   Елена Нестерина
   Дорога к мечте
   повесть

Глава 1
Грушенька-нельзяскушенька

   Вечер. Вся семья в сборе: вот папа – пусть виртуально, на экране планшета, но всё-таки присутствует в доме. Сейчас он беззвучно шевелит губами (потому что в гаджет воткнуты наушники) – папусик снова участвует в телепередаче. Вот мама (её не видно, из глубин квартиры слышится её звонкий голос) – у неё сегодня домашняя тусовка её друзей-литературных критиков и любимых писателей.
   А вот их общая дочка.
   Да-да, вот она: Агриппина Градова (фамилия папина). Сидит в своей комнате. Перед ней на столе планшет с папой и ноутбук с открытой интернет-страничкой самого дотошного поисковика. Агриппина довольна: наконец-то она нашла нужную информацию. Наконец-то! Нет, информацию не по папе – с ним-то девочке как раз всё ясно. Лично для себя.
   Чик-чик – информация отправлена на печать, Агриппина хлопает крышкой ноутбука – надо теперь быстренько собраться, и вперёд! Но тут в комнату девочки входит мама. В руках у неё тоже какая-то распечатка.
   – Граня, а можешь быстренько заполнить вот этот опросничек? – мама выкладывает перед Агриппиной, которая даже не успела подняться со стула, лист бумаги с какой-то таблицей. – Давай, тут совсем мало. Постарайся для мамочки. Пять минут – и готово, хорошо? Я как раз через пять минуточек вернусь.
   Если бы это было в первый раз, Агриппина, конечно же, или удивилась бы, или заинтересовалась, или от неожиданности загнусила бы «Не буду!» Но какой же тут «в первый раз» – ведь, едва научившись читать, эта девочка участвовала в литературных викторинах, опросах и тестированиях, у неё брали интервью, приглашали в детское жюри конкурсов, которые проводились среди всевозможных произведений детской литературы. То она из множества стихов выбирала самые поэтичные, то выискивала лучшую сказку, то романы и сборники рассказов оценивала. А всё почему – потому что мама её была критиком детской и подростковой литературы. Зачем привлекать к независимой экспертизе каких-то чужих незнакомых детей, если под боком есть свой ребёнок – весьма смышлёный и бойкий?
   Папа, кстати, тоже был критиком. Но он критиковал литературу «взрослую». В смысле серьёзную, так называемую нетленку, открывал миру будущие шедевры и приклеивал к фамилиям писателем почётное звание «гений».
   Вот и сейчас он, на самом культурном канале в самой культурной передаче этого канала рассказывал о книжных новинках и своём к ним отношении. Глядя в след удаляющейся маме, Агриппина, успевшая перевернуть папу экраном к стене и лишить таким образом маму возможности увидеть его и лишний раз расстроиться, с тяжким вздохом свезла листок со стола.
   Да, папа у этой девочки был медийной личностью. А мама нет – хоть свою работу на ниве критического анализа современной литературы они начали одновременно. Поначалу им казалось, что папа прогадал – потому что просто литературу критиковали все кому не лень, тогда как мама выбрала правильную нишу, сконцентрировав удар на одной стратегической цели – книжках для детей. Никто в них особенно разбираться не стремился, так что мама старалась изо всех сил: печатала статью за статьёй в разных изданиях, громила новоиспечённых, но сразу понятно – стопроцентно бездарных отечественных писак, которые огромными тиражами шлёпали в коммерческих издательствах свои жалкие книжки, не имеющие отношения к высокому званию художественных произведений, хвалила безвестных, но очень талантливых авторов из Москвы глубинки, размышляла о проблемах современной русской детской литературы… Таким образом она не только создавала определённые мнения, формировала общественное сознание, нацеливая его на правильный путь осмысления того, что издают у нас в стране для детей, но и нарабатывала связи, создавала себе имя.
   Папа делал примерно то же самое, но чаще всё-таки весело тусовался с писателями, редакторами издательств, газет и журналов, с такими же, как и он сам, а также очень известными критиками – и как-то так обаял всех, очаровал – и своими точными оценками книжек и рукописей, и собственной харизмой… И в конечном итоге занял подобающее ему место: стал одним из непоколебимых столпов в этой области.
   Мама не смогла дотянуться до папиных высот. Нет, она по-прежнему не сдавалась, её значимость в данном сегменте росла и росла. Но жить вместе родители Агриппины довольно быстро перестали, звёздный папа, получив развод и оставив маме её девичью фамилию (которая и так всегда была при ней – мама не меняла её, подписывая статьи именно так, как делала это ещё незамужней студенткой при публикации своих самых первых творений), съехал из квартиры. Дочь Агриппина трёх с половиной лет отроду осталась при маме. И, если хотела общаться со своим отцом, доставлялась к нему на новую жилплощадь. Дом, в котором погибло счастье и разрушилась семья, был для него теперь закрыт. Агриппина папашеньку любила – он был неунывающий, милый, весёлый, всегда на всё согласный, что бы доченька ни попросила. Просто плюшевый мишка, а не папа.
   И маму любила. Из-за того, что мама до сих пор личность не медийная, старалась не переживать – потому что верила: в любой момент всё может измениться, мама ещё такая молодая. Любила-то маму, конечно, любила…
   Но вот сейчас… Агриппина просто с ненавистью смотрела маме в спину. Только сейчас девочка осознала страшную правду: а ведь мама её далеко не красавица. В смысле фигуры. И факт, подтверждающий это, вот он, пожалуйста: удаляющаяся к двери мама, вид сзади. Узенькие плечики, тонкие ручки, талия – шире, чем плечики, стекающая в обширную попу, обтянутую вязаным сарафаном. И пусть сарафан был такого роскошного терракотового цвета, пусть купили его в магазинчике авторской одежды, пусть сшит он, наверняка, в единственном экземпляре, было совершенно очевидно одно: маме он не шёл. Цинично выставлял напоказ все несовершенства фигуры. А что могло украсить мамину фигуру типа «груша», Агриппина даже представить себе не могла.
   Но это мама – и это её, лично её фигура! Фигура взрослой женщины. Чего, казалось бы, переживать ей-то, Агриппине, девушке четырнадцати лет? Как – чего? Если Агриппина – дочка мамы, то значит… Значит, со временем она станет точно такой же!
   Груша от груши недалеко падает…
   В этом у девочки не было сомнений. Выскочив из-за стола, она подбежала к зеркальной дверце шкафа-купе и критически осмотрела себя. И, вроде бы, она видела своё отражение далеко не первый раз, но… Она ведь уже такая же груша, как мама! Уже даже выше ростом, а в остальном такая же, такая, такая! Без талии, с тяжёлой поступью и широкой пятой точкой, не жирная, конечно, но одна из самых крупных девушек в классе. И неизвестно, сколько мяс нарастёт на ней к окончанию школы – а уж дальше… Лучше даже не представлять. Потому что генетика, как поняла Агриппина, у неё ещё та! Если посмотреть внимательно на пышного папашеньку, который уже еле в экран влезает… Пухлый, круглый. Так что, если у маменьки тип фигуры «груша», то у папеньки, сто процентов, – «яблоко». И ведь наверняка это тоже ещё не предел, со временем его ещё больше разнесёт, поесть и выпить Агриппинин папенька весьма большой охотник. Но для папы красота не принципиальна – папа не звезда футбола, и даже не артист. А интеллект, его главное преимущество, живёт в той части человеческого организма, которое не толстеет. В че-репе…
   Сочетались браком груша и яблоко, точнее, груша и пышный помидорчик – и вот вам результат. Родилась у них девочка-груша.
   Груша Помидоровна.
   Произнеся это вслух, Агриппина сделала заключение: шансов на стройность у неё нет.
   Ах ты, груша, нельзя скушать… И как это Агриппина раньше этого не замечала? Почему её всё устраивало-то? Откуда такой позитифф и спокойствие?
   Да потому, что раньше Агриппине не было дела до собственной внешности. Нет, неправда, было, конечно, – она, например, покупала одежду только давно зарекомендовавших себя, исключительно бронебойно-качественных брендов upper-middle класса. И пусть угнаться за девочками, родители у которых были очень богатые (дочь медийного лица училась в элитной школе – правда, попала она туда потому, что эта школа по счастливой случайности оказалась рядом с Агриппининым домом) она не могла – девочке этого было и не надо. У неё были свои критерии отбора – и она ими дорожила.
   Но сейчас…
   В принтере торчал листок с адресом, телефоном и схемой – как удобнее от станции метро пройти к некому ДК, в котором… В котором шёл кастинг в мюзикл! Настоящий профессиональный мюзикл, не какое-нибудь самодеятельное шоу.
   Книжки книжками и конкурсы конкурсами, а Агриппина Градова, дочь одного из главных ценителей литературы земли русской, любила петь. И мечтала о сцене. Чтобы стоять в свете софитов, петь – и чтобы это у неё получалось великолепно! Агриппина пела дома, пела в школе, и в музыкальной школе, которую в прошлом году уже окончила, тоже пела – пока там были занятия по хору и вокалу. Агриппине нравилось, как она поёт, подругам нравилось, учителям. Папа расплывался в улыбке, когда его девочка исполняла что-нибудь, – и только мама не придавала значения дочкиному увлечению. Она считала, что уметь играть на фортепиано и гитаре культурному человеку нужно, конечно, обязательно: чтобы подобрать аккомпанемент, гостей увлечь и развлечь, спеть с ними что-нибудь вроде «Качнётся купол неба…» Но и достаточно. Певичка – это не профессия. Только интеллектуальная деятельность, только работа мозга смогут сделать человека человеком. Так что читай, Граня, книжки, анализируй, запоминай, ориентируйся на получение серьёзного гуманитарного образования – и становись личностью!
   Поэтому Граня не расстраивала маму. И папу – который в этом вопросе маму полностью поддерживал. С удовольствием читала классику и все книжные новинки, которыми снабжали её родители, на уровне со взрослыми могла поддержать серьёзную беседу, в литературном диспуте участвовать – одним словом, очень образованная была девочка. Отличница. Интеллектуалка. Не пустышка и не ханжа.
   И, как стало теперь понятно, не красавица.
   Да не возьмут её ни в какой мюзикл! Это ведь не хор имени Верёвки, где телеса исполнительниц спрятаны под необъятными сарафанами, и где надо просто стоять единым поющим организмом. В мюзикле-то ещё и танцуют…
   Танцевала Агриппиночка с удовольствием и драйвом, но вот как это будет выглядеть со сцены – никогда раньше не задумывалась…
   И пусть кастинг, на который собиралась Агриппина, был не на главные роли, а всего лишь представлял собой добор в вокальную группу первого сопрано, девочка заволновалась и забегала. Надо переодеться! Надо измениться! Надо продемонстрировать себя в лучшем виде – себя, а не только своё прекрасное первое сопрано! По интерфейсу, как говорится, встречают…
   Агриппина принялась возить туда-сюда вешалки в шкафу. Дорогие, но блёклые хипстерские рубашки, свитерки и джинсики, однотипные платья в стиле «сафари», карлсоновские комбинезоны и похожие друг на друга пиджачки – всё, оказывается, такое заурядное, уныло-казуальное, а то, что парадное, – как на подбор, в бешеных рюшках или как будто из гардероба учительницы-ромашки.
   Дя-я-я… День, когда ты вдруг видишь себя со стороны, – это день глобального стресса. День, когда жизнь меняется. Когда ты уже больше не можешь быть тем, кем был раньше. Но… Продолжаешь им быть – к своему безграничному ужасу.
   Кастинг начнётся уже через сорок минут. Какая там очередь? Какие перспективы? Есть шанс успеть? Да и – стоит ли вообще туда идти?
   Агриппина Градова не привыкла сдаваться. Позитивное сознание и спокойная уверенность в себе – счастливые качества, которые смогли сформировать в её характере родители, не позволяли впасть в депрессию.
   Ну и какой от них тогда толк?
   А такой, что они заставили девочку действовать!
   Конечно!
   Агриппина вылетела из своей комнаты, вихрем пронеслась по коридору, задев бедром и чуть не сбив с ног ледащего дяденьку, который, накурившись, двигался из кухни в гостиную, ворвалась в мамину комнату и прыгнула на весы. Мама-груша контролировала свой вес, фиксируя показатели в висящем на стене малипусеньком блокнотике. Агриппина быстро пролистала его, отыскала последнюю запись.
   Та-ак, с мамой всё ясно. И сейчас на экранчике весов высветится и её, Агриппинин, результат.
   Сейчас-сейчас…
   Дочь-грушкатоже должна узнать о себе правду.
   Последний раз Агриппина взвешивалась полгода назад, в этой же комнате на этом же аппарате – просто ради интереса. С трудом вспомнив предыдущий результат и сравнив его с тем, который увидела сейчас, девочка слезла с весов… На три килограмма больше, чем в прошлый раз. И… На пять восемьсот пятьдесят (мама фиксировала свои результаты с точностью до грамма) больше, чем родная матушка! Вот это Груша! Вот это точно – нельзя скушать! Вернее, наоборот – людоеду-мясоеду как раз-таки найдётся, чем попировать.
   Это было грустно.
   По меньшей мере…
   Именно грустно Агриппина поплелась к себе. Это понятно, что она будет худеть, ясно, что не сдастся – но хорошо выглядеть надо ПРЯМО СЕЙЧАС! Несправедливо, чтобы из-за неудачной наследственности не исполнилась мечта.
   Юбка-колокольчик! Летняя, на пышном чехле! А-ля бывший имидж теле-тёти из передачи про здоровье. Широкая, чуть ниже колена, автоматически формирующая талию. Отправлена за немодностью в расход – и, кажется, всё ещё ждёт своей очереди на выброс в кладовке. Найти её немедленно!
   Пусть на кастинге думают, что Агриппина глупая и не соображает, что в летней юбке поздней осенью не ходят, но выглядеть со сцены она будет замечательно! Грушенька в костюме колокольчика – и поёт как соловей! Вернее, грушевидность никто как раз и не заметит!

   …Агриппина искала упорно, Агриппина рылась в пакетах, которые мама собирала, раскладывая по принципу: «помойка» и «отправка родственникам в Крыжополь», Агриппина верила, искала и не сдавалась. И Агриппина нашла!
   Включила утюг, разложила на ковре юбку – и в это время в комнату влетела мама. Взволнованная, деловитая.
   – Граня, ну что? – в нетерпеливом ожидании подскочила она к дочке. – Заполнила?
   Эх… Конечно, про мамину просьбу в вихре стремительных событий Агриппина-то и забыла…
   Схватив листок, девочка бросилась читать то, что там написано. Утюг стоял на ковре, юбка ждала завершения процесса глажки…
   «Какие проблемы современной жизни ты хотел бы видеть отражёнными в книгах для детей и подростков? – было написано перед таблицей. – Отметь в соответствии с важностью для тебя в баллах от0 (проблема не значима абсолютно) – до5 (проблема очень важна! Актуальна и насущна!»). И дальше была таблица, куда все эти баллы нужно было вписать напротив граф, где значились:
   1. Ксенофобия;
   2. Наркомания;
   3. Судьбы приёмных детей и детдомовцев;
   4. Проблемы инвалидов;
   5. Последствия развода родителей;
   6. Педофилия;
   7. Проблема молодёжных субкультур;
   8. Гомосексуализм;
   9. Проблемы экологии и загрязнения окружающей среды;
   10. Защита бездомных животных;
   11. Патриотизм;
   12. Веротерпимость».

   Мама смотрела удивлёнными глазами.
   И с недовольным выражением лица.
   Да – с таким, как будто её обманули в лучших чувствах.
   Облапошили…
   И кто – родная дочь!
   – Граня, ты… Ты ничего не сделала? – тихо начала мама, постепенно набирая обороты. – Я попросила тебя написать двенадцать цифр! Двенадцать – только и всего! Цифра – секунда, цифра – секунда, Граня! А ты… Что случилось, девочка?
   Агриппина грустно посмотрела на маму. Поднялась на ноги, выхватила из карандашницы ручку, снова пробежала глазами текст. Но ничего вписать в таблицу не смогла. Хотя обычно моментально включалась в любое дело – и гордилась, что умеет быстро реагировать и имеет цепкий ум.
   НЕ-ДО-Э-ТО-ГО. Совсем.
   Правда.
   – Ну, пиши же, что ты думаешь! – нетерпеливо сказала мама – ей очень хотелось примчаться с Агриппининой анкетой к своим коллегам, которым наверняка замерли в ожидании результата этого экспресс-опроса.
   Агриппина вздохнула и честно ответила:
   – Ну… Я ничего не думаю.
   – Ка-а-ак?! Это же такие важные проблемы, Граня! – воскликнула мама, и её голос гневно зазвенел. – Ты не можешь ничего не думать по их поводу! И не хотеть ни одну из них видеть отражённой на страницах интересной повести или романа для вас, для подростков, тоже!
   – Да, да… – согласно закивала Агриппина, скашивая взгляд на часы – и переводя этот взгляд на разложенную на полу юбку…
   – И чем ты таким важным занимаешься-то?
   Агриппина снова молча вздохнула. Говорить маме о кастинге было ни в коем случае нельзя! Это разочарует маму невероятным образом – а она ведь так гордится своей Граней-интеллектуалкой…
   Но и врать не хотелось. Что остаётся? Только школа. Вечеринка, капустник, активная культурная жизнь после уроков. Ну конечно же!
   – Ага, вижу… – мама, понятное дело, тут же пригляделась к разложенной на ковре красоте. И утюг, вилка которого была вставлена в розетку, тоже заметила. – Удивительно важное дело, ну такое важное, что можно без зазрения совести проигнорировать мамочкину просьбу… Школьная самодеятельность, понимаю… Когда же тут думать о серьёзных проблемах…
   – Мама, я… – начала Агриппина, но снова посмотрела на мамины пышные бёдра, обтянутые трикотажем, на тонкие ручки, трогательно торчащие из рукавов, на минимум бюста, тем же плотным трикотажем узкого сарафана придавленный к телу…
   М-м-дя… Формат «песочные часы» при раздаче фигур населению проплыл мимо их семьи. Маму было жалко.
   А столбик проблем, необходимых подростку для полноты ощущения мира, – нисколько!
   Время, на все эти переговоры тратится драгоценное время!
   Агриппина бросилась к юбке, завозила по ней утюгом.
   Мама не уходила.
   – Игнорируешь просьбу? – мама не могла поверить в происходящее.
   – Мама, я не знаю. Не знаю, что ответить…
   – Ты куда-то собралась?
   – Да, мама.
   – Я тебя чем-то обидела? – мама очень тонко чувствовала настроение Агриппины. И, конечно же, быстро почувствовала и сегодняшнюю неприязнь.
   Или – не неприязнь. А девочкино горе…
   – Не обидела… – еле выговорила Агриппина. Еле выговорила – потому что соврала. Ведь обидела мама, обидела! Чем? Тем обидела, что была такая, такая…
   Но сказать маме, КАКАЯ ИМЕННО она была – с этой своей фамильной фигурой… Какая-какая? Некрасивая, вот какая! Не могла Агриппина маме так сказать. Мама тоже не виновата.
   Тут же вспомнилась бабушка – мамина мама. Ещё меньше ростом, ещё грушевиднее и шире. Груша от пра-груши тоже далеко отлететь не может…Дедушку Агриппина вспомнила – тоже мастер Груша, вверху уже, книзу шире, да ещё пальто и шляпу любит носить, усиливая дурное сходство с фруктом. Как сговорились просто, нашли друг друга… Во-о-от кто во всём виноват, во-о-от!
   А папины родители? Тоже не красавцы, тоже виноваты. Дедушка – здоровенный, крупный, тяжёлый. Бабушку Агриппина никогда не видела, та умерла перед её рождением. Поэтому папа и назвал новорождённую в честь своей матери – Агриппина.
   А…
   А уменьшительно-ласкательно называл Агриппину папенька – да, Грушей! Так и матушку его величали! Ай-люли… Ну что тут поделаешь? Предопределение, судьба-с… Как вы яхту назовёте – такая фигура у неё и сформируется! Назвали бы не Грушей, а Розой – глядишь, всё у девочки выросло бы совсем иначе…
   Мама, которой по вполне понятным причинам то, что связано с папой, было крайне неприятно, звала свою дочку как угодно – только не Грушей! Груней, Аграфеной, Граней – Граней в основном, конечно. Агриппина и сама себя так называла, и во внешней жизни так повелось – Граня и Граня. Такая вся гранёная-точёная, твёрдая в своих мнениях, как гранит. Грамотная, грациозная, грандиозная. Всё она – многогранная Граня!
   Ан нет, зеркало предлагает другую версию – просто-напросто грушевидная гражданочка.
   Гру-у-устно грушей быть…
   Но Граня по-прежнему не сдавалась. Никакая она не Груша! Сжав зубы и молча, девочка одевалась. Мама смотрела, Граня одевалась, одевалась…
   Но слёзы всё равно подкатывали. Обидно потому что было.
   – Мама, как я выгляжу? – собираясь покидать комнату, спросила Граня маму. Не спросить не могла – тем более, что мама стояла у двери и загораживала проход.
   – Нормально ты выглядишь! – тут же откликнулась мама. – Только не по сезону. Водолазка – ладно, но юбка, конечно… Что у вас там будет?
   – Да всякое такое… – в подробности Граня по-прежнему не хотела вдаваться. – Мама, ведь я некрасивая?
   – Ты очень красивая!
   – Собственные дети всегда кажутся красивыми! А объективно?!
   – И объективно… – мама сделала понимающее лицо.
   – Мама, но я же толстая! – из-за того, что мама отрицает очевидное, Граня всё-таки расплакалась.
   – Да ты что, какая же ты толстая? – всплеснула руками мама.
   – Толстая, толстая!
   В этот момент открылась дверь, и в комнату заглянули две тётеньки.
   – Нет же, Граня, нет! – воскликнула мама.
   – А это что, не толстая? – Граня шлёпнула себя по бёдрам.
   Мама кашлянула и хмыкнула. Да, в данный момент Граня привела неудачный пример – разглядеть толщину бёдер под юбкой-колокольчиком было невозможно.
   Агриппина подняла голову и увидела, что тётеньки весело переглянулись. И благостные улыбки сменились на их лицах выражением типа «Эврика». В долю секунды Граня успела подумать: а что это они такое нашли, интересно? Но в этот момент одна из них – тоже критик, тоже детский – воскликнула:
   – Ах, а вот ещё какая важная проблема подросткового возраста!
   И всё стало понятно.
   – Да, да, конечно! – закивала другая. И тут же подскочила к Агриппининой маме. – Маргарита, надо срочно вставить эту проблему в нашу анкету!
   – Какую проблему? – повернулась к ней мама.
   – Ну… – растерялась вторая тётенька. – Проблему лишнего веса… Вернее…
   – Да какого ещё лишнего веса? – рявкнула мама: никто и не ожидал от неё такого, хотя женщиной она была очень эмоциональной. Но тут она просто удивила.
   – Вот, Гранечка говорит, что она толстая… – пролепетала мамина коллега-критик. – Это её беспокоит… С лишним весом весь мир борется. Может, и подросткам это видится важной проблемой…
   – Серьёзного человека такая проблема волновать не может! – мама крикнула ещё громче и суровее. – Этот ваш «весь мир» полон других проблем!
   – Но посмотри – она же плачет… – вторая тётенька, которую Агриппина по имени не знала, развела руками. – А раз плачет, значит, это волнует. Это действительно проблема…
   – Нет, Лиза, нет! – мама двинулась на эту самую тётю, оказавшуюся Лизой. – Подростка с интеллектом это волновать не должно! Глупых цыпочек – да! Обывательниц – да! Пустых тусовщиц, потребительниц, которые целыми днями, открыв рот, бродят вдоль рядов торговых центров, лупятся в тик-ток, инстаграм, на бьюти-блогеров и считают шоу «Дом-2» эталоном отношений между людьми, – вот их всех может. А мою девочку… Мою…
   – Мама, ну что ты говоришь! – Агриппина рванулась к двери – срочно бежать вон, чтобы не слушать этого бреда!
   Но её не пустили. Тётеньки загородили проход своими взрослыми крупными телами – ну как тут проскочить девочке, далеко не Дюймовочке?
   – Подожди, Гранечка, объясни!
   – Ну ты же не толстая!
   – Граня, ты меня удивляешь!
   Так закричали одновременно все три тётеньки. А мама ещё и схватила Агриппину за руку.
   – Граня, девочка, чтобы я не думала о тебе плохо, чтобы не волновалась, ты давай-ка, соберись, спокойно и обстоятельно ответь на вопросы – и иди по своим делам. – с дрожью в голосе попросила мама.
   Критик и другой литературный работник шумно подхватили мамину просьбу, засуетились вокруг девочки. Запрыгали слова: «веротерпимость», «проблемы инвалидов», «педофилия», «гомосексуализм», «патриотизм», «подумай, Гранечка»…
   А Граня неожиданно поняла: маме не так уж и важно, что она думает на самом деле. У неё есть концепция – и эту концепцию нужно во что бы то ни стало подтвердить примером. И чтобы этот пример обязательно исходил от этого самого подопытного «читателя-подростка», взволнованного проблемами. Вообще она, Граня, маму интересовала очень. А вот сейчас – сейчас маме хотелось, чтобы Граня была тем самым среднестатистическим подростком… В другой раз Агриппина с удовольствием бы маме подыграла. Сейчас же это было совершенно невозможно!
   – Что тебя волнует?
   – Волнует что?
   – Какие проблемы нужно отразить?
   – Какие для тебя самые важные?
   – Какие?
   – Какие?..
   Сердце у Грани колотилось. Она смотрела на взбудораженных тётенек – все они казались ей некрасивыми, а мамина подруга-критик так особенно. Некрасивые – и неважно, зато умные, интеллигентные, о проблемах беспокоятся… Так чего же тогда ей, Агриппине, переживать по поводу собственного несовершенства?
   Но переживать хотелось.
   Не то что хотелось – оно само переживалось…
   Кастинг начнётся через восемь минут.
   – Проблемы какие волнуют, проблемы… – неожиданно среди этого гвалта шумно вздохнула Агриппина. – Больше всего меня волнует, какой я человек – если вы хотите знать. Что я собой представляю, на какие поступки я способна, какое впечатление произвожу. Именно Я! Я – саму себя больше всего интересую. А проблемы разводов, педофилия и прочая наркомания меня волнуют в самую последнюю очередь. Да! Вместе с проблемами субкультур и приёмных животных.
   И, пока подруги ошарашенно смотрели на девочку, мама протянула «Что-о-о?» А Граня ещё и добавила:
   – А ещё меня интересует – любят меня или нет. Сильно или не очень. Какое-то время будут любить – или всегда. Могу я кого-то любить – или это всё только привычка. И ещё я хочу делать то, что хочу! Вот!
   Схватив со стола планшет, она сунула его в рюкзак, рюкзак закинула за спину – отчего вставленные в планшет наушники просвистели в воздухе и щёлкнулись о металлическую пряжку на юбке тёти Лизы-критика.
   Рывком открыв дверь, Агриппина Градова зашагала в прихожую.
   Мама бросилась следом.
   – Я тебя люблю, Гранечка! – крикнула она.
   Но девочка не отреагировала. Содрала с вешалки куртку, обулась и выскочила в подъезд.

