-------
| Библиотека iknigi.net
|-------
| Людмила Стефановна Петрушевская
|
| Три девушки в голубом
-------
Людмила Петрушевская
Три девушки в голубом
-------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------
© Людмила Петрушевская, 2012
© ООО «Издательство Астрель», 2012
© ООО «Астрель-СПб», оригинал-макет, 2012
© Сергей Козиенко, фото, 2012
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
Действующие лица
Ира, молодая женщина, 30–32 года
Светлана, молодая женщина, 30–35 лет
Татьяна, молодая женщина, 27–29 лет
Леокадия, свекровь Светланы, 70 лет
Мария Филипповна, мать Иры, 56 лет
Фёдоровна, хозяйка дачи, 72 года
Павлик, сын Иры, 5 лет
Максим, сын Светланы, 8 лет
Антон, сын Татьяны, 7 лет
Николай Иванович, знакомый Иры, 44 года
Валера, муж Татьяны, 30 лет
Молодой человек, 24 года
Кошка Элька
Котенок Маленькая Элька
Действие происходит на даче под Москвой, в Москве и в Коктебеле.
Часть первая
Картина первая
Детский голосок. Мама, сколько будет – у двух отнять один? Мама, хочешь расскажу сказочку? Жили-были два братья. Один средний, другой старший и один молоденький. Он был такой маленький-маленький. И пошел ловить рыбу. Потом взял он совочек и поймал рыбу. Она по дороге у него захрипела. Он ее разрезал и сделал рыбную котлету.
Сцена представляет собой дачную веранду. Ира готовит воду с лимоном. Дверь в комнату, дверь во двор.
Ира. Павлик, как ты себя чувствуешь?
Голос ребенка. Немножко хорошо.
Входит Фёдоровна. Она в довольно-таки старом халате, на ногах желтые резиновые сапоги. Под мышкой у нее кошка.
Фёдоровна. Ты не видела котенка-то? Котенок пропал. Не вы прикормили?
Ира. Нет, нет, Фёдоровна. Я уже говорила.
Фёдоровна. Котенка нет третий день. Мальчики ваши, что ли, убили? Заступом, что ли, зарубили? (Заглянув в комнату.) Что он у тебя лежит белым днем, вставай, вставай, что он как кислый пряник.
Ира. У Павлика тридцать девять и три.
Фёдоровна. Простыл, что ли? А им говори не говори, они в речке сидят до победного конца. Вот мать потом и страдает. Они мальчики, им надо. Вчерашний день пошли в малину. А там завязь сыпется. Гвоздодер у меня на дверях лежал, теперь не знаю, на кого и подумать. Котенка убили. С четверга нет. Третий день. Я думала, она его на чердаке держит, полезла на чердак, она мяукает, сама ищет. Ну что, Элька, где твой питомец? А? Мяу! Тут не мяу, тут злые ребята. Я знаю. Я за ними наблюдаю.
Ира. Нас не было в четверг, мы ездили в Москву мыться.
Фёдоровна. Вот накупала, вот он у тебя и заболел. Ты его выкупала, а он того же дня пошел на речку грехи свои отмывать. Ему надо! Я правильно не хотела тебя к себе пускать, теперь на участке трое мальчиков, это даром не пройдет. Дом сожгут или еще тому подобное. Котенка сманили. Я давно заметила, мальчики им интересуются. То молочком его вызывали с чердака, то бумажкой орудовали перед ним.
Ира. Фёдоровна, я же говорю, нас в четверг не было.
Фёдоровна. Наверно, опять соседский Джек его разорвал. Собака разорвала. Это же не собака, это громила! Котенок тут испугался, мальчики за ним погнались, вот он и прыгнул к соседям. Это же надо знать!
Ира. Это Максим с Антоном, наверно.
Фёдоровна. Наверно, а что толку! Котенка не вернешь! Это они, точно они! Собрались с силами. А еще Ручкины, напротив их участок, они купили от большого разума ружье ихнему Игорю Ручкину. Игорь Ручкин купил, короче говоря. И стрелял бродячих собак. И моего Юзика убил. Юзик, кому он помешал на лугу? Я ничего не сказала, Юзика подобрала, схоронила, а что им говорить? Их дом на всю Романовку славен. И что же, неделя проходит, другая проходит, ихний Ленька Ручкин с пьяных глаз утонул. Разбежался в речку с бугра головой, а там глубина тридцать сантиметров. Ну? Какой спрос.
Ира. У Павлика тридцать девять, а они под окном как кони бегают, Антон с Максимом.
Фёдоровна. Там же бальзам посажен, под окнами! Я им скажу! Чистотел посажен!
Ира. Я говорю: ребята, бегайте на своей половине! Они говорят: это не ваш дом, и все.
Фёдоровна. И! Нахальство – второе счастье. Там на горе дом, где Блюмы живут. Барак двухэтажный. Все Блюмы. Сколько раз нижние Блюмы судились, чтобы выселили Вальку Блюма, он комнату занял и дверь на ту половину забил, где Блюм Изабелла Мироновна умерла. Блюм Изабелла Мироновна была у меня в детском садике музработником. Слабый была музработник, еле ползала. Придет, отдышится, над супом плачет, обтереться нечем. Я, говорит, концерты играла, теперь «Над Родиной солнце» сбиваюсь, поверьте, Алевтина Фёдоровна. Что уж верить, сама не глухая. А был голод, сорок седьмой год. А одна воспитательница у меня начала воровать, не вынесла. Я строго всех держала. Она ворует, у нее дочь была взрослый инвалид детства. Яблочки у детей, хлеб, у нас садик был санаторного типа для ослабленных. Вот она все в чулок засунет, чулок в свой шкафчик. Мне техничка сказала: у Егоровой в чулке яблоки, куски. Мы все это изъяли, Егоровой в чулок кубиков деревянных натолкали. Она ушла так с этим чулком домой. Поели они кубиков, вот. На второй день она уволилась. А тут и Блюм умирает в больнице. Я ее навещала, хоронила. Валька Блюм тут же ее комнату взломал и въехал с семьей, у него еще тогда семья была, детей трое. И никто ничего не мог в милиции доказать. Он же Блюм, они все там Блюмы. До сих пор врач Блюм Нина Осиповна на него зло держит. Недавно пенсию получали, Нина Осиповна ему в коридоре кричит, он первый расписался: да, такими методами ты всего в жизни добьешься. А он говорит: «А чего мне добиваться, мне семьдесят лет!» (Кошке.) Ну, куда девала свою питомку? А? Как окотится, все котята на счету, выведет с чердака, раз один, раз другой, и ни одного! Всех котят потеряет. Джек, вот он. Туда-сюда, туда-сюда! Как прибой. Зимой у меня кормились три кошки, к лету одна Элька осталась.
Ира. Почему это: не ваш дом? А чей же? Ихний, что ли, дом? Заняли и живут бесплатно, я же должна снимать! А я такой же наследник, как они, буду. Тоже имею право на ту половину.
Фёдоровна. Да, Вера еще жива, еще мается. А я тебя предупреждала, у меня тут дорого, ты ведь сама согласилась.
Ира. У меня было безвыходное положение, я горела синим пламенем.
Фёдоровна. Ты всегда горишь синим пламенем. А у меня свои вон наследники. Надо Сереженьке ботинки купить. Она ему разве купит? Я с пенсии, бабка, купи. Полсотни пенсия, да страховка, да газ, да электричество. Полупальто ему купила драповое черное, лыжный костюмчик желтый, перчатки трикотажные, кеды вьетнамские, портфель купила, на учебники дала. И на все про все пенсия полста рублей. Теперь Вадиму ботинки туристические, шапку зимнюю из кролика. Она разве подумает? Ей «Жигули» подавай, какие дела! А у меня лежали две тысячи от мамы еще, мама завещала. Дачник Сережка прошлый год украл. Я смотрю, что он все на чердак стремится. А потом они с дачи выезжают, я за трубой посмотрела, пятнадцать лет лежали деньги – нет две тысячи рублей!
Ира ходит, отнесла питье, вернулась, достала градусник, пошла поставила, вернулась, завела будильник.
Вернее, шесть тысяч, нам мама оставила: мне, сестре и брату. Шесть тысяч вору Сережке перепало. Я к ним в Москву поехала, тут же гляжу: они «Жигули» купили. На мои шесть тысяч. Я ничего говорить не стала, что с ними толковать, только сказала: «Ну, как вам мои „Жигули“ подошли?» Отец его, Сережкин, покраснел, весь как рак красный, и бормочет: «Ничего не понимаю, ничего не понимаю». Сам Сережка пришел, руки вытирает, глаза не поднимает, улыбается. На старухины купили машину. Как мне теперь перед братом отчитываться, перед сестрой? Брат хотел приехать с Дорогомиловки, уборную поставить. Он обещался моему Вадиму помочь с «Жигулями»: он дает семь тысяч, исключая те, что у меня лежат, а у меня свистнули! Сестра приезжала, мяса привезла два кило, костей Юзику, а Юзика убили. Привезла мне на сарафанчик, привезла банку помидор пять литров баллон, привезла десять пакетов супу. И по сей день лежат. А Юзика нет! Юзика мать была настоящая овчарка, отец неизвестен. Мать овчарка, она тут бегала-бегала, видно отвязалась, прошлой весной ее застрелил этот же Игорь Ручкин. Она бегала, а в марте в пионерлагере, я пришла за дверью, снимаю дверь с петель, смотрю, лежит эта овчарка, а около нее пять барсуков толстых таких. Я ей потом хлеба давала, куски сухие размочила, у меня зубов нет. А Игорь Ручкин ее застрелил. Я пошла на третий день и взяла одного себе. Они уже расползаться начали, от голода и поползли слепые. Вот этот самый Юзик и был.
Звенит будильник. Фёдоровна вздрагивает, кошка вырывается, убегает. Ира бежит в комнату.
Ира, ты сколько же денег получаешь?
Ира. Сто двадцать рублей.
Фёдоровна. И куда же ты собралась мне за дачу такие деньги платить? Двести сорок?
Ира(выходит с градусником). А что?
Фёдоровна. Что?
Ира. А сколько мне платить?
Фёдоровна(быстро). Сколь договаривались. Я говорю, как ты такие деньги наберешь?
Ира. Сама удивляюсь.
Фёдоровна. Может, давай я тебе одну отдыхающую с дом отдыха пущу? Женщина приходила, просилась. Она весь день в дом отдыхе на горе, будет только ночевать. У нее там в дом отдыхе муж не муж.
Ира. Пока обойдусь.
Фёдоровна. А то бы пустила. Одну койку, она с мужем на веранде переночует, двадцать четыре дня двадцать четыре рубля. Или он ей не муж, не знаю.
Ира. Не надо, не надо. Я от матушки своей еле отбилась, не надо.
Фёдоровна. И я ей тоже сказала: спрошу, но не ручаюсь. Что есть двадцать четыре рубля в наше время? Она бы больше дала.
Ира. Что есть сто двадцать четыре рубля в наше время!
Фёдоровна. Я тоже сказала – не надо ваших тридцати шести рублей, тахта у ней не полуторная. Никто ручаться не может, а вдруг вы захотите отдохнуть мертвый час, а на участке дети, тут у нее ребенок, тут у этих двух по ребенку. Трое мальчишек, это же рота! И все. Она тогда стала спрашивать: не поставите ли вы мои улья на участок? У нее три улья.
Ира. Новости!
Фёдоровна. Какие такие улья! Сначала ей койка, потом муж, потом улья! Слушай, а у тебя муж есть?
Ира. Да был. Разошлись.
Фёдоровна. Алименты платит?
Ира. Платит. Двадцать пять рублей.
Фёдоровна. Случается. Блюм Валя меня недавно сватал, тоже пенсию получает семьдесят два рубля. У него трое детей возросли, а комнаты две, а у меня полдома. Ему же семьдесят лет, а мне семьдесят второй пошел. Я в день тридцать ведер под яблоньки выливаю. Нас Марья Васильевна Блюм сводила. Я надела туфли желтые, зубы, плащ синий, полушалок с розами синий, невестка подарила раз в жизни. Висит в шифоньере, я тебе покажу. Это здесь я так… обретаюсь, а у меня шуба каракулевая с какой поры у невестки в шкафу висит, сапоги на цигейке стоят. Я к тебе как-нибудь в Москву приеду как принцесса цирка. Сберегаю для лучших времен. Моя кума, невесткина мать, все хвастает: а у вас сколь на книжке? А я: а у вас? Небось цифра пять? Она говорит, да, хитрить не буду, около того и выше. Она одевает на работу бриллиантовые серьги, она кассиршей в «Суперсаме» работает. А к ней тут двое грузин подходят: «Слушай, моей матери срочно нужны точно такие же серьги». Она послушала, на следующий день уже в серьгах не вышла. Вырвут с корнем! А зачем мне Валька, я мужчин не люблю. Ухаживать за престарелым пенсионером свыше моих сил. Я и мужа своего не любила.
Входят Светлана, Татьяна и Валера.
Валера. Баба Аля тут как тут! Здравствуй, баушка!
Фёдоровна(не слушая). Ну? Не любила, как только Вадима родила, сразу ушла к маме. И где похоронен, не знаю.
Валера. Баба Аля!
Фёдоровна(тоненько). Ай.
Валера. Как здоровье, баушка? (Выставляет на стол бутылку.)
Фёдоровна(вытирает уголки рта двумя пальцами). Ну, у вас гости, я пошла, я пошла.
Светлана(это очень худая, как жердь, женщина, говорит басом). Ну, Фёдоровна, за компанию!
Татьяна. Бабуль, куда, куда! (Хихикает.)
Валера(важно). Присядьте.
Фёдоровна. Ну, за компанию и монах женился. Мне только ложку, десертную ложечку. Я принесу. (Уходит.)
Валера. Гм!
Все садятся, он стоит. Ира стоит, закрыла дверь в комнату.
Мы особенно не знакомы, но родственники. Так сказать, одного помета.
Татьяна(хихикает). Скажешь тоже.
Светлана. Почему это помета?
Валера. Помет! (Поднимает кулак.) Это когда одна свинья зараз опоросится. Это сразу называется помет. Помет поросят. В местной газетке во время командировки своими глазами прочел. Лозунг: «За тысячу тонн помета от одной свиньи!» Думал, они там свиней на удобрения ростят. Но! Растолковали. По-мет. Мечи на стол кирпичи!
Татьяна. Люди сидят, а ты про удобрения. (Хихикает.)
Ира наконец сдвигается с места, ставит чашки, режет хлеб.
Светлана. Татьян! Мы забыли. У нас же есть сыр. Мой в целлофане, твой в бумаге.
Татьяна(хихикает). Неси!
Светлана выбегает. Ира уходит в комнату, притворяет плотно дверь.
Татьяна. Зачем опять мой кошелек взял?
Валера. За бутылкой же, ну!
Татьяна. Учти, я тебя кормить не собираюсь.
Валера. Дура и есть дура.
Татьяна. Наоборот, я очень даже не дура.
Валера. Такие дела решаются только с бутылкой.
Татьяна. Да она не согласится.
Валера. Молчи! С бутылкой делались и не такие вещи. Вообще, ты попросила – я приехал. Сбегал за бутылкой. Из-за вас же, дуры!
Татьяна. Зачем ты мой кошелек-то взял? Дуралей.
Валера. Ты знаешь, что такое у мужчин долги?
Татьяна. Восемь лет у тебя все долги да алименты. Все дела да случаи.
Валера. Может мужчина получать сто тридцать на руки минус алименты тридцать пять ежемесячно?
Татьяна. Кто же тебе виноват, попал в аварию с пьяных глаз.
Валера(озлобленно, свистит). Попомни!
Татьяна. Нарожал детей.
Валера(оживившись). Кто нарожал? Я, что ли?
Татьяна. Ты. Ты. В Библии сказано. Исаак родил Иакова.
Валера. Учти! Когда рождается ребенок, мужчина умирает заново. И так каждый раз. Ни один мужчина не хочет этого. Есть даже такой роман: «Живем только дважды». Поняла? («Поняла» он говорит с ударением на «о».)
Татьяна. Зачем ахинею разводить. Даром сюда пришли.
Валера(шутит). Наверное. («Наверное» он говорит с ударением на «о».)
