Валерий Горшков
Поздняя исповедь

События, описанные в романе, являются авторским вымыслом, а все возможные совпадения с реальными фактами и людьми – случайны.

Пролог

   Два пропылившихся по самые крыши тяжелых мерседесовских грузовика с каждой секундой неуклонно приближались к латвийско-российской границе. Вдали, за поросшим высокими разлапистыми соснами зеленым холмом, уже промелькнула и исчезла вышка связи контрольно-пропускного пункта «Терехово». Человек на русской стороне секунду назад подтвердил, что зона таможенного досмотра практически свободна. Привычной каждому дальнобойщику многокилометровой очереди нет: в свой апогей вступил летний праздник Лиго – ночь пива, костров и пьяного разврата в зарослях папоротника. В это время верные народным традициям полупьяные таможенники всегда ползают сонными мухами, пропуская по одной машине в два часа, и бывалые дальнобойщики, если выпадает такая возможность, предпочитают пересекать границу либо до праздников, либо через сутки-двое после них. В общем, путь свободен…
   До того мгновения, когда два одинаковых, белых с красной полосой, грузовика пересекут первый шлагбаум, отрезав себе путь к отступлению, оставалось всего несколько минут. Через полкилометра будет развилка. Последняя перед границей. Проскочи ее – и назад хода нет…
   Скорпион, высокий широкоплечий сорокалетний громила в мятом костюме, с лицом прожженного торгаша, сидел в кабине головной фуры, исполняя роль сопровождающего экспедитора от липовой питерской фирмы, и заметно волновался. Прикуривая уже третью сигарету без перерыва, он подумал, глядя на трепещущий огонек бензиновой зажигалки фирмы «Зиппо», что профессиональные летчики называют этот короткий промежуток временем принятия решения. Самолет уже набрал скорость, уже, воя турбинами и вибрируя всем алюминиевым телом, несется по щербатой бетонке, но у командира еще остается последняя возможность отменить взлет, не поднимать груженный золотыми слитками лайнер в сверкающее молниями грозовое небо над бескрайней заполярной тундрой. Совсем скоро, когда самолет пересечет белую черту и наберет предельную скорость, шанса затормозить уже не будет: либо надо тянуть штурвал на себя и взмывать в небо, доверяя судьбу груза, в связке со своей жизнью, капризам безжалостной погоды, либо в этом занюханном, единственном на тысячу километров вокруг аэропорту станет одной авиакатастрофой больше…
   Скорпион жадно глотал горький дым и играл желваками, неподвижно глядя в залепленное кляксами размазанных мух лобовое стекло. Для волнений действительно имелись причины, потому что грузовики должны были во что бы то ни стало сегодня пересечь границу и к утру прибыть в Питер. Все шло как по маслу, и вдруг – такая подлянка! Нет, с пьяными Янисами проблем не возникнет. Дыша перегаром, они лишь бегло посмотрят документы, проверят пломбы на прицепах и лениво махнут в сторону сопредельной стороны. А вот там…
   «Окно» на российской таможне, на наличии которого и строилась вся комбинация, неожиданно закрылось буквально пять минут назад, когда фуры были уже на подступах к КПП. У купленного папой давно и с потрохами начальника смены, рябого и вечно потного капитана Кузьмука, вдруг случился острый приступ аппендицита, и стража экономических рубежей родины пришлось срочно госпитализировать. Слава богу, рябой таможенник, скуля от боли в животе, как пытающаяся разродиться сука, успел набрать номер Скорпиона и сообщить о непредвиденном осложнении. Короче, отмазался, тварь. Только что толку? Переносить, как минимум на две недели, до выздоровления Кузьмука, спланированную заранее операцию по переброске через кордон и далее, в Красноярск, двух полностью автоматизированных бельгийских спиртовых мини-заводов, закамуфлированных под автозапчасти для иномарок, крайне нежелательно. Головой отвечающий за халявную таможню Скорпион знал, что в случае запала его ждет не только безумный штраф, отработать который он, даже из последних сил надрывая пуп, вряд ли сможет до гробовой доски, но и жестокие «оргвыводы с занесением в челюсть», на которые щедрый в радости, но лютый в ярости папа в любых форс-мажорных обстоятельствах обычно не скупился.
   «А ведь может, козел старый, сгоряча и в расход пустить! – кусая губы, лихорадочно размышлял трусоватый амбал. – Сам. Прилюдно. Как тогда Волкодава».
   Фуры тем временем на скорости восемьдесят километров в час неукротимо перли вперед. Ничего не подозревающий усатый водила, сидевший рядом с «экспедитором», то и дело поглядывал на наручные «котлы», явно прикидывая, как уже через каких-нибудь восемь-десять часов будет у себя дома, на Гражданке. Недавний тревожный звонок таможенника не насторожил его – разговаривая со скулящим Кузьмуком, Скорпион не сболтнул ничего лишнего. Да и что, собственно, можно сказать в такой ситуации? Аппендицит у мудака, мать его! Лучше бы у него нашли сиф или СПИД!
   Контрабандный ввоз в Россию и продажа сибирским теневым бутлегерам напичканных электроникой спиртовых заводиков, по грубым прикидкам Скорпиона, давали папе не менее двух «лимонов» чистого навара. А за такие бабки кто угодно наждачный круг зубами остановит. К тому же в речном порту Питера ценный груз уже поджидало специально зафрахтованное грузовое судно, которое должно было, минуя забитые алчными ментами и шайками лихих грабителей лесные автодороги, по воде доставить груз в далекий от цивилизации маленький городок, откуда «запчасти для иномарок», став по документам чем-то вроде сантехнической арматуры для толчков, окончательно запутав следы, в сопровождении вооруженной охраны проследуют до Красноярска по железной дороге. Скорпион, одно из доверенных лиц папы и непосредственное звено в контрабандной цепочке, хоть и отвечал лишь за пересечение границы, но был в курсе общего расклада. Как и еще пара-тройка задействованных в операции людей…
   Не в силах самостоятельно принять столь серьезное и ответственое решение – гнать или нет грузовики через «Терехово», полагаясь на удачу, – Скорпион коротко буркнул водиле: «Тормозни-ка, Витек, прямо тут, на минутку. Отлить приспичило». Когда головная машина, а за ней и шедшая следом, натужно рыча моторами, остановились на обочине, он взял брошенный в раздражении после разговора с Кузьмуком на панель сотовый телефон, вылез из кабины, углубился в придорожный лес и уже там набрал прямой номер старика.
   Связь была отличной. Казалось, собеседник находится рядом, за ближайшим кустом. Всемирный роуминг – это игрушка только для богатых.
   – Ну что, Санек, тебя можно поздравить, а?! – не здороваясь (номер звонившего сразу высветился на дисплее папиного мобильника), бархатным голосом отозвался семидесятитрехлетний авторитет Олег Степанович Белов, известный в криминальном мире Питера под погонялом Тихий. Шесть сроков за кражи, из них первый – условно, ни одного дня работы на государство, несгибаемое следование воровским принципам и неожиданная, буквально за три дня до объявленной коронации в законные, женитьба на прима-балерине Мариинского театра, едва не стоившая ему жизни, сделали старика известным в Северной столице человеком. Отказавшись ради красавицы-жены и будущего ребенка, уже живущего под сердцем новобрачной, от закона, по которому особо опасный рецидивист Олег Степанович Белов жил аж с послевоенных лет, новоиспеченный супруг не только счастливо избежал «правилки» за демонстративный плевок в сторону бывших товарищей по воровскому братству, но и сумел прочно закрепиться на ниве питерского криминального бизнеса, заняв свою пусть невеликую, но весьма доходную нишу. Держась равноудаленным особняком и от тогда только начинавших наступать на пятки отмороженных «спортсменов», и от бывших коллег, хитрый, закаленный жизнью среди двуногих волков и наученный четырнадцатью годами зоны Тихий умудрялся существовать, действовать и стричь «капусту», не конфликтуя ни с матеревшими день ото дня рэкетирами, ни с ворами, готовыми без долгих раздумий поступиться принципами ради наживы и вынужденного хрупкого мира с «новыми».
   Помаленьку крышуя знакомых коммерсантов, прокручивая попадавшие в поле зрения личные сладкие гешефты вроде контрабанды пользовавшихся огромным спросом спиртовых мини-заводов, имея знакомых в кабинетах на Литейном и в Смольном, через подставных лиц владея несколькими прибыльными фирмами и держа при себе в качестве ударной силы гвардию из тридцати боевиков, Тихий никогда не изображал из себя слишком крутого, но за свое кровное перегрыз бы горло любому, благо ради папы его маленькая наемная армия была готова по-самурайски ринуться в бой хоть с чертом и перед смертью порвать в клочья добрую половину превосходящей по численности группировки противника. Зная об этом и в глубине души не столько уважая, сколько побаиваясь лихого криминального седобородого дедушку с внешностью тихого пенсионера-садовода, большинство банкующих в городе бандитов не рисковали идти на прямой конфликт с Тихим, не зарились на его скромную, если вникнуть, часть пирога, в приватных разговорах отзывались о Степаныче уважительно, а при встрече здоровались с сухопарым дедком за руку. Вот таким интересным персонажем на питерской криминальной сцене был хозяин мучившегося тяжкой дилеммой Скорпиона.
   Старик, конечно же, ждал звонка с известием о благополучном пересечении границы. Время поджимало.
   – Уже на родимой стороне, Санечка? – ласково спросил Тихий. – Ну, тогда ништяк…
   – Шкреба, Степаныч, – словно выдавливая геморрой, глухо, с напрягом, ответил Скорпион, смахивая со лба бисеринки холодного пота. – Мы пока еще у лабусов. Тут заминочка вышла… Хочу с тобой посоветоваться.
   – Груз, надеюсь, в порядке? – в спокойном голосе Тихого промелькнула явственная металлическая нотка. Обычно авторитет в любой ситуации умел держать себя в руках, но годы, как ни крути, брали свое.
   – Куда он денется! – дабы хоть как-то успокоить старика, безмятежно фыркнул громила Скорпион. – По документам все ништяк. Но Кузьмук, сука!.. Его только что с аппендицитом на «Скорой» в больницу увезли. Прямо с носилок звонил, зубами от боли скрипел, извинялся! Похоже, не врет. Какой ему резон магарыч терять?
   – Так-так, – помолчав, вздохнул Тихий. – Ты вообще далеко от КПП?
   – Рукой подать, – сообщил громила, свободной рукой ловко расстегивая «молнию» на брюках и облегченно охая в сторону куста. – А-аккурат перед последней развилкой.
   – Есть у меня старая задумка на сей гнилой вариант, – почти без раздумья перешел к делу старик. – Я всегда такие гамбиты наперед обдумываю. Плохо, Санечка, припозднились мы. А так… Выбирать не приходится. Товар должен сегодня до ночи прибыть в Питер и завтра утречком уйти на пароходе, иначе возникнут сложности. У красноярских все схвачено, проплачено и по времени согласовано. Да и предоплату я уже получил, под честное слово, – выложил главное обстоятельство Тихий. – А мое слово, Санечка, в нашем стремном и опасном деле дорогого стоит. Под него безо всяких документов кредит в Сбербанке брать можно.
   – Знаю, Степаныч, – застегивая ширинку, машинально кивнул Скорпион. Экспедитор понял, что ответственность за контрабандный груз благополучно перешла с его плеч на плечи Тихого, и почувствовал облегчение. Гора с плеч.
   – Короче, дело к ночи. Сворачивай и дуй в объезд, через другой пост – тот, что на северо-востоке, – поставил точку старик. – Если надо, деньги у тебя есть, дозаправитесь за латы. Придется рисковать, ничего не поделаешь. Если, Сашенька, рябой твой, – старик специально выделил последнее слово, – нас вложил… что маловероятно, ведь не самоубийца же он… тогда в первую голову архаровцы проверяющие будут ждать фуры у него на КПП. Им и в голову не придет, что мы можем такого кругаля дать. А как раз через чухню недоделанную, толли-контролли есть шанс тихо проскочить и без «окна». Без наколки на контрабас ни один таможенник пломбы срывать и сверять груз с накладными не станет.
   – Я, признаться, тоже думаю, что все чисто. Кто мог узнать о грузе, кроме нас и красноярцев? Да и кому выгодно кидать вам такую подлянку? – выходя из леса на трассу, приободрился Скорпион. – Верно, Степаныч?
   – Хватит лясы точить, не в Госдуме, поди, – резко, по-хозяйски, пресек словоизлияния воспрянувшего духом экспедитора Тихий. – Делай что сказано, а я пока выясню, что да как… Ну, с богом.
   – Аминь. Как только будем в России, папа, я сразу отзвонюсь, – пообещал громила, хватаясь за ручку и лихо запрыгивая в кабину урчавшего дизелем «Мерседеса».
   Эх, лучше бы он рискнул и погнал фуры напрямик. Но, знать, была у Скорпиона такая незавидная судьба.
   Через семь с небольшим часов миновавшие латвийско– эстонскую, а затем эстонско-российскую границы грузовики будут остановлены в лесу, недалеко от Старого Изборска, нарядом ГИБДД, усиленным вооруженными бойцами в омоновской форме. Во время проверки документов, когда шоферам и Скорпиону будет в ультимативной форме приказано покинуть кабины, все трое будут застрелены точными выстрелами в голову из пистолетов с глушителем, а их истекающие кровью трупы сбросят в придорожный кювет. «Омоновцы» сядут за руль грузовиков, и фуры с контрабандными спиртовыми заводами, сопровождаемые ментовским «жигуленком» с мигалкой, рванут в сторону Пскова. Грузовики и прицепы так и не будут найдены…
   В час ночи измученный бессонницей Тихий, всерьез обеспокоенный неприбытием прошедшего границу груза в Питер и полным отсутствием связи со Скорпионом, объявил тревогу. К обеду следующего дня через давнего себежского кореша старик выяснил, что сославшийся на острый приступ аппендицита таможенный капитан Кузьмук ни в одну из ближайших к контрольно-пропускному пункту больниц не поступал. И вообще исчез, с концами. Баба его орет горючими слезами.
   Менее чем через сутки после инцидента, когда на трассе у Старого Изборска будут обнаружены трупы и станет совершенно ясно, что Степаныча круто подставили, спешно посланные по следу пропавшего таможенника бойцы найдут-таки рябого в заброшенном деревенском родительском доме возле поселка Идрица.
   Провонявший от жары, облепленный жирными мухами, голый по пояс Кузьмук будет висеть в петле в обгаженных форменных штанах с высунутым распухшим синим языком. На столе, рядом с пустой литровой бутылкой водки и грязным граненым стаканом отыщется карандаш и клочок бумаги, на котором трудноразбираемыми каракулями капитан-самоубийца оставил просьбу никого не винить в его смерти. Последующая почерковедческая экспертиза подтвердит идентичность почерка таможенника. Себежские менты быстро закроют дело. Мало ли алкашей, в форме или без оной, приняв лишку, едет крышей…
   Тихий, выдав вдовам убитых шоферов по пятьсот баксов на похороны, поклялся во что бы то ни стало найти того, кто посмел не только замочить ни в чем не повинных водил и подельника Скорпиона, не только кинуть его, Тихого, на унизительно крупную сумму, но и запятнать кристальную репутацию патриарха питерского криминального мира перед деловыми партнерами из Сибири. Даже в Свято-Троицкий храм дедок сходил и свечки поставил. За упокой, значит, душ безвременно преставившихся рабов божиих. Причем за упокой как несчастных дальнобойщиков и Скорпиона, так и живых, пока еще неизвестных киллеров. Призвал тем самым на помощь в свершении возмездия и силы небесные. Впрочем, мало было в Питере больших безбожников, чем Тихий.
   Во времена далекой молодости он одно время даже был клюквенником: похищал «клюкву» – древние иконы из уцелевших сельских церквей и менял их у столичных барыг на муку. Тогда, правда, ментам не попался…
   Лишь после месяца безрезультатных поисков заметно почерневший лицом, постаревший, ставший злым и раздражительным по любому поводу старик совершенно случайно, из новостей, узнал, что похожий спиртовой мини– завод, уже смонтированный и готовый к работе, обнаружен налоговой полицией аж под Москвой, в окрестностях Волоколамска, в подвале маленькой захиревшей фабрики. Срочно посланный Тихим гонец тайно проник в опечатанное мусорами помещение и сверил номера arpeгaтов. Они полностью совпали. Не прошло и трех дней, наполненных сверх всякой меры угрозами, пытками и прочими неизбежными издержками, как следы привели бригаду скорых на расправу костоломов Тихого из столицы обратно в слякотный Питер к осевшему несколько лет назад на берегах Невы, примкнувшему к одной из крупных группировок братку по прозвищу Новгородский Бык, или Фикса. Два передних зуба у балующегося боксом облома были выбиты и заменены золотыми. Тихий прекрасно отдавал себе отчет в ограниченности своих реальных возможностей и поэтому, узнав-таки наконец имя злейшего врага, буквально возликовал в предвкушении скорого возмездия. Не мешкая ни минуты, он тайно встретился со своим человеком с Литейного, отмаксал подполковнику тугой пресс гринов, и буквально через сутки за Фиксой началась профессиональная слежка. Не топорная мусорская, а по высшему классу, согласно оперативной разработке аж самого Северо-Западного УФСБ! Вот что значит вовремя прикормить нужных людей.
   И тут старика ждал настоящий удар! Пахан с удивлением узнал, что главный бухгалтер его маленькой империи, сорокатрехлетняя одинокая и более чем непривлекательная – носатая и колченогая, хотя и вполне обеспеченная материально дама, Наталия Георгиевна Масюлевич, которую Степаныч всегда считал законченной феминисткой, личностью без слабостей и пристрастий, мужененавистницей и которой на протяжении нескольких лет он доверял всецело, уже длительное время является тайной любовницей тридцатилетнего Быка. Этот пробитый боксер, как оказалось, вообще имел извращенную склонность к страшным на рожу бабам бальзаковского возраста. Такие обделенные мужской лаской мымры, если вдруг обломится перепихон, бросаются порой на кобеля с такой страстью, словно завтра на рассвете их расстреляют. Один из актов такого безумия, имевший место в номере гостиницы «Санкт-Петербург», в качестве вещественного доказательства ребята подполковника засняли скрытой видеокамерой. Круг замкнулся. Пора было получать долги. С процентами за моральный ущерб.
   Брезгливо пялясь на откровенно гнусное порно – со звериными воплями, анальными ласками и целым арсеналом вспомогательных хреновин из секс-шопа типа вибраторов, насадок на болт, «качелей» (все одновременно!), – Тихий в который раз убедился в незыблемости воровских понятий, требующих никогда и никому не верить. Увы, практика показывает, что продают именно те, кому ты больше всего открываешься. А он, старый зэк, об этом забыл. Расслабился, сменив зэковскую робу на домашние тапочки. И вот наступила расплата.
   – Думал, бля, всякого за семьдесят с гаком годков насмотрелся, но чтобы облезлая серая крыса оказалась такой проблядью и позволяла какому-то прыщавому бройлерному мясу гадить себе в рот! – в сердцах сжимал кулаки Тихий, исподлобья глядя на экран домашнего кинотеатра, где происходило нечто сюрреалистичное. На лице старика проступили пунцовые пятна. Подобного скотства в исполнении мужика и бабы он не видал даже в затертых до дыр скабрезных немецких бульварных журнальчиках, которые, грешным делом, любил полистать в отдельном углу «хаты» в бытность свою на долгом принудительном отдыхе у «хозяина» на нарах.
   – В расход тварюгу! Для начала расколоть как орех, а потом изорвать до дыр, хором, сжечь рожу и пизду в соляной кислоте! – визжал старик в шитом золотой канителью китайском шелковом халате, топая ногами. Он стоял возле телевизора в просторном, залитом солнечным светом зале своей роскошной восьмикомнатной квартиры на набережной Обводного канала. – Не-на-ви-жу! Пиявка, тля! Да как такую жабу вообще можно ебать?!
   Окончательно съехав с катушек, Тихий оскалился, скорчил презрительную гримасу и вдруг, смачно харкнув на демонстрируемую дряблую задницу Масюлевич, запустил пультом от телевизора в увеличивший ее трехкратно цветной широкоформатный экран, защищенный, к счастью, от такого рода эксцессов пластиком. Командир гвардии авторитета, бывший всеволожский опер Пал Палыч Клычков, угрюмо молчал, наблюдая истерику шефа.
   Нимфоманка и боксер отныне были обречены. Чтобы другим впредь неповадно было разевать хайло на кусок патриарха, благообразный кровожадный старец, зело рассердившись, потребовал от Пал Палыча радикального решения вопроса.
   Допрос Масюлевич, дабы не терять времени, назначили на завтра. Что касается расправы с фиксатым Быком, то здесь требовалась подготовка. Как-никак, а за боксером стоял сам Саша Мальцев, в группировке которого приютился лихой чужак. А вдруг это задумка Мальцева – кинуть Степаныча? Наглядно продемонстрировать старому мухомору, кто в доме хозяин…
   Здесь Тихому было о чем подумать. Месть местью, а пожить сладко, несмотря на преклонные годы, еще ой как хочется! Не только ради себя. Ради жены, отказавшейся семнадцать лет назад, после скандальной свадьбы, от блестящей карьеры балерины, от милой сердцу Мариинки и навсегда забывшей про поклонников и богему. А в особенности – ради шестнадцатилетней золотоволосой немой красавицы-доченьки. За нее, Аленушку, единственную во всем мире родимую кровинку, престарелый папаша был готов объявить войну даже НАТО и узкоглазым китайским братьям по ту сторону их Великой стены.

Часть I
Бандит и девушка

Глава 1

   Леху разбудил сон, не столько кошмарный, хотя жути в нем хватало с избытком, сколько необычный. Ничего подобного ему старина Морфей на своем ежедневном бесплатном киносеансе одного зрителя еще не показывал. Блокбастер был что надо…
   Ему приснилось, что он, Леха Реаниматор, стоит на коленях возле плахи, в мешковатом рубище и в деревянных колодках, а вокруг помоста, предназначенного для публичной казни преступников, беснуется и улюлюкает с трудом сдерживаемая кольцом одетых в доспехи и шлемы стражников многоголосая и многоликая пестрая толпа, состоящая в основном из стариков, убогих калек, растрепанных деревенских баб и грязных оборванцев с продувными жуликоватыми физиономиями. Все это происходит в центре главной площади незнакомого старинного города.
   А возле плахи, ухмыляясь поблескивающими через прорези в черном колпаке красными свинячьими глазками, широко расставив кривые ноги и нетерпеливо поигрывая топоришком в застарелых потеках бурой крови, стоит горбатый карлик с вывалившимся из распахнутой потертой кожаной жилетки круглым волосатым животом. Леха понимает, что это бред, сон, и отчаянно пытается проснуться, жадно глотая воздух и дергая руками и ногами. Но плотно стянутые на щиколотках и запястьях деревянные колодки не дают ему возможности шевельнуться. Палач откровенно хмыкает и, опираясь пузом на топорище, укоризненно качает головой в колпаке: мол, куда ты, голубчик, денешься. Жить тебе осталось считаные секунды. Леха хочет его обматерить, но слова застревают в горле, а вместо них вырывается лишь невнятное унизительное хрипение. Палач откровенно ржет, тряся студенистым брюхом, но внезапно осекается и застывает в неподвижной позе. Где-то слева отчетливо слышится скрип деревянных ступеней. С огромным трудом парализованному страхом Лехе удается повернуть голову и увидеть неспешно поднимающегося на эшафот угрюмого, погруженного в свои мысли высокого и невероятно худого человека в длинной серой накидке с капюшоном. В руках у него свиток. По тому, как смолкли голоса и над только что гудевшей потревоженным ульем огромной площадью вдруг повисает зловещая тишина, Леха понимает, что сейчас ему зачитают смертный приговор!
   Ощущение сна, фантасмагоричной ирреальности происходящего быстро исчезает. Страх, липкий и холодный, сковывает Лехину волю без остатка. Все отчетливее становятся звуки, все осязаемее царапающие кожу шершавые доски эшафота под коленями и облизывающие взмокшее лицо слабые порывы ветра. Он вдруг остро начинает чувствовать, как немеет слишком сильно стянутая грубой колодкой правая рука, как начинает мелко-мелко покалывать кончики пальцев. Леха находит в себе силы отвернуться от человека в сером плаще, косится на руки, краем глаза машинально отмечая сделанную еще на зоне татуировку на предплечье, изо всех сил пытается пошевелить пальцами, но, лишенные притока крови, они, скрюченные, как крабья клешня, лишь слегка дергаются.
   Тем временем человек в сером разворачивает свиток, как бы невзначай поворачивается вполоборота к приговоренному, и Леха конвульсивно вздрагивает, пытается отшатнуться, видя перед собой вместо человеческого лица лишь желтые кости черепа с кривыми редкими зубами и темными провалами носа и глазниц. А еще – сжимающие бумагу тонкие костяшки пальцев вместо рук.
   «Харон! – вдруг молнией проносится в воспаленном мозгу Лехи. – Паромщик, перевозящий души умерших через Стикс! Через реку мертвых. Я что… уже умер?!»
   Видимо, сполна удовлетворившись произведенным на вздрогнувшего узника эффектом, скелет с достоинством отворачивается и, обращаясь к завороженно притихшей толпе зевак, собравшихся на площади средневекового города, начинает торжественно зачитывать приговор. Голос его, тихий, глубокий, почти металлический, льющийся, словно из преисподней, откуда-то из складок серого плаща, пробирает Леху до самых костей, заставляет нервы сжиматься в клубок, а тело мелко дрожать. Языка, на котором говорит мрачный паромщик, Леха не знает, но ему отчего-то понятно каждое произнесенное Хароном слово. Он, парализованный морально и физически, ясно понимает суть предъявленных ему обвинений. Его приговаривают к четвертованию – поочередному отрубанию рук, ног и затем головы – за жестокое убийство семерых стражников короля, справедливо уничтоживших за непослушание монарху всю его семью. А дабы остальному люду впредь неповадно было поднимать руку на солдат его величества, специальным указом монарха предписано после отсечения головы преступника посадить ее на высокий деревянный кол и выставить на всеобщее обозрение у главных ворот города в качестве назидания особо ретивой черни, таящей в душе недовольство правлением своего повелителя.
   В горле Лехи все пересохло. Язык прилип к небу. Он пытается сглотнуть несуществующую слюну, но тщетно. Харон тем временем заканчивает оглашение приговора, прячет свиток под плащом, молча поворачивается к пузатому палачу и склоняет голову, тем самым давая команду к началу казни.
   По площади проносится сдавленный многоголосый ропот, кто-то жалобно всхлипывает, а где-то вдали вдруг начинает надрывно, закатываясь до хрипа, плакать грудной ребенок…
   На висящее в бездонном голубом небе холодное солнце медленно наползает большая черная туча, накрывая площадь саваном тени. Ветер усиливается. Противно каркает, кося на Леху лиловым глазом, устроившийся на перилах эшафота большой черный ворон…
   Карлик-горбун деловито плюет на руки, не спеша перехватывает отполированное до блеска деревянное топорище и, расправив плечи и примерившись, с порывистым вдохом рывком выбрасывает свое орудие вверх. Толпа дружно охает.
   – Твари! Козлы вонючие! Никого я не валил, ясно?! – неожиданно к Лехе возвращается дар речи, и он кричит, срывая голос, что есть сил. – Какие стражники, какой король?! Что это ваще за город?! Эй, опусти топор, ты, бля, сука ряженая! Порву, клоун сраный, от ноздрей до яиц!!!
   Костлявая и тяжелая, как пресс, лапа адского паромщика Харона сильно, с хрустом притискивает Лехину голову к плахе. Короткий свист рассекающего воздух орудия казни, и боль, острая сумасшедшая боль вдруг вспыхивает на том месте, где только что была правая Лехина рука. Слышен глухой звук падения отрубленной кисти в специально подставленную плетеную корзину с соломой.
   – А-а-а-а!!! – лязгнувшие в судороге Лехины челюсти до крови прокусывают нижнюю губу. В голове словно вспыхивает молния. В лицо летят теплые липкие брызги, на языке ощущается невероятно реальный солоноватый привкус крови.
   Последнее, что успевает заметить боковым зрением окаменевший от ужаса Леха, это еще раз сверкнувшее стальным бликом, острое как бритва лезвие топора-полумесяца…
   Он проснулся, вскочил, машинально выкинув вперед только что изуродованную палачом культю, и безумным немигающим взглядом уставился на свои мелко подрагивавшие пальцы, на знакомую татуировку в виде головы оскалившегося тигра, на массивный золотой перстень-печатку, украшавший безымянный палец. Рука, на которой отпечатался похожий на багровую паутину след от смятой простыни, была цела. Только чужие, все еще непослушные пальцы почти не шевелились. Отлежал. Просто отлежал, как случалось и прежде много раз…
   Господи, что же это такое?! Значит… это был всего лишь сон. Самый ужасный и самый реальный из всех, которые когда-либо рисовало его находящееся в состоянии постоянного стресса серое вещество. Харон… Паромщик с реки Стикс… Вот же, блин, приснится такая херня!
   Леха судорожно вдохнул воздух, медленно провел левой рукой по взмокшему от холодного пота лицу и стиснул зубы, силясь унять колотивший все тело озноб. Сердце, словно очнувшись вместе с подсознанием от удушливого ночного кошмара, мало-помалу стало снижать частоту ударов, возвращаясь к своему нормальному ритму. Леха еще раз глубоко вздохнул и, тихо выругавшись, принялся активно растирать затекшую правую руку. Пальцы до сих пор покалывало, но в украшенном синим тигром предплечье уже появилось ощущение тепла. Кажется, порядок.
   Обретшие чувствительность пальцы непроизвольно сложились в неизвестно кому адресованный кукиш. Болт вам с винтом, кретины, а не плаха!
   – Куда ночь, туда сон, куда ночь… туда сон, – автоматически прошептал Леха заученную еще в детстве по настоянию суеверной бабки фразу-оберег, якобы защищающую спящего человека от злых духов.
   А-а, дерьмо это все! Просто вчера слишком много пришлось нервничать, особенно на стремной стрелке с Сутулым и его пробитками, куда Лехина бригада явилась в полном боевом снаряжении. Даже гранатомет «муху» прихватили. Обошлось, впрочем, без мочилова…
   Рядом на постели кто-то едва заметно пошевелился, и Леха, все еще находившийся под впечатлением кошмара, рывком обернулся, готовый с ходу нанести сокрушительный удар в табло маячившему перед глазами пузатому карлику. Но тут же расслабился и даже, покачав головой, снисходительно ухмыльнулся своей забывчивости.
   Блаженно улыбаясь во сне, разметав по шелковой подушке водопад пепельных волос, рядом лежала едва прикрытая краешком сползшего на пол одеяла загорелая, как мулатка, невероятно сексуальная женщина – танцовщица-проститутка Ляля из ночного клуба «Луна», которую он, изрядно поддатый, уже далеко за полночь притащил к себе домой, снова сев пьяным за руль джипера. Вот бляха, с этими глюками совсем из головы вылетело…
   Не в силах отказать себе в уже щедро оплаченном удовольствии, Леха медленно провел ладонью по упругому и гладкому, как у девочки, телу. Мало кому из баб удается так классно выглядеть в двадцать девять лет, да еще при столь специфической работе. А ей удается, да так, что во время ее выступления возле хромированного шеста у мужиков – посетителей «Луны» стоит выше стола и дымится.
   А ведь славно они вчера оттянулись, есть что вспомнить! Впрочем, как всегда… Ляля, или просто Ленка, была настоящей профессионалкой и знала себе цену. От двухсот до пятисот баксов за ночь. В зависимости от платежеспособности и похотливого блеска в глазах клиента варьировалась и такса. В раскрутке мужиков Лялька была вне конкуренции. Некоторых ее постоянных клиентов Леха знал лично. Прибашленный коммерсант, хозяин крупного издательского дома «Волна», братан из ростовской группировки, чиновник из Смольного, банкующий городской недвижимостью, и даже высокопоставленный мент, один из заместителей начальника ГУВД. Его давно купил, еще в бытность мента простым капитаном, один бывший налетчик, а ныне хозяин казино «Полярная звезда» Леня Флоренский. Поговаривали, что дела у игорного магната последнее время шли стремно. Какие-то непонятки с ворами из-за криминального авторитета Крестового Бати, погибшего в казино при взрыве, устроенном залетными беспредельщиками. Впрочем, плевать, то чужие головняки, к нему, Лехе Реаниматору, не последнему человеку в группировке Саши Мальцева, они не имели никакого отношения. Каждый за себя, и все против всех. Если союзы между братвой заключаются, то лишь на время и почти наверняка – против кого-то конкретного. И достаточно одной замешанной на деньгах непонятки, чтобы недавние союзники перегрызли друг другу горло…
   Леха снова плотоядно оглядел спящую Лялю, заострив внимание на крепеньких темных сосках, мягком плавном изгибе осиной талии и гладко выбритом месте, где сходились длинные стройные ножки. Внимательно прислушался к ощущениям своего едва отошедшего от жуткого сновидения сильного молодого организма и даже поглядел вниз, визуально оценивая реакцию друга на посланный ему гормональный импульс. Слабовато, приятель. Можно, конечно, было разбудить Ляльку и искусственно накачать желание, но охотки особой сейчас совсем не наблюдалось. Надо бы подлечить нервишки, вконец расшатались.
   Часы на стене спальни показывали половину седьмого утра. Уснуть уже вряд ли удастся. А Лобастый подъедет только к девяти.
   Реаниматор встал с кровати, натянул валявшиеся на ковре трусы, прошлепал в ванную, пустил холодную воду и сунул под тугую струю свою коротко стриженную голову. Потом вытер ее полотенцем, поскреб трехдневную щетину, с которой никогда не расставался, регулируя длину при помощи насадки на электробритву, и, приблизив лицо к зеркалу, внимательно всмотрелся в свое отражение.
   Глаза в красной паутине капилляров, рожа помятая, на висках выступила ранняя седина. И это в неполных тридцать пять лет!
   Нет, что ни говори, а работа в братве по своей вредности и травматизму, как физическому, так и морально-психологическому, заметно опережает многие другие профессии, связанные с риском для жизни и предельными перегрузками. За исключением разве что до сих пор не вымерших с голодухи, как мамонты, и превратившихся в реликт честных ментов да еще космонавтов. Те, в натуре, пашут на износ. Да и то… Уже умудрились, барыги, превратить военно-космическую группировку России в филиал туристического агентства. А ведь не сделай его судьба нечаянный вираж много лет назад, когда он, на последнем курсе мединститута, по дурости загремел в тюрягу, был бы он сейчас не Реаниматором, а врачом-реаниматором. Тоже, понятное дело, не шибко спокойная работенка, но разве сравнишь с теперешней?..
   Умывшись, приняв душ и почистив зубы, Леха вернулся в спальню, опять взглянул на часы, стащил с Ляльки, перевернувшейся во сне на живот, край одеяла и без лишних сантиментов звонко хлопнул ладонью по бронзовой заднице, уже не кажущейся такой аппетитной, как вчера.
   – Ай, больно же, дурак! – совсем не сонным голоском взвизгнула стриптизерша и, резко перекатившись на спину, схватила подушку и запустила ею в Реаниматора. Леха без труда поймал подушку, небрежно кинул ее на кровать и спросил хмуро:
   – И давно ты не спишь, дарлинг?
   – Давно. С тех пор, как ты разбудил меня своими тарзаньими криками, солнышко. Когда гладить начал, думала, нападать станешь, как на таблетку успокоительного, а ты, бедняжка, предпочел здоровому сексу банальный холодный душ. Стареешь, Лешенька. Может, расскажешь по секрету, что это за кошмарик тебе такой привиделся, после которого тебя как серпом по рейтингу?
   – Вставай. И не разевай рот без надобности. Средства производства нужно беречь. Кстати, по телику твоя любимая «Абэвэгэдэйка» идет… И вообще, мне пора сваливать на работу. Пожрать хочешь? У меня на кухне – как в супермаркете.
   – Знаю я вашу работу, господа гангстеры. Нет, есть не буду. Только крепкий кофе и сигарету. У меня по плану сегодня разгрузочный день. С этими дурацкими кабаками я за неделю набрала лишних триста граммов, – совершенно серьезно пожаловалась Ляля. Легким движением рук танцовщица поправила шелковистые, с оставшимися после выступления блестками волосы и по-кошачьи сладко потянулась, выставляя маленькую крепкую грудь. Представ перед Реаниматором во всей своей прелести, призывно склонила голову набок, хитро прищурилась и промурлыкала нечто явно недвусмысленное, облизнув губы кончиком языка.
   – Я сказал: подъем. Где ванна, знаешь. Баксы на зеркале, в прихожей. А я пошел жрать. У тебя ровно пятнадцать минут.
   Леха развернулся и двинулся по коридору на кухню. Не успел он заварить кофе и справиться с первым бутербродом, как со стороны двора-колодца, куда выходило окно кухни, трижды подряд призывно прозвучал автомобильный гудок. Это был джип «БМВ» Лобастого, последний писк моды и новая «рабочая» тачка их спецбригады. Братва приехала почти на час раньше договоренного срока, а это значит, что требуется срочное вмешательство.
   Чертыхнувшись, Реаниматор затолкал в рот кусок холодной буженины с горчицей, отодвинул от себя чашку с дымящимся капуччино и, жуя, направился в ванную, откуда сквозь шум душа слышалось безмятежное мурлыканье наслаждавшейся теплыми ласкающими струйками воды Ляли. Придется соске сваливать, натянув шмотки на мокрое тело.
   – Братва приехала! Вылезай в темпе! – рявкнул Леха, ввалившись в просторную ванную комнату и приоткрыв полупрозрачную дверь душевой кабинки.
   – Ой, мамочка… Ну ладно, пупсик, я мигом, – недовольно отозвалась стриптизерша. Быстро чмокнув Реаниматора в щеку, выключила душ и прошлепала мокрыми ногами по бирюзовому кафелю, тут же прекратив напевать некогда популярный мотивчик про парня Леху, без которого, если верить тексту, очень страдала и охала по ночам приехавшая покорять столицу сибирская певичка. А с кем охала-то? Ясный перец, не с фотографией бравого солдата. Эт-то вряд ли. Знаем мы такие девичьи страдания…
   Засовывая извлеченный из тайника в мусорном ведре пистолет за ремень джинсов, Леха вдруг вспомнил, как прошлым летом был с братвой по делам в одном из ночных клубов Москвы и случайно нарвался на проводимый в ту ночь эротический конкурс «Мисс Мокрая Майка».
   Зрелище оказалось занимательным, но не в том прикол. Пацаны после базарили, что по окончании шоу счастливую, заработавшую приз в виде путевки на Кипр победительницу, наплевав на клубную охрану, навестили в гримерке некие горячие джигиты с цветами и шампанским. Хорошо поздравили девочку, от души. Горцев было пять человек.

Глава 2

   Удачный повод выяснить, причастен ли шеф Новгородского Быка Саша Мальцев к тройному убийству и угону грузовиков с контрабандой или дерзкий налет все-таки осуществлен по инициативе самого фиксатого отморозка, представился Тихому очень скоро. Буквально на следующий день после просмотра телепорнухи с Масюлевич в главной роли ему позвонил один из лидеров гатчинской группировки, Пузырь, и неожиданно пригласил на свадьбу. Приглашение, да еще такое «горячее», за несколько часов до начала церемонии, оказалось для Тихого полной неожиданностью. Тем более что с бывшим валютчиком и фарцовщиком Пузырем его никогда не связывали не то что приятельские – слишком уж велика была разница в возрасте и масти, – но даже деловые отношения. Пару раз встречались мельком, заочно знали друг друга в лицо, обменивались кивками. Однажды, столкнувшись нос к носу в ресторане «Прибалтийской», обменялись рукопожатием. И вдруг такое радушное приглашение. К чему бы это? В случайности, тем более подобного рода, Тихий давно не верил.
   – А кто еще из уважаемых людей будет, Боренька? – выслушав Пузыря, вежливо поинтересовался Тихий.
   – Все будут, Олег Степаныч. Договаривались сугубо в мужской компании, – подтвердил предположения криминального патриарха гатчинский новобрачный. Значит, понял Тихий, удачно подвернувшуюся свадьбу авторитетного братилы решено было совместить с давно зреющим сходняком главарей питерских группировок. И Шурик Мальцев там будет наверняка… Что ж, раз его, старейшего из паханов, до сих пор не отошедшего от дел, соизволили пригласить, это может означать одно из двух: либо подтверждение незыблемости позиций Тихого в городской иерархии и знак признания его прошлых заслуг, либо… предварительная договоренность о разделе его наследства между волками помоложе уже состоялась, и почтенного седобородого дедушку мягко и ненавязчиво попросят добровольно уйти «на пенсию», причем попросят публично, обойдутся без радикальных мер и дополнительных затрат вроде снайперского выстрела и последующего приручения оставшейся без папы гвардии. Дескать, живи, отец, с миром, тихо и безмятежно, трать заработанные чужим потом и кровью миллионы, а хлопоты тяжкие на благодатной ниве оставь молодым и сильным.
   Если дело обстояло именно так, то сразу становился понятным двойной смысл мочиловки под Старым Изборском и угона в сторону Москвы фур с контрабандными спиртовыми заводами. Хрен с ними, с деньгами. Хотя кусок эти твари оторвали жирный – больше четырех «лимонов». Это было не что иное, как заочное предупреждение ветерану. Дескать, слаб ты стал для таких гамбитов, Тихий. Истекло твое время. А если дедушка не уйдет добром на своих двоих, то очень скоро его, непонятливого, торжественно и солидно, с подобающими заслуженному человеку почестями, вынесут на руках под звуки шопеновского марша.
   Под ребрами Тихого пробежал ледяной холод, плотно сжатые губы старика мелко задрожали.
   Отказываться от такого приглашения ни в коем случае нельзя. Даже если ты серьезно болен и лежишь в постели с температурой под сорок, все равно должен отметиться. Поэтому Степаныч как можно естественнее разыграл сдержанное удивление, поблагодарил Пузыря за приглашение на свадьбу и пообещал бывшему валютчику в назначенное время прибыть к популярному у братвы Троицкому храму. Именно в нем должна была пройти церемония венчания гатчинского авторитета и его суженой.
   Краем уха Тихий слышал, что один из священников, ранее служивший в этом храме – кажется, отец Павел, – сейчас окормляет паству на острове Каменном, в затерянной среди вологодских лесов и закрытой для доступа родственников тюрьме для пожизненно осужденных, тюрьме особого назначения. Отпускает, значит, грехи тяжкие раскаявшимся серийным убийцам типа Чикатило, религиозным душегубам вроде главаря секты сатанистов Каллистрата и маньякам-педофилам, таким, как Стахов. Неужели подобная гниль рода человеческого, брезгливо думал Тихий, вообще способна раскаяться?!
   Самого себя, перепачканного кровью с головы до ног, лишавшего жизни собственными руками и бестрепетно отдававшего челяди приказы на ликвидацию конкурентов, Тихий к таковым не причислял даже в редкие моменты душевного самокопания. Он не нелюдь, он лидер, благородный волк, а не бешеная собака. А хищник по определению должен уничтожать овец, таково его предназначение, для этого его произвела на свет матушка-природа, и для этого он существует. Так было миллионы лет, так будет всегда…
   Положив трубку, старик немедленно набрал номер шефа своих громил Пал Палыча. Ему не терпелось узнать результаты допроса вероломно продавшей его Фиксе бухгалтерши Масюлевич.
   – Слушаю, – после первого же гудка хриплым простуженным голосом отозвался бывший опер. Отсидев в «красной» нижнетагильской зоне троечку за рукоприкладство с тяжкими последствиями, Клычков, он же Бульдог, давно состоявший на довольствии у Тихого, без сожаления расплевался с убойным отделом Всеволожского ОВД и успешно влился в число подручных бывшего особо опасного рецидивиста Белова, в короткий срок завоевав его доверие и возглавив группу боевиков.
   – Пашенька, чем порадуешь? – непринужденно, словно речь шла о пустяковом деле, спросил патриарх.
   – Сама, тварь, все выложила, как только поняла, что влипла, – в тон Тихому сообщил Бульдог. – Этот чмо, Бык, разыграв Ромео, обещал ей после успешного кидка бросить братву, смастырить обоим светлые греческие документы и умотать на солнечный Крит. Вроде как у него там даже дом имеется. Надоела, мол, такая стремная бандитская работенка, «капусты» хватает, пора и пожить в свое удовольствие – завести небольшой бизнес, вроде заправки с кафе, и до старости греть задницу на пляже…
   – И эта облезлая овца купилась на такую голимую лажу?! – протяжно охнул Степаныч, закатив глаза. – Чтоб я еще имел дела с бабами… Что дальше? Про Мальцева выяснил? Его идея перехватить товар?! – Этот вопрос интересовал Тихого больше всего. Одно дело – инициатива чересчур самостоятельного оборзевшего отморозка, и совсем другое – если тот действовал по указанию своего шефа. Это уже прямой плевок в лицо. Это начало войны.
   – Толком так и не выяснил. Натаха говорила, были у нее кое-какие подозрения, что не от себя Бык банкует, но вы сами знаете, шеф, похотливая баба мозгам не хозяйка, – сказал умудренный жизненным опытом Пал Палыч.
   – Жаль. Значит, придется начать дознание с Фиксы, отработать пидора по полной программе прямо завтра и посмотреть, как отреагирует Мальцев. – Тихий замолчал, ожидая, когда Бульдог сам перейдет к рассказу об участи приговоренной нимфоманки.
   – Мы все сделали так, как вы хотели, Степаныч, – поняв, чего от него ждет старик, тихо проговорил бывший мент. – Кроме посадки на болт. Пацаны сказали, у них на такую мымру даже с домкратом не встанет! – зло хмыкнул Бульдог. – Короче, сначала обнадежили, типа отдавай копье и сваливай на все четыре стороны, выгребли лавы подчистую, свозили к нотариусу, взяли дарственную на квартиру и тачку и потом уж… безо всякого ужастика накинули струну на шею, свезли на Южное, положили в свежую могилку и землей присыпали. Сегодня, ближе к обеду, сверху жмура в ящике положат, так что ништяк. Баба она одинокая, никто искать не станет. Потом по-тихому подбросим соседям мулю, вроде как все продала и на юга укатила.
   – Спасибо, Паша, что бы я без тебя делал, – с преувеличенной благодарностью в голосе произнес Тихий. – Только ты не расслабляйся, дел на сегодня выше крыши. Короче, ребят не отпускай. Пузырь пригласил меня на свадьбу, в Троицкий собор. Женится, значит, студень с ушами. Венчание в три часа, сегодня… Соберутся все солидные, без жен.
   – Сходка? – быстро сообразил Пал Палыч. – Где?
   – Вне всяких сомнений. Места не знаю, но это не проблема. Туда после венчания такой кортеж двинет, что ментам впору движение перекрывать… Я хочу, чтобы ты и несколько самых крепких мальчиков находились рядом.
   – Понял, Степаныч, – заверил шеф личной охраны. – Есть серьезные опасения? – в голосе Бульдога слышалось напряжение.
   – Я почти уверен: самое худшее, что может произойти, так это визит псов из ОМОНа. Полюбили они, суки, в последнее время такого рода мероприятия, где можно и душу отвести, и кулаками помахать, и людям настроение испортить. А до кучи изъять несколько стволов, наркоту, накрыть пару быков, что в розыске, и нарубить «палок» для отчета начальству. Если мусора нагрянут, ничего не предпринимайте. Вызови Перельмана. За мной чистяк, через три часа отпустят. Но если я дам сигнал на наш персональный пейджер… значит, лажа. Прорывайтесь. Буду жив – вытаскивайте. А нет – боезапас у вас солидный, разберетесь на месте, кто прав, кто виноват. Не мне тебя учить, Паша.
   – Не волнуйтесь, Олег Степанович. Может, дополнительную охрану прислать?
   – Этой-то многовато будет, – вздохнул старик. – Обойдусь Виталиком. Куда в храм божий целой ордой переться. И без того люда разного набьется, не продыхнуть… От парфюма модного опять глаза резать начнет, как в «Пассаже». В общем, ты все понял, дорогой.
   – Я и ребята будем рядом, на двух машинах. Возьму шесть человек – группу Дольфа, при полном арсенале и в броне. – Последнее уточнение бывший опер сделал, видимо, уже для себя, озвучивая личные соображения насчет диспозиции и расклада сил.
   – Вот и ладушки. Ну, не буду больше отвлекать, Паша.
   Тихий нахмурил брови и задумался. Подошел к столу, открыл деревянную коробочку, набил ванильным табаком дорогую, ручной работы аргентинскую трубку, закурил, пуская к потолку клубы густого и ароматного серого дыма, и принялся вышагивать по кабинету.
   Интуиция подсказывала патриарху, что сегодняшний день не только круто изменит всю его нынешнюю жизнь, но и самым непосредственным образом отразится на раскладе сил в криминальном мире Санкт-Петербурга. Будут ли перемены связаны с предъявленным ему ультиматумом? Возможно. А возможно, и нет. Тихий даже еще не определился окончательно, выйдет ли он, признав горькое поражение, из игры, если подозрения о заговоре подтвердятся. Или в нем взыграет униженная гордость зоновского пахана, и он, как окруженный стаей шакалов седой раненый волк, оскалив клыки, начнет неравный бой не на жизнь, а на смерть.
   Старик верил своим предчувствиям. Для некоторых авторитетных гостей Пузыря, сразу или чуть позже, но сегодняшнее венчание и последующий сходняк непременно обернутся тем, что шахматисты называют матом.
   Откуда возникло такое острое предчувствие, на чем оно основывалось, Тихий не смог бы точно ответить даже самому себе. Наверное, это просто витало в воздухе, как запах адреналина на соревнованиях по боксу. И его, Тихого, утонченные нервы, его отшлифованная долгими годами выживания в неволе способность видеть на шаг вперед буквально вопили в голос: сегодня на свадьбе Пузыря не будет тихого пиршества облаченных в дорогие костюмы сытых невских крокодилов, с лицемерным дружелюбием взирающих друг на друга.
   Сегодня будет день большой раздачи.
   Прекратив мерить шагами комнату, Тихий вновь подошел к телефону и набрал номер коттеджа, трехэтажного дома из светлого кирпича, с огромным балконом и открытым бассейном с подогревом, стоявшего на берегу одного из небольших живописных озер в северной части Питера. Район так и назывался – Озерки. Там, под круглосуточной вооруженной охраной из двух человек, жили жена и дочь старика. Сам Тихий, так уж повелось, появлялся и ночевал в семейном гнезде не чаще трех раз в неделю, гораздо больше времени проводя в уединении, в огромной городской квартире, расположенной в историческом центре Питера. Когда-то она принадлежала семье одного из сосланных декабристов. По крайней мере в этом клятвенно заверял Степаныча маклер, некогда продавший ему эту ужасную, ничем не напоминавшую нынешние роскошные апартаменты, расселенную коммуналку с тараканами.
   К телефону, как обычно, подошел охранник. На сей раз это был Антон.
   – Как дела? – откашлявшись, осведомился хозяин, вытаскивая изо рта мундштук и прикрывая гнездо трубки давно пожелтевшим от подобного рода действий большим пальцем. От чертового ванильного привкуса уже сушило горло. Но другой табачок пристрастившийся к крепкой «Амброзии» Тихий не признавал.
   – Да не так чтобы совсем хорошо… – промямлил охранник, явно «поплыв» голосом. Тихий сразу понял, что его супруга – блиставшая некогда на лучших мировых сценах прима-балерина Мариинки Анастасия Витковская – снова впала в жуткую депрессию и, как это случалось в последнее время все чаще и чаще, надралась в хлам, неизвестно где раздобыв спиртное. Наверное, несмотря на строжайшие запреты Тихого, принес кто-то из сочувствующей «несчастной женщине» обслуги или даже охранник. Поди уследи за каждым. Сволочи! Не увольнять же всех разом к чертовой матери? Столько лет отработали. Да и что это даст? Завтра, через неделю, месяц, но все вернется на круги своя. Нет, хватит, пора что-то делать. Радикально. Жестко.
   – Где она? – сухо спросил старик.
   – Как обычно, закрылась в каминном зале, включила на полную катушку какую-то заунывную какофонию, кажется, своего любимого Шнитке и периодически плачет. Ругается, матерится…
   – Что говорит? – вздохнул Тихий, прекрасно зная, что сейчас услышит.
   – Ругается на вас, – угрюмо, с явной неохотой доложил охранник и, помявшись, добавил: – Что-то про загубленную жизнь, молодость и золотую клетку. А еще про Алену. Все вспоминает тот самый случай, когда вы… случайно… испугали дочку и она перестала говорить.
   Тихий крепко, до скрежета сжал зубы. Вот, опять старая песня. Опять!
   В том, что его красавица-дочурка за последние тринадцать лет из своих шестнадцати не произнесла ни слова, действительно был виновен только он. И все эти годы казнил себя за это, хотя полчища врачей, в России и за рубежом, светила, мать их так, которым он показывал Алену, посчитали происшедшее несчастным случаем и по сей день продолжали тянуть одну и ту же песню: у начавшего уже нормально говорить ребенка речь пропала в результате сильного шока, и только антишок – другое необычное происшествие, которое потрясет нервную систему девочки и сумеет разблокировать отвечающий за речь участок головного мозга, – способен вернуть ей счастье общения при помощи речи.
   …Тогда, в новогоднюю ночь, преисполненный самых нежных отцовских чувств, слегка выпивший в «Астории» после удачного налета его парней на сберкассу Тихий переоделся в приготовленный загодя костюм Деда Мороза, пошел в детскую и разбудил уснувшую в обнимку с плюшевым медвежонком Аленку, чтобы поздравить и подарить долгожданный подарок – специально заказанную фарцовщикам и доставленную самолетов из Праги большую говорящую куклу.
   Открыв глазки и увидев перед собой в тусклом свете ночника лохматого белобородого незнакомца в атласной красной шубе, с огромным багровым носом, с палкой-посохом и мешком на плече, девчушка дико закричала, забилась в истерике. На миг окаменевший Тихий побросал поклажу, судорожно, матерясь, сорвал с себя весь этот безобидный маскарад, взял ребенка на руки, и Аленка мало– помалу успокоилась. Но вслед за этим у нее обнаружился паралич речевого центра.
   Это был первый и единственный раз в жизни Тихого, когда, узнав на следующий день от спешно вызванных и щедро оплаченных горкомовских «партийных» врачей страшный диагноз, он всерьез подумал о самоубийстве. Трехлетняя Аленка была для разменявшего уже шестой десяток бывшего рецидивиста дороже всего золота мира. Только в ней, милой, беззащитной золотоволосой девчушке, Тихий видел смысл своего дальнейшего существования, с появлением дочки он словно преобразился. Ни разу в жизни Алена не слышала, чтобы в ее присутствии отец повышал голос, «ботал по фене» или, не дай бог, нецензурно выражался. С годами она, конечно, стала догадываться, чем папа зарабатывает на безбедную жизнь их семьи, ведущей почти затворнический образ жизни. Шила в мешке не утаишь.
   Сейчас, за два года до совершеннолетия, Алена уже знала, какой статус в криминальном мире Питера имеет ее престарелый заботливый папочка. Знала и его «подпольную кличку» – Тихий.
   Дочь ни разу не упрекнула его за ту глупую шутку с Дедом Морозом. Наоборот, она искренне жалела старика, понимая, какой тяжкий груз вины нес он все эти годы, как сильно страдал и страдает по сей день.
   Чего Тихий только не делал, чтобы вернуть Аленке способность разговаривать! Гипноз, экстрасенсы и даже колдуны. Все тщетно. Алена, высокая, стройная, по характеру – мягкая домашняя девушка, ни разу в жизни не выезжавшая в город без сопровождения телохранителя и никогда не имевшая подруг, к своим шестнадцати годам превратилась в настоящую красавицу, самую обворожительную из всех, что приходилось встречать Тихому. Она сумела заочно окончить не только среднюю школу, но и первый курс филологического факультета МГУ, чисто зрительно и на слух выучить английский и итальянский языки. Но при этом продолжала оставаться немой. И это было самой большой трагедией в жизни престарелого авторитета…
   – Значит, так, – проведя ладонью по лицу, словно смахивая неприятные воспоминания, жестко приказал Тихий. – Ты и напарник должны сделать все в точности, как я сказал. Взломаете дверь в каминный зал, скрутите Настасье руки…
   – Олег Степанович, она же…
   – Молчать! Будет сопротивляться, а как ты думал?! Разрешаю применить силу, но, разумеется, в разумных пределах. Свяжете ей руки и ноги. Наручники у вас есть, прикуете к батарее и будете ждать нарколога. Я сейчас позвоню и договорюсь, чтобы ей поставили капельницу с «торпедой»… Говорят, на год хватает, да и нейтрализовать в случае чего можно таким же образом. В следующий раз захочет выпить – так вывернет и скрутит, что всякое желание пропадет!
   – Сделаем, Олег Степанович, только… чуть позже. Я сейчас дома один, Тимур с Аленой в город поехали. По магазинам и… вообще. В «Ленэкспо» вроде как туристическая выставка проходит. Вы ведь знаете, Алена давно хотела побывать на Тибете, в буддийских монастырях. Говорила, вы обещали ей купить тур ко дню рождения. А до двенадцатого июля осталось всего две недели, – напомнил Тихому охранник.
   – Ты что мне замечания делаешь, щенок?! Я что, по-твоему, не помню о дне рождения дочери?! – зло огрызнулся Тихий, и охранник подавленно заткнулся, Степаныч взглянул на часы. До свадьбы Пузыря оставалось не так много времени. А еще нужно заехать за подарком и позвонить в элитную наркологическую клинику, эскулапы которой, сплошь бывшие «партийные» лепилы, хоть и драли безбожно, но умели хранить тайны своих пациентов. Короче, пора было собираться.
   – Договорюсь с наркологом на пять вечера. К этому времени жена должна быть готова к визиту врача, – отдал последние распоряжения Тихий. – И… поаккуратней там.
   – Слушаюсь, Олег Степанович. Я сейчас же отзвоню Тимуру на мобильный, чтобы к шестнадцати часам они с Аленой обязательно вернулись.
   – Погоди, – помолчав секунду-другую, чуть слышно буркнул авторитет. – Погоди, Антон. Вот что. Я не хочу, чтобы Алена видела, как вы связываете пьяную мать. Настасья ведь сопротивляться станет… Ты меня понимаешь?
   – Боюсь, босс, что один не справлюсь. Если, конечно, все делать мягко, – поспешил добавить охранник. – Может, Анастасия Эдуардовна к тому времени… успокоится и уснет?
   – Вряд ли, – покачал головой Тихий. – К тому же «торпеду» ей в любом случае нужно вгонять. Давай сделаем так: пусть Алена и Тимур ничего не знают, а Пал Палыч в темпе пришлет к тебе одного из своих ребят. Чем быстрее вы с Настасьей закончите, тем лучше. Короче, я сейчас дам указания. Думаю, в течение часа и лепила, и помощник твой приедут. Так-то оно лучше будет…
   – Как скажете, хозяин, – бесцветно согласился Антон. – Ваше слово – закон.
   Тихий, не прощаясь, отключил связь, набрал номер мобильника Бульдога, ввел того в курс дела, а потом устало опустил трубку радиотелефона на базу и медленно, обессиленно выдвинул тяжелый верхний ящик антикварного дубового стола. Там, среди всяких мелочей, бумаг и нескольких тугих пачек каких-то красных купюр, кажется, доставшихся по случаю австралийских баксов, валялась мятая оранжевая упаковка крохотных таблеток-транквилизаторов, уже на две трети пустая. Два-три часа легкой, не затмевающей рассудок нирваны – это именно то, что было сейчас необходимо патриарху для снятия стресса. Всего одна таблетка – и станет легче…
   К назначенному времени заметно отдохнувший Тихий, в строгом черном костюме, в сопровождении телохранителя Виталия подъехал на серебристом «Ягуаре» к забитой дорогими иномарками площадке перед Троицким храмом.
   Глядя через тонированное пуленепробиваемое стекло на бритые раскормленные рожи братков, толпившихся вокруг дорогих тачек и кучковавшихся у входа в храм, Тихий принял окончательное решение: если на сходняке его попробуют убрать из игры, он покажет хозяевам этих бройлерных бакланов, что значат отчаянная ярость и опыт против тупой превосходящей силы. И тогда Питер снова умоется кровью…

Глава 3

   Новгородский Бык и Наталия Георгиевна должны были созвониться в десять утра, чтобы договориться о тайной встрече в номере гостиницы «Санкт-Петербург» ближе к вечеру. Влюбленная старая дура, с потрохами купившаяся на обещания бандита увезти ее к теплому морю, как только соберется достаточная для безбедной жизни сумма – пять миллионов долларов, – обещала, если выгорит, к сегодняшнему дню выведать и передать фиксатому последнюю и самую важную информацию о капиталах своего хозяина. А именно – номер одного из кодированных счетов Степаныча в Гибралтаре и сложный пароль доступа, с которым любой дурак мог забрать из банка деньги старого пердуна.
   После того как похотливая мымра выполнит обещанное и станет ему больше не нужна, Бык пригласит Наталию на загородный пикничок с шашлыками и порнушкой, где она, жаба, и найдет свое вечное упокоение среди воспетых в песнях русских березок…
   Но телефон бухгалтерши Тихого молчал. А мобильник отзывался набившей оскомину фразой: «Абонент временно недоступен». Такого еще никогда не случалось, и Бык, ставший после удачной операции по захвату контрабандных спиртовых заводов и продаже их корешам из Новгорода нервным, подозрительным и осторожным, сразу почуял неладное.
   Два часа телефонного дозвона не принесли ровным счетом никаких результатов, и фиксатый, следуя мудрой поговорке: кто предупрежден, тот вооружен, – решил выставить скрытое наблюдение у ресторана «Калькутта», где располагался один из офисов Тихого и где официально работала Масюлевич, а также у ее квартиры на Каменноостровском проспекте. Скинув все текущие дела на пацанов, бригадир отправил к ресторану двух совсем недавно принятых в братву молодых пехотинцев, дав подробное словесное описание женщины, а на квартиру поехал сам, прихватив в качестве напарника готового на все ради ширки бывшего бандита, а ныне конченого наркомана Иглу с его неприметными раздолбанными «Жигулями».
   Припарковав колымагу в дальнем углу двора, за мусорными баками и кустами сирени, Бык строго посмотрел на тощего, со впалыми щеками и пергаментной кожей подельника и протянул ему ключи от квартиры любовницы – дубликаты, которые он на всякий случай изготовил со слепков, тайно снятых во время одного из первых свиданий с Наталией:
   – Сделаешь все, как я скажу, Славик, считай, на месяц герычем обеспечен.
   – Че брать-то нужно? – решив, что бригадир подбивает его на элементарную квартирную кражу, прогнусавил трясущийся от ломки наркоман.
   – Ничего. Просто зайди в квартиру, оглядись – как и что. Нет ли признаков поспешного бегства хозяина. Шмотки и видеотехнику не трогать! – сурово предупредил Бык. – И голыми руками ни к чему не прикасаться!
   Фиксатый бандит извлек из кармана джинсовой куртки специально купленные в магазине тонкие хозяйственные перчатки и протянул их Игле.
   – Все понял?
   – Слинял, что ли, фраерок по-тихому? – пожав покатыми плечами, суетливо высказал предположение наркоман. Сейчас он не мог думать ни о чем, кроме дозы, и мечтал только об одном: как можно скорее выполнить любой приказ Новгородского Быка, пусть даже несложную мокруху, получить деньги и отправиться на ближайшую точку – квартиру-притон в доме напротив «Ленфильма», где можно взять «чек» и уколоться.
   – Нечто в этом духе, – расплывчато ответил зыркающий глазами по сторонам, явно пребывающий в напряжении фиксатый. – Все, пошел. И веди себя естественнее!
   – Ладно, – буркнул, открывая разболтанную дверцу и покидая грязный салон «Жигулей», Игла.
   Бык непроизвольно коснулся ладонью внутреннего кармана куртки, где находился китайской сборки пистолет «ТТ», и проводил быстро пересекавшего двор подельника тяжелым взглядом. Затем посмотрел на часы, извлек из кармана невесомую трубку и в двадцатый, наверное, раз безо всякой надежды набрал номер сотового телефона исчезнувшей любовницы.
   И вдруг, после первого же длинного гудка, ему ответил глухой, явно настороженный мужской голос:
   – Алло? Вас слушают! Говорите!..
   Сердце бандита едва не выпрыгнуло из груди. Он торопливо нажал на сброс, потом поморщился, как от острой зубной боли, и с протяжным воем хлопнул себя ладонью по лбу. Бык запоздало вспомнил, что мобильник Масюлевич имел определитель номера. Выходит, только что он оставил боевикам старика ниточку, которая может привести амбалов Тихого прямо к нему!
   В том, что на попытке добыть тайные счета хозяина нимфоманка Масюлевич спалилась, фиксатый больше не сомневался ни на йоту. Можно было прямо сейчас уезжать из этого долбаного двора, отзывать наружку от «Калькутты» и в срочном порядке предпринимать ответные действия, но он не мог этого сделать, не дождавшись возвращения Иглы из квартиры.
   Выругавшись сквозь зубы, Новгородский Бык закурил, жадно, со свистом, втягивая в легкие дым. Высосав всю сигарету за десяток затяжек, он щелчком выбросил бычок за приспущенное стекло и увидел пулей вынырнувшего из подъезда наркомана. Тот не шел – почти бежал обратно к тачке. На руки его все еще были натянуты прозрачные перчатки!
   Бык едва не зарычал от подобного дебилизма. Мозг его лихорадочно работал: значит, Игла увидел на хате нечто такое, что лишь подтверждало самые худшие опасения насчет взятой с поличным Наталии. Вот это засада так засада!
   Повернув ключ в замке зажигания, фиксатый запустил недовольно чихнувший изношенный движок колымаги.
   Бык не сомневался, что слабая женщина с ходу расколется Тихому и про их тайные встречи, и про то, что рассказала пылкому любовнику «запасной вариант», предусматривавший прохождение грузовиков со спиртзаводами через северный пограничный КПП в случае непредвиденного закрытия тереховского «окна». Он спалился по-черному. Старик, как пить дать, уже заказал его!
   – Там в гостиной стул опрокинут, в ванной на стиралке комплект чистого бабского белья лежит, лифон с трусами, и воды полно, уже через верхнее сливное отверстие уходит, – рванув на себя дверь и едва не вывалившись на асфальт, когда Бык резко дал по газам «жигуленка», сообщил запыхавшийся наркоман. – Видно, когда за телкой пришли, то в ванну не заглянули. А вода на душ была переключена, потому и не слышали, как набиралась. Вполне могло уже весь дом затопить…
   – Перчатки сними, ур-род! – Вылетев со двора через арку на Каменноостровский проспект и выровняв машину на полосе, Бык коротко, не поворачиваясь, от души врезал наркоману кулаком в челюсть. Удар получился сильный. Длинный и тощий, как шланг, Игла перегнулся в поясе и здорово приложился лбом о переднюю стойку.
   – За что?! – потирая багровую ссадину над бровью, заныл лоханувшийся подельник, прекрасно понимая, в чем прокололся. Он торопливо стянул перчатки и, помешкав, сунул их в бардачок машины.
   – Сам знаешь, – огрызнулся Бык. – Скажи спасибо, если любопытные старухи у окон тебя с этими перепонками на граблях не срисовали! Выбросишь их в первый попавшийся мусорный контейнер. Вот же пидор…
   Через два квартала, у моста через Неву, фиксатый остановил машину. Достав несколько смятых пятисотрублевок, брезгливо, как подачку, бросил их на колени затравленно притихшего наркомана.
   – Ключи от хаты.
   Игла, пробормотав невнятные извинения, вернул связку дубликатов. Бык открыл дверцу, вышел из тачки, наклонился к проему и, мрачно уставившись на презираемого им бывшего бандита, превратившегося из-за дури в половую тряпку, четко произнес:
   – Пикнешь кому хоть слово – убью! – С силой захлопнув дверь «копейки», бригадир быстрым шагом направился к своей припаркованной неподалеку от набережной «Тойоте Лендкрузер».
   Проходя вдоль гранитного парапета Невы, Фикса, стараясь не привлекать постороннего внимания, выбросил в свинцовую воду ставшие ненужными ключи от квартиры любовницы. Обернулся. «Жигуленка» Иглы уже не было.
   Направляясь к джипу, Бык напряженно думал. Теперь, когда все открылось, у него оставалось только три пути.
   Первый – немедленно забрать из тайника баксы и слинять поездом куда глаза глядят. Во Владивосток, например. Или в Белоруссию, благо в гости к батьке Лукашенко для братьев-россиян никакой визы не требуется. Там, возможно, и не достанут. Но мир, как известно, тесен. Каково это – всю оставшуюся жизнь трястись от страха, пугаться собственной тени и ежедневно ждать киллерской пули в затылок?! Так можно и крышей поехать. К тому же, если разобраться, бежать из города с чемоданом денег никогда не поздно. Пока ты жив и здоров…
   Второй вариант, стремный – рассказать все папе, известному авторитету Александру Петровичу Мальцеву, и попросить у него защиты от скорой и кровавой мести старика. Разумеется, узнав о провернутом без его ведома шумном, с тройной мокрухой, кидке пожилого уголовника, Петрович, мягко говоря, не похвалит. Ведь мало того, что Бык стал инициатором серьезного конфликта, так он все заработанные на продаже бельгийских спиртзаводов деньги, не считая доли новгородских подельников, забрал себе! В общак группировки не отстегнул ни бакса! А это почти то же самое, что скрысятить у своих… Еще неизвестно, как папа отреагирует на такую тухлую выходку. Может получиться даже хуже. Вроде как добровольно кинуться в пасть голодному тигру.
   Но даже если Петрович простит Быка, племянника своего давнего знакомого, бывшего кореша по зоне новгородского карточного шулера Арлекино, прикроет его своим авторитетом, влиянием и силой, многократно превосходившей боевую мощь стремной группировки Тихого, то с таким трудом и огромным риском заработанные деньги – а это без малого пол-«лимона» баксов, целый капитал! – однозначно придется отдать. Но тогда ради чего было рисковать шкурой и затевать столь сложный гамбит с бухгалтершей-нимфоманкой? Ради проблем на задницу?! Ведь в любом случае Тихий не простит ему, мелкой бандитской сошке, такой крутой подлянки. Выследит и кончит. И никакой Мальцев не поможет. Только ручки свои потные потрет, падла, ни за хрен собачий поимев целую кучу валюты!
   Нет, этот вариант отпадает. Как говорит Коля Фоменко на «Русском радио», игра в геморрой не стоит свеч. Прав клоун.
   Остается вариант номер три. Наиболее безумный, но, пожалуй, самый эффективный с точки зрения тактики. Заставить самого Тихого дрожать от ужаса. Сделать его жизнь кошмаром. Превратить из охотника в дичь. Наконец, поссорить его с другими авторитетами. С тем же Мальцевым. Почему нет?! Когда начнется настоящая гангстерская война, когда вооруженные банды боевиков, не разобравшись толком, начнут крошить друг друга направо и налево, когда кровь хлынет рекой, – уже никому не будет дела до того, кто и кому приказал перехватить чужой контрабандный груз.
   А дать этим долбаным паханам отмашку к началу смертельного поединка – раз плюнуть!
   В свой джип Новгородский Бык садился, уже точно зная, как перейти в разборках с вычислившим его Тихим от обороны к наступлению.

Глава 4

   К этой поездке в город Алена готовилась заранее. Сегодня она твердо решила удрать от неотступно опекающего ее телохранителя и – впервые в жизни! – в свои шестнадцать лет совершенно одной побродить по Петербургу. В последние месяцы ее особенно угнетало, морально и физически, ощущение тянущегося за ней, постоянно наблюдающего за каждым ее движением угрюмого «хвоста» с пистолетом под пиджаком. Она мечтала погулять по городу, а ближе к вечеру зайти на какую-нибудь молодежную дискотеку, выпить бокал запретного шампанского и потанцевать с понравившимся парнем, одним словом – вдохнуть воздух настоящей свободы и лишь поздно ночью вернуться домой на такси. Просчитав все возможные варианты, Алена уже давно пришла к выводу, что к бегству у нее есть только один путь – через окно женской туалетной комнаты. Это было единственное, если не считать примерочной кабинки, место в городе, куда не совал свой нос телохранитель и где она могла хотя бы минуту побыть совершенно одна, когда находилась вне дома.
   Но, как назло, во всех больших магазинах и модных бутиках, которые она посещала с тех пор, как решилась на дерзкий побег, женские комнаты были без окон. Или окошко оказывалось таким крохотным, что в него могла пролезть разве что мышка. Или вело в загаженный двор со ржавыми железными воротами, закрывающими арку, из которого не было выхода.
   Но Алена не унывала. Главное, думала она, есть сам план побега, а найти подходящее окно – это лишь дело времени.
   Отец, ее заботливый, щедрый, добрый престарелый папа, имевший – кто бы мог подумать! – непосредственное отношение к миру организованной преступности и даже находившийся где-то очень высоко в жесткой гангстерской иерархии, знакомой Алене лишь по детективным романам и фильмам, – этот отец как глава семьи имел лишь один существенный недостаток: он слишком любил своих жену и дочь, чтобы позволить им находиться вне роскошного трехэтажного коттеджа в Озерках без сопровождения охранника. И очень за них боялся, особенно учитывая полную опасностей «профессию», которой он зарабатывал на жизнь. А денег у отца всегда было очень много. Алена не помнила, чтобы отец хоть раз отказал ей в просьбе о приобретении той или иной вещи, сославшись на отсутствие средств. У них в доме было все, что только можно пожелать, – от сауны с бассейном и водопадом, спортивного зала с тренажерами, матами и зеркальной стенкой, шикарной мебели, эксклюзивных предметов интерьера, лучшей аудио– и видеотехники, самых современных компьютеров до модных туалетов известных кутюрье и деликатесов к столу. Разве что наличных отец Алене почти не давал. Они дочке просто не требовались. В бумажнике ее телохранителя всегда имелось сразу несколько пластиковых кредитных карточек, которыми можно было расплатиться в большинстве солидных магазинов Санкт-Петербурга. В другие она не заходила…
   Считала ли себя Алена Белова, у которой было все, кроме свободы, счастливой? Нет.
   Девушка часто думала, что ее жизнь сложилась бы совершенно иначе, если бы в три года она, испугавшись безобидной, в сущности, новогодней шутки подвыпившего отца, не потеряла способность говорить. Она ходила бы в обычную школу, общалась со сверстниками, рано или поздно выбила бы себе право свободно распоряжаться своим временем и, наверное, уже давно встречалась бы с парнем, как делают все ее сверстницы, даже куда как менее обеспеченные, менее красивые и не столь образованные, но совершенно свободные в плане времяпрепровождения. А так…
   Когда Алене исполнилось пять лет, отец настоял, чтобы ее не отдавали в спецшколу для глухонемых детей. Ведь она все слышала и до трагического несчастного случая даже умела разговаривать. Тогда учителя – их было пятеро – стали приходить к ним домой, благо дома были созданы все условия, в том числе и чисто технические, для полноценного обучения ребенка. Так девочка, не отвлекаясь на посторонние глупости и не тратя уйму лишнего времени, как учащиеся обычных образовательных школ, уже к четырнадцати годам получила аттестат о среднем образовании, в совершенстве овладела компьютером и выучила два иностранных языка – английский, как принятый международный, и итальянский, как самый мелодичный и красивый. Она не могла говорить, но все понимала, писала и переводила спутниковые телепередачи – в огромном доме, разумеется, помимо прочего имелась и сателлитовая «тарелка».
   Вот и выходило, что средствами общения Алены с таким многогранным и наполненным жизнью, событиями, зрелищами и совершенно разными человеческими судьбами огромным миром, не считая похожих на тюремную прогулку выездов в город «под конвоем» и молчаливого общения с угодливыми продавцами престижных магазинов, были лишь книги, видео, телевизор, а в последние пару лет – всемирная компьютерная паутина Интернет. За монитором Алена проводила практически ежедневно по нескольку часов, перелистала тысячи сайтов, от платных откровенно эротических до смешных персональных страничек с кустарными газетами, анкетами, играми, мультфильмами, сказками, байками и прочей белибердой, принадлежавших таким же простым пользователям, фанатам виртуальной реальности.
   Но главное – благодаря компьютеру одинокая девушка получила возможность вести переписку с несколькими заочными приятелями, не только в России, но и за рубежом. Весь этот обмен приветами был совершенно несерьезным, и вскоре из всех заочных друзей у Алены осталось лишь двое – назвавшийся Алексеем двадцатилетний парень из Питера и пятнадцатилетняя девушка из Ярославля с редким, а возможно, и выдуманным именем Диора. Только им двоим Алена рассказала о себе подробно и правдиво. В частности, о том, что лишилась дара речи в результате перенесенного в детстве шока и не может встречаться с кем-либо по той причине, что вне дома ее неотлучно сопровождает громила-телохранитель. Но вот на вполне понятные вопросы своих компьютерных друзей о ее отце Алена вынуждена была солгать и сообщила, что папа – крупный бизнесмен…
   Однажды, примерно месяц назад, Алексей предложил Алене встретиться где-нибудь в городе. Посмотреть друг на друга вживе после полугода заочного знакомства и достаточно откровенных, глубоких, с обменом мыслями о сложностях жизни и насущных проблемах, однако ни к чему не обязывающих писем. С чисто практической точки зрения «забить стрелку», как выразился Алексей, было совсем легко – достаточно всего лишь обговорить время и место встречи. Скажем, в «Пассаже», в два часа дня, у секции косметики «Ревлон». А не узнать Алену, рядом с которой постоянно топчется громила с внешностью Кинг-Конга, было просто невозможно…
   Алена пообещала подумать и завтра дать ответ.
   Всю ночь она не спала и то молча смотрела через огромное мансардное окно на далекие мерцающие звезды, то тихо плакала, думая о несчастной, бросившей ради отца сцену и балет маме. Болезненно мнительный отец Алены практически со дня свадьбы держал молодую жену на «коротком поводке», и она уже семнадцать лет страдает от недреманного всевидящего ока у себя за спиной.
   Алена не боялась встречи, о которой попросил парень. Не боялась, что ее разочарует внешность доброго товарища, почти ровесника, в общении с которым уже давно не существовало запретных тем. Внешность мужчины для выросшей в молчаливом окружении выдуманных книжных героев и наивных грез девушки не являлась важным фактором. Можно даже сказать, что она имела наименьшее значение. Гораздо сильнее девушку волновало, что у человека внутри. И уж тем более Алена не боялась, что Алексей в ней разочаруется (для мужчин внешность девушки играет подчас огромную роль), прекратит писать и она потеряет интересного собеседника и даже друга, без которого ее и так не слишком веселая жизнь станет заметно скучнее и тоскливее. Нет, Алена знала, что Создатель не обделил ее внешностью. Она не раз замечала, как плотоядно, со скрытым вожделением смотрят ей вслед и безмолвно томятся, не смея делать комплименты, сменяющие друг друга безликие охранники, а мужчины в городе буквально выворачивают шеи, когда она проходит мимо. Один толстяк на «Мерседесе», заглядевшись, едва не врезался в столб на Невском, чем немало посмешил Алену. Девушка видела, с какой завистью, улыбаясь сквозь зубы, разглядывают ее высокую стройную фигуру и маленькую упругую грудь считающие себя чуть ли не Клавами Шиффер продавщицы модных магазинов и напыщенные, манерные визажистки в салонах красоты.
   Алена боялась другого. Того, что эта очная встреча с Алексеем будет для них первой и последней. Пока парень и девушка, рисуя в воображении образы друг друга, общаются через компьютер или, скажем, по телефону, этот заочный дружески-романтический роман может продолжаться очень, очень долго. Ведь невидимый, полностью открывающий тебе душу друг – это лучший друг в мире. Идеальный. Какого нет в повседневной жизни.
   Но стоит Алексею увидеть ее, и он, как любой нормальный парень на его месте, обязательно захочет новых встреч, более насыщенного, более тесного общения, на что излишне строгий и в последнее время заметно постаревший и замкнувшийся отец никогда не согласится.
   Разве это жизнь?! Права мама, тысячу раз права – это золотая клетка, из которой при свихнувшемся на их безопасности отце нет выхода! «Хоть бы тебя наконец прикончили, старая сволочь!» – бросила однажды мать в лицо мужу, выпив слишком много.
   Страшно признаться, но и Алена, любившая отца ничуть не меньше, чем в детстве, в последнее время думала об этом же – об освобождении, которое может дать ей и маме только смерть Олега Степановича…
   На следующее утро заплаканная, с покрасневшими глазами Алена села к компьютеру и отправила Алексею письмо, в котором наотрез отказалась от встречи и просила его больше никогда не писать ей, ибо у них нет общего будущего.
   А ниже приписала, что любит его…
   Но парень, как робот, в которого заложили программу, продолжал присылать письма, словно ничего не случилось. Правда, послания стали короче, чем прежде, и приходили нечасто – всего раз или два в неделю, но регулярно. Алена чувствовала, что еще немного, и она не выдержит, ответит, и тогда…
   Что? Что может быть «тогда»?!
   Понимая, что находится на грани нервного истощения, девушка уже не могла думать ни о чем, кроме побега. Воздух свободы – вот что ей было нужно сейчас куда больше, чем все капиталы поехавшего крышей отца-мафиози.
   Сегодня, во время поездки на ежегодную туристическую ярмарку в «Ленэкспо», Алена твердо намеревалась в очередной раз попытаться улизнуть из-под опеки телохранителя Тимура и окунуться в долгожданные объятия огромного, лязгающего, манящего и одновременно самую чуточку пугающего мегаполиса. В ее крохотной дамской сумочке, кроме электронной записной книжки, на экране которой, как на листе блокнота, можно было писать специальной палочкой, лежала тоненькая пачка долларов – ровно две тысячи. По прикидкам Алены, этих денег должно было хватить, чтобы весело провести вечер.

Глава 5

   Покинув квартиру вместе с Лялей и демонстративно не обращая внимания на стриптизершу, которая шла рядом, поправляя влажные после душа волосы, Леха Реаниматор с непроницаемым лицом молча спустился к поджидавшему его джипу с братками. Позади сидевшего за рулем «БМВ» Лобастого в тачке по-хозяйски развалился, высунув руку с сигаретой в приоткрытое окно на задней двери, бритый под бильярдный шар молдаванин Верзила. Увидев рядом с Лехой шикарную даму, он восхищенно присвистнул:
   – Вот это бикса! Братан, ты, в натуре, гигант! Гы-гы!
   Ляля остановилась у подъезда, повернулась к Лехе и спросила равнодушно:
   – Подвезете до метро? Или я пешком…
   – Сегодня некогда, куколка, извини. Нам в другую сторону. Тут рядом, за пять минут дойдешь. Между прочим, могла бы и на моторе. Деньги есть.
   – Я экономная, – сверкнула белоснежными искусственными зубками стриптизерша. – На апельсиновую норку к зиме собираю, понял?
   – Понял. Ну, пока, – погладив Лялю по заднице, Реаниматор обошел джип, распахнул дверь и устроился на кожаном сиденье рядом с Лобастым. Обернулся к едва не высунувшему язык Верзиле, тяжело взглянул на его похотливую рожу.
   – Когда б я так жил! – гоготнул поглощенный созерцанием женских прелестей браток, провожая взглядом зазывно покачивающую бедрами Ляльку. – Такой станочек, сиськи! И сколько стоит?! Может, и я продегустирую?!
   – Эта бикса только для белых, по спецзаказу, – подтолкнув тяжело вздохнувшего Леху локтем, сообщил Лобастый, рывком трогая джип. О встречах Реаниматора с танцовщицей из «Луны» в отличие от примкнувшего к их бригаде совсем недавно Верзилы он был хорошо осведомлен. – Так что, африканский друг Мандела, на чужой каравай рот не разевай. Видишь, Леха уже окрысился…
   – А я че? – быстро пошел на попятную Верзила. – Спросить нельзя, что ли, бля?! А за ниггера, слышь, еще ответишь…
   – Ладно, не ссы. Ты не ниггер. Ты круче. Румын – это звучит гордо! Ха-ха!
   – А как насчет в табло?!
   – Памперс только смени, боец, пахнет.
   Реаниматор, не обращая внимания на бестолковую словесную перепалку молодых пацанов (он был старше обоих лет на десять), молча достал из пачки сигарету, закурил и, кинув взгляд на лихо крутившего янтарную лакированную баранку «БМВ» Лобастого, тихо спросил:
   – Куда так торопимся? Даже не позвонил. Плохо.
   – Извини, братила, что кайф тебе сломали, – примирительно бросил Лобастый. – Тема есть горячая, нужно срочно ехать в Русско-Высоцкое. Поселок такой, по Таллинскому, до развилки, а там…
   – Я в курсах, где это, – кивнул Реаниматор. – Проезжал пару раз, когда на рыбалку, на Судачье, ездил. Зачем нам в этот долбаный колхоз? Ларек, что ли, открылся? – хмыкнул брезгливо.
   – Там это… – вмешался в разговор бритоголовый молдаванин. – Барыга один с рынка «Юнона» наводку слил. Я ему как-то обмолвился… типа, если знаешь, кто не платит, выкладывай, будешь ежемесячно свою долю с нашего процента иметь. Ну, урод и купился.
   – Информация непроверенная, получена коммерсантом через десятые руки. Кто-то случайно по пьянке сболтнул. Но, если тема подтвердится, можно нехило развлечься, – деловито заметил более серьезный и менее эмоциональный, чем напарник, Лобастый. – Короче, вроде как в доме одном, сараюге на окраине, целая подпольная студия обосновалась. Видеофильмы снимают, Эйзенштейны гребаные. Причем кассеты гонят исключительно на экспорт. Здесь не светятся, сидят тихо, целых два года. Поэтому их до сих пор и не спалили.
   – Клубничка? – уточнил Реаниматор, широко зевая. Разве в постели с Лялькой выспишься!
   – Она, родимая!
   В последнее время невероятно прибыльный порнобизнес, по доходности сравнимый разве что с торговлей оружием и наркотой, расцвел в Ленинградской области, граничащей с чухонскими Эстонией и Финляндией, махровым цветом. Правда, до сих пор под группировкой Мальцева не было ни одной из подпольных студий. Что ж, если повезет, сегодня они с пацанами прикрутят первую.
   – Не обычная, бля, клубничка, а круче некуда! – осклабился Верзила, резко подавшись вперед к самому Лехиному уху. – Садисты, мазохисты, педики, извращенцы всякие, а до кучи – малолетки! За такие стремные штэллы можно с терпил немерено лавэ снять!
   – Это барыга твой болтал, точно пока ни хрена не известно, – осадил подельника Лобастый. – Может, туфта голимая. Я лично думаю, мало шансов, чтоб такая шарага два года без крыши суетилась. Прикинь, кто в порнухе снимается? Шлюхи, гомики разные. За два года их сколько должно было через студию пройти? И у каждой второй язык длиннее моего члена. Давно бы проболтались. Или братве, или мусорам. В таком бизнесе нужно с надежной крышей еще перед открытием договариваться. За сумасшедшие бабки. Опять-таки сбыт продукции. Так что левые фраера, дилетанты в таких делах не участвуют, только профи. А у профи все схвачено.
   – Проверим, – подвел черту Реаниматор, небрежно давя в пепельнице окурок. Скептически прищурился. – Значит, информация вся? Русско-Высоцкое, сараюга на окраине?
   – Чем богаты, – пожал плечами Лобастый. – Приедем на место, прокатимся по поселку, оглядимся спокойно. Может, найдем зацепку.
   – И что ты надеешься увидеть? – усмехнулся Леха. – Огромный плакат на воротах: «Студия «Порномаунт пикчерз»?
   Лобастый пожал плечами.
   – Если даже представить, что коммерсант прав и видеостудия в поселке существует, то с кондачка нужный дом не срисуешь, – продолжал Реаниматор. – Теневые барыги – народ осторожный. По уму надо или наблюдение круглосуточное ставить, минимум в трех точках, или номер дома знать.
   – Значит, остается только… – с глубокомысленным видом встрял Верзила, сосредоточенно ковыряя в носу, – заходить в каждый дом и представляться водопроводчиком! Бабуля, кран починить не надо? Гы-гы!
   – Не в каждый, мудила. Сказано – на окраине, – скосив глаза на хмуро задумавшегося Реаниматора, буркнул Лобастый. – Короче, не хер зря воздух пачкать, до Русско-Высоцкого долетим, а там уже как карта ляжет.
   – Главное, раньше времени на них страху не навести, – потянувшись за новой сигаретой, тихо сказал Леха. – Не каждый день такие приметные тачки, как наш «бимер», круги по тамошнему навозу наворачивают… Вот что. Остановимся на трассе, вы пока посидите, а я схожу прогуляюсь. Если вдруг что – позвоню на мобилу.
   – Как скажешь, бры-га-дыр! – попытался поиронизировать молдаванин, вольготно развалившийся на заднем сиденье – на манер султана на пуховых подушках.
   И Реаниматор в который уже раз с трудом удержал себя от того, чтобы в качестве воспитательной меры не развернуться и не врезать излишне быстро освоившемуся в бригаде борову по губастой смуглой роже.
   … Долго искать «сараюгу», однако, не пришлось. Не спеша прогулявшись по улочкам поселка и попив пивка, купленного в придорожном ларьке, Леха увидел только один дом, заслуживающий внимания. Он действительно стоял на окраине, вдалеке от обшарпанных панельных пятиэтажек, деревянных халуп и оживленного шоссе.
   Двухэтажный добротный коттедж кубической формы из белого кирпича, с пристроенным к нему просторным гаражом, с окнами, плотно закрытыми от любопытных взглядов горизонтальными жалюзи и защищенными от проникновения извне металлическими решетками. Реаниматор сразу про себя отметил, что огороженная забором территория без единого деревца и кустика и ближние подступы к выглядевшему безжизненным и пустым дому просматривались со второго этажа во всех направлениях. Лучшего места не придумать. Если видеостудия действительно существует, то располагается она именно здесь…
   Когда же, проходя мимо коттеджа, Леха вдруг заметил установленную перед входом крохотную камеру видеонаблюдения, он лишь мысленно усмехнулся. В яблочко!
   Перед тем как вернуться назад, к джипу, Реаниматор внимательно изучил сонный поселок, обойдя его весь, и опять свернул к ларьку, в котором покупал пиво. У заветной точки топтались трое заскорузлого колхозного вида мужиков в промасленных спецовках. Подождав в сторонке, пока они удалятся, купив сигарет и по две бутылки отдающей стиральным порошком «Балтики», Леха наклонился к окошку, взял еще немецкого пива и, отказавшись от сдачи, спросил у продавца – сонного веснушчатого парня:
   – Слышь, корешок, ты местный?
   – Ну, – равнодушно бросил тот, покосившись на коренастого, хорошо одетого мужика с короткой стрижкой, едва заметным шрамом над левой бровью и массивным золотым перстнем на безымянном пальце правой руки.
   – Может, посодействуешь тогда? А я в долгу не останусь, – в окошке словно невзначай появилась фиолетовая пятисотрублевка. – Я друга ищу. У него здесь, в Русско-Высоцком, дача. Коттедж. Владимир Константинович его зовут. Фамилия Корнеев. Коммерсант из Питера.
   – Тут много у кого из питерских дачи, – не спуская глаз с купюры, уже чуть живее, но все еще вяловато ответил парень. – Когда построился-то друг?
   – Два года назад. Может, чуть раньше. Говорил, дом из белого кирпича.
   – А… машина у него какая?
   – У него-то?! – ухмыльнулся Реаниматор, отхлебывая пиво. – Да он их как перчатки меняет! Последняя, кажется, «Фольксваген».
   – Не видел, – покачал головой продавец. – Есть тут один похожий коттедж, но там хозяева не питерские. И «Фольксвагена» нет. Только серая «девятка» и мини-вэн корейский синий, у обоих стекла тонированные.
   – Точно? Ты ничего не путаешь?
   – Что я, дурак? У питерских тачек номера с серией семьдесят восемь, а у этого одна машина с серией шестьдесят, а другая – девяносто девять.
   «Ни фига себе разница! – подумал Реаниматор. – Псков и Московская область». А вслух сказал:
   – Вот бля! Кинул, значит, сволочь! Понимаешь, корешок, – нагнувшись ближе к окошку и выпустив на парня пивной выхлоп, по-свойски сообщил Леха, – денег он мне должен, гад. Много. Я ему на сотовый звонил, а он – подъезжай, говорит, сегодня в Русско-Высоцкое, на дачу. Коттедж из белого кирпича, приметный. Отдам все до копейки. Ладно, раз такое дело. Вот, на, держи, – словно жалея денег, нехотя бросил продавцу смятую купюру. – Спасибо тебе, а то ползал бы тут как дурак, вынюхивал… Ну, найду козла – точно ноги выдерну!
   – Дядь, – без тени смущения смахнув пятисотрублевку в недра ларька, сказал парень, – а ведь вы, наверное, опер из милиции. А? – и хитро прищурился.
   Реаниматор, уже успевший разогнуться и, бросив в мусорник недопитую жестянку с теплым пивом, нацелиться на стоявший в пределах видимости джип с пацанами, оглянулся. Внимательно, исподлобья посмотрел на продавца, словно оценивая, можно тому довериться или нет, после чего снова наклонился к окошку ларька.
   – Почему ты так решил? – тихо спросил он парня.
   – Не знаю. Только… если вам еще кое-чего про хозяев того дома узнать надо… – хитрец многозначительно замолчал и поджал губы.
   «А ты, парень, не дурак, – подумал Леха. – Сечешь поляну. И, главное, если что, трепать точно не станешь. Деваться тебе отсюда, от родной хаты, больше некуда».
   Сунув руку в карман куртки, Реаниматор вытащил стянутую резинкой пачку, и на окошко легли еще пять красненьких сотен.
   – Не, вы не мент, – понимающе фыркнул парень, увидев такую кучу денег в руках незнакомца. – Скорее наоборот. Но мне по фигу. В общем, так, – он придвинулся ближе и перешел на шепот: – Наш дом неподалеку от этого коттеджа стоит. Его еще лет пять назад строить начали, но потом бросили. А два года назад объявился новый хозяин и быстро все доделал. Самого я только пару раз видел. Когда строительство шло и уже позже. Сигареты у меня покупал, рано утром. Высокий такой очкарик, примерно вашего возраста. Вообще он в поселковый магазин не заходит и по округе не гуляет. Только на тачке передвигается. Приедет-уедет. Иногда я видел, как мини-вэн ближе к ночи в противоположную от трассы сторону, к лесу, уезжает. Потом возвращается часа через два. А однажды, с год назад, вообще интересный случай произошел… – Продавец стрельнул по сторонам глазами и, убедившись, что рядом с ларьком нет покупателей, приглушенно продолжал: – Тогда на втором этаже коттеджа еще решеток не было, только жалюзи. Из окна ночью девка вылезла, по простыне. Голая, в одних трусах. Я как раз на улице курил и все срисовал. Не успела спрыгнуть на землю, как из двери амбал с пистолетом в руке вылетел. Она его увидела и как закричит. Бежать не могла – наверно, ногу подвернула. А этот гоблин подлетел, по башке ей рукояткой пушки врезал, ну девка и вырубилась. Сгреб и обратно в дом заволок. Потом вышел на крыльцо и долго, сука, по сторонам смотрел, проверял, все ли тихо…
   Резко закончив свою удивительную историю, буквально прилепившую к окошку посерьезневшего Реаниматора, паренек как ни в чем не бывало отвернулся и сделал вид, будто ковыряется в коробках с товаром, пересчитывая пакеты с соком и бутылки с минеральной водой.
   – Корешок, ты меня здесь видел когда-нибудь? – строго спросил Леха, перед тем как отойти. – Подумай, советую.
   – Вам что, сигареты или пивка?! – обернувшись, парень приподнял брови и посмотрел на Реаниматора как на случайного покупателя-автомобилиста, словно видел его впервые в жизни.
   Леха удовлетворенно хмыкнул, кивнул и направился к джипу.
   Значит, видеостудия, где снимают порнушку и прочую мерзость, все-таки здесь, под боком. Вряд ли камера перед входом в коттедж оснащена системой ночного видения. И фонаря рядом с воротами нет. Притупилась у барыг бдительность от долгой безнаказанности, факт. Впрочем, о чем это он, сейчас белые ночи, в двенадцать ночи светло, как днем. Что ж, это не великая помеха… Кстати, любопытно, на кой ляд мини-вэн по ночам в лес ездит? Не за грибами же.
   Страшная догадка пришла сразу, и Леха, за плечами которого было много такого, о чем не говорят вслух, все равно ощутил, как по спине пробежала ледяная волна.
   Он тяжело ввалился в джип, переглянулся с Лобастым, закурил и скомандовал:
   – Давай назад в Питер. До вечера забот хватает. С папой надо вопрос о Северном рынке перетереть, пока он не свалил. Ты в курсе, Петрович сегодня к трем часам на венчание к Пузырю поедет, в Троицкий храм.
   – Знаю, его Зверь с братвой сопровождать будет. А мы к шести, думаю, с делами закончим, – медленно проговорил Лобастый, внутренне уже ликуя от предчувствия поживы. Выходит, прав оказался барыга?
   Бритый отморозок Верзила, уронив челюсть, подозрительно быстро для своего носорожьего интеллекта что-то сообразил, радостно хрюкнул и заерзал джинсовой задницей на мягкой коже сиденья.
   – Когда закончим, то чуток переоденемся и вернемся, – помолчав, процедил Реаниматор сквозь зубы, медленно выдыхая сизый дым. – Зайдем к господину режиссеру в гости. Без приглашения.
   – Ну, а если круто повезет, даже сможем поприсутствовать на съемках! – оскалился Лобастый, до упора вдавливая педаль акселератора.
   Сзади мерзко, глумливо захихикал, потирая потные ладони, Верзила.

