-------
| bookZ.ru collection
|-------
| Коллектив авторов
|
| 12 великих пьес
-------
12 великих пьес
Шекспир Уильям. Двенадцатая ночь, или Что угодно
Действующие лица
Орсино, герцог Иллирийский [1 - Герцог Иллирийский. – Иллирия (лат. Illyricum) – название области на Адриатическом побережье Балканского полуострова. Здесь – некая вымышленная приморская страна.].
Себастиан, молодой дворянин, брат Виолы.
Антонио, капитан корабля, друг Себастиана.
Капитан корабля, друг Виолы.
Валентин и Курио, придворные герцога.
Сэр Тоби Белч, дядя Оливии.
Сэр Эндрю Эгчик.
Мальволио [2 - Мальволио – от итальянского mala voglia: «злокозненный»], управитель Оливии.
Фест, шут Оливии.
Оливия, богатая графиня.
Виола, влюбленная в герцога.
Мария, служанка Оливии.
Фабиан, слуга Оливии.
Придворные, священник, матросы, полицейские, музыканты и слуги.
Действие происходит в Иллирии, в городе и на близлежащем берегу.
Действие I
Сцена первая
Комната во дворце герцога.
Входят герцог, Курио и придворные. Вдали – музыканты.
Герцог
Коль музыка, ты – пища для любви,
Играйте громче, насыщайте душу!
И пусть, насытившись, желанье звуков
От полноты зачахнет и умрет.
Еще раз тот напев! Он словно замер!
Он обольстил мой слух, как ветер юга,
Что, вея над фиалковой грядой,
Нам в душу веет сладким ароматом.
Довольно, перестаньте! Нет, уж он
Не нежит слух, как это было прежде.
О дух любви, как свеж ты, как ты жив!
Как океан, ты принимаешь все,
Но что ни попадет в твою пучину,
Каким бы ценным ни было оно,
Всю ценность безвозвратно потеряет.
Любовь так преисполнена мечтаний,
Что истинно мечта – одна любовь.
Курио
Хотите ли на травлю, государь?
Герцог
Кого травить мне?
Курио
Лань.
Герцог
Да, я охочусь
За благороднейшей моею ланью.
Когда я в первый раз Оливию увидел,
Мне показалось, будто самый воздух
Очищен от губительной заразы
Ее дыханием – и в то ж мгновенье
Оленем стал я и, как злые псы [3 - «Оленем стал я и, как злые псы…» – намек на миф об Актеоне (лат. Actaeon); в греческой мифологии сын Аристея и Автонои, знаменитый охотник, воспитанный кентавром Хироном. Однажды он случайно застал Артемиду и ее нимф купающимися. Разгневанная богиня превратила Актеона в оленя, и его разорвали собственные собаки.],
Меня с тех пор преследуют желанья.
Входит Валентин.
Герцог
А, вот и ты! Ну что она сказала?
Валентин
Осмелюсь доложить, что я не видел
Самой графини. Девушка ее
Ходила к ней и, возвратясь, сказала,
Что даже небо прежде семи лет
В лицо ей не заглянет без покрова.
Она монахиней под покрывалом
Решилась жить и келию свою,
Что Божий день, горючими слезами
Вкруг окроплять – и это все затем,
Чтоб брата мертвую любовь почтить
И в памяти печальной сохранить
Ее надолго живо и свежо.
Герцог
Она, в ком сердце создано так нежно,
Что может чтить столь свято память брата,
О, как она полюбит, если рой
Живущих в ней желаний умертвит
Стрела златая, если воцарится
На двух возвышенных ее престолах,
На этих милых, нежных совершенствах,
На сердце и уме – один властитель!
Вперед – в любви свободную обитель!
Сладка мечта любви в тени лесов
Среди благоухающих цветов!
Уходят.
Сцена вторая
Берег моря.
Входят Виола и капитан корабля.
Виола
Что это за земля, друзья мои?
Капитан
Иллирия, прекрасная синьора.
Виола
Но что же мне в Иллирии здесь делать?
Мой брат в полях Элизиума [4 - Элизиум – в греческой мифологии Елисейские поля, часть загробного мира, обитель праведных душ, получивших бессмертие от богов]. бродит!
Но, может быть, он жив, не утонул?
Как думаете вы?
Капитан
Ведь вы спаслись же!
Виола
О, бедный брат! Но, может быть, и он
Не утонул, а спасся тоже?
Капитан
Да.
И чтобы вас возможностью утешить,
Я вот что расскажу: когда корабль
Разбился о скалу и вы, спасаясь,
Вот с ними плыли на ладью, я видел,
Как смелый брат ваш, бодро сохраняя
Среди опасностей присутствие ума,
Связал себя с огромнейшею мачтой —
Его учили смелость и надежда.
Как на хребте дельфина Арион [5 - Арион – знаменитый греческий поэт и музыкант, живший в VII веке до н. э. на острове Лесбос. По одной из легенд, при возвращении на корабле из Таррента в Коринф с богатым грузом, он был ограблен моряками и, спасаясь, прыгнул за борт. В воде Ариона спасли дельфины, очарованные его пением и звуками лиры, которые и доставили его к Тарренскому мысу.],
Он твердо сохранял с волнами дружбу,
Пока я взором мог за ним следить.
Виола(бросая кошелек)
Возьми за эту весть. С моим спасеньем
В душе моей воскресла и надежда;
Твои ж слова ее питают. Он,
Быть может, жив! Ты эту землю знаешь?
Капитан
И очень хорошо. Недалеко
Отсюда я родился и воспитан.
Виола
А кто здесь правит?
Капитан
Благородный
И сердцем и происхожденьем герцог.
Виола
А как зовут его?
Капитан
Орсино, донна.
Виола
Орсино? Да, я помню, мой отец
Его не раз так называл. Тогда
Еще он холост был.
Капитан
Да и теперь,
Или, по крайней мере, незадолго,
Не дальше как за месяц, я оставил
Иллирию: тогда носился слух —
Вы знаете, что мелкие не прочь
Болтать о том, что делают большие, —
Что ищет он Оливии руки.
Виола
Но кто она?
Капитан
Дочь графа и девица,
Исполненная всяких совершенств.
Граф умер год тому назад, ее
Оставивши на попеченье брата,
Который также кончил жизнь; графиня ж,
Любя его горячею любовью,
От общества мужского отреклась.
Виола
О, если бы я ей служить могла
И звание мое перед людьми
Скрывать, пока мой план созреет!
Капитан
Это
Исполнить нелегко. Всем предложеньям,
И даже герцогским, она не внемлет.
Виола
Ты вежлив в обращенье, капитан,
И, несмотря на то что очень часто
Природа под изящной оболочкой
Скрывает смерть, мне верится охотно,
Что благородная твоя осанка
В гармонии с прекрасною душой.
Прошу тебя – за исполненье просьбы
Я щедро награжу – сокрой, кто я,
И помоги мне отыскать одежду,
Приличную для плана моего.
Я герцогу хочу служить. Прошу
Меня ему представить как кастрата.
Твой труд не пропадет напрасно: я
Умею петь, умею восхищать
Игрой на лютне и способна к службе.
Все остальное – время довершит,
Лишь помолчи об умысле моем.
Капитан
Я буду нем: вы будете кастратом —
Иль слепота меня да поразит!
Виола
Прекрасно! Так веди же дальше!
Уходят.
Сцена третья
Комната в доме Оливии.
Входят сэр Тоби Белч и Мария.
Сэр Тоби. Кой черт вздумалось моей племяннице так огорчаться смертью своего брата? Право же, заботы – враг жизни.
Мария. Право, сэр Тоби, вам бы следовало пораньше возвращаться домой. Барышня, племянница ваша, сильно возмущается вашими полуночными визитами.
Сэр Тоби. Так пусть возмущается себе, пока против самой не возмутились.
Мария. Однако порядочная жизнь вам бы больше пристала.
Сэр Тоби. Больше пристала? Да к чему мне рядиться? Я и так порядочно одет. Этот кафтан настолько хорош, что в нем можно пить, и сапоги тоже – или чтоб им подавиться собственными голенищами!
Мария. Бражничанье да гулянье доконают вас. Барышня еще вчера об этом говорила, да еще о каком-то дурачке, которого вы как-то вечерком приводили к ней свататься.
Сэр Тоби. О ком это? Об Эндрю Эгчике?
Мария. Да.
Сэр Тоби. Да он не хуже кого другого в Иллирии.
Мария. Какое кому до этого дело?
Сэр Тоби. Да ведь он получает в год три тысячи дукатов.
Мария. Все его дукаты станут ему разве на год: он дурак и мот.
Сэр Тоби. И как ты только можешь так говорить? Он играет на басе, а знает три-четыре языка наизусть слово в слово и многим еще кое-чем одарен от природы.
Мария. Да, правда, порядочно одурен. При всей своей глупости он еще и забияка – и не имей дара трусости для усмирения удальства, так умные головы думают, что ему бы скоро свернули шею.
Сэр Тоби. Клянусь кулаком моим, тот лжец и мерзавец, кто так отзывается о нем! Кто они?
Мария. А те самые, которые утверждают, что он каждый вечер напивается с вами допьяна.
Сэр Тоби. Конечно, за здоровье моей племянницы. Я до тех пор буду пить за нее, пока в глотку льется и есть еще вино в Иллирии. Собака и свинья, кто не пьет в честь моей племянницы до тех пор, пока мозг у него не пойдет кубарем Тише, красотка! Castiliano volgo! [6 - На разговорном кастильском (исп.).] Сэр Эндрю Эгчик идет.
Входит сэр Эндрю Эгчик.
Сэр Эндрю. Сэр Тоби Белч! Как поживаешь, сэр Тоби Белч?
Сэр Тоби. Дружище, сэр Эндрю!
Сэр Эндрю. Здравствуй, красавица!
Мария. Здравствуйте, сударь.
Сэр Тоби. Приступай, сэр Эндрю, приступай!
Сэр Эндрю. Кто это?
Сэр Тоби. Горничная моей племянницы.
Сэр Эндрю. Милая мамзель Приступай, мне хочется ближе с тобою познакомиться.
Мария. Мое имя Мария, сударь.
Сэр Эндрю. Милая Мария, приступай!
Сэр Тоби. Ты не так меня понял, братец. Приступай – значит разговорись с нею, атакуй ее. Марш на приступ!
Сэр Эндрю. Клянусь честью, в этом обществе я не решился бы сделать это. Так это значит – приступай?
Мария. Мое почтение, господа.
Сэр Тоби. Если она так уйдет, сэр Эндрю, так чтоб тебе никогда не обнажать шпаги!
Сэр Эндрю. Если ты так уйдешь, так чтоб мне никогда не обнажать шпаги! Что ж ты, милочка, думаешь, что водишь дураков за нос?
Мария. Нет, сударь, я вас не вожу за нос.
Сэр Эндрю. Но будешь вести, вот тебе рука моя.
Мария. Конечно, сударь, мысли свободны, но все-таки не худо было бы держать их немного на привязи.
Сэр Эндрю. Это зачем, моя милочка? Что значит эта метафора?
Мария. Она суха, сударь [7 - «Она суха, сударь…» – Мария намекает на то, что влажная рука считалась признаком страстной натуры.], так же, как ваша рука горяча.
Сэр Эндрю. Что же? Ты хоть кого согреешь!
Мария. Нет, у вас холодное сердце – это я могу пересчитать по вашим пальцам.
Сэр Эндрю. А ну попробуй!
Мария. Да я уже пересчитала по ним, что вы и трех не пересчитаете. Прощайте.
(Уходит.)
Сэр Тоби. О рыцарь, тебе нужно бы стакан канарского! Случалось ли, чтобы тебя так сшибали с ног?
Сэр Эндрю. Никогда, вот разве только Канарское сваливало меня с ног. Мне сдается, что иногда во мне не больше остроумия, чем в обыкновенном человеке. Но я ем очень много говядины – и это вредит моему остроумию.
Сэр Тоби. Без сомнения.
Сэр Эндрю. Если бы я это думал, я бы зарекся есть ее. Завтра я поеду домой, сэр Тоби.
Сэр Тоби. Pourquoi [8 - Почему (фр.).], любезный рыцарь?
Сэр Эндрю. Что такое pourquoi – поезжай или нет? Жаль, что я не употребил на языки времени, которое ушло на фехтованье, танцы и травлю лисиц. Ах, что бы мне заняться искусствами!
Сэр Тоби. О, тогда голова твоя прекрасно была бы убрана волосами!
Сэр Эндрю. Как так? Разве они исправили бы мои волосы?
Сэр Тоби. Без сомнения! Ты видишь, от природы они не хотят виться.
Сэр Эндрю. Однако они все-таки мне очень к лицу, не правда ли?
Сэр Тоби. Чудесно! Они висят, как лен на прялке, и я надеюсь дожить еще до того, что какая-нибудь баба возьмет тебя между колен и начнет их прясть.
Сэр Эндрю. Ей-богу, я поеду завтра домой, сэр Тоби. Твоя племянница не хочет показываться. Да если бы и показалась, так можно держать десять против одного, что я ей не понравлюсь. Сам герцог к тому же ухаживает за ней.
Сэр Тоби. Герцога она не хочет, так как не хочет выйти за человека, который выше ее званием, летами и умом. Я сам слышал, как она клялась в этом. Веселей, брат! Еще не все пропало.
Сэр Эндрю. Так я останусь еще на месяц. Я человек с самым странным устройством души: иногда меня только и занимают маскарады да поездки.
Сэр Тоби. Неужели ты годен на эти дурачества?
Сэр Эндрю. Да, так же, как и всякий другой в Иллирии, будь он кто угодно, лишь бы не был знатнее меня; а со старшими я сравнивать себя не хочу.
Сэр Тоби. Зачем же скрываются эти таланты? Зачем завеса опущена пред этими дарами? Или, может быть, ты боишься, чтоб они не запылились, как картины миссис Малл? Почему ты не идешь в театр галопом и не возвращаешься вприсядку? Я на твоем месте не ходил бы иначе, как a pas de rigaudon [9 - Ригодоновым шагом (фр.). Ригодон – старинный французский танец.]. Что с тобой сделалось? Разве нынешний свет таков, чтоб держать под спудом свои добродетели? Глядя на прекрасное устройство твоих ног, я всегда думал, что ты родился под галопирующею звездою.
Сэр Эндрю. Да, нога мощная, и в чулке розового цвета недурна. Не приняться ли за стаканы?
Сэр Тоби. А что нам больше делать? Разве мы не родились под созвездием Козерога?
Сэр Эндрю. Козерога? Это знаменует толчки и драку.
Сэр Тоби. Нет, дружище, это означает прыжки и пляску. Ну покажи свои скачки, валяй! Выше! Эге, чудесно!
Уходят.
Сцена четвертая
Комната во дворце герцога.
Входят Валентин и Виола в мужском платье.
Валентин. Если герцог всегда будет так милостив, Цезарио, так вы далеко пойдете: всего три дня, как вас знает, – и вы уже не чужой.
Виола. Вы опасаетесь или непостоянства с его стороны, или небрежности с моей, если сомневаетесь в продолжении его благосклонности. Что, он непостоянен в своих милостях?
Валентин. Нет, нисколько.
Входят герцог, Курио и свита.
Виола
Благодарю, но вот и его светлость.
Герцог
Скажите, где Цезарио? Где он?
Виола
Я здесь, к услугам вашим, государь.
Герцог(свите).
Вы все пока постойте в стороне.
Цезарио, ты знаешь все: тебе
Я в книге сердца моего открыл
Страницы глубочайших тайн. Беги,
Лети к ней, милый друг, не принимай
Отказов никаких, стой у дверей, скажи,
Что корни в пол нога твоя пустила,
Что не уйдешь, пока ее ты не увидишь!
Виола
Однако ж, государь, когда тоске
Она действительно так предалась,
Как говорят, – она меня не впустит.
Герцог
Шуми, быть дерзким лучше, чем оставить
Без исполнения твое посольство.
Виола
Положим, государь, что мне удастся
С ней говорить – тогда что?
Герцог
О! Тогда
Раскрой пред ней весь пыл моей любви
И изуми рассказом обо мне.
Тебе излить тоску мою пристало:
Тебя она скорее станет слушать,
Чем старого посла с лицом суровым.
Виола
Не думаю.
Герцог
Поверь мне, милый друг
Тот наклевещет на твою весну,
Кто скажет, что ты муж. Уста Дианы
Не мягче, не алей; твой голосок,
Как голос девушки, и чист и звучен;
Как женщина, ты создан весь. Я знаю,
Твоя звезда посольству твоему
Благоприятна. Четверо из вас
Пусть с ним идут. Ступайте хоть и все,
Когда угодно. Мне дышать тем легче,
Чем менее вокруг меня людей.
Окончи счастливо твое посольство —
Свободен будешь ты, как твой монарх,
И с ним разделишь все.
Виола
Я постараюсь
Все сделать, чтоб графиню покорить.
(Тихо.)
О, как я ни стараюсь, все страдаю!
Его женой сама я быть желаю.
Уходят.
Сцена пятая
Комната в доме Оливии.
Входят Мария и шут.
Мария. Ну говори, где ты таскался, или я рта не открою, чтобы выгородить тебя. Госпожа прикажет тебя повесить за отлучку.
Шут. По мне – пожалуй. Кто на этом свете хорошо повешен, тому лба не забреют.
Мария. Почему так?
Шут. А потому, что кому суждено быть повешенным, тот не утонет.
Мария. Дурацкий ответ! Знаешь, кто выдумал это выражение «забрить лоб»?
Шут. Кто, моя красотка?
Мария. Те, кто не умеет плавать. И ты это можешь смело повторять в твоей глупости.
Шут. Да, надели, Господи, мудростью мудрых, а дурачье пусть себе отдают в рост свои дары.
Мария. Тебя все-таки повесят за то, что ты шатался так долго, или выгонят вон; а разве это для тебя не все равно, что быть повешенным?
Шут. Хорошо висеть лучше, чем худо жениться. А что до того, что меня прогонят, так мне все равно, пока на дворе лето.
Мария. Так тебе не нужна моя помощь?
Шут. Зачем? У меня и своих пара помочей.
Мария. А когда одна лопнет, так другая будет держать; а если обе лопнут, то ты потеряешь панталоны.
Шут. Ловко! Ей-богу, ловко! Продолжай, продолжай! Если сэр Тоби оставит пьянство, то ты будешь самой остроумной из дочерей Евы во всей Иллирии.
Мария. Тише, шут! Ни слова больше! Тебе не худо бы извиниться как следует.
(Уходит.)
Шут. Остроумие, если на то будет воля твоя, то помоги мне в доброй шутке! Умные люди, которые думают, что обладают тобою, часто остаются в дураках, а я, который уверен, что не имею тебя, могу прослыть за мудреца, ибо что говорит Квинапал? – «Мудрый глупец, лучше глупого мудреца».
Входят Оливия и Мальволио.
Шут. Желаю здравствовать, сударыня!
Оливия. Выведите глупость вон!
Шут. Слышите вы? Выведите вон графиню!
Оливия. Поди ты, сухой дурак! Я тебя знать не хочу, да, кроме того, ты еще начинаешь худо вести себя.
Шут. Два недостатка, мадонна, которые можно уничтожить питьем и добрым советом. Дайте сухому дураку напиться – он не будет сух. Посоветуйте дурному человеку исправиться – и если он исправится, то это уже не дурной человек; если же он уже не может исправиться, то пусть его портной заштопает. Ведь, что не исправлено, все только штопано. Провинившаяся добродетель штопана грехом; исправившийся грех штопан добродетелью. Годится этот простой вывод – хорошо, нет – что делать! Истинный рогоносец – только несчастье, а красота – цветок. Графиня хотела, чтоб вывели глупость, и я повторяю: выведите графиню вон!
Оливия. Я хотела, чтобы тебя вывели, почтеннейший.
Шут. Жестокая ошибка, сударыня: cucullus non facit monachum [10 - «…cucullus non fasit monacbum». – Латинскую пословицу «Клобук не делает монахом» шут толкует применительно к себе.], то есть: «мой мозг не так пестр, как мой кафтан». Добрейшая мадонна, позвольте доказать, что вы дура.
Оливия. Можешь ли ты это сделать?
Шут. И очень, мадонна!
Оливия. Доказывай.
Шут. Но я должен сперва проэкзаменовать вас, мадонна. Отвечайте мне…
Оливия. Пожалуй. За недостатком лучшего развлечения я послушаю твои доказательства.
Шут. Добрейшая мадонна, о чем грустишь ты?
Оливия. Добрый дурак, о смерти моего брата.
Шут. Я думаю, душа его в аду, мадонна.
Оливия. Я знаю, дурак, что душа его на небесах.
Шут. Тем больше ты дура, если грустишь о том, что душа брата твоего на небесах. Эй, вы! Выведите глупость вон!
Оливия. Что ты думаешь об этом дураке, Мальволио? Не становится ли он лучше?
Мальволио. Конечно, и будет совершенствоваться до последнего издыхания. Старость приводит в упадок умного человека, а дурака совершенствует.
Шут. Ниспошли же тебе Господи раннюю старость, и глупость твоя да расцветет во всей красе! Сэр Тоби поклянется, что я не лисица, но и гроша не заложит, что ты не дурак.
Оливия. Что ты на это скажешь, Мальволио?
Мальволио. Я удивляюсь, как ваше сиятельство можете находить удовольствие в таком бездарном мерзавце! Я видел давеча, как простой дурак, в котором столько же мозга, как в палке, вышиб его из седла. Смотрите, он уже потерялся: если вы не смеетесь и не доставляете ему случая для острот, так у него рот зашит. Ей-ей, умные люди, которые смеются над этими заказными дураками, не что иное, как паяцы этих же дураков.
Оливия. О, ты болен самолюбием, Мальволио, и вкус твой совершенно испорчен. Кто благороден, простодушен и одарен свободой мысли, тот принимает за мыльные пузыри эти выходки, в которых ты видишь пушечные ядра. Привилегированный дурак не клевещет, хотя бы беспрестанно насмехался, так же, как человек, известный за умного, не насмехается, хотя бы всегда осуждал.
Шут. Да ниспошлет тебе Меркурий дар красноречия за то, что ты хорошо говоришь в пользу дураков.
Мария возвращается.
Мария. Сударыня, там у дверей какой-то молодой человек, он очень желает с вами говорить.
Оливия. Он от графа Орсино, не правда ли?
Мария. Не знаю, сударыня: статный молодой человек и с довольно большой свитой.
Оливия. Кто же его удерживает?
Мария. Сэр Тоби, сударыня, ваш дядюшка.
Оливия. Пожалуйста, уведи его: он вечно говорит, как сумасброд.
Мария уходит.
Ступай, Мальволио, – и если это посол от графа, так я больна или меня нет дома. Скажи, что хочешь, лишь бы отвязаться.
Мальволио уходит.
(Шуту.) Видишь, как твои шутки стареют и надоедают?
Шут. Ты же за нас говорила, мадонна, как будто старшему сыну твоему быть шутом; но да набьют боги битком его череп мозгом, так как вот один из твоей родни, у которого очень слабая pia mater [11 - Серое вещество мозга (лат.).].
Входит сэр Тоби.
Оливия. Право, он полупьян. Кто там у дверей, дядюшка?
Сэр Тоби. Человек.
Оливия. Человек? Какой человек?
Сэр Тоби. Человек там. (Икает.) Черт возьми эти селедки! (Шуту.). Ты что, болван?
Шут. Почтеннейший сэр Тоби…
Оливия. Дядюшка, дядюшка, так рано и уже в таком непристойном виде.
Сэр Тоби. Недостойном? Велика важность. Там кто-то у дверей.
Оливия. Ну хорошо, да кто же?
Сэр Тоби. По мне, хоть сам черт, если ему угодно. Мне что за дело? Уж поверьте мне, говорю я. Э, все на одно выходит! (Уходит.)
Оливия. С чем можно сравнивать пьяного?
Шут. С утопленником, дураком и бешеным. Первый глоток сверх жажды делает его дураком, второй – бешеным, а третий – утопленником.
Оливия. Ступай же за полицейским, пусть освидетельствует дядюшку, он уже в третьей степени пьянства – он утонул. Ступай, присмотри за ним.
Шут. До сих пор он еще только бешеный, мадонна, и дурак будет смотреть за бешеным. (Уходит.)
Мальволио возвращается.
Мальволио. Сударыня, этот молодой человек клянется, что должен говорить с вами. Я сказал ему, что вы нездоровы, но он уверяет, что уже слышал об этом и потому именно пришел говорить с вами. Я сказал, что вы спите, – и это он как будто знал уже наперед и утверждает, что затем-то и пришел поговорить с вами. Что ему сказать, сударыня? Он вооружен против всякого отказа.
Оливия. Скажи ему, что я не хочу с ним говорить.
Мальволио. Я это уже говорил ему, да он уверяет, что будет стоять у дверей, как будка часового, пока вы его не допустите.
Оливия. Какого же рода этот человек?
Мальволио. Мужского.
Оливия. Ну, а какого рода мужчина?
Мальволио. Очень дерзкого. Волею или неволею, он непременно хочет говорить с вами.
Оливия. Его лета, наружность?
Мальволио. Не довольно стар для мужа, не довольно молод для мальчика; ни рыба ни мясо, так – на меже мальчика и мужа. Лицом смазлив, говорит дерзко, у него как будто еще молоко на губах не обсохло.
Оливия. Впусти его, да позови Марию.
Мальволио (кричит). Мария, графиня зовет! (Уходит.)
Мария возвращается.
Оливия. Подай мне вуаль и накинь ее на меня: попробую еще раз выслушать посольство Орсино.
Входит Виола со свитою.
Виола. Кто из вас благородная хозяйка этого дома?
Оливия. Обратитесь ко мне, я хочу отвечать за нее. Что вам угодно?
Виола. Вселучезарнейшая, превосходнейшая, несравненнейшая красавица, прошу вас покорнейше сказать мне, кто здесь хозяйка? Я никогда ее не видал, и потому мне бы не хотелось промахнуться с моею речью, так как, кроме того, что она мастерски изложена, мне еще стоило большого труда выучить ее наизусть. Красавицы мои, не насмехайтесь надо мной: я очень чувствителен – малейшее неуважение меня раздражает.
Оливия. Откуда вы, сударь?
Виола. Я могу вам рассказать немного больше того, что я выучил, а этого вопроса нет в моей роли. Уверьте меня в том, моя красавица, что вы действительно хозяйка, чтоб я мог продолжать речь мою.
Оливия. Вы актер?
Виола. Нет, мое сокровенное сердце. И при всем том, клянусь вам всеми крючками хитрости, я не то, что представляю. Вы ли хозяйка?
Оливия. Если не слишком много беру на себя, так я.
Виола. Действительно, если это вы, то вы много на себя берете. Что в вашей воле дать, в том отказать вы не властны. Впрочем, это не принадлежит к моему поручению. Итак, я буду продолжать похвальное вам слово, а потом поднесу зерно моего посольства.
Оливия. К делу. Что же касается похвального слова, то я вас освобождаю от него.
Виола. Ах да… А я убил столько труда, чтоб выучить его наизусть, и слово мое так поэтически изложено.
Оливия. Потому-то оно и вымышлено. Пожалуйста, поберегите его для себя. Я слышала, что вы неприлично вели, себя у моих дверей, и впустила вас больше затем, чтоб подивиться вам, чем слушать ваши рассказы. Если вы не безрассудны, то удалитесь; если вы умны, то укоротите речь свою. Сегодня я не расположена быть действующим лицом в подобном странном разговоре.
Мария. Угодно вам сняться с якоря? Вот дорога.
Виола. Нет, милый юнга, я еще здесь покрейсирую. Усмирите немного вашего великана, принцесса!
Оливия. Говорите, что вам угодно?
Виола. Я – посланный.
Оливия. Вероятно, вы должны сказать мне ужасную весть, если делаете к ней такие ужасные приготовления. Исполняйте ваше поручение.
Виола. Оно назначено только для вашего слуха. Я пришел не с объявлением войны, не с требованием дани. Оливковая ветвь в руке моей, и я произношу только слова мира.
Оливия. Тем не менее начало было довольно бурное. Кто вы? Чего хотите?
Виола. Если я выказал невежливость, то этому виной прием, который встретил. Кто я и чего я хочу – таинственно, как девственная прелесть: для вашего слуха – целая поэма, для всякого другого – святотатство.
Оливия. Оставьте нас.
Мария и свита уходят.
Послушаем эту поэму. Ну, сударь, что гласит ваша поэзия?
Виола. Прелестнейшая!..
Оливия. Утешительное учение, и о нем много можно наговорить. Где же стихи ваши?
Виола. В груди Орсино.
Оливия. В его груди? В которой главе?
Виола. Чтоб отвечать методически – в первой.
Оливия. О, ее я читала! Это ересь. Больше ничего вы не имеете сказать мне?
Виола. Красавица, позвольте взглянуть на ваше лицо.
Оливия. Разве герцог дал вам поручение к моему лицу? Вы сбились с текста. Однако ж я отброшу занавес и покажу вам картину. (Сбрасывает вуаль.) Смотрите – такова я действительно в это мгновение. Хороша ли работа?
Виола. Превосходна, если одна природа создала ее.
Оливия. Краса неподдельная: не боится ни дождя, ни ветра.
Виола
Где розы с лилиями сочетала
Природы нежная, искусная рука,
Там красота чиста и неподдельна.
Вы будете жесточе всех, графиня,
Когда в могиле скроете красу,
Изображенья не оставив миру.
Оливия. О, я не хочу быть так жестокосерда! Я издам каталог моей красоты, сделаю опись – и каждая частица, каждый кусочек будет приложен к моему завещанию, как, например: первое – довольно алые губы; второе – пара голубых глаз, при них и ресницы; третье – шея, подбородок и так далее. Что, вы присланы для оценки?
Виола
О, я вас вижу в настоящем виде:
Вы непомерно горды! Но, хоть будь
Сам дьявол заключен в вас, – вы прекрасны.
Мой повелитель любит вас, синьора.
Такой любви нельзя не наградить,
Хотя бы вы, Оливия, носили
Корону беспримерной красоты.
Оливия
Как любит он меня?
Виола
С потоком слез,
С благоговением, с огнем молитвы,
Со вздохами, звучащими любовью.
Оливия
Он знает, что любить я не могу
Его, хотя считаю благородным,
И добрым, и богатым, и отважным.
И знаю, что он молодостью свежей
И незапятнанной цветет. Природа
Прекрасные дары в прекрасной форме
Ему дала, А все же не могу я
Его любить, что мог бы уж давно
Он отгадать.
Виола
Когда б я вас любил
Так горячо, мучительно и страстно,
Как мой монарх, в отказе вашем гордом
Я б никакого смысла не нашел —
Не понял бы его.
Оливия
Но что б вы сделали?
Виола
У вашего порога
Я выстроил бы хижину из ивы,
Взывал бы день и ночь к моей царице,
Писал бы песни о моей любви
И громко пел бы их в тиши ночей.
По холмам пронеслось бы ваше имя,
И эхо повторило б по горам:
«Оливия!» Вам не было б покоя
Меж небом и землей, пока бы жалость
Не овладела вашею душой.
Оливия
Кто знает, вы бы далеко зашли!
Откуда же вы родом?
Виола
Жребий мой
Хотя и не тяжел, но род мой выше:
Я дворянин.
Оливия
Идите же назад
К монарху вашему. Его любить
Я не могу. Пусть он не присылает
Опять ко мне послов, иль разве вы
Придете известить меня, как принял
Орсино мой отказ. Прощайте
Благодарю за труд. Вот вам на память.
Виола
Нет, спрячьте кошелек – я не слуга,
Не мне, а герцогу нужна награда.
Пусть камнем станет сердце человека,
Которого вы будете любить!
Да презирает он твою любовь,
Как презираешь ты любовь Орсино!
Красавица жестокая, прощай.
(Уходит.)
Оливия
А родом вы откуда? «Жребий мой
Хотя и не тяжел, но род мой выше:
Я дворянин». Клянусь, что это правда!
Твое лицо, приемы, смелость, стан,
Твои слова – вот твой богатый герб.
Оливия, не торопись, потише.
Но ежели б слуга был господином —
Ужели заразиться так легко?
Я чувствую, что юношеский образ
Невидимо и осторожно вкрался
В мои глаза. Мальволио, где ты?
Мальволио возвращается.
Мальволио
Я здесь, графиня! Что угодно?
Оливия
Догони
Упрямого посланника Орсино.
Он перстень здесь насильно мне оставил.
Скажи, что я подарка не хочу.
Пусть герцогу не льстит, пусть не ласкает
Его пустой надеждой – никогда он
Оливию своей не назовет.
Когда ж послу угодно завтра утром
Прийти ко мне, я объявлю причину.
Мальволио, спеши!
Мальволио
Сейчас, графиня.
(Уходит.)
Оливия
Что делаю, сама того не знаю.
Мой глаз не обольстил ли это сердце?
Свершай, судьба! Мы не имеем воли,
И нам судьбы своей не избежать.
Уходит.
Действие II
Сцена первая
Берег моря.
Входят Антонио и Себастиан.
Антонио. Так ты не хочешь оставаться и не позволяешь мне идти с тобою?
Себастиан. С твоего позволения – нет. Темно светит надо мной звезда моя. Злоба моей судьбы могла бы заразить и твою. Потому, прошу тебя, позволь мне страдать одному. Я худо заплатил бы за твою любовь, поделившись с тобою моим горем.
Антонио. Хоть скажи, куда ты идешь?
Себастиан. Нет, извини. Мое путешествие – прихоть. Но я замечаю в тебе прекрасную черту скромности – ты не хочешь выудить из меня мою тайну; тем охотнее я тебе откроюсь. Знай же, Антонио: меня зовут Себастианом, хоть я и называю себя Родриго. Отец мой был тот Себастиан из Мессалины [12 - Мессалина – такое же вымышленное название города, как Иллирия – название страны.], о котором ты, как мне известно, уже слышал. Он оставил меня и сестру, родившихся в один час. Зачем не угодно было небу, чтоб мы и в одно время умерли? Ты помешал этому: за час до того, как ты спас меня от бушующих волн, сестра моя утонула.
Антонио. Боже!
Себастиан. Хоть и говорили, что она на меня очень похожа, однако многие считали ее красавицей. Я, конечно, не мог разделять с ними их чрезмерного удивления, однако смело скажу, что сама зависть должна была бы назвать ее сердце прекрасным. Она уже утонула в соленой воде, а я топлю ее память снова в соленых слезах.
Антонио. Не взыщи за плохой прием.
Себастиан. О добрейший Антонио, прости только мне все беспокойства!
Антонио. Если ты не хочешь убить меня за мою дружбу, позволь мне быть твоим слугою.
Себастиан. Если ты не хочешь уничтожить сделанного, то есть убить того, кому спас жизнь, так не требуй этого. Прощай однажды и навсегда. Мое сердце так чувствительно – это наследие матери, – что глаза мои при малейшем поводе наполняются слезами. Я иду ко двору графа Орсино. Прощай.
(Уходит.)
Антонио
Благословенье неба будь с тобою!
Врагами я богат в дворце Орсино,
Иначе скоро свиделся б с тобой.
Но что мне в том? Я за тобой лечу!
С опасностями я играть хочу.
Уходит.
Сцена вторая
Улица.
Входит Виола. Мальволио ее догоняет.
Мальволио. Не вы ли были сейчас у графини Оливии?
Виола. Я только что от нее и шел так медленно, что успел дойти только до этого места.
Мальволио. Она возвращает вам этот перстень. Вы могли бы избавить меня от труда и сами взять его с собою. Она еще приказала вас просить решительно сказать вашему герцогу, что она отвергает его предложения. Еще одно: не осмеливайтесь являться к ней с поручениями от герцога, разве придете известить, как он это принял. Возьмите же!
Виола. Она взяла у меня перстень, и я не приму его назад.
Мальволио. Послушайте, вы дерзко бросили ей перстень, и ей угодно, чтобы он так же был возвращен. Если он стоит того, чтоб нагнуться, – так вот он, а если нет – пусть возьмет его первый прохожий.
(Бросает перстень и уходит.)
Виола
Я не оставила ей никакого перстня!
Что это значит? Боже сохрани!
Не обольстила ли ее наружность?
Она так страстно на меня глядела,
Как будто бы забыла о речах.
Ее слова прерывисты так были!
Она меня – о, это верно! – любит.
Любовь хитра: она меня зовет
Через посредство мрачного посла;
И перстня герцог ей не посылал!
Я – цель ее желаний. Если так,
То лучше бы любить ей сновиденье.
Ты одеянье – хитрость, как я вижу,
В которой силен наш лукавый враг.
Как лицемеру-молодцу нетрудно
На сердце женщины запечатлеть
Свой образ! Ах, не мы, а наша слабость
Тому причиной! Мы должны же быть
Так созданы. Чем кончится все это?
Оливию Орсино любит нежно;
Я, бедная, равно им пленена;
Она ж, обманутая, полюбила,
Как кажется, меня. Что это будет?
Когда я юноша, мне не питать
Надежды на любовь Орсино;
А если женщина, то, Боже, как напрасно
Должна Оливия по мне вздыхать!
Ты этот узел разрешишь, о время!
А для меня он не по силам бремя.
Уходит.
Сцена третья
Комната в доме Оливии.
Входит сэр Тоби, за ним сэр Эндрю.
Сэр Тоби. Ступай сюда, сэр Эндрю! Не быть за полночь в постели – значит рано вставать; а diluculo surgere [13 - Начало латинского выражения «раннее вставание очень полезно».] – ты знаешь?
Сэр Эндрю. Нет, ей-богу, не знаю. А знаю, что долго не спать – значит долго не спать.
Сэр Тоби. Ложный вывод столько же для меня противный, как пустая бутылка.
Просидеть за полночь и потом идти спать – значит рано; так, стало быть, ложиться спать за полночь – значит рано ложиться. Разве наша жизнь не состоит из четырех элементов?
Сэр Эндрю. Говорят так; но я думаю, что она состоит из еды и питья.
Сэр Тоби. Ты ученый. Давай же есть и пить. Эй, Мария! Вина!
Входит шут.
Сэр Эндрю. Вот дурак, ей-богу!
Шут. Здорово, ребята! Видали вывеску трех дураков? [14 - «Видали вывеску трех дураков?» – Имеется в виду трактирная вывеска с изображением двух ослиных голов и надписью «Нас трое». Третьим считался читающий надпись.]
Сэр Тоби. Добро пожаловать, болван! Споем-ка хором.
Сэр Эндрю. Ей-богу, славное горло у дурака! Я бы дал сорок шиллингов, когда бы у меня были такие икры и такой славный голос для пения, какие имеет дурак. Ей-ей! Ты вчера! вечером хорошо дурачился, как рассказывал о Пигрогромитусе и Вапианах, что прошли за квебускую линию [15 - «…o Пигрогромитусе и Вапианах, что прошли за квебукскую линию…» – Имена и названия, выдуманные шутом.] Чудесно, ей-богу! Я послал тебешестипенсовик для твоей любезной – получил ли ты?
Шут. Я спрятал твой подарок в карман, потому что нос Мальволио – не плеть, моя милая белоручка, а мирмидонцы [16 - Мирмидонцы – маленькое племя, из которого Ахилл набирал себе воинов. Упоминается в «Илиаде» Гомера.] не пивная лавочка.
Сэр Эндрю. Превосходно! Вот лучшие шутки, в конце концов. Ну, пой же!
Сэр Тоби. Да, спой-ка. Вот тебе шестипенсовик, валяй!
Сэр Эндрю. Вот и от меня: коли один дает шестипенсовик, я даю| другой. Ну же, пой песню!
Шут. Что ж вам спеть? Любовную песенку или нравоучительную и чинную?
Сэр Тоби. Любовную! Любовную!
Сэр Эндрю. Да, что мне нравоучения!
Шут(поет)
Где ты, душенька, гуляешь?
Иль меня ты забываешь,
Что один грустит?
Кто тебя отсюда манит?
Час любви, поверь, настанет,
Быстро пролетит!
Сэр Эндрю. Чудесно, ей-богу!
Сэр Тоби. Славно! Славно!
Шут(поет)
Что любовь? Не за горами,
Не за лесом и полями,
Здесь она – лови!
Если медлишь – проиграешь,
Поцелуй мой потеряешь:
Не теряй, лови!
Сэр Эндрю. Медовый голос, клянусь моим дворянством!
Сэр Тоби. Соблазнительный голос!
Сэр Эндрю. Медовый и соблазнительный, ей-богу!
Сэр Тоби. Так сладок, что даже тошно. Да что, не хватить ли так, чтоб земля пошла вприсядку? Спугнем-ка филина хором, который вытянул бы у ткача три души.
Сэр Эндрю. Пожалуйста, если вы меня любите. Я так люблю хоры, я на песнях собаку съел! Начинайте «Мошенник».
Шут. «Молчи, мошенник»? Да ведь тогда я должен буду назвать вашу милость мошенником.
Сэр Эндрю. Это уже я не в первый раз заставляю называть себя мошенником. Начинай, шут! Оно начинается: «Молчи…»
Шут. Я не могу начать молча.
Сэр Эндрю. Хорошо, ей-богу, хорошо! Ну начинайте!
Поют хором. Входит Мария.
Мария. Это что за кошачий концерт? Если графиня не позовет своего управителя Мальволио, чтоб выгнать вас из дому! так назовите меня чем угодно.
Сэр Тоби. Графиня – родом из Китая, мы – дипломаты, а Мальволио – старая ведьма.
(Поет.)
Вот три веселых молодца!..
Что я ей не родственник, что ли? Разве мы не одной крови с твоей госпожой? (Поет.)
Госпожа, эх госпожа…
Шут. Право, его милость славно дурачится.
Сэр Эндрю. Да, он на это мастер, когда расположен, и я тоже; но только он искуснее, как-то натуральнее.
Сэр Тоби(поет)
Однажды зимним вечерком
Сошлись…
Мария. Ради Бога, молчите!
Входит Мальволио.
Мальволио. Взбесились вы, господа, что ли? Что это у вас ни стыда ни совести – шуметь по ночам? Или вы принимаете дом графини за трактир, что так немилосердно горланите ваши сапожничьи песни? Не знаете ни времени, ни меры.
Сэр Тоби. И время и меру наблюдали, сударь, в нашей песне. Убирайся к черту!
Мальволио. Сэр Тоби, я должен поговорить с вами начистоту. Графиня поручила мне сказать вам, что хотя вы и живете у нее как родственник, но с буйством вашим она не хочет иметь никакого дела. Если вы можете расстаться с дурным поведением, так она вам очень рада; если же нет – и вам угодно с ней проститься, так она очень охотно с вами расстанется.
Сэр Тоби (поет)
Прощай, душа! Твой друг во тьме идет!
Мальволио. Прошу вас, сэр Тоби…
Шут(поет)
И видно по лицу, что пропадет.
Мальволио. Возможно ли…
Сэр Тоби(поет)
Ты никогда, сэр Тоби, не умрешь!
Шут(поет)
Протянешь ноги – врешь!
Мальволио. Это вам делает честь, право!
Сэр Тоби(поет)
Не худо бы его прогнать?
Шут(поет)
Зачем? Ему к лицу здесь постоять.
Сэр Тоби(поет)
Прогнать его, мошенника, за дверь!
Шут(поет)
О трус! Да не посмеешь же, поверь.
Сэр Тоби. Я с такту сбился, по-твоему, приятель! Соврал! Что ж ты за важная особа? Дворецкий! Или ты думаешь, потому что ты добродетелен, так не бывать на свете ни пирогам, ни пиву? [17 - Даровая раздача пирогов и пива в определенные праздничные дни, вошедшаяв обычай с незапамятных времен, во времена Шекспира была объявлена пуританами предосудительным обычаем папистов.]
Шут. Да, клянусь святой Анной, и имбирем будут по-прежнему обжигать рот.
Сэр Тоби. Твоя правда. Проваливай-ка! Петушись в лакейской. А подай-ка нам винца, Мария!
Мальволио. Если б ты, Мария, хоть сколько-нибудь дорожила милостью графини, так не потворствовала бы этому разврату. Она узнает об этом, вот мое слово!
(Уходит.)
Мария. Ступай! Помахивай ушами!
Сэр Эндрю. А было бы так же хорошо, как и выпить проголодавшись, вызвать его на поединок да и не явиться, и тем его одурачить.
Сэр Тоби. Сделай-ка это, дружище; я напишу тебе вызов или на словах расскажу ему, как ты сердился.
Мария. Почтеннейший сэр Тоби, будьте потише только эту ночь. Молодой посол от герцога опять был у нее, и с тех пор ей совсем не по себе. А с Мальволио я справлюсь. Если я не сделаю его притчей во языцех и посмешищем, так позволяю вам думать, что не сумею лежать прямо в постели. Я знаю, что могу это сделать.
Сэр Тоби. Расскажи же, расскажи! Что ты о нем знаешь?
Мария. Право, иногда кажется, что он вроде пуританина.
Сэр Эндрю. О, если б я думал это, то прибил бы его как собаку!
Сэр Тоби. Как? За то, что он пуританин? Твои побудительные причины, рыцарь?
Сэр Эндрю. Мои причины хоть и не побудительны, но, напротив, хороши.
Мария. Пусть себе будет – чтоб его нелегкая взяла – пуританином или чем угодно: все-таки он флюгер, что ходит за ветром; осел, который выучил наизусть высокопарные речи и сыплет их пригоршнями; ужасно доволен собою и совершенно уверен в том, что набит совершенствами; он свято верует, что, кто на него ни взглянет, непременно в него влюбится. Этот порок прекрасно поможет моему мщению.
Сэр Тоби. Что ж ты думаешь сделать?
Мария. Я подкину ему туманные любовные письма. В них опишу я цвет его волос, форму ног, поступь, глаза, лоб, черты лица – и он узнает себя непременно. Я могу писать совершенно как графиня, ваша племянница. Когда нам попадется какая-нибудь забытая записка, так мы никак не можем различить наши почерки.
Сэр Тоби. Бесподобно! Я уже чую, в чем дело.
Сэр Эндрю. И мне в нос ударило.
Сэр Тоби. Он подумает, что письма эти от моей племянницы и что она в него влюблена.
Мария. Да, я действительно хочу выехать на этом коньке.
Сэр Эндрю. А, и этот конек сделает его ослом.
Мария. Ослом.
Сэр Эндрю. О, это будет чудесно!
Мария. Богатая штука! Уж поверьте, я знаю, мое зелье на него подействует. Я поставлю вас двоих – шут будет третий – туда, где он должен найти письмо; заметьте только, как он будет объяснять его. На сегодня довольно; желаю, чтобы вам приснилась наша шутка. Прощайте! (Уходит.)
Сэр Тоби. Прощай, амазонка.
Сэр Эндрю. Славная, на мои глаза, она девка!
Сэр Тоби. Хорошо дрессирована и обожает меня; да в этом ее нельзя винить.
Сэр Эндрю. И меня раз как-то обожала!
Сэр Тоби. Пойдем спать, сэр. Не худо бы, если б тебе прислали денег.
Сэр Эндрю. Если мне не удастся жениться на твоей племяннице, так я крепко обчелся.
Сэр Тоби. Вели только прислать денег, если же она не будет наконец твоею, так назови меня лошадью.
Сэр Эндрю. Если я этого не сделаю, так я бесчестный человек. Понимай как хочешь.
Сэр Тоби. Пойдем, пойдем! Я приготовлю грог. Ложиться уже поздно. Идем, брат, идем!
Уходят.
Сцена четвертая
Комната во дворце герцога.
Входят герцог, Виола, Курио и другие.
Герцог
По звукам стосковался я. Здорово!
Цезарио мой добрый, сделай милость,
Спой ту старинную, простую песнь
Вчерашней ночи. Грусть мою как будто
Она отвеяла и дальше, и свежей,
Чем красные слова воздушных арий,
Пленяющих собой наш пестрый век.
Одну строфу, одну строфу всего лишь!
Курио. Извините, государь, того, кто мог бы спеть ее, здесь нет.
Герцог
Кто же это пел?
Курио. Шут Фест, шут, который восхищал, бывало, отца Оливии. Но он, верно, где-нибудь близко.
Герцог
Сыщите же его, а между тем
Сыграйте тот напев неотразимый.
Курио уходит. Музыка.
Цезарио, когда полюбишь ты,
В страданьях сладких вспомни обо мне.
Как я, все любящие своенравны,
Изменчивы в движениях души.
Одно в них держится неколебимо —
То образ милой, глубоко любимой.
Что, нравится ль тебе напев?
Виола
Прекрасно!
Как эхо, раздается он в чертогах,
Где царствует любовь.
Герцог
Твои слова
Искусно выражают чувство страсти,
Ручаюсь жизнью! Как ни молод ты,
Но ты уже искал в глазах любимой
Ответа на любовь, не так ли?
Виола
Да,
Немного, государь.
Герцог
Ну какова ж твоя любезная?
Виола
На вас похожа.
Герцог
Не стоит же она тебя. Как молода?
Виола
Почти что ваших лет.
Герцог
Стара!
Жена должна избрать себе того, кто старше;
Тогда она прилепится к супругу
И будет царствовать в его груди.
Как мы себя, Цезарио, ни хвалим,
А наши склонности непостоянней,
Чем женщины любовь.
Виола
Я тех же мыслей.
Герцог
Так избери подругу помоложе,
Иначе ведь любовь не устоит.
Ведь женщины, как розы:
Чуть расцвела —
Уж отцвела,
И милых нет цветов!
Виола
Да, жребий их таков!
Не доцветать,
А умирать.
Их жизнь – мгновенье, слезы.
Курио возвращается с шутом.
Герцог
Ну спой-ка песнь вчерашней ночи, друг!
Заметь – она старинная, простая.
Крестьянки в поле, убирая хлеб,
Иль, кружево сплетая, молодицы
Поют ее; она немудрена
И сладкою невинности любовью
Играет, как простая старина
Шут
Прикажете начать?
Герцог
Да, пожалуйста, спой.
Шут (поет)
Смерть, скорей прилетай, прилетай —
Кипарисами гроб мой обвит!
Жизнь, скорей улетай, улетай —
Я красавицей гордой убит!
Плющом украсьте саван мой,
Посмертный мой венец!
Никто с любовью такой
Не встретит свой конец.
Нет, нежных, прекрасных цветов
Не бросайте на черный мой гроб
И во прах не склоняйте голов
На укрывший дерновый сугроб!
Чтоб было некому по мне вздыхать,
Заройте труп мой в прах!
Чтоб другу гроб мой не сыскать,
Забудьте о слезах!
Герцог. Вот тебе за труды.
Шут. Что за труд, государь? Я нахожу удовольствие в песнях.
Герцог. Так возьми за удовольствие.
Шут. Пожалуй, за удовольствие, рано или поздно, мы должны расплатиться.
Герцог. Позволь мне тебя уволить.
Шут. Да осенит тебя бог меланхолии, а портной сошьет тебе платье из двуличной тафты! Твой дух – опал, играющий всеми цветами. Людей с твоим постоянством надобно бы посылать в море, чтоб они занимались всем, не находя нигде цели, потому что когда не знаешь, куда идти, то зайдешь всего дальше. Прощайте!
(Уходит.)
Герцог. Оставьте нас.
Курио и придворные уходят.
Цезарио, еще раз
Иди к неограниченно жестокой;
Скажи ей, что моя любовь над миром
Возвышена, как небо над землей:
Ей пыльных областей земных не нужно.
Скажи, что все ее дары, богатства,
Ей счастьем данные, в моих глазах
Ничтожны и изменчивы, как счастье.
Лишь он, тот царь-алмаз, тот образ-чудо,
В который Бог ее оправил душу,
Меня прельстил, меня к ней приковал.
Виола
Однако ж если, государь, она
Не может вас любить?
Герцог
Такой ответ
Не принимаю я.
Виола
Но вы должны.
Положим, девушка влюбилась в вас —
Какая, может быть, и есть на свете —
И сердце ноет у нее по вас,
Как ваше по Оливии; положим,
Что вы не можете ее любить,
Что вы ей это говорите – что ж,
Ответ ваш не должна ль она принять?
Герцог
Грудь женщины не вынесет той бури,
Такого страсти урагана, как в моем
Грохочет сердце; женщины душа
Мала, чтоб уместить в себе так много.
Они непостоянны; их любовь
Желаньем только может называться;
Она в крови у них, а не в душе,
И вслед за ней отягощают сердце
И пресыщение, и тошнота.
Моя ж, как море, голодна любовь —
Ей насыщенья нет! О, не равняй
Мою к Оливии любовь с любовью,
Что может женщина ко мне питать!
Виола
Однако же я знаю…
Герцог
Что ты знаешь?
Скажи.
Виола
Мне слишком хорошо известно,
Как женщина способна полюбить.
Их сердце так же верно, как и наше.
Дочь моего родителя любила,
Как, может быть, я полюбила б вас,
Когда бы слабой женщиной была.
Герцог
А жизнь ее?
Виола
Пустой листок, мой государь:
Она ни слова о своей любви
Не проронила, тайну берегла,
И тайна, как червяк, сокрытый в почке,
Питалась пурпуром ее ланит.
Задумчива, бледна, в тоске глубокой,
Как гений христианского терпенья,
Иссеченный на камне гробовом,
Она с улыбкою глядела на тоску —
Иль это не любовь? Конечно, нам,
Мужчинам, легче говорить и клясться;
Да наши обещанья выше воли:
Велики в клятвах мы, в любви – ничтожны.
Герцог
Сестра твоя скончалась от любви?
Виола
Я – вот все дочери и сыновья
Из дома моего отца. При всем том
Не знаю я… Да не пора ль к графине?
Герцог
Да, вот в чем дело! Живо, поспешай!
Вручи ей от меня вот этот перстень
И повтори ей, что моя любовь
Не вынесет отказа иль отсрочки.
Уходят.
Сцена пятая
Сад Оливии.
Входят сэр Тоби, сэр Эндрю и Фабиан.
Сэр Тоби. Ступай сюда, синьор Фабиан.
Фабиан. Конечно, пойду. Если я пророню хоть один гран этой шутки, так пусть из меня сделают похлебку на меланхолии.
Сэр Тоби. Не порадует ли тебя, что эта протоканалья осрамится с головы до ног?
Фабиан. Я торжествовал бы! Ты знаешь, однажды он лишил меня милости графини по случаю медвежьей травли.
Сэр Тоби. Назло же ему медведя еще раз спустят, и мы не оставим на нем живого волоска. Не так ли, сэр Эндрю?
Сэр Эндрю. Если мы не сделаем этого, то да сжалится над нами небо!
Входит Мария.
Сэр Тоби. Вот и бесенок. Ну что, мое индийское золото?
Мария. Станьте втроем за куст: Мальволио идет этой дорогой. Он с полчаса стоял там, на солнце, и кривлялся перед собственной тенью. Ради Бога, примечайте за ним! Я знаю, это письмо превратит его в философствующего болвана. Тише, ради всего веселого!
Мужчины прячутся.
Ты лежи здесь. (Бросает письмо.) Вон плывет рыбка, которую надо поймать на удочку. (Уходит.)
Входит Мальволио.
Мальволио. Все только счастье – одно счастье. Мария сказала мне однажды, что графиня ко мне неравнодушна, и я сам слышал, как сама она намекала довольно ясно, что если она влюбится, так в человека с такой фигурой, как у меня; со мною обращается она с большим почтением, чем с кем-либо из остальных слуг ее. Что мне об этом думать?
Сэр Тоби. Надутая скотина!
Фабиан. Эти умствования превращают его в великолепнейшего из индейских петухов. Эк он надувается в своих перьях!
Сэр Эндрю. Ей-ей, так бы и прибил этого мошенника!
Сэр Тоби. Тише!
Мальволио. Быть графом Мальволио…
Сэр Тоби. О, скот!
Сэр Эндрю. Пулю в лоб ему, пулю!
Сэр Тоби. Тише, тише!
Мальволио. Есть примеры: обер-гофмейстерина вышла за камердинера.
Сэр Эндрю. Погибни, Иезавель! [18 - Иезавель – высокородная и порочная израильская царица, жена царя Ахава, за жестокость выброшенная из окна на съедение псам. В устах сэра Эндрю – просто ругательство.]
Фабиан. Тише! Теперь он окунулся по уши. Смотрите, как воображение его надувает.
Мальволио. Три месяца прошли уж после нашей свадьбы – и я сижу! в великолепном кресле.
Сэр Тоби. О, если бы пустить в него камнем из лука.
Мальволио. Сзываю вокруг себя моих чиновников, сижу в бархатном, цветистом халате, только что встав с постели, где оставил Оливию спящею…
Сэр Тоби. Гром и молния!
Фабиан. Тсс! Тсс!
Мальволио. Потом находит каприз: осматриваешь их важным взором, говоришь им: «Я знаю свое место, так и вы знайте свое!.. – и, наконец, спрашиваешь о сэре Тоби.
Сэр Тоби. Ад и проклятие!
Фабиан. О тише! Тише! Теперь слушай!
Мальволио. Семеро из моих слуг с раболепною поспешностью бросаются за ним. Я между тем наморщиваю лоб, завожу, может быть, мои часы или играю драгоценным перстнем Сэр Тоби входит, отвешивает мне свой поклон…
Сэр Тоби. Неужели оставить его в живых?
Фабиан. Молчи, хоть бы лошадьми тянули из тебя слова.
Мальволио. Так протягиваю я ему руку и благосклонную улыбку подавляю строгим взглядом неудовольствия…
Сэр Тоби. И Тоби не ударит тебя в рожу?
Мальволио. И говорю: «Mon cher Тоби, так как судьба соединила меня с твоею племянницею, то я имею право сделать тебе следующие замечания…»
Сэр Тоби. Что? Как?
Мальволио. Ты должен оставить пьянство…
Сэр Тоби. Осел!
Фабиан. Потерпите, пожалуйста, а то ведь мы все испортим.
Мальволио. Кроме того, ты тратишь драгоценное время с болваном…
Сэр Эндрю. Это я – будьте уверены.
Мальволио. Каким-то сэром Эндрю…
Сэр Эндрю. Я очень хорошо знал, что это я, потому что многие называют меня болваном.
Мальволио. Это что такое? (Поднимает письмо.)
Фабиан. Вот рыбка и на удочке.
Сэр Тоби. Тсс! И да внушит ему дух шутки читать вслух!
Мальволио. Клянусь жизнью, это почерк моей графини! Это точно ее «эры» и «эли», она точно так пишет большие «пе». Это ее рука…
Сэр Эндрю. «Ее эры и эли…» к чему это?
Мальволио (читает). «Неизвестному предмету любви моей это письмо и дружеский привет». Это совершенно ее слог. Постой, и печать ее: Лукреция, которую она обыкновенно употребляет. Это графиня! К кому бы это?
Фабиан
Завяз с душой и телом!
Мальволио (читает)
«Богам известно, я люблю!
Одну мечту лелею!
Кого люблю – я не скажу,
Признаться в том не смею».
«Признаться в том не смею»!
Что дальше? Еще стихи! «Признаться в том не смею»! Если бы это был ты, Мальволио!
Сэр Тоби. Повесить тебя, собаку!
Мальволио (читает)
«Я рождена повелевать,
Тому, к кому душой пылаю;
Но не могу тебя назвать
И молча по тебе страдаю,
M. О. А. И.,
Кумир моей души».
Фабиан. Бестолковая загадка!
Сэр Тоби. Чудесная девка!
Мальволио. «М. О. А. И., кумир моей души». Сначала, однако ж… Посмотрим, посмотрим!
Фабиан. Эк она его разлакомила!
Сэр Тоби. Попался соколик!
Мальволио
«Я рождена повелевать,
Тому, к кому душой пылаю».
Ну конечно, она может мне повелевать, я ей служу, она моя госпожа – это ясно для всякого здравого ума: тут затруднений нет. А конец? Что бы значил этот порядок букв? Если бы мне удалось так или иначе приладить их ко мне. Постой! M. О. А. И.
Сэр Тоби. Ну догадывайся! Попал на след!
Фабиан. Борзая залаяла, как будто почуяла лисицу.
Мальволио. М. – Мальволио – М… Ну, этим начинается мое имя.
Фабиан. Не сказал ли я, что он отыщет свое? У него удивительное чутье.
Мальволио. M… Но тогда нет согласия с следующим: дальше изъяснять нельзя: должно бы стоять А, а стоит О.
Фабиан. Этим О, надеюсь, все и кончится.
Сэр Тоби. Да, или я стану бить его, пока он не закричит «О!»
Мальволио. А за ним следует А.
Фабиан. Если бы у тебя был хоть один глаз позади, ты увидел бы больше стыда за собою, чем счастья впереди.
Мальволио. M. О. А. И. – это уж не так ясно, как сначала; однако ж немножко поворочать, так можно приладить ко мне: в моем имени есть каждая из этих букв. Но вот следует проза. (Читает.)
«Если это письмо попадется в твои руки – обдумай. Звезда моя возвышает меня над тобою, но не бойся величия. Одни родятся великими, – другие приобретают величие, а иным его бросают. Судьба простирает над тобой свою десницу! Душой и телом вцепись в свое счастье; а чтоб привыкнуть к тому, чем ты имеешь надежду сделаться, сбрось эту смиренную оболочку и явись превращенным. Будь груб с моим родственником, ворчи на прислугу; из уст твоих да звучат речи политические; веди себя странно. Это советует тебе та, которая по тебе вздыхает. Вспомни, кто хвалил твои желтые чулки, кто всегда желал тебя видеть с накрест застегнутыми подвязками [19 - Мода завязывать подвязки крест-накрест была принята у пуритан, которые также пренебрегали всякими излишествами и не носили манжет на рукавах.], – я говорю тебе: вспомни! Смелей! Счастье к твоим услугам, если ты этого хочешь. Если нет, то оставайся навсегда дворецким, товарищем лакеев и недостойным коснуться руки Фортуны! Прощай. Та, которая хотела бы поменяться с тобою своим званием.
Счастливая Несчастливица».
Свет солнечный не яснее! Это очевидно. Я буду гордым, буду читать политические книги, ниспровергну сэра Тоби, очищу себя от низких знакомств, до последнего волоска стану таким, как должно. Теперь я не обманываю себя: воображение не имеет надо мною, никакой власти. На днях она хвалила мои желтые чулки, восхищалась моими подвязками; здесь открывается она в любви и тонким намеком заставляет меня одеваться по ее вкусу. Благодарю звезду мою – я счастлив! Я буду странен, горд, стану носить желтые чулки, накрест застегивать подвязки… Да будут благословенны боги и мое созвездие! Вот еще приписка.
«Ты не можешь не догадаться, кто я. Если ты отвечаешь на любовь мою – знаком да будет твоя улыбка. Тебе так к лицу, когда ты улыбаешься, и потому прошу тебя: улыбайся всегда в моем присутствии».
Боги! Благодарю вас! Я буду улыбаться, буду делать все, чего ты ни потребуешь. (Уходит.)
Фабиан. Я не отдал бы моего участья в этой потехе ни за тысячу годовых доходов султана.
Сэр Тоби. За эту шутку я готов бы жениться на этой девке.
Сэр Эндрю. И я бы женился…
Сэр Тоби. И не взял бы другого приданого, кроме еще такой шутки.
Сэр Эндрю. И я не взял бы.
Мария возвращается.
Фабиан. Вот она, наше золото!
Сэр Тоби. Послушай, амазонка, требуй чего хочешь! Сделай из меня табурет для твоих ног, если угодно…
Сэр Эндрю. Или из меня.
Сэр Тоби. Иль прикажи мне проиграть в шашки мою свободу и сделаться рабом твоим.
Сэр Эндрю. Или мне сделаться…
Сэр Тоби. Ты погрузила его в такой сон, что, когда его видения исчезнут, он непременно сойдет с ума.
Мария. Нет, оно не шутя подействовало на него?
Сэр Тоби. Как водка на старую бабу.
Мария. Так если вы хотите увидеть плоды нашей шутки, заметьте появление его при графине. Он придет в желтых чулках, а она ненавидит этот цвет, подвязки будут застегнуты накрест, а она этого терпеть не может; он будет, глядя на нее, улыбаться, а это так мало гармонирует с ее грустью, что он лишится всей ее милости. Если хотите взглянуть на это, так идите за мною.
Сэр Тоби. До ворот самого ада, несравненный дьявол остроумия.
Сэр Эндрю. И я до ворот.
Уходят.
Действие III
Сцена первая
Сад Оливии.
Входят Виола и шут с барабаном.
Виола. Привет тебе, друг, со всей твоей музыкой! Каково тебе живется при барабане?
Шут. Мне, сударь, живется при церкви.
Виола. Разве ты священник?
Шут. Нет, не то, просто мне живется в моем доме, а дом мой стоит у самой церкви.
Виола. Да этак ты, пожалуй, можешь сказать, что церковь выстроена при барабане, если барабан стоит подле нее.
Шут. Правда, сударь. Вот век настал! Для умной головы всякая речь, как карман: мигом вывернет наизнанку.
Виола. Ты не шут ли Оливии?
Шут. Нисколько. У Оливии нет дурачества, и она до тех пор не будет держать у себя шута, пока не выйдет замуж; а шуты относятся к мужьям, как сардинка к селедкам: муж – наибольший из двух. Собственно, я не шут ее, а слововыворачиватель.
Виола. На днях я видел тебя у графа Орсино.
Шут. Глупость, как солнце, бродит вокруг света и светит повсюду. Жаль, если дурак не будет посещать вашего господина так же часто, как мою госпожу. Мне кажется, я видел у нее вашу премудрость.
Виола. Если ты хочешь смеяться надо мной, так; мне нечего больше с тобой толковать. Вот тебе на водку.
Шут. Да подарит тебе Зевс для бороды первый клок, который у него сыщется!
Виола(про себя). Да, я почти изнываю по ней, хотя и не желала бы, чтоб она росла на моем подбородке. (Громко.) Графиня дома?
Шут(указывая на деньги). А что? Может эта пара прижить детей?
Виола. И очень, стоит только их свести.
Шут. Я охотно сыграл бы роль Пандара, чтоб этого Троила свести с Крессидой.
Виола. Понимаю, ты искусно нищенствуешь.
Шут. Кажется, невелика штука! Я прошу только о нищей. Крессида была нищая [20 - «Крессида была нищая». – Намек на то, что Крессида была наказана за свое вероломство смертью в нищете.]. Графиня дома, сударь. Я расскажу ей, откуда вы; кто же вы и чего вы хотите – это вне моей «сферы»; я мог бы сказать «горизонта», да это слово уже больно истерто. (Уходит.)
Виола
Да, этот молодец смышлен довольно
Играть роль дурака, а чтобы ловко
Ее сыграть, так надобно уменье.
Он должен знать и обстоятельства, и нрав,
И лица тех людей, над кем смеется.
Как сокол, должен он лететь стрелой
На всякую из птиц, пред ним парящих.
И, право, это ремесло не легче
Искусства мудрым быть. Когда дурак
Дурачится, ему дурачество к лицу,
Но уж никак пристать не может мудрецу.
Входят сэр Тоби и сэр Эндрю.
Сэр Тоби. Здравствуйте!
Виола. Мое почтение.
Сэр Эндрю. Dieu vous garde, monsieur [21 - Да хранит вас Бог, сударь (фр.).].
Виола. Et vous aussi; votre serviteur [22 - И вас тоже; ваш слуга (фр.).].
Сэр Эндрю. Надеюсь, что так, и я к вашим услугам.
Сэр Тоби. Вы хотите войти в дом? Племянница моя желает вас видеть, если у вас есть до нее дело.
Виола. Я очень ей обязан, я хочу сказать: я обязан идти к ней.
Сэр Тоби. Так ноги в карман – и марш!
Виола. Мои ноги понимают меня лучше, чем я ваше выражение.
Сэр Тоби. Да я просто хочу сказать: идите.
Виола. Я отвечу вам делом, но нас предупредили.
Входят Оливия и Мария.
Очаровательная, несравненная графиня! Небо да ниспошлет на вас дождь благоуханий!
Сэр Эндрю. Этот молодой человек отличный придворный. «Дождь благоуханий»! Прекрасно!
Виола. Мое поручение безмолвно для всех, графиня, кроме вашего благосклонного и снисходительного слуха.
Сэр Эндрю. Благоухание! Благосклонное! Снисходительная! Замечу все три.
Оливия. Затворите садовую дверь и оставьте нас. Я хочу его выслушать.
Сэр Тоби, сэр Эндрю и Мария уходят.
Позвольте вашу руку.
Виола
Повелевайте мной, графиня, я
К услугам вашим.
Оливия
Имя ваше как?
Виола
Имя вашего слуги – Цезарио,
Прелестная графиня.
Оливия
Мой слуга?
Не радовался свет еще ни разу,
Когда учтивостью считали лесть.
Вы, юноша, слуга Орсино.
Виола
А он ваш!
Слуга же вашего слуги обязан
И вашим быть, графиня.
Оливия
Я о нем
Не думаю; его же мысли лучше
Пусть будут неисписанным листком,
Чем мной наполнены.
Виола
Графиня, я
Пришел, чтоб ваши помыслы склонить
К нему, чье сердце полно…
Оливия
Извините,
О нем я говорить вам запретила.
Вот если б вам угодно было
Рассказать о ком-нибудь другом,
Мой слух бы этим насладился более,
Чем музыкою сфер.
Виола
Графиня…
Оливия
Позвольте на минуту! Прошлый раз
Вы здесь произвели очарованье,
И я за вами вслед послала перстень.
Я этим обманула и себя,
И моего слугу, и, верно, вас
Теперь невыгодному толкованью
Я подвергаюсь, навязавши вам
С лукавством недостойным эту вещь,
Принадлежащую не вам. Ну что же?
Вы что подумали? Вы честь мою
Мишенью сделали – и полетели
В нее все необузданные мысли,
Как стрелы, из души властолюбивой?
Для прозорливого ума, как ваш,
Я обнаружила довольно: сердце
Мое прикрыто дымкою – не грудью.
Так говорите же теперь и вы.
Виола
Я сожалею…
Оливия
Это шаг к любви.
Виола
Ни на вершок; из опыта мы знаем,
Что часто сожалеют о врагах.
Оливия
Так, стало быть, опять пора смеяться!
Как возгордиться нищему легко!
Но если должно пасть добычей, лучше
Попасться в когти льву, чем в зубы волку.
Бьют часы.
Звон колокольчика напомнил мне,
Что я теряю время. Успокойтесь,
Я не желаю вас, мой друг.
Ваш путь идет туда, на запад.
Когда в вас молодость и ум созреют,
Завидный будет у супруги вашей муж.
Виола
Итак, на запад! Вас да осенят
Дары небес, веселие и счастье!
А государю моему ни слова?
Оливия
Скажи, что думаешь ты обо мне?
Виола
Я думаю, душа в вас говорит
«Оливия – не то, что есть».
Оливия
Так знай:
Я то же думаю и о тебе.
Виола
Вы не ошиблись: я – не я, синьора.
Оливия
Желала бы тебя я видеть тем,
Чем я хочу.
Виола
Когда бы я тогда
Стал чем-нибудь получше – я того
Желал бы: а теперь я ваш дурак.
Оливия
О, сколько прекрасного в этих устах,
Когда на жемчужных в коралле зубах
Змеятся насмешка, и гнев, и презренье.
Любовь, ты недолго свое откровенье
Таишь, как сознанье кровавой вины.
Цезарьо, клянусь тебе розой весны,
Клянусь непорочной души чистотою
И всем, что священно, – любовью святою!
Тебя полюбила я, как ты ни горд!
Мой ум перед сердцем без силы простерт.
Зачем же себя оградил ты молчаньем,
Когда я сгораю безумным желаньем?
Цезарио, сладко в любви тосковать,
Но слаще ответ на любовь отыскать!
Виола
Клянусь моей юностью, в этой груди
Есть сердце и верность; но ими владеет
Не женщина. Кроме меня не посмеет
Никто воцариться на троне души.
Прощайте, графиня. Вперед я не стану
Описывать графа сердечную рану.
(Уходит.)
Оливия
Вернись! Мое сердце ты можешь склонить
Любовью, мне чуждою, графа любить!
Уходит.
Сцена вторая
Комната в доме Оливии.
Входят сэр Тоби, сэр Эндрю и Фабиан.
Сэр Эндрю. Нет, ей-богу, я не останусь ни минуты дольше.
Сэр Тоби. Почему, великолепная ярость? Скажи, почему?
Фабиан. Вы непременно должны сказать нам причину, сэр Эндрю.
Сэр Эндрю. Ну, я видел твою племянницу: она гораздо была ласков все со слугою графа, чем со мной когда-нибудь. Там, в саду я это видел.
Сэр Тоби. А видела она тогда тебя, старый ребенок? Ну говори!
Сэр Эндрю. Ясно, как я теперь вас…
Фабиан. Это сильное доказательство, что она вас любит.
Сэр Эндрю. Черт возьми! Хотите вы сделать из меня осла?
Фабиан. Я докажу вам это законным порядком; ум и разум присягнут в этом.
Сэр Тоби. А они были присяжными, когда еще Ной не плавал в ковчеге.
Фабиан. Она любезничала с этим молодцом на ваших глазах единственно для того, чтоб пробудить спящее мужество, наполнить огнем вашу грудь и пламенем – сердце. Вам бы тогда подойти и заставить молчать этого молодца самыми лучшими и свежими, как с иголочки, шутками. Этого от вас ожидали – и обманулись. Вы позволили времени смыть двойную позолоту этого случая, и в мнении графини поплыли на север, где и будете висеть, как ледяная сосулька на бороде голландца, пока не исправите дела каким-нибудь отличным порывом храбрости или тонкою политикой.
Сэр Эндрю. Коли надо этому быть, так надо, чтоб храбростью. Политику я ненавижу. По-моему, лучше уж быть пуританином, чем заниматься политикой.
Сэр Тоби. Пожалуй, построим твое счастье на основании храбрости. Так вызови ж графского посла на дуэль и изрань его в одиннадцати местах. Племянница моя узнает об этом, и будь уверен, что никакая сваха в мире не отрекомендует тебя женщине так хорошо, как слава храбрости.
Фабиан. Другого средства не остается, сэр Эндрю.
Сэр Эндрю. Согласен кто-нибудь из вас отнести к нему мой вызов?
Сэр Тоби. Иди и напиши его рукою Марса, дерзко и кратко. До остроумия дела нет, было бы красноречиво да замысловато. Разругай его во весь лист. Не помешает, если ты ему «тыкнешь» с полдюжины раз. Сади ложь на ложь, сколько их уместится на листе бумаги, будь он длиной в простыню на кровать в Уоре [23 - «…длиной в простыню на кровать в Уоре». – Огромная кровать в г. Уор (графство Херефордшир) в главной спальне в гостинице «Лось» была достопримечательностью в Англии. Ее ширина равнялась восьми футам, и на ней могли поместиться 24 человека.], в Англии. Ступай да смотри, чтобы в чернилах твоих нашлось довольно желчи, хоть ты и пишешь гусиным пером. Но это не важность. За дело.
Сэр Эндрю. Где мне вас найти?
Сэр Тоби. Мы позовем тебя ex cubiculo [24 - В спальню (лат.); здесь: в жилище.]. Иди только.
Сэр Эндрю уходит.
Фабиан. Дорогой это для тебя человек, сэр Тоби.
Сэр Тоби. Да и я ему недешево обошелся: тысячи в две-три.
Фабиан. Мы получим от него редкость, не письмо; но ведь ты его не отдашь?
Сэр Тоби. Уж, конечно, нет; но все-таки буду подстрекать молодца выйти на его вызов. Я думаю, их и волами не стащишь вместе. Что же касается нашего рыцаря, так, если его вскроют и найдут в нем крови блохе на завтрак, – я готов съесть все остальное.
Фабиан. Да и противник его, этот молодой человек, судя по лицу, не обещает особенной свирепости.
Входит Мария.
Сэр Тоби. Смотри, вот и соловей наш!
Мария. Хотите заболеть от смеха, так пойдемте со мной. Этот болван Мальволио сделался идолопоклонником, настоящим ренегатом. Никакой мусульманин, уповающий на блаженство в своей вере, не верует в такую кучу глупейших вещей. Он уже в желтых чулках.
Сэр Тоби. И с подвязками накрест?
Мария. Да, и гуляет, точно цапля в болоте. Я шла за ним тайком как вор, и знаю, что он сообразуется с каждой буквой моего письма. Едва улыбнется он, как на лице его является больше линий, чем на новой карте с обеими Индиями! Вы не можете себе представить всего этого, и я едва могла удержаться, чтоб не швырнуть ему что-нибудь в голову Я уверена, что графиня даст ему пощечину, а он, улыбаясь, примет это как особенную милость.
Сэр Тоби. Пойдем, пойдем! Веди нас.
Сцена третья
Улица.
Входят Антонио и Себастиан.
Себастиан
Я не хотел тебя обеспокоить,
Но если этот труд тебе не в тягость,
Так я тебя не стану и бранить.
Антонио
Тебя покинуть я не мог желанье,
Острейшее зубчатой стали шпор,
Меня погнало за тобою следом,
И не одна охота повидаться —
Хотя и этого уже довольно,
Чтобы завлечь меня в далекий путь, —
Но также и забота, каково
Ты совершишь свой путь, страны не зная,
Которая чужому, без друзей
И без путеводителя, нередко
Является угрюмою пустыней.
Вот опасения мои, и с ними
Моя любовь тем больше поспешила
Вслед за тобой.
Себастиан
Мой добрый друг Антонио,
Благодарю, благодарю, благодарю —
Вот все, чем отвечать тебе могу я.
За добрые услуги часто платят
Такой невыгодной монетой… Да,
Будь кошелек мой полон, как душа,
Ты лучшую награду получил бы.
Ну чем заняться? Не пойти ли в город
Взглянуть на древности его?
Антонио
До завтра
Сперва квартиру надо поискать.
Себастиан
Я не устал, и до ночи далеко.
Пожалуйста, порадуем наш взор,
Пойдем взглянуть на славные строенья
И монументы города.
Антонио
Нет, извини,
Мне здесь по улицам ходить опасно.
В морском сраженье с кораблями графа
Раз удалось мне службу сослужить
Такую, что уж мне не оправдаться,
Когда б им удалось меня поймать.
Себастиан
Ты много истребил его людей?
Антонио
Нет, мой проступок не такой кровавый,
Хоть обстоятельства и спор могли
Быть поводом кровавого убийства.
Конечно, дело можно было сладить
Вознагражденьем отнятых вещей,
Да многие из наших добрых граждан
И поступили так торговли ради,
Но я не захотел. Итак, мой друг,
Мне дорого придется покаянье,
Когда меня поймают здесь теперь.
Себастиан
Так не ходи по улицам так явно.
Антонио
И не пойду. На, вот мой кошелек.
Квартиры лучшие в предместье юга,
В гостинице под вывеской «Слона».
Я закажу обед, а ты покамест
Умножь познанья, исходивши город,
И время за нос поводи. Меня
Найдешь в гостинице.
Себастиан
К чему мне кошелек?
Антонио
На случай, если что-нибудь себе
Купить захочешь, чтобы не нуждался.
Себастиан
Итак, твоим я буду казначеем.
Прощай же.
Антонио
Жду под вывеской «Слона».
Себастиан
Явлюсь – не позабуду.
Уходят.
Сцена четвертая
Сад Оливии.
Входят Оливия и Мария.
Оливия
За ним послала я. Когда придет он,
Как угостить его? Чем одарить?
Для молодости золото так мило!
Я говорю так громко! Где Мальволио?
Он вежлив и торжествен. В этом деле
Такой слуга с руки. Мальволио!
Мария
Он
Идет сюда, графиня; только странен
До крайности. Он, верно, помешался.
Оливия
Что сталось с ним? Он бредит?
Мария
Нет, нисколько,
Он только улыбается. Не худо,
Чтоб кто-нибудь, графиня, был при вас
На всякий случай. Право, он рехнулся.
Оливия
Поди-ка позови его скорей.
Мария уходит.
И я безумная, как он, когда
Веселое безумство сходно с грустным.
Мария возвращается с Мальволио.
Оливия. Как поживаешь, Мальволио?
Мальволио (улыбаясь изысканно). Прелестная графиня! Хе-хе!
Оливия. Ты улыбаешься? А я позвала тебя по серьезному делу.
Мальволио. По серьезному, графиня? Конечно, я мог бы быть серьезным, так как эти подвязки накрест останавливают и сгущают кровь. Впрочем, что за дело? Если это приятно взорам одной, то я готов повторить правдивый сонет: «Уж если нравлюсь я одной, то нравлюсь всем, само собой!»
Оливия. Что с тобою, Мальволио? Здоров ли ты?
Мальволио. У меня не черная душа, хотя и желтые чулки. Письмо в моих руках, и повеления должны быть исполнены. Надеюсь, я знаю этот прекрасный латинский почерк.
Оливия. Не лечь ли тебе в постель, Мальволио?
Мальволио. В постель? Да, душа моя, я приду к тебе.
Оливия. Господь с тобой! С какой стати ты улыбаешься и беспрестанно посылаешь воздушные поцелуи?
Мария. Как ваше здоровье, Мальволио?
Мальволио. Вам желательно знать? Но разве соловьи отвечают сорокам?
Мария. Что это значит, что вы являетесь к графине с таким смешным бесстыдством?
Мальволио. «Не бойся величия». Это было прекрасно сказано.
Оливия. Что ты хочешь этим сказать, Мальволио?
Мальволио. «Одни родятся великими…»
Оливия. Ну?
Мальволио. «Другие приобретают величие…»
Оливия. Что ты говоришь?
Мальволио. «А иным его бросают».
Оливия. Да поможет тебе небо!
Мальволио. «Вспомни, кто хвалил твои желтые чулки…»
Оливия. Твои желтые чулки?
Мальволио. «Кто желал тебя видеть с накрест завязанными подвязками…»
Оливия. С подвязками накрест?
Мальволио. «Смелей: счастье к твоим услугам, если ты только хочешь…»
Оливия. К моим услугам?
Мальволио. «Если ж нет, так оставайся навсегда: слугою».
Оливия. Да это совершенное безумие!
Входит слуга.
Слуга. Ваше сиятельство, молодой кавалер от графа Орсино пришел снова, и я едва уговорил его подождать. Он ожидает ваших приказаний.
Оливия. Сейчас приду.
Слуга уходит.
Любезная Мария, пожалуйста, позаботься об этом человеке. Где Тоби? Пусть двое из моих людей хорошенько за ним присматривают. Ни за что в мире не желала бы я чтоб с ним случилось какое-нибудь несчастье.
Оливия и Мария уходят.
Мальволио. Ага, еще яснее! Да-с! Не кто-нибудь, а сам сэр Тоби должен обо мне заботиться, что совершенно согласно с письмом. Она нарочно посылает его ко мне, чтоб я обошелся с ним грубо, о чем сказано и в письме. «Сбрось эту смиренную оболочку, – пишет она, – и будь груб с моим родственником, ворчи на прислугу; из уст твоих да зазвучат речи политические; веди себя странно».
И прибавляет затем, что при этом необходимы «серьезное лицо, важная; поступь, медленная речь, на манер вельмож» и тому подобное. Попалась, голубушка! Конечно, это милость богов! и боги найдут меня благодарным. «А слова при уходе: «Позаботьтесь об этом человеке». Не о Мальволио, не о дворецком, а о человеке! Да, все в наилучшей гармонии: ни скрупула [25 - Скрупул – старинная аптекарская мера веса, равная 20 гранам, или 1,3 грамма.], ни грана сомнения, никакого препятствия, никакого невероятного или двусмысленного обстоятельства. Что тут возразить? Ничто не может стать между мною и далекой перспективой моих надежд. Боги, а не я совершили это и им принадлежит благодарение.
Мария возвращается с сэром Тоби и Фабианом.
Сэр Тоби. Где он, во имя всего святого? Я заговорю с ним, хотя бы в него вселились все бесы ада, хотя бы им завладел целый легион их.
Фабиан. Вот он! Вот он! Что с вами, сударь? Что с вами, почтеннейший?
Мальволио. Ступайте, я отпускаю вас. Оставьте меня наслаждаться моим уединением. Ступайте прочь!
Мария. Прислушайтесь, как глухо говорит в нем лукавый! Не говорила ли я вам? Сэр Тоби, графиня просит вас позаботиться о нем.
Мальволио. Эге! В самом деле?
Сэр Тоби. Тише, тише! С ним должно обходиться ласково. Оставьте, уж я знаю как. Что с тобою, Мальволио? Здоров ли ты? Что ж, друг мой, сатане должно противиться; подумай, ведь он враг человека.
Мальволио. Знаете ли вы, что вы говорите?
Мария. Видите, как он принимает к сердцу, когда говорят худо о сатане! Дай Бог, чтоб он не был заколдован!
Фабиан. Показать бы его мочу ворожее.
Мария. Завтра же утром, непременно. Графиня ни за что в мире не хотела бы его лишиться.
Мальволио. Ты думаешь?
Мария. О Господи!
Сэр Тоби. Пожалуйста, замолчи! Это совсем не то, и разве вы не видите, что вы его только раздражаете? Оставьте, уж я один справлюсь.
Фабиан. Не иначе, как ласково: лукавый зол и не терпит возражений.
Сэр Тоби. Ну что ты поделываешь, голубок мой? Как поживаешь, мой цыпленочек?
Мальволио. Милостивый государь!
Сэр Тоби. Поди сюда! Цып, цып! Нет, сударь, важному человеку; не пристало играть с сатаною в бабки. Изыди, окаянный!
Мария. Заставьте его проговорить молитву, добрейший сэр Тоби, заставьте его молиться.
Мальволио. Молиться, выдра?
Мария. Видите, я вам говорила: он и слышать не хочет о страхе Божьем.
Мальволио. Убирайтесь на виселицу! Болваны, ничтожные твари, не к вашей сфере я принадлежу. Вы обо мне еще услышите. (Уходит.)
Сэр Тоби. Возможно ли?
Фабиан. Если представить на сцене, я бы назвал это, может быть, неправдоподобной выдумкой.
Сэр Тоби. Голова его битком набита нашей шуткой.
Мария. Так не отставайте от него, чтоб шутка наша не выдохлась.
Фабиан. Право, мы его сведем с ума.
Мария. Тем спокойнее будет в доме.
Сэр Тоби. Пойдем, свяжем его и засадим в темную комнату. Племянница моя уже уверена, что он сошел с ума, и мы можем продолжать нашу шутку себе на потеху, а ему на покаяние до тех пор, пока нам самим не надоест; а тогда можно и сжалиться. Мы поведем дело судебным порядком, а ты, амазонка, его освидетельствуешь. Смотри!
Входит сэр Эндрю.
Фабиан. Еще потеха!
Сэр Эндрю. Вот вам вызов, читайте! Ручаюсь, что соли и перцу довольно.
Фабиан. Ужели он так дерзко написан?
Сэр Эндрю. Ну да, ручаюсь. Прочтите только.
Сэр Тоби. Подай сюда. (Читает.) «Молодой человек! Кто бы ты ни был, ты все-таки собака».
Фабиан. Изящно и храбро!
Сэр Тоби(читает). «Не удивляйся и не изумляйся в душе своей, почему я тебя так называю, так как не говорю тебе причины».
Фабиан. Славный крючок! На нет и суда нет.
Сэр Тоби (читает). «Ты приходишь к графине Оливии, и она любезничает с тобою на моих глазах. Но ты лжешь – я тебя вовсе не за это вызываю».
Фабиан. Удивительно кратко и удивительно бессмысленно!
Сэр Тоби(читает). «Я подстерегу тебя на обратном пути домой, и если ты будешь столь счастлив, что убьешь меня…»
Фабиан. Славно!
Сэр Тоби(читает). «…то ты убьешь меня, как мерзавец и мошенник».
Фабиан. Ты все от выстрела в сторону.
Сэр Тоби(читает). «Прощай – и Господь да помилует одну из наших душ! Он может помиловать и мою; но я надеюсь на лучшее. Итак – берегись! Твой друг, смотря по тому, как ты меня встретишь, или твой заклятый враг – Эндрю Эгчик». Если это письмо его не взорвет, так его и порохом не сдвинешь с места. Я отдам ему его.
Мария. Вы сейчас можете это сделать, он теперь разговаривает с графиней и скоро уйдет.
Сэр Тоби. Ступай, сэр Эндрю, и подстереги его у садовой решетки, как охотник зайца. Только увидишь его – обнажи шпагу и окати его потоком ужаснейших ругательств. Часто случается, что как проревешь медвежьим басом самую наиужаснейшую ругань, так прослывешь храбрым гораздо больше, чем от настоящего дела. Марш!
Сэр Эндрю. Ну уж ругаться я сумею. (Уходит.)
Сэр Тоби. Письма-то я, конечно, не отдам. Обращение этого молодого человека доказывает, что он умен и хорошо воспитан, да и посредничество его между его господином и моею племянницею подтверждают это. Итак, письмо не испугает его, так как оно глупо как нельзя более, и он тотчас смекнет, что оно написано ослом. Вместо этого я устно передам ему вызов, наговорю с три короба о храбрости Эндрю и поселю в нем высокое мнение о его ярости, ловкости и вспыльчивости. Он так молод, что поверит всему. Это обоих их так перепугает, что они уничтожат друг друга глазами, как василиски [26 - Василиск (лат. Basiliscus) – мифический чудовищный змей, наделенный сверхъестественной способностью убивать не только ядом, но и взглядом, и даже дыханием, от которого сохла трава и растрескивались скалы.].
Входят Оливия и Виола.
Фабиан. Вот он с твоей племянницей. Оставим его с ней проститься, а там и на приступ.
Сэр Тоби. А между тем я выдумаю самые страшные выражения для вызова.
Сэр Тоби, Фабиан и Мария уходят.
Оливия
Уж слишком много высказала я
Для сердца каменного. Честь мою
Я необдуманно опасности подвергла;
Меня в проступке что-то укоряет,
Но он так необуздан и силен,
Что насмехается над укоризной.
Виола
Как душу вам снедает злая страсть,
Так от нее мой господин страдает.
Оливия
Прошу, носите из любви ко мне
Вот этот перстень: это мой портрет.
Не откажите – мучить вас не станет
Он болтовней своей – и приходите,
Прошу вас, завтра поутру опять.
В какой из просьб могу я отказать,
Когда она не оскорбляет чести?
Виола
Прошу любви одной для господина.
Оливия
Отдать могу ли без ущерба чести
Я графу то, что вам уж отдала?
Виола
Я разрешаю.
Оливия
Хорошо, но завтра
Будь здесь. Злой дух такой, как ты, друг мой,
Способен в ад увлечь меня с собой!
(Уходит.)
Сэр Тоби и Фабиан возвращаются.
Сэр Тоби. Здравствуй, молодой человек!
Виола. Здравствуйте, сударь.
Сэр Тоби. Какое бы оружие с тобою ни было, изготовь его. Что за обиду ты ему нанес – я не знаю, но твой противник, разъяренный и кровожадный, как охотник, ожидает тебя в конце сада. Шпагу наголо! Не мешкай. Твой неприятель скор, ловок и убийствен.
Виола. Вы ошибаетесь, сударь, я уверен, что у меня ни с кем нет ссоры. Память моя не подсказывает мне никакой нанесенной мною обиды.
Сэр Тоби. Уверяю вас, что дело обстоит как раз наоборот, и, если вы хоть сколько-нибудь дорожите своею жизнью, будьте осторожны: на стороне вашего противника все выгоды, какие только может доставить молодость, сила, ловкость и гнев.
Виола. Скажите же, пожалуйста, кто он?
Сэр Тоби. Он рыцарь, возведенный в это достоинство прикосновением незазубренного меча на шитом ковре, но в поединке он сущий черт он уже трижды отделил душу от тела – и гнев его в эту минуту так непримирим, что нет ему другого удовлетворения, кроме смерти и похорон. Валяй! Девиз его – «все, или ничего»!
Виола. Я возвращусь в дом и выпрошу у графини провожатых. Я не забияка. Слышал, правда, что есть люди, которые нарочно завязывают ссоры с другими в доказательство своей храбрости. Может и он того же десятка.
Сэр Тоби. Нет, сударь, гнев его основан на существенной обиде. Итак, вперед! Вы должны с ним драться. Вы не войдете в дом, не подравшись со мною, а драться вы можете все равно и с ним. Итак, вперед или обнажайте сейчас вашу шпагу. Драться вы должны – это решено, или должны навсегда отказаться от права носить шпагу.
Виола. Это столь же неучтиво, сколь и странно. Сделайте мне одолжение, спросите, чем я его обидел. А если случилось, то, верно, без умысла, по неосторожности.
Сэр Тоби. Извольте! Фабиан, останься с ним, пока я ворочусь. (Уходит.)
Виола. Вы, милостивый государь, знаете что-нибудь об этой ссоре?
Фабиан. Я знаю только, что он очень на вас зол и будет драться не на жизнь, а насмерть. Больше мне ничего неизвестно.
Виола. Скажите, что он за человек?
Фабиан. Наружность его не обещает ничего необыкновенного, но вы на деле узнаете его мужество. Поистине, он самый ловкий, кровожадный и опасный соперник во всей Иллирии. Угодно вам идти ему навстречу – я вас помирю, если возможно.
Виола. Я был бы вам очень благодарен. По мне, лучше иметь дело со священником, чем с рыцарем; я не забочусь о том, считают ли меня храбрым.
Уходят.
Сцена пятая
Улица рядом с садом Оливии.
Входят сэр Тоби и сэр Эндрю.
Сэр Тоби. Да, братец, это черт, а не человек! Я еще не видывал такого рубаки. Я пошел было с ним на ножнах – так, для пробы, – но он выпадает с такою дьявольскою быстротою, что хоть брось, и если он отпарировал, то наносит удар так же верно, как нога касается земли, когда сделаешь шаг. Он был, говорят, первым фехтовальщиком у турецкого султана.
Сэр Эндрю. Черт возьми! Я не хочу с ним драться!
Сэр Тоби. Да уж теперь он сам не идет назад. Фабиан едва его там сдерживает.
Сэр Эндрю. Провались он! Если б я знал, что он такой бойкий и мастер драться, так черт бы его взял прежде, чем я его вызвал. Постарайся только, чтоб он бросил это дело, – и я дам ему моего серого жеребца.
Сэр Тоби. Пожалуй, я сделаю ему это предложение. Погоди здесь и держи себя бодрее. (В сторону.) Это кончится без крови и убийства. А на твоей лошадке я поеду так же, как и на тебе, дружок.
Входят Фабиан и Виола.
(Фабиану.) Он дает свою лошадь за мировую. Я уверил его, что этот молокосос чуть не сам дьявол.
Фабиан(сэру Тоби). А тот столь же высокого мнения о нашем рыцаре. Он бледен и дрожит, как будто у него медведь за спиною.
Сэр Тоби(Виоле). Нет спасения, сударь, он непременно хочет с вами драться, потому что поклялся. Что же касается ссоры, так он одумался и видит теперь, что дело не стоит порядочного слова. Итак, обнажите шпагу, чтоб дать ему возможность не нарушить своей клятвы. Он уверяет, что не нанесет вам вреда.
Виола(в сторону). Боже, еще немного – и я признаюсь, какой я мужчина.
Фабиан. Когда заметите, что он разгорячился, то отступайте.
Сэр Тоби. Что, брат Эндрю, нет спасения? Впрочем, он хотел сразиться с тобою только чести ради, так как без этого нельзя обойтись по законам дуэли; но он дал мне свое рыцарское слово, что не причинит тебе вреда. Живей же!
Сэр Эндрю. Дай Бог, чтоб он сдержал свое слово! (Обнажает шпагу.)
Виола(обнажая шпагу). Уверяю вас, что это против моей воли.
Входит Антонио.
Антонио (сэру Эндрю)
Стой – и в ножны вложите вашу шпагу!
Когда вас этот юноша обидел,
Я за него дерусь; а если вы
Его обидели, так вас зову на бой.
Сэр Тоби
Как, сударь, вы? Да вы-то кто такой?
Антонио
Я тот, кто больше за своих друзей
На деле делает, чем говорит.
Сэр Тоби(обнажая шпагу). Если вы такой забияка, так я к вашим услугам.
Входят двое полицейских.
Фабиан. Остановись, Тоби! Черт полицию принес.
Сэр Тоби(к Антонио). Мы после поговорим.
Виола (сэру Эндрю). Вложите вашу шпагу, если вам угодно.
Сэр Эндрю. Ей-богу, угодно! А что до того, что я вам обещал, так я сдержу мое слово. Он хорошо выезжен и не тугоузд.
1-й полицейский. Вот он – исполняй свой долг.
2-й полицейский
По повеленью герцога, под стражу
Я вас беру.
Антонио
Любезный, вы ошиблись!
1-й полицейский
Ничуть, я вас немедленно узнал,
Хоть вы теперь и не в матросской шапке.
Бери его: он знает, что я знаю.
Антонио(Виоле)
Я повинуюсь: это же случилось
Все оттого, что я пошел искать вас
Что ж делать, друг, пришлось мне поплатиться!
Что предпринять намерены вы? Я,
Нуждой гонимый, должен вас просить
Мне кошелек, вам данный, возвратить.
О, мысль, что я помочь уж вам не в силе,
Грызет меня сильнее, чем арест!
Я удивил вас. О, не унывайте!
2-й полицейский
Пожалуйте, сударь.
Антонио
Я принужден просить вас возвратить
Хоть часть из вам мной данных денег.
Виола
Деньги!
За теплое участие ко мне,
Которое вам много повредило
И довело отчасти до тюрьмы,
Я уделить готов вам половину
Из скудных средств моих.
Антонио
Ужель отречься
Решились вы? Ужель мои услуги
Я должен вам доказывать словами?
Не искушайте горя моего
И уст моих дойти не заставляйте
До вычисленья их пред вами здесь!
Виола
Увы, из них не знаю ни одной,
Да и лицо мне ваше незнакомо;
Неблагодарность же мне ненавистней лжи,
И хвастовства, и гордости, и пьянства,
И всех других пороков, что живут
И властвуют в крови, как острый яд.
Антонио
О правосудный Бог!
2-й полицейский
Пойдемте, сударь!
Прошу идти.
Антонио
Постой – два слова только!
Стоящего здесь юношу меж вами
Я выхватил почти из пасти смерти,
Берег его с любовию святой
И пред его наружностью склонялся,
Надеясь дух под ней найти высокий.
1-й полицейский
Что нам до этого за дело? Время
Летит стрелой – и нам пора идти.
Антонио
И истуканом стало божество!
Ты светлый лик навек свой обесчестил,
Себастиан! Природу очернила
Твоя душа – она мне заплатила
Неблагодарностью. Добро – есть красота,
Но зло прекрасное – есть пустота,
Одетая в блестящую одежду.
1-й полицейский. Он с ума сходит. Ведите его! Пойдем, пойдем!
Антонио. Ведите. (Уходит с полицейскими.)
Виола
Он говорил так бурно. Верит он
Своим словам; но я не верю.
О, если б вы сбылись, мои мечты!
О, если б, брат, из волн спасен был ты!
Сэр Тоби
Эндрю и Фабиан, в кабак направим путь,
Где, может быть, втроем срифмуем что-нибудь!
Виола
Он называл меня Себастианом!
Мой брат был схож лицом со мною точно
И, как мое, носил такое ж платье
О, если рок осуществит надежду,
Тогда и смерч, и гибельные волны
В моих глазах любови будут полны!
(Уходит.)
Уходят.
Сэр Тоби. Самый бесчестный, ничтожный молокосос и более трусливый, чем заяц. Что он бесчестен, это видно из того, что он оставил друга в нужде и отрекся от него. Что же касается его трусости, то спроси о том у Фабиана.
Фабиан. Трус, самый отъявленнейший из всех трусов!
Сэр Эндрю. Черт возьми, догоню и отваляю его!
Сэр Тоби. Дело! Колоти его, только не обнажай шпаги.
Сэр Эндрю. Еще бы не колотить!
Фабиан. Пойдем посмотрим, чем все это кончится.
Сэр Тоби. Держу пари да что угодно – из этого не выйдет ничего.
Уходят.
Действие IV
Сцена первая
Улица перед домом Оливии.
Входят Себастиан и шут.
Шут. Так вы хотите уверить меня, что я не к вам послан?
Себастиан
Довольно – ты, я вижу, ловкий парень,
И потому оставь меня в покое!
Шут. Славно сыграно! Значит, я вас не знаю, и графиня не к вам меня послала, чтоб пригласить к ней на пару слов, и зовут вас не Цезарио, и это не мой нос. Словом – все не так, как оно есть.
Себастиан
Поди и расточай свое безумье
Перед другими. Ты меня не знаешь.
Шут. Расточать свое безумье! Это словечко он подслушал о какой-нибудь знатной особе и применяет его к дураку. Расточать свое безумье! Право, того и смотри, что этот огромный болван, свет, сделается модным франтом. Пожалуйста, брось свои причуды и скажи, чем мне следует расточиться перед графиней? Не вестью ли о том, что ты придешь?
Себастиан
Оставь меня в покое, глупый сводник.
Вот деньги – на, а не уйдешь – тебя
Я награжу и худшею монетой.
Шут. Клянусь честью, у тебя щедрая рука. Мудрецы, дающие деньги дуракам, приобретают тем себе добрую славу, если лет с дюжину не перестают набивать их карманы.
Входят сэр Тоби, сэр Эндрю и Фабиан.
Сэр Эндрю. А, сударь, попались! Вот вам! (Бьет Себастиана.)
Себастиан (бьет его). А вот тебе и сдача. Да что здесь, все перебесились?
Сэр Тоби. Остановись, или шпага твоя полетит к черту!
Шут. Сейчас все расскажу графине. Ни за какие деньги не хотел бы сидеть в какой-нибудь из ваших шкур. (Уходит.)
Сэр Тоби(хватая Себастиана). Перестаньте, будет!
Сэр Эндрю. Оставь, я иначе с ним расправлюсь. Я подам на него жалобу и, если в Иллирии есть еще законы, обвиню его, хоть я и первый ударил, что, впрочем, вздор.
Себастиан. Прочь руку!
Сэр Тоби. Э, не хочу – и дело с концом. Шпагу в ножны, герой! Хотя ты и храбр, но все-таки довольно.
Себастиан(вырываясь)
Все ж вырвусь я. Ну что теперь ты скажешь?
Ступай, а нет – так шпагу вынимай.
(Обнажает шпагу.)
Сэр Тоби. Что? Что? Так, стало быть, непременно нужно выпустить унции две твоей дерзкой крови? (Обнажает шпагу.)
Входит Оливия.
Оливия
Стой, Тоби, если жизнью дорожишь!
Ужели никогда твои поступки
Не переменятся? Неблагодарный!
Ты сотворен, чтоб жить в глухих степях,
Средь скал, где дикари лишь обитают.
Прочь с глаз моих! А ты не оскорбляйся,
Цезарио мой добрый!
(Сэру Тоби.)
Дерзкий, прочь!
Сэр Тоби, сэр Эндрю и Фабиан уходят.
Мой милый друг, не предавайся гневу
И сохрани владычество ума
Над этим грубым, дерзким нападеньем
На твой покой. Пойдем, я расскажу
Тебе про шутки буйные его —
И сам же ты над ними посмеешься.
Ты должен быть со мной – не откажи.
Будь проклят он! Тебя он оскорбил,
В тебе мое он сердце огорчил.
Себастиан
Откуда этот вихрь, видений полный?
В безумстве я или в глубоком сне?
Так усыпите ж чувства, Леты волны!
В таких мечтах не пробудиться мне!
Оливия
Пойдем, пойдем! Иди за мною смело.
Себастиан
Охотно.
Оливия
Слово будь отныне дело.
Уходят.
Сцена вторая
Комната в доме Оливии.
Входят Мария и шут.
Мария. Пожалуйста, надень вот эту рясу да прицепи бороду и уверь его, что ты отец Топас. Поспеши, а я позову между тем Тоби. (Уходит.)
Шут. Прекрасно, надену рясу и прикинусь святым отцом. Да, впрочем, не первый я притворщик под такой рясой. Я не так важен, чтоб мог сделать честь моему званию, и не так тощ, чтоб прослыть за ученого; однако же быть честным человеком и хорошим хозяином не хуже, чем прослыть великим ученым. Но вот мои товарищи.
Входят сэр Тоби и Мария.
Сэр Тоби. Да благословит вас Иегова, отец Топас!
Шут. Bonos dies [27 - Добрый день (искаж. исп.).], сэр Тоби. Как седовласый пражский отшельник, не умевший ни читать, ни писать, очень мудро сказал племяннице царя Горбодука [28 - «…племяннице царя Горбодука». – Шут выдумывает отшельника, как и до того разные имена и истории. Здесь он приписал древнему британскому королю совершенно неведомую племянницу.]: «То, что есть, – есть» – так и я, поскольку я патер Топас, постольку я патер Топас. Ибо что такое то, если не то, и есть, если не есть?
Сэр Тоби. Поговорите с ним, отец Топас.
Шут. Эй, кто там? Да будет мир в сей темнице!
Сэр Тоби. Каналья хорошо подражает, ловкая каналья!
Мальволио(за сценой). Кто меня зовет?
Шут. Патер Топас, пришедший посетить одержимого бесом Мальволио.
Мальволио. Отец Топас, отец Топас, добрый отец Топас, сходите к миледи!
Шут. Изыди, окаянный! Зачем истязуешь ты сего человека и говоришь только о леди?
Сэр Тоби. Премудро сказано, отец Топас!
Мальволио. Отец Топас, так жестоко еще никого вы не обижали. Отец Топас, не верьте, что я сошел с ума. Они засадили меня в ужасную темноту.
Шут. Сатана нечистый! Я называю тебя нежнейшим из твоих имен, ибо я одна из тех кротких душ, которые даже и с чертом обращаются вежливо. Ты говоришь, что в комнате темно?
Мальволио. Как в аду, отец Топас.
Шут. Однако ж в ней есть окна, прозрачные, как ставни и верхние окна, что на северо-юге светят, как черное дерево, а ты жалуешься на темноту.
Мальволио. Я не сумасшедший, отец Топас, говорю вам, что эта комната темна.
Шут. Безумный, ты в заблужденье. Но я говорю, что несть тьмы, кроме незнания, в которое ты погружен больше, чем египтяне в их туман.
Мальволио. Я говорю, что эта комната темна, как незнание, будь оно темно, как сам ад. Повторяю, что никого еще не обижали так жестоко. Я сумасшедший столько же, как и вы. Испытайте это в каком угодно толковом разговоре.
Шут. В чем состоит учение Пифагора касательно диких уток?
Мальволио. В том, что душа нашей бабушки может жить в утке.
Шут. Что ты думаешь об этом учении?
Мальволио. Я считаю душу благородной и не причастен к его учению.
Шут. Прощай! Оставайся во тьме. Прежде чем я признаю в тебе здравый рассудок, ты должен признать учение Пифагора и бояться убить утку, чтоб не изгнать души твоей бабушки. Прощай!
Мальволио. Отец Топас! Отец Топас!
Сэр Тоби. Ай да отец Топас!
Шут. Не правда ли, что мне все к лицу?
Мария. Ты мог бы окончить дело без рясы и бороды: он тебя не видит.
Сэр Тоби. Теперь заговори с ним своим голосом и приди мне сказать, как ты его найдешь. Как бы было хорошо развязаться с этой шуткой добром! Если можно выпустить его кстати, так пусть себе идет, потому что мои отношения с графиней теперь так дурны, что я не могу безопасно дотянуть шутку до конца. Приходи ко мне в комнату.
Сэр Тоби и Мария уходят.
Шут(поет)
Дружок, ты скажи,
Любит ли тебя
Душенька твоя?
Мальволио
Дурак!
Шут(поет)
Нет, не любит – разлюбила!
Мальволио
Дурак!
Шут(поет)
Ой, за что ж тебя забыла?
Мальволио
Дурак, говорю я.
Шут(поет)
Знать, другого полюбила!
Мальволио. Душа моя, шут, если ты хочешь крепко обязать меня, достань мне свечку, перо, бумагу и чернила. Как честный человек, я всю жизнь буду тебе благодарен.
Шут. Господин Мальволио…
Мальволио. Да, любезный шут.
Шут. Ах, сударь, как это вы лишились ваших пяти чувств?
Мальволио. Шут! Никогда и никого еще не обижали так жестоко. Я так же хорошо владею моими чувствами, как и ты, шут.
Шут. Только так? Так ты, право, не в своем уме, если твои чувства не лучше моих, дурацких.
Мальволио. Они заперли меня здесь, держат впотьмах, присылают ко мне священников, ослов и вообще всеми средствами стараются лишить меня рассудка.
Шут. Подумайте, что вы говорите, патер ведь здесь. (Переменив голос.) Мальволио! Мальволио! Да восстановит небо твой рассудок. Постарайся заснуть и перестань врать пустяки.
Мальволио. Отец мой…
Шут. Не заводи с ним речей, сын мой. – Кто? Я, отец Топас? Нет, ни за что! Господь с вами! – Аминь. Да будет так.
Мальволио. Дурак! Дурак!
Шут. Что с вами, успокойтесь! Меня бранят за то, что я с вами разговариваю.