Глава 2
Ну не шмогла я, не шмогла!..

   Конечно, распечатка с адресом осталась дома. Конечно, пришлось заново начинать поиск – уже в планшете. Всё это заняло время. Хорошо, что Граня помнила, какая станция метро нужна, и доехала до неё. Выйдя на улицу, она свернула в переулок, во дворике приметила скамейку, уселась, положила на колени планшетник и принялась искать.
   Сцену, которая разыгралась дома, неприятные открытия и обиды она тоже постаралась забыть, как и ненужные разговоры о проблемах подростков, как и мамин гнев и заверение в любви. Только дело сейчас, только дело!
   Но проблемы, которые обозначила мама, не хотели покидать Граню. Одновременно две – но в одной упаковке – тут же материализовались возле неё.
   Проблема ксенофобии и педофилии – в лице немолодого, лет около тридцати, москво-кавказца подсела на скамейку.
   О том, что он участвует в возникновении прецедента проблемы педофилии, москво-кавказец честно мог и не знать (Граня явно казалась ему девушкой вполне взрослой), о проблеме же ксенофобии (если судить по свирепому, прямо-таки ненавидящему взгляду девушки, которую отвлекали от наиважнейшего дела) явно догадывался. Если ей мешали, так свирепо Агриппина могла смотреть и на шатена славянской национальности, и на голубоглазого арийца. Главное – отстань, голубчик!!!
   Но нынешний голубчик всё равно не уходил. Плёл махровую сетку завлекательно-восторженных слов, подсаживался всё ближе, пытался обнять…
   Принц на белом коне не примчался, назойливого кавалера не отогнал за тёмные леса, за синие моря. Агриппина с облегчением вздохнула, наконец, обнаружив то, что искала, сунула свой гаджет в рюкзак и поднялась со скамейки.
   Посмотрела в лицо приставучего типа (который, конечно, тут же тоже вскочил со скамейки). Причём Агриппине пришлось даже чуть вниз смотреть – мелковат соискатель любви оказался. И сказала:
   – Дядя, меня зовут не Лолита. Я подросток, взволнованный проблемами педофилии и ксенофобии. У вас два варианта: или оставить меня в покое, или не оставить. Если будет выбран вариант «два», я немедленно начинаю привлекать внимание к одной из этих проблем. Это я умею. Так что, уходите, пожалуйста. Договорились?
   И ведь договорились. Хоть и не сразу, а уже на многолюдном бульваре, куда Агриппине, вышедшей из метро, как выяснилось, не на ту сторону, пришлось вернуться, дядя отстал. Хотя не сдавался и не оставлял попыток просто завести ни к чему не обязывающее знакомство. Но вид первого же полицейского, к которому с видом испуганного ребёнка дёрнулась Граня, привёл ухажёра к правильному пониманию ситуации. И дяденька растворился в толпе.
   Мысленно благодаря маму за помощь – очень пригодились волшебные пугающие слова из её опросника! – Граня мчалась на кастинг.

   Кажется, уже все сюжеты известных литературных произведений исчерпались, всё уже переделали, положили на музыку, оформили в виде танцев – а мюзиклы по-прежнему были нужны населению! Так возник мюзикл «Гильгамеш» – по мотивам шумерского эпоса про героя тамошних времён и народов Гильгамеша. Один человек взял эту историю и как можно динамичнее перекроил – так что получились затейные похождения любителя подвигов и приключений Гильгамеша и его сначала врага, а потом друга и даже брата Энкиду – персонажа, слепленного богами из глины.
   Другой человек написал к этой истории музыку, третий поставил восхитительные танцы – ни на какие другие не похожие, как будто перенесённые из древнего шумеро-аккадского вавилонского мира. Декорации получились красивыми, костюмы необычными. Любовная интрига, которая в эпосе была довольно смазанной, стала яркой, появился треугольник и даже четырёхугольник. Причём могучий воин Гильгамеш и его побратим дикий человек Энкиду, а особенно повелитель бесценного ливанского кедрового леса Хумбаба, оказались развесёлыми комическими персонажами. Их сценки выкладывали в YouTube – и просмотры каждой зашкаливали уже за восемьсот тысяч! Ржака была на протяжении всего спектакля, и даже когда брат Энкиду умирал, он делал это жизнеутверждающе хохмя.
   Спектакль вышел удивительный!
   Граня смотрела его раз семь – один раз вживую, из зрительного зала, все остальные – в записи. Фанаты выложили в интернете клавир (И где только взяли? Вот уж действительно – информация в нашем мире просачивается молниеносно!), так что скоро Граня выучила все партии, все хоры и ансамбли. Хумбабу пел знаменитый комедийный актёр Бакин, который постоянно снимался в кино – и когда только успевал и сниматься, и играть? Гильгамеша исполнял тоже брутальный тип – давно заслуженный артист, черноглазый красавец с узким лицом неведомой национальности Артур Панкратов. А Энкиду играл совсем до этой поры не известный молодой актёр – и получился этот Энкиду такой славный, трогательный: этакий дурачок, который постепенно, под влиянием подосланной к нему блудницы вавилонской Шамхат очеловечивается, учится носить одежду, общаться, умываться, еду не руками в рот запихивать… Фанатки и фанаты в интернете чуть ли не до виртуального мордобоя спорили, кто из этих трёх богатырей лучше, у каждого персонажа появилась своя армия поклонников. После каждого спектакля проходил жесточайший разбор, вспоминались подмеченные недочёты в игре, пении и танцах, подсчитывалось, кому и сколько букетов поднесли, кому устроили персональную овацию, даже над чьими шутками и репризами громче смеялись.
   Хотя всё это было, конечно же, попсня…
   Но девы шестнадцати ветров пели так, что пробирало до самых печёнок. А когда бог этих шестнадцати ветров Энлиль – в исполнении ещё одного молодого красавца, похожего на эльфа, исполнял сольную партию (когда предлагал богам не давать Гильгамешу бузить и крушить всё подряд на просторах его страны), и хор подхватывал его арию, раскачивал будто на легчайших крыльях ветра – зрители просто впадали в транс…
   И вот, как узнала Граня на фанатском сайте, где-то проскочила информация, что какие-то в этом прекрасном хоре начались подвижки. Кого-то выгнали, кто-то уволился – да не один. Поэтому внимание-внимание, кастинг! Срочно добирают новых исполнительниц с первым сопрано!
   Но инфа инфой – мало ли какой слух можно пустить – но умная девочка Агриппина Градова добралась-таки до первоисточника: официального сайта проекта. Там, к сожалению, никакого объявления о дополнительном наборе не оказалось, но девочка отыскала на сайте несколько телефонов администрации. И – поскольку язык до Киева доведёт, а хорошо подвешенный доведёт ещё и с большим комфортом! – скоро она вышла на кастинг-менеджера, который хоть и торопился, и явно разговаривать не хотел, однако подтвердил, что да, производится добор в вокальную группу первых сопрано. Прослушивание будет проходить тогда-то и там-то. Быстро буркнул название ДК и время, а также сообщил, что приходить только с паспортом – граждане младше четырнадцати лет на работу они не принимаются.
   Всё.
   Первым делом Агриппина хихикнула: значит, на афише стоит маркировка ограничения «16+», а на работу аж с четырнадцати лет принимают. Исполнять можно, смотреть нельзя. Цирк!
   Но это был, конечно, не цирк, а мюзикл, и найти дорогу к его кастингу уже не составляло никакого труда.
   Так что сейчас не жалея ног в узких сапогах на каблуках Граня летела к этому ДК – яркие огни которого уже показались, как только она завернула за угол.
   Ну, последний рывок!

   Из дверей по двое, по трое выходили люди. В основном девушки. И никто не входил.
   Что это значит? Закончилось? Так быстро?
   Агриппина опоздала всего-то на полтора часа…
   Или отменили? Всем спасибо – все свободны?
   Лавируя между теми, кто шёл ей навстречу, Граня подскочила к стеклянной двери, рывком открыла её…
   В фойе толпился народ. Много. Можно сказать, что очень много.
   Но певицы ли всё это? Вон тот парень – почему он стоит разминается, растяжку вон начал делать. И ещё две мартышки шпагаты тянут об стенку. В лосинах, в балетках, в купальниках… И вправду цирк? Обманули Грушу-умнюшу?..
   – Да погоди, остановись, нам же не туда – хореографическую группу в малом зале смотрят, а в большом вокал! – вдруг раздалось у Грани за спиной.
   Девочка обернулась – и увидела, как парень в куртке, из-под которой торчали тощие ноги, обтянутые трико, схватил за руку невысокую стройную девушку, раскрасневшуюся, растрёпанную. Видимо, она тоже принеслась сейчас на всех парусах, как и Граня.
   – Ты очередь занял?
   – Себе да. А тебе, это… Девочки отдельно… – пробормотал парень.
   – Так ты мне не занял? Мы же ведь с тобой договорились… Час уже болтаешься здесь – и не догадался? – пошла в наступление на балеруна растрёпанная девушка.
   – Но для девушек же своя очередь… – парень продолжал оправдываться, однако голос его звучал всё неувереннее.
   – А ты что, не мог подойти к этой очереди, спросить: «Девчонки, кто последний?», а потом сказать, что вот тут моя девушка занимает, она скоро придёт. И всё! – как глупцу-молодцу, принялась объяснять только что прибывшая мадемуазель.
   Танцор в обтекаемых штанишках совсем сник. Видимо, понял, что был неправ, сообразил, до чего же нетрудно на самом деле было догадаться и сделать так, как подруга сейчас ему объясняет.
   Девушка утащила своего тюху-матюху к дверям малого зала, какое-то время слышался её резкий голос, но вскоре и голос, и сама эта парочка, слились с общим гулом, закружились толпой.
   Приободрившаяся Граня двинулась к дверям главного зала. Здесь публика оказалась исключительно женская. Разве что, привлечённые красотой отдельных певиц, крутились тут закоренелые дамские угодники из числа претендентов в танцоры.
   Граня сумела найти конец своей очереди, узнала о порядках, о требованиях. Сколько человек планируют набрать, с какими особенностями голосов. А также кучу всего совершенно нового и интересного.
   – Распевают под рояль, а потом включают «минусовку», – с видом знатока (такое всегда отыскиваются в любой очереди) изрекла взрослая рыжеватая девушка с огромными накладными ресницами.
   – Откуда ты знаешь?
   – Да я тут с самого начала стою! – сообщила девушка. – И два года назад на их кастинге была, когда только вообще проект открывался и они всех заново набирали.
   – А тогда тоже сначала под рояль распевали?
   – А трудно под их минусовку петь? – сыпались на неё вопросы.
   – А если я слов ихних ещё не знаю – другое-то что-то они разрешат спеть?
   – Сразу можно в тональность попасть?
   – Так чего ж – не взяли тебя тогда?
   Всезнающая девушка отвечала-отвечала, но на вопросе о том, что взяли её или нет, замолчала. Вздохнула – и принялась рассказывать о несправедливости и интригах, которые устроили ей – ведь она мно-о-гих, о-очень многих на этом проекте знает. Там и во втором сопрано интриговали, и теноры, и даже из непоющей хореографической команды нашлись недоброжелатели, которые помогли закрыть ей дорогу к светлому искусству.
   Агриппина постаралась абстрагироваться, чтобы не заполнять голову глупой, давно и хорошо известной чепухой, которую несёт каждая болтливая неудачница.
   Вставила в одно ухо наушник (другое обязательно должно быть на макушке! Чтобы ничего не пропустить из происходящего!), нашла в своём девайсе файл с записью номеров, где участвует группа хора первого сопрано, и принялась в очередной раз прогонять партии вместе с ним. Беззвучно шевеля губами – как недавно папа в телевизоре (его голос тоже был тогда блокирован этими же самыми наушниками).
   Воспоминание о папе, и вслед за ним подоспевшее воспоминание о маме, о, о тех дурацких проблемах, анкетах и прочей дуристике неприятно хлопнули девочке по кумполу.
   А вслед за ними вспомнилась и главная жуть этого дня – понимание неизбежности в виде фамильной фигурной груши. И новое открытие себя. Здравствуй, дерево, здравствуй, груша…
   Здравствуй, получается, и звёздная карьера в шоу-бизнесе… В смысле – здравствуй и прощай, так и не начавшись.
   Агриппина принялась придирчиво разглядывать фигуры певиц. Пусть танцовщицы спокойно продолжают курить бамбук, а вот каковы же конкурентки?
   Вот стоит натуральная каланча, вот булочка – румяная и сдобная, да ещё и с таким пронзительным сладким голосочком, только поросёночка в кукольном театре озвучивать! А верещит – не заткнёшь… Вот очень даже симпатичная – и лицом хороша, и фигурой стройна. И вот, и вот ещё какая – точно княгинюшка, ланитами румяна, бровьми союзна (как сказал бы приколист-папочка), лепота, лепота!
   Глумиться, поддерживая в себе конкурентный позитив, Граня могла бы долго – но зачем? Да, красивых девчонок здесь и правда оказалось много. Если каждую обсмеять, меньше их всё равно не станет. Надеяться на то, что все красивые плохо поют? Допустим, по невероятной случайности так и произойдёт. Что это даст? А то – что будут выбирать певиц из некрасивых. И тогда окажется, что из всех некрасивых – она, да, точно, она, Агриппина Градова, будет тут САМОЙ КРАСИВОЙ! Самой сценичной, самой пластичной. Не говоря уже о том, что лучше всех поющей. Надо в себя верить. И точка.
   Граня дома уже много раз репетировала. И пела, аккомпанируя себе на пианино по нотам распечатки скачанного из интернета клавира. И, глядя в телевизор, где шла запись спектакля, пыталась разучить все несложные движения хоровой группы с самыми высокими голосами. У неё получалось, получалось, реально! И сейчас получится.
   Получится.
   Граня вставила второй наушник, полностью погрузившись в давно знакомую феерию…

   Однако это не помешало ей заметить, что двери в зал открылись, и выскочивший из-за них дяденька в пушистом свитере приглашает следующую претендентку.
   Нет, двух следующих певиц! Причём, как услышала Граня, в зал он позвал не тех девушек, которые занимали очередь и должны согласно этой очереди сюда идти, а тех, на которых мужчина показал.
   И пусть это оказалась не Граня, её воодушевление усилилось. Он выбрал одну высокую взрослую девицу – ей явно лет двадцать пять было, не меньше, и одну тоже высокую, но явно малолетку. Года на два, максимум, Агриппины постарше.
   – Опять длинных наприглашал! – недовольно зашипели где-то далеко от Грани.
   – Значит, им только высокие и нужны – кордебалет будет! – засмеялась кудрявая блондинка с большим ртом. Для вечного хохота, казалось, и предназначенного. Сама блондинка была средненькая – не большая, не маленькая. И хорррошенькая, забодай её комар (как любил папочка Гранин говаривать).
   – Какой кордебалет – там нет кордебалета! – не поняла шутки многоволосая девушка-казашка. – Я месяц назад на спектакле была.
   – А теперь будет. – улыбнулась блондиночка.
   – Ай, а правда! – айкнула девушка с толстой нотной папкой в руках. – Новый состав – новые требования.
   – Конечно – по росту подбирают. – подхватила ещё одна. – Нас тут вон сколько – вот и выберут одинаковых. Одинаковый рост, одинаковые голоса. На первые сопрано повыше ростом, на вторые пониже…
   – На меццо-сопрано – карликов, а на контральто – гномиков! – хорррошенькая блондинка снова захохотала.
   Все на миг замерли, сквозь её беззаботный хохот осмысливая возможность такого подбора.
   Но затем первой опомнилась девушка с нотной папкой:
   – Да нет там никаких меццо-сопрано! И контральто одно – у богини Иштар. А у всех остальных солисток лирико-драматические сопрано. А хор, а хор…
   – Так если реструктуризация! – не сдавалась блондинка. – Всё если изменят, всё переделают. Их проект, они хозяева. Вон, какой серьёзный кастинг, – если бы надо пару-тройку новеньких на ввод найти, в два часа бы управились. Не-е-ет, кастинг не на шутку, многолюдный такой. А значит, и изменения серьёзные. И афиши не висят – заметили? Может, и ребрендинг они проведут – и название заменят, и имена героев, и вообще весь сюжет. А? Мало ли что?
   Претендентки заволновались. Две, как отметила Агриппина, даже отбежали от основной толпы и скрылись за входной дверью. Видимо, совсем ушли. Это было Гране только на руку. Вот так удаляются конкурентки… Ну, что ещё такое пугающее блондинка сообщит?
   – Мраморова, ты чего там сидишь? – раздался вдруг голос с другого конца фойе.
   Девушки оглянулись на этот голос и увидели, как из-за прикрытого тяжёлой шторой служебного хода вышел ещё один мужчина – молодой и такой же, как и кудрявая блондинка, беспечно-весёлый.
   – А мы тебя ждём. – продолжил мужчина и, остановившись среди толпы танцоров, замахал руками блондинке. – Давай скорее, Тайка устала, теперь ты иди на сцену, подпой девчонкам.
   Блондинка кивнула девчонке с нотами, подмигнула Агриппине и умело просочилась среди плотно обступивших её девчонок, никого не задев.
   «Выходит, это тоже певица была, – поняла Граня, – или даже артистка. Раз её на сцену зовут и подпеть предлагают. А кому подпеть? Наверняка тем, кто кастинг проходит. Да – значит, она точно из хора! Интересно, из какого?»
   По обычному бытовому голосу отличить обладателя первого сопрано от второго сложно. Наверное, только большие специалисты умеют. Граня, сколько ни пыталась вспомнить голос кудрявой насмешницы, так и не вспомнила.
   А сама девчонка ей очень понравилась – полная её, Гранина, противоположность. Эх, если бы удалось поступить на проект, если бы можно было с этой Мраморовой общаться…
   Хотя, конечно, и без подружек на настоящей сцене было бы тоже очень и очень хорошо! Только бы… Только бы…

   …Больше часа прошло до того момента, как Агриппина Градова оказалась, наконец, на сцене. Вместе с ней стояла незнакомая взрослая девушка – тоже совсем не та, за которой Агриппина занимала очередь. Пушистосвитерный дядя просто подал руку ей, подал девушке, сказав «Пойдёмте вы и вы». Подождал, пока они войдут, и закрыл за собой дверь.
   По очереди они распелись, по очереди – сначала девушка Регана (вот так вот по-шекспировски её звали), потом Граня продемонстрировали диапазон, спев гамму до-мажор и арпеджио. Спели уже вдвоём гамму и арпеджио соль-мажор и ми-минор.
   Им включили музыку из спектакля. Сначала вместе, а затем по отдельности они попытались исполнить вступление к первому хоровому номеру.
   – Марта! Марфушка! На сцену скорей! – позвал кто-то из тёмного зала. Кто именно – Агриппине, стоящей в свете рампы, видно не было.
   И правда – появилась та самая блондинка Мраморова, которую пригласили заменить на сцене уставшую Тайку. Марта Мраморова, ух ты, громкое имечко какое!
   – Девочки, сейчас вы попробуйте спеть втроём, – женщина, которая из зала командовала процессом, обратилась к стоящим на сцене, – всё то же самое сначала. Помните? После проигрыша вы вступаете сразу со второго такта. Слушайте Марточку, слушайте музыку, слушайте себя… Не волнуемся. На раз-два-три – полная готовность. И – начали! Раз-два-три!
   Заиграла музыка. Граня, чувствуя, что волнуется почему-то в сто раз сильнее, чем до появления этой Марты, скосила на неё глаз. Та – Граня точно видела это! – снова подмигнула ей. Подмигнула, открыла свой широкий рот, и запела.
   Граня, которая отлично помнила начало этого самого второго такта, успела вступить одновременно с ней. Но пела как на автомате.
   Даже сквозь волнение и звуки собственного голоса девочке было слышно, что Марта Мраморова поёт дивно. Просто дивно – хрустально, точно, нежно. Чарующе – вот так можно было бы сказать, да! Петь с ней… Граня даже не знала, как сформулировать. Потому что ей казалось – это она сама вместо Марты так хорошо поёт. И петь с Мартой – прекрасно! Да. Только кажется, что это её, Мартин голос льётся, а своего Гране было даже и не слышно. Может, она и не поёт вовсе, только рот открывает?..
   – Стоп! – в миг, когда остановилась музыка, раздалась из зала команда, – теперь левая девочка отходит к кулисе, а правая, да-да, ты, снова поёт с Мартой. Раз-два-три!
   Держа выражение непоколебимого достоинства на лице, Граня отошла к кулисе. Совершенно очевидно, что отсутствие её пения было замечено. Так что чего теперь обижаться. Продемонстрировать уровень возможностей, равный возможностям Марты Мраморовой, ей не под силу. Тут Агриппина была согласна смириться с участью проигравшей – потому что надо или делать хорошо, или никак. Сколько занималась хористка Мраморова, чтобы достичь такого дивного пения, неизвестно. Да и неважно. Важен результат. Которым Агриппина Градова похвастаться не могла. И потому пойдёт она сейчас участвовать в опросе о необходимости решения проблемы защиты гомосексуалистов от нападения бездомных животных на страницах произведений для детей и подростков…
   Достойно так пойдёт. Спокойно. Как интеллигентный человек. Случайно попавший в мир шоу-бизнеса…
   Весьма спокойный такой и дружелюбный мирок, кстати. А что не шмогла – так уж нешмогла…

   – Девушка, ну а теперь вы! Ну не стойте, что вы там зависли… – услышала Граня голос, несущийся прямо из-под ног.
   Это дяденька в пушистом свитере подбежал к сцене и нетерпеливо заторопил Граню.
   Она снова пела с Мартой, пела без Марты, в гарнитуре (которой ей с непривычки больно нажало ухо), без гарнитуры, снова продемонстрировала диапазон – для чего активизировалась, встрепенувшись и ударив по клавишам, бабушка у рояля.
   А потом… Её попросили с паспортом пройти за кулисы вслед за вездесущей помощницей Мартой.
   Граня прошла за кулисы, по коридорчику к кабинету, возле закрытой двери которого стояли в ряд стулья. На этих стульях сидели ещё четыре девушки – одну из них Граня уже видела в очереди перед собой.
   – Вас взяли, балалайки! – весело рявкнула Марта Мраморова, хлопнув двух девушек – самую правую и самую левую – по коленкам. – Вы прошли кастинг. Будем петь вместе! Сейчас, вот на сцене закончат, придёт администратор, режиссёр – и контракт будете заключать. Работа у вас будет! Ра-бота! За это с каждой по бутылке – мне. Шутка – хор не пьёт. Никто не пьёт. Только курит. Не в помещении. Я тут старшая хороводница…
   Вот тут хихикнула Граня.
   – Ты чего? – удивилась Мраморова, посмотрев на неё выпученными глазами. Утрированно выпученными. Любила девушка, видимо, лицевые спецэффекты.
   – Регент, может?
   – Регент – это в хоре бабушек храма села Оралова-Пищалова. А у нас я. Да, руководитель хора. Но хочу называться хороводницей. И никаких гвоздей. О*кей?
   Будущие хористки охотно согласились, что о*кей.

