотрудницу.
Пятясь к двери, Рита торопливо говорила:
– Через полчаса все будет в порядке, Анатолий Гаврилович! Если вы меня сейчас отпустите, то даже через пятнадцать минут, честное слово!
– Десять минут! – взвизгнул начальник. – Ровно десять минут – и или бумаги на стол, или можете укладывать свои вещи в коробочку! Мне в конторе разгильдяйки не нужны! Время пошло! – пухлая рука изо всех сил треснула по полированному краю столешницы, и Анатолий Пищик, охнув, стал трясти всеми пятью ушибленными пальцами.
Распалив сам себя до критической температуры, он теперь сидел красный, тяжело дышал.
Рита развернулась и бегом бросилась из приемной.
– Что там было, а, Рит? – спросили ее девочки из секретариата. – Чего он так орал-то на тебя, а?
– Да убить его мало, толстого козла! – сквозь зубы процедила Малинкина. – Так бы сама взяла и выкинула в окошко!
– Ну да, а мы бы потом передачу тебе таскали!
– А я бы так сделала, что никто бы не нашел!
В десять минут она уложилась – сортировка не слишком толстой пачки документов занимает немного времени. Подхватив со стола разноцветные папки с надписями на корешочках, кинулась обратно. И, не заметив, что каблук ее туфли зацепился за край коврового покрытия, рванула на себя тяжеленную дверь.
Дверь поддалась легко, сразу, но Малинкина, не удержав равновесия, в кабинет шефа не вошла, а в буквальном смысле влетела – головой вперед, инстинктивно вытянув руки, обронив все до одной папки, из которых весело вытряхнулись и разъехались по полу те самые, востребованные начальником бумаги. Что-то треснуло, чем-то хрустнуло, где-то разорвалось… Еще не вставая с пола, Рита почувствовала, как по колготкам вниз с легкой щекоткой поползла проклятая стрелка. И, кажется, у туфли отвалился каблук!
С трудом удерживаясь от того, чтобы не разреветься от злости и досады, Рита поднялась на ноги. И только потом заметила, что в кабинете, кроме нее, никого нет!
Генеральный директор покинул рабочее место совсем недавно, может быть, за несколько секунд до того, как к нему ворвалась Рита. Его крутящееся кресло еще продолжало покачиваться из стороны в сторону, будто хозяин только что встал с него. В массивной мраморной пепельнице догорала палочка сигары…
– Анатолий Гаврилович!
Нет ответа.
Малинкина оглянулась по сторонам. Никого! И незнакомец, что сидел в углу, тоже исчез!
Ничего не понимая (ведь бумаги директор потребовал в срочном порядке!), Рита вышла из кабинета и постучалась в соседнюю дверь – к Владилену Пищику. Ей не ответили; тогда, чувствуя нарастающее волнение, девушка шагнула за порог, не спрашивая разрешения.
Владилен Гаврилович сидел за своим рабочим столом, вцепившись обеими руками в волосы и с выражением сильной задумчивости на лице.
У него был необычный стол – плоский и широкий, с небольшими бортиками по краям, где обычно строились всякого рода макеты и рассматривались чертежи. Сейчас на нем были свалены тюки материи. Именно тюки – такие, какие лежат на полках магазинов «Ткани». Эти штуки материи, как знал весь секретариат, полчаса назад трое рабочих занесли в кабинет директора Модной недели. Анатолий Пищик сам отбирал материал, наиболее подходящий для драпировки атриума и проходов на подиумы, и делал это по-современному: не просто листая альбомы с образчиками ткани, а полностью, добросовестно, на ощупь и на глаз оценивая материю, набрасывая ее на стол и кресла, отступая на несколько шагов и прищуриваясь.
– Что тебе? – резко и неприязненно спросил Владилен, поднимая на Риту красные от усталости глаза.
Она объяснила, что ищет директора.
– Здесь его нет. Выйди и в следующий раз изволь стучать, когда входишь в кабинет начальства!
Ничего не понимающая Рита извинилась и закрыла за собою дверь. Она была в полной растерянности. Куда мог деться Анатолий Пищик, если его нет в обоих кабинетах? Проскочить незаметно через приемную он еще мог, потому что секретаря на место убитой Светы еще не нашли, но вот неслышно и невидимо прошмыгнуть мимо десяти девочек из секретариата – нет! Это было совершенно исключено. Спрятаться где-нибудь в шкафу или под столом? Тоже невозможно. Да и зачем, если он сам приказал ей в срочном порядке доставить важные документы?!
И потом – куда делся тот, другой, что сидел в кабинете?
– Ваше начальство, оба этих Пищика, Анатолий и Владилен, если я правильно поняла, – родные братья? – прервала я Риту. – И даже более того, братья-близнецы?
– Я понимаю, что вы имеете в виду, – кивнула она. – Но это исключено. Владилен никак не мог выдать себя за Анатолия и наоборот. Пищики, конечно, были похожи, но ровно настолько, чтобы сразу было понятно: они братья. Ну как бывает – общность черт лица, фигуры похожи, рост. Но спутать их было нельзя. Строго говоря, они были не близнецами, а двойняшками, а двойняшки не всегда получаются на одно лицо. У Анатолия лицо полнее, и весь он как-то более крепко сбитый, чем Владилен. Да и цвет волос разный, хотя и не совсем от природы. Старший Пищик носил русую шевелюру, младший – соломенного цвета, для чего волосы специально осветлялись в парикмахерской. Нет, их не спутаешь.
– Так, понятно. И что же дальше?
– Да ничего, – пожала плечами Рита. – Вот именно, что ничего! В этот день, да и в последующие, все просто с ног сбились, стараясь отыскать старшего Пищика, – ведь не мне же одной он был нужен! И все безрезультатно. Паника началась, я уже вам говорила. И главное – вот дурь-то! – девочки наши на меня стали косо поглядывать! Вспомнили, как я говорила, что убить его мало и что в окно хочу выкинуть толстого козла. Я ведь какая обратно вернулась? Взъерошенная, растрепанная, с порванной юбкой и отломанным каблуком. Никто не верит, что я просто упала в пустом кабинете.
– Но не могут же они считать, что вы и в самом деле вступили с начальником в борьбу и потом выкинули его из окна!
– Они, конечно, понимают, что этого не было, но где-то в глубине души сомневаются. Думают, что я все равно причастна. Шушукаются по углам. И мне в конце концов это надоело, вот я и решила собрать собрание. По своей инициативе. Собрала всех в приемной, попросила Владилена «выйти к народу» и объяснить, что такое у нас, черт возьми, происходит. Результат вы знаете.
После последних слов Рита поставила жирную точку, протянула руку к сигаретной пачке и, обнаружив, что та пуста, посмотрела на меня устало и недружелюбно.
– В общем, я рассказала все, что знаю.
– Нет, не все, – задумчиво протянула я. – Есть еще один вопрос, последний. Когда эти тюки с материей, о которых вы говорили, вынесли из кабинета Владилена?
Малинкина уставилась на меня непонимающими глазами:
– Не помню… А что, это имеет значение?
– Первостепенное!
– Хм… Дайте подумать… Ну да, конечно. Их вынесли… когда Владилен позвонил кому-то из девушек и приказал вызвать рабочих. Они пришли и вынесли… ну, не знаю, на часы не смотрела, конечно… Но примерно через полчасика после того, как я вернулась к своему столу. Да, где-то полчаса прошло.
– Зашли и вынесли все, я подчеркиваю вопрос, все тюки с материей?
– Да… Брали, выносили вниз и возвращались за следующими. Так несколько раз.
– А сколько их было?
– Рабочих?
– Да.
– Нн-не помню… двое или трое… а почему это так важно?
– Попробуйте все же припомнить.
– Нет, – качнула она головой после минуты напряженного раздумья. – Нет, не помню. Двое или трое, но вряд ли больше. Да никому бы не пришло в голову их пересчитывать. И потом, это вообще было бы сложно: тюки огромные, выше человеческого роста, если их взять в руки и нести вертикально…
– …то за самими тюками и не разглядишь того, кто их тащит, правильно? – закончила я за Риту.
Но она нисколько не была поражена моей догадкой. Только рассмеялась, нервно пригладив и без того гладко зачесанные волосы:
– Ах, вот вы о чем! Думаете, старший Пищик мог выйти из кабинета незамеченным, притворившись грузчиком и загородившись тюком с материей? Нет, это исключено. Эти тюки весили, наверное, по тридцать-сорок кило каждый. Анатолий Гаврилович никогда не поднимал ничего тяжелее пяти-шести килограммов. И по очень прозаической причине: у него был геморрой, да плюс к тому еще и остеохондроз. Берегся наш директор. Боялся штанишки испачкать.
– Странно, откуда вам это известно? Геморрой – не та болезнь, которой принято хвастаться в компании молодых и хорошеньких сотрудниц.
– Да Светка как-то сказала, когда была жива. Так, мимоходом обронила. Мы еще потешались над этим. За глаза, конечно.
– Ясно…
Посмотрев на часы, Малинкина решительно поднялась с места:
– Я дико извиняюсь, но мне пора. Скоро конец рабочего дня, а моему ревнивому мужу сложно объяснить, почему я задержалась, особенно после того, как меня уволили.
– Знаете что, Рита, оставьте-ка мне свой телефон на всякий случай.
– Только после того, как вы со мной окончательно расплатитесь. Где я могу получить свои деньги? Остальные тысячу триста долларов?
– Через пару минут. Где здесь банкомат?
– Надо выйти из здания, и за углом.
– Значит, пойдем вместе.
– Ну вот еще! Кто-нибудь увидит меня рядом с вами – неприятностей потом не оберешься. А вдруг вы и вправду из конкурирующей компании? Решат, что я и в самом деле кинулась выдавать врагам секреты фирмы. Одно дело вот так сидеть и пить кофе – это еще можно счесть случайностью. Но пройти под ручку у всех на виду – нет! Я же вам говорила, какие у нас все ужасно подозрительные! Знаете, не хочется как-то окончить свои дни в цветущем возрасте, как Светка или Лена!
– Хорошо, где мы встречаемся?
– Давайте у моей машины. Серебристая «девятка». На нормальную импортную машину за годы работы здесь так и не скопила, – усмехнулась она. – От главного входа налево. Там парковка.
– Хорошо.
Малинкина натянула куртку, наскоро обернула воротник вязаным шарфом, подхватила свою раздутую сумищу и, не оглядываясь на меня больше, быстро устремилась к выходу. Я тоже не стала мешкать и спустилась к лифту сразу же, как только девушка скрылась из виду.
Народу в Гостином Дворе все прибывало и прибывало – я уже с трудом прокладывала себе путь вниз по лестнице. На лифт махнула рукой: к нему выстроилась длиннющая очередь.
Ирину Акулову я решила пока не искать: заплачу Малинкиной из своих денег, потом сочтемся. Важно было сейчас не дать ей соскочить с крючка и заполучить номер ее мобильного телефона. Возможно, впоследствии она пригодится нам как важный свидетель.
«А все-таки ты не такая умная, девочка, какой показалась мне с самого начала! – думала я, спускаясь на первый этаж и лавируя между узкими дорожками, оставленными между павильонами. – Так и не догадалась, как именно Анатолий Пищик исчез из своего кабинета. А все очень просто: он не выпрыгнул в окно и не растворился в мифическом чане с кислотой, как предполагали твои товарки. Директора Модной недели вынесли, завернув в тюк с материей. Ты сама сказала – „тюки огромные, выше человеческого роста…“.
Очень даже неплохой, остроумный, я бы сказала, ход: плотно обмотать жертву тканью и, прикрывшись таким «тюком», как щитом, самому незаметно покинуть кабинет. Чтобы тюк не показался слишком уж огромным, излишки материи легко можно спрятать где-нибудь в кабинете. Я даже знаю, кто это сделал: тот самый высокий незнакомец, которого видела Малинкина и который, по ее словам, тоже невесть куда девался. Хм, понятно куда! За те десять минут, что Риты не было в кабинете, между мужчинами завязался какой-то спор, и высокий напал на него, оглушил Анатолия Пищика, именно оглушил, но не убил – потому что убили генерального директора только сегодня утром.
Выкрали три дня назад, а убили только сегодня… Это тоже что-нибудь да значит. Все это время его где-то держали, причем тайно, прятали, можно сказать. Зачем? Чтобы потребовать выкуп? Но, во-первых, брат и компаньон гендиректора никаких требований от похитителей на этот счет не получал. А во-вторых, этот брат, как его, Владилен, он наверняка сам причастен к похищению! Потому что проделать все это с генеральным директором можно было только при его помощи – это же понятно! Оглушив Анатолия Пищика, его тело моментально перенесли в соседний кабинет, где и находились тюки с материей. А хозяин кабинета Владилен, по показаниям Риты, находился на месте!
В общем, картина преступления ясна, известен даже сообщник, неясен только мотив этого преступления. То есть даже преступлений, то есть во множественном числе, если приплюсовать сюда же (а приплюсовать, кажется, придется) убийство секретаря Светланы и модели Лены Зайцевой. Хотя можно ли назвать смерть модели убийством? На этот счет у меня возникали большие сомнения.
Дело в том, что…
//-- * * * --//
Додумать мне не дали. К этому времени я успела выйти из Гостиного Двора и получить прямо в лицо хорошую порцию из мокрого снега и дождя, которую с размаха запустил в меня встречный ветер. «Надо выйти из здания, и за углом», – сказала Малинкина, когда я спросила ее, где мне найти банкомат. Спрятав лицо в воротник куртки, я шагнула со ступенек вниз.
И сразу же сделала шаг назад, ругнувшись на оборзевшего – другого слова не подобрать – водителя черного «Пежо», который на бешеной скорости пронесся по лужам в каком-то метре от меня и с шипением выбросил из-под колес грязную волну!
Я спаслась, но лишь частично: джинсы до колен и край куртки намокли. Вне себя от злости, я показала вслед машине неприличный жест и…
Черный «Пежо», просвистев по лужам, буквально влетел на тротуар и, разогнав с визгом метнувшихся от него прохожих, сначала ударил бампером, а затем, поддав назад, совершил прямой наезд на идущую впереди девушку, почти целиком подмяв ее под колеса!
Вокруг закричали, машины засигналили, раздался свисток постового. А «Пежо», крутанувшись по проезжей части и сильно помяв крыло некстати оказавшейся на его пути «копейки», рванул вниз по проезжей части и скрылся за поворотом!
Я уже неслась к распростертому на мокром асфальте телу. Эта была Рита. Шестым чувством я поняла, что это именно она, еще до того, как увидела мокрый от крови затылок с гладкой прической, намокший в луже шарф, рассыпавшееся по тротуару содержимое сумки – туфли, кружка, косметичка…
– Жива?!
Вопрос не требовал ответа. Неестественно вывернутая в сторону голова и лужа крови говорили сами за себя. Помимо других повреждений, у Риты была переломана шея. Она умерла мгновенно…
Я медленно поднялась с колен, отступила назад. С трудом пробилась сквозь людское кольцо, метнулась обратно к Гостиному Двору.
Помочь погибшей было уже нельзя, а от прямых служебных обязанностей меня пока еще никто не освобождал!
Не думать, не думать о том, что произошло! Срочно найти «наших», в первую очередь – Ирину Акулову. Пока еще ничто не говорило о том, что ей тоже угрожает серьезная опасность, но, черт возьми, два трупа за четыре часа – это многовато!
Ворвавшись обратно в Гостиный Двор, я ринулась прямиком в «сектор зет». Вслед мне заругались, кажется, я ненароком сшибла с ног кого-то из людей-«муравьев» – плевать! Убедиться в том, что клиентка жива, здорова и ей ничего не угрожает, – это меня интересует прежде всего!
Вот почему, рванув на себя хлипкую дверь павильона «Дома моды „Кассиопея“, я шагнула внутрь, не слишком стараясь аккуратно обращаться с расставленными кругом манекенами. Некоторые из них со стуком повалились на пол, другие я успела подхватить, удивившись их легкости.
Упавшие манекены увлекли за собой еще не закрепленную драпировку, и как только она тоже свалилась на пол, я увидела Альберта, сидевшего в дальнем углу павильона в позе очень пьяного или очень одурманенного каким-то зельем человека.
Он вяло мотал головой, поводил шеей, будто стараясь рассмотреть что-то вокруг себя, но через секунду устало закрывал глаза и вдруг снова распахивал их с выражением безумного удивления. Руки Альберта все время беспорядочно двигались, словно собирая что-то с пола; ноги поочередно сгибались в коленях, но попытки подняться были сейчас для молодого человека слишком трудной задачей.
Я присела рядом. Принюхалась: нет, алкоголем или марихуаной здесь не пахло. Слегка пахло чем-то другим, сладковато-приторным, смутно знакомым. Вокруг валялись клочки ваты, которые сначала я приняла за вынутый из кофров упаковочный материал.
Альберт все время шевелил губами, как бы разговаривая сам с собой.
– Эй! Ты меня слышишь?!
Вздрогнув, он открыл глаза. Уставился на меня, как на восьмое чудо света.
Я потрясла его за плечи:
– Алле!
– У аппарата, – пробормотал он сиплым голосом. Посмотрел на меня и начал заваливаться на бок.
– Эй, очнись!
– В очередь, сукины дети, в очередь! – жалобно прошептал он. И снова отключился.
Я быстро осмотрела его голову, ощупала затылок, виски, шейные позвонки. Все было цело, никаких следов удара или ушиба. Падение с высоты исключалось; потолки в павильоне низкие, максимум метра два, стремянки не было – только небольшая приступочка, на которую Альберт забирался, колдуя с манекенами.
Что же могло случиться?
Я еще раз встряхнула дизайнера (голова его болталась, как помпон на детской шапочке), прислонила к стенке и оттянула нижние веки. Так и есть – зрачки расширены. Значит, все же наркотик. Вздернула кверху рукава его пижонистого свитера – вены на локтях нормальные, следов укола нет. Что же тогда?
– Спокойно, Женя. Это сейчас пройдет, – сказали у меня за спиной.
Я рванулась с колен, одновременно разворачивая корпус назад и молниеносно выхватывая из кобуры под мышкой свой «ТТ».
Конечно, стрелять я не собиралась, и вообще ситуация пока не требовала никакого применения оружия, но очень уж я не люблю вот такие голоса за спиной, да еще когда с парнем из команды моей клиентки черт знает что происходит!
– Спокойно, Женя! – снова повторил Игорь. – Здесь все свои.
Да, это был он. Стоял у входа, загораживая собой открытый проем, и улыбался. А глаза очень серьезные.
– Ну и реакция у тебя, дорогуша.
– Просто не люблю неожиданностей. Как ты вошел? Я не слышала.
– Обижаешь, сестренка. И не услышала бы. Я все-таки тоже профессионал.
Кивнув мне, Игорь осторожно выглянул за дверь, шагнул назад и потянул ее за собой. Закрыл, тщательно повернув ключ на два оборота.
– Ты давно приехал? – спросила я, пряча пистолет.
– Да с час, наверное. Дело, – он выдержал короткую паузу, – сделал чисто и в полном объеме. Увез, выгрузил, сделал анонимный телефонный звонок в доблестную милицию. Вернулся, сразу стал искать тебя или Ирину. Твой телефон не отвечал, а до Ирины я дозвонился и отвез ее назад в гостиницу. Она успела уладить дела, но выглядела очень уставшей, что и не удивительно. Отвез ее и вернулся за вами – за тобой и Аней Моховой. Ирина очень за вас беспокоилась.
– А Ани тоже еще нет? – Я вспомнила, что девчонка обещала «гулять» по Гостиному Двору не более получаса. – Хотя ладно, это все потом… Что с Альбертом?
– Я уже сказал – ничего страшного. Хотя и ничего хорошего тоже. Парень просто под воздействием.
– Под воздействием чего? Я уже поняла, что дело в наркотике. Но – как?
– Очень просто. – Игорь опустился на корточки и указал мне на разбросанные клочки ваты. Один из них он даже поднял, помял в руках и поднес к носу. – Я так и знал. Это хлороформ.
Ну, конечно! Хлороформ! Недаром этот сладкий, приторный запах показался мне таким знакомым! Краска бросилась мне в лицо – как, как я могла не узнать его?! Слишком была оглушена случившейся на моих глазах смертью девушки Риты, другого объяснения нет…
Сейчас же в памяти моментально всплыли строчки из учебника химии, по которому мы, курсанты спецшколы, учили матчасть: «Вдыхание хлороформа подавляет действие центральной нервной системы. Вдыхание около 900 частей хлороформа на 1 миллион частей воздуха за короткое время может вызвать потерю сознания и болевые ощущения после некоторого периода возбуждения, в том числе головокружение, усталость и головную боль. Хлороформ обладает сильным наркотическим действием и относительно высокой токсичностью».
– Все-таки надо вызвать «Скорую», – сказала я, глядя на Альберта, который снова зашевелился – на этот раз, кажется, более осознанно.
– Не думаю. Даже уверен, что нет. Сейчас он очнется, судя по тому, что парень все-таки не без сознания, дозу он получил небольшую – я предполагаю, что ему облепили лицо пропитанной хлороформом ватой, а когда он обмяк, просто бросили на пол. Еще минут пятнадцать, от силы полчаса – и он будет в порядке. А приезд «Скорой» прямо сюда, на Модную неделю, – это все-таки ЧП, не говоря уже о том, что для «Кассиопеи» это вообще крах. Здесь не принято начинать первый выход на публику со скандала. Нет, Женя, нет! Никакой «Скорой»! И Ирина, я уверен, со мной согласится.
– Ты что, думаешь, нападение на Альберта – это попытка скомпрометировать Дом моды Ирины Акуловой?
– А ты что, думаешь иначе? – удивился Игорь.
Я не ответила ему, продолжая наблюдать за Альбертом. Парень действительно начал приходить в себя. Движения его становились более точными, в снова широко раскрытых глазах появилось осмысленное выражение.
– Я хочу в туалет, – скорбно сказал он минут через пять. Эти пять минут мы трое провели в полном молчании.
Усмехнувшись, Игорь наклонился над Альбертом и помог ему встать. Дизайнер на ногах держался с большим трудом, Игорю пришлось пропустить руку через его подмышки и поддерживать Альберта, словно раненого бойца.
– Женя, я его доведу. А ты иди.
Я удивилась:
– Куда же?
– Найди Аню, пожалуйста. Ирина за нее особенно беспокоилась – наша Анечка иногда бывает такая оторва, за ней нужен глаз да глаз. Я еще ей не звонил, зашел сюда и сразу вот, – он встряхнул повисшего на нем Альберта. Позвони, найди и приведи к машине. Там и встретимся. Наш микроавтобус на стоянке. Не забудь запереть все здесь как следует.
Больше ничего не добавив и ни разу на меня не оглянувшись, Игорь потащил Альберта из павильона. Парень помогал ему, хоть и с трудом, но все же переставляя ноги. Все тверже и тверже.
Проводив их взглядом, я повернулась к раскрытым сундукам и кофрам. Кое-что из коллекции «Кассиопеи» Альберт уже успел развесить-разложить или пристроить на манекены, но большая часть вещей осталась нетронутой. Эх, если бы тут была Ирина – она бы с первого взгляда определила, все ли в порядке! Я же могла только осмотреть коллекцию в поисках изъянов или повреждений: кажется, вандалы к ней не прикоснулись. Ничего не прожгли, не изрезали, все пуговицы на месте, и Светкины вышивки ласкают руки, и замысловато расшитые стразами и блестками ткани мерцают в полумраке павильона.
Немного успокоившись на этот счет, я достала из кармана записную книжку. Еще в аэропорту Ирина дала мне распечатку с мобильными номерами всей нашей группы, теперь этот сложенный вчетверо листок был вложен в мой блокнот. Анечкин телефон был записан в нем последним.
Она отозвалась только через семь или восемь гудков.
– Да! – В трубке слышались чьи-то веселые голоса, разухабистая музыка, хохот и еще множество звуков. – Алеу, говорите, кто эта?
– Эй, ты где?
– А ты кто?
– Я Женя.
– Какая еще Женя?! А! Женя! Служитель Мавзолея! Знаешь что, Женя?! Иди ты на…!
Не успела я опомниться от такого неожиданного и непревзойденного хамства, как Анечка бросила трубку. Противная девчонка! Только твоих вывертов нам всем сейчас и не хватает!
– Аня! – сдерживая себя, строго сказала я, когда снова дозвонилась до Моховой. – Немедленно сообщи мне, где ты находишься!
– Женя, иди ты знаешь куда?! – снова сказала она в той же интонации.
– Мои возможные маршруты мы обсудим с тобой как-нибудь попозже! Немедленно говори мне, где ты есть, если не хочешь, чтобы Ирина Михайловна сняла тебя с показа и первым же самолетом отправила обратно в Тарасов!
– Сперва ты меня найди, тетенька! – визгливо крикнула Анька, захохотала и снова отключилась.
Ну погоди же! Во время второго нашего разговора я успела нажать на кнопку встроенного в мой мобильник диктофона и теперь несколько раз пропустила запись, вслушиваясь не столько в Анечкин голос, сколько в «фон» – музыку и посторонние звуки. Судя по всему, там застолье. Я явственно слышала звон бокалов, кто-то возбужденно переговаривался, кто-то пытался подпевать.
Что ж, будем искать.
Я закрыла павильон «Кассиопеи» ключом, который был мне вручен Ириной как хранителю коллекции, опустила ключ во внутренний карман и двинулась на поиски малолетки.
В первую очередь подошла к охране – все тот же скучающий верзила, повозившись с компьютером, сообщил мне, что Анна Мохова, которой сегодня был выдан магнитный пропуск, за пределы Гостиного Двора не выходила.
Что ж, будем искать в самом здании.