Мальволио. Душенька шут, достань мне огня и бумаги. Уверяю тебя, я не безумнее кого другого в Иллирии.
Шут. Если б это была правда, Господи!
Мальволио. Как честный человек, это правда! Достань мне, милый шут, чернила, свечу и бумаги и передай графине, что я напишу: тебе дадут за это больше, чем когда-нибудь давали почтальону.
Шут. Достану, так и быть. Но скажите мне по правде: вы точно сошли с ума или только так, притворяетесь?
Мальволио. Поверь же, что нет; я говорю правду.
Шут. Помешанному я не поверю, не видев его мозга. Сейчас принесу вам свечу, бумагу и чернила.
Мальволио. Шут, я щедро награжу тебя. Пожалуйста, иди.
Шут уходит.
Сцена третья
Сад Оливии.
Входит Себастиан.
Себастиан
Вот светлый Феб, вот воздух, вот земля,
Вот перстень, что она мне подарила;
Он предо мной, я чувствую его,
Хотя я и опутан волшебством.
Но это не безумство. Где Антонио?
Я не нашел в гостинице его;
Но он был там: хозяин мне сказал,
Что в город он пошел меня искать.
Теперь его совет мне был бы дорог,
Как золото. Рассудок в ссоре с чувством,
Хоть я и почитаю все ошибкой,
А не безумством; но прилив Фортуны
Так беспримерен, так непостижим,
Что я готов глазам своим не верить.
Я должен спорить с собственным умом:
Он говорит, что кто-то здесь безумный.
Она – в уме, и это ясно; как
Иначе управлять бы ей прислугой,
Давать приказы, принимать послов —
И все так тихо, твердо и умно?
Тут где-то есть обман. Но вот она!
Входит Оливия со священником.
Оливия
Прости мою поспешность! Если ты
Желаешь мне добра – пойдем со мною:
В часовне, что недалеко отсюда,
Ты передашь духовному отцу
Святую клятву вечного союза —
И успокоится в моей груди
От страха замирающее сердце.
Он в тайне сохранит наш брак,
Пока ты объявить его захочешь, —
И свадьбу мы отпразднуем тогда
Прилично сану моему. Что скажешь?
Себастиан
Я клятву верности готов произнести
И вечно сохранять ее в моей груди.
Оливия(священнику)
Веди же нас, отец. Нас Бог благословит,
И благодать его союз наш осенит.
Действие V
Сцена первая
Улица перед домом Оливии.
Входят шут и Фабиан.
Фабиан. Если ты меня любишь, покажи мне письмо его.
Шут. Любезный Фабиан, сделай мне за то другое одолжение.
Фабиан. Все, что ты хочешь.
Шут. Не требуй этого письма.
Фабиан. То есть ты даришь мне собаку и в награду требуешь ее назад.
Входят герцог, Виола, Курио и свита.
Герцог. Вы люди графини Оливии?
Шут. Точно так, мы часть ее домашнего обихода.
Герцог. Тебя-то я хорошо знаю. Каково поживаешь, молодец?
Шут. По правде сказать, с врагами лучше, чем с друзьями.
Герцог. Нет, с друзьями лучше.
Шут. Нет, государь, хуже.
Герцог. Как же это?
Шут. Да вот как друзья хвалят меня и делают из меня осла, а враги прямо говорят мне, что я осел. Следовательно, с врагами я учусь самопознанию, а друзья меня надувают. Итак, если умозаключения похожи на поцелуи и если четыре отрицания составляют два утверждения, то чем больше друзей, тем хуже, чем больше врагов, тем лучше.
Герцог. Хорошо! Прекрасно!
Шут. Нет, государь, право нет, хоть вам и угодно быть одним из моих друзей.
Герцог. От моей дружбы тебе хуже не будет: вот тебе золотой.
Шут. Если бы это не значило повторять дважды то же самое, сэр, так не мешало бы удвоить.
Герцог. О, ты даешь мне худой совет!
Шут. На этот раз опустите, сударь, вашу щедрость в карман – и да повинуются ей ваши кровь и тело!
Герцог. Так и быть, согрешу вдвойне.
Шут. Primo, secundo, tertio [29 - Во-первых, во-вторых, в-третьих (лат.).] – и тогда будет ладно. Старая пословица говорит, «без троицы дом не строится»; такт в три четверти – веселый такт; колокол, созывающий на молитву, может вас убедить в том: он всегда звонит «динь-динь-динь»!
Герцог. Этой шуткой ты не выманишь больше денег из моего кармана. Если тебе угодно доложить графине, что я желаю, с ней говорить, и проводить ее сюда, так это вернее пробудит мою щедрость.
Шут. Пусть же почивает, пока я ворочусь. Я иду, государь Однако вы не должны думать, что моя любовь к золоту есть сребролюбие. Щедрость ваша пусть немного вздремнет – и я ее разбужу. (Уходит.)
Входят Антонио и полицейские.
Виола
Вот, государь, спаситель мой идет.
Герцог
Его лицо знакомо мне, хотя
В последний раз я видел его черным,
Запачканным в дыму, как у Вулкана
Он был начальником на плоскодонном
Ничтожном корабле и так жестоко,
Так разрушительно схватился с лучшей,
Сильнейшей частью флота моего,
Что даже зависть и язык утраты
Ему и честь и славу отдавали.
В чем дело?
1-й полицейский
Государь, вот тот Антоньо,
Который «Феникса», с богатым грузом
К нам плывшего из Кандии [30 - Кандия – древнее название острова Крит.], схватил.
Вот тот, который полонил «Орла»,
При чем погиб ваш молодой племянник.
Сейчас его на дерзком поединке
Мы на одной из улиц захватили.
Виола
Он шпагу мне в защиту обнажил,
Но под конец заговорил так странно,
Что все слова его за бред я счел.
Герцог
Прославленный пират, вор океана,
Что за безумная отвага предала
Тебя во власть людей, которых кровью
К себе вражду навек запечатлел?
Антонио
Орсино, благородный государь,
Позвольте сбросить эти имена:
Антонио не вор и не пират,
Хотя и был врагом твоим суровым.
Сюда меня волшебство завлекло,
Причем из грозной пасти злого моря
Я юношу бесчувственного спас
Вот он! Он был уже добычей смерти;
Но жизнь ему я смело подарил,
А с ней и страсть без меры и границы,
Со всей ее горячей полнотой.
Я для него, мне милого, решился
Вступить сюда, в враждебный этот город,
И за него же шпагу обнажил.
Когда ж меня схватили, он, презренный,
Не захотев со мною разделить
Моей беды, отрекся от меня.
Тогда он тотчас стал мне вовсе чужд,
Как вещь, погибшая в волнах морских.
Он отказал мне в кошельке моем,
Что я вручил ему пред тем за полчаса.
Виола
Но как могло случиться это все?
Герцог
Когда же к нам он в город возвратился?
Антонио
Сегодня утром, славный государь.
Три месяца мы были неразлучны,
Не расставались ни на полминуты
Ни днем ни ночью.
Входит Оливия со свитой.
Герцог
Вот идет графиня!
На землю к нам спустились небеса!
Ты говоришь, как сумасшедший: он
Три месяца уж служит у меня.
Но мы поговорим об этом после.
Теперь же с ним посторонись скорей.
Оливия
Что вам угодно, славный государь?
Оливия готова вам служить
Во всем и всем, с одним лишь исключеньем.
Цезарио, ты слова не сдержал.
Ну что сказать в ответ на это можешь?
Виола
Мой повелитель хочет говорить —
И я молчу…
Оливия
Когда запеть хотите
На старый лад, то я отвечу вам,
Что это слуху моему противно,
Как после музыки – собачий лай.
Герцог
По-прежнему жестока.
Оливия
Постоянна
По-прежнему.
Герцог
В жестокости? Увы,
Неумолимая красавица, на твой
Алтарь неблагодарный приносил я
Души моей священнейшие жертвы —
И все напрасно! Что же делать мне?
Оливия
Что вы почтете более приличным.
Герцог
Так почему ж бы мне не умертвить
Того, что для меня всего милее,
Как египтянин тот, который в час
Кончины злой убил свою подругу? [31 - Имеется в виду герой греческого романа «Теаген и Хариклея» Теаген, который, чувствуя приближение собственной смерти, убил свою возлюбленную.]
И разве необузданная ревность
Не на границе благородства? Слушай,
Ты верностью моей не дорожишь,
А тот, кто вытеснил меня из сердца
И из любви твоей, – того я знаю.
Ты, непреклонная, ты будешь жить,
Но этого любимца твоего,
Которого и я люблю не меньше, —
Его я оторву от гордых взоров,
Где государю своему назло
Он царствует! Цезарио, пойдем!
До зла моя решительность дозрела:
Я умерщвлю любимого ягненка,
Чтоб растерзать в голубке сердце злое.
Виола
Я тысячу смертей готов принять,
Чтоб вам покой и утешенье дать.
Оливия
Цезарио, куда?
Виола
За государем,
Которого люблю, как свет очей,
Как жизнь, как счастие души моей, —
Люблю так страстно, горячо и сильно,
Как женщину мне не любить. Всесильный,
Когда я лгу, права святой любви
Ты смертью отомсти в моей крови!
Оливия
О, я несчастная, он обманул меня!
Виола
Кто обманул вас, кто вас оскорбил?
Оливия
Давно ли? Иль себя ты позабыл?
Позвать священника!
Слуга уходит.
Герцог
Пойдем! За мной!
Оливия
Куда, супруг, Цезарио мой милый?
Герцог
«Супруг»?
Оливия
Супруг! Ты можешь ли отречься?
Герцог
Ты муж ее?
Виола
Нет, государь, не я.
Оливия
О, это страх твой рабский говорит!
От собственности отказаться он
Тебе внушил! Цезарио, не бойся,
Не отвергай Фортуны! Будь открыт
Тем, чем ты стал, чего достиг ты втайне, —
И ты велик, как то, чего боишься.
Входит священник.
Оливия
Добро пожаловать! Я заклинаю
Твоим священным саном: объяви,
Что с этим юношей я совершила
В твоем присутствии. Хотя недавно
Мы в тайне думали все сохранить,
Но случай все теперь разоблачает.
Священник
Союз любви вы предо мной свершили;
Он укреплен соединеньем рук,
Он утвержден разменом ваших колец,
Запечатлен священным поцелуем;
Все брачные обряды скреплены
Моей рукой. И вот двумя часами
С тех пор я ближе к гробу моему.
Герцог
Чем будешь ты, лукавое созданье,
Когда тебя покроет седина?
Иль ты до старости не доживешь
И жертвой лжи губительной падешь?
Она твоя: ты можешь наслаждаться;
Но берегись, чтоб нам не повстречаться!
Виола
Клянусь вам, государь!
Герцог
О, не клянись
И сохрани хоть каплю чести чистой
Среди избытка страха своего!
Входит сэр Эндрю с окровавленной головой.
Сэр Эндрю. Ради Господа Бога, пошлите за цирюльником! Ради всех святых, фельдшера сэру Тоби!
Оливия. Что такое?
Сэр Эндрю. Он проломил мне голову, да и Тоби не даром обошлось. Ради Господа Бога, помогите! Ничего не пожалею, чтоб только оказаться дома.
Оливия. Кто же это наделал, сэр Эндрю?
Сэр Эндрю. Придворный герцога, какой-то Цезарио. Мы думали, что: он трус, а он вышел воплощенный дьявол.
Герцог. Мой паж, Цезарио?
Сэр Эндрю. Окаянный! Вот он! Вы ни за что ни про что проломили мне голову; а что я наделал, тому научил меня сэр Тоби.
Виола
Что нужно вам? Я вас не трогал, сударь!
Вы сами шпагу первый обнажили,
А я вам ласковым ответил словом.
Сэр Эндрю. Если пробитая голова называется раной, так вы меня поранили. Да вы, кажется, и дыру в голове считаете ни во что?
Шут вводит пьяного сэра Тоби.
Вот и сэр Тоби прихрамывает; он вам еще кое-что порасскажет. Не хвати он лишнего, он бы заставил вас иначе поплясать.
Герцог. Ну, Тоби, что с вами?
Сэр Тоби. Один черт на дьяволе. Ранил – и баста! Болван, не видал ли ты болвана цирюльника?
Шут. Вот уже с час, как он пьян, и глаза его закатились в восемь часов утра.
Сэр Тоби. Вот скот и мерзавец. Я ненавижу этого пьяного скота.
Оливия. Уведите его. Кто это так их отделал?
Сэр Эндрю. Я помогу тебе, Тоби, пусть нам обоим вместе сделают перевязки.
Сэр Тоби. Ты хочешь помогать? Ах ты, осел, болван, дурак, ступа ты медная!
Оливия. Уложите его в постель да перевяжите рану.
Шут, Фабиан, сэр Эндрю и сэр Тоби уходят.
Входит Себастиан.
Себастиан
Мне очень жаль, что вашего родного,
Графиня, ранил я. Но будь он брат мой,
Я, ради безопасности моей,
Не мог с ним поступить иначе. Вижу
Из ваших глаз, что вы оскорблены.
Простите же, прекрасная графиня,
Хоть ради клятв, что мы друг другу дали.
Герцог
Одно лицо, одна одежда, голос
И, вместе с тем, их двое! Точно тень,
Которая и есть и нет.
Себастиан
Мой милый,
Мой дорогой Антонио, терзали
Меня часы с тех пор, как мы расстались!
Антонио
Ты ль это, друг?
Себастиан
Иль можешь сомневаться?
Антонио
Но как же ты надвое разделился?
Вы как две капли сходны меж собой,
И кто ж из вас Себастиан?
Оливия
Непостижимо!
Себастиан
Не я ли то? Я брата не имел
И нет во мне Божественной той силы,
Чтоб вездесущим быть. Моя ж сестра…
Ее валы морские поглотили.
(Виоле.)
О, ради Бога, не родные ль мы?
Откуда вы? Как звать вас, мне скажите?
Виола
Моя отчизна – остров Метелин,
Отец мой назывался Себастьяном,
И был когда-то у меня такой же
И брат Себастиан. В такой же точно
Одежде он пошел на дно морское,
И если духи могут на земле
Присваивать лицо и одеянье,
Так ты пришел нас страхом поразить.
Себастиан
Я точно дух, но только облеченный,
Как все, костьми и мясом естества.
Будь женщиной – и на твои ланиты
Я пролил бы слезу, сказав: «Виола,
Погибшая, будь вновь моей сестрой!»
Виола
У моего умершего отца
Над правой бровью был рубец глубокий.
Себастиан
И мой отец имел такой же знак.
Виола
Он умер в день рождения Виолы,
Когда ей минуло тринадцать лет.
Себастиан
О, этот час живет в моей душе!
Да, смертное свое он кончил дело,
Когда сестре тринадцать лет минуло.
Виола
Итак, одно мужское одеянье
Мешает нам быть счастливыми вновь?
Но ты меня не обнимай: сперва
Пусть время, обстоятельства и место
Докажут, что Виола пред тобой.
Я к капитану поведу тебя —
Он тут неподалеку; у него
Одежда женская сохранена,
И – им спасенная – я поступила
На службу благородного Орсино.
Все, что с тех пор со мной случилось здесь,
Относится к графине и к Орсино.
Себастиан
Так, стало быть, графиня, вы ошиблись?
Но вас не обманул природы голос
Супругой девушки вы захотели быть —
И, я клянусь, что вы не промахнулись,
Ваш муж невинен, как его сестра.
Герцог
Не изумляйтесь: кровь в нем благородна.
Когда все это правда, а не сон,
Так есть и моего частица счастья
В разбитом корабле.
(Виоле.)
Ты говорил
Не раз, а тысячу, что не полюбишь
Так страстно женщину ты, как меня?
Виола
И все слова мои да будут клятвы,
И их я твердо сохраню в душе,
Как свод небесный звезды сохраняет,
И солнце, и луну.
Герцог
Подай же руку;
Дай в женском платье на тебя взглянуть.
Виола
Оно сохранено у капитана,
Который высадил меня на берег.
По жалобе Мальволио он взят
Под стражу.
Оливия
Чтоб сей же час, прошу,
Ему была возвращена свобода!
Мальволио пускай придет сюда.
Теперь я только вспомнила: бедняга,
Как говорят, совсем сошел с ума.
Входят шут с письмом и Фабиан.
Но я сама была в таком расстройстве,
Что о его безумстве позабыла.
Что с ним, друзья? Скажите, что с ним сталось?
Шут. Да что, графиня, он борется с чертом, как только может человек в его обстоятельствах. Вот он написал вам письмо, которое я должен был отдать вам еще утром; но так как письма сумасшедших не Евангелие, то все равно, когда их ни отдашь.
Оливия. Открой же его и прочти.
Шут. Учитесь: дурак читает послание сумасшедшего! «Ей-богу, графиня…»
Оливия. С ума ты сошел?
Шут. Нет, графиня, я только передаю слова сумасшедшего. Если вам угодно, чтоб я читал с чувством, так вы не должны меня перебивать.
Оливия. Пожалуйста, читай с толком.
Шут. Я так и сделаю, мадонна. Но чтоб вычитать из него здравый смысл, так надо читать по-моему. Внимайте же, моя принцесса.
Оливия. Фабиан, прочти ты.
Фабиан(читает). «Ей-богу, графиня, вы меня обидели – и мир об этом узнает. Хотя вы и заперли меня в темную яму и поручили смотреть за мною вашему пьяному дядюшке, но я так же в уме, как и вы. В руках моих ваше письмо, которое побудило меня вести себя таким образом, и я уверен, что могу им себя оправдать, а вас пристыдить. Думайте обо мне что угодно, на время я забываю должное почтение и говорю как обиженный. Почитаемый за сумасшедшего Мальволио».
Оливия. Это он писал?
Шут. Да, графиня.
Герцог. Это не похоже на сумасшествие.
Оливия
Верни ему свободу, Фабиан,
И приведи сюда к нам поскорее.
Когда угодно вам, мой государь,
Любить во мне сестру, а не супругу,
Позвольте предложить, чтоб день один
В моем дворце две свадьбы увенчал.
Герцог
Я принимаю ваше предложенье.
(Виоле.)
Твой государь дает тебе свободу.
За службу же тяжелую твою —
Тяжелую для робости жены,
Привыкшей к попечениям нежнейшим, —
Прими мою ты руку и отныне
Будь господина госпожою.
Оливия
Ты мне сестра!
Фабиан возвращается с Мальволио.
Герцог
Так это сумасшедший?
Оливия
Да, государь. Мальвольо, что с тобой?
Мальволио
Графиня, вы… обидели меня,
Обидели жестоко.
Оливия
Я? Нисколько!
Мальволио
Графиня, да. Прочтите эти строки:
Вы не откажетесь от ваших слов.
Пишите иначе, если возможно,
Перемените слог и форму букв;
Скажите, что печать и эти мысли
Не вам принадлежат. Их отрицать
Не в состоянье вы! Итак, признайтесь,
Зачем так ясно высказали вы
Свою любовь и приказали мне
Являться к вам с улыбкой неизменной,
С подвязками, завязанными накрест,
Обутым в желтые чулки? Зачем
Вы приказали обращаться гордо
С прислугой, с сэром Тоби? И когда
Я все с покорной выполнял надеждой,
Зачем велели вы меня схватить,
Замкнули в тьму, прислали мне попа
И сделали шутом и дураком
Глупейшим, над которым все смеялись?
Скажите мне, зачем?
Оливия
Ах, мой любезный!
Ведь это не моя рука, хоть точно
С моею очень сходна. Без сомненья,
Письмо написано Марией. И теперь
Припоминаю я: она сказала
Мне первая, что ты сошел с ума;
Потом явился ты с своей улыбкой,
В чулках, расхваленных в твоем письме.
Но успокойся же: с тобой сыграли
Презлую шутку, и когда откроем
Зачинщиков, в своем же деле
Ты будешь и судьею, и истцом.
Фабиан
Графиня, час столь светлый и благой,
Блестящий радостью, пусть не мрачат
Ни жалоба, ни будущая ссора
С таким желаньем сознаюсь я смело,
Что выдумали это я и Тоби
Против Мальволио, чтоб проучить
Его за грубость обращенья. Он
Нам надоел. Письмо написано Марией
По настоянью сэра Тоби: он
Посватался к ней за то в награду.
Но в шутке злой веселости так много,
Что, право, смех ей более к лицу,
Чем мщение; к тому ж и оскорблений
Зачтется поровну для каждой стороны.
Оливия. Бедняжка, как одурачили тебя!
Шут. Да, «одни родятся великими, другие приобретают величие, а иным его бросают». Играл и я роль в этой комедии, милостивые государи, роль некого отца Спиридона. Да, впрочем, все равно. «Ей-богу, дурак, я не сумасшедший»! Да помните ли вы еще? «Я удивляюсь, ваше сиятельство, как вы можете находить удовольствие в шутках такого бездарного мерзавца: если вы не смеетесь, так у него рот зашит». Так-то колесо времени приносит свое возмездие.
Мальволио. Я отомщу всей вашей шайке! (Уходит.)
Оливия. Ах, как над ним жестоко насмеялись!
Герцог
Догнать его, уговорить на мир,
Он должен рассказать о капитане.
Когда узнаем все, для нас наступит
Златое время сочетанья душ
На брачном торжестве. А между тем
Я остаюсь у вас в гостях, сестрица.
Цезарио, пойдем! Ты будешь им,
Пока ты муж: перемени костюм —
И будь любви моей царица!
Все уходят.
Шут (оставшись один, поет)
Как я еще мальчишкой был,
Ай люли! да! тра-ла-ла-ла!
Глупец глупцом все был да был,
А я все пел: ай тра-ла-ла!
Потом, когда я взрослым стал,
Ай люли! да! тра-ла-ла-ла!
От вора дверь я запирал,
А сам все пел: ай тра-ла-ла!
Когда же я, увы, женился,
Ай люли! да! тра-ла-ла-ла!
Я с праздностью моей простился,
Но все же пел: ай тра-ла-ла!
И помню, раз, когда напился
Ай люли! да! тра-ла-ла-ла!
И в грязной яме очутился,
Не унывая пел: тра-ла!
Давно уж создан глупый свет.
Ай люли! да! тра-ла-ла-ла!
И я бы мог еще пропеть,
Да нет, уж спать пора.
Уходит.
Шекспир Уильям. Гамлет
Действующие лица
Клавдий, датский король.
Гамлет, сын покойного и племянник настоящего короля.
Полоний, обер-камергер.
Гораций, друг Гамлета.
Лаэрт, сын Полония.
Вольтиманд, Корнелий, Розенкранц, Гильденштерн, Озрик – придворные.
Придворный.
Священник.
Марцелло, Бернардо – офицеры.
Франциско, солдат.
Рейнальдо, слуга Полония.
Полковник.
Посол.
Тень отца Гамлета.
Фортинбрас, принц норвежский.
Гертруда, королева датская и мать Гамлета.
Офелия, дочь Полония.
Придворные, офицеры, солдаты, актеры, могильщики, матросы, вестники, слуги и другие.
Действие происходит в Эльсиноре.
Акт I
Сцена I
Эльсинор. Терраса перед замком.
Франциско на часах. Входит Бернардо.
Бернардо
Кто здесь?
Франциско
Сам отвечай мне – кто идет?
Бернардо
Да здравствует король!
Франциско
Бернардо?
Бернардо
Он.
Франциско
Вы вовремя приходите на смену.
Бернардо
Уж за полночь, иди домой, Франциско.
Франциско
Благодарю за смену. Холод резкий —
И мне неловко что-то на душе.
Бернардо
Что, все спокойно было?
Франциско
Как в гробу.
Бернардо
Прощай же, доброй ночи. Если встретишь
Товарищей, Горацьо и Марцелло,
Так попроси их поспешить.
Входят Горацио и Марцелло.
Франциско
Да вот,
Мне кажется, они. Стой! Кто идет?
Горацио
Друзья отечества.
Марцелло
Вассалы короля.
Франциско
Прощайте, доброй ночи!
Марцелло
А, прощай,
Мой бравый друг! А кто тебя сменил?
Франциско
Бернардо. Доброй ночи!
Уходит.
Марцелло
Эй! Бернардо!
Бернардо
Горацио с тобой?
Горацио (подавая руку)
Отчасти.
Бернардо
Здравствуй,
Горацио! Здорово, друг Марцелло!
Горацио
Ну что, являлось нынче привиденье?
Бернардо
Я не видел.
Марцелло
Горацьо говорит,
Что это все игра воображенья,
И призраку, который мы два раза
Видали сами, веры не дает;
Я и просил его прийти сюда,
Чтоб ночь без сна провесть на нашей страже
И, если дух появится опять,
Чтоб убедиться, что не обманули
Глаза нас всех, и с ним заговорить.
Горацио
Вздор, не придет он.
Бернардо
Да, а между тем
Садись. Позволь атаковать еще раз
Твой слух, так недоступный для рассказа
О том, что нам две эти ночи сряду
Являлось на часах.
Горацио
Пожалуй, сядем.
Бернардо, повтори нам твой рассказ.
Бернардо
Прошедшей ночью, в дивный час, когда
Вон та звезда, от полюса на запад,
В пути своем часть неба озаряла,
Где и теперь горит, – я и Марцелло,
Мы видели, едва пробило час…
Марцелло
Постой! Смотри: опять она идет!
Входит Тень.
Бернардо
Взгляни: точь-в-точь покойный наш король.
Марцелло
Горацьо, ты учен: поговори с ним.
Бернардо
Что – не похож ли он на короля?
Взгляни, Горацио.
Горацио
Да, совершенно.
Я трепещу от страха, изумленья.
Бернардо
Он хочет, чтобы с ним заговорили.
Марцелло
Горацио, спроси – заговори с ним.
Горацио
Кто ты, полночным завладевший часом
И образом воинственно-прекрасным,
В котором здесь бродило на земле
Величество умершего Гамлета?
Я заклинаю небом – говори!
Марцелло
Он оскорбился.
Бернардо
Он уходит.
Горацио
Стой.
И говори – тебя я заклинаю!
Тень уходит.
Марцелло
Он удалился: отвечать не хочет.
Бернардо(к Горацио)
Ну что, мой друг? Ты бледен! Ты дрожишь!
Что ж, эта тень не больше ль, чем мечта?
Как думаешь?
Горацио
Клянусь моим творцом,
Когда б глаза мне не были порукой,
Я не поверил бы чужим словам.
Марцелло
Не правда ли, похож на короля?
Горацио
Как ты похож на самого себя.
Точь-в-точь такой на нем надет был панцирь,
Когда с норвежцем гордым он сразился,
И так же грозно хмурил он чело,
Когда на лед, в упорном поединке,
Низвергнул поляка. Непостижимо!
Марцелло
Так дважды он, в глухой час полуночи,
Шагами Марса мимо нас прошел.
Горацио
Что предвещает нам его явленье —
Я не могу сказать; но по всему
Мне кажется, что Дании грозит
Переворот ужасный.
Марцелло
Сядьте здесь —
И тот, кто знает, пусть нам объяснит,
Зачем так строго бдительная стража
Вассалов Дании лишает сна?
Зачем что день, то выливают пушки,
Снаряды свозят из чужих земель,
Берут людей для корабельных верфей,
Где нет им праздника, а только будни?
Зачем народ, трудясь и день и ночь
В поту лица, не смеет отдохнуть?
Кто объяснит мне?
Горацио
Я. По крайней мере
Так говорят: последний наш король —
Его видение нас нынче посетило —
Из зависти был вызван Фортинбрасом,
Норвежским королем, на бой. Наш храбрый,
Наш смелый Гамлет – он таким здесь признан,
На этой бренной половине мира —
Убил врага – и Фортинбрас утратил
С своею жизнью все свои владенья.
Таков был обоюдный договор,
Гербом и подписью бойцов скрепленный.
И наш король давал в залог победы
Свои владения: когда б он пал,
Они бы все достались Фортинбрасу,
Как Гамлету досталась вся страна,
Согласно заключенному условью.
И вот недавно юный Фортинбрас,
С огнем в груди неукротимо-диким,
Набрал по всем Норвегии углам
Толпу бродяг, готовых из-за хлеба
Поддерживать любое предприятье;
А предприятье это, как известно,
Есть возвращенье злой рукой войны
Потерянных отцом его владений.
Вот почему готовится война,
И пушки льют, и держат караул,
И в целой Дании движенье и работа.
Бернардо
Я то же думаю: оно согласно
С видением, в доспехах боевых
На стражу к нам пришедшим из могилы.
Причиною войны усопший Гамлет,
А призрак так с ним схож!
Горацио
Да, это атом,
Исторгший силу из очей души.
Когда, как пальма, цвел великий Рим,
Незадолго до Цезаря кончины,
Покинув гроб, со стонами и воплем
Блуждали мертвецы – и белый саван
Носился вдоль по улицам столицы.
На небесах явились в солнце пятна,
Кометы с огненным хвостом, и падал
Кровавый дождь. Владычица морей,
Звезда Нептунова, померкла в вышине,
Как будто бы пришла кончина мира.
И нам земля и небо ниспослали
Такой же знак переворотов страшных,
Предвестника грозящей нам судьбы.
Тень является опять.
Постой! Смотри: опять явился он!
Пускай меня виденье уничтожит,
Но я, клянусь, его остановлю.
Виденье, стой! Когда людскою речью
Владеешь ты – заговори со мною.
Скажи: иль подвигом благим могу я
Тебе покой твой возвратить,
Или судьба грозит твоей отчизне
И я могу ее предотвратить?
О, говори! В твоей минувшей жизни
Ты золото не предал ли земле,
За что, как говорят, вы, привиденья,
Осуждены скитаться по ночам?
О, дай ответ! Постой и говори!
Петух поет.
Останови его, Марцелло!
Марцелло
Не нанести ль удар ему?
Горацио
Ударь,
Когда остановиться он не хочет.
Бернардо
Он здесь.
Горацио
Он здесь.
Тень исчезает.
Марцелло
Исчез. Мы оскорбили
Величественный, королевский призрак;
Мы удержать его хотели силой,
А он мечу, как воздух, недоступен,
И наш удар – лишь злое оскорбленье.
Бернардо
Ему петух ответить помешал.
Горацио
И вздрогнул он, как грешное творенье
При вопле ужаса. Я слышал, что петух,
Трубач зари, своею звонкой песнью
Сгоняет сон с очей дневного бога,
И по его пронзительному крику
Из вод, огня, эфира и земли
Стекаются блуждающие духи
В свою страну – и истину поверья
Нам доказал мертвец, нас посетивший.
Марцелло
Он вдруг исчез при крике петуха.
Вот говорят, что в ночь на Рождество,
Когда мы ждем Спасителя явленье,
Вплоть до зари поет предвестник утра.
Тогда блуждать не смеют привиденья:
Та ночь чиста, созвездия безвредны;
И леший спит, и ведьмы не колдуют:
Так эта ночь свята и благодатна.
Горацио
Да, слышал я, и верится отчасти.
Но вот и Феб в пурпуровой одежде
Идет на холм по жемчугу росы.
Пора. Оставим пост, идем, идем!
И мой совет – виденье этой ночи
Гамлету рассказать. Клянусь вам жизнью,
Дух нем для нас, но с ним заговорит!
Согласны ль вы сказать об этом принцу,
Как нам велят и долг наш, и любовь?
Марцелло
Конечно – да; я вас прошу об этом.
Я знаю, где его найти.
Уходит.
Сцена II
Торжественный зал в замке.
Входят король, королева, Гамлет, Полоний, Лаэрт, Вольтиманд, Корнелий, придворные и свита.
Король
Хотя свежа еще в нас память смерти
Гамлета-короля, нам дорогого брата;
Хотя в душе должны бы мы скорбеть
И Дания являла бы один
Скорбящий лик, – но наш рассудок светлый
Природу победил, и, вспоминая
Кончину брата с мудрою тоской,
Мы вместе с тем себя не забываем.
Итак – сестру, теперь же королеву,
Наследницу воинственной страны,
Мы нарекли возлюбленной супругой
С восторгом, так сказать, лишенным силы,
С слезой в очах и с ясною улыбкой,
Веселый гимн запев при гробе брата,
За упокой при брачном алтаре,
И на весах души развесив ровно
Веселье и печаль. Мы поступили
Согласно вашей воле, одобрившей
Наш брак, – и мы за все благодарим!
Теперь же мы к другому перейдем.
Вы знаете, что юный Фортинбрас,
Предположив, что я лишен почтенья
Иль что со смертью дорогого нам
От дел земных почившего Гамлета
Распались связь и сила королевства,
В пустых мечтах каких-то мнимых выгод
Не устает послами нас терзать
И требует отдачи всех владений,
Утраченных отцом его в бою
С покойным королем и братом нашим.
Теперь о нас и нынешнем собранье —
И дело вот в чем: к дяде Фортинбраса,
Который слаб, не покидает ложа
И замыслов племянника не знает,
Я написал, чтоб ход такого дела
Он прекратил, тем более что деньги,
Набор солдат и содержанье войску
Берут с его вассалов и земель.
Вас, добрый Вольтиманд, и вас, Корнелий,
Избрал я передать мое посланье
И мой поклон монарху-старику.
В сношеньях с ним мы не даем вам власти
Переступить за точный смысл письма.
Прощайте же! Пусть ваша быстрота
Покажет нам, как вы служить готовы.
Корнелий и Вольтиманд
Теперь, как и всегда, мы наше рвенье
Готовы доказать.
Король
Не сомневаюсь.
Счастливый путь!
Корнелий и Вольтиманд уходят.
Что скажешь ты, Лаэрт?
Ты говорил нам о какой-то просьбе —
В чем состоит она, Лаэрт? Со мною,
Монархом Дании, разумно говоря,
Слов потерять никто не может даром.
О чем просить ты можешь, чтобы Клавдий
Не даровал, еще не слышав просьбы?
Не столько голова родная сердцу,
Не так рука устам служить готова,
Как датский трон Лаэртову отцу.
Чего желаешь ты, скажи?
Лаэрт
Опять
Увидеть Францию, мой государь.
Ее покинул я, в мою отчизну
Без ропота спешил, чтобы исполнить
Свой долг при торжестве коронованья.
Теперь, когда исполнен он, опять
Во Францию летят мои желанья.
Король
Но твой отец? Позволил он тебе?
Что говорит Полоний?
Полоний
Государь,
Он покорил мольбою неотступной
Моей души тяжелое согласье,
И, наконец, к его усильной просьбе
Я приложил печать соизволенья.
Позвольте, государь, ему уехать.
Король
Так пользуйся, Лаэрт, счастливым часом:
Располагай и наслаждайся им.
А ты, наш друг и сын, любезный Гамлет?
Гамлет(тихо)
Поближе сына, но подальше друга.
Король
Как, над тобой еще летают тучи?
Гамлет
О нет: мне солнце слишком ярко светит.
Королева
Отбрось ночную тень, мой добрый Гамлет:
Взгляни как друг на Дании монарха.
Зачем искать с опущенной ресницей
Во прахе благородного отца?
Ты знаешь: все живое умирает
И переходит в вечность от земли.
Гамлет
Да, все умрет.
Королева
А если так, мой сын,
То что ж тебе тут кажется так странно?
Гамлет
Нет, мне не кажется, а точно есть,
И для меня что кажется – ничтожно.
Нет, матушка, ни траурный мой плащ,
Ни черный цвет печального наряда,
Ни грустный вид унылого лица,
Ни бурный вздох стесненного дыханья,
Ни слез текущий из очей поток —
Ничто, ничто из этих знаков скорби
Не скажет истины; их можно и сыграть,
И это все казаться точно может.
В моей душе ношу я то, что есть,
Что выше всех печали украшений.
Король
Оно прекрасно и похвально, Гамлет,
Отдать отцу прискорбный долг печали;
Но вспомни же: отец и дед, и прадед
Лишались все своих отцов. Потомки
Должны надеть, из детского почтенья,
На время, в память их печальный траур,
Но сохранять печаль с таким упорством
Есть недостойная мужчины скорбь,
Знак воли, непокорной провиденью,
Души бессильной, слабого ума.
Когда нас опыт научил, что смертью
Мы все должны окончить нашу жизнь,
И если смерть для нас обыкновенна,
Как самая простая из вещей,
Зачем ее без должного смиренья
Так к сердцу принимать? О, это грех
Перед творцом, усопшему обида,
Проступок пред умом, который вечно
Нам говорил о смерти наших предков
И повторял над трупами людей
От прадедов до нас: «Так быть должно!»
Прошу, покинь бесплодную тоску
И верь, что в нас ты вновь отца находишь.
Пусть знает мир, что ты ближайший к трону
И мной любим любовью благородной,
Любовию нежнейшего отца.
Что до твоей поездки в Виттенберг,
Она с моим желаньем не согласна,
И я прошу тебя – останься здесь,
В лучах моих тебя любящих взоров,
Как первый царедворец, друг и сын.
Королева
Не заставляй и мать просить напрасно:
Останься здесь, не езди в Виттенберг.
Гамлет
Я повинуюсь вам во всем.
Король
Прекрасно.
Вот добрый и приветливый ответ!
Будь в нашей Дании нам равным, Гамлет.
Идем! Согласье дружеское принца
Смеется радостью в моей душе.
Пусть в честь ему раздастся гром орудий;
Он к облакам взнесет заздравный кубок,
И гром небес на гром земли ответит,
Когда король наполнит свой бокал.
Все, кроме Гамлета, уходят.
Гамлет
О если б вы, души моей оковы,
Ты, крепко сплоченный состав костей,
Ниспал росой, туманом испарился;
Иль если б ты, судья земли и неба,
Не запретил греха самоубийства!
О боже мой! О боже милосердный,
Как пошло, пусто, плоско и ничтожно
В глазах моих житье на этом свете!
Презренный мир, ты – опустелый сад,
Негодных трав пустое достоянье.
И до того должно было дойти!
Два месяца: нет, даже и не два,
Как умер он – такой монарх великий,
Гиперион в сравненье с тем Сатиром.
Так пламенно мою любивший мать,
Что и небес неукротимым ветрам
Не дозволял лица ее касаться!
Земля и небо, должен ли я вспомнить,
Она ему была так предана;
Ее любовь, казалось нам, росла
Со счастием любви – и через месяц…
Покинь меня, воспоминанья сила!
Ничтожность, женщина, твое названье!
Один короткий, быстротечный месяц —
И башмаков еще не износила,
В которых шла, в слезах, как Ниобея,
За бедным прахом моего отца…
О небо! Зверь, без разума, без слова,
Грустил бы долее. Супруга дяди,
Супруга брата моего отца!
Но он похож на Гамлета-монарха,
Как я на Геркулеса. Через месяц!
Еще следы ее притворных слез
В очах заплаканных так ясно видны —
Она жена… О гнусная поспешность!
Так быстро пасть в кровосмешенья ложе!
Тут нет добра и быть его не может.
Скорби, душа: уста должны молчать!
Входят Горацио, Бернардо и Марцелло
Горацио
Мое почтенье, благородный принц.
Гамлет
А, очень рад, что вижу вас здоровым,
Горацио! Иль ошибаюсь я?
Горацио
Он самый, принц; всегда слуга ваш бедный.
Гамлет
Мой добрый друг, перемени названье.
Зачем из Виттенберга ты приехал,
Горацио? Марцелло – ты ли?
Марцелло
Принц!
Я очень рад вас видеть. Добрый день!
(К Горацио.)
Нет, не шутя, зачем же ты оставил
Свой Виттенберг?
Горацио
Из лени, добрый принц.
Гамлет
И от врагов твоих я не желал бы
Услышать это, а тем больше ты
Мой слух не должен оскорблять словами
И клеветой на самого себя.
Ты не ленив – я это очень знаю.
Что ж привело тебя к нам в Эльсинор?
Пока ты здесь, тебя еще научат
Стаканы осушать.
Горацио
Я прибыл, принц,
На погребенье вашего отца.
Гамлет
Не смейся надо мной, товарищ детства:
На свадьбу матери ты поспешил.
Горацио
Да, правда, принц! Ее не долго ждали.
Гамлет
Хозяйство, друг Горацио, хозяйство:
От похоронных пирогов осталось
Холодное на свадебный обед.
Врага бы злого легче было встретить
Мне в небесах, чем этот день увидеть!
Отец мой… кажется, его я вижу.
Горацио
Где, принц?
Гамлет
В очах души моей, Горацио.
Горацио
И я покойного когда-то видел:
Он благородный был монарх.
Гамлет
Да, он
Был человек, во всем значенье слова.
Мне не найти подобного ему.
Горацио
Мне кажется, мой принц, прошедшей ночью
Его я видел.
Гамлет
Видел ты! Кого?
Горацио
Принц, вашего отца и короля.
Гамлет
Как? Моего отца и короля?
Горацио
Умерьте на минуту изумленье
И слушайте: я расскажу вам чудо —
И вот они вам подтвердят рассказ.
Гамлет
О, говори, я заклинаю небом!
Горацио
Две ночи сряду, в час их караула,
Средь мертвой тишины глухой полночи,
С Марцелло и Бернардо было вот что:
Видение, как ваш отец покойный,
В доспехах бранных с ног до головы,
Подходит к ним величественным шагом;
Торжественно проходит три раза
Пред их окаменелыми глазами,
Жезлом своим едва их не касаясь.
Они, от ужаса лишившись слова,
Стоят и речи не заводят с ним.
И это все с таинственностью робкой
Они открыли мне. На третью ночь
Я с ними был. Все оказалось правдой:
В тот самый час и в том же самом виде,
Как рассказали мне, приходит тень.
Я помню вашего отца. Взгляните —
Вот две руки: они не больше схожи
Одна с другой.
Гамлет
Но где же это было?
Марцелло
Где караул наш: на террасе замка.
Гамлет
Ты с ним не говорил?
Горацио
Да, говорил.
Но он не отвечал; однажды только
Он голову, казалось нам, возвысил,
Готовый говорить; но в то ж мгновенье
Запел петух, и вместе с звонким криком
Тень ускользнула и исчезла.
Гамлет
Странно!
Горацио
Клянусь вам жизнью, это правда, принц,
И мы сочли за долг сказать об этом.
Гамлет
Да, господа, оно меня тревожит.
На эту ночь вы в карауле?
Все
Да.
Гамлет
Он был вооружен?
Все
Вооружен.
Гамлет
От головы до ног?
Все
От темени до пят.
Гамлет
Так вы лица не видели его?
Горацио
О нет, мой принц! Наличник поднят был.
Гамлет
Что ж, грозно он смотрел?
Горацио
В его лице
Скорее скорбь, чем гнев изображался.
Гамлет
Он был багров иль бледен?
Горацио
Страшно бледен.
Гамлет
И очи устремлял на вас?
Горацио
Не отводя.
Гамлет
Жаль, очень жаль, что я не с вами был.
Горацио
Вы ужаснулись бы.
Гамлет
Весьма, весьма возможно.
И долго пробыл он?
Горацио
Покамест сотню
Успеешь насчитать, считая тихо.
Марцелло и Бернардо
О, дольше, дольше!
Горацио
Нет, при мне не дольше.
Гамлет
И цвет волос на бороде седой?
Горацио
Да, черный с проседью, как был при жизни.
Гамлет
Я эту ночь не сплю: случиться может,
Что он опять придет.
Горацио
Наверно, принц.
Гамлет
И если вновь он примет вид отца,
Я с ним заговорю, хоть самый ад,
Открывши зев, приказывай умолкнуть!
А вас прошу: когда виденья тайну
Вы от других скрывали до сих пор,
Так сохраните же ее и дольше.
Всему, что встретится нам в эту ночь,
Всему давайте смысл, но только молча.
Я вам за дружбу отплачу. Прощайте.
В двенадцатом часу я на террасе
Увижу вас.
Все
К услугам вашим, принц.
Гамлет
Я не услуг прошу у вас, а дружбы,
Какую сам питаю к вам. Прощайте.
Горацио, Марцелло и Бернардо уходят
Родителя вооруженный дух!
Неловко что-то здесь; я злые козни
Подозреваю. О, скорей бы ночь!
До тех же пор, душа моя, спокойся!
Злодейство выступит на свет дневной,
Хоть целой будь засыпано землей.
Уходит.
Сцена III
Комната в доме Полония.
Выходят Лаэрт и Офелия.
Лаэрт
Мои пожитки в корабле. Прощай.
Да не забудь, сестра, когда случится
Попутный ветр с идущим кораблем,
Не спи и дай мне о себе известье.
Офелия
Ты сомневаешься?
Лаэрт
Что до Гамлета
И до его любовных пустяков,
Смотри на них как просто на учтивость,
Как на игру в его крови, фиалку,
Расцветшую в поре весенних лет,
Но ненадолго: сладкую на миг,
Красу и запах одного мгновенья —
Не больше.
Офелия
Только? И не больше?
Лаэрт
Нет.
Природа в нас растет не только телом:
Чем выше храм, тем выше возникает
Души и разума святая служба.
Он, может быть, теперь тебя и любит:
Обман и зло еще не запятнали
В нем добродетели души; но бойся:
Как первый принц, он не имеет воли,
Он раб происхожденья своего;
Не может он, как мы, простые люди,
Избрать подругу по сердцу себе:
С избранием ее сопряжены
Упадок сил иль счастье государства —
И потому души его желанья
Ограждены согласием людей,
Которым он глава. И если снова
Он о любви с тобой заговорит,
Умно ты сделаешь, когда не больше
Поверишь страстному его признанью,
Как сколько может он осуществить
Свои слова: не больше, чем позволит
Всеобщий голос датского народа.
Обдумай, сколько пострадает честь,
Когда твой слух к его любовной песне
Доверчиво прильнет, когда ты сердце
Ему отдашь – и бурное стремленье
Похитит скромности твоей алмаз.
Страшись, Офелия! Страшись, сестра!
Подальше от опасного желанья,
От вспышки склонности твоей.
Из дев чистейшая уж не скромна,
Когда луне ее открыта прелесть.
От клеветы и святость не уйдет.
Детей весны нередко истребляет
Червяк, когда еще закрыта почка;
И в молодости утра на росу
Опасно веет ядовитый ветер.
Смотри ж, сестра, остерегайся! Страх —
Ограда от беды; а наша юность
И без врагов в борьбе сама с собой.
Офелия
Я сохраню прекрасный смысл урока:
Он будет сторожем моей груди.
Но, милый брат, не поступай со мною,
Как лицемер в священнической рясе;
Не говори: вот путь тернистый к небу,
Когда ты сам, как дерзкий сластолюбец,
Пойдешь цветистою тропой греха
И свой урок с усмешкой позабудешь.
Лаэрт
О нет! Но я промедлил слишком долго.
Да вот и батюшка.
Входит Полоний.
Благословите дважды —
И благость дважды на меня сойдет.
Судьба опять свела нас на прощанье.
Полоний
Ты здесь еще, Лаэрт? На борт, на борт!
Попутный ветр наполнил паруса;
Тебя там ждут.
(Кладет ему на голову руки.)
Мое благословенье
Да будет над тобою навсегда!
И эти правила запечатлей
В твоей душе: не говори, что мыслишь,
И мысль незрелую не исполняй;
Будь ласков, но не будь приятель общий;
Друзей, которых испытал, железом
Прикуй к душе, но не марай руки,
Со всяким встречным заключая братство;
Остерегись, чтоб не попасться в ссору:
Попал – так чтобы враг остерегался;
Всех слушай, но не всем давай свой голос;
Советы принимай от всех дающих,
Но собственное мненье береги,
Смотря по средствам, одевайся пышно,
Но не смешно, богато – не пестро.
Одежда говорит о человеке,
А высший круг одет в Париже с тонким,
С разборчивым и благородным вкусом.
Не занимай и не давай взаймы:
Заем нередко исчезает с дружбой,
А долг есть яд в хозяйственном расчете.
Но главное: будь верен самому себе,
И, следственно, как дважды два – четыре,
Ни перед кем не будешь ты фальшив.
Прощай, Лаэрт. Небес благословенье
Да подкрепит в тебе мои советы.
Лаэрт
Прощайте, батюшка.
Полоний
Пора, пора!
Ступай, тебя твоя прислуга ждет.
Лаэрт
Прощай, Офелия, и не забудь
Мои слова.
Офелия
Я крепко их замкнула
В моей груди, а ключ возьми с собой.
Лаэрт
Прощай.
Уходит.
Полоний
О чем, Офелия, он говорил?
Офелия
О принце Гамлете.
Полоний
Ах, кстати, да!
Мне говорят, что с некоторых пор
С тобою делит он уединенье;
Что Гамлету всегда сама ты рада.
А если это так – по крайней мере
Так говорили мне, остерегая, —
Я принужден, Офелия, заметить,
Что дочери моей бы не мешало
Смотреть ясней, для собственной же чести,
На эту связь. Скажи-ка мне всю правду:
Что за союз у вас?
Офелия
Он признавался
Мне в склонности своей.
Полоний
Да, склонность!
Ты говоришь, как малое дитя,
Опасности такой не постигая.
Что ж, ты поверила его признанью?
Офелия
Не знаю, право, что и думать мне.
Полоний
Так я скажу тебе, что надо думать:
Ты, дурочка, за чистую монету
Сочла его пустые восклицанья.
Офелия
Отец, он мне в любви своей открылся
Почтительно и скромно.
Полоний
Да! Пожалуй,
Все можно скромностью назвать – поди!
Офелия
Он клятвой подкрепил свои слова.
Полоний
Свистки для перепелок. Знаю, знаю,
Когда кипит в нас кровь, куда как щедро
Душа ссужает клятвами язык.
Но это блеск, светящий без тепла;
Не почитай его огнем: он гаснет
Со звуком слов. Скупись вперед побольше
Своим сообществом; не будь всегда
Готовою к беседе по приказу.
А Гамлету ты можешь верить вот как:
Он молод, он в своих поступках волен,
Как ты не можешь быть вольна… и, словом,
Не верь его словам: они обманут;
Они не то, чем кажутся снаружи,
Ходатаи преступных наслаждений.
Они звучат, как набожных обеты,
Чтоб легче обольстить. И коротко и ясно,
Однажды навсегда: ты не должна
Часы свободы убивать на то,
Чтоб с Гамлетом вести переговоры.
Смотри же, помни, дочь! Ступай.
Офелия
Я повинуюся.
Уходят.
Сцена IV
Терраса.
Входят Гамлет, Горацио и Марцелло.
Гамлет
Мороз ужасный – ветер так и режет.
Горацио
Да, холод проникает до костей.
Который час?
Гамлет
Горацио
Двенадцатый в исходе.
Марцелло
Нет, полночь уж пробило.
Горацио
В самом деле?
Я не слыхал. Так, значит, ближе время,
Когда блуждает дух обыкновенно.
Звук трубы и пушечные выстрелы за сценой.
Что это значит, принц?
Гамлет
Король всю ночь гуляет напролет,
Шумит, и пьет, и мчится в быстром вальсе.
Едва осушит он стакан рейнвейна,
Как слышен гром и пушек, и литавр,
Гремящих в честь победы над вином.
Горацио
Обычай это?
Гамлет
Да, конечно, так —
И я к нему, как здешний уроженец,
Хоть и привык, однако же по мне
Забыть его гораздо благородней,
Чем сохранять. Похмелье и пирушки
Марают нас в понятии народа:
За них зовут нас Бахуса жрецами —
И с нашим именем соединяют
Прозванье черное. Сказать по правде,
Всю славу дел великих и прекрасных
Смывает с нас вино. Такую участь
Несет и честный человек: его,
Когда он заклеймен пятном природы,
Как, например, не в меру пылкой кровью,
Берущей верх над силою ума, —
В чем и невинен он: его рожденье
Есть случай без разумной воли —
Или привычкою, которая, как ржа,
Съедает блеск поступков благородных,
Его, я говорю, людское мненье
Лишит достоинства; его осудят
За то, что в нем одно пятно порока,
Хоть будь оно клеймо слепой природы
И сам он будь так чист, как добродетель,
С безмерно благородною душой.
Пылинка зла уничтожает благо.
Входит Тень.
Горацио
Смотрите, принц: он снова к нам идет!
Гамлет
Спасите нас, о неба серафимы!
Блаженный дух иль демон проклятой,
Облекся ль ты в благоуханье неба
Иль в ада дым, со злом или с любовью
Приходишь ты? Твой образ так заманчив!
Я говорю с тобой: тебя зову я
Гамлетом, королем, отцом, монархом!
Не дай в незнании погибнуть мне!
Скажи, зачем твои святые кости
Расторгли саван твой? Зачем гробница,
Куда тебя мы с миром опустили,
Разверзла мраморный, тяжелый зев
И вновь извергнула тебя? Зачем
Ты, мертвый труп, в воинственных доспехах
Опять идешь в сиянии луны,
Во тьму ночей вселяя грозный ужас,
И нас, слепцов среди природы, мучишь
Для наших душ непостижимой мыслью
Скажи, зачем? Зачем? Что делать нам?
Тень манит Гамлета.
Горацио
Он манит вас, чтоб вы пошли за ним,
Как будто хочет сообщить вам что-то
Наедине.
Марцелло
Вот посмотрите, принц,
С какою ласковой улыбкой он
Зовет вас за собой в другое место.
Но не ходите с ним.
Горацио
Нет, ни за что!
Гамлет
Но он молчит: так я за ним иду.
Горацио
Нет, не ходите, принц!
Гамлет
Чего бояться?
Мне жизнь моя ничтожнее булавки!
Моей душе что может сделать он,
Моей душе, бессмертной, как он сам?
Он манит вновь – я следую за ним!
Горацио
Что, если вас он к морю заманит
Иль на скалы бесплодную вершину,
Что там, склонясь, глядится в океан?
Что, если там, приняв ужасный образ,
Он вас лишит владычества рассудка?
Подумайте! Одна пустынность места,
Сама собой, готова привести
К отчаянью, когда посмотришь в бездну
И слышишь в ней далекий плеск волны.
Гамлет
Он все манит. Иди – я за тобою!
Марцелло
Вы не должны идти, мой принц!
Гамлет
Прочь руки!
Горацио
Послушайтесь и не ходите, принц.
Гамлет
Нет, я иду: судьба меня зовет!
В малейший нерв она вдохнула крепость
Льва африканского. Он все манит —
Пустите, или – я клянусь вам небом —
Тот будет сам виденьем, кто посмеет
Держать меня! Вперед! Я за тобою!
Тень и Гамлет уходят.
Горацио
Он вне себя – увы, он помешался!
Марцелло
За ним: мы не должны повиноваться.
Горацио
Пойдем, пойдем! Чем кончится все это?
Марцелло
Нечисто что-то в Датском королевстве.
Горацио
Друзья, господь устроит все.
Марцелло
Идем.
Уходят.
Сцена V
Другая часть террасы.
Входят тень и Гамлет.
Гамлет
Куда ведешь? Я далее нейду.
Тень
Внимай!
Гамлет
Я слушаю.
Тень
Уж близок час,
Когда я должен возвратиться в недра
Мучительного серного огня.
Гамлет
О, бедный дух!
Тень
Не сожалей, но слушай
Внимательно, что я тебе скажу.
Гамлет
О, говори! Мой долг тебе внимать.
Тень
И отомстить, когда услышишь.
Гамлет
Что?
Тень
Я твоего отца бессмертный дух,
Во тьме ночей скитаться осужденный,
А днем в огне обязанный страдать,
Пока мои земные прегрешенья
Не выгорят среди моих страданий.
Когда б мне не было запрещено
Открыть тебе моей темницы тайну,
Я начал бы рассказ, который душу
Твою легчайшим раздавил бы словом,
Охолодил бы молодую кровь,
Глаза из сфер их вырвал бы, как звезды,
И каждый волос вьющихся кудрей
Поставил бы на голове отдельно,
Как иглы на сердитом дикобразе.
Но слух из крови и костей не может
Постигнуть откровенья вечных тайн.
Внимай, внимай, внимай, когда любил
Ты своего отца, мой сын!
Гамлет
О небо!
Тень
Отмсти, отмсти за гнусное убийство!
Гамлет
Убийство?
Тень
Подлое, как все убийства.
Но твой отец убит бесчеловечно,
Неслыханно.
Гамлет
Скажи скорей! На крыльях,
Как мысль любви, как вдохновенье, быстрых,
Я полечу к ней!
Тень
Вижу, ты готов;
Но будь ты вял, как сонная трава,
Что мирно спит на Леты берегах,
Проснуться ты при этой должен вести!
Внимай же, Гамлет: говорят, что я
Уснул в саду и был змеей ужален.
Народа слух бесстыдно обманули
Такою выдумкой моей кончины;
Но знай, мой благородный Гамлет: змей,
Смертельный яд в мое изливший тело,
Теперь в моем красуется венце.
Гамлет
О ты, пророчество моей души!
Мой дядя?
Тень
Да. Он, зверь-кровосмеситель,
Очарованьем слов и даром лжи —
Презренный дар, способный обольщать, —
Успел склонить к греховным наслажденьям
Лжедобродетельной Гертруды волю.
Что за измена то была, о Гамлет!
Меня, с моей любовью неизменной,
Как клятву, данную при алтаре,
Меня забыть и пасть в его объятья,
Его, который – прах передо мною!
Как добродетели не обольстит
Разврат, хоть будь он в одеяньи неба,
Так точно страсть и с ангелом в союзе
Наскучит, наконец, небесным ложем —
И жаждет недостойного. Постой!
Я утренний почуял ветерок:
Я сокращу рассказ. Когда в саду
Я спал по окончании обеда,
Подкрался дядя твой со склянкой сока
Злой белены и яд мне в ухо влил,
Людской природе столько ненавистный,
Что он, как ртуть, бежит в каналах тела,
Внезапной силой растворяя кровь.
И этот яд покрыл меня мгновенно,
Как Лазаря, корой нечистых струпьев.
Так я во сне убит рукою брата,
Убит в весне грехов, без покаянья,
Без исповеди и без тайн святых.
Не кончив счет, я был на суд отозван
Со всею тяжестью земных грехов.
Ужасно! о, ужасно! О, ужасно!
Не потерпи, когда в тебе природа есть, —
Не потерпи, чтоб Дании престол
Кроватью был для гнусного разврата.
Но как бы ты ни вздумал отомстить,
Не запятнай души: да не коснется
Отмщенья мысль до матери твоей!
Оставь ее Творцу и острым тернам,
В ее груди уже пустившим корни.
Прощай! прощай! Светящийся червяк
Мне говорит, что близко утро:
Бессильный свет его уже бледнеет,
Прощай, прощай и помни обо мне!
Уходит.
Гамлет
Господь земли и неба! Что еще?
Не вызвать ли и ад? Нет, тише, тише,
Моя душа! О, не старейте, нервы!
Держите персть возвышенно и прямо!
Мне помнить о тебе? Да, бедный дух,
Пока есть память в черепе моем.
Мне помнить? Да, с страниц воспоминанья
Все пошлые рассказы я сотру,
Все изреченья книг, все впечатленья,
Минувшего следы, плоды рассудка
И наблюдений юности моей.
Твои слова, родитель мой, одни
Пусть в книге сердца моего живут
Без примеси других, ничтожных слов.
Клянуся в том благими небесами!
О, женщина преступная! Злодей,
Злодей, смеющийся, проклятый изверг!
Где мой бумажник? Запишу, что можно
С улыбкой вечною злодеем быть,
По крайней мере в Дании возможно.
(Пишет.)
Здесь, дядюшка. Теперь пароль и отзыв:
«Прощай, прощай и помни обо мне!»
Я поклялся.
Горацио(за сценой)
Принц! Принц!
Марцелло(за сценой)
Принц Гамлет!
Горацио(за сценой)
Бог да защитит вас!
Гамлет
Аминь!
Марцелло(за сценой)
Эй, где вы, принц?
Гамлет
Сюда, мой сокол!
Входят Горацио и Марцелло.
Марцелло
Что с вами, принц?
Горацио
Ну что, узнали вы?
Гамлет
О, удивительно!
Горацио
Скажите, принц.
Гамлет
Нет, вы расскажете.
Горацио
Я – нет, мой принц!
Клянусь вам небом.
Марцелло
Я не расскажу.
Гамлет
Вот видите… И кто бы мог подумать!
Но, чур, молчать.
Горацио и Марцелло
Клянусь вам небом, принц!
Гамлет
Нет в Дании ни одного злодея,
Который не был бы негодным плутом.
Горацио
Чтоб это нам сказать, не стоит
Вставать из гроба мертвецу.
Гамлет
Вы правы —
И потому, без дальних объяснений,
Я думаю – простимся и пойдем.
Вы – по делам или желаньям вашим:
У всех свои желанья и дела;
А бедный Гамлет – он пойдет молиться.
Горацио
Да это, принц, бессвязные слова.
Гамлет
Мне очень жаль, что вам они обидны;
Душевно жаль.
Горацио
Тут нет обиды, принц.
Гамлет
Горацьо, есть: клянусь святым Патриком,
Обида страшная! Что до виденья —
Он честный дух, поверьте мне, друзья;
Желанье ж знать, что было между нами,
Одолевай как может кто. Теперь,
Когда вы мне товарищи, друзья,
Когда солдаты вы, прошу исполнить,
О чем я попрошу.
Горацио
Охотно. Что же?
Гамлет
Не говорить, что видели вы ночью.
Горацио и Марцелло
Не скажем, принц.
Гамлет
Однако ж поклянитесь.
Горацио
Клянусь вам честью, принц, не разглашать.
Марцелло
Я также.
Гамлет
Нет! Клянитесь на мече!
Марцелло
Мы поклялись уже.
Гамлет
На меч, на меч мой!
Тень(под землею)
Клянитесь!
Гамлет
А! Ты здесь, товарищ верный?
Что ж, господа, вы слышите – приятель
Не спит в гробу: угодно вам поклясться?
Горацио
Скажите: в чем?
Гамлет
Чтоб никогда до смерти
О том, что видели, не говорить ни слова.
Клянитесь на моем мече!
Тень(под землею)
Клянитесь!
Гамлет
Hic et ubique: переменим место —
Сюда, друзья. Сложите снова руки
На меч мой и клянитесь: никогда
О том, что видели, не говорить ни слова.
Тень(под землею)
Клянитесь на мече!
Гамлет
А, браво, крот!
Как роешься ты быстро под землей!
Отличный рудокоп! Еще раз дальше.
Горацио
Непостижимо, странно!
Гамлет
Эту странность
Как странника, укрой в своем жилище.
Есть многое на небе и земле,
Что и во сне, Горацио, не снилось
Твоей учености. Однако дальше!
Здесь, как и там, клянитесь мне блаженством,
Что как бы странно я себя ни вел —
Я, может быть, сочту необходимым
Явиться чудаком, – что вы тогда
Не станете руками делать знаков,
Ни головой качать, ни говорить
Двусмысленно, как, например: «да, знаем»,
Или: «могли бы мы, когда б хотели»,
Или: «когда бы смели мы сказать»,
Иль: «люди есть, которые могли бы…»
Или другим неявственным намеком
Не скажете, что дело вам известно.
Вот в чем клянитесь мне, клянитесь Богом
И в смертный час его святой защитой.
Тень (под землею)
Клянитесь!
Гамлет
Успокойся, успокойся,
Ты, страждущая тень! Ну, господа,
Прошу любить и жаловать меня —
И сколько бедный человек, как Гамлет,
Вам может оказать любви и дружбы,
Он вам окажет их, бог даст. Идем!
Ни слова боле: пала связь времен!
Зачем же я связать ее рожден?
Итак, пойдемте вместе, господа.
Уходят.
Акт II
Сцена I
Комната в доме Полония.
Входят Полоний и Рейнальдо.
Полоний
Отдай ему, Рейнальдо, эти деньги
И письма.
Рейнальдо
Слушаю.
Полоний
Куда умно,
Рейнальдо, добрый мой, было б сначала
Узнать о том, как он себя ведет,
А там и посетить.
Рейнальдо
Я так и думал.
Полоний
Прекрасно сказано, прекрасно! Видишь;
Сперва спроси, кто из датчан в Париже,
И где, и как, и почему живут,
С кем знаются и сколько проживают.
Потом, когда окольною дорогой
Твоих расспросов ты дойдешь до цели,
Заметишь, что они Лаэрта знают, —
И ближе приступи. Спроси о нем,
Как будто вы издалека знакомы;
Скажи, что знаешь ты его отца,
Приятелей, отчасти и его.
Что, понял ли, Рейнальдо?
Рейнальдо
Понимаю.
Полоний
Отчасти и его, впрочем, мало;
И если это тот, так он буян,
И водится за ним и то и се —
А там налги, что хочешь, на Лаэрта,
Лишь чести не затрагивай его —
От этого остерегись, а этак
Про разные веселые проказы,
Известные сопутники свободы
И юности.
Рейнальдо
Как, например, игра?
Полоний
Да, или пьянство, клятвы, поединки,
Разврат, но дальше уж нейди.
Рейнальдо
Но это запятнает честь.
Полоний
Нисколько,
Когда сумеешь к делу подойти.
Его не должен ты давать в добычу,
Как невоздержного, злословию людей.
Я разумел не то! Его проступки
Старайся осветить пристойным светом:
Пусть кажутся они пятном свободы,
Огнем и вспышкой пламенной души,
Волнением неукротимой крови —
Уделом всех.
Рейнальдо
Однако…
Полоний
Ты хотел бы
Узнать, зачем все это надо делать?
Рейнальдо
Да, мне хотелось бы.
Полоний
Ну, вот мой план —
И, кажется, ловушка не дурна.
Когда слегка его ты запятнаешь,
Как будто он в делах своих нечист,
Заметь – и тот, с которым говоришь ты,
Видал когда-нибудь, что молодец
Виновен был в означенных пороках,
Поверь, что так начнет он говорить:
«Любезный друг», «почтеннейший» иль «сударь»,
Как водится приветствовать людей
У них в земле.
Рейнальдо
Я слушаю – что дальше?
Полоний. Потом – он вот что сделает: он… Да что, бишь, я хотел сказать? Ей-богу, я что-то хотел сказать! На чем я остановился?
Рейнальдо. На том, что «так начнет он говорить…»
Полоний
Что так начнет он говорить: «Да, точно»,
Он скажет: «Я ведь молодца-то знаю:
На днях, или вчера, или тогда-то
Его я видел с тем или другим;
И-точно – он, как говорите вы,
Вел страшную игру; тогда был пьян,
Тогда поссорился за карточным столом…»
Иль даже: «Я видел, как заходил он
В публичный дом» – и прочее такое.
И примечай, как на приманку лжи
Ты рыбку истины поймаешь. Так
Мы, люди с толком и умом, умеем
Обходами за скрытым переулком
Лаэрта испытать. Меня ты понял —
Ты можешь, следуя моим советам,
Проселками пройти в село. Итак,
Не правда ль?
Рейнальдо
Да.
Полоний
Ну, бог с тобой!
Рейнальдо
Прощайте.
Полоний
Сам наблюдай его поступки.
Рейнальдо
Слышу.
Полоний
Да музыку чтоб он не покидал.
Рейнальдо
Исполню все.
Уходит.
Входит Офелия.
Полоний
Прощай. Ну что, Офелия, что скажешь?
Офелия
Ах, как я испугалась, о мой Боже!
Полоний
Чего же, Бог с тобой? Что там случилось?
Офелия
Я шила в комнате моей, как вдруг
Вбегает Гамлет: плащ на нем разорван,
На голове нет шляпы, а чулки
Развязаны и спущены до пяток;
Он бледен, как стена; колени гнутся;
Глаза блестят каким-то жалким светом,
Как будто он был послан преисподней,
Чтоб рассказать об ужасах ее.
Таков он был.
Полоний
Безумный от любви?
Офелия
Не знаю, но боюсь, что это так.
Полоний
О чем же он с тобою говорил?
Офелия
Он крепко за руку меня схватил,
И, отступив потом во всю длину
Руки своей, другою осенил он
Глаза и пристально смотрел в лицо мне,
Как будто бы хотел его писать.
Так долго он стоял; потом, слегка
Пожавши руку мне, он покачал
Три раза головой и так глубоко,
Так жалобно вздохнул, как будто тело
На части распадется с этим вздохом
И жизнь из груди улетит. Вздохнувши,
Он отпустил меня; через плечо
Закинув голову, казалось, путь свой
Он видел без очей: без их участья,
Он вышел за порог и до конца
Меня их светом озарял.
Полоний
Пойдем,
Пойдем со мной – я короля сыщу.
Вот истинно безумие любви:
Оно свирепствует против себя
И нас влечет к отчаянным делам
Не реже, чем любая из страстей,
Терзающих нас под луною. Жаль!
Ты с ним не говорила ль слишком грубо?
Офелия
Я только не брала его посланий
И самого к себе не принимала,
Как вы вчера, отец, мне приказали.
Полоний
Он оттого и помешался. Жаль,
Что раньше я об этом не подумал;
Но я боялся, что Гамлет шалит
И только хочет погубить тебя.
Будь проклято такое подозренье!
Мы, старики, мне кажется, готовы
Во мнениях переступать за цель,
Как юноша нередко забывает
Предусмотрительность. Идем же к королю,
Он должен все узнать. Гораздо хуже
Скрыть эту страсть от короля,
Чем тайну Гамлета разоблачить.
Пойдем.
Уходят.
Сцена II
Комната в замке.
Король, королева, Розенкранц, Гильденштерн и свита.
Король
Добро пожаловать, мой Розенкранц
И Гильденштерн! Желанье вас увидеть
И вместе с тем потребность в вашей службе
Заставили призвать вас так поспешно.
Вы слышали уже о том, что Гамлет
Преобразился вдруг. Так говорю я
Затем, что он ни телом, ни душою
Не тот, что был. И я не понимаю,
Что – если не родителя кончина —
Могло так глубоко его расстроить.
Обоих вас прошу я, господа, —
Вы с ним воспитаны, вы так знакомы
С его душой – останьтесь здесь на время
В моем дворце. Старайтесь заманить
Его в веселости, игру, в забавы
И – сколько вам на след напасть удастся —
Узнайте, чем он сильно так расстроен.
Быть может, мы, найдя тому причину,
Найдем и средство излечить болезнь.
Королева
Он очень часто вспоминал о вас,
И я уверена, что нет других,
К кому бы он привязан был так сильно.
Когда вы так добры, что захотите
Нам времени немного посвятить,
Мы вас по-королевски наградим.
Розенкранц
Вы властью царскою облечены:
К чему просить? Вам стоит повелеть.
Гильденштерн
Мы повинуемся. К стопам монаршим,
По мере сил, готовы нашу службу
Повергнуть мы. Повелевайте нами.
Король
Благодарим вас, верный Розенкранц
И добрый Гильденштерн.
Королева
Благодарим
Вас, Гильденштерн и добрый Розенкранц.
Прошу сейчас отправиться к Гамлету.
Как изменился он, мое дитя!
Пусть кто-нибудь из свиты вас проводит.
Гильденштерн
Господь благослови – ему на радость
И благоденствие – старанья наши все.
Королева
Аминь.
Розенкранц, Гильденштерн и некоторые из свиты уходят.
Входит Полоний.
Полоний
Корнелий, посланный к норвежскому двору,
И Вольтиманд счастливо воротились
С ответом радостным, мой государь.
Король
Ты был всегда отцом вестей счастливых.
Полоний
Я был им, да? О, смею вас уверить,
Что долг мой, государь, люблю я так же,
Как жизнь мою, а короля-как Бога.
И я вполне, мне кажется, успел —
Иль этот мозг по хитрости дороге
Летит не так уж метко, как бывало, —
Мне кажется, что я успел открыть,
Что, собственно, ума лишило принца.
Король
О, говори! Я жажду это слышать.
Полоний
Сперва послушайте послов; мое же
Известье будет за столом десертом.
Король
Так сделай же им честь, введи их сам.
Полоний уходит.
Он говорит, любезная Гертруда,
Что он открыл причину и источник
Расстройства сына твоего.
Королева
Причина
Одна, боюсь я: смерть его отца
И скорый брак наш.
Король
Хорошо, узнаем.
Полоний возвращается с Корнелием и Вольтимандом.
Добро пожаловать! Что ты привез
От славного норвежского монарха,
Мой добрый Вольтиманд?
Вольтиманд
Желанье счастья,
Поклон за дружелюбный ваш поклон.
Едва успели мы промолвить слово,
Как он велел набор остановить.
Он полагал, что цель вооруженья —
Поход на поляков; но, вникнув в дело,
Нашел, что вам готовится удар.
Обиженный, что так легко играют
Его болезнью, саном и летами,
Арестовать велит он Фортинбраса.
Принц повинуется; из уст монарха
Он строго осужден и, наконец,
Дает пред дядею обет вовеки
Оружия на вас не подымать.
Старик, в восторге, подарил ему
Пять тысяч крон доходов ежегодных
И полномочие вести солдат,
Им набранных, на поляков. Он просит…
Все это здесь изложено подробно…
(Подает бумагу.)
Чтоб вы благоволили разрешить
Войскам поход чрез датские владенья
На тех условиях о платеже
И безопасности, какие здесь
Означены в письме, мной вам врученном.
Король
Мы на досуге разберем письмо,
Дадим ответ и дело все обсудим,
А между тем благодарим за труд.
Теперь идите отдохнуть, а ночью
Мы попируем вместе. Очень рады
Вас видеть здесь!
Вольтиманд и Корнелий уходят.
Полоний
Благополучно дело
Окончено. Пресветлый государь
И государыня, распространяться,
Что значит преданность, что власть монарха,
Зачем день-день, ночь – ночь и время —
Все значило бы это расточать
И день, и ночь, и время по-пустому.
И так как краткость есть душа ума,
А многословие – его прикраса,
Я буду краток. Сын помешан ваш.
Так называю я его затем,
Что в чем ином и состоит безумство,
Когда не в том, что человек безумен?
Но не о том…
Королева
Поменее искусства,
Но дела больше!
Полоний
Честью вам клянусь,
В моих словах нисколько нет искусства.
Что он безумен – это правда; правда,
Что жаль его, и жаль, что это правда.
Метафора глупа, так прочь ее!
Я без искусства к делу приступаю.
Мы приняли, что он сошел с ума, —
Что остается нам? Открыть причину
Сего эффекта – правильней: дефекта,
Затем что дефективный сей эффект
На чем-нибудь основан. Вот в чем дело!
Подумайте об этом, королева.
Я дочь имею, ибо эта дочь
Моя; из должного повиновенья
Она мне вот что отдала. Теперь
Прошу отгадывать и заключать,
(Читает.)
«Небесной, идолу души моей, прелестнейшей Офелии». Дурное выражение, истертое. «Прелестнейшая» – истертое выражение. Но слушайте только: «Ее милой, снежной груди» – и прочее.
Королева
И это Гамлет к ней писал?
Я все вам расскажу.
Полоний
Позвольте:
(Читает.)
«Не верь, что есть огонь в звездах,
Что солнце ходит в небесах
И согревает грудь твою:
Но верь, что я тебя люблю.
О, милая Офелия, стихи мне не даются: я не владею искусством размерять свои вздохи, но верь мне, что я тебя глубоко люблю, моя милая! Прощай. Твой навсегда, пока живет еще это тело. Гамлет».
Вот что мне дочь послушная вручила
И все подробно рассказала мне:
Когда и как в любви он признавался.
Король
Как приняла она его любовь?
Полоний
Какого мнения вы обо мне?
Король
Ты – честный, благородный человек.
Полоний
И это я желал бы доказать.
Но что подумали бы вы, узнавши,
Что видел я, как вспыхнула любовь?
А должно знать, что я ее заметил,
Когда мне дочь еще не говорила.
Что обо мне подумали бы вы
Иль государыня, супруга ваша,
Играй я роль кармана для записок
Иль писчего стола? Смотри я праздно
На их любовь, что думали бы вы?
Но нет, я прямо к делу приступил;
Моей красавице сказал я вот что:
«Ведь Гамлет – принц; он не тебе чета,
И этому не быть». Я приказал ей
Пред Гамлетом замкнуть покрепче дверь,
Не принимать любви его залогов
И посланных его не допускать.
Она вкусила плод моих советов,
А он, отверженный, – чтоб сократить рассказ —
Предался грусти, вслед затем – посту,
Потом бессоннице, потом впал в слабость,
Потом в рассеянность и, шаг за шагом,
Дошел к безумию, а нас поверг в печаль.
Король
Ты думаешь, что так?
Королева
Оно весьма возможно.
Полоний
Желательно бы знать, когда случилось,
Чтоб положительно сказал я: это так,
А вышло иначе?
Король
Я не припомню.
Полоний
Так с плеч мне голову снимите,
Когда оно не так. Уж если я
Попал на след, так истину сыщу,
Хоть будь она сокрыта в самом центре.
Король
Но как бы нам разведать все поближе?
Полоний
Вы знаете, он в этой галерее
Часа четыре иногда гуляет.
Королева
Да, правда.
Полоний
И в такой-то час пошлю я
К нему Офелию. Мы с вами станем
Здесь за ковром. Заметьте их свиданье,
И если он не от любви безумен,
Так пусть вперед не буду я придворным,
А конюхом, крестьянином простым.
Король
Увидим.
Входит Гамлет, читая.
Королева
Посмотри, как грустно, бедный,
Идет он и читает.
Полоний
Прочь, прошу вас!
Идите оба прочь! Я с ним займусь.
Позвольте!
Король, королева и придворные уходят.
Как поживаете, принц Гамлет?
Гамлет. Слава Богу, хорошо.
Полоний. Знаете вы меня, принц?
Гамлет. Совершенно. Ты – рыбак.
Полоний. Нет, принц.
Гамлет. Так я желал бы, чтобы ты был так же честен.
Полоний. Честен, принц?
Гамлет. Да, сударь, быть честным – значит, как ведется на этом свете, быть избранным из десяти тысяч.
Полоний. Сущая правда, принц.
Гамлет. Потому что, если солнце, божество, зарождает червей, касаясь мертвого тела… Есть у тебя дочь?
Полоний. Есть, принц.
Гамлет. Не пускай ее на солнце. Плодородие благодатно; но если такая благодать достанется в удел твоей дочери – берегись, дружок!
Полоний. Что вы хотите этим сказать? (Тихо.) Все на мою дочь сворачивает. А сначала он меня не узнал; сказал, что я рыбак! Далеко, далеко зашел он! А право, в молодости и я страдал от любви немало, почти так же, как и он. Заговорю с ним опять. (Громко.) Что вы читаете, принц?
Гамлет. Слова, слова, слова.
Полоний. Но о чем они говорят?
Гамлет. С кем?
Полоний. Я разумею, что написано в книге, принц?
Гамлет. Клевета. Этот мерзавец сатирик утверждает, что у стариков седые волосы, что лица их в морщинах, что с ресниц течет амбра и вишневый клей, что у них излишний недостаток остроумия и слабые ноги. Хотя я свято и крепко во все это верую, но, мне кажется, не годится это писать. Вы сами, сударь, сделались бы так же стары, как я, если бы могли ползти, как рак, назад.
Полоний. (тихо). Это хотя и безумие, однако систематическое. (Громко.) Не угодно ли вам укрыться от ветра, принц?
Гамлет. В могиле?
Полоний. Да, это точно значило бы укрыться от ветра. (Тихо.) Как метки иногда его ответы! И это часто удастся безумию, а уму и здравому рассудку – не так-то. Оставлю его и постараюсь устроить свидание его с моею дочерью. (Громко.) Позвольте, принц, засвидетельствовать вам мое почтение и попросить вас дать мне отпуск.
Гамлет. Я ничего не дам вам охотнее, исключая моей жизни, моей жизни, моей жизни.
Полоний. Прощайте, принц.
Гамлет(тихо). Несносные старые дураки!
Входят Розенкранц и Гильденштерн.
Полоний. Вы ищете принца Гамлета? Он там.
Розенкранц. Благодарю вас.
Полоний уходит.
Гильденштерн. Ваше высочество!
Розенкранц. Глубокоуважаемый принц!
Гамлет. Дорогие друзья мои! Что ты поделываешь, Гильденштерн? А, Розенкранц! Каково поживаете?
Розенкранц. Как все ничтожные сыны персти.
Гильденштерн. Мы счастливы, потому что не слишком счастливы; мы не маковка на шляпе Фортуны.
Гамлет. Но и не подошва ее башмаков?
Розенкранц. И то нет.
Гамлет. Стало быть, вы живете около ее пояса, в средоточии ее милостей?
Гильденштерн. Да, правда, мы с нею близки.
Гамлет. Как! Оба? Правда – она женщина легкого поведения… Что нового?
Розенкранц. Ничего, принц; разве что свет стал честным.
Гамлет. Значит, близок день Страшного суда. Но ваша новость несправедлива! Позвольте порасспросить вас подробнее. В чем провинились вы, друзья, перед Фортуною, что она посылает вас сюда в тюрьму?
Гильденштерн. В тюрьму, принц?
Гамлет. Дания – тюрьма.
Розенкранц. Так и весь свет тюрьма.
Гамлет. Превосходная. В ней много ям, каморок и конурок. Дания – одна из худших.
Розенкранц. Мы другого мнения, принц.
Гамлет. Так для вас она и не тюрьма. Само по себе ничто не дурно, ни хорошо; мысль делает его тем или другим. Для меня Дания – тюрьма.
Розенкранц. Ваша любовь к славе делает ее тюрьмою; она слишком тесна для вашего духа.
Гамлет. О боже! Я мог бы заключиться в ореховую скорлупу и считать себя королем необъятного пространства, если бы не злые сны мои.
Гильденштерн. Эти сны – честолюбие. Истинная сущность честолюбия есть только тень сновидения.
Гамлет. Сновидение само есть только тень.
Розенкранц. Конечно, и мне кажется, что честолюбие так воздушно и туманно, что оно только тень тени.
Гамлет. Итак, наши нищие – тела, а короли и великолепные герои – тени нищих. Не пойти ли ко двору? Я, право, не мастер рассуждать.
Розенкранц и Гильденштерн. Мы к вашим услугам.
Гамлет. Ни слова об этом. Я не хочу считать вас заодно с прочими моими покорнейшими слугами; должно отдать им справедливость, они мне ужасно прислуживают. Будем же говорить, как друзья: зачем вы в Эльсиноре?
Розенкранц. Мы желали посетить вас – и только.
Гамлет. Нищий, я беден и благодарностью; но благодарю вас, друзья, и поверьте, мое спасибо еще полушкою дороже. За вами не посылали? Вы сами вздумали приехать? Добровольно? Ну, руку на сердце и говорите прямо.
Гильденштерн. Что же сказать нам, принц?
Гамлет. Что угодно-только дело. За вами посылали, и в ваших взорах есть что-то вроде признания: ваша скромность не довольно хитро его скрывает. Я знаю, добрый король и королева послали за вами.
Розенкранц. Зачем, принц?
Гамлет. Это вы должны мне сказать! Заклинаю вас правами нашего товарищества, союзом юности, всегда верною любовью, всем еще более дорогим, чем тронул бы вашу душу лучший оратор, – скажите прямо: посылали за вами или нет?
Розенкранц(Гильденштерну). Что ты на это скажешь?
Гамлет(тихо). Довольно: понимаю. (Громко.) Не скрывайте ничего, если вы меня любите.
Гильденштерн. Принц, за нами посылали.
Гамлет. Я скажу вам зачем; моя догадка предупредит ваше признание, и вы не нарушите тайны короля и королевы. С недавних пор, не знаю отчего, утратил я всю мою веселость, оставил обычные занятия, и точно – в душе моей так худо, что это прекрасное создание, земля, кажется мне бесплодною скалою; этот чудесный небосклон, эта величественная кровля, сверкающая золотым огнем, – что ж, мне она кажется только смешением ядовитых паров. Какое образцовое создание человек! Как благороден разумом! Как безграничен способностями! Как значителен и чудесен в образе и движениях! В делах как подобен ангелу, в понятии – Богу! Краса мира! Венец всего живого! И что ж для меня эта эссенция праха? Мне мужчины скучны, а женщины-тоже, хотя твоя улыбка и не согласна, кажется, с этим.
Розенкранц. У меня и в мыслях этого не было, принц.
Гамлет. Чего же ты смеялся, когда я сказал, что мужчины мне скучны?
Розенкранц. Я думал, как постно угостите вы актеров, если это так. Мы съехались с ними дорогой; они едут сюда предложить вам свои услуги.
Гамлет. Играющий королей – добро пожаловать. Я заплачу дань его величеству. Странствующий рыцарь найдет дело мечу и копью; любовник не будет вздыхать даром; весельчак спокойно дотянет роль свою; дурак рассмешит смешливых, и героиня свободно выскажет свои мысли, если они не споткнутся о стихи. Что это за актеры?
Розенкранц. Те самые, которые вам так нравились: городские трагики.
Гамлет. Зачем же они странствуют? Постоянное жилище выгоднее для славы и доходов их.
Розенкранц. Я думаю, что причиной кой-какие нововведения.
Гамлет. Что, пользуются они тем же уважением, как и прежде, когда я был в городе? По-прежнему их посещают?
Розенкранц. Нет, уже не столько.
Гамлет. Отчего? Позаржавели они?
Розенкранц. Нет, они трудятся, как и прежде. Но нашлось гнездо детей, маленьких птенцов, которые вечно пищат громче смысла, и им бесчеловечно за то аплодируют. Теперь они в моде и шумят на народных театрах-как называют они их – до того, что многие со шпагою в руке боятся гусиного пера и не смеют туда войти.
Гамлет. Как? Они дети? Кто же содержит их? Как им платят? И покинут ли они свое искусство, когда потеряют голос? Выросши до обыкновенных актеров – что очень вероятно, если они лишены лучших средств, – не обвинят ли они в несправедливости своих авторов, заставлявших их декламировать против собственной будущности?
Розенкранц. Право, с обеих сторон довольно было дела, и народ не совестился раздражать их друг против друга. Несколько времени нельзя было выручить ни копейки за пьесу, если автор и актеры не бранились в ней со своими противниками.
Гамлет. Возможно ли!
Гильденштерн. И головам доставалось.
Гамлет. И дети победили?
Розенкранц. Без сомнения, принц, и самого Геркулеса.
Гамлет. Неудивительно, потому что мой дядя стал королем Дании, и те, которые делали ему рожи при жизни отца моего, дают теперь 20, 40, 50, даже 100 червонцев за миниатюрный портрет его. Черт возьми! Тут оказалось бы нечто сверхъестественное, если бы философии удалось доискаться истины!
Трубы за сценой.
Гильденштерн. Вот и актеры.
Гамлет. Друзья, я рад видеть вас в Эльсиноре. Дайте ваши руки. Гостей всегда принимают с комплиментами и церемониями: позвольте же и вас принять на тот же манер, затем что иначе мое обращение с актерами, которое, уверяю вас, наружно будет очень хорошо, покажется лучше, нежели с вами. Добро пожаловать! Но мой дядя-отец и тетка-мать ошибаются…
Гильденштерн. В чем, принц?
Гамлет. Я безумен только при норд-весте; если же ветер с юга, я еще могу отличить сокола от цапли.
Входит Полоний.
Полоний. Здравствуйте, господа.
Гамлет. Послушай, Гильденштерн, и ты, Розенкранц, – на каждое ухо по слушателю: это большое дитя еще не вышло из пеленок.
Розенкранц. Может быть, он снова попал в них. Говорят же, что старые люди делаются детьми.
Гамлет. Я предсказываю, что он пришел известить об актерах. Замечайте! Да, точно, это было в понедельник утром.
Полоний. У меня есть новости, принц.
Гамлет. И у меня есть новости: когда Росций был в Риме актером…
Полоний. Актеры приехали, принц.
Гамлет. Быть не может!
Полоний. Уверяю вас честью.
Гамлет. И каждый ехал на осле…
Полоний. Лучшие актеры в свете! Лучшие для трагедий, комедий, пастушеских драм, пастушеско-комических, историко-пастушеских, трагико-исторических, траги-комико-историко-пастушеских, для нераздельного действия и безграничных поэм. Сенека для них не слишком печален, Плавт – не слишком весел. Нет равных им ни в заученном, ни в импровизации.
Гамлет. О, Иевфай, судья Израиля! Каким сокровищем обладал ты!
Полоний. Каким, принц?
Гамлет. Каким?
Он красавицу дочь
Всей душою любил.
Полоний (тихо). Все о моей дочери!
Гамлет. Не прав ли я, старый Иевфай?
Полоний. Если вы называете меня Иевфаем, принц, так у меня есть дочь, которую я горячо люблю.
Гамлет. Нет, этого вовсе не следует.
Полоний. Что же следует, принц?
Гамлет. Что?
Что придет все к концу,
Как угодно Творцу.
А потом – ты сам знаешь:
И случилось с ней то,
Что нам всем суждено.
Остальное ты можешь дочитать в святочной песне. Речь мою прерывают новые лица.
Входят актеры.
Добро пожаловать, приятели! Здравствуйте! Рад видеть тебя здоровым! Здорово, друзья! А, старый друг, как же обросло лицо твое с тех пор, как я видел тебя в последний раз! Надеюсь, ты не будешь шептать себе в бороду? А, красавица моя! Ты поднялась к небу на целый каблук. Дай Бог, чтобы твой голос не потерял свою звонкость, как истертая монета. Добро пожаловать, господа!
Бросимся же, как французские соколиные охотники, на первое, что ни встретится. Сейчас что-нибудь представить! Покажите ваше искусство. Ну, патетический монолог!
1-й актер. Что прикажете, принц?
Гамлет. Я слышал когда-то, как ты декламировал монолог – но его никогда не произносили на сцене или не больше одного раза: я помню, пьеса не понравилась толпе; это был апельсин для известного рода животных. Но я и другие, которых мнение в этих вещах гораздо основательнее моего, почитали ее превосходной пьесой; сцены были расположены искусно и обработаны с умом и простотою. Я помню, кто-то сказал, что в стихах нет соли и перцу для приправы смысла, а в выражениях нет мыслей, которые обличали бы в авторе чувство; но он назвал эту пьесу простою, здоровою и приятною и гораздо больше прекрасною, чем украшенною. Один отрывок нравился мне особенно: рассказ Энея Дидоне, особенно в том месте, где он говорит об убийстве Приама. Если помнишь, начни с этого стиха… Постой… постой… «Суровый Пирр, как африканский лев…» Нет, я ошибаюсь; но начинается Пирром…
«Суровый Пирр, которого доспехи,
Как черный замысел, подобны были тьме
Той полночи, когда лежал он в чреве
Бедой грозившего коня, – теперь
Переменил на образе ужасном
Ужасный цвет: от головы до пят
Он весь багров; обрызган алой кровью
Родителей, сынов и дочерей;
Весь закален огнем горящих улиц,
Предательски светящих на пути
К цареубийству. Распаленный гневом,
В крови, засохшей на его доспехах,
С огнем в очах, свирепый ищет Пирр
Отца Приама…»
Продолжай!
Полоний. Ей-богу, принц; вы прекрасно декламируете: с хорошим выражением и благородно!
1-й актер
«Он его находит:
Приама меч не досягает греков;
Не повинуется ему клинок —
Лежит, где пал, не внемля повеленью.
В неравный бой вступает Пирр с Приамом;
Во гневе меч занес он далеко,
Но старец пал, не выждавши удара,
От свиста лезвия. Казалось, Троя
Полмертвая воскресла от удара,
Главою пламенной поникла в прах
И Пирра слух сковала страшным треском.
Его клинок, уже летящий долу
На снежную главу Приама-старца,
Казалось, в воздухе повис —
Так Пирр стоял, как статуя тирана,
И будто бы без силы и без воли
Не делал ничего. Но так же,
Как часто мы пред бурей замечаем,
Притих зефир, безмолвны облака,
Улегся ветер, земля, как смерть, недвижна —
И вдруг пространство рассекает гром:
Так, после тихого мгновенья, Пирр
Опять восстал для яростного мщенья —
И никогда циклопов тяжкий молот
Не падал так на Марсову броню,
Как Пирра меч пал на царя Приама.
Погибни же, изменница Фортуна!
Владычества ее лишите, боги!
Переломайте спицы колеса
И в недра тартара скатите обод
С высот небесных!»
Полоний. Это слишком длинно.
Гамлет. Как твоя борода. Не худо бы и то, и другое обрить. Пожалуйста, продолжай. Он спит, когда не слышит пошлостей или непристойностей. Продолжай о Гекубе.
1-й актер
«Но кто – увы, кто в скорбном одеяньи
Царицу зрел?»
Гамлет. Царицу в скорбном одеяньи?
Полоний. Это хорошо. Царица в скорбном одеяньи хорошо.
1-й актер
«Как босоногая она блуждала,
Грозя огонь залить рекою слез;
Лоскут на голове, где так недавно
Сиял венец; на место царской мантьи
Наброшено, в испуге, покрывало
На плечи, исхудавшие от горя.
Кто это видел, ядовитой бранью
Тот обесчестил бы богиню счастья!
И если бы ее узрели боги,
Когда она увидела, как Пирр
Супруга труп надменно рассекал, —
Взрыв вопля их, когда они не чужды
Чувств смертного, заставил бы рыдать
Небес огнистые глаза и пробудил бы
В сердцах богов бессмертных состраданье!»
Полоний. Смотрите: он изменился в лице, он плачет. Ради Бога, перестань!
Гамлет. Довольно. Остальное доскажешь в другой раз. Не угодно ли вам позаботиться об угощении актеров? Слышите! Чтоб их хорошо приняли. Они зеркало и краткая летопись своего времени. Плохая эпитафия повредит тебе после смерти меньше, чем злая эпиграмма из уст их, пока ты жив.
Полоний. Принц, я приму их по заслугам.
Гамлет. Нет, прими их лучше. Если обращаться с каждым по за слугам, кто же избавится от пощечины? Прими их согласно с твоею честью и саном; чем меньше они стоят, тем выше будет твое снисхождение. Возьми их с собою!
Полоний. Пойдемте, господа.
Гамлет. Идите за ним, друзья. Завтра вы сыграете пьесу.
Полоний и все актеры, кроме 1-го, уходят.
Послушай, старый приятель, можете вы сыграть убийство Гонзаго?
1-й актер. Можно, принц.
Гамлет. Так представьте же его завтра ввечеру. В случае нужды ведь можно выучить строчек двенадцать, которые мне хочется сочинить и вставить в пьесу, – не правда ли?
1-й актер. Можно, ваше высочество.
Гамлет. Прекрасно! Ступайте за ним, только не смейтесь над ним.
1-й актер уходит.
Друзья мои, прощайте до вечера. Очень рад видеть вас в Эльсиноре.
Розенкранц и Гильденштерн. Слушаем, принц.
Уходят.
Гамлет
Бог с вами! Я один теперь.
Какой злодей, какой я раб презренный!
Не дивно ли: актер, при тени страсти,
При вымысле пустом, был в состоянье
Своим мечтам всю душу покорить;
Его лицо от силы их бледнеет;
В глазах слеза дрожит, и млеет голос.
В чертах лица отчаянье и ужас,
И весь состав его покорен мысли.
И все из ничего – из-за Гекубы!
Что он Гекубе? Что она ему?
Что плачет он о ней? О! Если б он,
Как я, владел призывом к страсти,
Что б сделал он? Он потопил бы сцену
В своих слезах и страшными словами
Народный слух бы поразил, преступных
В безумство бы поверг, невинных в ужас,
Незнающих привел бы он в смятенье,
Исторг бы силу из очей и слуха.
А я, презренный, малодушный раб,
Я дела чужд, в мечтаниях бесплодных
Боюсь за короля промолвить слово,
Над чьим венцом и жизнью драгоценной
Совершено проклятое злодейство.
Я трус? Кто назовет меня негодным?
Кто череп раскроит? Кто прикоснется
До моего лица? Кто скажет мне: ты лжешь?
Кто оскорбит меня рукой иль словом?
А я обиду перенес бы. Да!
Я голубь мужеством; во мне нет желчи,
И мне обида не горька; иначе
Уже давно раба гниющим трупом
Я воронов окрестных угостил бы.
Кровавый сластолюбец, лицемер!
Бесчувственный, продажный, подлый изверг!
Глупец, глупец! Куда как я отважен!
Сын милого убитого отца,
На мщенье вызванный и небесами,
И тартаром, я расточаю сердце
В пустых словах, как красота за деньги:
Как женщина, весь изливаюсь в клятвах.
Нет, стыдно, стыдно! К делу, голова!
Гм! Слышал я, не раз преступных душу
Так глубоко искусство поражало,
Когда они глядели на актеров,
Что признавалися они в злодействах.
Убийство немо, но оно порою
Таинственно, но внятно говорит.
Пусть кое-что пред дядею представят
Подобное отцовскому убийству:
Я буду взор его следить, я испытаю
Всю глубину его душевной раны.
Смутится он-тогда свой путь я знаю.
Дух мог быть сатана; лукавый властен
Принять заманчивый, прекрасный образ.
Я слаб и предан грусти; может статься,
Он, сильный над скорбящею душой,
Влечет меня на вечную погибель.
Мне нужно основание потверже.
Злодею зеркалом пусть будет представленье,
И совесть скажется и выдаст преступленье.
Уходит.
Акт III
Сцена I
Входят король, королева, Полоний, Офелия, Розенкранц и Гильденштерн.
Король
И вам никак не удалось дознаться,
Зачем он роль безумного играет?
Зачем покой его так дико нарушает
Безумия опасный ураган?
Розенкранц
Он говорит, что ум его расстроен,
Но чем – про то, увы, не говорит.
Гильденштерн
Он испытать себя не допустил:
Он нас хитро безумством отдалял,
Когда мы у него старались вырвать
Признанье в истине.
Королева
А как
Он принял вас?
Розенкранц
Как светский человек.
Гильденштерн
Но в обращенье был он очень связан.
Розенкранц
Скуп на вопросы, на ответы щедр.
Королева
К забавам вы его не приглашали?
Розенкранц
Нечаянно мы встретили актеров,
Идя к нему. Сказали это принцу —
И он как будто с радостью нас слушал.
Они здесь, при дворе, и в этот вечер
Он приказал им, кажется, играть.
Полоний
Да, правда; мне он поручил просить вас
Послушать и взглянуть на представленье.
Король
От всей души. Я очень рад, что Гамлет
Склонился к этому – и я прошу вас
Еще сильней возвысить и возжечь в нем
Желание таких увеселений.
Розенкранц
Мы постараемся.
Розенкранц и Гильденштерн уходят.
Король
Оставь и ты нас, милая Гертруда;
Мы тайно Гамлета сюда призвали,
Чтоб здесь он встретился, как бы случайно,
С Офелией. Ее отец и я,
Мы станем здесь – законные шпионы,
Невидимо увидим их свиданье
И из поступков заключим,
Тоской любви он болен или нет.
Королева
Я удалюсь. Что до меня, так я желаю,
Офелия, чтоб ваша красота
Была одна счастливою причиной
Безумства Гамлета: тогда могу я
Надеяться, что ваша добродетель
Его на путь обычный возвратит.
Офелия
Я то же, государыня, желаю.
Королева уходит.
Полоний
Офелия, будь здесь. Мы, государь,
Займем места свои.
(Офелии.)
Вот книга, дочь!
Читай для вида: этим ты прикроешь
Уединение. Нас должно порицать
За то, что мы – случается частенько —
Святым лицом и маскою смиренной
И черта проведем.
Король (тихо)
О, слишком правда!
Как тяжело упали мне на совесть
Его слова! Лицо красы продажной
Не отвратительней в сравненье с краской,
Его покрывшею поддельной красотой,
Чем грех мой тяжкий с лживыми словами!
О, бремя тяжкое!
Полоний
Я слышу – он идет.
Укроемся.
Полоний и король уходят.
Входит Гамлет.
Гамлет
Быть или не быть? Вот в чем вопрос!
Что благороднее: сносить ли гром и стрелы
Враждующей судьбы или восстать
На море бед и кончить их борьбою?
Окончить жизнь – уснуть,
Не более! И знать, что этот сон
Окончит грусть и тысячи ударов, —
Удел живых. Такой конец достоин
Желаний жарких. Умереть? Уснуть?
Но если сон виденья посетят?
Что за мечты на смертный сон слетят,
Когда стряхнем мы суету земную?
Вот что дальнейший заграждает путь!
Вот отчего беда так долговечна!
Кто снес бы бич и посмеянье века,
Бессилье прав, тиранов притесненье,
Обиды гордого, забытую любовь,
Презренных душ презрение к заслугам,
Когда бы мог нас подарить покоем
Один удар? Кто нес бы бремя жизни,
Кто гнулся бы под тяжестью трудов?
Да, только страх чего-то после смерти —
Страна безвестная, откуда путник
Не возвращался к нам, смущает волю,
И мы скорей снесем земное горе,
Чем убежим к безвестности за гробом.
Так всех нас совесть обращает в трусов,
Так блекнет в нас румянец сильной воли,
Когда начнем мы размышлять: слабеет
Живой полет отважных предприятий,
И робкий путь склоняет прочь от цели.
Офелия! О нимфа! Помяни
Мои грехи в твоей святой молитве!
Офелия
Как провели вы эти дни, мой принц?
Здоровы ль вы?
Гамлет
Благодарю покорно.
Офелия
Уже давно желала я отдать вам
Кой-что, мой принц, что вы мне в память дали.
Возьмите же теперь.
Гамлет
Я не возьму;
Я никогда и ничего вам не дарил.
Офелия
Любезный принц, вам слишком хорошо
Известно, что дарили вы с словами,
Которых смысл цену вещей удвоил.
Букет исчез – возьмите ж их назад.
Для сердца благородного не дорог
Подарок от того, кто нас не любит.
Возьмите, принц!
Гамлет. А-а! Ты честная девушка?
Офелия. Принц!
Гамлет. И хороша собой?
Офелия. Что вы хотите сказать, принц?
Гамлет. То, что если ты добродетельна и хороша, так добродетель твоя не должна иметь дела с красотою.
Офелия. Можно ли красоте сыскать собеседницу лучше добродетели?
Гамлет. Да, конечно, красота скорее превратит добродетель в распутство, чем добродетель сделает красоту себе подобною. Прежде это был парадокс; теперь это аксиома. Я любил когда-то.
Офелия. Да, принц, – и вы заставили меня этому верить.
Гамлет. А не должно было верить. Добродетель не привьешь к нам так, чтобы в нас не осталось и следа старых грехов. Я не любил тебя.
Офелия. Тем более я была обманута.
Гамлет. Ступай в монастырь. Зачем рождать на свет грешников? Я сам, пополам с грехом, человек добродетельный, однако могу обвинять себя в таких вещах, что лучше бы мне на свет не родиться. Я горд, я мстителен, честолюбив. К моим услугам столько грехов, что я не могу и уместить их в уме, не могу дать им образа в воображении, не имею времени их исполнить. К чему таким тварям, как я, ползать между небом и землею? Мы обманщики все до одного. Не верь никому из нас. Иди лучше в монастырь. Где твой отец?
Офелия. Дома, принц.
Гамлет. Замкни же за ним дверь, чтоб он играл роль шута только у себя дома. Прощай.
Офелия. Милосердый боже, помоги ему.
Гамлет. Когда ты выйдешь замуж, вот тебе в приданое мое проклятие; будь чиста, как лед, бела, как снег, – ты все-таки не уйдешь от клеветы. Ступай в монастырь. Прощай! Или, если ты хочешь непременно выйти замуж, выбери дурака: умные люди знают слишком хорошо, каких чудовищ вы из них делаете. В монастырь – и скорее! Прощай.
Офелия. Исцелите его, силы небесные!
Гамлет. Слышал я и о вашей живописи, слышал довольно. Бог дает вам лицо, вы делаете другое. Вы таскаетесь, пляшете и поете: созданиям божьим даете имена в насмешку; притворяясь, будто все это от незнания, а оно просто легкомысленность. Подите! Ни слова! Это свело меня с ума. Я говорю – у нас не будет больше браков. Которые уже женились – пусть живут все, кроме одного; остальные останутся тем, что они теперь. В монастырь!
Уходит.
Офелия
Какой высокий омрачился дух!
Язык ученого, глаз царедворца,
Героя меч, цвет и надежда царства,
Ума и нравов образец – все, все погибло!
А мне, ничтожнейшей, мне суждено,
Весь нектар клятв его вкусивши, видеть,
Как пала мощь высокого ума,
Как свежей юности краса погибла,
Цветок весны под бурею увядший
О, горе мне! Что видела я прежде,
И что теперь я вижу пред собой!
Входят король и Полоний.
Король
Любовь? О нет: он не любовью болен!
Его слова хотя немного дики,
Но не безумны. У него на сердце
Запало семя; грусть его взрастит,
Оно взойдет – и плод опасен будет.
Затем я вот что наскоро решил:
Он в Англию немедленно поедет
Потребовать уплату должной дани.
Быть может, море, новая страна
Отгонят от души его тот призрак,
Вокруг которого так постоянно
Летает мысль его, что он лишился
Почти сознанья самого себя.
Полоний
Да, это будет для него полезно;
Но я еще уверен, что источник
Его тоски – несчастная любовь.
Ну что, Офелия? Тебе не нужно
Рассказывать, что Гамлет говорил:
Мы все подслушали. Распорядитесь,
Как вашему величеству угодно;
Но, если вы сочтете сообразным,
Пусть государыня, по окончаньи пьесы,
Попросит Гамлета наедине
Открыть ей грусть свою. Пусть откровенно
С ним говорит; а я, когда угодно,
Здесь стану так, чтоб слышать разговор.
Когда и ей он сердце не откроет,
Пусть едет в Англию иль пусть простится
С своей свободою, когда тюрьму
За лучшее сочтете вы лекарство.
Король
Быть так: безумству знатного не должно
Блуждать без стражи.
Уходят.
Сцена II
Зала в замке.
Входят Гамлет и актеры.
Гамлет. Пожалуйста, произнеси эту речь, как я показал тебе: легко и развязно. Если ты будешь кричать, как многие из наших актеров, так это будет мне так же приятно, как если бы стихи мои распевал разносчик. Не пили слишком усердно воздуха руками – так, будь умереннее. Среди потопа, бури и, так сказать, водоворота твоей страсти должен ты сохранить умеренность, которая смягчит их резкость. О, мне всегда ужасно досадно, если какой-нибудь дюжий длинноволосый молодец разрывает страсть в клочки, чтобы греметь в ушах райка, который не смыслит ничего, кроме неизъяснимой немой пантомимы и крика. Такого актера я в состоянии бы высечь за его крик и натяжку. Пожалуйста, избегай этого.
1-й актер. Ваше высочество, сможете на нас положиться.
Гамлет. Не будь, однако же, и слишком вял. Твоим учителем пусть будет собственное суждение. Мимика и слова должны соответствовать друг другу; особенно обращай внимание на то, чтобы не переступать за границу естественного. Все, что изысканно, противоречит намерению театра, цель которого была, есть и будет – отражать в себе природу: добро, зло, время и люди должны видеть себя в нем, как в зеркале. Если представить их слишком сильно или слишком слабо, конечно, профана заставишь иногда смеяться, но знатоку будет досадно; а для вас суждение знатока должно перевешивать мнение всех остальных. Я видел актеров, которых превозносили до небес – и что же? В словах и походке они не походили ни на христиан, ни на жидов, ни вообще на людей; выступали и орали так, что я подумал: должно быть, какой-нибудь поденщик природы наделал людей, да неудачно – так ужасно подражали они человечеству.
1-й актер. У нас это редко встретится, надеюсь.
Гамлет. Уничтожьте вовсе. Да и шуты пусть не говорят, чего не написано в роли: чтобы заставить смеяться толпу глупцов они хохочут иногда сами в то время, когда зрителям должно обдумать важный момент пьесы; это стыдно и доказывает жалкое честолюбие шута. Идите, приготовьтесь?
Актеры уходят.
Входят Полоний, Розенкранц и Гильденштерн.
Ну, что? Угодно ли королю послушать эту пьесу?
Полоний. Да – и королеве тоже, и притом сейчас же.
Гамлет. Велите актерам поспешить.
Полоний уходит.
Не угодно ли вам обоим помочь им?
Розенкранц и Гильденштерн. Охотно, принц.
Уходят.
Гамлет. Эй, Горацио!
Входит Горацио.
Горацио. Я здесь, любезный принц, к услугам вашим.
Гамлет
Горацио, ты – лучший из людей,
С которыми случалось мне сдружиться.
Горацио. Принц…
Гамлет
Нет, поверь мне, я тебе не льщу.
Что мне ждать от бедняка, как ты?
Твой светлый ум – вот все твое богатство:
Ты им питаешься и им одет.
Зачем же льстить тебе? Язык медовый
Пусть лижет прах с презренного богатства,
И пусть колен покорные суставы
Сгибаются, где их награда ждет.
Послушай: с той поры, как это сердце
Властителем своих избраний стало
И научилось различать людей,
Оно тебя избрало перед всеми.
Страдая, ты, казалось, не страдал;
Ты брал удары и дары судьбы,
Благодаря за то и за другое.
И благословен: рассудок с кровью
В тебе так смешаны, что ты не служишь
Для счастья дудкою, не издаешь
По прихоти его различных звуков.
Дай мужа мне, которого бы страсть
Не сделала рабом, – и я укрою
Его в души моей святейших недрах,
Как я укрыл тебя. Довольно – к делу!