Татьяна хихикает, потому что Ира выходит с горшком в руке.
Ира. Сейчас.
Валера. Да лей в наш туалет, не стесняйся. Я угощаю.
Ира выходит.
Татьяна. Завсегда так: как что, в магазин или за водкой, ты за мой кошель хватаешься.
Валера. Опять за рыбу гроши!
Татьяна. Слушай, давай я на тебя на алименты подам!
Валера. Схватилась! Ты знаешь, что тебе выпадет? Останки! Я ведь уже считал. Сто сорок три оклад, тридцать три процента. От четырех отнять два… Сорок семь рублей с копейками.
Татьяна. Сорок семь рублей шестьдесят шесть копеек.
Валера(злорадно). Да подели пополам! А? Двадцать три рубля с копейками! И это в месяц! А я-то даю больше!
Татьяна. Двадцать пять, да.
Валера. Ну!
Татьяна. Сколько тебе можно говорить: ты ешь, ты спишь, надо за квартиру, надо за свет!
Валера. А я что, за сплю тоже платить должен?
Пауза. Татьяна хлопает глазами.
Татьяна. А за белье? Я же в прачечную отдаю.
Валера(бодро). Комплект рубль в сутки ночь!
Откупоривает бутылку. Наливает в чашки, чокаются, пьют. Татьяна хихикает, потягивается. Входит Светлана с сыром.
Светлана. Моя Леокадия села и сидит. Опасается дождя, видно. Что она лежа захлебнется.
Валерий наливает Светлане, та прикрывает чашку рукой, потом сдается. Татьяна хихикает. Светлана пьет.
Татьяна. Вообще в крыше столько дыр! («Вообще» она произносит как «воще»). Вообще кошмар, за одну зиму осталось одно решето.
Светлана(утираясь рукой, нюхает сыр). Да, это вы довели дом до аварийного состояния. Все прогнило. Эт-то вы постарались.
Татьяна. Слу-шай! Наоборот! От дома бы давно хлам остался. Дом без хозяина загнивает. Мы его поддерживали. Валера то с лопаткой, то с молотком! На потолок землю носил ведрами.
Светлана. Самое главное – крышу довели.
Татьяна. Мы не доводили, мы жи-ли! Воще. Когда живешь не в своем доме, знаешь, ты бы тоже подумала, головой. Покрыть крышу – это четыре сотни. Да мы бы лучше у хозяев сняли и два лета прожили! Четыре сотни. (Хихикает.)
Светлана. Вы пользовались? За это платите.
Татьяна. Вот ты сейчас тоже пользуешься? Давай плати.
Светлана. Крышу вы раскрыли.
Татьяна. Мы там не танцевали. Это время, время! Ты бы жила, ты бы крыла?
Валера. Нет!
Татьяна. Чужое бы ты не крыла.
Светлана. Леокадия моя сидит с зонтиком, всю скрючило. Знает, потопа ждет.
Валера. Это ваша мамка? Старушка та?
Светлана. Это моя свекровь, мне в наследство досталась от мужа. Мой муж – ее сын. Он умер, она как с нами жила, так и живет по старой памяти. Я в основном на ночных дежурствах, все-таки Максим спит не один. В моем положении родных не выбирают.
Валера. Максим – это кто?
Татьяна. Да Макся, ее парень.
Валера. А, пацан. Это они с нашим сегодня сцепились?
Татьяна. Я днем работаю, она ночью… Когда у нее сутки на выходные выпадают, я с ребятами сижу… Каторга, вообще.
Валера. Это хорошо, у Антона свой друг. А то здесь Ручкины хороводят… Всем вопрос задают: «Кто такой усатый-полосатый?»
Светлана. А кто?
Валера. А это твой матрас!
Татьяна хихикает, прикрыв рот. Ей неудобно.
Светлана. Хулиганье какое.
Валера. И Блюмы бандиты, верхние. Им по семь-восемь лет, они курят.
Светлана. Нет, не ожидала я от вас, что вы меня в такую тюрьму заманите.
Татьяна. Я-то здесь жила, вообще… И ничего. Попробуй, сними здесь дачу. Здесь дачи Госплана. Речка, лес, аэропорт. А ты бесплатно.
Валера. Как Госплан!
Светлана. Но без крыши же, поймите! А вдруг лето будет дождливое?
Валера. Безвозмездно под дождем.
Татьяна. Валера! Выхода нет, надо толем крышу покрыть.
Валера. Толем! Я испытываю отвращение к физической работе. А от умственной меня тошнит.
Татьяна. Хоть соломой покрыть, что ли.
Валера. Где солому сейчас возьмешь, ду-ра! В начале лета. Все съедено.
Светлана. Куда же мы детей денем?
Валера. Вообще, вот жестянщики хорошо зашибают! Вот которые «Жигули» восстанавливают после капремонта. Эх, пойду жестянщиком!
Татьяна. Так тебя там и ждали.
Валера. Попомни.
Татьяна. Ну что за муж, разве это муж? Твой же сын будет под дождем с бронхиальной астмой.
Валера. Надо было закалять! Ты же не дала!
На пороге двое мальчиков – Антон и Максим.
Максим. А тетя Ира в нашем туалете закрылась!
Валера. А ну, малыши, идите, играйтесь! Не маячь, не маячь тут. Лезьте вон на дерево. Там ваш раненый товарищ! Там ваш раненый товарищ, на дереве! Выполняйте.
Мальчики, переглянувшись, исчезают.
Меня дети любят. И собаки. И пьяные, кстати.
Татьяна. Свояк свояка видит издалека.
Валера. А я их закалю! Приучу! Буду приезжать.
Татьяна. Сейчас. («Сейчас» она произносит как «щас».)
Светлана. Как я только на эту удочку вашу пошла! Мало того что я за вашим Антоном на карачках ползаю: Антоша, обедать, Антоша, ручки мыть, а Антоша завился веревочкой, поминай как величали.
Татьяна. А ты не зови его! Побегает голодный, сам прискочит.
Светлана. Да, и ему снова-здорово – разогревать? Я что, кухарка тут нашлась?
Татьяна. Сам разогреет, не маленький. Дома греет. Придет из школы, ключ на шее, сам греет.
Светлана. Нет, я его к газовой плите не подпущу. У взрослых людей взрывается, а тем более они спичками балуются. Не-ет. Как хотите, а я не могу жить без крыши.
Валера. Минуточку.
Светлана, давайте выпьем и познакомимся. Меня зовут, как это давно известно, Валерик. (Берет ее руку, жмет.) Я вам еще пригожусь, я это чувствую. Необходимо только достать кровельный материал.
Наливают, пьют. Входит Ира.
Ира! Ты гордая! Пойми об этом!
Татьяна. О, долгожданная! Ира, проходите, садитесь.
Светлана. Мы же сестры! Ну, выпьем за знакомство.
Ира. Да я не буду… Ребенок больной.
Татьяна. Мы трое… (запнулась) троюродные.
Валера. Надо выпить. Чтобы не свалиться.
Светлана. У нас была одна прабабушка и один прадедушка.
Ира. Я не знаю так далеко. У меня был неродной дедушка Филипп Николаевич.
Татьяна. А я своих не помню никого. В деревне пооставались.
Валера. Зря не помнишь. Сейчас бы в деревню махнули твою. За бесплатно.
Татьяна. В деревню надо шмотки возить и дарить. Рюкзаками да посылками.
Валера. Да ну, сейчас от подохшей родни никто не берет!
Татьяна. Им сейчас детям кримпленовые костюмчики возят.
Ира. Я по мужу. А по отцу Чанцева.
Светлана. А я по мужу Выголовская. А папина фамилия Сысоев. А мамина фамилия Катагощева.
Ира. Папина фамилия Чанцев, но его давно нет. Мамина фамилия по отчиму Шиллинг.
Валера. Англия?
Ира. Он из обрусевших немцев.
Татьяна. А у меня мама и папа однофамильцы. Кузнецовы! Дедушки и бабушки опять-таки все Кузнецовы!
Валера. Причем учтите: однофамильцы. А не родственники. А моя фамилия, передаю по буквам: Козлос-бродов. Козлос! (Делает паузу.) Бродов.
Светлана. Через тире?
Валера. Нет, зачем.
Татьяна. А я Кузнецова!
Валера. А Антон – Козлосбродов!
Татьяна. Сменим, сменим. Десятку сунем в зубы кому надо когда надо и сменим.
Валера. Попомни! Так… Есть предложение поднять тост за отчества. Я биологических родственников не имею в виду, я имею в виду всех здесь присутствующих!
Поднимают чашки. Входит Фёдоровна в синем шелковом плаще, синем полушалке с розами, в желтых туфлях, сияя вставными зубами. В руках у нее десертная ложка.
Фёдоровна. С приездом! Вот надергала салату я… Что взошло. Вымыла в бочке. Так что ешьте, витамины! Кресс-салат.
Валера. И вас, Пантелеймоновна. (Наливает ей в ложку.)
Фёдоровна(выпивает, морщится и зажевывает салатом). Я Фёдоровна. Это мой муж был Пантелеймонович. Отец у них был купец второй гильдии, имел мельницу и две пекарни. Их двенадцать было человек: Владимир, это мой, Анна, Дмитрий, Иван, Надежда, Вера, Любовь и мать их Софья, остальное не знаю. А их отец Пантелеймон. Вера-то Пантелеймоновна еще жива в Дрезне, в доме инвалидов, царствие ей небесное. А вы их какие-то внуки. Я и сама-то никого не знаю, Владимир был летчиком, не знаю, где лежит, я с ним в разводе. Мама твоя, Ира, кого-то помнит.
Валера. Фальшивые вы внуки, вот что я скажу. У этой Веры, наверное, есть тоже дети.
Фёдоровна. Ее-то дети, она их пережила, а где детей дети, неведомо.
Светлана. А много было таких детей?
Фёдоровна. Вас вот трое от троих, а еще от девятерых такие же неизвестно где шляются.
Валера. Так этот же дом ничей, это общее!
Светлана. Может, еще внуков двадцать человек.
Фёдоровна. Нет, уж мы по одному рожали… а вы-то тем более. Я Вадима родила, ушла жить к маме. С мужем я сошлась так просто, не любила. Родился Вадим, я им совсем не занималась. Помню, у соседей через забор был пожар, я Вадима схватила ночью, завернула в одеялку, выбежала, положила его на землю, а сама давай ведрами воду носить. К утру все прогорело, наш забор, а на дом не перешло. А я хватилась – где же мой Вадим? А он так и провалялся на земле всю ночь. Я была активная! У Вадима сынок, Сереженька, отличник!
Валера. Не навещают они тебя, бабушка?
Фёдоровна. А нет, нету! А раньше у детей разница в возрасте была большая. Старшему, к примеру, шестьдесят… а младшенькому сорок. Вы тоже можете родить еще через лет пятнадцать.
Валера. Только через мой труп!
Светлана. Отчима не хочется ребенку на голову навязывать.
Ира. Этого не знаешь как на ноги поставить. И молишься и молишься, только бы дожить!
Валера. Закалять надо! Каждое утро холодной водой ухо, горло, нос. Я Антона закалял!
Татьяна. Кто же зимой закаляет, дуралей!
Валера. Если бы не Татьяна, я бы его закалил. Надо холод, открытые окна, водой обливание…
Светлана. Вот сейчас у нас будут такие условия. Будет обливание. Я сегодня не на дежурстве… Мы с Таней их скатертями всех укроем, полиэтиленкой… Нигде ничего не посушишь… Нечего сказать. Спасибо тебе, Татьяночка, что ты пригласила меня бесплатно нянчить твоего Антошу, пока ты отдыхаешь на работе, да еще без крыши над головой. Хотя я имею такие же права жить на этой даче одна и без твоего согласия.
Валера. Раз-ли-ва-ю! Последняя. (Разливает.)
Все пьют. Ира вышла в комнату.
Фёдоровна, у вас нет лекарства настойки календулы?
Фёдоровна(осторожно). А это от чего?
Валера. Это от горла.
Фёдоровна. Нету, нет, Валерик, я полощу лопухом. Тебе нарвать?
Валера. А у вас нет настойки лимонника, экстракт космонавтов элеутерококк?
Фёдоровна. Нет, нет, Валерик. А это от чего?
Валера. Это от пониженного тонуса. А какая-либо настойка есть?
Фёдоровна. На спирту?
Валера. Само собой.
Фёдоровна. Есть, Валерик, но тебе не подойдет. Настойка йода.
Валера. Послаще чего-нибудь.
Фёдоровна. Чего-нито найду. (Выходит.)
Входит Ира.
Ира(решительно). Вы что думаете, я тоже имею право жить на той половине, у мамы есть какие-то документы. Так что вы не думайте. Если вы раньше заселились, то я должна снимать за двести сорок рублей!
Светлана(быстро). Никто не говорит! Давай поменяемся.
Татьяна. Мы переедем сюда, и всё. Ты туда!
Валера. Что я говорил? Без бутылки ни-ку-да! И всем стало весело.
Ира(возбужденно). Маме позвонила Фёдоровна и сказала, что некому на той половине жить, дом без жильцов разваливается. Я приехала, все вымыла, побелила рамы в комнате, стекла помыла… Через неделю приезжаю с вещами, с холодильником, с ребенком, на машине, и вот тебе и раз! Вы уже заняли, что я помыла. Интересно. (Сидит, повесив голову. Ее развезло.)
Валера. Что было, того не вернется. Закон джунглей!
Ира. Скандал мне устроили.
Валера. Они ду-ры! Дуры. Сами не понимают своего счастья. Теперь живо! Все вымыть и ей сдать. Они там не заплевали. И ты въедешь туда, а холодильник я на тачке сволоку.
Ира. Нет, у меня уже нет сил переезжать. Я предлагаю, чтобы мы имели одинаковые права. Мы все платим за меня по восемьдесят рублей. А то вы живете бесплатно на моей площади.
Валера. Хорошо, скидываемся по восемь червонцев, и что будет? Нам от этого что перепадет?
Ира. Почему я должна платить, если вы все заняли?
Валера. Допустим, мы платим. А дальше как живем?
Ира. Я здесь остаюсь, вы там.
Светлана. Нет. Ты не поняла. Мы как раз берем на себя всю оплату и переезжаем сюда.
Ира. Прекрасно. А я без крыши с больным ребенком.
Татьяна. Ну ладно. Давайте так: мы покрываем крышу, Валерка покроет, а ты пускаешь наших ребятишек и бабку ее под крышу.
Ира. На терраску?
Светлана. В комнату, в комнату. Здесь холодно.
Ира. А мы? У него же тридцать девять и шесть!
Светлана. А как мы поступаем всегда? Мы, медики? Отгораживаем чем есть: ширмой, одеялами… Моем хлорной известью.
Ира. Но дождя-то нет.
Татьяна. Да уже еле держится, посмотри!
Светлана. Мы его отгородим, самое главное ему сейчас – это тепло. Мы надышим. Ира. И берем расходы на троих. По восемьдесят.
Татьяна. Но крышу-то крыть – ты ж слышала, четыреста рублей. Во торгашиха-то, не понимаю. Ты восемьдесят, а мы по двести восемьдесят?
Валера. Другие бы взяли шестьсот. Но для своих…
Ира. Я не понимаю… Вы по двести… А я двести сорок, да сколько человек в одной комнате?
Светлана. Крыша-то общая! И твоя тоже!
Ира. Почему моя-то!
Валера. Так дело не пойдет. Девочки, сбрасываемся! По рупчику! А то палатка прикроется! Мы с Татьяной уже внесли четыре.
Ира. У меня нету. Вы меня в свой туалет не пускаете!
Валера. Ира! Ты гордая! Ты будь проще!
Татьяна. Этот туалет Валера своими руками сбил восемь лет назад, и туалет уже на соплях. Ты ведь у хозяйки? Она обязана дать куда ходить.
Светлана. Да нет, какой разговор, пожалуйста, ходи. Смотри не завались только вместе с ним.
Ира. У Федоровны нет ничего. Она говорит, ходи в курятник. А там такой петух…
Валера. А-а! Васька? Выклюет что надо и не надо.
Ира. Я его боюсь. (Сидит, повесив голову.)