   … Граня скосила взгляд на экран мобильного телефона, в который смотрела как раз её соседка. Время близилось к десяти вечера. Что-то сейчас творится дома… Но и звонить маме пока ещё нельзя – это испортит всю картину, мама просто не позволит закончиться мероприятию. Если не сама сюда приедет, вынудив Граню назвать адрес своего местонахождения, либо заставит немедленно возвращаться домой, бросив всё. Мама может…
   Ну когда же уже будет подписан этот контракт? Скорее уже, скорее!..
   Однако деятели шоу-бизнеса не торопились. Они, наконец-то, появились, шумно ввалились в кабинет, вызвали первую претендентку, минут десять её там держали. И когда довольная девушка выскочила с несколькими скрепленными листочками бумаги в руке, её тут же обступили остальные. И Граня подскочила самая первая.
   – Ну что, что, что?
   А то, то, то – что сначала месяц интенсивных репетиций, входящий в три месяца испытательного срока. И если всё окажется обоюдно хорошо, то дальше уже контракт на два года – с гастролями, суточными деньгами, которые выдаются на этих самых гастролях – чтобы артисты во время поездки на них кормили и развлекали себя, с гонорарами за выступления. Только… Несовершеннолетним участникам проекта необходимо письменное согласие родителей на то, что они не против того, чтобы их дети играли в мюзикле, а также ездили на гастроли – в сопровождении специально нанятого для этого человека. И ещё что они обязуются встречать юного артиста и доставлять домой, если репетиции и спектакли заканчиваются после двадцати двух часов вечера.

   С подписанным ею лично договором и бланком, в котором кто-либо из родителей должен поставить подпись, разрешающую актёрскую деятельность, Агриппина Градова вылетела из ДК.
   Да, счастье этой самой распиской весьма омрачалось. Но – во всём этом всё-таки был плюс. Весь первый месяц репетиций к новой участнице проекта, актрисе хора Агриппине Градовой должны будут присматриваться – как она поёт, как двигается на сцене, адекватная ли она вообще, ответственная или нет. И только после того, как примут решение оставить её в мюзикле, подписанный родителями документ и нужно будет принести – после чего будет составлен стандартный договор.
   Граня была оптимисткой. С уверенностью, что обязательно разрулит все проблемы, она поскакала к метро. Счастье несло её просто на крыльях ветра бога Энлиля!
   И уже у самого входа Граня вспомнила, что телефон до сих пор выключен.
   … – Мама, я захожу в метро! Через двадцать минут буду дома! Не волнуйся! – кричала она в трубку.
   И что там отвечала мама уже, конечно, особо и не слышала.
   Потому что победа! Пусть только на первом этапе, но – победа!!!

   Да, дома был разговор. Да, долгий и неприятный. И да, да-да-да, Гране пришлось врать своей любимой маме. Маме-подружке, маме-умнице и красавице, главному солнцу Граниной жизни…
   Хорошо, что кто-то из умных литературных людей-тусовщиков, только что освободивших от себя квартиру, подкинул маме мысль о том, что у её девочки просто возраст активного подросткового неприятия действительности, нигилизма и прочего – изма. Поэтому мама постаралась разобрать в подробностях дневную выходку Агриппины, указать ключевые ошибки и дать чёткие ориентиры на будущее. Чтобы больше таких неадекватных срывов у интеллигентной девушки Агриппины Градовой не было.
   – Мама, я хочу записаться на шейпинг. – молча выслушав самую последнюю – и самую длинную часть маминого воспитательного монолога, сказала Граня. – Можно?
   – Можно… – удивившись неожиданному повороту разговора, пробормотала мама. – Но ты же уже ходишь в бассейн. – Как ты будешь успевать с уроками?
   – Да нормально буду, конечно! – уверила её Граня и усмехнулась – представив, сколько вранья с этого дня ждёт маму.
   Представлять, как мама будет реагировать, узнав, что на самом деле за шейпинг собирается посещать её примерная умная дочка, девочка просто запретила себе.
   Она подумает об этом после.
   Dixi.

   Вечерний душ, облачение в пижаму, грустное созерцание фигуры-груши (с позитивными прикидками по поводу того, как её можно улучшить) – и вот Граня наконец-то забралась под своё прекрасное воздушное одеяло из гагачьего пуха, подарок бабушки. Закрыла глаза – и принялась вспоминать подробности этого необыкновенного дня. Ярко освещённая сцена, фонограмма из мюзикла – и она, Граня Градова, поющая на этой сцене и под эту музыку! И поющая хорошо! Пленительно!
   Да, Граня рассчитала всё правильно: её способности оценили предельно объективно – ведь за Гранино мастерство собирались платить деньги. За халтуру платить никто не захочет. А значит – всё по-настоящему! Если бы пела плохо – её бы не взяли. Выглядела бы плохо – тоже.
   Она замечательная!
   То, что казалось совершенно невозможным, недоступным для множества, просто множества народа, оказалось таким лёгким, простым… Хочешь быть певицей – будь! Получай, к тому же, за это деньги.
   «Я знаю, что хористка на пятом плане у фонтана, – это не предел мечтаний! – здраво рассуждала Граня. – Но это самая первая ступенька. Если я на ней удержусь – я буду карабкаться вверх изо всех сил. Буду! Буду!»
   Отогнав от себя давнюю фантазию – она, мега-звезда, на своём сольном концерте исполняет и специально для неё написанные произведения, и прославленные хиты других звёзд, и партии из классических опер и мюзиклов! – Агриппина представляла нечто более на данный момент реальное: то, как она пригласит на премьеру маму и папу – рассадив их по самым дальним концам огромного концертного зала, где проходили спектакли грандиозного мюзикла…
   И вскоре счастливо уснула.

Глава 3
Трудитесь, обезьяны!

   А дальше всё началось не так радужно. Репетировать оказалось очень тяжело. И времени это много занимало – так что шейпинг, на который якобы записалась Граня для отвода глаз мамы, оказался очень серьёзным. А почему так часто – потому что так рассчитаны были нагрузки лично для неё, Агриппины, чтобы не перенапрячься и получать от занятий только пользу. Предусмотрительная Граня даже денег на оплату (в кавычках) месяца занятий этим шейпингом у мамы взяла. Пообещав на следующий месяц взять у папы.
   Деньги ей пригодились – Граня купила форму для хореографии.
   Проблемой было то, что репетиции начинались рано – так что приходилось уходить с последнего урока. Да, уже два раза Агриппина была вынуждена прогулять – в четверг русский язык, в пятницу геометрию. На отличницу, которая обычно никогда не прогуливала, посмотрели если не косо, то с удивлением: что же это такое случилось с Градовой Агриппиной? Но надо, значит, надо, отличницы просто так ничего не делают и учебную карьеру себе не портят.
   Девочка пока никому не рассказывала о мюзикле. Рано! Ещё очень рано. Вот после сводных репетиций, вот накануне первого её спектакля – тогда можно…
   А в воскресенье – вот удача! – ничего прогуливать в школе не пришлось. С утра Граня выставила в прихожую рюкзак с тщательно закрытой на пластиковые замочки нотной папкой, бутылкой минеральной воды, лосинами, спортивным купальником и новенькими белыми профессиональными балетками. Сегодня как раз после вокала будет первая общая репетиция с хореографией. И пусть танцев там у хора нет никаких, но входы-выходы со сцены, синхронное кач-кач головами туда-сюда, там покружились, тут руками все вместе помотали – это всё должно быть доведено до автоматизма.
   Скорее бы! Интересно! Ух!..
   Но тут в дверях Граниной комнаты появилась мама и весёлым бодрым голосом сказала:
   – Ну, собралась? Поехали!
   Граня, которая как раз закончила аккуратно подводить глаза (совсем незаметно, только для усиления выразительности взгляда!), замерла и ахнула:
   – Куда?
   – Мы же с тобой собирались посетить вручение литературной премии «Золотая закладка», – проговорила мама, – ты что же – собираешься, а не помнишь, куда? Рассеянная ты какая-то стала, Аграфенушка. Неужели это всё твой переходный возраст?
   Мама беззаботно засмеялась, и Граня обратила внимание на то, какое милое и красивое у неё лицо. Ну, если не идеально красивое, то приятное и нежное точно. А она, Граня, злилась, что мама у неё некрасивая…
   Гране даже стало стыдно. И за прошлую злость стыдно, и за то, что сейчас придётся врать и изворачиваться. А она – ох-ох, как не любила, чтобы ей было стыдно!
   Но на репетицию так хотелось!!!
   Да не то, что хотелось – это была её обязанность, её РАБОТА! Настоящая!
   И Агриппина, девочка с воображением, что называется, «погнала»:
   – Что она разлюбила общественную жизнь;
   – Что ей неудобно появляться на людях – потому что она своей внешности стесняется;
   – Что говорить приветственные речи от имени просвещённой детской общественности или создавать фон для мамы ей надоело:
   Так что ПОЙТИ НА «ЗОЛОТУЮ ЗАКЛАДКУ» ОНА НЕ МОЖЕТ!!!
   – А к подружкам, значит, хочешь пойти? – сварливо – и как-то из-за этого жалко проговорила мама.
   – Да.
   Граня ждала следующего вопроса: «к каким именно подружкам она планирует идти и как проводить с ними время?» Но мама совершила в этом плане прокол – сама для себя решив, что Граня собирается не на свой бешеный шейпинг, а именно к школьным подружкам, вопроса этого не задала. Видимо, решила, что и так понятно: чем девчонки ещё могут заниматься? Сплетничать, пялиться в телевизор, монитор, журнал, окно… Ничего ценного – обычная девчачья жизнь.
   Мама со вздохом оглядела свою дочку. Высокая – и ещё, наверно, вырастет. Вырастет – и наверняка раздастся во все стороны – папашина порода! И куда она, глупая Маргарита, в юности только смотрела? Почему не догадалась, что замуж надо выходить с учётом и этого фактора – чтобы детишки красивыми были! А теперь вот что: похожа девочка на папу-бегемота. Хорошо, хоть красота от матери досталась – вон какое личико пропорциональное, выразительное, запоминающееся! Что вот поделать с фигурой, доставшейся от отца? Он-то сидит себе – и в ус не дует, растит нового ребёнка в новой семье. Мама Маргарита несколько раз видела этого ребёнка – толстый крупный мальчик трёх с небольшим лет. Ага, трёх с небольшим – значит, скоро-скоро приблизится время бросать папаше его мамочку: Маргариту-то с Граней он как раз именно тогда бросил. Вряд ли этот эгоист сможет надолго привязаться к кому-то, даже к молодой жене-красавице сорок второго размера одежды и ростом сто восемьдесят пять сантиметров, не меньше (мама и молодую жену бывшего мужа тоже не раз тайком и тщательно рассмотрела – в Москве много тусовок)… А если Граня и в этом напоминает своего отца: вдруг привязанность к мамочке у неё потихоньку ослабевает?
   Подумав так, мама ужаснулась.
   Нельзя! Нельзя допустить, чтобы такое случилось, чтобы Гранечка, её любимая девочка, переняла папашины черты – выросла непостоянной, эгоистичной. Подросток – это всё равно ещё ребёнок!!! Он ещё податливый и пластичный. А значит, можно что-то исправить в Гранином поведении, в её отношении к матери. Сама же Граня потом благодарна за это будет!
   А значит – не дать никаких шансов чертам характера отца проявиться в её характере! No pasaran! Пусть Граня продолжает быть такой же постоянной, ответственной, преданной своей мамочке – пусть растёт хорошим человеком!
   Так что, изо всех сил стараясь сделать Агриппину хорошим человеком, мама настояла, чтобы девочка поехала на вручение премии.
   Что-что, а давить и убеждать мама умела.

   Граня чуть не плакала – вернее, плакала, сидя на заднем сиденье такси, которое везло её в конец центра Москвы, противоположный тому, где находился её вожделенный Дворец Культуры имени Гильгамеша. Хоть центра, а всё равно далеко – даже если сейчас выскочить на светофоре из машины, то бежать-ехать-бежать минут сорок в общей сложности придётся. А начало репетиции через час с небольшим, в четырнадцать ноль-ноль. За двадцать минут надо прийти, переодеться, разогреться, подготовиться. Эх, мама!..
   Всё ведь складывалось так удачно, так радостно. Ну не может в судьбе человека быть всё так гладко! «Слишком я обрадовалась… – с горечью констатировала Граня. – Вот и расплата…»
   Выскочить из машины хотелось – но, точно чувствуя это, такси проскакивало на сплошные зелёные светофоры, на его пути не возникало ни одной пробки.
   Так и домчались.
   … У входа в роскошное здание музея, где должно было проходить вручение премии, стояли машины нескольких телевизионных каналов, оживлённо толпились люди. Мама, не выпуская Граниной руки, быстрыми шагами направилась ко входу. Хлопая по спине туго набитым рюкзаком, Агриппина, как телёнок на верёвочке, мчалась за мамой. Мчалась и плакала, даже не стараясь этих слёз от мамы скрывать.
   Но мама знала, что спасает этим свою девочку! Всё во благо ей делает. Да!

   В зале расселись издатели, литературные критики, журналисты, школьники, нагнанные для увеличения общей биомассы и подтверждения статуса (детских книг премия – поэтому вот и они, дети!). Спонсоры, учредители конкурса и члены жюри уселись на невысокой сцене. Мама усадила Граню в первый ряд, сняв с её кресла листочек с надписью «ОРГКОМИТЕТ». И объяснила, что когда её, ученицу девятого класса Агриппину Градову вызовут, ей нужно будет сказать несколько фраз о том, как ей понравились книги победителей. Несколько слов – и она свободна, может себе спокойно сидеть в зале и ждать начала банкета, достойно отдыхая в свой законный выходной день.
   Граня взвыла. Снова она позорно, теперь уже недопустимо опаздывала на действительно значимое для неё мероприятие. И что за ерунда? От её речи не зависит ничего: победу не передадут другим писателям, собравшимся в зале не станет ни тепло, ни холодно – похвалит она прочитанные книжки или поругает. Победители тоже вряд ли обидятся, если об их книжках она как-нибудь негативно отзовётся, – призы-то уже будут у них. Порадуются разве что проигравшие – да и то их, скорее всего, сюда и не пригласили, наверняка в зале собрали только победителей и их группы поддержки.
   Да и умного ничего Агриппина не скажет.
   Отпустите, милые!..
   Девочка оглянулась на зал. Все три двери были плотно заблокированы людьми, которые не вместились в не такое уж большое, хоть и раззолоченное помещение. Тут и там стояли телекамеры, и вокруг них образовывалась пустота – чтобы не мешать процессу съёмки.
   Да, побег невозможен… Разве что – через сцену! Агриппина знала, что у каждой сцены есть кулисы, а за кулисами – путь к свободе. А значит, надо постараться попасть на эту сцену как можно быстрее. Если залезть туда просто так, то, конечно, сразу сгонят. А вот великую выступательницу всех времён и народов, знаменитого юного критика с содержательной речью и приветом участникам соревнований – приветят как родную. Так что – скорее на сцену. Мама, не тяни с приглашением!
   Граня оживилась. Отыскала глазами маму, которая, гремя каменными бусами и склонившись над низенькой тётечкой, которая держала ворох бумаг, настойчиво объясняла ей что-то. Тётечка не всё понимала – и мама долбила ей, повторяла, объясняла…
   И не знала, что её ребёнок замыслил дерзостный побег! Туда – в мир веселья и музыки, тяжёлого труда и мощного драйва!
   Эх!
   Вот такая жизнь стала очччень нравиться девочке! Хотя она и на прежнюю свою – размеренную жизнь всеми уважаемой интеллектуалки, не жаловалась. Но теперь! Убежать, исчезнуть – и ищите меня, свищите!
   Любовь к приключениям ещё никто не отменял. И у неё, Агриппины, – дзынь-ляля! – приключения тоже начинаются!
   Теперь уже с задорно-позитивным, а не унылым нетерпением ждала Граня начала праздника. Пока ждала, вспомнила книжки, несколько распечаток рукописей и повесть в журнале – всё это давала почитать мама ещё месяца два назад, говорила, что это финалисты конкурса. В этот раз Граня не была ни в каком составе детского жюри, так что читала просто так – и для себя, и, как обычно, чтобы сообщить маме своё мнение о прочитанном. Мнение, так сказать, целевой аудитории.
   Ничего особенно Гране запомнилось, разве что одна рукопись про мальчика, сына горного инженера, который прорыл подземный ход в глубинные слои земли, пытался заполнить этот ход особо тяжёлым веществом – чтобы полюса Земли сместились, и на планете началось контролируемое и устраивающее всех общее потепление. Отца-инженера пытались перевербовать всевозможные злые и корыстные силы, а мальчик занимался тем, что отводил от него их цепкие руки, давая возможность завершить начатое. И в конце концов погиб – но отец сумел повернуть Землю. И наступил климатический рай… Это была честная продуманная фантастика, мальчишку такого славного и убедительного автор в ней описал, и процесс бурения земных недр, и происки заинтересованных злодеев… Всё же остальное Агриппину не порадовало – так, какие-то повести из школьной жизни, какие-то назидательные, как будто их учительницы писали для наглядного объяснения, какими именно хорошими детишками надо быть. Роман про танцы и долгий путь к мастерству катания по искусственному льду, роман про приёмную девочку, которая в этой приёмной семье вредничала, кусалась и была отдана обратно в детдом. Сама виновата – закрывая книжку, подумала тогда Граня, – кусалась – вот и попалась. Белый Бим Чёрное ухо не кусался… Бима было жалко, девочку нет. Неправдоподобно про её страдания было написано, неубедительно. Надо же – про выдуманного сына прорывающего тоннель к центру Земли инженера – правдоподобно, а про бедную девочку, каких у нас миллионы, – нет. Почему?.. Да потому что не умеешь – не берись. Так Гране хотелось сказать автору. Но Граня посмотрела на фамилию автора, вспомнила, что эта дама бывала у них дома. И… Конечно, маму и её гостью расстраивать не стала. Промолчала – да и забыла.
   Да, кстати, и вот она, эта дама! Вспомнили – появилась!
   На сцене выстроились номинанты – будущие победители конкурса. Потому что пока Граня вспоминала, представление началось. Уже сказали речи председатель жюри, Гранина прекрасная мама – председатель оргкомитета, главный спонсор этого конкурса выступил. Оркестр сыграл марш из фильма про летучих гусаров. Закончил играть…
   И в тишине, под гулкий бой барабанных палочек, вышел пожилой знаменитый артист. Рассказал историю из своего детства – как он книги на печке у себя в деревне читал. Читал-читал на печке – да и выбился в люди. Пожелал детям делать то же самое – то есть любить книжки так же, как он. Потому что помогает в жизни. Вручил статуэтку, диплом и конверт первому победителю. Не автору, за которого болела Граня. Ну, ничего…
   Снова музыка, снова вручение, снова музыка – осчастливили наградой автора книги про приёмную девочку-кусаку. Мамина подруга-автор долго раскланивалась, махала призами и кричала со сцены, что она всех любит.
   После её триумфа на сцене появилась хорошо известная всей стране красавица-балерина, преподнесла приз тётеньке, по виду вылитой учительнице – да ещё и учительнице-грымзе. Рядом с балериной победительница смотрелась как полевая мышь рядом с вышедшей замуж Дюймовочкой. Улыбалась во все зубки, но была недовольна – потому что вышла Дюймовочка не за мышиного протеже-Крота, а за принца эльфов. Что неправильно, разумеется, с мышиной точки зрения…
   На этом награждение закончилось – оказывается, балерина вручила самый главный приз. Председатель жюри ещё раз громко прокричал в микрофон название книги-победительницы – повести из школьной жизни. Которая показалась Гране самой скучной.
   А сынишке инженера не досталось ничего…
   Граня фыркнула.
   Время достигло критической отметки – 13 ч. 10 мин. Если сейчас отсюда не выйти, Граня опоздает на репетицию, а опаздывать нельзя, нельзя, нельзя…
   А мама так и не вызывает её – ну почему? Сама ведь сказала, что пригласит на сцену. Забыла? Или она маме уже не понадобится?
   Ну и ладно. Гране на сцену всё равно надо.
   С этой мыслью она встала с кресла, подхватила рюкзак и предусмотрительно не сданную в гардероб куртку. И быстро-быстро, чуть пригибаясь, чтобы не мешать зрителям первого ряда, побежала к сцене.
   Всё это время она держала маму в поле зрения. Мама стояла в противоположном углу сцены и шепталась с предводителями торжества. Граню она пока не видела – и, значит, не могла остановить. Отлично!
   В это время в микрофон говорил дяденька – как помнила Граня, фигура, часто мелькающая на подобных сборищах, в прошлом заслуженный автор книг для детей. Говорил, что детской литературы сейчас нет – и вот только-только, усилиями таких подвижников, как нынешние победители конкурса «Золотая закладка», она начинает возрождаться. Да, вот они, первые ласточки, несущие в клювиках зёрна истинной художественной литературы для детей и подростков, давайте поаплодируем этим героям – и пусть все прочие авторы равняются на них! Ура!
   – Ура! – подскакивая к нему, закричала и захлопала в ладоши Граня. – Да здравствует детская литература! Привет писателям от читателей! Поздравляем! Ура! Ура! Ура!
   В ответ в зале тоже захлопали – решив, что так и надо, что вот какой непосредственный читатель захотел выразить свои эмоции.
   Скосив глаза в сторону мамы, Граня захлопала ещё яростнее, подняла руки вверх, для чего скинула куртку на пол, широко – и даже чересчур – замахала ими. Подхватила куртку – и скрылась за кулисами.
   Отметив при этом, как на лице мамы недоумение сменилось решимостью бежать и догонять.
   Но птичка вырвалась! Ку-ку!
   Весёлая и свободная, пробежала Граня по фойе, выскочила на улицу, оттуда в метро – и была такова!