Не так уж это оказалось сложно. В первую очередь потому, что я узнала музыку – Анечка хамила мне под мелодию Майкла Галассо к фильму Вонга Кар-Вая «Любовное настроение». Это один из моих любимых фильмов, и именно этот мотив я чаще всего напеваю, когда моюсь в душе. Сейчас он доносился – правда, еле слышно – из-за огороженных черными полотнищами проемов в атриуме, там, где, как сказала сегодня Ирина, располагались гримерки для моделей, которым предстоит выходить на подиум.
Я прошла внутрь.
Откровенно говоря, гримерками эти разделенные пластиковыми перегородками клетушки являлись только с оч-чень большой натяжкой. Заглянув в одну, я увидела там гренадерского роста и свирепого вида девицу, ожесточенно щипавшую себе брови пинцетом, больше похожим на страшный хирургический инструмент; в другой на меня через плечо злобно посмотрела голая девушка, прикладывающая к себе подвенечный наряд; в третьем я застала целующуюся парочку.
И наконец в четвертом – ту, кого искала…
Румяная от непомерного количества выпитого, с нездорово блестящими глазами, с разметавшимися по спине пепельными волосами, Анечка сидела на коленях у какого-то типа с большой красной мордой и, хохоча, отбивалась от его попыток расстегнуть на ней блузку. В руках у Моховой был бокал с шампанским, пенистая жидкость выплескивалась на ее грудь и брюки мордатого.
А рядом сидели еще двое. Один, жлобской наружности, открывал еще одну бутылку с шампанским, чтобы подлить девчонке в бокал, второй – бородатый – то и дело нацеливал на Анечку огромный объектив фотоаппарата. По его одновременно алчному и азартному лицу было видно, что это самый мерзостный тип из всех фотографов: корреспондент какой-то желтой газеты! Завтра же на подлых страницах этого издания появятся фотографии пьяной пятнадцатилетней модели с бесстыдно торчащими из распахнутой блузки прелестями!
– Ой, кто-о это к нам пришел? – нарочито сюсюкая, обернулся в мою сторону тот, кто держал Аню на коленях.
– Еще одна птичка на огонек прилетела! Птичка, поклюешь с нами шампусика? – гостеприимно предложил второй мордатый.
– Это не птичка! – пьяно выкрикнула Аня и икнула, на миг прикрыв напомаженный ротик ладошкой. – Это всего-навсего наша Женька. Ее хозяйка наняла, чтобы нас того… охранять…
– От кого охранять, лапушка?
– От посягательств, – с трудом выговорила Аня и захохотала, взболтнув ногами. Ее почему-то очень насмешило это слово.
– Тихо, тихо, не упади! – попридержал ее мордатый. И обернулся ко мне: – Женя… тебя правда зовут Женя, цыпа? Женечка желает выпить?
– Женечка желает забрать от вас несовершеннолетнюю девицу и уйти, – ответила я.
– Женя будет весьма огорчена, но у нее ничего не получится. Анечка сейчас поедет с нами. Мы договорились, что эту ночь она проведет в чудном особняке с мраморными колоннами, с баней и сауной.
– …и с бассейном, – напомнила Аня.
Я решила больше не тратить время на препирательства.
– Вставай! – сказала я непутевому ребенку и потянула, взяв за руку. – Немедленно поднимайся, и идем!
– Женя, но ведь я, кажется, ясно выразился…
Перед тем как заговорить, мордатый одной рукой прижал к себе Аню, а другой недвусмысленно сжал горлышко бутылки с шампанским. Фотограф оживленно сделал несколько шагов в направлении двери и защелкал аппаратом, стараясь не пропустить ни одной подробности предстоящего скандала.
Я отступила на шаг и прикинула: помещение, огороженное легкими пластиковыми стенками, было не больше десяти метров, настоящий бой здесь не устроишь, и это мне только на руку. Мордатый смотрел на меня насмешливо и руку с бутылки убрал – он, очевидно, не хотел видеть во мне настоящего противника.
– Борюсик, ты поосторожнее, – предостерегла его Аня, которая явно забавлялась ситуацией. – Женька может так отметелить – мало не покажется! Она специально драться училась!
– Аня! Я жду. Скажи дядям «спасибо», и пойдем домой.
– Иди на… – счастливо перебила меня Аня. – Я остаюсь здесь, с Борюсиком. Он не просто так, он обещал мне контракт с заграничным агентством устроить, понятно? У него в особняке под Парижем сам Ив Сен-Лоран бывает! Он мне рассказывал! Понятно?
– Ну, еще бы. Не только понятно, но и не удивительно. Если, конечно, его особняк – это лечебница для душевнобольных!
Я нарочно пошла на конфликт, будучи уверена, что для борьбы в узком пространстве у меня гораздо больше преимуществ, чем у неповоротливого противника. И потом – исподволь готовясь к драке, я специально «заводила» неприятеля. Ярость слепит глаза, что тоже не сыграет ему на руку, да и выпитый алкоголь снизит реакцию.
То, что драки не избежать, было ясно с самого начала. И, похоже, я не ошиблась – мордатый медленно снял Аню с колен (она пошатнулась и ухватилась за край стола, глядя на меня с бессмысленной улыбкой на губах) и, опершись ладонью о колено, произнес медленно и с расстановкой:
– Слышь, ты, Женя, как там тебя дальше? Тебе следует хорошенечко подумать, прежде чем шутить про меня такими шутками. Я – мастер спорта по джиу-джитсу, профессионально занимаюсь триатлоном и культуризмом. Мой сосед, – он кивнул на жлоба, – профессиональный борец в рестлинге, параллельно осваивает приемы в таиландском боксе. Так как, – спросил он после паузы, – захочешь еще раз сказать ту шутку про психбольницу в моем доме?
Я светло посмотрела ему в глаза:
– Конечно, не захочу. Ведь мне же придется повторять ее четырежды – каждому из вас по два раза!
За полсекунды до того, как мордатый бросился на меня, я поднырнула ему под локоть и с разбегу стукнула затылком под челюсть. Отброшенный моим ударом к стене мордатый замычал, из углов рта его полезла розовая пена – он сильно прикусил себе язык. Но он быстро встал на ноги, роняя стулья и пытаясь нащупать у себя за спиной все ту же бутылку шампанского. Ударом ноги я перевернула стол, и он опрокинулся на пол вместе со всем содержимым. В следующую секунду я подхватила табурет и со всей силы обрушила его на голову мордатого.
Он все равно упал не сразу, а только после того, как я окончательно оглушила его рукояткой своего «ТТ».
Когда мордатый свалился мне под ноги, я, не выпуская пистолета, обернулась к Моховой:
– Ну?
Вместо того чтобы дать себя увести, Анечка завизжала и кинулась к жлобу, который тоже отскочил к стене; глупышка, как видно, хотела поискать у него защиты, но он очень быстро понял преимущество своего положения и, одним движением намотав на кулак пышные волосы Моховой, выставил девочку впереди себя, как щит.
– Отпусти девочку, придурок!
– Сперва убери пистолет! Я уйду, только убери пистолет!
Я отвела ствол в сторону, краем глаза заметив, что дверь, куда за минуту до этого проскользнул фотограф, осталась распахнутой, и оттуда бликует дуло объектива. Ну погоди ты у меня!
– Отпускай ее, или я стреляю! Считаю до трех! Раз…
Не успела я сказать «два», как жлобина толкнул ко мне Аню и выскочил из павильона. Я крепко схватила девочку за руку.
– Ты в порядке?
Она быстро-быстро закивала головой. Мохова перетрусила изрядно, так что даже протрезвела. Мордатый все еще валялся на полу, мыча и безуспешно пытаясь встать на ноги. Однако количество безвольно тыкающихся, как слепые котята, мужчин на один квадратный метр Модной недели стало меня беспокоить!
– Пойдем отсюда.
Но, прежде чем покинуть павильон, я резко толкнула ногой приоткрытую дверь и сразу же услышала то, что и планировала услышать: хруст бьющегося стекла и отчаянный мат. Так и есть: створка двери со всей силы прилетела прямо по объективу фотоаппарата папарацци и даже, кажется, задела его по носу; побледневший от злости и страха парень сидел перед дверью на корточках, размазывая по лицу юшку и не сводя глаз с груды битого стекла.
– Считай, что легко отделался, – сказала я ему, когда он поднял на меня полные ненависти глаза. – За такие вещи в цивилизованном обществе не просто аппаратуру разбивают, а сразу голову. Из какой ты газеты?
– «Светская жизнь», – ответил он. И прибавил с воодушевленной гордостью за свой дешевый таблоид: – Мы вас по судам затаскаем! Ясно? Мой фотоаппарат три тыщи долларов стоит, между прочим… Я здесь на работе, между прочим…
– Паршивая у тебя работа, парень.
Ничего больше не говоря и не отпуская Аниной руки, я направилась к выходу. Девочка послушно шла за мною, чуть спотыкаясь. Только сейчас она начала соображать, что чуть было не вляпалась в нехорошую историю, которая могла навеки погубить ее шикарную карьеру, и от ужаса этой мысли начала тихонечко всхлипывать.
– Не реви. Лучше расскажи, как ты там оказалась! – приказала я.
– Женя… вы только Ирине Михайловне ничего не рассказывайте…
Я не стала давать никаких обещаний. Ирина Акулова – моя клиентка, она же платит мне деньги, я просто не имею права от нее ничего скрывать.
– Ты знакома с этими мужчинами? С которыми выпивала?
Ответ был таким, каким и следовало ожидать:
– Ой, Женечка, ну что вы! Первый раз видела! Я просто прогуливалась, смотрела, как тут что… Зашла за подиум, ну, за «язык», там гримерки… Мне так интересно было! Потом смотрю – за мной этот фотограф увязался, ну, слово за слово, беседа у нас завязалась, это же приятно, когда тебя фотографируют, знаете, как приятно?! А потом ко мне этот подошел, ну, Паша, который потом шампанского выпить предложил, спросил, кто я такая и какую фирму представляю… Пойдем, говорит, поболтаем. С такой, говорит, внешностью, как у тебя, надо не в периферийном Доме моды работать, а в Москве… и сам пообещал с нужными людьми познакомить… Потом позвонил кому-то – и третий пришел, ой, как его звали-то – я даже не запомнила… Они все время мной восхищались и шампанским угощали… Я же не знала, что они такие козлы, Женя!
Анечка стрекотала виноватой скороговоркой и еле поспевала за мной, все время спотыкаясь на ходу. Мы быстро раскланялись с охраной, вышли на улицу и нырнули в микроавтобус, где нас ждали Игорь и медленно приходивший в себя Альбертик.
Воронов сразу же перегнулся к нам через спинку своего сиденья:
– Что случилось? Почему у тебя такой вид, Аня?
Мохова всхлипнула и пробормотала что-то не очень членораздельное, поспешно натягивая на себя оставленный в машине плащик. Историю с похищением нашей красавицы пришлось излагать мне.
– Ну и дура ты, Мохова! – сказал Альберт, когда я закончила рассказ. – Знал я, что у тебя вся сила из мозгов в ноги ушла, но не думал, что настолько сильно!
Аня, индифферентно разглядывающая проезжавшие за окном серые московские пейзажи, дернула плечиком. Она готова была снова разрыдаться.
– Ты что, не понимаешь, тебя нарочно подставили! Это же «стервятники» – специально нанятые конкурирующими фирмами типы, которые рыщут по кулуарам Модной недели, отлавливают таких дур, как ты, и стараются сделать все, чтобы испортить не только твою карьеру, но и имидж твоей конторы! Завтра в желтых газетах появились бы фотографии пьяной в доску манекенщицы Дома моды «Кассиопея» с указанием твоего имени, фамилии, биографии победительницы конкурса красоты в Тарасове – и на будущем фотомодели Анны Моховой после этого можно ставить вот такой, – Альберт поднял руки и скрестил их перед собой, – вот такой жирный крест! Ох и дура!
Анечка уже плакала, закрыв лицо обеими руками. Сквозь пальцы текли грязные ручейки раскисшей косметики.
Я напряженно думала. Да, скорее всего Альбертик прав, эти два типа, что поили Мохову, и в самом деле вряд ли имеют отношение к тем, кто преследовал нашу компанию с момента прилета в Москву. Для того чтобы угрозами и шантажом добиться от Ирины Акуловой того, что им надо (а интересно, что же им, в конце концов, надо?!), не нужно поить до полусмерти ее несовершеннолетнюю служащую. Проще и действеннее было бы Анечку похитить! Имея на руках такой козырь, как пропавшая пятнадцатилетняя девочка, главе Дома моды «Кассиопея» можно было бы ставить любые условия!
– За мной, хвала Аллаху, таких косяков нет, – продолжал тем временем Альберт. – Меня никто не поил и сладкими речами не заманивал. Поступили просто, как с брюквой: вошли в шоу-рум двое, в строгих костюмах, плечистые такие, и сразу ко мне. Я им говорю, пожалуйста, покиньте помещение, мы еще не открылись, мы еще не готовы! Тогда первый говорит: «Ничего, ничего, мы на минуточку», – и дверцу так тихонечко прикрывает, а второй шасть ко мне и… и дальше я не помню, – растерянно развел руками Альбертик и тряхнул головой, отчего на лоб ему упала попугайская челка. – Только рука с чем-то белым, которая к моему лицу тянется… и… И все. Дальше – тишина… – добавил он с некоторым пафосом.
За время его рассказа Анечка немного успокоилась. И слушала с любопытством, от меня не укрылось, каким интересом блеснули ее все еще мокрые глаза. Но Воронов сразу взял ситуацию под контроль, не позволив Альберту распространяться о деталях своего приключения:
– Так, стоп! С этого момента приказываю вам обоим: держать язык за зубами и не рассказывать ничего и никому – понятно? – никому и ничего без моего особого разрешения в письменном виде! Слышите? Сейчас вы – ходячая добыча для журналистов и конкурентов! Этого нельзя допустить, и я не допущу.
– Спасибо вам, дяденька, – пискнула Аня.
– Не за что, племянница. Откровенно говоря, на вас обоих мне наплевать. Я об Ирине думаю. Карьеру ей испортить – ей, жене моего лучшего друга, да и без того приятной женщине! Этого я никому не позволю.
Он замолчал, и дальше, до самой гостиницы, никто из нас не произнес ни слова.
//-- * * * --//
Час спустя мы втроем – я, Игорь и Ирина – сидели в гостиничном ресторане, выбрав самый отдаленный столик под низким гофрированным абажуром, тень от которого скрывала наши лица.
Нужно было обсудить создавшееся положение. Сдвинув головы, мы жарко шептались, не обращая внимания на то, что наш ужин стынет.
Когда же подвели итоги, получилось следующее:
1. До сих пор никем не оприходованный труп генерального директора Дома моды Анатолия Пищика покоился в лесополосе Химки-Ховрино, прикрытый сверху куском полиэтилена, который так кстати нашелся на дне чемодана. А может быть, уже и не покоился – потому что, попросив таксиста притормозить у первого же автомата, Игорь сделал анонимный звонок в милицию и сообщил о том, где и возле каких именно березок сотрудников убойного отдела ожидает интересная находка.
– О господи, Игорь! А как же ты ушел в лес с кофром, попросив таксиста обождать? Он же мгновенно заподозрил что-то неладное! И наверняка запомнил твои приметы! – переполошилась Ирина.
– Успокойся, дорогая, – подмигнул ей Воронов. – Я действительно потащил в лес чемодан, но перед этим всю дорогу «приседал на уши» таксисту, рассказывая страшные истории о том, какая у меня жена-стерва и теща-сволочь. Он, кстати сказать, эту тему с удовольствием подхватил, и оба мы, пока ехали в Химки-Ховрино, разливались соловьями, ища друг в друге утешения. Поэтому, когда я сказал, что в чемодане вещи стервы-жены, которые я хочу выкинуть с глаз долой, потому что буквально час назад она сбежала от меня с любовником, таксист не только не удивился, но и высказал мне полное одобрение. Да еще сам выискивал лесочек погуще.
Акулова кивнула, не сказав больше ничего. В складках ее губ залегла строгая морщинка.
Итак, продолжаем:
2. Ни самих Пищиков, ни их секретаршу Светлану, ни модель Елену Зайцеву никто из нас раньше не знал. Поэтому совершенно непонятно, зачем кому-то понадобилось подбрасывать нам труп. Этому просто не находилось никакого другого объяснения, кроме одного: попытаться запутать нас в разбирательстве скандального криминального дела.
3. Не смогли мы объяснить и мотивы нападения на Альбертика. Если не считать хлороформа, самому дизайнеру не причинили никакого вреда – просто на несколько минут лишили его сознания. Коллекция была в порядке, павильон тоже. Ключи от шоу-рума – их было три: у Ирины, меня и самого Альберта – ни у кого не пропали.
4. Если Рита Малинкина, рассказавшая мне так много всего интересного, попала под колеса не случайно – а так оно скорее всего и есть – то велика вероятность, что за нами следят.
5. Моя версия о том, что Анатолия Пищика тоже одурманили, а затем, завернув в материю, вынесли из здания, была одобрена всеми присутствующими. Ирина подтвердила, что при желании любого человека можно упрятать в тюк ткани так, что это будет совсем незаметно постороннему глазу.
– Да, но тогда получается, что второй директор, Владилен Пищик, не только в курсе того, куда делся его брат, но и сам имел отношение к похищению, – подчеркнула я.
– Безусловно, – подтвердил Игорь. – И даже больше: наверняка он сам и организовал похищение. Но что могли не поделить братья? Прибыль от Модной недели? Новую любовницу? Право первому дать интервью иностранному журналу? Увы, вопросов здесь много, а ответов нет ни одного.
Ирина сказала, задумчиво ввинчивая в пепельницу докуренную сигарету:
– Братья часто ездили в командировки, брали с собой секретаршу. После одной из таких командировок ее и убили… Значит, это вряд ли были просто командировки, тут что-то другое!
– Само собой, но как мы с вами узнаем, что именно? – возразил Игорь. – И вообще – нужно ли это узнавать? Проблемы владельцев Модной недели – не наши проблемы.
– До тех пор, пока мы не находим труп у себя в чемодане!
– Да, но надеюсь, мы не будем находить у себя по трупу в день! Я предлагаю просто забыть об этой истории, то есть забыть о том, что у каких-то людей, которых мы даже не знаем, случались какие-то неприятности. И целиком сосредоточиться на подготовке к показу – раз, и на соблюдении правил личной безопасности – два. Никто не должен испортить нашу коллекцию и уморить голодом наших девочек, как это произошло с этой… как ее? Фотомоделью Еленой Зайцевой. Это наши с Женей задачи на те пять дней, что отведены на Модную Неделю. Продержимся, Жень?
– Будем стараться, – ответила я. И не удержалась от того, чтобы внести поправку:
– Между прочим, Елену Зайцеву никто голодом не морил. Ее похитили, это верно, и чтобы она не убежала, держали прикованной наручниками к батарее, и умерла она действительно от голода, но не потому, что ее не кормили, нет! Напротив, похитители всячески старались поддерживать в ней жизнь. Поставили рядом еду, воду…
– До которых она не могла дотянуться, – заметила Ирина, зябко поежившись.
– Чепуха! Ведь бутылка с водой была полной только наполовину, понимаете вы, наполовину! Это значит, что Лена пила воду, а значит, вполне могла достать и до хлеба с колбасой. Просто она сама не хотела. Ирина Михайловна, как называется болезнь, при которой молодые женщины сознательно доводят себя до полного истощения?
– Анорексия, – подняла голову Акулова. – Это очень серьезное психическое заболевание, патологическое отсутствие аппетита, оно почти не поддается лечению… Настоящий «бич» юных фотомоделей…
– Вот! Я утверждаю, что модель Елена Зайцева была больна анорексией. Я заподозрила это сразу же, как только услышала от Малинкиной о том, что девушка очень мало ела и на глазах теряла свою былую красоту. Тусклые волосы, морщинистая кожа, ломкие ногти… Нет, Зайцеву не травили, как это предполагала Рита! Она сама убивала себя, добровольно отказываясь от еды. Во всем виновато, если хотите, общественное мнение, в глазах которого образ изможденной модели создает неправильный идеал женской красоты. А в результате все это приводит к трагическим последствиям.
– Что, ты хочешь убедить меня в том, что молодая здоровая девушка ради того, чтобы пару раз крутануться на этом, как его, подиуме, готова питаться одним воздухом и водой? – скептически прищурил Воронов один глаз.
Вместо меня неожиданно ответила Ирина:
– Я думаю, Женя права! Ты просто не знаешь, что значит для девушек быть моделью. Это же мечта миллионов и миллионов из них. Ведь как они представляют себе этот мир моды? «Ах, брызги шампанского, толпы поклонников, лимузины, круизы, светские рауты! И сотни моих портретов: анфас и в профиль, в купальнике и в чернобурке, с цветами, духами, котятами! В Париже, Милане, Лондоне!» Подиум для современных девушек – это вершина мира, откуда можно снисходительно взирать на толпу, получая за это большие деньги. И борьба за это «место под солнцем» действительно идет не на жизнь, а на смерть. Манекенщицы голодают неделями, месяцами, годами…
Воронов глубоко вздохнул и резко пододвинул к себе тарелку с мясом и зеленым гарниром. Я последовала его примеру, чувствуя, что готова съесть все, что стоит не только на нашем столе, но и на соседнем, да не прочь заодно прихватить и запас из ресторанного холодильника. Будто не заметив этого, Акулова, продолжала:
– В прошлом году 22-летняя манекенщица из Латинской Америки Лизель Рамос умерла прямо во время показа, просто свалилась у себя в гримерке под ноги своего продюсера. Несколько медиков, пришедших посмотреть шоу, сразу же бросились к манекенщице и попытались привести ее в чувство. Но спасти девушку не удалось. Врачи диагностировали смерть от истощения… Через пару месяцев от анорексии скончалась ее сестра, 18-летняя Элиана. Она тоже сидела на строгой «диете», состоящей из облегченной колы и двух листиков латука в день. По мнению судебно-медицинских экспертов, Элиана была в крайней степени пищевого истощения, что окончательно подорвало ее здоровье. А потом, спустя всего несколько недель, погибла Ана Каролина Рестон – известная бразильская модель. Ее вес едва достигал сорока килограммов при росте почти метр восемьдесят! И вы знаете, с некоторых пор модные Дома стали бороться с анорексией. Теперь слишком худых моделей просто не допускают к показу. Берут только тех, чей индекс массы тела не менее 18,5 – этот показатель вычисляется как соотношение веса тела в килограммах на квадрат роста в метрах. И…
Ирина увлеклась и заговорила с жаром, как и всегда, когда рассказывала о мире моды, – как о хороших, так и отвратительных сторонах этого мира. Чувствовалось, что у нее в запасе еще немало подобных историй.
– Хорошо-хорошо, я уже понял, что манекенщицы убивают себя ради себя же, любимых, – выставил Воронов перед собой обе ладони. – Но не будем забывать, что Зайцевой кололи наркотики!
– Откуда мы знаем, что это были наркотики?
– Но не витамины же?
– Может быть, и витамины. Или какие-нибудь стимуляторы, поддерживающие жизнь. Ведь девушку держали в плену больше недели. Похитители не могли не заметить, что она ничего не ест и буквально угасает у них на глазах.
– Тогда зачем же она им была нужна? Живая?
– Вот этого я не знаю… Может быть, похитители хотели добиться от нее разгадки какой-то тайны?
Сказав это, моя клиентка тоже взяла вилку и ковырнула ею жареный картофель. Я и Воронов уже давно вовсю работали челюстями.
//-- * * * --//
Наконец-то наступил вечер. Я у себя в номере, лежу на кровати, закинув руки за голову, смотрю в серый потолок, слушаю тишину и думаю.
Я так устала за этот сумасшедший день, что казалось, усну сразу же, как только уроню голову на подушку. Оказалось же, что во мне еще есть силы валяться без сна и напряженно думать – мысли сами пробивались сквозь усталость, как трава из-под асфальта, и никак не хотели отпускать.
Правильно ли мы поступили, согласившись на предложение Игоря выкинуть из головы все постороннее и целиком сосредоточиться на собственной безопасности? Может быть, надо было сразу же позвонить куда следует – в ту же самую минуту, как только мы нашли труп, и отдать себя в руки нашей доблестной милиции? Может быть, тогда и Рита Малинкина осталась бы жива… Хотя скорее всего участь этой девушки была решена в ту же минуту, как только она стала задавать второму Пищику всякие «неудобные» вопросы… А Альберт? Чего хотели добиться от него? Никто не «отключает» человека хлороформом шутки ради, по крайней мере, не в такое время и в таком месте…
Чу!.. Что это?! Возле моей двери чуть слышно скрипнула половица. Я рывком поднялась на кровати. Кто-то осторожно крался по коридору. Настолько осторожно, что это могло уловить только такое натренированное ухо, как мое.
Я бесшумно соскочила с кровати и двинулась к двери походкой ниндзя. Тихо-тихо, легким и плавным движением отжала ручку и чуть потянула на себя створку. Она открылась бесшумно.
Босиком, прижав к груди ботинки, по коридору в направлении номера Ирины Акуловой крался Альбертик. Он успел принять душ и переодеться – мокрые разноцветные пряди были зачесаны набок и частично касались воротника новой цветной рубашки. Было видно, что опыта в бесшумном передвижении по открытому пространству у парня нет никакого: он шел, втянув голову в плечи и высоко, будто цапля на болоте, поднимая ноги.
Я на секунду задумалась, стоит ли перегородить ему дорогу; и вдруг эта самая секунда все и решила. Иринина дверь сама открылась навстречу дизайнеру, и тот, нервно оглянувшись – я едва успела отпрянуть, – скользнул в номер.
