Святая великая княгиня Елизавета
Автор-составитель Татьяна Копяткевич

Рекомендовано к публикации Издательским Советом Русской Православной Церкви

Русская по духу

   Святой Елизавете Федоровне принадлежит особое место в русской истории. Ее прекрасный светлый образ привлекает все больше внимание наших современников, и изображение ее на иконах можно увидеть сегодня во многих церквах. Великая княгиня Елизавета почитается русским церковным народом как одна из величайших и любимых подвижниц последнего времени.
   У каждого человека в жизни есть собственный путь. Им он либо спасается, либо проживает жизнь себе в осуждение – все зависит от того, как именно распорядится человек своими жизненными обстоятельствами. Жизненный путь великой княгини Елизаветы Федоровны похож на захватывающий роман, полный удивительных поворотов судьбы и внезапных потрясений. С самого детства у нее было все, что только может пожелать человек: знатность, богатство, поразительная красота, любящая семья. Казалось, что ее никогда не должно коснуться ни горе, ни нужда, ни забота. В том, что этой красивой, не по-детски серьезной девочке предначертана судьба, родственники не сомневались. Никто, да и она сама, не мог и предположить, что в далекой северной стране ее ждет тяжелый труд медицинской сестры, ранняя смерть любимого человека и сияющий мученический венец, на который она променяет свой великокняжеский титул. Если бы ей, уроженке маленького и уютного немецкого герцогства, сказали, что бо́льшую часть своей жизни она проживет в другой стране, среди метелей и снегов, и только летом чужая земля будет зеленью напоминать ей мягкость любимых ею холмов, она не поверила бы. Но Промысл Божий привел ее в Россию, которую она приняла всем сердцем и полюбила настолько, что разделила веру и судьбу своей новой родины и, нерусская по происхождению и лютеранка по воспитанию, стала подлинно русской по духу.
   Став православной, она, как евангельский купец, обретший многоценный бисер, все силы своей сострадательной души устремила на помощь бедным, больным и обездоленным, создав из своей души как бы дом Лазаря, где живут Мария – созерцательная молитва ко Христу Спасителю, и Марфа – деятельная сострадательная любовь к ближнему.
   Даже перейдя в Православие, княгиня не изменила своего имени. Это значит, что основание духовного подвига, совершенного ею, оставалось единым всю ее жизнь. Имя «Елизавета», в переводе с древнееврейского языка, означает «почитающая Бога». Благоговейное почитание Бога и любовь ко всему Божиему – вот главные качества великой княгини, помогавшие ей при всех переменах жизни. В духовном подвиге ее мы видим соединение разных путей святости – она и благоверная княгиня, и праведница, и преподобная, и мученица. Она потрудилась на каждом из этих путей, оставив нам пример жизни по Евангелию.
   Ее жертвенное служение бедным, больным и сиротам, ее искренняя любовь к Богу и к Православной Церкви и сегодня пробуждают наши души, напоминая нам о нашей ответственности перед Богом за себя, за своих близких и за свою страну. И ныне, душой пребывая в Небесном Иерусалиме, куда она так стремилась, а мощами почивая в Иерусалиме земном, великая княгиня Елизавета продолжает дело милосердия, начатое при жизни, помогая всем с верой прибегающим к ее молитвенной помощи и защите и предстательствуя за свою вторую родину, наше многострадальное Отечество перед Престолом Божиим.
   Святая преподобномученица великая княгиня Елизавета, моли Бога о нас!
   От редакции

Глава 1
Принцесса Гессен-Дармштадтская

Детство

Елизавета Александра Луиза Алиса Гессенская и Рейнская (по-домашнему Элла) родилась 20 октября (1 ноября) 1864 года в Дармштадте, столице Гессен-Дармштадтского герцогства, в одном из древнейших историческом и культурном центре Германии. Англичанка по крови, протестантка по воспитанию, русская святая преподобномученица Елизавета Федоровна была вторым ребенком в семье великого герцога Гессен-Дармштадтского Людвига IV и принцессы Алисы, дочери королевы Английской Виктории. Еще одна дочь этой четы – Алиса – стала впоследствии российской императрицей Александрой Федоровной.

   Великий герцог Гессен-Дармштадтский Людвиг IV с супругой и двумя дочерьми (Елизавета справа ). 1866 г.

   Дух семьи, в которой воспитывалась маленькая Элла, на всю жизнь оказал на нее неизгладимое влияние. Родители проводили все свое время в помощи нуждающимся, большая часть всего их состояния была потрачена на благотворительные нужды. Великий герцог Гессен-Дармштадтский Людвиг IV был добрым, деятельным и простым человеком, а его супругу, принцессу Алису, соотечественники даже называли Принцессой-Ангелом. Она старалась благотворить всем, независимо от сословий и социального положения. Первый женский лицей в Дармштадте, первый родильный дом, больница, высшее женское образование – все эти начинания, которые теперь кажутся нам столь привычными, закрепились во многом благодаря неустанным трудам и заботам дочери королевы Виктории, принцессы Алисы Великобританской. (Кстати говоря, последняя русская царица Александра, младшая сестра Эллы, первой среди европейских женщин получила диплом доктора философии Оксфордского университета.) Несмотря на то что принцесса Алиса умерла довольно рано, она успела оставить глубокую память в сердцах своих соотечественников. В знак благодарности за ее труды жители Дармштадта возвели ей памятник в центре города с надписью: «Алиса – незабвенная великая герцогиня. От женщин и детей Дармштадта». Деньги на него были собраны горожанами, для которых Алиса Гессенская создавала различные благотворительные общества и сама участвовала в их работе. Именно в лице матери Элле был явлен высочайший пример служения людям, верности выбранному пути и необходимости воплощать задуманное.
   Мать внимательно следила за развитием талантов и наклонностей каждого из своих детей и старалась воспитать их на твердой основе христианских заповедей, вложить в сердца любовь к ближним, особенно к страждущим, терпеливо учила их состраданию и заботе о бедных и обездоленных. Она любила повторять, что Господь благословил труд и бедность, но более всего любовь и сострадание к ближним, и в соответствии с этим своим убеждением воспитывала своих детей. «Бог посылает человеку испытания, и никто на земле не может быть уверен, что ему достанется безоблачная жизнь…» – говорила она детям.
   Дети постоянно ездили с матерью в госпитали, приюты, дома для инвалидов. Сюда Элла привозила большие букеты цветов, разносила их по палатам больных и ставила в вазы, а также училась азам практической медицины – антисептике, хирургии, десмургии (искусству перевязки), акушерству.
   Детей в семье было семеро: сестры Виктория, Елизавета, Ирена, Аликс (будущая русская императрица Александра Федоровна), Мария († 1876 год) и два брата: Эрнст Людвиг и Фридрих († 1873 год). Воспитывали их в простоте, строгости и трудолюбии, жизнь семьи проходила по строгому распорядку, установленному матерью. Подъем вне зависимости от времени года в 6 часов утра, начало занятий – в 7 часов. Первый завтрак – в 9 часов, затем в любую погоду обязательная прогулка. В 2 часа – обед, в 5 часов – традиционный английский чай. Шоколад дети видели только после причастия, церковь посещали два раза в неделю. Режим этот соблюдался железно и не нарушался никогда.

Семья великого герцога Гессен-Дармштадтского Людвига IV. 1876 г.

Одежда и еда детей были самыми простыми. Старшие дочери сами выполняли домашнюю работу: убирали комнаты, постели, топили камин. «Нас с государыней учили всему», – впоследствии говорила Елизавета Федоровна о себе и сестре, царице Александре.

Характер Эллы

Вторую дочь в семье великого герцога Людвига IV и принцессы Алисы назвали Елизаветой в память прославленной основательницы их рода, покровительницы Тюрингии и Гессена, святой Елизаветы Тюрингенской. На формирование характера будущей православной подвижницы сильное влияние оказал пример этой католической святой. И действительно, многие черты характера и биографии будущей русской великой княгини роднят ее с этой святой XIII века, жизнь которой словно бы повторяет ее судьбу. Это счастливый брак и раннее вдовство (муж погиб от чумы во время Крестового похода, куда отправился в знак покаяния), непонимание со стороны светского окружения, изгнание из собственного замка и жизнь, проведенная в служении ближним, бедным, обездоленным и больным, щедрая благотворительность. Святая ландграфиня Тюрингская основывала больницы и госпитали и самолично ухаживала там за больными, готовила для них пищу и мыла посуду, заботилась о прокаженных и брошенных детях и закончила жизнь настоятельницей основанного ею сестричества, устав которого предписывал сестрам молитву и работу, заключавшуюся в помощи немощным и бедным. Душа будущей великой княгини с самого детства была пленена светлым образом ее великой прабабки, и она во всем старалась подражать ей.
Росла Элла тихой и послушной, хотя иногда могла проявить и строптивость, происходившую от желания преодолеть неуверенность в себе, – девочка была очень застенчива. Сплетни и пересуды не любила: «Мне достаточно того, что я хорошо знаю себя», – говорила она. С самых ранних лет ее отличала недетская требовательность к себе – когда ее за что-нибудь хвалили, она неизменно отвечала: «Я слишком торопилась, иначе вышло бы совсем хорошо». При этом казалось, что в ней не было ни капли эгоизма. Очень часто на какое-нибудь заманчивое предложение она отвечала: «Мне не надо, пусть это будет лучше для других».

   С сестрой Иреной (слева)

   О принцессе Элле все говорили, что она не от мира сего: всегда помогает попавшим в беду, никогда никого не осуждает и старается найти оправдание ошибкам других. Когда брат Эрнст поинтересовался ее жизненными идеалами, Елизавета ответила просто: «Быть совершенной женщиной, а это самое трудное, так как надо уметь все прощать».
   С ранних лет жизни Элла отличалась какой-то недетской вдумчивостью, благодаря чему в юности выглядела гораздо старше своих лет (как-то она даже пожаловалась брату на то, что слова мешают ей думать, а люди привыкли слишком быстро отвечать на вопросы друг друга), тонкой душевной организацией и сильной, почти болезненной впечатлительностью. Свои неудачные рисунки она «хоронила», приходя в ужас при одной мысли, что можно порвать и выбросить то, во что было вложено столько души, и расстраивалась до слез, когда вяли букеты, цветы для которых она во множестве собирала в саду. Когда была совсем маленькой, жалела свои банты – на ночь всегда клала их рядом с собой, заботилась о том, чтобы «ее милому бантику не было так скучно и твердо лежать», и очень боялась, что ночью кто-нибудь «заберет беззащитное существо и утащит в темную нору». Часто утром мать заставала дочь с бантом, судорожно зажатым в руке.
   Сначала ее участие в благотворительности матери было по-детски бессознательным – Элла послушно ездила вместе с матерью в госпиталь на Мауэрштрассе, а вечерами увлеченно играла «в больницу». Она рассаживала на кукольные диванчики своих кукол и начинала прием. Младшие были сестрами милосердия: накладывали повязки, давали больным лекарства. И Элла относилась к этому делу со всей серьезностью, хотя это была всего лишь игра. Но затем помощь слабым и беззащитным стала ее твердой жизненной позицией, которой она не изменит до конца своих дней.
   На чувствительную Эллу зрелище чужих страданий производило иногда настолько тяжелое впечатление, что мать испугалась за душевное здоровье дочери и решила больше не травмировать ее. Реакция Эллы на это была неожиданная – она обиделась. «Почему ты не взяла меня с собой в госпиталь? – говорила она. – Я уже взрослая и все понимаю. Вчера я уколола себя булавкой так сильно, что появилась кровь. Но я не испугалась и терпела. Было очень больно. Но я думаю, что боль, которую я сама себе причинила, – это совсем не та боль, которую может послать Господь. Я молю Бога, чтоб Он послал мне боль и я смогла доказать тебе и Ему, что выдержу любое испытание. Если, конечно, Он пообещает, что душа и в самом деле останется в неприкосновенности».
   Интересы ее были очень разносторонни. Помимо серьезных богословских занятий, увлекалась рисованием, музыкой (она играла на рояле), танцами, тонко понимала прекрасное, очень любила природу, особенно цветы, которые с увлечением рисовала и раздаривала знакомым, приносила домой, создавая из них неповторимые композиции для этюдов. «Игра в цветы» на всю жизнь будет одновременно и любимейшим ее занятием, и отдыхом. В Алапаевске, уже перед своей мученической кончиной, она тоже много рисовала. Впоследствии она писала иконы и вышивала церковные покровы, расписывала фарфор, резала гравюры, слыла знатоком и коллекционером произведений искусства.
   Архиепископ Анастасий (Грибановский), лично знавший великую княгиню Елизавету, так впоследствии описывал ее характер: «Это было редкое сочетание возвышенного христианского настроения, нравственного благородства, просвещенного ума, нежного сердца и изящного вкуса. Она обладала чрезвычайно тонкой и многогранной душевной организацией… Все качества ее души строго соразмерены были одно с другим, не создавая нигде впечатления односторонности… Ее богатые от природы дарования изощрены были широким многосторонним образованием, не только отвечавшим ее умственным и эстетическим запросам, но и обогатившим ее сведениями практического характера, необходимыми для каждой женщины в домашнем обиходе».
   Заслуга в этом не в последнюю очередь принадлежит семейному воспитанию и личному примеру родителей Елизаветы Федоровны, герцога и герцогини Гессен-Дармштадтских.
   Вера всегда занимала самое важное место в жизни герцогской семьи, и Элла с раннего детства была очень религиозна. К тому же то воспитание, которое давала детям принцесса Алиса, желавшая пораньше познакомить их с миром бедности и страдания, заставило Эллу очень рано задуматься над теми вопросами, которые обычно называют проклятыми – о жизни и смерти, о цели человеческих страданий. Так, однажды принцесса Алиса услышала такой поразительный разговор между своими детьми, девятилетней Эллой и ее трехлетним братом Фридрихом. Мальчик ел яблоко, а сестра, держа в руках другое большое красное яблоко, грустно говорила ему: «Посмотри, ты съел уже половину яблока. И оно уже никогда не будет таким, как вот это, которого ты еще не касался». Потом Элла объяснила матери, что хотела пораньше научить Фридриха тому, что поняла сама. «Но что ты поняла?» – с тревогой спросила мать, и Элла ответила: «Ну, что Бог может отнять у человека все. И человек может отнять. У себя или у другого. Я хочу сказать, что каждую минуту что-то у кого-то может быть отнято». В соответствии с этим она выработала и свою жизненную программу.

Детская фотография Эллы Гессенской

Первые испытания

Девочке пришлось рано познать не только тяжкий труд, но и скорби, тревоги, потери и большое горе. В 1873 году разбился насмерть на глазах у Эллы ее трехлетний брат Фридрих. Обстоятельства этой смерти были трагическими. Мальчик, вбежав в спальню матери, с разбега уткнулся в итальянское окно, начинавшееся чуть выше пола. Неплотно прикрытые створки распахнулись, и маленький Фридрих с высоты шести метров упал на каменные ступени дворца. Чудом при падении он не очень пострадал и вскоре оправился бы, если бы не гемофилия, наследственная болезнь, которую позже императрица Александра Федоровна, младшая сестра Эллы, передаст наследнику русского престола. К вечеру мальчик умер от неудержимого внутреннего кровотечения. Маленькая Элла так сильно переживала эту смерть, что в свои девять лет принесла обет целомудрия, чтобы никогда не иметь собственных детей.
А в 1876 году в Дармштадте началась эпидемия дифтерита, и заболели все дети, кроме Эллы. Мать просиживала ночи у постелей заболевших детей. Вскоре умерла трехлетняя Мария, а вслед за ней, в 1878 году, заболела и умерла в возрасте тридцати пяти лет сама великая герцогиня Алиса. С этого страшного для семьи года, после смерти дорогой мамы, на Эллу и ее старшую сестру Викторию легли заботы о своих сестрах и брате. Элле было тогда четырнадцать лет. В тот год закончилась для Елизаветы пора детства. Она всегда была очень религиозна, но теперь стала еще чаще и усерднее молиться. Всеми силами она старалась облегчить горе отца, поддержать его и утешить, а младшим сестрам и брату в какой-то мере заменить мать.

Осиротевшие сестры с бабушкой, английской королевой Викторией. Декабрь 1878 г.

Эти несчастья, обрушившиеся на семью, сформировали и закалили характер маленькой Эллы. Впоследствии многие изумлялись выдержке, терпению и необыкновенному спокойствию, которые проявляла царственная настоятельница Марфо-Мариинской обители во время самых тяжелых операций, при которых она ассистировала хирургу, среди многих испытаний, выпавших на ее долю. Многие вспоминают ее исключительную душевную доброту, одухотворенность и милосердие. Все, знавшие Елизавету с детства, отмечали ее любовь к ближним. Как написала впоследствии сама Елизавета Федоровна: «Я хочу работать для Бога, и в Боге – для страждущего человечества».

Брак

   Об Элле Гессенской рано заговорили как о восходящей звезде на европейском небосводе красавиц, в Европе даже считали, что в Старом Свете есть только две признанные красавицы, и та и другая – Елизаветы: Елизавета Австрийская, супруга императора Франца Иосифа, и Елизавета Гессенская. Она была ослепительно красива, это признавали все, но сквозь телесную красоту сквозила и необыкновенная красота души и одухотворенность, что и создавало тот неповторимый пленительный образ, который делал ее ослепительной и не похожей ни на кого. Великий князь Константин Константинович Романов, двоюродный дядя Николая II, писавший под псевдонимом К. Р., воспел ее в прекрасных стихах:

     Я на тебя гляжу, любуясь ежечасно:
     Ты так невыразимо хороша!
     О, верно, под такой наружностью прекрасной
     Такая же прекрасная душа!
     Какой-то кротости и грусти сокровенной
     В твоих очах таится глубина;
     Как Ангел, ты тиха, чиста и совершенна;
     Как женщина, стыдлива и нежна.
     Пусть на земле ничто средь зол и скорби многой
     Твою не запятнает чистоту.
     И всякий, увидав тебя, прославит Бога,
     Создавшего такую красоту!

   Архиепископ Анастасий (Грибановский), писавший об Элле, которую он знал уже как великую княгиню Елизавету, тоже подчеркивает ее душевную красоту, пленявшую даже больше телес ной: «Самый внешний облик ее отражал красоту и величие ее духа: на челе ее лежала печать прирожденного высокого достоинства, выделявшего ее из окружающей среды. Напрасно она пыталась иногда под покровом скромности утаиться от людских взоров: ее нельзя было смешать с другими. Где бы она ни появлялась, о ней всегда можно было спросить: Кто эта блистающая, как заря… светлая, как солнце? (Песн. 6, 10). Она всюду вносила с собой чистое благоухание лилии; быть может, поэтому так любила белый цвет – это был отблеск ее сердца…» А вот слова из воспоминаний графини Марии Белевской-Жуковской: «Она поражала своим внешним обликом, выражением лица: это была сама скромность, необыкновенно естественна – не сознавая того, она была исключительна. Глубоко вдумчивая, всегда спокойная, ровная». Может быть, именно с этим связаны трудности при написании ее портретов – недаром художники утверждают, что чем сложнее и многограннее личность, тем труднее добиться сходства портрета с оригиналом. Ни одна фотография, ни один портрет не могли в полной мере передать красоту великой княгини Елизаветы Федоровны. Существует считанное число ее удачных фотографий, да и то на них она обычно изображена вполоборота и по ним нельзя назвать ее красоту необыкновенной. Видимо, все обаяние великой княгини заключалось в красоте души, сиянии глаз, простой и изящной манере, доброте и внимании к людям.

Элла в юности

   Принцесса Элла Гессенская. Фотография с дарственной надписью великому князю Сергею Александровичу. Лондон, 1882 г.

   Довольно рано Элле начали делать предложения лучшие женихи Европы; одним из них был даже будущий кайзер Германии Вильгельм II, который тогда считался легендой и мечтой всех невест Европы. На этом браке особенно настаивала бабушка Эллы, английская королева Елизавета. Когда при их личной встрече в очередной раз зашел разговор об этом, Элла сказала: «Но, ваше величество, позволю себе напомнить, что есть Бог, не лучше ли положиться на Его волю?» Королева на это улыбнулась: «У Него может быть много других дел, кроме твоего устройства». – «Ничего, – твердо отвечала будущая русская великая княгиня, – я подожду». И королеве Виктории, этой властной и решительной женщине, пришлось смириться. Сердце Эллы уже было отдано другому.
   Со своим будущим мужем Элла познакомилась тогда, когда они оба были еще детьми. Матери великого князя Сергея Александровича императрице Марии Александровне, урожденной принцессе Дармштадтской, был вреден Петербург (она болела туберкулезом), и она часто вместе с детьми ездила за границу для лечения и в гости к родственникам. Так во время очередного посещения Дармштадта познакомились и подружились Сергей и Элла, и эта детская привязанность впоследствии переросла в любовь, которой великая княгиня Елизавета Федоровна осталась верна до самой смерти. В 1882 году Сергей Александрович сделал ей предложение. Элла размышляла больше года, прежде чем принять его, далеко не последнее место в этих размышлениях занимал тот детский обет девства, который дала Элла в далеком 1873 году. Но, в конце концов, она все же согласилась: после откровенной беседы с Сергеем Александровичем выяснилось, что и он тайно дал обет девства. По взаимному согласию они решили, что брак их будет духовным и они будут жить вместе как брат с сестрой.
   Семья Эллы хорошо приняла будущего родственника. Ее отец говорил Александру III: «Я дал свое согласие не колеблясь. Я знаю Сергея с детского возраста, вижу его милые, приятные манеры и уверен, что он сделает мою дочь счастливой». Вообще, люди, близко знавшие Сергея Александровича, рисуют характер, вызывающий очень большую симпатию, хотя это и было очевидно не для всех, потому что великий князь бы немного застенчив, а потому жил довольно замкнуто, даже искал одиночества, раскрывая свое сердце лишь немногим близким ему по духу людям. Не могла не сказаться на его характере и болезнь позвоночника, из-за которой Сергей с детства всю жизнь был вынужден носить корсет (очень прямую до неестественности осанку князя отмечали многие мемуаристы, часто объясняя ее как проявление высокомерия).

   Великий князь Сергей Александрович

   Брат Елизаветы Федоровны пишет про него, что, когда «он напрягался, взгляд его становился жестким. Поэтому у людей складывалось неверное впечатление. В то время как его считали холодным гордецом, он помогал очень многим людям, но делал это в строгой тайне». Так, например, он устроил детский приют, общежитие для студентов Императорского Московского университета, а уже позже, при своем вступлении в должность генерал-губернатора, он пожертвовал в пользу бедняков столицы огромную по тем временам сумму – пять тысяч рублей. Его отличали скромность и личный аскетизм. В огромном отцовском дворце юный Сергей занимал всего лишь одну комнату вместе со своим братом Павлом. Главную особенность ее интерьера составляло множество икон. С самыми любимыми из них Сергей никогда не расставался: они были с ним во всех его продолжительных паломнических поездках. Икону да еще полумантию преподобного Серафима, полученную от своей матери, Сергей Александрович считал своим главным богатством.
   Хотя семья Эллы и хорошо приняла Сергея Александровича, но тем не менее отпускали ее не без опасений в огромную северную страну, к незнакомым нравам и обычаям. Но сама Элла без страха смотрела в будущее. Она говорила своему брату Эрнесту: «Я жду встречи с Россией. Многие считают ее странной. А мне кажется, я полюблю ее». В сентябре 1883 года Сергей и Элла обручились, а свадьбу назначили на 3 июня 1884 года (на день всех святых). Элле было тогда 20 лет.
   Поезд, привезший Эллу и всю герцогскую семью в Россию, был украшен великокняжеским штандартом и белыми оранжерейными цветами: Сергей Александрович, зная, как она их любит, распорядился украсить все ее вагоны душистыми цветами исключительно белого цвета. По пути следования были организованы торжественные встречи, служились молебны. Запах ладана, сияние церковной утвари и облачений священства, певучие слова молитв, произносимых на непонятном языке, заворожили Эллу.

   Принцесса Элла (сидит справа от Сергея Александровича) с женихом в кругу семьи. Дармштадт, 1883 г.

   Большая романовская семья очень сердечно приняла ее, все были от нее в восторге. В письме к бабушке она пишет: «Рада сообщить, что наше путешествие совсем не было утомительным… Вся семья очень добра к нам, и это несколько облегчает расставание, хотя бывают моменты, когда меня охватывает сильная грусть».
   А вот восторженное воспоминание великого князя Александра Михайловича о приезде его будущей родственницы: «Редкая красота, замечательный ум, тонкий юмор, ангельское терпение, благородное сердце – таковы были добродетели этой удивительной женщины… С того момента, как она прибыла в Санкт-Петербург из родного Гессен-Дармштадта, все влюбились в “тетю Эллу”. Проведя вечер в ее обществе и вспоминая ее глаза, цвет лица, смех, способность создавать вокруг себя уют, мы приходили в отчаяние при мысли о ее близкой помолвке».
   Так как жених и невеста принадлежали к разным вероисповеданиям (от невесты великого князя, не наследовавшего престол, законы Российской империи не требовали обязательного перехода в Православие), бракосочетание Сергея и Эллы происходило по двум обрядам – православному и протестантскому. Православное венчание произошло в придворной церкви Зимнего дворца в Санкт-Петербурге во имя Спаса Нерукотворного, а протестантское – в Александровском зале дворца. Отныне Элла становится великой княгиней Елизаветой Федоровной.
   Все отмечали неземную красоту и нежность царственной пары. Невеста была ослепительна: в платье из серебряной парчи, горностаевой мантии и бриллиантах Екатерины II. По мнению присутствововавших, княгиня Елизавета была самой красивой невестой, когда-либо венчавшейся в придворной церкви. Сохранились воспоминания великого князя Константина Константиновича об этом событии: «…Скоро подошел поезд невесты, пишет он. Она показалась рядом с императрицей и всех нас словно солнцем ослепило. Давно я не видывал подобной красоты. Она шла скромно, застенчиво, как сон, как мечта». Жених тоже был красив: высокого роста, стройный, белокурый, с тонкими чертами лица, красивые светло-зеленые глаза вдумчиво смотрели из-под его белесых бровей. Вместе они составляли, несомненно, прекрасную пару.

В день венчания. Рисунок 1884 г.

Во время венчания и на свадебных торжествах присутствовала и вся семья Елизаветы Федоровны, в том числе и ее младшая сестра Аликс, казавшаяся уменьшенной копией невесты. Тогда ей было двенадцать лет. Именно тогда начались дружеские отношения принцессы Аликс и цесаревича Николая Александровича, закончившиеся затем счастливым браком.

Глава 2
Великая княгиня Елизавета

Начало семейной жизни

Сразу после свадьбы молодожены уехали в Москву, а затем в Троице-Сергиеву Лавру поклониться мощам небесного покровителя Сергея Александровича преподобного Сергия. Протестантская принцесса упала на колени, молясь около раки отца-основателя русского народа, покровителя ее мужа. Затем молодые уехали в село Ильинское, находящееся в шестидесяти километрах от Москвы, на берегу Москвы-реки, и пробыли там с небольшими перерывами до осени.

Село Ильинское. 1900-е гг.

Село Ильинское – древние имение семьи Романовых. Еще во времена Ивана Грозного оно было центром вотчины бояр Романовых и досталось царю Михаилу Федоровичу по праву наследства. В общей сложности Романовы владели Ильинским 150 лет. Это имение, связанное для Сергея Александровича со счастливыми воспоминаниями детства, стало любимым местом отдыха великокняжеской четы. Старый барский дом, смотревший на Москву-реку, был обставлен скромно и уютно. В огромном парке располагались павильоны с забавными названиями, порожденными эпохой сентиментализма, – «Приют друзей», «Не чуй горя». Впоследствии Сергей Александрович начал разводить здесь крупнорогатый скот, устроил конный завод для лошадей арденнской породы, обстроил усадьбу.

   В кругу семьи. Ильинское, 1896 г.

   Здесь Сергей Александрович и Елизавета Федоровна во время своей совместной жизни проводили бо́льшую часть года. Здесь устраивались балы, гуляния, домашние театральные постановки. Жизнерадостная Елизавета Федоровна своими праздниками на катке вносила юный задор в жизнь императорской семьи. Довольно быстро у молодой четы появился круг друзей, которые любили бывать у них. Элла великолепно справлялась с ролью хозяйки дома. Здесь любил бывать наследник Николай, а когда в дом великого князя приехала двенадцатилетняя Алиса, он стал приезжать еще чаще.
   Домашний спектакль «Евгений Онегин». В роли Татьяны Лариной – великая княгиня Елизавета Федоровна, Онегина играет цесаревич Николай Александрович. 1890 г.

   Но в Ильинском великая княгиня не только развлекалась. Вскоре после свадьбы она обошла дома крестьян в имении и ужаснулась. Бедность, серость, отсутствие элементарной медицинской помощи… По ее настоянию Сергей Александрович срочно выписывает акушера для своих крестьянок, а в дальнейшем в Ильинском была устроена и больница. Среди местных жителей до сих пор жива память о веселых ярмарках, которые устраивала для крестьян Елизавета Федоровна в престольный праздник церкви села – Ильин день (2 августа), и делаемых ею подарках. Гости великокняжеской четы покупали всевозможные изделия местных умельцев.
   «У них прелестные отношения, – говорит о молодых супругах великий князь Константин Романов. – Он ежечасно благодарит Бога за свое счастье». А Елизавета Федоровна так писала отцу о своем муже: «Сергей – это человек, которого чем больше узнаешь, тем больше любишь».
   Великий князь относился к жене как к ангельскому созданию, которого не должны касаться мирские дела, и как к нежно любимой женщине, которую надо оберегать от любых тревог и волнений. В своих воспоминаниях Мария Павловна, воспитанница Сергея и Елизаветы, пишет о том, что дядя обычно после завтрака сам отдавал распоряжения на день и бывал очень недоволен, если тетя вмешивалась в домашние дела.
   Сергей Александрович был старше жены на семь лет и поэтому во многом относился к ней по-отечески бережно и заботливо, как к прекрасному ребенку, даже баловал ее. Когда великий князь Константин Константинович, с которым Сергей Александрович был очень дружен с детства, восхитился обилием зеркал в Сергиевском дворце и удачным их расположением, Сергей Александрович ответил: «Думаю, ее высочество достойна того, чтобы быть отраженной миллионы раз».
   Французский посол Морис Палеолог вспоминает, что Сергей Александрович руководил чтением жены, отбирая для нее литературу, не позволял ей выезжать одной, следил за тем, чтобы она не оставалась долго наедине с кем бы то ни было, и отчитывал ее за неосторожное поведение. «Однажды, после жестокой сцены со стороны великого князя, – пишет он в своих воспоминаниях, – у старого князя Б., присутствовавшего при ней, вырвалось несколько слов сочувствия молодой женщине. Она возразила ему удивленно и искренно: “Но меня нечего жалеть. Несмотря на все, что можно обо мне говорить, я счастлива, потому что очень любима”».