   Уже в вагоне метро, проигнорировав три маминых звонка, Граня набила сообщение, что задание выполнено, на сцене выступлено, мама, я свободна, приду вечером, гуляю, не волнуйся…

   … – Градова, ты опоздала.
   Опоздала. Граня и так это знала, входя в раздевалку, которая успела опустеть, – все хористки уже собрались в репетиционном зале.
   Проклятый, совершенно ненужный Гране конкурс! И зачем маме было необходимо её присутствие? Для проформы?
   Эх, мама…
   Вот теперь пришлось оправдываться – и это в самом начале театральной карьеры!
   Оправдываться получилось плохо – в прошлой, в смысле, в предыдущей своей жизни отличница Агриппина Градова никогда не оправдывалась – потому что не делала ничего предосудительного. Хорошо, что надо было начинать репетицию – и ей просто сделали предупреждение. Что если ещё раз, то…
   Да всё понятно, какое там «то»…

   Но проблемы не закончились. Подошла к концу репетиция хора, где Граню даже хвалили – чисто поёт, грамотно. И началась хореография. Вернее, её жалкий минимум, необходимый для того самого правильного движения на сцене. И вот тут-то…
   – Так. Колени вместе, носки врозь. – скомандовал Юрий Андреевич, невысокий, узкий, но очень мышцатый парень, главный хореограф. Скомандовал, дождался исполнения команды, бесцеремонно хлопнул дочь медийного лица Артёма Градова по бедру, и обратился к режиссёру. – А не крупновата ли вот эта барышня? Вы по какому принципу набирали?
   – Поёт как соловей, Юрочка. – вместо режиссёра, который заскочил-то на эту репетицию всего на секунду, оценить новый актёрский материал, ответила музыкальный руководитель Тамара Яковлевна. – Прекрасный высокий голос. Вполне сформированное первое сопрано. Природное.
   – Мы костюм-то на неё найдём? – обходя вокруг Грани, с сомнением поинтересовался Юрочка.
   – А ну-ка, первое сопрано вправо, второе влево. Альты, стойте, где стояли! – скомандовал режиссёр, хлопнув в ладоши.
   Девушки быстро построились. И понеслось! Новеньких и стареньких перемешали между собой, выстраивали то по росту – от середины сцены низенькие, к краям высокенькие. И наоборот выстраивали – высокие ближе к центру – и к краям всё ниже, ниже и ниже. И по принципу «большая – маленькая – большая – маленькая», и в произвольном порядке. Потом перевели из репетиционного зала на сцену, включили музыку, велели петь один из номеров, слушали и смотрели, как всё это выглядит. Снова меняли местами, переставляли так и эдак.
   Агриппина дрожала крупной дрожью – ох, как она боялась, что её выгонят из мюзикла! Вот она, проклятая наследственность!!! Обтянутая беспристрастно-честными, ничего не скрывающими купальником и лосинами, она сейчас могла стать препятствием на пути к осуществлению мечты. Проклятая груша! Ненавистная!
   Вот всех отправили переодеваться, новеньким выдали костюмы прежних исполнительниц. С помощью ответственной по хору Марты Мраморовой Граня влезла в тунику из лёгкой голубой органзы с серебристой каймой, сверху на неё намотали ещё парочку накидок – так что получилась хламида до самого пола, на голову тоже нечто воздушное водрузили.
   И хористка Градова слилась с прочими небесно-голубыми девами шестнадцати ветров. Вредный хореограф не сразу и обнаружил, где не понравившаяся ему Груша-нельзяскуша и находится.
   Режиссёр остался доволен хоровой массой и удалился.
   Началась репетиция, на которой Граня мучилась, Граня наступала на края собственного костюма, Граня путала ногу, с которой надо было делать первый шаг при движении к середине сцены, Граня получала замечания, Граня потела. И Граня всё равно хотела работать!

   Так понеслись день за днём. Агриппина всё больше погружалась в жизнь мюзикла, который уже через две недели должен был возобновить свои спектакли на московской сцене. Везде висели афиши, активно продавались билеты.
   Через полторы недели истекал месяц, в течение которого нужно было принести бумагу с согласием родителей на работу в проекте несовершеннолетней артистки-хористки Градовой А.А. В том, что Граня остаётся на проекте, не было сомнений – она нравилась всем, органично вписавшись в коллектив. По возрасту она была самая маленькая. Как сообщила всезнающая Марта Мраморова, всем поступившим вместе с ней было за восемнадцать, а самой старшей в хоре, второму сопрано Насте, вообще тридцать два. Таким же маленьким, как Граня, был парнишка из звуковой обслуги спектакля, что-то около шестнадцати ему, не больше.
   – Но тоже денежки зарабатывает! – хихикнула Марта. Сама она только весной окончила музыкальное училище – и так же, как и Граня, планировала стать звездой эстрады.
   – Трудись, Градова, – бесцеремонно пихая Граню кулаком в бок, то и дело повторяла она. – После Нового Года пойдём на кастинг – тот же продюсерский центр, который «Аурику» поставил, на новый проект будет набирать. Там уже РОЛИ можно будет петь! За роли совсем по-другому платят. Трудись!
   Марте, конечно, было легко – по крайней мере, всё честно в её жизни происходило. Она выполняла свои планы: зарабатывать деньги и готовиться покорять вершины шоубиза. Никого при этом ей обманывать не надо. Марта взрослая, она сама за себя отвечает.
   А вот Гране легко не было…
   Мама её ругала и стыдила за выходку на «Золотой закладке». Граня отмалчивалась. Мама была недовольна тем, что излишнее увлечение собственным апгрейдом ни к чему хорошему не приведёт. Отупеть ведь можно, если только одни мышцы на шейпинге прорабатывать! Если не заниматься развитием души и интеллекта, всё остальное вообще не имеет смысла. Так говорила мама, в очередной раз узнав, что Граня вернулась со своего «шейпинга». Уставшая, подозрительно весёлая и довольная. Когда только она успевала делать уроки – мама могла только догадываться.
   Граня успевала – чего там успевать-то? Когда ты привык учиться, всё даётся легко. Или почти легко. Так думала Граня – потому что, как отличница, наловчилась всё делать быстро и качественно. Даже интересно было проверить себя – справится или нет? Справлялась – и даже получала удовольствие от ощущения, что она может так много. И это ведь не предел!
   Так что учёба не страдала.
   Ух, как Гране нравилось выстраивать многоходовые комбинации, чтобы успеть и тут, и там, выкраивать время, отпрашиваться в школе, придумывая убедительные поводы!.. Теперь ей стало совершенно понятно, почему во все времена люди так любили авантюры, так охотно в них втягивались. Непрекращающийся драйв!
   К тому же, загадочный вид чем-то вечно занятой Агриппины, которая то и дело срывается с уроков и улетает в неизвестном направлении, привлекал к ней повышенное внимание. И не только подруг, но и молодых людей. Девушка с загадкой – это всегда интересно. Агриппине льстило внимание.
   Победа в борьбе за фигуру медленно, но всё-таки тоже начала склоняться в пользу не груши, а Грани. Конечно, изменений в фигуре ещё не наблюдалось, но как болели растянутые мышцы: а, раз они растягиваются, проинформировала Граню Мраморова Марта, то так и залегают – в длину, а не в ширину. Узкие становятся, сухие, а не бугристые, рельефные. И ширина бёдер при этом, соответственно, уменьшается. А если ещё и специальные упражнения делать… Марта с удовольствием продемонстрировала их своей подопечной – танцорки научили, сказала. И теперь Граня при любом удобном случае каталась по полу, делала повороты, спецприседания, даже массаж проблемных мест. С упорством отличницы. Вот как это упорство пригождается.
   …Хореография и труд – здоровье несут! Так любил глумиться вредненький Юрочка, безжалостно дрессируя хористок. Почему он предъявлял к ним такие суровые требования? Движения у хора в спектакле были самые незамысловатые. Девушки для сравнения оставались смотреть, как он занимается с танцевальной группой – так вот к тем ребятам он был добрее, не так цинично их обсмеивал, даже новеньких. Хотя такого темпа, как у них, – признавались друг другу девушки из хора, они бы никогда не выдержали. Этому надо учиться и учиться…
   – Ещё раз всё сначала! Всё заново! – то и дело раздавался его пронзительный высокий голос. – Трудитесь, обезьяны!
   И Граня трудилась…

Глава 4
Принц из темноты

   Полторы недели, остававшиеся до подписания основного контракта, превратились потихонечку в неделю, в семь дней, в шесть, в пять, в четыре… Граня нервничала.
   Это был тот случай, когда она не знала, что делать…
   Подделать подпись! Чью? Мамы или папы? Можно – запросто. Но это уже предел, это признание того, что завралась она, артистка-хористка-шейпингистка, окончательно.
   Рассказать правду? Маме – нет, невозможно! Даже вспоминать не надо о том, до чего мама плохо относится к подобным занятиям. Но ведь сказать всё равно когда-то придётся – например, перед теми же гастролями. Правильно: если рассказать сейчас, то и гастролей никаких не будет, мама убьёт всё это в зародыше, прикатит к руководителям проекта и зубами вырвет у них свою безумную дочь.
   Но, может, они её убедят в том, что профессионально петь – это хорошо! Что если сцена для её девочки – это мечта всей жизни, так почему надо убивать эту мечту? Режиссёр Дмитрий Олегович, Тамара Яковлевна, да даже ехидный Юрочка – они обязательно встанут на Гранину защиту. Но, наверное, этот вариант надо проигрывать не сейчас. А тогда, когда на сто процентов руководители будут уверены в необходимости такой артистки в их коллективе.
   Так что если маме и говорить, то спустя какое-то время. Остаётся кто – папа. Вот к нему за подписью и надо отправиться. Он добрый, он поймёт, только вот в последнее время папа очень занят. То часто-часто звонил Агриппине своей драгоценной, говорил: «Свет мой, Грушенька, а как вы смотрите на то, чтобы выкушать чайку – да с пирожными изделиями, да не абы где, а в какой ни на есть кофеенке столичной, да чтоб попафоснее?» Грушенька всегда смотрела положительно – моментально собиралась, целовала маму, говорила, что мама у неё самая любимая, а потому пусть ни в коем случае не скучает без неё, Гранечки, – и выбегала поспешно из дома навстречу отцу. Пользуясь советами обозревателей лучших заведений изощрённого общественного питания Москвы, они с папой выбирали для визита каждый раз разное. Это папу это забавляло.
   А теперь вот этот самый папа почему-то даже звонки сбрасывает. Граня сегодня уже несколько раз ему звонила. Сначала из школы позвонила – он трубку не брал, потом с улицы, когда ехала на репетицию, – сбросил звонок. А сейчас, когда в перерыве между двумя прогонами позвонила, – вообще оказался недоступен…
   Наверняка он просто на съёмках – Граня не переставала позитивно мыслить. Освободится – перезвонит обязательно!
   Вот сейчас пришло сообщение, что абонент «Папа» снова появился в сети. Агриппина набрала его номер.
   Он сбросил вызов…
   Девочка вышла в полутёмный зрительный зал, села на ступеньки и принялась набирать папе сообщение – чтобы он перезвонил ей. По важному вопросу. Срочно.
   Граня не привыкла просить о таких простых вещах. Умолять позвонить – ну что же это такое?.. В памяти сам собой всплыл вдруг обрывок разговора – плачущая мама жаловалась подруге на то, что «он» игнорирует её просьбы, не берёт трубку, когда она звонит. «Ведь ничего особенного-то мне от него и не надо, он уже не мой ведь муж – откуда же вредность такая? За что он так со мной? Или, раз совсем вычеркнул из жизни, то, значит, никаких разговоров и просьб? Всё?» Тогда Гране мало что было понятно из этой сбивчивой речи. А сейчас вдруг смысл как-то приоткрылся… Может, и её папа из своей жизни тоже вычеркнул, как когда-то маму? Не может быть – она же, Граня, его дочка! Настоящая! С ней нельзя развестись, как с мамой!
   Или… Можно – если она надоела, если место в том участке сердца, которое отвечает за любовь, занято кем-то другим?
   Граня замерла. Перестала набирать сообщение. Слеза капнула на экран телефона. Ещё одна капнула…
   Девочка всхлипнула.
   Всё, о чём она сейчас подумала, было похоже на правду.
   На неправильную правду.
   Но правда всегда одна.
   Да? Это правда, что одна правда?..
   … – Эй, с кем ты там разговариваешь? – раздалось вдруг со стороны звукооператорского пульта.
   Агриппина вздрогнула. Вскочила, автоматически придала лицу бодрое и спокойное выражение.
   – С кем разговариваешь-то? – снова раздался вопрос.
   Граня присмотрелась и увидела парня, сидящего за чуть подсвеченным широким пультом.
   – Я? Разговариваю? – оглядевшись и не увидев никого другого, к кому бы ещё мог быть адресован этот вопрос, спросила она.
   – Ага, ты. – весело ответил парень. – «Правда всегда одна! Это правда, что это правда»… У тебя кто? Хомяк? Котёнок? Покажи.
   Оказывается, свои вопросы к Великому и Таинственному она произносила вслух! Ну, совсем раскисла девчонка! А хомяк – это тема…
   – Не хомяк, а морской свин. – сообщила она.
   – Ну покажи, покажи! – Ещё больше оживился парень за пультом. – Неси его сюда. Пусть он тут у меня по доске побегает! Ему понравится!
   Агриппина рассмеялась. Подошла к пульту, присмотрелась к оператору и поняла, что он совсем мальчишка. Её ровесник или чуть постарше. У кого что на уме – а у него хомяки и котята…
   – Шучу – я просто по телефону разговаривала. – разочаровала любителя хомяков Граня.
   – А-а… Ясно. – кивнул парень. – А ты новенькая, да? Из добора?
   – Да.
   – А как тебя зовут? Я Гриша.
   – А я Граня. – улыбнулась Граня.
   – Надо же – Гр-р-раня… – прорычал Гриша.
   – А сам-то – Гр-р-риша! – прорычала в ответ Граня и засмеялась.
   Гриша тоже засмеялся.
   – Ты танцуешь? – спросил он, весёлыми глазами глядя на Граню.
   – Пою! В хоре.
   – А-а, ну, тогда буду на вас смотреть с пристрастием. – пообещал Гриша. – А я второй звуковик. Я весь спектакль вот здесь, на пульте. Главный там, – Гриша показал рукой под потолок, – а моя задача – поддержка, вывод звука в фойе, шумы и спецэффекты.
   – А вот скалы когда рушатся…
   – Да-да, это не на основной фонограмме же записано, это как раз я включаю – наложенные звуки! – закивал Гриша, радуясь, что Граня оценила важность его работы и поняла природу явления. – А ты разбираешься?
   – Да просто догадалась. – Гране тоже польстило, что её способности к осмыслению действительности похвалили.
   Вот в таком режиме: кукушка хвалит петуха, Граня и Гриша проболтали весь перерыв.
   Граня даже забыла о том, что ждёт звонка от папы.
   Но рано или поздно всё заканчивается – раздалась команда пятиминутной готовности, артисты бросились к сцене. Граня, которой Гриша трогательно помахал руками со скрещенными пальцами («чтоб всё было хорошо!»), тоже помчалась.
   Начался прогон.

   До папы Агриппина дозвонилась вечером. Из дома. Позвонила просто наудачу – а он трубку взял! Спокойно, весело, как ни в чём не бывало – будто не видел пропущенных Граниных вызовов, не сбрасывал звонков и не выключал телефона, поинтересовался, как дела у его Грушки-девчушки. Стараясь пропустить мимо ушей ставшее ей просто ненавистным слово «Груша», девочка была вынуждена прочирикать что-то безлично-позитивное. Мама, которая была неподалёку, слышала её разговор – так что Граня не только не могла сказать в трубку: «Папа, я прошу тебя подписать один очень важный для меня документ», но и вообще произнести слово «папа». Маме всегда было очень неприятно, когда её единственная девочка щебечет с папашей. Понятно, что от общения с ним никуда не деться – но вот больно это было маме. А Граня не хотела маме боли причинять.
   Поэтому сейчас – как могла бы сказать это любому другому нейтральному человеку – она заявила папе, что срочно хотела бы срочно встретиться и поговорить с ним, поскольку у неё есть к нему большая просьба. Граня говорила так, что даже половую принадлежность того, с кем она общается по телефону, установить было невозможно. «Ты», «К тебе», «С тобой»… Так она могла бы говорить с любой подружкой – поэтому мама, до которой долетал этот разговор, расслабилась и даже, видимо, не прислушивалась. А вот если бы Граня с телефоном начала закрываться в своей комнате, прятаться в ванной – мама немедленно бы напряглась и если не подслушала, то после разговора точно поинтересовалась бы его тематикой.
   К сожалению, папа отшутился и дал понять, что в ближайшие несколько дней – ну никак. Агриппина по опыту знала, что на папу надо просто сильнее давить, пожелала ему спокойной ночи.
   И решила позвонить снова завтра с утра. Он просыпается поздно, сонный плохо соображает и – иногда принимает самые неожиданные решения. Репетиции завтра нет, так что после контрольного звонка Агриппина попросту подкатит к его дому, дождётся, когда тот выйдет – и заставит подписать бумагу. Папины паспортные данные она в эту бумагу уже сама вписала.

   …Странно. Ещё вчера она долго бы расстраивалась, переживала, как же так сильно папа её стал игнорировать, долго придумывала, что делать. А тут – мгновенно. И проблема забыта.
   Потому что хотелось думать о Грише. Это вот что такое? «Пришла пора – она влюбилась»? Влюбилась? Она, Граня? Быть такого не может. Да и за один вечер влюбляются разве только… В сериалах разве только. Или не только?
   Граня не влюблялась – только потому, что было неинтересно. В детском возрасте она, конечно, влюбилась пару раз. В детском саду. Сама этого устыдилась – мама помогла правильно расставить акценты и понять, что всё это просто повторюшничество, дань моде: «все в группе повлюблялись, влюблюсь-ка и я»…
   Но мало того – Граня не стремилась поскорее разнообразить свою обычную жизнь жизнью интимной. Ей, и всей её тусовке, было, что называется, по приколу чувствовать себя над физиологической суетой. По собственному выбору, а не потому, что ни-зз-зя, никто из них романов не заводил – ни внутри компании, ни за её пределами, случайных связей для непременного получения опыта не искал.
   И это они считали своей фишкой. Спокойно, не напоказ. И гордились этим.
   Мама всё детство долбила Гране, что в школьной жизни главное – дружба (главное после учёбы, разумеется), а ещё лучше – просто нейтральное взаимное уважение. И девочка поверила. Успокоилась. Подруг у неё было много, друзей тоже – за время совместной учёбы сбилась эдакая компания юных снобов, очень образованных, очень беспроблемных. Когда было не лень, они поддерживали имидж людей стильных, критичных, циничных, остроумных и беспечных… О том, что им не по приколу участвовать в погоне за половыми ощущениями, сама же она, Граня Градова, и придумала, и внятно сформулировала для своей тусовочки… Всем понравилось.
   – Мы ещё дети. – Прикрыв глаза и томно затягиваясь вайпером, любил повторять Иванко Чарников, поздний сын пожилых богатых бумагопромышленников. Вздыхал, лениво качал ногой и повторял эту фразу ещё на нескольких языках, как будто сообщал о своём возрасте беспечности всему миру. – Weare still children [1 - Мы всё ещё дети (англ.)]… Nous sommes encore les enfants [2 - То же самое – только по-французски]…Siamo ancora dei bambini [3 - То же самое – по-итальянски…]…
   Другие охотно соглашались с Иваном, смешным белобрысым переростком. Соглашались – и отправлялись все вместе на фестиваль какого-нибудь концептуального кино, где часто прорывались в зал с боями, доказывая, что уже взрослые.
   Вот такие они были противоречивые – и получали от этого удовольствие.
   И Граня вместе с ними.
   А теперь что?
   …Карие глаза Гриши, улыбка – милая и весёлая. Всё это – и глаза, и улыбка, обращённые к ней, Гране! Он рад ей, он заинтересован, он не отводит взгляда. И так – все двадцать минут подряд, до тех пор, пока Граня не умчалась на сцену. Двадцати минут достаточно, чтобы влюбиться?
   Если да, то она точно – влюбилась…
   Агриппина затаилась в своей комнате, выключила свет, уселась на кровать, замоталась одеялом и стала смотреть в темноту. Спать не хотелось. Да какое там спать!..
   Забыть Гришу было невозможно. Невозможно не думать о нём, не воскрешать перед мысленным взором его славное лицо. «Глупое сердце, не бейся…» – вот так поэзия, пригождается! Сердце-то бьётся. Тахикардия просто. Мама часто страдала тахикардией и пила валерьянку с пустырником, после чего укладывалась на диван и лежала неподвижно, ожидая, когда страдания закончатся. И вот теперь сердцебиение у Грани.
   Но разве до лежания ей на диване? Хочется бегать. Может, просто-напросто она перерепетировала, переутомилась? Всё-таки шесть уроков в школе, пять часов на сцене – это для её возраста о-го-го? Поэтому и не поощряется детский труд?..
   Валериановых капель, матушка? – подшутил бы папа в этом случае.
   Папа… Или по его поводу Граня расстроилась? Да, расстроилась – вон и ладони стали влажными. Нервишки, однозначно-с…
   Нет, никакой не папа – Гриша! Граня честно призналась себе в этом – и сердце её сладко защемило. Простые слова, часто употребляемые в письменной речи (в основном в низкопробных романчиках – так наверняка квалифицировала бы эту фразочку мама). Но точнее не скажешь! Сердце – которого раньше Граня никогда не чувствовала – ну, стучит себе, если прижать руку к грудной клетке или местам прощупывания пульса, – да и стучит себе. А тут щемит, грустно от этого как-то – и сладостно. То есть невыразимо приятно. И плакать хочется.
   Граня и заплакала. Улыбалась Грише, с радостью вспоминая его весёлую улыбку и всё то, о чём они болтали, и плакала. Прямо рыдала – чего не делала со времён младшей-младшей школы…

   Утром ничего не прошло. Не изменилось, не забылось. Гришу хотелось видеть. Гришу хотелось слышать. Гришу хотелось обнять. Поцеловать – очень хотелось. Хотелось беспрерывно болтать с ним – таким остроумным, не хуже всех мальчишек из их школьной тусовки. Пробежаться с ним по всем тем местам, где они обычно бывают. А ещё – как можно скорее познакомить его с Тусей, Ольгой, Бет, Зедом, Иванко, Андреем-Шпрехером, Катрин, Вилли! Гриша сто процентов впишется в их славное общество, он такой!..
   …Однако в школе Граня поняла, что рановато афишировать свои страстные чувства. Все перемены напролёт её компашка циников-умников глумилась над одноклассницей Теплушкиной. Эту Теплушку несколько раз видели в обществе продавца мобильников. А вчера Зед, Бет и Вилли, зайдя в ближайший офис-стекляшку, чтобы положить денег на телефон, увидели их обнимающимися и целующимися. Прямо за углом этой самой «стекляшки». Наутро в школе Теплушкина бросилась объяснять, кто это такой был, оправдываться, что продавец мобильников ей нужен был лишь для продолжения получения позитивного опыта в сфере отношений с молодыми людьми.
   Но Гранины друзья были неумолимы: веселились, как могли, расписывая перспективы их отношений, составляли свадебное меню и выбирали место для проведения празднества, достойное такой престижной пары.
   Теплушкина слышала это. А может, и не слышала… Но, уже расставшись со своим продавцом, сидела сильно пришибленная.
   Граню не то что покоробило от этого – она просто чуть не взорвалась. От жуткого, просто жутчайшего негодования! Тоже, понимаете ли, аристократы выискались! Не подходит, значит, Теплухе продавец мобильных телефонов! Не соответствует социальному статусу…
   Граня тут же представила, как друзья будут ржать, узнав, что ей понравился трудяга-звуковик. И её полная негодования речь так и не была произнесена…
   Под очередной взрыв хохота девочка молча уселась на своё место. Друзей-подружек своих она сейчас просто ненавидела. И тут – явно для объективности – ей вспомнилось, что точно так же, если не жёстче, некоторое время назад они прикалывались над романом их одноклассника Жоры с дочерью тюменского нефтяника. В сентябре дочь эта пришла новенькой в десятый класс (привёз нефтяник семейство жить в столицу, выбрал доченьке престижную школу, всё как положено), Жора увидел её, влюбился. И совершил глупость – сделал свои чувства достоянием общественности. Так что потешались над всем: что Ромео на год младше Джульетты, что ниже ростом, что они на переменах держатся за руки. И особенно смаковалась история про то, как они пошли на романтическую пешую прогулку по Москве и заблудились – пришлось ловить машину. Но такси шайтан-арба (а останавливались исключительно такие) так испугало не привычную к московскому демократическому транспорту тюменскую принцессу, что она встала посреди тротуара и зарыдала. Растерявшийся влюблённый забыл, как звонить в службу заказа такси… Дело кончилось тем, что позвонили родителям. Дождавшись от хлюпающей носом дочери внятного ориентира, где в данный момент влюблённые находятся, нефтяник, бывший в это время в Лондоне, вызвал шофёра на машине. Тот отыскал бедолажек и развёз по домам… История стала известна всем – потому что попала под статью позднего хождения по улицам несовершеннолетних без сопровождения взрослых. В тот день завуча угораздило наведаться домой к новенькой, узнать, как она адаптируется, а тут маменька с телефоном в руках носится, ждёт доставки загулявшей принцески…
   Всем ученикам средней и старшей школы это было рассказано. В назидание – не шляйтесь по улицам, не ловите машины…
   Не сразу, но смех на всех углах убил-таки Жорину любовь. Любовь прошла, а шутки долго не иссякали. И исходили они в основном от этих вот остроумцев, Граниных друзей…
   Так что молчать, не рассказывать! Ни за что!!!