Я осталась стоять в задумчивости. Не было сомнений, что Альберта впустила к себе сама Акулова: я отчетливо видела ее плечо и руку, мелькнувшие в дверном проеме за миг до того, как Альберт скрылся в номере моей клиентки.
Что ж! Дело, как говорится, молодое. Хотя Ирина была старше своего дизайнера минимум лет на десять-двенадцать. Но сохранилась она прекрасно, а Альберт же, быть может, предпочитал женщин бальзаковского возраста?
В любом случае это было не мое дело. Хотя подстраховаться и уточнить, все ли в порядке, все-таки стоило.
Я вернулась к себе и набрала внутренний номер Ирины. Она ответила почти сразу.
– Да?
– Это Женя. Я решила уточнить на всякий случай – у вас все хорошо?
– Что вы… почему… Да, все в порядке.
Я помолчала.
– Ну, что ж… Тогда спокойной ночи.
Она отключилась, не попрощавшись. Я зевнула и снова забралась в постель – все-таки надо спать, хотя крепости нервной системы этих любовников оставалось только позавидовать. После такого дня у них еще оставались силы и, главное, желание заниматься любовью! Что до меня – то если бы сейчас ко мне в номер вошел, поигрывая мускулами, сам Марлон Брандо, я бы только фыркнула ему в лицо!
Под тишину и темноту ко мне лепилась дремота. Свернувшись калачиком, я очень уютно устроилась под мягким одеялом и сказала сама себе: «Спокойной ночи», как вдруг…
Опять! Кто-то снова крался по коридору. Все-таки для гостиницы такого ранга в «Московии» слишком скрипучие полы. Проклиная все на свете, выкатилась из кровати и опять подкралась к двери.
У номера Ирины в позе изготовившейся к прыжку тигрицы стояла Лола. Я видела ее только со спины, но этого было достаточно, чтобы мой позвоночник продрал мороз: в руках у манекенщицы был длинный кавказский кинжал, который она держала на изготовку, подняв его над головой, как копье. Длинные черные волосы манекенщицы разметались по плечам. А красные маки, которые были разбросаны по черному полю ее шелковой пижамы, казались пятнами крови ее невинных жертв!
Я поежилась, на миг представив себе, как Лола, не дрогнув ни единым мускулом, перерезает этим кинжалом горло моей клиентке, которая, между прочим, еще в полной мере со мной не расплатилась.
Медлить было нельзя! В три-четыре мягких прыжка я настигла Лолу, обхватила ее сзади, одной рукой зажав рот, а другой выворачивая кисть с зажатым в ней клинком. Очень легкая, несмотря на свой высокий рост, Лола повисла у меня на руках.
Радуясь, что мы смогли произвести не очень много шума, я буквально на себе протащила ее несколько метров по коридору и впихнула в свой номер. Не удержавшись на ногах (во время пленения она потеряла один шлепанец, очень красивый, с меховой опушкой и на каблучке), «женщина-вамп» по инерции сделала еще несколько шагов, попыталась ухватиться за край стеклянного столика, но промахнулась и ничком упала прямо посреди комнаты, ударившись о пол всеми выступающими частями тела.
– Б..! Мое лицо!!! Я разбила себе лицо!! – заорала она, привставая на руках. Из точеной ноздри цвета слоновой кости действительно вытекала тоненькая, как алый китайский шнурок, струйка крови.
– Лед! Мне нужен лед!
– Не ори! – приказала я, открывая холодильник. Кинжал, который я вынула из ее вывернутой руки, мне пришлось сунуть в карман халата – без присмотра такое оружие оставлять не хотелось. Холодильник у меня здесь был не какой-нибудь отечественный типа «Бирюсы», а добротный, импортный и соответственно, без льда. В глубине его урчащего живота одиноко дрожала бутылка минералки.
– Скорее, дайте же мне лед, а то начнется отек! Боже, боже, как я буду выступать на показе! Ирина Михайловна меня снимет с показа, непременно снимет!
Она рыдала, вытирая слезы своими черными волосами, и раскачивалась из стороны в сторону, будто китайский болванчик, не делая никаких попыток подняться с пола. Я не могла не удивиться этой странной женщине, которая, переживая за то, что хозяйка сможет снять ее с показа, всего минуту назад недвусмысленно намеревалась прирезать эту же самую хозяйку.
– Держи, – протянула я ей запотевшую бутылку, – и не надо психовать. Лицо у тебя не разбито, уж можешь мне поверить – видела я на своем веку немало разбитых лиц! Кровь из носа течет, да, но это, похоже, на нервной почве.
Мои слова произвели волшебное действие. Лола отбросила бутылку, которую приложила было к носу, подпрыгнула с пола, как резиновый мячик, и кинулась сперва к зеркалу, а затем в мою ванную комнату, откуда вскоре донесся шум воды.
Я устало села на свою разобранную постель и посмотрела на часы. Четвертый час ночи! Вставать надо в семь. Черт меня задери, если я еще когда-нибудь буду иметь дело с манекенщицами и вообще с этим гламурным миром!
Лола вернулась из ванной через десять минут, прижимая к носу мокрое полотенце.
– Ну? – спросила я.
Она скосила на меня горящие страхом глаза.
– Что?
– Что – «что»? Рассказывай, кого ты караулила с кинжалом и за что. Хотя я и так знаю…
– Откуда? – прогнусавила она через полотенце.
– Ну знаешь, когда есть только две женщины и только один мужчина, не так уж трудно догадаться, в чем причина конфликта. Что тебя связывает с Альбертом? Ты его бывшая и отринутая пассия, так, что ли? Выследила, приревновала и решила отомстить?
– Нет.
– А что тогда? Прости, но я вынуждена настаивать. Тебе придется ответить.
– Зачем это?
– Затем, что я не имею ни времени, ни желания караулить Альберта от твоих посягательств. У меня и без того много работы. Так что тебе придется сказать мне, какие у тебя претензии к дизайнеру «Кассиопеи», если, конечно, ты не хочешь, чтобы я подняла шум и позвала сюда саму Ирину Михайловну. Покажу ей твой нож и…
– Не надо! – нервно сказала Лола, прикладывая к лицу полотенце другой стороной. – Я бы все равно им ничего не сделала бы! Я что – дура?
– А зачем тогда караулила у двери?
– Да напугать хотела. Его, Альберта, будь он проклят, гад… Он же трус, трус! Любых неприятностей, как огня, боится. Вот я и подумала – подожду, пока выйдет от Ирины, и… и… и налысо его обрею!
– Чем? Кавказским кинжалом? – спросила я со вполне понятным сомнением.
– Ну да! Он очень острый. Мне его в Назрани подарили. Мой первый мужчина. Говорил – этот клинок конский волос на лету перерезает… Но это не важно…
– Нет, почему же. Очень даже важно.
– Нет, не важно! Того мужчины давно нет, я имею в виду – нету в мой жизни. Это был типично кавказский мужик – ух! – погулял, засыпал меня браслетами и букетами, денег дал… много… а потом женился, то есть семья его женила, да так удачно, теперь у него сразу четыре жены… Ой, я опять не о том… в общем, мне было восемнадцать лет, а тут Альбертик… Подвернулся, дьявол! Красивый! И со связями! Во всей модной тусовке! Я так мечтала стать моделью – у меня же для этого все данные…
– Ясно, можешь не продолжать. В общем, Альберт – твой бывший любовник, так?
– Нет, не так, – резко ответила Лола, явно оскорбленная словом «любовник». – Вы меня явно недооцениваете! Буду я – я! – истинно кавказская женщина, гоняться за таким ничтожеством! Альберт – мой муж, вот что я вам скажу. Законный муж, перед людьми и Аллахом!
– Что-что? – еще полчаса назад меня, казалось бы, уже ничего не могло удивить, и тут на тебе! Я так и привстала с кровати, не сводя глаз с высокой черноглазой Лолы, которая часто-часто облизывала свои полные губы с каким-то откровенно-хищным выражением.
– Что ты сказала?! Ты замужем за Альбертом?!
– Ну да, – повела она бровью. – Уже два года. Или почти два. Какая, собственно говоря, разница?! Главное-то не это, а то, что он мне изменяет!
– Нууу… Говорят, что в мире гламура супружеская измена – не более чем промежуток между двумя верностями… А почему же вы оба скрывали свою семейственность? Ведь куда проще было бы заявить, что вы женаты, – тогда бы и у Альбера, и у тебя ухажеров бы резко поубавилось!
– Много вы понимаете, – вскинула голову Лола. Она уже пришла в себя и на глазах обретала былую самоуверенность. – Модели, начинающей свою блестящую мировую карьеру, а вы можете не сомневаться в том, что я рано или поздно стану знаменитой, ни в коем случае не следует признаваться, что она замужем! Модель – желанна для всех, и эти «все» в глубине души должны быть уверены, что она может стать «их» – стоит только захотеть этого и приложить определенные усилия! Это негласный закон! На этом построена карьера всех мировых звезд, черт возьми!
– Хорошо, но зачем же тогда ты подкарауливала своего мужа у порога чужой спальни? Ведь вы разошлись, как я понимаю?
– Официально – нет! Мы просто договорились держаться друг от друга в отдалении! Но дело не в этом! А в том, что он просто не имеет права любить никого другого! Будущих мировых звезд не бросают – они сами бросают кого угодно!!!
На последних словах Лола подхватила с пола бутылку минералки и со всей силы швырнула ее в занавешенное тяжелыми шторами окно. К счастью, стекла оказались непробиваемыми. Бутылка отскочила от окна и срикошетила по самой Лоле, смачно ударив ее по лбу. Она вскрикнула и закрыла лицо руками.
– Мое лицо! Я разбила себе лицо!
Это было уже какое-то дежавю. Я почувствовала, что с меня хватит. Рывком подняв Лолу с пола, я поставила ее перед собой.
– Ну вот что, красавица. Я человек конкретный, эмоциям отнюдь не подверженный и всех этих ваших штучек-дрючек не люблю и не понимаю. Немедленно дай мне слово, что по крайней мере до возвращения в Тарасов ты пальцем не тронешь Ирину Михайловну и Альберта! В противном случае я постараюсь убедить клиентку завтра же посадить тебя на самолет и отправить домой. Ясно? И не видать тебе тогда карьеры модели, как сейчас – хорошего бифштекса с куском торта со взбитыми сливками!
– Я не ем торта.
– Вот именно поэтому!
Наверное, со стороны мы смотрелись очень даже забавно – я держала Лолу за локти и пристально смотрела ей в глаза, а ведь она была по крайней мере на голову выше меня. Но она сразу поняла, на чьей стороне преимущество. Повела плечами, сделав тщетную попытку высвободиться из моей хватки. В конце концов сдалась:
– Ладно! Госпожу Акулову, к вашему сведению, я вообще не хотела трогать! Я себе не враг! Я только Альбертика хотела обрить, чтоб неповадно было! Но раз так… пусть будет по-вашему. Пустите же, ну!
Я опустила руки, и Лола сразу же, будто бы сотни раз отрепетированным движением, двинулась к порогу походкой «бедро вперед», словно дело происходило на подиумном «языке». До двери она дошла, ни разу не оглянувшись, и почти бесшумно захлопнула ее за собой.
«Какие-то неестественные, хотя и африканские страсти! – подумала я, скинув халат и снова пристраиваясь под одеялом. – Молодой дизайнер, изменяющий красавице жене с женщиной намного старше себя, и красавица жена, до смерти ревнующая как бы не существующего мужа! Чокнуться можно!»
Чтобы не чокнуться, нужно было поспать хотя бы оставшиеся три часа. Я несколько раз глубоко вздохнула и выдохнула – ничто так не успокаивает нервы, как дыхательная гимнастика. Еще раз сладко-сладко зевнула. Ну а теперь…
Черт!!! В этой гостинице будто задались целью лишить меня сна на все оставшиеся годы! Еще не успев закончить свой сладкий зевок, я снова услышала крадущиеся шаги в коридоре – причем шел не один человек, а как минимум двое, хотя они и старались соблюдать конспирацию!
Проклиная все на свете, я привычно скатилась с кровати. Прокралась к двери. Выглянула в коридор.
У номера Ирины Акуловой стояли закутанные в одинаковые купальные халаты Оля и Поля. Я узнала их по совершенно равным фигуркам и коротко стриженным волосам, которые подпирали сзади махровые воротники. Девушки стояли в коридоре ко мне спиной и возбужденно шептались, а затем вдруг вынули что-то тяжелое из пакета, который был в руках у одной из них, и я услышала еле различимое звяканье железа.
Оля (или Поля?) наклонилась над полом и выложила на ковровую дорожку перед дверью Ирины какой-то предмет. Повозилась над ним. Выпрямилась. Затем они обе снова зашептались, причем Поля (или Оля?) отчаянно жестикулировала.
Я кашлянула как раз в тот момент, когда обе они собирались спешно покинуть место преступления – если, конечно, допустить, что сестрички и впрямь затевали что-то преступное. Они вздрогнули и синхронно повернулись в мою сторону…
– Доброй ночи, – сказала я тихо-тихо.
– Здра… ствуй… те… доброй… – прошелестело в ответ.
– Не спится?
– Да мы это… Ну…
– Мне тоже не спится. Уже три часа. А что делают люди, когда их одолевает бессонница? Ходят в гости к таким же горемыкам и делятся чем-нибудь сокровенным. Так что милости прошу.
– Женя… Большое спасибо… Но мы, пожалуй, пойдем…
– И все-таки я приглашаю вас в гости, – повысила я голос, ровно настолько, чтобы обе они вздрогнули и в поисках защиты шагнули друг к другу. – Если вы обидите меня отказом, я могу настолько расстроиться, что, невзирая на позднее время, разбужу директора Дома моды «Кассиопея» Ирину Акулову, чтобы пожаловаться ей на то, что двое ее служащих, которых я глубокой ночью застала у ее же двери, сами не спят и другим не дают!
– Нет! Не надо! – хором, хотя и шепотом, отозвались сестренки. И сразу вслед за этим Оля (Поля) быстро развернула пакет, а Поля (Оля), проворно нагнувшись, подняла с пола так интересовавший меня предмет и поспешно опустила его в подставленный мешок.
– Женя, мы просто шутили! Вы нам верите?
Вместо ответа я только пошире растворила свою дверь и поманила их пальцем.
//-- * * * --//
Оля и Поля, конечно, послушно вошли ко мне в номер. Пакет с чем-то тяжелым одна из них держала за спиной, хотя совершенно непонятно, на что она при этом рассчитывала: ведь ясно же, что допроса им не избежать.
Я так прямо и начала:
– Что это у вас там? Мина? Или растяжка?
– Женя, это просто шутка…
– Люблю хорошую шутку! Особенно в четыре утра.
Протянув руку к пакету, я забрала его, не встретив ровно никакого сопротивления. Оля и Поля стояли у порога, очень похожие на провинившихся школьниц. Глаза у них были опущены, а губы одинаково дрожали.
Заглянув в пакет, я обнаружила там… капкан. Самый настоящий, на крупного зверя. Очень внушительное сооружение, состоящее из двух металлических обручей стальной пружины, которой полагалось захватывать раскладными щипцами шею или лапу зверя, пришедшего на приваду.
– Та-ак… Ну и что же это значит? Кого вы хотели поймать в коридоре? Слона или кенгуру? А может быть, волка? Право же, очень странно, что дирекция гостиницы не предупредила нас о том, что ночью по коридорам здесь рыскают волки. Завтра же выражу им свое недовольство в книге отзывов. Вы сами видели хищника?
– Нет…
– Стало быть, человека? Вы ставили звериный капкан на человека?
– Женя…
– Я надеюсь, в качестве жертвы предполагалась не Ирина Акулова, директор Дома моды «Кассиопея»?
– Ой, ну, конечно, нет!
Конечно, нет! По всему раскладу поучалось, что не Ирина, а Альберт должен был первым выйти из номера, около которого девушки расставляли свою страшную ловушку. Так что мне не приходилось особенно гадать, вычисляя имя жертвы. Оказывается, не только Лола следила за перемещениями Ирининого любовника.
– И чем же вам не угодил дизайнер-администратор?
Обе девушки стояли, опустив глаза и переминаясь с ноги на ногу. Говорить им явно не хотелось.
– Я жду!
(О боже, что за роль ты мне отводишь? Просто стальная разведчица из гангстерского фильма!)
– Женя… – после долгого молчания начала Оля-Поля. – Женя, мы вам все расскажем, но очень просим, чтобы все это осталось между нами… Если кто-нибудь узнает, что я… что она… что обе мы того-этого… То с нами все будет кончено!
– Что случилось?!
Воображение услужливо подсунуло колоритнейшую картинку: похожие друг на друга, как две таблетки аспирина, Оля и Поля в плену у браконьеров, от которых по неизвестной пока мне причине они могут откупиться только шкурой Альбертика!
– Говорите же! Обещаю, что если смогу помочь – помогу!
– Правда поможете?
– Клянусь!
– Дело в том, что… Что я и Поля… Что мы…
– Ну?!
– …беременны…
– Что, обе?
– Да. Мы всегда все делаем вместе.
Ффу-уууу! Огромный, как воз кирпичей, груз свалился с моих плеч. Оля и Поля беременны! Судя по тому, что этот факт не заставлял их прыгать от радости, поздравлять сестренок было не с чем. Но все-таки это было лучше, чем то, что мне представилось с самого начала! Беременность со временем проходит, а вот оторванную голову назад не пристрочить.
– Что ж, материнство – это самый важный и значительный этап в жизни каждой женщины, – сказала я дежурную фразу. А что, интересно, я могла еще сказать? То, что любовь проходит, а дети и воспоминания остаются?
Но Оля-Поля будто одновременно куснули спелого лимона – так скривились их хорошенькие мордашки, и слезы, одновременно выступившие из глаз, потекли по щекам, как хрустальные бусинки.
– Не надо плакать, – немного растерялась я. – Зачем же – плакать?
Я спохватилась, что все мы стоим на пороге, и с некоторым опозданием пригласила девушек пройти в комнату. Подняла с пола брошенную Лолой бутылку с минеральной водой, открыла ее и плеснула в стакан. Поля-Оля протянули руки.
– Это такое несчастье, такое несчастье! – запричитали они после того, как напились и вытерли слезы. – Ну вы представляете – ребенок! Зачем он нам сейчас нужен? Именно сейчас, когда все так прекрасно устраивается! Мы получили работу, нас заметили, пригласили в Москву, здесь столько возможностей, у нас были такие планы! И теперь придется все бросить! На самом интересном месте! И все из-за одного подонка!
– И скотины!
– Неврастеника!
– Урода!
– Подлеца!
– Стоп! – рявкнула я. – Кто все эти люди?
– Какие люди? – растерялись девочки.
– Ну вот эти пять человек – подонок, скотина, неврастеник, урод и подлец?
– Это все он, он! Один и тот же! Альбертик!
– А раз «это все о нем», тогда и будем называть вашего любовника по имени, договорились? Чтобы не путаться.
– Он говорил, что будет осторожен! – всхлипывали модельки. – И что никогда не допустит, чтобы мы «залетели»… И вот, когда это случилось… Причем в один день… Он сразу в кусты! Сказал, что знать ничего не знает и никогда не был в нашей постели!
Обе они бухнулись на мою кровать, обнялись и уже заревели как следует.
Я выждала несколько минут, чтобы дать им успокоиться. А потом спросила, присаживаясь рядом:
– Простите, если буду неделикатной, но зачем, какая у вас была необходимость заводить с ним роман? Сразу обеим? Какое удовольствие делить на двоих одного мужчину, я не понимаю? Неужели у современных моделей так плохо с кавалерами?
– Кавалеров пруд пруди, – вздохнула Оля. – Только они мелкие. Без связей, в лучшем случае – с одними деньгами. А мы девушки умные, у нас не только фигура, но и мозги.
Последнее утверждение было по меньшей мере самонадеянным, но я промолчала.
– Таким, как мы, надо делать карьеру! Альберт сам нас привел в «Кассиопею», убедил Ирину Михайловну, что мы перспективные… Мы так радовались, что стали настоящими моделями! Чуть не задушили Альберта от радости, он как раз между нами лежал… А через месяц – вот! Беременны! Мы к нему – а он от нас… Один раз поймали его, к стенке прижали, а он такой говорит – милые мои, я хочу сделать вам предложение! Мы думали – хотя бы замуж позовет, спрашиваем – какое предложение? А он отвечает: «Отвяжитесь от меня, а?» Ну, не сволочь?!
Олю и Полю сотрясла новая порция рыданий.
Мне же (не очень кстати) пришла на память одна история.
Одна из подружек моей общительной тети Милы, очень милая врач-гинеколог Аглая Борисовна, несколько месяцев подряд принимала у себя в кабинете молодых беременных женщин, которые приходили к ней за направлением на аборт. Девушки были как на подбор – молодые, красивые, кровь с молоком, совершенно не похожие одна на другую – блондинка, брюнетка, рыжая, пухленькая, худенькая, полногрудая и с мальчиковой фигурой, совсем молоденькая девочка и представительная дама сорока двух лет…
Но удивительно было, конечно, не это, а то, что каждый раз новую беременную даму сопровождал один и тот же человек – дико красивый грузин лет тридцати пяти, всегда очень аккуратно, даже щегольски одетый – замшевая куртка, отутюженные брюки, лакированные ботинки с такими длинными носами, что они походили на клювы диковинной птицы.
Ухажер – Аглая Борисовна очень скоро узнала, что его зовут Гоги, – всегда был неизменно внимателен не только по отношению к своим любовницам, но и к персоналу поликлиники. После того как он уводил от нее своих женщин, врач неизменно находила у себя на столе коньяк, конфеты и некоторую сумму денег в конверте. Грузин был не скуп…
К Гоги в поликлинике скоро привыкли. Орлиный профиль, белозубая улыбка, влекущие глаза и лакированные туфли стали сниться по ночам медицинским сестричкам и двум одиноким заведующим отделениями. В скором времени две из них тоже пришли к Аглае Борисовне за направлением…
Подруга тети Милы, конечно, удивлялась про себя такому любвеобилию гордого сына Кавказа, но, как оказалось, ее удивление было ничто в сравнении с тем изумлением, которое она испытала полгода спустя.
В этот день Гоги привел к ней новую девушку – кареглазую черноволосую грузинку Софико. Стыдливо кутаясь в черную шаль, она присела у стола, пряча румяное от смущения личико, и отвечала на вопросы тихим, робким голосом.
– Направление на аборт хотите? – привычно спросила Аглая Борисовна, после того как заполнила все необходимые в карте пациентки данные.
– Нэт! – гордо ответил Гоги, который вопреки обыкновению в этот раз из кабинета не вышел.
Аглая Борисовна подняла голову от бумаг:
– Вот как? Тогда на что же вы жалуетесь, моя милая?
– Ребенка мы хатим, дарагая! – торжественно ответил за женщину Гоги. – Сына! Мине, женатому человеку, сын вот так нужен! Памаги! Ты мине знаешь – я не жадный, э! Любые денги даю!
– Софико – ваша жена? – догадалась моя знакомая.
– Канешно, жена! Пять лет уже как жена! Всем хорошая жена, слушай. Только родить не может. Памаги!
На этих словах Софико чуть приоткрыла лицо, выставив из-под платка горящие мукой глаза. В них была мольба.
– Что ж, это меняет дело. Я выпишу вам направление на обследование. Когда сдадите все необходимые анализы и пройдете узи, будет ясно, в чем причина бесплодия, тогда и начнем лечить. И ни в коем случае не расстраивайтесь! Все поправимо!
Утешив молчаливую горскую красавицу, Аглая Борисовна вручила Гоги пачку разноцветных направлений и стала ждать, когда он, как это было не раз, подхватит свою женщину под локти и бережно, будто хрустальный сосуд, выведет из кабинета. Так оно и случилось. Но не прошло и двух минут, как грузин вернулся обратно.
– Слюшай, дорогая… – сказал он, приоткрыв дверь и выставив в щель свой орлиный профиль. – Скажи мине как мужчине, в чем причина, э? Все беременеют – всем хорошо! А родная жена родить не может! И ей плохо. Мине тоже плохо, кушать от этого перестал… Почему так, а?
– Я же уже вам сказала, Гоги, что назвать причину до того, как ваша жена пройдет полное обследование, я не могу. Потерпите с недельку.
– Недэля, да… Пять лет терплю – недэлю еще могу подождать. Слюшай, дорогая! А может, дело не в моей Софико? Может, это я такой?
– Какой «такой»? – еле сдерживая смех, спросила Аглая Борисовна.
Гоги смущенно повел шеей:
– Слюшай, может, я просто в неволе не размножаюс? А?
…Аглая Борисовна рассказывала нам, что после этого она долго не могла принять очередную больную – так долго распирал ее безудержный хохот…
Но вернемся к Оле-Поле.
– Ваш Альбертик, конечно, гад, но ставить на него зверскую ловушку все-таки бесчеловечно, – сказала я, когда сестренки всласть отревелись на моей кровати. – Капкан я у вас конфискую, и если вы дадите мне слово, что больше не будете устраивать охоты за дизайнером «Кассиопеи», все события этой ночи останутся между нами.
Девушки переглянулись, кивнули сначала друг другу, а потом мне.
– Ну что ж, тогда нам осталось только попрощаться. Не будем с этим тянуть. Нам всем пора хорошенько выспаться.
Намек был настолько прозрачен, что Оля и Поля, не говоря ни слова, встали с кровати и, обнявшись, направились к двери.
Когда она захлопнулась, я глубоко вздохнула и покосилась на кровать: стоит ли приводить ее в порядок и укладываться? Шестое чувство подсказывало мне, что на Оле и Поле приключения этой ночи еще не закончились. Пока милый Альбертик отдыхает в объятиях Ирины, мне ничего другого не остается, как стеречь его сон!