Глава 6

   Со стороны застывшие у алтаря Троицкого храма молодожены смотрелись как пара клоунов в цирке. Толстый и Тонкий. Это сравнение сразу пришло на ум Тихому, едва он увидел брачующихся, и несколько его позабавило, на минуту вырвав из плена прочно засевших в голове неприятных мыслей. Действительно, разменявший пятый десяток, низкорослый и очень упитанный Пузырь, которому как нельзя более соответствовало его погоняло, и совсем еще юная, высокая, очень худая и плоскогрудая невеста выглядели рядом друг с другом на редкость смешно. Как ожившая карикатура на тему «Неравный брак».
   – И где он ее, такую прозрачную, только откопал? – словно по заказу, как раз в эту минуту прорвавшись через церковные песнопения, послышался сбоку, из толпы приглашенных, надменный басок.
   Тихий повернулся и с интересом посмотрел на стоявшего у колонны крепкого, атлетического сложения красивого мужика, который с презрительной ухмылкой глядел поверх голов и зажженных свечей на неумело прикладывавшихся к подставленной священником иконе новобрачных. Судя по внешнему виду – видневшейся из-под воротника тонкой белоснежной рубашки «голде», демонстративно засунутым в карманы брюк рукам и специфическому взгляду, – этот здоровяк, как и все присутствующие, наверняка принадлежал к питерской братве. А точнее, к ее верхушке. Рядовых быков на свадьбу авторитета если и пускают, то лишь в качестве охраны.
   У этого же была своя свита – тройка шкафов, даже в полумраке храма не снимавших квадратные темные очки. Но, как ни странно, Степаныч видел атлета впервые. Наверное, кто-то из новых, не так давно приподнявшихся и занявших ступеньку уровнем выше боевиков, подумал Тихий. Надо же, не боится бросаться такими словами, когда вокруг немерено братков из окружения Пузыря…
   – Так они с самого ее детства знакомы, – проявил редкую для своего статуса осведомленность один из телохранителей атлета. – Это его двоюродная сестра, прикинь!
   – Ни хрена себе, – фальшиво удивился здоровяк и, словно культурист на подиуме, поиграл проступавшими под огромного размера пиджаком грудными мышцами. – Это же грех, кровосмешение!
   – У католиков трахаться с кузинами всегда было можно, – вставил другой охранник. – Западлом не считается.
   – Так это у католиков, а Пузырь-то православный… Во, дожили, туши свет! – не унимался амбал, не приглушая голоса.
   Как и предполагал Тихий, сразу с десяток братков из сгрудившейся в храме толпы, резко оглянувшись, злобно зыркнули на бесцеремонно обсуждавшего молодоженов бугая. Ага, засуетились. Ну что, орлы, выйти предложите балаболу на свежий воздух или как?!
   Внимательно следившему за назревающим эксцессом, разом позабывшему свои тяжкие проблемы Тихому было любопытно, чем вся эта стремная пикировка закончится. Атлет со товарищи, будучи в явном численном меньшинстве, открыто нарывался, без тени страха с ухмылкой наблюдая за ответной реакцией пузыревских братков.
   Но что больше всего поразило Тихого, так это бессильная злоба на лицах не сделавших даже малейшей попытки осадить незнакомца гатчинских! Что за чудо такое?! Уж не новый ли это воровской смотрящий вместо Вишни?! С такой физиономией? Бред.
   – Слушай, ты случайно не знаешь, от какой семьи тот качок? – осведомился Тихий, оглянувшись на молча стоявшего сзади бодигарда Виталия, и удивленно приподнял седые брови. – Вон там, у колонны. Со свитой.
   – А-а, этот… – протянул телохранитель, тоже, как и многие присутствующие, следивший за наглыми громилами. – Семья у него известная. Менты. Старший лейтенант из ОМОНа, а с ним его бойцы. Дмитрий Томанцев. Младший из братьев. Старшой опером в главке, на Литейном, на особо шумных делах специализируется. Недавно, говорят, майора получил. За разгром секты сатанистов.
   – Значит, мусора пожаловали, – хмыкнул Тихий, брезгливо скривив бледные старческие губы. – Наглости набрались, в цивильном прикиде на венчание уважаемого человека припереться да еще язык свой поганый распускать. Раньше все больше из машины на пленку снимали, а сейчас вот как… Совсем, суки, оборзели после того, как народ президента-гэбэшника выбрал! Думают, теперь их ментовское время пришло…
   – Вход в храм открыт для всех, – с непонятной иронией сказал Виталий. – И для ментов в том числе.
   – Мое почтение, Олег Степаныч, – кто-то вполголоса окликнул Тихого, и патриарх увидел подошедшего к нему в сопровождении двух быков опоздавшего к началу церемонии Александра Петровича Мальцева.
   На ловца и зверь бежит, сжав челюсти и изобразив на лице улыбку, подумал Тихий. Вслух же проговорил нейтральным тоном:
   – Здравствуй, Саша. Как живешь?
   – Не жалуюсь, – с достоинством сказал Мальцев. И вдруг, чего совсем не ожидал Тихий, сразу рванул с места в карьер: – Я слышал, у тебя неприятности случились. Товар на несколько «лимонов» увели, людей невинных положили. Беспредел…
   – От кого слышал?! – вмиг подобрался Степаныч, уже совсем другими глазами взглянув на надменно застывшего рядом хозяина Новгородского Быка. О трагедии у Старого Изборска знало всего несколько доверенных людей Тихого и… те мокрушники, которые перехватили контрабандные фуры. В утечку информации старик не верил. Значит, фиксатый все-таки действовал по его, Мальцева, команде. Как, однако, быстро правда выяснилась. Вот гнида!
   – Такая горячая информация распространяется быстро, Тихий, – процедил Мальцев и, как показалось закипающему от негодования патриарху, добавил с издевкой: – И как, уже нашел обидчиков, Олег Степаныч?
   – Нашел, Саша, нашел, – с трудом держа себя в руках, сухо бросил Тихий. – Тем, кто этот кидок заказал и кто исполнил, серьезный ответ по понятиям держать придется! – по-змеиному прошипел старик, глядя в улыбающиеся глаза Мальцева, и кулаки его непроизвольно сжались.
   – Ну, желаю удачи, – кивнул уже на ходу нисколько не изменившийся лицом Мальцев. Нагловатая, с черной короткой бородкой рожа авторитета осталась столь же равнодушной и непроницаемой, какой была до начала диалога. Уходя, Мальцев окинул взглядом патриарха питерского криминала и тихо, будто самому себе, добавил:
   – Каждой сявке и каждому прыщу на жопе нужно знать свое место у параши. И не зариться на кусок, который он не в состоянии проглотить. Если вдруг надумаешь воевать, Степаныч, мой прямой номер в твоем распоряжении. Гвардия у тебя, я знаю, хоть и бесстрашная, но не слишком многочисленная…
   Под торжественно зазвучавшие слова священника: «Венчается раб божий Борис рабе божией…», эхом отражавшиеся от сводов храма, авторитет одного из двух самых влиятельных преступных сообществ Северной столицы в сопровождении пары быков гордо прошествовал вперед, на ходу протягивая руку знакомым из ближайшего окружения Пузыря…
   А оставшийся на месте Тихий, молча давясь от ярости, смотрел вслед Мальцеву с такой открытой неприязнью, словно хотел прожечь в его спине дыру размером с кулак. В сузившихся бесцветных зрачках старика плескалась ядовитая злоба.
   Только что его, заслуженного человека, в присутствии рядовых жлобов обозвали сявкой и прыщом на жопе. И намекнули на тонкую кишку, на случай если у дедушки вдруг появится необдуманное дерзкое желание поквитаться с могущественной, насчитывающей несколько сот боевиков группировкой.
   Вот ты и дождался своей «черной метки», Тихий. Решай: или признать поражение и побитой собакой, поджав хвост, отойти от дел, заползти под диван и там зализывать раны, или ответить на вызов по полной программе. Как требуют жесткие воровские понятия, от которых ты когда-то отказался.
   В боковом кармане Тихого громко запищал, завибрировал сотовый телефон. Степаныч вспомнил, что забыл отключить сигнал, хотя собирался это сделать перед посещением храма божьего. Матюкнувшись, старик торопливо достал крохотную трубку в янтарном корпусе и нажал на кнопку соединения.
   – Слушаю.
   – Олег Степанович, это Бульдог! – рявкнул мобильник голосом шефа службы безопасности Клычкова. – Только что мне с интервалом в три минуты отзвонились наши коммерсанты – директор компьютерного салона «Кронверксофт» и хозяин автостоянки на Народного Ополчения! На них только что, практически одновременно, круто наехали! По полному беспределу! Вломились малолетки, сучары бритые, выгребли всю наличность, до кучи надавали по роже и заявили, что отныне барыги будут максать Фиксе!
   – Т-твою мать! – голос Тихого заметно дрогнул. Вот вам и вторая часть мерлезонского балета. Новгородский Бык, которого они искали, сам объявился. Без страха, нахрапом прет. Чувствует, отморозок, за спиной надежную стену. Значит, наглец Саша решился на наезд по всему фронту. Блицкриг решил устроить!
   Предчувствие матерого битого волка не обмануло Тихого. Пошла раздача. Времени на размышления уже нет. Впрочем, он все для себя решил полчаса назад.
   – Не нервничай, Пал Палыч, – как можно тверже произнес униженный патриарх. – Через двадцать минут я буду в Озерках, там и обсудим, как нам быть.
   – Это еще не все, – обреченно вздохнув, глухо проговорил бывший опер. – Алена сбежала.
   – Что?!! – позабыв об окружавшей его толпе бандитов, во весь голос рявкнул Тихий. – То есть как – сбежала?! Где?!
   – На «Ленэкспо». Вошла в женский туалет. Тимур, разумеется, остался снаружи. Кто ж знал, что девчонка пролезет в окно и слиняет! Я уже отдал распоряжения, ее ищут…
   Тихий покачнулся – так сильно невидимая рука в стальной перчатке сдавила его изношенное, уже пережившее один инфаркт сердце. Лики на иконах в золоченых окладах поплыли перед глазами старика. Если бы не телохранитель, вовремя подхвативший оседающего хозяина под локти, Тихий наверняка не устоял бы на ногах и рухнул на каменный пол храма. Как бесформенный кусок мяса, из которого все та же железная рука выдернула позвоночник.
   – На воздух, папа! Я помогу, держись!.. Все будет ништяк! – Виталий торопливо сгреб старика в охапку и, провожаемый любопытными взглядами загудевших по-пчелиному гостей Пузыря, поволок с трудом передвигавшего ватные ноги Степаныча к выходу.
   – Я сейчас буду, – прохрипел в трубку Тихий, спрятал мобильник и снова схватился за сердце: «Господи, как больно! Зачем она сбежала?!»
   Сгрудившиеся у колонны менты в штатском, опередив всех, бросились к тяжелым дубовым дверям и открыли их, выпуская парня, осторожно ведущего под руку бледного как полотно рецидивиста Белова.
   – Может, вызвать «Скорую»? – спросил с искренним участием накачанный не хуже Шварценеггера старлей Томанцев.
   – Отвали, ментяра, – смерив здоровяка испепеляющим взглядом, слабо огрызнулся известный каждому сотруднику спецподразделения МВД семидесятитрехлетний авторитет. – О себе лучше позаботься, пес.
   – Вот и мечи бисер перед свиньями, – громко выплюнул вслед Тихому один из громил в черных очках. – Уже одной ногой в могиле, хрен старый, а все туда же, пальцы веером!
   – Горбатого только пуля исправит, – согласился Томанцев-младший, не упускавший из виду, как ненавязчиво смыкаются совсем близко ряды угрюмых братков.
   – Пойдем, мужики. Невесту и без нас поздравят, – хмыкнул старлей. – Жаль, не по-христиански ставить раком господ бандитов прямо в храме. Впрочем, еще не вечер…
   Повернувшись лицом к сверкающему за бычьими затылками сусальным золотом алтарю, омоновец не спеша перекрестился и вслед за стариком и его телохранителем с достоинством покинул храм. Трое в черных очках последовали за Томанцевым. Миссия психологического давления на братков была завершена. Теперь весь оставшийся вечер дорогие гости будут сидеть как на иголках, плоско остря, натянуто улыбаясь сквозь зубы и ежеминутно косясь на дверь в ожидании внезапного налета «маски-шоу» на снятый до утра ресторан. «Всем оставаться на местах, суки! Милиция!» И уйти – не уйдешь, Пузырь быстро смекнет, что гость струсил, и кусок в горло не полезет. Ладно еще, если прямо за столом накроют, а если голого, в бане?
   Томанцев точно знал, что правоохранительные органы сегодня молодоженов не потревожат. Но пусть понервничают. Мелочь, конечно, а приятно. Гангстеры недоделанные, отморозки. Им полезно.
   Упавший на заднее сиденье «Ягуара» Тихий, тяжело дыша, молча проводил взглядом отъехавшую от храма и свернувшую к Невскому черную ментовскую «Волгу». Бронированный лимузин авторитета плавно набрал скорость и понесся на север.
   – Как вы себя чувствуете, Олег Степанович? – обернувшись через плечо, с тревогой в голосе спросил телохранитель.
   – Не дождетесь, – процитировал известный еврейский анекдот старик и, достав кисет с табаком, принялся набивать трубку. – За дорогой смотри, Шумахер. Не хватало мне еще до кучи аварии!
   – Бля буду, долетим, как ласточки. Гаишники отдыхают!
   Зазвонил телефон, и на кристаллическом дисплее мобильника опять высветился номер Бульдога. Тихий нажал на кнопку соединения и проскрипел:
   – Да, Паша.
   – Снова плохие новости, Степаныч, – громко сопя, с трудом выдавил Клычков. – Очень плохие. Позвонил Антон. Он не решился сообщить сразу вам… Только что коттедж обстреляли из проезжавшей мимо машины. Сначала пустили по окнам очередь из автомата, а затем, твари, долбанули по каминному залу из подствольника! Самого Антона лишь легонько зацепило пулей, но врач, который приехал ставить «торпеду», ранен, пуля отрикошетила от стены в голову. А у Анастасии Эдуардовны… – Бульдог запнулся, – осколками стекла сильно порезано лицо и, кажется, поврежден глаз. Она истекает кровью. Медлить нельзя, я уже вызвал «Скорую»…
   Тихий хотел громко, отчаянно крикнуть, но крик вдруг застрял в сомкнувшемся горле. Начальник охраны и телохранитель услышали лишь сиплый, сдавленный хрип. Так хрипят перед смертью задыхающиеся от приступа астматики.
   Мобильник выпал из левой руки Тихого, ударился о носок лакированного ботинка, тлеющий табак рассыпался по коврику.
   «Ягуар» резко вильнул, сбрасывая скорость, и молниеносно приткнулся у бордюра, прямо на оживленном перекрестке. Виталий выскочил из-за руля и, рванув на себя заднюю дверцу, во второй раз за последние четверть часа бросился к застывшему со стеклянными, вылезающими из орбит глазами Тихому.
   – Папа! Держись, папа!
   Но телохранитель ошибался, полагая, что новое страшное известие окончательно доконает престарелого авторитета. Тихий уже взял себя в руки и крепко, до хруста сдавил тонкими пальцами сотовый телефон.
   – Убей их всех, Паша, – чужим голосом приказал он Клычкову. – Я хочу видеть в завтрашних теленовостях истекающие кровью трупы. – Ударом кулака в грудь патриарх оттолкнул растерянно нависшего над ним Виталия. – К утру мне нужны трупы Быка и Саньки! Все!
   – Степаныч, – застыл на асфальте бодигард.
   – За баранку, живо!
   Через пять секунд лимузин, с визгом тронувшись с места, выскочил на середину проспекта и, непрерывно сигналя и держась осевой линии, помчался к обстрелянному дому Олега Степановича Белова.
   Мысли Тихого, лихорадочные, хаотические, путаные, буквально разрывались между тремя направлениями: грядущей войной с группировкой Мальцева, раненой Анастасией и побегом Алены. Все три свалившихся на его голову несчастья требовали безотлагательного решения. С той лишь разницей, что в последнем случае он оказался в роли беспомощного наблюдателя, вынужденного томиться неизвестностью и ждать возвращения сбежавшей на «Ленэкспо» Алены.
   Только бы с ней ничего не случилось! Она же совсем не знает Питер. В этом целиком виноват только он, и больше никто! Господи, только бы обошлось без приключений, только бы дочурка вернулась в Озерки целой и невредимой! А он – он обязательно исправится! Неразумный отец понял свою главную ошибку, осознал бесполезность и вред навязанной самым близким существам в мире ежеминутной опеки и готов кардинально изменить свое болезненно-мнительное отношение к безопасности не выдержавшей одиночества Алены и тихо спивающейся Анастасии. Разве этого он хотел?! Нет!
   Тихий ощутил себя слепцом, на которого внезапно снизошел божий дар прозрения.
   – Для кого я стараюсь, ради кого я все это делаю? – чуть слышно проскрипел Степаныч, тупо глядя через пуленепробиваемое темное стекло на проносящиеся мимо дома, деревья, автомобили, на толпы спешащих по своим делам чужих, незнакомых людей. – Для себя? Мне ничего не надо. Ничего. Без Алены и Насти я – пустое место. Если их не станет, мне незачем больше жить…
   Уронив лицо на ладони, патриарх питерского преступного мира Тихий вдруг неожиданно для самого себя заплакал. Горько, навзрыд, размазывая слезы по дряблым щекам.
   Авторитет вдруг понял, что он остался в этом кишащем пираньями жестоком мире совершенно один. Жена и дочь отвергли его. Вокруг ежедневно суетится, заискивает, мелькает множество чужих людей, которым он дает возможность заработать на кусок хлеба с маслом, с которыми ему приходится встречаться, договариваться, «перетирать» и «разводить», но по-настоящему он никому не нужен. Даже самым близким.
   Не дай бог, дожив до преклонных лет, вдруг осознать это.
   Поглядывая на плачущего Степаныча в зеркало заднего вида, Виталий подавленно молчал.
   В редкие минуты прозрения, когда с глаз человека словно спадает пелена повседневной суеты, он видит то, что является для него самым главным в жизни. Тех, ради кого живет. Кое-кто, с удивлением глядя вокруг, обнаруживает лишь вакуум. Бесплодную суету и лицемерие. Страшно.
   Наконец старик угомонился, вытер лицо извлеченным из нагрудного кармана карденовского пиджака шелковым платком, поймал в зеркале неестественно равнодушный взгляд Виталия и зло, вполголоса процедил:
   – Ты ничего не видел. Узнаю, что проболтался, – кончу.
   Виталий промолчал, едва заметно опустив веки. Телохранитель авторитета знал, что умеет хранить чужие секреты. А еще он знал тех двух человек на этом свете, ради благополучия которых он ежедневно рисковал получить от наемного убийцы предназначенную Степанычу снайперскую пулю.
   Особо опасного рецидивиста Белова по кличке Тихий среди этих двоих не было.

Глава 7

   Алене повезло! Одно из двух окон дамской туалетной комнаты на «Ленэкспо» располагалось в левой угловой кабинке и закрывалось изнутри на обычный шпингалет. Для того чтобы вылезти наружу, спрыгнуть на траву на глазах у изумленного рабочего с газонокосилкой, прошмыгнуть вдоль забора мимо соседнего павильона и оказаться возле центрального входа, девушке понадобилась всего пара минут. Тимур, поджидавший ее у двери в туалет, наверное, еще даже не успел почуять неладное и не скоро поймет, что его оставили с носом.
   Алене было совсем не жаль охранника, хотя она и представляла себе, какую выволочку устроит ему рассерженный отец, узнав о побеге дочери. Так ему и надо, хвосту проклятому!
   А пока побег не обнаружен, нужно как можно скорее удрать подальше и затеряться в лабиринте огромного города.
   Господи, как же все-таки хорошо ощущать себя совершенно свободной!
   У входа в выставочный комплекс стояло несколько желтых такси, и Алена, недолго думая, села в головную «Волгу», рядом с водителем. Таксист, молодой светловолосый парень лет двадцати пяти, с интересом оглядел ее с ног до головы, сально улыбнулся и повернул ключ в замке зажигания.
   – Куда едем, красавица?
   Алена быстро достала из сумочки электронный блокнот и пластиковой палочкой-ручкой чирканула на его экране всего три слова: «Пожалуйста, в центр», а затем показала их удивленно приподнявшему брови таксисту. Парень бегло взглянул на чудо японской карманной электроники, способное не только выполнять обычные для персонального компьютера функции, но и распознавать, превращать в печатный текст и запоминать в файле рукописные каракули на пяти языках, включая русский, затем перевел взгляд на сидевшую рядом шикарную, окутанную ароматом французских духов девушку в стильном брючном костюме от Версаче и плавно отъехал от стоянки.
   – Голос, что ли, сорвала? – с крестьянской простотой почти сразу спросил таксист у Алены, тихо балдея от ударившего в голову нежного букета «Дюны». – Или простудилась?
   Алена, ничуть не растерявшись от поставленного с такой прямотой вопроса, огорченно скривила губы и кивнула. Дескать, бывают в жизни огорчения. Подумав, написала: «Мороженого переела». Удивительно, но парню даже в голову не пришло, что она немая. Впрочем, это его проблемы.
   – В центр – это понятие растяжимое, – вполне удовлетворившись ответом, плавно и ненавязчиво продолжил обрабатывать симпатичную клиентку блондинчик, явно желая познакомиться. – Куда конкретно?
   «На Невский».
   – Невский большой, – не унимался таксист, слишком часто поглядывая на пассажирку и явно рискуя угодить в аварию.
   «К Казанскому собору».
   – Понятно, – вздохнул парень. – Не на свидание, случайно?
   «Нет. Просто прогуляться. Погода хорошая».
   – Так, может, вместе прогуляемся?! Ты как? – наконец перешел к конкретным предложениям блондинчик и совсем уж недвусмысленно посмотрел на Алену. – Я через два часа смену сдаю и свободен, как вольный ветер. Можем зайти в кабачок грузинский, я знаю один, на Садовой. «Киндзмараули» с шашлычком вмазать. За знакомство. И вообще… Кстати, меня Сергеем зовут. А тебя?
   Ну вот, подумала Алена с улыбкой, ее уже «снимают». Вино, ресторан. Если бы она хотела сегодня тусануться с парнем «от» и «до», то проблемы, чем занять свободное время, не возникло бы. Как все, оказывается, просто. Особенно если ты почти взрослая женщина. Причем не лишенная радующей мужской взгляд внешности.
   Девушка снова взяла в руки пластиковую палочку и написала: «Очень приятно, Сережа, но у меня несколько иные планы. Извини».
   – Ладно, чего уж там, – прочитав, таксист сразу заскучал. Не удержавшись, добавил с толикой раздражения: – Скромные труженики баранки не про нашу персону. Так, что ли, малышка?
   Вместо ответа Алена лишь неопределенно пожала плечами: понимай как хочешь. И отвернулась к окну. Попыток выведать у нее хотя бы номер телефона таксист не предпринимал и угрюмо уткнулся взглядом в лобовое стекло бегущей по улицам Питера «Волги».
   – Приехали, – глухо сообщил он, когда машина остановилась напротив оживленного сквера, раскинувшегося на площади у Казанского собора. – С вас сто рублей, сударыня.
   Алена убрала в сумочку блокнот, достала стодолларовую купюру и протянула ее парню. Увидев зеленую бумажку, тот недовольно нахмурился, покачал головой и пробурчал:
   – Я не банк, валюту не меняю. Впрочем… – достал бумажник, бегло прикинул наличность, – если тебя устроит по двадцать пять рублей за бакс, то можно и замешать. Или за твой счет едем к обменнику. Здесь недалеко.
   Алена покачала головой. Не надо никуда ехать.
   – Ну, тогда держи, – забрав баксы, таксист с излишней поспешностью протянул Алене пачку мятых «деревянных». – В расчете…
   Она едва не упала, лишь в последний момент отпустив дверную ручку, когда неудавшийся ухажер демонстративно рано ударил по газам и рывком бросил взревевшую мотором машину вперед по Невскому. Вот скотина!
   Интуитивно заподозрив неладное, девушка пересчитала деньги. Так и есть, даже по столь грабительскому курсу блондин Сережа обманул ее на полторы сотни. Ну и флаг ему в руки. Если он оценивает свою совесть в шесть баксов, медицина здесь бессильна.
   Алена огляделась. Вокруг нее кипела жизнь огромного мегаполиса. Неслись по проспекту машины, шли люди, в сквере играли и смеялись, гоняясь друг за другом, веселые малыши, мальчик и девочка, на скамейке курили и о чем– то разговаривали их молодые, хорошо одетые мамы. Чуть в стороне стоял у переносной витрины с фотографиями бородатый парень в джинсовке с висящим на груди «Полароидом» и на ломаном английском уговаривал парочку иностранных туристов запечатлеть себя на фоне величественной достопримечательности Северной столицы. Возле колонн собора неспешно попивали пиво несколько одетых в проклепанную кожу лохматых байкеров, тут же стояли сверкающие хромированными деталями мотоциклы. На противоположной стороне Невского, позвякивая бубнами и распевая что-то про «харе раму», под любопытными взглядами прохожих двигалась целая процессия закутанных в оранжевые и белые сари кришнаитов.
   Ну вот она и на свободе. Совершенно одна. Иди куда глаза глядят и делай все, что пожелает истосковавшаяся от недостатка общения душа. Интересно, а чего она действительно желает?
   Прислушавшись к своим ощущениям, Алена вдруг поняла, что прежде всего она хочет съесть что-нибудь легкое и выпить чашечку кофе в тихой, спокойной обстановке. После побега от Тимура и общения с таксистом Сережей ее слегка взвинченная нервная система явно нуждалась в короткой передышке. А заодно можно и подумать, как с интересом провести сегодняшний день и вечер. Часы показывали всего половину третьего. Возвращаться домой раньше десяти Алена вовсе не собиралась.
   Совсем рядом, возле храма Спаса на Крови, находился уютный ресторан «Санкт-Петербург», где несколько лет назад она, еще девочка, однажды обедала вместе с родителями. Еще ближе виднелось весьма популярное у праздношатающейся по проспекту обеспеченной публики и клерков из ближайших офисов бистро «Лайма». В нем Алена тоже побывала примерно полгода назад, заскочив туда из любопытства во время похода по магазинам вместе с телохранителем Антоном. Еда оказалась вкусной, но обстановка оставляла желать лучшего. Плюс – галдящая, чавкающая толпа.
   Все не то. Надо поискать что-то новое. И где поменьше людей.
   Недолго думая, Алена направилась в сторону Дворцовой площади и совсем скоро заметила небольшой, показавшийся ей вполне респектабельным ресторан. Сквозь неплотно задернутые зеленые с бахромой шторы на окнах было видно, что посетителей внутри почти нет, а обстановка выглядела роскошно.
   Возле двери Алену встретил шкафоподобный секьюрити и, поприветствовав, «передал» клиентку услужливо пригласившей ее в зал официантке в униформе – белой блузке и черной мини-юбке. Внешний прикид девушки, в сумме тянущий на добрую тысячу баксов, произвел на нее впечатление, это было заметно. Здесь привечали состоятельных клиентов и были им рады.
   Алена заняла столик возле окна, достала из сумочки блокнот, бегло просмотрела меню и заказала с помощью электронного экрана кофе со сливками, салат из осьминогов, тарелочку свежих вишен и, совсем неожиданно для себя самой, бокал шампанского. Самого лучшего!
   Сегодня ей можно все. Сегодня она одна, сегодня она вольна делать любые глупости! В пределах разумного, конечно…
   На привинченной к стене подставке стоял телевизор. Шел фильм. Это были знакомые Алене от первого до последнего кадра «Девять с половиной недель» с очаровательным наглецом Микки Рурком и бесподобной Ким в главных ролях. Неужели у нее от рождения такие губы? Или все-таки не обошлось без вмешательства пластического хирурга?..
   Шампанское показалось Алене с непривычки весьма крепким. Девушка быстро почувствовала, как не оставлявшее ее после побега нервное напряжение куда-то исчезло, а на душе стало так приторно-хорошо, как еще не бывало ни разу в жизни. Хотелось улыбаться всем окружающим и получать в ответ такие же безмятежные улыбки. Хотелось расправить крылья и полететь. Хотелось общаться с понимающим тебя, давно знакомым человеком и поделиться с ним своей радостью!
   Только где его взять, этого человека? Да еще старого знакомого…
   Фильм прервали на рекламу – оказывается, это был не видик, а один из местных телеканалов. На экране замелькали замысловатые картинки, потом появился улыбающийся тинейджер в надетой козырьком назад бейсболке, широченной майке и огромных, на два размера больше требуемого, длинных джинсах, из-под которых торчали носки белых спортивных тапок с развязанными шнурками. Мальчишка очень смахивал на популярного в последнее время певца. «Моя мама варит классно. Подождем мою маму? Будем ждать, твою мать!»
   Однако пацан вещал совсем о другом: «Эй, приятель! Если ты, как и я, настоящий фанат Интернета, но у тебя нет подключенного к Мировой паутине компьютера, не тормози, приходи в клуб «Наутилус»! За смешные бабки здесь ты сможешь в любое время дня и ночи ползать по сети сколько угодно, и для этого совсем не надо покупать дорогой навороченный пентиум и модем! Запомни адрес: улица Бестужева, дом двенадцать. Круглосуточно! До встречи в «Наутилусе»!»
   Алену словно обдало горячей волной. В груди что-то шевельнулось. Она внезапно вспомнила про Алексея. Про их знакомство через Интернет, про заочный обмен длинными, откровенными письмами, про его предложение встретиться и ее отказ, закончившийся коротким признанием: «Я люблю тебя. Не пиши мне больше, хорошо? Прощай…»
   А он продолжал присылать на ее компьютер свои сообщения вот уже долгое время, хотя она так ни разу и не ответила. Алексей знал, что Алена читает его письма, и, наверное, верил, что однажды девушка не выдержит и снова напишет ему: «Привет, Леша! Это я».
   – Что-нибудь еще желаете? – Возле столика словно из-под земли выросла приветливо улыбающаяся официантка.
   Алена бросила в рот последнюю вишню, взяла блокнот и написала: «Принесите немного клубники и еще шампанского, пожалуйста. И пачку самых легких дамских сигарет с зажигалкой». Официантка, прочитав, кивнула, забрала посуду и удалилась.
   Мамочка, что же она делает?! Ведь она не курит!
   Ах, Леха, Леха, Леха… Милый. Что же нам с тобой делать? Ведь у нас нет ни единого шанса. Разве что сегодня. Если она поедет в этот чертов «Наутилус» и отправит ему на компьютер сообщение, а он его вовремя прочитает…
   Официантка принесла хрустальную вазочку с клубникой, бокал искрящегося пузырьками шампанского, пачку длинных сигарет «Вог» и зажигалку.
   Алена пригубила шампанское, не спеша, словно делала это много раз раньше, распечатала пачку, сжала губами сигарету и щелкнула зажигалкой, осторожно втягивая воздух. Оранжевый огонек заплясал на кончике тонкой белой палочки. Первые несколько затяжек она сделала «по-детски», не вдыхая дым в легкие. Потом попыталась вдохнуть, совсем чуть-чуть… Получилось. Правда, стоило огромных трудов сдержаться и не закашлять. В этом Алене помогли присевшие за столик невдалеке пожилые кавказцы в дорогих костюмах. С первых секунд появления в ресторане они так откровенно пялились на одиноко сидящую юную девушку, что Алене стало стыдно демонстрировать этим аксакалам свое полное неумение курить. Со стороны это, наверное, выглядело очень смешно. Сигареты купила, а курить не умеет. Вот дуреха!
   Когда стало получаться, Алена обрадовалась. Если слишком глубоко не затягиваться, кашлять не хочется. Только в голове появился туман и стало слегка покачивать, как на теплоходе во время их прошлогодней семейной поездки в Стокгольм.
   Второй бокал шампанского, к удивлению Алены, опустел значительно быстрее первого. Что ж, пожалуй, с алкоголем пора завязывать.
   К столику кавказцев подошла официантка, о чем-то некоторое время шепталась с ними, а потом, мельком взглянув на Алену, удалилась, цокая каблучками. И очень быстро вернулась в зал, неся огромный букет алых роз на длинных стеблях, завернутый в прозрачный целлофан и перевязанный ленточкой.
   Кругом джентльмены! Здрасте.
   – Это вам от господ за соседним столиком! – положив цветы на Аленин столик и нагнувшись к ее уху, с видом заговорщицы прошептала официантка. – Они приглашают вас присоединиться к ним. Очень просят.
   Девушка подвинула к себе блокнот и написала: «Принесите счет, пожалуйста. И закажите мне такси».
   – Одну минутку, – пропела официантка и упорхнула. Алена видела, как, проходя мимо выжидательно вывернувших шеи кавказцев, она скривила губы и кивнула в сторону выхода. Мол, облом, генацвале, уходит красавица.
   Вскоре официантка вернулась со счетом на тарелочке и сообщила, что такси ждет у входа в ресторан. Алена расплатилась, не забыв про чаевые. Поколебавшись секунду, спрятала сигареты и зажигалку в сумочку и направилась к выходу. Красивый букет роз остался лежать на столе рядом с пустым бокалом и последней клубничкой.
   Уже в дверях ее догнал один из кавказцев с букетом и бережно взял за локоть:
   – Слушай, дэвушка, зачэм нас так обыжаешь, а? Ми что, звэры, нэ понимаем… Возми, пожалуйста!
   Алена улыбнулась, вздохнула и согласно опустила веки. Видя, что почтенный аксакал, который вблизи оказался не таким уж и старым, лет около пятидесяти, топчется и не уходит, уже заметно захмелевшая от шампанского и сигарет девушка взяла цветы, быстро чмокнула мужчину в щеку и юркнула в такси.
   Довольно покрутив ус, кавказец помахал вслед Алене рукой, развернулся и, гордо выпятив живот, вразвалочку вернулся назад в ресторан.
   Клуб «Наутилус» по интерьеру – разрисованные под граффити стены и светильники в виде летающих тарелок – оказался очень похож на зал игровых автоматов, с той лишь разницей, что вместо «одноруких бандитов», «пинбола» и «суперпокера» здесь стояло несколько десятков отделенных друг от друга перегородками компьютеров и офисных стульев. Примерно половина мест была занята фанатами Всемирной паутины, в основном прыщавыми подростками, самозабвенно вскрывающими эротические файлы и играющими в трехмерные, с восхитительной графикой и шумовым сопровождением, игры. Лишь несколько очкариков, сосредоточенно уткнувшись в мониторы и обложившись книжками и тетрадками, работали с текстами и графическими схемами.
   Заплатив администратору действительно смешную, равную всего одному доллару, сумму за час пользования Интернетом, Алена села на свободное место, по памяти вышла на персональный адрес Алексея и быстро настучала короткое письмо:
   «Леша! Привет, это я. Я в городе, без охраны, и у меня масса свободного времени. Если хочешь встретиться, подходи к Медному всаднику в пять. Или, если не сможешь, тогда в семь вечера. Целую в щечку. Алена.
   P.S. Узнать меня несложно – по светящемуся от счастья лицу и бежевому брючному костюму. Бай-бай».
   Отправив письмо, Алена поднялась из-за компьютера и под хищными взглядами взрослеющих мальчишек покинула Интернет-клуб.
   До пяти оставался еще целый час, и она решила прогуляться вдоль набережной Невы. Обнаружив пристань для катеров и ведущие к самой воде ступеньки, Алена спустилась и присела, словно зачарованная наблюдая, как свинцовые воды могучей быстрой реки плавными крупными волнами облизывают со звучным чавканьем рукотворные отвесные берега, а особо сильные и непримиримые разбиваются при ударе о серый гранит на тысячи сверкающих брызг и, побежденные, вспененные, откатываются назад.
   «Ариэль», без замачивания, – вспомнила Алена, глядя на хлопья пены. – Идеально чисто».
   Совсем рядом с ней приземлились две чайки и, косясь хитрыми черными глазами, стали клянчить что-нибудь вкусненькое. Так и не дождавшись угощения, «морские вороны» вскоре улетели, и Алена снова осталась одна.
   Оказалось, что это восхитительно – просто вот так сидеть, обхватив руками колени, и, не шевелясь, смотреть на воду, чувствуя, как свежий ветер ласково гладит лицо. Море, огромное, бескрайнее, соленое, никогда не вызывало в Алене подобных ощущений, а вот Нева покорила. Или… сегодня просто такой день, особенный? Может быть.
   Хмель от игристого шампанского уже почти исчез, и когда Алена попробовала снова закурить, табачный дым показался ей горьким и противным.
   Без пяти минут пять сбежавшая из-под опеки телохранителя дочь крестного отца встала и направилась к видневшемуся чуть правее, через дорогу, Медному всаднику. Букет роскошных роз она, вздохнув с сожалением, оставила на гранитных ступеньках. Идти на первое свидание с парнем с цветами, подаренными другим мужчиной, было по меньшей мере смешно…
   Алена была уверена, что, получив приглашение на свидание, Леша обязательно придет. Примчится, прилетит на крыльях – тех самых, которые заставляли его присылать все новые и новые письма, несмотря на отсутствие ответов.
   Но девушка понимала: шанс, что он так быстро обнаружит в своем компьютерном почтовом ящике ее неожиданное послание и успеет к пяти примчаться к месту встречи, был минимальным. Иное дело – в семь. Хотя… Леша, как он сам сообщил в одном из своих давних писем, работал в солидной охранной фирме и вполне мог сейчас находиться на дежурстве. Короче говоря, Алена не теряла надежды сегодня, в этот замечательный день, встретить давнего друга. Единственного в ее жизни парня, которому, очарованная откровенными и очень добрыми письмами, она заочно призналась в любви. Как мило. Какая чудесная сказка!
   И не страшно ей вот так, одним махом, ставить на этой романтической истории жирный крест? Страшно, еще как страшно. Но когда тебе всего шестнадцать, еще так хочется верить, что в реальной жизни все может получиться столь же красиво, как в мечтах или в письмах…
   Девушка прождала Лешу пятнадцать минут и, расстроенная, ушла. Долгих полтора часа она бродила по городу. Сначала ей было тоскливо, но она утешала себя, доказывая, что к пяти часам Алексей никак не мог успеть. Совсем другое дело – в семь!
   Но в семь он тоже не появился. Алена, первые полчаса поникшая и печальная, а затем – невероятно обиженная на саму себя за наивные сиюминутные порывы, побудившие отправить приглашение на свидание, безрезультатно прождала Алексея почти до девяти вечера.
   То есть в общей сложности около четырех часов!
   Когда терпение еще совсем недавно счастливой и улыбающейся встречным прохожим девушки окончательно иссякло, а на глаза – вот так новость! – вдруг при виде обнимающейся парочки неожиданно навернулись предательские слезинки, Алена поняла, что сегодняшний вечер безнадежно испорчен. Больше всего на свете ей сейчас хотелось оказаться дома, в Озерках, закрыться в своей комнате со скошенным мансардным окном, лечь на кровать, уткнуться лицом в подушку и не видеть и не слышать никого хотя бы до завтрашнего утра. Справедливо решив, что хватит с нее приключений, девушка смахнула покатившуюся по пылающей щеке слезинку, сорвалась с проклятого пятачка возле Медного всадника, подбежала к набережной и призывно взмахнула рукой, останавливая первый попавшийся автомобиль.
   Спустя секунду рядом с Аленой, моргая поворотником, остановилась пропыленная «девятка» цвета «мокрый асфальт» с тонированными до черноты стеклами. Это был частный автомобиль, а не зеленоглазое такси, но расстроенная девушка не придала этому значения, лишь мельком подумав, что за хорошие деньги любой водитель отвезет ее домой без малейших колебаний.
   Распахнув заднюю дверь, Алена упала на свободное бархатное сиденье. И лишь когда «девятка» резво тронулась с места, посмотрела на двух мужчин, сидевших впереди.
   – Куда тебе, малышка? – обернувшись через плечо и внимательно оглядев торопливо расстегивающую сумочку Алену, спросил квадратный амбал с пухлыми телячьими губами, развалившийся рядом с водителем, сухопарым высоким очкариком.
   Алена достала блокнот и написала: «Если можно, в Озерки, побыстрее! Я заплачу сколько скажете». Далее она указала адрес.
   – Глухонемая, что ли? – нахмурив брови, нагло уточнил битюг.
   Девушка отрицательно качнула головой и указала на горло. Простыла.
   – А-а, – протянул амбал и вопросительно посмотрел на водителя. – Ну что, Артур, подбросим барышню до самого дома? Видишь, торопится очень…
   – Почему же не подбросить, – пожал плечами чернявый очкарик, сворачивая на мост. – Особенно когда пассажирка такая щедрая попалась. Главное, чтобы тачка не забарахлила, что-то мне звук у движка не нравится.
   – Доедем, не волнуйся, – понимающе ухмыльнувшись, излишне театральным жестом успокоил долговязого водилу амбал и, оглянувшись, еще раз сквозь прищур оглядел устроившуюся в уголке сиденья, у самой двери, молодую, хорошо одетую и очень сексуальную милашку.
   На ловца и зверь бежит. Сегодня им опять повезло. Правда, эта совсем еще молоденькая смазливая шкурка отнюдь не шлюха, за которыми они охотились, ну так ведь это, если разобраться, даже лучше! Групповое изнасилование девственницы! Без подставы и бутафории! За такой сюжет похотливые чухонские свиньи отвалят жирный кусок! Фильм получится что надо. А обломать хрупкую испуганную малолетку – так это вообще не проблема. Им, профессиональным охотникам за порнорабами, не привыкать.

Глава 8

   В этот роковой для многих питерских бандитов день серьезные проблемы с вооруженным наездом конкурентов возникли не только в вотчине криминального патриарха Тихого. В группировке Саши Мальцева все произошло по тому же самому сценарию. И неудивительно, ведь у спешно спланированной гангстерской войны был один режиссер – Новгородский Бык. Спасая заработанные на крысячьем кидке полмиллиона баксов и собственную задницу, фиксатый бригадир пошел на неслыханную авантюру, столкнув лбами двух матерых хищников.
   Команда из четырех верных Быку сопляков, о существовании которой не знал даже пригревший бешеного чужака в Питере авторитет Петрович, поработала на славу!
   Сразу после мамаевых набегов на подшефные старику компьютерный салон и автостоянку, балдея от ощущения собственной значимости, пацаны по приказу фиксатого бригадира не только обстреляли из «калашникова» коттедж Тихого, но и навели изрядный шухер в паре прибыльных магазинов, со дня своего открытия исправно отстегивавших долю их собственной, мальцевской, группировке. Впрочем, малолетние новоиспеченные братки об этом даже не догадывались. Они, получив от своего бесстрашного и жутко крутого бригадира целый арсенал, лишь в точности выполнили его приказ. Ибо по голливудским фильмам знали, что распоряжения старшего в мафии не обсуждаются, а с теми, кто идет против воли пахана, обязательно случается уйма всяких неприятностей. Непременно с летальным исходом.
   Мальчики очень любили смотреть видики. А ввиду отсутствия личного опыта и столь необходимых для мыслительного процесса глубоких извилин на гладком, как яйцо, маленьком мозге ребятишки всячески подражали лихим героям. Для них, едва научившихся клацать зубами щенков, Новгородский Бык являлся единственным непререкаемым авторитетом. Для того чтобы успешно пройти полугодовой испытательный срок и стать полноправными членами сообщества братков, выросшие и оперившиеся в смутных девяностых отморозки готовы были на любую жестокость.
   Во время шумного, с криками, угрозами и мордобоем, визита ко второй паре барыг ребятишки грозно сообщили испуганным терпилам, что они, в натуре, клали болт на их крышу и отныне коммерсанты будут первого числа каждого месяца платить дань только Тихому…
   Известие о перчатке вызова, внагляк брошенной ему старым пердуном, застало Александра Петровича в ресторане, прямо в разгар веселого свадебного банкета, на котором в числе прочих тем обсуждался и внезапный отъезд Тихого из храма. Все, кроме брачующегося с троюродной (а не с двоюродной, как ляпнули омоновцы) сестрой Пузыря, были в курсе, что перед спешным отъездом на мобилу Степанычу позвонили и сообщили некое известие, от которого разменявший восьмой десяток годков криминальный дедушка едва не «вышел в астрал». Значит, базарили гости, у Тихого возникли непредвиденные заморочки. Столь стремные, что их решение не могло ждать и его никак нельзя было возложить на преданную старику кодлу Бульдога. А раз так, справедливо заметили «авторитетные люди», дело пахло керосином. Достоверной информации, что же на самом деле произошло, ни у одного из присутствующих не было. Все лишь строили догадки. А особо нетерпеливые, как выяснилось, принялись прямо после венчания в спешном порядке хватать мобильники и связываться со знакомыми пацанами из окружения Степаныча. Те, получив инструкции от Бульдога, хранили гробовое молчание. Напряжение нагнеталось час от часу.
   И тут как снег на голову вдруг пришло известие от Новгородского Быка: братки Тихого жестко наехали на коммерсантов Мальцева, а до кучи обстреляли из автомата машину его гражданской жены Вероники! Слава богу, она осталась жива, отделалась лишь психическим шоком. Предчувствуя возможный расклад, Петрович загодя прикрыл слабое место и позаботился, чтобы Веронике изготовили в Германии такой же, как у него, бронированный «шестисотый» «мерс», но до сих пор держал этот факт в тайне. (Впрочем, и об этом факте, как и об обстреле виллы Тихого, уважаемые гости узнали несколько позже…)
   А пока, выслушав сбивчивый, состоявший на три четверти из отборного русского мата монолог фиксатого бригадира, Александр Петрович едва не зарычал от злости. Ведь с момента его короткого разговора со стариканом прошло всего несколько часов! А тот, падла, даже словом не обмолвился, не сделал ни одной предъявы, и вдруг такой смачный плевок в лицо!
   Что за дерьмо, в натуре?! Он хоть представляет себе, мумия ходячая, пес шелудивый, на кого вздумал лаять и от чьего куска жрать?!
   Александр Петрович был мужик не только сильный, морально и физически, но и умный. Одно слово – авторитет. Во время разговора слушал молча и все свои клокочущие эмоции держал в себе, хоть это было очень трудно – так поразила и огорчила его дерзкая выходка старика. Не сказав никому из братвы ни слова, Петрович подошел к Пузырю, извинился, сослался на необходимость срочно встретиться с нужным человеком и, сопровождаемый личной охраной, без суеты покинул ресторан, стараясь не привлекать ненужного внимания. Удалось. Благо к тому времени добрая половина приглашенных на свадьбу уже находилась в такой стадии изумления, что пронять их можно было разве что известием о внезапном визите отряда быстрого реагирования питерского ГУВД.
   Волю чувствам Мальцев дал уже в своем «шестисотом» «Мерседесе», по дороге в офис.
   – В пыль сотру! На хуй надену и порву, как резиновую куклу! Вот гнида! – и все прочее в таком же примерно духе.
   Однако, едва выпустив давивший на мозги и мешавший рационально мыслить ядовитый пар, Александр Петрович не стал торопиться с объявлением в группировке военного положения и поднимать в ружье две сотни боевиков, а призадумался о причине, вынудившей люто презирающего беспредельщиков, уважающего бандитские понятия Тихого пойти на такой самоубийственный шаг. Быть такого не может, чтобы дряхлеющий старикан, которому и без участия киллера осталось пройти три шага до могилы, вдруг внезапно настолько тронулся умом, что возжелал стать единоличным хозяином города и со ржавой казачьей шашкой бесстрашно бросился на тяжелый танк. Значит, прикидывал Петрович, причина агрессии должна быть ну о-очень убедительной…
   Неужели… старый хрыч каким-то неведомым образом разнюхал про готовящуюся встречу с Пузырем и Джафдетом?
   Александр Петрович рукавом модного пиджака в мелкую клетку вытер испарину со лба, расстегнул две пуговицы на рубашке и в изнеможении откинулся на спинку сиденья, на миг прикрыв глаза.
   Похоже, что дело обстояло именно так. Плохо, очень плохо. Выходит, кто-то из ближайшего окружения – Стас Слон, Леха Реаниматор или Владик Зверь – его сдал. Только они трое знали о назначенной на будущий понедельник тайной встрече. На ней он, Саша Мальцев, собирался предложить двум другим бандитским авторитетам объединить на время свои силы, дабы предъявить дряхлеющему Степанычу ультиматум и заставить его выйти из игры. Конечно, пацаны могут задавить ветерана и без посторонней помощи. Только зачем бряцать оружием, если можно просто напугать огромной, десятикратно превосходящей возможности Тихого мощью? Так дешевле и проще. А прямо на встрече, так сказать, не отходя от кассы, можно заочно поделить между концессионерами маленькую, но весьма доходную империю дедушки и скоординировать свои действия на случай силового решения проблемы. Хотя такое вряд ли возможно, ведь не самоубийца же Белов в конце-то концов. Должен понимать, что поезд ушел и пора отправляться на заслуженную пенсию. Не только живым и здоровым, что уже большое счастье в его положении, но и с великодушно оставленным кусочком в виде пары-тройки фирм, способным обеспечить достойную старость, но не оставляющим ни единого шанса помышлять о возвращении в «большую политику». Фактически от Пузыря и Джафдета в обмен на двадцать пять процентов захваченной империи каждому требовалась поддержка только на словах! Тихий не стал бы нарываться на верную гибель, сломался бы, как пить дать.
   Эх, как красиво все получалось…
   Победа без единого выстрела над Тихим и захват лишь половины его владений, только по приблизительным подсчетам Петровича, давали ему пять миллионов баксов в год!
   Но каким-то чудом старый волчара прознал о зреющем против него заговоре и успел нанести удар первым. Не исключено, что предварительно он заручился поддержкой какой-нибудь из конкурирующих группировок. Беспредельщиков вроде Кислого или Шакала.
   В этом случае ему, Мальцеву, одному, без Пузыря и Джафдета, придется схватиться с куда более мощной, чем планировалось, противостоящей силой. И кто знает, какими потерями, людскими и финансовыми, чревата такая война. Это уже совсем другой расклад. Хреновый, хуже не придумать!
   Александр Петрович открыл глаза, тупо посмотрел в потолок «Мерседеса» и прикусил губу.
   Однако о чем это он?! Поздно пить боржоми, когда почки уже отвалились. Время, увы, не тикает вспять. Когда тебе дали по роже и появилась первая кровь, некогда искать союзников. Нужно отвечать, и как можно жестче. Только это далеко не все.
   Надо во что бы то ни стало вычислить, кто из троих – Слон, Реаниматор или Зверь – сдал его старику и втравил в такой тухлый блудняк с непредсказуемыми последствиями. Круг очень узкий, найти предателя будет не слишком сложно. Вычислять крыс мы давно уже обучены.
   И наконец, последнее. Он, Мальцев, в отличие от многих других авторитетов, всегда знал меру и без крайней нужды никогда не злоупотреблял садистскими приемчиками. Но сейчас особый случай. Такой бывает всего один– два раза в жизни. Поэтому, когда станет известно имя предателя, казнь этого рваного гондона пройдет публично и с особой, неслыханной до сих пор жестокостью! Чтобы пацаны запомнили и другим, кто на смену придет, передали: играть с ним, Сашей Мальцевым, краплеными картами и страшно, и больно, и опасно для жизни.

Глава 9

   День для Реаниматора и его бригады пролетел незаметно и без осложнений. Прошли те времена, когда нагулявшие первый жирок барыги проявляли упорство, не желая расставаться с деньгами. Сейчас долю отстегивали все, молча и без соплей. К тому же Леха, никогда не имевший репутации беспредельщика, сумел установить с подшефными ему коммерсантами почти дружеский контакт. Входя в офис или магазин, всегда благодушно улыбался, прежде всего здоровался за руку, словно невзначай интересовался, как семья, как дети, терпеливо выслушивал подчас долгий и подробный ответ, а до кучи не брезговал пропустить за компанию с барыгой стопарик-другой предложенного коньячку. Сам деньги в руки не брал, перепоручая эту обязанность сопровождающему пехотинцу с габаритами борца сумо. Так что у плативших дань предпринимателей при виде скуластого лица бригадира не возникало ступора, не дрожали коленки, а скорее наоборот. Многие барыги, Реаниматор знал это точно, считали его почти что корешем и даже регулярно хвастались перед другими коммерсантами, насколько «человеческие» отношения у них сложились с крышей. Одним словом, Лехе удалось установить такой иллюзорный уровень доверия между ним и опекаемыми бизнесменами, когда те расставались с деньгами если не с радостью, то совершенно спокойно. И уж тем более ни один из коммерсантов даже не помышлял о визите на Литейный. Не потому, что боялся возмездия, а потому, что знал: платить за крышу все равно придется. Если не бандитам, то ментам. Так не лучше ли делать это с улыбкой, втайне гордясь тем, что тебе, счастливчику, повезло среди страшной и кровожадной братвы встретить нормального пацана, с которым можно и за жизнь побазарить, и накатить по чуть-чуть, и, не таясь, поделиться тем, что за месяц на душе накипело. А потом услышать нормальный ответ…
   Хитрая штука психология!
   Однако, несмотря на видимое спокойствие, весь этот бесконечный день Леха, мотавшийся от точки к точке и принимавший лавы, думал только о предстоящем визите в студию. Да и пацаны, судя по напряженным лицам, излишне суетливым движениям и нетерпеливым фразам, недалеко ушли в своих мыслях от бригадира. Что, в общем, неудивительно – не каждый день готовишься к налету на столь экзотическую, охраняемую крепкими вооруженными амбалами сучью контору. Риск нарваться на пудовый кулак или пулю, что и говорить, был велик, но это – дело обычное. Да и сами они, мягко говоря, неробкого десятка. И не такое видали. В любом случае подпольную порношарагу в Русско-Высоцком, неизвестно под кем работающую вот уже два года, однозначно следовало брать сегодня же, нахрапом, быстро и жестко. Сперва гасить каждого, кто окажет сопротивление, а уже после разбираться, что к чему…
   Закончив со сбором дани, Лобастый, Верзила и Реаниматор, как обычно, в конце маршрута завернули в офис неприметного с виду, но охраняемого не хуже банка рекламного агентства «Планета», расположенного на одном из верхних этажей административной высотки на Ленинском проспекте. Верзила и Лобастый остались в тачке, а бригадир Леха поднялся в офис, небрежно неся в руке обычный с виду пластиковый пакет, наполовину загруженный наличными рублями и баксами.
   Пересчитав деньги и сверив итоговую сумму с информацией в компьютере, сухонький, немногословный, но всегда улыбчивый бухгалтер Николай Николаевич довольно кивнул, отслюнявил часть от лежавшей перед ним на столе денежной кучи и вернул ее Лехе со словами:
   – Отдыхайте, ребята.
   – Пока, Николаич, – пряча купюры в барсетку, Леха пожал всегда прохладную и влажную руку счетовода группировки, покинул офис и вернулся в поджидавший его внизу, на стоянке, джип «БМВ». Внедорожник сразу сорвался с места.
   – Значит, так, – раздав деньги и окинув взглядом Лобастого и Верзилу, задумчиво произнес Реаниматор, – сейчас заедем в магазин «секонд-хенд» и прикупим шмотья на прикид, включая обувь. Боюсь, пацаны, ничего похожего у нас дома не найдется, а здесь главное – натуральность образа. Потом берем в ларьке литровый бутылец паленой водяры и гоним в поселок. Обливаемся сами, для запаха полощем рот, прикидываемся бухариками и, едва держась на ногах, начинаем ломиться в дверь коттеджа. С трехэтажными матюками. Типа, суки, открывайте, куда Нинку-шалаву подевали. Всем в табло и в таком духе. Усекаете?
   – Нормальный ход! Ха-ха! – понимающе прыснул Лобастый, представив себе в деталях столь красочную картину.
   – Лажа. А если не откроют? – двигая челюстями и усиленно спасаясь от исподволь подкрадывающегося к зубам грозного кариеса, недовольно буркнул Верзила. В его понимании весь задуманный бригадиром маскарад был сплошным геморроем. Куда проще без лишних понтов шарахнуть по входной двери из помповика крупным калибром, разнести ее на куски и затем спокойно войти в дом, поставив всех раком. Просто и эффективно.
   – Если не откроют, швырнем в окно бутылку и кирпичом добавим, – вздохнув и с холодным прищуром глянув на Верзилу как на дауна в пятом поколении, терпеливо пояснил Леха. – Никуда не денутся. Мы кто такие для них? Бухарики местные, голытьба. Ужрались и ринулись на подвиги. Даже рады будут, твари, что есть возможность кости размять.
   – А-а, вроде догнал…
   – Жаль только, что голова в банку с огурцами не влезает, – не поворачиваясь к Верзиле, ухмыльнулся Лобастый.
   – Че-го?! – не понял битюг, на секунду даже прекратив жевать. Сработал основной защитный рефлекс всех отморозков: если что-то неясно и есть подозрение, что над тобой шутят, вначале надо бить в рожу, а уже потом выяснять. Громила сжал кулаки и угрожающе подался вперед.
   – Ничего, Васек, это я так, старый анекдот вспомнил, – мельком зыркнув на смеющегося одними глазами Реаниматора, примирительным тоном ответил Лобастый. – Ты чавкай, в натуре, не отвлекайся!
   Поколебавшись немного, Верзила промычал нечто непереводимое, разжал кулаки и нанес новый сокрушительный удар мятным «Орбитом» по кариесу.
   – Я встану у двери, вы подстрахуете, – как ни в чем не бывало продолжал излагать диспозицию Леха. – Пушки держать наготове. Как только охранник появится, врываемся в коттедж. Дальше – по обстоятельствам. Стрелять только в крайнем случае. Тебя касается, Верзила.
   – Ладно, – чавкая, лениво процедил браток. – Не пальцем деланный.
   – Хоботом, – вновь не удержался от подколки в адрес олигофрена Лобастый. – Туда-сюда.
   – Сейчас я кому-то свой хобот в рот запихну! – грозно засопел Верзила и ринулся было в наступление.
   Реаниматор обернулся, вопросительно приподнял брови. Заткнувшись на полуслове, амбал скривил рожу, снова упал спиной на кожаное сиденье и отвернулся к окну. Бригадир Леха был крутым мужиком, с ним лучше не ссориться. Этот закон браток усвоил в первый день пребывания в группировке. А перемахнуть с бакланом Лобастым можно и после дела…
   Найти торгующий подержанным импортным барахлом магазин оказалось несложно. В последние годы блошиных шмоточников открылось – как грязи. Не имея возможности одеваться в дорогие фирменные тряпки, нищий народ-пролетарий ломанулся по барахолкам.
   Заметив кустарную рекламную вывеску перед въездом в подворотню, Реаниматор толкнул Лобастого в плечо и указал нужное направление. Сбросив скорость, роскошный джип вильнул вправо, подрезал несущуюся по вызову с мигалкой «Скорую помощь» и лихо свернул в пропахший кошками двор, где остановился возле ведущих в полуподвал ступенек.
   Братки спустились вниз, к приоткрытой железной двери, и вошли в крохотный магазин. В нос сразу же шибануло затхлостью и пылью. Кроме двух алкоголического вида мужиков, копающихся, словно в мусорном контейнере, в деревянном ящике с бэушным нижним бельем, в магазинчике никого не было.
   Скучающая за школьной партой, заменявшей прилавок, продавщица, лохматая тетка средних лет, оторвалась от «Экспресс-газеты» и со страхом взглянула поверх очков на вошедших в магазин хорошо одетых амбалов. Их внешний вид, взгляд и выражение лиц говорили о профессии лучше любой вывески. Бандит – он и есть бандит. В его колючих, холодных глазах таится нечто особенное, чего нельзя описать словами. То же самое относится и к тертым ментам. По сути, это люди одной закваски, только выбравшие в этой жизни прямо противоположные дороги.
   – А… а у нас уже есть крыша, ребята, – бросив бульварную газетенку на прилавок, с дрожью в голосе поспешила сообщить тетка остановившемуся напротив нее Реаниматору.
   – Это вы мне?! – удивленно спросил Леха, с улыбкой глядя на перепуганную продавщицу. – Не по адресу, мамаша… Мы за одеждой пришли. Покажи вон тот пиджачок, в клетку.
   В течение нескольких минут оторопевшая продавщица смотрела, как трое благоухающих дорогим парфюмом, ухоженных громил, превозмогая брезгливость, утопая в клубах пыли и непрестанно подкалывая друг друга, ворочают кучи барахла и примеряют стоптанную обувь, нaконец на весы легла охапка тряпья из двух рабочих комбинезонов, пары вытянутых на коленях спортивных штанов, заляпанной едва заметными бурыми пятнами синей футболки и отвратного вида пиджака с короткими рукавами. На прилавок в рядок встали две пары тяжелых кирзовых ботинок с заклепками и пара державшихся на честном слове бесформенных кроссовок. Создавалось впечатление, что в отличие от всех остальных посетителей странные мужики выбирали из всего импортного барахла самое худшее. Вот так номер…
   – С вас сто семь рублей, за все, – чужим голосом прохрипела продавщица.
   – Возьми, мать. – Лобастый бросил на крашеную парту несколько бумажек и мелочь. – Спасибо. Сунь все тряпье в пакет.
   – Вам спасибо, – торопливо поблагодарила тетка, спрятала деньги в поясную сумочку-кенгурятник и, не в силах больше терпеть, наконец решилась: – Простите за любопытство, но… зачем вам, таким солидным мужчинам, весь этот хлам? Если не секрет, конечно.
   – Мы актеры, – не моргнув глазом, ответил Реаниматор. – Реквизит для фильма подбираем.
   – Да ну?! А что за фильм-то?! – поинтересовалась продавщица, мысленно уже прикидывая, как сегодня вечером, на коммунальной кухне, расскажет о визите взаправдашних артистов своей соседке, дворничихе Клавке. Та, мымра, просто сдохнет от зависти!
   – Сериал. «Улицы разбитых фонарей», – с трудом удерживаясь от того, чтобы не прыснуть со смеху, поспешил вставить Лобастый. – Видели, наверно, по телевизору.
   – А как же! Все серии! – всплеснула руками тетка. – Ларин, Казанова… Только вас вот что-то не припомню…
   – А мы со следующей серии появимся, – громко скрипнув единственной извилиной в мозгу и проявив чудеса искрометного юмора, с гоготом добавил Верзила. И тут же повернулся к Реаниматору и грохнул: – Верно, братва?! Гы-гы!
   Лехе снова захотелось разбить этому дебильному придурку рожу. Разумеется, он сдержался. Взял протянутый продавщицей огромный пластиковый пакет с обносками, вежливо попрощался и первым покинул удушливый полуподвал.
   Погрузились в джип, заехали перекусить в бистро, дернули по паре бокалов разливного пива и уже ближе к ночи не спеша поехали в Русско-Высоцкое. Прибыв в поселок, припарковали «БМВ» в тихом месте недалеко от трассы и переоделись. Теперь они походили на двух работяг и алкаша-селянина. Сообщив Лобастому, где находится нужный дом, Реаниматор отправил его на разведку.
   Лобастый вернулся через полчаса и поведал, что в округе тишина, местные в основном торчат по домам, возле коттеджа стоит корейский мини-вэн, а на втором этаже, несмотря на белые ночи, из-за плотно закрытых жалюзи пробивается свет.
   – Значит, хозяева дома, – ухмыльнулся Реаниматор. – Тем хуже для них.
   Проверив обойму «ТТ», Леха спрятал пистолет в карман пиджака и еще раз оглядел свой чумовой прикид. Бесформенная от долгой носки синяя футболка, пиджак с одним оторванным карманом, спортивные штаны и стоптанные кроссовки. Лучше не придумать.
   Просидев в джипе еще час и дав возможность поселку окончательно угомониться, братки прополоскали горло купленной по дороге ядреной водярой «Асланов», побрызгали ею на лицо и одежду и, тщательно скрывая друг от друга волнение, покинули тачку.
   Едва вынырнули из пролеска на густо застроенную частными домишками улочку, как по-кошачьи мягко ступающий Реаниматор вдруг начал выписывать кренделя, спотыкаться. Глядя на него, Лобастый и Верзила стали делать то же самое. Особенно преуспел в лицедействе Верзила, очень натурально поскользнувшись в придорожной грязи у свинарника и с яростными матюками растянувшись посреди шибающей в нос навозом луже.
   Когда за поворотом щербатой колдобистой дороги на окраине поселка показался двухэтажный коттедж из белого кирпича, размахивавший полупустой бутылкой расхристанный Леха обнял за плечи шатавшегося из стороны в сторону Лобастого, ткнул пальцем в сторону дома и громко сказал:
   – Вон там она, сука, и блядует! Васька сам видел, как заходила!
   – А чей это клоповник? – икнув, заплетающимся языком пробормотал Лобастый и посмотрел на бригадира таким натурально-одуревшим от паленого пойла взглядом, что Леха даже хрюкнул от смеха. Вот актер, блин! Талант, похлеще Станиславского.
   – Козла какого-то! Дачник, мать его! – злобно процедил Реаниматор, упорно, как бульдозер, двигаясь к цели. Краем глаза поймал бредущего слева «работягу» Верзилу. Глаза амбала сошлись у переносицы, челюсть отвисла, грязный как свинья. То, что требуется. Не подкопаешься.
   – Ворюга долбаный, нахапал с трудовых мозолей, виллу себе выстроил! – поддержал Лобастый. – Так мало ему, еще баб чужих трахать захотел! Слышь, Степан?!
   – Ну… ик.
   – Если Нинка твоя там, мы гондона отхерачим, как бог черепаху, а курятник обольем солярой и подпалим!
   – А запросто! – кивнул Реаниматор. Поймав взгляд Верзилы, указал ему пальцем на обрезок металлической арматуры в придорожной канаве. – Петюня, а ну-ка прихвати хреновину! Щас мы этому пидору городскому башку-то сшибем!!!
   – Это мы завсегда, Степа, – явно балдея от прикольного спектакля, амбал нагнулся, подхватил ржавый прут и вслед за Лехой и Лобастым нетвердой, но уверенной поступью разгоряченного спиртным народного мстителя двинулся к ограде коттеджа. – Засветим, только искры брызнут!
   Братки разговаривали так громко, что в опустившейся на поселок тишине не услышать их пьяные вопли было невозможно. Исподволь наблюдавший за коттеджем Реаниматор наконец увидел, как в одном из окон второго этажа, за панцирем из закрытых белых жалюзи, промелькнула и исчезла тень. Стало быть, их уже заметили. Очень хорошо. Самое время переходить от слов к делу.
   Леха посмотрел на припаркованный прямо перед домом, забрызганный грязью корейский мини-вэн с псковскими номерами, секунду подумал, а потом торопливо всучил Лобастому бутылку с круткой, выхватил у Верзилы железяку, размахнулся и врезал рифленым прутом по лобовому стеклу автомобиля, пьяно и хрипло закричав во все горло:
   – Выходи, пидор гнойный! Где Нинка?! Куда ты ее дел, шалаву?! Убью!
   Грохот, скрежет, звон, осколки стекла. Красота. Давайте, суки, беситесь…
   – Правильно, Степа, так ему, буржую! – весело рявкнул Лобастый и, от души размахнувшись, метнул в окно на втором этаже коттеджа початую бутылку с водярой. Разбившись о фигурную кованую решетку, литровая дура «Асланова» со звоном разлетелась вдребезги, оставив на стекле мокрый благоухающий след и обрывок бело-сине-черной этикетки.
   – Эй, хозяин, выглянь на минутку, потолковать надо! – задрав голову, басом рыкнул Верзила. – И Нинку Степкину с собой прихвати!
   Пацаны, что и говорить, не подкачали. Реаниматор отшвырнул арматуру и бросился к входной двери, на бегу вытаскивая из пиджака снятый с предохранителя «ТТ». Прижался спиной к холодному кирпичу и затих. Бешеное биение пульса ощущалось каждой клеткой тела, нервы звенели, как струны. Картинка перед глазами ритмично подергивалась в такт гулким ударам сердца.
   После такого конкретного наезда трех упившихся колхозников нужно быть полным обсосом, чтобы не раскалиться добела от ярости и не ринуться в драку. Вряд ли хозяин коттеджа, чей доходный теневой бизнес оберегали вооруженные громилы, принадлежал к числу толопанцев. Нет, что ни говори, а с ходу, без предупреждения, расколошматить лобовое стекло в мини-вэне – это круто. За такое дело бедного колхозника, отправившегося на поиски неизвестно где трахающейся жены, могут и покалечить. Окажись на месте возмутителя спокойствия обычный местный бухарик, так бы и вышло, как пить дать…
   Но в Русско-Высоцком оказался бригадир Леха Реаниматор с пацанами. И ствол в его руке даже отдаленно не походил на газовую пукалку.
   Ждать ответной реакции пришлось от силы полминуты. Бронированная дверь коттеджа с грохотом распахнулась, и на пороге выросли два крепких амбала с красными бульдожьими рожами. Первый, одетый в спортивный костюм, сжимал в грабке «стечкин», в руках что-то дожевывавшего напарника матово поблескивало вороненой сталью помповое ружье. На лицах оторванных от трапезы жлобов, ошалевших от такой наглости обычно зашуганного сельского плебса, без труда читалась жажда пустить алкашам кровь.
   – Стоять, черви! – с завидной резвостью вскинув помповик, один из громил мгновенно прицелился в застывшего перед крыльцом Лобастого. В действиях охранника угадывалась выучка опытного стрелка. – На брюхо, бля! Считаю до трех, скоты! Два с половиной…
   Облаченные в робы и дубовые ботинки братки, вдруг оказавшись в роли легких мишеней, быстро смекнули, что дело – дрянь, камнем рухнули на тротуарную плитку, которой был замощен двор, и синхронно накрыли головы руками. Регулярные набеги ОМОНа на сауны и кабаки северной столицы приучили бойцов не искушать судьбу.
   – Третий где?! – нервно зыркая по сторонам, с едва уловимым чухонским акцентом успел прошипеть белобрысый «спортсмен», но тут сбоку на его голову обрушилось нечто, по весу очень схожее с нью-йоркской статуей Свободы, и рассеянный свет белой питерской ночи сразу померк. Словно некто всесильный, живущий на небесах, нажал на выключатель и погасил его.
   Реаниматор успел пригнуться на долю секунды раньше, чем отреагировавший и быстро качнувший стволом вправо охранник вдавил спусковой крючок «мосберга».
   Бабахнуло так, что заложило уши и горячей волной ударило по мозгам. Коротко стриженную макушку Лехи обдало адским жаром, показалось, что с него заживо сняли скальп. В нос шибануло запахом паленых волос.
   Но Леха уже был словно вырвавшаяся из механизма сжатая до поры стальная пружина. Уйдя из траектории повторного выстрела, он не мешкая прыгнул вперед, перескочил через распластавшегося под ногами первого охранника и еще в полете что есть силы врубил тяжелым пистолетом в нос застывшего битюга с ружьем.
   Хруст сломанного хряща прозвучал гонгом к окончанию первого раунда поединка. Один—ноль в пользу гостей.
   – Встали, живо! – зыркнув через плечо на лежавших смирно братков, прохрипел Реаниматор, нагнулся над рухнувшим с крыльца головой вниз охранником, из расплющенного носяры которого толчками, пузырясь, вытекала на траву алая кровь, подхватил помповуху и, имея в каждой руке по стволу, нырнул в распахнутую настежь дверь.
   Сзади уже резво шуршали подошвами, готовя свои пушки к бою, витиевато матерившиеся Лобастый и Верзила.
   Из ближайшего к одинокому коттеджу деревянного кособокого сельского домишки внимательно наблюдала за этим театрализованным налетом пара любопытных глаз…

Глава 10

   То, что ей угрожает опасность, Алена интуитивно почувствовала, внимательно наблюдая за тем, как хищно переглядываются очкастый водила «девятки» и его попутчик – здоровяк с сальными телячьими губами. А когда автомобиль вдруг свернул с оживленного проспекта в безлюдный переулок, подозрения Алены перешли в уверенность. Едва девушка решила потребовать остановить машину, как чернявый водила тихо выругался сквозь зубы, включил указатель правого поворота, притер тачку к бордюру и с чувством произнес, обращаясь к громиле:
   – Чуяла моя задница… Мотор закипел! – дернув за рычажок под рулем, разблокировал капот и открыл дверь.
   – Ты ведь на той неделе насос и ремень менял! – фальшиво удивился бугай.
   – Может, патрубок протек? – стараясь не смотреть Алене в глаза, пробормотал очкарик, вышел из машины, открыл моторный отсек и склонился над движком. – Ну, так и есть! Хомут лопнул и вентилятор краем пропилил патрубок! – раздался через пару секунд визгливый голос водилы. – Ничего страшного, пять минут – и все будет в ажуре! Слышь, Вован, у меня изоленты нет. Достань из аптечки лейкопластырь, а из багажника канистру с водой…
   – Ща сде, – кряхтя, шкаф вылез наружу.
   Алена без лишних объяснений открыла заднюю дверцу и попыталась быстро выскочить из машины, но некстати возникший перед ней в проеме амбал заслонил своей огромной тушей путь к отступлению.
   – Ты куда это, дуреха?! – поиграв бровями, удивленно спросил он девушку. – В темпе починимся и довезем тебя до самого подъезда! Только вот аптечку возьму…
   И мордоворот потянулся рукой через плечо Алены к заднему стеклу «девятки», где стояла кожаная коробочка с выдавленным поверх красным крестом.
   Алена не сразу поняла, что произошло, когда из огромной лапы толстяка ей в лицо вдруг ударила тугая аэрозольная струя. Горло больно обожгло огнем, краски перед глазами поблекли, уступив место размытым черно-белым силуэтам, а звуки в ушах стали быстро удаляться и затухать, как круги на воде от брошенного камня…
   В первый раз Алена очнулась от жуткой тряски. Первое, что увидела девушка, с трудом приоткрыв глаза, – качающийся потолок автомобильного салона и тяжелый подбородок сидящего теперь рядом с ней, на заднем сиденье, Вована. Ее голова лежала у амбала на ляжках, и со стороны все выглядело вполне натурально и безобидно – девушка уснула на коленях у парня.
   С ужасом поняв, что произошло, Алена попыталась подняться, но крепкие руки битюга, уловившего слабое шевеление пленницы, словно тисками мгновенно сдавили ее тонкую шею:
   – Спи, сучка, еще не время зенками хлопать! – злобно выплюнул губошлеп и похожими на сардельки большими пальцами рук надавил Алене на сонную артерию. Девушка, успев за долю секунды похолодеть от страха и мысленно заплакать от отчаяния, снова провалилась в черную бездну.
   Второй раз сознание вернулось к Алене резко, молниеносно, когда содрогнувшийся от попавшей в легкие воды организм сжался, дернулся и зашелся в выворачивающем наизнанку кашле. Широко открыв глаза и рывком приняв сидячее положение, кашляющая, мокрая от выплеснутой на голову воды девушка сквозь пляшущие перед глазами темные круги разглядела три довольные, перекосившиеся от хохота мужские рожи. К подонкам из «девятки» – очкарику и губастому – присоединился шкафообразный белобрысый громила в расстегнутом до пупа красном спортивном костюме и кроссовках.
   – Ку-ку, шкурка! – оскалился, приблизив откормленную харю к пленнице и крепко ухватив девушку пальцами за подбородок, ублюдок Вован. – Будем знакомиться! Это Артур, его ты уже знаешь, – гад ткнул пальцем в похотливо разглядывающего девушку очкарика, – а это – Ярри, – кивнул на стоявшего с другой стороны «спортсмена». – Теперь мы твои хозяева, мочалка, навсегда! Будешь послушной сучкой, сделаешь все, что скажем, будешь жить долго и хорошо! А станешь брыкаться – отхарим во все дырки бутылкой из-под шампанского, прирежем, как свинью, и зароем в выгребной яме сортира! Яволь, шкурка?!
   Алена ни жива ни мертва сидела в углу залитого ярким светом просторного гаража, в луже растекшейся по шершавому холодному бетону воды. Тут же стояло пустое пластмассовое ведро. За спинами похитивших ее скотов виднелась та самая злополучная серая «девятка». Судя по налипшей не только на кузове и колесах, но и на стеклах машины свежей грязи, место, куда ее привезли, располагалось далеко за городской чертой. Следовательно, звать на помощь и кричать было бессмысленно. Ухмыляющиеся самцы знали, что делали…
   Алена попробовала пошевелить руками, но оказалось, что они крепко связаны за спиной.
   – Не рыпайся! Я же ясно сказал: для тебя, соска, сегодня началась другая жизнь! – переглянувшись с очкариком, довольно загоготал присевший напротив Алены на корточки Вован. Воздух колыхнулся. Лицо девушки вдруг обожгла звонкая, хлесткая пощечина. – Скажи мне по секрету, ты еще целка или уже пежишься на полную катушку?! Ебарек есть, я спрашиваю?! Мне ведь и самому проверить недолго! – Вслед за первой последовала вторая унизительная пощечина. Толстопалая рука амбала скользкой гадюкой нырнула за резинку Алениных бежевых брюк и зацепила край трусиков.
   – Ты забыл, Коча, она же голос потеряла, – с ехидным выражением на продолговатой, со впалыми щеками морде напомнил битюгу Артур. – Слышать – слышит, а говорить пока не может…
   – Ах да, – вспоминая, мотнул стриженой башкой губошлеп. Нехотя убрал руку, встал и посмотрел на чухонца. – Ну, тем лучше. Что скажешь, Ярри? Сладкую куколку мы с Арчиком сегодня прихватили?
   – Красивая девочка, молоденькая, и фигурка как из «Плейбоя», – почесав лохматую рыжую грудь и прикурив сигарету, деловито ответил не уступающий габаритами Вовану блондин в «Адидасе». Глубоко затянувшись, он барским жестом выбросил вперед руку и щелчком стряхнул пепел на инстинктивно дернувшуюся в сторону, бледную как полотно Алену. – Если окажется целкой, вообще суперкино снимем… Кто такая, выяснили? Паспорт при ней был?
   – Не было, – пожал плечами Вован. – Только баксы, штука девятьсот, немного рублей и электронная записная книжка без кнопок, типа блокнота. Ну, еще косметика… и пачка прокладок с крылышками! – громко гоготнул явно довольный собой ублюдок. – Течка, поди, у биксы. Я как раз люблю это дело. Ее трахаешь, она орет, кровищи – море! Кайф!
   – Извращенец, – без толики осуждения спокойно констатировал очкарик.
   – Тащи сюда компьютер, – нахмурил выпуклый высокий лоб трескоед Ярри. – Посмотрим…
   – Ага, – губастый пошарил в «девятке» и принес оттуда сумочку Алены. Протянул чухонцу. – Деньги я, понятное дело, забрал, остальное все тут.
   – Не слабо, штука девятьсот на карманные расходы! – подал голос очкарик. – Богатенькая, выходит, девочка… Папа, поди, барыга упакованный.
   Закусив сигаретный фильтр зубами и молча взяв у Вована дорогую кожаную сумочку, блондин, морщась от дыма, быстро просмотрел содержимое, извлек портативный компьютер, небрежно отшвырнул сумку в угол и исподлобья взглянул на скованную ужасом, поджавшую ноги к груди Алену.
   – Горло простудила, говоришь? – тихо пробормотал Ярри, умело активизировал компьютер, извлек из паза в корпусе пластиковый стек и несколькими точечными уколами в жидкокристаллический экран вошел в первый попавшийся файл. Прочитал текст, фыркнул и посмотрел сначала на подельников, а потом и на пленницу совсем иными глазами.
   – Она не простужена, – заявил чухонец тоном прокурора. – Она немая по жизни. Как рыба.
   – Да ну?! – вылупил зенки Вован. – Так это вообще ништяк! Рот можно не затыкать, кричать все равно не станет. Только будет, как корова, му-му! Ха-ха-ха!
   – Идеальная жена, – поддержал амбала скрививший тонкие бесцветные губы очкарик. – Повезло бы какому-нибудь прибашленному мудаку, оторви он себе такую аппетитную ляльку. И посмотреть есть на что, и потрогать, а язык на замке. Да, видно, не судьба… – вздохнул мерзко-печально, разведя руками. – Как тебя хоть зовут, деточка? Скажи дядям, пожалуйста. А то, слышь, не очень мне нравятся эти французские штучки – трахать девушку, даже не спросив имени.
   Ярри пристально посмотрел на Алену. Поколебавшись, дочь Тихого взглядом указала на записную книжку.
   – Коча, а ну-ка развяжи ей руки, – приказал финн амбалу. Вован поспешно сунул руку в карман линялых джинсов, достал швейцарский перочинный нож со множеством прибамбасов, оголил лезвие, ухватил за плечо и рывком поднял застонавшую и зажмурившую глаза от боли девушку на ноги, развернул спиной к себе и полоснул острой как бритва, сверкающей сталью по стягивавшим запястья капроновым кольцам. Путы упали на мокрый бетон. Вован снова развернул Алену лицом к себе и, с ходу наградив третьей по счету звонкой пощечиной, толкнул кулаком в грудь, припечатав к стене.
   – Если твой мохнатый сейф уже вскрыли, то через часик мы с тобой сладко поиграем, киска! – приблизив мясистые губы к самому лицу Алены, брызгая слюной и дыша вонючим ртом, жарко прошептал Вован. – А сейчас крапай, как сказано! Имя, фамилия, адрес, кто шнурки. Быстро, бля!
   Отморозок смачно харкнул на пол. Сохраняющий невозмутимую маску «спортсмен» Ярри без лишних слов протянул дрожащей девушке компьютер.
   Алена медленно растерла розовые рубцы на запястьях, осторожно взяла из рук нелюдя свой блокнот и принялась сначала не спеша, а потом все быстрее и быстрее покрывать экран мелким каллиграфическим почерком. Закончив, с вызывающим видом сунула под нос финну. От взгляда чухонца не ускользнула перемена, происшедшая с потенциальной порнорабыней. Схватив компьютер, Ярри принялся быстро читать нацарапанный взбодрившейся девчонкой убористый текст.
   Брови чухонца с первых же секунд плавно поползли вверх, по сторонам вздернутого, похожего на свиной пятачок розового носа пролегли глубокие складки. Дыхание участилось.
   – Ни хера себе лялька, – чуть растерянно пробормотал Артур, как двоечник на контрольной заглядывая в монитор через плечо Ярри. – Я знаю, кто такой Тихий. Серьезный дедушка. Во, бля, вляпались…
   – При чем здесь Тихий?! – заметно дрогнувшим голосом буркнул Вован, отпихнул подельника и взглянул на экран. Когда до громилы дошла суть написанного пленницей, он тихо присвистнул и тупо уставился на Алену.
   В глазах девчонки плескалась смешанная со страхом лютая ненависть.
   – Че таблом стрекочешь, овца малолетняя?! – скрипя зубами, процедил отморозок. – Теперь тебя точно кончать придется, усекла?! Бритвой по горлу – и привет братве!
   Застывший каменным изваянием чухонец, явно игравший в этом мерзком трио первую скрипку, опустил компьютер-блокнот и вдруг широко улыбнулся, демонстрируя ровные белоснежные зубы.
   – А мне ведь плевать, кто твой папа, – Ярри умышленно коверкал русские слова. – Кино, которое я снимаю, в совке никто не увидит. Слишком дорогое удовольствие для быдла. Так что выбирай. Если согласишься сниматься добровольно, тогда, обещаю, отношение к тебе будет человеческое. А нет… все произойдет так, как сказал Коча. Только не надейся, что умрешь сразу. Прежде чем пристрелить и закопать, мы накачаем тебя наркотой и все равно снимем на видео. В самом гнусном виде. Под козлом или собакой. Ты въехала, беби?
   – Куда она, на хер, денется с подводной лодки?! – рассмеялся Вован, демонстративно почесав в бугром выпирающем паху всей пятерней. – Через месяц ежедневных пиздюлей будет с заглотом брать и восьмерочкой подмахивать, как Тереза Орловски. Я, бля, гарантирую!
   Алена заплакала, уронив лицо в ладони. Не в силах стоять на ватных ногах, медленно осела на корточки, прислонившись спиной к кирпичной стене гаража. Плечи ее подрагивали в такт рыданиям, все тело бил озноб.
   Призрачная надежда на то, что одно лишь имя отца, известного в криминальном мире Петербурга авторитета, охладит пыл похитивших ее гнусных подонков, устроивших здесь, вдали от мегаполиса, студию по производству порнофильмов, растаяла как дым. Надеяться на помощь со стороны глупо. Все. Тупик. Прогулялась. Вдохнула воздуха свободы. До кровавых соплей, полной грудью…
   Господи, ну почему ей так не везет?! Кого она хоть однажды обидела, кому причинила зло?! Неужели ее короткая, и без того малорадостная жизнь закончится здесь, в потных лапах похотливых извергов, которых и людьми– то назвать язык не поворачивается?! Как нелепо и как мерзко…
   Нет, никогда! Ведь должен, обязательно должен быть выход! Отец не раз повторял: обратной дороги нет только из гроба. А ему, старому, битому волку, можно верить…
   Сейчас самое главное – это оттянуть время, молнией пронеслось в сознании Алены. Обнадежить тварей, пообещать, сделать вид, что ради спасения жизни она согласна на любую низость. Порно так порно. Небольшая фора у нее все же есть, ведь регулярные женские дела только вчера начались. Но главное – она девственница. Если потребуется, пусть убедятся, скоты проклятые! Ее будут готовить, беречь для главного первого дубля! А значит, у нее есть время, есть совсем крохотный, максимум – один на миллион, но все-таки шанс на спасение. На побег.
   – Твое решение? – хрустя костяшками пальцев, сухо потребовал Ярри. – Да или нет? Жизнь или смерть?
   – Да че ты с ней возишься, братан, раком нагнуть и впендюрить по самые… – затянул, цедя слова, облом Коча, но недовольный рык банкующего в их дьявольской игре финна заставил его заткнуться. Чухонец пристально, не моргая, смотрел на потихоньку справляющуюся со слезами Алену. На какой-то миг глаза хозяина порностудии и дочери питерского крестного отца встретились.
   Девушка, расправив плечи, едва заметно кивнула, опустив веки: «Я согласна».
   Хрякоподобный Ярри ощерился:
   – Тогда, соска, избавь меня от необходимости лазать тебе пальцем между ног и скажи сам: была с мужиком хоть раз?!
   Алена стиснула зубы, потупилась и отрицательно качнула головой: «Нет».
   – Во, а я че говорил! – довольно потер руки Коча, пихнув локтем расплывшегося в глумливой гримасе очкарика. – Как чувствовал! Прикинь, сколько нам такая козырная, еще не тронутая болтом щелка стоила бы через сутенера?! Сейчас малолетки, знаешь, какие ушлые пошли? Девственностью торгуют – только лавы шуршат! Бля буду, сам у шлюх узнавал, – чиркнул ногтем по обломанному зубу губастый мордоворот. – Страхолюдины по триста баксов просят, а про киску сладкую и говорить страшно!
   – О’кей! – подвел черту окопавшийся на питерской земле чухонский боров. – Я держу свое слово. Будешь послушной девочкой, дам кушать фрукты, пить шампанское, курить травку и смотреть телевизор. Мое слово – закон. Предупреждений больше не будет. За ослушание – смерть. Долгая и мучительная. Дальше…
   Блондин замолчал, заметив недвусмысленный жест Алены. Девчонка вновь требовала блокнот.
   Через минуту обладатель рыжей мохнатой груди прочитал:
   «У меня тоже есть просьба, Ярри. Если вы ее не выполните, лучше убивайте меня прямо сейчас!.. Может, вам покажется странным, но я с двенадцати лет мечтала сниматься в порнофильмах. Но – в паре с красивым, хорошо пахнущим, мускулистым мужчиной, а не с обещанными вами животными и такими психически ущербными скотами, как эти двое! Я вижу, вы имеете над этими идиотами власть. Оградите меня от насилия, создайте нормальные условия, и, клянусь, вы об этом не пожалеете. Никаких угроз не понадобится. Вы будете благодарить судьбу за сегодняшний день, за случайность, которая свела нас!
   P.S. А ваша долбаная Тереза Орловски – просто старая шлюха с силиконовыми сиськами и вставными зубами. Я видела парочку фильмов, где она в главной роли. Этой жабе самое место в дешевом голландском борделе для моряков – делать минет за пять баксов».
   От таких «откровенных» признаний смазливой шестнадцатилетней дочери питерского мафиози у много чего повидавшего профессионального порнодельца и душегуба просто отвалилась челюсть. Оторвав взгляд от экрана портативного компьютера, Ярри добрую минуту в упор разглядывал стоявшую перед ним у кирпичной стены гаража мокрую, испуганную, дрожащую то ли от холода, то ли от страха соплячку в брючном костюме и, шумно надувая вывернутые наружу свиные ноздри, пытался сообразить, в чем здесь подвох.
   Так или иначе, но в течение следующих трех часов ни один из ублюдков Алену даже пальцем не трогал. Озадаченный и заинтригованный чухонец запер девушку в специально оборудованной для содержания секс-рабынь звуконепроницаемой комнате-камере, расположенной в подвале коттеджа, а сам с подельниками удалился ужинать, а заодно и обсудить, как им поступить с девкой…
   Допить бутылку коньяку и съесть все выставленные на стол деликатесы подонки так и не успели. За окнами коттеджа послышалась пьяная ругань, а затем раздался грохот разбитого стекла неосмотрительно оставленного на улице, у дверей гаража, мини-вэна. А это почти пятьсот баксов ущерба!
   – Выходи, сука, разговор есть! – грозно донеслось снаружи. И тут же об оконную решетку со звоном разбилась бутылка.
   Некогда преуспевавший в стране Суоми по линии кикбоксинга Ярри взвился мгновенно и подбежал к окну. Наглость обезумевших мужиков была неслыханной. Тройка без меры заливших сливу местных аборигенов, подгоняемых зеленым змием, решила внагляк помериться силой с чужаком, выстроившим на бывших колхозных землях мозолящий глаза «трудящихся» шикарный особняк. О подобных случаях российских классовых разборок, время от времени происходящих на периферии, финн был уже наслышан…
   Что ж, не на того напали. Мы не гордые, раз просят – выйдем.
   – Звиздец червям! – без малейшего акцента злобно выругался Ярри. – Вован, там у одного из алкашей железный прут, так что прихвати «мосберг». Пора научить этих хвостатых Маугли правилам хорошего тона.
   – Да я им за стекло на тачке башню свинчу!.. У-у-у, перхоть подъяичная! – хватая заряженное помповое ружье и пулей бросаясь к лестнице, словно раненый медведь заревел толстогубый Коча.
   Трусоватый очкарик Артур предпочел в разборку не вмешиваться и, дожевывая кусок малосольной розовой лососины, подбежал к пластиковому окну, дабы иметь возможность наблюдать побоище с безопасной для здоровья дистанции.
   То, что он вскоре увидел у крыльца, ему явно не понравилось. Так не понравилось, что Артуру очень захотелось, не сходя с места, вспомнить далекое детство, отягощенное дурной наследственностью и отсутствием памперсов, и написать прямо в штаны.
   И написал, едва увидел прямо перед собой перекошенную от злобы скуластую рожу страшного, как чума, мужика лет тридцати пяти с помповиком и пистолетом в руках. Его угрожающая, но явно не плебейская внешность, дополненная к тому же кляксой сильно опаленных в районе лба коротко стриженных волос, входила в странный диссонанс с мятым бомжовым прикидом и стоптанными кроссовками.
   «Киллер!» – это было последнее, что успел подумать взвизгнувший и упавший на колени Артур, прежде чем сильнейший боковой удар ногой в ухо сломал его дорогие цейссовские очки и погасил сознание, как тайфун – свечку.