Валера. Девочки, разговор задерживаете! Палатка закроется!
Светлана. Короче. Надо жить, жизнь подскажет.
Ира. Сначала ваши мальчики избивают моего Павлика, да? Это они держали его в воде, снимали с него трусы. Он после этого и заболел.
Светлана. Сейчас я приведу их, и мы узнаем, кто у кого что снимал. Сейчас, сейчас. (Выходит быстрыми, крупными шагами, вся красная.)
Входит Фёдоровна, несет в руках пузырек.
Фёдоровна. Вот настойка сладкая, как ты просил, Валерик.
Валера(берет). Ну! Грамм сто пятьдесят!
Фёдоровна. Алтейного корня настойка. (Протягивает свою десертную ложку.)
Валера(кочевряжась). Так. Натрия бензоат. Натрия гидрокарбонат. Теперь все сплошная химия. Капли нашатырно-анисовые. Анисовые есть такие, знаю. Грудной эликсир. Зачем? Сироп сахарный. Хрен с ним.
Фёдоровна тянет ложку.
Так… (Нюхает). Дрянь какая-то. Ничем не воняет. Сюрприз моей бабушки. Эх, понеслась! (Выливает из горлышка в рот.)
Татьяна. О! Воронка-то!
Валера(опомнившись). Это что было?
Фёдоровна. Дети даже пьют. Ничего. Да ты много принял. Там написано по десертной ложечке. (Вырывает пузырек у Валерия из рук, выливает остаток на ложку.) Вот так принимают! (Пьет с удовольствием, вытирая рот рукой.)
Валера(стонет). У-у-у, гадость! У-у-у!
Фёдоровна. Она хорошо действует, сейчас будешь хорошо харкать.
Валера. Это с какого праздника?
Фёдоровна. Отхаркивающее.
Валера. Мамочка! (Опрометью вылетает за дверь.)
Фёдоровна. Всю аптечку ахнул.
Татьяна. Куда опять с кошельком-то? Сейчас последние два рубля выдаст.
Фёдоровна выходит посмотреть, что с Валерием.
Ира. Танечка, как жить, когда совершенно одна на свете. Никто, никому не нужна. Вы пришли, я думала, мириться. Сестры называется.
Татьяна. А ты?
Ира. Я одна. У меня никогда не было ни брата, ни сестры. Сыночек есть.
Татьяна. У вас же мама.
Ира. Мама! Это такая мама…
Татьяна. У меня бы мама здесь была, я бы этого (кивает на дверь) тут же бы погнала. Она когда приезжает с Сахалина, в доме праздник, тепло, светло, дом! Она вышла замуж, и их послали. Нет у меня теперь мамы.
Ира. Если бы! Если бы у меня было так!
Татьяна. Мама! Это первое слово, которое произносит человек, и последнее…
Ира. Меня моя мама ненавидит. Не любит.
Татьяна. Ну не надо так, я не люблю такие вещи. Значит, такая дочь. Мама – это мама. А я сразу поняла, какая ты. Ты цепкая.
Ира. Цепкая, что и говорить. Цепляюсь за жизнь.
Татьяна. Можете мне не жаловаться. Мать нас рожает в муках, воспитывает, кормит. Что еще. Стирает на нас. Все, что мы сейчас делаем. Да и работаем. Чтобы я когда-нибудь подумала, что я Антошу ненавижу! Да я все пальцы у него на ногах перецеловать могу! Я всех ради него задушу!
Ира. Я тоже всех передушу ради Павлика. А тогда вам будет понятно, если вашего сына начнут топить.
Татьяна. Бросьте жалкие слова.
Ира. Если вашего Антона под воду, а?
Обе разозлились.
Татьяна. Кто тебе эти глупости наврал? Сам небось твой Павлик. Купался до посинения, вот и придумал.
Ира. Двое на одного.
Татьяна. Он у вас как взрослый, ничего детского. Читает! Читали читаки, писали собаки. И учтите, ему же первому всегда будет доставаться. Вот запомните.
Ира. Ладно, иди отсюда. Шалавая.
Татьяна(сидит понурившись). Дождь собирается, вот проклятье. На восьмой год жизни. Лето надо провести на воздухе. Как назло, Антон всю зиму болел воспалением легких. Этот дурак давай его холодной водой обливать, убить его надо. Антон два месяца болел, два месяца я сидела за свой счет. Я в больницу его не отдала, мама звонила – умри, а не отдавай в больницу. У нее первый ребенок, мальчик, его в больнице уронили. Был бы у меня старший брат. Пусти Антона, Ира!
Ира. Когда я вас просила, плакала, вы меня не пускали!
Татьяна. Ребенок же, ребенок!
Решительно входит Светлана. Глаза ее горят.
Светлана. Я все выяснила. Ваш Павлик, оказывается, укусил Максима в плечо! Это же инфицированная рана! Рваная инфекция. Полость рта! Это самое грязное место у человека! Я вашего Павлика доведу вплоть до колонии. Мне, главное, Максим ничего не сказал, побоялся. Я, он знает, как отношусь! Максим ослаблен после смерти отца! У него были кровавые поносы! Брали на дизентерию! И ничего! У него подорванный кишечник! Я бьюсь, бьюсь, специально перешла в ночь, да что же это такое!
Татьяна. Да ничего не будет твоему Максе. Заживет как на собаке. Вот он Антошу бил лбом вчера об камень? Я приезжаю вечером, лоб разбит. А? Ты не сдала своего Максю в колонию? Слюну у него не брала на анализ?
Светлана(в отчаянии). Я обработала ему ранку, это случайность! Между детьми!
Татьяна. Конечно, ты у нас старшая научная сестра.
Светлана. Между прочим, Максим сказал, что под водой Павлика держал не он, а Антон! А Максим стоял на берегу!
Татьяна. И командовал.
Входит Фёдоровна с кошкой, в своем затрапезном виде.
Фёдоровна. Потеряла котенка, вы котенка не видали? Орет, нет никакого спокойствия. Хотела уснуть, куда там!
Татьяна. Павлик потому укусил Максю, что Макся ему кричал: не пустим сюда больше твою мать, не пустим! Его Павлик и укусил, и правильно, я бы тоже за свою мать укусила.
Фёдоровна. Это злые ребята заступами порубили котенка.
Светлана. Ничего подобного. Максим любит зверей.
Фёдоровна. Молоко у нее вступило, что ли? Орет. Или она кота хочет? Мяу!
Ира. Светлана, вы не посмотрели бы Павлика? Он что-то мне не нравится.
Светлана. Ничего, ничего с ним страшного. Сейчас.
Светлана преображается.
Ира. Полотенце вот свежее! Рукомойник за дверью. (Снимает с веревки полотенце.)
Светлана выходит.
Фёдоровна. Элька, Элька, Элька, Маленькая Элька!
Заглядывает под стол. Татьяна тоже заглядывает под стол. Ира ждет Светлану с красными пятнами на щеках. Фёдоровне явно не хочется уходить.
Татьяна. Фёдоровна, у меня еще суп со вчера остался. Ребята не поели. Антон вообще, наверное, ложкой поболтал, как всегда. Я сегодня новый варить буду, на костях. Я вам дам полкастрюлечки.
Фёдоровна(подумав). Это для кошки, отлей для кошки! Я принесу посуду.
Татьяна. Че это для кошки, че для кошки, для детей варено. Кошка не барыня твоя.
Уходят.
Входит Светлана, держа руки на весу. Ира кидается к ней с полотенцем. Светлана в халате, со стетоскопом на груди.
Ира. Пожалуйста, сюда.
Уходят.
Детский голосок. А потом осьминог задрыгался и сказал: ой, отпусти меня отсюдова, мне жарко. Он отпустил осьминога, и он полетел. Он немного плавал и немного летал, его в небе поймали.
Некоторое время сцена пуста. В дверь с улицы стучат. Входит Николай Иванович, мужчина за сорок, с сумкой и складным зонтом. Одет Николай Иванович в очень дорогой шерстяной тренировочный костюм с белой молнией и белым кантом – в то, что сейчас заменяет солидным мужчинам пижаму.
Николай Иванович. Меня сюда направили?
Сцена пуста. Наконец на веранду выходят Светлана и Ира.
Светлана. Ну что, острое респираторное заболевание. Состояние сейчас это у всех детей так проходит. Высокая температура подержится. Будете подавать сульфадиметоксин. Сейчас таблеточку, утром целую таблеточку, далее по полтаблеточки два раза в день. Сначала ударная дозировка. Надо ему помочь, сильный жар. Когда температура спадет, надо поберечь, часто переодевать в сухое.
Ира. Нету сульфадиметоксина. Что делать?
Светлана. У меня нет сульфадиметоксина.
Ира. Что делать, Светлана, а что-нибудь есть?
Светлана(торжественно). Я лично пользуюсь только народной медициной. У меня только липовый цвет, мед, лимон. Я вам дам. Я в лекарства, между нами говоря, не верю. Только в особых случаях.
Ира. Что же делать?
Николай Иванович. Зачем? Я извиняюсь, конечно, но на случай гриппа есть прекрасный английский препарат бробдигнегг (немного запинается). Бробдигнегг. В три дня поднимает. Меня в Лондоне прихватило, в гостинице снабдили. Я запас привез.
Светлана. Я ничего этого рекомендовать не могу. Мною это неизвестно… (Говорит очень солидно.) Главное что? Снизить жар, дать пропотеть, пить кислое. Лимончик есть?
Ира. Есть!
Светлана. А липовый цвет я принесу. Скоро будет новый липовый цвет, этот прошлогодний. (Уходит.)
Ира. Лимон есть.
Николай Иванович. Наконец я вас нашел. В чем дело, почему вас не было утром в одиннадцать у «Востока»? Только благодаря почтальону я нашел вас. Ну как, читали прессу?
Ира. А в чем дело?
Николай Иванович. Что интересного в газете «Неделя»? (Он явно намекает на какие-то обстоятельства.)
Ира. Откуда я знаю.
Ира смущена, не смотрит на Николая Ивановича, готовит питье.
Николай Иванович. А я прямо все обошел! У меня машина в мелком ремонте. Ничего, хорошая физподготовка. Утром почти бежал на свидание, раз – а моей «Недели» нету! Теща мне буквально выговор устроила, что я вам отдал экземпляр. Она специально подшивает для моей дочери. Как же так, Алена приедет, а подшивка недокомплектована! Алена у меня отдыхает в данный конкретный момент в Коктебеле с матерью. (Игриво.) А можно узнать, чем это вы так зачитались тогда?
Ира. Не знаю.
Николай Иванович. Разрешите все ж таки газетку, это я не для красного словца придумал. Теща бы раздула историю. И так она уже вчера сказала: «Что значит, Николай Иванович, что вы съездили на электричке один разок! Сразу на вас интересная девушка обратила внимание». Нет, моя теща человечный человек, она только не любит непорядка.
Ира налила в термос кипятку, кладет сахар.
Если кто-то болеет, я вижу, апельсины как раз есть. (Вынимает из сумки кулек, кладет на стол.) Можно я присяду? (Садится.) Я прочесал всю Романовку в поисках, ну где же моя «Неделька»? Зная примерно район, вы сказали у колонки, хозяйка Чанцева. Остальное добавила почта. У меня машина в ремонте. Пустяки, но все-таки пришлось побегать. Утром почти бежал к гастроному, а моей «Недели» нет! Но я вас нашел. А то теща все мне указания спускает: «Верните „Неделю“ любым путем!» Не знает, не знает, на что меня провоцирует, понимаешь. Давно я не бегал такой кросс. Особенно в поисках девушки. Вам двадцать пять лет, и вы сумасшедшая!
Ира. А, вы тот человек из электрички. «Неделя». Сейчас. (Роется в газетах, отдает Николаю Ивановичу экземпляр.)
Николай Иванович. Ну как, интересное есть что-либо?
Ира. Я не прочла. Некогда было. Ну ладно, идите. А то не до вас.
Николай Иванович(встает, кладет «Неделю» на стол). Ничего, ничего, читайте. А у меня машина в ремонте. Тормоза отказали! (Смеется.) Сумасшедшая. Самое главное, что теперь я вас нашел. Теперь я вас держу в поле зрения. Теперь я тещу вправе успокоить. Скажу, что случайно купил в киоске дополнительный экземпляр!
Ира уходит в комнату с термосом.
А где сын? (Заглядывает в комнату.) Глядите, какой солидный! Смотрит! Температура есть?
Ира(из комнаты). Сорок.
Николай Иванович. Ну-ну, не так страшно. Нас не испугаешь. Бывает и хуже, и то. Меня в Англии знаете как прихватило? Ничего, собьем. Обильно пропотеем. Девушка эта врач верно сказала. Народная медицина сейчас все больше на подхвате. А лекарство вам я это сейчас доставлю. А то прямо с ног сбился. Исчезла моя газета! Теща собирает для моей дочери. Это они интересуются. У меня тоже дочка есть! Хорошая, между прочим. Больша-ая! Но это просто детектив, как я вас нашел.
Голос Иры. Павлик, выпей анальгин.
Павлик (кричит). Нет!
Николай Иванович. Зачем, зачем анальгин! Бробдиб… (Путается.) Бробдигнегг! Лекарство на три приема, и все. А, молодец, выпил. Маму надо любить. И запей кислым. О, перекосился весь, правильно. Здоровей будешь.
Ира выходит на веранду.
Слушайте, мама, почисть апельсин сыну! А вы когда не пришли в одиннадцать, я прямо начал прочесывать местность. Думаю, что, понимаешь, стряслось! Договаривались же точно, девушка честный человек.
Ира. Мне сейчас некогда, потом. Потом давайте, некогда говорить. Очень большой жар.
Николай Иванович. Когда потом, когда потом? Дети всегда болеют, нельзя ослаблять сопротивляемость ребенка, нельзя трястись! Надо жить жизнью. Это не траур! Нельзя подавать виду. Он там полежит, ничего. Пусть знает, что у вас гости. Он там сам с собой полежит.
Ира. Нет, идите. Кому сказано, сейчас не до вас.
Николай Иванович. Так нельзя давать себе волю. Вы же на него влияете отрицательно.
Ира выходит. Входит Светлана, открывает дверь в комнату, возбужденно говорит. В руке у нее велосипедная камера с покрышкой.
Светлана. Ну вот, и что я узнаю? Хорошо еще, что посторонние есть. Хотите знать, ему этот велосипед отец купил, это память об отце! Ну ты при посторонних ответь: чем этот Павел ему камеру порезал? Эта камера – это память! Смотри, Павел, ты ножом, тебя в ножи возьмут!
Ира резко закрывает дверь.
(Светлана плачет.) Максим плачет. Я за слезинку ребенка!.. Не знаю, что сделаю.
Николай Иванович(благожелательно). Одну минуточку. Дайте. Так… Ну что, камеру можно спокойно и свободно выбросить… Это я вам гарантирую. Покрышку тоже выбросить…
Светлана, вытирая слезы, кивает.
Я попробую вам к вечеру найти подобную продукцию. Где-то валялся велосипед такой конструкции моей дочуры. У нее уже новый давно велосипед, складной. Она вот такая. (Показывает очень высоко.)
Светлана кивает, садится.
Теща ничего не выбрасывает, велосипед семилетней давности, как чувствовала.
Светлана. Максим говорит мне: я Пашку поймаю, изобью. Павлика. Я кричу на него: нельзя избивать, он моложе тебя! Но я же не в силах за ними уследить везде! У меня и так двое на руках и чужая старушка, меня же надо понять. Вот! (Протягивает обе руки, поворачивает ладони вверх-вниз.) Дрожат! Так что, Павел (обращаясь к двери), действуй своими силами, я тебе не помогу, убегай подальше. (Уходит.)
Николай Иванович благодушно надевает камеру с покрышкой себе на шею.
Николай Иванович(приоткрывает дверь). Бу! А что же ты, сын такой матери, убегаешь? Ты встречай противника чем попало, болванку возьми, палку, щепку. Нет ничего, выставляй два пальца. Неожиданная реакция! (Выставляет два пальца, кивает и приставляет ладонь ребром к носу.) Правильно мне ответил!
Ира выходит, притворяет за собой дверь, стоит, прислонившись к ней спиной.