Великая княгиня Елизавета Федоровна с мужем

   1880-е гг.

   * * *
   Сразу после свадьбы Елизавета Федоровна под руководством мужа с головой ушла в изучение русского языка, истории русского государства и Церкви. Великая княгиня напряженно занималась русским языком, желая глубже изучить культуру и особенно веру своей новой родины. Ее упорство и целеустремленность помогли быстро овладеть не только русским, но и церковнославянским, что дало возможность читать первоисточники.
   Сергею Александровичу было тем легче открывать жене все сокровища родной ему культуры, что, по отзывам современников, сам он был одним из самых образованных людей своего времени. Он очень хорошо владел не только языками – немецким, английским, французским, но мемуаристы отмечали также его глубокие познания в области истории и литературы, особенно родных, а также изобразительных искусств, в первую очередь живописи, любовь к которой перешла к нему от матери. Воспитанный с детства в любви ко всему русскому, национальному, великий князь предпочитал из всех художников В. М. Васнецова и покупал его полотна. «У него была довольно сильная художественная восприимчивость», – вспоминал М. Палеолог.
   Историю он знал великолепно. Митрополит Анастасий (Грибановский) рассказывает о споре, возникшем между Сергеем Александровичем и Римским Папой, произошедшем во время пребывания великого князя в Ватикане. Спорили о количестве пап с именем Сергий за всю историю христианства. Победителем в этом состязании вышел великий князь.
   Значительную часть досуга Сергея Александровича занимало чтение. Он был страстным любителем литературы и первым из всей царской семьи оценил талант Достоевского, которого очень любил, другими любимыми авторами его были Пушкин, Лермонтов, Тютчев, Майков, Фет, а из духовных писателей – преподобный Ефрем Сирин. Через Сергея Александровича к великой русской литературе стала приобщаться и Елизавета Федоровна, которой он много читал сам.
   Он любил русские древности и предпринимал раскопки по России, слушал курс отечественной археологии. В 1889 году Сергей Александрович провел раскопки близ Ильинского и сделал доклад о результатах на одном из заседаний Московского Археологического Общества, почетным членом которого он был. Брат Елизаветы Федоровны Эрнст Людвиг вспоминал про него так: «Он был удивительно начитанным и человеком очень высокой культуры». По устоявшейся традиции Сергей Александрович получил и военное образование. В возрасте двадцати лет он участвовал в Русско-турецкой войне и был удостоен боевой награды за храбрость – ордена Святого Георгия IV степени.

Путь к Православию

У Сергея Александровича и Елизаветы Федоровны было удивительное душевное единство. Но, как уже говорилось, супруги принадлежали к разным религиям. Очень скоро это обстоятельство стало для Сергея Александровича причиной тайных душевных страданий. Однако ни единым словом он не обмолвился о них. Святой праведный Иоанн Кронштадтский, которому великий князь поведал о своем горе, сказал ему так: «Оставь ее, не говори с ней о нашей вере, она придет к ней сама». Сергей Александрович внял этому мудрому совету. Молясь и веруя, он терпеливо ожидал того момента, когда душа супруги озарится светом Православия. Но только спустя семь лет произошло это радостное событие.
Сам великий князь Сергей Александрович был глубоко религиозным человеком и сознательно православным христианином. Несмотря на формальное отношение к религии, царившее в придворных кругах того времени, когда считались нормальными громкие разговоры и смех во время службы, глубоко верующая императрица Мария Александровна сумела привить религиозные чувства и своим детям. Под воскресенья, царские дни и большие праздники вся семья обязательно посещала всенощную. Мария Александровна не терпела баловства, особенно когда речь шла о поведении в храме. В заграничные поездки она возила с собой походную церковь, и когда дети ездили с нею, они могли петь вместе с хором.

   Отец Иоанн Кронштадтский

   При выборе наставников для детей первым ее условием было следующее: «Если в его душу запала хотя малейшая капля протестантизма, то мы не сойдемся». Мария Александровна внимательно, но не назойливо следила за духовной жизнью детей. Она читала вместе с ними духовную литературу и беседовала о значении Таинств, заботилась о благоговейном приготовлении к причастию, перед исповедью всегда говорила с каждым из детей наедине, горячо убеждая их не грешить. Благодаря такому настрою императрицы, говение в царской семье становилось временем настоящего нравственного очищения. Царских детей воспитывали строго, запрещали капризы. Основным требованием к ним было соблюдение безусловной честности по отношению к родителям, окружающим и к Богу.
   Неотъемлемой частью досуга семьи, в которой вырос маленький Сережа, были паломничества. Мария Александровна возила детей в Саввино-Сторожевский монастырь, в Ростов Великий к мощам святителя Димитрия Ростовского и, конечно, в Троице-Сергиеву Лавру, поездки туда были семейной традицией.
   И семена такого воспитания в православном духе упали на добрую почву. Уже очень рано вкусил Сергей Александрович сладость молитвы. Слова молитв часто встречаются в его записных книжках.
   Неудивительно поэтому, что то обстоятельство, что он и его супруга не могут причащаться из одной Чаши, очень огорчало великого князя. Благодаря рыцарскому благородству души и такту Сергея Александровича, Елизавета Федоровна искренне полюбила Россию, приняла православную жизнь. Ей всегда были свойственны мечтательность, вдумчивость, стремление к совершенству и поиски идеала. На богослужениях, стоя неподалеку от супруга и невольно постигая глубины его веры, Елизавета Федоровна могла сполна ощутить благодать русской религиозности.
   Великий князь стремился одарить жену тем, что так любил сам. Он открыл ей любовь к паломничеству по святым местам, дальним лесным скитам, древним монастырям. Вместе они плыли по рекам, посещая обители и храмы, беседуя со старцами и простым народом. Любимыми ими обоими местами России, после Москвы и Троице-Сергиевой Лавры, стали Киев, Оптина и Зосимова пустыни, Саров, Псков, Урал, Верхотурье, Вологда, Соловецкий монастырь. В 1892 году состоялось верхневолжское паломничество великокняжеской четы, во время которого Сергей Александрович и Елизавета Федоровна посетили святыни Ярославля, Рыбинска, Углича, Ростова Великого.
   «Сергей воспитал меня», – призналась в одном из своих писем княгиня. «Господь дает мне силы, – находим в другом письме, – чтоб никто не смог сказать, что я оказалась недостойной водительства такого истинно благородного мужа и настоящего христианина».

   Великокняжеская чета на крестном ходе в Троице-Сергиевой Лавре

   Сама красота православного Таинства Венчания не могла не произвести впечатления на чуткую и любящую все прекрасное душу великой княгини. Красота православного храма, так непохожего на протестантскую кирху, величественность и древность обряда венчания, русская церковная служба словно ангельское прикосновение поразили Елизавету, и она уже не смогла забыть этого чувства всю свою жизнь.
   У нее возникло неодолимое желание познавать суть этой загадочной страны, самую сердцевину ее культуры – одушевлявшую ее Православную веру. Она видела радостное состояние Сергея Александровича после принятия им Святых Христовых Таин, и ей самой захотелось подойти к Святой Чаше, чтобы разделить эту радость. Елизавета Федоровна стала просить мужа достать ей книги духовного содержания, православный катехизис и толкование Писания, чтобы умом и сердцем постичь, какая же вера истинна. И облик ее стал меняться: из холодноватой немецкой красавицы княгиня постепенно превращалась в одухотворенную, всю как будто светящуюся внутренним светом женщину.
   Беззаветная любовь к супругу, стремление жить одной жизнью, жизнью его души и духа, поможет молодой женщине преодолеть барьер, казавшийся непреодолимым, все немыслимые преграды и искушения на этом пути. И ее заветная мечта сбудется – она сможет причаститься Святых Таин вместе с мужем и со всей Православной Церковью в Великий Четверг, день воспоминания Тайной Вечери. Но это будет еще не скоро – спустя долгие семь лет…

Паломничество на Святую Землю

   За три года до свадьбы, в 1881 году, по указанию отца, императора Александра II, Сергей Александрович был избран принять участие в организации Императорского Православного Палестинского Общества, а в следующем, 1882 году, стал его председателем. Главной целью Общества была организация паломничеств русских людей на Святую Землю, сбор средств для паломников, а также для помощи Русской Миссии в Палестине, для расширения миссионерской работы, для приобретения земель и памятников, связанных с событиями, священными для каждого христианина. С помощью Императорского Православного Палестинского Общества, например, были выкуплены такие библейские святыни, как Мамврийский дуб, часть горы Голгофы и Гефсиманский сад. Палестинское Общество занималось также научно-исследовательской, благотворительной и просветительской деятельностью.
   В обязанности Сергея Александровича как председателя Общества входили такие дела, как организация паломничеств на Святую Землю, приобретение недвижимости, сохранность реликвий, строительство, миссионерство, изучение археологического наследия, подготовка специалистов и многое-многое другое. Это была серьезнейшая работа, связанная, по сути, с основами русской государственности. Выйдя замуж за великого князя Сергея, Елизавета Федоровна приняла живейшее участие и в этих заботах своего супруга, стремясь во всем быть полезной ему.
   В 1888 году император Александр III поручил Сергею Александровичу быть его представителем на освящении храма святой Марии Магдалины в Гефсимании, построенного на Святой Земле в память их матери, императрицы Марии Александровны. Узнав о возможности посетить Святую Землю, Елизавета Федоровна восприняла это как указание Божие и молилась о том, чтобы там, у Гроба Господня, Спаситель Сам открыл ей Свою волю. И действительно, эта поездка стала воистину судьбоносной для обоих, направляя оба их пути в одно русло – к подвижничеству и мученичеству.

   Августейшие паломники у храма св. Марии Магдалины в Гефсимании (Елизавета Федоровна третья слева). 1888 г.

   Великокняжеская чета прибыла в Палестину в октябре 1888 года, совершив долгое путешествие через Киев и Одессу. Они начали свое паломничество с города Назарета, затем посетили святую гору Фавор и оттуда прибыли в Иерусалим. Храм святой Марии Магдалины был построен в Гефсиманском саду у подножия Елеонской горы. Этот пятиглавый храм с золотыми куполами – и до сего дня один из красивейших храмов Иерусалима. На вершине Елеонской горы высилась огромная колокольня, прозванная «русской свечой». Увидев эту красоту и почувствовав присутствие на этом месте благодати Божией, княгиня сказала: «Как я хотела бы быть похороненной здесь». Тогда она не знала, что произнесла пророчество, которому суждено было исполниться. В дар храму святой равноапостольной Марии Магдалины Елизавета Федоровна привезла драгоценные сосуды, Евангелие и возду́хи.
   Молодая чета Романовых побывала также в Кане Галилейской и поклонилась величайшим святыням Гроба Господня. Непосредственная близость святых мест, где произошли самые важные для каждого христианина евангельские события, и торжественные православные службы потрясли Елизавету Федоровну до глубины души. «Это как сон – видеть все эти места, где наш Господь страдал за нас, и также огромное утешение – приехать в Иерусалим, – пишет она своей бабушке королеве Виктории. – Я рада, что страна соответствует настроению мыслей… и можно тихо молиться, вспоминая слышанное маленьким ребенком, когда все это воспринималось с таким благоговейным трепетом». Взирая на древние святыни, она ощущала дыхание веков и таинственное, животворящее духовное родство с Господом Иисусом Христом, Который все
   больше и больше понимался ею в неразрывной связи с Православием.
   Именно посещение Святой Земли подвело окончательную черту под решением великой княгини добровольно перейти в спасительную полноту Православия.

Переход в Православие

   После посещения Святой Земли княгиня Елизавета Федоровна твердо решила перейти в ту веру, которую исповедовал ее муж. Отвечая ее желанию ближе узнать основы Православия, чтобы, как она говорила, «все видеть открытыми глазами», Сергей Александрович начал изучать с ней духовную литературу. Он всегда был сторонником строгого и точного знания учения Православной Церкви и считал, что «это понимание должно сознательно убедить человека в сродности души человеческой в ее лучших стремлениях с учением Православной Церкви и заставить полюбить ее». Так и случилось с его супругой – она всей душой полюбила Православную веру, и от перехода в Православие ее удерживал теперь только страх причинить боль своим родным, и прежде всего отцу. Наконец, 1 января 1891 года, она написала отцу письмо о своем решении принять Православную веру. Мы приведем его почти полностью, потому что из него видно, какой путь прошла Елизавета Федоровна:
   «…А теперь, дорогой Папа, я хочу что-то сказать Вам и умоляю Вас дать Ваше благословение. Вы должны были заметить, какое глубокое благоговение я питаю к здешней религии с тех пор, как Вы были здесь в последний раз, более полутора лет назад. Я все время думала и читала и молила Бога указать мне правильный путь, и пришла к заключению, что только в этой религии я могу найти всю настоящую и сильную веру в Бога, которую человек должен иметь, чтобы быть хорошим христианином. Это было бы грехом оставаться так, как я теперь, – принадлежать к одной Церкви по форме и для внешнего мира, а внутри себя молиться и верить так, как и мой муж. Вы не можете себе представить, каким он был добрым: никогда не старался принудить меня никакими средствами, предоставляя все это совершенно одной моей совести. Он знает, какой это серьезный шаг и что надо было быть совершенно уверенной, прежде чем решиться на него. Я бы это сделала даже и прежде, только мучило меня то, что этим я причиняю Вам боль. Но Вы, разве Вы не поймете, мой дорогой Папа?
   Вы знаете меня так хорошо, Вы должны видеть, что я решилась на этот шаг только по глубокой вере и что я чувствую, что пред Богом я должна предстать с чистым и верующим сердцем.
   Как было бы просто – оставаться так, как теперь, но тогда как лицемерно, как фальшиво это было бы, и как я могу лгать всем – притворяясь, что я протестантка во всех внешних обрядах, когда моя душа принадлежит полностью религии Православной. Я думала, и думала глубоко обо всем этом, находясь в этой стране уже более шести лет и зная, что религия найдена. Я так сильно желаю на Пасху причаститься Святых Таин вместе с моим мужем. Возможно, что это покажется внезапным, но я думала об этом уже так долго и теперь, наконец, я не могу откладывать этого. Моя совесть мне этого не позволяет. Прошу, прошу по получении этих строк простить Вашу дочь, если она Вам доставит боль. Но разве вера в Бога и вероисповедание не являются одним из главных утешений этого мира? Пожалуйста, протелеграфируйте мне только одну строчку, когда Вы получите это письмо. Да благословит Вас Господь. Это будет такое утешение для меня, потому что я знаю, что будет много неприятных моментов, так как никто не поймет этого шага. Прошу только маленькое ласковое письмо».
   Вот еще отрывок из ее письма того времени:
   «…Моя совесть не позволяет мне продолжать в том же духе – это было бы грехом; я лгала все это время, оставаясь для всех в моей старой вере… Это было бы невозможным для меня продолжать жить так, как я раньше жила… Даже по-славянски я понимаю почти все, хотя никогда не учила этот язык. Библия есть и на славянском, и на русском языке, но на последнем легче читать… Ты говоришь… что внешний блеск церкви очаровал меня. В этом ты ошибаешься. Ничто внешнее не привлекает меня, и не богослужение, – но основа веры. Внешнее только напоминает мне о внутреннем… Я перехожу из чистого убеждения, чувствую, что это – самая высокая религия и что я сделаю это с верой, с глубоким убеждением и уверенностью, что на это есть Божие благословение».
   К сожалению, отец не послал дочери желаемой телеграммы с благословением, а написал письмо, в котором говорил, что решение ее приносит ему боль и страдания и что он не может дать своего благословения на этот шаг.
   Несмотря на то, что этот ответ причинил Елизавете Федоровне сильную душевную боль, она проявила большое мужество и, несмотря на моральные страдания, не поколебалась в решении перейти в Православие. Великая княгиня по своему духовному устроению, и особенно по требовательности к себе, отличалась прекрасным максимализмом. Половинчатость и неопределенность были ей совершенно чужды. Она принадлежала к той редкой категории людей, которые, будучи исполнены истинно апостольского горения духа, оставляли все и шли за Христом до конца. Немалую отраду ей принесло и то, что из всех родственников две Виктории – бабушка и сестра – все же одобрили ее выбор и старались поддержать в этом решении.

   Виктория Баттенбергская в гостях у сестры. 1912 г.

   Весной 1891 года сильное желание причаститься на Пасху Святых Христовых Таин вместе с дорогим Сергеем, испытать радость, которой она доселе была лишена, побудило Елизавету Федоровну принять долгожданное решение. Когда она сообщила о своем намерении супругу, то он невольно заплакал от счастья. Ценным свидетельством этого времени является обнаруженное в архиве письмо Сергея Александровича от 12 февраля 1891 года, которое мы приводим полностью.
   «Дорогая Тетя, – пишет он великой княгине Александре Иосифовне, – зная, как ты всегда была добра ко мне и к моей жене, не могу удержаться и не сообщить тебе великой радости, в которой, я уверен, ты примешь живое участие. Моя жена решилась принять Православие. Она это делает с глубоким чувством, твердостью и уверенностью – это такие счастливые мгновенья! Уже более года, что она в первый раз со мною об этом заговорила. Мы много читали вместе и изучали катехизис. Должен прибавить, что все шло от нее, я же ей только помогал, но вовсе не заставлял, ибо мне кажется, что это очень важно. Я уверен, что ты, дорогая Тетя, как и я, подумаешь о Маме и как она была бы счастлива этому событию; впрочем, я уверен, что и это случилось ее молитвами. Обряд перехода жена желает совершить перед Пасхой, вероятно, у нас в церкви. Нежно целуем твои ручки и шлем привет Дяде. Твой Сергей».
   Ранним утром 13 апреля, в Лазареву субботу, в домовой церкви Сергиевского дворца в Санкт-Петербурге над великой княгиней Елизаветой Федоровной было совершено Таинство Миропомазания с оставлением ей прежнего имени, но уже в честь святой праведной Елизаветы – матери святого Иоанна Предтечи, память которой Православная Церковь совершает 5 (18) сентября. Присутствовали только ближайшие члены императорской семьи. После Миропомазания император Александр III благословил свою невестку драгоценной иконой Нерукотворного Спаса, с которой Елизавета Федоровна не расставалась всю жизнь и с ней на груди приняла мученическую кончину. «Вчерашний день был знаменателен для нашего Дома, – читаем в дневнике великого князя Константина Константиновича. – Элла присоединилась к Православию. Она сделала это не из каких-нибудь целей, а по твердому убеждению, после двухлетнего размышления». В Великий Четверг Елизавета Федоровна впервые вместе со своим супругом причастилась Святых Таин. Теперь она могла сказать своему супругу словами Библии: Твой народ сталмоим народом, твой Бог – моим Богом (Руф. 1, 16). «Иметь одинаковую религию с мужем – это такое счастье», – скажет она.

   Литография с рисунка великой княгини Елизаветы Федоровны, изданная к 25-летию ее перехода в Православие и приезда в Москву

   В память об этом дне Сергей Александрович подарил своей супруге золотой медальон с эмалевым изображением Спасителя в византийском стиле. На створках были выгравированы надписи «Аз есмь Путь и Истина и Живот» и «Не бойся, токмо веруй». Эти евангельские слова стали как бы заветом для всей ее дальнейшей жизни.
   Переход в Православие убедительно свидетельствовал о силе характера великой княгини, о ее духовной мудрости, о цельности натуры и незаурядном личном мужестве. Сложно и подчас невероятно мучительно расставаться с теми духовными ценностями, которые для тебя уже давно стали родными и привычными, как дыхание. И все же рано или поздно наступает момент, когда необходимо сделать выбор: или познать полноту истины во Христе и перейти для этого на новый, несравнимо более высокий уровень духовного роста, или же довольствоваться малым, оставив все как есть, и уже никогда не стремиться ввысь. Княгиня Елизавета Федоровна без сомнений и колебаний выбрала первое и никогда потом об этом не жалела.

Глава 3
Супруга генерал-губернатора

Первая леди Москвы

   В том же 1891 году император Александр III назначил великого князя Сергея Александровича московским генерал-губернатором. Это назначение было закономерным. Сергея Александровича с детства интересовала и влекла к себе Москва, город русской древности и древнего русского благочестия, в котором все было так непохоже на холодноватый европейский Петербург. Многих знакомых и близких удивила просьба восьмилетнего Сережи показать ему в Москве вместо развлечений архиерейское богослужение в Кремле. Тогда Сергей вместе со своим наставником отстоял желанную службу в Алексеевском храме Чудова монастыря – в том самом храме, где сорок лет спустя с великим князем будет прощаться Москва.
   Очарованием древней Москвы, ее уклада, ее старинного патриархального быта и ее монастырей и церквей прониклась и княгиня. В этом городе она почувствовала что-то настоящее, какой-то дух и суть ее новой родины. Она везде следовала за своим мужем и полностью выстаивала долгие церковные службы.
   Назначение мужа на пост генерал-губернатора накладывало на Елизавету Федоровну определенные обязательства – она становилась первой дамой Москвы. Супруга генерал-губернатора должна была исполнять множество обязанностей: шли постоянные приемы, концерты, балы. Необходимо было бывать на приемах и устраивать их у себя, улыбаться гостям, танцевать и вести беседы, независимо от настроения, состояния здоровья и желания. Это означало полную перемену всего уклада жизни Елизаветы Федоровны. Этот тяжелый для нее период омрачился также смертью горячо ею любимого отца (13 марта 1892 года). Здоровье Елизаветы Федоровны оказалось подорванным, у нее начались мигрени.
   Но случались и радости. Так, например, в 1894 году произошло радостное для Елизаветы Федоровны событие, которое было знаменательно и для всей России, – ее младшая сестра Аликс, несмотря на множество препятствий, приняла Православие и стала супругой императора Николая II. Елизавета Федоровна знала о том, что Аликс и Ники давно влюблены друг в друга и радовалась счастью любимой сестры, к которой всегда относилась по-матерински, радовалась она и тому, что Аликс будет жить в России, которую сама уже успела полюбить всем сердцем. Елизавета Федоровна надеялась, что сестра, живя здесь, поймет и полюбит русский народ, овладеет русским языком в совершенстве и сможет узнать и всей душой полюбить Православную веру.

Листок, выпущенный к прибытию в Москву нового генерал-губернатора

Элла и Аликс с Николаем II. 1898 г.

Годы, проведенные Елизаветой Федоровной в Москве в качестве жены московского генерал-губернатора, были порой ее духовного расцвета и роста, именно в это время проявились и получили полное воплощение ее стремления и таланты.

Благотворительность и меценатство

Морис Палеолог пишет в своих воспоминаниях, что Елизавета Федоровна «усердно тратила средства на множество дел благочестия и милосердия, на школы… Живописная обстановка и нравственная атмосфера Москвы глубоко действовали на нее. Ей разъяснили однажды, что провиденциальной миссией царей является осуществление Царства Божия на Русской земле; мысль, что она, хотя бы и в малой части, содействует этой задаче, возбуждала ее воображение».
Жители Москвы скоро оценили милосердие великой княгини. Чуждая малейшего властолюбия, тщеславия, княгиня сердцем угадывала обездоленных и шла им навстречу, неся покой и надежду. Она ходила по больницам для бедных, в богадельни, в приюты для беспризорных детей. И везде старалась облегчить страдания людей: раздавала еду, одежду, деньги, улучшала условия жизни несчастных.

   Знак Елизаветинской общины сестер милосердия. Такие жетоны выдавались тем, кто способствовал деятельности Общины личным трудом либо внес на благотворительные нужды не менее 10 рублей в кассу Общины

   В январе 1892 года Елизавета Федоровна организовала Елизаветинское благотворительное общество, деятельность которого была направлена на то, чтобы «призревать законных младенцев беднейших матерей, дотоле помещаемых, хотя без всякого права, в Московский воспитательный дом под видом незаконных». Общество это в газете «Московские Церковные Ведомости» было названо «украшением Москвы» и «цветом христианского милосердия и просвещения». За 25 лет работы оно приняло участие в судьбе более девяти тысяч детей и выплатило матерям-вдовам 13 тысяч пособий на общую сумму 120 тысяч рублей, многие его воспитанники смогли получить образование, профессию, начали самостоятельную жизнь. На содержание яслей и приютов Общество за годы своего существования израсходовало более миллиона рублей. Позже Елизавета Федоровна организовала общину сестер милосердия, которая получила название Елизаветинской.
   Деятельность Общества вначале проходила только в Москве, а затем охватила и Московскую губернию. Елизаветинские комитеты были образованы при всех московских церковных приходах, а также во всех уездных городах Московской губернии, в их деятельности непосредственное участие принимала княгиня. Елизаветинское общество существовало только на благотворительные средства.
   В ведении Елизаветы Федоровны также находились дом детских трудовых артелей, Московский совет детских приютов, вакансии в котором во время Первой мировой войны распределялись созданным великой княгиней Елизаветинским комитетом по оказанию помощи семьям лиц, призванных на войну. Наиболее крупные пожертвования сделала сама княгиня.
   Кроме того, Елизавета Федоровна возглавила Дамский комитет Красного Креста, а после гибели супруга стала и председательницей Московского управления Красного Креста. Посещения больниц для бедных, богаделен, приютов для беспризорных детей стали неотъемлемой частью жизни молодой великой княгини. По ее инициативе происходила регулярная раздача еды, одежды и денег особо нуждающимся.
   Елизавета Федоровна была почетным председателем Дамского тюремного комитета, опекавшего детей, чьи матери отбывали наказание. Ею были организованы швейные мастерские для освобожденных из-под стражи женщин, где они получали жалованье и могли обеспечить одеждой себя и своих детей. Дамский комитет также организовал приют для освобожденных из тюрем женщин.
   Благотворительность Елизаветы Федоровны вообще носила самый разносторонний характер. Она много сил уделяла развитию в сфере культуры, заботе о музеях, художественных, музыкальных и театральных учреждениях. Долгое время княгиня была попечительницей Филармонического общества, ее трудами был создан приют для престарелых театральных деятелей, готовились съезды Театрального общества и бенефисы выдающихся актеров, организовывались концерты и благотворительные спектакли для учащихся. Ее помощь также ощущало на себе и Строгановское училище.
   Когда началась Русско-японская война, Елизавета Федоровна немедленно занялась организацией помощи фронту. Одним из ее замечательных начинаний было устройство мастерских для помощи солдатам – под них были заняты все залы Кремлевского дворца, кроме Тронного. Тысячи женщин трудились за швейными машинами и рабочими столами. Великая княгиня открыла в Большом Кремлевском дворце склад по сбору пожертвований на помощь раненым и нуждающимся. Складское дело не имело прецедентов в деятельности Красного Креста, и потому пришлось создавать всю организацию с самого начала. Огромные пожертвования поступали сюда со всей Москвы и из провинции. Оттуда шли на фронт тюки с продовольствием, обмундированием, медикаментами и подарками для солдат. Великая княгиня отправляла на фронт и походные церкви с иконами и со всем необходимым для совершения богослужения. Лично от себя посылала Евангелия, иконки и молитвословы. На свои средства Елизавета Федоровна сформировала несколько санитарных поездов. В Москве она устроила госпиталь для раненых, в которых бесплатно размещались больные и раненые, вернувшиеся с вой ны, и который она сама постоянно посещала, создала специальные комитеты по обеспечению вдов и сирот погибших на фронте солдат и офицеров.

Работа для нужд действующей армии. Заготовка перевязочного материала

Пошивочная мастерская в Кремлевском дворце, 1904 г.

В апреле 1905 года в Москву прибывало от одного до трех поездов в сутки с ранеными и больными (до 500–600 человек). С 5 по 25 апреля удалось разместить 3470 нижних чинов. При Исполнительной комиссии была учреждена подкомиссия для приискания мест и занятий воинам. Она работала по адресу: Волхонка, № 14, дом Художественного общества, напротив храма Христа Спасителя. Комиссия по размещению воинов состояла при «Особом комитете Ея Императорского Высочества Великой Княгини Елисаветы Феодоровны». Комитет распространял свою деятельность на всю Россию, за исключением Петроградской губернии и Финляндии, он представлял собой мощную сложившуюся организацию, имеющую свои учреждения – губернские и уездные. Всего под началом комитета было 807 лазаретов в различных губерниях. На его попечении перебывало 25 535 нижних чинов и 1350 офицеров. (Уже после окончания войны, в 1908 году во Всехсвятском было освящено Сергиево-Елизаветинское трудовое убежище для увечных воинов.)

   Сергиево-Елизаветинское трудовое убежище

   Однако русские войска терпели одно поражение за другим. Небывалый размах в стране приобрели террористические акты, митинги, забастовки. Государственный и общественный порядок разваливался, надвигалась революция.
   Деятельность Елизаветы Федоровны послужила энергичным толчком, пробудившим патриотические силы Москвы. В это время отмечалось разное отношение к происходящему в России. Александр Бенуа писал: «Мы, художники, что греха таить, просто не были озабочены войной, не интересовались… Прочтешь очередные военные телеграммы и успокоишься, а иной раз даже и не прочтешь». Деятельность великой княгини несколько устыдила думающую часть московского высшего общества и интеллигенции, заставила ее чувствовать свою вину перед русским солдатом, умирающим на далекой чужбине.
   Особого упоминания заслуживает также меценатская деятельность великокняжеской четы. Сергей Александрович и Елизавета Федоровна много общались с лучшими представителями русской и европейской культурной элиты. Елизавета Федоровна живо интересовалась искусствами, более всего живописью, литературой и музыкой, лично знала и была дружна с художниками, следила за творчеством интересных писателей и поэтов.
   Щедрая финансовая помощь генерал-губернатора и его супруги распространялась на реставрационные проекты. При их участии были отреставрированы Успенский и Архангельский соборы Московского Кремля, собор Василия Блаженного и изумительная по своей красоте церковь ХVII века Рождества Богородицы в Путинках (рядом с нынешней Пушкинской площадью). Поддерживали они и Русский археологический институт в Константинополе, почетным членом которого был избран Сергей Александрович.
   Будучи председателем Комитета по устройству Музея изящных искусств (ныне Государственный музей изобразительных искусств им. А. С. Пушкина), Сергей Александрович одобрял многие предложения профессора И. В. Цветаева, инициатора создания музея. Он и его супруга жертвовали немалые средства на оборудование экспозиций. До революции залы музея носили названия в честь устроителей и участников работы над проектом. Так, зал Парфенона назывался именами великого князя Сергея и его брата Павла, а Ассирийский – по имени Елизаветы Федоровны.