Глава 11

   Долететь от центра до Озерков быстро и тем самым опередить ментов не удалось – на Каменноостровском проспекте «Ягуар» Тихого попал в огромную, вызванную цепной аварией пробку и проторчал там, подпираемый спереди и сзади недовольно рычавшими машинами, добрых полчаса. Поэтому еще издали Тихий, напряженно вглядывавшийся в ветровое стекло «Ягуара», увидел стоявших возле распахнутых ворот его обстрелянного дома вооруженных автоматами сержантов. Возле коттеджа, огороженного высоким кирпичным забором, к моменту прибытия авторитета уже находились «БМВ-750» Бульдога, труповозка, «Скорая помощь», ментовский «бобик» и дряхлый бежевый «рафик» с распахнутыми дверцами, вне всяких сомнений, принадлежавший автопарку ГУВД.
   Блатную английскую тачку, на которой обычно передвигалтся по Питеру Тихий, менты, видимо, знали, поэтому, едва завидев несущийся к дому «Ягуар», опустили автоматы и отошли в сторону, освобождая проезд.
   Лихо заложив вираж, бронированный лимузин авторитета пролетел ворота и плавно притормозил возле широкой мраморной лестницы. Гулко хлопнули двери – охранник и старик выскочили наружу одновременно.
   Прежде чем броситься внутрь коттеджа, Тихий, у которого от волнения и злости сперло дыхание, на секунду остановился, запрокинул голову и еще раз, сблизи, посмотрел на зияющую на втором этаже дома, на месте окна каминного зала, опаленную выстрелом из подствольника прореху. На кирпичной кладке были отчетливо видны к тому же выбоины от пуль.
   – Урою падлу! На куски порву! – едва слышно процедил авторитет, сжимая тощие слабосильные кулаки и невероятным усилием воли стараясь взять себя в руки. Сейчас, когда на него смотрят десятки чужих глаз, он должен держать масть и ни за что не выглядеть убитым горем, испуганным дряхлым стариком. В особенности перед мусорами, которые мысленно сейчас наверняка злорадствуют при виде свалившегося на него кровавого беспредела. Не дождутся, псы!
   Не чувствуя под собой ног, Тихий поднялся по ступенькам, прошел мимо виновато мнущихся у дверей лысых братков из бригады Дольфа, нырнул в просторный холл коттеджа и увидел двух мужчин, которые курили у приоткрытого окна и о чем-то вполголоса беседовали. Один был в цивильном пиджаке, другой – в белом халате. Старик направился к ним. Собеседники тоже увидели вошедшего в сопровождении телохранителя хозяина дома и сразу замолчали, торопливо раздавив окурки о подставленную врачом пустую сигаретную пачку.
   – Олег Степанович, я капитан Кузнецов, – шумно вздохнув, представился Тихому невзрачный, лет около тридцати, опер. Сунув руку в карман пиджака, милиционер достал и продемонстрировал в открытом виде удостоверение. – Прежде чем вы подниметесь наверх, к супруге, я хочу задать вам пару вопросов…
   – Что с ней? – играя желваками, глухо спросил Тихий, переводя холодный, влажный от навернувшихся предательских слез взгляд с оперативника на врача.
   – Анастасия Эдуардовна уже вне опасности, хотя, не стану скрывать, она потеряла много крови, – не дрогнув под взглядом авторитета, спокойно констатировал врач. – Легкая контузия. Осколками стекла сильно порезано лицо. Мы наложили несколько швов, провели асептику, сделали обезболивающий укол и закончили то, что не успел сделать приглашенный вами для снятия запоя нарколог. А именно – провели медикаментозную очистку организма, – сурово добавил доктор. – Так что стационар не понадобится, ваша жена вполне может остаться дома, под присмотром квалифицированного врача. Уверен, господин Белов, у вас есть кому поручить это. К тому же я не исключаю, что после заживления порезов Анастасии Эдуардовне может потребоваться вмешательство не только психотерапевта, но и пластического хирурга… По практике могу сказать, что ей еще повезло. Я по образованию военный врач, сам много лет служил в армии и знаю, что такое взрыв гранаты в замкнутом пространстве… Охранник, находившийся рядом с вашей женой, отделался легким испугом и разрывом барабанных перепонок. Что касается нарколога, вынужден вас огорчить. Он скончался еще до нашего приезда от пулевого ранения в голову. Сожалею…
   Словно специально, именно в этот момент со стороны лестницы, ведущей на второй этаж, послышались шаркающие шаги и тяжелое дыхание. Все четверо как по команде посмотрели в ту сторону на страшную процессию. Дюжие угрюмые санитары в явно не первой свежести мятых серых халатах спускали вниз носилки с накрытым простыней телом. Сквозь тонкую застиранную ткань в двух местах проступали бурые кровавые пятна. Выйдя из дома, санитары погрузили мертвеца в машину и уехали. За все это время ни Тихий, ни охранник, ни опер с врачом не проронили ни слова. И лишь когда труповозка выехала за ворота, Кузнецов жестом предложил доктору и охраннику оставить его наедине с Беловым и, когда те удалились на достаточное расстояние, снова обратился к старику:
   – Олег Степанович, не скрою, мы… я имею в виду милицию… уже в курсе стычки между вами и Мальцевым, – оперативник с удовлетворением отметил, как непроизвольно дрогнула щека Тихого. Стар стал авторитет, нервишки уже не те. Выдержав паузу, капитан продолжал: – Значит, «глухарь» отменяется. Блуждать в потемках в поисках исполнителей не придется. Они известны – братва Александра Петровича. Агентура у нас крепкая, так что имена и фамилии подонков, обстрелявших ваш дом, будут у меня уже сегодня, – уверенно заметил капитан.
   – Что ты от меня хочешь? – процедил Тихий.
   – Правды, Олег Степанович. Я знаю, что у людей вашего, как бы точнее сказать… вашего круга не принято откровенничать с органами. Но сейчас, согласитесь, особый случай. Пострадала ваша жена, убит ни в чем не повинный человек, легкую контузию получил третий. И у меня есть предчувствие, что на этом дело не закончится. Наоборот, это только начало. Крови прольется столько, что можно захлебнуться… Поэтому мне бы хотелось услышать от вас подробности, которые помогли бы в самый кратчайший срок привлечь виновных к ответственности.
   – Конкретно? – сухо уточнил старик.
   – Я хочу знать, из-за чего возник конфликт между вами и Мальцевым, – отчеканил Кузнецов.
   – Ничего я тебе не скажу, мент, – огрызнулся Тихий. – Ты же ищейка, легавый – вот и рой! Поднимай на уши своих стукачей! Авось пару быков и повяжешь, если повезет…
   Кузнецов потемнел лицом.
   – Не догоняешь ты, Тихий, отвык от нормального человеческого языка. Придется объяснять более доходчиво… – Опер отбросил официальщину и мгновенно сменил тон. Понизив голос почти до шепота, сказал: – Я клал с прибором на твои непонятки с Петровичем, плюнуть и растереть, усек? Чем больше вы, бандюганы долбаные, будете друг дружку мочить, тем нам, ментам, меньше головной боли! Хочешь воевать – пожалуйста! Но учти! Мы тоже не будем сидеть сложа руки, и за мокруху придется отвечать!
   – Отвечу, не волнуйся! – засопел старик. – Только не перед вами, собаками. А сейчас отвали, не о чем нам с тобой больше базарить. – Махнув рукой, Тихий подозвал околачивавшегося неподалеку телохранителя и направился к лестнице.
   – Ладно… – вздохнул Кузнецов, пристально глядя вслед авторитету. – Только ответь мне на последний вопрос, Олег Степанович. Где сейчас твоя дочь Алена?
   Сделавший всего два шага Тихий словно вдруг налетел на невидимую стену, застыл, покачнулся, а потом медленно обернулся и посмотрел на оперативника таким взглядом, что у капитана невольно напряглась спина. Наверное, так смотрит на свою будущую жертву тигр-людоед, прежде чем совершить решающий смертельный бросок, подумал почему-то Кузнецов.
   – Повтори, что ты сейчас сказал, – чуть слышно прошептал старик дрожащими губами.
   – Она ведь пропала, верно? – как можно тверже констатировал факт опер. Умышленно держа паузу, капитан не спеша достал сигарету, прикурил от спички, спрятал горелую под коробок, выпустил в сторону струю дыма и только затем договорил: – Исчезла на «сенэкспо», улизнув от телохранителя.
   Тихий, впалая старческая грудь которого со свистом вздымалась, словно дырявые кузнечные мехи, продолжал хранить молчание, испепеляя милиционера взглядом.
   – Но это – версия твоего комсомольца… – нарочно нагнетал напряжение, играя на нервах Тихого, капитан Кузнецов. – Лажовая, я бы сказал, версия.
   – Что… ты хочешь этим сказать? – с трудом разлепив бесцветные дряблые губы, прохрипел старик. В мозгу Тихого что-то неслышно щелкнуло, и до него вдруг стало доходить, куда клонит этот проклятый мент.
   Догадка оказалась столь неожиданной и столь ужасной, что растерявшийся Тихий, сердце которого снова защемило клещами, побледнел и приоткрыл рот, окончательно потеряв контроль над собой. Опер Кузнецов увидел Тихого таким, каким его еще никто не видел, – жалким, испуганным, мечущимся в поисках выхода больным стариком.
   – Неужели ты, опытный урка, действительно поверил в такое странное совпадение: практически одновременно пропала твоя дочь и началась война? – приподнял брови опер, откровенно издеваясь над поверженным Степанычем. Словно невзначай, довольный собой Кузнецов щелкнул указательным пальцем по сигарете и стряхнул выросший на ее конце столбик пепла прямо на блестящий ламинированный паркет. Эта отнюдь не такая уж безобидная, как могло бы показаться случайному свидетелю, «мелочь» не ускользнула от внимания ни телохранителя, ни тем более старика. – А насчет того, что твой бодигард просто и без затей, согласно достигнутой ранее договоренности, передал Алену головорезам Петровича, ты почему-то даже не подумал. Поверил сдавшему тебя с потрохами шакалу на слово. Как же так, Тихий? – с нарочитым изумлением воззрился на враз осунувшегося и еще больше постаревшего криминального патриарха опер. – Я, простой мент, понял, а ты, генерал уголовного мира, проглядел. Выходит, зря я опасался кровавого беспредела. Не будет никакой войны. Победа одержана в первом же раунде, нокаутом. Потому что один из бойцов перед началом поединка не поленился проявить смекалку, купить медицинскую карту противника и узнать, где у того находится главная болевая точка… Ай-ай-ай, Олег Степанович! – снисходительно вздохнул Кузнецов. – Тебе, опытному авторитету, пережившему десятки разборок, поднявшемуся в зоне до положенца и лишь по собственному желанию не надевшему корону законника, бывшие хулиганы и спортсмены поставили позорный мат в два хода. Ай-ай-ай…
   Говоря с загнанным в угол Тихим вызывающим, развязным тоном, капитан явно не опасался возможных последствий. То ли этот неприметный на вид, серенький и хилый в плечах опер с Литейного был по жизни отчаянно смел, то ли имел в кармане еще одного козырного туза.
   – Значит, уже раскололи ублюдка, – чужим голосом после гнетущей паузы обреченно заключил Тихий и с немыслимой для авторитета мольбой в глазах поглядел на капитана. – Отдай его мне, Христом Богом тебя прошу! Не как мента, как человека!
   Капитан медлил. Старик принял его версию за чистую монету, сразу и без оговорок. Да и сам опер ни на йоту не сомневался, что телохранитель Алены был в сговоре с быками Мальцева. Но не все обстояло так просто. Парня увезли из Озерков в местный райотдел для допроса с пристрастием всего за несколько минут до прибытия Тихого, и признательных показаний потенциального соучастника похищения девушки пока что в деле не имелось. Да и глупо надеяться, что согласившийся предать хозяина бодигард так легко и быстро сломается под кулаками ментовских костоломов. Чем ему грозит признание, парень понимает слишком хорошо. Вполне возможно, он будет стойко хранить молчание до тех пор, пока не узнает, что подставленный им старик капитулировал. Только тогда, не таясь, предатель сможет снять маску преданного пса и открыто примкнуть к группировке победителя.
   Однако разубеждать старика в виновности телохранителя капитан не стал. И прежде всего потому, что не верил в роковые совпадения и не сомневался, что рассказанная Тимуром история с побегом Алены через окно в туалете – сплошная туфта. А вот попробуй-ка докажи обратное без стукачей в ближайшем окружении Петровича и свидетелей передачи девчонки боевикам Мальцева из рук в руки. Трудно. Почти невозможно.
   – Не могу, – качнув головой, вздохнул милиционер. – С парнишкой сейчас плотно работают мужики из РУБОПа. Сдается мне, этот красавчик много любопытного сможет рассказать. В том числе и про своего хозяина, – лукаво, словно между прочим, уточнил капитан.
   – Сколько ты хочешь? – Тихий не собирался так просто отступать. Для него было делом чести наказать предателя. – Пять тысяч баксов тебя устроит?
   – Нет, – ответил капитан. – Не в моей власти. Я простой опер.
   – Десять! – скрипнул зубами старик. – Десять тонн зелени, если сегодня же эту крысу выпустят под подписку!
   – Нет. Но у меня есть другое предложение, Олег Степанович, – поняв, что клиент созрел, и немного помолчав, задумчиво проговорил Кузнецов. – Ты мне даешь полный расклад по вашей войне с Мальцевым, а я сделаю все от меня зависящее, чтобы вернуть Алену целой и невредимой. Главное – нам известно, у кого она может быть, остальное – дело техники. Подключим старших, из ФСБ, у них, я слышал, на Сашу давно зубы зудят.
   – Не торопись, мент, – с вызовом выпалил приободрившийся Тихий. – Я еще не все сказал. Не хочешь денег – твое дело. Тимку я и без тебя достану, хороших людей даже в мусорне много. Не откажут старику, помогут. Так что Алену я заберу у этого отморозка сам. Без гэбэшников. У меня, легаш, тоже есть упомянутая тобой медицинская карта!
   – Я знаю, – без удивления кивнул Кузнецов. – А также вижу, продуктивного разговора у нас с вами не вышло, гражданин Белов, – стараясь сохранять хладнокровие, с металлом в голосе подвел черту оперативник. – А посему… властью, данной мне законом… Виктор, Сергей! – капитан махнул рукой неизвестно когда появившимся в холле сержантам с автоматами. Тем самым, которые стояли у ворот.
   Милиционеры, словно только и ожидали команды, быстро встали по обе стороны от Тихого, профессионально оттеснив телохранителя.
   – Отведите Олега Степановича в наш «рафик» и глаз с него не спускайте. Он задержан на трое суток по подозрению в организации вооруженного нападения на Веронику Кислицыну, гражданскую жену гражданина Мальцева Александра Петровича. А если задержанный будет сопротивляться, разрешаю применить спецсредства и надеть наручники.
   – Есть, товарищ капитан, – последовал четкий ответ. – А ну, пш-шел на выход! – один из сержантов взял на прицел засуетившегося было телохранителя, а другой легонько ткнул старика стволом автомата в спину и кивнул на дверь.
   – Я не понял! – взвился Тихий. – Какое еще, к чертям, нападение? Я требую вызвать моего адвоката!
   – Какое? – усмехнулся опер, презрительно фыркнув в лицо авторитету. – А то самое, Олег Степанович, на перекрестке Большого проспекта и Десятой линии. Или, по-вашему, очередь из чеченского автомата «борс», которую в упор выпустил по автомобилю подружки Мальцева скрывшийся с места покушения мотоциклист в черной маске, это всего лишь мелкое хулиганство, за которое полагается штраф?
   – Я никого не посылал! – что есть мочи заорал Тихий. – Это подстава!
   – Слава богу, «Мерседес» Кислицыной оказался бронированным. Такой танк прямое попадание из гранатомета может выдержать. Так что очередь из дудаевской пукалки для нее просто щекотка, – деловито заметил капитан Кузнецов. – Видишь, даже в таком пустяке предусмотрительный Саша тебя вчистую переиграл. Как дилетанта.
   – Суки! Падлы! – тряся бородой, истошно орал седой всклокоченный старик, отпихивая руками плавно наседавших на него и подталкивавших в сторону выхода хмурых сержантов-автоматчиков. – Стой!! Погоди, капитан, не пори горячку! Не бери грех на душу! Бля буду, я в этом стремном деле ни с какого боку!
   – У вас есть какие-нибудь конкретные предложения, гражданин Белов? – затушив сигарету в кадке с тропической декоративной пальмой, Кузнецов скосил взгляд на бушующего авторитета.
   – Есть. Чтоб тебя! – поймав взгляд хитрого и упрямого мента, обреченно буркнул Тихий. Ему было уже не до понта – лишь бы сохранить свободу. В начавшейся заварухе трое суток изоляции за решеткой КПЗ были равнозначны смерти. К тому же нужно как можно скорее освобождать дочурку. От этих мальцевских тварей можно ожидать любой гадости. При мысли о том, что тупорылые быки, даже получив приказ не трогать заложницу, могут, пережрав водяры и обкурившись дури, хором надругаться над его драгоценной девочкой, Тихий весь изнутри покрывался инеем.
   – Ладно, твоя взяла, капитан, – в бессильной ярости, отведя глаза в сторону, просипел авторитет. – Только давай пойдем в мой кабинет, поговорим один на один, без сявок. Но вначале я, как и собирался, к Настасье своей на пару минут загляну. Ей сейчас моя поддержка нужнее лекарств. Согласен?
   – Ну-у… Ладно, дам вам еще один шанс, гражданин Белов, – на удивление быстро согласился капитан. – Надеюсь, вы меня действительно заинтересуете.
   Опер подал знак сержантам, чтобы те оставили хозяина дома в покое. Автоматчики послушно опустили оружие и потеряли к взмыленному, измученному всем пережитым щуплому дедушке всякий интерес.
   Еще час назад грозный и непреклонный патриарх питерского уголовного мира в сопровождении молодого невзрачного опера в дешевом пиджачке покорно шагнул на ступени дубовой, с резными перилами лестницы, ведущей на второй этаж коттеджа…
   Спустя пятнадцать минут капитан Кузнецов уехал в райотдел, где велся интенсивный допрос телохранителя Алены Беловой. Во внутреннем кармане пиджака он увозил перетянутую банковской упаковочной лентой упругую пачку хрустов. Десять тысяч долларов – серьезные деньги. Особенно по сравнению с жизнью какого-то гребаного охранника, сдавшего беззащитную шестнадцатилетнюю девчонку в руки записных беспредельщиков. Опер, твердо и незыблемо уверенный в виновности задержанного бодигарда, нисколько не поступался своими принципами, передавая преступника вместо призрачного грсударственного «правосудия», до которого снова, как пить дать, не дойдет, правосудию человеческому. Отцовскому. Скорому и справедливому.
   А еще, покидая виллу старого пахана на ржавом «рафике» с ободранными сиденьями, глядя в грязное окно с усталой, вымученной улыбкой на губах, капитан Кузнецов думал о том, что полученных за должностное преступление денег в аккурат хватит на то, чтобы уже в этом году перебраться с женой и детишками из тесного угла василеостровской коммуналки с регулярно протекающим потолком, въевшимся в стены запахом нафталина, вечной кухонной руганью, утренними очередями в туалет и вечерними в ванную, прикнопленным над электросчетчиком графиком уборки мест общего пользования и постоянно ночующими на лестнице, почти под дверью квартиры, вонючими лохматыми бомжами в пусть маленькую, требующую косметического ремонта, но зато отдельную двухкомнатную квартиру в панельном доме, где-нибудь в ближайшем пригороде Питера.
   Однако радости по случаю легко срубленного солидного куша у капитана отчего-то не было. Скорее даже наоборот…
   Опер как мог оправдывал свой поступок, приводил самому себе десятки убедительных доводов, начиная от нищенской зарплаты, которую как подачку бросало своему цепному псу заботливое государство, и заканчивая вполне логичными выводами, что, мол, продавший Тихого телохранитель при любом раскладе уже труп и его фактическая смерть – дело нескольких дней. Но все это помогало слабо. На душе «мента в законе», «легаша по жизни», не мыслившего себя вне этой трижды проклятой неблагодарной работы, впервые за восемь лет службы в МВД получившего взятку за отданную на растерзание человеческую жизнь, было так гадко, так унизительно противно и стыдно, что хотелось скрипеть зубами и тупо, до боли, бить кулаком в стену от бессильной злобы на самого себя. Отныне он, по всем бандитским понятиям, ссученный и продажный, навсегда перешел из малочисленной, не зря уважаемой урками старой формации касты правильных в унизительную категорию берущих.
   И только застывшее перед глазами опера заплаканное лицо жены, потерявшей уже всякую надежду на маленькое чудо в виде отдельной жилплощади, и счастливые мордашки визжащих от радости детишек, которые скоро узнают о переезде в новый дом, немного отвлекали капитана Кузнецова от непривычных гнетущих мыслей.
   Только вот ведь незадача – выть в голос отчего-то по– прежнему хотелось.

Глава 12

   Сознание вернулось к Артуру уже несколько минут назад, но глаз он на всякий случай не раскрывал, усиленно притворяясь валяющимся в отрубе куском мяса. Лежал в позе эмбриона, поджав колени к груди, и напряженно вслушивался в каждое произнесенное вломившимися чужаками слово.
   Из того, что Артур успел услышать, прежде чем его симуляцию раскусили, он понял, что нежданные визитеры не имеют отношения ни к профессиональным убийцам, ни к милиции, ни тем паче к спецслужбам, а являются самыми обыкновенными питерскими бандитами, которым откуда-то стало известно про существующую в поселке подпольную порностудию чухонца Ярри. И дюжие ребятки ничтоже сумняшеся решили железной рукой взять прибыльный бизнес под свой контроль, или, как у них принято говорить, крышу.
   Что ж, пожалуй, это был лучший из возможных хреновых раскладов.
   – Эй, глядите, кажется, ссыкун оклемался, – без особых эмоций вдруг заметил кто-то из троих визитеров. – Таблом стрекочет, как кузнечик. И дыхание… того. Симулирует, сука!
   – Точно. Слышь, ты, фраерок обхезанный, вставай. Я же вижу, как у тебя веки дрожат, – почти сразу же донесся до слуха Артура другой, спокойный и слегка растягивающий слова ленивый голос. Скорее всего, он принадлежал тому самому громиле в бомжовом прикиде, с обожженными надо лбом волосами, который первым ворвался в комнату. – Не ссы, убивать тебя я не стану. Пока… Просто покалякаем, то да се. Студию твою, ту, что в соседней комнате оборудована, я, кстати, уже посмотрел. Серьезные игрушки, профессиональные… Интересные вы ребята, как я погляжу!
   Поняв, что дальше притворяться бессмысленно, потерявший очки очкарик открыл глаза и всмотрелся в слегка размытые, словно увиденные через забрызганное каплями дождя стекло очертания трех парней, рассевшихся за столом в центре просторной комнаты. Двое из них, не брезгуя дармовщинкой, вовсю угощались оставшимися на тарелках морскими деликатесами и пили коньяк. Третий, главарь, курил сигарету и с интересом разглядывал скорчившегося на полу тщедушного чернявого ублюдка с багровым оттопыренным ухом и коркой запекшейся крови на щеке.
   Услышав стон, Артур перевел мутный взгляд в дальний угол комнаты и увидел Ярри и Кочу. Подельники, которых успели приволочь с крыльца на второй этаж дома, судя по хмурым, напряженным рожам и вполне ясным глазам, уже давно очухались. Связанные спина к спине, они сидели на полу возле телевизора с заткнутыми ртами (похоже, что на кляпы пошли их собственные носки) и буквально освещали комнату вздувшимися на лицах сочными иссиня-бурыми отметинами. Причем мясистый и опухший носяра испуганно поглядывавшего на бандитов Вована не оставлял никаких сомнений в том факте, что имел место перелом.
   Значит, понял Артур, там внизу обошлось без мокрухи и все живы. А раз так, то за свою шкуру можно уже не опасаться. Когда хотят убить, делают это сразу. Но браткам, судя по всему, нужны лишь деньги, регулярно получаемые с прикрученной точки раз в месяц, а отнюдь не холодные бесполезные трупы. Время тотального беспредела начала девяностых, к счастью, безвозвратно ушло. В моде у братвы «цивилизованные» методы работы с подшефным контингентом. Правда, до идиллии еще очень далеко, но, если разобраться, в таком гнилом деле, как рэкет, она невозможна по определению. Ибо между барыгой и быком не может стоять знака равенства. Недаром народная мудрость гласит: сколько волка ни корми, а у осла больше.
   Немного приободрившись, Артур с трудом поднялся на ноги и привалился к подоконнику.
   – Верзила, открой хлебальники торпедам, – главарь подбородком указал одному из подельников на связанную парочку. – Потом придет их очередь чирикать, а пока пусть слушают. Ну, а с тобой, маэстро Кэмерон, мы пообщаемся в первую очередь. Обозначься, кто ты такой, откуда? – потребовал Леха Реаниматор. – Я весь внимание. Только не томи, не люблю!
   Артур вмиг смекнул, что братки с ходу приняли его за хозяина, а бросившихся на улицу с волынами амбалов Ярри и Кочу по понятным причинам причислили к его личной охране. Что ж, пусть будет так. Незачем этим залетным бройлерам знать реальный расклад.
   – Из Пскова, – понуро свесив голову, осторожно зыркая на бугаев исподлобья, начал «колоться» Артур. – Журналист. Работаю по договору с частной эстонской телекомпанией. А в чем дело, ребята? Вы, как я понимаю, не из милиции?
   – Дуру гонит фраерок, – рывком выдернув кляпы из матюгальников Ярри и Вована и оглянувшись, угрожающе процедил смуглокожий сутулый бивень. – Слышь, Реаниматор, может, врезать ему промеж рогов, чтобы пургу не гнал, а?
   – Успеется, – равнодушно ответил обладатель необычного и грозного погоняла, не сводя глаз со смешно щурившегося, чтобы при отсутствии очков сфокусировать зрение, близорукого зассанца. – Значит, журналист? С вооруженной охраной из таких инкубаторных бакланов? – Реаниматор небрежно кивнул в сторону связанных. – Ну– ну… И какого рода материалы ты тут, в этой деревне, шакалишь? Совокупление местного населения с крупным рогатым скотом?
   – Не в деревне, – покачал головой Артур. – Тут только хаза. Мы в Питере работаем. Без аккредитации и журналистских ксив, нелегально. Снимаем на видео – то, что хозяева скажут…
   – А если конкретнее? – теряя терпение, повысил голос Реаниматор.
   – В основном скандалы, – попытался отделаться малой кровью чернявый «журналист». – Предвыборный компромат на некоторых наших областных политиков и коммерсантов, имеющих теневой бизнес и стремные связи тут, у вас. Приходит заказ – мы выполняем. Ребята меня страхуют. Дело-то серьезное, за иную кассету можно и пулю схлопотать. Генерального прокурора Скуратова со шлюхами видали? А ведь у нас и покруче сюжетики бывали, так что сами понимаете. Без охраны и стволов никак.
   – Складно лепишь, – беззлобно фыркнул Леха и переглянулся с ехидно ухмыляющимися братками. Однако в ту же секунду лицо его посерьезнело. – Ладно, паря, я не инквизитор. Будем считать, что экзамен на сообразительность ты сдал на «отлично»… Теперь я хочу услышать правду.
   – Но это правда! – поймав одобрительный взгляд Ярри, напряженно вслушивавшегося в диалог своего оператора с бандюгами, как можно натуральнее возмутился Артур.
   Реаниматор глубоко затянулся, выдохнул через нос две серые струйки, раздавил окурок в тарелке с креветками, встал со стула, подошел к подслеповатому дохляку и без предупреждения и угроз второй раз ударил его ногой в ухо. Значительно слабее и уже в другое – так сказать, для симметрии…
   Громко охнув от боли, чернявый тряпичной куклой повалился на бок и, до крови кусая губы, начал судорожно сучить ногами.
   – Надо же, пацаны, ошиблись мы, оказывается, – печально вздохнув, обратился к подельникам Реаниматор. – Искали барыг, снимающих тут порнуху, а попали на идейных собирателей политического компромата. Вроде СиДоренко и Нервозова. Как их там сейчас с ящика величают? Информационные… киллеры? Или пидоры? Лобастый, не помнишь?
   – Не знаю, как кличут тех шакалов, но эту брехливую вонючку пора называть трупом! – Лобастый с барской неспешностью поднялся из-за стола, поигрывая зажатым в руке «ТТ», приблизился к тихо скулившему Артуру и остановился, ожидая дальнейших распоряжений бригадира.
   – Терпеть не могу, когда на доброту отвечают хамством, – назидательно заметил Леха. – Так что слушай сюда, мокрота чахоточная. Еще раз загонишь лажу, пеняй на себя. Погнали еще раз. Кто такой, откуда, чем здесь занимаешься? Быстро!
   – Артур Эрлих, из Пскова, – хлюпая носом, плаксиво занудил порноделец. – Снимаем на улице шлюх, в тачке усыпляем газом, везем сюда, колем дурь и заставляем сниматься на видео… Потом монтируем фильм, ставим титры и сбрасываем материал через Интернет.
   – Куда?
   – В Финляндию. Там у местных есть своя постоянная клиентура, – пояснил Артур. – Детали распространения меня не интересуют, главное – платят регулярно, в валюте.
   – Сколько?
   – В среднем около двадцати тысяч баксов за часовой фильм. Но только если не забракуют, – чуть слышно прошептал «кинематографист». – Тогда приходится доснимать и перемонтировать.
   – Давно тут окопались?
   – Полтора года почти…
   – И сколько бессмертных шедевров уже изваяли?
   – Точно не помню. Пятнадцать, кажется…
   – Не слабо, – присвистнул Леха. – А после окончания съемок, значит, ширяете шлюхам ударную дозу, и эти две обезьяны везут девок в лес, где кончают их и топят в болоте? – с металлом в голосе не столько спрашивал, сколько констатировал давно известный факт Реаниматор. – Чего молчишь? Никак язык от страха проглотил? Эй, болезный!
   – Н-нет. То есть… Д-да… В лес… иногда… Когда другого выхода не остается… Понимаете… специфика съемок… Бывают особые заказы. Потом приходится как-то избавляться от отходов… Только откуда вы… знаете? – с дрожью в голосе спросил Артур. – Ведь никто не видел! Не мог видеть!
   – Ошибаешься. И вообще это не твое собачье дело – откуда, – мгновенно осадил Леха распластавшегося у его ног подонка. Этот потный, обоссанный сморчок и его послушные бугаи вызывали в нем откровенную брезгливость. Таких отмороженных тварей, для которых жизнь человека, пусть даже шлюхи, – не более чем пустой звук, нужно кончать сразу и без сожаления. Только вот руки марать о всякое дерьмо неохота. Да и точка, как ни крути, доходная.
   – Кто эти двое? – Леха кивнул на связанных амбалов.
   – Вован и Ярри. Помощники, – пряча глаза, чтобы они не выдали обмана, чуть слышно пробормотал Артур. – Один – мой земляк из Пушкинских Гор. Второй – чухонец, из урок тамошних. Его дома, в Тампере, ихние мусора за мокруху ищут. Заказчики финские попросили у нас пристроить на годик-другой, пока там шум не затихнет. Я не против.
   – С бабами, допустим, понятно, – сухо обронил Реаниматор, сдерживая негативные эмоции, не давая им прорваться наружу. – А мужиков для ебли где берете? Тоже на улицах ловите?
   – Нет, – замотал башкой Эрлих. – Здесь все гораздо интереснее. Иногда, редко, конечно, Вован с Ярри сами харят. В гриме. Но в основном за счет, если можно так сказать, секс-туризма.
   – Любопытно. И как это выглядит на практике?
   – Легко. Приезжают богатые дяди из-за бугра, им завязывают глаза, везут сюда, снимают на видео, перегоняют материал им домой, на личный сайт, и те выкладывают десять кусков, чтобы по возвращении иметь возможность втайне от семьи время от времени дрочить, высунув язык и пуская слюни, любуясь на свое забугорное порево.
   – А до кучи вы загоняете сюжеты с их участием еще и распространителям?
   – Ну, разумеется, – признался Артур. – Деньги не пахнут. А так – двойная выгода.
   – Во дают, суки! А если одним из клиентов чухонской фирмы вдруг окажется сам исполнитель? – вставил Лобастый и коротко хохотнул. – Прикинь засаду! Отмаксал «капусту» за крутую порнушку, подсел к монитору, а там, глядь, он сам, родимый!
   – Ну и что? – пожал плечами Эрлих, заметно воодушевившись. Бандиты уже не выглядели такими ужасными, как в первую минуту. – Такое пару раз было. Только куда он, мудило, пойдет жаловаться? В полицию? Или в наше ФСБ? Будет, урод, тихо сидеть, как мышь. И молить бога, чтобы никому из знакомых, тоже любителей нетрадиционного порно, случайно на глаза не попасться…
   – Сам штэллу придумал или подсказал кто? – цокнув языком, осведомился Реаниматор.
   – Компаньон в Хельсинки, тот, что распространением занимается, – нехотя признался источающий аммиачное зловоние делец. – Слушай, как там тебя… Реаниматор. Будь человеком. Не унижай, в натуре, как последнюю шестерку, дай хоть вымыться!
   – Ты не шестерка, верно, – согласился Леха и, втянув ноздрями воздух, смачно сплюнул на мягкий ковер. – Ты сволочь и гнида. Зачем девок-то наших после съемки мочить, а? Денег малых за работу пожалел?
   – Не в деньгах дело, – огрызнулся Артур. – Я ведь их не по объявлению на съемки приглашал, силой везли. Да и не всех ведь… Я же говорил, были особые съемки… с тяжелыми последствиями. Я не мог рисковать столь прибыльным бизнесом. – Эрлих ляпнул первое, что пришло на ум, и тут же испуганно осекся.
   – Что ж, – зловеще процедил Реаниматор, – раз уж бизнес твой такой прибыльный, гнойник с яйцами, пора этой прибылью поделиться. Вот мы и приехали должок за два года получить. С процентами.
   – Где девок держите, черти? – неожиданно задал вполне логичный вопрос Верзила. – Сюда смотреть, вонючка!
   – В подвале, там специальная камера, – так и не поднимая глаз, чуть слышно пролепетал трясущийся, враз утративший весь свой оптимистический апломб Эрлих.
   – И есть там кто? – сурово поддержал Верзилу Лобастый и легонько, но чувствительно врезал Артуру рукояткой «ТТ» по лбу. – Оглох, сука?
   К нервному тику у чернявого прибавилась громкая икота. Глаза оператора затянула мутная поволока. Было видно, что отвечать на дальнейшие вопросы он уже не в состоянии.
   И тогда инициативу взял на себя Коча.
   – Девчонка там одна, шестнадцать лет, – прогнусавил он, шмыгая сломанным, превратившимся в тухлый баклажан носом. – Только три часа назад отловили. Симпотная сучка, сама нас тормознула на набережной, у Медного всадника. Только она не шлюха.
   – А кто? – Реаниматор перевел тяжелый, полный не только демонстративной брезгливости, но и внезапно появившегося любопытства взгляд на неожиданно заговорившего охранника. Того самого мордоворота, который едва не разнес его голову выстрелом из помповухи и заметно подправил прическу.
   – Она немая, – морщась от боли при каждом слове, сообщил браткам губастый амбал. – Ну, типа, все слышит, но базарить не может. У нее с собой электронный блокнот был, вроде ноутбука, только меньше и круче. Прямо на экране писать можно… Так вот, – Коча не без труда сглотнул мешавшую дышать застрявшую в глотке кровавую соплю. – Бикса базарит, что она – дочь питерского авторитета по кликухе Тихий. Ну мы, ясное дело, сразу просекли поляну и решили, от греха подальше, отвезти ее назад в город. Туда, где взяли… Нам такой пиковый расклад ни к чему, пацаны, бля буду!
   Немая сцена… На секунду воцарилась полная тишина. Было отчетливо слышно, как в окно с настырным жужжанием бьется дурная муха.
   Лобастый словно невзначай выщелкнул из рукоятки «ТТ» обойму, проверил наличие патронов и сильным ударом ладони вогнал ее обратно в пистолет. Олигофрен Верзила, открыв рот от неожиданности, застыл каменным изваянием и, словно ища поддержки, то и дело переводил взгляд с Реаниматора на Лобастого.
   О наличии у старика Степаныча детей никто из мальцевских братков никогда не слышал. Новость, что и говорить, была оглушительной.
   – Как ее зовут? – дернув желваками, совсем тихо спросил Леха.
   – Шкурка базарит, Аленой, – сказал Коча и поразился перемене, которая вдруг произошла с лицом главаря. Казалось, в мгновение ока под его кожей до судороги напряглись, сжавшись в безобразные узлы, все лицевые мышцы. Так бывает с самоубийцами, хапнувшими цианистого калия.
   В Лехиной голове вихрем пронеслась и логически замкнулась цепочка ассоциаций: немая девушка Алена – письма через Интернет – постоянная охрана – строгий влиятельный отец… Шатаясь, словно пьяный, он вернулся к столу, сгреб отливающий вороненой сталью «мосберг», в два шага приблизился к губастому, резко схватил его за волосы, рывком запрокинул голову и, кроша зубы, коротким ударом вогнал толстый ствол ружья в распялившийся в крике рот. Прохрипел, дыша жаром в перекошенное ужасом мясистое лицо:
   – Не дай бог, если вы успели… сделать с девчонкой хоть что-нибудь! Не дай вам бог, ур-роды! В расход пущу, в фарш!
   – Фа не тфогали мы ее, фафой кфянусь! – плюхая по стволу «мосберга» разбитыми, залитыми кровью губами, взмолился Вован. – Я фе гофофю, софирались пофрать малофть фразу нафад отфезти, а фут фдруг фы… фломифись.
   – У кого ключи от подвала? Говори, сука!
   – Не фадо клюфей, фам тофько нафуфние задфифки!
   Наверное, если бы в этот момент у побелевшего от страха Кочи не были связаны руки, он непременно принялся бы махать ими перед собой, пытаясь заслониться от нависшей сверху квадратной рожи этого проклятого Реаниматора. Слишком много пугающей злости плескалось в его потускневших, запавших в самую глубину черепа серых глаз, слишком отчетливо пахло от прижатого к глотке ружейного ствола свежей пороховой гарью и безвозвратной могильной сыростью.
   – Глаз с них не спускать… – стрельнув взглядом на братков, процедил Леха и, уже не пытаясь сдерживать овладевший всем его существом порыв, с помповухой в руке со всех ног бросился по лестнице в подвал коттеджа, где находилась звуконепроницаемая камера для порнорабынь.
   Едва внизу затихли гулкие шаги Реаниматора, в кармане Лобастого запиликал сотовый телефон. Браток достал трубку, взглянул сначала на призывно моргающий номер рвущегося на связь абонента, затем на часы, которые показывали начало второго ночи, удивленно поиграл бровями и нажал кнопку с изображением молнии.
   – Алле, Колян! Ты че, блин, в такое время микрофонишь? В бане, что ли, угорел?
   – Не-а, тут другое, – сдавленным шепотом заговорщика произнес лучший друган Лобастого, тоже член мальцевской группировки. – Это… папа случаем не звонил? Никаких новостей не сообщал?
   – Нет вроде…
   – Так я и думал. Слышь, земеля, херня приключилась. Мочиловка с Тихим началась.
   – Гонишь! – обомлел Лобастый, вмиг изменившись лицом.
   – За базар отвечаю, в натуре. На коммерцев наших его торпеды внагляк наехали, тачку папиной биксы из автомата обстреляли, прикинь! А наши в ответ вроде виллу старика из гранатомета бомбанули. Есть уже жмурики… Толком пока ни хрена не ясно, из-за чего весь сыр-бор, но папа уверен в измене. Кто-то из наших якобы стучит Тихому. Слышал я, подозревают или Слона, или вашего Реаниматора. Усекаешь тему?!
   – Атас, – только и смог ухнуть Лобастый и вдруг вспомнил о запертой в подвале похищенной порнобарыгами девушке, назвавшейся дочерью авторитета. – Значит, говоришь, с Тихим заморочки? – произнес он задумчиво, кусая губу.
   – Ну да! – подтвердил Колян. – Как думаешь насчет Лехи? Может он крысой оказаться или…
   – Теперь уже не знаю, – вспоминая явно странную, неадекватную реакцию бригадира на названное губастым охранником имя пленницы, медленно процедил Лобастый. – Слушай, мне сейчас некогда, братан, я очень занят. Давай, я отзвоню тебе на трубу через часик-полтора. Может, к тому времени удастся надыбать кое-какую мулю. Есть у меня одно подозрение…
   – Ага, значит, не все так просто с бугром! Ну, лады, буду ждать звонка. Если че вдруг, то я тебе ничего не говорил, – скороговоркой бросил Колян и отключился.
   Лобастый убрал телефон и, нахмурившись, посмотрел на ведущую в подвал лестницу.
   – Кто звонил? – ковыряя в носу, поинтересовался ни черта не понявший из разговора Верзила.
   – Да так, кореш один, – поколебавшись секунду, ответил Лобастый. – Ты лучше за клиентами смотри.
   – А что за ними смотреть? – отмахнулся боевик, недобро зыркнув на трясущегося, покрывшегося от страха пятнами ссыкуна и пытающуюся сохранять хладнокровие связанную парочку амбалов. – Куда они на хер денутся с подводной лодки! Гы-гы!
   Вразвалочку приблизившись к скорчившемуся на полу чернявому, Верзила ощерился и не без удовольствия от души пнул обгадившего штаны доходягу ногой в живот.

Глава 13

   Крохотная комната без окон, куда затолкали Алену обитатели проклятого дома, скудной спартанской обстановкой напоминала тюремную камеру. Кроме продавленной, явно найденной на помойке старой тахты и железного ведра в углу, о назначении которого можно было сразу догадаться, в тесной конуре было всего два нетипичных для узилища предмета – донельзя вытертый синтетический ковролин на холодном цементном полу и древняя облезлая тумбочка из натурального бука с тремя выдвижными ящичками.
   Едва за Аленой с глухим стуком закрылась массивная стальная дверь с врезанным по центру стеклянным глазком размером с теннисный мяч, а снаружи лязгнули тяжелые засовы, девушка принялась со всей тщательностью изучать комнату, надеясь обнаружить хоть что-нибудь пригодное к использованию в качестве оружия. Алена понимала: только внезапное нападение на охранника, который придет за ней, может дать призрачный шанс на спасение. Вряд ли похитившие ее жлобы ожидают от более чем беззащитной юной узницы такой прыти. Стало быть, навестить дочь авторитета придет, скорее всего, только один из них. Нанести ему внезапно страшную кровавую рану, на время вывести из игры, а затем, воспользовавшись моментом, тихо и быстро, как кошка, выскользнуть из подвала и покинуть дом – это рискованное авантюрное предприятие казалось не таким уж невозможным. О том, что может произойти с ней в случае неудачи, Алена предпочитала не думать…
   В тумбочке обнаружились карманная пластмассовая расческа, старый, с вырванными страницами журнал «Пентхауз» на польском языке, початая пачка жевательной резинки и кусочек черствого, окаменевшего «Бородинского» хлеба со следами зубов. Не густо. Поглядывая на дверь, Алена легла на пол и заглянула под тахту. У дальней ножки лежал скомканный носовой платок со следами крови…
   Проклятые нелюди оказались не столь наивными, чтобы позволить похищенным с городских улиц проституткам обзавестись колюще-режущими предметами. Ничего хоть мало-мальски пригодного для кровопускания в комнате не было.
   Поднявшись с пола и стараясь унять сотрясающую все тело нервную дрожь, Алена присела на тахту и обхватила ноги руками, уронив подбородок на колени. Точь-в-точь как несколькими часами раньше, сидя на гранитных ступеньках набережной Невы.
   Нет! Такого просто не может быть. Судьба всегда дает шанс. Главное – заметить его, не упустить!
   Алена смахнула слезы и в который раз обвела глазами свою темницу. Блуждающий взгляд девушки упал на ведро, явно предназначенное для отправления естественных надобностей. Представив себе во всей красе эту картину, выросшая среди роскоши и комфорта Алена невольно содрогнулась. Только вот с природой не поспоришь. То-то и оно… А потом под глумливыми взглядами раскормленных похотливых ублюдков придется выносить это ведро и выливать содержимое в унитаз. Господи, как легко и просто можно превратить обычное и естественное для каждого человека дело в акт настоящего унижения!
   Взгляд Алены, словно магнитом прикованный к ведру, упал на его ручку из толстого оцинкованного прута, с продолговатой, как веретено, деревянной накладкой. Мысль о внезапно отыскавшемся холодном оружии еще не успела родиться, а сердце, внезапно подпрыгнув, уже удвоило частоту ударов!..
   И откуда только взялись силы? Пулей сорвавшись с тахты, девушка бросилась к дурно попахивающему, хоть и чистому на вид блестящему ведру и, присев на корточки, принялась разглядывать ручку. Первое разочарование пришло мгновенно. Не могло быть и речи о том, чтобы разогнуть загибы на проушинах ведра голыми руками. Плоскогубцы бы, да только где их взять в этой чертовой комнате? А что, если…
   Схватив ведро, девушка подошла к двери, внимательно, сантиметр за сантиметром, стала изучать плотно пригнанные к кирпичной кладке косяки и едва не взвизгнула, обнаружив в самом низу, у порога, узкую щель между полосой металла и цементным полом. Положив ведро набок, Алена просунула загнутый край металлического прута под косяк и, что есть силы надавив сверху, довольно быстро высвободила сначала один, а затем и другой конец ручки. Ведро вернулось на свое прежнее место в угол, а девушка целиком сосредоточилась на превращении безобидного на первый взгляд предмета в страшное оружие. Используя все ту же щель между полом и косяком двери, она сумела отломить один из скрюченных концов ручки, после чего с огромным трудом выпрямила прут. Сдвинула до упора деревянную накладку, отогнула кусок ковролина, положила будущую заточку на цемент и ударами ноги постаралась как можно сильнее зафиксировать рукоятку, чтобы во время удара она не соскочила. Затем укоротила пруток до длины перочинного ножа. Проверила его прочность, несколько раз сильно ткнув этим кустарным оружием в стену. Кажется, получилось! Теперь оставалось самое последнее – наточить кончик прутка до нужной остроты о цементный пол. На это ушло значительно больше времени, чем она предполагала. Может, час, а может, и все два. Дорогие швейцарские часы сняли с ее руки, перед тем как бросить в узилище, и девушка не ориентировалась во времени. Проволока оказалась прочной и поддавалась очень медленно. Но Алена не чувствовала усталости. Она исступленно терла край заточки о шершавый пол камеры и так увлеклась, что начисто позабыла об осторожности, о необходимости прислушиваться к доносящимся из-за двери слабым звукам, о том, что внезапный визит кого-нибудь из подонков может поставить точку в ее дерзком замысле, который давал последний шанс на спасение. Окрыленная надеждой, Алена не видела и не слышала ничего, кроме сухого скрежета толстой проволоки о цемент. Она обломила все ногти, стерла до кровавых мозолей пальцы, но добилась необходимой остроты оружия.
   Наконец все было закончено. Вернув ковролин на прежнее место, Алена облизала пальцы, чтобы ссадины на них не слишком бросались в глаза, спрятала заточку в рукав блузки, села на тахту и принялась ждать, желая только одного – чтобы это произошло как можно скорее! Но минуты, как назло, тянулись невозможно медленно, словно издевались над несчастной узницей, изматывая ее и без того истерзанные нервы перед неравным поединком с одним из амбалов. Вряд ли очкастый слюнтяй рискнет в одиночку прийти за ней в подвал. Значит, это будет либо губастый отморозок Вован, либо сам хозяин…
   А потом произошло неожиданное: вконец измученная девушка неожиданно для себя уснула, сидя на тахте. Да так крепко, что очнулась, лишь когда ее слух уловил лязг отодвигаемых запоров. Сон, едва не сыгравший с ней злую шутку, как рукой сняло. Алена пружиной вскочила на ноги, едва не выронив заточку. Титаническим усилием воли взяв себя в руки, она нащупала под рукавом деревянную рукоять оружия и нарочито медленно шагнула к распахнувшейся в полумрак подвального коридора металлической двери.
   …В зияющем чернотой проеме стоял здоровенный, как трехстворчатый шкаф, скуластый небритый тип с подозрительно застывшим, взмокшим от пота лицом. Вместо того чтобы войти или, по крайней мере, хоть что-нибудь рявкнуть, вооруженный помповым ружьем незнакомый Алене угрюмый громила лет тридцати пяти в надетом поверх майки драном пиджаке, обвислых спортивных штанах и стоптанных донельзя кроссовках молча стоял столбом и смотрел на узницу странным, буквально ощупывающим ее лицо и фигуру, безумным взглядом. Час от часу не легче! Оказывается, к обосновавшемуся в проклятом доме трио бандуристов присоединился четвертый. Маньяк-потрошитель с белым билетом в кармане.
   Если Алена и растерялась, увидев в дверях не грозившего изнасиловать ее краснорожего губошлепа и не хитрого чухонца, то всего на секунду, не больше. Какая разница, кого дырявить, если все они – твари и нелюди? Других в этом чертовом логове просто быть не может!
   И девушка решилась. Уронив голову и прижав руки к вздымающейся груди, обреченной походкой послушной секс-игрушки молча подошла к громиле на расстояние двух шагов, а потом мгновенно выхватила из рукава заточку и почти без замаха нанесла незнакомцу разящий удар, метя в пульсирующую ямку точно под выпирающим, обросшим, как и вся его рожа, жесткой щетиной кадыком.

Глава 14

   Нападения со стороны покорно шагнувшей навстречу пленницы Леха не ожидал. А увидев молнией взметнувшуюся возле его лица заточку, едва успел уклониться, уходя из-под коварного, несущего смерть удара в адамово яблоко. Но расстояние до острия заточки было так мало, а его торс так широк, что вовсе избежать ранения не удалось – не задев незащищенную шею, острый штырь легко, как бумагу, проткнул воротник пиджака и почти по рукоятку вонзился в мышцу над ключицей.
   Взвыв от острой, иглой ударившей в самый мозг боли, Реаниматор машинально бросил на пол ружье, перехватил руку Алены, взял ее на излом, заставив разжать пальцы и выронить оружие. Затем рывком развернул девушку боком к себе и чисто автоматически хотел уже нанести сокрушительный удар кулаком в висок, но в последнее мгновение сумел сдержаться. Угроза для жизни так или иначе миновала. Леха грубо оттолкнул девчонку в глубь камеры. Алена не устояла на ногах и упала навзничь. Ухватившись за деревянную рукоятку и стиснув зубы, Реаниматор со сдавленным глухим стоном выдернул заточку. Взглянул на окровавленный штырь, непроизвольно пошарил глазами по комнате, заметил в ближнем углу оцинкованное ведро без ручки, чуть слышно выругался и отшвырнул заточку за спину. Прижав ладонь правой руки к кровоточащей ране, нагнулся и поднял «мосберг». Взглянув на Алену, покачал головой:
   – Дура… Я же освободить тебя пришел… Спасибо, блин, удружила…
   Лежа на полу, девушка беззвучно плакала, тело ее сотрясалось от рыданий. Когда до ее сознания дошел смысл слов незнакомца, она подняла глаза и посмотрела на него сквозь упавшие на лицо растрепанные пряди цвета спелой ржи испуганным и чуточку ошалевшим взглядом.
   – Вставай, пойдем, – Леха кивнул на распахнутую дверь. – И больше ничего не бойся, Алена…
   Девушка приподнялась, села, но все еще не решалась подняться на ноги.
   – Ну чего уставилась? Я же не привидение! – теряя терпение, рявкнул Реаниматор, кривясь от полыхающей в ране боли. – Кажется, русским языком сказал: я не один из этих! Что еще тебе не ясно?!
   Алена наконец встала. Постояла секунду в растерянности, потом боязливо подошла к Лехе и, взглянув вопросительно, постучала кончиками пальцев по своему плечу. Как ни странно, Реаниматор сразу понял, о чем идет речь.
   – Я не мент, – с трудом растянув губы, усмехнулся сквозь пробежавшую по лицу судорогу бригадир. – Скорее в некотором роде коллега твоего отца, Тихого. Не удивляйся, я уже в курсе, кто ты… А к похитившим тебя скотам у меня с пацанами есть долгий, обстоятельный разговор. С занесением в челюсть. Все, хорош базарить, пошли наверх… Перевязать-то свое художество хоть сможешь?! – пропуская девушку вперед, без толики надежды поинтересовался Леха.
   Алена неопределенно пожала плечами. Он понимающе фыркнул. Как и следовало ожидать, опыта оказания первой медицинской помощи у выросшей в тепличных условиях и под постоянной опекой дочери питерского авторитета не было ни малейшего. Откуда ему взяться? Слава богу, рядом были кой-чего повидавшие братки. Да и сам Леха мог проделать эту нехитрую процедуру, крайне необходимую во избежание заражения. Практика…
   Когда они шагнули на последний, ведущий на второй этаж дома, лестничный марш, Реаниматор не удержался, остановил Алену и спросил прямо:
   – С тобой действительно… все в порядке? То есть… я имею в виду… Эти гоблины утверждают, что ничего плохого тебе не сделали. Просто не успели – вовремя мы появились. Так?
   Алена печально кивнула. Она уже поняла, с кем имеет дело. Обычные бандиты, без приглашения заглянувшие в это чертово гнездо в поисках поживы и поставившие троицу подонков на уши. А те раскололись – мол, в подвале сидит весьма необычная «актриса». Вот братки, наверное, удивились…
   Кто бы мог подумать, что помощь подоспеет с такой неожиданной стороны!
   – Ну, тогда ладно, – с заметным, несколько удивившим Алену облегчением обронил нарвавшийся на заточку «освободитель». – Подождешь тут немного, пока мы с барыгами перетрем, а потом вместе с нами вернешься в Питер. Представляю себе, как Степаныч сейчас рвет и мечет, – заставил себя улыбнуться Леха. – Времени-то – почти два ночи.
   Они поднялись на второй этаж и, миновав небольшой холл, вошли в комнату.
   Реаниматор отметил, что за время его отсутствия здесь почти ничего не изменилось, кроме разве что значительно уменьшившегося количества еды на столе. Отметил он и странноватый хитрый блеск, появившийся в глазах Лобастого при виде Алены. Списав эту перемену на счет воздействия на самца прелестей девушки, даже в таком изрядно помятом виде, с размазанной по лицу косметикой, в перепачканной одежде выглядевшей более чем привлекательно, Леха на всякий случай уточнил у Лобастого:
   – Порядок?
   – Как в аптеке, Леха, – ощерился тот, буквально пожирая пленницу глазами. – Васек слегка попинал ссыкуна от нечего делать. Да еще насчет крыши спросили. Говорят, никому не платят.
   – Уже платят, – резко отрезал Реаниматор и, повернувшись к связанным бугаям, жестко спросил: – Эй ты, губошлеп, где сумочка с компьютером?
   – Фон фам, на пофоконнике, – дергая подбородком из-за невозможности двигать руками, прошамкал оставшийся без зубов Коча. – За фторой…
   – Братила, а че у тебя с грабкой? Неужели она покоцала?! – заметив кровь и дырку на воротнике пиджака, с фальшивым состраданием поинтересовался усиленно двигавший челюстями Верзила.
   Пропустив вопрос боевика мимо ушей, Леха подошел к указанному Кочей окну, взял дамскую сумочку, мельком заглянул внутрь и, удостоверившись, что электронный блокнот на месте, протянул ее Алене.
   – Если есть что сказать, валяй. А я пока… ты, чучело, где у вас аптечка и бинты?
   – Ф фкафу, на кухне.
   – Лобастый, принеси, – тоном, не терпящим возражений, приказал Леха и закурил. – Верзила, помоги мне скинуть шмотки… Да аккуратнее ты, мясник хренов!
   Присев на краешек белого кожаного кресла у стены, Алена принялась что-то быстро писать на экране компьютера. Подождала, пока раненному ею бандюге по имени Леха, несомненно старшему в группе, окажут первую помощь, а затем протянула блокнот.
   Реаниматор прочитал:
   «Извините, Алексей, я приняла вас за одного из этих подонков. Мне очень жаль. Спасибо вам… Пока вы будете решать свои дела с этой чухонской свиньей, я бы хотела умыться и, насколько это возможно, привести себя в порядок. Если, конечно, вы не возражаете. И еще. У меня с собой были деньги, около двух тысяч долларов. Теперь их нет. Если найдете, оставьте их себе. В качестве благодарности».
   – Когда вернешься, твои деньги будут лежать на столе, – прочитав послание, заверил девушку мрачный как туча Реаниматор. Сама того не ведая, Алена подсказала ему, кто настоящий хозяин порностудии. – Короче, можешь пока заниматься своими делами, девочка, но только без фокусов… Это все, что ты хотела мне сказать?
   Алена секунду подумала, пожала плечами и утвердительно опустила веки. Женщина, пусть даже совсем юная, в любой ситуации остается женщиной. Едва вырвавшись из лап смерти, она сразу начинает думать о том, как выглядит.
   Алена вышла и направилась в расположенную по соседству со студией ванную комнату. Леха поманил Верзилу и, когда тот наклонился к нему, прошептал подельнику на ухо:
   – Приглядывай за девчонкой в оба. Только культурно, понял меня? – Ткнув боевику кулаком в упругое, как футбольный мяч, пузо, он кивком выпроводил его прочь. Смачно рыгнув, Верзила нехотя пошел выполнять приказ, покосившись на стол, где еще оставалось много всякой вкуснятины.
   – Лобастый, обыщи краснорожего, у него должны быть баксы, – затягиваясь дымом, спокойно констатировал Реаниматор. – Есть?.. Сколько? Все правильно, положи на стол. Теперь приступим к главному. Тебе не кажется, что наш чухонский друг сильно заскучал, пора услышать его голос? Эй, как там тебя! Хейно… Отзовись, будь ласка.
   – Меня зовут Ярри, – с подчеркнуто сильным акцентом проговорил впервые подавший голос финн.
   – А скажи-ка мне, Хейно, гость из страны оленей, кто у вас в кодле босс, а кто его помощники? – прищурившись, неожиданно потребовал Леха и зловеще предупредил: – Вздумаешь врать – пожалеешь.
   – Я… не понимаю, – заметно растерявшись, промямлил чухонец. От внимания Реаниматора не ускользнуло, как сразу после его вопроса Ярри быстро переглянулся с едва справившимся с истерикой, боявшимся подать хоть малейший звук чернявым ссыкуном. Тот, бедняга, вообще сжался в комок.
   – Сейчас поймешь, – равнодушно, почти лениво сказал Леха и многозначительно посмотрел на Лобастого. Тот, поняв, что от него требуется, не говоря ни слова, приблизился к связанной парочке и трижды – два раза кулаком, а затем ногой – ударил свинорылого иностранца в лицо. Кровь брызнула во все стороны. Не стерпев боли, Ярри заорал во всю глотку.
   – Нехорошо врать, будучи в гостях, – назидательно заметил окутанный облаком сигаретного дыма Леха. Ствол «мосберга» угрожающе качнулся. – Хозяевам, а в этой стране мы хозяева, нужно говорить только правду. Спрашиваю последний раз. Кто из вас троих босс?
   – Я! – сообразив, что девчонка наверняка проболталась и русским гангстерам известен реальный расклад, в отчаянии признался чухонец. Изможденное лицо чернявого писуна расслабилось, выразив огромное облегчение. Врать, подставляя под удар свою шкуру, больше не требовалось.
   – Еще раз соврешь, покалечу, – деловито предупредил порнодельца Леха. – Выжгу сигаретами глаза, по очереди отстрелю все пальцы, вырву член и в таком веселом виде отпущу гулять на свободу. Сам, падла, в петлю полезешь. Если, конечно, выживешь… Или все-таки лучше быть здоровым и богатым, а, Хейно?
   Финн благоразумно прикусил язык и промолчал, затравленно зыркая из-под бровей. Понял, что если не упрямиться, пойти на условия бандитов, то убивать его вряд ли станут. Но на благодатном прибыльном бизнесе отныне можно ставить большой жирный крест. Что ж, в глубине души Ярри был готов к такому повороту событий. Хотя и делал все возможное, чтобы избежать попадания в поле зрения местных рэкетиров. Полтора года это ему удавалось…
   – Значит, поговорим, – довольно хмыкнул Леха, внимательно вглядываясь в лицо чухонца. – Итак, ты, безо всякой крыши, долгое время снимал гнусную порнуху, используя в качестве актрис похищенных на улицах Питера и посаженных на иглу девок. И судя по сегодняшней вашей добыче, далеко не все они были профессиональными шлюхами… Верно? Верно. До кучи ты наладил регулярную линию секс-туризма, с которого тоже имел солидный доход. Ну и самое, пожалуй, главное – некоторых пленниц вы убивали, после чего избавлялись от трупов в ближайшем к поселку лесу. По закону все это удовольствие без оговорок тянет на вышак. Но его отменили. Значит, на пожизненное заключение. Устраивает такая перспектива?
   – Хочешь сказать, что сдашь ментам? – ухмыльнулся Ярри. Его акцент словно сквозь землю провалился. Растаял без следа. – Туфта. Вам нужны деньги, а не зэки. Не похож ты, Реаниматор, на Робин Гуда. Ты – бандит.
   – Это верно, – согласился Леха. Чухонец, посчитавший, что его жизни уже ничто не угрожает, борзел прямо на глазах. Следовало поставить его на место. – Из этого логически вытекает нижеследующее. Ты, прямо здесь и сейчас, платишь нам все, что должен. За полтора года. Со штрафными процентами. После чего мы заключаем джентльменское соглашение, и раз в месяц ты отстегиваешь нам оговоренную долю, взамен получая свободу, защиту и возможность работать дальше. С жестким условием – больше ни одного трупа не должно быть. Узнаю, что принялись за старое, – звиздец, без предупреждений. Вот такое мое к тебе предложение, Хейно.
   – Сколько ты хочешь? – прохипел свинорылый. Крупные капли пота стекали по его лицу, смешиваясь с запекшейся кровью.
   – Двести пятьдесят тысяч сразу, – без паузы, словно давно уже вычислил нужную сумму, ответил Реаниматор, – и впредь по десять штук ежемесячно.
   – Это же грабеж! – выпучив белесые глаза и став похожим на хряка, увидевшего прямо перед рылом длинный нож мясника, истошно взвизгнул подпрыгнувший на заднице Ярри. – У меня нет таких денег!
   – Здесь не базар. Лобастый, – полуобернулся Леха, – прикончи их всех прямо сейчас, а потом вместе с Верзилой в темпе обшмонаете хату. Мы возвращаемся в Питер.
   – Подождите! – хлопая разбитым ртом и часто-часто моргая, заорал чухонец. – Вы же деловые люди! Ну откуда у меня такая огромная сумма?! Это же все, что я вообще здесь заработал! Я готов заплатить, но… хотя бы тысяч пятьдесят! Больше у меня просто нет, клянусь!
   – Мало… Лобастый, чего ты ждешь? Накрути глушак и начинай. А я пойду прогуляюсь.
   – Да врет он, сука! – не выдержал толстогубый Вован. – Есть у него башли, кусков сто, не меньше! Я даже могу показать, где они спрятаны! Только не убивайте!
   – Интересное предложение, – остановив Лобастого категоричным жестом, сказал Реаниматор. – Молодец, жирдяй, быстро соображаешь…
   – Я отдам все, что у меня есть, до последнего рубля! – сообразив, что дело пахнет керосином и его могут лишить последнего шанса, перебил подельника забившийся в конвульсиях Ярри.
   – Ладно, – неожиданно быстро согласился Леха. – Говори, где деньги.
   – Сначала развяжите.
   – Разве у тебя есть выход, трескоед? Или это я минуту назад бакланил, что мне нужны баксы, а не жмурики?
   – Обещай, что сдержишь свое слово, – в схватке за деньги жадный свинорыл стоял до конца, пытаясь выторговать у бандита хоть словесную гарантию своей дальнейшей безопасности.
   – Ты меня достал, урод, – устало процедил Леха и не очень сильно, дозированно, врезал чухонцу ногой в глаз. Сурово посмотрел на Кочу. – Давай, псковский, колись. Коли жить хоцца.
   – В гараже! – скрипя зубами, вновь опередил бугая сморщенный, как давленый помидор, Ярри. – В правом дальнем углу! Там двойная кладка, между домом и гаражом! На уровне пояса выдвигаются кирпичи!
   – Лобастый, пригляди за ними, – Реаниматор в последний раз пыхнул сигаретой и раздавил окурок о стену. – Пойду проверю.
   В тайнике отыскался не только пухлый, увесистый полиэтиленовый пакет с деньгами, но и небольшой кожаный мешочек из-под табака, набитый ювелирными украшениями. Здесь были и серьги с камушками, и браслеты, и цепочки с кулонами, и кольца, в том числе – два обручальных. Нетрудно было догадаться, откуда все эти цацки. Их снимали с похищенных женщин, которых после «работы» на подпольной студии оставалось только отвезти в ближайший лес…
   Реаниматор высыпал на свою широкую ладонь бликующую в свете ламп золотую горсточку и с минуту молча смотрел на нее, думая о том, какие трагедии таятся за этими обычными с виду женскими побрякушками. Если до сих пор он колебался, то теперь принял окончательное решение о дальнейшей участи порнодельцов. Нелюди, ни в грош не ставящие человеческую жизнь, не имеют права на существование. И плевать он хотел на сверхприбыльный порнобизнес, который мог бы каждый месяц приносить в общак группировки солидный кусок в десять тысяч гринов!
   …Да, он сам, Леха Гольцов по прозвищу Реаниматор, был далеко не ангел. И за семь лет в братве ему тоже не однажды приходилось брать на себя тягчайший из грехов. Но мочить приходилось на стрелках и разборках, когда вопрос стоял жестко: либо ты, либо тебя. Запредел, с которым он столкнулся сегодня в Русско-Высоцком, лежал за незримой, но хорошо ощущаемой каждой клеткой, каждым человеческим нервом чертой, переступить через которую, вопреки бытующему в толпе мнению, мог далеко не каждый профессиональный бандит. Ибо, как это ни покажется циничным, но смерть смерти рознь.
   Когда Реаниматор поднялся наверх, заметно посвежевшая после душа Алена уже вернулась в комнату. Верзила тоже был на месте и с жадностью доедал остатки креветок в майонезе и допивал халявный коньяк.
   Пора было заканчивать дело.
   – Все в порядке? – спросил Леха у Алены. Под алчными взглядами пацанов он бросил на стол прозрачный пакет с деньгами и, развязав веревочку, высыпал содержимое кожаного мешочка. Лобастый громко присвистнул.
   Девушка вопросительно приподняла брови и выразительно посмотрела сначала на похитителей, затем на окно.
   – Все, уже едем, – успокоил Реаниматор. – Кончай жрать, Верзила, рожа треснет. Отведи Алену в джип, ждите нас там. Мы с Лобастым будем минут через десять.
   По спине чухонца, внимательно, цепким взглядом следившего за действиями Лехи, от решения которого полностью зависела сейчас его жизнь, прокатилась волна ледяного холода. Нелюдь с ужасом понял, что с ним и его подельниками все кончено.
   Как в воду глядел.

Глава 15

   Реаниматор и Лобастый, закончив ликвидацию и стерев отпечатки с брошенного трофейного оружия, покинули коттедж и, настороженно оглядываясь по сторонам, быстрым шагом направились к трассе. Поселок спал. Не было видно ни души. Только где-то вдали заливалась хриплым лаем потревоженная кем-то среди ночи собака, да и та быстро заткнулась.
   – Дай закурить, – смяв и выбросив в траву пустую пачку, попросил Леха. Лобастый протянул ему «Мальборо», взял и себе, остановился, щелкнул зажигалкой. Спросил словно между прочим, глядя на быстро заалевший кончик сигареты бригадира:
   – Что думаешь с девчонкой делать? Вернуть папаше за просто так?
   – Придумаю что-нибудь, – по голосу было ясно, что вопрос Реаниматору неприятен. – Чего это вдруг ты так заинтересовался?
   – Не каждый день приходится заложниц освобождать, тем более таких ценных, – фыркнул Лобастый. – Тихий, бля буду, уже очко на фашистский крест изорвал. Слышь, Леха, а может, ты ее решил… того… на правах спасителя? Ха-ха!
   – Хлебальник закрой, – угрожающе рыкнул Реаниматор, схватил Лобастого за рукав и толкнул кулаком в грудь. – Я сам знаю, что мне делать!
   – Э, ты че завелся?! – вырвав руку, отскочил на шаг браток и взмахнул распальцовкой. – Спросить нельзя, бля? И про бабки – тоже нельзя?!
   Леха не ответил, лишь смерил Лобастого презрительным взглядом и двинулся дальше, ускорив шаг. В руке его, магнитом притягивая жадный взгляд Лобастого, болтался в такт шагам тяжелый пакет с серьезной добычей. Этих, заработанных на кровавой, отдающей мертвечиной порнухе, гринов по прикидкам братка хватило бы на покупку сразу нескольких новеньких «Мерседесов». Отдавать такой куш в общак, довольствуясь смехотворной долей, – это клиника. Добычу однозначно следовало поделить между ними, участниками наезда.
   – Так что с лавами? – продолжал напирать Лобастый. Голос его заметно дрожал. То ли от совершенного только что убийства, то ли от предвкушения крупной поживы, а может, от всего вместе братка явно лихорадило.
   – Короче, так, – не вынимая зажатой в зубах сигареты, оглядевшись по сторонам, сухо произнес Реаниматор. – Нас здесь вообще не было, и ни о какой порностудии мы никогда не слышали. Бабки делим на троих, и баста.
   – А девчонка? Она же заложит нас отцу, Тихому!.. Кто его знает, как потом карта ляжет. А если вдруг Петрович узнает, что мы здесь были и скрысятили море «капусты»? Тогда нам полный звиздец!
   – Девчонка скажет отцу, что до ночи торчала на дискотеке, а когда ехала домой, ее чуть не изнасиловал таксист, но ей удалось сбежать. Это я беру на себя, не ссы, – заверил Леха.
   – Не пойдет, – дернул щекой Лобастый. Поколебавшись, он все-таки решился сообщить бригадиру самое главное. Браток вообще был сейчас готов на все, только бы без риска для жизни отхватить жирный кусок добычи. – Пока ты шмонал гараж, звонил Колян… Наш Петрович что-то круто не поделил с Тихим, сегодня началась мочиловка. Быки старика наехали на нескольких наших коммерсантов и обстреляли «мерс» Вероники. А наши вроде как долбанули из гранатомета по дому Тихого. Есть жмурики… Но старик жив. Больше пока ничего не знаю. Короче, хипеш поднялся гилой.
   – Вот бля! – окаменев лицом, заиграл желваками Реаниматор. – Но почему я, бригадир, узнаю о начавшейся войне только ночью, от какого-то долбаного пехотинца?
   – Колян сказал, что слышал краем уха, будто шеф подозревает тебя в сговоре с Тихим, – глухо сообщил Лобастый, стараясь не смотреть в колючие и холодные глаза Реаниматора.
   – Но ведь это бред! – вскипел Леха. – Да я этого старого пердуна только издали видел!
   – Знаешь, что я тебе скажу, братила, – процедил Лобастый. – Мне лично насрать с колокольни, бред это или не бред, но я так мыслю: на хате или где-то рядом тебя уже наверняка ждет зондеркоманда Густава. Для обстоятельного базара в более подходящем укромном подвальчике. Так что на твоем месте я бы в квартиру сегодня не совался. Только это не все… Представь, отпустишь ты девчонку. Она случайно трепанет. А вдруг в ближайшем окружении старика у Саши есть свой стукач? Возьмут тебя за жабры, и – привет. И нас вместе с тобой. Густав большой мастер языки развязывать. Вот и всплывет до кучи тема, как мы сегодняшний экшен в этом долбаном поселке скрыли, барыг кончили, а баксы в немереном количестве прикарманили, не заслав долю в общак. Кранты! Понял, к чему я клоню?
   – Как не понять, Лобастый, – оскалился Леха. – Значит, если заявим о разборке в студии, о бабках, если отдадим девчонку в заложницы, дав папе главный козырь в войне с Тихим, тогда и обвинения левые с меня автоматически снимут, и конфетку дадут. Так?
   – Есть еще один вариант, последний, – покусав губу, совсем тихо произнес боевик и в упор взглянул на Леху. – Мочкануть девчонку и… Верзилу. Трупы зарыть. Деньги поделить на двоих. Прикинуться, что этот боров вечером куда-то пошкандыбал, и – все, пропал. С нас взятки гладки. А потом ты – сам кумекай, как именно, – конкретным делом доказываешь папе, что никаких контактов с Тихим отродясь не имел и готов крошить его кодлу направо и налево. Благо повод теперь есть – война… Рискованно, конечно. Саня может сгоряча, не разобравшись, дров наломать. Зато какой куш! – Лобастый ткнул пальцем в тяжелый пакет с деньгами. – Кусков по сорок пять—пятьдесят каждому! Как минимум!
   – А ты, значит, беленький и пушистенький, – ухмыльнулся Леха. – Как одуванчик.
   – Так меня же ни в чем не подозревают, – резонно напомнил Лобастый. – К тому же вообще спасибо скажи, что Колян мне отзвонился, а я тебя вовремя предупредил. Втерся бы на хате по самое не хочу!
   – Короче, вот что! – сурово отрезал Леха. Свернув с чавкающей грязью грунтовки, они наконец вышли на шоссе. «БМВ» стоял слева, в пределах видимости. – Деньги делим на троих. А девчонка сегодня же вернется домой. Целой и невредимой. Я сказал. Точка!
   – Ну и хрен с тобой! – огрызнулся Лобастый. – Тогда выпутывайся как знаешь. Я тебе не помощник. Только если сучка проболтается, кранты придут всем троим!
   – Ша, я сказал! – вскипел Реаниматор. – Кончай базар! За свои с толстяком жопы можете не волноваться. Если вдруг возникнут проблемы, я все возьму на себя. Два раза не убьют. А сейчас садись за руль и представь, что опаздываешь на самолет, но при этом везешь хрусталь…
   Распахнув дверцу джипа, Леха запрыгнул на сиденье рядом с Аленой и бросил пакет с деньгами к заднему стеклу взревевшего мотором внедорожника.
   До самого Петербурга никто не проронил ни слова…
   Лобастый, на предельно возможной скорости лихо крутя руль и закладывая виражи, непрерывно думал о деньгах, о причитающейся ему доле, которая могла бы быть значительно больше. А еще о том, что подозрения Петровича насчет связи Реаниматора и старика явно не беспочвенны… Иначе почему бригадир так ревностно оберегает девчонку и не хочет не то что развлечься с ней и потом тихо замочить, но даже отдать шефу в заложницы?! А ведь этим можно было бы враз прекратить войну и поставить Тихого на колени. Братва, вынужденная насмерть биться с боевиками старика, вряд ли оценит такое гнилое милосердие бригадира…
   Развалившийся на соседнем сиденье Верзила, широко зевая, мечтал о холодном пиве, мягкой постели и сисястой длинноволосой блондинке. А еще после сытной халявной еды Васе очень хотелось какать.
   В это время Алена и Реаниматор, передавая друг другу компьютер, вели безмолвный диалог.
   «Что вы с ними сделали?»
   «Оставили там».
   «Мертвыми?»
   «Какая разница? Главное – тебе уже ничто не угрожает. Скоро будешь дома».
   «Рана сильно болит?»
   «Почти нет».
   «Извини. Почему вы их убили? Не ври, что из-за меня».
   «Эти скоты заслужили. Или ты думаешь по-другому?»
   «Нет. Только вряд ли вы нагрянули без приглашения только для того, чтобы совершить этот благородный акт возмездия!»
   «Не прикидывайся дурочкой. Конечно, мы приехали за бабками. Но если бы эти уроды вместо тебя похитили обычную шлюху, то, возможно, сейчас были бы живы. Братве нужны деньги».
   «Хочешь отметиться перед отцом?»
   «Для сведения: с сегодняшнего дня твой отец и мой босс находятся в состоянии войны. И если бы я хотел… короче, лучшего заложника, чем дочь врага, трудно придумать. Победа была бы обеспечена».
   «Но ты отпустишь меня?»
   «Как обещал».
   «Почему? Ведь если об этом станет известно твоему боссу, у тебя могут быть неприятности. Не боишься, что твои братки тебя заложат?»
   «Кишка тонка. Все, давай подвяжем с этой темой. Лучше скажи, что ты делала в центре, одна, без колес и охраны? Разве Тихий не позаботился о личной безопасности своего драгоценного чада?»
   «Отец, наоборот, вконец свихнулся на безопасности. Я банально сбежала. Достал он меня своей опекой, хотелось просто прогуляться, одной».
   «Понятно. Зачем ловила частника? Таксистов мало?»
   «Так получилось… У меня есть знакомый парень, я назначила ему встречу возле Медного всадника, а он не пришел. Расстроилась до слез. Плюнула на все, вышла к набережной и махнула рукой первой попавшейся машине. Вот и приехала…»
   «Ты же говоришь, отец опекает. Откуда тогда дружок?»
   «Зачем тебе?»
   «Простое любопытство. Можешь не отвечать. Хотя, конечно, интересно, как можно познакомиться и встречаться, если рядом все время ошивается телохранитель с пушкой».
   «Очень просто. Через Интернет».
   «Надо же, как романтично! Нормальный пацан?»
   «По письмам трудно судить, но мне показалось, что он хороший человек. Кстати, вы тезки, его тоже зовут Алексей. Он уже предлагал встретиться, но я отказалась. А сегодня… то есть уже вчера… в общем, на выставке сбежала от охранника через окно в туалете, зашла в ресторан, выпила слишком много шампанского. А тут вдруг реклама по ящику. Интернет-клуб «Наутилус». Приехала, отправила письмо… Глупо, конечно».
   «Значит, дружок не пришел, а ты обиделась. А вдруг он просто вовремя не заглянул в почтовый ящик компьютера?»
   «Теперь уже не важно. Я поняла, что сделала ошибку. Больше никаких писем не будет».
   «Любовь прошла, завяли помидоры…»
   «Давай не будем больше об этом. Я очень благодарна тебе, Алексей, правда, но я жутко устала».
   «Скоро отдохнешь. И будет лучше, если не скажешь старику о похищении. Что-нибудь соври. Мол, просто гуляла по городу, потом была на дискотеке в «Экскаваторе» или «Старом диктаторе», собиралась уже ехать домой, но на улице привязался пьяный козел, стал лапать. Ты врезала ему по шарам, убежала и поймала такси. В общем, чтобы было просто и убедительно. Надеюсь, поняла, зачем это мне нужно?»
   «Конечно. Пусть будут дискотека и маньяк-насильник. В конце концов, видок у меня тот еще. Надо же как-то объяснить порванную одежду и синяки».
   «Теперь не скоро сбежишь».
   «Ошибаешься. Напротив, отныне у меня будет полная свобода. А вздумает опять доставать – вообще объявлю голодовку!»
   «Я смотрю, ты девочка с характером».
   «Какая есть!» Алена показала Лехе экран блокнота, нажала на сброс и жестом дала понять, что не расположена продолжать диалог. Убрала чудо-компьютер в сумочку, легким прикосновением рук поправила водопадом падающие на плечи длинные волосы цвета спелой ржи и отвернулась к тонированному стеклу «БМВ», оставив своего угрюмого собеседника один на один с его невеселыми мыслями.
   Девушка, конечно, не могла даже предположить, что бок о бок с ней, с окровавленной повязкой на раненом плече, с залегшими под глазами темными кругами и ранней сединой на висках, сидит тот самый «двадцатилетний» юноша, которому, растаяв от откровенных писем, она заочно призналась в любви, о встрече с которым еще сутки назад мечтала и которой боялась больше всего на свете. Тот единственный и загадочный негодяй, ради которого она четыре часа кряду проторчала возле Медного всадника, а в результате разревелась, тормознула первую попавшуюся машину и едва не пропала без вести, угодив в лапы убийц… Алена даже в горячечном бреду не могла представить себе, что тот милый юноша Алеша, портрет которого она не раз рисовала в своем воображении, может оказаться тридцатипятилетним бандитом по прозвищу Реаниматор, с некоторых пор пристрастившимся к виртуальному компьютерному миру, членом одной из влиятельных преступных группировок Питера, для которого придуманная им однажды от скуки, тоски и одиночества красивая сказка очень скоро чудесным образом превратилась в неотъемлемую, не менее реальную, чем вид за окном, часть жизни, без которой уже нельзя было обойтись. Шестнадцатилетняя немая Алена стала для бандита всем: и психоаналитиком, которому, изменив лишь антураж, имена и декорации, можно рассказать самое сокровенное, и настоящим другом, которого, если вдумчиво разобраться, у Лехи никогда не было, и той единственной девушкой из сладкой и наивной подростковой мечты – доброй, обворожительной, чистой, принадлежащей только ему одному в целом мире! Короче, всем тем, слитым в единый образ, дорогим и действительно значимым, чего за пределами бескрайнего компьютерного пространства, как ни горько это признавать, увы, просто не бывает…
   Леха дорожил этой виртуальной иллюзией и не хотел ничего менять, мечтая лишь об одном – чтобы сказка длилась как можно дольше. Он отдавал себе отчет в том, что первая же встреча с Аленой откроет его ложь, раз и навсегда уничтожит этот бережно хранимый хрупкий мирок. Ведь в жестоком и лишенном сантиментов реальном мире нет и не может быть точки пересечения судеб тридцатипятилетнего бандита и наивной шестнадцатилетней девчонки. Существуя одновременно во времени и пространстве, они словно находились по разные стороны вселенной – так широка и бездонна была пропасть, разделяющая Реаниматора и Алену.
   Когда после его необдуманного, вызванного сиюминутным глупым порывом и чрезмерной дозой выпитой в одиночестве на кухне текилы предложения о встрече девушка прекратила отвечать на письма, Лехин мир покачнулся…
   И вот она здесь, рядом с ним, в одной машине! Как в сказке… Если бы хоть на миг найти в себе силы забыть всю мерзость этой ночи. Проклятый настоящий мир, с его дерьмом, кровью и цинизмом, вновь вторгся в бережно сочиненную ими друг для друга красивую мечту, с уханьем прошелся по ней грязными вонючими сапогами…
   Сидя рядом с Аленой, ощущая ее дыхание, запах ее волос, Леха, хоть и испытывал смятение чувств, все же вынужден был в эту самую секунду решать другой, более насущный вопрос. Ибо прекрасно представлял себе, чем может закончиться для него освобождение дочери старика на фоне начавшейся войны группировок и возникших у папы подозрений на его, Лехин, счет. Свобода Алены могла стоить Реаниматору жизни. Для того чтобы спасти шкуру и доказать свою преданность братве, отмести все высосанные из пальца обвинения, от него требовалось всего ничего – взять телефон, набрать номер Мальцева и сообщить о разборке с барыгами и захвате дочери Тихого. Но кем он будет после содеянного? Ублюдком? Гадом? А может, скотиной?! Слишком ласково. Подходящего для такой гнусности емкого словечка даже в великом и могучем русском языке попросту не придумано.
   Вот же попал так попал! Врагу не пожелаешь…
   Реаниматор заставил себя отвести глаза от красивого, с мягкими правильными чертами лица Алены, нервно закурил и, отвернувшись от девушки, уткнулся невидящим взглядом в стекло, за которым проносились высокие тополя, придававшие унылое однообразие пригородным пейзажам Таллинского шоссе.
   Короткие сумерки питерских белых ночей закончились, уже совсем рассвело…

Глава 16

   Выпроводив ментовского капитана из кабинета и получив в обмен на солидную взятку в десять кусков не только свободу, но и твердые заверения опера, что подозреваемый в похищении Алены ссученный телохранитель Тимур завтра утром будет непременно освобожден и прямо у входа в РОВД передан для допроса и расправы Пал Палычу Клычкову, Тихий постарался взять себя в руки и отрешиться от мыслей о раненой жене и случайно убитом при обстреле коттеджа наркологе. Сев за огромный, по старой моде обтянутый зеленым сукном огромный письменный стол, старик закурил трубку и, обхватив голову руками, задумался.
   Нет, не прогадал он, когда много лет назад отказался стать вором в законе. Корона криминального генерала, лишая маневра, требовала от своего хозяина неукоснительного следования закону, а закон гласил: интересы сообщества превыше личных. Иными словами, честь и авторитет превыше жизни собственного ребенка. Да и детей, по крайней мере признанных официально, законнику иметь запрещалось. Ну разве не идиотизм? Нужно быть полным отморозком, чтобы, прикрываясь понятиями, отдать ребенка на растерзание, а самому, гордо задравши нос, нанести удар возмездия по мальцевской империи.
   Открытый удар.
   Идея, как именно наказать развязавшего войну обидчика, спасти дочь и одним скачком одержать победу, пришла в голову старика неожиданно, словно озарение. Несколько раз прокрутив в голове молниеносно придуманную им двухходовку, Тихий поразился ее простоте и гениальности. Поднявшись из-за стола, он направился к встроенному в стену бару, открыл резную дубовую дверцу, налил и залпом выпил полфужера пшеничной водки, поморщился и занюхал кусочком шоколада. Закрыв бар, шаркающим шагом подошел к двери кабинета, уверенный, что Бульдог с парой боевиков из группы Дольфа торчит снаружи, ожидая распоряжений. Так и оказалось.
   – Зайди, – приоткрыв дверь и поймав по обыкновению настороженный взгляд начальника гвардии, сухо приказал Тихий. Развернулся, проковылял к столу и угнездил тощий старческий зад в огромном кожаном кресле. Клычков прикрыл за собой дверь и присел на стул напротив.
   – Докладывай, Паша, – раскурив погасшую трубку и нахмурив кустистые седые брови, приказал Тихий.
   – Я связался с Выборгом. Морпеховский снайпер, профессионал из проверенных, прибудет в наше распоряжение в течение часа и будет находиться в готовности столько, сколько потребуется. За всеми точками, где регулярно появляется Мальцев: его квартирой, квартирой любовницы, офисом и принадлежащими группировке ресторанами «Янтарь» и «Парус», – установлено скрытое наблюдение. Как только Саша засветится… Одним словом, при благоприятном развитии ситуации физическое устранение Мальцева в ближайшие двое суток я гарантирую на девяносто девять процентов.
   Поймав на себе явно недовольный взгляд хозяина, Клычков уточнил:
   – Конечно, если не останется другого выхода и последует такая команда.
   – Это все, что ты успел сделать? – с угрозой в голосе проскрипел Тихий.
   – Не совсем, – качнул подбородком Бульдог. – Я послал специалиста и двух толковых пацанов из группы Дольфа на квартиру Бирюкова.
   – Это еще кто такой? – поморщился авторитет.
   – Казначей Мальцева, – чуть приподняв брови и наблюдая за реакцией Тихого, спокойно сообщил Клычков. – Сегодня до конца дня он будет у нас в руках, Олег Степаныч. Гарантирую.
   – Толково, – помолчав пару секунд, одобрительно пожевал губами старик. – Но слишком мало!
   – Я тоже так подумал, шеф, – согласился Бульдог, сохраняя на лице непроницаемую маску. – Поэтому и рискнул побеспокоить полковника Чижикова и напомнить ему о данном некогда обещании в случае необходимости оказать вам посильную помощь. Разумеется, снова упомянул об известных нам фактах, для слуха полковника не слишком приятных и способных в случае разглашения повлечь крупные неприятности… Как и следовало ожидать, господин Чижиков не обрадовался. Но помочь обещал. Переговорил с кем нужно в ФСБ, и теперь, начиная с сегодняшнего дня, буду прослушивать запись всех телефонных разговоров Мальцева по сотовому немедленно после их окончания. Номер, которым в настоящее время пользуется этот конь педальный, спецам с Литейного, разумеется, известен. Стало быть, мы будем в курсе всех планируемых против нас акций еще на стадии подготовки. Правда, в обмен на услугу пришлось пообещать Чижу вернуть все компрометирующие документы…
   – Вот это уже другое дело, – чуть заметно растянул губы в довольной улыбке Белов. – Еще что-нибудь, Паша?
   – Диспозиция, – вздохнул Клычков. – На сегодняшний день у нас двадцать три боевика, готовых исполнить любой ваш… или мой приказ, а также арсенал на выбор. Если сравнивать это с возможностями группировки Мальцева, то мы, – нахмурился Бульдог, – заметно уступаем. Раза в четыре, это как минимум. Но в создавшейся ситуации… я считаю разницу в количестве пушечного мяса не слишком существенной. Не зря говорят: кто предупрежден, тот вооружен. Так что, если сумеем быстро решить вопрос с Аленой, я уверен в успехе.
   – Быстро решить? – эхом повторил авторитет слова Пал Палыча, но уже с другой интонацией.
   – Олег Степаныч, вы точно уверены в причастности Тимура? В том, что он сдал вашу дочь Сашке? – дипломатично осведомился бывший всеволожский опер.
   – А у тебя, чую, другое мнение? – не скрывая язвительности, рявкнул старик. Черты его морщинистого лица заострились, бороденка затрепетала, губы вытянулись в прямую линию, впалая грудь под стильным карденовским пиджаком, надетым на свадьбу Пузыря, угрожающе заходила вверх-вниз.
   – Да, другое, – слова Бульдога прозвучали жестко и одновременно почтительно. – Я думаю, все эти словесные игры капитана с угрозой задержания – не более чем фикция. Или он полный дурак, или… вы уж извините, шеф, просто взял вас на понт. Хотел узнать, из-за чего весь сыр– бор, и, если повезет, по-легкому срубить деньжат. Быстро просек, в каком вы сейчас психологическом состоянии, понял, что такое для вас… для нас в создавшейся ситуации трое суток в КПЗ. Судя по роже, с которой он покинул ваш кабинет, и по той скорости, с которой уехал, прихватив сержантов, вы кое о чем все-таки договорились. Ведь так?
   – Я дал легавому десять кусков, чтобы оставил меня в покое и завтра же освободил Тимку, – сдавленно, по– змеиному прошипел авторитет. Глаза его забегали из стороны в сторону и наконец остановились на Пал Палыче. – Как ни крути, а оформить задержание этот пес мог запросто… С чего ты вдруг взял, что Тимка здесь ни при чем? И где тогда сейчас Алена?
   – У меня нет никаких доказательств, – не отводя взгляд, сказал Клычков, – но я хорошо знаю этого парня. Если не забыли, каждый из ваших личных телохранителей проверен мной лично, со всем усердием и пристрастностью. Не может быть, чтобы Тимур, сдав вас, набрался наглости вернуться в дом. Тем более зная, что ему грозит за столь серьезный прокол. Если бы он действительно сдал Алену как заложницу в предстоящей разборке, то, опасаясь возмездия, первым делом лег бы на дно. А когда… а если Мальцев решил бы конфликт в свою пользу, тогда уж вышел бы из тени и примкнул к его группировке. Но Тимур честно признался, что Алена сбежала через окно в женском туалете. Поставьте себя на его место. У телохранителя практически не было возможности предотвратить побег! – с нажимом, горячо убеждал Бульдог. – Так что напрасно вы отмаксали оперу такой жирный кусок. Для него десять тысяч баксов – целое состояние. Можно и подавиться с непривычки.
   – Это мне решать, кому и сколько давать! – в сердцах осаживая Клычкова, истерично рявкнул Тихий. Однако, трезво взглянув на ситуацию и поняв, что в доводах Паши есть рациональный стержень, уже совершенно другим тоном уточнил, хитро прищурившись: – Значит, на все сто процентов в Тимке уверен? Отвечаешь за свои слова?
   – Да, Олег Степанович, – уверенно произнес начальник гвардии.
   Старик заметил, как по складчатому лицу Бульдога пробежала едва уловимая тень. Бывший мент прекрасно отдавал себе отчет, какую огромную ответственность брал сейчас на себя. Окажись телохранитель предателем – взбешенный старик ничтоже сумняшеся в буквальном смысле порвет его, Пал Палыча, на куски. С Тихого станется…
   – И где тогда, по-твоему, сейчас может быть Алена? – опустив глаза и сделав вид, что вычищает трубку, глухо обронил Белов.
   – Мало ли где, – пожал плечами Бульдог. – Помните, я однажды уже предупреждал насчет психического фактора навязанной ей круглосуточной охраны. Вот и намаялась девчонка, устала от вечного «хвоста» за спиной, глотнуть свободы захотелось… Не волнуйтесь. Я уверен, уже сегодня она как миленькая возвернется. Пошастает по городу, в кафе зайдет, самое страшное – шампанского бокальчик выпьет, ну, еще на дискотеку сходит, чтобы в уголке тихонечко посидеть. А потом поймает такси и домой, баиньки.
   – Твои бы слова, Паша, да богу в уши, – вполголоса выговорил Тихий. – Ну ладно… Тимку завтра с утра встретишь – сразу веди ко мне. Не боись, не удавлю. Если ты лично готов за парня мазу держать, так уж и быть, пусть живет. Сам говоришь, до утра все на свои места и встанет. А если нет… пеняй на себя. Ты наши законы знаешь. Я тебя за язык не тянул.
   – Все будет ништяк, шеф, – с видом пророка, на которого внезапно снизошел дар предсказания будущего, упрямо пообещал Бульдог. – Самое позднее – под утро, часикам к шести, когда все ночные заведения закроются, сможете лицезреть свое беглое чадо. Надеюсь, ни в какой блудняк она в городе не влипнет.
   – Я тоже надеюсь, – словно заклинание, чуть слышно прошептал Тихий и вдруг неожиданно для самого себя размашисто, неумело перекрестился. Откинулся на спинку кресла, сложил высохшие стариковские руки на впалой груди и исподлобья долгим взглядом воззрился на начальника своей гвардии. Удивительно, но Бульдогу всего парой фраз удалось успокоить его гудящие нервы, пролить бальзам на свежие зияющие раны и, главное, вселить надежду на благоприятный исход всех обрушившихся на его голову за сегодняшний сумасшедший день неприятностей.
   – Анастасия Эдуардовна поправится, девчонка найдется, а баклана Мальцева мы разделаем под орех. Или я, к чертям, ухожу в отставку! – словно читая мысли шефа, спокойно, но с непреклонностью индейского вождя перед решающим сражением с бледнолицыми сказал Пал Палыч. И добавил: – У меня есть план. Он вам понравится…
   – У меня тоже есть план, Паша, – словно отойдя от гипноза, старик резко подался вперед и хлопнул обеими ладонями по зеленому сукну письменного стола. – Помнится мне, года полтора назад ты вскользь упомянул о кейсе, доставшемся тебе в наследство от одного покойного профессора, всю жизнь проработавшего в подшефном Лубянке секретном медицинском институте. Не потерял еще кейс-то?
   – Есть такой, – надув губы, что означало крайнюю степень сосредоточенности, глухо подтвердил Клычков. – Только это скорее не кейс, а аптечка. Двадцать четыре ампулы. По двенадцать каждого препарата. Один – из широкой группы психотропов, в обиходе называемых «сывороткой правды», другой – сильнейший болеутоляющий транквилизатор. Экспериментальная партия, в закрытую серию так и не запущенная. Вызывает торможение нервной системы и нечувствительность к боли. Правда, через двенадцать часов, когда действие проходит, отходняк тот еще… Подопытные на стенку лезли. Поэтому препарат и завернули сразу после эспериментов над заключенными.
   – Вот-вот! – терпеливо выслушав и без того известные ему характеристики, воздел указательный палец к потолку Тихий. – Только сейчас меня больше всего интересует другое, Паша. Я имею в виду те две специальные капсулы для инъекции при посредстве снайпера, которые обнаружились в твоем чемоданчике помимо ампул. Сдается мне, экономили мы их, на черный день приберегая, достаточно. Настало время воспользоваться половиной комитетского наследства… А сразу после выстрела, когда дурь подействует, я позвоню Сашке и легко выверну его наизнанку. Если понадобится, пугану так, что штаны обделает, – с ухмылкой добавил авторитет. – Скажу, вогнал ему такую долгоиграющую хреновину, что без ежедневного противоядия не прожить. Хочет проверить? Пожалуйста. Начнет корчить паскудника – сам на брюхе приползет и хвостом вилять будет за таблетку. Что скажешь, Пашенька? Клюнет ирод?
   – На такой блеф грех не купиться, – хмыкнул Клычков, и глаза его, выдавая взыгравшее в крови нешуточное возбуждение, ярко блеснули. – Идея, прямо скажем, недурственная. Ч-черт, а я, признаться, о таком простом варианте даже не подумал! Ништяк тема, Степаныч…
   – Знать, рано молодые да шустрые волчата нас, стариков, уже в покойники записали, – с гордостью за самого себя во весь рот ощерился патриарх, – и шкуру нашу, тюремными вшами проеденную и пулями да заточками попорченную, меж собой поделили! Так что работа для твоего морпеха найдется…
   В кармане Клычкова запиликал мобильник. Бульдог извлек телефон, молча выслушал сообщение, утвердительно хрюкнул, отключился и с прищуром поглядел на шефа:
   – На ловца и зверь бежит. Исполнитель уже в Питере. Будем начинать, папа?
   – Давно пора, Пашенька, – открывая бархатный кисет и вновь набивая трубку крепкой ванильной «Амброзией», небрежно обронил Белов. – Только для начала нужно пошуметь как следует. Нагнать на Саньку жути кошмарной. Откровеннее будет, падла!