Пред королем сыграют нынче пьесу:
Одна из сцен похожа на кончину
Отца, как я рассказывал тебе.
Прошу, когда дойдет до этой сцены,
Всей силою души смотри на дядю,
И если скрытый грех при этой сцене
Не скажется, тот дух, что нам являлся,
Был не отец, а наважденье ада,
И подозрения мои чернее
Брони вулкановой. Смотри ж на дядю,
Следи за ним, а я вопьюсь глазами
Ему в лицо; потом свои сужденья
Сравним – и вывод будет верен.
Горацио
Извольте, принц: когда во время пьесы,
Укравши что-нибудь, он ускользнет,
Так я плачу за воровство.
Гамлет
Идут.
Я должен праздным быть. Ступай на место.
Датский марш. Входят король, королева. Полоний, Офелия, Розенкранц, Гильденштерн и другие.
Король. Как поживаешь, друг наш Гамлет?
Гамлет. О, превосходно! Живу пищею хамелеона: ем воздух, нашпигованный обещаниями. Каплуна вы этим не откормите.
Король. Я не понимаю твоего ответа, Гамлет. Это не мои слова.
Гамлет. И не мои уже. (Полонию.) Вы играли когда-то в университете, говорили вы?
Полоний. Играл, ваше высочество, и слыл за хорошего актера.
Гамлет. Кого же вы играли?
Полоний. Юлия Цезаря. Меня убили в Капитолии, и убийцей был Брут.
Гамлет. Он поступил, как шут, убивши капитолийского гуся. Что, актеры готовы?
Розенкранц. Готовы, принц. Ждут вашего приказа.
Королева. Поди сюда, любезный Гамлет; сядь подле меня.
Гамлет. Нет, матушка, здесь есть магнит посильнее.
Полоний (королю). Ого! Слышите?
Гамлет. Позволено мне прилечь к вам?
Садится у ног Офелии.
Офелия. Нет, принц.
Гамлет. Я хотел сказать: приклонить голову к вашим коленам.
Офелия. Да, принц.
Гамлет. А вы вообразили, что я бог знает что задумал?
Офелия. Я ничего не думала.
Гамлет. Прекрасная мысль лежать у ног девушки.
Офелия. Что такое, принц?
Гамлет. Ничего.
Офелия. Вы веселы.
Гамлет. Кто? Я?
Офелия. Да, принц.
Гамлет. Я готов всегда быть вашим шутом. Что нам и делать, если не веселиться? Посмотрите, как весело смотрит матушка, а ведь и двух часов нет, как скончался отец мой.
Офелия. Нет, принц, уже четыре месяца.
Гамлет. Так давно уже? Так пусть же сам сатана ходит в трауре; я же надену соболью мантию. Боже, уже два месяца, как умер, и еще не забыт! Так можно надеяться, что память великого человека переживает его целым полугодом. Но, клянусь, он должен строить церкви, если не хочет, чтобы его забыли, как прошлогодний снег.
Звуки труб. Начинается пантомима. Входят король и королева. Они обнимаются, изъявляя знаки любви. Она становится на колени, делает знаки уверения, он подымает ее, склонив голову на се грудь, потом ложится на скамью из цветов и засыпает. Королева его оставляет. Тотчас после того входит человек, снимает с него корону, целует ее, вливает яд в ухо короля и уходит. Королева возвращается, видит короля мертвым и делает патетические жесты. Отравитель возвращается с двумя или тремя немыми и как будто огорчен вместе с нею. Труп уносят. Отравитель предлагает королеве свою руку и подарки. Сначала она кажется недовольною и не согласною, но наконец принимает их. Они уходят.
Офелия. Что это значит, принц?
Гамлет. Здесь скрывается преступление!
Офелия. Вероятно, эта пантомима показывает содержание пьесы?
Входит Пролог.
Гамлет. А вот мы узнаем от этого молодца. Актеры ничего не могут сохранить в тайне – все выболтают.
Офелия. Скажет он нам, что значит это представление?
Гамлет. Да, как и всякое представление, которое вы ему представите. Не постыдитесь только представить, а он не постыдится сказать вам, что это значит.
Офелия. Нехорошо, принц, нехорошо. Я лучше буду слушать пьесу.
Пролог
Для нас и представленья
В покорном униженье
Мы просим снисхожденья.
Уходит.
Гамлет. И только? Что ж это: пролог или надпись кольца?
Офелия. Оно кратко.
Гамлет. Как любовь женщины.
На сцену выходят король и королева.
Король (на театре)
Уж тридцать раз промчались кони Феба
Вкруг моря и земли по тверди неба,
И тридцать лет заемный блеск луны
То меркнул, то светил с небесной вышины,
С тех пор как сердце в нас Амур воспламенил
И руки Гименей на брак соединил.
Королева(на театре)
Пусть солнце и луна свершают снова
Свой горний путь; еще свежо и ново
Пылает в нас любовь. Но ты забыл
Веселье прошлое; ты так уныл,
Что страшно мне. Спокойся, милый друг,
Не разделяй души моей недуг.
Любовь и страх жены неизмеримы:
Они ничто, иль нет пределов им.
Ты знаешь, друг, как мною ты любим!
Любовь и страх во мне неукротимы:
Любовь великую страшит все глубоко;
Ее величие и в малом велико.
Король(на театре)
Нас скоро, милая, разлучит время:
Я стар, мне не по силам жизни бремя.
Ты будешь жить, мой незабвенный друг,
Средь мира светлого; другой супруг,
Быть может…
Королева (на театре)
О, молчи! Измена злая —
А не любовь – была б любовь такая.
Супругой вновь быть может только та,
Кто кровью первого обагрена.
Гамлет(в сторону)
Пилюля хороша.
Королева(на театре)
Что новый брак? И что к нему ведет?
Не пыл любви, а выгоды расчет.
И вновь упасть в объятия другого
Не все ль равно, что свесть в могилу снова
Того, кто умер уже раз?
Король(на театре)
Ты мне от сердца говоришь – я верю.
Но как легко намеренье забыть!
Оно всегда есть раб воспоминанья,
Родится сильным и слабеет вдруг:
Так крепко держится зеленый плод,
Когда ж созреет – с дерева падет.
Естественно, что всякий забывает
О том, что должен самому себе.
На что решились мы в минуту страсти,
Со страстью и умрет. Порыв восторга
Или тоски умчит с собою замысл.
Где громко изливается восторг,
Там и тоска льет слезы не в тиши,
Грустит восторг и радуется горе.
Изменчив свет; не мудрено, что в нем
За счастием летает и любовь.
Не разрешен вопрос: любовь ли счастье,
Иль счастие ведет с собой любовь?
Падет великий человек – любимцы
Его бегут, разбогатеет бедный —
Его враги вдруг сделались друзьями.
Так, кажется, любовь бежит за счастьем.
Когда друзья не нужны – много их;
А обратись к кому-нибудь в нужде —
Он вдруг в врага преобразится.
Окончу тем, с чего начал: судьба
И воля в нас всегда с собою в ссоре,
Все замыслы уничтожает жребий;
Мы думаем, а исполняет он.
Ты не желаешь быть женой другого,
Но эта мысль умрет со мною вместе.
Королева(на театре)
О, не питай меня земля, и свет небесный
Мне не свети; ночь, не давай покоя,
И день – утех: пусть все мои надежды
Умчит порыв отчаянья, а цепи
И пост пусть будут жребием моим!
Пусть все, что потемняет в жизни радость,
Иссушит цвет любимейших желаний!
И здесь, и там со мною будь страданье,
Когда, вдова, я стану вновь невестой!
Гамлет (Офелии)
Что ж, если она нарушит клятву?
Король (на театре)
Довольно клятв! Оставь меня теперь!
Я утомлен и отдохнуть желаю:
Пусть сон отгонит от меня заботы.
Он засыпает.
Королева(на театре)
Спи, милый друг! Благословенье мира
Да ниспошлет на нас Господь.
Уходит.
Гамлет. Как вам нравится пьеса, матушка?
Королева. Мне кажется, королева наобещала слишком много.
Гамлет. О да, ведь она сдержит слово!
Король. Ты знаешь содержание? Нет ли чего-нибудь непозволительного?
Гамлет. Нет, нет, они только шутят: отравляют шутя. Ничего непозволительного.
Король. А как называется пьеса?
Гамлет. «Мышеловка». Как это? Метафорически. Это представление убийства, совершенного в Вене. Гонзаго – имя герцога, жена его – Баптиста. Вы сейчас увидите: это злодейское дело. Но что до того? До вашего величества и до нас оно не касается. Совесть у нас чиста, а шапка горит только на воре.
На сцену входит Луциан.
Это Луциан, племянник короля.
Офелия. Вы берете на себя обязанность хора, принц.
Гамлет. И мог бы быть посредником между вами и вашим любовником, если бы вам вздумалось сыграть такую комедию.
Офелия. Вы остры, принц, вы остры.
Гамлет. Да, вам пришлось бы постонать, пока притупится моя острота.
Офелия. Час от часу хуже.
Гамлет. Так же, как вы выбираете себе мужей. Начинай, убийца! Оставь свою негодную мимику и начинай! И ворон, каркая, ко мщению зовет!
Луциан(на театре)
Мой ад готов, рука верна – и мысли черны!
Безлюдно здесь – и час благоприятен.
Ты, острый сок полуночной травы,
Проклятием Гекаты утонченный,
Пусть силою твоих волшебных чар
Мгновенно в нем исчезнет жизни дар.
Он вливает яд в ухо спящего.
Гамлет. Он отравляет его в саду, чтобы завладеть его царством. Имя его – Гонзаго. История налицо: она превосходно описана по-итальянски. Вы сейчас увидите, как убийца вкрадется в любовь супруги Гонзаго.
Офелия. Король встает.
Гамлет. Как? Испуган ложною тревогой?
Королева. Что с тобою, друг мой?
Полоний. Прекратите представление.
Король. Посветите мне! Идем!
Полоний. Огня! Огня! Огня!
Все, кроме Гамлета и Горацио, уходят.
Гамлет
А, раненый олень лежит,
А лань здоровая смеется.
Один заснул, другой не спит —
И так на свете все ведется!
Что? Разве эта штука, с лесом перьев на голове и парой бантов на башмаках, не доставила бы мне места в труппе актеров, если бы остальное счастье мое меня не покинуло?
Горацио. Да, на половинном жалованье.
Гамлет. Нет, на полном.
Ты знаешь, милый мой Дамон:
Юпитер украшал престол —
И кто ж теперь воссел на трон?
Всесовершеннейший… попугай.
Горацио. Вы могли бы поставить рифму.
Гамлет. О, любезный Горацио, я тысячи прозакладую за слова духа. Заметил ты?
Горацио. И очень хорошо.
Гамлет. Когда говорил об отравлении?
Горацио. Я пристально наблюдал за ним.
Гамлет
Ха-ха-ха! Музыку! Эй, флейтщики!
О, если наш театр не нравится ему,
Так, значит, он – не нравится ему.
Музыку!
Входят Розенкранц и Гильденштерн.
Гильденштерн. Принц, позвольте сказать вам пару слов.
Гамлет. Целую историю.
Гильденштерн. Его величество…
Гамлет. Ну, что с ним?
Гильденштерн. Он удалился в свою комнату и очень нездоров.
Гамлет. От вина?
Гильденштерн. Нет, от желчи.
Гамлет. Вам следовало бы показать больше здравого смысла и известить об этом доктора, потому что если я пропишу ему лекарство, так желчь его разольется, может быть, еще больше.
Гильденштерн. Принц, приведите в порядок ваши речи и не отдаляйтесь так от предмета моего поручения.
Гамлет. Я стал ручным – говорите.
Гильденштерн. Королева, матушка ваша, в глубочайшей скорби сердца послала меня к вам.
Гамлет. Добро пожаловать.
Гильденштерн. Нет, принц, эта вежливость не у места. Если вам угодно дать мне здравый ответ, я исполню приказание вашей матушки, если же нет, так извините: я удалюсь – и дело мое кончено.
Гамлет. Я не могу.
Гильденштерн. Что, принц?
Гамлет. Дать вам здравый ответ: мой ум болен. Ответ, какой в моей власти, – к вашим услугам или, лучше сказать, к услугам моей матушки. Итак, без околичностей, к делу. Матушка, говорите вы…
Розенкранц. Говорит вот что: ваше поведение удивило, изумило ее.
Гамлет. О дивный сын, который может изумлять так мать свою! Но разве за этим родительским изумлением ничего не следует? Говорите.
Розенкранц. Она желает поговорить с вами в своей комнате, прежде чем вы ляжете спать.
Гамлет. Я повинуюсь, хоть будь она десять раз моею матерью. Есть у вас до меня еще какое-нибудь дело?
Розенкранц. Когда-то вы меня любили, принц.
Гамлет. И теперь еще, клянусь вам этой парой воровских крючков!
Розенкранц. Принц, что причиною вашего расстройства? Поистине, вы налагаете цепи на вашу свободу, скрывая грусть свою от друга.
Гамлет. Мне нельзя возвыситься.
Розенкранц. Как может это быть, когда сам король назначил вас наследником датского престола?
Гамлет. Да; однако же, «покуда травка подрастет…». Впрочем, пословица это устарела.
Входят флейтщики.
А, флейты! Подайте мне одну из них. (Берет флейту. Гильденштерну.) На пару слов! (Отводит Гильденштерна в сторону.) Зачем ухаживаете вы за мною, как будто хотите заманить меня в сети?
Гильденштерн. О принц, если преданность моя слишком смела, это значит, что я люблю вас слишком глубоко.
Гамлет. Я плохо вас понимаю. Не угодно ли сыграть что-нибудь на флейте?
Гильденштерн. Я не умею, принц.
Гамлет. Прошу вас.
Гильденштерн. Поверьте, я не умею.
Гамлет. Сделайте одолжение.
Гильденштерн. Но я не знаю, как взяться за нее, принц.
Гамлет. Это так же легко, как лгать. Пусть пальцы и клапаны управляют отверстиями; дайте инструменту дыхание из ваших уст – и он заговорит красноречивейшею музыкой. Смотрите, вот как надо это делать.
Гильденштерн. Я не владею искусством извлекать гармонию.
Гамлет. Видишь ли, какую ничтожную вещь ты из меня делаешь? Ты хочешь играть на мне, ты хочешь проникнуть в тайны моего сердца, ты хочешь испытать меня от низшей до высочайшей ноты. Вот в этом маленьком инструменте много гармонии, прекрасный голос – и ты не можешь заставить говорить его. Черт возьми, думаешь ли ты, что на мне легче играть, чем на флейте? Назови меня каким угодно инструментом – ты можешь меня расстроить но не играть на мне.
Входит Полоний.
Здравствуйте.
Полоний. Королева желает говорить с вами, принц, и притом сейчас.
Гамлет. Видите это облако? Точно верблюд.
Полоний. Клянусь святой обедней, совершенный верблюд.
Гамлет. Мне кажется, оно похоже на хорька.
Полоний. Спина точь-в-точь как у хорька.
Гамлет. Или как у кита?
Полоний. Совершенный кит.
Гамлет. Так я иду к матушке сию минуту. (Тихо.) Они дурачат меня так, что мое терпение лопается. (Полонию.) Иду сию минуту.
Полоний. Я сейчас доложу.
Уходит.
Гамлет. Легко сказать: сию минуту. Оставьте меня, друзья.
Розенкранц, Гильденштерн, Горацио и другие уходят.
Вот час духов! Гробы стоят отверсты,
И самый ад на мир заразой дышит.
Теперь отведать бы горячей крови,
Теперь удар бы нанести, чтоб дрогнул
Веселый день… Но к матери пора!
О сердце, не забудь твою природу!
Пусть в эту грудь не вступит дух Нерона!
Будь человечески жесток, о Гамлет!
Кинжалы на словах, но не на деле!
Полицемерьте же, язык и сердце!
Как ни язвили бы мои слова,
Исполнить их, душа, не соглашайся!
Уходит.
Сцена III
Комната в замке.
Входят король, Розенкранц и Гильденштерн.
Король
Я дольше не могу его терпеть:
Его безумие грозит бедою.
Готовьтесь в путь: вам выдадут сейчас же
Приказ в Британию уехать с принцем.
Я, как монарх, не должен допускать
Беду так близко, а она грозит
В его безумии ежеминутно.
Гильденштерн
Мы изготовимся. То страх священный,
Благоразумный – сохранить для жизни
Так много, много душ, живущих вами.
Розенкранц
Простой и честный человек обязан
Стоять за жизнь всей силою души;
Тем больше тот, от сохраненья сил
Которого зависит счастье многих.
Монарх не может умереть один:
В свое паденье увлекает он
Все близкое, как горный водопад.
Он – колесо гигантского размера,
Стоящее на высоте горы;
И тысячи вещей прикреплены
К его огромным и могучим спинам;
Падет оно – ужасное паденье
Разделят с ним все вещи мелочные.
Еще монарх ни разу не вздыхал,
Чтобы народ с ним вместе не стонал.
Король
Прошу, готовьтесь в путь. На этот страх
Должны мы наложить оковы.
Его свобода слишком велика.
Розенкранц и Гильденштерн
Мы поспешим.
Уходят.
Входит Полоний.
Полоний
Он к матери идет, мой государь.
Я стану за ковром, чтобы услышать
Их разговор. Поверьте, королева
Его порядком побранит; но должно
Как вы сказали – а сказали вы умно, —
Чтоб кто-нибудь, свидетель посторонний,
Их разговор подслушал тихомолком
Затем, что мать пристрастна от природы.
Прощайте, государь. Я к вам зайду
И расскажу, что удалось узнать.
Король
Благодарю, мой дорогой Полоний.
Полоний уходит.
Смрад моего греха доходит к небу;
На мне лежит древнейшее проклятье —
Убийство брата. Не могу молиться,
Хотя влечет меня к молитве воля.
Сильнейший грех сражает силу слова.
И я, как человек с двояким долгом,
Стою в сомнении – с чего начать?
А дело позабыл. Будь кровью брата
Насквозь проникнута моя рука,
Что ж? Разве нет дождя на небесах,
Чтоб убелить ее, как снег весенний?
Зачем же есть святое милосердье,
Как не затем, чтобы прощать грехи?
И разве нет двойной в молитве силы —
Паденье грешника остановить
И падшим милость испросить? Взгляну горе:
Мой грех свершен. Но как молиться мне?
«Прости мне гнусное убийство»? Нет,
Тому не быть! Я все еще владею
Всем, что меня к убийству повлекло:
Короной, честолюбием, женой.
Простят ли там, где грех еще живет?
В испорченном житье на этом свете
Горсть золота в преступника руке
Искупит казнь; постыдною ценою
Закона власть нередко подкупали.
Но там не так! Обман там не поможет;
Деянья там в их настоящем виде,
И сами мы должны разоблачать
Своих грехов преступную природу.
Итак, что остается мне? Подумать,
Раскаянье что может совершить?
Что невозможно для него? Но если
Нет сил к раскаянью – оно бессильно.
О горе мне! О грудь, чернее смерти!
Душа в борьбе за светлую свободу
Еще тесней закована в цепях.
Спасите, ангелы! Колени, гнитесь!
Стальная грудь, смягчись, как грудь ребенка!
Быть может, вновь все будет хорошо!
(Становится на колени.)
Входит Гамлет.
Гамлет
Теперь легко я мог бы совершить:
Он молится. Теперь я совершу —
И дух его пойдет на небеса,
И я отмщен? Что ж это будет значить:
Злодей убил родителя, а я,
Я, сын его, единственный на свете,
На небеса злодея отправляю!
Нет, то была б награда, а не месть.
В беспечном сне отца он умертвил,
В весне грехов цветущего, как май.
Что сталось с ним, то ведает создатель;
Но думаю, судьба его тяжка.
Отмщу ли я, убив его в молитве,
Готового в далекую дорогу?
Нет, меч в ножны! Ты будешь обнажен
Ужаснее; когда он будет пьян,
Во сне, в игре, в забавах сладострастных,
С ругательством в устах, среди занятий,
В которых нет святыни и следа, —
Тогда рази, чтобы пятами к небу
Он в тартар полетел с душою черной
И проклятой, как ад. Мать ждет меня.
Живи еще, но ты уже мертвец.
Уходит.
Король(встает)
Слова летят, но мысль моя лежит;
Без мысли слово к небу не взлетит.
Уходит.
Сцена IV
Комната королевы.
Входят королева и Полоний.
Полоний
Сейчас придет. Вы будьте с ним построже;
Скажите, что его поступков дерзость
Нельзя терпеть, что вашим заступленьем
Утишен гнев обиженного дяди.
Я спрячусь здесь. Прошу вас, не щадите.
Королева
Ручаюсь вам; о мне не беспокойтесь.
Я слышу, он идет – уйдите.
Полоний прячется за ковер.
Входит Гамлет.
Гамлет
Ну, матушка, скажите, что угодно?
Королева
Отец твой, Гамлет, оскорблен тобою.
Гамлет
Увы, отец мой вами оскорблен.
Королева
Ну, полно, сын, ты отвечаешь дерзко.
Гамлет
И, полно, матушка: вы говорите зло.
Королева
Что это значит, Гамлет?
Гамлет
Что такое?
Королева
Иль ты забыл меня?
Гамлет
О нет, клянусь вам Богом!
Царица вы, вы-деверя супруга,
И – если бы не так – моя вы мать.
Королева
Так пусть с тобой другие говорят.
Гамлет
Постой, садись: ты с места не сойдешь,
Пока я зеркала тебе не покажу,
В котором ты свою увидишь душу.
Королева
Что хочешь делать ты? Убить меня?
Эй, помогите!
Полоний (за ковром)
Помогите! Эй!
Гамлет
Как! Мышь?
Обнажает шпагу.
Мертва, мертва, держу червонец!
Прокалывает шпагою ковер.
Полоний(за ковром)
О, я убит!
Падает и умирает.
Королева
О горе! Что ты сделал?
Гамлет
Не знаю. Что? Король?
Вытаскивает Полония из-за ковра.
Королева
Какой кровавый необдуманный поступок!
Гамлет
Кровавый? Да, почти такой же гнусный,
Как короля-супруга умертвить
И вслед за тем с его венчаться братом.
Королева
Как короля убить?
Гамлет
Да, так сказал я.
(Полонию.)
Ты, жалкий, суетливый шут, прощай.
Тебя я высшим счел: возьми свой жребий!
Ты видишь, поспевать везде – опасно.
(Королеве.)
Да не ломай так рук, потише! Сядь!
Пусть лучше я твое сломаю сердце.
А я сломлю его, когда оно не вовсе
Преступным навыком закалено,
Когда для чувств оно еще доступно.
Королева
В чем простудилась я, что ты дерзаешь
Так грозно порицать?
Гамлет
Ты запятнала
Стыдливый цвет душевной чистоты:
Ты назвала изменой добродетель;
С чела любви ты розы сорвала,
И, вместо их невинной красоты,
Цветет болезнь; в твоих устах, о матерь,
Обет при брачном алтаре стал ложен,
Как клятва игрока! О, твой поступок
Исторг весь дух из брачного обряда,
В пустых словах излил всю сладость веры!
Горит чело небес, земли твердыня
При мрачной думе о твоих делах
Грустна, как в день перед судом последним.
Королева
О, горе мне! Какой поступок, Гамлет,
Так громко говорит, гремит так грозно?
Гамлет
Взгляни сюда: вот два изображенья,
Портреты двух родных по телу братьев,
Взгляни на этот – что за красота!
Чело Юпитера и кудри Аполлона,
И Марса взор, на страх врагам горящий:
В нем гордый вид посланника богов,
Когда на гор заоблачные выси
Слетает он с небес; в его чертах
Видна печать всех жителей Олимпа,
Чтоб мир признал, что он был человек:
То был твой муж. Теперь взгляни сюда!
Вот твой супруг: он, как сожженный колос,
Похитил жизнь у брата своего.
Есть очи у тебя? Могла ты бросить
Прекрасный луг нагорной вышины,
Чтобы гнилым питать себя болотом?
Есть очи у тебя? Нет, ты не можешь
Назвать любовь: в твои лета не пышет
Огонь в крови: она уже покорно
Ждет выводов ума. Но чей рассудок
Мог привести от этого к тому?
Ты чувств не лишена; иначе как
Могла бы страсть в твое закрасться тело?
Но это чувственность – она больна!
Тут не ошибся бы и сумасшедший.
Безумство чувственности не подавит
Так глубоко, чтоб в ней не оставалась
Хоть капля выбора: довольно капли,
Чтоб здесь избрать. Какой же черный демон
Толкнул тебя, играя в эти жмурки?
Глаза без рук, рука без глаз и слуха,
Здоровых чувств малейшая частица
Не промахнулася бы так жестоко!
Где ж твой румянец, стыд? Когда ты можешь,
Лукавый ад, гореть в костях матроны,
Так пусть, как воск, растопится стыдливость
Горячей юности в твоем огне!
Не восклицай «о стыд», когда взыграет
Младая кровь: и самый снег холодный
Горит, а разум волю соблазняет.
Королева
Умолкни, Гамлет! В глубь моей души
Ты обратил мой взор: я вижу пятна —
Их черный цвет впитался так глубоко,
Что их не смыть водами океана.
Гамлет
Ужель возможно жить на гнусном ложе,
Дыша грехом, сгнивать в его объятьях,
Любить и льстить в гнезде кровосмешенья?
Королева
О, замолчи! Слова твои, как нож,
Мне режут слух. Умолкни, милый Гамлет!
Гамлет
Убийца и злодей! Раб, недостойный
И сотой части прежнего супруга!
Король-паяц, укравший диадему
И тайно спрятавший ее в карман!
Король из тряпок и лоскутьев.
Входит Тень.
Спаси меня, закрой меня крылами,
Сонм небожителей святых!
Чего ты хочешь, образ благородный?
Королева
О горе мне! Что с ним? Он обезумел!
Гамлет
Ты не с укором ли явился к сыну,
За то, что он не внял минуте страсти
И грозного веленья не свершил?
Скажи!
Тень
Не позабудь! Мое явленье
Угасший замысел должно воспламенить.
Взгляни: над матерью витает ужас.
Стань между ней и тяжкою борьбою
Ее души; воображенье в слабых
Всего сильней. Заговори с ней, Гамлет!
Королева
О, что с тобою,
Что глаза вонзил в пустое место
И говоришь с пространством бестелесным?
В твоих очах душа сверкает дико;
Как спящий стан на звук тревоги бранной,
Встают власы на голове твоей!
О милый сын, залей огонь недуга
Росой терпения! Куда глядишь ты?
Гамлет
На него.
Смотри, как тускло взор его горит?
И камни поняли бы горький смысл
Его лица, его обиды тяжкой.
О, не гляди! Твой жалкий, грустный образ
Смягчит мое суровое решенье —
И я его не совершу. Быть может,
Слеза, не кровь, моею местью будет.
Королева
Скажи, кому ты это говоришь?
Гамлет
Ты ничего не видишь там, скажи?
Королева
Нет, ничего: но все, что там, я вижу.
Гамлет
И ничего не слышала?
Королева
Ни слова!
Гамлет
Взгляни, смотри, как тихо он уходит!
Отец мой, точно как живой. Смотри;
Вон, вон идет он; вот выходит в дверь.
Тень уходит.
Королева
То лишь мечта фантазии твоей.
Душа сильна в созданьях бестелесных,
Когда рассудок горем омрачен.
Гамлет
Ты говоришь: «Рассудок омрачен».
Мой пульс, как твой, играет в стройном такте;
Его мелодия здорова, как в твоем;
Мои слова не бред души безумной.
Угодно ли – я повторю их снова;
Безумие ж отпрянуло бы прочь.
Спасением души я заклинаю:
Не умягчай душевных ран, о матерь,
Бальзамом лести – будто говорит
Мое безумство, а не твой проступок.
Ты лишь слегка покроешь злую язву,
А яд невидимо вопьется внутрь.
Поведай Господу твои грехи;
Покайся в том, что совершила ты,
И отврати грядущее молитвой:
Не удобряй негодную траву,
Чтоб не росла она в избытке силы;
А мне – прости мою ты добродетель!
В наш злой, развратный век и добродетель
Должна просить прощенья у порока —
Да, ползать и молить, чтоб он позволил ей
Творить ему добро.
Королева
О Гамлет, Гамлет,
Ты надвое мне сердце растерзал!
Гамлет
Отбрось его худую половину,
Живи чиста с его чистейшей частью.
Прощай – усни, но не ложе дяди!
Пусть нет в тебе добра – по крайней мере
Набрось личину добрых дел. Привычка —
Чудовище: она, как черный дьявол,
Познанье зла в душе уничтожает;
Но здесь она есть ангел благодатный:
Свершенью добрых, благородных дел
Она дает удобную одежду,
Которую носить совсем легко.
Будь в эту ночь воздержною; потом
Воздержность будет для тебя все легче.
Привычка может изменить природу
И чудной силой навсегда смирить
Иль истребить врага. Прощай еще раз.
И если ты благословенья жаждешь,
Благослови меня!
(Полонию.)
Тебя, старик,
Тебя мне жаль! Судьбе угодно было,
Чтоб я тобой, а ты был мной наказан:
Она меня бичом твоим избрала.
За эту смерть ответ я дать сумею.
Я приберу его. Покойной ночи.
Я был жесток, но это от любви.
Зло сделано – но худшее нас ждет.
Еще два слова.
Королева
Что должна я делать?
Гамлет
Отнюдь не то, что я тебе сказал.
Пусть этот царь тебя на ложе неги
Заманит вновь, зовет своею милой
И треплет по щеке. За поцелуй нечистый,
За ласку проклятой руки – ты скажешь,
Что я притворствую, что я не сумасшедший.
Да, расскажи: оно не помешает.
Тебе ль, прекрасной, непорочной, умной,
Такие вещи скрыть от крокодила,
От жабы, от змеи? И кто их скрыл бы?
Нет, нет! Уму и тайне вопреки,
Открой силок – пусть птицы разлетятся,
А ты сама, как обезьяна в басне,
Попробуй испытать его устройство —
Он голову тебе свернет.
Королева
Поверь, когда слова – дыханье жизни,
То я мертва и нет во мне дыханья,
Чтоб тайну рассказать твою.
Гамлет
Я должен
Уехать в Англию: известно вам?
Королева
Я позабыла. Да – так решено.
Гамлет
Приказ готов, подписан, запечатан
И школьным поручен моим друзьям.
Я доверяю им как двум ехиднам.
Они должны дорогу мне очистить
Герольдами вести меня к измене —
Так пусть ведут. Забавно будет видеть,
Как инженер взлетит с своим снарядом.
Под их подкоп, когда я не обчелся,
Я подведу другой, аршином глубже,
И он взорвет их до луны. О, как отрадно
Столкнуть две силы на одном пути!
Теперь пора с собой взять эту ношу:
Я в ближний отнесу его покой.
Прощайте, матушка, покойной ночи.
Как стал он важен, молчалив и тих,
Глупец, всю жизнь болтавший без умолку!
Пойдем, ведь надобно ж с тобой покончить
Покойной ночи, матушка – прощайте!
Уходят в разные стороны, причем Гамлет уносит тело Полония.
Акт IV
Сцена I
Комната в замке.
Входят король, королева, Розенкранц и Гильденштерн.
Король(королеве)
В твоих глубоких вздохах
Сокрыт какой-то смысл; нам не мешает
Узнать его – так объяснись. Где сын твой?
Королева
Оставьте нас.
Розенкранц и Гильденштерн уходят.
Что видела я ночью!
Король
Как? Что, жена? Что делает Гамлет?
Королева
Свирепствует, как ураган на море:
В безумной ярости он вдруг услышал
Какой-то шорох за ковром – мгновенно
Он шпагу выхватил и с криком «мышь»,
Не видя, старика убил.
Король
Ужасно!
То было б и со мною – будь я там.
Его свобода угрожает всем:
Тебе, и мне, и всякому другому.
Кто даст ответ в таком кровавом деле?
На нас падет упрек, что мы безумца
От общества людей не удалили.
Но нас любовь к Гамлету ослепила:
Я не хотел понять, что нам полезно;
Я скрыл его, как гнусную болезнь,
От взоров всех – и яд впитался в тело
И отравил всю кровь. Куда пошел он?
Королева
Понес убитого. На этот раз
Его безумство оказалось чистым,
Как искра золота в простой руде.
Он слезы льет о том, что совершил.
Король
Пойдем, Гертруда.
Как скоро солнце горы озарит,
Он сядет на корабль. Мы всем искусством
И всем могуществом должны покрыть
И извинить его поступок гнусный.
Эй, Гильденштерн!
Розенкранц и Гильденштерн входят.
Друзья, возьмите в помощь
Себе кого-нибудь и поспешите…
В припадке бешенства Гамлет убил
Полония и утащил с собою
Из комнат матери. Сыщите принца,
Поговорите с ним словами ласки,
А труп велите отнести в часовню.
Прошу скорей!
Розенкранц и Гильденштерн уходят.
Пойдем, пойдем, Гертруда.
Мы созовем умнейших из друзей:
Откроем им, что сделать мы готовы
И что, к несчастию, совершено.
Так, может быть, шипение злословья,
Как выстрел пушечный, до верной цели
Несущее из края в край земли
Свой острый яд, промчится мимо нас
И ранит лишь неразделимый воздух.
Пойдем, пойдем! Моя душа
Борьбы и ужаса полна.
Уходят.
Сцена II
Другая комната в замке.
Входит Гамлет.
Гамлет. Надежно запрятан.
Розенкранц и Гильденштерн(за сценой). Гамлет! Принц Гамлет!
Гамлет. Тс! Что за шум! Кто зовет Гамлета? А, вот они!
Входят Розенкранц и Гильденштерн.
Розенкранц. Что вы сделали с трупом, принц?
Гамлет. Приобщил его к праху, которому он сродни.
Розенкранц
Скажите где, чтоб мы могли в часовню
Его отнесть.
Гамлет
О нет, не верьте!
Розенкранц
Чему не верить?
Гамлет. Чтобы я умел беречь вашу тайну, а свою нет. И кроме того – отвечать на вопросы губки. Что отвечать на это сыну короля?
Розенкранц. Вы меня принимаете за губку, принц?
Гамлет. Да, за губку, которая всасывает выражение лица, повеления и короля. И такие-то люди оказывают под конец королю самую лучшую: он держит их, как обезьяна лакомый кусочек, за щекою; прежде всех возьмет их в рот и после всех съест. Когда ему понадобится то, что ты всосал, ему стоит только подавить тебя – и ты опять сухая губка.
Розенкранц. Я не понимаю вас.
Гамлет. Очень рад: острое слово спит в ушах глупца.
Розенкранц. Принц, вы должны сказать нам, где труп, и идти с нами к его величеству.
Гамлет. Труп у короля, однако же короля нет при трупе. Король есть нечто…
Гильденштерн. Нечто?
Гамлет. Или ничто. Пойдем к нему.
Уходят.
Сцена III
Другая комната в замке.
Входит король со свитою.
Король
Я труп и принца отыскать велел.
О, как опасно, что его свобода
Неограниченна! Но я не смею
С ним поступить по строгости законов:
Он так любим бессмысленной толпой,
Любящей взорами, а не рассудком.
А если любят так – перед глазами
Одно страдание, а не вина.
Чтоб сгладить все, внезапная поездка
Должна плодом расчета показаться.
Одно отчаянное средство может
Болезнь отчаянную излечить.
Входит Розенкранц.
Король
Ну, что?
Розенкранц
Куда он мертвого запрятал,
Никак не удалось нам допытаться.
Король
А где он сам?
Розенкранц
Недалеко отсюда,
Со стражею, ждет ваших приказаний.
Король
Приведите его сюда.
Розенкранц
Гильденштерн, введите принца.
Входят Гамлет и Гильденштерн.
Король
Ну, Гамлет, где Полоний?
Гамлет
За ужином.
Король
За ужином?
Гамлет. Только не он кушает, а его кушают! Конгресс политических червей только что за него принялся. А что касается съестного, так этакой червячишка – единственный монарх. Мы откармливаем животных, чтобы откормить себя, а себя – для червей. Жирный король и тощий бедняк-только различные кушанья, два блюда для одного стола. Этим все кончается.
Король. Увы!
Гамлет. Дело возможное – удить червяком, который ел короля, и скушать потом рыбу, проглотившую червяка.
Король. Что ты хочешь этим сказать?
Гамлет. Я хочу только показать вам, как король может прогуляться по пищеварительным органам нищего.
Король. Где Полоний?
Гамлет. На небесах. Пошлите справиться; если же ваш посланный не найдет его там, ищите сами в другом месте. Однако же, уверяю вас, если вы не отыщете его в продолжение месяца, так он сам скажется вашему носу на лестнице, что ведет в галерею.
Король(свите). Ступайте, ищите его там!
Гамлет. Он вас подождет.
Некоторые из свиты уходят.
Король
Я столько ж беспокоюсь, как жалею
О безопасности твоей, мой Гамлет,
О том, что сделал ты: ты должен быстро,
Как молния, отсюда удалиться.
Готовься в путь! Корабль уже готов,
Матросы ждут, попутный ветер веет.
Все в Англию бежать тебе велит.
Гамлет
Что – в Англию?
Король
Да, Гамлет.
Гамлет
Хорошо.
Король
Да, точно так, когда бы мог ты видеть
Мои намеренья.
Гамлет
Я вижу херувима,
Который видит их.
Однако идем? В Англию! Счастливо оставаться, любезнейшая матушка.
Король. Твой любящий отец, Гамлет.
Гамлет. Моя мать. Отец и мать – муж и жена; муж и жена – одно тело, следовательно – счастливо оставаться, матушка. Идем в Англию!
Король
Ступайте по пятам за ним; скорее
Старайтесь заманить его на борт.
Не медлите: он ночью должен в путь
Отправиться. Что нужно для дороги,
Все сделано. Прошу вас, поспешите!
Розенкранц и Гильденштерн уходят
О Англия, когда ты дорожишь
Моей любовью (власть моя научит
Тебя ценить ее: еще свежа
Мечом датчан нанесенная рана,
И ты покорствуешь беспрекословно),
Ты не посмеешь пренебречь указом
Властителя: ты умертвишь Гамлета
Немедленно. О, умертви его!
Он, словно яд, свирепствует во мне.
Ты исцелишь меня! Пока он жив,
И в самом счастии лишен я наслажденья.
Уходит.
Сцена IV
Равнина в Дании.
Входят Фортинбрас, полковник и войско.
Фортинбрас
Полковник, передайте мой поклон
Монарху Дании и доложите,
Что Фортинбрас желает получить
Проводников для перехода войска
Через владения датчан.
Вы знаете, где нас найти. Когда угодно
Его величеству со мной поговорить,
Я лично выполню мой долг. Скажите так.
Полковник
Исполню, принц.
Фортинбрас
Вперед! Не торопиться!
Фортинбрас и войско уходят.
Входят Гамлет, Розенкранц, Гильденштерн и другие.
Гамлет
Мой друг, что это за войска?
Полковник
Норвежцы.
Гамлет
Куда назначены?
Полковник
На поляков.
Гамлет
А кто ведет их?
Полковник
Фортинбрас, племянник
Маститого норвежского монарха.
Гамлет
Вся Польша вашего похода цель
Или одно из пограничных мест?
Полковник
Сказать вам истину без прибавленья,
Так мы идем завоевать местечко,
Которое не даст нам ничего,
За исключеньем своего названья.
Я за него не дал бы трех червонцев,
Да больше и не даст оно дохода
Ни нам, ни Польше, если б и продали.
Гамлет
Так поляки и защищать его не будут.
Полковник
О нет, они его уж укрепили.
Гамлет
Две тысячи солдат и двадцать тысяч
Червонцев не решат ничтожный спор!
Вот язва благоденствия и мира:
Она горит внутри, когда снаружи
Причины к смерти нет. Благодарю вас.
Полковник
Бог да хранит вас.
Уходит.
Розенкранц
Принц, угодно вам
Идти?
Гамлет
Я тотчас буду к вам, идите.
Розенкранц и прочие уходят.
Как все винит меня! Малейший случай
Мне говорит: проснись, ленивый мститель;
Что человек, когда свое все благо
Он полагает в сне? Он зверь – и только.
Кто создал нас с такою силой мысли,
Что в прошлое и в будущность глядим,
Тот, верно, в нас богоподобный разум
Вселил не с тем, чтоб он без всякой пользы
Истлел в душе. Слепое ль то забвенье
Или желание узнать конец
Со всей подробностью? О, в этой мысли,
Как разложить ее, на часть ума
Три части трусости. Не понимаю,
Зачем живу, чтоб только говорить:
«Свершай, свершай», когда во мне для дела
И сила есть, и средства, и желанье!
Меня зовут великие примеры,
Великие, как мир. Вот это войско
И юный вождь, принц нежный и цветущий:
Его душа горит желаньем славы,
Лицом к лицу он встретился с безвестным
Исходом битв, и оболочку духа
Он предал смерти, счастью и мечам
Из-за яичной скорлупы. Велик
Тот истинно, кто без великой цели
Не восстает, но бьется за песчинку,
Когда задета честь. Каков же я,
Когда меня ни матери бесчестье,
Ни смерть отца, ни доводы рассудка,
Ни кровь родства не могут пробудить?
Гляжу с стыдом, как двадцать тысяч войска
Идут на смерть и за виденье славы
В гробах, как в лагере, уснут. За что?
За клок земли, где даже нет и места
Сражаться всем, где для одних убитых
Нельзя довольно накопать могил.
Отныне мысль проникнута будь кровью
Иль будь ничто!
Уходит.
Сцена V
Эльсинор. Комната в замке.
Входят королева, Горацио и придворный.
Королева
Я не хочу с ней говорить.
Придворный
Она
Вас просит так тепло и неотступно,
Что вам нельзя о ней не пожалеть.
Королева
Чего же надо ей?
Придворный
Она мечтает
Все про отца, все говорит, что слышно,
Как дурен свет, бьет в грудь себя и стонет;
Малейший вздор готов ее встревожить;
В ее словах нет половины смысла,
Все дико в них – они пустые звуки,
Но их безобразность на заключенья
Наводит ум того, кто им внимает.
Из этих слов с догадкою слагаешь
Какой-то смысл, сокрытый в этих минах,
В движенье рук, в качанье головы;
Невольно думаешь, что много злого
Тут кроется, хотя ничто не ясно.
Горацио
Вам не мешало б с ней поговорить:
Она легко к опасным заключеньям
Умы строптивых приведет.
Королева
Впусти ее.
Горацио уходит.
Больной душе моей малейший случай
Является предвестником несчастья.
Грех боязлив: страшась везде измены,
Он сам себе невольно изменяет.
Горацио возвращается с Офелией.
Офелия. Где прекрасная королева Дании?
Королева. Что с тобою, Офелия?
Офелия(поет)
Где же милый твой, девица?
Он пошел к святым местам
Босиком и в власянице —
Скоро ль будет снова к нам?
Королева. К чему эта песня, милая Офелия?
Офелия. Что вы говорите? Нет, пожалуйста, послушайте. (Поет.)
Будь покойна: схоронили —
Не воротится домой!
Вечный домик осенили
Крест и камень гробовой.
Королева. Однако же, Офелия…
Офелия. Пожалуйста, слушайте. (Поет.)
Как прекрасен был твой милый…
Входит король.
Королева
Ах, смотри, друг мой!
Офелия(поет)
В белом саване в цветах!
Как вокруг его могилы
Все стояли мы в слезах!
Король. Что с тобою, милая Офелия?
Офелия. Благодарю вас, ничего. Говорят, сова была дочь хлебника. Боже мой! Мы знаем, что мы, да не знаем, что с нами будет. Хлеб-соль вам!
Офелия. Полно об этом говорить; но если вас спросят, что это значит, так отвечайте. (Поет.)
Занялась уже денница,
Валентинов день настал,
Под окном стоит девица:
«Спишь ли, милый, или встал?»
Он услышал, встрепенулся,
Быстро двери отворил,
С нею в комнату вернулся,
Но не деву отпустил.
Король. Милая Офелия.
Офелия. Право, обижаться нечего, а я сейчас кончу. (Поет.)
Пресвятая! как безбожно
Клятву верности забыть!
Ах, мужчине только можно
Полюбить и разлюбить!
«Ты хотел на мне жениться», —
Говорит ему она.
Он отвечает:
«Позабыл! Хоть побожиться,
В этом не моя вина».
Король. Как давно она в этом положении?
Офелия. Надеюсь, все пойдет хорошо. Надо быть терпеливым, а невольно плачется, как подумаешь, что они положили его в холодную землю. Брат мой должен все узнать. Спасибо вам за совет. Подать мою карету! Покойной ночи, прекрасные дамы, покойной ночи!
Уходит.
Король
Ступай вслед, Горацио, за нею
И охраняй, пожалуйста, ее.
Горацио уходит.
О, это яд глубокой скорби сердца!
Всему причиной смерть отца, Гертруда,
Невзгоды, собираясь на ловитву,
Не крадутся отдельно, как шпионы,
Но в тесно сомкнутых идут рядах.
Отец ее убит, твой сын уехал,
Виновник справедливого изгнанья;
Народ погряз в догадках, в мрачных думах
О быстрой смерти честного министра…
Как опрометчиво мы поступили,
Похоронив его так втихомолку!
Офелия, бедняжечка, в раздоре
Сама с собой и с разумом прекрасным,
А без него мы звери иль картины.
Но наконец, что хуже всех событий,
Лаэрт, из Франции вернувшись втайне,
Питает дух угрюмый изумленьем
И скрылся в облаках; нет недостатка
В наушниках, чтоб заразить его
Рассказом ядовитым об убийстве,
Причем они, за недостатком знанья,
Конечно, нас без страха обвинят.
Вот что меня, о милая Гертруда,
Как градом пуль изранило насмерть.
Шум за сценой.
Королева
О боже, что за шум?
Входит придворный.
Король
Сюда!
Где гвардия? Пусть защищают дверь.
Что сделалось?
Придворный
Спасайтесь, государь!
Сам океан, сломив брегов ограду,
На гладь лугов не ринулся б сильней,
Чем молодой Лаэрт с толпою черни
На ваших слуг. Народ провозглашает
Лаэрта королем, как будто мир
Едва лишь создан, и забыта древность,
И нет обычаев – опоры слов.
Они кричат: «Мы изберем Лаэрта!
Лаэрт, будь королем!» Уста и шапки
До облаков возносят дикий вопль:
«Лаэрт, будь королем! Лаэрт – король!»
Королева
Как весело залаяли, напав
На ложный след! Ошиблись, псы-датчане!
Шум за сценой.
Король
Дверь сломана.
Входит Лаэрт вооруженный, за ним датчане.
Лаэрт
Где он – где, где король?
Вы, господа, останьтесь за порогом.
Датчане
Впустите нас с собой!
Лаэрт
Нет, нет, прошу вас.
Датчане
Пожалуй, мы уйдем.
Они уходят.
Лаэрт
Благодарю.
Загородите дверь. Король презренный,
Отдай мне моего отца!
Королева
О, успокойся,
Лаэрт мой добрый!
Лаэрт
Гран спокойной крови
Изобличит во мне дитя порока,
Навек стыдом покроет честь отца,
Клеймом разврата запятнает мать!
Король
К чему твое гигантское восстанье?
(Гертруде.)
Оставь его; не бойся за меня.
Вкруг короля такая дышит святость,
Что, встретясь с ним, измена забывает
Свой черный замысел. Скажи, Лаэрт,
Чем распален ты так? Оставь, Гертруда!
Ну, говори, Лаэрт.
Лаэрт
Где мой отец?
Король
Убит, Лаэрт!
Королева
Но не его рукою.
Король
Пусть надает мне досыта вопросов.
Лаэрт
Как он погиб? О, я не допущу
Себя дурачить! В ад – вассала верность!
Пусть сатана возьмет мои все клятвы!
Смиренье, совесть – в глубочайший тартар!
Я вечному проклятию смеюсь,
Так далеко зашел я; оба мира
Зову на бой, и будь со мной что будет!
Я одного хочу – кровавой мести
За смерть отца.
Король
И кто же помешает?
Лаэрт
Одна моя, а не вселенной воля!
Я с средствами ничтожными сумею
Свершить великое.
Король
Лаэрт, послушай:
Ты хочешь знать, как умер твой отец?
Скажи же мне: неужели на мщенье
Обрек ты всех, врагов, как и друзей?
Лаэрт
Одних врагов.
Король
И хочешь ты узнать их?
Лаэрт
О, я друзей приму в мои объятья;
Как пеликан, я их своею кровью
Готов питать.
Король
Теперь ты говоришь
Как добрый сын, как дворянин прямой.
Что я не виноват в его убийстве
И истинно, глубоко огорчен —
Ты это все увидишь так же ясно,
Как око свет дневной.
Датчане(за сценой)
Впустить ее!
Лаэрт
Что это? Что за шум?
Входит Офелия, странно убранная травами и цветами.
О пламень, иссуши мой мозг; сожги,
Слеза горючая, моих очей кристаллы!
Клянусь творцом, мне за твое безумство
Заплатят на весах так, что на землю
Падет моя наполненная чаша.
О роза майская! Офелия! Сестра!
Дитя невинное! О боже мой!
Неужели ум девицы молодой
Не крепче жизни старика седого?
О, как в любви природа утонченна!
Свой лучший дар, рассудок драгоценный,
Она ее заставила отдать
Тому, кого однажды полюбила.
Офелия (поет)
С лицом непокрытым лежал он в гробу:
Его опустили в могилу;
По нем не одну проронили слезу…
Прощай, мой голубок!
Лаэрт
Имей ты ум и проповедуй мщенье,
Так глубоко не тронула б ты нас!
Офелия. Вам надо петь: «в могилу, в могилу, зовите в могилу его!» А как идет этот напев к шуму колеса на самопрялке! Ведь это управитель соблазнил дочь своего господина.
Лаэрт. Этот вздор значительнее смысла.
Офелия. Вот незабудки – это на память: не забывай меня, милый друг! А вот повилика – она означает верность.
Лаэрт. Поучение среди безумства; помянуты любовь и верность.
Офелия(королю). Вот вам – хмель и васильки. (Королеве.) Вам – полынь; она горька, как горько бывает раскаяние. Вот – нетронь-меня. Я хотела дать и фиалок, да все они завяли, когда умер отец мой. Говорят, он тихо скончался. (Поет.)
Добрый молодой Роберт,
Радость светлая моя…
Лаэрт
Тоску и грусть, страданья, самый ад —
Все в красоту она преобразила.
Офелия(поет)
Так не придет он к нам опять?
Его нам больше не видать?
Его уж нет, его уж нет!
Как опустел вдруг белый свет:
Он не придет уж к нам опять!
Его волос пушистых лен
Весенним снегом убелен.
Но что печаль? Моей слезе
Не возвратить его земле!
Будь в небесах превознесен!
Так же, как и все христиане! Вот моя молитва. Счастливо оставаться.
Уходит.
Лаэрт
Вы это видите ль? О Боже!
Король
Да, Лаэрт.
С твоей тоской я должен объясниться;
Не отрицай мои права. Иди,
Сбери умнейших из твоих друзей —
И пусть они рассудят между нами.
Когда найдут, что стороной иль прямо
Я виноват, я отдаю корону,
Престол и жизнь – все, что моим зовется,
В вознаграждение тебе; но если нет —
Довольствуйся нас подарить терпеньем:
С твоей душой соединясь на мщенье,
Мы возвратим ей мир.
Лаэрт
Да будет так!
Род самой смерти, тайна похорон,
Отсутствие меча с гербом на гробе
И торжества в свершении обряда —
Все это громко, как небесный гром
Гремя, велит мне требовать отчета.
Король
Тебе дадут его – и меч возмездья
Пусть на убийцу упадет. Пойдем со мною!
Уходят.
Сцена VI
Другая комната в замке.
Входят Горацио и слуга.
Горацио
Кто хочет говорить со мной?
Слуга
Матросы:
У них есть письма к вам.
Горацио
Впусти их.
Слуга уходит.
Не знаю, кто б во всей вселенной
Мог мне поклон прислать, когда не Гамлет.
Входят матросы.
1-й матрос. Бог помощь.
Горацио. Спасибо.
1-й матрос. Вот к вам письмо от посланника, ехавшего в Англию, если вы Горацио, как мне сказали.
Горацио(читает). «Горацио! Когда ты просмотришь этот листок, доставь матросам доступ к королю: у них есть к нему письма. Мы и двух дней еще не были на море, как сильный корсар вздумал за нами поохотиться. Наш корабль шел не довольно быстро, и нам пришлось поневоле быть храбрыми. Во время схватки я взошел на корсарский фрегат, но в то же мгновение они отчалили от нашего корабля, и я один попался в плен. Они обошлись со мною как благородные мошенники. Впрочем, они хорошо знали, что делают; должно отплатить им тем же. Постарайся доставить королю посланные письма и поспеши ко мне, как бы бежал от смерти. Я скажу тебе на ушко слова, которые тебя оглушат, а они все еще слишком легки в сравнении с их содержанием. Матросы приведут тебя ко мне. Розенкранц и Гильденштерн продолжают свое путешествие в Англию. О них есть много чего рассказать. Прощай. Вечно твой Гамлет».
(Матросам.)
Пойдем: вы отдадите ваши письма
И тем скорей, что надо вам со мною
Идти к тому, кто вам вручил их.
Уходят.
Сцена VII
Другая комната в замке.
Входят король и Лаэрт.
Король
Теперь, Лаэрт, ты принужден сознаться,
Что я не виноват; меня как друга
Ты должен в сердце заключить: ты слышал,
Что тот, кто твоего отца убил,
И на мою отваживался жизнь.
Лаэрт
Да, это ясно. Но скажите мне,
Зачем же вы не прекратили силой
Таких злодейств? Величие престола,
Рассудок, ваш покой – все, наконец,
Хотело этого.
Король
По двум причинам.
Тебе они покажутся пустыми,
Но для меня они довольно сильны.
Гертруда, мать его, живет и дышит
Почти лишь им одним. Что до меня,
Я с ней сроднился телом и душой
И, как звезда в своей горит лишь сфере,
Так я угас бы без нее. Другая
Причина, что я скрыл его проступок, —
Народа сильная к нему любовь.
Она с него смывает все пороки
И из цепей творит благодеянья.
Моя стрела легка в такую бурю:
Ее вонзил бы ураган в меня,
А не в него.
Лаэрт
А я отца утратил;
Сестра ж во тьме безумства безнадежной,
Она, чья красота и добродетель —
Когда погибшее позволено хвалить —
Не знала равного. Но погоди:
Час мщения придет!
Король
Однако ж это
Тебя покоя не должно лишать.
Не почитай меня довольно слабым,
Чтоб я опасность допустил схватить
Меня за бороду и счел бы это шуткой.
Ты в скорости, Лаэрт, услышишь больше.
Я твоего отца любил, но также
Мы любим и самих себя. Надеюся,
Из этого ты можешь заключить…
Входит вестник.
Что нового?
Вестник
От Гамлета письмо:
Вот к вам одно, другое – к королеве.
Король
От Гамлета? Но кто же их принес?
Вестник
Матросы, государь, как мне сказали.
Я не видал их: эти письма отдал
Мне Клавдио; он взял их у матросов.
Король
Лаэрт, послушай, что в письме.
(Вестнику.)
Оставь нас.
Вестник уходит.
(Читает.) «Великомощный, знайте, что я нагой высажен на берега ваших владений. Завтра я попрошу позволения явиться пред ваши королевские очи, чтоб рассказать вам, испросив наперед прощение, причину моего внезапного и чудесного возвращения».
Как? Это что? Ужели все вернулись?
Иль это все не больше, как обман?
Лаэрт
Рука знакома вам?
Король
Да, почерк принца.
«Нагой», а здесь прибавлено: «один».
Не можешь ли, Лаэрт, помочь советом?
Лаэрт
Мне все загадочно. Но пусть придет:
Он вылечит болезнь моей души;
Его в глаза я назову убийцей.
Король
О, если так, Лаэрт, но полно, так ли?
Да, иначе не может быть. Ты хочешь
Принять совет мой?
Лаэрт
Государь, хочу,
Когда на мир меня он не преклонит.
Король
Он мир душевный возвратит тебе.
Ведь он, приехавши, забудет думать,
Что должно вновь отправиться в дорогу.
Тогда его склоню я на поступок,
Давно обдуманный в моем уме, —
И он погиб. Вокруг его могилы
И ветер подозренья не дохнет;
Да мать сама все случаю припишет.
Лаэрт
Я вам последую – и тем скорее,
Когда меня орудьем вы избрали.
Король
Ты угадал. С тех пор как ты уехал,
Тебя не раз хвалили за искусство,
В котором ты, как говорят, велик;
При том бывал и он – и ни один
Из всех даров твоих не возбуждал
В нем столько зависти, как этот дар,
По-моему последний.
Лаэрт
Что за дар?
Король
На шляпе юности пустой цветок,
Но также нужный; легкая одежда
Прилична юноше, как шуба старику;
Тем – красота, другим здоровье нужно.
Здесь был, два месяца тому назад,
Один нормандец. Я французов знаю:
Сам был в походе против них и видел,
Что на коне французы молодцы.
Но это был как будто чародей.
К седлу, казалось, он прирос и лошадь
К таким чудесным принуждал движеньям,
Что он и конь его как будто были
Одно творение. Его искусство
Так превзошло мое воображенье,
Что я его скачков и оборотов
Постичь не в силах.
Лаэрт
Он нормандец?
Король
Да.
Лаэрт
Ламор, клянусь в том жизнью!
Король
Точно, он.
Лаэрт
Он мне знаком: бесценный перл народа!
Король
Рассказывая часто о тебе,
Он горячо хвалил свое искусство
Владеть мечом, в особенности шпагой,
И восклицал: «Вы б увидали чудо,
Когда б ему нашелся в битве равный».
Он клялся, что бойцы его отчизны
Теряли глаз, и силу, и проворство,
Сходясь с тобою. Эти похвалы
Яд зависти у Гамлета развили,
И он желал, чтоб только ты скорее
Приехал к нам, чтобы с тобой сразиться.
Из этого…
Лаэрт
Ну, что ж из этого?
Король
Отец твой дорог был тебе, Лаэрт,
Иль ты-как скорбь на мертвом полотне,
Лицо без сердца?
Лаэрт
Но к чему вопрос?
Король
Не потому, чтоб я питал сомненье
В твоей любви к покойному отцу;
Но знаю я – любовь рождает время,
А время, говорят пример и опыт,
Ее огонь и искры умеряет.
Средь пламени любви горит светильня:
Ее нагар уничтожает блеск.
Ничто не остается вечно годным:
Избыток сил уничтожает жизнь.
Когда ты что-нибудь готов свершить,
Свершай, пока на то согласна воля.
Она изменчива, ослабнуть ей легко,
Легко уснуть от тысячи советов,
Упасть от случая иль сильных рук.
И что ж тогда родит твоя готовность?
Бесплодный вздох, вредящий облегченьем.
Но к делу! Гамлет будет здесь; тогда
На что решишься ты, чтоб не словами,
А делом доказать любовь к отцу?
Лаэрт
Я в храм пойду за ним, чтоб отомстить!
Король
Конечно, храм убийце не защита,
И мщенье не должно иметь границ;
Но если б ты убить его решился,
Так будь же дома. Гамлет, возвратясь,
Услышит тотчас о твоем приезде.
Мы станем выхвалять твое искусство,
Удвоим похвалы нормандца, – словом,
Мы вас сведем, устроим поединок.
Прямой, беспечный, чуждый подозренья,
Рапир осматривать не станет он,
И ты легко, с уловкой небольшою,
Возьмешь рапиру с острым лезвием
И добрым наградишь его ударом
За смерть отца.
Лаэрт
Я награжу его:
Я шпаги острие намажу ядом.
Он куплен мной у продавца лекарств
И так силен, что, если омоченный
В его состав коснется крови ножик,
К спасенью средства нет: во всей подлунной
Такой целебной не растет травы,
Которая могла б спасти от смерти
Того, кто ранен им. В таком-то яде
Я шпагу омочу; едва коснувшись,
Она убьет его.
Король
Обдумаем же дальше,
Какие средства приведут нас к цели.
Когда мы плохо разыграем роли
И сквозь игру проглянет наша мысль,
Так лучше бы не начинать. Нам должно
Затем иметь в запасе план другой:
Пропал один, так выручил другой.
Сообразим: заклад о вашей силе
И ловкости предложим мы… Нашел!
Когда в бою томить вас станет жажда —
Ты выпадай нарочно с большим жаром —
И Гамлет спросит пить, я приготовлю
Ему питье; пусть лишь омочит губы —
И он погиб, хотя бы от удара
Клинка смертельного и был спасен.
Но тише! Что за шум?
Входит королева.
Ну что, Гертруда?
Королева
За горем горе мчится по пятам:
Твоя сестра, Офелья, – утонула.
Лаэрт
Как, утонула? Где? Творец небесный!
Королева
Там ива есть: она, склонивши ветви,
Глядится в зеркале кристальных вод.
В ее тени плела она гирлянды
Из лилий, роз, фиалок и жасмина.
Венки цветущие на ветвях ивы
Желая разместить, она взобралась
На дерево; вдруг ветвь под ней сломалась
И в воды плачущие пали с нею
Гирлянды и цветы. Ее одежда,
Широко расстилаясь по волнам,
Несла ее с минуту, как сирену.
Несчастная, беды не постигая,
Плыла и пела, пела и плыла,
Как существо, рожденное в волнах.
Но это не могло продлиться долго:
Одежда смокла – и пошла ко дну.
Умолкли жизнь и нежные напевы!
Лаэрт
Так умерла она?
Королева
Да, умерла!
Лаэрт
Тебя, сестра, вода лишила жизни —
К чему ж моим слезам еще катиться?
А все бегут, все на глазах: природа
Берет свое, что стыд ни говори.
Но пусть бегут – потом я снова муж.
Прощайте, государь. Во мне есть много
Слов пламенных – и вспыхнули б они,
Когда бы глупость та их не гасила.
Уходит.
Король
Пойдем за ним. С каким трудом, Гертруда,
Я гнев в нем усмирил! И что же? Снова
Готов он вспыхнуть. О, пойдем, пойдем!
Уходят.
Акт V
Сцена I
Кладбище.
Входят два могильщика с заступами и другими принадлежностями.
1-й могильщик. А что, ее по-христиански будут хоронить? Ведь она самовольно искала спасения.
2-й могильщик. Говорят тебе, по-христиански. Копай же проворней могилу! Было следствие, и решили похоронить ее как христианку.
1-й могильщик. Да как же это, если она утопилась не для своей защиты?
2-й могильщик. Выходит так.
1-й могильщик. Нет, дудки! Верно, это случилось se offendendo. Ведь вот в чем дело; коли я топлюсь, так, значит, лезу в воду; а полез, так хотел утопиться. Стало быть, она утопилась-то не сдуру.
2-й могильщик. Не то ты говоришь.
1-й могильщик. Погоди. Вот вода, да; а вот человек. Ну, идет он в воду и топится, так что ж? Вольно топиться, вольно нет, а все-таки пропал. Слышь ты? А как вода-то к нему приступит да зальет, так ведь он не сам утопился. Стало, кто не наложит на себя рук, тот и жизни не укоротил.
2-й могильщик. И в законе так сказано?
1-й могильщик. И в законе так.
2-й могильщик. А сказать правду? Не будь она дворянка, так не хоронили бы ее по-христиански.
1-й могильщик. Твоя правда; да то-то и горе: знатным господам и вешаться, и топиться сподручнее. Ну-тка за заступы! Садовники да могильщики самые старинные дворяне: Адамово ремесло!
2-й могильщик. А Адам был дворянин?
1-й могильщик. Еще бы!
2-й могильщик. Полно.
1-й могильщик. Ей-ей так. Я задам тебе еще один вопрос, и если ты не ответишь, так сознайся, что ты…
2-й могильщик. Задавай.
1-й могильщик. Кто строит прочнее каменщика, корабельщика и плотника?
2-й могильщик. Висельщик. Виселица переживает всех своих жильцов.
1-й могильщик. Недурно. Виселица делает добро, да как? Она делает добро тем, кто сам худо поступает. А ты ведь худо сделал, сказавши, что она состроена прочнее церкви; так выходит, виселица сделала бы тебе добро. Отвечай еще раз.
2-й могильщик. Кто строит прочнее каменщика, корабельщика и плотника?
1-й могильщик. Да, отвечай – и баста.
2-й могильщик. А вот же знаю.
1-й могильщик. Ну?
2-й могильщик. Нет, не знаю.
Гамлет и Горацио показываются вдали.
1-й могильщик. Не ломай башки. Осел не побежит, хоть убей его; а если кто опять задаст тебе этот вопрос, так отвечай: могильщик. Его дома стоят до Страшного суда. Сходи-ка в питейный да принеси кварту.
2-й могильщик уходит.
1-й могильщик(копая, поет.)
Что я был за славный малый:
Волочился во всю мочь —
И как весело, бывало,
Проходили день и ночь.
Гамлет. Неужели он не чувствует, чем занят! Копает могилу и поет.
Горацио. Привычка сделала его равнодушным.
Гамлет. Так обыкновенно бывает: чем меньше рука работает, тем нежнее у нее чувство.
1-й могильщик(поет)
Но пришла колдунья-старость,
Заморозила всю кровь:
Прочь прогнавши смех и шалость,
Как рукой сняла любовь.
Выбрасывает череп.
Гамлет. В этом черепе был когда-то язык, и он мог петь, а этот бездельник швырнул его оземь, точно челюсть Каина, первого убийцы. Может быть, это была голова политика, мечтавшего перехитрить самого Господа Бога, а этот осел перехитрил его теперь – не так ли?
Горацио. Дело возможное.
Гамлет. Или придворного, которому ничего не стоило говорить: «Доброго утра, ваше высочество! Позвольте пожелать вам всевозможного счастья!» Он мог быть черепом господина такого-то, который хвалил лошадь господина такого-то, потому что ему хотелось получить ее в подарок, – не так ли?
Горацио. Все может быть, принц.
Гамлет. И вот он стал достояньем господ червей, сгнил, и челюсти его сносят удары от заступа могильщика. Превращение не дурно: жаль только, что мы не знаем искусства подсмотреть его. Неужели питание и воспитание этих костей стоило так мало, что ими можно играть в кегли? Мои собственные болят, когда подумаю об этом.
1-й могильщик (поет)
Что же? Факел погребальный,
Из шести досок ларец,
Саван, крест да хор печальный —
Вот и песенки конец.
Выбрасывает другой череп.
Гамлет. Вот еще один. Почему не быть ему черепом приказного? Где теперь его кляузы, ябедничества, крючки, взятки? Зачем терпит он толчки этого грубияна и не грозится подать на него жалобу о побоях? Гм! Этот молодец был, может статься, в свое время ловким прожектером, скупал и продавал имения. А где теперь его крепости, векселя и проценты? Неужели всеми купчими купил он только клочок земли, который могут покрыть пара документов? Все его крепостные записи едва ли поместились бы в этом ящике, а самому владельцу досталось не больше пространства – а?
Горацио. Не более, принц?
Гамлет. Пергамент делается из бараньей кожи?
Горацио. Да и из телячьей.
Гамлет. Телята же и бараны те, кто полагается на пергамент. Заговорю с этим молодцом. Эй, чья эта могила?
1-й могильщик. Моя, сударь. (Поет.)
Саван, крест да хор печальный
Вот и песенки конец.
Гамлет. Конечно, твоя, потому что ты в ней.
1-й могильщик. Вы не в ней, значит, она и не ваша; а вот я, хотя и не лежу в ней, а она моя.
Гамлет. Ты лжешь, говоря, что она твоя; могилы роют для мертвых, а не для живых. Что за человек будет похоронен в ней?
1-й могильщик. Никакой.
Гамлет. Ну так женщина?
1-й могильщик. И не женщина.
Гамлет. Кто же наконец?
1-й могильщик. То, что было некогда женщиной: теперь она скончалась – спаси Господи ее душу!
Гамлет. Каков смельчак! С ним надо говорить осторожнее: он загоняет словами как раз. Наш век, Горацио, заметил я, так помешан на остротах, что все острят: и крестьянин, и писатель; только первый обыкновенно удачнее. Как давно ты могильщиком?
1-й могильщик. Из всех дней в году я поступил в могильщики именно в тот день, когда покойный король Гамлет победил Фортинбраса.
Гамлет. А давно это?
1-й могильщик. Будто вы не знаете? Всякий дурак это знает. В тот же день родился Гамлет, что сошел с ума и отправлен в Англию.
Гамлет. Право? Зачем он туда отправлен?
1-й могильщик. Затем, что рехнулся. Там, вишь ты, поумнеет; а впрочем, хоть и нет, так в Англии это не беда.
Гамлет. Отчего?
1-й могильщик. Там не заметят: там все такие ж полоумные.
Гамлет. Отчего же сошел он с ума?
1-й могильщик. Да говорят, как-то чудно.
Гамлет. Как чудно?
1-й могильщик. Да будто бы оттого, что помешался.
Гамлет. На чем же он помешался?
1-й могильщик. Да на датской земле. Вот уж тридцать лет, как я здесь могильщиком.
Гамлет. Долго ли может пролежать человек в земле, не сгнивши?
1-й могильщик. Если не сгнил заживо – а нынче это случается частенько, – так продержится лет восемь или девять. Кожевник девять лет.
Гамлет. Отчего же он держится дольше других?
1-й могильщик. Эх, сударь, его работа так выделывает его кожу, что она долго не пропускает воды; а вода куда скоро уничтожает негодные трупы. Вот этот череп двадцать три года пролежал в земле.
Гамлет. Чей он?
1-й могильщик. Безмозглого дурака. Как вы думаете, чей?
Гамлет. Не знаю.
1-й могильщик. Провал бы его побрал, мошенника! Он вылил мне раз на голову целую бутылку рейнвейна. Это череп Йорика, что был шутом у короля.
Гамлет. Этот?
Берет череп.
1-й могильщик. Этот самый.
Гамлет. Бедный Йорик! Я знал его, Горацио: это был человек с бесконечным юмором и дивною фантазиею. Тысячу раз носил он меня на плечах, а теперь… Как отталкивают мое воображение эти останки! Мне почти дурно. Тут были уста – я целовал их так часто. Где теперь твои шутки, твои ужимки? Где песни, молнии острот, от которых все пирующие хохотали до упаду? Кто сострит теперь над твоею же костяной улыбкой? Все пропало. Ступай-ка теперь в будуар знатной дамы и скажи ей – пусть она хоть на палец наложит румян, а все-таки лицо ее будет, наконец, таким же. Заставь ее посмеяться этому. Сделай милость, Горацио, скажи мне только это.
Горацио. Что, принц?
Гамлет. Как ты думаешь, был Александр в земле таким же?
Горацио. Точно таким.
Гамлет. И имел такой же запах? Фи!
Бросает череп.
Горацио. Такой же.
Гамлет. До какого низкого употребления мы нисходим, Горацио! Почему не проследить воображению благородный прах Александра до пивной бочки, где им замажут ее втулку?
Горацио. Рассматривать вещи так – значило бы рассматривать их слишком подробно.
Гамлет. Нисколько. До этого можно дойти очень скромно и по пути вероятности. Например: Александр умер, Александр похоронен, Александр сделался прахом; прах – земля; из земли делается замазка, и почему же бочке не быть замазанной именно прахом Александра?
Кто поселял в народах страх,
Пред кем дышать едва лишь смели,
Великий цезарь – ныне прах,
И им замазывают щели!
Но тише! Отойдем: идет король.
Входит процессия. Впереди священники с гробом Офелии, за ними Лаэрт и траурная свита, потом король, королева, придворные и прочие.
Король и двор идут сюда поспешно.
Кого они так скромно провожают?
Как видно, он из знатных и пресек
Сам жизнь свою отчаянной рукою.
Посторонимся, друг мой, поглядим.
Отходит с Горацио в сторону.
Лаэрт
Какие же еще обряды будут?
Гамлет
Вот благородный юноша, Лаэрт.
Смотри!
Лаэрт
Какие же еще обряды?
1-й священник
Обряд печальный нами совершен,
Насколько нам дозволено: кончина
Ее сомнительна, и если б высший
Приказ не изменил порядка церкви,
Она б до Страшного суда лежала
В земле неосвященной. Прах и камни,
А не молитвы чистых христиан
Должны б ее в могилу провожать.
Она ж в венке девическом лежит;
На гроб легли невинные цветы,
И он святой покроется землею
При похоронных звуках меди.
Лаэрт
Как —
И больше ничего?
1-й священник
Нет, ничего.
Мы осквернили бы святую службу,
Пропев ей реквием, как всем, почившим в мире.
Лаэрт
Спустите гроб. Из девственного праха
Фиалки вырастут. Священник грубый,
Я говорю тебе: страдая в аде,
Ты ангелом сестру мою увидишь.
Гамлет
Офелия!
Королева(бросая на гроб цветы)
Цветы – цветку. Прощай! Ты будешь
Супругой Гамлета – мечтала я!
Не ранний гроб твой – свадебное ложе,
Дитя прекрасное, я думала убрать.
Лаэрт
О горе, горе без числа и меры
Проклятую да поразит главу
Того, кто погасил в тебе рассудок
Своим злодейством! Не бросайте землю:
В последний раз хочу ее обнять я!
Прыгает в могилу.
Теперь над мертвой и живым насыпьте
Могильный холм превыше Пелиона
И звездного Олимпа голубой главы!
Гамлет(приближаясь)
Кто тот, кто пышно так здесь горесть выражает,
Кому, остановись в своем пути,
Внимают с ужасом луна и звезды?
Я Гамлет, датский принц!
Прыгает в могилу.
Лаэрт
Пусть сатана твою исторгнет душу!
Борется с Гамлетом.
Гамлет
Ты худо молишься. Подальше руки!
Не пылок я, но берегись: во мне
Есть кое-что опасное. Прочь руки!
Король
Разнять их!
Королева
Гамлет! Гамлет!
Все
Господа!
Горацио
Принц, успокойтесь!
Некоторые из свиты разнимают их, и они выходят из могилы.
Гамлет
Об этом я готов с Лаэртом биться,
Пока глаза навеки не померкнут.
Королева
О чем, мой милый Гамлет?
Гамлет
Я любил
Офелию – и сорок тысяч братьев
Со всею полнотой любви не могут
Ее любить так горячо. Скажи:
На что готов ты для нее?
Король
Лаэрт,
Он сумасшедший.
Королева
Ради всех святых,
Оставь его!
Гамлет
Скажи, на что готов ты? Плакать? Драться?
Простить? Терзать себя? Пить острый яд?
Я то же сделаю. Ты выть пришел?
Ты мне назло спрыгнул в ее могилу?
Ты хочешь с ней зарытым быть? Я тоже.
Ты говоришь о высях гор? Так пусть же
На нас навалят миллион холмов.
Чтоб их глава страны огня коснулась
И Осса перед ним была б песчинкой!
Я разглагольствовать умею, как и ты.
Королева
Гамлет безумствует; но не надолго
Припадок бешеный им овладел;
Мгновение – и он, как голубица,
Родив на свет детей золотоперых,
Опустит крылья на покой.
Гамлет
Послушай,
За что ты так обходишься со мною?
Тебя всегда как брата я любил.
Да впрочем, что до этого за дело!
Пусть силу грозную являет нам Алкид,
А кот мяукает и пес себе ворчит.
Уходит.
Король
Горацио, прошу, иди за ним.
Горацио уходит.
Лаэрт, вчерашний разговор наш должен
Твое терпенье укрепить. Гертруда,
Смотри, чтоб сын твой не ходил без стражи.
Мы здесь живой воздвигнем мавзолей!
Лаэрт, уж близок час успокоенья,
Но к цели доведет одно терпенье.
Уходят.
Сцена II
Зала в замке.
Входят Гамлет и Горацио.
Гамлет
Довольно, друг; теперь узнай другое.
Все обстоятельства ты помнишь хорошо?
Горацио
Их помнить, принц!
Гамлет
Какой-то род борьбы
В моей груди лишал меня покоя.
Мне чудилось, что скован я теснее
Убийцы в кандалах. В одно мгновенье…
Благословенна будь моя решимость!
Нас иногда спасает безрассудство,
А план обдуманный не удается.
Есть божество, ведущее нас к цели,
Какой бы путь ни избирали мы.
Горацио
Да, это верно.
Гамлет
Из моей каюты,
Набросив плащ, я выскочил поспешно,
Искал их в тьме, нашел благополучно,
Схватил пакет – и вновь в мою каюту.
Мой страх изгнал всю скромность из души,
И смело вскрыл я короля приказ.
Я подлость царскую нашел, Горацио:
Приказ, чтоб по бесчисленным причинам,
Для блага Дании, для истребленья
Великих бед, грозящих государству,
Меня сейчас немедленно казнить,
И палачу не давши даже срока,
Чтоб наточить топор.
Горацио
Возможно ль, Гамлет?
Гамлет
Вот и приказ: прочтешь в другое время.
Но хочешь знать, как поступил я дальше?
Горацио
Прошу вас, принц.
Гамлет
Опутанный коварством,
Я не успел и с мыслями собраться,
Как план уже созрел. Присев к столу,
Я выдумал и написал указ.
Когда-то я, как знатные вельможи,
Считал стыдом иметь хороший почерк
И позабыть его хотел; теперь
Он службу верную мне сослужил.
Ты хочешь знать, что написал я?
Горацио
Да.
Гамлет
От царского лица я заклинал,
Когда Британия ему верна,
Когда союзу их цвести, как пальме,
И если мир хотят они украсить
Венком неувядающих колосьев,
То чтоб тотчас, бумагу прочитавши,
Посланников без дальних рассуждений,
Не дав им и на исповедь минуты,
Лишить голов.
Горацио
Но как же удалось вам
Печать к конверту приложить?
Гамлет
И тут
Мне провиденье помогло. Со мною
Была печать покойного отца,
Модель теперешней печати датской.
Сложив письмо по образцу другого,
Я сделал надпись, приложил печать
И положил, откуда взял. Подлог
Замечен не был. В следующий день
Случилась битва – и конец ты знаешь.
Горацио
Так Гильденштерн, Розенкранц пошли
На смерть.
Гамлет
Они искали порученья:
Их смерть мою не потревожит совесть.
Не сами ль смерть накликали они,
Ввязавшись в дело? Плохо, если слабый
Бросается в средину меж мечей
Бойцов сильнейших.
Горацио
Вот король!
Гамлет
Ну что?
Теперь довольно ли меня задели?
Тому, кто отравил отца-монарха;
Кто матерь развратил; кто ловко втерся
Между избраньем и моей надеждой;
Кто так хитро свои забросил сети
На жизнь мою – с ним рассчитаться
Не вправе ли моя рука? Не грех ли
Терпеть, чтоб эта язва истребила
Все тело до костей?
Горацио
Конечно, скоро
Из Англии дадут ему известье,
Как выполнен его приказ.
Гамлет
Да, скоро:
Но промежуток – мой. Жизнь человека
Быстра – и одного счесть не успеешь.
А жаль мне, друг Горацио, что с Лаэртом
Я так забылся: в жребии его
Я вижу мой. Его я уважаю;
Но, право, друг, риторика печали
Меня взбесила.
Горацио
Тише! Это кто?
Входит Озрик.
Озрик. Честь имею поздравить, ваше высочество, с приездом.
Гамлет. Благодарю покорно. (К Горацио) Знаешь ты эту стрекозу?
Горацио. Нет, принц.
Гамлет. Тем лучше для тебя: знать его – уже порок. У него много земли, и очень плодородной. Пусть скот будет царем скотов, и его ясли будут стоять наряду с царским столом. Это сорока, но, как я уже сказал, владыка огромного пространства грязи.
Озрик. Если бы вашему высочеству было время, я желал бы сообщить вам кое-что от его величества.
Гамлет. Я выслушаю вас с полным вниманием. Наденьте шляпу: она для головы.
Озрик. Благодарю, ваше высочество; очень жарко.
Гамлет. Нет, мне кажется, очень холодно: ветер с севера.
Озрик. Точно, довольно холодно, принц.
Гамлет. Однако ж, мне как будто ужасно жарко и душно, или, может быть, мое сложение!..
Озрик. Необыкновенно жарко, принц; так и душит, точно как будто… право, я не знаю. Его величество приказал мне известить вас, принц, что он держит за вас значительное пари. Вот в чем дело…
Гамлет. Пожалуйста, не забывайте.
Он заставляет надеть его шляпу.
Озрик. Нет, принц, позвольте: мне так свободнее. Недавно прибыл сюда Лаэрт. Клянусь честью, это молодец, исполненный дарований, красноречивый и красавец! Должно отдать ему справедливость: он образец хорошего тона; в нем найдете вы все, что может пожелать себе благородный юноша.
Гамлет. Исчисление его достоинств не теряет ничего в ваших устах, хотя мне и известно, что память потеряла бы счет, составляя полный каталог его свойств. Да он и всегда был бы неполон в сравнении с быстрым полетом его к совершенству. Но, клянусь истиной панегирика, я почитаю его гением первой величины и внутренние дары духа его так прекрасными, так редкими, что только зеркало может изобразить равного ему.
Озрик. Ваше высочество говорите о нем совершенно справедливо.
Гамлет. Но в чем же дело? К чему облекаем мы имя его нашим далеко не столь совершенным дыханием?
Озрик. Принц?
Горацио. Неужели нельзя выражаться другим языком?
Гамлет. Зачем мы о нем говорим?
Озрик. О Лаэрте?
Горацио. Кошелек его уже опустел; все золотые слова растрачены.
Гамлет. Да, о нем.
Озрик. Я знаю, вы не несведущи.
Гамлет. Желательно, чтобы вы это знали, хоть оно мне немного принесет чести. Продолжайте.
Озрик. Вам небезызвестно, какими совершенствами обладает Лаэрт.
Гамлет. Этим знанием я не могу похвалиться, чтоб не равнять себя с ним, так как знать совершенно другого – значит знать самого себя.
Озрик. Я хотел сказать, принц, что касается фехтованья: если верить, что о нем говорят, ему нет равного.
Гамлет. Какое его оружие?
Озрик. Шпага и кинжал.
Гамлет. Стало быть, два оружия. Дальше.
Озрик. Король прозакладывал ему шесть арабских жеребцов; Лаэрт, с своей стороны, как я слышал, шесть французских шпаг и кинжалов со всеми принадлежностями, как-то: портупеями и прочим. Три из этих принадлежностей точно чрезвычайно красивы, соответствуют рукояткам. Эти необыкновенные принадлежности сделаны с большим вкусом.
Гамлет. Что вы называете принадлежностями?
Горацио. Я знал, что вам придется поучаться его комментариями, пока он кончит.
Озрик. Принадлежности, принц, – портупеи.
Гамлет. Это выражение было бы больше кстати, если бы мы могли носить при себе пушку, а покамест пусть останутся портупеями. Однако дальше. Шесть арабских жеребцов против шести французских шпаг с их прибором и тремя принадлежностями с большим вкусом – это французский заклад против датского. По какому же случаю они все это прозакладывали?
Озрик. Король держал пари, ваше высочество, что из двенадцати ударов Лаэрт выиграет перед вами только три; он же ручается за девять. Опыт сделают сейчас же, если вашему высочеству угодно дать ответ.
Гамлет. А если я отвечу нет?
Озрик. Я хотел сказать, принц, если вы согласитесь.
Гамлет. Я буду прохаживаться здесь в зале. С позволения его величества, теперь я наслаждаюсь здесь свежим воздухом. Прикажите принесть рапиры; если Лаэрту есть охота и король остается при своем намерении, я постараюсь выиграть ему заклад, когда сумею; не удастся – так на мою долю достанутся стыд и лишние удары.
Озрик. Прикажете так и доложить?
Гамлет. Да, с украшениями в вашем вкусе.
Озрик. Поручаю себя вашей милости, принц.
Уходит.
Гамлет. К вашим услугам. Он хорошо делает, что поручает сам себя моей милости: ничей язык не постарался бы об этом.
Горацио. Улетела птичка с скорлупой яичка.
Гамлет. Он и за грудь матери не принимался, я думаю, без комплиментов. Он, как и многие, того же разбора, в которых влюблен пустой век, поймали только наружность разговора, род шипучего газа, вылетающего посреди глупейших суждений, а коснись их для опыта – и пузыри исчезли.
Входит придворный.
Придворный. Его величество, принц, посылал к вам молодого Озрика, и он доложил, что вы дождетесь его в зале. Его величество прислал меня узнать, не прошла ли у вас охота сразиться с Лаэртом и не желаете ли вы отсрочки?
Гамлет. Я верен своим намерениям: они соображаются с желаниями короля. Если ему досуг, я готов теперь или когда угодно, предполагая, что буду так же, как и теперь, в состоянии держать рапиру.
Придворный. Король, королева и все идут сюда.
Гамлет. В добрый час.
Придворный. Королева желает, чтобы вы ласково обратились к Лаэрту, прежде чем начнете поединок.
Гамлет. Ее совет хорош.
Придворный уходит.
Горацио. Вы проиграете заклад, принц.
Гамлет. Не думаю. С тех пор как он уехал во Францию, я беспрестанно упражнялся. Я выиграю заклад. Однако ты не можешь себе представить, как мне тяжело на сердце. Да это вздор.
Горацио. Нет, принц.
Гамлет. Это глупость, а между тем род грустного предчувствия; женщину оно могло бы испугать.
Горацио. Если душе вашей что-нибудь не нравится – повинуйтесь ей. Я предупрежу их приход, скажу, что вы не расположены.
Гамлет. Нисколько. Я смеюсь над предчувствиями: и воробей не погибнет без воли провидения. Не после, так теперь; теперь, так не после; а не теперь, тогда когда-нибудь да придется же. Быть готовым – вот все. Никто не знает, что теряет он; так что за важность потерять рано? Будь что будет!
Входят король, королева, Лаэрт, Озрик, придворные и слуги с рапирами.
Король
Ну полно, Гамлет! Вот рука Лаэрта —
Прими ее от нас.
Соединяет их руки.
Гамлет
Прости, Лаэрт!
Я виноват; но я прошу прощенья —
И ты, как благородный человек,
Меня простишь. Всему двору известно,
И до тебя дошли, конечно, слухи,
Что тяжкою страдаю я болезнью.
Поступок мой, так грубо оскорбивший
Твою природу, сердце, чувство чести,
Он был – я объявляю здесь – безумство.
Лаэрта Гамлет оскорбил? О нет!
Когда Гамлет, раздвоенный в душе
И сам не свой, Лаэрта оскорбляет, —
Не Гамлет то, не он нанес обиду —
Его безумие. А если так,
То он и сам обижен глубоко:
Безумство – враг несчастному Гамлету.
Вот целый двор: пред ним я отрицаю
Злой умысел – ив сердце благородном
Оправдан я. Я через кровлю дома
Пустил стрелу – она попала в брата.
Лаэрт
Довольно, принц! Усмирена природа,
Хотя б она должна взывать ко мщенью
Сильней всего. Но, по законам чести,
От мира я далек, пока другие,
Которых честь не подлежит сомненью,
Не скажут мне: «Мирись». Тогда их словом
Честь имени ограждена. Теперь же
Любовь я принимаю как любовь
И оскорбить ее я не намерен.
Гамлет
Ни я; мы братски разрешим заклад.
Подать рапиры!
Лаэрт
Дай и мне одну.
Гамлет
Лаэрт, я для тебя – венок лавровый:
Как яркая звезда во тьме ночной,
В моем незнании блеснет твое искусство.
Лаэрт
Насмешка, принц.
Гамлет
Ничуть, клянусь в том честью!
Король
Подай рапиры им, мой милый Озрик.
Заклад тебе известен, Гамлет?
Гамлет
Да.
Вы избрали слабейшего бойца.
Король
Я не боюсь: я видел вас обоих.
Он стал искуснее и дал вперед.
Лаэрт(взяв шпагу)
Нет, эта тяжела; подай другую.
Гамлет
Дай эту мне. Что, все одной длины?
Озрик
Все, все одной, мой благородный принц.
Король
Поставьте мне вино на этот стол;
И если Гамлет первый даст удар,
Второй или сквитается за третьим,
Со всех бойниц пусть выстрелят из пушек.
Теперь король пьет Гамлета здоровье
И в кубок перл бросает многоценный;
Он стоит больше, чем в короне датской
Сиявший на главах трех королей.
Подать мне кубки. Пусть труба литаврам,
Литавры пушкам, пушки небесам
И небеса земле воскликнут хором:
«Король за Гамлета здоровье пьет!»
Начните! Судьи, примечать прилежно!
Гамлет
Начнем!
Лаэрт
Начнемте, принц.
Дерутся.
Гамлет(нанося удар)
Раз.
Лаэрт
Нет.
Гамлет
Пусть судят.
Озрик
Удар, и очень явственный.
Лаэрт
Пусть так.
Начнем сначала.
Король
Эй, вина! Стой: Гамлет,
Жемчужина – твоя! Твое здоровье!
Подайте кубок принцу!
Звуки труб и пушечные выстрелы.
Гамлет
Нет, потом!
Поставь бокал: сперва еще сразимся,
Начнем!
Дерутся.
Опять удар, что скажешь?
Лаэрт
Да,
Коснулся, сознаюсь.
Король
Наш сын одержит верх.
Королева
Он потен и устал. Возьми платок мой,
Отри лицо, мой Гамлет. Королева
Пьет за здоровие твое.
Берет отравленный кубок.
Гамлет
Благодарю.
Король
Не пей, Гертруда!
Королева
Я хочу; позволь мне.
Пьет.
Король(в сторону)
Отравлен кубок тот. Теперь уж поздно.
Гамлет
Теперь мне пить еще нельзя – потом.
Королева
Поди, я оботру твое лицо.
Лаэрт(королю)
Теперь я нанесу удар.
Король
Навряд ли.
Лаэрт (тихо)
Меня как будто совесть упрекает.
Гамлет
Ну, в третий раз, Лаэрт! Ты шутишь.
Прошу же, выпадай со всею силой.
Мне кажется, ты надо мной смеешься.
Лаэрт
Ты думаешь? Увидим.
Озрик
Нет удара.
Лаэрт
Теперь смотри.
Лаэрт ранит Гамлета, после чего, в жару битвы, они меняются рапирами, и Гамлет ранит Лаэрта.
Король
Они разгорячились —
Развесть их!
Королева падает.
Озрик
Что с королевой?
Горацио
Они в крови!
Озрик
Вам каково, Лаэрт.
Лаэрт
Я в собственную сеть попался, Озрик:
Я собственной изменою убит —
И поделом.
Гамлет
Что сталось с королевой?
Король
Ей дурно; кровь увидела она.
Королева
Нет, нет! Питье, питье! О милый Гамлет!
Питье, питье… Оно отравлено!
Умирает.
Гамлет
Злодейство! Двери на запор! Измена,
Где скрылась ты?
Лаэрт(падая)
Здесь, Гамлет. Ты убит;
Тебя спасти нет средства во вселенной;
В тебе нет жизни и на полчаса:
Клинок изменника в твоей руке —
Он отравлен и остр. Мое злодейство
Сразило самого меня. Смотри:
Я пал, лежу – и мне уже не встать.
И мать отравлена. Не в силах больше!
Король, король всему виной.
Гамлет
И шпага
Отравлена? Так соверши свое,
Отрава!
Закалывает короля.
Озрик и придворные
Боже праведный, измена!
Король
Друзья, спасите: я ведь только ранен.
Гамлет(взяв отравленный кубок и заставляя короля его выпить)
Допей же яд, кровосмеситель подлый!
А жемчуг здесь? Ступай за королевой.
Король умирает.
Лаэрт
Он по заслугам угощен. Отраву
Он приготовил сам, своей рукою.
Простим друг друга, благородный Гамлет!
Моя и моего отца кончина
Да не падет на голову твою,
Твоя же – на мою.
Умирает.
Гамлет
Прости тебя Господь!
Я за тобой. Горацио, я умираю.
Царица бедная, прощай. Вы бледны;
Дрожа, глядите вы на катастрофу,
Немые зрители явлений смерти!
О, если б время я имел, но смерть,
Сержант проворный, вдруг берет под стражу.
Я рассказал бы вам… Пусть будет так!
Горацио, ты остаешься жив,
Ты обо мне и о моих поступках
Расскажешь тем, кто знать их пожелает.
Горацио(хватая со стола кубок)
Ты ошибаешься: я – не датчанин,
А древний римлянин – стакан не допит.
Гамлет (вырывая кубок)
Когда ты муж, отдай его ты мне!
Оставь! Я заклинаю небом, дай!
Какое я оставлю по себе
Запятнанное имя, друг Горацьо,
Когда все так останется безвестным!
О, если ты меня любил – постой!
Не отворяй себе врата блаженства
И пострадай еще в ничтожном мире,
Чтоб повесть рассказать мою.
Вдали слышен марш и выстрелы
Что за военный шум?
Озрик
То – юный Фортинбрас
Из Польши возвращается с победой
И английских приветствует послов.
Гамлет
Горацио, я умираю. Яд
Стеснил мой дух. Я не дождусь вестей
Из Англии, но предрекаю: выбор
Падет на молодого Фортинбраса.
Ему даю я голос мой предсмертный.
Ты обо всем случившемся ему
Подробно расскажи: конец – молчанье.
Умирает.
Горацио
Вот сердце благородное угасло!
Покойной ночи, милый принц! Спи мирно
Под светлых ангелов небесный хор!
Гром барабанов ближе.
Марш за сценой.
Входят Фортинбрас, английские послы и прочие.
Фортинбрас
Какое зрелище!
Горацио
Чего ты ищешь?
Несчастья и чудес? Так не ищи их дальше.
Фортинбрас
Кровавый вид! Какому торжеству
Ты в вечных принесла своих чертогах,
Смерть гордая, так много царских жертв?
1-й посланник
Ужасен этот вид! Мы опоздали
По делу Англии. То ухо мертво,
Которому должны бы мы донесть,
Что Розенкранц и Гильденштерн скончались
Согласно королевскому приказу.
Кто скажет нам «благодарю»?
Горацио
Не он,
Хотя б уста его и были живы.
Он не давал на казнь их повеленья.
Но так как быстро за кровавым делом
Явились вы из Англии и Польши,
Велите же, чтоб мертвых положили
На катафалк в виду всего народа;
А мне незнающим позвольте рассказать,
Как все произошло. То будет повесть
Кровавых, неестественных убийств,
Суда случайного, нечаянных кончин
И козней, павших на главу злодеев.
Всю истину могу я вам открыть.
Фортинбрас
Мы поспешим послушать твой рассказ,
Созвавши на совет вельможей царства.
Я с горестью мое встречаю счастье.
На датский трон имею я права.
И их я объявляю всенародно.
Горацио
Я должен и об этом говорить.
Вам тот дал голос свой, за кем все царство
Признает вас царем. Но к делу, к делу!
Умы людей раздражены: нетрудно злобе
Настроить бед средь общего смятенья.
Фортинбрас
Пусть Гамлета как воина несут
На катафалк четыре капитана.
Он все величье царское явил бы,
Когда б остался жив. Будь он почтен
При погребенье почестью военной!
Возьмите трупы доблестные эти:
На поле битвы место их.
Скажите, чтобы начали пальбу!
Похоронный марш; все уходят и уносят с собою тела.
Вскоре потом слышны пушечные выстрелы.
Шеридан Ричард. Школа злословия. Комедия в пяти действиях
Портрет, посылаемый миссис Крью, вместе с комедией «Школа злословия» Р. Б. Шериданом
Вы, вскормленницы Школы Клеветы,
Доведшие поклеп до красоты,
Ужели нет на свете ни одной,
Настолько милой и совсем иной,
Чтоб даже вы хвалу воздали ей
Безмолвием и завистью своей?
Сейчас живой предстанет образец
На суд суровый ваших злых сердец.
Решите сами, верен ли портрет,
Иль то Любви и Музы легкий бред.
Сюда, о, племя многомудрых дев.
О сонм матрон, чей беспощаден гнев,
Чей острый взгляд и хмурые черты
Не терпят юности и красоты;
Вы, по природе хладные своей;
Вы в долгом девстве лютые как змей, —
Сюда, о, мастерицы сплесть навет,
Создать улики, если слухов нет!
О вы, чья память, сторожа порок,
Все, кроме факта, знает на зубок!
Сюда, о клеветницы, стар и млад,
Ходячее злословье, станьте в ряд,
Чтоб нашей теме был противовес,
Как гимну – пасквиль, как святому – бес.
Ты, Аморетта (это имя нам
Уже знакомо по другим стихам),
Приди и ты; пусть милый жар ланит
Твою улыбку робко оттенит,
И, с нежно-неуверенным лицом,
Мне послужи желанным образцом.
О Муза, если б ты создать могла
Хоть слабый очерк этого чела,
Счастливой кистью вызвать на мольберт
Хоть бледный отцвет этих чудных черт,
Поэты бы воспели гений твой,
И Рейнольдс [32 - Рейнольдс – известный английский художник конца XVIII века, особенно прославленный своими портретами, некоторые из которых упоминаются в следующих строках] бы склонился головой,
Он, в чьем искусстве более чудес,
Чем в чудесах Природы и Небес,
Он взору Дэвон давший новый жар,
Ланитам Грэнби – прелесть новых чар!
Нелегкий подвиг – дань хвалы принесть
Красе, чей разум презирает лесть!
Но, славя Аморетту, прав весь свет:
Пред нею, как пред небом, лести нет,
И, прихотью судеб, она одна
Правдивость нашу отрицать склонна!
От мод не краше, крася их сама,
Проста влеченьем вкуса и ума,
Скромна в движеньях, чуждая вполне
И сухости, и буйных чувств волне,
Она не ходит, на себя надев
Лицо богинь иль облик королев.
Ее живая прелесть, всякий раз,
Не поражает, а пленяет нас;
То не величье, но ее черты
Мы не измерим мерой красоты!
Природный цвет ее ланит так жив,
Что, создавая это диво див,
Вполне бы мог божественный творец
На них бледнее наложить багрец,
Велев затворнице прелестных стен —
Стыдливой Скромности – служить взамен.
А этих губ кто воспоет вино?
Лишите их улыбки – все равно!
Сама Любовь как будто учит их
Движению, хоть не звучит на них;
Ты, видящий, не слыша эту речь,
Не сожалей, что звук не мог дотечь;
Смотри на эти губы, ты всегда
Беседу их постигнешь без труда:
Они повиты прелестью такой,
Что полон думы самый их покой!
Но если взглянешь на игру лучей
Волшебно-нерешительных очей,
Следя, как часто, манием ресниц,
Бывает прерван пламень их зарниц,
Ты в них увидишь: крошка Купидон,
Своей опасной должностью смущен,
То скроет, то откроет дивный луч,
Который взорам смертных слишком жгуч.
От этих стрел, ласкающих разя,
В беззлобных ямочках спастись нельзя
Хотя бы сердце в ней и не могло
Жестоким гневом ополчить чело,
Я кознями Любви поклясться рад —
Ее улыбка гибельней стократ!
При виде той, что получила в дар
Всю полноту, всю яркость женских чар,
Мы были бы должны тщеславный нрав
Отнесть к числу ее природных прав.
Но Аморетта, в милой простоте,
Сама своей не верит красоте
И стрелы чар, разящие кругом,
Невинно хочет оперить умом:
Всех женских знаний совмещая груз,
Воспитанница Грэвиля [33 - Джордж Грэвиль – член парламента и министр в кабинете Питта – был известен своим благородством, воспитанностью, знанием всех светских обычаев; от Питта он получил прозвище «gentle shepherd» – «благородный пастырь».] и Муз,
Любя учиться, помня грань пути,
Докуда можно женщине итти,
Она бы Фебу, если б встарь жила,
Не жрицей, а возлюбленной была,
С застенчивою робостью очей
И кроткою покорностью речей;
Как ни разумно говорит она,
В ней словно неуверенность слышна;
И, этой женской прелестью дыша,
Как разум мил, как мудрость хороша!
Ее дары, ее душевный склад
О сердце, дружном с мыслью, говорят:
Веселость, оттененная мечтой,
Насмешливость в союзе с добротой,
Брезгливость, скрытая не без труда,
Страх пред талантом, чем она горда.
Умолкни, Муза! Песнь свою прерви
И похвалу бессильной назови;
Поэзия достигнуть не могла
Ее достоинств, но твоя хвала
Смутила хор завистниц красоты
И омрачила царство Клеветы!
Все эти ведьмы, черствым языком,
Шипят, что этот облик им знаком,
И называют ту, кого пою,
Вас, мой прообраз и мой гений – Крью!
Действующие лица: [34 - Драматурги эпохи Шеридана очень часто выбирали имена действующих лиц так, чтобы в них отражался характер того или иного человека. Этим приемом пользуется и Шеридан в «Школе злословия». Имя «Тизл» – взято от глагола to tease – раздражать, сердить; «Сэрфэс» – наружность; «Бэмпэр» – полный до краев стакан; «Бэкбайт» – от глагола to backbite – злословить за глаза; «Кэйрлесс» – беззаботный, легкомысленный; «Снэйк» – змея; «Крэбтри» – дерево – дикая яблоня; «Раули» – от Row – шум, суматоха; «Трип» – обмолвка; «Снируэл» – насмешница; «Кэндэр» – откровенность.]
Сэр Питер Тизл.
Сэр Оливер Сэрфэс
Сэр Гарри Бэмпэр
Сэр Бэнджамэн Бэкбайт.
Джозэф Сэрфэс.
Чарльз Сэрфэс.
Кэйрлесс.
Снэйк.
Крэбтри.
Раули.
Мозэс.
Трип.
Лэди Тизл.
Лэди Снируэл.
Миссис Кэндэр.
Мария.
Джентльмэны, горничная и слуги.
Место действия – Лондон.
Пролог, написанный мистером Гарриком. [35 - Гаррик – известный актер эпохи Шеридана, директор лондонского театра Друри-Лэйн, где впервые была поставлена «Школа злословия».]
«Школа злословья»? Полно! Неужели
Без школы мы злословить не умели?
Какие тут уроки могут быть?
Еще бы нас учили есть и пить!
Когда красавиц наших, ту иль эту,
Тревожит печень, – дайте им газету;
В ней сильнодействующих – quantum satis;
Чего бы вы ни пожелали – нате-с.
«О боже!» – лэди Уксус (что не прочь
За картами прощебетать всю ночь),
К полудню встав, свой крепкий чай мешает
Со сплетнями – Как это освежает!
Дай мне газету, Лисп, – как хорошо!
(Отхлебывает.)
«Вчера лорд Л.
(отхлебывает)
был пойман с лэди О.».
Как это помогает от мигрени!
(Отхлебывает.)
«Хоть миссис Б. и опускает шторы,
«Сквозь них легко проникнут наши взоры».
Да, это зло; жестокая заметка;
Но, между нами
(отхлебывает),
право, очень метко.
Ну, Лисп, читайте вы, отсюда вот!
Так-с!
«Пусть лорд К., тот самый, что живет
«На Гровнор Сквэр, себя побережет:
«Хоть лэди У. он и дороже сына,
«Но уксус горек». – «Это я! Скотина!
Сейчас сожгите, и чтоб в дом мой эту
Впредь не носили подлую газету!»
Так мы смеемся, если кто задет;
А нас заденут, – смеха больше нет.
Ужель наш юный бард так юн, что тщится
От моря лжи плотиной оградиться?
Иль он так мало знает грешный мир?
С нечистой силой как вести турнир?
Он биться с грозным чудищем идет:
Срежь Сплетне голову, – язык живет.
Горд вашей благосклонностью былой,
Наш юный Дон Кихот вновь вышел в бой;
В угоду вам, он обнажил перо
И жаждет Гидре погрузить в нутро.
Дабы снискать ваш плеск, он будет, полон пыла,
Разить, – то бишь писать, – пока в руке есть сила,
И рад пролить для вас всю кровь, – то бишь чернила.
Действие I
Сцена I
Уборная лэди Снируэл.
Лэди Снируэл за туалетом. Снэйк пьет шоколад.
Лэди Снируэл. Итак, м-р Снэйк, все напечатано?
Снэйк. Да, милэди; я сам переписывал измененным почерком, так что никто и не догадается, откуда все это идет.
Лэди Снируэл. А что, распустили вы слух о связи лэди Бритл с капитаном Бостол?
Снэйк. Я повел это так тонко, что лучше и желать нельзя. Если все пойдет нормально, то, я думаю, слух достигнет до ушей м-с Клаккит в двадцать четыре часа, а уж тогда, вы знаете, – дело сделано.
Лэди Снируэл. Да, это верно: у миссис Клаккит большой талант и много усердия.
Снэйк. Совершенно справедливо, миледи; и до сих пор действовала она не без успеха. По моим сведениям из-за нее расстроилось шесть свадеб, три сына лишились наследства, случилось четыре скандальных побега и столько же арестов, девять супружеских пар разъехались и две развелись. Кроме того, в журнале «Столица и провинция» она печатает происходившие tête-à-tête разговоры людей, которые даже и в глаза друг друга не видели. Я не раз ее на этом ловил.
Лэди Снируэл. Да, конечно, она талантлива, но грубовата.
Снэйк. Совершенно справедливо. Вообще она описывает недурно, язык у ней свободный и смелое воображение; но краски она кладет слишком густо и часто хватает через край. Ей недостает той мягкости колорита, той приятной, веселости, какою отличается злословие вашего сиятельства.
Лэди Снируэл. Вы пристрастны, Снэйк.
Снэйк. Нимало. Лэди Снируэл словом или взглядом выразит больше, чем иные подробнейшим описанием, хотя бы на их стороне и была крупица истины. Это всем известно.
Лэди Снируэл. Да, милейший Снэйк; без всякой ложной скромности, я скажу, что удовлетворена своими успехами. В юности и меня ранил ядовитый язык сплетни, и с той поры я не знаю наслаждения выше, чем доводить репутацию других до уровня моей собственной.
Снэйк. Это вполне понятно. Но знаете, лэди Снируэл, что касается последнего вашего поручения, то тут, признаюсь, ваши намерения мне не ясны.
Лэди Снируэл. А, это насчет моего соседа, сэра Питера Тизл и его семейства?
Снэйк. Вот, вот! Речь идет о двух молодых людях, для которых сэр Питер со времени смерти их отца был как бы опекуном; у старшего – превосходный характер, и о нем говорят только хорошее; младший – самый распущенный и сумасбродный юноша во всем королевстве; у него нет ни друзей, ни доброго имени; первый – ваш призванный поклонник и, видимо, пользуется вашею благосклонностью; второй влюблен в Марию, воспитанницу сэра Питера, и бесспорно любим ею. При таких обстоятельствах для меня совершенно непонятно, почему бы вам, имеющей после смерти мужа хорошее имя и хорошее состояние, не вступить в союз с человеком, имеющим такую репутацию и будущность, словом – с м-ром Сэрфэсом. И еще более непонятно, почему это для вас так важно расстроить взаимную привязанность его брата Чарльза и Марии.
Лэди Снируэл. Ну, чтобы сразу же объяснить эту тайну, я должна сказать вам, что в моих отношениях к м-ру Сэрфэсу любовь совершенно не при чем.
Снэйк. Нет!
Лэди Снируэл. На самом деле – он влюблен в Марию, или в ее приданое. Но он нашел счастливого соперника в своем брате, и ему пришлось замаскировать свои намерения, а также прибегнуть к моей помощи.
Снэйк. И все-таки для меня остается загадкой, почему вы заинтересованы в его успехе.
Лэди Снируэл. Боже, как вы бестолковы! Неужели же вы не можете догадаться о слабости, которую я из стыда до сих пор скрывала даже от вас? Не прикажете ли мне сознаться, что только ради Чарльза, – ради этого гуляки, этого сумасброда, потерявшего состояние и репутацию, – я так беспокоюсь и злюсь? Я всем готова пожертвовать, чтобы только завладеть им.
Снэйк. Ну, вот, теперь ваша тактика мне понятна. Но что же вас так сблизило с м-ром Сэрфэсом?
Лэди Снируэл. Наша взаимная выгода. Я давно разгадала его. Я знаю, что он ловок, себялюбив и зол, короче, это – умный плут, тогда как сэр Питер и все знакомые Джозэфа Сэрфэса считают его чудом ума и доброты.
Снэйк. Да, сэр Питер уверяет, что нет ему равного во всей Англии; особенно расхваливает его, как человека высокой морали.
Лэди Снируэл. Вот этой самой моралью и своим ханжеством м-р Сэрфэс совсем покорил старика, и тот выдаст за него Марию. А у бедного Чарльза нет ни одного друга в доме, но я боюсь, у него сильный друг в сердце Марии, – против нее-то мы и должны направить нашу атаку.
Входит слуга.
Слуга. М-р Сэрфэс.
Лэди Снируэл. Проси. (Слуга уходит.) Он всегда является примерно в этот час. Не удивительно, что его считают моим любовником.
Входит Джозэфф Сэрфэс.
Джоээф Сэрфэс. Дорогая лэди Снируэл, как ваше здоровье? М-р Снэйк, рад вас видеть.
Лэди Снируэл. Снэйк только что подшучивал над нашей взаимной привязанностью. Пришлось объяснить ему действительные наши намерения. Вы знаете, как он был нам полезен; поверьте мне, он стоит доверия.