   Великий князь Сергей Александрович в Кабинете изящных искусств Московского университета, на основе которого создан Музей

   Увлечение археологией делает Сергея Александровича участником раскопок. Мало-помалу у Сергея Александровича и Елизаветы Федоровны формируется своя историческая коллекция, которая в дальнейшем становится общенародным достоянием.
   Непосредственно созданные и курируемые великой княгиней благотворительные организации можно перечислять еще очень долго, но достаточно лишь сказать, что ко времени создания Марфо-Мариинской обители княгиня Елизавета Федоровна возглавляла уже большинство благотворительных и художественных обществ Москвы.

День Елизаветы Федоровны

   День супруги генерал-губернатора был расписан буквально по минутам, и как здесь пригодилась та пунктуальность, доходящая до педантичности, которую воспитывала в своих детях принцесса Алиса, мать Елизаветы Федоровны! Ее режим был тщательно продуман и определен. Это одна из особенностей личности великой княгини, наиболее ярко выразившаяся в ее благотворительности, где она вникала в процесс целиком и сама продумывала все до мелочей. Именно такой подход, свойственная ей скрупулезность и педантичность помогали Елизавете Федоровне не только создавать громоздкие и многофункциональные системы взаимодействия между меценатами, но и способствовали внедрению контроля и, как следствие, эффективности ее мероприятий.
   Утро и большая часть дня были посвящены делам и выполнению тех обязанностей, которых у супруги генерал-губернатора было очень много, – заседанию в многочисленных комитетах и обществах, которые она возглавляла, посещению больниц, сбору средств для благотворительных целей. Центральным моментом дня для Сергея Александровича и Елизаветы Федоровны был обед, который был скорее маленьким общественным событием, чем обычным моментом из частной жизни семьи. За обед никогда не садились раньше половины девятого вечера. К обеду всегда были приглашенные, иногда довольно много, и «первой леди Москвы» приходилось тщательно готовиться к этому событию. Елизавета Федоровна всегда делала это со свойственными ей терпением и спокойствием. Воспитанница Елизаветы Федоровны Мария Павловна так описывала этот процесс:
   «Из переодевания к обеду она устраивала настоящую церемонию, которая требовала много времени. Призывались камеристки, горничные и гофмейстерина. Батистовое белье с кружевами уже лежало наготове в корзине с розовой атласной подкладкой. Ванна была наполнена горячей водой, пахнущей вербеной. В ней плавали лепестки роз.

   Прием пожертвований на нужды действующей армии во время Русско-японской войны

   Готовых косметических средств в России в то время почти не было. Думаю, что тетя никогда в жизни не видела румян и очень редко пользовалась пудрой. Искусство пользования косметикой было неведомо русским дамам в ту пору, даже великим княгиням…
   После того как камеристки и горничные снимали верхнюю одежду, в которой она была днем, тетя запиралась в туалетной комнате одна. Отобранные чулки, обувь, нижние юбки и все другие предметы одежды согласно сезону были аккуратно разложены, и возле них ожидали служанки. Из соседней комнаты доносился плеск воды. Приняв ванну, тетя надевала корсет и открывала дверь. Тогда проворно подходили горничные, причем каждая занималась своим делом.
   Когда процесс одевания был завершен, тетя внимательно оглядывала себя… в трехстворчатом зеркале, установленном так, чтобы она видела себя со всех сторон. Последние поправки она делала собственноручно. Если наряд не удовлетворял ее по какой-либо причине, она снимала его и требовала другой, который примеряла с тем же вниманием и терпением.
   Одна из горничных делала ей прическу. Ногтями тетя занималась сама. Они у нее были удивительной формы, очень плоские и тонкие, далеко выступающие над кончиками пальцев.
   Когда маникюр был сделан, вечернее платье надето, наступала моя очередь участвовать в ритуале. Тетя говорила мне, какие драгоценности она собирается надеть, и я шла к застекленным шкафчикам, похожим на витрины в ювелирном магазине, и приносила то, что она выбрала».
   Великий князь тщательно следил за приготовлением своей супруги к выходам, сам подбирал для нее украшения. Однажды он опоздал, и княгиня уже оделась. Но Сергею Александровичу не понравился выбор драгоценностей, и он распорядился заменить их по своему выбору. «Дядя, у которого была страсть к драгоценным камням, дарил ей много украшений, и она всегда могла выбрать то, что сочеталось бы с ее одеждой», – пишет Мария Павловна.
   Елизавета Федоровна любила красивую одежду, как вспоминал ее брат Эрнст, «не из тщеславия, а из радости творить прекрасное». «Даже живя за городом, тетя много времени и внимания уделяла своему внешнему виду. Она сама разрабатывала фасоны большинства своих нарядов, делая эскизы и раскрашивая их акварельными красками, и они замечательно смотрелись на ней, подчеркивая ее индивидуальность», – вспоминает Мария Павловна.

Елизавета Федоровна, одетая для прогулки. 1888 г.

Великая княгиня Елизавета Федоровна в бальном наряде. 1897 г.

Елизавета Федоровна вообще не терпела малейшего «выпадения из тона», и особенно ярко ее тонкий вкус проявлялся при подготовках к балам, которые Сергей Александрович должен был давать как московский генерал-губернатор. Балы эти, по воспоминаниям современников, были особенно изысканны и роскошны. Цветы для украшения залов подбирались с учетом цвета платья и драгоценностей великой княгини. Часто она сама составляла букеты на главных столах – там, где должна была сидеть за ужином. Но последнее слово всегда было за великим князем, чей вкус Елизавета Федоровна признавала безукоризненным. Только после одобрения Сергея Александровича она считала приготовления к балу или приему законченными.

   Великая княгиня с фрейлиной. 1896 г.

   Как трудно увидеть черты смиренной московской матушки в этой блестящей светской красавице! Тем удивительнее тот подвиг, который ей предстоит, подвиг, который сделает ее не только известной и любимой всей Россией, но и святой преподобномученицей нашей Церкви.
   Вечера Елизаветы Федоровны были посвящены ее личной переписке. Когда все расходились спать, она принималась за многочисленные письма. А их было очень много, потому что у великой княгини было правило не оставлять ни одного письма, поступившего на ее имя, без ответа. Так, даже когда она уже перестала быть августейшим шефом 51-го Черниговского драгунского полка, ей продолжали писать оттуда письма, и на каждое Елизавета Федоровна считала своим долгом ответить и помочь тем, что было в ее силах.
   Великая княгиня Елизавета Федоровна вела переписку на пяти языках – английском, французском, русском и, редко, на немецком и датском. Русский язык появляется в ее письмах довольно поздно, когда Елизавета Федоровна уже достаточно времени прожила в России и хорошо его изучила.

Поздравительная открытка с автографом великой княгини Елизаветы Федоровны

Со своими фрейлинами великая княгиня переписывалась по большей части по-французски, с императором Николаем II и вдовствующей императрицей Марией Федоровной – по-английски, а сестре, императрице Александре Федоровне, писала на немецком или английском. Все письма и телеграммы по личным делам, как правило, писались на иностранном языке. В дальнейшем, когда пришло время Марфо-Мариинской обители, Елизавета Федоровна перемежала английский текст письма с цитатами из Священных текстов на русском. Вообще, большая часть переписки велась Елизаветой Федоровной на английском, потому что она знала этот язык гораздо лучше остальных ввиду происхождения своей матери и бабушки.

Воспитанники

   Своих детей у Сергея Александровича и Елизаветы Федоровны не было. Даже выйдя замуж, Елизавета Федоровна сохранила обет целомудрия, данный в далеком детстве под влиянием потрясения смертью трехлетнего братика. Это стало известно уже после смерти великой княгини, когда духовника Елизаветы Федоровны заставляли дать показания об оргиях, якобы бывших в стенах Марфо-Мариинской обители, а он в ответ предъявил медицинскую карту матушки, где было написано: «virgo» – «девственница». То же подтвердило и медицинское освидетельствование тела великой княгини, произведенное в октябре 1918 года после того, как тела казненных были извлечены из алапаевской общей могилы.
   Итак, своих детей у нее не было. Но в семье московского генерал-губернатора воспитывались Мария и Дмитрий Павловичи – дети брата Сергея Александровича, великого князя Павла. Его первая жена, великая княгиня Александра Георгиевна, принцесса греческая, умерла тяжелыми родами, произведя на свет сына Дмитрия. Несчастный отец долго был неутешен и даже не хотел видеть маленького сына, который едва не умер вместе с матерью. Но, благодаря вниманию близких, постепенно оттаял сердцем. Во второй раз он вступил в скандальный морганатический брак с разведенной женой своего бывшего подчиненного, гвардейского полковника Эриха фон Пистолькорс, чем дважды нарушил законы Российской империи и традиции императорской семьи, во-первых, позволявшие великим князьям жениться лишь на особах королевской крови и, во-вторых, запрещавшие женщинам, состоявшим в разводе, являться ко двору. Обычно сдержанный, Николай II метал громы и молнии, обвиняя ослепленного страстью великого князя не только в прелюбодействе, но и в полном забвении отцовского долга. Павла Александровича лишили всех титулов, званий и чинов и обязали покинуть пределы России. Ему пришлось на неопределенное время переселиться в Париж, а его осиротевшие дети поступили под опеку всей большой императорской семьи. Но дольше всего «царские сироты» Мария и Дмитрий жили в семье Сергея Александровича и Елизаветы Федоровны.
   Великая княгиня Елизавета Федоровна любила детей, но не баловала и воспитывала в нравственной строгости, больше всего заботясь о том, чтобы они не выросли праздными эгоистами. Дмитрия обучали фехтованию и верховой езде, по утрам он занимался гимнастикой и обливался холодной водой. Мария уже пятилетней крошкой держала в руках лоскутное шитье, знала азы не только грамоты, но и вышивки, тихонько лепетала приветствия для «дяди Сержа» сразу на трех языках, старательно приседая в реверансе на крошечных пухлых ножках. Став постарше, дети неизменно сопровождали «тетю Эллу» и «дядю Сержа» на праздничные церковные службы, во время прогулок в экипаже и даже за границу, куда Елизавета Федоровна брала с собой весь штат бонн и гувернанток. Тем самым они не раз спасали жизнь Сергею Александровичу, сами об этом даже не подозревая. Террористы-революционеры давно приговорили московского генерал-губернатора к смерти, но не решались бросить бомбу в экипаж, когда там сидела Елизавета Федоровна с детьми.

Великокняжеская чета с великим князем Павлом Александровичем и его детьми, Дмитрием и Марией. 1892 г.

«Счастье состоит не в том, чтобы жить во дворце и быть богатым. Всего этого можно лишиться. Настоящее счастье то, которое ни люди, ни события не могут похитить. Ты его найдешь в жизни души и отдании себя. Постарайся сделать счастливым тех, кто рядом с тобой, и ты сам будешь счастлив» – так учила Елизавета Федоровна своих племянников.

Духовная жизнь

Оба супруга были глубоко верующими людьми и за своими светскими делами и обязанностями не забывали о духовной жизни. Они соблюдали все посты и говели несколько раз в году. Одним из любимых обоими супругами занятий было паломничество. Так, после смерти отца Елизавета Федоровна с супругом проехала по Волге с остановками в Ярославле, Ростове, Угличе. Во всех этих городах супруги молились в местных храмах.
В июле 1903 года великокняжеская чета вместе со всей императорской семьей принимала участие в торжествах прославления преподобного Серафима Саровского. На Елизавету Федоровну это произвело неизгладимое впечатление. В письме из Сарова она пишет: «Какую немощь, какие болезни мы видели, но и какую веру! Казалось, мы живем во времена земной жизни Спасителя. И как они молились, как плакали – эти бедные матери с больными детьми, – и, слава Богу, многие исцелялись. Господь сподобил нас видеть, как немая девочка заговорила, но как молилась за нее мать!»

   С сестрой императрицей Александрой Федоровной. Посещение источника прп. Серафима Саровского в дни Саровских торжеств. 1903 г.

   Главной же московской святыней для великого князя и великой княгини была и оставалась Иверская икона Божией Матери, привезенная в 1648 году с Афона и хранившаяся в Иверской часовне рядом с Красной площадью. По установившейся традиции Дома Романовых, въезжали в Кремль через Воскресенские ворота – въезжая и выезжая, никто не проходил мимо Иверской часовни. Здесь земные цари и царицы благословлялись и просили помощи в путь-дорогу у Царицы Небесной. Это неписаное правило соблюдали и Сергей Александрович с Елизаветой Федоровной, благословляясь у Божией Матери на всякое важное дело или поездку, а по окончании его приходили отслужить молебен и поблагодарить Заступницу рода христианского за помощь.
   К сожалению, строгая религиозность семьи генерал-губернатора встречала непонимание и даже вызывала враждебность среди высшего общества Москвы, которое давно уже исповедовало либерализм и модный материализм. Очень скоро Сергей Александрович и Елизавета Федоровна почувствовали себя как в пустыне среди тех, кто не разделял их образа жизни и серьезного отношения к вере.

Трагедия

   Сергей Александрович всегда ревностно относился к любому возложенному на него делу. Предвидя времена испытаний для России, в качестве генерал-губернатора Москвы он стремился спасти государство от нашествия иноплеменных и грядущей смуты. За свой непримиримый нрав, жесткость и, как бы сейчас сказали, непопулярные меры его не привечали ни двор, ни народ. Он не был ретроградом, что до сих пор ставится ему в вину, – выступал за укрепление выборных органов власти, за развитие демократического самоуправления на местах, но и за сильную империю. Главной его целью была связь и соединение всех слоев русского общества и укрепление православной государственности.
   В это время в стране уже давно действовали нелегальные экстремистско-политические группировки, которые провоцировали в народе и армии недовольство существующим строем, организовывали теракты и запугивали население. Революционные настроения стали обретать популярность среди русской интеллигенции, пролетариата и даже крестьян, окутывая страну разветвленной сетью революционных кружков, групп, многие из которых шли на убийство и террор для достижения своих политических целей. Громкие убийства прокатились по всей России. Убивали в основном представителей власти. В России в 1880– 1910-х годах не было города, в котором не совершались бы теракты. Число жертв террора постоянно возрастало. Некоторые историки даже называют страшную цифру: на протяжении 1903–1907 годов в стране от рук террористов погибало около 18 человек в неделю.
   Родной дядя царя Николая II, великий князь Сергей Александрович неоднократно официально обращался к императору с рапортами, аргументируя необходимость самых решительных действий для подавления смуты. Но Николай II, с великой болью переживая события 1896 года на Ходынке и неудачи грянувшей в 1904 году Русско-японской войны, старался избежать любых волнений и неохотно шел на какие бы то ни было ограничения. Уже в 1905 году понимая, что в существующей обстановке более невозможно гарантировать порядок и безопасность в Москве и в стране в целом, Сергей Александрович попросил об отставке. Просьба была незамедлительно удовлетворена. 1 января 1905 года Сергей Александрович покинул пост московского генерал-губернатора, оставшись главнокомандующим войсками Московского военного округа. Так произошел, случился раскол внутри царской семьи, а по сути, в государстве, потому что до этого момента именно на Сергея Александровича молодой царь опирался как на своего советника и наставника. После отставки великого князя Сергея вокруг Николая II активно сформировалось то окружение, которое и привело к нестабильности и непоследовательности его политического управления вплоть до неминуемого краха всей Российской империи.
   Сергей Александрович и Елизавета Федоровна покинули губернаторский дворец, переехав сначала в Нескучное, а потом, из соображений безопасности, в Николаевский дворец в Кремле, рядом с Чудовым монастырем. И великий князь, и его супруга знали, что боевая организация эсеров приговорила бывшего генерал-губернатора к смерти и ее агенты следят за ним, выжидая удобного случая, чтобы совершить казнь. Позже выяснилось, что наблюдение за великим князем агенты эсеровской организации вели под видом извозчиков. Эта роль оказалась идеальной – за несколько месяцев были изучены маршруты поездок великого князя, его привычки, его лошади и его кареты и кучера. Теперь дело оставалось за малым – надо было подгадать удобный для убийства момент.
   И Сергей Александрович, и Елизавета Федоровна получали анонимные письма с угрозами, причем в письмах, адресованных великой княгине, содержались предупреждения, чтобы она не сопровождала своего мужа, если не хочет разделить его участи. Великая княгиня тем более старалась не оставлять супруга одного и, по возможности, повсюду его сопровождала.
   К началу февраля у убийц все было уже готово, теракт намечен на 2 февраля, но убийцу остановило то, что в карете вместе с великим князем сидели жена и двое его племянников. Но вскоре все же произошло непоправимое – великого князя Сергия Александровича настигла бомба Каляева, террориста из боевого крыла эсеров.
   В тот день Сергей Александрович, закончив завтрак, вышел на улицу, чтобы ехать с инспекционной проверкой в один из своих подшефных полков. Он не успел даже сесть в экипаж. Грянул взрыв. Он был такой силы, что задрожали стекла в окнах.
   «4 февраля 1905 года великая княгиня пришла в склад раньше обыкновенного, – вспоминает Н. Балуева-Арсеньева, – сказав, что она сговорилась встретиться с великим князем в генерал-губернаторском доме, чтобы отобрать там остававшиеся личные вещи. Сергей Александрович последнее время старался выезжать один, без адъютанта, ввиду увеличивающегося числа угрожающих писем. В этот день Елизавета Федоровна была особенно свежа и красива в светло-голубом платье. Около 12 часов, простившись с нами, она пошла в Николаевский дворец. Мы оставались работать. Вдруг страшный взрыв потряс все здание дворца; окна Георгиевского зала, где мы работали, задребезжали».
   Не подходя к окну, побледневшая княгиня тихо вскрикнула: «Это Серж!» В одном легком платье в мороз бросилась она к Никольским воротам. Там уже собралась толпа. Зрелище было настолько ужасным, что люди пытались не пустить ее, но Елизавета Федоровна настояла на своем. Вместо тела своего мужа она увидела кровавую лужу и месиво из кусков мяса. Взрывом тело великого князя разнесло буквально на клочки, так, сердце великого князя успели положить в гроб только в самый последний момент перед погребением – его принес, завернув в белое вафельное полотенце, человек, живший неподалеку от места убийства, – он нашел его на крыше своего дома. Целыми остались только руки, лицо и иконки, которые Сергей Александрович носил на шее. Потрясенная, стояла Елизавета Федоровна над останками своего любимого мужа, а потом опустилась на колени в кровавый снег и собственными руками стала собирать на поданные носилки то, что от него осталось. Полиция умоляла великую княгиню уйти с места покушения, она тихо отказалась… В этот момент, как она позже писала своей сестре, в ее голове билась только одна мысль: «Скорее, скорее – Сергей так ненавидел беспорядок и кровь!»

   Место убийства великого князя Сергея Александровича. Февраль 1905 г.

   Процессия с останками двинулась к Чудову монастырю в Кремле, Елизавета Федоровна шла за носилками пешком. В церкви она опустилась на колени рядом с носилками у амвона и склонила голову. Она не лишилась рассудка, никто не слышал криков или стенаний. Лишь Бог ведает меру страданий, когда рушится жизнь и мир вокруг перестает существовать. Всю панихиду простояла она на коленях, только иногда бросала взгляд на сочившуюся сквозь брезент кровь. И молилась, прося прощения у Всемогущего Господа и за мужа, и за себя, и за убийцу, который не ведал, что творит. Все присутствовавшие молились на коленях.
   Когда панихида была закончена, Елизавета Федоровна поднялась с колен и направилась к выходу, где стояли ее приемные дети Мария и Дмитрий. Выражение ее лица в тот момент великая княжна Мария не могла забыть потом всю жизнь. Она не плакала, но лицо ее было бумажно-белым и в глазах, которые как будто остекленели и ничего не видели и не осознавали, стояло выражение ужаса. Когда ее воспитанники подбежали к ней, она обняла их и прижала к себе со словами: «Он так вас любил, так любил!» Она все повторяла и повторяла это, прижимая головы детей к своей груди, и, казалось, не могла остановиться. Позже А. А. Вырубова в своих воспоминаниях напишет: «У великой княгини Елизаветы Федоровны был взгляд, как будто она всегда видит перед собой убиенного мужа».

   Малый Николаевский дворец Московского Кремля, рядом виден примыкающий к нему Чудов монастырь. Снесен в 1929 г.

   После этой первой панихиды в Чудовом монастыре Елизавета Федоровна возвратилась во дворец, переоделась в черное траурное платье и сразу же начала писать телеграммы, и прежде всего – сестре Александре Федоровне, прося ее не приезжать на похороны, так как считалось, что террористы могли использовать этот случай для покушения на императорскую чету. Можно себе представить, сколько мужества требуется для этого – в момент величайшего горя думать прежде всего не о себе, а о других. Но в этом была она вся, недаром все знавшие ее в один голос говорили, что в этой женщине как будто не было ни капли эгоизма.
   Пока великая княгиня писала телеграммы, она несколько раз справлялась о состоянии раненого кучера Сергея Александровича Андрея Рудинкина, который со страшными ранениями находился в Яузской больнице: его тело во многих местах было пробито гвоздями и осколками от экипажа, в спине у него было более ста ран. Ей сказали, что положение его безнадежно, он очень мучается и может скоро умереть. Чтобы не огорчать умирающего, который служил ее мужу двадцать пять лет, Елизавета Федоровна сняла с себя траурное платье, надела то же самое голубое, в котором была утром, и поехала в госпиталь. Там, склонившись над постелью умирающего, она уловила его вопрос о Сергее Александровиче. Чтобы не волновать его, великая княгиня, призвав на помощь все свое самообладание, пересилила себя, улыбнулась ему ласково и сказала: «Он направил меня к вам». Успокоенный ее словами и думая, что Сергей Александрович жив, преданный кучер скончался в ту же ночь. Елизавета Федоровна с лицами своей свиты присутствовала на его отпевании и затем пешком шла за гробом от Яузской больницы до Павелецкого вокзала, ведя под руку безутешную вдову. Впоследствии она позаботилась о том, чтобы осиротевшая семья не бедствовала.

   Кучер великого князя Андрей Алексеевич Рудинкин

   Не надеясь на свои, человеческие, силы, Елизавета Федоровна обратилась в своем горе за помощью и утешением к Богу. На следующий день она, надев белое платье, причастилась Святых Таин в храме Чудова монастыря, где стоял гроб ее супруга.
   7 февраля, на третий день после трагедии, Елизавета Федоровна поехала к убийце своего мужа Ивану Каляеву, которого содержали тогда в Бутырской тюрьме. «Она, по своему характеру всепрощающая, – писал адъютант великого князя Сергея В. Ф. Джунковский, – чувствовала потребность сказать слово утешения и Каляеву, столь бесчеловечно отнявшему у нее мужа и друга». О том, насколько это был удивительный поступок, свидетельствует дневник великого князя Константина Константиновича, где он пишет: «По поручению Эллы, ее сестра Виктория сказала мне, что Элла ездила к убийце Сергея, она долго говорила с несчастным и дала ему образок. Накануне я слышал об этом посещении от генер<ал>-адъют<анта> А. П. Игнатьева и, пользуясь отсутствием Эллы, ушедшей укладывать детей, сообщил Павлу, Мари, Виктории и Беатрисе, что слышал. Им не было известно, что Элла была у убийцы, и они не верили этому, даже смеялись. И точно, такое мужество, такая высота души прямо невероятны. Она – святая».
   «Покайтесь, прошу вас! – сказала Елизавета Федоровна Каляеву. – Я умолю государя простить вас, даровать жизнь. Сама я вас уже простила…» – «Мне не в чем каяться! – твердо отвечал Каляев. – Я убил тирана. Я бы сделал это и раньше. Мне все время мешали вы. Я не хотел убивать вас, я видел его несколько раз в то время, когда имел бомбу наготове, но вы были с ним, и я не решился его тронуть». – «И вы не сообразили того, что вы убили меня вместе с ним?» – тихо отвечала Елизавета Федоровна. «Я принесла вам прощение от Сергея Александровича!» – сказала Елизавета Федоровна после этого. Она подала ему Евангелие, но Каляев сказал, что не будет его читать. Все же она оставила ему и Евангелие, и небольшую икону Иверской Божией Матери, столь почитаемую ею и ее убиенным мужем, сказав при этом: «Возьмите от меня на память. Я буду молиться за вас». Выходя из тюрьмы, Елизавета Федоровна с грустью сказала: «Моя попытка оказалась безрезультатной, хотя, кто знает, возможно, что в последнюю минуту он сознает свой грех и раскается в нем». И она отчасти оказалась права: после ее ухода надзиратель рассмотрел в глазок, как Каляев молился перед оставленной ему иконой. Перед убийством Каляев стоял как раз около Иверской часовни и заметил обращенный на него взгляд Богородицы. С этой маленькой иконы Богородица так же скорбно смотрела на него, и это подействовало на него так, как он и сам от себя не ожидал. Впрочем, целовать крест перед казнью он отказался, заявив, что и так вполне готов к смерти, а последние его слова на суде звучали так: «Мое предприятие окончилось успехом. И таким же успехом увенчается, несмотря на все препятствия, и деятельность всей партии, ставящей себе великие и исторические задачи. Я твердо верю в это, – я вижу грядущую свободу возрожденной к новой жизни, трудовой, народной России. И я рад, я горд возможностью умереть за нее с сознанием исполненного долга». И в ослеплении своем Иван Каляев так и не понял, что двигало великой княгиней, что заставило ее прийти к нему в бутырскую камеру. «И я, глядя на великую княгиню, не мог не видеть на ее лице благодарности если не мне, то, во всяком случае, судьбе за то, что она не погибла, – так описывал он эту встречу… – Это было для меня символом признания с ее стороны моей победы, символом ее благодарности судьбе за сохранение ее жизни и покаяния ее совести за преступления великого князя». Как горько читать эти слова убийцы, продиктованные ожесточением и полной душевной слепотой!

   Убийца великого князя Иван Каляев

   Возвратившись из тюрьмы, Елизавета Федоровна села писать прошение на имя Николая II о помиловании убийцы ее мужа. Трудно себе представить, какая потребовалась ей твердость и крепость духа просить о помиловании у того, к кому неоднократно писал и обращался убитый за санкцией остановить террор, но так ничего и не добился. Просьба ее была отклонена.
   Все время, пока тело убиенного великого князя находилось в храме, верующие люди шли помянуть его. Кремль был весь переполнен народом, у гроба великого князя беспрерывно служились панихиды, храм святителя Алексия в Чудовом монастыре не мог вместить всех желающих попрощаться с прахом убиенного генерал-губернатора. Великая княгиня Елизавета Федоровна пожелала, чтобы народу не делали какие-либо стеснения, и Кремль с утра до вечера был открыт для свободного прохода всем. Москва прощалась со своим градоначальником. Все были в растерянности, потому что понимали, что совершившееся – еще один грозный знак надвигающейся революционной бури, сметшей Россию с исторического православного пути.
   «Великая княгиня Елизавета получала огромное количество писем и телеграмм с выражением соболезнования. Ни одно письмо не оставалось без ответа. Но, к сожалению, были и такие письма, которые я прямо сжигал, не докладывая, – вспоминает Джунковский, – письма эти, почти все анонимные, были полны ругательств по адресу покойного князя, а в некоторых были угрозы относительно великой княгини».
   Отпевание было совершено 10 февраля при всеобщем рыдании богомольцев. Его возглавлял будущий новомученик митрополит Московский Владимир (Богоявленский), ему сослужили викарии и огромное количество священства. Газетные сообщения из Москвы в день отпевания гласили: «Несмотря на будний день, тысячные толпы стремятся в Кремль отдать последний долг и поклониться праху мученически погибшего великого князя. В знак траура некоторые магазины закрыты, на генерал-губернаторском доме развеваются траурные флаги с белыми плерезами. Перед воротами Кремля благоговейно настроенная толпа образовала живые шпалеры».
   Императорская чета не присутствовала на отпевании и похоронах; в Москве, утром того же дня, император и императрица молились за заупокойным богослужением в соборе Большого Царскосельского дворца. Из всей царской фамилии присутствовали лишь великие князья Константин Константинович и Павел Александрович. «Здесь, в Москве, странное и тяжелое впечатление производит отсутствие ближайших родных, – читаем в дневнике великого князя Константина Константиновича. – Их величествам, говорят, опасно покинуть Царское. Если бы не я, бедная Элла должна была бы появляться на официальных панихидах одна…
   Элла изумительна: она делает все, что должно, думая только о других, но не о себе, принимает всех желающих выразить ей участие, часто ходит ко гробу, на панихиды, которые то и дело служат различные общества, учреждения, полки, заведения, и, кроме того, на официальные – в два и в восемь».
   В отличие от всех прочих великих князей, скончавшихся в царствование Николая II, Сергей Александрович не был похоронен в Петропавловском соборе Петербурга; его останки были преданы земле в Московском Чудовом монастыре, где ежедневно в течение сорока дней совершались заупокойные панихиды. Великая княгиня присутствовала на каждой службе и часто приходила сюда ночью, молясь о новопреставленном. Здесь она почувствовала благодатную помощь от святых мощей святителя Алексия, митрополита Московского, которого с тех пор особо почитала. Она считала, что именно святитель Алексий вложил в ее сердце желание посвятить Богу всю свою оставшуюся жизнь, и всегда носила на шее, не снимая, серебряный крестик с частицей его мощей.
   Вскоре, через год, был построен под Алексеевским собором Чудова монастыря и маленький храм-усыпальница во имя преподобного Сергия Радонежского, небесного покровителя Сергея Александровича, где и были 4 июля 1906 года перезахоронены останки великого князя. Великий князь Константин Константинович, присутствовавший при этом, так описывает эту церковь: «Она устроена под высоким синим с золотыми и разноцветными звездами сводом, склон которого начинается немного выше старого, с красноватой каймой мраморного пола. Иконостас весь из чисто-белого мрамора, исполнен по рисункам Павла Жуковского в византийском стиле… По стенам тянется кайма синего цвета по золоту с белыми и малиновыми обрамлениями. В северной стене полукруглая выемка под пологим золотым мозаичным полусводом. Под ним приготовлена могила Сергею, а рядом Элла устроила место и для себя. Эта церковь бесподобно хороша, в ней таинственно-укромно. Освящение ее состоялось рано утром перед нашим приездом». Именно в этот храм часто приходила молиться Елизавета Федоровна, иногда даже проводя здесь целые ночи без сна.