М-да… Как говорила мне тетя Мила, измена страшна тем, что этого уже не изменить…
//-- * * * --//
Как поется в известной опере, «предчувствия его не обманули». Не прошло и получаса напряженного ожидания, как в коридоре снова послышался шум. На этот раз не тихий, а довольно-таки ощутимый: кто-то быстро пронесся по коридору, затем с криком: «Стой, стер-рва!!!» – некто другой кинулся его догонять, потом оба бегущих человека, не удержав равновесия, рухнули на пол и устроили нешуточную потасовку. Одна высокая девушка с длинными каштановыми волосами уселась верхом на другую – блондиночку – и, намотав ее волосы на кулак, что есть силы ударяла голову соперницы о покрытый ковровой дорожкой пол. Та, которую избивали, визжала в тональности резаного поросенка.
Все это я увидела и оценила за те доли секунды, в которые я подскочила к девушкам и двумя-тремя приемами развела их по сторонам. Королева Юля, а именно она затеяла драку, оказалась очень сильной; даже я с трудом удерживала ее от намерения броситься обратно на Анечку Мохову, которая, скрючившись на полу, заливалась слезами. Пришлось завести драчунье руки за спину и так держать, хотя Юля все пыталась добить Анечку, поочередно выбрасывая впереди себя обе ноги.
– А ну, прекратить! – резко прозвучало сзади.
Не нужно было даже оглядываться, чтобы понять, – на шум, который подняли Юля с Аней, из своих номеров выскочили все обитательницы нашего этажа. Ирина, Альберт, Игорь, Оля-Поля, Лола и еще несколько человек, не имеющих никакого отношения к нашей компании, толпились у меня за спиной.
– Что это? Юля, ты с ума сошла?!
– Девочки, что за драка?
– Понавезли сюда всяких б… понимаешь… А говорили – приличная гостиница…
– Где администратор? Позовите администратора!
– Ну и ночка сегодня! Просто ночь летающих кинжалов!
– А ну, прекратить! – громко повторил Игорь. Все затихли. – Слушай мою команду! Работникам «Кассиопеи» немедленно вернуться в свои номера! У других товарищей я покорнейше прошу прощения за беспорядок. Наши девочки, наверное, перебрали. Со всяким может случиться. Обещаю, что ничего подобного здесь больше не повторится!
С ворчанием и явной неохотой коридор в конце концов очистился от зрителей. Постояльцы, выскочившие из номеров кто как, кто босой, кто в неглиже, все же сочли за лучшее скрыться за своими дверьми. Лола и Поля с Олей под пристальным взглядом Игоря тоже исчезли. В коридоре остались стоять только я, Воронов, закутанная в пеньюар Ирина, из-за спины которой робко выглядывал голый по пояс Альбертик, и две «героини» происшествия – Юля и зареванная Анюта.
– Идите к себе, Ирина, – помолчав с минуту, сказал Игорь. – Мы тут сами разберемся.
Ситуация для Акуловой была не из легких – все-таки Воронов был другом ее мужа и теперь застал ее, что называется, на месте преступления. Попробуй-ка объясни: что делает у тебя в номере в ночное время полуголый администратор?
Не отрывая взгляда от охранника, Ирина молча захлопнула за собой дверь. Игорь же рывком поднял с пола рыдающую Анечку и, не спрашивая разрешения, повел ее в мой номер. Следом я проконвоировала Юлю, которая шипела и извивалась в моих руках, аки змея.
– Ну и что это еще за фокусы? – спросил Игорь, как только мы все четверо уселись – мы с Юлей на кровать, а Воронов с Аней на стулья возле стола.
– Она воровка, – зло бросила Юля.
– Неправда! – вскинулась Анечка.
– Правда, правда!
– Я хотела тебе помочь!
– В гробу я видела таких помощниц, поняла?!
– Вот скоро и увидишь! В гробу! Если не бросишь колоться!
– Не твое дело, малявка!
Во время этой перепалки Воронов поочередно переводил глаза с Юли на Аню и обратно, как будто следил за летающим теннисным мячиком. Я тоже смотрела на наших красавиц, которые были теперь далеко не красавицами: красная от злости Юля и опухшая от слез Аня. Если бы сейчас, вот такими их выпустить на подиум – зрители в зале кинулись бы врассыпную!
– Колоться? – насторожился Воронов. – Это что еще за новости? Ты используешь тяжелые наркотики, Юля?! Ты наркоманка?
– Нет!
– Она врет! – крикнула Аня. – Врет, врет, врет! Вы пойдите к ней в комнату, пойдите! Там в ванной… в шкафчике над умывальником… Вы сами увидите! Плоская такая коробочка!
Ни слова не говоря, Воронов встал и вышел из номера. Юля тут же попыталась воспользоваться ситуацией и кинуться на Аню, но я ухватила ее за пижамные брюки, угрожающий треск которых заставил бывшую королеву сесть обратно на кровать. Аня (она единственная из всех присутствующих была одета не в халат и не пижаму, а в трикотажный спортивный костюм и теннисные туфли) испуганно отодвинулась подальше, но при этом стойко старалась выдержать испепеляющий Юлин взгляд.
Воронов вскоре вернулся. Бросил на стол между собой и Юлей раскрытую никелированную коробочку, в которой, перекатываясь, стеклянно поблескивали два шприца и несколько больших запаянных ампул. Я вынула и покрутила одну из них – названия препарата прочитать невозможно. Неужели и правда наркотик…
– Заверни рукав, – приказал Игорь. Голос у него сделался резкий, сухой.
Скорчив презрительную гримасу, Юля продемонстрировала всем нам абсолютно целые вены на обеих руках.
– Она не в руку, она в ногу их колет, – сказала из своего угла Аня. – И не в вену, а просто… в эту, ну, в мышцу, прямо в бедро…
Тем временем к Юле начало возвращаться былое спокойствие. Она выпрямилась, царственным движением отбросила за спину волосы, высоко задрала точеный подбородок и посмотрела на всех сквозь презрительный прищур.
– Наркотики обычно не колют в мышцу, – пробормотал Игорь, не спуская глаз с раскрытой на столе коробочки. – Хотя, может быть, Юленька просто не хотела портить руки? Ничего не понимаю! Рассказывай, Аня.
И Аня рассказала следующее.
Когда после всех приключений в Гостином Дворе мы приехали в гостиницу и отправили Анюту умываться, отдыхать и обдумать свое поведение на будущее, девочка долго не могла уснуть. Ей было стыдно, ей было страшно, и она умирала от желания как-то загладить свою вину. Но как это сделать? Какие найти слова, чтоб убедить хозяйку «Кассиопеи» в том, что она «больше так не будет»?
Раздумывая над этим, Мохова решила пойти за советом к признанной королеве агентства Юле, к которой, как было известно, хозяйка особенно благоволит. Конечно, риск был велик. Юля, которая считалась с Аней ничуть не больше, чем другие девушки агентства, могла фыркнуть Ане в лицо, могла просто выставить ее за дверь, могла, наконец, поднять на смех и потребовать удалить «эту дуру» из их компании. Но она не сделала ни того, ни другого, ни третьего.
Юля вообще не заметила, что в ее номер вошел кто-то посторонний, потому что в эту минуту она находилась в ванной и, поставив ногу на край унитаза, закусив губу, медленно вводила себе в бедро какой-то раствор. Аня увидела это сквозь щель приоткрытой двери. Ее как обожгло: «Наркотики!» Она была современная девушка и прекрасно знала, что под глянцевой обложкой гламурной жизни нередко кроются грязные, перепачканные кровью, наркотиками и алкоголем страницы.
И, конечно, мама на кухне и учительница в школе часто рассказывали ей, чем это все заканчивается. Начав принимать наркотики, модель из «девушки, у которой все впереди» за считаные месяцы, а то и недели превращается в опустившуюся «женщину со следами былой красоты».
Но главное – Юля была «лицом» Дома моды «Кассиопея»! А Анечка сегодня уже получила первый урок насчет того, как легко можно подставить Ирину Акулову и ее Дом моды. Стоит только кому-нибудь узнать, что первая модель «Кассиопеи» – наркоманка! Стоит только запродать эту информацию желтой прессе – и крупный скандал обеспечен!
И тогда Аня…
– И тогда я решила спасти всех нас! Понимаете? Решила выкрасть у Юльки шприц и эти ампулы! И выкинуть их! И все сразу станет шито-крыто! Я подглядела, что она ставит их в шкафчик над умывальником. И еще поняла, что дверь в номер она не закрывает – наверное, забывает просто, или оттого, что все время под кайфом! В общем, я повернулась и так тихо-тихо, на цыпочках, вышла. Подождала у себя часа три, чтобы совсем ночь наступила… Переоделась, тапочки бесшумные надела, как в шпионских фильмах показывали, и шмыг к Юльке! Она и вправду не запиралась. Темно так было у нее, тихо. Прислушалась – вроде спит! Прокралась в ванную, только стала шкафчик открывать, а она как сзади набросится! Как маньячка какая-то! Ух и сильная она – ну точно мужик! Душить меня начала, стерва такая, я еле вырвалась! Выскочила в коридор, а Юлька за мной! Дальше вы знаете! И вот что она со мной сделала!
И Аня продемонстрировала нам пересекавшую ее предплечье красную полосу.
– Ногтями оцарапала! Сволочь! А у меня послезавтра показ!
– У всех послезавтра показ, – сказал Воронов и решительным жестом накрыл коробочку со шприцем своей широкой ладонью. – Ладно, Анюта, ты иди. В любом случае спасибо за информацию. Иди и немедленно ложись спать, чтобы никаких мне больше хождений! А с тобой, Юленька, мы еще побеседуем.
Аня встала с явной неохотой. Сделала несколько шагов и обернулась, тряхнув платиновыми локонами:
– Я забыла сказать! У нее, у Юльки, в кармане что-то есть. Скажите ей, пусть покажет, может, это пистолет? Она еще в ванной на меня с этой штукой набросилась, я еле увернулась! А в коридоре она стрелять побоялась, наверное…
– Хорошо, Аня. Иди. Мы во всем разберемся.
Мохова вздохнула и вышла, осторожно прикрыв за собою дверь. Игорь повернулся к Юле:
– Так, дорогая моя. Все, что имеешь в карманах, – сюда, на стол!
– Вы не имеете права… – агрессивно начала Юля.
– Юленька, девочка моя, времени нет с тобой препираться. Женя!
Придержав строптивую манекенщицу за руки, я дала возможность Игорю залезть к ней в оба кармана на пижамной куртке и вынуть из одного – небольшой продолговатый предмет, отдаленно напоминающий карманный фонарик, а из другого – крохотный дамский пистолет с перламутровой ручкой. Размером эта «игрушка» была всего с пол-ладони, но тем не менее это был самый настоящий пистолет, с разящей убойной силой. Американский NAA двадцать второго калибра, с емкостью барабана в пять патронов. Я знала эту модель – у самой когда-то было нечто подобное.
Невольно я посмотрела на Юлю с уважением. Красавица явно понимала толк в оружии. Ведь расхожее убеждение, что дамский пистолет должен помещаться в сумочку, в корне неверно. Потому что сумочку-то обычно у дам первым делом и выхватывают! Оружие надо носить в буквальном смысле слова на себе – в кармане одежды, за поясом, да хоть за резинкой чулка. А значит, дамский пистолет должен ненамного превосходить по размеру сложенный носовой платок.
Этот – был именно такой…
– Та-ак… – протянул Игорь. – Откуда у тебя огнестрельное оружие?
– В наследство досталось, – огрызнулась Юля. – От деда, ветерана Отечественной войны. Устраивает вас такой ответ?
– Нет, не устраивает. Это пистолет новейшей марки и недавнего года выпуска.
– Ну, значит, на улице нашла. Эй, осторожно! Он заряжен! – подалась Юля вперед, увидев, как Игорь вертит в руках смертоносную игрушку. – Почти как вы! Я его из-под подушки выдернула, когда почувствовала, что в номере кто-то есть, а под подушкой он у меня лежит заряженный!
– Не учи меня обращаться с оружием, детка, – я «калашников» с закрытыми глазами собирать учился, когда ты еще на горшке по полу детского сада елозила. Повторяю вопрос: откуда он у тебя?
– Знакомый подарил.
– Зачем?
– Мля, чтобы в рукоятку смотреться и губы красить! – взорвалась Юля. – Что за дурацкий вопрос?! Красивую девушку на каждом углу подстерегают всяческие неприятности! Если бы вы знали, как часто приходиться бить козлов по рукам – так и норовят ущипнуть или потискать! Так и хочется им всем яйца поотстреливать!
– Ясно. Ну а если не справишься? Тебя хоть стрелять из него учили, из такого пистолета? Это же, – выбросив вперед руку, Игорь прицелился в часы, висевшие у нас над головами, – это ударно-спусковой механизм куркового типа, одиночного действия, когда курок взводится вручную перед каждым выстрелом. Довольно сложная система, если не иметь сноровки. А если у тебя замкнет?
– У меня – не замкнет! А даже если и замкнет, так на этот случай есть вон, – и Юля кивнула на продолговатую штучку. – Этот не подведет.
– Ах да! Шокер! – отложив пистолет, Илья взял в руки то, что я сначала приняла за карманный фонарик. – Тоже хорошая штука. Но тоже ненадежная. А вдруг в нем аккер сядет? Как тогда?
– На этот случай у меня в сумочке еще есть газовый баллончик.
– Да? Еще лучше. Но а вдруг и в баллончике газ закончится? А мужик продолжает приставать… Тогда как? – продолжал настаивать Илья.
– Ну, – Юленька томно вздохнула и, потупив взгляд в пол, тихо призналась: – Ну, на этот случай, я – транссексуал…
– Что-о-о-о???
Шокер выпал из рук Игоря на ковер, и сам он, раскрыв рот, уставился на Юлю. Вид у него моментально стал очень глупый. Я, конечно, последним сообщением красавицы была тоже, мягко говоря, сильно удивлена. Хотя сперва я ей просто не поверила:
– Бросьте шутить, Юля! Уже пять утра, и нам всем хочется спать!
– Я сама с ног валюсь – умираю, как спать охота! – обиделась Юля. – Поэтому и говорю вам сразу все, как есть, чтобы отстали вы! По доброй воле, учтите! Сами бы вы никогда не догадались, что я… что полгода назад я простым маляром работал! На стройке!
– Так вы и в самом деле мужчина?
– Бывший мужчина!
– Ну да, бывший… Но… Вот же черт, никогда б не догадалась! И эти уколы, о которых рассказала Аня…
– Это гормоны! Я колю их себе по два раза в день. Иначе нельзя… Можно все испортить. Если бы знали, как это непросто – быть женщиной…
//-- * * * --//
Юре Соколовичу было всего пять лет, когда он решился на настоящий бунт. Мальчик раз и навсегда решил, что больше не позволит родителям одевать себя в штанишки и комбинезончики, а потребует разрешить ему постоянно носить платья своей сестры – между ними было два года разницы. Мальчик и раньше любил разгуливать по дому в платьицах с фартучками и часами возиться на ковре, склеивая какой-нибудь очередной домик для Барби, но родители были уверены – у ребенка просто своеобразное чувство юмора. И потом, решили они, Юрасик слишком любит сестренку и потому с детской непосредственностью старается ей подражать.
Но все это было не так! С раннего возраста мальчик страдал и мучился от того, что живет в чужом теле. Младенческий бунт закончился пшиком – ребенка все равно продолжали наряжать в костюмчики и курточки, а в отделе игрушек едва ли не насильно подводили его к танкам, машинкам, оловянным солдатикам. Ах, как Юра плакал и вырывался! Проходящие мимо покупатели качали головами, думая, что ребенок просто капризничает, пытаясь заставить родителей купить ему какую-то дорогую игрушку. А на самом деле Юра выворачивался из родительских рук для того, чтобы кинуться к милой его сердцу витрине с кукольной посудой и набором «Маленький парикмахер»!
Когда он стал чуть постарше, то никак не мог понять, почему его сверстники с такой гордостью демонстрируют друг другу в мужской раздевалке свои детородные органы. Он не понимал, чем тут можно гордиться. Сам Юра ненавидел свой пенис, и то, что с каждым годом этот «отросток», как мальчик называл его про себя, увеличивается в размерах, приводило его в отчаяние! Он не хотел быть мужчиной! Его место было в раздевалке у девочек! Он с ума сходил от обиды, что у него растет не грудь, а пенис и волосы на подбородке!
В тринадцать лет мальчик начал копить деньги на операцию. Из газет и журналов он узнал, что транссексуалы, так называют людей, переменивших пол, в большинстве своем обречены на насмешки и гонения. Они считаются «людьми третьего пола», сумасшедшими, распущенными, сбесившимися с жиру – очень редко кто всерьез понимает, какая это на самом деле беда – жить в чужом теле!
И Юре очень повезло, что одной из первых, кто его понял, оказалась… его сестра. Люба стала защищать брата от родительских нападок – в конце концов мама и папа поняли, что с парнем творится что-то неладное!
– Мама! Папа! Если бы Юрка родился с пороком сердца, вы бы повели его к врачу, верно? И ни у кого бы не спросили, правильно поступаете или нет! Ну, так? – убеждала она родителей. – Почему же тогда сейчас готовы помешать ему исправить ошибку, которую тоже допустила сама природа?!
Мама и папа к аргументам Любы остались глухи. Угрозами и уговорами они пытались заставить сына примириться с собственным телом. Но у них ничего не получалось, да и не могло получиться!
В шестнадцать лет Юра сбежал из дома и пошел работать… на панель. Ему не нравилась эта, с позволения сказать, профессия. Но гомосексуалистам, за которого держали Юру, очень хорошо платили. А у парня была четкая цель – скопить денег на операцию!
Ему говорили, что это не так-то просто. До того, как Соколовичу исполнилось 18 лет, с ним вообще отказывались разговаривать на эту тему. Потом же начался тяжелый период обследований, лечения в клиниках, курсы психотерапии, «задушевные беседы» с докторами, которые рассказывали ему о последствиях перемены пола – придется всю жизнь колоть себе гормоны, да и сама эта жизнь сильно сократится – транссексуалы до глубокой старости не доживают! Юра был согласен на все. Лучше прожить короткую, но счастливую жизнь, чем долгие годы мучиться от сознания, что «я – это не я», так он решил.
И лег в больницу.
Юру Соколовича превращали из мужчины в женщину в течение двух лет. Эти два года вытянулись для юноши в один бесконечный больничный коридор. Консультации, разговоры, между ними глотание гормональных препаратов, и, наконец, операция. Вернее, десятки операций в течение двух лет. В соответствии с существующими правилами в транссексуальной медицине ему не только наращивали грудь, убирали мужские половые органы, формировали из фрагмента кишки женское лоно, но и сделали пластическую операцию на лице: укоротили нос, подкорректировали форму губ, убрали «адамово яблоко», даже сточили кости слишком выступающих скул. Все это время Юра не смотрелся в зеркало: он решил, что увидит себя только тогда, когда окончательно преобразится. А чтобы поддержать моральный дух на нужном уровне, все время, пока лежал в больничных палатах, собирал вырезки из газет, рассказывающих о самых знаменитых транссексуалах в мире. К концу операционного курса у него скопилась нешуточная коллекция.
* Первым человеком в мире, сделавшим операцию по перемене пола, была датчанка Лили Эльбе (1886–1931). До этого Лили носила имя Эйнар Вегенер. Эйнар и его жена Герда были художниками. Позируя Герде, Эйнар понял, что ему очень нравится одеваться в женское платье… Да и выглядел он очень женственно. Медицинские тесты показали, что в организме Вегенера слишком много женских гормонов. В 1930-м Эйнар сделал в Германии экспериментальную тогда операцию, удалив мужские органы. Этот случай был газетной сенсацией своего времени; Эльбе даже выдали новый паспорт.
Через год Лили умерла от послеоперационных осложнений, но по Европе ходили упорные слухи, что она сфабриковала свою смерть, чтобы спокойно наслаждаться жизнью в новом облике.
* Известная американская актриса, музыкант и художница Алексис Аркетт родилась Робертом и большую часть жизни им и была, сыграв эпизодические мужские роли в «Криминальном чтиве», «Невесте Чаки», сериалах «Зена, королева воинов» и «Друзья». Но потом Роберт решил, что женского в нем больше, и обратился к хирургам. Аркетт относит себя к людям особого пола, как она сама называла – «трэнни».
* Успешный композитор и кинорежиссер Анжела Морли родилась в 1924 году Уэлли Скоттом. Он поменял пол на 51-м году жизни, в 70-х годах прошлого века. За свою музыку к телепередачам Анжела получила три премии «Эмми».
* Эйприл Эшли, урожденная Джордж Джеймсон, – английская модель и певица. В 1960-м Джордж сделал операцию по перемене пола и стал успешной моделью журнала «Вог», но через год ее «разоблачили». Разразился грандиозный скандал – в 60-х годах к транссексуалам относились далеко не терпимо.
* Ая Камикава – писательница и первая транссексуалка Японии, занимает выборную должность – она член муниципалитета Токио. В графе «пол» в документах у Аи стоит прочерк. Бывший мужчина, она защищает права женщин, детей и стариков.
* Известный в России и успешный фотограф, снимающий поп-звезд, Ольга Фомина раньше звалась Борисом…
* Нонг Там – бывший чемпион Таиланда по боксу, появлялся на ринге с длинными волосами, с макияжем и после матча целовал поверженного соперника…
* Владимир Люксуриа, урожденная Владимиро Гвадано, – итальянская актриса и политик. Сейчас она является членом парламента страны от партии коммунистов. Когда Владимиро только вступил в должность, в парламенте разгорелся скандал. Часть женщин-политиков возмутились тем, что Люксуриа посещает их туалет, и потребовали устроить в здании третью туалетную комнату.
* Шевалье де Еон (1728–1810), французский дипломат, шпион, солдат и масон, половину своей жизни прожил мужчиной, а половину – женщиной. О том, как он шпионил при дворе Елизаветы, рассказано в романе Валентина Пикуля «Пером и шпагой».
До сих пор остается неизвестным, кем именно был де Еон – мужчиной, женщиной или гермафродитом. Известно, что «он» никогда не имел любовников, а «она» – любовниц и что «ему» не было равных на поле боя, а «ей» – в танцах.
* Аманда Лир, известная певица и подруга Сальвадора Дали, тщательно скрывает свое мужское прошлое. Его раскопал один из биографов Дали, Ян Гибсон. Он нашел тех, кто знал Аманду под именем Алана Тэпа, танцовщика в ночном клубе.
Дали восхищался Амандой, которая казалась ему воплощением его идеала, гермафродита.
* О том, кем был один из самых экстравагантных римских императоров, Элагабал – мужчиной или женщиной, – спорят до сих пор. У императора было пять жен, но со всеми он расстался, отдав предпочтение отношениям с белокурым рабом Гиероклесом, которого он звал своим мужем. Элагабал говорил, что отдаст половину Римской империи врачу, который снабдит его женскими половыми органами.
* Никто не знал определенно пол военного хирурга XIX века Джеймса Барри. Он был профессионалом, но очень непростым в общении человеком и несколько раз дрался на дуэли с теми, кто оскорблял его, высмеивая слишком тонкий голос и нежную внешность. То, что у Барри женское тело, обнаружила уже после его смерти служанка. Говорили, что на животе Барри нашли шрамы – возможно, он дал жизнь ребенку.
* Жин Синг – китайская балерина и единственная транссексуалка, официально признанная своим правительством. Еще в мужском облике Жин дослужился до полковника, будучи танцором военного ансамбля. Жин хотел сменить пол с детства и даже выходил на улицу во время грозы, надеясь, что молния попадет в его тело и сделает его женским.
И так далее, и так далее…
В день выписки он подошел к зеркалу – и чуть не упал в обморок от счастья, увидев себя ТАКОЙ! По ту сторону стекла стояла настоящая красавица. Юра даже не думал, что хирургия и гормонотерапия сможет сделать из обычного женственного юноши девушку необычной красоты. Стоя у зеркала и не в силах оторвать глаз от самого себя, новоиспеченная Юля (так Юра решил называться с самого начала) решила отныне считать день, когда она «убила себя в себе», днем своего рождения.
Так началась его, то есть уже ее, карьера – карьера модели. Идеальные, античные пропорции тела Юлии Соколович, подтянутые мышцы и по-неземному прекрасные черты ее лица послужили ей пропуском в мир моды. А задержаться в этом мире и даже добиться в нем кое-каких успехов Юле помогла сверхвыносливость. Это было единственное, за что девушка была благодарна той, прошлой жизни – она могла не спать целыми сутками, если это было нужно для дела, совершать по нескольку авиаперелетов в день и при этом сохранять свежий вид и готовность к работе. Выносливость, которой обладают только мужчины…
– Вот теперь я вам все рассказала. И можете относиться ко мне как хотите – мне все равно!
Этой фразой Юля как бы поставила точку в своем рассказе. И сверкнула глазами. Боже, как же она была хороша! Я невольно посмотрела на Воронова, удивляясь, что он не падает к ногам Юры… тьфу, Юли, и не умоляет ее немедленно, тут же, не сходя с места, выйти за него замуж! Будь я мужчина – поступила бы только так и не иначе!
Игорь долго изучал Юлю взглядом, открыл рот, но спросил не о том, чего я от него ждала:
– Ирина знает?
