Дмитрий Емец
Таня Гроттер и трон Древнира

Глава 1
Новый председатель В.А.М.П.И.Р.

   В пасмурный майский вечерок, когда с одной стороны в стекло барабанили дождевые капли, а с другой – недавно проснувшиеся мухи, славное семейство Дурневых сидело в гостиной.
   Герман Никитич держал на коленях ноутбук и, скривив от усердия рот, шлифовал приветственную речь к VII Всероссийской конференции пенсионеров-огородников.
   – Ты не представляешь, Нинель, как это ответственно! В нашей стране голосуют только пенсионеры и огородники! Если они меня поддержат, я воплощу свою давнюю мечту и смогу баллотироваться в президенты! Важно только, чтобы выборы проходили зимой, иначе эти ненавистники колорадских жуков смоются на свои огороды! – уже в третий раз объяснял он своей супруге.
   Мадам Дурнева согласно мычала. Она могла только мычать, потому что пожирала копченую индейку с ломтиками ананаса. Кто-то сказал ей, что, если есть индейку вместе с ананасом, можно сбросить вес. Нинель подошла к делу ответственно. Она заготовила полную морозильную камеру индеек и забила холодильник ананасами. Правда, пока она продолжала толстеть, но утешала себя мыслью, что любое натуральное лекарство действует не сразу.

   Пипа тоже не бездельничала. Поджав под себя ноги, она сидела на диване и глубокомысленно созерцала в лупу тройку в дневнике, прикидывая, как ловчее исправить ее на пятерку. Тройка была очень перспективная – с маленьким верхним крючком. Пипа уже было покусилась на тройку лезвием, когда рядом вдруг возник ее папочка, утомившийся задурять мозги пенсионерам-огородникам.
   – А ну дай сюда! – решительно потребовал самый добрый депутат.
   Пипа тревожно покосилась на папочку и собрала глазки в кучку, готовясь при необходимости заголосить. Но у самого доброго депутата были иные планы. Он конфисковал у дочки лезвие, умело подобрал подходящую по оттенку ручку, и спустя минуту в дневнике засияла исключительно правдоподобная пятерка.
   – Вот так, дочь! Учись, пока я жив! – назидательно сказал он, целуя Пипу в макушку.
   Проявив дозированную нежность, Дурнев повернулся и вновь поплелся к своим огородникам.
   – Стой! Руки вверх! – приказала Пипа, целясь папочке в спину указательным пальцем.
   Самый добрый депутат остановился и послушно задрал к потолку свои морковного цвета ладони.
   – Мы договаривались: за каждую пятерку я получаю полтинник! И нечего сачковать! – потребовала Пипа.
   Умиленный отец полез в карман и, вытащив бумажник, принялся в нем рыться. Не дождавшись, пока он отыщет полтинник, Пипа выдернула у папули из пальцев бумажник и нагло завладела сразу несколькими сотенными купюрами.
   – Зачем так много? – удивился самый добрый депутат.
   – Как зачем? А кассету купить? Недавно вышел новый фильм о Гэ-Пэ! Он в нем такая симпатяшка! Глаза добрые-добрые, и ни одного прыщика!..
   Герман Никитич зевнул. Слушать про Гэ-Пэ ему было неинтересно, тем более что за последние два года дочь уже прожужжала ему этим Гэ-Пэ все уши. Коридор был обклеен плакатами с Гэ-Пэ, на блюдцах в кухне тоже был Гэ-Пэ. Более того, его умное тонконосое лицо в круглых очках смотрело даже с полотенца в ванной, которым Пипа вытирала руки.
   – Умница, доча! Никогда не упускай своей выгоды! Но хватит про Гэ-Пэ, а то я взвою!
   Забрав порядком облегченный бумажник, самый добрый депутат привлек к себе Пипу и прицелился для нового поцелуя в макушку любимого чада, но в этот момент звонок в коридоре пробудился от сна и произвел нечто среднее между похоронным маршем и «Танцем маленьких лебедей».
   От неожиданности Герман Никитич промахнулся и больно стукнулся о Пипину голову носом.
   – Нинеличка, солнце мое, не посмотришь, какой болван звонит нам в дверь? Что за мода припираться без приглашения? – поморщился он.
   – Сейчас, кисик! Твоя рыбка только скушает махонький кусочек ананасика! А то индюшачьей грудке так одиноко у нее в желудочке! – отозвалась супруга.
   – Не верь ей, пап! Она съела днем десять йогуртов и рыбное филе! Да еще моя коробка с шоколадными конфетами куда-то пропала… – наябедничала на любимую мамочку Пипа. Она всегда была больше папиной дочкой.
   Дурнева щелкнула пультом телевизора. На его двадцатый канал выводилось изображение с недавно установленной на площадке камеры. В настоящий момент камера послушно снимала крупную серую плитку и железную дверь генерала Котлеткина.
   – Я никого не вижу! Никого нет, Герман! – удивленно сказала супруга.
   – Как никого? А кто тогда звонил? – нахмурился самый добрый депутат.
   Он метнулся к телефону и набрал номер консьержки. Консьержка заверила его, что к ним никто не поднимался.
   Дурневы переглянулись. Оба одновременно подумали об одном и том же. Или, точнее, об одной и той же. Семейная идиллия была нарушена.
   – Неужели снова Гроттерша?! Я только начала приходить в себя! Ведь прошло всего два года, как она в последний раз у нас была! – простонала мадам Дурнева.
   – Ха! Танька – еще полбеды! Главное, чтобы нам не подкинули новую сиротку! Мам, посмотри, там нет какого-нибудь футляра или хотя бы помойного ведра? – фыркнула Пипа.
   – Оставайтесь здесь! Я сам! – решительно приказал Герман Никитич.
   Он на цыпочках прокрался к двери и, не доверяя видеокамере, выглянул в глазок. Затем Дурнев осторожно повернул замок, снял цепочку и резко рванул дверь на себя. Он смутно надеялся застичь кого-то врасплох, но застигать было некого. Площадка была действительно пуста.
   Пожав плечами, Дурнев уже хотел закрыть дверь, как вдруг заметил на коврике длинный конверт. В правом верхнем углу конверта был аккуратно выведен их московский адрес. Марка отсутствовала. Это означало, что конверт никак не мог быть доставлен обычным способом, через почту.
   – Германчик, что там такое? – испуганно крикнула супруга, подбегая к мужу.
   – Да вот, – ответил самый добрый депутат.
   – Какой странный конверт! Не из Америки? Надеюсь, там внутри не сибирская язва? – забеспокоилась Дурнева.
   – Ерунда! Я уже болел в детстве сибирской язвой. Кажется, вскоре после свинки. Или после менингита? Ну, не важно. В любом случае это было до того, как меня укусила бешеная собака, – отмахнулся дядя Герман и отважно вскрыл конверт.
   Внутри оказался плотный лист бумаги. По центру крупными золотистыми буквами было выведено:

   Господин Герман Дурнев!
   С удовлетворением сообщаем Вам об окончании тяжбы, длившейся с 1632 года. Причиной прекращения тяжбы послужила окончательная физическая и астральная смерть второго претендента на наследство – имп. Лигулы К. А.
   Согласно решению Верховной коллегии Трансильвании, Вы признаетесь единственным наследником Вашего пращура. Кроме того, в соответствии с пунктом 13.13/666 нашего Кодекса Вы автоматически назначаетесь пожизненным почетным председателем В.А.М.П.И.Р.
   Приняв во внимание все факты, главная совещательная коллегия В.А.М.П.И.Р. единодушно посчитала, что высокое родство и природные свойства характера компенсируют отсутствие у Вас магических способностей.
   В случае Вашего согласия унаследованные Вами регалии будут присланы Вам на дом в ближайшее время.
Преданный Вам
Малюта Скуратофф,
Верховный судья.
Трансильвания, Долина Малокровия,
12 мая 20… года

   Герман Никитич прочитал письмо трижды. Даже – по привычке видеть во всем двойное дно – посмотрел его на свет. Однако это ничего не выявило. Разве только то, что бумага была гербовой. В качестве же гербового элемента был использован мрачный за́мок на скале.
   Дурнев пожал плечами:
   – Ничего не понимаю. Верховная коллегия! – сказал он.
   – Постой, Германчик! Не отказывайся! Вдруг нам еще одну мигалку дадут? А то что за дела: езжу в супермаркет без мигалки! Мне уже стыдно показываться на глаза Айседоре Котлеткиной! У этой лимитчицы, вообрази, кроме мигалки, настоящая БМП в качестве машины сопровождения! – рассердилась супруга.
   Депутат с беспокойством покосился на дверь соседа и нырнул в свою квартиру.
   – Тшш! Ты что, спятила?! Сколько раз тебе говорить, чтоб ты с Айседоркой не ругалась! Котлеткину не сегодня-завтра еще звезду дадут! Ты соображаешь, кем он тогда будет! И потом, он мне полезен! Он вчера обещал купить у меня двести вагонов старых женских чулок! – зашипел он на жену.
   – Чулки в армию? Зачем? – удивилась она.
   Дядя Герман таинственно поднес палец к губам:
   – Тшш! Государственная тайна. Я даже и не вникаю. Может, на ракеты натягивать будут для конспирации. А может, маскировочные сетки сплетут. Тут и переделывать ничего не надо: чулки-то все равно дырявые.
   Мадам выдернула письмо из пальцев мужа, внимательно изучила его и сказала:
   – Германчик, мы же с тобой не знаем, что такое «В.А.М.П.И.Р.». Вдруг это что-то хорошее? Ну, например… ээ… Всемирная ассоциация медовых пряников и рогаликов.
   – Чушь! Не хочу руководить пряниками! – с презрением воскликнул он.
   Его супруга вновь скользнула взглядом по строчкам и страдальчески наморщила лоб в мыслительном усилии.
   – Германчик, заинька, послушай!.. – начала она.
   Ее супруг сперва пожелтел, а затем побагровел.
   – ЧТО ТЫ СКАЗАЛА?! – прохрипел он.
   Спохватившись, Дурнева зажала себе рот рукой. На все названия зверьков с длинными задними лапами у них в семье было наложено табу. Всякий раз, собираясь включать телевизор, супруга внимательно изучала программу, чтобы быть абсолютно уверенной, что там не окажется ничего ушастого.
   – Ой, Германчик, прости! Не знаю, что на меня нашло! – пискнула она. – Я хотела сказать, вдруг В.А.М.П.И.Р. – это Всемирная ассоциация межнациональной прессы и радиовещания?
   Герман Никитич перестал менять цвета. Вместо этого он приятно порозовел и слегка подпрыгнул от возбуждения.
   – Точно! Ты права, золотце! Как я сам не догадался! В.А.М.П.И.Р. – Всемирная ассоциация межнациональной прессы и радиовещания! – воодушевился он. На глаза у самого доброго депутата навернулись слезы. – Я знал! Я предчувствовал, я надеялся! Моя общественная деятельность и незапятнанная репутация известны всем! Свободная демократическая пресса выбрала меня своим главой!.. Согласись, Нинеличка, это исключительно мудрый и дальновидный выбор! – умиленно всхлипнул он, обрушиваясь на диван.
   – Да, дорогой! – кивнула она.
   Такса Полтора Километра вылезла из-под дивана и залаяла, со старческой злобой плюя дяде Герману на тапки. Она терпеть не могла, когда над ней сотрясают крышу. Разошедшийся депутат прицельным пинком зафутболил таксу обратно.
   – А ну цыц, ты, пиарщица беспринципная! Знай свое место!.. Да я за свободу слова кого угодно заткну! Пусть эти ослы в Думе еще раз попробуют отключить мой микрофон! Я их… Я им… Короче, я пока не знаю, что я сделаю, но они пожалеют! – бушевал Дурнев.
   Он вскочил, выпрямился во весь свой немалый рост и воскликнул:
   – Эй, вы там, я согласен быть почетным председателем В.А.М.П.И.Р. и получить все регалии! Нинель, посмотри, есть ли на конверте адрес или телефон? Я им отвечу!
   – Германчик, я не знаю, где конверт! Он только что был здесь, а как только ты крикнул, что согласен, он куда-то улетел! – испуганно сообщила ему супруга.
   Директор фирмы «Носки секонд-хенд» оцепенел:
   – КАК УЛЕТЕЛ?! ВРАНЬЕ! Его небось утащила эта мерзкая собака! Эй, ты, вылезай! Нинель, дай швабру!
   Внезапно письмо из Долины Малокровия сорвалось с дивана и, трепеща краями, попыталось улепетнуть в форточку вслед за конвертом.
   – Не-е-е-ет! А ну остановись! Лови его, Пипа!
   Издав нечеловеческий вопль одураченного карьериста, самый добрый депутат бросился вдогонку. Пытаясь схватить письмо, он размахивал руками, как в засекреченной шаолиньской школе ветряных мельниц. В той самой школе, куда дядя Герман на заре своего предпринимательства удачно продал семьдесят уцененных пепельниц «Мечта пожарного» под видом курительниц фимиама из царской коллекции бронзы. Дурневу почти удалось схватить письмо, но лист вспыхнул у него в руках. Коричневая огненная точка, возникшая сначала в центре, мгновение спустя превратилась в синеватое пламя, охватившее все письмо.
   Дурнев замер посреди комнаты, с позеленевшим лицом разглядывая крупные хлопья пепла на ковре.
   – Все пропало! Мы не запомнили адреса! – убито сказал он.
   Тетя Нинель с ужасом уставилась на мужа. На ее верхней губе выступили крупные капли пота.
   – Котик, только ты, пожалуйста, не пугайся… – сказала она.
   – Что еще такое?
   – Твои зу… зубы…
   Дурнев уже и сам ощутил, что с его зубами что-то не в порядке. Зажав рот ладонью, он метнулся к зеркалу. Здесь он нерешительно убрал руку. Четыре тонких острых клыка – два сверху и два снизу – сходились почти впритык.
   – Нинель! Кажется, я теперь знаю, что такое В.А.М.П.И.Р.! – хрипло проговорил дядя Герман.

Глава 2
Спящий красавец

   Ванька Валялкин уцепился за зубец и, свесившись вниз, потянул к себе незакрепленный конец полотна. На полотне вспыхнули алые буквы:

//-- ТИБИДОХС ПРИВЕТСТВУЕТ УЧАСТНИКОВ ПЕРВЫХ МЕЖДУНАРОДНЫХ ГОНОК НА ИЗБУШКАХ! --//

   Озорной порыв ветра рванул перетяжку, и Ванька, не успевший ее закрепить, едва не слетел со стены. Таня и Баб-Ягун чудом успели поймать его дрыгающие ноги.
   – Уф! Что за свинство использовать третьекурсников – почти уже четверокурсников – для всякой ерунды! Перетяжки могли повесить и дрессированные гарпии! – заворчал Ванька.
   – Угу, могли! Только изодрали бы их когтями. А как бы от них потом воняло! Не продохнешь! – заявил Ягун.
   – Враки! Не воняло бы! Среди гарпий попадаются вполне приличные. Спроси у Тарараха! – заспорил Валялкин.
   – Не придирайся, маечник! Подумаешь, всего девяносто перетяжек. Зато за это мы сможем сесть в первом ряду. Даже ближе чем преподаватели. Я договорился! – успокоил его Баб-Ягун.
   – В прошлый раз на великаньих бегах ты тоже договаривался! В результате нас засунули в самый неудобный сектор, да еще рядом с Поклепом! – напомнил Ванька.
   – Мамочка моя бабуся! Да откуда же я знал, что Поклеп туда сядет? Не мог же я ему запретить расположиться прямо у нас перед носом, да еще болтать все время со своей русалкой! На этот раз все будет иначе! – заверил Ягун.
   Таня с сомнением покосилась на него.
   – Ладно, чего спорить, – сказала она примирительно. – Четыре перетяжки мы уже повесили. Одну упустили. Осталось всего-то восемьдесят пять!
//-- * * * --//
   С того памятного дня, когда был матч с невидимками, прошло уже больше полутора лет. И эти полтора года никак нельзя было назвать бесцветными или малосодержательными.
   В жизни – будь то жизнь лопухоида или мага – редко что происходит постепенно. Гораздо чаще судьба, подкравшись, ударяет нас по затылку хлопушкой внезапности. То ты скромный служащий, уныло коротающий день на офисном стульчике перед надоевшим до чертиков монитором, – то вдруг такая закрутит тебя круговерть, что и директор банка будет долго трясти твою руку, не замечая пролившегося ему на колени кофе.
   Или иначе: семьдесят лет крепи́тся лопухоид, бегает по утрам, полощет горло содой – чтобы однажды проснуться седым, со стреляющими коленками, отвисшей челюстью и, посмотрев в зеркало, печально сказать:
   – Доброе утро! Эй, родственники, дайте мне, что ли, пистолет и полстакана зеленки!
   Но бывают и приятные преображения. Школьник, стоявший на физкультуре едва ли не последним по росту, явится вдруг в сентябре рослым детиной с ломающимся баском, и главный его обидчик, прежде задиравший его на каждой перемене, будто случайно встанет поближе к учителю.
   За месяцы, что мы не видели Таню, она сильно изменилась. Выросла, похорошела и уже с тревогой поглядывала по утрам на Черные Шторы – не отразят ли они Ваньку Валялкина, кормящего свежей утятиной Финиста Ясного Сокола, или Баб-Ягуна на пылесосе и с черной фрачной бабочкой на шее? Даже над Гробыней больше не смеялась, когда с тех же Штор, подтягивая шортики, ехидно подмигивал то Жора Жикин, то Гурий Пуппер.
   Часто Таня возвращалась в памяти к тому мгновению, когда атаковала с обездвиживающим мячом страшную пасть Кенг-Кинга, а Гурий Пуппер мчался ей наперерез. Кадр за кадром она проигрывала тот момент матча. Жаль, все так и завершилось ничем. В самый ответственный момент на заколдованном зубоврачебном кресле примчался председатель коллегии арбитров Графин Калиостров. Он прервал матч и устроил грандиозный скандал.
   – Почему вы начали игру без меня?! Как вы посмели?! Нарушены все постановления спортивного комитета Магщества Продрыглых Магций! – дрожа от ярости, заявил он.
   – Друг мой! Мы и так отложили игру почти на полчаса. Если бы мы не выпустили сигнальные искры, зрители разнесли бы стадион. Жаль, что вы опоздали, – сказал Сарданапал.
   – КТО ОПОЗДАЛ?! Я?! Да я был здесь на час раньше!!! Кто-то так настроил заклинание перехода, что я десять раз проносился мимо Тибидохса и падал в болото! – завопил Графин Калиостров, брызжа ядовитой слюной. Те ее капли, что попадали на судейскую трибуну, превращались в живых тараканов.
   Брезгливая Зубодериха отодвинулась и поднесла к носу надушенный платочек. Теперь уже все заметили, что выглядит Графин Калиостров, мягко скажем, неважно. Он был весь в тине, а в его ухе шевелилась самая обыкновенная – совсем не золотая – пиявка.
   Тарарах отчего-то смутился, незаметно отошел в сторону и принялся ковырять в ноздре толстым пальцем.
   – Ой-ой! Какой несчастий! Неисфестно никого фыкинуль с фами скферный шютка! Я фесь в польный хорор! – запричитал профессор Клопп и принялся подобострастно стряхивать с Калиострова водоросли.
   – Хватит! Я аннулирую результаты матча! Вот мои полномочия! – Оттолкнув Клоппа, Калиостров полез во внутренний карман. Из кармана выпрыгнула лягушка. Судя по величине глаз, она явно страдала базедовой болезнью.
   – И это все, что подтверждает ваши полномочия? В таком случае у нас таких полномочий полное болото, – сквозь зубы процедила Медузия.
   – Шутить изволите, милочка? Я прекращу этот балаган! Этот подстроенный матч! – крикнул Калиостров. Он порылся в кармане и, выхватив изрядно подмокший пергамент, взмахнул им.
   – Но позвольте, если вы отмените матч и аннулируете его результаты, то что же станет с чемпионатом? По законам вашего… виноват, нашего Магщества прерванный матч может быть возобновлен не раньше чем через два года, – сказал Сарданапал.
   – Вот и чудненько! Я никуда не спешу! А пока новая игра не назначена, невидимки, как и прежде, будут считаться чемпионами мира! – мстительно прошипел Калиостров и вполголоса произнес: – Актус кляузник макакис прерывонум забиякис!
   Пергамент с полномочиями превратился в огромную летучую мышь. Мышь поднялась над полем, раздулась и лопнула в ослепительной фиолетовой вспышке. Трибуны гневно загудели. Джинны-драконюхи, подчиняясь приказу, окружили драконов и стали теснить их к песчаной арене, намереваясь загнать в ангары.
   – Вот так! Вы знаете это заклинание, Сарданапал. И знаете правила! В ближайшие два года матчу между невидимками и сборной Тибидохса не бывать ни при каких условиях. Тут даже Древнир ничего не сумел бы сделать, – ухмыльнулся Графин.
   Сарданапал схватился за сердце. Его борода рванулась вперед и сделала попытку захлестнуть Калиострова за шею. Академик едва успел придержать ее рукой.
   Скамейка упала с глухим кегельным стуком. Тарарах поднялся. Его громадная нижняя челюсть подрагивала. В глазах стояли слезы.
   – Этот прыщ прервал матч… Прервал, когда его хваленые невидимки почти уже продули! Что теперь у ребят на душе творится? – сказал он хрипло.
   Графин Калиостров тревожно покосился на питекантропа и попятился. Тарарах надвигался медленно, но неотвратимо. Скамейки падали одна за другой.
   – Я предупреждаю – я буду защищаться! У меня синяя ленточка по боевой магии! – завопил Калиостров.
   – У меня кулак с твою голову! – ласково сказал Тарарах. – Лучше стой на месте, слизняк, хуже будет!
   – Академик! Вы что, не намерены вмешаться? Уберите от меня вашего мордоворота! У него глаза убийцы! – заскулил Графин.
   Сарданапал отвернулся.
   – А что, собственно, происходит? У меня развязался шнурок. Я ничего не вижу, – сказал он, печально разглядывая свои ботинки. Шнурки на них не только развязались, но и таинственным образом сплелись, что представляло немалую угрозу для жизни и требовало внимания академика.
   Тарарах наконец настиг Калиострова. Он стряхнул с плеча председателя коллегии арбитров малозаметную соринку и почти нежно, оторвав его от земли, подтянул к себе за лацканы пиджака.
   – Это не сойдет вам с ру-у-у-ук! – убито произнес Калиостров и, поджав колени, обреченно зажмурился.
   Дракон невидимок Кенг-Кинг, которого не успели еще увести с поля, был немало удивлен. Он никогда не видел летающих председателей с мусорной урной на голове. Это яркое зрелище запало впечатлительному ящеру так глубоко в душу, что он долго еще не выплевывал проглоченных игроков и лишь томно вздыхал…
   Но матч уже был отложен, и с этим ничего нельзя было поделать.
//-- * * * --//
   Избушки, которые должны были участвовать в гонках, стали прибывать на другой день с утра, когда у третьего курса только-только начинались занятия. Хорошо еще, что первым уроком стояла ветеринарная магия, а Тарарах сам был не дурак поглазеть.
   Питекантроп минут пять мялся, искоса поглядывая в окно, от которого уже не отрывалась большая часть его учеников, а потом заявил:
   – Угхм, внимание! Предлагаю изменить тему урока! Пишите! Избушки на Курьих Ножках. Гм… Магоанатомические особенности и всякое такое в этом духе. Готово?.. Тогда я не понимаю, чего вы расселись? Ноги в руки – и марш во двор!.. Что, намеков не понимаете?
   Третий курс вскочил и с торжествующим ревом, опрокидывая парты, ломанулся к дверям. На месте остался один только Шурасик.
   – А как же семиглавая гидра? Разве вы не будете додиктовывать про симптомы медвежьей болезни у водных? – протестующе пискнул он.
   Питекантроп остановился. Вопрос застиг его врасплох.
   – Ииииэээ… Отлично, Шурасик! Я как раз думал, кому поручить посторожить гидру! Следи, как бы она не вылезла из переносной ванны! – сказал он, закрывая дверь.
   Шурасик остался в классе один. Плеснула вода. Из ванны высунулась третья из семи голов гидры. Маленькие колкие глазки изучающе остановились на несчастном стороже.
   – Кыш!.. Брысь! Марш! Фу, тебе говорят! – нерешительно крикнул Шурасик.
   Он взял швабру и принялся запихивать гидру назад в ванну. Третья голова исчезла, но почти сразу появились еще четыре. Хрустнуло дерево. Швабра переломилась и исчезла в пасти одной из голов. Шурасик даже не успел заметить, какой именно.
   Выронив оставшийся обломок, он схватился за живот.
   – У-у-у, нет! Я не согласен! Медвежьей болезнью страдают только медведи и гидры! – протестующе крикнул он.
   Во двор они высыпали как раз вовремя. Первая избушка уже маршировала по подъемному мосту. Сторожевой циклоп Пельменник отдавал ей честь, приложив к оттопыренному уху здоровенную пятерню.
   Избушка двигалась быстрым маршевым шагом, далеко выбрасывая пупырчатые куриные ноги. Из ее окошка выглядывала замшелая карга с единственным зубом во рту и кустистыми бровями. Соломенная крыша избушки, похожая на копну пшеничных волос, подпрыгивала. Из трубы вырвались искры.
   Поклеп Поклепыч поморщился и попытался отправить джинна Абдуллу за справочником противопожарных инструкций.
   – Сам иди, ничтожнейший! Не грузи белоснежного осла моего терпения гранитными глыбами своей мнительности! – загрохотал сварливый джинн.
   Он сердился на завуча за то, что тот не позволил ему торжественно прочитать перед гостями «Поэму тысячи проклятий». Услышав, что терпением джинну служит белоснежный осел, Поклеп так озадачился, что спасовал и незаметно отошел в сторонку.
   Вслед за первой избушкой по подъемному мосту уже грохотали ее товарки. Пельменник так и застыл, выпятив грудь, вытаращив глаз, с рукой, точно прилипшей к уху. Самоварное блаженство не исчезло с его лица даже тогда, когда одна из избушек, потесненная соседкой, неосторожно столкнула его в ров.
   – Не пойму, откуда у природный грек такой фельдфебельский рвений! Россия всех брить под один расческа! – неодобрительно пробормотал профессор Клопп.
   Всего в предполагаемых гонках должны были участвовать семь русских избушек, две украинские хаты, три северных чума на оленьих копытах и гвоздь программы – многоэтажка на бройлерных окорочках. Последняя была так огромна, что для нее особым заклинанием пришлось расширять ворота. Когда же наконец с невероятными усилиями она протиснулась во внутренний двор Тибидохса, снаружи стало казаться, что у школы трудновоспитуемых волшебников появилась дополнительная башня.
   – Может, уговорим ее остаться? – спросил академик Сарданапал.
   – Ни в коем случае! Я о ней слышала! У нее такой характер, что она всех тут запинает. Именно поэтому она всю жизнь проводит на заграничных гастролях… Эй, Тарарах! Отведи детей в сторону! Не подходите близко! – забеспокоилась Медузия.
   Ученики неохотно отодвинулись. Взбудораженные долгим переходом, избушки еще некоторое время потоптались во дворе, прежде чем согласились встать на заранее размеченные площадки. Расстояние между площадками было выбрано с расчетом, чтобы одна избушка не могла лягнуть другую. Здесь они и стояли, изредка поскрипывая и переминаясь с ноги на ногу.
   Между избушками ходила Ягге и радушно здоровалась с их хозяйками. По всему было видно, что с большинством из них Ягге знакома уже лет семьсот, не меньше…
   – У бабуси тоже когда-то была такая избушка. Угнал кто-то, – сообщил Ваньке Баб-Ягун. – Пошла бабуся за маслятами – возвращается, и тю-тю! Бывают же такие гады!
   – И что, так и не нашли? – спросил Кузя Тузиков, всовывая между приятелями свою всклокоченную голову.
   – Ставни перекрасил, дверь перевесил – поди найди! И вообще топай отсюда, веник реактивный! Нечего лыбиться! – нахмурился Ягун.
   Ему ужасно захотелось наслать на неискренне сочувствующего Тузикова чесотку или куриный сглаз, но приходилось сдерживаться. Поблизости крутился Поклеп, а Ягун только недавно был вновь переведен на белое отделение. Сарданапал сделал это, уступив просьбам Ягге, и то, как он выразился, «до первой шалости».
   – Ягге, старушка! Как ты? Скрипишь помаленьку? – вдруг визгливо крикнул кто-то у них за спиной.
   – Солонина Андреевна! Сто лет, сто зим!
   Ягге – не очень охотно, как показалось Тане, – обнялась и поцеловалась с тощенькой рыжей ведьмой средних лет. Рыженькая была почти красавица, но ее слегка портил гигантский, размером с блюдце, розовый лишай на щеке. Избушка у Солонины Андреевны была поджарая, голенастая. У нее у единственной крыша была покрыта зеленой черепицей, а на окнах вместо занавесочек и гераней красовались жалюзи.
   Отходя, Ягге несколько раз оглянулась на Солонину Андреевну, которая так и расплывалась от притворной радости.
   А во двор уже спускались Сарданапал с Медузией, до этого любовавшиеся куроногой идиллией с балкончика.
   – Здравствуйте, хозяюшки! Здравствуйте, бабы-ёженьки! – ласково приветствовал всех академик.
   – И ты здрав будь, хозяин! Ишь бороду какую запустил! Прям царь Горох! – недружно отвечали старушки.
   Сарданапал расплылся в улыбке:
   – О, я вижу, все тут! Лукерья-в-голове-перья! Глашка-простоквашка! Матрена Большая! Матрена Меньшая! Аза Нафталиновна, мое почтение!
   Бабы-ёжки стали наперебой задаривать Сарданапала и Медузию связками грибов и бочонками с солеными огурцами и квашеной капустой. Северные бабы-ёжки подносили красную рыбу и копченные на костре оленьи ребрышки.
   Солонина Андреевна презентовала монографию собственного сочинения, озаглавленную «Роль сплетни в информационном поле планеты. Культурологический аспект». Хохлушки подарили сало и бутыль горилки, которую Медузия немедленно убрала подальше от глаз академика. Бабы-ёжки понимающе заулыбались.
   Вдохновленный успехами конкурента, профессор Клопп сгоряча сунулся было за подарками, но ему ничего не дали, кроме дохлой вороны и шипящего черного кота. Нравные бабы-ёжки не жаловали черных магов.
   Когда преподаватели, ученики и гости отправились в Зал Двух Стихий на праздничный обед, подъемный мост вновь заходил ходуном и во двор ввалились Дубыня, Усыня и Горыня. Последние месяцы им было поручено охранять побережье вдали от Тибидохса. Там богатыри-вышибалы редко попадались на глаза преподавателям и основательно отбились от рук. Соорудили самогонный аппарат и порой, скучая без шашлычка, тайком валили в заповедном лесу оленей. Буйство богатырей достигало порой такого градуса, что Сарданапал выходил на стену и принюхивался к ветру, не понимая, почему тот пахнет перегаром.
   Про гонки на избушках Дубыня, Горыня и Усыня ничего не знали и теперь порядком озадачились, обнаружив, что весь внутренний дворик забит куроногими домиками.
   – Что за курятник тут устроили? – сказал Горыня.
   – Я прям щас закукарекаю! – заявил Усыня.
   Дубыня тоже хотел что-то сказать, но, как с ним регулярно случалось, вновь ощутил кризис жанра. Так ничего и не выдумав, он занес над головой палицу и выдвинулся вперед. Встревоженно закудахтав, избушки прыснули в стороны, роняя с крыш пучки соломы.
   Чум на оленьих копытах спрятался за украинскую хату. На месте осталась только многоэтажка на бройлерных окорочках. К ней-то, вдохновленный легкой победой, и двинулся Дубыня.
   – А ты че тут встала, дылда? А ну топай! – прикрикнул он на нее и ударил палицей по окорочку.
   Многоэтажка задиристо закукарекала и размахнулась ушибленным окорочком. Пинок вышел на славу. Дубыня, удаляющийся со скоростью пушечного ядра, был виден издали – из всех окон и со всех башен. Траектория его полета была классической и соответствовала всем лопухоидным законам физики. Описав гигантскую дугу и полюбовавшись островом Буяном с высоты богатырского полета, снаряд по имени Дубыня приземлился где-то в районе прибрежных скал.
   Горыня и Усыня, вздумавшие было обломать о Многоэтажку свои палицы, остановились.
   – Слышь, брат, чего я подумал? Надо сперва пойти поискать Дубыню, – почесывая лоб, сказал Горыня.
   – Но ты, клуша многоэтажная, не радуйся! Подумаешь, крыша у нее! Мы еще вернемся! – добавил Усыня, и оба богатыря, втянув головы в плечи, отступили к лесу.
   Избушки помельче с цыплячьей радостью окружили Многоэтажку, кудахтавшую с бойкостью бывалой наседки…
//-- * * * --//
   В конце торжественного обеда, плавно перешедшего в не менее торжественный ужин, к Тане, застенчиво ковыряя в зубах ножом, приблизился Тарарах.
   – Тань, поговорить надо! Давай отойдем к лестнице! – сказал питекантроп.
   Ванька Валялкин с обидой отвернулся. Раньше у Тарараха не было от него тайн.
   – Ого, какие мы секретные! Может, Тарарах переворот в Тибидохсе замыслил? – насмешливо шепнул ему Баб-Ягун.
   Ванька едва не швырнул в него тарелкой.
   – Да ладно, не обижайся ты! Какой Тарарах интриган? Он питекантроп! Какие интриги могли быть в каменном веке? Дубиной по лбу – вот и весь пещерный переворот, – утешая его, добавил Ягун.
   Таня и Тарарах отошли к лестнице атлантов. Здесь их могли подслушать только атланты, но атлантов не интересовало ничего, кроме их основного занятия.
   – Просьба у меня к тебе… Только чур никому! Договорились? – продолжал Тарарах.
   – Договорились, – сказала Таня.
   Она переминалась с ноги на ногу, дожидаясь, когда можно будет вернуться к слоеному пирогу. После нескольких недель общения с редечной скатертью она нуждалась в чем-то менее питательном и полезном. Например, в жирном пироге с кремом и полном отсутствии витаминов.
   – Ты как, к экзаменам-то готовишься? – поинтересовался Тарарах.
   – Да вроде, – не очень уверенно ответила Таня, невольно задумываясь, правду сказала она или нет.
   С одной стороны, до учебников они с Ягуном и Ванькой еще так и не добрались. С другой – уже неделю пытались вылупить из малахита духа всеведения, поливая его драконьими слезами и держа на холоде. Дух действительно вылуплялся, но всякий раз получался таким идиотом, что не только не был способен подсказывать, но не помнил даже, как его зовут.
   – Ты, Танюх, смотри хорошо учись… Чтоб от зубов отскакивало! Чтоб в любую секунду, хоть ночью тебя разбуди, все в башке стояло… Оно, конечно, искрой запулить и без знаний можно. Тут и профессором-то быть не нужно, а просто головастым. Иной профессор, как до дела дойдет, такого наворотит, что только и останется от него, что нос… – Спохватившись, что сам себя опровергает, Тарарах замолчал и застенчиво зашевелил пальцами ног. Он всегда ходил босиком, утверждая, что в башмаках чувствует себя как носорог на протезах.
   «Что-то мне все это не нравится. Про учебу заговорил… Вдруг у него снова все аспиды расползлись, а собирать некому?» – опасливо подумала Таня.
   Собравшись с духом, питекантроп набрал полную грудь воздуха, выдохнул с такой силой, будто задувал свечу, горевшую где-то в другом конце зала, и приступил к сути:
   – Я, Танюха, хочу сегодня к избушкам на ночь пойтить. Интересно мне поглядеть, как они там. Гнездо свивают или, может, стоя спят.
   – Сходи. Почему бы и нет? – сказала Таня.
   – Опять же – вдруг повезет, и какая-нибудь избушка яйцо снесет. Я бы его к птице Сирин в гнездо положил – она бы мне избушонка вывела. А я бы его потом Ягге подарил… – продолжал бубнить Тарарах.
   – Здорово. Ягге обрадуется.
   Пока Таня не понимала, в чем тут секрет. Разве что Тарарах опасается, что она проговорится Ягуну, а он – своей бабусе, и тогда не будет сюрприза.
   – Во-во! И я говорю: здорово! – воодушевился Тарарах. – Так, значит, ты согласна? Ты посидишь со Спящим Красавцем?
   – С кем, с кем? – переспросила Таня.
   Тарарах поднес палец к губам:
   – Тшш! Потом узнаешь. Только учти: сидеть придется всю ночь. Иначе не пойдет.
   – А кто это такой – Спящий Красавец?
   – Потом узнаешь. Пока не могу сказать. Так да или нет? Я тебя давно ни о чем не просил.
   – Ну ладно, – уступила Таня.
   – Значит, да? – недоверчиво переспросил питекантроп.
   – Да, да, да, да! – уныло повторила Таня.
   Она уже прикинула, что пирог можно будет взять с собой. К тому же Красавцы, даже и спящие, тоже на дорогах не валяются. Интересно будет на него посмотреть. Если же Красавец внезапно проснется и будет надоедать, его всегда можно будет спихнуть Верке Попугаевой или Гробыне.
   Тарарах просиял.
   – Я знал, что ты согласишься! Ты не пожалеешь! – выпалил он. – Тогда через десять минут у меня в берлоге! Постучишь вот так: раз-два-три, раз-два…Только запомни – чтоб ни гугу!
   Таня вернулась к столу. Баб-Ягун и Ванька с любопытством покосились на нее, но ничего не спросили.
   – Мне нужно отлучиться… Я не могу ничего рассказать, потому что… Ну, короче, за завтраком увидимся! – сбивчиво проговорила она.
   – Угу, – Ванька равнодушно отвернулся. Таня, отлично его знавшая, поняла, что он не на шутку разобижен.
   Она виновато развела руками, завернула в салфетку большой кусок пирога и выскользнула из Зала Двух Стихий. Поднявшись по лестнице атлантов, она свернула в первый же темный коридор. Это был не самый короткий путь к берлоге Тарараха, однако девочка надеялась, что здесь она точно никого не встретит. Факелы неприветливо шипели и сыпали искрами. Где-то в закоулках дребезжала расшатанными спицами Инвалидная Коляска. Таня, не останавливаясь, запустила в нее «дрыгусом».
   Она была уже на полпути к берлоге Тарараха, когда внезапно из ниши, преградив ей дорогу, выплыл темный силуэт. Таня завизжала. От ее визга погасли два факела. Где-то наверху треснуло стекло.
   Уж что-что, а визжать малютка Гроттер умела и делала это мастерски. Уроки ей давала сама Пипа. Здесь же, в Тибидохсе, она совершенствовала мастерство у Кати Лотковой и Верки Попугаевой – двух знаменитых паникерш. Фигура отшатнулась и, зажав руками уши, издала птичий крик. Одновременно ее лицо попало в лунный луч, голубоватой струйкой вливавшийся сквозь витраж. Таня узнала Поклеп Поклепыча.
   Бесцветные глазки завуча замораживали девочку с головы и до самых пят. Тане почудилось, что у нее в желудке начинает образовываться ледяной ком. По телу забегали колючие искры.
   – Гроттер, немедленно закрой рот! Ты меня оглушила! Что ты тут делаешь? – прошипел завуч.
   – Гуляю!
   Поклеп недоверчиво осклабился:
   – Здесь? А что, нет более подходящих мест для прогулок?
   – Есть, – машинально ответила Таня.
   – Тогда что ты тут делаешь? – прищурился завуч.
   – Э-э… Везде полно народу. А тут мне никто не мешает сосредоточиться. Я обдумываю сочинение на тему «Использование протухших медуз в магических целях». Можете спросить у профессора Клоппа. Это он нам его задал! – поспешно нашаривая первое попавшееся объяснение, сказала Таня.
   – Хорошо, я обязательно поинтересуюсь у Клоппа, разрешает ли он шататься по коридорам, – с угрозой пообещал Поклеп.
   Его глазки липкими червячками проползли по Таниным рукам и остановились на салфетке:
   – Тэк-с. Сверток. Что в свертке?
   – Пирог, – растерялась Таня.
   – В самом деле? А ну дай его сюда! – потребовал завуч.
   Дальше Поклеп Поклепыч повел себя непредсказуемо. Он бросил сверток на пол, коршуном навис над ним и стал крошить пирог, не обращая внимания на крем и варенье, измазавшие ему пальцы. При этом он ухитрялся держать наготове магическое кольцо, чтобы в случае необходимости метнуть боевую искру. Наконец пирог был уничтожен – растоптан ногами. На полу осталось лишь безобразное месиво, на которое стали слетаться осы. Одна из них даже ужалила завуча в палец. Почему-то это Поклепа успокоило.
   – Осы не могут ошибиться. Это и правда был пирог… – негромко сказал он сам себе. – Ладно, Гроттер, иди! Только не думай, что я тебе поверил! Тебе еще предстоит давать объяснения, и очень скоро!
   Он еще раз пробуравил Таню взглядом и вновь удалился в нишу.
   Таня успела заметить там раскладной стульчик, сотворенный с помощью простейшей магии. «Ага, Поклеп сидит в засаде! Кого, интересно, он подстерегает? И пирог-то мой чем ему не угодил?» – подумала она.
   Вскоре, ухитрившись больше ни на кого не натолкнуться, Таня стояла у дверей комнаты Тарараха, пытаясь вспомнить условленный стук. Но не успела она постучать, как дверь распахнулась сама и питекантроп за рукав буквально втащил ее внутрь. Похоже, пребывающий в нетерпении Тарарах дежурил у двери, подглядывая в щелку. Он высунул голову в коридор и, поглядев по сторонам, запер дверь.
   Таня с любопытством осмотрелась. Тарарах недаром называл свою комнату берлогой. Назвать ее как-то иначе было сложно. Стены покрывала копоть, за исключением тех мест, где питекантроп камнем нацарапал силуэты оленей и зубров.
   В углу, сваленная в кучу, громоздилась неплохая коллекция копий, узловатых палиц и каменных топоров. Топоров было особенно много. Тарарах вытесывал их долгими зимними вечерами, вспоминая о пещерных временах. Посреди берлоги из камней был выложен очаг, рядом с которым лежала охапка листьев и сухой травы. На них Тарарах спал, утверждая, что так гораздо удобнее.
   «Еще бы! – с гордостью говорил он. – Постель надо заправлять, белье стирать, а так раз в год бросил солому в огонь, листики туда же смел – и нагреб новых!»
   – Тебя никто не видел? – озабоченно спросил Тарарах.
   – Видел. Я наткнулась на Поклепа. Он кого-то подкарауливал, – призналась Таня.
   Питекантроп уронил полено, которое собирался подбросить в очаг.
   – Где это было? Далеко отсюда? – как бы вскользь поинтересовался он.
   – Не-а, не очень. Знаешь, между лестницей атлантов и Башней Привидений есть кривой коридорчик, где факелы все время гаснут?
   – А, понятно! – сказал Тарарах.
   Тане почудилось, что он опасался услышать что-то другое и теперь испытал облегчение.
   – А еще он раскрошил и растоптал мой пирог. Ты не знаешь зачем? У него извилины морским узлом завязались, что ли? – пожала плечами она.
   Таня думала, что Тарарах удивится или хотя бы возмутится поступком завуча, но этого почему-то не произошло. Питекантроп выслушал известие о пироге без особого интереса. Он лишь пробормотал:
   – Пирог… Эхма как! Чего-то Поклепа завезло. Это никак не может быть пирогом, хотя кто его знает, чем оно окажется…
   – Ты о чем? Какое еще это? – быстро спросила Таня.
   – Не могу тебе сказать. Честно говоря, сам мало что знаю. Так, есть кое-какие догадки… – уклончиво ответил Тарарах.
   Питекантроп подошел к занавеске, разделявшей его берлогу на две половины. Он уже взялся за нее, чтобы отодвинуть, но вдруг отнял руку и повернулся к Тане:
   – Я так не могу. Это не шутки! Ты должна дать страшную клятву, что будешь нема как могила! Понимаешь?
   – Ты имеешь в виду смертельную клятву? – с дрожью в голосе спросила Таня.
   Тарарах сурово кивнул. Таня ощутила сухость во рту. Ей, как и всем в Тибидохсе, было хорошо известно, что представляет собой смертельная клятва. Маг, произнесший смертельную клятву – по своей ли воле или под принуждением, – уже не может нарушить ее ни при каких обстоятельствах. Даже случайное нарушение клятвы – например, если, не удержавшись, поведать тайну самому близкому другу – влечет за собой мучительную и страшную смерть.
   – Ты готова? – спросил Тарарах.
   – Клянусь, что никому никогда и ни при каких обстоятельствах не расскажу о том, что сейчас увижу! Никто не узнает от меня о Спящем Красавце! Разрази громус! – выпалила Таня.
   Зеленая искра, оторвавшаяся от ее кольца, зависла посреди комнаты, превратившись на миг в подобие шаровой молнии. Точно такая же молния должна была поразить Таню, вздумай она проболтаться.
   – Прости, что пришлось потребовать с тебя клятву… Но думаю, скоро ты все сама поймешь. Знакомься: вот и Спящий Красавец! – сказал Тарарах, решительно отодвигая занавеску.
   Таня невольно отпрянула. За занавеской на серебряных цепях раскачивался хрустальный гроб. Девочка нерешительно приблизилась, посмотрела на Спящего Красавца, и в сердце у нее шевельнулся червячок разочарования. Признаться, она ожидала увидеть нечто другое.
   В хрустальном гробу, подложив под щеку руки, посапывал коротконогий мужичок с такими пористыми щеками, что в них впору было сажать цветы. В петлице его белого парадного мундира жалко скрючилась засохшая гвоздика.
   – Фу, какой страшный! Как там у него с родословной? Крокодилов не попадалось? – поинтересовалась Таня.
   Тарарах весело хмыкнул:
   – А ты как хотела? Не нашли его вовремя, вот и засахарился малость! Зато это настоящий Людвиг Шампиньонский! Где-то тут у него даже мундирчик был подписан. Всех Спящих Красавцев в Средневековье обязательно помечали… Погоди-ка! – Тарарах суетливо стал осматривать воротник и показал Тане бирочку: – Вот видишь! Что я говорил? Людвиг Шампиньонский! – обрадовался питекантроп.
   Таня не стала его разочаровывать, хотя на бирке ясно значилось «Готфрид Бульонский». Она давно уже знала от Ваньки, что у питекантропа неважно с грамотой.
   Таня посмотрела на Тарараха, и в нее зубным буром вдруг вонзилось подозрение.
   – Знаешь что, Тарарах… Посидеть я с ним посижу, а целовать его не буду! – заявила она. – Если тебе это надо, уж лучше Гробыню позвать. Она и лягушку поцелует. А если его надо потискать и пощекотать – это к Дуське Пупсиковой.
   Тарарах даже испугался:
   – Ты того… Что за мысли? Я потому и попросил тебя с ним посидеть, что был уверен: ты не станешь его целовать. А то он, чего доброго, проснется! Все эти Спящие Красавцы малость с приветом. Будет шататься и всем надоедать. А то еще буйным окажется. Да и вообще он малость того… странный какой-то. Не нравится мне совсем.
   – Послушай, Тарарах, откуда у тебя взялся этот Готфри… Людвиг Шампиньонский? Зачем он тебе вообще?
   Питекантроп укоризненно уставился на девочку, всем своим видом показывая, что Людвиг Шампиньонский ему не особенно нужен. Даже скорее он рад был бы от него отделаться, но не может в силу определенных обстоятельств.
   – Понимаешь, тут какое дело… Это личная просьба Сарданапала. Я не мог отказать. Академик нашел его в пещере на побережье около месяца назад. Раньше вход в пещеру был занесен песком, а тут штормом песок размыло. Сарданапал увидел щель, протиснулся и смотрит: он в пещере, перед ним гроб на цепях, а над гробом на скале высечена надпись. У меня-то с грамотой не того, но со слов Сарданапала смысл такой: «Осторожно! Отсроченное проклятие! Год, когда оно будет снято, станет годом страшного испытания для всего Тибидохса!» Теперь ты понимаешь, почему я взял с тебя клятву? Речь идет о судьбе всего Тибидохса!
   Тарарах поскреб короткими пальцами заросшую щеку и с досадой толкнул хрустальный гроб, закачавшийся на цепях.
   – Средневековые маги обожали гадить потомкам. Некоторые даже ухитрялись наляпать кучу отсроченных проклятий и быстренько помирали, чтобы отменить нельзя было, – пожаловался он.
   – Погоди! А разве, когда они живы, тогда… – пораженно начала Таня.
   – Ага. А ты что, не знала? – перебил ее питекантроп. – Пока маг еще на этом свете, его проклятие всегда отменить можно, хоть иногда и приходится мозгами пораскинуть, а вот как помер – тут уж все. Как проклял – так тому и быть. Раньше знаешь даже как бывало: разругается, положим, слабый маг с сильным. Проклянет его, а сам быстренько в пруд с камнем на шее. Ну тут уж и сильному магу никуда не деться – проклятие-то уже не снять, хоть ты тресни! Позднее Древнир это дело пресек и так устроил, что отсроченные проклятия впредь нельзя было накладывать. Да только все равно мало толку: проклятий-то с прежних времен знаешь сколько понаставлено!
   Тарарах даже рукой махнул, показывая, что такого барахла везде целые кучи.
   – Представляю, как встревожился Сарданапал, когда прочитал это предупреждение! – сказала Таня.
   – «Встревожился» – не то слово! Он сразу смекнул, что все это серьезно, и стал думать, как ему выкрутиться. Оставить в пещере – не сегодня-завтра начнутся каникулы. По берегу будут бегать всякие любопытные дурочки и наверняка сунут нос в пещеру. Тогда он ночью перенес хрустальный гроб в Тибидохс, отдал его Ягге и велел беречь как зеницу ока. «Поставь, – говорит, – в какую-нибудь дальнюю комнату магпункта и запри на ключ. Только не в подвал, там нежити полно». Но ты ж Ягге знаешь! Уже через пару недель ей этот Красавец надоел, и она начала от него отбрыкиваться. У нее, мол, больные плохо выздоравливают, когда в соседней комнате стоит гроб. Они, может, про него и не знают, но ей самой неприятно. Короче, сплавила его обратно Сарданапалу, а тот уже мне. Знает, что я этого хмыря вовек не поцелую и никого к нему не подпущу. Опять же в берлоге у меня кто бывает? Разве что профессор Клопп раз в сто лет забредет выпить стаканчик-другой. Да только Клоппу эти Красавцы по барабану… Да и Красавицы, если разобраться, уже тоже…
   Неожиданно Тарарах насторожился. Спящий Красавец шумно повернулся в гробу и открыл глаза. Таня вскрикнула. Тарарах метнулся к гробу и, раскачивая его, хриплым голосом затянул:
   – Баю-бай, баю-бай! Поскорее засыпай! Придет серенький волчок и укусит за бочок!
   Красавец осоловело моргнул и, вновь закрыв глаза, стал сладко причмокивать губами. Тарарах перестал петь и отошел от гроба.
   – Уф! Еще действует, но с каждым разом все хуже… Ладно, пошел я. А то пропущу, как Избушки укладываются, – сказал он.
   Он двинулся было к дверям, но Таня вцепилась в его руку:
   – ТАРАРАХ! Почему ты мне не сказал, что он просыпается?! Ты поэтому хотел, чтоб я осталась, да?
   Питекантроп жутко смутился и, хотя в берлоге, кроме Тани и Красавца, никого не было, снизил голос до едва различимого шепота:
   – Понимаешь… Тут такое дело… Это совсем недавно началось. Он не то чтоб просыпается, а вроде как страдает лунатизмом! Раньше я сам об этом не знал. Но как-то просыпаюсь – нет его. Я бросился в коридор и давай искать! Едва нашел – он почти что в Зал Двух Стихий забрел. Я его в охапку – и тащить, а он сильный как вурдалак! Толкнул меня – я и отлетел! Хорошо, я догадался колыбельные петь. Он сразу успокоился и прямо на полу заснул. Я его едва допер… Ты того, как он просыпаться начнет, сразу колыбельные пой – они его моментально вырубают.
   – Я не знаю колыбельных!
   – Да не важно! Ты пой что попало! Глуши его хоть военным маршем… Он того… не особенно разборчив. Главное – не замолкай. Только он шевелиться начнет – сразу пой… Ну все, я помчался!
   Преподаватель ветеринарной магии ловко освободился от Таниной руки и выскользнул за дверь быстрее, чем девочка успела его удержать. По коридору весело забухали шаги. Насвистывая, Тарарах, получивший отгул на всю ночь, мчался наблюдать за Избушками.
   Таня подбросила в огонь еще пару поленьев и уселась на солому.
   Четверть часа спустя Спящий Красавец зашевелился вновь. Тане пришлось долго раскачивать гроб, напевая современную попсу – единственное, что она могла вспомнить. В прошлые каникулы Гробыня протащила в Тибидохс лопухоидный приемник и теперь слушала по ночам все, что могла поймать. Иногда она приглашала Гуню Гломова и подзуживала его, чтобы тот потанцевал вместе с Пажом. Однажды ревнивый скелет даже укусил Гломова за ухо.
   Попса действовала на Спящего Красавца возбуждающе. Он ворочался и грыз подушку. Зато при звуках рэпа Готфрид сразу зазевал и отрубился. От радости Таня перешла на «Калинку-малинку» и, перестав раскачивать хрустальный гроб, вернулась к огню.
   Потрясенный новыми дарованиями музыкального мира, Спящий Красавец долго не просыпался. Примерно до двух часов ночи Таня крепилась, нарезая круги вокруг костра и разглядывая зверей на стенах берлоги. Художник Тарарах был неважный, но заметно было, что высекал с вдохновением и от всей души.
   Утомившись бродить взад-вперед по Тарараховой берлоге, Таня нагребла соломы с таким расчетом, чтобы постоянно иметь хрустальный гроб в поле своего зрения. Она прилегла, некоторое время честно пялилась на храпящего Красавца, а потом всего лишь на секунду закрыла отяжелевшие веки – и уснула.
   Уже под утро Таню разбудил неясный звук. Спросонья ей почудилось, что в углу упал каменный топор. Угли почти погасли.
   Спящий Красавец сидел в гробу и улыбался в темноту синеватыми зубами. Крышка была аккуратно прислонена к гробу и слегка покачивалась вместе с цепями. Страх тысячами бойких мурашек забегал по Таниным жилам. Она была точно парализована. Слова всех песен сухим горохом высыпались у нее из памяти.
   Спящий Красавец неуклюже выбрался из гроба и, вытянув вперед руки, направился к дверям. Не заметив Таню, он перешагнул через нее, едва не наступив на угли, и вышел в коридор.
   – Пундус храпундус! – прошептала Таня, вскидывая кольцо.
   Перстень Феофила Гроттера выбросил зеленую искру, но она была неяркая и, едва вспыхнув, зачахла. Таня вспомнила, что Спящий Красавец находится под действием отсроченного проклятия и всякая иная магия здесь бессильна.
   Окончательно проснувшись, она бросилась за Спящим Красавцем, но тот уже куда-то исчез. Коридор был пуст. Лишь сверху, пробиваясь сквозь треснувший витраж, на каменные плиты гулко падали капли да шипя чадили розоватым пламенем негаснущие факелы.
   Таня метнулась сначала в одну сторону, затем в другую. Извилистые коридоры Тибидохса переплетались точно змеи. Искать Спящего Красавца в этих лабиринтах было почти бесполезно, особенно не зная, куда он направился.
   Внезапно Таня вспомнила, что Тарарах говорил ей про Зал Двух Стихий. Вдруг летаргического Красавца снова потянуло туда же? Тогда он непременно натолкнется на Поклепа, если тот еще в засаде.
   Не размышляя, что скажет завучу, если тот вновь перехватит ее, Таня побежала к Залу и к лестнице атлантов. В глазах мелькали и расплывались пятна факелов. Сердце стучало и прыгало в тесной клетке ребер. Она была уже в галерее между Башней Привидений и лестницей атлантов, когда неожиданно ее больно ударила по ногам выпрыгнувшая неизвестно откуда ступенька.
   Таня упала и тихонько заскулила, баюкая ушибленное колено и шепча ступеньке горячие укоризненные слова. Внезапно впереди, там, где главный коридор пересекался со второстепенным и где почти совсем не было факелов, замаячила чья-то тень. Не раздумывая, Таня быстро отползла и спряталась за той самой ступенькой, о которой только что критически отзывалась.
   Девочка сама толком не смогла бы объяснить, что заставило ее спрятаться. Если это был Спящий Красавец, то ведь именно он был ей нужен! С другой стороны, нельзя было исключить, что это окажется Поклеп. Самым правильным было вначале определиться, а уже потом начинать сольное пение.
   Фигура, прислушиваясь, замерла на пересечении коридоров. В сумраке лицо ее казалось смазанным и нечетким. На себе неизвестный тащил что-то громоздкое. Простояв некоторое время в размышлении, он вновь взвалил груз на плечи и, пошатываясь от тяжести, скрылся в одном из ходов.
   Таня выбралась из своего укрытия и неслышно побежала следом. Негромкий звук заставил ее замереть. На магическом стульчике, привалившись головой к стене, спал в засаде Поклеп Поклепыч.
   – Плыви сюда! Ближе! Еще ближе! У тебя такой прохладный хвост! – бормотал он во сне.
   Пламя факела дрогнуло. По лицу завуча суетливо забегали тени. В тибидохском болоте закричала выпь. Поклеп вздрогнул и заскрипел зубами. Крик выпи загадочным образом вызвал у спящего приступ ревности.
   – Нет, нет! Не хочу рыбьего жира! Убери сейчас же ложку! Я ненавижу тебя, не хочу любить! Я видел, как ты вчера подмигивала водяному, этому мокрому ничтожеству! Я осушу пруд, выдеру ему бороду, заброшу его на солнце! – застонал завуч.
   «Бедняга! И зачем он полюбил русалку? Куда правильнее было бы влюбиться в Попугаеву. Ей просто невозможно не понравиться», – подумала Таня.
   Последнее время Попугаева так часто совала свой нос в ее дела, что «малютка Гроттер» нередко думала о ней с раздражением.
   Когда она наконец прокралась мимо Поклеп Поклепыча, Спящий Красавец со своим грузом – а кто еще это мог быть, раз Поклеп сидел на стуле? – исчез неизвестно куда.
   Не обнаружив Спящего Красавца в Зале Двух Стихий, Таня проискала его до рассвета. Так и не найдя его, она убито поплелась в берлогу к Тарараху, со стыдом размышляя, что ему скажет.
   Перешагнув порог, она едва не превратилась в соляной столб.
   Спящий Красавец лежал в хрустальном гробу и, закинув руки за голову, самозабвенно нахрапывал «Героическую симфонию». Девочке осталось только поправить крышку гроба, чтобы храп не разносился по всему Тибидохсу.
   «Кого же я видела там, в коридоре? Он это был или не он? И если он, то где то, что он тащил?» – подумала Таня.
   Внезапно она поняла, что ничего не скажет Тарараху. Питекантроп так верил, что она справится, так просил ее, а она подвела. Нет, лучше, если Тарарах ничего не узнает. К тому же Готфрид Бульонский уже на месте – в целости и нецелованности. В обморок падать как будто не с чего.
   Успокоившись, Таня присела у огня. Спать уже не хотелось. За окном у Башни перекликались сторожевые циклопы. Приближалось утро.