Глава 17

   – Куда двигаем, Леха? – морщась, словно от зубной боли, нетерпеливо спросил Лобастый и через плечо посмотрел на Реаниматора. Джип пролетел указатель с надписью «Санкт-Петербург» и въехал в Красное Село, расположенное на вершине высокого холма, откуда открывалась величественная панорама южной части мегаполиса.
   – В Озерки, – выбросив сигарету через щель над приспущенным стеклом, устало ответил бригадир, коротко переглянувшись с Аленой. – Дом Тихого знаешь? Я тебе как-то показывал…
   – Помню, – кивнул Лобастый и нахмурился. Помолчав секунду, пробормотал: – Слушай, братан, что-то мне хреновато, в натуре. Башка – как гиря чугунная, блевать то и дело тянет. Боюсь, еще полтора часа, пока туда, пока обратно, я в тачке не высижу…
   – Вон ты куда клонишь, – фыркнул Реаниматор и взглянул на часы. Без четверти четыре утра. – Ладно, хер с тобой, отчаливай. Я сяду за руль. Верзила, ты тоже можешь сваливать в свое Автово! Один черт – по пути…
   – Ага, – с готовностью отозвался толстопузый боевик, которому унитаз с мягкой бумажкой был сейчас желаннее манны небесной.
   – Как будем начислять премию, бугор? – недовольно зыркнув в панорамное зеркало на Алену, сухо осведомился Лобастый. Девушка, по его убеждению, мешала спокойному и справедливому, а главное – незамедлительному дележу добычи. Золотой мираж снятых со шлюх побрякушек, брошенных там, в Русско-Высоцком (на этом настоял Реаниматор), вкупе с проступающими очертаниями собственного новенького «Мерседеса» стоял у братка перед глазами. – Куда ты сейчас попрешься с такой ношей?
   – Пакет заберешь себе, – нахмурив брови, согласился Реаниматор. Неизвестно, что ждет его сегодня. Лобастый, хитрец, прав. Таскать с собой добрую сотню кусков в твердой валюте, когда тебя ищут головорезы Густава для допроса с пристрастием, – полная лажа. – Надеюсь, специально предупреждать насчет недостачи не нужно?
   – Че ты гонишь, в натуре? Когда я крысятил? – фальшиво взвился, мысленно уже потирая липкие ладони, Лобастый. – Пересчитаю только, для порядка, и каждому поровну, как базарили!
   – Нарукавники еще надень, бухгалтер! – усмехнулся Леха. – Я все бабки подбил еще там, в гараже. В пакете сто четырнадцать тонн зелени и двадцать семь – финских марчел. Хотя… если делать не фига, можешь и поупражняться.
   – Я тебе верю, – скрипнув зубами от злости, как можно нейтральнее буркнул Лобастый, мысленно обкладывая Реаниматора последними словами. Все летело в тартарары. Шанс оторвать от общей добычи неучтенный кусок растаял, как слизанный порывом ветра сигаретный дым. Пока он, Лобастый, на глазок прикидывал сумму добычи, бригадир, сука, оказывается, все уже подсчитал…
   На братка накатила такая нешуточная ярость, что ему стоило огромных усилий держать себя в руках.
   Остановив «БМВ» на пустынной площади в самом центре Красного Села, возле прячущегося за кустами пахучей сирени приземистого частного домика, все еще облаченный в видавший виды комбинезон местный абориген Лобастый, не глуша движок, уступил руль Реаниматору (тот молча протянул ему увесистый пакет с деньгами), вышел из джипа, открыл багажник и достал охапку своей одежды.
   – Когда встречаемся? – делано широко зевая и пытаясь унять начинающую сотрясать все его тело дрожь, словно между прочим спросил у бригадира Лобастый.
   – Я позвоню, отдыхай пока, – буркнул Леха. – Эй, Михаил! – позвал вдруг направившегося к дому боевика. Тот застыл, настороженно оглянулся. Реаниматор, не спуская глаз с братка, указал сначала пальцем на пакет с деньгами, потом себе за спину – на Алену Белову, а затем медленно, с чувством, чиркнул ребром ладони по шее. Все было понятно и без слов. Вздумаешь настучать – звиздец. А эту болезнь, как известно, не лечат даже экстрасенсы.
   – Да пошел ты, Леха, знаешь куда, со своими подъебками! – огрызнулся, переменившись в лице, «оскорбленный в самых лучших побуждениях» Лобастый и смачно сплюнул на асфальт. – Все, бля, пока! – и, более не оборачиваясь, нырнул в протоптанную в плотной стене кустов едва заметную тропинку.
   Взревев мощным мотором, пропыленный джип сорвался с места и исчез за поворотом…
   Лобастый, в голове которого колокольным звоном стучал пульс, сжимая в одной руке драгоценную ношу, а второй притиснув к животу свое барахло, на ватных ногах прошел по тропинке отделявшие его от ограды из металлической сетки два десятка шагов, швырнул на траву одежду и ключом отпер закрытую на ночь калитку. Взбежав по скрипучим деревянным ступенькам на крыльцо одноэтажного домика, рванул на себя входную дверь и скрылся в полумраке прихожей.
   Бабка Степанида, карга старая, с горем пополам вырастившая внука, прижитого перманентно пребывающими в зонах родителями-алкашами, громко храпела у себя в комнате. Развалившийся прямо под ногами, на половике, мохнатый пес Грэй, узнав хозяина, лениво приподнял одно веко, тихонько рыкнул, вильнул хвостом и снова отрубился.
   Нырнув в кухню, задернув засиженные мухами шторы и плотно прикрыв за собой дверь, Лобастый рухнул на жалобно скрипнувший стул, жадно закурил сигарету и высыпал на липкую изрезанную клеенку содержимое пакета, завороженно пожирая глазами образовавшуюся кучу денег. Оторвать взгляд от перетянутых резинками пачек было совершенно невозможно…
   Сто четырнадцать тысяч долларов! Двадцать семь тысяч финских марок! Да за такой капиталец можно не то что шлюх долбаных, а половину Красного Села под нож пустить, не моргнув глазом! И что же, вот так, за здорово живешь, отдать ссучившемуся, как пить дать переметнувшемуся во вражеский лагерь Тихого Реаниматору и отмороженному дебилу Верзиле две трети этого эквивалента земного счастья?! А вот хрен вам, братва, а не лавы! Одному – в самый раз!
   Громко сопя, смахнув рукавом проступившие на лбу капли горячего пота, Лобастый, злорадно ухмыляясь, извлек из нагрудного кармана комбинезона телефон и набрал номер честного бизнесмена, помощника депутата Законодательного собрания города, Александра Петровича Мальцева. Папа ответил почти сразу и, судя по голосу, еще не ложился спать. Суета и хаос первого дня крутой разборки обязывали лидера группировки сохранять бдительность.
   – Слушаю, – настороженно бросил Мальцев.
   – Шеф, это я, Лобастый! – браток почему-то сразу перешел на срывающийся, громкий шепот. – У нас измена! Мы с Реаниматором и Верзилой по наводке барыги с «Юноны» накрыли порностудию, в Русско-Высоцком. Эти шакалы, как выяснилось, похищали на улицах шлюх, заставляли сниматься на видео, а потом некоторых даже мочили! Так вот – незадолго до нашего визита деляги на шару посадили в тачку у Зимнего дворца саму дочь Тихого, Алену! Мы как узнали, кого они в подвале держат, быстро смекнули, что к чему. Терпил отоварили, девку скрутили и повезли в Питер! А Реаниматор вдруг и говорит: никаких заложниц, возвращаем биксу папаше! Я чуть не обалдел, в натуре! Война, говорю, ты че? Да только с ним, шкафом пробитым, разве поспоришь? Ну, короче, Леха меня здесь, в Красном, выбросил, а сам на «бимере» с девкой в Озерки погнал. Верзила толстопузый пока с ними, но Реаниматор его в Автово тоже сбросит… Так что минут через сорок он и бикса будут у виллы!
   – Вот падла! Он, значит… – закипел от ненависти Мальцев. Помолчав секунду-другую в задумчивости, главарь сдержанно поблагодарил: – Молодец, Лобастый. Вовремя отзвонился. Мы его, шакала, на подъезде к вилле перехватим. А ты… в общем, поздравляю, бригадир.
   – Спасибо, папа, век не забуду! – едва не захлебнувшись от внезапно привалившего счастья, вскричал Лобастый. И, дыша через раз от возбуждения, на всякий случай осторожно спросил: – Значит, Александр Петрович, с Лехой… того…. попрощаемся?
   – Считай, уже попрощался, – выплюнул Мальцев. – Слышь… Тут кое-что намечается, так что трубу не отключай, будь на связи. Если вдруг… в общем, если срочно не понадобишься, ближе к ночи один хрен встретимся. Введу тебя в курс кое-каких нюансов. Но в целом ты тему сечешь и точки ваши знаешь. Так что сегодня снимай долю по плану.
   – До свидания, шеф! – глотая слюну, с чувством произнес Лобастый и, отключив связь, издал сдавленный победоносный клич. – Йес! Вот так вам, козлы! Допрыгался, Лешенька. Теперь тебе мало не покажется! Стукач долбаный!..
   Смахнув со стола деньги обратно в пакет, Лобастый ринулся из кухни и на пороге лоб в лоб столкнулся с сонной недовольной старухой в линялой ночной рубашке.
   – Чего орешь на весь дом среди ночи, как полоумный? – «ласково» поприветствовала любимого внучка бабка Степанида. – Одурел? Или опять пьяный?
   – Да пошла ты лесом, овца голимая! – лениво, как от назойливой мухи, отмахнулся от бабуси заботливый внук и скрылся в своей комнате, громко хлопнув дверью.
   – Отец днем звонил! – помолчав, нехотя прокричала через дверь старуха. – Девятого июля выходит… Слышь меня, ирод окаянный? Встречать-то на крытку поедешь?..
   – Доберется сам, зэчара! Не барин! Все, ба, я занят, иди на хер! – последовал доходчивый ответ, поставивший точку в коротком диалоге представителей двух поколений.
   Степанида, беззвучно шевеля губами, послушно ретировалась, в тысячный раз помянув недобрым словом родителей внука, четверть века назад случайно заделавших по пьянке этакое нежное, патологически склонное к любого рода криминалу чудо природы по имени Мишенька.
   Спрятав пакет в предназначенный для хранения пистолета тайник под половицей, Лобастый вдруг вспомнил об оставленных в коттедже со жмуриками золотых цацках. Реаниматор, брезгливо сжав губы, приказал бросить снятые с убитых шлюх паленые побрякушки прямо на столе. А ведь там и хорошие камушки сверкали, на добрых полторы-две штуки баксов наберется! Да и дела-то всего – полчаса туда, столько же обратно! Ерунда!
   Охваченный золотой лихорадкой новоиспеченный бригадир, после выпавших на его долю за последние несколько часов налета, убийств, предательства и повышения по службе пребывающий явно в конфликте с холодным рассудком, едва ли не бегом покинул комнату. Перескочив через спящего пса, вылетел из дома, открыл ворота, сел в стоявший под навесом черный «Форд» и, не разбирая дороги, помчался обратно в Русско-Высоцкое.
   До поселка Лобастый доехал в одно мгновение. Бросил тачку на том же самом месте, где не так давно стоял их «БМВ», и, то и дело оглядываясь, вновь приблизился к коттеджу из белого кирпича. На всякий случай, спрятавшись в поросшей высокой травой придорожной канаве, несколько минут внимательно наблюдал за домом.
   Поселок понемногу просыпался, слышался собачий лай, крик петухов и коровье мычание. Где-то на соседней улице протарахтел мотоцикл…
   Не заметив ничего подозрительного, Лобастый вылез из укрытия, короткими перебежками преодолел отделявшее его от дома расстояние, осторожно приоткрыл входную дверь и просочился внутрь. Прислушался. Тихо. Как и следовало ожидать. Да и кому тут взяться? Пока вповалку лежащих этажом выше порнобарыг хватятся да поднимут хипеш, с учетом образа жизни обитателей коттеджа, может пройти столько времени, что от трупов останутся одни кости…
   На всякий случай стянув с ног ботинки, вытащив «ТТ» и сняв его с предохранителя, Лобастый, стараясь не шуметь, на цыпочках поднялся по лестнице на второй этаж, осторожно заглянул в комнату с камином и обомлел.
   Возле стола, не обращая внимания на окровавленные трупы на полу, стоял веснушчатый лопоухий парень лет восемнадцати с тем самым трофейным «мосбергом» в руке и внимательно, не спеша, разглядывал рассыпанные на столе драгоценности!
   Сжимавшая пистолет рука Лобастого, казалось, сама собой навела оружие на прыткого незнакомца, а указательный палец плавно нажал на спусковой крючок.
   Наверное, парень что-то почувствовал. В последнее мгновение перед смертью он успел резко обернуться и, приоткрыв рот в немом крике, посмотреть на братка испуганно-удивленным взглядом зеленых глаз, между которыми одновременно со звуком выстрела вдруг появилась крохотная красная точка, издалека похожая на раздавленную ягоду смородины. Неестественно взмахнув руками и выронив помповик, парнишка ватной куклой упал под стол и, пару раз дрыгнув ногами, затих. Лобастый деловито подошел к столу, сгреб золото, высыпал добычу в карман, затем нагнулся и поднял с пола выпавший из разжавшейся руки мародера витой платиновый браслет. Краем шторы стер с пистолета отпечатки пальцев и бросил ненужный более пистолет на пол.
   Дело сделано. Пора было убираться. Удивительно, но, завладев оставленными на поживу первому встречному дураку драгоценностями, браток заметно успокоился. Сердце уже не скакало как сумасшедшее, да и потеть он практически перестал.
   Спустившись вниз, Лобастый торопливо обулся, прильнул глазом к узкой щели в приотворенной входной двери, оглядел окрестности и, терпеливо подождав, пока копавшаяся в огороде ближайшего к коттеджу дома грузная тетка скроется с глаз долой, бестелесной тенью покинул дом. Окольными путями, по большой дуге, стараясь не привлекать к себе внимания то и дело попадавшихся на пути аборигенов, он неспешным шагом вернулся к тачке…
   Наверное, этот проклятый мент специально ждал где– то поблизости в надежде срубить полтинник на опохмелку! Не успел Лобастый открыть дверь, сесть за руль и вставить в замок зажигания ключ, как возле «Форда», словно из-под земли, вырос, размахивая вездесущей полосатой палкой, помятый, с опухшей рожей лейтенант. Лобастый опустил стекло и, холодея от дурного предчувствия, молча протянул документы. Мент, дыхнув перегаром, нечленораздельно представился и, лениво, с видом хозяина положения цедя слова, поинтересовался:
   – Откуда и куда едете, гражданин… э-э, Антонов?
   – Из Нарвы в Питер, – тоном, ясно дающим понять нежелание вдаваться в длинные объяснения, ответил Лобастый. – Все в порядке, командир? Я могу ехать? Через полчаса мне нужно быть в городе.
   – Минуточку… – И так и этак изучив техпаспорт и права, заглянув в приклеенный к ветровому стеклу талон техосмотра и даже смерив взглядом остаточную глубину протектора на скатах, но так и не найдя ни малейшей зацепки, лейтенант недобро буркнул: – Я давно вас тут поджидаю, товарищ водитель. Куда это вы ходили?
   – По нужде приспичило, – скорчив рожу, фыркнул Лобастый. – Запрещено, что ли?!
   – Аптечка, огнетушитель, знак аварийной остановки в машине имеются? – не унимался мент.
   – Да! Можешь посмотреть, там, в багажнике! – Лобастого вновь начинало лихорадить.
   – Я бы попросил вас следить за речью, товарищ водитель, когда разговариваете с сотрудником милиции при исполнении! – прибавив металла в голосе и сдвинув брови, жестко осадил гаишник. – Почему заезжаете на зеленую зону?
   – Не понял. Вот это – зеленая зона? – ткнув пальцем в поросшую редкой травкой и усыпанную всевозможным мусором обочину, на которой стоял его «Форд», скривился Лобастый. – Ну-у, вааще… Слушай, лейтенант, давай без клоунады. Я и так опаздываю. Сколько тебе нужно, чтобы ты отвязался, а? На вот стоху, и разбежались, – протянув смятую купюру, он повернул ключ в замке зажигания. Мотор зарычал.
   И тут произошло нечто слабо поддающееся логике. Вместо того чтобы взять деньги и с благодарностью ретироваться, лейтенант наклонился к дверному проему, быстро выдернул ключи, заглушив двигатель, и тут же спрятал их в карман форменного кителя. Туда же последовали и документы на машину вкупе с правами.
   – Дача взятки должностному лицу – уголовно наказуемое преступление, – очень натурально перекосив физиономию, с нешуточным вызовом сказал мент. Затем извлек из внутреннего кармана блокнот, авторучку и, отойдя на два шага от капота, быстро записал номер «Форда».
   Лобастый, вопреки законам природы холодея и закипая от негодования одновременно, вдруг подумал, что когда – рано или поздно – в коттедже обнаружат трупы и поднявшиеся на дыбы мусора станут искать убийц, эта вроде бы неприметная запись в потертом лейтенантском блокноте может обойтись ему слишком дорого…
   Распахнув дверь, он вышел из машины и приблизился к менту. Краем глаза зафиксировав на поясе лейтенанта кобуру с табельным пистолетом, доверительным шепотком покаялся:
   – Погоди, слышь, земляк. Ну, погорячился я, извини. Ты мужик, и я мужик, так неужели мы не договоримся? Давай разойдемся по-людски, ей-богу! К чему все эти заморочки?
   – Договоримся, не волнуйся… – не меняя выражения лица, гаишник спрятал блокнот и рукой указал на машину. – Только не здесь, а на посту. Это недалеко, семь километров в обратную сторону. Сейчас вы пересядете на соседнее сиденье, а я сяду за руль. И предупреждаю: без фокусов! – легонько подтолкнув Лобастого к «Форду», предупредил мент, недвусмысленно погладив кобуру.
   – Ну, сука!.. – окончательно теряя терпение, выдохнул браток и со всего плеча засветил несговорчивому легавому прямой в подбородок.
   Громко клацнув зубами, лейтенант со стоном повалился на землю. Фуражка слетела с головы и откатилась в сторону. Лобастый был готов поклясться, что отчетливо слышал хруст сломанной челюсти.
   Слабо отдавая себе отчет в происходящем, подгоняемый одной-единственной мыслью – во что бы то ни стало избежать обвинения в убийстве порнобарыг и непонятно как оказавшегося в коттедже парня, браток коршуном прыгнул на гаишника, обхватил его башку двумя руками, за подбородок и затылок, и что есть силы рванул в сторону. На сей раз треск ломаемых позвонков был столь отчетливым, что можно было даже не смотреть на закатившиеся зенки тихо захрипевшего мента. С ним все было кончено.
   Пошарив по засаленному, обсыпанному перхотью кителю, Лобастый быстро вытащил документы, ключи и проклятый блокнот с номером машины. Лихорадочно огляделся. Никого, если не считать валявшегося возле безлюдной автобусной остановки алкаша. Прыгнув в тачку, браток вновь запустил мотор и до отказа выжал педаль газа. «Форд» с визгом провернувшихся покрышек сорвался с места…
   И невдомек было Лобастому, что немудреным спектаклем не шибко богатый областной гаишник, вдрызг проигравшийся накануне в карты свояку, хотел всего лишь слегка поправить свое материальное положение, присовокупив к обещанной ему сотне еще одну красненькую бумажку с изображением сверкающей каменным членом статуи на фасаде Большого театра.
   Да и насчет отсутствия свидетелей преступления браток сильно ошибался. Был свидетель. Точнее – свидетельница. И не просто свидетельница, а жена этого самого лейтенанта, жившего аккурат в доме на противоположной стороне шоссе. В момент коварного удара молодая женщина испуганно всплеснула руками и вскрикнула, но номер приметной машины успела запомнить. Едва редкий для здешних мест черный «Форд», утробно рыча, как сытый хищник, скрылся вдали, она не мешкая выскочила из дому и бросилась на помощь неподвижно лежавшему на обочине с неестественно повернутой набок головой мужу. Увы, помочь стражу российских автодорог, неудачно задвинувшему последний в жизни понт, было уже невозможно…

Глава 18

   Прослушивание мобильного телефона Мальцева принесло свои первые реальные плоды. О летящем по пустынному, еще сонному Питеру по направлению к Озеркам джипе с Аленой и Реаниматором узнал не только Александр Петрович, но и начальник гвардии Тихого Пал Палыч Клычков. Прослушав с помертвевшим лицом автоматически переадресованную на его телефон запись, бывший опер немедленно доложил горячую новость старику, практически дословно передав ему состоявшийся между Мальцевым и неким отморозком Лобастым диалог. Из разговора они узнали сразу четыре весьма важных момента. Первый: Алена жива, и к ее похищению противник не имеет никакого отношения! Второй: случайно угодившая в ловушку к порнодельцам, увезенная за город и помещенная в заточение девушка была вскоре благополучно освобождена неким Лехой Реаниматором, бригадиром из группировки Мальцева! Третий: вопреки всякой логике, далеко не рядовой, а значит, отнюдь не глупый и отдающий отчет своим поступкам браток по не выясненной пока причине не только не сделал дочь авторитета своей заложницей, превратив в козырную карту в начавшейся войне Мальцева со стариком, но даже решил отпустить, доставив на тачке прямо к воротам виллы! И наконец, четвертое, самое главное: Алене и этому Лехе угрожает смертельная опасность, так как Мальцев уже послал на перехват «БМВ» своих боевиков, а те во что бы то ни стало постараются блокировать джип, нейтрализовать предавшего интересы банды пацана и силой или угрозами отбить девушку. Если же Реаниматор попытается оказать сопротивление, их обоих просто уничтожат. Изрешетят тачку в упор, как мишень в тире. Вряд ли он имеет в своем распоряжении бронированную машину. Слишком дорогое удовольствие, явно не по чину.
   И все это – буквально в двух шагах от коттеджа Степаныча!
   Единственным подходящим местом для засады здесь была березовая роща, раскинувшаяся по обе стороны дороги, ведущей к берегу озера. Специально для Тихого это ответвление от оживленной трассы, длиной не более трех сотен метров, заасфальтировали по всем европейским стандартам.
   В создавшейся ситуации нельзя было терять ни минуты, и, выслушав короткий приказ старика выдвигать на контрперехват джипа все имеющиеся под рукой силы, в том числе и личную охрану самого Тихого, Пал Палыч принялся за дело…
   Собственно, долго собирать своих боевиков начальнику гвардии Клычкову не пришлось. После демонстративного погрома, устроенного поздним вечером командой Дольфа в принадлежавших группировке Мальцева ресторане и загородной гостинице, парни, не слишком налегая на пиво, отдыхали неподалеку, в спортивно-оздоровительном комплексе «Озерки». Получив вызов командира, двенадцать сотрудников частного охранного предприятия СВД – все без исключения в прошлом либо сотрудники ГРУ, либо наемники из «горячих точек» – немедленно экипировались и, вооруженные до зубов, в бронежилетах, на четырех машинах выдвинулись на место предстоящей засады. Успех всей акции прикрытия во многом зависел от того, чья группа успеет первой прибыть на место и провести рекогносцировку, заняв позиции в наиболее выгодных точках лесного участка дороги. Однако немаловажным моментом была и подготовка самих бойцов. Ударная сила Мальцева, за редким исключением, состояла из обычных отморозков, пусть и закаленных в кровавых разборках. Представитель же старой гвардии Тихий, всегда недолюбливавший «спортсменов», предпочитал взводу накачавших мускулы и обвешанных волынами бывших хулиганов небольшую, но хорошо подготовленную, мобильную и прекрасно оснащенную команду крепких профессионалов, получающих за свою работу большие деньги. И если в традиционной охране и на стрелках команда Дольфа внешне не слишком отличалась от кое-чему научившихся, но по-прежнему по делу и без дела размахивавших распальцовкой бритых бандюганов, то в диверсионно-показательных акциях, вроде уже выполненных накануне, и особенно таких, какая предстояла сейчас, класс профессионалов должен был сработать максимально…
   Когда кавалькада из посланных Мальцевым на захват Реаниматора шести автомобилей – двух джипов, трех «Мерседесов» и мини-вэна, – ревя движками, влетела в лесополосу и, свернув с дороги за кусты, рассредоточилась, образовав примитивную ловушку, готовую блокировать «БМВ» Реаниматора, спереди и сзади за этой суетой уже наблюдали через прицелы автоматов и гранатометов одетые в камуфляж и черные маски парни Дольфа. А чуть в отдалении, у поворота к окруженному зеленкой «аппендициту», невесть откуда появился простой, без трафарета, «жигуленок» с примагниченной на крыше мигалкой. Возле него стояли и курили, напряженно всматриваясь в редкий поток автотранспорта, два милиционера-сержанта с жезлами…
   Следивший за действиями мальцевских Бульдог великодушно пожертвовал парой минут и позволил браткам занять наспех выбранные позиции. Давно зная каждый куст на примыкавшем к вилле Тихого коротком участке дороги, Пал Палыч хмыкнул, опустил оптику, поднес ко рту рацию и сухо приказал:
   – Начали!
   Спустя секунду пространство вокруг содрогнулось от слившихся почти воедино взрывов, осветилось взметнувшимися к кронам деревьев оранжевыми факелами, наполнилось криками животного ужаса, стрекотанием автоматов, сухим треском редких пистолетных выстрелов и отчаянным свистом сотен разнокалиберных пуль, срезающих ветки, вгрызающихся в землю и стволы деревьев…
   Все было закончено за пару минут. Только двум браткам удалось скрыться, остальные десять остались лежать рядом с покореженными, чадящими черным дымом остовами автомобилей. Потери команды Дольфа – один боец, случайно раненный в плечо бесприцельно выпущенной по кустам ответной автоматной очередью.
   В кармане Бульдога залился трелью телефон – это звонивший по просьбе отставного полковника Чижикова офицер ФСБ коротко продиктовал Пал Палычу номер радиотелефона, которым, по сведениям из секретной базы данных питерского РУБОПа, в настоящий момент пользовался активный член мальцевской организованной преступной группировки Алексей Гольцов, известный как Леха Реаниматор.
   Чтобы обезопастить Алену от возможных случайностей и избежать неадекватной реакции со стороны бригадира, начальнику личной гвардии Тихого оставалось всего лишь нажать на семь светящихся кнопок, дождаться ответа, вкратце обрисовать Реаниматору ситуацию, дать гарантии личной безопасности и предложить остановить джип в условленном месте, не делая глупостей.
   Однако мобильник спасителя девушки не отвечал. Вместо него послышалась давно набившая оскомину фраза сетевого автоответчика: «Абонент временно недоступен».
   Бульдог, чертыхаясь, снова и снова торопливо давил на кнопки, не зная, что у вызываемого им мобильника просто села давно требовавшая замены батарейка. Леха же, целиком погруженный в управление автомобилем и в свои невеселые мысли, не обращал ни малейшего внимания на телефон с потухшим дисплеем…
   В это самое время его «БМВ» уже сворачивал у последнего светофора, подмигивающего желтым глазом, и выходил на финишную прямую перед поворотом к озеру.
   Навстречу джипу, отделившись от «Жигулей» и подняв руку с полосатым жезлом, чуть более суетливо, чем требовалось, шагнул одетый в подозрительно мятую милицейскую форму сержант.

Глава 19

   Леха и сам не мог сказать, что именно мгновенно насторожило его в бросившемся наперерез «БМВ» сержанте. То ли отсутствие трафарета на припаркованном тут же «жигуленке» с наспех нашлепнутой на крышу мигалкой, купить которую можно на любом авторынке. То ли нескладно, мешковато сидевшая на худощавом высоком парне ментовская форма, позаимствованная явно с чужого плеча. То ли странная поспешность, с которой мент, при отсутствии фиксирующего скорость радара, бросился на проезжую часть к джипу, игнорируя неуверенными виражами плетущийся на три корпуса впереди скособоченный, рычащий, чадящий черным дымом и, вне всякого сомнения, давно позабывший, что такое техосмотр, «Опель Аскона». Интуитивно почуяв неладное, Реаниматор до упора вдавил педаль газа, резко крутнул руль и, задев правыми колесами бордюр, по широкой дуге объехал целенаправленно метнувшегося навстречу «гаишника». Затем, притормозив, свернул с трассы на ровную и гладкую, как срез сливочного масла, «европейскую» дорогу – детище старого авторитета. Петляя по лесополосе, она вела к озеру.
   Промчавшись по ней до первого поворота, Леха вынужден был снова резко ударить по тормозам. Он увидел за потемневшими, скрючившимися от жара кустами развернутый капотом к дороге пылающий черный «Мерседес» с прикрепленной к решетке приметной ржавой подковой и сразу узнал его – это была тачка Шурика Пули, лучшего друга одного из бригадиров их группировки, Новгородского Быка! Рядом с машиной, в траве, лицом вниз лежал окровавленный, посеченный осколками труп с короткоствольным автоматом в судорожно сжавшейся руке. И еще что-то ужасное скрюченное угадывалось, словно магнитом притягивая взгляд, в объятом огнем салоне, на водительском сиденье…
   Алена громко вскрикнула и закрыла лицо ладонями.
   Скользнув ошалевшим взглядом по сторонам, Леха увидел чуть в стороне от дороги, за деревьями, еще две горящие автомашины – мини-вэн и джип. Внедорожник с золотистыми дугами и забранным в такого же цвета металлический кожух запасным колесом как две капли воды походил на тот, что принадлежал самому Новгородскому Быку! Судя по развороченным, словно консервные банки, кузовам, все тачки подожгли из гранатометов типа «муха», причем буквально несколько минут назад!
   Воображению Реаниматора хватило доли секунды, чтобы во всех подробностях представить себе происходившее здесь совсем недавно побоище и сделать соответствующие выводы. Братва Мальцева потерпела сокрушительное поражение. А ведь он тоже принадлежал к этой группировке, хоть и прибыл к вилле старика с совершенно иной, нежели в упор расстрелянные пацаны, целью… А еще Леха сообразил, что прознавшие про визит чужаков и устроившие здесь засаду головорезы Тихого вряд ли успели далеко уйти. Слишком мало времени прошло с окончания бойни. Значит, убийцы здесь, совсем рядом. И уже наверняка заметили нырнувший прямо в пасть голодному крокодилу вражеский «БМВ»!
   На то, чтобы развернуть на такой дороге длинный четырехдверный джип, в обычных условиях требовалось минимум четыре раза выкрутить руль туда-сюда, попеременно включая задний и передний ходы. Но сейчас Леха ограничился всего двумя стремительными маневрами. Юзом затормозив, рывком воткнул заднюю скорость. Выкручивая руль и газуя, сломал хромированным бампером ствол растущей возле самой дороги молодой березки, с треском повалившейся прямо на крышу «БМВ». Потом, выкрутив руль обратно, рванул назад, некоторое время волоча за собой по асфальту целое дерево, зацепившееся ветками за решетку отбойника.
   Краем глаза Реаниматор уловил две появившиеся словно ниоткуда и бросившиеся наперерез джипу фигуры в камуфляже. В руках бойцов были автоматы. Сейчас начнут стрелять, сучары…
   – Ложись! Ложись вниз, я сказал! – заорал, надрывая глотку, Леха. Сзади послышался шорох. Инстинктивно пригнувшись к самой «торпеде» и намертво вцепившись пальцами в деревянный руль, забыв на некоторое время про рычаг переключения передач и утопив педаль газа, Реаниматор с чудовищными, запредельными для второй передачи оборотами двигателя гнал «БМВ» как можно дальше от гиблого места.
   Странно, но вдогонку джипу не раздалось ни единого выстрела…
   Реаниматор опомнился и передвинул вперед янтарную ручку. Прошипел:
   – Красиво нас твой папа встречает, нечего сказать! С музыкой!
   – Г-господи, что… это? – вдруг послышалось над самым его ухом.
   Леха, к которому едва вернулась способность координировать и осмыслять свои действия, буквально вмерз в сиденье, впал в состояние, которое боксеры называют «гроги». Ты все видишь, все слышишь, а словно парализован, тело отказывается подчиняться лихорадочно посылаемым мозгом импульсам. Так бывает, когда тебе хорошенько врежут по кумполу. Ты пока еще держишься на своих подпорках, но фактически – уже в нокауте. Легкий толчок пальцем в грудь, и земля вмиг встанет на дыбы и ударит в лицо.
   Транс! Оцепенение! Ступор!
   Впрочем, подражание истукану с острова Пасхи длилось недолго. Новый шок в образе развернутого поперек дороги на выезде из лесополосы «жигуленка» с мигалкой на крыше – того самого! – заставил пребывающего в психической нирване Реаниматора с ходу принимать решение. Собственно говоря, варианта было всего два: останавливаться или, добавив газу, идти на таран.
   Леха выбрал второй. Масса «БМВ» не менее чем вдвое превосходила вес отечественной моторашки, а с учетом набранной скорости и наличия отбойника шанс джипа смести препятствие с дороги и после пары-тройки кувырков оказаться на колесах, а не на крыше был не такой уж маленький…
   Он увидел, как испуганно брызнули в стороны, опять по неизвестной причине не воспользовавшись зажатым в руках оружием, «товарищи сержанты», а потом изо всех сил вжался в спинку сиденья. Сильнейший удар, такой же толчок вправо, скрежет царапающего асфальт металла, визг идущей юзом резины…
   Оказалось, его, сокрушившего преграду и выскочившего на перекресток, едва не протаранил в правый бок летевший слева грузовик. Слава богу, водила попался с хорошей реакцией.
   Следующие несколько минут, пока помятый и спереди и сзади «БМВ», закладывая вираж за виражом, как в горячке метался по улочкам и дворам северного спального района, в салоне царило полное молчание. Наконец безмерно уставший, вымотанный, морально истощенный и мокрый от пота Леха сбросил скорость, притер истерзанный джип к обочине у реденького лесочка неподалеку от улицы Сикейроса и, повернув ключ, заглушил двигатель.
   Словно сомнамбула, медленно достал пачку «Мальборо», вытащил сигарету, прикурил, не сразу попав прыгающим кончиком в язычок пламени бензиновой зажигалки, жадно затянулся и только после этого обернулся и посмотрел на притихшую, с полными слез глазами, бледную, несмотря на покрывающий кожу бронзовый загар, Алену.
   – Повтори, что ты только что сказала, – потребовал Леха и поразился тому, как странно, почти умоляюще звучит его собственный голос.
   – Я… – почти не шевеля губами, выдохнула девушка, – и… испу…галась. Там…
   – Матерь Божья! – прикрыв глаза, Леха отвернулся, уронил голову на подголовник, тело его конвульсивно задергалось. Алена не сразу поняла, что больше всего похожий в этот момент на загнанную лошадь Реаниматор смеется. И только когда ее резанул по ушам истеричный, почти безумный хохот, когда грудь и весь торс ее спасителя заходили ходуном, стало ясно – от пережитого парень слегка двинулся рассудком. Так, самую малость. Скоро все пройдет, а этот громкий смех – средство успокоить нервы и снять неимоверное напряжение этой ночи…
   Алена терпеливо ждала и сама, разглядывая и оценивая себя словно со стороны, как зрительница в театре, медленно начинала догадываться, что же такое необычное произошло с ней самой в салоне автомобиля…
   Осознание, полное, окончательное, пьянящее, пришло внезапно, обрушилось подобно волне, подмявшей под себя мешавшую бегу дамбу, подобно тайфуну, играючи разрушившему на своем пути неприступную стену, подобно смерчу, легко, словно перышко, вырвавшему из окаменевшей почвы мешавший смотреть на восходящее солнце корявый неподатливый баобаб. Нахлынувшее счастье захлестнуло оторопевшую Алену с головой, проникло в застывшие на вздохе легкие, в полные соленых слез глаза, в истово бьющееся в груди сердце и закрутило, понесло, помчало с бешеной скоростью к заветному и, казалось, навсегда уже забытому ощущению, к реальности чудесного возвращения простого и обыденного, не замечаемого здоровыми людьми божественного дара – говорить!
   – Ма… мамочка! – чуть слышно сорвалось с губ Алены, что вызвало новый приступ истерического хохота у корчившегося в конвульсиях на переднем сиденье Реаниматора. Но эмоции уже достигли своего апогея и стремительно покатились под откос.
   Девушка, поймав в зеркале заднего вида раскрасневшееся, почему-то невероятно счастливое лицо бандита, чуть растянула губы в подобии вымученной улыбки. В следующее мгновение глаза Алены заволокло блаженной дымкой, лицо Лехи расплылось, дрогнуло, раздробилось на фрагменты и исчезло. Она провалилась в мягкую, совсем не страшную, обволакивающую и баюкающую, словно в колыбели, пустоту. А на самом деле – медленно уронила голову на сиденье и опустила подрагивающие веки с застывшими на длинных ресницах капельками-слезинками, от избытка чувств потеряв сознание.

Глава 20

   – Примите мои искренние поздравления, Алена Олеговна! – перед девушкой снова появилась небритая физиономия Реаниматора, уже заметно успокоившегося. Бандит держал в руке попахивающую машинным маслом пластиковую бутылку с давно выдохшейся минеральной водой, которой он обрызгал лицо девушки. – Этот проклятый денек подарил вам сразу два дополнительных дня рождения… Сюжетец прямо для Голливуда, не находишь?
   Крепкие руки Алексея осторожно помогли очнувшейся дочери Тихого принять вертикальное положение.
   – Тринадцать лет молчания, и вдруг случилось чудо – заколдованная принцесса заговорила! – нарочито бодрым тоном продолжал Леха. Он сидел рядом, на заднем сиденье «БМВ» и внимательно разглядывал девушку. Но тут взгляд его несколько потускнел. – И все после того, как хитрый придворный шут вздумал отвести принцессу в королевскую камеру пыток и дал нежному созданию возможность увидеть своими глазами, как с живых людей – врагов престола – палачи срывают шкуру, – глухо закончил бригадир. – Смотри, деточка, сказал шут, вот такие они без маски – наши короли.
   – Я слышала… от… врача… – Алена, потупившись и стараясь не смотреть на Реаниматора, с трепетом вслушивалась в свой собственный, незнакомый, чужой пока еще голос, делая паузы почти после каждого слова. – Чтобы… речь… вернулась… мне нужен антишок. Сильный.
   – И ты его дождалась. Куда уж сильнее! – оскалился Леха, стрельнув глазами туда, где далеко за многоэтажками, на берегу озера, стояла вилла Тихого. – Помнишь, я говорил тебе о разборке между твоим отцом и нашими пацанами? Теперь ты, солнце ясное, имеешь некоторое представление, как это выглядит на практике.
   – Их всех… убил… папа?! – в глазах девушки, видимо, уже начавшей соображать, что к чему, промелькнул нешуточный ужас. Знать, что твой престарелый отец возглавляет криминальную группировку, – это одно, а вот воочию увидеть результаты его «мокрой работы» – уже совсем другое.
   – Нет, святой Акакий! – хмыкнул Реаниматор. – Не сам, ясный перец. Тихий на вилле трубочку курил… Пал Палыча вашего работа. А точнее – его наемников во главе с Витюшей Дольфом. Бля буду, пацанов наших с десяток, не меньше, на месте положил! Падла…
   – Ужас! – голос Алены, вначале хрипловатый, нестройный, звучал уже почти естественно. – Но… почему отец… сделал это? – Ища ответа, девушка умоляюще глядела на Реаниматора. На щеке уставившегося в одну точку бандита пульсирующей жилкой подрагивал нерв.
   – Спроси что-нибудь полегче! – прошипел Леха, доставая сигарету. Его бесстрастное лицо исказила дьявольская, горькая ухмылка. – И знаешь, что самое прикольное? – Бригадир испытующе посмотрел на Алену. – Малец, пахан мой, вдруг ни с того ни с сего причислил меня к мутноглазым! Типа я чуть ли не за руку со стариком, твоим папашей, здороваюсь, а до кучи стучу ему, что, где и когда! О чем, мать вашу, я могу стучать Тихому? Да все питерские авторитеты друг о друге все давно знают! Из каждой навозной кучи, из каждого «мерина» ослиные уши торчат выше столпа Александрийского! Так поди же… Лобастый предупредил: на хате меня уже наверняка целая зондеркоманда поджидает. Для толковища.
   – Тогда почему ты… все-таки повез меня домой? – спросила Алена тихо и осторожно, теребя ручку своей сумочки, где лежал ненужный более электронный блокнот. – И… откуда ты узнал, что я… не разговаривала… именно тринадцать лет, если раньше никогда… не общался с отцом?
   Внезапная, ошеломляющая догадка озарила ее сознание, заставила пульс участиться. Неожиданно для самой себя она взглянула на все случившееся с момента налета бандитов на коттедж в Русско-Высоцком с совсем иной точки зрения.
   – Ну, извини, красивая! – щелкнув зажигалкой, с вызовом проговорил Леха. – Девочке, оказывается, мало, что ее едва не трахнули, пустив по кругу, не посадили на иглу и не превратили в порнозвезду! Она прямо-таки жаждет стать заложницей! Слушай, так еще не поздно все исправить! Заодно и от наездов лажовых сразу начисто отмоюсь! Такой шикарный козырь последней картой в грабки приплыл – единственная дочь врага, а я, кретин, ломом подпоясанный, поляну не просек! Странно, бляха, и чего это я до сих пор здесь делаю?! Может, у меня чердак с клопами?
   Алена, не говоря ни слова, улучила миг, взяла руку бандита и крепко, как только могла, сжала ее в своих прохладных ладошках.
   Леха осекся на полуслове. Не ожидал. Прикосновение тонких девичьих пальцев подействовало на Реаниматора столь сильно, что он, здоровый взрослый мужик, перевидевший и перепробовавший все прелести этого мира, включая сугубо женские, растерялся. Обычное прикосновение, и клокочущая в груди ярость без следа испарилась. Между ним и Аленой словно проскочил разряд электрического тока. Несколько бесконечно долгих секунд Реаниматор даже боялся пошевелиться. Алена продолжала хранить молчание. Леха попробовал что-то сказать, но ничего не вышло. Что за наваждение! Язык словно одеревенел. С усилием сглотнув несуществующую слюну, бригадир в растерянности заметался взглядом по салону.
   – Ну вот что, – буркнул он, нервно кивая на вставленный в держатель на «торпеде» джипа мобильный телефон, – сейчас позвонишь отцу, обрадуешь. Подождешь пару минут где-нибудь, да хоть у метро, пока свита примчится. А мне, слышь, некогда…
   Реаниматор попытался освободить руку, но слабые холодные пальчики лишь сильнее стиснули его ладонь.
   – Алеша, скажи мне правду! – потребовала Алена у своего спасителя, до смешного мало похожего на книжного романтического героя, – потного, взмыленного мужика с тронутыми первой сединой опаленными русыми волосами, совсем недавно на пару с подельником хладнокровно расстрелявшего трех барыг.
   – Пожалуйста! Я прошу тебя! Только – правду… – Каждой клеткой тела Реаниматор ощущал внутреннее тепло, волнами исходившее от ладоней девушки. Он понял, что настал тот самый пресловутый момент истины, когда, как ни крути, все тайное вдруг становится явным. Врать, изворачиваться, отделываясь общими фразами, бесполезно. Пора рассказать девчонке правду и навсегда покончить с выдуманной им полгода назад, в минуту тоски и щемящего одиночества, историей виртуальной любви, в которой самая что ни на есть настоящая жизнь, сука, написала свой драматический – да что там, круче некуда! – суровый финал.
   Спектакль окончен. Занавес.
   Только вот сердце отчего-то тоскливо защемило, и пусто стало вокруг. Будто стоял сейчас Реаниматор совершенно один над свежевырытой могилой, в которую четверо похмельных молчаливых мужиков неспешно опускали его собственный гроб.
   Взглянув на дочь авторитета слегка прищуренными потухшими глазами, Леха произнес:
   – А ты угадай. С трех раз… Откуда я мог узнать, что ты в трехлетнем возрасте пережила шок и потеряла речь, когда пьяный Тихий, переодевшись Дедом Морозом, напугал тебя среди ночи, а потом молчала тринадцать лет, несмотря на все старания врачей, экстрасенсов, бабок-знахарок и прочих шарлатанов! И все это при том, что вряд ли среди многотысячной питерской братвы найдется хоть один такой ясновидящий, не считая, разумеется, ближайшего окружения Тихого, кто вообще знает о существовании у старика спивающейся жены-балерины и шестнадцатилетней дочери, начисто лишенной свободы и вынужденной выходить из дома только в сопровождении телохранителя… Ну что, неужели до сих пор не догадалась?.. Извини, малышка, не прочитал я твоего письма, не успел примчаться к Медному всаднику с цветами! Я, знаешь ли, в это время по городу на этой самой тачке колесил – баксики, долю нашу обычную, с бизнесменов, барыг травоядных, сшибал!
   Реаниматор отвернулся, готовый к тому, что Алена после этой исповеди немедленно разожмет пальцы и отпрянет от него, как от прокаженного. Поделом, если разобраться. Сочинитель хренов…
   Однако секунды уходили, а ничего не менялось. Разве что обхватившие его клешню маленькие девичьи ладошки стали едва ощутимо подрагивать.
   Прошла, казалось, целая вечность, прежде чем Алена сказала:
   – Надо же, Лешенька, как тебя жизнь… потрепала. Плохо выглядишь… для двадцати-то лет, – и дочь Тихого широко, без малейшей тени осуждения улыбнулась, обнажив жемчужно-белые зубы. – На все сорок.
   – Издеваешься? – буркнул Реаниматор. – Ну-ну… А в общем – имеешь право. Это я лжец, не ты.
   – Поразительная самокритичность! – с чувством выдохнула Алена. На ее только что бледных щеках вспыхнул, заиграл почти детский румянец. – Еще чего выдумал – издеваться над ним… Ладно уж…
   – О-о, неужели прощаешь супостата этакого? – саркастически усмехнулся Леха.
   – А что с тобой еще… делать, – примирительно вздохнула Алена. – Выдумщик.
   Последнее слово было произнесено с такой теплотой, почти нежностью, что Реаниматор понял – она говорит искренне. Зубоскалить более не имеет смысла.
   – Стало быть, не жалеешь? – спросил Леха с улыбкой, имея в виду, конечно, адресованное ему заочное признание девушки в любви.
   В глазах бандита Алена не без удовольствия заметила просительное выражение, более чем необычное для взрослого мужика, тем более – его рода занятий и внешнего облика.
   – Нет, нисколечко, – ответила без раздумий дочь авторитета. – Все было так замечательно и… красиво! В жизни наверняка это происходит гораздо банальнее, – предположила она, заметно смутившись, что выдала отсутствие своего личного, не приобретенного по причине нежного возраста амурного опыта. Пытаясь хоть как-то скрыть это смущение, Алена не удержалась от укола:
   – Слушай, а может, ты выбрал не ту профессию? У тебя талант. Писать романы куда безопаснее…
   – Попридержи язычок, девочка! Не с фраером базаришь! – Леха рывком освободил свою руку из теплых ладошек. – Прикололись, обсудили и забыли!
   – Значит, ты… прикололся? – Лицо девушки вдруг разительно переменилось. Потемнело. Буквально испепелив Реаниматора ненавидящим взглядом, Алена резко повернулась и распахнула дверь джипа, намереваясь выпрыгнуть из машины. В самый последний момент Лехе удалось схватить ее за рукав и, стиснув зубы от полыхнувшей в раненом плече боли, силой удержать на месте.
   Только бабьей истерики ему сейчас не хватало. Бог ты мой, какие страсти… Он забыл, что имеет дело с юным, наивным созданием, для которого их виртуальный роман – первая проверка чувств, первый опыт уже переросшего обычную дружбу общения с представителем противоположного пола. Доказывай теперь, что ты не верблюд. Если получится. Угораздило, твою мать!..
   – Сидеть! – жестко приказал Реаниматор, рывком втаскивая едва не выпрыгнувшую на асфальт девчонку обратно в салон. Треснула, не выдержав такого варварского обращения, ткань французского брючного костюма.
   – Сидеть, я сказал! И без истерик!
   – Да пошел ты! – взвизгнула Алена. – Подумаешь, герой-любовник нашелся! Ты на себя в зеркало посмотри! Двадцать лет ему, как же!.. А я-то, дура, поверила…
   Девушка закрыла лицо ладонями. Легко, как пушинку, развернув Алену к себе, Леха заметил между ее подрагивавшими тонкими пальцами влажные дорожки от слез.
   Час от часу не легче. Вместо того чтобы решать сложный вопрос, как ему выжить в невесть по какой причине запущенной стариком Тихим бандитской мясорубке, которая уже наворотила десяток окровавленных обгоревших трупов, и доказать свою лояльность мальцевской братве, он, бригадир, должен успокаивать дочку авторитета – взбалмошную красивую девчонку, кроме всех прочих злоключений пережившую сегодня первый в жизни пустяковый облом на поприще общения полов! Дурдом, в натуре…
   Реаниматор разжал пальцы, освобождая ее рукав. Выдержал паузу, давая эмоциям схлынуть. Тщетно. Алена по-прежнему плакала навзрыд. Пора было заканчивать спектакль, времени в обрез.
   – Слушай, давай поговорим спокойно, – предложил Леха. – Как взрослые люди… Я тебя что, совратил? Трахнул?! Что за предъявы вообще могут быть, в натуре?! – Привыкший к несколько иному обращению с женщинами Леха был сейчас готов буквально провалиться на месте. Душещипательная разборка между ним и Аленой – несмотря на внешние данные и дорогой прикид, в сущности, еще совсем ребенком – выглядела совершенно нереальной, фрагментом одной из многочисленных мыльных опер. – Я знаю, что тебе пришлось пережить. Только это не отмазка! Головой надо думать, а не… сопли распускать! Вместо того чтобы сказать спасибо за то, что жива-здорова, она мне тут понты дешевые задвигает: ах, какой он подлый обманщик! Выдумал сдуру компьютерную сказку! И ему, оказывается, на самом деле не двадцать, а тридцать пять! Ну и что дальше? На коленки перед тобой упасть, принцесса на горошине? Тьфу ты, бляха, даже базарить о таком дерьме западло!
   Реаниматор нервно вытащил сигарету, закурил.
   Кажется, подействовало. Оторвав ладони от пылающих щек, Алена торопливо размазала слезы по правильному кукольному личику, мельком взглянула на бригадира, которому она действительно, без всякого преувеличения, была обязана своей жизнью, и прошептала:
   – Извини… те. Просто… я очень устала…
   – Так-то гораздо лучше, – скривив губы, не вынимая изо рта сигарету, буркнул Леха. Посмотрев на мобильный телефон в держателе, он только сейчас заметил потухший экран дисплея. Выругавшись вполголоса, пересел с заднего сиденья на водительское, извлек из бардачка шнур и подключил питание от автомобильного прикуривателя. На сразу вспыхнувшем зеленым светом экране мобильника появились четкие символы. Пробежав пальцами по кнопкам, Реаниматор обнаружил записанный в память телефона, несмотря на севшую батарею, незнакомый номер, с которого кто-то совсем недавно пытался ему дозвониться. Очень интересно.
   – Тихому звонить? – пыхнув дымом, деловито спросил Реаниматор. – Или прямо здесь выйдешь?
   – Как хочешь, – тихо ответила, не поднимая глаз, девушка. – Мне все равно.
   – Мне тоже, – огрызнулся Леха. – Только после бойни у виллы лучше тебе лишний раз там одной не светиться. В лесополосе уже кишмя кишат менты, и не только… Кстати, тебе этот телефончик ни о чем не говорит? – он, словно между прочим, продемонстрировал Алене дисплей с незнакомой комбинацией.
   – Это Пал Палыч, – сразу узнала номер Алена.
   – Уверена? – нахмурился Реаниматор. Звонок от начальника гвардии старика, Бульдога, как ни странно, не слишком удивил его. Когда пошла такая крутая раздача, от вражеской стороны ожидать можно любых сюрпризов. Впрочем, применительно к его нынешней ситуации и от своих – тоже…
   – Я ни разу в жизни еще не пользовалась телефоном, – запинаясь, объяснила Алена. – Но… на всякий случай… Отец настоял, чтобы я запомнила прямой номер его и Пал Палыча.
   Реаниматор включил набор прямо с памяти и стал ждать соединения. Ему, как и большинству бригадиров, более– менее осведомленному о том, кто есть кто в криминальном мире слякотного Питера, еще никогда не приходилось общаться с бывшим ментом Клычковым. Поэтому и голос, ворвавшийся в радиоволну после двух длинных гудков, был Лехе незнаком.
   – Алло.
   – Ты, что ли, Бульдог? – коротко осведомился Реаниматор.
   – Для кого Бульдог, а для кого Пал Палыч, – жестко отрезал начальник гвардии Тихого.
   – Мне плевать. Ты, говорят, звонил. Не так давно. Семь раз подряд, – Леха посчитал, что этого уточнения вполне достаточно, и на всякий случай не стал с ходу называть свое погоняло. – Но у меня на трубе батарея сдохла. Чему обязан?
   – Объявился, значит… – вмиг сообразив, с кем говорит, шумно выдохнул Клычков и рванул с места в карьер: – Где Алена?
   – Алена?
   – Не валяй дурака, пацан, – судя по голосу, Бульдог поморщился. – Я все знаю.
   – Все?!
   – Все, – сказал бывший опер. – Про Русско-Высоцкое. И про то, что ты, Леха, поступил не как отморозок, а как нормальный мужик… Только вот беда, не один я это узнал. Ваши ребятки тебя встречали. В засаде… Короче, ты сам все видел. Девчонка… надеюсь, в порядке?
   – Допустим, – буркнул Реаниматор. Он уже понял, что Лобастый, падла такая, все-таки позарился на барыжьи баксы, захотел захапать их в одиночку и сразу после их расставания в Красном Селе сдал его Мальцеву, «железно» подкрепив неизвестно откуда взявшиеся подозрения папы о связях бригадира с Тихим и окончательно подставив под раздачу. А Бульдог, не иначе, имел бесценную в свете начавшейся разборки техническую возможность прослушивать трубку Саши. Другого варианта такой оперативной осведомленности Бульдога просто не существовало.
   – Я не знаю, что у тебя там за непонятки с Мальцевым, Леха. Но для ваших отморозков ты теперь однозначно труп, – констатировал Пал Палыч и тут же выдвинул свое предложение: – Хочешь, чтобы я тебе помог? В обмен на освобождение девчонки?
   – Мне ничего не надо, Бульдог. По крайней мере, в данный момент… Алену я отпущу прямо сейчас, безо всяких условий. Хотя, если ты такой добрый… любопытно узнать, так сказать из первых рук, с какого болта твои амбалы первыми начали бардак и покрошили пацанов.
   – Ошибаешься! – неожиданно бурно и, как показалось Лехе, совсем не фальшиво отреагировал бывший мент. – Это ваши торпеды первыми, по беспределу, наехали на наших коммерсантов и обстреляли виллу Степаныча! Так что тот же самый вопрос ты можешь задать Сашке! А насчет сегодняшнего… Аленка по жизни для меня дороже всей этой долбаной страны.
   – Придет время, расколется и папа, – дерзко сказал Реаниматор. – Как я понял, мальцевский мобильник ты держишь на кнопке. Оттуда и информация.
   – Мы отклонились от темы, – отрезал Бульдог. – Раз тебе ничего не надо, я хочу прямо сейчас забрать Алену. Куда подъехать?
   – Не торопись. Никуда мы не отклонились, – еще жестче, чем Клычков, процедил Леха. – Стучок Лобастого ты уже прослушал. Результат известен – несколько сожженных тачек и гора трупов…
   – Ах, вот ты о чем! – осклабился Пал Палыч. – Да-а, странный ты парень, Леха. Не пойму, хоть убей, что тебя заставило умыть своих братков и так рисковать шкурой. А до кучи еще об Алениной безопасности беспокоиться… Может, хватит пургу гнать? Давай поговорим начистоту. Мой телефон даже ФАПСИ не слушает, уверяю.
   – Некогда мне с тобой базарить, Бульдог, – отрешенно отозвался Леха, поглядывая на часы. – Может быть, однажды ты все узнаешь… – Низложенный бригадир бросил взгляд на девушку – она слушала диалог, нервно теребя лежащую на коленях сумочку. – Через пять минут я высажу Алену на Мориса Тореза, возле остановки автобуса, – Реаниматор вкратце описал выбранное им место, – и до твоего приезда буду находиться неподалеку.
   – Надеюсь, обойдется без сюрпризов? – с угрозой рявкнул Клычков. – Иначе…
   – Ошибаешься, сюрприз будет, – не сдержав ухмылки, спокойно, словно пустяковый подарок телке на Рождество, пообещал Леха. – Когда ты узнаешь, какой именно, у тебя волосы на голове встанут дыбом. А у Тихого – и подавно.
   – Что… ты с ней сделал, ублюдок?! – после короткого молчания с трудом смог выговорить ошеломленный начальник боевиков Тихого.
   – Фильтруй базар и лечи нервы, Паша. За «ублюдка», бог даст, еще сочтемся, – не меняя тона, небрежно бросил Реаниматор. – Я за свои слова отвечаю. А девчонка жива и здорова. Хочешь, передам ей телефон? Пообщаетесь.
   – Телефон? Ах ты!.. – пуще прежнего ошалел от гнева Пал Палыч. Слова вырывались из его сдавленной глотки хриплыми плевками. – Я… достану тебя, тварь!
   – За «тварь» я тебя тем более уважу, от души, – пообещал Леха. – Короче, Склифосовский, девчонка, какая есть, во всей красе, будет на точке через пять минут, – отключил мобильник и воткнул его в держатель на панели джипа. – Понервничай, сучара.
   – Бульдога инфаркт хватит, – без малейшего сожаления предположила Алена. – Представляю себе, что нарисовало его воображение после таких намеков. А ты садист…
   – Я его за язык не тянул, – сухо заметил Реаниматор, поворотом ключа запуская мотор. – Сам напросился. Ничего, это ему задаток. За длинный язык. И за пацанов.
   – Зря ты так. Мальчики эти… они ведь по наши с тобой души приезжали, – напомнила Алена. – Если бы не Паша…
   На это Лехе нечего было ответить. Права Алена. Так или иначе, а сам старик Тихий и бывший всеволожский опер Клычков действительно спасли ему жизнь. Первый – отдав команду на ликвидацию засады мальцевских, второй – руководя расстрелом братков.
   Что касается убитых, многих из которых Реаниматор знал лично – с кем-то пил и снимал бабки с лохов, с кем– то отдыхал в бане, бок о бок с некоторыми, вроде новгородца Фиксы, не раз ездил на чреватые мокрухой стрелки с залетными беспредельщиками, – на них, как ни покажется это странным, чудом не угодивший в засаду Леха не имел злости. С мертвых, как ни выставляй иголки, уже взятки гладки. Да и приказ Мальцева для каждого из членов группировки закон. Почти… Он, Леха, сегодня поступил иначе. За одно только освобождение случайно захваченной у порнобарыг дочери Тихого ему грозила пуля. Однако в момент принятия решения, там, в Русско-Высоцком, Леха не колебался ни секунды. Так может ли он с точки зрения принятых у братвы понятий презирать пацанов, примчавшихся на расправу с ним, Реаниматором, которого папа во всеуслышание назвал стукачом и сукой?! Вряд ли…
   Дорога до назначенного места пролетела как один миг.
   – Ты ничего мне не хочешь сказать? Напоследок? – спросил Реаниматор, обернувшись через плечо, едва только джип плавно притормозил возле украшенной рекламным щитом остановки общественного транспорта.
   Это место в северной части города Реаниматор изучил давно. В шестнадцатиэтажке из красного кирпича, свечкой взметнувшейся на противоположной стороне дороги, жила Ляля, танцовщица из ночного клуба «Луна». За минувшие с их первого сексуального приключения полтора года Реаниматор не раз подвозил стриптизершу домой после проведенной у него на квартире или в гостинице бессонной ночи. И всякий раз на прощание выкладывал двести долларов. С других клиентов Ляля брала дороже.
   – Спасибо тебе, Леха. За все, – с трудом подыскивая подходящие для прощания слова, тихо сказала Алена. Бандит, у которого сейчас земля горела под ногами, и дочь крестного отца, для которой все самое страшное уже было позади, долго, не отрываясь, смотрели друг другу в глаза.
   – Я… я не забуду тебя.
   – И только? – чуть приподняв брови, спросил Реаниматор.
   – Ах да… Совсем забыла. Срочно сходи в парикмахерскую, – легким движением обеих рук девушка поправила роскошные светлые волосы. – Или обрейся наголо. У тебя самая кошмарная прическа из всех, которые я когда-либо видела. Панки и те отдыхают! А если серьезно… – Алена вдруг потупилась, пряча глаза. – Бросай эту грязь, слышишь. Ты ведь хороший, я з н а ю. Из банды так просто не отпускают, но у тебя обязательно получится! Неужели тебе не противно?!
   Застывший восковым манекеном Леха отвернулся и тупо уставился в ветровое стекло. Под кожей скуластого, покрытого щетиной лица упруго ходили желваки. Пальцы чуть сильнее, чем обычно, сжимали руль.
   – Уходи, – хрипло выдавил Реаниматор, демонстративно положив руку на рычаг переключения скоростей. – Мне надо ехать…
   Алена быстро провела ладошкой по глазам, смахивая слезы, открыла дверь внедорожника и покорно спрыгнула на тротуар. Джип, со скрежетом раздавив подвернувшуюся под колеса жестяную банку из-под пива, резво тронулся с места.
   Лехе стоило огромных усилий не смотреть в зеркало заднего вида на одиноко стоявшую на тротуаре и глядевшую ему вслед высокую красивую девушку.
   Ну вот, кажется, и все… Пара часов сна в салоне поставленной в укромном месте «бэмки» – и пора приступать к возврату долгов. Готовься, друг Лобастый!

Глава 21

   Следующий, второй по счету, день бандитской разборки прошел под знаком небывалой активности милиции и заставил враждующие стороны на время прекратить активные действия. Официально предъявить обвинение кому-то из членов противоборствующих группировок, включая главарей, ГУВД было не в состоянии – не хватало юридических оснований. Но, разумеется, РУБОП и ФСБ были в курсе не только самого факта начавшейся гангстерской войны, но и имели неофициальную информацию о всех без исключения фактах обмена ударами.
   Картина складывалась впечатляющая.
   Боевики старика Белова учинили грандиозный погром сразу в нескольких контролируемых мальцевской группировкой коммерческих точках, безрезультатно обстреляли бронированный «Мерседес» любовницы авторитета, а затем с невероятной легкостью заманили в ловушку и подожгли сразу шесть автомобилей с боевиками. Итог: одно изнасилование, пять случаев легких, два – средних и один – тяжелых телесных повреждений, трое раненых и одиннадцать (!) убитых боевиков. К тому же утром второго дня самостоятельно вернулась загулявшая в городе и некоторое время, причем не без оснований, считавшаяся заложницей Мальцева дочь Тихого Алена…
   Успехи группировки Мальцева оценивались значительно скромнее: обстрел виллы Тихого и наезд на пять коммерческих точек. Остальные фирмы – магазины, клубы, казино и посреднические конторы – по странному стечению обстоятельств в первый же день разборки временно прекратили всякую заметную деятельность и как по команде отдались на милость нанятого на стороне вооруженного до зубов и сертифицированного должным образом частного охранного предприятия СВД, чем обезопасили свое имущество и персонал от посягательств разобиженной мальцевской братвы. В итоге – один случайно убитый при обстреле виллы Тихого врач-нарколог, раненная, но не слишком серьезно, супруга старика, которую пришлось срочно поместить в частный стационар под круглосуточную охрану, несколько в разной степени пострадавших при налетах на автостоянку, магазины и прочие фирмы бизнесменов и сотрудников, а также совершенно случайно, можно сказать на халяву, убитый на дискотеке мальцевскими братками рядовой боевик из шестерок Тихого.
   Исходя из вышеперечисленного, каждому из посвященных в детали бандитской разборки сотруднику правоохранительных органов нетрудно было представить себе, в какой ярости находится Александр Петрович Мальцев, бизнесмен и меценат. Его влиятельнейшая в Питере группировка, по численности многократно превосходившая боевую силу упрямого старика, пока безнадежно проигрывала войну и несла сокрушительные потери! Однако с начала конфликта прошло всего два дня, из которых один – в относительном затишье, а потенциал банды Мальцева оставался еще весьма внушительным…
   Дело дошло до того, что некоторые особо азартные и веселые менты и, по слухам, сотрудники ФСБ стали даже заключать между собой пари на исход заварухи. Некоторые предсказывали убеленному сединами представителю старой уголовной гвардии Тихому, случайно сорвавшему банк в первой партии, сокрушительное поражение уже в течение следующей недели и, как следствие, потерю не только основной финансовой базы, но и самой жизни. Другие, напротив, считали, что многолетний опыт выживания в зоне в окружении волков и приобретенная стариком мудрость, позволившая ему удержаться на плаву в нынешнее смутное время, оттеснить молодых отморозков и удержать свой кусок пирога, помогут ему в конечном счете заставить пойти на уступки действующих не умением, а числом и силой оружия «спортсменов». А пойти на уступки – значит фактически признать свое поражение. В общей своей массе мнения разделились примерно поровну…
   Единственное, чего не знал ни один питерский милиционер и фээсбэшник, так это причины детонатора, который вызвал взрыв – обмен наездами и начало большой кровавой разборки. Версий высказывалось множество – от якобы угнанных одним из бригадиров Мальцева грузовиков с контрабандой, принадлежавших старику, до самых экзотических, одна из которых просочилась в РУБОП из ближайшего окружения Тихого лишь поздно вечером второго дня. Источник туманно намекал на возможную любовную подоплеку, которая стала каплей, переполнившей чашу взаимной неприязни, давно тайно зревшей между яркими представителями разных возрастных поколений криминального мира. Источник высказывал предположение о неких отношениях, тайно возникших между шестнадцатилетней дочерью авторитета и отнюдь не столь молодым бригадиром, одним из трех доверенных порученцев папы Мальцева, известным под прозвищем Реаниматор. Узнавший об этой оскорбительной для него связи дочери и разменявшего четвертый десяток быка Тихий якобы пришел в ярость. То же самое произошло и с лишенным возможности встречаться с девчонкой Лехой Реаниматором…
   Одним словом, к утру третьего дня разборки все участники конфликта и «наблюдатели» в лице РУБОПа затаились в ожидании новых событий.
   И они не заставили себя долго ждать.

Глава 22

   Утро выдалось сырым, тоскливым и хмурым. По небу плыли рваные облака, с Финского залива на город дул пронизывающий, совсем не по-летнему холодный ветер, трава и асфальт были мокрыми от прошедшего ночью грозового ливня.
   Но все это там, снаружи. А здесь, на чердаке пятиэтажного дома дореволюционной постройки, было сухо и достаточно тепдо.
   Стараясь не задевать валявшиеся под ногами груды хлама, скопившегося здесь за десятилетия, снайпер подошел к узкому окошку, из которого как нельзя лучше просматривался подъезд дома напротив. Поставив на пол скрипичный футляр, он присел на колено и в считаные секунды отработанными годами движениями собрал карабин с точнейшим лазерным прицелом. Стоившая кругленькую сумму, применяемая лишь спецподразделениями Израиля оптика позволяла с точностью до сантиметра поразить цель, расположенную на расстоянии более полукилометра от точки выстрела. Обычно этого хватало. За семь лет выполнения частных заказов кадровый майор морской пехоты не допустил ни единого промаха и поразил все сорок две заказанные мишени. За это его и ценили.
   Кроме оружия, в скрипичном футляре лежал прямоугольный лоскут легчайшей и прочной водонепроницаемой парашютной ткани. Майор всегда носил его с собой. Аккуратно и быстро расстелив невесомую подстилку перед окошком, снайпер занял удобную для стрельбы позицию и припал к прицелу.
   По тротуару шел мальчишка лет двенадцати с огромным ротвейлером на коротком металлическом поводке. Казалось, стоит протянуть руку – и невидимкой дотронешься до бархатной, с коричневыми подпалинами, черной шкуры. Расстояние до предполагаемой цели было смехотворным. Работая с такой дистанции, снайпер мог гарантировать результат даже без применения оптики. Возможности карабина и навыки стрелка позволяли это. Но здесь не учебный полигон. Как настоящий профессионал, снайпер никогда не шел на эксперименты во время выполнения заказов, предпочитая действовать наверняка. Как в тире.
   В ожидании, скорее просто скучном, чем утомительном, прошло полтора часа, а сигнала от группы слежения, расположившейся где-то внизу, до сих пор не поступало. Время от времени майор поднимал карабин, переводя обзор с массивных дверей подъезда на рядком вытянувшиеся чуть правее пластиковые окна четвертого этажа, завешенные плотными шторами. В этой квартире, по полученным от Бульдога точным сведениям, сегодня ночевала под охраной трех вооруженных амбалов прибывшая лишь под утро, утомленная неприятностями вчерашнего дня заказанная мишень. Сегодня к восьми часам утра она непременно должна быть в офисе, где состоится важная встреча. Значит, в течение ближайшего часа, максимум полутора часов, за ней должна прибыть машина. Бронированный «шестисотый» «Мерседес» озабоченный безопасностью мишени водила, как всегда, загонит прямо на тротуар, ближе к дверям. Так что в распоряжении снайпера будет всего три шага и две—две с половиной секунды на то, чтобы прицелиться и нажать на спусковой крючок. Однако майора это совершенно не беспокоило. Ведь условия работы были самыми традиционными, ничего из ряда вон выходящего. Три телохранителя мишени, даже взяв драгоценное тело в «коробочку» спереди и по бокам, имели мало шансов помешать бьющему сверху вниз под углом в сорок пять градусов снайперу.
   Майор вспомнил интересный случай из своей практики. В начале мая, в Петрозаводске, чтобы достать и нейтрализовать выходившую из здания городского суда мишень – под пиджаком, как ему сообщили, на ней был легкий бронежилет, – зажатую со всех сторон здоровенными шкафами, зонтиком поднявшими над головами пуленепробиваемый экран, ему, стрелявшему практически с уровня земли, из шахты выходившего наружу в ста двадцати метрах от цели канализационного коллектора, вначале пришлось бить разрывными пулями по приметным, в светлых брюках ногам мишени, мелькавшим в центре группы. И лишь когда, словно переломившись, мишень тяжелым кулем рухнула на асфальт, он произвел точный молниеносный выстрел в блестевшую лысиной голову.
   Это было верхом мастерства, сравнимым, если искать аналогии в сфере искусства, разве что с бессмертными творениями великих Леонардо да Винчи или Рафаэля. Ему было чем гордиться…
   В очередной раз подавив сильное желание закурить, снайпер снова двинул стволом карабина вниз, к лакированным дубовым дверям с до блеска начищенными ручками желтого металла.
   Плотно закрепленный в слуховом отверстии крохотный динамик, соединенный тонким проводком с висевшей на поясе рацией, ожил, как всегда, неожиданно.
   – Внимание! Машина подъезжает, слева по курсу. С ней два джипа! Максимальная готовность. Как остановятся, немедленно доложите о возможности поражения…
   – Понял, – сухо ответил снайпер. Пришпиленный к воротнику куртки микрофон-булавка передал ответ руководившему операцией Бульдогу.
   Вывернувшие из-за перекрестка три автомобиля – дорогие, сверкающие лаком иномарки, – быстро пролетев оставшуюся до подъезда сотню метров, сбросили скорость, плавно заехали на тротуар и остановились, составив вместе перевернутую вверх ногами букву «П». Посредине, левым боком к входной двери, встал серебристый «Мерседес» с черными стеклами, а с боков, тылом к дому, закрывая обзор, пристроились два длинных джипа – «Ниссан Патрол» и «Тойота Лендкрузер». Двигателей автомобили не глушили, снаружи никто не появился, из чего можно было сделать вывод, что мишень, уже осведомленная о прибытии кортежа, вот-вот спустится из квартиры вниз в сопровождении оберегавших ее короткий сон трех телохранителей.
   – Обзор хороший, – коротко сообщил майор.
   – Добро, – с ясно различимым на слух напряжением ответил Бульдог.
   Снайпер прилип глазом к прицелу и застыл совершенно неподвижно, направив на дверь, в район предполагаемого появления головы мишени, невидимую для невооруженного глаза оранжевую точку, которая становится видимой только в низкопробных голливудских фильмах.
   Но наверху, в квартире, что-то не заладилось. В томительном ожидании, отзывавшемся гулом в каждой клетке до предела мобилизованного на выполнение задачи организма, прошло целых четверть часа. Если бы не специальная впитывающая повязка на лбу и нанесенный вокруг глаз водоотталкивающий крем, лицо майора давно залило бы горячим потом. А так соленые капли, огибая глаза, тонкими ручейками стекали по щекам, не доставляя особых хлопот. Чего нельзя было сказать о спине – к исходу пятнадцатой минуты ожидания прилипшую к ней футболку можно было выжимать.
   Наконец тяжелая дверь подъезда едва заметно качнулась – видимо, бодигард, идущий спереди мишени, положил пальцы на ручку с той стороны двери. Так и есть!
   В распахнувшемся во всю ширь проеме обозначились четверо мужчин – три телохранителя и упитанный темноволосый здоровяк лет сорока с аккуратно стриженной короткой бородой, больше похожей на длинную щетину. Он был в черных джинсах, пиджаке и расстегнутой на груди белой хлопковой рубашке, из-под которой поблескивал золотой крест на широкой, плоской цепочке.
   Как всегда в такое решающее мгновение, на снайпера снизошло полное, граничащее с безразличием ко всему окружающему миру, холодное спокойствие бездушной боевой машины. Он ощутил, как замедлились удары его сердца, а из разгоряченной нервным напряжением кожи вдруг перестали сочиться капли пота…
   Оранжевая точка, чуть скользнув вниз и влево, остановилась на груди мишени, а затвердевший, как дерево, указательный палец быстро и коротко утопил спусковой крючок карабина.
   Снайпер отчетливо видел, как, резко дернувшись, мишень скривила лицо в гримасе и машинально схватилась рукой за то место, откуда торчал странный, лишь отдаленно напоминавший пулю крохотный контейнер с препаратом, назначение которого майора не интересовало. После удара о тело и проникновения под кожу выпрыгивающей двухсантиметровой иглы автоматически включался поршень, который впрыскивал мишени микродозу препарата. Так, в двух словах, объяснил майору принцип действия капсулы заказчик Бульдог.
   Телохранители, проявив завидную реакцию, почти моментально сбили ошарашенную, но по-прежнему твердо стоявшую на ногах мишень на сырой асфальт и, выхватив стволы, заняли круговую оборону, торопливо вертя головами по сторонам.
   Снайпер самодовольно улыбнулся – так, как может улыбаться только мастер, глядя на жалкие потуги стажеров. Быстро, но не суетливо он встал с подстилки, несколькими четкими движениями разобрал карабин, разложил его части в пазы бархатного нутра скрипичного футляра. Туда же, только в другое отделение, сунул сноровисто сложенную в формат носового платка парашютную ткань. Еще несколько секунд ушло на то, чтобы уже на ходу снять и спрятать в карман налобную повязку.
   Чердак он покинул так же незаметно, как и вошел туда двумя часами раньше. Не таясь, спокойной, уверенной рысцой сбежал по ступенькам соседнего подъезда на первый этаж, вышел через ведущую во двор, заранее открытую и подпертую кирпичом дверь и скрылся в лабиринте арок и похожих на глубокие темные колодцы проходных дворов центральной части города, заставленных мусорными баками и заваленных всяким хламом.
   Снайпер уже не видел, как побелевшего от страха, трясущегося, словно паралитик, боящегося даже прикоснуться к торчавшей из груди хреновине Александра Петровича Мальцева, честного бизнесмена и мецената, помощника депутата Законодательного собрания Санкт-Петербурга, оттаявшие от первоначального шока телохранители с криками затолкали в бронированный «Мерседес» и как сопровождаемая джипами серебристая машина, то и дело пронзительно сигналя, с утробным рыком помчалась к ближайшей клинической больнице.
   Майору морской пехоты Краснознаменного Балтийского флота на все это было совершенно наплевать. Сегодня вечером он вместе с семьей улетит отдыхать на солнечный Кипр и пробудет там ровно две недели. С командиром части, человеком немногословным и не очень жадным, вопрос о третьей за этот год командировке улажен еще накануне. Документы оформлены. Все как всегда. Уезжая за рубеж после каждого исполнения заказа, снайпер не переживал из-за того, что его отсутствие хоть каким-то образом скажется на обороноспособности Отечества, прочно сидевшего на западной долларовой игле и, как любой наркоман, давно озабоченного всего лишь одной насущной проблемой – поисками очередной дозы, способной снять ломку.
   Стоявшая на коленях с протянутой рукой Россия уже много лет фактически не нуждалась в постоянно находящихся в полной боеготовности Вооруженных силах. Не до жиру, говорили там, наверху, и без того не слишком докучавшим просьбами толстым, ухоженным генералам в золоченых мундирах. Нам бы, понимаешь, еще один кредитик у Запада выпросить на укрепление гласности и расширение демократических свобод. А там, глядишь, можно опять девальвацию рубля провести. Что-то давно ее, родимой, не было. Народ уже с жиру бесится!

Глава 23

   Все-таки прослушивание телефона недруга – замечательная штука! Даже незначительные в «мирное» время мелочи, вроде договоренности о встрече с лидером дружественной группировки или невинного звонка любовнице на предмет приезда на ночной чаек, в «военных» условиях способны быстро склонить чашу весов в сторону физически более слабого противника, прочно усвоившего поговорку про преимущество сотни друзей над сотней, стыдно сказать, рублей. Особенно если в числе этих самых, бог весть какими способами приобретенных, друзей есть влиятельные офицеры ФСБ, способные одним приказом поставить «на кнопку» мобильник, зарегистрированный в операторском центре любой сотовой сети города.
   И пока более суток не спавший, мечущийся в жажде реванша и вынужденный ощущать на себе незримый ментовский пресс Мальцев снимал полученный после гибели своих пацанов в Озерках и многочасовой беседы с операми стресс, двигая тазом на хате у любовницы, у Тихого и Бульдога, осведомленных о временном раскладе и местопребывании авторитета, была прорва времени на подготовку снайперского выстрела. Поэтому не удивительно, что в решающий момент скромный, благообразный дедушка и начальник его гвардии находились в непосредственной близости от старинного купеческого дома, расположенного напротив квартиры соперника, и могли лично наблюдать за судорогами смертельно напуганного более чем странным, далеко не типичным покушением Александра Петровича Мальцева.
   – Гляди, гляди, что вытворяет! Вот клоун! – глумливо кривился Тихий, хлопая ладонями по тощим коленкам. Старик и его верный пес Клычков вот уже третий час, развалясь в плетеных креслах и попивая кофе, дежурили в закрытом в столь ранний час маленьком уютном кафе «Аргентина», на первом этаже того самого дома, с крыши которого работал морпех. С хозяином кафе, регулярно отстегивавшим долю ребяткам Бульдога, договориться, напомнив о необходимости хранить молчание, удалось запросто. Разве это проблема?
   – Весело ему сейчас, – ухмыльнулся Бульдог и посмотрел на часы. Без двадцати восемь. – Думаю, Степаныч, минут через сорок пять можно звонить. На Сашку к тому времени страшно смотреть будет… Нет ничего более пугающего, чем неизвестность, особенно когда лежишь в темном туннеле метро привязанный к рельсам. Сообразит, курва, всосет тему – не просто так ему снайпер гадость впрыснул вместо обычной пули промеж глаз. Значит, смерть его ожидает ужасная и мучительная. Ведь теоретически в капсуле могло быть все что угодно – от чумы и холеры до сибирской язвы и СПИДа! Может и обхезаться, бедолага… На моих глазах даже один замминистра штаны обмочил, когда ему, гнусу самодовольному, снимочки с мальчиком тринадцатилетним показали. А тут похлеще ситуевина.
   – Знаешь, Паша… – проводив взглядом умчавшийся кортеж Мальцева и опустив край атласной шторы, Тихий не спеша допил миндальный капуччино, вставил в рот трубку, пыхнул дымком и только затем договорил: – Еще никогда в жизни я не получал такого охренительного кайфа, как в эти несколько минут. Даже когда мы с Гуцулом, в шестьдесят восьмом, на армейском грузовике вертухайскую вышку протаранили, прорвали три ряда колючки и оказались на свободе, и то не такой кайф испытал! Веришь?!
   – А… – слегка смутился Бульдог, – когда дочка родилась, Степаныч?
   Иногда, тонко ловя момент, начальник гвардии мог позволить себе в общении с шефом легкое панибратство.
   – Так это ж совсем другое, – отмахнулся Тихий. – Ты хрен с яйцами не путай!
   – А я вот, помнится, когда на УЗИ за месяц до Светкиных родов узнал, что пацан будет, так чуть крышей не тронулся. Я же казак, последний мужик в нашем роду. Раньше, при царе, таким на ухо серьгу вешали, чтобы в армию не брали и в пьяной драке до смерти не покалечили. Берегли фамилию.
   Бульдог извлек из кобуры пистолет и, проверив обойму, спрятал назад. К его похожей на нервный тик привычке – в моменты сильного нервного напряжения беспрестанно проверять готовность оружия – давно привыкли не только старик, но и все боевики группировки.
   – Род, фами-илия! У моего брательника младшого, Генки, если хошь знать, аж трое сыновей. И что?! – скривился Тихий. – Одного еще по пацанке на перо посадили за длинный язык, другие всю жизнь по тюрьмам, аки папаня наш, царствие ему небесное… Так пусть хотя бы в авторитете ходили, засранцы, так куда там! Мужичье одно, терпилы… Одно слово – дурная кровь. Так что не нужно мне такого продолжения рода. Какая разница, какую фамилию будут носить мои внуки? Лишь бы толк вышел. А у Аленки моей золотой дураков да на рожу кривых просто быть не может. Вот подрастет чуток, через годик подберу ей нормального парня, пока то да се – глядишь, уже дама!
   От взгляда Клычкова не ускользнула вдруг залегшая под глазами Тихого тень.
   – Это без оговорок, Степаныч, – быстро кивнул Бульдог. – Девушка она – высший класс! Не только глаза, но и сердце радуется. – И, помолчав, добавил: – Да уж, устроила она вам… нам… шороху. А с другой стороны, грешно говорить, но если бы не эти уроды, не Реаниматор, не взорванные тачки с трупами мальцевских отморозков – заговорила бы она когда-нибудь? Вряд ли…
   Заметив недобро напрягшиеся скулы старика, Пал Палыч напомнил:
   – Сами ведь говорили, лепилы только руками разводили. Шок им, понимаете ли, нужен. Вот и выходит, что…
   – Заткнись, Паша! – прорычал, впрочем, не слишком злобно, Тихий. – Не твово ума дело, ясно?! Тоже мне, Скри… Склифосовский выискался! Твой номер девятый, следи за клиентом. Скоренько созреет, парашник…
   – Извините, шеф, – фальшиво стушевался Бульдог и потянулся к лежавшей на столике уютного маленького кафе пачке «Парламента». – Это я от радости. Вчера бакланов мальцевских покрошили, Алена, которую мы уже заложницей считали, нашлась, целая и невредимая, да еще заговорила снова. Сегодня Сашку, сучару, к ногтю прижали. Сплошные хлопоты, но и отдача какая! Прет.
   – Не торопись, – сухо осадил начальника гвардии старик. – Не говори «гоп» раньше времени – слыхал такую поговорку?! Сашке, спортсмену сраному, я, конечно, глаз на жопу натяну, но не торопись, Паша! Хреновая это черта в нашем деле…
   – Ваша правда, Степаныч. – Бульдог, зажав дымящуюся сигарету зубами, ощерился и поднял обе руки. – Сдаюсь. Погорячился.
   – То-то, – не меняя сурового выражения на морщинистом, почти безгубом лице, пробурчал старик. – Я, конечно, тоже в успех верю. Иначе бы давно на кладбище червей кормил… А касаемо Алены, – голос Тихого зазвучал вдруг угрожающе, – это мы еще проверим, Пашенька. Сегодня же! И если я узнаю, что она и этот… Реабилитатор…
   – Реаниматор, – поправил Клычков, стряхивая пепел и не спуская глаз с хозяина. – Погоняло не случайное. Он, как мне в ФСБ сказали, в свое время мединститут почти закончил, как раз по этой специальности. Уже на последнем курсе на «Скорой помощи» практиковался, для дипломной. Оттуда в Кресты и влетел. По дурости. В Крестах с Мальцевым и скорешковался.
   – Мне плевать, хоть Терминатор! – глухо проговорил старый уголовник. – Спас девку – спасибо, век не забуду, но если выяснится, что он ее… – Тихого аж передернуло от приступа злобы и отвращения. – Даже если узнаю, что по обоюдному согласию, все равно удавлю его, кобеля! Вот этими самыми руками кастрирую, а потом удавлю, Паша!
   – О чем это вы говорите, Олег Степаныч? – нахмурился бывший опер. – Даже чисто логически, не до того им было. Ну, сами посудите. До Красного Села их Верзила с Лобастым сопровождали, а здесь, в лесополосе, уже мы пошумели… Через час я забрал Алену, так на ней от всего пережитого лица не было – ужас в глазах, слезы текут. К тому же она сама говорила, что пырнула Леху заточкой, по ошибке приняв за одного из порнушников. Нет, не может такого быть, уверяю вас, – твердо закончил Клычков. – Не в центре же города, ей-богу, они уединились! Чушь, туфта.
   – Заточка… – мечтательно оскалился старик, прищурив глаза. – Вот тебе, Паша, и родная кровь, будь она неладна, проявилась! Во всей своей красе! Другая малолетка на ее месте сопли бы размазывала и ботинки скотам гнусным лизала, а она… поди ж ты. Смекнула, а?
   – Ловко, куда уж там, серьезное дело! – без толики ерничества согласился Бульдог. Взглянул на часы. С момента снайперского выстрела прошло двенадцать минут.
   – Только знаю я их бабскую натуру, насмотрелся! – покачал головой Тихий, нервно теребя бороду. В этот миг он совсем не походил на матерого уголовника, на криминального воротилу. И даже на разгневанного отца. Скорее – на озабоченного возможным грехопадением единственной и любимой несовершеннолетней внучки некогда боевого, но уже впавшего в немочь, сентиментальность и старческую ворчливость дедушку из питерской деревни Большие Колпаны, бок о бок соседствовавшей с деревенькой… гм… Лядино.
   – У меня по молодости тоже похожий случай был, – нехотя признался Тихий. – Откинулся, ну, погудел с корешами, как водится. А денег больше нет. Иду, значит, по Обводному в сторону пивного ларька опохмелиться. А тут карапуз лет трех на дорогу за мячиком из подворотни – шасть! Я его, чисто машинально, сцапал за шкварник: стоять, дурья башка, куда под трамвай прешься?! Мамаша, молоденькая такая, ровесница моя, вся бледная, с криками выбегает… Фигурка – атас. Ну, понятное дело, спасибо вам, товарищ, говорит, и все такое. – Тихий пососал выгоревшую до конца трубку, вздохнул, с матерком вытряхнул пепел в пепельницу и продолжил рассказ: – В тот же вечер с дамочкой кувыркались. Пока муж, мусор околоточный, жуликов по чердакам да притонам ловил. Вот она, бабья логика! Сегодня же вызову Аленке лепилу и заставлю проверить!..
   – Степаныч, – после затянувшегося молчания покачал головой Клычков. – Конечно, вы – мой босс и вправе поступать так, как считаете нужным… Только… зря вы так с дочерью. Особенно теперь, когда после пережитого Алена вновь обрела способность разговаривать. И, если положить руку на сердце, большего унижения, чем принудительная проверка у гинеколога, просто трудно представить. Вне зависимости от того, было или нет. Боюсь, если вы так поступите, шеф… В ее возрасте психика очень восприимчива. Полоснет по венам бритвой – поздно будет.
   – Вот же блядь! – размахнувшись, Тихий что есть силы врезал старческим, в синих прожилках под полупрозрачной кожей, слабосильным кулаком по столу. Чашка с остатками кофе звонко подпрыгнула на блюдце и перевернулась. Пепельница сползла на край стола и угрожающе зависла. Пал Палыч в последнее мгновение успел поймать ее и двинуть обратно. – Неужели ты считаешь меня идиотом?! Да просто… устал я, Пашенька, за те часы, что заложницей ее считал! Изнервничался… Вот и выпускаю пар! Неужто я, дурень старый, уже ничего не догоняю?!
   – Я этого не говорил, Степаныч, – выдержав пронизывающий насквозь взгляд авторитета, спокойно ответил Бульдог. – Вы – уважаемый и дальновидный человек, перед мудростью которого я искренне преклоняюсь. Просто…
   – Да замолчи ты! Не выводи меня из себя! – оскалился Тихий, обнажив резко контрастирующие с дряблой кожей лица и сединой идеально ровные вставные зубы. – Я ее даже пальцем не трону… Но, как отец, я хочу знать, трахал он ее, бычара позорный, или у Аленки хватило ума послать его к лешему!
   – Если вас интересует мое мнение, – дерзко вставил начальник гвардии, – то самое лучшее – это просто деликатно спросить. Я уверен, что Алена не станет врать. Не тот случай.
   – Да спрашивал я вчера, – нехотя признался Белов. – Обиделась, понимаешь, на отца… Дверью комнаты перед носом хлопнула! Тоже мне, принцесса!..
   На сей раз Бульдог предпочел промолчать. Он уже не сомневался, что обычно скорый на всякого рода сумасбродные поступки Тихий не станет делать глупость, по своим масшатабам не идущую ни в какое сравнение с навязанной много лет назад жене и дочери круглосуточной опекой.

Глава 24

   Главврач клинической больницы Соломон Эрастович Иванов сидел в своем просторном кабинете и тупо разглядывал лежавшую перед ним, на свежезаведенной истории болезни, серебристо-матовую капсулу с тонкой иглой, изготовленную из комбинации какого-то легкого металла и прозрачного пластика.
   Напротив Соломона Эрастовича, на кушетке, сидел бледный, перепуганный, постоянно покрывающийся липким потом, трясущийся всклокоченный мужчина, в котором с трудом можно было узнать бандитского авторитета Мальцева. Рядом с ним стояли с удрученными рожами телохранители. Все молча и нетерпеливо смотрели на врача, следя за малейшим изменением его мимики.
   – Итак, господа, пришло время подвести предварительные итоги, – начал пузатый доктор, осторожно сдвинув с карточки больного капсулу для инъекций со сверхдальнего расстояния и стараясь не смотреть в глаза чумовой компании. От таких придурков, да еще в их нынешнем положении, можно ожидать любой гадости.
   – О предназначении данного предмета, как я понимаю, вы все догадываетесь… Гм… Тогда перейдем к главному, – главврач вдруг ощутил, как взопрела под тонким халатом спина, – а именно – к препарату, введенному в ваш, Александр Петрович, организм столь, прямо скажем, необычным способом…
   – Ты че резину тянешь, лепила?! – не выдержав чудовищного напряжения, с истеричными нотками в хриплом, срывающемся голосе рявкнул Мальцев, взмахнув руками. Отлетевшая от окурка искра, описав дугу, упала на покрывавший пол кабинета дорогой импортный палас. Все присутствующие, за исключением самого авторитета, тупо воззрились на место ее падения, где незамедлительно начал плавиться ворс. – Говори прямо, сука, меня замочили, да?! Это яд?! Правду, падла!
   – Нельзя сказать однозначно, – стараясь сохранять видимость хладнокровия – ведь тут же, в кабинете, находились еще три врача, сплошь светила в своей области, – как можно суше произнес сутулый горбоносый толстяк. Несмотря на сковавший его страх, краем глаза главврач все же поглядывал на испорченное на самом видном месте турецкое покрытие. – Из тех четырнадцати анализов, которые мы сделали, результаты получены только по двум. Остальных, даже учитывая всю срочность момента и необходимость постановки диагноза на ранней стадии заболевания, нужно ждать еще часов пять. Два последних – на СПИД и клещевой энцефалит – будут готовы только завтра к утру. Самое раннее – сегодня ночью, – поправился Иванов. – На данный же момент я с уверенностью и всей ответственностью могу констатировать, что в капсуле не было быстродействующего яда, вроде цианистого калия или курарина. Иначе смерть, – главврач опасливо покосился на всем известного в Питере бандюгу, – наступила бы мгновенно…
   – Ну, спасибо, отец родной, утешил! – помощник депутата сорвался на громкий истерический крик, напоминавший карканье. – И это все?! Мне лежать и ждать, когда придут все твои гребаные заключения?! А как же боль? Ее тоже ждать?!
   – Что – боль? – не сразу врубился в тему Соломон Эрастович и кончиком пальца поправил висящие далеко от глаз, на носу, но все равно медленно запотевающие очки в тонкой золотой оправе.
   – Я ее не чувствую! – воскликнул Мальцев. – Когда последний раз всаживали иглу, я вообще ее не почувствовал, словно рука омертвела! Но она же шевелится! Дайте сюда что-нибудь острое, быстро! – обращаясь одновременно и к телохранителям, и к главврачу, и к трем другим лепилам (среди них была одна женщина), испуганно забившимся в угол возле окна, крикнул вконец потерявший самообладание авторитет.
   Телохранители растерялись. Один из них осторожно, словно это была живая гадюка, извлек из недр своей одежды небольшой выкидной нож. Усатый врач, сделав от окна шаг вперед, словно на перекличке, торопливо вложил в протянутую прыгающую ладонь ужасного пациента запечатанный одноразовый шприц и тут же отступил назад, укрывшись за спиной более габаритного лопоухого коллеги и грузной, дородной врачихи, заведующей лабораторией.
   – Вот, глядите! – Без малейшего испуга обозрев нож, но решив даже перед лицом пугающей неизвестности не наносить себе серьезных увечий, Александр Петрович сорвал со шприца упаковку, оголил иглу и, оскалив пасть не хуже тигра, принялся сначала осторожно, а потом все активнее и активнее тыкать иглой сначала в одно, затем в другое бедро, а в завершение, уподобившись индийскому йогу, надул щеки и проткнул их ввергшим всех присутствующих в шок небрежным движением.
   – Вы видите?! Я – как манекен! Я ничего не чувствую! – орал он, орудуя иглой. – Хотя могу координировать все свои движения и даже… у меня столько силы, будто я Арнольд Шварценеггер!
   Отшвырнув в сторону бесполезный шприц, бандит, слегка покачиваясь, медленно поднялся на ноги, подошел к офисному шкафу со стеклянными дверцами и вдруг, размахнувшись, ударил по нему кулаком. Женщина-врач невольно вскрикнула. Со звоном посыпались осколки стекла. Медленно обернувшись, Мальцев, взгляд которого тускнел буквально на глазах, а зрачки расширились до размера пуговиц, продемонстрировал всем рассеченный во многих местах, изрезанный острыми краями осколков кулак, обильно окрасившийся алой кровью.
   – И хоть бы хуй, – спокойным голосом констатировал авторитет, ватной куклой падая обратно на кушетку. – Дай закурить, Зверь. И смени свой дурацкий одеколон, меня от него блевать тянет. Он такой же поганый, как твоя кривоногая и плоскогрудая жена. Я таких терпеть не могу…
   Пыхнув дымом, помощник депутата тупо взглянул на Иванова, подмигнул:
   – Не похоже на шутку или предупреждение, слышь, носатый! Я чувствую… Башка начинает кружиться, кровь бегает по венам как сумасшедшая… Скажи, сколько твои эскулапы сделали анализов на особо опасные для жизни болезни?
   – Все, – отводя глаза, признался главврач. – Некоторые, правда, можно вылечить. Остальные – такие, как СПИД… медицина, увы, бессильна.
   – От СПИДа нервные окончания не атрофируются, – хмыкнул быстро превращающийся из истерика в разговорчивого пофигиста Мальцев. – Да не ссы ты, не урою. На хер ты мне сдался, такой красивый. Уедешь в Израиль живым и здоровым. Возьмешь в руки оружие и – ать-два! – пойдешь мочить арабов! Черт, что за дупель… хочется бить рожи и ругаться матом. А еще – говорить гадости.
   – Я… я, кажется, теперь… – осторожно промямлил главврач, – понимаю. В капсуле, можно утверждать с большой долей уверенности, был сильный психотропный стимулятор! Нечувствительность к боли, безразличие – это первые симптомы! А если так, то…
   – Что? Жить буду? – с отсутствующим видом осведомился Мальцев.
   – Возможно, вам тогда не о чем тревожиться, – закончил Иванов, разглядывая развалившегося на кушетке авторитета, как если бы тот был препарированной, растянутой на специальной рамке, но еще живой лягушкой. – Лариса, э-э, Андреевна, голубушка! – обращаясь к заведующей лабораторией, торопливо попросил Соломон Эрастович. – Остановите кровотечение и наложите Александру Петровичу повязку. Да поскорее! – Похоже, вместе с замаячившим на горизонте предварительным диагнозом к доктору стремительно возвращалось самообладание.
   И в этот самый момент в кармане расстегнутого пиджака авторитета послышался зуммер сотового телефона. Мальцев поджал губы, как-то странно посмотрел на свою окровавленную клешню, кивком дал понять, что можно начинать перевязку, здоровой левой рукой залез во внутренний карман пиджака и достал трубку.
   – Слушаю!
   – Как здоровьице, Саша? – ласково, почти заботливо осведомился Тихий. Не узнать хрипловатый голос старика Мальцев не мог. – Я слышал краем уха, у тебя возникла маленькая проблема?
   – А-а, твоих рук дело, мумия ходячая, – бессильно скалясь, как злобная псина, которая не может укусить кривляющихся за забором, метко кидающихся камнями мальчишек, взвыл бандюган. – Так я и думал…
   – Ты плохо мыл уши, мальчик? – В голосе старика появился металл. – Я тебе задал вопрос о здоровье, а ты хамишь. Нехорошо. Чему тебя только в школе учили? К старшим нужно проявлять уважение.
   – Дерьмово мне, колотит всего! – совершенно неожиданно для самого себя жалобно признался помощник депутата. – Башка как кирпич. Боли не чувствую. Все по фигу. Вместо крови словно свинец раскаленный течет. Что за гадость ты мне впрыснул, хрен старый?
   – Жить хочешь, Сашенька? – нежно уточнил Тихий.
   – Глупый вопрос. Конечно, хочу… Слушай, Степаныч, давай разберемся! Достали непонятки стремные, в натуре! Что я тебе плохого сделал? За что твои сявки на барыг моих по беспределу наехали?! Веронику едва не кончили. Хорошо, «мерин» ее с броней. А ты и не знал, дурак… – Мальцева понесло.
   А в это время Тихий, пыхтя трубкой, беззвучно осклабился и сделал понятный без перевода знак находившемуся рядом Бульдогу – поднял вытянутый вверх большой палец. Клычков облегченно вздохнул. Препарат из гэбэшного наследства действовал согласно инструкции. Сначала подопытный испытывал страх и впадал в истерику, затем его нервная система частично затормаживалась, а мозговые центры, отвечающие за память, наоборот, полностью раскрывались. В таком состоянии даже Штирлиц не смог бы лгать, как бы ни хотел. Органическая химия – серьезная наука.
   Главврачу Иванову и его коллегам было наплевать на бандитские разборки. Они мечтали только об одном: как можно скорее избавиться от хлопотного пациента, отправив его с быками в отдельную платную палату-люкс, где авторитет будет дожидаться окончательного результата всех анализов под недремлющим оком угрюмых неандертальцев с пушками под пиджаками.
   На лица же телохранителей, ошалело прислушивавшихся к беседе шефа с Тихим, было жалко смотреть. Один просто молча отпал от такого жалкого словесного поноса обычно грозного Петровича, уронив челюсть и раззявив рот, а другой – тот самый Зверь, о супруге которого так вызывающе нелестно только что отозвался поехавший крышей Мальцев, – судя по все больше и больше каменеющему лицу и сужающимся глазам, уже начинал понимать истинное назначение находившегося в капсуле препарата. Смотрел, надо полагать, изредка фильмы про секретные службы и их методы воздействия. А может, и детективы на досуге читал…
   – Ты толопанцем босявым не прикидывайся, я тебе не фраер! – прикрикнул Тихий. – Я первым раздачу начал, вы его послушайте! А кто приказал Быку Новгородскому мои грузовики с бельгийскими спиртзаводами возле Старого Изборска перехватить?! Кто двух шоферов и курьера в придорожной канаве положил?! Дед Пихто?! Кто дом мой в Озерках обстрелял и жену ранил?! Кто на коммерсантов с кулаками наехал, всю кассу выгреб и кричал, что отныне терпилы максают только фиксатому?!
   – Ничего я ему не приказывал! Какие, к чертям собачьим, грузовики?! Я впервые о них слышу! – искренне возмутился Мальцев. – И твои точки на уши ставить я не собирался! Клянусь, Степаныч!!!
   – Сдохнешь ты, Сашенька, как шакал, – угрожающе вздохнул Белов. – В страшных муках. Дурь я тебе вколол шибко ядреную. Из арсенала лаборатории КГБ. Ни один анализ ничего не покажет. Однако ж часика через два-три начнет кости выворачивать. Гадить в штаны будешь, стены зубами грызть, умолять шестерок своих, чтобы поскорее пристрелили. Один я могу тебя спасти… Так что не ври мне. Я хочу знать только правду. Иначе не видать тебе противоядия, как своей прыщавой жопы.
   – Мамой клянусь, не давал я Фиксе команды бомбить твой товар и гасить травоядных!
   – Надо же, прямо ангел с крылышками… И неужели никаких гадостей против меня не замышлял?! – быстро пытаясь осмыслить явно искренние слова Мальцева, на всякий случай уточнил старик.
   – Ну… были замутки, – после короткого молчания нехотя признался превратившийся в безвольную амебу пахан. – Хотел Пузыря с Джафдетом подбить ультиматум тебе выдвинуть, долю поделить. Только… не успел я. Пацаны они правильные и насчет моего предложения до сих пор не в курсах! Бес попутал, ей-богу! Прости, если можешь.
   – Бог простит, – скрипнув вставными зубами, выплюнул Тихий. Для себя он уже все решил. С заговорщиками базар короткий. Нутром чувствовал: нельзя верить Сашке, беспредельщику долбаному, продаст! Так и вышло. Не в одном, так в другом.
   – Значит, это все Фикса, гнида, вошь подкожная?! – взорвался помощник депутата, бизнесмен и меценат. – Фуры твои забомбил, долю в общак не отстегнул, обосрался и нас с тобой друг с другом лбами столкнул, инсценировав беспредел! Вот дерьмо…
   – Это его отморозков с тачками я в лесополосе у коттеджа сжег? – с трудом сдерживая ярость, почти шепотом осведомился Тихий. – Когда ты, змей, их за Аленой… и быком своим, Реаниматором, прислал.
   «Вот и еще одна причина, чтобы кончить тебя, – хладнокровно подумал старик. – Прогнил ты, Саша, до самого ливера. За это и сдохнешь».
   – Да, почти всю бригаду. И его самого. Так я не в обиде, старик. Туда ему и дорога! – распалялся Мальцев. – От судьбы не уйдешь! Он со своими шестерками бритыми бодягу замутил, он первый копыта и отбросил! Господь – не лох, все видит. Ништяк! Остальных сявок, которые уцелели, я сам достану и на куски порву, обещаю!
   – Порви…
   – Значит, замяли дурдом, а, Степаныч?! Мир? Только ты… это… противоядие от дури мне выдай. Как договаривались. Хреново мне, все тело зудит. И в башке рой пчелиный.
   – Слушай, инвалид, – неожиданно спросил Тихий, – мне в принципе до фени, но просто интересно. За что ты на бригадира своего, который Алену у порнобарыг отбил и ко мне повез, зуб имеешь? Просвети старика, сделай одолжение.
   – Так я, в натуре, думал, что это он тебе про предстоящий сходняк с Пузырем и Джафдетом стуканул! Кроме него, прикинь, только двое пацанов о моей задумке знали, но их я проверил. Чисто конкретно. Расстрел имитировал. Оказалось, ни при чем оба. Вот и оставался только Леха Реаниматор… Да и подтверждение насчет его измены получил от быка одного… Выходит, я зря его чуть не удавил… Дела-а… Ты прости, Тихий, так вышло. Война есть война. Ну что, будем считать, тему перетерли? Базаров больше нет?
   Старик невидимо для Мальцева сжал челюсти и после паузы, цедя слова, сказал:
   – Через час будь у своего дома, где «подарок» схлопотал. Не ссы, не замочу. К тебе подойдет джус, передаст коробку. Там двадцать капсул. Будешь принимать по две штуки в день. Тогда сыворотка нейтрализуется. Об остальном мы с тобой, сопляком, позже побазарим… – Старик захлопнул крышку-микрофон на телефоне и добавил чуть слышно: – В аду. Подожди годков десять, падла…
   В назначенное Тихим время кортеж лидера влиятельной бандитской группировки Санкт-Петербурга остановился напротив кафе «Аргентина». Вскоре к нему неторопливым шагом подошел коренастый широкоплечий парень лет двадцати трех и, постучав в стекло бронированного «Мерседеса», просунул в приоткрывшееся окно небольшую и совсем легкую картонную коробочку. После чего закурил и, сунув руки в карманы ветровки, скрылся в бесконечной галерее ближайшего проходного двора.
   Проводив безликого гонца блуждающим, до сих пор полубезумным взглядом, заметно воспрянувший духом Александр Петрович торопливо начал вскрывать коробочки.
   – На вашем месте я бы здесь и сейчас этого не делал, шеф! – донесся с водительского места настороженный бас телохранителя. – От старика можно ожидать любых сюрпризов! Для начала нужно просветить коробку рентгеном и, если там действительно окажутся ампулы, обязательно проверить их химический состав!
   События последних двух часов, от момента рокового снайперского выстрела, унизительного словесного поноса Мальцева, автоматически означавшего поражение в войне, и заканчивая не сулившим ничего хорошего возвращением на это проклятое место, основательно подточили нервную систему бодигарда.
   – Пошел на хер, сука, я сам знаю, что мне делать, а что нет! – вспылил главарь, оскалив зубы, и небрежно разорвал упаковку с обещанным противоядием.
   От взрыва внутри салона броня «Мерседеса» спасти не могла. Вздрогнув тяжелым серебристым кузовом, словно в судороге, лимузин, целый и невредимый, если глядеть со стороны, застыл на месте. Только внутри на тонированных пуленепробиваемых стеклах повисли окровавленные ошметки.
   Встревоженные странным хлопком и терзаемые дурным предчувствием, из джипов к «Мерседесу» молнией рванулись двое вооруженных телохранителей. Когда один из громил распахнул заднюю дверцу автомобиля, ему под ноги сползло с сиденья нечто скользкое, липкое, без кистей рук и лица. Братка хватил столбняк, а затем его, такого крутого и по жизни отмороженного, вырвало прямо на изуродованный труп авторитета.
   Зрелище было столь мерзким и сюрреалистическим, что привыкшему ко всему амбалу кусок в горло не лез (но при этом его регулярно тошнило) еще в течение двух суток. Унять рвотные позывы не могли даже ударная доза водки и целый коробок забористой чуйской анаши…