– Да, конечно. От нее я ничего не скрыла. Потому что многим ей обязана. Она первая заметила меня, когда в поисках хоть какой-нибудь работы я обивала пороги модельных агентств, и первая предложила мне постоянный контракт. Условия, которые там прописаны, между прочим, не такие уж кабальные! За это тоже Ирине Михайловне большое спасибо. Я не знаю, может быть, хозяйка когда-нибудь захочет раскрыть мою тайну. Придать, так сказать, гласности скандальную историю. Для рекламы «Кассиопеи» и вообще… Но я очень просила ее не делать этого. Никогда! Я женщина и останусь ею! Буду работать и делать карьеру, выйду замуж и… может быть… рожу ребенка. Я так хочу стать матерью! Мальчик Юра Соколович похоронен, навечно, навсегда, понимаете?! Мертвецов нельзя воскрешать, это противозаконно! И аморально!
– Тихо-тихо, моя дорог…ая. Не надо кипятиться. Собственно говоря, мне наплевать, какого ты пола. И вон Жене тоже все равно, я уверен. Можешь быть хоть гермафродитом, хоть амебой, хоть Ганимедом. Если это Ирине ничем не угрожает…
– Господи! – Юля прижала белые руки к пышной груди. – Да никогда в жизни! Ирина Михайловна – моя крестная мама в модельном бизнесе!
– Что ж, отлично. Можешь идти, девочка моя. И пусть тебе приснится твой суженый.
Юля легко, одним собранным движением поднялась с места и удалилась своей «фирменной» королевской походкой. На нас она ни разу не оглянулась.
– Зачем ты так? – спросила я у Игоря.
– Что?
– Зачем ты над ней иронизируешь? Неужели не жалко девушку?
– Черт его знает, – признался Игорь. – Вроде бы сперва посочувствовал парню – надо же, гениталии себе отрезал ради того, чтобы лифчик носить! А потом подумал – е-мое, ну что это в результате за существо такое получилось? Не баба – потому что я лично ни за какие коврижки не соглашусь «это» теперь даже за попку ущипнуть, – не мужик, потому что на рыбалку или, скажем, выпивать мне с ним поехать тоже стремно. Нет уж, ну его к черту! И вообще все разговоры к черту. Давай-ка лучше спать, коллега.
Игорь зевнул так широко и сладко, что я напугалась, не вывихнет ли он челюсть, и вышел. Я проводила его до порога. «Надеюсь, этой ночью больше никто не будет покушаться на остатки моего сна!» – мелькнула в мозгу жалкая, как мелкий осенний лист, мысль. Для одной ночи событий было даже слишком чересчур. Надо будет посоветовать завтра госпоже Акуловой переименовать ее «Кассиопею» в какую-нибудь «Санту-Барбару». Муж, изменяющей жене с тремя бабами, сестры, которые хотят быть замужем за одним мужчиной, малолетка, совершающая кражу, и прекрасная модель, которая на самом деле бывший мужик! Полный набор!
И тут меня пробил холодный пот. Я снова (в который раз за ночь!) привстала на кровати, с ужасом вспоминая, что среди всего этого людского винегрета я ни разу за ночь не видела Катерину! Строгая девушка с карими глазами не вышла из своего номера даже тогда, когда постояльцы всего нашего этажа были разбужены шумом, который подняли Юля и Анечка!
Конечно, Катя, насколько я сумела это заметить, была самой выдержанной и самой спокойной девушкой из всех сотрудниц «Кассиопеи». Но не настолько же, чтобы не выскочить из номера, когда слышишь, что в коридоре происходит бог знает что?!
На сердце нехорошо, будто холодная и мокрая лягушка, легло дурное предчувствие. Нет, не поспать мне этой ночью. Да и черт с ним, со сном, лишь бы только Катя не доставила нам никаких дополнительных неприятностей!
Я снова выбралась из кровати и снова вышла из комнаты в коридор. На этот раз он был девственно пуст. Катерина занимала номер 312-й, расположенный в самом конце вереницы дверей.
На мой стук никто не ответил. Я постучала громче. Тишина. Занеся руку, чтобы постучать в третий раз, я вдруг заметила клочок бумаги, зажатый между дверью и косяком. Вшестеро сложенный обыкновенный тетрадный лист в клеточку – в коридоре стоял полумрак, поэтому я не сразу его заметила.
Не предвидя ничего хорошего от таких вот записок в дверях, за которыми вам никто не отвечает, я вытащила листок и, отойдя к середине коридора, где лампы светили ярче, прочла следующее:
//-- «Будьте осторожны. Не входите. Я повесилась в моем самом лучшем платье!» --//
Записка была написана торопливым почерком, с кляксами и помарками. Внизу стояла размашистая буква «К»…
Я толкнула ногой дверь и буквально ворвалась в Катин номер. Там было темно, но не потому, что девушка спала, – я сразу поняла, почувствовала кожей, что в комнате ее нет! Из ванной пробивался свет; я кинулась туда.
И сразу же увидела ту, кого искала…
Девушка в синем платье с собранным на затылке тяжелым узлом волос редкого медового оттенка висела под самым потолком, обернувшись лицом к своему отражению в зеркале – будто в свою последнюю минуту жизни она не хотела видеть перед собой никого другого, кроме себя. На кафельном полу ванной, аккуратно, в углу, лежал снятый с потолка плафон из матового стекла. Толстый электрический шнур, намотанный на кронштейн от этого плафона, был шнуром от холодильника – Катерина обрезала его у самого основания обыкновенным ножом для разрезания бумаг, который затем положила на край стола.
Не сводя глаз с тела той, кто еще недавно вызывал во мне такую симпатию и чье живое тепло я ощущала всего сутки назад, сидя рядом с Катей в кресле самолета, я, пятясь, вышла из ванной. То, что девушку уже невозможно вернуть к жизни, было ясно с самого начала: цвет ее лица и положение самого тела ясно говорили об этом.
– Игорь? – сказала я, дотянувшись до телефона и набрав внутренний номер Воронова. – Прости, что снова разбудила, но тебе придется пройти в триста двенадцатый. Боюсь, у нас снова большие неприятности.
//-- * * * --//
Когда коллега пришел в себя, увидев висящую под потолком Катю и прочтя оставленную ею странную записку, он первым делом при моей помощи снял ее безжизненное тело с крюка, а затем кинулся искать Катины документы.
Со смешанным чувством брезгливости и неприязни я смотрела на то, как Игорь роется в Катерининой сумочке, обшаривает карманы плаща, вынимает какие-то бумаги из чемодана и, спешно просматривая их, складывает на стол, чтоб потом унести с собой.
– Что ты делаешь? Зачем? Это все не то, не то! Нам нужно вызвать милицию, причем немедленно! Если ты намерен снова отыграть трюк с лесополосой, запихать тело Кати в чемодан и увезти в неизвестном направлении, то я не позволю!
– Не шуми. Я и сам хочу вызвать ментуру, а точнее, сообщить о самоубийстве администрации гостиницы – пусть они вызывают. Но при этом они не должны знать и не узнают, что Катя имела отношение к «Кассиопее»! Скандал нам не нужен, и я думаю, что это тебе понятно!
– Она прилетела вместе с нами и с нами же заселилась в эту гостиницу!
– Ну и что? Это может быть простым совпадением. Даже если кто-то видел, как Катерина разговаривает с кем-то из наших, – это тоже еще ничего не доказывает! Мы из одного города, могли быть просто знакомыми. Если потом милиция все же установит причастность Катерины к «Кассиопее», то пусть это случится как можно позже! Модная неделя должна пройти для Ирины без скандалов. Это не обсуждается!
Разговаривая со мной, Воронов не переставал просматривать Катины документы. Отобрав все, что могло выдать причастность умершей к Дому моды Ирины Акуловой, он сунул эту пачку бумажек в задний карман брюк и потянулся к телефону, чтобы вызвать гостиничного администратора…
//-- * * * --//
Само собой разумеется, спать в эту ночь мне, да и многим другим, так и не пришлось. Сперва мы с Игорем отпаивали водой дежурную, которая, увидев тело Катерины, просто закрыла глаза и тихо опустилась на пол. Потом давали долгие показания заполнившим 312-й номер официальным лицам. Самый сложный вопрос, на который мне пришлось отвечать, – «Зачем вам понадобилось заходить в номер незнакомой женщины в шестом часу утра?!».
– Мне не спалось, я искала горничную, чтобы попросить у нее таблетку какого-нибудь снотворного, в темноте перепутала двери и случайно вошла в триста двенадцатый, – из раза в раз повторяла я не слишком убедительно звучавшую (и я это понимала) версию.
– Но вы же сразу сообразили, что вошли не туда?
– Да, но когда я повернулась, чтобы выйти, то увидела на полу записку, а прочтя эту записку, уйти просто так было уже как-то не по-человечески. Я решила убедиться, что с хозяйкой номера все в порядке и эта записка – не более чем дурацкая шутка. Но женщина не шутила, как видите.
– Вы ее знали?
– Нет, конечно.
– И ни разу не разговаривали?
Я задумалась на секунду. Вспомнила, что когда мы всей компанией только заезжали в «Московию», то меня могли видеть идущей рядом с Катюшей по лестнице. Кажется, мы тогда перебросились парой-тройкой слов.
– Трудно сказать… Может быть, и говорила. По крайней мере, я знала, что мы из одного города.
– Ясно… – Заспанный и какой-то взъерошенный следователь, прибывший на место происшествия, кажется, не слишком любил свою профессию.
А может быть, он просто не находил ничего удивительного в том, что молодая, красивая девушка повесилась в гостинице, расположенной в самом центре Москвы, да еще оставив такую странную записку. Во всяком случае, он очень вяло записывал мои показания и задавать дополнительные вопросы не спешил. Уже на третьей минуте допроса мне стало понятно, что устанавливать связь между Катериной Измайловой и Домом моды «Кассиопея» никто не будет и Ирина Михайловна может спать спокойно в объятиях своего молодого любовника.
– Я могу идти?
– Да, можете, – ответил он, подумав. – Если что, мы вас вызовем.
– Я скоро покидаю Москву.
– Если что, мы вас вызовем отовсюду…
//-- * * * --//
Нечего и говорить, что у сотрудников «Кассиопеи», собравшихся на следующий день в холле гостиницы, чтобы ехать в Гостиный Двор на репетиции и всякого рода презентационные мероприятия, было, мягко говоря, непраздничное настроение. Никто специально не говорил манекенщицам и Альбертику о том, что случилось этой ночью с Катей, но они откуда-то и сами все знали. Как, впрочем, и другие постояльцы гостиницы: у всех, встреченных мною сегодня, были испуганные лица и какой-то пришибленный вид.
– Ирина Михайловна… – начала было Анечка, едва завидев, что мы с Акуловой спускаемся по ступенькам.
– Мохова, никаких вопросов. Первый же, кто скажет хотя бы слово на эту тему, вылетит с работы без всяких разговоров! – ответил за хозяйку Игорь. Я впервые видела его таким резким.
Анечка обиженно захлопала белесыми ресницами. «Можно было и повежливее!» – читалось в ее голубых глазищах. Наверное, она в глубине души после ночного происшествия с Юлей считала себя героиней и надеялась, что хотя бы на короткое время с ней станут немножко больше считаться.
Водителю удалось подогнать наш микроавтобус к самому входу в гостиницу. В полном молчании мы погрузились в него и в похоронной, в прямом смысле слова, тишине поехали в Гостиный Двор. Каждый старался не смотреть на то место, которое еще вчера занимала в этом микроавтобусе Катя. И тем не менее взгляды притягивались к пустующему сиденью, как магнитом…
Единственной, кто не смотрел туда, была Лола. Прямая, бледная – еще более бледная от того, что черные волосы были распущены у нее по плечам и оттеняли мраморную белизну лица, она испепеляла горящими темным огнем глазами затылок Альберта. И изредка бросала короткие и быстрые, как выстрел, взгляды в спину сидящей рядом с ним Ирины. Девушка явно была не в себе от злости, и все ее заверения в том, что она успокоилась по поводу неверности Альберта, не стоили и ломаного гроша. Интересно, что она будет делать, если узнает, что этот вертопрах изменяет ей не только с Ириной? Бедные Оля и Поля, они рискуют стать жертвой самой изощренной мести кавказской женщины!
Впрочем, я недолго думала об этом. Вскоре мои мысли стали куда как серьезнее – я стала размышлять о смерти Кати. Было не очень-то похоже, что она и в самом деле свела счеты с жизнью. Это было не самоубийство, а убийство!
Прежде чем сделать такой вывод, я еще раз вспомнила о том, как был натянут провод. То, что в качестве орудия преступления был использован именно провод, а не веревка, значительно упростило мне задачу – по направлению его деформированной оболочки можно было сделать очень важный вывод.
Сейчас я очень отчетливо вспомнила, что, когда мы с Игорем снимали Катю, я увидела, что изначально провод был натянут в направлении, обратном тяжести тела. А странгуляционная борозда (так называют след петли на теле) проходила по всей окружности Катиной шеи. Если бы девушка повесилась сама, то странгуляционная борозда была бы незамкнутой, так как концы при натяжении петли поднимаются к узлу и отходят от кожи. Это знает любой криминалист.
Катя не повесилась. Ее убили, задушили куском провода от отключенного холодильника, который предварительно отрезали у основания обыкновенным ножом для разрезания бумаг. И лишь потом, уже мертвую, ее повесили в петле, сооруженной из этого же провода, повесили за крюк под самым потолком.
Да, но записка? «Будьте осторожны. Не входите. Я повесилась в моем самом лучшем платье!» Шутовской, даже глумливый тон, так не похожий на Катю. И потом, на ней вовсе не было надето самое лучшее платье. Платье на погибшей как раз было самое простое, домашнее, из миленького синего трикотажа. Да, здесь была загадка, которую я пока не могла разрешить…
Хотя при желании эту загадку несложно было разгадать. Там, в ванной, на плечиках висело другое платье. Катя выстирала его вчера вечером. И скорее всего, разложила на сушилке посреди ванной. «Не входите! Я повесила мое самое лучшее платье!» – такая записка могла быть оставлена Катей горничной или уборщице, которые, неосторожно открыв дверь, рисковали смять или уронить дорогую вещь… Да, это разгадка!
Как бы то ни было, два вывода были очевидны: то, что Катерину Измайлову убили, и то, что убийцей, несомненно, был кто-то из проживающих в «Московии», потому что постороннему, да еще ночью, пройти в эту гостиницу практически невозможно. Еще проще было бы сказать, что убийцей являлся один из сотрудников «Кассиопеи», но как раз для этого утверждения у меня не было прямых доказательств… хотя оно и напрашивалось само собой… просто витало в воздухе…
За окном из утреннего московского тумана показались желтые корпуса Гостиного Двора.
– Приехали, – сказал водитель Валера.
//-- * * * --//
Дисциплинированным гуськом пройдя мимо охраны, предварительно дав каждому из секьюрити попробовать на зуб и на вкус свой пропуск, мы все той же стройной колонной направились к нашему шоу-руму.
Альбертик заметно волновался; казалось, даже его разноцветные патлы, спускавшиеся на цветную рубашку, полыхают больше обыкновенного. И было понятно почему – ему предстояло убедиться, что все «причиндалы», как один раз назвал содержимое наших сумок Игорь, целы, и, несмотря на вчерашнее происшествие, наш дизайнер сумеет в короткий срок привести павильон в порядок. Сделать это именно сегодня было необходимо: через несколько часов должно состояться торжественное открытие Модной недели.
С виду наш шоу-рум выглядел нетронутым. Обыкновенный домик-«коробочка» с красивой вывеской, все, как вчера. Но когда Ирина дотронулась ключом до замочной скважины, стало ясно, что это бесполезно – дверь была открыта… Не взломана, не вскрыта отмычкой, а именно открыта – все говорило о том, что ее именно открыли ключом! Точно таким же, какой сейчас держала в руках Ирина Акулова!
– Моя коллекция! – ахнула она и влетела в павильон, на пороге столкнувшись с Альбертом плечами.
Нахмурившись, Игорь повернулся ко мне:
– Женя! Что это значит?! Я же просил тебя вчера закрыть здесь как следует!
– Ты думаешь, я этого не сделала?! Я профессионал, месье Воронов! Прошу это запомнить и больше не забывать!
Смягчившись (вид у меня, наверное, был очень воинственный), Игорь отступил в сторону и пропустил меня вперед. Я вошла в шоу-рум, быстро обежала его глазами – на первый взгляд здесь все было так же, как и вчера вечером, когда я закрывала павильон. Ирина и Альбертик, присев на корточки у кофров и чемоданов, дрожащими руками перебирали вещи – по их лицам я поняла, что все было в порядке и тот, кто побывал здесь ночью, по крайней мере, не тронул коллекции. Он не тронул коллекции, но зато украл…
– У нас украли сумку с бижутерией! – воскликнул Альберт, поднимаясь с колен. На его лице было смешанное выражение удивления и досады. – Такая полосатая, пузатая, похожая на саквояж! Это моя личная сумка! Ее нет! Все причиндалы в порядке, а этой нет! Что за черт!
– В этой сумке было что-то ценное? – быстро спросила я.
Альберт пожал плечами:
– Я же говорю – бижутерия! Ну то есть, конечно, не те ширпотребовские побрякушки, которые школьницы носят, чтобы перед мальчиками повыпендриваться, но и не бриллианты с алмазами! Бусы, ожерелья, браслеты, пояса, пряжки, заколки… Вещи эксклюзивные, не спорю, многие из них мы делали на заказ! Но повторяю – по большому счету они не стоят сумасшедших денег! Странно, что кому-то пришло в голову украсть их!
– Как это? Как это? – заверещала Анечка. – Ой, что же это делается?! Я же завтра… я же буду выступать в образе «девочка-мечта»! В платье из розовых перьев и кружев, с вышивкой! И с диадемой на голове! Ее что – тоже украли?! Диадему?!
– Тоже.
– А для меня готовили специальное многослойное ожерелье из камней от Сваровски! Для наряда амазонки, который я должна демонстрировать! Сваровски – это вам не какие-то камушки в детской диадеме, – подала голос Лола. – И моего ожерелья нет?
– Говорю же вам – все украли! Все! Даже горсточки бисера не оставили!
– Черт знает что!
– Согласен, – пожал плечами Альберт. – Но скажу вам всем как дизайнер: кража бижутерии – это черт знает что и создает нам множество лишних хлопот, но все-таки это не катастрофа. Ирина, – обратился он к хозяйке, и никто из присутствующих, кажется, не заметил, что он впервые назвал ее просто по имени, – нужно срочно отправиться по магазинам. Ну ясно, не в ЦУМ и не в ГУМ – в Москве полно всяких салонов и частных умельцев, которые изготавливают эксклюзивные украшения. Мы, конечно, не найдем точно таких же, но все-таки показ спасем. Надо подобрать и купить все необходимое. И срочно!
Воронов заметно оживился:
– В вашем деле, девочки, я не специалист, но думаю, что Альберт прав. Ирина, бери девочек, и вперед! Часа два у нас еще есть.
– Что, всей толпой поедем?
– Ну зачем же. Бери кого поумнее – Лолу вот и Юр… кгм, и Юлю. Втроем вполне достаточно. Остальные останутся здесь, помогут вон Альберту расставить все, наконец, в этом вашем шоу-руме. У нас с Женей, кстати, тоже дела найдутся. Все, хватит разговоров. Разбегаемся, друзья.
Повинуясь его властному жесту, все очень быстро занялись делом. Ирина, Лола и Юля, бурно обсуждая произошедшее, направились к выходу, Оля-Поля и Анечка поступили в распоряжение Альберта. Игорь поманил меня за собой.
– Тебе не кажется, что пора действовать? – спросил он, как только мы вышли из павильона.
– Давно кажется. Что ты предлагаешь? Пойти к директору Модной недели, этому оставшемуся в живых Владлену Пищику, и взять его за грудки? Так он тебе и признается в том, что укокошил собственного брата!
– И все-таки я пойду.
– Да тебя дальше «предбанника» в его приемной не пропустят!
– Ну, это мы еще посмотрим. – Игорь поправил кобуру под мышкой прямо через пиджак. – Ты со мной?
– Нет, не вижу в этом необходимости. Побуду здесь – все-таки в мои обязанности входит именно охранять коллекцию, а не искать виноватых во всей этой чертовщине. Но ты будь осторожен.
– Ладно.
Он крепко пожал мне руку и отправился на второй этаж.
Глядя, как крепкая, но в то же время подвижная фигура Игоря взбегает по мраморным ступенькам лестницы вверх, я подумала, что Воронов обладает не только бесстрашием, что, в общем-то, было вполне естественно для человека его профессии, но и авантюризмом, что выдавало в нем прирожденного искателя приключений. Зачем, спрашивается, ему понадобилось выяснять отношения с этим Пищиком? Разве это входило в круг наших с ним обязанностей?
Но я тут же поймала себя и на другой мысли. Смерть Кати. Строго говоря, она тоже не очень меня касалась – никто не говорил мне, что я обязана расследовать эту смерть… Но стоило мне вспомнить Катю – ее мягкую улыбку, прекрасную белую шею и тяжелый узел волос неповторимого медового оттенка, который сегодня можно увидеть разве что на полотнах Тициана, – и у меня начинало щемить сердце. Я чувствовала, что не найду себе покоя, пока не расследую причину этой смерти…
Вернувшись в павильон, я увидела, что Альберт очень ретиво взялся за дело. Каждая из девушек была занята делом. Оля и Поля доставали из кофров хоть и тщательно уложенные, но все же слегка помявшиеся наряды, надевали их на манекены и при помощи какого-то спрея, специального утюжка с закругленным кончиком и небольшого деревянного приспособления, похожего на деревянный грибок, разглаживали их под бдительным руководством дизайнера. Я принялась им помогать.
Было забавно смотреть, как две рослые девицы, высунув кончики языка, со старательностью школьниц на уроке домоводства разглаживают платья, кофты и блузоны, совсем забыв о том, что Альберт, который таким уверенным тоном дает им всякие указания, должен был бы еще сегодня корчиться в капкане на полу отеля «Московия».
Моховой поручили приводить в порядок обувь. Она осторожно, как великие драгоценности, извлекала из холщовых мешочков туфли, сабо, сапожки и еще какие-то немыслимые кружевные чулки на каблуках и, разложив все это на полу, тщательно полировала пропитанными силиконом губками.
Никогда я раньше не думала, что манекенщицы, эти по-неземному прекрасные королевы подиума, могут так безропотно и увлеченно заниматься черной работой. Вот уж действительно Золушки… Но каждой ли из них выпадет счастье получить в конце концов хрустальный башмачок и выйти замуж за принца? Вот вопрос, на который никогда не знаешь ответа.
– Она так и не сказала, кто надел на нее тогда эту туфельку? – услышала я чей-то шепот и вздрогнула: тот, кто произнес эти слова, словно подслушал мои мысли.
– Нет. Но сказала, что именно тогда почувствовала себя настоящей Золушкой из сказки.
– Ужасно, правда? Золушка из сказки – и такой жуткий конец…
– Еще бы! Повеситься в ванной на крюке от лампы! Никакой Золушке этого бы даже в голову не пришло!
Я вздрогнула и уставилась на Олю и Полю. Стоя возле очередного манекена, который они обряжали, и сдвинув хорошенькие головки, девушки шептались, выстреливая из-под челок пугливыми взглядами. Они говорили о Кате, я это сразу поняла! Эти две трещотки знали о погибшей девушке что-то такое, чего не знала я и что, может быть, могло пролить свет на ее смерть. На тайну ее убийства!
Но тайна открывается только терпеливым – и мне пришлось выждать добрых полтора часа, прежде чем, притворившись утомленной, я не обратилась к Альберту, разогнувшись и потирая спину:
– Ну, милый мой, мне кажется, мы сделали больше половины и имеем полное право отдохнуть. Как вы смотрите на то, если мы сделаем перерыв на небольшой ланч? Я знаю здесь наверху чудное кафе.
Мне стоило большого труда не споткнуться на последних словах – ведь я говорила о том самом кафе, в котором только вчера мы сидели с Ритой… Которую тоже убили.
Слишком много смертей всего за одну Модную неделю…
Как я и рассчитывала, Альберт пробурчал, не отрываясь от дела:
– Проваливайте, если хотите. У меня еще куча дел.
В зубах он держал булавки, которыми закалывал складки на драпировках, и потому речь его прозвучала очень невнятно. Более того – Альберт даже не посмотрел на меня, занятый своей портьерой.
– Ой, как здорово, девочки! Есть, я, правда, не буду, надо же беречь фигуру. Но минералочки выпью. За компанию!
– Минералочки я тебе сюда принесу, – сказала я нарочито веселым тоном. – Нет, Аня. Альберта нельзя оставлять одного. Всем нам вообще лучше по возможности избегать одиночества. Я пойду с Олей и Полей, а ты останешься здесь.
Анечка надула губки, но промолчала. Я и девушки, которые встретили мое предложение выпить по чашке кофе и сжевать чего-нибудь некалорийного шумным одобрением, немедленно удалились. Не прошло и трех минут, как мы уже сидели в кафе, за столиком, спрятанным за алюминиевой колонной, – все как вчера.
И так же, как и вчера, я приступила прямо к делу:
– Девочки, вам не кажется, что после сегодняшней ночи вы у меня немножко в долгу?
Обе девочки вздрогнули и уставились на меня из-под своих челок.
Я продолжала:
– Простите, что приходится напоминать вам об этом, но время дорого, а в нашем случае кто выигрывает время, тот выигрывает…
– Конкурсный показ?! – хором воскликнули Оля и Поля.
Гос-сс-поди, да есть ли у этих курочек на уме что-нибудь другое, кроме своих показов и моделей?!