Будем знакомы, мой дом наверху, над карьером. Дачи «Подмосковные вечера» знаете? Госплан. Я приезжаю почти ежедневно. (Громко говорит в дверь.) Меня зовут Коля. А маму твою как зовут? Давай познакомимся! Ась?
Ира. Да Ира, Ира.
Николай Иванович. Очень приятно. А может быть, выпить чайку? В горле пересохло.
Ира. У меня вода в термосе только для Павлика.
Николай Иванович. А так, вообще? Где еще вода? В чайнике есть? Вот чайник, верно, все совпадает, воды нет. (Взял чайник, болтает им.)
Ира. У нас воды нет. Времени нет бегать на колонку.
Николай Иванович. Где ведра? Колонку я знаю. Так, указания принял к исполнению.
Уходит, довольный, с ведрами. В дверях сталкивается со входящей Светланой, которая несет мед.
Светлана. Оказывается, еще того лучше. Вот тебе мед. Сделаешь компресс на шейку подковообразно, мальчикам на щитовидку ставить компресс нельзя, потом сказывается. Оказывается, еще того лучше! Павлик твой знаменитый, даром что мал, толкнул Максима с велосипедом в металлолом на углу!
Ира. А чего же он своим велосипедом на людей наезжает! Вчера девочку сшиб на площадке. Бабушка ее плакала. На Павлика наезжает беспрерывно!
Светлана. Это игра! Это случайность! Максим не хлюпик! Знаешь, что такое «максим» по-латыни? Лучший!
Ира. Не лучший, а больший. Максимум.
Светлана. Наилучший! Я по женскому календарю выбирала! Наилучший!
Ира молчит.
А вот то, что Максим полетел на банки ржавые, это подлость. Это готовый столбняк. Шина и та лопнула, а ребенок? (Грозит в сторону двери.) Я т-тебе, обезьяна! Мартышка! Распустила ты Павлика своего, придется тебе еще поплакать. (Плачет.) Господи, если отца нет, значит, всем можно все.
Запыхавшись, входит Николай Иванович.
Николай Иванович. Колонка далековата для слабых дам. (Ставит ведра.) Давненько я воду не носил ведрами, с юности. Слушай, Ира, это у тебя собственный дом?
Ира(зло). Да! Собственный! Бабушкиной тетки.
Светлана. Пх! Ее дом. Ну вы подумайте! Танька оборжется! Ее дом!
Николай Иванович. Пусть эта бабушка напишет заявление на протягивание нитки водовода вплоть до ее домовладения.
Ира. Да она далеко. Восемь лет уже в доме инвалидов в Дре́зне.
Николай Иванович. Ну что, нельзя за нее подписать? А я вас в этом деле поддержу, у меня здесь в поссовете есть толковый мужик.
Светлана. Сначала воду, потом все загребут. Ее дом, видели! (Уходит.)
Николай Иванович. Ира, поставь чайку. Я просто умираю от жажды. Бегал, бегал за девушкой. Жены с дочкой нет полтора месяца. Второй срок распечатали. Теща живет здесь, на даче. Я в Москве ужинаю чем попало, в основном консервы. («Консервы» он произносит как «консэрвы».) Вечером едешь с работы, магазины в массе закрыты. Стал поневоле сюда мотаться. Теща кормит хотя бы без консервантов. («Консервантов» он произносит как «консэрвантов».) У меня же сто одна болезнь. Таким образом мы с тещей поехали вчера за клубникой. И таким образом в электричке вы на меня и наткнулись! Теща говорит: какая смелая девушка! Газеты просит прямо у мужчин! Все обычно, Николай, вы ей понравились. Но ради этого, она считает, «Неделю» не стоило отдавать. Видно, говорит, она вам тоже приглянулась, если вы отдали. Я ее заверяю: будет вам ваша «Неделя»! Так что теща в курсе нашего знакомства. Зачем вы ко мне обратились? Я вам понравился? Только честно.
Ира. А что, уже нельзя попросить газету?
Николай Иванович. Смелая, очень смелая девушка! Сумасшедшая! Я вас люблю, сумасшедшая! (В дверь.) Павел, у меня вопрос. Где папка?
Ира. Оставь ребенка в покое. Привязался.
Николай Иванович. Понимаю, приветствую. Папки нет.
Ира. Ничего не значит.
Николай Иванович. А чем мамка занимается?
Ира. Я преподаю гэльский язык. Сто двадцать рублей.
Николай Иванович. Молодец! Дуй до горы, а в гору поможем!
Ира. Еще знаю мэнский.
Николай Иванович. Я не в курсе, но поможем, поглядим вокруг. Если есть такие языки (делает ударение на «ы»), то будут и возможности.
Ира. Еще валлийский. Да, и корнуольский.
Николай Иванович. Да! И такой еще молодой специалист!
Ира. Но корнуольский язык почти мертвый.
Николай Иванович. Ничего, примем меры! Ира, вот что. Я попрошу вас пройти со мной до моей дачи, я вам спущу бробди… (запинается) этот препарат. Павла надо будет запереть, чтобы соседи не проявляли активность. Да и камеру с покрышкой бы не забыть. Теща сейчас выметается на вечернюю летучку к соседке, так что она авось не увидит одного колеса, а я его уведу.
Ира. Это не соседи, это родственники. Мои троюродные сестры.
Николай Иванович. Бывает! Бывает!
Ира(в дверь). Павлик, я сбегаю за лекарством. Я тебя закрою, хорошо? Горшочек под кроватью. В термосе чай с лимоном. Не разлей. У него руки дрожат.
Николай Иванович. Апельсины умеешь чистить, хлопец?
Голос ребенка. Нет!!!
Николай Иванович. Мама, начисть ему апельсинов. Полную кучу. Пусть побалуется. Я еще спущу. У меня они есть по потребности. Вернее, по труду. (Смеется.) Пока еще.
Ира. Павлик, или я Фёдоровну позову, она с тобой побудет?
Николай Иванович. Мама, захвати теплое что-нибудь. Типа пледа. (Он произносит «плэд».)
Ира. Ничего, я плащ накину.
Николай Иванович. А все же плэд необходим. Я знаю окрестности и их туман.
Ира. Пледа нет.
Николай Иванович. Одеялко есть?
Ира(сбита с толку). Есть.
Николай Иванович. Годится! Годится!
Ира. Минутку. Павлик зовет. (Уходит.)
Николай Иванович. Он у тебя серьезный товарищ, ничего. Минуток через тридцать. Через сорок – сорок пять. Я ему принесу еще фильмоскоп ручной со слайдами. Дочура моя еще месяц будет в отсутствии… Теща на собеседовании… Будешь смотреть слайды. Парад гвардейцев. Сам снимал! О, как я снимаю! (Выставляет большой палец.)
Ира(выходит). Ничего не получается. Я с вами не пойду. Он сейчас начнет потеть, надо сменить рубашечку. Фёдоровна не сумеет.
Николай Иванович. А жаль! А жаль! Ну ладно, туман не туман, пойду побреду, больному срочно нужно. Камеру с покрышкой.
Ира. Одеяло дать?
Николай Иванович(горько шутит). Что я с ним буду делать один?
В дверь заглядывает Валера.
Валера. Стратегическая проверка! (Исчезает.)
Николай Иванович. Дверь надо держать от соседей на запоре! (Уходит.)
Входит Валера.
Валера. Ира, ты гордая, пойми об этом. (Выставляет бутылку, садится довольный.)
Ира. Ну я вас прошу, идите, он засыпает.
Валера. Что я на вас смотрю, вы как паркет нециклеванный. Второй раз в жизни вижу, второй раз подумалось. Я со своей сестрой ехал на похороны. В поезде. Она вывалила на стол банки, красит, мажет, пудрит. До неузнаваемости. Тряпку мокрую взять, стереть. Вот так женщина! (Откупоривает бутылку.)
Входит Татьяна.
(Быстро). Я к вам по поводу крыши. Сейчас объясню все.
Татьяна. Пил у гастронома?
Валера. Ты что! Я тебе принес.
Татьяна. Где мои два рубля? Отдай кошелек, во-первых.
Валера отдает кошелек, Татьяна смотрит.
Где они?
Валера щелкает по бутылке.
Это – два рубля? Это рубль пятнадцать.
Валера(солидно). С наценкой в ресторане.
Татьяна. Это – в ресторане?
Валера(солидно). Теперь о крыше.
Татьяна. Совсем глаза залил. Скоро тебя вообще переведут… в сапожники. За семьдесят рублей.
Валера. Ну какая дурость! Ну вы только подумайте! (Наливает, пьет.)
Татьяна. Слушай, Ира, я к тебе. Я узнала. Это не Антоша его держал в воде, Антон мне признался. Он целый день один. Вот этот Макся им и командует. Антоша всегда со мной делится, я приезжаю с работы, он меня бежит встречать, сам ничего не говорит, в руку лицом тычется, я чувствую, у меня рука мокрая. Антон у Макси книгу просил, кстати вашу же книжку, «Мэри Поппинс». Макся уже прочел, а Антоше не дает. Только если будешь моим рабом. На коленях перед ним стоять, руки по швам. Я говорю: «Максим, вот ты прочел книгу о людях хороших, она хоть чему-нибудь тебя научила?» Слушай, «Мэри Поппинс» – это же твоя книга, дай почитать Антону.
Ира. Ну бери. Скажи, я просила.
Татьяна. А ты хочешь знать, они решили вам эту книгу не отдавать вообще! Пока вы не отдадите покрышку с камерой.
Валера. А вы их не пускайте сюда, и все.
Татьяна. Вот. Слушай, а пусть Павлик твой играется с Антоном! Пусть лучше они дружат, чем с этим! А я вам буду готовить, я на нее готовлю, так лучше на вас. Закупки буду делать. Ты только Антона корми, она не кормит. Через плечо швыряет. А я в долгу не останусь. У меня отпуск в ноябре.
Валера(солидно). У меня отпуск в декабре. (Наливает, пьет.) Я декабрист.
Татьяна. Договоримся?
Входит Фёдоровна.
Фёдоровна. Я уже Светланочке сказала, дождь собирается. Татьяна, надо вам тазы, ведра готовить. Сейчас разразится. Как же вы ночевать-то станете? Пошли, у меня в чуланчике два ведра, корыто под крыльцом.
Татьяна. А нас Ира пускает к себе.
Ира. На веранду.
Входит Николай Иванович.
Фёдоровна. Валерик, пошли, пошли. Мне поможешь что ни то. (Садится к столу, вытирает уголки рта двумя пальцами.)
Николай Иванович. Тут требовались лекарства. Я доставил.
Ира. Спасибо, не надо. Он сейчас пропотеет, мы сразу ляжем спать. (Уходит в комнату.)
Валера. Садитесь, будем знакомы. Валерий Герасимович. Автомобилист. Исполняющий обязанности мойщика. Наливаю, угощаю.
Николай Иванович. В доме больной, следует потише.
Валера. Вы Ирин муж? («Ирин» он произносит как «Ирын».)
Николай Иванович. Вы догадливый.
Пауза.
Фёдоровна. Ну, всего хорошего, ложитесь. Татьяна, пойдем, бери его.
Берут Валерия под руки, поднимают, ведут.
Валера. Ира! Никогда не допускай! Пойми!
Татьяна. Идем, на ноги встань.
Валера. Жизнь – это схватка над морем!
Татьяна. Если ты своими ногами не пойдешь, я не знаю…
Валера. Если бывает двух родов: если не выпить, то прокиснет.
Татьяна берет со стола бутылку. Валерия уводят.
Николай Иванович. А я еще лекарства принес! (Осторожно ставит на стол бутылку коньяка.)
Ира. Ну я прошу, уходите.
Николай Иванович. Ну-ну, ну-ну, какие сердитые. Я покрышку с камерой принес! (Вынимает из сумки покрышку с камерой.) Пропотел, пока снял. Вот и лекарство английское. Ну?
Ира. Господи, вот навязался на мою голову.
Николай Иванович. Дождь начинается. Ничего, я с зонтиком. Самое интересное, я люблю, когда дождь, находиться в помещении. Вроде там дождь, а у тебя тепло, сухо. Какое-то возникает чувство уюта. Не гоните меня, не браните. Я так соскучился за вами!
Ира уходит. Николай Иванович ставит чайник на газ, греет руки.
Самое интереснее, теща долго колобродила, все никак не уходила. Я как разведчик сидел.
Ира(входит). Сейчас их зальет. Там совершенно нет никакой крыши. Идите, идите домой. Они сейчас придут ко мне. Мы так договорились. Идите скорей!
По улице пробегает Фёдоровна с корытом над головой. Она бежит на ту половину дома.
Николай Иванович. Да, начались большие дела, я чувствую. Нам здесь не посидеть. Приходите завтра вечером на луг, к мостику. Часиков в девять. Зажжем костер, я привезу шашлыков. Вы можете есть шашлыки? Вина грузинского. Как я вас люблю, просто непонятно. У вас бьющие глаза.
Ира. Да что вы сидите тут? Людям некуда деваться, а вы торчите как пень! Они меня даже в туалет свой не пускали, я на горшок ходила. А я теперь их должна с больным ребенком терпеть. Идите, идите, Николай Иванович! Они сейчас уже идут.
Николай Иванович(с грустью). Я вас боюсь! Я вас боюсь!
Ира мечется, сдвигает стол, стулья к стене. Николай Иванович уходит. Ира встает у дверей, вытягивает руку на дождь. Вздрагивает. Появляется процессия. Впереди Фёдоровна, все с тем же корытом над головой, дальше идет, подняв воротник пиджака, Валерий с двумя раскладушками, с рюкзаком. За ним Татьяна ведет, укрыв полами своего плаща, Ан-тона и Максима. У мальчиков в руках чайник и кастрюля. Замыкает шествие Светлана, ведущая под руку Леокадию, старуху под зонтиком. В руках у Светланы чемодан. Проходящие не смотрят на Иру.
Фёдоровна. Все поместимся, ничего, у меня комната шестнадцать квадратных метров, тепло, сухо.
Уходят. Ира закрывает свою дверь, запирает ее на засов, передвигает мебель на прежнее место. Гасит свет.
Скрывается в комнате.
Голос ребенка. Мама, хочешь, я расскажу тебе еще одну сказочку? Вот однажды в городскую больницу попался серый волк. И за хвост повели его к врачу. Всем волкам там делали операцию, разрезали печень, чтобы там посмотреть – никакой обед там не застрял? А потом зашивали живот, и больно было. И ему там понравилось. Его обедом там кормили и давали мясо и капусту. Он такой хитренький – он ел, ел, ел капусту. А печень у волка была такая крупная-крупная, и в ней обед был. Потом этот волк английский, и вот у него есть крылья. Вот отсюдова такие маленькие, тоненькие крылья.
Часть вторая
Картина вторая
Квартира Иры в Москве. У телефона – Мария Филипповна, мать Иры.
Мария Филипповна. Але. Это я опять. Это ты? Что же ты? Что же ты мне так долго не звонишь? А? Хорошо. Я тебе перезвоню вечером. (Торопливо.) Приходи на мои похороны. Все. Перезвоню. (Кладет трубку. Думает. Набирает номер.) Але! Я туда попала? Пригласите, пожалуйста, Кондрашкову. А когда она будет? А Еловских нет? А кого-нибудь из старых работников? Это говорит Шиллинг. А это кто говорит? Я вас первый раз слышу. Я вас не застала. Вернее, вы меня. Извините, что звоню. Мы незнакомы. Простите. Да нет, что вы! (Кладет трубку. Некоторое время сидит, сохраняя на губах улыбку. Опять набирает номер. Деловито начинает.) Слушай, не бросай трубку! Я действительно собралась уходить в больницу. Не бросай трубку. Ты в курсе, моих никого нет. Ирочка сняла дачу за двести сорок рублей, сто рублей взяла у меня, первый взнос. Теперь уж отдавать ей будет некому. Слушай, я все-таки решилась лечь. Адрес пока не знаю, как узнаю, тут же сообщу. Уж полгода не решалась, теперь кидаюсь в пропасть. Зарежут так зарежут. Ей даже выгодно, ей останется двухкомнатная квартира, она водить сюда будет… И сто рублей не надо будет отдавать. Не бросай трубку! Выслушай меня! Я все-таки решилась лечь. Ирочке нужна моя помощь, а какой из меня помощник? Павлик все время болеет, она его простужает, не докармливает. Надо докармливать ребенка, а она – нет. Я надорвалась с ними. Направление уже на руках. Ну ладно, я тебе еще из больницы перезвоню, если меня сразу не уволокут на операционный стол. И я тогда не позвоню. Если не звоню – знай, я на столе. Но постараюсь перезвонить перед операцией. Ну конечно, других готовят, кровь берут. А меня будут резать срочно. Сколько можно, я полгода тяну. Я на дачу не ездила, Ирочка не желает, не знаю, как ей даже сообщить. Телеграмму. Да, но я не знаю адреса больницы… Из больницы как пошлешь? Она иногда приезжает мыть ребенка, раз в неделю, но уже их нет две недели. Не знаю, может, умерли. Я ей здесь оставляю записочку, чтобы она звонила тебе. Но если Павлик болеет и она там болеет, тогда она еще может и неделю не приехать, ребенок у нее там весь закиснет. А она не купает. Она воды боится как огня с детства. Я попала в положение, ничего себе. Если Павлик заболел, она не приедет меня хоронить, вот это будет номер!