Глава 3
Многоэтажка на бройлерных окорочках и полоса препятствий

   Ближе к полудню вся высшая школа волшебства собралась на главном драконбольном поле. Правда, для гонок на избушках его пришлось слегка переоборудовать. Магический защитный купол был снят, а на песчаной арене размечены дорожки.
   Вокруг поля стояли циклопы, которых Поклеп нагнал следить за порядком. Они позевывали и, опираясь на дубины, тревожно косились на Усыню, Горыню и Дубыню. Дубыня выглядел молодцом, хотя нос у него и сместился несколько на сторону, а вместо одного из передних зубов появился хорошо вентилируемый просвет.
   На трибунах почти не было свободных мест, разве что на самом верху, откуда, кроме облаков, из-за которых то и дело выглядывали шаловливые купидончики, пробравшиеся на матч без билетов, все равно ничего увидеть было нельзя. Между рядами витали прозрачные силуэты привидений.
   Поручик Ржевский раскланивался со знакомыми, половина из которых пыталась запустить в него «Дрыгусом-брыгусом».
   Безглазый Ужас, прикативший на гонки в Инвалидной Коляске, угощал всех желающих конфетками, на которых были изображены череп и скрещенные кости. У Недолеченной Дамы на шее висела колонковая муфта, выглядевшая так, словно из нее нащипали уже три десятка кисточек, а челюсть была подвязана полотенцем.
   – Зубы болят! – жаловалась она всем.
   И горе тому, кто спрашивал «где?».
   – ВОТ! – отвечала Дама, с явным удовольствием извлекая свою челюсть из муфты.
   Сострадательный зритель невольно кривился, а Дама, заметив это, принималась колотить его призрачным зонтиком и визжать:
   – Нет, вы видели этого сухаря! Хам! И посочувствовать не хочет!
   Таня и Ванька Валялкин сидели в первом ряду недалеко от судейской скамьи. Баб-Ягуна, который больше всех суетился с перетяжками, с ними не было. Сарданапал спохватился, что у гонок нет комментатора, и пересадил Ягуна на комментаторскую вышку, чем-то похожую на вышку волейбольного судьи. С нее Ягуну было видно куда как лучше, правда, приходилось тарахтеть без умолку. Но с этим-то он справлялся.
   Сидевшая рядом Гробыня, бесцеремонно занявшая место Ягуна и вертевшая головой по сторонам, толкнула Таню локтем:
   – Гроттерша, смотри! Тридцать три богатыря! Вот бы кого охмурить, а?
   – Тебе надо, ты и охмуряй! – буркнула Таня.
   Она недоверчиво оглянулась на трибуну, где, чешуей златой горя и изучая афишки с расписанием забегов, восседали красавцы молодые, великаны удалые. Несмотря на то что ей часто приходилось о них слышать, видела она их впервые.
   – А почему они одни? Где дядька Черномор? – спросила Таня.
   Гробыня покрутила указательным пальцем у виска и молча показала на место главного судьи, которое занимал академик Черноморов.
   Спохватившись, Таня прикусила язычок. Это ж надо было так сесть в лужу, да еще перед кем!
   – Дорогие зрители! С вами снова я, всеми любимый и многих раздражающий Баб-Ягун. Обычно вы можете любоваться мной на поле, когда я отважно вхожу в штопор на ревущем пылесосе. Но это на драконбольных матчах. Сейчас же я, мудрый и отважный, как античный бог, нахожусь на комментаторской вышке! О! Вот я уже вижу в пятом ряду трогательно кислое, некрасивое лицо моего лучшего друга Демьяна Горьянова! – пунцовея ушами, начал Баб-Ягун.
   – Чтоб ты треснул! Античный бог! – зеленея от злости, фыркнул Демьян Горьянов.
   Защитная жилетка Баб-Ягуна затрещала, успешно отразив сглаз.
   – Передо мной на стартовой полосе толпятся избушки. На каждой стараниями Поклеп Поклепыча натянута полотняная полоска с ее номером – от первого до тринадцатого. Разумеется, это очень мудрое, я бы даже сказал – прозорливое, решение тибидохского завуча. Вдруг бы мы с вами перепутали чукотский чум с многоэтажкой или украинской хатой? – съехидничал Ягун.
   Жилетка снова затрещала – громко и истерично, как зудильник. На этот раз ей пришлось справляться с куда более сильным сглазом. Ягге строго округлила глаза и погрозила внуку кулаком. Поклеп Поклепыч недовольно потер переносицу и отвернулся.
   Баб-Ягун, как многие великие ораторы, порой забывавший, о чем он только что говорил, посмотрел на ладонь, радуясь, что подстраховался шпаргалкой.
   – Избушки на Курьих Ножках – очень редкий мифологический вид, относящийся к роду зооморфных бесфундаментных строений. Новая избушка может вылупиться не чаще чем раз в сто лет. В лесной полосе России – а больше нигде они не обитают – их осталось так мало, что они давно занесены в Охранную книгу. Именно поэтому, привлекая внимание к этому уникальному виду, в Тибидохсе и решили проводить ежегодные смотры.
   – Не занудствуй, Ягун! Я прямо обрыдалась от умиления! Ути-пути, бедненькие домики! Чтоб они тебе на язык наступили! – с места крикнула Гробыня Склепова.
   Ягун испытал сильное желание запустить в нее боевой искрой.
   – Я своей бабусе верю. Она говорит, что Избушка на Курьих Ножках не просто маленький деревянный дом с печью. Это еще и друг. Настоящий друг на столетия. Когда у нас избушку угнали, Ягге едва не умерла от огорчения. Ясно тебе?
   – Ясно. Кое-кто был ходячим пылесосом, а стал заядлым избятником. Не сегодня-завтра заведет инкубатор и наплодит полный Буян пинающихся домиков, – вновь крикнула Гробыня.
   Гуня Гломов и Демьян Горьянов противно заржали.
   Баб-Ягун сообразил, что переругиваться на весь стадион не имеет смысла, и быстро сменил тему.
   – Первые международные гонки на избушках состоят из трех этапов. Начальный этап – ориентирование на местности, второй – джигитовка, третий – полоса препятствий. Победитель выявляется по сумме баллов по результатам всех этапов, – объявил он.
   Шурасик так поспешно принялся строчить в блокнотике, что затупил карандашик. Остальные девять тысяч девятьсот девяносто девять зрителей записывать не стали, а доверились памяти.
   На поле, начальственно надувая щеки, вышел Поклеп Поклепыч.
   – Избушки, слушай мою команду! Равняйсь! Смир-рна! Нале-напра-во! Кругом! – деловито скомандовал он.
   Избушки отнеслись к его словам с полным пренебрежением. Ни одна не стронулась с места. Кругом повернулась одна только Многоэтажка на бройлерных окорочках.
   – Умница! Хорошая девочка! – покровительственно уронил Поклеп и вдруг завизжал: – Эй! Что ты делаешь?
   Он запоздало сообразил, что Многоэтажка повернулась потому, что ей вздумалось забросать его песком. А стоя задом, загребать песок было куда удобнее.
   Трибуны захохотали. Сконфуженный Поклеп поспешил ретироваться. Русалка, которую он, по обыкновению, доставил на гонки в бочке, ударила хвостом и обдала Поклепа водой. Завуч стал гораздо чище, зато сразу пропах рыбой.
   – Прылестно! Просто прылестно! – скривившись, сказала брезгливая Зубодериха. Она зажала нос платочком и поспешно перебралась на другую скамейку.
   Русалка оскорбленно плеснула ей вслед, но промахнулась, и вся вода попала на Риту Шито-Крыто. Шито-Крыто была не в претензии. Она с трех лет обожала маринованную сельдь, запах которой был близок к русалочьему.
   – Лукерья-в-голове-перья! Номер первый! Прошу любить и не жаловаться, ежели кого по ошибке сглазят! – объявил Баб-Ягун.
   Из избушки выскочила дряхлая, но очень резвая старушонка. Правая нога у нее была костяная, а из нижней челюсти рос желтый зуб. Зуб был один-единственный, зато таких размеров, что его было видно даже с предпоследнего ряда.
   Лукерья-в-голове-перья молодцевато свистнула, вселив легкую зависть даже в Соловья О. Разбойника.
   «Теть Луш! Я ж просил! Пускай бы думали, что я сам научился!» – недовольно пробормотал Соловей Одихмантьевич.
   – А ну-ка, избушка! Встань к лесу задом, ко мне передом! – скомандовала Лукерья-в-голове-перья.
   Избушка немедленно заскрипела, содрогнулась от крыльца до ставен и от ставен до крыши и стала напряженно отыскивать лес, ворочая во все стороны единственным окошком с геранью. После непродолжительных поисков лес был обнаружен. Правда, при этом выяснилось, что Лукерья-в-голове-перья и лес находятся в одной стороне, поэтому встать к Лукерье передом, а к лесу задом положительно невозможно.
   Выходя из положения, избушка стала обегать хозяйку, чтобы оказаться между ней и лесом, и едва не затоптала младшего арбитра из бывших шаманов.
   – Стоп! – закричал Сарданапал. – Не засчитано! Следующий!
   – Ах так? Ну ничего! На джигитовке отыграюсь! – сказала Лукерья.
   Стуча костяной ногой, она забралась в избушку и сердито хлопнула дверью.
   Вслед за незадачливой Лукерьей выступили Глашка-простоквашка, Матрена Большая, Матрена Меньшая, Солонина Андреевна, Аза Нафталиновна и другие участницы. Ориентирование на местности далось избушкам с разным успехом. Лучше других с первым этапом справились чукотские чумы. Они находили не только лес, скалы и Тибидохс, но даже определяли по солнцу стороны света и четко показывали оленьими копытами, где экватор. Многоэтажка на бройлерных окорочках тоже прошла ориентирование вполне достойно. К сожалению, при этом пострадали еще два шамана и один джинн, суетившиеся вокруг с рулетками.
   Однако высший балл получила избушка Солонины Андреевны, сумевшая выполнить поразительно сложное задание, повернувшись четко на семьдесят два градуса к названному башмаку Сарданапала – именно к тому, на котором был подклеен каблук. И это несмотря на то, что команду она получила на латыни!
   – Ну что? Кто будет вручать призовую ленточку за первый этап? По правилам ее полагается привязать к правой ноге победившей в этапе избушки! – бодро сказал Сарданапал.
   – Может, арбитрам поручим? Избушка-то довольно лягачая. Как бы чего не вышло! – опасливо сказала Зубодериха.
   Пожизненно-посмертный глава Тибидохса покачал головой:
   – Арбитров уже, почитай, всех затоптали. Придется кому-то из нас! Я предлагаю кандидатуру профессора Клоппа! Кто «за»? Я «за»! – сказал он.
   Сразу поднялся лес рук. Клоппа никто не любил. Воздержалась только Зубодериха, не рискнувшая голосовать против своего непосредственного начальника.
   Профессор Клопп пожелтел как лимон.
   – Я брать самоотвод! Меня затоптать не надоел! Кто писать правил – тот пускай и отдуваться за свой больной фантазий! – выкрикнул он.
   – А что, вполне здравое предложение! Не правда ли, коллеги? Я согласен! Кто составлял правила?.. Я спрашиваю: кто составлял эти идиотские правила? Почему никто не сознается? Я же все равно узнаю! – сердито повторил Сарданапал.
   – Правила составляли вы, – шепнула ему Медузия.
   – Да? В самом деле? Вот досада! – сказал Сарданапал, когда закончил бормотать про рассеянность и столетний недосып.
   Двенадцать тысяч морщинок профессора Клоппа так и залучились ехидством. Возникла неловкая пауза. Из затруднительного положения главу Тибидохса выручила Ягге, давно лукаво посматривающая на поле.
   – А ну-ка! Дайте-ка сюда ленточку! Посмотрим, не забыла ли я, как к избушкам подходят, – вызвалась старушка.
   Чело академика прояснилось.
   – Ну что ж! – радостно произнес он. – Я думаю, мы можем пойти навстречу нашей заслуженной сотруднице. А, коллеги? Вы не против, Поклеп Поклепыч?
   Завуч Тибидохса был «за». Обеими руками. Он уже начинал опасаться, что под избушку пошлют его.
   Когда Ягге появилась на поле, Солонина Андреевна засуетилась, пытаясь взять у нее ленточку.
   – Позволь уж я сама! Она у меня ндравная! Чужих не подпускает, по-русски почти не понимает! – сказала она.
   – Да уж прям! А ну-ка, избушка! Иди сюда, хохлатка! – негромко велела Ягге.
   Избушка послушно подбежала к ней, постукивая черепицей. Солонина Андреевна поджала губы.
   – Вишь ты, поняла по-нашему! А говорила, не понимает! А ну-ка, милая, дай ножку! – снова велела Ягге.
   Избушка неуклюже подняла когтистую лапу и, балансируя на другой, протянула ее Ягге. Старушка повязала ленточку и, похлопав избушку по голенастой ноге, отошла в сторону, победно глянув на Солонину Андреевну.
   – Молодец, бабуся! Просто не верится!.. – восхитился Баб-Ягун. – А там что такое? Академик Сарданапал встает и поднимает руку с кольцом. Одно из двух: либо он хочет прогнать искрами гарпий, которые уже достали болельщиков своими истошными криками, либо собирается объявить джигитовку. В ближайшие секунды это станет ясно. Согласно правилам джигитовка проходит тремя группами. Первая группа – избушки и хаты. Вторая группа – чумы. Третья группа – Многоэтажка на бройлерных окорочках. Ой, мамочка моя бабуся, я едва не ослеп! Зачем Сарданапал выпускает такие яркие искры? Джигитовка начинается!
   Избушки рванули с места, мгновенно взметнув в воздух тучу песка. Трибуны заволокло пылью. Больше всех досталось тем, кто сидел в первых рядах, – они оказались в центре пыльного смерча.
   – Вот спасибо Ягуну! Надо же было подложить такую свинью! Три дня провозиться с перетяжками, чтобы глотать песок! – сказал Ванька, тщетно пытаясь различить хотя бы свои ноги.
   – Шурасик! Сделай что-нибудь! – поворачиваясь, крикнула Таня.
   На зубах у нее скрипел песок. А в памяти, как назло, не всплывало ничего, кроме совсем уж ненужного сейчас «Торопыгус угорелус».
   – Бесполезно! По новым правилам вся серьезная магия на поле блокируется, – уныло отвечал голос из соседнего пыльного облака.
   – А как же сглазы?
   – Сглазы и запуки – это не магия. Это мелкое жульничество ничтожных завистников! – категорично заявил Шурасик.
   – Ишь ты, как негодует! А сам позавчера Верку Попугаеву сглазил! Бедняга полчаса гонялась за Дусей Пупсиковой, возомнив себя бенгальским тигром. А что она орала! «Я тигр-пупсоед!» Надо же такое выдумать! – хмыкнула Гробыня.
   – Пупсикова сама напросилась. Никто ее не просил накладывать на мою чернильницу плевательный запук! Она мне всю тетрадь по нежитеведению испортила! – пожаловался Шурасик.
   Лишь когда избушки отбежали на приличное расстояние, пыль наконец улеглась. Таня увидела, что избушки несутся с равномерным прискоком, похожим на танцевальный. На поворотах они притормаживали и хлопали дверями. Внезапно ставни крайней избушки распахнулись, и на подоконник забралась ревматически согнутая бабулька.
   – Эхма! Елки-палки, лес густой, ехал парень холостой! – бойко крикнула она и, помахав зрителям, отважно полезла на крышу.
   Зрители приветствовали ее дружными рукоплесканиями. Прискакивающая Избушка жестко вошла в поворот, накренившись на левую сторону.
   – Опасный момент! Лукерья-в-голове-перья едва не слетает с крыши, однако ей чудом удается удержаться. Уверен, она использовала свой уникальный зуб. Избушка вновь выходит на прямой отрезок, и Лукерья добирается-таки до трубы! Браво! Первая из всех участниц! Недаром она так ждала джигитовки! Напоминаю, что по правилам состязания Лукерье предстоит еще протиснуться в избушку через трубу, растопить печь и, первой пожарив котлеты, угостить зрителей… Ха-ха! Неужели поверили про котлеты? Это я дразню моего приятеля Ваньку Валялкина, большого любителя котлет! А вот печь действительно растопить придется! Участница, сделавшая это первой, получит ленточку победительницы этапа! – Опасаясь пропустить что-то интересное, Баб-Ягун то и дело вскакивал с ногами на сиденье вышки и размахивал руками.
   Таня с нетерпением дожидалась, пока избушки вновь окажутся на ближней к ней части стадиона, чтобы увидеть хоть что-то. Но тут вперед понеслись чумы на оленьих копытах, выступавшие отдельной группой, и все вновь скрылось в пыли.
   «Как-то не получается у меня быть зрителем. Самой участвовать совсем другое дело!» – подумала Таня, вынужденная дышать через платок.
   – Мелкие недоработки организаторов, конечно, не могут испортить удовольствия от зрелища! – надрывался с вышки Баб-Ягун, которому отлично все было видно. – Посмотрите, как ловко джигитует Матрена Большая! Правда, я предвижу, что спортсменке такой комплекции нелегко будет протиснуться в трубу!.. Солонина Андреевна ловко прыгает по черепице, цепляясь за выступы зонтиком. Недурно! Глашка-простоквашка, номер третий, применяет не менее изобретательный ход! Она забрасывает на крышу кошку, обвязанную веревкой. Перепуганная кошка забирается в трубу, и Глашке остается только закрепить веревку. Теперь она точно не сорвется…
   Шурасик за спиной у Тани печально чихнул.
   – Я даже блокнотика не вижу! – грустно сказал он.
   – А ты вслепую пиши! – посоветовал ему Ванька.
   – Я и пишу вслепую. Только бумага какая-то странная и строчка никак не кончается, – сказал Шурасик.
   – Разуй глаза! Ты на моей спине пишешь! А я-то думаю – что такое по мне ползает?! – вдруг завопила Гробыня.
   Шурасик затрясся и уронил карандашик.
   Засидевшийся Баб-Ягун подпрыгнул на вышке.
   – Ох, мамочка моя бабуся! Поклеп Поклепыч зеленым флажком дает старт Многоэтажке на бройлерных окорочках! Я сейчас оглохну! Какой кошмарный грохот! Стадион сотрясается. Зрители как спелые яблоки осыпаются со скамеек. Интересно, какие правила Сарданапал придумал для этой избушки? Неужели надо будет карабкаться на крышу? Сверзишься – точно костей не соберешь… О, я вижу, что для Многоэтажки пошли на незначительное изменение правил. Населяющие ее бабы-ёжки – а их внутри около двух десятков – бодро карабкаются по пожарной лестнице, помогая друг другу…
   Многоэтажка, сотрясая стадион, переместилась на другой конец поля. Пыль улеглась. Снова стало можно дышать без платков.
   – Склепова, а Склепова! – жалобно попросил Шурасик.
   – Чего тебе? – огрызнулась Гробыня.
   – Не вертись! Дай мне списать с твоей спины, что я раньше написал.
   Гробыня молча вырвала у него из рук блокнот и швырнула его на поле.
   – А чукотские чумы?! – умиленно воскликнул Баб-Ягун. – Никогда не предполагал, что можно так стремительно нестись на оленьих копытах! Вот только правила джигитовки на чумах сильно отличаются от избушечных. Кирпичной трубы-то у них нет! Хозяйкам чумов предстоит выбраться наружу и, обогнув чум, вновь оказаться у входа. Разумеется, чум при этом должен нестись вскачь!.. Лукерья-в-голове-перья уже довольно давно скрылась в трубе! Мне кажется, я вижу дымок! Да, так и есть – порой наружу даже вырываются искры. Ну и дела! Чем, интересно, она топит? Не засунула ли она в трубу дракона? В большом спорте всякое случается.
   На этот раз атакующий сглаз был таким мощным, что не помогла даже защитная жилетка. Ягун слетел с комментаторской вышки и пропахал носом песок. Оскорбленная Лукерья-в-голове-перья гневно захлопнула ставни.
   Пока Баб-Ягун отряхивался и вновь забирался на вышку, судьи закончили распределять баллы за второй этап. Призовую ленточку получила Лукерья-в-голове-перья. Второе место досталось Солонине Андреевне. Третье разделили Глашка-простоквашка и хозяйка одного из чукотских чумов. Многоэтажка на бройлерных окорочках, не удержавшись, пнула случайно выбежавшего на поле циклопа и была снята с этапа.
   Тем временем команда домовых и десяток джиннов-драконюхов пытались извлечь из трубы застрявшую Матрену Большую. Толстуха охала и проклинала тех, по чьей милости полезла в трубу.
   – Я прям зверею! Нет чтоб разобраться, а потом уже сглазами швырять! – возмутился Баб-Ягун, вновь угнездившись на вышке. – Ладно, кто старое помянет!.. Зато я успел вовремя! Вот-вот начнется третий этап – полоса препятствий! Ограничение на серьезную магию временно снято. Джинны и уцелевшие шаманы носятся по полю, создавая искусственные заграждения. Первая преграда, которую предстоит преодолеть участникам, – глубокий ров. Сразу за рвом – искусственный бурелом. И наконец, непролазное болото, которое можно перейти исключительно по скрытым под водой кочкам. По заверениям знатоков, подобные препятствия избушкам приходится преодолевать в естественных условиях во время продолжительных лесных странствий в поисках червяков…
   – Ягун! Что за чушь! Рупора лишу! – возмутился Сарданапал.
   Ягун опасливо прикрыл рупор ладонью:
   – Беру свои слова обратно! Червяков они не клюют! А по лесу шатаются так, из спортивного интереса! Но, академик, стоит ли придираться к таким мелочам? Это угнетает мое художественное воображение!
   – По-моему, Ягун того… заговаривается! – недовольно сказала Гробыня.
   Шурасик согласно закивал. С тех пор как у него отобрали и выбросили блокнотик, он был озлоблен на весь мир.
   – А ты как хотела? Избушечьи гонки – это тебе не драконбол, в котором каждый разбирается! Мы бы с тобой вообще двух слов не связали, а он вон как! Не замолкает! – заступилась за Ягуна Таня.
   Баб-Ягун точно не замолкал ни на миг, работая как настоящий словесный пулемет:
   – Сарданапал выпускает стартовую искру! Избушки, чумы и Многоэтажка бросаются вперед, распугивая арбитров и циклопов! Вот она – кульминация состязания! Тесня друг друга, сталкиваясь деревянными боками, избушки приближаются к первому препятствию. Первой в ров прыгает избушка Матрены Меньшой. У нее на хвосте буквально висит Лукерья-в-голове-перья! За ней, почти не отставая, загребает лапами избушка Солонины Андреевны. Один из чумов вынужденно сходит с дистанции – оленьи копыта отказываются лезть в воду и останавливаются на берегу. Оно и верно: мыться – только счастье смывать!
   – Первая глубокая мысль, которую я от него услышал! Не правда ли, дорогая, очень верное рассуждение? Может, и тебе не сидеть все время в воде? – улыбаясь, заметил Поклеп Поклепыч, пытаясь приобнять русалку за талию.
   – Уйди, постылый! – взвизгнула русалка и игриво хлестнула завуча хвостом по пальцам.
   – Борьба обостряется! – надрывался Ягун. – Кто первым доберется до противоположного берега? Что это за буря? Ничего не понимаю! Ах, это же Многоэтажка прыгнула в ров и теперь форсирует преграду. Она шлепает прямо по дну: вода едва достает ей до колен. Ров выступает из берегов! Какие брызги! Даже мне перепало! Как же не повезло тем, кто сидит в первых рядах! Они, должно быть, сейчас мокрее лягушек!
   – Еще насмехается, лопоухий! Ничего, после гонок он у меня дождется! Можно подумать, не он нас сюда засунул! – раздраженно сказал Ванька.
   Его желтая майка прилипла к телу. С волос текло. В ботинках хлюпало. Тане досталось ничуть не меньше, но она, утешая себя, пыталась посмотреть на ситуацию с другой точки зрения.
   – Ничего, Ванька! Не все так плохо! Зато пыли теперь нет! – утешила она Валялкина.
   Гробыня, разбиравшая избушечью родословную и обливавшая Многоэтажку словесной грязью до куриных прабабушек включительно, поперхнулась от возмущения.
   – Матрена Меньшая и Солонина Андреевна первыми добираются до бурелома. Избушка Матрены Меньшой пытается перепрыгнуть препятствие с разбегу и переворачивается. Несчастная избушка! Она лежит кверху лапами и жалобно дрыгает ими, пытаясь за что-нибудь зацепиться. Интересно, как там Матрена? Сумеет ли выбраться сама или понадобится помощь джиннов?.. Как-то для Матрен сегодня день не складывается, я бы сказал… Голенастенькая избушка Солонины Андреевны проявляет больше смекалки. Она карабкается прямо по бревнам, вцепляясь когтями в кору. Отличный маневр!.. Избушка Азы Нафталиновны обгоняет Лукерью-в-голове-перья! Разгоняется! Неужели тоже решится на прыжок? Это безумие! Неужели неудача Матрены Меньшой ничему ее не научила?.. Отличный прыжок – лучший из всех, что я видел! В самый последний момент из слуховых окон на крыше избушки выдвигаются короткие крылья. Избушка взмахнет ими и, как взлетающая на забор несушка, справляется с препятствием!
   – Недурно! Солонину Андреевну обогнали!.. Посмотри-ка на Ягге! Как она на эти избушки уставилась – а ведь тоже мокрая с головы до ног! – восхищенно сказал Ванька.
   Настроение у него улучшалось на глазах. Достав из кармана холодную котлету, он тщательно осмотрел ее, снял прилипшую нитку от скатерти-самобранки и съел. Баб-Ягун не ошибся – Ванька обожал котлеты. Впрочем, его увечная самобранка больше ничего, кроме котлет и огурцов, не выдавала, так что ничего другого ему не оставалось.
   – Жирное есть вредно! – поморщившись, заметил Шурасик.
   – Много говорить еще вреднее. Горло просквозит – и помрешь, – сказал Ванька и полез в карман за следующей котлетой, которую уже успела приготовить ему самобранка.
   – Ох, мамочка моя бабуся! Вот это да! Многоэтажка не тратит время на прыжок! Разогнавшись на бройлерных окорочках, она сносит бурелом, раскидав бревна как спички! Воспользовавшись этим, в брешь немедленно бросаются чумы и украинские хаты. Теперь от победы Многоэтажку отделяет только болото и две избушки – Солонины Андреевны и Азы Нафталиновны! Лукерья-в-голове-перья тоже еще надеется на победу. Кажется, ее избушка выбрала новую тактику! Она собирается пропустить вперед Многоэтажку, используя ее как живой таран, и обойти ее уже перед финишем! Клянусь ее костяной ногой, это правильная тактика! Порой я сам применял ее в драконболе!
   – Ага! С Горьяновым по-другому нельзя. Он всех подряд сносит. И своих, и чужих, – подтвердила Таня.
   Она невольно вспомнила последний матч с невидимками. Соловей О. Разбойник на вчерашней тренировке говорил, что два года уже почти истекли. Новый матч с невидимками, которые так и остались чемпионами, может состояться уже этой осенью, если Магщество Продрыглых Магций не изобретет новых уловок.
   «А раз так, то нужно вкалывать, вкалывать и еще раз вкалывать! Чтоб даже ночью у вас драконы перед глазами мелькали! У Тибидохса впервые за двести лет сложилась профессиональная команда, и надо не упустить случая!» – так закончил Соловей свою речь.
   – Избушка Солонины Андреевны замирает на краю болота, тщательно нашаривая ногой кочки. За ней шаг за шагом продвигается избушка Азы Нафталиновны! Ого, что выдумала Аза Нафталиновна! Она выбирается на крышу и шестом пробует дно! Солонина Андреевна из окна показывает ей язык! Аза Нафталиновна отвечает ей прицельным плевком! Какое неспортивное поведение!.. Голенастенькая избушка уже на середине топи и скоро должна выбраться на берег… К берегу топи, запыхавшись, подбегает Многоэтажка. В каждом ее окне возбужденно прыгает по бабе-ёжке, и каждая дает советы. Бедные бройлерные мозги! Справятся ли они с таким объемом информации? Многоэтажка некоторое время задумчиво топчется на месте и начинает пятиться, беря разбег. Прыжок! Во все стороны летит тина! Теперь уже обтекает весь стадион! Даже академик Сарданапал утирается своим знаменитым платком с созвездиями Млечного Пути. Говорят, когда академик в него чихает, во всех лопухоидных телескопах появляются потоки метеоритов…
   – ЯГУН!
   – А что я такого сказал?.. Это всего лишь непроверенные слухи! Ого! Болото оказалось глубже, чем предполагала Многоэтажка! Она проваливается в жижу на глубину бройлерных окорочков и погружается этаж за этажом. Бабы-ёжки в панике лезут на крышу по пожарным лестницам. Интересно, чем все это закончится?.. Ага, провалившись почти по самую крышу, Многоэтажка все же нашаривает дно, отталкивается и начинает выгребать! Браво! Избушка Лукерьи-в-голове-перья прыгает за ней следом. Существенно обмелевшее болото уже не скрывает кочек. Ой, как неосторожно! Одна украинская хата, две избушки и два чума все же ухитряются застрять в болоте и прошляпить свою удачу! Остальные выбираются на берег и мчатся к финишу! Кто успеет первым? Впереди всех избушка Солонины Андреевны! За ней, сильно отставая, спешит облепленная тиной избушка Азы Нафталиновны, которую по пятам преследуют Лукерья-в-голове-перья и Многоэтажка на бройлерных окорочках. Последней плетется избушка Матрены Большой.
   – Еще бы ей не плестись! Матрена Большая – это же полторы тети Нинели! – задумчиво заметила Таня.
   – А три тети Нинели – это один слон, – уточняюще добавил Ванька, как-то видевший тетю Нинель на фото.
   Ягун приподнялся на цыпочки:
   – Финиш все ближе! Еще немного, и избушка Солонины Андреевны достигнет финишной черты!.. Эй, бабуся, ты чего? Что ты забыла на поле? Задержите ее кто-нибудь, а то затопчут!
   К Ягге, растопырив руки, метнулись два циклопа, но старушка цыкнула зубом, сурово зыркнула на них, и циклопы отвяли. Ягге выбежала на поле и остановилась чуть правее финишной черты.
   – Сашка-неряшка! А ну узнай меня! – свистнув не хуже Лукерьи, громко крикнула она.
   – Ой, мамочка моя бабуся! Я, наверное, спятил! – пораженно затараторил ее внук. – Избушка Солонины Андреевны замирает у финишной черты, не переступив ее. Со скрипом поворачивается к моей бабусе! Солонина Андреевна колотит ее зонтиком, но избушка не слушается. Она подбегает к Ягге, на ходу теряя черепицу. Хозяйка, не ожидавшая такого фортеля, вываливается в окно, чудом зацепившись зонтиком за подоконник.
   – Сашка-неряшка! Встань по-старому, как мать поставила! – негромко приказала Ягге.
   Избушка остановилась. Зеленая черепица окончательно осыпалась. Под ней обнаружилась растрепанная крыша из соломы и хвороста, с грачиными гнездами у трубы. Солонина Андреевна сидела на песке, машинально держа над головой открывшийся зонтик.
   Ягге, красная и негодующая, надвинулась на нее:
   – Ну что, свекла иностранная, одурачила ты меня? Ишь ты, селедка, крышу переложила! Крыльцо перекрасила! И не стыдно тебе, бесстыжая?! Думала, я свою избушку по ногам не узнаю! Она и цыпленком-то была голенастенькая!
   – Вы с ума сошли! Это наглый захват собственности! Такое может быть только в России! У меня гражданство Антарктиды! Магщество Продрыглых Магций этого так не оставит! – пискнула Солонина Андреевна.
   – Вот оно как, и Магщество приплела! Оно и верно, вали все в одну кучу! Да мы сейчас избушку спросим, чья она. А ну-ка, Сашка-неряшка, скажи, кто твоя хозяйка!
   – Избушки не разговаривают! Ты ничего не докажешь! – возразила Солонина Андреевна, с тревогой наблюдая, как избушка, из которой она только что вывалилась, начинает пятиться.
   – А вот мы сейчас увидим! – подбоченясь, пообещала Ягге.
   Пораженный Баб-Ягун больше всего боялся что-то пропустить.
   – Не знаю, что задумала моя бабуся, но голенастенькая избушка явно собирается пробить штрафной. Она отбегает на пару десятков метров, несется вперед, и… Удар! Го-о-ол! Солонина Андреевна проносится над трибунами и исчезает в чаще, сопровождаемая целой стаей гарпий. Теперь понятно, за кого болели эти воню… и-и… экзотически пахнущие особы! Моя бабуся ловко вскакивает на крыльцо и что-то кричит избушке!.. Избушка стремительно бросается вперед и переступает финишную черту за мгновение до Азы Нафталиновны и Лукерьи-в-голове-перья!.. ПОБЕДА! Все, я больше не могу, сами комментируйте! Я бегу к ним!
   Ягун спрыгнул с вышки. В ту же секунду к финишу подоспела Многоэтажка на бройлерных окорочках, и все заволокло пылью. Когда же наконец пыль улеглась, все увидели, что посреди поля стоят Ягге и Баб-Ягун и ласково обнимают за куриные ноги свою вновь обретенную избушку…
   На поле с радостными воплями высыпали болельщики. Циклопы, выстроившись цепью, попытались было не пустить их, но были буквально сметены Усыней, Дубыней и Горыней, которым захотелось смагографироваться на фоне избушек.
   Пожизненно-посмертный глава Тибидохса, не скупясь на комплименты, наградил победителей. Ягге с ее избушкой достался сияющий медный самовар. Аза Нафталиновна и Лукерья-в-голове-перья получили одна скатерть-самобранку, другая – новую ступу и метлу.
   – Отличная метла! А сама красавица-то хоть куда! Просто хоть к Пупперу в команду! – молодецки подмигнул Соловей О. Разбойник, вручая ее Лукерье.
   Старуха осмотрела метлу, ковырнула желтым, крепким, как панцирь черепахи, ногтем край ступы и осталась довольна.
   – Что к Пупперу! Мы и сами не хуже Пупперов! – проскрипела она.
   – Тарарах, Поклеп, Зуби! Что же вы стоите? Просите всех бабулек к столу! Медузия, по такому случаю и стаканчик не грех пропустить, а? Вы с нами, профессор Клопп? Как ваша магическая блокировка, не препятствует? – спросил академик.
   Пожизненно-посмертный глава Тибидохса развил бурную деятельность. Кончик его носа прочувствованно пылал. Усы дирижировали сводным оркестром циклопов. Мочки ушей мигали как семафоры. Пушистая борода то исчезала, то вновь проявлялась.
   Медузия вздохнула. Она слишком хорошо понимала, что это означает. Она опасливо покосилась на Клоппа, уверенная, что встретит его осуждающий взгляд, и… вздохнула уже с облегчением.
   Скулы профессора Клоппа обволокло нежным девичьим румянцем. Ярким помидором вспыхнул подбородок.
   – Пожалюй, можно дернуть по один-два стаканчик! Я думать, в порядок исключений мне не надо отрываться от колектифф! – сказал он.
//-- * * * --//
   Оставив избушки во дворе, бабы-ёжки и хозяева повалили в Зал Двух Стихий. Воздух там звенел от ударов сотен крыльев. Над скатертями-самобранками зависли купидончики и торопливо набивали колчаны и рты шоколадными конфетами и пирожными, приготовленными для гостей.
   – А ну кыш! Брысь! Вот я вас! – хлопая в ладоши, с хохотом закричал академик.
   Увидев Сарданапала, крылатые младенцы прыснули в разные стороны, не забыв уронить на нос профессору Клоппу блюдо с пряниками.
   Пирушка вышла бурной и веселой. Скатерти-самобранки едва успевали поставлять новые кушанья. Ребята трескали пироги с капустой и яблочным джемом, запивая колким ситро. Когда его было выпито столько, что оно уже ударяло в нос, Медузия великодушно махнула рукой и превратила ситро в горячий шоколад. Причем это был именно горячий шоколад, а не жалкое детское какао – нелепое изобретение лопухоидов.
   Таня, Ванька и Баб-Ягун были довольны. Не так давно им удалось наложить на редечную скатерть столетний сглаз – такой капитальный, что от всех ее кушаний на сто метров несло помоями. Сарданапал некоторое время упорно утверждал, что редька хороша в любом виде, но брезгливая Зубодериха и Медузия изъяли скатерть из обихода и спрятали ее на сто лет, пока не истечет срок сглаза. Так что теперь их стол, как и прежде, участвовал в ежедневных битвах-лотереях за шоколадную, блинную, пончиковую и другие приличные скатерти.
   Трудновоспитуемые ученики Тибидохса пили шоколад и с интересом поглядывали на преподавательский стол, где хозяева и гости уже пели русские народные песни. Особенно отличались Лукерья-в-голове-перья и Матрена Большая. Ей высоким грудным голосом вторила – вы не поверите! – сама Великая Зуби. Когда она пропела «Как бы мне, рябине, к дубу перебраться? Я б тогда не стала гнуться и качаться», на глаза у Поклеп Поклепыча навернулись слезы. Тема неразделенной любви была ему особенно близка.
   А под конец пирушки произошло почти чудо. Профессор Клопп разошелся настолько, что сплясал тирольский танец и, вместо «Оп-ля!» крикнув «Сопляй!», прошелся по залу на руках.
   Ученики были поражены. Лучше всех общую мысль выразила Рита Шито-Крыто. Вначале она долго вглядывалась в преподавателей, а затем, недоверчиво покачивая головой, произнесла:
   – Да, преподы тоже люди! Кто бы мог подумать?
   Баб-Ягун тронул Таню за плечо.
   – Тань, тебя вон с того стола зовут! – сказал он.
   – Меня? Кто? – удивилась Таня.
   Она подняла голову и увидела, что ее манит к себе Лукерья-в-голове-перья. Она встала и, на всякий случай улыбаясь, подошла к старухе.
   – Ишь ты, смуглая какая! Феофил Гроттер-то не твой ли будет дед? – спросила Лукерья.
   – Мой.
   – Как же, знавала я старика… Всем молодцам был молодец, да только вот характер был треснуть какой паршивый!
   – Faber est suae quisque fortunae! [1 - Каждый сам кузнец своей судьбы (лат.).] – полыхнув искрой, сказало кольцо.
   Лукерья-в-голове-перья расхохоталась. Единственный желтый зуб запрыгал у нее во рту, оказываясь в самых невероятных местах: то сверху, то снизу, то вовсе пропадая где-то под крючковатым носом.
   – Узнаю милого по походке, а старого скрипуна по перстеньку да по латыни… – сказала старуха. – Так, значит, ты Таня? Наслышана я о твоих подвигах. Учиться-то успеваешь?
   – Успеваю, – кивнула Таня.
   Ее всегда ужасно раздражали вопросы про учебу. И не потому, что она училась плохо. Как раз совсем неплохо. Просто в этом вопросе была какая-то дежурность. Тане казалось, его задают от незнания, что еще можно спросить у подростка, и ответ на него забывают через пять минут. Она обещала себе, что, когда ее совсем достанут, она тоже будет спрашивать у взрослых: «Работать успеваете?» – «Да!» – «Продолжайте в том же боевом духе!»
   – Без родителей-то тяжко, чай? – спросила Лукерья.
   – Лучше не бывает! – с вызовом сказала Таня.
   Быть сиротой вдвойне тяжело. Мало того что ты лишен самых близких тебе людей, еще и вынужден отвечать на идиотские вопросы и выслушивать притворные сочувствия.
   Старуха проницательно взглянула на нее.
   – Ишь ты, гордая! Оно и верно, нечего перед всяким душу открывать. Только ты ее откроешь, душу свою, а тебе туды – раз и тьфу! Обидно! Уж я-то знаю, об чем говорю, – одобрительно сказала Лукерья.
   Она вытащила деревянную табакерку с портретом какого-то старика (на миг у Тани мелькнула мысль: а вдруг это Древнир?) и открыла ее. Из табакерки выскочил крошечный черный кот и, на бегу увеличиваясь, помчался дразнить Сарданапалова золотого сфинкса, который был слишком велик и под стол никак не пролезал.
   Лукерья-в-голове-перья понюхала табак:
   – Не думай, Танька, что я тебя просто так позвала, чтоб в ране твоей пальцем своим заскорузлым поковыряться. Хочу я тебе подарок сделать. Чай, не часто ты подарки получаешь. На-ка вот! Они тебе еще сгодятся! – Старуха не выбрасывала искр, не произносила заклинаний, да только вдруг сами собой в руках у нее оказались полотенце и деревянный гребень.
   – Не надо, я не возьму, – помотала головой Таня.
   – Бери, не отказывайся! Чай, не ворованное дарю, свое! – велела Лукерья.
   Пока Таня сомневалась, стоит ли ей принимать подарки, золотой сфинкс Сарданапала зарычал и прыгнул на кота. Стол, за которым сидели Жикин, Попугаева, Лиза Зализина и несколько магов-первогодков, опрокинулся. Выскочивший из-под него кот бросился к Лукерье. За ним по пятам, пылая от ярости, мчался сфинкс.
   Лукерья-в-голове-перья притопнула костяной ногой. Кот, уменьшаясь на бегу, прыгнул к ней в табакерку и исчез. Повторно одураченный сфинкс проехал лапами по плитам и ретировался ни с чем. Пока пораженная Таня приходила в себя, старушка сунула ей в руки гребень и полотенце, захлопнула табакерку и неторопливо отошла.
   Не успела Таня вернуться к Ваньке и Баб-Ягуну, к ней, запыхавшись, подскочила озабоченная Ягге.
   – О чем с тобой Лукерья-в-голове-перья говорила? – зашептала она.
   – Да ни о чем. Вначале о деде моем, потом полотенце и гребень подарила. А что, не надо было брать?
   Ягге вздохнула. Тане показалось, что с облегчением.
   – Да почему ж не надо? Недаром люди говорят: дают – бери, бьют – беги. Лукерья-то старуха не злая, вот только вещунья. Окромя нее таких вещуний в мире уж и не осталось. Как скажет, так и сбудется. Не вдоль, не поперек, а в самую сердцевину словом попадет! Ничего она тебе не говорила? Вспомни!
   Таня честно задумалась.
   – Да нет, вроде ничего такого… Ягге, а как она колдует без кольца, без заклинаний?
   – А так и колдует. Все настоящие ведьмы только так и колдуют, из сердца… Кольцо-то да палочка волшебная, чай, для дураков делались. Где им, дуракам, сотни лет сердце развивать да доброту в себе копить – взяли палку, кольцо нацепили да пошли дрова ломать… Коли Лукерья тебе ничего не сказала, знать, оно к лучшему, – проговорила Ягге и отошла.
   А у Тани в памяти, как всегда с опозданием, всплыли слова ведьмы. «Они тебе еще сгодятся!» – произнесла Лукерья, протягивая ей гребень и полотенце. Да только стоит ли считать это предсказанием? Может, старуха только хотела сказать, что гребнем она будет расчесывать волосы, да и полотенце тоже пригодится?
   И не странной ли была история с котом, на которого сфинкс напал именно в ту минуту, когда она уже отказалась от подарка? Вот и ломай голову. Не жизнь, а сплошные загадки.
//-- * * * --//
   Вечером, когда довольные бабы-ёжки разъехались, во двор школы волшебников вышел Тарарах. Некоторое время питекантроп, покачиваясь, стоял посреди двора и двусмысленно щурился на луну, а потом, обращаясь к Большой Башне, потребовал:
   – Тибидохс, Тибидохс, встань к лесу задом, ко мне передом!..
   Каменная громада осталась неподвижной, однако впечатлительному Тарараху почудилось, что своды башни презрительно дрогнули, а тонкий, издали похожий на сломанную дужку от очков шпиль на крыше раздвоился.
   – Эх ты! Какая ты после этого избушка! Ты ж целый избенций! – укоризненно сказал преподаватель ветеринарной магии и удалился, сильно кренясь назад.

Глава 4
Бешеное родео

   Герман Дурнев выглянул в окно и передернулся от омерзения. Природа пребывала в полуденном мажоре и благоденствии. В воздухе кружился тополиный пух. По липким толевым крышам гаражей прогуливались голуби. Любого другого такое зрелище умилило бы, но самый добрый депутат не ощутил ничего, кроме сильнейшего раздражения. Последние дни яркий солнечный свет почему-то вызывал у него резь в глазах. Даже по коридорам Думы он ходил в темных очках, как скрывающийся мафиозо.
   Справа от самого доброго депутата кто-то деликатно кашлянул. Дурнев опустил шторы. Супруга, одетая в безразмерный халат отошедшей от дел гейши, держала в руках подносик.
   – Германчик, твои кружевные носочки и носовой платочек в красную клеточку! – доложила она.
   Дурнев скривился и метко пнул поднос.
   – Сколько раз тебе говорить, что я больше не ношу кружевных носочков!!! Мне нужны черные кожаные брюки и хлыст! – рявкнул он.
   – Герман, дорогуша, но в Думу тебя с хлыстом не пустят! А в кожаных брюках и подавно! – мягко возразила супруга.
   Поняв, что жена права, Дурнев сдулся как воздушный шарик и послушно надел кружевные носочки.
   – Ты права, Нинель. Совершенно невозможно стало заниматься политикой. Представь, какой-то умник сделал в Думе поручни из осины. Я всадил себе занозу, так ранка уже вторую неделю не заживает! – недовольно сказал он.
   – Кошмар, просто кошмар! – сочувственно закивала супруга.
   Примерно через полчаса Дурнев, почти насильно облаченный во вполне приличный мышиного цвета костюм, собрался в Думу. Запечатлев на бледном лобике супруга контрольный поцелуй, жена с облегчением выпроводила его из квартиры. Удрученно качая головой, она отправилась на кухню. Именно там, среди копченых индеек, ананасов и бумажных пакетиков с пончиками, протекала значительная часть ее жизни.
   Став почетным председателем В.А.М.П.И.Р., Герман Дурнев резко преобразился. В изгибе его спины появилось нечто царственное. Его зеленое лицо приобрело королевскую брюзгливость. Порой вечерами он застывал перед зеркалом и, выдвинув зубы – теперь он мог это делать по желанию, – провозглашал:
   – Трепещите все! Я король вампиров! Наследник моего пращура!
   Как-то Пипа неосторожно хмыкнула:
   – Пап, да какой ты вампир! У тебя даже на томатный сок аллергия! Интересно, те умники из Трансильвании об этом знают?
   Папаша так взбесился, что первый раз в жизни накричал на дочь и даже бросил в нее подушкой.
   Такса Полтора Километра надрывно завыла из-под дивана. Из своего убежища она не вылезала уже несколько дней. Такой сдвиг в психике случился с ней после того, как самый добрый депутат попытался укусить ее за лапу. Он был не виноват. Виновато было полнолуние.
   Одна супруга относилась к причудам мужа вполне спокойно. После кролика Сюсюкалки она на всю жизнь приобрела иммунитет ко всем выкрутасам своего преуспевающего мужа.
   Но вернемся к тому злополучному утру. Не успела Нинель съесть восьмой пончик и поставить в духовку очередную сверхполезную индейку, как в дверь неожиданно постучали.
   В сущности, это было бы не так уж и странно, не будь это дверь в лоджию. Мадам некоторое время лихорадочно соображала, не спрятаться ли ей под стол, но потом, вооружившись топориком для разделки мяса, прокралась в комнату.
   «Опять эта Танька Гроттер! Вечно на ее лоджии невесть что творится!» – негодующе подумала она.
   Стук в дверь повторился. Осторожно выглянув через стекло, Дурнева увидела на лоджии огромные кожаные сапоги со шпорами, которые, подскакивая, раздраженно пинали дверь. Рядом с сапогами лежала шпага в ножнах и небольшая металлическая корона, больше напоминавшая обруч.
   «Ага, это же регалии Германа! Эти психи из Трансильвании все-таки их ему прислали! Надо куда-нибудь спрятать эти штуки, пока Герман окончательно не свихнулся!» – решила она.
   Высунувшись на лоджию, Нинель схватила сапоги, шпагу и корону и, разглядывая их, вернулась в комнату. Такса Полтора Километра вновь завыла из-под дивана. На этот раз вой ее был особенно надрывным и душераздирающим.
   «А сапожки-то ничего! Стиль есть! И размер как будто мой!» – мечтательно подумала мадам, осторожно трогая пальцем звякающее колесико на шпорах.
   Корона и шпага заинтересовали ее куда меньше. На них были следы ржавчины, и поэтому Дурнева брезгливо несла их на расстоянии вытянутой руки.
   «В комиссионку, что ли, отволочь эти железки? Да только что там дадут за такой хлам? Пускай уж остаются!» – подумала супруга самого доброго депутата, пряча новообретенные регалии в нижнее отделение шкафа-купе. Там у нее хранились всякие хозяйственные тряпки и бытовая химия. Это было единственное место в доме, куда муж с его вечными аллергиями никогда не совал свой нос.
   Мадам уже вышла в коридор, когда внезапно шкаф-купе заходил ходуном, сотрясая пол и стены. В соседней квартире у генерала Котлеткина с антресоли упал танковый шлем. Алое зарево залило комнату.
   Однако длилось это всего несколько мгновений. Шкаф перестал вздрагивать. Зарево померкло.
   Нинель Дурнева ничего не заметила. Повинуясь зову сердца, она повлеклась душой и телом на кухню, жадно втягивая ноздрями воздух. В духовке, разбросав пупырчатые крылышки, точно стареющая красавица в солярии, подрумянивалась индейка.
   Ах, тетя Нинель, тетя Нинель! Будь у вас хоть на пять копеек ума и интуиции, вы ни за что не оставили бы шпагу, корону и сапоги у себя в доме. Избавились бы от них, уничтожили, бросили бы в топку в котельной! Ах, тетя Нинель, хоть бы не на пять – хоть бы на копейку вам ума! Но чего нет, того нет…
//-- * * * --//
   В один из июньских вечеров Таня, Ванька Валялкин и Баб-Ягун сидели в общей гостиной и удрученно разглядывали треснувший малахит. Возле малахита, дебильно хихикая, витал только что вылупившийся дух всеведения.
   – Говорил я тебе: не передержи его на морозе! Не надо было камень в подвал засовывать! – удрученно сказал Ванька.
   – При чем тут подвал? Разве нам не нужен был холод? Просто Танька его не теми слезами полила! – оправдываясь, заявил Баб-Ягун.
   – Как не теми?! Разве Гоярын уже не дракон? – возмутилась Таня.
   Она обожала Гоярына и бывала у него почти каждый день. Страшный тибидохский дракон так привык к ней, что позволял карабкаться ему на спину. Когда она гладила его по носу, он довольно скрипел. Рядом с Гоярыном Таня ощущала себя так же спокойно и уверенно, как некогда в раннем детстве в футляре контрабаса.
   – Дракон-то он дракон, никто не спорит, но старый. Говорил я, у Ртутного надо слезы брать, – сказал Баб-Ягун.
   – Вот сам бы и взял у Ртутного. Кто тебе мешал? Пустой баночки не нашел? – хмыкнул Ванька.
   Ягун погрозил Ваньке кулаком.
   – А ты помалкивай, маечник! – огрызнулся он. – Мне никто не мешал. Мне сам Ртутный мешал… Не стал бы он рыдать в баночку, хоть ты тресни. К нему и на десять метров не подойдешь…
   Друзья потому и переругивались, что знали: эта попытка заручиться поддержкой духа всеведения была для них последней. Даже сделай они сейчас все правильно, новый дух вылупился бы не раньше чем через три недели, когда от него не было бы уже никакого толку.
   Время вышло. Экзамены, хотя о них ужасно не хотелось думать, надвигались со скоростью курьерского поезда. Перед экзаменами Таня всякий раз испытывала неприятное чувство, что она совершенно ничего не знает. Ванька утверждал, что это все из-за Поклепа, который якобы для того, чтобы все лучше занимались, напускает на школу предэкзаменационную тряску.
   Шурасик сидел в углу у печки и сосредоточенно листал «Самоучитель магической самообороны. Запуки, заговоры, подсечки. Групповые бои с духами и нежитью. Советы для слабонервных».
   – Нападите на меня кто-нибудь, а, люди? Почему на меня никто не нападает? Мне ужасно хочется испытать заклинание размазывания по стене «Шлепкус всмяткус капиталис»! Или хоть кувалдой пусть кто-нибудь огреет – тошно мне! – ныл он.
   – С чего это тебе тошно? – заинтересовался Ванька Валялкин.
   – Как с чего? Разве ты не знаешь? Меня освободили от экзаменов! – плаксиво пожаловался Шурасик.
   Баб-Ягун испытующе уставился на него, пытаясь понять, придуривается Шурасик или для него это в самом деле плохая новость.
   – В самом деле? Просто звери какие-то! Ты, брат, крепись! Высшая школа трудновоспитуемых волшебников – это тебе не курорт! Здесь издавна практикуются самые жуткие пытки! – посочувствовал он.
   Шурасик вскочил. В его глазах запылал ботанический огонь.
   – Они сказали, что я хорошо отвечал на уроках! А я знаю, что плохо отвечал! Сам подумай, Ягун: из тысячи билетов я твердо знаю только девятьсот девяносто шесть! – крикнул он и, схватив Баб-Ягуна за шиворот, принялся его трясти.
   – Кошмар! И держат же в Тибидохсе таких тупиц! Нам с Гломовым за тебя совестно! – сказал Баб-Ягун.
   Он мотался из стороны в сторону, тщетно стараясь освободиться. В возбуждении субтильный Шурасик обретал силу и цепкость упыря.
   – Я тебя задушу, везунчик! Это несправедливо! Почему ты будешь сдавать экзамены, а я нет? Не хочу на каникулы на месяц раньше! Пусть меня лучше бросят за Жуткие Ворота! – визжал Шурасик, стискивая пальцы на шее у Ягуна.
   Ягун захрипел. Пора было спешить к нему на помощь.
   – Парус спускалус! – шепнул Ванька Валялкин, выпуская зеленую искру, скользнувшую в ухо к Шурасику.
   Шурасик обмяк. Его перенесли на диван и накрыли журналом «Сплетни и бредни», который забыла на столе Рита Шито-Крыто. Журнал убаюкивающе зашелестел страницами. Изредка из него выпадали бредни, похожие на больших насекомых с человеческими лицами, и порскали по углам. Некоторые старались забиться Шурасику в уши. Отличник в забытьи начинал блаженно хихикать.
   – Это пойдет ему на пользу! После «Сплетней и бредней» многие умняшки становились нормальными. С некоторыми даже можно было разговаривать, – сказал Ванька.
   – В самом деле? Как-то мне не верится! – покачала головой Таня.
   – Это я тебе говорю! – заспорил Ванька.
   – Посмотри на обложку! – кивнула Таня.
   У них на глазах пестрый журнальчик «Сплетни и бредни» превращался в строго оформленный «Вестник высшей магии». Насекомые с человеческими лицами вставали на задние лапки и принимали облик крошечных профессоров-звездочеев. Каждый из них с чувством собственного достоинства нес флажок. На флажках мелькали надписи:

   Как определить судьбу по трем тысячам звезд и банке говяжьих консервов.
   Двенадцать формул магического заикания.
   Превращение хоббитов в лопухоидов. Туда, сюда, обратно.
   Волшебные бороды. Методы стрижки. Формы прически.
   Выкладки графиков затухания магических искр в различных климатических зонах.