– Нет. В нашем случае кто выигрывает время – тот выигрывает жизнь. Это без преувеличения. Поэтому, не пускаясь в длинные разговоры и не пререкаясь, давайте просто поможем друг другу. В первую очередь меня интересует все, что вы знаете о… о Кате. О нашей Кате. Возможно, это поможет раскрыть ее…
Я чуть не сказала «ее убийство», но в последний момент спохватилась и проглотила это слово. Оля и Поля, кажется, ничего не заметили.
– Но мы… Мы не так уж много знаем, – сказала одна из них. – Только то, что рассказывала она сама… и… и Альберт.
Всюду этот Альберт!
– Рассказывайте все. Слышите, абсолютно все!
Они вздохнули. Но спорить не стали. Начала, кажется, Оля:
– Понимаете, Катя… Она нам была как мама. Не смейтесь! Понятно, что это звучит очень глупо: ей двадцать два года… было, нам по девятнадцать. Но Катька так умела слушать! И сочувствовать! И потом, у нее всегда было такое ровное, спокойное настроение. В нашем деле всякое бывает, вы понимаете? Ну истерики, что тебя не включили в какой-нибудь показ, срывы на почве недоедания, обмороки от усталости… Да мало ли еще что! С Катей никогда не случалось ничего подобного. А когда мы сами приходили к ней со всем этим… Только мы, я и Поля, потому что Лола слишком гордая, чтобы жаловаться, а Юлька – ну, она королева, всегда себе на уме… Ну так вот, когда мы приходили к Кате со всем этим, она находила какие-то слова… совсем простые… но на душе становилось как-то легче. Таких, как она, просто не бывает! Особенно в модном бизнесе, ах, вы просто не знаете, здесь же не люди, а змеиный клубок! И вот теперь ее нет, и мы…
И четыре Оли-Полиных глаза как-то сразу увлажнились.
Терпеливо выслушав этот сбивчивый рассказ, который сам по себе, может быть, был и очень трогательным, но вряд ли помог бы мне разгадать тайну смерти Кати, я задала более конкретный вопрос:
– Почему Катя называла себя Золушкой из сказки? Кто надел на нее какую-то туфельку? Что вы еще знаете о ее прошлом? Девочки, рассказывайте все. Повторяю, у нас очень мало времени.
И они рассказали…
//-- * * * --//
Это было пять лет назад.
– Деточка, надо ехать. Здесь у тебя все равно ничего хорошего уже не будет, – с этих слов, которые три года назад сказала Кате самая лучшая женщина на земле – ее школьная учительница литературы, все и началось.
Они сидели в опустевшем классе их старенькой одноэтажной школы в Больших Щавелях; Галина Михайловна – за своим учительским столиком на покосившихся ножках, Катя – за партой, первой от окна, за которой она просидела полных десять лет. За окном шумел зеленью сочной листвы набирающий силу июль. Только что закончились выпускные экзамены.
– Я понимаю, как тебе тяжело… и, наверное, страшно. Но тебе обязательно надо отсюда уехать, деточка, пока не случилось беды. И еще. Ты знаешь, Катенька, с твоей головой продолжать сидеть здесь просто преступно…
Двенадцать Катерининых одноклассников забыли в школу дорогу сразу же после того, как им вручили аттестаты, – они строили планы, планы эти были разнообразны, кто-то ехал в город учиться, кто-то оставался здесь, кто-то просто переезжал за реку в соседний богатый совхоз. А у Кати не было даже пары нормальных туфель, чтобы хотя бы шагнуть, не краснея за свой внешний вид, в городской автобус.
Все три дня, прошедшие со времени вручения ей аттестата о среднем образовании, она просидела в соседском сарайчике. Страшно было зайти в свой, с позволения сказать, дом.
– Там, дома… все так же? – спросила Галина Михайловна.
– Так же… – Катя опустила голову.
– Ну вот видишь… А ты ведь растешь, деточка, ты расцветаешь, ты становишься прекрасным белым лебедем… Тебе просто уже нельзя там, понимаешь?
– Я понимаю.
– И прости меня, что я так говорю.
Да за что же было Кате прощать или не прощать того, кто говорил ей правду? Там, дома, уже неделю все ходило ходуном. Отец Катерины, когда-то самый видный парень на деревне, а теперь просто спившийся «синяк», известный своим буйным нравом по обе стороны реки, привел очередную, подобранную им где-то на шоссе, любовницу и теперь шумно праздновал «свадьбу» – уже четвертую за этот год.
К дому на окраине Больших Щавелей стягивались подозрительные личности со всей округи, и пили сутками напролет, и засыпали там же вповалку – и хорошо, если засыпали, потому что, возбужденные алкоголем и свободой нравов, которую проповедовал хозяин дома, «гости» не слишком стеснялись своих скотских желаний. И несколько раз Катя, рискнувшая перешагнуть порог дома, натыкалась на пыхтящие по углам парочки. Она выскакивала обратно на улицу, ее тошнило от отвращения, но что делать? Ведь было некуда, совсем некуда идти!
– Деточка, я дам тебе денег. И не отказывайся, это взаймы. Езжай в областной центр, в Тарасов, – там легче пробиться, выйти в люди. Я почему-то верю, что у тебя получится. Ну и потом, у тебя же там сестра, я правильно говорю?
– Да. Сестра. Родная. Люся.
– Ну вот. Обратишься к ней, она поможет на первое время… А там ты и сама что-нибудь придумаешь. Я в тебя верю.
На следующий день Катя, прижимая к груди старенький портфель с нехитрыми пожитками, тряслась на грузовике-попутке по пыльной дороге, ведущей в райцентр. А еще через день, приодетая в новый свитер, дешевые брючки и легкие летние ботиночки, садилась на московский поезд. Сестру, которая уехала из дому добрых десять лет назад, она почти не помнила – у них была большая разница в возрасте. Но все-таки это была сестра, родная кровь, быть может, единственный близкий человек, который еще оставался у нее в жизни…
Она долго искала нужный дом, каждый раз по нескольку минут собираясь с духом, прежде чем подойти за справкой к милиционеру или прохожему. Шумный и весь куда-то летящий областной центр, конечно, поразил ее, как и должен поражать большой город любого приезжего из деревни. Но все же Катя чувствовала, что потрясена гораздо меньше, чем ожидала. Настоящее потрясение пришло тогда, когда она все же поднялась на второй этаж Люськиного дома и позвонила в дверь.
– Ну и чего надо? – На пороге показалась высокая и толстая, вся какая-то рыхлая баба. Наполовину желтые, наполовину черные волосы свешивались по обеим стонам ее лица, болезненно-одутловатого и искаженного заранее недовольным выражением. На Катю тетка смотрела как на неизвестного, но уже очень опасного врага.
– Вы… То есть ты… Ты – Люся?
– Я-то Люся. А вот ты кто такая?
– Здравствуй. Я… Здравствуй, Люся. Я – Катя. Твоя сестра.
– Этого мне еще только не хватало – сестра! – протянула баба безо всякого удивления. – Ты ко мне, что ли, приехала? Сюда? Насовсем?
– Да… Насовсем. Здравствуй, Люся.
– Да зачем, господи?! Тебя что, звал кто?
Ответить на это было нечего. Потупившись, Катя стояла на лестничной площадке и молчала.
– Ладно… заходи, раз пришла, – сказала сестра после пятиминутного молчания и отступила в глубь квартиры. – Не знаю, что с тобой делать. Своей саранчи хоть пруд пруди, тебя только мне и не хватало!
Потом, на кухне, за столом, покрытым плохо вымытой, жирной клеенкой, сестра изложила Кате свое видение их совместного проживания.
– Возиться мне с тобой некогда, – говорила она, с грохотом ставя перед Катериной чашку жидкого чаю и эмалированную тарелку, на которой лежали грубо сделанные бутерброды из хлеба и масла. – У меня детей трое и муж такой, что оторви да выбрось, одно только название осталось, что муж… Место я тебе найду как-нибудь, на раскладушке в большой комнате будешь стелить, а утром пораньше будь добра – подъем и мне по хозяйству помогать, хоть какая-то от тебя польза. Ну и работу найдешь, само собой разумеется. В Тарасове с этим несложно. Хорошего места, чтобы сразу мошну набить, никто тебе не даст, а вот у прилавка стоять или в автобусе контролером – это хоть завтра, такими предложениями у нас вон все столбы обклеены.
– Я… я хотела учиться… – несмело сказала Катя. – То есть я хотела сказать – работать и учиться, – спохватилась она, заметив черную тень, которая сразу же наползла на лицо сестры.
– Чушь какая, – сразу отрезала та. – Десять классов отучилась? Ну и хватит с тебя. Для работы, про какую я тебе говорю, это даже больше, чем нужно. А интеллигентных штучек в нашем роду отродясь не бывало. Тебе, милая моя, еще и за свое содержание платить придется, имей в виду. И за питание – ты ведь здесь питаться собираешься? – и за койку, за жилье. А что ты думала? Город бьет с носка! Я сама еще похуже тебя начинала, и ничего, жива! А не хочешь – съезжай. Иди на частную квартиру. Увидишь тогда, где жизнь-то слаще, у чужих людей или у родной сестры…
– Люся, Люся! Не злись, пожалуйста, то есть я хотела сказать – не обижайся… Я… Я, Люся, со всем согласна. Все будет, как ты скажешь. И спасибо тебе за все, честное слово, спасибо!
– Ну вот. Значит, договорились. Сейчас, так уж и быть, отдохни с дороги полчасика, а потом…
//-- * * * --//
А потом началась Катина городская жизнь. В шесть утра Люся бесцеремонно сдергивала с нее одеяло. Обязанности были обозначены четко: пока дети спят – приготовить завтрак, потом поднять и сунуть под душ старших Люськиных сыновей, упрямых и орущих Тольку и Кольку. Сестра тем временем кормила и меняла пеленки младшему. Потом Кате полагалось собрать детей и отвести одного в школу (по дороге Толька капризничал и норовил вырвать руку, пиная Катю по ногам), а второго в детский сад (Колька спал на ходу, и девушке приходилось половину дороги тащить его на руках). Затем она отправлялась на работу. Полных восемь часов сидела в дерматиновом кресле автобусного кондуктора, наблюдая за плывущими мимо нее людьми, хмурыми, сонными, веселыми и задумчивыми, деловито-сосредоточенными, читающими, хохочущими… Все они поднимались туда, наверх, к свету, а она оставалась в узкой будке дребезжащего автобуса, и так продолжалось месяц за месяцем, и Кате казалось, что сама жизнь течет мимо нее…
А вечером все то же – уборка, готовка, забота о детях, выполнение Люськиных хозяйственных поручений, которых было великое множество… К вечеру девушка едва стояла на ногах от усталости. Это была очень нелегкая жизнь, не о такой она мечтала, когда ехала сюда, в этот наполненный людьми и событиями город! И все-таки ей жилось лучше, чем там, в Больших Щавелях. Она понимала это и была благодарна сестре.
Вот только… было очень, очень одиноко. Ни друзей, ни знакомых, ни даже простого сестринского участия – Люська оказалось скупа на слова и на поступки, ее узкий мир ограничивался только вот этой «постылой, будь она проклята!» жизнью и заботой о детях. Как само собой разумеющееся, сестра забирала у Катерины всю ее зарплату, каждый день выдавая ей ровно столько, чтобы хватило на дорогу в оба конца и булочку в обеденный перерыв. Она должна была являться домой точно в обозначенное время, иначе Люся грозилась закрыть дверь на щеколду и оставить сестру ночевать во дворе. И все-таки эту жизнь можно было бы назвать вполне сносной, если бы…
– Катюшенька! А я опять пораньше с работы сорвался… И бутылочку вот припас, красненького, ты не подумай, не водяра… Все для тебя. А ты мне не рада? А? Не рада?
Как только в дверях раздавался этот вкрадчивый, сальный голос, в Кате все сжималось, и холодный пот выступал на лбу и спине. Она заставляла себя повернуться и встретить его лицом к лицу. Люсин муж, сорокалетний высоченный детина, от которого вечно пахло потом и нечистым телом, взял манеру приходить к ней в те часы, когда детей и Люськи не было дома. Он со стуком ставил на стол зеленую бутылку с мутной жидкостью, ощупывал Катю глазами и садился у самой кухонной двери, перекрывая девушке путь к бегству.
– Чего грустная такая, а, свояченица? Не заболела? А?
Он, не торопясь, поднимался с места, приближался к Кате, она пятилась, пока не упиралась спиной в холодную кухонную стену, и с выражением серьезной заботы ощупывал потными руками ее плечи, ключицы, мял очень долго грудь и смотрел в глаза с таким нахальством и угрозой, что она не решалась издать даже звука и еле сдерживалась, чтобы не закричать!
– Здорова, – с удовлетворением констатировал Петр, закончив этот «осмотр». – Чего же ты тогда? А я-то в беспокойство впал, думал, «Скорую» придется вызывать. Здорова ты, и сок из тебя брызжет, совсем ты, девка, созрела. Мужика тебе хорошего надо, это ж за километр видать! Ну а я – сама видишь, всегда рядом. Я тебя так любить буду – вопить станешь от счастья и еще просить… А Люська нам не помешает, она и знать ничего не будет, Люська… Нравишься ты мне сильно, понятно? Ни одна баба до сих пор власти надо мной не могла взять… А ты – можешь! Ты, Катюшка, веревки из меня вить сможешь… веревки…
Он уже стискивал ее за локти и прижимал к себе так, что хрустели кости, и шептал в самое ухо, сам возбуждаясь от своих слов и начиная часто и тяжело дышать… А Катя едва не теряла сознание от страха и отвращения, но не решалась даже оттолкнуть его! В Петре было добрых два метра роста, и весь он был налит страшной, звериной силой. Один раз Катя видела, как во время семейной ссоры он зажал Люськину голову в огромных руках, и сестра замолчала, смертельно побледнев, ведь еще минута, и ее растрепанная голова треснет в этих ладонях, как орех…
– Ладно. Вижу – не хочешь ты меня. Или боишься? А? Боишься? Не бойся, Катюшенька, ты меня не бойся. Я все для тебя сделаю… я тебя не трону… пока не трону… я подожду… подожду, пока ты сама меня не попросишь… сама…
Ее уже тошнило от этих рук, которые с каждым днем становились все бесстыднее и тискали грудь и плечи, забираясь под свитер и бюстгальтер, оставляя на теле сине-лиловые следы. Но она терпела, потому что знала – ей некуда пойти и негде искать защиты. «Он же не делает мне ничего плохого… Он шутит… Он не тронет меня…» – этой молитвой Катя уговаривала себя потерпеть еще чуть-чуть, чуть-чуть, еще день, еще два… А потом что-нибудь придумается. Может быть, Петр сам оставит ее в покое и исчезнет – как, если верить Люське, исчезал уже не раз, появляясь в доме через полтора-два месяца, весь пропахший чужими запахами, иногда – избитый, но всегда довольный жизнью и собой.
– Давно уж он не пропадал-то, – ворчала Люська на кухне, со злобой прислушиваясь к тому, как муж в соседней комнате громко икает после ужина. – Видеть его не могу, козел вонючий… Пропадет, бывало, вернется – и слова ему не скажи, изобьет до смерти… Дети видят. А тут с самого твоего приезда сидит, как приклеенный. Прямо и не знаю, радоваться ли. Иногда так опостылет – хоть топись! Ты, Катька, замуж не торопись. Ничего в этом замуже хорошего, паскудство сплошное…
Так продолжалось больше полугода. И могло бы продолжаться еще дольше, если бы однажды…
– Ну все, девка, кончилось мое терпение! Ни одну бабу я так долго не обхаживал… видать, ты из этих… которые любят, чтобы их силой… Ну так я могу. Это я на два счета тебе обеспечу, мало не покажется!
Петр рванул ее за ворот блузки – старенькая ткань треснула и поползла, уверенно задрал юбку, и грубая рука стала шарить Катю по животу и между бедер. Как это случилось, откуда в ней взялись силы и смелость, этого Катя до сих пор не могла себе объяснить. Было похоже, что внутри распрямилась какая-то пружина. Она коротко и сильно толкнула Петра в грудь, развернулась, схватила первое, что попалось под руку – чугунную сковородку, – и с размаху впечатала тяжеленный диск даже не в голову, а прямо в ненавистное лицо. Раздался отвратительный хруст, фонтаном брызнула кровь. Петр юлой закрутился по кухне, он визжал и зажимал рукою рот и глаза, все было залито кровью, и уже не Петр, а человек в страшной кровавой маске кружился по кухне, сшибая все на своем пути и отчаянно матерясь.
– Ах ты бл… такая! – услышала Катя. И увидела в кухонном проеме сестру. Люська, пришедшая с работы раньше обычного, смотрела на нее со звериной, первобытной ненавистью. Не обращая внимания на мужа, который продолжал стонать и вертеться, она швырнула в угол сумку с продуктами и пошла на Катю, выставив впереди себя кулаки:
– Говорили мне добрые люди, верить я не хотела! Ты что же это, сучка, ты зачем же это в дом мой пришла?! Мужика увести? Волюшки захотелось? С мужиком на травке? А о детях моих ты подумала?! Что отца от них уводишь?! Что сиротишь троих ребят при живом-то отце из-за натуры твоей сучьей, ах, паскуда!!!
– Люся… Люся, не надо!!! Люся, честное слово, он сам!
– Я тебе покажу – сам! Сучка не захочет – кобель не вскочит, ясно?! Я тебя сейчас научу жизни, ах, паскуда…
Сестра била ее так, как бьют впавшие в остервенение деревенские бабы, – кулаком по лицу, по животу, по груди… Катя не могла даже сопротивляться – ее волосы в мгновение ока оказались намотаны на Люськину руку, и та рванула ее изо всей силы и стала бить сестру головой об косяк. Катя кричала, она захлебывалась слезами, но этот крик тонул в истошном вое самой Люськи, которая орала и причитала со всей внезапно проснувшейся в ней деревенской неистовостью. В конце концов Катю оставили в покое. Не потому, что вышла злость, – просто у Люськи закончились силы. Она отшвырнула жертву, постояла над ней с минуту, тяжело дыша, и ушла в комнаты. Скорчившись на полу, Катя глухо рыдала.
– На! – в нее полетел наспех собранный узел с бельем и кое-какой одеждой. – Забирай свое барахло и пошла вон отсюда! И попробуй только хотя бы на километр к моему дому подойти – убью, паскуду!!!
Ее вышвырнули за дверь, как запаршивевшего котенка, не дав даже возможности утереть кровь с разбитого лица. И кто бы знал, что бы случилось с ней дальше, если бы там, на лестнице, Кате не встретилась соседка, которая провела девушку в свою квартиру и умыла ее почти насильно холодной водой.
– Ох, ну и что же мне с тобой делать, девка, – со вздохом говорила она, пока Катя рыдала у нее на плече от боли и унижения. – Ну, не домой же тебя отправлять. Ладно, переночуешь у меня, а потом что-нибудь придумаем.
Придумано было то, что Катя по тети-Кириной протекции устроилась работать в ресторан «ГубернаторЪ» младшей техничкой и «в силу особых обстоятельств» ей разрешили временно расстилать для себя матрасик в бытовке, между ведер и тряпок.
//-- * * * --//
Альбертик нашел ее именно такой – на ступенях лестницы, с тряпкой в руках, которую она как раз отжимала в мыльной воде. Выбившиеся из-под косынки волосы липли к вспотевшему лицу, и само лицо было красное, разгоряченное, без малейшей косметики и с темными полукружьями теней под глазами – от усталости.
Она отжимала швабру над белым с красной надписью по борту ведром («ГубернаторЪ» – было написано на нем, и это было название ресторана) и, машинально глядя, как мыльная вода стекает вниз, с удовольствием думала о том, что ей осталось домыть всего два лестничных пролета. Тело ныло от усталости, и, на миг прикрыв глаза, Катя представила себе, как совсем скоро она доберется до своей бытовки и рухнет на матрасик. «Завтра суббота, – пронеслось у нее в голове. – Наконец-то. Значит, можно будет поспать часа на два дольше обычного». Она с трудом разогнулась (ныла спина) и тыльной стороной руки в огромной, с раструбом до локтей, резиновой перчатке откинула со лба челку. Оглянулась назад, ожидая увидеть за своей спиной длинную, сверкающую чистотой и высыхающими влажными следами лестницу.
И вздрогнула от неожиданности: в метре от нее стоял одетый в яркую рубашку и пижонские джинсы молодой человек с длинными желтыми, почти белыми волосами, собранными в хвостик. Облокотившись на перила, он смотрел на Катю, слегка приподняв белесые брови и вытянув губы трубочкой так, как будто только что хотел свистнуть, да передумал.
– Кто вы? – спросила она испуганно. – Вам… что надо?
Испуг был вполне объясним: появление стильно одетого парня на «черной» лестнице ресторана могло удивить кого угодно. Посетители и начальство по ней никогда не ходили – к их услугам был центральный вход, залитый огнями, застеленный коврами и уставленный метрдотелями и официантами. По «черной» лестнице сновали только рабочие кухни, уборщики, грузчики и прочая далеко не парадная обслуга.
– Не бойся, – сказал он примиряюще. – Не трону.
Голос у него был глуховатый, с какими-то сиплыми интонациями.
– Я не боюсь. Я просто подумала – вы, наверное, заблудились? Выход в банкетный зал через эту дверь, потом прямо по коридору и…
– Да знаю я, – он дернул плечом и, чуть поменяв позу, снова облокотился на перила.
Помедлив некоторое время, Катя медленно отвернулась и вновь взялась за швабру. Она продолжила мыть пол, ощущая спиной пристальный взгляд этого странного человека. И чувствовала себя при этом полным ничтожеством. Тот, кто никогда не выполнял грязную работу под наблюдением холеного молодого человека в одежде от Кардена, никогда этого не поймет.
– Эй! – окликнул он Катю, когда она уже поднялась вместе с ведром и тряпкой на следующий пролет. – Слышь меня? Тебя как зовут-то?
– Баба Маша, – буркнула Катя.
– Да брось! Я серьезно спрашиваю.
«Выпил и ищет с кем поговорить», – поняла Катя. Лучший способ отделаться от пьяной навязчивости незнакомого – сделать вид, что его не видишь, не слышишь, не замечаешь. И она продолжила мыть пол, стараясь убедить себя в том, что ничего особенного не происходит и скоро вообще все закончится.
Не прошло и двух минут, как этот подошел сзади и схватил ее за руку повыше локтя.
– Слушай!.. Черт, даже как зовут тебя не знаю… Да брось ты эту свою… дуру! – Он указал на швабру. – Потом домоешь. Или нет, попроси кого-нибудь там из ваших домыть, скажи, я заплачу. А ты это… Поехали давай со мной. Ну! – Он крепко потянул ее за руку, в которую впился буквально клещами.
– Вы что?! – возмутилась Катя. Краска бросилась ей в лицо. Она с усилием вырвала руку и толкнула нахала в грудь – впрочем, он, кажется, этого не заметил.
– Делать нечего, да? Или на женщин потянуло? Пошел вон отсюда, хам! – перехватив швабру, она выставила ее впереди себя, как оружие. Незнакомец отшатнулся от свисающей перед его лицом грязной тряпки. – Пошел вон, я сказала! Сейчас охрану крикну – выведут под белы рученьки, нечего посторонним в служебных помещениях делать! Для вас парадная лестница есть, понял?! Там и ищи своих проституток!
Ее красное лицо с налипшими волосами исказилось от неприкрытого ожесточения. У Катерины были свои причины ненавидеть пьяных похотливых мужиков – и гораздо более серьезные, чем у любой другой женщины.
– Э-э-э! Тихо-тихо-тихо! – Мужчина примиряющим жестом выставил впереди себя обе ладони. – Спокойно, сестренка! Ты просто не поняла!
– Все я поняла. Пошел вон отсюда!
– Спокойно! Спокойно! Ты можешь выслушать, а? Спокойно!
– Ну?
– Сестренка, я тебе предлагаю не то, что ты подумала! Все очень цивильно! Более того, это будет для тебя выгодно – не в том смысле, в каком ты подумала! Я, понимаешь, хочу выиграть пари. Знаешь, что это такое – пари? Ну вот. В общем, долго объяснять, как это получилось, поспорили мы с парнями, что я за полчаса смогу из любой оборв… из любой простой девчонки, которую найду за дверью, сделать типа королеву. Понятно? Не, ну я согласен, что спор дурацкий, просто получилось так, разговорились с мужиками, кто сколько на жену в месяц тратит, сама знаешь, косметика там, пластика, тряпки-бирюльки… А я сказал, что ни одна баба этого не стоит, потому что любая девчонка с улицы, если ее приодеть, в сто раз лучше ваших баб покажется. Понятно? Поспорили, что в полчаса я это докажу. Понятно? Блин, пока я тут с тобой вожусь, время-то пошло уже!
Последние слова он произнес с некоторым отчаянием и вопросительно взглянул на Катю. Ошарашенная его напором, а главное, убедительно-просящим тоном, которым он говорил, девушка смотрела на него во все глаза и пыталась убедить себя в том, что все происходящее – дурная шутка крепко выпившего человека. И все-таки что-то ее останавливало. Может быть, именно этот просящий тон и еще взгляд – в нем тоже читалась искренняя просьба.
– Бред какой-то… Как же можно спорить на живого человека? – пробормотала она.
– Ну тебе же это ничего не будет стоить, сестренка! И даже наоборот, посидишь, проведешь вечер в компании с интересными людьми, покушаешь хорошо, выпьешь…
– Я не пью.
– Ну, это… просто посидишь. Что тебе, трудно? Я и денег дам за беспокойство. Много дам! Ты со своей тряпкой и в три месяца здесь столько не заработаешь. И ведь практически ни за что деньги, учти. Ну? Шевели мозгами быстрее, сестренка, время, время же идет, пойми ты!