Открывается входная дверь, входит Ира, ведет Павлика, у которого голова в платке, поверх платка шерстяная шапочка. Ира проводит Павлика мимо Марьи Филипповны, та поворачивается к ним лицом и говорит очень отчетливо.
В общем, ты в курсе дела, приглашаю тебя на похороны. Может, ты одна будешь идти за гробом. Михаила не води, он не любит таких вещей. Меня похоронишь в темном английском костюме, висит в шкафу под марлечкой. С медалью. Туфли синие в папиросной бумаге в коробке под ним же. Блузка и все остальное лежит в коробке из-под сапог, большая розовая под туфлями. Нет, Ирочка ничего этого не знает, знать не хочет и не слушает совсем. Ну, я еще перед смертью позвоню. Деньги у меня отложены на похороны и на поминки на сберкнижке, я завещание заверю в больнице же, перед операцией. На твое имя! Имей в виду! Ну погоди, успеешь к врачу, насидишься в очереди. Я позавчера четыре часа просидела, давление мне померили, конечно повышенное. Не надо. Миша твой подождет. Сейчас лето, ну и что он одет, не запарится, не в шубе у тебя. Ну посади его! Не прерывай! Я хочу лежать на Ваганькове, там, где мама. Могила там на имя Чанцовой-Шиллинг, участок сто восемьдесят третий. Так? Ты записываешь? Запиши. Ну посади ты его на стул. Ну сходи за карандашом, я пока с ним поговорю. Миша! Дай мне его. Миша! Как ты себя чувствуешь? Не слышит. Миша! Вдень слуховой аппарат! У него аппарат, таких в Москве четыре штуки. Миша! Она догадалась, вдела ему в ухо. Але, это я, Мария! Куда же это вы собрались в такую поздноту, вы опоздаете, прием до трех, да четыре часа сидеть! Он уже ничего не соображает. Склероз. Миша, это Маша Шиллинг! Ну? Он не при здравом смысле. Не помнит. Ты к какому врачу идешь? К урологу его ведут. Заговорил. Это его живо волнует. Ты живой старик! Але! Ты живой еще! Сейчас я его рассмешу. Миша! Да, да. Миша, приходи ко мне, у меня есть водка! Не слышит опять. Слабослышащий. Але, это я. Это ты? Принесла карандаш, запиши, участок сто восемьдесят третий. Шиллинг Александра Никитична, Шиллинг Филипп Николаевич. Все. Вы к скольким идете? Ну, еще есть время. Значит, я оформляю завещание в твою пользу, а ты меня похоронишь. Нет, ты меня! (Шутливо.) Нет, ты меня! (Весело.) Я к вам вечерком забегу. Чаем напоишь? Я сегодня туда уже не пойду, завтра пойду. Один день выиграю. Полгода ждала…
Ира. Мама!
Мария Филипповна. Полгода ждала, а уж один день…
Ира. Мама, Павлик болен.
Мария Филипповна. Ну, расскажи о себе. Ты-то как справляешься…
Ира. Мама!
Мария Филипповна. Не кричи, я не глухая. Это Ира внезапно приехала. Нет, ты что! Она же сейчас уедет, как всегда. Не бросай трубку. (Ире.) Ты знаешь, что мать умирает медленной смертью? Это я ей. Ну ладно. Я забегу, если это можно так назвать. Ира будет на тебя ориентироваться. (Ире.) Это Нина Никифоровна звонит, интересуется, беспокойна. (В трубку.) Я ей говорю, что чужие люди обо мне больше, чем она, звонят. А собственная дочь… Слушай, я все никак не доберусь до главного. Как Леня? Господи. Ну, бегите, бегите, если это можно так назвать. (Кладет трубку.) Поползли.
Ира. Мама, я Павлика больного привезла.
Мария Филипповна. А ты учитываешь, что я больна? Ты учитываешь? Почему ты уже две недели не приезжаешь? В моем положении две недели слишком большой срок для жизни.
Ира. Побудь пока с ним, я сбегаю в аптеку. В булочную.
Мария Филипповна. Я ухожу в больницу, у меня направление.
Ира. Что это ты встрепенулась сейчас.
Мария Филипповна. Когда-то надо.
Ира. Ну подожди немного. Я же связана по рукам и ногам!
Мария Филипповна. Я как чувствовала. Две недели ты его не привозила купать. Ребенок весь пятнами покрыт. Если со мной что-то случится, ты об этом узнаешь по взломанной двери.
Ира. Брось, ты здоровый человек.
Мария Филипповна. А это? (Роется в сумке.) А направление? Сколько в тебе зла!
Ира. Это же на исследование.
Мария Филипповна. А ты знаешь, что у меня ищут?
Ира. Хорошо. Ну подожди пятнадцать минут, я схожу в булочную.
Мария Филипповна. Врачи уйдут!
Ира. Из больницы не уйдут! Ты в какую больницу ложишься?
Мария Филипповна. Зачем тебе знать.
Ира. Мама, ну не будь эгоисткой. Вот я привезла. Молоко козье в банке… Яйца. Суп в банке ему и тебе. Котлеты в кастрюлечке. Покорми его, уложи, он устал.
Мария Филипповна. Ты довела ребенка! Худой какой… Колготки рваные… Павлик, ты кого больше любишь, маму или бабу? Отвык совсем, отучили. Я тебе сейчас книжечку любимую почитаю… «Мэри Поппинс»… Ты привезла мою книжку «Мэри Поппинс»?
Ира. Я ее дала на время… Почитать.
Мария Филипповна. Это же не твоя книжка.
Ира. Это моя, я ее купила в городе Каменец вместе с книгой «Сто лет одиночества».
Мария Филипповна. А где же тогда «Сто лет одиночества»? Я ее давно тоже не вижу. Все раздает, еще при моей жизни! Ты слабый человек! Ты всем веришь, у всех идешь на поводу! Ты не будешь знать, где что, где твои книги, где могила твоей матери.
Ира. Ну хорошо. Что мне, Павлика с собой тащить в аптеку? Он же один не останется, будет плакать. Ладно, я его покормлю сама и уложу, он поспит, а потом уже сходим в аптеку и в булочную.
Мария Филипповна. Обнаглела совсем. (Вытирает слезы.) Я тут сижу, волнуюсь, а она даже не позвонила, ни как Павлик, ни как я. Погоди еще, будешь горько сожалеть! Я в конце концов умру-таки!
Ира. Все мы когда-нибудь умрем.
Мария Филипповна. Когда ты отдашь мне сто рублей?
Ира. Осенью, я же сказала.
Мария Филипповна. Пойди попроси у отца ребенка, он вас обязан материально поддерживать.
Ира. Он и так платит.
Мария Филипповна. Ну, тогда у этого попроси… С которым ты гуляешь.
Ира. Господи. (Плачет.)
Голос ребенка. Обнаглела совсем.
Мария Филипповна. Вот-вот, учи его. Науськивай на бабку! Усь, усь!
Ира. Павлик, мы сейчас поедим, вымоемся, поспим… Потом уедем. Будем с тобой ходить на речку и в лес. Грибы пойдем собирать.
Мария Филипповна. Мама все тратит на своих мужиков. А матери кусок конфеты не привезет.
Ира. У меня нет денег.
Мария Филипповна. А у меня нет ста рублей! А мне хорониться надо! На что?!
Ира. У тебя же на книжке есть.
Мария Филипповна. Это еще на другое.
Ира. Тебя тетя Нина обслужит.
Мария Филипповна. Да не тебе же завещать. Ты все на мужиков и на подруг истратишь, на выпивон.
Ира. Вот и хорошо. (Выходит в комнату Павлика.)
Мария Филипповна(звонит) Кондрашкову, будьте добры. А, я, очевидно, не поняла, сегодня не будет. А это опять вы! Это опять пенсионерка Шиллинг. Будьте добры, передайте завтра Кондрашковой, что тревога отменяется, я собиралась искать своих детей, они у меня потерялись. Они куда-то забрались на дачу, где нет телефона. Теперь передайте Кондрашковой, что у Шиллинг все в ажуре. Я прямо смеюсь от счастья. (Вытирает слезы.) Ну, передадите? Завтра меня уже не будет… Так что я не смогу перезвонить… Ну, будьте здоровы и благополучны. Бегу в аптеку для них, малыш прихворнул. Счастья вам и долгих лет жизни. Я так рада! Нашлись, нашлись! Они, оказывается, болели и не подавали весточек!
Входит Ира.
Они – это единственное, что у меня в жизни есть. Вы добрый человек, жалко, что мы с вами незнакомы.
Я бы вас познакомила с моей дочерью, она без пяти минут кандидат наук…
Ира. Мама!
Мария Филипповна. Она меня зовет. Иду, иду! (Кладет трубку.) Что ты орешь? Пожалуйста, иди, разгуляйся, отпускаю. Иди в свою… аптечку! Я его покормлю и уложу, мое солнышечко! Иди, развлекайся. Тебе тут звонил… где-то я записала, потом найду… Михайлов, что ли?
Ира. Никольский?
Мария Филипповна. Нет, вроде Михайлов.
Ира. Такого нет. Ты бы записывала, мама.
Мария Филипповна. Всех твоих записывать… Мало кто звонит, я думаю, я так запомню, а забываю. Представляешь, я плачу целыми ночами, мне все время кажется, что Павлика нет…
Ира. Еще чего.
Мария Филипповна. А он вот он! Детонька моя!
Ира. Еще я привезла сосисок, положила в холодильник. В пакете гречневая каша.
Мария Филипповна. А ты, ты почему не поешь с нами? Поешь! Ты бледная!
Ира. Я побежала. У нас на даче что творится, разгром. У соседей крыши нет…
Мария Филипповна. Сломалась?
Ира. Прохудилась. А тут дожди…
Мария Филипповна. Дожди… Я не выхожу почти. Вы мне все время снитесь.
Ира. Ну, я их к себе позвала жить, а тут Павлик больной, тридцать девять до сорока! Представляешь? Ну, они люди стеснительные…
Мария Филипповна. На тебе вечно все ездят. Ты их позвала к себе жить, а меня нет, меня бы лучше пригласила. Мать здесь одна…
Ира. Да, чтобы мы и летом слушали твои речи.
Мария Филипповна. А ты сама не кричи, псих!
Голос ребенка. Что такое «псих», мама?
Мария Филипповна(кричит). Псих, и все. Она псих.
Голос ребенка. Псих!
Ира. Ладно, мы не будем обедать, мы уезжаем, все.
Мария Филипповна. Вот именно что псих. Для матери ей жалко тарелку супа. Ну беги, беги, гуляй. Что я, не вижу, что тебе надо? Сейчас мы поедим, поспим, почитаем, я снова при исполнении своих обязанностей, снова запряглась… «Мэри Поппинс» куда дела? Весь дом раздала, мальчику нечего почитать. Да как тебя назвать после этого?
Ира быстро уходит.
У бабушки пузико болит, ноет… Ноет… То ли грыжа… То ли что.
Картина третья
Веранда Иры. Пусто. Гремит ключ в замке. Входит Фёдоровна, включает свет. За ней осторожно, с узлами и раскладушками, входят все дачники – Светлана, Татьяна, мальчики, в конце, в дверном проеме, как в раме, величественно встает Леокадия с зонтиком. Все выглядят очень помятыми. Мальчики тут же убегают.
Фёдоровна. Ну вот, на мой риск, я вам открываю, пока переночуете, там дальше будет видно, а то друг у друга на головах… Я тоже одну ночку отдохну. Она приедет не раньше завтрева к вечеру, она рано не соберется ехать. И Павлик еще кашляет, может, она его к врачу сводит, собиралась сводить. Это еще один день. Сутки прочь.
Светлана. Мы как беженцы.
Татьяна. Черт его знает, как партизаны.
Фёдоровна. Ну, в то помещение-то будете заходить? Тут заперто.
Светлана. Не знаю… Может быть.
Фёдоровна. Ключа у меня нет.
Светлана. Тогда не надо. Вскрывать не будем. Ребята лягут на тахте… Мне на дежурство… Ты где?
Татьяна. Нет, мы с Антошей ляжем на раскладушках… А то Макся номера вытворяет… Щиплет Антошу. Пусть один теперь спит.
Светлана. Ты что, ни одной ночи не спишь? Все караулишь? Надо спать. А то ты на людей кидаешься уже.
Татьяна. Антоша кричит.
Светлана. Оставь! Раньше вообще детей запирали на целый день одних. Мать на работу, а я целый день с кошкой. И выросла.
Татьяна. И ничего хорошего не вынесла.
Светлана. Я же говорю, ты на людей бросаешься.
Между тем они разбирают вещи. Посадили Леокадию.
Фёдоровна. Вы пока поживите, а когда Ирочка приедет, я отправлюсь в Москву панихиду заказывать по маме. Скоро годовщина. Заночую у брата на Дорогомиловской, а вы у меня. День да ночь уже прибыль. Брат хотел приехать, поставить туалет, теперь опоздал. Вон какой домина стоит!
Светлана. А по-моему, Ира долго не приедет. Я чувствую. Здесь ему было не развернуться. Он и так и так.
Фёдоровна. Какой он ей туалет построил! За одно это можно положиться на человека.
Татьяна хихикает.
А она на него все волком смотрит. У нее в Москве свой мальчик, хороший человек, кандидат. Она мне сказывала.
Татьяна. А зато у нас теперь сортир.
Фёдоровна. За красивые глаза.
Светлана. У нее красивые? Если ее в бане помыть, может, и будут красивые.
Татьяна. Большие такие, как буркалы.
Светлана. Ты заметила, она никогда не смеется?
Фёдоровна. А над чем ей смеяться?
Светлана. А в кино?
Татьяна. Она не смеется, у нее зуба нет. У меня когда зуб сломался, тоже поневоле не смеялась. В крайнем случае рукавом закрывалась. (Показывает.)
Светлана. А нам над чем смеяться? А мы смеемся.
Фёдоровна. Он мужчина видный. Где-то плотника нашел! Я вот за нашим Володей-плотником полгода ходила. (Она говорит «по́лгода», с ударением на первом слоге.) Ему все некогда, он все меня за вином посылал да отнекивался. Полгода ходила, чтобы он мне столбы для забора обтесал да врыл. Тридцать пять столбов по пяти рублей, это с вином будет двести! А Вадим приехал, носки у него, вижу, протоптались, купила ему две пары. Она ему ничего не купит, подсылает к матери щеголять дырами. Я его увижу, прямо плачу. Он роется: где его велосипед. Да почему ржавый. А как не быть ржавому, он под домом уже пять лет лежит! Я прямо плачу, ухожу от него. Такой требовательный, все требует. А он ведущий конструктор. А она инспектор, что ли. Чумазая, как уголек. У них вся родня такая. Жуковые. (Она произносит «Жуковые», с ударением на «ы».) А они «Жигули» покупают, ездить на свой дачный участок, халупу построили. Они ко мне не ездят, потому что Вадим на ней за две недели женился. У него была хорошая девушка, три года с ней гулял, так нет, женился на этой. Казанская, спрашиваю, – нет, рязанская. Вадим и так считает, что дом его, и вытягивает из меня все. А страховка? А ремонт? Покраска? А содержание жизни? А я им не скажу, что туалет у меня теперь есть. А они сами догадаются. Вадим увидит туалет, накажет дешевле чем за триста двадцать… нет, за триста пятьдесят не сдавать. Ульи к себе пущу. Отдыхающих на койки. Э-э, милые…
Светлана. Да, туалет за три дня организовал. Это же надо, мужчина!