   – Ну вот, все оглавление разбежалось! И как только Шурасик ухитрился превратить один журнал в другой? – удивилась Таня. – Зато теперь понятно, почему он все время хихикал!
   – Нет, Шурасик неисправим! Надо смываться, пока он не пришел в себя, – вздохнул Ванька.
   Они уже уходили, прихватив с собой треснувший малахит, чтобы не оставить зоркому Поклепу никаких улик, когда Шурасик, еще в полусне, приподнялся на диване и крикнул:
   – Шлепкус всмяткус капиталис!
   Его перстень выбросил красную искру. Друзья торопливо пригнулись. Все еще расслабленный после «Паруса спускалуса», Шурасик чего-то не рассчитал. Его диван неторопливо поднялся в воздух, разогнался и, в последнюю секунду повернувшись боком, впечатал в стену самого Шурасика. Тряся головой, отличник выглянул из-за перевернувшегося дивана. Его глаза постепенно становились осмысленными.
   – Акела промахнулся! – сочувственно сказал Баб-Ягун.
   – Сейчас промахнулся – через пять минут попадет. Он настырный, – проговорила Таня.
   Избегая встречи с Шурасиком, они нырнули в коридор, в котором располагались комнаты черного отделения. Добежав до конца коридора, друзья скользнули за угол и прислушались. Шурасик за ними не гнался. Должно быть, еще не отлип от стены.
   Неожиданно Ванька Валялкин замер в охотничьей стойке, точно сеттер, почуявший дичь.
   – Никто ничего не слышал? – спросил он.
   – Я – ничего, – сказала Таня.
   – И я ничего. Может, у тебя снова глюки? Помнишь, Медузия их на тебя напустила, когда ты сорвал ей опыты? – напомнил Ягун.
   Глюки были маленькие занудливые человечки с музыкальными дарованиями. Ванька едва отделался от этих дотошных невидимок.
   Он замотал головой:
   – Не-а, не глюки. Тут что-то другое!
   Вдруг ближайшая к ним дверь затряслась, точно в нее изнутри бедовой головой билась Нервная Дрожь, одна из сумасшедших полтергейстих Тибидохса, кстати, тайно влюбленная в Поручика Ржевского. Друзья невольно придвинулись друг к другу.
   – Ну, что я говорил! У кого глюки? – торжествующе воскликнул Ванька.
   – У всех глюки. Они обычно толпами шастают, – философски заметила Таня.
   Ванька приложил ухо к двери, пытаясь понять, что происходит с другой стороны.
   – Это комната Горьянова. А если с ним что-то случилось? – спросил он.
   Баб-Ягун передернулся:
   – С Демьяном-то? Что с ним может стрястись? Да я с ним даже за одним столом сидеть не могу – у меня суп киснет.
   В этот момент с другой стороны кто-то громко крикнул:
   – Буйнус палатис!
   Глухо лопнула красная искра. Ее отблеск был виден в щель даже из коридора. Кольца Тани, Ягуна и Ваньки Валялкина сами собой раскалились. Мгновение – и дверь вновь затряслась как бешеная.
   – Ого! Вы видели эту искру? Таких при обычной магии не бывает! Там кто-то произнес заклинание из списка ста запрещенных! Смотрите, что с нашими кольцами творится, они просто взбесились! – воскликнул Ванька Валялкин, дуя на свой перстень.
   – Ста запрещенных? – поразилась Таня. – Никогда бы не подумала, что Горьянов способен на такое!
   – В самом деле? Скажи еще, что представляла себе Демьяна эдаким купидончиком с золотыми крылышками! – усмехнулся Ягун.
   С другой стороны двери что-то загрохотало. Пол под ногами у ребят завибрировал, забухал гулкими ударами.
   – Аааа! Спасите! Держите меня сорок человек! – пронзительно завизжал кто-то.
   Таня, Ягун и Ванька ворвались внутрь и замерли на пороге.
   В комнате были Гуня Гломов, Семь-Пень-Дыр и Жора Жикин. Сам хозяин комнаты Горьянов лежал животом на громоздкой деревянной скамье, вцепившись в нее руками. Скамья яростно взбрыкивала и подскакивала едва ли не до потолка, отталкиваясь короткими деревянными ножками. Похоже, она стремилась во что бы то ни стало сбросить с себя Демьяна.
   – Караул! Чего вы все ждете?! Она же меня залягает! – вскрикивал Горьянов, то и дело ударяясь о скамейку носом, который и так уже распух, как груша.
   Во время одного из подскакиваний Горьянов разжал руки. Скамья взбрыкнула. Демьян жабой шлепнулся на пол. Скамейка навалилась сверху как дохлый гиппопотам. Кажется, ей льстила мысль по совместительству сделаться надгробным памятником. Представив это, Горьянов издал леденящий душу вопль и поспешно уполз под кровать, спасаясь от твердых деревянных ножек взбесившейся мебели.
   – Кондовус руализмус! – сказал Семь-Пень-Дыр, произнося отменяющее заклинание.
   Скамейка замерла. Пень оглядел ее, ощупал ножки, проверяя, нет ли трещин, и остался доволен.
   – Еще одного скинула. Кто следующий? Может, ты, красавчик? – обратился он к Жоре Жикину.
   Жикин растерянно запыхтел и как-то совсем неуловимо отодвинулся к дверям.
   – Вообще-то я не против. Но у меня сегодня свидание. Крайне важное! Не хочу явиться на него с носом как у вас, – бойко сказал он.
   Семь-Пень-Дыр потрогал свой раздувшийся нос. Таня сообразила, что Пень тоже успел поприветствовать им скамейку и теперь ради восстановления справедливости хочет, чтобы носы распухли у всех.
   – Ага! Свидание у него! Назови хоть один день, когда у тебя нет свиданий или когда они не важные! Тогда я притащу тебя сюда и посажу на эту скамейку! Мы все договаривались, и нечего отлынивать!
   – Отстань! Ты псих! – огрызнулся Жикин.
   Семь-Пень-Дыр нехорошо усмехнулся и прицельно плюнул в форточку:
   – Не отстану! Говори, когда у тебя нет свиданий, красавчик!
   – Ладно! Сейчас! – Жора Жикин серьезно задумался и, достав записную книжку, стал ее пролистывать.
   – Так… четверг есть… Пятница, суббота, воскресенье тоже есть, – забормотал он.
   Семь-Пень-Дыр подскочил и вырвал у него книжку:
   – Да вы полюбуйтесь на него! У нашего красавчика каждый день по свиданию, а иногда даже по два… И как только успевает! Раздваивающего заклинания не применяешь, нет?.. Ну-ка, ну-ка! Вот смотри, в среду на той неделе у тебя окошко!
   – Нет, в среду у меня тоже свидание, – поспешно сказал Жикин. – Самое-самое важное! Настолько важное, что я его специально зашифровал. Видишь значок?
   – Где значок? Ага! Скрещенные кости! Попытаюсь угадать, кто это может быть! Гробыня! В среду у тебя свидание с Гробыней!
   Жикин обеспокоенно оглянулся на Гуню Гломова.
   – Чушь! – выпалил он. – Я не встречаюсь с Гробыней! Это… э-э… Верка Попугаева!
   Семь-Пень-Дыр снова попытался плюнуть в форточку, но немного промахнулся.
   – Ты нас за дураков не держи! С каких это пор Попугаеву шифруют скрещенными костями? Нарисовал бы птицу или что-нибудь такое с клювом… Или нет, если б ты встречался с Попугаевой, об этом знали бы даже циклопы! Она бы всем растрещала! Не ври, красавчик!.. Признайся, что кости – это Гробыня!
   Жикин сделался бледным, как поганка. Гуня Гломов, набычившись, пристально наблюдал за ним.
   – Что ты такое говоришь? Гробыня не в моем вкусе! Она страшная! И вообще, у нее волосы фиолетовые… Если я и согласился с ней встретиться, то только для того, чтобы передать ей конспекты лекций Клоппа… – неубедительно забормотал Жора.
   – В самом деле? Какая забота! А зачем тогда шифровать? Ах да, чтобы конспекты не забрали наглые конкуренты! Это же так понятно, не правда ли, Гунечка? – умилился Семь-Пень-Дыр.
   Тяжкая мыслительная работа, происходившая в мозгу у Гломова, наконец завершилась. Гуня размахнулся. В драках он никогда не применял магии, предпочитая действовать проверенными лопухоидными способами.
   С пронзительным криком подстреленной чайки Жора попытался поставить магический блок, но не успел. Кулак Гломова уже прибыл на станцию назначения.
   Семь-Пень-Дыр удовлетворенно оглядел жикинский нос.
   – Все! Справедливость восстановлена. Даже, по-моему, чуть в большем объеме, чем надо! Ничего, Жикин, не скули! Мужчину шрамы украшали, украшают и будут украшать. Даже если они и не на лбу, – заметил он.
   Из-под кровати ползком выбрался Демьян Горьянов. Убедившись, что скамейка больше не брыкается, он отряхнулся от пыли и… только тут увидел Баб-Ягуна. Обнаружив недруга, Горьянов немедленно придал своему кислому лицу самое негодующее из всех имеющихся в наличии выражений.
   – Эй, белые, это моя комната! Не помню, чтоб я приглашал кого-то из вас в гости! Стырить что-нибудь захотелось? – крикнул он.
   – Утихни, Демьян! Не вали с больной головы на здоровую, – весело сказал Баб-Ягун. – Чем вы тут занимаетесь? Дайте я сам догадаюсь! Открываете общество расквашенных носов? Проводите организационное собрание?
   Горьянов закипел. Он зажмурился, выставил вперед голову и как бык ринулся на Ягуна. Ягун быстро шагнул в сторону и подставил ногу.
   – Только что вы наблюдали попытку тарана, предпринятую Демьяном Горьяновым, номером вторым. Бедняга совсем забыл, что отдал свой пылесос «Буран-100У» в починку, и осуществлял таран подсобными средствами. Последствия данного неосмотрительного поступка вы можете созерцать на полу! – прокомментировал он.
   Взбешенный Горьянов вскочил и снова хотел кинуться на него, но Семь-Пень-Дыр решительно поймал его за шиворот и отодвинул в сторону.
   – Беленькие пожаловали! И замечательно! Полюбите нас черненькими, хе-хе, как говаривал один знакомый моего дедушки Вия… Не хотите ли принять участие в нашей милой волшебной забаве? – поинтересовался он.
   – Милая забава – это скачки на психованной скамейке? – спросил Ванька Валялкин.
   – Это называется БЕШЕНОЕ ЧЕРНОМАГИЧЕСКОЕ РОДЕО! Слышали когда-нибудь о таком? – Семь-Пень-Дыр толкнул скамейку ногой. Она не пошевелилась. Для пробуждения ей требовалось очередное вливание магии.
   Ванька и Баб-Ягун обменялись взглядом. Бешеное родео было древним развлечением черных магов Тибидохса. Развлечением запрещенным, но все равно не забытым. Взбесившиеся лавки, оживленные черными заклятиями, часто калечили неудачливых наездников. Чем-то бешеное родео было даже опаснее драконбола.
   Драконы редко разрывали игроков, чаще заглатывали их целиком и держали внутри до конца матча. От серьезных травм и ожогов драконболистов спасали тормозящие заклинания и упырья желчь. В бешеном же родео никаких страховок не было. Буйные духи, вселившиеся в мебель, заставляли ее скакать по комнате и, сбросив наездников, безжалостно топтать их. Выигравшим считался тот, кому удалось продержаться дольше. Или хотя бы тот, кому удалось не угодить в магпункт.
   Семь-Пень-Дыр, прищурившись, испытующе уставился на Ваньку и Ягуна:
   – Ну как, Ягун, рискнешь? Или ты, Валялкин! Не желаешь развлечься? Забирайся на скамейку, а я произнесу «Буйнус палатис»!
   – Так не пойдет! – решительно сказал Ванька.
   – Почему это?
   – «Буйнус палатис» – запрещенное заклинание. Даже ваш профессор Клопп его не использует.
   – Да что ты говоришь! Тоже мне умняшка нашелся! Тебя часом Шурасик не покусал? Или нет, неужели… – Пень ехидно прищурился. – Да он просто боится! Только посмотрите на этого беленького волшебничка! Трясется от ужаса!
   – Утихни, Пень! Он не боится! – вступилась за Ваньку Таня. – Никто не боится. Но если Древнир внес заклинание в список, значит, у него были для этого основания.
   – Все знают, что Древнир был перестраховщик. Он все оживляющие заклинания поместил в этот список. Небось даже не разбирался с каждым в отдельности. Что может быть опасного в «Буйнус палатис»? Ну попрыгает скамейка – и успокоится, – презрительно пожал плечами Жора Жикин.
   Нос у него уже был расквашен, так что теперь ему ничего не мешало принять сторону Семь-Пень-Дыра.
   – Умница, красавчик! Я тобой горжусь! Если бы Древнир действительно хотел, чтоб эти заклинания не использовались, он ни за что не составил бы этот список! – заявил Пень.
   Таня невольно подумала, что тут он прав. Списки ста запрещенных заклинаний, зашифрованные особым ученическим шифром, не позволявшим им исчезнуть, уже давно переходили от одного ученика Тибидохса к другому. И все тайком, чуть ли не под одеялом, учили их наизусть, хотя это было строжайше запрещено. Древнир, несмотря на всю свою гениальность, был скверный психолог. Если бы он действительно хотел, чтобы запрещенных заклинаний не знали, он включил бы их в школьную программу и сделал строго обязательными.
   – Я так и думал, что беленькие струсят! Беленькие – они на то и беленькие… Им бы только ходить с Тарарахом под ручку и заглядывать в рот Сарданапалу, что он скажет умного, – а, Ванька? Так я говорю или не так? – ехидно поинтересовался Семь-Пень-Дыр.
   Ванька побледнел. Он молча толкнул его в грудь и направился к скамейке.
   – А ты не боишься, что она расквасит твой хорошенький носик? Ах да, тебя же никто не ждет на свидание – тогда это другое дело. Кто с тобой вообще на свидание пойдет? Хотел бы я видеть девчонку, которой нужно такое чучело в майке! Гарпии и те принимают тебя за огородное пугало! – продолжал глумиться Пень.
   Ванька молча сел на скамейку и перекинул через нее ногу. И без того острые черты его худого лица заострились еще больше.
   – Начинай, клоппенок! Я готов! – сказал он.
   – Не делай этого! Они тебя специально подзуживают! – крикнула Таня, бросаясь к Ваньке.
   Она так решительно посмотрела на Гуню Гломова, что придвинувшийся было к Валялкину здоровяк вспомнил о своем языке, когда-то обожженном искрой, и попятился.
   Тем временем Ягун уже стоял напротив Жоры Жикина.
   – Влезешь – подправлю нос за другую сторону! – предупредил он.
   – Да иди ты! Очень страшно! – хмыкнул Жора, но вмешиваться почему-то не стал.
   – Слезай! Не глупи! – Таня все еще пыталась стащить Ваньку со скамейки, но уже понимала, что это бесполезно.
   Временами спокойный Ванька становился упрямее осла. И это был именно такой случай. Подзадоривая Таниного друга, Семь-Пень-Дыр явно достиг успеха.
   – Отойди! Пень, давай свое заклинание! Не хочу свое кольцо на него тратить! – не глядя на Таню, сказал Валялкин.
   – Не хочешь – и не надо! А мы не такие жадины! Буйнус палатис! – отскакивая в сторону, хором крикнули Жора Жикин и Семь-Пень-Дыр.
   Сдвоенные красные искры ослепили Таню. Перстень Феофила Гроттера раскалился и обжег ей палец.
   – Сколько можно применять запрещенные заклинания? У меня будет тепловой удар! – проскрипел он голосом Феофила Гроттера.
   Скамейка ожила. Красная искра придала ей невероятную прыть. Если раньше она скакала как бык на родео, то теперь ее словно укусил бешеный пес. Она ухитрялась быть сразу везде, изгибаясь и взбрыкивая то передними, то задними ножками.
   Ванька держался точно клещ. В отличие от черных магов, он не плюхался на скамейку животом, а сидел верхом, как сидят наездники. Левой рукой он вцепился в деревяшку, а правой балансировал, удерживая равновесие.
   Скамейка прыгала по всей комнате как ненормальная. С грохотом падала мебель. Спасаясь от деревянных ножек, Горьянов, Семь-Пень-Дыр и Жора Жикин эвакуировались под кровать и лишь изредка решались высунуть из-под нее нос. Даже Таня с Ягуном вынуждены были отступить к двери, готовые выскользнуть в коридор, если скамейка их атакует.
   – Что там? Не упал еще? – то и дело с надеждой спрашивал Пень.
   – Не-а, держится! – сиплым басом отвечал Гуня Гломов.
   Неизвестно каким образом он оказался на шкафу и оттуда, точно с капитанского мостика, озирал комнату.
   – Эге-ге! Разбегайся, мокроносые! Вот оно, ваше бешеное родео! – прокричал Ванька, галопом проносясь по комнате.
   – Мамочка моя бабуся! Какая блестящая техника! Уважаемые зрители! Приготовьте ваши влажные ладоши к бурным рукоплесканиям!!! Прирожденный наездник Иван Валялкин без седла удерживается на гарцующей скамейке, приноравливаясь ко всем ее выкрутасам! Скамейка выкидывает все новые фортели, но все бесполезно! Валялкин держится на ней как приклеенный, к посрамлению всего черного отделения Тибидохса и лично профессора Клоппа – главы этих бестолковых пройдох! – затарахтел Ягун. Видно было, что он соскучился без комментаторства.
   – А ты бы помолчал, Ягун! Сам небось больше года был черным! – отозвался из-под кровати Демьян Горьянов.
   – Был да сплыл!.. – хладнокровно парировал Ягун. – Но где же эмоции? Я зверею! Посмотрите на Ваньку! Странно, что с таким талантом он до сих пор не входит в драконбольную команду! Да одним Ванькой можно запросто заменить Жикина и Горьянова, вместе взятых!
   Через пару минут, когда все поняли, что Ванька не упадет, Семь-Пень-Дыр и Жикин сконфуженно выбрались из-под кровати, предварительно убедившись, что скамейки поблизости нет.
   – Все, достаточно! Он продержался втрое дольше, чем любой из вас! Останавливай свою увечную деревяшку, Дыр! Уже и так ясно, что он вас сделал! – велела Семь-Пень-Дыру Таня.
   Она первая почувствовала, что Ванька начинает уставать. Хотя он и справлялся пока со скачками бешеной мебели, но по напряжению на его лице Таня догадывалась, чего это ему стоит.
   – Кондовус руализмус! – неохотно буркнул Пень.
   Но, несмотря на блеснувшую искру, скамейка продолжала скакать. Семь-Пень-Дыр повторил заклинание еще трижды, но с тем же результатом. Напротив, от его искр скамейка запрыгала с удвоенной яростью. Лопнула лампа. Гуня Гломов обрушился со шкафа как перезревшая груша.
   – Бесполезно. Не действует! – угрюмо сказал Семь-Пень-Дыр, опуская руку.
   – Почему?
   – А ты не знала? – огрызнулся тот. – «Кондовус руализмус» помогает только от одной красной искры, а мы с Жикиным залепили две! Кто его вообще просил вместе со мной искру пускать! Этому красавчику только со швабры брякаться и на очень важные свидания ходить!
   – А ты на меня не вали, Пень! И вообще со временем магия иссякнет и она выбьется из сил! – с надеждой сказал Жора Жикин.
   – Выбьется она, ага! Это тебе не лошадь, чтобы уставать. Ты что, не знаешь, что такое оживляющие заклинания из запрещенного списка? Мы в эту лавку столько магии всадили – на тысячу лет хватит…
   Семь-Пень-Дыр выглядел обескураженным. Оставлять Ваньку на взбесившейся скамейке не входило в его планы. Он ведь только хотел, чтобы жадина с белого отделения разбил себе нос. Не более того.
   Таня не отрывала глаз от Ваньки, не зная, как ему помочь. Похоже, от постоянных толчков и ударов у него начинала кружиться голова. Его правая рука, которой он удерживал равновесие, взмахивала уже не так решительно. Несколько раз он заваливался то на одну, то на другую сторону и лишь чудом удерживался на гладкой деревянной доске. Спрыгнуть сейчас было невозможно, и Ванька это понимал. При таких скачках это было почти равносильно тому, чтобы тут же свернуть себе шею. К тому же секунду спустя на месте, куда бы он приземлился, оказалась бы взбесившаяся скамейка.
   – Держись, друг! Попробуй «Чебурыхнус парашютис форте»! А потом сразу подстраховочное! – крикнул Баб-Ягун.
   Возможно, Ванька успел бы последовать его совету, но тут скамейка взбрыкнула и резко скаканула в сторону. Ванька не успел ни отклониться, ни даже крикнуть «Ойойойс шмякис брякис». Он ударился головой о стену и, оглушенный, был сброшен вниз корчащейся от злобы деревяшкой.
   Ванька еще не упал, а Таня уже метнулась к нему.
   – Танька, лавка! – завопил Баб-Ягун. Он попытался сшибить скамейку боевой искрой, но промахнулся.
   Таня вскинула руку, уже понимая, что не сумеет уклониться от лавки, обрушивающейся на них с Ванькой. Холодная рука ужаса ласково взяла ее за горло. Сбивчивые мысли как кегельные шары застучали в голове: «Сейчас она рухнет, сейчас, сейчас…»
   Мгновения шли, а скамейка все висела в воздухе. Секунды размывались в вечность. Таня попыталась отпрыгнуть, схватить Ваньку, оттащить в сторону, но не могла даже сдвинуться с места. Время, стянувшееся для ее сознания, осталось таким же неумолимым для тела, взращенного в футляре магического контрабаса на лоджии у тети Нинели.
   А потом Тане почудилось, что за окном полыхнуло красное зарево, щупальцами света втянувшее Тибидохс в свою дрожащую розоватую окружность. Словно невидимый великан выпустил из кольца громадную, размером с солнце, красную искру.
   Внезапно скамейка изменила траекторию падения и, истратив весь свой пыл, завалилась на бок в полуметре от Тани, точно дохлое насекомое, вскинув вверх ножки. Таня все никак не могла оторвать от нее взгляд и понять, почему взбесившаяся скамья, не убив их, оказалась совсем в другом месте. Кто усмирил ее и зачем?
   Это было непредсказуемо и даже страшно. В дело явно вмешалась чья-то мощная посторонняя магия – причем магия черная. Это можно было определить по цвету той вспышки. По яркости вспышка была такой, будто тысячи искр собрались в единый огненный шар немыслимой силы. И это при том, что магия даже в три искры была явлением чрезвычайным.
   – С чего это она утихомирилась? Там же магии было на целую вечность! – Демьян Горьянов пораженно разинул рот, разглядывая скамью.
   Похоже, никто из черных, да и из белых магов, за исключением одной Тани, не видел красного зарева за окном, и уже это было непостижимо. Что это за выборочная магия, которую может видеть один, но о которой даже не подозревают другие!
   «Не может быть, чтобы скамья нас пожалела. Это же бешеное родео! Вселившийся в нее дух не знал жалости. Какой-то черный маг помог мне – а черные маги просто так не помогают… И как он вообще узнал, что тут творится? Значит, следил – но зачем? И что это за маг, если он может выбрасывать искры сильнее, чем у Чумы-дель-Торт?» – недоумевала Таня.
   Ванька застонал. После падения он неподвижно застыл на полу лицом вниз. Таня бережно перевернула его и положила его голову к себе на колени.
   – Зачем?! С какой стати ты вообще полез на эту лавку?! – закричала она.
   Ей казалось, она ни на кого никогда так не злилась, как сейчас на Ваньку. И ни за кого так не волновалась.
   – Я… я просто не мог иначе… ты же знаешь почему… – едва выговорил Валялкин.
   И как он только мог так блаженно улыбаться, когда губы у него были разбиты в кровь, а вся правая сторона лица превратилась в сплошную ссадину?!
   – Почему, дурья твоя башка? Разве было не ясно, что эти черные тебя подставят? Ты же знал, знал!
   Ванька стиснул Танину руку:
   – Я тебе никогда об этом не говорил… Я сделал бы это снова… Сделал бы для тебя, потому что ты была рядом и я…
   – Что «и я»? – перебила Таня. – По-твоему, меня бы очень обрадовало, если бы тебя залягала эта укушенная табуретка?
   – Ты не понимаешь… Да и как ты можешь понять, когда я пугало в майке, которое… с которым никто… – не договорив, Ванька улыбнулся еще блаженнее и закатил глаза.
   – Ягун, чего ты стоишь? Разве ты не видишь?.. Помоги мне! – крикнула Таня.
   Таня и Баб-Ягун схватили Ваньку и потащили в магпункт. Им деятельно помогал Шурасик. Попутно обнаружилось, что все это время он любознательно подслушивал под дверью, изредка конспектируя заинтересовавшие его моменты в записную книжечку.
   Семь-Пень-Дыр, Жикин, Демьян Горьянов и Гуня остались в комнате. У истинных черных магов было не принято помогать белым. Если, конечно, они сами когда-то не были белыми, как тот же Шурасик.
   – Фи! – с презрением сказал Жора Жикин. – Вы слышали, что он молол? Готов поспорить, этот жалкий маечник влюблен в Гроттершу! И самое прикольное, что только одна Гроттерша, кажется, этого не понимает. Вот я, например, всегда смекаю, когда в меня влюблены. Когда вчера Гробыня опрокинула на меня поднос с компотом, я сразу уловил, что надо назначать свидание, потому что вообще-то никто не просил ее делать крюк в ползала да еще спотыкаться на ровном месте…
   Спохватившись, что сморозил лишнее, Жикин пугливо покосился на Гломова, на всякий случай страхуя нос. Но Гуня, к счастью для него, не вслушивался в бессвязное бормотание местного донжуана.
   Он сидел на полу и то и дело зачем-то встряхивал рукой. Крошечное серебряное колечко, врезавшееся в толстый, как любительская сарделька, палец Гломова, выглядело нелепо. Но тут уж ничего не поделаешь – магические кольца выбирают тебя сами. Один раз и на всю жизнь.
   – Слышь, Демьян, тупо все как-то получилось! Скамья-то парня чуть совсем не прибила… Но меня больше другое напрягает: мой перстень че-то совсем перестал искры пулять! – басом пожаловался Гуня, снова встряхивая кольцо.
   – Просто ты свой перстень давно не чистил… Дай я попробую! Буйнус палатис! – приказал Горьянов.
   Красная искра погасла, едва оторвавшись от его перстня. Деревянная скамья неохотно дрыгнула повернутой к потолку ножкой и вновь застыла.
   – И у меня чего-то искры тусклые стали. Магия пропадает. Может, кто-то на нее блокировку наложил, а? – озабоченно предположил Демьян.
   – Точно… С магией что-то происходит. Не иначе как где-то близко Поклеп шастает, или я сам не знаю чего… – неохотно признал Семь-Пень-Дыр.
   Некоторое время спустя Гуня Гломов, все еще тупо разглядывающий кольцо, поднес его к самому лицу и неосторожно встряхнул. Выскочившая искра обожгла его многострадальный нос.
   – Во, блин, дела! То есть магия, то нету! – поразился Гуня. – Когда я еще у лопухоидов жил, у нас такие фокусы электричество выкидывало! То вырубается во всем подъезде, то опять горит!
   – При чем тут лопухоиды и электричество? Ты бредишь! – брезгливо поморщился Горьянов.
   Демьян, как и многие в Тибидохсе, был невысокого мнения о сообразительности Гломова. А раз так, он даже предположить не мог, какая светлая мысль забрела случайно в пустую, как пыльный чулан, голову Гломова.
   Гуня, не споря, пожал плечами. Он вообще, при всех своих тараканах, был отходчивый малый и во всем привык уступать, когда дело не касалось драки или Гробыни.
//-- * * * --//
   Тем временем Таня, Ягун и Шурасик уже доволокли Ваньку до магпункта.
   Около дверей Шурасик шмыгнул носом и предусмотрительно исчез. У него был насморк с кашлем, и он опасался, что Ягге отловит его и, облепив горчичниками, заставит парить ноги и дышать над картошкой. В лечении легких заболеваний старушка охотно склонялась к жестким лопухоидным методам. «В другой раз неповадно будет!» – заявляла она.
   Ягге стояла над кипящим без огня котелком, нашептывая что-то на варево и изредка бросая в него то пучок степной травы, то мать-и-мачеху, то сухую ромашку.
   Увидев Ваньку, бесчувственно обвисшего на руках у Тани и Ягуна, она всплеснула руками и, ничего не спрашивая, метнулась к нему. Варево в котелке, оставленное без присмотра, возмущенно полыхнуло и окуталось паром.
   Только когда все ссадины Ваньки были тщательно обработаны, голова забинтована, а сам он, зеленый, как дядя Герман, уложен в постель, Ягге сурово повернулась к внуку:
   – Где это он так?
   – Бабуся…
   – Нечего бабуськать! Я и так знаю, что я не дедуся! Отвечай: где?!
   – Он… с лестницы атлантов упал. Там знаешь ступеньки какие… До самого низу катился! – мгновенно нашелся Ягун, сообразивший, что о бешеном родео лучше не упоминать.
   – Ой, горе-то какое – с лестницы! Сколько раз говорила Сарданапалу переделать ступени, да разве он почешется! – сочувственно заохала Ягге.
   Ягун облегченно перевел дыхание и незаметно подмигнул Тане, довольный, что удачно провел бабусю. Но расслабился он рано. Старушка внезапно протянула руку и, поймав внука за оттопыренное ухо, притянула к себе.
   – Ты кого обмануть хочешь?! Что я тебе, Сарданапал? Или Клопп? Ты мне лапшу на уши не вешай! – зашипела она.
   – Ой, бабуся… Мое ухо! Бабуся! – заойкал Ягун.
   – Что «бабуся»? Опять «бабуся»? Чего мне стоило тебя на белое отделение перетащить, знаешь? Я что, для того тебя у Сарданапала вымаливала, чтоб мой внучок на лавках скакал? Бешеные скачки, проходимцы, устроили! Вбили себе новую дурь в голову! Ну ничего, доберусь я до тебя! Думаешь, без матери – так и присмотреть за тобой некому?
   – Ой-ой-ой! Откуда ты знаешь про бешеные скачки? – поразился Ягун, от удивления забывший даже про раздувшееся ухо.
   – Да уж совсем я дура! Всю жизнь в лесу прожила, ничего не видела, не знаю, где можно так расшибиться! Избушкой клянусь, беда будет, если Медузия или Поклеп узнают! Загремите на черное отделение всей оравой! – пообещала Ягге.
   Внезапно новый звук отвлек старушку и мигом поумерил ее пыл. Бледный Ванька – голова у него была перебинтована так, что виден был лишь один глаз, – привстал на кровати, выискивач кого-то глазами. Таня подбежала к нему.
   – Послушай!.. – голос Ваньки едва пробивался из-под бинтов. – Пойдешь ко мне в комнату – загляни в шкаф… Там птенец! Корми его каждые два часа. Ночью тоже. Только не трогай руками – обожжешься! И не смотри на него в темноте – глаза потом режет!
   – Чей это птенец?
   – Жар-птицы. Кто-то спугнул ее с кладки, и она бросила яйца. Я собрал их и произнес инкубационное заклинание. Остальные яйца погибли, а это проклюнулось. Ну и трудно же с ним было: пищал все ночи напролет.
   – Так вот куда ты все время убегал! Почему же ты мне не сказал?
   – Это был секрет. Я хотел подарить его тебе на день рождения… К осени он будет уже большой птицей. Красивой птицей…
   Ваньке не стоило расходовать так много сил. Неожиданно он стал заваливаться на бок и упал бы с кровати, не подхвати его Ягге и Таня. Ягге опустила Ванькину голову на подушку и захлопотала над ним. Таня, сама не раз лежавшая в магпункте, успела уже изучить привычки старушки. Так, как сейчас, Ягге хлопотала только в самых опасных случаях. Когда порой даже магия оказывалась бессильна…
   – Все? Пообщались? Довели больного, что он чуть копыта не отбросил? Ягун, чего крутишься? Брысь отсюда – видеть тебя не желаю!.. И ты, Танька, брысь! Мальчишки-то ладно, бедовые головы, а вот в тебе я ошиблась! – Качая головой, Ягге решительно выпроводила их из магпункта.
   – Ягге, послушай, а он будет жить? – задерживаясь на пороге, шепотом спросила Таня.
   Старушка цепко взяла ее за подбородок и повернула к свету:
   – Ишь ты, как заговорила! Глаза-то на мокром месте!.. Раньше надо было думать! Вон она, ваша глупость – лежит, рукой шевельнуть не может!
   Таня всхлипнула и прижалась к ней:
   – Ягге! Он умрет, да? ЯГГЕ! Почему ты молчишь?
   Старушка смягчилась. Отстранив Таню, она ободряюще ущипнула ее за щеку:
   – Что «Ягге»? Чуть что, так «Ягге»!.. Ладно, не стану вас мучить, хоть и стоило бы! Выживет ваш дружок, если не будете к нему каждые два часа таскаться. А вот до вас с Ягуном я доберусь! Сглажу! Волосом Древнира клянусь, сглажу! И в магпункт вас больше не пущу, так и знайте! – пригрозила она, решительно выставляя ее за дверь.
//-- * * * --//
   Гадая, когда им снова удастся увидеть Ваньку, Таня и Баб-Ягун убито поплелись обратно. Не желая идти через Зал Двух Стихий, где на них немедленно набросились бы с идиотскими расспросами, они решили пойти кружным путем – через одну из недавно построенных галерей. Для этого им предстояло подняться на самый верх узкой, как карандаш, башни, в которой обычно проходили занятия по практической магии.
   – Ну и вонь же тут! Не иначе у Клоппа опять что-нибудь подгорело! – поморщился Ягун.
   Внезапно дверь распахнулась и, окутанный вырвавшимся наружу сизым дымом, из лаборатории выскочил сам профессор Клопп. Спотыкаясь на ровном месте, он проскочил мимо ребят и спешащей уточкой поплыл к лестнице.
   – Куда это он? – От дыма у Тани защипало глаза.
   – А я откуда знаю? Бежим посмотрим! – мгновенно сориентировался Ягун.
   Через несколько пролетов Клопп свернул на преподавательский этаж и забарабанил в двери комнаты Зубодерихи.
   Великая Зуби выглянула почти сразу. Поправляя толстые, как две лупы, очки, она разглядывала альбом средневековых гравюр. Заметив Клоппа, Зубодериха от изумления выронила книгу.
   Трубадур, тайком целующийся на последней странице с королевой, вывалившись из альбома, поспешно отскочил в сторону и начал громко читать стихи.
   – Недурно, юноша, недурственно! Прекрасная аллитерация! А какой чудный ритмический провал в третьей строфе! – томно сказала королева, поправляя прическу.
   – Суби, Суби! Только что фсе повториться! У меня протухать мой микстур трех злофоний и расползаться весь белый червяк с прошлогодний котлет, который я готовить для подвальный тухляк! – крикнул профессор Клопп.
   – Неужели снова? Надо срочно сообщить Сарданапалу! – забеспокоилась Зуби.
   Клопп сердито замахал на нее руками:
   – Почему фы фсе ферить фаш Сарданапал? Этот шарлатан только больтать каждый день со сфой потусторонний дедушка и больше в никакой ус не дуть! Он прохлопать балдахин со старинный кровать! На другой ночь пропадать котел! А фолос давно расрубить мой милий мальщик Шурасик! Я не мочь его ф том финить – он тогда бить на белий отделений!
   – Ну, ну! Может, не все так и ужасно. Вдруг это лишь чья-то нелепая шутка! – успокаивающе сказала Зубодериха.
   Клопп передернулся, точно его напичкали лимонами:
   – ШЮТКА! Фзять фся эта вещь не есть шютка! Это есть гнусный загофор-р! Тот, кто это устроить, желать оставифь нас фсех бес…
   – Профессор, нас подслушивают! – крикнула Зубодериха.
   Предупреждающему же крику предшествовало вот что. Наклонясь за альбомом, Великая Зуби заметила, что королева и трубадур навострили уши, и нахмурилась.
   – А ну марш в книгу! Вот я вам! – приказала она.
   – Какая наглость! Нам нельзя, а им можно! – надувшись от возмущения, пискнула королева.
   – Кому «им»?
   – А вон тем, что с площадки головы высовывают! Уже два раза! – наябедничал трубадур, показывая пальцем на Таню и Баб-Ягуна.
   Клопп повернулся так резко, что наступил себе на мозоль.
   – Цапус-застукалус! – крикнул он, и Таня с Баб-Ягуном вылетели из своего убежища, словно их подцепили резиновым жгутом.
   – Фот кто это! Что фи тут бродить? Шпионить? Гофорить: шпионить? – брызжа слюной, завизжал Клопп.
   – Мы не шпионили! – оскорбился Баб-Ягун.
   – А что фи делать?
   – Мы… так просто… э-э… хотели узнать, надо ли белому отделению учить билеты по оподлению? – сказал Ягун.
   – Узнать? Фот я вам узнать! ФО-ОООН ОТСЮДА! МААААРШ! – завизжал Клопп. Из кольца у него стали выпрыгивать красные искры.
   – Большое спасибо, профессор! Ваша консультация была крайне полезна! – не удержался Ягун.
   Клопп зашипел. Из его ушей и носа потянуло запахом плавленой серы. Это было поразительно. Прежде такое случалось только с Поклепом.
   Безошибочный нюх подсказал Баб-Ягуну, что они могут крупно нарваться. Он благоразумно подхватил Таню за локоть, попятился и, не открывая больше рта, ретировался к лестнице.
   Глава черных был так взбешен, что подскакивал на месте как лягушка.
   – Опять всего оплевал!.. Зачем же так орать? Обожаю профессора Клоппа и его чудные эмоции! Он просто милашка! – сказал Баб-Ягун, убедившись, что они отбежали достаточно далеко и их уже нельзя услышать.
   Таня пожала плечами:
   – Я не понимаю, чего Клопп взбесился? Из-за несчастной микстуры трех зловоний!
   – Мамочка моя бабуся! При чем тут микстура? Ты что, ничего не понимаешь? Ну прямо ничегошеньки? – поразился Ягун.
   – Почему не понимаю? У нас в Тибидохсе объявился старьевщик, который таскает всякий хлам. Он стянул у Клоппа котел, а Клопп так взбеленился, что у него от злости все пригорает, – сказала Таня.
   – ХЛАМ!! – прямо-таки взвился Ягун. – И ты называешь это хламом? Это не просто котел и не просто балдахин! Разве ты не слышала, что сказал Клопп про волос? Вспомни, чей он!
   – Что за вопрос? Древнира!
   – И котел тоже его! ПЕРВЫЙ котел Тибидохса! И балдахин от старинной кровати! ПЕРВОЙ кровати на Буяне, которую Древнир сам вырубил из ствола вещего дуба! Я слышал о них от бабуси!.. Поняла теперь? Кто-то похищает предметы, принадлежавшие лично Древниру.
   – Но зачем?
   – А я откуда знаю? – замахал руками Ягун. – Что я тебе, всезнайка Шурасик? Ой, мамочка моя бабуся, какие дела творятся! Я прям зверею!
   Таня отнеслась к открытиям Ягуна без особого интереса. Она слишком беспокоилась за Ваньку, чтобы всерьез задумываться, почему у Клоппа протухла микстура и кто стащил балдахин с кровати Древнира.
   – Мне нужно зайти к Ваньке! Я должна взять птенца жар-птицы! – сказала она.
   – Я с тобой! Я знаю, на какое охранное заклинание Ванька запирает шкаф! – моментально вызвался Ягун.
   – Со мной так со мной. Только не вздумай хватать его руками и вообще говори потише! – предупредила Таня.
   Она была невысокого мнения о способности Ягуна общаться с магическими существами.
//-- * * * --//
   Гробыня, поджав ноги, сидела на кровати и, от усердия высунув язык, что-то лепила из теста. Увидев Таню, Склепова торопливо спрятала свое изделие под одеяло и расплылась в улыбке, сладкой, как десять тонн карамели.
   – Ути-пути, кто пришел! Гроттерша! Мой любимый персонаж! Я сейчас сдохну от счастья!.. – сказала она.
   – Было бы неплохо, – ответила Таня.
   Гробыня хмыкнула. Она умела оценить хороший ответ.
   – Продолжим допрос! Что это за цыпленок у тебя в руках? С какой это радости он светится? Залетел в атомный реактор к лопухоидам? Или это ужин для моего скелета, а, Паж? Смотри, что тебе принесла тетенька Гроттер! – дурачилась она.
   – Это жар-птиц Ваньки Валялкина. Он будет жить у нас. И попробуй только к нему сунуться – так сглажу, что придется врать поклонникам, что ты в противогазе! – сказала Таня.
   Она нервничала. Птенец в коробке, обнаруженный у Ваньки в шкафу, не переставая жалобно пищал от голода. И теперь Таня лихорадочно соображала, что ему дать. Белоярого пшена? Или надо собирать в подвале слизней? Как неудачно, что она забыла спросить об этом у Ваньки.
   Гробыня задумалась, взвешивая все «за» и «против». Своей внешностью она дорожила.
   – Ладно, пущай живет! Только предупреди, чтоб не кукарекал по ночам!.. По правде говоря, мне никогда не нравились жар-птицы. Какие-то они слишком яркие! Вот аспиды и василиски другое дело. Они милашки. Обожаю слушать, как они шипят! – заявила Склепова.
   Таня с удивлением отметила, что Гробыня в хорошем настроении. Если же и качает права, то вяло и скорее по привычке.
   «С чего это мы сегодня такие добрые?» – задумалась она, подозрительно оглядывая комнату.
   Рядом со Склеповой, прикованный цепью к большой гире, обнаружился толстенный справочник «Любовное зомбирование. Технология охмурения принцев, или Как выйти замуж на скорую руку» (составитель черн. маг Алла Лиментова). За три года обучения в Тибидохсе Таня успела кое-что усвоить. Она с первого взгляда узнавала запрещенные книги из закрытого библиотечного фонда. Вот только как Гробыня сумела провести джинна Абдуллу?
   Когда Таня подошла ближе, справочник рванулся, намереваясь врезаться девочке в лоб, но удерживающая его гиря была слишком тяжелой. Обессилев, книга вновь плюхнулась на кровать и изменила тактику. С ее страниц и переплета, пытаясь добраться до Тани, поползли тонкие белые змейки и пауки.
   – Склеп! Чего над книжкой измываешься? К гире ее приковала, – спросила Таня, спокойно проводя перстнем черту в воздухе.
   Змейки и пауки замерли у незримой линии и, не в силах преодолеть ее, стали ползать вдоль. Для Тани давно уже не было секретом, что черномагические книги терпеть не могут белых магов. Недаром академик Сарданапал в своем кабинете держал их в клетке.
   Гробыня поморщилась:
   – Это я, что ли, ее приковала? Ты перегрелась, сиротка! Это все джинн Абдулла! Я из библиотеки ее еле доперла! Он эту книженцию уже триста лет никому не выдавал.
   – Сама вижу. С каких это пор Абдулла делает для тебя исключения? Он же тебя терпеть не мог, – удивилась Таня.
   – Как поссорилась, так и помирилась… Правда, мне пришлось три вечера слушать его поэму. Я чуть не облысела со скуки, слушая, как этот старикашка проклинает Тибидохс, Буян, лопухоидов и вообще всех подряд в алфавитном порядке. Тебе, Гроттерша, тоже досталось. Абдулла сказал, что скоро тебя ждет дальняя дорога и еще какие-то гадости. Ну да это все пустяки! Зато книжечка теперь у меня! – похвасталась Гробыня, с чувством целуя справочник в переплет, покрытый белыми пятнами плесени.
   От этой нежности магическая книга так расчувствовалась, что из нее посыпались новые червяки и змейки. Вытряхивая упавшего ей за шиворот червяка, Таня уронила коробку с жар-птицем, да так неудачно, что та отскочила за разделявшую комнату черту и перевернулась. Птенец с писком выпал из гнезда, устроенного для него Ванькой.
   Шипя, змейки кинулись к птенцу и облепили его. А за змейками уже волнами накатывали пауки. Таня метнулась было на подмогу, но оказалось, что птенец отлично управился и без нее. Полыхая только еще отраставшим хвостом, он обжигал им врагов и жадно клевал червей, пауков и змеек. Уцелевшие панически пытались укрыться в книге.
   – Ну что, Гроттерша, накормила я твою курицу? – усмехнулась Гробыня, с интересом наблюдавшая за расправой. – Эй, птиц, а ты ничего! Скажи спасибо за обед тетушке Гробыне!
   Дуя на ладони, чтобы не обжечься, Таня подняла потяжелевшего птенца и посадила его в гнездо. Он больше не пищал. Заглотив торчавший у него из клюва хвост змейки, он нахохлился и, спрятав голову под крыло, мгновенно уснул.
   – Зачем тебе этот справочник? Кого ты зомбировать собралась? Жору Жикина? – спросила она у Гробыни.
   – Да не, очень мне этот Жикин нужен! Разве что со скуки! Тоже мне симпатяшка со шваброй! Пусть встречается хоть с Недолеченной Дамой, – отмахнулась Склепова.
   – А кого же тогда?
   В глазах у Гробыни вспыхнул зеленый ведьминский огонь.
   – Не догадываешься? – жарко зашептала она. – Пуппера! Хочу его охмурить! Нам Клопп говорил: осенью будет новый матч, вот я и мечтаю, чтоб он приехал сюда втрескавшийся в меня по уши! Только вообрази: я и Гурий! Гурий и я! Звездная пара! Когда мне будет шестнадцать, он на мне женится! Все первые полосы магзет будут наши!
   – Ну, тебе еще долго ждать!
   – Почему долго? Мне почти пятнадцать! Жаль, Магщество Продрыглых Магций запретило браки с четырнадцати лет! Я пыталась отправить им запук в конверте, но он застрял где-то на лопухоидной почте! Они решили, что там сибирская язва. К тому же я забыла наклеить марку. Вот ослица, надо было с купидоном послать! Но я боялась, Поклеп засечет.
   Внезапно спохватившись, что увлеклась и проболталась, Склепова с подозрением уставилась на Таню.
   – И не вздумай отбивать моего Гуряндия! Моего маленького прекрасного Пупперчика! Понятно тебе, сиротка? Глаза выцарапаю, уши оборву! – серьезно предупредила она, демонстрируя длиннющие ногти.
   – Нужен мне твой Пуппер! – сказала Таня, вспоминая Пипу и ее загадочного Гэ-Пэ. Ну не странное ли совпадение, что даже их имена начинаются одинаково? Жаль, она тогда так и не выяснила, кто такой этот Гэ-Пэ. А то оказалось бы еще, что Гэ-Пэ и Пуппер знакомы, если вообще не один и тот же персонаж. Нет уж, кому-кому, а ей самой Гурий точно не нравится. Ни с какого боку. Пускай женится на Гробыне, если хочет. У нее, у Тани, возражений против этого нет.
   Успокоенная Гробыня взяла с Тани клятву, что та не имеет на Пуппера никаких видов, а после, подобрев, извлекла из-под одеяла фигурку.
   – Только не думай, что это воск! – поспешно сказала она. – Это тесто! Надо вылепить из него Пуппера, потом запечь его искрой и произнести заклинание. Тогда он точно будет мой! Это самое надежное средство.
   Таня посмотрела на фигурку. Работу Склеповой никак нельзя было назвать удачной. Догадаться, что это Гурий, можно было лишь по метле и длинному плащу.
   – Не слишком похоже. Попытайся придумать что-нибудь другое! – сказала она.
   Гробыня замотала головой:
   – Бесполезно! Думаешь, я не пыталась? И лягушку в муравейник зарывала, и траву тирлич собирала. Ну знаешь же: «Тирлич! Моего милого прикличь!» Но этот Пуппер просто каменная статуя какая-то! Небось над ним куча народу трясется! Блокируют всю магию еще на подлете! Ну ничего, от фигурки из теста оберегов нет! Тут они обломаются!
   – Все равно сомневаюсь, что с фигуркой у тебя что-нибудь выгорит. Вдруг вместо Пуппера в тебя влюбится кто-то другой из команды невидимок? Она похожа на любого из них или даже просто на фаната! – сказала Таня.
   Гробыня задрожала. Ее уже второй год донимал влюбленный шейх Спиря, обожавший звонить среди ночи по зудильнику. При этом он ничего не говорил, а лишь страстно вздыхал. Чтобы не отражаться на экране, Спиря закутывался в невидимый плащ.
   – Только не кто-то другой! Я тебя умоляю, сиротка, помоги мне! С меня психов хватит! – заныла Склепова.
   Таня подумала, что с нее тоже достаточно. И психов, и не психов. Хоть они трезвонили и не ей, зудильник будил всех без разбору. Лучше уж, если Гробыня получит наконец своего Пуппера и поскорее разгонит всех прочих поклонников. Тогда хотя бы ночью можно будет нормально спать.
   – Хочешь подправлю твою фигурку? – предложила Таня. – Только сразу договоримся: иголки в Пуппера не втыкать! Охмуришь, и всё! – твердо сказала она.
   – Ты что?! Иголки – это когда воск, а это тесто! Я моего сладенького никому не дам в обиду! Я его ватками обложу и в коробочку спрячу! – Гробыня оскорбилась так искренне, что Таня смягчилась:
   – Ну смотри, Склеп! Помни, о чем мы договаривались! Пуппера не мучить, он мировое достояние!
   Таня подышала на тесто, добавила воды, чтобы оно было помягче, и взялась за работу. Еще в начальной школе у лопухоидов она научилась неплохо лепить. Уж над чем, над чем, а над пластилином Пипа не тряслась. Если он и бывал ей самой порой нужен, то лишь затем, чтобы залепить кому-нибудь волосы.
   Хотя тесто и не было таким податливым, как воск или пластилин, работа продвигалась неплохо. Вскоре на столе стоял очень узнаваемый Пуппер, причем, чтобы понять, что это именно он, не требовалось даже метлы.
   Гробыня умиленно всплеснула руками:
   – Чудненько! Узнаю моего Гурочку! Осталась всего одна деталь, иначе магия не сработает!
   Опасливо покосившись на Таню, Склепова перевернула свою кровать.
   – Гроттерша, отвернись! Я не хочу, чтоб ты видела, где у меня секретный ящик! – потребовала она.
   Таня фыркнула и отвернулась. Гробыня достала небольшой кусок темной ткани. Изредка по ткани пробегали искры, и она словно растворялась у нее в руках.
   – Что это такое? – спросила Таня, открывая глаза.
   – Как что? Ты что, совсем глупая? Помнишь, под конец матча у Гурочки загорелся невидимый плащик и он его скинул? Вот я и подумала, что он ему все равно больше не пригодится. Мой Гурочка богатый мальчик – зачем ему какой-то там обугленный плащик? – заворковала Гробыня.
   В следующие десять минут Склепова развила бурную деятельность. Она запекла фигурку искрой и бережно завернула вполне готового к гастрономическому употреблению Пуппера в обрывок плаща. Положив его на стол, Гробыня отловила «Любовное зомбирование» и быстренько просмотрела оглавление. С лопухоидной точки зрения, это было беспорядочное и хаотично составленное оглавление. Но Гробыню это не смущало. Она отлично знала, как обращаются с волшебными книгами. Едва она коснулась переплета кольцом, как книга, превратившись в крупную сороконожку, быстро отползла на середину комнаты, подскочила и, ударившись об пол, открылась на нужной странице.
   Гробыня просияла:
   – Вот оно! Самое мощное из всех любовных заклинаний! Пуппера, ясное дело, охраняют от любовной магии, но это заклинание нельзя отразить! Недаром Древнир включил его в список ста запрещенных, а книгу сплавил в закрытый фонд! Как славно, что джинн Абдулла самовлюбленный дурак!

//-- НЕОТРАЗИМОЕ ЛЮБОВНОЕ ЗАКЛИНАНИЕ НА ФИГУРКУ ИЗ ТЕСТА --//
   Внимание, маги, магвочки, магессы и магикане!
   Рекомендуем вам уникальное заклинание, которое подарит вам и вашему предмету бурную и продолжительную любовь, идентичную естественной.
   Заклинание обладает уникальной силой, что было подтверждено клиническими испытаниями компании «Магмед». От него нельзя укрыться ни на земле, ни в воде, ни в пещерах, ни в зеркальных мирах.
   Возможные побочные действия у заклинаемого: зуд, шелушение кожи, ревность, истерики, слезы и аналогичное.
   P.S. Не срабатывает, если объект испытывает к кому-либо настоящую, чистую и искреннюю любовь.

   – Ты кого ревностью пугаешь, книга телефонная?! Не для того я гирей чуть ногу не отдавила, чтоб теперь заднюю передачу врубать! Ты мне текст давай высвечивай! – нетерпеливо крикнула Гробыня, ладонью смахивая со страницы все предупреждения.
   Схватив в правую руку фигурку, Склепова прокашлялась, трепетно прижала Пуппера к груди, закружилась на месте и с чувством произнесла:

     Втрескус поушус баранис
     Охмурыллис затуманнис
     Ревнус крикус истерикус
     Пылкосердцус спотытыкус!

   Вспыхнувшая красная искра погасла, едва скользнув по ободку кольца. Гробыня подула на обожженный палец. Она произнесла заклинание еще трижды, но всякий раз с тем же результатом. А точнее – вообще без всякого результата.
   – Не сработало! Противный Пуппер! Да он просто сухарь! Или кто-то отражает от него любовную магию! – топая ногами, закричала Гробыня, от полноты чувств едва не свернувшая фигурке Гурия шею.
   Слегка поутихнув, она вновь уставилась в книгу, в которой со свойственной всем волшебным книгам неторопливостью только сейчас выступило примечание:

   Тревога! Попытка незаконного использования! Заклинание заблокировано от черных магов! (Приказ № 74/5 от 5 мая 1290 г.)

   Гробыня испытующе уставилась на Таню.
   – Ну скажи, разве это честно – отнимать у нас, черненьких магов, самые славненькие заклинаньица? – заныла она. – Гроттерша! Сделай это для меня! Я тебя прошу! Ты же белая, у тебя оно сработает.
   – Почему я? Вдруг Пуппер уже кого-то любит и я поломаю ему судьбу? Нет, я не согласна, – замотала головой Таня.
   – Опять двадцать пять! Ты разве не читала: настоящая любовь не поддается магии. Так что, если у Пуппера все серьезно, он даже ничего не узнает! – крикнула Гробыня. Она удивительно быстро переходила от одного настроения к другому. Сейчас могла сюсюкать, а через полминуты вопить.
   – Как это он не узнает?
   – Да очень просто! Наш «втрескус» не сработает, и все дела… Но я убеждена, Пупперчик ни в кого не влюблен. Он же спортсмен, а все спортсмены маньяки. Ему нужна именно такая девушка, как я, эффектная и энергичная! Гурочка будет летать себе за мячиками, а я подбирать ему по каталогу разные мухлежные очочки и высокие ботинки! Я тебя умоляю, Гроттерша! Хочешь, на колени встану?
   И, не дожидаясь ответа, Гробыня поспешно плюхнулась на колени.
   – Ну вот, я, такая неотразимая, такая гордая, стою перед тобой, занюханной Гроттершей, на коленях! Тебе этого мало? Учти, если не прочтешь, я найду кого-нибудь другого! Или нет, я найду другое заклинание и влюблю в себя Баб-Ягуна! Не боишься?.. Ну тогда Ваньку! А вот теперь вижу, что боишься! – воскликнула Склепова.
   – Гробыня, ты больная! При чем тут Ванька? – нахмурилась Таня.
   – А при том! При том!.. У тебя есть Ванька, а мне нужен Пуппер! Танечка, милая, ну прочитай! Прочитай! Я сама не своя, не знаю, что со мной творится! – снова залебезила Гробыня.
   Таня сердито посмотрела на нее и, подумав, что с ослами спорить бесполезно, заглянула в книгу.

     Втрескус поушус баранис
     Охмурыллис затуманнис
     Ревнус крикус истерикус
     Пылкосердцус спотытыкус! –

   громко произнесла она.
   Полыхнула зеленая искра. Потом еще одна, и несколько секунд спустя – еще. Последней Таня едва не обожглась. Она и не предполагала, что заклинание потребует столько магической энергии. Целых три искры!
   Гробыня, мгновенно понявшая, что означает третья искра, издала победный крик и принялась скакать по комнате.
   – ЕСТЬ! ПУППЕР МОЙ! – вопила она.
   Таня недовольно покосилась на нее и хотела уже захлопнуть книгу, но случайно задержала взгляд на странице – и замерла.
   Буквы заклинания размазывались и, превращаясь в дымные кольца, поднимались над книгой. Они зависали, перетасовывались и складывались в слова:

   Поздравляем вас! В магической книге гражданских состояний сделана запись следующего содержания:
   «Гурий Пуппер пылко и пламенно полюбил Татьяну Гроттер. Причина чувства: дистанционная магия на фоне изначальной склонности»

   Таня поспешно замахала руками, разгоняя дымные кольца. Интересно, не заметила ли Гробыня? Нет, пронесло. Торжествующей Склеповой было не до того, чтобы читать всякие там дымные надписи. Прижав к груди запеченного Пуппера, она, уже входя в роль, внушала ему:
   – Значит, так, дорогуша! Пора доказывать свою любовь! Во-первых, мне нужен дворец! Не хочу жить в одной комнате с этой вот! И вон то колье с бриллиантами!.. Купи его или укради! Зачем тебе, по-твоему, такая большая метла и невидимый плащ?
   «О, Древнир! Это же надо! Зачем мне Пуппер!.. А Гробыня-то о чем думала? Фигурку лепила я, заклинание произносила тоже я! Вот нелепость-то!» – с ужасом размышляла Таня.
   Заметив, что над книгой начинают подниматься новые дымные кольца с явным намерением составиться в тот же текст, она быстро схватила «Любовное зомбирование» и швырнула справочник об пол. Оскорбленная книга превратилась в сороконожку и помчалась ябедничать Гробыне. Но, увы, спеша нагадить ближнему, сороконожка выбрала не тот маршрут.
   Никто не увидел, как проснувшийся птенец выпрыгнул из гнезда. Он боком подскочил к сороконожке, делая вид, что вовсе ею не интересуется, а потом…
   – А-а-а! Что я навру Абдулле? Твой глупый жар-птиц сожрал книгу из закрытого фонда! – закричала Гробыня.

Глава 5
Сапоги, корона и шпага

   Утро следующего дня застало самого доброго депутата лежащим на животе на ковре и шваброй выуживавшим из-под дивана таксу. Герман Дурнев был разъярен, как сорок тысяч голодных упырей, спешащих со своей посудой на донорский пункт.
   – А ну иди сюда, авантюристка! Умей отвечать за свои поступки! Куда ты дела мой ботинок? Мне надо на телемост по правам человека – не в тапках же я туда поеду! – шипел он.
   Полтора Километра злобно клокотала на Дурнева из-под дивана, огрызалась на швабру, но вылезать благоразумно не собиралась. Тем более что защитить ее было некому.
   Хозяйка отсутствовала. К девяти часам она повезла Пипу в модельное агентство «Пупсик-старс» на фотопробы. С недавних пор Пипа возомнила, что у нее фигура манекенщицы. Мамаша тоже находила свою дочь неотразимой.
   – Пусть только попробуют не взять мою девочку! Мы ихний «Старс» на танке переедем! Мне Айседорка обещала! – говорила она.
   Ради того чтобы всегда иметь наготове танк и роту спецназа, мадам Дурнева даже возобновила отношения с Айседорой Котлеткиной.
   Уезжая, Нинель оставила мужу парадный костюм и начищенные ботинки, но такса оказалась шустрее, и вот уже полчаса Дурнев гонялся за ней, подвергая воровку резкой критике. Такса была стара, такса была глупа, но одно она умела делать превосходно – короткие лапы позволяли отлично прятаться под мебелью.
   Можно было заглянуть в шкаф или поискать в коридоре другую пару обуви, но упрямый депутат вбил себе в голову, что ему нужны именно эти ботинки, и никакие другие.
   Наконец за час до телемоста Дурнев сдался. Распахнув шкаф-купе, он принялся бестолково дергать все ящики подряд, пока не добрался до нижнего. Не успел самый добрый депутат потянуть его на себя, как что-то загрохотало, ящик распахнулся словно от мощного пинка, и из него, позванивая шпорами, выскочили высокие черные сапоги.
   Замерев, Герман Никитич взволнованно хрюкнул. Он был тронут. Ледяное сердце потекло у него в груди, как растаявшее мороженое.
   «Я давно о таких мечтал! Нинель наверняка припрятала их к моему дню рождения! Какая она у меня умничка!» – сказал он себе.
   Пока Дурнев, закатывая глазки и млея, любовался сапогами, из-под дивана с ловкостью бывалой диверсантки вынырнула такса Полтора Километра. Подкравшись к ближнему сапогу, такса хотела схватить его, но, принюхавшись, завыла и, поджав хвост, поплелась в коридор. Здесь ее можно было легко поймать, но депутат уже забыл о ней. Все его внимание было приковано к сапогам.
   Решившись, он сбросил с ноги ботинок и, натянув сапоги, подошел к зеркалу. Сердце у него сладко защемило.
   – Вот это шик! Кто теперь посмеет сказать, что я не красавчик? Все мои завистники откинут копыта! – воскликнул он.
   Крутясь перед зеркалом, Дурнев щелкнул каблуками. Серебряные шпоры, столкнувшись, зазвенели. В комнате что-то полыхнуло. Ослепленный, председатель В.А.М.П.И.Р. машинально закрыл глаза и заслонился рукой. Он, как некогда Генка Бульонов, решил, что в люстре взорвались сразу все лампочки.
   Но люстра была ни при чем. В этом Дурнев убедился, когда вновь открыл глаза. А еще он увидел, что посреди комнаты, с любопытством озираясь, стоит щуплый человечек с красным лоснящимся носиком, украшенным кучей мелких прожилок. Волосы у него были темные и жесткие, как проволока. Одет он был в черный халат с вышитыми на нем рунами – такой просторный, что он подошел бы и супруге самого доброго депутата. На вид человечку можно было дать лет тридцать.
   Ненадолго задумавшись, Дурнев принялся методично оглашать окрестности призывными воплями. Толстые перекрытия правительственного дома равнодушно проглатывали его хриплый рев. А работавший у Айседоры Котлеткиной телевизор старательно умножал могучие децибелы перспективного политика на ноль.
   – Слуга, ты здесь один? Где он? Отвечай, где? – потребовал человечек, выходя из прожженного в ворсе ковра круга. (Бедный новый ковер супруги!)
   – Кто? – шепотом спросил председатель.
   – И ты еще спрашиваешь, кто?! Твой хозяин Моцарт!
   Стоило самому доброму депутату неосторожно ляпнуть, что Моцарт умер, как красноносенький залился лающим смехом:
   – Умер?! Ты говоришь, Моцарт умер? Да будет тебе известно, ничтожный, он пока жив!
   Дурнев окончательно убедился, что к нему в квартиру забежал псих. «Наверное, Нинель забыла закрыть дверь! – догадался он. – Лучше ему поддакивать, а потом вызвать психиатричку».
   – Вы хотите сказать, что вы сами Моцарт? Простите, маэстро, что сразу вас не узнал! – с воодушевлением воскликнул он. А сам уже приглядывался с опаской, нет ли в руках у психа ножа.
   Красноносенький вскинул руку. На безымянном пальце у него блеснуло толстое кольцо со сверкающим камнем. «На бриллиант похоже, но, конечно, фальшивка. У психов все ценное санитары отбирают», – подумал Герман Никитич.
   – О нет, ничтожный, я не Моцарт! Я Сальери! Пади же предо мною ниц! – страшным голосом прогрохотал красноносенький.
   Дурнев на миг остолбенел, но сразу взял себя в руки.
   – Конечно, конечно… Тот самый, что отравил Моцарта! – подсказал он, прикидывая, сумеет ли добраться до телефона и позвонить.
   Красноносенький замер.
   – Тебе известно, что я задумал? – спросил он глухо. – Ты знаешь про чашу с ядом? Теперь я должен убить и тебя! Умри, несчастный!
   Псих величественно поднял руку. Камень на его кольце уставился прямо в грудь Дурневу.
   – Вспышкус гробулис!
   Открыв рот, председатель В.А.М.П.И.Р. наблюдал, как по воздуху к нему неотвратимо приближается пылающая алая точка. Она уже почти коснулась его груди, но тут в ящике у него за спиной раздался странный звук, будто что-то выдвинулось из ножен.
   Алая точка порозовела и погасла, слегка опалив самому доброму депутату галстук.
   Красноносенький задумчиво посмотрел на свое кольцо. Он явно ожидал иного результата и был разочарован.
   – Ага! Не вышло, ты под чьей-то защитой… Ладно, пойдем другим путем! – пробормотал он.
   Псих подскочил к бару и, выудив оттуда бутылку красного вина, стал деятельно засыпать в нее через горлышко какой-то порошок.
   – Ничего, что не из бокала? Давно не виделись, старина! Выпьем на радостях вина! – лживым голосом сказал безумный Сальери и, держа в руках бутылку, зашаркал к хозяину дома.
   Дурнев учащенно заморгал. Он опасался не столько отравы, которую не собирался пить, сколько самой бутылки. Сумасшедший приближался к нему походкой страдающего радикулитом балетмейстера.
   – Ты куда спешишь, братан? Выпьем с горя, где ж стакан? – напевал он, вихляя коленями.
   От ужаса в голове у несчастного председателя все смешалось. Одна из рун на халате красноносого показалась ему похожей на морковку. Это был уже перегруз, последняя соломинка, которая ломает спину верблюду. Глазки у самого доброго депутата собрались в кучку.
   – Не подходите ко мне, я кролик Сюсюкалка! Я могу здорово лягацца! У меня сильные задние лапы! – завизжал он.
   Псих от неожиданности остановился. Воспользовавшись этим, дядя Дурнев повернулся к нему спиной и неуклюже, точно мул, лягнул его сапогом. Благодаря тяжелым сапогам удар вышел на славу. Сальери опрокинулся и, присев, стиснул виски руками. Мало-помалу выражение его лица менялось. Оно стало веселым и даже легкомысленным. Он удивленно, словно увидев его в первый раз, уставился на самого доброго депутата.
   – Прошу прощения! – защебетал он, бросаясь обнимать Германа Никитича. – Клянусь Древниром, эти пространственные заклинания меня когда-нибудь доконают! Когда сознание подвисает в астрале, в тело норовит вселиться какой-нибудь потусторонний дух. И кем я был на этот раз?
   – Са… Саль… Сальери… – с трудом оттесняя в себе кролика Сюсюкалку, проговорил тот.
   – Ну вот, видите!.. Опять этот Сальери! – ничуть не удивился красноносый. – Кстати, разрешите представиться! Фудзий, преподаватель магических сущностей из Магфорда! Могу ли я надеяться лицезреть почтеннейшего академика Сарданапала Черноморова, пожизненно-посмертного главу Тибидохса?
   – Э-э-э… Тут такого нету! – промямлил самый добрый депутат.
   – Как нету? – неприятно поразился Фудзий. – Вы хотите сказать, он сейчас в отъезде? В таком случае подскажите, где мне его подождать. В крайнем случае я могу даже пожить в этой жалкой каморке на задворках Тибидохса.
   Дурнев оскорбленно надул щеки. Это же надо – обозвать гостиную его супруги в самом дорогом доме на Рублевском шоссе «жалкой каморкой на задворках Тибидохса»!
   Преподаватель магических сущностей из Магфорда обнаружил у себя в руках бутылку с вином, с интересом понюхал горлышко и отхлебнул.
   – Опять отрава! – поморщился он. – Как однообразно! Вообразите, за триста лет в Магфорде меня восемнадцать раз травили и два раза накладывали роковую порчу. И всякий раз это были либо завистники, либо нерадивые ученики. Вообразите, они все утверждают, что я занудный идиот! Ну скажите, разве я похож на идиота?
   – М-м-м… Нет! У идиотов слюни текут! – торопливо заверил его Герман Никитич.
   – Вот и я то же самое говорю! Какой же я идиот? Моя мамочка всегда утверждала: если не обращать внимания, от тебя рано или поздно отстанут. Но они не отставали – доставали меня год за годом, вот я и решил, что пора перебираться из Магфорда в Тибидохс! – объяснил Фудзий и, еще раз отхлебнув вина, захихикал.
   Герман Дурнев, со своим верным нюхом на людей, подумал, что перед ним полный кретин. Произнести это заключение вслух он, однако, благоразумно не решился.
   Прогуливаясь по комнате, Фудзий подошел к окну, выглянул наружу и мгновенно перестал щебетать.
   – Разве это Тибидохс? Меня не обманешь! Это мир лопухоидов! Зачем вы меня сюда вызвали? – воскликнул он.
   – Я вас не вызывал! Я опаздываю на телевидение! Уходите, или я позвоню на пост охраны! – прохрипел депутат и завопил что есть мочи, надеясь, что его услышат. Фудзий заткнул одно ухо пальцем и повернулся к Дурневу другим.
   – Ух ты! А еще громче можно? – полюбопытствовал он.
   Дурнев зачерпнул носом воздух и изготовился для новой трели. Но не успел он крикнуть, как преподаватель магических сущностей сделал рукой движение, словно выключал у приемника звук. Дурнев закричал, но сам не услышал своего голоса. Это так его напугало, что он чуть не заплакал.
   – Интересно, как этому лопухоиду удалось изменить направление моей телепортации? Изменить его так, что вместо Тибидохса меня занесло в эту дыру? – спросил сам у себя Фудзий.
   Бегло оглядев хозяина дома, он присел на корточки и уставился на его сапоги.
   – Ого, какой любопытный экземплярчик! Так вот почему я здесь оказался! Теперь все понятно. Ты вампир! Причем вампир, лишенный магических способностей.
   Дурнев опасливо проверил языком, не выступили ли у него клыки.
   – Я попросил бы мне не хамить! Я не вампир! Я народный избранник! – возмущенно проблеял он, возвращая себе если не голос, то хотя бы его подобие.
   – Конечно, конечно! – согласился Фудзий. Он быстро протянул руку и попытался схватить его за сапог, но длинная змеевидная молния, отделившаяся от шпоры, ужалила его в ладонь.
   Преподаватель магических сущностей охнул и отдернул руку.
   – Вот это да! А сапожки-то кусачие! Признайся, лопухоид, у тебя ничего больше нету, кроме этих сапожек? Из той же копилочки, а? – спросил он, двусмысленно подмигивая.
   – Ничего у меня нет! Отстаньте от меня! – пискнул депутат, чувствуя в голове какую-то странную щекотку.
   – Ну, нет так нет! Уж и спросить нельзя! – миролюбиво сказал Фудзий. – Ну пока, вампирчик! Мне пора к Сарданапалу! Он вызвал меня по важному делу. Как мне сообщили, речь идет о загадочных похищениях. Ну да ты все равно не поймешь! Даже я при всей моей мудрости ничегошеньки не понимаю!
   Он приветливо помахал хозяину дома и, запахнувшись в халат, стал быстро вращаться, выбрасывая красные искры. Прилипая к халату, искры образовывали кокон. Вскоре он стал таким плотным, что Фудзий сделался похож на сияющую мумию.
   А еще секунду спустя, когда ослепленный пыланием искр Герман Дурнев закрыл глаза, полусумасшедший преподаватель магических сущностей исчез.

Глава 6
Иссякнувшая магия

   Баб-Ягун вскочил на пылесос и первым взмыл над полем. И сразу же встречный порыв ветра раздул в нем ораторское словоблудие:
   – Поздравляю всех с очередной тренировкой по драконболу! Вот думаю, чего интересненького стрясется со мной сегодня? На прошлой тренировке, как все помнят, меня проглотил Ртутный. Проглотил из чистого любопытства. Небось хотел проверить, не такой ли я кислый, как Горьянов. И когда только этот дракон успел вымахать? Кстати, вот свежая идейка: почему бы не установить в желудке у драконов диваны и магическое освещение? Можно было бы валяться на диване и читать всякие там журнальчики, пока другие вкалывают.
   Соловей О. Разбойник сердито взглянул на Ягуна с тренерской скамьи, и сразу же зачихавший пылесос комментатора провалился в воздушную яму. Верно поняв предупреждение, Ягун мгновенно сменил тему:
   – Драконюхи открывают ворота третьего ангара, где, как известно, содержатся молодые драконы, сыновья Гоярына… Эй, а где же они? Эти малявки всегда бросаются наружу, едва увидят, что ворота открыли!.. Что это за песчаный смерч? Почему убегают джинны? Некоторые даже сбиты с ног неизвестно кем! Огненный залп! А-А-А-А-А! Я так и не понял, откуда взялось пламя!.. Рита Шито-Крыто едва успевает уклониться… У Жикина уже пылает швабра! Я понял! Соловей О. Разбойник сделал драконов невидимками и натравил их на игроков своей команды. Ой, мамочка моя бабуся, и это называется тренер! Он, наверное, решил угробить прежнюю команду и набрать новую!
   Пригнувшись к пылесосу, Ягун принялся как сумасшедший носиться по полю, чудом избегая столкновений с драконами. То же самое делали и другие игроки. Пламя вспыхивало то справа, то слева, обжигая кожу, предусмотрительно покрытую упырьей желчью. Хорошо еще, что у молодых драконов огонь бывает не слишком горячим.
   Казалось, что драконов не четыре, а по меньшей мере две дюжины. Они возникали внезапно, налетая на игроков с самой непредсказуемой стороны. Только под конец тренировки, неоднократно обожженные и не раз побывавшие на песке, игроки научились догадываться о приближении дракончиков по глухим ударам их крыльев и завихрениям воздушных потоков. Жора Жикин сумел в самом безвыходном положении избежать столкновения с несущимся ему в лоб драконом, а Баб-Ягун, которого тянули каждый в свою сторону сразу два сына Гоярына, сделал на пылесосе такой финт, который уже не сумел бы повторить даже за полное освобождение от экзаменов.
   Наконец Соловей О. Разбойник, хмуро наблюдавший за игроками, оглушительно свистнул в два пальца. Пока драконюхи суетливо загоняли молоденьких дракончиков, все еще деливших реактивный веник Кузи Тузикова, Соловей, прихрамывая, уже спешил к игрокам.
   – Отвратительно! И это называется команда! Десять хмырей на метлах справились бы лучше! – заявил он.
   – Но драконы же были невидимые! – возмутился Горьянов.
   – И что из того? Может, ты хотел, чтобы они оповещали о своем прибытии телеграммой? – взвился Соловей. – Вы думаете, что драконбол – это техника? Перевертоны, уклонения, заговоренный пас? Да, без этого нельзя, но это все ерунда, тьфу! Драконбол – это душа, драконбол – это сердце. Вы должны внутренне расшириться и вобрать в себя все поле! Понимаете? Чувствовать обоих драконов, ребят из своей команды и противника! Сразу всех! Не только то, что они делают сейчас, но и то, что сделают через пять минут! Только тогда можно говорить о настоящей игре!
   – Жесткий темпоральный телекинез? Разве он не запрещен? – со знанием дела спросил Баб-Ягун.
   Соловей презрительно зацокал языком:
   – Олух! Оставь телекинез ученым шляпам! Я говорю об истинном чутье драконболиста! Только оно отличает просто хорошего игрока от прирожденного! Никакая случайность не должна сбить вас с пылесоса, контрабаса или скрипки! Вы должны видеть драконов не глазами! Вы должны чувствовать их сердцем! Каждое движение, каждое колебание воздуха! В противном случае не помогут ни штаны с присоской, ни очки, выявляющие невидимок, ни липучки для мяча.
   Ягун покраснел и принялся созерцать трубу своего пылесоса с таким рвением, будто никогда прежде ее не видел. Одновременно он размышлял, откуда Соловей знает о противоневидимых очках, которые он только позавчера заказал по каталогу «10 000 новинок для супердраконболиста». Тоже чутье или проболтались почтовые купидончики? Ведь очки-то еще даже не были доставлены!
   Наконец Соловей закончил громыхать и смешивать команду с грязью:
   – Завтра продолжим! И только пусть кто-нибудь попробует опоздать! За каждую минуту опоздания – час отрабатывать заговоренный пас. Ясно? А теперь вон с глаз моих!
   Спрятав контрабас в футляр, Таня пошла с поля, но Соловей, окликнув, подозвал ее к себе. Его единственный глаз изучающе скользнул по лицу девочки.
   – Если сегодня тебя ни разу не сшибли с контрабаса, то лишь потому, что у тебя был слишком убитый вид. Неприятности? – спросил он.
   – Не-а, все нормально. Просто всю ночь готовилась к экзаменам. У нас на следующей неделе нежитеведение, а потом сразу зачет у Тарараха и практическая магия у Клоппа, – сказала Таня, опуская тяжелый футляр на песок.
   Брови Соловья сомкнулись:
   – И кого ты пытаешься обмануть? Если я тренер, который кричит на игроков, это еще не значит, что я полный идиот. Ваньке лучше?
   – Не знаю, – глядя в сторону, сказала Таня. – Ягге не пускает нас к нему уже вторую неделю. Она даже на окна поставила блокировку от купидончиков. Нам с Ягуном кажется, что она просто скрывает от нас что-то очень плохое.
   Соловей покачал головой:
   – Пробраться-то пытались?
   – Да, уже трижды. Но всякий раз Ягге нас перехватывала. И как она только узнает!
   Тренер усмехнулся:
   – Не стоит недооценивать старушку. Ты думаешь, у кого Поклеп учился ставить оповещающие заклинания?
   – У ЯГГЕ?! – не поверила Таня.
   – А то! Да только все равно у Поклепа они трещат, как лопухоидные приемники, да еще и светятся, а у Ягге незаметны и неслышны. Если она не пожелает пустить вас в магпункт, то не пустит. Но это еще не повод, чтобы скверно играть. Если так и дальше будет продолжаться, осенью невидимки не оставят нам шанса. Они тренируются день и ночь, а мы того и гляди останемся без…
   Соловей спохватился и, словно в наказание за болтливость, дернул себя за редкую, как у Чингисхана, бородку.
   – Без чего? – быстро переспросила Таня.
   – Не важно. Когда будет нужно, Сарданапал вам сам скажет… А пока держи! Давно собирался тебе ее дать. Почитай! Тебе это пойдет на пользу.
   Соловей О. Разбойник, кряхтя, полез в карман и достал из него крошечную, не больше спичечного коробка книгу. Пока Таня размышляла, в какую лупу ее надо разглядывать, Соловей произнес «Максимус гигантус!» – и книга разрослась до размеров толстенной энциклопедии.
   На истрепанном переплете, явно изготовленном из драконьей кожи, было оттиснуто:

//-- Дедал Критский. Искусство драконбола. --//
//-- Издание первое, последнее и единственное --//