   Подходило время бежать на репетицию. Прогуливать для этого историю – последний урок. Граня аккуратненько собрала вещички, договорилась с подружками о прикрытии в случае возникновения шухера. Выбралась из здания школы.
   И тут вспомнила, что за всеми переживаниями этого дня забыла ещё раз дёрнуть по телефону папу! Сейчас-то уже день в разгаре, позвонив, Граня убедилась, что папа трудится – после полуминуты вступительного трёпа «Ну как ты? Ну что ты там, Грушенька?» он свернул разговор: «Ой, на второй линии важный звонок! Не сердись, пока, Грушок!» И обещал перезвонить вечером.
   Вечером так вечером.
   …Граня идеально вписывалась в спектакль. Запомнила все мизансцены, порядок выходов и уходов – не говоря уже о партитуре. Сегодня она была особенно точной, внимательной, и пела прекрасно.
   И в первом же перерыве – недолгом, на пятнадцать минут – помчалась к звукооператорскому пульту.
   Гриша сидел там. Двигал тумблерами, щёлкал по клавишам ноутбука, соединённого с общей звуковой системой, переговаривался по специальной связи с другим звуковиком.
   Он был рад Агриппине, очень рад! Вытащил из-под стола пирожное – кольцо с творожным кремом. Протянул Гране. Подарок! Первый подарок.
   Граня, которая ради фигуры отказала себе в сладком, упиваясь своим счастьем, съела пирожное в один миг. Хотя, наверное, надо было растянуть удовольствие.
   – Устаёшь – вон как проголодалась, – с заботливой улыбкой глядя, как уписывает Граня пирожное, сказал Гриша. – Ты подходи почаще – я буду специально запасы делать. Без еды нельзя. Смотри: все что-нибудь трескают.
   Что там едят остальные, Агриппину сейчас не интересовало. Тем более, что перерыв заканчивался. И Граня, которой на самом деле безумно хотелось расцеловать Гришу, крепко схватила его за руку, крепко пожала. Гриша тоже пожал руку в ответ. Граня потянула её на себя, ожидая, что Гриша поднимется и обнимет её, как ей очень-очень хотелось. Просто обнимет – ничего такого.
   Но он этого не сделал, хоть далеко не слабосильная девочка Граня тянула его за руку так, что ошибиться и понять, зачем она его тянет, было нельзя.
   А-а, постеснялся – по проходу между рядов торопливо шагали к сцене актёры и актрисы.
   Конечно, постеснялся…
   Да и Граня пришла в себя. Отпустила руку Гриши, отошла на несколько шагов, помахала ему. Гриша помахал в ответ.
   Граня махала ему со сцены – правда, уже не видела, отвечает ей Гриша или нет.

Глава 5
Макулатурные книжки

   Это счастье нельзя было потерять! Из-за какой-то бумажки, разрешения этого родительского!
   «Дожму я тебя, папочка!» – влетая в метро, уверенно подумала Граня.
   Вспомнила, что сегодня у папы снова прямой эфир, так что звонка ждать надо только поздним вечером. Поэтому, выйдя из метро, она вытащила планшет, открыла закладку с культурным каналом. Шоу уже шло. Граня вставила наушники и, одним глазом глядя на дорогу, а другим в экран, направилась домой. Ей и не хотелось упускать того времени, когда программа кончится (и папа, наконец, включит мобильник). И просто Граня привыкла любоваться своим остроумным теле-папочкой!
   А в передаче как раз громили дамские любовные романы. И не только любовные, но и вообще все написанные дамами и для дам – и детективы, и мистические, и исторические. Граня усмехнулась: вспомнила, как, когда она была ещё маленькая, но они уже жили вдвоём с мамой, мама вдруг узнала, что настоящее имя самой плодовитой и самой известной писательницы весёлых детективных романчиков – Агриппина. Просто на обложках книг она его прячет под нейтральным именем. Ух, как мама разозлилась! Мало ей для страданий того, что ребёнок носит это жуткое имя – в честь мамаши бросившего её негодяя! Так ещё и эта макулатурщица – тоже Агриппина!.. Запрет на ненавистное имя стал ещё более суровым – никто не имел права так обращаться к дочери Маргариты Паламарчук! «Граня Градова» – так были подписаны все вещи в детском саду, тетради в школе, так девочка значилась во всех списках. Граня – без отчества. В крайнем случае «А.А. Градова». Лишнее упоминание имени отца тоже маме было неприятно.
   – Вырастешь – сама решишь, как тебе лучше называться. – пообещала Гране мама. – А пока только так.
   Когда пришло время получать паспорт, мама намекнула, что, может, ты, доченька, фамилию папочкину-таки оставишь (лишнюю дверь откроет тебе его прославленная фамилия в интеллигентной интеллектуальной среде), но перепишешься, например, на Аграфену – это всё-таки то же имя, что и Агриппина. И останешься себе по жизни Граней.
   Папа попросил этого не делать. Граня металась-металась, так хотелось угодить и тому, и другому родителю, не создавать им лишних волнений. Но Аграфена – это просто невыносимо, это не имя, а его искажённая народом форма, ну как Авдотья вместо Евдокии. Поэтому, хоть Граня и старалась всегда встать на сторону мамы, порадовать её – одинокую, в отличие от счастливого в любви и новом браке папы, но пришлось Аграфене-купальнице сказать «нет». И остаться Агриппиной.
   Мама обиделась. Но постаралась это скрыть.
   Граня долго к ней подлизывалась, хоть и понимала, что все эти обидки на имена и отчества – всего лишь застарелый мамин невроз… Хоть маме от этого – будь невроз он или не невроз, ой как несладко. Как человек может ещё реагировать, если его бросили? Вот то-то…
   И Граня старалась и старалась радовать мамочку, подлизывалась, не лезла на рожон, в любом деле непременно сначала заручалась её одобрением.
   А вот теперь что-то начала косячить и наводить тень на плетень… Но никуда не деться. Гране очень хотелось своей собственной жизни. И маме она это обязательно объяснит.
   Но тоже не сейчас.
   Опять не сейчас.

   …С планшетным папой в руках девочка вошла в квартиру. Дома была полная иллюминация, из гостиной слышались оживлённые голоса и бубнёж телевизора. Нет, там не с папой передачу смотрели, конечно же, – мама и две её гостьи, писательницы, пили ликёр и с упоением комментировали судьбы незадачливых певичек, которые сменили благородные подмостки оперных театров на исполнение глупых попсовых песен. Или пытаются на двух стульях посидеть – попеть и там, и там.
   Услышав это, Граня хотела вбежать в гостиную и с возмущением заявить, что они неправы, что почему бы и не петь и классический репертуар, и популярный? Она сама, например, так и собирается делать – после того, как поступит в Гнесинскую музыкальную академию и отучится там.
   Но – благоразумно решила никуда сейчас не вбегать и никаких программных заявлений не делать, не дразнить гусей…
   Вежливо поздоровалась со всей весёлой компанией, разделась и убежала в свою комнату. Поставила планшет на стол, вытащила наушники. Как раз закончилась реклама – и баталия в папиной передаче продолжилась. Две дамы-писательницы защищали свои изделия, их поддерживал прославленный художник. Одетый в строгий серый костюм, но по сути оставшийся всё тем же, кем он и был, татуированный фрик – молодой драматург, в прошлом говоривший и писавший исключительно цветистым эпатирующим матом, а ныне активно продвигающий в массы всё только возвышенное и нравственное, красивыми хлёсткими фразами громил любовные романы. Бабушка-заслуженный психолог, многословно и заунывно его поддерживала. Гранин папа остроумно поддевал тех и других, и на его шутки то и дело зрительный зал взрывался хохотом.
   Папа был очарователен!
   Уставшая Граня растянулась на диване, с удовольствием слушая его.
   Постепенно разговор перешёл на то, что мало среди макулатурного потока романов для дамочек – так ведь есть же ещё и любовные романы для девочек!
   Из зала тут же вышли хорошо знакомые Гране мамины подружки-критикессы и та самая писательница – главная победительница «Золотой закладки». Для тех, кто не знает подобного жанра, критики с удовольствием рассказали, что это такое и с чем его едят. И, главное – кто ест.
   – Девочки, глупенькие и доверчивые, которые не знают жизни и, главное, любви, – верят, что они, эти жизнь и любовь, такие, как они описаны она в этих книжках! – в яростном возбуждении провозглашала писательница-победитель. – А они не такие! В детских романах типа «о любви» сплошь слащавые выдумки! Нельзя допустить, чтобы дети росли в розово-рюшечном мире обмана! На основании прочитанного они строят себе воздушные замки – и, вырастая, пытаются в этих бредовых замках прописаться и обжиться! А жить в мире химер и облаков нельзя!
   Её образная вдохновенная речь сорвала аплодисменты и крики «Браво!» Ободрённая успехом, она обратилась к женщине, которую показали до этого лишь мельком. Сейчас эту женщину снова показали, и бегущая строка сообщила, что это автор любовных романов для девочек.
   «Что это ещё за романы?» – подумала Граня. А победительница тем временем говорила:
   – Вы понимаете, что это просто за чертой добра и зла – то, что вы пишете! Вы же совсем не знаете школьной жизни! Вот я, например, знаю эту школьную жизнь от и до! Я учитель с восемнадцатилетним стажем!
   В этот момент ей снова шумно зааплодировали.
   Граня как раз подумала, что вот уж если кто не знает школьной жизни, так это она, занудный победитель конкурса… Враньё же чистой воды написала! Скучное причём.
   К писательнице, восемнадцать лет знающей школьную жизнь, присоединились критики. Автор детских любовных романов – взрослая рыжеволосая тётя в крупных серьгах и с весёлыми глазами возражала, но не очень убедительно.
   Гранин папа, кажется, всё про неё понял. Сочувственно-иронично вздохнул и с гордостью сообщил, что его дочь вообще ни одного подобного романчика не прочитала! С десяти лет она читает романы классиков и высокохудожественных современников – так что, если ей захочется узнать что-то о любви, она обратится именно к качественной литературе, а не к этим сомнительным романчикам.
   Ему – и его умной дочке, конечно же! – восторженно зааплодировали.
   Автор детских любовных романов спросила, а как же быть с маркировкой, которую ставят теперь на книжках: например, «12+», «16+» – и соответствует ли то, что прочитала его дочь, данным возрастным ограничениям?
   Гране очень было интересно, что папа на это ответит. Ждала остроумной реплики. Но папа как-то скомкал ответ, буркнув, что девочка у него образованная, сама во всём разберётся.
   Дальше снова переключились на создательниц романов для взрослых, появилась та самая презираемая мамой сочинительница весёлых дамских детективов – на данный момент уже более медийная личность, чем даже Гранин папа. Несколькими фразами, произнесёнными тоненьким голоском с придыханием, она от свирепых громящих тезисов нравственного фрика камня на камне не оставила.
   Граня её уже не слушала. И папины комментарии тоже. Свернула программу, сбегала в кухню и, набрав тарелку облегчённой еды, которую в последнее время просила маму покупать, открыла интернет.
   Потому что папино заявление взволновало её и заставило задуматься. Да, она действительно целую библиотеку взрослых книг прочитала, горы детских – конечно, в стольких-то отборочных чтениях поучаствовать, а сколько мама приносила домой «Читай, Граня»…Но среди этого обилия романов о любви – ну, кроме разве что старинной книги «Дикая собака Динго» – на самом деле ни разу не попадалось!
   Интернет-поисковик охотно выдал на Гранин запрос «Любовные романы для девочек» просто тучу названий. Вот обложки – надо же, сколько всяких! И красивые обложки попадались, и действительно слащавые, и неудачные, и завлекательно-интригующие. Названия тоже всякие: и хорошие, и просто глупые, и банальные, и – опять-таки – создающие интригу и привлекающие внимание. Иностранные фамилии авторов встречаются, да и отечественных – десятки! Фамилия писательницы из папиной передачи особенно часто выскакивала – видимо, пригласили самую из этих романисток известную.
   Ну надо же! Почему обнаружился такой пробел? Чего бы детских романов про любовь не почитать-то? Ну ладно, мама в своё время выхватила у Грани из рук и обсмеяла книжку Жюльетты Бенцони, которую года три назад дала ей подружка Туся, тогда Граня и правда, может, маловата была. Но Достоевского-то мама не выхватывала. «Войну и мир» подсовывала, к чтению сочинений Пелевина относилась весьма лояльно, или Щербаковой, или, например, Стига Ларссена, Геймана, Мураками – вплоть до Буковски… Там, получается, про любовь качественно написано. А здесь, выходит, нет. «Собака Динго» – значит, хорошо, а всё остальное, которое про подростков, – плохо? После написания этой книги за все восемьдесят с лишним лет никто так и не создал интересного романа о первой любви?
   Не может быть!
   Граня была так счастлива от своего непонятного, но такого будоражащего чувства к малознакомому парнишке из мюзикла, что ей безумно захотелось узнать, как влюбляются её ровесники. Описанные в школьной повести учительницей-победительницей отношения её не убедили. Но а в этом лаково-красочном море мордашек и стройных фигурок неужели ещё хуже?
   Надо проверить!
   Граня вошла на свою страничку Вконтакте, разослала подругам такое сообщение:
   «Гёрлс, вы читаете девочковые романы о любви?»
   Ответов насыпалось сразу. Читали, читаем. И девочковые читаем, и обычные…
   «А почему я про это ничего не знаю?» – набрала Граня – вывесила это как пост и прикрепила первую попавшуюся обложку повести о любви для девочек, скачанную в интернете.
   Френды, в том числе и мужского пола, тут же сообщили ей, что причина простая: Агриппина же даже среди них особая, интеллектуалка из интеллектуалок, ей по статусу не положено такое читать. Мама же у неё литературный критик, папа супер-знаток литературы и её окрестностей. Приходится типа им соответствовать. А нам не приходится, мы типа просто для себя читаем, наслаждаемся.
   «Я же «Гарри Поттера» читала! – продолжила Граня. – Я тоже в теме!»
   «Ага, на английском языке ты читала-то!» – ответила ей Бет.
   «И это совсем не то!» – прокомментировала Ольга.
   «Купи себе медаль!» – добавил добрый Вилли.
   «Так, а что отечественные-то? – пыталась выяснить Граня. – Отстой? Пусть авторы напьются яду?»
   «Ты что?! Прикольные – да ещё какие! Я знаешь сколько наших писателе́й книжек прочитала!» – с возмущением нарисовав злобных рож, проявилась Катрин. И прислала ссылку на целую группу любителей романов о любви, бытовой весёлой мистики, приключениях и чём-то там ещё.
   Граня прошла по ссылке, но в это время в комнату заглянула мама, предложила отправляться ко сну – близилась полночь…
   «Хочешь, я тебе завтра в школу хоть целый пакет этих книжек принесу!» – предложила Туся.
   Граня ответила, что, конечно, хочет, ок, данке, оревуар всем…
   И отправилась умываться.

   Сон не шёл… Граня утащила в кровать свой верный планшет, попыталась отыскать в социальных сетях Гришу – с горечью поняла, что за всё это время не удосужилась ни телефона его узнать, ни каких-нибудь других контактов. Даже фамилию не спросила! Хотя вот это уже проще всего, даже к нему самому обращаться для этого не надо.
   Надо было его хоть сфотографировать! Бросить рюкзак в зале, подбежать к нему в перерыве с телефоном – и раз! Щёлк! Для чего человеку столько всякой техники? Был бы сейчас его портрет…
   Хотя, образ Гриши и так у неё в мозгу сфотографировался.
   Гриша работает. Очень ответственное у него дело – весь спектакль быть в напряжении и следить за действием, за аппаратурой, за хронометражем. Ну конечно – Гриша и есть тот самый младший (вместе с Граней), о котором говорила Марта Мраморова.
   Это судьба!
   Гриша ничего особенного не сделал – но он казался Гране таким хорошим, таким приятным! Самым лучшим, самым интересным. О нём так хотелось рассказать маме. Но нельзя ни в коем ведь случае рассказывать…
   Девочка набрала в поисковике одно из названий романчиков – какого вспомнила. С лёгкостью скачала текст – и принялась читать. Быстро отвлеклась – мысли её то и дело возвращались к Грише. Очень хотелось увидеться. Скорее хотелось увидеться! Как можно скорее!
   Но репетиция была послезавтра. Только послезавтра…

   И послезавтра – вернее, уже завтра – потому что вспомнила об этом Граня уже утром следующего дня, нужно было подписывать основной контракт со компанией. Все, абсолютно все, кроме Грани, его подписали (кроме некой Наташки, которую выгнали раньше и уже набрали на её место другую девушку). Они-то все были старше восемнадцати лет, им проще! Граню уже торопили – давай скорее, задерживаешь процесс, если не принесёшь документа – работать не будешь, нам проблемы не нужны. Но не будешь-то не будешь, тебе же хуже, – а подведёшь компанию. Быстрее, Граня, не тяни!!!
   Граня всё-таки вызвонила папу! Да – договорилась встретиться с ним сегодня вечером. А, в ожидании вечерней встречи, быстро нашлёпав уроки, улеглась читать.
   Первый романчик – Граня определила бы его как повесть – который она скачала из интернета, оказался интересным, но так себе. Второй – уже в книжном варианте – она прочитала в школе (благо, сегодня были парочка уроков типа ОБЖ и физкультуры, на которой Граня отметилась, а потом удобно расположилась между гимнастическими матами и читала, наслаждалась). Этот текст её потряс. За свою жизнь она рыдала над несколькими книжками – все их девочка до сих пор помнила – это были «Ямы», «Три товарища», «Дети подземелья», «А зори здесь тихие…» и «Пена дней». И вот сейчас разрыдалась. Нет, в этой книжке никто не умер, и даже всё хорошо закончилось, но полюбившие друг друга мальчик и девочка так мучились, так по-настоящему страдали, столько им пришлось всего перенести, столько подлых людей было вокруг них – вот как будто из самой гущи жизни автором вытащенных, такие на каждом шагу встречаются! Но и друзья у них оказались прекрасные – вреднючие, циничные, но верные, её, Граниных, друзей напоминающие.
   Ещё!
   Читать ещё!
   Скорее!
   С этой мыслью девочка подхватила принесённый Тусей пакет и помчалась домой.
   И вот она на кухне за столом, вот суп, который приходится есть, скорчившись над книжкой, – чтобы не отвлекаться. Хотя мама запрещала читать за едой. Но мамы не было дома!..
   Дочитывала Агриппина уже в метро. И за столиком в кафе, где она поджидала папу, который задерживался, она снова и снова пролистывала книжку, перечитывала те места, которые особенно запомнились.
   Это что же – папа неправ? Раз с таким презрением высказывается о таких хороших произведениях? Обсмеивает жанр. Но ведь это – просто книжки, не коммерческие заляпухи, как ещё более презрительно назвала их однажды знаток-мама. Книжки настоящие! А ничего подобного даже в конкурсы участвовать не берут. Вернее, их наверняка присылают, но даже для прочтения детским жюри что-то не особо отбирают – ведь Гране же они никогда не попадались… Разве это справедливо? Тусклое творчество каких-то училок берут – а такое нет!
   Граня вспомнила выступление нафталинового писателя на вручении премии «Золотая заплатка» (Граня посчитала, что теперь тоже имеет право глумиться)… Он говорил, что у нас нету детской литературы, что вот она только в клювиках этих вот победителей начнёт на нашу грешную землю доставляться… А вот же книжка – Граня посмотрела на год издания – четыре года назад вышла. Но о ней никто не знает!
   А папа что ж, получается, ругал то, что даже не прочитал? Не может быть! Он всегда готовится, всегда знает, о чём говорит! А тут, значит, гордо сообщает, что его дочь до такой гадости вообще никогда не опускается, потребляет лучшее!..
   Граня позвонила Тусе. Поинтересовалась, что она думает по этому поводу. Туся предположила, что папа выполнял определённый pr-заказ. Граня возмутилась. Но, уже завершив разговор с Тусей, подумала, что, может, и правда. Выполнял… Но папа же такой независимый! Нет, не может быть!!!
   А что, если их с мамой епархии объединились? И в один голос стали утверждать, что это плохо? Но зачем?..
   В дверях кафе показался папа. Граня демонстративно выложила на столик сине-розовую книжечку с изображением парочки: длинноногая тонюсенькая девочка прыгает с высокого камня, а парнишка внизу протягивает руки – ловит её. Блёстки, сердечки, прочие умильные вытребеньки, совершенно не относящиеся к сюжету этой замечательной, даже, можно сказать, героической повести. Но это же просто декоративные элементы – никто же не ругает сумки, кошельки или заколки за обилие украшений! Книжку приятно брать в руки, встречать по одёжке… Внутри-то у неё всё ещё лучше!
   Обо всём этом Граня хотела сказать папе. Но он, всего минуту радостно посидев с ней и успев заказать кофе-чая-калачей-эклеров, вдруг подскочил на стуле, услышав телефонный звонок, приложил трубку к уху и принялся сначала сдавленно, а потом всё злее и злее, раздражённее и отчаяннее ругаться с кем-то. Граня услышала имя «Светочка». Так звали папину новую жену. Хоть Граня старательно не прислушивалась, но понять смысл разговора было несложно – они ссорились. И так, как это делают давно недовольные друг другом люди.
   Закончив говорить по телефону, папа махом выпил кофе, закинул в рот друг за другом несколько эклеров и калач (Граня не стала есть ничего мучного, чуть отпила чаю и в напряжении ждала начала их беседы).
   – Что, Грушаня? – устало спросил папа. – Какое у тебя дело? Говори чётче и быстрей.
   Никакой книжки он так и не заметил. Граня даже приставила её к сахарнице – обложкой с названием к папе, постучала по ней пальцами.
   Папа услышал стук пальцев по обложке, перевёл на неё взгляд.
   – Что читаешь? – не дождавшись ответа на первый вопрос, без особого интереса спросил он у Грани.
   – Прочитала уже. – тут же ответила Граня. – Роман о любви для девочек. Понравилось. Очень.
   – Хорошо. – кивнул папа.
   – Что – «хорошо»? – Граня не поверила своим ушам.
   – Только любви нет. – обращаясь то ли к Гране, то ли к самому себе, произнёс папа. – Что читай про неё, что не читай…
   Вот это да! Такого от своего весельчака папусика девочка никогда в жизни не слышала. Или он по-прежнему шутит? Только теперь вот в такой скорбной форме?
   Папа вздохнул и пронзительно посмотрел в сторону.
   – Грушок, не томи. Есть дело – говори. – папа снова повернулся к Гране, и она отметила его потухший взгляд.
   Вчера на передаче он совсем не таким был! Весёлым! Неужели это только на публику? А на самом деле он вот такой грустный… И ещё кто-то завидует медийным личностям…
   Гране стало очень жалко папу. Личная его жизнь явно не ладилась. Все проблемы были явно из-за этой самой личной жизни… Вот вам и молодая жена – Свете было где-то около двадцати двух лет, папа женился на классической восемнадцатилетней красавице. Только не модели, а студентке института иностранных языков. «Не женитесь на курсистках!» – хихикая, пела мама, узнав о его свадьбе и предвещая этому браку недолгую и несчастливую жизнь.
   А вдруг папа теперь опять к ним с мамой вернётся?! Разведётся со Светой – та себе молодого найдёт, нового. Ведь папа был для неё старый – только сам этого не понимал.
   «Звёзды не стареют!» – заметила как-то подруга Бет. Они говорили тогда о том, почему среди этих самых звёзд так часто старые на молодых женятся. Граня вспомнила тогда ситуацию с папой и согласилась. Папа и правда – молодой и вечный, всем пригодится такой знатный мужчина, так что супруге Свете наверняка с ним просто замечательно.
   А сейчас что думать?..
   – Папа, у тебя всё хорошо? – неуверенным голосом поинтересовалась Граня и попыталась заглянуть отцу в глаза.
   Папа улыбнулся – во всё своё сдобное лицо, и сказал:
   – Обязательно будет.