Глава 25

   В первую ночь затаившийся на чердаке приземистого деревянного дома в Красном Селе Леха так и не дождался возвращения Лобастого. Предавший его в обмен на барыжьи деньги браток, в связке с которым он провел три года, провернув множество дел, так и не появился. Впрочем, подобное развитие событий Леху не удивило. Не было ничего странного в том, что, узнав про страшную гибель пацанов в Озерках и бегство угодившего в немилость к папе бригадира, опасающийся ответного удара Лобастый предпочел на время сменить логово и перебраться в более безопасные и, учитывая взятые в Русско-Высоцком бабки, комфортабельные апартаменты.
   Наверняка Лобастый теперь выполнял обязанности старшего в бригаде. И банально замочить его, тем самым совершив акт мести, было совсем легко. Достаточно знать, с каких именно точек и фирм команда должна собирать долю в сегодняшний календарный день. На этот плевый вопрос Леха мог ответить в любое время дня и ночи даже без потрепанного блокнота с короткими, похожими на стенограмму пометками, расшифровать которые не смог бы ни один спец с Литейного.
   Однако при таком раскладе сразу появлялось множество «но». Главными среди них были два нюанса. Во-первых, придется устраивать стрельбу прямо на улице. А во– вторых, в целях личной безопасности вместе с Лобастым надо будет уничтожать ни в чем не виноватых перед ним, Реаниматором, пацанов из бригады, которые обязательно приедут вместе с новоиспеченным бугром. Словом, у Лехи имелось достаточно причин, чтобы искать с предавшим его братком встречи, как говорится, тет-а-тет. И для достижения своей цели он готов был провести на пыльном чердаке дома бабки Степаниды столько ночей, сколько потребуется.
   …Лобастый появился в Красном Селе поздним вечером третьего дня. Лихо загнал свой громыхающий музыкой «Форд» во двор и буквально вывалился на траву, едва приоткрыв дверцу. Матерясь и гогоча, находящийся в состоянии радостного изумления браток поднялся на ноги, неверными движениями отряхнул джинсы и, распахнув заднюю дверь, совсем по-джентльменски помог выйти из машины длинноногой девице.
   – П-прошу вас! Ик!
   Получше разглядев спутницу Лобастого, прикатившую на окраину Питера в такой час явно не для того, чтобы всю ночь книжки читать, Реаниматор буквально закипел от злости. Из «Форда», в полном боевом раскрасе, грациозно выпорхнула стриптизерша Ляля. Подступиться к дорогой проститутке из клуба «Луна», зная, что ее постоянным клиентом является Реаниматор, еще двое суток назад Лобастый даже в дурном сне не помышлял.
   Нельзя сказать, чтобы Леха как-то особенно относился к Ляльке. И уж тем более он никогда не ревновал ее к другим клиентам! Ведь, кроме щедро оплаченного, приятного во всех отношениях секса раз или два в неделю, их по жизни не связывало ничего личного. Однако сам факт съема братком не кого-нибудь, а именно Ляли неожиданно для самого Реаниматора довел его до белого каления.
   Лобастый был сильно пьян, и, вздумай Леха немедленно спрыгнуть с чердака на пятачок перед крыльцом и без лишних предисловий заехать ублюдку в рожу, вряд ли тот смог бы оказать достойное сопротивление, даже имея при себе пистолет. Однако Реаниматор дал сладкой парочке возможность войти, затем осторожно спустился по приставленной к чердаку лестнице и через несколько секунд оказался у торца дома, перед нужным окном. Свернувшийся в будке пес даже ухом не повел – он хорошо знал Леху, не раз приезжавшего в гости и неоднократно кормившего его с рук мясом. Гладя лохматую спину, Реаниматор не догадывался, что впоследствии дружба с охраняющей дом кавказской овчаркой ему еще пригодится. Увы, для не слишком радостного акта мести. Но поступить иначе после гнусного предательства Лобастого Леха просто не мог. Если тебе нагло плюют в лицо, есть только два выхода: порвать наглеца на куски или постыдно утереться. Реаниматор не был бы Реаниматором, если бы умел глотать чужие плевки.
   Хорошо изучив за три года общения кобелиные привычки Лобастого, Леха не сомневался, что, едва очутившись в комнате, бывший подельник, продажная шкура, даже не удосужившись предварительно сходить в душ, прямо у порога поставит шлюху на колени и заставит делать минет. Выпивка, разговоры, байки – это уже потом, «на закуску после первой». Знакомая тактика.
   Окно комнаты, где обитал Лобастый, по причине теплой погоды оказалось приоткрыто, а белые ночи позволяли, не включая света, не натыкаться на мебель даже в столь поздний час. Наблюдать за происходящим внутри действом для Лехи тоже не составило особого труда.
   Как и предполагал Реаниматор, втащив удивленно озиравшуюся по сторонам девицу в комнату, Лобастый по-хозяйски швырнул на стол барсетку, мобильник, ключи от квартиры, с видом Аль Капоне извлек и со стуком швырнул на скатерть пистолет, а в довершение натюрморта демонстративно-небрежно веером раскидал рядом со «стечкиным» пять стодолларовых бумажек. Вот оно, значит, как… Неудивительно, что привыкшая к дорогим машинам, роскошным интерьерам и богатым клиентам труженица подиума и хромированного шеста согласилась провести сегодняшнюю ночь в этом курятнике, с рядовым быком. Редко кто платил шлюхам пять сотен. Двести-триста долларов за ночь, не больше. Но для Лобастого трахнуть именно Ляльку было делом принципа. Имея ее, он мысленно как бы имел самого Леху, отданного им на верную смерть вместе с дочерью Тихого. Вот падаль!
   «Интересно, – вдруг подумал Леха, доставая из-за пояса спрятанный под рубашкой пистолет «ТТ» с глушителем, – почему Лобастый, шинкующий в бригаде не менее пяти тысяч долларов в месяц, до сих пор не сменил эту халупу на приличную квартиру в центре Питера?»
   Тем временем весьма гордый собой браток не спеша обернулся к застывшей посреди комнаты стриптизерше и, небрежно щелкнув золотой зажигалкой, прикурил сигарету. Затем, покачиваясь, словно матрос во время шторма, приблизился к Ляле и, дыхнув ей дымом в лицо, положил руку на плечо.
   – Давай, малышка, – он недвусмысленно опустил взгляд на свой вздыбившийся под джинсами пах. – И обойдемся без резинок. Меня от них тошнит, в натуре!
   – Так сразу?! Может… хоть для начала выпьем шампика? – робко попросила Лялька, уже смирившись с тем, что за полштуки баксов сегодня ей предстоит работать в несколько иных условиях и режиме, чем обычно. – К тому же… я без презервативов не работаю. Ни за какие деньги. Здоровье дороже.
   – Кончай ломаться, – уже несколько другим, почти угрожающим тоном процедил Лобастый. – Я здоров как бык. – Набившая оскомину фраза применительно к нему прозвучала невольным каламбуром. – Но если ты такая вредная… так и быть, добавлю еще сотню за натуру. Только не томи, бикса, начинай!
   Браток стиснул пальцы на шее Ляли и что есть силы надавил. Дышать стриптизерше стало трудно, колени подогнулись.
   – Отпусти, больно же! – поморщившись, вскрикнула она.
   – Соси, я сказал!
   Реаниматор видел всю гамму чувств, отразившуюся в этот момент на загоревшем от частых посещений солярия лице Ляли. Отвращение, ненависть, презрение и одновременно – профессиональная покорность и желание угодить богатому клиенту. Ведь если ему понравится, как она это делает, он будет снимать ее снова и снова.
   – Тебе нравится быть грубым, котик?! – тут же разрядила атмосферу Ляля, сведя все к сексуальной игре. – Я не возражаю. Это даже возбуждает! Знаешь, я там уже вся влажная… Подожди, подожди, милый, я сама… Вот так.
   Она медленно опустилась на колени, ласково погладила ладонью пульсирующий бугор на джинсах Лобастого, быстро справилась с тяжелой пряжкой ремня, нарочито медленно расстегнула «молнию» и не без усилий извлекла наружу не слишком большую задачу, с которой ей предстояло справиться сегодняшней ночью. Так себе была задачка. Ниже среднего…
   Леха, стараясь дышать тише, дождался момента, когда акт орального секса выйдет на финишную прямую, а потом решительным движением руки распахнул створку окна и вполголоса проговорил:
   – Я вам не помешаю, голубки?
   Ляля вздрогнула, чуть не подавившись на поступательной фазе движения, торопливо выплюнула член и испуганно отпрянула в сторону, так и оставшись стоять на коленях. Браток, вмиг перестав двигать задом и сладострастно мычать, весь резко напрягся, по-черепашьи быстро и глубоко втянул голову в плечи, а затем медленно-медленно повернулся на до боли знакомый голос.
   Из окна на него смотрел черный провал пистолетного ствола. Холодная улыбка Реаниматора не предвещала ничего хорошего.
   Вот она и пришла, расплата, с тоскливой обреченностью подумал Лобастый. Однако не так он был прост, чтобы с ходу поджимать лапки.
   – Привет, любовнички. Не ждали? Уж простите меня великодушно. А я случайно проходил мимо, дай, думаю, зайду к старому другу… А тут такая любовь… Не двигаться!
   – Ты… чего, Леша?! – с ужасом в глазах пролепетала Ляля, задом отползая к стенке и тыльной стороной ладони торопливо вытирая влажно поблескивающие в полумраке припухшие розовые губы. – Ты что, обиделся на меня, да? За то, что я…
   – Расслабься, милая. Разве можно обижаться на подворотню, в которой мочатся все, кому не лень? Собирай вещи и вон отсюда, – стараясь не слишком шуметь (в другом конце дома спала бабка Степанида), глухо процедил Реаниматор. И, слегка смягчив тон, добавил: – Ты здесь совершенно ни при чем, куколка. Просто нам с Лобастым надо побеседовать без свидетелей. Кстати, лучше забудь, что вообще здесь была. Иначе найду и кончу. А теперь бегом! И лучше через окно…
   – К-как? – оторопело переспросила стриптизерша.
   – Очень просто. Здесь низко, не разобьешься.
   Ухватившись левой рукой за подоконник, Леха, не опуская наведенный на Лобастого «ТТ», пружинисто перепрыгнул через препятствие и оказался в комнате. Раненное Аленой плечо, несмотря на регулярные перевязки и инъекции промедола, тихо ныло при малейшей нагрузке.
   Лобастый, улучив момент, попытался метнуться к столу и схватить оружие, но по причине сильного опьянения и спущенных до коленей, мешающих передвигаться джинсов опоздал на целую секунду. Едва кончики пальцев новоиспеченного бригадира дотронулись до «стечкина», как удар рукояткой «ТТ» по затылку заставил его вскрикнуть и ничком рухнуть на пол, с грохотом опрокинув стул.
   – Ку-уда, падла?! – тяжело дыша, прошипел Реаниматор. – Я еще только начал.
   – Ну… я пошла? – окинув взглядом сначала отправленного в нокаут клиента, а затем лежащие на столе заветные доллары, осторожно спросила Ляля.
   – Проваливай, – равнодушно бросил Леха. – И гонорар за работу не забудь, – не сводя глаз с пошевелившегося братка, Реаниматор кивнул на стол. – Кстати, поздравляю.
   – С чем? – торопливо пряча баксы в сумочку, удивилась стриптизерша.
   – Ты только что установила рекорд, достойный Книги Гиннесса, – осклабился Леха. – Полштуки гринов за минет без оргазма – это круто. Все, пошла на хер отсюда. Считаю до трех. Два с половиной…
   – Дурак! – оскорбилась Ляля. Гордо расправив плечи и виляя бедрами, подошла к окну и, на удивление легко перескочив через облупленный подоконник – сказалась профессиональная растяжка, – через секунду оказалась уже с той стороны дома.
   – Теперь даже не подходи! – крикнула напоследок и стремительно метнулась к открытым воротам, прочь от проклятого дома, где, судя по всему, сейчас должна была произойти воняющая кровью бандитская разборка.
   – Как скажешь, – вздохнул нисколько не задетый истеричной репликой шлюхи Реаниматор. Он легонько пнул в задницу поднявшегося с пола Лобастого, и тот привалился спиной к стене, тупо мотая гудящей, как трансформаторная будка, стриженой башкой. – Ты меня слышишь, земеля?
   – М-м-м, – промычал в ответ браток, взглянув на подставленного им бригадира мутными, выкатившимися из орбит глазами, в которых, несмотря на поволоку алкогольной дури, можно было без труда прочитать всепоглощающий животный страх.
   – Что же ты наделал, скотина? – крепче перехватив рукоятку пистолета, с заметным сожалением тихо спросил Леха. Губы его скривились, глаза сузились. – Я же тебе доверял, мудило с Нижнего Тагила, а ты меня продал.
   – Это не я, – пробормотал Лобастый.
   – А кто? – приподняв брови, спросил Реаниматор.
   – Верзила…
   Сильный, неожиданный удар ногой в висок заставил братка вскрикнуть и упасть на бок, гулко приложившись головой о крашеный дощатый пол. Леха, грудная клетка которого вздымалась, как кузнечные мехи, нагнулся, сгреб Лобастого за воротник, рывком поднял, заставив встать раком, схватил за багровеющее на глазах ухо, наступил на кисти рук, намертво пригвоздив их к полу, и, ткнув в висок бывшего подельника накрученным на ствол пистолета глушителем, выдавил:
   – Ну и тварь же ты!
   – Не убивай, – часто дыша, жалобно проскулил голозадый браток. – Я отдам тебе все бабки! Они в углу, за телевизионной тумбой, в тайнике под полом!
   – Так ты думаешь, придурок лагерный, что сможешь откупиться лавами за все то, что сделал? – сквозь зубы процедил Реаниматор. – Нет, Лобастый. Такую подлянку за бабки не отмазать. Я тебе не судья Запесоцкий. Я мочить тебя пришел. За то, что ты, пес шелудивый, которого я не один год считал правильным пацаном, своим шакальим звонком папе отправил меня и девчонку на верную смерть. Бог с ней, она для тебя никто. Но ты, зная о лажовых подозрениях Мальцева, меня, мою жизнь променял на говеные бабки! В бригадиры захотелось, да?! А помнишь, сука, как я тебе жизнь на стрелке с тамбовскими спас?! Если бы не я, лежал бы ты сейчас на Южном, под черным гранитным обелиском вместо креcта!
   – Прости, братан, – по заострившемуся, искаженному судорогой липкому лицу Лобастого покатилась первая слеза. – Я виноват перед тобой. У меня крыша поехала. Сам не знаю, как такая херня получилась! Словно наваждение какое! И все из-за этой долбаной сучки!
   – Что ты мне тут горбатого лепишь? При чем здесь Алена?! – глухо выговорил Реаниматор, сильнее прижимая ствол к взмокшему виску пытающегося любой ценой выторговать себе жизнь лживого пробитка. – Бабок ты захотел. И чтоб ни с кем не делиться!
   – Тебе сейчас легко… базарить! – визгливо вскинулся Лобастый, косясь на пистолет. – А что бы ты сам сделал на моем месте? С Тихим началась война, папа подозревает тебя в измене, а ты, зная об этом, внагляк отказываешься сдать девку в заложницы и везешь ее к старику, тем самым подставляя пацанов, вынужденных теперь до упора мочиться с гоблинами Тихого! Да еще эти сраные барыги, которых мы в области замочили, с их порнухой, жмуриками и баксами… – плотно сжав губы, Лобастый досадливо поморщился и нервно, словно сгоняя впившегося в лоб комара, мотнул башкой. – Вот меня и заклинило.
   – Складно поешь, – хмыкнул Леха. – А с Лялькой? С ней тебя тоже заклинило?
   – Ну ты даешь, в натуре! – почти натурально возмутился Лобастый и даже нашел в себе силы и наглость исподлобья снисходительно зыркнуть на нависшего над ним Реаниматора – так, словно Леха был страдающим паранойей душевнобольным. – К кому вздумал ревновать! Она хоть и красивая, сучка, но обычная блядь, шалава, подстилка, соска рабочая! Ей за двести бакинских каждую ночь лохи прибашленные в рот дают, сиськи спермой поливают и дрючат вдоль и поперек своими потными елдинами, пихая по яйца во все дыры! Какие могут быть претензии?!
   – За двести, значит? – холодно усмехнулся Леха, и лицо его потемнело. – Тогда почему же ты, пидор озабоченный, пообещал ей сразу полштуки, да еще при мне сотню накинул за то, чтобы гондон тебе на хер не надевала? Неужели других сладких телок мало, в той же самой «Луне»?!
   – Захотелось мне, понял! Именно ее на хрящ надеть захотелось! – истерично огрызнулся, пряча бегающие глаза, браток. – Кого хочу, того и трахаю! Или ты эту шкурку по жизни для себя одного приватизировал?!
   – Да нет, – спокойно ответил Реаниматор. – Ленка вольна распоряжаться своими прелестями как угодно. Только гонишь ты… Тебе не просто так ее захотелось. Тебе, извращенцу, таким образом надо мной возвыситься захотелось. Сначала ты меня, сволочь, сдал, а потом на биксу мою, на которую тебе раньше плевать было, пять сотен зелени не пожалел. Улавливаешь логику? Если бы у меня была постоянная подружка или жена и меня мочканули там, в лесополосе, ты, клизма фальцованная, кашалот, ломом подпоясанный, обязательно изнасиловал бы ее! Потому что такова твоя козлиная сущность. Жаль, я раньше этого не разглядел. Ты бы у меня давно хвостиком под шконкой вилял!
   – Туфта! Бред! Ты рехнулся! – не сдавался протрезвевший Лобастый. – Ты, Леха, просто уже не знаешь, к чему приебаться! Вот и начал гнуть рамсы про Ляльку! Ты лучше перестань крыситься и спокойно, без наездов, посмотри на тему с барыгами и мокрощелкой глазами любого из наших пацанов… Неужели не было повода согласиться с подозрениями Сашки, когда ты вдруг ни с того ни с сего уперся как баран – отвезу ее старому в Озерки, и конец базару! Может, я чего не догоняю?! Тогда, в натуре, чисто конкретно объясни, почему ты прилип к этой… как ее… Алене, бля, как банный лист к заднице!
   – Не твое собачье дело, – жестко отрезал Реаниматор. – Но я, так и быть, вот что тебе скажу. Алена… Ни ты, плесень бледная, ни Сашка Мальцев даже одного ее волоска не стоите! И если бы мне выпал шанс повторить все заново и вновь оказаться в Русско-Высоцком, я поступил бы точно так же! Все, ублюдок. Молись, если умеешь…
   Глаза Лехи остекленели, лицо вдруг застыло, помертвело. Лобастый с ужасом понял, что все его потуги оказались бесполезны. Отменить уже вынесенный ему Реаниматором смертный приговор не удалось. Еще полсекунды – и бригадир нажмет на спуск. Тупорылая свинцовая пуля пробьет висок, и фонтаном брызнут мозги, разлетаясь по всей комнате.
   Ну уж нет!
   Все произошло стремительно, как вспышка молнии. Страх смерти, самый сильный человеческий рефлекс, придал балансирующему на грани небытия Лобастому решимости и утроил, удесятерил его силы. Извернувшись скользкой гадюкой и даже не обратив внимания на боль в руках от содранной кожи, на треск фаланг пальцев и хруст ушного хряща, браток отчаянным рывком высвободился из унизительной позы и, сжав кулак, не мудрствуя лукаво, нанес нависшему сверху Реаниматору сокрушительный удар. В пах.
   Выросший в грязных дворах бандитской Лиговки Лобастый знал толк в жестокой уличной драке и имел представление, куда и из какого положения нужно бить, чтобы враз сокрушить противника и уже спокойно, не опасаясь получить сдачу, забить его ногами до полусмерти. Или до смерти – это уж как карта ляжет…
   Леха глухо охнул и тяжело упал на колени. Глаза его закатились, рот приоткрылся, лицо налилось кровью. Поймав кураж, обезумев от появившегося вдруг шанса на спасение, Лобастый тут же вцепился в предплечье Реаниматора голодным бультерьером и потянул вниз сжимавшую пистолет руку, стараясь одним сильным рывком пригнуть ее к полу и завладеть оружием. Казалось, все, еще секунда – и ствол выпадет из разжавшихся пальцев. Однако рука Лехи словно окаменела! Усиливая натиск, Лобастый навалился сверху всем телом, в горячке схватки забыв о том, что указательный палец бывшего бригадира до сих пор находится на спусковом крючке. Накрученный на ствол глушитель вроде бы случайно уткнулся точно в левую сторону груди Лобастого.
   Выстрел прозвучал как хлопок детских ладошек. Или как глухой толчок вылетевшей из бутылки шампанского пробки. Не проронив ни звука, Лобастый рухнул навзничь, дважды дернул поджавшимися к простреленной груди коленями, а потом резко выпрямился, затрепетал мелко– мелко, как последний лист на голом ноябрьском дереве, и затих, глядя в оштукатуренный потолок широко открытыми пустыми глазами. Пуля из «ТТ» вошла братку точно в сердце.
   Реаниматор выронил пистолет и, теперь уже дав себе волю, с долгим протяжным воем опустился на пол, прижимая руки к полыхавшему огнем паху. Прошло не менее минуты, прежде чем первая волна адской боли отступила и Леха обрел способность более-менее нормально дышать. Осторожно, сантиметр за сантиметром, скрючившийся на боку Реаниматор поднялся сначала на колени, а потом, придерживаясь за стену, выпрямился в полный рост. Перед глазами плавали разноцветные звездочки, ноги подгибались.
   Надо же, на такой дешевой туфте подловил, зараза! Как бы импотентом не остаться, прежде всех прочих мыслей молнией промелькнуло в воспаленном мозгу Лехи. О том, что лишь тупая настырность бульдозером попершего напролом Лобастого позволила ему избежать печальной участи стать трупом, в этот миг почему-то даже не вспомнилось. Главное – справедливое возмездие свершилось. Конечно, он допустил большой промах, позволив втянуть себя в диалог. Выставив Ляльку, ему не следовало мешкать. Однако отказать себе в удовольствии увидеть застывший в глазах Лобастого безумный страх Леха не мог. Слишком долго он ждал этой минуты, затаившись на чердаке. И дождался. За что (тоже мне любитель острых ощущений!) едва не поплатился шкурой…
   Вспомнив услышанные когда-то давно от профессионального инструктора по карате наставления, как вести себя в случае, если ты пропустил удар в пах, Реаниматор, морщась, присел на корточки и стал подпрыгивать на одном месте. Смешное на вид занятие в считаные секунды нормализовало кровообращение в травмированном месте. Кто бы мог подумать…
   Поднявшись снова, уже без помощи стены, Леха постоял в неподвижности еще пару минут, прислушиваясь к своим ощущениям. Адская только что боль почти полностью стихла, оставив ощущение набитой в трусы горячей стекловаты. Кажется, обойдется без осложнений. Ударь Лобастый сантиметром ниже – и прощайте, девушки!
   От пистолета следовало избавиться. Это Леха решил сделать по дороге. А сейчас надо было как можно скорее уносить ноги. В любой момент в комнату беспутного внука могла зайти разбуженная среди ночи странными звуками бабка Степанида.
   Оглядев комнату в поисках тряпки, которой можно было бы уничтожить отпечатки, Реаниматор сунул «ТТ» за ремень, быстро содрал наволочку с лежавшей на диване подушки, намотал ее на руку и торопливо протер все возможные места, где могли остаться следы его пальцев, включая подоконник…
   Когда он почти закончил, сквозь тишину отчетливо обозначился скрип половицы за дверью. Наверное, бабка. Больше некому. Сейчас она откроет дверь и увидит труп внучка. А рядом – небритую физиономию Леши Гольцова по прозвищу Реаниматор. Нельзя терять ни секунды!
   Бесшумно подскочив к двери, Леха накинул крючок на петельку, тем самым дав себе некоторую фору на случай несвоевременного визита старухи. Не дозвавшись Лобастого, карга наверняка решит, что тот, по обыкновению, ужрался до свинячьего состояния и отрубился прямо на полу. Тогда хоть в колокола звони, не проснется. В любом случае, прежде чем ломиться в комнату, бабка Степанида теперь некоторое время будет вынуждена топтаться с той стороны запертой двери…
   Стараясь не шуметь, Реаниматор на цыпочках подошел к распахнутому окну, используемому этой ночью как запасной выход, бросил на него наволочку, подскочил и через секунду уже оказался во дворе…
   Едва мягко пружинящие подошвы его кроссовок коснулись влажной, покрытой росой травы, как сразу с двух сторон на Леху неожиданно навалились бесшумно двигающиеся, но вполне осязаемые тяжелые тени. Скрутив ему руки и проведя безукоризненную подсечку, черные силуэты немедленно уронили стокилограммовую добычу лицом в траву, придавили шею рифленым каблуком высокого шнурованного ботинка и защелкнули на запястьях холодную сталь наручников.
   – Готов, сука!.. Товарищ майор, здесь он! Через окно, тварь, выпрыгнуть пытался! – раздался над ухом Реаниматора спокойный, с едва уловимой хрипотцой, мужской голос.
   Где-то за окном, скорее всего в комнате, которую Леха только что покинул, с грохотом распахнулась от сильного удара закрытая на хлипкий крючок дверь.
   «Менты! – скрипнул зубами Реаниматор, вынужденный помимо своей воли нюхать щекочущий лицо ароматный клевер. – Откуда они здесь взялись? Неужели Лялька, зараза, из вредности настучала? Быть того не может… Впрочем, это уже не важно. Теперь мне абзац». Теплый труп Лобастого и пахнущий пороховой гарью «ТТ» за поясом его брюк не оставляли никаких шансов откупиться или, получив подписку о невыезде, уйти в бега еще до начала суда.
   – Да тут жмурик! – донеслось из открытого окна. – Коля, глянь, у него должен быть ствол!
   Невидимые сильные руки быстро и умело пробежались по спине Лехи и сразу наткнулись на пистолет. Последовал тихий утвердительный свист.
   – Есть, «тэтэшник», с бесшумкой! – бок бригадира обожгло ударом тяжелого спецназовского ботинка. – Ну что, братан, отгулял свое?!
   – Пошел ты на… – оскалился Леха.
   В следующую секунду на позвоночник Реаниматора, точно промеж лопаток, всей своей многотонной массой упал Александрийский столп. Леха застонал и, вновь потеряв способность дышать, на какое-то время потерял сознание. В последний миг перед провалом в темноту успел сообразить, что били, скорее всего, прикладом автомата.

Глава 26

   Комната для допросов питерского СИЗО, куда привели Леху, была такой, как ее не раз показывали в фильмах про эпоху сталинского террора. Квадратная, площадью метров двенадцать, комната с высоким потолком, облупившаяся синяя краска на щербатых стенах, струпьями повисшая на потолке серая пыльная штукатурка, крохотное, все в паутине, зарешеченное окошко, до которого не дотянуться при всем желании, казенный и безликий письменный стол у стены, настольная лампа с металлическим отражателем, чей свет очень удобно направлять прямо в лицо подследственному, стул для следователя и стоящая чуть поодаль от стола привинченная к полу табуретка, с которой очень удобно падать на каменный пол.
   За столом сидел и курил тот самый майор в штатском, группа которого брала Леху возле дома Лобастого. Кажется, его фамилия Томанцев, вспомнил Реаниматор. Жестом отпустив конвоира, майор кивнул на табуретку. Когда бывший бригадир сел, Томанцев протянул ему открытую пачку «Петра Первого».
   – Курите, Гольцов.
   – Спасибо, гражданин начальник, – Леха, давно страдавший от никотинового голода, не стал отказываться, с удовольствием взял сигарету и прикурил от протянутой Томанцевым дешевой пластмассовой зажигалки. Жадно затянулся, на миг блаженно прикрыл веки.
   Некоторое время – где-то около минуты – оба молча попыхивали огоньками, а потом майор сказал:
   – Ну что, Леша, я и так все про тебя знаю… В РУБОПе досье заведено подробное, что называется, от А до Я. Поэтому не будем тратить время на стандартную процедуру, обойдемся пока без протокола и перейдем сразу к главному. – Томанцев пристально посмотрел на Реаниматора, нахмурился и сообщил: – На тебе как минимум один труп. Как максимум – четыре. Чуешь разницу?.. И только от меня зависит, пойдешь ты топтать зону или наденешь робу смертника и отправишься медленно гнить на остров Каменный. Вот и думай сам, куда тебе больше хочется.
   – Не понимаю, начальник, о каких четырех трупах вы говорите, – пожал плечами Реаниматор. – На мне только Лобастый… то есть Антонов. Я не отказываюсь. Бессмысленно. Что есть, то есть. Но зачем напраслину гнать, не понимаю…
   – Значит, не догадываешься, о каких трупах идет речь? – сузились глаза Томанцева.
   – Нет, – покачал головой Леха, наклонившись вперед и аккуратно стряхнув серый столбик с кончика сигареты в жестяную банку из-под пива, заменявшую пепельницу.
   – Тогда смотри и вспоминай. – Томанцев выдвинул ящик, достал оттуда несколько цветных фотографий и бросил на стол перед Реаниматором. А сам, не вынимая сигареты изо рта, уперся локтями в столешницу, опустил подбородок на кулаки и молча смотрел, как подозреваемый изучает снимки. Точнее, наблюдал за реакцией.
   Как ни странно, волевое лицо бандита при виде окровавленных, вповалку лежащих друг на друге трупов осталось непроницаемым. Такое бывает только в двух случаях: либо человек действительно видит этих жмуриков впервые, либо он заранее готов к тому, что именно увидит. Существовал, правда, еще и третий вариант – железные нервы нагло идущего в отрицаловку убийцы, но на практике майор сталкивался с таким раскладом крайне редко. Глаза, неуловимые перемены их выражения почти всегда выдавали подозреваемых, но, чтобы научиться безошибочно читать по глазам, требовался опыт многолетней работы с преступниками. У Томанцева опыта хватало с избытком.
   Проглядев снимки, сделанные милицейским экспертом в коттедже порноделяг в Русско-Высоцком, Леха вернул их майору и, как ни в чем не бывало продолжая курить, выжидательно посмотрел на него, тем самым давая Томанцеву возможность первым выложить все свои козыри.
   Реаниматор не особенно волновался, почти уверенный, что менту не удастся прижать его к стенке.
   О том, что он с братвой был в поселке и расстрелял похитивших Алену ублюдков, взяв приличную сумму в валюте, точно знали только двое – он сам и Лобастый. Но этот вахлак, по понятным причинам, уже ничего сказать не сможет. Впрочем, так же, как и сами барыги. Третий, Верзила, непосредственно в момент казни в доме не присутствовал – ждал их в джипе, охраняя Алену. Его слова ничего не значат, от основанных только на косвенных уликах обвинений можно легко отвертеться. Отпечатки пальцев они с Лобастым предусмотрительно стерли не только с брошенного оружия, но и с тех мест, где они могли случайно остаться… Да и шанс, что ментам удалось выйти на Верзилу или тем более Алену и допросить их по всей форме, получить правдивые показания, на практике был равен нулю в двадцать четвертой степени. Но даже если хоть на секунду представить себе невозможное – что менты сумеют доказать его непосредственное участие в налете на подпольную видеостудию, даже в этом случае можно без опаски все валить на Лобастого. Мол, он один стрелял, а я ждал в машине вместе с остальными. Пойди опровергни. А с мертвых, как известно, и взятки гладки…
   Одним словом, шанс выкрутиться, избежав высшей меры, у Лехи был не такой уж маленький. Поэтому Реаниматор терпеливо ждал, когда майор раскроется и сообщит, что на самом деле успела накопать милиция и как смогла связать именно их троицу с разгромом студии.
   – Так вам знакомы эти люди, Гольцов? – уже зная, какой последует ответ, спросил Томанцев, смахивая фотоснимки в ящик и задвигая его в стол.
   – Впервые вижу, – ответил Леха и раздавил сгоревший до фильтра окурок. – Можно еще сигаретку, гражданин начальник? Не накурился.
   – Бери. – Майор снова щелкнул зажигалкой. Вздохнул. – Давай поговорим с тобой начистоту, Алексей.
   – Это можно. Я их не убивал.
   – Теоретически – вероятно, – согласился, помедлив секунду, Томанцев, тем самым осторожно подталкивая бригадира к откровенности и конструктивному диалогу. Главное – начать. Тут как в пословице: «Коготок увяз – всей птичке пропасть». – Но это теоретически. А практически… знаешь, мне, при желании, не составит труда доказать обратное, – сухо заверил Томанцев. Не дождавшись реакции на эти слова, майор решил выложить основные аргументы: – Я знаю, что вы – ты, Антонов и толстяк – были в Русско-Высоцком. Я знаю, что вы разыграли целый спектакль, чтобы проникнуть в дом к порнодельцам. Я знаю, что уехали вы из поселка не одни – с вами была девушка, совсем молоденькая, лет пятнадцати-семнадцати. По всей видимости, одна из малолетних проституток, снятых этими скотами на улицах Петербурга. И я знаю, что толстяк не принимал участия в убийствах. Он и девушка покинули дом значительно раньше вас двоих. Порнушников застрелили вы – ты и Антонов. И у меня есть свидетель, который может письменно подтвердить, что видел вас обоих выходящими из дома. Вы, Гольцов, несли в руке полиэтиленовый пакет. Свидетель готов опознать вас. Мое личное предположение, что в пакете находились найденные вами в доме – разумеется, не без помощи его обитателей – деньги. И причем немалые…
   По спине Лехи пробежал холодок. Пальцы непроизвольно несколько раз подряд стряхнули с сигареты несуществующий пепел. Майор не мог этого не заметить.
   – Только это еще не все, Алексей, – чуть убавив натиск, глухо произнес Томанцев. – Возможно, тебе неизвестно, что буквально через час после вашего отъезда Антонов, уже один, вернулся в поселок. Не знаю, что заставило его пойти на такой рискованный шаг, и не знаю, нашел ли он то, ради чего вернулся… Но вот кого Антонов точно не ожидал увидеть, так это незнакомого парня рядом с окровавленными трупами! Недолго думая, он выстрелил из пистолета, практически в упор, и попал точно в голову. Но только и это еще не все! Догадываешься, в чем вся соль, Гольцов, или подсказать?
   Леха, на потемневшем лице которого яростно перекатывались желваки, отрицательно покачал головой и чуть слышно прошептал, словно разговаривал с самим собой:
   – Он выжил… Парень, продавец из киоска. Только он мог нас выследить…
   – А ты явно не дурак… Выжил, да. Невероятно, но факт! Причем не только выжил, но минувшим вечером пришел в себя после сложнейшей операции и дал предварительные показания!.. Значит, тебе все известно про возвращение Антонова? – откинувшись на спинку стула, с заметным облегчением спросил Томанцев.
   – Нет, я ничего не знал. Просто догадался…
   – Вот сейчас верю. И, как видишь, я оказался прав насчет того, что у меня достаточно оснований повесить на тебя еще три трупа. Может быть… теперь действительно поговорим без пурги, а, Алексей? – По голосу майора можно было сразу понять – теперь он не сомневается, что Реаниматор пойдет на сотрудничество с целью избежать отчетливо замаячившего на горизонте пожизненного заключения.
   – Что вы хотите от меня услышать? – опустив глаза, отсутствующим тоном поинтересовался Леха.
   – Правду, – посерьезнел майор. – От начала и до конца. И если я буду совершенно уверен, что ты рассказал все, что знал, тогда… Я, мент, пойду тебе, бандиту, навстречу и сделаю все возможное, чтобы ты получил срок – пусть большой, но все же не идущий ни в какое сравнение с круизом на остров Каменный… А знаешь, почему я готов помочь тебе, Гольцов? Это уже между нами, мужиками… – Томанцев медленно, глубоко вздохнул и сказал, понизив голос почти да шепота: – Каждый из тех, в кого ты стрелял, включая подельника по бригаде Антонова, уже перешел границу, отделяющую человека от бешеной собаки. И выпади мне возможность привести приговор в исполнение, рука не дрогнула бы ни на миллиметр!
   Выпустив облачко дыма, Томанцев с минуту пристально глядел на Реаниматора, а затем заговорил снова:
   – Если ты не знал о том, что Лобастый вернулся в поселок, значит, ты не знаешь, что там его тачкой заинтересовался живущий в Русско-Высоцком сотрудник ГИБДД. Подошел, спросил документы, возможно, предложил проследовать на пост, расположенный в восьми километрах оттуда, – майор до скрежета сжал зубы. – А этот отморозок вдруг сбил сержанта с ног и на глазах жены, наблюдавшей за всем этим из окна дома, словно походя свернул ему шею. После чего спокойно сел в машину и уехал назад в Питер!
   – Т-твою мать… – чуть слышно слетело с губ Реаниматора, едва Томанцев замолчал.
   – Вот поэтому, Алексей, я чисто по-человечески не хочу, чтобы ты попал в тюрьму особого назначения. Хотя совсем спустить на тормозах четыре трупа, увы, невозможно. Особенно учитывая твою принадлежность к мальцевской группировке… Сидеть тебе однозначно придется. Вопрос лишь в том – сколько. Семь-десять лет или всю оставшуюся жизнь. Вот такой у тебя нехитрый расклад… братан.
   В комнате для допросов СИЗО повисла гнетущая тишина. На сей раз первым ее нарушил Леха:
   – Хорошо, майор… Раз ты со мной по-людски, я расскажу тебе, как все было. Но с одним условием… – Реаниматор поднял на Томанцева тяжелый взгляд, встретился с ним глазами и бросил: – Имен девушки и толстяка ты не узнаешь. Толстяк никого не убивал и даже не бил. Обычный облом, каких много… А девушка…
   – Ты ее знаешь?! – понимающе кивнув, с ходу предположил Томанцев.
   – Да, – признался Леха. – И я не хочу, чтобы о ее пребывании в этом проклятом доме знала еще хоть одна живая душа, кроме меня и Be… – Реаниматор осекся, сообразив, что едва не выболтал кличку подельника. Проглотив слюну, поправился: – Кроме меня и толстого. За него я не беспокоюсь. Он хоть и недалекий мозгами, но отнюдь не болтун… Остальное я тебе расскажу.
   – Говоря по правде, установить личность и девушки, и толстяка не такая уж трудная задача, – сдержанно ухмыльнулся майор. – В компьютере РУБОПа помимо сухих досье есть огромное количество фотографий бандюг, в том числе и из мальцевской группировки. И с большой долей вероятности среди них отыщется и толстяк. Свидетель, сто к одному, опознает его. Мы вычислим толстомясого, рано или поздно возьмем, и, будь уверен, он сообщит нам имя освобожденной вами девушки. Методов развязывать языки у нас выше крыши. – Заметив, как недобро напряглись скулы Реаниматора, Томанцев поскреб гладко выбритый подбородок и продолжил: – Но если ты действительно не хочешь…
   – Я не хочу, – жестко подтвердил Леха. – Не трогай их, майор. Не как мента – как нормального мужика тебя прошу. Толку вам ни от толстяка, ни тем более от девчонки никакого. А сломать людям жизнь – дело нехитрое… Ну что, мы с тобой договорились?
   – Предварительно, – помедлив, осторожно сказал Томанцев, рукой разгоняя повисший над столом сигаретный дым. – Остальное зависит только от тебя, Алексей. Итак, погнали, – майор шумно вздохнул и хлопнул ладонями по обшарпанной крышке стола. – Откуда вы узнали про порностудию?
   – Барыга один на рынке «Юнона» по пьянке сболтнул. Это толстяка тема, я точно не могу сказать. Была лишь информация, что коттедж из белого кирпича, двухэтажный, расположен на окраине поселка. Утром мы приехали на место, я подошел к киоску, прикинулся красноперым, дал парню пятихатку и сказал, что, мол, ищу кореша. У него в Русско-Высоцком дача… Малец оказался ушлым, пришлось дать еще столько же. Он в историю про милицию не поверил, – ухмыльнулся Леха. – Наверное, рожа моя ему не понравилась. Но бабки – сила известная. Короче, выложил пацан, что живет по соседству с коттеджем и однажды видел, как оттуда ночью пыталась сбежать почти голая девица. Потом рассказал про мини-вэн, который время от времени ездит в сторону леса… Даже круглый дурак бы понял: мы нашли то, что искали. В общем, если бы не парень, все могло быть совсем иначе… А так… Нашли дом, я придумал эту мулю с переодеванием в пьяных работяг. Разыграли как по нотам, ворвались, связали, допросили козлов, узнали про девчонку… Потом кончили всех троих из их же стволов. Я и Лобастый… Нашли в гараже, в тайнике, немного денег и весьма приличную, на несколько штук баксов, кучку золотых цацек. Их эти уроды снимали с убитых шлюх. Мне было противно брать это золото, и я настоял, чтобы бросить его прямо там, на столе…
   – Что ж, теперь понятно, ради чего Антонов рискнул вернуться, – пожевав губами, задумчиво констатировал майор. – А девушку, надо полагать, вы отвезли домой?
   – Я отвез. Высадил Лобастого в Красном, потом, по дороге, толстяка…
   – Ладно, со студией в общих чертах расклад понятен, – кивнул Томанцев. – Тогда скажи мне, Алексей, без протокола… За что ты замочил Антонова? Ведь вы, если не ошибаюсь, три года были с ним практически в одной связке? Корешковались, так сказать.
   – Это дело личное, – глухо сказал Реаниматор, зло прищурив глаза. – Он сдал меня за вполне приличные по его меркам бабки в одной серьезной разборке. И я лишь чудом остался жив. Потом я его вычислил и кончил…
   – Негусто, прямо скажем, – покачал головой Томанцев. – А ведь мы с тобой договаривались общаться открыто.
   – Про Антонова мне нечего больше сказать, – отрезал Леха.
   – Ну, дело твое, – мельком взглянув на наручные часы – дорогой швейцарский «Лонжин», – задумчиво пробормотал майор. – Тогда ответь мне еще на один вопрос, и будем считать, что на сегодня мы с тобой задачу выполнили.
   Мент долго держал паузу, словно обдумывая, как лучше сформулировать свой вопрос, а затем поднял взгляд на Леху и, сверкнув карими глазами, бросил прямо в лоб:
   – Эту девушку, которую вы освободили, зовут Алена Белова. Дочь авторитета Тихого. И ты отвез ее на виллу старика, в Озерки, где в лесополосе тебя, как изменника, уже поджидала засада – пацаны Новгородского Быка. Лобастый предупредил твоего шефа, что ты собираешься освободить случайно попавшую вам в руки дочь старика, и на тебя объявили охоту. Вот за что ты его убил. Так, Леша?!
   Реаниматору показалось, что табурет, на котором он сидел, а вместе с ним и ободранные стены, обшарпанный потолок и даже зарешеченное окошко комнаты для допросов покачнулись. Как если бы в Санкт-Петербурге внезапно произошло землетрясение силой два-три балла.
   – Откуда… вам все известно? – поняв, что отпираться бессмысленно, выдавил Реаниматор. Он посмотрел на майора с такой неприкрытой ненавистью, что Томанцев почти физически ощутил исходящие от бригадира, пронизывающие насквозь все его тело пульсирующие биотоки.
   – Я долго работаю в милиции, Гольцов, – нажав спрятанную под крышкой стола кнопку вызова контролера и глядя прямо в глаза Лехе, сухо ответил старший оперуполномоченный из ГУВД. – И знаю я не только то, кто и с кем ведет разборки в моем родном городе, но и немало другой полезной и любопытной информации, поступающей из самых различных источников. До разговора с тобой – и это сущая правда – я о многом даже не догадывался… А теперь просто сопоставил уже известные ранее факты с твоими показаниями и сделал логические выводы… Умение анализировать обрывки информации и складывать из них картинку, как мозаику из кусочков смальты, – это часть моей работы. Вот так, Алексей…
   Металлическая дверь комнаты для допросов открылась, и на пороге возник высокий, крепко сбитый контролер в камуфляжной форме. Реаниматор медленно поднялся и направился к выходу.
   – Да, кстати, Гольцов! – до двери оставалось сделать всего шаг, когда Леху окликнул Томанцев. Бывший бригадир обернулся. – Совсем забыл тебе сказать… – Майор легонько хлопнул себя ладонью по лбу. – Сегодня утром погиб известный в городе политик – Александр Петрович Мальцев. Кто-то передал ему крохотную посылочку, и господин помощник депутата ее неосмотрительно вскрыл прямо в салоне своего бронированного «Мерседеса». Я подумал, что, может быть, тебе, как одному из доверенных лиц господина Мальцева, будет небезынтересно узнать эту печальную для всех нас новость…
   Леха не ответил. Для него Мальцев и братва были уже в прошлом.
   – Я знаю, о чем ты сейчас думаешь, – глухо произнес Томанцев, глядя поверх плеча Реаниматора. – Не волнуйся. Я всегда держу свое слово. Ты меня понял?!
   Вот теперь в потухших, пустых глазах Реаниматора вспыхнул явственный блеск.
   Леха молча опустил веки, развернулся и в сопровождении контролера отправился в камеру.

Глава 27

   Судебный процесс над «одним из лидеров питерской криминальной группировки, правой рукой бандитского авторитета Мальцева» власти вдруг решили сделать открытым. Леха, в котором еще теплилась надежда избежать непоправимого, узнав о таком развитии событий, с холодной обреченностью осознал – это конец! Первое же заседание только утвердило его в мысли, что исход громкого, детально освещаемого всеми средствами массовой информации уголовного дела уже предрешен, несмотря на все усилия регулярно навещавшего его в Крестах постаревшего, ставшего очень нервным майора Томанцева выполнить данное им Реаниматору обещание. Увы, состав на полной скорости катился под откос, и помочь Лехе Гольцову, стараниями прессы превратившемуся для многих простых питерцев в олицетворение абсолютного зла, могло разве что чудо…
   И вот настал день вынесения приговора. Все было как во сне – обвинительная речь гневно трясущего отвислыми, в красных прожилках щеками прокурора, тупое безразличие неподвижно уставившегося на свои ухоженные ногти носатого адвоката, холодные лица заседателей, ленивое торжество на продувных физиономиях журналистов, красные огоньки нескольких бесшумно работающих видеокамер и лютая, всепоглощающая ненависть, застывшая на бледных лицах родственников Лобастого – бабки Степаниды и недавно откинувшегося с зоны отца, худого и жилистого шестидесятилетнего уголовника по прозвищу Дядя Сквозняк.
   Когда судья потребовал встать для оглашения приговора, Леха лишь презрительно ухмыльнулся, сплюнул себе под ноги и так и остался сидеть на вытертой до блеска скамейке в своей железной клетке. Не моргая, смотрел он через прутья решетки на колышущиеся за окном зала заседаний ветви тополей и мысленно прощался с этим хмурым небом и этими облезлыми крышами, с бесконечной – на полгода – слякотью лабиринта улиц и бездушным величием возведенного великими зодчими старого города – со всем тем, простым и обыденным, что окружало его каждый день, в чем он, сам того не ведая, растворялся без остатка и чего, увы, занятый своими вроде бы серьезными и опасными, а на поверку оказавшимися лишь крысиной возней бандитскими делишками, даже не замечал…
   Увидев неожиданно опустившегося на карниз, с внешней стороны грязного зарешеченного окна, серо-черного облезлого голубя, Реаниматор вдруг ощутил, как по его щеке торопливо сбежала и обожгла уголок рта одинокая и, к счастью, не замеченная ушлыми журналюгами и видеооператорами соленая слеза. Больше он не увидит даже голубей. Откуда им взяться в глуши вологодских лесов, на острове?..
   А голос председателя суда тем времением гремел, эхом разносясь по битком набитому залу, где от спертого донельзя воздуха трудно было дышать. До сознания Реаниматора доходили лишь обрывки уже ничего не значащих фраз:
   – Именем Российской Федерации… признать Гольцова Алексея Борисовича виновным… в качестве наказания высшую меру – смертную казнь!
   По затихшему, словно обезлюдевшему залу волной прокатился вздох облегчения. Народ, озлобленный на бандитов и на весь белый свет, благоговейно внимал и открыто приветствовал справедливое решение суда. Кто-то особо эмоциональный даже захлопал и закричал «браво», но его, к счастью, вовремя остановили и заставили заткнуться. Оглашение приговора было еще не окончено.
   – В связи с принятием России в Совет Европы… учитывая… подписанный президентом Российской Федерации мораторий… суд считает возможным заменить смертную казнь на пожизненное заключение… с правом обжалования приговора через двадцать пять лет… без права на переписку и права на свидания…
   Как ни старался Реаниматор в этот роковой для него момент сохранять видимость хладнокровия, ничего не получалось. Сжатые в стальные кулаки руки и до судороги в скулах крепко стиснутые зубы все равно мелко дрожали. В животе и под ребрами образовалась пустота, словно невидимая рука вырвала все внутренности, кроме медленно и натужно бьющегося метрономом сердца.
   – Повезло тебе, сука! – отчетливо донеслись до Лехи слова отца Лобастого. – На зоне, бля буду, ты не прожил бы и месяца!
   …Четверо вооруженных солдат открыли клетку и вывели Реаниматора из зала суда по служебной лестнице, но лишь после того, как зал покинули все до единого зрители и участники процесса. Пребывающего в трансе, безразличного ко всему окружающему, кроме крохотного клочка неба в окошке «воронка», Леху снова отвезли в Кресты. Там парикмахер обрил его наголо, контролеры заставили скинуть провонявшую потом и тяжелым камерным духом гражданскую одежду, принять душ и облачиться в новенькую черную робу. Затем Реаниматора в наручниках и соединенных цепью кандалах на ногах провели по длинным гулким переходам и лестницам СИЗО в блок смертников. Контролер, как-то странно взглянув на Леху, распахнул дверь и втолкнул его в камеру-одиночку. Закуток три на два метра, без окон, с вмурованными в стену узкими металлическими нарами без матраца и дыркой-парашей в левом ближнем углу.
   Часа через полтора тюремные баландеры принесли и подали в кормушку ужин – тарелку с серого цвета варевом, ломоть черного хлеба и подкрашенную пресную водичку, называемую компотом. Реаниматор неподвижно лежал на нарах и глядел в потолок на защищенную плафоном-сеткой лампочку. Есть ему совершенно не хотелось. Но, подчиняясь громкому рыку контролера, он все-таки встал, подошел к окошку в двери и молча принял пайку. Кормушка захлопнулась, шаги в коридоре стихли. Леха вернулся назад на нары, от нечего делать поковырял ложкой накиданную в шлемку грубую перловую кашу и вдруг оторопел, заметив в ней слегка присыпанную крупой скользкую, с зелеными разводами, тягучую харчу. Своего рода пламенный привет, видимо, от кого-то из крестовских контролеров…
   Скрипнув зубами, вмиг вышедший из состояния аффекта Реаниматор размахнулся и что есть силы с диким, отчаянным криком запустил миской в металлическую дверь. Сволочи! Сявки гнусные! Знают, что останутся безнаказанными, вот и глумятся!
   «А каково мне будет чалиться там, на Каменном?!» – впервые с момента оглашения приговора с содроганием подумал Леха. Как тамошние охранные псы, на которых есть лишь одна управа – начальник тюрьмы, обращаются с осужденными на пожизненное заключение узниками – сплошь убийцами, насильниками и маньяками?! Жутко даже представить…
   Наверное, именно в эту самую секунду Леха со всей пугающей ясностью и душевной болью осознал, какой именно беспросветный кошмар, длиной во всю оставшуюся жизнь, ждет его впереди. Кошмар, от которого нет спасения. Тупик, из которого нет выхода. Склеп, куда тебя замуровали навсегда! И больше в его жизни не будет ничего, кроме изученной буквально до миллиметра крохотной камеры, двух получасовых ежедневных прогулок в тюремном дворе, безвкусной баланды на завтрак и ужин, монотонной, одуряющей работы, непредсказуемых издевательств контролеров, желающих хоть как-то скрасить свое унылое существование, и, если очень повезет, – собеседника, такого же, как и он сам, душегуба, с опостылевшей до икоты тусклой рожей прирожденного мокрушника и изверга. И все это, включая оправление на параше, – под недреманным оком тюремной охраны. И никаких радио и телевидения, никакой музыки и никаких писем. Только книги из скудной, специально подобранной ГУИНом библиотеки. И… вера в бога, которую невозможно отнять вместе со свободой. Только есть ли она в его душе, вера?! Вряд ли…
   Однажды Леха читал статью в питерском еженедельнике «Невский репортер» о священнике отце Павле, настоятеле церкви на острове Каменном. Статья, написанная известным журналистом Дмитрием Нагайцевым, рассказывала о полной драматизма судьбе человека, много лет назад сменившего погоны офицера ВДВ на рясу священнослужителя… Что ж, скоро они встретятся…
   Сидя на жестких нарах в блоке смертников следственного изолятора Кресты, Реаниматор, конечно, не догадывался, какие последствия будет иметь предстоящая ему встреча с отцом Павлом. Он просто сидел, обхватив бритую налысо голову руками, и медленно раскачивался взад– вперед, а перед его глазами кадр за кадром прокручивалась вся его не такая уж долгая жизнь. Жизнь, в которой, как в голливудском триллере, было все – и кровь, и деньги, и настоящая, обретенная совсем недавно любовь. Теперь эта жизнь кончилась. Навсегда. Впереди у Лехи Гольцова был только кромешный ад…
   Даже если произойдет невозможное, если он протянет на острове положенные до подачи прошения о помиловании двадцать пять лет и его прошение удовлетворят, то каким он выйдет на волю? Дряхлый, седой, больной старик, без дома, без родных, без средств к существованию, без возможности обрести все это и, как следствие, без желания существовать дальше. Лучшее, на что можно рассчитывать, – это быстрое угасание в вонючей богадельне для неимущих в компании спившихся, завшивленных бомжей. Так лучше уж сдохнуть там, на Каменном…
   Вдруг Реаниматор со щемящей тоской вспомнил, что у него сегодня день рождения. Ему, человеку без будущего, исполнилось всего тридцать пять…
   «…Чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы…» – сказал классик совковой литературы. Если бы все было так просто! Увы, понять, какими они были, эти безвозвратно умчавшиеся в бесконечность годы, можно, только остановившись у самой черты, у края, за которым нет уже ничего.

Глава 28

   Состояние, в котором Леха пребывал по ночам, вряд ли можно назвать сном. Скорее это было балансирование на краю бездны, из которой он то и дело выныривал, чтобы увидеть тускло мерцающую под потолком лампочку в проволочном наморднике, а потом закрывал глаза и снова проваливался, падал в чавкающий, кишащий кошмарами и обрывками видений колодец. И так – десятки раз подряд, ночь за ночью…
   Когда на двенадцатые сутки его пребывания в камере смертников в двери среди ночи распахнулась и тут же закрылась кормушка, он даже не шелохнулся. И лишь когда щелкнул замок, Реаниматор опустил ноги в тяжелых, без шнурков, ботах на бетонный пол и сел, уставившись воспаленными глазами в открывшийся проем. Еще не окончательно вернувшееся в реальность сознание подсказало: происходит что-то необычное. До сих пор по ночам его ни разу не будили…
   Когда внимательно оглядевший его из коридора заспанный пухлогубый контролер сделал шаг в сторону и в камеру не спеша вошел одетый в гражданское майор Томанцев, Леха понял, что предчувствие не обмануло его.
   – Спасибо, Андрей… А теперь оставь нас, – сказал, не удосужившись взглянуть на охранника, майор.
   Выкрашенная зеленой краской дверь захлопнулась, однако замок в ней почему-то не заперли. Видимо, встреча обещала быть недолгой… Опер приблизился, сел на нары рядом с Реаниматором, молча протянул открытую пачку «Петра Первого». Леха, не произнося ни слова, взял предложенное курево, нагнулся к заплясавшему в руке у мента оранжевому огоньку, глотнул дыма. В голове сразу зашумело.
   – Прости меня, – качнув головой, глухо проговорил Томанцев. – Я сделал все, что мог… Но был неофицальный приказ из Смольного, поддержанный начальником ГУВД. Генералу не терпелось отчитаться о полном разгроме мальцевской группировки. Вот и устроили… шоу.
   – Я понимаю, – бесцветно буркнул Леха. – Ты зачем пришел, майор? Сюда ведь, насколько я знаю, визиты запрещены.
   – Знаешь, как говорят: «Если нельзя, но очень хочется, то можно»? – с трудом растянув уголки губ, грустно заметил Томанцев. По глазам опера можно было понять – он пришел не для того, чтобы прощения просить. Предстояло нечто особенное. – Я здесь так, связующее звено, – наконец сказал майор. – В общем… встречай гостей, Леша…
   Томанцев быстро встал, подошел к двери, открыл ее и вышел.
   «А если сейчас рвануть? – машинально подумал Реаниматор, разглядывая светящуюся полоску между дверью и косяком и чувствуя, как в груди расплавленным свинцом растекается нестерпимый жар. – Больше, чем пожизненное заключение, уже не дадут, даже если положу или покалечу пару собак… Так хоть душу отведу напоследок».
   Дверь камеры снова открылась, и Реаниматор увидел Алену. Все мысли разом испарились. Случилось то, о чем он сразу же подумал после слов майора, но во что все-таки никак не мог поверить.
   Красивая, невероятно красивая, в серебристом платье, она стояла сейчас, среди ночи, на пороге камеры блока смертников, смотрела на него полными ужаса и сострадания зелеными глазищами, хлопала длинными кукольными ресницами и не решалась сделать первый шаг навстречу.
   – Алеша… милый, – кусая кулачок, дрожащим голосом прошептала Алена. – Господи… что они с тобой… сделали?!
   В голове Лехи помутилось. Он сам не понял, как оказался на ногах, кинул на пол тлеющую сигарету и бросился ей навстречу, сжал в объятиях, покрывая лицо, шею, руки горячими поцелуями и шепча только одно слово: «Аленка… Аленка… Аленка…» А она, такая близкая, такая хрупкая, легкая, как пушинка, нежно-нежно обвила его могучую шею своими полудетскими ручками и блаженно опустила веки, из-под которых одна за другой катились слезинки.
   – Лешенька, – жарко шептали ее алые, влажно приоткрытые для поцелуя губы. – Любимый мой…
   А он не верил своим ушам, он упивался ее близостью, больше похожей на сладкий сон, чем на реальность, запахом ее духов, ее тела, пряным ароматом ее блестящих длинных волос, в которые хотелось зарыться, спрятаться под их спасительным покровом и ничего не видеть и не слышать. Реаниматор нашел в себе силы на секунду оторваться от Алены только тогда, когда в проеме все еще открытой двери мелькнул силуэт майора Томанцева.
   – Ну-ну… – покачал головой и тут же отвел взгляд оперативник. – Вы бы хоть дверь-то закрыли.
   – Извините нас, – положив голову на плечо Реаниматора, тихо выговорила Алена. – Мы просто слишком давно не виделись, чтобы обращать внимание на такие мелочи. Правда, любимый? – Девушка встала на цыпочки и потерлась кончиком чуть вздернутого носа о колючий подбородок Лехи. Лицо ее раскраснелось, губы и обвивавшие шею Реаниматора руки чуть заметно подрагивали, волосы падали на плечи сверкающими ручейками.
   – Это правда, – подтвердил одетый в черную робу смертника Леха. – Спасибо тебе, майор. Ты… самый правильный мент среди всех, кого я встречал в своей жизни. Век не забуду.
   – Да уж, – со вздохом прошептал майор. Поймал взгляд Реаниматора, тоскливо покачал головой, выдавил с отчаянием: – Э-эх, ребята!.. Да как же все по-глупому… Да почему так… А-а! – сокрушенно махнул рукой, сморщился, словно от зубной боли, и, прежде чем закрыть дверь, грустно предупредил, пряча глаза в пол: – У вас, к сожалению, тридцать минут, не больше. Не подставляйте меня, лады? Я и так уже на срок насшибал… – Мент прекрасно понимал, что в нынешнем состоянии влюбленных время для них – категория относительная. Но с позором вылетать из МВД за четыре года до гарантированной пенсии старшему оперуполномоченному совсем не хотелось.
   – Мы успеем, – уткнувшись лицом в грудь Алексею, чуть слышно пообещала Алена. И как-то странно, почти мечтательно улыбнулась. Реаниматор подумал, что вот это и есть настоящее счастье… И даже вдруг явственно представил себе то, о чем минуту назад даже помышлять было страшно. Ему показалось, что в ответе Алены это сквозило настолько открыто, что понять вложенный в два обычных слова тайный смысл смог и Томанцев.
   Когда дверь с громким стуком закрылась, а снаружи недвусмысленно лязгнул замок, девушка мягко отстранилась от любимого, долго разглядывала его лицо, а потом ласково сказала:
   – Ты зашел не к тому парикмахеру.
   – Зато бесплатно, – вздохнул Леха, на миг отведя глаза в сторону, И тогда Алена не выдержала – тихо всхлипнула, уткнулась в его плечо и разрыдалась. А он гладил ее, пытаясь утешить, хотя знал, что это абсолютно бессмысленно.
   – Лешенька, – справившись с рыданиями, жарко прошептала Алена, слушая учащенное биение его сердца. – Я очень хочу, чтобы… ты был мой, а я – твоя. Понимаешь?
   – Да, – растерянно ответил Реаниматор. – А ты не…
   – Я не пожалею! – отчаянно вскрикнула девушка. Было видно, как трудно ей все это говорить, как трудно первый раз признаться в желании обладать любимым мужчиной.
   – Но мы ведь больше никогда не встретимся, – из последних сил сдерживаясь, напомнил приговоренный к высшей мере зэк Гольцов. Только вот руки его и горящая желанием плоть не хотели слушать голоса рассудка. Спустив с загорелых плеч Алены тоненькие бретели, он стянул вниз, до бедер, серебристое облегающее платье и, упав на колени, припал к торчащим вверх на упругой юной груди твердым коричневым соскам.
   Как же разительно все происходящее отличалось от торопливого спаривания полов, в обиходе называемого сексом! Сколько в движениях Алексея и Алены было ласки, нежности, страсти и безграничного желания доставить близкому человеку высшее наслаждение!
   В какой-то момент Леха ощутил, как невидимые глазу крылья буквально поднимают их с Аленой над грешной землей и они оба, уподобившись богам, парят в невесомости.
   – Я всегда мечтала принадлежать только тому, кого люблю, – сквозь всхлипы прошептала Алена и, чуть откинув голову назад, блаженно прикрыла глаза. – И я счастлива, что бог дал мне возможность испытать это счастье… Не говори больше ничего… милый! Иди ко мне! Я так хочу…
   – Я безумно люблю тебя, девочка моя ненаглядная.
   Подхватив невесомое, послушное тело на руки, Реаниматор, сделав два шага по камере, осторожно, словно спящего ребенка, опустил Алену на тюремные нары. На удивление быстро высвободился из мешковатой робы приговоренного к смерти, остался совершенно голым. Его налившееся желанием и энергией естество конвульсивно подрагивало. Бережно стянул со стройных длинных ножек Алены шуршащее платье и тоненькие как паутинка трусики, снял белые туфли на высоком каблуке.
   – Возьми меня, пожалуйста! – умоляла девушка. Ее обнаженная грудь вздымалась, полуоткрытые губы звали к поцелую, ноги, согнутые в коленях, обхватили ягодицы Лехи и настойчиво предлагали войти в жаркое, по-девичьи неподатливое и совсем по-женски призывно раскрывшееся, зовущее в сладкий плен влажное лоно. – Ты – мой муж… А я – твоя жена, – сорвалось с пылающих губ Алены и разрядом молнии отразилось в мозгу Реаниматора. – Навсегда, только ты и я! Скажи, что это так…
   – Ты и я, навсегда. И ты – моя жена, – эхом отозвался Леха, совершенно искренне, с пьянящим наслаждением. Без труда нащупав членом мягкую влажную ложбинку, он уперся руками в неудобные, жесткие нары и начал медленно, почти незаметно продвигаясь вперед, входить в трепещущую под ним, закусившую нижнюю губу девушку, чувствуя, как все сильнее и глубже вонзаются в его спину острые и длинные розовые ноготки.
   – Боже, как сладко! – шептали ему в ухо горячие губы. – Любимый мой…
   Чувствуя, как едва продвинувшийся вглубь фаллос уперся в теснину, Реаниматор на секунду остановился, дал Алене возможность несколько раз глубоко вздохнуть, накрыл ее рот истовым поцелуем и, прижав тяжестью торса к нарам, в тот же миг быстрым толчком бедер как можно сильнее и дальше вошел в глубь ее расступившегося, принявшего в свой плен почти без остатка, полыхавшего жаждой тела. Алена охнула, застыла, напряглась всем телом, широко открыв глаза. Не сдержав переполнивших ее через край, доселе незнакомых ощущений, дикой кошкой полоснула ноготками от лопаток до поясницы, оставляя на Лехиной спине кровоточащие царапины. Полуобморочный тихий стон Алены потонул в его животном, вместившем в себя радость и боль рыке.
   Вот и произошло… Теперь они муж и жена. Навсегда. По крайней мере, для живущего в ожидании своего последнего конвоя – на остров Каменный – Лехи Гольцова.
   Лаская гибкое тело Алены, изгибающееся, инстинктивно пытающееся отстраниться, выскользнуть из-под него при каждой отзывающейся легкой болью фрикции, пребывающий в блаженной нирване Реаниматор очень быстро достиг пика, а крепко стиснувшие его поясницу именно в этот момент ноги любимой не позволили ему выйти…
   Минуты две-три они лежали почти неподвижно, с невероятно счастливыми лицами. Потом Леха, в глазах которого снова появились грусть и опустошение, поцеловал Алену, осторожно встал, поднял с пола камеры робу и принялся облачаться в черную грубую одежду, которую ему суждено носить до конца дней.
   Алена, поняв, какие чувства бушуют сейчас в душе любимого, молчала. Надев трусики и натянув стального цвета чешуйчатое, облегающее каждый сантиметр ее стройного тела дорогое платье от Жана Поля Готье, она присела на краешек нар возле застывшего в позе роденовского «Мыслителя» Лехи и крепко прижалась к нему.
   – О чем ты сейчас думаешь? – прошептала одними губами, завороженно глядя на лежащий в центре крохотной камеры окурок сигареты.
   – О смерти, – даже не пытаясь обнять Алену, мрачно произнес впавший в прострацию смертник. – Как было бы хорошо, если бы меня прямо сейчас повели на расстрел. Ты даже представить себе не можешь, какая мука – знать, что ничего этого уже никогда не повторится.
   – Не говори так… – ласково гладя колючий, щекочущий ее ладонь затылок Лехи и сдерживая вновь подступающие к самым глазам, предательски опускающие вниз уголки губ слезы, жалобно попросила Алена. – Пожалуйста! Мне страшно.
   – Ладно, не буду, – выговорил Реаниматор бесцветно.
   – Мне было так хорошо с тобой, – призналась Алена, чуть помолчав.
   – Мне тоже, – не стал лукавить Леха.
   – Скажи… ты жалеешь о том, что спас меня? – спросила Алена.
   – Нет, – качнул головой Реаниматор. – Видно, такая у меня судьба – гнить заживо…
   – Перестань, умоляю! – всхлипнула Алена, обхватив его обеими руками, как трехлетний ребенок – подаренную на день рождения огромную мягкую игрушку. – Неужели нет ни единого шанса? Я ведь очень богатая, не забывай…
   – Ни единого, – жестко констатировал Реаниматор.
   – А вот и нет! – Похоже, Алена всерьез думала над темой его освобождения. – Я читала в «Криминальном курьере», что были случаи, когда человека выкупали, спасая от смертной казни! Там даже цифру называли – пять миллионов долларов!..
   – Ты серьезно? – Леха повернулся и посмотрел в горевшие поистине фанатичной уверенностью и надеждой зеленые глаза дочери Тихого. Усмехнулся скептически, покачал головой. – Какая же ты еще наивная, господи. Анекдот слышала? На сарае тоже слово из трех букв написано, а в нем, оказывается, дрова лежат…
   – Ты мне не веришь? – обиженно спросила Алена. – За прошлый месяц статья во-от такая, аж на три полосы!
   – Верю, – пожал плечами Реаниматор. – Только… если серьезно… Сказки это, туфта, забава для толпы. Поверь мне, я последние семь лет не в яслях сторожем работал, кое-что знаю… С Каменного еще никто и никогда не возвращался. Даже мертвым. Там даже кладбище специальное есть. Ни крестов, ни фамилий. Только деревянная табличка – номер такой-то… Я уже умер, навсегда, как ты понять не можешь!
   – Знать бы еще, кому именно нужно дать на лапу, с кем лучше начинать разговор, – не сдавалась Алена, пропустив слова Реаниматора мимо ушей. – Главное – выбрать верное направление. А деньги… я найду.
   – В таком случае лучше начинать сразу с президента, – с сарказмом усмехнулся Леха. – Или с писателя Анатолия Приставкина, который у него в штате помилованиями убийц занимается. Отмаксаешь сколько попросят… Достанут дело из архива, подчистят, что-то добавят, что-то уберут, а потом поднимут хай и отправят на дополнительное расследование. Глядишь, и получится. Если, конечно, ФСБ раньше не остановит…
   Леха медленно провел ладонями по лицу, словно сгоняя остатки неуместного в его нынешнем положении, дающего силы жить дальше и вселяющего пусть крохотную – даже меньше, чем крохотную! – но все-таки надежду, цветного радостного сна. В голосе Алены было столько решимости во что бы то ни стало добиться поставленной цели и выкупить его буквально с того света, что он, умный, наученный суровой бандитской жизнью мужик, вдруг почувствовал, что мало-помалу начинает проникаться этой бредовой, даже теоретически неосуществимой и по определению утопической, но такой пленительной идеей. Кажется, у медиков это называется паранойей? Стремление во что бы то ни стало достигнуть поставленной, заведомо невыполнимой, цели… Ярчайшие клинические примеры этой болезни давали вожди мирового пролетариата. И где они сейчас вкупе со своими красивыми с виду, благородными идеями?! В заднице.
   Дверь камеры с лязгом открылась, и на пороге возник Томанцев. Выглядел он, прямо скажем, не блестяще. Майор знал, что этим любящим друг друга людям прямо сейчас суждено расстаться навеки. А ему, невероятно рискующему сейчас не только своими погонами, но и свободой, ему, отнюдь не безвозмездно – ох как не безвозмездно! – согласившемуся устроить встречу напористой девчонки с осужденным смертником, выпала незавидная роль паромщика Харона, перевозящего души умерших на другой берег Стикса.
   – Время, – майор постучал пальцем по циферблату своего «Лонжина». – Мне очень жаль…
   – Я что-нибудь придумаю, Лешенька! – воскликнула Алена, поднявшись с нар и сверху вниз взглянув на опустившего очи долу, окончательно потерявшего лицо, но как-то странно напрягшегося Реаниматора. С ним, с его мечущейся в поисках выхода и не желающей смириться с уготованной участью душой явно что-то происходило. – Ты веришь, что у меня получится, любимый?! Может, не сразу – через год или два… Ведь на все надо время, не так ли?!
   – Я верю, – стараясь, чтобы голос звучал как можно спокойнее, сказал Реаниматор. Он в последний раз посмотрел на самое близкое ему в той, оставшейся в прошлом, жизни человеческое существо и закончил: – Я верю, что ты сделаешь все возможное… И не слишком огорчайся, если узнаешь, что ничего изменить нельзя. Прощай, Алена.
   – Можно! Можно!
   – Девушка, – снова посмотрев на часы, уже с металлом в голосе заговорил Томанцев, – не отвечайте черной неблагодарностью на доброе дело. И, прошу, не заставляйте меня просить контролера применить к вам силу.
   – Что ты сделаешь, если я окажусь права?! – В этот момент упорно не желающая расставаться со спасительной иллюзией Алена больше всего напоминала упрямого хулиганистого подростка, бьющегося об заклад с приятелем, что он на спор выкурит без остановки пачку сигарет, или спрыгнет на кучу песка с третьего этажа, или запросто побьет не дающего проходу, отбирающего деньги двадцатилетнего забияку и алкаша Витьку из соседнего двора. В сущности, Алена во многом все еще оставалась тем самым, не желающим расставаться с иллюзиями ребенком.
   Майор и смертник понимающе переглянулись. Томанцев, за спиной которого угрожающе выросли сразу двое вооруженных автоматами угрюмых контролеров в камуфляже, цокнул языком, ткнул себе в грудь пальцем и многозначительно провел ребром ладони по шее.
   – Считаю до пяти, потом – не обижайтесь! Раз…
   – Так что ты сделаешь?! – настойчиво требовала ответа Алена, пожирая Леху горящими глазами.
   – Два…
   – Если ты найдешь вариант, как вытащить меня с Каменного, я… – со снисходительной усмешкой нехотя начал Реаниматор. «Какой бред я несу?! О чем вообще мы говорим?! Клиника!»
   – Три!
   – …я женюсь на тебе, малыш, и у нас будет пятеро замечательных детишек.
   – Меня это вполне устраивает, Лешенька! – осветилось счастливой улыбкой лицо Алены. – Только если ты меня обманешь – держись! До скорого свидания, любимый!
   – Ага, – кивнул Реаниматор. Все это, должно быть, со стороны напоминало не слишом удачную сцену из третьеразрядного спектакля погорелого театра имени Тырпыркевича.
   Алена в последний раз посмотрела на Леху таким лукавым взглядом заговорщицы, от которого у повидавшего всякое бригадира по спине пробежали мурашки. Ну и девчонка!..
   Развернувшись, цокая каблучками по бетону и грациозно виляя стянутыми эластичной тканью узкими бедрами, дочь крестного отца с видом победительницы вышла из камеры и скрылась за поворотом ярко освещенного коридора блока смертников. Один из контролеров, заметно расслабившись и опустив «АКСУ», направился следом за Аленой по эхом отражавшей стук каблучков галерее.
   – Дурдом, – усмехнулся Томанцев.
   – Как знать, – на удивление себе самому, вполне серьезно парировал бывший бандит, а ныне пожизненно заключенный Алексей Гольцов.
   – Может, так оно даже лучше. Без страха. Ладно, братан… Бывай, что ли.
   – И ты тоже не кашляй, майор. Береги себя. – Томанцев хотел сказать еще что-то, но передумал и только махнул рукой.
   Дверь камеры с грохотом захлопнулась, щелкнул замок. Осталось только облачко сигаретного дыма на пороге.
   Леха, невероятно, чудовищно вымотанный событиями сегодняшней ночи, тяжело упал на нары, закрыл лицо ладонями и крепко, до боли в скулах, сжал зубы. И не сразу понял, что беззвучно плачет.
   После визита Алены и ее бредовой идеи, почерпнутой из «желтой» прессы, о возможности выкупа за огромные деньги приговоренного к «вышке» узника, угасшая в Реаниматоре после решения суда жажда жить – во что бы то ни стало! – безо всяких на то реальных оснований вдруг взыграла, закипела с новой силой! И от этого становилось еще паскуднее, потому что Леха не хуже Томанцева знал: ничего у девчонки не получится. Скорее всего, она даже никаких движений в этом направлении делать не станет. Это просто желание красиво сыграть финальную сцену расставания со своим первым мужчиной после свершившегося в более чем экзотической обстановке – на нарах камеры смертников – незабываемого для каждой женщины акта перехода в другую, взрослую жизнь.
   Мы все – просто актеры в огромном театре под названием жизнь…
   Спустя пять дней бывший член мальцевской преступной группировки Алексей Гольцов покинет питерский следственный изолятор и двинется по спецэтапу. Сначала в отдельном купе вагонзака его доставят в седую русскую Вологду, а затем в специально оборудованном автофургоне, в сопровождении четырех вооруженных конвоиров, перевезут на затерянный в северных лесах, посредине живописного озера, остров Каменный – в тюрьму особого назначения, в которую, по злой иронии судьбы, после большевистского переворота был превращен древний мужской монастырь.

Часть II
Охотник за иконами

Глава 29

   В просыпающемся рано Париже уже вовсю кипела жизнь, а тихий пригород суетящегося, словно растревоженный муравейник, огромного мегаполиса, называемый в шутку его жителями и таксистами кубиком Рубика, был окутан туманом и тишиной. Идеальный квадрат, застроенный лишь шикарными виллами с разноцветными крышами и разделенный на клеточки сетью тенистых, вымытых с шампунем улочек, с высоты птичьего полета действительно как две капли воды напоминал игрушку-головоломку, покорившую Европу два десятилетия назад. А с высоты человеческого роста в этот предрассветный час квартал более смахивал на город-призрак из романа Стивена Кинга, под влиянием потусторонних сил в одночасье покинутый сразу всеми его обитателями.
   Из окутанных тлеющим саваном предрассветных сумерек домов, некоторые из которых можно было без преувеличения назвать дворцами, не доносилось ни звука, ни шороха. На улочках с гладким асфальтовым покрытием и выложенными плиткой тротуарами, вдоль которых росли раскидистые каштаны, не было ни души. Даже не лаяли собаки…
   Впрочем, смуглокожего мужчину в сером костюме и надвинутой на глаза шляпе, сидевшего за рулем графитового цвета «Cитроена», плавно свернувшего с оживленного шоссе на каштановую аллею, больше похожую на туннель в сладкую жизнь, здешнее безмолвие совершенно не удивляло. В этом заповеднике для богатеев он был частым гостем и хорошо знал, что большинство его обитателей – снобы с устоявшимися консервативными правилами. В отличие от других элитных поселений в респектабельных пригородах Парижа здесь нельзя было увидеть шумных вечеринок в стиле напрочь отвязанных банкирских и гангстерских детишек – с жуткими попойками, фейерверками и массовыми ночными оргиями в открытых бассейнах. Здешние тихие обитатели редко покидали дома раньше десяти часов утра. Ранний подъем считали едва ли не дурным тоном…
   Золотой «Ролекс» на жилистом запястье сыщика показывал лишь четверть седьмого. Если в такую рань в этом скромном европейском аналоге заокеанского Беверли– Хиллз кто-то и не спал, то это мог быть лишь его патрон, месье Дидье Боярофф, человек исключительной судьбы…
   Сын еврея-лавочника из Петербурга, в дни большевистского переворота в ужасе бежавшего за границу с зашитыми в сапог бриллиантами, обосновавшегося в Нормандии и вскоре женившегося на мужеподобной вдовушке с приличным приданым, маленький, болезненный, большеносый (из-за чего Бояроффа-младшего постоянно дразнили сверстники) Дидье был начисто лишен голубых кровей, бегущих в венах у большинства его нынешних соседей. Но благодаря фанатичной целеустремленности и жажде самоутверждения как способа доказать себе самому и окружающим превосходство интеллекта над грубой силой гадкий носатый утенок, страдающий к тому же врожденной хромотой, смог добиться невиданных высот и к сорока годам стать известным на всю Францию юристом. До конца восьмидесятых патрон был едва ли не самым высокооплачиваемым криминальным адвокатом в стране. Специализацией Бояроффа были гиблые «стопроцентные» убийства, когда вина подследственного еще за час до начала процесса не вызывала у знакомых с делом судей никакого сомнения и над угрюмым, раздавленным и отчаявшимся клиентом мэтра уже был незримо занесен карающий меч правосудия. Но тут в игру вступал «нормандский ангел-хранитель», как окрестили удачливого адвоката журналисты, и ситуация, только что совершенно безнадежная для подсудимого, менялась кардинально. В семи процессах из десяти мэтру удавалось доказать полную невиновность своего подзащитного, а еще в двух случаях – спасти его от неминуемой смерти и добиться минимального срока заключения!
   Однако карьера Бояроффа-юриста уже давно была в прошлом. Уйдя на покой и покинув шумный Париж, сколотивший огромное состояние легендарный адвокат осел в этом тихом пристанище уставших от суеты большого города миллионеров и целиком посвятил себя пронесенному через всю жизнь увлечению, постепенно переросшему у старика в навязчивую идею…
   Вот уже больше десяти лет смыслом существования разменявшего девятый десяток седого экс-адвоката, высохшего, словно мумия, прикованного после второго инсульта к электрической инвалидной коляске, были древние православные иконы. А точнее – их поиски и приобретение, подчас весьма далеко выходящее за рамки закона. Ради возможности подержать в руках очередную почерневшую от времени доску с выцветшим, облупившимся и едва различимым сквозь трещины печальным ликом святого месье Боярофф был готов на все! За самыми ценными экземплярами он вел настоящую охоту…
   Сидевшего за рулем «Ситроена» мужчину звали Жак-Ив Гийом, и в кармане его пиджака лежала лицензия частного детектива. Именно он оказывал старику посильную помощь в розыске новых раритетов для коллекции. Масштабы поисков простирались далеко на восток от привыкшей к комфорту и порядку Франции. Туда, где не действуют законы цивилизованного мира, где в раздираемом нищетой, коррупцией и криминалом обществе властвует кое-как регулируемый бандитскими понятиями хаос. На этот счет у русских даже есть поговорка: «Закон – тайга, прокурор – медведь». Очень, между прочим, верно подмечено!
   Проехав каштановую аллею, сыщик свернул налево и, сбросив скорость, притормозил перед коваными воротами белоснежной виллы адвоката.
   … Для дела, которым Жак вплотную занимался в данный момент и первые результаты которого вез нетерпеливо поджидавшему его дряхлому параноику, слава богу, не потребовалось, как было однажды, надевать вместо модных тупоносых ботинок от Паоло Росси стоптанные валенки, вместо кожаного пальто – засаленный собачий тулуп и меховую ушанку и заснеженными дремучими тропами пробираться в санной упряжке к затерянному в бескрайней Сибири староверческому скиту, отвечать на идиотские вопросы нанятого за ящик водки возницы – хронически красноносого мужика из ближайшей деревни…
   Час назад самолет Жака, следовавший рейсом Санкт– Петербург – Париж, прибыл в аэропорт Орли. Гийом сразу позвонил с мобильника патрону и сообщил о мягкой посадке, после чего, повинуясь желанию старика, буквально сгоравшего от желания поскорее узнать о результатах щедро оплаченной поездки, сел в поджидавший его на подземной стоянке автомобиль и, вместо того чтобы взять курс домой, в район Елисейских Полей, и для начала хорошенько отоспаться с дороги, направился прямо к Дидье.
   Открыв кованые ворота виллы с пульта и припарковав похожий на акулу графитовый «Ситроен» на площадке перед немым в эту осеннюю пору фонтаном в виде обвитой змеем бронзовой Евы с надкусанным яблоком в руке, детектив поднялся по ступенькам парадного входа и распахнул массивную входную дверь…
   Адвокат, как и следовало ожидать, уже находился в каминном зале первого этажа. И хотя в доме было очень тепло, высохший старик сидел в напичканной электроникой инвалидной коляске, закутавшись до пояса в шерстяной плед. Коляска стояла напротив высокого окна с задернутой прозрачной шторой, и Боярофф не отрываясь смотрел в него невидящим взглядом. В правой руке коллекционера была неизменная дымящаяся черная сигара. Со стороны бывший адвокат напоминал собственную восковую фигуру.
   Как всегда, он заговорил с Жаком лишь спустя минуту после того, как сыщик пересек зал и молча опустился в плетеное кресло по другую сторону столика, на котором разместились хрустальная пепельница, открытый лакированный ларчик с сигарами, бутылка вина и один серебряный бокал на тонкой ножке. Голос коллекционера звучал подчеркнуто спокойно, но детектив знал, что бесстрастный вид хитрого, азартного и неразборчивого в средствах достижения цели собирателя древних русских икон обманчив и под изношенной телесной оболочкой немощного старца сейчас кипит, клокочет, пышет жаром вулкан необузданной страсти…
   – Как успехи, сынок? – ровный бархатный и одновременно властный голос коллекционера мало соответствовал его дряхлому виду и количеству прожитых лет. Сыщик не сомневался, что любой человек, позвонивший впервые Бояроффу по телефону, непременно подумает, что на том конце линии – импозантный сорокалетний белозубый красавец с квадратным подбородком, а не умудренный опытом седовласый старец со впалыми щеками и крючковатым длинным носом.
   – Как там погода на моей безвозвратно потерянной родине?.. Наверное, опять дождь? – надменно фыркнул Боярофф, пожевав губами.
   – Вы правы, патрон, – улыбнулся Жак. – Все три дня с неба лило как из ведра. И лишь когда я уже улетал, сквозь облака проступило солнце.
   – Это хороший знак, сынок, я верю… – попыхтев толстой сигарой и выпустив облачко ароматного дыма, тихо пробормотал коллекционер. – Насколько я понял по твоему голосу, ты нашел нашу Тихвинскую Богородицу в добром здравии? И полностью уверен, что это тот самый подлинник, который завещал Русской православной церкви старый граф Гаев, – лицо старика перекосило брезгливой судорогой, – этот выживший из ума дурак и маразматик, веривший в сладкие сказки перекрасившихся коммуняк– политиков и жиреющих на глазах попов со лживыми свинячьими глазками о возрождении духовности на этом разграбленном и с потрохами проданном на сто лет вперед диком поле под названием Ве-ли-ка-я Рос-сия?!
   – Ну, провести экспертизу, сами понимаете, не мог, – усмехнулся детектив. – Однако мое субъективное мнение, как бывшего полицейского, таково: липой там даже не пахнет! Икона, как мы и предполагали, после пышного возвращения в Петербург выставлена в храме Святой Троицы, откуда исчезла восемьдесят лет назад, когда ваш земляк вывез ее из страны…
   – Все возвращается на круги своя, как ни печально, – нахмурив и без того морщинистый лоб, бесцветно обронил адвокат, щелкнув костяшками пальцев и протянув сыщику пораженную артритом руку.
   – Вот только охранная техника не стоит на месте, – счел нужным предупредить сыщик. – Доска под сигнализацией и за бронированным стеклом. Да и сам храм в ночное время охраняется нарядом милиции. Что, в общем, неудивительно, учитывая страховую стоимость только этой иконы – два с половиной миллиона долларов!.. А там, я имею в виду храм, есть на что глаз положить… кроме этой доски. Мне бы, патрон, на безбедную жизнь и домик на Лазурном Берегу точно хватило! – ухмыльнувшись, Жак быстро полоснул ребром ладони по шее, а потом, не став более испытывать терпение босса, достал из внутреннего кармана пиджака три сделанных им в Троицком храме четких цветных снимка и вложил в выжидательно протянутую высохшую клешню адвоката.
   Старик алчным взглядом впился в фотографии.
   – Если вы готовы идти до конца, нанять банду головорезов и организовать вооруженное похищение среди бела дня, на глазах у гнусавящих молитвы священников и молящихся старух… – задумчиво пробормотал Жак, – я – пас. В случае с этой драгоценной деревяшкой мои таланты, увы, неприменимы. В идеале здесь нужен суперпрофессиональный вор. Гений! – подвел черту детектив, благодаря щедро оплаченным трудам которого адвокат уже стал обладателем нескольких раритетов. Однако ни один из них не шел ни в какое сравнение с бесценным старинным списком с Тихвинского образа Пресвятой Богородицы, прославившегося на Руси многими чудесами. По преданию, Тихвинская икона была написана самим святым евангелистом Лукою… Бдительно охраняемая доска из Троицкого храма могла стать венцом всей бесценной коллекции старика, насчитывавшей более двухсот единиц. Еще два года назад, увидев хорошо известную ему икону XVII века по телевизору, в программе новостей и узнав о безумном даре Гаева своей утраченной родине, адвокат дал себе слово во что бы то ни стало проследить путь Тихвинской Богородицы в России и, если та не осядет в хранилище Патриархии и вернется на свое прежнее место в храм, завладеть ею. Любой ценой, не считаясь ни с какими затратами.
   – Это подлинник, я чувствую, – дрогнувшим голосом процедил сквозь зубы старик, жадно вглядываясь в снимки и гладя их подрагивающими кончиками пальцев. – Я хочу получить ее, Жак… Мне плевать, что произойдет после моей смерти. Я тридцать семь лет по крупицам собирал свою коллекцию, и сегодня она лучшая в мире! Только мало кто об этом знает… – Боярофф нервно бросил фотоснимки на столик и впился в детектива требовательным взором. – Но прежде чем уйти на небеса, я хочу украсить свою коллекцию самым ценным бриллиантом из всех, что мне приходилось видеть! Ты поможешь мне, Жак, сынок?
   – Кажется, на протяжении последних трех лет я только этим и занимаюсь, патрон, – напомнил сыщик. – Надеюсь, вы простите мне прямоту?
   – Говори, хотя я и так догадываюсь, что ты сейчас скажешь, – недовольно буркнул адвокат. – Это легко прочитать в твоих глазах…
   – Такой крепкий орешек может сломать нам зубы, – словно не расслышав реплики старика, сказал Жак, медленно покачав головой, и закурил сигарету. – Как бывший полицейский, я искренне убежден, что у нас не больше одного шанса из десяти, однако…
   Брови Бояроффа лукаво дрогнули. Он, прищурившись, выжидательно взглянул на не привыкшего пасовать перед сложностями Жака и в который раз подумал, что не ошибся, выбрав в компаньоны Гийома, с треском вылетевшего три года назад из полиции и едва не угодившего за решетку. Лучший сыщик Парижа, он долгое время специализировался на поиске украденных произведений искусства и драгоценностей и случайно погорел на присвоении одной плевой ювелирной безделушки, найденной в квартире убитого турка.
   – Пожалуй, я готов пойти на риск свернуть себе шею, исключительно из чувства профессионального азарта и за солидный гонорар, – небрежно произнес Жак, развалившись в кресле и выпустив в потолок струю дыма, – но лишь в том случае, если у вас, патрон, появится приближенный к реальности план, который я сочту выполнимым…
   – План уже существует, сынок, – хитро прищурившись, улыбнулся фанатичный коллекционер и раздавил сгоревшую до пальцев сигару в пепельнице. – Мы заключим контракт с русской мафией! Заплатим кому следует, и тот человек наймет профессионалов. А после ограбления всех исполнителей – в расход, и концы в воду. Пусть ищут! Что же касается переправки кусочка дерева через границу… не думаю, что у нас возникнут проблемы на таможне, – подмигнул детективу инвалид. – Наш человек в Печорах по-прежнему в деле и к тому же совсем недавно повышен в должности. Ну, что скажешь, мой мальчик?!
   – Рискованно, – поиграв скулами, ответил Жак. – При таком лобовом варианте нужно иметь выходы на главарей, контролирующих рэкет. В России, я знаю, они называются ворами в законе и в отличие от простых гангстеров знают цену своему слову. Но в Петербурге таких авторитетных людей – единицы, а со мной, человеком со стороны, чужаком, никто из их окружения даже разговаривать не станет! Боевики из личной охраны вообще могут принять за агента ФСБ и тихо похоронить на дне ближайшего озера, с бетонным тазиком на ногах. Так, на всякий случай…
   – Значит, тебе придется серьезно поработать, сынок, чтобы эта беда случилась с кем-нибудь другим, – с обескураживающей прямотой сказал коллекционер. – Ты, кажется, хотел купить дом в Каннах, на берегу океана? Отлично, я готов подарить его тебе. Вместе с чеком на миллион швейцарских франков. Но Тихвинская икона графа Гаева должна принадлежать мне одному! И наплевать с Эйфелевой башни, сколько никчемных шкур местных аборигенов придется положить на алтарь! Я готов сам нажать на ядерную кнопку и стереть с лица земли весь этот мрачный город, стоящий на болоте и костях!
   – Это очень опасная затея, патрон, – губы Жака сжались в прямую линию. – Но я не привык отступать. Особенно когда слышу шелест больших денег.
   – Вот и славно, сынок, – едва слышно прошептал старик, снова отвернувшись к окну, откинувшись на спинку кресла и устало прикрыв веки. Его тихий голос долетал до Жака словно из глубины глубокого высохшего колодца:
   – Отдохни пару дней, выпей русской водки, сходи к девочкам в самый дорогой ночной клуб, а потом возвращайся назад. Знаешь, у меня хорошее предчувствие. Тебе обязательно повезет. А я, старый битый лис, много чего повидавший на своем веку, очень, очень редко ошибаюсь, Жак. Никогда…
   Открыв глаза, сын петербургского лавочника искоса взглянул на своего преданного пса и с мечтательной улыбкой закончил мысль:
   – А чтобы ты не попал в неприятности, я, пожалуй, дам тебе телефон одного моего старого знакомого из той самой ужасной русской мафии. Помнится, в восемьдесят девятом году я за кругленькую сумму спас его от обвинения в организации убийства алжирского наркодилера. Это было одно из последних моих дел. Конечно, по нему заслуженно плакала стенка… Когда с него сняли наручники и выпустили прямо в зале суда, он, как генсек Брежнев, кинулся ко мне с поцелуями, – адвокат поморщился, – бил себя кулаками в грудь и клялся, что, если я когда-нибудь надумаю приехать в Ленинград, он примет меня не хуже арабского шейха…
   – Чего стоит обещание какого-то незнакомого бандита, данное десять лет назад?! – скривил губы Жак, однако на его смуглом лице явственно проступил интерес. – Может, его уже замочили давно или в тюрьме гниет… В России ужасные тюрьмы, четвертое место с конца. Пишут, что хуже только в Сомали, Индии и Афганистане.
   – Да-а, с тех пор много воды утекло, и телефон мог устареть. Однако не все так печально, сынок. Не так давно я скуки ради включил одну из русских программ – передают через спутник – и вдруг увидел знакомое лицо. И не где-нибудь, а на открытии шикарного казино, в самом центре города! Поднялся мой счастливчик, заматерел… Огромные деньги крутит. А мафия, как ты знаешь, своих людей не отпускает до гробовой доски. Это дорога в один конец. Только для подавляющего большинства – для тех, кому не повезло, – она заканчивается либо контрольным выстрелом в затылок, либо долгим круизом по тюремным камерам, после которого, уже на свободе, приходит горькое осознание того, что поезд ушел и все доходные места заняты более молодыми и закаленными в схватках волками… Счастливчиков единицы. Их, тихо почивших в своей постели, кладут в лакированные гробы с бронзовыми ручками и несут до могилы на руках в сопровождении длинных похоронных процессий…
   Старик достал из лакированного ларчика с родовым вензелем, выдуманным им самим, новую сигару, специальным ножичком отрезал кончик, подождал, пока Жак даст ему прикурить, и снова уронил седую голову на кожаную спинку фантастически дорогого инвалидного кресла, способного не только менять положение спинки, разворачиваться и при необходимости ездить со скоростью велосипеда, но даже подниматься и спускаться по ступенькам.
   – Этого человека зовут Леонид Флоренский. И кличка у этого типа запоминающаяся – Треф. Сейчас ему уже где-то около пятидесяти… Воротила его уровня, владелец казино, должен не только знать, ху из ху в криминальном мире родного города, но и, сдается мне, с половиной питерских крестных отцов здороваться за руку. Так что, если поладите, с рекрутом для одноразового боевика проблем не возникнет, – задумчиво обронил коллекционер. – Ну, а если память у господина Флоренского короткая и он пошлет тебя в задницу… тогда разрешаю его убить! – с ледяной искрой в глазах добавил бывший адвокат. – Если сможешь, конечно. Свита у Трефа теперь наверняка как у банкира – из бывших офицеров КГБ. В России это сейчас модно…
   – Вы серьезно?! – счел нужным переспросить сыщик. – Насчет ликвидации русского в случае отказа сотрудничать с нами?!
   – Всю жизнь терпеть не мог лжецов! – с пафосом признался один из самых больших и циничных лжецов во всей Франции. – Убьешь, получишь от меня премию в сто тысяч франков. Но пока… этот мафиози мне нужен живым, и очень хочется верить, что не все русские гангстеры страдают амнезией в тяжелой форме, Жак…
   – Мне, пожалуй, тоже не хочется в это верить, босс, – эхом отозвался частный детектив. – Ведь вилла в Каннах и миллион швейцарских франков выглядят гораздо симпатичнее сотни «шираковских» кусков.