   Тренер приоткрыл книгу. Каждый рисунок в ней был живым. Страницы казались чистыми, но золотистые рукописные буквы вспыхивали на них, едва глаз начинал скользить по строкам.
   – Это особая книга. Единственная, где описаны все тайны драконбола. Автор работал над ней всю жизнь. Многие бы десять лет согласились драить драконьи ангары, чтобы только прочитать ее. Даже у Абдуллы нет ничего подобного! – с гордостью сказал Соловей. – Ты рада? Кстати, если захочешь, чтобы она вновь уменьшилась, произнеси «Мизур лилипутос!». Цвет искр значения не имеет, хотя она, по-моему, больше любит зеленые.
   Таня поблагодарила, надеясь, что Соловей ничего не заметит. Еще две недели назад она была бы на седьмом небе от счастья, а теперь ей даже заглядывать в книгу не хотелось. Все ее мысли были там, за стенами магпункта. Порой она даже подумывала, не сломать ли ей нарочно руку или ногу, чтобы оказаться рядом с Ванькой.
   Спрятав книгу и еще раз сказав спасибо, она пошла к Тибидохсу. Соловей сурово смотрел ей вслед, скрестив руки на груди.
   – Гроттер! Эй! – громко позвал он.
   Таня обернулась.
   – Ты случайно не помнишь, сколько окон у магпункта? – спросил тренер.
   – Четыре, – не задумываясь, ответила Таня. Они с Ягуном столько раз разглядывали башню снаружи, что она могла представить себе ее с закрытыми глазами.
   – Только четыре? – хмыкнул Соловей. – Ишь ты! А мне, дураку старому, почему-то помнится, что их пять. Пятое, слуховое, чуть повыше. Когда-то там была кладовка магпункта, но потом чердак отдали под музей истории Тибидохса. Это была, кстати, идея Поклепа. Он вечно кричал, что ему негде складывать старые реликвии. А раньше, до музея, там, помнится, был люк, ведущий прямо в магпункт. Почему-то именно чердачное окно вылетает у всех из головы, когда накладывают заклинания… Эй, ты что? Я не собирался тебе ничего подсказывать! Я только делился воспоминаниями своей юности! Нам, сентиментальным пожилым преподавателям, ничего другого и не надо.
   Подбежав к Соловью, Таня, не сдержавшись, расцеловала его в обе щеки. Одноглазый тренер был так ошеломлен, что сел на песок и, не в силах ничего сказать, замахал руками, отгоняя бросившихся к нему на помощь ангарных джиннов. А Таня, схватив футляр с контрабасом в охапку, уже мчалась к Тибидохсу.
//-- * * * --//
   Вечером Гробыня лежала на кровати и разгадывала кроссворд для черных магов. То и дело она заходила в тупик и начинала приставать к Тане:
   – Эй, сиротка! Симпатичный кровосос, издающий приятное зудение…
   – Комар, – отвечала Таня.
   – Подходит! – радовалась Гробыня. – А вот это: чудненькая машинка для стрижки голов?
   – Гильотина!
   – И это подходит! Ну ты и умняшка, Гроттерша! Прям Шурасик в юбке!
   – Угу. А ты Гуня Гломов с маникюром, – отвечала Таня.
   Она едва скрывала нетерпение, дожидаясь, пока Склепова заснет. Однако показывать это было опасно. Если бы Гробыня что-нибудь заподозрила, она могла запросто не спать всю ночь.
   Наконец, решив больше не напрягать извилины, Склепова запустила журнал с кроссвордом через всю комнату.
   – Бедный Пупперчик! – мечтательно сказала она. – Скучает небось по своей Гробынюшке! Бродит, метлу обнимает! Скоро купидончиков начнет присылать. Ничего, пускай пока помучается – больше любить станет! А тебе, Гроттерша, небось завидно, что у меня такой хахаль? Тебе-то он уж точно не светит!
   – Да уж где нам, белякам! – сказала Таня, отмахиваясь от Черных Штор, по которым давно уже приплясывал с метлой Гурий Пуппер, загостившийся с четвергового сна Гробыни.
   Потеряв терпение, она почти уже решилась запустить в Склепову «Пундусом храпундусом», но тут Гробыня счастливо захохотала, перевернулась к стене и засопела в обе дырочки. Она всегда вырубалась почти мгновенно, хотя и любила потрепаться перед сном.
   Таня поспешно выскользнула из кровати, оделась и, прокравшись по темному коридору, постучала в дверь Баб-Ягуну. Вначале один раз, а затем еще трижды. Так у них было условлено. Выглянувший Ягун поманил ее к нему в комнату.
   Просторный стол, стоящий посредине, был завален всевозможными приспособлениями для магического пилотажа и драконбольным снаряжением. Для тетрадей и учебников оставался один дальний угол, где они были сложены живописной пирамидой, которую уже обвил паутиной шустрый тибидохский паук.
   Ожидая Таню, Баб-Ягун не терял даром времени и смазывал все сочленения своего пылесоса. Рядом лежали четыре пустые банки из-под майонеза.
   – Видела? Теперь мой пылесос будет работать совсем бесшумно! Нас никто не засечет! – довольно сказал Ягун.
   – Ты хочешь, чтобы я села в эту лужу? – поморщилась Таня, разглядывая сиденье пылесоса.
   – Подумаешь, пролилось немного! Это же не грязь какая-нибудь! Отличный майонез! – обиделся Ягун. Он вытер лужу ладонью и поочередно облизал пальцы.
   Воспользовавшись дальней лестницей, друзья выбрались на стену, проскользнули по ней и оказались напротив невысокой внутренней башенки, примыкавшей к Большой Башне и казавшейся рядом со своей гигантской соседкой не больше чем ступенькой. Именно в этой пристроенной башенке и помещался магпункт.
   Ярко светила надкушенная луна, стыдливо прикрывавшая свой изъян фиолетовыми тучами. Таня и Ягун сели на пылесос. Блокировок на полет на стенах не было: они были только внутри.
   После непродолжительного полета друзья протиснулись в узкое чердачное окошко. Глухо хрустнула рама, которую Ягун ухитрился выломать трубой своего пылесоса.
   – Ой! Ну ладно! Все равно она была гнилая, – оправдываясь, сказал он.
   Таня огляделась. В узкой, с полукруглым потолком чердачной комнате громоздилась похожая на закутанных в белые одеяния призраков старая мебель в чехлах – диваны, скамьи, сундуки. Возле стены белой скалой высился шкаф. На стенах висели картины в тяжелых рамах – унылые, серые, изображавшие грозных стариков в напудренных париках и старух в чепчиках. Все картины были неживыми. Лишь у одной из старух в руках была живая моська, залившаяся при приближении ребят простуженным лаем.
   – Плохой художник! Зачем он нарисовал такой жалкой моське лай от волкодава! – осуждающе сказал Баб-Ягун. – И вообще, теперь я понимаю, почему сюда никто не ходит. Кошмарное место!
   Хранителем музея последние двести лет считался Тарарах. Однако питекантроп терпеть не мог все неживое. Его сердце было отдано живым магическим существам, которым вечно нужна была помощь. Именно поэтому хранитель бывал в музее крайне неохотно – только в те дни, когда пятница, тринадцатое, приходилась на полное солнечное затмение. Что и можно было прочитать на двери.
   Таня молча разглядывала один из портретов, напоминавший ей Гуго Хитрого. Но это был, увы, не Гуго. Пропавший белый маг, обитавший в своей книге, так и не был обнаружен, несмотря на все усилия Медузии и Великой Зуби. Как не был найден и тот, кто слепил из воска фигурку самой Тани.
   Неожиданно из дальнего угла донесся скрип. Крайний из чехлов словно ожил. Его неясный белый силуэт то выглядывал из-за шкафа, то беспокойно проваливался назад. Таня и Баб-Ягун осторожно приблизились. Таня отогнула чехол и поняла, что все предметы защищены заклинаниями невидимости.
   – Интересно, что это такое? А ну-ка! – Она осторожно присела на этот предмет и откинулась на спинку. – Похоже на кресло-качалку, как считаешь, Ягун?
   – Скрипи потише или разбудишь мою бабусю! Ее комната как раз под нами. А спросонья моя бабуся опаснее Клоппа! – озабоченно сказал Ягун и отправился искать люк.
   Таня хотела уже спрыгнуть с кресла, но напоследок случайно чуть сильнее откинулась назад. Внезапно качалка взвилась в воздух и зависла над полом. От неожиданности Таня вцепилась в подлокотники. Кресло некоторое время задумчиво поболталось в воздухе, а затем неохотно опустилось на прежнее место. В миг, когда полозья качалки коснулись досок, на чердаке одновременно полыхнули сотни зеленых искр.
   Перстни Тани и Ягуна мгновенно нагрелись, жадно поглощая энергию. Невозможно было даже представить, сколько магии заключено было в этом скрипучем кресле.
   – Ого, а Древнир-то был не дурак полетать! Хотя маневренность у этой штуковины похуже, чем у моего пылесоса! Да и на поворотах небось в спинку впечатывает! – шепотом сказал Ягун, дуя на свое кольцо.
   Таня подумала, что ее приятель окончательно свихнулся, раз может думать и говорить только о своем пылесосе.
   После непродолжительных поисков они обнаружили люк. Он был почти у самого окна, причем даже не заложен, а лишь накрыт плетеной дорожкой. Ягун отволок дорожку в сторону и, вцепившись в кольцо обеими руками, попытался поднять крышку люка. Сколько он ни сопел, люк не поддавался.
   – Мало каши ел! Дистрофикус физкультурус! – Таня выпустила искру. В тот же миг люк с грохотом распахнулся, едва не отдавив Ягуну ноги.
   – Предупреждать надо! – заорал он, прыгая на одной ноге.
   – Извини! Я думала, ты, как обычно, подзеркаливаешь, – сказала Таня.
   За прошедшие полтора года она успела выучить сотни новых заклинаний и теперь использовала их почти не задумываясь. Недаром Тарарах утверждал, что, как ни уворачивайся от образования, что-то все равно налипнет.
   Помогая друг другу, они осторожно спустились в люк.
   В магпункте тускло горел ночник. Ванька спал, свернувшись калачиком. На полу в беспорядке были разбросаны книги и тетради. Над одной из тетрадей, изредка ныряя в чернильницу, порхало перо и выводило строчку за строчкой, готовясь за своего хозяина к экзаменам. В глубокой щели рядом с кроватью что-то поблескивало. Зная Ваньку, Таня готова была поспорить, что сюда он незаметно выливает микстуры Ягге.
   Не удержавшись, Таня и Баб-Ягун метнулись к кровати и с радостными возгласами принялись тормошить Ваньку. Разбудить его оказалось непросто. Валялкин мычал и зарывался носом в подушку. Лишь после продолжительной тряски он присел на кровати и зевнул.
   – Сейчас кого-то сглажу! Отстаньте! – сказал он и снова стал заваливаться на подушку.
   – Ты жив! ЖИВ! – крикнула Таня. На ее лицо упал дрожащий свет ночника.
   Ванька перестал крениться и окончательно проснулся. Он внимательно посмотрел вначале на одну свою руку, потом на другую. Затем потрогал лоб.
   – Ну да. А что, не похоже? – спросил он с беспокойством.
   – Да нет, похоже! – обрадованно воскликнула Таня. – Мы так переживали! Ягге нас к тебе не пускала.
   – Ясное дело. Она меня отсюда тоже не выпускает. Говорит, мне надо лежать. Зато учебников натащила целую гору! Я ей говорю, что у меня голова от них пухнет, а она пичкает меня мухоморной настойкой от воспаления хитрости. И вообще, я не вижу в этом логики: вставать нельзя, а к экзаменам готовиться можно, – фыркнул Ванька.
   – А когда тебя отпустят?
   – Где-нибудь через недельку. Если я кровать не заколдую и не буду на ней по магпункту летать. Так Ягге говорит. – Ванька раздул ночник. Таня была уверена: для того чтобы лучше ее видеть.
   – Мы к тебе купидончиков присылали, – сказала она.
   – Я видел их через стекло. Понял, что это от вас, но сюда Ягге их не пустила, а языка глухонемых купидончики не понимают. Они вообще не шибко сообразительные, особенно когда конфеты вперед получают. Как там мой жар-птиц поживает? Не пищит по утрам?
   Таня засмеялась:
   – Громче зудильника! Вчера случайно воспламенил гнездо – чуть пожара не было! – а недавно сожрал у Гробыни книгу из закрытого фонда. Так что теперь я даже не знаю, как мне отделаться от Пу… – Она замолчала, сообразив, что едва ли Ваньке приятно будет услышать, что она влюбила в себя Пуппера. Хоть и по ошибке, но все же дела это не меняет.
   – От какого такого «пу»? – подозрительно спросил Ванька.
   – Пу? Разве я сказала «пу»? Я имела в виду «пустяки». Есть такое заклинание от пустяков! – сказала Таня и поспешно заговорила о жар-птице.
   Прогостив у Ваньки почти до рассвета, они с Ягуном собрались покинуть магпункт тем же путем, но внезапно потолок у них над головами затрясся. Дубовые балки заскрипели. В открытый люк посыпались зеленые искры. А еще мгновение спустя наверху распахнулась рама. Потянуло сквозняком.
   – Ты слышал? Что это было? – спросила Таня.
   – Какая разница? Магические предметы вечно буянят перед рассветом, – сказал Баб-Ягун.
   За перегородкой, где спала Ягге, послышался кашель. Слышно было, как она встает и, бормоча что-то, нашаривает тапки.
   – Бабуся проснулась! Сматываемся! – заметался Ягун.
   Встав на тумбочку, они с Ванькой протолкнули в люк Таню, а потом туда же, забравшись ногами Ваньке на плечи, нырнул и Баб-Ягун. Ванька поспешно задул ночник и уже в темноте услышал, как опустилась крышка люка.
   Когда Ягге появилась на пороге со свечой в руке, Ванька, едва заметно улыбаясь, уже лежал под одеялом.
//-- * * * --//
   Тем временем Таня и Ягун пораженно замерли у люка. Пылесос Ягуна плавал в вылившемся майонезе. Здесь же, в жирной луже, поблескивали русалочьи чешуйки. Труба вздрагивала, как пытающаяся уползти гусеница.
   – Я зверею! Кто это сделал? Пускай сам признается или я превращу его в ерш для унитазов! – завопил Ягун.
   – Посмотри туда! – сказала Таня, касаясь его локтя.
   В распахнутое окно бил пронзительный лунный свет. У стены белел светлый, сразу заметный на пыльном полу четырехугольник. Обмякший чехол, похожий на сдувшийся шар, лежал в стороне.
   – Ой, мамочка моя бабуся! Пока мы были у Ваньки, кто-то утащил качалку Древнира! Ну народ! Подметки на ходу срежут! – воскликнул Ягун.
   – Может, она сама ускакала? – не веря самой себе, предположила Таня.
   – Ага! И чисто по-дружески дала такого пинка моему пылесосу, что из него вся чешуя высыпалась! Я прям зверею! Нет уж, здесь после нас еще кто-то был! Думаешь, зачем он вытряхнул весь этот мусор? Чтоб меня подставить! Все в Тибидохсе знают, что только я заправляю пылесос майонезом. Значит, и качалку украл я!
   Баб-Ягун присел на корточки и, брезгливо кривясь, принялся сгребать чешую и майонез обратно в бак.
   – Эх, все равно жирные пятна остаются! Ну попадись мне этот гад! Я заставлю его съесть все мячи для драконбола!
   – Лучше уж для тухлобола, – хмыкнула Таня, вспоминая этот милый спорт, изобретенный Чумой-дель-Торт.
   Лестница, ведущая на чердак, затряслась. Дверь заходила ходуном. Кто-то от всей души бухал по ней кулачищами.
   – Сюда ломятся циклопы! Мамочка моя бабуся! Почему мы так и не выучились превращаться в мух? – тревожно зашептал Ягун.
   Друзья заметались по музею в поисках укрытия. Улететь на пылесосе они не успевали: похититель предусмотрительно срезал один из талисманов. Теперь пылесос мог двигаться только вверх и вниз, потеряв способность к горизонтальному полету.
   Таня с разбегу налетела на белый чехол, прикрывавший что-то массивное, занимавшее всю противоположную стену.
   – В шкаф! Ягун, пылесос возьми! – вполголоса зашипела она, приподнимая чехол и нашаривая в темноте невидимую дверцу.
   Едва Ягун, цепляя трубой пылесоса за все, за что только можно было зацепить, забрался в шкаф, кто-то громко произнес снаружи заклинание открывания заговоренных дверей.
   – Циклопы, оставайтесь у порога! На чердак не входить! Никого не впускать и не выпускать! – раздался властный голос Поклепа.
   Таня прильнула к щели. Как удачно, что в чехле прямо на уровне ее глаз была небольшая дырочка!
   На чердак, пригибаясь, чтобы не задеть низкие потолки, вошли Сарданапал, Поклеп Поклепыч и еще кто-то третий, в черном халате с рунами. Таня видела его впервые.
   Поклеп, щурясь, оглядел чердак.
   – Академик, мы опоздали! Она пропала, – негромко произнес он.
   Усы Сарданапала обеспокоенно заплясали:
   – Котел, балдахин, теперь качалка… Все, что у нас было! Недаром профессор Клопп давно в панике! Кто еще, кроме тебя, меня и Клоппа, мог знать, что именно в этих предметах Древнир сосредоточил основные запасы магии? – спросил он.
   – Многие могли знать. Даже старшекурсники – вечно они все разнюхивают! Я даже составил небольшой списочек подозреваемых, – сообщил завуч.
   Поклеп что-то шепнул, и тотчас на его ладони возникла пухлая тетрадь формата конторской.
   – Вот, потрудитесь взглянуть! Полный перечень подозреваемых! Я составил его еще до преступления! – удовлетворенно прознес он.
   – Ну-ка, ну-ка! – Сарданапал мельком пролистал тетрадь. – Но здесь же почти весь Тибидохс!
   – Не почти весь, а весь! В алфавитном порядке! – гордясь своей предусмотрительностью, сказал завуч. – Я даже привидений в него внес, хотя напрямую они как будто не могли быть замешаны. Но лучше перестраховаться.
   – Ого! Да тут и я, и доцент Горгонова! А ну как Медузия узнает и рассердится? Не боишься? – улыбнулся Сарданапал.
   Поклеп опасливо втянул голову в плечи.
   – А вот угрожать не надо! Я в списке тоже есть. На букву «П». Я даже сам себя подозреваю! – поспешно сказал он.
   – Подозревай дальше!.. – Сарданапал бросил ему тетрадь. – Давненько у нас не было таких неприятностей. Из Тибидохса похищены все основные источники магии. Не осталось почти ничего. Вора не остановило даже заклинание перехода.
   – Или вор был наш, из Тибидохса… – подсказал завуч.
   – Тем позорнее. Ты же знаешь, Поклеп, я предпринимал все возможные меры, чтобы сохранить эти предметы. Я даже пригласил специалиста из Магфорда. – Сарданапал показал на молодого человека, шнырявшего по чердаку с целеустремленностью ищейки.
   Услышав, что речь идет о нем, молодой человек подобострастно заулыбался и подбежал к ним.
   – Что вы думаете, Фудзий? У вас есть прогноз, чем все это может завершиться? – спросил у него академик.
   Преподаватель магических сущностей перестал улыбаться и исторг печальный вздох, сочтя его более приличествующим случаю. Однако видно было, он страшно доволен, что к нему обратились с вопросом.
   – Эмю-эээ… Прогноз самый неблагоприятный.
   – В смысле?
   – Представим, что в колодец перестает прибывать новая вода. Тогда рано или поздно, следуя элементарной логике, всю старую воду вычерпают и… – явно собираясь говорить до бесконечности, начал Фудзий.
   Поклеп, которому молодой человек определенно не нравился, отмахнулся от него, как от назойливой мухи:
   – Гениально! Почему бы не сказать проще? Если мы не найдем магические предметы и не вернем их на место, останемся без магии! Нашим кольцам нечем будет подпитываться, и все, конец!
   Фудзий вздохнул еще печальнее, продемонстрировав последний градус скорби. Он даже достал платок и промокнул глаза.
   – Именно так все и будет. Как ни прискорбно. Увы! Вы очень точно выразили мою мысль, коллега, – признал он, своими словами доведя Поклепа едва ли не до бешенства.
   – Балдахин, котел, качалка… Кто-то хочет единолично владеть всей магией в мире. Сосредоточить все вещи Древнира в одних руках. Подумать страшно, какую силу обретет тот, кому это удастся, – задумчиво произнес Сарданапал.
   Он дошел до окна и, потрогав выломанную раму, добавил:
   – В случае, если мы ничего не обнаружим, нас всех спасет одна-единственная вещь. Трон Древнира. Главный магический предмет Тибидохса.
   Фудзий согласно закивал. Зато Поклеп Поклепыч только поморщился:
   – Я слышал о троне Древнира. Старая глупая легенда! Якобы к нему следует обращаться в безвыходных ситуациях, когда все прочие запасы магии исчерпаны.
   – Сейчас именно такой момент, – поспешно вставил Фудзий, раздраженный тем, что завуч не воспринимает его всерьез.
   – Допустим. Но в том-то и дело, что в Тибидохсе нет никакого трона! Я знаю тут каждый кирпич! Да что там кирпич! Я на всякого жука в подвале уже повесил инвентарный номер! Если бы трон существовал, мне это было бы известно.
   Сарданапал покачал головой:
   – Это не легенда, Поклеп! Трон Древнира действительно существует, уж можешь мне поверить. Его магическая энергия в сотни раз больше, чем у качалки, балдахина и котла, вместе взятых. Это единственный резервный запас магии, которого хватит на тысячелетия. Правда, эта магия высвободится лишь тогда, когда трон будет обнаружен. Не раньше. – Академик с надеждой оглянулся на приглашенного специалиста. – Фудзий, я просил вас обойти Тибидохс. Вы догадываетесь, где может находиться трон Древнира? Есть у вас хотя бы предположения?
   Фудзий вскинул голову. Его носик маниакально засиял. Он сообразил, что теперь сможет болтать сколько захочет и никто его не остановит.
   – Видите ли, магические сущности, которые я изучаю вот уже триста лет, малопостижимы. Предмет внешне часто кажется не тем, чем является на самом деле. Например, цветочный горшок может в действительности быть волшебным копьем или шлемом, а какой-нибудь допотопный табурет – скипетром власти. И никто не догадается об этом, пока не пробьет час. Поэтому не удивлюсь, если трон Древнира теперь имеет вид… э-мюэ… старого сундука или склепа. А вот когда пробьет час…
   – Это мы уже слышали… – нетерпеливо перебил его Сарданапал. – Нас больше интересует, когда он пробьет, этот час. Вы можете нас просветить?
   Фудзий надул щеки. Он настолько преисполнился важности, что едва не взлетал к потолку, как воздушный шар.
   – Разумеется! Я уже сделал подсчеты, основанные на целом ряде магических формул. Если не предпринимать никаких особых мер, трон Древнира самостоятельно проявится не раньше чем через месяц, но не позже чем через две тысячи лет.
   Сарданапал и Поклеп переглянулись.
   – Срок исключительно точный. А можно как-нибудь ускорить процесс? – мягко спросил академик.
   – Безусловно! – закивал Фудзий. – Высвободить истинную сущность способен обряд высвобождения, который мне хорошо знаком. Но обряд этот довольно трудоемкий и требует значительного сосредоточения. Нельзя же, в самом деле, высвобождать сущность из всякого хлама, которого в Тибидохсе хоть пруд пруди! А теперь прошу меня простить! Мне нужно отлучиться. У меня родилась одна необычайно важная мысль, которую обязательно следует записать. Я почему-то всегда забываю свои самые ценные мысли. Именно поэтому мои завистники из Магфорда распространили обо мне нелепый слух, будто я полный идиот!
   Фудзий нравоучительно воздел к потолку палец и деловито умчался. Слышно было, как он в коридоре кричит на циклопов, пытающихся преградить ему дорогу.
   – Академик, зачем вы пригласили этого кре… субъекта? – спросил Поклеп.
   – А я откуда знал, что он собой представляет? А теперь даже назад отослать нельзя – это потребует слишком много магической энергии, а ее у нас кот наплакал. В любом случае, я понимаю, почему в Магфорде мне его так охотно спихнули! – с раздражением ответил Сарданапал.
   Внезапно что-то привлекло внимание Поклепа. Он опустился на четвереньки и принялся нюхать пол. Тане из ее убежища почудилось, что в служебном рвении он даже лизнул его.
   – Ага, жирное майонезное пятно! Свежее! Откуда бы ему здесь взяться, а? – мнительно заинтересовался завуч.
   – Действительно, откуда? И русалками почему-то пахнет. Этот рыбный запах узнаешь из тысячи, – как бы мимоходом заметил Сарданапал.
   Поклеп вскочил. Его клочковатые брови гневно поползли на лоб:
   – Я попросил бы без намеков! Русалки здесь ни при чем! Они не бродят ночами по Тибидохсу и не забираются на чердаки!
   – Но запах-то есть. Надеюсь, ты не будешь с этим спорить?
   – Это ничего не значит!
   – Тогда и майонезное пятно может ничего не значить. Во всяком случае, может не давать оснований для определенных выводов. Не так ли? – прищурился Сарданапал.
   Завуч заскрежетал зубами. Он терпеть не мог, когда его ставили на место.
   – Мы до сих пор не обыскали чердак! Вдруг вор еще здесь? Я зомбирую его на месте! Он пожалеет, что сразу не родился лопухоидом! – заявил он.
   Подозрение, что похититель котла, балдахина и качалки может оказаться где-то поблизости, привело Поклепа в крайнее возбуждение. Он принялся бегать по чердаку, срывая чехлы с мебели и произнося заклинание видимости. Как всегда бывало у завуча в такие минуты, красные искры сыпались с его кольца вперемежку с зелеными. Наконец очередь дошла и до шкафа.
   В тщетной попытке сделаться как можно меньше и незаметнее Таня подтянула колени к груди. Она хотела схватить Баб-Ягуна за руку, но вместо нее вцепилась в трубу пылесоса и едва не завопила от ужаса, не сообразив в темноте, что это такое.
   Завуч уже взялся за чехол, чтобы сорвать его одним движением, но именно в этот момент Сарданапал небрежно сказал:
   – Поклеп, даже если в этом шкафу кто-то и есть, в чем я сомневаюсь, искать его все равно бесполезно.
   – Почему? – напрягся завуч.
   – Посмотри на табличку. Это магический шкаф Екатерины Второй. В него можно спрятать сто человек, да так, что их не обнаружит и целая дивизия сыщиков. Даже, заметь, если разберут шкаф по доскам. Думаешь, как бы иначе он оказался в музее?
   Поняв, что академик прав, Поклеп неохотно опустил чехол и отошел от шкафа.
   – Пускай! Скорее всего негодяй успел сбежать! – буркнул он. – Ну и что будем делать дальше? Как поступим с учениками?
   Не отвечая, Сарданапал прошелся по чердаку и остановился у двери. Его лицо стало суровым и одновременно печальным.
   – Выход один, и он очевиден. Фактически повторяется та же ситуация, что и в год, когда титаны разрушили Тибидохс. Ты понимаешь меня?
   – Нет.
   – Жаль. Остатки магии надо беречь, или они иссякнут через несколько дней. Но беречь магию, когда здесь столько учеников, каждый из которых произносит в день по сотне заклинаний, невозможно. Все ученики должны вернуться в мир лопухоидов и оставаться там, пока трон Древнира не будет обнаружен. До этого времени находиться тут небезопасно и даже вредно.
   – А экзамены?
   – Экзамены мы перенесем на осень. Или на конец лета. Иного решения я не вижу.
   – И это правильно! – воодушевился Поклеп. – Разве не то же самое я всегда предлагал? К лопухоидам этих маленьких бездельников! Всю школу к лопухоидам! Они понаделают там дел, и осенью мне будет кого зомбировать!
   Сарданапал улыбнулся:
   – Но-но, Поклеп, ты, как всегда, не дослушал… К лопухоидам отправятся не только ученики. Части преподавателей тоже придется оставить Тибидохс. В том числе и тебе.
   Ошеломленный завуч споткнулся на ровном месте.
   – Меня? К лопухоидам? – не поверил он.
   – Разумеется, – непреклонно произнес Сарданапал. – Причем без магического кольца и без права использовать заклинания.
   – ЧТО?! ПОЧЕМУ?!
   – Кто-то же должен подавать пример экономии магической энергии! И кто это может быть, как не второе после меня лицо? Пойми меня правильно, Поклеп. Дети – самое ценное, что у нас есть. Кому еще я могу доверить их безопасность, как не тому, в ком я полностью уверен? Ты защитишь их и не позволишь наломать дров, чтобы осенью у нас не было проблем… Не так ли? А чтобы тебе не было одиноко, можешь взять с собой русалку. Уверен, путешествие она перенесет нормально, тем более что лететь вам придется над океаном.
   Поклеп пожелтел от злости. Он уже понял, что решение академика окончательное и оспаривать его бессмысленно. Бормоча, что он постарается, чтобы маленькие пройдохи надолго запомнили свое пребывание в мире лопухоидов, он выбежал вон. Циклопы закосолапили за своим начальником.
   Сарданапал же задержался еще на минуту. Таня, по-прежнему не отрывавшая глаз от щели, видела, что, покидая музей, академик повернулся к шкафу и, хмурясь, погрозил правым усом. Его левый ус при этом вытянулся в восклицательный знак, а борода укоризненно замерцала.
   – Это было самое-самое последнее из всех последних предупреждений! – будто ни к кому не обращаясь, громко сказал академик.
   Девочка замерла. Придя в себя, она толкнула Баб-Ягуна ногой, но опять вместо Ягуна ей подвернулся пылесос.
   Как они могли надеяться скрыть что-то от Сарданапала! Академику с самого начала было известно, что они здесь. Но он их не выдал, даже ловко отогнал от шкафа любопытного Поклепа. Зачем он это сделал? Не потому ли, что знал, что к похищению качалки Древнира они отношения не имеют?
   Более того, глава Тибидохса намеренно дал им подслушать свой разговор с Поклепом. Зачем? Может, потому, что у него были на то свои причины?

Глава 7
Рукли-букли-симпапукли

   Утром всех ожидали невеселые известия. В Зале Двух Стихий, сотканное из огненных языков, пылало объявление:

   ВНИМАНИЕ!
   НА КОЛЬЦА НАЛОЖЕНА БЛОКИРОВКА!
   ИСПОЛЬЗОВАНИЕ МАГИИ ОГРАНИЧИВАЕТСЯ ОДНИМ ЗАКЛИНАНИЕМ В ДЕНЬ!
   ЭКЗАМЕНЫ ПЕРЕНОСЯТСЯ НА НЕОПРЕДЕЛЕННОЕ ВРЕМЯ.
   ОТЛЕТ К ЛОПУХОИДАМ (ПО МЕСТУ ЛОПУХОИДНОГО ПРОЖИВАНИЯ) СЕГОДНЯ В 16.00.
   СБОР НА ДРАКОНБОЛЬНОМ ПОЛЕ.
   ОТВЕТСТВЕННЫЕ ЗА ПЕРЕЛЕТ – ВЕЛИКАЯ ЗУБИ И ПОКЛЕП ПОКЛЕПЫЧ.

   У объявления толпились растерянные, ничего не понимающие ученики. Фудзий и профессор Клопп, тоже находившиеся в Зале, не отвечали на вопросы, дожидаясь, пока подойдет Сарданапал.
   Дуся Пупсикова и Верка Попугаева рыдали. Рита Шито-Крыто белыми крепкими зубами кусала носовой платок. Заодно она тяпнула за палец и сунувшегося некстати с выражением сочувствия Шурасика. Шурасик печально отошел, баюкая палец. Он все на свете делал с хорошими побуждениями и абсолютно все не вовремя. И это было самое грустное. Шурасик и окружающий мир никак не могли состыковаться в своих проявлениях.
   Зато Гробыня выглядела не особенно огорченной. Она разгуливала по залу и, подбоченясь, говорила всем подряд:
   – Ну дожили, на каком острове живем! К лопухоидам отправляют! Ничего, мой Пупперчик найдет меня везде! Обратно в эту дыру я точно не вернусь!
   Свое единственное на сегодня заклинание она использовала, чтобы напечатать целую пачку визитных карточек. На каждой карточке значилось:

   GROBYNJA PUPPER (Sklepoff)
   Гробыня Склепова (Пуппер)
   Адрес (Adress): Англия, драконбольная школа невидимок

   – Склепофф – это я еще понимаю! Но с каких это пор ты у нас Пуппер? Что-то я не помню вашей свадьбы! Или меня просто забыли пригласить? – насмешливо спросила Катя Лоткова, разглядывая врученную ей карточку.
   – Свадьбы еще не было. Но она будет, и очень скоро. И кое-кто из наглых ведьмочек останется за бортом, – заверила ее Гробыня.
   – Это мы еще посмотрим! – фыркнула Катя. – Зачем ты вообще Пупперу нужна? У них и без тебя есть кому гарпий на поле распугивать!
   Взбешенная Гробыня попыталась сглазить Лоткову, но второй раз перстень у нее не сработал. Зато у Кати сегодняшняя искра еще не была использована, и Гробыня вынуждена была отложить свою месть.
   – Ничего! – прошипела она. – Хорошо смеется тот, кто смеется последним!
   – Ерунда! – категорично заявила Лоткова. – Хорошо смеется тот, у кого зубы хорошие! Но к тебе это не относится. Так что хихикай себе в платочек, гражданка Sklepoff!
   В Зал вошли Сарданапал, Зубодериха и Поклеп Поклепыч и вскоре после них Медузия. На ее медно-рыжих волосах была косынка, но все равно видно было, как они шипят и пытаются превратиться в змей. Доценту Горгоновой явно не нравилось объявление, которое собирался сделать Сарданапал.
   В Зале мгновенно стало тихо. Так тихо, что слышно было даже, как сипло дышат атланты, держащие своды над лестницей.
   Академик остановился посреди зала в мозаичном кругу с рунами. Он старался смотреть поверх голов. Его глаза за стеклами очков подозрительно поблескивали. Видно, находя нетактичным дразнить хозяина в такой час, оба уса и борода вели себя как паиньки. Усы заботливо поддерживали разболтавшиеся дужки очков.
   – Друзья мои! Маленькие мои друзья! Нам очень стыдно, что все так вышло, но волшебная энергия на Буяне иссякает. Кто-то, кого нам до сих пор не удалось обнаружить, похищает из Тибидохса предметы, принадлежавшие еще Древниру. Именно поэтому всем вам сегодня предстоит длинный перелет до тех лопухоидных городов, где вы жили раньше. Сопровождать вас будут Поклеп Поклепыч и Зубодериха. Они останутся с вами, готовые явиться на помощь по первому вашему зову…
   – Чтоб я позвал на помощь Поклепа! Да я скорее соглашусь съесть живую мышь! – прошептал Баб-Ягун.
   Он еще с утра разнюхал у бабуси, что ему тоже придется лететь к лопухоидам. Сарданапал проявил невероятное для него упорство, отправив по домам даже первокурсников. Разумеется, для пятнадцатилетнего (почти) Ягуна никто не собирался делать исключение. Решено было, что Баб-Ягун, которому негде было остановиться, поселится вместе с Таней у дяди Германа. Зато Ванька оставался в Тибидохсе. Ягге наотрез отказалась его выписывать, заявив, что с таким сотрясением мозга мальчишка сможет лететь только на носилках, и то не дальше кладбища. Здесь уж Сарданапал не мог ей не уступить.
   – А теперь я обращаюсь к членам нашей сборной. Крайне жаль, что придется прекратить тренировки по драконболу теперь, когда матч так близок. Но на полеты и на поддержание магического поля вокруг стадиона расходуется слишком много волшебства. В том режиме строжайшей экономии, который мы ввели, мы не можем позволить себе даже оставить наших игроков на лето в Тибидохсе, – продолжал Сарданапал, поглядывая на Соловья О. Разбойника, застывшего с каменным лицом.
   Таня опять с ужасом подумала о том, о чем думала всю сегодняшнюю ночь: о дяде Германе и тете Нинели. Неужели ей снова придется жить у них? А она только начала надеяться, что навсегда распрощалась с этой милой семейкой! Хорошо, хоть Баб-Ягун будет с ней. Если, конечно, Дурневы разрешат ему остаться.
   Сегодня в четыре они вылетают, и, значит, нынче же вечером дядю Германа и тетю Нинель ожидает сюрприз.
   Внезапно где-то в лабиринтах ее памяти пробудилось острое воспоминание, никак не связанное с Дурневыми. Она вспомнила нечеткую фигуру, которую видела в сумерках недалеко от комнаты Тарараха. Серый силуэт, тащивший что-то громоздкое. И сейчас она наконец поняла, что было у него в руках. Пропавший котел Древнира! А раз так, то балдахин и качалку похитил тоже он!
   – Ягун! Собирай вещи, а я кое-кого навещу! Я скоро вернусь! – негромко сказала Таня и выскользнула из зала.
   В той суматохе, которая поднялась после сообщения Сарданапала, незаметно исчезнуть было совсем несложно.
//-- * * * --//
   Вскоре Таня была уже рядом с Тарараховой берлогой. Нагрянуть без приглашения, положим, в кабинет к Сарданапалу или в комнату Медузии она бы не рискнула, но Тарарах был совсем другое дело. Он любил, когда к нему заглядывают запросто. К тому же для этого визита был особенный повод.
   Таня постучала. Ей никто не ответил, и она поняла, что Тарарах, скорее всего, пропадает в драконьих ангарах. Разыскивать его уже не оставалось времени.
   «Придется так… Надеюсь, он не обидится!» – подумала Таня.
   Размышляя, как попасть внутрь, девочка хотела уже истратить единственную сегодняшнюю искру, но вовремя вспомнила, где питекантроп прячет ключ. Тарарах не был магом и запирал дверь тем же способом, что и лопухоиды.
   Проворачивая ключ в замке, Таня подумала, что сохранила искру очень кстати. Она могла пригодиться ей вечером – кто знает, какие формы приобретет восторг дяди Германа и тети Нинели.
   Таня вошла и, собравшись с духом, отдернула штору, разделявшую берлогу на две части. Спящий Красавец, сложив на груди ручки, лежал в хрустальном гробу. Выражение лица у Готфрида Бульонского было самое высокомерное.
   – Слушай, Готфрид! Это случайно не ты шастаешь ночами по Тибидохсу и таскаешь Древнировы вещи? Если ты, то лучше тебе сразу вернуть все на место, или я тебе не завидую! Клянусь своим контрабасом! – не очень решительно сказала Таня.
   Спящий Красавец даже не открыл глаз, но девочке показалось, что он прекрасно ее слышит. Разумеется, ни котла, ни качалки, ни балдахина ни в гробу, ни рядом с гробом не было. Вероятнее всего, притворяющийся злодей спрятал их где-то поблизости, но явно не в Тарараховой берлоге.
   – Значит, по-хорошему не вернешь, да? – спросила Таня.
   Не отвечая, Готфрид Бульонский грузно повернулся на другой бок. Хрустальный гроб закачался на цепях. Таня погрозила летаргику кулаком и задернула штору.
   «Жаль, нельзя рассказать обо всем Сарданапалу! Тогда он узнает, что Тарарах проболтался мне о Готфриде. Тарараху тоже не расскажешь: он поймет, что я не уследила за Красавцем ночью… Ну ничего, этот сонный клептоман не отвертится!» – подумала она.
   В стене что-то знакомо зачавкало. Таня догадалась, что за ней подсматривают. Причем ужасно неуклюже. Так неуклюже, что на это был способен лишь один знакомый ей персонаж.
   – Поручик! – окликнула Таня. – Поручик!
   Из стены высунулась физиономия Поручика Ржевского.
   – Как ты догадалась, что это я? – спросил он.
   – Только ты так громко чавкаешь! Что, не можешь просачиваться сквозь стены бесшумно? – сказала Таня.
   – Могу. Но так интереснее. И потом, это мой фирменный знак, – пояснил Ржевский.
   Таня задумчиво посмотрела на Поручика. Только что у нее возникла одна мысль.
   – Ржевский, мы сегодня улетаем, – начала она.
   – Знаю, – подтвердил призрак. – Мы с Дамой и Безглазым Ужасом тоже просились, но нас не взяли. Сказали, что лопухоидам и так будет достаточно острых ощущений. Якобы в прошлый раз мы слишком часто попадались им на глаза и перебудоражили кучу народа!
   – Слушай, Ржевский… Не в службу, а в дружбу. Пока нас не будет, последишь кое за кем?
   Призрак заинтересованно загремел ножами. Он заметно оживился, хотя попытался не подать виду.
   – За кем это? – спросил он небрежно.
   – Вот за этим Красавцем! У меня есть подозрение, что не такой уж он спящий, каким кажется…
   – Думаешь, это шпион? Теперь глаз с него не спущу! Сейчас, только настрою зрение, – заверил ее Поручик Ржевский.
   Не откладывая на завтра то, что можно сделать сегодня, он немедленно принялся вытряхивать глаза из глазниц и протирать их рукавом мундира.
   Таня поспешно отвернулась. Делать безбашенному призраку замечания было бесполезно. Ржевский бы только стал делать ей назло. Глупо, конечно, что приходится прибегать к помощи такого ненадежного соратника, да что поделаешь…
   – Если что-то случится, немедленно пошли ко мне купидончика! Ясно?
   – Запросто! Хоть дюжину! Будь спок: я теперь к этому типу как тень приклеюсь! – заверил ее Ржевский, ввинчиваясь в трещину в полу.
//-- * * * --//
   К четырем часам на большом драконбольном поле у Тибидохса собралась вся школа. Сотни учеников, рюкзаки, чемоданы, пылесосы, ступы, швабры, зубодробильные вертолетки и даже длинные пикирующие экипажи для тех, кто предпочитал лететь группой или просто боялся высоты, были везде и повсюду. Поле было загромождено так, что парившие в небе гарпии терялись, не зная, на кого плюнуть. Вскоре они пришли в такое замешательство, что передрались между собой и с отвратительными криками улетели в лес.
   Больше всех шума и суеты производил Поклеп Поклепыч. Он ухитрялся быть одновременно во всех местах и всюду совал свой нос. Таня заметила, что на пальце у завуча больше нет кольца и он, скрывая это, все время пытается спрятать руку в карман. Одетый в лопухоидный военный камуфляж, Поклеп походил на военрука. Для солидности ему не хватало только офицерского ремня, свистка и бинокля.
   Из вещей у Поклепа был с собой лишь небольшой рюкзак и бочка с русалкой. Чтобы русалка не выпала, бочка была плотно закупорена и даже украшена маскирующей этикеткой «Сельдь атлантическая слабосол.». Предполагалось, что этикетка обманет лопухоидов и они не будут совать сюда нос. То, что бочки в лопухоидном мире вообще не летают, завуч как-то не учел.
   Великая Зуби, прежде почти не покидавшая Тибидохс, с непривычки взяла с собой столько чемоданов, что никак не могла разместить их на своей парящей кровати с вертикальным взлетом и ужасно нервничала.
   Прощание было кратким.
   – Удачи! Мы постараемся вернуть вас как можно скорее! Я вам обещаю! – крикнула доцент Горгонова.
   – И не забывайте готовиться к экзаменам! Отложены – не значит отменены! Как только мы обнаружим пропажу или новые запасы магии, вы вернетесь! – напутствовал всех Сарданапал.
   О троне Древнира он даже не намекнул. Напоследок академик многозначительно взглянул на Таню, словно подчеркивая, что тайна должна остаться тайной, даже если кто-то и забрался в неурочный час в шкаф.
   Тарарах отмалчивался. Зато он так крепко обнял Таню, что едва не переломал ей все кости. Профессор Клопп в сторонке сморкался в свою крысиную жилетку и крутил на животе ложку на цепочке. Либо он тоже страдал, либо потихоньку радовался, что все разъедутся.
   – По пылесосам! – оглушительно рявкнул Поклеп, забираясь в огромное воронье гнездо, приспособленное им для полета.
   Из экономии единственную нужную для срабатывания заклинаний искру выбросила из своего кольца Зубодериха.
   – Тикалус плетутс! – воскликнули все хором.
   Таня и Баб-Ягун предпочли бы «Торопыгус угорелус», но Поклеп заявил, что все должны передвигаться группой, а тем, кто будет отделяться и улетать вперед, лично он не завидует. Как не завидует и тем, кто произнесет что-нибудь, кроме «тикалуса» и «Пилотуса камикадзиса» (для скамеек, кроватей и неповоротливых экипажей).
   Сразу после произнесения заклинания сотни пылесосов, швабр, ступ и музыкальных инструментов одновременно поднялись над драконбольным полем, на несколько мгновений зависли, а после, образовав нечто вроде журавлиного клина, потянулись к незримому барьеру, отделявшему Буян от мира лопухоидов.
   – Грааль Гардарика! – крикнула Зубодериха.
   Полыхнули семь переплетающихся радуг. Магическая завеса расступилась. Ветер бросил им в лицо сероватую пену волн и колючие брызги. Они летели над океаном.
   Во время перелета ничего любопытного не произошло. Разве что Гуня Гломов проглотил летучую рыбу, у Лизы Зализиной улетела кукушка, а Шурасик упал с пылесоса в океан и мирно отправился ко дну, но был выловлен и принудительно просушен.
//-- * * * --//
   Тем же июньским вечером чета Дурневых сидела на диване и нежно ворковала. Пипе, чтобы не мешала, родитель одолжил свой ятаган, и она отправилась в комнату потрошить мягкие игрушки. Эту процедуру Пипа называла «поиграть в секир-башку».
   – Бедная девочка! Неудивительно, что она стала такая дерганая! – сочувственно сказала мадам Дурнева. – Вообрази, Герман, в школе им задали читать кошмарный роман. «Мертвые уши», что ли. Ты когда-нибудь слышал о таком?
   – Скажи ей, что я разрешил его не читать. Не хватало еще, чтобы всякие гадости по ночам снились. Это же надо такое придумать – «Мертвые уши»! Такое даже профессору Флянгу не по силам! – возмутился супруг.
   Последнее время самый добрый депутат пил только красное вино, а ел исключительно бифштексы с кровью. Ни на что другое он просто смотреть не мог.
   Но самая странная привязанность была у Германа Дурнева не к бифштексам, а к тем самым сапогам со шпорами. Он не снимал их даже ночью, а когда ходил по коридорам Думы, ужасно звенел шпорами. Завистники даже прозвали его «котом в сапогах».
   Мадам Дурнева залюбовалась своим мужем. Она нашла на диване его тощую длань и положила себе на колено.
   – Чья это маленькая ручка? – спросила она. Это была их особая семейная игра, начавшаяся задолго до появления Пипы.
   – И ты еще спрашиваешь, чья это ручка? Германа Дурнева, почетного председателя В.А.М.П.И.Р.! – томно улыбаясь, ответил самый добрый депутат.
   Супруга расплылась от счастья.
   – А чьи это маленькие ножки?
   – Это ножки Германа Дурнева, председателя В.А.М.П.И.Р., а может, и будущего президента. Я не говорил тебе? Самая добрая партия почти согласилась поддержать мою кандидатуру. Мне намекнули: если все остальные двадцать кандидатов откажутся, я автоматически останусь единственным! – не удержавшись, похвастался муж.
   – А они откажутся? – усомнилась супруга.
   – Естественно! Я их почти убедил! – сказал председатель, слегка выдвигая глазные зубы.
   – Ух ты, моя цацочка! Мой лев! – испытав внезапный порыв умиления, Дурнева схватила его в охапку и принялась покачивать на коленях. Сердце ее всегда таяло, когда супруг проявлял честолюбие.
   Подпрыгивая на коленях у жены, самый добрый депутат воспарил в облаках блаженства.
   – Ах, Германчик! Я так мечтаю, чтобы нас завоевали американцы! Тогда бы я совсем не беспокоилась. Лучше тебя президента им не найти! – целуя мужа в ухо, прошептала супруга.
   Дурнев беспокойно зашевелился.
   – Нинель! Мне почему-то не присылают моих регалий! – плаксиво пожаловался он, на минуту выглядывая из облаков.
   – Кошмар! С чего бы это? – возмутилась мадам Дурнева и, успокаивая мужа, принялась покачивать его вдвое быстрее.
   Потомок графа Дракулы по-младенчески причмокнул губами и закрыл глаза. Он еще не знал, что нежиться ему осталось совсем недолго.
   Задребезжал звонок.
   – Ой, это Айседорка Котлеткина! Она собиралась посмотреть снимки с Пипочкиного первого дефиле! – воскликнула супруга.
   Не взглянув ни на телеэкран, ни в глазок, она бросилась к двери и открыла ее. В следующий миг оглушительный вопль Нинели Дурневой разнесся по всем этажам правительственного дома. На помощь к ней сразу кинулись муж с гантелей и дочь с ятаганом. Они были уверены, что в квартиру ворвались бандиты.
   – Мам, ты их держи, а я изрублю их в капусту! – воинственно попискивала Пипа, ничего не видевшая за широкой мамочкиной спиной.
   Самый добрый депутат выглянул на площадку, охнул и уронил гантелю себе на ступню. На площадке стояли Таня и Баб-Ягун. Таня некоторое время подождала хоть каких-то приветствий. Думала, что ей буркнут «привет!» или дружески улыбнутся. Но Дурневы смотрели на нее, как на привидение.
   – Добрый день! Вижу, вы ужасно рады нас видеть! Можно нам войти? – спросила Таня.
   Тетя Нинель даже не отодвинулась.
   – А это что с тобой? – хмуро поинтересовалась она.
   – Не что, а кто! – поправила Таня.
   – И что это за кто? – язвительно уточнила Дурнева.
   – Баб-Ягун.
   – Это что, уголовная кличка? Я не сомневалась, что ты свяжешься с преступниками! – скривилась тетя Нинель. К преступникам она относилась резко отрицательно. Несмотря даже на то что супруг иногда встречался с братвой по каким-то своим делам.
   – Баб-Ягун – это имя. Вы не возражаете, если он тоже тут поживет некоторое время? – спросила Таня, уже понимая, что этот вопрос можно было не задавать.
   Дядя Герман поджал губы:
   – А где его родители? Небось в тюряге?
   – Его мама погибла. У Ягуна есть только бабушка, но она далеко, не в Москве. – Таня старалась быть терпеливой.
   Тетя Нинель всплеснула руками. Она просто клокотала от возмущения:
   – Хамство какое! Соплячке тринадцать лет, а она уже завела себе парня! Да мы с дядей Германом два года встречались, прежде чем я позволила ему просто меня поцеловать!
   – Мамуль, но ты же до папули три раза была замужем! – не удержалась Пипа.
   – Не важно! Мне было не тринадцать лет! – отрезала тетя Нинель. – Нет, ты подумай, Герман, эта нахалка притащила к нам в дом своего парня! Да у меня круги перед глазами! Я теперь полночи не засну!
   Пипа, умирая от любопытства, просунула голову под мышкой мамаши. Ей ужасно хотелось посмотреть на Баб-Ягуна, а родители загромождали всю дверь.
   – Вы видели, какие у него уши? А с другими ушами нельзя было найти? Мамуль, не пускай их! Это будет для меня дурной пример! – запищала она.
   Услышав мнение своей доченьки, дядя Герман решительно выдвинулся на площадку и, воздев свою скелетообразную длань, указал на лестницу.
   – Вот отсюда! Чтоб я больше вас не видел! Живите на вокзале, на помойке, а сюда дорогу забудьте! – гаркнул он.
   Таня прижала к себе контрабас. Она готова была жить и на вокзале, лишь бы подальше от семьи своего дальнего родственничка, но Поклеп пообещал, что будет проверять каждого ученика раз в три дня. И горе тому, кого не окажется на месте. «Не хватало еще, чтоб вы применяли магию на улице и в общественных местах!» – заявил он.
   – А ну марш, а то охрану позову! Нинель, звони! – снова крикнул дядя Герман. Выталкивать Таню сам он не решался: помнил, чем это завершилось когда-то, когда он попытался влепить ей затрещину.
   Баб-Ягун вопросительно посмотрел на Таню. Он уже понял, что остаться у Дурневых обычным, неволшебным способом не удастся. Таня кивнула. Она тоже была согласна с тем, что другого выхода нет.
   – Рукли-букли-симпапукли! – вполголоса сказал Баб-Ягун.
   Его кольцо сверкнуло зеленой искрой. Прежде чем погаснуть, искра быстро коснулась голов Таниных родственников.
   «Рукли-букли-симпапукли» было заклинанием симпатии. Сложное заклинание, которое проходили не раньше третьего года обучения. Симпатия измерялась в людоедских дозах. Другими словами, силы одного заклинания обычно хватало, чтобы голодный людоед, почти уже нанизавший тебя на вертел, стал твоим лучшим другом.
   Но Дурневы почему-то не спешили становиться их лучшими друзьями.
   – Что за фокусы? Марш отсюда! Нечего тут петарды взрывать! – снова крикнул дядя Герман. Искру он принял за петарду.
   – Сложный случай! Они так нас ненавидят, что одной людоедской дозы тут мало! – шепнул Баб-Ягун. – Танька, давай теперь ты, у меня искры закончились!
   Таня сосредоточилась. Теперь оттого, получится у нее или нет, зависело многое.
   – Рукли-букли-симпапукли, тройной нормукли! – радуясь, что сберегла сегодняшнюю искру, произнесла она усиленную форму заклинания.
   Дурневы оцепенели. Мало-помалу магия пробирала их.
   – Ладно, Герман, остынь! Пускай пока живут, а потом мы их куда-нибудь спровадим! – пробормотала тетя Нинель.
   Самый добрый депутат встряхнул головой. Он ощущал, что с ним что-то происходит, но не понимал что.
   – Хорошо. Танька будет спать на лоджии, а мальчишка в комнате. Надеюсь, он ничего не украдет. Я предупрежу охрану внизу, чтобы его всякий раз обыскивали, – добавил он.
   «Ничего себе симпатия! Да они непрошибаемые, как циклопы! Ягун вбил в них дозу, да я тройную! И нам всего-то только разрешили остаться!» – подумала Таня.
   Она приподняла футляр с контрабасом и поволокла его по коридору мимо дяди Германа. Поглядев на нее взглядом, в котором сквозило откровенное желание членовредительства, Дурнев отодвинулся. За ней, цепляя обои хромированной трубой, спешил Ягун.
   – Ишь ты, какой у Гроттерши женишок! Не просто так приперся, а со своим пылесосом! – прошипела Пипа на ухо своей мамаше.
   – Не бери в голову, доча! Был бы хоть пылесос нормальный, а то дрянь какая-то! Я уверена – он нашел его на свалке, – заявила та.
   Спина у Баб-Ягуна окаменела. Его оттопыренные уши вспыхнули, запунцовели и раскалились до такой степени, что в коридоре сразу стало жарко. Дядя Герман мигом вспотел и лишь этим спасся от теплового удара.

Глава 8
Купидончик от Пуппера

   Таня и Баб-Ягун поселились у Дурневых: Таня – где и прежде, на лоджии комнаты Пипы, а Ягун – в гостиной, где стоял телевизор. Против всякого ожидания жилось им не так уж скверно.
   В какой-то мере «Рукли-букли-симпапукли» все же подействовали. Тетя Нинель больше не кормила Таню слипшейся вермишелью, а к Ягуну и вовсе прониклась симпатией. Однажды она даже ласково ущипнула его за щеку и положила ему на тарелку целую индюшачью ногу. Правда, потом обнаружилось, что она случайно перепутала Ягуна с Пипой, но по большому счету это было не так уж и важно.
   Первое время Пипа пыталась дразнить Ягуна, но Ягун был не из тех, кто позволяет долго над собой измываться. Пролаяв часа четыре, превращенная в толстого мопса и укушенная за заднюю лапу собственной таксой, Пипа присмирела. Она даже не пожаловалась тете Нинели, убежденная, что переполошившаяся мамочка немедленно отведет ее к психиатру.
   В конце второго дня, когда тетя Нинель и Пипа были в гостях у Котлеткиных, а дядя Герман еще не вернулся из Думы, в квартиру, как и обещал, нагрянул с проверкой Поклеп Поклепыч. Завуч был в кошмарном настроении. Должно быть, потому, что без кольца не мог летать и ему пришлось добираться в троллейбусе.
   – Ну, как вы тут? Есть за что вас зомбировать? Повинитесь – скидка выйдет! – предложил он, буравя ребят своими крохотными глазками.
   Таня и Баб-Ягун смотрели на Поклепа едва ли не с восторгом. За короткое время они так соскучились по Тибидохсу, что даже свирепый завуч был для них желанным гостем. К тому же он мог принести какие-то известия от Сарданапала. Почувствовав, что ему рады, Поклеп смягчился.
   – Ладно, в следующий раз зомбирую… – сказал он. – Здесь есть похлеще вас. В Лоткову влюбились тридцать человек… Шито-Крыто примагнитила два бумажника. Склепову я застукал в ресторане черт знает с кем. Семь-Пень-Дыр превратил своего отчима в бобра необратимым заклинанием. Гломов подрался с футбольными фанами и попал в милицию.
   – А Шурасик? – поинтересовался Ягун.
   Поклеп вздрогнул:
   – Лучше не спрашивай! Шурасик – вообще тихий ужас. Запер трех кандидатов наук и профессора Флянга в кабинете и тридцать шесть часов отвечал им все билеты подряд. Бедняги пытались убежать, но он устроил так, что заклинило дверь. Теперь кандидаты в психушке, а у профессора Флянга просветление. Он пишет докторскую на тему «Магия как ее нет. Практические запуки в теоретическом аспекте». Ничего. И за ним скоро приедут.
   Неожиданно Поклеп принюхался. Его глазки вновь стали колючими.
   – Вампирьим духом пахнет! Вы тут вампиров не вызывали, нет? Признавайтесь! – спросил он с подозрением.
   – Нет, не вызывали. А разве их можно вызвать? И вообще, мы с бабусей как-то спорили, кто такие вампиры. В смысле не то, как они выглядят, – это-то и дети знают, а вот маги они или нет, – объяснил Баб-Ягун. Он уже второй день внимательно присматривался к дяде Герману.
   Таня и глазом не моргнула. Она уже привыкла к тому, что, когда Ягуну нужно что-то разнюхать, он приплетает свою бабусю. Кстати и некстати. Поклеп презрительно махнул рукой:
   – Ни за что не поверю, что Ягге не знает такой ерунды. Вампиры – это среднее звено между лопухоидами и магами. Кусачие злобные твари, обожающие кровавые ритуалы и нездоровую пищу. Сердце у них не бьется, боли они не боятся. Нежить рядом с ними просто цветочки. Разумеется, бывают еще наследственные вампиры. Они у них вроде аристократии. Причем нередко эту аристократию они отыскивают среди лопухоидов, еще не ставших собственно вампирами. Здесь они обычно преследуют какую-нибудь дальнюю цель… А зачем вам это все? У вас что, вампир какой есть на примете? – Поклеп всверлился глазками в переносицу Баб-Ягуна.
   – Да откуда? Что мы, в Трансильвании? А как ваша русалка? Нормально перенесла перелет? – с невинным видом спросил Баб-Ягун, уводя завуча от опасной темы.
   Поклеп вздрогнул. Этот вопрос всегда заставал его врасплох.
   – Она в Пироговском водохранилище! Сожрала там всех раков. Рыбака одного чуть насмерть не защекотала! О, неверная! Я сейчас здесь, а она там! – сказал он и, побледнев от ревности, побежал к дверям.
   – Кстати, если вампиры на вас все же нападут, не забудьте про чеснок и заклинание «Фердыщус малокровус». А вот с серебряными пулями лучше не баловаться. Ерунда это все, сам пробовал, – предостерег он на прощание.
   Дожидаясь лифта, Поклеп лицом к лицу столкнулся с возвращающимся хозяином квартиры. Завуч бесцеремонно втянул носом воздух, брезгливо поморщился и, оттеснив Дурнева плечом, вошел в кабину.
   Самый добрый депутат тоже поморщился, пробормотав что-то о бомжах, от которых воняет рыбой. Председателю В.А.М.П.И.Р. крупно повезло, что кольцо Поклепа осталось в Тибидохсе…
//-- * * * --//
   На другое утро, когда соня Баб-Ягун, тайком смотревший всю ночь лопухоидный телевизор, еще спал, а недавно проснувшаяся Пипа, валяясь в кровати, любовалась извлеченным из-под подушки портретом таинственного Гэ-Пэ, в стекло лоджии Тане постучал румяный пухлый купидончик с почтальонской сумкой, висевшей рядом с колчаном.
   Растянувшись на раскладушке рядом с добродушно поскрипывающим футляром от контрабаса, Таня изучала «Искусство драконбола». После произнесения «Максимус гигантус» книга разрасталась, рисунки оживали, а с первой страницы бодро соскакивал сам автор – Дедал Критский, немолодой, с кучей морщинок у глаз грек.
   Таня нередко задумывалась, кто ворчливее – Дедал или Соловей О. Разбойник. Но одно было бесспорно: драконбол Дедал Критский знал как никто. Одних только фигур магического пилотажа он насчитывал больше трех десятков, и среди них такие, как «клин», «пике», «ромб», «бочка», «вираж», «горка», «кобра», «петля», «фронт», «змейка», «пеленг», «штопор», «восьмерка», «полупетля», скольжение, пикирование и полупереворот.
   Услышав стук, Таня распахнула раму и впустила купидончика. Сердце у нее забилось. Она была почему-то уверена, что он принес что-то от Ваньки. Смеясь, амурчик замаячил у нее перед глазами, дразня письмом и выпрашивая что-нибудь вкусненькое.
   – Конфеты возьмешь на кухне! Вон там! – нетерпеливо крикнула Таня.
   Купидончик уронил ей на колени письмо и нырнул в соседнюю форточку, откуда почти сразу донесся сдавленный вопль тети Нинели. Но Тане было уже не до переживаний мадам Дурневой. В конце концов, купидончики не волки. Они еще никого не съели. Таня распечатала конверт и теперь с удивлением разбирала незнакомый почерк.

   Dorogaya Tania!
   Vy proisveli na menia neisgladimoe vpechatlenie. Ja tolko o vas i dumaju, proigryvaja v pamiati kazdyi mig poslednego matcha. Zdu, kogda snova vstrechus s vami na pole. Kogda my vnov uvidimsa, mne hotelos by pogovorit s vami о moih chuvstvah…
   Napishite mne skoree! S neterpeniem zdu otveta!
Vash Gurij Pupper

   О том, что письмо было именно от Пуппера, а не было подделано, свидетельствовала маленькая живая печать, изображавшая самого Гурия в длинном плаще и с метлой в руках.
   Таня выронила конверт.
   – О нет! Это от Пуппера! Бедный Пуппер! Какая я была дура, что влюбила его в себя! Он же мне совсем не нужен! – прошептала она.
   Ей было совестно, неудобно, но одновременно она испытывала и удовольствие. Пуппер, мечта всех магических девчонок, пишет любовные письма не Кате Лотковой, не Гробыне, не какой-нибудь другой общепризнанной красавице, а ей – Тане Гроттер, внешне, в общем, довольно обычной.
   Пипа напоследок поцеловала фотографию Гэ-Пэ и, упрятав ее в ящик, закрыла его на ключ. Ее сентиментальное настроение вмиг сменилось деловым.
   – Эй, Гроттерша, ты жива? А мне приснилось, будто лоджия ночью отвалилась. Вот и верь после этого снам! – зевнула она, распахивая дверь лоджии.
   Таня едва успела спрятать письмо. Простояв у нее над душой минут десять, Пипа собиралась уже отчалить, но неожиданно контрабас в футляре затрясся, струны его загудели и хорошо поставленный голос произнес:
   – Специально для Тани из Тибидохса радиостанция «Колдуйбаба» передает песню «Любимая моя» от неизвестного поклонника!
   Пипа навострила уши. Таня метнулась к футляру, поспешно распахнула его и стала подкручивать колки. Однако она себе же сделала хуже, потому что уже следующая магическая волна принесла кое-что похлеще:
   – Чмок-чмок, дорогие мои магвочки! С вами Грызиана Припятская, ваша бельмастенькая ведьмочка! Последние дни мир то и дело потрясают невероятные события. Не так давно ученики школы Тибидохс были отосланы к лопухоидам, а академик Сарданапал отказался давать журналистам какие-либо объяснения своего странного поступка. А теперь новое сногсшибательное известие! Вы просто рухнете! Если вы сейчас находитесь в воздухе, немедленно снижайтесь! В противном случае вы наверняка сломаете себе шею! Готовы? Слушайте! В последнем интервью Гурий Пуппер заявил следующее: «Я влюблен! Влюблен первый раз в жизни. Пока я не скажу, кто она, девушка моей мечты. Это произойдет осенью. До этого времени прошу мне не докучать. Все прочие вопросы по поводу моих чувств убедительная просьба задавать моему тренеру.
   Пипа осела на пол.
   – Гроттерша, не трогай приемник! Я тебя убью! Я знаю, в кого влюблен Гэ-Пэ! Он увидел мои фотографии в журнале «Юный атомщик»! Скорее бы наступила осень! – завизжала она.
   Но Таня уже провернула колки. И снова об этом пожалела.
   – Тренер Гурия Пуппера выступил с заявлением, в котором попросил проявлять максимум деликатности к звезде, – сообщил толстый бас. – Далее цитирую буквально: «Нельзя позволить, чтобы влюбленность и повышенный интерес журналистов сорвали Гурию тренировки перед ответственным матчем с командой Тибидохса». Кроме того, тренер намекнул, что не далее как сегодня Гурий вступил с предметом своих воздыханий в секретную переписку, однако ответа пока не получил.
   – Какой кошмар! Я еще не заглядывала в почтовый ящик! – охнула Пипа.
   Она сорвалась с места и, теряя тапки, побежала к лифту. За ней с лаем неслась переполошившаяся такса. Таня вложила письмо Пуппера в конверт и спрятала в потайной карман в футляре.
   «Не стану отвечать. Может, тогда Гурий меня забудет! Интересно, что произойдет, когда Гробыня обо всем пронюхает? Давненько ее так не обламывали!» – сказала она себе.
//-- * * * --//
   Прошло еще несколько дней. Гурий Пуппер продолжал присылать Тане купидончиков. Иногда купидончики прилетали по двое или даже по трое, пыхтя под тяжестью гигантских цветочных корзин. Вымотанные донельзя, они требовали за свой труд кучу печенья и буквально опустошали кухню тети Нинель татаро-монгольскими набегами.
   Понимая, что столько цветов ей все равно не спрятать, Таня отдавала их Пипе. Пипа млела от счастья, особенно после того, как обнаружила в одном из букетов визитную карточку с двумя огненными буквами. Таня попросту забыла ее вынуть. Хорошо еще, что на карточке ничего не было, кроме подписи.
   – Гэ Пэ! Миленький Гэ Пэ! Я жду осени! До нее еще осталось семьдесят два дня, двенадцать часов и десять минут! – стонала дочка дяди Германа.
   В безотчетном порыве она так часто целовала фотографию Гэ Пэ, что у той треснула рамка. Если бедный Гэ еще не смылся с фотографии, то лишь потому, что она была неживой.
   – У Пипочки море поклонников! Они наверняка заметили ее на групповом снимке моделей в еженедельнике «Российский водопроводчик»! Да и как ее можно было не заметить! Она же стояла в самой середине седьмого ряда! – сияла от счастья ее мамаша. Она давно уже завела особую папочку и собирала в нее все материалы о карьерном продвижении своей дочери.
   Пока вершиной Пипиного успеха была обложка журнала «Телефишка». О том, что для принятия главным редактором верного решения Айседоре Котлеткиной пришлось послать в журнал группу армейского спецназа при поддержке двух вертолетов, а депутат Дурнев добавил от себя еще автобус налоговых инспекторов, нигде не упоминалось.
   Купидончики прилетали не только от Пуппера. В те июньские дни они шныряли над Москвой, да и вообще над Россией, с необычайной частотой. Именно этим объяснялось невероятное число влюбленностей, золотистым дождем просыпавшихся на многострадальные головы лопухоидов.
   Как-то вернувшись после ночной тренировки, где они отрабатывали фигуры магического пилотажа по системе Дедала Критского, Таня обнаружила купидончика на дереве под своей лоджией. Скучая и дожидаясь их, амурчик от нечего делать пускал стрелы в окно генерала Котлеткина. Несчастный Котлеткин, утыканный невидимыми стрелами как еж, метался на кровати и звал во сне свою секретаршу.
   «Бедный! Наверное, снова диктует инструкцию о тщательном пережевывании солдатами и ефрейторами гречневой каши», – сочувственно думала его жена Айседора.
   Увидев Таню, купидончик обрадовался и опустил лук. Он вручил два конверта Тане, один Баб-Ягуну, получил причитающееся ему вознаграждение и улетел. Таня была уверена, что письма снова от Пуппера, но нет: первое оказалось от Ваньки Валялкина, а второе от Гробыни.
   Таня решила начать со второго. Она была немало удивлена, зная, что Гробыня терпеть не может писать. Скорее уж позвонит по зудильнику, да и то кому-нибудь другому.

   Привет, сиротка!
   Только не думай, что я по тебе скучаю, раз пишу. Просто непривычно как-то не видеть каждое утро твою физию. Да и грызться не с кем. Пробовала с родителями, так они сразу дрожать начинают. Тоска зеленая! Не надо было мне сгоряча в гарпию превращаться. Всего на пять минут, но им хватило.
   Представляешь, какой-то идиот вчера ночью тормошил мой чемодан. Изрезал его, а в одном месте даже прожег! И ничего не взял. Самое прикольное, что это не мог быть лопухоид! Ты же знаешь, что чемодан у меня заговоренный. Кстати, рюкзак Гуни тоже кто-то испортил. И у Ритки Шито-Крыто недавно зачем-то разломали ее скрипку. Совсем у кого-то крышу сорвало.
   Ну и ладно, скоро у меня таких чемоданов будет пять вагонов! Зудильник-то слушаешь? Мой пупсик ждет осени, чтоб признаться в любви! Вечно эти форыны тянут резину! Другой бы давно посватался, обручился и вручил бы мне все свои сбережения. Говорят, Гурочка мальчик запасливый. У него даже счет есть в банке. Зато лучше меня магомаркеты опустошать никто не умеет. Только не пойму, куда пупперские письма деваются? Его тренер всем говорит, что Гурий написал уже двенадцать (!) писем и не получил ни одного ответа! Еще бы! Стану я ему писать! Пускай помучается!
   Гроттерша, за то, что ты помогла мне слепить фигурку, я, быть может, пришлю тебе когда-нибудь подарок: старые кроссовки или книжку мемуаров моего Гуряндия с его подписью. Между прочим, одно издательство уже переводит мемуары Гурочки с английского языка на нормальный. Говорят, для перевода они отловили где-то птицу эму и после некоторых технических сложностей все же превратили ее в человека.
   Искренне не любящая тебя
Гробыня

   «Ну вот! В этом мире явно все свихнулись! И Пипа, и Гробыня, и все прочие! Даже этот перегревшийся тренер, который разбалтывает чужие тайны!» – подумала Таня. Она в очередной раз пожалела, что поддалась уговорам Гробыни и произнесла запрещенное любовное заклинание. А теперь неизвестно, как расхлебаться. Надо срочно что-то предпринимать, или пупперские поклонницы осенью снимут с нее скальп. А с другой стороны – что тут предпримешь, когда у нее всего одна зеленая искра в день, да и та такая дохлая, что ее хватает лишь на самые простенькие заклинания?
   Сунув письмо Гробыни в карман, Таня взяла в руки Ванькино. Некоторое время она просто держала его, даже не распечатывая, а лишь испытывая особую согревающую радость. Потом все-таки решилась и вскрыла конверт.

   Здравствуй, это я! Меня еще не выписали из магпункта, но я потихоньку сбегаю через люк, который вы с Ягуном мне показали. Был у Тарараха. Мой жар-птиц теперь живет у него. Тарарах ужасно рад, говорит, что с жар-птицем костер развести как нечего делать. Посадишь его на дрова – они сами вспыхивают, даже если совсем сырые.
   Сарданапал страшно волнуется. Они с Фудзием, Клоппом и Медузией обходят Тибидохс комнату за комнатой и все что-то ищут. Но пока ничего не нашли. Я стараюсь не попадаться им на глаза. Медузия злая, а о Клоппе я уж и не говорю. Он и раньше был не подарок, а теперь полный параноик. Фудзий – тот вообще чокнутый. Носит все время жилетку против сглаза, входит во все двери спиной вперед и рассказывает всем, какой он великий и неоцененный. Тут слухи носятся, что он у нас будет в будущем году магические сущности преподавать. Мрак!
   Недавно ночью около жилого этажа я натолкнулся на какого-то странного типа с гвоздикой в петлице. Он вышмыгнул из-под лестницы атлантов, а потом я даже не понял, куда он делся. Но это был не призрак, точно!
   Я очень хочу, чтобы ты поскорее вернулась. Если Сарданапал так ничего и не найдет, я раздобуду где-нибудь пылесос – а не пылесос, так хоть швабру с пропеллером из музея стащу – и тоже отправлюсь к лопухоидам, чтобы видеться с тобой чаще. Я бы давно это сделал, но Клопп отобрал у меня кольцо. Говорит, магии у них осталось всего ничего и нечего ее расходовать.
   Привет Ягуну! Как там его пылесос? Надеюсь, он еще не утопил тебя и дядю Германа в майонезе?
Ванька

   – Ну, чего тебе Ванька пишет? – поинтересовался Баб-Ягун. Он давно уже просмотрел свое письмо и теперь с любопытством поглядывал на Таню.
   – Я еще не до конца прочитала!
   – Неправда! Ты его уже в десятый раз перечитываешь! Меня не надуешь! – насмешливо заявил Ягун.
   Поняв, что он прав, Таня неохотно оторвалась от письма:
   – Ванька пишет про жар-птица. Говорит, Сарданапал ничего еще не нашел и ужасно психует. А еще он хихикает над твоим пылесосом! Интересуется, хватает ли тебе майонеза и не потерял ли ты трубу.
   Всегда, когда речь заходила о пылесосах, Ягун мгновенно утрачивал чувство юмора.
   – Вот маечник! Да я его морских свинок в кабанов превращу! Жар-птица пожарникам отдам! – завопил он.
   Успокоившись, Ягун показал Тане письмо от Ягге:
   – Бабуся умоляет нас, чтобы мы были осторожны. Пишет про какие-то скверные предчувствия. Якобы, когда она на нас гадала, у нее колода карт сгорела. Ничего себе, да? Хотя ты мою бабусю знаешь! Она не паникерша, но заскоки случаются… Еще Ягге говорит, что заклинание «Грааль Гардарики» срабатывало в последнее время трижды. Понимаешь, что это значит? Кто-то тайно проникает в Тибидохс или куда-то улетает из Тибидохса. Сарданапал и Клопп пытались разобраться, кто это может быть, но так и не смогли. Он замел все следы.