   Он не вдавался в подробности, не стал узнавать, что за структуры шоу-бизнеса занимаются мюзиклом про Гильгамеша, одобрительно кивнул, когда Граня сообщила, что она поёт в хоре, а не скачет по сцене бешеной мартышкой. Подписал, практически не читая, листок, который подсунула ему дочь. И пообещал, что будет забирать её после спектаклей поздними вечерами. Забирать – и привозить домой.
   У Грани мелькнула надежда: раз будет привозить её домой, так, может, он и сам станет домой приезжать? А там и вернётся к ним с мамой?
   Она даже попыталась озвучить это – но папа так вздрогнул и выпучил глаза, что надежда умерла жалким зародышем. Ясно…
   Папа рассчитался с официантом, Граня скинула ему расписание своих поздно заканчивающихся репетиций и спектаклей. Попросила ничего не говорить об этом проекте маме. Папа пообещал.
   – Я приглашу тебя на спектакль! – с трудом обхватывая необъятного родителя, горячо заговорила Граня, не сдерживая слёзы, которые быстро впитывались в чёрное пальто, – только не на премьеру, а как разыграюсь получше, ладно? Придёшь?
   – Приду, Грушенька. – кивнул папа.
   – Не зови меня больше Грушенькой. – попросила Граня о том, о чём давно хотела его попросить.
   – Тебе не нравится? – удивился папа, уже, кажется, мысленно улетевший отсюда по своим делам.
   – Очень не нравится! – оторвавшись от пальто, замотала головой Граня. – Называй Граней. Ну и Агриппиной… Конечно.
   – Договорились.
   – Пока.

Глава 6
Шевели батонами!

   Счастливый полноценный участник команды Агриппина Артёмовна Градова влетела в гримёрную. Только что она подписала в бухгалтерии договор – и теперь он приятно, осязаемой приметой настоящей взрослой жизни лежал в рюкзаке. Расписку от папы у Грани тоже забрали, и сказали появляться возле бухгалтерии теперь только в день зарплаты.
   – Девочки, быстрее давайте определяйтесь! – ручкой хлопая по листу А-4 с каким-то списком, звонко кричала на всю гримёрку Марта Мраморова. – Граня, ты тоже давай быстрей мне говори, сколько тебе на премьеру билетов.
   – А сколько можно?
   – Два, один или ни одного. – сообщила Марта. – Ты договор внимательно читала? На каждый спектакль ты можешь привести максимум двоих. Сообщить об этом заранее мне, я впишу. В окошке администратора в день спектакля на твою фамилию и будут входные записаны. Нормальные, с местами – только не в партере, конечно. Будете солистами – тогда и можно гостей своих в партер сажать.
   – Да мы поняли, поняли… – пробурчала одна из хористок.
   – А это я не вам объясняю, а новенькой! – откликнулась Марта. – Ну, определяйся, Граня. Сколько писать?
   Граня очень боялась опозориться в первый раз. Никого! Никто пусть из знакомых не видит. Вот поднатореет, освоится – и тогда… Всю тусовку пригласит однозначно. А это… Раз, два, три… Ничего себе – восемь человек!
   – Мне на завтра нисколько. – ответила Граня. – А вот через несколько спектаклей будет – на него восемь.
   Марта захохотала, запрокинув голову.
   – Повторяю: можно только два, Граня. – Снова захлопав ручкой по листку, повторила она. – Но если тебе очень надо, попроси кого-то отдать тебе свои входные. Вот, Самохвалова, например, запишет у меня на свою фамилию двух твоих приглашённых, Рачкина ещё двоих…
   – Мне самой надо!
   – Я говорю – «например», не тупи, Рачкина. Ещё кто-то свои отдаст, твоих два – вот восемь человек и наберутся. – объяснила Марта. – А если завтра тебе два твоих не нужны – тоже предложи кому-нибудь.
   – Можно, я подумаю? – растерялась Граня.
   – Думаешь час. – махнула листком Марта. – И дальше я подаю список администратору. А тебе на завтра ставлю прочерк. Ты поняла?
   – Ага.

   Может, маму пригласить? Рассекретиться?
   Или папу – порадовать старика, отвлечь от семейной драмы? Хоть и говорила ему, что не на премьеру позовёт, только не на премьеру! – а тут взять, да и передумать? Может, чем быстрее сходит на спектакль и развеется, тем лучше? Отвлекаться от проблем всегда полезно…
   Едва закончилась разминка, Граня выскочила в зрительный зал, всё такой же тёмный, как и обычно. Брела по проходу, поднимаясь из партера к амфитеатру, мучительно думала. Надо было уже бежать к Марте, если она, Граня, собиралась вписывать кого-то на завтра.
   Гриша… Его ещё не было видно – там, за звуковым пультом, но только при одной мысли о нём у Грани в районе сердца и желудка образовалась трепетная пустота. Оставалось только сказать «Ах», как барышня старинных времён.
   Но Граня не забывала, что она всё-таки интеллектуальный циник, так что надо выдерживать имидж.
   Ах.
   Ну, вот пульт и показался. Вон торчит голова Гриши, вон другие рабочие рядом с пультом стоят – осветитель, кажется, главный звуковик…
   – Малыш. – увидев Граню, улыбнулся Гриша. – Привет! Как настроение? Состояние рабочее?
   – Трудитесь, обезьяны! – ответом на этот вопрос раздался со сцены истерический крик Юрочки. Кого-то он опять строил. – Шевели батонами! Раз-два-три! Там-там, раз-два-три! Ещё раз!..
   Граня и Гриша засмеялись.
   Не отрываясь, Граня смотрела в весёлые глаза Гриши. Который уже снова вернулся в работу – надел наушники, включал-выключал что-то на своём рабочем столе, обсуждал эти действия с окружившими его людьми. Граня не мешала – просто стояла и смотрела. Гриша иногда вскидывал на неё глаза, улыбался – эти моменты Граня и ловила. Такая незначительная, почти незаметная мелочь – и это было такое счастье!
   «Малыш!» – Гриша назвал её «малыш»… Это было так интимно, так нежно, так приятно. Это было слово только для неё, Грани. Их собственное общее слово. Затаив дыхание и стоя не двигаясь, Граня обживала в себе это слово…
   За несколько минут до начала прогона, когда давно уже Гране надо было стоять за кулисами, Гришу, наконец, оставили одного.
   – Уже убегаешь? – спросил Граню Гриша. – А я тебя пирожным хотел угостить. Бери.
   С этими словами он протянул коробку роскошных профитролей – Граня их обожала. Они с папой за ними иногда прогуливались до модной кондитерской на Цветном бульваре.
   Это самое сладкое, которое Граня сама себе запретила, девочка не могла не съесть. Да что там сладкое – наверное, и отраву она бы с удовольствием проглотила, если бы она была предложена Гришей, в этом у девочки не было никаких сомнений. И хоть она понимала, что это чушь, но так приятно, тревожно и радостно было находиться в подобной ситуации. Выбор запретного. Что-то это напоминает… Ах.
   Она взяла пирожное. Поднесла к носу, с удовольствием понюхала…
   – Ам, вкуснота какая! – раздалось тут.
   Мимо Грани промчалась Мраморова Марта, цапнула из коробки профитроль, кинула в рот и помчалась дальше, уже издалека гаркнув: – Опухла, Градова? Быстро за кулисы! За мной давай! Быстро!

   Уставшая Граня, только что включившая телефон и напоровшаяся на пять пропущенных вызовов от мамы, с сапогами и курткой в обнимку неслась в зал. Чтобы ещё раз поблагодарить Гришу, сказать ему: «До свидания – и до встречи завтра на моей премьере!»
   Пульт ещё светился. Значит, Гриша там.
   – Хватит тут бегать! – рявкнула уборщица. – Закрываю двери. И вы давайте, выезжайте быстрее!
   С этими словами она распахнула обе двери, ведущие из зала, и Граня увидела, как парень, кажется, рабочий сцены Игорёк, стоящий у Гриши за спиной, двинулся к дверям, покатив перед собой кресло с Гришей.
   И тут Граня поняла, что кресло это – инвалидное. На больших железных колёсах с блестящими ободами, тёмно-красными резиновыми шинами, под цвет портьер…
   Гриша помахал Гране рукой из своего кресла, крикнул «Пока!»
   Игорёк вывез его в фойе.
   – Выметайся быстрее! – опять бесцеремонно рявкнула уборщица, обращаясь уже к Гране.
   Не сразу, но Граня оторвала ноги от пола, двинулась к двери. Вышла в фойе и успела увидеть, как Игорька, который уже выкатил коляску за стеклянные двери, сменила какая-то женщина. А сам Игорёк торопливо помчался обратно.

   У Гриши не ходят ноги… Гриша страдает! Гриша преодолевает такие трудности! Вот это да!!! И он такой весёлый, такой мужественный – да ещё и с молодых лет работает…
   Гришин образ приобрёл в Граниных глазах самые что ни на есть возвышенные и героические черты!
   Набрав мамин номер и пролепетав в телефон, что она уже идёт и скоро будет, Граня на автопилоте направилась домой. Время было позднее, никакой папа её, конечно, не встречал и до дома не сопровождал. Хоть и подписался на это. Забыл, видимо. Или даже не заглянул в Гранин список, отправленный ему дочерью по электронной почте. Граня ещё в кафе проконтролировала у него в телефоне, что сообщение получено… Но даже если бы папа и был сейчас с ней рядом, Граня бы этого не заметила.
   Она думала о Грише – и любила его ещё больше! Хотя, ей казалось, что больше просто невозможно! В мыслях она возила Гришу по городу – всё по тем же своим любимым местам, по каким до этого планировала водить, в мыслях же на восемнадцатилетие покупала себе такую машину, в которой можно удобно вместо первого сиденья устанавливать инвалидное кресло с Гришей, как ухаживала бы за ним, таким мужественным, стойким, но беззащитным…
   Теперь она была готова добровольно стать Грушей. Да – пусть так её и зовут. Гриша и Груша. Груша и Гриша! Это созвучие неслучайно. Всё-таки, судьба ничего не делает просто так. Ни имён не раздаёт просто так вот, от фонаря. Во всём пред-оп-ре-деле-ни-е! Да! Так думала девочка Груша – которая раньше никакой фаталисткой не была, и того, кто высказывал подобные заявления, безжалостно и аргументированно высмеивала.
   Но сейчас… Груша и Гриша, Груша и Гриша!.. Ух!

   … – Мама, мне нравится один мальчик. – сказала Граня.
   Неожиданно для себя сказала. Непонятно – зачем. Но сказала.
   И это оказалось легче, чем сообщить об исполнении тайной мечты всей жизни – о сцене. Легче!
   Ведь мама улыбнулась. Мама не стала орать. Недовольно шипеть. Позорить. Как могла бы – мама обычно не церемонилась в проявлениях недовольства тем, что ей не нравилось.
   – Кто же он? – подходя к Гране вплотную и глядя ей в лицо, спросила она мягко. – Аркатов? Чарников? Или этот ваш…
   – Нет, мама, не Зед, который, если ты помнишь, в миру Коля Кравченко, не Вилли, который Аркатов, и не Андрюшка-Шпрехер, который Беляков, – вздохнула Граня. – Ты его не знаешь. Он не из нашей школы. Его зовут Гриша.
   Мама обняла Граню.
   – И надо было мне выдумывать про шейпинг? – ласково похлопывая Граню по спине, проговорила она. – Я сразу поняла, что ты меня обманываешь.
   – Правда? – удивилась Граня.
   – Конечно! – мама отстранилась и посмотрела, подняв голову, в лицо своей габаритной доченьке.
   Ну как, в самом деле, Граня могла бы обмануть маму, которая знает её с первого дня жизни? Конечно, мама догадалась об обмане. Но – не угадала с объектом! И…
   Граня решила наложить враньё на враньё. Ну, не то что враньё… А просто взять – и немножечко замолчать какие-то факты. Не разубеждать маму.
   Пока не разубеждать…
   – А ты, значит, с мальчиком встречаешься…
   – Ну… – Граня вздохнула. И захлопала глазами, потому что из них покатились торопливые слёзы.
   И хоть они проболтали до глубокой ночи, деликатная мама не стала выспрашивать подробности того, где Гриша учится, чем собирается заниматься в будущем. Возраст только уточнила. Шестнадцать Гришиных лет её вполне устроило.
   О том, что Гриша не ходит, а передвигается на коляске, Граня тоже от мамы утаила. Хотелось только позитивного, только приятного разговора с ней.
   И они с мамой говорили…
   Они говорили о чувствах. Её, Граниных. Настоящих.
   И это было прекрасно!
   Ученица девятого класса Агриппина Гранина легла спать невообразимо поздно. Мама сокрушалась и ругала себя, что заболтала ребёнка, который выпал из режима и в школе завтра будет плохо себя чувствовать из-за недосыпа.
   А Граня легла себе в кровать – и никогда ещё не спала так сладко и упоительно! Не чувствовала себя такой счастливой – влюблённой и любимой мамой одновременно.

Глава 7
Сентиментальная уборщица

   Премьера!
   И её, Гранин, дебют – первый выход на сцену!
   Сегодня игрался, наконец, первый спектакль после долгого перерыва – в предпоследний день июня был закрыт прошлогодний сезон, а сегодня двадцать четвёртое ноября. Вот какой большой оказался перерыв.
   Волновался великий артист, исполняющий неуклюжего Хумбабу, нервно носился за кулисами одетый в жуткие одежды с торчащими отовсюду клочками шерсти дикий человек Энкиду, бесконечно курила «Беломор» и тут же, возле урны, полоскала горло минеральной водой могучая богиня Иштар с удивительно бархатным контральто. Тут и там рявкали на хор и танцоров в ассортименте их руководители.
   Пять минут до начала, три минуты…
   Никто не видел, как рыдает, накрыв голову голубой органзой костюма – отчего нельзя было определить, где у этой фигуры перед, где зад, одна из хористочек.
   И хорошо, что не видел. Потому что иначе пришлось бы её срочно гнать вон – потому что петь ей было бы нечем. Органы, издающие звуки, забиты соплями, орган, отражающий эмоции, залит слезами…
   Рыдала Граня.

   …День её дебюта выдался прекрасным. И по погоде – ненастье с жижей из неоформленных осадков сменилось морозным солнечным днём. Примороженная Москва, чистая, сухая, без единой снежинки, строго и торжественно провожала Граню на её первый настоящий спектакль.
   И по общему настроению – во всех мелких делах девочке сегодня спокойно и стабильно везло.
   Она радовалась своему успеху. Своей замечательной жизни. Счастливая девушка в счастливом мире!
   Так легко, так сразу ей удалось то, о чём она мечтала! Конечно, это с течением времени (многое ведь забывается, особенно плохое!), или со стороны казалось, что легко – никто ведь не знал, сколько мест посетила девочка и куда только ни попросилась прежде, чем её приняли в «Гильгамеша»! И в детскую вокальную студию, и в хоровую капеллу, и на отбор детского «Евровидения», и в ещё много-много разных мест. Где-то её даже не слушали, где-то слушали и даже хвалили, где-то она не подходила по каким-то объективным или неизвестным причинам. И вот, вот, наконец!..
   Любовь добавляла Гране восторга. Уверенности добавляла. Вдохновения.
   Ехала в метро, читала очередную книжку из серии о первой любви. И то, что она читала, приятным облаком нежным ложилось на её душу.

   Выйдя из метро, радостно летела по улице, улыбалась солнцу.
   Граня не только на свою премьеру летела, конечно, – а к своей любви. В первую очередь!
   Поэтому, едва скинув куртку и переобувшись, девочка помчалась к Гришиному пульту. На сцене слышались всевозможные звуки, доносящиеся из колонок. Звук отлаживали. Значит, Гриша уже на своём посту!
   Невозможно было в одиночку держать расцветающую радость. Разрастающуюся. Огромную. Заполняющую собой весь мир.
   – Гри-и-иша! Гриша-а-а-а! – кричала Граня и бежала, своими тяжёлыми ногами бухая по полу – и не чувствуя, что эти ноги тяжёлые и что они заставляют обитый ковролином пол пружинить и проседать.
   – Гриша! – радостно воскликнула она, остановившись возле пульта и не сводя с красивого лица Гриши восторженных глаз.
   – Привет, малыш! – приветливо улыбнулся Гриша.
   – Я люблю тебя, Гриша! – произнесла Граня, и каждое слово этой фразы подсвечивалось ярким светом её сияющей души.
   Граня не знала, чего именно она ждала в ответ. Нет, знала, конечно. Такой же фразы. Точно такой же.
   Но было тихо. Гриша смотрел на Граню. На Грушу – как, в угоду своей любви, она решила себе называть.
   Смотрел.
   Молчал.
   Протянул руку. Погладил Грушу по плечу.
   Граню – всё-таки…
   Почему он молчит? От этой тишины Граня оглохла. Так ей казалось. Молчал. Смотрел. По плечу провёл ещё два раза, руку отдёрнул. Смущённо улыбнулся, глядя на Граню снизу вверх.
   – Гранечка, послушай… – начал он.
   Но в этот момент кто-то схватил Граню за руку и сильно дёрнул. Дёрнул и поволок за собой.
   Кто схватил? Марта Мраморова, конечно же! Не в меру активный начальник Чукотки!
   – Градова! Что ты тут залипла? Быстро за кулисы! – рявкнула Марта. – Мы будем прогонять «Кедры ливанские, мачтовой стройностью…»
   В отличие от Грани Марта бегала легко, как горная газель, в роду Мраморовых, видимо, Груш Помидоровен не было. Однако обе – и Груша, и не-Груша, неслись сейчас с топотом, как десяток мамонтов. Редкие персоны, маячившие по зрительному залу, поспешно отпрыгивали в стороны.
   – Ребёнок. Ты мне прекрати. – зажав Граню в коридоре, заговорила она.
   – Что?
   – Влюбляться тут прекрати.
   – Об этом в контракте ничего не сказано! – заявила Граня.
   – Да при чём здесь контракт? – усмехнулась Мраморова.
   – А что тогда «при чём»? – тяжело дыша и волнуясь из-за этого ещё больше, с вызовом поинтересовалась Граня. – То, что он немножко не такой, как все, что инвалид? Это «при чём»? Так мне это совершенно фиолетово! Гриша – нормальный человек! Я его люблю – а всё остальное ни тебя, ни ещё кого-то не касается! Для меня он точно такой же, как мы с тобой, такой же, как, как…
   – Да не мельтеши ты! – тряхнула кудрями Марта. – Гриша и сам знает, что он нормальный человек. И от твоей декларации о равных с ним правах ему ни тепло, ни холодно!
   – Ну при чём тут декларация какая-то… – буркнула Граня. – О чём ты вообще, я не пойму? Мы не о правах американских негров в девятнадцатом веке говорим, а я…
   – Что – ты? – резко перебила Граню хороводница. – Ты ещё маленькая, хоть и такая лошадь здоровая выросла.
   – Сама ты лошадь.
   – Это неправда, и ты прекрасно видишь. Но спасибо. Припомню.
   – Ну, Марта…
   – Что, «Марта»? – Мраморова стёрла первую слезинку с Граниной щеки. – Ты и вправду думаешь, что осчастливила его своей любовью?
   – Я об этом не думала… – призналась Граня. – Я просто… Люблю. Думала. Что и он меня. Он мне…
   – Что он тебе?
   – Улыбался. Разговаривал… Пирожное подарил. Два раза… – Граня шмыгнула носом. Подумала, как глупо прозвучала её фраза. Слёзы выкатились. Две. Крупных.
   – Таки хочется спросить, не дура ли ты. – сморщила лоб Марта. – Но по наблюдениям пока выходило, что нет. А теперь и не знаю, что и думать… Пирожное. Даже два.
   – Я понимаю… – прошептала Граня. – Но я надеялась, что…
   – Ну, ты уже большая, хоть и маленькая. – улыбнулась Марта, снизу вверх заглядывая в глаза «маленькой» Гране, – Эх, набрали малолетку на мою голову! И я сама же тебя выделила – хорошо, говорю, поёт-то как, гляньте!..
   – Спасибо…
   – Природу благодари. – махнула рукой Мраморова. – И учителей – кто там тебя петь учил…
   – Я сама…
   – «Сама» она…Ну чего тебе сейчас не хватает? Пела бы себе, денежки зарабатывала. Нет – закоротило её! И что же за дуры такие бывают на свете?! У нас в хоре одна дебилка с собой покончила.
   – Как?!
   – Ты про способ? Не скажу, тебе шестнадцать-плюс нету. Пострадает неокрепшая детская психика. А причину скажу: это безответная любовь к Артуру.
   – Панкратову?!!
   – Да.
   – А он её не любил? – из средств массовой информации Граня знала, что красавец-Артур неженат, в одиночку воспитывает дочь, которая чуть помладше её, Грани. А вот не полюбил хористку… И она, значит. Она…
   – До смерти покончила?
   – Да, всё у неё прошло успешно. – кивнула Мраморова. – Была девушка – и нету… Как полная кретинка себя вела: вешалась ему на шею, подкарауливала везде, звонила, почту своими посланиями засоряла. Хуже фанаток… Панкратов жалел её, пытался разговаривать, объяснять, что не любит её, но желает счастья и всего такого… Не брало эту дурынду ничего. Упёртая, как баран оказалась. Не как человек, а именно баран: да-а-айте мне-е-е, ме-ме-ме-е-е, хочу его-о… Одного-о-о-о… – Марта заблеяла, выпучив глаза. Она и правда напоминала сейчас очумевшую овцу. Или дурную влюблённую. Граня даже шарахнулась. Но выражение лица Марты снова сменилось на деловое, и она продолжала: – И в результате вот такой финал… Но это не повод думать, что такая традиция у нас тут – самоубиваться из-за безответной любви. И что тебя набрали на её место. Вот и ты влюбилась – и так далее. Нет, ребёнок. Повыгоняли из хора девиц за профнепригодность и прогулы тоже хорошенько, одна в декрет ушла… Я не об этом. Тебе Гриша сказал, что тоже тебя любит?
   – Нет…
   – И не скажет. У Гриши есть девушка. Давно.
   – Да?! – Граня хотела с достоинством сдержаться, но не смогла. Удивлённо переспросила.
   – Да. А Артуру, думаешь, приятно знать, что какая-то дура из-за него лишила себя жизни?
   – Я лишать себя не собираюсь!
   – НЕПРИЯТНО Артуру было. – не обращая внимания на встрепенувшуюся Граню, отчеканила Марта. – Никто не должен отвечать за чужие чувства, даже страдальческие. Помочь может, а отвечать – нет. Вот я тебе сейчас помогаю.
   – Да, да…
   – Не дакай. – оборвала Граню Марта. – Постарайся как-нибудь с собой справиться. Нам не нужны тут неадекваты. Я почему крутилась под дверями кастинга подсадной уткой? Смотрела на вас в свободной обстановке – кто как себя ведёт. Вычисляла сумасшедших. Мне казалось, ты нормальная. Так что возьми себя в руки, малыш.
   – Я не малыш. Не говори так. – жёстко сказала Граня. Может, и зря так жёстко – только этот «малыш» дурацкий ей после Гришиного нежно-прекрасного был невыносим. А вот теперь она разозлила Марту, которая желала ей добра…. Но – слово не воробей…
   Однако и свои интересы Граня привыкла отстаивать. Её приучили уважать себя. И заставлять других это делать. Может, неправильно научили. И уважение проявляется в другом?..
   Так или не так, но вот, имеем что имеем…
   Марта поняла её. Поняла! Согласно кивнула: «Не буду!»
   И продолжила свои объяснения.
   Граня слушала её и удивлялась. В начале разговора ей казалось, что Мраморова её разыгрывает. Как она давно уже заметила, их предводительница хора любила шутки и розыгрыши. Вспомнила, конечно, как прикалывалась Марта во время кастинга, прикинувшись дурочкой, которая тоже пришла прослушиваться. Вот оно что – значит, Мраморова не прикалывалась для своего удовольствия, а разведку производила. И обо всём руководству докладывала…
   – Так что оставь Гришу в покое. Ему тоже будет неприятно, как и Артуру было. Даже если ты не то что жизни себя лишишь, а просто будешь вокруг него с просящим влюблённым видом ходить. Или ещё хуже – доставать его и на шею вешаться. Поняла?
   – Да. А что за девушка? У них серьёзно? – затараторила Граня, как только Марта закончила свой поучительный монолог.
   – Девушка давняя. Всё серьёзно. Они с детства вместе. – махнув рукой в даль, которая в её представлении, видимо, обозначала давнее детство Гриши и его девушки, ответила Мраморова. – Приходит за ним каждый день. Увозит на этой коляске. Гриша гордый – думаешь, он разрешил бы той девушке, которая ему не нравится, себя вот так катать, как младенца?
   – Нет…
   – Тогда всё, Агриппина, – закруглила разговор Марта, – иди и хорошо работай. Я буду следить, ты меня знаешь. Стучать на тебя не хочу… У тебя дебют – это раз в жизни бывает. Родители-то твои уже небось в фойе с цветочками волнуются. Так что пой. Трудись, обезьяна!
   Марта улыбнулась во весь свой красивый широкий рот, тряхнула белыми кудряшками. Граня ничего не стала говорить про родителей, которые, конечно же, ни по какому фойе сейчас не бродили в ожидании выступления доченьки. Марта не обязана была помнить о том, что какой-то из хористок – одной-единственной, приглашений на сегодняшний спектакль не потребовалось. И что эта хористка – Агриппина Градова. Наверняка и всего куда более удивительного эта Марта успела увидеть за свой театральный век.
   А сейчас она просто убежала по своим многочисленным предспектакльным делам.