Глава 30

   Леонид Александрович Флоренский сидел в мягком кресле своего офиса в административном крыле недавно открывшегося после злосчастного теракта и затянувшейся почти на полгода капитальной реставрации казино «Полярная звезда» и, хмуря брови, смотрел на лежавший перед ним листок бумаги, явно вырванный из записной книжки. На листке было всего три строчки по-французски, но они заставили коммерсанта мгновенно вернуться на двенадцать лет назад, в едва не ставшую для него роковой теплую парижскую осень восемьдесят девятого…
   Щеголеватый смуглокожий иностранец, лет сорока пяти на вид, представившийся начальнику службы безопасности Лакину как частный детектив Жак-Ив Гийом и попросивший передать послание хозяину клуба, заявился в казино около часа назад и до сих пор ждет аудиенции, покуривая сигару и попивая пиво в холле у фонтана..
   Текст записки был лаконичен и конкретен: «Рад узнать, что ты в добром здравии, Треф. О данном тобой в зале суда обещании я не забыл. И если твое слово до сих пор что-то значит, прими моего человека со всем русским гостеприимством. Адвокат Боярофф».
   Леонид Александрович пожевал губами, взял со стола зажигалку, щелкнул, поднес оранжевое пламя к краю листка и бросил его в полную окурков пепельницу, задумчиво наблюдая, как огонь быстро расправляется с клочком бумаги, превращая его в тлеющий пепел.
   Он хорошо помнил и тот, едва не стоивший ему пожизненного заключения, судебный процесс, и адвоката – худого носатого старика с болезненно синюшной кожей, благодаря которому он был полностью оправдан, избежал наказания за убийство и ограбление алжирского наркобарыги и смог в тот же вечер вернуться самолетом в Москву. И разумеется, Флоренский, которого подельники из «первой волны» осваивающей благодатную Европу «русской мафии» тогда звали просто Трефом, не забыл о данном на радостях обещании оказать адвокату любую посильную помощь в России, коли возникнет такая необходимость. По правде говоря, произнося двенадцать лет назад эти полные эмоционального подъема слова, лучившийся счастьем Леонид Александрович имел в виду обычный, со всеми сопутствующими атрибутами, оттяг, организовать который для иностранного гостя в родном Питере ему было, что называется, как два пальца об асфальт… Много ли старику, прикованному к инвалидному креслу, надо? Да, он был готов выполнить обещание, но тогда, в тот миг, это был просто порыв получившей свободу души, своего рода дань уважения матерому юристу-профи, в некотором роде чаевые, добровольно выложенные великодушным клиентом сверх уже выплаченных подельниками ста пятидесяти тысяч франков гонорара – неслыханной по тем временам для русских братков суммы!
   Собственно говоря, сейчас, по истечении срока давности, Леонид Александрович мог запросто послать гонца адвоката обратно к Эйфелевой башне, ничем не рискуя и не вешая себе на шею лишнюю головную боль – как материальную, так и прочую. Но он решил этого не делать, по крайней мере сразу, не разобравшись в сути дела. Возможно, француз предложит нечто действительно стоящее. Чтобы узнать, какого рода помощи ждет от него наверняка уже окончательно превратившийся в пожелтевшую мумию Боярофф, хозяину казино «Полярная звезда» требовалось всего ничего – пригласить француза в офис и дать ему возможность высказаться.
   И кто знает, к каким последствиям приведет эта неожиданная встреча…
   Флоренский, у которого через двадцать пять минут была назначена приватная беседа с давно прикормленным высокопоставленным офицером из ГУВД, взял со стола портативную «Моторолу», связывающую его с начальником службы безопасности клуба, и, нажав кнопку, коротко приказал: «Впустите француза», – бросил рацию на стол, закурил, сложил руки на груди и, откинувшись в кресле с высокой спинкой, стал ждать гостя из Европы.
   Жак Гийом, которому наконец-то сообщили, что босс готов уделить ему несколько минут, принял известие со сдержанным оптимизмом. Детектив не сомневался, что надевший личину респектабельного бизнесмена мафиози по крайней мере захочет узнать, с какой целью словно вернувшийся с того света пожилой адвокат решил побеспокоить его после многолетнего молчания. Следовательно, встреча неизбежна…
   Сопровождаемый неприметной внешности мужчиной в умеренно дорогом черном костюме, сноровисто проверенный на наличие оружия Гийом поднялся на второй этаж старинного особняка, расположенного в историческом центре Санкт-Петербурга, прошел по коридору и, повинуясь жесту, остановился в небольшом холле, где вдоль стен стояли белые кожаные кресла и диван с дубовыми резными ручками. Клуб, как отметил про себя детектив, просто кричал роскошью, и было трудно поверить, что еще не так давно на фасаде зияла огромная дыра, через которую запросто мог проехать грузовик, а сверкающий сусальным золотом интерьер холла был полностью уничтожен.
   Не без внутренней ухмылки Гийом обратил внимание на истуканом стоявшего перед бронированной, декорированной под дерево дверью в кабинет Трефа мордатого амбала с бритой головой, квадратными скулами и пустотой в глубоко посаженных глазах. Выпирая на груди, спрятанный под пиджаком явно не хилых размеров ствол – вроде «магнума» сорок пятого калибра – дополнял обстановку как завершающий предмет декора, без которого весь интерьер выглядел бы лишь набором случайных предметов. Такой огромный пистолет ставил логическую точку. Скорее всего, «честный бизнесмен» Треф даже в туалет ходит с охраной, подумал Гийом.
   Провожатый открыл дверь кабинета, сунул туда голову, молча кивнул и предложил французу войти.
   – Благодарю вас, – сказал детектив начальнику охраны и, аккуратно перешагнув порог, плотно прикрыл за собой дверь. В ту же секунду он поймал настороженный, но исполненный присущего всем нуворишам гипертрофированного чувства собственного достоинства взгляд заматеревшего мафиози.
   – Садитесь, – сказал Флоренский по-русски, пыхнул сигаретой и указал на стул напротив. – Слушаю вас, месье…
   – Жак, – подсказал гость, внимательно, но не навязчиво, с легкой полуулыбкой разглядывая хозяина ночного клуба. – Просто Жак. Благодарю вас, что смогли уделить мне несколько минут. – Детектив вполне сносно разговаривал на языке предков своего патрона. – Может, перейдем сразу к делу?
   – Извольте. Итак, Жак, чем я могу быть полезен господину Бояроффу?
   – Прежде чем начать нашу беседу, Леонид Александрович, я хочу задать вам один конфиденциальный вопрос, – деловито оглядев кабинет, начал Гийом. – Вы уверены, что здесь нет «жучков»? – Он строго, испытующе взглянул на Флоренского.
   – Можете быть совершенно откровенны, Жак, – приподняв брови и посмотрев на гостя с заметным интересом, заверил бывший подзащитный патрона. – У меня серьезная служба безопасности, в которой немало бывших офицеров КГБ. Если вам это о чем-нибудь говорит…
   – Говорит, – согласно опустил веки детектив и перешел к главному, ради чего приехал в город на Неве: – Леонид Александрович… возможно, вы не в курсе, но мой босс, месье Боярофф, является страстным коллекционером. Предмет его страсти – старинные иконы. И я, бывший полицейский, вот уже три года помогаю месье Бояроффу разыскивать и приобретать… различными способами… на территории стран бывшего Советского Союза по-настоящему ценные раритеты.
   Гийом сделал короткую паузу, дав возможность хозяину казино вникнуть в суть его слов. Флоренский затянулся дымом, с прищуром взглянул на детектива, но промолчал.
   – Не так давно, – продолжал француз, – в поле нашего зрения попала одна старинная икона, которую завещал вашей Церкви скончавшийся на Западе граф Гаев, сын белого офицера-эмигранта, некогда вывезшего за рубеж ценнейшую доску из петербургского храма Святой Троицы… Несколько лет подряд мой патрон пытался уговорить графа продать ему икону, но тот, увы, не нуждался в деньгах. К тому же на старости лет Гаев стал сентиментален, как многие тайно вздыхающие по родине и живущие ностальгическими грезами эмигранты… В настоящий момент Тихвинская икона Пресвятой Богородицы – именно о ней идет речь – вернулась в тот самый храм, откуда исчезла восемьдесят с лишним лет назад. Под бронированное стекло и сигнализацию. Но месье Боярофф не считает это маленькое недоразумение веским основанием для того, чтобы отказаться от попыток любой ценой заполучить доску. С переправкой иконы на Запад проблем не возникнет – канал существует и проверен многократно. Вопрос лишь в исполнителях. Разумеется, во Франции есть подходящие специалисты, однако здесь не Париж. И даже не Андорра… Как говорят у вас, в чужой монастырь со своим уставом не ходят. И если бы в Петербурге нашлись серьезные деловые люди, имеющие определенное влияние и способные оказать более чем щедро оплаченную помощь скромному коллекционеру, то…
   – Я вас понял, Жак, – на губах Флоренского заиграла сдержанная покровительственная улыбка. Подавшись вперед, игорный воротила легонько хлопнул пухлыми пальцами по янтарной столешнице из карельской березы. – Только… почему адвокат решил обратиться за помощью именно ко мне? Я ведь владелец ночного клуба для персон класса VIP, а не вор-клюквенник, специализирующийся на краже икон.
   – К сожалению, Леонид Александрович, – вздохнул Гийом, – кроме вас, у месье Бояроффа нет в этом великолепном городе ни одного серьезного контакта. А вы, как выяснилось, за прошедшие с вашей последней встречи с моим патроном годы сильно укрепили свое финансовое и, без сомнения, социальное и общественное положения. Наверняка вы, как владелец «Полярной звезды», водите близкое знакомство со многими… имеющими влияние господами. Вот патрон и предположил, что вы помните о своем обещании и сумеете заинтересовать кого-нибудь из них его деликатным предложением.
   – Я, как вы правильно заметили, действительно имею обширный круг знакомств, Жак, – спокойно сказал Флоренский. – В том числе и с влиятельными людьми, не привыкшими, чтобы посторонние совали нос в их дела. И я допускаю, чисто теоретически, возможность, что предложение месье адвоката может вызвать у кого-нибудь из них определенный интерес. – Леонид Александрович стряхнул пепел и вновь откинулся на спинку кресла. Задумчиво посмотрел на завешенное вертикальными жалюзи окно. – Но любой деловой разговор должен с чего-то начинаться. И если допустить хоть на секунду, что мне удастся выйти на заинтересованное лицо, я сразу же столкнусь с логичным и вполне оправданным в данной ситуации вопросом… Вы понимаете, Жак, что я имею в виду?
   – Конечно, – кивнул француз. – Эта сторона дела отработана. Месье Боярофф готов заплатить наличными, которые без проблем можно получить в любом крупном банке Санкт-Петербурга с его скандинавского счета. Патрон полагает, что в данном случае речь может идти о вознаграждении… – Гийом сделал эффектную паузу, слегка нахмурил брови и холодно взглянул на Флоренского, – в пятьсот тысяч франков…
   Названная хитрым детективом сумма была ровно втрое меньше поставленного стариком лимита. Но для начала Гийом решил бросить пробный камень и тем самым прозондировать аппетиты местных гангстеров.
   Флоренский подвинул к себе калькулятор, быстро пробежал пальцами по кнопкам, переводя названную сумму в доллары по среднему курсу. У него получилось приблизительно восемьдесят три тысячи баксов. Не слишком много, учитывая, что старинная икона, из-за которой дряхлый парижский шампиньон, судя по всему, вот уже несколько лет подряд не находит покоя, наверняка оценивается в несколько раз… а может, и в несколько десятков раз больше! Хотя, стоило признать, что и предложенная страдающим маниакальной идеей адвокатом сумма у многих умельцев, не слишком высоко поднятых в уголовной иерархии, могла вызвать состояние, близкое к нирване. Такие за восемьдесят тонн зелени мать родную на органы продадут… Только вот допускать к деликатному и, похоже, вполне перспективному делу жадных дебилов и прущих напролом отморозков явно не стоило. Здесь нужна целая комбинация. Четкая, отработанная во всех деталях схема!
   Да и о своем личном интересе следовало подумать. За гроши пусть сявки безусые работают. Тем более у адвокатишки плешивого, слюнки пускающего при одном упоминании о трухлявой доске, похоже, действительно нет другого выхода на братву. Значит, вначале нужно дать господам коллекционерам понять свое откидное место под его питерским солнцем, а затем выдоить по максимуму. До последней капли! Вот это уже тема, на которую не стремно тратить время.
   – Одно время, не слишком долго, я имел отношение к искусству, – хмыкнув, сообщил Гийому падишахом развалившийся в кресле хозяин «Полярной звезды». – И знаю, что абсолютное большинство раритетов, включая и те, что на публике принято называть бесценными, – Флоренский поморщился, – вне зависимости от статуса их собственника, а также его желания или нежелания продавать эту вещицу, имеют так называемую страховочную стоимость. И еще я знаю, что богатые частные коллекционеры, не стремящиеся демонстрировать свои коллекции, а желающие только единолично обладать ими, те несколько тысяч человек по всему миру, которых мало интересует – краденая вещь или «светлая», готовы, не задумываясь, выложить за нее ровно половину от этой самой страховочной стоимости. Если хотите, это сложившаяся десятилетиями на черном рынке произведений искусства такса. Своего рода ориентир. Если и бывают отклонения, то, как правило, не слишком значительные.
   – У вас, господин Флоренский, оказывается, познания в данной области значительно выше, чем предполагал месье Боярофф, – тщательно скрывая свое разочарование внезапно обнаружившейся компетентностью русского гангстера в такой специфической области, как подпольный сбыт предметов искусства, сквозь зубы прошипел детектив. Его породистое лицо перекосила вымученная улыбка. – Что ж, значит, нам будет проще договориться. Всегда приятно иметь дела с компетентным партнером…
   – Я не думаю, что месье Боярофф относится к числу бедных собирателей открыток, – словно не обратив внимания на комментарий француза, тоном биржевого брокера продолжал Леонид Александрович. – А значит, я не вижу оснований отступать от сложившихся традиций. Я уверен, что смогу очень быстро выяснить страховочную стоимость Тихвинской Богородицы и уже сегодня найду минутку, чтобы лично заехать в Троицкий храм и увидеть доску воочию… А кстати и взглянуть на систему защиты от порчи и похищения… Но уже сейчас я уверен, что предложенные вами полмиллиона франков составят лишь жалкую толику от стоимости иконы по международному каталогу и даже от ее половины.
   – Я тоже пару раз слышал о таком варианте ценообразования на черном рынке, – стараясь выглядеть невозмутимым и скрыть раздражение, сказал француз. – Однако смею вас заверить, на практике все совершенно иначе… Начать хотя бы с того, что названная вами сумма в пятьдесят процентов от страховочной стоимости изначально предполагает передачу иконы заказчику из рук в руки, в безопасном месте, в любой точке мира, которую он укажет…
   – Ну, так-таки и в любой?! – фальшиво изумился Флоренский, подняв брови, и Гийом окончательно убедился, что гренадерского наскока и халявы, увы, не получится. – По-моему, дорогой Жак, вы сильно перегибаете палку. Европа, если мне не изменяет память, объединяется, и прежние границы в большинстве случаев остались лишь на политических картах. А что касается пересечения границ России и Польши – извольте, я к вашим услугам. Причем мои возможности гнать контрабанду за кордон и обратно, смею вас заверить, во много раз превышают возможности вашего канала. Я могу, если потребуется, отправить фуру с фальшивыми документами в вояж до Лондона и обратно. А вы говорите о какой-то доске размером с тетрадный лист… Ведь так?
   – Примерно так, – вынужден был согласиться частный детектив.
   – Вот видите… – развел руками Флоренский. – Возможно, милый Жак, по многим экономическим и политическим показателям Россия и отстает от цивилизованной Европы, но только не в сфере теневого бизнеса. Здесь живут по своим законам и понятиям, которые неведомы Западу, но в сфере внешних отношений мы строго придерживаемся установившихся задолго до нашего появления на арене правил. Так что, – осклабился Леонид Александрович, – я, как и обещал, попытаюсь помочь вашему боссу решить проблему при содействии наших кадров. Но я – бизнесмен, месье Гийом. В первую очередь меня интересуют деньги. Так что передайте уважаемому адвокату наши условия – половина страховочной суммы, из которой четвертая часть должна быть предоставлена в качестве аванса. Ведь организация дела потребует предварительных расходов, а брать их на себя, уверяю вас, даже при возможности получить хороший навар, здесь, в Петербурге, никто не станет… И только когда вы согласуете финансовый вопрос с заказчиком, я начну активно действовать в этом направлении и собирать команду. Уверен, двух суток на консультации вам хватит… Вот, – Флоренский протянул детективу визитку, – мои прямые телефоны. Днем я, как правило, в офисе. В остальное время к вашим услугам сотовая связь. А сейчас я должен извиниться, Жак, но у меня через пять минут важная встреча, а мне еще ехать несколько кварталов.
   – Я понимаю, – сухо ответил француз и пружинисто поднялся. – До свидания, Леонид Александрович. Надеюсь, мы договоримся.
   – Будь здоров, не кашляй. Передавай привет господину адвокату, – послышалось в ответ. В интонации хозяина казино чувствовалось столько неприкрытого превосходства, что Гийом невольно скрипнул зубами. Проклятые гангстеры! С ними нужно быть крайне осторожным. Иначе рискуешь не только не получить икону, но и лишиться денег, а то и головы.
   Проходя мимо неподвижно застывшего в холле угрюмого телохранителя, который проводил его долгим подозрительным взглядом, француз ощутил, как по его взмокшей спине пробежал неприятный холодок.
   Если бы не фанатичное упрямство патрона, ноги бы его здесь, в этом крысином логове, не было! Как бывший полицейский, Гийом знал, что делать бизнес с мафией, к какой бы этнической группе она ни принадлежала, так же рискованно, как плыть ночью с закрытыми глазами через реку, кишащую пираньями. И русские здесь – не исключение. Слово «братва» на рубеже веков знал уже каждый европейский коп…
   Однако обещанный стариком лично ему в качестве вознаграждения за похищение древней православной святыни миллион швейцарских франков, олицетворяющий собой обеспеченное будущее, стоял перед глазами парижского частного детектива заветным золотым миражом и не позволил ему дать патрону разумный совет отказаться от сделки с питерскими бандитами.

Глава 31

   Отыскать в Троицком храме нужную икону было нетрудно – лишь ее одну защищали бронированное стекло и натянутые между тяжелыми никелированными стойками вишневые бархатные леера, огораживавшие ее с трех сторон. Леонид Александрович и его сын Руслан – двадцатишестилетний смуглокожий здоровяк, командир входящей в службу безопасности казино и специализирующейся на особых поручениях зондеркоманды бойцов, – за считаные секунды отыскали предмет вожделений парижского коллекционера.
   Глядя на потемневший кусок дерева, трудно было поверить, что эта икона оценена ведущими страховыми агентствами Великобритании и США в два с половиной миллиона долларов. Именно на такую сумму компании готовы были застраховать это изображение Пресвятой Богородицы с младенцем Христом, вздумай церковное начальство отправить ее на выставку за рубеж.
   Запалив купленную в храме восковую свечу от одного из множества огоньков, горевших возле иконы, Руслан Флоренский воткнул ее в шандал, неумело перекрестился и, следуя молчаливому кивку отца в сторону выхода, неспешно покинул храм. Возле массивных дверей их ждал бронированный черный «Мерседес».
   Руслан сел за руль, запустил мотор и плавно тронул машину с места. Вывернув на оживленную в середине дня улицу, закурил. Поймал застывший взгляд отца в зеркале заднего вида, ухмыльнулся и сказал, цедя слова: «Только дебилы, потерявшие счет деньгам, могут отмаксать за такую лажу два лимона! Я бы эту доску даже в туалете не повесил!»
   – Прежде чем куда-то ее вешать, нужно сначала снять, – покусав нижнюю губу, резонно заметил Леонид Александрович. – Это не так просто, как кажется. Ты видел защиту? Попы тоже не дураки… раз рискнули в погоне за прихожанами такой шедевр на всеобщее обозрение выставить. Сдается мне, сигнализация на доске та еще. С секретом. Да и мусора с «калашами» круглосуточно возле храма дежурят.
   – Что один умелец сделал, то другой непременно сломать сможет, – изрек Руслан любимую сентенцию всех варваров и сморщился от попавшего в глаза дыма. Отпрыск хозяина казино курил по-шоферски, вынимая сигарету изо рта только для того, чтобы стряхнуть нагоревший пепел. – А мусора… разве это проблема, па?! За хорошие башли можно и мокруху провернуть, делов-то на три копейки. Дал отморозку дуру, отстегнул штукарь гринов – и считай, сержанты уже с ангелами беседуют. Кстати, сколько этот пожиратель лягушек готов выложить?
   – Пока жидярится, сволочь. Думает, мы аборигены африканские, на стеклянные бусы золотого истукана променяем. Но я его додушу, вот увидишь. Без «лимона» зелени я с ним даже базарить не стану, – сухо сообщил хозяин «Полярной звезды». – Не меньше половины этой суммы придется заплатить Тихому, чтобы нашел толкового художника-копииста.
   – Не понял… – после секундного молчания бросил Руслан. – Ты что, фраеров этих вообще кинуть собрался?!
   – Как сказать, – усмехнулся Флоренский. – Кинуть не кинуть, а план у меня уже есть.
   – Давай колись! И почему именно Тихий?
   – Я с клюквенниками дел сроду не имел, но Белов, как мне помнится, в молодости как раз кражами из сельских церквей с подельником промышлял. Подельника потом на лесоповале в Коми бревном придавило… Лет прошло с полста, но связи, выходы на скупающих антиквариат крутых барыг и тайных отечественных коллекционеров, контакты с художниками, специализирующимися на высококлассных подделках, наверняка у старика остались. Вот пусть и найдет мастера, который сможет изготовить копию, не отличимую от оригинала. А лучше две. Одну мы впарим малышу Жаку, а другую… вернем на место. Словно и не было никакого похищения.
   – Сложно, – языком перекинув хабарик в другой угол рта, скривился Руслан. – Я имею в виду подмену оригинала копией в храме. Любой эксперт, даже не слишком титулованный, вмиг туфту от раритета отличит!
   – Разумеется, отличит, – в глазах Флоренского сверкнул холодный огонь. – Если будет что отличать. И что восстанавливать. Ты, отрок, про литовца-маньяка, который в Эрмитаже кислотой на полотно Рембрандта плесканул, слышал?
   – Да че ты, отец, все вокруг да около ходишь?! Я тебе кто – хер с горы и сбоку бантик?! Выкладывай без понтов, чего намозговал…
   – Ну слушай, дорогой, – от родного сына, которому не раз приходилось в интересах бизнеса решать вопросы с помощью оружия и кулаков, у игорного магната секретов не было. – В одну прекрасную ночь пара отморозков гасит охраняющий храм наряд ментов. Все как ты сказал… Затем двое доверенных и неболтливых мальчиков, например ты сам и твой каскадер Спиногрыз, в сопровождении двух спецов – по сигнализациям и ювелирному вскрытию бронированной защиты – тихонько проникаете в храм. Спецы извлекают икону, вешают на ее место подделку, а вы тем временем устраиваете в храме господнем маленький, аккуратненький погром. Кое-что разбиваете, кое-что ломаете, разрисовываете стены пентаграммами, пишете где ни попадя три шестерки, прибиваете к распятию кошку или пса с вывернутыми наизнанку кишками, до кучи гадите прямо у алтаря… Одним словом, как можно естественнее имитируете гнусный сатанинский шабаш. А перед тем как уйти, осторожно вскрываете стеклянный пузырек с «царской водкой» – надеюсь, тебе не нужно объяснять, что это смесь двух самых ядреных видов кислоты? – и, стараясь не капнуть на себя, обильно поливаете нашу копию, превращая ее в не поддающийся идентификации кусок дерьма. Спецы подключают сигнализацию, затем вы без шума и пыли сматываетесь с добычей…
   – Ну ты, блин, даешь! – Пораженный столь затейливой комбинацией, Руслан покачал головой. – Только на хера нужны две копии, если эту все равно кислотой жечь? Не проще ли обычный кусок доски облить? Дешевле обойдется.
   – Мусора однозначно будут делать экспертизу того, что останется от иконы. Химическую. Должны быть следы краски. К тому же доска, на которой написана икона, должна быть как можно более старой. Короче, это уже не твоя головная боль, а художника!.. Слушай дальше. На следующий день мы, а заодно и все средства массовой информации Питера и Москвы в деталях посвящаем нашего французского гонца в тонкости операции. Даем возможность, так сказать, оценить всю сложность и, не побоюсь этого слова, гениальность реализованного нами плана, – Флоренский расплылся в хитрой улыбке чеширского кота. – Получаем остаток суммы и… всучаем месье Жаку второй экземпляр подделки. И катись ты, голубок, через Попенгаген на все четыре Вроттердама!..
   – Клево, бля буду! – громко рассмеялся Руслан и в восторге дважды ударил пальцами по лакированной баранке «Мерседеса».
   – Общественность, у которой еще на слуху недавний громкий процесс над главарем секты питерских сатанистов Каллистратом, да и многие товарищи из ФСБ неизбежно предположат, что данный акт неслыханного до сих пор вандализма не что иное, как месть недобитых дьяволопоклонников… А что для этих лохматых обдолбанных тварей может быть приятнее, чем гнуснейшее осквернение одного из городских храмов и уничтожение самой почитаемой его прихожанами чудотворной иконы?! Ничего!.. Конечно, некоторые особо ушлые сыскари попытаются доказать прикрытый бутафорией факт хищения, да только сделать это, имея в качестве улики только жалкий уголек, они не смогут. Вот такой план, сынок.
   – Погоди, а… как же адвокат? – вспомнил Руслан, останавливая автомобиль на перекрестке перед красным сигналом светофора. – Если он спец по иконам, то сразу поймет, что его кинули как последнего лоха. С его деньгами этот Боярофф может наделать нам больших проблем. Еще чего доброго съедет с катушек и капнет в ФСБ. Анонимно. Отмывайся потом с «хед энд шолдером»…
   – Если пустить все на самотек, то так оно наверняка и произойдет. А вот чтобы избежать возможных осложнений, придется вслед за детективом отправить в Париж человека, который организует случайное уличное нападение на месье Жака. Гоп-стоп с целью ограбления. Это нам обойдется тысяч в двадцать пять плюс билет туда и обратно, не больше. Сущая мелочь по сравнению с суммой гонорара. И если старик попробует рыпнуться, предъявить нам обычный блудняк, случившийся уже на его земле, я найду способ, как без лишних слов заткнуть ему глотку. Сдается мне, в его коллекции Интерпол найдет много находящихся в розыске культурно-исторических ценностей. Как считаешь, сын?
   – Да уж, без добычи Интерпол явно не останется, – хмыкнул Руслан. – А с оригиналом что будем делать? Мы же не спецы. Если первому встречному «коллекционеру» втюхать, так недолго и…
   – Пусть отдыхает иконка до лучших времен, – пожал плечами Флоренский. – Знаешь, как крестьяне говорят: старое говно с годами не киснет, оно превращается в навоз, слеживается и ядренеет.
   – Га-га-га! – взорвался Руслан. – Слышал бы тебя сейчас Белов, па!..
   – Закрой р-рот и меня слушай! – осадил сына Леонид Александрович. – Париж нам на хрен не уперся! В одной только Москве таких коллекционеров черного антиквариата, готовых за краденую доску выложить пол-«лимона» или больше, – как грязи. Главное, иметь точные выходы на нужных собирателей и не врюхаться в ФСБ… Был бы ценный товар, а правильный купец рано или поздно отыщется.
   – Тор-ропиться не надо, да-а, как сказал товарищ Саахов? – вспомнил крылатую фразу из популярной комедии Руслан. Но тут же стал серьезным: – Да, отец, на словах-то оно все и всегда просто безупречно, а вот на деле… Где найти спецов по сигнализации и по снятию брони? Где, мать вашу, найти такого маэстро, чтобы нарисовал две копии, хотя бы на вид, без экспертизы, не отличимые от старой, потрескавшейся доски? И где, скажи, взять сам материал для изготовления икон?!
   – А я, кажется, и не говорил тебе, что все будет очень просто. Для нас с тобой основная задача в том и состоит, чтобы на практике тема сверкала еще красивее, чем на словах, – спокойно ответил Леонид Александрович. Посмотрел на часы. – Слушай, сынок, подбрось меня к Смольному, а сам прогуляйся пару минут, лады? Нужно в темпе перетереть с Андреевым насчет нового здания. Это много времени не займет, – Флоренский хлопнул себя ладонью по нагрудному карману пиджака. – Аргумент дал – аргумент принял. Одна минута…
   – У нас с пацанами через час стрелка с евреями из Новгорода, – предупредил командир зондеркоманды. – Непонятки возникли с их автоматами. Лохи гатчинские долю требуют, внагляк, пора ямы готовить. У меня все на мази. Вырыл уже…
   – Успеешь, сынок, – пообещал Флоренский и легонько похлопал наследника по крепкому, не раз выручавшему в трудную минуту плечу.

Глава 32

   Бывший особо опасный рецидивист Олег Степанович Белов, больше известный в уголовном мире Санкт-Петербурга под погонялом Тихий, принял хозяина казино «Полярная звезда» в отдельном кабинете принадлежащего ему бильярдного клуба «Аллигатор». Здесь, в уютно обставленном закутке, где на дне подсвеченного с четырех сторон аквариума неуклюже возлежала зубастая рептилия, старый авторитет мог чувствовать себя совершенно спокойно и не опасаться, что за каждой тяжелой портьерой и из каждой розетки торчат вмастыренные недругами или спецслужбами «ослиные уши».
   Долгий, полный четких деталей и полупрозрачных намеков монолог Леонида Александровича Флоренского старик выслушал молча, лишь время от времени менялась мимика сухого, обтянутого желтоватой кожей лица. В этот миг Тихий, сам того не подозревая, как две капли воды походил на парижского адвоката, который сидел сейчас в инвалидном кресле-каталке в нескольких тысячах километров от Северной столицы. Правда, с некоторой разницей – ноги у Тихого были в полном порядке. Да и возможностями оказывать влияние на жизнь города на Неве седой, благообразный патриарх российской преступности обладал куда как более серьезными, нежели примерно равный ему по капиталу месье Боярофф…
   Наконец Флоренский закончил свой рассказ, промокнул покрывшийся испариной лоб носовым платком, закурил свой любимый «Парламент», отхлебнул глоток клюквенной водки из пузатого стакана и вопросительно воззрился на старика.
   – Ну как тебе тема, Олег Степанович?
   Тихий, попыхивая трубкой и выпуская дым через нос, чуть заметно дернул подбородком.
   – Ты молодец, Леня, что пришел сразу ко мне, – похвалил Тихий, – а не стал голыми руками… хватать каштаны из огня. Так, что ли, любят поговаривать эти гнусавые и картавые пожиратели лягушек? Кстати, ты, когда был в Париже, пробовал эти их жареные каштаны? Я по телику видел – их там на каждом шагу ниггеры продают…
   – Да-да, приходилось, – поморщился Флоренский. – Говно жуткое. Как наши желуди, если зажарить их на костре. Только крупнее и чуть послаще. Сплошное расстройство желудка. Пацанами мы и не такую дрянь пробовали!
   – А человечинку? – словно невзначай спросил Белов, исподлобья взглянув на развалившегося напротив бизнесмена. Добрая треть акций «Полярной звезды» принадлежала старику, правда, об этом знали лишь они двое да доверенный адвокат в столичном юридическом агентстве.
   – Что?! – Леонид Александрович вылупил глаза. Казалось, не прикрой он их сейчас же ладонью – выпрыгнут, закачаются на двух металлических пружинках, как маятники.
   – Ах да… – словно в забывчивости, примирительно махнул изуродованной артритом рукой Тихий. – Тебя же, сопляка, во время блокады Ленинграда еще и на свете не было. Это мы хлебнули, не приведи господи… Ну да что это мы с тобой, Ленечка, все про старину да про старину… Давай вопрос твой красивый решать.
   – Давай, отец, – с облегчением ухнул Флоренский и снова вытер лицо носовым платком. Жадно докурил сигарету и с какой-то необычной злостью раздавил ее о дно пепельницы в виде черепа. Желтая такая, с пилообразными трещинками в местах соединения лобовых и затылочных костей.
   А может, это и был самый настоящий череп? Кто его, Тихого, приколы знает…
   – Значит, так, – откинулся на спинку вращающегося кресла авторитет и совсем по-сталински отвел в сторону правую руку с зажатой в ней трубкой, с той лишь разницей, что Сталин держал трубку в левой, чуть согнутой руке, маскируя тем самым последствия ранения, полученного им в бытность молодым боевиком-революционером при проведении теракта. – Дело это верное. Жабоедов мы с тобой разведем. Однако, как ни крутись, настоящие мастера за редким исключением до сих пор все еще на государство пашут. Но ты не очкуй. Есть у меня человечек вот там, – двумя пальцами левой руки Тихий похлопал себя по плечу, намекая на погоны, а потом указательным ткнул в потолок, – в матушке столице златоглавой. Через него добудем профи, которые расщелкают и твое стекло, и сигнализацию, как Терминатор – грецкий орех… На тебе – мокруха ментовская, организация крутого шабаша в храме и развод жабоедов по полной программе.
   – Осталось самое сложное, – видя, что Тихий нахмурился и, возможно, думает о том же самом, вставил Флоренский. – Художник, который сможет быстро и очень качественно изготовить две копии… И еще, – хозяин казино откашлялся и отвел взгляд, – я так полагаю, после завершения работы мастера придется… обязательно нейтрализовать.
   – Не волнуйся, – Леонид Александрович заметил, как блеснули глаза старого авторитета. – Эту проблему я тоже беру на себя. А теперь, когда предварительный расклад ясен, я предлагаю обсудить нашу с тобой, Ленечка, долю в общем деле. И хоть в народе делить шкуру неубитого медведя… так же, как покупать детские вещи до родов, считается делом стремным, в нашей профессии без этого нельзя. От непоняток и начинаются разборки. Согласен со стариком, дорогой?
   – Твоя правда, Степаныч, – сказал Флоренский. – Доля каждого из подельников должна быть определена заранее. Иначе начнется грызня… Кому и сколько мы будем максать из своей кодлы – это, я так понял, наше личное дело? Остается самая малость – разбить навар по сложности и ценности участия каждого.
   – Приятно иметь бизнес с грамотным компаньоном! – пыхнув ванильным дымком, сдержанно, с чувством собственного превосходства ощерился Тихий. – Значит, начнем по порядку. Клиент – твой?
   – Мой, – с готовностью кивнул Флоренский.
   – Необычная и красивая идея с подставой в виде сатанинского погрома, «черной мессы» и уничтожения иконы кислотой – тоже твоя, – загнул второй палец авторитет.
   – Моя, Олег Степанович! – словно извиняясь, развел руками все больше расплывающийся в улыбке и предвкушении богатой поживы честный труженик покера и рулетки.
   – И предложение нарисовать вместо одной копии сразу две, всучить французу туфту, благополучно снять с месье Бояроффа все бабки, отправить гонца с доской за бугор, а уже в Париже организовать ему нечто вроде гоп-стопа или вообще несчастного случая, в результате которого икона попадет в полицию, – это тоже придумал ты, – подвел черту под участием в деле Флоренского старик.
   – Я, – оскалив рот и сверкнув чудом металлокерамики, согласился Леонид Александрович. – Адвокат – это не проблема, его я беру на себя.
   – Тогда что же остается у меня?! – с деланой приниженностью скривил синеватые тонкие губы Тихий. – Сущая безделица, не о чем даже упоминать…
   Вдруг взгляд старика стал холодным как лед и острым как игла. Его пустые темные зрачки буквально вбуравились во Флоренского, тут же присмиревшего. От недавнего торжества и ликования не осталось и следа. Треф напоминал кролика, сжавшегося перед готовящимся сдавить свои смертельные кольца удавом.
   А матерый зэк, главарь бандитской группировки, который не так давно одержал трудную, вызвавшую уважение у всего криминального Питера позиционно-психологическую победу над заметно поджавшей хвост бандой Мальцева, понял, что Флоренский дошел до нужной кондиции, и продолжил:
   – Я должен беспокоить глубоко законспирированного, обретающегося на самой Лубянке человека из спецслужб, найти и уговорить, причем за огромные деньги, двух действительно лучших спецов с золотыми руками. И я должен в огромной стране отыскать того единственного художника-иконописца, который смог бы, не имея перед глазами оригинала, сделать с Тихвинской Богородицы целых две ни в чем не отличимые от нее копии. И при этом использовать в качестве основы не просто доску, а трехсотлетней давности!
   Закончив монолог, Тихий вытряхнул из трубки пепел, набил ее снова табаком из бархатного вишневого кисета, прикурил, вышел из-за стола и, сложив руки за спиной, принялся мерить шагами комнату, время от времени останавливаясь перед аквариумом, где забеспокоился явно голодный кайман.
   – Ты знаешь, как я тебя уважаю, Леня, – сказал Тихий, доставая из-под аквариума не видимую с того места, где расположился Флоренский, маленькую клетку с белыми мышами. – Но давай будем говорить начистоту. Я знаю имя заказчика. Разыскать его и предложить свои услуги мне не составит ни малейшего труда. Это вопрос, самое большое, недели…
   Губы игорного воротилы предательски дрогнули, кулаки сжались. Грудная клетка стала вздыматься выше, на щеках проступили пунцовые пятна. Флоренский понял, что он, сам того не ведая, попался на удочку матерого, но еще не потерявшего ни своей силы, ни звериной врожденной хитрости коварного хищника. И целиком уступил инициативу в блестяще задуманной им операции этому старому, но до сих пор прочно державшему масть пердуну!
   – Про убийство двух рядовых ментов и шабаш в храме даже говорить не хочется – это детский лепет. Одно движение мизинца, и Бульдог заманит в ловушку половину ОМОНа и разорвет их в клочья взрывом фугаса. Специалисты и иконописец тоже на мне… Про французика, гонца адвоката, смешно и вспоминать. Пыль. Слякоть. Вот и получается, что при таком раскладе ты, чисто теоретически, становишься просто лишней, путающейся под ногами пешкой! А?!
   Две белые красноглазые мыши, в ужасе забившиеся перед лицом неизбежной гибели, с тихим плюханьем упали в аквариум, где на дне застыл приподнявший морду крокодил. Вскипевшая вода мгновенно окрасилась алой кровью. Спустя секунду все было кончено, только из пасти снова превратившегося в зеленое бревно каймана торчал одинокий жалкий розовый хвостик. Неуловимое движение рептилии – и вот исчез даже хвостик. Крокодил смачно, хотя и беззвучно отрыгнул – к поверхности аквариума побежали и лопнули два бесформенных, студенистых на вид воздушных пузыря.
   – Хор-о-оший Буля, хор-о-оший! – ласково, с нежностью промурлыкал Тихий, попыхивая трубочкой. Для него крокодил был равным существом. Правда, лишь в своем, жестко ограниченном его, Тихого, божественной волей, мирке. Бывший рецидивист Белов любил чувствовать себя вершителем чужих судеб…
   Авторитет обернулся, не спеша снова уселся за стол, сложил руки на груди, взглянул на посеревшее, растерянно-ненавидящее лицо хозяина «Полярной звезды» и, полностью удовлетворившись действием, которое оказала демонстрация его силы и власти на возомнившего себя пупом земли прибандиченного коммерсанта, расплылся в почти дружеской покровительственной улыбке.
   – Но ты, Лешенька, не всякий толопанец с улицы. Мы с тобой, почитай, одной крови, – ослабил смертельную удавку лютый змей. – Вместе тюремную баланду веслами из шлемок жрали, вместе дела серьезные проворачивали. А значит, одна у нас с тобой тропинка. У кого чуть шире, у кого чуть уже. В данном случае это ничего не меняет…
   У Флоренского, которого едва не хватил апоплексический удар, заметно отлегло от сердца, словно барин вместе с «помилованием» сбросил ему со своего плеча почти новый полушубок. Холоп был рад по-собачьи подползти к господину на брюхе, сказать «тяв!» и благодарно завилять хвостиком. Не выгнал добрый хозяин на холод лютый, позволил нам, дворнягам, у господского огня греться и кости под обеденным столом подбирать. И на том спасибо… А что до нанесенного оскорбления и затаившейся в глубине собачьего сердца обиды – так мы ему еще отомстим. Втихаря, чтобы под кованый сапог не подставляться, однако чувствительно, больно! А выпадет случай – вообще насмерть горло перегрызем…
   – Какая твоя законная доля, Олег Степаныч? – с огромным усилием сумев не вильнуть взглядом, проблеял Флоренский. Застрявшая в носу повелителя рулеточных столов и «одноруких бандитов» зеленая сопля мешала членораздельной речи.
   – Мои условия справедливые, – глухо выдохнул старый авторитет, глядя пустыми глазами, казалось, не только сквозь бизнесмена, но и сквозь стены – в бесконечность. – Я хочу получить только подлинник иконы.
   – И… это все?! – оторопел Леонид Александрович, совершенно не ожидая от старика такого «альтруизма». На секунду делец даже перестал дышать.
   – Все, – кивнул Тихий. – А рассчитываться с исполнителями – как со своими амбалами, так со спецами и художником – ты будешь сам, из денег, которые получишь у адвоката. Чем больше с жабоглота вытянешь, тем круче прямой навар. Меня эта сторона не касается.
   – Но ведь я никого из спецов… кроме отморозков моего Руслана… не знаю! – поспешил сообщить обрадованный Флоренский, в пылу радости даже не заподозрив второго по счету коварного подвоха, на который он купился так же просто, как наивный дворовый хулиган, впервые идущий на гоп-стоп с матерым уркой, покупается на обещание поделить добычу «по справедливости».
   – Ладно, чего не сделаешь для старого кореша, – с явной, как показалось Флоренскому, уступкой в голосе старик согласился стать посредником при передаче гонорара художнику, а также спецам по сигнализации и снятию бронированной защиты иконы. – Но учти, Леня, чтобы с твоей стороны – никакого жлобства, никаких накладок!
   – Да что вы, Олег Степанович! – замахал не гаснущим даже на ветру пламенем только что зажженной золотой зажигалки «Зиппо» собравшийся прикурить коммерсант.
   – Знаю я вас, бизнесменов!.. Оглоеды…
   – Сколько потребуется – столько и дам!
   – Ну, значитца, так тому и быть… Сказано, отмаксать сто, значит – сто! Сказано, дать двести пятьдесят с хвостом, значит, выкладываешь по первому требованию! Или прикажешь мне из своего кармана техникам за работу отстегивать?! – жестко давил на психику, выбивая практически неограниченный кредит, опытный стратег ведения подобных шкурных дел Тихий. – Дык что, Леня, теперь твоя главная задача – с жабоедами не продешевить. Залупить их по самое «мама не дает»!
   – Не волнуйтесь, Олег Степанович, – облизнулся, хитро ощерившись, окутанный облаком табачного дыма хозяин «Полярной звезды». – Уж как разводить лохов, я знаю! Не пальцем деланный – инструментом! Ха-ха!
   – Ну-ну… – поддержал новоиспеченного компаньона Тихий и, словно невзначай, слегка отвернулся, чтобы жадный барыга не заметил лукавых угольков в глубине его воровских глаз.
   Перед тем как расстаться со стариком, раскрасневшийся от крепкой клюквенной «Финляндии» Леонид Александрович Флоренский уже от дверей торопливо оглянулся на авторитета, снова подошедшего к аквариуму с затихшим кайманом, и полушутя-полувсерьез, словно между прочим, спросил:
   – Олег Степаныч, признайся, а зачем тебе доска-то? После прокола с гонцом вряд ли адвокатишка Боярофф рискнет иметь дела со страшной русской мафией… А вещица-то больно приметная, во все мировые каталоги внесена. Просто так, с кондачка, не сбыть. А вот спалиться – это запросто… ФСБ и Интерпол такой шум поднимут – туши свет!..
   – А что бы ты сам с ней сделал? – обернувшись, парировал Тихий.
   – Схоронил бы до лучших времен, – пожал плечами Флоренский. – Глядишь, лет через пятнадцать-двадцать шум стихнет… – закончить он не успел, его перебил старик:
   – А я образок у себя в спальне, в переднем углу повешу. И лампадку перед ней зажгу. – Тихий, как показалось Трефу, нисколько не шутил. – Грехи свои смертные замаливать буду. И место, где Богородица Тихвинская нашла себе пристанище, только бог ведать будет! Но с ним я как-нибудь договорюсь… – Авторитет испепеляющим взглядом впился в бизнесмена. – А ты, Леня, коли жить хочешь долго и беззаботно, с того дня о существовании доски забудешь раз и навсегда!
   – Да я что? Я – могила! – замахал руками Флоренский, даже не подозревая, насколько пророческими окажутся эти с испугу сорвавшиеся с языка слова.
   Лишь по дороге домой, сидя в салоне бронированного лимузина, хозяин элитного ночного клуба с тоской понял, в какой глубокий зиндан к ушлому старику он только что угодил. Не иначе как еще в бытность свою клюквенником Белов сбывал барыгам отнюдь не все добытые в походах по «клюкву» доски. Кое-что, безошибочно определяя самое ценное, оставлял и себе. Прятал в укромных уголках, хранил долгие годы. Пока наконец не стал тем, кем он является сейчас, и не собрал все распиханные по стране заначки в один тайник. И сейчас, как пить дать, старый мухомор – один из самых крутых подпольных коллекционеров. Причем в коллекции его – без фуфла – сплошь бесценные раритеты. Когда-нибудь все они, помимо миллионов в валюте, вложенных в бизнес здесь, в России, и раскиданных по банкам разных стран мира, достанутся дочери старика – шестнадцатилетней красавице Алене. Да-а, та еще штучка! По такому личику, такой попке и глазищам сам Жан-Клод Ван Дамм сох бы, как вобла на азовском лимане!
   «Руслана моего на мокрощелке этой сладенькой женить – вот это была бы тема! – неожиданно вихрем пронеслось в мозгу у Флоренского. – Да только куда ему, отморозку… Такому в самый раз сисястая мокрушница Никита!»
   Э-эх, узнать бы у старого пердуна, без лишних условностей, под пытками лютыми, где его закрома?! Внукам бы до гробовой доски хватило!

Глава 33

   Детектив Жак-Гийом позвонил на мобильный Трефу уже вечером следующего дня, после подробных консультаций с адвокатом Бояроффом.
   – Это племянник месье Рено, Жак, – явно опасаясь прослушки, представился гонец.
   – А-а, здравствуй, дорогой! – Леонид Александрович мысленно усмехнулся смекалке бывшего лейтенанта парижской криминальной полиции. – Как здоровье моего драгоценного компаньона?
   – Вполне терпимо, – ответил детектив. – По-прежнему интересуется возможностью достать в Санкт-Петербурге то целительное монастырское лекарство от рака, изготовленное по старинному рецепту, о котором он спрашивал в прошлый раз. Сетовал, что предложенная ему по спекулятивным каналам цена очень уж высока. К тому же существует вероятность нарваться на шарлатана… Больше чем двадцать пять процентов от затребованной суммы дядя не может себе позволить заплатить. Зато высылать товар по почте не потребуется, лекарство будет доставлено прямо в Париж, курьером фирмы.
   – Можете передать дядюшке, что я с огромными трудами и затратами, но все-таки разыскал древний северный монастырь, единственный в стране, где столь необходимое ему снадобье из редких натуральных компонентов, бегающих, плавающих и произрастающих исключительно в России, тамошние умельцы могут, во избежание фальсификации, изготовить буквально в вашем непосредственном присутствии, – сообщил, улыбаясь, Флоренский. Его забавлял подобный способ передачи информации по сотовой связи, но Леонид Александрович отдавал должное предусмотрительности гостя – бывшего полицейского. Телефонные разговоры во все времена и во всех странах мира не считались открытым каналом для обсуждения дел криминального характера. – Что касается цены лекарства, которое так жаждет получить месье Рено, то она, как выяснилось при более скрупулезных подсчетах, даже несколько возросла и никак не может составить меньше шестидесяти процентов от той, что предложена вам европейским посредником. К тому же только мы гарантируем стопроцентное соответствие рецептуры и максимально сжатые сроки изготовления… Увы, если ваш дядюшка не в состоянии заплатить за целительное снадобье, я вынужден буду отозвать свой предварительный заказ на подбор крайне дорогих компонентов, необходимых для изготовления лекарства…
   – Шестьдесят процентов от спекулятивного курса – это примерно одна целая и четыре десятых единицы, – подсчитал Гийом. – Сумма просто неслыханная!
   – К сожалению, это все, что я могу для вас сделать, – печально вздохнул хозяин «Полярной звезды». – Думаю, если снадобье вам так необходимо, что вы несколько лет подряд безуспешно пытались приобрести его в обход официальной драконовской цены, то предложенный мной вариант при гарантированной чистоте рецептуры – это минимум, на который вы вообще можете рассчитывать здесь… Знаете, я скажу вам даже больше. Я передумал! Даже в случае отказа месье Рено от предварительного финансирования и от названной мной суммы я не стану приостанавливать процесс подбора компонентов и создания лекарства! Я доведу дело до конца своими силами и средствами. А затем уже готовый товар предложу на рынок. За девяносто девять процентов от номинала. Уверен, даже при таком раскладе и, разумеется, при отсутствии излишней торопливости покупатель найдется. Причем не за рубежом, а здесь, в России.
   – Я понял вас, – жестко отрезал Гийом. – Ответ месье Рено вы узнаете в ближайшие сутки.
   Детектив первым отключил связь.
   – Куда ты, на хер, денешься, – с ухмылкой процедил Флоренский, пряча крохотный мобильник в янтарном корпусе в карман клетчатого пиджака от Версаче. – Сама разденешься!
   Через пять часов адвокат Дидье Боярофф сообщил через своего посланца, что готов заплатить за Тихвинскую икону Пресвятой Богородицы XVII века из Троицкого храма в Санкт-Петербурге ровно один миллион долларов наличными. Причем двадцать процентов от названной суммы – немедленно, в качестве аванса.
   Леонид Александрович Флоренский, честный питерский коммерсант, в прошлом едва не осужденный на пожизненное заключение во Франции русский браток по кличке Треф, почесав затылок и поломавшись для приличия, дал добро. Спустя сутки Жак Гийом получил в одном из питерских банков двести тысяч долларов и передал их лично хозяину ночного клуба «Полярная звезда». Таким образом подготовка к похищению ценнейшей иконы вошла в реальную подготовительную стадию.
   Командир зондеркоманды казино Руслан Флоренский и его верный подельник Спиногрыз принялись пачками скупать на книжных развалах всю обнаруженную там литературу про сатанинские обряды и изучать с ее помощью порядок проведения кровавых бесовских шабашей, чтобы, не приведи черт, сыскари из госбезопасности ни на секунду не усомнились в имевшем место взаправдашнем, направленном исключительно на осквернение православной святыни и храма божьего, акте сатанинского вандализма, чтобы никто из них не заподозрил тщательно закамуфлированного грабежа…
   Что же касается фактически банкующего операцией Тихого, то старику во второй раз за последний год пришлось вспомнить придерживаемые на самый крайний случай связи в верхах столичного ФСБ. Ведь только с помощью спецслужб можно было найти и – главное! – заставить профессионалов в области суперсовременных сигнализаций и бронематериалов принять участие в похищении православной святыни.
   А еще седовласому и седобородому старичку Олегу Степановичу Белову предстоял неблизкий путь к затерянной в лесах, обезлюдевшей архангельской деревушке, к очагу всеми забытого и тихо спивающегося иконописца-самоучки Прохора Варежкина. К услугам самородка уже три– четыре раза прибегали окопавшиеся в святая святых русской культуры – Государственном Эрмитаже и Русском музее – «кабинетные» воры в галстуках и костюмах. В результате их радения некоторые шедевры давно сменили прописку, осев в частной коллекции еврейского эмигранта по ту сторону Атлантического океана. А не спеша прогуливающиеся по залам великих музеев туристы со всего мира до сих пор восторженно качают головами, не подозревая, что перед ними в золоченых рамах висят скопированные самоучкой с обычных альбомных глянцевых репродукций новоделы, за которые гениальный кустарь получил подержанный армейский «уазик», мощную переносную рацию, новенький карабин «сайга» с комплектом патронов, столитровую пластиковую канистру чистого спирта и набор масляных красок с кистями всех калибров.
   Тихий не был бы Тихим, если бы в отличие от ГУВД не знал о некоторых безобразиях государственного масштаба, происходивших в его городе. Таким образом старый авторитет, имевший стукачей даже в среде хранителей произведений искусства, «совершенно случайно» узнал имя человека, продавшего на Запад бесценные картины. А затем со сдержанным изумлением услышал об одиноком таежном охотнике Прохоре Варежкине.
   Спустя два часа после общения с ребятками Бульдога и дедушкой-авторитетом работник Эрмитажа перерезал себе вены в собственной ванне-джакузи, перед смертью собственноручно написав записку с просьбой во всем винить некую очаровательную, но недоступную К. Сыщики только головами покачали – взрослый мужик и такой идиот…
   А старик успел узнать главное: ни разу в жизни не бывавший даже в областном Архангельске, ежечасно освежавшийся стаканом первача добродушный охотник писал копии с картин мастеров не ради возможности получить бесценные для отшельника внедорожник, новенькую рацию и запас «горючего» и красок на целый год вперед, а из простого человеческого интереса. Получится али нет? Получилось. Еще как получилось!
   А особенно преуспел неказистый мужичишка Прохор в рисовании на дубовых досках ликов православных святых. Неудивительно, что к пятидесяти годам, прожитым на этом свете Варежкиным, его приземистая крепкая изба, стоявшая у кромки леса, на обрывистом берегу великолепной и дикой реки Пухтюга, своим внутренним убранством напоминала Всехсвятскую церковь.
   Во всяком случае в этом с пеной у рта убеждал Тихого перед смертью «от неразделенной любви» ответственный сотрудник Эрмитажа господин Самсонов. Он же трясущейся рукой достал из сейфа и отдал Бульдогу подробную топографическую карту северной русской области, где был обозначен заковыристый автомобильный маршрут от Архангельска до обители одинокого охотника, которую отделяла от ближайшего жилья тридцатикилометровая дикая тайга…

Глава 34

   Лесная дорога от районного центра до «мастерской» Прохора Варежкина казалась порой бесконечной. Но финал, как известно, есть у всего. На исходе пятого часа черепашьей езды два тяжелых, перепачканных грязью и пылью по самые стекла черных джипа обогнули скалистую, поросшую молодым ельником гору и, урча моторами, остановились на крутом, обрывистом берегу Пухтюги. Представшая перед глазами панорама завораживала своей первозданной, нетронутой красотой. Впрочем, прелести северной природы сейчас мало интересовали измотанных путешествием, донельзя уставших экспедиционеров.
   – Ну, наконец-то! – с облегчением произнес вымотанный многочасовой ездой Бульдог и, еще раз на всякий случай сверившись с развернутой на коленях картой, указал рукой на тянущиеся впереди вдоль берега ветхие домишки заброшенной деревни.
   Пал Палыч по собственной инициативе сел за руль идущего первым внедорожника, в котором кроме него находились сам Тихий, бригадир Дольф и захваченный с собой в «экспедицию» высокий молчаливый профессор Мазуркевич из мухинского художественного училища – признанный эксперт по старинным русским иконам. В его обязанности входило дать свое компетентное заключение после того, как таежный самоучка Прохор Варежкин, пользуясь лишь качественными репродукциями в напечатанном за рубежом альбоме и четкими, крупными фотоснимками, сделанными уже в Санкт-Петербурге, в храме, напишет копии с Тихвинской Богородицы. О том, что художник может просто отказаться от выполнения заказа, ни сам авторитет, ни сопровождавшие его боевики даже не допускали мысли. Они, профессионалы, умели так делать предложения, что ответить «нет» было невозможно…
   – Слава богу, вроде добрались, – в тон начальнику своей гвардии отозвался тоже порядком вымотанный дорогой Тихий. – Давай, Паша, трогай… Который дом-то нужен?
   – Самсонов говорил, что в деревне только один Прохор остался, – сказал Бульдог. – Так что не ошибемся. Собаки чужаков сразу приметят. Их у него вроде аж целых три штуки. Финские лайки.
   Профессор Мазуркевич и громила Дольф ничего не сказали. Первый спал, приткнувшись головой к стеклу и похрапывая, а второй вообще мало разговаривал. Добрались до какой-то таежной деревни, где живет какой-то лох, ну и что? Обычная работа… Двухдневное автомобильное, с относительным комфортом, путешествие из Северной столицы в этот медвежий угол, порядком вымотавшее попутчиков Дольфа, бывшему старлею разведроты спецназа ВДВ представлялось всего лишь легкой разминкой и даже отдыхом…
   Бульдог оказался прав. Первым живым существом, которое они увидели, въехав в опустевшую деревню с десятком черных полуразвалившихся домишек-срубов, была собака. Точнее – сразу две рыжие, лохматые, отдаленно похожие на крупных лисиц остромордые псины. Покойник Самсонов, не раз навещавший отшельника в этой дыре, не обманул – это были чистокровные финские лайки. В собаках Пал Палыч разбирался не хуже иного кинолога. Только почему две, а не три?
   – А вот и хозяйские телохранители, – вымученно улыбнулся Тихий, убирая в кожаный чехол порядком осточертевшую трубку. От частого курения в дороге у него уже першило и сушило в горле. – Только самого Прохора что-то пока не видно…
   Старик, чуть прищурившись, внимательно вглядывался в необитаемые, давно покинутые по разным причинам своими прежними жильцами дома. У многих от старости прогнили и провалились крыши. Окна были либо наглухо заколочены, либо зияли пустыми черными глазницами. Головной джип, а за ним и второй, с братками, медленно ползли по единственной улице деревни.
   «Виллу» отшельника Тихий увидел только тогда, когда сопровождаемый истошно лающими собаками «Чероки», проехав мимо безлюдных развалюх до самого склона, круто уходящего вниз, к реке, остановился возле высокой разлапистой сосны.
   – Ни фига себе! Прямо дворец таежного князя! – присвистнул Бульдог, переглянувшись со старым авторитетом, который сидел рядом с ним. Обычно безразличный ко всему, кроме драк, разборок и оружия Дольф, не оставшись равнодушным к представшему зрелищу, всей своей массой подался вперед. Проснувшийся от возгласа Пал Палыча профессор Мазуркевич тер пальцами покрасневшие глаза и, быстро приходя в себя, хлопая веками, тоже с изумлением лицезрел раскинувшееся внизу, под горушкой, на которой стояла деревня, на поляне у реки, имение одинокого охотника Прохора Варежкина. С трех сторон окруженное лесом, оно походило на старообрядческий скит.
   Добротный, судя по цвету дерева поднятый не более десяти-пятнадцати лет назад дом из толстенных бревен, под высокой островерхой крышей, крытой лемехом. Широкие светлые окна с резными наличниками и ставнями. Рядом – чуть уступающая дому размерами хозяйственная пристройка. Возможно, мастерская. Чуть в стороне, за домом, крохотная банька. И все это окружено правильным кольцом опоясывающего «скит» высокого бревенчатого забора с открытыми, словно приглашающими случайных гостей войти в гостеприимный дом воротами, увенчанными навесом, по бокам которого на двух столбах сидели деревянные петухи.
   – Похоже, наш хозяин умелец не только по части живописи! – ухмыльнулся Пал Палыч. Надавив на звуковой сигнал, хотя в этом не было никакой нужды – собаки заливались звонким лаем уже добрых десять минут, и не обратить на это внимания Прохор просто не мог, – начальник гвардии завел грязный внедорожник в призывно открытые ворота, лихо развернулся на пятачке перед крыльцом и заглушил двигатель. Посмотрел на Тихого: – Приехали, Степаныч…
   – «Уазика» нет, – внимательно осмотревшись вокруг, угрюмо заметил старик. – Знать, уехал куда-то самородок наш бесценный. Что ж, придется ждать… Раз ворота открыты, значит, скоро Прохор вернется. Выгружаемся, Паша…
   Сзади, на расстоянии метра, остановился второй джип. Хлопнули двери. На землю выпрыгнули трое поджарых, спортивного вида мужчин лет около тридцати – костяк спецбригады Дольфа. Судя по возгласам, боевики тоже не ожидали увидеть здесь, в лесной глуши, выстроенный наподобие обители староверов образчик древнего народного зодчества.
   Собаки, вдруг как по команде перестав лаять, принялись ласкаться к гостям. Типичные лайки – выученные для охоты на зверя, они не представляли никакой угрозы для человека.
   Толкнув дверцу, Тихий, кряхтя, вылез из джипа. Огляделся еще раз. Размял затекшую от долгой езды по ухабистому бездорожью спину. Вдохнул полной грудью чистейший лесной воздух. На мгновение умиленно прикрыл глаза. Морщинистая рука авторитета машинально скользнула в карман жилетки и достала мешочек с трубкой и бархатный кисет.
   Однако не успел Степаныч прикурить, как где-то вдали послышался гул мотора. Он быстро приближался к деревне.
   Отшельник возвращался домой на автомобиле, полученном от покойного вора из Эрмитажа.
   – А вот и Прошка, легок на помине, – вздохнул Степаныч. – Запомните еще раз, – обращаясь ко всем сразу, сухо и четко сказал авторитет. – Я – бизнесмен из Питера. Приехал по совету друга, ясно какого… Тоже хочу повесить у себя в доме качественную копию известной картины… на сей раз – иконы. Всем ясно?! И оружием не сверкайте без надобности!
   – Мы помним ваши инструкции, босс, – один за всех ответил Дольф, выпятив квадратную челюсть. – Все будет как договаривались. Без вашей команды – никаких действий…
   – И повежливее с ним, пожалуйста, – буркнул Тихий, обратившись взором к распахнутым воротам. – Добро пожаловать, гений ты наш непризнанный…
   Звук мотора совсем приблизился, и через секунду в ворота въехал защитного цвета «уазик». Остановился подле второго джипа. Двигатель замолк, открылась дверь. Сначала из машины выскочила рыжая лайка – почти точная копия двух других. Виляя хвостом, она с пронзительным лаем метнулась к незнакомцам. Обнюхала всех по очереди, подошла к не проявлявшим ни малейшего беспокойства «подружкам», села на траву и как ни в чем не бывало принялась чесать задней лапой холку, под лохматой шерстью которой, видимо, угнездился коварный клещ.
   Сразу же вслед за собакой из армейского джипа легко, пружинисто выпрыгнул коренастый, ростом не больше метра семидесяти, бородач в камуфляжной натовской кепке, потертых камуфляжных брюках и куртке. На ногах у охотника были высокие шнурованные ботинки. В руке он сжимал отливавший вороненой сталью охотничий карабин «сайга». Остановился, цепким, внимательным взглядом окидывая хорошо одетых, приехавших явно издалека на шикарных вездеходных иномарках гостей. Безошибочно выделил из группы старшего – невысокого сгорбленного старика лет семидесяти с лишним. Этот сморчок с курительной трубкой в руке, без сомнения, был главарем. Остальные шестеро – пять громил и интеллигентного вида близорукий очкарик – его свита и охрана. Такая многочисленная делегация с Большой земли без спросу ввалилась в жилище одинокого охотника впервые за все время его существования, и Прохор (Тихий это сразу заметил) поначалу даже несколько растерялся. Но быстро взял себя в руки, надел на лицо непроницаемое выражение. Не забывая, однако, и про зажатый в руке почти новенький карабин.
   – Добрый день, хозяин! – растянув бесцветные старческие губы в улыбке, первым, как того и требовали правила хорошего тона, поздоровался Тихий. – Бог в помощь! А мы к вам… Из самого Ленинграда. С приветом от Якова Игнатьевича и отнюдь не пустыми руками! Не прогоните?
   – Добрым гостям в любом доме завсегда рады, – помедлив пару секунд, спокойно, без тени робости отозвался охотник. Однако в его голосе отчетливо сквозила сдержанная осторожность отшельника, побеспокоенного нежданными визитерами. Варежкин подошел к натянуто улыбавшемуся сухонькому старику и протянул грубую, мозолистую руку коренного северного таежника.
   – Прохор Федорович, – представился с достоинством.
   – А меня зовите Олегом Степановичем, – не меняя выражения лица, сказал Тихий. Шумно втянул ноздрями воздух. – Хорошо тут у вас… Природа, тайга! Поверите, Прохор Федорович, всю жизнь мечтал хоть недельку пожить в такой вот первозданной глуши, да все как-то не приходилось! И вот, на старости лет, кажется, сподобился… – умышленно слукавил питерский авторитет, успевший за свою жизнь не раз побывать на лесоповале и до рыготы нахлебаться тамошнего свежего воздуха и северной экзотики.
   – Не иначе, я вам по тому же самому делу, что и Якову, понадобился? – мигом смекнул что к чему гостеприимный отшельник. – Хотите копию с какого-нибудь заморского шедевра дома на стенку для украшения интерьера повесить?
   – Ну, – смущенно отвел глаза Тихий, – признаюсь, не без этого! Но в первую очередь – тайга, природа. А картинка уже так, в нагрузку. Если, конечно, о цене сговоримся…
   – Отчего ж не сговориться, – хмыкнул понимающе Варежкин. – Вы люди не бедные, как я погляжу. А мне, бобылю лесному, много не надо.
   – Я в курсе, как вас последний раз отблагодарил Яков Игнатьевич, – сказал Тихий. – И считаю, что он, сукин кот, явно пожадничал! – с ходу закинул удочку с наживкой мигом почуявший направление ветра авторитет. – Скажу вам по секрету, Самсонов, несмотря на свое богатство, никогда щедрым не был…
   – Нормально, – сдерживая тронувшую губы довольную улыбку, после короткого молчания отозвался охотник. – Не обидел. Грех жаловаться.
   Прохор прекрасно помнил, во сколько оценивали его самоучные художества успевшие нахапать денег и гонявшиеся за подделками творений известных мастеров «новые русские». Судя по свите и дорогим автомобилям, этот благоухающий дорогим заморским табачком дедушка с трубкой совсем не беден. И к тому же он в курсе солидного гонорара, полученного от Яшки за копии. То, что старичок приехал в такую глушь отнюдь не за экзотикой, Варежкин понял сразу. Ему нужна картина. И он готов щедро платить. А у Прохора, как нарочно, заканчивались многие из «стратегических» запасов – спирт, краски, сахар и патроны. Поэтому он по-хозяйски указал рукой на дом и пробормотал, пытаясь скрыть полуулыбку:
   – Проходите, что ли, в избу. Сейчас я чайку соображу…
   – Не утруждайте себя, дорогой хозяин, – покачал головой Тихий. – У нас с собой все, что нужно. Обузой мы вам точно не будем! – и авторитет сделал Бульдогу понятный без слов знак. Пал Палыч переадресовал его взглядом Дольфу. Тот, поиграв бровями, выжидательно воззрился на боевиков из джипа сопровождения. Амбалы немедленно сообразили, чего от них хотят, открыли багажник второго «Чероки», не без усилий выволокли оттуда каждый по тяжелой картонной коробке размером с приличный телевизор, и, следуя за уже шагнувшим на ступеньки крыльца Прохором, потащили дары в дом.
   Через пять минут на грубом деревянном столе в просторной светлой горнице стояли открытые банки черной и красной икры, одноразовые тарелки с тонко нарезанной нежно-розовой норвежской лососиной, сухой колбасой, копченым окороком, маринованными шампиньонами, кавказским лавашем, выложенными из банок различными европейскими маринадами и морскими деликатесами вроде крохотных осьминогов. Венчали гастрономический натюрморт три запотевшие, вытащенные из автомобильного холодильника литровые бутылки водки «Абсолют». Тут же расположились в ожидании употребления упаковка баночного пива «Кофф» и натуральные, начисто лишенные консервантов дорогие фруктовые соки в стеклянных бутылках.
   От себя Прохор добавил к столу вареную картошку, соленые огурцы, большой кусок холодной медвежатины и огромную бутыль, так называемую «четверть», с чуть разбавленным спиртом, настоянным на клюкве.
   Пока бойцы накрывали на стол, а охотник спускался в подпол за продуктами, Тихий, Бульдог и профессор Мазуркевич – кто с плохо скрываемой радостью, кто с любопытством, а кто и с внутренним трепетом перед настоящим искусством – рассматривали написанные отшельником иконы, которые висели на всех стенах дома. В основном, как сразу отметил Мазуркевич, сюжеты были не канонические, а выдуманные самим художником, однако среди выполненных им работ попадались и копии известных специалистам икон. Перед одной из таких копий, висевшей возле полки с книгами, профессор-мухинец стоял особенно долго. Тщательно, в малейших деталях, разглядывал икону – дубликат некогда вывезенного из России и томящегося в настоящее время в католическом Ватикане чудотворного образа Казанской Божией Матери – одной из наиболее почитаемых православными россиянами святынь.
   Наконец, сняв очки и излишне тщательно протерев запотевшие стекла носовым платком, профессор ошарашенно посмотрел сначала на хранившего молчание Тихого, затем на то и дело одобрительно мычавшего Бульдога и произнес одно-единственное слово:
   – Фантастика! – и, сглотнув подступивший к горлу ком, добавил дрогнувшим голосом: – Господа, поверьте, я повидал на своем веку сотни шедевров и тысячи их подделок, но еще никогда не видел столь поразительного сходства копии с оригиналом! Такое ощущение, что это написано самим автором с находившегося под рукой оригинала! Это невероятно!..
   – Я рисовал это по репродукции из альбома, который привез мне Михаил Николаевич, – послышался за спиной троицы ценителей искусства спокойный, не лишенный оттенка скрытой гордости, хрипловатый голос Прохора Варежкина. – Вы с ним знакомы?
   – Афанасьев?! – осторожно спросил профессор. – Из Русского музея?
   – Да. Кажется, такая его фамилия… Афанасьев. Он не говорил, но я случайно видел его водительские права. Мы парились в бане, и он оставил их на столике в предбаннике…
   Охотник поставил на стол бутыль со спиртом, розовым от клюквы, подошел к сосновому стеллажу, взял с полки один из толстых художественных альбомов, раскрыл его на нужной странице и протянул потрясенному профессору.
   – Вот, с этой самой картинки… Вроде похоже. Только желтый цвет малость тускловат, краски подходящей тогда не нашлось. Я смешал, добиваясь нужного оттенка, но вышло не больно естественно. Да я, признаться, в тот раз особо и не старался!
   Глядя на вытянувшееся, посеревшее лицо мухинца, оторопело переводившего взгляд с альбома на бородатого охотника, затем на висящую на стене икону и – обратно, Тихий мысленно ликовал. Авторитет уже понял, что он не зря приехал в этот медвежий угол. Однако на всякий случай уточнил, словно между прочим:
   – И сколько вам потребовалось времени, чтобы набросать эту подделку, Прохор Федорович?! Две недели? Месяц?
   – Точно уже не помню, почитай, с тех пор два года прошло, – пожал плечами Варежкин и потрепал кудлатую, с серебряными ниточками седины бороду. – Дней пять, может, шесть. Я тогда прихворнул слегка, так что не особо напрягался.
   – Да-а, – покосился на хозяина Бульдог. Не удержавшись, сказал: – А та, что вы хотите заказать для себя, Олег Степанович, размером-то поменьше будет!..
   – Дело не в размере, – нахмурившись, покачал головой охотник, то и дело поглядывавший на бутыль и аппетитные, источавшие слюнотворный аромат заморские деликатесы. – Иногда с маленькой доской больше возни, чем с большими картинами…
   – А скажите мне, любезный Прохор Федорович… – подал голос профессор, когда Прохор, Тихий, Пал Палыч и он, усевшись за стол, выпили по первой из граненых стаканов хозяина. Боевики, в том числе и Дольф, выполняя данные ранее боссом инструкции, наотрез отказались от спиртного и целиком сосредоточились на еде, изредка все же косясь на реликтовую, сохранившуюся с незапамятных времен и виденную разве что в фильме «Белое солнце пустыни» огромную бутыль из зеленоватого стекла…
   Беседа между Мухой, как мысленно окрестил эксперта старик, и отшельником-самородком, при активной поддержке клюквенной настойки, пошла ходко. Говорили об искусстве, о жизни, обо всем… Тихий в отличие от крепкого, привычного к стаканным дозам спирта Прохора, быстро опьяневшего вдрызг профессора и давно не оттягивавшегося с чувством, раскрасневшегося, расслабившегося и активно включившегося в беседу Бульдога, пил совсем мало, по чуть-чуть, и в диалоге почти не участвовал, предпочитая слушать. Жуя идеальными вставными зубами грубоватую и крупноволокнистую медвежатину, авторитет задумчиво разглядывал сидевшего на другой стороне стола пятидесятилетнего деревенского мужика, который прямо рукой брал с тарелки ломоть розовой лососины и даже не подозревал, сколько на самом деле стоят его острый глаз и огрубевшие от физического труда, но от этого не менее золотые руки. В голове криминального патриарха одна за другой прокручивались гениальные комбинации сказочного обогащения. Тихий сразу понял, что этот словоохотливый, крепко выпивающий отшельник, ставящий капканы на зайцев, охотящийся на медведей, способный в одиночку построить маленький дворец из дерева и походя, через стакан настоянного на ягодах спирта, в считаные дни запросто воспроизвести творение гения, на самом деле стоит в сотню, в тысячу раз дороже, чем это можно себе представить, находясь там, в хмуром Питере, за две тысячи километров от таежной реки Пухтюги и затерянной на ее обрывистом берегу давно обезлюдевшей деревеньки с сохранившимся на карте названием – Верхние Сосны.
   …Утром Тихий, которого Прохор в отличие от боевиков, вповалку улегшихся на полу в примыкавшей к горнице комнате, и упившихся в хлам профессора и Бульдога, уютно устроившихся в бане, поселил в отдельном закутке, в пристройке, проснулся рано. За стеной, где у хозяина располагалось нечто вроде совмещенного с художественной мастерской гаража и хранилища различного скарба, явно кто-то был. Оттуда время от времени слышался скрип половиц. Утолив жажду и умывшись из стоявшего тут же оцинкованного ведра с колодезной водой, Олег Степанович вышел в узкий коридорчик и потянул на себя соседнюю дверь.
   Прохор сидел на табуретке перед стоявшим у окна самодельным мольбертом и сосредоточенно творил, смешно высунув кончик языка и двигая им туда-сюда. По правую руку его возвышалась подставка, на которой лежал раскрытый альбом с изображением Тихвинской иконы Пресвятой Богородицы и были прикноплены питерские фотоснимки образа.
   – Доброе утро, – сказал авторитет, остановившись у порога. – Уже за работой?
   – Так, пробую, – пожал плечами Варежкин, даже не обернувшись к Тихому. – Мне кажется, я смогу решить вашу проблему…
   – Какую именно? – нахмурился Тихий. Вроде бы вчера он не так много выпил, чтобы не помнить, что и когда говорил. Старик оторвался от косяка и подошел к Прохору. – О какой проблеме ты говоришь, братец?
   – О доске, – ответил охотник, опуская кисть и разглядывая свою работу. – Профессор говорил, что она дубовая, старинная, ей, как и самой иконе, больше трехсот лет. Так?
   – Так, – подтвердил Тихий.
   – И что вы хотели бы, чтобы доска, на которой будет написана копия, тоже выглядела очень старой. Так? – Варежкин отвел взгляд от мольберта и испытующе посмотрел на неважнецки выглядевшего после смешной дозы настоечки старика – опухшего, с мешками под красными, в прожилках, глазами.
   – Так, – эхом повторил авторитет, мысленно ругая Муху за излишнюю болтливость. В принципе, хлебнувший лишку эксперт, жить которому оставалось немного – лишь до выполнения художником заказа, задачу изложил Прохору верно, но это должен был сделать он сам, Тихий. Сегодня, за завтраком. Ну да ладно… сделанного не воротишь.
   – Вот я и вспомнил, – пожевав губами, продолжал художник-самоучка, – что у меня здесь, неподалеку, лежит старый дуб. Триста – не триста, а лет сто пятьдесят ему наверняка есть. Давно лежит, уже год, но ствол еще крепкий, не сгнил, и короед вроде не сильно попортил… Вырезать нужную досочку не составит труда. Только это еще не все. Профессор говорил про закрепляющий состав, но я и без него знаю. У меня есть книжка, где подробно описывается варево, в котором ранешние мастера вымачивали доски, перед тем как писать на них лики святых. Все входящие в него компоненты – травы, почки, смола – у меня тоже есть, давно уже собрал. На всякий случай…
   – Хорошо, Прохор, – удовлетворенно кивнул Белов. – Пусть так и будет. Делай все, как положено. Только… профессор тебе наверняка этого не сказал… Мне нужны две одинаковые копии. Одну для меня, вторую – для моего приятеля. Банкира. Сколько тебе потребуется времени, чтобы сделать для меня пару икон?
   – Вместе с подготовкой досок, – на секунду задумался Варежкин, – недели две, как минимум. Пока их подготовишь, пока напишешь. Раньше никак не управлюсь.
   – Ну, пусть будет две недели, – со вздохом согласился Тихий и посмотрел на отшельника с прищуром: – Почему не спрашиваешь о вознаграждении, а?
   – А мы люди простые, – пожал плечами одинокий охотник. – Нам много не надо. На бензин до следующего сезона и на запчасти для «уазика» дадите, и на том спасибо… Ну, еще на новые батарейки для рации.
   – Выбросишь ее к едреней фене! – воскликнул Олег Степанович. – Я тебе, Прохор, кроме патронов, водки и красок, еще телефон подарю. Спутниковый. Японский. И, как им пользоваться, научу. Через космос со всем миром разговаривать можно, из любой точки на глобусе. Слыхал про такой аппарат?
   – Слыхать-то слыхал, – ответил, ухмыльнувшись, Варежкин. – Да только ведь за бесплатно сейчас даже спички в продуктовой лавке не дают. Кто будет платить за разговоры? Да и электричества у меня нет. За батарейками для рации приходится в поселок ездить, заказывать. Через месяц из Архангельска привезут. На сезон хватает…
   – Платить за все твои разговоры буду я, так что не волнуйся, – лениво, по-барски махнул рукой авторитет. – Для моей фирмы это – раз плюнуть. Семечки. А с батареями для телефона совсем просто. В комплекте их пять, все самозарядные, с питающим устройством. Воткнул все сразу в обойму, сунул штепсель в розетку, за три часа они полнехонькие. Зарядку держат отлично, до двух месяцев. Каждой хватает на час разговора. В поселке-то есть электричество. И заказывать ничего не надо.
   – Надо же, – расплылся в улыбке охотник и лукаво посмотрел на очень непростого дедушку из Питера. – И сколько же такая хреновина стоит, если рублями?
   – Миллион, – не задумываясь, сказал Тихий. И Олег Степанович был не так уже далек от истины. Спутниковый телефон доступен только очень богатым людям. Минута разговора по нему стоит примерно десять долларов. Но авторитет знал, на что шел. Для пользы дела он должен был на будущее иметь прямую мгновенную связь с гениальным художником.
   – Я таких денег за всю жизнь не заработал! – хмыкнул Варежкин. – Даже в руках не держал. Видать, в Питере с хорошими копиистами дела обстоят хреново? А спрос на липовые художественные картинки и образки среди богатых господ растет… Так?
   – Так.
   – И вы, значит, Олег Степанович, решили загрузить меня работой, – быстро смекнул Прохор. – А я ведь охотник… И это, – Варежкин кивнул на мольберт, – всего лишь отдых. Любимое занятие. Как у вас, в столицах, говорят: хобби. Хочу – пишу лики святых, хочу – картины. А не хочу – ничего не пишу. Спирт пью и на топчане храплю!
   – Вот и охоться на здоровье, продавай в поселке мясо и шкурки. А мне, старику, напишешь пару-тройку картинок в год – друзей уважить, себя порадовать – и ладно. А за труды я тебе и телефон оплачу, и с запасами и горючим помогать буду, через хороших людей в Архангельске. Ну что, устраивает такой вариант, Прохор Федорович?
   – Надо подумать, – помолчав, серьезно ответил отшельник и потрепал бороду. – Давайте вначале с вашими досками разберемся, а потом уже… о другом думать станем. Так-то оно сподручнее.
   – Как скажешь, дорогой, здесь ты хозяин, а мы твои гости, – сразу согласился Тихий. – Скажешь уехать – за час соберемся и уедем. И все, что в подарок привезли, оставим. Позволишь пожить – поживем. Все в твоих руках, Прохор.
   – Ну, – пожевал губами охотник. – Я так думаю. Две картины али иконки в обмен на спутниковый телефон – это не много. Только ведь я таежный человек. Свободный. Дед мой был охотником, отец был охотником, и я охотником буду, пока не помру. Я привык здесь, в лесу, делать что хочу и когда хочу… Так что если зачастишь, Олег Степаныч, да начнешь просьбами досаждать, то даров твоих мне не надо. И свиту твою я не боюсь. Вот такой мой будет ответ.
   – Ты отличный мужик, Прохор Федорович, – сдержанно проговорил Тихий, внутренне ликуя. – И ты правильно меня понял. Считай, договорились. Телефон – в обмен на две картины в год. По рукам?
   – По рукам! – с достоинством бросил Варежкин и покачал головой. – Надо же! Отсюда, без проводов, и со всем миром можно говорить!.. Чудны дела твои, господи. Да и человеческие, видно, не шибко отстают. Додумались же, япошки головастые!.. Эка!

Глава 35

   Старший научный сотрудник одного из оборонных НИИ Вячеслав Шутов сегодня возвращался с работы домой в отличном настроении – задерживаемую три месяца подряд зарплату наконец-то выдали. Было чем порадовать печальную, покупавшую на рынке только уцененные по причине «второй свежести» продукты жену, которая каждый вечер привычно садилась за починку расползающихся от долгой носки колготок и белья и стыдливо отказывалась от всех приглашений подруг – воспитательниц из детского сада зайти вечерком на чаек, ибо с пустыми руками приходить в гости на Руси как-то не принято…
   Сегодня все будет иначе! Сегодня он отдаст Наташе сразу семь тысяч рублей – целое состояние! – и она сможет купить себе не только новую косметику, не только поставить на стол праздничный, из отборных продуктов ужин, но и заказать им двоим билеты в театр, хорошо бы во МХАТ, непременно на премьеру! А потом, когда на город опустятся сумерки и за стеной уснет объевшийся сладостей и мороженого Антошка, у них будет ночь любви, такая, какой не бывало уже очень и очень давно. Завтра же, в субботу, они все вместе пойдут в магазин, где Антоха получит вожделенные ролики и пусть не совсем фирменные, но вполне качественные корейские «адидасы».
   Вышагивая с гордо расправленными плечами по проспекту к станции метро, Вячеслав неожиданно вспомнил выученную еще в институтские годы крылатую фразу Александра Сергеевича Пушкина: «Я деньги мало люблю, но уважаю в них чувство благопристойной независимости!» Ну разве кто-нибудь, когда-нибудь сумел сказать лучше?! Ведь по-настоящему богат не тот, у кого много, а тот, кому хватает. Сегодня старший научный сотрудник Вячеслав Шутов чувствовал себя самым счастливым и самым богатым. Ведь у него к тридцати трем годам было практически все, что может пожелать скромный интеллигентный мужчина, – любимая жена, очаровательный сынишка, маленькая двухкомнатная квартирка недалеко от центра Москвы и дачный участок в шесть соток с домиком, баней и огородиком, в обиходе называемый смешным заморским словом «фазенда», намертво прилипшим после одного из первых мыльных сериалов, закупленных для показа по отечественному телевидению. А еще у Вячеслава была любимая работа. Несмотря на регулярные сбои с зарплатой, на катастрофическое падение государственного заказа на разработку новых видов вооружений, спецсредств защиты и марок высокопрочной стали для нужд армии, он, заведующий лабораторией, продолжал искать. Продолжал и находил! Потому что по природе своей был творцом и называл себя незаслуженно облаянным горбоносыми и губастыми «демокгатами» красивым и гордым словом – «патриот». А что касается тощенькой, нерегулярно выплачиваемой зарплаты… Старший научный сотрудник, как и многие его коллеги, не оставившие страну в трудное для нее время общественного излома, не утратил неистребимой веры в лучшие времена, которые, по закону диалектики, всегда рано или поздно приходят вслед за днями смуты и раздрая. С тем и жил… С тем ложился спать, с тем вставал и с тем снова и снова шел в свою лабораторию, где создавали новейшие марки тонких и прочных пуленепробиваемых стекол, не забывая о средствах их «нейтрализации»…
   Вячеслав уже готовился спуститься по уходящим в подземный переход метрополитена ступенькам, как рядом, у бордюра, притормозила серая «Волга» с питерскими номерами. Из открывшейся задней правой дверцы весело, почти по-приятельски окликнули:
   – Вячеслав Иваныч! Шутов!
   Заведующий лабораторией обернулся и увидел наполовину высунувшегося из салона автомобиля просто одетого молодого мужчину, примерно одного с ним возраста, с ничем не примечательной улыбающейся физиономией.
   – Вячеслав Иваныч, будьте добры! – незнакомец простецки, словно старый друг, поманил Шутова рукой, предлагая подойти к распахнутой дверце машины.
   Не заподозрив никакого подвоха (мало ли кто из бывших знакомых мог случайно проезжать мимо), Вячеслав развернулся и шагнул к «Волге». За тонированными стеклами трудно было разглядеть, есть ли в салоне еще пассажиры, кроме водителя и улыбчивого, гладко выбритого незнакомца с ямочкой на подбородке.
   – Простите… мы разве знакомы? – на всякий случай слегка растянув губы в подобии вежливой полуулыбки, спросил Шутов, внимательно разглядывая позвавшего его мужчину. На провалы в памяти заведующий лабораторией никогда не жаловался. Нет, они положительно никогда ранее не встречались.
   – Пока нет, но уверен, нам предстоит долгое и плодотворное знакомство, – витиевато завернул собеседник и, стараясь не слишком высовывать руку из салона урчавшей мотором «Волги», продемонстрировал ученому сначала закрытую, а затем и раскрытую красную книжечку с двуглавым золотым орлом на обложке и приводящей в трепет любого законопослушного гражданина аббревиатурой.
   – Федеральная служба безопасности. Старший лейтенант Красовский, – не гася располагающей улыбки, представился незнакомец. – Садитесь, пожалуйста, в машину. И без глупостей. Вы же взрослый человек. Должны понимать. Прошу, не заставляйте нас с коллегами устраивать прямо здесь, посреди улицы, показательное задержание агента иностранной разведки.
   – Какого… агента?! Я ничего не понимаю! – оторопело пролепетал Шутов, инстинктивно пятясь назад. – Вы меня с кем-то путаете, товарищ… Я сотрудник госуда…
   И тут лихорадочно мечущийся по сторонам взгляд Вячеслава Ивановича упал на неизвестно откуда и когда появившийся в руке старшего лейтенанта ФСБ Красовского черный пистолет. Вороненый ствол недвусмысленно качнулся в сторону заднего сиденья «Волги». Глаза службиста слегка прищурились.
   – Не дурите, Шутов. В машину, быс-стро!..
   Понуро опустив голову, старший научный сотрудник подошел к автомобилю, наклонился, и тут же сильные руки рывком втянули его в салон, усадили на сиденье. Хлопнула дверь. Взревел форсированный мотор. «Волга», моргнув левым указателем поворота, рванула с места и помчалась по оживленному вечернему проспекту. Водитель, умело управляясь с маленьким спортивным рулем, все сильнее давил на педаль акселератора, бросая цепкие взгляды в зеркало заднего вида.
   Шутов подавленно молчал, боясь пошевелить даже мизинцем. Кроме него, старлея и водителя, в машине находился еще один мужчина. Он сидел спереди и старательно изображал из себя глухонемого.
   – Извините за некоторую грубость, Вячеслав Иванович, но обстоятельства вынуждают нас действовать в режиме жестких временных рамок, – наконец заговорил Красовский, когда машина свернула на узкую, не такую шумную, как проспект, улицу и несколько сбавила ход. – Разумеется, никто вас ни в чем не подозревает. Так что расслабьтесь.
   – Черт знает что! – слегка оттаяв от первоначального шока, возмутился Шутов. – К чему тогда весь этот спектакль?
   – К тому, что у нас не было даже одной лишней минуты. Мы не могли подробно излагать вам суть дела, прежде чем вы сядете в машину, – сухо объяснил старший лейтенант. – Через восемь часов, никак не позже, мы должны быть в Санкт-Петербурге.
   – Мы?! – удивленно вскинул брови ученый. – Ничего не понимаю!.. Почему я должен ехать с вами? С какой стати?!
   – Тише, родной, не надо так орать, – неожиданно подал голос «глухонемой» с переднего сиденья. – В ушах звенит… Сейчас тебе все детально объяснят. А ты сиди и слушай.
   – Мы что, уже на «ты»?! – попытался возмутиться старший научный сотрудник, но тут на плечо ему легла показавшаяся необыкновенно тяжелой ладонь Красовского, что вкупе с явно предостерегающей мимикой старшего лейтенанта заставило Вячеслава Ивановича заткнуться и поубавить пыл. Шутов наконец-то осознал, что рядом с ним – профессионалы из могущественной спецслужбы. И у них есть срочное дело к нему, сотруднику засекреченного НИИ. Преамбула позади, и в дальнейшем общении они вполне могут обойтись без формализма.
   О том, что ни один из этой троицы не имел к ФСБ ни малейшего отношения, что все они – боевики Бульдога, получившие соответствующие инструкции, заведующий лабораторией и помыслить не мог. Всю правду он так никогда и не узнал…
   – Ладно… – вздохнул Вячеслав, поудобнее устраиваясь на сиденье. – Для какой цели я вам понадобился и зачем нам так срочно нужно прибыть в Питер? – уже почти спокойно спросил он, глядя на неспешно прикуривавшего сигарету Красовского.
   – Какая у вас зарплата, Вячеслав Иванович? – пыхнув ароматным дымом, обернулся тот к Шутову с легкой улыбкой. – Если не ошибаюсь, что-то вроде ста долларов в месяц плюс премиальные? Не слишком разбежишься на такие доходы…
   – Какое это имеет отношение к… – оскорбился ученый, но Красовский перебил его, сделав категоричный жест рукой.
   – Хотите за несколько минут работы получить пять тысяч долларов? – с ходу ошарашил он вопросом Вячеслава Ивановича. – И туристическую путевку для всей семьи… скажем, на Мальдивы?
   На сей раз Шутов молчал довольно долго. Он быстро и скрупулезно взвешивал в уме свои шансы и в итоге пришел к выводу, что возможность покончить с этой явно дурно пахнущей историей у него только одна – согласиться на все предложения Красовского.
   – Вы действительно из ФСБ? – стараясь, чтобы голос звучал как можно решительнее, спросил Вячеслав.
   – Не я один, – старлей обвел глазами своих спутников. – Если у вас на сей счет есть сомнения, извольте… – Красовский достал из кармана пиджака сотовый телефон и протянул его ученому. – Позвоните в Управление ФСБ по Северо-Западу, дежурному офицеру, и спросите. Телефон я вам продиктую. Если не доверяете мне, наберите справочную…
   – Не надо, – потупив взгляд, мотнул головой Шутов и вернул крохотную трубку Красовскому. – Я вам верю.
   – Оставьте мобильник себе, – сказал тот, жадно затягиваясь дымом и нажатием кнопки приспуская стекло на двери. В прокуренный салон ворвался поток свежего ветра с улицы. – Телефон, возможно, вам еще пригодится, чтобы позвонить супруге и предупредить о срочной командировке. Скажем, в Краснодар. Самолетом туда и обратно, за двое суток управитесь. К понедельнику вернетесь в Москву. Кстати, почему вы не спрашиваете, за какую именно работу вам обещана такая серьезная сумма? – приподнял брови Красовский.
   – Я думаю, что не ошибусь, если предположу, – осторожно начал Шутов, – что она не имеет ничего общего с… официальным служебным заданием. Вам просто понадобился специалист по системам бронированной охраны, и вы его нашли. Так?
   – Приятно иметь дело с умным, интеллигентным человеком, – довольно ухмыльнулся боевик Бульдога. – Как вы, наверно, сами ощутили на своей собственной шкуре, на унизительном «благосостоянии» своей семьи, наше родное государство не слишком заботится о тех, кто по долгу службы призван охранять его от врагов. Как внешних, так и внутренних. Увы, в ФСБ ситуация с финансами не намного лучше, чем в вашем институте. Вот и приходится нам, молодым и умным мужикам, офицерам, зарабатывать себе и своим семьям на достойное существование не всегда законными методами.
   – Я понимаю ваши мотивы. Хоть и не одобряю их… Но я понимаю и то, что свободы выбора у меня, к сожалению, уже нет.
   – Увы, – развел руками Красовский. – Такова жизнь. Подумайте о жене, о сыне. Они ждут вас дома, живым и здоровым. С большой суммой денег. С путевкой к пальмам и солнцу.
   – Ну что же… Не будем тратить напрасно время и приступим непосредственно к делу, ради которого вы меня… гм… столь неожиданно пригласили в свою тесную компанию. Что конкретно я должен сделать? – сухо осведомился ученый, ибо прекрасно знал, что именно такой реакции ждут от него эти облеченные властью гоблины из ФСБ в ответ на слезливую тираду Красовского, якобы оправдывающую должностные преступления бедных и несчастных радетелей за безопасность Отечества.
   – Нам, я имею в виду ФСБ, совершенно точно известно, что примерно полтора года назад… может, чуть больше… ваш институт и конкретно вашу лабораторию попросили выполнить один спецзаказ. Подрядчиком в данном случае выступала Патриархия. Припоминаете, Вячеслав Иванович?
   – Тихвинская икона Пресвятой Богородицы, XVII век, дубовая основа, – не задумываясь, перечислил характеристики «спецзаказа» ученый. – Очень ценная культовая реликвия. Передана в дар Русской православной церкви покойным графом Гаевым, скончавшимся во Франции. Надеюсь, я не ошибся? Именно она вас интересует?..
   – Как видите, наша служба, несмотря на происходящие с ней и со страной глобальные перемены, до сих пор все и обо всех знает, – довольно хмыкнул Красовский, переглянувшись через зеркало заднего вида со своим коллегой. – Да, нас интересует именно икона. Мы бы хотели, чтобы вы в деталях рассказали, как устроена ее защита.
   – Я могу отвечать только за техническую часть контейнера, в который помещена икона, – поспешил заметить Шутов. – Что же касается системы охранной сигнализации, то над ее созданием и монтажом работал другой специалист. Не из Москвы.
   – Я знаю, – небрежно бросил Красовский, сделал последнюю затяжку, выбросил окурок в окно и рукой разогнал повисший перед лицом дым. – Электронщик, ваш коллега из одного питерского оборонного института. Считайте, что он уже в курсе поставленной перед ним новой задачи. Этот вопрос мы уладили, так что не отвлекайтесь, – не без самодовольства произнес старлей. В гвардии Бульдога он, бывший офицер ГРУ, носил прозвище Профессор.
   – Уверен, что устройство контейнера вам известно и без меня, но, если хотите, я повторю параметры конструкции, – перешел к делу ученый. – Защита иконы выполнена, фигурально выражаясь, в виде книги, верхняя и боковые части которой состоят из кристально-прозрачного и при правильно установленном освещении практически неразличимого глазом бронированного стекла типа «диамант» толщиной пять миллиметров. Задняя часть «книги», в которую вмонтирован блок автономной сигнализации, выполнена из стального сплава и устойчива к деформации всех видов. Стекло способно выдержать прямую автоматную очередь из «калашникова», а также, если потребуется, взрыв ручной гранаты типа «Ф-1» в радиусе трех метров. Вся конструкция в целом устойчива даже при обработке концентрированными кислотами и различными их смесями, включая «царскую водку».
   – Иными словами, повредить драгоценную икону практически невозможно? – уточнил Красовский.
   – Нет ничего невозможного, – сказал Вячеслав Иванович с едва заметной на слух ноткой превосходства в голосе. – Если какому-нибудь сумасшедшему исламскому фанатику придет в голову в упор выстрелить по иконе из ручного гранатомета типа «муха», то возможны проблемы. Но, как я понимаю, данный, чисто теоретический, вариант вами не рассматривается изначально?
   – Прежде всего меня интересует, каким золотым ключиком можно открыть вашу бронированную «книгу», хотя бы для того, чтобы извлечь из нее Богородицу и вытереть с нее пыль.
   – Там не может быть пыли, – сказал Шутов. – Контейнер на сто процентов герметичен.
   – Выходит, теперь икона вечно будет находиться внутри вашего стеклянного гроба?! А если ее потребуется отправить на реставрацию? Если вдруг война или всемирный потоп?! Или у собора вдруг возьмет и рухнет крыша?! – повысил тон эрудированный боевик Пал Палыча. Он откашлялся, бросил в рот пластинку жевательной резинки, в упор взглянул на ученого и процедил, медленно, в ритме похоронного марша, работая челюстью: – Представь себе, что я – фанатик, который сгорает от желания во что бы то ни стало уничтожить православную святыню. Это его навязчивая идея. Смысл его жизни. Но у него, бедолаги, нет гранатомета и нет возможности его купить! Вот я и хочу знать, как самым простым не варварским способом открыть защитное стекло, чтобы добраться до иконы. Больше тебя, умник, ни о чем не спрашивают! Остальную работу сделает электронщик. И если ты сейчас мне скажешь, что даже теоретически вскрыть смонтированное тобой стекло без специалиста невозможно, наша поездка в Питер закончится значительно раньше! Ты меня понял, Кулибин?!
   – Я вас понял, товарищ старший лейтенант ФСБ, – в тон Красовскому процедил Шутов, делая ударение на принадлежности его к самой могущественной спецслужбе страны. – Мой ответ на поставленный вами вопрос таков: для того, чтобы при необходимости извлечь икону, в защитном корпусе, в той его части, что расположена за доской, предусмотрено запорное устройство. Оно автоматически открывается, если провести электронным ключом по сканирующему устройству. Тогда икону можно снять голыми руками. Надавить вглубь, до щелчка, и вынуть.
   – Где расположено сканирующее устройство?
   – Об этом вам может сказать только устанавливавший систему охраны электронщик или настоятель храма. В одном я уверен: поблизости от иконы сканирующего устройства нет. А все ведущие к защитному кожуху провода либо так надежно спрятаны и изолированы, что им не страшен даже огонь, взрыв, кислота, либо не существуют вообще.
   – Хотите сказать… – нахмурился Красовский, – что где-то под куполом храма скрытно расположено лучевое или иное устройство, в случае необходимости способное снять защиту и посылающее непосредственный сигнал от сканирующего устройства к приемному?
   – Возможно, – кивнул Вячеслав. – Только… зачем вам все это?! Зачем лезть в дебри, если для того, чтобы вынуть икону из защитного футляра, вам нужно всего две вещи – знать местонахождение сканирующего устройства, которое вам без проблем покажет коллега из Питера, и иметь в руке ключ. Первый экземпляр, разумеется, находится у одного из священников Троицкого храма. Скорее всего, у настоятеля. Кажется, его зовут отец Сергий, – вспомнил Шутов. – Но только быть такого не может, по определению, чтобы при проектировании системы безопасности иконы изначально предусматривалось создание одного-единственного ключа-чипа. Где-то в городе, возможно, в обители митрополита Санкт-Петербургского и Ладожского, обязательно должен существовать запасной экземпляр. И если вы в ФСБ сумели без проблем узнать, кто именно монтировал охранную систему, то добыть один из ключей для вас вообще должно быть сущим пустяком! – не без подначки закончил свой длинный монолог Вячеслав Иванович. Он отвернулся к стеклу и, помолчав немного, глухо добавил, глядя на проносящийся мимо городской пейзаж невидящими глазами: – А если так, то зачем вам понадобился я? Зачем я вам нужен в Петербурге? – и застыл, напряженно, как приговора, ожидая ответа, который решал его дальнейшую судьбу. Секунды воцарившегося в салоне «Волги» молчания тянулись бесконечно.
   – На всякий случай, – наконец дружески, прямо как тогда, у станции метро, ответил с улыбкой работающий ныне на питерского авторитета Тихого бывший офицер ГРУ. – А вдруг действительно придется, приклеив черную бороду, стрелять по иконе из гранатомета?! – весело предположил гвардеец Бульдога. – Кто это сумеет сделать лучше вас, Вячеслав Иванович?! Разве только психопат вроде Салмана Радуева, но ему, если не ошибаюсь, со дня на день Большой Папа лоб зеленкой помажет! Ха-ха!

   …Через сутки труп старшего научного сотрудника оборонного НИИ Вячеслава Ивановича Шутова обнаружат на обочине пятьдесят седьмого километра Ленинградского шоссе. Милицейские эксперты констатируют, что потерпевший находился в состоянии сильного опьянения, видимо, пытался перейти трассу и в результате был сбит скрывшейся с места ДТП неизвестной легковой автомашиной. От полученных при столкновении травм Шутов скончался на месте. По факту будет возбуждено уголовное дело, которое очень скоро превратится в стопроцентный «глухарь» и впоследствии навсегда сгинет в пыльных милицейских архивах.