Глава 9
Гвоздика и шпага

   Как-то вечером Герман Дурнев тихо-мирно сидел на диване и смотрел по телевизору криминальную хронику.
   – В Москве появился псих с кастетом. Сыщики уже прозвали его «охотником за зубами» и подозревают стоматологов, нуждающихся в расширении практики, – сообщил ведущий.
   Дурнев опасливо потрогал пальцем свои глазные зубы.
   – Совсем невозможно жить стало! Покушаются на самое святое! – сказал он плаксиво.
   Несмотря на то что зубы у него выдвигались, а ел он теперь исключительно сырое мясо, настоящим вампиром Дурнев так и не стал. От вековых чар самого доброго депутата спасла его маниакальная подозрительность.
   «Это как же я буду людей кусать! Тяпнешь его, а он какой-нибудь заразный окажется! Или, предположим, завизжит, а у меня барабанная перепонка лопнет! Ну их всех – буду я из-за них страдать!» – размышлял он.
   Недавно Дурнев обнаружил странную закономерность: если в момент, когда он смотрит на человека, незаметно ударить одним каблуком сапога о другой – человек начинает невольно дрожать, а в глазах у него появляется идиотический страх. Пользуясь этим, Дурнев с утра до вечера ходил по коридорам Думы и, многозначительно улыбаясь своим политическим противникам, позванивал шпорами.
   Враги депутата, даже самые яростные, как-то сразу сникали и увядали. Дурнев стал являться им в кошмарных снах. Они уже не решались говорить о нем плохо даже за его спиной: им казалось, что и там до них дотянется его цепкий взгляд. Поползли слухи, что скоро Дурнева назначат министром.
   Вставая с дивана, Нинель Дурнева неловко опрокинула с колен тарелку с печеньем. Увидев на полу крошки, она хотела пойти за своим пылесосом, но неожиданно заметила у дивана пылесос Баб-Ягуна. По тибидохской привычке Ягун разбрасывал свои вещи где попало. Например, носки он упрямо клал посреди комнаты. А его брюки по утрам часто оказывались на люстре, и все потому, что у них был не в меру беспокойный ремень из кожи лернейской гидры.
   – Ну-ка посмотрим, что у парня за пылесос! Небось не тянет ничего! – с сомнением сказала мадам, обожавшая доказывать всем и каждому, что ее бытовая техника самая лучшая, а у всех остальных дрянь.
   Некоторое время она безуспешно искала шнур, который нужно было вставить в розетку, а потом, пожав плечами, нажала на кнопку. (Знала бы она, что это была кнопка аварийного взлета, которой не часто решался пользоваться даже Ягун!)
   Разумеется, без магической искры пылесос никуда не полетел, зато взревел устрашающе громко, как мотоцикл без глушителя. Труба вырвалась у Дурневой из рук и обдала супруга потоком русалочьей чешуи и майонеза. Пораженная женщина застыла. Она впервые видела пылесос, который вместо того, чтобы втягивать мусор, выплевывал его с реактивной скоростью.
   Герман Никитич заверещал. Таксу смело с кресла и зашвырнуло под диван. В воздухе мелькнули только короткие лапки. Пылесос же метался по комнате, опрокидывая все, что встречалось на его пути.
   Лишь минуту спустя мадам, опомнившись, прыгнула животом на подскакивающий пылесос, пытаясь прижать его к полу. Пылесос рванулся, хлестнул по полу трубой, подскочил на метр и, врезавшись в шкаф-купе, заглох.
   Дурнева кое-как поднялась на ноги.
   – Этот мальчишка ненормальный! Только Гроттерша могла найти женишка с таким пылесосом! Мы теперь здесь за неделю не уберемся! – закричала она.
   Супруг не отвечал. Казалось, он вообще не слышит жену. Он стоял, с головы до ног заплеванный майонезом, облепленный русалочьей чешуей, и смотрел на ковер. Только что туда, выпрыгнув из ящика проломленного его супругой шкафа, выкатилась тонкая металлическая корона. Приветствуя ее, шпоры сапог графа Дракулы возбужденно зазвенели.
   – Ого, какая отличная корона! Она, пожалуй, подойдет к моим сапожкам! – оживился самый добрый депутат. Он схватил корону и надел ее. Острый выступ пришелся прямо против его лба.
   Но не успел счастливчик подбежать к зеркалу, как корона вспыхнула холодным серебристым огнем, сомкнувшимся над его волосами подобием грозного шлема. На него почти нельзя было смотреть. Он ослеплял.
   Лицо Дурнева перекосилось. В глазах вспыхнуло нечто маниакальное.
   – Дрожи, ничтожная женщина! Теперь я знаю, кто я! Я могу читать мысли! Ты скрывала от меня мои регалии! Сапоги, корона и шпага – вот мое наследство! Я Герман Дракула IV, повелитель живых мертвецов! – загремел он, ударяя одним каблуком о другой.
   Любой политический конкурент Германа Дурнева выпал бы в осадок, но на супругу это не произвело никакого впечатления. За долгие годы совместной жизни с будущим королем вампиров у нее выработался абсолютный иммунитет ко всем его выкрутасам.
   – Германчик, милый, не громыхай так! У тебя все волосы в огне. Ты же не хочешь облысеть? И посмотри, когда ты так широко разеваешь рот, у тебя видны гланды! Они страшно красные! – сказала она.
   Король живых мертвецов Герман Дракула IV ссутулился и пугливо поплелся к зеркалу разглядывать свои гланды. Жена всегда знала, как поставить мужа на место.
//-- * * * --//
   После ночных тренировок Таня и Баб-Ягун всегда спали до полудня, а то и часов до трех. Дурневы им не мешали, даже были довольны. «Хорошие гости – это те гости, которые не крутятся под ногами», – утверждала тетя Нинель, любившая общаться с кастрюльками в одиночестве.
   Однажды, проснувшись, Таня не обнаружила на привычном месте своего контрабаса. Ее словно пружиной подбросило. Спотыкаясь о подарки Пуппера и корзины с цветами, она кинулась в комнату и испытала немыслимое облегчение. Контрабас, целый и невредимый, лежал на кровати. Рядом на четвереньках стояла Пипа и, высунув от усердия язык, крутила колки. Таня хотела отобрать у Пипы контрабас, но опоздала. Он уже поймал магическую волну.
   – Чмок-чмок, многоболезные мои! Соскучились по своей Грызианочке? Вот она я! Вы слушаете «Последние магвости»! Сегодня в выпуске: американские колдуны бьют тревогу. Вчера ночью у статуи Свободы был украден многорожник. Американцы в очередной раз обвинили во всем восточного мага Вамдама Гуссейна. В качестве главного доказательства они привели магзапись разговора Гуссейна по зудильнику. «Я вам рога пообломаю!» – якобы утверждал Вамдам. Сам Гуссейн отрицает все обвинения. «Видел я ваш многорожник в гробу в белых тапочках!» – сказал он американскому корреспонденту, прежде чем превратить его в суслика.
   Другие новости. Тибидохс переживает тяжелейший в своей истории кризис. Поиски пропавших предметов пока не приносят результатов. Магической энергии осталось всего на несколько недель. Уже сейчас в районе острова Буяна не срабатывает практически ни одно известное заклинание. Если так пойдет и дальше, скоро остров перестанет быть невидимым для лопухоидов. По просочившимся слухам, практически единственной альтернативой может быть обнаружение трона Древнира. Возможно, именно его и ищет теперь академик Сарданапал, однако поиски пока не приносят результатов. Как сказал в интервью нашей программе профессор Клопп: «Ваш Сарданапаль есть польный ноль! Я бы давно отстранить его от управлений, если бы не эта интриганка Медузий!»
   «Клопп проболтался про трон! Больше никто не мог! Это же была тайна!» – с ужасом подумала Таня.
   А зудильник уже спешил приподнести ей очередной сюрприз:
   – И наконец сенсационное сообщение! Коллегия английских магов не исключает, что на Гурия Пуппера могло быть наложено одно из неотвратимых любовных заклинаний. «Я не исключаю, что в деле замешана русская магфия!» – заметил известный магнотизер Гугель Гомос. Кроме того, Гугель Гомос предложил Гурию Пупперу пройти оздоравливающую процедуру избавления от страсти. Однако Пуппер отказался. «Отстаньте от меня! Я люблю ее! Я самый обычный парень, и больше мне никто не нужен!» – сказал он.
   – Гурий! – застонала Пипа, тряся контрабас. – Гурий! Я тоже тебя обожаю! Твой носик, твои ручки, твою метлу! Если они от тебя не отстанут, я попрошу Айседорку, и она переедет этого Гугеля Гомоса танком! Слышишь? Почему ты молчишь, ответь мне!
   Таня вздохнула и отошла от Пипы, не ругая ее, что та взяла чужой инструмент. Бывают моменты, когда к человеку лучше не приставать. Сердечные раны не поддаются лечению.
   «Интересно, Пипа сама влюбилась в Гэ Пэ или тоже какой-нибудь купидон нашустрил?» – подумала Таня.
   Не встретив отпора, Пипа продолжала брать ее контрабас и делала это так часто, что вскоре не пропускала ни одного выпуска «Магвостей». Таню это слегка смущало. Она не была уверена, что лопухоидам можно слушать магические радиоволны. Поклепу бы это точно не понравилось. Хорошо еще, что он заглядывал к ним теперь довольно редко, ограничиваясь ежедневными звонками на зудильник Ягуну. У завуча и без того хватало хлопот. Гуня Гломов окончательно распоясался. Шурасик подделывал кредитные карты. С помощью простейшей магии он ухитрялся получать в банкоматах деньги даже по проездному билету в метро. Семь-Пень-Дыр со своей любовью к водоплавающим превращал кого попало в выдр и нутрий. Тихоня Верка Попугаева вообще учудила: устроилась работать ясновидящей в какой-то салон, где кроме ясновидения занимались еще и татуировкой.
   Даже русалка и та все время ухитрялась впутываться в истории. По ночам, объевшись рыбой, она так громко распевала песни, что со всех окрестных дачных мест на берег водохранилища сбегались любопытные. Русалку это заводило, и она начинала бузить еще больше, а Поклеп скрежетал зубами от ревности и злости. За две недели он постарел на двести лет. Под глазами у него образовались мешки таких размеров, что в них уместились бы все валютные запасы Магщества Продрыглых Магций.
   Зато Великая Зуби, не желая тратить даром нервы, поступила куда как мудрее. Она собрала чемоданы, наколдовала себе лопухоидные документы на имя Ванессы Ван Зупп и на кровати с вертикальным взлетом умотала в Париж.
   – Давненько я не бывала в Париже! С того самого бала, как в меня влюбился генерал Бонапарт. Я слышала, этот милый юноша потом приходил искать меня в России и даже взял с собой солдат, но отморозил нос и вернулся ни с чем, – поведала она Рите Шито-Крыто.
   Молчаливая Шито-Крыто только хмыкнула. Как ни странно, она была единственной из нынешних учеников Тибидохса, с кем Зуби делилась кое-какими своими мыслями и даже тайнами. Всех прочих Зубодериха с ее неисчерпаемым запасом сглазов держала от себя на почтительном расстоянии.
//-- * * * --//
   Перед очередной ночной тренировкой Дедал вылез из книги в особенно ворчливом настроении. Он уселся на переплет и принялся брюзжать, что драконбол катится в тартарары, а тех, кого сейчас называют профессионалами, пятьсот лет назад не взяли бы даже разравнивать на поле песок.
   – Чего за примерами далеко ходить! Взять хоть вас двоих! Две вареные летучие рыбы дали бы вам в воздухе сто очков форы!
   – Но-но, не надо грязи! Сам бы попробовал летать в темноте! Не видно же ничего! – обиженно надулся Баб-Ягун. Вчера он, рискуя жизнью, освоил на пылесосе восьмерку и полупетлю, а сегодня его с ходу сравнили с летучей рыбой. Ничего себе шуточки, а?
   Дедал посмотрел на него с нескрываемым презрением:
   – Ты когда-нибудь слышал о Фроле Слепом? Уверен, что нет! Вот был прирожденный драконболист – лучший из лучших! В результате необратимого проклятия (завистников хватало во все времена!) он стал слепнуть. Тогда Фрол завязал себе черной повязкой глаза и стал учиться играть вслепую. Вот это был характер! Он закусывал губы, чтобы не было слышно, как он кричит от боли. Он тренировался сутками напролет! Засыпал на драконбольном поле и, просыпаясь, сразу поднимался в воздух. К тому времени, как Фрол окончательно ослеп, у него выработалось внутреннее зрение. Он мог подбросить в воздух полную горсть маковых зерен и поймать их все, прежде чем последнее коснется песка. Он мог вынуть медную монету из пасти у дракона и вернуться невредимым. И это слепой! Он один разделал бы всю вашу команду под орех! Да что с вами говорить!
   Махнув рукой, Дедал открыл «Искусство драконбола», улегся на первую страницу и исчез, накрывшись обложкой, как одеялом. Книга съежилась и, став размером со спичечный коробок, не реагировала на увеличивающее заклинание.
   – Ты его обидел, – сказала Таня.
   – Я? Мамочка моя бабуся! – взвился Баб-Ягун. – Да я даже рта не успел открыть! Думаешь, приятно, когда тебя так поливают? Тут стараешься, носишься всю ночь, высунув язык, как придушенный немейский лев, а он…
   Таня открыла футляр и заботливо проверила, хорошо ли натянуты струны контрабаса. Потом отправилась в большую комнату и задвинула футляр под диван. А то еще Пипа проснется и будет искать контрабас, надеясь послушать магическое радио.
   Ягун хвостом ходил за Таней, не понимая, что она собирается делать.
   – Как ты считаешь, у тети Нинели есть маковые зерна? – задумчиво спросила Таня. – Сходи к ней, она к тебе лучше относится.
   – Маковые зерна? – поразился Ягун. – Ты хочешь сказать, что собираешься…
   – А почему бы и нет? Будет лучше, если невидимки осенью размажут нас, как масло по бутерброду?
   Пожимая плечами, Баб-Ягун отправился на кухню, где мадам как раз приканчивала свой третий за сегодняшний день диетический ужин. Вскоре он вернулся наполовину разочарованный, наполовину удовлетворенный.
   – Странная у тебя тетка! Стоило мне заикнуться о маке, как она почему-то взбесилась. Зато дала пакет сухого гороха. В счет завтрака, обеда и ужина, – сообщил он.
   Подождав, пока Дурневы улягутся спать и все окна в соседних домах погаснут, Таня и Ягун разом произнесли «Торопыгус угорелус», чтобы не тратить обе сегодняшние искры.
   Испуганно прыснули во все стороны задремавшие в кустарнике воробьи. Луна любопытным глазом выглянула из-за туч. Ночная тренировка началась.
//-- * * * --//
   Лишь под утро, вконец измотанные, они вернулись домой. Таня едва не врезалась контрабасом в дерево. Волосы у нее растрепались как у средневековой ведьмы. Под глазом у Ягуна светился здоровенный фонарь. Он схлопотал его, ударившись о свою же трубу, когда пытался перехватить третью по счету горошину.
   – Как ни крутись, а больше четырех поймать все равно не получается! Даже с открытыми глазами! Нет, за этим Фролом Слепым нам точно не угнаться, если Дедал его не выдумал! – убито рассуждал Ягун.
   Таня отмалчивалась. Она редко бывала так недовольна собой. Ей казалось, что она полная бездарность. Поймать из всей горсти несколько жалких горошин, которые к тому же в сто раз крупнее маковых зерен! Правда, возможно, они подбрасывали горошины слишком высоко и те мгновенно исчезали в темноте – но что толку себя оправдывать! Но ничего… Сдаваться она не собирается… Следующей же ночью попытается снова.
   Ягун первым подлетел к лоджии. Он толкнул раму, перевалился через перила и присвистнул. Раскладушка Тани была перевернута, вещи сброшены на пол.
   – Ну и дела! Кто это у нас тут побывал? Если это Пипа – я ей не завидую! Не помнишь, каким заклинанием Семь-Пень-Дыр превращает лопухоидов в выдр? Может, позвоним ему по зудильнику, спросим? – раздраженно предложил он.
   Таня тоже подумала сначала на Пипу, но внезапно вспомнила, что Гробыня предупреждала ее в письме, что кто-то перерывает и портит вещи учеников. А что, если…
   – Ягун, у тебя ведь осталась искра? – прошетала она.
   – Да, а что?
   – Приготовь кольцо! Возможно, тот, кто это сделал, еще здесь!
   Заглушив ревущий пылесос Ягуна, они прокрались мимо безмятежно спящей Пипы и скользнули в большую комнату. Там их ожидало еще большее потрясение. Комната выглядела как после ограбления. Все было перевернуто вверх дном.
   Такса Полтора Километра сидела на тумбочке у разбитого окна, дрожала как желе и в невменяемом состоянии выла на фиолетовые облака. В ее безумных выпуклых глазах отблескивали две луны.
   Дурневы неправдоподобно громко храпели у себя в спальне. Осталось загадкой, почему шум погрома не разбудил их. Скорее всего, здесь не обошлось без «Пундуса храпундуса».
   – Вот видишь, это не Пипа! Она не стала бы крошить собственные вещи! И заклинаний она не знает! – сказала Таня.
   Баб-Ягун опустил руку с перстнем:
   – Ой, мамочка моя бабуся! Я прям зверею! Зомбируйте меня, чтоб я не мучился! Смотри, мой рюкзак весь скукожился! Кто-то прожег в нем дыру! Готов поспорить, в него выстрелили красной искрой!
   Таня метнулась к дивану. Она была уверена, что футляр от контрабаса тоже испорчен, но сюда, видно, грабитель не добрался. Футляр был на месте. В целости и сохранности. Правда, на драконьей коже была заметна длинная царапина, будто кто-то схватил его, но что-то помешало ему довершить начатое.
   Таня испытала облегчение. Футляр, контрабас и перстень – вот и все, что осталось ей от родителей. Было бы ужасно, если бы футляр разделил судьбу рюкзака Ягуна.
   – Интересно, зачем приходил этот гад? Смотри, дверца шкафа сорвана с петель. Шторы изрезаны! Он что, сам с собой тут воевал? Или это твой дядя Герман бегал тут с ятаганчиком? – рассуждал Баб-Ягун.
   С каждой минутой он становился все словоохотливее. Он только что сообразил, что в сожженном рюкзаке у него остались все учебники.
   – Ты это видел?! Вон там! – внезапно Таня схватила Баб-Ягуна за руку.
   На ковре, раздавленная чьим-то ботинком, лежала высохшая гвоздика, видно выпавшая из чьей-то петлицы. Таня взяла ее в руки. От гвоздики пахло плесенью.
   «Спящий Красавец!» – едва не вскрикнула она, но вовремя вспомнила о страшной клятве, которую дала Тарараху. «Разрази громус» – не то заклинание, с которым можно шутить.
   Стоило Тане подумать о Спящем Красавце, как такса внезапно завыла еще громче, еще безутешнее. Осколки стекла, торчавшие в раме как драконьи зубы, осыпались. В комнату воинственно влетела ржавая шпага и, проскользнув между Таней и Ягуном, улеглась в ящик рядом с короной и сапогами, которые дядя Герман все же снял в ту ночь по просьбе жены.
   – Ого, холодное оружие! Да твой дядя Герман просто воин: и шпага у него, и ятаганчик! – фыркнул Ягун.
   Однако дотронуться до шпаги он предусмотрительно не рискнул, тем более что разбросанные по клинку пятна ржавчины весьма походили на старые следы крови.
   – Дорого бы я дал, чтобы понять, что тут произошло, пока мы как два психа гонялись за горошинами! Жаль, не у кого спросить, что он тут искал, – вздохнул Ягун.
   Он вспомнил было о Дедале, но тотчас сообразил, что книжный призрак может рассуждать лишь о том, что описано у него в «Искусстве драконбола». Исключение составлял только Гуго Хитрый, но он был похищен.
   Решив проверить еще раз, все ли на месте, Таня открыла футляр. Ее рука привычно скользнула в потайной карман. Ее секретный дневник, кое-какие косметические мелочи, письма от Ваньки и Медузии… Маловероятно, чтобы ночной гость приходил за этим.
   Опуская крышку, Таня случайно сделала это слишком резко. Футляр перевернулся. Из другого – не потайного даже, а самого обычного, предназначенного для нот – кармана выскользнули полотенце и гребень – загадочный дар Лукерьи-в-голове-перья…
//-- * * * --//
   Ни Таня, ни Баб-Ягун не знали (да никогда и не узнали!), что один невольный свидетель ночного визита все же был. В соседней квартире под столом прятался генерал Котлеткин, дрожавший ничуть не меньше таксы. Бедняге не так давно суждено было пережить тяжелейшее потрясение в его жизни.
   Хандра началась у Котлеткина еще с вечера. Впрочем, вызвана она была мелкими неурядицами, которых множество в жизни каждого лопухоида. Днем в его бронированный «Мерседес» въехал его же джип сопровождения, и обе машины так сильно пострадали, что бедный генерал вынужден был пересесть в вызванный по рации резервный танк. Автомобильные пробки удалось удачно объехать, но на обратном пути из танка незаметно вытащили борсетку со всеми сегодняшними взятками.
   Грудная жаба глодала безутешного генерала до трех часов ночи. Наконец он почти было заснул, но тут через стену, в квартире Дурневых, зазвенели стекла. Залаяла и почти сразу завыла собака. Котлеткин раздраженно заворочался и накрыл голову подушкой. Дурнев был ему полезен, хотя на вкус любящего тишину генерала как сосед он был шумноват.
   Грохот не прекращался. Он был слышен даже сквозь подушку. Казалось, дом дрожит и ходит ходуном.
   «Что они там, гирями кидаются? Совсем обнаглели!» – подумал Котлеткин. Отшвырнув подушку, он подскочил к стене и, произнося укоризненные слова из армейского лексикона, принялся колотить в нее кулаком.
   Шум в дурневской квартире не прекращался. Звуки дробно прокатывались за стеной, словно намеренно приводя в бешенство нервного Котлеткина. Генерал уже собирался в одной пижаме выскочить на площадку и звонить в дурневскую дверь, но внезапно что-то полыхнуло у него перед глазами.
   Пройдя прямо сквозь стену, в комнату вторглась худая угловатая фигура. Пораженный Котлеткин упал на четвереньки и быстро заполз под стол. Он как-то вмиг почти звериным чутьем определил, что именное оружие тут не поможет. К тому же пистолет лежал у Котлеткина в сейфе, а код Айседорка постоянно меняла, опасаясь за свои драгоценности.
   Оказавшись в квартире у дурневских соседей, неизвестный остановился, переводя дух. Генерал Котлеткин трусливо икнул в своем убежище и стукнулся затылком о столешницу. Стол подпрыгнул. Привлеченный шумом, незнакомец повернул голову. В пятне лунного света мелькнули желтоватое лицо и тугой воротник старомодного мундира.
   – Ты видел меня! Придется стереть тебе память! Или лучше убить: это надежнее, – утвердительно сказал он и начал поднимать руку.
   Котлеткин закрыл глаза, готовясь к смерти. Перед его мысленным взором, как любят писать в своих книжках прозаики-лопухоиды, пронеслась вся его светлая и яркая жизнь, начиная с того самого дня, как он, зеленый еще курсантик-снабженец, перебрасывал через бетонный забор воинской части банки со сгущенным молоком и тушенкой.
   Но, видно, смертный час генерала Котлеткина еще не пробил. Внезапно окно комнаты брызнуло осколками. В комнату, нанося колющие и рубящие удары, ворвалась ржавая шпага графа Дракулы. Неизвестный, не ожидавший, что она найдет обходной путь, испуганно присел и выбросил из пальца – так, во всяком случае, показалось Котлеткину – несколько красных искр. Огненные точки прожгли в обоях страшные дыры, расплавили рамку с фотографией арабского министра, которому Котлеткин потихоньку продавал списанное оружие, но не причинили шпаге ни малейшего вреда. Насмешливо позванивая, она отвлеклась на шторы, без всякого усилия разрезая их на длинные полоски.
   Вторгшийся к Котлеткиным незнакомец попятился. Он запахнулся в плащ и стал стремительно вращаться, выбрасывая красные искры. Вскоре, облепленный искрами, он сделался похож на кокон. В этот миг, покончив со шторами, шпага вновь кинулась в атаку, но ее клинок лишь пронзил пустоту. Огненный кокон исчез, унося с собой незнакомца.
   Шпага разочарованно зазвенела и вылетела наружу сквозь разбитое стекло. Генерал Котлеткин под столом стиснул виски руками и, благоразумно не покидая укрытия, издал душераздирающий вопль. Через стенку дурневская такса откликнулась ему сочувственным воем. Кому, как не ей, было понять генерала Котлеткина!

Глава 10
Трынтравонис-пофигатор, или Известие из Тибидохса

   Как ни странно, Дурневы отнеслись к погрому в своей квартире с равнодушием философов-стоиков. То ли после истории с кроликом Сюсюкалкой и вовлечения самого доброго депутата в работу общества В.А.М.П.И.Р. они вообще ничему не удивлялись, то ли помогло черномагическое заклинание «Трынтравонис-пофигатор», которое Ягун выучил на черном отделении.
   – Ужасно полезное заклинание! Бывало, Клопп притащится злой, как болотный хмырь, и начнет проверять домашнее задание, а Гробыня или Шито-Крыто шепнут «Трынтравонис-пофигатор» и выпустят в котел искру, чтоб не видно было вспышки. Клопп сразу начинал хихикать, проговаривая: «Марш отсюда, киндер! Даже Древнир биль двоечник! Какой можель бить образований в сольнечный день!» – вспомнил Ягун.
   Перешагивая через разбросанные вещи, Дурнев надел сапоги со шпорами, корону, повесил на пояс ржавую шпагу (ту самую, что сегодняшней ночью, возможно, спасла Котлеткина от смерти!) и поехал в Думу вправлять мозги политическим конкурентам. Пипа отправилась к Ленке Мумриковой, а мадам выпроводила Баб-Ягуна и Таню на лоджию и, вызвонив домработницу, взялась за уборку.
   – Знаешь, а твои родственнички, в общем-то, ничего. После небольшой магической коррекции из них могли бы получиться вполне приличные лопухоиды, – задумчиво сказал Баб-Ягун.
   – Ну уж нет! Дяде Герману и полное зомбирование не поможет! Да и вообще, он дорог мне как седая древность старины! – сказала Таня, заразившаяся от Склеповой любовью к бессмысленным, но звучным словосочетаниям.
   Она никак не могла выбросить из головы сегодняшнюю ночь. Зачем Спящему Красавцу было крушить все в квартире дяди Германа и прожигать искрой рюкзак Ягуна, а до этого то же самое делать с вещами остальных учеников? Наверняка у него была веская причина так поступить.
   – Ягун, давай пошлем Тарараху купидончика! – предложила она.
   – С какой это радости? Он все равно не умеет читать. А у купидончиков головы дырявые. Они больше трех слов сроду не запоминали.
   – А мы пошлем его Ваньке, а он уже Тарараху прочитает.
   Ягун насмешливо воззрился на Таню:
   – А-а-а! Так и скажи, что просто Валялкину хочешь письмо написать! Тили-тили-тесто, а?
   – Замолчи, пылесос! Мамочка твоя бабуся! – буркнула Таня.
   Ей ужасно захотелось превратить Ягуна во что-нибудь. Например, в попугая. Но не в говорящего, а в какого-нибудь глухонемого. При условии, что такие существуют.
   Продолжая ржать, Ягун удалился доводить вернувшуюся домой Пипу. Кстати, Пипа заявилась не одна, а с Ленкой Мумриковой, которая с любопытством высовывала нос из коридора.
   – Ну что, девушки-красавицы, экскурсия в магический мир, а? Никто не хочет посмотреть мои младенческие фотографии, как я летаю на крылатом горшке? Крылья у него такие же большие, как мои уши! – с ходу предложил им Ягун.
   У Ленки Мумриковой мгновенно покраснели лоб и подбородок. Наглый Ягун ей понравился.
   А тем временем Таня взяла лист бумаги, в задумчивости погрызла ручку и наконец начала писать:

   Ванька, привет!
   Передай Тарараху, чтоб не спускал глаз С-Того-Кто-Не-Дрыхнет-По-Ночам! Это очень важно! Тарарах сообразит, о ком я. Прости, что не могу объяснить понятнее, это не мой секрет. Я даже имени его не могу назвать по одной причине, которую тоже не могу назвать… Вот так вот запутано.
   Я по тебе ужасно соскучилась! Ужасно хочу тебя видеть! Но, пожалуйста, не сбегай к лопухоидам! Нам ужасно нужен кто-то, от кого мы можем узнавать про всякие дела в Тибидохсе. Обещаешь, что не сбежишь? Да?
   Мы с Ягуном тренируемся каждый день, чтобы быть готовыми к осеннему матчу. Правда, тренироваться приходится ночью и без драконов. Ягун предлагает превратить в драконов Пипу и тетю Нинель, но я опасаюсь, что у нас не хватит на это магии. К тому же в драконьем виде они нас сожрать сожрут, а выплевывать не станут. Уж я-то их хорошо знаю.
   Поклеп от переутомления совсем спятил. Целый день бегает от одного ученика к другому и составляет списки на зомбирование, а по ночам караулит в кустах с дубиной, чтоб никто не выловил его русалку.
   Ну все! Пора заканчивать, а то там Ягун совсем разбуянился. Я слышу, он кричит, что хочет превратить Пипу в новый бак для пылесоса, а Мумрикова хохочет как чокнутая…

   Завершая письмо, Таня хотела написать «обнимаю» или «целую», но не решилась и вместо этого приписала: «Как там поживает твой жар-птиц? Ну все, пока! Таня».
   Закончив письмо, девочка спрятала его в футляр контрабаса, решив переслать с ближайшим тибидохским купидончиком. Можно было, конечно, вызвать купидончика специально, но стараниями многочисленных посланцев Пуппера у тети Нинели почти иссякли запасы конфет и печенья, а оставлять купидончиков без награды было опасно. Нравные младенцы запросто могли в следующий раз не прилететь, а то и выпустить стрелу, влюбив не расплатившегося с ними в кого попало, вплоть до дяди Германа…
   Некоторое время Таня в мельчайших подробностях вспоминала Тибидохс, Ваньку, драконбольные тренировки и гонки избушек. Даже вонючие котлы и зелья профессора Клоппа представлялись ей теперь в идиллическом свете. Отчего так бывает, что никогда не ценишь того, что есть, и только много после, в какой-то момент внезапно осознаешь, что это-то и было настоящее счастье!
   Волевым усилием заставив себя выбросить из головы все лишнее, Таня достала «Искусство драконбола» и стала слушать Дедала, рассуждавшего о тактике командной игры и драконьих привычках.
//-- * * * --//
   Вечером, когда Нинель Дурнева сидела на кухне и колола орехи для пирога, ее супруг тупо стоял у окна и тер глаза. Только что самого доброго депутата посетило нездоровое видение. Дурнев готов был поклясться, будто видел за стеклом голого младенца мужского пола с почтальонской сумкой на боку. Мальчуган с золотистыми крылышками выпорхнул из его застекленной лоджии и, быстро набрав высоту, скрылся в облаках.
   «Не буду никому рассказывать! А то неправильно поймут!» – с тоской подумал он и, поправляя корону повелителя вампиров, отошел от окна.
   Тем временем Таня и Баб-Ягун уже разглядывали пришедшую им посылку. Это был небольшой сверток с подписанным адресом.
   – Интересно, что Пуппер прислал мне на этот раз? – вслух подумала Таня.
   – Не-а, это не от Пуппера. Купидончик был нашенский, тибидохский, – заявил Ягун.
   – Откуда ты знаешь?
   – А чего тут не знать? У нашенских крылышки с переливом и пятки красней. К тому же вспомни, что он у тебя потребовал? Пять конфет и рюмку постного масла.
   – Ну и что?
   – Как «ну и что»? Заграничные купидончики в дорогу масло не пьют, – авторитетно пояснил Ягун.
   Ругая себя, что проворонила тибидохского купидончика и упустила случай переслать Ваньке письмо, Таня надорвала серую бумагу и вытащила берестяной свиток. Свиток был совершенно чистым. Пока девочка соображала, нет ли тут магического шифра и не требуется ли приложить свой перстень, из свитка выплыл сгусток тумана.
   – Недолеченная Дама! – радостно ахнула Таня.
   – Ну почему сразу Недолеченная? Вы не поверите, но я со дня своей смерти не ощущала себя такой здоровой!
   Дама целиком выплыла из свитка. Она была в длинном бежевом платье, украшенном хризантемами и лилиями.
   – Можете меня поздравить, если вы из тех, кто умеет радоваться не только за себя. Я выхожу замуж! – томно поведала она.
   – За кого? За Поручика Ржевского?
   Недолеченная Дама передернулась.
   – Ну почему сразу за Поручика? Разве в Тибидохсе нет других достойных кандидатур?.. – воскликнула она с искренним возмущением.
   – Так за Поручика или нет? Не увиливай! – настаивал заподозривший что-то Ягун. Скорее всего он снова подзеркаливал.
   – Ну пускай за Поручика… Да, да, да! – неохотно признала Дама. – Только почему ты думаешь, что он на всю жизнь останется Поручиком? Безглазый Ужас обещал похлопотать, чтобы его произвели в капитаны. Разумеется, в призрачном мире все происходит не сразу, но лет через триста, я убеждена, мы пробьем для него повышение…
   «Мир точно сошел с ума! Просто любовная эпидемия какая-то! Раз уж даже Недолеченная Дама влюбилась, то я уж и не знаю, что думать!» – решила Таня.
   – Слушай, Дама, если не секрет… Что это вы вдруг так? – спросила она. – Вы же со Ржевским уже чуть ли не сто лет знакомы…
   – Сто двадцать восемь лет два месяца и четыре дня, – эхом отозвалась Дама. – Нам нужно было время, чтобы разобраться в наших чувствах. К тому же я лишь недавно имела случай убедиться, какой это прекрасный, деликатный и мудрый человек!
   – В самом деле? А я это в первую секунду понял, едва увидел его ножики! – похвалился Ягун.
   – Разумеется, раньше мы общались, но это было не то общение. Оно не позволяло нам открыться! – продолжала Дама. – И лишь сейчас, столкнувшись с огромной опасностью, в минуту особого прозрения, когда мы плечом к плечу стояли в боевом дозоре, я поняла, какой передо мной человек!
   – Погоди! В каком боевом дозоре? – насторожилась Таня.
   Дама искренне удивилась:
   – Как? Ты же сама просила Ржевского следить за Спящим Красавцем! Как-то я застала его у хрустального гроба и сперва остановилась порыдать, а после, когда Готфрид пошевелился, я едва не умерла от ужаса. Но затем я вспомнила, что уже, в общем-то, умерла, и осталась. С тех пор каждую ночь мы несли нашу бессменную вахту! А когда на рассвете он вставал и уходил, мы неслышно, как тени (хотя почему «как»? – мы и есть тени!), скользили за ним.
   – Вставал? – непонимающе переспросил Баб-Ягун, ничего не знавший о Спящем Красавце.
   Дама проигнорировала его вопрос. Кажется, она вообще решила не замечать присутствия лопоухого внука Ягге.
   – Готфрид вставал каждую ночь, когда засыпал твой друг Тарарах! Это обычно происходило на рассвете, когда питекантроп спал мертвым сном. Между нами, поручать охрану Готфрида Тарараху было ошибкой Сарданапала. Вот Клопп – тот действительно отличный сторож! Ты же знаешь: у него третий глаз на затылке! – торопливо выкладывала она.
   – А куда Красавец ходил? – спросила Таня. Смертельная клятва не позволяла ей заговаривать о Готфриде самой, но задать вопрос, когда о нем говорили другие, – почему бы и нет?
   – О, каждый раз по одному и тому же маршруту! Он проходил галерею, потом лестницу атлантов и сразу под лестницей нырял вниз, в подвалы. Похоже, ему хорошо было известно, куда он направляется! Только всякий раз что-то отпугивало его, и он возвращался то из одного, то из другого места… Страшный, белый, как упырь, – идет, вытянув перед собой руки… Как славно, что рядом был мой герой, мой красавец Ржевский, всегда способный поднять мой падающий дух тонкой военной шуткой! – с чувством воскликнула Дама.
   Ягун не выдержал и заржал. Дама презрительно приподняла правую бровь:
   – Но вчера Спящий Красавец все же завершил свое путешествие! Вначале он дошел до Большого Подвала, ну знаете, где эти Жуткие Ворота, а потом, сразу у Ворот, нырнул в лаз. – Дама стыдливо поправила прическу и порозовела. Должно быть, она постепенно приближалась к самому интересному месту своего рассказа. – Мой драгоценный, мой любимый Ржевский считал, что это всего лишь трещина, но мое женское чутье подсказывало, что не все так просто! «О нет, милый, в этой трещине у него тайник!» – сказала я. «Там и дохлой мухи не спрячешь! Кто будет устраивать тайник в таком месте? Здесь же рядом каждый день бывают циклопы!» – возразил мне мой лучший на свете Поручик. Мы стали спорить, слово за слово, и у моего нежного Поручика (почти уже капитана, я уверена!) снесло крышу. «Да говорят же тебе, клуша, что там ничего нет! Если там окажется тайник, я на тебе женюсь! Клянусь Древниром!» – завопил он на весь Тибидохс. Само собой, услышав шум, Готфрид Бульонский выскочил из своей трещины как ошпаренный и унесся укладываться в хрустальный гроб. Похоже было, что он вообще ничего не понимает! Ну ничегошеньки! Мы со Ржевским просочились туда, где он только что был, и обнаружили балдахин, котел и качалку! И сразу же полетели будить Сарданапала! Если бы вы видели, что после началось! Сарданапал чуть с ума не сошел, Медузия и Клопп хохотали как безумные, а Фудзий вообще вел себя как ненормальный! Еще бы им не радоваться – ведь мы вернули Тибидохсу все запасы магии!
   Дама торжествующе посмотрела на Таню. Ее бледные скулы залил стыдливый румянец.
   – А потом он, мой гений, мой герой, сделал мне предложение – ведь поклясться Древниром и не выполнить клятву невозможно… И я… я сказала «да»! Я очень давно чувствовала, что мы созданы друг для друга! Свадьба состоится уже скоро – в первый день осени. Приглашаются все, кроме вот его! – Недолеченная Дама ткнула пальцем в Баб-Ягуна.
   – А я-то чем не угодил? – возмутился Ягун.
   – Чем надо! Ты вычеркнут из списка за бытовое хамство! – пояснила Дама.
   В этот миг плотина чувств окончательно рухнула, и Дама, летая по лоджии, надрывно запела:

     Скоро кончится лето,
     Скоро лету конец.
     И меня кто-то где-то
     Поведет под венец!

   Повторив этот слегка измененный куплет раза три, Дама хотела было улетучиться, чтобы по старой памяти немного пощипать нервы Пипе, но внезапно вспомнила о чем-то и вернулась.
   – Ах да! – небрежно сказала она. – Я еще не говорила? Меня же послал сюда Сарданапал. Он велел передать, что завтра вы можете вернуться в Тибидохс! Экзамены начинаются со следующей недели, а драконбольные тренировки уже с завтрашнего дня! Дальше буквально: все ограничения на искры сняты! В мире опять полным-полно магии! Все ученики возвращаются днем, одной группой. Сбор в три часа над Брянскими лесами по наводящему заклинанию. Просьба не опаздывать! Зубодериха уже вылетела из Парижа. А вот Поклеп Поклепычу придется подзадержаться и кое-что уладить. К тому же Сарданапал забыл, куда засунул его магический перстень… А теперь пока, я должна облететь еще массу народа.
   Едва Недолеченная Дама договорила, как правительственный дом содрогнулся от дружного вопля двух юных волшебников. Тетя Нинель с перепугу прыгнула на руки супругу, что едва не вызвало у самого доброго депутата выпадение грыжи. Пипа, покрывавшая портрет Гэ Пэ поцелуями, от неожиданности разбила стекло носом.
   Это был победный крик Тани и Баб-Ягуна, их прощание с миром лопухоидов!
//-- * * * --//
   Много чудесного, да и нечудесного, повидали на своем веку глухие Брянские леса, но никогда над ними не собиралось в одно время столько магов. Опоздавших почти не было, разве что Шурасик, вздумавший напоследок прочитать все без исключения книги в Российской государственной библиотеке, но дошедший только до буквы «Р», да Гуня Гломов, ухитрившийся снова попасть в милицию за драку и разбитое стекло. Правда, из милиции он сбежал, связав двух сержантов телефонным шнуром и выдернув из окна решетку.
   Убедившись, что все собрались, Зубодериха выбросила несколько искр, давая сигнал, что можно отправляться. Так как Поклепа с ними не было, обратный перелет прошел куда приятнее, чем перелет из Тибидохса в мир лопухоидов.
   Вначале на «Торопыгус угорелус» неслась наиболее скоростная и нетерпеливая группа, состоящая в основном из команды Тибидохса по драконболу. Впереди – Таня на контрабасе и Баб-Ягун на ревущем пылесосе и, почти не отставая, – Гробыня Склепова, Кузя Тузиков, Лиза Зализина, Катя Лоткова, Рита Шито-Крыто, Семь-Пень-Дыр и пристроившийся к ним Гуня Гломов. Жора Жикин, пытавшийся поставить рекорды скорости, упал со швабры в океан и умерил свой пыл.
   За драконбольной командой с приличным отставанием на «Тикалус плетутс» летела основная группа, и, наконец, в самом конце на «Пилотус камикадзис» тащились зубодробильные вертолетки, пикирующие экипажи и групповые скамьи для тех первокурсников, кто плохо держался в воздухе. Замыкала ее Великая Зуби, ухитрявшаяся читать на лету Мартина Хайдеггера в пересказе Чумы-дель-Торт.
   Чем ближе был Буян, тем сильнее проявлялось нетерпение. Тане казалось, что они еле тащатся, хотя ветер давно уже прижимал ее к контрабасу, не позволяя даже поднять головы. Наконец она ощутила, что момент наступил. Сердце забилось быстро и радостно.
   – Грааль Гардарика! – крикнула она одновременно с Баб-Ягуном.
   Перстень Феофила Гроттера, проворчав «Молодо-зелено!», выбросил искру.
   Они прошли семь радуг. А потом из океанской пены выступил остров, на который со стороны океана молочными полосками наползал туман. Сквозь туман проглядывала каменная черепаха Тибидохса с острыми выступами башен на панцире.

//-- ТИБИДОХС – ВЫСШАЯ ШКОЛА МАГИИ --//
//-- ДЛЯ ТРУДНОВОСПИТУЕМЫХ --//
//-- ЮНЫХ ВОЛШЕБНИКОВ. --//
//-- БЕЛОЕ И ЧЕРНОЕ ОТДЕЛЕНИЯ, --//

   – сияли алые буквы над воротами.
   Медузия, Тарарах, Сарданапал, профессор Клопп и Фудзий стояли на преподавательском балкончике. Абдулла крутился поблизости, пряча за спиной подозрительно толстый свиток. И на этот раз, учитывая, что конкурирующий оратор остался в Москве, имел хороший шанс дочитать свое приветствие до конца.
   Заклинание перехода срабатывало ежеминутно, одного за другим доставляя вернувшихся учеников.
   На стенах уже громыхал оркестр циклопов, а чуть в стороне, прямо в воздухе, силясь перекричать его, грохотал сводный хор привидений, перед которым в черном фраке с бабочкой парил жених Недолеченной Дамы Поручик Ржевский.
   – Ничего, что пришлось выбрать большой размер? Нормальный фрак на его ножи не налезал. А теперь некоторые негодяи дразнят его горбуном! Вот уж подлая ложь – у Ржевского офицерская выправка! – с гордостью добавила Недолеченная Дама.
   Перед подъемным мостом с дубиной на плече, сурово зыркая безумным глазом, прогуливался Пельменник.
   – Стой: кто летит? Пароль! – потребовал он, загораживая дорогу.
   В следующий миг циклоп был сшиблен с ног и сброшен в ров сотней пронесшихся по мосту учеников.
   – Пароль «Двадцать две жабы!» Проход разрешаю! – важно сказал Пельменник вынырнувшему рядом водяному, к щеке которого прилип лист кувшинки. Циклоп давно уже придерживался принципа, что, когда сидишь в луже, главное – сохранить лицо.
   Водяной покрутил пальцем у виска, выпустил изо рта струйку воды и нырнул.

Глава 11
Молодильные яблоки

   Для вернувшихся в Тибидохс учеников начался новый виток жизни на Буяне. В первый же вечер Медузия и Сарданапал устроили всем разнос за нарушения правил пребывания у лопухоидов, но, если разобраться, разнос не был особенно суровым. Сказывалось отсутствие Поклеп Поклепыча и его тетрадки проступков.
   Спустя несколько дней перстень Поклепа все же был найден, все дела в мире лопухоидов улажены, и завуч явился в Тибидохс – злой, как гарпия, и коварный, аки змей. Он рвал и метал, но устраивать повторный разнос с визгами, истериками и тотальным зомбированием Сарданапал не разрешил: все уже готовились к экзаменам.
   Качалка, балдахин и котел были помещены на чердак к профессору Клоппу. Известно было, что для охраны этих уникальных реликвий Клопп не применял обычных фиолетовых и красных завес, а использовал какое-то другое, уникальное средство защиты. Что это за средство, Клопп, разумеется, никому не говорил, но так многозначительно ухмылялся, что всем невольно становилось не по себе.
   Спящий Красавец как виновник похищения был перемещен вместе с хрустальным гробом к Зубодерихе, которой Сарданапал велел не спускать с него глаз.
   – А ну как Зуби в него влюбится? – с сомнением спросил академик у Медузии.
   – В такого крокодила? Исключено! И потом, она уже влюблена! – успокоила его доцент Горгонова.
   Пожизненно-посмертный глава Тибидохса самодовольно крякнул и разгладил усы. Медузии это не понравилось. На самом деле она имела в виду увлеченность Зубодерихи средневековой литературой.
   А над учениками Тибидохса уже нависла черная туча экзаменов, хуже которых могли быть только пересдачи и отработки на каникулах.
   Разумеется, во время учебного года к экзаменам никто толком не готовился, и теперь головы учеников буквально распухали от огромного объема срочно впихиваемой информации. В читалку при библиотеке ухитрялась одновременно втиснуться вся школа, и если бы не пятое измерение, несколько сот юных волшебников никак не поместились бы в небольшом зале с семью столами…
   То и дело было слышно, как утомившиеся ученики бормочут заклинания «Кофейникус возбуждалус» и «Пихалус экзаменостис». Джинн Абдулла, которому велено было блокировать эти заклинания, ничего не предпринимал, и только бородавки зловеще бродили по его лицу.
   Библиотечному джинну было хорошо известно, что после семикратного употребления «кофейникуса» страшно ноют виски, а после «Пихалус экзаменостис» ученики становятся как зомби. Они способны от первой до последней буквы оттарабанить любой самый сложный билет, тупо уставившись в лоб преподавателю, но всякий непредугадываемый вопрос, даже самый элементарный, вроде «Какого цвета бывают искры?» или «Кто такой Древнир?», приводит к непредсказуемым и крайне неприятным последствиям.
   Перед обедом Таня, недавно выписавшийся Ванька Валялкин и Баб-Ягун изучали новое расписание, вывешенное в Зале Двух Стихий.
   – Смотри, опять все переставили! Сразу видно, что Поклеп притащился и качает права. Завтра нежитеведение у Горгоновой. А уже через три дня практическая магия у Клоппа! Вот уж кто точно меня зарубит! Когда я с черного отделения на белое переводился, Клопп чуть не треснул! Он меня просто люто ненавидит! – сказал Баб-Ягун.
   – Не зарубит. Лучше билеты учи! – сказал Ванька.
   – Ты кому это говоришь, маечник! – завопил Ягун. – Ты хоть его вопросы читал? Да меня от одних названий выворачивает! Например: «Перхоть ведьмака как основа магических зелий» или «Слюни вурдалака и декокт омерзения»… А знаешь, из чего Клопп заставляет тянуть билеты? Из глотки у мерзкой ящерицы!
   – Это не ящерица. Это такой африканский божок. Я слышал, он как-то оттяпал руку одному ученику четвертого года. Якобы потому, что тот, засовывая руку ему в пасть, мысленно обозвал его уродом! – сказала Таня.
   Она не спала уже две ночи, готовясь к нежитеведению. Самые хитрые шпоры у Медузии не срабатывали. Заклинания Горгонова блокировала еще на подлете, а схватить у нее пару можно было стремительнее, чем воскликнуть «Дрыгус-брыгус». Хочешь не хочешь, приходилось выкладываться на полную катушку.
//-- * * * --//
   На другое утро до завтрака все проснувшиеся, а по большей части не ложившиеся еще ученики третьего года столпились перед кабинетом Медузии.
   – Один входит, другой выходит. Никаких шпор, никакого вспомогательного чародейства! Кто будет галдеть в коридоре – трижды пожалеет, что не родился лопухоидом! – строго сказала выглянувшая из кабинета Медузия и потребовала первых шестерых добровольцев.
   Добровольцев оказалось немало. Среди них – Таня и Ванька Валялкин, решившие, что лучше сразу отмучиться, чем весь день трепать себе нервы и спрашивать у всех выходящих: «Как ты? Свирепствует?» Зато Баб-Ягун решил отправиться последним и взять Медузию измором.
   – Мамочка моя бабуся! Уж я-то знаю: надо тогда отвечать, когда преподаватель от усталости под стол сползает. Помните, как я в прошлом году Зубодериху подловил? Пришел последним. Она уже едва живая сидит, а я ей: «Ура, наконец-то мой любимый предмет! Можно к двум вопросам еще один дополнительный получить?» Зуби мне с перепугу пятерку влепила и бегом за дверь. А я-то и на трояк с натяжкой знал… – делился опытом Ягун, но его мало кто слушал. У каждого была своя система.
   Самым первым отвечать помчался, как ни странно, не Шурасик, освобожденный от экзаменов, и даже не Лоткова, а… Гуня Гломов. Он надеялся, что по установившейся традиции Медузия поставит первому смельчаку оценку на балл выше, чем он заслуживает. «Двойка плюс один равняется тройка. Вполне проходной балл. Жить можно!» – рассуждал Гломов.
   – Милости просим! – пожав плечами, пригласила его Медузия.
   Когда пять минут спустя Гуня вышел, все бросились к нему:
   – Ну как, сработало?
   – Не совсем. Кол плюс один равняется двойка. Без права пересдачи. Еще две пары – и меня стопудово оставят на второй год, – кисло сообщил Гуня.
   – А чего ты так глупо ржал? – спросила Рита Шито-Крыто.
   – Мне достались «тетки-лихорадки» и «куриный бок»… Про лихорадок я не знал и стал сразу отвечать про куриный бок. Обрадовался, что вопрос легкий. Он, мол, с перьями и все такое… А потом выяснилось, что я невнимательно прочитал. Там был не «бок», а «куриный бог»…
   Таня вытянула билет, где первый вопрос был про Соломона и Китовраса, а второй про Кострубоньку. Про Китовраса она знала неплохо, например то, что он был кентавр, а вот с Кострубонькой дело обстояло хуже. Если она что-то и помнила, так только то, что его нужно все время задабривать.
   Ванька Валялкин, которому достался «Анчутка», ухитрился забыть все заклинания от него и делал Тане умоляющие знаки. Таня понимала, что ему нужно, но не могла подсказать. Медузия, не поднимая головы от журнала, наложила на нее немотный сглаз. Когда же Таня попыталась перебросить Ваньке записку, комок бумаги вспыхнул и обратился в пепел.
   – Гроттер, после экзамена уберете за собой мусор, а теперь ступайте отвечать! Только не наступите на Демьяна! – сказала доцент Горгонова.
   Таня встала и, глядя себе под ноги, пересела на стул перед преподавателем, с которого только что сползла большая лохматая сороконожка.
   – Горьянов! Приползешь на пересдачу послезавтра, тогда, возможно, я и сниму с тебя сглаз! – вслед сороконожке сказала Медузия.
   Демьян, не знавший всех тонкостей «Пихалуса экзаменостиса», скрылся за дверью.
   – Когда-нибудь я доберусь до джинна Абдуллы и он об этом пожалеет. Просила же поставить блокировки! – задумчиво сказала Медузия. – Ну-с, Гроттер, что там у нас с Китоврасом?
   Таня откашлялась и начала отвечать. Горгонова внимательно смотрела на нее, и у девочки отчего-то создавалось впечатление, что Медузия слышит ее слова прежде, чем они вылетают у нее изо рта.
   В результате Таня, споткнувшаяся-таки о Кострубоньку, но по случайности выплывшая, получила четверку с натяжкой. Ваньке же пришлось удовольствоваться трояком.
   – Ничего, на ветеринарной магии отыграюсь! Я уже вызубрил все про сирен, фараонок, керинейскую лань и Огненного Змея. И про Стрефила, кстати, тоже, – утешая себя, заявил он Тане.
   – А кто такой Стрефил?
   – Вроде как царь всех птиц. Живет на острове посреди моря. Тарарах уверяет, что не знает, как его лечить, потому что за пять тысяч лет тот ни разу не болел, – сказал Ванька.
   – Кошмар! Никакого уважения к ветеринарным магам! Вот и возись после этого с одними сиренами да потухающими драконами! – посочувствовала Таня.
   Они отправились в Зал Двух Стихий и пообедали. Так как во время экзаменов все освобождались в разное время, скатерть им перепала относительно приличная – картофельно-сосисочная. Разумеется, это были не блины с шоколадной начинкой, но все же и не манная каша. Вечно голодный Ванька съел тридцать две сосиски и четыре тарелки картошки и запил все тремя литрами компота, что резко подняло ему настроение.
   – Бедный Ягунчик! До сих пор под дверями торчит, мамочка его бабуся! – сочувственно сказала Таня, когда, уже после обеда, они сидели в библиотеке, пытаясь разобраться в тайне фаршировки дождевых червей (по слухам, любимый дополнительный вопрос профессора Клоппа).
   Не успела она договорить, как Валялкин пораженно уставился на двери читалки. Учебник практической магии, воспользовавшись случаем, прищемил ему палец.
   – Легок на помине! – воскликнул Ванька.
   К ним, сияя, как начищенный самовар, мчался Баб-Ягун.
   – Ну что, на трояк-то натянул? – поинтересовалась Таня.
   – Трояк? – поморщился Ягун. – А пятерку не хочешь?
   – У МЕДУЗИИ «ПЯТЬ»?! Это невозможно! Ты что, в Шурасики записался? – не поверил Ванька.
   – Да не, мне просто с билетом повезло. Про Спорыша и берегинь вытянул. Оттарабанил от «а» до «я» и без всякого там «экзаменостиса». Прям сам собой горжусь!
   – Спорыш и берегини? Да ты только про них и знал! – поразилась Таня.
   – А то! – довольно сказал Ягун. – Про них, и больше ни про что! И они мне достались!
   – Везет же некоторым! Билетов-то чуть ли не тысяча! – воскликнул Ванька.
   Ягун молча извлек из рукава припрятанный амулет, похожий на большую серебряную монету, и потряс им у Ваньки перед носом.
   – Что это? – спросил Валялкин.
   – А ты догадайся! Узнаёшь, кто тут отчеканен? Моя бабуся? Мимо! Зубодериха? Тоже мимо!
   – Не крути так быстро… Тетка какая-то! – сказал Ванька.
   – Тетка? Это Тиха – богиня счастливого случая. Очень полезная древняя дама, хотя о ней уже мало кто помнит. Увеличивает позитивную вероятность в сотни раз. Если есть хоть малюсенький шанс – вытащит.
   – А если бы Медузия просекла? – спросила Таня.
   – Конечно просекла бы, если б я первым шел. Но она была как лимон выжатый! Ее Шито-Крыто и Лизка Зализина вконец доконали. Она им про корову Ио – они про хмырей… Она про банников – они про оборотней. После этой парочки у нее уже глаза в разные стороны смотрели. И потом, это же не главный талисман. Так, ерундовинка!
   – А где главный?
   – Кгхм… Главный я проглотил!
   – ПРОГЛОТИЛ? – недоверчиво переспросил Ванька.
   – А что мне оставалось делать? Думал, этот Медузия просветит – так тот останется! Ну и гадость же – застрял в горле, пришлось постным маслом запивать. Ничего другого под рукой просто не оказалось… А теперь слушайте, что я вынюхал! Я когда про Спорыша Горгоновой рассказал, то, чтоб дополнительных вопросов не было, быстренько перевел стрелки на трон Древнира. Стал рассуждать, что берегиням в наше время делать нечего, потому что существует, мол, трон. И даже хорошо, что никто не знает, где он, потому что Спящего Красавца-то уже вычислили.
   – И что, Медузия купилась? – не поверила Таня.
   Баб-Ягун надулся от гордости:
   – А то! Видела бы ты, что с ней сделалось! У нее даже волосы зашипели! Она сказала, что берегини еще очень даже пригодятся, и очень скоро. Поставила мне «пять» и катапультировала заклинанием за дверь… Хорошо еще, открыть ее не забыла.
   – Почему берегини пригодятся? Что она имела в виду? – не понял Ванька.
   – А я откуда знаю? Что я, глупый, Горгонову подзеркаливать – она меня вмиг прихлопнет. Только и останется, что шнурки на память бабусе…
   Внезапно на лице у Ягуна отразилась какая-то мысль. Даже не мысль, а… в общем, что-то эдакое. Он схватился за живот и, глупо улыбаясь, попятился.
   – Ты куда? – удивилась Таня.
   – Я это… вспомнил об одном чудовищно важном деле. Буквально вопрос жизни и смерти, – протараторил Ягун и умчался.
   – Ну вот! Медузия его все-таки раскусила и сглазила! – улыбнулась Таня.
   – При чем тут Медузия? Скорее уж талисману не понравилось постное масло! – уточнил Ванька.
//-- * * * --//
   К кабинету профессора Клоппа, расположенному под самой крышей в узкой и острой, как палец, башне, все собрались раньше времени. Известно было, что Клопп помешан на пунктуальности. Двери его кабинета были пока закрыты, но в щелку уже можно было увидеть, как потрескивает пламя под поставленными на огонь котлами. Маэстро Зигфрид Клопп всегда требовал от учеников не столько теоретических, сколько практических знаний.
   – По-моему, у него подгорела каша! – принюхавшись, сказал Ягун.
   – Скорее уж эликсир честности. Клопп обожает пичкать им всех отвечающих! Если при этом в кармане у тебя шпаргалка, ты взрываешься на месте! Я слышала одну такую историю, – сказала Рита Шито-Крыто.
   Склепова приложила к двери ухо. С противоположной стороны определенно доносился какой-то подозрительный звук.
   – Странно, что Клопп нас до сих пор не запустил. Я слышу, как он там возится, – сказала Гробыня.
   – Небось не все билеты и не все котлы еще сглажены. Лично я не рвусь отвечать, – заметил Ванька Валялкин.
   Они с Таней решили, что больше не пойдут «сдаваться» первыми. Лучше где-нибудь ближе к концу, по методу Баб-Ягуна. Расщедрившийся Ягун даже снабдил их талисманами из своей неисчерпаемой коллекции. Правда, Тане они казались какими-то сомнительными. Ее талисман все время искрил и прожигал карман, а талисман Ваньки был такой холодный, что вся брючина от пояса и до ботинка покрылась инеем. Возможно, эти талисманы и неплохие – но что в них толку, если их невозможно спрятать?
   Внезапно перед кабинетом, едва ли не на том же месте, где стояла Дуся Пупсикова, возник Фудзий.
   – О, яды! Обожаю яды! Где ты, друг мой Моцарт? – забормотал он, стряхивая с халата не погасшие после телепортации искры.
   Ребята расступились. Вид у преподавателя магических сущностей был хорошо помешанный.
   – Он был в Магфорде, а когда возвращался, тут его и шарахнуло! Опять эти потусторонние духи! Вечно вселяются в телепортантов! – шепнула Гробыне всезнающая Попугаева.
   – А что он делал в Магфорде? – жадно спросила Гробыня.
   – Не знаю. Говорят, он там помолвлен с какой-то ведьмой. Она его любит, а он ее нет и все время откладывает свадьбу, – с придыханием объяснила романтичная Верка.
   – Вот дурочка из переулочка! У меня бы он не открутился! Пусть только Пуппер попробует меня продинамить! Я ему отложу свадьбу – он у меня в хоре привидений запоет! – подбоченясь, заявила Склепова.
   Попугаева и Пупсикова посмотрели на нее с уважением.
   «Сальери» несколько раз по-тигриному прошелся мимо кабинета Клоппа, подозрительно присматриваясь к ученикам. Внезапно лицо его перекосилось. Со звериным рыком он прыгнул на Гуню Гломова и стал трясти его за ворот.
   – Ах вот ты где, Моцарт! Ну скажи, зачем ты гений? Колись! – завопил он.
   Гуня Гломов озадаченно моргал. Его впервые в жизни назвали гением.
   Неожиданно Фудзий разжал руки. Он огляделся, точно только мгновение назад пришел в себя, и, сжав виски руками, быстро пошел прочь.
   – Ненавижу телепортацию. Вообще всякую дорогу. Помню, когда я был маленьким и жил у лопухоидов, меня вечно тошнило в карете… – бормотал он себе под нос.
   Ванька Валялкин покачал головой:
   – С таким отыскивателем магических сущностей о троне Древнира придется забыть…
   – Ясное дело! О чем они там думают, в Магфорде? Это ж надо было подсунуть Сарданапалу такое сокровище! – согласился Жора Жикин.
   Главный тибидохский красавчик выглядел необыкновенно довольным. Подозрительно довольным, учитывая грядущий экзамен.
   Минут через десять, так и не дождавшись, пока им откроют, ребята стали барабанить в дверь Клоппа, но она как была, так и осталась запертой.
   – А если смыться всем вместе? – предложил Моцарт-Гуня.
   – Хилая отмазка! Лучше я помогу ему сглазить билеты! У меня сглазы круто выходят! Вот будет прикол, если у всех белых котлы полопаются! – вызвалась Гробыня.
   Она повернулась спиной, выбросила красную искру и, прошептав заклинание взломщика «Туманус прошмыгус», просочилась сквозь дверь.
   А еще секунду спустя до слуха донесся ее вопль.
   – Что случилось? – крикнула Лиза Зализина.
   – Он… Его больше… Позовите кого-нибудь из взрослых! СКОРЕЕ! – голос Склеповой едва можно было узнать.
   Слышно было, как лопнула искра, которой Гробыня снимала запирающее заклинание. Все ворвались внутрь. В воздухе висел жаркий едкий пар. Крысиная жилетка профессора Клоппа валялась на полу. На жилетке лежал толстый розовый младенец и играл с бронзовой ложкой на цепочке.
   – А это кто такой? Еще одну сиротку подбросили, вроде нашей Гроттерши? – подозрительно спросила Рита Шито-Крыто.
   – Не выступай! Ты что, не видишь – это же Клопп! Смотри, вон и третий глаз у него на затылке! – прошептал Кузя Тузиков.
   Верка Попугаева и Дуся Пупсикова, так и не отважившиеся войти в кабинет и маячившие на пороге, заголосили и, на бегу впадая в истерику, помчались за преподавателями.
   Несколько минут спустя в класс почти одновременно ворвались Сарданапал, Тарарах, Медузия и Зубодериха. Последним примчался запыхавшийся Поклеп, начавший с того, что выгнал из кабинета всех любопытных.
   Захлопнув за ними двери, он поднял с пола откатившееся яблоко и осторожно понюхал место надкуса.
   – Молодильное! – сказал он. – Причем недозрелое! Эти самые опасные! Интересно, кто его так?
   Младенец загулил и засунул себе в рот большой палец ноги. Было очень сомнительно, что у него удастся что-то выведать.
   – А если Клопп сам решил омолодиться? Между нами, мальчиками, старикану давно пора было в починку! Из него едва песок не сыпался, – предположил бестактный Тарарах.
   Доцент Горгонова щелчком отогнала кобру, раздвоенным языком щекотавшую ей ухо. Кобра от обиды вновь превратилась в прядь волос.
   – Омолодиться за пять минут до экзамена, уже разведя огонь под котлами? Не самое подходящее время. Скинуть лет сто-двести – одно дело, но превращаться в младенца?! На Клоппа это не похоже! – сурово сказала она.
   – Тогда другая идея. Положим, он решил скинуть пару десятков лет и откусить самую малость. А потом раз – и переборщил! – настаивал Тарарах.
   – Исключено! Зигмунд преподавал яды и зелья, а это уже кое о чем говорит. Он прекрасно рассчитывал дозы. Сомневаюсь, чтобы он мог так опростоволоситься. Кто-то подменил обычное яблоко на молодильное! Это не так уж и сложно. Внешне они похожи, – хмурясь, заявил Поклеп Поклепыч. – Здесь налицо умышленное отравление!
   – Омоложение… – мягко поправил Тарарах.
   Питекантроп присел на корточки и стал умиленно разглядывать младенца, который уже наигрался ложкой и теперь выщипывал крысиную жилетку.
   – Не буду спорить! Пускай будет преступное умышленное омоложение! Клоппу еще повезло, что у него был всего один зуб и он сумел откусить от яблока совсем немного. В противном случае он бы вообще исчез. Возможно, что именно на это негодяи и надеялись, – безапелляционно сказал завуч.
   – И что же теперь делать? – спросила Зубодериха.
   Все повернулись к Сарданапалу, который до сих пор не произнес ни слова, а лишь внимательно смотрел то на яблоко, то на пламя под котлами, имевшее странный бордовый оттенок.
   Усы академика неопределенно шевельнулись.
   – А ничего, – сказал он.
   – Как ничего?
   – Мы не дети. У нас не может быть никаких иллюзий. Действие молодильных яблок отменить невозможно. Самое большее, на что мы способны, – это слегка ускорить его рост. Через год-два он будет выглядеть на десять-двенадцать лет, и мы отдадим его учиться магии заново вместе с нашими ребятами. Не удивлюсь, если он будет делать успехи, – негромко сказал Сарданапал.
   Младенец вновь загукал и, болтая ножками, прицельно засветил склонившемуся над ним Поклепу пяткой в нос. По его безмятежному личику сложно было предположить, что со временем он способен стать профессором практической магии.
   – Все-таки я хотел бы знать, кто сделал это с Клоппом! Наверняка здесь не обошлось без этих малолетних преступников и негодяев! Им нужно было сорвать экзамен, и они этого достигли! Предлагаю просветить всем сознание, выявить виновных и сурово наказать! – прошипел Поклеп, потирая нос.
   – Я все ждал, пока ты об этом скажешь! Ты бы еще вспомнил, что в подвале есть пыточные инструменты! – поморщился Тарарах.
   – Правда? А какие именно? – оживился Поклеп.
   – Да ну, ржавчина одна, – уклончиво буркнул Тарарах. Он уже жалел, что вообще заговорил об этом.
   Но мысли Поклепа наскучило струиться по древу, и она скользким ужом уже ползла дальше.
   – А ну погодите! – сказал он. – Не исключаю, что ученики тут ни при чем! Зуби, быстро проверь, на месте ли твой Спящий Красавец!
   – Мой? Он не мой! – рассердилась Зуби.
   Сарданапал внимательно посмотрел на Зубодериху, а потом на Поклепа. Его безмятежный лоб пересекла похожая на шрам морщинка.
   – Зуби, дай зудильник! – велел он.
   – Академик, вы же меня знаете… Я окружила гроб такой кучей заклинаний! Да он теперь охраняется лучше, чем Жуткие Ворота!
   – Зуби!
   Поджав губы, Зубодериха сунула Сарданапалу зудильник.
   Экран зудильника, заразившийся упрямством от своей хозяйки, сперва артачился. Он то выдавал помехи, то пытался говорить голосом Грызианы Припятской, но после угомонился и показал небольшую комнату, примыкавшую к кабинету Зубодерихи. Хрустальный гроб безмятежно покачивался на серебряных цепях. В нем, озираясь, полусидел Спящий Красавец. Видно было, что он только что улегся и теперь собирался надвигать на себя крышку.
   Вокруг полыхали черномагические охранные завесы, золотились экзотические африканские запуки, способные погрузить в зимнюю спячку даже слона, но Спящему Красавцу все это было трын-трава.
   – Но почему он вообще проснулся? Почему не подействовала моя магия? – воскликнула Зубодериха.
   – Отсроченное проклятие – странная штука. Никто не знает, какие коленца оно выкинет. Интересно, что за маг наложил его в данном случае… Сдается мне, что это могла быть… Та-Которая-Надоела-Всем-Даже-На-Том-Свете! – задумчиво сказал Сарданапал. Это был едва ли не первый случай, когда он не назвал Чуму-дель-Торт по имени.
   – Но Та-На-Кого-Вы-Столь-Тонко-Намекнули мертва! – воскликнула доцент Горгонова.
   – Разумеется, Меди! Именно потому ее отсроченное проклятие и обрело такую силу, что Готфрид Бульонский может шляться где ему вздумается, а нам только и остается, что любоваться им в зудильник… Даже вздумай я теперь посадить его в клетку, она бы его не удержала! И это при том, что он дрыхнет как сурок и не думает просыпаться! – раздраженно проговорил Сарданапал.
   Розовый младенец неожиданно зарыдал, да так громко, что нервный Поклеп зажал руками уши.
   Зубодериха, придерживая очки, озабоченно склонилась над своим бывшим шефом.
   – Ути, какой миленький! И как на себя похож!.. Крохотный, а личико уже такое кисленькое, такое злобненькое! – засюсюкала она.
   – Успокойся, Зуби!.. Лучше наколдуй памперс. Совершенно очевидно, что профессор Кло… этот младенец… э-э… протекает, – умеряя ее пыл, сказала доцент Горгонова.
   Сарданапал внезапно улыбнулся, но тотчас, спохватившись, спрятал улыбку.
   – Я, конечно, понимаю, что в Тибидохсе творится невесть что… Но никак не свыкнусь с мыслью, что Клопп – младенец, – сказал он, качая головой. – Надеюсь, когда мы его слегка овзрослим, он будет на белом отделении! Его жизнь началась с чистого листа, – сказал он.
   Верка Попугаева, подслушивающая и подглядывающая сквозь двери, подскочила едва ли не на метр.
   – Клопп будет на белом отделении! – сообщила она всем.
   – Что ты сказала? С осени? – Баб-Ягун расхохотался так, что сполз на пол. – Мамочка моя бабуся! Вот уж не думал, что мы до такого доживем! Малютка Клоппик будет учиться с нами! Лучше сразу меня зомбируйте! – выговорил он, икая от смеха.
   Хохоча вместе со всеми, Таня случайно заметила, что Семь-Пень-Дыр и Жора Жикин отошли в сторону и о чем-то негромко перешептываются. Правда, она тотчас же об этом забыла. Крайне сложно удержать что-то в голове, когда ты так смеешься, что еле стоишь на ногах от хохота…