– Ну ладно, – решилась вдруг Катя, сама не зная почему. – Только мне переодеться надо и еще вот инвентарь положить в бытовку. Вы меня на улице подождите.
– Никакой улицы, сестренка, ты что, с ума сошла? Двадцать минут у нас осталось! Бросай здесь все, за начальство свое не бойся, я договорюсь, и понеслись!
– Да стойте вы! Не могу же я в таком виде…
– Вид достойный я тебе обеспечу! Тут через дорогу бутиков, как грязи!
Он снова уверенно схватил ее за руку и потащил за собой. Катя не сопротивлялась.
//-- * * * --//
По ту сторону ресторана, из которого они только что вышли, действительно сияли россыпями огней витрины магазинов. Незнакомый молодой человек затащил Катю в самый первый из попавшихся – да, впрочем, здесь можно было особенно не выбирать, судя по вывескам и дороговизне витрин, в эти ряды просто не могло затесаться никакого щирпотреба.
И через десять минут мало кто решился бы возразить, что девушка в длинном, до полу, вечернем платье из темно-малинового органди, которое уверенно открывало маленькую крепкую грудь и как будто стекало мелкой рябью по бедрам, была не красива. А впрочем, конечно, дело было не в платье, вернее, не только в нем. И, уж конечно, не в сережках и колье от Сваровски, которое так кстати нашлось в этом магазине. Все эти вещи просто оттенили мягкую, даже хрупкую красоту девушки – ту самую красоту, которая не бросается в глаза при первой встрече, но которая примечательна именно тем, что, раз замеченная, она уже не забывается никогда. Большие глаза, тонкий нос, гладкие брови, крупный, хорошо очерченный рот – все это было в Кате, но внимание привлекала не каждая черта по отдельности, а тот общий ансамбль шарма и очарования, который все они составляли. Увидев ее там, на черной лестнице дорогого ресторана, с тряпкой в руках и в форменном комбинезоне, сторонний наблюдатель мог бы только сказать, что эта девушка очень молода. Здесь, в интерьере дорогого бутика, а окружении нарядов и эксклюзивных безделушек, в этом шуршащем платье, в красных туфлях на длинной и тонкой, как игла, шпильке, становилось понятно, что стоящая перед вами девушка – роскошно красива…
– С волосами нам прямо повезло, – довольным тоном обратилась к незнакомцу старшая продавщица. – Такие волосы – прямо водопад… Им никакая прическа не нужна.
Альберт кивнул, глядя на Катю с восхищением. И вскоре они уже вошли в мраморный холл, и швейцар, который, конечно, не узнал в Кате «техническую работницу», как в этом заведении называли уборщиц, услужливо попридержал перед ними двери. Спутник в который раз за этот вечер крепко взял девушку за руку (и почему в ней снова поднялась все та же теплая волна, идущая от сердца и оставляющая на щеках нежный персиковый румянец?) и не без некоторой торжественности ввел ее в залитый огнями зал.
Зал был огромный и почти пустой, только возле дальней стены, возле вмурованного в эту стену аквариума с экзотическими рыбками, сидела какая-то компания. Вернее, даже не компания, а трое мужчин, которые, судя по их расслабленным позам, вели не слишком оживленный и вполне свойский разговор.
– Смотри-ка! – небрежно оборачиваясь в строну вошедших, воскликнул один из них, сильно бородатый, средних лет мужчина. – Смотри-ка, да он и впрямь кого-то приволок!
– Ничего себе девица, – оценивающе приглядевшись к Кате, сказал второй – с сильно приглаженными редкими волосами и красными прожилками на щеках. – Где достал?
– Мистеры, советую вам быть повежливее с девушкой, – ответил спутник Катерины. – Девушка эта, хотя и считается всего-навсего младшим техническим персоналом, за себя постоять сумеет – мало не покажется. Я ее со шваброй в руках нашел, и знаете где? А вот тут, буквально в нескольких шагах, за служебной дверью. Как увидел – так сразу понял – да это же именно то, что мне надо! Ну что, братишки? А? Что скажете?
– Эта девушка очень красива, – негромко, но внушительно произнес третий из сидящих за столом мужчин. В отличие от остальных он казался совершенно трезвым. – Присаживайтесь, пожалуйста, – обратился он к Кате. – И простите нас всех за эту плохую шутку. Что вы будете пить?
– Я не пью.
– Извините. А есть?
– Ничего, спасибо.
– Ты лучше спроси, умеет ли она с ножом и вилкой управляться, – пробормотал тот, с красными прожилками. Он был пьян больше остальных. – Если Альберт ее и вправду где-то на лестнице подобрал, как он говорит…
– Паша, еще слово – и я скрещу с тобой шпаги, – перебил его человек, который предлагал Кате выпить. – Что ты себе позволяешь, в самом деле? Девушка пришла в гости, девушка хорошая, зачем же ее обижать. Не обижайтесь, – обратился он к Кате.
Она промолчала.
На некоторое время за столом воцарилась тишина. Трое мужчин, не стесняясь, рассматривали Катю в деталях – теперь она понимала, какие чувства должна испытывать кобыла на рынке или корова-рекордсменка на Выставке достижений народного хозяйства. Осмотром спорщики остались, как видно, удовлетворены. Бородатый довольно крякнул, краснорожий вздохнул и ткнул вилкой в котлету, а третий, самый вежливый, просто ободряюще ей улыбнулся и еле заметно подмигнул.
– Ну так вот, господа! – сказал Альберт. – Договаривались мы, что за полчаса я вам сделаю королеву из любой уличной девчонки? Получите! – Он хотел было показать на Катю пальцем, но спохватился и лишь повел в ее сторону подбородком. – И если кто-нибудь из вас скажет, что это… что она не… в общем, извольте со мной рассчитаться! Долг чести – святое дело, надеюсь, сами знаете.
– Да уж не тебе объяснять, – съязвил бородатый. Он еще раз взглянул на Катерину, недовольно почесал у себя под подбородком и, вздохнув, снял с руки дорогие, блеснувшие золотыми искрами дорогого металла часы. Спокойным жестом он положил часы на скатерть рядом с пепельницей и снова взялся за бокал с вином. Совсем не похоже было, что бородатый как-то особенно расстроился.
– Теперь ты, Пашуня! – обратился победитель к краснорожему. Тот сморщился, отчего его лицо стало похоже на румяное, но изрядно подсохшее яблоко, и полез во внутренний карман пиджака.
– Ты пойми, мне не жалко, но, строго говоря… у нас же нет никаких доказательств, что девчонка и впрямь первая попавшаяся. Ты ж мог ее просто по телефону вызвать – мало у тебя девок, что ли?
– Ты мне зубы не заговаривай. Проиграл – отвечай имуществом, как говорится. А насчет девочки можешь хоть у администрации сего кабака удостовериться – моет она здесь полы, как и было сказано.
– Ну и черт с тобой, – на стол рядом с часами лег массивный золотой портсигар. – Эх, прощай, министерский подарок! Надеюсь, что твой подарок, – он покосился на Катю, – будет хотя бы не хуже.
Альберт пропустил этот непонятный намек мимо ушей. Довольный, как мартовский кот после прогулки, он нацепил на толстое запястье часы, демонстративно неторопливо положил в карман портсигар. А потом весьма галантно встал и картинно наклонился над Катей, округлив руки в приглашающей на танец позе.
– Я прошу вас, милая барышня. Ну, неужели же вы мне откажете?
Она не отказала – и негромкая музыка, которая вдруг стала струиться непонятно откуда, словно ее источали сами стены, стала обволакивать ее и шептать что-то малопонятное и оттого еще более заманчивое… А рука, прикосновение которой за сегодняшний вечер уже несколько раз заставляло трепетать Катино сердце, крадучись перемещалась от плеча к самой шее и оттуда скользила по спине – и голова кружилась в ритме танго, и все пережитые обиды исчезали, как исчезают оставленные на песчаном берегу следы…
– Мы еще увидимся, хочешь? – прошептал он ей в самое ухо, так, что волосы, наверное, щекотнули губы.
– Не знаю.
– Да ладно, я же вижу – хочешь… Я позвоню. Телефон не забудь оставить.
– Я… – И она замолчала.
Теперь, после вот этого вопроса, совсем, казалось бы, простого и даже очень естественного вопроса – «оставишь мне свой телефон?», – она поняла, что ничего больше не будет, никакого продолжения, и сегодняшний вечер, возможно, станет лучшим из того, что с нею когда-нибудь произошло…
– А ты классно танцуешь, – заметил Альберт.
Катя знала это про себя: чувство ритма и музыкальность были у нее врожденными.
– Я провожу тебя до дому. Или подвезу, если ты далеко живешь. Можно?
– Что?.. Нет! – крикнула она. И остановилась, отбросила его руки.
– Ты что? Да ты меня неправильно поняла, сестренка! Честное слово, только подвезу, и ничего лишнего!
– Нет!
– Да ты что?!
Но она уже бежала, бежала вдоль расставленных, утопающих в полумраке столов пустого зала, мимо зеркал и мраморных фонтанов, бежала туда, в темноту! Сзади крикнули: «Стой!» – раздался грохот, что-то упало, ее догоняли. Отчаянное желание скрыться – нельзя, никак нельзя позволить ему разоблачить свой позор! – придало сил, Катя подхватила длинный подол платья, побежала еще быстрее, молясь только об одном – чтобы не упасть, не растянуться здесь, посреди зала, а ведь она могла грохнуться прямо на ковровые дорожки, потому что ничего не стоило переломать ноги – ведь на ней по-прежнему были туфли на непривычной шпильке!
Раз, еще раз – и туфли были скинуты на бегу, теперь она бежала босиком, в одних чулках. Проскочила зал, холл, миновала оранжерею и выскочила, наконец, на боковую лестницу и остановилась, прижав руки к бухающему сердцу. Спокойно, спокойно. Тихо, тихо. Здесь ее никто не найдет. Ведь это даже не та лестница, на которой Альберт ее увидел в первый раз. Как здесь тихо. И темно.
– Эй! – гулко позвали из темноты. – Ты что, малахольная? Ты где? Эй!
Катя старалась не дышать.
– Ну, ты даешь. Весь вечер от тебя сюрпризы. Где ты, эй! Ох, черт, так и не спросил, как тебя зовут. Выходи!
«Тихо, тихо. Только спокойно. Сейчас он уйдет».
– Ну и черт с тобой!
Послышались шаги, они стали удаляться. «Вот и все», – подумала она, бессильно роняя руки.
Но утром…
– Ну, наконец-то! Вот ты где! Ну, здравствуй, беглянка! Не убежал беглый заяц от серого волка – настиг я тебя!
Она едва успела выйти на свой рабочий пост и даже еще не успела узнать этот голос! И даже удивиться не успела, не успела и осознать, что происходит, ровным счетом ничего не успела понять, а знакомые руки уже обнимали ее, крепко стискивали голову, плечи, и губы ее вмиг были закрыты крепким и жадным поцелуем!
Ведро и швабра покатились по ступеням.
– Брось все, брось! – жарко шептал Альберт. – И пойдем со мной, пойдем… Ты все равно пойдешь, потому что, если не пойдешь, я тебя просто похитю… похищу… Унесу!
«Ах, пропади оно все пропадом!.. Разве мне есть что терять?..» – пронеслась в голове последняя мысль. И с этой минуты Катя просто перестала себе принадлежать.
Они куда-то шли, где-то гуляли… Заходили во все попадавшиеся на пути магазины – да что магазины, не нужны ей были эти магазины! – но Альберт осыпал ее подарками, смешными какими-то безделушками вроде ярких надувных шаров, которые плыли над их головами, заставляя оглядываться прохожих, или ярких детских книжек с картинками – у нее никогда не было таких в детстве, и сейчас, несмотря на явную ненужность такого подарка, Катя была тронута до глубины души! За все время он не задал ей ни одного вопроса. Только веселил, заставлял смеяться всяким пустякам и все время что-то говорил, говорил, и в конце концов Катя даже перестала вслушиваться в смысл этого словесного потока, все звуки и слова слились просто в музыку, звонкую и торжественную, и весь это день был сплошным праздником, и так хотелось верить, что этот праздник не закончится вместе с этим днем, который так быстро, до обидного быстро, клонился к закату…
– Ты же меня не бросишь сегодня? – спросил он, внезапно остановившись. И впервые за все время, что Катя его знала (ах, целых два дня!), выглядел смущенным и по-детски растерянным.
– Нет, но… что я должна сделать? – растерялась Катя.
– Поедем со мной! Подожди! Это не то, что ты подумала! Нет, я не предлагаю тебе руки и сердца. Потому что… Ну, в общем, есть причины, по которым я сделать этого не могу. Но я могу сделать для тебя другое, и от этого «другого» будет совсем не меньше, а даже больше пользы, чем если бы ты вышла за меня замуж! Послушай, я могу сделать из тебя звезду. С твоими данными у тебя это получится. Дело не только в твоей красоте, нет, все это время я наблюдал за тобой – как ты держишься, как двигаешься, как ходишь – и вот что скажу: шарм, грация, умение подать себя – в тебе это врожденное, уж не знаю, откуда и почему в твоих Больших Щавелях вырос такой лебедь, как ты, но у тебя талант, девочка! Ты станешь звездой подиума, и я тебе в этом помогу! Вернее, мы оба поможем друг другу. Я – сделаю из тебя известную на весь мир манекенщицу и модель, ты – принесешь мне часть своих денег и славы, потому что я, и только я, стану твоим продюсером… ну, как, согласна?
– Да, – просто ответила Катя. Разве она могла долго раздумывать?
И Альберт просветлел лицом.
– Хорошо. Тогда…
Он усадил Катю на скамеечку, прямо под шелестящим кленом, который шумом своей листвы будто аплодировал будущей Катиной славе, и вдруг встал перед ней на одно колено.
– Хотел сделать это еще с самого утра, да все не подворачивалось случая, – сказал он, опустив руку в объемный карман своей пижонистой куртки. – А сегодня решил: не буду ждать никакого случая, просто возьму и отдам тебе…
– Что? – распахнула она глаза.
– А вот, – и он извлек из кармана ярко-красную туфельку на длинном каблуке-шпильке. – Ты позволишь?
И, наклонившись к Кате, он бережно надел туфельку на ее ногу.
– Ничего не понимаю…
– Разве не узнаешь?
Прищурившись – на лакированной «лодочке» играли солнечные блики, – она смотрела на туфельку и, конечно, сразу же ее узнала.
– Да это же… Постой-постой! Это же те самые туфли, которые я потеряла, когда бежала сломя голову из ресторана, в котором на меня устроили дурацкий спор?!
– Верно. Ты сбежала, я бросился за тобой – так не хотелось тебя терять, – но не догнал. Зато подобрал туфлю, просто так, на память. Ты поразила мое воображение.
//-- * * * --//
– Что ж, красивая история, – согласилась я, когда девушки, в последний раз щебетнув, уставились на меня во все глаза, будто ожидая, что я сейчас расплачусь над судьбой Золушки из Больших Щавелей, чья жизнь оборвалась так трагически и нелепо.
Но, будучи человеком практичным, слезы лить я не стала, ограничившись вопросом:
– Если я правильно поняла, ваш Альберт, найдя Катерину в буквальном смысле слова на черной лестнице, пообещал сделать из нее звезду, но слова своего не сдержал. Без сомнения, Катя была красивой девушкой и интересной личностью, но слава ее не распространялась за пределы Тарасова. А это все-таки далеко не главная сценическая площадка мира.
– Да, Альберт не сделал из нее звезды мировой величины, но все-таки она была очень знаменита, – возразила мне Оля. – В узком кругу, конечно, но кто знает? – может быть, ее и впрямь вот-вот ждало большое будущее! Ее руки…
– И шея… – вставила Поля.
– И уши…
– И зубы…
– Что это вы вдруг заговорили о Кате, как барышники на лошадином базаре? – удивилась я. – Мне всегда казалось, что красоту манекенщиц оценивают, так сказать, «в комплексе». Разве можно «работать» одними руками или ушами?
– Еще как можно! – усмехнулась Оля. – Вы что же думаете, мы все здесь одинаковые, как матрешки? Думаете, что высокие и красивые девушки с хорошей фигурой – это все, что нужно домам моды и рекламодателям?
– А что, нет? – Я была искренне заинтересована.
– Конечно, нет! – перебила Олю Поля. – В нашем мире все очень непостоянно, и меняться это «все» может каждую минуту! Сегодня мода может потребовать моделей с внешностью зрелых женщин или девушек с подростковой внешностью, таких, знаете, тинейджеров. А завтра вдруг поступает спрос на симпатичных или просто колоритных стариков и старух! Или пухлых и розовощеких младенцев! Точно так же Дома моды нуждаются в девушках с идеальными руками для рекламы часов и в обладательницах стройных ног для рекламы чулок!
– Вы хотите сказать, что Катя…
– Да! Сама того не зная и, может быть, даже не желая, она стала парт-моделью – это модель, которая предоставляет для съемок идеальные волосы, руки, грудь или ноги. Такие девушки чаще всего участвуют в рекламе косметики, часов, ювелирных украшений, колготок или обуви, то есть в съемках, когда не предусмотрены портрет и фото в полный рост. Катя, кстати, и в самом деле была невысокого для нашей профессии роста! Всего метр семьдесят! И внешностью обладала – хоть и красивой, но достаточно типичной, без «изюминки»! Но при всем при этом зарабатывала она неплохо. И контракт имела не только с нашей Ириной Михайловной! Несколько ювелирных фирм, пусть пока еще не очень известных, доверяли ей демонстрировать часы, кольца, браслеты!
– …Серьги, колье и еще косметику, – подхватила Оля. – На Западе парт-модели получают крупные гонорары в случае заключения контракта с компанией, которой нужны «руки фирмы» или «ноги фирмы». Там, за океаном, именно ноги или руки считаются «капиталом» парт-модели и иногда страхуются знаете на какие суммы? Ого-го! Кате повезло с волосами – и эти волосы «нанимали» для рекламы шампуней и красок для волос, и по контракту она не могла даже подрезать себе челку без разрешения своего агента, то есть Альберта, будь он… трижды проклят! А на то, чтобы держать в порядке руки, Катя тратила уйму кремов и всегда прятала руки в перчатки.
– И еще она старалась носить туфли на низком каблуке, – добавила Поля, – чтобы не испортить форму ног…
У меня закружилась голова. За эти несколько дней я, кажется, узнала о модельном бизнесе столько, что впору уже открывать и свое собственное модельное агентство! На секунду прикрыв глаза, я попыталась себе представить ноги, руки, уши, волосы и зубы Кати «в отдельном виде», так, как о них рассказывали сидящие передо мною девчонки. Но вздрогнула и открыла глаза – все, что мне представилось, сильно напоминало бытовую расчлененку…
– И вы знаете, в последнее время она при помощи Альберта не только добилась успехов в «своей нише», – продолжала одна из девушек. – Мне кажется, она по-настоящему влюбилась в свою работу, и ее вовсе не заботило то, что ее все реже стали звать на показы, что называется, «целиком». Кате нравилось, что фотографы снимают только ее руки, волосы, шею или ноги. Она знаете что? Она полюбила драгоценности.
– Драгоценности? – пробормотала я, нахмурясь. Еще не зная почему, но я уже чувствовала, как в мозгу моем при этом слове откололась какая-то льдина.
– Да! – кивнула Поля. – Причем, ну, знаете, не сами даже драгоценности, а камни. Просто камни, даже без оправы. Катя говорила, что может смотреть на них часами. И она очень много знала про эти камни! Вот, например…
И Поля рассказала, как во время одного из переодеваний в гримерке она наклонилась над Катей, чтобы поправить что-то в прическе, и из ворота ее белого летнего платья выскользнул небольшой кулончик из красного камня на тонкой золотой цепочке. Катерина сразу же очень проворно протянула руку – и камешек лег ей на ладонь. Девушка повела ладонью, чтобы поймать в камень робкий солнечный луч, и вдруг забормотала тихо, про себя, будто не замечая никого вокруг:
– «Я положу камни твои на рубине и сделаю основание твое из сапфиров; и сделаю окна твои из рубинов и ворота твои – из жемчужин, и всю ограду твою – из драгоценных камней… Будут вооружаться против тебя… кто бы ни вооружился против тебя, падет…»
– Это из книги пророка Исайи, Катя потом сама нам рассказала, – пояснила Оля. – А в другой раз, когда одной нашей девочке поклонник преподнес премиленькое такое колечко с изумрудом, Катя вообще прочитала нам целую лекцию. Она еще немножко дурачилась, и вышло все довольно забавно. Тоже взяла перстенек в руки и забормотала… щас… – Оля нахмурила лобик, вспоминая. – Ага, вот! «Господь наш милосердный наделил камни силой большей, чем травы… Критский агат – нейтрализует яды, индийский агат – укрепляет зрение, халцедон приносит победу, при простуде и водянке применяй зеленую яшму, злых духов отгоняй при помощи хризолита… если же истолочь сапфир и высыпать его в молоко, то избавишься от головной боли и чирьев… А коли хочешь знать, целомудренна ли девушка, – разотри магнит и посыпь его крошками на горячие уголья…» И так далее.
Свое «и так далее» она произносила уже в пустоту – я больше не слушала Олю. Драгоценные камни! При этом слове многое вставало на свои места. Драгоценные камни!!! Одежда со срезанными пуговицами, пропавший саквояж с бижутерией, всякого рода международные гонцы, прибывшие на Модную неделю, которые могут оказаться посланцами подпольных ювелирных фирм или просто аферистами, прекрасная возможность транспортировать драгоценности под видом пустых стекляшек и низкопробной бижутерии!
– Где здесь… Пресс-центр или любое другое помещение, где я могу получить доступ к компьютеру и Интернету? – спросила я Олю, которая все еще продолжала бормотать что-то, хотя и посматривала на меня с удивлением.
– Мы не знаем… Но что-то такое есть… Типа комнаты для журналистов, да…
– Где?
Девочки дружно пожали плечами.
Я бросила деньги на столик и встала, не дожидаясь официанта.
//-- * * * --//
В пресс-центре, который располагался в маленькой комнатке, сплошь заставленной компьютерами, телефонами и факсами, меня сразу проводили к свободной машине. Войдя в Интернет, я сразу же набрала в поисковой строке новостей три слова: «контрабанда драгоценных камней». И послушный компьютер сразу же выдал мне самую свежую информацию – самая старая была недельной давности:
«В результате операции, успешно проведенной сотрудниками Главного управления по борьбе с контрабандой (ГУБК), пресечена попытка незаконного вывоза за рубеж партии ювелирных изделий, стоимость которой в соответствии с изъятыми сертификатами превышает несколько миллионов долларов», – говорится в сообщении.
Ювелирные изделия не были занесены в декларацию, не вспомнила женщина о них и при устном опросе. Хотя, как отмечается в сообщении, для непредвиденного случая у нее был подготовлен документ, свидетельствующий о том, что украшения – всего лишь бижутерия, не представляющая какой-либо ценности, ориентировочная стоимость которой 20–30 центов за карат.
Однако во время досмотра в потайном кармане ее чемодана были найдены уже другие сертификаты, а три камня черного цвета обнаружены в личных вещах пассажирки. Согласно обнаруженным документам, камни являются коллекционными бриллиантами (муссанит уникального размера). «Их страховая стоимость составляет: $1,9 миллиона, $1 миллион 710 тысяч и $520 тысяч соответственно. Таким образом, только стоимость трех из 12 изъятых камней, согласно сертификатам, оценивается в $4 миллиона 130 тысяч», – указывается в документе. Истинная ценность ювелирных изделий определится после проведения соответствующих экспертиз».
«Преступная группировка, занимавшаяся контрабандой драгоценных камней, задержана в Москве.
МОСКВА, 21 марта. /ПРАЙМ-ТАСС/. Преступная группировка, которая занималась контрабандой драгоценных к амней в Россию, задержана в Москве. Об этом ИТАР-ТАСС сообщили сегодня в пресс-службе Департамента по борьбе с организованной преступностью и терроризмом МВД России.
Там отметили, что преступную группировку организовал гражданин Нидерландов Ван Дер Вал Пьер Андре Хендрик Мария, 1948 года рождения. «В ходе обыска в помещениях фирмы, учредителем которой являлся иностранец, обнаружены бриллианты весом свыше 300 карат и более 5 кг золотых изделий», – отметили в ГУВД столицы.
Предположительно, ограненные бриллианты ввозились контрабандой в Россию из Южной Африки через Голландию и Бельгию.
Расследование началось полтора года назад, когда у оперативников появилась информация о том, что в московском регионе появилась группа лиц, занимающихся незаконной продажей природных драгоценных камней.
Было установлено, что преступники открыли несколько коммерческих фирм по изготовлению бижутерии и мишуры для маскарадных костюмов, под прикрытием которых незаконно реализовывали крупные партии драгоценных камней, в том числе ограненные бриллианты различного достоинства».
«Более 500 тысяч драгоценных камней (бриллиантов, изумрудов, рубинов и сапфиров) изъято в результате совместной операции Главного управления по борьбе с контрабандой ГТК России (ГУБК ГТК России), ФСБ России и УБЭПа ГУВД Москвы.
В ходе оперативных мероприятий, направленных на борьбу с незаконным перемещением драгоценных камней через таможенную границу России, ГУБК была получена информация о деятельности криминальной группы, организовавшей незаконный ввоз в Россию драгоценных камней и их реализацию. Канал контрабанды был глубоко законспирирован. В Москве действовал ряд фирм, которые якобы занимались изготовлением карнавальных костюмов, бижутерии и новогодних украшений. Под видом простого стекляруса камни легко покидали пределы столицы. В офисе ООО «Сказка» было обнаружено более 500 тысяч штук природных драгоценных камней на сумму около 2 миллионов евро. В их числе 266 бриллиантов массой 16,87 карата, 9 изумрудов массой 20,21 карата, 16 рубинов – 4,69 карата.