   Широкими шагами Граня направилась в гримёрную. Растолкав девчонок, схватила свой рюкзак, вышла с ним в коридор, достала треклятый девчоночий романчик – и изо всех сил швырнула его в урну, стоящую в углу коридора.
   Пропади она пропадом – эта сладкая брехня, не имеющая к жизни никакого отношения! Понаписали какие-то дурные тётки, у которых у самих не сложилась личная жизнь. А она, Граня, повелась на их наивные бредни, рассусолилась… Ах, как хорошо всё в книжечке закончилось!.. Ох, какие молодые, ах, какая любовь! Не бывает такого! А бывает в жизни всё вот так, вот так!
   По коридору прошли трое взрослых парней-актёров.
   – Что вот так-то? – обращаясь к Гране, которая яростно кричала на урну, спросил один из них.
   Сурово сдвинув брови, Граня не обратила внимания на эту троицу, которая громко, но совершенно безобидно засмеялась.
   – Ых! – девочка резко развернулась и зашагала в гримёрную. Уже молча проклиная ненавистную книжонку – и всех её глянцевых сестёр.

   …Гране полегчало. Уже спокойнее она разобрала свои вещи, переоделась, загримировалась – при помощи одной из «стареньких» хористок. Вслед за всеми направилась к сцене, краем глаза увидев, как у окна в коридоре стоит уборщица – та самая хабалка, которая недавно выгоняла её и Игоря с Гришей из зрительного зала, так вот она стоит и… читает её, Гранину, книжку! Вытащила из урны – и читает! Взрослая тётя, лет ей где-то от пятидесяти до ста… Ага! Вот для кого эти книжонки пишутся на самом деле – и вот кем станут в жизни их юные читательницы…
   Сразу Гране вспомнилась мама, которая говорила о подобной литературе то же самое. Мама оказалась права – а Граня так возмущалась, что мама ошибается, и ошибается настолько сильно!..
   Стыд накатил – ведь мама так и не знает, куда её Граня ходит и чем занимается. Эх, она, глупая нерпа… Лучше бы с мамой отношения налаживала, а не…
   Граня хотела упрекнуть себя и за чтение примитивных романчиков, и за ненужную, невозможную любовь, которую позволила себе…
   И не смогла. Всё это так сильно затронуло её душу – и, как бы то ни было, казалось важным.
   Сколько бы она ни объясняла себе как надо и что почём, сколько бы ни слушала Марту. Которая, конечно же, была права…
   Граня поняла, что совсем запуталась.
   Уже на автомате просто пошла вслед за девчонками. Просто заняла своё место в кулисе.
   Накинула на лицо голубую органзу. И, пока не пришла пора выходить на сцену, прятала лицо и рыдала.

   Как хорошо, что первые несколько партий хора такие минорные, возвышенные и трогательные! Граня запела – и быстро пропали сопли, слёзы высохли. Девочкины боль и тоска поплыли по волнам музыки, поплыли, поплыли… И потихоньку растаяли. Дальше и музыка, и Гранино настроение становились всё мажорнее, веселее.
   Так прошли три часа иной реальности.
   Очнулась Граня на поклоне – когда Мраморова, оказавшаяся рядом, больно под накидкой толкнула её в бок. Все кланялись под крики «Браво», и только Граня на своём «пятом плане у фонтана», растерялась. Но быстро собралась и принялась кланяться синхронно со всем хором.
   Эйфория.
   Умолкла музыка, но сказка как будто продолжалась. Это чувствовали и зрители, которые не хотели уходить, – и всё хлопали, хлопали.
   И артисты чувствовали.
   И Граня.
   Да, эйфория. Ради трёх часов погружения в неё и становятся актёрами.
   И ради этих нескольких минут – поклона и прощания с благодарными зрителями, тоже.
   Граня улыбалась – и ничего сейчас не могло изменить её настроения.

   В актёрском фойе ждал банкет. Переодевшиеся с космической скоростью певцы, артисты и танцоры плюс весь многочисленный технический персонал уже находились там. И только неопытные новенькие долго копались со своими костюмами или бегали по коридорам, чтобы унять перевозбуждение.
   Граня оказалась среди них. Долго разоблачалась, долго сидела у зеркала – будто в прострации. Пока всё та же Марта не гаркнула на неё, заглянув в дверь.
   Повесив костюм, Граня выбежала вслед за ней. Мраморова гнала перед собой ещё двух копуш, которых не досчиталась в своей богадельне. Ответственная, она покинула роскошно накрытый стол, вернулась к гримёрным и всех собрала, чтобы девушки не пропустили ничего на общем празднике. Граня уважала таких людей. И, уже стоя у стола, благодарно Мраморовой улыбнулась.
   – Поздравляем! – кричали тут и там.
   Обнимались, целовались, чокались.
   Особенно поздравляли дебютантов, наливали им шампанского и долго аплодировали. Гране, как маленькой, налили в водочную рюмку, шампанское вспенилось и всё выползло наружу, так что девочка облизнула шипучую пенку и ничего не распробовала. Зато её так щедро окатили шампанским из брызгающейся бутылки, что она, вся мокрая и липкая, долго визжала, как счастливый поросёнок.
   …Граня что-то ела, с кем-то фотографировалась, обнималась и целовалась – от всей души, с огромным удовольствием. Это был её мир – ЕЁ! Её счастливый мир!
   Гриша сидел где-то далеко от неё. Не один – какая-то девушка, которую трудно было разглядеть, действительно не отходила от него, подкладывала то и дело что-то вкусненькое на тарелку, обнимала за плечи, что-то весело шептала на ухо.
   Граня наблюдала, прячась за спинами других.
   Наблюдала.
   Наблюдала.
   Только мамин звонок вернул её в реальность.
   Девочка бросилась бежать туда, где было потише, – потому что музыка и гул голосов в фойе не дали бы услышать ни слова в трубке.
   Конечно, пора домой – кто ж спорит, мама?! Иду-у-у!
   Перед отходом надо было сказать всем «До свидания», и Граня поспешила в фойе. Услышала и увидела, как в неосвещённом углу коридора Тамара Яковлевна – женщина, сплошь состоящая из музыки и гармонии, жутким трёхэтажным матом орёт на сбившихся в дрожащую кучку хористок второго сопрано. Даже икать начала от неожиданности. Так бежала дальше и икала…
   Да, вот такие в театре перепады… Граня понимала, что постепенно всё поймёт и ко всему привыкнет. Не проблема… Да и много чего ей сейчас казалось – и что из этого истина, а что заблуждение, разбирать у девочки пока не было ни времени, ни желания.
   Попрощалась с галдящей компанией, Граня развернулась и двинулась к гримёрным. Но у самого выхода из фойе снова заметила квадратную уборщицу, которая сидела на стуле и… периодически прихлёбывая из фужера красное вино, продолжала читать детскую книжку с облепленными блёстками сердечками на обложке! Лицо её было красным, по щекам текли слёзы. Вместе с тушью текли. И, видимо, давно. Полосатая раскраска делала лицо уборщицы жалким и трогательным одновременно.
   Оп-па…
   Вот она поставила фужер на пол. Положила книгу на колени, вытерла салфеткой нос (уверенная, видимо, что со всеми остальными частями лица всё в порядке – раз потёки туши проигнорировала). Глубоко вздохнула, подняв глаза к потолку… Видимо, пронзительный Гранин взгляд, отражающий несколько её очень сильных эмоций по поводу увиденного, чуть не прожёг в уборщице дырку. Она посмотрела на Граню. Как будто извиняясь, пожала плечами, неровно улыбнулась и пробормотала взволнованным голосом:
   – Надо же – детская книжка, а как забирает…
   Граня нервно усмехнулась:
   – Да ну – слащавые выдумки!
   – Может, и выдумки… – снова вздохнув, проговорила уборщица и мечтательно перевела взгляд на потолок. – А у меня в жизни вот так и было!.. – из её глаза выкатилась огромная слезища. Уборщица, удаляясь в воспоминания, потрясла головой – и слеза скользнула ей под воротник. – Написано всё как про нас. Какие мы счастливые были, молоденькие…
   – Ну что вы такое говорите! – возмутилась Граня. – Эту книжку я сегодня в помойку выкинула. Она для дураков. Извините… Нельзя верить таким книжкам – я имею в виду…
   Уборщица вытерла мокрое лицо пятернёй, подняла с пола фужер, пристально глядя на девочку, выпила хорошенько. И поднялась со стула.
   – А-а, красотуля, так это ты вокруг Гришки вертишься… – медленно начала она, продолжая осмотр. – Ты давай пой-пляши себе, а к ним не лезь. Не лезь, поняла?
   – Я не лезу. – стараясь не терять достоинства в разговоре с сентиментальной уборщицей, сказала Граня.
   – Я всю их семью знаю. – не слушая Граню, продолжала надвигаться уборщица. – Мы все тут рядом с ДК живём. Девчонка у него, Катька. Как раз моя соседка. Они гуляют уж давно. И вот шли как-то по улице, дорогу переходили… – уборщица всхлипнула. – Машина на красный свет вылетела, твари такие, поганые беспредельщики…Гриша-то Катьку оттолкнул на тротуар, успел – а сам под колёса угодил. Теперь вот уж год как не ходит… Лечится. И Катюха всегда рядом с ним. Денег-то надо много. Он работает, она и учится, и подрабатывает. Вот у них тоже любовь!
   Уборщица вернулась к стулу, уселась, допила вино, поставила фужер на пол. Бережно погладила книгу по обложке.
   – Так что иди-ка ты давай, умница. – заключила уборщица. – А про Гришку поняла? Ещё раз увижу, как ты вокруг него ходишь облизываешься, – устрою тебе таку-у-ую артистическую жизнь… Выгонят с проекта на раз-два-три.

   …С гудящей головой, которая, казалось, вот-вот лопнет от перенапряжения и слишком большого количества событий на один квадратный метр дня, Граня торопливо на бегу застёгивала куртку.
   И возле будки вахтёра столкнулась с тем самым Артуром Панкратовым, который одновременно с Граней выскочил к служебному входу.
   – Простите. – услышала Граня над собой.
   Знакомый, только что звучавший на сцене красивый голос. Низкий, с переливами. Забыть невозможно – вот какой голос.
   Да, Артур Панкратов! Тот самый, из-за которого…
   Первый раз Граня видела его так близко. Даже на сцене он рядом с ней не оказывался.
   – И вы простите. – смутилась Граня.
   Хотя привыкла не смущаться перед взрослыми мужчинами. Потому что всегда показывала себя умной, воспитанной и независимой девочкой, гордостью родителей-интеллектуалов.
   История про убившую себя девушку вспомнилась и смутила…
   Нет. Удивительная красота Артура, такая мужественная красота…
   Не только красота – обаяние.
   Всё! Всё смутило! Особенно в свете всего сегодня произошедшего…
   – О! Да у тебя ведь дебют сегодня! – весело воскликнул Артур, приглядываясь к Гране. – Ты ведь из хора?
   – Да. – кивнула Граня. И улыбнулась в ответ. Нельзя было не улыбнуться – потому что сам Артур делал это так чудесно и искренне. – Меня зовут Граня.
   – С дебютом тебя, Граня! – сказал Артур, вытащил из своего букета белую розу, вложил девочке в руку.
   Поцеловал в лоб. Посмотрел Гране в глаза. Миг – и он уже у двери. Откуда махнул рукой и скрылся в темноте.
   Кучка актрис и танцовщиц, замерших неподалёку, молча наблюдали всё это. Молча.
   – Ну, с дебютом – так с дебютом! – в тишине крякнул вахтёр Валентин Иванович, обращаясь к Гране. – Судьба – хорошей актрисой будешь. Раз хороший актёр тебя благословил в день дебюта. А Артур – великий актёр!

   С розой в руках Граня появилась дома. Мама встретила её в прихожей. Волновалась явно. Давно волновалась. Увидела розу. Следы недостёртого грима на веках (приняла их, видимо, за неумелую косметику).
   Отметила странное лицо Грани, на котором от перебора эмоций и впечатлений непрерывно менялись выражения.
   Не знала, что и думать. Как начать спрашивать. Но спросила:
   – Где ты была, Граня?
   – В театре. – честно ответила Граня. И показала экран телефона с фотографией: счастливая Агриппина Градова на фоне светящейся афиши спектакля с собственным участием. В правом нижнем углу телефонного экрана часы, минуты, день, месяц и год. Всё сегодняшнее, всё самое свежее и настоящее…

Глава 8
Восемь букетов

   Спектакли начались один за другим: в четверг, пятницу, субботу и воскресенье каждую неделю. Безбрежное небо восторга, упоения и вдохновения – и могила любви. Вот чем являлись для Грани эти спектакли. Ведь вместе со зрителями из темноты зала на Агриппину Градову смотрел ОН – свидетель её постыдного позора. Тот, кто её отверг, кто всего лишь жалел её, как малышку, подкармливал пирожными.
   …Граня надеялась, что разлюбила пирожные навсегда.
   Но когда в субботу папа, выполняя подписанный контракт по доставке несовершеннолетней артистки до дома, повёл её в кондитерскую, спокойно съела несколько штук сразу. И марципановых, и шу, и злосчастных профитролей.
   Опустошив тарелку, Граня посмотрела на папу и увидела, что грустный папа сделал ровно то же самое – безмерно страдаючи, умял преогромную порцию сладкого.
   – Мы с тобой неубиваемые, папер! – схватив папу за руки, от всей души засмеялась Граня.
   – Почему, Грушон? – удивился папа.
   – Не Грушон – договаривались же! – поправила его Граня. – Тогда уж – Гранён!
   – Договорён. – глубоко кивнул папа. И поддался Граниному веселью, заулыбался, начал шутить.
   Его сразу узнали, девушка и молодой человек подбежали с только что вышедшей папиной книжкой самых злободневных его статей, попросили автограф. Люди о чём-то спрашивали папу, тормошили, просили выслушать их.
   Граня любовалась им, прежним. Толстым неунывающим увальнем в чёрном пальто. Которое сейчас, в период страданий, стало ему даже мало. Отметила, что на безымянном пальце нет кольца.
   Ответила на мамин звонок – подтвердив, что всё ещё гуляет с папой.
   Расстроилась – что мама таким поздним вечером ждёт её одна. И ревнует.
   Как всегда ревнует, когда Граня с папой…
   И что поделать тут ничего нельзя.

   Удачный ход «Я и правды не скажу, да и врать не стану» – когда возвращение с работы она называла маме «Я была в театре», дал сбой. Когда Граня чёрным поздним вечером декабря вышла из машины, на которой привёз её папа.
   Папа раскрыл перед Граней дверцу машины – и они сразу же столкнулись с мамой и её подругой детской писательницей, которую мама вышла проводить до метро…
   Немая сцена длилась секунд двадцать.
   – Ты же сказала, что была на музыкальном спектакле, Граня… – первой очнулась мама.
   – Я и была, мама. На мюзикле… – ответила Граня.
   – Но… – мама бросила короткий взгляд на папу.
   – Мам, но ты же не спросила, С КЕМ я там буду. – совершенно логично заявила умная Граня. И как ей было в этот момент стыдно за свою логичность не там где надо, передать сложно… Даже проваливание сквозь землю не решило бы проблемы.
   – А что же твой мальчик?
   – Мы расстались с ним, мама. – Гране даже стало спокойнее, когда она, наконец, сказала правду (Да, правду! Пусть они с Гришей не расставались, потому что никогда и не были вместе, но ведь Гришу-то из сердца вон Граня искренне проводила, так что правда это, правда!!!).
   Лицо мамы гневно сморщилось.
   – И ты первому об этом решила рассказать папе, а не мне, да? И поэтому – ради этой важной беседы, ты отключила телефон? Да, да? – как из пулемёта застрочила мама злыми словами обиженного человека. – Мы же с тобой договаривались, что когда ты гуляешь с Гришей, ты этого не делаешь! Помнишь, договаривались ведь?
   Граня помнила и это, и то, что телефон-то она на время спектакля сегодня выключила – да и забыла включить, вот раззява! Всегда помнила, а сегодня расслабилась…
   – Я обещала не контролировать тебя во время встреч с ним, не навязываться. А ты… Ты не доверяешь мне, ты выбрала себе…
   – Мама. – перебила маму Граня. Было невыносимо слушать то, что она говорит. Граня видела, как маме больно.
   Она ревнует и будет ревновать к папе.
   – Ну мама же. Я в театре же была. – отметив, как, махнув рукой, убегает в сторону метро деликатная писательница, принялась объяснять девочка. – А папа меня встретил и довёз до дома. С Гришей я ещё на днях рассталась. А папа о нём вообще не знает.
   И Граня, и папа увидели, как изменилось мамино лицо. Расслабилось. Маме полегчало! Как будто огромный груз свалился с её страдающей души. Взрослая тётя-критик, непримиримая, грозная, авторитарная и нетерпимая, она оставалась маленьким ревнивым ребёнком! И сейчас, увидев, что папа в этих делах ей не конкурент, что приоритет в обсуждении любовных дел дочери всецело ей принадлежит, мама успокоилась.
   Теперь сник папа. Граня заметалась. Как в этой ситуации ему помочь, она придумать не успевала. Но он выкрутился сам. Грузным медведем протопав два шага к дочери, папа обнял Граню, поцеловал, сказал маме «До свидания» и забрался в свою машину.
   Граня махала ему. А мама уже не обращала на него никакого внимания – как раз за минуту до этого зазвонил её телефон. И мама, поднимаясь по лестнице в подъезд, в лифте, в прихожей, в кухне и в гостиной принялась с азартом разбирать спор двух детских писателей Земли Русской, которые не на жизнь, а на смерть выясняли, кто из них самый великий. Мама переключалась с линии на линию, убеждала, отговаривала, цитировала, перечисляла фамилии других не менее великих писателей, современных знатоков детских душ.
   Намытая, в свежей пижаме отползая в свою комнату ко сну, Граня прихватила из прихожей, где стопками стояли недавно принесённые мамой книжные новинки и достойные внимания старинки, произведение одного из прозвучавших в маминой речи авторов, легла и принялась читать. При этом по пути к кровати не поленилась злобно пнуть ногой Тусин пакет с дурацкими романчиками для уборщиц. Он покосился, разноцветные книжки выскользнули на пол.
   Пусть валяются. А Граня почитает гарантированно хорошую книженцию!
   Но третий рабочий день так вымотал Граню, что, ничего не успев понять в книжке, которую она взяла почитать, девочка уснула.
   Когда мама пришла её проведать, то с гордостью за выбор дочери подняла с пола книгу, выпавшую из руки уснувшей Гранечки – девочки с тонким литературным вкусом…

   В понедельник Граня с презрением фыркнула, обращаясь к Тусе:
   – Это низко, амиго… Нельзя опускаться до потребления подобного. Галимые твои книжки. Если они больше не нужны – давай, я их смело выброшу.
   Граня даже знала, где их выбросит – в театре стопкой сложит. Пусть порадуется квадратная уборщица, которая на полном серьёзе грозила испортить ей актёрскую карьеру, если она, Агриппина Градова, к её драгоценному Гришеньке будет приставать. Ой ты, бозе-бозе-бозе мой, испугались…
   Хорошо, что Гриша, который по-прежнему жил в её сердце, не догадывался, какие многочисленные есть защитницы его личной жизни и как они пытаются влиять на Граню. И как зло она высмеивает одну из них.
   Граня продолжала любить Гришу. Любить его было больно.
   А никакой боли ей сейчас не хотелось.
   Поэтому она отключила в своей голове и памяти опцию «Гриша».
   И рассказала своим друзьям историю про уборщицу, которая рыдала и умилялась, читая любовный роман для девочек. Гранин рассказ с удовольствием слушала вся тусовка. Забыв, о чём первоначально шла речь, но в полном восторге от Граниного рассказа. Так смешно Агриппина чувствительную уборщицу с рюмахой вина и книжкой подмышкой изображала.
   Туся тоже несколько раз усмехнулась. А когда Граня закончила, только и сказала, что «Приноси их». И больше не возвращалась к этой теме. Гранин авторитет в области литературы и искусства признавали все.

   Разваленные после знаменательного пинка по полу, книжки так и продолжали валяться. За укладыванием их в пакет Граню и застала вошедшая в комнату мама. С нескрываемым презрением взяв одну из них на уголок двумя пальчиками, мама швырнула её в пакет со словами:
   – Уноси, Граня, поскорее из дома эту макулатуру. Я всё думала – сколько же она будет тут валяться? И кто тебя этой дрянью только снабдил?..
   Ушла к себе, чрезвычайно довольная дочерью. Граня принялась поправлять брошенную книжку, чтобы она легла в пакете ровно, в общую стопочку. Потянула за краешек. Книжка раскрылась где-то посередине, текст привлёк Гранино внимание, чем-то таким зацепил. И Граня, положив голову на уже готовую к отправке Тусе стопку, сама не заметила, как улеглась на пол и принялась читать.
   Мама несколько раз заглядывала в комнату – довольство на её лице сменилось сначала недоумением, затем раздражением. Потом она потребовала прекратить портить глаза, не читать лёжа на полу.
   В момент, когда мама по делам уходила из дома и снова заглянула в комнату дочери попрощаться, Граня сидела за письменным столом.
   И снова читала.
   Только уже другую книжку. Но из той же оперы.
   Презрительно фыркнув, мама удалилась на конференцию, посвящённую проблемам детской литературы.