Глава 12
Контрольная стрела

   Третий (почти уже четвертый) магический курс тосковал в одной из пыльных аудиторий Тибидохса, куда в последние сто лет залетало разве что привидение Безумного Математика. Безумный Математик был мрачный бородач, разгуливающий лунными ночами с окровавленным угольником и отыскивающий Вечный Синус, якобы украденный у него мистической блондинкой с пупырчатым носом.
   В аудитории находились оба отделения – и белое, и черное. Вдоль доски, кренясь вперед, разгуливал Фудзий, развивая свою любимую тему. Ребята удрученно вздыхали. Экзамен Клоппа заменили курсом лекций этого полоумного магфордца! Это была идея Поклепа, решившего для острастки наказать весь курс на случай, если кто-то все же замешан в истории с молодильным яблоком.
   – Магическая сущность – истинная сущность предмета. Она кроется в нем, как бабочка в гусенице или дуб в желуде. Или еще пример! Представьте себе яйцо! Кто не может представить яйцо? – спросил Фудзий.
   – Я не могу! – подал голос Семь-Пень-Дыр.
   Преподаватель магических сущностей так растерялся, что даже подпрыгнул.
   – Как не можешь? – испуганно спросил он.
   – А вот не могу, и все! У меня воображения нету, и вообще я никогда яйца не видел! – заявил Семь-Пень-Дыр, наглея на глазах.
   Фудзий заморгал. Он стал вдруг таким беспомощным и жалким, что захотелось дать ему копеечку. Таня подумала, что Фудзий относится к числу тех учителей, которые вообще не способны дать отпор. Ей стало его жаль.
   – Дыр, не пнись! – потребовала она.
   – А если буду пниться? А что ты мне сделаешь? – осклабился тот.
   – Дам тебе на тренировке заговоренный пас! «Гуллис-дуллис», «Труллис-запуллис» или «Фигус-зацапус». Или все сразу. По настроению, – пригрозила Таня.
   – А я добавлю от себя еще парочку мячиков, чтобы ты подольше от защитного купола отскребался! – пообещал Баб-Ягун.
   Семь-Пень-Дыр прикусил язык. Если Танин пас у него еще был шанс поймать, то у телепата Ягуна они были просто убойные. После них джиннам то и дело приходилось разравнивать граблями песочек.
   Фудзий благодарно взглянул на Таню.
   – Итак, яйцо! – продолжал он. – Кто, глядя на него, может предположить, что внутри цыпленок?
   – Или желток, или Кощеева смерть, или дракон, или крокодил! – вызывающе сказала Склепова.
   – Прекрасный пример, Гробыня! – обрадовался Фудзий. – Там может быть все, что угодно! Или почти все, что угодно! Я только пытаюсь доказать, что сущность вещи никогда нельзя определять по ее внешней, бытийной форме. Вы улавливаете мою мысль? – спросил Фудзий.
   У Фудзия как у лектора была убийственная привычка. Он сюсюкал, тянул слова и сто раз повторял одно и то же, каждый раз после этого интересуясь: «Ну теперь-то вы понимаете?» или «Вы улавливаете мою мысль?» Кажется, он искренне считал, что перед ним в аудитории сидят слабоумные.
   Наконец в начале второго часа, когда все уже сползали под парты и даже яйцеголовый Шурасик перестал строчить в тетрадке и поглядывал на учителя с легким удивлением, Фудзий закончил с теорией.
   – А теперь перейдем к практике! Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать! Не правда ли, отлично сказано? Вы улавливаете мою мысль? – радостно спросил он.
   Катя Лоткова тихо застонала. Она так долго сдерживала смех, что была уже едва жива.
   Фудзий откашлялся. Зорко оглядев студентов слезящимися глазками, он решительно приблизился к Кузе Тузикову.
   – Дайте мне левый ботинок! – попросил он.
   – З-зачем? – не понял Тузиков.
   – Дайте – тогда поймете!
   Кузя неохотно расшнуровал ботинок и протянул его Фудзию.
   Фудзий высоко поднял ботинок и вытряхнул его перед всем классом. Из ботинка выпала забытая шпаргалка-шептун и тихо, но различимо забормотала билеты по защите от духов. Экзамен, который должен был принимать Поклеп, стоял по расписанию в конце следующей недели.
   Кузя Тузиков густо покраснел.
   – Ага, веник реактивный, застукали тебя! А еще в отличники лезет! – заржал Гуня Гломов.
   Однако, как выяснилось, шпаргалка Фудзия вовсе не интересовала. Он поднял продолжавшую шептать бумажку и, извинившись, вернул хозяину. После чего поставил ботинок на свой стол, где тот был всем виден.
   – А теперь советую зажмуриться! – сказал он, делая над ботинком какие-то пассы.
   – С какой это стати? А если я не хочу? – спросила Склепова, но в этот миг Фудзий крикнул страшным голосом:
   – Ноуменус кантус выпулялис!
   Его кольцо полыхнуло сдвоенной, очень яркой искрой. Те, кто не послушался и не зажмурился, немедленно принялись тереть глаза. Другие же, кто не был ослеплен, увидели, что ботинок Тузикова исчез. По классу, врезаясь в стены, металась летучая мышь.
   – Прошу обратить внимание, что это было не заклинание превращения, а именно обряд высвобождения сущностей! У данного ботинка – заурядного ботинка, произведенного на свет множительным заклинанием с лопухоидного образца, – оказалась сущность летучей мыши! Признаюсь, чего-то подобного я и ожидал. У меня глаз наметанный! – продолжал довольный Фудзий.
   – А мой ботинок? Что мне теперь, босиком ходить? – пискнул Тузиков, разглядывая свою левую ногу. На ней был один только носок, да еще с дырой на пальце.
   Преподаватель из Магфорда развел руками:
   – Увы, юноша, я ничего не могу сделать… Ваш ботинок навсегда останется летучей мышью. Я выпустил его сущность во всей ее прекрасной первозданности, и она никогда уже не вернется назад, в скорлупу того жалкого яйца, которого никогда не видел господин Семь-Пень-Дыр! – он повысил голос.
   Тузиков наклонился и расшнуровал другой ботинок.
   – Сделайте тогда и из него мышь! Все равно выбрасывать! – потребовал он.
   – Бесполезно. Ваш второй ботинок так и останется ботинком, сколько бы я ни произносил «Ноуменус кантус выпулялис». У большинства предметов как в магическом, так и в лопухоидном мире нет внутренней сущности! Разумеется, его можно превратить во что-либо принудительно, но это будет уже не то… – сказал Фудзий, зачем-то показав на Гуню Гломова.
   Гуня беспокойно завозился, с тревогой размышляя, вдруг в нем самом живет, скажем, комод, а Фудзий возьмет его да и высвободит.
   – Да ну, сущности какие-то! Был ботинок, а теперь нету! Никакой пользы, один вред! – поморщилась практичная Лиза Зализина.
   – Девушка, вы рассуждаете точно так же, как мои завистники в Магфорде! – печально произнес Фудзий. – Они все ополчились на меня после того, как я превратил жену декана в жабу! Но я же не виноват, что у нее была такая скрытая сущность?! Вы улавливаете мою мысль?
   В классе разразилась настоящая буря. Смех, сдерживаемый весь урок, вырвался наружу как лава, которой наскучило вяло бурлить в недрах вулкана. Баб-Ягун не мог даже выговорить «Мамочка моя бабуся!», а только взвизгивал «Ой, я не могу!». Преподаватель, необратимо превративший жену магфордского декана в лягушку, мгновенно стал героем. В скрытой иерархии «любви-нелюбви», которую выстраивал для себя каждый ученик, Фудзий мгновенно вырос на сто пунктов и встал где-то рядом с Тарарахом и Сарданапалом, оставив далеко позади и Зуби, и Медузию, и Поклепа.
   Таня смотрела на занудливого преподавателя совсем другими глазами. Низенький, красноносый, нелепый, он показался ей вдруг магом-романтиком, освобождающим душу предметов из оков ее нелепой оболочки.
   – Ноуменус кантус выпулялис, – тихо повторила она, думая, сработает ли это заклинание без тех пассов, что делал Фудзий.
   – Все свободны! Завтра в то же время! – сухо сказал магфордский преподаватель.
   Похоже, он искренне не понимал, чем вызван смех, и был даже обижен таким к себе отношением. Он повернулся и, поманив летающий журнал, вышел из кабинета. За ним потянулись все остальные. Даже Кузя Тузиков запрыгал на одной ноге.
   В классе остались только Таня, которой захотелось поймать и выпустить летучую мышь, все еще бившуюся в стекло, и Гробыня. Склепова искала свою уползшую ручку, которую не так давно сглазил Шурасик.
   Таня уже почти поймала летучую мышь, как вдруг двойные рамы аудитории распахнулись. Вместе с влажным океанским ветром в класс влетели два купидончика с огромной корзиной цветов.
   Гробыня всплеснула ручками.
   – Пупперчик! Это от него, я знаю! Только он такой деликатный! Сюда, сюда, это мне! – завизжала она.
   Но купидончики, трепеща крылышками, пролетели мимо нее и направились к Тане. Таня делала им страшные глаза и показывала кулак, но глупые крылатые младенцы не понимали намеков. К тому же они явно успели перессориться между собой, деля полученные от Пуппера в награду пирожные. У одного купидончика распухла губа, у другого под глазом была подозрительная синева.
   – На, держи! За конфетами после обеда залетим! – буркнули они и, уронив корзину с цветами Тане на голову, улетели.
   Пока Таня выбиралась из-под цветов, Гробыня тигрицей подскочила к корзине и выхватила спрятанную там открытку. На открытке, изображавшей воркующих голубков, красным маркером было написано:

   Tania, tebe, lubimaja! Skoro osen!
   Gurij

   С минуту Гробыня оставалась неподвижна, а потом… впрочем, я не рискну это даже описывать… скажу только, что даже в пруду у сторожки Древнира вскипела вода.
   – Как ты это сделала?! – выдохнула Гробыня, когда ее ярость обрела более или менее контролируемые формы и она перестала осыпать Таню сглазами и проклятиями, от которых та едва успевала блокироваться.
   – Утихни, Склеп! Никто этого не хотел. Ты сама виновата! Фигурку из теста вылепила я, и заклинание произнесла тоже я. Вот и результат! Раньше надо было думать! – пожав плечами, сказала Таня.
   Она испытывала к Гробыне жалость, хотя та никак не была похожа на беспомощного Фудзия, да и вообще могла дать отпор кому угодно. Не дожидаясь, пока Склепова вновь начнет осыпать ее искрами, она выскользнула из аудитории и закрыла за собой дверь.
   Гробыня осталась одна. Плача от злости, она топтала цветы. Потом огнеметным заклинанием сожгла корзину.
   – Не сработало! Этот негодяй полюбил Гроттершу! Но я этого так не оставлю! Я применю крайнее средство! Он пожалеет, что выбрал ее, а не меня! Я… я прибегну к помощи магфии! Они достанут мне его из-под земли! – крикнула она.
   Гробыня отправилась в комнату, заперлась, перевернула кровать и выдвинула потайной ящик.
   – Только разболтай кому-нибудь! – пригрозила она Пажу, разворачивая скелет глазницами к стене.
   Паж обиженно защелкал зубами. Мушкетерские перья на его шляпе разочарованно обвисли.
   Достав из потайного ящика записную книжку, Гробыня попыталась открыть ее, но книжка внезапно превратилась в крысу и попыталась цапнуть ее за палец.
   – Вот дырявая голова! Своякис маякис! – сказала Склепова, небрежно выпуская красную искру.
   Крыса присмирела и вновь стала записной книжкой. Пролистав ее, Гробыня наконец обнаружила то, что было ей нужно, – одно из ста опаснейших запрещенных заклинаний. Чтобы оно не исчезло, как имеют привычку исчезать многие перенесенные на бумагу заклинания, Склепова ухитрилась записать его особым ученическим шифром. То и дело косясь на дверь, Гробыня шепотом прочитала длинное заклинание, завершившееся словами «Маньякус пришивакус магфиозо якудзякус!».
   Полыхнула красная искра. Черные Шторы в ужасе вздулись пузырем и тотчас опали, задрожав могильной бахромой. Сквозь приоткрытое окно в комнату, озираясь, скользнул купидончик. Это был хмурый младенец магфиозного вида, в зеркальных очках. Лук его был гораздо больше, чем у других купидонов. То же самое можно было сказать и о стрелах. Они были такой длины, что колчан с ними свешивался гораздо ниже пухлых купидоньих ножек, слегка нарушавших общее магфиозное впечатление.
   – Проблемы? – спросил младенец писклявым голосом.
   – Есть заказ! – дрожа, сказала Склепова.
   Купидончик молча протянул толстенькую ручку.
   Гробыня достала из-под подушки фотографию Пуппера и показала ее купидону. Магфиози взял фотографию и скользнул по ней равнодушным взглядом. Склепова решила, что он не узнал Гурия, но вскоре обнаружилось, что это не так.
   – Сколько? – спросил он.
   – Две плитки шоколада! – выпалила Склепова.
   Купидон расхохотался и вернул фотографию Гробыне:
   – Не пойдет! Клиента хорошо охраняют. Две плитки – это цена лопухоида…
   Гробыня помрачнела.
   – Сколько? – спросила она.
   Купидончик показал ей пять пальцев, а потом еще пять. Больше чем до десяти ни один купидончик считать не умеет, даже самый магфиозный.
   – Вот столько! И столько же, когда работа будет выполнена.
   Склепова облегченно вздохнула. Она отбросила подушку и вручила купидончику заранее приготовленные плитки.
   – Хорошо, Чума-дель-Торт тебя побери! Если Пуппер меня полюбит, ты треснешь от шоколада! – сказала она.
   Купидончик ухмыльнулся и ссыпал плитки в колчан.
   – Мои стрелы разят без промаха, хозяйка! Он влюбится в вас, как хмырь в тухлое мясо! Втрескается по уши! – пообещал он.
   – Имей в виду: он уже заговорен на фигурку из теста и любит другую, – предупредила Гробыня.
   Купидончик поморщился с таким презрением, что с его младенческого носа соскочили очки.
   – Вы не знаете моих стрел. Три стрелы – и он ваш навеки, – заверил он.
   – Только не забудь про контрольную стрелу! Все должно быть наверняка, – не унималась Гробыня.
   – Без проблем, хозяйка! Я вижу, вы имеете опыт. Считайте, он уже ваш… – подмигнул купидончик.
   Он поправил подтяжки, поднял очки и улетел, трепеща очень магфиозными золотистыми крылышками. Гробыня проводила его задумчивым взглядом. Потом задвинула Черные Шторы и уселась на подоконник.
   – Кошмар! Я заказала Пуппера! Сама себя не узнаю. Вот что с нами, черными магами, делает страсть! – прошептала она.
//-- * * * --//
   А на другое утро, еще до того, как все собрались на завтрак в Зале Двух Стихий, разразилась настоящая буря. Началось все довольно обычно: валяясь в постели, Верка Попугаева по привычке слушала зудильник, обогащаясь темами для сегодняшних сплетен. Как всегда, занудно бубнили про курсы жабьих бородавок и зеленых мозолей и про то, что кто-то сглазил погоду над континентальной частью Европы, и вдруг…
   – Недоброе неутро, недорогие немои! – затарахтел зудильник. – С вами ваша Грызианочка Припятская! Чмок-чмок всех в клювики, ушки и лысинки! А теперь привяжите себя веревочками к стульчикам! Приготовьте валерьянку либо трын-траву для успокоения! Готово? Тогда слушайте! Сегодня в семь часов утра неизвестный купидон осуществил покушение на Гурия Пуппера, когда тот с метлой под мышкой направлялся на утреннюю тренировку. Скрываясь за облаком, купидон выпустил в звезду драконбола четыре стрелы, две из которых попали в цель. Фанаты Гурия и члены сборной команды Тибидохса преследовали купидона, однако тому из-за высокой облачности удалось скрыться… Пуппер госпитализирован в тяжелой любовной горячке. В настоящее время магница, в которой содержится Пуппер, контролируется усиленными нарядами маглиции. Журналистов и фотографов к нему не пускают. Магщество Продрыглых Магций уже выступило на этот счет с заявлением, резко осуждающим подобные действия. «Это мировой магоризм! Не удивлюсь, если его корни ведут на Восток, в Афганистан или куда-нибудь еще!» – заявил представитель Магщества Бессмертник Кощеев. В свою очередь, американский маг Дядя Сэм ясно дал понять, что его магенты уже прорабатывают версию о причастности к покушению на Пуппера Вамдама Гуссейна и Бама Хлабана. Бам Хлабан, как обычно, воздержался от комментариев. Он телепортировался неизвестно куда и скрылся от магентов и магосудия, что уже подозрительно. Вамдам Гуссейн в очередной раз отверг все обвинения в свой адрес и сгоряча превратил в сусликов еще семерых корреспондентов. Итого в настоящее время в плену у Вамдама томятся восемь наших коллег-сусликов. Некоторые с горя уже обзавелись потомством…
   Верка Попугаева сползла с кровати и на четвереньках – ходить она не могла – выбралась в общую гостиную.
   – В Пуппера стреляли! Какой-то чокнутый купидон! Гурий ранен! Он в любовной горячке! – завопила она.
   Дуся Пупсикова, не предупрежденная о необходимости приготовить трын-траву, побелела как полотно и рухнула в обморок. С ней рядом повалились Лиза Зализина и Рита Шито-Крыто. Правда, последняя скорее за компанию, так как Пуппер был ей, в общем, до форточки.
   – Негодяи! Найду того, кто это сделал, прокляну на месте! – закричала Катя Лоткова.
   – Вот-вот! Кошмар! – согласилась с ней Гробыня, в душе у которой все пело от радости. – Я прям больше всех возмущена! Лоткова, будешь кого-нибудь сглаживать – позови меня. Я тебе помогу!
   Склепова аккуратно постелила на пол «Безлунный магомолец», газетенку, стыдливо пожелтевшую от несвежих сплетен, осторожно улеглась на него и симулировала глубокий обморок.

Глава 13
Свадьба привидений

   Экзамены, кегельным шаром выбившие из лета всю вторую половину июля и первые десять дней августа, наконец завершились. Кто-то сдал их, кому-то пересдачи были отложены на осень, но это было уже не суть важно. Ребята, с радостью оторвавшиеся от учебников, точно впервые обнаружили, что на Буяне, кроме аудиторий, суровых преподавателей и библиотеки сумасшедшего джинна, существуют и солнце, и океанское побережье, и лес.
   Жизнь обдала их искристыми радостными брызгами своего водопада.
   В буреломе закрытого для посещения леса, распугивая любящую тишину нежить, слонялись толпы учеников первого и второго года.
   На побережье Дуся Пупсикова и Верка Попугаева высекали на скалах сердечки. Некоторые из них были такой величины, что их можно было разглядеть за километр от берега. Это было неудивительно, потому что Пупсикова с Попугаевой вовсю использовали магические искры. Гуня Гломов укусил акулу. Семь-Пень-Дыр поймал живую выдру и из любопытства испытал на ней заклинание… превращения в выдру.
   В результате наложения двух идентичных сущностей в Тибидохсе появился… еще один болотный хмырь.
   Таня, Ванька Валялкин и Баб-Ягун пропадали то на драконбольном поле, где почти не прекращались тренировки, то в драконьих ангарах. Таня и Ванька начищали чешую Гоярыну, относившемуся к этому вполне благодушно. Зато Баб-Ягун предпочитал держаться от старого дракона в стороне.
   – У него морда подозрительная. И вообще он на меня шипит! – заявлял он.
   – Они запахов резких не любят, а от тебя смазкой пахнет. Для пылесосов, – объясняла Таня.
   – Подумаешь, какие мы нежные! Майонез ему мой не понравился! Мамочка моя бабуся, да он не пахнет, а благоухает! – обижался Ягун.
   Соловей О. Разбойник гонял команду по пять-шесть часов в день. Под вечер все так уставали, что едва держались в воздухе, путая заклинания и то и дело оказываясь в драконьей пасти. Хорошо еще, что умный Гоярын относился к своим игрокам снисходительно и почти не глотал их. А вот от Ртутного и от других молодых драконов снисхождения ждать не приходилось.
   Иногда Соловей выпускал из книги Дедала Критского, которому вообще невозможно было угодить. Зато никто другой не знал столько невероятных способов тренировки. Ловить вслепую горошины был лишь один из них. Таня, Баб-Ягун, Рита Шито-Крыто и Семь-Пень-Дыр порой доходили до пяти горошин. Гробыня не поймала пока ни одной, но это ее ничуть не смущало.
   «Очень мне нужно всякую дребедень ловить! Великие игроки по пустякам не размениваются!» – утверждала она. Кстати, несмотря на очень скромные успехи в игре, поклонников у Склеповой было по-прежнему множество. Она прекрасно смотрелась на открытках, к тому же летала всегда в коротких юбках и вообще при полном параде.
   Как-то во время тренировки сработал зудильник:
   – С вами ваша Грызианочка и «Последние магвости»! Радостное известие для всех поклонников Гурия Пуппера. Он наконец выписался из магницы, где проходил курс лечения от любовной горячки. С завтрашнего дня Гурий вновь приступает к тренировкам! Его мускулистое (да простят мне речевую вольность) лицо не выражает глубоких сердечных страданий, которые он, несомненно, испытывает. Вот только к кому? Пока ответ на этот вопрос знают только тренер, агент по связям с общественностью, личный магвокат и несколько сотен самых близких друзей. Все они, однако, свято хранят тайну. Следствие до сих пор не установило, кто именно покушался на Пуппера. Однако Вамдама Гуссейна уже на всякий случай начали бомбить запуками с ковров-самолетов, а у Бама Хлабана магенты Дяди Сэма уже распиарили весь магк и разбазарили гуляй-траву, которую этот почтенный старец заготовлял долгими лунными вечерами для магических целей…
   Услышав такое сообщение, ошеломленная Гробыня едва не столкнулась в воздухе с Жикиным. Катя Лоткова свалилась с пылесоса и едва успела повиснуть на драконе.
   – Эй, девицы, вы в своем уме?! Вас что, сглазили? Склепова, ты смотришь, куда летишь? Лоткова, отпусти немедленно хвост Гоярына! Что ты в него вцепилась? – закричал Соловей О. Разбойник, пытаясь восстановить хотя бы подобие порядка.
   – Кошмар, какие бреши проделывает этот Пуппер в женском коллективе! Самого матча еще нет, а их уже колбасит! – задумчиво прокомментировал Баб-Ягун.
   Малютка Клоппик, неизвестно каким образом пробравшийся на поле, заулюлюкал с гостевых трибун. Он постепенно взрослел, недаром Сарданапал наложил на него заклинание ускоренного роста. Теперь Клоппу было на вид года четыре, не меньше. Целыми днями он бегал по школе, показывал всем язык и дразнился. Учитывая, что словарный запас был у него пока невелик, больше всего Клоппик любил местоимение «ты».
   – Маг! – говорил ему кто-нибудь.
   – Сам ты маг! – немедленно заявлял Клоппик.
   – Профессор!
   – Сам ты профессор! – эхом откликался малютка Клоппик и начинал метко плеваться.
   Жил он в комнате у Медузии, где для него была поставлена особая непромокаемая кровать с ночником. Под кроватью у Клоппа уже стояла банка, куда он собирал пауков, муравьев, тараканов, червей и прочую мелкую живность, которая имела привычку расползаться, что не особенно радовало Медузию, но очень радовало Тарараха.
   – Во-во! Он раньше у меня любимым учеником был, да только после того случая в черную магию ударился. А сейчас, может, снова ветеринарной магией займется! – воодушевлялся питекантроп.
   – А что за случай? – допытывался Баб-Ягун, но узнать ему так ничего и не удалось.
   – Забудь об этом! Кто старое помянет – тому глаз вон. Всякий ошибиться может, – сурово отвечал Тарарах.
   Таня теперь раза два-три в неделю обязательно заходила к Фудзию. Магфордец был всегда рад ей, во всяком случае в те дни, когда никуда не телепортировался и не воображал себя безумным Сальери. Тогда он становился опасен и все время интересовался у Тани сладким голоском:
   – Девочка, а ты Моцарта не видела? Нет? Тогда вот попей чайку!
   – Он отравленный!
   – Ненавижу умников! Столько яду вбухал, а ни одна свинья не пьет! Пойти, что ли, Сарданапала угостить? – вздыхал Фудзий.
   Но потом мало-помалу он приходил в норму и вновь становился милым и беспомощным Фудзием, который мог сколько угодно рассуждать о спящей душе предметов, а затем красивым взмахом руки и ослепляющими искрами извлечь из старого бронзового подсвечника белого голубя.
   Недолеченная Дама готовилась к свадьбе так энергично, что сумела даже раскачать того, кто желал бракосочетания гораздо меньше, – Поручика Ржевского. Если раньше он в основном стонал «Я еще так юн, чтобы жениться! Я еще так недавно умер!», то теперь у него порой даже проскальзывало философское «Что ж, человек через все должен пройти!».
   Свадьба несколько раз то откладывалась, то приближалась. Происходило это скорее потому, что Даме нравилось писать и переписывать пригласительные билеты, чем по иным причинам. В конце концов Дама прочно утвердилась на одной дате и назначила свадьбу на тридцать первое августа. Она даже перестала падать в обморок, запланировав ближайший непосредственно для церемонии бракосочетания.
   Чем ближе была эта дата, тем больше рвения проявляла Дама и тем сильнее обмякал жених.
   – Дорогая, ты не поправишь мне нож в спине, а то он сейчас выпадет! Мерси! Тебе не вредно для здоровья так суетиться? – спрашивал Ржевский.
   – НИЧУТЬ! У МЕНЯ ОТЛИЧНОЕ ЗДОРОВЬЕ! – на подъеме жизненных сил отвечала Недолеченная Дама.
   – Зато у меня теперь плохое! В глазах что-то мерцает, и ржать как прежде уже не ржется! – уныло говорил Поручик.
   Ну и Древнир с ними! Мало ли на свете женихов и невест! В общем и целом эти двое обещали быть отличной парой.
//-- * * * --//
   Как-то ближе к двадцатым числам августа, вернувшись от Фудзия, Таня столкнулась в дверях с перепуганной Склеповой.
   – Погоди! Не заходи туда! – крикнула Гробыня, оттаскивая ее в сторону.
   – Почему это?
   – У нас там какой-то жуткий тип! Я зашла, а он… Не надо, сиротка, не заглядывай! Я чуть со страху не умерла!
   – А что он там делает? – спросила Таня.
   – Не знаю, что делает! Ты думаешь, я спрашивала? Стоит! Я зашла, а он как повернется ко мне… Лицо такое белое, глаза навыкате… Я выскочила и стала звать на помощь. Думала, он за мной побежит, а он там остался! – Гробыня тряслась.
   Она была на гране истерики.
   Пол заходил ходуном. В сопровождении циклопов к ним уже бежали Поклеп и Сарданапал.
   – Он в комнате! – крикнула Гробыня.
   Внезапно дверь распахнулась, и из комнаты, вытянув перед собой руки, вышел Спящий Красавец в белом мундире. Поклеп и академик оцепенели.
   Нашарив на своем пути Сарданапала, Готфрид Бульонский бесцеремонно ощупал его лицо, оттеснил плечом Поклепа и, переваливаясь, направился по коридору к лестнице. Один из циклопов попытался преградить ему дорогу. Он даже занес было дубину, но неведомая сила отбросила его в сторону точно куклу.
   – Его надо остановить! Искрис фронтис! Пундус храпундус! – придя в себя, Сарданапал вскинул кольцо.
   Две искры подряд оторвались от его перстня, но погасли, едва коснувшись белого мундира. Академик беспомощно опустил руку:
   – Как я и предполагал! Отсроченное проклятие снимает всю магию. Он может бродить по школе сколько угодно!
   – Я предупреждал вас! Без трона Древнира мы ничего не сможем ему сделать. Правда, скорее всего именно его он и… – начал Поклеп Поклепыч, но, заметив с любопытством уставившуюся на него Гробыню, осекся. – Ушки на макушке, Склепова? Давно не была на профилактическом зомбировании?! – гаркнул он.
   – Я… Но я… – растерялась Гробыня.
   – Вот и я думаю, что уже пора!.. Отправляйся в комнату, проверь, ничего не пропало? И ты, Гроттер, тоже!
   Таня и Гробыня заглянули в комнату. Удивительно, но никакого погрома там не было. Разве что Паж, видно пытавшийся помешать Спящему Красавцу, был сбит с подставки и лежал у стены. Шляпа с пером была надвинута ему на глазницы.
   – Все на месте, Склепова? – спросил Поклеп.
   – Угу, – буркнула Гробыня.
   – А у тебя, Гроттер?
   – Нормально. Ничего не взяли, – сказала Таня, разглядывая Черные Шторы, которые так перевозбудились, что отражали что попало. То Гурия Пуппера, то какого-то непонятного купидона в зеркальных очках, то Спящего Красавца, шарящего по стенам и точно чего-то ищущего…
   Гробыня поспешно встала напротив Штор, явно пытаясь загородить их. Это не укрылось от бдительного завуча:
   – Что это ты там прячешь, Склепова? Шторы что-то не то показывают, а? – спросил Поклеп, буравя ее выцветшими глазками.
   – Ничего! Я так! – торопливо сказала Гробыня. Теперь она вообще жалела, что запаниковала и позвала на помощь.
   – А мне почему-то кажется, что прячешь! Что это у тебя за Пупперы на шторках, а? С чего бы это? – напирал Поклеп Поклепыч.
   Маловероятно, что Склеповой удалось бы сохранить свою тайну, будь у завуча чуть больше времени.
   – Мы не можем задерживаться, Поклеп! – нетерпеливо крикнул академик Сарданапал. – Надо выяснить, куда направился Готфрид… И распорядись: пусть кто-нибудь отведет циклопа в магпункт. Бедняга до сих пор без чувств!
   Завуч неохотно отвел от Гробыни замораживающий взгляд.
   – Мы еще вернемся к этой крайне интересной теме, Склепова! Кстати, к тебе, Гроттер, это тоже относится! Я не забыл, что видел тебя в ночь, когда украли котел… – пригрозил он и вышел, настежь распахнув дверь.
   Сарданапал поманил Таню к себе.
   – Спрячь это получше! Я бы мог спрятать и сам, но по определенным причинам важно, чтобы все шло как идет, – сказал он вполголоса, чтобы не слышала Гробыня. – Возможно, он и должен это обнаружить, но не сейчас.
   Таня вздрогнула:
   – Что я должна спрятать? Вы знаете, за чем он приходил, да?
   – Скажем так: я догадываюсь… Держись, девочка, и помни, что твоя смертельная клятва все еще действует, хотя, признаться, я слегка ослабил ее. Хотел бы я знать, почему все сваливается именно на тебя. – Академик грустно улыбнулся, ласково коснулся ее волос и вышел.
   Таня была в замешательстве. Она не понимала, что имел в виду Сарданапал. Что на нее свалилось? Почему к ней в комнату пришел Спящий Красавец? И отчего академик отказался ей что-либо объяснить, ограничившись туманными намеками?
   Гробыня обернулась и наконец рискнула отойти от Черных Штор.
   – Ну что, Гроттерша, расскажешь, где ты была ночью, когда украли котел? – спросила она елейным голоском.
   – Где надо, там и была. А что делал на шторах купидончик в зеркальных очках? – в тон ей ответила Таня.
   – Что надо, то и делал. У тебя забыл разрешения спросить! – явно нервничая, огрызнулась Гробыня.
   Она плюхнулась на кровать, включила на полную громкость зудильник и стала полировать ногти. Тема была исчерпана. Воюющие армии временно откатили свои пушки, свернули знамена и разошлись восвояси.
   Уже намного позже, нагнувшись, чтобы что-то достать, Таня заметила, что футляр ее контрабаса выдвинут из-под кровати. Ей даже показалось, что застежку пытались открыть. Во всяком случае, на ней остались небольшие, но все же заметные бороздки от ногтей.
   Теперь Таня поняла, зачем сюда приходил Спящий Красавец.
   «Ему нужен футляр! Но для чего?» – ломала она себе голову.
   А где-то на горизонтах памяти уже маячил ломкой тенью высокий трон с резной готической спинкой.
   «И где я спрячу футляр? – продолжала думать Таня. – Хотя… А вот в ангаре у Гоярына, скажем, под его поилкой! А что: роскошное место! Хотела бы я видеть того, кто на глазах у Гоярына попытается перевернуть его поилку! Не говоря уж о том, что Соловей для повышения огнеметности перевел его со ртути на чистый нитроглицерин!»
   Так Таня и поступила. На следующий день после тренировки она незаметно прокралась в ангар. Старый дракон спокойно смотрел, как она осторожно отодвигает его поилку и прячет футляр. Из ноздрей Гоярына струйками вырывался дым. Когда Таня вышла, он положил на поилку тяжелую морду, всем своим видом показывая, что никому не советует повторять этот трюк. Впрочем, никто и не пытался. Кроме Ваньки Валялкина, Кати Лотковой, Тани, Кузи Тузикова и Семь-Пень-Дыра, все предпочитали держаться от дракона в стороне. Даже ангарные джинны без особой нужды не рисковали сюда заходить…
   Спустя неделю Спящий Красавец явился в их с Гробыней комнату среди ночи. Не обнаружив футляра, он зарычал, в раздражении сорвал с окна Черные Шторы и удалился…
//-- * * * --//
   Тридцать первого августа в Зале Двух Стихий, где только что собралась вся школа, а также бабы-ёжки во главе с Матреной Большой, Мертвая Царевна, тридцать три богатыря, кот Баюн и многие-многие другие, внезапно загрохотал сводный оркестр циклопов. Один за другим в зал входили косматые оркестранты в бараньих шкурах и, двигаясь точно по черте, где прежде, пока цел был волос Древнира, плясала полоса огня, разграничивающая тьму и свет, дули в трубы.
   Цепочку циклопов, гулко ударяя в тарелки, замыкали богатыри Усыня, Горыня и Дубыня. Циклопы нервно оглядывались и прибавляли ходу. У Дубыни от чрезмерного усердия медные тарелки вскоре погнулись, и он перешел на суповые, от всей души грохая их об пол. Сарданапал с Поклепом еле успокоили разбушевавшегося богатыря.
   Едва не оглохнув, Катя Лоткова зажала ладонями свои хорошенькие ушки.
   – Только не это! Все опять начинается! Преподы празднуют последний день каникул! – простонала она.
   – Ты что, забыла, Лоткова? При чем тут каникулы? Сегодня свадьба привидений! Разве тебе не присылали пригласительный? – перекрикивая трубы, воскликнул Баб-Ягун.
   – О, не беспокойся, Ягунчик! У меня их целая пачка, и все на разные числа! Двадцать дат подряд – вполне в духе нашей Дамы. Вероятно, разводы будут отмечаться отдельно, – заверила его Лоткова.
   Последние недели Ягун вновь начал ухаживать за Катей. Правда, у нее было столько поклонников, что она едва выделяла его в общей массе. Максимум, что он пока успел заслужить, были две-три улыбки. К тому же, о чем Ягун неоднократно горько сожалел, Лоткова, как и многие общепризнанные красавицы, была… э-э… очень дозированно умна. Она могла пропустить мимо ушей дюжину превосходных ягуновских шуток, а потом вдруг расхохотаться пещерной остроте Гломова или пижонистого Жикина, хотя ни Гломов, ни Жикин явно не ходили у нее в фаворитах. Исключение она делала разве что для Шурика Чпурикова, да и то скорее из сострадания – такой он был придавленный.
   «В общем, одни обломы у меня с этими чувствами! Лучше б их вообще не было!» – размышлял порой Ягун.
   Не успел он вспомнить о свадьбе привидений и об угрозе Недолеченной Дамы пригласить всех, кроме него, как сводный оркестр издал невероятный по оглушительности звук и вдруг разом замолк. В зал, медленно струясь из всех углов, пола и даже из потолка, томно, как белые лебеди в балете, вплывал хор привидений.

     Желты кудри за стол пошли,
     Русу косу за собою повели.
     То не желты кудри – то добрый молодец,
     То не русая коса – то красна девица…

   – звенели в воздухе их голоса.
   Полупрозрачные, словно сотканные из тумана, привидения медленно поднимали и опускали руки. Сверкали бриллианты, мелькали эполеты, гремели доспехи. Изысканные платья в стиле ампир и красные народные сарафаны соседствовали с пышными кружевами и кринолинами. Даже Безглазый Ужас по такому торжественному случаю избавился от своей заляпанной кровью рубахи и был теперь в судейской мантии. Его ужасная голова утопала в парике. Разумеется, даже в таком наряде его мало кто отважился бы назвать красивым. Впрочем, шарм его был не в этом. Что до мужской красоты, Тибидохсу вполне хватало пока Жоры Жикина и Спящего Красавца, разгуливающего днем и ночью где ему вздумается и уже не засыпавшего даже с колыбельными.
   Взгляды всех привидений были устремлены в одну точку посреди зала, где мозаичные плиты образовывали круг, напоминавший солнце. В кругу, держась за руки, стояли Поручик Ржевский и Недолеченная Дама. Вначале их контуры были совсем размытыми, но с каждым мгновением становились все отчетливее. Дама и Поручик будто поменялись местами.
   Дама, одетая в роскошное белое платье, так и лучилась здоровьем. Ее прозрачную фату поддерживали семь трепещущих золотыми крылышками купидонов – поддерживали, разумеется, скорее для парада, так как фата была неосязаемой и невесомой. Зато Поручик Ржевский, облаченный в новый мундир, выглядел так уныло, будто ему пришлось пообедать осликом Иа.
   – Когда тебя спросят, согласен ли ты жениться, скажешь «да»! И не вздумай ничего напутать! Кроме того, упаси тебя Древнир вновь украсить спину этими кошмарными ножами! – поучала его Дама.
   Поручик вздыхал и зеленел от тоски.
   Академик Сарданапал открыл ларец. Молодцы из ларца, одинаковые с лица, вмиг выхватили скатерти-самобранки – не каждодневные, а особенные, праздничные. А под ногами уже расстилался громадный золототканый ковер с сегодняшним меню.
   Причудливая славянская вязь пестрела в глазах, вселяя в желудки сладостное беспокойство:

   Торжественный обед 31 августа в школе «Тибидохс»
   ЗАКУСКИ РАЗНЫЕ
   Бульон
   Борщок
   Блины с черной икрой, лососиной и семгой
   Царский студень
   Поросята молочные
   Кулебяки разные
   Паштет из дичи с трюфелями
   Форель гатчинская
   Лососина висляндская
   Осетрина кучугурская
   Огурцы нежинские
   Индейки, каплуны
   Фазаны кавказские, рябчики сибирские
   Перепела с тертым горохом
   Холодное из раков
   Седло дикой козы с гарниром
   ДЕСЕРТ – миндаль, орехи, груши, яблоки, персики, виноград «кардинал», дюшесы горячие с ананасами
   СТРОГО ДЛЯ ПРЕПОДАВАТЕЛЕЙ – херес, мадера, портвейн, шабли, венгерское сухое, лафит 1875 г., коньяк 1813 г.
   ДЛЯ УЧЕНИКОВ – компоты русские, морсы клюквенные
   ДЛЯ ОРИГИНАЛОВ – вода русская шипучая «Буратино»
   ДЛЯ ЯЗВЕННИКОВ И ЖЕЛАЮЩИХ РАСТВОРИТЬ БЫТОВЫЕ ПЯТНА – вода заморская кукиш-кола

   – Ну что ж! Недурственно для экстренного случая! – одобрил Сарданапал, изучив раздел «Строго для преподавателей».
   Да, здесь было на что посмотреть! У множества собравшихся гостей, за исключением разве что привидений, потекли слюнки. Они ринулись было к столам, но Недолеченная Дама возмущенно закричала:
   – Э-э… нет! Рано! Мы еще не поженились!
   Пристыженные гости остановились и устремились к новобрачным с поздравлениями. В числе первых ломились тридцать три богатыря. Они так долго мокли в море-океане, что успели не на шутку проголодаться. Один из богатырей выдвинулся вперед и от имени всех братьев вручил Недолеченной Даме пузатую бутыль с плававшей в ней Золотой Рыбкой. Рыбка скомканно произнесла поздравления и немедленно стала проситься назад в море.
   – А то еще выпьете ненароком, окаянные! Знаю я вас! – сказала она.
   – Погодите с подарками! Не дело это! – расталкивая богатырей, крикнула Матрена Большая. – Кто ж до свадьбы дарит? Не к добру!
   Гости бестолково отхлынули. Недовольную Золотую Рыбку вернули богатырям с просьбой передарить ее попозднее. Рассерженная Рыбка в раздражении попыталась превратить Башню Привидений в разбитое корыто, но Сарданапал вовремя заблокировал ее магию.
   А дальше… дальше началась обычная свадебная неразбериха, когда все переходят с места на место, не зная, куда приткнуться, улыбаются в семь раз чаще, чем обычно, и с тоской размышляют, как их вообще занесло на это мероприятие.
   Гробыня нашла в толпе Таню и презрительно зашептала ей:
   – Нет, ты это видела, Гроттерша? Накладка на накладке! Суют подарки еще до свадьбы! Моя помолвка с Пуппером не будет такой нелепой! Впрочем, я никого из здесь присутствующих и не приглашу. Разве что мыть посуду…
   Таня улыбнулась. Последние недели Гробыня прожужжала ей все уши рассказами о своей помолвке и надоела до чертиков. И с чего Склепова решила, что Пуппер сделает ей предложение? Купидончики с цветами и записками к Гробыне не прилетали. Правда, они перестали прилетать и к Тане. Нет, с Гуриком безусловно творилось что-то необычное. Если, конечно, в магнице, излечивая от любовной горячки, беднягу не зомбировали.
   – Ну и кого ты пригласишь? – поинтересовалась она машинально, ощущая, что Склепова ждет от нее вопроса.
   – Как кого? Родственников Гурия! – выпалила Гробыня.
   – Но Гурий, пардон, сирота! – поправила Таня.
   – В самом деле? – озадачилась Склепова. – Вот досада! Ну, тогда там будут английские король с королевой, Дядя Сэм, Бессмертник Кощеев из Магщества Продрыглых Магций, Грызиана Припятская, ну и по мелочи, журналисты всякие…
   Пока Таня разговаривала с Гробыней, к Поручику и Даме, спасая положение, приблизился академик Сарданапал. Из-за спины у него выглядывал малютка Клоппик, ухитрившийся спионерить где-то печатный тульский пряник. Его третий глаз на затылке зорко поглядывал по сторонам, прикидывая, чем бы еще поживиться.
   – Внимание, друзья, внимание! – начал академик. – Я убежден, что сегодня у всех у нас особенно радостный день! Два любящих сердца наконец соединились, и мы можем надеяться, что больше в полночь они не выплывут из стены и не испугают нас жалобным стоном или оглушительным хохотом. Не так ли, друзья мои?
   Дама прослезилась, а вокруг Поручика на десять метров во все стороны прокисло все молоко. Даже сливки к чаю и те свернулись.
   – Кроме того, сегодня спортивный комитет Магщества окончательно определился с датой! Матч-реванш по драконболу переносится с октября на середину сентября! Другими словами, через две недели станет ясно, какая драконбольная команда является сильнейшей! – добавил Сарданапал.
   Все восторженно загудели. Один только Соловей О. Разбойник нахмурил клочковатые брови. Внезапный перенос матча ломал ему весь график заключительных тренировок. Соловей был уверен, что Магщество подстроило все специально. Наверняка невидимки были предупреждены заранее. Их же, как всегда, ошарашили новостью в последнюю минуту.
   – И наконец, не менее радостное событие ждет нас завтра: начинается новый уче… – Сарданапал осмотрелся и, улыбнувшись, замолчал. – Но отложим пока эту тему. Я вижу восторг пока только на лице у Шурасика. Остальные, видимо, еще сдерживают его. Что ж, это ваше право!
   Закончив вступительную речь, пожизненно-посмертный глава Тибидохса напустил на себя втрое больше важности и приступил к главной части торжества. Он повернулся к жениху и невесте. В руках у него сама собой возникла внушительная регистрационная книга.
   – Я совершаю эту церемонию впервые, поэтому прошу заранее простить меня, если что-то пойдет не так… Дама, согласны ли вы взять в мужья Поручика Ржевского? – спросил Сарданапал.
   – Да, – поспешно выпалила Дама.
   – А вы, Ржевский, согласны взять в жены Недоле… то есть просто Даму? – сбился, но тотчас поправился академик.
   Призрак мучительно завозился. Пауза становилась томительной. Гости переглядывались. Кое-кто побестактнее уже откровенно ржал.
   – Ржевский, я вас не понимаю! Так вы согласны или нет? – удивленно повторил Сарданапал.
   Поручик показал на рот. Его губы почему-то были зашиты суровой ниткой. Мучительно жестикулируя, Ржевский всем своим видом показывал, что рад бы жениться, да вот обстоятельства препятствуют.
   – Моего жениха сглазили! Кто-нибудь, помогите же ему! – запричитала Дама.
   Свидетели бросились к Поручику. Нитка долго не поддавалась. Когда же ее вытащили, оказалось, что вместе с ниткой таинственным образом исчез куда-то рот. Ржевский вновь стоял как неприкаянный, демонстрируя, что давно бы сказал «да», если бы имел такую возможность.
   – Ты что меня позоришь?! Думаешь, я не знаю, чьи это уловки?! Не хочешь жениться, да? Ну так я тоже отказываюсь! Ты этого хотел? – негодующе зашипела невеста.
   В глазах у Поручика блеснула надежда. Рот, который разыскивали уже по всему залу, внезапно обнаружился на прежнем месте.
   – Да, да, да! – радостно и очень громко сказал он.
   Усы академика Сарданапала торжественно взметнулись.
   – Вот и чудесно! Раз «да», объявляю вас мужем и… – с воодушевлением начал он и почти уже взмахнул рукой, давая знак циклопам ударить в литавры, но тут Верка Попугаева вдруг завизжала дурным голосом:
   – А-А-А-А! Он снова тут! А-а-ааааа!
   Все обернулись на ее крик.
   По лестнице атлантов спускался Готфрид Бульонский. Его пористое лицо было отрешенным и точно погруженным в сон. Через плечо у Спящего Красавца словно мешок был переброшен преподаватель магических сущностей. Фудзий извивался и безостановочно вопил:
   – Не надо, Моцарт! Мне всегда нравилась твоя музыка! Ну не хочешь вина – и не надо! Уж и пошутить нельзя!
   Было похоже, что от потрясения, вызванного столь бесцеремонной переноской, в хрупком сознании бедняги что-то сместилось.
   – Вот так дела! Моцарт приканчивает Сальери! Теперь только осталось, чтобы Пушкин разнес из гранатомета Дантеса, и историческая справедливость восторжествует, – сказал Ванька Валялкин.
   Почему-то он терпеть не мог Фудзия – в отличие от Тани. А может, именно поэтому.
   – Погоди! Ему надо помочь! Как можно быть таким черствым?! – Таня бросилась было к Фудзию, но Медузия схватила ее за локоть.
   – Осторожно! Ты сделаешь только хуже! Отсроченное проклятие невозможно так просто отменить! – крикнула она.
   Пройдя сквозь расступившихся учеников, Спящий Красавец замер посреди зала, ступив в мозаичное солнце. Здесь, внутри круга, Готфрид Бульонский бесцеремонно сбросил Фудзия и навис над ним, протянув руки к его горлу.
   – Он меня прикончит! Сделайте же что-нибудь, я вас умоляю! Есть тут ценители музыки? – заголосил Фудзий, пытаясь уползти. Спящий Красавец поставил ногу ему на спину и прижал к полу. Потом наклонился и, скаля желтоватые зубы, забормотал что-то неразборчивое и грозное.
   Поручик Ржевский с военной смекалкой сориентировался в ситуации и, не тратя попусту времени, улизнул. Недолеченная Дама метнулась вдогонку за убегавшим женихом, прицельно посылая воздушные поцелуйчики, валившие гостей не хуже боевых искр.
   Хор привидений заметался по залу. Циклопы побросали трубы и схватились за дубины. Усыня и Горыня, отчего-то решившие, что на свадьбах всегда так бывает и все идет как было задумано, колотили в тарелки. Катя Лоткова вторично оглохла. Уши она больше не зажимала и только жалобно хлопала длинными ресницами.
   Академик Сарданапал, как и все гении обладавший замедленной реакцией, все-таки сориентировался в ситуации и возглавил операцию по спасению преподавателя магических сущностей.
   Мозаичный круг окружили двойным кольцом циклопов. Тридцать три богатыря ощетинились копьями и ждали только сигнала для атаки. Учеников разогнал по углам Поклеп, в ушах у которого лавой клокотала кипящая сера.
   – Друзья, не дрогнем! Купидоны, в атаку! Ура-а! – забравшись на стол, скомандовал Сарданапал.
   Купидончики с воинственным писком обстреляли Спящего Красавца золотыми стрелами, но все они затупились, едва коснувшись его кожи.
   – Вот сухарь заговоренный! Не то что… э-э… не важно кто… – спохватилась Гробыня.
   Разочарованные младенцы вспорхнули как стайка воробьев и, пользуясь общим замешательством, отправились опустошать накрытые столы. Дюжина купидончиков поспешно сгребала еду в почтальонские сумки и передавала их другим крылатым младенцам, которые торопливо выносили их из зала, вытряхивали в каком-то секретном месте и возвращались уже с пустыми.
   Купидончикам помогал малютка Клоппик, причем помогал так усердно, что разбил банку с пауками и, пока они не разбежались, принялся собирать их в суповую миску Тарараха. Мешавший ему суп он выплеснул прямо под ноги Поклепу. Завуч неосторожно ступил в скользкую лужу и растянулся.
   – Профессор! Как вы… То есть Клоппик… в угол поставлю! Шлепну на месте! – взвыл он, вскидывая руку с кольцом.
   – Как вам не стыдно! Это же ребенок! – вступилась за бывшего шефа Зубодериха.
   – Я хотел сказать не «шлепну», а «отшлепаю»! Неточно выразился! – смутившись, поправился Поклеп.
   Убедившись, что его крылатые лучники потерпели неудачу и занялись разграблением собственного обоза, Сарданапал дал сигнал к общему наступлению.
   Тридцать три богатыря бросились вперед, но, не сумев переступить границы мозаичного круга, повалились как кегли. Бежавшие за ними Усыня, Дубыня и Горыня, сделав правильные выводы, вообще воздержались от атаки и ограничились тем, что повытрясли пыль из бараньей шкуры подвернувшегося им под горячую руку Пельменника, обвинившего их в дезертирстве.
   Спящий Красавец продолжал бессмысленно стоять посреди мозаичного круга, вдавливая в пол преподавателя из Магфорда. Похоже, Готфрид Бульонский вообще не осознавал, что только что одержал победу. Он действовал как марионетка, управляемая отсроченным проклятием. Фудзий уже не пытался уползти, а только жалобно моргал, не особенно надеясь на вызволение. На ресницах у него, кажется, даже повисли слезы.
   Медузия подошла к Сарданапалу, который при ее приближении величественно спустился со стола.
   – И что теперь, академик? – с беспокойством спросила она.
   Усы главы Тибидохса неопределенно шевельнулись.
   – Остается последнее средство, – сказал он. – Не хотелось мне применять это заклинание, да, видно, придется.
   Он сделал несколько шагов по направлению к мраморной лестнице и, выпустив зеленую искру, произнес вполголоса, чтобы не услышали ученики:
   – Атлантинус-волхвонис!
   Своды Тибидохса дрогнули. Мраморные фигуры атлантов пробудились. Часть из них стронулась с места и шагнула вперед. По потолку и стенам пробежали трещины. Громада Тибидохса с колоссальными башнями и галереями качнулась. Казалось, своды школы волшебства рухнут и погребут всех под развалинами. Но этого, к счастью, не случилось. Оставшиеся атланты и поспешившие им на помощь Горыня, Усыня и Дубыня приняли на свои плечи тяжесть Тибидохса.
   Между тем атланты двигались вниз, к Залу Двух Стихий. Огромные ступени дрожали и крошились под их ногами. Ученики и преподаватели отбегали в сторону, уступая им дорогу.
   Никто и ничто в мире не могло выдержать их натиска – никакая древняя магия или сила отсроченного проклятия. Даже в затуманенных сном глазах Спящего Красавца мелькнуло нечто вроде осознания неизбежности поражения. Сейчас он будет сметен и раздавлен. Иначе просто быть не могло. Готфрид Бульонский качнулся, сошел со спины Фудзия и, угрюмо оглядываясь на надвигавшихся атлантов, пошел прочь.
   – Хотела бы я знать, почему этот Спящий все время шатается по Тибидохсу? И Великая Зуби как-то странно на него смотрела. С чего бы это? – вполголоса пробормотала себе под нос проницательная Рита Шито-Крыто.
   Преподаватель магических сущностей быстро выполз из круга, встал и принялся отряхиваться. К нему бросились Зубодериха, Медузия и Таня. К счастью, Фудзий серьезно не пострадал. Если, конечно, не считать его разума.
   – Я всегда знал, что Моцарту нельзя доверять… Он списывает мои гениальные концерты! Он не пьет вино! Он просто коварный негодяй! – жалуясь, забормотал магфордец.
   – Отрезвонум нормаликус! – выбрасывая искру, резко произнесла Медузия.
   Фудзий вздрогнул и, покачнувшись, стиснул виски руками.
   – Спасибо. Это было вовремя. Я уже почти погиб, – благодарно проговорил он.
   – Как он схватил вас? – спросила Великая Зуби.
   – Точно не помню. Или нет, все было так. Я сидел у себя в комнате. Хотел высвободить скрытую сущность из старинной китайской вазы, а тут дверь вдруг распахнулась. Я почти ничего не запомнил, только сообразил, что меня схватили… А потом снова этот безумный Сальери! Почему он подстерегает именно меня? В мире же так много телепортантов! – простонал Фудзий.
   Спящий Красавец, двигавшийся куда быстрее атлантов, давно уже скрылся в лабиринтах Тибидохса, а неповоротливые гиганты все еще топтались в зале, давя столы, сокрушая стены и производя бессмысленные разрушения.
   Заглушая остальные звуки, в углу рухнула колонна, подпиравшая лестничный свод. Завизжала Дуся Пупсикова. Шурасик бестолково выкрикивал заклинания, срабатывавшие совсем не так, как нужно.
   По лицам богатырей-вышибал Усыни, Дубыни и Горыни струйками сбегал пот. Кости их трещали. Никогда еще им не приходилось удерживать такой груз.
   – Сводус атлетус анаболикум! – крикнул академик Сарданапал.
   Атланты перестали крушить столы и, повинуясь приказу, без особой охоты вернулись на прежние места, подперев своды. Усыня, Горыня и Дубыня буквально скатились по лестнице.
   – Ох-ох! Еле на ногах стою! Не хотел бы я быть атлантом! – пропыхтел Усыня.
   – А я бы хотел быть мощным как атлант, но не хотел бы работать атлантом, – уточнил Горыня.
   Дубыня, как у него обычно бывало, тоже хотел изречь что-то столь же мудрое и фундаментальное, отчасти даже с завалом в гениальность, но дорогой порастерял все мысли и, крякнув, сел на пол.
   Когда все уже было позади и гости задумчиво разглядывали разоренные столы, прикидывая, нельзя ли найти целый окорок или неразбившуюся бутыль, в зал вернулась Недолеченная Дама. Она была без фаты и в самых расстроенных чувствах.
   – Смылся, охмуритель несчастный! Удрал в Заколдованный лес! Ну ничего, он у меня не отвертится! Я подожду, пока он вернется, поймаю его и все-таки буду счастлива! Чего вы встали? Радуйтесь, пейте, ешьте! Да будет пир во время чумы на развалинах моего будущего! – с надрывом сказала она.

Глава 14
Hleb-and-sol и роковые искушения

   Последние недели перед матчем команда Тибидохса тренировалась так много, что некоторые игроки от усталости засыпали в воздухе. Даже Таня, обожавшая полеты, была уверена, что после матча с невидимками ей долго не захочется сесть на контрабас.
   Соловей О. Разбойник окончательно охрип от руководящих воплей и мог теперь только сипеть. Если раньше он выпускал на поле не более четырех-пяти молодых драконов, то теперь порой доводил их число до семи. Иногда Таня сама не понимала, как ухитряется уворачиваться. Должно быть, сказывалась привычка.
   Вечером она возвращалась с тренировок едва живая и засыпала над нежитеведением или защитой от духов. Одна была радость – практическую магию, бессменный преподаватель которой теперь, улюлюкая, гонялся за нежитью и мазал ручки кабинета Сарданапала вареньем, заменили на высвобождение магических сущностей.
   Первую половину урока, пока Фудзий бубнил теорию, третий курс сонно дремал, зато, когда дело доходило до опытов, все немедленно оживлялись. Студенты рыскали по пустым аудиториям и дальним башням, отыскивая какой-нибудь старинный предмет. В большинстве случаев он не имел скрытой сущности и заклинанию «Ноуменус кантус выпулялис» нечего было высвобождать, но порой происходило чудо.
   Однажды случилось, что Фудзий вызволил из кривого треножника взбешенного дельфийского оракула, которого Сарданапал едва спровадил потом в Магщество Продрыглых Магций, где тот благополучно и застрял. А в другой раз из никчемной табуретки выпорхнула птица сирин в жемчужной короне, с семицветным оперением и красными щеками.
   Вдохновленная успехами Фудзия, Таня как-то в ангаре у Гоярына попыталась вызволить магическую сущность из футляра своего контрабаса, но «Ноуменус кантус выпулялис» у нее не сработал. То ли не хватило опыта, то ли внутренне ей было жалко оставаться без футляра и из-за этого искры получались недостаточно горячими. Огорченная, она рассказала о своей неудаче Фудзию, сообщив ему заодно и о Спящем Красавце, который уже дважды охотился за футляром.
   – Думаете, там может оказаться трон Древнира? – спросила она.
   – Не знаю. С этими магическими сущностями сплошная неразбериха. Редко когда угадаешь наверняка. Возможно, там трон, а возможно, просто ящерица. Так что сама решай, стоит ли ее вытаскивать. Но если хочешь, я могу тебе помочь. Если, конечно, вместо трона тебе нужен паук или ящерица, – предложил Фудзий, слегка пожимая плечами.
   – Нет, спасибо, – отказалась Таня.
   Она даже слегка обиделась. Признаться, она рассчитывала на больший интерес. Возможно, все дело было в том, что в последние дни преподаватель магических сущностей был страшно озабочен. Все время старался подстеречь Сальери, чтобы раз и навсегда заблокировать его в потустороннем мире. Для этого, как он утверждал, нужно было произнести особое заклинание, но именно в тот миг, когда он появляется. А Сальери всегда нападал внезапно. Особенно он любил подгадывать мгновения, когда Фудзий телепортировался в Англию к своей засахарившейся от ожидания невесте. Таня почему-то представляла ее себе кем-то вроде Недолеченной Дамы.
   А потом произошло событие, оставившее в памяти Тани неприятный осадок. За день до матча они с Ванькой решили заглянуть в ангар к Гоярыну и в сумерках неожиданно наткнулись на Жикина. Тот сперва растерялся, а потом вдруг показал пальцем куда-то в сторону Тибидохса и необычайно громко, точно разговаривал с глухими, заорал:
   – Вы видели? Смотрите, что там такое!
   – Что видели? – Таня невольно оглянулась, но не обнаружила ничего особенного.
   – Там кто-то летел! – выпалил Жора еще громче, загораживая им дорогу своей шваброй с пропеллером.
   Но провести Ваньку было непросто.
   – Здесь все-таки волшебный остров. Тут каждые пять минут кто-то летает. Вот и ты, Жикин, сейчас полетишь, если не отойдешь! – сказал он.
   – Что ты сказал, желтая майка?! – взвился Жикин, но без осознания своей правоты.
   – Что слышал! Сгинь, красавчик, а то очередное свидание у тебя будет с Ягге в магпункте! – Ванька бесцеремонно отодвинул Жикина и навалился на тяжелые ворота ангара.
   Недавно смазанные, ворота открылись почти бесшумно. Возле драконьей поилки возился Семь-Пень-Дыр. Гоярын смотрел на него спокойно. Все-таки это был игрок его команды, и дракон его знал. В принципе, в том, что Пень решил напоить дракона, не было ничего особенного. Это было даже похвально. Странным было то, что при приближении Тани и Ваньки Пень резко отпрыгнул от поилки, дико посмотрел на них и выскочил наружу.
   Таня услышала, как он заорал на Жикина:
   – Громче надо было кричать! Я велел тебе никого не пускать!
   – Но я громко! – вяло защищался Жора.
   – Если б громко, я б услышал. У, красавчик! Глаза б мои тебя не видели!
   Ванька кивнул на ворота ангара, в которых еще маячили оба черных.
   – Угу, значит, красавчик был на стреме. Я так почему-то сразу и подумал, – сказал Ванька. – Как ты думаешь, чего эта парочка здесь забыла?
   – Ну-ка, помоги мне! – попросила Таня.
   Убедившись, что оба черных ушли в сторону Тибидохса, она отодвинула поилку и разгребла опилки. Футляр от контрабаса был на месте. Возможно, Семь-Пень-Дыр не успел до него добраться.
   Невольно ей вспомнилось, как странно Жикин и Пень вели себя у кабинета Клоппа, когда тот был превращен в младенца. Да, тут было над чем задуматься…
   Таня оглядела пол ангара, но никаких следов молодильных яблок не обнаружила. Значит, Пень хотел подбросить Гоярыну что-то другое. На всякий случай она осторожно, чтобы не взорваться, вылила из поилки Гоярына всю ртуть с нитроглицерином и набрала новую.
//-- * * * --//
   За несколько дней до матча с невидимками в Тибидохс начали приезжать журналисты. Находясь в состоянии предматчевого возбуждения, они бегали по школе волшебства и у всех подряд брали интервью. Сарданапал заперся у себя в кабинете. Золотой сфинкс на его дверях недружелюбно рычал на всех незнакомцев. Зато Поклеп Поклепыч, ради такого случая переселивший русалку из пруда в бочку, позировал фотографам и пояснял журналистам разницу между любовью, страстью, одержимостью и творческим экстазом:
   – Никакой разницы нет! Вот и моя русалка так же думает! Не правда ли, Милюля?
   Так впервые обнаружилось, что русалку Поклепа звали Милюлей…
   Малютка Клоппик тоже не был обделен вниманием. Еще бы – второе лицо Тибидохса, глава черного отделения – и вдруг такое преображение. Журналистов это невольно наводило на определенные мысли.
   – Скажите, профессор, не подозреваете ли вы в покушении на вас академика Сарданапала? – наперебой спрашивали они.
   Но малютка Клоппик не делал никаких сенсационных заявлений.
   – Хочу к маме! – кривя ротик, вопил он, поправляя на тонком пальчике спадавший магический перстень, и пулял в журналистов никого не обжигавшими искрами.
   На его крик являлась Зубодериха, брала своего бывшего шефа в охапку и, сурово глядя на журналистов, утаскивала его прочь.
   – Все, Клоппик! Не буянь! Пойдем поешь кулебяки, а потом на горшок! – распоряжалась она.
   Тане тоже перепало ее полкило журналистского внимания. Они с Гробыней только что встали и собирались на завтрак, когда к ним в дверь решительно постучали. На пороге стояла Грызиана Припятская собственной магсоной. За ее плечом маячил оператор с зудильником модели «Вещий Глаз».
   – А ну-ка, девушки! Кто из вас Таня Гроттер? Ты, не правда ли? Небольшое интервью! – твердо сказала она, проходя в комнату.
   Таня была усажена на табуретку рядом с Черными Шторами. Оператор немедленно нацелил на нее «Вещий Глаз». Черные Шторы, сообразив, что тоже попадают в кадр, ехидно шевелились, спеша высветить самые компрометирующие сны.
   – Три, два, один! Поехали! Таня, помнишь ли ты Ту-Кого-Нет? Ты единственная, кому довелось встретиться с ней четырежды, считая эпизод в раннем младенчестве. Какие у тебя сложились о ней личные впечатления? – щуря бельмастенький глаз, спросила Грызиана.
   – Такие же, как у всех. Лучше б ее вообще не было, – сказала Таня.
   – Еще вопрос. С минуты на минуту в Тибидохс прибывают легендарный Гурий Пуппер и вся команда невидимок! Ты об этом знаешь?
   – Знаю, – кивнула Таня.
   – Так я и предполагала! – Грызиана многозначительно воздела к потолку палец. – Вот я и подумала: у вас с Пуппером столько общего! Оба сироты, оба известные спортсмены, оба учитесь в магических школах, оба носите очки…
   – Я не ношу очков! – поправила Таня.
   Грызиана разочарованно шевельнулась, точно охотничий пес, сделавший стойку на пустую пивную банку:
   – Эээ… В самом деле не носишь? Ну, не важно! Не кажется ли тебе, что люди, имеющие столько сходства, уже заранее испытывают друг к другу определенную симпатию?
   Таня растерялась. Выручила ее Гробыня. Хотя выручила довольно своеобразно.
   – Ерунда! Они не похожи! Мой Гурочка тонкий, Гурочка чуткий, Гурочка скромный! Из прекрасного буржуазного семейства! У Гурочки счет в банке, птичка в клетке и полный шкаф плащей-невидимок! А Танька просто хамка тибидохская! Даже очков и тех у нее нету, один дурацкий контрабас! – ревниво завопила она со своей кровати.
   Спутник Грызианы – оператор – немедленно направил на Склепову «Вещий Глаз».
   – А как же сходство? – удивилась Грызиана.
   – Разве это сходство! Вот у меня оба деда были лыжники, оба лысые, оба подполковники милиции и оба женились на блондинках! Не хило, а? – похвасталась Склепова.
   Грызиана не нашлась что возразить и только захлопала ресницами. Гробыня между тем разошлась и, задрав к потолку нос, пафосно произнесла:
   – А у меня вот скоро помолвка!
   – С кем? – насторожилась Грызиана.
   Ответить Склепова не успела. Внезапно зудильник у оператора замигал и, вырвавшись, куда-то унесся.
   – Кто-то произнес «Грааль Гардарика»! Невидимки уже здесь! – крикнул оператор, бросаясь за своим «Вещим Глазом».
   В тот же миг ураган подхватил оператора и Грызиану, закружил их и унес на стены. Гробыня и Таня бросились следом, хотя и не с такой поспешностью.
//-- * * * --//
   На стенах была уже вся школа, и все смотрели не на облака, а вниз – на лестницу, по которой поднимались прибывшие невидимки. Драконюхи уже вовсю возились с Кенг-Кингом, успокаивая его после перелета и стараясь увести в ангар. Гоярын ревел. Его ангар трясся, из щелей валил дым.
   Баб-Ягун и Ванька Валялкин пробились к Тане и подсадили ее на зубец стены, откуда было видно гораздо лучше.
   – Ого, а вот и Пуппер собственной магсоной! Охраны, охраны-то сколько! Я прям балдею! – воскликнул Ягун.
   На стены, озираясь и словно надеясь кого-то отыскать, поднимался Гурий Пуппер. Справа и слева от него, зорко глядя по сторонам, шли гуррехранители Прун и Гореанна из его фан-клуба. Обоим было на вид лет по семнадцать. Прун держал особый отзеркаливающий магию щит, а Гореанна целилась во все стороны из сглаздомата.
   За Пруном и Гореанной тесной группой двигались какие-то странные личности с прилизанными волосами, собранными сзади в хвостики.
   – А это что за хмыри болотные? – спросил Баб-Ягун. Он оставил Таню с Ванькой и пробился к Грызиане Припятской, с которой был неплохо знаком.
   – Сам ты хмырь, Ягун! Это известные магнотизеры. Вот только что они тут делают в таком количестве? – удивилась Грызиана.
   – Может, охраняют от запуков?
   – Магнотизеры-то? Это не их работа, для этого существуют гуррехранители! Магнотизеров используют, когда нужно внушить какую-то мысль. Или отвлечь от чего-то. Хотела бы я знать, зачем они вертятся рядом с Пуппером. Наверняка это связано с его тайной влюбленностью, – сказала Грызиана, задумчиво втягивая носом воздух.
   – А почему его не зомбируют? Чик-чик – и никаких страстей! – сказал Ягун.
   Грызиана расхохоталась:
   – Как почему? Да он тогда в драконбол играть разучится! Упадет с метлы во время матча или испугается дракона – вообрази себе только такое! Да и потом, не всякую любовную магию можно снять. Ослабить или забыть на время – дело другое. Для того магнотизеров и держат.
   В этот момент, вынырнув из сизой тучки, к Гурию спикировала какая-то крылатая дамочка и принялась что-то нашептывать ему на ухо. Гореанне она не слишком понравилась, и та на всякий случай прицелилась в дамочку из сглаздомата.
   – А это еще кто? – спросил Баб-Ягун.
   – Как кто? Ну, ты темень! Известная персона! Магвокатка из издательства, которое издает календарики с Пуппером! Мечтает поссорить Гурия Пуппера с Таней Гроттер. Вообрази: эта наглая Танька смеет быть сиротой и учиться в волшебной школе! – пояснила Грызиана.
   – Кошмар! А что, сиротой быть нельзя? – спросил Ягун. – Я вот тоже сирота и тоже учусь в волшебной школе!
   – В самом деле? Ну тогда и к тебе придерутся, – пообещала Грызиана. – Две разнополые сиротки на квадратный магометр – это уже подозрительно! Эксперт по сироткам профессор Флянг обязательно возьмет это себе на карандашик! Ты слышал, он недавно написал новую гениальную работу – «Как отличить мальчика от девочки. Тома 1–7». Я была на презентации! Монументальный труд, что и говорить! Кстати, еще в этом издательстве вышло…
   В этот момент Гурий Пуппер с досадой отмахнулся от назойливой дамочки и, случайно разглядев на зубце Таню, страстно посмотрел на нее. Это не укрылось от толпы магнотизеров. Они кинусь к Гурию и набросили ему на голову невидимый плащ. Прун прикрыл его противомагическим щитом. Гореанна, утратив чувство реальности, палила поверх голов из сглаздомата.
   Гробыня, отлично понявшая, на кого посмотрел Пуппер, изнывала от ревности. В суматохе кто-то сшиб с ног малютку Клоппика, и тот с перепугу заорал дурным голосом.
   Лишь четверть часа спустя Сарданапал и Поклеп Поклепыч с трудом навели порядок и, кое-как успокоив гостей, пригласили всех в Зал Двух Стихий на обед.
   Невидимки и их свита вели себя настороженно. Они пили только профильтрованную воду, глотали витамины из коробочек и проверяли каждую ложку супа индикатором магии. Что касается Пуппера, то он пил исключительно бульон из термоса, который невидимки привезли с собой из Англии.
   Пуппер тосковал, нехотя отвечал на вопросы журналистов и все старался кого-то высмотреть.
   Гробыня вновь сунулась было с хлебом-солью, но соль всю высыпали в поисках яда, а хлеб, когда Прун просвечивал его детектором сглазов, превратился в кривоногого мопса. Зато Склепова достигла главного – попалась Пупперу на глаза.
   Увидев ее, Гурий вздрогнул, неловко улыбнулся и начал было подниматься, но был перехвачен двумя магнотизерами.
   – М-м-м… Странное дело… Жаль, мой магфиозный купидончик всадил в него только две стрелы! Мне кажется, Пуппер влюблен в нас обеих! Но Гроттерше ничего не светит! А встанет на пути – придется скинуть ее с контрабаса во время матча! – пробурчала себе под нос Гробыня.
//-- * * * --//
   Ночь перед матчем выдалась беспокойной. По коридору, охраняя покой гостей, топая, ходили циклопы. Между ног у циклопов короткими перебежками шастали журналисты. По-пластунски переползали коварные корреспонденты «Сплетен и бреден» и «Безлунного магомольца», охотящиеся за сенсациями.
   Гробыня ворожила, стараясь усилить действие купидоновых стрел, и досадовала, что магнотизеры все блокируют еще на подлете.
   Баб-Ягун возился со своим пылесом. Он то надраивал его до зеркального блеска, то бегал к Милюле просить чешуи, то раздобывал у бабуси какой-то особенный майонез, то перепривязывал с места на место талисманы. Попутно он до дыр залистал каталог драконбольных товаров, досадуя, что у него совсем не осталось дырок от бубликов, чтобы заказать очень нужный противоожоговый крем, втрое усиливающий защитное действие упырьей желчи.
   «У невидимок-то небось все самое пупперское. И плащики, и липучки для мячей, и очки с прибамбасами. Недаром у них богатенький Гурий в команде!» – со вздохом размышлял Ягун.
   Таня и Ванька Валялкин еще с вечера улизнули в ангар, захватив с собой Ванькин обрывок скатерти-самобранки. Здесь они неплохо поужинали и расположились прямо у бока Гоярына. Драконий бок был приятно теплым, но не обжигающим, хотя где-то внутри под складчатой кожей и бушевало пламя. Гоярын чутко дремал, вытянув длинную шею к воротам ангара. Изредка, когда снаружи доносились какие-нибудь звуки, он начинал клокотать и выпускал из ноздрей струйки пара.
   – Беспокоится… Кенг-Кинга чует. Как бы они завтра не сцепились! – сказала Таня.
   – Не должны, защита не допустит. А вот огнем друг друга обстрелять – это они могут… – со знанием дела заметил Ванька.
   – Помнишь, было время, когдп Гоярын никого к себе не подпускал? А после того как я достала шип у него из шеи, он стал намного добрее, – улыбнулась Таня.
   Ванька резко поднялся. С лежащей у него на коленях скатерти посыпались огурцы и котлеты.
   – Я ведь тоже был тогда с Медузией и Клоппом. Третьим негодяем, который хотел вернуть власть Той-Кого-Нет! – сказал он.
   – Перестань! Вы с Медузией, и даже Клопп, были не виноваты. Чума вас зомбировала. А ты вел себя отлично! Сумел освободиться от зомбирования и спасти меня. Сарданапал потом говорил, что вообще не знал других таких случаев.
   Ванька подошел к Гоярыну. Казалось, он не может оторвать взгляда от складок на его коже.
   – Мне было совсем несложно это сделать. Несложно освободиться, – произнес он.
   – Почему? – удивилась Таня.
   Ванька молчал.
   – Почему? Ты скажи: почему? Я пойму! – настойчиво повторила Таня.
   Внезапно Ванька резко наклонился, быстро поцеловал ее в щеку и выскочил из ангара.
   Потрясенная, растерянная, Таня осталась в ангаре. Она никак не могла разобраться в своих чувствах. Все ее мысли вдруг спутались, но вместе с тем в чем-то главном стали неожиданно ясными. Ванька любит ее!
   В жизни у Тани было не слишком много счастливых минут, но это была одна из них. По ее лицу текли слезы. Она не вытирала их, но на случай, если кто-то войдет, уткнулась лбом в бок дракону.
   – Ванька, Ванечка!.. Какой там Гурий! Пуппер отдыхает… – негромко сказала она.
   Гоярын чуть повернул шею, приоткрыл один глаз и непонимающе уставился на нее, пытаясь понять, с кем она разговаривает и откуда взялись капли на его боку. «Ох уж эти маги! Ведут себя точь-в-точь как лопухоиды!» – должно быть, подумал он.
   Хотя Таня имела в виду совсем другое, в данный момент Гурий и правда отдыхал. Тренер предписал ему выспаться перед матчем, а Гурий уважительно относился к его советам и вообще к спортивному режиму. Свернувшись калачиком, Пуппер лежал под антимикробным одеялом фирмы «Бразерс, фазерс энд мазерс» и видел во сне то Таню на контрабасе, то Гробыню Склепову с трубой от пылесоса наперевес. Под мышкой Гробыня держала кошмарный русский hleb-and-sol с дымящимся, как у динамита, фитилем. Так было почти до самого утра. На рассвете же сладкий сон Пуппера был прерван.
   Один из репортеров «Шаман-ньюс» проник-таки в его комнату через окно, надеясь взять интервью и потаенно заснять, как Гурий будет чистить зубы, но был рассекречен и навылет сглажен из сглаздомата бдительной Гореанной…