На квартире директора фирмы оперативники обнаружили поддельные паспорта, различные приспособления для скрытого перемещения драгоценных камней (обувь с полыми каблуками, портфели с двойным дном и т. п.), а также устройство для клеймения изделий. Кроме того, на квартире задержанной были оборудованы тайники в плинтусах.
По факту незаконного оборота драгоценных камней возбуждено уголовное дело по ч. 2 ст. 191 УК РФ».
Итак, все ясно! Братья Пищики, помимо модного бизнеса, занимались еще и контрабандой драгоценностей. Вот откуда их частые командировки, вот почему в этих командировках им непременно нужна была красивая девушка – то секретарша Светлана, то модель Елена Зайцева! Женщина меньше привлекает внимания, а красивая женщина еще и сама как бы является ответом на вопрос, зачем ей столько драгоценностей… И вот недавно всю шайку разоблачили. Но до этого в самой банде начались разногласия! Кто-то захотел урвать больший куш. Убили, предварительно раздев догола и обыскав, секретаршу Свету. Пытали, добиваясь ответа на вопрос, где Пищики могут прятать драгоценности, и довели до смерти модель Елену Зайцеву.
Далее во время разборок, или дележа прибылей, или споров о том, кто должен стоять во главе дела, убивают старшего Пищика. При этом его родной брат прикрывает это убийство! Почему? Скорей всего из-за денег; ведь прибыль исчислялась миллионами долларов! А может быть, Владилен Пищик так глубоко увяз в этом деле, что банда просто не позволила ему «соскочить с крючка»? В любом случае гадать бессмысленно. Совершенно очевидны пока только три вещи.
Во-первых, с бандой, которая сейчас делит рынок, связан кто-то из сотрудников «Кассиопеи». Потому что только «свой» мог дать бандитам знак о нашем прибытии в аэропорт, где нам подбросили труп. Сейчас я понимаю, зачем это было сделано! Подбросив труп, Ирину Акулову и ее команду можно было сразу вывести из игры – ведь никто не ожидал, что наше с Игорем вмешательство в ситуацию будет таким быстрым и продуктивным! Если бы не мы, Ирину Акулову вместе с ее «девочками» в два счета загребли бы в кутузку по подозрению в убийстве. И багаж, в котором – я теперь была уверена в этом! – среди недорогой бижутерии, хрустальных побрякушек и рейнских камешков были запрятаны настоящие сокровища в виде драгоценных камней чистой воды, был бы разграблен и поделен между бандитами!
Во-вторых, Катю Измайлову, которую убили сегодня ночью, наверняка лишили жизни тоже из-за этих проклятых драгоценностей! Она была парт-моделью, демонстрировала ювелирные изделия огромной стоимости и могла, сама того не подозревая (или подозревая?), вдруг стать носителем какой-то ценной информации. Теперь, когда у банды начались крупные неприятности, пошли разоблачения и аресты, она стала представлять для всех серьезную опасность! Вот почему ее убили! Ну а в-третьих, поскольку я не знаю преступника, то доверять нельзя пока никому. На подозрении – каждый!
Есть и один неясный вопрос – с какой целью было совершено нападение на Альберта? Почему неизвестные только «вырубили» нашего дизайнера на какие-то полчаса, но ничего не вынесли из павильона, никаких сумок с драгоценностями? Это было странно! А может быть, сам Альберт и есть тот самый «засланный казачок»?!
А если не он? Тогда кто? Ирина Акулова исключается – она сама пострадала больше всех! Кто же? Кто-то из девочек! Да, безусловно! Но кто?
И тут новая мысль прошла у меня в голове и как бы остановилась в сторонке, будто ожидая, когда я подойду к ней поближе. Но я не успела додумать ее как следует, эту мысль, потому что в пресс-центр заглянул Игорь:
– Женя! Я тебя везде ищу. Срочно, срочно к Ирине! Ей нужна помощь!
Я вскочила, роняя стулья:
– К Ирине?! Что опять случилось?!
– Ничего, ничего. Это из-за Кати.
– Из-за Кати?!
– Да, но не то, что ты подумала. Ирина просит… впрочем, иди скорее. Там все поймешь.
Я выключила компьютер и, не теряя времени, побежала на поиски Ирины.
//-- * * * --//
– Женечка, вы одна можете меня выручить, – непривычно просящим голосом сказала мне Ирина Михайловна, когда я нашла ее за арт-румом, в гримерке, где наши девочки срочно готовились к репетиции и последующей за нею фотосессии.
Сперва я даже растерялась от того, что впервые вижу Олю, Полю, Аню, Лолу и Свету в таком разобранном виде – полуголые и возбужденные, девочки сновали по гримерке, а Альберт, ничуть не тронутый всеми этими выставленными напоказ прелестями, гримировал каждую по очереди и сооружал из девичьих волос, накладок, париков и перьев какие-то немыслимые прически.
– В шоу-руме все закончили? Благополучно? – спросила я на всякий случай.
Альберт кивнул, не прекращая колдовать над лицами манекенщиц.
– Я вас слушаю, Ирина Михайловна.
– Женечка, вам придется заменить Катю. Мы все скорбим о ее гибели, но… поймите меня правильно, дело есть дело. У нас не хватает человека, чтобы продемонстрировать одно из моих лучших платьев – подвенечных. Оно шилось на Катю, под нее же подгонялось, а у вас такие похожие фигуры! Подождите! Не отказывайтесь! Все это время я наблюдала за вами и уверена, что вы справитесь! Вы красивая девушка, Женя! И подвенечное платье вам очень пойдет, поверьте мне!
Если бы Ирина Михайловна предложила мне сесть на танк и проехать по подиуму, сминая все на своем пути, или запеть петухом во время генерального прогона, или поджечь Гостиный Двор, я, наверное, меньше удивилась бы. Мне – выйти на подиум демонстрировать моды?! И не просто моды, а – подвенечные наряды?! Ни одна женщина в мире не удивилась бы так, хотя я, наверное, была единственной женщиной в мире, какой совершенно не хотелось становиться манекенщицей!
– Но, Ирина Михайловна, милая… Для этого же нужна специальная подготовка… Нет-нет, я не смогу, я не сумею…
– Женечка, вы сумеете! Нужно просто спокойно, держа спину прямо и улыбаясь направо и налево, пройти по «языку» вперед и назад. Прижимая к груди букетик цветов. И все!
– Но я не смогу!
– Надо для дела, – коротко бросил Воронов, который остановился в дверях.
– Честное слово, я не сумею!
– Сумеете-сумеете, – безапелляционно заявил Альберт, и, усадив меня в кресло, так же беззастенчиво принялся расстегивать на мне блузку.
А Оля и Поля, щебеча что-то успокоительное, уже несли ко мне какое-то чудо из белого атласа, затканное белыми же цветами и вышивкой «ришелье». Разоблачив и переодев меня, Альберт, одним движением головы отвергнув мои робкие попытки к сопротивлению, гладко заколол мне волосы, прицепил к голове какой-то белокурый парик, под которым мне сразу же стало жарко, и принялся осторожно цеплять к искусственным локонам длиннющую фату и венок из флердоранжа.
Я только успела спросить у Игоря:
– Ну что, получился у тебя разговор с Пищиком?
– Да куда там! Даже на порог не пустили, как ты и предсказывала.
На час или два я перестала принадлежать себе. Меня вертели, крутили, мазали лицо и губы чем-то пахучим, расправляли складки платья, поставили на высоченные шпили, на которых я, слава богу, все же сумела довольно неплохо передвигаться.
Потом меня повели на подиум, и началась эта мука… Свет софитов слепил глаза, музыка била в уши, голова под париком отчаянно чесалась, длинный шуршащий шлейф мешал ходить, и мне пришлось усвоить какой-то особый разворот, чтобы, возвращаясь за черные портьеры, огораживающие вход на атриум, не наступить острыми каблуками на собственное платье.
Словом, если бы и была в моей жизни хотя бы одна минута, когда я хотела стать моделью, то в этот день я навсегда излечилась от этого безумия!
…Но пытка кончилась, наконец. После часового хождения по подиуму, на котором все, кроме меня, казалось, чувствовали себя как рыбки в воде, мы еще час или два мило улыбались в объективы фоторепортерам светских хроник. Потом – Аня в платье «девочки-Мечты», Лола в роли амазонки, Юля в наряде светской львицы и Поля с Олей в деловых костюмах – с шумным «уф-ф-фф!!!» рухнули в кресла в гримерке.
Ирина, Игорь и Альберт аплодировали нам, стоя в дверях.
– Репетиция прошла на «ять», девочки! – торжественно сказала Акулова. – Ну и показ, значит, завтра тоже состоится на пять с плюсом!
– Только, знаете, надо завтра очень осторожно ко всему относиться, – возбужденно заговорила Анечка, аккуратно отцепляя от себя розовые перья. – Я знаю, я читала! Конкурирующие фирмы могут нам здорово напакостить! Они знаете как – лезвия в туфли подкладывают, червяков всяких в кремы и косметику, а в пудру могут красного перца подложить! И все для того, чтобы сорвать нам выход!
– Учи ученых, – фыркнула Лола, поигрывая широким поясом своей амазонки.
Ей возразили, в гримерке поднялся спор. Я поняла, что момент был самый подходящий, – все были в сборе и в хорошем настроении.
Пора было действовать. Незаметно для других я расстегнула на себе браслет из искусственного жемчуга и, легко тряхнув рукой, уронила его на пол.
– Ой, простите!
Проворно вскочила с кресла, встала на колени и потянулась за браслетом, который оказался аккурат под гримерным столиком.
– Женя! Платье! – тихо застонала Акулова.
– Простите, Ирина Михайловна, я совсем забыла, что на мне эксклюзивная вещь, – легко извинилась я, поднимаясь с пола. – Ничего, почистим… Посмотрите лучше, что я нашла!
И я продемонстрировала присутствующим маленький камешек, который, будучи поднесен к свету, засветился и заиграл зеленовато-голубым сказочным цветом тропического моря.
– Это же настоящий аквамарин! Я его сразу узнала – у моей тети есть старинный гарнитур из аквамаринов. Не очень редкий, но ценный из-за своего необычного свойства менять цвет! Вот интересно, как он оказался здесь, под столом?
Сама я прекрасно знала, как он оказался под столом, – еще тогда, когда меня обряжали в этот дурацкий, хотя и очень красивый подвенечный наряд, в общей суматохе я умудрилась снять с шеи и зажать в кулаке аквамариновый кулончик, когда-то подаренный мне тетей Милой на день рождения. Быстрым движением я запульнула его под столик, где, я знала, никто не будет его искать, пока я сама не хвачусь.
Теперь все столпились вокруг меня, разглядывая камешек (цепочку я благоразумно сдернула еще под столом).
– Вот чудо! – восхитилась Мохова.
– Да не чудо. Обронил кто-то.
– Кто же такое обронит и не хватится? Вещь-то дорогая!
– Ну, не знаю…
– А я знаю, – сказала я. – Мне кажется, нет, я просто уверена, что камень выпал вон из той коробки, – и я указала пальцем на берестяную шкатулочку, из которой Альберт доставал иголки, булавки и заколки, которыми закреплял на нас все эти накладки и парики.
Я знала, что эта шкатулка не хранилась в украденной сумке с остальной бижутерией – Альберт носил ее отдельно в своей собственной сумке, больше похожей на заплечный мешок.
– Я вот сейчас бедром столик задела, шкатулка сдвинулась, и из нее кое-что просыпалось, в том числе и этот камень.
Так оно и было – я намеренно задела столик.
– Ну и что? – вскинула на меня непонимающие глаза Ирина Акулова.
Не отвечая ей, я повернулась к Альберту:
– Так это твое или нет?
– Нет… – пробормотал он помертвевшими губами. – Нет! Нет! Нет! – крикнул он уже громче, пятясь к стене.
И вдруг – поманил меня к себе согнутым пальцем.
Смутно предчувствуя неладное, я приблизилась к дизайнеру, подступил следом и Игорь. Альберт согнутым пальцем приглашал наклониться к нему ниже, еще ниже – я покорилась, – как вдруг парень резким и сильным движением сорвал с меня фату вместе с вуалью и париком – кожа на голове взорвалась огненными точками боли от вырванных волос – быстро заглянул мне в лицо странно горящими глазами, швырнул фальшивый скальп прямо в физиономию обалдевшего от неожиданности Игоря и, резко и сильно толкнув его в грудь, рванулся из гримерки. Когда мы с Вороновым пришли в себя, Альберт, по-заячьи петляя, уже улепетывал от нас вниз по украшенной неоновыми гирляндами мраморной лестнице, и через секунду его фигура растаяла между колоннами.
Я рванула за ним, теряя на ходу свои неудобные туфли и задирая подол тяжелого платья почти до подбородка, демонстрируя прелестные панталончики с кружавчиками (отчего все, кто попадался мне на пути, замирали с остолбенелым выражением лица). Выскочив из Гостиного Двора, мы выбежали на улицу – Альберт несся впереди, я сзади. Прохожим картинка молодого человека, улепетывающего от девицы в роскошном свадебном платье, видимо, показалась забавной – люди останавливались, показывали на нас пальцем, кто-то даже улюлюкал вслед.
Альберт торопливо, то и дело сбиваясь на бег, шел по тротуару – он нервно оглядывался и обеими руками придерживал на голове кепку с длиннющим, отбрасывающим на лицо густую тень, козырьком. К сожалению, он стремительно удалялся.
Пришлось пускать в ход тяжелую артиллерию.
– Держи-и-и!!! – заголосила я дурным голосом. – Граждане, держите гада! Обрюхатил меня, сволочь, жениться обещал, до самого загса довел, а как расписываться нас позвали, он и ходу! Держи его!
– Держи!!! – солидарно взвизгнула какая-то бабулька на обочине.
Негустая толпа прохожих заколыхалась, кто-то шарахнулся в сторону, некоторые остановились в растерянности – мы же с Альбертом продолжали петлять по пешеходной зоне, но расстояние между нами стремительно увеличивалось.
Проклятое платье! Я уже готова была скинуть его к чертовой матери и бежать за дизайнером в одном бюстгальтере и панталонах, но помощь пришла с неожиданной стороны: маленький, не больше полутора метров в высоту, но плотный пожилой мужичонка в мятом пиджачке, мимо которого сломя голову проносился Альберт, вдруг резко выкрикнул бойцовское: «Ки-и-яяяя!» – и, подпрыгнув, схватил убегающего дизайнера за ногу. Альберт рухнул на грязный асфальт, яростно дергая ногу и бешено ругаясь; мужичонка, однако, держался за конечность мертвой хваткой и даже упал на нее грудью, придавив сверху шаром своего изрядного живота.
Приблизившись к ним, я рывком подняла Альберта с земли и благодарно кивнула своему доброхоту:
– Спасибо, товарищ! Я непременно скажу самому главному начальнику московской милиции, чтобы он выписал вам на складе именные командирские часы «За задержание особо опасного преступника». Завтра.
– Благодарствуйте, – засмущался мужичонка и покачнулся. От него за версту разило дешевым портвейном. – Вы токмо, ежели могете, надпись на их вырагви… выгвири… выгрррравиравируите: «Ивану, мол, Сулимову, от благодарного командования».
– Договорились, Иван Сулимов. Ждите. С вами свяжутся.
Довольно бесцеремонно скрутив своему пленнику руки за спиной, я повела его обратно в Гостиный Двор. На нас продолжали оглядываться. Мы остановились у микроавтобуса «Кассиопеи».
– Ну? А в салон сам поднимешься или помочь?
Альберт сперва мотнул головой, но, подумав секунду, все-таки шагнул на ступеньку.
– Не дури, – предупредила я его. – Еще раз сбежать попытаешься, я тебе уже по-взрослому накостыляю.
Я проконвоировала пленника до самой гостиницы «Московия». Сбежать он действительно не пытался, но ногами передвигал с видимой неохотой.
//-- * * * --//
К моему удивлению, в гостинице нас поджидал Игорь. Оказывается, он, желая опередить нас, приехал в «Московию» на такси.
– Я понял, что ты напала на след, Женя, – улыбнулся он мне. – И, конечно, был расстроен, что ты опередила меня.
– Да, я тебя опередила.
Мы находились у меня в номере, Альберт, словно подсудимый, сидел на выставленном посреди комнаты стуле.
– Это очень удачно, что ты решил подождать нас здесь, Игорь, – сказала я, отходя в угол между окном и стеной. – Хочешь, садись с ним рядом?
– Зачем же? – удивился Воронов. Улыбка как-то криво сползла с его лица, и он нервно ослабил узел галстука, как будто этот галстук его душил.
– Не хочешь? Сесть рядом?
– Не хочу.
– Я очень сожалею. Но тебе придется.
Теперь в моих руках был пистолет.
– Оружие.
– Что – оружие? – Он все еще делал вид, что не понимает меня.
– У тебя в кобуре – револьвер, а за поясом – нож. Сними это все и положи на пол, а потом перебрось ко мне носком ботинка. Живо! И без всяких эквилибристских штучек, пожалуйста. Одно неверное движение – и я тебя просто пристрелю, понял?
– Женя, Женя! Я тебя просто не узнаю!
– Я тебя тоже не узнаю, милый. И должна заметить, что это «неузнавание» не доставляет мне удовольствия. Считаю до пяти. Раз…
Пожав плечами, на счете «три» Игорь снял кобуру, нож, бросил на пол и пинком швырнул мне эти предметы. Затем, двигаясь совершенно свободно и спокойно, взял второй свободный стул и, поставив его рядом с Альбертом, уселся на него, аккуратно вздернув брюки на коленях, чтобы не помять стрелок.
– Похоже на какой-то плохой театр. Слушаю тебя, Женя.
– Я не буду говорить о том, какой невероятный артистизм проявлял ты все это время. Если бы не то простое соображение, что никто из сотрудников «Кассиопеи» не обладает достаточной физической силой для того, чтобы не просто задушить Катю, но еще и подвесить ее потом к крюку под потолком, я бы, может быть, никогда и не догадалась о том, что именно ты – главное действующее лицо в этой истории… Конечно, Альберт тоже выглядит не лучшим образом – и это еще мягко сказано. Но все-таки он никого не убивал. Да, он замешан в этой грязной истории с контрабандой драгоценных камней, да, вы с ним прекрасно разыграли сцену с отравлением хлороформом, для того чтобы создать себе весьма шаткое, но алиби… Когда вы передали сумку с драгоценностями, сделанными в виде дешевой бижутерии, своим сообщникам? За минуту до того, как разыграть передо мной этот спектакль с хлороформом? Уверена, что это так! А почему ты убил Катю? Она отказалась участвовать в ваших аферах?
– Да, – вдруг спокойным, даже ласковым голосом ответил Игорь, хотя я вовсе не ожидала, что он вообще захочет как-то реагировать на мои вопросы. – Глупая девочка сказала, что с нее хватит. Стали гибнуть люди, сказала она, и меня мучают кошмары. «Я выхожу из игры» – это ее слова. Глупышка, она никак не могла понять, что из нашего круга есть только один выход – в могилу. Я убеждал ее. Но все было напрасно. Она плакала и отказывалась. Я жалел ее – она мне нравилась. Она понравилась мне еще тогда, когда этот слизняк, – Игорь кивнул на Альберта, – привел ее, испуганную и такую неуверенную в себе, к нам в ресторан в Тарасове, желая выиграть один довольно дурацкий спор. И он его выиграл.
– Какая же роль отводилась до сих пор Кате Измайловой?
– Она перевозила камни и передавала их нашим иностранным агентам на выставках, показах мод и аукционах, на которых присутствовала в качестве модели.
– Точно так же, как Елена Зайцева и секретарша обоих Пищиков Светлана?
– Да. Но этих убили не мы. Девушек устранили конкуренты. Жаль, хорошие девушки. Очень исполнительные. Леночка Зайцева вообще зря погибла. Ее держали взаперти, чтобы она назвала тайник, но она и в самом деле ничего не знала…
– Значит, ваша банда имеет «базу» в Тарасове?
– Ну, не только. Во многих городах.
– Понятно. А Ирина?
– Она ничего не знает. Вот ее муж – другое дело. Он «в банде», как выражаются в плохих американских боевиках. Вообще идея контрабанды драгоценных камней под видом дешевой бижутерии и стекляшек – его идея. Он ничем не рисковал. Ирина – вот кто подвергался опасности. Но в случае, если бы ее арестовали за убийство, сокрытие трупа или контрабанду, Павел бы не расстроился. Честно говоря, у него давно уже есть другая женщина.
– Еще вопрос…
– Погоди, Женя. – Воронов склонил голову к плечу и положил руку на газету, что лежала на моем столике. – Справедливости ради, я хотел бы, чтобы и ты ответила на парочку моих вопросов – так будет честнее, тебе не кажется? И вот первый из них. Как ты все-таки вышла на меня? Неужели только потому, что никто, кроме меня, не был способен убить Катерину?
– Как только я поняла про Катю, то само собой открылось и остальное. Я проанализировала твое поведение в аэропорту, когда нам пытались подменить багаж, – ведь ты же делал все для того, чтобы не остановить, а помочь преступникам! И кофр ты тогда пнул для того, чтобы убедиться, что в нем труп. Ты уже знал обо всем! Твоим планам помешала только я – ты не знал, что Ирина наняла второго телохранителя, и потому пришлось перестраиваться на ходу. Бегать, прятать труп, всячески обозначать свое участие во всех странных событиях, которые имели место в эти два дня… А сам ты, в глубине души, наверняка подсмеивался над всеми нами.
– Ну, смешного-то на самом деле было мало, – заметил Игорь все так же добродушно.
– Да, смешного мало. И все-таки я тебя поймала.
– Это тебе так кажется, Женечка. Право, мне очень жаль разочаровывать такую красавицу – тебе когда-нибудь кто-нибудь говорил, что ты красавица? Но у тебя ничего не получится с твоим разоблачением, дорогая моя. Во-первых, двое крепких мужчин всегда сильнее самой тренированной женщины. А во-вторых… во-вторых, ты все-таки не все предусмотрела, коллега.
На последних словах он молниеносным движением схватил со стола кавказский кинжал, оставшийся там после моего ночного приключения с Лолой!
Эта была грубейшая ошибка с моей стороны – забыть про этот кинжал, и только потому, что он был прикрыт газетой! И если бы не моя выучка, которую я приобрела именно на Кавказе, то через секунду лежать бы мне мертвой прямо на гостиничном полу – Игорь швырнул кинжал через всю комнату снизу вверх, целясь точно мне в голову!
Я упала на пол, прикрыв голову руками, а затем, когда кинжал упал позади меня, разбив что-то тяжелое и стеклянное, быстро перевернулась и выстрелила Игорю по ногам с левой руки, потому что правая так некстати оказалась зажата этим трижды проклятым свадебным подолом. Спасибо, ах, какое спасибо майору Сидорову, моему первому учителю в разведке, который выучил меня стрелять с обеих рук!
Отчаянно и звонко, как напуганный ребенок, завизжал Альбертик…
//-- * * * --//
Показ коллекции Ирины Акуловой, владелицы Дома моды «Кассиопея», на следующий день все-таки состоялся. Хотя и без свадебного наряда, на который Ирина возлагала такие надежды, – платье, в котором я сперва гонялась за Альбертом, а затем задерживала преступника, окончательно погибло.
И даже скандал с задержанием Игоря и Альберта не испортил общего хорошего впечатления. Их обоих увезли через полчаса после того, как я подняла стрельбу в «Московии», и наших девушек готовил к показу уже совсем другой стилист.
Я была удивлена тем, как быстро все, даже сама Ирина Акулова, примирились с тем, что Игорь оказался убийцей, а Альберт – членом преступной банды. То есть не то чтобы примирились, конечно, – а просто в день показа ни девушек, ни владелицу Дома моды «Кассиопея» не интересовало ничто другое, кроме самого этого показа. Я в очередной раз убедилась, что никогда не пойму, каким именно образом скроены мозги у этих работников модной индустрии…
Показ состоялся, и Ирина даже заняла одно из каких-то не самых значительных призовых мест, а манекенщицы Лола и Юля получили предложение поработать в Москве с более известными дизайнерами.
А все остальные вернулись домой.
//-- * * * --//
– Же-ееня!!! – с ноткой преувеличенной, какой-то восторженной радости встретила меня на пороге тетя Мила. – Же-ееня!!! Наконец-то, детка! А почему ты одна? А где он?
– Кто «он»? – искренне удивилась я.
– Твой муж?
– Что-о-о?! Какой еще муж?!
– Ну как же! – Тетя Мила спустила на нос очки и, даже не давая пройти в квартиру, протянула мне красивый глянцевый журнал.
К своему удивлению, на его обложке я увидела себя – в свадебном платье, фате, венке из флердоранжа и с букетиком мелких роз, который я прижимала к груди руками в белых, до локтя, перчатках. Снимок с фотосессии генеральной репетиции! Быстро сработали эти репортеры!
– Деточка, ты же вышла в Москве замуж, правда? Как я тебе и наказывала? – медовым голосом спросила тетя Мила.
– Увы, нет.
– Женечка, ну а как же это?! – Она расстроенно ткнула пальцем в журнал.
– Это? Это, ну… Это я просто выполняла особое задание. Очень опасное и очень ответственное.
– Господи, Женя! Опять! А когда же ты соберешься замуж?!
– Не знаю, тетя Мила. Скорее всего никогда.
– Почему же, почему?!
– Ну… просто потому, что… это сегодня как-то не модно…