   Храм-усыпальница великого князя Сергея Александровича

   На месте гибели мужа Елизавета Федоровна задумала воздвигнуть памятник. Она встречалась с самыми талантливыми мастерами и художниками, перебирала множество эскизов, сравнивала, продумывала и вскоре остановилась на проекте художника В. М. Васнецова. 2 апреля 1908 года ее хлопотами на месте убиения великого князя на пьедестале благородного зеленого камня вознесся шестиметровый бронзовый крест-памятник, украшенный эмалями. В качестве надписи на памятнике Елизавета Федоровна выбрала слова Спасителя, сказанные Им на Кресте о Своих распинателях, – Отче, отпусти им, не ведают бо, что творят (Лк. 23, 34) [1 - Чудов монастырь был снесен в 1930 году, а в 1995 году во время земляных работ в Кремле были обнаружены останки великого князя Сергея Александровича. В девяностую годовщину убийства, 18 февраля 1995 года, они были перезахоронены в усыпальнице Романовых в Новоспасском монастыре, а над ними в 1998 году был воздвигнут памятник-крест, восстановленный по эскизам В. М. Васнецова (автор проекта Д. Гришин, скульптор Н. Орлов).].
   Все, кто шел на Красную площадь, в Кремль, в Иверскую часовню, проходили этот крест, читали надпись и творили молитвенную память. Это было одно из самых почитаемых мест в старой Москве. Здесь всегда толпился народ. Старый путеводитель сообщает: «Никто не пройдет через Кремль без того, чтобы не подойти к маленькой ограде и не сотворить молитвы: “Упокой, Господи, душу раба Твоего Сергея”» [2 - Крест этот был снесен 1 мая 1918 года. В сносе участвовал лично сам Ленин.].

Крест-памятник, воздвигнутый на месте убийства великого князя Сергея Александровича. До 1918 г. он служил украшением Сенатской площади Московского Кремля

Промыслом Божиим 4 февраля 1905 года, этот день величайшей трагедии в жизни великой княгини Елизаветы Федоровны, стал для нее одним из важнейших и, как это ни странно звучит, одним из самых светлых дней ее жизни. В этот день умерла вместе с мужем блестящая красавица-княгиня и родилась незримая пока миру монахиня и святая Русской Православной Церкви.

Глава 4
Обитель милосердия

Вдова

   Горе и утрата привели великую княгиню на узкий путь. Она еще не удалилась от мира, но уже резко переменила свою жизнь. С февраля 1905 по февраль 1909 года она не снимала траура. Прекратила всякие светские встречи, ни на каких светских приемах она не появлялась. Бывала только в храме на бракосочетаниях или крестинах родственников и друзей и сразу уходила домой или по делам. Теперь ничто не связывало ее со светской жизнью. Сестры и брат уговаривали великую княгиню покинуть Россию, но она считала своим долгом быть возле могилы мужа. Часто она приходила на его могилу ночью и стояла в молитвах на коленях до утра. Греческая королева Ольга, двоюродная сестра Сергея Александровича, писала про Елизавету Федоровну: «Это чудная, святая женщина! Она, видно, достойна тяжелого креста, поднимающего ее все выше и выше!» Но тогда, правда, еще никто не предполагал и даже не мог предположить, на какую высоту вознесут ее крестные муки.
   Ее спальня в Николаевском дворце стала напоминать монашескую келью. Вся роскошная мебель была вынесена, а вместо нее поставлена деревянная кровать без матраса, стены перекрашены в белый цвет, на них оставлены только иконы и картины духовного содержания, пища за столом начала подаваться только растительная, а сама великая княгиня проводила время в молитвах, чтении Священного Писания и духовной литературы и неустанных трудах.
   Если раньше Елизавета Федоровна вынуждена была делить свои силы и время между семьей и помощью нуждающимся, то теперь она безраздельно посвящает себя добрым делам. Она распродала все свои драгоценности и коллекцию произведений искусства и редкостей, которые долгие годы собирал Сергей Александрович, и часть вырученных средств отдала в казну, часть – родственникам, остальные же направила на благотворительные цели. Этого требовала ее душа, это давало некоторое облегчение ее горю, как признавалась она родным.
   После смерти мужа великая княгиня Елизавета становится пожизненным председателем Московского отделения Российского Общества Красного Креста (РОКК), также она возглавила и Русское Православное Палестинское Общество, продолжив дело мужа. В ежедневное служение великой княгини входила и деятельная помощь Иверской общине РОКК, а также Meдико-Филантропическому обществу, Московскому обществу помощи погорельцам, Дамскому комитету РОКК, Елизаветинской общине сестер милосердия РОКК в Петербурге…

   Великая княгиня Елизавета Федоровна в трауре. Оптина пустынь, 1907 г.

   Стараниями великой княгини Елизаветы Федоровны и хлопотами императрицы Кремль был фактически превращен в фабрику обеспечения нужд фронта. Все залы, кроме Тронного, были отданы под цехи производства обмундирования, перевязочного материала, постельных и санитарных принадлежностей. Княгиня лично формировала и отправляла на Дальний Восток составы и эшелоны с медикаментами, продовольствием, подарками для раненых и солдат. Елизаветой Федоровной был устроен оборудованный всем необходимым санаторий для раненых на берегу Черного моря, у Новороссийска.
   Великая княгиня собирает теплые вещи и продукты для отправки на фронт, организовывает госпитали и лазареты, курсы сестер милосердия. Для духовного окормления солдат она организовала Комитет по устройству богослужений и собеседований для раненых и команд выздоравливающих. Перед Комитетом были поставлены задачи совершения богослужений в лазаретах, проведение духовных собеседований, снабжение раненых духовным и назидательным чтением. Комитет имел право приглашать в свои организационные собрания лиц, могущих быть полезными для осуществления поставленных целей.
   «Действительно, помощь раненым в Москве поставлена была необыкновенно широко, – отмечает Джунковский. – К декабрю месяцу 1914 года в Москве было до 800 лазаретов, которые за пять первых месяцев облегчили страдания сотням тысяч раненых».
   Во Всехсвятском ею было заложено новое воинское кладбище – Братское. Проекты церквей для кладбища она поручила выполнить А. В. Щусеву.
   Не оставила она и своего служения председательницы Московского Елисаветинского комитета. Ее значение в деле благотворительности было настолько бесспорно, что даже в 1917 году, когда после Февральской революции декретом Временного правительства от 20 сентября деятельность именных комитетов была прекращена, работу Московского Елизаветинского комитета по оказанию благотворительной помощи семьям лиц, призванных на войну, решили продолжить «с сохранением обязанностей по ведению сего дела за теми лицами, которыми это дело создано и которыми в настоящее время являются его руководители». Это свидетельствовало об огромной пользе, приносимой обществу комитетом. И об огромном уважении, которым пользовалась в Москве его августейшая основательница.
   Даже беглое перечисление ее обязанностей, которые она взяла на себя, вызывают удивление: когда же она все это успевала? Остается повторить слова В. Ф. Джунковского, который так вспоминал о том периоде жизни великой княгини Елизаветы: «Забывши совершенно личную жизнь, ушедшая от мира великая княгиня Елизавета Федоровна была душой всех добрых дел в Москве».
   О том увлечении, с каким ушла великая княгиня в дела милосердия, свидетельствует письмо, отправленное ею Джунковскому, который сменил Сергея Александровича на посту московского генерал-губернатора. «Во время Декабрьского вооруженного восстания, – пишет Джунковский в своих воспоминаниях, – великой княгини Елизаветы Федоровны в Москве не было, она находилась в Царском Селе. Генерал-адъютант Дубасов специальными депешами на имя Николая II откладывал приезд ее в Москву. Великая княгиня была крайне огорчена этим. Ее тянуло в Москву, к деятельности, к оказанию помощи нуждающимся, бедствующим… 23 декабря я получил письмо, полное самоотвержения и душевного благородства: “Я нахожу, что он (Дубасов) кругом не прав – он ведь не может знать, как и чем я буду заниматься, а в таком случае нет причины, чтобы я не оставалась здесь еще месяцы, так как из-за Думы беспорядки обязательно возобновятся. Революция не может кончиться со дня на день, она может только ухудшиться или сделаться хронической, что, по всей вероятности, и будет. Я себя чувствую за границей, я порываю связь с Москвой, а между тем мой долг заняться теперь помощью несчастным жертвам восстания. Я попросту считаю себя подлой оставаясь здесь, предпочитаю быть убитой первым случайным выстрелом из какого-нибудь окна, чем сидеть тут сложа руки.
   Я покинула свой пост, как всегда, чтобы принести поздравление 6 декабря (день именин императора Николая II. – Ред.), потом немыслимо вернуться, было бы глупо причинять властям лишние осложнения. Теперь я должна вернуться 26-го – я осталась, чтобы встретить праздник Рождества, это нормально, но дальше не имеет уже смысла, и Москва настоящая, не анархисты, меня не поймут, если я не вернусь, и будут правы; покажите это письмо Джунковскому, он может объяснить Дубасову, что я снимаю с него всякую ответственность. Я принадлежу Москве. Оставаясь еще, как я уже говорила, я порываю нить со всеми бедными и закрепляю за собой слово подлая… Не надо бояться смерти, надо бояться жить. Я понимаю Дубасова, но он меня не понимает, так как меня не знает. Я благословляю его энергию, его труды. Елизавета. Царское Село. 22 декабря 1905 года”.
   Как только я получил это письмо, тотчас переговорил с Дубасовым, который и дал согласие на приезд ее высочества. Великая княгиня 26 декабря возвратилась в Москву и ушла вся в дела благотворения, помощи ближнему и заботе о раненых, наполнявших устроенный ею лазарет».

Идея создания обители милосердия

   В стране происходили бурные перемены, новости с фронта приходили одно неутешительнее другого, нарастало недовольство народа, брожение в среде аристократии и интеллигенции. Отход от религиозных основ, спиритизм, сектантство становились все более распространенным явлением. Елизавета Федоровна, чуткая к чужой боли, внимательно следила за всем, стараясь помочь, чем только было ей по силам. Но очень скоро она поняла, что невозможно лечить тело без исцеления души. Лекарство же для души – это вера, и его может предложить лишь Церковь. У этой проблемы есть и другая сторона, с которой столкнулась августейшая благотворительница. Когда вокруг столько горя и нужды, как бы ты ни старался, рано или поздно наступает понимание того, что невозможно исцелить все людские скорби, утереть каждую слезу, помочь всем. И тогда может наступить отчаяние и очерствение сердца. И только Господь может дать надежду, исцелить это уныние и ожесточение и вновь направить на путь жертвенной любви.
   Так родилась у великой княгини мысль о создании обители милосердия, цель деятельности которой виделась ей в решении насущных проблем совместно с духовно-нравственным воспитанием человека. Прообраз деятельности будущей обители великая княгиня увидела в служении труженицы Марфы и молитвенницы Марии – праведных сестер воскрешенного Иисусом Христом Лазаря. Название обители было найдено.
   Архиепископ Анастасий так пишет о той идее, которая воодушевляла великую княгиню Елизавету Федоровну при создании ею обители: «Отныне ее главной заботою стало устройство общины, в которой внутреннее духовное служение Богу органически соединено было бы с деятельным служением ближним во имя Христово. Это был совершенно новый для нас тип организованной церковной благотворительности… В основу его положена была глубокая и непреложная мысль: никакой человек не может дать другим более, чем он имеет сам. Мы все почерпаем от Бога, а потому и в Нем только можем любить своих ближних. Так называемая естественная любовь, или гуманность, быстро излучается, сменяясь охлаждением и разочарованием. Тогда как тот, кто живет во Христе, способен подниматься на высоту полного самоотречения и полагать душу свою за други своя. Великая княгиня не только хотела одушевить нашу благотворительность духом Евангелия, но и поставить ее под покров Церкви и через то приблизить к последней постепенно само наше общество, в значительной своей части остававшееся еще тогда равнодушным к вере. Очень знаменательно само наименование, какое великая княгиня дала созданному ей учреждению, – Марфо-Мариинская обитель: в нем заранее предопределялась миссия последней. Община предназначалась быть как бы домом Лазаря, в котором так часто пребывал Христос Спаситель. Сестры обители призваны были соединить и высокий жребий Марии, внемлющей вечным глаголам жизни, и служение Марфы, поскольку они учреждали у себя Христа в лице Его меньших братьев. Оправдывая и поясняя свою мысль, приснопамятная основательница обители говорила, что Христос Спаситель не мог осудить Марфу за оказанное Ему гостеприимство, ибо последнее было проявлением ее любви к Нему: Он предостерегал только Марфу, и, в лице ее, женщину вообще, от излишней хлопотливости и суетности, способной отвлекать ее от высших запросов духа. Быть не от мира сего и, однако, жить и действовать среди мира, чтобы преображать его, – вот основание, на котором она хотела утвердить свою обитель».

   Михаил Нестеров. Христос у Марфы и Марии. Роспись северной стены Покровского храма Марфо-Мариинской обители

   Тогда же великая княгиня решила окончательно удалиться от светской жизни и переселиться в будущую обитель милосердия, став ее настоятельницей. А. Н. Нарышкиной она так писала о тех причинах, которые побуждали ее избрать этот путь: «Я счастлива, что Вы разделяете мое убеждение в истинности выбранного пути; если бы Вы знали, до какой степени я чувствую себя недостойной этого безмерного счастья, ибо, когда Бог даст здоровье и возможность работать для Него, это и есть счастье. Вы ведь достаточно меня знаете, чтобы понять, что я не считаю свою работу чем-то совершенно необыкновенным, я ведь знаю, что в жизни каждый – в своем кругу, самом узком, самом низком, самом блистательном… если мы при этом и исполняем свой долг и в душе нашей и молитвах доверяем свое существование Богу, чтобы Он нас укрепил, простил нам наши слабости и наставил бы нас (направил на путь истинный). Моя жизнь сложилась так, что с блеском в большом свете и обязанностями по отношению к нему покончено из-за моего вдовства; если бы я попыталась играть подобную роль в политике, у меня бы ничего не получилось, я бы не смогла принести никому никакой пользы, и мне самой это не принесло бы никакого удовлетворения. Я одинока; люди, страдающие от нищеты и испытывающие все чаще и чаще физические и моральные страдания, должны получать хотя бы немного христианской любви и милосердия – это меня всегда волновало, а теперь стало целью моей жизни…
   …Вы можете вслед за многими сказать мне: оставайтесь в своем дворце в роли вдовы и делайте добро “сверху”. Но если я требую от других, чтобы они следовали моим убеждениям, я должна делать то же, что они, сама переживать с ними те же трудности, я должна быть сильной, чтобы их утешать, ободрять своим примером; у меня нет ни ума, ни таланта – ничего у меня нет, кроме любви к Христу, но я слаба; истинность нашей любви к Христу, преданность Ему мы можем выразить, утешая других людей – именно так мы отдадим Ему свою жизнь…»

Устав

   20 ноября 1908 года был утвержден устав Марфо-Мариинской обители, которая «имеет целью трудом сестер… и иными возможными способами помогать в духе чистого христианства больным и бедным и оказывать помощь и утешение страждущим и находящимся в горе и скорби». Процесс его выработки был долгим и трудным.
   Елизавета Федоровна несколько раз ездила в Зосимову пустынь, где обсуждала проект со старцами, писала в разные монастыри и духовные библиотеки мира, изучала уставы древних монастырей. Счастливый случай, посланный Промыслом Божиим, помог ей в этих трудах. В 1906 году великая княгиня прочитала книгу «Дневник полкового священника, служившего на Дальнем Востоке во весь период минувшей Русско-японской войны», написанную священником Митрофаном Серебрянским. Она пожелала познакомиться с автором и вызвала его в Москву. В результате их встреч и бесед появился проект Устава будущей обители, подготовленный отцом Митрофаном, который Елизавета Федоровна приняла за основу. Устав этот имеет уникальную историческую и культурологическую ценность и сегодня.
   Его пришлось несколько раз переделывать, чтобы удовлетворить все требования и поправки Святейшего Синода. Затруднение было в том, что дело это для Русской Церкви было совершенно новым. По мысли Елизаветы Федоровны, обитель не должна была быть монастырем в строгом смысле этого слова. Сестры не должны были приносить те обеты, которые обычно приносят монахи (обет нестяжания, целомудрия и послушания), и не должны были принимать пострижение и удаляться от мира, вместо монашеских обетов они давали единственный обет – посвятить себя служению Богу и ближнему. Они не облачались в черное – по эскизам художника Михаила Васильевича Нестерова для сестер обители было создано особое облачение, хотя и близкое по покрою к монашескому, но серого цвета, которое по праздникам заменялось белым. Сестры в любой момент могли выйти из обители и даже вый ти замуж (например, Павел Корин, расписывавший Покровский храм, был женат на бывшей сестре обители), либо, по желанию, могли постричься в монашество.
   Если обитель задумывалась не как обыкновенный монастырь, то тем менее это должно было быть и обычной общиной сестер милосердия, где первостепенное значение отводится медицинской помощи. На первом плане должна была находиться духовная жизнь и религиозно-просветительская деятельность. Сестры должны были обучаться навыкам практической медицины и педагогики, работать как медсестры, оказывать первую помощь, осуществлять уход за больными, постигая азы акушерства, хирургии, десмургии (искусства перевязки).
   Одно время великая княгиня даже мыслила себе свою будущую обитель в качестве общины диаконис и настаивала на возрождении этого церковного института. В Церкви первых веков диаконисы несли служение, схожее со служением нынешних иподиаконов. Это были вдовы или немолодые девушки, которые обучали женщин, вступающих в Церковь, основам веры, помогали при совершении Таинства Крещения над ними, также они должны были заботиться о бедных и больных. Во время гонений диаконисы служили мученикам и мученицам в темницах. Елизавета Федоровна считала, что по роду занятий сестер ее обители, а также по степени их подготовки в изучении Священного Писания и Предания Православной Церкви их служение подобно тому, какое в свое время несли диаконисы.
   Духовные власти долго не могли примириться с такой оригинальной идеей обители, где главная цель заключалась в оказании практической помощи бедным мирянам. Замысел Елизаветы Федоровны осуществился потому, что она была родной сестрой самой императрицы. Однако смелое предложение – возродить чин диаконис – все же было отклонено Синодом, и Елизавета Федоровна смирилась, не пожелав пользоваться преимуществами своего высокого положения.

Духовник

Еще одним важным делом было приискание духовника для совершения богослужений в обители и духовного окормления сестер. Без этого обитель не смогла бы, конечно, начать своего полноценного существования. На это место, согласно проекту Устава, нужен был священник внимательной духовной жизни и строгого благочестия, хотя и женатый, но живущий со своей матушкой как брат с сестрой. Этот священник должен был бы постоянно находиться на территории обители. Елизавета Федоровна после долгих раздумий остановила свой выбор на отце Митрофане Серебрянском. В течение 1908 года в письмах и при личных встречах она просила отца Митрофана стать духовником будущей обители. Он соответствовал всем требованиям Устава. Родился он в Орле в многодетной священнической семье. Дети воспитывались в благочестии и строгом исполнении церковных обрядов. Когда ребенку исполнялось четыре года, отец подводил его к матери и говорил, что отныне их чадо может соблюдать все посты. В семье царили мир и любовь, дети относились к родителям с величайшим почтением. Юношей Митрофан, закончив духовную семинарию, попросил у родителей благословение на брак, чтобы вслед за этим принять священный сан. Всю свою жизнь отец Митрофан очень любил и уважал свою супругу Ольгу. Детей у них не было, и они по обоюдному согласию решили хранить целомудрие в браке. Отец Митрофан говорил, что это труднейший подвиг – иметь благословение жить с любимой супругой, но отсекать похоть, и что это возможно только благодаря помощи Божией.

   Протоиерей Митрофан Серебрянский

   С 1896 года отец Митрофан служил полковым священником при 51-м Черниговском драгунском полке, стоявшем в Орле, шефом которого, как уже говорилось, по поручению императора, была великая княгиня Елизавета Федоровна. Вместе с полком отец Митрофан отправился на Русско-японскую войну, где находился в зоне боевых действий под Ляояном и Мукденом с 1904 по 1906 год. После окончания войны он вернулся в родной Орел и стал настоятелем приходской церкви. Его очень любили в Орле, как истинного и духовно опытного пастыря. После службы часами шел к нему народ за советом, наставлением, со всеми трудностями и вопросами. Он вспоминал впоследствии, что редко удавалось ему уйти из церкви ранее пяти часов вечера.
   Поначалу отец Митрофан хотел отказаться от предложения Елизаветы Федоровны – он знал, как о нем будет скорбеть осиротевшая паства, и ему было жалко оставлять ее. Но в том момент, когда он подумал об отказе, почувствовал, что у него отнялась правая рука, – так Господь видимо наказал за сопротивление Его святой воле. Отец Митрофан очень испугался, ведь это означало, что он не сможет служить в церкви, для батюшки же это было важнее всего на свете, это была его жизнь. Он взмолился Господу о прощении, пообещав, если исцелится, принять предложение.
   Когда отец Митрофан объявил в приходе о своем отъезде, все плакали. Начались просьбы, письма, ходатайства к церковным властям. Шли месяцы, уехать из Орла никак не удавалось, и отец Митрофан почувствовал, что он не в силах этого сделать. И тогда рука снова отнялась. Сразу же после этого отец Митрофан поехал в Москву, пришел к Иверской часовне и со слезами молился перед Иверской иконой Божией Матери, обещая переехать в обитель, – только бы исцелилась рука. И после того как он приложился к иконе, пальцы больной руки стали двигаться. Тогда он пошел к Елизавете Федоровне и радостно возвестил, что твердо решил стать духовником обители. В 1909 году отец Митрофан наконец окончательно переехал в Москву, сразу же принявшись за дело устроения обители и отдавшись ему всей душой.
   Так Елизавета Федоровна приобрела незаменимого помощника, мудрого советчика и друга. Насколько высоко ценила великая княгиня духовника обители, видно из ее письма государю, написанного в апреле 1909 года: «Для нашего дела отец Митрофан – благословение Божие, так как он заложил необходимое основание… Он исповедует меня, окормляет меня в церкви, оказывает мне огромную помощь и подает пример своей чистой, простой жизнью – такой скромной и простой в его безграничной любви к Богу и Православной Церкви. Поговорив с ним лишь несколько минут, видишь: это скромный, чистый, Божий человек, Божий слуга в нашей Церкви». В 2000 году отец Митрофан был канонизирован в лике святых новомучеников и исповедников Российских.

Устройство обители

   Из доли своего состояния, предназначенного на благотворительные цели, великая княгиня выделила часть денег на приобретение земли для обители. На Большой Ордынке в Москве она нашла удобную для своих целей усадьбу с четырьмя домами и садом, принадлежавшую купцам Соловьевым, и в мае 1907 года купила ее. Здесь она сразу же начала строительство церкви и переоборудование помещений под новое предназначение. Два года ушло на создание обители. Но уже в том же году в октябре в зданиях усадьбы Елизавета Федоровна открыла лазарет для раненых. 18 октября 1907 года Елизавета Федоровна пишет племяннице, великой княжне Ольге Николаевне (дочери Николая II): «Я надеюсь, что через неделю мой новый лазарет будет готов и мои солдатики могут там жить и поправляться, – хотелось бы тебе все показать, зная, как ты всегда говоришь, что хотела бы быть сестрою милосердия».
   Строения были переоборудованы под соответствующие нужды. В самом большом, двухэтажном доме расположились трапезная для сестер, кухня, кладовая и другие хозяйственные помещения. В двухэтажном доме с выходом на улицу обустроили больницу на 22 места с палатами, операционной, перевязочной и ванной. Здесь же в помещении зимнего сада устроили домовую церковь во имя праведных Марфы и Марии. По замыслу настоятельницы, она была устроена так, чтобы тяжелобольные, не вставая с кровати, прямо из палат могли видеть богослужение. Большие двери для этого сделали полностью стеклянными, а во время Литургии их открывали настежь. Поэтому этот первый храм еще называли больничным. Освящен он был осенью 1909 года, на праздник Рождества Пресвятой Богородицы, и здесь совершались все богослужения, пока строился главный, соборный храм.
   Позже появился и второй храм – собор во имя Покрова Пресвятой Богородицы. Закладка его была произведена в 1908 году на праздник Вознесения, а закончен он был в 1912 году. Строил его архитектор А. Щусев, а роспись Елизавета Федоровна поручила М. Нестерову и его ученику П. Корину. Внешне очень маленький, почти миниатюрный собор сохранял теплоту и уют небольших приходских церквей, но тем не менее был рассчитан на присутствие более тысячи молящихся и предполагался одновременно лекционным залом. Здесь проходили просветительские лекции и беседы духовника обители, отца Митрофана, и приглашенных им лучших проповедников того времени. Москвичи любили эти занятия и активно посещали их.
   В трапезной храма происходили также заседания Императорского Православного Палестинского Общества, председательницей которого была Елизавета Федоровна, Географического общества, духовные чтения и другие мероприятия. Каждое воскресенье после вечерней службы в соборе Покрова Божией Матери проводились беседы для народа с общим пением молитв. В память о благодатном посещении в молодости Святой Земли, на фасаде Покровской церкви был изображен вид Иерусалима, с ротондой Гроба Господня и куполом церкви Марии Магдалины. В Покровском соборе была устроена потайная лестница, ведущая в подземный храм-усыпальницу во имя Сил Небесных и всех святых, сооруженный в 1914 году. Настоятельница завещала похоронить себя именно там, но Бог судил иначе. М. Нестеров говорил о Покровском соборе, что он – лучшее из современных сооружений Москвы и что он может иметь художественно-воспитательное значение для всего города. И действительно, собор этот, построенный в стиле модерн с элементами древнего новгородско-псковского зодчества, украсил собой не только обитель – на многие годы он останется прекрасной достопримечательностью Москвы.
   Дом настоятельницы примыкал к больничному корпусу. С другой стороны к больнице пристроили аптеку, где часть лекарств выдавалась бесплатно, и амбулаторию для приходящих больных. Впоследствии в ней работали безвозмездно 34 врача в неделю. Над ними, в мезонине, находились комнаты сестер. Здание во дворе отвели воскресной школе. В ней учились девочки, воспитанницы приюта для детей-сирот, и взрослые женщины, здесь же находилась и библиотека. Классы школы занимали весь первый этаж, на втором поселили духовника обители, которым вплоть до ареста в 1924 году был протоиерей Митрофан Серебрянский. К этому зданию была пристроена и просфорня. Также на территории обители находилась бесплатная столовая для неимущих.
   Все сооружения обители, кроме дома священника, соединили внутренними переходами, так что их можно было обойти, не выходя наружу. Слева от ворот построили часовню, где сестры читали Псалтирь по умершим сестрам и благотворителям обители. Всех умирающих в больнице также переносили в эту часовенку и все время до похорон читали над ними Псалтирь, днем – специально приглашаемые для этого монахи московских монастырей или сестры, а ночью – сама настоятельница.

   Марфо-Мариинская обитель милосердия. Начало ХХ в.

   При входе в обитель в стене рядом с привратницкой находилась еще одна часовня – в ней сестры читали повседневные акафисты. Как и собор, часовня была выполнена по проекту А. Щусева. Здесь же неподалеку был выстроен небольшой, всего в две комнаты, одноэтажный домик, который использовался для помещения заразных больных. Позже его стали называть домиком садовника.
   В 1909 году был приобретен еще один участок земли, прилегавший к саду обители. Часть имевшегося на участке дома приспособили для приема гостей и паломников. В 1911 году был выстроен еще один трехэтажный дом, на двух этажах которого также жили сестры, а на первом находилась спальня девочек приюта, открытого впоследствии.
   Обитель, ее храмы и богослужения вызывали восхищение современников. Этому способствовала не только красота храмов, но и прекрасный парк с оранжереями. Это был единый ансамбль, соединявший гармонично внешнюю и внутреннюю красоту. «На всей внешней обстановке обители и на самом ее внутреннем быте, и на всех вообще созданиях великой княгини лежал отпечаток изящества и культурности не потому, чтобы она придавала этому какое-либо самодавлеющее значение, но потому, что таково было непроизвольное действие ее творческого духа», – писал в воспоминаниях митрополит Анастасий.

   Сад обители. Открытка 1915 г.

   Сад в обители был огромный и искусно спланированный, сейчас его назвали бы уникальным объектом садово-паркового искусства. Обустраивая обитель, Елизавета Федоровна сама принимала участие в посадках. В саду обители не было ни единого деревца, посаженного не по ее распоряжению.
   Она любила цветы и умела за ними ухаживать. В саду обители плодоносили яблони, цвели сирень и вербена, благоухали лилии и розы. Вдоль Ордынки шла липовая аллея. Судя по архивным фотографиям, в саду больше всего было белых цветов. Перед Покровским собором росли розы и сирень, а на небольшом холмике в глубине сада, который сестры называли Голгофой, – белые лилии. Больные, находившиеся на излечении в больнице, и дети из приюта могли любоваться красотой растений и цветов этого удивительного сада, напоминавшего земной рай.
   На наружной стене обители повесили ящик, куда все желающие могли бросать записки с просьбами о помощи, и этих просьб поступало до 12 тысяч в год. О чем только не просили: об устройстве на лечение, на работу, о помощи в присмотре за детьми, уходе за лежачими больными, отправке на учебу за границу, о помещении детей в приюты, о денежной помощи: об оплате места в больнице, о взносе за швейную машину, за учебу, за железнодорожный билет, а то и просто о том, чтобы помочь с одеждой или обувью. Все эти записки обязательно прочитывались и ни одной просьбы не оставлялось без внимания.
   Вне стен обители был устроен дом-больница для женщин, больных туберкулезом.
   Так в смутное и тяжкое время надвигающегося апокалипсиса, в сердце Москвы усилиями одной хрупкой женщины был сотворен оазис деятельной христианской любви, милосердия и красоты – возникло Марфо-Мариинское сестричество.
   Великая княгиня вникала во все детали устроения обители, эти заботы полностью поглотили все ее внимание. «Едва начав новое дело, считаю нечестным… куда-то отлучаться, – писала она императрице Марии Федоровне 23 июня 1909 года. – Потом, конечно, будет легче, а сейчас я работаю над каждой мелочью, уповая на милосердие Божие… Раз уж я взялась за эту работу, то должна выполнять свой долг». Великий князь Константин Константинович, не раз приезжавший на Большую Ордынку по приглашению Елизаветы Федоровны, вспоминает особый уют, царивший в обители. Особенно великая княгиня заботилась о том, чтобы в комнаты проникало много света и воздуха. «…У нас хорошие кровати и чудесные комнатки с яркими обоями и летней (плетеной) мебелью, – сообщает Елизавета Федоровна в письме. – Мои комнаты большие, просторные, светлые, уютные, тоже какие-то летние…»
   Нонна Грейтон, фрейлина принцессы Виктории, свидетельствует о Елизавете Федоровне: «Она обладала замечательным качеством – видеть хорошее и настоящее в людях, и старалась это выявлять. Она также совсем не имела высокого мнения о своих качествах… У нее никогда не было слова “не могу”, и никогда ничего не было унылого в жизни Марфо-Мариинской обители. Все было там современно, как внутри, так и снаружи. И кто бывал там, уносил прекрасное чувство».