Джозеф Сэрфэс. По-моему нельзя даже и сомневаться в человеке, одаренном такой проницательностью и таким вкусом.
Лэди Снируэл. Ну, ну, без комплиментов. Скажите мне лучше, когда вы видели вашу возлюбленную Марию, – или нет: вашего брата?
Джоээф Сэрфэс. Ни того, ни другой я не видел после моего последнего свидания с вами; могу, впрочем, сказать вам, что они не встречались друг с другом. Некоторые из ваших историй хорошо подействовали на Марию.
Лэди Снируэл. Ну, милейший Снэйк, это уж ваша заслуга! А как ваш брат? Дела его все хуже?
Джоээф Сэрфэс. Час от часу. Мне говорили, что вчера опять наложили арест на его имущество. Словом, его расточительность и сумасбродство неслыханны.
Лэди Снируэл. Бедный Чарльз!
Джоээф Сэрфэс. Да, несмотря на все его пороки, о нем нельзя не пожалеть. Бедный Чарльз! Если бы я только мог по-настоящему помочь ему! Человек, который оставляет брата своего в несчастьи, даже если тот заслуживает этого своими пороками, – такой человек…
Лэди Снируэл. О, боже, вы, кажется, собираетесь читать проповедь! Не забывайте, что тут – ваши друзья.
Джоээф Сэрфэс. Вы правы. Я приберегу эту сентенцию для сэра Питера. Как бы то ни было, но ведь это сущее благодеяние – избавить Марию от кутилы, которого если и может кто-нибудь исправить, то разве только особа с такими высокими совершенствами и с таким умом, как у вас.
Снэйк. Мне кажется, лэди Снируэл, сюда идут посторонние. Пойду переписывать письмо, о котором говорил вам. М-р Сэрфэс – ваш всепокорнейший…
Джоээф Сэрфэс. Сэр, свидетельствую вам свое глубочайшее… (Снэйк уходит.) Лэди Снируэл, очень жаль, что вы доверились этому типу.
Лэди Снируэл. Почему же?
Джоээф Сэрфэс. Я не раз заставал его в беседах со старым Раули, который прежде был дворецким у моего отца и, как вам известно, никогда не был мне другом.
Лэди Снируэл. И вы думаете, что он может изменить нам?
Джоээф Сэрфэс. Нет ничего вероятнее. Верьте моему слову, лэди Снируэл, у этого человека не хватит совести быть верным даже собственной своей подлости. Ах, Мария!
Входит Мария.
Лэди Снируэл. Мария, дорогая моя, что с вами? Что случилось?
Мария. Этот противный мой поклонник, сэр Бэнджамэн Бэкбайт, только что явился к моему опекуну со своим несносным дядей, Крэбтри. Я ускользнула и прибежала сюда, чтобы не встретиться с ними.
Лэди Снируэл. И это все?
Джозэф Сэрфэс. Если б мой брат был в их компании, может быть, вы бы их так не испугались?
Лэди Снируэл. Не придирайтесь. Мария просто услышала, что вы здесь, – ручаюсь, в этом все дело. Но, дорогая моя, что такое вам сделал сэр Бэнджамэн? Почему вы его так избегаете?
Мария. Мне он ничего не сделал, но я не выношу его языка. Его разговор – это сплошной пасквиль на всех его знакомых.
Джоээф Сэрфэс. Да, и хуже всего то, что нет никакой выгоды быть с ним незнакомым. Он такой же охотник насплетничать про незнакомого, как и про своего лучшего друга; да и его дядя – тоже не лучше.
Лэди Снируэл. Нельзя же так, нужно быть снисходительной. Сэр Бэнджамэн – человек остроумный, и он – поэт.
Мария. Что касается меня, то, право, остроумие теряет в моих глазах, если оно неразлучно со злостью. Как вы думаете, м-р Сзрфэс?
Джозэф Сэрфэс. Ну, конечно – так! Улыбаться шутке, которая должна уколоть нашего ближнего – это значит быть соучастником злодеяния.
Лэди Снируэл. Ну! Невозможно быть остроумным без некоторой доли злости; в злости вся соль. Как ваше мнение, м-р Сэрфэс?
Джозэф Сэрфэс. Совершенно правильно: если запретить в разговоре насмешку, он непременно покажется скучным и безвкусным.
Мария. Хорошо, я не стану спорить, насколько допустимо злословие; но уж в мужчине-то оно всегда противно. В нас есть тщеславие, зависть, соперничество и тысячи причин ставить ни во что друг друга; но мужчина-сплетник должен обладать трусостью женщины, чтобы решиться на клевету.
Входит слуга.
Слуга. Миссис Кэндэр ждет внизу. Если у вашего сиятельства есть время, она выйдет из кареты.
Лэди Снируэл. Просите ее войти. (Слуга уходит.) Вот, Мария, особа в вашем вкусе: хоть м-с Кэндэр немного и болтлива, но все согласны, что она добрейшая и превосходнейшая женщина.
Мария. Да, щеголяя своим добродушием и доброжелательством, она делает больше зла, чем явная злость старого Крэбтри.
Джоээф Сэрфэс. Честное слово, лэди Снируэл, – это верно; всякий рад, как я слышу, что разговор начинает переходить на репутации моих друзей, я больше всего боюсь за них, если их примется защищать миссис Кэндэр.
Лэди Снируэл. – Шш… – вот она!
Входит миссис Кэндэр.
М-с Кэндэр. Дорогая моя лэди Снируэл, мы не виделись целую вечность! М-р Сэрфэс, что слышно нового? Впрочем, мне все равно; ведь, я думаю, кроме дурного, ничего не услышишь.
Джоээф Сэрфэс. Именно так. Вы правы, сударыня.
М-с Кэндэр. А, Мария! Ну, милое дитя, как у вас с Чарльзом? Не вышло дело, а? Да, уж эти его сумасбродства… в городе ни о чем другом не говорят…
Мария. Очень жаль, что им больше нечего делать.
М-с Кэндэр. Верно, верно, дитя; да ведь рот людям не зашьешь. Мне приходилось слышать, – очень мне надо было это знать! – что ваш опекун, сэр Питер, и лэди Тизл не совсем-то поладили друг с другом. Сознаюсь: мне это было неприятно.
Мария. Удивительная наглость – лезть не в свое дело.
М-с Кэндэр. Совершенно верно, дитя, но как же быть? Люди вечно болтают – ничего не поделаешь. Вот не далее, как вчера, мне передавали, что мисс Гадабаут убежала с сэром Филигри Флэрт. Но, боже мой, нечего обращать внимание на слухи; правда, этот слух идет из верного источника…
Мария. Такие сплетни просто возмутительны!
M-с Кэндэр. Именно так, дитя, это совершенно неприлично, да, неприлично. Но свет так любит сплетни – никого не пощадит. Ну вот, кто бы мог заподозрить в нескромности вашего друга, мисс Прим? Но люди так злы: они уверяют, будто на прошлой неделе ее дядя задержал ее как раз в тот момент, когда она садилась в Йоркский дилижанс со своим учителем танцев.
Мария. Я ручаюсь, что этот слух не имеет никаких оснований.
М-с Кэндэр. Ну, да – никаких оснований! Во всем этом, пожалуй, не больше правды, чем в истории насчет м-с Фестино и полковника Кассино, – помните? – об этом говорили прошлый месяц. Впрочем, этот случай так и остался невыясненным…
Джозэф Сэрфэс. Наглость иных клеветников просто чудовищна.
Мария. Это так, но по-моему одинаково виновны и те, кто разносит эти сплетни по городу.
М-с Кэндэр. Ну, ясно: пересказчики не лучше выдумщиков – это старое замечание и очень верное, но что же делать, скажите на милость? Как помешаешь людям болтать? Сегодня м-с Клаккит уверяла меня, что м-р и м-с Хонимун [36 - «Хонимун» – медовый месяц.] стали, наконец, настоящими мужем и женой. Она также намекнула мне, – что некоторая вдова, – она живет на соседней улице, – неожиданно оправилась от своей «водянки» и удивительнейшим образом приобрела прежнюю талию. А по словам мисс Таттл [37 - «Таттл» – от глагола tattle – сплетничать.] – она своими глазами это видела! – лорд Буффало застал свою супругу в доме довольно-таки неважной репутации; а сэр Гарри Букет и Том Соунтэр [38 - «Соунтэр» – гуляка.] дрались на дуэли по тому же поводу. Но, боже мой, неужели вы думаете, что я стану распространять эти сплетни? Нет, нет! Пересказчики, повторяю, не лучше выдумщиков.
Джозэф Сэрфэс. Ах, м-с Кэндэр, если б все были так добродушны и снисходительны, как вы!
М-с Кэндэр. Откровенно скажу, м-р Сэрфэс, я терпеть не могу, когда на людей нападают за глаза; если даже какие-нибудь некрасивые факты говорят против моих знакомых, то я все-таки предпочитаю думать о них самое лучшее. Кстати, это ведь, надеюсь, не верно, будто бы ваш брат совершенно разорился?
Джозэф Сэрфэс. Боюсь, что его дела и в самом деле очень плохи.
М-с Кэндэр. Ах, я это слышала… но вы должны передать ему, чтобы он не падал духом: почти все идут к тому же – лорд Спиндл, сэр Томас Сплинт, капитан Квинз и м-р Никкит, – все они, я слышала, вылетят в трубу на этой неделе; так что, если Чарльз погиб, то он увидит, что и половина его знакомых разорилась, а это, знаете ли, утешение.
Джозэф Сэрфэс. Еще бы, и даже очень большое.
Входит слуга.
Слуга. М-р Крэбтри и сэр Бэнджамэн Бэкбайт. (Уходит.)
Лэди Снируэл. Как видите, Мария, ваш обожатель преследует вас; теперь уж вам наверное не уйти от него.
Входят Крэбтри и сэр Бэнджамэн Бэкбайт.
Крэбтри. Лэди Снируэл, целую ваши ручки. М-с Кэндэр, кажется, вы незнакомы с моим племянником? Сэр Бэнджамэн Бэкбайт. Ей-богу, он очень неглуп и к тому же отличный поэт. Не так ли, лэди Снируэл?
Сэр Бэнджамэн. Ну, дядя, что это!
Крэбтри. Нет, ей-богу, это верно; по части ребуса или шарады он, по-моему, поспорит с лучшим стихотворцем в королевстве. Слышали ли вы, ваше сиятельство, его эпиграмму насчет того, как загорелись перья на шляпе лэди Фризл? [39 - «Фризл» – кудряшка.] А ну, Бенджамэн, повтори ее. Или скажи шараду, которую ты экспромтом сочинил на вечере у м-с Драузи. [40 - «Драузи» – соня.] Ну, как это: первое – название рыбы, второе – великий мореплаватель…
Сэр Бэнджамэн. Дядя, ну… пожалуйста.
Крэбтри. Честное слово, вы просто поразились бы, если б только слышали, какой он мастер на такие штуки.
Лэди Снируэл. Удивляюсь, сэр Бэнджамэн, почему вы это до сих пор не напечатали ни одной иэ своих вещей?
Сэр Бэнджамэн. По правде говоря, очень уж это вульгарно – печатать свои произведения. Мои безделушки – по большей части шутки и сатиры на отдельных лиц, и я нахожу, что они лучше расходятся втихомолку, между друзьями этих лиц. Впрочем, у меня готово несколько любовных элегий, которые я думаю отдать на суд публики, но в том только случае, если они будут одобрены улыбкой этой лэди (указывает на Марию).
Крэбтри. Клянусь богом, милэди, он обессмертит вас. Вы будете известны потомству, как Петраркова Лаура или Уоллерова [41 - Петрарка – прославленный итальянский поэт (XIV в.); своей возлюбленной Лауре он посвятил целый ряд своих стихов. Эдм. Уоллер – английский поэт XVII в., современник Оливера Кромвеля; под именем «Сахариссы» в поэме Уоллера воспета лэди Доротея Сиднэй.] Сахарисса.
Сэр Бэнджамэн(Марии). Да, я думаю, они вам понравятся, когда вы их увидите в прекрасном томе in quarto, где милый ручеек текста будет струиться по нежному лугу страницы. Клянусь богом, эти элегантные стихи будут совершенством в своем роде!
Крэбтри. Все это прекрасно – но слышали ли вы новость?
М-с Кэндэр. Как, сэр, вы намекаете на слух о…
Крэбтри. Нет, нет не то. Мисс Найсли [42 - От слова «nice» – красивый.] выходит замуж за собственного лакея.
М-с Кэндэр. Не может быть!
Крэбтри. Спросите сэра Бэнджамэна.
Сэр Бэнджамэн. Это верно: дело решенное; уже заказаны свадебные… ливреи.
Крэбтри. Да – и говорят были причины спешить с этой свадьбой.
Лэди Снируэл. Ну, я кое-что об этом и раньше слышала.
М-с Кэндэр. Этого не может быть, – и я удивляюсь, как можно верить сплетне насчет такой благоразумной лэди, как мисс Найсли.
Сэр Бэнджамэн. Да, боже мой, именно потому сразу и поверили. Она всегда была так осторожна и сдержанна, что для этого, конечно, были свои причины. Все в этом уверены.
М-с Кэндэр. Да, да: для репутации женщин ее типа скандал так же пагубен, как горячка для людей с крепким телосложением. И наоборот, слабые, болезненные, вечно прихварывающие репутации переживают сотню репутаций более прочных.
Сэр Бэнджамэн. Верно, милэди. Люди с плохой репутацией поступают так же, как люди с плохим здоровьем: зная свои слабые стороны, они избегают малейшего дуновения ветерка и заменяют недостаток жизненной силы заботливостью и осторожностью.
М-с Кэндэр. Хорошо, но все-таки это, может быть, только сплетня. Вы знаете, сэр Бэнджамэн, из-за таких пустяков часто возникают самые несправедливые слухи.
Крэбтри. Что это так, я ручаюсь. Слышали ли вы, как мисс Пайпер этим летом в Тэнбридже потеряла жениха и доброе имя? Сэр Бэнджамэн, вы помните?
Сэр Бэнджамэн. О, конечно, – презабавная история.
Лэди Снируэл. Как это было? Пожалуйста…
Крэбтри. Как-то вечером у м-с Понто зашел разговор о разведении у нас в Англии овец ново-шотландской породы. Одна из присутствовавших молодых лэди и говорит: «Я знаю такой случай: мисс Летиция Пайпер, моя кузина, купила ново-шотландскую овцу, от которой родились двойни». «Как! – восклицает вдовствующая лэди Дэндиззи (вы ведь знаете, она глуха, как колода), – как, – говорит, – у мисс Пайпер родились двойни?» Это недоразумение, как вы можете себе вообразить, вызвало взрыв хохота. На утро слух об этом пошел по всему городу, через три дня уже все поверили, что мисс Летиция Пайпер родила прехорошеньких мальчика и девочку, а через неделю уже стали называть имя отца и даже имя фермера, которому малютки отданы на воспитание.
Лэди Снируэл. Странно!
Крэбтри. Это факт, уверяю вас. Ей-богу! М-р Сэрфэс, извините, правда ли, что ваш дядя, сэр Оливер, возвращается на родину?
Джозэф Сэрфэс. Насколько мне известно – нет, сэр.
Крэбтри. Долгонько он пробыл в Ост-Индии. Вы едва ли его помните, – правда, ведь? Плохое для него будет утешение, когда он вернется и узнает, до чего дошел ваш брат!
Джоээф Сэрфэс. Чарльз был неблагоразумен, сэр, это, конечно, так; но я надеюсь, никто не станет восстанавливать против него сэра Оливера. Он еще может исправиться.
Сэр Бэнджамэн. Конечно, может; что касается меня, то я никогда не думал о нем, что это человек без всяких принципов. Конечно, он растерял всех своих друзей, но я слышал, что евреи ни о ком так хорошо не отзываются, как о нем.
Крэбтри. Ей-богу, верно, племянник. Будь у евреев свое управление, я думаю, Чарльз был бы у них олдэрмэном; он у них так популярен, ей-богу! Я слышал, с него в год дерут столько же процентов, сколько с ирландского займа. А когда он болен, о его выздоровлении молятся во всех синагогах.
Сэр Бэнджамэн. Однако, никто не живет роскошнее его. Мне передавали, что когда он угощает своих друзей, то за обед вместе с ним садится целая дюжина его поручителей; в это время десятка два кредиторов ждут в передней, а за каждым гостем стоит по судебному приставу.
Джоээф Сэрфэс. Вам, господа, это может быть и забавно, но вы совсем не щадите мои братские чувства.
Мария(в сторону). Эти сплетни невыносимы. (Громко.) Лэди Снируэл, я должна проститься с вами; мне нездоровится. (Уходит.)
М-с Кэндэр. Господи! Как она побледнела!
Лэди Снируэл. Пожалуйста, м-с Кэндэр? проводите ее: ей может понадобиться ваша помощь.
М-с Кэндэр. С величайшим удовольствием. Бедная девушка! Кто энает, в каком она положении? (Уходит.)
Лэдис Снируэл. Ничего особенного. Все дело в том, что она не выносит нападок на Чарльза, несмотря на размолвку с ним.
Сэр Бэнджамэн. Явное доказательство, что она к нему неравнодушна.
Крэбтри. Но, Бэнджамэн, из этого еще не следует, что ты должен от нее отказаться: ступай за ней и развесели ее. Почитай ей свои стихи. Пойдем, я тебе помогу.
Сэр Бэнджамэн. М-р Сэрфэс, я не имел намерения огорчать вас, но будьте уверены, что ваш брат – человек конченый.
Крэбтри. Совсем, совсем конченый. Ей-богу! Ему и гинеи не поверят в долг.
Сэр Бэнджамэн. И говорят, он уже распродал все, что только можно.
Крэбтри. Ничего не осталось, кроме нескольких незамеченных приставом пустых бутылок и фамильных портретов, и то, кажется, только потому, что портреты вделаны в стену.
Сэр Бэнджамэн. К сожалению, я слышал о нем и еще кое-какие скверные истории.
Крэбтри. Да, да, есть-таки за ним грешки, это уж верно!
Сэр Бэнджамэн(уходя). Впрочем, так. как он ваш брат…
Крэбтри. Мы вам все расскажем в другой раз.
Крэбтри и сэр Бэнджамэн уходят.
Лэди Снируэл. Ха, ха! До чего тяжело им бросить такой сюжет, не обработав его до конца.
Джоээф Сэрфэс. Мне кажется, вам слушать все это было не более приятно, чем Марии.
Лэди Снируэл. Может быть ее чувства сильнее, чем мы думаем. Вся семья будет здесь вечером, поэтому можете остаться здесь обедать: нам представится случай для дальнейших наблюдений. Пока что, я пойду разработать план интриги, а вы готовьтесь к роли влюбленного. (Уходят.)
Сцена II
Комната в доме сэра Питера Тизл.
Входит сэр Питер Тизл.
Сэр Питер. Когда старый холостяк берет молодую жену, чего следует ждать? Уже шесть месяцев назад лэди Тизл, как говорится, сделала меня счастливейшим человеком, а на самом деле я несчастен, как собака. По дороге в церковь – мы уже немножко поспорили, а прежде чем отзвонили в колокола – мы уже великолепно переругались. Во время медового месяца я чуть не задохнулся от злости; и я потерял всякую отраду в жизни раньше, чем знакомые кончили меня поздравлять. А ведь, уж кажется, я выбирал осторожно: я взял девушку, воспитанную в деревне; верхом роскоши ей казалось шелковое платье, а наилучшим развлечением – ежегодный бал во время скачек. А теперь она так вошла во вкус всяких модных столичных дурачеств, как будто весь век свой не видела ни кустика, ни былинки дальше Гровенор-сквера. Знакомые издеваются надо мной, а в газетах на меня пишут пасквили. Она бросает на ветер мои деньги и противоречит всякому моему желанию; но хуже всего то, что, боюсь, я люблю ее, иначе я не мог бы вынести всего этого. Как бы то ни было, я никогда не дойду до такой слабости, чтобы сказать вслух об этом.
Входит Раули.
Раули. Мое почтение, сэр Питер. Как поживаете, сэр?
Сэр Питер. Прескверно, мистер Раули, прескверно. У меня одни огорчения и неприятности.
Раули. Что же такое случилось за один день?
Сэр Питер. Задавать такой вопрос женатому человеку!
Раули. Но не может же ваша супруга быть причиной ваших огорчений?
Сэр Питер. Как? Вам кто-нибудь сказал, что она умерла?
Раули. Вот, вот, сэр Питер, вы же ее любите, хоть вы и не совсем сошлись характерами.
Сэр Питер. Она одна во всем виновата, мистер Раули. Я – кротчайший человек в мире и ненавижу людей с тяжелым характером; я ей это повторяю по сто раэ в день.
Раули. Скажите!
Сэр Питер. Да, и что особенно странно, во всех наших спорах всегда неправа она. А лэди Снируэл и вся компания, с которой моя жена встречается в ее доме, еще больше подстрекают ее. В довершение всего, Мария, которой я все равно что отец, вздумала тоже бунтоваться против меня. Она решительно отказывает человеку, которого я, ее опекун, давно наметил ей в мужья. Она, кажется, хочет выйти за его беспутного брата.
Раули. Вам известно, сэр Питер, что я всегда брал на себя смелость не соглашаться с вами во взглядах на этих двух юношей. Смотрите, не ошибитесь в своем мнении относительно старшего. За Чарльза – я головой ручаюсь, что он еще загладит все свои грехи. Его достойный отец, когда-то – мой уважаемый господин, был таким же гулякой в молодые годы; однако после его смерти не осталось ни одного хорошего человека, который бы его не оплакивал.
Сэр Питер. Вы неправы, мистер Раули. Вы знаете, после смерти их отца я был их опекуном до тех пор, пока они не стали преждевременно независимы, благодаря щедрости дяди их, сэра Оливера. Уж, конечно, никто не имел больше меня случаев оценить их сердце, а я во всю свою жизнь никогда не ошибался. Джозэф – это прямой образец для наших молодых людей. Он человек высокой морали и живет согласно моральным правилам, которые исповедует. А другой… Даю вам слово: если он унаследовал хоть зерно нравственности, то уж давно промотал его вместе с прочим наследством. Да, старый друг, сэр Оливер, будет глубоко огорчен, когда поймет, как плохо воспользовались его щедростью.
Раули. Мне очень жаль, что вы так строги к этому юноше. Теперь в судьбе его наступает кризис. Я явился к вам с новостями удивительными.
Сэр Питер. Вот что? Послушаем.
Раули. Приехал сэр Оливер. В эту самую минуту он уже в Лондоне.
Сэр Питер. Что вы? Вы меня изумляете. Я думал, что в этом месяце вы его приезда никак не ждали.
Раули. Я и не ждал: его путешествие кончилось удивительно скоро.
Сэр Питер. Ей-богу, я буду очень рад увидеть старого друга. Ведь целых шестнадцать лет мы с ним не видались. Немало дней провели мы вместе… И что же, он пока не извещает племянников о своем приезде?
Раули. И извещать запретил строго-настрого. Он хочет сначала подвергнуть некоторому испытанию их характеры.
Сэр Питер. О, для того, чтобы оценить их по достоинству, никаких хитростей не нужно; впрочем, пусть его делает, как знает. Известно ему, что я женился?
Раули. Да, – и он скоро явится сюда поздравить вас.
Сэр Питер. Ну, это то же, что пить за здоровье человека, больного чахоткой… Ах, и посмеется же надо мной Оливер! Бывало, мы вместе издевались над браком, и он остался верен себе. Так, значит, он скоро будет у меня? Пойду распорядиться относительно его приема. Только прогну вас, мистер Раули: пожалуйста, ни слова насчет того, что лэди Тизл и я… иной раз, случается… поспорим…
Раули. Будьте спокойны.
Сэр Питер. Я не перенесу насмешек старика Нолля. Заставлю его думать, – прости мне, господи! – что мы очень счастливая парочка.
Раули. Понимаю вас. Но в таком случае, пока он будет здесь, вы должны остерегаться всяких размолвок с женой.
Сэр Питэр. Должны – ей-богу, так. Но как раз это и невозможно. Ах, мистер Раули, когда старый холостяк берет себе молодую жену, то его бы за это… впрочем, нет, – преступление в самом себе несет и наказание. (Уходит.)
Действие II
Сцена I
Комната в доме сэра Питера Тизл.
Входят сэр Питер и лэди Тизл.
Сэр Питер. Лэди Тизл, лэди Тизл, я не потерплю этого!
Лэди Тизл. Сэр Питер, сэр Питер, терпите или не терпите это, как вам угодно, но я все должна делать по-своему – и буду, буду делать! – понимаете? Хоть я и воспитывалась в деревне, но отлично знаю, что замужние светские женщины в Лондоне никому не обязаны отчетом в своих действиях.
Сэр Питер. Очень хорошо, сударыня, очень хорошо! Значит, муж не должен иметь никакого влияния, никакой власти?
Лэди Тизл. Власти? Разумеется – нет. Если вам хотелось власти надо мной, вам бы следовало удочерить меня, а не жениться на мне: вы достаточно стары для этого.
Сэр Питер. Стар! Вот она где самая суть! Хороню, хорошо, лэди Тизл, своим характером вы можете сделать мою жизнь несчастной, но я не хочу разориться от вашего мотовства.
Лэди Тизл. Мотовства! Я уверена, что трачу не больше, чем прилично светской женщине.
Сэр Питер. Нет, нет, сударыня, вы не будете больше бросать денег на такую безумную роскошь. Ну, жизнь! Зимой убирать свой будуар цветами! Тратить на это столько, что на эти деньги можно бы превратить Пантеон в оранжерею или устроить маевку на Рождестве!
Лэди Тизл. Сэр Питер, разве я виновата, что зимою цветы дороги? Браните климат, а не меня. Я, конечно, хотела бы, чтоб весна была круглый год и розы росли у нас под ногами.
Сэр Питер. Ох, сударыня, если б вы для этого родились, я не дивился бы таким речам. Но вы забываете, каково было ваше положение в свете, когда я женился на вас.
Лэди Тизл. Нет, нет, я не забываю, оно было очень неприятно, а то бы я никогда не вышла за вас.
Сэр Питер. Да, да, сударыня, тогда вы были куда скромнее – вы были просто дочерью бедного помещика! Припомните-ка, лэди Тизл: когда я увидел вас в первый раз, вы сидели за пяльцами в простеньком холщевом платье, со связкой ключей у пояса, с гладко причесанными волосами, а ваша комната была увешана цветами из шерсти вашего вязанья.
Лэди Тизл. О, да! Я помню это очень хорошо. И забавную же я жизнь вела тогда! Мне приходилось смотреть за молочной фермой, за птичьим двором, делать выписки из семейной книги рецептов и чесать собачонку тети Деборы.
Сэр Питер. Да, да, сударыня, именно так и было.
Лэди Тизл. А мои вечерние развлечения! Делать выкройки для рукавчиков, которых не из чего было шить; играть в карты с приходским священником; читать что-нибудь «духовное» тетке или бренчать на разбитых клавикордах, чтобы усыпить отца после охоты за лисицей.
Сэр Питер. Я очень рад, что у вас такая хорошая память. Да, сударыня, и вот от этаких развлечений я избавил вас; а теперь вам нужно карету vis-à-vis и троих напудренных лакеев и летом пару каких-то белых котят, а не лошадей, чтобы ездить в Кэнсингтон-Гарден. Похоже, вы уж забыли, как тряслись верхом на кляче, да и на этой кляче вы сидели вдвоем – с своим ключником.
Лэди Тизл. Нет, клянусь, этого никогда не было! Никакого ключника и никакой клячи!
Сэр Питер. Да, сударыня, вот какое было ваше положение. А что я сделал для вас? Я сделал вас женщиной светской, богатой, знатной – словом, я сделал вас своей женой.
Лэди Тизл. Прекрасно, теперь, чтобы довершить благодеяния, вам остается только…
Сэр Питер. Оставить вас вдовой, я полагаю?
Лэди Тизл. Гм! Гм!
Сэр Питер. Благодарю вас, сударыня, – но не обольщайтесь этой надеждой; хотя ваше поведение и нарушает мое душевное спокойствие, но оно не разобьет мне сердца, это я вам могу обещать. Во всяком случае, позвольте поблагодарить вас за намек.
Лэди Тизл. Вольно же вам делать мне такие неприятности и попрекать меня грошами, истраченными на какую-нибудь элегантную вещь.
Сэр Питер. Ну, жизнь! Слушайте, сударыня, а были у вас эти элегантные расходы, когда вы выходили за меня замуж?
Лэди Тизл. Боже, сэр Питер, неужто вы хотели бы, чтоб я отстала от моды?
Сэр Питер. От моды, скажите на милость! Много вы думали о моде до вашего замужества?
Лэди Тизл. Я думала, вы сами не прочь, чтоб вашу жену считали за женщину со вкусом.
Сэр Питер. Тоже… со вкусом! Довольно, сударыня! Никакого у вас не было вкуса, когда вы выходили за меня.
Лэди Тизл. Вот уж это, сэр Питер, совершенно верно. Да, я согласна: раз я вышла за вас замуж – я не имею никакого права говорить о вкусе. Ну, а теперь полагающуюся на сегодня по расписанию ссору мы уже кончили, и я, пожалуй, могу отправиться к лэди Снируэл, – мы с ней условились.
Сэр Питер. Еще бы – это очень важно! Ну, и очаровательный же круг знакомства вы завели себе!
Лэди Тизл. Сэр Питер, это люди богатые и знатные, и они очень дорожат своей репутацией.
Сэр Питер. Да уж – своей репутацией они дорожат, и, должно быть, поэтому они не терпят, чтобы у кого-нибудь, кроме них, было честное имя: таким они мстят. Этакая шайка! На эшафот идут бедняки, сделавшие куда меньше зла, чем все эти сплетники, ябедники, клеветники.
Лэди Тизл. Как? Вы хотели бы ограничить свободу слова?
Сэр Питер. Ох, вы стали не лучше, чем все прочие из этой компании.
Лэди Тизл. Что ж, надеюсь, что я выполняю свой долг там с достаточным милосердием.
Сэр Питер. Да уж – с милосердием!
Лэди Тизл. Но я же не желаю никакого зла людям, о которых злословлю: если я и говорю что-нибудь дурное, так это бывает просто потому, что у меня хорошее настроение; и я не прочь, чтоб и со мной поступали точно так же. Однако, сэр Питер, вы ведь обещали также быть у лэди Снируэл.
Сэр Питер. Хорошо, хорошо, я зайду, хотя бы для того, чтобы защищать свою репутацию.
Лэди Тизл. В таком случае, поторопитесь, иначе будет поздно. До свидания. (Уходит.)
Сэр Питер. Нечего сказать – много я выиграл своими наставлениями! Однако, как очаровательно противоречит она каждому моему слову и как мило высказывает свое презрение к моей власти. Что ж, пусть я не могу заставить ее любить меня, но зато какое это удовольствие – ссориться с ней! И мне кажется, она никогда не бывает так хороша, как в такие минуты, когда она старается всячески мучить меня. (Уходит.)
Сцена II
Комната в доме лэди Снируэл.
Лэди Снируэл, м-с Кэндэр, Крэбтри, сэр Бэнджамэн Бркбаит и Джозэф Сэрфэс.
Лэди Снируэл. Нет, мы непременно хотим ее услышать!
Джозэф Сэрфэс. Да, да, эпиграмму! Непременно!
Сэр Бэнджамэн. Да ну ее… Это просто пустяк!
Крэбтри. Нет, нет; ей-богу, для экспромта это очень умно.
Сэр Бэнджамэн. Но тогда прежде всего вам следует познакомиться с обстоятельствами дела. В один прекрасный день на прошлой неделе лэди Бэтти Кэррикл [43 - «Кэррикл» – двухколесный экипаж.] пускала пыль в глаза в Гайд-Парке своим миниатюрнейшим фаэтоном; она увидела меня и попросила написать стихи в честь ее пони. Я вынул мою записную книжку и в один момент написал следующее:
Ничьи еще пони меня так не трогали:
Другие, как хамы, а эти, как щеголи.
Никто не оспорит моей правоты:
Так стройны их ноги и длинны хвосты.
Крэбтри. Вот, лэди, написал – как хлыстом, а? И вдобавок – сидя верхом на лошади!
Джоээф Сэрфэс. Ну, сэр Бэнджамэн, вы – прямо-таки Феб верхом на Пегасе!
Сэр Бэнджамэн. Что вы, сэр! Это такие пустяки!
М-с Кэндэр. Я должна получить копию.
Входят лэди Тизл и Мария.
Лэди Снируэл. Лэди Тизл, надеюсь, мы увидим сэра Питера?
Лэди Тизл. Я думаю, он сейчас явится засвидетельствовать свое почтение вашему сиятельству.
Лэди Снируэл. Мария, душа моя, вы что-то не в духе. Сядьте-ка за пикет с м-ром Сэрфэсом.
Мария. Я не люблю карт; впрочем, если вам угодно – пожалуйста.
Лэди Тизл (в сторону). Странно будет, если м-р Сэрфэс усядется с нею… Я думала, он воспользуется случаем поговорить со мной до прихода сэра Питера.
М-с Кэндэр. Ох, умру от смеха! Вы невозможны, я отказываюсь говорить с вами!
Лэди Тизл. В чем дело, м-с Кэндэр?
М-с Кэндэр. Они не хотят признать красавицей нашего друга, мисс Вермильон. [44 - «Вермильон» – румяна.]
Лэди Снируэл. Ну, конечно, она хорошенькая женщина.
Крэбтри. Очень рад, что вы так думаете.
М-с Кэндэр. У нее очаровательно свежий цвет лица.
Лэди Тизл. Да, когда она свеже-накрашена.
М-с Кэндэр. Фу! Я чем угодно ручаюсь, что у нее естественный румянец: я видела, как он появлялся и исчезал.
Лэди Тизл. Весьма возможно, милэди: он исчезает на ночь и появляется по утрам.
Сэр Бэнджамэн. Да, да, он не только появляется и исчезает, но, что еще более удивительно, горничная может его принести и унести обратно.
М-с Кэндэр. Ха, ха, ха! Я ненавижу, когда вы так говорите! Но вот ее сестра – так это уж настоящая красавица – или была красавицей.
Крэбтри. Кто? М-с Эвергрин? [45 - «Эвергрин» – вечнозеленая.] О боже, да ей пятьдесят шесть лет!
М-с Кэндэр. Нет, положительно вы несправедливы к ней; ей пятьдесят два, или пятьдесят три – в крайнем случае, и я не думаю, чтобы она казалась старше.
Сэр Бэнджамэн. А ее лицо – вы видели?
Лэди Снируэл. Ну, что там… Если м-с Эвергрин и старается исправить кое-что поврежденное временем, то вы должны согласиться, что она это делает с большим искусством; и, конечно, это лучше, чем конопатить свои морщины так небрежно, как это делает вдова Охр. [46 - «Охр» – охра.]
Сэр Бэнджамэн. Нет, лэди Снируэл, вы слишком строги к бедной вдове. Не то, чтобы она плохо владела красками – нет! – но, закончив отделку лица, она так неумело соединяет его с шеей, что становится похожа на реставрированную статую, и знаток сразу видит, что голова новая, а туловище – древнее.
Крэбтри. Ха, ха, ха! Хорошо сказано, племянник!
М-с Кэндэр. Ха, ха, ха! Как вы меня смешите, я просто ненавижу вас за это! Что вы думаете о мисс Симпэр? [47 - «Симпэр» – от глагола simper – скалить зубы.]
Сэр Бэнджамэн. Что ж, у нее очень хорошие зубы.
Лэди Тизл. Да, и потому, когда она не болтает или не смеется (а это бывает очень редко), она оставляет рот полуоткрытым, вот так. (Показывает свои зубы.)
М-с Кэндэр. Можно ли быть такой злой?
Лэди Тизл. Все же это лучше, чем старания м-с Прим [48 - «Прим» – жеманница.] скрыть потерю передних зубов. Она так стягивает свой рот, что он становится похож на отверстие кружки для сбора подаяний, и тогда она цедит сквозь зубы: «Как поживаете, сударыня? Да, сударыня». (Передразнивает.)
Лэди Снируэл. Отлично, лэди Тизл; вижу, что и вы тоже можете быть довольно жестокой.
Лэди Тизл. Когда защищаешь друга, быть жестокой – это только справедливо. Ах, сюда идет сэр Питер; испортит он наше веселье!
Входит сэр Питер Тизл.
Сэр Питер. Лэди, мое вам нижайшее… (В сторону.) Господи, помилуй: вся шайка в сборе! Стало быть, каждое слово убивает чью-нибудь репутацию…
М-с Кэндэр. Я рада, что вы пришли, сэр Питер. Они тут прохаживались насчет слабостей ближних, и лэди Тизл нисколько не лучше других.
Сэр Питер. Вам это, конечно, было очень неприятно, м-с Кэндэр.
М-с Кэндэр. О, они ни в ком не хотят видеть ничего хорошего; они. отрицают даже доброту нашего друга, м-с Пэрси. [49 - «Пэрси» – толстуха.]
Лэди Тизл. А-а, этой жирной вдовы, что вчера вечером была у м-с Куодрил? [50 - «Коудрил» – кадриль.]
М-с Кэндэр. Толщина – это ее несчастье; и если она так силится похудеть, вы не должны за это нападать на нее.
Лэди Снируэл. Совершенно верно.
Лэди Тизл. Да, я знаю, она живет только уксусом и сывороткой, шнуруется с помощью блоков, и часто в самую жару в полдень вы можете увидеть ее в манеже на коренастом пони: причесанная как барабанщик, она пыхтит полным ходом.
М-с Кэндэр. Благодарю вас, лэди Тизл, что вы так ее защищаете.
Сэр Питер. Хороша защита, нечего сказать!
М-с Кэндэр. Оказывается, лэди Тизл критикует не хуже, чем мисс Саллоу. [51 - «Саллоу» – желтая.]
Крэбтри. Да, но любопытно, что мисс Саллоу позволяет себе критиковать других: чем сама-то она может похвастать – эта неуклюжая дура?
М-с Кэндэр. Вы не должны осуждать ее так строго. Мисс Саллоу близкая мне родственница по мужу, и я требую снисходительности к ней. К тому же, позвольте сказать вам, это очень нелегкое дело – стараться быть девушкой не старше тридцати шести лет.
Лэди Снируэл. Но, конечно, она все-таки еще красива. Глаза, правда, слабоваты, но если вспомнить, как она много читает при свечах, так это неудивительно.
М-с Кэндэр. Ну да, конечно. А что касается ее манер, то, честное слово, я считаю их поразительно изящными, если вспомнить, что она не получила никакого воспитания: вы ведь знаете – ее мать была модисткой из Уэльса, а отец был кондитером в Бристоле.
Сэр Бэнджамэн. Ах, вы обе слишком добры!
Сэр Питер(в сторону). Да, чертовски добры! И это про свою же родственницу! Помилуй мя, боже!
М-с Кэндэр. Что касается меня, то, право, я терпеть не могу, чтобы дурно говорили о моих друзьях.
Сэр Питер. Ну, ясно!
Сэр Бэнжамэн. Да, у вас есть эта склонность к морали. М-с Кэндэр и я можем часами сидеть и слушать, как лэди Стэкко [52 - «Стэкко» – штукатурку.] говорит о нравственности.
Лэди Тизл. А с лэди Стэкко приятно посидеть за дессертом после обеда; она похожа на французские конфеты, которые берешь ради надписей на них: она вся состоит из живописи и изречений.
М-с Кэндэр. Нет, а вот я так не люблю смеяться над моими друзьями; я постоянно напоминаю об этом моей кузине Огл [53 - «Огл» – делать глазки.] – вы знаете ее претензию быть знатоком красоты.
Крэбтри. Ну, конечно: у нее физиономия на редкость странная: это – целая коллекция, собранная из разных частей света.
Сэр Бэнджамэн. Да, да: у нее ирландский лоб…
Крэбтри. Каледонские волосы…
Сэр Бэнджамэн. Голландский нос…
Крэбтри. Австрийские губы…
Сэр Бэнджамэн. Цвет лица испанский…
Крэбтри. Зубы китайские…
Сэр Бэнджамэн. Одним словом, ее лицо похоже на table d'hôte в Спа, [54 - Спа – курорт в Бельгии.] где не найдется и двух человек одной нации…
Крэбтри. Или на конгресс, по окончании мировой войны: все участники конгрессу, исключительно до глаз, смотрят в разные стороны, и только у подбородка и носа замечается склонность к сближению.
М-с Кэндэр. Ха, ха, ха!
Сэр Питер(в сторону). Господи, помилуй и защити! И это говорится про женщину, у которой они обедают дважды в неделю!
М-с Кэндэр. Нет, право, нельзя так насмехаться над людьми. Позвольте мне сказать, что м-с Огл…
Сэр Питер. Простите, сударыня, но я думаю, что застопорить языки у этих джентльмэнов вам не удастся. Впрочем, если я скажу вам, м-с Кэндэр, что лэди, на которую они нападают, мой близкий друг, то, надеюсь, вы не станете на ее сторону.
Лэди Снируэл. Ха, ха, ха! Отлично сказано, сэр Питер. Однако вы прежестокое создание: вы сами слишком флегматичны, чтоб шутить, и слишком раздражительны, чтобы допускать остроумие в других.
Сэр Питер. Ах, сударыня, истинное остроумие гораздо ближе к добродушию, чем вы это полагаете.
Лэди Тизл. Вот это верно, сэр Питер; по-моему, они даже в таком близком родстве, что им никак нельзя вступить в брак.
Сэр Бэнджамэн. Или, вернее, назовите их мужем и женой, потому что их редко видишь вместе.
Лэди Тизл. Во всяком случае, сэр Питер такой враг злословия, что не прочь бы запретить его парламентским законом.
Сэр Питер. Клянусь богом, если б к охоте за чужими репутациями относились бы так же серьезно, как к охоте за дичью в чужих поместьях, и провели бы билль об охране репутаций, так же как и дичи, так многие бы поблагодарили бы их за это.
Лэди Снируэл. Бог мой! Сэр Питер, да вы хотите лишить нас наших привилегий?
Сэр Питэр. Да, хочу; только признанным старым девам и разочарованным вдовам можно разрешить это занятие: убивать честные имена и губить репутации.
Лэди Снируэл. Молчите, чудовище!
М-с Кэндэр. Но, конечно, вы не были бы так строги к тем, кто только передает слухи?
Сэр Питер. Нет, сударыня, к ним я бы применил «коммерческий» закон: во всех случаях, когда пойдет в обращение сплетня, а того, кто ее выпустил, нельзя найти, – оскорбленные стороны имеют право начать иск против посредников клеветы.
Крэбтри. Ну, а по-моему, нет слухов без основания.
Лэди Снируэл. А что, господа, не сесть ли нам за карты в соседней комнате?
Входит слуга и что-то шепчет сэру Питеру.
Сэр Питер. Я сейчас буду у них. (Слуга уходит.) (В сторону.) Уйду тайком.
Лэди Снируэл. Как, сэр Питер, вы хотите уйти?
Сэр Питер. Ваше сиятельство должны извинить меня; меня вызывают по важному делу. Но я оставляю вам свою репутацию. (Уходит.)
Сэр Бэнджамэн. Лэди Тизл, ваш супруг – странное существо: не будь он вашим мужем, я рассказал бы вам о нем несколько историй, которые заставили бы вас от души посмеяться.
Лэди Тизл. О, пожалуйста, не стесняйтесь; дайте нам возможность услышать их.
Все уходят, кроме Джоррфа Сэрфэса и Марии.
Джозэф Сэрфэс. Мария, я вижу, вас не удовлетворяет это общество?
Мария. Разве могло бы быть иначе? Если ум и юмор выражаются только в том, чтобы издеваться над слабостями или несчастьями тех, кто нам ничего дурного не сделал, то уж я скорее согласна получить от бога двойную порцию глупости.
Джозэф Сэрфэс. Впрочем, они кажутся злее, чем в действительности; сердце у них доброе.
Мария. Тем презренней их поведение; простить невоздержанность языка можно только человеку, не владеющему собою и злобному по натуре.
Джозэф Сэрфэс. Вы правы; и по-моему распустить злостную сплетню от нечего делать – это еще подлее, чем оклеветать из мести. Но отчего, Мария, вы так добры к другим и строги только ко мне одному? Неужели я должен бросить всякую надежду?
Мария. Опять вы начинаете все о том же – вы хотите довести меня до отчаяния?
Джозэф Сэрфэс. Ах, Мария! Вы не были бы так жестоки со мной и не противились бы воле сэра Питера – вашего опекуна, если бы не этот беспутный Чарльз: я вижу, он – мой счастливый соперник.
Мария. Ну, вы не слишком-то великодушны! Все равно, каковы мои чувства к нему. Но вы можете быть уверены: то, что его несчастья оттолкнули от него даже родного брата, – это не заставит меня отказаться от бедного Чарльза.
Джозэф Сэрфэс. Нет, Мария, не уходите от меня в таком гневе! Честью вам клянусь… (Становится на колени.)
Сзади них показывается лэди Тизл.
Джозэф Сэрфэс(в сторону). Чорт возьми… лэди Тизл! (К Марии.) Вы не должны, нет, вы не сделаете этого… ведь хотя я и питаю глубочайшее уважение к лэди Тизл…
Мария. К лэди Тизл?
Джозэф Сэрфэс. Однако, если сэр Питер заподозрит…
Лэди Тизл(выходя вперед, про себя). Что это такое, скажите, пожалуйста? Не принимает ли он ее за меня? Дитя мое, вас ждут в той комнате. (Мария уходит.) Что все это значит, скажите, пожалуйста?
Джозэф Сэрфэс. Пренеприятная история! Мария каким-то образом приметила мою нежную заботливость о вашем счастьи и грозила все рассказать сэру Питеру. Вы вошли как раз в ту минуту, когда я старался убедить ее, чтобы она…
Лэди Тизл. Вот как? Какой у вас, однако, нежный способ убеждать… И что же – это вы всегда так убеждаете, стоя на коленях?
Джоээф Сэрфэс. О, она совсем еще ребенок, и я думал, что немного пафоса… Но, лэди Тизл, когда же вы соберетесь познакомиться с моей библиотекой, как вы обещали?
Лэди Тизл. Нет, нет; я начинаю думать, что это было бы неблагоразумно… Вы знаете, я допускаю ваши ухаживания лишь настолько, насколько этого требует мода.
Джоээф Сэрфэс. Да, правда… Я самый платонический вздыхатель, с каким приходилось иметь дело женщинам.
Лэди Тизл. Конечно, нельзя отставать от моды. Я уже бросила столько провинциальных привычек, что сколько бы сэр Питер ни мучил меня своими капризами, они не доведут меня до…
Джоээф Сэрфэс. Единственного доступного для вас способа мести. Превосходно! Я аплодирую вашей скромности!
Лэди Тизл. Молчите! – вы опасный человек. Но нас, пожалуй, могут хватиться – идемте туда, где все остальные.
Джоээф Сэрфэс. Нам лучше бы итти туда порознь.
Лэди Тизл. Хорошо. Но только вам незачем оставаться здесь: Мария уже больше не придет сюда слушать ваши увещания – за это я вам ручаюсь. (Уходит.)
Джоээф Сэрфэс. Да, в курьезное положение попал я со своей политикой! Я хотел войти в милость у лэди Тизл, только чтоб она не стала моим врагом вместе с Марией – и вот, сам не знаю как, попал в ее обожатели. Говоря откровенно, я начинаю жалеть, что так старался приобрести безукоризненную репутацию: это запутало меня в такую сеть интриг, что я боюсь, как бы в конце концов меня не вывели на свежую воду. (Уходит.)
Сцена III
Комната в доме сэра Питера.
Входят сэр Оливер Сэрфэс и Раули.
Сэр Оливер. Ха, ха, ха! Так мой старый приятель женат, а? Молодая жена из деревни? Ха, ха, ха! Долго крепился старый холостяк, а в конце-концов все-таки увяз в браке!
Раули. Не годится шутить над ним, сэр Оливер; уверяю вас – это его больное место, хоть он женат всего семь месяцев.
Сэр Оливер. Значит, уже полгода, как он начал отбывать наказание. Бедный Питер! Но вы говорите, что он совершенно отступился от Чарльза и больше не видится с ним, а?
Раули. У сэра Питера прямо странное предубеждение против Чарльза. По-моему он ревнует его к лэди Тизл, причем эту ревность в нем очень искусно вызвали наши соседи-сплетники; они немало прибавили дурной славы Чарльзу. А все дело в том, что если лэди и неравнодушна к одному из братьев, так именно к Джозэфу.
Сэр Оливер. Да, это я знаю: здесь целая шайка злых клеветников и благожелательных сплетников, которые убивают репутации, чтобы только убить время, и еще не успеет человек оценить, что значит доброе имя, как он уже его потерял. Но этим господам не вооружить меня против моего племянника, это уж будьте уверены. Нет, нет; если Чарльз не сделал ничего бесчестного или низкого, я готов простить ему все сумасбродства.
Раули. Если так, то я жизнью ручаюсь, что вы его обратите на путь истинный! Ах, сэр, я воскресаю: я вижу, что ваше сердце не отвратилось от него. У сына моего доброго господина остался все-таки друг.
Сэр Оливер. Да неужели я могу забыть, мистер Раули, каким я сам был в его годы? Ей-богу, и мой брат, и я – мы были не слишком-то благоразумными юношами; и все же я думаю, вы немного людей видели лучше своего старого господина.
Раули. Сэр, именно это и дает мне уверенность, что Чарльз может восстановить честь своей семьи. Но сюда идет сэр Питер…
Сэр Оливер. Да, идет… Боже праведный, до чего он изменился! Окончательно женатый человек, у него на лице написано, что он супруг – это видно за версту.
Входит сэр Питер Тизл.
Сэр Питер. А, сэр Оливер – старый дружище! С приездом в Англию!
Сэр Оливер. Спасибо, спасибо, сэр Питер. Честное слово, я рад видеть вас в добром здоровьи.
Сэр Питер. Ну, давненько мы не видались – пятнадцать лет: даже не верится, сэр Оливер! За это время много было всяких огорчений…
Сэр Оливер. Да, и у меня тоже. Но это что! А вот вы, оказывается, женаты, а, старина? Ну, этому уж не поможешь, так что значит – поздравляю вас от всего сердца.
Сэр Питер. Спасибо, спасибо, сэр Рливер! Да, попал я в… в… рай… Но не стоит сейчас говорить об этом.
Сэр Оливер. Верно, верно, сэр Питер, не годится старым друзьям при первой же встрече начинать с жалоб.
Раули(тихо – сэру Оливеру). Будьте осторожны, сэр, умоляю вас.
Сэр Оливер. Так, стало быть, один из моих племянников – беспутный кутила?
Сэр Питер. Ах, старый друг, грустно думать мне, как вы разочаруетесь в нем! Он – погибший человек. Но за Чарльза вас вознаградит его брат, Джозэф: это – действительно образцовый юноша; весь свет о нем хорошо говорит.
Сэр Оливер. Очень прискорбно это слышать: у него слишком хорошая репутация, чтобы он оказался честным малым. Весь свет о нем хорошо говорит! Это значит, он кланялся одинаково низко и мудрецам, и дуракам, и мерзавцам, и честным людям.
Сэр Питер. Как, сэр Оливер? Неужели вы ставите ему в вину, что он не нажил себе врагов?
Сэр Оливер. Да, если он человек порядочный, то он заслуживает врагов.
Сэр Питер. Ну, хорошо; вы не будете так думать, когда узнаете его. Говорит он так назидательно, выказывает такие благородные чувства!
Сэр Оливер. К чорту его чувства! Если он встретит меня с объедками морали во рту, меня сразу стошнит. Поймите меня, сэр Питер: я и не думаю защищать ошибок Чарльза; но прежде чем составить мнение о каждом из братьев, я собираюсь сделать испытание их сердцу. Я и приятель мой Раули кое-что придумали для этой цели.
Раули. Сэр Питер хоть раз в жизни должен будет узнать, что он ошибался.
Сэр Питер. О, я жизнью ручаюсь за Джозэфа!
Сэр Оливер. Ладно, идем, поставьте нам бутылку доброго вина, выпьем за здоровье этих ребят, и мы объясним вам наш план.
Сэр Питер. Идем, идем.
Сэр Оливер. И не будьте вы, сэр Питер, так строги к сыну своего старого приятеля. Чорт побери! Не беда по-моему, что он немного вышел из колеи; что касается меня, так я терпеть не могу, когда благоразумие уродует зеленые побеги юности: оно похоже на плющ, который обвивается вокруг молодого деревца и мешает ему расти. (Уходят.)
Действие III
Сцена I
Комната в доме сэра Питера.
Входят сэр Питер Тизл, сэр Оливер Сэрфэс и Раули.
Сэр Питер. Ну, так мы сперва посмотрим на него, а за вино сядем после. Но как же так, мистер Раули? Я все еще не уразумел, в чем суть вашего плана?
Раули. А видите ли, сэр, этот мистер Стэнли, о котором я говорил, – близкий их родственник по матери. Он был когда-то купцом в Дублине, но разорился после ряда несчастных случайностей. Когда его арестовали, он обратился письменно к обоим, к м-ру Сэрфэсу и к Чарльзу; от первого он не получил ничего, кроме уклончивых обещаний, а Чарльз сделал все, что мог. Как раз теперь Чарльз старается занять у кого-нибудь денег, и часть их, несмотря на собственное отчаянное положение, он намерен отдать бедному Стэнли.
Сэр Оливер. А! Ну, Чарльз – сын моего брата.
Сэр Питер. Хорошо, но как же может сэр Оливер лично…
Раули. А вот как: я извещу братьев, что Стэнли добился разрешения лично обратиться к своим друзьям. Ни Джозэф, ни Чарльз никогда не видали этого Стэнли, так пусть сэр Оливер и назовется им. Вот и представится прекрасный случай судить об их характерах. И поверьте мне, сэр, в младшем брате вы найдете человека, у которого, несмотря на все его сумасбродство и беспутство, по выражению нашего поэта,
…и сердце, и рука
Для чистого открыты состраданья.
Сэр Питер. Гм… что из этого, что у него щедрая рука, если давать-то нечего? Производите, производите свои испытания, сколько угодно. Но где же этот человек, который должен рассказать сэру Оливеру о положении дел Чарльза?
Раули. Внизу, ждет приказаний. Он даст самые верные сведения. Это, сэр Оливер, добрейший еврей; и он, надо отдать ему справедливость, сделал с своей стороны все возможное, чтобы показать вашему племяннику его поступки в истинном свете.
Сэр Оливэр. Пожалуйста, распорядитесь позвать его сюда.
Раули(говорит в дверь слуге). Попроси войти м-ра Мозеса.
Сэр Питер. Но, скажите, пожалуйста, с какой ему стати говорить правду?
Раули. О, я убедил его, что он может получить кое-какие долги с Чарльза только чрез сэра Оливера, о приезде которого ему известно; значит, не лгать – в его интересах. В моих руках есть еще и другой свидетель, некий Снэйк; я накрыл его в одном деле, очень смахивающем на подлог; он рассеет ваши, сэр Питер, подозрения относительно Чарльза и лэди Тизл.
Сэр Питер. Про это я уж столько слышал, что с меня довольно.
Раули. Вот и честнейший сын Израиля пожаловал. (Входит Мозес.) Сэр Оливер здесь.
Сэр Оливер. Сэр, как мне известно, у вас за последнее время были серьезные дела с моим племянником Чарльзом?
Мозес. Да, сэр Оливер, я сделал все, что мог для него; но он был разорен раньше, чем обратился ко мне за помощью.
Сэр Оливер. Не повезло вам; значит, вам не пришлось показать свой талант?
Мозес. Нет, я имел удовольствие услышать об его несчастиях не раньше, чем он задолжал безнадежно несколько тысяч фунтов.
Сэр Оливер. Какая неудача! Все-таки, я полагаю, вы сделали для него все, что было в вашей власти, почтенный Мозес?
Мозес. Да, и он это знает. Как раз сегодня вечером я должен был привести к нему джентльмэна из Сити, который мог дать ему денег в долг, потому что он еще не имел дела с м-ром Чарльзом.
Сэр Питер. Как? Нашелся человек, у которого Чарльз ни разу не занял денег?
Мозес. Да, некто м-р Премиум, [55 - «Премиум» – премия, награда.] с улицы Крэчд-Фрайарс, бывший маклер.
Сэр Питер. Сэр Оливер, блестящая идея, ей-богу! Вы говорите, Чарльз не знает м-ра Премиум?
Мозес. Нет, не знает.
Сэр Питер. Вот вам, сэр Оливер, и случай удовлетворить свое любопытство, случай куда более удобный, чем старая романическая сказка про бедного родственника: ступайте с моим другом Мозесом и разыгрывайте роль м-ра Премиум; тогда вы увидите племянника в полном блеске.
Сэр Оливер. Эта мысль мне больше по вкусу, а Джозэфа я могу посетить потом в качестве старого Стэнли.
Сэр Питер. Верно, так будет хорошо.
Раули. Ну, это значит поставить Чарльза в невыгодные для него условия. Но все равно: Мозес, вы поняли сэра Питера и вы не измените нам?
Мозес. Можете на меня положиться. (Смотрит на свои часы.) Я собирался зайти к м-ру Чарльзу именно в это время.
Сэр Оливер. Ну, Мозес, я готов итти с вами – хоть сейчас. Постойте, об этом я и забыл совсем: как, чорт возьми, мне сойти за еврея?
Мозес. В этом нет надобности: м-р Премиум – христианин.
Сэр Оливер. Да что вы? Очень жаль. А вот еще вопрос: не слишком ли я нарядно одет для кредитора?
Сэр Питер. Нисколько. Если б вы приехали в собственной карете, даже и это не испортило бы роли, – правда, Мозэс?
Мозес. Истинная правда.
Сэр Оливер. Но как я должен говорить? Ведь у ростовщиков, наверное, есть свой жаргон, свои методы в разговоре, – мне все это надо знать.
Сэр Питер. О, тут нечему учиться! Главное – предъявлять непомерные требования. Так, Мозес?
Мозес. Да, это самое главное.
Сэр Оливер. Ладно. На это меня хватит, ручаюсь. Я потребую с него процентов восемь или десять, не меньше.
Мозес. Если вы потребуете только это, вас сейчас же узнают.
Сэр Оливер. О, чорт побери! Сколько же надо?
Мозес. Это зависит от обстоятельств. Если вам покажется, что он не очень нуждается в деньгах, вам следует потребовать только сорок или пятьдесят процентов; но если он в очень трудном положении, можете спросить вдвое.
Сэр Питер. Хорошему ремеслу вы учитесь, сэр Оливер!
Сэр Оливер. Да, и не безвыгодному.
Мозес. Затем, видите ли, у вас у самого денег нет, и вы должны занять их для м-ра Чарльза у своего приятеля.
Сэр Оливер. А, занять их у приятеля… Так, так!
Мозес. А ваш приятель – бессовестный пес, но вы уж тут не при чем.
Сэр Оливер. Мой приятель – бессовестный пес? Так, так!
Мозес. Да, у него наличных денег тоже нет, и поэтому он должен продать свои ценные бумаги с большим убытком.
Сэр Оливер. Должен продать бумаги и с большим убытком? Это, знаете, очень любезно с его стороны.
Сэр Питер. Ну, сэр Оливер… то бишь – м-р Премиум – скоро вы будете мастером своего дела. А что, Мозес, не заставить ли его пройтись насчет закона о процентах? По-моему, это подошло бы к его роли.
Мозес. И даже очень.
Раули. А если еще упомянуть, что теперь молодой человек должен стать совершеннолетним, прежде чем ему позволят разориться: разве это не обидно?
Мозес. Да, очень обидно!
Сэр Питер. А если еще обругать тех, кто одобряет такой закон? Вы только подумайте; единственная цель его – вырвать из лап ростовщиков несчастных и неосторожных молодых людей и дать им возможность получить наследство еще не совсем растраченным!
Сэр Оливер. Так, так… Дальнейшие инструкции Мозес даст мне дорогой.
Сэр Питер. Ну, времени для этого у вас будет немного: ваш племянник живет совсем близко.
Сэр Оливер. О, не беспокойтесь, у меня, повидимому, такой талантливый учитель, что, живи Чарльз хоть рядом, я стану совершенным мошенником, прежде чем мы завернем за угол. (Уходят с Моресом.)
Сэр Питер. Уж теперь-то, я думаю, сэр Оливер узнает истину: ведь вы, Раули, пристрастны к Чарльзу и могли предупредить его о первом своем плане.
Раули. Нет, честное слово, сэр Питер!
Сэр Питер. Хорошо, ступайте, приведите ко мне этого Снэйка. Послушаем, что он скажет. А, я вижу – идет Мария; мне надо поговорить с ней. (Раули уходит.) С какой бы я радостью убедился, что мои подозрения относительно лэди Тизл и Чарльза не основательны. Я ни разу еще не говорил об этом с моим другом Джозэфом. Решено: сделаю это, а он чистосердечно скажет мне свое мнение.
Входит Мария.
Сэр Питер. Ну, что, дитя мое, м-р Сэрфэс вернулся с вами?
Мария. Нет, сэр; его задержали.
Сэр Питер. Вот что, Мария: вам все чаще приходится беседовать с этим милым молодым человеком, неужели вы еще не видите, какой награды заслуживает его склонность к вам?
Мария. Знаете, сэр Питер, вы меня приводите в отчаяние вашими постоянными разговорами об этом. Вы заставляете меня сказать вам, что среди моих поклонников нет человека, которого я не предпочла бы м-ру Сэрфэсу.
Сэр Питер. Какая испорченность! Нет, нет, Мария, вы предпочли бы одного: Чарльза. Это ясно. Его пороки и безумства покорили ваше сердце.
Мария. Это жестоко, сэр. Вы знаете, я послушалась вас, я не вижусь и не переписываюсь с ним: я уж довольно наслышалась о нем и теперь убедилась, что он не стоит моего внимания. Но все-таки, разве это преступление, что мое сердце жалеет его за его несчастья, хотя умом я строго его осуждаю?
Сэр Питер. Хорошо, хорошо, жалейте его, сколько вам угодно, но руку и сердце от-дайте более достойному.
Мария. Только не его брату!
Сэр Питер. Вы испорчены и упрямы. Но берегитесь, мисс, вы до сих пор не знали еще, что такое власть опекуна, – и лучше не заставляйте меня показать вам ее.
Мария. Я могу только сказать, что вы будете неправы. Правда, по желанию моего отца, я некоторое время обязана смотреть на вас как на его заместителя; но я обязана перестать считать вас им, если вы вздумаете сделать меня несчастной. (Уходит.)
Сэр Питер. Ну, у кого может быть столько неприятностей, как у меня? Все будто сговорились меня злить. И двух недель не прошло со времени моего брака, как умер ее отец, здоровый и крепкий человек, – умер, по-моему, единственно ради удовольствия помучить меня хлопотами о его дочке. (Лэди Тизл поет за сценой.) Однако сюда идет моя супруга. Она, повидимому, в хорошем настроении. Как бы я был счастлив, если б мог внушить ей хоть немного любви ко мне!
Входит лэди Тизл.
Лэди Тизл. Господи, сэр Питер, надеюсь, вы не ссорились с Марией? Нехорошо с вашей стороны сердиться, когда меня нет при этом.
Сэр Питер. Ах, лэди Тизл, привести меня в хорошее настроение – это всегда в вашей власти.
Лэди Тизл. Конечно! Этого я и хочу: мне надо, чтобы вы сейчас были в очаровательном настроении. Развеселитесь же и дайте мне двести фунтов; дадите?
Сэр Питер. Двести фунтов! Как будто бы я не могу быть веселым бесплатно! Впрочем, стоит вам только говорить со мной вот так, как теперь, и тогда для меня нет ничего, в чем бы я мог вам отказать. Вы получите деньги, а в награду соблаговолите приложить печать к нашему договору.
Лэди Тизл. О, нет… вот вам – рука, Этого довольно. (Подносит к его губам руку.)
Сэр Питер. И вы не станете больше упрекать меня за то, что я не выделяю вам самостоятельного капитала. Я скоро сделаю вам сюрприз, только всегда ли мы будем так жить, а?
Лэди Тизл. Если хотите – всегда. Я ничего не имею против того, чтобы прекратить наши ссоры, если вы только сознаетесь, что вам первому это надоело.
Сэр Питер. Хорошо, значит, теперь мы будем состязаться во взаимной уступчивости?
Лэди Тизл. Уверяю вас, сэр Питер: доброе настроение вам очень к лицу. Вы теперь похожи на прежнего сэра Питера до нашей свадьбы, когда вы бывало гуляли со мною под вязами и рассказывали мне, каким вы были щеголем в юности, и брали меня за подбородок, и спрашивали, не полюблю ли я старика, который мне ни в чем не будет отказывать, так ведь?
Сэр Питер. Да, да, и вы были так нежны, так внимательны…
Лэди Тизл. Да, конечно, и я всегда принимала вашу сторону, когда мои знакомые дурно говорили о вас и поднимали вас насмех.
Сэр Питер. В самом деле?
Лэди Тизл. Да, и когда моя кузина Софи называла вас брюзгой и старым холостяком и смеялась над моей затеей – выйти замуж за человека, который годится мне в отцы, я всегда вас защищала и говорила, что вовсе не считаю вас таким противным.
Сэр Питер. Спасибо вам.
Лэди Тизл. И я даже говорила, что из вас пыйдет очень хороший муж.
Сэр Питер. Ваше предсказание было справедливо; и мы теперь будем счастливейшей парой…
Лэди Тизл. И никогда не станем ссориться?
Сэр Питер. Никогда! Но все же, дорогая моя лэди Тизл, вы должны очень серьезно следить за своим характером; ведь во всех наших маленьких столкновениях, припомните-ка, моя дорогая, вы всегда были зачинщицей.
Лэди Тизл. Извините, дорогой мой сэр Питер, – это вы всегда начинали первый.
Сэр Питер. Ну, вот видите, мой ангел! Будьте осторожны: противоречие никак не помогает дружбе.
Лэди Тизл. Ну, что, мой любимый, разве не вы начинаете первый?
Сэр Питер. Вот опять пошла! Вы не замечаете, душа моя, что делаете именно то, что, знаете ли, всегда меня сердит.
Лэди Тизл. Да, но, знаете, дорогой мой, если вы будете сердиться без всякой причины…
Сэр Питер. Значит, вам опять хочется поссориться?
Лэди Тизл. Нет, мне не хочется, но если вы будете таким брюзгой…
Сэр Питер. Ну, кто же начинает?
Лэди Тизл. Да вы, вы же, конечно. Я ничего такого не говорила, но у вас невыносимый характер.
Сэр Питер. Нет, нет, сударыня; вините свой собственный характер.
Лэди Тизл. А, значит, вы как раз и есть то, что про вас говорила кузина Софи.
Сэр Питер. Ваша кузина Софи – наглая, дерзкая вертушка.
Лэди Тизл. Вы – грубиян! Не смейте бранить моих родственников!
Сэр Питер. Ну, если я еще когда-нибудь попытаюсь мириться с вами, пусть меня вдвое скрючит эта чума, именуемая браком!
Лэди Тизл. Если скрючит – тем лучше!
Сэр Питер. Нет, нет, сударыня! Теперь ясно: вы никогда даже вот настолько не думали обо мне, и я был сумасшедший, когда женился на вас – дерзкой деревенской кокетке, которая отказала половине честных сквайров-соседей.
Лэди Тизл. И мне тоже ясно: какая я была дура, что пошла за вас – старого волокиту-холостяка, который до пятидесяти лет не женился только потому, что никто не шел за него.
Сэр Питер. Ладно, ладно! Однако вам было довольно приятно слушать меня: таких женихов, как я, у вас никогда не было.
Лэди Тизл. Не было? А разве не отказала я сэру Тиви Тэрьеру? [56 - «Тэрьер» – такса (собака).] Уж он-то был бы партией получше, – это все говорили. Имение его было не хуже вашего, и он сломал себе шею после нашей свадьбы.
Сэр Питер. Между нами, сударыня, все кончено! Вы бесчувственная, неблагодарная… Но всему есть конец! Я считаю вас способной на всякую мерзость… Да, сударыня, я теперь верю слухам относительно вас и Чарльза, сударыня. Да, сударыня, про вас и Чарльза не без оснований…
Лэди Тизл. Берегитесь, сэр Питер! Лучше бы вы не намекали на такие вещи! Впредь вы не будете подозревать меня без причины, – это я вам могу обещать.
Сэр Питер. Очень хорошо, сударыня, очень хорошо! Разъедемся хоть сию минуту, если вам угодно. Да, сударыня, или даже – разведемся. Я дам собою благой пример всем старым холостякам. Разведемся, сударыня.
Лэди Тизл. Я согласна, я согласна. Вот, дорогой мой сэр Питер, мы опять пришли к согласию, мы можем стать счастливой парой и никогда не ссориться… ха, ха, ха! Ну, вы, я вижу, собираетесь опять рассердиться, и я вам только помешаю – прощайте, прощайте! (Уходит.)
Сэр Питер. Мука, пытка! Неужели я не могу ее рассердить? О, я несчастнейший чело век! Но я не потерплю, чтобы она была спокойна: нет, пусть она разобьет мне сердце, но она не смеет быть спокойной. (Уходит.)
Сцена II
Комната в доме Чарльза Сэрфэса.
Входят Трип, Мозес и сэр Оливер Сэрфэс.
Трип. Сюда, мистер Мозес! Если вы подождете немного, я попытаюсь… Как зовут джентльмэна?
Сэр Оливер(тихо – Мозесу). М-р Мозес, как мое имя?
Мозес. М-р Премиум.
Трип. Премиум – отлично! (Нюхая табак, уходит.)
Сэр Оливер. Ну, слуги не производят впечатления, что хозяин разорен. Но позвольте? Ведь это дом моего брата?
Мозес. Да, сэр; м-р Чарльз купил этот дом у м-ра Джозэфа с мебелью, картинами и всем прочим, – купил в совершенно таком виде, в каком старый джентльмэн все оставил после смерти. По мнению сэра Питера, это один из случаев расточительности Чарльза.
Сэр Оливер. По-моему гораздо непростительнее экономия Джозэфа, продавшего отцовский дом.
Возвращается Трип.
Трип. Мой хозяин просит вас подождать, джентльмэны: у него гости, и он пока не может говорить с вами.
Сэр Оливер. Если бы он знал, кто желает его видеть, быть может, он не прислал бы такого ответа.
Трип. Да, да, сэр; он знает, что вы здесь. Я не забыл про м-ра Премиума, нет, нет, нет!
Сэр Оливер. Очень хорошо, сэр; а… извините, сэр, как вас зовут?
Трип. Трип, сэр; мое имя Трип – к вашим услугам.
Сэр Оливер. Я вижу, м-р Трип, вам здесь неплохо служить, а?
Трип. Да что же… здесь нас трое или четверо, и проводим мы время довольно приятно; только вот иной раз жалованье нам задерживают, да и не очень-то оно велико: только пятьдесят фунтов в год, а, например, кошельки или цветы – на свой счет.
Сэр Оливер(в сторону). Кошельки! Цветы! Палок бы им! Веревок!
Трип. Да, кстати, Мозес, не согласились ли бы вы учесть вот этот векселек?
Сэр Оливер(в сторону). Тоже хочет занять денег! Господи, помилуй! Готов ручаться, что у него такое же положение, как у хозяина, и тоже куча кредиторов и заимодавцев.
Мозес. Право, никак не могу, м-р Трип.
Трип. Вот тебе и на, вы меня удивляете. Приятель мой Браш [57 - «Браш» – лисий хвось.] сделал на нем передаточную надпись, и я думал, что если он расписался, так это все равно, что наличные деньги.
Мозес. Нет, это не все равно.
Трип. Да ведь небольшая сумма – всего двадцать фунтов. Слушайте-ка, Мозес, не дадите ли вы их мне под обеспечение моего годового дохода?
Сэр Оливер(в сторону). Под годовой доход! Ха, ха! Лакей занимает деньги под свой годовой доход… Ну, и ловкач… ей-богу!
Мозес. Хорошо, только вы должны застраховать свое место.
Трип. О, с величайшим удовольствием! Я застрахую свое место – и жизнь тоже, если вам угодно.
Сэр Оливер(в сторону). Ну, жизнь этого вексельника я бы не взялся страховать…
Мозес. Но разве Вам нечего заложить?
Трип. Да все ценное из гардероба моего хозяина уже давно исчезло. Впрочем, я могу вам предложить кое-что из его зимней одежды с правом выкупа до ноября. А то есть еще и французский бархат и синий камзол с серебром, да в придачу несколько пар кружевных манжет: Это, я полагаю, годится? Ну, приятель, как? а?
Мозес. Хорошо, хорошо. (Звонок.)
Трип. Эге, звонок! Вот теперь, джентльмэны, думаю, уж можно вас провести к нему. Не забудьте про мой годовой доход, Мозес! Сюда, джентльмэны! Я застрахую свое место, будьте покойны.
Сэр Оливер(в сторону). Если слуга – хоть тень своего господина, так здесь и в самом деле – храм расточительности. (Уходит.)
Сцена III
Другая комната в том же доме.
На сцене Чарльз Сэрфэс, сэр Гарри Бэмпэр, Кэйрлесс и джентльмены – пьют.
Чарльз Сэрфэс. Это верно, чорт возьми! Наше поколение вырождается. Многие из наших знакомых – люди со вкусом, умом и светским лоском; но, чорт их возьми, не умеют жить!
Кэйрлесс. Верно, верно, Чарльз! Из всего изобилия на столе они выбирают что посущественней и боятся только вина и остоумия. Ну, конечно, в обществе это просто невыносимо! Бывало, над стаканом доброго бургундского разговор их кипел весельем, а теперь он стал похож на воду из Спа, которую они пьют; в ней есть игра и пена, как в шампанском, но нет ни вкуса, ни аромата.
1-й джентльмэн. Но что же им делать, если они игру любят больше вина?
Кэйрлесс. Верно! Вот, например, сэр Гарри играет в диэту и потому сидит на строжайшем режиме.
Чарльз Сэрфэс. Тем хуже для него. Слыханное ли это дело: готовить лошадь для скачек и не давать ей корму? Ну вот, а мне больше всего везет тогда, когда я навеселе: дайте мне бутылку шампанского, и я никогда не проиграю.
Все. Что? Что?
Чарльз Сэрфэс. По крайней мере, я тогда не чувствую проигрыша, а это решительно одно и то же.
2-й джентльмэн. А, с этим и я согласен.
Входит Трип и говорит на ухо Чарльзу Сэрфэсу.
Чарльз Сэрфэс. И потом, разве может верить в любовь человек, который зарекается от вина? Оно – пробный камень, которым влюбленный испытывает свое сердце. Влейте в себя дюжину бокалов за дюжину красоток, и та, чье имя всплывает наверх, и есть ваша очаровательница.
Кэйрлесс. Ну-ка, Чарльз, объяви, как зовут твою?
Чарльз Сэрфэс. Знаете что: я держал его в секрете только из сожаления к вам. Если я выпью за ее здоровье, вы должны пить круговую за здоровье ей равных, а это невозможно – по крайней мере на земле.
Кэйрлесс. Ого! Тогда мы отыщем каких-нибудь подходящих канонизированных весталок или языческих богинь.
Чарльз Сэрфэс. Ах, мошенники! Ну, так – бокалы сюда! Бокалы! Мария! Мария!
Сэр Гарри. Мария – как дальше?
Чарльз Сэрфэс. К чорту фамилию! – это слишком казенно для любовного календаря. Мария!
Все. Мария!
Чарльз Сэрфэс. Теперь, сэр Гарри, берегитесь: вам придется назвать какую-нибудь замечательную красавицу.
Кэйрлесс. Не робей, сэр Гарри; мы поддержим тост, если эта красавица даже одноглазая. А нет, так в наказание – песню!
Сэр Гарри. Ладно, чорт возьми! Получайте песню вместо лэди. (Поет.)
За подростка несмелых пятнадцати лет;
За вдовицу на пятом десятке;
За слепящую блеском и роскошью свет;
За живущую в скромном достатке.
Хор
Дайте вина,
Выпьем до дна,
Клянусь вам, что этого стоит она.
Сэр Гарри
За красотку, чьи ямочки трогают нас,
И за ту, что без ямочек, разом;
За прелестницу с парой лазоревых глаз
Иль хотя бы с одним только глазом.
Хор
Дайте вина, и т. д.
Сэр Гарри
За девицу, чья грудь белоснежно бела,
И за ту, что черней черной ночи;
За жену, чья улыбка всегда весела,
И за ту, чьи заплаканы очи.
Хор
Дайте вина, и т. д.
Сэр Гарри
Молода, пожила, неуклюжа, стройна —
Это все, господа, пустословье;
Наливайте же в чашу побольше вина,
Чтобы чаша была выше края полна,
Чтобы выпить со мной их здоровье.
Хор
Дайте вина, и т. д.
Все
Браво! Браво!
Чарльз Сэрфэс. Джентльмэны, вы должны извинить меня… Кэйрлесс, займи председательское место, согласен?
Кэйрлесс. Нет, уж пожалуйста, Чарльз! В чем дело? Не завернула ли сюда ненароком одна из ваших несравненных красоток?
Чарльз Сзрфэс. Нет. По правде говоря, это еврей с маклером: им было назначено явиться.
Кэйрлесс. О, чорт возьми! Подать сюда этого еврея!
1-й джентльмэн. Нет, и маклера тоже, непременно!
2-й джентльмэн. Да, да, еврея и маклера!
Чарльз Сэрфэс. С величайшим удовольствием! Трип, попроси джентльмэнов войти. (Трип уходит.) Однако, один из них нам совершенно незнаком.
Кэйрлесс. Чарльз, а что если напоить их бургундским? Они, может быть, от этого станут посовестливей.
Чарльз Сэрфэс. Чорт бы их взял! Нет, вино только сильнее обнаруживает природные свойства человека. Напоить их – значит только сделать их еще большими мошенниками.
Трип возвращается с сэорм Оливером Сэрфэсом и Мозесом.
Чарльз Сэрфэс. Сюда, почтеннейший Мозес; входите, пожалуйста, м-р Премиум, – ведь так, Мозес, зовут этого джентльмэна?
Мозес. Да, сэр.
Чарльз Сэрфэс. Подай стулья, Трип. Садитесь, м-р Премиум. Стаканов, Трип! (Трип подает стаканы, стулья и уходит.) Садитесь, Мозес. Ну, м-р Премиум, вот вам тост: За успех ростовщиков! Мозес, налейте полный стакан джентльмэну.
Мозес. За успех ростовщиков! (Пьет.)
Кэйрлесс. Правильно, Мозес, – ростовщики люди умные, ловкие и заслуживают успеха.
Сэр Оливер. Выпьем же за успех, какого они заслуживают! (Пьет.)
Кэйрлесс. Нет, нет, этак не годится! М-р Премиум, вы выпили не сразу – за это вы должны осушить большой кубок.
1-й джентльмэн. Большой кубок, – не меньше!
Мозес. Нет… Прошу вас, сэр, подумайте: ведь м-р Премиум – джентльмэн.
Кэйрлесс. Ну так, значит, любит доброе вино.
2-й джентльмэн. Дать и Мозесу тоже большой кубок: это бунт и величайшее неуважение к председателю.
Кэйрлесс. Вот, начинайте-ка. Я буду стоять за правосудие до последней капли моей бутылки.
Сэр Оливер. Нет, джентльмэны, прошу вас… Я не ждал такого обращения.
Чарльз Сэрфэс. Оставьте… чорт возьми! М-р Премиум в первый раз здесь.
Сэр Оливер(в сторону). Ох, хотел бы я быть подальше от этой компании!
Кэйрлесс. Ну и ладно… к дьяволу! Если они не хотят пить, мы не станем сидеть с ними. Пойдем, Гарри, сыграем в кости, это в соседней комнате. Чарльз, вы придете к нам, когда покончите свои дела с этими дженльмэнами?
Чарльз Сэрфэс. Приду, приду. (Сэр Гарри Бэмперс и джентльмены уходят; Кэйрлесс идет за ними.) Кэйрлесс!
Кэйрлесс(возвращаясь). Ну?
Чарльз Сэрфэс. Быть может, вы мне понадобитесь.
Кэйрлесс. О, вы знаете, я всегда к вашим услугам: дать ли слово, расписку или вексель – мне все равно. (Уходит.)
Мозес. Сэр, это м-р Премиум, человек величайшей честности, он умеет хранить тайну и всегда исполняет то, зо что берется. М-р Премиум, это…
Чарльз Сэрфэс. Довольно! Сэр, приятель мой Мозэс – человек очень почтенный, но любит говорить не спеша: он целый час станет рекомендовать нас друг другу. М-р Премиум, дело вот в чем: я – человек молодой, легкомысленный и хочу занять денег; вы – человек в летах, положительный и можете мне дать их. Я такой дурак, что заплачу пятьдесят процентов, только бы добыть денег; а вы, наверно, такой мошенник, что сдерете сто, если можно. Ну вот, сэр, теперь мы уже знакомы и можем приступить к делу без дальнейших церемоний.
Сэр Оливер. Чрезвычайно откровенно, честное слово. Я вижу, сэр, что вы не очень-то любите говорить комплименты.
Чарльз. О нет, сэр! Вести дело начистоту – это, по-моему, лучше всего.
Сэр Оливер. Сэр, мне это нравится в вас еще больше. И все же вы ошиблись в одном: у меня сейчас нет свободных денег, но я полагаю, что мог бы достать их у одного моего друга; но только, видите ли, он бесстыжий пес. Не правда ли, Мозес? И чтобы услужить вам, он должен продать ценные бумаги. Не так ли, Мозес?
Мозес. Да, именно так. Вы знаете, я всегда говорю правду и презираю ложь.
Чарльз Сэрфэс. Верно. Кто говорит правду, тот обычно не говорит ложь. Но это все пустяки, м-р Премиум. Я знаю, что даром денег не получишь.
Сэр Оливер. Хорошо, но какое обеспечение вы можете представить: ведь земли у вас нет?
Чарльз Сэрфэс. Ни единого бугорка, ни единой хворостинки, исключая того, что есть в цветочных горшках за окном.
Сэр Оливер. И никакого движимого имущества?
Чарльз Сэрфэс. Ничего, кроме нескольких лягавых и пони. Но извините, м-р Премиум, неужели вы не знаете никого из моих родственников?
Сэр Оливер. Ну, уж если говорить по правде, то знаю.
Чарльз Сэрфэс. Значит, вы должны знать, что у меня есть чертовски богатый дядя в Ост-Индии, сэр Оливер Сэрфэс, на которого я возлагаю большие надежды.
Сэр Оливер. Что у вас есть богатый дядя, это я слышал, но что может случиться с вашими надеждами, этого, я думаю, вы не можете сказать.
Чарльз Сэрфэс. О нет, здесь нет места никаким сомнениям. Говорят, я его любимец, и он поговаривает о том, чтобы оставить мне все.
Сэр Оливер. Скажите! В первый раз это слышу.
Чарльз Сэрфэс. Да, да, именно так. Мозес знает, что это правда; так ведь, Мозес?
Мозес. О, да! Хоть сейчас под присягу!
Сэр Оливер(в сторону). Ей-богу, они сейчас убедят меня, что я в Бенгалии.
Чарльз Сэрфэс. Так вот, м-р Премиум, если угодно, я вам предлагаю вексель с обязательством уплаты после смерти сэра Оливера. Впрочем, старик был так щедр ко мне, что, честное слово, мне было бы очень жаль, если бы с ним что-нибудь приключилось.
Сэр Оливер. Вам было бы жаль не больше, чем мне, уверяю вас. Но ведь вы предлагаете мне самое ненадежное обеспечение: я могу прожить до ста лет и все-таки не дождаться уплаты.
Чарльз Сэрфэс. Дождетесь. Как только сэр Оливер умрет, вы явитесь ко мне эа деньгами.
Сэр Оливер. Ну уж, думаю, в этом случае я буду для вас самым нежелательным гостем.
Чарльз Сэрфэс. Вот что! Кажется, вы боитесь, что сэр Оливер чересчур здоров?
Сэр Оливер. Нет, собственно я не боюсь этого, хотя я и слыхал, что для своих лет он очень здоров и крепок.
Чарльз Сэрфэс. Ну, вот и опять у вас неверные сведения. Нет, нет, климат порядком надломил здоровье бедного дяди Оливера. Да, говорят, он скоро свалится… За последнее время он так сильно изменился, что его не узнали бы даже самые близкие родственники.
Сэр Оливер. Верно! Ха, ха, ха! – Так сильно изменился, что его не узнали бы самые близкие родственники… – ха-ха-ха! Ей богу, верно! ха-ха-ха!
Чарльз Сэрфэс. Ха-ха! Вас это радует, милейший Премиум?
Сэр Оливер. Нет, нет, нисколько!
Чарльз Сэрфэс. Нет, нет, вы рады… ха-ха-ха! – это, знаете, вам на руку.
Сэр Оливер. Но я слышал, сэр Оливер едет сам сюда; нет, говорят даже, что он уже приехал.
Чарльз Сэрфэс. Ну! Уж это, конечно, мне лучше вашего знать, приехал он, или нет. Нет, нет, будьте спокойны, он в эту минуту в Калькутте. Не так ли, Мозес?
Мозес. О, да, конечно.
Сэр Оливер. Вполне справедливо, как вы говорите, вам это лучше моего знать, но я это слышал из очень достоверного источника. Правда ведь, Мозэс?
Мозес. Да, вне всякого сомнения.
Сэр Оливер. Однако, сэр, я вижу, вам нужно сейчас несколько сот фунтов, но неужели вам нечего продать?
Чарльз Сэрфэс. Что же именно?
Сэр Оливер. Например, вот я слышал, что ваш отец оставил после себя очень много старинной посуды.
Чарльз Сэрфэс. Господи! Да, ее уж давным-давно нет. Мозес лучше меня может рассказать вам об этом.
Сэр Оливер(в сторону). Недурно! Значит, все призы, взятые на скачках, все подношения от разных обществ! (Громко.) Затем, его библиотека считалась одною из самых ценных и полных.
Чарльз. Да, да, это так – книг было даже слишком много для частного человека. А я всегда был общительного характера и потому решил, что совестно держать для себя одного столько сокровищ знания.
Сэр Оливер(в сторону). Господи! А ведь эти сокровища были фамильной, наследственной ценностью! (Громко.) Скажите, пожалуйста, а что же сталось с этими книгами?
Чарльз Сэрфэс. Об этом вам следует справиться у аукционера, мистер Премиум, потому что тут, я думаю, даже и Мозес вам ничего не скажет.
Мозес. Я ничего не знаю о книгах.
Сэр Оливер. Так, так; из фамильной собственности, значит, ничего не осталось.
Чарльз Сэрфэс. Во всяком случае – не много. Вот разве только вы любитель фамильных портретов. У меня наверху полная комната предков, и. если вы поклонник старинной живописи, я их дешево спущу.
Сэр Оливер. Что за дьявол! Ведь не продадите же вы своих предков?
Чарльз Сэрфэс. Всех до единого – тому, кто даст больше.
Сэр Оливер. Как? своих дедушек и бабушек?
Чарльз Сэрфэс. Да, и прадедушек и прабабушек на придачу.
Сэр Оливер(в сторону). Ну нет, я от него отрекаюсь! (Громко.) Чорт возьми! Неужто у вас нет никакого чувства к вашим родным? Ну, жизнь! Что вы меня принимаете за Шейлока, что ли? Вы хотите получить от меня деньги за вашу собственную плоть и кровь?
Чарльз Сэрфэс. Полно, милейший, не сердитесь. Что вам за дело, если таким способом вы покроете сумму займа?
Сэр Оливер. Хорошо, я покупаю. Думаю, что я могу распоряжаться этими фамильными холстами. (В сторону.) О, я никогда не прощу ему этого, никогда!
Возвращается Кэйрлесс.
Кэйрлесс. Идем, Чарльз, что вы так застряли?
Чарльз Сэрфэс. Я еще занят. У нас сейчас будет аукцион наверху; вот, милейший Премиум покупает у меня предков.
Кэйрлесс. В печку ваших предков!
Чарльз Сэрфэс. Нет, это он может сделать после, если захочет. Погодите, Кэйрлесс, вы нам нужны: вы должны быть аукционером – идем с нами.
Кэйрлесс. О, в таком случае к вашим услугам. Молотком я владею не хуже, чем стаканчиком для костей. Идем, идем!
Сэр Оливер(в сторону). Ах, негодники!
Чарльз Сэрфэс. Пойдем, Мозес; вы будете оценщиком, если понадобится. Что за чорт… Милейший Премиум, вам, кажется, не нравится эта сделка?
Сэр Оливер. Нет, нравится, и даже очень! Ха-ха-ха! Да, да, я думаю, это редкостная штука – продать свое семейство с аукциона – ха-ха! (В сторону.) О, мот!
Чарльз Сэрфэс. Что ж, когда человеку нужны деньги, где же, чорт побери, и достать их, если не взять за бока своих собственных родственников? (Уходят.)
Сэр Оливер. Я никогда его не прощу; никогда! никогда!
Действие IV
Сцена I
Портретная галерея в доме Чарльра Сэрфэса.
Входят: Чарльз Сэрфэс, сэр Оливер Сэрфэс, Мозэс и Кэйрлесс.
Чарльз Сэрфэс. Входите, господа, входите, пожалуйста. Вот они – весь род Сэрфэсов, начиная с Завоевателя.
Сэр Оливер. Что ж, по-моему, недурная коллекция.
Чарльз Сэрфэс. Да, да, вот это – настоящий стиль портретной живописи; нет ни искусственной грации, ни выражения. Не похоже на работу наших современных Рафаэлей; эти дадут в портрете строго выдержанный образ, но постараются сделать его независимым от вас самих, так что, если оригинала даже совсем не будет, картина от этого не пострадает. Нет, нет; достоинство моих – закоренелое сходство: все чопорны и неуклюжи, как оригиналы, и вообще на людей мало похожи.
Сэр Оливер. Ах, не видать уж нам больше таких людей!
Чарльз Сэрфэс. Надеюсь, что так… Слушайте, м-р Премиум, ну, разве я не домосед: иной раз по вечерам я сижу здесь в кругу моего семейства. Пожалуйте, однако, за ваш стол, м-р аукционер. Вот старое подагрическое кресло моего дедушки – для вашей работы самое подходящее.
Кэйрлесс. Да, да, годится. Но у меня нет молотка, Чарльз; а что такое аукционер без молотка?
Чарльз Сэрфэс. Ей-богу, он прав! А это что за пергамент? А, наша полная генеалогия! (Снимает со стены родословное дерево.) Вот, Кэйрлесс, у вас будет не простая деревяшка, а целое фамильное древо вместо молотка. Так что, значит, мы вышибем отсюда моих предков их же собственным деревом.
Сэр Оливер(в сторону). Что за негодяй! Прямо – отцеубийца, хоть и задним числом…
Кэйрлесс. Да, да. Вот здесь и список всех представителей вашего рода; эта штука – прямо находка для нашего дела: она будет служить не только молотком, но и каталогом того, что продается. Ну, начнем: раз, два, три!
Чарльз Сэрфэс. Браво, Кэйрлесс! Взгляните, вот мой двоюродный дядя сэр Ричард Рэвэлин, превосходнейший был генерал в свое время, уверяю вас. Он участвовал во всех войнах герцога Мальборо и получил этот рубец над глазом в битве при Мальплакэ. Что скажете, м-р Премиум? Вы только посмотрите, какой герой! Не общипанный, как ваши нынешние стриженые капитаны, а в парике, в полной парадной форме, как подобает генералу. Ваша цена?
Сэр Оливер(тихо – Мозэсу). Пусть он сам назначает.
Мозес. М-р Премиум желал бы, чтобы вы сказали свою цену.
Чарльз Сэрфэс. Ну, что ж, пусть берет его за десять фунтов, – надеюсь, что за штаб-офицера это не дорого.
Сэр Оливер(в сторону). Боже ты мой! Своего знаменитого дядю Ричарда – за десять фунтов! (Громко.) Очень хорошо, сэр, я беру его за эту цену.
Чарльз Сэрфэс. Кэйрлесс, кончено с дядей Ричардом! А это его сестра, моя двоюродная тетушка, девица Дебора, писал ее Неллер, это одна из лучших его работ, и говорят – поразительное сходство. Вот она – в виде пастушки, стерегущей стадо. Берите ее за пять фунтов десять шиллингов – овцы стоят этих денег.
Сэр Оливер(в сторону). Ах, бедная Дебора! Женщина, которая так высоко себя ценила! (Громко.) Пять фунтов десять шиллингов – она моя.
Чарльз Сэрфэс. Кончено с тетушкой Деборой! Вот тут два каких-то ее кузена. Как видите, Мозес, эти портреты писаны довольно давно, когда щеголи еще носили парики, а дамы свои собственные волосы.
Сэр Оливер. Да, верно; прически были пониже в те дни.
Чарльз Сэрфэс. Ну, берите парочку за ту же цену.
Мозес. Это очень недорого.
Чарльз Сэрфэс. Кэйрлесс! А это дедушка моей матери, ученый судья, хорошо известный в западном судебном округе. Ну, Мозес, сколько это стоит, по-вашему?
Мозес. Четыре гинеи.
Чарльз Сэрфэс. Четыре гинеи! Чорт возьми, да один его парик дороже стоит! М-р Премиум, в вас больше уважения к судейским парикам: позвольте расценить этого лорда в пятнадцать фунтов.
Сэр Оливер. От всей души.
Кэйрлесс. Сделано!
Чарльз Сэрфэс. А здесь два его брата, Уильям и Уолтэр Бленты, эсквайры, оба члена парламента и, известные ораторы; а что всего замечательнее – их, я полагаю, продают и покупают впервые.
Сэр Оливер. Это и в самом деле очень замечательно. Из уважения к парламенту я беру их за ту цену, какую вы назначите.
Кэйрлесс. Хорошо сказано, милейший Премиум! Я объявляю за них – сорок.
Чарльз Сэрфэс. Вот этот веселый парень – не знаю, кем он мне приходится, но он был норвичским [58 - Норвич – главный город графства Норфольк.] мэром; берите его за восемь фунтов.
Сэр Оливер. Нет, нет; за мэра и шести довольно.
Чарльз Сэрфэс. Ну, дайте шесть гиней, и я в придачу накину еще двух олдэрмэнов.
Сэр Оливер. Они мои.
Чарльз Сэрфэс. Кэйрлесс, мэр и два олдэрмэна – сделано! Лорт возьми… но ведь на этакую розничную торговлю мы убьем целый день! Давайте порешим оптом: что вы скажете, милейший Премиум? Дайте мне триста фунтов за всех остальных предков гуртом.
Кэйрлесс. Вот, вот, так будет лучше всего.
Сэр Оливер. Хорошо, я на все готов, чтоб услужить вам; они мои. Но вы все время как-то обходили один портрет.
Кэйрлесс. Ах, этого плюгавого человечка – там, над диваном?
Сэр Оливер. Да, сэр, о нем я и говорю… хоть я вовсе не считаю его таким уж плюгавым.
Чарльз Сэрфэс. Который, этот? О, это мой дядя Оливер. Портрет сделан до его отъезда в Индию.
Кэйрлесс. Дядя Оливер? Ну, Чарльз, вам с ним друзьями не бывать! Думаю, что я еще никогда не видал такого злого мошенника; по глазам видно, что он никогда не простит, а по лицу – что лишит наследства. Закоренелый негодяй, явное дело. Не так ли, милейший Премиум?
Сэр Оливер. Нет, сэр, я не согласен; по-моему, это лицо на вид не хуже любого в этой комнате, живого или мертвого. Однако, я полагаю, сэр Оливер пойдет вместе с прочим хламом – не правда ли?
Чарльз Сэрфэс. Нет, чорт его возьми! Я не расстанусь с бедным Ноллем! Старик был очень добр ко мне, и, ей-богу, его я сохраню у себя, пока у меня будет комната, где его повесить.
Сэр Оливэр(в сторону). Этот плут в конце концов – все же мой племянник! (Громко.) Знаете, сэр, а вот мне как-то особенно понравился этот портрет.
Чарльз Сэрфэс. Очень жаль, потому что вы его наверно не получите. Мало вам разве всех остальных?
Сэр Оливер(в сторону). Я ему все прощаю! (Громко.) Но, сэр, если мне в голову взбредет какая-нибудь фантазия, так я уж не считаю денег. За него я вам даю столько же, сколько за всех прочих вместе.
Чарльз Сэрфэс. Не приставайте ко мне, уважаемый маклер; говорю вам, что не расстанусь с ним – и конец.
Сэр Оливер(в сторону). Похож, собака, на своего отца! (Громко.) Ну, ну, конец – так конец! (В сторону.) Я раньше этого не заметил, но кажется, никогда я не видал такого поразительного сходства. (Громко.) Вот чек на причитающуюся вам сумму.
Чарльз Сэрфэс. Как? На восемьсот фунтов?
Сэр Оливер. Вы не уступите сэра Оливера?
Чарльз Сэрфэс. Тьфу! Еще раз вам говорю: нет.
Сэр Оливер. Ну, относительно разницы вы не беспокойтесь, сведем счеты в другой раз. Позвольте пожать вашу руку в заключение сделки. Вы честный малый, Чарльз… Прошу извинить, сэр, мою вольность! Пойдем, Мозес.
Чарльз Сэрфэс. Ну, ей богу, и чудак же старикашка! Постойте-ка, Премиум, вы не забудете приготовить квартиру для этих джентльмэнов?
Сэр Оливер. Да, да, я пришлю за ними через день или два.
Чарльз Сэрфэс. Да вот что еще: присылайте за ними экипаж поприличнее, потому что, уверяю вас, большая часть их привыкла ездить в собственных каретах.
Сэр Оливер. Пришлю, пришлю – за всеми, кроме Оливера.
Чарльз Сэрфэс. За всеми, кроме этого маленького набоба. [59 - Набоб – титул знатного индуса.]
Сэр Оливер. Вы настаиваете на этом?
Чарльз Сэрфэс. Безусловно.
Сэр Оливер(в сторону). Экий милый сумасброд! (Громко.) Ну, прощайте! Пойдем, Мозес. (В сторону.) Пусть только теперь при мне посмеют назвать его негодяем! (Уходит с Мозесом.)
Кэйрлесс. Ну, этакого чудака я еще и не видывал.
Чарльз Сэрфэс. Ей-богу, по-моему это какой-то князь маклеров. И как этот дьявол Мозес умудрился познакомиться с таким честным человеком? А, вон он – Раули! Пожалуйста, Кэйрлесс, скажите всей компании, что я приду через несколько минут.
Кэйрлесс. Ладно. Смотрите только, чтоб этот старый дуралей не убедил вас выкинуть часть этих денег на уплату старых заплесневелых долгов или еще на какую-нибудь ерунду. Ведь купцы, Чарльз, самый жадный народ.
Чарльз Сэрфэс. Совершенно верно, и платить им – значит только разжигать их аппетит.
Кэйрлесс. И ничего больше.
Чарльз Сэрфэс. Да, да, не бойтесь за меня. (Кэйрлесс уходит.) Так! Ну, и странный же, старикашка! Посмотрим: две трети этих денег – пятьсот с чем-то фунтов – мои по праву. Господи боже мой! Родственники-то, оказывается, стоят куда больше, чем я думал! Лэди и джентльмэны, ваш всепокорнейший и глубоко благодарный вам слуга… (Церемонно раскланивается перед портретами.)
Входит Раули.
Чарльз Сэрфэс. Раули! Ей-богу, вы пришли как раз во-время, чтоб попрощаться со своими старыми знакомыми.
Раули. Да, я слышал уже, что они собрались в путь. Но меня удивляет, как вы можете быть веселым, когда у вас столько неприятностей?
Чарльз Сэрфэс. В этом-то и все дело. Неприятностей столько, что я не решаюсь потерять хорошее расположение духа. Стану болеть сплином, когда разбогатею: всему свое время. Вам странно, должно быть, что меня не очень огорчает разлука с целой толпой родственников? Конечно, это очень трогательно, но вы видите: у них ни один мускул не дрогнет – так чего ж мне-то огорчаться?
Раули. Вас ни на минуту не заставишь быть серьезным.
Чарльз Сэрфэс. Уверяю вас, я сейчас серьезен. Вот, честный мой Раули, разменяйте мне это сейчас же и сто фунтов отошлите немедленно старому Стэнли.
Раули. Сто фунтов! Не забудьте только, что у нас…
Чарльз Сэрфэс. Чорт побери! Не говорите мне об этом! Бедному Стэнли совсем плохо, а если вы не поторопитесь, к нам явится кто-нибудь, имеющий больше прав на эти деньги.
Раули. Да вот в том-то и дело! Я никогда не перестану вам надоедать старой поговоркой…
Чарльз Сэрфэс. Будь сперва справедлив, а потом великодушен? Что же, я бы так и поступил, если бы мог; но справедливость – старая хромая бабушка, и ей никак не угнаться у меня за великодушием.
Раули. Чарльз, уверяю вас – лучше будет, или вы подумаете…
Чарльз Сэрфэс. Да, да, это верно, но ступайте, Раули: пока у меня есть, что давать, я буду давать; значит, к чорту вашу экономию! А теперь – играть! (Уходит.)
Сцена II
Другая комната в том же доме.
Входят сэр Оливер, Сэрфэс и Мозэс.
Мозес. Ну, сэр, вы видели м-ра Чарльза во всем его блеске, как выражается сэр Питер. Очень жаль, что этот юноша такой сумасброд.
Сэр Оливер. Верно, но он не хотел продать моего портрета.
Мозес. И любит так сильно вино и женщин.
Сэр Оливер. Но он не хотел продать моего портрета.
Мозес. И так много играет.
Сэр Оливер. Но он не хотел продать моего портрета. А, вот и Раули.
Входит Раули.
Раули. Итак, сэр Оливер, вы купили…
Сэр Оливер. Да, да, наш молодой повеса продал своих предков, как какие-нибудь старые ковры.
Раули. А сейчас он поручил мне передать часть выручки вам – то есть вам, поскольку вы взяли на себя еще и роль старика Стэнли.
Мозес. Ах, как это жаль! Он чересчур щедр.
Раули. А в передней я оставил чулочника и двух портных, которым он, конечно, не заплатит, а этой сотни с них было бы довольно.
Сэр Оливер. Хорошо, хорошо, я заплачу его долги. А теперь я уж больше не маклер, и вы поведете меня к старшему брату, как старика Стэнли.
Раули. Пока еще нельзя: сколько знаю, сэр Питер собирался быть там как раз в это, время.
Входит Трип.
Трип. О, прошу извинения, господа, я не показал вам, как пройти к выходу; сюда, сюда… Мозес, на пару слов! (Уходит с Мозесом.)
Сэр Оливер. Вот ловкий парень, а? Поверите ли, этот щенок перехватил еврея, как только мы пришли: он еще раньше своего хозяина хотел занять у него денег.
Раули. Скажите!
Сэр Оливер. Да, они там сейчас кончают дело – насчет займа под залог его годового жалованья. Ах, мастер Раули, в мое время слуги довольствовались камзолами с барского плеча, а теперь они берут их парадные костюмы – и вместе с тем весь блеск их пороков. (Уходят.)
Сцена III
Библиотека в доме Джозэфа Сэрфэса.
Входят Джозэф Сэрфэс и слуга.
Джозэф Сэрфэс. Нет письма от лзди Тизл?
Слуга. Нет, сэр.
Джоээф Сэрфэс(про себя). Удивляюсь, что она не дала мне знать, если ей помешали притти. Сэр Питер, конечно, меня не подозревает. Однако, мне не хотелось бы потерять наследницу из-за того, что я путался с его женой. Впрочем, неосторожность и плохая репутация Чарльза – это большие шансы в мою пользу. (Стук снаружи.)
Слуга. Сэр, это, должно быть, лэди Тизл.
Джоээф Сэрфэс. Стой! Сначала взгляни, она это или нет, а уж потом открывай. И если это мой брат, я скажу, что надо сделать.
Слуга. Это она, сэр; она всегда оставляет свои носилки у модистки на соседней улице.
Джоээф Сэрфэс. Погоди, погоди; придвинь эту ширму к окну… довольно, так! А то напротив живет слишком любознательная особа. (Слуга передвигает ширму и уходит.) Трудная у меня роль в этой истории! Лэди Тизл недавно стала догадываться о моих видах на Марию; но она ни в каком случае не должна проникнуть в эту тайну – по крайней мере до тех пор, пока не будет в моих руках.
Входит лэди Тизл.
Лэди Тизл. Что это, чувствительный монолог? Вы ждали с таким нетерпением? О боже! Не притворяйтесь огорченным. Право, я не могла притти раньше.
Джоээф Сэрфэс. О, точность есть род постоянства, весьма неподходящий для светской лэди. (Ставит кресло и садится возле лэди Тизл.)
Лэди Тизл. Честное слово, вы должны пожалеть меня. Сэр Питер так злится на меня за последнее время и так ревнует к Чарльзу… Это лучше всего, не правда ли?
Джозэф Сэрфэс(в сторону). Я рад, что мои друзья-сплетники ухватились за это.
Лэди Тизл. Хоть бы он позволил Марии выйти замуж за Чарльза, – тогда он, может быть, разубедился бы; а вы этого хотите, м-р Сэрфэс?
Джозэф Сэрфэс(в сторону). Ну, нет! (Громко.) О, конечно, хочу! Ведь тогда моя дорогая лэди Тизл также убедилась бы, как неосновательны были ее подозрения насчет меня и этой глупенькой девочки.
Лэди Тизл. Хорошо, хорошо, я готова вам верить. Но разве не обидно, когда про тебя говорят всякие гадости? А мой друг лэди Снируэл распустила про меня уж я и не знаю сколько сплетен. И все – без всякого основания; вот что меня бесит.
Джозэф Сэрфэс. Да, конечно, это обидно, если без основания; да, да, это-то и обидно. Ведь если сплетне верят, то утешительнее всего сознание, что терпишь по заслугам.
Лэди Тизл. Ну да, в этом случае я бы простила им их злость; но нападать на меня, когда я в сущности ни в чем неповинна и никогда не отзываюсь дурно ни о ком – то есть ни о ком из друзей… И потом – этот сэр Питер со своим вечным брюзжаньем, с вечною подозрительностью… Ведь я-то знаю, что никаких дурных мыслей у меня нет! Все это просто невыносимо!
Джоээф Сэрфэс. Дорогая моя лэди Тизл, вы сами виноваты, что все это терпите. Если муж беэ оснований подозревает свою жену и не доверяет ей, то святость брака уничтожается, и жена обязана, во имя чести своего пола, постараться перехитрить мужа.
Лэди Тизл. Скажите! Значит, если он подозревает меня без причины, то отсюда следует, что лучшее средство вылечить его от ревности – это дать повод к ней?
Джоээф Сэрфэс. Несомненно, потому что ваш муж никогда не должен обманываться в вас; и в данном случае – это вполне подходяще: ваша измена была бы комплиментом проницательности вашего мужа.
Лэди Тизл. Конечно, вы говорите вполне резонно, и если сознание моей правоты…
Джоээф Сэрфэс. Ах, вот это-то и есть ваша главная ошибка. Именно сознание своей правоты больше всего и вредит вам. Что заставляет вас пренебрегать приличиями и общественным мнением? Конечно, сознание вашей собственной правоты. Что заставляет вас не думать о своем поведении и поступать в тысяче мелочей опрометчиво? Конечно, сознание своей правоты. Что заставляет вас обижаться на сэра Питера и на его подозрения? Конечно, сознание своей правоты.
Лэди Тизл. Что верно, то верно.
Джоээф Сэрфэс. А стоит вам, дорогая моя лэди Тизл, только раз слегка согрешить, так вы и представить себе не можете, как вы станете осторожны и как готовы будете угождать своему мужу и во всем соглашаться с ним…
Лэди Тизл. Вы так думаете?
Джоээф Сэрфэс. О, я уверен в этом; и тогда вы увидели бы, что всякое злословие сразу бы прекратилось, потому что… ваша репутация в настоящеее время подобна чересчур полнокровной особе, умирающей от избытка здоровья.
Лэди Тизл. Так, так; значит, по-вашему, я должна согрешить – ради самозащиты и расстаться с добродетелью – ради хорошей репутации?
Джоээф Сэрфэс. Именно так, – уж поверьте мне, сударыня.
Лэди Тизл. Какая странная теория! Новейшее средство от клеветы!
Джоээф Сэрфэс. Оно действует безошибочно, будьте спокойны. Благоразумие, как и опытность, даром не даются.
Лэди Тизл. Что ж, если когда-нибудь я приду к убеждению…
Джоээф Сэрфэс. Ну, конечно, придете. Чтобы я стал склонять вас к чему-нибудь, что вы считаете дурным? Боже сохрани! Нет, нет, я слишком честен для этого.
Лэди Тизл. А не думаете вы, что нам можно было бы оставить честность в покое? (Встает.)