Глава 36

   Звонок сотового телефона застал хозяина «Полярной звезды» в обществе двух очаровательных блондинок. Посреди гостиной, утопая коленками в пушистом ворсе персидского ковра, возле совершенного голого Леонида Александровича пристроились две грудастые биксы с накрашенными розовой помадой губками и поочередно ублажали его вздыбленное, как семафор, достоинство. При этом рычали как тигрицы, смеялись, азартно облизывались и норовили как можно жаднее припасть к вожделенной плоти и поглубже всосать ее в рот. Пока одна работала языком и губами, вторая помогала ей ручками, по-кошачьи нежно гладя мошонку и пах. Треф млел, как удав, катающийся по стекловате, и подрагивал бедрами, вцепившись в коротко стриженные платиновые волосы загорелых, как мулатки-шоколадки, молоденьких девочек. Оргазм приближался с неотвратимостью цунами и лишь на долю секунды опередил пронзительную трель валявшегося где-то в прихожей, на тумбочке, мобильного телефона. Со стоном и трехэтажными матюками горячим фонтаном кончив на губы одной из девочек, Флоренский позволил второй искуснице секса перехватить эстафетную палочку, затолкать в рот до упора и выдоить из обмякшего фаллоса на трепещущий язык все семя, до последней капли. Телефон между тем надрывался, в качестве звукового сигнала пиликая выбранную самим хозяином казино мелодию из «Операции Ы», под которую кондуктор, в натуре, должен был жать на тормоза, а мама, блин, в итоге так и не дождалась своего хорошего сына.
   – Все, отвали, соска, – тяжело дыша, Леонид Александрович бережно извлек окончательно сникший член изо рта дорогой казиношной шлюхи, вместе с напарницей отрабатывавшей на запасной хате у шефа свой очередной «субботник», отстранил от себя девиц и на нетвердых ногах направился в прихожую. Сгреб крохотный мобильник и прижал к уху:
   – Алло!
   – Добрый вечер, Леня. – Флоренский сразу узнал голос старого авторитета. Слышимость была идеальная, словно Тихий находился в соседней комнате. – Не помешал, надеюсь? Что-то голосок у тебя не шибко бодрый…
   – Тебе показалось, – стараясь нормализовать учащенное дыхание, буркнул пребывающий в сексуальной блаженной нирване игорный делец. – Как… наши дела?
   – Как в лучших домах Лондона и Парижа, – сдержанно хмыкнул Тихий. – Товар получен, самого высокого качества. С наладчиками оборудования я тоже, с божьей помощью, кое-как договорился. Так что построй своих работяг, пусть по первому моему сигналу будут готовы приступить к подготовке площадки для проведения работ и помогать мастерам подносить инструмент. Ты меня правильно понял, родной?
   – Базаров нет, – с трудом ворочая языком – сказывался выпитый с сосками качественный армянский коньячок, – довольно фыркнул Флоренский. – Сколько эти хапуги запросили за работу? Меня интересует общая смета, без учета зарплаты моих лоботрясов.
   – А ровным счетом – триста семьдесят кусочков, – на одном дыхании сообщил старик. – Плюс демонтированный хлам мне, на металлолом. Как замазывались.
   – Без ножа режешь, в натуре! Откуда такие суммы? – не слишком напористо взвился хозяин «Полярной звезды», заранее зная, что названная Тихим сумма обжалованию не подлежит. Таковы были изначально навязанные ему ушлым авторитетом шулерские правила игры. С такой же непринужденностью Степаныч мог назвать и пятьсот тысяч. Ладно, херня это все… Как ни крути, а при удачном раскладе свои пол-«лимона» зеленых он с этого долбаного адвокатишки все равно получит!
   – Это еще по-божески, – как и предполагал Флоренский, тут же сухо осадил старик. – Скажи спасибо, что одному из технических консультантов платить вообще ничего не пришлось, иначе еще полтаха, как минимум, пошла бы паровозом. Зато когда своими глазами увидишь, какое эксклюзивное оборудование я выбил, глазки на лоб вылезут. Короче, дело к ночи, – особо опасный рецидивист Белов натужно прокашлялся. – Вот блядь!.. Значит, так. Я пока еще на пути в Питер. Буду только завтра. Предупреди своего заморского компаньона, чтобы насчет предоплаты не дергались, реализация проекта вышла на финишную прямую. Пусть не бздят… Слышь, у меня тут еще одна любопытная идейка по нашему проекту нарисовалась, но об этом перетрем при встрече. Ну, бывай, Леня. Спокойной ночи…
   – Пока. – Флоренский нажал кнопку, бросил телефон на подзеркальник и тяжело опустился на мягкий шелковый пуфик. Ладонью смахнул со лба заметно остывший пот. Наморщил лоб, снова взял мобильник, но, взглянув на наручный золотой «Ролекс», показывающий половину одиннадцатого, передумал звонить Руслану. Дела подождут до завтра. А сегодня пошли все лесом. Босс мафии отдыхает душой и телом!
   И Леонид Александрович снова окунулся в объятия двух симпатичных восемнадцатилетних шлюшек, Анюты и Катюши, уже с полгода прочно прописавшихся в числе десятка ухоженных дорогих путан, активно промышлявших в его казино в поисках клиента. И от желающих за несколько сотен гринов от души трахнуть упругую щелочку подчас отбоя не было: мяско было почти парное, свеженькое, не потасканное, без силикона в груди и опыта пластических операций по усушке жировых складок и разглаживанию морщин. К тому же для босса – услуги по высшему классу и всегда бесплатно, а это создавало иллюзию добровольного секса и усиливало и без того вполне здоровое, отнюдь не «однопалочное» желание Трефа. Давно разменявший пятый десяток законопослушный бизнесмен Леонид Александрович, в настоящий момент – холостяк при взрослом сыне (о своем младшем сыне, Юрке, игорный магнат уже давно старался не вспоминать), предпочитал наслаждаться плотскими забавами исключительно в компании молоденьких, не старше двадцати лет, длинноногих шкурок подиумных параметров и внешности, однако не лишенных осязаемых ладонями форм. А хоть бы и была жена? Вы где-нибудь видели верного супруга среди коммерсантов такого уровня и направления деятельности, как владелец одного из элитных игорных клубов? То-то и оно! Здесь вам не Токио, а родной Санкт-Петербург! Россия– матушка, туды ее в качель!
   Когда за окном уже рассвело, замученный донельзя Леонид Александрович, выпроводив девочек за дверь и чисто символически сунув каждой «за щеку» по сотне баксов, великодушно приказал одному из пары дежуривших снаружи охранников посадить сосок в хозяйский бронированный «мерс», доставить по адресам, а затем возвращаться обратно. Второй телохранитель в это время будет нести вахту за дверью. Дом элитный, на каждом этаже всего две квартиры, в холлах ковролин, чистота, пальмы декоративные в кадках, кресла стоят. Хорошо быть богатым!
   В течение следующих шестидесяти минут Флоренский– старший не спеша принял ванну с тонизирующей хвойной пеной, выпил упаковку «антипохмелина», позавтракал креветками под майонезом, жареными тостами и крепким кофе, выкурил сигаретку, надел чистое белье, рубашку, галстук, один из дюжины висевших в безразмерном стенном шкафу костюмов, отглаженных домработницей Аллой – та еще злотрахучая кошка, а дома муж и двое детей! – и к возвращению лимузина пребывал уже в своем обычном безупречном виде.
   Из машины, по дороге в казино, связался с Русланом. Тот, оказывается, был уже в «Полярной звезде». В целях безопасности разговор перенесли в офис.
   – У нас со Спиногрызом все на мази, – со сдержанным нетерпением сообщил сын, едва Леонид Александрович пересек порог кабинета и угнездил зад в кожаном кресле. – Я за последние две недели столько про сатанинский культ узнал, что впору самому секту собирать и лекции бесовские читать! Собаку и лягушек уже раздобыли, ждут-с. Кислоту, разумеется, тоже. Целый литр. Шмотье и даже парики на всякий случай припасли. От случайных свидетелей даже слуги дьявола не застрахованы! Гы!
   – Тихий звонил вчера поздно вечером, – закурив и, по обыкновению, на американский манер положив ноги на стол, сказал Флоренский-отец. – Художник сделал отличные копии. Спецов по «саркофагу» иконы старик уже обработал, проблем не возникнет. Так что все остальное за вами. Спиногрыз не подкачает?
   – По-моему, его вся эта дьявольская херня так крепко зацепила, что он того, – Руслан постучал себе пальцами по лбу, – крышей поехал. Глаза аж светятся. Все бормочет, что Алистер Кроули – самый гениальный злодей всех времен и народов. Куда там Гитлеру…
   – Это очень плохо, – нахмурив брови, покачал головой Флоренский-старший. – Как бы лажи не натворил. Но другого напарника, на которого можно положиться, готовить уже поздно. Так что приглядывай там за ним!
   – Меня Спиногрыз слушается, – с чувством собственного превосходства успокоил отца Руслан, постучав кулаком с разбитыми в спортзале костяшками о ладонь. – Поручу ему жаб скользких по храму разбрасывать, собаку бедную потрошить и гадить перед алтарем. Я даже в аптеке слабительное для него купил. Аптекарь баял, что через минуту после приема несет с реактивной тягой. Как раз то, что надо.
   – Смотри, чтобы на обратной дороге этот космонавт всю тачку тебе не обосрал. Ладно, это все бутафория, – устало поморщился Леонид Александрович. – Дай-ка бутылочку вискаря и стаканчики из бара. Башка гудит, как телеграфный столб!
   – Перебрал? С Анюткой и Катькой? – проявил осведомленность Руслан и лукаво, понимающе подмигнул. На немой вопрос, отразившийся на лице отца, пояснил: – Тукан видел, как ты их вчера в свой «мерс» сажал. – Открыв встроенный за декоративной картиной бар, главарь зондеркоманды казино извлек из зеркальной, с автоматически включающейся подсветкой ниши два пузатых стакана и бутылку виски. Плеснул в каждый стакан на два пальца, один протянул маявшемуся отцу.
   Флоренский опустил задранные по-ковбойски ноги на пол, накатил шотландскую самогонку одним махом, подождал, пока Руслан снова нальет – на этот раз добрую сотку, пригубил янтарный напиток, поставил стакан на стол и сказал:
   – Теперь непосредственно о доске. Думаю, по законам военной тактики, прежде чем наносить решающий удар с прикрытием с воздуха, нужно провести артиллерийскую подготовку. Так сказать, подготовить общественное мнение. Не понимаешь? Раскладываю по полкам. За несколько дней до инсценировки сатанинского шабаша нужно, чтобы некий лохматый отморозок, по виду напоминающий не то рокера, не то хиппи, ворвался в Троицкий храм и попытался осквернить икону. С учетом наличия бронированного стекла. Пусть шмальнет по доске из пушки и смоется. Народные массы и попы в глубине души только ручки потирать будут – дескать, какие мы предусмотрительные, не пожадничали, отмаксали за «саркофаг». Такая тема. Справишься?
   – Дык пусть Спиногрыз и идет, – скривил губы в презрительной усмешке Руслан. – Пукалка мелкокалиберная у него есть. Внешность тоже подходящая. Переоденется, паричок накинет – и вперед, Америка! – заметив строгий взгляд отца, Флоренский-младший добавил: – Будь спок, я проконтролирую.
   – Едем дальше, – отхлебнув еще граммов пятьдесят виски, скривившись, выдохнул хозяин «Полярной звезды». – Кто будет мочить ментов из дежурного наряда ППС, который, по договору с попами, по ночам у храма пасется?
   – Я и замочу, – неожиданно сказал Руслан. – Я вот что подумал: чем больше народу привлекать к теме, тем больше опасность утечки информации. Хватит тех зачисток, которые твой Тихий обязательно будет делать… Если нанимать отморозков, их все равно гасить придется. Так уже проще самому, без геморроя. Не в первый раз…
   По спине Флоренского пробежал и исчез холодок. Он знал, что сын и боевики, выполняя отданные им конфиденциальные распоряжения, порой бывали жестоки до крайности. Случались и смертельные исходы. Без них никак. Но те изменения, которые Флоренский-старший наблюдал в психике Руслана, полгода назад с огромным трудом бросившего употреблять наркотики, ему явно не нравились. Складывалось впечатление, что недостаток кайфа сын пытается компенсировать запредельными дозами адреналина, которые выбрасывает в кровь организм во время сильнейших возбуждений. А что может быть круче, чем умышленное, заранее просчитанное убийство? Наверное, только страх собственной смерти…
   – Как француз? – неторопливо покончив с остатками виски в стакане, поинтересовался Руслан. – Рвет и мечет?
   – Отнюдь, – мотнул головой Треф. – Терпеливо выжидает. Я дал распоряжение Лакину поставить за ним наружку. Ничего выдающегося пока не обнаружено. Живет в гостинице «Прибалтийская». Даже на экскурсии по городу и царским дворцам записывается. Раз в три дня звонит мне. Кстати, надо будет сегодня ему сообщить, что скоро финал. Пусть Боярофф готовит оставшиеся восемьсот штук.
   – Моя доля – сто пятьдесят, – напомнил Руслан.
   – Схаваешь, сынок, – с улыбкой успокоил Леонид Александрович. – Аппетит у тебя всегда был хороший. Только не облажайся со спектаклем, тогда проскочим.
   – А меня больше Тихий беспокоит, – цокнул языком главарь зондеркоманды. – Чует моя задница, без подлянки не обойдется. На бабки уж точно по полной раскрутит. Сколько он себе залупил за копии и спецов?
   Вместо ответа босс «Полярной звезды» только тяжело вздохнул и сделал неопределенный жест рукой.
   – Я же говорил! – фыркнул Руслан, вытряхивая из пачки «Мальборо» сигарету и щелкая зажигалкой. – Ничего, придет время, откинет дедушка копыта. А с Бульдогом и его пробитками мы что-нибудь придумаем. ОМОНу их скормим!
   – Об таких ребят с кондачка даже ОМОН может зубы обломать, – задумчиво вздохнул Треф. – Им терять нечего, на каждом по куче трупов.

Глава 37

   Кортеж из двух донельзя вымазанных грязью джипов «Чероки» пересек городскую черту в девять часов утра и взял курс на Озерки. Спустя сорок пять минут Тихий и Бульдог, уютно расположившись на вилле, возле потрескивавшего березовыми дровами камина, уже принимали доклад от «старшего лейтенанта ФСБ Красовского». Судя по червяком игравшим уголкам губ, бывшему офицеру ГРУ не было стыдно за проведенные им и командой по приказу шефа «оперативно-разыскные» мероприятия. В коротком телефонном разговоре по спутниковой связи, имевшем место накануне, он лишь коротко доложил, что все в порядке. Дескать, полученная Тихим накануне отъезда от высоких осведомителей из спецслужб информация полностью подтвердилась. Теперь пришло время предъявить авторитету материальные доказательства кропотливой, сложной и необычайно ответственной работы, проделанной группой за последние две недели.
   – Ну, давай, Евгений, показывай, – медленно покачиваясь в кресле-качалке, Тихий исподлобья взглянул на вытянувшегося перед ним в струнку боевика, которому было поручено обломать спецов. – Я же вижу, как тебя распирает! Давай, не томи!
   – Вот, Олег Степанович, – Евгений сделал шаг вперед и протянул открытую ладонь, на которой лежал крохотный, плоский пластиковый квадратик – компьютерный чип, вроде тех, что в авто последнего поколения используются вместо ключа зажигания. – Можно сказать, что нам, по большому счету, крупно повезло. Иначе добыть чип без крайне рискованных мер было бы невероятно сложно. В компьютере этого технаря из института остался файл со схемой ключа. Обычно после изготовления нужного заказчику количества чипов-ключей файлы со схемой по соображениям безопасности уничтожают, но про этот то ли забыли, то ли просто сказалось обычное совковое разгильдяйство. Всего существует два чипа к сигнализации. Один, как заверял спец, у настоятеля храма. Второй, скорее всего, где-то в резиденции митрополита или в Патриархии. Этот дубликат изготовлен в лаборатории института тайно, специально для нас. Про его существование никому не известно.
   – Никому?! – с тайным смыслом уточнил Тихий.
   – Уже никому, – на лице бывшего офицера ГРУ заиграла довольная усмешка. – Оба технаря ликвидированы. Несчастный случай. Никакого криминала. Гарантирую.
   – Месторасположение сканирующего устройства и процесс замены доски выяснили? – впервые с начала разговора подал голос Бульдог.
   – В первую очередь, Пал Палыч, – обратив взор на начальника гвардии, с готовностью кивнул «старлей ФСБ». Впрочем, в армейской контрразведке у него, оборотня, было именно такое звание, так что старлеем можно было его называть без кавычек. – Приемное устройство находится в комнате настоятеля храма. За книжной полкой. Там задняя стенка отодвигается. Проверено. Маркел представился бизнесменом, занимающимся благотворительностью, встретился с отцом Сергием, напердел ему всякого в уши, но, главное, осмотрел комнатушку, визуально отметив нужное место. Дверь в комнату протоиерея хоть и тяжелая, цельнодеревянная, но без усиленного каркаса, а замок – так вообще лажа. Шлепер латвийский. Раньше такие в любом хозяйственном магазине купить можно было. Сломать без проблем, одним ударом плеча. Или отжать язычок фомкой. Так даже проще… Что касается замены иконы, то там с тыльной стороны нечто вроде самозапорного механизма. Сигнализацию отключил, стекло снял, пальцами на доску надавил, и все дела. Точно так же ставится на место подделка. Ключ от входных дверей храма тоже сделан. Здесь вообще детский лепет. Для сатанюг смастырить такой дубликат – как пописать против ветра. При желании запросто. Так что менты отдыхают.
   В руку Тихого перекочевал второй ключ.
   – Значит, все вопросы решены?! – с упором на слово «все» строго спросил Тихий, попыхивая трубкой и все так же не спеша покачиваясь в поскрипывающем кресле.
   – С точки зрения вскрытия «саркофага» – да, – уверенно ответил интеллектуально подкованный, получивший специальное образование в специальном учебном заведении боевик.
   – А вдруг электронщик, смекнув, что его все равно уберут, решил напакостить и вместо чипа с правильной схемой сделал «куклу»? – словно размышляя вслух, произнес Пал Палыч. Переглянулся со стариком, потом со старлеем.
   – Исключено, – мотнул головой оборотень. – С таким бледным лицом лажу не делают, Олег Степаныч. Уж я-то в психологии кое-что понимаю. Научен. Рисковать жизнью жены и дочери Угрюмов ни за что не стал бы.
   – Вы что, брали заложников?! – оторопело охнул Бульдог.
   – Не было необходимости, – чуть улыбнулся Евгений. – Так сложилось, что супруга технаря и дочка в это самое время находились у тещи, в деревне Еськи, под Бежецком. Калининская область. Это было известно на сто процентов. Вот мы и предупредили: если рыпнешься, им абзац. Телефона в доме у старухи нет, только на поселковой почте. Угрюмов находился круглосуточно под нашим наблюдением, даже в лаборатории, так что возможности проверить, как там жена и ребенок, у него не было. Пахал за страх.
   – Да-а, недурно вас учили в школе ГРУ, – пряча чип и обычный ключ в карман шелкового халата, с облегчением выдохнул Тихий. – Молодец, Женя. Пал Палыч?
   – Да, Олег Степанович? – откликнулся Бульдог, уже зная, о чем сейчас пойдет речь. Схема общения с боевиками в соответствующей ситуации была отработана.
   – Надо бы после окончания дела премировать всю группу. Славно поработали.
   – Вот когда поставим точку, тогда и премируем, – деловито ответил Клычков именно той фразой, которую от него ждал старик. Бывший опер и бывший особо опасный рецидивист уже много лет понимали друг друга не то что с полуслова – с полувзгляда.
   – Добро. Главное награждение отложим на потом. А сегодня все втроем можете отдыхать, – на столик с закусками и бутылками легла вынырнувшая из шелкового халата тонкая пачка пятисотрублевок. – Можешь идти, Женя.
   – Спасибо, босс, – поблагодарил боевик и вмиг исчез из каминного зала вместе с деньгами.
   – У Флоренского тоже все готово, – задумчиво проговорил Тихий, зажав зубами кончик трубки, затянувшись и выпустив через нос две струйки дыма. – Мы свою часть дела сделали. Ленины отморозки выполнят всю оставшуюся грязную работу, кинут адвоката и позаботятся, чтобы парижский детектив, получив копию и сообщив Бояроффу об удачном завершении операции, не доехал до точки назначения всего каких-нибудь несколько кварталов. Если вдруг за пределами России с адвокатом возникнут заморочки любого плана, то нам на них наплевать. Это Флоренского головная боль. Даст бог, поимеет Леня с трудов своих дюже хлопотных где-то в районе пятисот кусков…
   – Тоже не хило! – осклабился, наливая себе в рюмку водки, Бульдог.
   – …в то время как мы получаем чистыми триста пятьдесят тысяч и икону, оцененную европейскими страховыми компаниями в два с половиной миллиона долларов, – закончил фразу уголовный патриарх и, чуть прикрыв глаза дряблыми веками, торжествующе посмотрел на Клычкова. – Недурной расклад, как считаешь?
   – Весьма, – фыркнул Бульдог, опрокидывая в рот ледяной смирновский «Лимонничекъ» и заедая хрустящим соленым огурчиком. – А… насчет сбыта доски у вас, шеф, как я понимаю, уже есть наметки?
   – Зачем наметки? Я, Паша, точно знаю, что я с ней сделаю, – глухо произнес Тихий, пустыми глазами глядя на огонь в камине и слушая, как гудят и потрескивают дрова. – Только это уже не твоего ума дело.
   – Как скажете, – без малейшей обиды согласился Бульдог. – Я не эстет. И не коллекционер. Меня интересуют только живые деньги! Мани-мани-мани! – потер мокрыми от огуречного рассола пальцами Клычков.
   Тихий усмехнулся. Положил на столик еще не погасшую трубку, кряхтя, нагнулся вперед, взял с чугунной стойки у камина кочергу и поворошил тлеющие под поленьями угли, которые сразу вспыхнули тысячами оранжевых искр.
   – И когда начинаем танцы, Степаныч? – после воцарившегося на целую минуту молчания нарочито безмятежно спросил Пал Палыч. Хотя по напрягшимся под кожей скулам отчетливо читалось охватившее его волнение.
   – Через трое суток. В полночь, на пятницу, – почти не шевеля губами, глядя на огонь, едва слышно процедил авторитет, словно только и ждал этого вопроса. – Аккурат тринадцатого.
   – Стремный денечек! – Может, от выпитой водки, а может, от этой фатальной даты, вне всякого сомнения далеко не случайно выбранной стариком, судорожно передернул плечами никогда не веривший в бесовщину и прочую мистику циничный материалист Клычков по прозвищу Бульдог.
   Однако уютно устроившийся в кресле-качалке наемник вдруг почувствовал, как ему за шиворот тонкой струйкой прямо из астрала просачивается мистический страх. От почитаемого сатанистами зловещего числа, обычно выпадающего на пятницу не чаще одного-двух раз в году, вдруг отчетливо повеяло могилой. Чьей?!
   Рука Пал Палыча машинально потянулась к бутылке с водкой, горлышко коснулось рюмки, но пальцы, толстые, как сардельки, мелко дрожали и несколько горьких капель пролились на стол. Бульдогу вдруг показалось, что где-то вдалеке, за кирпичной стеной, отчетливо слышен скрежет бруска неспешно затачивающей свою проклятую косу Смерти, закутанной в черный балахон.
   «В ночь на пятницу, тринадцатого». Озвученная Тихим – седым, жестоким и беспринципным убийцей – в наполненной лишь гудением огня тишине огромного каминного зала, эта фраза прозвучала ударом дьявольского гонга. С этой самой секунды ничего уже нельзя было изменить…

Глава 38

   Серый, быстрый, как корейский тигр, «Субару Легаси» с двухсотсильным форсированным движком под капотом тихо притормозил в переулке. Рокот мотора оборвался, фары потухли. Из полумрака салона бесплотными тенями выскользнули две лохматые фигуры. На плечах одной из них угнездился большой, тяжелый даже на вид камуфляжный рюкзак. Бесшумно щелкнул, закрывая машину и включая сигнализацию, центральный замок. От этого места до Троицкого храма налетчикам оставалось пройти всего полквартала.
   – Готов? – хрипло спросил не похожий на самого себя в парике и драных джинсовых шмотках Руслан Флоренский. Узнать его в нынешнем обличье не смог бы даже отец. Спиногрыз молча кивнул и поправил оттягивавший плечи рюкзак с сатанинским «реквизитом». Руслан машинально провел правой ладонью по куртке, где под сердцем, в компактной кобуре, ждал своего часа заряженный «ТТ». Оба налетчика достали и надели тонкие черные хлопчатобумажные перчатки.
   – Пошли!
   Место предстоящей операции и пути отхода были изучены досконально. Оставшиеся полторы сотни метров прошли молча. Мягкие подошвы теннисных туфель бесшумно касались щербатого асфальта, шорох быстрых шагов чуть слышно отражался от каменных стен дворов-колодцев и, вспорхнув эхом, таял в полумраке.
   Остановившись в широкой арке, еще раз – теперь уже не с колес – вгляделись в окруженный сбросившими листву деревьями, погруженный в темноту октябрьской ночи Троицкий храм, величественно возвышающийся над округой. Перед короткой аллеей, ведущей к главному входу, стояли, как и все последние ночи на протяжении почти полутора лет, милицейские «Жигули» с двумя вооруженными бойцами вневедомственной охраны. Сквозь щель над приспущенным стеклом из салона выплывал едва заметный с такого расстояния сигаретный дымок…
   По договору с церковным руководством милиция охраняла храм с восьми вечера до утра.
   – Значит, так. Жди под тополем, как договаривались, – оглядевшись по сторонам, Руслан проворно достал ствол, накрутил глушитель, спрятал оружие в боковой карман куртки и посмотрел на Спиногрыза сквозь лохмы парика. – Как только сделаю легавых, дуй к двери и отпирай замок. Ключ у тебя.
   – Ага, – сдавленно, выдавая огромное нервное напряжение, прохрипел Спиногрыз и поправил врезающиеся в плечи лямки. – Давай, братан. Ни пуха…
   – К дьяволу! – осклабился Флоренский и легким ударом в плечо придал подельнику ускорение. Спиногрыз, невысокий коренастый крепыш, в прошлом – профессиональный каскадер, метнулся через дорогу к скверу и затерялся за плотной, несмотря на отсутствие листьев, стеной кустов. Руслан взглянул на часы, достал из нагрудного кармана сигарету и закурил. Сделав пять гигантских затяжек, бросил окурок под ноги и придавил его подошвой. Пора…
   Проспект в ночное время был освещен вполне сносно, но «жигуленок» с ментами стоял в темном пятне между двух не включенных почему-то фонарей, метрах в семи от аллеи. Видимо, сказывалась старая ментовская привычка особо не мозолить глаза окружающим и находиться, если можно так выразиться, в засаде. Что ж, это даже на руку. Меньше шансов, что случайный свидетель заподозрит неладное и поднимет хипеш…
   Флоренский, не вынимая рук из карманов, быстро перешел дорогу, преодолел расстояние в несколько десятков шагов, отделяющее край сквера от милицейской машины, подошел к приспущенному стеклу со стороны водителя и постучал в него костяшками пальцев.
   – Извините, пожалуйста… – выпалил Руслан, пристально вглядываясь внутрь. За рулем тачки лениво сосал «беломорину» упитанный сержант с простой крестьянской физиономией. Его напарник, как бабу, обнявший табельный автомат, храпел на откинутом назад до упора соседнем сиденье. Разбуженный посторонним голосом, он только начинал хлопать глазами, приходя в чувство.
   – Че те надо? – недовольно поморщился сержант, брезгливо разглядывая слегка покачивающуюся длинноволосую фигуру. Драная джинса и лохмы. Либо байкер, либо музыкант. И явно бухой. Или наширявшийся. Вот урод!
   – Вы не скажете, как пройти в библиотеку имени Ленина? – окончательно вогнав мента в ступор, голосом примерного пионера спросил Руслан. – Или в метрополитен, тоже имени Ленина? На худой конец – к памятнику Владимиру Ильичу Ленину…
   – О-от, сука обдолбанная! – сержант брезгливо скривил губы с торчащей из них гильзой от папиросы. – Сидор, ты глянь, какой субчик к нам пришкандыбал! Вызывай наряд ППС, а я пока с ним разберусь…
   Сержант открыл дверцу, намереваясь выйти из машины и до прибытия коллег из патрульно-постовой службы оприходовать наркомана по всем правилам. Его напарник, движениям которого явно мешал автомат, кряхтя, принял вертикальное положение и потянулся к висевшему на крученом проводе переговорному устройству. Пребывающий в нирване субъект «неформального» облика, подваливший к их машине, не воспринимался ментами как потенциальная угроза. Это было их главной и единственной ошибкой.
   Не успела дверца приоткрыться, как Руслан выхватил из кармана «ТТ» и, быстро и точно прицелившись, два раза выстрелил в упор. Одна пуля угодила в живот сержанту-водителю, вторая – в висок напарнику. Подхватив оседающего, едва не вывалившегося наружу в распахнутую дверь крепыша, Флоренский втолкнул его, стонущего и корчащегося от боли, обратно на сиденье, после чего торопливо огляделся по сторонам. Никого. Только по проспекту на большой скорости пронеслось мимо зеленоглазое такси.
   Контрольный выстрел в голову раненого завершил расправу над легавыми. Плотно закрыв дверь, Руслан не спеша обошел «жигуленок», еще раз огляделся и быстрым шагом направился по аллее к главному входу в храм.
   Спиногрыз, наблюдавший за ликвидацией охраны из укрытия и со своим огромным рюкзаком сейчас больше всего похожий на припозднившегося туриста, возник у массивной двери несколькими секундами раньше Руслана и сразу принялся отпирать замок дубликатом, сделанным старшим лейтенантом Красовским. Когда Руслан достиг трех гранитных ступенек, дверь уже капитулировала. Подельники в очередной раз повертели головами по сторонам и нырнули в храм. В руке Флоренского вспыхнул компактный, но мощный фонарик. Спиногрыз торопливо запер входную дверь изнутри. В окружающей их абсолютной тишине сиплое, прерывистое дыхание грабителей эхом отражалось от высоких сводов храма.
   – Ништяк. Я – туда, – громким шепотом сказал Руслан, и луч фонарика, скользнув по стенной росписи, указал нужное направление к комнате настоятеля, где находилось сканирующее устройство, отключающее сигнализацию драгоценной иконы. – А ты… приступай. Знаешь сам, что делать.
   – А то! – злорадно хрюкнул Спиногрыз, стаскивая со спины рюкзак. – Щас я им такой шабаш организую, век не забудут, попы драные!
   В руке Спиногрыза вспыхнул извлеченный из рюкзака второй фонарь – большой, на аккумуляторе, с широким фокусом луча.
   Флоренский, мысленно еще раз обозвав подельника дебилом, в натуре свихнувшимся на пропагандирующих бесовский культ гнусных книжонках, быстро направился к черной двери в дальнем углу зала. Сзади, непрерывно бормоча себе под нос всякую гнусь, уже вовсю возился и кряхтел, извлекая из рюкзака дьявольский реквизит, Спиногрыз.
   Когда до комнаты настоятеля оставалось всего несколько шагов, Руслан вдруг ощутил, как в груди резко подпрыгнуло сердце, а по спине пробежали мурашки.
   Из-под плотно прикрытой двери пробивалась не замеченная им с большого расстояния тонюсенькая полоска света! Вот это оказалось полной неожиданностью. Может, уходя, настоятель храма, отец Сергий, просто забыл выключить свет? Или… там, за дверью, действительно кто-то есть?!
   Руслан видел лишь одну возможность узнать это. Альтернативой было поспешное бегство и неизбежный перенос операции. Однако после хладнокровного расстрела охранявших храм ментов пути назад для новоявленных клюквенников уже не существовало. На цыпочках приблизившись к двери, Флоренский крепко обхватил круглую медную ручку, выдержал секундную паузу, прислушиваясь, а затем быстро и резко дернул легко поддавшуюся дверь на себя.
   Крохотная комнатка вмещала в себя лишь небольшой диванчик, подпирающие потолок книжные полки и стол, за которым сидел пожилой священник в рясе, с длинной, почти прозрачной седой бородой, в очках. На груди старика поблескивал массивный серебряный крест на плоской, с крупными звеньями, цепочке. Это был настоятель храма, отец Сергий. Он что-то писал в тетради, но, когда дверь внезапно распахнулась, встревоженно обернулся.
   На несколько долгих секунд взгляды незваного гостя и священника встретились. И Руслан невольно поразился полному отсутствию в глазах протоиерея страха. Скорее, в их бездонной глубине, кроме обычного в подобной ситуации удивления, он прочитал лишь внезапно вспыхнувшую и тут же угасшую тоску. А еще – пришедшую за ней вселенскую покорность. Видимо, отец Сергий с ходу, по внешнему облику, определил, что за визитер явился к нему ночью. Пожилой священник, имеющий более чем полное представление о секте дьяволопоклонников, понял, кто и, главное, с какой целью проник в запертый им после службы самолично храм. Ночь на пятницу, тринадцатое октября. А с пониманием неизбежности грядущего к отцу Сергию пришла и спокойная, доступная, пожалуй, только лишь истинно верующим, покорность. Готовность принять свой крест, каким бы он ни был.
   – Изыди, сатана! – положив авторучку на тетрадь, неспешно, с достоинством перекрестился настоятель. Губы его на миг плотно сжались, а потом начали быстро шептать: – Отче наш, иже еси на небесе! Да святится имя Твое, да пребудет Царствие Твое, да будет воля Твоя яко на небеси и на земли…
   Скулы Флоренского-младшего трусливо задрожали. Лицо перекосила страшная гримаса дикого, всепоглощающего ужаса. Произносимые священником знакомые, не раз слышанные слова почему-то именно в этот миг кувалдой били по барабанным перепонкам, вспыхивали в мозгу ударами молнии, парализующими волнами пробегали по всему телу, причиняя ему физическую боль и вызывая лихорадочную дрожь во всех мышцах и суставах, от груди до кончиков пальцев на ногах.
   – За-а-аткни-и-ись! Су-у-ка-а-а!.. – прорычал Руслан. С грудным воем ватной рукой выхватил из кармана куртки «ТТ», еще не успевший остыть после пролитой крови милиционеров, выбросил ствол в сторону протоиерея и, зажмурившись, принялся заполошно давить указательным пальцем на спусковой крючок.
   Отец Сергий затих и обмяк после первого же выстрела – пуля угодила ему в шею, нанеся смертельную рану. А Руслан продолжал снова и снова исступленно нажимать на спуск, пока пистолет, выплюнув последнюю пулю, не затих. Только тогда по инерции еще дважды дернувший спусковой крючок бандит медленно опустил руку с оружием и открыл глаза. Грудь его часто вздымалась, по лицу текли крупные капли пота, дыхание напоминало свист кузнечных мехов.
   Все было кончено. Настоятель храма, тело которого приняло все пули, превратился в окровавленную, завернутую в черную материю куклу с обезображенным тремя точными попаданиями лицом. Привалившись раздробленным затылком к забрызганной липкими ошметками стене комнаты, старик застыл в неестественной позе, с приоткрытым в немом крике ртом и полувывалившейся вставной челюстью. Зрелище было жуткое. Даже для повидавшего не один десяток трупов убийцы.
   Руслан успел ощутить, как из желудка к горлу поднимается скользкий ком. В следующую секунду его тело изогнулось пополам. Его вытошнило несколько раз подряд, тяжело, до звездочек в глазах. Пистолет выпал из ослабевшей руки в вязкую, зловонную лужу. На то, чтобы отдышаться и прийти в себя, Руслану потребовалось не меньше минуты.
   – Ни фига себе струя! – только и смог прошептать уже давно стоявший за спиной Флоренского Спиногрыз. – Кто бы мог подумать, что этот поп останется здесь на ночь… Ты как, братан, отошел?
   – Тебе что приказано делать?! – медленно обернувшись, Руслан смерил подельника таким яростным взглядом, что Спиногрыз невольно попятился.
   – Так я… это… услышал, – пролепетал он.
   – Вот и занимайся тем, чем должен! – Флоренский– младший с силой ударил бывшего каскадера-раллиста кулаком в грудь. – Бегом!
   – Ладно, ладно, ты че гонишь, в натуре?! – огрызнулся, с кислой физиономией направляясь в глубь храма, едва устоявший на ногах Спиногрыз. – Совсем охуел… Подумешь, попа грохнул! У него что, три яйца?! Или кровь синяя?! Придурок лагерный…
   Все последующее Руслан видел словно через мутное искривленное стекло.
   Вот он, стараясь не смотреть на окровавленный труп убитого им священника, находит за выдвижной задней стенкой книжной полки сканирующее устройство с красным огоньком светодиода. Вставляет в него чип. Вместо красного тут же загорается зеленый огонек. Сигнализация отключена. Он на ватных ногах плывет в зал, краем глаза замечая, как надувший щеки Спиногрыз с сосредоточенной рожей острым тесаком вспарывает брюхо купленной почти задаром накануне на рынке и задушенной удавкой непосредственно перед выездом на дело лохматой беспородной псине, прибитой гвоздями к кресту. Брызжет кровь, скользкие кишки вываливаются наружу. Спиногрыз достает коробку со слабительными таблетками, высыпает на ладонь несколько штук и глотает. В ожидании действия лекарства ходит по храму с пластиковой коробкой и разбрасывает приобретенных в зоомагазине живых пупырявых лягушек. Некоторых сразу же, с хлюпаньем и хрустом, давит ногой… Достает из рюкзака баллончик с алой нитрокраской и, высунув от усердия язык, малюет на покрытых фресками стенах и на иконостасе пентаграммы и «число зверя» – три шестерки…
   Тем временем Руслан без труда освобождает Тихвинскую икону от бронированного стекла, достает старинную доску, бережно заворачивает в мягкую детскую пеленку с зайчиками и ежиками, прячет в извлеченную из рюкзака легкую спортивную сумку, ставит на место оригинала копию, надевает спецназовский противогаз – пары кислоты могут обжечь легкие, а капли попасть на лицо… Натягивает поверх хлопчатобумажных специальные защитные перчатки, открывает литровую бутыль с коктейлем из двух видов концентрированной кислоты и тщательно, со всей осторожностью, на которую способны мелко подрагивающие руки, поливает подделку этой адской смесью. Доска мгновенно чернеет, краски превращаются в кипящую пену…
   Наконец бутыль почти пустеет. Для контраста можно побрызгать остатками кислоты на две соседние иконы. Эти горят еще лучше… Бутылку разбиваем прямо здесь, об колонну. Как там дела у Спиногрыза? Ага! Закончил рисовать, суетливо ставит на пол аэрозоль, страдальчески кривит рожу, бежит к распятой на кресте, очень натурально оскалившей пасть выпотрошенной псине. Торопливо стягивает джинсы, приседает… Надо же, какая огромная куча дерьма! Менты и спецы просто крышей двинутся, когда все это увидят!
   Ну вот, кажется, закончили… Чип от сигнализации! Чуть не забыл… Вернуться в комнату, к трупу, и положить на стол. Пусть сыскари ломают голову, дубликат это или поповский оригинал. Они как близнецы. А где старик прятал свой ключ – хрен кто знает!..
   На Спиногрызе лица нет. Иссиня-бледный. Третий раз снимает штаны, с матюками садится на корточки и гадит на пол храма. Дерьма в животе уже нет, а его все несет и несет… Ничего, потерпит полчаса засранец, весь водой не изойдет! Пора сматываться… На этот случай с собой есть памперс для взрослых, страдающих недержанием. Надевай, мудило, хватай рюкзак и быстрее рвем когти!
   Свежий воздух, наконец-то!.. Дверь храма оставляем открытой, как положено… На ней рисуем еще три шестерки… Хватит, и так утром рехнутся… Теперь кустами, через сквер, к проходному двору. Еще сто метров до оставленной в переулке форсированной «Субару»… Такую хрен догонишь. Двести лошадей, сто километров за пять секунд набирает… Это на всякий случай. Обошлось…
   Все! Кажется, вырвались! Эй, Спиногрыз, чего такой кислый?! Опять нахлыстом пошло?! Попа болит?! Это ничего, братан, за двадцать пять кусков зелени можно и обхезанным посидеть! Ха-ха! Главное – мы это сделали… А как вы хотели? Когда за дело берутся профессионалы, результат гарантирован! Отец, бляха муха, будет ва-аще в отпаде…
   Вот только сердце… Жмет, спасу нет. И дышать тяжело, воздуха не хватает. Там, на углу, кажется, будет дежурная аптека. Нужно тормознуть и купить нитроглицерин. Здесь уже можно не бояться… Да чтоб тебя, сука! Словно клещами дерет… Больно-то как, господи!

Глава 39

   На заключительную стрелку с гонцом парижского адвоката, назначенную для обмена иконы на наличные деньги, Леонид Александрович и Руслан, сопровождаемые тремя вооруженными телохранителями и начальником службы безопасности «Полярной звезды» Лакиным, выехали спустя трое суток после ограбления храма. К запястью правой руки Флоренского-младшего был пристегнут наручниками обычный на вид, а на самом деле бронированный несгораемый «дипломат», внутри которого лежала копия Тихвинской Пресвятой Богородицы. Оригинал, по достигнутой ранее договоренности, сразу после налета забрал себе Тихий…
   К тому времени милиция, спецслужбы, представители духовенства Северной столицы России буквально стояли на ушах. Да и весь город роптал, возмущался, негодовал, скорбел, оплакивал, призывал к возмездию. Верующие пребывали в шоке. Представители радикальных группировок, вроде «Русской твердыни», быстро смекнув, что на этом громком деле можно сделать политический капитал, призывали громить помещения и частные квартиры, где, по сведениям петербуржцев, могли собираться разного толка сектанты, в том числе и сатанисты. От призывов крепкие парни в черных рубашках сразу же перешли к действиям. От пудовых кулаков бритоголовых молодчиков под горячую руку досталось всем – от придурковатых и действительно социально опасных «мунистов» и последователей учения Хаббарда до безобидных кришнаитов. Разумеется, в общей мясорубке досталось и «лицам кавказской национальности». В роли козлов отпущения в который раз как нельзя кстати выступили ларечники и рыночные торговцы… Кровавый сатанинский шабаш с неслыханным до сих пор актом вандализма и поругания святынь третий день подряд был главной темой местных СМИ. Бульварные газетенки соревновались в публикации самых шокирующих, неизвестно каким образом полученных от экспертов из Большого дома фотографий, сделанных в оскверненном храме и у расстрелянного «жигуленка» с милиционерами. Писаками, телетрепачами и «независигыми экспегтами» всех мастей благодатная для словоблудия тема обсасывалась многократно, с мазохистским удовольствием. И, как это обычно бывает, высказывались десятки версий и оценок случившегося, от уже набивших оскомину «Андропова на вас, скотов, нет!» и «распустили, демократы поганые, бесноватое отродье!» до клинически-бредовых пасквилей в стиле Новодворской, вроде «все случившеся – месть атеистически настроенных красно-коричневых реваншистов». Но, как ни странно, среди этого бурлящего, мутного информационного потока, с щепетильной тщательностью изучаемого Флоренским все эти три дня, к его несомненному удовольствию, не нашлось ни единого упоминания о том, что происшедшая в храме трагедия – всего лишь ширма, прикрытие для похитивших ценную икону банды грабителей, а также ни одной версии о причастности к акту вандализма местных криминальных группировок! Практически все говоруны и даже неохотно дающие интервью представители правоохранительных органов сходились во мнении: случившееся в Троицком храме в ночь на пятницу – не что иное, как дерзкая, до сих пор неслыханная выходка секты сатанистов. Возможно, столь чудовищным образом она мстила за своего главаря, известного мракобеса Вячеслава Милевича по прозвищу Каллистрат, осужденного на смертную казнь, замененную пожизненным заключением на острове Каменный…
   Значит, мысленно усмехаясь, думал владелец казино, имитация сатанинского шабаша удалась на все сто процентов! Чем больше жути и мерзости – тем лучше! Руслан и бедолага Спиногрыз, все еще страдающий резями в кишечнике, постарались на славу. Озлобленные, доведенные до белого каления спецслужбы и менты, потрясенные убийством двух сержантов, дряхлого попа, уничтожением старинной доски, видом выпотрошенной зверюги, богохульных надписей, прыгающих по храму лягушек и нескольких куч жидкого говна, теперь будут носом рыть землю в надежде найти хоть какие-нибудь концы. Легавые станут пачками хватать и колоть до жопы всех религиозных фанатиков, наркошей и прочий сброд. И при этом вселенском шухере даже глазом не поведут в сторону братвы!.. Правда, на пути к полной, гарантированной безнаказанности оставалось последнее препятствие – экспертиза уничтоженной кислотой иконы. Ее результаты пока не оглашались. Но, по словам Руслана, от политой «царской водкой» трухлявой доски практически ничего не осталось. Следовательно, шанс идентифицировать подделку и направить следствие по кардинально иному, клюквенному, направлению выглядит ничтожным…
   Одним словом, на стрелку с Жаком Гийомом, в его двухкомнатный полулюкс, расположенный на пятом этаже гостиницы «Прибалтийская», Леонид Александрович и Руслан, после акции заметно осунувшийся и часто бросавший под язык таблетки от сердца, ехали без страха и в предвкушении скорой поживы. Правда, несколько смущало выбранное упрямым французом место обмена, но прихвативший кейс с хитрой аппаратурой контроля Лакин гарантировал перед началом базаров с французом однозначное обнаружение «жучков» и потайных видеокамер, ежели таковые будут в номере установлены. Но такое стремное развитие ситуации представлялось маловероятным. Зачем платить в качестве аванса двести тысяч долларов наличными, а затем сдавать похитителей мусорам или ФСБ? Абсурд. Адвокату нужна икона, а им нужны деньги. В благополучном завершении криминальной, с запахом обильно пролитой крови, сделки заинтересованы обе стороны. А что касается настоятельного требования Гийома провести обмен доски на чемодан долларов именно в снятом им сразу по приезде в Питер номере «Прибалтийской», то здесь, как ни плюй, у француза был карт-бланш. Кто платит, тот и заказывает музыку. К тому же сделки такого уровня, как правило, проводятся на нейтральной, сводящей до минимума возможность всякой подставы территории. И настойчивость французского детектива можно было понять – здесь, в чужой и пугающей России, единственным местом, где он мог ощущать себя в относительной безопасности, был обжитой им номер гостиницы…
   Как ни старался Леонид Александрович во время поездки на Васильевский остров держать себя в руках, нервное напряжение давало о себе знать. На лбу хозяина казино то и дело выступал холодный пот, рубашка неприятно липла к телу, под ребрами словно образовался мешающий нормально дышать воздушный пузырь.
   Флоренский перевел взгляд на тупо уставившегося в окно бронированного «Мерседеса» сына. Тот, казалось, был безразличен ко всему. Леонид Александрович заметил, что после той ночи Руслан сильно изменился. Стал молчалив, бледен, много курил, непрерывно сосал валидол и совершенно не походил на себя прежнего – агрессивного и жестокого боевика, готового сойтись в схватке с любым противником. Словно внутри у него внезапно иссяк источник жизненной энергии. Причину такой перемены – не входившее в план операции убийство пожилого священника – Флоренский знал, но предпочитал помалкивать и не упоминать об этом в разговоре с сыном, справедливо полагая, что время – самый лучший доктор в мире. К тому же незримую черту, отделяющую человека от убийцы, Руслан перешагнул уже несколько лет назад. Убитый им старик – далеко не первая жертва. И, скорее всего, не последняя. Фигня, и не такое переживали…
   «А как вы хотели? Делать в современной России по-настоящему большие деньги чистыми руками, ни разу не кинув, не обманув, на крайний случай – не «зачистив концы», просто нельзя! Потому что в отличие от Европы это невозможно даже теоретически!»
   В том, что дела в крупном отечественном бизнесе обстоят именно так, бывший бандит Треф, а ныне законопослушный предприниматель Флоренский был искренне убежден.
   Ежеминутно поглядывая на Руслана, на его провалившиеся щеки, Леонид Александрович старался успокоиться, но ничего не получалось. На душе скребли кошки. Нервы звенели, как провода высоковольтной линии во время грозы. Поганое предчувствие по мере приближения к гостинице становилось все острее. Вот же блядство!..
   Наконец «мерс», сопровождаемый джипом с охраной, свернул налево и притормозил возле парадного входа в «Прибалтийскую». Из джипа, опередив начальника службы безопасности казино Лакина, выпрыгнули двое мордоворотов. Первый проворно подбежал к лимузину босса и открыл дверь, второй привычно вертел головой по сторонам, высматривая потенциальную опасность.
   Телохранитель сразу же обратил внимание на стоявший чуть в стороне вишневый мини-вэн «Фольксваген». Едва их кортеж остановился у входа в гостиницу, из него торопливо вышел тот самый француз, которого охранник, дежуря у офиса босса, однажды уже видел в «Полярной звезде». Мужчина бодрым шагом направился в их сторону. Телохранитель хотел уже метнуться ему наперерез, остановить до особого распоряжения хозяина, но Леонид Александрович коротким свистом заставил парня остановиться.
   – Ба, какие люди и без охраны! В чем дело, дорогой? Возникли проблемы? – заметив Гийома практически одновременно с бодигардом, бодро произнес вышедший из салона броневика Флоренский. Фальшиво улыбаясь, он категоричным жестом приказал охраннику пропустить к нему француза. Бодигард нехотя посторонился, на всякий случай размяв пальцы правой руки. Выхватить пистолет из наплечной кобуры и навести оружие на цель он мог за три четверти секунды…
   – Вряд ли это можно назвать проблемой, – слегка улыбнувшись, сказал детектив. На его лице застыло странное, почти отсутствующее выражение. – Скорее наоборот. Теперь сделка пройдет гораздо проще и быстрее.
   – Да?! – удивленно приподнял брови Треф, не понимая, куда клонит посланец адвоката.
   – Сегодня утром из Парижа прилетел патрон, – внезапно ошарашил его Жак, внимательно наблюдая за реакцией русского мафиози. – Месье Боярофф пожелал на данном этапе… э-э… переговоров встретиться с вами лично.
   – Вот как? – слегка ошарашенно, но не настолько, чтобы вызвать у детектива какие-либо подозрения, пробормотал Леонид Александрович. Переглянулся с Русланом, который тоже вышел из машины. Тот лишь слегка дернул уголком рта. Это можно было понять по-разному. Поняв, что за ним наблюдают со стороны, Флоренский-старший умышленно неторопливо достал пачку сигарет, зажигалку, прикурил, дважды глубоко затянулся дымом и только затем спросил: – И где же господин адвокат? – Взгляд его непроизвольно скользнул по припаркованному буквально в нескольких шагах впереди вишневому «Фольксвагену».
   – Да, он там, – кивнул француз, проследив направление взгляда владельца казино. – И прежде чем продолжить… наши дела, месье желает переговорить с вами с глазу на глаз. В мини-вэне, кроме патрона, никого нет. Это арендованная мной лично машина из агентства, обслуживающего инвалидов, – пояснил Гийом. – Я взял ее без водителя.
   – Понятно, – пыхнув в сторону детектива дымом, цокнул щекой Леонид Александрович. Оглянулся, вскользь посмотрел на свою свиту. – Ждите меня здесь. И глаз с нашего французского друга не спускайте.
   Сделав еще одну затяжку, Флоренский манерно разжал пальцы, бросил окурок на асфальт, раздавил его ботинком и направился к «Фольксвагену»…
   Адвокат сидел в инвалидной коляске у правой стороны мини-вэна, обращенной ко входу в «Прибалтийскую». Ноги его были закутаны теплым шерстяным пледом, и выглядел он жутковато – смахивал на внезапно ожившую, пролежавшую в песках Египта много веков высохшую мумию.
   «С таким лицом долго не живут», – захлопывая за собой дверь, подумал Леонид Александрович и сел на сдвоенное мягкое сиденье напротив. Встретился взглядом с неподвижно застывшим коллекционером. «И на хера ему, без пяти минут трупу, все это надо?» – пронеслось в голове у игорного дельца. Вслух же он сказал совсем другое:
   – Рад вас видеть, господин Боярофф. Как долетели?
   – Ужасно, – голос адвоката, выглядевшего измученным и больным, оказался под стать его внешнему виду – тихий, свистящий, исходивший откуда-то из глубины измученного недугом и старостью организма, он совсем не походил на тот бархатный баритон, который помнил бандит Леня. Сказав по-русски, с сильным акцентом, всего одно слово, Боярофф замолчал, вопросительно уставившись бесцветными, обрамленными красным ореолом слезящихся век глазами на своего бывшего клиента. Двенадцать лет назад за весьма средний, по его меркам, гонорар он, известный тогда на всю страну «нормандский ангел– хранитель», спас этого русского прохвоста от пожизненного заключения в комфортабельной французской тюрьме.
   – Понимаю, – сочувственно вздохнул Флоренский, вильнув взглядом, и тут же сменил тему: – А как вы находите наш город?! Если мне память не изменяет, ваш отец был русским, родом из Санкт-Петербурга?
   – Чуть лучше, чем я представлял себе, садясь в самолет в Орли, – на жутковатом, похожем на маску лице адвоката промелькнуло и исчезло некое подобие улыбки. – Но не настолько, чтобы оставаться здесь дольше, чем того потребуют наши с вами дела… К тому же мой отец был не русский, а полунемец, полуеврей… Давайте перейдем непосредственно к делу, Леонид. Я в курсе того дьявольского спектакля, который разыграли ваши громилы в Троицком храме. Не скрою, он произвел сильное впечатление даже на меня… Если судить по сообщениям в прессе и по телевидению, милиция и КГБ… или как он там сейчас называется, действительно купились на пустышку об акции сатанистов. По крайней мере, про возможную подмену уничтоженной иконы я не обнаружил ни единого упоминания.
   – Я и мои компаньоны очень старались, чтобы так оно и произошло, – довольно хмыкнув, сказал Треф. Заметив, как едва уловимо изменилось лицо старика, заверил твердо: – Все возможные источники утечки информации ликвидированы. У ФСБ нет ни малейшего шанса докопаться до истины.
   – Что вы облили кислотой вместо… нее? – в тусклых глазах адвоката впервые промелькнуло нечто напоминающее любопытство. Лежащие на пледе высохшие, почти прозрачные руки дрогнули.
   – Это была другая икона, – не моргнув глазом, соврал Леонид Александрович. – Примерно схожая с оригиналом по времени создания, но уже изрядно испорченная и не поддающаяся реставрации. Я купил ее в монастыре под Архангельском. Она лежала много лет в сыром подвале, в сундуке, и из-за своего ужасного состояния была никому не нужна, даже попам. Несмотря на более чем почтенный возраст.
   – Значит, установить, что вандалами была уничтожена другая доска, теперь невозможно? – деловито осведомился Боярофф.
   – Убежден, – кивнул Треф. – На трухлявую деревяшку вылили столько кислоты, что от образа практически ничего не осталось. Тихвинская Богородица исчезла навсегда. Для всех, кроме вас, месье Боярофф.
   – Она… с вами? – зрачки мумии внезапно загорелись, вспыхнули, словно последние угли догорающего костра под порывом ветра. – Я хочу ее видеть. Я хочу держать ее в руках. Прямо сейчас!
   – Нет проблем, – пожал плечами Флоренский. Он достал сотовый телефон и набрал номер Руслана. Глядя в непрозрачное снаружи стекло мини-вэна, дождался, когда сын ответит, и коротко сказал: – Принеси мне чемоданчик, будь добр.
   А потом они с парализованным старым французом долгих полминуты наблюдали, как Руслан с помощью ключа освобождается от пристегнутого к запястью сверкающего «браслета», как, настороженно оглядевшись, неторопливо направляется к машине, как открывает боковую дверь салона с автоматическим мини-лифтом для подъема инвалидных колясок вместо ступеньки, как молча протягивает Флоренскому обтянутый черной кожей тяжелый несгораемый чемоданчик, как снова закрывает дверь и возвращается к «Мерседесу», где топчутся два амбала в расстегнутых кожаных куртках и мужчина лет пятидесяти в длинном кожаном плаще.
   Леонид Александрович положил «дипломат» на колени, скрупулезно набрал комбинации цифр на каждом из замков, нажал кнопочку, откинул крышку и нежно, как младенца, извлек из бархатного нутра икону. Копию, написанную на дубовой доске таежным самоучкой Прохором Варежкиным. Впрочем, ни имени художника, ни возраста, ни места проживания Леонид Александрович не знал. Изготовление дубликата входило в обязанности Тихого. Да и какая, если разобраться, ему, Трефу, разница, кто и где намазюкал фальшивку? Лишь бы сделка завершилась получением оговоренной кругленькой суммы…
   – Вот она, родимая, – благоговейным шепотом произнес Флоренский и искоса, из-под бровей, взглянул на встрепенувшегося, медленно, словно боясь обжечься, протянувшего к иконе свои мелко дрожащие уродливые руки коллекционера-фанатика, одной ногой уже давно стоящего в могиле. – Знаете, мне до сих пор не верится, что этот кусок дерева с потрескавшимися красками стоит два с половиной миллиона долларов…
   На восковом, изборожденном морщинами лице Бояроффа появилось такое умоляющее, страждущее, просящее выражение, словно перед ним, полутрупом, была заветная чаша – Святой Грааль, – испив из которой он превратится в молодого, загорелого, полного сил и здоровья холеного красавца, с жемчужной улыбкой глядящего на мир с глянцевой обложки журнала для педиков.
   «Увидеть Париж и умереть» – хозяин «Полярной звезды» почему-то не к месту вдруг вспомнил название одного отечественного фильма и непроизвольно осклабился. Какой затюканный совком мудак мог придумать такое дебильное название? Плебеи, голытьба, быдло! При чем здесь Париж? Имея кучу денег и ум, прекрасно можно жить даже здесь, в России. И особенно приятно кидать вот таких пришибленных терпил, вроде этого до конца дней прикованного к коляске скелета… Чума болотная! Ишь ты, как тебя зацепило, аж пасть приоткрыл. Того и гляди слюнки с губы закапают…
   – Мне кажется, вы кое-что забыли, уважаемый месье, – не скрывая превосходства над этим жалким инвалидом, алчущим во что бы то ни стало заполучить только что обильно политую человеческой кровью доску, ласково напомнил Леонид Александрович. – Как насчет оставшейся суммы? Прежде чем навсегда расстаться с этой драгоценнейшей реликвией, я хотел бы, знаете ли, получить обещанные восемьсот тысяч долларов…
   Глаза старика остекленели. Долгие три секунды адвокат пристально смотрел на дыбящегося, крайне довольного собой русского мафиози. Бывшего рядового бандюгана, щенка с грязным пузом, которому он, великий Дидье Боярофф, великодушно помог вырваться из железных лап закона и стать тем, кем он стал сейчас! Сколько в нем сейчас надменности, демонстративного превосходства! А ведь он помнит его отощавшим, обритым наголо юнцом в мятом спортивном костюме, с провалившимися от недосыпания и страха затравленно бегающими глазами. Помнит, как Треф в истерике грыз грязные ногти прямо в зале суда, в присутствии многочисленной публики…
   Тогда, в восемьдесят девятом, начинающий «завоевывать Европу» в компании таких же, как он сам, отморозков Леня мог запросто схлопотать пожизненное заключение за убийство араба, торговца наркотиками. Но его, как и многих других душегубов, которых защищал Великий Дидье, оправдали подчистую. Зря, наверное…
   – Вы меня слышите? – видя, что со стариком творится нечто странное, и мгновенно сменив тон, осторожно спросил Треф. – Я сказал, неплохо бы вначале увидеть деньги…
   – Я не глухой, господин Флоренский. Вот, возьмите. По нему вы без проблем получите наличные в любом банке к западу от польско-германской границы…
   Вытянувшаяся было вперед, к чемоданчику, скрюченная артритом правая рука адвоката нехотя скользнула под клетчатый шерстяной плед и достала банковский чек, который немедленно был схвачен пухлыми пальцами Трефа.
   – А теперь… дайте ее мне! – прошептала мумия.
   – Вы, по-моему, забыли, что мы с Жаком вели разговор о наличных, – опытным взглядом изучив чек и убедившись, что он в отличие от иконы самый настоящий, с металлом в голосе отчеканил Леонид Александрович.
   – К сожалению, я не знал, что ваши банки так сильно отличаются от банков в цивилизованных странах, – прошипел Боярофф, не сводя глаз с вожделенной иконы, которая должна была стать венцом его коллекции. – Наши попытки получить с европейского счета нужную сумму наличными свелись к очень похожей на допрос в полицейском участке беседе со службой безопасности! Мы побывали в трех солидных на вид банках и везде встретили отказ… Удивляюсь, как Гийому удалось в прошлый раз выдавить из этих идиотов хотя бы те двести тысяч. При такой организации финансовой системы вести бизнес невозможно… Простите, но я просто не мог везти сюда из Парижа кейс, набитый наличными!
   – Невозможно только спать на потолке – одеяло падает! – хмыкнул хозяин казино, торопливо пряча чек во внутренний карман пиджака. – Мы, как видите, приспособились… Так уж и быть, в память об услуге, которую вы мне когда-то оказали, я войду в ваше положение и приму чек, хотя его обналичивание будет стоить мне солидных комиссионных. Возьмите вашу реликвию, месье Боярофф. Итак, сделку считаем завершенной?..
   Леонид Александрович торопливо положил на колени старика копию украденной иконы, захлопнул чемоданчик и взялся за ручку двери, намереваясь как можно быстрее покинуть мини-вэн.
   – Стойте! – что-то похожее на кошачью лапу с силой впилось в рукав пальто Флоренского.
   Разве эта сушеная мумия может так громко кричать? И откуда у нее, прозрачной и невесомой, столько силы?
   Леонид Александрович быстро глянул через тонированное стекло. Перед входом в «Прибалтийскую», в нескольких шагах от его кортежа и топчущихся возле него шестерых мужчин, остановился шикарный двухэтажный автобус, из которого шумной толпой высыпали иностранные туристы.
   Похоже, истошный вопль старика снаружи никем не был услышан. «Ч-черт, неужели влип? Неужели этот мухомор настолько глазастый, что сумел за две секунды отличить копию от оригинала? Этого еще не хватало. Но не отдавать же ему обратно чек. Надо срочно что-то делать!..»
   – В чем дело?! – не без усилий сбросив с себя корявую клешню парализованного, всклокоченного старика, с деланым недоумением спросил Леонид Александрович. – У вас нервный припадок от счастья?
   – Это… это не Тихвинская икона! – хлопая дряблыми губами и тупо вращая вылезшими из орбит зенками, взвизгнул Боярофф. – Это жалкая подделка! – Адвокат смотрел на доску с таким ужасом, словно у него на коленях лежала ядовитая болотная гадюка.
   – Неужели? – тихо прохрипел Треф и, подавшись вперед, схватил адвоката за грудки. Рывком дернул, едва не вьщернув податливое невесомое тело старика из инвалидной коляски. Лица коллекционера и бывшего бандита находились так близко друг от друга, что дыхание Флоренского касалось лица обманутого терпилы. – Вам почудилось, уважаемый. Икона подлинная. Убив двух ментов и священника, ее три дня назад похитили из Троицкого храма мои люди. Она висела за бронированным стеклом, под сигнализацией. Неужели вы думаете, что наши попы решили сшельмовать и вместо драгоценного оригинала подсунуть прихожанам туфту?! Видимо, у вас, месье, просто плохо со зрением. Старость, знаете ли…
   – Я неоднократно бывал на вилле у графа Гаева, в Марселе, просил его продать мне икону и не раз держал образ в руках! Здесь, с обратной стороны доски, должна быть старая царапина! Ее нет! – не желая остаться одураченным, еще громче крикнул адвокат.
   – Послушайте, месье Боярофф, – с нешуточной угрозой в голосе прорычал Флоренский, одной рукой удерживая старика в кресле, а другой снова берясь за дверную ручку мини-вэна. – Я не эксперт по иконам. Я коммерсант. И устанавливать подлинность иконы – ваша, а не моя головная боль. Я даже больше скажу. Мне совершенно плевать, копия это или подлинник. Наша договоренность с вами предусматривала похищение доски из Троицкого храма! На подготовку операции я истратил уйму времени, нервов и целую прорву денег! Чтобы вы сейчас держали в руках этот лежалый кусок дерьма, мои люди убили несколько человек! И если наши многомудрые и дальновидные попы действительно решили во избежание ограбления блефануть по-крупному и выдать копию за оригинал, то знать об этом не мог ни я, ни вы! На языке бизнеса это называется форс-мажор! Он предусматривается во всех бизнес-контрактах, начиная от продажи дешевого шмотья и заканчивая запуском космических спутников! В контрактах, заключаемых письменно, совершенно официально! Наш с вами контракт по известным причинам был исключительно устным. И я более чем полностью выполнил взятые на себя обязательства! А значит, заработал оговоренные деньги. Какие могут быть претензии?!
   – Вы… вы мошенник! – Боярофф чуть не плакал. Лицо его, и без того далекое от привлекательности, перекосило судорогой, все тело тряслось, словно в эпилептическом припадке. Адвокат снова вцепился руками в пальто жестоко обманувшего его, немощного старика-иностранца, русского мафиози и торопливо зашептал: – Верните мой чек! Или, клянусь господом, вы очень скоро сильно пожалеете о том, что поступили со мной, человеком, однажды спасшим вам жизнь, так жестоко!
   – А вот пугать меня не советую, – выплюнул в лицо старику начавший терять терпение Флоренский. Единственным его желанием было как можно скорее покинуть этот проклятый «Фольксваген», сесть в свой уютный лимузин и рвануть куда подальше. Однако Леонид Александрович отдавал себе отчет, что доведенный до крайности, внагляк кинутый на серьезные бабки фанатичный коллекционер в ярости может наломать дров. Например, капнуть в ФСБ. Этого нельзя было допустить ни при каком раскладе. Флоренский снова стряхнул с себя слабосильные клешни адвоката и рявкнул:
   – Кто ты такой, чтобы угрожать мне на моей территории?! Ты, майонез провансальский, хотя бы знаешь, кто я в Петербурге?! Я здесь хозяин! А ты – говно!
   – Я подозревал, что вы – нечестный человек, – не унимался Боярофф. По его впалым пергаментным щекам уже вовсю текли слезы. – Все русские, которых я знал, – преступники, воры и убийцы. И прежде чем выписать вам чек, я предпринял соответствующие меры! Без моего участия вы никогда не получите этих денег!
   – Ты врешь, гнида лягушачья, – осклабился Треф. – Иначе чего тебе так волноваться?
   – Вы еще пожалеете! – исступленно, как религиозный фанатик в приступе экстаза, шептал адвокат. – Эти деньги встанут вам поперек горла!
   Флоренский знал, старик не угомонится. Он из другого теста. Такие, как Боярофф, даже находясь на волосок от смерти, никогда не признают своего поражения, не подожмут хвост. Наоборот, пока этот прикованный к инвалидной коляске немощный, но весьма богатый инвалид жив, пока он в состоянии хоть что-то делать, пусть чужими руками, он предпримет все возможное, чтобы отомстить. На полную катушку.
   Но только пока жив…
   Решение, простое, как дважды два, пришло к Флоренскому внезапно. Однако, для того чтобы собраться с духом, ему нужен был формальный повод, последний толчок. Поэтому Леня Треф ухватил находившегося на грани инфаркта адвоката за угловатый подбородок и глухо выдавил, едва шевеля губами:
   – Скажешь еще хоть слово – и тебе конец!.. Ну чего ты вдруг замолчал, жабоед долбаный?! Язык проглотил… Или вдруг понял, чего ты и твой пес полицейский стоите на земле нашей многогрешной?!
   Леонид Александрович ожидал любого ответа. Но к тому, что случилось в следующую секунду, уже решившийся на убийство хозяин «Полярной звезды» готов не был!
   Схватив мощную кисть Флоренского тощими руками, сидячая мумия, прилетевшая с берегов Сены на берега Невы, внезапно дернула головой, извернулась и впилась вставными зубами ему в пальцы. Да так сильно, что Флоренский буквально взревел белугой. Дальнейшее произошло само собой. Не в силах выдернуть пальцы из намертво сомкнувшихся, как у бультерьера, челюстей адвоката, Треф свободной правой рукой схватил его за горло и, без труда сцепив пальцы на тонкой шее, резко, с поворотом кисти против часовой стрелки, рванул, одновременно нанося удар локтем в висок. Это был заученный им еще в молодости смертельный прием. Именно так в далеком январе восемьдесят девятого русский бандит Треф убил в пригороде Парижа отказавшегося платить назначенную дань алжирского торговца дурью. От этого-то убийства и отмазал его Великий Дидье…
   Адвокат умер мгновенно. Шейные позвонки дряхлого старика переломились на удивление легко, как попавший в мясорубку хребет сушеной воблы. Челюсти сразу разжались. Голова свесилась набок. На грудь стекла тягучая слюна.
   Леонид Александрович, играя желваками и шипя от боли, посмотрел на оставленные фарфоровыми зубами мертвеца глубокие, до самых костей, отметины на трех пальцах левой руки. Рука онемела, пальцы не гнулись. Болезненные зияющие раны прямо на глазах наливались кровью. Секунду спустя она алой теплой струйкой побежала вниз, оставляя липкие кляксы на резиновом коврике автомобиля.
   Флоренский снова посмотрел на труп. Точнее – на прикрытые пледом колени адвоката. Повинуясь интуиции, схватил за край и рывком сорвал тонкую шерстяную ткань. На коврик, скатившись с коленей мертвеца, с глухим стуком упал пейджер. Или что-то, очень похожее на пейджер. Что за чертовщина… Зачем это Бояроффу понадобилось?! Неужели для оповещения подельников? А что, если угрозы насчет скорого возмездия реальны и старик прилетел в Питер не один, а с нанятой охраной?! От свихнувшегося на краденых старинных иконах миллионера можно ожидать любого сюрприза…
   Флоренский бросил быстрый взгляд через стекло и обомлел! Еще полминуты назад спокойно покуривавшего под присмотром пяти амбалов частного детектива Гийома словно след простыл! Точно – подстава!
   Здоровой рукой Леонид Александрович быстро выхватил мобильник и набрал номер сына.
   – Алло, – флегматично отозвался Руслан.
   – Где француз?! – взревел Флоренский, отчаянно матерясь. – Я же сказал – смотреть за ним в оба!
   – Так… вроде здесь был. Только что! – наконец-то в голосе драгоценного отпрыска послышались нотки возбуждения. Он торопливо огляделся и, не обнаружив нигде Жака, в отчаянии сплюнул под ноги. – Смылся куда-то! Ну, падла… Что там у тебя, па?
   – Лакина за руль мини-вэна, быс-стро! – брызгая слюной, заорал в трубку Леонид Александрович. – Сопровождаете нас спереди и сзади до прибрежного пустыря! Волыны наготове! Мобильник держать включенным! Если менты – сворачиваем и гоним в объезд! Все вопросы – потом!
   – Понял, – коротко откликнулся Руслан и принялся торопливо отдавать распоряжения. Телохранители прыгнули в «мерс» и джип. Начальник службы безопасности казино Лакин не спеша прошел несколько шагов, отделявших его от «Фольксвагена», с невозмутимым видом открыл дверцу и как у себя дома расположился в кабине мини-вэна. Обернувшись, профессиональным цепким взглядом бывшего подполковника госбезопасности окинул труп дряхлого старика со сломанной шеей, сразу заметил отсутствие в замке зажигания ключа и, кивнув взвинченному до предела шефу, без лишних разговоров принялся со знанием дела курочить рулевую колонку, отламывая крепкими пальцами листы пластика и добираясь до проводов.
   – Давай, Боря, надо рвать когти! – подгонял Лакина суетливо озиравшийся по сторонам Леонид Александрович, готовый ко всему – начиная от налета ОМОНа и заканчивая выпущенной по мини-вэну из проезжающей мимо машины автоматной очередью. Начальник СБ «Полярной звезды» с самого начала был не в курсе операции по похищению иконы, и поэтому Флоренский не стал углубляться в детали, сосредоточив все внимание Лакина на хорошо знакомом ему по службе в КГБ деле – угоне автотранспорта. – Ну, что там такое?!
   – Сейчас, сейчас… – торопливо перебирая пальцами вырванные из колонки проводки, бормотал тот. – Кажется, понял, что к чему. Еще десять секунд, шеф, и поедем. Кстати, нам куда?
   – Нужно срочно избавиться от трупа! – поставил задачу Флоренский. – Едем на приморский пустырь, тот, где в прошлом году нашли тела братков Пузыря с перерезанными глотками… Там мудака этого в мусоре и закопаем… После нужно утопить тачку. Место подходящее я знаю. Семь километров по Выборгскому шоссе, там поворот к карьеру. Берега крутые, сразу глубина. Пока в следующем году кто-то из купающихся башку об крышу не свернет, хера с два обнаружат…
   Хозяин игорного дома торопливо спрятал полученную от Тихого копию иконы обратно в кейс, закрыл замки, скользнул взглядом по взявшим их тачку в «коробочку», нетерпеливо урчавшим движками «Мерседесу» и джипу. Внимательно, придирчиво посмотрел на главный вход в «Прибалтийскую», на мельтешение людей в ярко освещенном холле, беспокойно оглядел открытое пространство возле гостиницы. Ничего подозрительного в глаза не бросалось. Может, обойдется? А для чего тогда Бояроффу пейджер?! Вот падла… А этот французик, мент бывший, хорош гусь! Вокруг него пять лбов с волынами, а он сигнал тревоги от босса получил и тут же словно сквозь землю провалился! Профи тот еще, а ведь сразу и не скажешь… Самурай картавый, мать его! Вот от кого теперь стоит ждать подлянки в первую очередь!
   Когда, пару раз чихнув, гулко затарахтел дизель мини– вэна, Леонид Александрович невольно вздрогнул. Нервы ни к черту не годились…
   – Готово, босс! – отрапортовал Лакин, оглянувшись через плечо. С его лба текли струйки пота.
   – Спасибо, Боря, – взяв с сиденья мобильник, стоявший на связи с телефоном Руслана, вымученно сказал Флоренский и на всякий случай повторил маршрут: – Как договаривались, жми на пустырь, сынок.
   …В «Полярную звезду» кортеж хозяина вернулся спустя два с половиной часа, растянувшихся, казалось, на целую жизнь. Первое, что сделал Леонид Александрович, когда пересек порог своего офиса, это достал из бара бутылку лимонной водки «Смирновъ» и в один присест выпил из горла граммов двести – легко, словно воду. Отдышавшись, заел кусочком шоколада с миндалем, подхватил бутылку и, покачиваясь от усталости, подошел к столу. Рухнул в мягко принявшее его грузнеющее тело кресло, достал из кармана пиджака полученный от покойника банковский чек «Лионского кредита», расправил и положил перед собой. В графе «сумма» раз пять подряд прочитал: «восемьсот тысяч долларов США». Еще раз придирчиво осмотрел самую ценную из виденных им в жизни бумажек. Подняв вверх, с обеих сторон просветил ее падающим из окна светом и не нашел ни малейшего изъяна.
   – Может, не все так плохо, – пробормотал Леонид Александрович, встретившись взглядом с молча сидевшим напротив Русланом. – От улик избавились. Свидетелей нет. Бог не выдаст – свинья не съест! А?..
   – Бог? – мрачно усмехнулся наследник. – Скорее уж дьявол…
   – А мне по хую, лишь бы раздача в масть, – чуть слышно пробормотал владелец ночного клуба, жадно сгреб со стола широкой лапой ополовиненную бутылку водяры и, закинув голову, снова приложился к горлышку, на сей раз опустошив пузырь почти на три четверти. Поморщился, шумно выдохнул, громко икнул. Повинуясь жесту Руслана, протянул ему бутылку и, поколебавшись, взялся за телефон.

Глава 40

   Голенький розовенький карапуз лежал в кроватке, сосредоточенно сосал палец, время от времени гулил, улыбался, бил ручкой по натянутой поперек кроватки резинке с погремушками и явно пребывал в хорошем настроении. Петр, или Петруха, как его ласково называл трепетно заботливый дедушка, вообще был мальчиком спокойным. Хорошо кушал, быстро рос и развивался, а с тех пор как закончились желудочные колики, очень редко заставлял просыпаться по ночам. Первые зубки у него еще не начали резаться и не тревожили сон малыша. Но рядом с пятимесячным карапузом всегда должен был находиться кто-то из близких. Если его на несколько минут оставляли в кроватке одного, он сразу переставал играть, ненадолго затихал, потом начинал мало-помалу кривить губки, кукситься и в конце концов заходился громким, отчаянным плачем, который благодаря подвешенному рядом с кроваткой радиоустройству мигом дробился на десятки детских голосов и, во столько же раз усиленный аппаратурой, звучал во всех уголках трехэтажного дома, от сауны и тренажерного зала до гаража и комнаты охраны. На крики Петруши в просторную светлую детскую, обставленную куда круче любой комнаты с красочных картинок из рекламного журнала для родителей, немедленно прибегал кто-то из домочадцев. Чаще всего, разумеется, сама молодая мама. Или приходящая няня, которая на время вышла из детской по какому-нибудь делу. А если неотложные заботы не отвлекали дедушку от любимейшего занятия – общения с внуком, к малышу приходил он. Случалось, сбегались все сразу. Первому, кто переступал порог, выпадала приятная обязанность взять всхлипывающего мальчика на ручки и прижать его, такого хорошенького, пухленького, пахнущего молоком, слезками и памперсной ароматической пропиткой, к груди, успокоить, погладить по светленьким кудряшкам, поцеловать в горячую влажную щечку. Правда, когда в детской появлялся дедушка, он мгновенно узурпировал это приятное право даже у молодой мамы. И Алена противилась этому лишь в исключительных случаях, и не без причины. Отец, год назад узнавший о беременности шестнадцатилетней дочери, все последующие месяцы до рождения внука ходил хмурый, злой и раздражительный. Он уже не мог ничего изменить – врачи предостерегали от возможных катастрофических последствий сделанного при первой беременности аборта. Но с появлением Петруши на свет Олег Степанович сильно изменился. Оттаял сердцем, помягчел душой, даже выглядеть стал моложе своих семидесяти четырех лет. Сейчас он был от внука просто без ума и практически все свободное от бизнеса время проводил с малышом, развлекая его погремушками, с прямо-таки блаженным умилением меняя обкаканные памперсы, моя под душем попку, снимая и надевая ползунки, рубашечки и чепчики. Не обращая внимания на снисходительные улыбки юной мамы, он читал несмышленышу, который еще даже не умел сидеть, а лишь ползал на животике или лежал на спинке, сказки про колобка и про гусей-лебедей, стишки про плюшевого мишку, которого случайно уронили в речку, и про ладушки, которые ни за что не хотели признаваться, что были у бабушки…
   Бабушка… Вот уже два месяца, как ее, молодой сорокалетней женщины, бывшей питерской балерины с известным именем, не стало. Отчасти в этом была виновата она сама, тайком выпившая двести граммов коньяку, несмотря на запреты врачей-наркологов, перепробовавших все методы лечения и в конце концов применивших последний из возможных – «ампулу». Но главная вина, безусловно, лежала на муже, дедушке Петруши, который за полтора десятка лет превратил цветущую юную женщину в запойную, вынужденную жить в накрепко запертой золотой клетке, тронувшуюся умом алкоголичку.
   Говорят, что вшитые под кожу стерильно французские таблетки «эспераль», полностью растворяющиеся в организме лишь за пять лет, при попадании в кровь «зашившегося» пациента даже сравнительно большой дозы алкоголя не вызывают мучительную смерть, а лишь дают сильнейшую интоксикацию, по силе сравнимую разве что с ломкой наркомана-героинщика. Встряску, после которой у кого угодно пропадет всякое желание даже думать о выпивке. Возможно, это и так. Пусть об этом спорят профессионалы. Но не всегда замученный длительным пьянством организм способен выдержать, пережить этот шок. Так случилось и с бабушкой трехмесячного Петруши. Закрывшись в ванной, она, не употреблявшая алкоголь уже больше полугода, легла в щекочущую тело ванну-джакузи, выпила полбутылки коньяку, закрыла глаза и уснула, чтобы больше не проснуться никогда…
   Впрочем, об этой трагедии, потрясшей и без того маленькую, еще не так давно раздираемую противоречиями и существовавшую по диктаторским законам семью Беловых, и мама малыша Алена, и его любящий дед, словно пытавшийся истовой заботой о внуке вымолить у бога прощение за все свои прошлые тяжкие грехи, по молчаливому согласию сторон предпочитали вспоминать как можно реже…
   Звонок владельца «Полярной звезды» застал Тихого за возней с внуком. Сотовый телефон находился у авторитета под рукой не только в детской, но даже во время посещения им ватерклозета. Олег Степанович, стоя у манежа, подождал, пока Петруха схватит пальчиками протянутую ему погремушку, и лишь после этого достал из кармана домашнего халата крохотную невесомую трубку. Взглянув на индикатор, высветивший номер вызывающего абонента, Тихий убрал с лица умиленную улыбку, в которой расплывалось его лицо всякий раз, когда он видел внука, и отошел от манежа к просторному, с видом на озеро прямоугольному окну. Лишь здесь он нажал кнопку соединения.
   – Слушаю тебя, Леонид Саныч, дорогой… – в привычной ему снисходительной манере заговорил Тихий.
   – Степаныч, херовые дела, – заметно заплетающимся языком пробормотал Флоренский и громко икнул. Выпитая владельцем казино без закуски, залпом, на пустой желудок ударная доза водки настойчиво просилась обратно. – Сладились мы с этим жабоедом… Не совсем чтобы, но все-таки…
   – Перезвони мне в кабинет с обычного телефона, через три минуты, – сурово процедил сквозь зубы Тихий. Убрал трубку в карман халата, развернулся, подошел к стене, где висела коробка домофона, нажал вызов и сказал:
   – Вера Ивановна, отвлекитесь от вашего торта. Успеется… Подойдите, пожалуйста, в детскую. Мне нужно срочно отойти на полчаса.
   – Уже иду, Олег Степанович! – послышался ответ, едва Тихий отпустил кнопку.
   Он подошел к манежу, возле бортика которого лежал, размахивая игрушкой, любимый им больше всех людей на свете, даже больше дочери, внук, присел на стоявший рядом мягкий низенький табурет, улыбнулся и задумчиво пробормотал, глядя на голенького Петруху:
   – Вот, внучек, с какими мудаками приходится иметь дела. Бакланов, придурков лагерных – через одного, а серьезных компаньонов днем с огнем не сыскать! Наломают дров и сразу звонить: Олег Степанович, отец родной, помоги… Шантрапа дворовая…
   Малыш взглянул на деда ангельскими голубыми глазенками, улыбнулся беззубым ртом и выпустил в сторону седого бородатого старика журчащую струйку, благополучно проскочившую ограждение манежа и угодившую аккурат в склонившееся к внучку морщинистое лицо дедушки.
   – Фу-ты, черт, – утирая мокрую бороду рукавом халата, беззлобно выругался Тихий. – Дожил, едрен батон… На зоне за шестнадцать лет не то что не опустили, даже дыхнуть в мою сторону боялись, а родной внук, на старости лет, взял да и обоссал. Э-эх, глупик ты мой бестолковый! Ну ничего, тебе можно… Только тебе одному во всем этом блядском мире!
   Поднявшись с табуретки, авторитет нетерпеливо посмотрел на лакированную ясеневую дверь детской, за которой уже слышались торопливые шаги спешившей к ребенку няни – самой лучшей среди всех, которых можно было найти в Питере. В семье голливудской кинозвезды пять лет гувернанткой отработала в самой Америке! Если не врет. А это уже рекомендация!..
   Когда Тихий входил в расположенный этажом ниже кабинет, там уже надрывался стационарный телефон, подключенный к хитроумному устройству, которое препятствовало прослушиванию. Похоже, дело с иконой запахло керосином. Впрочем, все свое – и деньги и раритет – Тихий уже получил. Заморочки достались исключительно Флоренскому и его кодле. Но пускать на самотек дело, в котором он и его люди приняли непосредственное участие, а самому в случае опасности отойти в сторону, было не в принципах Тихого. Он снял трубку с выполненного под старину громоздкого, в позолоченном корпусе аппарата с наборным диском.
   – Говори, что у тебя там случилось, – буркнул в трубку, усаживаясь в кресло и беря с подставки набитую табаком трубку. – Неужто кинул тебя адвокатишка этот?!
   – Не-а, – отозвался уже изрядно захмелевший бывший бандит Леня Треф. – Бабульки я принял, все как положено! Восемь сотен, как с куста! Правда, не налом, а чеком, но бумага светлая. Я уже дал команду Яшке как можно скорее превратить чек в живые грины. Через три часа кейс с бабками будет у меня. Здесь другая лажа нарисовалась, Степаныч…
   Принявший лишку Леонид Александрович, забегая вперед, сбиваясь и путаясь, все-таки сумел в деталях обрисовать авторитету сложившуюся ситуацию и поинтересовался его мнением насчет возможности дальнейших эксцессов.
   – Да уж, знал бы прикуп – не работал. Жил бы в Сочи – там тепло, – нахмурив брови, пробормотал Тихий. – Кто ж знал, что на обороте должна быть какая-то царапина… С лица-то все вообще ништяк катило! И деревяшка старая, и краска в трещинах. Когда эксперт эти копии увидел, у него аж очки на лоб полезли.
   – Да болт с ней, с копией! – не выдержал, сорвался на истеричный рык Флоренский. – С финансовой точки зрения все вообще великолепно! Хотя копия эта мне до одного места… Хочешь, тебе отдам, на память? Меня сейчас больше этот Гийом волнует, в рот ему ноги! От спеца, который растворяется в воздухе, когда его пасут пять амбалов, можно ожидать любой подлянки!
   – Не исключено, – прикуривая, согласился Тихий. – А ты, я смотрю, вместе со своим взводом боксерским, не отходя от кассы, в штаны наделал? Не рановато ли, Леня?!
   – Как сказать… Этот Жак, несомненно, профи. Только и я не желторотый пацан! Достать меня в одиночку ему вряд ли по зубам. Да и вряд ли он, после убийства старика, станет надолго задерживаться в России. Знать бы, какие ему Боярофф оставил инструкции на случай кидалова с нашей стороны. Я вполне допускаю мысль, что он просто дал Гийому возможность слинять. Чтобы не попасть под раздачу. Ведь не исчезни он, пришлось бы закапывать вместе с мухомором…
   – Так чего ты тогда очком играешь, не пойму, – хмыкнул Тихий, выпуская струю дыма. – Лавы принял, концы в воду спустил, радуйся. Ну, если совсем уже мандраж достал, свали куда-нибудь на пару недель. Погрей пузо под пальмами, глотни текилы со льдом!.. А я тем временем окажу тебе бесплатную услугу. Напрягу одного человечка из погранслужбы, он пробьет по компьютеру, покидал ли некий Жак Гийом за истекшее время пределы России или нет. Если да – какой может быть геморрой? Этот бывший коп теперь без работы остался, ему о другом думать надо, Леня…
   – Ну-у, – промычал в задумчивости босс «Полярной звезды», – вообще-то можно и отдохнуть. Какой смысл ему летать туда-сюда, я так думаю! Если выяснится, что смылся обратно в Париж, туда ему и дорога. Пусть живет, – заметно воодушевившись, великодушно разрешил Треф. – В натуре, смотаюсь, пожалуй, отдохну. На Кипр. Полгода уже, почитай, из Питера носа не высовывал. Осточертело все, веришь, Степаныч?!
   – Вот и езжай, Леня, – успокоил подельника старый уголовник, мысленно усмехнувшись трусости бывшего братка, на которого работает целая служба безопасности, который раскатывает в бронированном «мерсе» и все равно испуганно тычется по углам при первой же абстрактной угрозе со стороны какого-то сбежавшего лягушатника. Раньше, помнится, Леня Треф таким ссыкуном не был. – Сотовый у тебя, я знаю, на всемирном роуминге. Как только мне скажут, что это чмо прошло паспортный контроль и поднялось в небо, я сразу дам тебе знать. Ну, бывай, дорогой.
   – Умеешь ты успокоить, Степаныч! – уже совсем бойко хихикнул Флоренский. – До встречи!
   – Придурок, – опуская трубку на аппарат, презрительно процедил Тихий, закрыл большим пальцем руки верхнее отверстие в трубке, выждал, пока набивка потухнет от отсутствия кислорода, бросил трубку на подставку и направился на третий этаж виллы, в детскую…
   Чуть погодя авторитет свяжется со служащим в аэропорту Пулково знакомым офицером ФПС России, который сутки спустя в очередной раз ткнет пальцем в клавишу подключенного к центральной базе данных компьютера, что-то довольно промурлыкает себе под нос, наберет номер Олега Степановича Белова и сообщит, что гражданин Французской Республики Жак-Ив Гийом час с небольшим назад прошел паспортный контроль в столичном аэропорту Шереметьево-2 и в настоящий момент уже находится в воздухе, пролетая на высоте пять тысяч метров где-то над подмосковными картофельными полями.

Глава 41

   Десять лет назад лейтенант парижской криминальной полиции, сыщик Жак-Ив Гийом заслуженно считался среди коллег лучшим в столице специалистом по скрытному наружному наблюдению, инструктором высочайшей квалификации. А подготовленные им на спецкурсах, натасканные и обученные всем хитростям наружки полицейские филеры из числа сержантов могли часами «водить» по городу вверенный им объект, не рискуя при этом быть обнаруженными. Они умели быть невидимыми и в многолюдной толпе, и в пустынном переулке. И это здорово помогало им в службе. Не сосчитать преступлений, раскрытых исключительно благодаря умелому действию курсантов Гийома, днем и ночью, и в снег, и в дождь, и в жару выслеживавших преступников…
   А потом все в одночасье рухнуло, когда произошел этот злополучный эпизод с пропажей из квартиры убитого турка бриллиантового ожерелья, впоследствии найденного в тайнике, устроенном в вентиляционной шахте квартиры лейтенанта Гийома. Кроме ожерелья, там обнаружилась крупная сумма денег, равная двухгодичному жалованью полицейского лейтенанта, объяснить происхождение которой ошарашенный офицер так и не смог. По одной простой причине – он впервые видел этот тайник. Одним словом, его тогда круто подставили, разумеется, не без помощи продажных коллег. Гийом догадывался о причине. За три месяца до рокового инцидента не без его активного участия был посажен за решетку на двадцать пять лет за связи с одним из столичных крестных отцов заместитель прокурора Парижа. Это была существенная потеря для мафии. Боссы преступного мира такое не прощают. Гийом отдавал себе отчет, что все могло закончиться для него гораздо трагичнее. Но поступить иначе просто не мог.
   Таких, как он, упрямых служак, в далекой от Парижа России называют «менты в законе». И таких ментов уважают, по-своему, конечно, даже матерые уголовники…
   С учетом всех прошлых заслуг лейтенанта перед полицейским управлением скандальному инциденту не стали давать ход. Известного сыщика просто уволили, лишив звания и трех наград, полученных за время безупречной службы…
   А буквально через неделю в жизни безработного полицейского появился известный в прошлом на всю Францию адвокат Дидье Боярофф. Парализованный, прикованный к инвалидной коляске фанатичный коллекционер сделал ему более чем неожиданное предложение, и Жак– Ив, перед которым закрылись все ведущие к карьере двери, просто не смог от него отказаться…
   С тех пор минул не один год, и получивший, не без помощи старика, необходимую для прикрытия лицензию частного детектива Гийом еще ни разу не пожалел о сделанном им, бывшим слугой закона, криминальном выборе.
   …Сегодня все в жизни бывшего лейтенанта рухнуло во второй раз. Похитившие старинную доску русские бандиты оказались слишком жадными для того, чтобы просто отдать ее заказчику, хоть и за миллион долларов. Братки решили кинуть старика, в обмен на чек всучив ему подделку. Причем обставили все таким хитрым образом, что виноватыми оказались священники, якобы умышленно выставившие в храме вместо оригинала копию Тихвинской Пресвятой Богородицы. Это была откровенная ложь. Русские бандиты были уверены, что здесь, у себя дома, им, вооруженным и имеющим подавляющее преимущество над заезжим коллекционером и его помощником, все сойдет с рук…
   Благодаря вставленному в ухо, замаскированному кусочком ваты радиоустройству, Гийом слышал весь разговор своего патрона с питерским мафиозным боссом низшего разряда, владельцем казино Леонидом Флоренским. И еще до того, как обманутый старик нажал кнопку тревоги и в нагрудном кармане пиджака Гийома беззвучно завибрировал пейджер, детектив с щемящей пустотой в груди осознал: патрона, а вместе с ним и его самого все-таки подставили! А это значит, что теперь его, Гийома, жизнь не стоит и ломаного гроша. Боярофф ни за что не угомонится, а значит, братки Трефа его тихо уберут. А до кучи – и безоружного гонца…
   Когда детектив увидел, что за руль мини-вэна садится человек Трефа, он понял, что не ошибся в своих худших предположениях: старика уже нет в живых. И Жак-Ив, спасая свою жизнь и тем самым выполняя данное ему патроном перед встречей с русскими распоряжение, исчез. Растворился, как делал это сотни раз, еще будучи лейтенантом полиции. Возможно, ему, окруженному пятью боевиками Трефа, не удалось бы улизнуть, но здесь, как и в случае с бриллиантовым ожерельем, за которое он запросто мог на много лет отправиться в тюрьму, Гийому снова повезло. Как раз в тот момент, когда адвокат обнаружил, что ему вместо вожделенного оригинала подсунули туфту, напротив входа в гостиницу остановился пассажирский автобус, из которого горохом посыпались пестро одетые скандинавские туристы, тут же столпившиеся возле багажного отделения автобуса для получения своих чемоданов. Смешаться с толпой – что может быть проще для бывшего инструктора по слежке?
   Из Санкт-Петербурга в ближайшие сутки не было прямого авиарейса в Париж. Но даже если бы он был, Гийом не рискнул бы воспользоваться им по соображениям безопасности. Поэтому скрывшийся в гостинице детектив дождался отъезда кортежа Трефа, поймал такси и поехал не на Московский вокзал, где его теоретически вполне могли ждать боевики русского мафиози, а на Московское шоссе. Там, зажав в руке стодолларовую банкноту, детектив без труда остановил груженный морским сорокафутовым контейнером грузовик и на нем доехал до Новгорода. Там сел в рейсовый автобус и поздно вечером был уже в Москве. Переночевал в аэропорту Шереметьево-2 и на следующий день вылетел рейсом Эр Франс в Париж…
   Все действия детектива были заранее согласованы с погибшим патроном. Конечной целью Гийома была юридическая контора Миллера, расположенная в шикарном двухэтажном особняке на одной из центральных улиц столицы. Миллеровские нотариусы и адвокаты умели хранить любые секреты клиентов, поэтому именно сюда перед отлетом в Россию Боярофф отдал два опечатанных конверта. На одном из них стояла пометка: «Вскрыть через трое суток в присутствии Жака-Ива Гийома, если не поступит личного опротестовывающего сообщения». Если бы сделка в Санкт-Петербурге завершилась удачно, адвокат позвонил бы в контору и тогда доверенному нотариусу надлежало сжечь оба конверта, не распечатывая их.
   Направляясь в офис Миллера, бывший полицейский примерно догадывался, какие распоряжения на случай своей смерти оставил для него престарелый одинокий коллекционер. В том, что старина Дидье отстегнет ему, своему верному помощнику, чуток деньжат, Жак не сомневался. Но действительность превзошла самые смелые ожидания!
   Даже у привыкшего ко всему мэтра Миллера, когда он вскрыл помеченный конверт и прочитал первую часть завещания адвоката, очки полезли на лоб.
   Из собственноручно написанного стариком текста следовало, что вместо обещанного им ранее детективу Гийому за работу миллиона швейцарских франков он завещает своему помощнику роскошную виллу в пригороде Парижа со всей обстановкой и прочим содержимым, а также переведенные на отдельный счет пять миллионов американских долларов. Однако для вступления в права наследства месье Гийом должен в течение трех месяцев после вскрытия конверта представить в контору Миллеpa документ, подтверждающий факт смерти гражданина России Леонида Флоренского, владельца санкт-петербургского казино «Полярная звезда». Таким документом вполне может считаться подкрепленное соответствующей фотографией сообщение в петербургской прессе, которая вряд ли обойдет вниманием гибель столь известного в городе бизнесмена. Если доказательства смерти господина Флоренского в указанный срок будут представлены, мэтру Миллеру следует вскрыть второй конверт. Если таковых не окажется, обе части завещания надлежит немедленно уничтожить. В этом случае все движимое и недвижимое имущество, а также все денежные средства и акции адвоката автоматически переходят к его троюродному внучатому племяннику по материнской линии, некоему Гансу Альбрехту, проживающему в Берне, Швейцария…
   Выходя на улицу из конторы Миллера, детектив чувствовал головокружение, в груди его сильно и учащенно колотилось сердце.
   Теперь он, оставшийся после гибели, а формально – исчезновения без вести своего патрона безработным, уже не волновался за свое будущее. Оно, вне всяких сомнений, будет счастливым и более чем обеспеченным и пройдет на Лазурном Берегу. Уверенность Гийома основывалась на том, что он, бывший полицейский сыщик, знал, как реально выйти на заправил криминального мира Парижа. За хорошие деньги, тысяч за двести пятьдесят долларов – а это все, что у него сейчас есть, – любой из крестных отцов мог в считаные часы нанять надежного, не раз проверенного профессионала, готового вылететь в далекую Россию и одним точным выстрелом или взрывом сделать Гийома сказочно богатым!
   К тому же еще неизвестно, какая тайна скрывается во второй части завещания адвоката. О реальных размерах его огромного состояния можно было только догадываться. И вряд ли тот Дидье Боярофф, которого знал Гийом, отдал бы все человеку, которого никогда в своей жизни не видел даже на фото и о котором знал только то, что он действительно существует…
   А над Парижем вот уже вторые сутки лил сопровождаемый пронизывающим ветром холодный осенний дождь, и, казалось, ему не будет конца.
   Бегущие по оживленной улице под прикрытием зонтов парижане, стремящиеся как можно быстрее спрятаться от непогоды, искоса поглядывали на странного мужчину лет сорока, который сидел прямо на мокрых гранитных ступеньках известной юридической конторы. Солидно одетый, но уже изрядно вымокший, он словно не замечал дождя и отрешенно глядел вдаль стеклянными глазами. Наверное, думали некоторые, этот месье только что узнал, что долгожданное наследство завещано другому, и впал в ступор.
   А ливень тем временем все усиливался…
   «Интересно, – подумал вдруг частный детектив, с легким прищуром вглядываясь через потоки дождя в очертания виднеющихся вдали затейливых башенок собора Парижской Богоматери, – а где старик держал свою коллекцию икон?» О существовании этого уникального собрания раритетов доподлинно знали только они двое. Уж не скрыто ли оно на завещанной ему, Гийому, вместе со всем содержимым шикарной вилле… За такой куш он, пожалуй, согласился бы убить даже свое отражение в зеркале!