   Приемная великой княгини в Марфо-Мариинской обители

   За девять лет своего существования Марфо-Мариинская обитель стала известна всей России, а ее больница приобрела славу лучшего лечебного учреждения России. Здесь работали самые опытные специалисты Москвы, многие доктора медицины, и все операции проводились бесплатно. Здесь принимали тех, от кого отказывались другие врачи, и нередко они уходили исцеленными. Пациенты плакали, уходя из Марфо-Мариинской больницы и расставаясь с «Великой матушкой», как они называли настоятельницу.
   Здесь отлаженно работали приют для девочек-сирот, воскресная школа, амбулатория, аптека, гостиница, подсобное хозяйство. Все желающие могли посещать храм и службы, проходившие по монастырскому уставу, ежедневно. (Богослужение в обители отличалось особой красотой и благоговейностью, в этом была заслуга исключительного по своим пастырским достоинствам духовника.) Любой желающий мог пользоваться фондами прекрасной библиотеки в две тысячи томов. Ежедневно в обители отпускалось более 300 бесплатных обедов для нуждающихся. К Рождеству устраивали большую елку для бедных детей, дарили им игрушки, сладости, теплую одежду, которую шили сами сестры.
   Елизавета Федоровна надеялась, что созданная ею Марфо-Мариинская обитель милосердия расцветет и станет большим плодоносным деревом. Со временем она собиралась открыть и отделения обители по всем губерниям России, устроить загородный скит для ушедших на покой сестер, а в самой Москве организовать во всех частях детские приюты, богадельню и построить дом с дешевыми квартирами для рабочих. К сожалению, начавшаяся мировая война и революция помешала этим планам.

Жизнь сестер

10 февраля 1909 года – дата официального открытия Марфо-Мариинской обители милосердия. Уже в письме великого князя Павла Александровича от 12 марта есть слова о том, что Елизавета Федоровна «уже переехала в свою обитель милосердия, которой предсказывают полную неудачу. Времена выдались особенно тяжелые». Но несмотря ни на что дело, начатое великой княгиней Елизаветой Федоровной, не останавливалось. К моменту открытия сестричество насчитывало всего 6 насельниц, к исходу года их стало 30, и число их продолжало увеличиваться. Елизавета Федоровна прикупила еще участок по соседству, на котором был построен еще один корпус в три этажа. Все годы существования обители число сестер неизменно возрастало. В 1912 году их было уже 60, в 1913 году – 97, а к празднику в честь иконы Иверской Божией Матери 1918 года, когда приехали арестовывать Елизавету Федоровну, – уже 105.
В сестры принимались вдовы и девицы православного вероисповедания не моложе 21 года и не старше 40 лет, желающие посвятить свою жизнь служению Богу и ближним. Необходимым условием было духовное настроение и желание в смирении и терпении нести всякое возлагаемое на сестер послушание во имя Господа, Которому они приносят свои силы и труд. Сестры делились на крестовых (уже посвященных), испытуемых и учениц. Среди них были благочинная, письмоводительница, закупщица, заведующая внешней благотворительностью, певчие и церковницы (которые работали и в рукодельной), просфорницы, медицинские сестры, трапезницы, келейницы, уборщицы, а также те, кто исполнял послушания в аптеке, приюте, бельевой, кухне, столовой для бедных, при дешевой квартире, в воскресной школе.

   Сестры обители. 1910-е гг.

   Для служения в обители многих сестер пригласила сама великая княгиня. Так, Елена Андреевна Оленина и княжна Татьяна Александровна Голицына были знакомы с ней по работе в Кремлевском складе РОКК. Многие сестры стали первыми жертвами НКВД уже в 1926 году. «Сестры у нас были всех званий и состояний, – вспоминала матушка Надежда, – и княжны, и из деревни, и всем вначале – общее послушание, хоть и княжна: полы мыть, посуду, картошку чистить – потом уж по уму-разуму определяли».
   9 апреля 1910 года в церкви святых равноапостольных Марфы и Марии епископ Дмитровский Трифон (Туркестанов) по чину, специально разработанному Святейшим Синодом, посвятил в звание крестовых сестер любви и милосердия восемнадцать сестер обители во главе с великой княгиней Елизаветой Федоровной. Все они дали обет проводить жизнь по иноческому примеру в труде и молитве. В. Ф. Джунковский так описывает это знаменательное событие в своих воспоминаниях:
   «В храме обители было отслужено торжественное всенощное бдение епископом Трифоном в сослужении настоятеля храма отца Митрофана Серебрянского и других священников. Перед великим славословием великая княгиня и восемнадцать сестер обители дали торжественный обет посвятить себя служению ближним. А на другой день, 10 апреля, великая княгиня дала обет управлять основанной ею обителью.
   В тот день в 9:30 часов утра прибыл митрополит Владимир. После встречи началась обедня.
   Великая княгиня и все сестры были в светлых одеждах. На голове апостольник – белый полотняный платок, покрывавший голову. На груди – кипарисовый восьмиконечный крест с изображением на лицевой стороне Спаса Нерукотворенного и Богоматери с омофором, простершей руки, на оборотной – изображение святых Марфы и Марии и слова заповеди Господней о любви к Богу и ближним. Поверх апостольника – длинное покрывало, спускавшееся с головы до пояса…
   На малом входе с Евангелием протодиакон храма Христа Спасителя подвел великую княгиню к алтарю. Положив три земных поклона, великая княгиня подошла к митрополиту Владимиру и на его вопрос дала обет управлять обителью милосердия в духе Православной Церкви до конца дней своей жизни.
   Митрополит, сняв с великой княгини крест и покрывало сестры, прочитал особую молитву и, возложив на нее настоятельский крест и покрывало, провозгласил “Аксиос”. Этим обряд окончился.
   Было трогательно, умилительно, у многих на глазах были слезы… Волнение чего-то совершившегося крупного, хорошего чувствовалось всеми…С того дня великая княгиня совсем поселилась на Ордынке, покинув Николаевский дворец, и вся ушла в заботы о своем новом детище – обители настоящего милосердия, в полном смысле этого слова».

   Великая княгиня Елизавета Федоровна в облачении настоятельницы обители милосердия

   На Литургии, после посвящения крестовых сестер, митрополит Владимир, обращаясь к ним, сказал: «Эта одежда скроет вас от мира, и мир будет скрыт от вас, но она в то же время будет свидетельницей вашей благотворительной деятельности, которая воссияет пред Господом во славу Его». В тот день великая княгиня сказала своим сестрам: «Я оставляю блестящий мир, где я занимала блестящее положение, но вместе со всеми вами я восхожу в более великий мир – в мир бедных и страдающих».
   День в обители начинался в 6 утра. В 7:30 сестры собирались на общую молитву в больничном храме, слушали несколько стихов из Евангелия, Апостольских посланий, псалом и назидания духовника, потом «Великая матушка» давала сестрам послушания на предстоящий день. Свободные от послушаний оставались в храме, где в 8 часов начиналась Божественная литургия, а остальные пили чай и отправлялись на свои послушания. Те, у кого не было певческого или иного послушания в храме, управлялись по хозяйству. Другие трудились в больнице, убирали, обучали, устраивали поминальные обеды, шили, кормили, навещали бедных и нуждающихся в помощи. В своем письме от 17 января 1911 года Елизавета Федоровна пишет: «При обители есть два храма (один в построении), где, кроме ежедневного богослужения, ведутся с народом беседы, вводится общее пение – все это с помощью сестер; больница для бедных женщин и детей на 25 кроватей; дом для бедных чахоточных женщин на 18 кроватей; бесплатная амбулатория с выдачей лекарств; трудовой приют для девочек; воскресная школа для взрослых женщин и девушек бедных на 60 человек – им выдается чай; бесплатная библиотека для сестер и народа; бесплатная столовая для бедных с выдачей 150 обедов на дом в семьи; бесплатная странноприимница для бедных и приезжающих говеть, с полным содержанием. Все означенные учреждения обслуживаются сестрами».

   Комната сестры Марфо-Мариинской обители

   Дневная трапеза была в половине первого и проходила с чтением житий святых. Пища была скромная, но здоровая и сытная, в посты, а также по средам и пятницам готовилось постное, в остальное же время подавались молоко, яйца и даже мясо: настоятельница, сама державшая строгий пост, считала, что при тяжелых физических нагрузках, которые несли ее сестры, они должны есть мясную пищу. После обеда полагался небольшой отдых, во время которого сестры могли подышать воздухом, заняться своими делами или просто отдохнуть в своих комнатах, потом до четырех часов сестры вновь посвящали время трудам. В 4 часа подавался чай, а в 5 часов вечера в церкви служили вечерню с утреней. Под праздники и воскресные дни совершалось всенощное бдение. В половине восьмого был ужин. В 9 часов вечера в больничном храме читалось вечернее правило, после чего все сестры, получив благословение настоятельницы, расходились по кельям. Было это около 10 часов вечера. Четыре раза в неделю за вечерней читались акафисты: в воскресенье – Спасителю, в понедельник – Архангелу Михаилу и всем Бесплотным Небесным Силам, в среду – святым женам-мироносицам Марфе и Марии, в пятницу – Божией Матери или Страстям Христовым. Внутренней жизнью сестер руководил духовник обители протоиерей Митрофан Серебрянский. Дважды в неделю он проводил беседы с сестрами. Кроме того, сестры могли ежедневно в определенные часы приходить за советом и наставлением к духовнику или к настоятельнице. Августейшей настоятельнице удалось создать теплую семейную атмосферу в своей обители. «Вечером прощались. На сон грядущий каждого она благословляла, и батюшка тоже. Утром здоровались – к каждому также подходила. Что-нибудь неблагополучно – все заметит. Как-то у меня заболело горло. Она сразу: “Что с тобой?” – ”Нет-нет, все хорошо”. – “Нет, ты больна, тебе нужно отдохнуть…”», – вспоминает матушка Надежда.
   Обитель труда и милосердия стала беспримерным явлением в истории православной Москвы. По замыслу основательницы, ее сестры совмещали молитву и рукоделие с помощью мирянам, а неимущие люди могли найти себе здесь и утешение, и реальную помощь, прежде всего квалифицированную лечебную – лучшие московские врачи работали в местной бесплатной больнице и на специальных курсах при обители обучали сестер основам медицины. Особо они готовились ухаживать за смертельно больными, не утешая их надеждой на мнимое выздоровление, а помогая приготовить душу к переходу в другую жизнь. Елизавета Федоровна не раз говорила своим сестрам: «Безнравственно утешать умирающих ложной надеждой на выздоровление, лучше помочь им по-христиански перейти в вечность». Кроме того, сестры милосердия служили в больнице при обители, в детских приютах и лазаретах. Начинающие, «испытуемые», сестры здесь же получали медицинское образование. Они прослушивали курс лекций, сдавали экзамены. По внутренним болезням и уходу за больными занятия вел врач обители А. И. Никитин, лекции по гигиене читал доктор А. А. Корнилов, по анатомии – врач А. И. Руднев и доктор А. Н. Мясоедов, по хирургии – доктор Ф. И. Березкин, массаж преподавала Ю. Н. Чернавская.
   С начала Первой мировой войны сестры обители постоянно работали в московских госпиталях, заполненных ранеными, под руководством Елизаветы Федоровны (как и во время Русско-японской войны в 1904–1905 годах) помогали формировать санитарные поезда, устраивать склады лекарств и снаряжения, отправлять на фронт походные церкви. Часть сестер была отпущена для работы в полевых госпиталях. Первое время Елизавета Федоровна, побуждаемая христианским чувством, посещала пленных немцев и посылала к ним сестер, но клевета о тайной поддержке противника заставила ее отказаться от этого.
   Однако настоятельница обители считала, что главное дело сестер не работа в больнице, а помощь бедным и нуждающимся. «Помогать больным и бедным, утешать находящихся в горе и скорби», – этими строками начинается Устав, разработанный августейшей учредительницей. Для этого великого дела настоятельница собирала благотворительные пожертвования со всей России и никогда не отказывалась от помощи мирян. В обязанности сестер входило посещение больных и престарелых, помощь бедным семьям, забота о брошенных детях. Из всех добродетелей наибольшей Елизавета Федоровна считала милосердие, причем даже в самом малом его проявлении. «Разве трудно, – говорила она, – оказать участие человеку в скорби: сказать доброе слово – тому, кому больно, улыбнуться огорченному, заступиться за обиженного, умиротворить находящихся в ссоре, подать милостыню нуждающемуся… И все такие легкие дела, если делать их с молитвой и любовью, сближают нас с Небом и Самим Богом».
   Регулярное посещение бедняков – главная забота обители – началось с 1913 года, когда все без исключения сестры посещали больницы и богадельни, оказывая помощь бедным, больным и престарелым, принося им по мере своих сил облегчение и духовно-нравственное, и физическое. Они обходили ночлежные дома знаменитого Хитрова рынка, делая перевязки больным, препровождая детей в приюты, находя места безработным. Нуждающимся не просто давали еду и одежду, но помогали в трудоустройстве, устраивали в больницы. Нередко сестры уговаривали семьи, которые не могли дать детям нормальное воспитание (например, профессиональные нищие, пьяницы и так далее), отдать их в приют, где им давали образование, хороший уход и профессию. И за всеми добрыми делами в обители стояла светлая личность августейшей настоятельницы.

Глава 5
«Великая матушка»

Подвиги

   «Через две недели начнется моя новая жизнь, благословленная в Церкви, – писала Елизавета Федоровна Николаю II незадолго до посвящения. – Я как бы прощаюсь с прошлым, с его ошибками и грехами, надеясь на более высокую цель и более чистое существование. Помолись за меня, дорогой! Для меня принятие обетов – это еще нечто более серьезное, чем для юной девушки замужество. Я обручаюсь Христу и Его делу, я все, что могу, отдаю Ему и ближнему, я глубже вхожу в нашу Православную Церковь и становлюсь как бы миссионером христианской веры и деятельного милосердия». И действительно, если до этого она не знала покоя, неутомимо трудясь на благо ближних, то теперь начинает вести жизнь подвижницы.
   Она ела всегда только растительную пищу и строго соблюдала все посты. Спала на деревянных досках без матраса, тайно носила власяницу и вериги. «Какую наша матушка жизнь вела! Подражала преподобным, тайно носила власяницу и вериги, спала на деревянной лавке, – вспоминала одна из сестер обители, матушка Надежда. – Однажды к ней одна из новеньких сестер среди ночи вбежала (матушку разрешалось в любое время звать в случае необходимости) и увидела, как она отдыхает. Матушка ей только одно сказала: “Душенька, когда входишь, надо стучать”… Пост у нее был круглый год, и рыбу не ела. По великим праздникам, когда архиереи съезжались, положит себе кусочек, так он на тарелке и останется».
   Привыкшая с детства к труду, великая княгиня все делала сама и лично для себя не требовала никаких услуг от сестер. Она участвовала во всех делах обители как рядовая сестра, всегда подавая пример остальным. Как-то к настоятельнице подошла одна из послушниц с просьбой послать кого-нибудь из сестер перебирать картошку, так как никто не хочет помочь. Великая княгиня молча оделась и пошла сама. Увидев настоятельницу, перебирающую картошку, устыженные сестры прибежали и принялись за дело.
   Лесть и неискренность были ей неприятны. Ежедневно встречаясь со множеством людей, она сразу могла понять человека; раболепство, ложь и хитрость вызывали у нее отвращение. Она говорила: «Ныне трудно найти правду на земле, затопляемой все сильнее греховными волнами; чтобы не разочароваться в жизни, надо правду искать на Небе, куда она ушла от нас».
   Ее день был заполнен до отказа. Утром она вставала на молитву, после чего распределяла послушания сестрам, принимала посетителей, разбирала прошения и письма, работала в клинике. В больнице Елизавета Федоровна брала на себя самую ответственную работу: ассистировала при операциях, делала перевязки, утешала страдающих и всеми силами стремилась облегчить их боль. Больные говорили, что от великой княгини исходила целебная сила, которая помогала им переносить боль и соглашаться на тяжелые операции. В качестве главного средства от недугов настоятельница всегда предлагала исповедь и причастие, и сама выстаивала часы в молитве у постели своих пациентов. И действительно, по ее молитвам легко проходили тяжелейшие операции и перевязки, раненые и больные страдальцы чаяли ее благодатного присутствия, того светлого спокойствия и умиротворения, которые всегда вносила матушка. Так, один такой случай приводит матушка Надежда в своих воспоминаниях. «Одна женщина готовила еду и нечаянно опрокинула на себя керосинку. Горела вся, как факел. Медики признали ситуацию безнадежной. Великая княгиня своими руками делала ей ежедневные перевязки. Они длились часами, так как человек был сплошной раной. Какие нужны были слова утешения! Как и притронуться к такой? Уже и гангрена началась. Только матушка могла вдохнуть силу и веру там, где было одно отчаяние. Это невозможно, но все раны затянулись. Господь помиловал».

«Великая матушка» в окружении сестер обители и раненых

Забота об умирающих подчас служила не только помощью для них, но и спасением для душ их близких. Какое-то время в больнице лежала умирающая от рака женщина. Ее муж, рабочий, был безбожником и ненавистником царствующего дома. Ежедневно навещая жену, он с удивлением замечал, с какой заботой к ней относятся. Особенное участие проявляла одна из сестер. Она садилась у кровати больной, говорила ей ласковые утешительные слова, давала лекарства и приносила разные сладости. На предложение исповедаться и причаститься несчастная ответила отказом, но это не изменило отношения сестры. Она оставалась при ней все время агонии, а затем с другими сестрами омыла и одела ее. Потрясенный вдовец спросил, кто же эта чудная сестра, больше родных отца и матери хлопотавшая о его жене. Когда ему ответили, что это и есть великая княгиня, он расплакался и бросился к ней благодарить и просить прощения, что, не зная ее, так ненавидел. Ласковый прием, оказанный ему, еще более растрогал этого человека, и он пришел к вере. «Думаю, не было людей, для которых встреча с ней осталась бесследной. Каждую душу, с которой соприкоснулась, матушка преобразила, насколько эта душа была способна отозваться на красоту божественную, – пишет матушка Надежда. – Ровность, такая ровность и даже нежность, можно сказать. От таких людей живой свет расходится по миру, и мир существует… Около них побудешь – как будто воздухом вечности подышал. Рядом с ней все менялось, чувства другие, все другое».

   Великая княгиня Елизавета Федоровна с племянниками, детьми великого герцога Эрнста Людвига Дармштадтского. Хаммельмарк, 1913 г.

   Вечером был обход больных, заканчивавшийся далеко за полночь. Ночью настоятельница молилась в молельне или церкви, ее сон редко продолжался более трех часов. Когда больной очень мучился и нуждался в помощи, она просиживала у его постели до рассвета. Для каждого она находила самые ласковые, самые задушевные слова поддержки и утешения – это после церковных служб, трудового дня в сестричестве, просмотра сотен прошений, рейдов пешком по московским рынкам и дворам. Несмотря на утомление, ее лицо всегда сияло тихим благодатным светом. Хрупкая и грациозная женщина-аристократка воистину творила чудеса, личным примером доказывая, что в любви нет ничего невозможного. Сказать, что ее любили, слишком мало. Она была для всех красным солнышком, первой радостью, последней надеждой.
   «Один день в неделю матушка проводила в Кремле, разбирала почту, – вспоминает матушка Надежда. – В этот день она шла через обительский сад на Полянку и стояла Литургию в храме Григория Неокесарийского, там служба в шесть утра начиналась, кончалась рано. Так не было дня, чтобы она пропустила Литургию. На ее имя писали множество прошений. В ответ на эти письма матушка посылала сестер. В какие каморки, какие углы шли!.. Сколько их было, ситуаций, прошедших через ее руки? Без счета. И в каждой она участвовала, будто это была единственная близкая ей судьба».
   Наряду со своими сестрами августейшая настоятельница обходила беднейшие кварталы Москвы. Одним из главных мест бедности, которому великая княгиня уделяла особое внимание, был Хитров рынок. Елизавета Федоровна в сопровождении своей келейницы, Варвары Яковлевой, или сестры обители княжны Марии Оболенской, неутомимо переходя от одного притона к другому, собирала сирот и уговаривала родителей отдать ей на воспитание детей, которых затем она помещала в созданные ею приюты. Ни один обитатель Хитровки не смел оскорбить Елизавету Федоровну, и не потому, что она была сестрой императрицы. Все население Хитрова уважало ее за то достоинство, с которым она держалась, и за полное отсутствие превозношения над обитателями трущоб и называло «сестрой Елизаветой» или «Матушкой». Внутреннее достоинство, соединенное с любовью и сочувствием к собеседнику, вообще было отличительной чертой Елизаветы Федоровны. «Она способна была не только плакать с плачущими, но и радоваться с радующимися, что обыкновенно труднее первого, – вспоминал митрополит Анастасий. – Не будучи монахинею в собственном смысле этого слова, она лучше многих инокинь соблюдала великий завет святого Нила Синайского: “Блажен инок, который всякого человека почитает как бы богом после Бога”. Найти хорошее в каждом человеке и “милость к падшим призывать” было всегдашним стремлением ее сердца. Кротость нрава не препятствовала ей, однако, пылать священным гневом при виде несправедливости. Еще более строго она осуждала саму себя, если впадала в ту или другую, даже невольную ошибку». Однажды, зайдя в один из притонов, она окликнула сидевшего там бродягу: «Добрый человек…» – «Какой он добрый? – сразу раздалось в ответ. – Это последний вор и негодяй!» Но великая княгиня оставила это замечание без внимания и попросила бродягу донести до обители тяжелый мешок с деньгами и вещами для раздачи бедным. «Я немедленно исполню вашу просьбу, ваше высочество!» – воскликнул этот человек. В притоне поднялся шум. Великую княгиню убеждали, что избранный ею непременно украдет мешок. Но она осталась непреклонна. Когда Елизавета Федоровна вернулась в обитель, ей доложили, что какой-то бродяга принес ее мешок. Его немедленно накормили, и он, потребовав проверить содержимое мешка, попросил взять его на работу в обитель. Елизавета Федоровна назначила его помощником садовника. С той поры бывший бродяга перестал пить и воровать, работал на совесть и усердно посещал храм.

   Обитатели Хитровки

   Полиция постоянно предупреждала ее, что не в состоянии гарантировать ей безопасность. В ответ на это великая княгиня всегда благодарила за заботу и говорила, что ее жизнь не в их руках, а в руках Божиих. Она старалась спасать детей Хитровки. Ее не пугали нечистота, брань, вид людей, потерявших человеческий облик. Она говорила: «Подобие Божие может быть иногда затемнено, но оно никогда не может быть уничтожено».
   Мальчиков, вырванных из Хитровки, она устраивала в общежития. Из одной группы таких недавних оборванцев образовалась артель исполнительных посыльных Москвы. Девочек она устраивала в закрытые учебные заведения или приюты, где также следила за их здоровьем и духовным ростом. Созданные ею дома призрения для сирот, инвалидов, тяжелобольных постоянно поддерживались ею материально, она регулярно посещала их и привозила подарки.
   Смирение ее было удивительным. Рассказывают такой случай. Однажды княгиня должна была приехать в приют для маленьких девочек-сирот. Все готовились достойно встретить свою благодетельницу. Девочкам сказали, что приедет княгиня. «Войдет великая княгиня, вы все хором: “Здравствуйте” – и целуйте ручки». Когда Елизавета Федоровна переступила порог, она услышала хор детских голосов: «Здравствуйте и целуйте ручки!» – и все протянули свои ручки великой княгине со словами: «Целуйте ручки». Воспитательницы ужаснулись: что же будет! Но великая княгиня, прослезившись, подошла к каждой из девочек и всем поцеловала ручки, а потом подошла к сконфуженной директрисе и утешала ее. Плакали при этом все – такое умиление и благоговение было на лицах и в сердцах.
   Нередко при посещении больницы для чахоточных женщин Елизавету Федоровну в порыве благодарности обнимали умирающие женщины. Чахотка тогда была смертельной болезнью, но Елизавета Федоровна никогда не уклонялась от этих объятий.
   Еще об одном из бесчисленных свидетельств ее любви к страждущим вспоминают современники. Одна из сестер пришла из бедного квартала и рассказала о безнадежно больной чахоткой женщине с двумя маленькими детьми, живущей в холодном подвале. Елизавета Федоровна сразу заволновалась, немедленно позвала старшую сестру и приказала устроить мать в больницу для чахоточных, а детей взять в приют; если не найдется кровати, устроить больную на приставной койке. После этого сама взяла для детей одежду, одеяльца и пошла за ними. Великая княгиня постоянно посещала больную мать до самой ее кончины, успокаивала, обещая, что позаботится о детях.
   Кроме своей ежедневной благотворительной работы великая княгиня находила возможности помогать и духовенству, передавая средства на нужды бедных сельских приходов, которые не могли отремонтировать храм или построить новый. Она помогала материально и священникам-миссионерам, трудившимся среди язычников Крайнего Севера или инородцев окраин России, ободряла и укрепляла их. Как председатель Императорского Православного Палестинского Общества, она помогала русским паломникам, отправлявшимся в Иерусалим. Через общества, организованные ею, покрывалась стоимость билетов паломников, плывущих из Одессы в Яффу. Она построила также большую гостиницу в Иерусалиме. Еще одно славное деяние великой княгини – постройка русского православного храма в Италии, в городе Бари, где покоятся мощи святителя Николая Мирликийского. В 1914 году был освящен нижний храм в честь святителя Николая и странноприимный дом.

   Русское подворье в г. Бари, в создании которого деятельно участвовала Елизавета Федоровна

   К сожалению, труды Елизаветы Федоровны встречали непонимание даже среди родственников – среди представителей большой семьи Романовых. Тем более отказывались верить в происходящее представители высшего общества России. Для высшего света это действительно казалось дикостью: сестра императрицы, изысканная, образованная, надела платье сестры милосердия и каждый день ходит по церквам, ездит по монастырям, посещает богадельни, поет на клиросе, возится с какими-то грязными оборванцами! Этим людям, которые видели поистине каторжную жизнь великой княгини, не приходило в голову, что именно в этом своем ежедневном служении эта красивая женщина черпает силу и мужество, и в нем же она находит Божественную помощь для своих трудов. «Некоторые не верят, что я сама, без какого-либо влияния извне, решилась на этот шаг, – писала она, – многим кажется, что я взяла неподъемный крест и либо пожалею об этом и сброшу его, либо рухну под его тяжестью… И, конечно же, я недостойна той безмерной радости, какую мне дает Господь, – идти этим путем, но я буду стараться, и Он, Который есть одна любовь, простит мои ошибки, ведь Он видит, как я хочу служить Ему…»
   А вот выдержка из письма Елизаветы Федоровны, написанного Николаю II в апреле 1909 года, когда обитель милосердия только открылась: «Я же приняла это не как крест, а как дорогу, полную света, которую указал мне Господь после смерти Сергея и стремление к которой уже много-много лет назад появилось в моей душе. Не знаю когда – кажется, мне с самого детства очень хотелось помогать страждущим, прежде всего тем, кто страдает душой. Желание это во мне росло, но в нашем тогдашнем положении, когда мы должны были принимать у себя, делать визиты, устраивать приемы, ужины, балы… я не могла целиком посвятить этому жизнь, другие обязанности были важнее… Это выросло постепенно и теперь обрело форму, и многие из тех, кто знал меня всю жизнь и видят меня здесь, вовсе не удивились, а сочли эту перемену лишь продолжением того, что началось раньше, и я поняла это так».
   Перед открытием обители Елизавета Федоровна писала статс-даме Александре Николаевне Нарышкиной: «Я счастлива, что Вы разделяете мое убеждение в истинности выбранного пути… я одинока… одна монахиня с большой верой и огромной любовью ко Господу сказала мне: “Положите свою руку в руку Господа и идите без колебаний”. Мой дорогой друг, молитесь, чтобы у меня всегда была эта единственная поддержка, чтобы я всегда знала, куда мне идти». Она не знала, какой подвиг ей еще предстоит во имя Господа, Которого она возлюбила всем своим сердцем и всем помышлением. Но заранее принимала все: «Я же приняла это не как крест, а как дорогу, полную света…»

Паломничества

   В этот период своей жизни Елизавета Федоровна не оставила своего обыкновения регулярно ездить в паломнические поездки по святыням России, которые она начала совершать еще вместе с мужем, будучи лютеранкой. После трагической гибели супруга паломнические поездки Елизаветы Федоровны становятся особенно частыми. Ежегодно она посещала не только большие, на всю Россию известные духовные центры, но бывала и в самых маленьких монастырях в захолустных и отдаленных местах нашей большой страны. И старалась неизменно присутствовать на всех духовных торжествах открытия мощей святых угодников Божиих. Так, в июне 1909 года она присутствует на торжествах вторичного прославления святой Анны Кашинской в городе Кашине Тверской губернии. В августе 1910 года она совершила паломничество в Уфимскую епархию, а в 1911–1912 годах посетила сразу несколько монастырей России: Лубенский Спасо-Преображенский, Корнилие-Комельский, Спасо-Нуромский, а также храмы и монастыри города Киева и Почаевскую Лавру. В июле 1913 года «Великую матушку» встречали в Архангельске и на Соловках. В августе 1913 года великая княгиня совершила паломничество в город Орел, а в мае 1914 года – в Оптину пустынь. Не раз приезжала она в Саров, чтобы помолиться там у раки преподобного Серафима. Присутствовала на всех духовных торжествах, связанных с открытием или перенесением мощей угодников Божиих. В 1914 году великая княгиня посетила монастырь в Алапаевске – городе, которому суждено было стать местом ее заточения и мученической смерти.
   Во время богомолья Елизавета Федоровна путешествовала как рядовая паломница. Она настаивала на том, чтобы ей не мешали угодничаньем, чтобы не было никакой роскоши и излишеств. Вот, например, какое уведомление получил пермский губернатор из конторы двора ее высочества великой княгини Елизаветы Федоровны накануне ее паломнической поездки на Урал: «Ее императорское высочество изволит следовать частным образом на богомолье, ввиду чего великой княгине было бы желательно, чтобы официальных встреч не делалось и никто не беспокоился встретить ее высочество на пристани». Торжество и праздничность этих поездок заключалась для нее не в пышных встречах и официальных речах, а в удивительном чувстве духовного единения с русским народом, который она так любила. Она выстаивала многочасовые службы, употребляла самую простую, неизысканную пищу и молилась по ночам у рак угодников Божиих. В одежде простой сестры милосердия великая княгиня ночами ухаживала за больными и помогала им подойти к мощам новоявленных угодников Божиих.
   В 1914 году, в неспокойные предвоенные дни, Елизавета Федоровна совершила паломничество на Урал, в Пермскую и Екатеринбургскую епархии. Международная обстановка в Европе была крайне обострена, война стала неминуемой. Вой на эта закончится для России революцией и величайшей за ее историю смутой и трагически разделит линией фронта две страны, которые Елизавета Федоровна любила всем сердцем – ее родную Германию и Россию, которая стала для нее второй родиной. И ее сердце тоже рвалось пополам. Она задумала свое паломничество, во-первых, как молитвенный подвиг, во-вторых, она хотела повлиять на умонастроения народа, вызвать в нем воодушевление и патриотическое чувство. В-третьих же, эта поезда была очень важна с точки зрения международных отношений, ведь в ней Елизавету Федоровну сопровождали гостьи из Германии – летом 1914 года в Россию приехала сестра Елизаветы и Александры Федоровны Виктория Баттенбергская со своей дочерью Луизой. Они расположились в Марфо-Мариинской обители, после чего вместе с великой княгиней отправились в паломничество по северу России. Вместе с ними поехали также казначея Марфо-Мариинской обители, а также гофмейстер и егермейстер высочайшего двора. Следовательно, поездка приобретала важное политическое значение. Она способствовала укреплению дружественных взаимоотношений представителей правящих династий России и Германии, что было чрезвычайно актуально в условиях нарастающего конфликта между этими странами.