Джоээф Сэрфэс. Ах, последствия деревенского воспитания все еще сказываются в вас.
Лэди Тизл. Боюсь, что так. Я вам откровенно признаюсь: если б я пошла на что-нибудь дурное, то причиной этого было бы грубое обращение сэра Питера, но никак не ваша честная логика.
Джоээф Сэрфэс. Но клянусь вот этой рукой, которой ваш муж не достоин… (Берет ее руку.)
Возвращается слуга.
Джоээф Сэрфэс. Чорт тебя побери, болван! Что тебе нужно?
Слуга. Прошу извинить, сэр, – я думал, что вам было бы неприятно, если б сэр Питер вошел сюда без доклада.
Джоээф Сэрфэс. Сэр Питер? О… Чорт!
Лэди Тизл. Сэр Питер? О боже! Я погибла! Я погибла!
Слуга. Сэр, право, это не я его впустил.
Лэди Тизл. О, я погибла! Что со мной будет? Ну, м-р Логик… Ох, спасите: он уж на лестнице… Я спрячусь сюда… Если я когда-нибудь еще… буду так неосторожна… (Идет за ширму.)
Джоээф Сэрфэс. Подай мне книгу. (Садится. Слуга делает вид, что оправляет его кресло.)
Входит сэр Питер Тизл.
Сэр Питер. А, вечно занят самоусовершенствованием! М-р Сэрфэс, м-р Сэрфэс… (Ударяет Джозэфа по плечу.)
Джоээф Сэрфэс. А, мой дорогой сэр Питер, прошу прощения… (Зевая, отбрасывает книгу в сторону.) Я тут скучал над глупой книгой. Очень рад, что вы пришли. Вы здесь, кажется, еще не были после того, как я отделал эту комнату. Книги, вы знаете, единственная моя роскошь.
Сэр Питер. Тут в самом деле очень мило. Хорошо, хорошо! Даже из ширмы вы сумели сделать источник познания: она вся увешана картами.
Джозэф Сэрфэс. О да, эта ширма мне очень полезна.
Сэр Питер. В особенности, когда нужно что-нибудь поскорей отыскать.
Джозэф Сэрфэс(в сторону). Да… Или что-нибудь поскорей спрятать.
Сэр Питер. Ну, у меня к вам секретное дельце…
Джозэф Сэрфэс(слуге). Можешь итти.
Слуга. Хорошо, сэр. (Уходит.)
Джозэф Сэрфэс. Вот стул, сэр Питер… Пожалуйста…
Сэр Питер. Теперь мы одни, мой дорогой друг, и я хочу облегчить душу пред вами, – для моего спокойствия это очень важно. Одним словом, мой добрый друг, поведение лэди Тизл за последнее время сделало меня очень несчастным.
Джозэф Сэрфэс. Скажите! Мне очень грустно это слышать.
Сэр Питер. Да, совершенно ясно, что она не питает ко мне ни малейшего уважения; но что еще хуже – у меня очень веские основания предполагать, что она влюбилась в другого.
Джозэф Сэрфэс. Неужели? Вы изумляете меня.
Сэр Питер. Да, – и между нами – я думаю, я открыл, в кого.
Джозэф Сэрфэс. Как? Вы просто меня пугаете!
Сэр Питер. Ах, мой дорогой друг, я знал, что найду у вас сочувствие!
Джоээф Сэрфэс. Поверьте мне, сэр Питер, что подобное открытие поразило бы меня точно так же сильно, как и вас.
Сэр Питер. Я в этом уверен. Какое это счастье – иметь друга, которому можешь доверить даже семейную тайну. Однако, вы не догадываетесь, кого я имею в виду?
Джоээф Сэрфэс. Никак не могу догадаться. Может быть – сэр Бэнджамэн Бэкбайт?
Сэр Питер. О, нет! Что вы скажете насчет Чарльза?
Джоээф Сэрфэс. Мой брат? Не может быть!
Сэр Питер. Мой дорогой друг, доброта вашего сердца вводит вас в заблуждение. Вы судите о других по себе.
Джоээф Сэрфэс. Конечно, сэр Питер, сердце, сознающее свою невинность, всегда медлит поверить вероломству другого.
Сэр Питер. Верно, но ваш брат – человек безнравственный… Никогда не услышишь от него ничего подобного.
Джоээф Сэрфэс. Все-таки лэди Тизл – особа с такими правиилами…
Сэр Питер. Что значат правила против ухаживаний красивого и веселого молодого человека?
Джоээф Сэрфэс. Это-то, конечно, верно.
Сэр Питер. И затем, знаете, у нас такая разница в возрасте… Мало это вероятно, чтобы она меня любила. Если бы она изменила мне и я разгласил бы свой позор, весь город стал бы смеяться только надо мной: зачем-де было старому дураку жениться на молодой девушке.
Джозэф Сэрфэс. Это верно; конечно, стали бы смеяться.
Сэр Питер. Смеяться! Да еще сочинять стишки и анекдоты про меня и еще чорт знает что.
Джозэф Сэрфэс. Нет, вы ни в каком случае не должны разглашать этого.
Сэр Питер. А потом… Меня больше всею огорчает то, что именно племянник моего старого друга, сэра Оливера, замышляет такую низость.
Джозэф Сэрфэс. Да, в том-то и дело. Если стрела оскорбления заострена неблагодарностью, рана вдвое опаснее.
Сэр Питер. Да… а я в некотором роде его опекун, я часто принимал его у себя в доме, во всю мою жизнь никогда не отказывал ему… в советах.
Джозэф Сэрфэс. Нет, этому просто нельзя поверить! Конечно, могут быть люди, способные на такую низость; но что касается меня, то пока вы не представите определенных доказательств, я не поверю. Как бы то ни было, если он будет уличен, он больше не брат мне: я отказываюсь от родства с ним, потому что человек, который может нарушить законы гостеприимства и искушать жену своего друга, заслуживает быть заклейменным, как язва общества.
Сэр Питер. Какая разница между вами! Что за благородные чувства!
Джозэф Сэрфэс. Все-таки я не могу подозревать чести лэди Тизл.
Сэр Питер. Мне и самому не хотелось бы плохо думать о ней, и я постараюсь устранить всякую причину ссор между нами. За последнее время она не раз упрекала меня в том, что я не перевел на ее имя отдельного капитала; в нашу последнюю ссору она почти намекнула мне, что не слишком огорчится, если я умру. Так как мы, видимо, не сходимся в вопросе о том, сколько надо тратить денег, то я и решил: пусть живет по-своему и будет сама себе госпожей. Если я умру, она убедится, что я не был невнимателен к ее интересам, пока был жив. Вот, мой друг, черновик двух документов, о которых я желал бы знать ваше мнение. Один из документов дает ей право распоряжаться вполне независимо восемьюстами фунтами в год, пока я жив, а другой – всем моим состоянием после моей смерти.
Джозэф Сэрфэс. Сэр Питер, вы поступаете благородно. (В сторону.) Как бы только это не испортило мне моей ученицы!
Сэр Питер. Да, я решил, что больше у ней не будет поводов для жалоб; впрочем, пока мне еще не хотелось бы, чтобы она знала о таком доказательстве моей любви к ней.
Джозэф Сэрфэс(в сторону). И мне тоже не хотелось бы…
Сэр Питер. А теперь, мой дорогой друг, если угодно, поговорим о ваших надеждах относительно Марии.
Джозэф Сэрфэс(нежно). О нет, сэр Питер, в другой раз, пожалуйста.
Сэр Питер. Меня очень огорчает, что, по-видимому, дело у вас с ней подвигается плохо.
Джоээф Сэрфэс(нежно). Прошу вас, оставим это. Что значат мои неудачи, когда речь идет о вашем счастье? (В сторону.) Чорт возьми! Теперь у меня дело кончено и с той, и с другой.
Сэр Питер. Напрасно вы не желаете, чтобы я рассказал лэди Тизл о вашей страсти; я уверен, что она не враг вам в этом деле.
Джоээф Сэрфэс. Пожалуйста, сэр Питер, сделайте мне одолжение: не надо сейчас об этом. Право, я слишком взволнован предметом нашего предыдущего разговора, чтобы думать о своих делах. Человек, которому друг поверил свои несчастья, никогда не может…
Входит слуга.
Джоээф Сэрфэс. Ну? В чем дело?
Слуга. Ваш брат, сэр, разговаривает на улице с каким-то господином и говорит – знает, что вы дома.
Джоээф Сэрфэс. А, чорт возьми… Болван, меня нет дома: я ушел на весь день.
Сэр Питер. Стой… подожди… у меня идея: вы должны быть дома.
Джоээф Сэрфэс. Хорошо, впусти его. (Слуга уходит.) (В сторону.) Может быть, хоть он зажмет рот сэру Питеру.
Сэр Питер. Теперь, мой дорогой друг, сделайте мне одолжение, умоляю вас. Спрячьте меня куда-нибудь, а когда придет Чарльз, упрекните его в том, про что мы говорили: его ответ, быть может, сразу меня успокоит.
Джоээф Сэрфэс. Фу, сэр Питер! Вы хотите, чтобы я участвовал в такой эатее? Чтобы я устроил ловушку – родному брату?
Сэр Питер. Да, но ведь вы же говорите, что уверены в его невиновности; если так, вы только окажите ему величайшую услугу: вы дадите ему случай оправдаться, а мне – успокоиться. Нет, нет, вы не откажетесь сделать это… (Встает.) Значит, здесь, за этой ширмой, я… Ой! Что за дьявол! Никак там уж сидит кто-то… Головой ручаюсь, что я видел юбку!
Джоээф Сэрфэс. Ха-ха-ха! Вот потеха! Знаете, сэр Питер, хоть я и считаю, что заводить интриги недостойно нравственного человека, но все-таки из этого не следует, что я – прекрасный Иосиф. Так вот: это француженка-модистка, глупенькая плутовка, которая мне не дает покоя. При вашем приходе, сэр, она застыдилась и спряталась за ширму.
Сэр Питер. Ах, Джоээф? Джоээф! Мог ли я подумать, что вы… Но ведь она подслушала все, что я говорил про жену!
Джоээф Сэрфэс. О, это дальше не пойдет, будьте покойны.
Сэр Питер. Нет? ну, так пусть слушает до конца. А, вот тут какой-то чулан – это тоже годится.
Джоээф Сэрфэс. Хорошо, прячьтесь там!
Сэр Питер. Ну и плут! Ну и мошенник! (Входит в чулан.)
Джоээф Сэрфэс. Еле вывернулся! Забавное, однако, положение! Не дать встретиться мужу с женой!
Лэди Тизл(выглядывая). Нельзя ли мне улизнуть?
Джозэф Сэрфэс. Сидите, сидите, ангел мой!
Сэр Питер(выглядывая). Джозэф, наседайте на него во-всю!
Джозэф Сэрфэс. Назад, мой дорогой друг, назад!
Лэди Тизл(выглядывая). Не можете ли вы запереть сэра Питера?
Джозэф Сэрфэс. Тише, душа моя!
Сэр Питер(выглядывая). Вы уверены, что модисточка не проболтается?
Джозеф Сэрфэс. Спрячьтесь, спрячьтесь, сэр Питер! Господи, хоть бы ключ от двери был…
Входит Чарльз Сэрфэс.
Чарльз Сэрфэс. Галло! Ну, брат, в чем дело? Твой лакей не хотел меня сразу впускать. Кто у тебя был тут? Еврей? Женщина!
Джозэф Сэрфэс. Никого, брат, уверяю тебя.
Чарльз Сэрфэс. А почему же тогда удрал сэр Питер? Я думал, он у тебя.
Джозэф Сэрфэс. Он был здесь, но узнал, что ты идешь сюда, и не захотел остаться.
Чарльз Сэрфэс. Вот что! Может быть, старик испугался, как бы я не стал просить у него взаймы?
Джозэф Сэрфэс. Нет, сэр. Но вы причинили большое огорчение этому достойшму человеку, и мне это очень прискорбно.
Чарльз Сэрфэс. Да, говорят, что я огорчаю очень многих достойных людей. Но в чем дело, скажи, пожалуйста?
Джоээф Сэрфэс. Я буду говорить с тобой откровенно: он думает, что ты хочешь отбить у него лэди Тизл.
Чарльз Сэрфэс. Кто, я? Боже ты мой! Да нет же, честное мое слово! Ха-ха-ха! Значит, старик, наконец, понял, что у него молодая жена? Или, что еще хуже, лэди Тизл поняла, что у нее старый муж?
Джоээф Сэрфэс. Такими вещами не шутят, брат. Тот, кто может смеяться…
Чарльз Сэрфэс. Правильно! Заранее соглашаюсь с каждым твоим словом… Но серьезно, мне никогда и в голову не приходило ничего похожего на то, в чем ты меня обвиняешь. Честное слово!
Джоээф Сэрфэс(возвышая голос). Превосходно. Сэр Питер будет очень доволен, когда услышит это.
Чарльз Сэрфэс. Правда, однажды мне показалось, что лэди Тизл чувствует ко мне склонность; но клянусь душой, я никогда ее не поощрял. Кроме того, ты знаешь, я люблю Марию.
Джозэф Сэрфэс. Я знаю, что даже если бы лэди Тизл выказала самые нежные чувства к тебе.
Чарльз Сэрфэс. Видишь ли, Джоээф? я думаю, что сознательно я никогда не сделаю ничего бесчестного; но если красивая женщина намеренно станет у меня на дороге, – в особенности, если она замужем за человеком, который по дедам ей годен в отцы…
Джозэф Сэрфэс. Ну…
Чарльз Сэрфэс. Что ж, в этом случав я, понятно, вынужден был бы…
Джозэф Сэрфэс. Что сделать?
Чарльз Сэрфэс. Взять у тебя взаймы немного нравственности, вот и все. Однако, брат, знаешь – ты меня просто удивил, когда назвал мое имя рядом с именем лэди Тизл; право, я всегда думал, что ее фаворит – ты.
Джозэф Сэрфэс. О, стыдись, Чарльз! Защищать себя таким способом – неумно.
Чарльз Сэрфэс. Нет, серьезно, я видел, как вы обменивались многозначительными взглядами…
Джозэф Сэрфэс. Что за шутки!
Чарльз Сэрфэс. Ей богу же, я говорю серьезно. Неужели ты не помнишь, – однажды, когда я зашел к тебе…
Джозэф Сэрфэс. Чарльз, Чарльз, прошу тебя!
Чарльз Сэрфэс. И застал вас вдвоем…
Джозэф Сэрфэс. Ш-ш-ш… Чарльз, говорю же тебе, что…
Чарльз Сэрфэс. И потом в другой раз, когда твой слуга…
Джозэф Сэрфэс. Брат, брат, на два слова… Сюда! (В сторону.) Боже мой… Нужно как-нибудь остановить его!
Чарльз Сэрфэс. Твой слуга, очевидно посвященный во все…
Джозэф Сэрфэс. Замолчи! Слушай, извини меня, но сэр Питер слышал все, что мы здесь говорили. Я знал, что ты оправдаешь себя в его глазах, иначе я не согласился бы.
Чарльз Сэрфэс. Как, сэр Питер? Где он?
Джозэф Сэрфэс. Тише, он тут. (Указывает на чулан.)
Чарльз Сэрфэс. Ну, клянусь богом, я его оттуда вытащу. Сэр Питер, пожалуйте!
Джозэф Сэрфэс. Нет, нет…
Чарльз Сэрфэс. Пожалуйте, пожалуйте, сэр Питер, на расправу! (Вытаскивает сэра Питера.) Как? Мой старый опекун шпионит, подслушивает? Фу! Фу!
Сэр Питер. Дайте мне вашу руку, Чарльз, я верю, что несправедливо вас заподозрил; но вы не должны сердиться на Джоззфа… Это была моя затея.
Чарльз Сэрфэс. В самом деле?
Сэр Питер. Вы оправданы, Чарльз. Верьте мне: я думаю о вас уже почти не так плохо, как прежде: то, что я слышал, меня успокоило.
Чарльз Сэрфэс. Ну, ваше счастье, что вы не слышали еще кое-чего больше. Правда, Джозэф?
Сэр Питер. Ага! Вы хотели все свалить на него.
Чарльз Сэрфэс. Да, я хотел подшутить над ним.
Сэр Питер. Нет, нет, я знаю слишком хорошо его честность.
Чарльз Сэрфэс. Но ведь так же, как ко мне, вы могли приревновать и к нему? Не так ли, Джозэф?
Сэр Питер. Да ладно, ладно: я вам верю.
Джозэф Сэрфэс(в сторону). Убирались бы они оба к чорту!
Сэр Питер. И впредь, может быть, мы уж не будем так сторониться друг друга.
Возвращается слуга и шепчется с Джозэфом.
Слуга. Лэди Снируэл внизу и желает войти.
Джоээф Сэрфэс. Лэди Снируэл! Тьфу ты пропасть! Сюда ей нельзя! (Слуга уходит.) Господа, прошу извинения… я должен попросить вас вниз: ко мне явилась одна особа по неотложному делу.
Чарльз Сэрфэс. Ну, ты можешь принять ее в другой комнате. Мы с сэром Питером давно не видались, и нам надо переговорить кой-о-чем.
Джоээф Сэрфэс(в сторону). Вместе их нельзя тут оставить. Я сплавлю лэди Снируэл и сейчас же вернусь. (Тихо сэоу Питеру.) Сэр Питер, ни слова о француженке-модистке.
Сэр Питер(тихо – Джоррфу). Я? Да ни за что на свете! (Джозэф Сэрфэс уходит.) Ах, Чарльз, если бы вы чаще встречались с братом, можно было бы надеяться, что вы и в самом деле исправитесь. Это такой высоконравственный человек. Да, нет ничего на свете благороднее нравственного человека;
Чарльз Сэрфэс. Ну, он чересчур уж моралист и так боится за свое, как он это называет, доброе имя, что, право, скорее пустит к себе в комнату патера, чем женщину.
Сэр Питер. Нет, нет, вы неправы относительно этого. Нет, нет! Джозэф не распутник, но он вовсе и не такой святой в этом отношении. (В сторону.) Меня очень подмывает сказать ему: вот бы мы посмеялись над Джозэфом!
Чарльз Сэрфэс. Чорт его возьми! Да это настоящий анахорет, это молодой монах!
Сэр Питер. Ш-ш-ш! Не надо говорить о нем такие вещи: может случиться, что он узнает об этом…
Чарльз Сэрфэс. Но как? Вы же ведь не скажете ему?
Сэр Питер. Нет… но… знаете… (В сторону.) Ей-богу, я скажу ему. (Громко.) Вот что: хотите досыта похохотать над Джозэфом?
Чарльз Сэрфэс. Еще бы нет! Чего же лучше?
Сэр Питер. Ну, так мы посмеемся! Я поквитаюсь с ним за то, что он выдал меня. (Шепчет.) С ним была девушка, когда я сюда вошел.
Чарльз Сэрфэс. Как? С Джозэфом? Вы шутите!
Сэр Питер. Тсс! Французская модистка, и забавнее всего, что она и сейчас здесь, в комнате.
Чарльз Сэрфэс. Здесь? Что за дьявол! Где – здесь?
Сэр Питер. Тсс! Я вам говорю – здесь. (Показывает на ширму.)
Чарльз Сэрфэс. За ширмой! Ну, мы ее оттуда вытащим!
Сэр Питер. Нет, нет, он идет: нельзя, нельзя!
Чарльз Сэрфэс. Да ей-богу же, мы только взглянем на эту модисточку!
Сэр Питер. Ни за что на свете! Джозэф никогда не простит мне.
Чарльз Сэрфэс. Я за вас заступлюсь…
Сэр Питер. Бога ради… Он идет!
Чарльз опрокидывает ширмы. Возвращается.
Джозэф Сэрфэс.
Чарльз Сэрфэс. Лэди Тизл! Что за чудеса!
Сэр Питер. Лэди Тизл! Что за чорт!
Чарльз Сэрфэс. Ну, сэр Питер, это – самая очаровательная модистка, какую мне случалось видеть. Ей-богу, вы, кажется, тут развлекаетесь игрой в прятки и в этой игре все участвуют. Может быть, вы, сударыня, что-нибудь скажете нам? Ни слова? Брат, не угодно ли тебе объяснить, в чем дело? Как, и нравственность онемела? Сэр Питер, вы все время бродили в потемках: быть может, теперь свет озарил вас? Все молчат. Ну, значит, мне тут нечего делать: похоже, что вы все прекрасно понимаете друг друга, и поэтому я оставляю вас одних. (Уходя.) «Брат, ты причинил большое огорчение этому достойному человеку, и мне это очень прискорбно»… Сэр Питер, «нет ничего на свете благороднее нравственного человека». (Уходит.)
Джозэф Сэрфэс. Сэр Питер… несмотря на все… Конечно, обстоятельства против меня… Я не сомневаюсь, что… Если только вы согласны выслушать, я… Я все объясню вам.
Сэр Питер. Будьте добры, сэр.
Джозэф Сэрфэс. Дело в том, сэр*ъ, что лэди Тизл, зная о моих намерениях относительно вашей воспитанницы Марии… То есть, я хочу сказать, сэр, что лэди Тизл, зная ваш ревнивый характер… то есть, эная мою дружбу к вашему семейству… она, сэр, видите ли… зашла сюда… чтобы потребовать от меня объяснения относительно моих намерений… но при вашем приходе… опасаясь, как я сказал… вашей ревности… она спряталась… в этом и все дело, уверяю вас – это правда.
Сэр Питер. До чего простое объяснение, честное слово! Ручаюсь, что лэди Тизл согласна с каждым его пунктом.
Лэди Тизл. Ни с одним словом, сэр Питер.
Сэр Питер. Вот как? Вы думаете, что даже не стоит притворяться?
Лэди Тизл. В том, что вам сказал этот господин, – ни одного слова правды.
Сэр Питер. Вот тут я вам верю, сударыня, вполне!
Джозэф Сэрфэс(тихо – лэди Ти&л). Чорт возьми! Вы хотите выдать меня?
Лэди Тизл. Уважаемый м-р Лицемер, с вашего разрешения, я буду говорить сама за себя:
Сэр Питер. Да, да, оставьте ее в покое, сэр; вы увидите, что она и без ваших подсказок сочинит историю не хуже, чем вы.
Лэди Тизл. Выслушайте меня, сэр Питер. Я пришла сюда вовсе не по делу, касающемуся вашей воспитанницы; я даже и не знала, чго у него есть какие-то виды на нее. Я пришла, соблазненная его коварными доводами, пришла, чтобы слушать его лживые признания в любви, а может быть даже, и хуже: чтобы принести вашу честь в жертву его подлости.
Сэр Питер. Вот когда правда выходит наружу!
Джозэф Сэрфэс. Она с ума сошла!
Лэди Тизл. Нет, сэр, она пришла в себя, и ваши собственные проделки помогли тому. Сэр Питер, я не жду, что вы мне поверите, но вы говорили обо мне с такой нежностью – и притом говорили, ни в– каком случае не подозревая, что я могу это слышать, – это так тронуло меня, что… даже если бы я ушла отсюда без этого позорного разоблачения, то вся моя дальнейшая жизнь была бы только выражением моей благодарности к вам. А этот сладкоязычный лицемер, который хотел увлечь жену своего слишком доверчивого друга, а сам в то же время притвррялся, что с честными намерениями ухаживает за вашей воспитанницей!.. Ну, теперь-то уж я увидала его в настоящем свете! Я никогда не прощу себе, что могла слушать его! (Уходит.)
Джозэф Сэрфэс. Сэр Питер… Несмотря на все это, видит бог, что я…
Сэр Питер. Что вы – мерзавец! И потому я оставляю вас наедине с вашей совестью.
Джозэф Сэрфэс. Вы слишком торопитесь, сэр Питер; вы должны меня выслушать. Человек, который отказывается выслушать своего ближнего…
Сэр Питер. О, будь они прокляты – эти ваши проповеди!
Сэр Питер и Джозэф Сэрфэс уходят, разговаривая.
Действие V
Сцена I
Библиотека в доме Джозэфа Сэрфэса.
Входят Джозэф Сэрфэс и слуга.
Джоээф Сэрфэс. М-р Стэнли? С чего ты взял, что я хочу его видеть? Ты бы должен Знать, что он ходит попрошайничать.
Слуга. Сэр, я не впустил бы его, но с ним пришел м-р Раули.
Джоээф Сэрфэс. Вот дурак! Действительно, сейчас у меня самое подходящее настроение, чтобы, принимать бедных родственников! Ну, чего же ты его не ведешь сюда?
Слуга. Сейчас, сэр. Что же, сэр, я ведь не виноват, что сэр Питер нашел здесь милэди…
Джоээф Сэрфэс. Пошел вон, болван! (Слуга уходит.) Нет, ни над кем судьба не шутила так зло, как надо мной, а ведь я – не плохой дипломат. Расположение сэра Питера, мои надежды на брак с Марией, все погибло в одну минуту! Сейчас мне самое время – слушать про несчастья других! Да я просто не в состоянии сказать Стэнли ни единого доброго слова! Ну вот он, и Раули с ним. Надо, однако, притти в себя и состроить физиономию поприветливей. (Уходит.)
Входят сэр Оливер Сэрфэс и Раули.
Сэр Оливер. Как? Он бежит от нас? Ведь это был он, не правда ли?
Раули. Да, он, сэр. Но боюсь – вы пришли слишком неожиданно. У него такие слабые нервы, что видеть бедного родственника ему не под силу. Мне нужно было бы раньше пойти и подготовившего к этому.
Сэр Оливер. О, чорт бы побрал его нервы! И это его сэр Питер превозносит, как человека с благороднейшим образом мыслей!
Раули. Насчет его образа мыслей я не берусь судить. Надо отдать ему справедливость: теоретически – это на редкость добрый человек, но он слишком чувствителен, чтобы снизойти до выражения своей доброты на деле.
Сэр Оливер. И все же благородные чувства он носит, как четки на кончиках пальцев.
Раули. Вернее, на кончике языка, сэр Оливер. Думаю, ни одному изречению он так не верит, как пословице: «своя рубашка к телу ближе».
Сэр Оливер. И эта его рубашка, пожалуй, к нему пришита: для другого он ее не снимет.
Раули. Я боюсь, что вы в этом скоро убедитесь, – однако вот и он. Я не буду мешать, вам; но не забудьте: как только вы от него уйдете, я приду доложить ему о вашем прибытии – уже в вашем настоящем виде.
Сэр Оливер. Ладно, а потом мы встретимся у сэра Питера.
Раули. Не теряя ни минуты. (Уходит.)
Сэр Оливер. Не нравится мне эта его любезная мина.
Возвращается Джозэф Сэрфэс.
Джозэф Сэрфэс. Тысячу извинений, сэр, за то, что заставил вас немного подождать… М-р Стэнли, не так-ли?
Сэр Оливер. К вашим услугам.
Джозэф Сэрфэс. Сэр, сделайте мне честь – присядьте… Очень прошу вас, сэр.
Сэр Оливер. О, сэр, помилуйте! (В сторону.) Очень уж что-то вежлив!
Джозэф Сэрфэс. Я не имею удовольствия знать вас, м-р Стэнли, но я крайне счастлив, что вижу вас в таком добром здоровьи. Вы, кажется, приходитесь близким родственником моей матери, м-р Стэнли?
Сэр Оливер. Да, сэр, настолько близким, что, боюсь, моя теперешняя бедность может бросить тень на репутацию ее богатых детей; иначе я не посмел бы вас беспокоить.
Джоээф Сэрфэс. Сэр, не надо никаких извинений: тот, кто находитсоя в несчастьи, хотя бы он был и чужим, имеет право на родство с богатым. Я очень бы хотел принадлежать к числу богатых людей, чтобы быть в состоянии оказать; вам хоть небольшую помощь.
Сэр Оливер. Если б здесь был ваш дядя – сэр Оливер, у меня был бы друг.
Джоээф Сэрфэс. От всей души желал бы этого, сэр: у вас был бы адвокат перед ним, верьте мне, сэр.
Сэр Оливер. Адвокат мне был бы не нужен, за меня говорили бы мои несчастья. Но я думал, что его щедрость могла бы сделать вас посредником его милосердия.
Джоээф Сэрфэс. Вы очень ошибаетесь, сэр. Сэр Оливер достойный человек, очень достойный человек; но скупость, м-р Стэнли, порок, свойственный его возрасту. Скажу вам сэр, по секрету: он для меня ничего не сделал, решительно ничего; люди, я знаю, думали иначе, но я никогда не старался опровергать этих слухов.
Сэр Оливер. Как? Разве он никогда не посылал вам золотых слитков, рупий, драгоценностей?
Джоээф Сэрфэс. Нет, сэр, ничего подобного! Нет, нет; только иногда кой-какие подарки – фарфор, шали, чай, индийские сухари и другие пустяки в этом роде, можете мне поверить.
Сэр Оливер(в сторону). Вот так благодарность эа двенадцать тысяч фунтов! Индийские сухари, да!
Джоээф Сэрфэс. К тому же, сэр, вы, конечно, слышали о расточительности моего брата: никто не поверит, сколько я сделал для этого несчастного молодого человека.
Сэр Оливер(в сторону). Да, уж я-то не поверю!
Джоээф Сэрфэс. Сколько я давал ему взаймы! Конечно, в этом я очень виноват: это была слабость; впрочем, я и не думаю защищать ее, теперь я считаю ее вдвойне преступной, потому что она лишает меня удовольствия оказать услугу вам, м-р Стэнли, а я хотел бы этого от всего сердца.
Сэр Оливер(в сторону). Притворщик! (Громко.) Значит, сэр, вы не можете мне помочь?
Джоээф Сэрфэс. Мне горько сказать это, но сейчас – не могу; впрочем, при первой же возможности я дам вам знать, будьте спокойны.
Сэр Оливер. Мне чрезвычайно жаль…
Джоээф Сэрфэс. Не более, чем мне, поверьте; сожалеть без возможности помочь – это еще тяжелее, чем просить и получить отказ…
Сэр Оливер. Сэр, остаюсь вашим покорнейшим слугою.
Джоээф Сэрфэс. Я огорчен, м-р Стэнли, до глубины души… (Кричит слуте.) Уильям, открой дверь!
Сэр Оливер. Пожалуйста, сэр, не беспокойтесь.
Джоээф Сэрфэс. Ваш покорнейший слуга!
Сэр Оливер. Ваш нижайший…
Джоээф Сэрфэс. Будьте уверены, что я дам вам, знать, как только смогу быть вам полезным.
Сэр Оливер. Уважаемый сэр, вы слишком добры.
Джоээф Сэрфэс. В ожидании этого я желаю вам здоровья и бодрости.
Сэр Оливер. Всегда вам буду признателен. Ваш покорнейший слуга…
Джозеф Сэрфэс. Сэр, искренно ваш…
Сэр Оливер(в сторону). Ну, с меня довольно! (Уходит.)
Джоээф Сэрфэс. В доброте – есть одно неудобство: начинают ходить к тебе разные попрошайки; нужна порядочная ловкость, чтобы бесплатно приобрести репутацию доброго человека. Массивное серебро чистого милосердия – это убыточная статья в приходо-расходной книге человеческих добродетелей; моя сентиментальность – дело другое: это – французское накладное серебро, вид у него как у настоящего, а налога на него нет.
Возвращается Раули.
Раули. М-р Сэрфэс, ваш слуга! Я боялся помешать вам, но, как вы это узнаете из письма, мое дело не терпит отлагательства.
Джоээф Сэрфэс. Всегда счастлив видеть вас, м-р Раули. (В сторону.) Мошенник! (Читает письмо.) Сэр Оливер Сэрфэс! Мой дядя приехал!
Раули. Да, мы только что расстались: он совершенно здоров, несмотря на утомительное путешествие и жаждет обнять своего достойного племянника.
Джоээф Сэрфэс. Ну, и удивили вы меня! (Кричит слуге.) Уильям! Останови м-ра Стэнли, если он еще не ушел.
Раули. О, думаю, что его уж не догнать.
Джозэф Сэрфэс. Почему вы не сказали мне об этом раньше? Ведь вы пришли вместе?
Раули. Я думал, у вас важное дело. Но мне надо пойти предупредить вашего брата и сказать ему, чтобы он шел сюда встречать своего дядю. Через четверть часа он уже будет здесь.
Джозэф Сэрфэс. Так он и говорит в письме. Ах, в каком я восторге от его приезда! (В сторону.) Вот не везет! Чорт знает что!
Раули. А какой у него здоровый вид – вы прямо обрадуетесь.
Джозэф Сэрфэс. О, еще бы не обрадоваться! (В сторону.) Принесло его… во-время.
Раули. Я расскажу ему, с каким нетерпением вы его ждете.
Джозэф Сэрфэс. Да, да; пожалуйста, передайте ему о моем глубочайшем почтении и любви. У меня не хватает слов, чтобы выразить свои чувства. Ведь только подумать: я сейчас вижу его… (Раули уходит.) Его приезд – это самая злая шутка, какую только могла сыграть со мною судьба. (Уходит.)
Сцена II
Комната в доме сэра Питера Тизл.
Входят м-с Кэндэр и горничная.
Горничная. Уверяю вас, милэди, моя госпожа сейчас никого не, может принять.
М-с Кэндэр. А вы сказали ей, что ее желает видеть ее друг, м-с Кэндэр?
Горничная. Да, милэди, но она просит вас извинить ее.
М-с Кэндэр. Сходите-ка еще раз. Я буду рада увидеться с ней хотя бы на минутку: я уверена, что у ней большие неприятности. (Горничная уходит.) Боже ты мой, какая досада! Я и половины подробностей не знаю! Я никому ничего не успею рассказать! Обо всей этой истории, об именах действующих лиц – все раньше прочтут в газетах! (Входит Бэнджамэн Бэкбайт.) О, дорогой сэр Бэнджамэн, вы, думаю, уж слышали…
Сэр Бэнджамэн. О том, как лэди Тизл и м-р Сэрфэс…
М-с Кэндэр. И как сэр Питер поймал их…
Сэр Бэнджамэн. О, да, это самое замечательное!
М-с Кэндэр. Я была так удивлена, как никогда в жизни! Мне так их всех жаль!
Сэр Бэнджамэн. Ну, сэра Питера мне совсем не жаль: он был уж слишком прстрастен к м-ру Сэрфэсу.
М-с Кэндэр. К какому м-ру Сэрфэсу? Ведь, лэди Тизл накрыли с Чарльзом?
Сэр Бэнджамэн. Нет, нет, я вам говорю, м-р Джозэф Сэрфэс – ее любовник.
М-с Кэндэр. Ничего подобного! Это был Чарльз, а м-р Сэрфэс нарочно привел сэра Питера, чтоб тот застал их.
Сэр Бэнджамэн. Я вам говорю, я это слышал от… гм….
М-с Кэндэр. А я это слышала от… гм…
Сэр Бэнджамэн. От того, кто сам слышал это, от того, кто… гм…
М-с Кэндэр. Кто сам видел. Но вот сюда идет лэди Снируэл; быть может она знает обо всем.
Входит лэди Снируэл.
Лэди Снируэл. И так, моя дорогая м-с Кэндэр, печальное происшествие с нашим другом лэди Тизл!
М-с Кэндэр. Да, мой дорогой друг, кто бы мог подумать…
Лэди Снируэл. Ну, знаете, по внешности никогда нельзя судить; хотя, правду сказать, она была всегда слишком развязна.
М-с Кэндэр. Конечно, она держала себя чересчур свободно; но ведь она так еще молода!
Лэди Снируэл. И потом – кое-что хорошее все же в ней было.
М-с Кэндэр. Да, конечно. Но вы знаете подробности?
Лэди Снируэл. Нет, но все говорят, что м-р Сэрфэс…
Сэр Бэнджамэн. Ну, вот! Я уже говорил вам, что это был м-р Джоээф Сэрфэс
М-с Кэндэр. Нет, нет: свидание было с Чарльзом.
Лэди Снируэл. С Чарльзом? Вы пугаете меня, м-с Кэндэр.
М-с Кэндэр. Да, да; он был ее любовником. М-р Сэрфэс, надо отдать ему справедливость, был только доносчиком.
Сэр Бэнджамэн. Хорошо, я не стану спорить с вами, м-с Кэндэр; но как бы то ни было, я надеюсь, что рана сэра Питеюа не окажется…
М-с Кэндер. Рана сэра Питера? Боже милосердный! Я и не слышала о том, что они дрались!
Лэди Снируэл. И я тоже ни слова.
Сэр Бэнджамэн. Нет? Неужели при вас никто не упоминал о дуэли?
М-с Кэндэр. Ни звука!
Сэр Бэнджамэн. О, да! Дуэль произошла там же, в той же самой комнате.
Лэди Снируэл. Пожалуйста, расскажите нам!
М-с Кэндэр. Про дуэль – сделайте одолжение!
Сэр Бэнджамэн. «Сэр, – говорит сэр Питер, тотчас же, как все обнаружилось: – «Сэр, вы неблагодарный негодяй»…
М-с Кэндэр. Сэр Питер – Чарльзу?
Сэр Бэнджамэн. Нет, нет: Джозэфу: «Вы неблагодарный негодяй, и, как я ни стар, сэр», – говорит он, – «я требую немедленного удовлетворения».
М-с Кэндэр. Да, но все это могло быть сказано только Чарльзу, потому что совершенно невероятно, чтобы м-р Сэрфэс стал драться в своем собственном доме.
Сэр Бэнджамэн. Ах, боже ты мой – да ничего подобного! Он сказал: «Требую, чтобы сейчас же вы дали мне удовлетворение». Лэди Тизл, увидевши сэра Питера в такой опасности, выбежала из комнаты в сильнейшей истерике, а Чарльэ за ней, – бежит и кричит, чтоб дали нашатырного спирта и воды; затем они начали драться на шпагах…
Входит Крэбтри.
Крэбтри. На пистолетах, племянник, на пистолетах! Я знаю это из достоверного источника.
М-с Кэндэр. О, м-р Крэбтри, так значит все это верно?
Крэбтри. Увы, слишком верно, сударыня, и сэр Питер опасно ранен.
Сэр Бэнджамэн. Ударом шпаги насквозь чрез левый бок.
Крэбтри. Пулей, засевшей в груди.
М-с Кэндэр. Господи, помилуй! Бедный сэр Питер.
Крэбтри. Да, сударыня; Чарльз, конечно, хотел избежать этого несчастья, но не мог.
М-с Кэндэр. Я же говорила вам, кто это был; я знаю, что это был Чарльз.
Крэбтри. Не мог, потому что сэр Питер обвинял его в самой низкой неблагодарности…
Сэр Бэнджамэн. Я ведь говорил вам…
Крэбтри. Пожалуйста, племянник, дай мне сказать! – и настаивая на немедленном…
Сэр Бэнджамэн. Точь в точь, как я говорил!
Крэбтри. Чорт возьми, племянник, позволь и другим знать кое-что! Пара пистолетов лежала на бюро; м-р Сэрфэс, кажется, только накануне вернулся из Солтхилля, он ездил туда с одним своим другом на праздник Итонской школы, в которой учится сын этого друга, так что, к несчастью, пистолеты не были разряжены.
Сэр Бэнджамэн. Я ничего подобного не слышал.
Крэбтри. Сэр Питер заставил Чарльза взять один из них, и они выстрелили, кажется, почти одновременно. Выстрел Чарльза, как я вам говорил, попал в цель, а сэр Питер промахнулся; но что замечательно, его пуля ударилась о бронзовую статуэтку Шекспира, которая стояла над камином, отскочила под прямым углом, вылетела в окно и ранила почтальона, который как раз в это время подошел к дверям с заказным письмом из Норсгэмтоншира. [60 - Норсгэмтоншир – одна из провинций в Англии.]
Сэр Бэнджамэн. Не спорю, рассказ моего дяди более обстоятелен, но зато у меня – подлинная правда.
Лэди Снируэл(в сторону). Я заинтересована этим происшествием куда больше, чем они думают, – надо добыть более точные сведения. (Уходит.)
Сэр Бэнджамэн. А! Волнение лэди Снируэл очень легко объяснить.
Крэбтри. Да, да, конечно, о ней поговаривают… но, знаете, как-то так…
М-с Кэндэр. Но скажите, пожалуйста, где же теперь сэр Питер?
Крэбтри. Его отнесли домой, и теперь он здесь, хотя слугам приказано говорить, что его нет.
М-с Кэндэр. И я так думаю, а лэди Тизл, должно быть, ухаживает за ним.
Крэбтри. Да, да; и я видел, что как раз передо мной сюда вошел доктор.
Сэр Бэнджамэн. О, кто это идет сюда?
Крэбтри. Это он, самый, – доктор, будьте уверены.
М-с Кэндэр. Ну, конечно, это должно быть доктор, и теперь мы все узнаем.
Входит сэр Оливер Сэрфэс.
Крэбтри. Ну, доктор, как: есть надежда?
М-с Кэндэр. Да, доктор, что ваш пациент?
Сэр Бэнджамэн. Слушайте, доктор, ведь он ранен шпагой?
Крэбтри. Пулей в грудь, – держу пари!
Сэр Оливер. Доктор! рана шпагой! пуля в грудь! Ух! С ума вы сошли, добрые люди?
Сэр Бэнджамэн. Быть может, сэр, вы не доктор?
Сэр Оливер. Если я доктор, так только вам обязан этим званием.
Крэбтри. Так, значит, вы друг сэра Питера? Но, сэр, должны же вы были слышать о несчастии?
Сэр Оливер. Ни слова.
Крэбтри. А про то, что он опасно ранен?
Сэр Оливер. Чорта с два, он ранен!
Сэр Бэнжамэн. Проколот насквозь…
Крэбтри. Прострелен в грудь…
Сэр Бэнджамэн. Некиим м-ром Сэрфэсом…
Крэбтри. Да, младшим…
Сэр Оливер. Что за чорт, все говорят разное! Очень странно… Но, кажется, вы все сходитесь в одном: что сэр Питер опасно ранен.
Сэр Бэнджамэн. Да, это бесспорно.
Крэбтри. Да, да. Уж в этом-то никакого сомнения быть не может.
Сэр Оливер. Ну, если так, то, честное слово, этот раненый ведет себя очень неосторожно: как ни в чем не бывало, он идет сюда, к нам. (Входит сэр Питер Тизл.) Ну, сэр Питер, вы пришли во-время, уверяю вас: мы вас только что собирались похоронить.
Сэр Бэнджамэн(отдельно – Крэбтри). Вот неожиданность. Он уже успел выздороветь!
Сэр Оливер. Ну, друг, как же это, а? Зачем же это вы встали с постели, если у вас проколот бок шпагой и пуля в груди?
Сэр Питер. Шпага! Пуля!
Сэр Оливер. Да, эти джентльмэны чуть не убили вас – и даже без помощи суда и медицины; а мне дали диплом доктора, чтобы сделать меня соучастником.
Сэр Питер. Как? что все это значит?
Сэр Бэнджамэн. Мы очень рады, сэр Питер, что эта история насчет дуэли оказалась выдумкой и искренно сожалеем о другом вашем несчастьи.
Сэр Питер(в сторону). Так, так; всему городу уже известно!
Крэбтри. Хотя, конечно, сэр Питер, вы и сами очень виноваты: как можно жениться в ваши годы!
Сэр Питер. Позвольте, сэр, какое вам до этого дело?
М-с Кэндэр. Но ведь сэр Питер был такой хороший муж, что, право, очень жаль…
Сэр Питер. К чорту вас с вашей жалостью! Не нужна она мне!
Сэр Бэнджамэн. Ничего, сэр Питер, не стоит обращать внимания на их насмешки и шутки по поводу этой истории.
Сэр Питер. Сэр! В своем доме я хотел бы быть хозяином!
Крэбтри. Вы можете утешаться тем, что это и с другими случалось.
Сэр Питер. Я хочу остаться один и без всяких церемоний требую, чтобы вы сейчас же уходили из моего дома!
М-с Кэндэр. Хорошо, хорошо, мы уходим; будьте уверены, что мы расскажем обо всем так, что лучше и нельзя. (Уходит.)
Сэр Питер. Уходите!
Крэбтри. И расскажем, как вас оскорбили. (Уходит.)
Сэр Питер. Уходите!
Сэр Бэнджамэн. И как терпеливо вы это переносите. (Уходит.)
Сэр Питер. Черти! ехидны! фурии! О, чтоб им подохнуть от их собственного яда!
Сэр Оливер. Да, сэр Питер, они хоть кого выведут из терпения.
Входит Раули.
Раули. Тут была какая-то перепалка: что вас рассердило, сэр?
Сэр Питер. Ха! К чему спрашивать! Разве проходит день, чтоб меня не сердили?
Раули. Ладно, я не любопытен.
Сэр Оливер. Ну, сэр Питер, я виделся с обоими моими племянниками, – мы все сделали, как было условлено.
Сэр Питер. Ну, уж милая парочка – эти ваши племянники!
Раули. Да, и сэр Оливер убедился, что ваше мнение о них было справедливо, сэр Питер.
Сэр Оливер. Да, я понял, что Джозэф – вот это действительно человек.
Раули. Человек высокой морали, как говорит сэр Питер.
Сэр Оливер. И поступает согласно моральным правилам, которые исповедует.
Раули. Слушать его так поучительно.
Сэр Оливер. Это – прямо образец для наших молодых людей. Но как же это так, сэр Питер? Мы расхваливаем вашего друга Джозэфа, а вы не хотите поддержать нас? Не ожидал!
Сэр Питер. Сэр Оливер, мы живем в дьявольски скверном мире, и чем меньшее мы станем хвалить, тем лучше.
Раули. Как? Вы ли это говорите, сэр Питер; вы, человек, который ни разу в жизни не ошибался?
Сэр Питер. Ах, да убирайтесь вы оба к чорту! По вашим улыбкам я вижу, что вам уж все известно. С вами тут с ума спятишь!
Раули. Ну, чтобы не сердить вас больше, сэр Питер, скажу вам: мы действительно все знаем. Я встретил лэди Тизл, когда она шла сюда от м-ра Сэрфэса. Она была так подавлена, что удостоила просить меня быть ее заступником перед вами.
Сэр Питер. И сэр Оливер тоже все знает?
Сэр Оливер. Все – до мельчайших подробностей.
Сэр Питер. И про чулан и про ширму тоже?
Сэр Оливер. Да, да, и про француженку-модистку. Ну, и позабавила же меня эта история. Ха-ха-ха!
Сэр Питер. Да, это очень забавно!
Сэр Оливер. Никогда в жизни я так не смеялся, уверяю вас! Ха-ха-ха!.
Сэр Питер. Ну, такая была потеха! Ха-ха-ха.
Раули. Еще бы: Джозэф и его моральные правила! Ха-ха-ха!
Сэр Питер. Да, да; его моральные правила! Ха! Лицемерный негодяй!
Сэр Оливер. И этот плут Чарльз, вытаскивающий сэра Питера из чулана! Ха-ха-ха!
Сэр Питер. Ха-ха! Это все, конечно, до чорта смешно!
Сэр Оливер. Ха-ха-ха! Ну, сэр Питер, хотел бы я видеть, какая была у вас физиономия, когда упала ширма! Ха-ха!
Сэр Питер. Да, да! Моя физиономия, когда упала ширма… Ха-ха-ха! О, мне теперь и глаз никуда показать нельзя!
Сэр Оливер. Ну, ладно, ладно! Я знаю: не хорошо смеяться над вами, старый дружище; но, ей-богу же, никак не удержаться!
Сэр Питер. О, пожалуйста, и не старайтесь: то, что вы надо мной смеетесь, – это меня нисколько не оскорбляет. Я сам смеюсь надо всем этим. Да да, по-моему быть посмешищем для всех знакомых – очень приятное положение! О, да! А затем в одно прекрасное утро прочитать статью о м-ре С…, лэди Т… и сэре П… – это будет так интересно!
Раули. Нет, серьезно, сэр Питер, не обращайте внимания на насмешки глупцов. Но я вижу, лэди Тизл прошла в соседнюю комнату. Я уверен, что вы так же горячо, как и она, желаете примирения.
Сэр Оливер. Быть может, ее стесняет то, что я здесь? Ладно; я оставлю честного Раули в виде посредника между вами, но потом он должен немедленно привести вас обоих к Джозэфу. Я иду сейчас к нему, и если мне не удастся исправить повесу Чарльза, то, по крайней мере, я хоть этого лицемера выведу на чистую воду.
Сэр Питер. Я от души хотел бы присутствовать при разоблачении вашего инкогнито, – хоть мне с разоблачениями там и очень не повезло…
Раули. Мы скоро придем.
Сэр Оливер уходит.
Сэр Питер. Вы видите, Раули: она не хочет итти сюда.
Раули. Да, но ведь она оставила дверь в ту комнату открытой. И взгляните: она вся в слезах.
Сэр Питер. Небольшое огорчение женам идет впрок. Как вы думаете, не будет ли полезней для нее – дать ей немножко поплакать?
Раули. О, это неблагородно с вашей стороны!
Сэр Питер. Ну, уж я не знаю, что и думать. Вы помните, как я нашел ее письмо, очевидно, предназначавшееся для Чарльза?
Раули. Это чистое мошенничество, сэр Питер: письмо вам подкинули. Это один из пунктов, по которым Снэйк должен дать вам показания.
Сэр Питер. Хотел бы я, наконец, успокоиться на этот счет. Она смотрит сюда. До чего изящен у нее поворот головы! Раули, я пойду к ней.
Раули. Ну, конечно.
Сэр Питер. Однако, когда станет известно, что мы помирились, надо мной будут смеяться в десять раз больше.
Раули. Пусть их смеются! А вы покажите им, что вы счастливы, несмотря ни на что, – это будет лучшим ответом.
Сэр Питер. Право, я так и сделаю! И если я не ошибаюсь, мы все-таки можем быть счастливейшей парой в мире.
Раули. И затем, сэр Питер, тот, кто хоть раз отбросит в сторону подозрительность…
Сэр Питер. Стоите, мистер Раули! Если вы сколько-нибудь уважаете меня, никогда не произносите в моем присутствии ничего похожего на проповедь морали; я наслушался их столько, что на всю жизнь хватит. (Уходит.)
Сцена III
Библиотека в доме Джозэфа Сэрфэса.
Входят Джозэф Сэрфэс и лэди Снируэл.
Лэди Снируэл. Невозможно! Неужели сэр Питер помирился с Чарльзом и перестанет противиться его браку с Марией? Эта мысль приводит меня в отчаяние.
Джозэф Сэрфэс. Отчаянием дела не поправить.
Лэди Снируэл. И хитростью тоже. Какая дура я была, какая идиотка, что доверилась такому болвану!
Джозэф Сэрфэс. Право, лэди Снируэл, я от этого терплю больше всех; однако, вы видите, я спокойно переношу неудачу.
Лэди Снируэл. Потому что эта неудача не затрагивает вашего сердца; ведь только ради выгоды вы добивались Марии. Если бы вы чувствовали к ней то же, что я к этому неблагодарному повесе, так вам не удалось бы скрыть своего огорчения, – тут уж не помогло бы ни ваше лицемерие, ни ваш характер.
Джозэф Сэрфэс. Но почему вы за все это упрекаете именно меня?
Лэди Снируэл. А разве не вы всему причина? Мало вам было того, что вы надували сэра Питера и сживали со свету Чарльза? Нет, вам непременно понадобилось соблазнять чужую жену! Я ненавижу такую жадность к преступлениям; это несправедливая монополия, ничего хорошего из нее не выходит.
Джозэф Сэрфэс. Хорошо, согласен, что я виноват. Я сознаюсь, что уклонился немного в сторону с прямой дороги, но я вовсе не думаю, что мы потерпели окончательное поражение.
Лэди Снируэл. Как?
Джозэф Сэрфэс. Вы говорите, что после нашей последней встречи вы еще раз проверили настроение Снэйка и считаете, что он – с нами?
Лэди Снируэл. Я так думаю.
Джозэф Сэрфэс. И что он обещав в случае надобности клятвенно засвидетельствовать, что Чарльз в настоящее время связан с вами обещаниями и честью? И что это можно подкрепить некоторыми из его писем?
Лэди Снируэл. Пожалуй, это в самом деле могло бы помочь.
Джозеф Сэрфэс. Ну вот, еще не все потеряно. (Стук в дверь.) Слышите? Это, наверно, мой дядя, сэр Оливер; уйдите пока в ту комнату, потом мы с вами еще поговорим.
Лэди Снируэл. Хорошо, но если и он раскусит вас?
Джозэф Сэрфэс. О, этого я не боюсь. Сэр Питер будет держать язык за зубами ради своих же собственных интересов, а насчет дяди Оливера – будьте уверены, я живо найду его слабую струнку.
Лэди Снируэл. В ваших талантах я не сомневаюсь, – только не затевайте больше одной интриги за раз.
Джозэф Сэрфэс. Хорошо, хорошо! (Лэди Снируэл уходит.) Да… До чего тяжело: такая неудача, а тут еще твоя же соучастница на тебя нападает. Ну, во всяком случае, моя репутация настолько лучше репутации Чарльза… Как? Да это не сэр Оливер, а опять старик Стэнли! А, чтоб ему… Опять будет приставать ко мне – нашел время! Сэр Оливер придет, застанет его здесь… (Входит сэр Оливер Сэрфэс.) Ну, что ж это, м-р Стэнли! Зачем вы явились, – опять приставать ко мне? Вам здесь не место.
Сэр Оливер. Сэр, я слышал, что сюда ждут сэра Оливера, и хотя он был так скуп по отношению к вам, но я все же попытаюсь, может быть он сделает что-нибудь для меня.
Джозэф Сэрфэс. Сэр, сейчас вам здесь нельзя оставаться, и потому я должен просить вас… Приходите в другой раз, тогда я вам помогу – обещаю вам это.
Сэр Оливер. Нет, я должен познакомиться с сэром Оливером.
Джозэф Сэрфэс. А, чорт возьми! В таком случае, я требую, чтобы вы сейчас же уходили отсюда!
Сэр Оливер. Нет, сэр…
Джозэф Сэрфэс. Сэр, я требую этого! Сюда, Уильям! Покажи дорогу этому джентльмэну. Вы хотите меня заставить, сэр… сию же минуту вон отсюда! Этакое нахальство! (Хочет его вытолкнуть вон.)
Входит Чарльз Сэрфэс.
Чарльз Сэрфэс. Эй, эй, что такое? Что ты тут делаешь с моим маклером? Тише, брат, не толкай м-ра Премиум, чорт возьми… В чем дело, друг любезный?
Джоээф Сэрфэс. Как? Значит, он и у тебя тоже был?
Чарльз Сэрфэс. Конечно, был. Что ж, он честный малый – сравнительно… Но надеюсь, Джозэф, ты не собираешься занимать у него деньги?
Джоээф Сэрфэс. Занимать у него деньги? Нет… Но ты знаешь, брат, мы ждем сюда сэра Оливера каждую…
Чарльз Сэрфэс. И Нолль не должен застать здесь моего маклерчика, это ясно.
Джозэф Сэрфэс. Однако м-р Стэнли настаивает…
Чарльз Сэрфэс. Стэнли? Нет: его имя Премиум.
Джозэф Сэрфэс. Нет, Стэнли.
Чарльз Сэрфэс. Нет, нет, Премиум.
Джозэф Сэрфэс. Ну, да все равно, как его зовут, но только…
Чарльз Сэрфэс. Так, так! Стэнли или Премиум – это одно и то же, по-твоему; и я думаю, у него есть еще с полсотни имен, не считая псевдонимов… (Стучат.)
Джозэф Сэрфэс. Боже мой, это сэр Оливер! Ну, прошу вас, м-р Стэнли…
Чарльз Сэрфэс. Да, да, и я прошу вас, м-р Премиум…
Сэр Оливер. Джентльмэны…
Джозэф Сэрфэс. Сэр, ради бога, лучше уходите!
Чарльз Сэрфэс. Да выставить его отсюда – вот и все.
Сэр Оливер. Это насилие…
Джозэф Сэрфэс. Сэр, вы сами виноваты.
Чарльз Сэрфэс. Вон его, вон отсюда! (Оба начинают выталкивать сэра Оливера.)
Входят сэр Питер, лэди Тизл, Мария и Раули.
Сэр Питер. Старый дружище, сэр Оливер! Что за чудеса? Вот так почтительные племянники… Берут дядю штурмом при первой же встрече!
Лэди Тизл. Ну, сэр Оливер, хорошо, что мы явились вам на помощь.
Раули. Да, похоже, что роль старика Стэнли плохо вам помогает.
Сэр Оливер. Так же, как и роль м-ра Премиума… Никакие несчастья Стэнли и шиллинга не могли выжать из этого любезного джентльмэна, а во второй роли – еще хуже: сперва мне. спустили за гроши моих предков, а потом чуть и самого не спустили с лестницы без всяких разговоров.
Джозэф Сэрфэс. Чарльз!
Чарльз Сэрфэс. Джоээф!
Джозэф Сэрфэс. Теперь все кончено.
Чарльз Сэрфэс. Да.
Сэр Оливер. Сэр Питер, друг мой, и вы, Раули, также вот посмотрите на моего старшего племянника. Вы знаете, сколько он уж получил от меня, я был к нему щедр; и вы знаете, что половина моего состояния была отложена у меня для него, так я это и считал. Подумайте же, как я был разочарован, когда узнал, что в нем ни на грош нет ни правды, ни жалости, ни благодарности.
Сэр Питер. Сэр Оливер, я был бы очень удивлен этим вашим заявлением, если бы сам не убедился, что это низкий лицемер и предатель.
Лэди Тизл. А если этот джентльмэн станет оправдываться, пусть он попросит меня, – я дам его характеристику.
Сэр Питер. Ну, тут уж больше ничего не скажешь: если он знает сам себя, то для него будет величайшим наказанием то, что теперь и весь свет его знает.
Чарльз Сэрфэс(в сторону). Если они так разговаривают с этой воплощенной честностью, что же они мне скажут?
Сэр Питер, лэди Тизл и Мария отходят в сторону.
Сэр Оливер. Ну, если теперь заняться его братцем, который промотал все…
Чарльз Сэрфэс. Пришел и мой черед! Эти проклятые фамильные портреты погубят меня!
Джозэф Сэрфэс. Сэр Оливер, дядя, сделаете вы мне честь выслушать меня?
Чарльз Сэрфэс(в сторону). Ага… если Джозэф заведет свою канитель, я успею хоть немного собраться с духом.
Сэр Оливер(Джозэфу Сэрфэсу). Вы, кажется, собираетесь оправдываться?
Джоээф Сэрфэс. Уверен, что могу это сделать.
Сэр Оливер(Чарльзу Сэрфэсу). Ну, сэр, и вы тоже, конечно, можете оправдаться?
Чарльз Сэрфэс. Сколько мне известно, сэр Оливер, я не могу.
Сэр Оливер. Как? Значит, м-р Премиум раскрыл до конца все ваши секреты?
Чарльз Сэрфэс. Верно, сэр, но ведь это фамильные секреты, и знаете, не следовало бы о них говорить.
Раули. Полно, сэр Оливер, я же знаю, что вы не можете серьезно сердиться на сумасбродства Чарльза.
Сэр Оливер. Нет, не могу; даже говорить о них серьезно тоже не могу. Сэр Питер, вы знаете, этот плут спустил мне всех своих предков; судей и генералов он продавал на аршины, а теток – дешевле битой посуды?
Чарльз Сэрфэс. Конечно, сэр Оливер, я распорядился немножко вольно с фамильными портретами, это правда. Мои предки могли бы восстать из гробов, чтобы судить меня, – это тоже правда. Но я прошу вас верить в искренность моих дальнейших заявлений – честное слово, я молчал бы, если бы это не было так. Ну, так вот: если меня не слишком огорчает публичное разоблачение моих сумасбродств, то только потому, что я полон горячей радости от встречи с вами, мой щедрый благодетель.
Сэр Оливер. Верю, Чарльз. Дай мне руку: плюгавый старикашка над диванчиком помирил меня с тобой.
Чарльз Сэрфэс. В таком случае, моя благодарность к оригиналу еще более возросла.
Лэди Тизл(подходя). Но я думаю, сэр Оливер, здесь есть кто-то, с кем Чарльзу еще сильнее хотелось бы помириться. (Указывает на Марию.)
Сэр Оливер. О, я слышал о его любви к ней. И – прошу извинения у молодой лэдвц – но думаю, я, не ошибаюсь, что этот румянец…
Сэр Питер. Ну, дитя мое, откройте нам ваши чувства!
Мария. Сэр, я могу сказать только одно: я буду рада узнать, что он счастлив; что касается меня, то какие бы права я не имела на его внимание, я охотно откажусь от них в пользу той, чьи права больше.
Чарльз Сэрфэс. Как? Мария!
Сэр Питер. Что это? Опять какая-то тайна? Пока он казался неисправимым беспутником, вы не хотели отдавать своей руки никому другому, а теперь, когда он как будто меняется к лучшему, вы не хотите итти за него!
Мария. О причине этого знают его собственное сердце и – лэди Снируэл.
Чарльз Сэрфэс. Лэди Снируэл?
Джозэф Сэрфэс. Брат, мне очень трудно говорить об этом, но из чувства справедливости я должен заявить, что нельзя дольше скрывать оскорбления, нанесенного лэди Снируэл. (Открывает дверь.)
Входит лэди Снируэл.
Сэр Питер. Так. Еще французская модистка! Их у него по одной в каждой комнате, – ей-богу, похоже на то!
Лэди Снируэл. Неблагодарный Чарльз! Да, да, можете удивляться! И неплохо, если бы вы поняли то некрасивое положение, в которое я попала из-за вашего вероломства.
Чарльз Сэрфэс. Скажите, пожалуйста, дядя, это тоже ваша интрига? Потому что, право же, я не понимаю, в чем дело!
Джозэф Сэрфэс. Я полагаю, сэр, что довольно показаний только одного свидетеля, чтобы сделать все очень ясным.
Сэр Питер. И это свидетель, я догадываюсь, – м-р Снэйк. Раули, вы были совершенно правы, что привели его с нами; пожалуйста, впустите его.
Раули. Входите, м-р Снэйк. (Входит Снрйк.) Я думал, что он понадобится; но, к несчастью, он будет свидетелем против лэди Снируэл, а не за нее.
Лэди Снируэл(в сторону). Негодяй! Изменил-таки мне под конец! Говорите, сударь, вы тоже участвовали в заговоре против меня?
Снэйк. Приношу вам тысячу извинений, милэди: за ложь вы платили мне очень щедро, но теперь, к несчастью, за правду мне предложили вдвое больше.
Сэр Питэр. Заговор и контр-заговор! Надеюсь, сударыня, вы довольны результатами вашей коммерции.
Лэди Снируэл. Желаю вам всем испытать муки стыда и разочарования! (Хочет уйти.)
Лэди Тизл. Постойте, лэди Снируэл. Прежде чем вы уйдете, позвольте мне поблагодарить вас за труд, который вы и этот джентльмэн взяли на себя; ведь вам пришлось сочинять письма Чарльзу от моего имени и самим же на них отвечать. Позвольте мне также просить вас засвидетельствовать мое почтение академии злословия, президентом которой вы состоите; известите ее членов, что лэди Тизл, кандидатка в академики, возвращает выданный ей диплом, так как она перестает заниматься этой профессией и не хочет больше убивать репутации.
Лэди Снируэл. И вы тоже? Какая наглость! Какая провокация! Желаю вашему мужу прожить еще пятьдесят лет! (Уходит.)
Сэр Питер. Ух! Что за фурия!
Лэди Тизл. Злая тварь!
Сэр Питер. Позвольте! Уж не за последнее ли ее пожелание вы ее считаете злой?
Лэди Тизл. О, нет!
Сэр Оливер. Ну, сэр, что вы, теперь скажете?
Джозэф Сэрфэс. Сэр, я так смущен всем этим… Оказывается, лэди Снируэл подкупала м-ра Снэйка, чтобы он обманул нас всех, – тут уж я не знаю, что и сказать. Во всяком случае, чтобы ее мстительный дух не успел повредить моему брату, мне нужно скорей ее догнать. Ибо человек, который покушается… (Уходит.)
Сэр Питер. Развел мораль до конца.
Сэр Оливер. Женитесь на ней, Джоззф, если можно. Постное масло и уксус! – отличная выйдет пара!
Раули. Я полагаю, теперь нам м-р Снэйк больше не нужен?
Снэйк. Прежде чем уйти, я прошу у присутствующих извинения за все причиненные им мной неприятности, хотя я и был только послушным орудием других.
Сэр Питер. Ну, ну, вы ведь загладили свою вину добрым делом.
Снэйк. Но я должен просить вас всех никому не рассказывать об этом.
Сэр Питер. Что за чорт! Раз в жизни вы совершили хороший поступок – и вы этого стыдитесь?
Снэйк. Ах, сэр, примите в соображение, что я живу своей плохой репутацией; а если станет известным, что я изменил ей ради честного поступка, я потеряю всех своих друзей.
Сэр Оливер. Ладно, ладно – мы не выдадим вас и в похвалу вам не скажем ни одного слова, этого вы можете не бояться.
Снэйк уходит.
Сэр Питер. Вот образцовый мошенник!
Лэди Тизл. Посмотрите-ка, сэр Оливер: чтобы помирить вашего племянника с Марией, нашего красноречия, кажется, уже не потребуется.
Сэр Оливер. Да, так оно и должно быть, и, ей-богу, завтра же утром мы отпразднуем свадьбу.
Чарльз Сэрфэс. Спасибо вам, дорогой дядя.
Сэр Питер. Как, плут? А разве не нужно сперва спросить эту девушку, согласна ли она?
Чарльз Сэрфэс. О, я давно уже ее спросил – минуту назад, и она глазами сказала мне: да.
Мария. Как не стыдно, Чарльз! Я протестую, сэр Питер, я ни одного слова…
Сэр Оливер. Ну, чем меньше слов, тем лучше. Пусть же ваша взаимная любовь никогда не узнает разочарования.
Сэр Питер. И желаю вам жить так же счастливо, как собираемся жить мы с лэди Тизл.
Чарльз Сэрфэс. Раули, мой старый друг, я уверен, что и вы меня поздравляете; и я подозреваю, что многим обязан вам.
Сэр Оливер. Это так и есть, Чарльз.
Сэр Питер. Да, честный Раули всегда говорил, что вы можете исправиться.
Чарльз Сэрфэс. Ну, что касается этого, то уж лучше я не стану давать никаких обещаний, и это пусть будет вам порукой, что я серьезно собираюсь стать другим человеком. И вот кто будет моим милым руководителем, моим наставником. Ах, разве могу я сойти с пути добродетели, когда мне будут светить такие глаза?
Покорный сердцем скиптру твоему,
Я добровольно власть его приму.
Беглец безумств, я в этот трудный час
Найду приют лишь у любви и вас.
(К зрителям.)
Пред приговором вашего суда
Само злословье смолкнет навсегда.
(Все выходят.)
Эпилог мистера Кольмана, [61 - Дж. Кольман – известный английский драматург, автор ряда комедий, современник Шеридана.]произносимый лэди Тизл
Я, ветерок, порхавший наугад,
Теперь в унылый превращусь пассат,
Стремя все вздохи долгого досуга
На ржавый флюгер – моего супруга!
То воля автора, верней – небес,
Чтоб плакали в конце веселых пьес!
Вам всем, кто женится под вечер лет
На юных модницах, здесь дан совет:
Везите в Лондон их, с грехами вместе;
Столица будет им купелью чести:
Нырнув в ее холодную струю,
Навек излечишь нравственность свою.
Так и со мной; и все же я грустна,
Очнувшись от блистательного сна.
О, кто из женщин, – женщины, скажите! —
Родясь затем, чтобы сиять в зените,
Как я, так рано скошен был в цвету,
Как я, так страшно ввергнут в темноту?
Стать скрягою, потратив так немного!
Покинуть Лондон – у ею порога!
Ужель мне слушать пенье петухов,
Томительное тиканье часов;
В глухой усадьбе, где визжат с утра
Собаки, кошки, крысы, детвора,
С викарием свой коротать досуг
(Пока с соседом пьянствует супруг)
И, с ним в трик-трак сражаясь по полушке,
Дух умерщвлять, тоскующий по мушке?
Семь взяток! Сладкий звук, мне будешь ты
Звучать на святках, за игрой в жгуты!
Недолгий час успехов отлетел;
Прощай навек, счастливый мой удел!
Прощайте перья, пудреный парик,
Куда запрятан целый пуховик!
И вы, о карточные вечера,
Кадриль, вист, ломбер, мушка, баккара,
Дверные стукальцы, чей медный рот
О милом госте весть нам подает;
Прощайте, титулованные лица,
И блеск, и шум, и роскошь, и столица!
Прощайте, балы, танцы до утра!
Для лэди Тизл уже пришла пора.
Я жаловалась автору; но, ах,
Он отвечал: «В трагических ролях
Играть вам нужно в будущем году».
И так провозгласил мне на ходу:
«Среди красавиц вы счастливей всех:
Опущен занавес – и кончен грех!
А сколько грешниц в мишуре и блестках
Кривляются на жизненных подмостках!»
Чехов Антон. Вишневый сад
Действующие лица
Раневская Любовь Андреевна, помещица.
Аня, ее дочь, 17 лет.
Варя, ее приемная дочь, 24 лет.
Гаев Леонид Андреевич, брат Раневской.
Лопахин Ермолай Алексеевич, купец.
Трофимов Петр Сергеевич, студент.
Симеонов-Пищик Борис Борисович, помещик.
Шарлотта Ивановна, гувернантка.
Епиходов Семен Пантелеевич, конторщик.
Дуняша, горничная.
Фирс, лакей, старик 87 лет.
Яша, молодой лакей.
Прохожий.
Начальник станции.
Почтовый чиновник.
Гости, прислуга.
Действие происходит в имении Л. А. Раневской.
Действие первое
Комната, которая до сих пор называется детскою. Одна из дверей ведет в комнату Ани. Рассвет, скоро взойдет солнце. Уже май, цветут вишневые деревья, но в саду холодно, утренник. Окна в комнате закрыты.
Входят Дуняша со свечой и Лопахин с книгой в руке.
Лопахин. Пришел поезд, слава богу. Который час?
Дуняша. Скоро два. (Тушит свечу.)Уже светло.
Лопахин. На сколько же это опоздал поезд? Часа на два по крайней мере. (Зевает и потягивается.) Я-то хорош, какого дурака свалял! Нарочно приехал сюда, чтобы на станции встретить, и вдруг проспал… Сидя уснул. Досада… Хоть бы ты меня разбудила.
Дуняша. Я думала, что вы уехали. (Прислушивается.) Вот, кажется, уже едут.
Лопахин(прислушивается). Нет… Багаж получить, то да се…
Пауза.
Любовь Андреевна прожила за границей пять лет, не знаю, какая она теперь стала… Хороший она человек. Легкий, простой человек. Помню, когда я был мальчонком лет пятнадцати, отец мой покойный – он тогда здесь на деревне в лавке торговал – ударил меня по лицу кулаком, кровь пошла из носу… Мы тогда вместе пришли зачем-то во двор, и он выпивши был. Любовь Андреевна, как сейчас помню, еще молоденькая, такая худенькая, подвела меня к рукомойнику, вот в этой самой комнате, в детской. «Не плачь, говорит, мужичок, до свадьбы заживет…»
Пауза.
Мужичок… Отец мой, правда, мужик был, а я вот в белой жилетке, желтых башмаках. Со свиным рылом в калашный ряд… Только что вот богатый, денег много, а ежели подумать и разобраться, то мужик мужиком… (Перелистывает книгу.) Читал вот книгу и ничего не понял. Читал и заснул.
Пауза.
Дуняша. А собаки всю ночь не спали, чуют, что хозяева едут.
Лопахин. Что ты, Дуняша, такая…
Дуняша. Руки трясутся. Я в обморок упаду.
Лопахин. Очень уж ты нежная, Дуняша. И одеваешься, как барышня, и прическа тоже. Так нельзя. Надо себя помнить.
Входит Епиходов с букетом: он в пиджаке и в ярко вычищенных сапогах, которые сильно скрипят; войдя, он роняет букет.
Епиходов(поднимает букет). Вот садовник прислал, говорит, в столовой поставить. (Отдает Дуняше букет.)
Лопахин. И квасу мне принесешь.
Дуняша. Слушаю. (Уходит.)
Епиходов. Сейчас утренник, мороз в три градуса, а вишня вся в цвету. Не могу одобрить нашего климата. (Вздыхает.) Не могу. Наш климат не может способствовать в самый раз. Вот, Ермолай Алексеич, позвольте вам присовокупить, купил я себе третьего дня сапоги, а они, смею вас уверить, скрипят так, что нет никакой возможности. Чем бы смазать?
Лопахин. Отстань. Надоел.
Епиходов. Каждый день случается со мной какое-нибудь несчастье. И я не ропщу, привык и даже улыбаюсь.
Дуняша входит, подает Лопахину квас.
Я пойду. (Натыкается на стул, который падает.)Вот… (Как бы торжествуя.) Вот видите, извините за выражение, какое обстоятельство, между прочим… Это просто даже замечательно! (Уходит.)
Дуняша. А мне, Ермолай Алексеич, признаться, Епиходов предложение сделал.
Лопахин. А!
Дуняша. Не знаю уж как… Человек он смирный, а только иной раз как начнет говорить, ничего не поймешь. И хорошо, и чувствительно, только непонятно. Мне он как будто и нравится. Он меня любит безумно. Человек он несчастливый, каждый день что-нибудь. Его так и дразнят у нас: двадцать два несчастья…
Лопахин(прислушивается). Вот, кажется, едут…
Дуняша. Едут! Что ж это со мной… похолодела вся.
Лопахин. Едут, в самом деле. Пойдем встречать. Узнает ли она меня? Пять лет не видались.
Дуняша(в волнении). Я сейчас упаду… Ах, упаду!
Слышно, как к дому подъезжают два экипажа. Лопахин и Дуняша быстро уходят. Сцена пуста. В соседних комнатах начинается шум. Через сцену, опираясь на палочку, торопливо проходит Фирс, ездивший встречать Любовь Андреевну; он в старинной ливрее и в высокой шляпе; что-то говорит сам с собой, но нельзя разобрать ни одного слова. Шум за сценой все усиливается. Голос: «Вот пройдемте здесь…» Любовь Андреевна, Аняи Шарлотта Ивановна с собачкой на цепочке, одетые по-дорожному. Варя в пальто и платке, Гаев, Симеонов-Пищик, Лопахин, Дуняша с узлом и зонтиком, прислуга с вещами – все идут через комнату.
Аня. Пройдемте здесь. Ты, мама, помнишь, какая это комната?
Любовь Андреевна(радостно, сквозь слезы). Детская!
Варя. Как холодно, у меня руки закоченели. (Любови Андреевне.) Ваши комнаты, белая и фиолетовая, такими же и остались, мамочка.
Любовь Андреевна. Детская, милая моя, прекрасная комната… Я тут спала, когда была маленькой… (Плачет.)И теперь я как маленькая… (Целует брата, Варю, потом опять брата.) А Варя по-прежнему все такая же, на монашку похожа. И Дуняшу я узнала… (Целует Дуняшу.)
Гаев. Поезд опоздал на два часа. Каково? Каковы порядки?
Шарлотта(Пищику). Моя собака и орехи кушает.
Пищик(удивленно). Вы подумайте!
Уходят все, кроме Ани и Дуняши.
Дуняша. Заждались мы … (Снимает с Ани пальто, шляпу.)
Аня. Я не спала в дороге четыре ночи… теперь озябла очень.
Дуняша. Вы уехали в Великом посту, тогда был снег, был мороз, а теперь? Милая моя! (Смеется, целует ее.)Заждалась вас, радость моя, светик… Я скажу вам сейчас, одной минутки не могу утерпеть…
Аня(вяло). Опять что-нибудь…
Дуняша. Конторщик Епиходов после Святой мне предложение сделал.
Аня. Ты все об одном… (Поправляя волосы.) Я растеряла все шпильки… (Она очень утомлена, даже пошатывается.)
Дуняша. Уж я не знаю, что и думать. Он меня любит, так любит!
Аня(глядит в свою дверь, нежно). Моя комната, мои окна, как будто я не уезжала. Я дома! Завтра утром встану, побегу в сад… О, если бы я могла уснуть! Я не спала всю дорогу, томило меня беспокойство.
Дуняша. Третьего дня Петр Сергеич приехали.
Аня(радостно). Петя!
Дуняша. В бане спят, там и живут. Боюсь, говорят, стеснить. (Взглянув на свои карманные часы.)Надо бы их разбудить, да Варвара Михайловна не велела. Ты, говорит, его не буди.
Входит Варя, на поясе у нее вязка ключей.
Варя. Дуняша, кофе поскорей… Мамочка кофе просит.
Дуняша. Сию минуточку. (Уходит.)
Варя. Ну слава богу, приехали. Опять ты дома. (Ласкаясь.)Душечка моя приехала! Красавица приехала!
Аня. Натерпелась я.
Варя. Воображаю!
Аня. Выехала я на Страстной неделе, тогда было холодно. Шарлотта всю дорогу говорит, представляет фокусы. И зачем ты навязала мне Шарлотту…
Варя. Нельзя же тебе одной ехать, душечка. В семнадцать лет!
Аня. Приезжаем в Париж, там холодно, снег. По-французски говорю я ужасно. Мама живет на пятом этаже, прихожу к ней, у нее какие-то французы, дамы, старый патер с книжкой, и накурено, неуютно. Мне вдруг стало жаль мамы, так жаль, я обняла ее голову, сжала руками и не могу выпустить. Мама потом все ласкалась, плакала…
Варя(сквозь слезы). Не говори, не говори…
Аня. Дачу свою около Ментоны она уже продала, у нее ничего не осталось, ничего. У меня тоже не осталось ни копейки, едва доехали. И мама не понимает! Сядем на вокзале обедать, и она требует самое дорогое и на чай лакеям дает по рублю. Шарлотта тоже. Яша тоже требует себе порцию, просто ужасно. Ведь у мамы лакей Яша, мы привезли его сюда…
Варя. Видела подлеца.
Аня. Ну что, как? Заплатили проценты?
Варя. Где там.
Аня. Боже мой, боже мой…
Варя. В августе будут продавать имение…
Аня. Боже мой…
Лопахин(заглядывает в дверь и мычит). Ме-е-е… (Уходит.)
Варя(сквозь слезы). Вот так бы и дала ему… (Грозит кулаком.)
Аня(обнимает Варю, тихо). Варя, он сделал предложение? (Варя отрицательно качает головой.) Ведь он же тебя любит… Отчего вы не объяснитесь, чего вы ждете?
Варя. Я так думаю, ничего у нас не выйдет. У него дела много, ему не до меня… и внимания не обращает. Бог с ним совсем, тяжело мне его видеть… Все говорят о нашей свадьбе, все поздравляют, а на самом деле ничего нет, всё как сон… (Другим тоном.) У тебя брошка вроде как пчелка.
Аня(печально). Это мама купила . (Идет в свою комнату, говорит весело, по-детски.) А в Париже я на воздушном шаре летала!
Варя. Душечка моя приехала! Красавица приехала!
Дуняша уже вернулась с кофейником и варит кофе.
(Стоит около двери.) Хожу я, душечка, цельный день по хозяйству и все мечтаю. Выдать бы тебя за богатого человека, и я бы тогда была покойной, пошла бы себе в пустынь, потом в Киев… в Москву, и так бы все ходила по святым местам… Ходила бы и ходила. Благолепие!..
Аня. Птицы поют в саду. Который теперь час?
Варя. Должно, третий. Тебе пора спать, душечка. (Входя в комнату к Ане.)Благолепие!
Входит Яша с пледом, дорожной сумочкой.
Яша (идет через сцену, деликатно). Тут можно пройти-с?
Дуняша. И не узнаешь вас, Яша. Какой вы стали за границей.
Яша. Гм… А вы кто?
Дуняша. Когда вы уезжали отсюда, я была этакой… (Показывает от пола.) Дуняша, Федора Козоедова дочь. Вы не помните!
Яша. Гм… Огурчик! (Оглядывается и обнимает ее; она вскрикивает и роняет блюдечко. Яша быстро уходит.)
Варя(в дверях, недовольным голосом). Что еще тут?
Дуняша(сквозь слезы). Блюдечко разбила…
Варя. Это к добру.
Аня(выйдя из своей комнаты). Надо бы маму предупредить: Петя здесь…
Варя. Я приказала его не будить.
Аня(задумчиво). Шесть лет тому назад умер отец, через месяц утонул в реке брат Гриша, хорошенький семилетний мальчик. Мама не перенесла, ушла, ушла без оглядки… (Вздрагивает.)Как я ее понимаю, если бы она знала!
Пауза.
А Петя Трофимов был учителем Гриши, он может напомнить…
Входит Фирс, он в пиджаке и белом жилете.
Фирс(идет к кофейнику, озабоченно). Барыня здесь будут кушать… (Надевает белые перчатки.)Готов кофий? (Строго Дуняше.) Ты! А сливки?
Дуняша. Ах, боже мой… (Быстро уходит.)
Фирс(хлопочет около кофейника). Эх ты недотепа… (Бормочет про себя.) Приехали из Парижа… И барин когда-то ездил в Париж… на лошадях… (Смеется.)
Варя. Фирс, ты о чем?
Фирс. Чего изволите? (Радостно.) Барыня моя приехала! Дождался! Теперь хоть и помереть… (Плачет от радости.)
Входят Любовь Андреевна, Гаев, Лопахини Симеонов-Пищик; Симеонов-Пищик в поддевке из тонкого сукна и шароварах. Гаев, входя, руками и туловищем, делает движения, как будто играет на бильярде.
Любовь Андреевна. Как это? Дай-ка вспомнить… Желтого в угол! Дуплет в середину!
Гаев. Режу в угол! Когда-то мы с тобой, сестра, спали вот в этой самой комнате, а теперь мне уже пятьдесят один год, как это ни странно…
Лопахин. Да, время идет.
Гаев. Кого?
Лопахин. Время, говорю, идет.
Гаев. А здесь пачулями пахнет.
Аня. Я спать пойду. Спокойной ночи, мама. (Целует мать.)
Любовь Андреевна. Ненаглядная дитюся моя. (Целует ей руки.) Ты рада, что ты дома? Я никак в себя не приду.
Аня. Прощай, дядя.
Гаев(целует ей лицо, руки). Господь с тобой. Как ты похожа на свою мать! (Сестре.) Ты, Люба, в ее годы была точно такая.
Аня подает руку Лопахину и Пищику, уходит и затворяет за собой дверь.
Любовь Андреевна. Она утомилась очень.
Пищик. Дорога, небось, длинная.
Варя(Лопахину и Пищику). Что ж, господа? Третий час, пора и честь знать.
Любовь Андреевна(смеется). Ты все такая же, Варя. (Привлекает ее к себе и целует.) Вот выпью кофе, тогда все уйдем.
Фирс кладет ей под ноги подушечку.
Спасибо, родной. Я привыкла к кофе. Пью его и днем и ночью. Спасибо, мой старичок. (Целует Фирса.)
Варя. Поглядеть, все ли вещи привезли… (Уходит.)
Любовь Андреевна. Неужели это я сижу? (Смеется.) Мне хочется прыгать, размахивать руками. (Закрывает лицо руками.)А вдруг я сплю! Видит бог, я люблю родину, люблю нежно, я не могла смотреть из вагона, все плакала. (Сквозь слезы.) Однако же надо пить кофе. Спасибо тебе, Фирс, спасибо, мой старичок. Я так рада, что ты еще жив.
Фирс. Позавчера.
Гаев. Он плохо слышит.
Лопахин. Мне сейчас, в пятом часу утра, в Харьков ехать. Такая досада! Хотелось поглядеть на вас, поговорить… Вы все такая же великолепная.
Пищик(тяжело дышит). Даже похорошела… Одета по-парижскому… пропадай моя телега, все четыре колеса…
Лопахин. Ваш брат, вот Леонид Андреич, говорит про меня, что я хам, я кулак, но это мне решительно все равно. Пускай говорит. Хотелось бы только, чтобы вы мне верили по-прежнему, чтобы ваши удивительные, трогательные глаза глядели на меня, как прежде. Боже милосердный! Мой отец был крепостным у вашего деда и отца, но вы, собственно вы, сделали для меня когда-то так много, что я забыл все и люблю вас, как родную… больше, чем родную.
Любовь Андреевна. Я не могу усидеть, не в состоянии. (Вскакивает и ходит в сильном волнении.) Я не переживу этой радости… Смейтесь надо мной, я глупая… Шкафик мой родной… (Целует шкаф.) Столик мой.
Гаев. А без тебя тут няня умерла.
Любовь Андреевна(садится и пьет кофе). Да, царство небесное. Мне писали.
Гаев. И Анастасий умер. Петрушка Косой от меня ушел и теперь в городе у пристава живет. (Вынимает из кармана коробку с леденцами, сосет.)
Пищик. Дочка моя, Дашенька… вам кланяется…
Лопахин. Мне хочется сказать вам что-нибудь очень приятное, веселое. (Взглянув на часы.) Сейчас уеду, некогда разговаривать… ну, да я в двух-трех словах. Вам уже известно, вишневый сад ваш продается за долги, на двадцать второе августа назначены торги, но вы не беспокоитесь, моя дорогая, спите себе спокойно, выход есть… Вот мой проект. Прошу внимания! Ваше имение находится только в двадцати верстах от города, возле прошла железная дорога, и если вишневый сад и землю по реке разбить на дачные участки и отдавать потом в аренду под дачи, то вы будете иметь самое малое двадцать пять тысяч в год дохода.
Гаев. Извините, какая чепуха!
Любовь Андреевна. Я вас не совсем понимаю, Ермолай Алексеич.
Лопахин. Вы будете брать с дачников самое малое по двадцать пять рублей в год за десятину, и если теперь же объявите, то, я ручаюсь чем угодно, у вас до осени не останется ни одного свободного клочка, все разберут. Одним словом, поздравляю, вы спасены. Местоположение чудесное, река глубокая. Только, конечно, нужно поубрать, почистить, например, скажем, снести все старые постройки, вот этот дом, который уже никуда не годится, вырубить старый вишневый сад…
Любовь Андреевна. Вырубить? Милый мой, простите, вы ничего не понимаете. Если во всей губернии есть что-нибудь интересное, даже замечательное, так это только наш вишневый сад.
Лопахин. Замечательного в этом саду только то, что он очень большой. Вишня родится раз в два года, да и ту девать некуда, никто не покупает.
Гаев. И в «Энциклопедическом словаре» упоминается про этот сад.
Лопахин(взглянув на часы). Если ничего не придумаем и ни к чему не придем, то двадцать второго августа и вишневый сад, и все имение будут продавать с аукциона. Решайтесь же! Другого выхода нет, клянусь вам. Нет и нет.
Фирс. В прежнее время, лет сорок – пятьдесят назад, вишню сушили, мочили, мариновали, варенье варили, и, бывало…
Гаев. Помолчи, Фирс.
Фирс. И бывало, сушеную вишню возами отправляли в Москву и в Харьков. Денег было! И сушеная вишня тогда была мягкая, сочная, сладкая, душистая… Способ тогда знали…
Любовь Андреевна. А где же теперь этот способ?
Фирс. Забыли. Никто не помнит.
Пищик(Любови Андреевне). Что в Париже? Как? Ели лягушек?
Любовь Андреевна. Крокодилов ела.
Пищик. Вы подумайте…
Лопахин. До сих пор в деревне были только господа и мужики, а теперь появились еще дачники. Все города, даже самые небольшие, окружены теперь дачами. И можно сказать, дачник лет через двадцать размножится до необычайности. Теперь он только чаи пьет на балконе, но ведь может случиться, что на своей одной десятине он займется хозяйством, и тогда ваш вишневый сад станет счастливым, богатым, роскошным…
Гаев(возмущаясь). Какая чепуха!
Входят Варя и Яша.
Варя. Тут, мамочка, вам две телеграммы. (Выбирает ключ и со звоном отпирает старинный шкаф.) Вот они.
Любовь Андреевна. Это из Парижа. (Рвет телеграммы, не прочитав.)С Парижем кончено…
Гаев. А ты знаешь, Люба, сколько этому шкафу лет? Неделю назад я выдвинул нижний ящик, гляжу, а там выжжены цифры. Шкаф сделан ровно сто лет тому назад. Каково? А? Можно было бы юбилей отпраздновать. Предмет неодушевленный, а все-таки, как-никак, книжный шкаф.
Пищик(удивленно). Сто лет… Вы подумайте!..
Гаев. Да… Это вещь… (Ощупав шкаф.) Дорогой, многоуважаемый шкаф! Приветствую твое существование, которое вот уже больше ста лет было направлено к светлым идеалам добра и справедливости; твой молчаливый призыв к плодотворной работе не ослабевал в течение ста лет, поддерживая (сквозь слезы)в поколениях нашего рода бодрость, веру в лучшее будущее и воспитывая в нас идеалы добра и общественного самосознания.
Пауза.
Лопахин. Да…
Любовь Андреевна. Ты все такой же, Леня.
Гаев(немного сконфуженный). От шара направо в угол! Режу в среднюю!
Лопахин(поглядев на часы). Ну, мне пора.
Яша(подает Любови Андреевне лекарство). Может, примете сейчас пилюли…
Пищик. Не надо принимать медикаменты, милейшая… от них ни вреда, ни пользы… Дайте-ка сюда… многоуважаемая. (Берет пилюли, высыпает их себе на ладонь, дует на них, кладет в рот и запивает квасом.) Вот!
Любовь Андреевна(испуганно). Да вы с ума сошли!
Пищик. Все пилюли принял.
Лопахин. Экая прорва.
Все смеются.
Фирс. Они были у нас на Святой, полведра огурцов скушали… (Бормочет.)
Любовь Андреевна. О чем это он?
Варя. Уж три года так бормочет. Мы привыкли.
Яша. Преклонный возраст.
Шарлотта Ивановна в белом платье, очень худая, стянутая, с лорнеткой на поясе проходит через сцену.
Лопахин. Простите, Шарлотта Ивановна, я не успел еще поздороваться с вами. (Хочет поцеловать у нее руку.)
Шарлотта(отнимая руку). Если позволить вам поцеловать руку, то вы потом пожелаете в локоть, потом в плечо…
Лопахин. Не везет мне сегодня.
Все смеются.
Шарлотта Ивановна, покажите фокус!
Любовь Андреевна. Шарлотта, покажите фокус!
Шарлотта. Не надо. Я спать желаю. (Уходит.)
Лопахин. Через три недели увидимся. (Целует Любови Андреевне руку.) Пока прощайте. Пора. (Гаеву.) До свиданция. (Целуется с Пищиком.)До свиданция. (Подает руку Варе, потом Фирсу и Яше.)Не хочется уезжать. (Любови Андреевне.) Ежели надумаете насчет дач и решите, тогда дайте знать, я взаймы тысяч пятьдесят достану. Серьезно подумайте.
Варя(сердито). Да уходите же наконец!
Лопахин. Ухожу, ухожу… (Уходит.)
Гаев. Хам. Впрочем, пардон… Варя выходит за него замуж, это Варин женишок.
Варя. Не говорите, дядечка, лишнего.
Любовь Андреевна. Что ж, Варя, я буду очень рада. Он хороший человек.
Пищик. Человек, надо правду говорить… достойнейший… И моя Дашенька… тоже говорит, что… разные слова говорит. (Храпит, но тотчас же просыпается.) А все-таки, многоуважаемая, одолжите мне… взаймы двести сорок рублей… завтра по закладной проценты платить…
Варя(испуганно). Нету, нету!
Любовь Андреевна. У меня в самом деле нет ничего.
Пищик. Найдутся. (Смеется.) Не теряю никогда надежды. Вот, думаю, уж все пропало, погиб, ан глядь, – железная дорога по моей земле прошла, и… мне заплатили. А там, гляди, еще что-нибудь случится не сегодня-завтра… Двести тысяч выиграет Дашенька… у нее билет есть.
Любовь Андреевна. Кофе выпит, можно на покой.
Фирс(чистит щеткой Гаева, наставительно). Опять не те брючки надели. И что мне с вами делать!
Варя(тихо). Аня спит. (Тихо отворяет окно.) Уже взошло солнце, не холодно. Взгляните, мамочка: какие чудесные деревья! Боже мой, воздух! Скворцы поют!
Гаев (отворяет другое окно). Сад весь белый. Ты не забыла, Люба? Вот эта длинная аллея идет прямо, прямо, точно протянутый ремень, она блестит в лунные ночи. Ты помнишь? Не забыла?
Любовь Андреевна(глядит в окно на сад). О, мое детство, чистота моя! В этой детской я спала, глядела отсюда на сад, счастье просыпалось вместе со мною каждое утро, и тогда он был точно таким, ничто не изменилось. (Смеется от радости.)Весь, весь белый! О сад мой! После темной ненастной осени и холодной зимы опять ты молод, полон счастья, ангелы небесные не покинули тебя… Если бы снять с груди и с плеч моих тяжелый камень, если бы я могла забыть мое прошлое!
Гаев. Да, и сад продадут за долги, как это ни странно…
Любовь Андреевна. Посмотрите, покойная мама идет по саду… в белом платье! (Смеется от радости.)Это она.
Гаев. Где?
Варя. Господь с вами, мамочка.
Любовь Андреевна. Никого нет, мне показалось. Направо, на повороте к беседке, белое деревцо склонилось, похоже на женщину…
Входит Трофимовв поношенном студенческом мундире, в очках.
Какой изумительный сад! Белые массы цветов, голубое небо…
Трофимов. Любовь Андреевна!
Она оглянулась на него.
Я только поклонюсь вам и тотчас же уйду. (Горячо целует руку.)Мне приказано было ждать до утра, но у меня не хватило терпения…
Любовь Андреевна глядит с недоумением.
Варя(сквозь слезы). Это Петя Трофимов…
Трофимов. Петя Трофимов, бывший учитель вашего Гриши… Неужели я так изменился?
Любовь Андреевна обнимает его и тихо плачет.
Гаев(смущенно). Полно, полно, Люба.
Варя(плачет). Говорила ведь, Петя, чтобы погодили до завтра.
Любовь Андреевна. Гриша мой… мой мальчик… Гриша… сын…
Варя. Что же делать, мамочка. Воля божья.
Трофимов(мягко, сквозь слезы). Будет, будет…
Любовь Андреевна(тихо плачет). Мальчик погиб, утонул… Для чего? Для чего, мой друг. (Тише.)Там Аня спит, а я громко говорю… поднимаю шум… Что же, Петя? Отчего вы так подурнели? Отчего постарели?
Трофимов. Меня в вагоне одна баба назвала так: облезлый барин.
Любовь Андреевна. Вы были тогда совсем мальчиком, милым студентиком, а теперь волосы не густые, очки. Неужели вы все еще студент? (Идет к двери.)
Трофимов. Должно быть, я буду вечным студентом.
Любовь Андреевна(целует брата, потом Варю). Ну, идите спать… Постарел и ты, Леонид.
Пищик(идет за ней). Значит, теперь спать… Ох, подагра моя. Я у вас останусь… Мне бы, Любовь Андреевна, душа моя, завтра утречком… двести сорок рублей…
Гаев. А этот все свое.
Пищик. Двести сорок рублей… проценты по закладной платить.
Любовь Андреевна. Нет у меня денег, голубчик.
Пищик. Отдам, милая… Сумма пустяшная…
Любовь Андреевна. Ну, хорошо, Леонид даст… Ты дай, Леонид.
Гаев. Дам я ему, держи карман.
Любовь Андреевна. Что же делать, дай… Ему нужно… Он отдаст.
Любовь Андреевна, Трофимов, Пищик и Фирс уходят.
Остаются Гаев, Варя и Яша.
Гаев. Сестра не отвыкла еще сорить деньгами. (Яше.)Отойди, любезный, от тебя курицей пахнет.
Яша(с усмешкой). А вы, Леонид Андреич, все такой же, как были.
Гаев. Кого? (Варе.) Что он сказал?
Варя(Яше). Твоя мать пришла из деревни, со вчерашнего дня сидит в людской, хочет повидаться…
Яша. Бог с ней совсем!
Варя. Ах бесстыдник!
Яша. Очень нужно. Могла бы и завтра прийти. (Уходит.)
Варя. Мамочка такая же, как была, нисколько не изменилась. Если бы ей волю, она бы все раздала.
Гаев. Да…
Пауза.
Если против какой-нибудь болезни предлагается очень много средств, то это значит, что болезнь неизлечима. Я думаю, напрягаю мозги, у меня много средств, очень много и, значит, в сущности, ни одного. Хорошо бы получить от кого-нибудь наследство, хорошо бы выдать нашу Аню за очень богатого человека, хорошо бы поехать в Ярославль и попытать счастья у тетушки-графини. Тетка ведь очень, очень богата.
Варя(плачет). Если бы бог помог.
Гаев. Не реви. Тетка очень богата, но нас она не любит. Сестра, во-первых, вышла замуж за присяжного поверенного, не дворянина…
Аня показывается в дверях.
Вышла за не дворянина и вела себя нельзя сказать чтобы очень добродетельно. Она хорошая, добрая, славная, я ее очень люблю, но, как там ни придумывай смягчающие обстоятельства, все же, надо сознаться, она порочна. Это чувствуется в ее малейшем движении.
Варя(шепотом). Аня стоит в дверях.
Гаев. Кого?
Пауза.
Удивительно, мне что-то в правый глаз попало… плохо стал видеть. И в четверг, когда я был в окружном суде…
Входит Аня.
Варя. Что же ты не спишь, Аня?
Аня. Не спится. Не могу.
Гаев. Крошка моя. (Целует Ане лицо, руки.) Дитя мое… (Сквозь слезы.) Ты не племянница, ты мой ангел, ты для меня все. Верь мне, верь…
Аня. Я верю тебе, дядя. Тебя все любят, уважают… но, милый дядя, тебе надо молчать, только молчать. Что ты говорил только что про мою маму, про свою сестру? Для чего ты это говорил?
Гаев. Да, да… (Ее рукой закрывает себе лицо.) В самом деле, это ужасно! Боже мой! Боже, спаси меня! И сегодня я речь говорил перед шкафом… так глупо! И только когда кончил, понял, что глупо.
Варя. Правда, дядечка, вам надо бы молчать. Молчите себе, и все.
Аня. Если будешь молчать, то тебе же самому будет покойнее.
Гаев. Молчу. (Целует Ане и Варе руки.) Молчу. Только вот о деле. В четверг я был в окружном суде, ну, сошлась компания, начался разговор о том о сем, пятое-десятое, и, кажется, вот можно будет устроить заем под векселя, чтобы заплатить проценты в банк.
Варя. Если бы господь помог!
Гаев. Во вторник поеду, еще раз поговорю. (Варе.) Не реви. (Ане.) Твоя мама поговорит с Лопахиным; он, конечно, ей не откажет… А ты, как отдохнешь, поедешь в Ярославль к графине, твоей бабушке. Вот так и будем действовать с трех концов – и дело наше в шляпе. Проценты мы заплатим, я убежден… (Кладет в рот леденец.) Честью моей, чем хочешь, клянусь, имение не будет продано! (Возбужденно.)Счастьем моим клянусь! Вот тебе моя рука, назови меня тогда дрянным, бесчестным человеком, если я допущу до аукциона! Всем существом моим клянусь!
Аня(спокойное настроение вернулось к ней, она счастлива). Какой ты хороший, дядя, какой умный! (Обнимает дядю.) Я теперь покойна! Я покойна! Я счастлива!
Входит Фирс.
Фирс(укоризненно). Леонид Андреич, бога вы не боитесь! Когда же спать?
Гаев. Сейчас, сейчас. Ты уходи, Фирс. Я уж, так и быть, сам разденусь. Ну, детки, бай-бай… Подробности завтра, а теперь идите спать. (Целует Аню и Варю.) Я человек восьмидесятых годов… Не хвалят это время, но все же могу сказать, за убеждения мне доставалось немало в жизни. Недаром меня мужик любит. Мужика надо знать! Надо знать, с какой…
Аня. Опять ты, дядя!
Варя. Вы, дядечка, молчите.
Фирс(сердито). Леонид Андреич!
Гаев. Иду, иду… Ложитесь. От двух бортов в середину! Кладу чистого… (Уходит, за ним семенит Фирс.)
Аня. Я теперь покойна. В Ярославль ехать не хочется, я не люблю бабушку, но все же я покойна. Спасибо дяде. (Садится.)
Варя. Надо спать. Пойду. А тут без тебя было неудовольствие. В старой людской, как тебе известно, живут одни старые слуги: Ефимьюшка, Поля, Евстигней, ну и Карп. Стали они пускать к себе ночевать каких-то проходимцев – я промолчала. Только вот, слышу, распустили слух, будто я велела кормить их одним только горохом. От скупости, видишь ли… И это все Евстигней… Хорошо, думаю. Коли так, думаю, то погоди же. Зову я Евстигнея… (Зевает.) Приходит… Как же ты, говорю, Евстигней… дурак ты этакой… (Поглядев на Аню.) Анечка!..
Пауза.
Заснула!.. (Берет Аню под руку.) Пойдем в постельку… Пойдем!.. (Ведет ее.) Душечка моя уснула! Пойдем…
Идут.
Далеко за садом пастух играет на свирели. Трофимов идет через сцену и, увидев Варю и Аню, останавливается.
Тссс… Она спит… спит… Пойдем, родная.
Аня(тихо, в полусне). Я так устала… все колокольчики… Дядя… милый… и мама и дядя…
Варя. Пойдем, родная, пойдем… (Уходит в комнату Ани.)
Трофимов(в умилении). Солнышко мое! Весна моя!
Занавес
Действие второе
Поле. Старая, покривившаяся, давно заброшенная часовенка, возле нее колодец, большие камни, когда-то бывшие, по-видимому, могильными плитами, и старая скамья. Видна дорога в усадьбу Гаева. В стороне, возвышаясь, темнеют тополи: там начинается вишневый сад. Вдали ряд телеграфных столбов, и далеко-далеко на горизонте неясно обозначается большой город, который бывает виден только в очень хорошую, ясную погоду. Скоро сядет солнце. Шарлотта, Яша и Дуняша сидят на скамье; Епиходов стоит возле и играет на гитаре; все сидят задумавшись. Шарлотта в старой фуражке: она сняла с плеч ружье и поправляет пряжку на ремне.
Шарлотта(в раздумье). У меня нет настоящего паспорта, я не знаю, сколько мне лет, и мне все кажется, что я молоденькая. Когда я была маленькой девочкой, то мой отец и мамаша ездили по ярмаркам и давали представления, очень хорошие. А я прыгала salto mortale и разные штучки. И когда папаша и мамаша умерли, меня взяла к себе одна немецкая госпожа и стала меня учить. Хорошо. Я выросла, потом пошла в гувернантки. А откуда я и кто я – не знаю… Кто мои родители, может, они не венчались… не знаю. (Достает из кармана огурец и ест.) Ничего не знаю.
Пауза.
Так хочется поговорить, а не с кем… Никого у меня нет.
Епиходов(играет на гитаре и поет). «Что мне до шумного света, что мне друзья и враги…» Как приятно играть на мандолине!
Дуняша. Это гитара, а не мандолина. (Глядится в зеркальце и пудрится.)
Епиходов. Для безумца, который влюблен, это мандолина… (Напевает.) Было бы сердце согрето жаром взаимной любви…
Яша подпевает.
Шарлотта. Ужасно поют эти люди… фуй! Как шакалы.
Дуняша(Яше). Все-таки какое счастье побывать за границей.
Яша. Да, конечно. Не могу с вами не согласиться. (Зевает, потом закуривает сигару.)
Епиходов. Понятное дело. За границей все давно уж в полной комплекции.
Яша. Само собой.
Епиходов. Я развитой человек, читаю разные замечательные книги, но никак не могу понять направления, чего мне собственно хочется, жить мне или застрелиться, собственно говоря, но тем не менее я всегда ношу при себе револьвер. Вот он… (Показывает револьвер.)
Шарлотта. Кончила. Теперь пойду. (Надевает ружье.) Ты, Епиходов, очень умный человек и очень страшный; тебя должны безумно любить женщины. Бррр! (Идет.) Эти умники все такие глупые, не с кем мне поговорить… Все одна, одна, никого у меня нет и… и кто я, зачем я, неизвестно… (Уходит не спеша.)
Епиходов. Собственно говоря, не касаясь других предметов, я должен выразиться о себе, между прочим, что судьба относится ко мне без сожаления, как буря к небольшому кораблю. Если, допустим, я ошибаюсь, тогда зачем же сегодня утром я просыпаюсь, к примеру сказать, гляжу, а у меня на груди страшной величины паук… Вот такой. (Показывает обеими руками.) И тоже квасу возьмешь, чтобы напиться, а там, глядишь, что-нибудь в высшей степени неприличное, вроде таракана.
Пауза.
Вы читали Бокля?
Пауза.
Я желаю побеспокоить вас, Авдотья Федоровна, на пару слов.
Дуняша. Говорите.
Епиходов. Мне бы желательно с вами наедине… (Вздыхает.)
Дуняша(смущенно). Хорошо… только сначала принесите мне мою тальмочку… Она около шкафа… тут немножко сыро…
Епиходов. Хорошо-с… принесу-с… Теперь я знаю, что мне делать с моим револьвером… (Берет гитару и уходит, наигрывая.)
Яша. Двадцать два несчастья! Глупый человек, между нами говоря. (Зевает.)
Дуняша. Не дай бог, застрелится.
Пауза.
Я стала тревожная, все беспокоюсь. Меня еще девочкой взяли к господам, я теперь отвыкла от простой жизни, и вот руки белые-белые, как у барышни. Нежная стала, такая деликатная, благородная, всего боюсь… Страшно так. И если вы, Яша, обманете меня, то я не знаю, что будет с моими нервами.
Яша(целует ее). Огурчик! Конечно, каждая девушка должна себя помнить, и я больше всего не люблю, ежели девушка дурного поведения.
Дуняша. Я страстно полюбила вас, вы образованный, можете обо всем рассуждать.
Пауза.
Яша(зевает). Да-с… По-моему, так: ежели девушка кого любит, то она, значит, безнравственная.
Пауза.
Приятно выкурить сигару на чистом воздухе… (Прислушивается.)Сюда идут… Это господа…
Дуняша порывисто обнимает его.
Идите домой, будто ходили на реку купаться, идите этой дорожкой, а то встретятся и подумают про меня, будто я с вами на свидании. Терпеть этого не могу.
Дуняша (тихо кашляет). У меня от сигары голова разболелась… (Уходит.)
Яша остается, сидит возле часовни. Входят Любовь Андреевна, Гаеви Лопахин.
Лопахин. Надо окончательно решить – время не ждет. Вопрос ведь совсем пустой. Согласны вы отдать землю под дачи или нет? Ответьте одно слово: да или нет? Только одно слово!
Любовь Андреевна. Кто это здесь курит отвратительные сигары… (Садится.)
Гаев. Вот железную дорогу построили, и стало удобно. (Садится.) Съездили в город и позавтракали… желтого в середину! Мне бы сначала пойти в дом, сыграть одну партию…
Любовь Андреевна. Успеешь.
Лопахин. Только одно слово! (Умоляюще.) Дайте же мне ответ!
Гаев(зевая). Кого?
Любовь Андреевна(глядит в свое портмоне). Вчера было много денег, а сегодня совсем мало. Бедная моя Варя из экономии кормит всех молочным супом, на кухне старикам дают один горох, а я трачу как-то бессмысленно… (Уронила портмоне, рассыпала золотые.) Ну, посыпались… (Ей досадно.)
Яша. Позвольте, я сейчас подберу. (Собирает монеты.)
Любовь Андреевна. Будьте добры, Яша. И зачем я поехала завтракать… Дрянной ваш ресторан с музыкой, скатерти пахнут мылом… Зачем так много пить, Леня? Зачем так много есть? Зачем так много говорить? Сегодня в ресторане ты говорил опять много и все некстати. О семидесятых годах, о декадентах. И кому? Половым говорить о декадентах!
Лопахин. Да.
Гаев(машет рукой). Я неисправим, это очевидно… (Раздраженно Яше.)Что такое, постоянно вертишься перед глазами…
Яша(смеется). Я не могу без смеха вашего голоса слышать.
Гаев(сестре). Или я, или он…
Любовь Андреевна. Уходите, Яша, ступайте…
Яша(отдает Любови Андреевне кошелек). Сейчас уйду. (Едва удерживается от смеха.) Сию минуту… (Уходит.)
Лопахин. Ваше имение собирается купить богач Дериганов. На торги, говорят, приедет сам лично.
Любовь Андреевна. А вы откуда слышали?
Лопахин. В городе говорят.
Гаев. Ярославская тетушка обещала прислать, а когда и сколько пришлет, неизвестно…
Лопахин. Сколько она пришлет? Тысяч сто? Двести?
Любовь Андреевна. Ну… Тысяч десять – пятнадцать, и на том спасибо.
Лопахин. Простите, таких легкомысленных людей, как вы, господа, таких неделовых, странных, я еще не встречал. Вам говорят русским языком, имение ваше продается, а вы точно не понимаете.