Часть III
Отец Павел

Глава 42

   В тюрьме на острове Каменном, где я служил настоятелем церкви, открытой и освященной четыре года назад с разрешения ГУИНа и по благословению Патриархии, содержалось сто семьдесят два заключенных. Всем им суд вынес высшую меру наказания – смертную казнь. Но, поскольку прежнее руководство страны ввело под нажимом Совета Европы мораторий на исполнение смертных приговоров, всем им заменили исполнительный тупик и пулю в затылок пожизненным заключением в стенах древнего мужского монастыря, переоборудованного еще при большевиках в тюрьму. Вот эти зэки, а также несколько человек из охраняющих Каменный сотрудников МВД и были моей паствой. Без сомнения, самой специфической и однородной из всех окормляемых Русской православной церковью. Серийные убийцы, сексуальные маньяки, растлители малолетних, головорезы, с легкостью вспарывавшие животы грудным детям и беременным женщинам, в погоне за квартирами растворявшие живьем несчастных алкашей в бочке соляной кислоты и лишавшие жизни по пять человек разом за одну дозу героина. Примерно половина зэков, запоздало «раскаявшись», увешала все стены камер вырезанными из журналов образами Спасителя и полученными от меня после слезливых стенаний картонными иконками с ликами святых. Но, с точки зрения любого нормального человека, почти каждый из нынешних обитателей Каменного был тварью, выродком, нечистью и не имел права на существование.
   За годы, проведенные на этом затерянном в северных лесах острове, среди своей лицемерной, лживой и подчас агрессивно настроенной против священника паствы, я видел только двух заключенных, которые разительно отличались от остальной масссы зэков. И по странному стечению обстоятельств оба они, как и я сам, оказались родом из Санкт-Петербурга. Первым был таксист Вадим Скопцов. Его приговорили к высшей мере за изнасилования и зверские убийства семерых женщин, которых он не совершал. Одной из этих семи была моя жена, Вика… Скопцов провел в заключении шесть лет – пять в Питере, в коридоре смертников, и год на Каменном. С моей помощью и при активном участии генерала ФСБ Корнача не раз пытавшемуся покончить с собой бедолаге удалось в конце концов доказать свою невиновность и стать единственным заключенным, кому удалось добиться полного снятия обвинений, покинуть эти древние стены живым и вернуться в потерянный, казалось, навсегда мир обычных людей. Настоящим преступником, ко всеобщему шоку, оказался тот самый следователь прокуратуры, который вел дело Вадима Скопцова, но это удалось доказать лишь полтора года назад…
   Вторым заключенным тюрьмы особого назначения, которого, несмотря на действительно совершенные им убийства, я не мог назвать нелюдем и приравнять ко всем остальным душегубам, был Алексей Гольцов. В прошлом – бандит по прозвищу Реаниматор, далеко не рядовой член одной из организованных преступных группировок Северной столицы, он отличался от обитателей Каменного буквально во всем и потому сразу же привлек мое внимание.
   Он никого не винил. Не говорил о запредельной жестокости приговора, хотя как раз именно у него – единственного из ста семидесяти двух! – имелись на это все основания. Он не лгал, не писал письма в Кремль с просьбой пересмотреть дело. И, самое главное, ни разу не говорил, что жалеет о случившемся. Наоборот, в первой же нашей беседе Алексей, глядя мне в глаза, произнес буквально следующее: «Будь у меня возможность вернуться в прошлое, я прикончил бы их всех еще раз! Я убивал бы их ровно столько раз, сколько шансов у меня было, потому что ни один из этих четверых ублюдков не имел права жить после того, что сделал…» Если не знать предысторию появления Алексея, или, как он сам себя называл, Лехи, на острове пожизненно заключенных, эти жестокие слова могли бы любого нормального человека по ту сторону тюремных стен лишь укрепить в мысли, что нахождение столь агрессивного бандитского отморозка в узилище для смертников вполне закономерно…
   Почти сразу после прибытия на остров Леха рассказал мне историю своей трагичной, густо политой кровью любви, рассказал во всех деталях, не упуская даже мельчайших подробностей. Выслушав его, я прежде всего подумал о том, что смертный приговор, вынесенный ему за убийство порнодельцов и вероломно предавшего и обрекшего их с Аленой на верную гибель братка, более чем суров. Если бы суд не выполнял чье-то указание свыше, если бы судьи приняли во внимание личности жертв Реаниматора и сотворенное ими на этой земле запредельное зло, если бы Алексей рассказал на суде всю правду от начала и до конца, как мне, и тем самым добился участия в процессе любимой девушки, а та сумела бы дать показания, то ни о каком смертном приговоре не могло бы даже речи идти! Конечно, просто так списать четыре убийства нельзя. И это, как ни крути, правильно… Никто не имеет права вершить самосуд и лишать жизни другого человека, за исключением случаев вынужденной самообороны. Алексей, безусловно, заслужил наказание. Суровое. Справедливое. И по совокупности совершенных тяжких преступлений срок тюремного заключения вряд ли был бы менее десяти-двенадцати лет. Но десять лет – это еще не вся жизнь! Да, это много, это ужасно много – десять лет в зоне! Не все дотягивают до освобождения. Но осознание того, что срок неволи ограничен, дает крепкому духом человеку силы для выживания. К тому же всегда существует шанс покинуть зону досрочно…
   Если бы суд вынес иной вердикт, Алексей Гольцов рано или поздно вышел бы на свободу. Крепкий еще мужчина, он запросто мог найти работу, создать семью, родить и воспитать детей… Увы, неоправданная жестокость приговора поставила на его жизни огромный жирный крест.
   И не было ничего удивительного в том, что, зная историю Алексея и по-человечески сочувствуя ему – убийце! – я по мере моих скромных возможностей пытался поддержать его морально и подарить радость от общения с господом. Ибо лишить человека его духовной жизни, к счастью, не в состоянии ни один суд, ни одна самая мрачная тюрьма в мире.
   Мы виделись с Лехой раз в неделю. Гораздо чаще, чем с остальными узниками. Я приходил в его одиночную камеру, и там мы подчас по два-три часа проводили за беседами, для которых всегда находились темы. Алексей, в тюремных документах отныне навечно значившийся как «заключенный № 160», постепенно, по крупицам, рассказал мне буквально всю свою жизнь. А я поведал Лехе кое-что о себе. Про гибель Вики, про Вадима Скопцова, про свежую еще в памяти схватку с сектой сатанистов, главарь которой, Каллистрат, в результате медико-психологической экспертизы в конце концов был признан невменяемым и до конца дней своих отправлен в спецлечебницу… И каждая новая встреча с бывшим бандитом лишь укрепляла меня во мнении, что Гольцов – умный, крепкий духом парень, исковеркавший свою жизнь роковой ошибкой. Будучи студентом последнего курса мединститута, совершил по недомыслию уголовно наказуемый проступок, попал в Кресты, познакомился там с Александром Мальцевым и не нашел в себе сил противостоять соблазну обещанной паханом сладкой жизни. Так вместо молодого специалиста-реаниматолога появился Леха Реаниматор.
   Вначале, как признавался Леха, ему даже нравилось. Еще бы! Легкие деньги, дорогие автомобили, модные кабаки, сауны, модная одежда и доступные красивые женщины. Плюс оружие в кармане и непередаваемое словами ощущение принадлежности к могучей, наводящей страх на чужих криминальной группировке. Потом, гораздо позже, постепенно наступило прозрение. Только вот руки к тому времени были обильно выпачканы в бандитской крови, пролитой на стрелках и разборках с конкурентами, в битве за деньги. К счастью, серьезно калечить, пытать и тем более убивать предпринимателей ему за все годы в братве так и не довелось. Коммерсанты, запуганные и беззащитные, исправно платили назначенную дань. Милиция, в частности РУБОП, тоже не сильно досаждала. Половина сотрудников отделов по борьбе с оргпреступностью давно сидела «на кормушке» у бандитов. Так что главные проблемы возникали со стороны конкурирующих группировок и огромного числа мелких банд, отличавшихся особой жестокостью и состоявших из законченных отморозков. Такие пробитки действовали по принципу точечных опустошающих набегов на чужую территорию и понимали только язык оружия…
   Когда стало совсем невмоготу, Алексей сел за компьютер и придумал себя заново. Так, благодаря Интернету, в его жизнь вошла, ворвалась, сразу заполнив собой зиявшую в душе холодную пустоту, юная немая девушка Алена. А позже произошло то, что произошло…
   Я не скрывал от недавно назначенного на должность начальника тюрьмы подполковника Саенко своего мнения относительно несправедливости вынесенного «заключенному № 160» приговора. Однажды, без особой надежды, под впечатлением очередного разговора с Алексеем даже поинтересовался возможностью пересмотра дела, заранее предвидя неутешительный ответ… Действительно, просить высоких начальников о смягчении приговора бандиту, бывшему активному члену ОПГ, признавшемуся в умышленном убийстве четырех человек, было так же безнадежно, как пытаться доказать дикарю из джунглей, что земля не плоская, а круглая…
   На двенадцатом месяце своего пребывания в тюрьме особого назначения Алексей неожиданно попросил охрану о встрече со мной. Когда я пришел к нему в камеру, он, пребывая в крайнем нервном возбуждении, сбиваясь, сказал, что прошлой ночью ему приснился сон, перетряхнувший весь его внутренний мир, и, к моему огромному удивлению, категорично спросил, могу ли я при помощи подключенного к Интернету компьютера, который без труда можно найти в Вологде (в город я наведывался не реже одного раза в месяц), послать письмо Алене Беловой, спросить, как у нее дела. Слушая его путаную речь, я с грустью подумал: «Вот и этот не выдержал. Дело вовсе не в каком– то там сне, а в том, что Леха сломался, окончательно осознав, что выхода нет. И что он останется здесь навсегда».
   Я выслушал более чем неожиданную просьбу пожизненно заключенного, умоляюще глядевшего мне в глаза, и спросил:
   – А стоит ли, Леша? Ведь для нее ты уже целый год не существуешь. B ee мире тебя давно уже нет. У девушки, особенно после того, как к ней вернулась способность говорить, теперь совсем другая жизнь. И с людьми она общается уже без помощи компьютера. Возможно, – осторожно предположил я, – у Алены даже появился друг… И тут вдруг приходит письмо с того света. Для девушки, какие бы чувства вас в прошлом ни связывали, это послание будет очень сильным шоком. Подумай о ней.
   – Если мне не изменяет память, – сухо выговорил Алексей, – однажды вы, батюшка, сказали, что, будь у вас возможность, сделали бы все, чтобы облегчить мою участь. Или я тогда ослышался?! – Гольцов приподнял брови и посмотрел на меня как на лицемерного лжеца, не отвечающего за свои слова.
   – Я имел в виду тот отрезок времени, когда суд еще не вынес тебе смертный приговор, – спокойно конкретизировал я. – Да, чисто практически мне не составит труда отправить из Вологды сообщение на электронный почтовый ящик Алены. Но если я сделаю то, о чем ты просишь, то нарушу закон. За такой поступок… в общем, начальник тюрьмы будет иметь полное право требовать, чтобы я, умышленно нарушивший условия моего пребывания в закрытом режимном учреждении ГУИНа, немедленно покинул остров. Навсегда. Ты этого хочешь? Я – нет.
   – Хотите сказать, что я, зэк, толкаю вас, священника, на преступление? Ну и что?! – скрипнув зубами, взорвался Алексей. – Это самое безобидное преступление из всех, какие вообще можно совершить! – Медленно опустив взгляд и уставившись в пол камеры, Реаниматор понизил голос почти до шепота: – Неужели вы не видите, как мне это нужно… Просто знать, что с ней все в порядке! Большего я от вас не требую! Одно-единственное письмо и… если будет… один ответ. Я прекрасно понимаю, что прошу вас о том, чего вы делать не должны. И понимаю, ч е м вы рискуете в случае, если охране станет известно о нашей договоренности. Ведь смертник не имеет права на переписку. Но… ведь никто ничего не узнает, так?! Или вы выезжаете в Вологду только в сопровождении ментов?
   – Так было только в самом начале моей службы на Каменном, – ответил я. – Бывший начальник тюрьмы, подполковник Карпов, имел все основания не доверять мне, считая меня засланным тайным агентом спецслужб, который должен неотлучно находиться в тюрьме и докладывать наверх о всех нарушениях. К тому же ему было что скрывать… Тогда за мной в Вологде действительно следили. Причем не таясь, открыто. Сейчас я просто выхожу из машины и возвращаюсь назад в оговоренное время.
   – Я знаю, чего вы на самом деле опасаетесь, отец Павел, – снова подняв глаза и с надеждой посмотрев на меня, сказал Алексей. – Вы не боитесь, что вас заметят. И уж тем более узнают, по какой надобности вы решили зайти в Интернет-клуб. Практически это невозможно. Даже если за вами будут наблюдать сразу два топтуна! Нет, вы просто опасаетесь… если она… ответит и не захочет ограничиться лишь одним письмом… то я буду снова и снова просить вас быть нашим посредником. Такого не случится. Я понимаю – все кончено. И не хочу портить Алене жизнь, превращаться из первого любимого мужчины в вечно висящий за спиной, постоянно напоминающий о своем существовании в каком-то параллельном мире бестелесный призрак. Я обещаю вам. Всего одно письмо!.. Неужели вы – не на словах, а реально – не можете сделать для меня даже такую мелочь?!
   – Для тебя письмо от Алены – мелочь?
   – Что?.. Нет. То есть… Да, вы правы. Для меня это очень важно. Я хочу знать, что с ней все хорошо. Я не прошу вас соглашаться прямо сейчас, отец Павел…
   – Просишь, Леша, просишь, – чуть улыбнулся я, качая головой. – Прости, но…
   – Ладно. Хватит! – излишне резко перебил меня Гольцов. – Будем считать, что я вам ничего не говорил, а вы ничего не слышали. Извините. Я действительно не должен был предлагать вам, священнику, совершать недостойный поступок. Письмо смертника любимой девушке – это ведь кошмарное, опасное преступление…
   Я услышал, как скрипнули его зубы.
   – А теперь… если вы не возражаете, батюшка, можно я побуду один?! – сухо, уставившись в одну точку на стене, попросил узник.
   – Конечно, – кивнул я. Подошел к двери камеры и нажал кнопку звонка, вызывающего контролера. Вскоре дверь распахнулась и выпустила меня в ярко освещенный коридор.
   – Все в порядке, отец Павел? – бросив холодный взгляд на неподвижно сидящего на нарах зэка, задал традиционный в таких случаях вопрос прапорщик.
   – С божьей помощью, – ответил я и, перекрестившись, первым направился вперед, к расположенной в конце коридора, перекрывающей вход в корпус решетке, у которой дежурил другой контролер.
   В ту минуту я еще не знал о жуткой, кровавой трагедии, которая разыгралась минувшей ночью в Троицком храме Санкт-Петербурга. Я не знал, что моего духовного наставника, единственного по-настоящему близкого мне на этом свете человека, протоиерея отца Сергия, больше нет среди живых.
   Через день, раздираемый противоречивыми чувствами и сам еще до конца не уверенный, правильно ли поступаю, я вошел в камеру к Гольцову и без лишних слов протянул ему вырванный из тетради лист и авторучку…
   Завтра утром я собирался в Вологду.

Глава 43

   Утро выдалось солнечное, не по-октябрьски теплое. В приоткрытое окно проникал по-летнему сильный запах хвои. Не успел я об этом подумать, как ко мне в домик постучался старший прапорщик Каретников и, извинившись за столь раннее вторжение, передал настоятельную просьбу начальника тюрьмы немедленно подойти к нему в кабинет для важного разговора. Теряясь в догадках, чем могла быть вызвана такая неожиданная, не предполагающая отказа «просьба» главного человека на Каменном, я быстро оделся, сполоснул лицо озерной водой из ведра и направился вслед за контролером в административный корпус.
   Подполковник Саенко, невысокий худенький человек примерно моего возраста, с наметившейся лысиной в коротко стриженных, но все равно кучерявых волосах, встретил меня молча. Я сразу понял: начальник тюрьмы чем-то сильно взволнован. Андрей Юрьевич жестом указал на стул, подождал, пока я сяду, затем, шумно дыша, нахмурившись и поджав губы, некоторое время излишне внимательно смотрел на лежавшую перед ним раскрытую папку с личным делом заключенного, номера которого я не разглядел, потом медленно покачал головой, сочувственно взглянул мне в глаза и тихо сказал:
   – Боюсь, у меня для вас плохие новости, отец Павел. Очень плохие…
   Мое сердце словно сжало клещами. Мне даже показалось, что оно, замерев от предчувствия надвигающейся беды, пропустило один удар.
   – Мне только что звонили из Санкт-Петербурга. Майор Томанцев, вы его знаете по делу Каллистрата… В общем… в ночь на тринадцатое октября скончался отец Сергий, протоиерей Троицкого храма, в котором вы служили до перевода к нам. Мне очень жаль, поверьте. Я понимаю, что это звучит банально, но примите мои действительно искренние соболезнования, батюшка…
   Я был не в силах произнести ни слова. Ни одно из них все равно не смогло бы в полной мере выразить то, что в этот миг творилось в моей истошно кричавшей, парализованной ледяным холодом душе.
   – Возможно… мне не следовало говорить об этом сейчас, здесь, – глядя в сторону, с чувством продолжал подполковник, – но, наверное, будет лучше, если вы узнаете всю правду сразу, а не по прибытии в Санкт-Петербург, где завтра утром состоятся похороны. Отец Сергий умер не своей смертью. Его убили. Жестоко, зверски. Прямо в храме. Пять выстрелов из пистолета «ТТ», практически в упор. Майор Томанцев предполагает, что присутствие протоиерея в храме в первом часу ночи было неожиданностью для самих вандалов…
   – Что? – непроизвольно сорвалось с моих одеревеневших губ.
   – Несколько скотов, нелюдей, предположительно из секты сатанистов, сначала хладнокровно прикончили дежуривших возле храма милиционеров, затем проникли внутрь, застрелили отца Сергия и осквернили храм до самого гнуснейшего предела. Когда майор перечислял мне все, что они сделали, я в первую секунду даже не поверил, что такое возможно… К распятию они прибили мертвую собаку с вывернутыми наизнанку кишками, изрисовали стены и образа дьявольскими символами, накидали живых лягушек, нагадили прямо возле алтаря, а главное – сумели снять бронированное стекло с какой-то очень почитаемой верующими иконы… названия я, к сожалению, не запомнил, ну да вы наверняка знаете, о чем идет речь… Короче, эти грязные ублюдки вылили на образ большое количество концентрированной кислоты и фактически полностью его уничтожили. Майор так и сказал: икона восстановлению не подлежит. Нечего там уже восстанавливать…
   – Господи! – закрыв лицо ладонями, прошептал я оторопело. – За что, господи?!
   – Если вы поедете на поезде, то, боюсь, не успеете попрощаться с протоиереем. Поезд приходит слишком поздно. Поэтому я уже распорядился… – чувствовалось, с каким трудом дается Андрею Юрьевичу каждое произнесенное им слово. – Каретников отвезет вас в Санкт-Петербург на моей служебной «Волге», а затем вернется назад. Так что… через полчаса можно уже выехать. Собирайте вещи, отец Павел. Еще раз извините, что вынужден был сообщить вам столь тяжелое известие.
   – Капи… майор Томанцев случайно не оставил номер своего телефона? – медленно поднимаясь на ноги, опустошенно прошептал я.
   – Да, конечно, – со вздохом кивнул начальник тюрьмы и протянул мне вырванный из настольного перекидного календаря листок. – Как приедете, сразу позвоните ему. Здесь и служебный, и сотовый, и домашний…
   Спустя час серая «Волга» подполковника Саенко уже неслась по пыльной лесной грунтовке в сторону ведущей в Вологду автотрассы. Всю дорогу до областного центра мы почти не разговаривали. Каретников, одетый в штатское, получивший командировочное предписание и деньги, тактично не задавал никаких вопросов. И только когда завернули на бензозаправку, чтобы залить полный бак топлива, парень, принявший православное крещение прямо на Каменном, не выдержал:
   – Как вы думаете, батюшка, их найдут? Не может быть, чтобы на раскрытие такого громкого, наглого и вызывающего преступления не бросили лучших сыщиков! И спецы из ФСБ, как пить дать, подключатся…
   Я посмотрел в горящие праведным гневом глаза старшего прапорщика, потом отвел взгляд в сторону и тихо сказал: «Не знаю, Андрей. Но я бы отдал жизнь за то, чтобы убившие отца Сергия и осквернившие храм подонки еще на этом свете пожалели, что родились на свет».
   – Откуда они такие, больные на голову, только берутся, а?! Знаете, что я вам скажу, батюшка… Если там, на небесах, действительно есть высшая сила… в чем я, уж не сердитесь, отец Павел, в последнее время все чаще начинаю сомневаться… – вильнув взглядом в сторону вставленного в горловину бензобака, гудящего под напором топлива «пистолета», честно признался Каретников. – Если Спаситель на самом деле не фикция, то у таких сволочей должна в буквальном смысле слова земля гореть под ногами!
   – Должна, Андрюша, обязательно должна… Только прежде должен найтись тот, кто ее подожжет, – задумчиво прошептал я и, открыв заднюю дверь, снова сел на бархатистое сиденье пропыленной «Волги».
   Впереди у нас с прапорщиком было почти семьсот километров пути. Асфальтовое покрытие на ведущей в Питер дороге местами было так разбито, словно по нему в течение часа работало несколько расчетов гранатометчиков. После наскока на очередную из таких ям не выдержала передняя шаровая опора и треснул литой колесный диск. На то, чтобы добраться до ближайшего более-менее цивилизованного городка, найти там принадлежащий местному ГИБДД эвакуатор, отбуксировать машину методом частичной погрузки до ремонтного бокса, раздобыть втридорога нужную запчасть, установить ее и запаску, ушло восемь часов.
   В Северную столицу мы приехали, когда вокруг была уже глубокая ночь. Решив никого не беспокоить, остаток времени до утра провели прямо в машине, на набережной. Измученный хлопотами по ремонту и долгой, изнурительной дорогой Андрей уснул мгновенно, едва опустил спинку сиденья и смежил веки. Мне не спалось. Я просто сидел, смотрел на сотни огней на другом берегу Невы и вспоминал нашу с Викой первую встречу с пожилым священником…
   В семь часов утра я разбудил Андрея и из ближайшего телефона-автомата позвонил домой майору Томанцеву. От него узнал, что похороны отца Сергия состоятся в десять, на Южном кладбище. Договорились встретиться на площадке перед главным входом. Майор предупредил, что, по его информации, проститься с убитым протоиереем придет несколько сотен людей, и с плохо скрываемой насмешкой добавил, что будут даже «золотопогонные» представители МВД и депутаты Законодательного собрания города. И разумеется, большое количество переодетых в партикулярное милицейских охранников.
   Я с щемящей тоской подумал о том, что, увы, как это обычно случается, вконец потерявшие совесть и чувство такта власть имущие, вне всякого сомнения, попытаются превратить похороны злодейски убиенного священника в шоу, использовав в качестве трибуны для толкания речей и гневных заверений «о скором возмездии» свежезасыпанную могилу.
   Я совсем уже собирался попрощаться с Томанцевым… и вдруг вспомнил о лежавшем в моей дорожной сумке письме Реаниматора к Алене. На листе, густо исписанном с двух сторон мелким убористым почерком, в верхнем левом углу был указан адрес электронной почты, по которому мне надлежало отправить письмо из Вологды. Но раз уж судьбе было угодно, чтобы я, сам того не ожидая, оказался в родном городе, то не проще ли позвонить по телефону и, договорившись о встрече, передать девушке письмо Алексея из рук в руки? Ведь знакомому майору из ГУВД не составит ни малейшего труда в считаные минуты узнать для меня номер любого из пяти миллионов жителей мегаполиса…
   Извинившись и, само собой разумеется, не став вдаваться в детали, я попросил Томанцева, если можно, узнать номер телефона и на всякий случай домашний адрес Беловой Алены Олеговны, семнадцати лет.
   – Вы, отец Павел, имеете в виду дочь бандитского авторитета Олега Степановича Белова? – после короткого молчания со странной интонацией уточнил Томанцев.
   Отпираться и тем более лгать не имело ни малейшего смысла, поэтому я коротко подтвердил:
   – Вы правы, майор. Вы поможете мне?
   – Разумеется… Мне даже не придется входить в компьютерную базу данных. Я наизусть помню и адрес, и оба телефона виллы Тихого. Однако, прежде чем сообщить их вам… могу я, батюшка, высказать предположение, зачем вы ищете встречи с этой девушкой?
   – Я не в состоянии запретить вам думать и строить догадки, – нейтрально ответил я, уже понимая, что прокололся.
   – Возможно, вы не в курсе… Но это я вел дело приговоренного к высшей мере и сейчас пребывающего на вашем острове Алексея Гольцова. И это я устроил ему в Крестах встречу с Аленой… Уверен, прежде чем просить об услуге, Гольцов подробно рассказал вам свою историю. Жаль парня, вполне мог бы отделаться сроком. Но ему вкатали выше верхнего предела. Таково было указание сверху, – вздохнул майор. – Отец Павел, он… попросил вас передать девушке письмо? – вполголоса предположил Томанцев.
   – Да, так и есть, – сознался я, почувствовав, что в лице майора с Литейного, который по долгу службы должен неукоснительно стоять на страже закона, неожиданно нашел не осуждающего мой поступок закоснелого служаку, а понимающего, в чем-то даже сочувствующего заключенному № 160 обычного мужика. Однако я все же счел своим долгом предположить: – Вы, наверное, осуждаете мое решение… майор.
   – Нет, конечно, – без раздумий, быстро ответил Томанцев. – Ведь мы с вами, отец Павел, одни из немногих, кто знает, как оно было на самом деле. И я тоже считаю, что Гольцов, хоть и был бандитом, хоть действительно кончил всех этих скотов, до «вышки» однозначно не дотягивал… У вас есть чем и где записать? Если нету, я запишу сам и передам вам… чуть позже.
   Ему явно не хотелось лишний раз говорить «на кладбище».
   – Диктуйте, я запомню, – с облегчением заверил я Томанцева. Майор по памяти выдал два номера, по которым я мог попробовать связаться с Аленой Беловой. Именно попробовать, ибо к телефону с большой долей вероятности мог подойти или сам престарелый авторитет, или кто-либо из охраны виллы. В этом случае, сто к одному, придется не только назваться, но и аргументировать свое настойчивое желание переговорить с дочерью Тихого. Вряд ли Алене, учитывая грозный криминальный статус ее отца, по нескольку раз в день названивают многочисленные приятели и подружки с целью просто поболтать…
   Еще раз уточнив место встречи – на площадке у Южного кладбища и осведомившись о марке и цвете автомобиля, на котором я приехал в Питер, Томанцев попрощался. Я повесил трубку, тут же снял снова и набрал один из названных майором номеров виллы Тихого. С легким холодком под ребрами слушая длинные гудки, я мысленно молился о том, чтобы к телефону подошла сама девушка. Чего мне сейчас хотелось меньше всего, так это общаться со старым уголовником или кем-нибудь из круглосуточно охраняющих его драгоценное тело бандитских мордоворотов.
   После пятого гудка раздался щелчок и послышался бодрый, слегка запыхавшийся женский голос, вряд ли принадлежавший семнадцатилетней девушке.
   – Алло?!
   – Добрый день. Могу я попросить к телефону Алену Олеговну?
   – Одну минуточку, подождите, – вежливо попросила женщина. А затем я вновь услышал ее голос, на сей раз звучавший откуда-то издалека: – Алена! Вас к телефону! Кажется, это доктор Новиков…
   Слава богу, мысленно прошептал я, воздев очи горе и увидев нацарапанное на пластиковом куполе телефона-автомата неприличное слово. Домработница или гувернантка – судя по обращению на «вы» к Алене, снявшая трубку дама могла быть только из обслуги – по голосу ошибочно приняла меня за семейного врача. Что ж, лучшего и не пожелаешь. Никаких лишних вопросов…
   – Да, Виктор Львович, – Алена подошла к телефону где-то через минуту и сразу торопливо заговорила, не дав мне произнести даже слова: – Вы сегодня приедете? У Петруши, кажется, простуда. Температуры, к счастью, нет, я измеряла, но сопли текут ручьем и, кажется, горлышко красное!
   – Извините, Алена, но вы меня с кем-то перепутали, – спокойно сказал я. – Это не доктор.
   – Ой!.. А кто?! – уже на полтона тише с любопытством спросила девушка.
   Я собрался с духом и начал, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно более ровно:
   – Меня зовут отец Павел. Я священник церкви на острове Каменном, в тюрьме для пожизненно осужденных. Алексей Гольцов просил передать вам письмо… Вначале предполагалось отправить его по электронной почте, из Вологды, но вышло так, что мне пришлось срочно приехать в Петербург, и поэтому я счел возможным передать его вам лично. В справочном бюро я назвал ваши имя-фамилию, и мне дали номер телефона…
   Я умышленно не стал упоминать о Томанцеве. Это могло насторожить Алену. Священник из тюремной церкви, водящий тесное знакомство с офицерами ГУВД, у любого склонного к логическому мышлению нормального человека вызовет как минимум скептическую ухмылку. В памяти большинства наших людей еще свежи скандальные разоблачения времен перестройки, когда вдруг выяснилось, что коварный и грозный КГБ, оказывается, уже давно завербовал многих священнослужителей, сделав их секретными агентами-осведомителями…
   – Вы слышите меня? – В трубке повисла напряженная тишина, и я, прекрасно представляя себе то шоковое состояние, в котором пребывала сейчас девушка, ненадолго снова потерявшая дар речи, вынужден был первым нарушить молчание.
   – Д-да… – с запинкой произнесла Алена. – Как… там Леша?
   – С ним все в порядке, – успокаивающе сообщил я. – Конечно, в той степени, в какой может быть в порядке человек в его нынешнем положении. Как передать вам письмо? Я могу оставить его на почте, откуда вы его позже заберете. Могу передать вам в руки при встрече. Как удобней. Я пробуду в городе еще дня два.
   – Господи, как это все неожиданно… – с судорожным вздохом прошептала Алена. – Не нужно почты, батюшка. Думаю, нам с вами лучше встретиться, и как можно скорее.
   – В ближайшие несколько часов я, к сожалению, буду занят. Лучше где-нибудь во второй половине дня. Скажем, в пять. В Катином садике, на Невском. Узнать меня, уверен, будет несложно.
   – Хорошо, я обязательно приеду!.. Только… скажите, вы ведь приехали в Петербург… на похороны убитого священника? – совершенно неожиданно спросила Алена и, тонко почувствовав мое секундное замешательство, поспешила добавить: – Не удивляйтесь, просто я как-то давно, года три назад, читала про вас большую статью в «Невском репортере». Вот и подумала, раз вы раньше служили в Троицком храме… Вы не могли не знать об убийстве настоятеля. О нем вот уже три дня, с той самой ночи, шумят все газеты и телевидение.
   – Да, я приехал проститься с отцом Сергием, – глухо подтвердил я. – Буду ждать вас в пять часов.
   – Я не опоздаю! – извинительным тоном заверила Алена. – До встречи, батюшка. Спасибо вам, что… согласились. Вы даже не представляете, как много для меня это значит!
   – Выходит, он писал не зря… Храни вас господь, – я повесил трубку и направился к поджидавшей меня «Волге». До похорон оставалось примерно два с половиной часа. И прежде чем поехать на Южное кладбище, я решил заглянуть в осиротевший после гибели отца Сергия, переживший варварское надругательство Троицкий храм. Скорее всего, он, требующий реставрации изуродованных краской стен, будет закрыт. Но только не для меня…

Глава 44

   Как я и предполагал, к завершению церемонии прощания возле буквально заваленного живыми цветами песчаного холмика, окруженного огромной толпой скорбящих людей, начался откровенный фарс. При помощи охраны из накачанных бугаев, ледоколами пробивавших своим хозяевам дорогу к могиле, начали толкать свои длинные, насквозь фальшивые и «прочувствованные» речи милицейский генерал Войцеховский и депутат Законодательного собрания Питкевич. Привычно нацепив на гладкие, раскормленные лица соответствующие ситуации траурные маски, они приступили к своему привычному делу – публичному словоблудию. Слушать эти, словно надерганные из интервью наугад взятого демократа в телепередаче «Парламентский час», гневные обличительные тирады, судя по напряженным лицам, было тошно абсолютному большинству тех, кто стоял у могилы. Одна старушка, хладнокровно и молча вытесненная шкафообразными охранниками депутата с пятачка возле могилы отца Сергия, не выдержав, прошептала, негромко, но так, что услышали многие:
   – Хотя бы здесь, на могиле святого человека, постыдились языками своими погаными молоть, ироды проклятые! Да на ваших продувных рожах клейма ставить некуда, а все туда же!.. Нигде от вас покоя нет…
   Бабушку быстро взяли под локти двое неприметных молодых мужчин в штатском и деликатно, но настойчиво, без лишнего шума увели куда-то в «третьи ряды».
   А стоявший рядом со мной и Томанцевым молоденький веснушчатый лейтенант, приехавший на Южное кладбище вместе с майором, не совладав с возмущением, тяжело вздохнул и презрительно сплюнул под ноги. Вовремя спохватился, наткнувшись на тяжелый взгляд Томанцева, виновато потупил очи долу и бочком отошел в сторону, за спины священников Троицкого храма, отца Агапа и отца Николая.
   Я с трудом дождался окончания длинных монологов власть имущих. Когда генерал и депутат закончили свои выступления и с чувством выполненного долга удалились вместе с громилами-охранниками, к могиле протоиерея снова нескончаемой чередой потянулись люди, чтобы проститься с жестоко убитым священником. Когда растянувшаяся на целых три часа траурная церемония завершилась и толпа скорбящих стала быстро редеть, песчаного холмика уже было не видно под целой горой из живых цветов.
   …Я и Томанцев покинули Южное кладбище в числе последних и, уединившись на заднем сиденье его «девятки», смогли наконец поговорить о важном для нас обоих деле – розыске осквернивших храм убийц-сатанистов.
   – Я очень хотел бы сказать вам, отец Павел, хоть что– нибудь действительно обнадеживающее, но, увы, – сухо произнес майор, глядя в сторону, – несмотря на проделанную моими коллегами и товарищами из ФСБ огромную работу, пока для оптимизма мало оснований. Хотя некоторые зацепки эти уроды все-таки оставили… Пистолет «ТТ», из которого были убиты отец Сергий и похороненные вчера милиционеры, оказался без криминального следа и отпечатков… Но есть показания свидетеля, который в момент совершения преступления выгуливал в сквере у храма свою собаку. Он издали видел выходивших из дверей храма двух длинноволосых типов, один из них нес камуфлированный рюкзак. Еще, говорит, с удивлением подумал, чего они, лохматые, могли там делать в час ночи. Да еще с рюкзаком. В милицию пришел сам, когда утром по радио услышал про тройное убийство и осквернение. Что же касается уничтоженной варварами старинной иконы… Экспертиза не может дать однозначного ответа, действительно ли облитый кислотой образ является Тихвинской Пресвятой Богородицей. Доска вроде бы очень старая, однако есть мнение, что не настолько, чтобы ей можно было дать три с лишним сотни лет. Улавливаете мысль?
   – Вы считаете, все это… я имею в виду осквернение храма и уничтожение иконы, всего лишь прикрытие? – спросил я, в упор взглянув на прикуривавшего сигарету Томанцева.
   – Не исключено. Хотя кое-кому из начальства очень хочется поскорее списать все случившееся именно на сатанистов… Но уж больно профессионально работали эти лохматые. С первого взгляда ясно, что акция была заранее, со всей тщательностью подготовлена. Я уверен, что они вынужденно убили оказавшегося в храме в столь поздний час отца Сергия. Но не в этом дело… Убийцы прекрасно знали, что Тихвинская икона защищена не только бронированным стеклом, а еще и сигнализацией. Более того, они знали, что она отключается ключом-чипом, и имели представление, где находится сканирующее устройство! Теоретически можно предположить, что отец Сергий и воры находились в сговоре. Но это полный бред. Самая популярная версия – протоиерей под угрозами применения оружия сам рассказал взявшим его на прицел лохматым выродкам о способе отключения сигнализации и снятии бронированной защиты. Он же, под прицелом пистолета, дал грабителям имевшийся у него ключ – один из двух чипов, сделанных при монтаже системы. Его нашли на столе, возле трупа. Но, во-первых, это маловероятно, а во-вторых… Положение трупа – настоятель сидел за столом – и характер полученных отцом Сергием смертельных ранений показывают, что убийца стрелял прямо с порога. Он и его подельник явно не ожидали увидеть священника в его комнате, где за книжными полками и находилось сканирующее устройство. Отсюда логичный вывод…
   – Либо отец Сергий и воры действительно были в сговоре, либо убийцы имели свой, третий, ключ, о существовании которого никто не знал.
   – Именно! Обычно при проектировании таких сложных, штучных охранных систем заранее обговаривается нужное заказчику количество ключей. А после выполнения заказа вся информация, пользуясь которой, при наличии специального оборудования, можно изготовить дубликат и отключить электронную защиту, в обязательном порядке уничтожается… Поэтому мужики из ФСБ тут же связались с работавшим в одном из питерских оборонных НИИ технарем, который проектировал и устанавливал сигнализацию. И выяснили, что, оказывается, незадолго до роковой ночи он, представьте себе… скончался, – Томанцев пристально посмотрел мне в глаза. – Выпал из окна квартиры, будучи в сильном подпитии. Официальная версия – несчастный случай. Жена и дочка технаря уехали к теще в деревню, вот мужик, дескать, воспользовавшись свободой, и наступил крепенько на пробку. Принял на грудь, сел на подоконник покурить и – ага… с пятого этажа на асфальт.
   Затянувшись в последний раз, майор приспустил тонированное стекло на двери «девятки» и щелчком выбросил окурок на асфальт.
   – Только это еще не вся история. Обломившись, коллеги решили поговорить со спецом, принимавшим участие в создании бронированной защиты иконы. Этот, как выяснилось, был аж из Москвы, из известного НИИ. Надеялись, а вдруг он, отвечавший за создание защитного контейнера из тонкого, прозрачного, как вода, и безумно дорогого пуленепробиваемого стекла класса «диамант», знает о существовании третьего ключа-чипа? Но не тут-то было! Не смогли сыщики расспросить спеца. Как думаете, отец Павел, почему?
   – Видимо, несчастный случай…
   – Точно! Причем произошел он примерно в то же время, что и с электронщиком. Этот мужик, как оказалось, тоже погиб, будучи в сильном алкогольном изумлении. Попал под машину, далеко за городом, на Ленинградском шоссе. Ночью. Спрашивается, что он там делал? Однако никаких оснований предполагать, что имело место умышленное убийство, подмосковные коллеги не нашли. Что же получается? Оба специалиста, принимавшие участие в создании защитных устройств для Тихвинской иконы – между прочим, оцененной крупнейшими европейскими страховыми компаниями в два с половиной миллиона долларов! – скончались в одно и то же время от несчастных случаев… Совпадение?! Теоретически – возможно, но реально – шанс один к миллиарду… Вот и скажите мне, отец Павел, под силу такое обычным сатанистам?! Какими бы связями, возможностями и деньгами ни обладали их «духовные наставники», одного из которых по прозвищу Каллистрат мы с вами не так давно общими усилиями до конца дней отправили в «дурку»… Причем, заметьте, все предварительные телодвижения и жертвы – отнюдь не для того, чтобы похитить драгоценную старинную икону, заменить ее подделкой и крепко погреть руки на продаже раритета теневому коллекционеру, а лишь для того, чтобы, сняв защиту, демонстративно уничтожить икону кислотой! Возможно такое?
   – Намекаете на причастность спецслужб к организаторам подмены? К тем, кто написал сценарий столь тщательно инсценированного сатанинского шабаша?
   – Не намекаю, – покачал головой Томанцев, – я просто убежден в этом. Но есть опасение, что ни мне, ни кому-либо другому, имеющему отношение к расследованию дела, не удастся найти хоть какие-нибудь реальные доказательства этого. Слишком грамотно все сработано. Подозрений, версий – да ради бога! Улик – ни одной!.. Вот и выходит, что технари скончались сами по себе, без криминала, а убитый лохматыми отморозками-сектантами священник просто испугался и, желая сохранить жизнь, самолично отдал вандалам чип от сигнализации. А у тех – вот так совпадение! – кроме убитой собаки, лягушек и баллончика с нитрокраской, совершенно случайно оказалась в рюкзаке бутыль с концентрированной кислотой!..
   Так что если хотите знать мое личное мнение, батюшка, то над подготовкой похищения иконы долго и кропотливо трудилась целая команда. Предусмотрели буквально все! Придумать и организовать такую акцию, используя связи в верхних чинах ФСБ, под силу только очень влиятельному подонку. Главарю крупной бандитской группировки или, скажем, вору в законе. Причем далеко не каждому «апельсину», а лишь опытному, хитрому, дерзкому. Вроде покойного Булыжника…
   – Значит, вы уверены, что ни убийц, ни тем более организатора похищения иконы милиция и даже спецслужбы не найдут? – с горечью произнес я, чувствуя, как под ребрами вновь образуется вакуум, а перед глазами начинают плавать темные пятна.
   – Простите, отец Павел… Но я думаю, вряд ли. Скорее всего, в конце концов найдут формальных козлов отпущения, шестерок, которые окажут вооруженное сопротивление при аресте и будут застрелены группой захвата… Поймите одну простую истину. Жилы рвем и носом роем землю только мы, рядовые служаки, а наши отцы-командиры в большинстве своем заинтересованы не в поимке реальных преступников, а в «рубке палок» и сохранении под своей задницей теплого кресла! Иными словами, следствие по громким делам всегда идет по пути наименьшего сопротивления. Главное – не найти и покарать реальных мокрушников, а отчитаться перед вышестоящим начальством в раскрытии особо тяжкого преступления и наглядно показать толпе, что милиция и ФСБ не зря едят свой хлеб! Впрочем, даже эта показуха удается далеко не всегда. Так и живем, батюшка… Бывает, конечно, и слепое везение, на нашем жаргоне – «пруха», но на моей памяти громких дел, раскрытых исключительно благодаря стечению обстоятельств, – считаные единицы… Единственное, отец Павел, что я могу как майор ГУВД гарантировать вам на сто процентов, так это то, что наши парни действительно сделают все возможное, чтобы найти этих тварей. А если сподобит бог отыскать – чтобы они, скоты, еще на этом свете пожалели о том, что родились!..
   Я до боли в скулах стиснул зубы и на пару секунд закрыл глаза. Только что Томанцев буквально слово в слово повторил фразу, сказанную мной на бензозаправке в Вологде Андрею Каретникову. А еще я сказал парню, что готов поменять свою жизнь на неотвратимость человеческого, земного возмездия…
   Имеет ли право священник на такие жестокие пожелания? Положа руку на сердце, могу признаться, что в ту секунду я не хотел и не мог об этом думать. Так же, как во время схватки с похитившей Лизочку Нагайцеву бесовской кодлой Каллистрата, я уже не сдерживал свои эмоции и, мысленно продолжая взывать к правосудию небесному, всем своим существом жаждал мести земной! Я смотрел на себя словно со стороны и с холодным безразличием осознавал: за годы пребывания на Каменном и вынужденного ежедневного общения с самыми гнусными представителями рода человеческого во мне, как духовном пастыре, хотел я того или нет, что-то неотвратимо изменилось. Я во многом утратил ту всепрощающую беспристрастность к пожизненно заключенным, которая изначально должна быть присуща взвалившему на себя столь тяжкий крест, живущему лишь служением господу священнику.
   Сидя рядом с майором Томанцевым, крепким, волевым и – главное – не стесненным в своем праведном гневе никакими условностями, кроме Уголовного кодекса, мужиком, я вдруг со всей очевидностью понял: в то и дело вспыхивавшей в моей душе на протяжении последних четырех лет незримой борьбе между оставшимся в далеком прошлом боевым офицером Авериным и сменившим его, казалось, навсегда духовным пастырем отцом Павлом все– таки произошел перелом… Гибель пожилого протоиерея от рук подонков, осквернивших храм только из желания скрыть следы похищения иконы, стала той последней каплей, которая переполнила чашу. Я, Аверин, хотел мстить. Я готов был сделать все, чтобы приблизить час расплаты. Я желал придумавшему всю эту дьявольскую комбинацию кукловоду и непосредственым убийцам отца Сергия не «законного» осуждения и тюрьмы, пусть даже на острове Каменном, а только смерти…
   Око за око, зуб за зуб. Эти слова придумал не я. Они есть в Ветхом Завете.
   Возможно, это было только самооправданием. Но, вспомнив этот библейский текст, совершенно неожиданно ощутил небывалый прилив сил.
   – Вы сразу же вернетесь назад или пока останетесь в Питере? – пробился откуда-то извне спокойный голос Томанцева, прервав мои размышления и в один момент вернув меня к действительности. Я, как и прежде, сидел в «девятке» майора, на площадке перед входом на Южное кладбище.
   – Я пока останусь… может, всего на день-два.
   – У вас есть где остановиться?
   – Не беспокойтесь.
   – Отец Павел, я не просто так, из любопытства, спрашиваю. Дело в том, что протоиерей завещал вам свой новый дом, заново отстроенный при помощи добрых людей на месте сгоревшего, в Стрельне. Но, насколько мне известно, в доме пока еще не закончена внутренняя отделка и совершенно нет мебели. Старая сгорела при устроенном сатанистами пожаре, когда вы оба чуть не погибли… А у меня как раз есть одна свободная квартирка. Не хоромы, но вполне приличная. В центре, у концертного комплекса «Юбилейный». Мой младший брат Димка, он сейчас в ОМОНе служит, недавно женился и переехал к жене, в Сестрорецк. Курортная зона, море и все такое… После загазованного города – вообще сказка. Вот квартира пока и стоит пустая, но в ней есть все необходимое – мебель, холодильник, посуда, горячая вода. Так что… Ключи у меня в кармане. Если вы не против, можем прямо сейчас туда и заскочить. А прапорщик ваш, – Томанцев кивнул на припаркованную неподалеку серую «Волгу», возле которой стояли и о чем-то переговаривались Андрей Каретников и приехавший с Томанцевым веснушчатый лейтенант, – если в состоянии рулить, может возвращаться назад на Каменный, как и собирался. А нет – пусть едет за нами. На квартире спокойно отоспится, а уж завтра с утра отправляется в дорогу. Что скажете, батюшка?!
   – Не скажу «нет», – кивнув и в знак благодарности за заботу тронув майора за плечо, ответил я. – Спасибо, Володя…
   Каретников не поехал с нами в центр, напомнив, что подполковник Саенко сегодня до конца дня или по крайней мере к следующему утру ждет его возвращения на остров. Я, Томанцев и лейтенант по фамилии Греков попрощались с Андреем, пожелали ему доехать без проблем, сели в «девятку» и поехали на 2-ю Советскую улицу, где и находилась квартира, которая должна была стать моим временным пристанищем.

Глава 45

   Алену я узнал сразу, хотя прежде мы никогда не встречались. Прогуливаясь возле памятника императрице Екатерине Великой, которая свысока глядела на своих медных фаворитов, окруживших постамент, я заметил остановившийся на Невском проспекте, против Катиного садика, большой черный «Мерседес», из которого торопливо выпорхнула и, забросив за плечо сумочку, направилась в мою сторону высокая стройная девушка с короткой, почти мальчишеской стрижкой светлых волос, в ярко– красной приталенной куртке из похожего на клеенку лакированного материала, черных чулках на стройных ножках и длинных, выше коленей, остроносых сапогах-ботфортах с металлическими пряжками. От моего внимания не ускользнуло, как буквально все находившиеся в этот момент в радиусе десятка метров мужчины в возрасте от пятнадцати до пятидесяти синхронно вывернули шеи и обратили свои взоры на вызывающе одетую молодую красотку, с таким же, как у императрицы на постаменте, высокомерным видом появившуюся из шикарной, сверкающей машины и подиумной походкой решительно направившуюся к застывшему у памятника бородатому священнику в длинном черном пальто, из-под которого виднелась ряса.
   Приблизившись ко мне, Алена, взволнованная, но не забывающая, что ее, как и всегда, раздевают взглядом посторонние люди, сбавила шаг, смущенно заглянула мне в глаза и, тут же отведя их в сторону, торопливо, вполголоса, сказала:
   – Здравствуйте, отец Павел. Может быть, мы отойдем куда-нибудь?.. Вон туда, на свободную скамейку?
   – Конечно, – кивнул я, следуя за девушкой. – Вы так обаятельны, что привлекаете к себе внимание всех окружающих мужчин.
   – Спасибо, – вздохнула не услышавшая от меня ничего нового Алена и присела на скамейку. – Я не опоздала? – спросила она, мельком посмотрев на крохотные золотые часы-браслет и не решаясь сразу же попросить письмо Алексея. – Кажется, нет. Без одной минуты пять…
   – Вы не одна? – Я внимательно окинул взглядом припаркованный на проспекте, возле сквера, «Мерседес».
   – Да… Там охранник, но вы не волнуйтесь, он не в курсе. И вообще – нормальный, не болтливый парень, – торопливо заверила меня Алена и выжидательно замолчала, теребя тонкую лямку подобранной в цвет куртки красной сумочки.
   Я сунул руку во внутренний карман пальто и без лишних слов протянул девушке долгожданное письмо Лехи. Фактически – послание с того света.
   – Может, мне лучше прогуляться, пока вы будете читать? – на всякий случай предложил я, но Алена торопливо замотала головой.
   – Ой, что вы, батюшка!.. Это совсем не обязательно! – ее щеки залились румянцем. Развернув сложенный вчетверо, густо исписанный тетрадный лист в клеточку, дочь Тихого принялась жадно, быстро водить наливающимися влагой глазами по строчкам, наспех нацарапанным Реаниматором в одиночной камере.
   …Заключенные на Каменном убийцы, не проявляющие буйный нрав, не бросающиеся с кулаками на контролеров и не отказывающиеся от обязательной работы – пошива рукавиц, содержались, как правило, в двухместных камерах и имели, по крайней мере, возможность постоянно общаться между собой. Таких в тюрьме особого назначения было большинство. В одиночках «гноили» лишь агрессивных, а также тех, кто сам желал изоляции (их было крайне мало) или наотрез отказывался, даже после жесткой «обработки», выполнять какую-либо работу в тюрьме. К числу последних, как ни странно, несмотря на все мои уговоры, относился и Алексей Гольцов…
   За год своего пребывания в узилище Реаниматор не отработал ни одного дня и, похоже, не собирался делать этого и впредь, хотя такое несгибаемое упрямство бывшего бандита на первых порах стоило ему двух выбитых зубов и сломанного прапорщиками ребра, с тех пор изредка напоминавшего о себе по ночам тупой болью. Быстро убедившись, что имеют дело с конченым «отрицалой», и не желая напрасно тратить силы и к тому же прослыть в моих глазах полными садистами, контролеры оставили «сто шестидесятого» в покое. Из камеры размером два с половиной на три метра Алексей выбирался только на тридцать минут в день, когда его выводили на обязательную прогулку в затянутый сверху металлической сеткой тюремный двор, а также на помывку, положенную зэкам Каменного раз в десять дней…
   Только вряд ли Леха писал любимой девушке об этих нюансах своего пребывания в стенах древнего монастыря…
   Я видел, как у Алены, третий раз жадно перечитывавшей письмо, текли из глаз слезы, и искренне сочувствовал ей. То, что пришлось испытать, пережить ее «мужу» за прошедшие после безнадежного приговора месяцы, по моему твердому убеждению, стоило заслуженных Реаниматором за убийство нелюдей десяти лет в обычной зоне. Только какой судья в России рискнет произвести этот абстрактный, не предусмотренный ни одним законом «взаимозачет»?
   Наконец Алена нашла в себе силы оторваться от письма. Чересчур медленно, бережно проглаживая кончиками пальцев сгибы бумаги, она сложила листок вчетверо и спрятала в сумочку. Достала из шуршащей целлофановой упаковки бумажную салфетку-платок и промокнула мокрое от слез, пылающее, покрывшееся пятнами лицо. Смяв платок в ладони, небрежно-изящным жестом бросила его в стоявший рядом со скамейкой мусорник. Несколько раз шмыгнув носом, провела пальцами по щекам, пригладила коротко остриженные волосы цвета спелой ржи. Шумно вдохнула, глядя себе под ноги, на острые носы сапог, чуть слышно выдохнула, повернулась ко мне и вдруг нежно улыбнулась. Ее глаза были полны надежды и, я бы даже сказал, решительности.
   – Как вы считаете, отец Павел, Леша действительно заслужил высшую меру за то, что сделал? – с затаенной надеждой спросила девушка, пытаясь прочитать на моем лице ответ. – Я спрашиваю вас не как священника, а просто как человека! Как одного из немногих, которому известно в с е… Или ваш духовный сан не позволяет вам… как там сказано в Библии… судить ближнего своего? Не судите и не судимы будете, так?!
   – Я считал и считаю, что, учитывая все известные вам обстоятельства и социальную опасность его жертв, вынесенный Алексею приговор был слишком суровым, – не кривя душой, честно сказал я и сразу же увидел, как просияло, буквально залучилось теплотой красивое лицо Алены. – Если бы можно было повернуть время вспять…
   – Если бы он не убил этого предавшего нас подонка, Лобастого, и не угодил в лапы милиции, то сейчас был бы на свободе… – бесцветно, словно в пустоту, произнесла дочь авторитета. – Хотя в таком случае я не уговорила бы Томанцева провести меня в Кресты и… не родился бы Петя, – молодая мама, гордая за своего малыша, испытующе посмотрела на меня, ожидая увидеть внезапное изумление. Но не увидела.
   Я был готов к новости, которую услышал, потому что за прошедшие с нашего с Аленой телефонного разговора полдня уже не раз мысленно задавал себе вопрос: кто отец маленького Петруши, у которого из носа текли сопли и чье красное горлышко так беспокоило принявшую меня за врача маму? В разговорах со мной Гольцов ни разу не упоминал, что у Тихого были другие дети, кроме Алены. И уж конечно, учитывая преклонный возраст давно разменявшего восьмой десяток авторитета, таковые вряд ли могли появиться за последний год. Значит, мальчик был его внуком… Но кто тогда отец? Может быть, Алена вышла замуж?
   Я собирался задать ей этот вопрос, но девушка опередила меня и рассказала все сама.
   – Сколько ему? – с улыбкой спросил я.
   – Пять месяцев, – ответила Алена. – Уже после суда я тайно побывала у Леши в камере, заплатив майору Томанцеву десять тысяч долларов. Когда отец узнал, что я беременна и от кого, он буквально обезумел, – с лица девушки исчезла счастливая материнская улыбка. – Если бы не врачи, которые категорически запретили делать аборт, предупреждая о возможных последствиях, Петруши сейчас не было бы на свете… Однако отец всегда мечтал о внуках и поэтому вынужден был смириться. Но только в том, что касалось аборта… Если бы вы знали, батюшка, каких оскорблений и унижений я натерпелась за последующие полгода! Я даже – страшно сказать! – подумывала о том, чтобы подсыпать отцу в кофе какой-нибудь яд, – так он меня достал своими ежедневными язвительными репликами! До сих пор удивляюсь, как хватило сил сдержаться… – покачала головой Алена. – Правда, после рождения внука отец сильно изменился. Вначале я думала, притворяется, но потом убедилась, что нет. Сейчас буквально боготворит Петрушу, часами напролет с ним возится. Более заботливую няньку даже трудно себе представить…
   – Лучше поздно, чем никогда, – банальнейшей фразой вполголоса ответил я, помимо желания вспомнив мою так и не ставшую матерью жену Вику. Ее, беременную, сначала изнасиловал, а затем убил сексуальный маньяк Яблонский.
   На некоторое время мы оба погрузились в свои мысли. Первой заговорила Алена, и я сразу обратил внимание, как разительно переменился ее тон. Чем были вызваны новые интонации в ее голосе, я понял очень скоро. А поняв, испытал настоящий шок.
   – Отец Павел… вы поможете мне вернуть сыну его отца?
   – В каком смысле? – удивился я. Алена, скорее всего, просто не очень четко сформулировала свой вопрос. Наверное, она хотела, чтобы я сообщил Алексею о том, что у него, у них, есть малыш, зачатый тогда, в камере Крестов.
   – В самом прямом! – лицо юной мамы на мгновение окаменело, губы плотно сжались. Глаза смотрели с холодной, безоглядной решимостью. – Я хочу, чтобы вы помогли Алексею бежать с Каменного!..
   С таким выражением лица люди совершают самые главные поступки в своей жизни. С такими глазами бросаются под колеса летящего по дороге грузовика, чтобы спасти побежавшего за мячиком ребенка. С такими глазами делают шаг вперед, стоя на краю крыши и сводя счеты с жизнью.
   «Господи, о чем она говорит?..»
   – Я знаю, как это сделать! Мы с отцом придумали план побега! Я припугнула его тем, что в противном случае заберу Петрушу и уеду навсегда, и он в конце концов вынужден был сдаться и начать всерьез обсуждать возможность вытащить Лешу с вашего проклятого острова…
   Я начинал понимать, в какую авантюру пытается втянуть меня дочь уголовного патриарха.
   – Нам осталось только передать Леше всю необходимую для побега информацию! Длинную и сложную легенду, которую он должен выучить до последней запятой и которая поможет ему покинуть пределы тюрьмы. Мы освободим его без единой жертвы, обещаю вам!.. Поймите, отец Павел, вы уже столько для Леши… для всех нас, включая малыша, сделали, что я не хочу, не имею морального права использовать вас втемную! Вы же сами только что сказали, что на смертную казнь Алексея осудили несправедливо!
   – Да, сказал. И готов повторить это еще сто раз. Однако вне зависимости от нашего с вами личного мнения то действие, о совершении которого вы меня просите, на языке закона называется «организация побега». Это уголовное преступление, за которое полагается срок, – сказал я, прекрасно понимая, что не смогу переубедить девушку, охваченную желанием во что бы то ни стало осуществить в высшей степени авантюрный план. За всю более чем семидесятилетнюю историю тюрьмы на острове Каменном с него еще никому и никогда не удалось бежать. А в последние пять лет меры по охране смертников стали поистине беспрецедентными.
   – Я понимаю, что это преступление, – спокойно согласилась Алена. – А… осквернение храма и убийство протоиерея – не преступление?!
   – Что?.. Я вас не понимаю…
   – Отец Павел, я не просто прошу вас о помощи. Я, если хотите, предлагаю вам сделку! Да, да, именно сделку! Если вы передадите Леше письмо с подробным планом побега, в обмен я назову вам имя организатора ограбления Троицкого храма. Вы узнаете настоящее имя того гнусного ублюдка, который придумал инсценировку сатанинского ритуала с целью завладеть Тихвинской иконой! Посланные этой мразью отморозки осквернили храм и убили сначала двух милиционеров, а затем и священника, с которым сегодня утром вы прощались на Южном кладбище!
   – Вы… знаете, кто это сделал? – Я непроизвольно схватил локоть девушки и, сам того не желая, в бурном эмоциональном порыве, слишком сильно сжал его. Алена тихо вскрикнула от боли, глядя на меня широко открытыми глазами, и попыталась машинально высвободить руку. Это удалось ей только со второй попытки, когда я, опомнившись, разжал железный захват и, быстро проведя ладонью по лицу, нашел в себе силы заговорить:
   – Извините, ради бога… Алена! Но… мне трудно поверить… Как вам удалось узнать… его имя?! Если только… организатором похищения иконы не был ваш отец, – чуть слышно прошептал я, поразившись внезапно пришедшей мне на ум догадке.
   Если все, что сказала девушка, чистая правда, то узнать истину она могла только в одном случае – за убийством протоиерея стоял ее отец, криминальный авторитет по кличке Тихий!
   – Нет, это не его идея, – отрицательно качнула головой Алена. – Но он, безусловно, был полностью в курсе предстоящей акции. И даже, правда, на вторых ролях, принял непосредственное участие в ее подготовке. У отца ведь есть связи в ФСБ, я знаю… Когда Леша окажется на свободе, я – клянусь памятью матери и сыном! – сообщу вам имя главного преступника. Дальше поступайте с ним так, как посчитаете нужным. Сдайте его ментам или фээсбэшникам, они будут очень рады!.. Только единственная просьба: никогда не упоминать нас с Алексеем. Что же касается отца, – дрогнувшим голосом добавила Алена, вильнув недобро блеснувшим взглядом в сторону, – то рано или поздно он должен ответить за все зло, которое совершил на этом свете. Мне нисколько не жаль его! Он – чудовище!.. Но, прежде чем отца возьмут за горло, его головорезы должны помочь мне освободить Лешу!
   – Господи… Милая моя, вы хоть понимаете, что фактически уже подписали своему отцу смертный приговор?! А если я, не дожидаясь побега и не передавая Алексею ваше письмо, немедленно свяжусь со следственной группой и слово в слово передам наш с вами разговор?!
   – Вы этого не сделаете, батюшка, – девушка поглядела мне в глаза и нашла в себе силы беззлобно усмехнуться. – Во-первых, уже потому только, что вы – священник. Во– вторых, потому, что сами желаете во что бы то ни стало найти убийц отца Сергия. В-третьих, вы хорошо относитесь к Алексею и в глубине души сами хотите, чтобы он оказался на свободе. И наконец, в-четвертых, даже зная о некоторой причастности отца к похищению иконы, без моей помощи ни один сыщик не сможет ничего доказать. Отец не так прост, иначе он не был бы тем Тихим, которого знает и с которым вынужден считаться весь криминальный Питер… И уж тем более при таком раскладе милиция и спецслужбы никогда не узнают, кто в действительности стоит за всем этим дьявольским спектаклем и кто в ту ночь был в храме под личиной сектантов. Только я могу дать следствию самую главную улику! Потому что, отец Павел, я знаю не только имя организатора, но и место, где в настоящее время находится похищенный образ Тихвинской Пресвятой Богородицы!
   Упоминание о возможности возвращения украденной иконы поставило точку на моих и без того стремительно затухающих сомнениях. Я понял, что мне не найти причин, которые заставили бы меня отказаться от реального шанса не только приблизить желанное возмездие убийцам отца Сергия, но и – Алена права – помочь бывшему бандиту Алексею Гольцову вновь обрести свободу и начать жизнь заново. После годичного общения с Лехой я не сомневался, что она, его новая жизнь, действительно будет другой. Если… если осуществится план побега…
   – Хорошо, – сглотнув застрявший в горле комок, согласился я. – Письмо Алексею я передам. Возможно, ваши расчеты верны и дело, задуманное вами, увенчается успехом. Но кто может дать твердую гарантию, что в процессе его реализации никто из охраняющих Алексея милиционеров не пострадает? Не стану скрывать, я с трудом представляю себе, как можно освободить заключенного из тюрьмы особого назначения, не прибегая к насилию. Если во время акции завяжется перестрелка и будут жертвы среди сотрудников милиции или, наоборот… кто-нибудь из них, имея на то полное право, убьет Алексея при попытке к бегству, ни вы, ни я не сможем простить себя до гробовой доски. Вы это понимаете?
   – Я могу дать вам гарантию! – На сей раз девушка сама крепко схватила мою ладонь обеими руками. – Если вы готовы выслушать меня, я открою вам все детали. Вы сами сможете убедиться, что план до гениальности прост и совершенно реален! Я расскажу, как и когда мне стало известно о причастности отца к ограблению храма. И если в моих словах вы услышите хоть каплю лжи или посчитаете, что план побега недостаточно продуман, я… я обещаю, что откажусь от него. По крайней мере до тех пор, пока не доведу его до идеала. Но мне кажется, что он и так безупречен. Согласны?!
   – Согласен… Только начните с самого начала. Как вы узнали имя того… человека?
   – Случайно! За несколько часов до ограбления, вечером двенадцатого числа, я стояла возле открытого окна детской. Комната Петруши находится на третьем этаже дома, как раз над балконом отцовского кабинета. Неожиданно на балкон вышли Бульдог… это Пал Палыч, бригадир боевиков, и отец. Они не ожидали, что их могут подслушать, и совершенно открыто обсуждали предстоящую операцию. Из их разговора я узнала, что некоторое время назад тот человек, который задумал выкрасть икону и свалить все на сатанистов, обратился к отцу с просьбой найти техников, способных отключить сигнализацию и вскрыть бронированную защиту иконы. Остальное должны были сделать уже его отморозки. Икону заказал некий очень пожилой подпольный коллекционер, француз. Но отец и… тот человек решили его обмануть, всучив копию, написанную каким-то гениальным самородком. Кажется, у них получилось…
   – Вы уверены?!
   – Отец терпеть не может любые подделки. Если мебель, то из натурального дерева, а не из опилок. Если табак, то высшего качества. Если продукты, то без консервантов и прочей химии. Если автомобиль, то «Ягуар» специальной, ручной сборки. Эта черта его характера проявляется буквально во всем… А через сутки после ограбления в спальне отца появилась икона, как две капли воды похожая на украденную. Ее фото не раз показывали по телевидению. Значит, это оригинал, понимаете?! Только, отец Павел… Мы договорились. До освобождения Леши вы не станете сообщать в милицию о местонахождении Тихвинской Богородицы. Если отец, зная, что лучшие сыщики города брошены по следам убийц, рискнул повесить икону в доме, значит, он сделал это навсегда и полностью уверен, что никому даже в голову не придет искать пропавший образ на его вилле! Так что никуда она не денется!
   – Хочется верить… А насчет остального – не волнуйтесь. Я умею держать язык за зубами, – твердо пообещал я. Хотя первым, импульсивным желанием было как можно скорее позвонить майору Томанцеву. Занимаясь расследованием, он имел все полномочия поднять по тревоге группу спецназа, способную штурмом взять дом авторитета и, обнаружив похищенную реликвию, тем самым получить все основания для привлечения Тихого к делу. Томанцев и его парни с вероятностью девяносто девять из ста выбили бы из «несгибаемого» авторитета имя организатора ограбления, а тот в свою очередь заложил бы, как миленький, непосредственных исполнителей шабаша и убийц…
   Но поступить таким образом – значит поставить крест на побеге Гольцова и нарушить данное Алене слово…
   Когда же девушка поведала мне детали целиком придуманного ее ушлым, повинным во многих смертных грехах родителем плана вызволения Реаниматора с острова, я вынужден был признать, что в нем, простом, как три копейки, действительно нет ни одного изъяна. Конечно, было множество «если», но даже с их учетом шанс Алексея в ближайшие два-три месяца оказаться на свободе и с помощью «тестя» затеряться в лабиринте большого города казался не таким уж маленьким. Оставалось надеяться, что старик, когда его и неизвестного пока мне организатора преступления возьмут с украденной иконой и раскрутят на полную катушку, так и не догадается, что сдала их криминальный тандем родная дочь. Впрочем, я не сомневался, что оградить Алену от подозрений такому опытному оперативнику, как Томанцев, было вполне по силам…
   Мы проговорили с девушкой в общей сложности больше полутора часов. Письмо с планом побега оказалось у Алены с собой – пухлый заклеенный конверт, пронести который через КПП тюрьмы я мог только при соблюдении крайних мер предосторожности. Слава богу, с молчаливого согласия контролеров я, единственный на острове, кроме подполковника Саенко, уже давно был избавлен от необходимости личного досмотра.
   Прежде чем расстаться, я не удержался и сказал, испытующе глядя на воодушевленную моим согласием Алену:
   – Если твоего отца посадят в тюрьму, то дом и большую часть денег, возможно, конфискуют. Трудно придется, особенно первое время.
   – Что-нибудь придумаю! – с вымученной улыбкой сказала Алена, вставая со скамейки и накидывая на плечо ремешок сумочки. – Главное, чтобы Леха был с нами. Втроем мы уж точно не пропадем. Конечно, в Питере ему оставаться нельзя. Так что, скорее всего, мы уедем за границу. Куда – пока не знаю. Рано еще об этом думать… Значит, если вдруг что, я жду вашего сообщения на электронную почту? – еще раз уточнила дочь авторитета.
   Я молча кивнул…
   Вскоре черный «Мерседес», в который села Алена, сорвался с места и скрылся из виду, влившись в бегущий по Невскому плотный поток автомобилей. Осенний город неуклонно погружался в сумерки. Зажглись тысячи разноцветных огней.
   Я покинул Катин садик и пешком направился к Московскому вокзалу, недалеко от которого находилась квартира младшего брата Томанцева…
   Весь последующий вечер и всю бессонную, бесконечную ночь со мной происходило что-то необычное. Я то и дело порывался поднять телефонную трубку, связаться с майором и, полагаясь на наши доверительные отношения, сообщить о том, что мне стало известно. Но каждый раз сдерживал себя, убеждая свое вопившее в голос второе «я», что даже если мне удастся уговорить майора до поры до времени не предпринимать в отношении Тихого никаких активных действий, Томанцев, узнав о причастности Тихого к ограблению, наверняка отдаст распоряжение скрытно вести за авторитетом круглосуточное наружное наблюдение. А наружка запросто может проколоться, и тогда, звериным нюхом почуяв опасность, Тихий запросто спрячет икону, откажется помогать в совершении побега «зятя» Гольцова и, что называется, заляжет на дно…
   В начатой Аленой и поддержанной мной игре по-крупному ставки были слишком высоки, для того чтобы идти на необдуманный риск.
   …Я пробыл в Санкт-Петербурге еще день, поблагодарил майора за жилье, выразил уверенность, что совместному следствию милиции и ФСБ все-таки удастся выйти на след убийц, и на следующий вечер поездом вернулся в Вологду, где меня встречал Андрей Каретников.
   Только через неделю, чтобы не привлекать ненужного внимания, я навестил Леху, которому в мое отсутствие, как оказалось, опять крепко досталось от контролеров. Я передал ему конверт, предупредив о необходимости избавиться от письма немедленно после вдумчивого его прочтения. Я был уверен, что Алена обо всем написала ему сама, поэтому не стал сообщать ни о варварстве в храме, вынудившем меня срочно выехать в родной город, ни о маленьком Петруше, его сыне. О том, что в конверт вложена цветная фотография улыбающейся блондинки с голеньким кудрявым карапузом на руках, я узнал от Лехи гораздо позже.
   Несмотря на все мои настойчивые просьбы и предостережения, Алексей наотрез отказался уничтожить снимок, да и само письмо тоже. Остается только гадать, как ему удавалось прятать свои сокровища от контролеров, регулярно обыскивавших камеры и одежду заключенных, на протяжении последующих трех месяцев и в конце концов забрать с собой, когда по рапорту начальника тюрьмы подполковника Саенко на Каменный срочно прибыли двое следователей из Генеральной прокуратуры и Леху в наручниках и кандалах, под охраной четырех вооруженных бойцов погрузили в автозак и увезли в Петербург для проведения беспрецедентного следственного эксперимента по громкому, два года назад взбудоражившему всю Северную столицу разыскному делу…
   Как позже сообщил мне подполковник Саенко, заключенный № 160 неожиданно признался, что был непосредственным исполнителем заказанного его покойным боссом, Александром Мальцевым, убийства депутата Государственной думы, петербуржца Михаила Толмачева, до сих пор официально считавшегося пропавшим без вести. И Гольцову предстояло на месте показать, как и где он убил депутата и куда спрятал тело. Назвать точный адрес по памяти он не мог, зато выразил полную уверенность, что опознает место захоронения зрительно. На вполне логичный вопрос следователя, что заставило его признаться в преступлении, Гольцов ответил дословно следующее: «Расстрел все равно отменили, начальник, а больше, чем дали, уже не вкатят! Скучно тут, захотелось в последний раз в жизни на свободу хоть одним глазком посмотреть! А вам, кровь из носу, нужно раскрыть эту мокруху! Так что не пудри мне мозги, командир, надевай «браслеты» и погнали в круиз! Пока я не передумал и не отказался от своих показаний…»
   Как сказал мне Саенко, у прокурорских следаков просто не оставалось выбора. Они были обязаны подтвердить или опровергнуть признания зэка, а сделать это было возможно только путем следственного эксперимента. Если выяснится, что Гольцов врет, его, «случайно споткнувшегося», предварительно от души поучив хорошим манерам, скоренько вернут назад, прямиком в тюремную больничку. Если окажется, что бывший бандит действительно «завалил» депутата, его во второй раз поместят до суда в коридор смертников питерского СИЗО, так что на Каменный, вполне может статься, «сто шестидесятый» вернется только через несколько месяцев…
   У подполковника Саенко – я видел это по его глазам – даже мысли не возникало, что бывший бандит и известный «отрицала» может вообще не вернуться на остров. Что он покинет его насовсем, для того чтобы освободить место хладнокровно застрелившим трех человек нелюдям, претворившим в жизнь жуткий и кровавый план ограбления Троицкого храма. План, который придумал некто, пока остававшийся за кадром…
   На протяжении всех последующих дней я напряженно ждал сенсационного известия о побеге заключенного и верил, что Алена после этого сообщит мне имя главного режиссера дьявольского спектакля.
   Если же побег Реаниматора закончится любого рода провалом или вдруг выяснится невероятное – что дочь Тихого просто кинула меня, придумав легенду о якобы подслушанном разговоре отца и появившейся у него в спальне краденой иконе, то я имел полное моральное право рассказать все Томанцеву, и майору пришлось бы бросить по остывающему следу преступников милицейских бультерьеров. Впрочем, о таком варианте развития событий я предпочитал думать как можно меньше…
   Гром грянул на двенадцатый день после отъезда Реаниматора с острова.

Глава 46

   Это был, без сомнения, самый захватывающий фильм, который я видел в своей жизни!
   …Я понял, что это произошло, когда меня опять срочно пригласил к себе без объяснения причин начальник тюрьмы. Просторный, как актовый зал, кабинет уже вместил более двух десятков свободных от несения караула офицеров и прапорщиков. Угрюмый и пугающе молчаливый подполковник Саенко указал мне рукой на единственный незанятый стул, подошел к уставленному телефонами и заваленному бумагами письменному столу, нажал потайную кнопку, подождал, пока разъедутся в стороны деревянные стенные панели, за которыми обнаружился огромный телеэкран, и, взмахнув пультом, глухо произнес:
   – Прошу внимания! Эту видеокассету с записью следственного эксперимента заключенного Гольцова я получил с курьером сорок пять минут назад. И хочу, чтобы вы все тоже ее посмотрели… Разговаривать будем потом.
   В кабинете, уже заполненном табачным дымом – Саенко сам был заядлым курильщиком и не запрещал «травиться» своим подчиненным, – сразу повисла напряженная, выжидательная тишина. Все срочно вызванные к начальнику тюрьмы офицеры и охранники сразу смекнули, что во время проведения в Питере следственного эксперимента произошло нечто из ряда вон выходящее, и буквально впились глазами в мерцающий голубым светом экран, ожидая появления видеокадров. Было слышно тихое гудение вентилятора и шипение сигарет, когда кто-либо из присутствующих жадно затягивался дымом…
   Съемка, вне всяких сомнений, велась либо не очень хорошим оператором, либо не самой хорошей камерой – изображение то и дело прыгало, резкость, которая регулировалась автоматически, не сразу настраивалась на меняющиеся условия съемки. Впрочем, на такие мелочи, я уверен, никто из приглашенных на просмотр даже не обратил внимания…
   На экране телевизора появился автозак. Двое вооруженных автоматами омоновцев в камуфляже подошли, открыли дверцы. На свежевыпавший снег выпрыгнул Алексей, с заведенными за спину скованными руками… Следом за ним – двое сопровождавших зэка охранников…
   Едва я увидел Реаниматора, сердце мое учащенно забилось, дышать стало тяжелее, чему в немалой степени способствовал повисший в кабинете сизыми слоями никотиновый смог.
   …На экране – фасад старой пятиэтажки. В расселенном доме полным ходом идет ремонт, окон нет, только пустые проемы. К одному из них, расположенному на третьем этаже, приделан похожий на гигантский водосток замкнутый желоб, предназначенный для сброса мусора в оранжевый контейнер, стоящий точно под желобом, в кузове грузовика…
   Я почувствовал, что начинаю потеть. Пот буквально ручьями начал стекать с моего лба и щипать глаза. Спина тоже взмокла.
   Алексей в сопровождении четырех охранников и еще нескольких мужчин в штатском поднимается по темной лестнице на третий этаж дома. Заходит в одну из квартир. Кажется, ту самую, с желобом… Глядя на следователя, который стоит за спиной оператора, молча кивает на заложенный кирпичом много лет назад и заклеенный обоями старый камин в дальнем углу большой, в два окна, комнаты.
   – Здесь, – коротко сообщает Леха. Заметно, как сильно он волнуется. Несколько раз бросает быстрый, цепкий взгляд в сторону оконного проема, к которому подведена гигантская, сделанная почему-то не из досок, а из гладкого прокатного железа горловина желоба. До окна всего несколько шагов. Рядом с Лехой два вооруженных милиционера.
   – Уточним. Именно здесь вы, по приказу главаря группировки Александра Мальцева, замуровали труп задушенного удавкой в его служебном автомобиле депутата Госдумы Михаила Толмачева? – слышится за кадром строгий, слегка недоверчивый голос. Мелькает чье-то плечо в коричневой замше, затем – лицо в профиль.
   У меня в груди все разом обрывается. Томанцев!
   – Да… – с ленцой, широко зевая, отвечает Гольцов, который не может прикрыть рот скованными руками.
   – Почему именно здесь? – спрашивает следователь. Оператор натужно чихает, изображение некоторое время прыгает. – Не проще ли было избавиться от трупа в другом месте? Зачем понадобилось тащить его из машины в пустой дом, заталкивать в давно не работающий камин и закладывать кирпичом?
   – Это вы у покойника Мальцева спросите, на фига ему это надо было, – фыркает Реаниматор. – Наше дело – выполнять. За убийство и «захоронение» тела он отстегнул мне и Антонову тридцать тысяч баксов… Когда максают такие бабки, лишних вопросов не задают. Значит, в прикол ему именно в камине этого терпилу замуровать. Может, здесь потом губернатор квартиру купит? Начнет ремонт делать, камин восстанавливать станет, а тут этот пропавший коммуняка! Здрасте…
   – Я бы попросил вас выбирать слова, Гольцов, – нехотя осаживает чересчур раздухарившегося бандюгана хорошо знакомый голос.
   – Да пошел ты в жопу, козел, – лениво цедит, ухмыляясь, Леха.
   В кадре появляются два похмельных мужика в строительных ватниках, с ломами. Вопросительно смотрят на следователя.
   – Начинайте, – приказывает тот. Реаниматор делает два шага в сторону окна, освобождая рабочим площадку перед камином. Мужики бросают на замусоренный пол чинарики, давят их кирзачами и начинают дробить кладку. Дело продвигается черепашьим темпом…
   А потом, примерно минуту спустя, вдруг что-то происходит. Слышен сначала короткий шаркающий звук, затем звук удара, слившийся почти воедино с удивленно-растерянным возгласом одного из охраняющих зэка вооруженных милиционеров, и наконец заглушающий все, кувалдой бьющий по ушам отчаянный возглас Томанцева:
   – Он выпрыгнул! Вниз, бля! Скорее! Надо его перехватить!
   Камера еще успевает запечатлеть, как застывают мужики с ломами, потом оператор стремительным рывком поворачивается в сторону окна, но в воцарившейся неразберихе на него кто-то сгоряча натыкается, кадр виляет в пол. Слышны отчаянные крики, гулкий, удаляющийся топот ног. Громкий рев мощного мотора… Наконец прыгающая камера выхватывает пустой оконный проем и стоящего возле него Томанцева. Держа пистолет в вытянутых руках и прищурив левый глаз, майор напряженно целится. Затем тихо матерится и начинает стрелять. Пять раз подряд давит на спусковой крючок. Отдаленный гул мотора. Оставшийся рядом с Томанцевым милиционер – остальные бросились вниз, на перехват – давно уже вскинул автомат, но не может дать прицельную очередь по беглецу, ему мешает закрывший своей широкой спиной большую часть оконного проема оперативник.
   – Снимай тачку, Толик! Уходит! – визгливо орет опомнившийся, оттесненный на второй план следователь.
   Наконец-то оператору удается через второй оконный проем поймать в кадр и заснять отъехавший от дома грузовик с контейнером, заполненным какими-то черными пухлыми мешками, в котором находится сиганувший головой вниз с третьего этажа Алексей Гольцов. Самого зэка, в его робе и телогрейке, на фоне мешков почти не видно. Грузовик, не снижая набранной скорости, с грохотом сворачивает за угол, попутно сталкиваясь с оказавшимся на пути белым «жигулем». От удара легковушка крутится волчком, выскакивает на тротуар и таранит стеклянную витрину магазина. Слышен приглушенный расстоянием звон осколков, вой сработавшей сигнализации и совсем близкий, похожий на звериный рык голос Томанцева:
   – Кажется, я его предпоследним достал… Точно. Он, сука, как раз оглянулся, вот и получил, прямо в лобешник!
   – Уверен? – опуская автомат, со вздохом облегчения спрашивает милиционер в камуфляже.
   – Да. Без базаров.
   Камера плавно поворачивается и запечатлевает напряженное, с застывшей на губах зловещей полуулыбкой лицо старшего опера…
   Подполковник Саенко взял со стола пульт и выключил запись. Сел в кресло, нахмурился, закурил очередную сигарету, обвел мрачным взглядом всех присутствующих и сказал:
   – Вот такой у них, мужики, со «сто шестидесятым» вышел следственный эксперимент. Прямо хоть в кино вставляй. Признание в убийстве депутата, замурованный камин, труба эта долбаная для сброса мусора, грузовик внизу… Козлы… Это же надо – так облажаться!
   Начальник тюрьмы особого назначения, не сдерживая более раздражения, ударил ладонью по столу, отчего на пол посыпались какие-то папки. Кажется, с личными делами осужденных…
   – Так этот, в замше, его точно застрелил? – спросил сидящий рядом со мной долговязый, вечно пахнущий чесноком старлей Литвинов.
   – Неизвестно, – буркнул, шумно выдыхая дым, Саенко. – Ни этого Реаниматора, ни грузовик, на котором он скрылся, насколько мне известно, питерские сыскари до сих пор не нашли… Но что самое удивительное, так это то, что в камине, когда его все-таки додумались раздолбать до конца, действительно оказался труп того самого депутата!
   – Краси-иво задумано! – восхищенно протянул заместитель начальника тюрьмы майор Авдеев. – Тут целая команда работала! И для кого все это делалось, спрашивается? Для какого-то братка?! Дурдом…
   – Не о том говорите, Валентин Данилович, – жестко перебил, зыркнув на заместителя исподлобья, подполковник. – Не о том… – Саенко медленно обвел всех своих подчиненных тяжелым испытующим взглядом, игнорировав, умышленно или случайно, только меня одного. – В чем вся соль, не понимаете?! Ну! Хоть кто-нибудь мне скажет? Или я один такой умный, что сразу догадался?!
   В кабинете вновь воцарилась тишина. Все морщили лбы и скрипели мозгами, но продолжали хранить гробовое молчание.
   От повисшего коромыслом дыма у меня уже вовсю щипало глаза и першило в горле.
   Саенко осуждающе цокнул щекой и, впервые за время общего экстренного сбора пристально взглянув на меня, сказал:
   – Сдается мне, депутата завалил кто-то другой. И признание «сто шестидесятого» в старом убийстве изначально было направлено на побег. Стен тюрьмы он, понятное дело, не покидал. Значит, кто-то, имея возможность общаться и с ним, и с его питерскими корешами, передал Гольцову подробный план детально спланированной на воле операции по его освобождению. Скорее всего – письменный, чтобы можно было как следует его изучить и запомнить. Если мне не изменяет память, единственный из всех нас, кто в последнее время побывал в городе на Неве, это вы, батюшка… Старший прапорщик Каретников не в счет, он в камеру «сто шестидесятого» не заходил после своего возвращения из Питера. Что скажете в свое оправдание, отец Павел?
   – Ничего, – спокойно ответил я.
   – Это почему же?! Вы не согласны с моей версией?!
   – Не согласен, – собрав всю волю в кулак, отверг я обвинение. – На мой взгляд, два года назад Гольцов действительно убил этого депутата по заказу своего покойного босса и признался в убийстве только потому, что ему, по его же словам, захотелось использовать свой единственный шанс вновь оказаться за пределами этого острова, пусть и в наручниках. Совершить такое путешествие, согласитесь, удается далеко не каждому из местных обитателей… Что же касается плана побега… Как вы наверняка убедились сами, он весьма простой, незатейливый и необычайно рискованный. И, скорее всего, закончился для Гольцова пулей в лоб. Вы все слышали, с какой уверенностью говорил о своем точном попадании тот майор…
   – А откуда, простите, вы знаете, что человек в замшевой куртке именно майор? Почему не лейтенант? Или, скажем, капитан?! – мгновенно, с поистине бультерьеровой хваткой уцепился за случайно допущенную мной оплошность подполковник Саенко. Его губы медленно изогнулись в торжествующей улыбке. – Странно… Ведь на нем была гражданская одежда. А может, он ваш сообщник?!
   – В некотором роде. Был. Дело в том, Андрей Юрьевич, что я хорошо знаком с этим человеком, – легко нашелся я. – Его зовут Владимир Томанцев. Майор, старший оперуполномоченный по особо важным делам. Именно он расследовал дело о секте сатанистов Каллистрата, о котором вы более чем наслышаны. Именно с ним вы разговаривали по телефону в день моего отъезда в Петербург, как вы, конечно, помните… Однако я не закончил насчет побега Гольцова. Так вот… Вне всякого сомнения, он не сам управлял оказавшимся под желобом для сброса строительного мусора грузовиком с контейнером. Разумеется, у него были сообщники. Тот факт, что труп пропавшего два года назад депутата действительно отыскался в заложенном камине, говорит о том, что Гольцов не лгал, признаваясь в заказном убийстве. И для того чтобы это сделать, ему не требовалось получать послание здесь, на Каменном. Скоропалительно разработанный его дружками план побега он получил уже будучи в Петербурге. Бандиты от своих агентов в милиции узнали, что сгинувший в тюрьме для смертников Реаниматор сознался в убийстве и привезен в город для следственного эксперимента. Кто-то из его друзей изначально знал, где по приказу главаря Гольцов и его подельник спрятали труп народного избранника. Не поленился, съездил на место. Увидел, что в некогда брошенном доме полным ходом идет ремонт, в том числе и в той самой квартире… Не знаю, бандиты ли придумали приделать к окну желоб или его соорудили сами строители. Такие желоба – дело обычное. Точно ясно только то, что дружки Гольцова на скорую руку разработали план и передали его бывшему бригадиру. Или в Кресты, или в следственный изолятор ФСБ… Я, как и вы, Андрей Юрьевич, понятия не имею, где его содержали в Петербурге. Для Гольцова это был шанс обрести свободу – рисковый, очень рисковый! – но он им все-таки воспользовался. Точно так же поступил бы почти каждый из содержащихся в этих стенах преступников, осужденных на пожизненное заточение. Но, судя по видеозаписи, которую мы только что увидели, Гольцов проиграл… Вряд ли майор Томанцев, офицер с таким большим опытом и таким умением владеть табельным оружием… между прочим, если вы обратили внимание, у него был не традиционный «макаров», из которого можно прицельно стрелять только с близкого расстояния, а более функциональный «стечкин»… Вряд ли он ошибался, утверждая, что попал. А в том, что труп Гольцова до сих пор так и не обнаружили, я вообще не вижу никакой несостыковки. Поставьте себя на место бандитов. Ваш бывший кореш застрелен милицией при неудачной попытке к бегству. Его что, как собаку, бросят посреди улицы? Отнюдь. Его похоронят со всеми полагающимися в такой ситуации почестями. Где – это уже вопрос отдельный. Ленинградская область большая, места на кладбищах хватает… Вот если бы в камине не оказалось никакого трупа, тогда бы вы имели все основания предполагать, что я передал заключенному план побега… Так что, Андрей Юрьевич, вы несколько погорячились.
   – Возможно, отец Павел, возможно, – нехотя пошел на попятную подполковник Саенко. – Но войдите в мое положение! Не каждый день от меня бегут! Тут поневоле начнешь подозревать… Тем более вы не так давно вернулись из Питера и вообще… испытывали к этому бандиту явную благосклонность…
   – И не скрывал этого, – подтвердил я.
   – Мне кажется, вы зря волнуетесь, товарищ подполковник, – вмешался в наш с начальником тюрьмы более чем эмоциональный диалог майор Авдеев. – «Сто шестидесятый» сбежал не от нас. Он сбежал от питерских, почти в тысяче километров отсюда. Так что безупречная репутация Каменного ничуть не подмочена. К нам даже комиссию никто присылать не будет. Этот побег – чужая проблема.
   – Это точно! – поддержал зама Саенко кто-то из расположившихся в конце длинного стола, за моей спиной, прапорщиков.
   – Батюшка Павел тут явно ни при чем!
   – Прикончили братка – туда ему и дорога!
   – Я бы его, бычару упертого, сам грохнул… – кажется, это была реплика одного из тех двух контролеров, которые при посредстве резиновых дубинок в мое отсутствие «отвели душу» в камере беглеца.
   Увы, далеко не с каждым из охранников тюрьмы у меня сложились нормальные отношения. Некоторые особо воинствующие атеисты с пудовыми кулаками и узкими лбами откровенно посмеивались у меня за спиной. Единственное, что заставляло их не переступать некую грань, отделяющую высокомерное ерничество от скрытого оскорбления, это остаток здравого смысла и, возможно, созерцание моих не очень частых, но интенсивных тренировок в спортивном зале. Об участи однажды попытавшегося взять меня в заложники серийного убийцы Маховского были наслышаны все без исключения.
   – Разговорчики! – начальственным басом рявкнул подполковник. Судя по заострившемуся лицу и плотно сжатым губам, он уже жалел о своей поспешности в выводах и излишней эмоциональности.
   Голоса разом стихли.
   – Какая разница, где он сбежал! – Саенко окинул собравшихся тяжелым взглядом и с видом побитой собаки переключился на созерцание своих ногтей. – Все равно на душе словно кошки насра… нагадили!
   Подполковник одними губами прошептал нечто и вовсе непечатное, поднял глаза, посмотрел на меня и сказал:
   – Извините, отец Павел. Я погорячился. С кем не бывает?
   – Не стоит извинений, Андрей Юрьевич, – ответил я, вкладывая в эту фразу куда больше смысла, чем мог предполагать начальник тюрьмы особого назначения. – Я вам больше не нужен? Тогда, с вашего позволения, я пойду… Если помните, через двадцать минут доктор Жуков будет ждать меня в «Додже». Мы с ним едем в Вологду. Или… уже не едем?
   – Бросьте… Не смею вас больше задерживать, – буркнул, угрюмо кивая на дверь, вынужденно обманутый мной, как мне тогда верилось, во имя благой цели, главный на Каменном человек.

Глава 47

   Сообщение от Алены я обнаружил в специально подготовленном мной для этого случая электронном почтовом ящике лишь через три недели после побега, когда я уже почти перестал его ждать. С каждым днем становилось все тяжелее на сердце и крепла уверенность в том, что меня, увы, просто использовали, купив на хитрую приманку – обещание открыть имя главного преступника. Письмо оказалась значительно длиннее, чем я мог предполагать:
   «Слава богу, все получилось, отец Павел! И я сдержала слово – никто из охранявших Лешу милиционеров не был даже ранен! Впрочем, как и сам Леша… В этом ему очень помог тот самый человек, который устроил нам встречу в Крестах… Сейчас Леша в безопасности, мы втроем – я, он и Петя – живем на благоустроенной зимней даче, на берегу залива, совсем недалеко от финской границы. Ближе к концу недели отец приедет с фотографом, который сделает снимки для документов. Дед обещает, что у Леши будет самый настоящий греческий паспорт и водительские права. А пока мой безумно счастливый, как и мы все, муженек целыми днями не отходит от сына, отращивает бороду и учит не очень сложную легенду, необходимую в его положении нелегала. Одним словом, благодаря вашей, батюшка Павел, помощи все у нас отлично, и я уверена, что так будет и впредь!
   Теперь о другом… Грязного подонка, виновника трагедии в храме, зовут Леонид Флоренский. Он владелец крупного казино «Полярная звезда». Это он все придумал, и это его шакалы убили отца Сергия и похитили икону. Только, боюсь, после вчерашнего происшествия узнать имена исполнителей будет очень сложно. Случилось то, чего ни я, ни кто-либо другой не могли предусмотреть! Подлеца Флоренского застрелили прямо у входа в казино. Профессионально, из снайперской винтовки. Одна пуля в голову, две в сердце… Узнав из новостей об убийстве Флоренского, я подумала, что его заказал отец с целью оборвать ведущие к подельнику ниточки. Так это или нет – остается только гадать…
   Тихвинская Пресвятая Богородица за день до побега Леши еще висела у отца в спальне, я мельком видела ее через приоткрытую дверь.
   Только… Батюшка Павел! Наверно, по всем неписаным людским законам, зная о стопроцентной причастности отца к похищению святыни, я не имею права просить вас о снисхождении. И все-таки я прошу! Во время нашей с вами встречи я назвала отца чудовищем, но теперь умоляю вас пощадить его! Я могу представить себе, что вы сейчас, в эту самую секунду, чувствуете! Поверьте, еще месяц назад я всей душой желала, чтобы отец ответил за все то зло, которое он совершил на этой земле своими руками и которое было совершено другими по его приказу. Но после того, как он вернул нам с сыном Алексея, теперь, когда я… мы так несказанно счастливы, я просто не могу и не хочу желать кому бы то ни было плохого! Каким бы негодяем он ни был… Я точно знаю, в тюрьме отцу не прожить и месяца. Ему семьдесят четыре года, он очень болен, хоть и скрывает это. Фактически он держится только благодаря таблеткам, ему осталось не так много дней на этом свете. Отец Павел, я умоляю вас, будьте великодушны – настолько, насколько только может быть великодушен православный священник к одному из самых величайших грешников! Подарите возможность дряхлому старику перед смертью побыть с внуком, которого он просто боготворит, и спокойно закончить свои дни дома в постели, в окружении близких, а не в тюремной больнице. Это все, о чем я прошу вас…
   А чтобы вы не сочли меня неблагодарной и лицемерной, я обещаю вам сделать единственное, что в моих силах, – частично искупить один из грехов отца. Я клянусь, что в ближайшие три дня Тихвинская икона Пресвятой Богородицы вернется в Троицкий храм – вне зависимости от того, сможете вы простить отца или нет.
   …Отец Павел, это Алексей. Благодарю вас за все. И присоединяюсь к просьбе Аленки. Простите старика и дайте ему шанс тихо уйти из этого мира на высший суд. Вы всегда верили мне, я благодарен вам за это. Надеюсь, поверите и сейчас. Как только мы сможем «выйти в люди», я сделаю все возможное и невозможное, чтобы взять за жабры кое-кого из подельников Флоренского и вычислить двух скотов, осквернивших храм и застреливших священника. В чем, в чем, а в таких делах я собаку съел. Заранее прошу у вас прощения, если выпадет возможность свернуть им головы… Я обещал, если побег удастся, с прошлой жизнью покончить раз и навсегда. Я – на свободе и не отказываюсь от своих слов. Но пусть отсчет нового времени начнется после того, как я достану гадов. Извините, если не слишком умело излагаю свои мысли, но я не писатель, так что как могу.
   Надеюсь, когда-нибудь увидимся. Если подфартит и удастся осуществить задуманное, вы это обязательно узнаете. Еще раз благодарим за понимание и поддержку. Алена, Леха и Петр Алексеевич Гольцовы».
   …Прочитав письмо дважды, я стер его из электронной памяти и вскоре покинул вологодскую церковь, настоятель которой, мой старый знакомый отец Михаил, любезно позволил мне воспользоваться его компьютером, подключенным к Всемирной паутине. В век кибернетики, виртуальной реальности и сотовых телефонов бездушная электронная машина, способная одним нажатием кнопки сводить к нулю любые расстояния, покорила не только мирян…
   Возвращаясь на остров микроавтобусом «Додж», некогда подаренным тюрьме особого назначения Советом Европы, и краем уха слушая доктора Жукова, рассказывавшего какую-то историю, я нисколько не сомневался в том, что Реаниматор, нет, Алексей Гольцов и Алена выполнят данные ими обещания. А Тихий… если не свернет себе шею на очередном грязном деле, что ж, пусть и дальше регулярно навещает любимого внука. Маленького, очень похожего на отца кудрявого крепыша, год назад едва не пущенного взбешенным стариком под нож хирурга-убийцы…
   Что касается меня, то звонить через три дня в Петербург и проверять факт возвращения иконы в храм я не стал. Со временем узнал из газеты, что бесценный образ был тайно подброшен новому протоиерею Троицкого храма – отцу Иоанну. И что зашедшее было в тупик следствие по громкому делу «…с возвращением считавшейся навсегда утраченной святыни сразу получило новый ускорительный импульс. Раскрылись новые горизонты в розыске преступников». Да уж…
   Вот бы поглядеть на вузовских профессоров, которые учат будущих газетчиков задвигать в своих опусах такие умопомрачительные фразы!

Эпилог

   С тех пор как хозяином «Полярной звезды» после гибели застреленного киллером Флоренского стал его сын Руслан, в казино появилась новая традиция – перед зачислением в штат все девушки-крупье должны были пройти обязательное «собеседование» в постели босса. А те замужние симпатяшки, которых взяли на работу еще при Леониде Александровиче, за отказ от внезапно потребованной новым боссом «аттестации» запросто могли лишиться своего доходного места в элитном ночном клубе. Впрочем, не секрет, что такие или примерно такие порядки существуют во многих коммерческих структурах…
   Сегодня на работу в «Полярную звезду» принимали сразу двух молоденьких девушек, недавно окончивших курсы крупье. Бывших одноклассниц и неразлучных подружек. Несмотря на нежный возраст, девушки, как вскоре выяснилось, уже отлично разбирались в некоторых закулисных тонкостях отечественного бизнеса. Предложение Руслана провести «собеседование» сегодня вечером у него на даче едва покинувшие школьную скамью длинноногие темноволосые красавицы восприняли с девически смущенными полуулыбками и пониманием текущего момента. На всякий случай они уточнили только один нюанс: «собеседование» с ними двумя будет проводить один Руслан или же на пару с приятелем? Оказалось, с приятелем… Приятеля босс звал исключительно по кличке – Спиногрыз.
   Недавние школьницы, как сразу понял Флоренский– младший, неожиданно для себя доведенный долговязой брюнеткой до оргазма уже на стадии предварительных ласк, оказались гораздо более искушенными в науке любви, чем некоторые тридцатилетние замужние дамы. Судя по тому, как округлились глаза и запылали щеки буквально изнасилованного Спиногрыза, «собеседующего» вторую претендентку на соседнем кожаном диване – дело происходило в комнате отдыха сауны, – подружка искусницы тоже оказалась не промах…
   «Ни хрена себе», – ошалело подумал Руслан, который даже сам не заметил, как в процессе сладкого переплетения в незнакомой до сих пор позе горячих тел его фаллос сам собой вдруг погрузился в зовущее влажное лоно. Второй оргазм, к полному ошеломлению босса, стараниями восемнадцатилетней умелицы наступил так же быстро, как и первый. А по силе выброса семени оказался даже значительно мощнее!
   Немного передохнув, выпив шампанского, подкрепившись морскими деликатесами, всласть попарившись в бане и искупавшись в бассейне, приятели решили для большей остроты ощущений поменяться партнершами. И опять это озвученное Спиногрызом предложение было встречено закутанными во влажные простыни претендентками на вакантные места крупье с поистине ангельским смущением…
   Где-то в первом часу ночи сидевший в кресле с широко раскинутыми ногами Руслан, впервые в жизни испытавший за один трах семь умопомрачительных оргазмов, понял, что он выжат до последней капли и продолжать этот безумный порномарафон с риском получить инфаркт и стать инвалидом больше не в состоянии. Флоренский открыл глаза, опустил мутный взгляд на неутомимо суетившуюся возле его паха черноволосую головку претендентки и умоляюще прохрипел:
   – Хватит, Наташа, все! Затрахала, сдаюсь! У меня, бля, уже колени дрожат… Охренеть можно!
   Стоявшая на коленях девушка не спеша освободила ротик от натруженной и изможденной мужской плоти, облизала кончиком язычка чувственные влажные губки и, подняв кукольное личико и снизу вверх лукаво взглянув на затраханного до изнеможения Руслана, с торжествующей улыбкой уточнила:
   – Это значит «да», Руслан Леонидович?
   – Да, – кивнув, обессиленно выдохнул поверженный, истекающий потом владелец казино. – Ты принята. Завтра выходишь во вторую смену…
   С лихвой удовлетворивший похоть убийца отца Сергия не подозревал, что смертельный вирус, от которого до сих пор, несмотря на все старания врачей и ученых, не найдено противоядия, уже три часа назад проник в их со Спиногрызом кровь и начал с бешеной скоростью плодиться, для того чтобы через полгода напомнить о себе – непобедимом и ужасном – первым сокрушительным ударом…
   Впрочем, о том, что он неизлечимо болен, упивающийся сейчас своей властью подонок так и не узнает. Ему, к его счастью, не суждено дожить до получения страшного известия. Леха Реаниматор сдержит свое обещание и голыми руками свернет ему шею прямо в туалете «Полярной звезды». Флоренский так и умрет – сидя на обгаженном унитазе, со спущенными штанами. Достойный финал для такого засранца!
   Что касается Спиногрыза, то ему, спинным мозгом почуявшему опасность и благополучно сдернувшему из Питера в столицу, повезет гораздо меньше. Через семь месяцев его поместят в больницу с острым приступом аппендицита. Перед операцией возьмут на анализ кровь. Два часа спустя побледневшая медсестра войдет в палату и, потупив взгляд, сообщит пациенту ужасный диагноз. Спиногрыз не станет дожидаться, когда он превратится в ходячий пучеглазый скелет с землисто-серой кожей. Следующей же ночью, едва отойдя от наркоза, он повесится на шнурке от спортивных брюк, привязав его к карнизу для штор в одиночной палате закрытого инфекционного отделения…

Валерий Горшков Поздняя исповедь