В паломнической поездке

   Во время паломничества на Урал

   Путешествуя на пароходе «Межень» по реке Волге, сестры побывали в Нижнем Новгороде, Казани, где посещали многие храмы и монастыри. После Поволжья августейшее паломничество продолжилось по уральской земле. Официально главной целью поездки на Урал было посещение Верхотурского Свято-Николаевского мужского монастыря Екатеринбургской епархии, где почивают святые мощи праведного Симеона Верхотурского, которого великая княгиня Елизавета Федоровна, получившая помощь этого святого в годы Русско-японской войны, очень почитала. 17 июля августейшее паломничество было омрачено скорбным известием – началась мобилизация войск Российской армии. В связи с этим событием поездку пришлось прервать, был отложен запланированный визит в город Екатеринбург. 18 июля паломники возвратились в Пермь, а 20 июля поздно вечером в срочном порядке отбыли на поезде из Перми через Вятку в Москву.
   Необходимо отметить, что поездка на Урал 1914 года оказалась для великой княгини пророческой. Она предзнаменовала ее будущее возвращение в 1918 году на пермскую землю в узах и мученическую смерть в Алапаевске. Здесь она укреплялась духом перед предстоящим ей подвигом.

Благодатные дары

За свои неустанные труды и подвиги Елизавета Федоровна сподобилась благодатных даров молитвы и рассуждения. «Молитвенница она была особенная, – вспоминает матушка Надежда. – Стояла на молитве не шелохнувшись, как изваяние. Часто видели ее во время службы в слезах. По ее благословению потом сделали подземный храм, посвященный Небесным Силам Бесплотным, прямо под алтарем, и во время Литургии она уходила туда, чтобы ее никто не видел». Особенно великая княгиня любила Иисусову молитву, которую творила постоянно. О ней она писала брату Эрнсту: «Эту молитву каждый христианин повторяет, и хорошо с ней засыпать, и хорошо с ней жить. Говори ее иногда, дорогой, в память твоей старшей любящей сестры».
Монахиня Любовь (в миру Евфросиния) вспоминает замечательный случай, приведший ее в монастырь. Было это в 1912 году. В шестнадцать лет она уснула летаргическим сном, во время которого душа ее была встречена преподобным Онуфрием Великим. Он подвел ее к трем святым – в одном из них Евфросиния узнала преподобного Сергия Радонежского, двое других были ей незнакомы. Преподобный Онуфрий сказал Евфросинии, что она нужна в Марфо-Мариинской обители, и, очнувшись от сна, Евфросиния стала выяснять, где в России есть монастырь в честь Марфы и Марии. Одна из ее знакомых оказалась послушницей этой обители и рассказала Евфросинии о ней и ее основательнице. Евфросиния написала настоятельнице письмо с вопросом, смогут ли ее принять в обитель, и получила утвердительный ответ. Когда по прибытии в монастырь Евфросиния вошла в келью настоятельницы, то узнала в ней ту святую, которая стояла в райской обители вместе с преподобным Сергием. Когда же она пошла получить благословение духовника монастыря отца Митрофана, то в нем узнала второго из тех, кто стоял рядом с преподобным Сергием. Когда она рассказала настоятельнице о своем видении, та ответила: «Фросенька, это не я, не я. Это другая Елизавета». Ровно через шесть лет после этого видения великая княгиня претерпела мученическую кончину в день обретения мощей преподобного Сергия Радонежского, а отец Митрофан впоследствии принял постриг с именем Сергий в честь преподобного Сергия.

   Елизавета Федоровна за вышивкой в своей приемной

   С самого начала жизни в Православии и до последних дней великая княгиня находилась в полном послушании у своих духовных отцов. Без благословения духовника Марфо-Мариинской обители протоиерея Митрофана Серебрянского и без советов старцев Оптиной пустыни, Зосимовой пустыни и других монастырей она сама ничего не предпринимала. Ее смирение и послушание было удивительным. Она поддерживала отношения с схиархимандритом Гавриилом (Зыряновым), подвизавшемся в Елеазаровой пустыни, и со старцами Зосимовой пустыни схиигуменом Германом (Гомзиным) и Алексием (Соловьевым), общалась со святителем Феофаном Затворником, преподобными старцами Анатолием и Нек тарием Оптинскими, переписывалась со святым праведным Иоанном Кронштадтским, почетным членом Императорского Православного Палестинского Общества.
   Господь наградил ее даром духовного рассуждения и пророчества. Отец Митрофан Серебрянский рассказывал, что незадолго до революции ему приснился сон, яркий и явно пророческий, но он не знал, как его истолковать. Сон был цветным: четыре картины, сменяющие друг друга. Первая: стоит прекрасная церковь, вдруг со всех сторон появляются огненные языки, и вот весь храм пылает – зрелище величественное и страшное. Вторая: изображение императрицы Александры Федоровны в черной рамке; вдруг из краев этой рамки начинают вырастать побеги, на которых раскрываются белые лилии, цветы все увеличиваются в размере и закрывают изображение. Третья: Архангел Михаил с огненным мечом в руке. Четвертая картина: преподобный Серафим Саровский стоит коленопреклоненный на камне с молитвенно воздетыми руками.
   Взволнованный этим сном, отец Митрофан рассказал о нем великой княгине рано утром, еще до начала Литургии. Елизавета Федоровна сказала, что ей понятен этот сон. Первая картина означает, что в России скоро будет революция, начнется гонение на Церковь Русскую и за грехи наши, за неверие страна наша встанет на грань погибели. Вторая картина означает, что сестра Елизаветы Федоровны и вся царская семья примут мученическую кончину. Третья картина означает, что и после того ожидают Россию большие бедствия. Четвертая картина означает, что по молитвам преподобного Серафима и других святых и праведников земли Российской и заступничеством Божией Матери страна и народ наш будут помилованы.
   Дар духовного рассуждения особенно проявился в ее отношении к Распутину. Несмотря на то, что Распутин и распутинцы старательно искали ее расположения, отношение ее к ним оставалось резко отрицательным. Она много раз умоляла свою сестру-императрицу не доверяться ему и не ставить себя в зависимое положение от него. Говорила великая княгиня об этом и самому императору, но ее совет был отвергнут. Многие искренне преданные государю и отечеству люди не раз обращались к Елизавете Федоровне с просьбой повлиять на августейшую сестру и раскрыть ей глаза на совершаемую ею роковую ошибку. Но императрица считала Распутина святым и наотрез отказывалась слушать предостережения – изменить мнение матери страждущего от страшной болезни ребенка относительно единственного человека, который умел облегчить его мучения, было невозможно. Все попытки, предпринимаемые в этом отношении Елизаветой Федоровной, терпели неудачу и приводили лишь ко все увеличивавшейся холодности между сестрами. «Этот ужасный человек хочет разлучить меня с ними, – говорила Елизавета Федоровна, – но, слава Богу, этого ему не удается».
   Наконец по просьбе своих друзей и с благословения старцев Оптиной пустыни, в декабре 1916 года она сделала последнюю попытку и поехала в Царское Село, чтобы лично поговорить с государем о положении в стране. Император не принял ее. Елизавета Федоровна употребила всю силу убеждения, всю любовь и материнскую нежность к младшей сестре, чтобы убедить ее одуматься и пересмотреть свое отношение к Распутину. К сожалению, разговор этот закончился печально. Императрица не захотела слушать сестру: «Мы знаем, что святых злословили и раньше», – сказала она. На это великая княгиня ответила: «Помни судьбу Людовика XVI». Это была их последняя встреча. Расстались они холодно. Через несколько дней Распутин был убит. Еще не зная об участии в этом деле своего племянника Дмитрия Павловича, Елизавета Федоровна послала ему неосторожную телеграмму. Ее содержание стало известно Александре Федоровне, которая сочла сестру причастной к заговору. Это роковым образом фактически поставило точку в их отношениях. Даже много позже, уже находясь в заточении, императрица не смогла преодолеть этого столь ошибочного подозрения. Тогда, следуя в Алапаевск через Екатеринбург, великая княгиня сумела передать в Ипатьевский дом пасхальные яйца, шоколад и кофе. В ответ она получила благодарное письмо великой княжны Марии Николаевны, от императрицы же письма не последовало… Для Елизаветы Федоровны, которая всегда чувствовала свое духовное родство с сестрой и ее мужем, это было очень тяжело и больно, но своего мнения о Распутине она не переменила и лишь молилась за императорскую семью.

Сестры

Глава 6
Святая преподобномученица

Начало крестного пути

   Во время Первой мировой войны Елизавета Федоровна, так же как и во время Русско-японской войны, ездит по лазаретам и госпиталям, заботится о раненых и сама ездит на фронт. Она старается помочь и военнопленным, которыми были переполнены госпитали. Впоследствии от помощи раненым немцам ей пришлось отказаться, но было уже поздно, страшное слово «шпионка» уже было брошено. Впервые камни полетели в карету Елизаветы Федоровны, до сих пор столь безусловно почитаемую и любимую всей Москвой. Настороженное отношение к настоятельнице отразилось и на созданной ею обители – на Марфо-Мариинскую обитель москвичи начали смотреть косо и с подозрением. Февральская революция выпустила на просторы России толпы уголовников. В Москве шайки оборванцев грабили и жгли дома. Великую княгиню не раз просили быть осторожнее и держать врата обители на запоре. Особенно настаивал на этом московский полицмейстер. Великая княгиня отказалась наотрез, и амбулатория больницы продолжала оставаться открытой для всех. «Разве вы забыли, что ни один волос не упадет с вашей головы, если на то не будет воля Господня?» – говорила «Великая матушка» своим сестрам. Последствия не замедлили сказаться.
   По Москве был пущен слух, что в обители скрывается брат Елизаветы Федоровны Эрнст, якобы приехавший в Россию для сепаратных переговоров. В 1916 году к воротам обители подошла разъяренная толпа. Они потребовали выдать германского шпиона. «Немку долой! Выдайте шпиона!» – раздались крики, и в окна полетели камни и куски кирпича. Головорезы уже собрались выламывать ворота, но они неожиданно открылись сами – и Елизавета Федоровна, в форменной белой одежде обители, совершенно одна вышла к погромщикам. «Брат мой живет в Дармштадте, – сказала она, – но если вы мне не верите, то пятеро из вас могут войти и осмотреть все помещения обители». Просила только не тревожить больных. Толпа на несколько минут замерла – и этого хватило, чтобы подоспевшая конная полиция спасла положение. Пострадавшим при этом сестры обители, по указанию великой княгини, тотчас оказали медицинскую помощь. Господь не попустил Елизавете Федоровне погибнуть в тот день.
   Вскоре после Февральской революции к обители снова подошла толпа с винтовками, красными флагами и бантами. Сама настоятельница открыла ворота – ей объявили, что приехали, чтобы арестовать ее и предать суду как немецкую шпионку, к тому же хранящую в монастыре оружие. На требование пришедших немедленно ехать с ними великая княгиня сказала, что должна сделать распоряжения и проститься с сестрами. Настоятельница собрала всех сестер обители и попросила отца Митрофана отслужить молебен. Потом, обратясь к революционерам, пригласила их войти в церковь, но оставить оружие у входа. Они нехотя сняли винтовки и последовали в храм.

   С императорской семьей на крыльце Солдатенковской больницы (ныне Боткинская). 1914 г.

   Весь молебен Елизавета Федоровна простояла на коленях. После окончания службы она сказала, что отец Митрофан покажет им все постройки обители и они могут искать то, что хотят найти. Конечно, они ничего не нашли, кроме келий сестер и госпиталя с больными. После их ухода Елизавета Федоровна сказала сестрам: «Очевидно, мы недостойны еще мученического венца». «В другой раз, – вспоминает матушка Надежда, – пьяный предводитель толпы красноармейцев кричал и оскорблял Елизавету Федоровну. И услышал тихий ответ, что она здесь для того, чтобы служить всем. Тогда он потребовал, чтобы матушка служила ему. Она стала на колени, промыла и перевязала ему гнойную рану внизу живота. И сказала, что через день необходимо повторить перевязку, иначе будет заражение крови. Толпа и ее главарь протрезвели на глазах. Иссяк поток ругани. Все смолкли и ушли совсем с другими лицами».
   Но ничто не могло вывести ее из равновесия, поколебать ее мир, в основе которого была глубочайшая благодарность Богу за все, и особенно за то, что Он даровал ей истинную Православную веру. В апреле 1916 года она написала Николаю II: «Сегодня двадцать пять лет, как я присоединилась к нашей возлюбленной Церкви… а через месяц будет уже двадцать пять лет, как я в Москве. И все они растворяются в глубочайшей благодарности Богу, нашей Церкви и тем благородным примерам, которые я могла видеть в истинно православных людях. Я чувствую себя настолько ничтожной и недостойной безграничной любви Божией и той любви, которая меня окружает в России, – даже минуты скорби были освещены таким утешением, а незначительные недоразумения, естественные среди людей, были сглажены с такой любовью, что я могу только повторять: “Слава Богу за все, за все!”»
   К 1917 году события развивались не в лучшую сторону для России. Разразился революционный бунт. В Москве, Петрограде и многих других городах России царил революционный хаос. Все происходящее воскрешало в памяти ужасы революции 1905 года. Та, первая, революция отняла у Елизаветы Федоровны мужа. Этой суждено было отнять у нее жизнь. Над ней и над всеми членами царской семьи все больше сгущались тучи. В письме графине Александре Олсуфьевой Елизавета Федоровна признается: «То, что мы живем, является неизменным чудом». В этом году Елизавета Федоровна сняла с себя звание председателя Императорского Православного Палестинского Общества, дабы не подвергать членов Общества опасностям, так как императорская семья начинает подвергаться преследованиям и репрессиям. Близкие великой княгини пытаются искать способы спасти ее.

Москва в 1917 г. Москворецкая улица

   Тверская улица (вдали виден Страстной монастырь, снесенный в 1937 г.)
   1917 г.

   После Февральской революции кайзер Вильгельм, в молодости влюбленный в принцессу Эллу, добился разрешения на ее выезд из России. Большевистская власть не только не возражала, но даже готова была содействовать отъезду. Летом 1917 года к великой княгине приехал шведский министр, который, по поручению кайзера, должен был уговорить ее уехать из все более неспокойной России. Тепло поблагодарив министра за заботу, Елизавета Федоровна совершенно спокойно сказала, что не может оставить свою обитель и вверенных ей Богом сестер и больных и что она твердо решила остаться в России и разделить ее судьбу. И действительно, до конца дней своих она оставалась с любимой ею Россией и русским народом.
   Уже после подписания Брест-Литовского мира в марте 1918 года германское правительство добилось от Советов разрешения на выезд великой княгини Елизаветы Федоровны в Германию. Посол Германии в России граф Мирбах дважды пытался с ней увидеться, но она отказала ему как представителю противника в войне и передала категорический отказ уехать из России со словами: «Я никому ничего дурного не сделала. Буди воля Господня!»
   Матушка Надежда вспоминает: «Муж одной женщины, которая у нас лечилась и выздоровела, предложил матушке тайно увезти ее из Москвы на санях. Она ответила с благодарной улыбкой: “Но сани не смогут вместить всех моих сестер”».
   Отречение императора Николая II от престола было большим ударом для Елизаветы Федоровны. Она видела, в какую пропасть летит Россия, и горько плакала о русском народе и о дорогой ей царской семье. Но у нее не было и тени озлобления против неистовств возбужденной толпы. «Народ – дитя, он не повинен в происходящем, – кротко говорила она, – он введен в заблуждение врагами России». Все мысли свои великая княгиня устремила к Небесному Царю. Она молила его о спасении России. К этому времени относится последнее письмо великой княгини своей сестре, принцессе Виктории: «Господни пути являются тайной, и это поистине великий дар, что мы не можем знать всего будущего, которое уготовано для нас. Вся наша страна раскромсана на маленькие кусочки. Все, что было собрано веками, – уничтожено, и нашим собственным народом, который я люблю всем моим сердцем. Действительно, они морально больны и слепы, чтобы не видеть, куда мы идем. И сердце болит, но я не испытываю горечи. Можешь ли ты критиковать или осудить человека, который находится в бреду, безумного? Ты только можешь жалеть его и жаждать найти для него хороших попечителей, которые могли бы уберечь его от разгрома всего и от убийства тех, кто на его пути».
   Никогда не было на богослужении в обители столько народа, как перед Октябрьским переворотом. Шли не столько за тарелкой супа или медицинской помощью, сколько за утешением и советом «Великой матушки». Елизавета Федоровна всех принимала, выслушивала, укрепляла. Люди уходили от нее умиротворенными и ободренными. Из медикаментов выдавали в ограниченном количестве перевязочный материал и лекарства первой необходимости.
   Спокойствие обители было затишьем перед бурей. Сначала в обитель прислали анкеты – опросные листы для всех, кто проживал и находился на лечении: имя, фамилия, возраст, социальное происхождение и так далее. После этого были арестованы несколько человек из больницы. Затем объявили, что сирот переведут в детский дом. Теперь Елизавета Федоровна уже хорошо знала, что ее ждет. Когда после большевистского переворота отец Серафим (Кузнецов), помогавший ей с разработкой Устава для обители, а впоследствии сопровождавший гроба алапаевских мучеников за границу, предложил ей укрыться в Алапаевске в старообрядческих скитах, где у него были хорошие знакомые, Елизавета Федоровна отказалась, но прибавила: «Если меня убьют, то прошу вас, похороните меня по-христиански».
   После Октябрьского переворота стало окончательно понятно, что дни Марфо-Мариинской обители и ее настоятельницы сочтены. Уже были арестованы многие августейшие родственники, в далекий Тобольск отправлена царская семья. Но до апреля 1918 года большевики вели себя по отношению к обители на Ордынке на удивление корректно, обитель не трогали. Напротив, сестрам оказывали уважение, два раза в неделю к обители подъезжал грузовик с продовольствием, привозили черный хлеб, вяленую рыбу, овощи. Обитель просуществовала вплоть до 1926 года – один этот факт свидетельствует об уважении новой власти к ее августейшей настоятельнице. Однако все понимали, что принадлежность Елизаветы Федоровны к царской фамилии не может не отразиться на дальнейшей судьбе созданной ею обители. Все вокруг были испуганы, покровители и состоятельные дарители теперь боялись оказывать помощь обители.
   Великая княгиня во избежание провокаций почти не выходила за ворота, сестрам также было запрещено выходить на улицу. Однако установленный распорядок дня обители не менялся, только длиннее стали службы, усерднее молитва сестер. Отец Митрофан каждый день служил в переполненной церкви Божественную литургию, было много причастников. Некоторое время в обители находилась чудотворная икона Божией Матери Державная, обретенная в подмосковном селе Коломенское в день отречения императора Николая II от престола. Перед иконой совершались соборные моления.
   Приход к власти большевиков, сопровождавшийся в Москве расстрелом святынь Кремля, в котором укрылись восставшие юнкера, совпал по времени с избранием первого за два века патриарха. Елизавета Федоровна, присутствовавшая на службе, во время которой Святейший давал благословение, писала графине Олсуфьевой: «Господь опять Своей великой милостью помог нам пережить дни внутренней войны, и сегодня я имела безграничное утешение молиться… и присутствовать на Божественной службе, когда наш патриарх давал благословение. Святой Кремль, с заметными следами этих печальных дней, был мне дороже, чем когда бы то ни было, и я почувствовала, до какой степени Православная Церковь является настоящей Церковью Господней. Я испытывала такую глубокую жалость к России и ее детям, которые в настоящее время не ведают, что творят. Разве это не больной ребенок, которого мы любим во сто крат больше во время его болезни, чем когда он весел и здоров? Хотелось бы понести его страдания, научить его терпению, помочь ему. Вот что я чувствую каждый день. Святая Россия не может погибнуть. Но Великой России, увы, больше нет. Мы… должны устремить свои мысли к Небесному Царствию… и сказать с покорностью: “Да будет воля Твоя”. Господь нашел, что нам пора нести Его крест. Постараемся быть достойными этой радости».

Молебен у Никольских ворот Московского Кремля, который служит новоизбранный патриарх Московский и всея России Тихон. 1918 г.

Последняя прижизненная фотография Елизаветы Федоровны. Рождество 1917 г.

К этому времени великая княгиня уже догадывалась о своей судьбе и была к ней готова. «Я не экзальтированная, мой друг, – писала она графине Александре Олсуфьевой в апреле 1918 года, за несколько дней до ареста. – Я только уверена, что Господь, Который наказывает, есть тот же Господь, Который и любит. Я много читала Евангелие, и если осознать ту великую жертву Бога Отца, Который послал Своего Сына умереть и воскреснуть за нас, то тогда мы ощутим присутствие Святаго Духа, Который озаряет наш путь. И тогда радость становится вечной, даже если наши бедные человеческие сердца и наши маленькие земные умы будут переживать моменты, которые кажутся очень страшными. Подумайте о грозе. Какие величественные и страшные впечатления. Некоторые боятся, другие прячутся, некоторые гибнут, а иные же видят в этом величие Бога. Не похоже ли это на картину настоящего времени?»

Арест и кончина

   24 апреля 1918 года на третий день Пасхи, в день празднования Иверской иконы Божией Матери, которую Елизавета Федоровна так почитала, ее арестовали и немедленно вывезли из Москвы.
   В этот день Святейший Патриарх Тихон посетил Марфо-Мариинскую обитель, где служил Божественную литургию и молебен. После службы патриарх до четырех часов дня находился в обители и беседовал с настоятельницей и сестрами. Это было последнее благословение и напутствие главы Русской Православной Церкви Елизавете Федоровне перед крестным путем на Голгофу. Почти сразу после отъезда патриарха Тихона к обители подъехала машина с комиссаром и красноармейцами-латышами. Елизавете Федоровне приказали ехать с ними. На сборы дали полчаса. Настоятельница успела лишь собрать сестер в больничной церкви святых Марфы и Марии и дать им последнее благословение. Плакали все присутствующие, зная, что видят свою матушку и настоятельницу в последний раз. Очень бледная, но без слез, Елизавета Федоровна благодарила сестер за самоотверженность и верность и просила отца Митрофана не оставлять обители и служить в ней до тех пор, пока это будет возможным. Сестрам тихо сказала: «Не плачьте, на том свете увидимся».
   Из воспоминаний матушки Надежды: «Накануне дня ее ареста она встала на клирос, что было неожиданно для всех, и пела вместе с сестрами. Всех поразила сила и красота ее голоса. Приехали за ней на третий день Пасхи – Иверская Божия Матерь, наш престольный праздник. Тут же вся обитель узнала, сбежались все. Она попросила дать ей два часа – все обойти, сделать распоряжения. Дали полчаса. Все молились на коленях в больничной церкви вместе с батюшкой, а как стали ее забирать – сестры бросились наперерез: “Не отдадим мать!” Вцепились в нее, плач, крик! Кажется, не было сил, чтобы их оторвать. Отбили всех прикладами. Повели ее к машине вместе с келейницей Варварой и сестрой Екатериной. Батюшка стоит на ступенях, слезы градом по лицу, и только благословляет их, благословляет… И сестры бежали за машиной, сколько хватило сил, некоторые прямо падали на дорогу… Вскоре письмо мы от нее получили. А во второй раз – письмо для всех, батюшке и 105 записочек, по числу сестер. И каждой – по ее характеру изречения из Библии, из Евангелия и от себя. Всех сестер, всех своих детей она знала! Позже еще посылка пришла – булочки для всех нас. Долгое время ничего мы не знали, только батюшка благословил поминать ее как усопшую».
   Узнав о случившемся, патриарх Тихон пытался через различные организации, с которыми считалась новая власть, добиться освобождения великой княгини. Но старания его оказались тщетными. Все члены императорского дома были обречены. Елизавету Федоровну и ее спутниц направили по железной дороге в Пермь. Вот выдержка из того длинного письма, которое она написала сестрам своей обители по пути в ссылку, на другой день после ареста:
   «Господи, благослови, да утешит и укре пит всех вас Воскресение Христово… Да сохранит нас всех с вами, мои дорогие, преподобный Сергий, святитель Димитрий и святая Евфросиния Полоцкая… Не могу забыть вчерашний день, все дорогие милые лица. Господи, какое страдание в них, о, как сердце болело! Вы мне становитесь каждую минуту дороже. Как я вас оставлю, мои деточки, как вас утешить, как укрепить? Помните, мои родные, все, что я вам говорила. Всегда будьте не только мои дети, но послушные ученицы. Сплотитесь и будьте как одна душа, все для Бога, и скажите, как Иоанн Златоуст: «Слава Богу за все!» Старшие сестры, объединяйте сестер ваших. Просите патриарха Тихона “цыпляточек” взять под свое крылышко. Устройте его в моей средней комнате. Мою келью – для исповеди, и большая – для приема… Ради Бога, не падайте духом. Божия Матерь знает, отчего Ее Небесный Сын послал нам это испытание в день Ее праздника… только не падайте духом и не ослабевайте в ваших светлых намерениях, и Господь, Который нас временно разлучил, духовно укрепит. Молитесь за меня, грешную, чтобы я была достойна вернуться к моим деткам и усовершенствовалась для вас, чтобы мы все думали, как приготовиться к Вечной жизни.
   Вы помните, как я боялась, что вы слишком в моей поддержке находите крепость для жизни, и я вам говорила: “Надо побольше прилепиться к Богу. Господь говорит: Сын Мой, отдай сердце твое Мне, и глаза твои да наблюдают пути Мои (Притч. 23, 26). Тогда будь уверен, что все отдашь Богу, если отдашь Ему свое сердце, то есть самого себя”.
   Теперь мы переживаем одно и то же и невольно только у Него находим утешение нести наш общий крест разлуки. Господь нашел, что нам пора нести Его крест. Постараемся быть достойными этой радости. Я думала, что мы будем так слабы, не доросли нести большой крест. Господь дал, Господь и взял, как угодно было Господу, так и сделалось, да будет имя Господне благословенно! (Иов. 1, 21).
   Какой пример дает нам святой Иов своей покорностью и терпением в скорбях! За это Господь потом дал ему радость. Сколько примеров такой скорби у святых отцов во святых обителях, но потом была радость. Приготовьтесь к радости быть опять вместе. Будем терпеливы и смиренны. Не ропщем и благодарим за все. Ваша постоянная богомолица и любящая мать во Христе».
   В Перми великая княгиня с сестрами были помещены в Успенском женском монастыре. Пермские монахини делали все возможное, чтобы облегчить положение узниц. Большим утешением для великой княгини было ежедневное посещение монастырских богослужений. Но пребывание в Перми не было длительным – вскоре их повезли дальше, в Алапаевск. На пути туда была кратковременная остановка в Екатеринбурге, где одной из сестер удалось близко подойти к Ипатьевскому дому и через щель в заборе увидеть даже самого государя.
   В Екатеринбурге Варвару Яковлеву и Екатерину Янышеву, спутниц Елизаветы Федоровны, вызвали в Областной совет и предложили им идти на свободу. Обе умоляли вернуть их к великой княгине. Тогда чекисты стали пугать их пытками и мучениями, которые предстоят всем, кто останется с ней. Екатерина Янышева испугалась этих угроз и вскоре была освобождена. Варвара Яковлева сказала, что готова дать подписку даже своей кровью, что желает разделить судьбу своей матушки настоятельницы. Так крестовая сестра Марфо-Мариинской обители Варвара Яковлева сделала свой выбор и присоединилась к узникам, ожидавшим решения своей участи. Одной из первых пошла она по стопам великой княгини и стала служить ближним в основанной Елизаветой Федоровной обители. Она была келейницей настоятельницы и одной из самых близких ей сестер, но не гордилась этим, оставаясь ласковой и доступной для всех. Близкие Елизаветы Федоровны хорошо знали ее и называли Варей. Откуда и из какой среды пришла в обитель сестра Варвара, неизвестно. За своей матушкой настоятельницей она добровольно пошла на страдание и смерть, исполнив завет Господа: Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих (Ин. 15, 13).

   Инокиня Варвара (Яковлева)

   Узниц поместили в Ново-Тихвинском женском монастыре, но и здесь пребывание их было недолгим. Вскоре их перевезли в заштатный город Алапаевск. Той же весной были привезены в Екатеринбург из вятской ссылки и поселены в грязной городской гостинице будущие Алапаевские мученики: великий князь Сергей Михайлович со своим секретарем Ф. М. Ремезом, великими князьями Иоанном, Константином и Игорем, сыновьями великого князя Константина Константиновича, а также князь В. П. Палей, сын великого князя Павла Александровича от второго брака. Все они были привезены в Алапаевск 7 (20) мая и помещены вместе с Елизаветой Федоровной и инокиней Варварой в здании Напольной школы на окраине города.
   Сначала режим содержания заключенных не был очень жестким – узники пользовались относительной свободой, могли ходить по городу, посещать церковь, сажать цветы и возделывать огород. Им даже дозволялось общаться с местным населением. Так, местные жители, жалея узников, приносили им еду, когда позволяла охрана. Сохранилось полотенце грубого деревенского полотна с вышивкой и надписью: «Матушка великая княгиня Елизавета Федоровна, не откажись принять, по старому русскому обычаю, хлеб-соль от верных слуг царя и Отечества, крестьян Ново-Алапаевской волости Верхотурского уезда». Мария Артемовна Чехомова, которой было в ту пору десять лет, вспоминала: «Бывало, мама соберет в корзиночку яичек, картошечки, шанечек напечет, накроет сверху чистой тряпочкой и посылает меня. Ты, говорит, по дороге им еще цветочков нарви… Пускали не всегда, но если пускали, то часов в одиннадцать утра. Принесешь, а охранники у ворот не пускают, спрашивают: “К кому ты?” – “Вот, матушкам покушать принесла…” – “Ну, ладно, иди”. Матушка выйдет на крыльцо, возьмет корзиночку, а у самой слезы текут, отвернется, смахнет слезу: “Спасибо, девочка милая, спасибо!”» В одну из встреч великая княгиня подарила Маше отрез розовой ткани на платье.