Любовь Андреевна. Что же нам делать? Научите, что?
Лопахин. Я вас каждый день учу. Каждый день я говорю все одно и то же. И вишневый сад и землю необходимо отдать в аренду под дачи, сделать это теперь же, поскорее – аукцион на носу! Поймите! Раз окончательно решите, чтобы были дачи, так денег вам дадут сколько угодно, и вы тогда спасены.
Любовь Андреевна. Дачи и дачники – это так пошло, простите.
Гаев. Совершенно с тобой согласен.
Лопахин. Я или зарыдаю, или закричу, или в обморок упаду. Не могу! Вы меня замучили! (Гаеву.)Баба вы!
Гаев. Кого?
Лопахин. Баба! (Хочет уйти.)
Любовь Андреевна(испуганно). Нет, не уходите, останьтесь, голубчик. Прошу вас. Может быть, надумаем что-нибудь!
Лопахин. О чем тут думать!
Любовь Андреевна. Не уходите, прошу вас. С вами все-таки веселее…
Пауза.
Я все жду чего-то, как будто над нами должен обвалиться дом.
Гаев(в глубоком раздумье). Дуплет в угол… Круазе в середину…
Любовь Андреевна. Уж очень много мы грешили…
Лопахин. Какие у вас грехи…
Гаев(кладет в рот леденец). Говорят, что я все свое состояние проел на леденцах… (Смеется.)
Любовь Андреевна. О, мои грехи… Я всегда сорила деньгами без удержу, как сумасшедшая, и вышла замуж за человека, который делал одни только долги. Муж мой умер от шампанского, – он страшно пил, – и на несчастье я полюбила другого, сошлась, и как раз в это время, – это было первое наказание, удар прямо в голову, – вот тут на реке… утонул мой мальчик, и я уехала за границу, совсем уехала, чтобы никогда не возвращаться, не видеть этой реки… Я закрыла глаза, бежала, себя не помня, а он за мной… безжалостно, грубо. Купила я дачу возле Ментоны, так как он заболел там, и три года я не знала отдыха ни днем, ни ночью; больной измучил меня, душа моя высохла. А в прошлом году, когда дачу продали за долги, я уехала в Париж, и там он обобрал меня, бросил, сошелся с другой, я пробовала отравиться… Так глупо, так стыдно… И потянуло вдруг в Россию, на родину, к девочке моей… (Утирает слезы.) Господи, господи, будь милостив, прости мне грехи мои! Не наказывай меня больше! (Достает из кармана телеграмму.) Получила сегодня из Парижа… Просит прощения, умоляет вернуться… (Рвет телеграмму.)Словно где-то музыка. (Прислушивается.)
Гаев. Это наш знаменитый еврейский оркестр. Помнишь, четыре скрипки, флейта и контрабас.
Любовь Андреевна. Он еще существует? Его бы к нам зазвать как-нибудь, устроить вечерок.
Лопахин(прислушивается). Не слыхать… (Тихо напевает.) И за деньги русака немцы офранцузят. (Смеется.) Какую я вчера пьесу смотрел в театре, очень смешно.
Любовь Андреевна. И, наверное, ничего нет смешного. Вам не пьесы смотреть, а смотреть бы почаще на самих себя. Как вы все серо живете, как много говорите ненужного.
Лопахин. Это правда. Надо прямо говорить, жизнь у нас дурацкая…
Пауза.
Мой папаша был мужик, идиот, ничего не понимал, меня не учил, а только бил спьяна, и все палкой. В сущности, и я такой же болван и идиот. Ничему не обучался, почерк у меня скверный, пишу я так, что от людей совестно, как свинья.
Любовь Андреевна. Жениться вам нужно, мой друг.
Лопахин. Да… Это правда.
Любовь Андреевна. На нашей бы Варе. Она хорошая девушка.
Лопахин. Да.
Любовь Андреевна. Она у меня из простых, работает целый день, а главное, вас любит. Да и вам-то давно нравится.
Лопахин. Что же? Я не прочь… Она хорошая девушка.
Пауза.
Гаев. Мне предлагают место в банке. Шесть тысяч в год… Слыхала?
Любовь Андреевна. Где тебе! Сиди уж…
Фирс входит; он принес пальто.
Фирс(Гаеву). Извольте, сударь, надеть, а то сыро.
Гаев(надевает пальто). Надоел ты, брат.
Фирс. Нечего там… Утром уехали, не сказавшись. (Оглядывает его.)
Любовь Андреевна. Как ты постарел, Фирс!
Фирс. Чего изволите?
Лопахин. Говорят, ты постарел очень!
Фирс. Живу давно. Меня женить собирались, а вашего папаши еще на свете не было… (Смеется.)А воля вышла, я уже старшим камердинером был. Тогда я не согласился на волю, остался при господах…
Пауза.
И помню, все рады, а чему рады, и сами не знают.
Лопахин. Прежде очень хорошо было. По крайней мере драли.
Фирс(не расслышав). А еще бы. Мужики при господах, господа при мужиках, а теперь все враздробь, не поймешь ничего.
Гаев. Помолчи, Фирс. Завтра мне нужно в город. Обещали познакомить с одним генералом, который может дать под вексель.
Лопахин. Ничего у вас не выйдет. И не заплатите вы процентов, будьте покойны.
Любовь Андреевна. Это он бредит. Никаких генералов нет.
Входят Трофимов, Аняи Варя.
Гаев. А вот и наши идут.
Аня. Мама сидит.
Любовь Андреевна(нежно). Иди, иди… Родные мои… (Обнимая Аню и Варю). Если бы вы обе знали, как я вас люблю. Садитесь рядом, вот так.
Все усаживаются.
Лопахин. Наш вечный студент все с барышнями ходит.
Трофимов. Не ваше дело.
Лопахин. Ему пятьдесят лет скоро, а он все еще студент.
Трофимов. Оставьте ваши дурацкие шутки.
Лопахин. Что же ты, чудак, сердишься?
Трофимов. А ты не приставай.
Лопахин(смеется). Позвольте вас спросить, как вы обо мне понимаете?
Трофимов. Я, Ермолай Алексеич, так понимаю: вы богатый человек, будете скоро миллионером. Вот как в смысле обмена веществ нужен хищный зверь, который съедает все, что попадается ему на пути, так и ты нужен.
Все смеются.
Варя. Вы, Петя, расскажите лучше о планетах.
Любовь Андреевна. Нет, давайте продолжим вчерашний разговор.
Трофимов. О чем это?
Гаев. О гордом человеке.
Трофимов. Мы вчера говорили долго, но ни к чему не пришли. В гордом человеке, в вашем смысле, есть что-то мистическое. Быть может, вы и правы по-своему, но если рассуждать попросту, без затей, то какая там гордость, есть ли в ней смысл, если человек физиологически устроен неважно, если в своем громадном большинстве он груб, неумен, глубоко несчастлив. Надо перестать восхищаться собой. Надо бы только работать.
Гаев. Все равно умрешь.
Трофимов. Кто знает? И что значит – умрешь? Быть может, у человека сто чувств и со смертью погибают только пять, известных нам, а остальные девяносто пять остаются живы.
Любовь Андреевна. Какой вы умный, Петя!..
Лопахин(иронически). Страсть!
Трофимов. Человечество идет вперед, совершенствуя свои силы. Все, что недосягаемо для него теперь, когда-нибудь станет близким, понятным, только вот надо работать, помогать всеми силами тем, кто ищет истину. У нас, в России, работают пока очень немногие. Громадное большинство той интеллигенции, какую я знаю, ничего не ищет, ничего не делает и к труду пока не способно. Называют себя интеллигенцией, а прислуге говорят «ты», с мужиками обращаются, как с животными, учатся плохо, серьезно ничего не читают, ровно ничего не делают, о науках только говорят, в искусстве понимают мало. Все серьезны, у всех строгие лица, все говорят только о важном, философствуют, а между тем у всех на глазах рабочие едят отвратительно, спят без подушек, по тридцати, по сорока в одной комнате, везде клопы, смрад, сырость, нравственная нечистота… И, очевидно, все хорошие разговоры у нас для того только, чтобы отвести глаза себе и другим. Укажите мне, где у нас ясли, о которых говорят так много и часто, где читальни? О них только в романах пишут, на деле же их нет совсем. Есть только грязь, пошлость, азиатчина… Я боюсь и не люблю очень серьезных физиономий, боюсь серьезных разговоров. Лучше помолчим!
Лопахин. Знаете, я встаю в пятом часу утра, работаю с утра до вечера, ну, у меня постоянно деньги свои и чужие, и я вижу, какие кругом люди. Надо только начать делать что-нибудь, чтобы понять, как мало честных, порядочных людей. Иной раз, когда не спится, я думаю: господи, ты дал нам громадные леса, необъятные поля, глубочайшие горизонты, и, живя тут, мы сами должны бы по-настоящему быть великанами…
Любовь Андреевна. Вам понадобились великаны… Они только в сказках хороши, а так они пугают.
В глубине сцены проходит Епиходов и играет на гитаре.
(Задумчиво.) Епиходов идет…
Аня(задумчиво). Епиходов идет…
Гаев. Солнце село, господа.
Трофимов. Да.
Гаев(негромко, как бы декламируя). О природа, дивная, ты блещешь вечным сиянием, прекрасная и равнодушная, ты, которую мы называем матерью, сочетаешь в себе бытие и смерть, ты живишь и разрушаешь…
Варя(умоляюще). Дядечка!
Аня. Дядя, ты опять!
Трофимов. Вы лучше желтого в середину дуплетом.
Гаев. Я молчу, молчу.
Все сидят, задумались. Тишина. Слышно только, как тихо бормочет Фирс. Вдруг раздается отдаленный звук, точно с неба, звук лопнувшей струны, замирающий, печальный.
Любовь Андреевна. Это что?
Лопахин. Не знаю. Где-нибудь далеко в шахтах сорвалась бадья. Но где-нибудь очень далеко.
Гаев. А может быть, птица какая-нибудь… вроде цапли.
Трофимов. Или филин…
Любовь Андреевна(вздрагивает). Неприятно почему-то.
Пауза.
Фирс. Перед несчастьем то же было: и сова кричала, и самовар гудел бесперечь.
Гаев. Перед каким несчастьем?
Фирс. Перед волей.
Пауза.
Любовь Андреевна. Знаете, друзья, пойдемте, уже вечереет. (Ане.)У тебя на глазах слезы… Что ты, девочка? (Обнимает ее.)
Аня. Это так, мама. Ничего.
Трофимов. Кто-то идет.
Показывается прохожий в белой потасканной фуражке, в пальто; он слегка пьян.
Прохожий. Позвольте вас спросить, могу ли я пройти здесь прямо на станцию?
Гаев. Можете. Идите по этой дороге.
Прохожий. Чувствительно вам благодарен. (Кашлянув.) Погода превосходная… (Декламирует.)Брат мой, страдающий брат… выдь на Волгу, чей стон… (Варе.)Мадемуазель, позвольте голодному россиянину копеек тридцать…
Варя испугалась, вскрикивает.
Лопахин(сердито). Всякому безобразию есть свое приличие!
Любовь Андреевна(оторопев). Возьмите… вот вам… (Ищет в портмоне.) Серебра нет… Все равно, вот вам золотой…
Прохожий. Чувствительно вам благодарен! (Уходит.)
Смех.
Варя(испуганная). Я уйду… я уйду… Ах, мамочка, дома людям есть нечего, а вы ему отдали золотой.
Любовь Андреевна. Что ж со мной, глупой, делать! Я тебе дома отдам все, что у меня есть. Ермолай Алексеич, дадите мне еще взаймы!..
Лопахин. Слушаю.
Любовь Андреевна. Пойдемте, господа, пора. А тут, Варя, мы тебя совсем просватали, поздравляю.
Варя(сквозь слезы). Этим, мама, шутить нельзя.
Лопахин. Охмелия, иди в монастырь…
Гаев. А у меня дрожат руки: давно не играл на бильярде.
Лопахин. Охмелия, о нимфа, помяни меня в твоих молитвах!
Любовь Андреевна. Идемте, господа. Скоро ужинать.
Варя. Напугал он меня. Сердце так и стучит.
Лопахин. Напоминаю вам, господа: двадцать второго августа будет продаваться вишневый сад. Думайте об этом!.. Думайте!..
Уходят все, кроме Трофимова и Ани.
Аня(смеясь). Спасибо прохожему, напугал Варю, теперь мы одни.
Трофимов. Варя боится, а вдруг мы полюбим друг друга, и целые дни не отходит от нас. Она своей узкой головой не может понять, что мы выше любви. Обойти то мелкое и призрачное, что мешает быть свободным и счастливым, – вот цель и смысл нашей жизни. Вперед! Мы идем неудержимо к яркой звезде, которая горит там вдали! Вперед! Не отставай, друзья!
Аня(всплескивая руками). Как хорошо вы говорите!
Пауза.
Сегодня здесь дивно!
Трофимов. Да, погода удивительная.
Аня. Что вы со мной сделали, Петя, отчего я уже не люблю вишневого сада, как прежде. Я любила его так нежно, мне казалось, на земле нет лучше места, как наш сад.
Трофимов. Вся Россия наш сад. Земля велика и прекрасна, есть на ней много чудесных мест.
Пауза.
Подумайте, Аня: ваш дед, прадед и все ваши предки были крепостники, владевшие живыми душами, и неужели с каждой вишни в саду, с каждого листка, с каждого ствола не глядят на вас человеческие существа, неужели вы не слышите голосов… Владеть живыми душами – ведь это переродило всех вас, живших раньше и теперь живущих, так что ваша мать, вы, дядя уже не замечаете, что вы живете в долг, на чужой счет, на счет тех людей, которых вы не пускаете дальше передней… Мы отстали по крайней мере лет на двести, у нас нет еще ровно ничего, нет определенного отношения к прошлому, мы только философствуем, жалуемся на тоску или пьем водку. Ведь так ясно, чтобы начать жить в настоящем, надо сначала искупить наше прошлое, покончить с ним, а искупить его можно только страданием, только необычайным, непрерывным трудом. Поймите это, Аня.
Аня. Дом, в котором мы живем, давно уже не наш дом, и я уйду, даю вам слово.
Трофимов. Если у вас есть ключи от хозяйства, то бросьте их в колодец и уходите. Будьте свободны, как ветер.
Аня(в восторге). Как хорошо вы сказали!
Трофимов. Верьте мне, Аня, верьте! Мне еще нет тридцати, я молод, я еще студент, но я уже столько вынес! Как зима, так я голоден, болен, встревожен, беден, как нищий, и – куда только судьба не гоняла меня, где я только не был! И все же душа моя всегда, во всякую минуту, и днем и ночью, была полна неизъяснимых предчувствий. Я предчувствую счастье, Аня, я уже вижу его…
Аня(задумчиво). Восходит луна.
Слышно, как Епиходов играет на гитаре все ту же грустную песню. Восходит луна. Где-то около тополей Варя ищет Аню и зовет: «Аня! Где ты?»
Трофимов. Да, восходит луна.
Пауза.
Вот оно, счастье, вот оно идет, подходит все ближе и ближе, я уже слышу его шаги. И если мы не увидим, не узнаем его, то что за беда? Его увидят другие!
Голос Вари: «Аня! Где ты?»
Опять эта Варя! (Сердито.) Возмутительно!
Аня. Что ж? Пойдемте к реке. Там хорошо.
Трофимов. Пойдемте.
Идут.
Голос Вари: «Аня! Аня!»
Занавес
Действие третье
Гостиная, отделенная аркой от залы. Горит люстра. Слышно, как в передней играет еврейский оркестр, тот самый, о котором упоминается во втором акте. Вечер. В зале танцуют grand-rond. Голос Симеонова-Пищика: «Promenade а une paire!» Выходят в гостиную: в первой паре Пищики Шарлотта Ивановна, во второй – Трофимов и Любовь Андреевна, в третьей – Аня с почтовым чиновником, в четвертой – Варя с начальником станции и т. д. Варя тихо плачет и, танцуя, утирает слезы. В последней паре Дуняша. Идут по гостиной. Пищик кричит: «Grand-rond, balancez!» и «Les cavaliers а genoux et remerciez vos dames!»
Фирс во фраке проносит на подносе сельтерскую воду. Входят в гостиную Пищик и Трофимов.
Пищик. Я полнокровный, со мной уже два раза удар был, танцевать трудно, но, как говорится, попал в стаю, лай не лай, а хвостом виляй. Здоровье-то у меня лошадиное. Мой покойный родитель, шутник, царство небесное, насчет нашего происхождения говорил так, будто древний род наш Симеоновых-Пищиков происходит будто бы от той самой лошади, которую Калигула посадил в сенате… (Садится.) Но вот беда: денег нет! Голодная собака верует только в мясо… (Храпит и тотчас же просыпается.) Так и я… могу только про деньги…
Трофимов. А у вас в фигуре в самом деле есть что-то лошадиное.
Пищик. Что ж… лошадь хороший зверь… лошадь продать можно…
Слышно, как в соседней комнате играют на бильярде.
В зале под аркой показывается Варя.
Трофимов(дразнит). Мадам Лопахина! Мадам Лопахина!..
Варя(сердито). Облезлый барин!
Трофимов. Да, я облезлый барин и горжусь этим!
Варя(в горьком раздумье). Вот наняли музыкантов, а чем платить? (Уходит.)
Трофимов(Пищику). Если бы энергия, которую вы в течение всей вашей жизни затратили на поиски денег для уплаты процентов, пошла у вас на что-нибудь другое, то, вероятно, в конце концов вы могли бы перевернуть землю.
Пищик. Ницше… философ… величайший, знаменитейший… громадного ума человек, говорит в своих сочинениях, будто фальшивые бумажки делать можно.
Трофимов. А вы читали Ницше?
Пищик. Ну… Мне Дашенька говорила. А я теперь в таком положении, что хоть фальшивые бумажки делай… Послезавтра триста десять рублей платить… Сто тридцать уже достал… (Ощупывает карманы, встревоженно.) Деньги пропали! Потерял деньги! (Сквозь слезы.) Где деньги? (Радостно). Вот они, за подкладкой… Даже в пот ударило…
Входят Любовь Андреевна и Шарлотта Ивановна.
Любовь Андреевна(напевает лезгинку). Отчего так долго нет Леонида? Что он делает в городе? (Дуняше.) Дуняша, предложите музыкантам чаю…
Трофимов. Торги не состоялись, по всей вероятности.
Любовь Андреевна. И музыканты пришли некстати, и бал мы затеяли некстати… Ну, ничего… (Садится и тихо напевает.)
Шарлотта(подает Пищику колоду карт). Вот вам колода карт, задумайте какую-нибудь одну карту.
Пищик. Задумал.
Шарлотта. Тасуйте теперь колоду. Очень хорошо. Дайте сюда, о мой милый господин Пищик. Ein, zwei, drei! Теперь поищите, она у вас в боковом кармане…
Пищик(достает из бокового кармана карту). Восьмерка пик, совершенно верно! (Удивляясь.)Вы подумайте!
Шарлотта(держит на ладони колоду карт, Трофимову). Говорите скорее, какая карта сверху?
Трофимов. Что ж? Ну, дама пик.
Шарлотта. Есть! (Пищику.) Ну? Какая карта сверху?
Пищик. Туз червовый.
Шарлотта. Есть!.. (Бьет по ладони, колода карт исчезает.)А какая сегодня хорошая погода!
Ей отвечает таинственный женский голос, точно из-под пола: «О да, погода великолепная, сударыня».
Вы такой хороший мой идеал…
Голос: «Вы, сударыня, мне тоже очень понравился».
Начальник станции(аплодирует). Госпожа чревовещательница, браво!
Пищик(удивляясь). Вы подумайте! Очаровательнейшая Шарлотта Ивановна… я просто влюблен…
Шарлотта. Влюблен? (Пожав плечами.) Разве вы можете любить? Guter Mensch, aber schlechter Musikant.
Трофимов(хлопает Пищика по плечу). Лошадь вы этакая…
Шарлотта. Прошу внимания, еще один фокус. (Берет со стула плед.)Вот очень хороший плед, я желаю продавать… (Встряхивает.)Не желает ли кто покупать?
Пищик(удивляясь). Вы подумайте!
Шарлотта. Ein, zwei, drei! (Быстро поднимает опущенный плед.)
За пледом стоит Аня; она делает реверанс, бежит к матери, обнимает ее и убегает назад в залу при общем восторге.
Любовь Андреевна (аплодирует). Браво, браво!..
Шарлотта. Теперь еще! Ein, zwei, drei.
Поднимает плед; за пледом стоит Варя и кланяется.
Пищик(удивляясь). Вы подумайте!
Шарлотта. Конец! (Бросает плед на Пищика, делает реверанс и убегает в залу.)
Пищик(спешит за ней). Злодейка… какова? Какова? (Уходит.)
Любовь Андреевна. А Леонида все нет. Что он делает в городе так долго, не понимаю! Ведь все уже кончено там, имение продано или торги не состоялись, зачем же так долго держать в неведении!
Варя(стараясь ее утешить). Дядечка купил, я в этом уверена.
Трофимов(насмешливо). Да.
Варя. Бабушка прислала ему доверенность, чтобы он купил на ее имя с переводом долга. Это она для Ани. И я уверена, бог поможет, дядечка купит.
Любовь Андреевна. Ярославская бабушка прислала пятнадцать тысяч, чтобы купить имение на ее имя, – нам она не верит, – а этих денег не хватило бы даже проценты заплатить. (Закрывает лицо руками.) Сегодня судьба моя решается, судьба…
Трофимов(дразнит Варю). Мадам Лопахина!
Варя(сердито). Вечный студент! Уже два раза увольняли из университета.
Любовь Андреевна. Что же ты сердишься, Варя? Он дразнит тебя Лопахиным, ну что ж? Хочешь – выходи за Лопахина, он хороший, интересный человек. Не хочешь – не выходи; тебя, дуся, никто не неволит…
Варя. Я смотрю на это дело серьезно, мамочка, надо прямо говорить. Он хороший человек, мне нравится.
Любовь Андреевна. И выходи. Что же ждать, не понимаю!
Варя. Мамочка, не могу же я сама делать ему предложение. Вот уже два года все мне говорят про него, все говорят, а он или молчит, или шутит. Я понимаю. Он богатеет, занят делом, ему не до меня. Если бы были деньги, хоть немного, хоть бы сто рублей, бросила бы я все, ушла бы подальше. В монастырь бы ушла.
Трофимов. Благолепие!
Варя(Трофимову). Студенту надо быть умным! (Мягким тоном, со слезами.) Какой вы стали некрасивый, Петя, как постарели! (Любови Андреевне, уже не плача.) Только вот без дела не могу, мамочка. Мне каждую минуту надо что-нибудь делать.
Входит Яша.
Яша(едва удерживаясь от смеха). Епиходов бильярдный кий сломал!.. (Уходит.)
Варя. Зачем же Епиходов здесь? Кто ему позволил на бильярде играть? Не понимаю этих людей… (Уходит.)
Любовь Андреевна. Не дразните ее, Петя, вы видите, она и без того в горе.
Трофимов. Уж очень она усердная, не в свое дело суется. Все лето не давала покоя ни мне, ни Ане, боялась, как бы у нас романа не вышло. Какое ей дело? И к тому же я вида не подавал, я так далек от пошлости. Мы выше любви!
Любовь Андреевна. А я вот, должно быть, ниже любви. (В сильном беспокойстве.)Отчего нет Леонида? Только бы знать: продано имение или нет? Несчастье представляется мне до такой степени невероятным, что даже как-то не знаю, что думать, теряюсь… Я могу сейчас крикнуть… могу глупость сделать. Спасите меня, Петя. Говорите же что-нибудь, говорите…
Трофимов. Продано ли сегодня имение или не продано – не все ли равно? С ним давно уже покончено, нет поворота назад, заросла дорожка. Успокойтесь, дорогая. Не надо обманывать себя, надо хоть раз в жизни взглянуть правде прямо в глаза.
Любовь Андреевна. Какой правде? Вы видите, где правда и где неправда, а я точно потеряла зрение, ничего не вижу. Вы смело решаете все важные вопросы, но скажите, голубчик, не потому ли это, что вы молоды, что вы не успели перестрадать ни одного вашего вопроса? Вы смело смотрите вперед, и не потому ли, что не видите и не ждете ничего страшного, так как жизнь еще скрыта от ваших молодых глаз? Вы смелее, честнее, глубже нас, но вдумайтесь, будьте великодушны хоть на кончике пальца, пощадите меня. Ведь я родилась здесь, здесь жили мои отец и мать, мой дед, я люблю этот дом, без вишневого сада я не понимаю своей жизни, и если уж так нужно продавать, то продавайте и меня вместе с садом… (Обнимает Трофимова, целует его в лоб.) Ведь мой сын утонул здесь… (Плачет.) Пожалейте меня, хороший, добрый человек.
Трофимов. Вы знаете, я сочувствую всей душой.
Любовь Андреевна. Но надо иначе, иначе это сказать… (Вынимает платок, на пол падает телеграмма.)У меня сегодня тяжело на душе, вы не можете себе представить. Здесь мне шумно, дрожит душа от каждого звука, я вся дрожу, а уйти к себе не могу, мне одной в тишине страшно. Не осуждайте меня, Петя… Я вас люблю, как родного. Я охотно бы отдала за вас Аню, клянусь вам, только, голубчик, надо же учиться, надо курс кончить. Вы ничего не делаете, только судьба бросает вас с места на место, так это странно… Не правда ли? Да? И надо же что-нибудь с бородой сделать, чтобы она росла как-нибудь… (Смеется.)Смешной вы!
Трофимов(поднимает телеграмму). Я не желаю быть красавцем.
Любовь Андреевна. Это из Парижа телеграмма. Каждый день получаю. И вчера, и сегодня. Этот дикий человек опять заболел, опять с ним нехорошо… Он просит прощения, умоляет приехать, и по-настоящему мне следовало бы съездить в Париж, побыть возле него. У вас, Петя, строгое лицо, но что же делать, голубчик мой, что мне делать, он болен, он одинок, несчастлив, а кто там поглядит за ним, кто удержит его от ошибок, кто даст ему вовремя лекарство? И что ж тут скрывать или молчать, я люблю его, это ясно. Люблю, люблю… Это камень на моей шее, я иду с ним на дно, но я люблю этот камень и жить без него не могу. (Жмет Трофимову руку.) Не думайте дурно, Петя, не говорите мне ничего, не говорите…
Трофимов(сквозь слезы). Простите за откровенность, бога ради: ведь он обобрал вас!
Любовь Андреевна. Нет, нет, нет, не надо говорить так… (Закрывает уши.)
Трофимов. Ведь он негодяй, только вы одна не знаете этого! Он мелкий негодяй, ничтожество…
Любовь Андреевна(рассердившись, но сдержанно). Вам двадцать шесть лет или двадцать семь, а вы все еще гимназист второго класса!
Трофимов. Пусть!
Любовь Андреевна. Надо быть мужчиной, в ваши годы надо понимать тех, кто любит. И надо самому любить… надо влюбляться! (Сердито.)Да, да! И у вас нет чистоты, а вы просто чистюлька, смешной чудак, урод…
Трофимов(в ужасе). Что она говорит!
Любовь Андреевна. «Я выше любви!» Вы не выше любви, а просто, как вот говорит наш Фирс, вы недотёпа. В ваши годы не иметь любовницы!..
Трофимов(в ужасе). Это ужасно! Что она говорит?! (Идет быстро в зал, схватив себя за голову.)Это ужасно… Не могу, я уйду… (Уходит, но тотчас же возвращается.) Между нами все кончено! (Уходит в переднюю.)
Любовь Андреевна(кричит вслед). Петя, погодите! Смешной человек, я пошутила! Петя!
Слышно, как в передней кто-то быстро идет по лестнице и вдруг с грохотом падает вниз. Аня и Варя вскрикивают, но тотчас же слышится смех.
Что там такое?
Вбегает Аня.
Аня(смеясь). Петя с лестницы упал! (Убегает.)
Любовь Андреевна. Какой чудак этот Петя…
Начальник станции останавливается среди залы и читает «Грешницу» А. Толстого. Его слушают, но едва он прочел несколько строк, как из передней доносятся звуки вальса, и чтение обрывается. Все танцуют. Проходят из передней Трофимов, Аня, Варя и Любовь Андреевна.
Ну, Петя… ну, чистая душа… я прощения прошу… Пойдемте танцевать… (Танцует с Петей.)
Аня и Варя танцуют. Фирс входит, ставит свою палку около боковой двери. Яша тоже вошел из гостиной, смотрит на танцы.
Яша. Что, дедушка?
Фирс. Нездоровится. Прежде у нас на балах танцевали генералы, бароны, адмиралы, а теперь посылаем за почтовым чиновником и начальником станции, да и те не в охотку идут. Что-то ослабел я. Барин покойный, дедушка, всех сургучом пользовал, от всех болезней. Я сургуч принимаю каждый день уже лет двадцать, а то и больше; может, я от него и жив.
Яша. Надоел ты, дед. (Зевает.) Хоть бы ты поскорее подох.
Фирс. Эх ты… недотёпа! (Бормочет.)
Трофимов и Любовь Андреевна танцуют в зале, потом в гостиной.
Любовь Андреевна. Merci. Я посижу… (Садится.) Устала.
Входит Аня.
Аня(взволнованно). А сейчас на кухне какой-то человек говорил, что вишневый сад уже продан сегодня.
Любовь Андреевна. Кому продан?
Аня. Не сказал, кому. Ушел. (Танцует с Трофимовым, оба уходят в зал.)
Яша. Это там какой-то старик болтал. Чужой.
Фирс. А Леонида Андреича еще нет, не приехал. Пальто на нем легкое, демисезон, того гляди простудится. Эх, молодо-зелено.
Любовь Андреевна. Я сейчас умру. Подите, Яша, узнайте, кому продано.
Яша. Да он давно ушел, старик-то. (Смеется.)
Любовь Андреевна(с легкой досадой). Ну, чему вы смеетесь? Чему рады?
Яша. Очень уж Епиходов смешной. Пустой человек. Двадцать два несчастья.
Любовь Андреевна. Фирс, если продадут имение, то куда ты пойдешь?
Фирс. Куда прикажете, туда и пойду.
Любовь Андреевна. Отчего у тебя лицо такое? Ты нездоров? Шел бы, знаешь, спать…
Фирс. Да… (С усмешкой.) Я уйду спать, а без меня тут кто подаст, кто распорядится? Один на весь дом.
Яша(Любови Андреевне). Любовь Андреевна! Позвольте обратиться к вам с просьбой, будьте так добры! Если опять поедете в Париж, то возьмите меня с собой, сделайте милость. Здесь мне оставаться положительно невозможно. (Оглядываясь, вполголоса.)Что ж там говорить, вы сами видите, страна необразованная, народ безнравственный, притом скука, на кухне кормят безобразно, а тут еще Фирс этот ходит, бормочет разные неподходящие слова. Возьмите меня с собой, будьте так добры!
Входит Пищик.
Пищик. Позвольте просить вас… на вальсишку, прекраснейшая… (Любовь Андреевна идет с ним.)Очаровательная, все-таки сто восемьдесят рубликов я возьму у вас… Возьму… (Танцует.)Сто восемьдесят рубликов…
Перешли в зал.
Яша(тихо напевает). «Поймешь ли ты души моей волненье…»
В зале фигура в сером цилиндре и в клетчатых панталонах, машет руками и прыгает; крики: «Браво, Шарлотта Ивановна!»
Дуняша(остановилась, чтобы попудриться). Барышня велит мне танцевать – кавалеров много, а дам мало, – а у меня от танцев кружится голова, сердце бьется. Фирс Николаевич, а сейчас чиновник с почты такое мне сказал, что у меня дыхание захватило.
Музыка стихает.
Фирс. Что же он тебе сказал?
Дуняша. Вы, говорит, как цветок.
Яша(зевает). Невежество… (Уходит.)
Дуняша. Как цветок… Я такая деликатная девушка, ужасно люблю нежные слова.
Фирс. Закрутишься ты.
Входит Епиходов.
Епиходов. Вы, Авдотья Федоровна, не желаете меня видеть… как будто я какое насекомое. (Вздыхает.) Эх, жизнь!
Дуняша. Что вам угодно?
Епиходов. Несомненно, может, вы и правы. (Вздыхает.)Но, конечно, если взглянуть с точки зрения, то вы, позволю себе так выразиться, извините за откровенность, совершенно привели меня в состояние духа. Я знаю свою фортуну, каждый день со мной случается какое-нибудь несчастье, и к этому я давно уже привык, так что с улыбкой гляжу на свою судьбу. Вы дали мне слово, и хотя я…
Дуняша. Прошу вас, после поговорим, а теперь оставьте меня в покое. Теперь я мечтаю. (Играет веером.)
Епиходов. У меня несчастье каждый день, и я, позволю себе так выразиться, только улыбаюсь, даже смеюсь.
Входит из залы Варя.
Варя. Ты все еще не ушел, Семен? Какой же ты, право, неуважительный человек. (Дуняше.) Ступай отсюда, Дуняша. (Епиходову.) То на бильярде играешь и кий сломал, то по гостиной расхаживаешь, как гость.
Епиходов. С меня взыскивать, позвольте вам выразиться, вы не можете.
Варя. Я не взыскиваю с тебя, а говорю. Только и знаешь, что ходишь с места на место, а делом не занимаешься. Конторщика держим, а неизвестно – для чего.
Епиходов(обиженно). Работаю ли я, хожу ли, кушаю ли, играю ли на бильярде, про то могут рассуждать только люди понимающие и старшие.
Варя. Ты смеешь мне говорить это! (Вспылив.)Ты смеешь? Значит, я ничего не понимаю? Убирайся же вон отсюда! Сию минуту!
Епиходов(струсив). Прошу вас выражаться деликатным способом.
Варя(выйдя из себя). Сию же минуту вон отсюда! Вон!
Он идет к двери, она за ним.
Двадцать два несчастья! Чтобы духу твоего здесь не было! Чтобы глаза мои тебя не видели!
Епиходов вышел, за дверью его голос: «Я на вас буду жаловаться».
А, ты назад идешь? (Хватает палку, поставленную около двери Фирсом.) Иди… Иди… Иди, я тебе покажу… А, ты идешь? Идешь? Так вот же тебе… (Замахивается.)
В это время входит Лопахин.
Лопахин. Покорнейше благодарю.
Варя(сердито и насмешливо). Виновата!
Лопахин. Ничего-с. Покорно благодарю за приятное угощение.
Варя. Не стоит благодарности. (Отходит, потом оглядывается и спрашивает мягко.) Я вас не ушибла?
Лопахин. Нет, ничего. Шишка, однако, вскочит огромадная.
Голоса в зале: «Лопахин приехал! Ермолай Алексеич!»
Пищик. Видом видать, слыхом слыхать… (Целуется с Лопахиным.)Коньячком от тебя попахивает, милый мой, душа моя. А мы тут тоже веселимся.
Входит Любовь Андреевна.
Любовь Андреевна. Это вы, Ермолай Алексеич? Отчего так долго? Где Леонид?
Лопахин. Леонид Андреич со мной приехал, он идет…
Любовь Андреевна(волнуясь). Ну, что? Были торги? Говорите же!
Лопахин(сконфуженно, боясь обнаружить свою радость). Торги кончились к четырем часам… Мы к поезду опоздали, пришлось ждать до половины десятого. (Тяжело вздохнув.) Уф! У меня немножко голова кружится…
Входит Гаев, в правой руке у него покупки, левой он утирает слезы.
Любовь Андреевна. Леня, что? Леня, ну? (Нетерпеливо, со слезами.)Скорей же, бога ради…
Гаев(ничего ей не отвечает, только машет рукой Фирсу, плача). Вот возьми… Тут анчоусы, керченские сельди… Я сегодня ничего не ел… Столько я выстрадал!
Дверь в бильярдную открыта; слышен стук шаров и голос Яши: «Семь и восемнадцать!» У Гаева меняется выражение, он уже не плачет.
Устал я ужасно. Дашь мне, Фирс, переодеться. (Уходит к себе через залу, за ним Фирс.)
Пищик. Что на торгах? Рассказывай же!
Любовь Андреевна. Продан вишневый сад?
Лопахин. Продан.
Любовь Андреевна. Кто купил?
Лопахин. Я купил.
Пауза.
Любовь Андреевна угнетена; она упала бы, если бы не стояла возле кресла и стола. Варя снимает с пояса ключи, бросает их на пол, посреди гостиной, и уходит.
Я купил! Погодите, господа, сделайте милость, у меня в голове помутилось, говорить не могу… (Смеется.) Пришли мы на торги, там уже Дериганов. У Леонида Андреича было только пятнадцать тысяч, а Дериганов сверх долга сразу надавал тридцать. Вижу, дело такое, я схватился с ним, надавал сорок. Он сорок пять. Я пятьдесят пять. Он, значит, по пяти надбавляет, я по десяти… Ну, кончилось. Сверх долга я надавал девяносто, осталось за мной. Вишневый сад теперь мой! Мой! (Хохочет.) Боже мой, господи, вишневый сад мой! Скажите мне, что я пьян, не в своем уме, что все это мне представляется… (Топочет ногами.) Не смейтесь надо мной! Если бы отец мой и дед встали из гробов и посмотрели на все происшествие, как их Ермолай, битый, малограмотный Ермолай, который зимой босиком бегал, как этот самый Ермолай купил имение, прекрасней которого ничего нет на свете. Я купил имение, где дед и отец были рабами, где их не пускали даже в кухню. Я сплю, это только мерещится мне, это только кажется… Это плод вашего воображения, покрытый мраком неизвестности… (Поднимает ключи, ласково улыбаясь.) Бросила ключи, хочет показать, что она уж не хозяйка здесь… (Звенит ключами.) Ну, да все равно.
Слышно, как настраивается оркестр.
Эй, музыканты, играйте, я желаю вас слушать! Приходите все смотреть, как Ермолай Лопахин хватит топором по вишневому саду, как упадут на землю деревья! Настроим мы дач, и наши внуки и правнуки увидят тут новую жизнь… Музыка, играй!
Играет музыка. Любовь Андреевна опустилась на стул и горько плачет.
(С укором.) Отчего же, отчего вы меня не послушали? Бедная моя, хорошая, не вернешь теперь. (Со слезами.) О, скорее бы все это прошло, скорее бы изменилась как-нибудь наша нескладная, несчастливая жизнь.
Пищик(берет его под руку, вполголоса). Она плачет. Пойдем в залу, пусть она одна… Пойдем… (Берет его под руку и уводит в зал.)
Лопахин. Что ж такое? Музыка, играй отчетливо! Пускай всё, как я желаю! (С иронией.) Идет новый помещик, владелец вишневого сада! (Толкнул нечаянно столик, едва не опрокинул канделябры.)За все могу заплатить! (Уходит с Пищиком.)
В зале и гостиной нет никого, кроме Любови Андреевны, которая сидит, сжалась вся и горько плачет. Тихо играет музыка. Быстро входят Аня и Трофимов. Аня подходит к матери и становится перед ней на колени. Трофимов остается у входа в залу.
Аня. Мама!.. Мама, ты плачешь? Милая, добрая, хорошая моя мама, моя прекрасная, я люблю тебя… я благословляю тебя. Вишневый сад продан, его уже нет, это правда, правда, но не плачь, мама, у тебя осталась жизнь впереди, осталась твоя хорошая, чистая душа… Пойдем со мной, пойдем, милая, отсюда, пойдем!.. Мы насадим новый сад, роскошнее этого, ты увидишь его, поймешь, и радость, тихая, глубокая радость опустится на твою душу, как солнце в вечерний час, и ты улыбнешься, мама! Пойдем, милая! Пойдем!..
Занавес
Действие четвертое
Декорация первого акта. Нет ни занавесей на окнах, ни картин, осталось немного мебели, которая сложена в один угол, точно для продажи. Чувствуется пустота. Около выходной двери и в глубине сцены сложены чемоданы, дорожные узлы и т. п. Налево дверь открыта, оттуда слышны голоса Вари и Ани. Лопахин стоит, ждет. Яша держит поднос со стаканчиками, налитыми шампанским. В передней Епиходов увязывает ящик. За сценой в глубине гул. Это пришли прощаться мужики. Голос Гаева: «Спасибо, братцы, спасибо вам».
Яша. Простой народ прощаться пришел. Я такого мнения, Ермолай Алексеич: народ добрый, но мало понимает.
Гул стихает. Входят через переднюю Любовь Андреевна и Гаев; она не плачет, но бледна, лицо ее дрожит, она не может говорить.
Гаев. Ты отдала им свой кошелек, Люба. Так нельзя! Так нельзя!
Любовь Андреевна. Я не смогла! Я не смогла!
Оба уходят.
Лопахин(в дверь, им вслед). Пожалуйте, покорнейше прошу! По стаканчику на прощанье. Из города не догадался привезть, а на станции нашел только одну бутылку. Пожалуйте!
Пауза.
Что ж, господа! Не желаете? (Отходит от двери.) Знал бы – не покупал. Ну, и я пить не стану.
Яша осторожно ставит поднос на стул.
Выпей, Яша, хоть ты.
Яша. С отъезжающими! Счастливо оставаться! (Пьет.) Это шампанское не настоящее, могу вас уверить.
Лопахин. Восемь рублей бутылка.
Пауза.
Холодно здесь чертовски.
Яша. Не топили сегодня, все равно уезжаем. (Смеется.)
Лопахин. Что ты?
Яша. От удовольствия.
Лопахин. На дворе октябрь, а солнечно и тихо, как летом. Строиться хорошо. (Поглядев на часы в дверь.) Господа, имейте в виду, до поезда осталось всего сорок шесть минут! Значит, через двадцать минут на станцию ехать. Поторапливайтесь.
Трофимовв пальто входит со двора.
Трофимов. Мне кажется, ехать уже пора. Лошади поданы. Черт его знает, где мои калоши. Пропали. (В дверь.) Аня, нет моих калош! Не нашел!
Лопахин. А мне в Харьков надо. Поеду с вами в одном поезде. В Харькове проживу всю зиму. Я все болтался с вами, замучился без дела. Не могу без работы, не знаю, что вот делать с руками; болтаются как-то странно, точно чужие.
Трофимов. Сейчас уедем, и вы опять приметесь за свой полезный труд.
Лопахин. Выпей-ка стаканчик.
Трофимов. Не стану.
Лопахин. Значит, в Москву теперь?
Трофимов. Да, провожу их в город, а завтра в Москву.
Лопахин. Да… Что ж, профессора не читают лекций, небось всё ждут, когда приедешь!
Трофимов. Не твое дело.
Лопахин. Сколько лет, как ты в университете учишься?
Трофимов. Придумай что-нибудь поновее. Это старо и плоско. (Ищет калоши.)Знаешь, мы, пожалуй, не увидимся больше, так вот позволь мне дать тебе на прощанье один совет: не размахивай руками! Отвыкни от этой привычки – размахивать. И тоже вот строить дачи, рассчитывать, что из дачников со временем выйдут отдельные хозяева, рассчитывать так – это тоже значит размахивать… Как-никак, все-таки я тебя люблю. У тебя тонкие, нежные пальцы, как у артиста, у тебя тонкая, нежная душа…
Лопахин(обнимает его). Прощай, голубчик. Спасибо за все. Ежели нужно, возьми у меня денег на дорогу.
Трофимов. Для чего мне? Не нужно.
Лопахин. Ведь у вас нет!
Трофимов. Есть. Благодарю вас. Я за перевод получил. Вот они тут, в кармане. (Тревожно.) А калош моих нет!
Варя(из другой комнаты). Возьмите вашу гадость! (Выбрасывает на сцену пару резиновых калош.)
Трофимов. Что же вы сердитесь, Варя? Гм… Да это не мои калоши!
Лопахин. Я весной посеял маку тысячу десятин, и теперь заработал сорок тысяч чистого. А когда мой мак цвел, что это была за картина! Так вот я, говорю, заработал сорок тысяч и, значит, предлагаю тебе взаймы, потому что могу. Зачем же нос драть? Я мужик… попросту.
Трофимов. Твой отец был мужик, мой – аптекарь, и из этого не следует решительно ничего.
Лопахин вынимает бумажник.
Оставь, оставь… Дай мне хоть двести тысяч, не возьму. Я свободный человек. И все, что так высоко и дорого цените вы все, богатые и нищие, не имеет надо мной ни малейшей власти, вот как пух, который носится по воздуху. Я могу обходиться без вас, я могу проходить мимо вас, я силен и горд. Человечество идет к высшей правде, к высшему счастью, какое только возможно на земле, и я в первых рядах!
Лопахин. Дойдешь?
Трофимов. Дойду.
Пауза.
Дойду, или укажу другим путь, как дойти.
Слышно, как вдали стучат топором по дереву.
Лопахин. Ну, прощай, голубчик. Пора ехать. Мы друг перед другом нос дерем, а жизнь знай себе проходит. Когда я работаю подолгу, без устали, тогда мысли полегче, и кажется, будто мне тоже известно, для чего я существую. А сколько, брат, в России людей, которые существуют неизвестно для чего. Ну, все равно, циркуляция дела не в этом. Леонид Андреич, говорят, принял место, будет в банке, шесть тысяч в год… Только ведь не усидит, ленив очень…
Аня(в дверях). Мама вас просит: пока она не уехала, чтоб не рубили сада.
Трофимов. В самом деле, неужели не хватает такта… (Уходит через переднюю.)
Лопахин. Сейчас, сейчас… Экие, право. (Уходит за ним.)
Аня. Фирса отправили в больницу?
Яша. Я утром говорил. Отправили, надо думать.
Аня(Епиходову, который проходит через залу). Семен Пантелеич, справьтесь, пожалуйста, отвезли ли Фирса в больницу.
Яша(обиженно). Утром я говорил Егору. Что ж спрашивать по десяти раз!
Епиходов. Долголетний Фирс, по моему окончательному мнению, в починку не годится, ему надо к праотцам. А я могу ему только завидовать. (Положил чемодан на картонку со шляпой и раздавил.) Ну, вот, конечно. Так и знал. (Уходит.)
Яша(насмешливо). Двадцать два несчастья…
Варя(за дверью). Фирса отвезли в больницу?
Аня. Отвезли.
Варя. Отчего же письмо не взяли к доктору?
Аня. Так надо послать вдогонку… (Уходит.)
Варя(из соседней комнаты). Где Яша? Скажите, мать его пришла, хочет проститься с ним.
Яша(машет рукой). Выводят только из терпения.
Дуняша все время хлопочет около вещей; теперь, когда Яша остался один, она подошла к нему.
Дуняша. Хоть бы взглянули разочек, Яша. Вы уезжаете… меня покидаете… (Плачет и бросается ему на шею.)
Яша. Что ж плакать? (Пьет шампанское.) Через шесть дней я опять в Париже. Завтра сядем в курьерский поезд и закатим, только нас и видели. Даже как-то не верится. Вив ла Франс!.. Здесь не по мне, не могу жить… ничего не поделаешь. Насмотрелся на невежество – будет с меня. (Пьет шампанское.) Что ж плакать? Ведите себя прилично, тогда не будете плакать.
Дуняша(пудрится, глядясь в зеркальце). Пришлите из Парижа письмо. Ведь я вас любила, Яша, так любила! Я нежное существо, Яша!
Яша. Идут сюда. (Хлопочет около чемоданов, тихо напевает.)
Входят Любовь Андреевна, Гаев, Аня и Шарлотта Ивановна.
Гаев. Ехать бы нам. Уже немного осталось. (Глядя на Яшу.)От кого это селедкой пахнет?
Любовь Андреевна. Минут через десять давайте уже в экипажи садиться… (Окидывает взглядом комнату.) Прощай, милый дом, старый дедушка. Пройдет зима, настанет весна, а там тебя уже не будет, тебя сломают. Сколько видели эти стены! (Целует горячо дочь.) Сокровище мое, ты сияешь, твои глазки играют, как два алмаза. Ты довольна? Очень?
Аня. Очень! Начинается новая жизнь, мама!
Гаев(весело). В самом деле, теперь все хорошо. До продажи вишневого сада мы все волновались, страдали, а потом, когда вопрос был решен окончательно, бесповоротно, все успокоились, повеселели даже… Я банковский служака, теперь я финансист… желтого в середину, и ты, Люба, как-никак, выглядишь лучше, это несомненно.
Любовь Андреевна. Да. Нервы мои лучше, это правда.
Ей подают шляпу и пальто.
Я сплю хорошо. Выносите мои вещи, Яша. Пора. (Ане.) Девочка моя, скоро мы увидимся… Я уезжаю в Париж, буду жить там на те деньги, которые прислала твоя ярославская бабушка на покупку имения – да здравствует бабушка! – а денег этих хватит ненадолго.
Аня. Ты, мама, вернешься скоро, скоро… не правда ли? Я подготовлюсь, выдержу экзамен в гимназии и потом буду работать, тебе помогать. Мы, мама, будем вместе читать разные книги… Не правда ли? (Целует матери руки.) Мы будем читать в осенние вечера, прочтем много книг, и перед нами откроется новый, чудесный мир… (Мечтает.) Мама, приезжай…
Любовь Андреевна. Приеду, мое золото. (Обнимает дочь.)
Входит Лопахин. Шарлотта тихо напевает песенку.
Гаев. Счастливая Шарлотта: поет!
Шарлотта (берет узел, похожий на свернутого ребенка). Мой ребеночек, бай, бай…
Слышится плач ребенка: «Уа, уа!..»
Замолчи, мой хороший, мой милый мальчик.
«Уа!.. уа!..»
Мне тебя так жалко! (Бросает узел на место.) Так вы, пожалуйста, найдите мне место. Я не могу так.
Лопахин. Найдем, Шарлотта Ивановна, не беспокойтесь.
Гаев. Все нас бросают, Варя уходит… мы стали вдруг не нужны.
Шарлотта. В городе мне жить негде. Надо уходить… (Напевает.) Все равно…
Входит Пищик.
Лопахин. Чудо природы!..
Пищик(запыхавшись). Ой, дайте отдышаться… замучился… Мои почтеннейшие… Воды дайте…
Гаев. За деньгами небось? Слуга покорный, ухожу от греха… (Уходит.)
Пищик. Давненько не был у вас… прекраснейшая… (Лопахину.)Ты здесь… рад тебя видеть… громаднейшего ума человек… возьми… получи… (Подает Лопахину деньги.)Четыреста рублей… За мной остается восемьсот сорок.
Лопахин(в недоумении пожимает плечами). Точно во сне… Ты где же взял?
Пищик. Постой… Жарко… Событие необычайнейшее. Приехали ко мне англичане и нашли в земле какую-то белую глину… (Любови Андреевне.) И вам четыреста… прекрасная, удивительная… (Подает деньги.) Остальные потом. (Пьет воду.) Сейчас один молодой человек рассказывал в вагоне, будто какой-то… великий философ советует прыгать с крыш… «Прыгай!», говорит, и в этом вся задача. (Удивленно.) Вы подумайте! Воды!..
Лопахин. Какие же это англичане?
Пищик. Сдал им участок с глиной на двадцать четыре года… А теперь, извините, некогда… надо скакать дальше… Поеду к Знойкову… к Кардамонову… Всем должен… (Пьет.) Желаю здравствовать… В четверг заеду…
Любовь Андреевна. Мы сейчас переезжаем в город, а завтра я за границу…
Пищик. Как? (Встревоженно.) Почему в город? То-то я гляжу на мебель… чемоданы… Ну, ничего… (Сквозь слезы.) Ничего… Величайшего ума люди… эти англичане… Ничего… Будьте счастливы… Бог поможет вам… Ничего… Всему на этом свете бывает конец… (Целует руку Любови Андреевне.) А дойдет до вас слух, что мне конец пришел, вспомните вот эту самую… лошадь и скажите: «Был на свете такой, сякой… Симеонов-Пищик… царство ему небесное»… Замечательнейшая погода… Да… (Уходит в сильном смущении, но тотчас же возвращается и говорит в дверях.) Кланялась вам Дашенька! (Уходит.)
Любовь Андреевна. Теперь можно и ехать. Уезжаю я с двумя заботами. Первая – это больной Фирс. (Взглянув на часы.) Еще минут пять можно…
Аня. Мама, Фирса уже отправили в больницу. Яша отправил утром.
Любовь Андреевна. Вторая моя печаль – Варя. Она привыкла рано вставать и работать, и теперь без труда она, как рыба без воды. Похудела, побледнела и плачет бедняжка…
Пауза.
Вы это очень хорошо знаете, Ермолай Алексеич; я мечтала… выдать ее за вас, да и по всему видно было, что вы женитесь. (Шепчет Ане, та кивает Шарлотте, и обе уходят.) Она вас любит, вам она по душе, и не знаю, не знаю, почему это вы точно сторонитесь друг друга. Не понимаю!
Лопахин. Я сам тоже не понимаю, признаться. Как-то странно все… Если есть еще время, то я хоть сейчас готов… Покончим сразу – и баста, а без вас я, чувствую, не сделаю предложения.
Любовь Андреевна. И превосходно. Ведь одна минута нужна, только. Я ее сейчас позову…
Лопахин. Кстати и шампанское есть. (Поглядев на стаканчики.) Пустые, кто-то уже выпил.
Яша кашляет.
Это называется вылакать…
Любовь Андреевна(оживленно). Прекрасно. Мы выйдем… Яша, allez! Я ее позову… (В дверь.) Варя, оставь все, поди сюда. Иди! (Уходит с Яшей.)
Лопахин(поглядев на часы). Да…
Пауза.
За дверью сдержанный смех, шепот, наконец входит Варя.
Варя(долго осматривает вещи). Странно, никак не найду…
Лопахин. Что вы ищете?
Варя. Сама уложила и не помню.
Пауза.
Лопахин. Вы куда же теперь, Варвара Михайловна?
Варя. Я? К Рагулиным… Договорилась к ним смотреть за хозяйством… в экономки, что ли.
Лопахин. Это в Яшнево? Верст семьдесят будет.
Пауза.
Вот и кончилась жизнь в этом доме…
Варя(оглядывая вещи). Где же это… Или, может, я в сундук уложила… Да, жизнь в этом доме кончилась… больше уже не будет…
Лопахин. А я в Харьков уезжаю сейчас… вот с этим поездом. Дела много. А тут во дворе оставляю Епиходова… Я его нанял.
Варя. Что ж!
Лопахин. В прошлом году об эту пору уже снег шел, если припомните, а теперь тихо, солнечно. Только что вот холодно… Градуса три мороза.
Варя. Я не поглядела.
Пауза.
Да и разбит у нас градусник…
Пауза.
Голос в дверь со двора: «Ермолай Алексеич!..»
Лопахин(точно давно ждал этого зова). Сию минуту! (Быстро уходит.)
Варя, сидя на полу, положив голову на узел с платьем, тихо рыдает. Отворяется дверь, осторожно входит Любовь Андреевна.
Любовь Андреевна. Что?
Пауза.
Надо ехать.
Варя(уже не плачет, вытерла глаза). Да, пора, мамочка. Я к Рагулиным поспею сегодня, не опоздать бы только к поезду…
Любовь Андреевна(в дверь). Аня, одевайся!
Входит Аня, потом Гаев, Шарлотта Ивановна. На Гаеве теплое пальто с башлыком. Сходится прислуга, извозчики. Около вещей хлопочет Епиходов.
Теперь можно и в дорогу.
Аня(радостно). В дорогу!
Гаев. Друзья мои, милые, дорогие друзья мои! Покидая этот дом навсегда, могу ли я умолчать, могу ли удержаться, чтобы не высказать на прощанье те чувства, которые наполняют теперь все мое существо…
Аня(умоляюще). Дядя!
Варя. Дядечка, не нужно!
Гаев(уныло). Дуплетом желтого в середину… Молчу…
Входит Трофимов, потом Лопахин.
Трофимов. Что же, господа, пора ехать!
Лопахин. Епиходов, мое пальто!
Любовь Андреевна. Я посижу еще одну минутку. Точно раньше я никогда не видела, какие в этом доме стены, какие потолки, и теперь я гляжу на них с жадностью, с такой нежной любовью…
Гаев. Помню, когда мне было шесть лет, в Троицын день я сидел на этом окне и смотрел, как мой отец шел в церковь…
Любовь Андреевна. Все вещи забрали?
Лопахин. Кажется, все. (Епиходову, надевая пальто.)Ты же, Епиходов, смотри, чтобы все было в порядке.
Епиходов(говорит сиплым голосом). Будьте покойны, Ермолай Алексеич!
Лопахин. Что это у тебя голос такой?
Епиходов. Сейчас воду пил, что-то проглотил.
Яша(с презрением). Невежество…
Любовь Андреевна. Уедем – и здесь не останется ни души…
Лопахин. До самой весны.
Варя(выдергивает из узла зонтик, похоже, как будто она замахнулась).
Лопахин делает вид, что испугался.
Что вы, что вы… Я и не думала.
Трофимов. Господа, идемте садиться в экипажи… Уже пора! Сейчас поезд придет!
Варя. Петя, вот они, ваши калоши, возле чемодана. (Со слезами.) И какие они у вас грязные, старые…
Трофимов(надевая калоши). Идем, господа!..
Гаев(сильно смущен, боится заплакать). Поезд… станция… Круазе в середину, белого дуплетом в угол…
Любовь Андреевна. Идем!
Лопахин. Все здесь? Никого там нет? (Запирает боковую дверь налево.)Здесь вещи сложены, надо запереть. Идем!..
Аня. Прощай, дом! Прощай, старая жизнь!
Трофимов. Здравствуй, новая жизнь!.. (Уходит с Аней.)
Варя окидывает взглядом комнату и не спеша уходит.
Уходят Яша и Шарлотта с собачкой.
Лопахин. Значит, до весны. Выходите, господа… До свиданция!.. (Уходит.)
Любовь Андреевна и Гаев остались вдвоем. Они точно ждали этого, бросаются на шею друг другу и рыдают сдержанно, тихо, боясь, чтобы их не услышали.
Гаев(в отчаянии). Сестра моя, сестра моя…
Любовь Андреевна. О мой милый, мой нежный, прекрасный сад!.. Моя жизнь, моя молодость, счастье мое, прощай!.. Прощай!..
Голос Ани весело, призывающе: «Мама!..»
Голос Трофимова весело, возбужденно: «Ау!..»
В последний раз взглянуть на стены, на окна… По этой комнате любила ходить покойная мать…
Гаев. Сестра моя, сестра моя!..
Голос Ани: «Мама!..»
Голос Трофимова: «Ау!..»
Любовь Андреевна. Мы идем!..
Уходят.
Сцена пуста. Слышно, как на ключ запирают все двери, как потом отъезжают экипажи. Становится тихо. Среди тишины раздается глухой стук топора по дереву, звучащий одиноко и грустно.
Слышатся шаги. Из двери, что направо, показывается Фирс. Он одет, как всегда, в пиджаке и белой жилетке, на ногах туфли. Он болен.
Фирс(подходит к двери, трогает за ручку). Заперто. Уехали… (Садится на диван.) Про меня забыли… Ничего… я тут посижу… А Леонид Андреич, небось, шубы не надел, в пальто поехал… (Озабоченно вздыхает.)Я-то не поглядел… Молодо-зелено! (Бормочет что-то, чего понять нельзя.)Жизнь-то прошла, словно и не жил… (Ложится.) Я полежу… Силушки-то у тебя нету, ничего не осталось, ничего… Эх ты… недотепа!.. (Лежит неподвижно.)
Слышится отдаленный звук, точно с неба, звук лопнувшей струны, печальный. Наступает тишина, и только слышно, как далеко в саду топором стучат по дереву.
Занавес
Островский Александр. Снегурочка
//-- Весенняя сказка в четырех действиях с прологом --//
Действие происходит в стране берендеев в доисторическое время. Пролог на Красной горке, вблизи Берендеева посада, столицы царя Берендея. Первое действие в заречной слободе Берендеевке. Второе действие во дворце царя Берендея. Третье действие в заповедном лесу. Четвертое действие в Ярилиной долине.
Пролог
Лица
Весна-Красна.
Дед-Мороз.
Девушка – Снегурочка.
Леший.
Масленица – соломенное чучело.
Бобыль Бакула.
Бобылиха, его жена.
Берендеи обоего пола и всякого возраста.
Свита Весны, птицы: журавли, гуси, утки, грачи, сороки, скворцы, жаворонки и другие.
Начало весны. Полночь. Красная горка, покрытая снегом. Направо кусты и редкий безлистный березник; налево сплошной частый лес больших сосен и елей с сучьями, повисшими от тяжести снега; в глубине, под горой, река; полыньи и проруби обсажены ельником. За рекой Берендеев посад, столица царя Берендея: дворцы, дома, избы – все деревянные, с причудливой раскрашенной резьбой; в окнах огни. Полная луна серебрит всю открытую местность. Вдали кричат петухи.
Явление первое
Леший сидит на сухом пне. Все небо покрывается прилетевшими из-за моря птицами. Весна-Красна на журавлях, лебедях и гусях спускается на землю, окруженная свитой птиц.
Леший
Конец зиме пропели петухи,
Весна-Красна спускается на землю.
Полночный час настал, сторожку Леший
Отсторожил, – ныряй в дупло и спи!
(Проваливается в дупло.)
Весна-Красна спускается на Красную горку в сопровождении птиц.
Весна-Красна
В урочный час обычной чередою
Являюсь я на землю берендеев,
Нерадостно и холодно встречает
Весну свою угрюмая страна.
Печальный вид: под снежной пеленою
Лишенные живых, веселых красок,
Лишенные плодотворящей силы,
Лежат поля остылые. В оковах
Игривые ручьи, – в тиши полночи
Не слышно их стеклянного журчанья.
Леса стоят безмолвны, под снегами
Опущены густые лапы елей,
Как старые, нахмуренные брови.
В малинниках, под соснами стеснились
Холодные потемки, ледяными
Сосульками янтарная смола
Висит с прямых стволов. А в ясном небе
Как жар горит луна и звезды блещут
Усиленным сиянием. Земля,
Покрытая пуховою порошей,
В ответ на их привет холодный кажет
Такой же блеск, такие же алмазы
С вершин дерев и гор, с полей пологих,
Из выбоин дороги прилощенной.
И в воздухе повисли те же искры,
Колеблются, не падая, мерцают.
И все лишь свет, и все лишь блеск холодный,
И нет тепла. Не так меня встречают
Счастливые долины юга, – там
Ковры лугов, акаций ароматы,
И теплый пар возделанных садов,
И млечное, ленивое сиянье
От матовой луны на минаретах,
На тополях и кипарисах черных.
Но я люблю полунощные страны,
Мне любо их могучую природу
Будить от сна и звать из недр земных
Родящую, таинственную силу,
Несущую беспечным берендеям
Обилье жит неприхотливых. Любо
Обогревать для радостей любви,
Для частых игр и празднеств убирать
Укромные кустарники и рощи
Шелковыми коврами трав цветных.
(Обращаясь к птицам, которые дрожат от холода.)
Товарищи: сороки-белобоки,
Веселые болтушки-щекотуньи,
Угрюмые грачи, и жаворонки,
Певцы полей, глашатаи весны,
И ты, журавль, с своей подругой цаплей,
Красавицы лебедушки, и гуси
Крикливые, и утки-хлопотуньи,
И мелкие пичужки, – вы озябли?
Хоть стыдно мне а надо признаваться
Пред птицами. Сама я виновата,
Что холодно и мне, Весне, и вам.
Шестнадцать лет тому, как я для шутки
И теша свой непостоянный нрав,
Изменчивый и прихотливый, стала
Заигрывать с Морозом, старым дедом,
Проказником седым; и с той поры
В неволе я у старого. Мужчина
Всегда таков: немножко воли дай,
А он и всю возьмет, уж так ведется
От древности. Оставить бы седого,
Да вот беда, у нас со старым дочка —
Снегурочка. В глухих лесных трущобах,
В нетающих лядинах возращает
Старик свое дитя. Любя Снегурку,
Жалеючи ее в несчастной доле,
Со старым я поссориться боюсь;
А он и рад тому – знобит, морозит
Меня, Весну, и берендеев. Солнце
Ревнивое на нас сердито смотрит
И хмурится на всех, и вот причина
Жестоких зим и холодов весенних.
Дрожите вы, бедняжки? Попляшите,
Согреетесь! Видала я не раз,
Что пляскою отогревались люди.
Хоть нехотя, хоть с холоду, а пляской
Отпразднуем прилет на новоселье.
Одни птицы принимаются за инструменты, другие запевают, третьи пляшут.
Хор птиц
Сбирались птицы,
Сбирались певчи
Стадами, стадами.
Садились птицы,
Садились певчи
Рядами, рядами.
А кто у вас, птицы,
А кто у вас, певчи,
Большие, большие?
А кто у вас, птицы,
А кто у вас, певчи,
Меньшие, меньшие?
Орел – воевода,
Перепел – подьячий,
Подьячий, подьячий.
Сова – воеводша,
Желтые сапожки,
Сапожки, сапожки.
Гуси – бояре,
Утята – дворяне,
Дворяне, дворяне.
Чирята – крестьяне,
Воробьи – холопы,
Холопы, холопы.
Журавль у нас – сотник
С долгими ногами,
Ногами, ногами.
Петух – целовальник,
Чечет – гость торговый,
Торговый, торговый.
Ласточки-молодки —
Касатки девицы,
Девицы, девицы.
Дятел у нас – плотник,
Рыболов – харчевник,
Харчевник, харчевник.
Блинница цапля,
Кукушка кликуша,
Кликуша, кликуша.
Красная рожа
Ворона пригожа,
Пригожа, пригожа.
Зимой по дорогам,
Летом по застрехам,
Застрехам, застрехам.
Ворона в рогоже,
Нет ее дороже,
Дороже, дороже.
Из лесу на пляшущих птиц начинает сыпаться иней, потом хлопья снега, подымается ветер, – набегают тучи, закрывают луну, мгла совершенно застилает даль. Птицы с криком жмутся к Весне.
Весна-Красна(птицам)
В кусты скорей, в кусты! Шутить задумал
Старик Мороз. До утра подождите,
А завтра вам растают на полях
Проталинки, на речке полыньи.
Погреетесь на солнышке немного,
И гнездышки начнете завивать.
Птицы уходят в кусты, из леса выходит Мороз.
Явление второе
Весна-Красна, Дед-Мороз.
Мороз
Весна-Красна, здорово ли вернулась?
Весна
И ты здоров ли, Дед-Мороз?
Мороз
Спасибо,
Живется мне не худо. Берендеи
О нынешней зиме не позабудут,
Веселая была; плясало солнце
От холоду на утренней заре,
А к вечеру вставал с ушами месяц.
Задумаю гулять, возьму дубинку,
Повыясню, повысеребрю ночку,
Уж то-то мне раздолье и простор.
По богатым посадским домам
Колотить по углам,
У ворот вереями скрипеть,
Под полозьями петь
Любо мне,
Любо, любо, любо.
Из леску по дорожке за возом воз,
На ночлег поспешает скрипучий обоз.
Я обоз стерегу,
Я вперед забегу,
По край-поля, вдали,
На морозной пыли
Лягу маревом,
Средь полночных небес встану заревом.
Разольюсь я, Мороз,
В девяносто полос,
Разбегуся столбами, лучами несметными,
Разноцветными.
И толкутся столбы и спираются,
А под ними снега загораются,
Море свету-огня, яркого,
Жаркого,
Пышного;
Там сине, там красно, а там вишнево.
Любо мне,
Любо, любо, любо.
Еще злей я о ранней поре,
На румяной заре.
Потянулся к жильям из оврагов полянами,
Подкрадусь, подползу я туманами.
Над деревней дымок завивается,
В одну сторону погибается;
Я туманом седым
Заморожу дым.
Как он тянется,
Так останется,
По-над полем, по-над лесом,
Перевесом,
Любо мне,
Любо, любо, любо.
Весна
Не дурно ты попировал, пора бы
И в путь тебе, на север.
Мороз
Не гони,
И сам уйду. Не рада старику,
Про старое скоренько забываешь.
Вот я, старик, всегда один и тот же.
Весна
У всякого свой норов и обычай.
Мороз
Уйду, уйду, на утренней заре,
По ветерку, умчусь к сибирским тундрам.
Я соболий треух на уши,
Я оленью доху на плечи,
Побрякушками пояс увешаю;
По чумам, по юртам кочевников,
По зимовкам зверовщиков
Заброжу, заброжу, зашаманствую,
Будут мне в пояс кланятся.
Владычество мое в Сибири вечно,
Конца ему не будет. Здесь Ярило
Мешает мне, и ты меня меняешь
На глупую породу празднолюбцев.
Лишь праздники считать да браги парить
Корчажные, да вари ведер в сорок
Заваривать медовые умеют.
Весеннего тепла у солнца просят.
Зачем – спроси? Не вдруг пахать возьмется,
Не лажена соха. Кануны править
Да бражничать, весняки петь, кругами
Ходить всю ночь с зари и до зари, —
Одна у них забота.
Весна
На кого же
Снегурочку оставишь?
Мороз
Дочка наша
На возрасте, без нянек обойдется.
Ни пешему, ни конному дороги
И следу нет в ее терем. Медведи
Овсянники и волки матерые
Кругом двора дозором ходят; филин
На маковке сосны столетней ночью,
А днем глухари вытягивают шеи,
Прохожего, захожего блюдут.
Весна
Тоска возьмет меж филинов и леших
Одной сидеть.
Мороз
А теремная челядь!
В прислужницах у ней на побегушках
Лукавая лисица-сиводушка,
Зайчата ей капустку добывают;
Чем свет бежит на родничок куница
С кувшинчиком; грызут орехи белки,
На корточках усевшись; горностайки
В приспешницах сенных у ней на службе.
Весна
Да все ж тоска, подумай, дед!
Мороз
Работай,
Волну пряди, бобровою опушкой
Тулупчик свой и шапки обшивай.
Строчи пестрей оленьи рукавички.
Грибы суши, бруснику да морошку
Про зимнюю бесхлебницу готовь;
От скуки пой, пляши, коль есть охота,
Чего еще?
Весна
Эх, старый! Девке воля
Милей всего. Ни терем твой точеный,
Ни соболи, бобры, ни рукавчики
Строченные не дороги; на мысли
У девушки Снегурочки другое:
С людьми пожить; подружки нужны ей
Веселые да игры до полночи,
Весенние гулянки да горелки
С ребятами, покуда…
Мороз
Что покуда?
Весна
Покуда ей забавно, что ребята
Наперебой за ней до драки рвутся.
Мороз
А там?
Весна
А там полюбится один.
Мороз
Вот то-то мне и нелюбо.
Весна
Безумный
И злой старик! На свете все живое
Должно любить. Снегурочку в неволе
Не даст тебе томить родная мать.
Мороз
Вот то-то ты некстати горяча,
Без разума болтлива. Ты послушай!
Возьми на миг рассудка! Злой Ярило,
Палящий бог ленивых берендеев,
В угоду им поклялся страшной клятвой
Губить меня, где встретит. Топит, плавит
Дворцы мои, киоски, галереи,
Изящную работу украшений,
Подробностей мельчайшую резьбу,
Плоды трудов и замыслов. Поверишь,
Слеза проймет. Трудись, корпи, художник,
Над лепкою едва заметных звезд —
И прахом все пойдет. А вот вчера
Из-за моря вернулась птица-баба,
Уселась на полынье широкой
И плачется на холод диким уткам,
Ругательски бранит меня. А разве
Моя вина, что больно тороплива,
Что с теплых вод, не заглянувши в святцы,
Без времени, пускается на север.
Плела-плела, а утки гоготали,
Ни дать ни взять в торговых банях бабы;
И что же я подслушал! Между сплетень
Такую речь сболтнула птица-баба, —
Что, плавая в заливе Ленкоранском,
В Гилянских ли озерах, уж не помню,
У пьяного оборвыша факира
И солнышко горячий разговор
Услышала о том, что будто Солнце
Сбирается губить Снегурку; только
И ждет того, чтоб заронить ей в сердце
Лучом своим огонь любви; тогда
Спасения нет Снегурочке, Ярило
Сожжет ее, испепелит, растопит.
Не знаю как, но умертвит. Доколе ж
Младенчески чиста ее душа,
Не властен он вредить Снегурке.
Весна
Полно!
Поверил ты рассказам глупой птицы!
Недаром же ей кличка – баба.
Мороз
Знаю
Без бабы я, что злой Ярило мыслит.
Весна
Отдай мою Снегурочку!
Мороз
Не дам!
С чего взяла, чтоб я такой вертушке
Поверил дочь?
Весна
Да что ж ты, красноносый,
Ругаешься!
Мороз
Послушай, помиримся!
Для девушки присмотр всего нужнее
И строгий глаз, да не один, а десять.
И некогда тебе, и неохота
За дочерью приглядывать, так лучше
Отдать ее в слободку Бобылю
Бездетному, на место дочки. Будет
Заботы ей по горло, да и парням
Корысти нет на бобылеву дочку
Закидывать глаза. Согласна ты?
Весна
Согласна, пусть живет в семье бобыльской;
Лишь только бы на воле.
Мороз
Дочь не знает
Любви совсем, в ее холодном сердце
Ни искры нет губительного чувства;
И знать любви не будет, если ты
Весеннего тепла томящей неги,
Ласкающей, разымчивой…
Весна
Довольно!
Покличь ко мне Снегурочку.
Мороз
Снегурка,
Снегурушка, дитя мое!
Снегурочка(выглядывает из лесу)
Ау!
(Подходит к отцу.)
Явление третье
Весна, Мороз, Снегурочка, потом Леший.
Весна
Ах, бедная Снегурочка, дикарка,
Поди ко мне, тебя я приголублю.
(Ласкает Снегурочку.)
Красавица, не хочешь ли на волю?
С людьми пожить?
Снегурочка
Хочу, хочу, пустите!
Мороз
А что манит тебя покинуть терем
Родительский, и что у берендеев
Завидного нашла?
Снегурочка
Людские песни.
Бывало я, прижавшись за кустами
Колючими, гляжу не нагляжуся
На девичьи забавы. Одинокой
Взгрустнется мне, и плачу. Ах, отец,
С подружками по алую малину,
По черную смородину ходить,
Аукаться; а зорькою вечерней
Круги водить под песни, – вот что мило
Снегурочке. Без песен жизнь не в радость.
Пусти, отец! Когда, зимой холодной,
Вернешься ты в свою лесную глушь,
В сумеречки тебя утешу, песню
Под наигрыш метели запою
Веселую. У Леля перейму
И выучусь скорехонько.
Мороз
А Леля
Узнала ты откуда?
Снегурочка
Из кусточка
Ракитова; пасет в лесу коровок
Да песенки поет.
Мороз
Почем же знаешь,
Что это Лель?
Снегурочка
К нему девицы ходят
Красавицы, и по головке гладят,
В глаза глядят, ласкают и целуют.
И Лелюшком и Лелем называют,
Пригоженьким и миленьким.
Весна
А разве
Пригожий Лель горазд на песни?
Снегурочка
Мама,
Слыхала я на жаворонков пенье,
Дрожащее над нивами, лебяжий
Печальный клич над тихими водами,
И громкие раскаты соловьев,
Певцов твоих любимых; песни Леля
Милее мне. И дни и ночи слушать
Готова я его пастушьи песни.
И слушаешь, и таешь…
Мороз(Весне)
Слышишь: таешь!
Ужасный смысл таится в этом слове.
Из разных слов, придуманных людьми,
Страшней всего Морозу слово: таять.
Снегурочка, беги от Леля, бойся
Речей его и песен. Ярым солнцем
Пронизан он насквозь. В полдневный зной,
Когда бежит от Солнца все живое
В тени искать прохлады, гордо, нагло
На припеке лежит пастух ленивый,
В истоме чувств дремотной подбирает
Лукавые заманчивые речи,
Коварные обманы замышляет
Для девушек невинных. Песни Леля
И речь его – обман, личина, правды
И чувства нет под ними, то лишь в звуки
Одетые палящие лучи.
Снегурочка, беги от Леля! Солнца
Любимый сын-пастух, и так же ясно,
Во все глаза, бесстыдно, прямо смотрит,
И так же зол, как Солнце.
Снегурочка
Я, отец,
Послушное дитя; но ты уж очень
Сердит на них, на Леля с Солнцем; право,
Ни Леля я, ни Солнца не боюсь.
Весна
Снегурочка, когда тебе взгрустнется,
Иль нужда в чем, – девицы прихотливы,
О ленточке, о перстенечке плакать
Серебряном готовы, – ты приди
На озеро, в Ярилину долину,
Покличь меня. Чего б ни попросила,
Отказу нет тебе.
Снегурочка
Спасибо, мама,
Красавица.
Мороз
Вечернею порой
Гуляючи, держися ближе к лесу,
А я отдам приказ тебя беречь.
Ау, дружки! Лепетушки, Лесовые!
Заснули, что ль? Проснитесь, отзовитесь
На голос мой!
В лесу голоса леших.
Ау, ау!
Из сухого дупла вылезает Леший, лениво дотягиваясь и зевая.
Леший
Ау!
Мороз
Снегурочку блюдите! Слушай, Леший,
Чужой ли кто, иль Лель-пастух пристанет
Без отступа, аль силой взять захочет,
Чего умом не может: заступись.
Мани его, толкай его, запутай
В лесную глушь, в чащу; засунь в чепыжник,
Иль по пояс в болото втисни.
Леший
Ладно.
(Складывает над головой руки и проваливается в дупло.)
Вдали слышны голоса.
Весна
Валит толпа веселых берендеев.
Пойдем, Мороз! Снегурочка, прощай!
Живи, дитя, счастливо!
Снегурочка
Мама, счастья
Найду иль нет, а поищу.
Мороз
Прощай,
Снегурочка, дочурка! Не успеют
С полей убрать снопов, а я вернусь.
Увидимся.
Весна
Пора бы гнев на милость
Переменить. Уйми метель! Народом
Везут ее, толпами провожают
Широкую…
(Уходит.)
Вдали крики: «честная Масленица!» Мороз, уходя, машет рукой; метель унимается, тучи убегают. Ясно, как в начале действия. Толпы берендеев: одни подвигают к лесу сани с чучелой Масленицы, другие стоят поодаль.
Явление четвертое
Снегурочка, Бобыль, Бобылиха и берендеи.
1-й хор берендеев(везущих Масленицу)
Раным-рано куры запели,
Про весну обвестили.
Прощай, Масленица!
Сладко, воложно нас кормила,
Суслом, бражкой поила.
Прощай, Масленица!
Пито, гуляно было вволю,
Пролито того боле.
Прощай, Масленица!
Мы зато тебя обрядили
Рогозиной, рединой.
Прощай, Масленица!
Мы честно тебя проводили,
На дровнях волочили.
Прощай, Масленица!
Завезем тебя в лес подале,
Чтоб глаза не видали.
Прощай, Маслиница!
(Подвинув санки в лес, отходят.)
2-й хор
Честная Масленица!
Веселенько тебя встречать, привечать,
Трудно-нудно со двора провожать.
Уж и как нам тебя вертать, ворочать?
Воротись, Масленица, воротися!
Честная Масленица!
Воротися хоть на три денечка!
Не воротишься на три денечка,
Воротися к нам на денечек!
На денєчек, на малый часочек!
Честная Масленица!
1-й хор
Масленица-мокрохвостка!
Поезжай долой со двора,
Отошла твоя пора!
У нас с гор потоки,
Заиграй овражки,
Выверни оглобли,
Налаживай соху!
Весна-Красна,
Наша ладушка пришла!
Масленица-мокрохвостка!
Поезжай долой со двора,
Отошла твоя пора!
Телеги с повети,
Улья из клети.
На поветь санки!
Запоем веснянки!
Весна-Красна,
Наша ладушка пришла!
2-й хор
Прощай, честная Маслена!
Коль быть живым, увидимся.
Хоть год прождать, да ведать-знать,
Что Маслена придет опять.
Чучело Масленицы
Минует лето красное,
Сгорят огни купальные.
Пройдет и осень желтая
С снопом, с скирдом и с братниной.
Потемки, ночи темные,
Карачуна проводите.
Тогда зима изломится,
Медведь переворотится,
Придет пора морозная,
Морозная-Колядная:
Овсень-коляду кликати.
Мороз пройдет, метель нашлет.
Во вьюгах с перевеями
Прибудет день, убудет ночь.
Под крышами, застрехами
Воробки зашевелятся.
Из лужицы, из наледи
Напьется кочет с курами.
К пригреву, на завалинки
С ледяными сосульками
Из изб ребята высыпят.
На солнышке, на припеке,
Коровий бок нагреется.
Тогда и ждать меня опять.
(Исчезает.)
Бобыль хватается за пустые сани, Бобылиха – за Бобыля.
Бобылиха
Пойдем домой!
Бобыль
Постойте! Как же это?
Неужто вся она? Кажись бы, мало
Погуляно и попито чужого.
Чуть только я маленько разгулялся,
Голодная утробишка чуть-чуть
Заправилась соседскими блинами,
Она и вся – прикончилась. Печаль
Великая, несносная. Как хочешь
Живи теперь да впроголодь и майся
Без Масленой. А можно ль бобылю?
Никак нельзя. Куда тебе деваться,
Бобыльская хмельная голова?
(Поет и пляшет.)
У Бакула бобыля
Ни кола, ни двора,
Ни кола, ни двора,
Ни скота, ни живота.
Бобылиха
Домой пора, бесстыжий, люди смотрят.
Берендеи
Не тронь его!
Бобылиха
Шатался всю неделю;
С чужих дворов нейдет, – своя избенка
Нетоплена стоит.
Бобыль
Аль дров не стало?
Бобылиха
Да где ж им быть? Они не ходят сами
Из лесу-то.
Бобыль
Давно бы ты сказала.
Не скажет ведь, такая, право… Я бы…
Топор со мной, охапки две нарубим
Березовых, и ладно. Подожди!
(Идет в лес и видит Снегурочку, кланяется и смотрит несколько времени с удивлением. Потом возвращается к жене и манит ее в лес.)
В это время Снегурочка отходит и из-за куста смотрит на берендеев, на ее место у дупла садится Леший.
(Бобылихе.)
Смотри, смотри! Боярышня.
Бобылиха
Да где?
(Увидав Лешего.)
Ах, чтоб тебя! Вот невидаль какая.
(Возвращаясь.)
У! пьяница! Убила бы, кажись.
Снегурочка опять возвращается на свое место. Леший уходит в лес.
Один берендей
Да что у вас за споры?
Бобыль
Поглядите!
Диковина, честные берендеи.
Все подходят к дуплу.
Берендеи(с удивлением)
Боярышня! Живая ли? Живая.
В тулупчике, в сапожках, в рукавичках.
Бобыль(Снегурочке)
Дозволь спросить, далеко ль держишь путь
И как зовут тебя и величают?
Снегурочка
Снегурочкой. Куда идти, не знаю.
Коль будете добры, с собой возьмите.
Бобыль
К царю отвесть прикажешь, к Берендею
Премудрому в палаты?
Снегурочка
Нет, у вас
В слободке, я пожить хочу.
Бобыль
Спасибо
На милости! А у кого ж?
Снегурочка
Кто первый
Нашел меня, тому и буду дочкой.
Бобыль
Да точно ль так, да вправду ли ко мне?
Снегурочка кивает головою.
Ну, чем же я, Бакула, не боярин!
Вались, народ, на мой широкий двор,
На трех столбах да на семи подпорках!
Пожалуйте, князья, бояре, просим.
Несите мне подарки дорогие
И кланяйтесь, а я ломаться буду.
Бобылиха
И как это, живешь-живешь на свете,
А все себе цены не знаешь, право.
Возьмем, Бобыль, Снегурочку, пойдем!
Дорогу нам, народ! Посторонитесь.
Снегурочка
Прощай, отец! Прощай и мама! Лес,
И ты прощай!
Голоса из лесу
Прощай, прощай, прощай!
Деревья и кусты кланяются Снегурочке. Берендеи в ужасе убегают, Бобыль и Бобылиха уводят Снегурочку.
Действие первое
Лица
Девушка – Снегурочка.
Бобыль Бакула.
Бобылиха.
Лель, пастух.
Мураш, богатый слобожанин.
Купава, молодая девушка, дочь Мураша.
Мизгирь, торговым гость из посада Берендеева.
Радушка, Малуша – слободские девушки.
Брусило, Малыш, Курилка – парни.
Бирюч.
Слуги Мизгиря.
Слобожане: старики, старухи, парни и девки.
Заречная слободка Берендеевка; с правой стороны бедная изба Бобыля с пошатнувшимся крыльцом; перед избой скамья; с левой стороны большая, разукрашенная резьбой изба Мураша; в глубине улица; через улицу хмельник и пчельник Мураша; между ними тропинка к реке.
Явление первое
Снегурочка сидит на скамье перед домом Бобыля и прядет. Из улицы идет Бирюч, надевает шапку на длинный шест и поднимает высоко; со всех сторон сходятся слобожане. Бобыль и Бобылиха выходят из дому.
Бирюч
Слушайте, послушайте,
Государевы люди,
Слободские берендеи!
По царскому наказу,
Государеву приказанью,
Старому, исконному обычью,
Собиратися вам на завтрее
На вечерней на зорюшке,
Теплой, тихой, погодливой,
В государев заповедный лес,
На гульбище, на игрище, на позорище
Венки завивать,
Круги водить, играть-тешиться
До ранней зорьки, до утренней.
Напасены про вас, наготовлены
Пива-браги ячные,
Старые меды стоялые.
А на ранней заре утренней
Караулить, встречать солнце восхожее,
Кланятся Ярилу светлому.
(Снимает шапку с шеста, кланяется на все четыре стороны, и уходит.)
Слобожане расходятся. Бобыль и Бобылиха подходят к Снегурочке и смотрят на нее, качая головами.
Бобыль
Хе-хе, хо-хо!
Бобылиха
Ахти, Бобыль Бакула!
Бобыль
Хохонюшки!
Бобылиха
На радость взяли дочку,
Все ждем-пождем, что счастье поплывет.
Поверил ты чужому разговору,
Что бедному приемыши на счастье,
Да вот и плачь – достался курам на смех
Под старость лет.
Бобыль
Скудаться нам до веку,
Таскать кошель на плечах на роду
Написано. За что Бобыль Бакула
Ни хватится, ничто ему не впрок.
Нашел в лесу девичку – мол, подспорье
В сиротский дом беру, – не тут-то было:
Ни на волос не легче.
Снегурочка
Сам ленив,
Так нечего пенять на бедность. Бродишь
Без дела день-деньской, а я работы
Не бегаю.
Бобыль
Да что твоя работа!
Кому нужна? От ней богат не будешь,
А только сыт; так можно, без работы,
Кусочками мирскими прокормиться.
Бобылиха
Помаялись, нужда потерла плечи,
Пора бы нам пожить и в холе.
Снегурочка
Кто же
Мешает вам? Живите.
Бобыль
Ты мешаешь.
Снегурочка
Так я уйду от вас. Прощайте!
Бобылиха
Полно!
Живи себе! Да помни и об нас,
Родителях названых! Мы не хуже
Соседей бы пожить умели. Дай-ко
Мошну набить потолще, так увидишь:
Такую-то взбодрю с рогами кику,
Что только ах, да прочь поди.
Снегурочка
Откуда ж
Богатству быть у девушки-сиротки?
Бобылиха
Краса твоя девичья то ж богатство.
Бобыль
Богатства нет, за ум возьмись. Недаром
Пословица, что ум дороже денег.
С огнем ищи по свету, не найдешь
Счастливее тебя: от свах и сватов
Отбою нет, пороги отоптали.
Житье-то бы, жена!
Бобылиха
Ну, что уж! Было,
Да мимо рта прошло.
Бобыль
А парни наши
С ума сошли; оравами, стадами
Без памяти кидались за тобой,
Покинули невест, перебранились,
Передрались из-за тебя. Жена,
Житье-то бы!
Бобылиха
Не говори, Бакула,
Не огорчай! В руках богатство было.
А хвать-похвать, меж пальцами ушло.
Бобыль
И всех-то ты отвадила суровым,
Неласковым обычаем своим.
Снегурочка
Зачем они гонялись вслед за мною,
За что меня покинули, не знаю.
Напрасно ты зовешь меня суровой.
Стыдлива я, смирна, а не сурова.
Бобыль
Стыдлива ты? Стыдливость-то к лицу
Богатенькой. Вот так всегда у бедных:
Что надо – нет, чего не надо – много.
Иной богач готов купить за деньги
Для дочери стыдливости хоть малость,
А нам она не ко двору пришла.
Снегурочка
Чего же вы, завистливые люди,
От девочки Снегурочки хотите?
Бобыль
Приваживай, ласкай ребят.
Снегурочка
А если
Не по сердцу придется?
Бобыль
Поневолься,
Не по сердцу, а парня ты мани,
А он прильнет и не отстанет, будет
Похаживать.
Бобылиха
Да матери подарки
Понашивать.
Бобыль
Отца медком да бражкой
Попаивать. Уж долго ль, коротко ли
Поводится с тобой, а нам барыш.
Соскучишься с одним, поприглядится,
Повытрясет кису, мани другого,
Поманивай!
Бобылиха
А мне опять подарки.
Бобыль
А мне медок да бражка с хохолком.
Что день, то пир, что утро, то похмелье, —
Вот самое законное житье!
Снегурочка
Моя беда, что ласки нет во мне.
Толкуют все, что есть любовь на свете,
Что девушке любви не миновать;
А я любви не знаю; что за слово
«Сердечный друг» и что такое «милый»,
Не ведаю. И слезы при разлуке,
И радости при встрече с милым другом
У девушек видала я; откуда ж
Берут они и смех и слезы, – право,
Додуматься Снегурочка не может.
Бобыль
Беды тут нет, что ты любви не знаешь,
Пожалуй, так и лучше.
Бобылиха
Вот уж правда!
Полюбится на грех бедняк, и майся
Всю жизнь, как я с Бакулой Бобылем.
Бобыль
Ребята все равно тебе не милы —
И всех ласкай равно; да на досуге —
Присматривай, который побогаче,
Да сам – большой, без старших, бессемейный.
А высмотришь, так замуж норови.
Да так веди, чтоб Бобылю Бакуле
На хлебах жить, в чести у зятя.
Бобылиха
Теще
Хозяйкой быть над домом и над вами.
Снегурочка
Коль правда то, что девку не минует
Пора любви и слез по милом, ждите,
Придет она.
Бобыль
Ну, девка.
За сценой пастуший рожок.
Бобылиха
Чу, рожок!
Пригнал пастух скотину. Нет своих,
Хоть на чужих коровок полюбуюсь.
(Уходит.)
Входят Лель и один из берендеев-слобожан и подходят к избе Мураша. Мураш сходит с крыльца.
Явление второе
Бобыль, Снегурочка, Лель, Мураш, берендей.
Берендей
Куда его вести? Черед за нами.
Мураш
Не надо мне.
Берендей
И мне ведь не корысть.
Мураш
А вон Бобыль! Сведем к нему!
Лель(низко кланяясь)
Да что вы,
Родимые, как словно от чумы,
Хоронитесь от пастуха?
Мураш
Поди-ко,
Поклонами обманывай других,
А мы тебя, дружка, довольно знаем,
Что бережно, то цело, говорят.
Подходят к Бобылю.
Берендей(Лелю)
Иди к нему, ночуй у Бобыля!
Бобыль
Какая есть моя возможность? Что ты?
Забыл аль нет, что миром порешили
Освободить меня от всех накладов,
По бедности моей сиротской? Что ты!
Мураш
Накладу нет с тебя, отправь постой!
Бобыль
Поужинать запросит? Сам не евши
Который день, а пастуха корми!
Мураш
Об ужине и слова нет, накормим;
А твой ночлег, тебе убытку нет.
Бобыль
Освободить нельзя ли, братцы?
Лель(кланяясь)
Дядя,
Пусти меня!
Бобыль
Диви б жалели хлеба,
А места он не пролежит у вас.
Берендей
Да видишь, тут такое вышло дело:
Сомнительно пускать-то Леля, – дочка
На возрасте, на выданье у свата.
(Показывая на Мураша.)
Бобыль
У свата дочь, а у тебя?
Мураш(показывая на берендея)
Жена
Красавица, да часом малодушна.
Избавь-ко нас от Леля и напредки,
За наш черед пускай к себе. Заплатим,
Кажись, рубля не жаль.
Бобыль
И есть за что,
Да вот что, друг, и у меня капустка,
Пустить козла и мне не прибыль.
Мураш
Полно,
Чего тебе бояться? Не похожа
Снегурочка на наших баб и девок.
Бобыль
Куда ни шло, останься, Лель.
Мураш
Спасибо,
Сторгуемся, не постоим, заплатим.
Мураш и берендей уходят.
Лель(Бобылю)
За ласковый прием, за теплый угол
Пастух тебе заплатит добрым словом
Да песнями. Прикажешь, дядя, спеть?
Бобыль
До песен я не больно падок, девкам
Забава та мила, а Бобылю
Ведерный жбан сладимой, ячной браги
Поставь на стол, так будешь друг. Коль хочешь,
Играй и пой Снегурочке; но даром
Кудрявых слов не трать, – скупа на ласку.
У ней любовь и ласка для богатых,
А пастуху: «спасибо да прощай!»
(Уходит.)
Явление третье
Снегурочка, Лель.
Лель
Прикажешь петь?
Снегурочка
Приказывать не смею,
Прошу тебя покорно. Слушать песни
Одна моя утеха. Если хочешь,
Не в труд тебе, запой! А за услугу
Готова я служить сама. Накрою
Кленовый стол ширинкой браной, стану
Просить тебя откушать хлеба-соли,
Покланяюсь, попотчую; а завтра
На солнечном восходе разбужу.
Лель
Не стою я твоих поклонов.
Снегурочка
Чем же
Платить тебе за песни?
Лель
Добрым словом,
Приветливым.
Снегурочка
Какая ж это плата?
Со всеми я приветлива.
Лель
За песни
Не платы жду. Мальчонка-пастушонка
Убогого за песню приголубят
Поласковей, когда и поцелуют.
Снегурочка
За поцелуй поешь ты песни? Разве
Так дорог он? При встрече, при прощанье
Целуюсь я со всяким, – поцелуи
Такие же слова: «прощай» и «здравствуй»!
Для девушки споешь ты песню, платит
Она тебе лишь поцелуем; как же
Не стыдно ей так дешево платить,
Обманывать пригоженького Леля!
Не пой для них, для девушек, не знают
Цены твоим веселым песням. Я
Считаю их дороже поцелуев
И целовать тебя не стану, Лель.
Лель
Сорви цветок с травы и подари
За песенку, с меня довольно.
Снегурочка
Шутишь,
Смеешься ты. На что тебе цветочек?
А нужен он, и сам сорвешь.
Лель
Цветок
Не важность есть, а дорог мне подарок
Снегурочки.
Снегурочка
К чему такие речи?
Зачем меня обманываешь, Лель?
Не все ль равно, где б ни взял ты цветочек, —
Понюхаешь и бросишь.
Лель
Вот увидишь,
Давай его!
Снегурочка(подавая цветок)
Возьми!
Лель
На видном месте
Приткну его. Пусть девки смотрят. Спросят,
Откуда взял, скажу, что ты дала.
(Поет.)
Земляничка-ягодка
Под кусточком выросла;
Сиротинка-девушка
На горе родилася,
Ладо, мое Ладо!
Земляничка-ягодка,
Без пригреву вызрела,
Сиротинка-девушка
Без призору выросла,
Ладо, мое Ладо!
Земляничка-ягодка
Без пригреву вызябнет,
Сиротинка-девушка
Без привету высохнет.
Ладо, мое Ладо!
Снегурочка, почти плача, кладет свою руку на плечо Леля. Лель вдруг запевает весело:
Как по лесу лес шумит,
За лесом пастух поет,
Раздолье мое!
Ельничек мой, ельничек,
Частый мой березничек,
Приволье мое!
По частым по кустикам,
По малой тропиночке
Девушка бежит.
Ой, бежит, торопится,
Два венка с собой несет —
Себе да ему.
Студеной колодезь мой,
По мхам, по болотинкам
Воды не разлей.
Не мешай по тропочкам,
По стежкам-дороженькам
Девушке бежать.
Не шуми, зеленый лес,
Не шатайтесь, сосенки,
Во чистом бору!
Не качайтесь, кустики,
Не мешайте девушке
Два слова сказать.
Две девушки издали манят Леля. Он вынимает цветок, данный Снегурочкой, и бросает, и идет к девушкам.
Снегурочка
Куда бежишь? Зачем цветок бросаешь?
Лель
На что же мне завялый твой цветок!
Куда бегу? Смотри, вон села птичка
На деревце! Немножко попоет
И прочь летит; удержишь ли ее?
Вон, видишь, ждут меня и ручкой манят.
Побегаем, пошутим, посмеемся,
Пошепчемся у тына под шумок,
От матушек сердитых потихоньку.
(Уходит.)
Явление четвертое
Снегурочка – одна.
Снегурочка
Как больно здесь, как сердцу тяжко стало!
Тяжелою обидой, словно камнем,
На сердце пал цветок, измятый Лелем
И брошенный. И я как будто тоже
Покинута и брошена, завяла
От слов его насмешливых. К другим
Бежит пастух; они ему милее;
Звучнее смех у них, теплее речи,
Податливей они на поцелуй;
Кладут ему на плечи руки, прямо
В глаза глядят и смело, при народе,
В объятиях у Леля замирают.
Веселье там и радость.
(Прислушивается.)
Чу! смеются.
А я стою и чуть не плачу с горя,
Досадую, что Лель меня оставил.
А как винить его! Где веселее,
Туда его и тянет сердце. Прав
Пригожий Лель. Беги туда, где любят,
Ищи любви, ее ты стоишь. Сердце
Снегурочки, холодное для всех,
И для тебя любовью не забьется.
Но отчего ж обидно мне, досада
Сжимает грудь, томительно-тоскливо
Глядеть на вас, глядеть на вашу радость,
Счастливые подружки пастуха?
Отец-Мороз, обидел ты Снегурку.
Но дело я поправлю: меж безделок,
Красивых бус, дешевых перстеньков
У матери-Весны возьму немного,
Немножечко сердечного тепла,
Чтоб только лишь чуть теплилось сердечко.
На улице показываются Малуша, Радушка, Малыш, Брусило, Курилка, Лель и другие парни и девушки, потом Купава. Парни с поклоном подходят к девушкам.
Явление пятое
Снегурочка, Купава, Малуша, Радушка, Малыш, Брусило, Курилка, Лель и берендеи.
Малуша(парням)
Оставьте нас! Подите подлещайтесь
К Снегурочке своей!
Радушка(Брусилу)
Не подходи,
Бесстыжие глаза твои!
Брусило
Доколе ж
Томится нам, скажите!
Курилка
Порешите
Хоть чем-нибудь!
Радушка
К Снегурочке подите!
Сменяли раз подруг своих заветных
На новую, так веры нет.
Малуша
Найдите
Получше нас, коль мы нехороши.
Брусило
А если нам от новой взятки гладки,
Куда ж тогда?
Радушка
Не плакать же об вас.
Брусило
Уж каялись; не век же распинаться;
Пора забыть про старое.
Радушка
Не вдруг
Забудем мы, не дожидайтесь.
(Малуше.)
Прямо
В глаза тебе смеются, вынимают
Ретивое из белой груди, после
И ластятся, как путные робята:
Мол, так пройдет, как будто ничего,
Забудется.
Малуша
Ни в жизнь не позабудем.
Брусило
Покорствуем, повинную приносим,
А жалости не видим над собой.
Радушка
Умри в глазах, и то не пожалею.
Брусило
Все дело врозь да надвое.
Курилка
Ау!
Хоть волком вой.
Брусило
А врозь, так врозь; и сами
Стоскуются без нас, на мировую
Потянутся.
Радушка
Слепой сказал: посмотрим.
Девушки и парни расходятся в разине стороны.
Купава(подходя к Снегурочке)
Снегурочка, одна стоишь, бедняжка!
Оставили тебя, забыли парни,
Хоть Леля бы ласкала.
Снегурочка
Лель не любит
Скучать со мной, ему веселья нужно,
Горячих ласк, а я стыдлива.
Купава
Я-то,
Снегурочка, а я-то как счастлива!
От радости и места не найду,
Вот так бы я ко всякому на шею
И кинулась, про радость рассказала,
Да слушать-то не все охочи. Слушай,
Снегурочка, порадуйся со мной!
Сбирала я цветы на Красной горке,
Навстречу мне из лесу молодец,
Хорош-пригож, румяный, круглолицый,
Красен, кудряв, что маковый цветок.
Сама суди, не каменное сердце,
Без милого не проживешь, придется
Кого-нибудь любить, не обойдешься.
Так лучше уж красавца, чем дурного.
Само собой, по скромности девичьей,
Стараешься ретивое сердечко
Удерживать немного; ну, а все же
На всякий час не спасешься. Парень
Пригож собой, жениться обещает,
Да так-то скор, да так-то скор, что, право,
Скружит совсем, ума не соберешь.
Ну что и как… уж долго ль, коротко ли,
А только мы сдружились. Он богатый
Отецкий сын, по имени Мизгирь,
Торговый гость из царского посада.
Родители мои, конечно, рады
Моей судьбе; а он уж так-то клялся
В Ярилин день, на солнечном восходе,
В глазах царя венками обменяться
И взять меня женой, тогда прощайте.
В его дому, в большом посаде царском,
На всем виду, богатою хозяйкой
Забарствую. Сегодня мой Мизгирь
Приедет к нам в слободку спознаваться
С девицами и парнями. Увидишь,
Порадуйся со мной!
Снегурочка ее целует.
Повеселимся.
Круги водить пойдем на Красной горке.
Да вот и он!
(Бежит и прячется между девушек.)
Входит Мизгирь, за ним двое слуг с мешками. Снегурочка прядет.
Явление шестое
Снегурочка, Купава, Малуша, Радушка, Мизгирь, Малыш, Брусило, Курилка, Лель, слуги Мизгиря и берендеи.
Купава
Голубушки-девицы,
Пришел красы девичьей погубитель,
С подружками, с родными разлучитель.
Не выдайте подружку, схороните!
А выдайте, так за великий выкуп.
Мизгирь(учтиво кланяясь)
Красавицы-девицы, между вами
Не прячется ль красавица Купава?
Радушка
Красавица Купава нам, девицам,
Самим нужна. Отдать, так не с кем будет
Круги водить, и вечера сидеть,
И тайности девичьи говорить.
Мизгирь
Красавицы, подружка вам нужна,
А мне нужней. Один-один гуляю,
Хозяйки нет: кому я золотые
Ключи отдам от кованых ларцов?
Радушка(девушкам)
Отдать иль нет?
Малуша
Не отдавай подружку,
У нас еще и песни не допеты,
И игры мы не доиграли с ней.
Мизгирь
Красавицы, подружка вам нужна,
А мне нужней того. Сиротским делом
Кому ласкать меня, лелеять, нежить,
Кому чесать и холить кудри русы?
Радушка
Отдать иль нет подружку?
Малуша
Разве выкуп
Великий даст.
Радушка
Рублем или полтиной,
А жаль рубля, хоть золотою гривной
Дари девиц, Купаву отдадим.
Мизгирь
Не жаль для вас ни гривны, ни полтины,
Не жаль рубля девицам подарить.
(Берет у слуги из мешка деньги и раздает девушкам.)
Орехов вам и пряников печатных
Корабль пришел.
(Отдает мешок с орехами и пряниками.)
Парни окружают Купаву.
Малыш
Не вдруг возьмешь Купаву.
Без выкупа не отдадим. Ребята,
Горой стоять! Не выдавайте даром!
А то у нас всех девок поберут,
А нам самим в слободке недостача.
Мизгирь
К девицам я и лаской и приветом,
А с вами речь иную поведу;
Отсыплю вам – давайте берендейку —
Пригоршни две, и разговор короток.
Малыш подставляет шапку-берендейку, Мизгирь сыплет две пригорошни и берет Купаву.
Купава
Сердечный друг, свою девичью волю,
Подруг, родных, на милого дружка
Сменяла я; не обмани Купаву,
Не погуби девического сердца.
Отходят и садятся на крыльце избы Мураша.
Брусило
Однако нам Мизгирь в глаза смеется.
Ну, братцы, жаль, не на меня напал!
Не очень-то со мной разговоришься.
Не стал бы я терпеть обидных слов,
Своих ребят чужому-чуженину
Не выдал бы на посмеянье.
Малыш
Ой ли?
А что ж бы ты?
Брусило
Да не тебе чета.
Уж, кажется…
(Засучивает рукава.)
Малыш
Начни, а мы посмотрим.
Брусило
Крутенек я и на руку тяжел.
Уж лучше вы меня свяжите, братцы,
Чтоб не было беды какой.
Малыш
Смотри,
Коль сунешься, не пяться.
Брусило
Невозможно,
Попотчую, небитым из слободки
Не выпущу. Курилка, задирай!
Курилка(Мизгирю)
Эй ты, Мизгирь, послушай, брат, робята
Обиделись.
Мизгирь(встает с крыльца)
На что?
Курилка
На грубость.
Мизгирь
Будто?
Курилка
Уж верно так.
Мизгирь(подходя к Курилке)
А ты обижен тоже?
Ну, что ж молчишь!
Курилка
Да я-то ничего.
Мизгирь
Так прочь поди; да поумней пошлите
Кого-нибудь.
Курилка
А я небось дурак,
По-твоему?
Мизгирь
Дурак и есть.
Курилка
За дело ж
Сбирается тебя побить Брусило.
Мизгирь
Брусило? Где? Какой такой? Кажите!
Давай его!
Малыш(удерживает Брусила)
Куда же ты? Постой!
Мизгирь
Брусило ты! Поди сюда поближе!
Брусило(парням, которые его подталкивают)
Да полно вам!
(Мизгирю.)
Не слушай, государь!
Известно, так дурачимся, для шутки,
Промеж себя.
Радушка
Эх, горе-богатырь!
Да так тебе и надо.
Малуша
Ништо им!
У них в глазах и нас возьмут чужие.
Курилка
А мы пойдем за девками чужими.
Радушка
А мы об вас и думать позабыли.
Девки и парни расходятся врозь.
Купава(парням)
Не стыдно ль вам? К девице-слобожанке
Жених пришел, его приветить нужно;
А вы на брань и драку лезть готовы.
Малыш
Брусило здесь зажига.
Брусило
Непорядок —
Чужих ребят пускать в слободку. Сами
Вспокаетесь, – останемся без девок,
Купаву взять и без него умели б.
Купава
Умел бы ты, да я-то не умею
Любить тебя, вот горе.
(Девушкам.)
Запевайте,
Подруженьки, веселую погромче!
Пойдем в лужок да заведем кружок!
Девушки запевают: «Ай во поле липонька» – и уходят; парни за ними, поодаль. Лель садится подле Снегурочки и оплетает рожок берестой. Купава с Мизгирем подходят к Снегурочке.
Купава
Снегурочка, потешь свою подружку
В последний раз, в останешний, – пойдем
Круги водить, играть на Красной горке.
Не долго мне резвиться-веселиться,
Последний день моей девичьей воли,
Снегурочка, последний.
Снегурочка
Я, Купава,
Иду с тобой, возьмем и Леля. Пряжу
Снесу домой и побегу за вами.
(Уходит в избу.)
Купава (Мизгирю)
Сердечный друг, пойдем! Они догонят.
Мизгирь
Постой, постой!
Купава
Девицы за слободкой
Полком стоят и ждут.
Мизгирь
Твоя подружка
Снегурочка; а Лель у вас при чем?
Снегурочка выходит, за ней Бобыль и Бобылиха.
Явление седьмое
Снегурочка, Купава, Мизгирь, Лель, Бобыль, Бобылиха.
Купава
Снегурочке без Леля будет скучно.
Мизгирь
Да правда ли? Не веселей ли будет
Снегурочке со мной идти?
Купава
А я-то?
Мизгирь
А ты возьми хоть Леля.
Купава
Как же, милый?
Ведь я твоя, твоя; одна могила
Разлучит нас.
Мизгирь
Пойдешь ли ты, иль нет,
А я останусь здесь.
Бобыль
Покорно просим.
Купава
Закрой сперва сыпучими песками
Глаза мои, доской тяжелой сердце
У бедненькой Купавы раздави,
Тогда бери другую. Очи видеть
Разлучницы не будут, горя злого
Ревнивое сердечко не учует.
Снегурочка, завистница, отдай
Дружка назад!
Снегурочка
Подружка дорогая,
И ты, дружок ее, оставьте нас.
Слова твои обидно, больно слушать.
Снегурочка чужая вам. Прощайте!
Ни счастьем вы пред нами не хвалитесь,
Ни в зависти меня не упрекайте!
(Хочет идти.)
Мизгирь(удерживает ее)
Снегурочка, останься! Кто счастливец
Любовник твой?
Снегурочка
Никто.
Мизгирь
Так буду я.
(Купаве)
Смотри туда, Купава! Видишь, Солнце
На западе, в лучах зари вечерней,
В пурпуровом тумане утопает!
Воротится ль оно назад?
Купава
Для Солнца
Возврата нет.
Мизгирь
И для любви погасшей
Возврата нет, Купава.