   А Граня читала не переставая. Счастливый свободный от спектакля день, уроки сделаны – наслаждайся, девочка!
   И она наслаждалась. Её раненая душа хотела историй о чужом счастье, о том, что у кого-то сбывается такая мечта, которая сбыться-то и не может. Что это не проблема – для кого-то. Не проблема – взаимная любовь! О том, как это приятно, когда тебя любят. И когда любишь ты как приятно.
   Читала отличница Граня быстро. Одна книжка сменяла другую. Вечер перешёл в ночь. Мама звонила несколько раз – с конференции она ехала в книжную палату, из книжной палаты – на встречу с зарубежным издателем, у которого собиралась брать интервью. Сообщала, что задержится – потому что мероприятие проводится в ресторане, а она среди желающих это интервью взять будет не одна такая. Работает мама.
   Так что Граня весь вечер была предоставлена сама себе.
   Она ела и читала, читала и ела. В каждой новой книжной истории она пыталась поставить себя на место главной героини – и переживала вместе с ней всё происходящее. Что-то её оставляло равнодушной, что-то заставляло бешено биться Гранино сердце, какой-то текст вообще хотелось переписать, переправить, крикнуть героине: подумай, не делай так! Делай по-другому – и всё у тебя получится! Какие-то повести кончались тем, что влюблённые расставались, и героиня-девочка, разочаровавшись, оставалась ждать взрослой настоящей любви. Какая-то героиня приходила к пониманию, что любовь в её возрасте – не главное, если есть дружба, а к дружбе к этой прилагается часто ещё что-то неуловимое, невыразимое, трепетное. За тех героев, у которых финал описанной в книге истории оказывался счастливым, Граня была особенно рада.
   А те книжки, что её потрясли, она спрятала под подушку. Потому что не знала, как сделать так, чтобы то, о чём и ком там шла речь, остались с ней навсегда, чтобы проживать и проживать эти славные истории.
   Да, она море всего в своей жизни прочитала. Но про ровесников, про их любовь и отношения – это оказалось так вовремя!
   Книжки, одним словом, оказались разные. И по качеству в том числе. Разными авторами написанные. А не роботом.
   Потому что вообще всё разное – поняла Граня. Разные люди, разные у них жизненные коллизии. И поэтому разная любовь – а у неё миллионы и миллионы воплощений.
   Перед уборщицей стало стыдно… Даже если этой уборщице только показалось, что в детской книжке она узнала вариант сценария своей любви, – это тоже здорово! Она, значит, может чувствовать. «Старик, ты жил – я так же мог бы жить!..» Эх…

   Серьёзная девочка Агриппина Градова снова плакала. Даже теперь не совсем понятно почему. Ей – так тем более непонятно. От невыразимой тоски какой-то. Наверно.
   Тоски приятной и горькой.
   Но в основном непонятной.
   Она даже улыбалась сквозь слёзы.
   Так и уснула.
   Заглянувшая ночью в её комнату мама не стала бережно убирать рассыпанные вокруг кровати книжки. Мама оставалась верна себе.
   И тоже имела на это право.

   – А я была не права. – на следующий день в школе сообщила Тусе Граня. Которая никаких обещанных книжек обратно не принесла. – Ошибалась я. Книжки твои зачётные. Ещё подержу какое-то время у себя, окей?
   Туся улыбнулась. Ей было явно приятно, что главная интеллектуалка класса всё-таки одобрила её выбор.
   А Граня уже забыла про книжки. У неё к дружественным лицам было интересное предложение.
   Которое она и озвучила. Рассказав, наконец, то, что долго скрывала.
   Шок.
   Восемь раз шок. Плюс ещё несколько шоков – потому что явно кто-то из одноклассников пусть часть её рассказа о мюзикле, да подслушал.
   «Гильгамеша» смотрели все. В интернете. Только Граня – с бабушкой, и Бет с Вилли и его старшей сестрицей ходили на спектакль вживую.
   Но чтобы Граня – и пела там! Работала! «Это же за гранью, Граня!» Вот так вот спокойно туда попасть? Актриса мюзикла!!!
   Но работать – это же трудно.
   Но и замечательно-то как!
   Граня не поленилась и принесла в школу свой трудовой договор. Для убедительности. Его тщательно осмотрели, прочитали… Зед нашёл его экономически невыгодным – но его быстро зашикали.
   – Идём! – было общее решение.
   – С фанатизмом идём!
   И только Катрин открыла в интернете афишу спектакля и показала на ней пресловутое «16+».
   – Да у меня актёрские пригласительные! – гневно воскликнула Граня. – Идут они лесом со своим «16+»! Так что пропустят – не переживайте!
   – До цензуры мы пока не дожили, – мрачно порадовался Шпрехер, и так всегда мрачный. – Веселитесь. В надежде, что наши родители-демократы её не допустят.
   – А допустят – свалим из страны. – хмыкнул Иванко. – Так что пусть родители зарабатывают столько, чтобы каждому из нас бабла на покупку личного острова хватило. На моём острове «16+» и всего остального точно не будет.
   – Да ты сам лучше зарабатывай. – предложила Ольга. – Попробуй, вдруг, понравится…
   – Сама у нас пусть Граня зарабатывает. – улыбнулся Иванко. – А я буду нагло, цинично и лениво наблюдать за этим. Я у вас такой…

   …Да, из темноты зала сегодня снова смотрел Гриша – свидетель Граниного позора. И так будет всегда – пока оба они работают на данном проекте.
   Будет так…
   Граня смотрела в эту же самую темноту, которую огни рампы превращали в четвёртую стену. Смотрела смело. Раз это будет всегда так, она привыкнет. Уймёт стыд и боль.
   Пусть мама у Грани бешеная, но она научила её сдерживать свои эмоции. Неумение сдерживать себя происходит от недостатка воспитания… Граня это на всю жизнь запомнила.
   И сдерживает.
   Она, Граня, сильная.
   К тому же…
   Сегодня из этой же темноты на неё смотрят и друзья. Они пришли все – восемь человек. Восемь входных – это оказалось не сложно, если следовать предложенной Мартой схеме. К тому же, все Гранины гости порывались купить билеты самостоятельно – и сделать кассу проекту. Процент от этого, ма-а-а-аленький, но пойдёт и Гране.
   Но отказались от этой мысли – купить можно всё, но попасть на спектакль как приглашённое актёром лицо… Шик!
   И пусть в общем стройном хоре дев шестнадцати ветров никто не сможет выделить лично Граниного голоса. Ничего. Друзья оценят красоту спектакля.
   Агриппина Градова пела как всегда чисто и вдохновенно.

   Третьей с краю от правой кулисы хористке преподнесли сегодня восемь букетов. Вместе с исполнителями главных ролей, которые традиционно получили столько же (ну, или, конечно же, побольше) Граня стояла счастливейшая. Улыбающаяся. Красивая.
   А уже по телефону, который после спектакля она включила в гримёрке, все по очереди, друзья кричали ей:
   – Гордимся!
   – Одобряем!
   – Придёт вся школа!
   – Вплоть до первоклассников поднимем!
   – Пусть все знают!
   – Успех, Граня!
   Родители разбирали всю компашку, поджидая в машинах. Развозили по домам. В ожидании Грани даже тянули жребий – кто именно везёт домой актрису больших и малых императорских театров. Выиграла Катрин.
   Гранин папа, подписанный на доставку дочери домой после спектакля, сегодня никак не мог этого сделать: как раз в это время проходила презентация книги одного знаменитого писателя. Без великого оценщика творчества акция была бы не акция. Так что папа предложил прислать за Граней такси.
   Но какое такси – если вокруг столько желающих?
   И когда, наконец, на улице появилась Граня со своими букетами, её ждал ещё один сюрприз. Родители Катрин, загрузив актрису и её цветы в машину, заявили, что сегодня – лучший вечер для того, чтобы рассказать маме правду. И что они берутся Агриппине в этом помочь.
   …Граня сидела в машине, пока папа и мама Катрин укладывали букеты, наблюдала, как умчались, помахав на прощанье, Зед и Вилли на роскошном «Лексусе» Зедовской мамы, как Тусина бабушка загнала в своё авто Тусю, Бет и Ольгу, которые до этого бросались смёрзшимися кусками снега и гонялись друг за другом. Вот мрачный папа Андрея на чёрном скромном «Мустанге» увёз мрачного же аскетичного Андрея, очень на самом деле благородного и справедливого человека. Вот Иванко, за которым предки прислали машину с водителем: высунул в окно голову и руку, орёт что-то, машет… Чудные у Грани друзья, но они есть – это же счастье!
   Да и всё вокруг неё счастье.
   А сейчас ещё и с мамой наладится…
   Какие решительные родители у Катрин! Как их благодарить?
   Только бы всё получилось!!! Граня понимала, что с каждым днём запутывается в своём вранье, усиливает вину перед мамой, но…

   Конечно, маме позвонили заранее – и сообщили, что вот таким вот поздним вечером Граня скоро пожалует домой с подругой и её родителями. Родители Катрин Граниной маме сказали, что едут с весёлым сюрпризом, а потому встречайте с тортом.
   И когда шумная компания, шурша цветами и частично подметая ими пол, ввалилась в квартиру, в гостиной был накрыт стол к чаю. Ночному рассыльному, который привёз мега-торт, даже звонить в дверь не пришлось – в неё ещё входил последний гость.

   … И маме всё рассказали.
   Да, за последний месяц мама узнала о своей Гране много нового, но чтобы такое…
   Исполнившаяся мечта, певичка, интеллектуальное развитие… Всё это так плохо сочеталось – и всё имело отношение к Гранечке… Но ослепительная красавица – мама Катрин, за чаем так расписала Граниной маме прелести и преимущества богемной жизни (она занималась оказанием SPA-услуг vip-населению, поэтому многое повидала), что Маргарита Паламарчук, известный литературный критик, призадумалась.
   Отметив, что обстановка в доме будущей примадонны мирная, гости поспешили откланяться.
   Мама и Граня уместили торт в холодильнике, вымыли вместе чашки-блюдца.
   – Мама, так ты придёшь на мой спектакль? – заглядывая маме в глаза, спросила Граня.
   Мама выдержала паузу – Гране показалось, что она всё это время боролась с собой, а не просто изображала загадочную деловую женщину, которая вспоминает плотный график своих будущих дел.
   И с робкой, но всё равно ревнивой надеждой спросила:
   – Скажи, а папа… Он уже смотрел, как ты в спектакле поёшь?
   – Нет, мама! – с удовольствием сообщая маме правду, выдохнула Граня.
   Да, она не ошиблась в своих предположениях.
   «Я первая, я первая! – казалось, дай волю, и запрыгает-закричит, Гранина серьёзная мама. – Я его обошла! Обыграла! Меня Граня больше, больше, больше любит!»

   Друзья распиарили Граню – рядовую хористку из мюзикла, и по школе, и во всех социальных сетях. Так что она так и проходила теперь под меткой «Будущая великая певица». Это было приятно.
   И особенно в день, когда на спектакль пришла мама, осознание собственной значимости было важным, очень важным для Грани. Мама-критик – вот она сейчас накритикует, вот будет безжалостна – попсне во всех жанрах она не давала никаких поблажек…
   …Граня тряслась в своей гримёрной. До начала спектакля был ещё почти час.
   Вокруг шумели девчонки. Обычно эта возня и суета перед спектаклем очень нравились Гране, она ныряла в эти волны и бурлила вместе со всеми, наслаждалась. Но сейчас… Мама, мама, мама… Она заказала одно приглашение. На спектакль мама придёт в полном одиночестве – ни подругу никакую не возьмёт, ни писателя из глубинки – чтобы московским зрелищем порадовать, ни коллегу-критика, и тем более ни какого ухажёра… Граня понимала её: мама хочет осторожно разведать сама, что собой представляет то, в чём участвует её девочка. Если убожество и позор – тихо замолчать это, как будто они никуда не ходила и Гранечка ни в чём подобном вовсе и не поёт; а если же что-то приличное – то обязательно раззвонить об этом во все колокола. Ну такая у Грани мама была.
   А уж что она Гране самой выскажет – в случае неодобрения… Даже представлять не хотелось.
   Вот девочка и дрожала сидела.
   А тут ещё в гримёрную заглянула Марта Мраморова. Выцепила взглядом Граню, поманила её за собой в коридор, захлопнула дверь. Граня, и так чуть живая, подошла к ней на слабых ногах и чуть слышно прохрипела:
   – Что-то случилось?
   Марта с интригой посмотрела на Граню. И сказала:
   – Сбегай на первый этаж. Туда, к вахте. Там тебя ждут. Только быстро – чтобы в пятнадцать минут туда-обратно. Ясно?
   Ясно – не ясно, но Граня побежала.

   В пустом широком коридоре было тихо. Чуть слышно копошился за стеклом своего поста вахтёр. А посредине коридора стояла, поблёскивая металлом колёс, Гришина коляска. С самим Гришей на борту.
   – Граня. – улыбнулся Гриша. И на своём железном коне подъехал к Гране почти вплотную. – Не убегай, погоди…
   Граня действительно хотела взмахнуть воздушными одеяниями и умчаться прочь – не хватало ей ещё и по этому поводу мучать свою и без того растревоженную ожиданием маминой оценки душу. Но Гриша опередил её. Быстро, но осторожно схватил за руку. И протянул Гране горшочек с цветком. Вернее, с младенцем цветка.
   – Я хочу тебе подарить… – проговорил Гриша, глядя девочке в глаза. – Он вытянется, а потом расцветёт. Это гиацинт.
   – Я знаю… – пробормотала Граня чуть слышно.
   – Ты поставь его у себя в гримёрной, ладно? – продолжал Гриша. – Пусть он у тебя тут живёт. Граня… Я желаю тебе тоже пробиться, вырасти в великую актрису. Просто – великую! Чтобы ты пела в La Scala. В Большом театре… В Metropolitan Opera… Да везде! И будь счастлива.
   – Спасибо… – сжимая горшочек с гиацинтом, прошептала Граня, сдерживая слёзы.
   – Да – будь обязательно счастлива! – блестя прекрасными карими глазами, повторил Гриша. – И спасибо тебе.
   – За что???
   – За любовь. Что вот так – взяла и сказала о ней. – признался Гриша. – Ты смелая. Маленькая, а настоящая.
   Он снова взял Граню за руку, крепко пожал.
   Граня молчала.
   – Беги! – прервав молчаливую паузу, с улыбкой воскликнул Гриша. – Спектакль скоро. Трудитесь!
   Граня засмеялась, услышав рычащее трудовое слово, которое так часто у них тут повторялось.
   – И ты будь счастлив, Гриша. – от всей души пожелала Граня.
   Подхватила развевающиеся одежды и, аккуратно держа цветок, умчалась.
   В гримёрной поставила нежданный подарок у своего зеркала. Когда все отвернулись, поцеловала сжатые в зелёный кулачок крепкие листья. На счастье, да, на счастье. Пусть счастье растёт из любви. Пусть расцветает.
   И пусть теперь славный Гриша смотрит на неё. Гране не будет стыдно. Никогда.

   … Девы шестнадцати ветров подпевали богу Энлилю самыми чистыми, самыми нежными голосами, которые, казалось, только бывают.
   Граня пела вместе со всеми. Пела для своей мамы – в первую очередь для неё, и только уже во вторую – ради общей картины спектакля. Ей очень хотелось, чтобы нежный ветер, о котором пел сейчас хор, принёс любовь и полное счастье в мамино сердце. Пусть мама живёт легко и радостно.
   – Я тебя люблю, мамочка! – кричала Граня на поклоне. Хоть мама из зрительного зала и не могла её слышать.

   Они встретились уже на улице – мама дождалась Граню у служебного входа.
   – Мама, ну что? Что? – заглядывая маме в глаза и изо всех сил стараясь понять, что мама сейчас скажет, как отреагирует, срывающимся голосом повторяла Граня.
   У неё даже дыхание сбивалось. Одобрит – не одобрит? Что сейчас будет?..
   Мама обняла Граню. Мама… плакала! Улыбалась и плакала – это было видно на тёмной улице, освещённой искусственным светом фонарей.
   – Умница ты моя… Умница. – повторяла мама.
   Девочка почувствовала, что ноги её будто отрываются от земли. Голова её закружилась.
   Хорошо, что мама не переставала её обнимать, а так бы Граня просто упала. Долгое напряжённое ожидание прекратилось. Мама одобрила!

   Они медленно брели по бульвару.
   – Значит, мы будем теперь работать в этом направлении. – деловито говорила мама. – Надо учиться. Выберем самое престижное учебное заведение. Про Гнесинку ты мне свою не говори – я сначала сама прозондирую почву, подниму все свои связи, всё выясню. Тогда и будет видно – где и какого преподавателя нам искать…
   – Мама, ну мама, я хочу всё сама. – ошарашенная таким маминым напором, сказала Граня. – Я смогу! Мне не хочется ни с какими связями.
   – Хорошо, хорошо, посмотрим. – быстро согласилась мама. И далеко в пространство громко и торжественно произнесла: – Агриппина Градова! Градова Агриппина! Красиво… Пой, моя девочка. Я буду тебя поддерживать.
   Граня вздохнула. И подумала, что, наверное, мама почувствовала возможность сделать из дочки… медийную личность! И как возможность переплюнуть папу. И… раз сама «не шмогла»…
   Или, всё-таки, это не так?..
   – Горы свернём! – тем временем продолжала развивать свою мысль мама. – Внешностью начнём заниматься – будем тебе лепить идеальную фигуру. Изживём папочкино наследство. – Мама хлопнула Граню по попе. – Красавицей будешь! Думаю, мама твоей подружки Кати поможет нам в этом направлении.
   – А как же интеллектуальное развитие? – хитро поинтересовалась Граня. – Интеллигентный человек должен зарабатывать своим…
   – В этом плане я за тебя спокойна. – перебив Граню, беспечно отмахнулась мама и мечтательно посмотрела в даль. Планы, планы, планы светлого их с Граней будущего вовсю роились в её креативной голове. – Ты отличница. И это – навсегда. Отличницы всю жизнь во всём первые и всю жизнь пополняют копилку своих знаний. Проверено на себе, моя девочка!
   Граня с сомнением, но весело фыркнула – ну вот откуда у мамы такая уверенность, что она непременно маму в этом повторит?
   И, тем не менее, мечтать и планировать прекрасное будущее оказалось очень приятно.

   Папин развод был в полном разгаре. Шёл раздел имущества, нажитого во время брака. Папа переехал на съёмное жильё, потому что их прежняя квартира всё ещё не была никем куплена. Света и папин сынок отправились к Светиным родителям. Так что теперь папа ездил в гости и к маленькому мальчику. На встречи с Граней, понятное дело, времени оставалось совсем мало.
   Однако сегодня папа пришёл, наконец, смотреть «Гильгамеша». Посмотрел спектакль, прокомментировал. Тихим грустным голосом, но всё так же остроумно.
   …Возле машины, на которой папа собирался доставить Граню до дома, девочка протянула ему небольшой свёрток. Было видно, что это несколько нетолстых книжек.
   – Папа, а это тебе подарок. – сказала Граня. – Скоро новый год. Ну и вообще…
   Папа смутился.
   – Я сам должен был тебе что-то подарить, – неловко засовывая стопку под мышку, проговорил он, – только не знаю, что. И ничего сейчас по поводу новогодних этих подарков в голову не лезет, хоть ты расшибись. Может, ты сама намекнёшь?
   – Папа… – Граня прижалась к отцу. – Подари мне собственное счастье. Вот будь счастлив. Как-нибудь будь.
   Папа вздохнул.
   – А мой подарок – это книжки. Прочитай обязательно. – продолжала Граня, отстранившись от папы и глядя ему в лицо. – Книжки про любовь. Она есть, папа. И у тебя будет. Прочитай… Ты же доверяешь моему мнению?
   – Доверяю, Грушища… Ой, в смысле… – папа шлёпнул себя по лбу. Замер. И раздражённо замотал головой. – Веришь – ничего не могу придумать.
   – Агриппина.
   – Да.
   – Так обещаешь прочитать?
   – Обещаю.
   – Ну, вот, раз прочитаешь – это и будет мне подарком. – улыбнулась Граня.
   На днях добрый друг Шпрехер сделал аналогичный подарок и ей – доставил на дом книжный сериал-фентези. Сказал: прочитать обязательно. Что типа не пожалеешь. Что можно было, конечно, спокойно скачать, но в бумажном варианте читать прикольней. И что Граня непременно сама в этом убедится.
   Граня пролистала пару томов, увидела, что там фигурируют какие-то колдуны, которые гоняют по Москве на БМВ и верхом на управляемых электрошоком летучих зверюгах, ручные пегасы, волшебные напульсники… Выдумляндия. Поняла, что ничего не поняла, посмотрела на обложке фамилию автора, вспомнила, что этот автор стабильно прописался у мамы и её коллег-оценщиков в полном и абсолютном игноре.
   Поблагодарила Андрея, подсевшего на это странное чтиво, обещала откомментировать прочитанное.
   И, конечно же, снова провалилась в бездну удивления и восторга. Потому что книжки оказались не то что интересными, а просто такими, что даже и не знаешь, что делать после этого…
   Так что папе, если он хочет ознакомиться с тем, что нравится читать детям страны, в которой он живёт, придётся после первой партии книжек получить от умной дочки вторую. И так далее…

   Большая ёлка переливалась огнями. Телевизор радовал яростно-позитивными клипами.
   Был поздний вечер, но всего сутки оставались до Нового года, а потому компания беспечных школьников расположилась в просторной гостиной огромной квартиры – Иванко Чарников принимал гостей. Все уже устали отдыхать, есть и пить, поэтому просто сидели, вяло комментируя безобразное исполнение одних певцов и певиц, и скупо поощряя качественную работу других.
   Наконец, к друзьям присоединилась и Агриппина – такси примчало её к Иванко в гости, едва закончился мюзикл. Уставшая, Граня плюхнулась в кресло и, облизнувшись, приняла большую тарелку с едой и стакан, забитый льдом и мятной ботвой.
   Но ни поесть, ни попить, ни начать рассказывать про то, как отыграла сегодняшний спектакль, девочка не успела: блямкнул в кармане телефон, на экранчике которого Граня увидела: «Папа».
   – Прочитал, Грушенька… – слишком уж взволнованным голосом начал папа. – Понравилось. Это очень хорошие книжки.
   – Я выбрала для тебя самые лучшие! – Граня разволновалась сильнее папы.
   – Отличные. – Гране показалось, что папа даже шмыгнул носом. Или это… всего лишь действие лучшего лекарства для грустных мужчин – алкоголя?
   – Папа, ты где? – осторожно спросила девочка. – С тобой всё в порядке?
   – В порядке, в порядке, не волнуйся! – уже бодрее заговорил папа. – Я на телевидении, у меня тут большое «окно» между съёмками. В общем, поживём мы ещё! Я люблю тебя, моя умная девочка! И книжки твои – отличные. Это же целое явление. И… Знаешь что? Я напишу об этом.

Елена Нестерина Дорога к мечте повесть

Глава 1 Грушенька-нельзяскушенька

Глава 2 Ну не шмогла я, не шмогла!..

Глава 3 Трудитесь, обезьяны!

Глава 4 Принц из темноты

Глава 5 Макулатурные книжки

Глава 6 Шевели батонами!

Глава 7 Сентиментальная уборщица

Глава 8 Восемь букетов

Елена Нестерина
Дорога к мечте
повесть