   Здание Напольной школы. Начало ХХ в.

   Но такой мягкий режим заключения продолжался недолго. Стремительное продвижение из Сибири на Урал белых войск вызвало череду серийных убийств членов дома Романовых. Первым был казнен в Перми великий князь Михаил Александрович. В ночь на 31 мая (13 июня) 1918 года вместе с личным секретарем Н. Н. Джонсоном он был тайно вывезен из гостиницы «Королевские номера» и в лесу расстрелян пермскими чекистами. 21 июня положение алапаевских узников резко изменилось к худшему: у них отобрали личные вещи и деньги, прогулки вне школьной ограды были запрещены. С ними перестали церемониться, начали обращаться как с приговоренными к смерти. Все понимали, что страшная развязка приближается. Матушка настоятельница готовилась к этому исходу. Она много трудилась в огороде, вышивала и постоянно молилась.
   4 (17) июля 1918 года последовало Екатеринбургское злодеяние. В Ипатьевском доме были зверски убиты все члены царской семьи и верные им слуги. А на следующую ночь было назначено и убийство в Алапаевске.
   5 (18) июля ближе к полуночи узникам велели собираться якобы для переезда в Синячихинский завод (как и царской семье днем раньше, им объявили, что перевозят их в более безопасное место), погрузили на две подводы, но в полуторе километрах от Алапаевска свернули в небольшой сосновый лесок, к заброшенной шахте Нижне-Селимского рудника глубиной около семидесяти метров. Великому князю Сергею Михайловичу, оказавшему сопротивление, прострелили руку, а остальных, не тратя пуль, сбросили вниз.
   Первой была великая княгиня Елизавета. Потом, на допросах, участники убийства показали единодушно, что ее последними словами были те самые, выбитые на кресте мужа: «Отче, отпусти им…». Елизавета Федоровна упала не на дно шахты, а на выступ, который находился на глубине пятнадцати метров. Все узники, сброшенные в шахту, кроме убитого при сопротивлении Сергея Михайловича и погибшего от взрыва одной из брошенных в яму гранат Федора Ремеза, еще очень долгое время оставались живы. Скончались они в страшных мучениях от жажды, голода и ран. Один из крестьян, случайно оказавшийся свидетелем убийства, говорил, что из глубины шахты слышались звуки Херувимской, которую пели страдальцы перед переходом в вечность.
   Для верности в шахту кинули несколько ручных гранат, но тут из жуткой глубины донеслось пение тропаря Честному Кресту «Спаси, Господи, люди Твоя». Шахту тут же завалили хворостом, подожгли, но пение продолжалось. Чекисты в ужасе начали забрасывать шахту камнями, а потом бежали с места преступления (двое из них позже сошли с ума), но еще долго слышались голоса и стоны из заброшенной шахты…

Алапаевский монастырь Новомучеников и Исповедников Российских. Часовня святой Елизаветы

Так в день обретения мощей преподобного Сергия Радонежского, небесного покровителя великого князя Сергея Александровича, его супруга закончила свой земной путь и увенчалась мученическим венцом. Вместе с ней его удостоилась и ее верная спутница, сестра Варвара.

Последнее путешествие

В сентябре 1918 года в Алапаевск вошла Белая армия, которой командовал адмирал Колчак. Сразу же было открыто дело об убийстве царской семьи и членов Дома Романовых. 8 октября из заброшенной шахты Нижняя Селимская извлекли тело Ф. М. Ремеза, 9 октября – инокини Варвары и князя В. П. Палея, 10 октября – великих князей Константина Константиновича, Игоря Константиновича и Сергея Михайловича, 11 октября – великой княгини Елизаветы Федоровны и великого князя Иоанна Константиновича. Их тела лежали рядом. Тут же нашли две чудом неразорвавшиеся гранаты. Голова Ивана Константиновича была перевязана – великая княгиня, сама сильно израненная, сделала ему перевязку, оторвав от своего апостольника часть ткани. И в жерле ледяной шахты, едва живая после всех издевательств, переломов, травм, полученных при падении с пятнадцатиметровой высоты, она не изменила делу своей жизни и продолжала сострадать, утешать, оказывать помощь тому, кто рядом. Такова была сила ее любви к Богу и к человеку. Пальцы правой руки преподобномучениц великой княгини Елизаветы Федоровны и сестры Варвары, а также князя Иоанна Константиновича были сложены для крестного знамения.

   Алапаевская шахта. Конец 20-х гг.

   Медицинская экспертиза тел показала, какой страшной смертью умирали страдальцы, стало очевидным также, что перед тем, как сбросить в шахту, страдальцев жестоко избили. У Елизаветы Федоровны в головной полости по вскрытии кожных покровов обнаружены кровоподтеки: на лобной части – величиной в детскую ладонь и в области левой теменной кости – величиной в ладонь взрослого человека; кровоподтеки в подкожной клетчатке, в мышцах и на поверхности черепного свода. Кости черепа целы.
   После осмотра Алапаевские мученики были обмыты и одеты в убогие белые саваны. 18 (31) октября простые деревянные гробы поставили в кладбищенскую церковь города Алапаевска, где духовенство города постоянно совершало панихиды и читалась Псалтирь. Вечером этого же дня при огромном стечении народа была отслужена всенощная. На следующее утро с пением «Святый Боже» гробы понесли в Свято-Троицкий собор города Алапаевска, где была отслужена заупокойная Литургия, а сразу же вслед за ней совершено отпевание. Под общенародное пение «Святый Боже», печальный перезвон колоколов и звуки духовой военной музыки «Коль славен наш Господь в Сионе» гробы были перенесены в склеп, устроенный в южной стороне алтаря, вход в который тут же замуровали кирпичом. Распоряжение о месте погребения сделал адмирал А. В. Колчак. Но недолго покоились здесь тела страдальцев. Красная армия наступала, и необходимо было перевезти их в более безопасное место. Занялся этим отец Серафим (Кузнецов), игумен Алексеевского скита Пермской епархии, друг и духовник великой княгини. Он обратился к адмиралу Колчаку за разрешением на перевозку тел. Разрешение это было им получено.

Алапаевск (вдали виден Свято-Троицкий собор). 1928 г.

Атаман Семенов, главнокомандующий всеми вооруженными силами Российской Восточной окраины, выделил для этого вагон и дал пропуск, и 1 (14) июля 1919 года началось долгое путешествие останков, закончившееся лишь на Святой Земле. Отец Серафим вместе с двумя послушниками Серафимо-Алексеевского скита погрузил гробы с останками страдальцев в товарный вагон поезда, отправлявшегося в сторону Сибири. Впоследствии со слов игумена Серафима инокиня Серафима (Путятина) так рассказывала об этом страшном путешествии: «Вагон его передвигался вместе с фронтом: проедет вперед верст двадцать пять, а потом откатится верст на пятнадцать, и так далее. Благодаря пропуску… его постоянно отцепляли и прицепляли к разным поездам, в общем, содействуя его продвижению к конечной цели. Путешествие продлилось три недели, и невозможно представить себе, что пережили за это время отец Серафим и его два спутника, провожавшие свой страшный груз. Из щелей пяти гробов постоянно сочилась жидкость, распространявшая ужасный смрад. Поезд часто останавливался среди поля, тогда они собирали траву и вытирали ею гробы. Жидкость же, вытекавшая из гроба великой княгини, благоухала, и они бережно собирали ее, как святыню, в бутылочки». Много позже отец Серафим рассказывал игумении Гефсиманской обители в Иерусалиме матушке Варваре, что во время всего пути великая княгиня Елизавета Федоровна не раз являлась ему и направляла его.

Игумен Серафим (Кузнецов)

   Старая Чита

   17 (30) августа 1919 года тела мучеников прибыли в Читу и были доставлены в Покровский женский монастырь. «Когда гробы надо было скрыть на несколько месяцев, прежде чем они могли покинуть Сибирь, они были спрятаны в женском монастыре, где их открыли, так как это было необходимо, и тело нашей Эллы не было подвергнуто тлению, только высохло. Монахини обмыли его и переменили погребальные одежды на монашеское одеяние. И, таким образом, она теперь одета так, как она хотела быть, так, как она всегда собиралась, как она мне говорила раньше, совершенно уйти из мира и закончить свои дни как монахиня, – после того как ее Дом был бы окончательно устроен», – писала сестра великой княгини принцесса Виктория брату Эрнсту 27 января 1921 года из Порт-Саида.
   Тайно сняв доски пола предоставленной ему кельи, игумен Серафим вместе с послушниками вырыл неглубокую могилу и составил в нее в ряд все гробы, присыпав их сверху небольшим слоем земли. В этой келье он и жил. Капитан Павел Булыгин вспоминал: «Я провел многие часы в его келье и даже спал там несколько раз. Те ночи в монастырских стенах были особенным переживанием для городского жителя. Я никогда не забуду старинных деревянных построек на фоне хвойного леса и тех облитых голубым лунным светом снежных пространств монастырского кладбища с резко очерченными на них тенями хвойных деревьев и могильных крестов… Я находился менее чем на фут от гробов, когда я спал в его келье на раскинутой на полу шинели. Однажды ночью я проснулся и увидел, что монах сидит на краю своей постели. Он выглядел таким худым и изможденным в своей длинной белой рубашке. Он тихо говорил: “Да, да, ваше высочество, совершенно так”… Он определенно разговаривал во сне с великой княгиней Елизаветой».
   В Чите гробы страдальцев пробыли шесть месяцев. Но Красная армия снова наступала, и останки убиенных страстотерпцев необходимо было увозить уже за пределы России. Оставлять их было опасно. По распоряжению генерала М. К. Дитерихса, предстояло вывозить тела мучеников в Китай. С соблюдением строжайшей тайны гробы были подняты, погружены и отправлены среди полнейшего расстройства железнодорожного транспорта. Путь этот начался 26 февраля (5 марта) 1920 года. Поезд тащился медленно, передвигаясь вместе с фронтом. По дороге у границы Китая на поезд напала банда красных. Бандиты успели даже сбросить на железнодорожный путь гроб с телом великого князя Иоанна Константиновича. К счастью, подоспевшие китайские солдаты помогли отбить нападавших.
   После утомительного и опасного путешествия вагон с гробами пересек границу и достиг Харбина. Императорский посланник в Китае князь Н. А. Кудашев вспоминал: «Как официальному лицу, мне пришлось поехать в Харбин, чтобы их опознать и составить протокол. Трудно себе представить ужас, который мне пришлось испытать: тела убитых пролежали в шахте целый год… По прибытии в Харбин тела были в состоянии полного разложения – все, кроме великой княгини, которая была совершенно нетленна. Гробы открыли и поставили в русской церкви. Когда я вошел в нее, мне чуть не стало дурно, а потом была сильная рвота. Великая княгиня лежала, как живая, и совсем не изменилась с того дня, как я перед отъездом в Пекин прощался с ней в Москве, только на одной стороне лица был большой кровоподтек от удара при падении в шахту. Я заказал для них настоящие гробы и присутствовал на похоронах. Зная, что великая княгиня всегда выражала желание быть погребенной в Гефсимании в Иерусалиме, я решил исполнить ее волю – послал прах ее и ее верной послушницы в Святую Землю, попросив монаха (имеется в виду отец Серафим. – Ред.) проводить их до места последнего упокоения и тем самым закончить начатый подвиг».

Русский Свято-Никольский собор г. Харбина (разрушен в 1966 г.)

3 (16) апреля 1920 года гробы страдальцев прибыли в Пекин, где на вокзале их встретил начальник Русской Духовной Миссии архиепископ Иннокентий. С крестным ходом их перенесли в церковь святого Серафима Саровского, которая находилась на кладбище Духовной Миссии, в двух километрах от города. После заупокойной службы гробы опечатали печатями Русской Духовной Миссии и временно поместили в одном из склепов кладбища. Для постоянного погребения было решено соорудить подобающий склеп под амвоном храма преподобного Серафима Саровского, и сразу же началось его устройство. Средства для этого дал атаман Семенов. Вскоре после прибытия отец Серафим написал ему письмо с уведомлением, что благополучно пересек границу, и с благодарностью за содействие. В ответ Семенов писал: «Уважаемый отец Серафим. Письмо Ваше получил и с великою радостью и душевным облегчением узнал, что наконец Господь Бог помог Вам довести Ваше великое дело если не до конца, то до безопасного пункта… Для содействия по всем нужным вопросам и для присутствования, от моего имени, в дальнейшем сопровождении в Россию останков августейших мучеников я командирую вместе с сим в Пекин генерал-майора князя Тумбаир-Малиновского. Прошу Вас помянуть меня в своих святых молитвах. Уважающий Вас Семенов». Но, к сожалению, этому возвращению не суждено было сбыться. В России утвердилась власть большевиков, и останки Алапаевских страдальцев остались в Пекине. Другая судьба ждала гробы с нетленными мощами двух преподобномучениц – по желанию сестры Елизаветы Федоровны Виктории они были отправлены в Иерусалим.

   Храм прп. Серафима Саровского на кладбище Пекинской Духовной Миссии

   Благодаря хлопотам принцессы Виктории, 4 (17) ноября 1920 года гробы были отправлены из Пекина в Тяньтзинь, откуда на следующий день пароходом – в Шанхай. В Шанхай прибыли на третий день, а через месяц, 2 (15) декабря их уже отправили морем дальше. Все это время при мощах безотлучно пребывали игумен Серафим и два его послушника – Максим Канунников и Серафим Гневашев, а также член следственной комиссии А. П. Куликов. В январе 1921 года они переплыли Суэцкий канал и прибыли в египетский город Порт-Саид, где к ним присоединились принцесса Виктория с супругом Людвигом и дочерью Луизой.
   Подвиг отца Серафима с двумя помощниками стал известен ближайшим родственникам великой княгини Елизаветы Федоровны. Высокая оценка личности русского игумена звучит в письме принцессы Виктории брату, великому герцогу Гессен-Дармштадтскому Эрнсту Людвигу от 31 декабря 1920 года: «Один хороший игумен Серафимо-Алексеевского монастыря Пермской епархии, отец Серафим, сопровождает гробы в Иерусалим. Ему было поручено генералом Дитерихсом руководить их перенесением из собора в Алапаевске, где они находились до тех пор, пока Белая армия не должна была эвакуироваться из этого района. И он уже не оставлял их с тех пор. Они двинулись из Алапаевска в июле 1919 года и после многих препятствий достигли Пекина в апреле 1920 года. Действительно, преданный человек».
   «Здесь есть греческая церковь, – сообщала принцесса Виктория брату на следующий день после прибытия в Порт-Саид, – и гробы на ночь были оставлены там. Мы пошли в церковь. Задрапированные в черное, они только что были установлены в маленькой боковой часовне. Там были: отец Серафим, монах, который ни разу не оставил их еще с Алапаевска; греческий священник и несколько русских людей. Было очень тихо и уединенно и спокойно в этой маленькой часовне. Только по одной свече горело у изголовья каждого гроба. Казалось таким странным идти при лунном свете в этом отдаленном городе, через пустые улицы – идти и встретить все, что осталось от нашей дорогой Эллы… Наружные гробы сделаны из дерева – китайского тика, с медной окантовкой, и большой медный православный крест на них, и наверху, в голове Эллы, укреплена в простой тиковой рамке ее хорошая фотография в одеянии сестры, и медная корона над ней. Гроб Вари – без портрета, но такой же, только меньше. Если ты помнишь, она была маленькой… Этим утром гробы будут отправлены опять товарным поездом в специальном вагоне, который будет переправлен паромом через канал… Монах и его два послушника едут в вагоне. По прибытии нас встретят катафалки и духовенство, и после короткой службы мы должны будем поехать через город к русской церкви святой Марии Магдалины, которая расположена возле Гефсиманского сада, около четырех километров от станции. Патриарх и церковные власти предложили, чтобы гробы были поставлены в церковь на несколько дней и что я должна решить на месте, где их потом лучше установить. Будет большое богослужение, когда их будут переносить из храма туда. Я надеюсь, что найду там склеп под церковью, где они могут оставаться до тех пор, пока их можно будет повезти в Москву».
   Из Порт-Саида гробы в специальном вагоне отправили в Иерусалим, куда они прибыли 15 (28) января 1921 года. Здесь тела преподобномучениц торжественно встретили русское и греческое духовенство, английские власти, местные жители и многочисленные русские паломники, которых революция застала в Иерусалиме. Гробы на автомобилях повезли в город, по дороге их встретил крестный ход монахинь Горненского и Елеонского монастырей. Тела были привезены в русскую церковь равноапостольной Марии Магдалины в Гефсимании. Два дня при них служились панихиды, а 15 (30) января Иерусалимский патриарх Дамиан совершил заупокойную Литургию и на великом входе прочел разрешительную молитву убиенным. После окончания Литургии он отслужил панихиду, а затем было совершено погребение. Местом упокоения была избрана крипта храма, с тех пор называемого русскими Царским. На освящении этого храма в 1888 году приезжали великий князь Сергий Александрович с супругой, великой княгиней Елизаветой Федоровной. Теперь, спустя 33 года, она нашла здесь упокоение. Описывая крипту, принцесса Виктория сообщала брату: «Помещение под храмом… все белое, сухое и вполне хорошо проветриваемое. Я заказала крепкую дверь в комнату. Она покрыта темной материей, и несколько икон висит на ней снаружи, и лампада перед ними. Отец Серафим живет в своей комнате рядом и имеет ключ, и, таким образом, он может туда входить и держать все там в порядке. Мне он очень нравится. Он такой преданный и верный и энергичный».

Панихида по великой княгине Елизавете Федоровне и инокине Варваре

Так закончилось, наконец, долгое земное странствование великой труженицы, не знавшей покоя и после смерти. Она упокоилась своими мощами там, где и хотела всегда почивать, – на Святой Земле, освященной земной жизнью Господа Иисуса Христа, Которого она так возлюбила и ради Которого предприняла столько трудов и подвигов во благо своих ближних и своей новой родины – России.

Почитание

31 октября 1981 года Русская Зарубежная Церковь причислила Елизавету Федоровну и ее верную спутницу Варвару к лику святых в чине священномучениц. Торжество прославления состоялось в Нью-Йоркском синодальном соборе Знамения Божией Матери, где находится кафедра первоиерарха РПЦЗ. Накануне канонизации гробницы мучениц решили вскрыть. Вскрытие производила специальная комиссия во главе с начальником Русской Духовной Миссии архимандритом Антонием (Граббе). К тому времени относится чудесное видение, бывшее архимандриту Антонию. Однажды случилось так, что он один остался у запаянных гробов, которые поставили на амвон перед Царскими вратами. Вдруг неожиданно он увидел, что к нему подходит великая княгиня Елизавета Федоровна и просит благословить ее. Пораженный, архимандрит Антоний машинально дал свое благословение, после чего видение исчезло. Когда открыли гроб с телом великой княгини, то помещение наполнилось благоуханием. По словам архимандрита Антония, чувствовался сильный запах как бы меда и жасмина. Мощи новомучениц оказались частично нетленными.
Патриарх Иерусалимский Диодор благословил совершить торжественное перенесение святых мощей из усыпальницы, где они до этого находились, в самый храм во имя святой равноапостольной Марии Магдалины. Назначили день 2 мая 1982 года – праздник святых жен-мироносиц. В этот день было совершено торжественное богослужение, во время которого употреблялись Святая Чаша, Евангелие и возду́хи, преподнесенные храму самой великой княгиней Елизаветой Федоровной, когда она была там вместе с мужем в 1888 году.

   Рака с мощами св. прпмц. Елизаветы находится с правой стороны солеи

   В 1992 году Архиерейский Собор Русской Православной Церкви причислил к лику святых новомучеников и исповедников Российских в чине преподобномучениц великую княгиню Елизавету и инокиню Варвару, установив празднование им в день их кончины 5 (18) июля.
   В 2004 году, когда исполнилось 140 лет со дня рождения великой княгини Елизаветы Федоровны и 95 лет с открытия созданной ею Марфо-Мариинской обители, мощи святых Елизаветы и Варвары были привезены в Россию со Святой Земли. Это была первая совместная акция, проводимая по благословению Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II и первоиерарха Русской Зарубежной Церкви митрополита Лавра. Тысячи верующих получили возможность прикоснуться к православной святыне и вспомнить эту удивительную женщину, так сильно любившую Россию и так много сделавшую для ее народа. Русская Православная Церковь за границей предоставила мощи святых преподобномучениц для поклонения российским верующим на полгода.
   25 июля, во время торжественного всенощного бдения, совершенного в храме Христа Спасителя митрополитом Крутицким и Коломенским Ювеналием в сослужении собора архиереев и множества священнослужителей Москвы при огромном стечении народа, состоялась встреча святых мощей, привезенных из аэропорта Домодедово. Вместе с российскими паломниками из Святой Земли в Москву прибыли инокини монастыря Святой равноапостольной Марии Магдалины Русской Православной Церкви за границей. После встречи святынь митрополит Крутицкий и Коломенский Ювеналий огласил послание Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II архипастырям, пастырям, монашествующим и всем верным чадам Русской Православной Церкви в связи с принесением в Россию святых мощей преподобномучениц великой княгини Елизаветы и инокини Варвары.
   Мощи пробыли в Москве до 5 августа, и ежедневно перед ними духовенством московских монастырей и приходов совершались молебны. Посетила великая святыня и Марфо-Мариинскую обитель, где сестры торжественно принимали свою первую настоятельницу и основательницу своей обители.

   Ковчег с десницей святой Елизаветы Федоровны

   Затем святыни самолетом доставили в города Дальневосточного федерального округа, с 6 по 14 августа они посетили Якутск, Анадырь, Магадан, Петропавловск-Камчатский, Южно-Сахалинск, Южно-Курильск и Владивосток. Во Владивостоке честные мощи святых угодниц были перенесены в специальный вагон-храм, в котором они продолжили путь по епархиям Русской Православной Церкви, посетив множество городов России, а также Белоруссии, Украины, Казахстана, Узбекистана, Таджикистана, Киргизстана, Азербайджана и стран Балтии. Святыня находилась в пределах Русской Православной Церкви до зимнего праздника Собора Новомучеников и Исповедников Российских [3 - Празднуется 25 января, если это день выпадет на воскресенье. В противном случае празднование переносится на ближайшее воскресенье, следующее после этой даты.] и в феврале 2005 года вернулась в Иерусалим.
   Очень почитают великую княгиню Елизавету в городе, освященном ее мученическим подвигом, – Алапаевске. Ежегодно накануне дня памяти преподобномучениц великой княгини Елизаветы и инокини Варвары там совершается крестный ход до места мученичества святых, которое отстоит от города на двенадцать километров. Ранним утром, затемно служится Литургия, после которой все собравшиеся выходят из храма. Крестный ход проходит мимо одноэтажной Напольной школы, в которой содержалась под стражей Елизавета Федоровна и ее соузники.

   Место убийства алапаевских узников. Современный вид

   Сегодня здесь по-прежнему школа и даже избирательный участок, но в одной из комнат стараниями находящегося рядом маленького женского монастыря создан музей. Затем, уже на окраине города, богомольцы минуют Екатерининскую церковь, в которой тела Алапаевских страдальцев омывали в октябре 1918 года доставшие их из шахты белогвардейцы. Рассвет застает верующих, когда они уже выходят из города и идут по лесной дороге в сторону Синячихинского завода – по тому же пути, по которому Елизавету Федоровну и бывших с ней везли для того, чтобы, избив, столкнуть живыми в шахту, а потом забросать там гранатами и сжечь накиданным в шахту хворостом.
   Примерно через три часа пути впереди показываются краснокирпичные строения монастыря во имя Новомучеников Российских, построенного вокруг шахты за последнее десятилетие. Еще в конце 90-х годов среди сосен возвышался только фундамент будущей церкви, а сейчас монастырь представляет собой несколько аккуратных корпусов, обнесенных красным забором. Здесь, приложившись к распятию на краю мемориальной шахты – в настоящее время это яма глубиной около двух метров – уставшие люди располагаются отдохнуть. Некоторые возвращаются на рейсовом автобусе обратно в Алапаевск, а большинство остается на Божественную литургию, которую в 9 утра служит архиепископ Екатеринбургский и Верхотурский. Один за другим подъезжают и паломнические автобусы, которых всегда бывает довольно много.

Поклонный крест, установленный в 1991 г. рядом с шахтой

Святую преподобномученицу Елизавету почитают не только в России, но и в родной стране ее матери и бабушки – Англии. В 1998 году в Лондоне, на западной стене Вестминстерского аббатства, в присутствии английской королевы состоялось торжественное открытие скульптур десяти величайших подвижников XX столетия. Среди них – русская великая княгиня Елизавета Федоровна, московская «Великая матушка», изображенная в ризе крестового сестричества Марфо-Мариинской обители.

Статуя святой Елизаветы на стене Вестминстерского аббатства в Лондоне

Памятник великой княгине Елизавете Федоровне, установленный в 1990 г. в Марфо-Мариинской обители. Скульптор Вячеслав Клыков

Тропарь и кондак святой великой княгине Елизавете и инокине Варваре

Тропарь, глас 1

Смире́нием досто́инство кня́жеское сокры́вши, богому́драя Елисаве́то, сугу́бым служе́нием Ма́рфы и Мари́и Христа́ почти́ла еси́. Милосе́рдием, терпе́нием и любо́вию себе́ предочи́стивши, яко же́ртва пра́ведная Бо́гу принесла́ся еси́. Мы же, чту́ще доброде́тельное житие́ и страда́ния твоя́, я́ко и́стинную наста́вницу усе́рдно про́сим тя: свята́я му́ченице Вели́кая Княги́не Елисаве́то, моли́ Христа́ Бо́га спасти́ и просвети́ти ду́ши на́ша.

Кондак, глас 5

От сла́вы ца́рственныя, взе́мши Крест Христо́в, прешла́ еси́ к сла́ве небе́сней, моля́щи за вра́гов, и обрела́ еси́ ра́дость ве́чную, свята́я му́ченице княги́не Елисаве́то, с Варва́рою му́ченицею. Те́мже мо́лим вас, моли́те о ду́шах на́ших.

Величание

Велича́ем вас, святи́и страстоте́рпицы Елисаве́то и Варва́ро, и чтим честна́я страда́ния ва́ша, я́же за Христа́ претерпе́ли есте́.

Акафист святой великой княгине Елизавете

Кондак 1

Избра́нная от ро́да держа́внаго дщерь Росси́йская, любо́вию изоби́льною и милосе́рдием Бо́гу и бли́жним до́бре послужи́вшая, за ве́ру во Христа́ Го́спода на́шего ду́шу свою́ положи́вшая и венце́м сла́вы Христо́вы украше́нная, восхваля́ем по́двиги и страда́ния твоя́, с любо́вию воспева́юще ти си́це: Ра́дуйся, свята́я преподобному́ченице Елисаве́то, красото́ Це́ркве Росси́йския, неве́стою Христо́вою бы́ти удосто́енная.

Икос 1

   А́нгельскою любо́вию Христа́ возлюби́вшая и Тому́ Едино́му служи́ти жела́вшая, измла́да ма́терию твое́ю поуча́емая, в труда́х, моли́твах и ми́лостыни о́браз доброде́телей яви́ла еси́. По кончи́не же ма́тере твоея́ и бли́жних сро́дников кре́стный путь, Го́сподем запове́данный уразуме́ла еси́. Те́мже дивя́щеся таково́му от ю́ности твоему́ избра́нию, со умиле́нием взыва́ем ти:
   Ра́дуйся, от ю́ности Христа́ возлюби́вшая;
   ра́дуйся, Христо́ва а́гнице избра́нная.
   Ра́дуйся, от роди́телей семена́ ве́ры прии́мшая;
   ра́дуйся, в стра́се Бо́жии и́ми воспита́нная.
   Ра́дуйся, доброде́тели ма́тере твоея́ унасле́дившая;
   ра́дуйся, трудолю́бию и милосе́рдию е́ю науче́нная.
   Ра́дуйся, се́рдцем в Бо́зе утвержде́нная;
   ра́дуйся, с ве́рою и упова́нием поне́сшая крест твой и Христу́ после́довавшая.
   Ра́дуйся, земли́ оте́чества твоего́ цве́те благоуха́нный;
   ра́дуйся, чистото́ю жи́зни твоея́ небеса́ возвесели́вшая.
   Ра́дуйся, избра́нная Бо́гом на служе́ние стра́ждущим;
   ра́дуйся, моли́твеннице на́ша пред Бо́гом.
   Ра́дуйся, свята́я преподобному́ченице Елисаве́то, красото́ Це́ркве Росси́йския, неве́стою Христо́вою бы́ти удосто́енная.

Кондак 2

Ви́де Госпо́дь благо́е се́рдца твоего́ изволе́ние, я́ко от ю́ности возжеле́ла еси́ жити́е проводи́ти во благоче́стии и чистоте́, к небе́сней красоте́ о́чи се́рдца твоего́ устремля́ющи и огнь любве́ к Бо́гу в себе́ воспламеня́ющи. Моли́твами твои́ми и на́ша сердца́ любо́вию к Бо́гу просвети́, да с тобо́ю воспое́м Ему́: Аллилу́иа.