Купава
Горе, горе!
Голубушки-подружки, воротитесь!
(Убегает.)
Мизгирь
Люби меня, Снегурочка! Дарами
Бесценными красу твою осыплю
Бесценную.
Снегурочка
Любви моей не купишь.
Мизгирь
И жизнь свою отдам в придачу. Слуги,
Казну мою несите!
Бобылиха(Снегурочке)
Ты, с ума-то
Великого, не вздумай отказаться!
Бобыль
Мешки тащат, Снегурочка, попомни
Родителей!
Бобылиха
Не пронесли бы мимо.
А так в глазах и заплясала кика
Рогатая с окатным жемчугом.
Снегурочка
Сбирайте дань, завистливые люди,
С подружкина несчастья, богатейте
Моим стыдом. Не жалуйтесь, согласна
Притворствовать для ваших барышей.
Бобыль
Попотчевал бы гостя, да не знаю,
Чего подать: сотов медовых, меду
Стоялого серебряную стопу,
Коврижку ли медовую да бражки?
Мизгирь
Чего не жаль, того и дай.
Бобыль
Помилуй,
Жалею ль я. Чего душе угодно?
Мизгирь
Подай медку!
Бобыль
Какой тебе по нраву:
Малиновый аль вишневый, инбирный?
Мизгирь
Какой-нибудь.
Бобыль
И всякого довольно,
Да не у нас, а у соседей. Веришь,
Шаром кати – ни корки хлеба в доме,
Ни зернушка в сусеке, ни копейки
Железной нет в мошне у Бобыля.
Мизгирь
Бери мешок, старик, – пойдет в задаток
За дочь твою.
Бобыль
Тащи в избу, старуха,
Корпи над ним! Покорно благодарствуй!
Теперь медком и бражкой разживемся,
Попотчую тебя и сам напьюсь.
Мизгирь
Давать казну, так знать за что. Уж Леля
Подальше ты держи, а то разладим.
Рассоримся, старик.
Бобыль
Такое ль дело,
Чтоб ссориться! Велик ли Лель, помилуй!
Да как тебе угодно, так и будет, —
Велишь прогнать, прогоним.
Мизгирь
Прогони!
Бобыль
Снегурочка! Не полюбилось гостю,
Что Лель торчит перед глазами. Дочка,
Скажи ему, чтоб он гулял кругом
Да около, сторонкой обходил
Бобыльский двор! А у избы толочься
Не для чего, мол, друг любезный, так-то!
Снегурочка
Поди от нас, уйди подальше, Лель!
Не я гоню, нужда велит.
Лель
Прощайте!
Снегурочка
О чем же ты заплакал? Эти слезы
О чем, скажи!
Лель
Когда сама заплачешь,
Узнаешь ты, о чем и люди плачут.
(Отходит.)
Мизгирь(обнимая Снегурочку)
Не знаешь ты цены своей красе.
По свету я гулял торговым гостем,
На пестрые базары мусульман
Заглядывал; со всех сторон красавиц
Везут туда армяне и морские
Разбойники, но красоты подобной
На свете мне встречать не приходилось.
Входит Купава с девушками и парнями. Мураш сходит с крыльца.
Явление восьмое
Снегурочка, Мизгирь, Бобыль, Лель, Купава, Мураш, Радушка, Малуша, Малыш, Брусило, Курилка, берендеи и берендейки.
Купава
Голубушки-подружки, поглядите!
Отец, гляди, в слезах твоя Купава!
Тоска ее за горло душит, сухи
Уста ее горячие; а он —
С разлучницей, веселый, прямо в очи
Уставился, глядит, не наглядится.
Мураш
Да как же так?
Малыш
Диковина, ребята.
Радушка
Обидел он Купаву кровно.
Малуша
Всех,
Обидел всех девиц.
Мураш
Такого дела
Не слыхано у честных берендеев.
Купава
Скажи, злодей, при всем честном народе,
Тогда ли ты обманывал Купаву,
Когда в любви ей клялся? Или вправду
Любил ее и обманул теперь,
Позарившись несытыми очами
На новую добычу? Говори!
Мизгирь
К чему слова! Для сердца нет указки.
Немало клятв безумных приберешь
В пылу любви, немало обещаний;
Да разве их запомнишь после? Клятвы
Цепями ты считаешь, я – словами,
Не помню их, и сердца не вяжу:
Вольно ему любить и разлюбить;
Любил тебя, теперь люблю другую,
Снегурочку.
Радушка
Обидно берендейкам
Такую речь от берендея слышать.
Брусило
Чего еще! Уж хуже не бывает.
Мураш
Давно живу, и старые порядки
Известны мне довольно. Берендеи,
Любимые богами, жили честно.
Без страха дочь мы парню поручали,
Венок для нас – порука их любви
И верности до смерти. И ни разу
Изменою венок поруган не был,
И девушки не ведали обмана,
Не ведали обиды.
Радушка
Всем обида,
Обида всем девицам-берендейкам!
Купава
За что же ты Купаву разлюбил?
Мизгирь
Влюбленному всего дороже скромность
И робкая оглядка у девицы;
Сам-друг она, оставшись с милым, ищет
Как будто где себе защиты взором.
Опушены стыдливые глаза,
Ресницами покрыты; лишь украдкой
Мелькнет сквозь них молящий нежно взор.
Одной рукой ревниво держит друга,
Другой его отталкивает прочь.
А ты меня любила без оглядки,
Обеими руками обнимала
И весело глядела.
Купава
Ах, обида!
Мизгирь
И думал я, твое бесстыдство видя,
Что ты меня сменяешь на другого.
Купава
Ах, ах! Отец, родные, заступитесь!
Все стоят пораженные.
Защиты нет Купаве?
Все молчат.
Купава, подняв руки, обращается к пчельнику:
Пчелки, пчелки!
Крылатые, летите ярым роем,
Оставьте вы соты медовые, впейтесь
В бесстыжие глаза! Не заикнулся ж
Язык его, не поперхнулось горло
Сказать, что я девица без стыда,
И пристыдить родимых. Залепите
Лицо его и песий взгляд лгуна!
(Обращаясь к хмельнику.)
Хмелинушко, тычинная былинка,
Высоко ты по жердочке взвился,
Широко ты развесил яры шишки.
(Становится на колени.)
Молю тебя, кудрявый ярый хмель,
Отсмей ему, насмешнику, насмешку
Над девушкой! За длинными столами,
Дубовыми, за умною беседой,
В кругу гостей почетных, поседелых,
Поставь его, обманщика, невежей
Нетесаным и круглым дураком.
Домой пойдет, так хмельной головою
Ударь об тын стоячий, прямо в лужу
Лицом его бесстыжим урони!
О реченька, студеная водица,
Глубокая, проточная, укрой
Тоску мою и вместе с горем лютым
Ретивое сердечко утопи!
(Бежит к реке, Лель ее удерживает, почти бесчувственную.)
Лель
Зачем топить ретивое сердечко!
Пройдет тоска, и сердце оживет.
Мураш
За девушек обманутых заступник
Великий царь. Проси царя, Купава.
Все
За всех сирот заступник Берендей.
Купава
Постылый ты, постылый человек!
(Падает на руки Леля.)
Мураш
Дождался ты проклятья от Купавы.
Не долго ждать погибельного гнева
От праведно карающих богов.
Действие второе
Лица
Царь Берендей.
Бермята, ближний боярин.
Елена Прекрасная, его жена.
Снегурочка.
Купава.
Бобыль.
Бобылиха.
Мизгирь.
Лель.
Бояре, Боярыни, Гусляры, Слепые, Скоморохи, Отроки, Бирючи, Берендеи всякого звания, обоего пола.
Открытые сени во дворце царя Берендея; в глубине, за точеными балясами переходов, видны вершины деревьев сада, деревянные резные башни и вышки.
Явление первое
Царь Берендей сидит на золотом стуле, расписывает красками один из столбов. У ног царя сидят на полу два скомороха; несколько поодаль – слепые гусляры с гуслями; на переходах и у дверей стоят царские отроки.
Гусляры(поют)
Вещие, звонкие струны рокочут
Громкую славу царю Берендею.
Долу опустим померкшие очи.
Ночи
Мрак безрассветный смежил их навечно,
Зрячею мыслью, рыскучей оглянем
Близких соседей окрестные царства.
Что мне звенит по заре издалече?
Слышу и трубы, и ржание коней,
Глухо стези под копытами стонут.
Тонут
В сизых туманах стальные шеломы,
Звонко бряцают кольчатые брони,
Птичьи стада по степям пробуждая.
Луки напряжены, тулы открыты,
Пашут по ветру червленные стяги,
Рати с зарания по полю скачут.
Плачут
Жены на стенах и башнях высоких:
Лад своих милых не видеть нам боле,
Милые гибнут в незнаемом поле.
Стоны по градам, притоптаны нивы…
С утра до ночи и с ночи до свету
Ратаи черными вранами рыщут.
Прыщут
Стрелы дождем по щитам вороненым,
Гремлят мечи о шеломы стальные,
Сулицы скрозь прободают доспехи.
Чести и славы князьям добывая,
Ломят и гонят дружины дружины,
Топчут комонями, копьями нижут.
Лижут
Звери лесные кровавые трупы,
Крыльями птицы прикрыли побитых,
Тугой поникли деревья и травы.
Веселы грады в стране берендеев,
Радостны песни по рощам и долам,
Миром красна Берендея держава.
Слава
В роды и роды блюстителю мира!
Струны баянов греметь не престанут
Славу златому столу Берендея.
Царь знаком благодарит слепых, их уводят.
1-й скоморох
Что ж это царь, – к чему, скажи, пристало —
Внизу столба коровью ногу пишет.
2-й скоморох
Аль ты ослеп? Да где ж она, коровья?
1-й скоморох
Какая же?
2-й скоморох
Какая! Видишь: песья.
1-й скоморох
Коровья, шут.
2-й скоморох
Аy, песья.
1-й скоморох
Ан, коровья,
С копытами.
2-й скоморох
Да песья ж.
1-й скоморох
Сам ты пес,
Собачий нос.
2-й скоморох
А ты корова.
1-й скоморох
Я-то?
Дерутся.
Так я тебя рогами забоду!
2-й скоморох
А я тебя зубами загрызу!
Встают на ноги и расходятся, приготовляясь биться на кулачки.
Царь
На место, вы!
Скоморохи садятся.
Ни песья, ни коровья,
А крепкая нога гнедого тура.
Палатное письмо имеет смысл.
Небесными кругами украшают
Подписчики в палатах потолки
Высокие; в простенках узких пишут,
Утеху глаз, лазоревы цветы
Меж травами зелеными; а турьи
Могучие и жилистые ноги
На притолках дверных, припечных турах,
Подножиях прямых столбов, на коих
Покоится тяжелых матиц груз.
В преддвериях, чтоб гости веселее
Вступали в дом, писцы живописуют
Таких, как вы, шутов и дураков.
Ну, поняли, глупцы?
1-й скоморох
Скажи, который
Из нас двоих глупее.
2-й скоморох
Вот задача!
Нехитрому уму не разгадать.
Царь
Приятно ум чужой своим примерить,
На меру взять и на вес; глупость мерить —
Напрасно труд терять.
Входит Бермята.
Подите вон!
Скоморохи уходят.
Явление второе
Царь Берендей, Бермята.
Бермята
Великий царь счастливых берендеев,
Живи вовек! От радостного утра,
От подданных твоих и от меня
Привет тебе! В твоем обширном царстве
Покуда все благополучно.
Царь
Правда ль?
Бермята
Воистину.
Царь
Не верю я, Бермята.
В суждениях твоих заметна легкость.
Не раз тебе и словом и указом
Приказано, и повторяю вновь,
Чтоб глубже ты смотрел на вещи, в сущность
Проникнуть их старался, в глубину.
Нельзя ж легко, порхая мотыльком,
Касаться лишь поверхности предметов:
Поверхностность – порок в почетных лицах,
Поставленных высоко над народом.
Не думай ты, что все благополучно,
Когда народ не голоден, не бродит
С котомками, не грабит по дорогам.
Не думай ты, что если нет убийств
И вороства…
Бермята
Воруют понемножку.
Царь
И ловите?
Бермята
Зачем же их ловить,
Труды терять? Пускай себе воруют,
Когда-нибудь да попадутся; в силу
Пословицы народной: «Сколько вору
Ни воровать, кнута не миновать.»
Царь
Конечно, грех неправого стяжанья
По мелочи не очень-то велик
Сравнительно, а все же не мешает
Искоренять его. Не уклонимся ж
От главного предмета разговора.
Благополучие – велико слово!
Не вижу я его давно в народе,
Пятнадцать лет не вижу. Наше лето
Короткое, год от году короче
Становится, а весны холодней —
Туманные, сырые, точно осень,
Печальные. До половины лета
Снега лежат в оврагах и лядинах,
Из них ползут туманы по утрам,
А к вечеру выходят злые сестры —
Трясучие и бледные кумохи.
И шляются по деревням, ломая,
Знобя людей. Недавно мы гуляли
С женой твоей, Прекрасною Еленой,
В саду моем тенистом. Под кустами,
От зорких глаз садовников скрываясь,
Таилася подтаявшая льдинка;
Беспечные, как дети, мы шутили,
Резвилися с Прекрасной Еленой;
Но холодок, вияся тонкой струйкой,
Лица ее прекрасного коснулся;
И вздулись вдруг малиновые губы
И правая румяная щека,
Гора горой, мгновенно исказилась
Улыбка уст медовых. Нет, Бермята,
Не все у нас благополучно, друг.
Пятнадцать лет не кажется Ярило
На наш призыв, когда, встречая Солнце,
В великий день Ярилин, мы напрасно
Тьмотысячной толпой к нему взываем
И песнями его величье славим.
Сердит на нас Ярило.
Бермята
Царь премудрый,
За что б ему сердиться?
Царь
Есть за что.
В сердцах людей заметил я остуду
Немалую; горячности любовной
Не вижу я давно у берендеев.
Исчезло в них служенье красоте;
Не вижу я у молодежи взоров,
Увлажненных чарующею страстью;
Не вижу дев задумчивых, глубоко
Вздыхаюших. На глазах с поволокой
Возвышенной тоски любовной нет,
А видятся совсем другие страсти:
Тщеславие, к чужим нарядам зависть
И прочее. В женатых охлажденье
Заметнее еще: на жен, красавиц
Диковинных, с сокольими очами,
На пышную лебяжью белизну
Упругих плеч – супруги-берендеи,
Сонливые, взирают равнодушно.
Кажись бы я… эх, старость, старость! Где вы
Минувшие веселые года
Горячих чувств и частых увлечений?
Чудесные дела недуг любовный
Творил в душе моей: и добр и нежен
Бывал тогда счастливый Берендей,
И всякого готов принять в обьятья
Открытые. Теперь и стар и сед,
А все-таки не понимаю, можно ль
Холодным быть, бесстрастным оставаться
При виде жен румяных, полногрудых.
Но в сторону не будем уклоняться,
На прежнее воротимся. А жены!
Нельзя сказать, что потеряли вовсе
Горячую привязанность к мужьям,
А все ж таки супружесткая верность
Утратила немного, так сказать,
Незыблемость свою и несомненность.
Короче, друг, сердечная остуда
Повсюдная, – сердца охолодели,
И вот тебе разгадка наших бедствий
И холода: за стужу наших чувств
И сердится на нас Ярило-Солнце
И стужей мстит. Понятно?
Бермята
Понимаю,
Великий царь, но горю пособить
Не вижу средств.
Царь
А средства быть должны.
Подумай-ко, Бермята!
Бермята
Царь премудрый,
Издай указ, чтоб жены были верны,
Мужья нежней на их красу глядели,
Ребята все чтоб были поголовно
В невест своих безумно влюблены,
А девушки задумчивы и томны…
Ну, словом, как хотят, а только б были
Любовники.
Царь
Весьма нехитрый способ,
А пользы-то дождемся?
Бермята
Никакой.
Царь
К чему ж тогда указы?
Бермята
Перед Солнцем
Очистка нам: приказано, мол, было,
Не слушают, так их вина, нельзя же
По сторожу ко всякому приставить.
Царь
Придумано неглупо, но некстати.
Мольбами лишь смягчают гнев богов
И жертвами. Бессонницей томимый,
Продумал я всю ночь, до утра вплоть,
И вот на чем остановился: завтра,
В Ярилин день, в заповедном лесу,
К рассвету дня сойдутся берендеи.
Велим собрать, что есть в моем народе,
Девиц-невест и парней-женихов
И всех зараз союзом неразрывным
Соединим, лишь только Солнце брызнет
Румяными лучами по зеленым
Верхам дерев. И пусть тогда сольются
В единый клич привет на встречу Солнцу
И брачная торжественная песнь.
Угодней нет Яриле жертвы!
Бермята
Мудрый,
Великий царь, уж как ни весела,
Ни радостна такая встреча Солнцу,
Да только жаль, что невозможна.
Царь
Что?
Чего нельзя, Бермята? Невозможно
Исполнить то, чего желает царь?
В уме ли ты?
Бермята
Не гневайся! Невесты
Рассорились до драки с женихами.
Уж где женить! На сажень маховую
Не подведешь друг к другу.
Царь
Из чего?
Бермята
Какая-то в зареченской слободе
Снегурочка недавно объявилась.
Передрались все парни за нее.
На женихов накинулись невесты
Из ревности, и брань идет такая —
Усобица, что только руки врозь!
Царь
Во-первых, я не верю, во-вторых,
Быть может, ты и прав, тогда старайся
Уладить всех и примирить до завтра.
Решение мое непременимо.
Входит отрок.
Отрок
Девушка красная
Просится, кучится
Взнесть челобитьице.
Царь
Разве для девушек
Входы заказаны,
Двери затворены?
Отрок вводит Купаву.
Явление третье
Царь Берендей, Бермята, Купава, отрок.
Купава(кланяясь)
Батюшко, светлый царь!
Царь(ласково подымая ее)
Сказывай, слушаю!
Купава
Батюшко, светлый царь,
Нешто так водится?
Где ж это писано,
Где же показано?
Сердце-то вынувши…
(Плачет.)
Царь
Сказывай, слушаю.
Купава
Сердце-то вынувши,
Душу-то вызнобив,
Девичьей ласкою
Вдосталь натевшившись,
Вдоволь нахваставшись,
При людях девицу
Назвал бесстыжею.
Царь
Слышу я, девица,
Слезную жалобу,
Горе-то слышится,
Правда-то видится,
Толку-то, милая,
Мало-малехонько.
Сказывай по ряду,
Что и как деялось,
Чем ты обижена,
Кем опозорена!
Купава(плача)
Сказывать, светлый царь?
Царь
Сказывай, умница!
Купава
Время весеннее,
Праздники частые,
Бродишь, гуляючи,
По лугу, по лесу,
Долго ли встретиться,
Долго ль знакомиться
Девушке с парнями?
Вот я и встретилась.
Царь
С кем же ты встретилась,
С кем познакомилась?
Купава
Встретилась с юношем
Чину торгового,
Роду Мизгирьево.
Царь
Знаю, красавица.
Купава(плача)
Сказывать, светлый царь?
Царь
Сказывай, сказывай!
Купава
Дай-ко, спрошу тебя,
Батюшко, светлый царь:
Клятвы-то слушать ли,
В совесть-то верить ли,
Али уж в людях-то
Вовсе извериться?
Царь
Как же не верить-то,
Милая девушка!
Чем же и свет стоит?
Правдой и совестью
Только и держится.
Купава(плача)
Я и поверила.
Сказывать, светлый царь?
Царь
Сказывай, умница!
Купава
Дай-ко, еще спрошу!
Парень приглянется,
Парень полюбится,
Думаешь век прожить
В счастье и в радости;
Парень-то ласковый,
Надо ль любить его?
Царь
Надо, красавица.
Купава(плача)
Так я и сделала.
Сказывать, светлый царь?
Царь
Сказывай, сказывай!
Купава
Всех-то забыла я,
Батюшко родного,
Близких и сродников,
Милых подруженек,
Игры веселые,
Речи заветные.
Знаю да помню лишь
Друга любезного.
Встретясь, целуемся,
Сядем, обнимемся,
В очи уставимся,
Смотрим, любуемся.
Батюшко, светлый царь,
Видно, людское-то
Счастье ненадолго.
Вздумали, в лес пошли,
Взяли подруженек,
Звали Снегурочку.
Только завидел он
Злую разлучницу,
Коршуном воззрелся,
Соколом кинулся,
Подле разлучницы
Вьется, ласкается,
Гонит, срамит меня,
Верную, прежнюю.
Сам же он выкланял,
Выплакал, вымолил
Сердце у девушки,
Сам же корит, бранит:
При людях девушку
Назвал бесстыжею…
Царь
Бедная девушка!
За сердце трогают
Речи нехитрые,
Горе правдивое.
Купава
Слушала, слушала,
Свету невзвидела,
Ноги-то резвые
Ровно подкошены,
Так и валюсь снопом,
Веришь ли, светлый царь,
Так вот и падаю,
Вот хоть сейчас гляди, —
Так вот точнехонько
Оземь и грянулась.
(Хочет упасть, царь ее поддерживает.)
Царь
Красавица, поверь, что если б громы
Средь ясного, безоблачного неба
Раскатами внезапно возгремели,
Не так бы я дивился, как дивлюсь
Словам твоим бесхитростным. Смеяться
Над девушкой покинутой, над сердцем,
Ребячески доверчивым! Ужасно!
Неслыханно, Бермята! Страшно верить!
Приспешники, ищите по посаду
Преступника; поставьте Мизгиря
На суд царев.
Приспешники уходят.
Глашатаи, по вышкам
Скликать народ с базаров и торгов
На царский двор, на царский грозный суд,
А кликать клич учтиво, честно, складно,
Чтоб каждому по чину величанье,
По званию и летам был почет.
Да кланяйтесь почаще да пониже!
Глашатаи по переходам бегут на вышки.
1-й Бирюч(кричит с вышки)
Государевы люди:
Бояре, дворяне,
Боярские дети,
Веселые головы,
Широкие бороды!
У вас ли, дворяне,
Собаки борзые,
Холопы босые!
2-й Бирюч(с другой вышки)
Гости торговые,
Шапки бобровые,
Затылки толстые,
Бороды густые,
Кошели тугие!
1-й Бирюч
Молодые молодицы,
Дочери отецкие,
Жены молодецкие!
У вас ли мужья сердитые,
Ворота браные,
Рукава шитые,
Затылки битые.
2-й Бирюч
Дьяки, подьячие,
Парни горячие,
Ваше дело: волочить да жать,
Да руку крючком держать.
1-й Бирюч
Старые старички,
Честные мужички,
Подполатные жители,
Бабьи служители!
2-й Бирюч
Старые старушки,
Совьи брови,
Медвежьи взгляды,
Ваше дело: намутить, наплесть,
Сына со снохой развесть.
1-й Бирюч
Молодые молодцы,
Удалые удальцы,
Молодо-зелено,
Погулять ведено.
Люди за дело,
Вы за безделье.
Ваше дело по теремам поглядывать,
Девок выманивать.
2-й Бирюч
Красные девицы,
Криночные баловницы,
Горшечные пагубницы,
Ваше дело: лоб лощить,
Дом врозь тащить,
Лепешки печь, под забор хоронить
Да ребят кормить.
1-й Бирюч
Слушайте-послушайте,
Государевы люди,
Государеву волю!
Идите в красные ворота
На красный царский двор!
Вереи точены,
Ворота золочены.
С красного двора в новы сени,
На частые ступени,
В дубовые двери,
В государевы палаты,
Суд судить, ряд рядить.
Сходят с вышек.
Царь
Любезна мне игра ума и слова:
Простая речь жестка. Уборы красят
Красивых жен; высокие палаты
Прикрасами красны, а речи – складом,
Теченьем в лад и шуткой безобидной.
Сбирается народ?
Отрок(с переходов)
Валит толпами,
Великий царь.
Царь(Купаве)
Девица, не тужи!
Печаль темнит лица живые краски.
Забывчиво девичье горе, сердце
Отходчиво: как в угольке, под пеплом
Таится в нем огонь для новой страсти.
Обидчика забудь! А за обиду
Отмститель суд да царь.
Из внутренних покоев выходят Прекрасная Елена и боярыни; из наружных дверей и с лестницы – народ; между народом Мураш и Лель. Приспешники приводят Мизгиря.
Явление четвертое
Царь Берендей, Бермята, Прекрасная Елена, Купава, Мураш, Лель, Мизгирь, царские отроки, народ.
Царь(Елене Прекрасной)
Привет тебе,
Краса дворца, Прекрасная Елена!
Прекрасная Елена
Привет тебе, великий Берендей,
От жен и дев, от юных берендеек,
От всех сердец, лелеющих любовь.
Хор народа
Привет тебе, премудрый,
Великий Берендей,
Владыка среброкудрый,
Отец земли своей.
Для счастия народа
Богами ты храним,
И царствует свобода
Под скипетром твоим,
Владыка среброкудрый,
Отец земли своей.
Да здравствует премудрый,
Великий Берендей!
Царь(народу)
Спасибо вам! В приводе ль виноватый?
Бермята
Виновный здесь, смиренно ждет суда.
Царь(народу)
Вина его известна вам?
Народ
Известна.
Царь(Мизгирю)
В вине своей винишься ль ты?
Мизгирь
Винюсь.
Царь
Вина его ужасна, берендеи.
Для милости закроем наше сердце
На этот раз. К злодеям сожаленье
Грозит бедой: разгневанные боги
Вину его на нас обрушат, карой
Падет она на берендеев. Мщенье
Преступнику грозящий гнев смиряет.
Поругана любовь! Благое чувство,
Великий дар природы, счастье жизни,
Весенний цвет ее! Любовь невесты
Поругана! Распуколка души,
Раскрывшейся для первых чувств, цветок
Невинности благоуханной! Срам
И стыд моим серебряным сединам!
Чему Мизгирь повинен, говорите!
Бермята
Заставь его жениться на девице
Обиженной!
Мураш
Заставь молить прощения
У ног ее, а если не захочет,
Тогда карай грозой своей.
Царь
Мизгирь,
Желаешь ли загладить грех, Купаву
Понять в жену?
Мизгирь
У Мизгиря невеста —
Снегурочка.
Бермята
Его заставить можно,
Премудрый царь.
Царь
Не терпит принужденья
Свободный брак.
Мураш
Не дай ему ругаться,
Обидчику! Спроси сперва Купаву,
Желает ли она сама?
Царь
Купава!
Купава
Великий царь, любви Купава ищет.
Хочу любить, а как его полюбишь?
Обижено, разбито сердце им;
Лишь ненависть к нему до гроба будет
В груди моей. Не надо мне его.
Царь
Честной народ, достойна смертной казни
Вина его; но в нашем уложеньи
Кровавых нет законов, пусть же боги
Казнят его по мере преступленья,
А мы судом народным Мизгиря
На вечное изгнанье осуждаем.
Иди от нас, преступник, поругатель
Горячности доверчивой любви,
Внушенной нам природой и богами.
Гоните прочь его от каждой двери,
От каждого жилья, где свято чтутся
Обычаи честные старины!
В пустыню, в лес его гоните! Звери —
Товарищи тебе по сердцу; сердце
Звериное с зверями тешь, Мизгирь!
Мизгирь
Ни слова я не молвлю в оправданье;
Но если б ты, великий царь, увидел
Снегурочку…
Народ
Снегурочка идет!
Входит Снегурочка, за ней Бобыль и Бобылиха, одетая богато, в большой рогатой кичке.
Явление пятое
Царь Берендей, Бермята, Прекрасная Елена, Купава, Мураш, Лель, Мизгирь, Снегурочка, Бобыль, Бобылиха, царские отроки, народ.
Снегурочка(оглядывая дворец)
Какой простор, как чисто все, богато!
Смотри-ка, мать! Лазоревый цветочек —
Живехонек.
(Садится на пол и рассматривает цветок на столбе.)
Бобылиха
Да ты бы поклонилась
Вперед всего! И нам поклон отвесят,
Ведь тоже мы не из последних.
(Толкает Снегурочку локтем и говорит тихо.)
Смотрят
На кику-то?
Снегурочка
Дивуются, глядят.
Бобылиха
Ну, кланяйся!
Снегурочка
Забыла, не взыщите!
Ну, здравствуйте, честные берендеи!
Бобылиха
Боярыни стоят, гляди! А кики
Попроще, чай, моей?
Снегурочка
Твоя рогатей.
Бобылиха
Ну, то-то же, пускай глядят да сохнут
От зависти!
Снегурочка(указывая на царя)
А это кто? Кафтан-то
Узорчатый, обвязка золотая
И по пояс седая борода.
Бобылиха
Да это царь.
Снегурочка
Ах! Мама, страшно стало
Снегурочке. Пойдем на волю.
Бобыль
Ну-ко
С добра ума какую речь сказала!
Впервой пришлось Бакуле Бобылю
На царские палаты любоваться,
Да вон идти! Какая нам неволя!
Побарствуем, покуда не погонят.
Бобылиха
Невежа ты! Глазеешь, рот разиня,
По сторонам, а батюшко, великий
Премудрый царь, дивится: что за дура
В высокие хоромы забежала,
Незванная. Деревня ты, деревня!
Поди к нему, не бойся, не укусит
Да кланяйся пониже!
Снегурочка(подойдя к царю, кланяется)
Здравствуй, царь!
Царь(берет ее за руку)
Полна чудес могучая природа!
Дары свои обильно рассыпая,
Причудливо она играет: бросит
В болотинке, в забытом уголке
Под кустиком, цветок весны жемчужный,
Задумчиво склоненный ландыш, брызнет
На белизну его холодной пылью
Серебряной росы, – и дышит цветик
Неуловимым запахом весны,
Прельщая взор и обонянье.
Снегурочка
Жалко,
Что ландыши так скоро отцвели!
Сказал бы ты, что любишь их, так я уж
Давно б тебе пучочек нарвала,
Хорошеньких. Не всякий место знает,
А я в лесу, как дома; если хочешь,
Пойдем со мной, я место укажу.
Царь
Не плачу я, что цветики увяли,
Такой цветок цветет перед очами,
Что я смотрю, смотрю, да и не верю, —
Во сне иль въявь цветок передо мной?
Снегурочка с довольным видом смотрит на всех и охорашивается.
Ее краса поможет нам, Бермята,
Ярилин гнев смягчить. Какая жертва
Готовится ему! При встрече Солнца
Вручим ее счастливому супругу.
Снегурочка, пришла твоя пора:
Ищи себе по сердцу друга!
Снегурочка
Где же
Искать его, не знаю.
Царь
Сердце скажет.
Снегурочка
Молчит мое сердечко.
Царь(отводя Снегурочку)
Не стыдись!
Преклонные лета равняют старца
С девицею. Стыдливость неуместна
Пред старыми потухшими глазами.
Откройся мне: кого порой вечерней
На зыбкое крылечко поджидаешь?
Кого вдали, прикрывши ручкой глазки,
На полотне зари румянной ищешь?
Кого бранишь за медленность, кому
Навстречу шлешь и радости улыбку,
И слез поток, и брань, и поцелуй?
Кому, скажи, девица!
Снегурочка
Никому.
Бермята
Великий царь, она любви не знает.
Царь
С ее красой любви не знать, Бермята?
Не верю я. Таких чудес на свете
Не слыхано. Природой неизменно
Положена пора любви для всех.
Не верю я. Но если правда, как же
Не гневаться подателю тепла?
Удвоим же старания исправить
Невольный грех. Ужли из берендеев
На мой призыв никто не отзовется?
Кому из вас Снегурочка милее?
Кто может в ней младенческую душу
Желанием любви зажечь, скажите!
Бобыль
Немало уж пытались, только даром
Потратили труды.
Бобылиха
Немало было
И плачущих и пляшущих, да толку
Ни на волос не вышло.
Царь
Берендеи,
Кому из вас удастся до рассвета
Снегурочку увлечь любовью, тот
Из рук царя, с великим награжденьем,
Возьмет ее, и лучшим гостем будет
За царскими столами на пирах,
На празднике Ярилы.
Бермята
Царь великий,
Молчат они.
Царь(Елене)
Прекрасная Елена,
Хочу спросить у вас, у женщин, лучше
Известны вам сердечные дела:
Ужли совсем не стало той отваги
В сердцах мужчин, не стало тех речей,
Пленительно-лукавых, смелых взоров,
Которыми неотразимо-верно,
Бывало, мы девиц и жен прельщали?
Прекрасная Елена, укажи,
Кого избрать из юных берендеев,
Способного свершить желанный подвиг?
Прекрасная Елена
Великий царь, стыдливость наблюдая
Обычную, могла бы я, конечно,
Незнанием отговориться; но
Желание служить для пользы общей
Стыдливостью пожертвовать велит.
Из юношей цветущих, берендеев,
Известных мне, один лишь только может
Внушить любовь девице, сердце жен
Поколебать, хотя бы наша верность
Крепка была, как сталь, – и это Лель.
Царь
Какая честь тебе, пастух.
Лель
Не мне,
Великий царь, а Солнцу подобает
Такая честь. Лелеяло измлада
Оно меня – учило песни петь;
Его тепло в речах моих, – и слушать
Охотятся девицы речи Леля.
Тепло его в крови моей и в сердце,
И теплится в лице румянцем смуглым,
И светится весенней сладкой негой
Из глаз моих. Снегурочка, пойдем
Свивать венки со мною вместе, будем
Встречать зарю и солнечный восход!
Смотрите ей в глаза! Она полюбит
К рассвету дня, – меня или другого,
Снегурочка полюбит непременно,
Поверьте мне. А бедный пастушонко,
Кудрявый Лель, в угоду богу-Солнцу
И светлому царю, поможет ей!
Мизгирь
Великий царь, отсрочь мое изгнанье, —
Огонь любви моей воспламенит
Снегурочки нетронутое сердце.
Клянусь тебе великими богами,
Снегурочка моей супругой будет,
А если нет – пускай меня карает
Закон царя и страшный гнев богов!
Царь
Мизгирь и Лель, при вашем обещаньи
Покоен я и беспечально встречу
Ярилин день. Вечернею зарей,
В заповедном лесу моем, сегодня
Сберемся мы для игр и песен. Ночка
Короткая минует незаметно,
На розовой заре, в венке зеленом,
Среди своих ликующих детей
Счастливый царь пойдет на встречу Солнца.
Народ
Да здравствует премудрый,
Великий Берендей,
Владыка среброкудрый,
Отец земли своей!
Для счастия народа
Богами ты храним,
И царствует свобода
Под скипетром твоим!
Все уходят.
Действие третье
Лица
Царь Берендей.
Бермята.
Елена Прекрасная.
Снегурочка.
Бобыль.
Бобылиха.
Мизгирь.
Лель.
Мураш.
Купава.
Радушка.
Малуша.
Брусило.
Курилка.
Леший.
Скоморохи, гудочники, волыншики, свита царя и народ.
Просторная поляна в лесу; справа и слева сплошной лес стеной; перед лесом, по обе стороны, невысокие кусты. Вдали, меж кустами, видны богатые шатры. Вечерняя заря догорает.
Явление первое
Молодые берендеи водят круги; один круг ближе к зрителям, другой поодаль. Девушки и парни в венках. Старики и старухи кучками сидят под кустами и угощаются брагой и пряниками. В первом кругу ходят: Купава, Радушка, Малуша, Брусило, Курилка, в середине круга Лель и Снегурочка. Мизгирь, не принимая участия в играх, то показывается между народом, то уходит в лес. Бобыль пляшет под волынку. Бобылиха. Мураш и несколько их соседей сидят под кругом и пьют пиво. Царь со свитой смотрят издали на играющих.
Девушки и парни(водя круги, поют)
Ай, во поле липонька,
Под липою бел шатер,
В том шатре стол стоит,
За тем столом девица.
Рвала цветы с травы,
Плела венок с яхонты.
Кому венок износить?
Носить венок милому.
Снегурочка надевает венок на Леля. Круг расходится, все смотрят на Бобыля, который пляшет под волынку.
Бобылиха(потчуя Мураша)
Пожалуйте! И наша не шербата
Копеечка, – и мы поразжились.
Мураш
Отказу нет. Да мужа-то попотчуй!
Намаялся, – хоть душу отведет.
Бобыль перестает плясать.
Бобылиха(подавая Бобылю жбан пива)
На праздниках тяжелее всех Бакуле,
Хлопот ему по горло: пляшет, пляшет,
Надсядется, а не отстанет. Жаден
До пляски-то. Смотреть-то жалость, право!
Того гляди, умрет когда с насады,
Допляшется.
Мураш
Старательный мужик.
Царь(проходит между гуляющими.)
Веселое гулянье! Сердцу радость
Глядеть на вас. Играйте, веселитесь
Заботы прочь гоните: для заботы
Своя пора. Народ великодушный
Во всем велик, – мешать с бездельем дело
Не станет он; трудиться, так трудиться,
Плясать и петь – так вдоволь, до упаду.
Взглянув на вас разумным оком, скажешь,
Что вы народ честной и добрый; ибо
Лишь добрые и честные способны
Так громко петь и так плясать отважно.
Спасибо вам на песнях и на пляске!
Уж тешиться, так тешиться!
(Скоморохам.)
Пляшите,
Кувыркайтесь, ломайтесь, дураки!
Скоморохи пляшут.
Заря чиста, и утро будет ясно.
Уходит день веселый, догорают
Последние лучи зари, все выше
И выше свет малиновый; потемки
Цепляются за сучья и растут,
Преследуя зари румяный отблеск,
И скоро ночь в росящемся лесу
С вершинами деревьев станет вровень.
Пора к шатрам, в кругу гостей веселых
Окончить день и встретить новый. Песню
Последнюю пропой, пригожий Лель!
Лель(поет)
Туча со громом сговаривалась:
Ты, гром греми, а я дождь разолью,
Вспрыснем-ко землю весенним дождем!
То-то цветочки возрадуются!
Выйдут девицы за ягодками,
Парни за ними увяжутся.
Лель, мой Лель! Лели-лели, Лель!
В роще подруженьки врозь разбрелись,
Кто по кустам, кто по ельничку.
Ягодки брали, аукалися,
Милой подруженьки нет как нет.
Все-то девицы расплакалися:
Нашу подружку не волк ли заел.
Лель, мой Лель! Лели-лели, Лель!
Встретился девушкам чуж-чуженин,
Чуж-чуженинушко, стар-старичок:
Глупые девки, с ума вы сбрели,
Что вам за радость аукаться,
Что ей за прибыль откликнуться?
Вы б по кустам-то пошарили.
Лель, мой Лель! Лели-лели, Лель!
Туча с громом сговаривалась:
Ты, гром, греми, а я дождь разолью,
Вспрыснем-ко землю весенним дождем!
То-то цветочки возрадуются.
Вымочим девушек-ягодниц,
Вымочим их, да и высушим.
Лель, мой Лель! Лели-лели, Лель!
Царь
Спасибо, Лель! Девицы, не стыдитесь!
Не верю я. Ну, статочное ль дело
В частых кустах подружку потерять!
Потешил ты царево сердце, Лель.
Потешь еще! В кругу подруг стыдливых
Красавицу девицу выбирай,
Веди ко мне, и, всем на погляденье,
Пускай она за песню наградит
Певца любви горячим поцелуем.
Лель идет к девушкам.
Снегурочка(тихо, Лелю)
Возьми меня!
Лель
Изволь. Поди к сторонке!
Девичий круг нельзя не обойти,
Для виду хоть. За что же их обидеть!
Снегурочка отходит, весело смотрит, оправляется и охорашивается. Лель берет Купаву, подводит к царю и целует. Снегурочка в слезах убегает в кусты.
Царь
Теплом проник до старикова сердца
Отчетливый и звонкий поцелуй, —
Как будто я увесистую чашу
Стоялого хмельного меду выпил.
А кстати я о хмеле вспомнил. Время
К столам идти, Прекрасная Елена,
И хмелю честь воздать. Его услады
И старости доступны. Поспешим!
Желаю вам повеселиться, дети!
(Уходит с Бермятой и Прекрасной Еленой.)
Некоторые берендеи, и в том числе Лель, уходят за царем.
Брусило
Все Лель да Лель! Ему такое счастье!
А чем же мы не молодцы? Не хуже
Сплясать да спеть умеем.
Радушка
А Купаве
За что про что такая честь? Красавиц,
Не ей чета, найдется между нами.
Курилка
Вот мы ему докажем, только стоит
Осмелиться да захотеть.
Брусило
Докажем,
Осмелимся, сыграем при народе
Игру свою, что два года учили
Тишком от всех, в овинах хоронясь.
(Поет песню, а Курилка представляет бобра.)
Купался бобер,
Купался черной
На речке быстрой.
Ай, лели-лели!
Не выкупался,
Лишь выпачкался.
В грязи вывалялся.
Ай, лели-лели!
На горку входил,
Отряхивался,
Охорашивался.
Ай, лели-лели!
Осматривался,
Нейдет ли кто,
Не сыщет ли что?
Ай, лели-лели!
Охотнички свищут,
Собаки-то рыщут,
Черна бобра ищут.
Ай, лели-лели!
Хотят шубу шить,
Бобром опушить,
Девкам подарить.
Ай, лели-лели!
Девки чернобровы,
На них шубы новы,
Опушки бобровы.
Ай, лели-лели!
(Перестает петь.)
Не ладно, что ль, пропето?
Курилка
Ай да мы!
Радушка
Уж видно, нам мириться с вами, парни.
Ребята вы других не хуже. Пусть же
Узнает Лель, и мы ему докажем,
Что парни нас не обегают. Рад бы
Обнять когда и Радушку, да поздно;
У ней дружок, ему и поцелуи
От Радушки.
Малуша
Малушены Курилке.
Брусило(обнимая Радушку)
Любезное житье.
Курилка(обнимая Малушу)
Чего же лучше:
Подружка есть, так сердце дома. Братцы,
Пойдем смотреть на царские шатры.
Уходят все – парни с девушками, Купава с Мурашом, Бобыль с Бобылихой. Снегурочка выходит из кустов, Лель с противоположной стороны.
Явление второе
Лель, Снегурочка.
Лель
Куда она девалась-запропала?
Купавушка! Да не она ли?
(Подходит к Снегурочке.)
Нет,
Снегурочка одна в слезах. О чем
Тоскуешь ты? Девицы веселятся,
Во всем лесу веселый гул идет:
То песенки, то звонкий смех, то шепот
Воркующий, то робости и счастья
Короткий вздох, отрывистый. А ты
Одна в слезах.
Снегурочка
Ужли тебе не жалко
Сиротку так обидеть?
Лель
Я не знаю,
Какую ты нашла обиду.
Снегурочка
Как же?
Красавица Снегурочка иль нет?
Лель
Красавица.
Снегурочка
А ты берешь Купаву,
Ведешь к царю, целуешь. Разве лучше
Снегурочки Купава? Вот обида,
Какой забыть нельзя.
Лель(обнимая Снегурочку)
За что сердиться,
Снегурочка? Не дорог поцелуй
При всем честном народе, втихомолку
Ценнее он и слаще.
Снегурочка
Я не верю.
Несладко мне украдкой целоваться.
Подумай ты, когда теперь дождешься,
Чтоб царь велел из всех девиц-красавиц
Красавицу поставить напоказ!
Лель
Не долго ждать тебе.
Снегурочка
Опять обманешь,
Опять возьмешь другую.
Лель
Как же быть-то?
Возьмешь тебя, обидятся другие;
Другую взять, тебя обидеть. Скоро
Румяная забрезжится заря,
Народ с царем пойдет на встречу Солнца.
А мне вперед идти и запевать
С подружкою. Кого бы взять? Не знаю.
Снегурочка
Пригожий Лель, возьми меня!
Лель
Другая
За эту честь души не пожалеет.
Снегурочка
Чего тебе угодно, все на свете
Снегурочка отдаст.
Лель
Посмотрим.
Снегурочка
Хорошенький-пригоженький, возьми.
Лель
Уж, видно, взять.
Снегурочка
Пригоженький, послушай!
Коль хочешь ты, чтоб сердце не болело
У бедненькой Снегурочки, с другими
Девицами водиться перестань!
Ласкаешь их, а мне сердечко больно,
Целуешь их, а я гляжу да плачу.
Лель
Без ласки жить нельзя же пастушонку!
Не пашет он, не сеет; с малолетства
На солнышке валяется; лелеет
Весна его и ветерок ласкает.
И нежится пастух на вольной воле.
В уме одно: девичья ласка, только
И думаешь о ней.
Снегурочка
Ласкай меня,
Целуй меня, Пригоженький! Пусть видят,
Что я твоя подружка. Горько, больно
Одной бродить! Глядят как на чужую
И девушки и парни. Вот пошла бы
На царские столы смотреть, а с кем?
Подружки все с дружками, косо смотрят,
Сторонятся: отстань, мол, не мешай!
С старушками пойти и с стариками —
Насмешками да бранью докорят.
Одной идти, так страшно. Будь дружком,
Пригоженький!
Лель
Сама же виновата,
Немало я любил тебя, горючих
Немало слез украдкой пролил.
Снегурочка
Все-то
Глупа еще, – прости, пригожий Лель!
Лель
А стоило хоть словом приласкать
Поласковей, и ты б закабалила
Меня навек и волю отняла.
Снегурочка
Про старое не помни, Лель пригожий!
Люби меня немножко, дожидайся, —
Снегурочка сама тебя полюбит.
Сведи меня смотреть шатры царевы
И солнышко встречать возьми подружкой!
Хорошенький-пригоженький, возьми!
Лель
Дождись меня, возьму. Пойду к ребятам,
Не ужинал еще, – как раз вернусь.
(Убегает.)
Явление третье
Снегурочка, потом Мизгирь.
Снегурочка
Вот любо-то! Вот на радость! Не в народе,
В густой толпе, из-за чужой спины,
Снегурочка смотреть на праздник будет, —
Вперед пойдет. И царь, и люди скажут:
Такой четы на диво поискать!
(Снимает венок.)
Завял венок; наутро надо новый
Сплести себе из тонких гибких веток;
Вплету туда цветочки-василечки.
(В задумчивости запевает.)
Ах, цветочки-василечки!
Выходит Мизгирь.
Мизгирь
Снегурочка, тебя давно ищу я.
(Берет ее за руку.)
Снегурочка(с испугом)
Ах, нет. Уйди! Не надо.
Мизгирь
Не оставлю
Твоей руки, пока в мольбах и стонах
Не выскажу тебе, как ноет сердце,
Какой тоской душа больна. Не знала
До сей поры она любви страданий,
Утехи лишь известны ей; а сердце
Приказывать привыкло, не молило,
Не плакало оно. Перед тобою
В слезах стоит не мальчик, гордый духом
Смиряется. Доселе я не плакал
И даже слов не тратил много, – только
Рукой манил девиц делить любовь
И золото бросал за ласки; ныне
Сломился я под гнетом жгучей страсти
И слезы лью. Смотри, колена клонит
Перед девчонкой гордый человек.
(Падает на колени.)
Снегурочка
Зачем, зачем? Вставай, Мизгирь!
Мизгирь
Полюбишь,
Полюбишь ты меня, скажи!
Снегурочка
О нет!
Слова твои пугают, слезы страшны;
Чего-то я боюсь с тобой. Уйди!
Оставь меня, прошу! Пусти! Ты добрый,
Зачем пугать Снегурочку?
(Старается вырвать руку.)
Мизгирь
Постой!
Что страшен я, то правда. Не напрасно ж
Румяный стыд прорезал полосами
Лицо мое; за горечь униженья
Заплатишь ты.
Снегурочка
О, если все такая
Живет любовь в народе, не хочу,
Не буду я любить.
Мизгирь
Поищем средства
Желанного достичь по доброй воле.
Снегурочка, у острова Гурмыза,
Где теплое бушующее море
На камни скал прибрежных хлещет пену,
Пускаются без страха водолазы
Отважные искать по дну морскому
Прибыточной добычи. Я пытался,
Удачи ждал; давал большую цену
За жизнь людей и посылал на дно
За жемчугом проворных водолазов,
И вынес мне один зерно такое,
Какого нет в коронах у царей,
Ни у цариц в широких ожерельях.
Купить его нельзя; полцарства стоит
Жемчужина. Сменяться? – Вещи равной
Не подберешь. Ценой ему равна,
Снегурочка, одна любовь твоя.
Сменяемся, возьми бесценный жемчуг,
А мне любовь отдай.
Снегурочка
Бесценный жемчуг
Себе оставь; недорого ценю я
Свою любовь, но продавать не стану:
Сменяюсь я любовью на любовь,
Но не с тобой, Мизгирь.
Мизгирь
Отдашь и даром.
Довольно слов, довольно убеждений!
Бросай венок девичий! Ты жена,
Снегурочка. Поклялся я богами
Перед царем и клятву исполняю.
Снегурочка
Оставь! Пусти! Беги, спасай Снегурку,
Пригожий Лель!
Мизгирь
О! Если Лель… так прежде
Возьмет Мизгирь, что хочет взять пастух.
Леший сзади обнимает Мизгиря; Снегурочка вырывается и бежит по поляне. Леший оборачивается пнем. Мизгирь хочет бежать за Снегурочкой, – между ним и ею встает из земли лес. В стороне показывается призрак Снегурочки. Мизгирь бежит к нему, – призрак исчезает, на месте его остается пень с двумя прилипшими, светящимися, как глаза, светляками.
Безумец я, любовью опьяненный,
Сухой пенек за милый образ принял,
Холодный блеск зеленых светляков —
За светлые Снегурочкины глазки.
Из лесу показывается призрак Снегурочки и манит Мизгиря. Кусты и сучья деревьев принимают меняющиеся фантастические образы. Мизгирь бежит за призраком.
Леший
Броди всю ночь за призраком бегущим!
Лови мечты манящей воплощенье!
Лишь светлый день твои рассеет грезы.
(Уходит.)
Поляна принимает прежний вид. Выходит Лель, за ним – Прекрасная Елена.
Явление четвертое
Лель, Прекрасная Елена.
Прекрасная Елена
Пленительный пастух, куда стремишься?
Умильный взгляд обороти назад!
Лель
Прекрасная Елена!
Прекрасная Елена
Ты дивишься.
Что в поздний час одна в лесу блуждаю?
Пригожий Лель, меня взманило пенье
Певца весны; гремящий соловей,
С куста на куст перелетая, манит
Раскрытое для увлечений сердце
И дальше в лес опасный завлекает
Прекрасную Елену.
Лель
Недалеко
От царского шатра блуждаешь ты.
Вернись к нему открытою поляной!
Опасности не встретишь.
Прекрасная Елена
Злой пастух!
Не хочешь ты Прекрасную Елену
В густом лесу тенистом проводить
Уютною тропинкой.
Лель
Провожатым
Пошел бы я, да сердце не на месте:
В гулянках я все стадо растерял,
Ищу теперь по кустикам овечек.
Прекрасная Елена
По кустикам? Противный, чует сердце,
Какую ты в лесу овечку ловишь.
Ах, бедная овечка, прячься дальше!
Отыщет Лель и сетью льстивой речи
Запутает в такую же напасть.
В какую ввел Прекрасную Елену.
Заставил ты несчастную ревниво
Следить тебя в печальном размышленьи:
Как вредно вам вверяться, пастухам.
Лель
Спеши к шатрам, Прекрасная Елена!
Отсутствие твое заметят скоро.
Прекрасная Елена
Ах, милый Лель, боюсь!
Лель
Чего, Елена
Прекрасная, боишься ты?
Прекрасная Елена(прижимаясь к Лелю)
Ах, Лель,
Всего боюсь. Смотри, в кустах мелькают
И светятся двойчаткой, точно свечки,
Глаза волков кровавые. А вот
На дереве повис, как кошка, леший, —
Скосив глаза и высунув язык,
Старается удавленника скорчить.
А вон другой – для шутки лапу
Лохматую в колючий куст просунув,
Зажмурясь, ждет, чтоб ферязь разорвать
И сделать в ней прореху, где не надо.
Всего боюсь, и света и потемков,
Страшит меня и зверь, и человек,
И леший, злой проказник. Только Лелю
Пригожему, закрыв глаза, без страха
Холодного, себя вверяю.
(Зажмурясъ, ложиться на грудь Лелю.)
Сладко
В объятиях твоих лежать и млеть.
Входит Бермята. Лель передает ему Прекрасную Елену и уходит.
Но пламень чувств моих не зажигает
Огня в груди у Леля!
Явление пятое
Елена Прекрасная, Бермяга.
Бермята
Лель пригожий
От пламени любви твоей бежит.
Прекрасная Елена
Какой удар!
Бермята
Пенять и удивляться
Не стану я; прекрасную супругу
Не в первый раз в чужих объятьях вижу.
Пойдем со мной! В лесу ночной порою
И встретит кто, так все ж пристойней с мужем
Бродить тебе, чем с Лелем.
Прекрасная Елена
Милый муж,
Разбойник Лель удваивает нежность
Жены твоей к тебе. Его поступок
Прекрасную Елену убеждает,
Что юноши все нагло-бессердечны,
Зато мужья и милы и добры.
Уходят.
Входит Лель, Снегурочка выходит из кустов.
Явление шестое
Лель и Снегурочка.
Снегурочка
Велел, и жду тебя; велел, и жду.
Пойдем к царю! А я веночек новый
Сплела себе, смотри. Пригожий Лель,
Возьми с собой! Обнимемся! Покрепче
Прижмусь к тебе от страха. Я дрожу,
Мизгирь меня пугает: ищет, ловит.
И что сказал, послушай! Что Снегурка
Его жена. Ну, статочное ль дело:
Снегурочка – жена? Какое слово
Нескладное!
Лель(завидев бегущую Купаву)
Да здесь ли нам ожидаться?
Не там ли вон, смотри!
Снегурочка
Да здесь ли, там ли,
Ведь ты со мной. Чего ж еще?
Лель
Подпасок
Бежит сюда по тайности словечко
Сказать со мной. Дождись вон там!
Снегурочка
Изволь!
(Уходит на другую сторону в кусты.)
Прибегает Купава.
Явление седьмое
Лель, Купава, Снегурочка.
Купава
Насилу я нашла тебя, желанный,
Сердечный друг, голубчик сизокрылый!
Не в глазки, нет, не в щечки целовать, —
У ног лежать, голубчик сизокрылый,
У ног лежать должна Купава.
Лель
Полно!
Летят и льнут к соте мухи,
К воде листок, к цветочку пчелка льнет —
К Купаве Лель.
Купава
Голубчик сизокрылый!
Тепло мое сердечко, благодарной
Навек тебе останусь; ты от сраму,
От жгучих игл насмешки и покоров
Купаве спас девическую гордость.
При всем честном народе поцелуем
Сравнял меня, забытую, со всеми.
Лель
Да разве я не знал, какое сердце
Куплю себе, тебя целуя. Если
У глупого мальчонка-пастуха
Рассудка нет, так вещим сердцем сыщет
Подружку он.
Купава
Подружку? Нет, собачку.
Мани меня, когда ласкать захочешь,
Гони и бей, коль ласка надоест.
Без жалобы отстану, только взглядом
Слезящимся скажу тебе, что я, мол,
Приду опять, когда поманишь.
Лель
Радость
Души моей, Купава, сиротинка
Свою гульбу-свободу отгулял.
Победная головка докачалась
До милых рук, долюбовались очи
До милых глаз, домаялось сердечко
До теплого приюта.
Купава
Лель пригожий,
Надолго ли любовь твоя, не знаю;
Моя любовь до веку и до часу
Последнего, голубчик сизокрылый!
Лель
Идем скорей! Бледнеют тени ночи.
Смотри, заря чуть видною полоской
Прорезала восточный неба край,
Растет она, яснее, ширясь. Это
Проснулся день и раскрывает веки
Светящих глаз. Пойдем! Пора приспела
Встречать восход Ярила-Солнца. Гордо
Перед толпой покажет Солнцу Лель
Любимую свою подругу.
Снегурочка выбегает из кустов.
Снегурочка
Стойте!
Обманщик Лель, зачем же я ждала,
Плела венок? Ведь не затем, чтоб после
Смочить его слезами. Ты уж так бы
Сказал тогда: Снегурочка, плети,
Плети венок и плачь, роняй слезинки
На каждый лист, на каждый лепесток!
А ты манил.
Купава
Снегурочка, да чем же
Встречать тебе восход Ярила-Солнца?
Когда его встречаем, жизни сила,
Огонь любви горит у нас в очах,
Любовь и жизнь – дары Ярила-Солнца;
Его ж дары ему приносят девы
И юноши; а ты сплела венок,
Надела бус на шейку, причесалась,
Пригладилась – и запон, и коты
Новехоньки, – тебе одна забота,
Как глупому ребенку, любоваться
На свой наряд да забегать вперед,
Поодаль стать, – в глазах людей вертеться
И хвастаться обновками.
Снегурочка
Купава,
Разлучница! Твое же это слово;
Сама меня разлучницей звала,
Сама же ты и разлучаешь с Лелем.
Лель
Снегурочка, подслушивай почаще
Горячие Купавы речи! Время
Узнать тебе, как сердце говорит,
Когда оно любовью загорится.
Учись у ней любить и знай, что Лелю
Не детская любовь нужна. Прощай!
(Убегает с Купавой.)
Снегурочка
Обманута, обижена, убита
Снегурочка. О мать, Весна-Красна!
Бегу к тебе и с жалобой и с просьбой:
Любви прошу, хочу любить! Отдай
Снегурочке девичье сердце, мама!
Отдай любовь иль жизнь мою возьми!
(Убегает.)
Действие четвертое
Лица
Царь Берендей.
Снегурочка.
Мизгирь.
Лель.
Весна-Красна.
Все берендеи, свита Весны, цветы.
Ярилина долина: слева (от зрителей) отлогая покатость, покрытая невысокими кустами; справа – сплошной лес; в глубине озеро, поросшее осокой и водяными растениями с роскошными цветами; по берегам цветущие кусты с повисшими над водою ветвями; с правой стороны озера голая Ярилина гора, которая оканчивается острою вершиной. Утренняя заря.
Явление первое
Призрак Снегурочки несется, едва касаясь земли. Мизгирь идет за ним.
Мизгирь
Всю ночь в глазах мелькает милый образ.
Снегурочка, постой одно мгновенье.
(Убегает за призраком в лес).
Снегурочка сходит с горы.
Явление второе
Снегурочка, потом Весна.
Снегурочка(обращаясь к озеру)
Родимая, в слезах тоски и горя
Зовет тебя покинутая дочь.
Из тихих вод явись – услышать стоны
И жалобы Снегурочки твоей.
Из озера поднимается Весна, окруженная цветами.
Весна
Снегурочка, дитя мое, о чем
Мольбы твои? Великими дарами
Могу тебя утешить на прощанье.
Последний час Весна с тобой проводит,
С рассветом дня вступает бог Ярило
В свои права и начинает лето.
(Подходит к Снегурочке.)
Чего тебе недостает?
Снегурочка
Любви!
Кругом меня все любят, все счастливы
И радостны, а я одна тоскую;
Завидно мне чужое счастье, мама.
Хочу любить – но слов любви не знаю,
И чувства нет в груди; начну ласкаться —
Услышу брань, насмешки и укоры
За детскую застенчивость, за сердце
Холодное. Мучительную ревность
Узнала я, любви еще не зная.
Отец-Мороз, и ты, Весна-Красна,
Дурное мне, завистливое чувство
Взамен любви в наследство уделили;
В приданое для дочки положили
Бессонные томительные ночи
И встречу дня без радости. Сегодня,
На ключике холодном умываясь,
Взглянула я в зеркальные струи
И вижу в них лицо свое в слезах,
Измятое тоской бессонной ночи.
И страшно мне: краса моя увянет
Без радости. О мама, дай любви!
Любви прошу, любви девичьей!
Весна
Дочка,
Забыла ты отцовы спасенья.
Любовь тебе погибель будет.
Снегурочка
Мама,
Пусть гибну я, любви одно мгновенье
Дороже мне годов тоски и слез.
Весна
Изволь, дитя, – любовью поделиться
Готова я; родник неистощимый
Любовных сил в венке моем цветочном.
Сними его! Присядь ко мне поближе!
Весна садится на траву. Снегурочка подле нее. Цветы окружают их.
Смотри, дитя, какое сочетанье
Цветов и трав, какие переливы
Цветной игры и запахов приятных!
Один цветок, который ни возьми,
Души твоей дремоту пробуждая,
Зажжет в тебе одно из новых чувств,
Незнаемых тобой, – одно желанье,
Отрадное для молодого сердца,
А вместе все, в один венок душистый
Сплетясь пестро, сливая ароматы
В одну струю, – зажгут все чувства разом,
И вспыхнет кровь, и очи загорятся,
Окрасится лицо живым румянцем
Играющим, – и заколышет грудь
Желанная тобой любовь девичья.
Зорь весенних цвет душистый
Белизну твоих ланит,
Белый ландыш, ландыш чистый
Томной негой озарит.
Барской спеси бархат алый
Опушит твои уста,
Даст улыбку цветик малый —
Незабудка-красота.
Роза розой заалеет
На груди и на плечах,
Василечек засинеет
И просветится в очах.
Кашки мед из уст польется
Чарованием ума,
Незаметно проберется
В душу липкая Дрема.
Мак сердечко отуманит,
Мак рассудок усыпит.
Хмель ланиты нарумянит
И головку закружит.
(Надевает венок на голову Снегурочки.)
Снегурочка
Ах, мама, что со мной? Какой красою
Зеленый лес оделся! Берегами
И озером нельзя налюбоваться.
Вода манит, кусты зовут меня
Под сень свою; а небо, мама, небо!
Разлив зари зыбучими волнами
Колышется.
Весна
Снегурочка, прощай,
Дитя мое! Любовным ароматом
Наполнилась душа твоя. Кипучий
Восторг страстей тебя охватит скоро;
Красой лугов и озером зеркальным
Дотоле ты любуешься, пока
На юношу не устремятся взоры.
Тогда лишь ты вполне узнаешь силу
И власть любви над сердцем. С первой встречи
Счастливца ты даришь любовью, кто бы
Ни встретился тебе. Но, радость-дочка,
Таи любовь от глаз Ярила-Солнца,
Спеши домой, не медля: не любуйся
Багряными потоками рассвета, —
Вершины гор покрылись позолотой,
И скоро царь светил осветит землю.
Беги домой тропинками лесными
В тени кустов и избегая встречи;
Предчувствие тревожит сердце мне.
Прощай, дитя, до нового свиданья,
И матери советов не забудь.
(Опускается в озеро.)
Снегурочка
Какое я сокровище храню
В груди моей. Ребенком прибежала
Снегурочка в зеленый лес – выходит
Девицею с душой счастливой, полной
Отрадных чувств и золотых надежд.
Снесу мой клад тропинкой неизвестной;
Одна лишь я по ней бродила, лешим
Протоптана она между болотом
И озером. Никто по ней не ходит,
Лишь лешие, для шутки, горьких пьяниц
Манят по ней, чтоб завести в трясину
Без выхода.
(Идет в лес.)
Навстречу ей выходит Мизгирь.
Явление третье
Снегурочка, Мизгирь.
Мизгирь
Снегурочка!
Снегурочка
Ах, встреча!
Мизгирь
Снегурочка, мои слабеют силы,
Всю ночь ловлю тебя. Остановись!
Боишься ты?
Снегурочка
О нет, Мизгирь, не страхом
Полна душа моя. Какая прелесть
В речах твоих! Какая смелость взора!
Высокого чела отважный вид
И гордая осанка привлекают,
Манят к тебе. У сильного – опоры,
У храброго – защиты ищет сердце
Стыдливое и робкое. С любовью
Снегурочки трепещущая грудь
К твоей груди прижмется.
Мизгирь(обнимая ее)
Жадным слухом
Ловлю твои слова, боюсь поверить
Блаженству я, Снегурочка.
Снегурочка
О милый,
Прости меня! Чего-то я боялась,
Смешно самой и стыдно, берегла
Какое-то сокровище, не зная,
Что все, что есть на свете дорогого,
Живет в одном лишь слове. Это слово:
Любовь.
Мизгирь
Еще отрадных слов, еще,
И счастию не будет меры.
Снегурочка
Милый,
Позволь взглянуть в твое лицо, в огонь
Твоих очей вглядеться! Слушай, прежде
Считала я девичью миловидность,
Сребристый пух ланит и нежность кожи
За лучшую красу. Не понимаю,
Слепа, глупа была. Да разве можно
Красу девиц равнять с твоей красою?
Незрелый цвет девичьей нежной кожи
Равнять с мужским румянцем загрубелым?
Снегурочка твоя, бери в свой дом
Жену свою, – любить и нежить буду,
Ловить твой взгляд, предупреждать желанья.
Но, милый мой, бежим скорее, спрячемся
Любовь свою и счастие от Солнца,
Грозит оно погибелью! Бежим,
Укрой меня! Зловещие лучи
Кровавые страшат меня. Спасай,
Спасай свою Снегурочку!
Мизгирь
Дитя,
Спасать тебя? Любовь твоя – спасенье
Изгнаннику. На солнечном восходе
Мизгирь тебя супругою покажет,
И царский гнев правдивый укротится,
И, милостью богатый, Берендей
Младой чете свою окажет ласку.
Снегурочка(на коленях)
Завет отца и матери, о милый,
Не смею я нарушить. Вещим сердцем
Почуяли они беду, – таить
Велели мне мою любовь от Солнца.
Погибну я! Спаси мою любовь,
Спаси мое сердечко! Пожалей
Снегурочку!
Мизгирь
Покорными серцами
Привыкла ты владеть, привыкла тешить
Угодами обычай прихотливый.
Но сердцем я не мальчик – и любить,
И приказать умею: оставайся!
Снегурочка
Не прихоть, нет. В руках твоих погибнет
Снегурочка!
Мизгирь
Оставь ребячьи страхи
Неведомой беды! Но если вправду
Беда придет – тогда погибнем вместе.
Снегурочка
Смотри, смотри! Все ярче и страшнее
Горит восток. Сожми меня в объятьях,
Одеждою, руками затени
От яростных лучей, укрой под тенью
Склонившихся над озером ветвей.
(Становится под тенью куста.)
Из лесу по горе сходит народ; впереди гусляры играют на гуслях и пастухи на рожках, за ними царь со свитой, за царем попарно женихи и невесты в праздничных одеждах, далее все берендеи. Сойдя в долину, народ разделяется на две стороны.
Явление четвертое
Снегурочка, Мизгирь, Царь Берендеи, Лель и весь народ. Все с ожиданием смотрят на восток и при первых лучах солнца запевают.
Общий хор
Одна сторона:
А мы просо сеяли, сеяли,
Ой Дид-Ладо, сеяли, сеяли.
Другая сторона:
А мы просо вытопчем, вытопчем,
Ой Дид-Ладо, вытопчем, вытопчем.
1-я:
А чем же вам вытоптать, вытоптать,
Ой Дид-Ладо, вытоптать, вытоптать?
2-я:
А мы коней выпустим, выпустим,
Ой Дид-Ладо, переймем, переймем.
1-я:
А мы коней переймем, переймем,
Ой Дид-Ладо, переймем, переймем.
2-я:
А мы коней выкупим, выкупим,
Ой Дид-Ладо, выкупим, выкупим.
1-я:
А чем же вам выкупить, выкупить,
Ой Дид-Ладо, выкупить, выкупить?
2-я:
А мы дадим девицу, девицу,
Ой Дид-Ладо, девицу, девицу.
1-я:
А нашего полку прибыло, прибыло,
Ой Дид-Ладо, прибыло, прибыло.
2-я:
А нашего полку убыло, убыло,
Ой Дид-Ладо, убыло, убыло.
При пении обе стороны сближаются медленными шагами под размер песни. При конце песни женихи берут невест и кланяются царю.
Царь
Да будет ваш союз благословен
Обилием и счастием! В богатстве
И радости живите до последних
Годов своих в семье детей и внуков!
Печально я гляжу на торжество
Народное: разгневанный Ярило
Не кажется, и лысая вершина
Горы его покрыта облаками.
Недоброе сулит Ярилин гнев:
Холодные утра и суховеи,
Медвяных рос убыточные порчи,
Неполные наливы хлебных зерен,
Ненастную уборку – недород,
И ранние осенние морозы,
Тяжелый год и житниц оскудненье.
Мизгирь(подводя Снегурочку к царю)
Великий царь, твое желанье было
Законом мне, и я его исполнил:
С Снегурочкой на брак благослови,
Прости вину мою и гнев на милость
Перемени!
Голоса из народа
О, диво, полюбила
Снегурочка.
Царь
Охотой ли, девица
Снегурочка, вручаешь жениху
Судьбу свою? С твоей рукою вместе
Даешь ли ты любовь ему?
Снегурочка
О царь!
Спроси меня сто раз, сто раз отвечу,
Что я люблю его. При бледном утре
Открыла я избраннику души
Любовь свою и кинулась в объятья.
При блеске дня теперь, при всем народе,
В твоих глазах, великий Берендей,
Готова я для жениха и речи,
И ласки те сначала повторить.
Яркий луч солнца порезывает утренний туман и падает на Снегурочку.
Но что со мной: Блаженство или смерть?
Какой восторг! Какая чувств истома!
О Мать-Весна, благодарю за радость,
За сладкий дар любви! Какая нега
Томящая течет во мне! О Лель,
В ушах твои чарующие песни,
В очах огонь… и в сердце… и в крови
Во всей огонь. Люблю и таю, таю
От сладких чувств любви! Прощайте, все
Подруженьки, прощай, жених! О милый,
Последний взгляд Снегурочки тебе.
(Тает.)
Мизгирь
Снегурочка, обманщица, живи,
Люби меня! Не призраком лежала
Снегурочка в объятиях горячих:
Тепла была; и чуял я у сердца,
Как сердце в ней дрожало человечье.
Любовь и страх в ее душе боролись,
От света дня бежать она молила.
Не слушал я мольбы – и предо мною
Как вешний снег растаяла она.
Снегурочка, обманщица не ты:
Обманут я богами; это шутка
Жестокая судьбы. Но если боги
Обманщики – не стоит жить на свете!
(Убегает на Ярилину гору и бросается в озеро.)
Царь
Снегурочки печальная кончина
И страшная погибель Мизгиря
Тревожить нас не могут; Солнце знает,
Кого карать и миловать. Свершился
Правдивый суд! Мороза порожденье —
Холодная Снегурочка погибла.
Пятнадцать лет она жила меж нами,
Пятнадцать лет на нас сердилось Солнце.
Теперь, с ее чудесною кончиной,
Вмешательство Мороза прекратилось.
Изгоним же последний стужи след
Из наших душ и обратимся к Солнцу.
И верю я, оно приветно взглянет
На преданность покорных берендеев.
Веселый Лель, запой Яриле песню
Хвалебную, а мы к тебе пристанем.
Палящий бог, тебя всем миром славим!
Пастух и царь тебя зовут, явись!
Лель(запевает)
Свет и сила,
Бог Ярило.
Красное Солнце наше!
Нет тебя в мире краше.
Общий хор
Свет и сила,
Бог Ярило.
Красное Солнце наше!
Нет тебя в мире краше.
На вершине горы на несколько мгновений рассеивается туман, показывется Ярило в виде молодого парня в белой одежде, в правой руке светящаяся голова человечья, в левой – ржаной сноп. По знаку царя прислужники несут целых жаренных быков и баранов с вызолоченными рогами, бочонки и ендовы с пивом и медом, разную посуду и все принадлежности пира.
Хор(допевает)
Даруй, бог света,
Теплое лето.
Красное Солнце наше!
Нет тебя в мире краше.
Краснопогодное,
Лето хлебородное.
Красное Солнце наше!
Нет тебя в мире краше.
Пушкин Александр. Борис Годунов
Драгоценной для россиян памяти
Николая Михайловича Карамзина
сей труд, гением его вдохновенный, с благоговением и благодарностию посвящает
Александр Пушкин
Кремлевские палаты (1598 года, 20 февраля)
Князья Шуйский и Воротынский.
Воротынский
Наряжены мы вместе город ведать,
Но, кажется, нам не за кем смотреть:
Москва пуста; вослед за патриархом
К монастырю пошел и весь народ.
Как думаешь, чем кончится тревога?
Шуйский
Чем кончится? Узнать не мудрено:
Народ еще повоет да поплачет,
Борис еще поморщится немного,
Что пьяница пред чаркою вина,
И наконец по милости своей
Принять венец смиренно согласится;
А там – а там он будет нами править
По-прежнему.
Воротынский
Но месяц уж протек,
Как, затворясь в монастыре с сестрою,
Он, кажется, покинул все мирское.
Ни патриарх, ни думные бояре
Склонить его доселе не могли;
Не внемлет он ни слезным увещаньям,
Ни их мольбам, ни воплю всей Москвы,
Ни голосу Великого Собора [62 - Земский собор 1598 года с большим, чем в предшествующих соборах, числом выборных.].
Его сестру напрасно умоляли
Благословить Бориса на державу;
Печальная монахиня-царица
Как он тверда, как он неумолима.
Знать, сам Борис сей дух в нее вселил;
Что, ежели правитель в самом деле
Державными заботами наскучил
И на престол безвластный не взойдет?
Что скажешь ты?
Шуйский
Скажу, что понапрасну
Лилася кровь царевича-младенца;
Что если так, Димитрий мог бы жить.
Воротынский
Ужасное злодейство! Полно, точно ль
Царевича сгубил Борис?
Шуйский
А кто же?
Кто подкупал напрасно Чепчугова?
Кто подослал обоих Битяговских
С Качаловым? Я в Углич послан был
Исследовать на месте это дело:
Наехал я на свежие следы;
Весь город был свидетель злодеянья;
Все граждане согласно показали;
И, возвратясь, я мог единым словом
Изобличить сокрытого злодея.
Воротынский
Зачем же ты его не уничтожил?
Шуйский
Он, признаюсь, тогда меня смутил
Спокойствием, бесстыдностью нежданной,
Он мне в глаза смотрел, как будто правый:
Расспрашивал, в подробности входил —
И перед ним я повторил нелепость,
Которую мне сам он нашептал.
Воротынский
Не чисто, князь.
Шуйский
А что мне было делать?
Все объявить Феодору? Но Царь
На все глядел очами Годунова,
Всему внимал ушами Годунова:
Пускай его б уверил я во всем,
Борис тотчас его бы разуверил,
А там меня ж сослали б в заточенье,
Да в добрый час, как дядю моего,
В глухой тюрьме тихонько б задавили.
Не хвастаюсь, а в случае, конечно,
Никая казнь меня не устрашит.
Я сам не трус, но также не глупец
И в петлю лезть не соглашуся даром.
Воротынский
Ужасное злодейство! Слушай, верно,
Губителя раскаянье тревожит:
Конечно, кровь невинного младенца
Ему ступить мешает на престол.
Шуйский
Перешагнет; Борис не так-то робок!
Какая честь для нас, для всей Руси!
Вчерашний раб, татарин, зять Малюты,
Зять палача и сам в душе палач,
Возьмет венец и бармы Мономаха…
Воротынский
Так, родом он незнатен; мы знатнее.
Шуйский
Да, кажется.
Воротынский
Ведь Шуйский, Воротынский…
Легко сказать, природные князья.
Шуйский
Природные, и Рюриковой крови.
Воротынский
А слушай, князь, ведь мы б имели право
Наследовать Феодору.
Шуйский
Да, боле,
Чем Годунов.
Воротынский
Ведь в самом деле!
Шуйский
Что ж?
Когда Борис хитрить не перестанет,
Давай народ искусно волновать,
Пускай они оставят Годунова,
Своих князей у них довольно, пусть
Себе в цари любого изберут.
Воротынский
Не мало нас, наследников варяга,
Да трудно нам тягаться с Годуновым:
Народ отвык в нас видеть древню отрасль
Воинственных властителей своих.
Уже давно лишились мы уделов,
Давно царям подручниками служим,
А он умел и страхом, и любовью,
И славою народ очаровать.
Шуйский(глядит в окно)
Он смел, вот всё – а мы… Но полно. Видишь,
Народ идет, рассыпавшись, назад —
Пойдем скорей, узнаем, решено ли.
Красная площадь
Народ.
Один
Неумолим! Он от себя прогнал
Святителей, бояр и патриарха.
Они пред ним напрасно пали ниц;
Его страшит сияние престола.
Другой
О боже мой, кто будет нами править?
О горе нам!
Третий
Да вот верховный дьяк
Выходит нам сказать решенье Думы.
Народ
Молчать! молчать! дьяк думный говорит;
Ш-ш – слушайте!
Щелкалов(с Красного крыльца)
Собором положили
В последний раз отведать силу просьбы
Над скорбною правителя душой.
Заутра вновь святейший патриарх,
В Кремле отпев торжественно молебен,
Предшествуем хоругвями святыми,
С иконами Владимирской, Донской,
Воздвижется; а с ним синклит, бояре,
Да сонм дворян, да выборные люди
И весь народ московский православный,
Мы все пойдем молить царицу вновь,
Да сжалится над сирою Москвою
И на венец благословит Бориса.
Идите же вы с богом по домам,
Молитеся – да взыдет к небесам
Усердная молитва православных.
Народ расходится.
Девичье поле. Новодевичий монастырь
Народ.
Один
Теперь они пошли к царице в келью,
Туда вошли Борис и патриарх
С толпой бояр.
Другой
Что слышно?
Третий
Все еще
Упрямится; однако есть надежда.
Баба(с ребенком)
Агу! не плачь, не плачь; вот бука, бука
Тебя возьмет! агу, агу!.. не плачь!
Один
Нельзя ли нам пробраться за ограду?
Другой
Нельзя. Куды! и в поле даже тесно,
Не только там. Легко ли? Вся Москва
Сперлася здесь; смотри: ограда, кровли,
Все ярусы соборной колокольни,
Главы церквей и самые кресты
Унизаны народом.
Первый
Право, любо!
Один
Что там за шум?
Другой
Послушай! что за шум?
Народ завыл, там падают, что волны,
За рядом ряд… еще… еще… Ну, брат,
Дошло до нас; скорее! на колени!
Народ(на коленах. Вой и плач)
Ах, смилуйся, отец наш! властвуй нами!
Будь наш отец, наш Царь!
Один(тихо)
О чем там плачут?
Другой
А как нам знать? то ведают бояре,
Не нам чета.
Баба(с ребенком)
Ну, что ж? как надо плакать,
Так и затих! вот я тебя! вот бука!
Плачь, баловень!
(Бросает его об земь. Ребенок пищит.)
Ну, то-то же.
Один
Все плачут,
Заплачем, брат, и мы.
Другой
Я силюсь, брат,
Да не могу.
Первый
Я также. Нет ли луку?
Потрем глаза.
Второй
Нет, я слюнёй помажу.
Что там еще?
Первый
Да кто их разберет?
Народ
Венец за ним! он Царь! он согласился!
Борис наш Царь! да здравствует Борис!
Кремлевские палаты
Борис, Патриарх, Бояре.
Борис
Ты, отче патриарх, вы все, бояре,
Обнажена моя душа пред вами:
Вы видели, что я приемлю власть
Великую со страхом и смиреньем.
Сколь тяжела обязанность моя!
Наследую могущим Иоаннам —
Наследую и ангелу-царю!..
О праведник! о мой отец державный!
Воззри с небес на слезы верных слуг
И ниспошли тому, кого любил ты,
Кого ты здесь столь дивно возвеличил,
Священное на власть благословенье:
Да правлю я во славе свой народ,
Да буду благ и праведен, как ты.
От вас я жду содействия, бояре,
Служите мне, как вы ему служили,
Когда труды я ваши разделял,
Не избранный еще народной волей.
Бояре
Не изменим присяге, нами данной.
Борис
Теперь пойдем, поклонимся гробам
Почиющих властителей России,
А там – сзывать весь наш народ на пир,
Всех, от вельмож до нищего слепца;
Всем вольный вход, все гости дорогие.
(Уходит, за ним и бояре.)
Воротынский(останавливая Шуйского)
Ты угадал.
Шуйский
А что?
Воротынский
Да здесь, намедни,
Ты помнишь?
Шуйский
Нет, не помню ничего.
Воротынский
Когда народ ходил в Девичье поле,
Ты говорил…
Шуйский
Теперь не время помнить,
Советую порой и забывать.
А впрочем, я злословием притворным
Тогда желал тебя лишь испытать,
Верней узнать твой тайный образ мыслей;
Но вот – народ приветствует царя —
Отсутствие мое заметить могут —
Иду за ним.
Воротынский
Лукавый царедворец!
Ночь. Келья в чудовом монастыре (1603 года)
Отец Пимен, Григорий спящий.
Пимен(пишет перед лампадой)
Еще одно, последнее сказанье —
И летопись окончена моя,
Исполнен долг, завещанный от Бога
Мне, грешному. Недаром многих лет
Свидетелем Господь меня поставил
И книжному искусству вразумил;
Когда-нибудь монах трудолюбивый
Найдет мой труд усердный, безымянный,
Засветит он, как я, свою лампаду —
И, пыль веков от хартий отряхнув,
Правдивые сказанья перепишет,
Да ведают потомки православных
Земли родной минувшую судьбу,
Своих царей великих поминают
За их труды, за славу, за добро —
А за грехи, за темные деянья
Спасителя смиренно умоляют.
На старости я сызнова живу,
Минувшее проходит предо мною —
Давно ль оно неслось, событий полно,
Волнуяся, как море-окиян?
Теперь оно безмолвно и спокойно,
Не много лиц мне память сохранила,
Не много слов доходят до меня,
А прочее погибло невозвратно…
Но близок день, лампада догорает —
Еще одно, последнее сказанье.
(Пишет.)
Григорий(пробуждается)
Все тот же сон! возможно ль? в третий раз!
Проклятый сон!.. А все перед лампадой
Старик сидит да пишет – и дремотой,
Знать, во всю ночь он не смыкал очей.
Как я люблю его спокойный вид,
Когда, душой в минувшем погруженный,
Он летопись свою ведет; и часто
Я угадать хотел, о чем он пишет?
О темном ли владычестве татар?
О казнях ли свирепых Иоанна?
О бурном ли новогородском Вече?
О славе ли отечества? напрасно.
Ни на челе высоком, ни во взорах
Нельзя прочесть его сокрытых дум;
Все тот же вид смиренный, величавый.
Так точно дьяк, в приказах поседелый,
Спокойно зрит на правых и виновных,
Добру и злу внимая равнодушно,
Не ведая ни жалости, ни гнева.
Пимен
Проснулся, брат.
Григорий
Благослови меня,
Честный отец.
Пимен
Благослови Господь
Тебя и днесь, и присно, и вовеки.
Григорий
Ты все писал и сном не позабылся,
А мой покой бесовское мечтанье
Тревожило, и враг меня мутил.
Мне снилося, что лестница крутая
Меня вела на башню; с высоты
Мне виделась Москва, что муравейник;
Внизу народ на площади кипел
И на меня указывал со смехом,
И стыдно мне и страшно становилось —
И, падая стремглав, я пробуждался…
И три раза мне снился тот же сон.
Не чудно ли?
Пимен
Младая кровь играет;
Смиряй себя молитвой и постом,
И сны твои видений легких будут
Исполнены. Доныне – если я,
Невольною дремотой обессилен,
Не сотворю молитвы долгой к ночи —
Мой старый сон не тих, и не безгрешен,
Мне чудятся то шумные пиры,
То ратный стан, то схватки боевые,
Безумные потехи юных лет!
Григорий
Как весело провел свою ты младость!
Ты воевал под башнями Казани,
Ты рать Литвы при Шуйском отражал,
Ты видел двор и роскошь Иоанна!
Счастлив! а я от отроческих лет
По келиям скитаюсь, бедный инок!
Зачем и мне не тешиться в боях,
Не пировать за царскою трапезой?
Успел бы я, как ты, на старость лет
От суеты, от мира отложиться,
Произнести монашества обет
И в тихую обитель затвориться.
Пимен
Не сетуй, брат, что рано грешный свет
Покинул ты, что мало искушений
Послал тебе всевышний. Верь ты мне:
Нас издали пленяет слава, роскошь
И женская лукавая любовь.
Я долго жил и многим насладился;
Но с той поры лишь ведаю блаженство,
Как в монастырь Господь меня привел.
Подумай, сын, ты о царях великих.
Кто выше их? Единый Бог. Кто смеет
Противу их? Никто. А что же? Часто
Златый венец тяжел им становился:
Они его меняли на клобук.
Царь Иоанн искал успокоенья
В подобии монашеских трудов.
Его дворец, любимцев гордых полный,
Монастыря вид новый принимал:
Кромешники в тафьях и власяницах
Послушными являлись чернецами,
А грозный Царь Игуменом смиренным.
Я видел здесь – вот в этой самой келье
(В ней жил тогда Кирилл многострадальный,
Муж праведный. Тогда уж и меня
Сподобил Бог уразуметь ничтожность
Мирских сует), здесь видел я царя,
Усталого от гневных дум и казней.
Задумчив, тих сидел меж нами Грозный,
Мы перед ним недвижимо стояли,
И тихо он беседу с нами вел.
Он говорил Игумену и братье:
«Отцы мои, желанный день придет,
Предстану здесь алкающий спасенья.
Ты, Никодим, ты, Сергий, ты, Кирилл,
Вы все – обет примите мой духовный:
Прииду к вам, преступник окаянный,
И схиму здесь честную восприму,
К стопам твоим, святый отец, припадши».
Так говорил державный государь,
И сладко речь из уст его лилася,
И плакал он. А мы в слезах молились,
Да ниспошлет Господь любовь и мир
Его душе страдающей и бурной.
А сын его Феодор? На престоле
Он воздыхал о мирном житие
Молчальника. Он царские чертоги
Преобратил в молитвенную келью;
Там тяжкие, державные печали
Святой души его не возмущали.
Бог возлюбил смирение царя,
И Русь при нем во славе безмятежной
Утешилась – а в час его кончины
Свершилося неслыханное чудо:
К его одру, царю едину зримый,
Явился муж необычайно светел,
И начал с ним беседовать Феодор
И называть великим патриархом.
И все кругом объяты были страхом,
Уразумев небесное виденье,
Зане святый владыка пред царем
Во храмине тогда не находился.
Когда же он преставился, палаты
Исполнились святым благоуханьем,
И лик его как солнце просиял —
Уж не видать такого нам царя.
О страшное, невиданное горе!
Прогневали мы Бога, согрешили:
Владыкою себе цареубийцу
Мы нарекли.
Григорий
Давно, честный отец,
Хотелось мне тебя спросить о смерти
Димитрия-царевича; в то время
Ты, говорят, был в Угличе.
Пимен
Ох, помню!
Привел меня Бог видеть злое дело,
Кровавый грех. Тогда я в дальний Углич
На некое был послан послушанье;
Пришел я в ночь. Наутро в час обедни
Вдруг слышу звон, ударили в набат,
Крик, шум. Бегут на двор царицы. Я
Спешу туда ж – а там уже весь город.
Гляжу: лежит зарезанный царевич;
Царица мать в беспамятстве над ним,
Кормилица в отчаянье рыдает,
А тут народ, остервенясь, волочит
Безбожную предательницу-мамку…
Вдруг между их, свиреп, от злости бледен,
Является Иуда Битяговский.
«Вот, вот злодей!» – раздался общий вопль,
И вмиг его не стало. Тут народ
Вслед бросился бежавшим трем убийцам;
Укрывшихся злодеев захватили
И привели пред теплый труп младенца,
И чудо – вдруг мертвец затрепетал —
«Покайтеся!» – народ им завопил:
И в ужасе под топором злодеи
Покаялись – и назвали Бориса.
Григорий
Каких был лет царевич убиенный?
Пимен
Да лет семи; ему бы ныне было
(Тому прошло уж десять лет… нет, больше:
Двенадцать лет) – он был бы твой ровесник
И царствовал; но Бог судил иное.
Сей повестью плачевной заключу
Я летопись мою; с тех пор я мало
Вникал в дела мирские. Брат Григорий,
Ты грамотой свой разум просветил,
Тебе свой труд передаю. В часы,
Свободные от подвигов духовных,
Описывай, не мудрствуя лукаво,
Все то, чему свидетель в жизни будешь:
Войну и мир, управу государей,
Угодников святые чудеса,
Пророчества и знаменья небесны —
А мне пора, пора уж отдохнуть
И погасить лампаду… Но звонят
К заутрене… благослови, Господь,
Своих рабов!.. подай костыль, Григорий.
(Уходит.)
Григорий
Борис, Борис! все пред тобой трепещет,
Никто тебе не смеет и напомнить
О жребии несчастного младенца, —
А между тем отшельник в темной келье
Здесь на тебя донос ужасный пишет:
И не уйдешь ты от суда мирского,
Как не уйдешь от Божьего суда.
Палаты патриарха
Патриарх, Игумен Чудова монастыря.
Патриарх. И он убежал, отец Игумен?
Игумен. Убежал, святый владыко. Вот уж тому третий день.
Патриарх. Пострел, окаянный! Да какого он роду?
Игумен. Из роду Отрепьевых, галицких боярских детей. Смолоду постригся неведомо где, жил в Суздале, в Ефимьевском монастыре, ушел оттуда, шатался по разным обителям, наконец пришел к моей чудовской братии, а я, видя, что он еще млад и неразумен, отдал его под начал отцу Пимену, старцу кроткому и смиренному; и был он весьма грамотен: читал наши летописи, сочинял каноны святым; но, знать, грамота далася ему не от Господа Бога…
Патриарх. Уж эти мне грамотеи! что еще выдумал! буду царем на Москве! Ах он, сосуд диавольский! Однако нечего царю и докладывать об этом; что тревожить отца-государя? Довольно будет объявить о побеге дьяку Смирнову али дьяку Ефимьеву; эдака ересь! буду царем на Москве!.. Поймать, поймать врагоугодника, да и сослать в Соловецкий на вечное покаяние. Ведь это ересь, отец Игумен.
Игумен. Ересь, святый владыко, сущая ересь.
Царские палаты
Два стольника.
Первый
Где государь?
Второй
В своей опочивальне
Он заперся с каким-то колдуном.
Первый
Так, вот его любимая беседа:
Кудесники, гадатели, колдуньи. —
Всё ворожит, что красная невеста.
Желал бы знать, о чем гадает он?
Второй
Вот он идет. Угодно ли спросить?
Первый
Как он угрюм!
Уходят.
Царь(входит)
Достиг я высшей власти;
Шестой уж год я царствую спокойно.
Но счастья нет моей душе. Не так ли
Мы смолоду влюбляемся и алчем
Утех любви, но только утолим
Сердечный глад мгновенным обладаньем,
Уж, охладев, скучаем и томимся?..
Напрасно мне кудесники сулят
Дни долгие, дни власти безмятежной —
Ни власть, ни жизнь меня не веселят;
Предчувствую небесный гром и горе.
Мне счастья нет. Я думал свой народ
В довольствии, во славе успокоить,
Щедротами любовь его снискать —
Но отложил пустое попеченье:
Живая власть для черни ненавистна,
Они любить умеют только мертвых.
Безумны мы, когда народный плеск
Иль ярый вопль тревожит сердце наше!
Бог насылал на землю нашу глад,
Народ завыл, в мученьях погибая;
Я отворил им житницы, я злато
Рассыпал им, я им сыскал работы —
Они ж меня, беснуясь, проклинали!
Пожарный огнь их домы истребил,
Я выстроил им новые жилища.
Они ж меня пожаром упрекали!
Вот черни суд: ищи ж ее любви.
В семье моей я мнил найти отраду,
Я дочь мою мнил осчастливить браком —
Как буря, смерть уносит жениха…
И тут молва лукаво нарекает
Виновником дочернего вдовства
Меня, меня, несчастного отца!..
Кто ни умрет, я всех убийца тайный:
Я ускорил Феодора кончину,
Я отравил свою сестру царицу,
Монахиню смиренную… все я!
Ах! чувствую: ничто не может нас
Среди мирских печалей успокоить;
Ничто, ничто… едина разве совесть.
Так, здравая, она восторжествует
Над злобою, над темной клеветою. —
Но если в ней единое пятно,
Единое, случайно завелося,
Тогда – беда! как язвой моровой
Душа сгорит, нальется сердце ядом,
Как молотком стучит в ушах упрек,
И все тошнит, и голова кружится,
И мальчики кровавые в глазах…
И рад бежать, да некуда… ужасно!
Да, жалок тот, в ком совесть нечиста.
Корчма на литовской границе
Мисаил и Варлаам, бродяги-чернецы; Григорий Отрепьев, мирянином; Хозяйка.
Хозяйка. Чем-то мне вас потчевать, старцы честные?
Варлаам. Чем Бог пошлет, хозяюшка. Нет ли вина?
Хозяйка. Как не быть, отцы мои! сейчас вынесу.
(Уходит.)
Мисаил. Что ж ты закручинился, товарищ? Вот и граница литовская, до которой так хотелось тебе добраться.
Григорий. Пока не буду в Литве, до тех пор не буду спокоен.
Варлаам. Что тебе Литва так слюбилась? Вот мы, отец Мисаил да я, грешный, как утекли из монастыря, так ни о чем уж и не думаем. Литва ли, Русь ли, что гудок, что гусли: все нам равно, было бы вино… да вот и оно!..
Мисаил. Складно сказано, отец Варлаам.
Хозяйка(входит). Вот вам, отцы мои. Пейте на здоровье.
Мисаил. Спасибо, родная, Бог тебя благослови.
Монахи пьют; Варлаам затягивает песню: Как во городе было во Казани…
Варлаам(Григорию). Что же ты не подтягиваешь, да и не потягиваешь?
Григорий. Не хочу.
Мисаил. Вольному воля…
Варлаам. А пьяному рай, отец Мисаил! Выпьем же чарочку за шинкарочку… Однако, отец Мисаил, когда я пью, так трезвых не люблю; ино дело пьянство, а иное чванство; хочешь жить, как мы, милости просим – нет, так убирайся, проваливай: скоморох попу не товарищ.
Григорий. Пей да про себя разумей, отец Варлаам! Видишь: и я порой складно говорить умею.
Варлаам. А что мне про себя разуметь?
Мисаил. Оставь его, отец Варлаам.
Варлаам. Да что он за постник? Сам же к нам навязался в товарищи, неведомо кто, неведомо откуда, – да еще и спесивится; может быть, кобылу нюхал…
(Пьет и поет: Молодой чернец постригся.)
Григорий(хозяйке). Куда ведет эта дорога?
Хозяйка. В Литву, мой кормилец, к Луёвым горам.
Григорий. А далече ли до Луёвых гор?
Хозяйка. Недалече, к вечеру можно бы туда поспеть, кабы не заставы царские да сторожевые Приставы.
Григорий. Как, заставы! что это значит?
Хозяйка. Кто-то бежал из Москвы, а велено всех задерживать да осматривать.
Григорий(про себя). Вот тебе, бабушка, Юрьев день.
Варлаам. Эй, товарищ! да ты к хозяйке присуседился. Знать, не нужна тебе водка, а нужна молодка; дело, брат, дело! у всякого свой обычай; а у нас с отцом Мисаилом одна заботушка: пьем до донушка, выпьем, поворотим и в донушко поколотим.
Мисаил. Складно сказано, отец Варлаам…
Григорий. Да кого ж им надобно? Кто бежал из Москвы?
Хозяйка. А Господь его ведает, вор ли, разбойник – только здесь и добрым людям нынче прохода нет – а что из того будет? ничего; ни лысого беса не поймают: будто в Литву нет и другого пути, как столбовая дорога! Вот хоть отсюда свороти влево, да бором иди по тропинке до часовни, что на Чеканском ручью, а там прямо через болото на Хлопино, а оттуда на Захарьево, а тут уж всякий мальчишка доведет до Луёвых гор. От этих Приставов только и толку, что притесняют прохожих да обирают нас, бедных.
Слышен шум.
Что там еще? ах, вот они, проклятые! дозором идут.
Григорий. Хозяйка! нет ли в избе другого угла?
Хозяйка. Нету, родимый. Рада бы сама спрятаться. Только слава, что дозором ходят, а подавай им и вина, и хлеба, и неведомо чего – чтоб им издохнуть, окаянным! чтоб им…
Входят Приставы.
Здорово, Хозяйка!
Хозяйка. Добро пожаловать, гости дорогие, милости просим.
Один Пристав(другому). Ба! да здесь попойка идет: будет чем поживиться. (Монахам.) Вы что за люди?
Варлаам. Мы божии старцы, иноки смиренные, ходим по селениям да собираем милостыню христианскую на монастырь.
Пристав. (Григорию). А ты?
Мисаил. Наш товарищ…
Григорий. Мирянин из пригорода; проводил старцев до рубежа, отселе иду восвояси.
Мисаил. Так ты раздумал…
Григорий(тихо). Молчи.
Пристав. Хозяйка, выставь-ка еще вина – а мы здесь со старцами попьем да побеседуем.
Другой Пристав(тихо). Парень-то, кажется, гол, с него взять нечего; зато старцы…
Первый. Молчи, сейчас до них доберемся. – Что, отцы мои? каково промышляете?
Варлаам. Плохо, сыне, плохо! ныне христиане стали скупы; деньгу любят, деньгу прячут. Мало Богу дают. Прииде грех велий на языцы земнии. Все пустилися в торги, в мытарства; думают о мирском богатстве, не о спасении души. Ходишь, ходишь; молишь, молишь; иногда в три дни трех полушек не вымолишь. Такой грех! Пройдет неделя, другая, заглянешь в мошонку, ан в ней так мало, что совестно в монастырь показаться; что делать? с горя и остальное пропьешь: беда да и только. – Ох плохо, знать пришли наши последние времена…
Хозяйка(плачет). Господь помилуй и спаси!
В продолжение Варлаамовой речи первый Пристав значительно всматривается в Мисаила.
Первый Пристав. Алеха! при тебе ли царский указ?
Второй. При мне.
Первый. Подай-ка сюда.
Мисаил. Что ты на меня так пристально смотришь?
Первый Пристав. А вот что: из Москвы бежал некоторый злой еретик, Гришка Отрепьев, слыхал ли ты это?
Мисаил. Не слыхал.
Пристав. Не слыхал? ладно. А того беглого еретика царь приказал изловить и повесить. Знаешь ли ты это?
Мисаил. Не знаю.
Пристав(Варлааму). Умеешь ли ты читать?
Варлаам. Смолоду знал, да разучился.
Пристав(Мисаилу). А ты?
Мисаил. Не умудрил Господь.
Пристав. Так вот тебе царский указ.
Мисаил. На что мне его?
Пристав. Мне сдается, что этот беглый еретик, вор, мошенник – ты.
Мисаил. Я! помилуй! что ты?
Пристав. Постой! держи двери. Вот мы сейчас и справимся.
Хозяйка. Ах, они окаянные мучители! и старца-то в покое не оставят!
Пристав. Кто здесь грамотный?
Григорий(выступает вперед). Я грамотный.
Пристав. Вот на! А у кого же ты научился?
Григорий. У нашего пономаря.
Пристав(дает ему указ). Читай же вслух.
Григорий(читает). «Чудова монастыря недостойный чернец Григорий, из роду Отрепьевых, впал в ересь и дерзнул, наученный диаволом, возмущать святую братию всякими соблазнами и беззакониями. А по справкам оказалось, отбежал он, окаянный Гришка, к границе литовской…»
Пристав(Мисаилу). Как же не ты?
Григорий. «И Царь повелел изловить его…»
Пристав. И повесить.
Григорий. Тут не сказано повесить.
Пристав. Врешь: не всяко слово в строку пишется. Читай: изловить и повесить.
Григорий. «И повесить. А лет ему вору Гришке от роду… (смотря на Варлаама) за 50. А росту он среднего, лоб имеет плешивый, бороду седую, брюхо толстое…»
Все глядят на Варлаама.
Первый Пристав. Ребята! здесь Гришка! держите, вяжите его! Вот уж не думал, не гадал.
Варлаам(вырывая бумагу). Отстаньте, сукины дети! что я за Гришка? – как! 50 лет, борода седая, брюхо толстое! нет, брат! молод еще надо мною шутки шутить. Я давно не читывал и худо разбираю, а тут уж разберу, как дело до петли доходит. (Читает по складам.) «А лет е-му от-ро-ду… 20». – Что, брат? где тут 50? видишь? 20.
Второй Пристав. Да, помнится, двадцать. Так и нам было сказано.
Первый Пристав(Григорию). Да ты, брат, видно, забавник.
Во время чтения Григорий стоит потупя голову, с рукою за пазухой.
Варлаам(продолжает). «А ростом он мал, грудь широкая, одна рука короче другой, глаза голубые, волоса рыжие, на щеке бородавка, на лбу другая». Да это, друг, уж не ты ли?
Григорий вдруг вынимает кинжал; все перед ним расступаются, он бросается в окно.
Приставы. Держи! держи!
Все бегут в беспорядке.
Москва. Дом Шуйского
Шуйский, множество гостей. Ужин.
Шуйский
Вина еще.
Встает, за ним и все.
Ну, гости дорогие,
Последний ковш! Читай молитву, мальчик.
Мальчик
Царю небес, везде и присно сущий,
Своих рабов молению внемли:
Помолимся о нашем государе,
Об избранном тобой, благочестивом
Всех христиан царе самодержавном.
Храни его в палатах, в поле ратном,
И на путях, и на одре ночлега.
Подай ему победу на враги,
Да славится он о€т моря до моря.
Да здравием цветет его семья,
Да осенят ее драгие ветви
Весь мир земной – а к нам, своим рабам,
Да будет он, как прежде, благодатен,
И милостив и долготерпелив,
Да мудрости его неистощимой
Проистекут источники на нас:
И царскую на то воздвигнув чашу,
Мы молимся тебе, царю небес.
Шуйский(пьет)
Да здравствует великий государь!
Простите же вы, гости дорогие;
Благодарю, что вы моей хлеб-солью
Не презрели. Простите, добрый сон.
Гости уходят, он провожает их до дверей.
Пушкин. Насилу убрались; ну, князь Василий Иванович, я уж думал, что нам не удастся и переговорить.
Шуйский(слугам). Вы что рот разинули? Все бы вам господ подслушивать. Сбирайте со стола да ступайте вон. Что такое, Афанасий Михайлович?
Пушкин
Чудеса да и только.
Племянник мой, Гаврила Пушкин, мне
Из Кракова гонца прислал сегодня.
Шуйский
Ну.
Пушкин
Странную племянник пишет новость.
Сын Грозного… постой.
(Идет к дверям и осматривает.)
Державный отрок,
По манию Бориса убиенный…
Шуйский
Да это уж не ново!
Пушкин
Погоди:
Димитрий жив.
Шуйский
Вот-на! какая весть!
Царевич жив! ну подлинно чудесно.
И только-то?
Пушкин
Послушай до конца.
Кто б ни был он, спасенный ли царевич,
Иль некий дух во образе его,
Иль смелый плут, бесстыдный самозванец,
Но только там Димитрий появился.
Шуйский
Не может быть.
Пушкин
Его сам Пушкин видел,
Как приезжал впервой он во дворец
И сквозь ряды литовских панов прямо
Шел в тайную палату короля.
Шуйский
Кто ж он такой? откуда он?
Пушкин
Не знают.
Известно то, что он слугою был
У Вишневецкого, что на одре болезни
Открылся он духовному отцу,
Что гордый пан, его проведав тайну,
Ходил за ним, поднял его с одра
И с ним потом уехал к Сигизмунду.
Шуйский
Что ж говорят об этом удальце?
Пушкин
Да слышно, он умен, приветлив, ловок,
По нраву всем. Московских беглецов
Обворожил. Латинские попы
С ним заодно. Король его ласкает
И, говорят, помогу обещал.
Шуйский
Все это, брат, такая кутерьма,
Что голова кругом пойдет невольно.
Сомненья нет, что это самозванец,
Но, признаюсь, опасность не мала.
Весть важная! и если до народа
Она дойдет, то быть грозе великой.
Пушкин
Такой грозе, что вряд царю Борису
Сдержать венец на умной голове.
И поделом ему! он правит нами,
Как Царь Иван (не к ночи будь помянут).
Что пользы в том, что явных казней нет,
Что на колу кровавом, всенародно,
Мы не поем канонов Иисусу,
Что нас не жгут на площади, а Царь
Своим жезлом не подгребает углей?
Уверены ль мы в бедной жизни нашей?
Нас каждый день опала ожидает,
Тюрьма, Сибирь, клобук иль кандалы,
А там – в глуши голодна смерть иль петля.
Знатнейшие меж нами роды – где?
Где Сицкие князья, где Шестуновы,
Романовы, отечества надежда?
Заточены, замучены в изгнанье.
Дай срок: тебе такая ж будет участь.
Легко ль, скажи! мы дома, как Литвой,
Осаждены неверными рабами;
Всё языки, готовые продать,
Правительством подкупленные воры.
Зависим мы от первого холопа,
Которого захочем наказать.
Вот – Юрьев день задумал уничтожить.
Не властны мы в поместиях своих.
Не смей согнать ленивца! Рад не рад,
Корми его; не смей переманить
Работника! – Не то, в Приказ холопий.
Ну, слыхано ль хоть при царе Иване
Такое зло? А легче ли народу?
Спроси его. Попробуй самозванец
Им посулить старинный Юрьев день,
Так и пойдет потеха.
Шуйский
Прав ты. Пушкин.
Но знаешь ли? Об этом обо всем
Мы помолчим до времени.
Пушкин
Вестимо,
Знай про себя. Ты человек разумный:
Всегда с тобой беседовать я рад,
И если что меня подчас тревожит,
Не вытерплю, чтоб не сказать тебе.
К тому ж твой мед да бархатное пиво
Сегодня так язык мне развязали…
Прощай же, князь.
Шуйский
Прощай, брат, до свиданья.
(Провожает Пушкина.)
Царские палаты
Царевич чертит географическую карту. Царевна, Мамка царевны.
Ксения(целует портрет). Милый мой жених, прекрасный королевич, не мне ты достался, не своей невесте – а темной могилке на чужой сторонке. Никогда не утешусь, вечно по тебе буду плакать.
Мамка. И, царевна! девица плачет, что роса падет; взойдет солнце, росу высушит. Будет у тебя другой жених и прекрасный и приветливый. Полюбишь его, дитя наше ненаглядное, забудешь своего королевича.
Ксения. Нет, мамушка, я и мертвому буду ему верна.
Входит Борис.
Царь
Что, Ксения? что, милая моя?
В невестах уж печальная вдовица!
Все плачешь ты о мертвом женихе.
Дитя мое! судьба мне не судила
Виновником быть вашего блаженства.
Я, может быть, прогневал небеса,
Я счастие твое не мог устроить.
Безвинная, зачем же ты страдаешь? —
А ты, мой сын, чем занят? Это что?
Феодор
Чертеж земли московской; наше царство
Из края в край. Вот видишь: тут Москва,
Тут Новгород, тут Астрахань. Вот море,
Вот пермские дремучие леса,
А вот Сибирь.
Царь
А это что такое
Узором здесь виется?
Феодор
Это Волга.
Царь
Как хорошо! вот сладкий плод ученья!
Как с облаков ты можешь обозреть
Все царство вдруг: границы, грады, реки.
Учись, мой сын: наука сокращает
Нам опыты быстротекущей жизни —
Когда-нибудь, и скоро, может быть,
Все области, которые ты ныне
Изобразил так хитро на бумаге,
Все под руку достанутся твою.
Учись, мой сын, и легче и яснее
Державный труд ты будешь постигать.
Входит Семен Годунов.
Вот Годунов идет ко мне с докладом.
(Ксении.)
Душа моя, поди в свою светлицу;
Прости, мой друг. Утешь тебя Господь.
Ксения с мамкою уходит.
Что скажешь мне, Семен Никитич?
Семен Годунов
Нынче
Ко мне, чем свет, дворецкий князь-Василья
И Пушкина слуга пришли с доносом.
Царь
Ну.
Семен Годунов
Пушкина слуга донес сперва,
Что поутру вчера к ним в дом приехал
Из Кракова гонец – и через час
Без грамоты отослан был обратно.
Царь
Гонца схватить.
Семен Годунов
Уж послано в догоню.
Царь
О Шуйском что?
Семен Годунов
Вечор он угощал
Своих друзей, обоих Милославских,
Бутурлиных, Михайла Салтыкова,
Да Пушкина – да несколько других;
А разошлись уж поздно. Только Пушкин
Наедине с хозяином остался
И долго с ним беседовал еще.
Царь
Сейчас послать за Шуйским.
Семен Годунов
Государь,
Он здесь уже.
Царь
Позвать его сюда.
Годунов уходит.
Царь
Сношения с Литвою! это что?..
Противен мне род Пушкиных мятежный,
А Шуйскому не должно доверять:
Уклончивый, но смелый и лукавый…
Входит Шуйский.
Мне нужно, князь, с тобою говорить.
Но кажется – ты сам пришел за делом:
И выслушать хочу тебя сперва.
Шуйский
Так, государь: мой долг тебе поведать
Весть важную.
Царь
Я слушаю тебя.
Шуйский(тихо, указывая на Феодора)
Но, государь…
Царь
Царевич может знать,
Что ведает князь Шуйский. Говори.