Глава 15
Случайный мяч

   На другое утро, начиная с шести часов, Поклеп Поклепыч был на стадионе, где натягивал пространственное заклинание «Нормус площидус однорылос». Зрителей должно было собраться столько, что без пятого измерения было никак не обойтись. «Последние магвости», «Маг-ТВ» и радиостанция «Колдуйбаба» заранее расставляли свои зудильники и передатчики.
   Среди прочих околачивался и сглаженный Гореанной репортер «Шаман-ньюс», покрывшийся пупырчатой зеленой кожей. Эту кожу нужно было все время смачивать, и репортер с тоской поглядывал на бочку с русалкой. Сидя в своей бочке, пасмурная Милюля пила рыбий жир. Всю ночь она пела в пруду песни, не выспалась и теперь была не в духе. Настолько не в духе, что в бочку к себе репортера не пускала, а лишь соглашалась обрызгать его ударом хвоста.
   Пупперские фаны, как обычно, заняли лучшие трибуны и растянули сияющую перетяжку:

//-- ГУРИЙ ПУППЕР – ЭТО СУПЕР! --//

   Представители издательства выкатили тележку с календариками и продавали их всем желающим. Из-за всем известной скромности Пуппера его изображение не желало оставаться на месте и старалось улизнуть. Чтобы этого не произошло, календарики закатали в ламинат. Но все равно с доброй трети календариков Пупперу удалось смыться. Где-то остался его нос, где-то руки, где-то палка от метлы. Такие календарики продавали со скидкой.
   К девяти часам начали телепортироваться или прилетать на подсобных средствах основные зрители. «Грааль Гардарика» едва успевало справляться с их потоком, через равные промежутки пропуская на Буян все новые порции магов.
   Усыня, Горыня и Дубыня помогали циклопам проверять билеты. Учитывая, что черные маги предпочитали их подделывать, а не покупать, циклопы и богатыри, все одетые в противосглаживающие жилетки, внимательно просматривали каждый билет на свет. На настоящих билетах должен был высветиться благородный профиль академика Сарданапала. На фальшивых же тот же академик грозил циклопам кулаком, кривился и всеми силами показывал, что помещен сюда незаконно.
   Некоторое время богатыри и циклопы присматривались друг к другу, но вскоре нашли общий язык.
   Уже через полчаса билеты проверяли одни только богатыри, а циклопы едва успевали переносить к себе в караулку окорока, бочки с пивом, кули с мукой и прочую мзду, принимаемую от безбилетников. Там, в караулке, они раскладывали все на две кучи – одну себе, другую богатырям.
   Поклеп отлично понимал, что происходит, но все равно входных ворот на стадион было слишком много, чтобы разом уследить за всем, а применять заклинание магического самоклонирования он боялся, опасаясь, что один из его клонов удерет к русалке да с ней и останется.
   Изредка, впрочем, он кидался к охранникам и, маленький, разгневанный, налетал на них точно бойцовый петух.
   – Что ж мы, звери? Человек на матч прилетел издалека, а мы ему от ворот поворот? Эдак международный скандал выйдет! – застенчиво пряча вороватые глазки, говорили циклопы.
   – Во-во! Наша служба и опасна, и трудна! Нас каждую минуту сглазить могут, из-за любого угла запуком пульнуть! А раз так, че нам, и окорок уж нельзя взять? Не за так же дают, а из уважения, – заявлял Горыня, склонный к социальной демагогии.
   Дубыне тоже хотелось произнести что-нибудь столь же веское, но слов, как всегда, не находилось. Он лишь колотил себя кулаком в грудь и изредка от полноты чувств пытался схватить собеседника за грудки, но, встречая ледяной взгляд Поклепа, прятал руки за спину.
//-- * * * --//
   Сарданапала, да и весь Тибидохс, ожидал неприятный сюрприз. Председатель коллегии арбитров Графин Калиостров заявил, что в этот раз он сам будет главным судьей матча, а своим помощником назначает персидского мага Тиштрю. Упомянутый Тиштря уже крутился поблизости с приторной улыбочкой сожаления на расплывшемся лице.
   За четверть часа до матча обе команды были уже готовы. У ангаров суетились драконюхи и вытребованные на случай возможного пожара водяные. Гоярын и Кенг-Кинг ревели в предвкушении битвы. Слышно было, как они колотят хвостами по ангарным стенкам.
   Баб-Ягун вспрыгнул на пылесос и, поправляя серебряный рупор, взмыл над полем.
   – Привет всем! С вами снова я, неунывающий Баб-Ягун! О том, что я многими любим и многих раздражаю, говорить в этот раз не буду! Представлять команду Тибидохса тоже не стану! Скажу только, что Жора Жикин, Кузя Тузиков, Рита Шито-Крыто, Демьян Горьянов, Гробыня Склепова, Семь-Пень-Дыр, Лиза Зализина, Катя Лоткова, Таня Гроттер и я, играющий комментатор Ягун, все находимся в прекрасной форме и уверены в своей победе.
   Графин Калиостров осклабился и многозначительно переглянулся с персидским магом Тиштрей.
   – Они уверены в своей победе, – сказал он.
   – Пускай помечтают. До первой мерцающей карточки! – и Тиштря так нехорошо ухмыльнулся, что даже самому Калиострову стало немного жутко.
   Ягун газанул. В ярком солнечном свете сверкнула чешуя, вылетевшая из трубы его пылесоса.
   – Мамочка моя бабуся! Как же я рад, что этот матч все же состоялся! Два долгих года ожиданий!.. В прошлый раз победа была так близка, так реальна, но ее украли, в самом буквальном смысле утащили у нас из-под носа! Особенное мерси нужно, вероятно, сказать нашему новому главному судье Графину Калиострову! Кто не знает, сглазы метать вон в ту трибуну!
   – ЯГУН! – строго крикнул Поклеп.
   – Ну вот, опять Ягун! Ладно, вернемся к нашим баранам, то есть, прошу прощения, к импортным, так сказать, гостям из заграничного зарубежья, – продолжал Ягун. – Они выходят на поле и осматриваются, определяя, в какой стороне солнце и не мешает ли ветер. Для бедняг, вынужденных летать на палочках с пучком веток, такие пустяки очень актуальны. Малейший порыв – и тю-тю! Помнится, однажды на тренировке Кузю Тузикова на венике унесло в океан. К счастью, а для кого-то и к сожалению, он плавает как рыба…
   – Ягун, не отвлекайся! – строго предупредила Медузия.
   – Я не могу не отвлекаться! Я мыслю, когда говорю, а молча мыслить у меня не получается… – оправдывался Ягун. – Номер первый – капитан Глинт, нападение. Ну что тут скажешь? Роковой мужчина, хорошо откормленный зарубежный аналог нашего Жоры Жикина! Не совсем, правда, понятно, что он делает в юношеской команде. Не удивлюсь, если узнаю, что у Глинта уже есть взрослые дети. Номер второй – О-Фея-Ли-Я, защита. Фея, красавица, наверняка отличница. Интересно, захватила ли она с собой свою серебряную флейту? В прошлый раз с ее помощью О-Фея-Ли-Я умело подожгла как нашу, так и свою команду… Шейх Спиря – номер третий. Атакующий полузащитник со славянскими корнями и по совместительству арабский шейх. Уже семь раз будто случайно пролетел мимо Гробыни, хотя остальная команда еще на земле. Парню повезло, что Гуня Гломов не входит в состав команды Тибидохса. Но матч же не будет идти вечно… Кто там дальше? Принц Омлет. Спаренные метлы. Профи по заговоренным пасам! Вот с кем мне будет любопытно потягаться!
   Принц Омлет и Баб-Ягун обменялись далекими от взаимной симпатии взглядами.
   – Номер пятый – Гулькинд-Нос, защита дракона. Неглупый паренек и к тому же с коммерческой жилкой. Далеко пойдет! Захватил с собой из Англии кучу маек с портретом Гурия Пуппера и впаривал их вчера в Зале Двух Стихий по кошмарным ценам. Мне понравилось, как с ним торговалась Катя Лоткова. «Я вас умоляю, мужчина! Я вам живого Пуппера дешевле достану!» – говорила она.
   Лоткова засмеялась и погрозила Ягуну пальцем.
   – А что я такого сказал? Между прочим, моя бабуся тоже купила одну майку, как она утверждает – отпугивать злых духов… Седьмой номер – Жульсон, по прозвищу Адмирал. Говорят, может перебросить мяч через все поле и сам же его поймать. Но это все глупые сплетни. В прошлый раз я ничего такого не заметил, хотя играет он и неплохо. О, вот мы и дошли до номера восьмого (мой номер, кстати, тоже восьмой)… Гурий Пуп… О, стадион уже ревет! Думаю, дальше можно не представлять! А вы заметили, что сегодня у него новая метла? Солидная штуковина! Готов поспорить, дворник дома на Рублевском шоссе, лично отгоняющий кошек от машины короля вампиров, отдал бы за нее свою лучшую лопату!
   Ягуна никто не услышал. Все утонуло в рукоплесканиях и приветственных криках. Гурий Пуппер, бледный, но решительный, поправил на носу очки и сел на метлу. Тане показалось, что он с тоской взглянул в ее сторону. Тотчас к Пупперу суетливо подбежал один из магнотизеров и принялся вертеть у него перед глазами хрустальный шарик.
   – Номер девять. Бэд-Фэт-Рэт – атакующий полузащитник. Наш нападающий Семь-Пень-Дыр отчего-то убежден, что в переводе это звучит как «Симпатичная худая выдра». Не буду его разубеждать. Замечу лишь, что метла у Бэда летает как вперед, так и назад и имеет аварийный парашют.
   Баб-Ягун откашлялся.
   – И наконец, номер десять… Прежде чем продолжить, я предупреждаю, что я в защитной жилетке! Десятый номер – Кэрилин Курло! Я же говорил, что моя жилетка затрещит, но мне ничего не будет! Ой, мамочка моя бабуся, пылесос глохнет! Эй, Симпапутная Выдра, одолжи свой парашюууууу!
   БАМС!
   Играющего комментатора выкопали из песочка, отряхнули и, проверив, нет ли переломов, вновь бережно посадили на пылесос.
   – Нет, вы видели, какое коварство? – взлетая, обиженно закричал Ягун. – Просто заглушила пылесос, и все дела! Небось, если бы сглаз на поле был применен кем-то из команды Тибидохса, он давно бы уже получил мерцающую карточку! Теперь же Графин Калиостров и маг Тиштря ничего не предпринимают! Знаете, что они мне только что заявили? Якобы они еще не выпустили сигнальную искру к началу матча, а раз так, то с моим пылесосом можно делать все, что угодно! Ладно, уговорили, друзья хорошие! В следующий раз я возьму у Гореанны ее сглаздомат, отправлюсь к невидимкам в раздевалку и превращу их всех в хорьков! Причем тоже сделаю это до сигнальной искры!
   Не успел Ягун договорить, как Графин Калиостров и Тиштря показали ему мерцающую карточку. Пораженный комментатор едва не рухнул с пылесоса повторно.
   – За что?! – завопил он.
   – За угрозы! – ехидно пояснил Тиштря, поглаживая похожий на тульский самовар кубок.
   – Это же была шутка! – попытался вступиться Сарданапал.
   – Не имеет значения. Она могла повлиять на психологическое состояние команды невидимок и нанести им моральную травму! Скажите спасибо, что мы вообще не удалили этот магфиозный элемент с поля! – сказал Графин Калиостров.
   Пресекая споры, он поднял руку с кольцом и выпустил сигнальную искру. Восемнадцать игроков – учитывая, что Баб-Ягун и шейх Спиря были уже в воздухе, – разом произнесли «Торопыгус угорелус», подстраховались «ойойойсом» и взлетели. Драконюхи распахнули ворота ангаров.
   Гоярын и Кенг-Кинг взлетели почти одновременно и еще издали, точно обмениваясь приветствием, дохнули друг в друга струями огня. Тем временем арбитры, пробравшись на поле под защитным куполом, выпустили мячи и бросились наутек.
   Гоярын и Кенг-Кинг, не сговариваясь, немедленно устремились наперехват – нет, не мячей и даже не игроков, а арбитров… По неизвестной причине все драконы мира терпеть их не могут. На этот раз арбитры были настороже. Один успел улизнуть, а другой своевременно превратился в ящерицу и закопался в песок. К драконам, успокаивая их, уже спешили Катя Лоткова и О-Фея-Ли-Я.
   – Какое разочарование! Арбитров пока не съели! Неужто слишком шустрые попались? Ничего – игра дело долгое! Всякое еще может случиться! – успокоил всех Баб-Ягун, едва не схлопотав за такие неосторожные слова еще одну мерцающую карточку.
   Начало игры в этот раз получилось не столько стремительным, сколько тактическим. Пока невидимки перестраивались, игроки сборной Тибидохса сумели завладеть тремя из пяти выпущенных мячей, однако все их выходы к Кенг-Кингу были пока безрезультатными. Защита невидимок работала слаженно, а Кенг-Кинг полыхал прицельными и почти непрерывными струями огня, достававшими до самых дальних уголков поля.
   Обездвиживающий мяч пока ускользал, а чихательный перехватил адмирал Жульсон, перебросивший его капитану Глинту. Глинт скользил на своей метле на небольшой высоте и выбирал момент, когда можно будет атаковать Гоярына. Гурий Пуппер пока не демонстрировал своих обычных чудес. Он играл сонно и даже словно без желания. Зато когда рядом оказывались Таня или Гробыня, Пуппер заметно оживлялся и начинал, рисуясь, выделывать на метле умопомрачительные фигуры.
   – Надеюсь, Гурий не забыл о существовании тормозящих заклинаний «Чебурыхнус парашютис» и «Чебурыхнус парашютис форте». Никогда не видел, чтобы кто-то с такой стремительностью делал «кобру»! – заметил Баб-Ягун.
   В самом начале игры Тане удалось перехватить перцовый мяч, но она пока не спешила идти с ним на прорыв к Кенг-Кингу, тем более что правила позволяли удерживать мяч сколько угодно. Хотя за перцовый мяч и давалось пять очков, забрасывать его имело смысл, только когда в глотке у Кенга очутился бы кто-то из игроков. Пока Таня быстро перемещалась над полем, ловко маневрировала и путала карты увязавшимся за ней Бэд-Фэт-Рэту и Кэрилин Курло.
   Кэрилин Курло уже несколько раз прицельно зыркала в нее своими ведьминскими глазами, но Таня была в защитном жилете, а ее контрабас справлялся со сглазами куда успешнее пылесосов.
   Графин Калиостров и Тиштря упорно не замечали нарушений правил со стороны невидимок, хотя О-Фея-Ли-Я уже вовсю играла на флейте, направляя огонь своего дракона, а адмирал Жульсон грубо прижимал на метле Жору Жикина. Зато когда Семь-Пень-Дыр слегка подрезал Глинта, он мигом схлопотал за это мерцающую карточку. Кроме того, Пень вынужден был вернуть невидимкам отвоеванный было у них чихательный мяч.
   «Вот что называется жизненным балансом справедливости! У них Пуппер не в лучшей форме. Зато им судьи подыгрывают и они могут сколько угодно мухлевать!» – подумала Таня.
   Она помахала ручкой Бэд-Фэт-Рэту и сделала красивую «бочку», в очередной раз оставив привязчивого игрока невидимок без перцового мяча.
   Баб-Ягун поймал пас от Риты Шито-Крыто и, наложив на него заклинание, послал через все поле Лизе Зализиной. Он рассчитывал, что невидимки захотят перехватить его и окажутся сброшенными с метел. Правилами драконбола это не воспрещалось. Однако невидимки, очевидно, были наслышаны о невероятной способности Ягуна по нескольку раз менять заклинания во время полета. Именно поэтому ни один из них не бросился к мячу. Единственное исключение составил принц Омлет, тоже, вероятно, телепат.
   – Какая жалость! Омлетик кидается к моему мячику, но не успевает! Лизка Зализина принимает пас! Не открою большой тайны, если скажу, что она видела мой секретный знак… С одурительным мячом Зализина атакует Кенг-Кинга! Отлично, просто отлично! Кукушка ведет часы на автопилоте! Не самый удобный вид транспорта, зато резвость какая! Вот, правда, время по ним не узнаешь. Стрелки потерялись еще во время матча с бабаями… Кенг-Кинг встречает Лизу огнем. Короткие мощные огненные плевки! Дракон экономит дыхание, не расходуя его на длинные струи. Сам он не сумел бы до такого додуматься! Еще одно мерси О-Феи-Ли-И с ее серебряной флейтой. Плевки Кенг-Кинга пока не прожигают упырью желчь, но Лиза вынуждена набрать высоту. Пока Зализина отвлекает на себя внимание Кенг-Кинга, Семь-Пень-Дыр выходит на атакующую позицию. О-Фея-Ли-Я торопливо начинает играть на флейте, но Кенг-Кинг слишком увлекся попытками поджечь Лизу. Бросок! Отлично, мяч уже у Дыра! Он ловко обыгрывает шейха Спирю и выходит прямо на Гулькинда-Носа. Гулькинд-Нос суетится и знаками предлагает Пню обменять мячик на майку с Пуппером! Но Семь-Пень-Дыр явно не относится к числу пуппероманов! Он размахивается, и… одурительный мяч влетает точно в драконью пасть. Вспышка! Мяч срабатывает, Кенг глупеет на глазах! О-Фея-Ли-Я и Гулькинд-Нос удирают, опасаясь быть проглоченными! Одно очко Тибидохсу! Но что это? Почему оно не засчитано? О нет, не верю своим глазам! Графин Калиостров и Тиштря объявили «вне игры», причем всего за мгновение до того, как Кенг проглотил мяч! Как вам это нравится?!
   Болельщики Тибидохса застонали. Всем было ясно, что их команду засудили.
   – Почему, почему?! – закричал Тарарах.
   Горячий питекантроп рвался к судейской трибуне. Сарданапал и Медузия пытались удержать его, но смогли только замедлить скорость его продвижения. Еще бы – где им было справиться с силачом, который в одиночку ходил на пещерного льва!
   Графин Калиостров и Тиштря переглянулись. Они еще и сами не придумали причину, почему объявили «вне игры».
   – Действия судейской коллегии будут обсуждаться на пресс-конференции после матча! Тогда же будут приниматься претензии! – поспешно сказал Калиостров.
   – Да сколько угодно! Тогда мои действия тоже будут обсуждаться на пресс-конференции! – заявил Тарарах.
   Он отодвинул Сарданапала и с треском оторвал от трибуны здоровенную доску. Калиостров и Тиштря побледнели и торопливо вскинули кольца. Но Тарарах уже барахтался в медвежьих объятиях вызванных Сарданапалом циклопов.
   Поняв, что опасность им больше не угрожает, судьи вновь порозовели.
   – Так и быть, я прокомментирую наше «вне игры» прямо сейчас, – великодушно сказал Калиостров. – Ииииииэээ… Ваш игрок Семь-Пень-Дыр невежливо посмотрел на шейха Спирю и крикнул ему «Брысь!». Мы истолковываем это как неспортивное поведение. Семь-Пень-Дыр удаляется с поля на десять минут. Он должен усвоить, что драконбол – это высококультурный вид спорта, требующий от игроков глубокого взаимного уважения.
   – Неправда! Ничего он не кричал! – возмутилась Медузия. Ее волосы шипели от негодования.
   – Я никогда не вру! – побагровел Графин Калиостров. – Мои слова могут подтвердить Прун с Гореанной и лично профессор Флянг.
   – ЧТО?! Где этот Флянг?!
   – Его здесь нет, но зато он женат на моей двоюродной тете и должен мне кучу зеленых мозолей!
   Не вступая в дальнейшие споры, Графин Калиостров велел арбитрам вынести на поле еще один одурительный мяч и дал сигнал к продолжению игры.
   – Гулькинд-Нос… Жульсон… Снова Глинт… Отличная серия заговоренных пасов! – затарахтел Баб-Ягун. – Отработанная тактика невидимок дает себя знать! Потрясающе, как они отправляют мячи в пустоту, где, на секунду приоткрыв плащ, их ловит оказавшийся в нужном месте игрок! Похоже, англичане не собираются больше играть в обороне. Капитан Глинт перебрасывает мяч принцу Омлету. Кажется, я вижу ухмылку на лице у принца. Он атакует Гоярына, ловко уклоняясь от струи огня… Потом размахивается и издали бросает мяч… Жора Жикин пытается перехватить его. Жора, не надо!.. Слишком поздно! Убежден, Омлет в последний миг поменял заклинание. Жора Жикин сбит со швабры. Каким-то чудом он еще ухитряется ухватиться за нее рукой, пытается подтянуться, но Кэрилин Курло ласково ловит его пальцы в перекрестье своих глаз… Швабра ломается. Жора, как подстреленный на взлете белый лебедь, падает на песок. Санитарные джинны уносят его с поля… Команда Тибидохса лишилась одного игрока!
   – Разумеется, у Калиострова и Тиштри претензий нет. Может, их в мышей превратить, а? – вполголоса шепнул Медузии Сарданапал. Оба его уса возмущенно прыгали и изгибались, как график кардиограммы.
   – Не стоит пополнять благородный мышиный род этими двумя глистами! Посмотрим, что будет дальше! – сказала Медузия.
   – Да, удача не на нашей стороне! – продолжал комментировать Баб-Ягун. – Татьяна Гроттер устремляется на выручку защитникам Кузе Тузикову и Кате Лотковой, но не успевает. Какой хитрый маневр! Жульсон сумел переместиться таким образом, что между ним и Гоярыном оказался Кузя Тузиков. Теперь Гоярын не может выдохнуть огонь! Бросок! Мимо! Но что это? Поймав отскок от носа дракона, Жульсон умело забрасывает ему в пасть чихательный мяч. Вот так Адмирал, я невольно восхищаюсь им! Два – ноль в пользу невидимок! Нет, пора мне подключаться!
   Баб-Ягун пригнулся к пылесосу, газанул и, сорвавшись с места, устремился за обездвиживающим мячом, который только что дразняще замаячил у купола. Капитана Глинта и шейха Спирю отбросило реактивной струей его пылесоса. Ягуну почти удалось перехватить обездвиживающий мяч, но тут прямо у него перед носом вынырнул Бэд-Фэт-Рэт. Он явно подставлялся, надеясь, что судья назначит штрафной.
   Избегая столкновения, Ягун перебросил трубу и резко набрал высоту. На это ушли драгоценные секунды. Опередив Ягуна, обездвиживающим мячом завладел принц Омлет. Ягун был уверен, что он немедленно атакует Гоярына, но у невидимки были иные планы.
   Омлет неподвижно завис в воздухе и, не улетая, внимательно смотрел на Ягуна. Другие невидимки тоже зависали поблизости, раздвигаясь и образуя круг. Недоумевая, внук Ягге притормозил и остановил пылесос в нескольких метрах от принца. Он вдруг сообразил, что это означает. Омлет вызывал его на дуэль. Дуэль заговоренных пасов.
   Ягун кивнул, показывая, что принимает вызов. Это была опасная затея, особенно потому, что первый бросок был у его противника.
   – Гуллис-дуллис! – отчетливо произнес принц Омлет и несильно послал мяч Ягуну.
   Ягун сосредоточился. Тут все решали мгновения. От «Гуллис-дуллис» полагалось применить «Цап-царапс», но Ягун был малый не промах. Он знал, что мысленно Омлет уже изменил заклинание или изменит его в последний миг. И тогда нужно будет определить один из двух оставшихся отводов: «Леос-зафиндилеос» либо «Щупс-курощупс».
   Держа в поле зрения летящий к нему мяч, Ягун скользнул к Омлету в сознание. Тот, сам явно телепат, ухмыльнулся и умело заблокировался, однако Ягун невероятным усилием сумел протиснуться сквозь блок и поймать даже не саму мысль, а ее обрывок «…апус».
   – Щупс-курощупс! – крикнул Ягун, сообразив, что заклинание на мяч изменено на «Фигус-зацапус».
   Мяч послушно скользнул ему в руку. Омлет перестал улыбаться.
   – Труллис-запуллис! – громко сказал Ягун, отсылая мяч обратно Омлету.
   Омлет поспешно попытался проникнуть ему в сознание, но Ягун был надежно заблокирован. Принц задергался. Он раз за разом атаковал сознание Ягуна, но тот вместо своих мыслей подсовывал ему привязчивый стишок:

     Раз, два, три, четыре, пять –
     Вышел зайчик погулять!

   Омлет, не знавший русского языка, испугался, решив, что имеет дело с опасной обрядовой магией. Кроме того, он был уверен, что Ягун сейчас изменяет заклинание, как это сделал он сам, – но вот на какое из двух оставшихся? «Гуллис-дуллис» или «Фигус-зацапус»? Приходилось угадывать, доверяясь случаю.
   – Цап-царапс! – паникуя, крикнул принц.
   Обездвиживающий мяч толкнул его в грудь.
   Слетев с метлы, Омлет с жалобным воплем понесся вниз. В его печальных воловьих глазах было изумление. Как же это он опростоволосился?! Глухой шлепок – и вот к Омлету уже сбегаются заботливые санитары.
   – Вообще-то я ничего не менял. Не стоит видеть потаенный смысл там, где его нету! – назидательно пояснил Ягун другим невидимкам, провожая Омлета печальным взглядом.
   Графин Калиостров грозно поднялся. Он собирался назначить команде Тибидохса штрафной, а Ягуна удалить с поля, но внезапно обнаружил, что у него исчез голос. Сколько он ни шевелил губами, из горла у него не вырвалось ни звука.
   – Что-то я сегодня вредный! Вот думаю, не с пищеварением ли это связано? – задумчиво закрывая коробочку, сказал Милюле Поклеп Поклепыч.
   Милюля высунулась из бочки и ласково поцеловала завуча в ухо. Она тоже болела за команду Тибидохса.
   Ягун набрал высоту и вернулся к исполнению своих комментаторских обязанностей.
   Игра шла с переменным успехом. Таня атаковала Кенг-Кинга с перцовым мячом, но промахнулась и получила ожог руки. Ее едва не протаранила Кэрилин Курло, вынырнувшая откуда-то справа. У Кузи Тузикова загорелся веник, но пламя удалось сбить. Катя Лоткова строила глазки Пупперу, но тот был настолько увлечен Таней и Гробыней, что ровным счетом ничего не замечал. Семь-Пень-Дыр наконец вновь был выпущен на поле и с большим рвением включился в борьбу за пламягасительный мяч, отвоевав его у Гулькинда-Носа.
   – Семь-Пень-Дыр передает пас Кузе Тузикову! Отлично, просто отлично! Расстояние небольшое, кажется, он даже обходится без заклинания! Но что это, куда подевался мяч? Тузиков ничего не понимает, и я тоже!.. Мамочка моя бабуся! Снова этот Пуппер! Он распахивает плащ и демонстрирует всем пламягасительный мяч! Невероятно! Только что тот был совсем в другом месте! – едва ли не со слезами закричал Баб-Ягун. – С пламягасительным мячом Пуппер несется к Гоярыну, ловко уворачиваясь от языков пламени! Неужели забросит?.. Нет, вы видите, что делает Пуппер? Невероятно! Он внезапно меняет направление полета, снижается и прямо на лету галантно вручает мяч Гробыне Склеповой!
   – Снимай, снимай, все снимай! В таракана превращу, ежели что упустишь! – закричала Грызиана на оператора, трещащего своим «Вещим Глазом».
   Стадион замер. Фаны Пуппера ахнули, едва не выронив перетяжку.

//-- ГУРИЙ, ТЫ ЧТО?! ОБРАЗУМЬСЯ, ГУРИЙ! --//

   – вспыхнуло на ней.
   Гореанна от ревности схватилась за сглаздомат, но, не дотянувшись до курка, без чувств рухнула на руки к заботливому Пруну. Шейх Спиря заскрежетал зубами и произнес несколько арабских слов с туманным значением. Катя Лоткова повисла на шее у Гоярына. Между тем Гробыня взяла у Пуппера мяч и, свесившись с пылесоса, небрежно метнула его в сторону Кенг-Кинга, даже не потрудившись попасть ему в пасть.
   – Это все, конечно, очень мило! Цветочки там, мячики! В хозяйстве все пригодится! Но я бы предпочла узнать дату помолвки и номера твоих кредитных карт! – небрежно сказала Гробыня.
   Пуппер смотрел на нее бараньими глазами. Склепова прикинула, что при равенстве любовных магий Гурий теперь будет больше любить ту, которая окажется к нему ближе. Вскочив с ногами на пылесос, она приготовилась уже к тигриному прыжку на шею Пупперу, но слегка замешкалась и упустила момент.
   К Гурию на коврах-самолетах уже мчались обеспокоенные магнотизеры. Его сдернули с метлы, покрутили перед глазами шариком и, образумив, вновь усадили на метлу.
   – Чистая работа! – восхитился Баб-Ягун. – Пуппер приходит в себя! Он уже совсем другими, трезвыми глазами смотрит на Склепову, запахивается в свой плащик и мчится за мячами. Интересно, насколько его хватит?.. Напоминаю, счет пока два – ноль в пользу невидимок!.. О, ситуация на поле вновь накаляется! Пламягасительный мяч, столь любезно «подаренный» нам Пуппером, опять в игре… Его перехватывает Семь-Пень-Дыр. Идет на прорыв к Кенг-Кингу… Неужели прорвется? Но нет! Пылесос Пня начинает чихать и снижает скорость. Засор карбюратора или опять Кэрилин Курло? Я склоняюсь ко второму объяснению, тем более что сама Кэрилин отворачивается с подозрительно неприкаянным видом. Бэд-Фэт-Рэт и Жульсон прижимают Пня к земле и гонят его прямо на барьер. Пень, понимая, что сейчас лишится мяча, передает пас Лизе Зализиной…
   Таня подула на обожженную руку и заставила себя забыть о боли. Похоже, следовало намазаться упырьей желчью потолще, но она никак не могла привыкнуть к ее кошмарному запаху. Своей сегодняшней игрой она была пока недовольна. Игра не ладилась. Должно быть, из-за постоянных остановок, то судейских, то вызванных странным поведением Пуппера.
   К тому же внутренне Таня испытывала неловкость. Смущал ее потерянный вид Гурия Пуппера, перед которым она ощущала себе виноватой. Ну не странная ли игра, когда играют все остальные, а двое лучших – она и Пуппер – пока держатся в стороне?
   – О-Фея-Ли-Я вновь начинает играть на флейте, – продолжал Ягун. – Кенг-Кинг раздувается и переключает огонь с Семь-Пень-Дыра на Зализину. Теперь он бьет длинными широкими струями, стараясь отгородиться от Зализиной стеной огня. Гулькинд-Нос, притаившийся под плащом-невидимкой, не успевает уклониться. Его плащ вспыхивает! Да и не только плащ – кажется, метла тоже горит. О-Фея-Ли-Я опускает флейту. Она выглядит обескураженной. Тренер невидимок рвет и мечет, возмущенный неслаженной игрой защиты. Гулькинд-Нос поспешно устремляется к водяным, которые уже приготовили шланги. Лиза Зализина умело лавирует и, воспользовшись тем, что Кенг-Кинг ослеплен собственным огнем, бросает пламягасительный мяч в распахнутую пасть дракона. Го-о-ол!
   Стадион взревел. Тибидохские болельщики бросали в воздух вопилки, сигнальные искры, запускали салюты. Академик Сарданапал на радостях обнял Медузию. Та так смутилась, что две змеи у нее на голове завязались в узел.
   Тарарах бросился обнимать Зубодериху, но его нос внезапно уткнулся в белый, пахнущий нафталином мундир. Оказалось, пока он смотрел матч, Зубодериха куда-то пересела, а рядом с Тарарахом теперь покачивался с полузакрытыми глазами Спящий Красавец.
   Маг Фудзий, сидевший с другой стороны от Тарараха, встал и, пугливо оглядываясь, воробышком куда-то запрыгал. Один вид Спящего Красавца внушал ему ужас.
   Питекантроп хотел поднять тревогу, но пришел к выводу, что это только сорвет матч.
   «Сидит себе человек тихонько, никому не мешает, никого не хватает! Тоже небось драконбол любил, пока на него проклятие не наложили!» – успокоил он себя.
   Пупперские фаны сидели мрачнее тучи. Буквы на их плакате требовали:

//-- ГУРИЙ, ПРОСНИСЬ! ПОКАЖИ ИМ! --//

   – Счет три – два в пользу Тибидохса! – распалялся Баб-Ягун. – Надеюсь, Графин Калиостров не успел объявить тайм-аут. Тем более что прежде никаких тайм-аутов в драконболе не было, а это уже чистый произвол. Ого, да Калиостров почти и не смотрит на поле! Он больше обеспокоен судьбой мага Тиштри и своей немотой. Я его понимаю: замедленный сглаз – неприятная штука. Например, слово «Помогите!» можно кричать почти неделю: по одному звуку в день! Пока же Тиштря даже не сообразил, что его сглазили. Замедленные, они ребята спокойные… Интересно, кто из зрителей постарался? Уж не бабы ли ёжки? Молодчаги, бабуськи! Никакие жилетки Тиштре не помогли! Вон и избушки их вдали прыгают! Прорвались мимо циклопов!
   Игра продолжилась. Перестраиваясь и меняя тактику, невидимки перешли в наступление, обмениваясь заговоренными пасами с такой лихостью, что, казалось, мяч ядром прошивает стадион. Безуспешно попытавшись перехватить мяч, обрушилась вниз недавно отличившаяся Зализина. Рита Шито-Крыто никак не могла толком включиться в игру и продолжала воевать с упрямым прицепом. Кэрилин Курло, неприметно улыбаясь, время от времени продолжала бросать на нее свои убийственные взгляды.
   – Бэд-Фэт-Рэт, опять Жульсон! Пас! Мяч у Пуппера! Какое искусство! Никогда бы не подумал, что на палочке с привязанными сухими ветками, в которую даже русалочью чешую некуда запихнуть, можно так искусно маневрировать! – изумлялся Ягун. – Пуппер прорывается к Гоярыну и за миг до того, как тот готов выдохнуть огонь, запахивается в плащ. Какой залп! Гоярын превзошел сам себя! Наверняка от Пуппера не осталось даже очков! По толпе фанов проносится стон. Но что это! Гурий, целый и невредимый, возникает вдруг над головой у нашего дракона и красиво, можно даже сказать – небрежно, забрасывает ему в пасть одурительный мяч, выпущенный взамен незасчитанного. Вспышка! Разумеется, к Пупперу у Графина Калиострова претензий нет! Три – три!

//-- ГУРИЙ, МЫ ТЕБЯ ОБОЖАЕМ! --//

   – вспыхнуло на перетяжке у пупперских фанов.
   Сам герой застенчиво отмахнулся.
   – В игре остаются два мяча – перцовый и обездвиживающий. Кому они достанутся? Перцовый мяч уже почти в руках у Тани Гроттер, но Бэд-Фэт-Рэт и капитан Глинт грубо берут ее в клещи. Таня умело уходит от столкновения, но момент упущен! Мяч перехватывает Бэд-Фэт-Рэт! Капитан Глинт набирает скорость и снова гонится за Танюшкой! Похоже, он вознамерился сбросить ее с контрабаса, хотя у Тани даже нет мяча! Ничего себе джентльмен, я зверею! Интересно, как Танюшка собирается выходить из положения? Зачем она летит на контрабасе прямо в верхнюю часть магического купола? Решила поиграть в камикадзе? Ее тело почти параллельно земле, а контрабас перепен… перпепенде… в общем, Чума-дель-Торт с ними – с лопухоидными словечками! Если Таня врежется, это будет уже капитально! Глинт несется за ней буквально в полуметре. Я не вижу, но ощущаю, как он ухмыляется. Еще бы! Свернуть на такой скорости просто невозможно! Все маневры тоже невозможны в перепендеде… ну короче, в этом кулярном положении! Купол все ближе! Сворачивать уже поздно! Сейчас она врежется! НО ЧТО ЭТО?! Таня проходит сквозь купол, будто никакого купола нет! Растерявшийся Глинт не тормозит и пытается последовать за ней, но врезается в невидимую преграду! Кошмар! Метла ломается пополам! Глинт камнем падает вниз! Таня же делает петлю и как ни в чем не бывало возвращается на поле. Отлично, Танюшка, отлично!
   Ягун вытер пот со лба.
   – Вы это видели? Гроттер догоняет Глинта, который близок к тому, чтобы разбиться, и пытается замедлить его падение. Но Глинт яростно отталкивает ее руку. Гордый англичанин не хочет принимать помощь. Таня отлетает в сторону. Плащ, сорванный ветром с невидимки, остается у нее как военный трофей. Шустрые санитары уже бегают по полю, стараясь поймать Глинта на раскладные носилки. Для них это, как я понимаю, что-то вроде спорта. Ай! Почти получилось! Полметра каких-то не угадали! Капитан невидимок по уши уходит в песок. Забыв о Глинте, санитарные джинны переругиваются между собой! Потом нехотя, как мешок с картошкой, грузят Глинта на носилки и утаскивают в магпункт. М-да, урожайный сегодня денек у моей бабуси! Недаром она развела чуть ли не полный тазик костеросток!.. Эй, что делает Таня? Зачем она набрасывает плащ на себя и исчезает? Что это за пупперские штучки, я вас спрашиваю!.. Впрочем, правила этого не запрещают.
   Ягун поправил рупор и покосился на шумевшие трибуны. Болельщики невидимок гудели как осиный рой.

//-- НАДУВАТЕЛЬСТВО! ГРОТТЕР – ПРИЗРАК? --//

   – мигало на перетяжке у фанов.
   – Что за глупости?! Сами-то вы в это верите? – возмутился играющий комментатор. – Так и быть, пока Таня пропадает неизвестно где, могу вам рассказать, почему она не разбилась. Надеюсь, вы представляете себе устройство магического купола? Если бы защитный купол был непроницаемым, как накрытая крышкой банка, мы бы все тут запарились. Да и дым бы не выветривался. Именно поэтому в верхней центральной части купола есть небольшое отверстие. Размером с письменный стол или чуть больше. Дракону туда не улететь, а вот игроку запросто. Именно в него и проскользнула Таня. Незадачливый же Глинт впечатался в преграду. Но все же Танюха рисковала. Купол-то невидимый! Промахнись она хоть немного…
   Пока Ягун рассуждал, Бэд-Фэт-Рэт атаковал Гоярына, который после одурительного мяча был слегка не в себе и полыхал огнем в кого попало – в своих и чужих. Именно поэтому Катя Лоткова предусмотрительно держалась от него подальше, и ворота оставались фактически без защиты.
   Уклонившись от струи пламени, Бэд-Фэт-Рэт дождался, пока Гоярын распахнет пасть, чтобы набрать воздуха для нового огнеметания, и метнул мяч. Расстояние было совсем небольшим. Промахнуться такому опытному игроку, каким был Бэд, невозможно.
   Ванька Валялкин закусил губу. Каждый гол в пасть Гоярына он воспринимал так болезненно, будто ему самому приходилось заглатывать взрывающийся мяч. Зато болельщики невидимок с просветленными лицами заранее вскочили на ноги, готовые кричать «Го-о-ол!», но тут…
   – Смотрите! Вот так Танька! – захохотал Тарарах, от полноты чувств ударяя Спящего Красавца по плечу и даже не замечая этого.
   Ягун восхищенно подпрыгнул на пылесосе:
   – Не долетев до пасти Гоярына, перцовый мяч внезапно исчезает. Перед носом у дракона возникает Таня Гроттер, только что сбросившая невидимый плащ. Мяч у нее в руках! Здорово! Танька освоила лучший прием Пуппера! Она срывается с места и, насмешливо взглянув на Бэд-Фэт-Рэта, улетает. Пораженный Бэд-Фэт-Рэт вцепляется в метлу и едва успевает уклониться от пламени вновь изготовившегося к огнеметанию Гоярына.
   Обыграв О-Фею-Ли-Ю, Таня оказалась над драконом невидимок со стороны его наспинных пластин. Она увидела, как мерно работают его кожистые крылья. Даже теперь, лишенный возможности выдыхать огонь, Кенг-Кинг оставался втрое больше и страшнее Ртутного и других детей Гоярына, немного уступая в размерах лишь их отцу. Кэрилин Курло, внезапно вынырнувшая из-под драконьего крыла, метнула в Таню недружелюбный взгляд. Защитная жилетка затрещала, а контрабас, хотя и не утратил управления, слегка зарыскал в воздухе.
   О-Фея-Ли-Я поспешно заиграла на флейте, явно пытаясь натравить дракона на Таню. Кенг-Кинг развернулся на лету и наудачу хлестнул хвостом. Поток воздуха от его крыла закружил Таню, а острая зазубрина на краю хвоста едва не снесла ей голову. А Кинг уже бросился к девочке, распахнув пасть…
   «Надо было все-таки оставить плащ!» – подумала Таня. Она метнула мяч и сразу же скользнула вниз, едва не задев плечом страшную драконью морду. Что-то полыхнуло у нее за спиной. Мелькнуло белое злое лицо Кэрилин.
   – Перцовый мяч в пасти у Кенг-Кинга! Вспышка, еще одна! Восемь – три в пользу команды Тибидохса! Ого, кого это выплюнул Кинг? Мамочка моя бабуся! Я не исключал, что некоторые фаны Пуппера все-таки попытаются проникнуть на матч без билета! Но чтобы так много! Теперь, похоже, они уже жалеют, что выбрали именно такой путь. Санитары снова начинают бегать с носилками. На этот раз кое-кого им все же удалось поймать. Болельщики безумствуют! Кое-где вспыхивают драки! Кажется, кто-то считает, что Таня не имела морального права использовать трофейный плащик! Но как бы там ни было, она сбросила его еще у пасти Гоярына…
   Графин Калиостров наконец сумел снять сглаз и обрести голос. Он закричал, замахал руками, собираясь отменить гол и назначить в ворота Тибидохса штрафной, но рядом внезапно возник малютка Клоппик.
   – Дяденька, а дяденька! – окликнул он тоненьким голоском.
   – Чего тебе? – недовольно отозвался Графин.
   – Скажите, пожалуйста, «Кувалдус отбрыкус!».
   – С какой это радости? Такого заклинания нет! – с подозрением разглядывая малютку (он никак не мог сообразить, где его раньше видел), огрызнулся Калиостров.
   – Ну пожалуйста! Я вас умоляю! – заныл Клоппик, жалобно мигая всеми тремя глазками.
   – Кувалдус отбрыкус! – решив отделаться от привязчивого карапуза, буркнул Графин.
   Его кольцо полыхнуло красной искрой, а в следующий миг Калиостров с блаженной улыбкой сполз на пол. Дубинка, неведомым образом вырвавшаяся из рук у одного из циклопов, нежно тюкнула судью чуть повыше уха.
   – Получилось! Я придумал новое заклинание! – запрыгал от радости малютка Клоппик.
   Развивая успех, он подбежал к Поклеп Поклепычу, и все началось по новой:
   – Дяденька, а дяденька! Скажите «Кувалдус отбрыкус!».
//-- * * * --//
   – В игре, как это уже почти вошло в традицию, остался один только обездвиживающий мяч! Теперь лишь от него зависит, кто победит! Десять очков решат исход поединка! – захлебывался в словах Ягун. – Именно поэтому за обездвиживающим мячом сейчас ведется настоящая охота! Бэд-Фэт-Рэт, О-Фея-Ли-Я, Лоткова, Гроттер с Пуппером… Похоже, и мне пора подключиться!
   Разогнавшись, Ягун промчался мимо Кэрилин Курло, опередил Пуппера, заложил красивый вираж и схватил обездвиживающий мяч… вернее, попытался схватить. Мгновение спустя он уже несся вниз вместе с пылесосом.
   Пылесос ударился о песок. Сам Ягун сумел повиснуть на платке-парашюте и теперь, невредимый, мчался по полю, спасаясь от санитаров с носилками.
   – Я прям зверею! Позор на мою лопоухую голову! Меня шарахнуло собственным заговоренным пасом! Мяч-то еще никто не расколдовал после принца Омлета! Нет, вы видели такого осла?! Я сам себя обхитрил! – кричал Ягун.
   Неожиданно что-то происходящее наверху привлекло его внимание. Он застыл и, убедившись, что санитары за ним уже не гонятся, лег спиной на теплый песок, чтобы наблюдать за игрой не задирая головы.
   – Вы видели? Ничего не понимаю! Кэрилин Курло летит навстречу своему дракону и по доброй воле прыгает к нему в пасть! Кажется, это не впервые – она удивительно ловко сворачивается в клубок. Зачем Курло это сделала? Сдается мне, что… Да, так и есть! Это секретное оружие невидимок! После проглатывания Курло природные способности дракона к сглазу возросли в сотни раз! Даже у зрителей теперь трещат жилетки! Что же говорить о нас здесь, на поле! Пылесос Гробыни Склеповой взрывается прямо в воздухе. Хорошо еще, что рядом оказывается шейх Спиря. Тили-тили-те… Ой, мне тоже досталось! Да это же похлеще спаренного сглаздомата! К счастью, магия действует только на пылесосы – другие летательные инструменты все еще слушаются. Давай, Танюха, докажи, что мы недаром ловили эти идиотские горошины у лопухоидов!
   Таня пригнулась к инструменту. Она ощущала себя с контрабасом единым целым. Даже смычок, казалось, уже был ей не нужен, а лишь дирижировал неведомой мелодией, жившей у нее в груди. «Клин», «пике», «ромб»… Она словно рисовала по воздуху! «Пеленг», «кобра»… Один маневр плавно перетекал в другой. Таня даже не задумывалась, что делает и как это называется. Изящной «полупетлей» она оторвалась от пасущего ее Бэд-Фэт-Рэта и отдалась свободному скольжению. И тут внизу мелькнул обездвиживающий мяч, за которым, уже почти нагнав его, мчался Гурий Пуппер.
   Таня опустила руку со смычком и точно коршун обрушилась на мяч сверху. Казалось, ее контрабас просто падает… Стремительно приближался песок, но и обездвиживающий мяч перестал наконец удаляться. Таня уже видела его ярко освещенный солнцем бок. Пуппер удивленно поднял голову…
   – Вы это видели?! – завопил Ягун. – Или я сошел с ума, или Татьяна Гроттер перехватывает из-под носа у Гурия Пуппера обездвиживающий мяч! Ей удается снять контрзаклинание, и теперь мяч у нее в руках! Браво! Гурий Пуппер едва не врезается в Таню, но круто разворачивает метлу и застывает истуканчиком, как и в случае с Гробыней! Ой, мамочка моя бабуся, недаром ты мне всегда говорила, что девушки до добра не доведут! Магнотизеры бросаются к своим коврикам, собираясь мчаться на помощь своему подопечному, – но какой конфуз! На стопке их ковров-самолетов стоит Сашка-неряшка – голенастенькая избушка Ягге – и не собирается сдвигаться! Вот она, западная аккуратность, к чему приводит! Побросали бы коврики как попало – давно были бы в воздухе! Магнотизеры скачут вокруг как лягушки, но под ударную ногу соваться не решаются. Зная характер бабусиной избушки, могу сказать: раньше завтрашнего дня погода для магнотизеров будет стоять нелетная!
   А оцепеневший Пуппер все никак не мог оторвать взгляда от Тани. Сбитая с толку таким поведением соперника, Таня тоже притормозила, продолжая держать мяч. Она могла бы полететь к Кенг-Кингу и, возможно, решить исход поединка, но почему-то медлила.
   Гурий подлетел чуть ближе. Теперь они летели бок о бок. Таня на всякий случай убрала мяч, не исключая, что Пуппер хитрит и захочет его выхватить, но Гурий обращал на мяч не больше внимания, чем на летавшую вокруг разгоряченных драконов мошкару.
   – Таня, вот мы и встретились! Я два года учил русский язык… Я скучал! – с акцентом, но довольно чисто выговорил он.
   – Выброси это из головы! Это же все магия! Понимаешь, магия! Ты влюбился в меня потому, что я произнесла заклинание на фигурку из теста!!! – крикнула Таня.
   Гурий заморгал.
   – О нет! – сказал он удивленно. – При чем тут фигурка? Я люблю тебя уже почти два года…
   – Но это было особое заклинание! Из ста запрещенных! Я произнесла его!
   – Ерунда. Запрещенные заклинания не так уж и опасны! Мне много раз делали от них прививки, и потом, у Пруна есть противомагический щит… Сколько раз меня пытались влюбить – и что же? Я смотрел на девчонок как на друзей, не более того! – отмахнулся Пуппер. – А тебя я не мог забыть еще с прошлого матча. Я вспоминал твои волосы, твои глаза, твой контрабас!.. Почему я на том матче не столкнулся с тобой в воздухе? Я просто не смог… Я долго разбирался, что мне помешало, ведь не боялся же, а потом… потом понял.
   Хотя Таня и не испытывала к Пупперу ответного чувства, она была в смятении. Неужели Гурий действительно любит ее? Довольно мило с его стороны, особенно если допустить, что история с фигуркой из теста здесь действительно ни при чем. Правда, разговаривать, зависнув в воздухе, когда со всех сторон на них устремлены тысячи глаз, ужасно нелепо. И как Пуппер этого не понимает? Хорошо еще, что Гробыне сейчас не до них – приставучий шейх Спиря все еще удерживает ее на своей метле.
   – А как же Гробыня? Ты ведь влюблен и в нее? – спросила она у Гурия.
   Пуппер поморщился:
   – Гробыня – это кто? Та девушка с hleb-and-sol? О, я понимаю! Это совсем другое, это наваждение! Я ощутил его, когда магфиозный купидон выпустил в меня свои стрелы! Я теряю голову, когда она рядом, мне нравится смотреть на нее, но сердцем я ощущаю, что она не та… Она корыстная, мелкая, эгоистичная! Ей нужны мои деньги, а не я сам! Если я перестану быть богатым или известным, она вышвырнет меня за дверь… Но когда она близко, я не могу оторвать от нее взгляда… Наверное, такое бывает, когда любишь сразу двоих…
   – Гурий, не философствуй! Я НЕ ЛЮБЛЮ ТЕБЯ! Понимаешь? – крикнула Таня.
   Пуппер вздрогнул.
   – Это ужасно! – страдая, сказал он. – Сердцем я буду любить тебя всегда, даже если та девушка с hleb-and-sol наймет десять тысяч магфиозных купидонов и они истыкают меня своими стрелами как дикобраза!
   – Послушай, Гурий, я же сказала… Тебя любят миллионы девчонок! Ты найдешь себе кого-нибудь. Например, могу посоветовать тебе свою сестру Пипу. Характер далеко не идеальный, зато дочка повелителя вампиров… – бормотала Таня.
   Она сама уже с трудом понимала, что слетает у нее с языка. Ей казалось, ее слова тонут где-то, падают словно в вату.
   – Мне никто больше не нужен. Я оставлю все: свой плащ, свою метлу, свой счет в банке – и перейду в Тибидохс! Буду играть в вашей команде. Не отступлюсь от тебя, так и знай! Ты тоже сирота… Мы так похожи! Мои фаны терпеть тебя не могут! Они даже собирались спустить на тебя жуткого Адавру Кедавру, нашего школьного вурдалака…
   Внезапно Таня заметила, как что-то мелькнуло за спиной у Пуппера. К застывшему Гурию, распахнув пасть, мчался Гоярын. На огромной морде тибидохского дракона явственно было написано желание полакомиться свежей гурятинкой. Но Пуппер, казалось, ничего не замечал. Или ему было все равно.
   – Там наш дракон! Берегись! – крикнула Таня.
   Гурий обернулся. Его лицо окаменело.
   – Это не важно. Пусть он сожрет меня, если ты не скажешь «да»! – трагически произнес он.
   – Нет!
   – Ну и прекрасно. Тогда меня сожрут, и все дела! Нет меня – нет проблемы! – спокойно сказал Гурий.
   – Запахнись хотя бы в плащ! Ты не знаешь нашего дракона! – воскликнула Таня.
   Пуппер упрямо покачал головой.
   Гоярын был уже совсем близко. Его распахнутая глотка походила на тоннель, завершавшийся раскаленным жерлом желудка. Ревнивая Лоткова, маячившая у него над головой, явно не собиралась отгонять дракона. На ее ехидном лице буквально читалось: «Пусть же он не достанется никому!»
   – ГУРИЙ, УХОДИ!!!
   Не задумываясь, почему она так поступает, Таня взмахнула смычком. Контрабас рванулся вперед с такой стремительностью, что разом загудели все струны. Обездвиживающий мяч мешал ей, занимая руку, и Таня не глядя куда-то его отбросила. Обхватив Гурия за пояс, она сдернула его с метлы и рванула вниз, спасая от пасти Гоярына. Огромная тень тибидохского дракона скользнула над ними. Таня испытала было облегчение, но тут что-то полыхнуло, и Гоярына заволокло оранжевой дымкой.
   По стадиону прокатился стон. Тарахтящий Баб-Ягун внезапно осекся на полуслове. Таня ничего не понимала. То ли Гоярына сглазили, то ли просто солнце отблескивало на его чешуе. Лишь когда дракон перестал взмахивать крыльями и сонливо опустился на песок, ей открылась страшная истина. ОБЕЗДВИЖИВАЮЩИЙ МЯЧ! Она не глядя отбросила его в пасть своего дракона.
   Глаза Гоярына, похожие на два сверкающих бриллианта, укоризненно закрылись. Таня отпустила Пуппера и, забыв обо всем на свете, кинулась вниз. Она обхватила шею Гоярына и попыталась приподнять его тяжелую голову. На миг ей почудилось, что это возможно! Она поднимет тяжелого дракона и взлетит вместе с ним. Она будет передвигать его в воздухе и играть за него… Она… Но, разумеется, это было безумие.
   – Не засыпай, не засыпай, не… – словно сойдя с ума, кричала Таня.
   Слезы капали на припорошенную песком чешую на морде дракона.
   – Гоярын усыплен обездвиживающим мячом! Невидимки зарабатывают десять очков. Команда Тибидохса проиграла! – мертвенным, каким-то совершенно не своим голосом произнес Баб-Ягун.
   – Вот она, сенсация! Материал месяца, года, века! Я вся горю! Сглазьте меня кто-нибудь!!! Попробуй только не снять! Я тебя прокляну! Прямо сейчас прокляну! Все равно ты не построишь кадр как я это вижу! – возбужденно взвизгнула Грызиана Припятская, от полноты чувств колотя оператора зонтиком. Тот, уворачиваясь и втягивая голову в плечи, поспешно водил во все стороны «Вещим Глазом».
   Журналисты, корреспонденты, фотографы и просто шустрые болельщики разорвали цепь циклопов и через проходы для арбитров высыпали на поле. Кенг-Кинг, которого пока не успели загнать в ангар, жадно заглатывал самых нерасторопных. Вскоре он так переел, что едва мог держаться в воздухе.
   Сарданапал отворачивался. Тарарах плакал навзрыд как ребенок. Ванька Валялкин застыл рядом точно каменная статуя.
   – Что это за игра, в которой Гурий дарит кому попало мячи, а Гроттер забрасывает их в пасть своего же дракона! Куда катится драконбол! – тихо произнесла Великая Зуби.
   Пришедший в себя Графин Калиостров пакостно улыбался и, дыша на кубок, протирал его рукавом.
   – В Магществе будут довольны! Я все сделал как надо! Ах да, не забыть наябедничать, что я видел на матче Вамдама Гуссейна и Бама Хлабана… Их тут не было, но мало ли… Вдруг они во что-нибудь превратились? Хи-хи!
   Возле Тани уже стоял истуканчиком ошарашенный Пуппер. Уцелевшая команда Тибидохса снижалась и, не глядя на Таню, шла в раздевалку. Волоча за шланг свой развалившийся пылесос, к Тане подошел Баб-Ягун.
   – Болельщики невидимок торжествующе ревут, но рев их звучит как-то неуверенно. Даже самому последнему ослу понятно, что Таня забила этот мяч в свои ворота, спасая их Пуппера, а раз так, то чего стоит такая победа? – ободряюще сказал он в серебряный рупор, да только ни Тане, ни болельщикам не стало от этого легче.
   – Нет, вы это видели?! Танька Гроттер предала свою команду! Пупперчика ей, видите ли, спасти захотелось! Ути-пути! Охмурила, а теперь себе заграбастает! – вопила сверху Гробыня.
   Она давно бы уже накинулась на Таню, чтобы выцарапать ей глаза, да вот только хитрый шейх Спиря специально держался на метле повыше, чтобы не дать Склеповой улизнуть.
   – Почему ты такая сердитая? Улыбнись! Нефтяную скважину тебе подарю! Будешь на метле с бубенчиками ездить! – обещал он. По-русски шейх со славянскими корнями говорил куда лучше Пуппера, вот только слово «бубенчиками» звучало у него как «бебенчиками».
   – Уйди, постылый! – огрызалась Гробыня, пытаясь сбросить навязчивого ухажера с метлы.
   А Таня все никак не могла отпустить шею Гоярына. Ей казалось, что она предала его, подвела всю команду и вообще поступила подлее некуда. Это было скверное, очень скверное ощущение.
   – Теперь ты поедешь со мной! Здесь тебе оставаться нельзя! Я уговорю тренера, и он возьмет тебя в нашу команду! – убеждал Таню Пуппер.
   Строя планы, он не видел, как со спины к нему подкрадываются магнотизеры и крылатая магвокатка. Гурия схватили, зажали ему рот и, поспешно вращая перед глазами шарик, торопливо утащили с поля. Рядом бежал фотограф из издательства и снимал Пуппера для новой серии календариков.
   К Гоярыну подошли драконюхи и принялись приводить его в чувство. Один из них бормотал, что Гоярын уже старый, а для старых драконов хуже обездвиживающего мяча ничего нет. Таню оттеснили. Она осталась одна посреди недружелюбной толпы. Болельщики невидимок насмешливо поздравляли ее.
   Соловей О. Разбойник прошел мимо Тани, даже не оглянувшись. Она поднималась на трибуну, а ее вчерашние друзья и приятели расступались, пропуская ее как прокаженную.
   Один только Ванька никуда не убегал, а ждал ее. Возле Ваньки сочувствующей горой возвышался Тарарах.
   – Я тебя не виню… Мне все понятно, – но зачем ты это сделала? Гоярын не убил бы его, а только проглотил бы до конца матча! – тихо сказал Ванька. Он единственный, кроме Ягуна и Тарараха, не отводил глаза.
   – Я сама не знаю. Сейчас я бы так не поступила, а тогда… Все получилось как-то нелепо… Тут вот он, а тут Гоярын. А теперь я пойду. Не ходите за мной, мне нужно побыть одной!.. – проговорила Таня.
   Она вышла на поле, нашла на песке контрабас и хотела нести его к Тибидохсу, но вспомнила о футляре. «Теперь уже не важно. Возьму его!» – подумала она. Ступая навстречу сторонившимся от нее джиннам, Таня зашла в пустой ангар Гоярына.
   Поилка была опрокинута и лежала на боку. Футляр пропал…