Татьяна. Да ну, шибздик, наверное.
Светлана. А! А ко мне ходит соседка Шура, придет и говорит: «Светланочка, познакомь с каким-нибудь мужиком, мне все равно». С больными ее познакомь. У нее муж и сын трех лет погибли в такси, а она жива.
Татьяна. Правда, познакомь! А то у меня Валера вон давно от водки чуть не атрофировался. А на что мне его трофеи!
Светлана. Слушай, что это твой Антон все перед Максимом хвастается: через каждое слово все «папка» да «папка». Папа придет да папа сделает. Намекни ему, все-таки уже большой, поймет, Максиму же больно.
Татьяна(потягивается). Эх, что-то наш папка давно, правда, не приезжал, Антон соскучился! Надо нам съездить домой, побаниться…
Фёдоровна(подняв палец). О, слышите? Эта опять котов к себе привела. Всю ночь по чердаку топали.
Татьяна. А я думаю, кто это вверх дном все переворачивает.
Фёдоровна. К ней ходят, к Эльке. Уже забыла она своего котеночка-то. Из клубники по семь котов выглядывает. Не люблю я… Не люблю я ни женский пол, ни мужской, ни кошачий таких людей-кобелей.
Картина четвертая
Кухня в доме Николая Ивановича. Ира в халате, Николай Иванович в махровом халате сидят за столом.
Николай Иванович. Вот, ешь. Хочешь ананасы в их собственном соку? Что еще. Кофе «Нестле» в гранулах растворимый. В доме ничего нет. Ах я! Давай я тебе бутерброд с икоркой намажу? (Мажет.)
Ира. Павлик давно икры не ел.
Николай Иванович. Я дам с собой банку. Портвейну хочешь? Я наливаю. Португальский. Чай настоящий, жасминовый. Есть ароматизированный розой. Ну ты подумай, в доме продуктов нет. Даже яиц нет. Хорошо, что ты хлеб догадалась захватить.
Ира. А я пошла как будто в булочную. Ну, зашла в булочную. Я тебе из автомата звонила.
Николай Иванович. Как ты себя чувствуешь? А? Как голова?
Ира. Я уже забыла, что у меня есть голова.
Николай Иванович, довольный, хохочет.
Это ее халат?
Николай Иванович кивает.
Там в ванной ее шапочка купальная.
Николай Иванович. У нее их три.
Ира. Духи… Я подушилась. Маникюрный набор. Все чистенькое, сияет.
Николай Иванович. Давай еще бутерброд. Или два. Пей. Это моя теща все вылизывает. «Я, Николай, буду на даче всю неделю, а уж в пятницу, извините, наеду в город». Предупреждает. Ей тоже неохота нарываться.
Ира. Поняла.
Николай Иванович. Вот в тот вечер, когда мы с тобой гуляли до трех часов, ты сказала мне: «Возьми меня под той елочкой». Я никогда не забуду эти твои слова. Я твоя собака. Ав, ав! Теще нечего было убирать в эту пятницу. Я каждый день, как ненормальный, мчался на дачу. Разве что пыль смахнула. Она, по-моему, что-то заподозрила. Или что здесь очередная баба за собой убрала, или что у меня есть кто-то в Романовке. Ав! Ну погладь меня!
Ира. Сколько времени?
Николай Иванович. Всего три только. Через пять часов я вылетаю в очередную командировку, будет мне там что вспомнить. (Потягивается.) На неделю.
Ира. Я бегу домой.
Николай Иванович. Что ты! Сейчас мы покушаем и пойдем еще отдохнем! Что ты!
Ира. Ты с ума сошел? Я и так с восьми вечера убежала из дому. Но мама уже привыкла. Я раньше убегала вообще на три дня… на четыре… Лет в пятнадцать. Она сейчас, наверно, цепочку накинула, чтобы знать, во сколько я приду. Завтра обзвонит всех своих подруг и сообщит о моих похождениях. Они меня очень любят.
Николай Иванович. Нет, моя теща терпимая. Все терпит. С тех пор как я от них уходил – а было такое! – она у меня вне подозрений. Ничего не подозревает. Я же на них теперь не женат. Я уходил, пробовал начать новую жизнь с одной женщиной… Даже построил двухкомнатный кооператив. Но ко мне приходит моя Алена, моя дочка, и говорит: «Папа, мы без тебя не можем жить». Она у меня на первом плане. Ей пятнадцать лет. Со временем там будет квартира дочери. Все пригодилось. Показать тебе ее фотографию?
Ира. Не надо.
Николай Иванович. Так вон же она висит! Ты на нее смотришь! (Довольный, хохочет.) У меня везде она висит.
Ира. Мама начала выводить меня на чистую воду с пятнадцати лет.
Николай Иванович. Ты, видно, была хороша! Алене моей сейчас пятнадцать лет. Грудочки, попочка! Повезет тому мужику…
Ира. Как раз в это время я начала убегать из дому. По вокзалам ночевала, на междугородной, только чтобы домой не ходить. Как она меня всячески оскорбляла!
Николай Иванович. Бедная! Пойдем, моя девочка, я тебя пожалею… Ты у меня переночуешь. Как же, ай-ай-ай, на вокзале! Не знал я тебя тогда. А у меня, правда, квартира была одна комната да Аленка маленькая. Не до того было. Ну, пойдем.
Ира. На вокзалах ночью иногда и сесть негде. Зимой холодно. Все сидят, замерзают. Как это люди в такой холод сидят. Да еще дети сидят, спят. Бледные такие дети. Как их жалко, детей! Всех бы взрослых этих убила.
Николай Иванович. Приставали к тебе, я чувствую.
Ира. А?
Николай Иванович. Старички-то привязывались?
Ира. А потом я пришла домой утром и говорю: «Вот теперь радуйся, я женщина». А она жарила картошку. Говорит: «А я давно это знала». И заплакала.
Николай Иванович. А кто он был? Расскажи поподробней. Вообще, как это происходило.
Ира. А… я его не помню. Это я просто так, назло матери. Проснулась на каком-то матрасе, встала и ушла.
Николай Иванович. Бедная! Пей все! Пей до дна! Нет, до дна… Вот теперь хорошо.
Ира. Мать моя от злости заплакала прямо в картошку, а я стояла и смеялась.
Николай Иванович. Что-то я никогда не видел, как ты смеешься. Улыбнись!
Ира. Не хочется.
Николай Иванович. Расскажи о своих впечатлениях.
Ира. Сказала же, не помню. Отстань.
Николай Иванович. Нет! Не так! Я твоя собака! Ррррр! Укушу! Однажды я тоже вот, как ты, запил в порту Находка. У одной женщины старой, у Любки. У меня в портмоне было двадцать пять рублей, это я точно помню. А она была старая такая. Наутро встаю: Любка, где моя четвертная? А она говорит: иди, пока цел. А мне так плохо было. Я шел по улице, плакал, дошел до телефона-автомата, вызвал себе «скорую помощь». Приехала милиция. Я когда милиционеру предъявил свой партийный билет со взносами, больше ничего не было, он буквально не поверил своим глазам. У меня тогда три книги вышло… Вроде брошюр. Обобщение передового опыта, все такое. Он просто за голову схватился. Мы, говорит, вас двадцать суток ищем. Семья ваша розыск объявила.
Ира. Я поехала. Хватит, ладно. Развлеклась. Дома Павлик, мать больная потащится открывать… Она больная, причем отказывается ложиться на обследование.
Николай Иванович. Нет, я тебя так не отпускаю. Во-первых, ты устала. Мы пойдем поспим. И мама твоя уснет, не выдержит. Утро вечера мудренее, я тебя и так подниму в семь часов, подкину, а потом на аэродром. Все в один заход. Надо экономить время, его не так много осталось!
Ира. Слушай, ты приедешь, давай пойдем с нами в лес за грибами!
Николай Иванович. Это у меня теща специалистка, а я не большой любитель, мне грибы нельзя.
Ира. А мы любим с Павликом. Рано утром, кругом роса… Туман. Часа в четыре. Красиво.
Николай Иванович. Слушай, ну как тебе ваш новый туалет? Подошло? Терпимо? Апробировала уже?
Ира. Ну, все просто обалдели.
Николай Иванович(довольный, хохочет; озабоченно). Я специально замок туда велел врезать. Замок простой, типа щеколды, чтобы Павлик не опростоволосился. Ключ не давай никому.
Ира. А мы вообще не запираем.
Николай Иванович. А вот это зря. Изгадят! В Германии знаешь какие туалеты? Все сияет! Можно сесть и сидеть! Висит вышитая сумка для газет.
Ира. Там Фёдоровна распоряжается, она уже в Зеленоград ездила, себе сиденье купила.
Николай Иванович. Нет, ты тоже в вопросе замка займи принципиальную, я считаю, позицию! Жалко ведь! Они-то тебя не пускали!
Ира. Да у них развалюха такая, ступить нельзя, страшно.
Николай Иванович(сильно взволновался). Запомни, это мой подарок персонально для тебя!
Ира. Каждый день вспоминаю, и не раз!
Николай Иванович. Да, чтобы не забыть. Какие еще бытовые проблемы? В частной жизни?
Ира. Вроде никаких. Камеру ты им отдал с покрышкой. Уборную мне построил. Все! А! Слушай, ты не мог бы им помочь крышу покрыть, а то дом у них рушится.
Николай Иванович. Это не обещаю. (Весело.) Вот когда это будет твое! А общее я им буду покрывать? Они же захватят себе, и опять ты окажешься ни при чем. Так-то! Вот когда они все это разрушат окончательно… Ты у них купишь за половину цены. Это я тебе помогу с документами. Дача в таком шикарном месте.
Ира. Это надо еще, чтобы бабушка Вера умерла. А ей всего семьдесят четыре года.
Николай Иванович. Ничего, умрет ваша бабушка Вера. И то будет, что нас не будет, как говорил мой папаша, и в отношении него это сбылось. И в отношении матери. И я остался один.
Ира. Ладно, я поехала. Ты неожиданно оказался хороший мужик. (Целует ему руку.)
Николай Иванович. Ну-ну. Ну-ну.
Ира. Будь здоров. А я поехала. Ты куда уезжаешь?
Николай Иванович(быстро). В командировку.
Ира. Не смею задерживать.
Николай Иванович(хватает Иру за руку). Ну, Иронька, ну, ангеленок! Останься еще минут на двести! Я за тобой буду скучать! Бабочка ночная! По вокзалам, моя бедная! Пятнадцать лет, как Алена! Я теперь буду тебя звать «ночная бабочка». Ну останься! А я тебя довезу в семь утра.
Ира. Нет, довези меня сейчас. У меня денег нет на такси! Как ты думаешь.
Николай Иванович. Я тебя довезу! И подам тебе звуковой сигнал! И опоздаю на самолет! И еще один день жизни мы проведем с тобой. Моя ночная бабочка-птица. Я тебе позвоню с аэродрома, ты приедешь, я оплачиваю такси, мы поедем с тобой в сауну, потом в ресторан за город. Хочешь?
Ира. Не-ет. Мне завтра надо стирать, мама не стирает. Надо в магазин. Продукты на неделю. Мама будет утром кричать, эх!
Николай Иванович. Нет, у меня теща… Я от них не завишу. У меня паспорт с разводом. Ты чуешь это?
Ира. Ну отвези меня сейчас.
Николай Иванович. Мы же до-го-во-ри-лись, Ирочка! В семь ноль-ноль! А теперь давай спать! Ты устала? Ты устала?
Ира. Хорошо, что у тебя есть машина.
Николай Иванович(очень серьезно). Менять надо машину. Менять! Ты это понимаешь? И-ра!
Ира. Пойми об этом!
Николай Иванович. В каком смысле?
Ира. У меня был один приятель. Подчеркиваю – был. Мы встречались с ним раз в неделю по пятницам. У меня у него был установленный день недели. Я звонила, он говорил: как обычно. Или говорил: извини, сегодня нет. Созвонимся на будущей неделе. То есть опять-таки я ему должна позвонить. Он имел одно преимущество, очень удобно жил, рядом с метро. Но каждый раз я опаздывала на метро. А мне на такси не заработать! Сначала я стеснялась у него попросить, потом плюнула. А что делать? Попросила. И все само собой установилось, моя цена равна цене такси. Я – такси! Но вскоре это как-то увяло. То ли у него таких денег не было, то ли мне надоело проявлять инициативу. Я сегодня, глупость какая, все время думала: от него на такси пять рублей!
Николай Иванович. А от него больше было? Я ревную.
Ира. Всё. Поехала.
Николай Иванович. Я бы тебе дал пять рублей даже не подумав, я бы тебя проводил, усадил на такси, проводил бы на такси и уехал на нем же! Так надо поступать. Я всегда такой, всегда, никто из женщин не жалуется.
Ира. Моя подруга говорила: ей муж ноги целует.
Николай Иванович. Немедленно дай ногу.
Ира. Еще чего. Ты не муж.
Николай Иванович. Жена моя! Женушка! Ты меня любишь?
Ира. Я Павлика люблю.
Николай Иванович. Это ваше право, женщин.
Ира. Любить ребенка – для женщины самое главное. Ребенок для женщины – это всё. И семья, и любовь. Всё тут.
Николай Иванович. Твоего Павлика будет любить его девочка со временем. А ты должна любить мужчину! Мужчина – вот должно быть твое хобби! Ты – ночная бабочка-птица!
Ира. Ну поехали. Мне уже пора, мне надо хоть немного поспать. Мама утром совсем не дает выспаться, посылает Павлика: похлопай маму по головке, чтобы она много не спала! Он меня один раз и ударил ложкой по голове…
Николай Иванович. Так давай лучше здесь поспим! И я тебя завезу по дороге!
Ира. Я пойду пешком.
Николай Иванович. Конечно, тебе пора кончать с этим положением. На такси всегда должно хватать. Если пока нет своего транспорта. Надо глядеть шире и выше! Дальше своего носа! Слушай, давай я тобой займусь. Давай-ка я заберу тебя к нам в систему. Со знанием языков, это будут надбавки. Нинка моя, уж на что референт, и то уже два раза ездила в Чехословакию.
Ира. С вами?
Николай Иванович. Ты что, взялась меня ревновать? На это у меня есть уже моя незаконная жена. Не ревнуй, птица моя. Я и так тебя люблю. У меня же тоже в жизни должна быть радость.
Ира. Голова болит.
Николай Иванович. Вылечим, вылечим, вылечим! Сейчас вылечим! Поднимайся, мама, ну!
Ира. Ладно, я поеду. Давай пять рублей.
Николай Иванович. Шесть! Дам шесть! Не расставайся! Радость моя единственная! Поверишь, у меня в жизни что происходит. Выкручиваюсь, как та ворона на колу. Жена мне лапшу на уши вешает уже года три. Алена курит, на даче уже девки местные ее караулили избить, она кому-то там приглянулась, мы еле пресекли. Того гляди… (Задумывается.)
Ира. Голова раскалывается.
Николай Иванович. Моя ночная бабочка-птица! У тебя должны быть бриллианты, машина, кооператив без матери, ты только посмотри на себя, на кого ты похожа! Ты же королева красоты! Ты должна сменить все то, что на тебе, и все то, что под этим. У тебя золото должно быть, платина! (С восторгом.) Ох и стервы такие бабы! (Смеется, крутит головой.)
Ира. Я не отпускаю тебя в командировку. Я вообще не отпускаю тебя…
Уходят вместе.
Голос ребенка. Мама, звездочки как мелькают. То крошечные, то большие. Мама, давай я тебе расскажу сказочку. В больницу прилетела луна, лечить зубик. Он сломался, и он качается, и ей вставили зубик. Она влетела в окно и сказала мне на ушко что-то такое. Она говорит, что в небе птицы летают красивые – воробьи, вороны, дятелы, грачи. И она говорит, что она очень быстро летает, быстрее птиц. А хвост у нее такой маленький. И она очень быстро бегает, летает и бегает. И немножечко она ползает. И она может ножницы брать, у нее руки есть, только она их опустила.