Икос 2

   Ра́зумом свы́ше просвеща́ема, свята́я Елисаве́то, не убоя́лася еси́ оста́вити оте́чество, род и дом отца́ твоего́
   и в но́вое оте́чество всели́тися, егда́ бра́ком сочета́лася еси́ с росси́йским Вели́ким Кня́зем Се́ргием, да с ним Бо́гу послужи́ши, и вкупе́ с супру́гом твои́м в целому́дрии пожила́ еси́, и́стинную любо́вь к лю́дем росси́йским показу́ющи. Мы же с любо́вию взыва́ем ти си́це:
   Ра́дуйся, сла́вная от земли́ За́пада прише́лице;
   ра́дуйся, но́вую Отчи́зну – зе́млю Росси́йскую обре́тшая.
   Ра́дуйся, благове́рная княги́не, стране́ на́шей ве́рно послужи́вшая;
   ра́дуйся, в до́брых де́лех на́ших наста́внице.
   Ра́дуйся, в супру́жестве в любви́ и целому́дрии пожи́вшая;
   ра́дуйся, я́ко супру́гу твоему́ в де́лех благи́х помо́щница была́ еси́ му́драя.
   Ра́дуйся, супру́гом благочести́вым покрови́тельнице;
   ра́дуйся, матери́нскою любо́вию нас согрева́ющая.
   Ра́дуйся, за́поведи Госпо́дни испо́лнити возжеле́вшая;
   ра́дуйся, ре́вность по Бо́зе в сердца́х на́ших воспламеня́ющая.
   Ра́дуйся, красото́ю душе́вною и теле́сного всех возра́довавшая;
   ра́дуйся, всего́ ми́ра христиа́нскаго украше́ние.
   Ра́дуйся, свята́я преподобному́ченице Елисаве́то, красото́ Це́ркве Росси́йския, неве́стою Христо́вою бы́ти удосто́енная.

Кондак 3

Си́лою Боже́ственныя благода́ти во спасе́ние умудре́нная, ра́зумом твои́м позна́ла еси́ ве́ру и́стинную, княги́не ми́лостивая Елисаве́то, и во Святе́й Земли́ пребыва́ющи, утверди́лася еси́ в жела́нии прия́ти Правосла́вие, воспева́ющи просвети́вшему тя Бо́гу: Аллилу́иа.

Икос 3

   Иму́щи се́рдце, до́брей земле́ подо́бящееся, ве́ру Правосла́вную удо́бь восприя́ла еси́, те́мже свята́го Миропома́зания и Причаще́ния Святы́х Христо́вых Та́ин в пра́здник Воскреше́ния пра́веднаго Ла́заря сподо́билася еси́. Мы же, сла́вяще просве́щение твое́ благода́тию Свята́го Ду́ха, велича́ем тя:
   Ра́дуйся, в день Воскреше́ния пра́веднаго Ла́заря ве́ру Правосла́вную прия́вшая;
   ра́дуйся, пло́де благослове́нный Росси́йския земли́.
   Ра́дуйся, Миропома́занием Свята́го Ду́ха запечатле́нная;
   ра́дуйся, во Правосла́вии и́мя, да́нное ти от рожде́ния, сохра́ншая.
   Ра́дуйся, святе́й пра́ведней Елисаве́те тезоимени́тая;
   ра́дуйся, я́ко тоя́ житию́ усе́рдно в по́двизех подража́ла еси́.
   Ра́дуйся, сыново́м За́пада путь к и́стинней ве́ре показу́ющая;
   ра́дуйся, я́ко благочести́вии лю́дие земли́ Росси́йския па́мять твою́ любо́вию чтут.
   Ра́дуйся, ми́лостивая ма́ти, ми́лость у Влады́ки и Го́спода обре́тшая;
   ра́дуйся, и о на́шем поми́ловании усе́рдно моля́щаяся.
   Ра́дуйся, свет Боже́ственный в се́рдце свое́м носи́вшая;
   ра́дуйся, тьму жи́зни на́шея све́том Христо́вых за́поведей озаря́ющая.
   Ра́дуйся, свята́я преподобному́ченице Елисаве́то, красото́ Це́ркве Росси́йския, неве́стою Христо́вою бы́ти удосто́енная.

Кондак 4

Бу́ря зло́бы врага́ ро́да челове́ческаго не поколеба́ тя, свята́я, егда́ благове́рный супру́г твой му́ченически смерть претерпе́, ему́же сострада́ющи, ве́лие му́жество и христиа́нскую любо́вь яви́ла еси́. А́нгели же ду́шу супру́га твоего́ вознося́ще, поя́ху: Аллилу́иа.

Икос 4

   Слы́шавше росси́йстии лю́дие о убие́нии благове́рнаго кня́зя Се́ргия, моля́ху Бо́га, да укрепи́т тя, свята́я Елисаве́то, в несе́нии ско́рби сея́. Ты же, же́ртвенною любо́вию укрепля́ема, в темни́це уби́йцу супру́га твоего́ посети́ла еси́, к покая́нию его́ подвиза́ющи и моли́твы вознося́щи ко Го́споду о проще́нии его́. Сего́ ра́ди приими́ от нас, недосто́йных, похвалы́ сия́:
   Ра́дуйся, за́поведь Христо́ву о любви́ ко враго́м испо́лнившая;
   ра́дуйся, уби́йцу супру́га твоего́ ева́нгельски прости́вшая.
   Ра́дуйся, мно́зи ско́рби и бе́ды претерпе́вшая;
   ра́дуйся, бре́мя скорбе́й и печа́лей нести́ нам помога́ющая.
   Ра́дуйся, заблу́ждших на путь и́стины и покая́ния наставля́ющая;
   ра́дуйся, о спасе́нии гре́шников те́плая хода́таице.
   Ра́дуйся, во тьме печа́лей све́том наде́жды нас озаря́ющая;
   ра́дуйся, путево́дная звездо́ всем ча́ющим спасе́ния.
   Ра́дуйся, окамене́нныя сердца́ на́ша во умиле́ние приводя́щая;
   ра́дуйся, во вся́кой ско́рби на́шей ко Христу́ за ны те́плая моли́твеннице.
   Ра́дуйся, зло́бу ми́ра добро́м побежда́вшая;
   ра́дуйся, лю́дем Росси́йским любо́вь и́стинную показа́вшая.
   Ра́дуйся, свята́я преподобному́ченице Елисаве́то, красото́ Це́ркве Росси́йския, неве́стою Христо́вою бы́ти удосто́енная.

Кондак 5

Боготе́чною звездо́ю возсия́ла еси́ в земли́ Росси́йстей, свята́я Елисаве́то, егда́ бога́тство и сла́ву я́ко прах вмени́вши, в ру́це Бо́жии жизнь свою́ предала́ еси́, да послу́жиши Ему́ посто́м и моли́твою, и к стра́ждущим яви́ла еси́ ве́лию любо́вь и милосе́рдие. Та́ко и путь жити́я на́шего све́том добродете́лей твои́х озари́, да ра́достно возопии́м Бо́гу: Аллилу́иа.

Икос 5

   Ви́девше тя лю́дие богоспаса́емаго гра́да Москвы́ ди́вную устрои́тельницу оби́тели Милосе́рдия, возра́довашася, я́ко мно́зи жены́ и де́вы росси́йския обрето́ша зде ти́хое и душеспаси́тельное приста́нище, подража́юще святы́м же́нам-мироно́сицам Мари́и и Ма́рфе в служе́нии Бо́гу и бли́жним. Сего́ ра́ди, прославля́юще тя, глаго́лем си́це:
   Ра́дуйся, во сла́ве земне́й суету́ мирска́го жития́ уразуме́вшая;
   ра́дуйся, име́ние свое́ разда́вшая и нище́ту Христо́ву возлюби́вшая.
   Ра́дуйся, град Москву́ оби́телию ди́вною укра́сившая;
   ра́дуйся, благо́е и́го Христо́во на себе́ восприи́мшая.
   Ра́дуйся, мно́гия жены́ и де́вы во оби́тель Милосе́рдия приве́дшая;
   ра́дуйся, му́драя управи́тельнице во спасе́ние се́стер твои́х.
   Ра́дуйся, служе́нию святы́х жен-мироно́сиц Ма́рфы и Мари́и подража́вшая;
   ра́дуйся, оби́тели твоея́ неусы́пная храни́тельнице.
   Ра́дуйся, в по́двизе жи́зни духо́вныя нас утвержда́ющая;
   ра́дуйся, путь от земли́ на не́бо нам показу́ющая.
   Ра́дуйся, свети́ло милосе́рдия, над гра́дом Москво́ю восше́дшее;
   ра́дуйся, всех отда́вших жизнь на служе́ние бли́жним покрови́тельнице.
   Ра́дуйся, свята́я преподобному́ченице Елисаве́то, красото́ Це́ркве Росси́йския, неве́стою Христо́вою бы́ти удосто́енная.

Кондак 6

Пропове́дницею любве́ Боже́ственныя и милосе́рдия Его́ и ревни́тельницею благоче́стия была́ еси́ в земли́ на́шей, свята́я Елисаве́то, в сердца́х люде́й росси́йских любо́вь ко Го́споду и милосе́рдие к бра́тиям и се́страм на́шим в бе́дах сущи́м возгрева́ющи, да и мы твои́м заве́том после́дствующе воспои́м Бо́гу: Аллилу́иа.

Икос 6

   Возсия́ла еси́ све́том доброде́тельнаго жития́ в стране́ Росси́йстей, преподо́бная ма́ти на́ша Елисаве́то, во о́бразе и́ночестем в посте́ и воздержа́нии, в нощны́х бде́ниих и пе́ниих моле́бных пожила́ еси́, благоче́стию и смире́нию се́стры оби́тели твое́й поуча́ющи, да и мы, тобо́ю на путь те́сный по́двига духо́внаго наставля́еми, ублажае́м тя:
   Ра́дуйся, путь и́ноческаго равноа́нгельнаго жития́ избра́вшая;
   ра́дуйся, обе́том целому́дрия чистоту́ се́рдца твоего́ яви́вшая.
   Ра́дуйся, обе́том нестяжа́ния высоту́ ду́ха твоего́ показа́вшая;
   ра́дуйся, обе́том послуша́ния Бо́гу и бли́жним послужи́вшая.
   Ра́дуйся, му́драя княги́не и и́нокине пречестна́я;
   ра́дуйся, во о́браз жена́м христиа́нским свы́ше предназна́ченная.
   Ра́дуйся, посто́м, бде́нием и не преста́нными моли́твами Бо́гу угоди́вшая;
   ра́дуйся, от сна грехо́внаго ду́ши на́ша пробужда́ющая.
   Ра́дуйся, ко исполне́нию за́поведи о любви́ к Бо́гу и бли́жним всех наставля́ющая;
   ра́дуйся, моли́тве серде́чней нас науча́ющая.
   Ра́дуйся, наста́внице и́нокиням и собесе́днице А́нгелом;
   ра́дуйся, в со́нме преподо́бных жен на небеси́ просла́вленная.
   Ра́дуйся, свята́я преподобному́ченице Елисаве́то, красото́ Це́ркве Росси́йския, неве́стою Христо́вою бы́ти удосто́енная.

Кондак 7

Хотя́щи во́лю Госпо́дню разуме́ти, свята́я Елисаве́то, всеце́ло предала́ еси́
себе́ в послуша́ние ста́рцем Гаврии́лу Спа́со-Елеаза́ровскому, Алекси́ю Зоси́мов скому, та́кожде и други́я богому́дрыя ста́рцы вопроша́ла еси́, ничто́же без их благослове́ния творя́щи, во́лю же свою́ отсека́ющи, те́мже и житие́ во оби́тели Милосе́рдия ко бла́гу устроя́ла еси́, непреста́нно взыва́ющи Бо́гу: Аллилу́иа.

Икос 7

   Но́вое чу́до показа́ Госпо́дь, егда́ дарова́ ти, свята́я Елисаве́то, благода́ть и си́лу боле́зни врачева́ти, разсла́бленныя укрепля́ти, бе́дствующим помога́ти, оби́димых заступа́ти. Ты же, облегче́ние и отра́ду стра́ждущим содева́ющи, немощны́м, все́ми оста́вленным и уве́чным послужи́ла еси́ со смире́нием и любо́вию. Те́мже и нас, гре́шных, твое́ю моли́твою исцели и бу́ди нам ко спасе́нию упра́вительница, да благода́рственно воспое́м ти:
   Ра́дуйся, в послуша́нии духо́вным отце́м и вели́ким ста́рцем пожи́вшая;
   ра́дуйся, Вели́кою Ма́тушкою людьми́ росси́йскими нарече́нная.
   Ра́дуйся, дар немощны́х ду́ши врачева́ти от Бо́га стяжа́вшая;
   ра́дуйся, боля́щия и безнаде́жныя от одра́ боле́зни возставля́ющая.
   Ра́дуйся, вдови́ц и сиро́т благосе́рдая попечи́тельнице;
   ра́дуйся, а́лчущих пита́тельнице и су́щим в беда́х ско́рая засту́пнице.
   Ра́дуйся, все́ми презре́нных и отве́рженных не оставля́ющая;
   ра́дуйся, мно́гия ду́ши от тьмы грехо́вныя и поги́бели спа́сшая.
   Ра́дуйся, уныва́ющим в ско́рбех и обсто́яниих му́драя утеши́тельнице;
   ра́дуйся, и нас, удруче́нных боле́зньми и скорбьми́ укрепля́ющая.
   Ра́дуйся, ка́ющимся гре́шником пред Бо́гом предста́тельнице;
   ра́дуйся, лю́дем Росси́йским помо́щнице ми́лостивая богодарова́нная.
   Ра́дуйся, свята́я преподобному́ченице Елисаве́то, красото́ Це́ркве Росси́йския, неве́стою Христо́вою бы́ти удосто́енная.

Кондак 8

Стра́нное и стра́шное виде́ние яви́ Госпо́дь духо́внику оби́тели Милосе́рдия отцу́ Митрофа́нию. Ты же, о свята́я ма́ти, сие́ виде́ние изъясня́ющи, проре́кла еси́, я́ко ве́лие и гро́зное испыта́ние гряде́т на Це́рковь Ру́сскую и держа́ву на́шу: святы́нь поруга́ние, брань братоуби́йственная, сму́та ве́лия, му́ченическая кончи́на Ца́рския Семьи́; но поми́лует Бог Росси́ю по моли́твам святы́х ея́, с ни́ми же ты ны́не воспева́еши Бо́гу: Аллилу́иа.

Икос 8

   Вся благода́тию Боже́ственною просвеща́ема, свята́я Елисаве́то, мы́сленными очи́ма гне́вное посеще́ние Бо́жие страны́ на́шея зре́ла еси́ и проро́чески веща́ла еси́, я́ко мно́зи му́ченицы и испове́дницы в земли́ Росси́йстей возсия́ют. Те́мже все упова́ние на Бо́жию Ма́терь возложи́ти лю́ди ру́сския призыва́ла еси́, ве́рующи, я́ко моли́твами Ея́ устро́ится и благослови́тся земля́ на́ша. Мы же, ве́дуще прорече́ния твоего́ о судьбе́ Отчи́зны на́шея сбы́тие ублажа́ем тя си́це:
   Ра́дуйся, храм Покрова́ Пресвяты́я Богоро́дицы во оби́тели Милосе́рдия воздви́гшая;
   ра́дуйся, тем в ру́це Пречи́стей Ма́тери Го́спода оби́тель твою́ преда́вшая.
   Ра́дуйся, хра́мов Бо́жиих устрои́тельнице;
   ра́дуйся, к Богоро́дице моли́твеннице на́ша неусы́пная.
   Ра́дуйся, це́рквам Бо́жиим благоде́явшая;
   ра́дуйся, ра́ди жи́зни ве́чныя неусы́пно потруди́вшаяся.
   Ра́дуйся, житие́м свои́м Бо́гу и Пресвяте́й Де́ве Богоро́дице ве́рно послужи́вшая;
   ра́дуйся, все упова́ние возлага́ти на Бо́га нас науча́ющая.
   Ра́дуйся, кро́тость, тишину́ и мир сердца́м на́шим подаю́щая;
   ра́дуйся, благода́тными дары́ Ду́ха Свята́го украше́нная.
   Ра́дуйся, я́ко прозорли́во предрекла́ еси́ вели́кия ско́рби земли́ на́шея;
   ра́дуйся, я́ко поми́лова ю Госпо́дь.
   Ра́дуйся, свята́я преподобному́ченице Елисаве́то, красото́ Це́ркве Росси́йския, неве́стою Христо́вою бы́ти удосто́енная.

Кондак 9

Вся любо́вию к Бо́гу пламене́ющи, свята́я Елисаве́то, не убоя́лася еси́, егда́ приидо́ша во оби́тель тобо́ю созда́нную безу́мнии лю́дие, хотя́щии суд не пра́веден над тобо́ю соверши́ти. Ты же, Го́сподом сохраня́ема, сме́рти тогда́ убе́гла еси́, о вразумле́нии и просвеще́нии неразу́мных и заблу́ждших моля́щися, Бо́гу же во благодаре́нии воспева́ющи: Аллилу́иа.

Икос 9

   Вити́й челове́ческих уста́ не возмо́гут досто́йно восхвали́ти кре́пость любве́ твое́я во дни бед и напа́стей вели́ких обыше́дших Оте́чество на́ше, егда́ не восхоте́ла еси́ поки́нути Росси́ю и оби́тель тобо́ю созда́нную, се́стры тоя́ стоя́ти за ве́ру правосла́вную да́же до
   сме́рти стоя́ти побужда́ющи. Мы же с любо́вию восхваля́ем тя:
   Ра́дуйся, зе́млю на́шу возлюби́вшая;
   ра́дуйся, от люде́й росси́йских с любо́вию прославля́емая.
   Ра́дуйся, щито́м ве́ры во бра́ни с враго́м огражда́тися нас науча́ющая;
   ра́дуйся, реши́мость Го́споду после́довати кре́стным путе́м в нас укрепля́ющая.
   Ра́дуйся, се́стры оби́тели Милосе́рдия в ве́ре и наде́жде утверди́вшая;
   ра́дуйся, на по́двиг му́ченичества за Христа́ их наста́вльшая.
   Ра́дуйся, приобщи́тися страсте́м Христо́вым удосто́ившаяся;
   ра́дуйся, в испове́дничестем по́двизе лю́ди росси́йския утвержда́ющая.
   Ра́дуйся, от ро́ва поги́бели мно́зи спа́сшая;
   ра́дуйся, оби́тели твое́й и гра́ду Москве́ помо́щнице, покро́ве и защи́тнице.
   Ра́дуйся, любви́ же́ртвенней, ве́чней нас науча́ющая;
   ра́дуйся, вше́дшая в ра́дость Го́спода твоего́.
   Ра́дуйся, свята́я преподобному́ченице Елисаве́то, красото́ Це́ркве Российския, неве́стою Христо́вою бы́ти удосто́енная.

Кондак 10

Спаси́тельнаго по́двига и́щущи, свята́я Елисаве́то, с ра́достию благодари́ла еси́ Бо́га, я́ко сподо́би тя понести́ крест Его́. Те́мже просия́ побе́дою ве́ра твоя́, егда́ к Голго́фе свое́й восходя́щи, непреста́нно возглаша́ла еси́: «Сла́ва Бо́гу за все!» Умоли́, о ма́ти на́ша, да дару́ет нам Госпо́дь стяжа́ти му́дрость и си́лу за ве́ру пра́вую да́же до сме́рти стоя́ти и воспева́ти Ему́ еди́неми усты́ и еди́нем се́рдцем: Аллилу́иа.

Икос 10

   Стена́ необори́мая и заступле́ние стране́ Росси́йстей дарова́ся свята́я ико́на Бо́жия Ма́тере Держа́вная, ю́же прия́ла есть во оби́тели Милосе́рдия свята́я Елисаве́та, я́ко зна́мение побе́ды над миродержи́тельми тьмы ве́ка сего́. Сего́ ра́ди и мы, все упова́ние на Держа́вную Влады́чицу Отчи́зны на́шея возложи́вше, тебе́ я́ко и́стинную служи́тельницу и послу́шницу Пречи́стыя Ма́тере Го́спода восхваля́ем:
   Ра́дуйся, благода́ти и си́лы Бо́жия испо́лненная;
   ра́дуйся, благу́ю часть избра́вшая, я́же не оты́мется от тебе́.
   Ра́дуйся, в кро́тости и смире́нии Бо́жией Ма́тери подра́жавшая;
   ра́дуйся, му́драя ева́нгельская де́во, еле́й благода́ти собра́вшая.
   Ра́дуйся, Пресвяты́я Де́вы Богоро́дицы благогове́йная почита́тельнице;
   ра́дуйся, у Престо́ла Ея́ непреста́нно за ны моля́щаяся.
   Ра́дуйся, о́браз самоотве́ржения нам яви́вшая;
   ра́дуйся, друг дру́га тяготы́ носи́ти нас науча́ющая.
   Ра́дуйся, чрез земны́я ско́рби и страда́ния в Ца́рство Небе́сное вше́дшая;
   ра́дуйся, любви́ и терпе́нию в страда́ниих ра́ди Го́спода всех науча́ющая.
   Ра́дуйся, а́нгельски на земли́ пожи́вшая;
   ра́дуйся, унасле́дившая на небеси́ вене́ц сла́вы.
   Ра́дуйся, свята́я преподобному́ченице Елисаве́то, красото́ Це́ркве Росси́йския, неве́стою Христо́вою бы́ти удосто́енная.

Кондак 11

Пе́ние моле́бное Бо́жией Ма́тери возноси́ла еси́, свята́я Елисаве́то, в день
пра́зднования Иверския ико́ны Ея́, егда́ взя́ша тя нечести́вии и в темни́цу вверго́ша. Ты же благодари́ла еси́ Христа́ Бо́га на́шего, да́вшаго тебе́ не то́чию е́же в Него́ ве́ровати, но и по Нем страда́ти, в у́зах темни́чных воспева́ющи Ему́: Аллилу́иа.

Икос 11

   Свет Боже́ственный осия́ тя, страстоте́рпице свята́я, княги́не Елисаве́то, ку́пно с преподобному́ченицею Варва́рою, о Христе́ сестро́ю твое́ю и с про́чими страстоте́рпцы имени́тыми, егда́ в глубо́кий ров вве́ржена су́щи, та́мо ра́ны Вели́каго Кня́зя Иоа́нна обяза́ла еси́, страда́ния умира́ющих облегча́ла еси́, воспева́ющи свяще́нныя песнопе́ния, за убива́ющих же тя моли́лася еси́: «О́тче, отпусти́ им, не ве́дят бо, что творя́т». Уврачу́й и на́ших душ ра́ны, о ма́ти на́ша, да с любо́вию воспое́м ти:
   Ра́дуйся, му́ченическую кончи́ну свою́ предуве́девшая;
   ра́дуйся, страстоте́рпице ца́рственная.
   Ра́дуйся, в день па́мяти преподо́бнаго Се́ргия страсте́м Христо́вым приобщи́вшаяся;
   ра́дуйся, си́лою Боже́ственною в страда́ниих укрепля́емая.
   Ра́дуйся, за мучи́телей свои́х, Христу́ подража́ющи, моли́вшаяся;
   ра́дуйся, до са́мыя кончи́ны твоея́ песнь Бо́гу воспева́вшая.
   Ра́дуйся, кро́вию свое́ю зе́млю на́шу ороси́вшая;
   ра́дуйся, к со́нму новому́чеников Росси́йских сопричте́нная.
   Ра́дуйся, я́ко ли́ку преподо́бных и пра́ведных жен приобщи́лася еси́;
   ра́дуйся, святы́х благове́рных княги́нь земли́ Ру́сския досто́йная сонасле́днице.
   Ра́дуйся, же́ртво непоро́чная, благоприя́тная, Бо́гу принесе́нная;
   ра́дуйся, со все́ми святы́ми земли́ на́шея торжеству́ющая.
   Ра́дуйся, свята́я преподобному́ченице Елисаве́то, красото́ Це́ркве Росси́йския, неве́стою Христо́вою бы́ти удосто́енная.

Кондак 12

Благода́ти испо́лненнии сосу́ди яви́шася честны́я мо́щи ва́ша, святы́я преподобному́ченицы Елисаве́то и Варва́ро, и́хже от поруга́ния и безче́стия спасти́ хотя́ще, благочести́вии лю́дие из Росси́и во Святы́й град Иерусали́м пренесо́ша и в ве́си Гефсимани́йстей на горе́ Елео́н погребо́ша, к ни́мже приходя́щии ублажа́ют вас, воспева́юще Бо́гу, ди́вному во святы́х Свои́х: Аллилу́иа.

Икос 12

   Све́та небе́снаго и благоуха́ния чу́днаго храм святы́я мироно́сицы Мари́и Магдали́ни во Иерусали́ме испо́лнися, егда́ гроб с те́лом Вели́кия Княги́ни Елисаве́ты откры́ша. Те́мже ны́не Це́ркве Правосла́вныя ча́да вси ра́дуются и лику́ют о Го́споде, притека́юще к ра́це моще́й твои́х, преподобному́ченице Елисаве́то, чудеса́ точа́щих всем ве́рующим, и благодаря́ще просла́вльшаго тя Го́спода пою́т си́це:
   Ра́дуйся, я́ко мо́щи твоя́, во Святы́й град Иерусали́м принесе́нныя, процвето́ша нетле́нием;
   ра́дуйся, моща́ми твои́ми Святу́ю Зе́млю с земле́ю Росси́йскою духо́вно соедини́вшая.
   Ра́дуйся, явле́нием моще́й твои́х Це́рковь Ру́сскую возвесели́вшая;
   ра́дуйся, тем находя́щихся в разсе́янии росси́йских люде́й духо́вно укрепи́вшая.
   Ра́дуйся, у Гро́ба Госпо́дня погребе́нная;
   ра́дуйся, во хра́ме святы́я жены́-мироно́сицы Мари́и Магдали́ни упоко́енная.
   Ра́дуйся, я́ко мо́щи твоя́ исцеля́ют вся́кия ско́рби и боле́зни;
   ра́дуйся, свиде́тельнице ве́чности в жи́зни вре́менней.
   Ра́дуйся, вене́ц доброде́телей в себе́ соедини́вшая;
   ра́дуйся, неисповеди́мыми су́дьбами Бо́жиими просла́вленная.
   Ра́дуйся, Го́рняго Иерусали́ма обита́тельнице блаже́нная;
   ра́дуйся, ко Иерусали́му Небе́сному всем нам путеводи́тельнице.
   Ра́дуйся, свята́я преподобному́ченице Елисаве́то, красото́ Це́ркве
   Росси́йския, неве́стою Христо́вою бы́ти удосто́енная.

Кондак 13

О вели́кая страстоте́рпице, жен росси́йских украше́ние и ра́досте на́ша, княги́не ми́лостивая Елисаве́то, приими́ воздыха́ние серде́ц на́ших, с любо́вию тебе́ приноси́мое, и твои́м предста́тельством ко Го́споду дух пра́выя ве́ры и благоче́стия в нас укрепи́, в доброде́тели и милосе́рдии нас утверди́, помози́ крест скорбе́й с терпе́нием и наде́ждою понести́, в любви́ и согла́сии наро́д наш сохрани́, да сподо́бимся в ра́дость Го́спода вни́ти, со А́нгелы и все́ми святы́ми пою́ще Ему́: Аллилу́иа.

Сей кондак чтется трижды, затем икос 1: «Ангельскою любовию…» и кондак 1: «Избранная от рода державнаго…»

Молитва ко святой великой княгине Елизавете и инокине Варваре

О святы́я новому́ченицы Росси́йския, Вели́кая Княги́не Елисаве́то и сестро́ ея́ кресто́вая, пречестна́я и́нокине Варва́ро, ку́пно путь свой во мно́зех му́ках сконча́вшия, Ева́нгельския за́поведи де́лом во оби́тели Милосе́рдия соверши́вшия, ве́ры ра́ди Правосла́вныя подвиза́ющися до сме́рти в после́дняя времена́ сия́, и до́брый плод в терпе́нии страсте́й Христу́ прине́сшия! Моли́теся Ему́, я́ко Победи́телю сме́рти, да утверди́т Це́рковь Ру́сскую Правосла́вную и Оте́чество на́ше, кро́вию и страда́ньми новому́чеников искупле́нныя, и не даст в расхище́ние враго́м Росси́и достоя́ния на́шего. Се бо лука́вый враг вооружи́ся на ны, хотя́ нас погуби́ти в междоусо́бных
бра́нех, ско́рбех, нестерпи́мых печа́лех, боле́знех, ну́ждах и беда́х лю́тых. Умоли́те Го́спода низложи́ти вся немощны́я де́рзости их; ве́ру в сердца́х люде́й росси́йских укрепи́те, да егда́ на́йдет на ны испыта́ния час, му́жества дар восприи́мем ва́шими моли́твами, отвергшеся себе́ и взе́мше крест свой, после́дуем Христу́, распина́юще плоть свою́ со страстьми́ и похотьми́. Сохрани́те нас от вся́кого зла, освяти́те пути́ жи́зни на́шея, да́руйте покая́ние нелицеме́рное, тишину́ и мир ду́шам на́шим, испроси́те у Го́спода всем нам мыта́рств го́рьких и ве́чныя му́ки изба́витися и Небе́сному Ца́рствию насле́дники бы́ти со все́ми святы́ми, от ве́ка угоди́вшими Бо́гу, да ра́дующеся воздади́м хвалу́, честь и поклоне́ние Отцу́ и Сы́ну и Свято́му Ду́ху во ве́ки веко́в. Ами́нь.

Источники

   1. Анастасий, архиепископ. Светлой памяти великой княгини Елизаветы Федоровны. Иерусалим, 1925.
   2. Ангел-хранитель Москвы. Ее императорское высочество великая княгиня Елизавета Федоровна. М., 1905.
   3. Балуева-Арсеньева Н. Великая княгиня Елизавета Федоровна (из личных воспоминаний). Париж, 1962.
   4. Белевская-Жуковская М. Великая княгиня Елизавета Федоровна. Аньер-сюр-Сен, 1968.
   5. Великий князь Сергей Александрович. М., 2001.
   6. Воспоминания великой княгини Марии Павловны. М., 2003.
   7. Золотов А. Разноликие царские дни. http://www.pravmir.ru/raznolikiecarskie-dni/8. Житие святой преподобномученицы великой княгини Елизаветы. http://dearfriend.narod.ru/books/other/08.html
   9. Маерова В. Елизавета Федоровна, великая княгиня. М., 2003.
   10. Мандельштам М. Л. 1905 год в политических процессах. Записки защитника. М., 1931.
   11. Материалы к житию преподобномученицы великой княгини Елизаветы. 2-е изд. М., 1996.
   12. Миллер Л. Святая мученица Российская великая княгиня Елизавета Федоровна. М., 1994.
   13. Мощи преподобномученицы великой княгини Елизаветы прибыли в Россию // Церковный Вестник, 2004, № 15.
   14. Палеолог М. Царская Россия во время мировой войны. М.-Пг., 1923.
   15. Подвижники Марфо-Мариинской обители милосердия. Из воспоминаний матушки Надежды. М., 2001.
   16. Польский М., протопресвитер. Новые мученики Российские. Джорданвилль, 1949.

Святая великая княгиня Елизавета Автор-составитель Татьяна Копяткевич