Глава 16
Футляр и боевой топор

   Ночью, сбежав от магнотизеров, на Жилой Этаж пробрался Пуппер, чтобы еще раз попытаться уговорить Таню полететь с ними. Гурий считал, что ему удалось улизнуть незаметно, но не тут-то было. За ним в плащах-невидимках крались верные Прун и Гореанна, которые и ворвались вслед за Пуппером в Танину комнату.
   Гореанна еще с порога принялась строчить из сглаздомата, но, на свою беду, первой же очередью попала в Черные Шторы. Взбесившиеся Шторы сорвались с карниза и набросились на Гореанну. Бедный Прун попал под горячую руку Гробыне, которая все еще была вне себя после неудачи с Пуппером. Описывать дальнейшее я не берусь, скажу только, что противомагический щит не оказал Пруну никакой существенной помощи.
   Поднялся ужасный шум. Откуда-то примчались магнотизеры, вломился, размахивая кулаками, разбуженный Гуня Гломов. Прибежал даже Шурасик, спешно просматривающий на бегу самоучитель магической обороны.
   Драка получилась похлеще тех, что бывают на стадионах после футбольных матчей. С той только разницей, что циклопы ни во что не вмешивались и никого не растаскивали. Они сидели в караулке и делили с Усыней, Горыней и Дубыней вчерашние дары безбилетников. Любопытному оператору Грызианы Припятской, который вздумал было сделать редкий кадр, разбили его «Вещий Глаз». И не вещий, собственный, тоже походя украсили фиолетовыми очками.
   Драка прекратилась только с появлением Сарданапала и Поклеп Поклепыча. Последний сгоряча наказывал правых и виноватых.
   А наутро невидимки улетели в Англию, увозя с собой кубок. Пуппер, так и не переговоривший с Таней, угрюмо сидел на метле и все время оглядывался, точно кого-то выискивал. Возможно, он надеялся увидеть на стене Таню, но ее там не было. Она, запершись, сидела у себя в комнате. Гробыня же, раз десять ухитрившаяся попасться Гурию на глаза, ничего этим не добилась. Недавнее потрясение и поступок Тани полностью излечили англичанина от стрел магфиозного купидона…
   Началась прежняя жизнь школы Тибидохс. Занятия, обеды в Зале Двух Стихий, магические книги в читалке и куча заданий, от которых к вечеру голова распухала и становилась тяжелой, как котел. Все было как прежде, за одним только исключением.
   Таня не ходила уже на драконбольные тренировки и вообще избегала встреч с Соловьем О. Разбойником. Она ощущала себя втройне виноватой. Они имели все шансы победить и не победили лишь из-за ее глупого поступка. Это было ясно всем, и ей самой в первую очередь. Раз за разом она проигрывала в памяти ту ситуацию, и всякий раз ей становилось стыдно и противно.
   – Ладно, все понятно: ты у нас такая добренькая и чистенькая! Тили-тили-трали-вали! – говорила Гробыня. – Но скажи, зачем ты отбросила мяч в сторону Гоярына? Других сторон, что ли, не было? Ну вниз бы кинула или пас Ягуну дала! Могла бы, наконец, к предплечью прикрепить – была же у тебя липучка… Но нет, ты кинула его именно в пасть Гоярыну! Выслужиться хотелось, да?
   Таня отмалчивалась. Она слышала эти укоры не только от Гробыни. Почти каждый уже спросил ее, почему она не прикрепила мяч к липучке или не отдала его кому-нибудь из своих. И что она могла ответить, когда сама не знала, что с ней такое было. К тому же в магическом мире (да и у лопухоидов тоже!) ничто не происходит случайно. Это известно даже студентам первого курса, едва освоившим простенькие заклинания вроде «Дрыгуса-брыгуса».
   Уже несколько раз Таня заглядывала в ангар к Гоярыну. Старый дракон, к счастью вполне оправившийся, смотрел на нее, как ей казалось, без прежней симпатии. В его глазах были обида и недоумение. Он же все сделал правильно: пытался проглотить игрока противника, а вместо этого получил мяч от того, кому больше всех доверял. «Эх, маги! Ничего у вас не поймешь!» – словно говорил Гоярын.
   Огнем он, однако, на нее не дышал. А Тане порой очень хотелось, чтобы он выпустил пламя и превратил ее в пепел. Она даже перестала, отправляясь в ангар, смазываться упырьей желчью.
//-- * * * --//
   После того как Спящий Красавец заявился на матч, а перед этим напал на Фудзия в Зале Двух Стихий, Сарданапалу и другим преподавателям стало ясно, что удержать его на месте не удастся. Даже просидев три ночи в библиотеке у джинна Абдуллы, Медузия не обнаружила ни одного действенного средства против отсроченного проклятия.
   – С ним и со спящим-то сладу нет! А когда проснется, прямо уж и не знаю, что будет. Просто хоть у Магщества защиты проси, – вздохнул Сарданапал.
   – А разве Магщество защитит? – с сомнением поинтересовался Тарарах.
   – Не защитит, ясное дело. Зато какую деятельность разовьет! Пришлет экспертов обследовать наши винные погреба на предмет проведения запрещенных ритуалов. Эксперты туда спустятся и назад уже не вернутся, там и сгинут, а Магщество будет закидывать нас запуками и подсылать драконов подышать на Тибидохс. Нет, обойдемся уж как-нибудь без Магщества!
   – Все равно нужно срочно что-то предпринимать! Спящий Красавец обошел уже весь Тибидохс – башня за башней, подвал за подвалом. Он явно что-то ищет – и мы все догадываемся что именно, – озабоченно сказала Медузия.
   Сарданапал пожал плечами и отцепил бороду, обвившую ручку кресла.
   – Я вижу только один выход. Мы должны установить дежурство. Пусть кто-нибудь из учеников старших курсов постоянно, день и ночь находится рядом со Спящим Красавцем и следует за ним, куда бы тот ни направился. Когда Красавец обнаружит трон, этот ученик должен будет позвать меня, Медузию, Поклепа или Фудзия. А лучше всех вместе, – сказал он.
   – Бедные старшекурсники! Спящий Красавец же на них нападет! Убьет их! – ужаснулась Великая Зуби.
   – Не надо паники! Виноват не он, а проклятие! До сих пор он ни на кого не напал… – строго сказал Сарданапал.
   – Если не считать профессора Клоппа и Фудзия… – негромко добавил себе под нос вечно во всем сомневающийся Поклеп Поклепыч.
   Но решение было уже принято. Начались дежурства. Учеников четвертого и пятого курсов разбили на пары и по определенному расписанию заставили дежурить у хрустального гроба.
//-- * * * --//
   – Ну прям как на кладбище! Вот и торчи тут всю ночь! – проворчала Рита Шито-Крыто. В который уж раз она недоброжелательно покосилась на Спящего Красавца, скрестившего на животе большие руки.
   – Интересно, почему именно нас с тобой поставили? Больше не с кем было? – спросила Таня.
   Вытянув ноги, она сидела на небольшом кривоногом стульчике в комнатке, примыкавшей к кабинету Зубодерихи. Правда, самой Зуби там сейчас не было – спальня ее была в соседней башне, галереей соединенной с этой.
   – Как почему? Кто расписание составлял? Поклеп! А он, ясное дело, только назло и сделает. Обязательно белого к черному пристегнет, да еще так подберет, чтоб люди друг друга раздражали, как вот ты меня. Прикинь, Ягуна с Семь-Пень-Дыром поставил, а Ваньку твоего со Склеповой. Вот посмотришь, она его охмурит! Тебе назло, как ты Пуппера!
   – Я Пуппера не охмуряла!
   – Это ты еще кому-нибудь расскажи! По зудильнику только и трещат: Пупперчик бедненький, Пупперчик несчастненький, Гроттерша Гурика заколдовала! Гурик наш не ест, не пьет, одну метлу свою грызет! – передразнила Рита Шито-Крыто. Обычно молчаливая, сейчас она что-то разговорилась и была не прочь поперемывать кому-нибудь косточки.
   Таня хотела поставить Ритку на место, но ощутила, что сварливая Шито-Крыто именно этого и добивается. Она запросто может переругиваться всю ночь – все равно делать нечего, а спать нельзя. Ничего не ответив, Таня стала думать о самых разных вещах. Ночь вообще странное время. Мысли не удерживаются на одном месте и все скользят, несутся куда-то длинной вереницей, точно облака в ветреную погоду. Но зато и все прозрения тоже приходят обычно ночью.
   Пуппер, Гоярын, дядя Герман… Тут уже давно было все думано-передумано, поэтому Танины мысли как-то сами собой пронеслись дальше. Она стала думать о футляре, изредка поглядывая на безмятежно похрапывающего Красавца.
   «Если мой футляр – это трон, то он уже у него. А раз так, почему ничего не происходит? Нет, что-то здесь не то», – решила она.
   Спящий Красавец таинственно улыбнулся невесть чему и причмокнул во сне губами. То ли в очередной раз плел какие-то летаргические интриги, то ли просто ему виделось, что его наконец кто-то поцеловал.
   Неожиданно Шито-Крыто сорвалась с места и подбежала к окну.
   – Смотри, Гроттерша, зарево! – завопила она.
   Таня вскочила. В первый миг ей почудилось, что снаружи окно затянули пурпурной тканью, бугрящейся теперь множеством огненных складок. И лишь потом разглядела, что во дворе школы волшебства беззвучно вспыхивают, гаснут и вновь вспыхивают красные шары. Она поняла, что видела это зарево уже дважды – первый раз в день бешеного родео, когда на них с Ванькой обрушивалась скамья…
   – Что ты делаешь? Не надо! – крикнула Рита, повисая у нее на руке.
   Оттеснив дрожащую Шито-Крыто, Таня толкнула тяжелые рамы. Вместе с ночным ветром в комнату ворвалось алое зарево. Оно дробилось на стенах и приплясывало на закругленных углах хрустального гроба.
   Прошла минута, и зарево начало постепенно гаснуть. Напоследок оно дрожа пробежало по черным стенам Тибидохса и словно втянулось в них.
   – Что это было? Мое кольцо так раскалилось! – запричитала Рита, дуя на палец.
   – Магия… Много магии… Чудовищно много магии, – сказала Таня.
   Перстень Феофила Гроттера, тоже не на шутку перегревшийся от избытка сторонней магии, хмыкнул и хмельным голосом изрек очевидный логический казус:
   – Carpe diem! Carpent tua poma nepotes! [2 - Живи сегодняшним днем! Пожнут твои плоды потомки! (лат.)]
   Заскрипели, раскачиваясь, цепи. Ритка обернулась. Спящий Красавец отодвинул крышку и сел. Его глаза были полузакрыты, а руки уже нащупывали края гроба. А потом Готфрид Бульонский ловко, как кошка, соскочил на пол.
   Шито-Крыто хотела было завопить, но Таня зажала ей рот. Осмотревшись, Спящий Красавец еще раз вернулся к гробу и, откинув покрывало, вытащил внушительных размеров боевой топор. Потрогав пальцем лезвие, он хмыкнул и вышел из комнаты.
   – Он взял топор! Он кого-то зарубит! – зашептала Шито-Крыто. Ее смуглое лицо пошло пятнами – это было заметно даже в темноте.
   Таня встряхнула ее:
   – Возьми себя в руки! Беги и буди Сарданапала!
   – А ты?
   – Я пойду за Спящим!
   Шито-Крыто вцепилась ей в руку:
   – Не надо! Он тебя убьет!
   Таня стряхнула с себя Ритку и выскользнула вслед за Готфридом. Спящий Красавец быстро, почти не оглядываясь, двигался к лестнице. Боевой топор поблескивал в его опущенной руке.
   – Я разбужу Сарданапала! Но где ему вас искать? – испуганно забормотала Шито-Крыто.
   – Не знаю… По-моему, он спускается вниз, в подвалы. В крайнем случае Сарданапал пустит по следу сфинкса, – крикнула Таня уже на бегу.
   Спящий Красавец быстро спускался по темным лестницам Тибидохса. В многочисленных щелях гудел сквозняк. Пламя факелов при приближении Готфрида вспыхивало и начинало метаться. Порой языки его пытались дотянуться до Красавца, но будто натыкались на невидимую преграду и меняли цвет.
   Стараясь не приближаться, но и не слишком отставать, Таня кралась за ним. Порой Спящий Красавец резко менял направление движения, выбирая одну из второстепенных галерей, и тогда лишь по потрескиванию факелов она догадывалась, куда нужно идти.
   Вскоре они были уже у основания башни, где ее толстые своды вместе со сводами других башен сходились воедино в панцире каменной черепахи. Зал Двух Стихий был отсюда совсем близко – всего лишь через стену с семью полукруглыми арками. Но Спящий Красавец неожиданно свернул не туда, а в противоположную от Зала сторону.
   Навстречу Тане выплыла Недолеченная Дама. Вопреки ожиданиям брошенная невеста выглядела бодрой и деятельной. Никакого уныния, никаких новых болячек. В руках она удерживала целую стопку замусоленных пергаментов, каких-то листков и призрачных бумажек, сквозь которые просвечивали стены. На носу у Дамы красовались очки а la Pupper.
   – А Ржевский-то все по лесам прячется! Ну и пускай! Я на него в суд привидений подаю! Вот документы собираю. Пусть его засудят! Мне представители издательства обещали магвокатку одолжить! У них много там всяких: с крылышками и без! Но мне лучше с крылышками – они злые, как осы! – сварливо сказала Дама.
   Услышав за своей спиной звук, Спящий Красавец недоуменно остановился, покачивая топором.
   Таня замахала руками, чтобы Дама говорила потише, но та упорно не понимала намеков.
   – Ты что, прячешься, что ль, от кого? Бросай это дело! Сколько можно в прятки играть? – громко поинтересовалась она. – Знаешь, что я выяснила? Ржевский до меня уже семь раз был помолвлен! Ничего себе моральный облик, а? И с этим ужасным типом я едва не связала свою жизнь! Просто Рауль Синяя Борода!
   Теперь уже только мертвый не услышал бы Недолеченную Даму. Спящий Красавец обернулся. Таня хотела укрыться в тени, но не успела. Готфрид шагнул было к ней, но внезапно раздумал и метнулся в узкий коридор, не освещенный ни одним факелом.
   – Как невежливо! В прошлый раз этот негодяй сорвал мне свадьбу, а теперь увидел меня – и наутек! Никакой деликатности! Хам из пригородной электрички, да и только! – с негодованием сказала Дама.
   Прежде чем броситься вслед за Спящим Красавцем, Таня некоторое время колебалась. Коридор был совсем темным. Готфрид мог подкараулить ее где угодно. Но ведь на кону, кроме ее судьбы, была судьба всего Тибидохса! Правда, почему-то этот благородный аргумент не особенно убеждал. Даже отчего-то расхолаживал.
   – Беги же! Я запомню тебя вечно молодой! – доставая платок, растроганно всхлипнула Дама. – Не упускай случая умереть в расцвете лет!
   – Типун тебе на язык!
   – Как ты разговариваешь со старшими?! – возмутилась брошенная невеста. – К тому же, принимая во внимание отношение к тебе Короля Призраков, у тебя неплохие шансы стать привидением. Тогда мы с тобой вместе подали бы на кого-нибудь в суд. Я на Ржевского, а ты на Пуппера или на Ваньку Валялкина! Лады?
   Скорее спасаясь от чокнутой Дамы, чем действительно желая догнать Готфрида, Таня кинулась за ним.
   Потянуло сыростью. Нашаривая влажные стены, она стала спускаться вниз, в подвалы. В который раз ее ошеломила нелепость сооружения, которым была эта магическая школа! Где-то безразмерно просторная, с огромными залами и гигантскими лестницами, она содержала в себе немало лазеек и грязных проходов, словно созданных для нежити.
   В первые минуты Таня еще опасалась, что Готфрид подкарауливает ее, и замирала перед всяким поворотом, но вскоре устала бояться. Ей стало казаться, что она его упустила и уже не найдет. Коридоры мелькали, ветвились, рябили в глазах. От бесконечных лестниц, которые как внезапно начинались, так и внезапно обрывались, ныли ноги. Иногда она наступала на улитку и передергивалась от звука хрустнувшего панциря.
   Внезапно Таня уткнулась в глухую стену. Подумав, что она зашла в тупик и потеряла Готфрида, она хотела вернуться, но неожиданно заметила правее, где смыкались две стены, розоватое свечение. Такое мерцание могло исходить либо от охранного заклинания, либо от недавно использованной магии.
   Решив понапрасну не рисковать, Таня присела, собрала у себя под ногами горсть каменной крошки и бросила ее туда, где видела свечение. Ничего не вспыхнуло, не треснуло, не лопнуло. Значит, это было не охранное заклинание, а просто кто-то совсем недавно прошел здесь сквозь стену.
   Ступив в окутавшую ее розоватую дымку, Таня шепнула «Туманус прошмыгус!» и, повернувшись спиной, двинулась сквозь стену. Стена оказалась поразительно толстой. Двигаться сквозь каменную кладку было тяжело – Тане казалось, будто она увязает в твердом холодном тесте. Воздуха в стене не было. Девочка задыхалась, едва находя в себе силы двигаться. Перстень Феофила Гроттера выбрасывал все новые искры, позволявшие ей продвинуться вперед всего на несколько десятков сантиметров. Наконец, почти уже задохнувшаяся, Таня сделала еще шаг и почти вывалилась из стены с другой стороны.
   – Уф! Едва справился! Да будет тебе известно, заклинание «Туманус прошмыгус» не для таких стен. Это тебе не жалкая дверь! В следующий раз оставлю тебя в кладке, вот увидишь! – проворчал перстень.
   – Меня оставишь и сам со мной останешься! – сказала Таня.
   – А ты мне не угрожай, не угрожай! Подумаешь, напугала! Вот уж повезло с внученькой! – надулось кольцо.
   Отдышавшись, Таня отпрянула от стены и вскрикнула. Оказалось, несколько ее волос прочно впечатались в каменную кладку и теперь она вырвала их.
   «И как Сарданапал меня найдет? Даже его сфинкс не может учуять сквозь стену! Зачем я вообще сюда забралась?» – подумала она, морщась от боли и испытывая желание расплакаться.
   Можно было вернуться, но второй раз проходить сквозь кладку она уже не рискнула. Перстень израсходовал слишком много магии и еще не успел восстановиться. Скорее всего, она бы застряла.
   Таня пока мало что различала – ее глаза пока не привыкли к темноте. Однако по особой гулкости, с которой разносился звук ее шагов, она ощущала, что находится в огромном помещении где-то глубоко под Тибидохсом.
   Неожиданно впереди за выплывшими из мрака колоннами вспыхнул ослепительный магический свет. Он был таким ярким, что Таня невольно заслонила глаза. Привыкнув, она подкралась к крайней колонне и выглянула из-за нее. Она увидела громадную круглую площадку, выложенную мозаичной плиткой в форме спирали. Четыре огромных каменных столба уходили вверх, смыкаясь полукружьями и подпирая потолок. Прямо в центре площадки, там, где спираль, казалось, обрывалась в никуда, спиной к ней стоял человек. Его невысокую фигуру обволакивал бордовый неплотный шар, который то принимался пульсировать, то сжимался, выбрасывая длинные тонкие лучи.
   Человек в центре бордового шара был неподвижен. Казалось, он целиком погружен в свои мысли. Лишь изредка он вскидывал руки, и тогда Таня видела на одном из его пальцев тусло поблескивающее кольцо. Зато мозаичная спираль вела себя как живая. То на ней плясали языки огня, то она словно поднималась над полом, образуя прозрачную стену света, и тогда фигура в центре теряла свои очертания.
   Внезапно из темноты вынырнул Спящий Красавец и, повернув топор обухом, будто хотел не убить, а оглушить, стал подкрадываться со спины к одиноко стоящему человеку.
   – Берегитесь! Он вас ударит! – крикнула Таня, появляясь из-за колонны.
   Услышав ее голос, Готфрид Бульонский замер и выронил топор. Человек в центре спирали обернулся. Таня узнала Фудзия. Заметив Спящего Красавца, Фудзий не мешкая вскинул руку. Из его перстня вырвался целый ураган красных искр, осыпавший Готфрида. Таня сообразила, что Фудзий, зная, что иначе Красавца не остановить, применяет замораживающее заклинание.
   Искры сыпались дождем. И, что удивительно, их число не ограничивалось одной-двумя, как у обычных магов. Даже Чума-дель-Торт, сильнейшая из всех, редко когда могла выбросить больше трех искр – здесь же им вообще не было счета.
   Но даже такое их количество едва могло остановить Готфрида. Почти уже покрытый льдом, он все равно, как пловец против течения, с усилием пробивался сквозь поток магических искр и шаг за шагом приближался к Фудзию, вытянув вперед руки со скрюченными пальцами.
   Но и Фудзий не сдавался. Маленький преподаватель магических сущностей обрушивал на Спящего Красавца все новые запасы магии. Красные искры били теперь не только из его кольца. Они словно протекали по всему телу Фудзия, а потом двумя переливающимися потоками расшибались о грудь Спящего Красавца. Отдельные же искры были неразличимы. Это были реки, настоящие реки магии…
   Даже Готфрид Бульонский, закованный, точно в доспехи, в свое отсроченное проклятие, уже не мог сопротивляться. Он почти превратился в ледяную глыбу. Лед сковал ему ноги и заключил его всего в ледяной панцирь. Наконец Спящий Красавец дрогнул, с усилием сделал еще шаг и застыл.
   Фудзий осторожно приблизился к Готфриду и, продолжая держать наготове кольцо, постучал рукой по его груди. Грудь Спящего Красавца отозвалась тем же звуком, что и глыба обычного льда.
   Фудзий удовлетворенно хмыкнул и опустил руку:
   – Ты меня спасла! Еще бы минута – и… Он едва не захватил меня врасплох, как в прошлый раз, когда я собирался… Впрочем, не станем ворошить прошлое.
   – И чего он к вам привязался? – спросила Таня.
   – В самом деле, чего? – усмехнулся Фудзий. – Я такой тихий, мирный, безопасный человечек. Кстати, хочешь загадку? Только что пришло в голову, когда я тут стоял… Чем человек похож на куклу?
   – Не знаю. Разве что внешне, – рассеянно ответила Таня.
   Она все никак не могла оторвать взгляда от Спящего Красавца. Ей не верилось, что все кончено. Казалось, Готфрид Бульонский пытается шевельнуться под слоем льда. Еще немного – по льду пройдут трещины и он, вырвавшись, прыгнет на нее и на Фудзия.
   – Неправильный ответ! Человек похож на куклу тем, что, когда игра заканчивается, его точно так же убирают в коробку. А я не хочу, чтоб меня убрали в коробку! Я сам хочу убрать всех в коробку! – сказал Фудзий и засмеялся своей шутке.
   Он поднял топор Спящего Красавца и, с опаской посмотрев на лезвие, забросил его подальше в угол.
   – Меня давно преследует наваждение, навязчивая мысль, что та жизнь, которой я живу, не настоящая жизнь, а преджизнь, послежизнь, сонный морок… Что-то ненастоящее, временное… – продолжал бормотать он. – Тебя не удивляло никогда, как хорошо человек представляет себе ад? Каждую муку! Все круги – а уж подробности! Волосы встают дыбом! И иголки под ногти, и раскаленная сковорода, и подвешивание на крючьях за язык! А вот рай представляется куда как хуже. Вечнозеленый пейзажик с цветочками, лев, лижущий ягненка, и ты, гуляющий то ли с белым зонтиком, то ли с белыми крылышками.
   Таня озабоченно смотрела на Фудзия, прикидывая, не вселился ли в него вновь безумный Сальери или кто-то из его потусторонних родственников. А если так, то самой ей его не успокоить – надо позвать Сарданапала, Медузию или Поклепа.
   Она стала осторожно отступать к колоннам, но не туда, откуда пришла, а к той колонне, из-за которой появился Готфрид. Ей почему-то казалось, что там может обнаружиться более простой ход наверх, чем тот, где она едва не засела навеки в стене. Краем глаза она видела, что у самой колонны, в ее тени, лежит что-то длинное, похожее на собаку.
   Ее перемещения не укрылись от зорких глаз безумца.
   – Погоди! Ты куда? – окликнул ее Фудзий.
   – Позову Сарданапала. Он ищет меня и Спящего Красавца, а золотой сфинкс не сможет почуять нас через камни, – сказала Таня.
   – Разумеется, не сможет… – согласился Фудзий. – Здесь нас никто не найдет. Мы в пещере под Тибидохсом… Да, ты же не знаешь: это и есть настоящий первозданный Тибидохс, а все, что там, наверху, появилось гораздо позже. Надстраивалось, перестраивалось, разрушалось, выветривалось, портилось юными магами с их шаловливыми ручонками и пустыми головами. Лишь здесь, глубоко под землей, все оставалось неизменным. Такой и должна быть настоящая вечность – равнодушной, холодной, непоколебимой!
   – Угу. Но я пойду, ладно?
   – Ты никуда не пойдешь. Я не могу тебя отпустить! – В голосе у Фудзия появилась какая-то новая нотка.
   Таня остановилась. Ей показалось, что она ослышалась.
   – Как это? Это шутка? – улыбаясь, спросила она.
   – Здесь не самое плохое место, поверь мне. Очень скоро там, наверху, ничего не останется, кроме одних развалин. Милая картина, как ты мне родна… чего-то там равнина тра-ля-ля луна… А посреди картины – куча кирпича. Это уже чисто пейзажная зарисовочка! – пожимая плечами, проговорил Фудзий.
   – Развалины Тибидохса? Мне казалось, он стоит крепко, – обеспокоенно сказала Таня.
   – Пока крепко. А теперь задумайся. Мы под Тибидохсом. Тибидохс держится на этих четырех громадных столбах. Они его опора, его сердцевина. Как только столбы исчезнут, ничто не удержит остальные постройки. Никакие глупые атланты, никакая магия, ничто… А этих колонн скоро не будет, можешь мне поверить.
   – Но почему? Что с ними? Вы хотите их разрушить? – Таня едва узнавала Фудзия.
   – Разрушить колонны? Оставь разрушение для лопухоидов! Я только хочу вернуть им их первозданную сущность. Я произнесу заклинание высвобождения – и они перестанут быть нелепыми каменными перстами и станут тем, чем должны быть!
   – Троном? – неуверенно предположила Таня.
   – Разумеется… – загрохотал Фудзий. – Это и есть трон Древнира, неисчерпаемый источник магии! Старик был неглуп. Он не стал превращать трон ни в скамейку, ни в диван, ни во что-либо подобное. Это было бы слишком просто и бросалось бы в глаза! Он не разменивался на мелочи! Его трон ни много ни мало – это сам Тибидохс. Вернее, подземная его часть. Если бы ты знала, сколько времени я потерял, пока сумел это понять!
   Пользуясь тем, что Фудзий почти на нее не смотрит, Таня продолжала пятиться к колонне. Внезапно что-то подвернулось ей под ноги. Споткнувшись, Таня упала. То, что она прежде с удивлением принимала за собаку, оказалось футляром ее контрабаса…
   – Так это были вы, а не Готфрид! – воскликнула она.
   Сомнения… Сомнений уже не было…

Глава 17
Гребень и полотенце

   – О, разумеется, это я украл у тебя футляр! – кивнул Фудзий. – Никогда не следует слишком доверять знакомым, особенно новым. Разве ты не задумывалась, зачем кому-то вообще могло понадобиться такое старье?
   – Задумывалась. Но мне было непонятно. Вначале я считала, что он и есть трон, но потом стала сомневаться, – сказала Таня.
   – И правильно. У твоего футляра нет никакой скрытой сущности. Но это не мешает ему быть в своем роде уникальным. Твой прадед Феофил, охраняя контрабас, вложил в футляр много защитной магии… – объяснил Фудзий.
   Таня вспомнила, как в детстве пряталась в футляре от разъяренной тети Нинели и та ни разу не смогла вытащить ее оттуда, хотя была сильна как самка гиппопотама.
   – Да будет тебе известно, – продолжал Фудзий, – твой прадед всю свою жизнь искал трон Древнира и под конец нашел-таки его, но не решился завладеть им. Ведь для этого пришлось бы уничтожить Тибидохс, а у старикана не хватало на это духу. И тогда Феофил поступил иначе… Ты никогда не всматривалась в фактуру драконьей кожи, которой он обтянул днище футляра? Нет? Напрасно! Твой футляр о многом мог бы рассказать, особенно если смотреть на него в полночь, при свете трех свечей, каждая из которых короче предыдущей ровно на полпальца. Видишь ли, Феофил понятия не имел, что у него будет правнучка, да и вообще, по-моему, терпеть не мог детей. Именно поэтому он никому – даже своему сыну – не рассказал о карте. Лишь однажды, да и то полунамеком, упомянул о футляре одной знакомой ведьме. Между прочим, о чем Феофил и не подозревал, эта ведьма была тайной союзницей Чумы-дель-Торт, хотя, разумеется, как все подобные союзники, она была себе на уме и больше заботилась о своих интересах, чем об интересах госпожи…
   – Humanum est mentiru [3 - Человеку свойственно лгать (лат.).], – недовольно сказал перстень.
   – Вот именно – свойственно! И надо же было такому случиться, чтобы у этой ведьмы впоследствии появился внук! Любимый и единственный внук, которому она доверяла все свои тайны, все свои секреты. Внук, который очень рано стал взрослым и рано понял, чего он хочет… Внук, которого никто не любил, кроме этой старой ведьмы, и который поклялся отомстить за это всему миру.
   – Это были вы?
   – Именно! – Фудзий ткнул себя пальцем в грудь. – Вначале я воспринял бабкин рассказ как легенду – мало ли преданий о старых кладах и хитроумных картах, но после, когда сам стал искать трон, у меня вдруг забрезжило, что когда-то я уже слышал о чем-то подобном, и я понял, что обязательно должен заполучить этот футляр.
   – Но тогда у дяди Германа футляр хотел украсть Готфрид! Я думала на него! – крикнула Таня, оглядываясь на укоризненно застывшую ледяную статую.
   – Спящий Красавец? – скривился Фудзий. – Да с чего ты решила, что это был он? Бедняга, мне даже жаль его! Где вам было смекнуть, что этот простак только пытался вас защитить! Правда, довольно неуклюже! Настолько неуклюже, что все заранее решили, что он виноват.
   – Но я видела цветок – тогда, в комнате у дяди Германа! – воскликнула Таня.
   – Умница, что видела. Для этого я его и подбрасывал…
   – ВЫ?!
   Фудзий кивнул:
   – Я тогда, представь, переоделся в мундир и явился к тебе за футляром. Но шпага Дракулы мне помешала. Вырвалась и набросилась на меня. Не обратись я в бегство, она бы меня уничтожила. Мерзкая железка!
   – Но разве вы не черный маг?
   – Черный, не черный – какая разница! Вампиры крайне тупы. С ними невозможно договориться. Они ненавидят нас, магов, черных и белых, той лютой ненавистью, которая исключает всякие союзы. На них не действуют наши искры, вообще ничего – кроме пары надежных заклинаний и осинового кола! Отвратительные мерзкие упыри! Тупые кровососы! У них едва хватает ума поддерживать нейтралитет. Это у самих вампиров. А их магические предметы я вообще не выношу.
   – А почему на нас с Ягуном шпага не набросилась? Мы же тоже маги? – спросила Таня.
   – А вы выпускали в нее искру? То-то и оно! Я явно переоценил свои возможности и взбесил ее! – Магфордец поморщился от неприятных воспоминаний. – Мне пришлось вернуться ни с чем. Когда я понял, что у лопухоидов футляр под надежной защитой, я вернул балдахин, котел и качалку. Между прочим, мне было совсем не просто их украсть. Приходилось пробираться сюда ночами, обманывая заклинание перехода. Это потом я устроил так, что Сарданапал пригласил меня в Тибидохс.
   – А зачем вы вернули магические предметы? – спросила Таня.
   – Нелепый вопрос! Самой трудно догадаться? Разве иначе Сарданапал вернул бы вас в Тибидохс? Вы так и оставались бы у лопухоидов до бесконечности. Приходилось чем-то жертвовать. Все равно балдахин, качалка и котел были нужны мне лишь как начальный источник магии. Думаешь, откуда у меня такие магические запасы? Но где им сравниться с троном! В общем, я решился. Я посмотрел, куда Спящий Красавец ходит по ночам, и подбросил туда предметы… Всего-навсего! Задачка из учебника для слабоумных!
   – Но отсроченное проклятие Чумы-дель-Торт! Нам казалось, это оно заставляет Готфрида охотиться за троном! Чумиха просто так никого не проклинала!
   Фудзий прокрутил на пальце кольцо:
   – Отсроченное проклятие? С чего вы все решили, что его наложила Та-Кого-Нет? При всех своих неоспоримых достоинствах эта милая дама здесь совершенно ни при чем! Отсроченное заклинание на Готфрида наложил… Древнир!
   – Ложь! Он не мог! – возмущенно крикнула Таня.
   Фудзий захихикал. Зубы у него были мелкие, как у хорька. Теперь Таня уже не понимала, как раньше могла обманываться и даже жалеть его! Подумать только: одно время он нравился ей даже больше Медузии и Великой Зуби! Почти как Тарарах или Сарданапал!
   – Почему ложь? В это сложно поверить, да? По-вашему, накладывать отсроченные проклятия могли только черные маги? Да будет тебе известно, ваш добренький Древнир охотно пользовался как белой, так и черной магией. Он проклял Готфрида с определенной целью! Ему нужен был надежный защитник для трона! Вот он и устроил так, что Готфрид только тогда сможет избавиться от проклятия, когда сумеет сберечь трон и другие магические предметы от посягательств… Проклятие должно было послужить ему отличными доспехами против всякой черной магии. Моей, например. Не правда ли, Древнир отлично все продумал? Сколько искр я влепил в Красавца – и то мне удалось лишь сковать его льдом! Не окликни ты меня вовремя – все мои планы могли сорваться. Как славно, что у меня нашлась такая толковая (или, точнее, бестолковая!) союзница!
   Тане захотелось укусить себя за руку, да так, чтобы выступила кровь. Это же надо – она сама помешала Готфриду остановить негодяя! Если бы не она, Спящий Красавец добрался бы до Фудзия и не позволил бы ему уничтожить Тибидохс! А теперь… теперь все снова повисло на волоске.
   Фудзий внезапно перестал бегать вдоль колонн и вскинул руку. Поток искр пронизал воздух и погас.
   – Никто не подозревал меня! – крикнул он. – Кто я был для всех? Убогий преподаватель из Магфорда, который даже телепортироваться не в состоянии без приключений. Один только профессор Клопп меня тревожил. Он начинал о чем-то догадываться! Как-то ночью я заметил, что он следит за мной. Убивать его было слишком опасно, и я подбросил яблочко… Маленькое такое яблочко! Не правда ли, это было эффектно? К сожалению, меня едва не застали у него в кабинете и мне пришлось опять прикинуться Сальери! И снова мне все сошло с рук! Я был чист и вне подозрений!
   – А вот и нет! Я все знал! – раздался чей-то знакомый голос.
   Таня и Фудзий одновременно обернулись. Фудзий отшатнулся.
   Запуржили зеленые искры. Посреди зала, чуть правее магфордца, проявились Сарданапал и Зубодериха. Великая Зуби, наспех запахнутая в нелепый халат с васильками, была не в духе. Она терпеть не могла, когда ее будили среди ночи. На голове у Зуби была смешная полиэтиленовая шапочка, похожая на ту, которую тетя Нинель надевала, когда покрасила волосы. Однако даже в таком нелепом виде Зубодериха ухитрялась внушать к себе уважение.
   Академик сбросил дымящийся после телепортации плащ. Из-под него, скалясь, вынырнул золотой сфинкс.
   – Максимус гигантус! – произнес Сарданапал, выбрасывая искру.
   Сфинкс стал расти и раздуваться. Каждую секунду он становился вдвое крупнее. Под золотистой шкурой бугрились сухие мышцы. Прижавшись к полу, сфинкс стал подбираться к Фудзию, готовясь к прыжку.
   – Как видишь, мы сумели тебя найти.
   – Но как вы догадались, что это я? – прохрипел Фудзий.
   – Я видел пламя над котлом! В день, когда Клоппу подбросили яблоко… Оно было бордовым! Таким пламя бывает вскоре после телепортаций, – пояснил академик.
   Не сводя глаз со сфинкса, Фудзий поспешно отступил в центр спирали. Испуг постепенно сходил с его лица, и проступало прежнее, затаенно-уверенное и язвительное выражение.
   Академик спокойно наблюдал за ним.
   – Душа человеческая как яблоко – с одного конца растет, а с другого уже подгнивает. В ней есть все, что угодно, – и пропасти, и провалы, и старые шрамы. Она и всесильна, но она же и беспомощна, и наивна, и глупа. Иногда она движется вперед, иногда откатывается назад и усыхает… Так и твоя душа, Фудзий, – она уже усохла! Она ничтожна! – сказал он.
   – В самом деле? – хмыкнул магфордец. – Значит, моя душа усохла? Ну туда ей и дорога! А пока посмотрим, не разучился ли ты отражать искры, старый пень!
   Он вскинул руку с перстнем и быстро, почти не делая паузы, выбросил два потока искр. Первый поток академик отразил блокирующим заклинанием. Но уже второй снес его блок и ударил Сарданапала в грудь.
   Академик упал. Зарычав, сфинкс кинулся на его защиту и прыгнул на Фудзия. Преподаватель магических сущностей присел и, подняв обе руки, поймал его двумя алыми потоками. Сфинкса, почти уже долетевшего до Фудзия, отшвырнуло как котенка.
   Несколько раз перевернувшись в воздухе, сфинкс все же ухитрился приземлиться на лапы. Едва оказавшись на плитах, он стал готовиться к новому прыжку, но Фудзий уже очертил вокруг себя огненный круг. Сфинкс заметался по границе круга, пытаясь найти лазейку, чтобы проникнуть внутрь. Пляшущие языки магического пламени шипели как змеи и пытались ужалить сфинкса в морду.
   – Пора приступать! Этот кукольный театр для дебилов мне наскучил! – нарочито зевнув, сказал Фудзий. Он завертелся на месте и, делая руками быстрые пассы, произнес: – Ноуменус кантус выпулялис!
   Колонны дрогнули. Таня услышала, как наверху, где над ними нависала громада Тибидохса, все затряслось и заходило ходуном. Но Фудзий явно ожидал чего-то иного.
   – Не получается! Древнир явно поставил отвод от черных магов. Мерзкий подозрительный старик, вечно ставит палки в колеса! – озабоченно сказал он. – Как же мне обойти это ограничение? Ага, а если попытаться сменить кольцо… Кольцо белого мага!
   – Эй ты! Принеси мне его кольцо! – велел он Тане, кивая на лежащего без чувств академика.
   – Уже бегу! Сейчас только ботинки переодену! – сказала Таня, не трогаясь с места.
   Фудзий хотел было сам выйти из круга, но покосился на сфинкса и раздумал.
   – Не хочешь дать мне его кольцо? Отлично! Подойдет и твое! Цапус-застукалус! – крикнул он.
   Таня почувствовала, как ее захлестывает и подтягивает к кругу незримая петля. Она сопротивлялась, цеплялась руками за камни, но ее неумолимо подтягивало к Фудзию. Но, самое удивительное, подтягивало не по прямой, а по проходу между очерченными спиралями.
   – Помогите! Сделайте что-нибудь! – крикнула Таня Зубодерихе.
   Великая Зуби вскинула кольцо и прицелилась в Фудзия.
   – Оставь девчонку, а то сглажу! – приказала она.
   – Я весь дрожу! Я просто раздавлен твоими угрозами! А можно я сдамся и добровольно отправлюсь за Жуткие Ворота? – захихикал Фудзий.
   – Гумползит транзитум ваэреньо! – произнесла Зубодериха.
   Это был один из самых страшных сглазов – паучий. Отвод от него был особенно сложным. К тому же его надо было успеть произнести всего за минуту, иначе результат сглаза становился необратимым.
   Красная искра понеслась к Фудзию. Тот спокойно следил за ее полетом. Когда же искра была совсем близко, он ухмыльнулся и легонько дунул. Изменив направление, искра вернулась к Зубодерихе. Великая Зуби едва успела отпрянуть.
   – Не получилось? Ай-ай-ай! Может, попытаешься еще раз? Я подожду! – сочувственно предложил магфордец.
   Но Зуби не стала пытаться. Она уже поняла, что магическая защита Фудзия, использующего неиссякаемые запасы Древнира, универсальна.
   – Не хочешь? Как грустно! Видно, не судьба мне стать пауком! – вздохнул Фудзий. – А раз так – теперь моя очередь!
   Он вскинул руку и, насмехаясь, стал выбрасывать искры, ударявшие в камень прямо под ногами Зубодерихи. Спасаясь от искр, Великая Зуби вынуждена была бросаться из сторону в сторону и подпрыгивать.
   – Я был уверен, что ты умеешь танцевать! Больше чувства! Вот так, вот так! – с хохотом восклицал Фудзий.
   Он ощущал себя хозяином положения. Сарданапал лежал без чувств. Сфинкс, точно загипнотизированный, метался вокруг огненного круга, с каждой минутой становясь все меньше.
   Внезапно Великая Зуби оказалась рядом со Спящим Красавцем. Выбрав паузу между искрами, она подскочила к Красавцу, обхватила его за шею и поцеловала в губы.
   Возникнув точно из ниоткуда, в ледяную глыбу ударила сдвоенная молния. Трескаясь, лед освободил от своих оков плененную фигуру. Спящий Красавец широко распахнул глаза и благодарно посмотрел на Великую Зуби. Та, смутившись, отвернулась.
   – Поймите меня правильно. Это была всего лишь необходимость, хотя… – путаясь, забормотала она.
   – Что ты наделала?! Ты хоть понимаешь, что сняла отсроченное проклятие? Идиотка засушенная! Училка вечная! – теряя самообладание, заорал Фудзий.
   Готфрид Бульонский повернулся на звук его голоса.
   – Ты оскорбил даму моего сердца! Всей твоей крови не хватит, чтобы смыть это оскорбление! – сказал он сиплым от ярости голосом.
   – Как благородно! Летаргик проснулся! Доброе утречко, солнышко! – умилился магфордец. – Кофе в гробик не подать? Или сперва зубки почистишь?
   – Еще одно оскорбление! Но это уже не важно. Смерть все равно может быть только одна, и ты ее уже заслужил. – Готфрид сделал шаг.
   Оставшийся лед осыпался, на глазах превращаясь в воду.
   – Заруби себе на носу: теперь тебя уже ничто не защищает! Проклятия уже нет! – сказал Фудзий. В голосе у него, однако, ощущалось некоторое беспокойство.
   – Ты угадал! Но Древнир предусмотрел и это! Меня защищает моя любовь! И вот оно – не ведающее промаха копье Аполлона! – сказал Готфрид Бульонский.
   В его занесенной руке вдруг оказалось метательное копье. Его наконечник был украшен причудливыми знаками.
   Фудзий что-то торопливо прошептал. В руке у него возник щит из красных искр. Копье Аполлона ударило в центр щита и, отскочив от него, вновь вернулось в руку Готфриду, изготовившемуся к новому броску.
   Стремясь ему воспрепятствовать, Фудзий выбросил новый поток замораживающей магии. Теперь уже Готфриду пришлось, защищаясь, поспешно отпрыгнуть в сторону.
   Фудзий поднял и другую руку. Он буквально заливал Готфрида черной магией. В воздухе полыхали зарницы. Амулет Великой Зуби безостановочно трещал. Очередной вскользь пущенный заряд черной магии расплавил его. Зуби упала.
   Фудзий вдвое усилил магические разряды. Это был уже настоящий ураган! Даже бессмертный сфинкс, жалобно поскуливая, осел на задние лапы. Готфрид уже дважды был сбит с ног, но всякий раз чудом успевал откатиться в сторону, избегая рокового удара. Копье Аполлона выпало у него из рук, а Фудзий все новыми вспышками не давал пробудившемуся Красавцу приблизиться к нему.
   Но, сражаясь с Готфридом, преподаватель магических сущностей отвлекся. Таню, о которой он просто-напросто забыл, перестало наконец волочь по плитам. Она вскочила и метнулась к футляру от контрабаса. Она уже поняла, что ее перстень бессилен перед Фудзием, который, находясь в центре спирали, черпал теперь магию из неиссякаемых запасов Древнира.
   – Дед, скажи, что мне делать! Ну скажи же! – умоляюще крикнула она своему перстню.
   – Nitimur in vetitum semper, cupimusque negata [4 - Мы всегда стремимся к запретному и желаем недозволенного (лат.).], – меланхолично отозвалось кольцо.
   – Дед! Сейчас будет поздно! Ты хочешь, чтобы меня убили?
   – Ладно, – проскрипел перстень. – Нечего тут панику разводить! Открой футляр!
   – А потом что?
   Но перстень молчал. Он уже израсходовал весь сегодняший запас разговорной магии.
   Не дождавшись от перстня ответа, Таня быстро поползла к футляру. Оттащив его за колонну, она утопила палец в углублении замка. Щелчок! Футляр открылся. Похоже, внутрь Фудзий даже не заглядывал. Да и зачем? Ему нужна была лишь карта. Все здесь было так же, как и до похищения.
   – И что? Что дальше? – лихорадочно спрашивала себя Таня.
   Забраться в футляр и захлопнуть за собой крышку? Возможно, для нее самой защитной магии и хватит, но едва ли это поможет Сарданапалу, Зуби и Готфриду. А раз так, прадед Феофил имел в виду что-то другое.
   Сунув руку в нотный карман, Таня нащупала полотенце и гребень и машинально, собираясь продолжить поиски, вытащила их.
   Внезапно за колонной кто-то громко вскрикнул, а потом повисла мертвая, не предвещавшая ничего хорошего тишина. Не понимая, что происходит, Таня, продолжая держать в руках ненужные, в общем-то, предметы, выглянула из-за колонны.
   Готфрид Бульонский, пораженный двойной красной вспышкой, уже не мог подняться, а Фудзий, нависнув над ним, поднимал кольцо, собираясь с духом, чтобы произнести смертельное заклинание «Вспышкус гробулис».
   Заметив Таню, Фудзий повернулся к ней. Он был бледен. Подбородок у него прыгал. Таня подумала, что на рокового злодея Фудзий не тянет. Скорее уж загнанный озлобившийся тиран из нереализованных – из тех мелких, никому не страшных тиранов, которым вечно не хватает стульев на общем застолье и которым подают в кафе холодный чай. Да и так ли много их в жизни, роковых-то злодеев? Но именно такие, нереализованные, и страшны…
   – Оказывается, убивать не так просто… Особенно когда смотришь в глаза. Гроттер, дай мне свой перстень, выброси зеленые искры, и, возможно, я сохраню ему жизнь! – приказал преподаватель магических сущностей.
   – Нет.
   – Я сказал: дай мне свое кольцо! Я должен довести все до конца! Должен! У меня нет дороги назад!
   – Я не позволю вам уничтожить Тибидохс!
   – Плевать на Тибидохс! Мне нужен трон, и я его получу! Вспышкус гробулис! – взвизгнул Фудзий.
   Алая точка спрыгнула с его кольца и прожгла в камне глубокое отверстие в полуметре от головы Готфрида.
   Таня схватилась за лицо. Осколок гранита до крови рассек ей скулу.
   – В следующий раз я выпущу искру уже в него! – предупредил Фудзий. – Ну же, кольцо! Считаю до «трех». Раз… два…
   Поняв, что придется подчиниться, Таня поступила очень по-женски. Прежде чем потянуться за кольцом, она взвизгнула и швырнула на пол полотенце.
   ШИАХХХАХНЦЦЦЦЦ…
   Всюду вспыхивали и меркли голубоватые искры. Таню закружило и сшибло с ног бурлящим потоком. Вода все прибывала. Таня заглатывала воду. Ее швыряло из стороны в сторону. Вскоре она уже не доставала до дна и старалась лишь, чтобы ее не бросило на колонны.
   Где-то на краю омута вынырнула Великая Зуби, ухитрившаяся даже не потерять очков. Рядом, высунув из воды голову, загребал лапами золотой сфинкс академика. Сарданапала, Готфрида и самого Фудзия видно не было.
   Наконец Фудзий все же появился на поверхности.
   – Куэррсимобум! – крикнул он, отплевывая воду.
   Озеро заволокло паром. Таня захлебывалась. Она уже почти ничего не различала. Что-то бурлило и клокотало под ней. Брызги мешались с красными, голубоватыми и розовыми искрами. Хорошо, что вода оставалась по-прежнему прохладной – испаряя ее, Фудзий все же позаботился о себе.
   Таня потеряла счет времени. Ее то швыряло в водоворот, то выбрасывало на поверхность, где она ухитрялась зачерпнуть ртом воздух. И когда сознание уже почти покинуло ее, она вдруг ощутила, что лежит животом на полу и лихорадочно, продолжая плыть, загребает руками по камням.
   Великая Зуби, сфинкс, Сарданапал и Готфрид Бульонский судорожно заглатывали воздух. Вода раскидала их кого куда. Фудзий был жалок, как выловленная из воды кроличья шапка. Но все же именно он первым поднялся на ноги и, шатаясь, поплелся к Тане.
   – Это уж слишком! Пора заканчивать! Хап-цап! – пробормотал он.
   Таня вскрикнула. Перстень соскочил с ее пальца, ободрав на сгибе кожу. Фудзий на лету поймал его и, брезгливо вытерев о мокрую рубашку, нацепил на безымянный палец правой руки.
   Потом повернулся и, пошатываясь, направился в центр спирали. Отяжелевший от воды сфинкс попытался было прыгнуть на него, но Фудзий встретил его потоком искр.
   Едва он ступил в спираль, как погасший было огонь вспыхнул по всей ее длине с новой силой. Преподаватель магических сущностей воздел к потолку обе руки и, упав на колени, крикнул так громко, что эхо едва не раскололо каменный потолок:
   – Ноуменус кантус выпулялис!
   Но за секунду до того, как похищенный перстень Феофила Гроттера, усиленный всеми запасами древней магии, исторг поток зеленых искр, Таня вдруг осознала, что все еще держит в руках деревянный гребень. Действуя по наитию, она размахнулась и подбросила его как можно выше, чтобы он оказался над головой Фудзия.
   – …антус выпулялис! – в последний раз протрубило эхо.
   Магический поток искр, уже взмывший и почти рассыпавшийся между колоннами, внезапно изменил направление и ударил… в деревянный гребень.
   Тот без остатка поглотил всю выброшенную магию и упал рядом с преподавателем скрытых сущностей. Изумленный Фудзий сделал шаг и неосторожно наклонился над гребнем, переживавшим какую-то крайне сложную трансформацию.
   Что-то с треском разломило плиты пола. Внезапно появившийся из-под плит корень захлестнул ногу Фудзия. Раздвоенный сук уперся ему в грудь. Молодые ветви и многочисленные вьюны оплели его туловище. Преподаватель магических сущностей мгновенно стал похож на отставного сатира, наблюдающего из дальнего кустарника за купающейся нимфой.
   Пытаясь стряхнуть с себя навязчивый корень, опутавший ему ногу уже почти до пояса, Фудзий выбросил поток испепеляющей магии. Это было его ошибкой. Волшебный лес, выраставший из гребня, впитывал магию с жадностью губки.
   Спустя несколько мгновений Фудзий уже не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой. Даже шею и ту не мог повернуть. Он врос в дерево, как старый леший, на столетие задремавший у корней молодого дуба. Только злобно и затравленно мигали маленькие глазки.
   Сарданапал наконец оправился настолько, что сумел подняться. Его влажные усы только-только начали просыхать, а борода по-прежнему походила на мокрую мочалку.
   – О! Древняя санскритская магия баб-ёжек! Полотенце, гребень… Древнир как будто запрещал ее? Ну да не важно. Сдается мне, в данном случае ее применение было оправданно! – заметил академик, любуясь молодым лесом, занявшим уже большую часть подземного зала. Дриади капищус фините! – негромко сказал он, одиночной, совсем неяркой искрой замедляя рост леса.
   Спящий Красавец уже склонился над неподвижной Зуби.
   – Любимая, не умирай! Я пройду половину земли, но принесу для тебя мертвой и живой воды! Ты засияешь, как бриллиант в моем перстне! – воскликнул он.
   – В принципе, живая и мертвая вода есть и у меня в кабинете. Но в данном случае она не нужна. Зуби и так будет жить, если вы ее не уроните, – осторожно заметил академик.
   Очнувшись, Великая Зуби поправила очки, увидела, у кого она на руках, и опять лишилась чувств.
   Внезапно что-то полыхнуло. Посреди зала телепортировались опоздавшие Медузия Горгонова и Поклеп. Из-под плаща у Медузии с диким дошкольным воплем выскочил малютка Клоппик.
   Он вприпрыжку подскочил к опутанному корнями Фудзию и пропищал:
   – Дяденька, а я заклинание сочинил! Скажите «Быгус-гмыгус-тарагмыгус», и эта штука уже не будет вас держать!
   – Уйди! – прохрипел преподаватель магических сущностей.
   – Ну скажите, а то буду щекотать! – затопал ножками Зигфрид.
   – Быгус-гмыгус-тарагмыгус! – сквозь зубы прошипел Фудзий.
   Внезапно лицо его исказилось. Он закричал, стал уменьшаться, и… с морщинистого корня свесился длинный извивающийся червяк.
   – Ух ты, какой жирный получился! Он же есть хочет! Я его на драконий навоз посажу! – обрадовался Клоппик.
   Он достал спичечный коробок, засунул в него червяка и убежал.
   – Вы не поверите, но малыш сам придумывает заклинания. Кстати, мне почему-то кажется, что оно необратимо! – негромко сказала Медузия.
   – Коллега… то есть Клопп, быстро вернись! Потеряешься! – крикнул вслед малютке Сарданапал.
   Малютка Клоппик высунулся из-за колонны и показал академику язык. Несмотря на свою крайнюю молодость, бывший профессор черной магии относился к Сарданапалу по-прежнему без малейшего уважения. Правда, теперь это выражалось в основном в том, что он кривлялся, пачкал мелом стул и при каждом удобном случае подбрасывал запуки.
//-- * * * --//
   Через три недели или где-то около того вся высшая школа для трудновоспитуемых волшебников Тибидохс собралась в Зале Двух Стихий для одного знаменательного мероприятия. Но о самом мероприятии чуть позже…
   Первым делом Таня подошла к Жикину и Семь-Пень-Дыру, особняком стоявшим у дальнего стола. Теперь ей уже ясно было, что не они виновники недавно произошедшего, но все же эта парочка не внушала ей доверия. Именно поэтому она захватила с собой Баб-Ягуна, которого кратко ввела в курс дела.
   – Время говорить правду! Что вы делали у Гоярына? – пытаясь говорить строго, как Медузия, спросила она.
   Пень и Жора Жикин озабоченно завозились.
   – Ничего. Так просто… – замялись они.
   – Врать будете в маглиции! Или расскажете все сами, или… – рявкнул Баб-Ягун.
   Семь-Пень-Дыр и Жикин некоторое время отпирались, но потом решили, что проще будет сознаться.
   – Ну… э-э… сами-сами… Мы хотели подлить Гоярыну бесильной настойки! Хотели, чтобы он переглотал на тренировке всех белых! – сказал Жикин.
   – Но почему белых?
   – А чего они такие умненькие, такие правильные? Ненавижу! – шмыгнув носом, заявил Семь-Пень-Дыр.
   – Не философствуй, Пень! У тебя для философа лицо глупое!.. А тогда, у кабинета Клоппа, вы что делали? – спросил Баб-Ягун.
   – А где, ты думаешь, мы взяли ее, эту бесильную настойку? У Клоппа в кабинете! Заходим, а там уже этот младенец… Ну мы и перепугались. Вдруг на нас подумают. Выскользнули и закрыли дверь! – неохотно признался Жикин.
   – Тишина! Все по местам! Настроились на торжественный лад! Испытываем счастье! – издали крикнул Поклеп Поклепыч, ощущавший неодолимую потребность кем-то руководить и кого-то строить.
   Два белых и два черных мага обменялись далекими от симпатий взглядами и вернулись к своим. Таня встала рядом с Ванькой Валялкиным и легонько дернула его за рукав. Ванька улыбнулся ей.
   Вперед вышел Сарданапал и обратился к собравшимся. Он говорил тихо, но голос его разносился по всей школе. Оба уса задорно торчали вверх.
   – Дорогие, милые мои друзья! – дрогнувшим голосом начал академик. – Сегодня нас всех здесь собрала общая радость! Даже, если можно так выразиться, несколько общих радостей… Ну что еще я могу сказать? В конце концов, я не оратор, а всего лишь скромный академик, пожизненно-посмертный глава Тибидохса… Наша школа снова на коне, и я рад этому. Хотя мы и упустили кубок по драконболу, но, убежден, одержали крупнейшую из всех возможных побед – победу великодушия… А теперь прошу вас от всей души пожелать счастья нашим молодоженам.
   Сарданапал обернулся. В полушаге от него, опираясь на руку Готфрида Бульонского, стояла Великая Зуби. Малютка Клоппик с насухо вытертым носом поддерживал ее фату, попутно ухитряясь корчить рожи пролетавшим мимо купидончикам.
   Изредка Зуби и бывший Спящий Красавец обменивались проникновенными взглядами. Зуби краснела.
   – Я давно уже поняла, что они созданы друг для друга! Еще тогда, когда она всем заявляла, что он страшный, как крокодил. Неспроста это! – сказала Ягге, стоявшая среди баб-ёжек.
   – Милым ругаться – только тешиться! – согласилась с ней Лукерья-в-голове-перья.
   – Честным пирком да за свадебку! – поддакнула Матрена Большая, поглядывая на столы.
   А по другую руку от академика Сарданапала, облаченный в особую противопривиденческую смирительную рубаху, томился Поручик Ржевский.
   – Когда тебя спросят «Да или нет?», скажешь: «Да!». А не скажешь – пойдешь сам знаешь куда! – поучала его Дама, дергая за обмотанные вокруг туловища рукава.
   Поручик только вздыхал. Он уже жалел, что выбрался из своего лесного укрытия и поддался искушению вновь наведаться в Тибидохс. В Тибидохсе его уже поджидала Недолеченная Дама, да не одна, а с джинном-исполнителем из Магщества Продрыглых Магций. У Поручика появилась перспектива: либо отправляться в подвалы Тибидохса и сто лет греметь цепями, расплачиваясь за семь одновременных помолвок, либо сочетаться браком с Дамой и даже получить капитанские погоны.
   В общем, Ржевский с военной отвагой принял верное и единственно возможное решение.
   – Согласен ли ты, Готфрид Бульонский, взять в жены Зубоде… Великую Зуби? – торжественно спросил академик.
   – Да! Тысячи раз «да»! – выпалил страстный Готфрид.
   – Тысячи раз не надо. Хватит одного. Тысяча свадеб подряд – это слишком много даже для бессмертного, – умерил его пыл академик. – Но продолжим… А ты, Великая Зуби, согласна ли взять в мужья Готфрида?
   – Да! – очень тихо сказала Зуби.
   – Прекрасно! Теперь перейдем к другой паре!.. Ржевский, согласен ли ты взять в жены Даму?
   – Да-да-да-да-да-да-да-да-да-да… – точно из пулемета, затарахтел Поручик.
   Он надеялся, что если будет до бесконечности долго строчить «да-да-да», Сарданапал не сможет вставить слово и задать тот же вопрос Недолеченной Даме. А раз так, то и объявить их мужем и женой тоже не сможет.
   Но академик не собирался ни о чем спрашивать Недолеченную Даму, равно как и объявлять то, что и так было уже всем понятно. Он улыбнулся, молодцевато прищелкнул левым усом – и тотчас, заглушая Поручика, загремел оркестр циклопов, которым дирижировал специально вызванный дух Мендельсона.
   Ревниво косясь на Мендельсона, в противоположном углу грянул хор привидений. Все звуки мгновенно перемешались, сбились, утратили окраску – и в результате в Зале Двух Стихий воцарилась праздничная и радостная атмосфера.
   – Мамочка моя бабуся! Куча свадеб! Просто как в дурдоме! Ну вот увидишь, я никогда не женюсь! Умру старым холостяком! Женщина погубит человека! – категорично заявил Баб-Ягун, проталкиваясь к Кате Лотковой.
   Лоткова даже не оглянулась.
   Убедившись, что его амурная стрела улетела в «молоко», Ягун надулся и решительно направился к столу поглощать пирожные…

Справочник магических заклинаний

   Печатается с любезного разрешения пожизненно-посмертного главы Тибидохса, лауреата премии Волшебных Подтяжек академика Сарданапала Черноморова.
   Добавлены заклинания из библиотеки джинна Абдуллы (перед прочтением три раза быстро сказать: «Завиетиикус облалятии!» [5 - Поздно – вы уже сглажены!]).
//-- А --//
   Абордажис экз заолис преол гег орз! – заклинание глобального уничтожения. Каждая гласная в заклинании долгая. При большой концентрации энергии в перстне может уничтожить даже магический город. Главное условие: применяющий его маг не должен есть и пить полгода до его произнесения, кроме того, он должен отрубить себе правую руку и правую ногу. По этой причине заклинание использовалось исключительно редко.
   Аидус лета харонум танталум – заклинание вызова ЧдТ.
   Актус кляузник макакис прерывонум забиякис – блокирующее заклинание.
   Аммиакус нашатырюс – заклинание приведения в чувство.
   Аморфус телепорцио – заклинание телепортации.
   Атлантинус-волхвонис – первое заклинание пробуждения атлантов.
   Атосус-портосус – фехтовальное заклинание.
   Атыс-батыс-крутипедалис! – двигательное заклинание.
//-- Б --//
   Бантикус трибантикус – простенькое заклинание лентяев. Завязывает шнурки. Внимание! Если шнурков на обуви не окажется, будут завязаны пальцы ног!
   Баста шмыглос – блокировка хмыриной щели.
   Болеус обуздатус – заклинание против боли.
   Буйнус палатис – заклинание для оживления скамьи (эффект бешеного родео).
   Бумазейкус выползанус – заклинание для дистанционного перемещения бумажек.
   Быгус-гмыгус-тарагмыгус – червяковое заклинание © малютка Клоппик.
//-- В --//
   Воркалакус эндус черногорил – заклинание против оборотней.
   Вспышкус гробулис – смертельный аналог «Искрис фронтис!». Используется черными магами.
//-- Г --//
   Герониссум эрлих феррот либерус Дубодамум! – заклинание освобождения из Дубодама.
   Гломус вломус – стиль чугунного кулака © Гуня Гломов.
   Голодронус голодрыгус – вызывает острое чувство голода.
   Глушилос динамитос – заклинание против водной нежити.
   Гопус-стопус – удерживающее заклинание.
   Грааль Гардарика – заклинание перехода из мира лопухоидов в мир магов. Действует в одной точке над островом Буян. Одновременно – название этой точки перехода.
   Гряллиум пуллиум – заклинание хаоса (черномагическое, из списка 100 запрещенных заклинаний).
   Гумползит транзитум ваэреньо – паучий сглаз.
   Гыгли мыгли карадыгли – наложение сглаза (черномагическое, средней силы).
//-- Д --//
   Дальнозоркис лупоглазус! – магический взгляд.
   Дистрофикус физкультурус! – заклинание увеличения силы.
   Дихлофосус забодаллус – «мушиное» заклинание. Позволяет ползать по стенам и потолку.
   Дрыгус-брыгус – заклинание против простейшей нежити, Черных Штор, полтергейстов и привидений.
   Дуллис нуллис – контрзаклинание при наложении рокового сглаза (подействует только в течение пяти минут после наложения сглаза).
   Дымус коромыслус! – заклинание магического дыма.
//-- Ж --//
   Жабскобс неткофе – возбуждающее заклинание.
//-- З --//
   Зажималлус втюрис – обнимальное заклинание. Без комментариев.
   Законус подлостус! – заклинание вредности.
//-- И --//
   Идиос нафигус – нейтрализующее заклинание.
   Искрис фронтис – боевая искра белого мага.
//-- К --//
   Какновус – ремонтное заклинани.
   Капут тынетут – заклинание, отделяющее душу от тела (черномагическое, из списка 100 запрещенных заклинаний).
   Караваждис феокссирис! – заклинание против Короля Привидений (используется один раз в год).
   Квасис грасис отыскатис – поисковое заклинание.
   Киякус каракатис! – стулопрыгательное заклинание © малютка Клоппик.
   Кондовус руализмус – заклинание, иногда блокирующее черную магию (силой не более одной искры); также может отменить заклинание оживления предметов.
   Коронале мортале отбрыкус – заклинание смерти.
   Кофейникус возбуждалус – предэкзаменационное заклинание.
   Кофеусрастворимус – заклинание утреннего пробуждения © Древнир.
   Кофеус экспрессо – возбуждающее заклинание.
   Кувалдус отбрыкус – дубиночное заклинание © малютка Клоппик.
   Кызютбампль шуму – заклинание от лягушачьего сглаза (применить не позже первого позеленения!).
//-- Л --//
   Лайперус снайперус – мощное атакующее заклинание © малютка Клоппик.
   Леонус цезарис – заклинание прыгающей мебели © Таня Гроттер.
   Ливодис-курекус – снимает куриный сглаз.
   Линузус очкустус – заклинание невидимости, слабенькое и довольно бестолковое. Не распространяется на волосы и одежду.
//-- М --//
   Максимус гигантус – увеличивающее заклинание.
   Маньякус пришивакус магфиозо якудзякус! – заклинание вызова магфиозных купидончиков.
   Матросиус – заклинание вызова корабля сна © «Книга Рока».
   Меняус неодурачус! – магический взгляд; проверка на присутствие магии.
   Мизур лилипутос – уменьшающее заклинание.
   Мотис-ботис-обормотис – заклинание против болотных хмырей. На другие виды нежити не действует.
//-- Н --//
   Настройщикус криворукус – заклинание усмирения музыкальных инструментов.
   Ничегоус невечнус – заклинание быстрой смерти.
   Ноуменус кантус выпулялис – заклинание высвобождения магической сущности.
   Нормус площидус однорылос – заклинание расширения пространства, использует пятое измерение.
   Ныльдвойус – заклинание срочного вызова (разрешено использовать только преподавателям Тибидохса!).
//-- О --//
   Обретайсиммо – заклинание обретения «своих» магических предметов.
   Омонус всемлежатус – боевое заклинание принудительного открывания дверей.
   Ораторис демагогис – заклинание многоболтательных магвокатов © «Книга Рока».
   Отрезвонум нормаликус! – отрезвляющее заклинание.
//-- П --//
   Падус водопадус – заклинание вызова воды.
   Панидис паленус – не всегда же зажигать огонь с помощью спичек?
   Паранойус крышус срывонис! Маразматут кульминационит! – малополезная комбинация духоотгоняющих заклинаний.
   Парус спускалус – успокаивающее заклинание.
   Первачус барабанус – заклинание для просушки мокрой одежды.
   Пихалус экзаменостис! – экзаменационное заклинание. Обладает неприятными побочными действиями.
   Полниссимо дебилиссимо! – заклинание стирания памяти.
   Пошли вонус – заклинание, загоняющее волшебные книги в клетку © Сарданапал Черноморов.
   Прыгулис-дрожалис – обогревательное заклинание.
   Пробкис вырубонис – «Уходя, гасите свет!»
   Пундус храпундус – усыпляющее заклинание. Снимается с рассветом.
   Пяткус куропаткус – заговорить дневник от любопытных глаз.
//-- Р --//
   Разрази громус – смертельная клятва.
   Рукли-букли-симпапукли – вызывающее симпатию заклинание (+ тройной нормукли – усиленная форма).
   Ручейкус журчалис – заклинание вызова воды.
//-- С --//
   Сводус атлетус анаболикум – второе заклинание пробуждения атлантов.
   Своякис маякис! – заклинание, чтобы посторонние не совали нос в твою записную книжку.
   Сгиниум визио мео – заклинание принудительной телепортации.
   Сезаммо распахнулло – заклинание, открывающее двери.
   Склеротикус маразматикус! – еще одно заклинание стирания памяти.
   Спасибус не булькус сменяюус пузырюс – формула общей благодарности.
   Спецслужбус прослушкус – прослушивающее заклинание.
//-- Т --//
   Темпора моралес – заклинание, изменяющее пространство.
   Тигранум эрхарт футц – заклинание, уничтожающее все магические ловушки и все построенные магией здания, если при постройке для защиты здания и фундамента не был заложен какой-либо магический артефакт. Кроме того, все магические ловушки могут быть сняты слезами единорога или капельками росы, собранными у него с боков.
   Топтакли-лягакли – пинательное заклинание. Нельзя отменить.
   Трыгус шипелус – гасит пламя.
   Трынтравонис-пофигатор – расслабляющее заклинание.
   Туманус прошмыгус – заклинание взломщика (черномагическое, из списка 100 запрещенных заклинаний).
//-- У --//
   Угреостистис мортале – заклинание против угрей.
   Ушкус намакушкус! – заклинание против подслушивания.
//-- Ф --//
   Фебрытбь – антиикательное заклинание.
   Фердыщус малокровус – заклинание против вампиров.
   Ферроковалис, канцлевариус трансформацио – заклинание превращения решетки.
   Фурыллис эббус труфус бонирайис аппедицитус болотомус – роковой сглаз (сокращенная форма).
//-- Х --//
   Хап-цап – перемещает предметы на небольшие и средние расстояния. Без особой необходимости не использовать. Не исключено, что перенесенный предмет окажется разбитым вдребезги.
//-- Ц --//
   Цапус-застукалус – призывное заклинание.
//-- Ч --//
   Чистус трубачистус – еще одно заклинание лентяев. Умывание и чистка зубов. При наличии во рту жвачки возможен взрыв.
   Чифирюс – заклинание утреннего пробуждения © Древнир.
   Чукара курачукара – заклинание зубрил. Полезно при подготовке уроков. На экзаменах и контрольных блокируется преподавателями (черномагическое, из списка 100 запрещенных заклинаний).
//-- Ш --//
   Штушус коротышус – заклинание от рези в животе.
   Шлепкус всмяткус капиталис – заклинание размазывания по стене.
   Шмыглис-фрыглис – катапультирующее заклинание © малютка Клоппик.
   Шмыгус сморкатис – заклинание вечного насморка © малютка Клоппик.
//-- Я --//
   Язвус гастритус – заклинание гурманов.
//-- Полетные заклинания --//
   Ойойойс шмякис брякис – подстраховочное заклинание.
   Пилотус камикадзис – медленное, но наиболее грузоподъемное заклинание. В равной степени подходит для слонов и недотеп.
   Тикалус плетутс – среднее по скорости и самое распространенное заклинание.
   Торопыгус угорелус – самое стремительное и опасное заклинание. Охотно используется магами, которым не терпится переселиться в Потусторонний Мир, и игроками в драконбол.
   Чебурыхнус парашютис – тормозящее заклинание.
   Чебурыхнус парашютис форте – ускоренное тормозящее заклинание для экстренной посадки. При применении в неэкстренных случаях бывает опаснее экстренной посадки. В общем, мораль такая: паника вредна.
//-- Заговоренные пасы и блоки --//
   Гуллис-дуллис – Цап-царапс (блок)
   Труллис-запуллис – Леос-зафиндилеос (блок)
   Фигус-зацапус – Щупс-курощупс (блок)
//-- Призовые очки и мячи в драконболе --//
   1 очко – одурительный мяч
   2 очка – чихательный мяч
   3 очка – пламягасительный мяч
   4 очка – перцовый мяч
   10 очков – обездвиживающий мяч

Дмитрий Емец Таня Гроттер и трон Древнира

Глава 1 Новый председатель В.А.М.П.И.Р.

Глава 2 Спящий красавец

Глава 3 Многоэтажка на бройлерных окорочках и полоса препятствий

Глава 4 Бешеное родео

Глава 5 Сапоги, корона и шпага

Глава 6 Иссякнувшая магия

Глава 7 Рукли-букли-симпапукли

Глава 8 Купидончик от Пуппера

Глава 9 Гвоздика и шпага

Глава 10 Трынтравонис-пофигатор, или Известие из Тибидохса

Глава 11 Молодильные яблоки

Глава 12 Контрольная стрела

Глава 13 Свадьба привидений

Глава 14 Hleb-and-sol и роковые искушения

Глава 15 Случайный мяч

Глава 16 Футляр и боевой топор

Глава 17 Гребень и полотенце