Картина пятая
Телефон-автомат. В будке Ира ожесточенно набирает номер.
Голос. Отдыхающие, вернитесь в зону купания!
Ира(выскакивает из будки). У меня занято, на телефоне, что ли, повесились?
Молодой человек, в матерчатой кепке с пластмассовым желтым козырьком, в шортах, невозмутимо закрывает толстую иностранную книгу, которую он читал, и входит в будку.
Молодой человек. Але! Мам! Здравствуй! Мы уже тут, в Коктебеле! Уже! Ну, мы устроились хорошо! Изучаем муравьев с Сашкой и Наташкой у самого крыльца! Они увидели море, прямо обезумели! Полные панамки набрали камней и притащили домой. По порядку: мы устроились хорошо, народу здесь еще мало. Работает одна столовая, один ресторан. Мы попытались туда сунуться, плоховато. Скоро откроют молочную столовую, уже там окна моют. Там, говорят, будет каша и творог! То что надо! Пока купили хлеба, молока, консервы есть! Варенье «Роза» из лепестков, представляешь? На рынке клубника семь рублей! Представляешь? Купили детям по сто грамм. Они умяли! Комната на троих, я сплю под навесом, роскошь! Я говорю, воздух! Вид на горы! Чтобы не забыть, пришли срочно детям теплые вещи, свитера, куртки, брючки! Мне мою куртку зеленую. Пиши лучше до востребования, адреса хозяйки не знаю, да у нее тридцать пять человек гнездится! Извещение может пропасть. Зонтик зачем? Хотя валяй, присылай. На всякий случай! Вообще тут роскошно! Всё! Кончились монетки! Вы-то ничего? Всё, всё. (Вешает трубку.)
Выходит. Некоторое время бессмысленно стоит, кивает, считает деньги на ладони. Ира, уже начавшая говорить, старается потише, чтобы молодой человек не расслышал. Ей это не удается.
Ира. Але, мама? Слава богу! У меня мало монет, я звоню (приглушенно) с дачи! С да-чи! Я тебе говорила, прохудилась крыша! Крыша, господи! У нас здесь (приглушенно) дожди льют! Отсырели вещи! У вас нет дождя? Странно. У нас все залило! Корытами вытаскиваю! (Приглушенно.) Корытами! Да. Я здесь задерживаюсь! Как Павлик? Только быстро. Хорошо, на ночь дашь ему теплого молочка с содой. Я сегодня не приеду! Завтра в это время буду звонить! Не занимай телефон!
Голос Марьи Филипповны. А где же твой хлеб второй день? Ты хотела принести хлеба! И даже не принесла, мы сидим без хлеба. Я не могу от Павлика отойти, а мне сегодня надо лечь в больницу! Я Павлика на руки подняла сдуру, у меня сильные боли.
Ира. Мама, ну-ну-ну. Стоп-стоп-стоп. Здесь очень (приглушенно) большая очередь звонить. Я вам завтра брякну. Ну, пока, целую. Позови к вам посидеть тетю Нину. Соври ей, что я уехала на юг с любимым мужчиной. Ну, как всегда. Она прибежит сразу. Ну ладно, а то (приглушенно) крыша течет!
Молодой человек, кивнув сам себе, уходит. Входит Николай Иванович, в длинных, до колен, желтых шортах местного производства. На голове у него такая же кепка, как у молодого человека. На носу черные очки.
Ой, монеты кончаются! (Вешает трубку.)
Ира и Николай Иванович садятся на скамейку. Николай Иванович оглядывается.
Ира. Ну! Рассказывай, как ты без меня провел целые сутки!
Николай Иванович. Ночь, понимаешь, не спал.
Ира. Поздравляю.
Николай Иванович. Не с чем. Алена спит, оказывается, плохо, чутко. Все мы трое в одной комнате! Условия, понимаешь. Называется отдых! Алена просыпается, пальцем не дает пошевельнуть. Папа, ты храпишь, папа ты храпишь. Как молодой, говорит, поросенок. Слушай, у меня времени две минуты. Они пошли на прогревание гланд.
Ира. Нет, я спала хорошо. Впервые за много лет. Вчера купалась не вылезая! Ты меня видел на пляже? Я приплывала на ваш пляж.
Николай Иванович. Видел, видел.
Ира. Ничего я купальный костюм купила?
Николай Иванович. Так я же спиной сидел.
Ира. Я заметила, ты отворачивался. Слушай, есть здесь абсолютно нечего! Как люди с детьми устраиваются?
Николай Иванович. Ты представляешь состояние Риммы? Для чего же я, спрашивается, сюда командировку выбивал?
Ира. Нет, мне было прекрасно! Ночью я опять купалась. Ждала тебя, ждала… Ключ под ковриком был. Ты не приходил?
Николай Иванович. Нет, я дома лежал.
Ира. Господи, сюда бы Павлика! Эх я, идиотка, могла бы его взять с собой, сонного бы подняла… в чем есть… Быстро бы самое необходимое… Курточку, колготки… Когда за паспортом заезжала… А я его даже в макушку не поцеловала. Побоялась разбудить. Даже не поцеловала.
Николай Иванович. Ты сейчас куда?
Ира. Я в Тихую бухту. Пойдем?
Николай Иванович. Слушай, дай свой ключ часика на полтора.
Ира. Ключ?
Николай Иванович. Для чего я в командировку ехал? Римма тоже человек, ей ничто человеческое не чуждо. Ключ положу обратно под половик.
Ира(отдает ключ). А где мы увидимся?
Николай Иванович. У меня завтра в десять ноль-ноль разговор. Приходи сюда. Если они со мной не придут только. А если они придут, ты не приходи.
Ира. А тогда как?
Николай Иванович. В рабочем порядке утрясется. Ладно, их две минуты прогревания истекли. Эх, Алена болеет, кашляла. Ужас. (Уходит.)
Картина шестая
Вечер на даче. Мы видим, как Фёдоровна, подняв полу все того же ветхого, с дырой под мышкой, халата, обертывает большой ржавый ключ и открывает дверь в комнату Иры. Светлана, взяв Леокадию под руку, готовится войти. В другой руке у Светланы стул.
Фёдоровна. Хорошо, что на двери ключ нашелся. А то вы застыли, я вижу.
Открывает. Светлана вводит Леокадию.
Светлана(вернувшись). Там ей будет потеплее. Ну ладно, Ирка когда приедет, я ей прямо скажу: пока ты там разговлялась, мы обязаны были не простудить детей. Как хочешь.
Фёдоровна. Нет, она скоро не приедет. Павлик-то дюже больной.
Светлана. Вот сегодня я высплюсь наконец. А то ведь я совсем не сплю, днем с детьми не поспишь, ночью больные поднимают… Но как же сегодня тихо! Максим с утра от безделья один слоняется. Вот бы навеки так было! Книжку даже сел читать. Ребенок тихий, чистый. Без драки.
Фёдоровна. А человек, когда он один, с кем ему драться? Взять хотя бы мой пример. Как мне бабушку вашу жалко! Сидит тихая, нерушимая, глаза открытые, а ничего не просит.
Между тем они затаскивают вещички в комнату: раскладушки, матрасы, белье.
Светлана. Ей все подносят, ей не надо просить.
Фёдоровна. Все об сыне тоскует.
Светлана. Лучше бы внуком занялась, пока я тут надрываюсь.
Фёдоровна. А у нее уже носочки затупились. Ей за ним не побегать, она в другую сторону смотрит.
Светлана. А я ее не люблю. Я никогда от нее слова поощрения не слышала. Она все воспринимает как должное. Вот у меня муж был подполковник.
Фёдоровна. Большое, хорошее дело.
Светлана. А вот она была жена генерала, большая барыня.
Фёдоровна. Вот я и чувствую, она ничего не просит. Смотрит, а не просит. Таким людям и услужить радостно.
Светлана. А у нее сына-то больше нет, вот она и успокоилась.
Фёдоровна. Очень она его жалеет.
Светлана. Своих детей любить не проблема, ты чужих детей люби! (Стучит себя кулаком в грудь.)
Фёдоровна. Э-э, кто ныне на это способен.
Светлана. Вот за мной мой Максим ходить в старости не будет.
Фёдоровна. Нет! Не будет.
Светлана. Это надо дочь! (Бегает с вещами.)
Фёдоровна. Мой Вадим за мной не ходит. И жена его, шахтерка смуглая, не будет.
Светлана. Мы им все, а они нам ничего. Почему это?
Фёдоровна. А черт его знает. А мне ни от кого ничего не надо, и у Бога я ничего не прошу. Зимой живу одна, каждый день ноги мою на ночь, а то придут за мной хоронить, чтобы пяточки чистые были. А чего мне в Бога верить, на мне греха нет. Я прошлый год поехала панихиду-то по маме заказывать, на меня в церкви баба какая-то так-то накричала! Я еле убралась, еле деньги-то ей сунула. Ноги подогнулись подо мною. В этом году теперь все размышляю: ехать ли, не ехать. Я-то маму и так помню, да свечку окромя церкви не поставить.
Светлана. А что претензии предъявлять? В церкви такие же люди, как мы. Ничуть не хуже.
Фёдоровна. Вот как люблю благородных людей. (Делает ударение на слове «вот».)
Светлана. А я не люблю, ненавижу.
Фёдоровна. А я всю жизнь любила. Благородный человек никому не помешает, сам в последнюю очередь о себе возомнит. Никогда бранного слова не скажет.
Светлана. Да, а ты живи перед ним, вдруг не то сделаешь, вдруг не так посмотрит. Я прошла эту академию, и муж у меня такой был. А я лучше сначала крикну, а потом подумаю. Подумаю, и меня совесть начинает заедать. Вот тогда я все отдам, но не раньше. Мама! Вам тепло? Ни за что голосок неподаст.
Фёдоровна. Нет, она кивает.
Светлана. Во как намучилась, даже благодарность перед строем выносит. Две недели дожди, две недели я ее таскаю, как кошка котенка, измусолила всю. Нет, хорошо, что я ее не люблю, а то бы я с ума сошла ее хоронить. Даже подумать страшно. А так она помрет, я ее хорошо вспомню.
Фёдоровна. Благородный человек оставляет после себя долгую вечную память. Я маму свою помню и помнить буду до конца дней. И брата младшего Петра. Он умер инфарктом, она вслед за ним пошла, не вытерпела.
Светлана. А эта еще и не то вынесет. Порода такая.
Фёдоровна(поднимаясь со вздохом). Ну ладно, там хорошо, где нас нет, пойду отдохну маленько. Живите, а Ирочка приедет, тут уж я решусь и отправлюсь в церковь, а вы ко мне перекочуете. Долго вы так будете мучиться, Светлана?
Светлана(смеется). Всю жизнь.
Картина седьмая
Коктебель. Тот же телефон-автомат. В автомате Ира набирает номер.
Голос. На матрасе, войдите в зону купания!
Ира. Але! Мама! У меня очень мало монет! Быстро, как Павлик?
Мария Филипповна. Здравствуй.
Ира. Здравствуй.
Голос у Марии Филипповны тусклый, без выражения.
Мария Филипповна. У Павлика средне, у меня средне.
Ира. Мама, у нас крыша!..
Пауза.
Мария Филипповна. Теперь уже речь не об этом. Погоди, не перебивай. Я сегодня вынуждена буду лечь в больницу. Совсем не могу передвигаться. Всю ночь не спала, сильные боли. Ты меня слышишь?
Ира. Да.
Мария Филипповна(без выражения). Боли!
Ира. Как Павлик?
Мария Филипповна. Павлик средне. Кашлял всю ночь. Ты приезжай сейчас же. Павлик, имей в виду, остается один. Люба уехала к внукам, у Миши плохое самочувствие, Нина Никифоровна к телефону не подходит… Я звоню кому могу… Никого нет… Не откликаются. Придется тебе приехать. Я уже собрана, Павлик остается один, я его покормила последний раз. Хорошо, что ты позвонила, я ухожу умирать с чистой совестью. Прощай. Учти, я иду на верную смерть.
Ира(отчаянно). Я приеду! Только займу денег! Дожди здесь, нет денег на дорогу! Поезда не ходят! Размыло пути! Окно сейчас в расписании, ты это можешь понять? Технологическое окно!
Мария Филипповна. Какое окно? Выезжай, а то поздно будет.
Ира. Не оставляй Павлика одного, я тебя умоляю. Дождитесь меня.
Мария Филипповна. Выезжай, всё!
Ира. Монетки кончаются! Ну, я на вас надеюсь. Целую! (Выходит, садится на скамейку в оцепенении.) Так-так, так-так.
Входит, озираясь, сильно помятый Николай Иванович.
Николай Иванович. Такие дела.
Ира. Здравствуй, мой хороший!
Ира явно обрадовалась.
Николай Иванович(почти не разжимая губ). Не время, не вре-мя.
Ира. Господи, как я по тебе истосковалась! Я тебя люблю больше жизни. (Говорит с восторгом.) Ты моя единственная радость!
Николай Иванович. Нет, ты меня не любишь.
Ира. Смешно, я на пляже тобой вчера просто любовалась.
Николай Иванович. Вот это ты зря!
Ира(с восторгом). Мне от тебя ничего не нужно! Я просто больна тобой!
Николай Иванович. Больна, так это выздоравливают.
Ира. Нет!
Николай Иванович. Если бы ты меня любила, так ты бы немедленно уехала! Вот что я хотел сказать!
Ира. Уехала, зачем?
Николай Иванович. Мне так надо.
Ира. Не гони меня, я сама уеду.
Николай Иванович. Нет, уезжай! Алена и Римма как раз тебя выделили из толпы! Алена плакала целый час! Вот это номер, понимаешь! Делаешь человеку как лучше, идешь ему навстречу, а он на тебя смотрит!
Ира. Смотреть нельзя?
Николай Иванович. Нельзя.
Ира. Ну, не буду. Слушай, у меня к тебе одна будет просьба…
Николай Иванович(тускло). Как сын, как здоровье?
Ира. Средне.
Николай Иванович. Как здоровье матушки?
Ира. Она в своем репертуаре.
Николай Иванович. Давай ключ в таком случае.
Ира. Что, опять?
Николай Иванович. Нет, ты давай улетай отсюда. Вообще.
Ира. То мама на меня кричала, теперь ты.
Николай Иванович. У Алены реактивное состояние! Она на людей стала кидаться из-за тебя!
Ира. Ей пятнадцать лет.
Николай Иванович. Она дитя!
Ира. Подумаешь, я тоже была дитя.
Николай Иванович. Ты была пошлячка.
Ира. Коленька…
Николай Иванович. Короче говоря, вы должны будете отсюда вылетать.
Ира. Вот она принесет в подоле, тогда посмотрите.
Николай Иванович. Да я башку откручу тому пошляку! Короче говоря, это касается не вас. Вы знаете, на что я пойду благодаря моей семьи? Вы мешаете! Вас здесь не должно быть!
Ира. Я такой же человек, как и они, имею право здесь быть.
Николай Иванович. Вы пошлячка! И вы потеряли себя. Ты посмотри на себя, кто ты такая. Стыдно сказать.
Ира. Когда человек любит, это не позор.
Николай Иванович. Позор, позор просто! Ты кончай с этими преследованиями меня тобой!
Ира. Я хожу где хочу.
Николай Иванович. Вам на этом пляже не положено было сидеть. У вас нет пропуска на него. Глаза слишком большие!
Ира. Что, уже на море нет места?
Николай Иванович. Вам именно – нет.
Ира. Но это же не ваша земля?
Николай Иванович. Мы посмотрим, чья это земля.
Ира. Мне здесь хорошо, и я остаюсь.
Николай Иванович. Тогда мы уедем. Придется забирать все, бросать путевки, лечение, всё! Перевозить их в Москву на дачу! Так ты хочешь? Ты человек?
Ира. А ты не боишься, что на даче она меня тоже увидит? Я же буду там все лето. А речка одна на всех.
Николай Иванович. Ты права. Что же, тогда уезжай ты. Бери вот сороковку. (Достает, медленно пересчитывает деньги, откладывает часть, остальное прячет.) Вот!
Ира не берет. Николай Иванович кладет деньги на скамейку. Ира встает и идет в автомат, набирает номер. Николай Иванович встает, отходит, потом возвращается и нерешительно забирает деньги. Идет оглядываясь.
Таким явлениям, как ты, нет места на земле. (Уходит. Возвращается.) Ты знаешь, что Алена может сделать с собой?
Ира. Знаю. (Отворачивается.)
Николай Иванович медленно уходит. Неожиданно вытирает рукой слезу. Уходит, как глубоко обиженный человек.
Ира(в будке автомата). Але! Павличек! Ты? Мне нужна бабушка. Позови, только быстро, а то у меня абсолютно нет монеток. Да, Павлик, как ты себя чувствуешь? А. Немножко хорошо, понятно. (Улыбается.) Малышка моя. Ну, молодец, теперь давай бабушку. Ушла. Прекрасно, значит, она ходит. Ты один? Молодец! Умница! Что она сказала? Ах, в больницу. Ну конечно! Вот я и еду! Я сначала решила поскорей позвонить проверить, как ты себя там ведешь. Павлик, у тебя есть вода? Как это – не знаю? Ну, в чайнике. А, да, ты же его не поднимешь. Ну, в кране тогда. Откроешь кран, возьмешь стаканчик… Нет, что ты, теперь я из крана разрешаю. Хлебушко есть? (Кусает губы, чтобы не заплакать.) Хорошо, тогда открой холодильник, ты ведь умеешь? Нет, теперь я из крана разрешаю. Ты открой холодильник, внимательно посмотри, что там лежит, а я тебе скажу, что можно есть… Ты беги, посмотри, а я позвоню через несколько минут. Ну, целую! Беги, молодец!
Выходит, потому что у будки уже стоит молодой человек. Вид у него довольно встрепанный, в руке хозяйственная сумка.
Молодой человек(звонит). Мама! (Смеется.) Это я. Слушай, тут такое дело. Мы Сашку перекупали. Вот. А градусников здесь нет… Да ничего страшного. Слушай, ты посылку с теплыми вещами не отправила? Вот и молодец. Значит, туда вложи всю аптечку. Мы не рассчитали. Всю. Вплоть до горчичников. Мало ли. И подойди к поезду «Москва – Феодосия». Может, кто-нибудь возьмется довезти. А я встречу. (Смеется.) Да откуда мы знаем, градусников-то нет! Вот чудачка. Ну, буду звонить вечером. Не занимай телефон, а то тут жуткие очереди по вечерам. Целую! (Выходит.)
Ира(кидается к нему). Молодой человек, вы плащ не купите для своей жены? Очень дешево, всего сорок рублей! А он стоит девяносто, он почти новый! Немецкий!
Молодой человек(улыбаясь). Спасибо, спасибо, что вы… Не надо. Нам посылка придет с теплыми вещами. Не надо!
Ира. А у меня как раз нет денег! Для жены, для жены! Возьмите. А мне как раз надо на самолет да еще добраться до аэропорта.
Молодой человек(улыбаясь). А у нас, откровенно говоря, в обрез. Еле-еле, понимаете.
Ира. Не уходите, не уходите, я вас очень прошу! Я сейчас дам один звонок, и мы еще поговорим! (Заходит в будку, набирает номер.)
Молодой человек(улыбаясь). Да говорить не о чем, вы не поняли. У нас в обрез!
Ира(из будки). Я вам вышлю сразу же, как прилечу. Что такое? Занято!
Молодой человек. Я ничего не решаю. У нас всеми средствами распоряжается жена.
Ира. Занято, надо же! (Набирает еще и еще.) Занято. Павлик, что ли, трубку неправильно положил!
Молодой человек. Понимаете (улыбаясь), жена мне денег совсем не дает. Как ни смешно, ко мне часто обращаются с такими просьбами на улице.
Ира(набирает номер. Лихорадочно). Значит, вы хороший человек. Занято! Павлик не положил трубку. Что же делать? (Выходит из будки.)
Молодой человек. Мне срочно. (Улыбаясь.) Извините, нужно за молоком…
Ира(лихорадочно улыбаясь). Ну, пойдемте к вашей жене!
Молодой человек. Извините, мне надо за молоком срочно… Я очередь занял… А то оба ребенка заболели.
Ира. Хорошо, в очередь. А потом к вашей жене.
Молодой человек. Только, извините, дома у нас хаос. Жена всю ночь не спала, так что вы не пугайтесь. Дети заболели… Вы ее не пугайтесь, дети.
Ира. Господи, да у меня у самой мальчик… (Запинается. Она вообще старается держаться бодро и производить веселое впечатление.) Сколько человек может голодать, если у него есть вода? Суток пять?
Уходят.
Голос ребенка. А когда я спал, ко мне луна прилетала на крыльях. У нее глазки черненькие, я ее не боялся. Потом синее тело и большой крючок розовый, на самом конце розовый и весь блестел. Она такая красивая была, вся развевалась. Она мне ничего не сказала. Я все ей рассказал про мою беду. И она мне сказала: «Я в Москве не летаю». Она в Москве вообще не летает – сказала она. Она раньше, говорит, летала в Москве. Она такая летущая, и она однажды прилетела к нам. А про себя я тоже рассказал, что я иногда разговариваю ночью. Все равно ты мой дружок, не поделаешь ничего, своим крючком сказала луна. Она сказала, что разговорчивых людей я беру к себе домой и гуляю с ними. (Слово «людей» голос ребенка произносит с ударением на первом слоге.) У нее, она сказала, еще есть обед. Мясо она купила.
Этот монолог может идти с помехами, как бы прорываться сквозь эфир. Вперемежку с ним должна идти следующая звуковая сцена.
Голос диктора. Вылет самолета рейс Симферополь – Москва откладывается.
Голос дежурного. Я же сказал, билетов нет…
Голос Иры. Но он без хлеба!
Дежурный. Что же это вы оставили его… Нехорошо. Ничем не могу помочь. Я же не печатаю тут билетов. Хлеба могу дать. Следующий.
Женский голос с акцентом. Мы на похороны, на похороны. Девушка, отойдите от стола. Вам сказано. У нас телеграмма заверенная, на похороны.
Голос Иры. Но я могу не успеть!
Дежурный. Но ведь я не высажу пассажиров, чтобы только вы полетели… Следующий. Давайте.
Женский голос с акцентом. Девушка, встаньте, грязный пол! Встаньте тут, девушка!
Мужской голос с акцентом. Они везде пролезут, понимаешь.
Дежурный. Освободите кабинет. Заходить по одному. Девушка, не ползайте за мной на коленях! Вам сказано, девушка! При чем здесь фотография… Не знаю я никаких фотографий. У меня у самого есть сына фотокарточка, что же, предъявлять? Ну? Москва-то все равно не принимает.
Картина восьмая
Веранда дачи. Татьяна, Светлана и Фёдоровна белым днем пьют чай. Гора немытой посуды.
Светлана. Она говорила: я никому не нужна, никому не нужна. А она нам нужна. Все время думаю о ней: хоть бы не приезжала!
Фёдоровна. Пусть приезжает, но чтобы теплая установилась погода. И вы тогда перейдете на старое место.
Светлана. Нам и без нее хорошо при любой погоде. Все время о ней думаю.
Татьяна. Если она вернется, нам придется отсюда вылетать.
Светлана. Еще чего! Мы заняли, и все!
Фёдоровна. А я ее к себе пущу. Но у меня эта дача сдается теперь за триста двадцать рублей сезон!
Светлана. Так мы в свой туалет будем ходить, оно нам надо!
Фёдоровна. Это в вашей власти. Но я предупредила!
Татьяна. Так это же с будующего года! (Хихикает. Слово «будующего» Татьяна произносит с ударением на «ю».)
Фёдоровна. Это для нее с будующего, поскольку туалет ее. А это же не вами поставленный туалет.
Татьяна. Надо же какие пироги. За ее красоту нам надбавка.
Светлана. По сто шестьдесят… Ничего себе…
Татьяна. Нас фактически двое, вас трое.
Светлана. Живите трое.
Татьяна. Нам здесь не развернуться. (Хихикает.)
Светлана. Это ваше дело.
Татьяна. Нас двое, вас трое. Три да два… Триста двадцать на пять… (Задумывается.) Шестью пять тридцать… Два на уме… Четырежды пять двадцать.
Фёдоровна. С вас сто двадцать восемь, с них сто девяносто два рублика. И электричество.
Светлана. Максима здесь почти не бывает!
Татьяна. А меня бывает? Я только ночь ночую. («Ночую» она произносит с ударением на «ю».)
Светлана. А меня ночами не бывает.
Татьяна. Уехать бы куда подальше в дом отдых, а то эти магазины, электричка, кастрюли жирные… Совсем запрягла меня.
Светлана. А ты меня? Кто с Антоном сидит?
Татьяна. Не ты с Антоном сидишь, а Максим с ним сидит и его колотит.
Светлана. А Максиму нельзя быть хлюпиком! Я не допущу, чтобы он был как эти. (Кивает в сторону комнаты, где сидит Леокадия.) Я не допущу, чтобы он рано умер, как его отец! Я с ним гимнастикой занимаюсь! А твой Антон не желает, и пусть.
Входит Ира за руку с Павликом. На руках у Павлика котенок.
Ира. Ой, все здесь!
Немая сцена.
Мы нашли вашего котенка, Фёдоровна! (Берет у Павлика котенка.)
Входят Максим и Антон, как зачарованные смотрят на котенка, гладят его. Павлик тоже гладит. Он в косынке, на косынке шерстяная шапочка; на нем клетчатая рубашка, колготки с пузырями на коленях, короткие штанишки на лямках: спецодежда детсадика. Максим в майке и в трусах. Майка красивая, с рисунком. Антон тоже в майке и трусах, но майка у него попроще.
Господи, мы идем, а он на углу сидит, прямо на улице, а на него собака наскочила! Он сгорбился весь вот так. (Показывает.) А не уходит.
Ира держит в одной руке котенка, в другой руке сумку. Павлик крепко держится за сумку.
Павлик собаку прогнал, мы стали котенка ловить, он в лопухи под забор. Мы стали шарить там, а он, оказывается, ушел за штакетник! Я поднялась, смотрю, он уже за забором у дома молоко лакает из блюдца, а женщина его гладит. Симпатичная такая. (Смеется.)
Татьяна локтем подталкивает Светлану, кивает на Иру.
Оказывается, он у хозяйки все это время кормился, ушел за два участка на третий, что только пережил! (Прижимает его к щеке.) Там же на участках собаки, Джек на этом, Кузя на том!
Фёдоровна. О-о-о, это надо думать! Сейчас принцессу принесу. (Выходит за дверь, кричит тоненько.) Элька, Элька, кис-кис! Элька, Элька, Элька. Куда подевалася? Ну? (Скрывается.)
Ира(так же радостно). Ой, у меня маму в больницу положили, прямо на операцию! Оказалась грыжа, уже защемилась, еще немного, опоздали бы! Я уезжала на два дня, ничего не знала, Павлик один на целый день оставался. И на часть ночи. Я никак не могла сесть в самолет, билетов не было, я у дежурного реву, выручайте, мальчик мой один остался, бабушка его заперла! Бабушку в больницу, а мальчик больной! Он говорит: вы выберите что-нибудь одно, или мальчик больной, или бабушка, тогда ползайте тут на коленях! Умора! (Радостно смеется.)
Татьяна толкает Светлану, показывает: смеется, мол.
Тут к нему командировочный: товарищ капитан, у меня контейнера, мне срочные грузы, надо вылетать! А дежурный мне билет выписывает.
Светлана. Я бы в жизни не встала на колени перед капитаном.
Ира. Потом еще того прекрасней: билет есть, а Москва не принимает. (Смеется.) Я к летчикам. Ну, они меня взяли в первый же самолет. Говорю: мне в катастрофу попадать нельзя, у меня мальчик маленький погибнет! Они хохочут! Я вхожу в дом, дверь отпираю, а она не отпирается! (Хохочет.) Оказывается, Павлик на половике перед дверью уснул! В Москве такой дождь! А я без плаща, как назло! (Хохочет.) Цыганке одной продала.
Светлана. У нас тоже небо еле держится. Гляди, опять началось! (Встает, подходит к двери, смотрит в небо.) Что они там, с ума посходили!
Татьяна. На той половине уже грибы выросли.
Ира. Как я рада, что я здесь! (Котенку.) Ты рад? Сердечко бьется. Глядите, раньше был такой глупенький, мордочка детская! А теперь на мордочке следы страданий. (Прижимает к себе котенка.) Как сердечко колотится!
Входит Фёдоровна с кошкой. Кошка, как водится, вырывается.
Фёдоровна. Куда! Потеряла, теперь ищи! А она уже котовать начала. Уже забыла свою питомку-то? Забыла? Совсем забыла. И молочко небось пропало. Ну, понесли их на чердак. Котенка на участок нельзя, живо в лапы к Джеку попадется.
Дети, Фёдоровна, Ира уходят вереницей, бегут под дождем с кошкой и котенком.
Светлана. Я же говорила, она с этим Колькой ездила развлекалась. А Фёдоровна все: дурные предзнаменования, дурные предзнаменования. Все ей снилось, что хлеб черным чем-то намазывают.
Татьяна. Икрой, что ли? (Хихикает.)
Светлана. Куда нам теперь деваться…
Татьяна. Так мы же договорились. Что мы не уходим.
Входят Ира и Фёдоровна.
Ира(радостно). А они, кажется, узнали друг друга! Фёдоровна Эльку держит, я ей котенка подсовываю. Котенок начал сосать, Элька как ошпаренная вскочила.
Фёдоровна. Знать, отвыкла она.
Ира. А котенок размяукался, Элька опять легла.
Фёдоровна. А то мне эти коты как надоели, топают над головой. Сегодняшнюю ночь все перекатали на чердаке.
Ира(радостно). Павлика и Максима с Антошей Фёдоровна пустила посидеть на чердак. Они так мирно встретились.
Фёдоровна. Они братья!
Татьяна. Четырехъюродные, четвероюродные. На киселе.
Фёдоровна. Все люди братья.
Ира(радостно). Не все. Некоторые сестры!
Светлана(вздохнув). Ну вот, Ирина. Мы уж отсюда никуда не пойдем, ты нас извини. Хватит нам скитаться.
Татьяна прыскает.
Ира. Да господи, живите! Мне как раз это удобно, мне надо теперь каждый день к матери в больницу мотаться. Пока что она в реанимации, ей ничего нельзя, а с завтрашнего дня уже переведут. Ой, теперь я брошу Павлика на вас.
Светлана. На меня, короче говоря.
Ира(улыбаясь). А мне больше не на кого рассчитывать.
Светлана. На себя надо рассчитывать.
Татьяна(хихикнув). У тебя же этот есть… сортир.
Ира. Ну, где вы нас с Павликом положите?
Светлана. А ваши кровати нетронутые. Мы что, варвары. (Фёдоровне.) Учтите, Фёдоровна, теперь здесь Ира, остается прежняя цена, двести сорок. На троих это будет по восемьдесят.
Татьяна. Это вас трое…
Светлана(твердо). По восемьдесят! Кто не хочет, тот уходит.
Татьяна. Я только ночую.
Ира. Да, я пока тоже буду ночевать. Слава богу, я уже Фёдоровне отдала сто рублей!
Татьяна. Продукты закупать, готовить – все по очереди. И чтобы Максим не дрался! Ясно? Драчунов на мороз! Если кто из ребят будет побитый, учти, Светлана! Нас теперь двое!
Фёдоровна. А на поправку привезешь мать сюда, ко мне в комнату. Два старых человека, сговоримся. Как скучно старому, и-и, как скучно!
Ира(бледно улыбается). Я к ней сама лучше буду ездить.
Фёдоровна(не слушая). Возьму я с нее недорого, вот добавишь еще семьдесят да твои двадцать… вот и будет.
Светлана. Дождь какой!
В дверях появляется Леокадия с зонтиком.
Леокадия (неожиданно звучным, ясным голосом). Там с потолка капает.
Немая сцена.
Конец
1980