Шуйский
Царь, из Литвы пришла нам весть…
Царь
Не та ли,
Что Пушкину привез вечор гонец.
Шуйский
Все знает он! – Я думал, государь,
Что ты еще не ведаешь сей тайны.
Царь
Нет нужды, князь: хочу сообразить
Известия; иначе не узнаем
Мы истины.
Шуйский
Я знаю только то,
Что в Кракове явился самозванец
И что король и паны за него.
Царь
Что ж говорят? Кто этот самозванец?
Шуйский
Не ведаю!
Царь
Но… чем опасен он?
Шуйский
Конечно, Царь: сильна твоя держава,
Ты милостью, раденьем и щедротой
Усыновил сердца своих рабов.
Но знаешь сам: бессмысленная чернь
Изменчива, мятежна, суеверна,
Легко пустой надежде предана,
Мгновенному внушению послушна,
Для истины глуха и равнодушна,
А баснями питается она.
Ей нравится бесстыдная отвага.
Так если сей неведомый бродяга
Литовскую границу перейдет,
К нему толпу безумцев привлечет
Димитрия воскреснувшее имя.
Царь
Димитрия!.. как? этого младенца!
Димитрия!.. Царевич, удались.
Шуйский
Он покраснел: быть буре!..
Феодор
Государь,
Дозволишь ли…
Царь
Нельзя, мой сын, поди.
Феодор уходит.
Димитрия!..
Шуйский
Он ничего не знал.
Царь
Послушай, князь: взять меры сей же час;
Чтоб от Литвы Россия оградилась
Заставами; чтоб ни одна душа
Не перешла за эту грань; чтоб заяц
Не прибежал из Польши к нам; чтоб ворон
Не прилетел из Кракова. Ступай.
Шуйский
Иду.
Царь
Постой. Не правда ль, эта весть
Затейлива? Слыхал ли ты когда,
Чтоб мертвые из гроба выходили
Допрашивать царей, царей законных,
Назначенных, избранных всенародно,
Увенчанных великим патриархом?
Смешно? а? что? что ж не смеешься ты?
Шуйский
Я, государь?..
Царь
Послушай, князь Василий:
Как я узнал, что отрока сего…
Что отрок сей лишился как-то жизни,
Ты послан был на следствие; теперь
Тебя крестом и Богом заклинаю,
По совести мне правду объяви:
Узнал ли ты убитого младенца
И не было ль подмена? Отвечай.
Шуйский
Клянусь тебе…
Царь
Нет, Шуйский, не клянись,
Но отвечай: то был царевич?
Шуйский
Он.
Царь
Подумай, князь. Я милость обещаю,
Прошедшей лжи опалою напрасной
Не накажу. Но если ты теперь
Со мной хитришь, то головою сына
Клянусь – тебя постигнет злая казнь:
Такая казнь, что Царь Иван Васильич
От ужаса во гробе содрогнется.
Шуйский
Не казнь страшна; страшна твоя немилость;
Перед тобой дерзну ли я лукавить?
И мог ли я так слепо обмануться,
Что не узнал Димитрия? Три дня
Я труп его в соборе посещал,
Всем Угличем туда сопровожденный.
Вокруг его тринадцать тел лежало,
Растерзанных народом, и по ним
Уж тление приметно проступало,
Но детский лик царевича был ясен
И свеж и тих, как будто усыпленный;
Глубокая не запекалась язва,
Черты ж лица совсем не изменились.
Нет, государь, сомненья нет: Димитрий
Во гробе спит.
Царь(спокойно)
Довольно; удались.
Шуйский уходит.
Ух, тяжело!.. дай дух переведу…
Я чувствовал: вся кровь моя в лицо
Мне кинулась – и тяжко опускалась…
Так вот зачем тринадцать лет мне сряду
Все снилося убитое дитя!
Да, да – вот что! теперь я понимаю.
Но кто же он, мой грозный супостат?
Кто на меня? Пустое имя, тень —
Ужели тень сорвет с меня порфиру,
Иль звук лишит детей моих наследства?
Безумец я! чего ж я испугался?
На призрак сей подуй – и нет его.
Так решено: не окажу я страха, —
Но презирать не должно ничего…
Ох, тяжела ты, шапка Мономаха!
Краков. Дом Вишневецкого
Самозванец и Pater Черниковский.
Самозванец
Нет, мой отец, не будет затрудненья;
Я знаю дух народа моего;
В нем набожность не знает исступленья:
Ему священ пример царя его.
Всегда, к тому ж, терпимость равнодушна.
Ручаюсь я, что прежде двух годов
Весь мой народ, вся северная церковь
Признают власть наместника Петра.
Pater
Вспомоществуй тебе святый Игнатий,
Когда придут иные времена.
А между тем небесной благодати
Таи в душе, царевич, семена.
Притворствовать пред оглашенным светом
Нам иногда духовный долг велит;
Твои слова, деянья судят люди,
Намеренья единый видит Бог.
Самозванец
Аминь. Кто там?
Входит слуга.
Сказать: мы принимаем.
Отворяются двери; входит толпа русских и поляков.
Товарищи! мы выступаем завтра
Из Кракова. Я, Мнишек, у тебя
Остановлюсь в Самборе на три дня.
Я знаю: твой гостеприимный замок
И пышностью блистает благородной,
И славится хозяйкой молодой. —
Прелестную Марину я надеюсь
Увидеть там. А вы, мои друзья,
Литва и Русь, вы, братские знамена
Поднявшие на общего врага,
На моего коварного злодея,
Сыны славян, я скоро поведу
В желанный бой дружины ваши грозны. —
Но между вас я вижу новы лица.
Гаврила Пушкин
Они пришли у милости твоей
Просить меча и службы.
Самозванец
Рад вам, дети.
Ко мне, друзья. – Но кто, скажи мне, Пушкин,
Красавец сей?
Пушкин
Князь Курбский.
Самозванец
Имя громко!
(Курбскому.)
Ты родственник казанскому герою?
Курбский
Я сын его.
Самозванец
Он жив еще?
Курбский
Нет, умер.
Самозванец
Великий ум! муж битвы и совета!
Но с той поры, когда являлся он,
Своих обид ожесточенный мститель,
С литовцами под ветхий город Ольгин,
Молва об нем умолкла.
Курбский
Мой отец
В Волынии провел остаток жизни,
В поместиях, дарованных ему
Баторием. Уединен и тих,
В науках он искал себе отрады;
Но мирный труд его не утешал:
Он юности своей отчизну помнил,
И до конца по ней он тосковал.
Самозванец
Несчастный вождь! как ярко просиял
Восход его шумящей, бурной жизни.
Я радуюсь, великородный витязь,
Что кровь его с отечеством мирится.
Вины отцов не должно вспоминать;
Мир гробу их! приближься, Курбский. Руку!
– Не странно ли? сын Курбского ведет
На трон, кого? да – сына Иоанна…
Всё за меня: и люди и судьба. —
Ты кто такой?
Поляк
Собаньский, шляхтич вольный.
Самозванец
Хвала и честь тебе, свободы чадо!
Вперед ему треть жалованья выдать, —
Но эти кто? я узнаю на них
Земли родной одежду. Это наши.
Хрущов(бьет челом)
Так, государь, отец наш. Мы твои
Усердные, гонимые холопья.
Мы из Москвы, опальные, бежали
К тебе, наш Царь, – и за тебя готовы
Главами лечь, да будут наши трупы
На царский трон ступенями тебе.
Самозванец
Мужайтеся, безвинные страдальцы, —
Лишь дайте мне добраться до Москвы,
А там Борис расплатится во всем.
Ты кто?
Карела
Казак. К тебе я с Дона послан
От вольных войск, от храбрых атаманов,
От казаков верховых и низовых,
Узреть твои царевы ясны очи
И кланяться тебе их головами.
Самозванец
Я знал донцов. Не сомневался видеть
В своих рядах казачьи бунчуки.
Благодарим Донское наше войско.
Мы ведаем, что ныне казаки
Неправедно притеснены, гонимы;
Но если Бог поможет нам вступить
На трон отцов, то мы по старине
Пожалуем наш верный вольный Дон.
Поэт(приближается, кланяясь низко и хватая Гришку за полу)
Великий принц, светлейший королевич!
Самозванец
Что хочешь ты?
Поэт(подает ему бумагу)
Примите благосклонно
Сей бедный плод усердного труда.
Самозванец
Что вижу я? Латинские стихи!
Стократ священ союз меча и лиры,
Единый лавр их дружно обвивает.
Родился я под небом полунощным,
Но мне знаком латинской музы голос,
И я люблю парнасские цветы.
Я верую в пророчества пиитов.
Нет, не вотще в их пламенной груди
Кипит восторг: благословится подвиг,
Его ж они прославили заране!
Приближься, друг. В мое воспоминанье
Прими сей дар.
(Дает ему перстень.)
Когда со мной свершится
Судьбы завет, когда корону предков
Надену я, надеюсь вновь услышать
Твой сладкий глас, твой вдохновенный гимн.
Musa gloriam coronat, gloriaque musam [63 - Муза венчает славу, а слава – музу (лат.).].
Итак, друзья, до завтра, до свиданья.
Все
В поход, в поход! Да здравствует Димитрий,
Да здравствует великий князь московский!
Замок воеводы Мнишка в Самборе
Ряд освещенных комнат. Музыка.
Вишневецкий, Мнишек.
Мнишек
Он говорит с одной моей Мариной,
Мариною одною занят он…
А дело-то на свадьбу страх похоже;
Ну – думал ты, признайся, Вишневецкий,
Что дочь моя царицей будет? а?
Вишневецкий
Да, чудеса… и думал ли ты, Мнишек,
Что мой слуга взойдет на трон московский?
Мнишек
А какова, скажи, моя Марина?
Я только ей промолвил: ну, смотри!
Не упускай Димитрия!.. и вот
Все кончено. Уж он в ее сетях.
Музыка играет польский. Самозванец идет с Мариною в первой паре.
Марина(тихо Димитрию)
Да, ввечеру, в одиннадцать часов,
В аллее лип, я завтра у фонтана.
Расходятся. Другая пара.
Кавалер
Что в ней нашел Димитрий?
Дама
Как! она
Красавица.
Кавалер
Да, мраморная нимфа:
Глаза, уста без жизни, без улыбки…
Новая пара.
Дама
Он не красив, но вид его приятен
И царская порода в нем видна.
Новая пара.
Дама
Когда ж поход?
Кавалер
Когда велит царевич,
Готовы мы; но, видно, панна Мнишек
С Димитрием задержит нас в плену.
Дама
Приятный плен.
Кавалер
Конечно, если вы…
Расходятся. Комнаты пустеют.
Мнишек
Мы, старики, уж нынче не танцуем,
Музыки гром не призывает нас,
Прелестных рук не жмем и не целуем —
Ох, не забыл старинных я проказ!
Теперь не то, не то, что прежде было:
И молодежь, ей-ей – не так смела,
И красота не так уж весела —
Признайся, друг: все как-то приуныло.
Оставим их; пойдем, товарищ мой,
Венгерского, обросшую травой,
Велим отрыть бутылку вековую
Да в уголку потянем-ка вдвоем
Душистый ток, струю, как жир, густую,
А между тем посудим кой о чем.
Пойдем же, брат.
Вишневецкий
И дело, друг, пойдем.
Ночь. Сад. Фонтан
Самозванец(входит)
Вот и фонтан; она сюда придет.
Я, кажется, рожден не боязливым;
Перед собой вблизи видал я смерть,
Пред смертию душа не содрогалась.
Мне вечная неволя угрожала,
За мной гнались – я духом не смутился
И дерзостью неволи избежал.
Но что ж теперь теснит мое дыханье?
Что значит сей неодолимый трепет?
Иль это дрожь желаний напряженных?
Нет – это страх. День целый ожидал
Я тайного свидания с Мариной,
Обдумывал все то, что ей скажу,
Как обольщу ее надменный ум,
Как назову московскою царицей, —
Но час настал – и ничего не помню.
Не нахожу затверженных речей;
Любовь мутит мое воображенье…
Но что-то вдруг мелькнуло… шорох… тише…
Нет, это свет обманчивой луны,
И прошумел здесь ветерок.
Марина(входит)
Царевич!
Самозванец
Она!.. Вся кровь во мне остановилась.
Марина
Димитрий! Вы?
Самозванец
Волшебный, сладкий голос!
(Идет к ней.)
Ты ль наконец? Тебя ли вижу я,
Одну со мной, под сенью тихой ночи?
Как медленно катился скучный день!
Как медленно заря вечерня гасла!
Как долго ждал во мраке я ночном!
Марина
Часы бегут, и дорого мне время —
Я здесь тебе назначила свиданье
Не для того, чтоб слушать нежны речи
Любовника. Слова не нужны. Верю,
Что любишь ты; но слушай: я решилась
С твоей судьбой и бурной и неверной
Соединить судьбу мою; то вправе
Я требовать, Димитрий, одного:
Я требую, чтоб ты души своей
Мне тайные открыл теперь надежды,
Намеренья и даже опасенья;
Чтоб об руку с тобой могла я смело
Пуститься в жизнь – не с детской слепотой,
Не как раба желаний легких мужа,
Наложница безмолвная твоя —
Но как тебя достойная супруга,
Помощница московского царя.
Самозванец
О, дай забыть хоть на единый час
Моей судьбы заботы и тревоги!
Забудь сама, что видишь пред собой
Царевича. Марина! зри во мне
Любовника, избранного тобою,
Счастливого твоим единым взором.
О, выслушай моления любви,
Дай высказать все то, чем сердце полно.
Марина
Не время, князь. Ты медлишь – и меж тем
Приверженность твоих клевретов стынет,
Час от часу опасность и труды
Становятся опасней и труднее,
Уж носятся сомнительные слухи,
Уж новизна сменяет новизну;
А Годунов свои приемлет меры…
Самозванец
Что Годунов? во власти ли Бориса
Твоя любовь, одно мое блаженство?
Нет, нет. Теперь гляжу я равнодушно
На трон его, на царственную власть.
Твоя любовь… что без нее мне жизнь,
И славы блеск, и русская держава?
В глухой степи, в землянке бедной – ты,
Ты заменишь мне царскую корону,
Твоя любовь…
Марина
Стыдись; не забывай
Высокого, святого назначенья:
Тебе твой сан дороже должен быть
Всех радостей, всех обольщений жизни,
Его ни с чем не можешь ты равнять.
Не юноше кипящему, безумно
Плененному моею красотой,
Знай: отдаю торжественно я руку
Наследнику московского престола,
Царевичу, спасенному судьбой.
Самозванец
Не мучь меня, прелестная Марина,
Не говори, что сан, а не меня
Избрала ты. Марина! ты не знаешь,
Как больно тем ты сердце мне язвишь —
Как! ежели… о страшное сомненье! —
Скажи: когда б не царское рожденье
Назначила слепая мне судьба;
Когда б я был не Иоаннов сын,
Не сей давно забытый миром отрок,—
Тогда б… тогда б любила ль ты меня?..
Марина
Димитрий ты и быть иным не можешь;
Другого мне любить нельзя.
Самозванец
Нет! полно:
Я не хочу делиться с мертвецом
Любовницей, ему принадлежащей.
Нет, полно мне притворствовать! скажу
Всю истину; так знай же: твой Димитрий
Давно погиб, зарыт – и не воскреснет:
А хочешь ли ты знать, кто я таков?
Изволь, скажу: я бедный черноризец;
Монашеской неволею скучая,
Под клобуком, свой замысел отважный
Обдумал я, готовил миру чудо —
И наконец из келии бежал
К украинцам, в их буйные курени,
Владеть конем и саблей научился;
Явился к вам; Димитрием назвался
И поляков безмозглых обманул.
Что скажешь ты, надменная Марина?
Довольна ль ты признанием моим?
Что ж ты молчишь?
Марина
О стыд! о горе мне!
(Молчание.)
Самозванец(тихо)
Куда завлек меня порыв досады!
С таким трудом устроенное счастье
Я, может быть, навеки погубил.
Что сделал я, безумец? —
(Вслух.)
Вижу, вижу:
Стыдишься ты не княжеской любви.
Так вымолви ж мне роковое слово;
В твоих руках теперь моя судьба,
Реши: я жду.
(Бросается на колени.)
Марина
Встань, бедный самозванец.
Не мнишь ли ты коленопреклоненьем,
Как девочке доверчивой и слабой
Тщеславное мне сердце умилить?
Ошибся, друг: у ног своих видала
Я рыцарей и графов благородных;
Но их мольбы я хладно отвергала
Не для того, чтоб беглого монаха…
Самозванец(встает)
Не презирай младого самозванца;
В нем доблести таятся, может быть,
Достойные московского престола,
Достойные руки твоей бесценной…
Марина
Достойные позорной петли, дерзкий!
Самозванец
Виновен я; гордыней обуянный,
Обманывал я Бога и царей,
Я миру лгал; но не тебе, Марина,
Меня казнить; я прав перед тобою.
Нет, я не мог обманывать тебя.
Ты мне была единственной святыней,
Пред ней же я притворствовать не смел.
Любовь, любовь ревнивая, слепая,
Одна любовь принудила меня
Все высказать.
Марина
Чем хвалится, безумец!
Кто требовал признанья твоего?
Уж если ты, бродяга безымянный,
Мог ослепить чудесно два народа,
Так должен уж по крайней мере ты
Достоин быть успеха своего
И свой обман отважный обеспечить
Упорною, глубокой, вечной тайной.
Могу ль, скажи, предаться я тебе,
Могу ль, забыв свой род и стыд девичий,
Соединить судьбу мою с твоею,
Когда ты сам с такою простотой,
Так ветрено позор свой обличаешь?
Он из любви со мною проболтался!
Дивлюся: как перед моим отцом
Из дружбы ты доселе не открылся,
От радости пред нашим королем
Или еще пред паном Вишневецким
Из верного усердия слуги.
Самозванец
Клянусь тебе, что сердца моего
Ты вымучить одна могла признанье.
Клянусь тебе, что никогда, нигде,
Ни в пиршестве за чашею безумства,
Ни в дружеском, заветном разговоре,
Ни под ножом, ни в муках истязаний
Сих тяжких тайн не выдаст мой язык.
Марина
Клянешься ты! итак, должна я верить —
О, верю я! – но чем, нельзя ль узнать,
Клянешься ты? не именем ли Бога,
Как набожный приемыш езуитов?
Иль честию, как витязь благородный,
Иль, может быть, единым царским словом,
Как царский сын? не так ли? говори.
Димитрий(гордо)
Тень Грозного меня усыновила,
Димитрием из гроба нарекла,
Вокруг меня народы возмутила
И в жертву мне Бориса обрекла.
Царевич я. Довольно, стыдно мне
Пред гордою полячкой унижаться.—
Прощай навек. Игра войны кровавой,
Судьбы моей обширные заботы
Тоску любви, надеюсь, заглушат.
О как тебя я стану ненавидеть,
Когда пройдет постыдной страсти жар!
Теперь иду – погибель иль венец
Мою главу в России ожидает,
Найду ли смерть, как воин в битве честной,
Иль как злодей на плахе площадной,
Не будешь ты подругою моею,
Моей судьбы не разделишь со мною;
Но – может быть, ты будешь сожалеть
Об участи, отвергнутой тобою.
Марина
А если я твой дерзостный обман
Заранее пред всеми обнаружу?
Самозванец
Не мнишь ли ты, что я тебя боюсь?
Что более поверят польской деве,
Чем русскому царевичу? – Но знай,
Что ни король, ни папа, ни вельможи
Не думают о правде слов моих.
Димитрий я иль нет – что им за дело?
Но я предлог раздоров и войны.
Им это лишь и нужно, и тебя,
Мятежница! поверь, молчать заставят.
Прощай.
Марина
Постой, царевич. Наконец
Я слышу речь не мальчика, но мужа.
С тобою, князь, она меня мирит.
Безумный твой порыв я забываю
И вижу вновь Димитрия. Но – слушай:
Пора, пора! проснись, не медли боле;
Веди полки скорее на Москву —
Очисти Кремль, садись на трон московский,
Тогда за мной шли брачного посла;
Но – слышит Бог – пока твоя нога
Не оперлась на тронные ступени,
Пока тобой не свержен Годунов,
Любви речей не буду слушать я.
(Уходит.)
Самозванец
Нет – легче мне сражаться с Годуновым
Или хитрить с придворным езуитом,
Чем с женщиной – черт с ними; мочи нет.
И путает, и вьется, и ползет,
Скользит из рук, шипит, грозит и жалит.
Змея! змея! – Недаром я дрожал.
Она меня чуть-чуть не погубила.
Но решено: заутра двину рать.
Граница литовская (1604 года, 16 октября)
Князь Курбский и Самозванец, оба верхами.
Полки приближаются к границе.
Курбский(прискакав первый)
Вот, вот она! вот русская граница!
Святая Русь, Отечество! Я твой!
Чужбины прах с презреньем отряхаю
С моих одежд – пью жадно воздух новый:
Он мне родной!.. теперь твоя душа,
О мой отец, утешится, и в гробе
Опальные возрадуются кости!
Блеснул опять наследственный наш меч,
Сей славный меч, гроза Казани темной,
Сей добрый меч, слуга царей московских!
В своем пиру теперь он загуляет
За своего надёжу-государя!..
Самозванец(едет тихо с поникшей головой)
Как счастлив он! как чистая душа
В нем радостью и славой разыгралась!
О витязь мой! завидую тебе.
Сын Курбского, воспитанный в изгнанье,
Забыв отцом снесенные обиды,
Его вину за гробом искупив,
Ты кровь излить за сына Иоанна
Готовишься; законного царя
Ты возвратить отечеству… ты прав,
Душа твоя должна пылать весельем.
Курбский
Ужель и ты не веселишься духом?
Вот наша Русь: она твоя, царевич.
Там ждут тебя сердца твоих людей:
Твоя Москва, твой Кремль, твоя держава.
Самозванец
Кровь русская, о Курбский, потечет!
Вы за царя подъяли меч, вы чисты.
Я ж вас веду на братьев; я Литву
Позвал на Русь, я в красную Москву
Кажу врагам заветную дорогу!..
Но пусть мой грех падет не на меня —
А на тебя, Борис-цареубийца! —
Вперед!
Курбский
Вперед! и горе Годунову!
Скачут. Полки переходят через границу.
Царская дума
Царь, Патриарх и Бояре.
Царь
Возможно ли? Расстрига, беглый инок
На нас ведет злодейские дружины,
Дерзает нам писать угрозы! Полно,
Пора смирить безумца! – Поезжайте
Ты, Трубецкой, и ты, Басманов: помочь
Нужна моим усердным воеводам.
Бунтовщиком Чернигов осажден.
Спасайте град и граждан.
Басманов
Государь,
Трех месяцев отныне не пройдет,
И замолчит и слух о самозванце;
Его в Москву мы привезем, как зверя
Заморского, в железной клетке. Богом
Тебе клянусь.
(Уходит с Трубецким.)
Царь
Мне свейский государь
Через послов союз свой предложил;
Но не нужна нам чуждая помога;
Своих людей у нас довольно ратных,
Чтоб отразить изменников и ляха.
Я отказал.
Щелкалов! разослать
Во все концы указы к воеводам,
Чтоб на коня садились и людей
По старине на службу высылали;
В монастырях подобно отобрать
Служителей причетных. В прежни годы,
Когда бедой отечеству грозило,
Отшельники на битву сами шли.
Но не хотим тревожить ныне их;
Пусть молятся за нас они – таков
Указ царя и приговор боярский.
Теперь вопрос мы важный разрешим:
Вы знаете, что наглый самозванец
Коварные промчал повсюду слухи;
Повсюду им разосланные письма
Посеяли тревогу и сомненье;
На площадях мятежный бродит шепот,
Умы кипят… их нужно остудить;
Предупредить желал бы казни я,
Но чем и как? решим теперь. Ты первый,
Святый отец, свою поведай мысль.
Патриарх
Благословен всевышний, поселивший
Дух милости и кроткого терпенья
В душе твоей, великий государь;
Ты грешнику погибели не хочешь,
Ты тихо ждешь – да про€йдет заблужденье:
Оно пройдет, и солнце правды вечной
Всех озарит.
Твой верный богомолец,
В делах мирских не мудрый судия,
Дерзает днесь подать тебе свой голос.
Бесовский сын, расстрига окаянный,
Прослыть умел Димитрием в народе;
Он именем царевича, как ризой
Украденной, бесстыдно облачился:
Но стоит лишь ее раздрать – и сам
Он наготой своею посрамится.
Сам Бог на то нам средство посылает:
Знай, государь, тому прошло шесть лет —
В тот самый год, когда тебя Господь
Благословил на царскую державу, —
В вечерний час ко мне пришел однажды
Простой пастух, уже маститый старец,
И чудную поведал он мне тайну.
«В младых летах, – сказал он, – я ослеп
И с той поры не знал ни дня, ни ночи
До старости: напрасно я лечился
И зелием и тайным нашептаньем;
Напрасно я ходил на поклоненье
В обители к великим чудотворцам;
Напрасно я из кладязей святых
Кропил водой целебной темны очи;
Не посылал Господь мне исцеленья.
Вот наконец утратил я надежду.
Я к тьме своей привык, и даже сны
Мне виданных вещей уж не являли,
А снилися мне только звуки. Раз,
В глубоком сне, я слышу, детский голос
Мне говорит: – Встань, дедушка, поди
Ты в Углич-град, в собор Преображенья;
Там помолись ты над моей могилкой,
Бог милостив – и я тебя прощу.
– Но кто же ты? – спросил я детский голос.
– Царевич я Димитрий. Царь небесный
Приял меня в лик ангелов своих,
И я теперь великий чудотворец!
Иди, старик. – Проснулся я и думал:
Что ж? может быть, и в самом деле Бог
Мне позднее дарует исцеленье.
Пойду – и в путь отправился далекий.
Вот Углича достиг я, прихожу
В святый собор, и слушаю обедню,
И, разгорясь душой усердной, плачу
Так сладостно, как будто слепота
Из глаз моих слезами вытекала.
Когда народ стал выходить, я внуку
Сказал: – Иван, веди меня на гроб
Царевича Димитрия. – И мальчик
Повел меня – и только перед гробом
Я тихую молитву сотворил,
Глаза мои прозрели; я увидел
И божий свет, и внука, и могилку».
Вот, государь, что мне поведал старец.
Общее смущение. В продолжение сей речи Борис несколько раз отирает лицо платком.
Я посылал тогда нарочно в Углич,
И сведано, что многие страдальцы
Спасение подобно обретали
У гробовой царевича доски.
Вот мой совет: во Кремль святые мощи
Перенести, поставить их в соборе
Архангельском; народ увидит ясно
Тогда обман безбожного злодея,
И мощь бесов исчезнет яко прах.
Молчание.
Князь Шуйский
Святый отец, кто ведает пути
Всевышнего? Не мне его судить.
Нетленный сон и силу чудотворства
Он может дать младенческим останкам,
Но надлежит народную молву
Исследовать прилежно и бесстрастно;
А в бурные ль смятений времена
Нам помышлять о столь великом деле?
Не скажут ли, что мы святыню дерзко
В делах мирских орудием творим?
Народ и так колеблется безумно,
И так уж есть довольно шумных толков:
Умы людей не время волновать
Нежданною, столь важной новизною.
Сам вижу я: необходимо слух,
Рассеянный расстригой, уничтожить;
Но есть на то иные средства – проще.
Так, государь, – когда изволишь ты,
Я сам явлюсь на площади народной,
Уговорю, усовещу безумство
И злой обман бродяги обнаружу.
Царь
Да будет так! Владыко патриарх,
Прошу тебя пожаловать в палату:
Сегодня мне нужна твоя беседа.
Уходит. За ним и все бояре.
Один боярин(тихо другому)
Заметил ты, как государь бледнел
И крупный пот с лица его закапал?
Другой
Я – признаюсь – не смел поднять очей,
Не смел вздохнуть, не только шевельнуться.
Первый боярин
А выручил князь Шуйский. Молодец!
Равнина близ Новгорода-Cеверского (1604 года, 21 декабря)
Битва.
Воины(бегут в беспорядке). Беда, беда! Царевич! Ляхи! Вот они! вот они!
Входят капитаны Маржерет и Вальтер Розен.
Маржерет. Куда, куда? Allons… [64 - Ну… (фр.)] пошоль назад!
Один из беглецов. Сам пошоль, коли есть охота, проклятый басурман.
Маржерет. Quoi? quoi? [65 - Что? что? (фр.)]
Другой. Ква! ква! тебе любо, лягушка заморская, квакать на русского царевича; а мы ведь православные.
Маржерет. Qu’est-ce à dire pravoslavni?.. Sacreés gueux, maudites canailles! Mordieu, mein herr, j’enrage: on dirait que зa n’a pas des bras pour frapper, ça n’a que des jambes pour foutre le camp [66 - Что значит православные?.. Рвань окаянная, проклятая сволочь! Черт возьми, мейн repp (сударь), я прямо взбешен: можно подумать, что у них нет рук, чтобы драться, а только ноги, чтобы удирать (фр.).].
В. Розен. Es ist Schande [67 - Позор (нем.).].
Маржерет. Ventre-saint-gris! Je ne bouge plus d’un pas – puisque le vin est tiré, il faut le boire. Qu’en dites-vous, mein herr? [68 - Тысяча дьяволов! Я не сдвинусь отсюда ни на шаг – раз дело начато, надо его кончить. Что вы скажете на это, мейн герр? (фр.)]
В. Розен. Sie haben Recht [69 - Вы правы (нем.).].
Маржерет. Tudieu, il у fait chaud! Ce diable de Samozvanetz, comme ils l’appellent, est un bougre qui a du poil au cul. Qu’en pensez vous, mein herr? [70 - Черт, дело становится жарким! Этот дьявол – Самозванец, как они его называют, отчаянный головорез. Как вы полагаете, мейн герр? (фр.)]
В. Розен. Oh, ja! [71 - О, да! (нем.)]
Маржерет. Hé! voyez donc, voyez donc! L’action s’engage sur les derrières de l’ennemi. Ce doit être le brave Basmanoff, qui aurait fait une sortie [72 - Вот глядите, глядите! Завязался бой в тылу у неприятеля. Это, наверно, ударил молодец Басманов (фр.).].
В. Розен. Ich glaube das [73 - Я так полагаю (нем.).].
Входят немцы.
Маржерет. На, ha! voici nos Allemands. – Messieurs!.. Mein herr, dites leur donc de se rallier et, sacrebleu, chargeons! [74 - А вот и наши немцы! – Господа!.. Мейн герр, велите же им построиться и, черт возьми, пойдем в атаку! (фр.)]
В. Розен. Sehr gut. Halt! [75 - Очень хорошо. Становись! (нем.)]
Немцы строятся.
Marsch! [76 - Марш! (нем.)]
Немцы (идут).
Hilf Gott! [77 - С нами Бог! (нем.)]
Сражение. Русские снова бегут.
Ляхи. Победа! победа! Слава царю Димитрию.
Димитрий(верхом). Ударить отбой! мы победили. Довольно; щадите русскую кровь. Отбой!
Трубят, бьют барабаны.
Площадь перед собором в Москве
Народ.
Один. Скоро ли Царь выйдет из собора?
Другой. Обедня кончилась; теперь идет молебствие.
Первый. Что? уж проклинали того?
Другой. Я стоял на паперти и слышал, как диакон завопил: Гришка Отрепьев – анафема!
Первый. Пускай себе проклинают; царевичу дела нет до Отрепьева.
Другой. А царевичу поют теперь вечную память.
Первый. Вечную память живому! Вот ужо им будет, безбожникам.
Третий. Чу! шум. Не Царь ли?
Четвертый. Нет; это юродивый.
Входит юродивый в железной шапке, обвешанный веригами, окруженный мальчишками.
Мальчишки. Николка, Николка – железный колпак!.. тр р р р р…
Старуха. Отвяжитесь, бесенята, от блаженного. – Помолись, Николка, за меня грешную.
Юродивый. Дай, дай, дай копеечку.
Старуха. Вот тебе копеечка; помяни же меня.
Юродивый(садится на землю и поет)
Месяц светит,
Котенок плачет,
Юродивый, вставай,
Богу помолися!
Мальчишки окружают его снова.
Один из них. Здравствуй, Николка; что же ты шапки не снимаешь? (Щелкает его по железной шапке.) Эк она звонит!
Юродивый. А у меня копеечка есть.
Мальчишка. Неправда! ну покажи.
(Вырывает копеечку и убегает.)
Юродивый(плачет). Взяли мою копеечку; обижают Николку!
Народ. Царь, Царь идет.
Царь выходит из собора. Боярин впереди раздает нищим милостыню. Бояре.
Юродивый. Борис, Борис! Николку дети обижают.
Царь. Подать ему милостыню. О чем он плачет?
Юродивый. Николку маленькие дети обижают… Вели их зарезать, как зарезал ты маленького царевича.
Бояре. Поди прочь, дурак! схватите дурака!
Царь. Оставьте его. Молись за меня, бедный Николка.
(Уходит.)
Юродивый(ему вслед). Нет, нет! нельзя молиться за царя Ирода – богородица не велит.
Севск
Самозванец, окруженный своими.
Самозванец
Где пленный?
Лях
Здесь.
Самозванец
Позвать его ко мне.
Входит русский пленник.
Кто ты?
Пленник
Рожнов, московский дворянин.
Самозванец
Давно ли ты на службе?
Пленник
С месяц будет.
Самозванец
Не совестно, Рожнов, что на меня
Ты поднял меч?
Пленник
Как быть, не наша воля.
Самозванец
Сражался ты под Северским?
Пленник
Я прибыл
Недели две по битве – из Москвы.
Самозванец
Что Годунов?
Пленник
Он очень был встревожен
Потерею сражения и раной
Мстиславского, и Шуйского послал
Начальствовать над войском.
Самозванец
А зачем
Он отозвал Басманова в Москву?
Пленник
Царь наградил его заслуги честью
И золотом. Басманов в царской Думе
Теперь сидит.
Самозванец
Он в войске был нужнее.
Ну что в Москве?
Пленник
Все, слава Богу, тихо.
Самозванец
Что? ждут меня?
Пленник
Бог знает; о тебе
Там говорить не слишком нынче смеют.
Кому язык отрежут, а кому
И голову – такая, право, притча!
Что день, то казнь. Тюрьмы битком набиты.
На площади, где человека три
Сойдутся, – глядь – лазутчик уж и вьется,
А государь досужною порою
Доносчиков допрашивает сам.
Как раз беда; так лучше уж молчать.
Самозванец
Завидна жизнь Борисовых людей!
Ну, войско что?
Пленник
Что с ним? одето, сыто,
Довольно всем.
Самозванец
Да много ли его?
Пленник
Бог ведает.
Самозванец
А будет тысяч тридцать?
Пленник
Да наберешь и тысяч пятьдесят.
Самозванец задумывается.
Окружающие смотрят друг на друга.
Самозванец
Ну! обо мне как судят в вашем стане?
Пленник
А говорят о милости твоей,
Что ты, дескать (будь не во гнев), и вор,
А молодец.
Самозванец(смеясь)
Так это я на деле
Им докажу: друзья, не станем ждать
Мы Шуйского; я поздравляю вас:
Назавтра бой.
(Уходит.)
Все
Да здравствует Димитрий!
Лях
Назавтра бой! их тысяч пятьдесят,
А нас всего едва ль пятнадцать тысяч.
С ума сошел.
Другой
Пустое, друг: поляк
Один пятьсот москалей вызвать может.
Пленник
Да, вызовешь. А как дойдет до драки,
Так убежишь от одного, хвастун.
Лях
Когда б ты был при сабле, дерзкий пленник,
То я тебя
(указывая на свою саблю)
вот этим бы смирил.
Пленник
Наш брат русак без сабли обойдется:
Не хочешь ли вот этого,
(показывая кулак)
безмозглый!
Лях гордо смотрит на него и молча отходит. Все смеются.
Лес
Лжедимитрий, Пушкин. В отдалении лежит конь издыхающий.
Лжедимитрий
Мой бедный конь! как бодро поскакал
Сегодня он в последнее сраженье
И, раненный, как быстро нес меня.
Мой бедный конь!
Пушкин(про себя)
Ну вот о чем жалеет!
Об лошади! когда все наше войско
Побито в прах!
Самозванец
Послушай, может быть,
От раны он лишь только заморился
И отдохнет.
Пушкин
Куда! он издыхает.
Самозванец(идет к своему коню)
Мой бедный конь!.. что делать? снять узду
Да отстегнуть подпругу. Пусть на воле
Издохнет он.
(Разуздывает и расседлывает коня.)
Входят несколько ляхов.
Здорово, господа!
Что ж Курбского не вижу между вами?
Я видел, как сегодня в гущу боя
Он врезался; тьмы сабель молодца,
Что зыбкие колосья, облепили;
Но меч его всех выше подымался,
А грозный клик все клики заглушал.
Где ж витязь мой?
Лях
Он лег на поле смерти.
Самозванец
Честь храброму и мир его душе!
Как мало нас от битвы уцелело.
Изменники! злодеи-запорожцы,
Проклятые! вы, вы сгубили нас —
Не выдержать и трех минут отпора!
Я их ужо! десятого повешу,
Разбойники!
Пушкин
Кто там ни виноват,
Но все-таки мы начисто разбиты,
Истреблены.
Самозванец
А дело было наше;
Я было смял передовую рать —
Да немцы нас порядком отразили;
А молодцы! ей-богу, молодцы,
Люблю за то – из них уж непременно
Составлю я почетную дружину.
Пушкин
А где-то нам сегодня ночевать?
Самозванец
Да здесь в лесу. Чем это не ночлег?
Чем свет, мы в путь; к обеду будем в Рыльске.
Спокойна ночь.
(Ложится, кладет седло под голову и засыпает.)
Пушкин
Приятный сон, царевич!
Разбитый в прах, спасаяся побегом,
Беспечен он, как глупое дитя;
Хранит его, конечно, провиденье;
И мы, друзья, не станем унывать.
Москва. Царские палаты
Борис, Басманов.
Царь
Он побежден, какая польза в том?
Мы тщетною победой увенчались.
Он вновь собрал рассеянное войско
И нам со стен Путивля угрожает.
Что делают меж тем герои наши?
Стоят у Кром, где кучка казаков
Смеются им из-под гнилой ограды.
Вот слава! нет, я ими недоволен,
Пошлю тебя начальствовать над ними;
Не род, а ум поставлю в воеводы;
Пускай их спесь о местничестве тужит;
Пора презреть мне ропот знатной черни
И гибельный обычай уничтожить.
Басманов
Ах, государь, стократ благословен
Тот будет день, когда Разрядны книги
С раздорами, с гордыней родословной
Пожрет огонь.
Царь
День этот недалек;
Лишь дай сперва смятение народа
Мне усмирить.
Басманов
Что на него смотреть;
Всегда народ к смятенью тайно склонен:
Так борзый конь грызет свои бразды;
На власть отца так отрок негодует;
Но что ж? конем спокойно всадник правит,
И отроком отец повелевает.
Царь
Конь иногда сбивает седока,
Сын у отца не вечно в полной воле.
Лишь строгостью мы можем неусыпной
Сдержать народ. Так думал Иоанн,
Смиритель бурь, разумный самодержец,
Так думал и его свирепый внук.
Нет, милости не чувствует народ:
Твори добро – не скажет он спасибо;
Грабь и казни – тебе не будет хуже.
Входит боярин.
Что?
Боярин
Привели гостей иноплеменных.
Царь
Иду принять; Басманов, погоди,
Останься здесь: с тобой еще мне нужно
Поговорить.
(Уходит.)
Басманов
Высокий дух державный.
Дай Бог ему с Отрепьевым проклятым
Управиться, и много, много он
Еще добра в России сотворит.
Мысль важная в уме его родилась.
Не надобно ей дать остыть. Какое
Мне поприще откроется, когда
Он сломит рог боярству родовому!
Соперников во брани я не знаю;
У царского престола стану первый…
И может быть… Но что за чудный шум?
Тревога. Бояре, придворные служители в беспорядке бегут, встречаются и шепчутся.
Один
За лекарем!
Другой
Скорее к патриарху.
Третий
Царевича, царевича зовет!
Четвертый
Духовника!
Басманов
Что сделалось такое?
Пятый
Царь занемог.
Шестой
Царь умирает.
Басманов
Боже!
Пятый
На троне он сидел и вдруг упал —
Кровь хлынула из уст и из ушей.
Царя выносят на стуле; все царское семейство, все бояре.
Царь
Подите все – оставьте одного
Царевича со мною.
Все удаляются.
Умираю;
Обнимемся, прощай, мой сын: сейчас
Ты царствовать начнешь… о Боже, Боже!
Сейчас явлюсь перед тобой – и душу
Мне некогда очистить покаяньем.
Но чувствую – мой сын, ты мне дороже
Душевного спасенья… так и быть!
Я подданным рожден, и умереть
Мне подданным во мраке б надлежало;
Но я достиг верховной власти… чем?
Не спрашивай. Довольно: ты невинен,
Ты царствовать теперь по праву станешь,
Я, я за все один отвечу Богу…
О милый сын, не обольщайся ложно,
Не ослепляй себя ты добровольно —
В дни бурные державу ты приемлешь:
Опасен он, сей чудный самозванец,
Он именем ужасным ополчен…
Я, с давних лет в правленье искушенный,
Мог удержать смятенье и мятеж;
Передо мной они дрожали в страхе,
Возвысить глас измена не дерзала.
Но ты, младой, неопытный властитель,
Как управлять ты будешь под грозой,
Тушить мятеж, опутывать измену?
Но Бог велик! Он умудряет юность,
Он слабости дарует силу… слушай:
Советника, во-первых, избери
Надежного, холодных, зрелых лет,
Любимого народом – а в боярах
Почтенного породой или славой —
Хоть Шуйского. Для войска нынче нужен
Искусный вождь: Басманова пошли
И с твердостью снеси боярский ропот.
Ты с малых лет сидел со мною в Думе,
Ты знаешь ход державного правленья;
Не изменяй теченья дел. Привычка —
Душа держав. Я ныне должен был
Восстановить опалы, казни – можешь
Их отменить; тебя благословят,
Как твоего благословляли дядю,
Когда престол он Грозного приял.
Со временем и понемногу снова
Затягивай державные бразды.
Теперь ослабь, из рук не выпуская…
Будь милостив, доступен к иноземцам,
Доверчиво их службу принимай.
Со строгостью храни устав церковный;
Будь молчалив; не должен царский голос
На воздухе теряться по-пустому;
Как звон святой, он должен лишь вещать
Велику скорбь или великий праздник.
О милый сын, ты входишь в те лета,
Когда нам кровь волнует женский лик.
Храни, храни святую чистоту
Невинности и гордую стыдливость:
Кто чувствами в порочных наслажденьях
В младые дни привыкнул утопать,
Тот, возмужав, угрюм и кровожаден,
И ум его безвременно темнеет.
В семье своей будь завсегда главою;
Мать почитай, но властвуй сам собою —
Ты муж и Царь; люби свою сестру,
Ты ей один хранитель остаешься.
Феодор(на коленях)
Нет, нет – живи и царствуй долговечно:
Народ и мы погибли без тебя.
Царь
Все кончено – глаза мои темнеют,
Я чувствую могильный хлад…
Входит Патриарх, святители, за ними все Бояре. Царицу ведут под руки, царевна рыдает.
Кто там?
А! схима… так! святое постриженье…
Ударил час, в монахи царь идет —
И темный гроб моею будет кельей…
Повремени, владыко патриарх,
Я Царь еще: внемлите вы, бояре:
Се тот, кому приказываю царство;
Целуйте крест Феодору… Басманов,
Друзья мои… при гробе вас молю
Ему служить усердием и правдой!
Он так еще и млад и непорочен…
Клянетесь ли?
Бояре
Клянемся.
Царь
Я доволен.
Простите ж мне соблазны и грехи
И вольные и тайные обиды…
Святый отец, приближься, я готов.
Начинается обряд пострижения. Женщин в обмороке выносят.
Ставка
Басманов вводит Пушкина.
Басманов
Войди сюда и говори свободно.
Итак, тебя ко мне он посылает?
Пушкин
Тебе свою он дружбу предлагает
И первый сан по нем в московском царстве.
Басманов
Но я и так Феодором высоко
Уж вознесен. Начальствую над войском,
Он для меня презрел и чин разрядный,
И гнев бояр – я присягал ему.
Пушкин
Ты присягал наследнику престола
Законному; но если жив другой,
Законнейший?..
Басманов
Послушай, Пушкин, полно,
Пустого мне не говори; я знаю,
Кто он такой.
Пушкин
Россия и Литва
Димитрием давно его признали,
Но, впрочем, я за это не стою.
Быть может, он Димитрий настоящий,
Быть может, он и самозванец. Только
Я ведаю, что рано или поздно
Ему Москву уступит сын Борисов.
Басманов
Пока стою за юного царя,
Дотоле он престола не оставит;
Полков у нас довольно, слава Богу!
Победою я их одушевлю,
А вы, кого против меня пошлете?
Не казака ль Карелу? али Мнишка?
Да много ль вас, всего-то восемь тысяч.
Пушкин
Ошибся ты: и тех не наберешь —
Я сам скажу, что войско наше дрянь,
Что казаки лишь только селы грабят,
Что поляки лишь хвастают да пьют,
А русские… да что и говорить…
Перед тобой не стану я лукавить;
Но знаешь ли, чем сильны мы, Басманов?
Не войском, нет, не польскою помогой,
А мнением; да! мнением народным.
Димитрия ты помнишь торжество
И мирные его завоеванья,
Когда везде без выстрела ему
Послушные сдавались города,
А воевод упрямых чернь вязала?
Ты видел сам, охотно ль ваши рати
Сражались с ним; когда же? при Борисе!
А нынче ль?.. Нет, Басманов, поздно спорить
И раздувать холодный пепел брани:
Со всем твоим умом и твердой волей
Не устоишь; не лучше ли тебе
Дать первому пример благоразумный,
Димитрия царем провозгласить
И тем ему навеки удружить?
Как думаешь?
Басманов
Узнаете вы завтра.
Пушкин
Решись.
Басманов
Прощай.
Пушкин
Подумай же, Басманов.
(Уходит.)
Басманов
Он прав, он прав; везде измена зреет —
Что делать мне? Ужели буду ждать,
Чтоб и меня бунтовщики связали
И выдали Отрепьеву? Не лучше ль
Предупредить разрыв потока бурный
И самому… Но изменить присяге!
Но заслужить бесчестье в род и род!
Доверенность младого венценосца
Предательством ужасным заплатить…
Опальному изгнаннику легко
Обдумывать мятеж и заговор,
Но мне ли, мне ль, любимцу государя…
Но смерть… но власть… но бедствия народны…
(Задумывается.)
Сюда! кто там?
(Свищет.)
Коня! Трубите сбор.
Лобное место
Пушкин идет, окруженный Народом.
Народ
Царевич нам боярина послал.
Послушаем, что скажет нам боярин.
Сюда! сюда!
Пушкин(на амвоне)
Московские граждане,
Вам кланяться царевич приказал.
(Кланяется.)
Вы знаете, как промысел небесный
Царевича от рук убийцы спас;
Он шел казнить злодея своего,
Но божий суд уж поразил Бориса.
Димитрию Россия покорилась;
Басманов сам с раскаяньем усердным
Свои полки привел ему к присяге.
Димитрий к вам идет с любовью, с миром.
В угоду ли семейству Годуновых
Подымете вы руку на царя
Законного, на внука Мономаха?
Народ
Вестимо нет.
Пушкин
Московские граждане!
Мир ведает, сколь много вы терпели
Под властию жестокого пришельца:
Опалу, казнь, бесчестие, налоги,
И труд, и глад – всё испытали вы.
Димитрий же вас жаловать намерен,
Бояр, дворян, людей приказных, ратных,
Гостей, купцов – и весь честной народ.
Вы ль станете упрямиться безумно
И милостей кичливо убегать?
Но он идет на царственный престол
Своих отцов – в сопровожденье грозном.
Не гневайте ж царя и бойтесь Бога.
Целуйте крест законному владыке;
Смиритеся, немедленно пошлите
К Димитрию во стан митрополита,
Бояр, дьяков и выборных людей,
Да бьют челом отцу и государю.
(Сходит.)
Шум народный.
Народ
Что толковать? Боярин правду молвил.
Да здравствует Димитрий, наш отец!
Мужик на амвоне
Народ, народ! в Кремль! в царские палаты!
Ступай! вязать Борисова щенка!
Народ(несется толпою)
Вязать! Топить! Да здравствует Димитрий!
Да гибнет род Бориса Годунова!
Кремль. Дом Борисов. Стража у крыльца
Феодор под окном.
Нищий. Дайте милостыню, Христа ради!
Стража. Поди прочь, не велено говорить с заключенными.
Феодор. Поди, старик, я беднее тебя, ты на воле.
Ксения под покрывалом подходит также к окну.
Один из Народа. Брат да сестра! бедные дети, что пташки в клетке.
Другой. Есть о ком жалеть? Проклятое племя!
Первый. Отец был злодей, а детки невинны.
Другой. Яблоко от яблони недалеко падает.
Ксения. Братец, братец, кажется, к нам бояре идут.
Феодор. Это Голицын, Мосальский. Другие мне незнакомы.
Ксения. Ах, братец, сердце замирает.
Голицын, Мосальский, Молчанов и Шерефединов. За ними трое стрельцов.
Народ. Расступитесь, расступитесь. Бояре идут.
Они входят в дом.
Один из Народа. Зачем они пришли?
Другой. А верно, приводить к присяге Феодора Годунова.
Третий. В самом деле? – слышишь, какой в доме шум! Тревога, дерутся…
Народ. Слышишь? визг! – это женский голос – взойдем! – Двери заперты – крики замолкли.
Отворяются двери. Мосальский является на крыльце.
Мосальский. Народ! Мария Годунова и сын ее Феодор отравили себя ядом. Мы видели их мертвые трупы.
Народ в ужасе молчит.
Что ж вы молчите? кричите: да здравствует царь Димитрий Иванович!
Народ безмолвствует.
Конец
Еврипид. Андромаха
Действующие лица
Андромаха, вдова Гектора, пленница-любовница Неоптолема (I).
Гермиона, жена Неоптолема (II).
Рабыня некогда Андромахи, ныне Гермионы (III).
Хор фтийских женщин.
Менелай, царь спартанский, отец Гермионы (II).
Молосс, сын Андромахи от Неоптолема (III).
Пелей, царь фарсальский, дед Неоптолема (III).
Кормилица Гермионы (I).
Орест, сын Агамемнона из Аргоса (III).
Вестник из свиты Неоптолема (II).
Фетида, богиня, дочь Нерея и божественная супруга Пелия (I).
Действие происходит во Фтии, в Фессалии.
Пролог
Декорация представляет фасад дворца в дорийском стиле. К нему прилегает святилище Фетиды. На его открытом помосте алтарь и статуя богини, к ним ведет несколько ступеней.
Явление первое
Андромаха сидит у алтаря. У нее темная одежда и распущенные темные волосы, где уже мелькают серебряные нити. Около нее лежит ветвь молящих, перевитая белой шерстью. Лицо она закрыла руками. Потом открывает, встает, делает шаг и, не сходя с помоста, произносит.
Андромаха
О город Фив [78 - Имеется в виду мизийский город Фивы у подножия горы Плака (в Малой Азии), где царствовал отец Андромахи Ээтион], краса земли азийской,
Не из тебя ль с усладой золотой
Увезена, очаг царя Приама
Узрела я, чтоб Гектору женой
Мне стать, детей ему рождая? О,
Завиден был ты, жребий Андромахи!
Сегодня ж… есть ли женщина, меня
Несчастнее?
(Закрывает лицо руками, потом отнимает их.)
Я Гектора, Ахиллом
Убитого, видала, на глазах
Моих дитя мое, Астианакта,
От Гектора рожденного, с высокой
Ахейцы башни сбросили, копьем
Взяв Илиона землю… Я ж, увы!
Рабынею я, дочь не знавших ига,
Увидела ахейский небосклон.
На острове рожденный [79 - Неоптолем, который родился на острове Скиросе от союза Ахилла с дочерью местного царя Деидамией; Фетида, мать Ахилла, скрывала здесь юношу среди служанок царевны, чтобы помешать ахейцам взять его с собой под Трою.], как добычу
Отменную, меня Неоптолем
К себе увез из Трои… и равнину,
Где фтийские с фарсальскими сады [80 - Фтия и Фарсал – города с прилегающими к ним областями в Фессалии; в историческое время Фтия уже не существовала.]
Сливают тень, я обитаю… эти
Когда-то, брак с Пелеем заключив,
Поля себе избрала Нереида,
Таясь толпы… И фессалийский люд
Фетиды им оставил имя, гордый
Невестою Пелея. Внук его
Фарсальское оставил царство деду:
У старика он скипетра из рук
Не хочет брать… А я в чертоге фтийском,
С Ахилловым отродьем и моим
Властителем соединившись, сына
Ему дала.
Сначала, и бедой
Повитая, я берегла надежду:
Вот вырастет ребенок – будет мне
Опорою моей среди беды…
Но, ложе
Мое презрев невольничье, увы!
Спартанку взял мой деспот [81 - Мой деспот – то есть господин, хозяин. Истинное отношение Неоптолема к Андромахе, как видно из пьесы, было далеко от деспотического в современном смысле слова.], Гермиону,
В законные супруги, и с тех пор
Гонима я: царица уверяет,
Что снадобьем неведомым ее
Бесплодною я сделала и мужу
Постылою и будто я хочу
Ее занять в чертоге место, силой
Законную супругу удалив.
Увы! чего теперь лишилась, разве
То волею прияла я… О нет!
Свидетель Зевс великий, что неволей…
Но убедить нельзя ее, и смерти
Моей царица ищет. С ней отец
Соединил и Менелай заботы…
Он здесь теперь… Чтоб дочери помочь,
Из Спарты он приехал…
Ужас бледный
Меня загнал в соседний с домом храм
Фетиды: жизнь богиня не спасет ли?
И сам Пелей, и царский род его
Лелеют брак, который миру память
О браке Нереиды бережет…
А сын единственный чтоб не погиб, я тайно
Его к чужим послала… С нами нет,
Увы! того, кем он рожден, и сыну
Ничто теперь Неоптолем, и мне…
Царь в Дельфах – он за гнев безумный платит [82 - Когда Ахилл был убит под Троей стрелой Париса при помощи самого Аполлона, Неоптолема еще не было среди ахейцев, осаждавших город. В этих стихах Еврипид отклоняет тот вариант сказания, по которому Неоптолем был убит жрецами за непочтительное отношение к божеству во время его последней поездки в Дельфы.]:
Когда отца убили у него,
Он Феба звал к ответу в том же храме,
Где молит о прощении теперь,
Чтоб возвратить себе улыбку бога…
Явление второе
Андромаха и рабыня (троянская, из левых дверей).
Рабыня
О госпожа! Звать именем таким
Я не боюсь тебя… Я помню – имя
Достойно ты носила это, в Трое
Когда еще мы жили и тебе
И Гектору покойному служили
Мы всей душой… С вестями я к тебе…
Чтоб из царей кто не проведал, страшно,
Да и тебя-то жалко… Берегись:
Недоброе замыслили спартанцы.
Андромаха
О милая подруга! – для меня,
Твоей царицы прежней, ты – подруга…
В несчастиях… Придумали-то что ж?
Какую сеть для Андромахи вяжут?
Рабыня
О, горькая! Они горят убить
Рожденного и скрытого тобою.
Андромаха
О спрятанном проведали?.. О, горе!
Но как? Откуда же? О, смерть, о, злая смерть!
Рабыня
Не знаю уж, откуда, но слыхала,
Что Менелай отправился за ним.
Андромаха
Погибли мы – два коршуна захватят
И умертвят тебя, мой сын; а тот,
Которого зовут отцом твоим, не с нами.
Рабыня
Да, при царе ты б, видно, столько мук
Не приняла – друзей вокруг не видно.
Андромаха
Но, может быть, Пелей… Как говорят?
Рабыня
Когда б и здесь он был, – старик не помощь.
Андромаха
К нему гонцов я слала, и не раз…
Рабыня
Ты думала, что хоть один душою
Тебе помочь горит?
Андромаха
Конечно нет…
Но если б ты к нему пошла… Что скажешь?
Молчание.
Рабыня
Чем долгую отлучку господам
Я объясню?
Андромаха
Уловкам ли учить
Тебя? Ты – женщина.
Рабыня
Опасно очень…
У Гермионы слишком зоркий глаз.
Андромаха
Вот видишь ты… В беде и друг с отказом.
Рабыня
Нет… подожди с упреками – к Пелею
Я все-таки пойду… А коль беда
Со мною и случится – разве стоит
Так дорого рабыни жизнь?
(Уходит внутрь сцены.)
Явление третье
Андромаха (одна)
Иди…
А я, увы! привычная к стенаньям
И жалобам, эфиру их отдам.
Природою нам суждено усладу
Тяжелых бед в устах иметь, и слов
Для женщины всегда отрада близко.
Одно ли мне в груди рождает стон
Несчастие? Где Фивы? Где мой Гектор?
Как жребий мне суровый умолить,
Что без вины меня рабыней сделал?
Нет, никого из смертных не дерзай
Блаженным звать, покуда не увидишь,
Как, день свершив последний, он сойдет
В немое царство мертвых…
(Садится к подножию статуи и, обвивая его руками, тихо покачивается.)
В Трое высокой Парис не невесту, он только слепое
Миру безумье явил, ложу Елену отдав.
Из-за нее и тебя на сожженье и тяжкие муки
Тысяче вражьих триер [83 - Триера – корабль, оснащенный тремя рядами гребцов, в гомеровскую эпоху неизвестен. В оригинале сказано о тысяче кораблей.] бурный оставил Арей.
Горе… О, Гектор, о, муж – и его вокруг стен Илиона
На колеснице повлек сын Нереиды, глумясь…
Следом и мне, уведенной на брег из чертога,
Горького рабства позор тяжкие косы покрыл…
Сколько я слез пролила, покидая для дальнего плена
Город и брачный чертог, мертвого мужа в пыли…
Или вам надо еще рабыню спартанской царевны,
Солнца лучи, обливать, если, измучена ей,
Я, изваянье богини с мольбою обвивши руками,
Стала скалой и одни слезы лучам отдаю?
Явление четвертое
Андромаха и хор (спускается на орхестру).
Хор(поет вступительную песнь)
Долго, жена, ты сидишь на пороге и храма Фетиды
Будто покинуть не смеешь.
Фтии я дочь, но к тебе прихожу, азиатка, нельзя ли
Чем облегчить
Мне муку твою и петли распутать?
Те петли вражды ненавистной, которые вяжет
Тебе Гермиона,
Горькой участнице брака
С сыном Ахилла двойного?
Только подумай, какой безысходной ты муки добилась,
Споря с царицей надменно…
Дочь Илиона, равняясь с рожденными в Спарте царями,
Не умоляй
Алтарь: где овец богине сжигают,
И дом Нереиды! Зачем, изнывая от плача,
Ты хочешь обиду
Горшую видеть и муки?
С сильными споры безумны.
Женщина! Лучше покинь блестящий приют Нереиды:
Ты на чужбине,
Ты – весей далеких добыча.
Разве кого из друзей,
О злополучная, здесь ты увидишь,
О жертва горького брака?
Жребий твой слезы, троянка, вздымает в груди у рабыни
Фтийского дома,
И только из страха молчу я,
Жалобы в сердце тая,
Чтобы Кронидовой дочери чадо [84 - Гермиона, дочь Елены, рожденной Ледой от Зевса.]
Приязни сердца не зрело.
Действие первое
Явление пятое
Те же и Гермиона, молодая, с золотистыми волосами и нарядно, даже роскошно одетая, выходит из средней двери. За ней свита.
Гермиона
Мой золотом сияющий убор
И пестрые одежды не видали
Ахиллова дворца, и ими нас
Не награждал Пелей… Лакедемона
Они отрадный дар, и мой отец,
Царь Менелай, приданого немало
Со мной прислал. Вот отчего мне уст
Речами вы не заградите, жены…
(Андромахе.)
И ты, раба, добытая копьем,
Ты завладеть чертогом царским хочешь,
Нас выбросив?
Ты зельями жену
Законную постылой мужу сделать
И семена в ней погубить горишь?
Ваш род хитер там, в Азии, я знаю,
Но есть узда и на коварных жен.
Ни этот дом Фетиды, ни алтарный
Ее огонь, ни храм не сберегут
Тебя, жена, и ты умрешь.
А если
Спасти тебя иль смертный, или бог
Какой-нибудь захочет, то придется,
С гордынею расставшися, тебе
Униженно и трепетно колени
Мои обвить, полы мести, водою
Проточною из урны золотой
Мой дом кропить руке твоей придется.
Давно пора припомнить, что за край
Вокруг тебя; ни Гектора, ни свекра
Приама нет с тобой. В Элладе ты…
Пауза.
О, дикости предел… или несчастья…
Делить постель рожденного царем,
Которым муж убит, и кровь убийцы
Переливать в детей… Иль весь таков
Род варваров, где с дочерью отец,
Сын с матерью мешается и с братом
Сестра живет и кровь мечи багрит
У близких, а закон не прекословит?..
Нет, не вводи к нам этого! У нас
Не принято, чтоб дышло разделяло
Двух жен царя, и если дома мир
Кто соблюсти желает, тем Киприда
Довольно и одной для глаз и ложа…
Корифей
Да, женщинам дележ не по душе,
А если он на ложе – ненавистен.
Андромаха
Увы! Увы!
Да, молодость пощады не дает,
Когда она не хочет слушать правды.
Боюсь: слова рабыни, пусть они
И истиной сияют, оттолкнешь ты,
И победить боюсь тебя; одно
И от побед нам горе: не выносят
Надменные от слабых, госпожа,
Слов истины победных.
Но в измене
Самой себе меня не уличат.
О, если бы ты, юная, открыла
Мне тайну победить тебя сама!..
Иль Троя Спарты больше? Иль спартанки
Счастливей я? Свободнее ее?
Или занять твое надеюсь ложе
Затем, жена, что юностью цвету,
Ланитами и золотом сияю
Иль верными друзьями?
Может быть,
Ты думаешь, что мне, жена, отрадно
Унылый груз рабов твоих влачить?..
Что ж? Если бы бесплодной навсегда
Осталась ты, то сыновьям моим
Достался б трон Ахилла? О, меня
Вы, эллины, так любите, так сладок
Был Гектор вам, что темный жребии мой
Троянского вам царства не напомнит…
О, если ты постыла мужу, здесь,
Поверь, не яд виною, а негодность
Твоя в супружестве. Есть зелья в нас самих,
И не краса, не думай – сердца чары
Пленяют двух мужей. Тебя ж едва
Что огорчит – ты тотчас Спарту славишь,
А дом царя порочишь. Ты одна
Богатая, все – нищие, и выше
Пелида Менелай. Вот отчего
Царю ты не угодна.
Женам надо
Любить мужей и слабых и сердец
Им не тревожить спорами. А что?
Когда б царю фракийскому была ты
В страну потоков снежных отдана,
Где делит муж меж жен, и многих, ложе
Что ж? Иль и там соперниц истреблять
Искала б ты, чтоб укоряли жен
Из-за тебя в неутолимой жажде?..
Кто ж не поймет, что женщине больней
Ее недуг любовный, чем мужчине!
Но мы таить его умеем… О,
О Гектор мой, когда порой Киприда
Тебя с пути сводила, я тебе
Прощала увлеченья, я рожденным
Соперницей не раз давала грудь…
Я не хотела, чтоб осталась горечь
В твоей душе: лишь нежностью тебя
Я возвращала ложу… Ты ж, царица,
Над мужем ты дрожишь, росе небес
Своею каплей нежной не даешь ты
Его коснуться даже… Берегись,
Чтоб мужелюбьем матери тебе
Не постыдить!.. Нет, детям, если разум
В них не погас, с порочных матерей
Не брать бы, кажется, примера лучше…
Корифей(Гермионе)
О госпожа, пока легко, склонись
На слово примиренья, если можно…
Гермиона
Шумиха слов… Ты – скромности фиал,
Но на мою нескромность даром льешься!..
Андромаха
Нескромность, да… твоих недавних слов…
Гермиона
От разума иных подальше только…
Андромаха
Стыда в вас нет, о юные уста.
Гермиона
Он в замыслах рабыни молчаливых.
Андромаха
Любовных ран ужель нельзя таить?
Гермиона
Для женщины Киприда – все на свете.
Андромаха
Для скромной, да… Но разве все скромны?.
Гермиона
Не варваров царит у нас обычай!
Андромаха
Позор, жена, и там и здесь – позор.
Гермиона
Умна ты, да! А вот спасись попробуй.
Андромаха
На нас глядит Фетида, постыдись.
Гермиона
Тебя она за сына ненавидит.
Андромаха
Нет, дочь его убийцы – это ты… [85 - Андромаха хочет сказать, что виновницей гибели Ахилла является Елена, мать Гермионы, – ради нее он отправился под Трою.]
Гермиона
Какая дерзость эту рану трогать!
Андромаха
О, скованы уста мои… молчу…
Гермиона
Зачем молчать, когда ответ мне нужен?
Андромаха
Ты не по-царски мыслишь – вот ответ.
Гермиона
Покинь сейчас алтарь богини моря.
Андромаха
Убей сперва – живая не уйду.
Гермиона
Не мужа ждать для этого я буду…
Андромаха
Но раньше я не сдамся, не мечтай!..
Гермиона
Вот подожгу тебя, и горя мало.
Андромаха
Что ж, подожги… Богов не ослепишь!..
Гермиона
Ты боль от ран почувствуешь на теле.
Андромаха
Режь! За алтарь окровавленный свой
Иль, думаешь, богиня не накажет?
Гермиона
О, варваров бесстыдная отвага…
Над смертью ты глумишься. Но тебя
Я уберу, и скоро. Знаешь, даже
Без всякого насилья. Уж таков
Силок мой новый, женщина. Ни слова
Покуда не открою, пусть само
Себя покажет дело. Оставайся,
Пожалуй, там; но если б и свинец
Расплавленный [86 - Расплавленным свинцом скрепляли подножие статуи с базисом, в который она вставлялась.] сковал тебя с подножьем,
Пелидов сын, твоя надежда, здесь
И не мелькнет еще, а я успею
От алтаря в силки тебя завлечь…
(Уходит в дом.)
Андромаха
Да, в нем одном надежда… От укуса
Змеиного лекарство знает ум
Божественный для смертных, и ехидны
И пламени загладятся следы,
Лишь женщина неисцелимо жалит…
//-- Первый музыкальный антракт --//
Хор [87 - Хор вспоминает о суде Париса. Кронида сын и Майи рожденье – бог Гермес, которому было поручено отвести богинь на гору Иду (в Троаде), где Парис пас стада.]
Бедствий великих вина,
О, для чего ты, Кронида
Сын и Май рожденье,
Блеском одев золотым,
Трех дивных богинь колесницу
Везти заставил свою?..
Враждой ненавистной
Пылавших, кому красоты
Пастух одинокий
Присудит награду
В тихом своем жилище?
Рощей кудрявою склон
Иды покрыт был, и, в горных
Волнах омыв серебристых
Белые раньше тела,
Парису богини предстали.
Был жарок спор их… Но приз
Киприде достался…
Словами, полными нег,
Она победила,
Но горькими Трое,
Гордым ее твердыням…
О, зачем Париса мать щадила [88 - Когда Гекуба, жена Приама, была беременна Парисом, ей приснилось, что она родила пылающую головню, и прорицатели растолковали этот сон таким образом, что сын Гекубы погубит Трою. Однако родители пожалели сына и, вместо того чтобы умертвить его, велели пастухам бросить младенца в горах. Парис уцелел, узнал о своем царском происхождении и был принят родителями.],
Над своим страданьем задрожав?
Пусть Идейских бы он не узрел дубрав!
Не о том ли вещая вопила,
Феба лавр в объятиях зажав,
Чтоб позор свой Троя удалила?
Иль старшин Кассандра не молила,
К их коленям, вещая, припав?
Дочерей печальных Илиона
Не коснулось иго бы… А ты,
О жена, с блестящей высоты
Не упала б в эту бездну стона…
И моей земле бы не пришлось
Десять лет поить железо кровью.
Столько слез бы, верно, к изголовью
У старух припавших не лилось…
Действие второе
Явление шестое
Андромаха, Менелай (со стороны города) ведет маленького Молосса за руку.
За ним спартанская свита.
Менелай
О женщина, вот сын твой… Ты его
От дочери напрасно затаила…
О собственном спасенье молишь ты
Богинь, их статуи обнявши, сыновей же
Ты людям поручаешь. Но увы!
Перехитрил тебя спартанец. Если
Священного подножия сейчас
Ты не захочешь бросить, я зарежу
Перед тобой птенца. Скорее взвесь,
Что выберешь: самой лишиться жизни
Или дитя за материнский грех,
Который предо мной ты совершила
И дочерью моей, отдать ножу?..
Андромаха
О слава! Скольким тысячам ты гребень
Над головой вздымаешь. Пусть они
В ничтожестве зачаты… Если правдой
Ты вызвана на солнце, слава, голос
Благословляю твой. Но если ложь
Тебя родит, ты для меня лишь тенью
Останешься… Как – вождь? Ахейский вождь,
Вождь избранных, завоеватель Трои,
И дочери, почти ребенка, он
Слугою пал, с ней гневом пышет, женам,
Задавленным несчастьями, войну
Кичливо объявляет?..
(К Менелаю.)
О, неужто ж
Ты Трою взял действительно, и пасть
Перед таким могла героем Троя?
Снаружи лишь, о призрачный мудрец,
Блистаешь ты – природой нас не выше.
Хоть точно, в золоте большая сила.
Нет, Менелай, окончим разговор.
Ведь если я умру, – одно бесславье
Да прозвище убийцы дочь твоя
Добудет, царь. Да и тебе, подручный,
Без пятен на хитоне не уйти…
А выбери я жизнь и дай ребенка
Тебе убить, – что ж, думаешь, отец
Без должного возмездия оставит
Поступок ваш? Под Троей заслужил
Он, кажется, не имя труса. Сын
Ахиллов он и внук Пелея: это
Пришлось бы вам припомнить, Менелай…
Он дочь твою прогонит. И, другому
Потом ее вручая, чем, скажи,
Ты объяснишь разлуку с первым мужем?
Иль скромностью ее, что выносить
Порочного супруга не хотела?
Но это было б ложью. Да и кто
Возьмет ее? Иль до седин вдовицу
Сам украшать оставишь ты чертог?
Грядущих зол потока ты не видишь
Над головой, безбожник. Предпочел
Соперниц бы и многих, и обидных
Их ужасу, конечно, ты, его
Когда бы мог представить. Нет, не надо
Из мелочей и беды создавать…
Коль женщины – такое зло, что трудно
Их выносить, ужели же мужам
Подобиться природе нашей честно?
Ты дочери поверил, что ее
Бесплодною я делаю; поверь же
И мне, что слова я наперекор
Не молвлю и алтарь оставлю, если
Твой зять решит, что я виновна. Кто ж
Бесплодие жены больнее мужа
Почувствует, спартанец? Все теперь
Сказала я и жду. В тебе же, царь,
Меня одно страшит… Ведь из-за женщин
И Трою ты несчастную сгубил.
Корифей
Так говорить с мужчинами – не то же ль,
Что выше цели брать?.. Ты промах дашь.
Менелай
Так, женщина, все это мелко: трона
Спартанского или Эллады вы
Не стоите, конечно, как добыча
Победная. Но сердце утолить
Нам иногда отрадней целой Трои.
Коль дочери помог я, так затем,
Что брака чту я святость – потерять
Имущество для женщины печально,
Но мужа ей лишиться – прямо смерть…
Ну, а рабы! Мои ль Неоптолему,
Его ли мне – неужто их делить?
Да, у друзей нет своего, коль точно
Они – друзья, все общее у них…
И если бы кто дожидаться вздумал
Для личных дел приезда друга, он
Не мудрость бы тем показал, а трусость…
Ну, будет же, спускайся к нам, святынь
Не бремени. В тебе спасенье сына…
А то убей его – себя спасешь:
Из вас двоих один на свете лишний.
Андромаха
Увы! Увы! О выбор! горек ты!
Жизнь или смерть? Ужасен жребий смерти,
А вынуть жизнь – ужасней может быть.
Ты, малую в пожар раздувший искру,
За что меня ты губишь, отвечай!
Иль предала какой я город? или
Я из детей зарезала кого
Твоих? Где дом, который подожгла я?
Насилием – владыки своего
Я разделила ложе… Я ль виновна?
Царя казнить ты должен бы; чего же
За край канат берешь – руби у борта.
О, муки! Ты, о город мой… за что,
За что терплю? Я для того ль рожала,
Чтоб, цепь на цепь надев, носить… Но все
Оплачешь ли?.. Как вымерить, исчислить
Всю эту груду муки здесь, у нас,
Я видела, как Гектора колеса
О землю били мертвого [89 - Из «Илиады» (XXII, 395–405) известно, что Ахилл, сразив Гектора, привязал его труп к колеснице и поволочил за собою от стен Трои.]. Пылал
Передо мною город, и за косы
На корабли ахейские меня
Рабынею влачили – я справляла
Во Фтии брак с убийцы сыном… Жить
Ужель еще мне сладко? Что ж? Иль манит
Прошедшее к себе? Иль то, что есть?..
Как свет очей, один мне оставался
Мой сын. Его хотят убить… За что,
Не знаю, только не за то, что солнце
Мне, матери, так дорого. О нет….
В спасении его вся жизнь! И видеть,
Что он не дышит больше… О, позор…
Гляди же, царь… Алтарь оставлен…
(Сходит с помоста и порывисто обнимает ребенка.)
В руки
Я отдаюсь твои. Закалывай,
Души меня, вяжи, за шею вешай…
Дитя мое, я мать, и чтобы ты
Не умер, я иду к Аиду. Если
Ты избежишь судьбы, не забывай,
Что вынесла я, умирая, шею
Отцовскую обвив, средь поцелуев
И слез, дитя, скажи ему, что видел.
Да, для людей ребенок – это жизнь,
И если кто бездетный скажет вам,
Что меньше горя без детей, не станет
От этого счастливей, жены, он
Несчастьем большим счастье окупает.
Корифей
Я слушала ее с глубокой скорбью:
Несчастие и вчуже слезы нам
В глазах родит. Ты должен бы, спартанец,
Свести ее с царевною своей
И примирить, освободив от муки.
Менелай(рабам)
Гей… взять ее! да крепче руки спутать!
Живей, рабы…
Рабы связывают Андромаху.
Тяжелые слова
Придется ей услышать.
(К Андромахе.)
Я обманом
Тебя совлек, жена; иначе как
Тобою бы я завладел, священный
Алтарь не оскорбляя? О тебе,
Пожалуй, и довольно. Что ж до сына,
Царица-дочь решит, казнить иль нет
Его, а ты в чертог ступай. Забудешь
Надменностью… свободных удивлять…
Андромаха
Увы! Увы! О, ковы! О, обманы!
Менелай
Всем объявляй… Действительно, обман…
Андромаха
Иль на брегах Еврота [90 - Еврот – река в Пелопоннесе, на берегу которой стоит Спарта.] это – мудрость?
Менелай
Обиды мстить умел и Илион.
Андромаха
Иль боги уж не боги и не судят?
Менелай
И вытерпим, а все ж тебя казню…
Андромаха
И этого птенца – ужели тоже?
Менелай
Я – нет… Пусть дочь, коль хочет, и казнит.
Андромаха
Он порешен тогда… Вы, слезы, лейтесь!
Менелай
Я спорить бы не стал, что будет жив.
Андромаха
О ты, народ [91 - Одна из обличительных антиспартанских речей, составляющих политический смысл этой трагедии. Обвинение Спарты в коварстве имеет, возможно, и вполне конкретную основу: жители Платей, сдавшиеся в 427 г. спартанцам после обещания пощадить им жизнь, были все-таки казнены (Фукидид, III, 52–68).], для мира ненавистный
И Спартою надменный… Ты коварств
Советчик, царь над ложью, хитрый швец
Из лоскутов порока, нездоровый,
Увертливый, змееподобный ум!..
Не стоите вы счастья, вы, спартанцы;
Рекою кровь вы льете, до прибытка
Лишь алчные, с речами между губ
Не теми, что в сердцах. О, пусть бы вовсе
Вас не было на свете… Мне же, царь,
Не так уж горько, как ты думал. Я,
Давно я умерла с свободой нашей,
С тем Гектором, чей меч тебя не раз
В триеру загонял, ты помнишь, верно,
Дрожащего. За то теперь гоплит
Чудовищный грозит мечом рабыне!
Что ж? убивай ее… Вы льстивых слов.
Из этих уст с царицей не дождетесь…
Для Спарты ты велик, для Трои – я,
И если мы в тисках, не надмевайтесь:
Удар бы мог и Спарту поразить!
(Уходит в дом.)
За ней Менелай уводит и Молосса.
//-- Второй музыкальный антракт --//
Хор
Нет мира в том доме, где вечно жена
С женою спорит за ложе…
Где дети растут от двух матерей,
Там споры кипят и спеет вражда…
На ложе едином
Единой Кипридой, о муж, насладись!
Нет счастья и в весях, где двое владык
Друг с другом царство поделят.
Не легче ль нести единую власть,
Чем иго и цепь и смуты напасть?
Не так же ль и Музы
Двух мирных за пальму поссорят певцов?
Когда пловцов несут порывы ветра,
Два рулевых и два ума рулю
Не придадут движенья, даже если
Их больше двух искусных, их толпа,
Но одного ум самовластный,
Будь даже слабее, в чертогах и градах
Сила людей. В воле единой спасенье.
Не такова ль и ты, спартанка, чадо
Атридово [92 - Хор называет Гермиону по ее деду Атрею, отцу Менелая.], как пламя, ты палишь
Соперницу из Илиона вместе
C ее птенцом из-за слепой вражды.
Этот порыв злобен, безбожен,
Он беззаконен, и как бы тебе, Гермиона,
Каяться в том не пришлось, что свершаешь.
Корифей
Уж вот они… вот
В запряжке одной ступили за дверь.
Один приговор над вами висит,
О горькая мать! О жалкий птенец!
За брак материнский умрешь ты…
Но в чем же твоя
Вина пред царями, отрок?
Действие третье
Явление седьмое
Во время слов корифея из дома выходит шествие: грубо и жестоко связанная Андромаха и при ней Молосс с цепью на ногах. Впереди Менелай со свитой.
Начинаются приготовления к казни.
Андромаха
Строфа Глядите – веревкою руки
Изрезаны в кровь, и рабыней
Под землю схожу я.
Молосс
С тобою, родная, к крылу
Родимой прижавшись, спускаюсь.
Андромаха
Властители фтийской земли,
Вы жертвы хотели?
Молосс
Отец,
Приди к нам на помощь… Приди…
Андромаха
Любимый, ты будешь лежать,
Дитя, на груди материнской,
Но мертвый у мертвой во мраке.
Молосс
Ай… Ай… Что со мною он делает, мать,
Несчастным? С тобою, родная?
Менелай
Ступайте под землю… От вражьих твердынь
Пришли вы… Но будут две казни
Для вас… И тебя приговор
Мой, женщина, ждать не заставит,
А участь отродья решит Гермиона.
Безумно бы было врагов оставлять,
Коль можно железом
Угрозу прогнать из чертога.
Андромаха
О муж мой, о муж мой! Когда бы
Копьем ты отбил нас… Лишь руку
Простер бы… О Гектор!
Молосс
О, горький, какую найду
Я песню прогнать этот ужас?
Андромаха
Колени царя обвивай,
Моли его, милый…
Молосс(Менелаю, бросаясь к его ногам)
О друг!
О друг, пощади… не казни нас…
Андромаха
Из глаз моих слезы бегут
Источник без солнца, по гладкой
Скале он сбегает… О, мука!
Молосс
Увы мне! Увы мне! Иль выхода нет?
Иль что же придумать, родная?
Менелай
Чего припадаешь? Скорей бы скалу
Иль волны теперь умолил ты…
Своя нам дороже печаль.
Ты ж жалости в сердце не будишь…
На Трою полжизни извел я…
Не дешево мать нам твоя обошлась.
И, с нею обнявшись,
Сойдешь ты в подземное царство.
Явление восьмое
Те же, и издали (с чужой стороны) показывается Пелей. Он совсем старый. Рабы помогают ему идти.
Корифей
Но вижу я, что спешные стопы
Сюда Пелей направил престарелый.
Пелей(издали)
Скажите мне, подручные, и ты,
Начальник! Что случилось? Или дом наш
Недугом и бедой объят? Здесь кара
Творится без суда… Остановись,
Спартанский царь. Закону дай дорогу.
(Своему вожатому.)
А ты живее, раб: минуты праздной
Нет у меня, и никогда еще
О юности так не жалел отважной
И сильной я.
(Вступает на сцену.)
О женщина, твои
Забыли паруса о добром ветре;
Но он с тобой опять… Судья какой
Тебя связать велел – и с сыном вместе?
Куда ж ведут тебя, скажи? Овца
С ягненком у сосцов теперь ты точно,
И хоть ни я, ни фтийский царь тебя
Не осуждал, – о женщина, ты гибнешь?
Андромаха
Сам видишь, что меня казнить ведут
И с мальчиком, старик. Слова излишни…
Не раз тебя с мольбою я звала,
И вестников своих не сосчитаю…
А о вражде слыхал ты, и за что
Меня спартанка губит, тоже знаешь.
От алтаря Фетиды, что тобой
Так нежно чтима, царь, и благородным
Украсила твой дом рожденьем, я
Отторгнута сейчас только, судима
Я не была и вас не ожидала…
А благо я одна и защитить
Ребенка не сумею, так за ним
Хоть и вины не знают, порешили
Его казнить со мною заодно.
(Бросается связанная к его ногам.)
О, я молю тебя, старик, к коленям
Твоим припав, – коснуться бороды
Я не могу, – ради богов, спаси нас…
Мне смерть моя – несчастье, вам – позор.
Пелей (рабам)
Гей… узы снять с нее, покуда плакать
Вам не пришлось самим. И пусть рабыня
Свой разведет свободно складень рук.
Менелай(им же)
Ни с места, вы… Тебя я не слабее
И более над ней я господин…
Пелей
Как? разве в дом ты наш переселился?
Тебе и Спарта кажется тесна?
Менелай
Я пленницей троянку эту сделал.
Пелей
Но получил по дележу мой внук…
Менелай
Имущества мы с ним, старик, не делим.
Пелей
Чтоб им владеть. Но ты казнишь ее.
Менелай
Из рук моих ты все ж ее не вырвешь.
Пелей(замахиваясь скипетром)
Но шлем тебе я кровью оболью.
Менелай (отодвигаясь)
Что ж? Подойди, пожалуй, попытайся.
Пелей
C угрозами туда же… человек
Из жалких самый жалкий… Или слово
Меж эллинов имеешь ты с тех пор,
Как уступил фригийцу ложе?
Царский
Покинуть дом открытым, без рабов,
И на кого ж? Добро бы, твой очаг
Стыдливая супруга охраняла…
А то на тварь последнюю… А впрочем,
Спартанке как и скромной быть, когда
С девичества, покинув терем, делит
Она палестру с юношей и пеплос
Ей бедра обнажает на бегах…
Невыносимо это… Мудрено ль,
Что вы распутных ростите? Елену
Об этом бы спросить, что, свой очаг
И брачные забывши чары, точно
Безумная вакханка, отдалась
И увезти дала себя мальчишке…
Но пусть она… Как ты из-за нее
Элладу всю на Трою поднял? Разве
Порочная движения копья
Единого хоть стоила? Презреньем
Ее уход покрыл бы я… Скорей
Я б золота в приданое за нею
Не пожалел, чтобы навеки дом
Освободить от жен таких. Но этой,
Увы, к тебе триеры мудрой, царь [93 - Образ, привнесенный Анненским. В оригинале: «мысли этой». Соответственно, в редактуре Зелинского:…Благоразумной мысли, царь, к тебе…],
Не заносил счастливый ветер в душу…
О, сколько жизней ты скосил и женщин
Осиротил преклонных, скольких отнял
У старости серебряной, увы,
Божественных детей ее, спартанец!
Перед тобой стоит отец… Да, кровь
Ахиллова с тебя еще не смыта.
А на самом царапины ведь нет,
И дивные твои доспехи, воин,
В блестящем их футляре ты назад
Такими же привез, коли не ярче.
Когда жениться внук задумал, я
Родства с тобой боялся и отродья
Порочного у очага: на дочь
Идет бесславье матери… Глядите ж,
О женихи, на корень, не на плод…
Не ты ль, увы! и замысел преступный
Тот нашептал родному брату – дочь
Казнить [94 - Здесь, как и впоследствии в «Ифигении в Авлиде», Менелай изображен главным виновником жертвоприношения его племянницы Ифигении.] – и понапрасну… Все дрожал,
Жену бы как вернуть не помешали…
А дальше что? Ты Трою взял… Жена
В твоих руках… Что ж? Ты казнил ее?
Ты нежные едва увидел перси [95 - Намек на широко распространенную версию мифа, восходящую к послегомеровскому эпосу: при виде обнаженной груди Елены Менелай забыл о жажде мести и выронил из рук меч, которым собирался казнить изменницу.],
И меч из рук упал… Ты целовать
Изменницу не постыдился – псицу,
Осиленный Кипридой, гладить начал…
А следом в дом детей моих, когда
Их нет, являться смеешь и, бесчестно
На женщину несчастную напав,
Казнить горишь ее с ребенком. Знай же,
Что мальчик этот, будь рожденьем он
Хоть трижды незаконный, Гермиону
В чертоге и тебя вопить заставит,
Коль до него коснешься… Иногда
И для семян сухая нива лучше,
Чем жирная. Так и побочный сын
Законного достойней зачастую.
Освободи ж ребенка – зять милей
И бедный нам, да честный, вас – порочных,
Хоть золотых мешков… А ты – ничто…
Корифей
От малой искры часто до пожара
Людей язык доводит. Оттого
С друзьями в спор и не вступает мудрый.
Менелай
Кто стариков, особенно иных,
Меж эллинов расславил мудрость, верно,
Был не знаком с тобою, о Пелей…
Ты, сын отца великого [96 - Отцом Пелея был Эак, сын Зевса иречной нимфы Эгины.], со мною
Соединен свойством – и поднял спор,
Для нас обидный, для себя позорный,
Из-за жены… Да и какой!.. О том
Подумал ли? Ей и за ложем Нила,
За Фасисом [97 - Фасис – античное название реки Рион.] нет места ей – другой
Благодарил меня бы… Мало разве
Из-за жены азийской мертвых тел
Пригвождено к земле копьем фригийским.
Был Гектору, ее супругу, брат
Родной Парис [98 - Суть дела не в том, что Парис был братом Гектора, а что Парис с помощью Аполлона убил Ахилла, и у Пелея не заслуживает сочувствия женщина из Трои.]. Ты ж осенять дерзаешь
Ее своею кровлей и за стол
Сажаешь свой; в старинном доме этом
Она детей рождает – и растут
Ахейские враги. За нас обоих
Соображал я, старец, коль ее
Казнить хотел. Зачем же мне мешаешь?
Постой… От слова ведь не станется…
Пусть дочь бесплодна будет, а у этой
Родятся сыновья. Ужель царить
Ты варварам в Элладе дашь? И вывод
Такой, что я безумец, коль неправду
Преследую, а ты умен… Но как,
Должно быть, ты состарился словами.
Стратега славе ты помог скорей,
Чем если бы смолчал о ней. Несчастье ж
Еленино – вина одних богов…
И ты забыл о пользе для Эллады…
В оружии, да и в боях сперва
Что смыслили и чем потом мы стали?
Без опыта научишь ли кого?
Что ж до того, что я, жену увидев,
Не захотел убить ее, то ум
Я обнаружил этим только… лучше
Другим бы Фока [99 - Фок – сводный брат Пелея, которого тот заодно со своим братом Теламоном убил из зависти во время состязаний. Убийцы были за это изгнаны отцом из родного дома. Пелей нашел себе прибежище в Фессалии, Теламон – на Саламине.] было пощадить,
Пожалуй, тоже. Если пыл сердечный
И гневные слова – твой арсенал,
То я богат – спокойным рассужденьем.
Корифей
Покиньте же – исхода лучше нет
Вы спор пустой, – иль вас вина сравняет!
Пелей
Как ложен суд толпы! Когда трофей
У эллинов победный ставит войско
Между врагов лежащих, то не те
Прославлены, которые трудились,
А вождь один себе хвалу берет [100 - Некоторые исследователи видят в этих стихах намек на популярного в Афинах демагога Клеона, чья победа над спартиатами, осажденными на Сфактерии, была подготовлена умелыми военными действиями афинян под руководством стратегов Никия и Демосфена.].
И пусть одно из мириады копий
Он потрясал и делал то, что все,
Но на устах его лишь имя. Гордо
И мирные цари сидят в судах
Их головы вздымаются меж граждан,
Хоть и ничтожны души. Между тем
Там многие умней нашлись бы, только
Желанья нет да дерзости. О вас
Я говорю, Атриды. После Трои,
Исполнив роль стратегов, над толпой,
Как гребнем, вы подъяты, надмеваясь
Трудами и стараньями солдат.
Но, коль не хочешь увидать в Пелее
Врага опасней, чем Парис, тебе
Советую оставить эти стены,
Да поскорей. С собой и дочь бери
Бесплодную, от нашей крови царской
Рожденный внук, взяв за косу ее,
Не вывел бы, гляди. Любуйся, видишь,
Негодною телицей: что сама
Родить не может, так не смей другая
Телят носить. А что ж, прикажешь нам
И умирать бездетными – коль жребий
Не радует ее?.. Вы, сторожа, теперь
Ступайте прочь.
(Стража отступает, он подходит к Андромахе и начинает распутывать ее узы.)
Желал бы я взглянуть,
Кто развязать ее мне помешает.
Встань, женщина. Мои нетверды руки,
Но узел твой распутают. Во что
Ты обратил ей плечи, жалкий: точно
Быка иль льва ты петлею давил.
Иль, может быть, боялся ты, что меч
Она возьмет в защиту?..
(К Молоссу, который вместе с ним старается распутать Андромаху.)
Подсоби мне,
Дитя, ее распутать. Воспитаю
Во Фтии я тебя на страх таким,
Как этот царь. О, если вас и копья,
Спартанцы, уж не славят – в остальном
Подавно вы последние на свете…
Корифей
О старцев род, – бессилен ты, но гнев
Раз охватил тебя, ты безудержен.
Менелай
До брани ты унизиться готов,
Но не со мной [101 - Опущена важная мысль: «прибывшим во Фтию». Менелай здесь чужой и тем более должен остерегаться противоправных поступков.], предупреждаю. Сам бы
Я и не шел сюда – я не хочу
Ни обижать, ни выносить обиды…
К тому же нам и недосуг. Домой
Меня зовут. Соседний Спарте город,
Доселе ей союзный, на нее
Восстал, и мне приходится войною
Его смирять. Я ворочусь, когда
Улажу это дело, чтобы с зятем
Поговорить открыто: он свои
Мне приведет соображенья, верно ж,
Он выслушать захочет и мои.
И коль, казнив рабыню, он покажет,
Что чтит меня, он будет сам почтен;
А встреть я гнев – такою же монетой
Получит он расчет свой. А твоя
Меня, старик, не задевает ревность,
Ты – тень бессильная, которой голос
Оставлен, но и только. Говорить
Тебя на это только и хватает…
(Уходит со свитой в чужую сторону.)
Явление девятое
Те же без Менелая со свитой.
Пелей(Молоссу)
Иди сюда, дитя мое, – тебе
Моя рука оградой будет…
(Андромахе.)
Ты же,
Несчастная, не бойся… Бури нет
Вокруг тебя. Ты в гавани, за ветром…
Андромаха
О старец, пусть бессмертные тебе
Заплатят за спасение ребенка
И за меня, бессчастную. Но все же
Остерегись засады – как бы силой
Не увлекли опять меня: ты стар,
Я женщина, а это – слабый мальчик,
Хоть нас и трое. Мы порвали сеть,
Да как бы нам в другую не попасться…
Пелей
Удержишь ли ты женский свой язык
С его трусливой речью… Подвигайся!
Кто тронет вас, и сам не будет рад:
Ведь милостью богов еще мы здесь
И конницу имеем и гоплитов,
И сами постоим. Или такой
Уж дряхлый я, ты думаешь? Добро бы
Был сильный враг, а этот – поглядеть,
И ставь над ним трофей, хоть ты и старец.
О, если есть отвага в ком, тому
И старость не помеха. Молодые ж,
Да робкие, – что крепость их, жена!
Уходят все, кроме хора, в дом.
//-- Третий музыкальный антракт --//
Хор
Лучше не жить
Вовсе на свете незнатным,
В бедности солнца лучше не видеть:
Если, постигнет нужда
Знатного, в силе природной
Он имеет опору.
Только плати герольдам,
Слава его не смолкнет.
Даже останки
Время щадит вельможных:
Их и на гробе
Факелом доблесть сияет.
Только побед,
Если победа бесславит,
Лучше не надо; завистью правду
Или насильем вотще
Муж потрясает. Недолго
Сладость победы длится:
Скоро цветок завянет,
Ляжет на грудь он камнем…
Ты лишь люба нам,
Правая сила в браке,
Правая в людях;
В жизни иной нам не надо.
О старик Эакид!
Верю теперь я – точно,
Славный копьем
Ты ходил на кентавров
В сонмах лапифов, старец [102 - Хор вспоминает подвиги, совершенные в молодости Пелеем: участие на стороне фессалийского племени лапифов в сражении с кентаврами, в походе аргонавтов, наконец, в походе Геракла («с чадом Кронида») на Трою.]…
Верю – тебя носила,
Точно, ладья бесстрашных,
И за руно златое
Верю – изрезал дерзко
Море, старик, ты, где остров
С островом волны сшибают [103 - Имеются в виду плавающие и сталкивающиеся между собой скалы Симплегады];
Ты и с чадом Кронида
Под Илион
Вместе ходил, чтоб Европу
Светлой украсить добычей.
Действие четвертое
Явление девятое
Из дворца выбегает, со стонами и заплаканная, кормилица; в руках у нее меч.
Кормилица
Ой, женщины, ой, милые! что бед!
Чуть кончится одна, другая спеет…
В чертогах госпожа моя, – я вам
О Гермионе говорю, конечно, – видя,
Что брошена отцом, в раздумье впала;
Что скажет муж, боялась госпожа,
О дерзости ее узнав: ведь шутка ль
Казнить решила женку, и с ее
Приплодом вместе, царь и выгнать может,
Да и убить, пожалуй. Да как схватит
Ее тоска, повеситься хотела;
Насилу вынули из петли, нож
У ней теперь рабы там отнимают,
Не спустят с глаз бедняжку. Сердце варом
Раскаянье ей залило, а ум
Не сводит с прошлых бед. Что было силы,
Всю извела, чтоб оттащить ее
От петли, я. Теперь подите вы,
Попробуйте помочь: бывает, старых
И слушать-то друзей мы не хотим,
А новые придут – и уступаем.
Корифей
Да, там рабы действительно вопят
С твоим согласно, женщина, рассказом;
Но, кажется, несчастная сама
Покажет нам сейчас весь ужас, жены,
Преступной совести [104 - Здесь, как и в «Медее» (см. примеч. к ст. 1054), в оригинале нет ни слова о «преступной совести» Гермионы; сказано только: «Кажется, несчастная покажет, насколько она страдает, совершив преступление». Как видно из дальнейшего, Гермиону мучит вовсе не совесть, а страх перед Неоптолемом.] и ей рожденных мук
Желанье умереть дает ей силы.
Явление десятое
Из средних дверей, вся растерзанная, с расцарапанным лицом и распущенными волосами, является Гермиона. За ней в беспорядке бегут рабы и рабыни.
Гермиона
Увы мне! Увы мне!
Я волосы вырву, а ногти
Пусть кожу терзают, увы!
(Рвет волосы, царапает лицо.)
Кормилица
Уродовать себя… о, перестань.
Гермиона
Ох… ох… Ай… ай…
Долой, фата… Прочь с головы,
Ты, нежная… О косы…
Кормилица
Да подвяжи ж хоть пеплос… Грудь закрой…
Гермиона
Что закрывать пеплосом грудь?
Все на виду,
Что совершилось;
Солнцем горит, не утаишь.
Кормилица
Сопернице сработав саван, страждешь?
Гермиона
Да, ранено сердце дерзаньем…
Безумную гордость
Проклятье, проклятье людей – задавило.
Кормилица
Вину тебе простит Неоптолем.
Гермиона
О, где ж затаили вы острый булат?
Дай меч мне и к сердцу приблизь.
Из петли зачем вынимали?
Кормилица
Что ж? Дать тебе повеситься, безумной?
Гермиона
Увы! О смерть! О ночь!
Ты, молния, ты, дивная, пади!
Вы киньте, вихри, меня на скалы
В широком море, в лесу пустынном,
Где только мертвых витают тени.
Кормилица
Зачем себя так мучить? Боги нас
Теперь, когда ль, а всех доймут бедою.
Гермиона
Одну, отец… одну ты покинул
Меня, как ладью
Без весел на песке прибрежном…
Сгубил ты, сгубил меня, о отец.
Под мужнею кровлей
Мне больше не жить…
О, где я найду еще изваянье
Богиню молить?
Иль рабыне колени с мольбой обниму я?
О нет… О, когда бы
Мне сизые крылья и птицей
Отсюда умчаться
Иль зыбкою елью
На волнах качаться,
Как первый пловец,
В толпу Симплегад занесенный!
Кормилица
Дитя мое, мне трудно похвалить
С троянкою твои поступки. Все же
И этот страх излишний нехорош…
Не так легко, поверь мне, твой супруг
Тебя отвергнет, убежден устами
Коварными и чуждыми. Ведь ты
Не пленница троянская, а знатной
Семьи дитя, с приданым ты взята,
И город твой меж пышных не последний.
Иль думаешь, отец бы потерпел [105 - По афинскому гражданскому праву муж мог вернуть провинившуюся жену ее отцу, – правда, вместе с полученным за нею приданым.]
Изгнание твое? Боишься тени
Ты, госпожа. Но в дом войди. Тебе,
Чтоб не краснеть, стоять нельзя у двери.
Явление одиннадцатое
Те же и Орест (с чужбины) в дорожном плаще с небольшою свитой.
Корифей
Глядите: путник, сестры, к нам; чужой
Да… кажется… и шаг его поспешен.
Орест
Скажите мне, хозяйки, – это кров
Рожденного Ахиллом и палаты
Царей земли, должно быть, фтийской?
Корифей
Да,
Ты назвал их. Но кто же вопрошает?
Орест
Атрида я и Клитемнестры сын,
А именем Орест, и путь лежит мой
К Додонскому оракулу. Узнать
Горю, жена, достигнув Фтии вашей,
Что сталося с сестрой моей: жива ль
И счастлива ль спартанка Гермиона?
Гермиона делает несколько шагов к Оресту, который стоит к ней спиной и еще ее не видит.
Моих полей не видно из жилья
Пелеева, но все ж сестру люблю я.
Гермиона с легким стоном бросается к его ногам.
Гермиона
О, сын Агамемнона! В вихре бурь
Триере ты мелькающая гавань…
О, пожалей меня… О, погляди,
Как я несчастна… Эти руки, точно
Молящих ветви, обвились, Орест,
Вокруг колен твоих с тоской и верой.
Орест(невольно отступая)
Ба…
Что вижу я… Обман очей?.. Иль точно
Спартанская царевна предо мной?
Гермиона(не вставая)
У матери одна, и Тиндаридой
Еленою рожденная… О да!
Орест (поднимает ее)
Целитель Феб да разрешит твой узел…
Но терпишь ты от смертных иль богов?
Гермиона
И от себя – и от владыки мужа,
И от богов, и отовсюду – смерть…
Орест
Детей еще ты не рождала; значит,
Причиною страданий только муж?
Гермиона
Ты угадал и вызвал на признанье…
Орест
Он изменил тебе… Но для кого ж?
Гермиона
Для пленницы убитого Ахиллом.
Орест
Что говоришь? Иметь двух жен?.. О, стыд!
Гермиона
Но это так. Я захотела мщенья…
Орест
И женского, конечно, как жена?
Гермиона
Убить ее горела, и с приплодом…
Орест
Что ж, удалось? Иль боги их спасли?
Гермиона
Старик Пелей почтил злодеев этих.
Орест
Но кто-нибудь с тобою тоже был?
Гермиона
Да, мой отец, – его я вызывала.
Орест
И старому он, верно, уступил?
Гермиона
Стыду скорей. Но он меня покинул.
Орест
Так… Так… Теперь боишься мужа ты…
Гермиона
Да, он убьет меня и будет прав.
И что скажу? Нет, умоляю Зевсом
Тебя я, предком нашим: только здесь
Не оставляй меня… Как можно дальше
Меня возьми отсюда. Вопиять,
Мне кажется, готовы эти стены
Против меня… Иль даром ненавидит
Меня вся Фтия? Если муж меня
Еще найдет, придя из Дельфов, – солнце
Для глаз моих задернет, опозорит,
Рабыням он отдаст меня служить
И ложе стлать заставит Андромахе…
Но, может быть, ты спросишь: этот грех,
Как он созрел? Мне жены нашептали,
Покою не давали мне уста
Коварные: «Да как ты терпишь это?
Какая-то рабыня, чуть не вещь,
И с ней ты мужа делишь? Герой, нашей
Владычицей, клянусь, что у меня
В чертогах бы не жить ей, коль на ласки б
Законные решилась посягнуть».
Словам сирен внимала я и, этой
Лукавой сетью их ослеплена,
Дорогу потеряла.
А чего
Мне, кажется, недоставало? Мужем
На что скупиться было? У меня
Сокровища и царство; дети,
Родись они, – законные, отродье ж
Троянское – моим почти рабы…
Нет, никогда, о, никогда, готова
Сто раз я повторить, не должен муж,
Коль разума он не лишен, гостей
К жене пускать из женщин… Нехорошим
Они делам научат – та затем,
Что куплена, другая согрешила:
И хочется найти подругу ей
Несчастия, а большинство – блудливых.
От этого и в семьях нелады…
Решетками ль, засовами ль, искусством,
Но охранять нас надо… Нет добра
От наших посетительниц, лишь горе!
Корифей
Ты распустила слишком свой язык
И, женщина, на женщин. Гнев понятен
Отчасти твой… Но как чернить недуг,
Коль он в природе женской, не тебе же…
Орест
Мудрец один мог смертному открыть,
Что истины конец меж уст, нам чуждых.
Я раньше знал про смуты в этом доме
И про вражду с троянкою, но ждал,
Насторожась, остаться ль порешишь ты
Иль, пленнице железом погрозив,
Горишь уйти отсюда в страхе мужа.
Но здесь, жена, я не затем, чтоб твой
Призыв почтить и увезти, по слову
Желания, тебя, хоть ты сказала
И это слово… Нет… Я за тобой
Не потому, что ты – моя… Коль с этим
Поселена ты мужем, тут отец
Виною твой порочный… Обручил
Он нас с тобой задолго до похода,
Но изменил, чтоб обещать тебя
Ахиллову отродью, если Трою
Разрушит он. Когда вернулся сын
Пелидов, я, оставив Менелая,
К сопернику пошел; я умолял,
Чтоб от тебя он отказался: «Надо,
Я говорил, – жениться на своей
Оресту, где иначе ложе сыщет?
Несчастье, – я сказал ему, – дом,
Изгнаннику закрытый» [106 - Орест хочет сказать, что и собственный дом недоступен ему после убийства матери.], но, глумяся,
Он укорял меня, что я палач,
Он говорил и Евменид с кровавым
Насмешливо напоминал мне взором.
Придавленный домашнею бедой,
Страдал я молча, хоть и горько было
Мне потерять тебя… и я ушел.
Но жребий твой теперь переменился,
И терпишь ты… Я увожу тебя
И передам отцу, о Гермиона…
Корифей
Да, узы крови тесны. Ничего
В беде нет лучше друга и родного.
Гермиона(уклончиво)
В руках отца мой брак – не мне решать,
С кем разделю его… Но ты не медли,
Возьми меня отсюда… Неравно
Вернется муж или Пелей, разведав
Про мой побег, погоню снарядит.
Орест
Иль старика бояться?
(Вполголоса.)
А Пелидов
Не страшен сын. Обид я не забыл,
И он теперь такой опутан петлей
Из этих рук, что разве смерть одна
Ее распутает. Тебе не буду
Рассказывать заранее. Но высь
Дельфийская увидит месть готовой…
Мои друзья коль сдержат слово, там
От матереубийцы он узнает,
Что заключил с его невестой брак
Не должный он. То мщенье, о котором
За смерть отца он к Фебу вопиял,
Откликнется ему. Дельфийца даже
Раскаянье не тронет, и царя
Накажет бог… За клевету на Феба
И смертного там, в Дельфах, он за все
Заплатит гнусной смертью и, тяжка ли
Моя рука, испробует. А бог
Своих врагов и с корнем вырывает…
(Уходит и уводит Гермиону.)
//-- Четвертый музыкальный антракт --//
Хор
О Феб! Не ты ли сложил
На холме крепкозданную Трою?
И не ты ль, чтоб создать Илион,
Царь морей, взбороздивши пучину,
Утомил голубых кобылиц?
О, зачем же Аресу, копья
Промыслителю, дали строенье
Вы свое разрушить и Трою
Погубить, несчастную Трою?
Не вы ль, о боги, на брег
Симоента без счету послали
На жестокую брань колесниц
Беспобедных венцов?.. О, зачем же
Вы погибнуть давали царям
И в обитель Аида сходить
С колесниц илионских?.. И в Трое
Алтари пылать и дымиться,
Алтари зачем перестали?
Женою зарезан могучий Атрид,
А жена за это узрела
Дорогих кровавые руки…
И бога… и бога то было в узорном
Вещанье веленье, чтоб мать,
Из Дельфов вернувшись, рожденный
Атридом зарезал… О бог!
О бог Аполлон!
Великий, ужель это правда?
По градам и весям Эллады звучат
Матерей тяжелые стоны,
И на ложе дальнее вражье
C плачевною песнью ложится рабыня…
Одна ли ты в муках, жена?
Вся терпит Эллада, вся терпит:
На злачные нивы ее
Аид напустил,
Аид свою черную бурю…
Действие пятое
Явление двенадцатое
Хор, Пелей (из средней двери).
Пелей
К вам, уроженки Фтии, за ответом
Я прихожу. До нас неясный слух
Дошел, что дом оставила царица,
Спартанца дочь. Я тороплюсь узнать,
То правда ли. Когда друзья в отъезде,
Нам хлопотать приходится, коль дом
Случайности какие посещают.
Корифей
Твой верен слух, Пелей, и нам нельзя
О бедствии молчать; да и не скроешь,
Что нет хозяйки в доме, коль бежала.
Пелей
Из-за чего ж? Подробней объясни.
Корифей
Она боялась мужа и изгнанья.
Пелей
Что сыну казнь готовила, за то?
Корифей
И пленнице его, Пелей, троянской.
Пелей
C отцом иль с кем оставила чертог?
Корифей
Ее увез отсюда сын Атрида.
Пелей
На что же он надеялся? На брак?
Корифей
На брак, и смерть сулил Неоптолему.
Пелей
Что ж, ковами или в бою сулил?
Корифей
В святилище, и с Локсием в союзе.
Пелей
Увы… теперь сомнений нет… Живей
Ступайте кто-нибудь, где огнь очажный
Пылает у дельфийца, там своих
Отыщете, и о несчастье нашем
Скажите им, пока Ахилла сын
От вражеской не пал еще десницы.
Явление тринадцатое
Те же и Вестник (с чужой стороны) в трауре.
Вестник
О, горе мне! О, горе нам!
О старец! Зол тот жребий, что тебе
Поведать я несу и слугам царским.
Пелей
Ой!.. Ой!.. Тоскует сердце – мой вещун.
Вестник
Нет у тебя, чтоб разом кончить, внука,
О царь Пелей! Кто так изранен – тень…
Корифей
О, что с тобой, старик… Ты зашатался…
О, поддержись!
Пелей
Пелея больше нет,
Нет голоса, и в землю сходит тело…
Вестник
Все ж выслушай. Коль хочешь отомстить
За павшего, не надо падать духом.
Пелей
О, жребий! На последних ступенях
Той лестницы, которую прошел я,
В железные объятия твои
Я вновь попал. Скажи мне, как он умер,
Единого единый сын и внук?
И тяжелы слова, и слов я жажду.
Вестник
Три золотых пути на небесах
Уж совершило солнце, все насытить
Мы не могли жилищем Феба глаз…
А в воздухе уж подозренья зрели,
И жители священной веси той
То здесь, то там кругами собирались.
Их обходил Атридов сын, и речь
Враждебную шептал поочередно
Дельфийцам он: «Смотрите, – говорил,
Не странно ли, что этот муж вторично
Является и злата полный храм,
Сокровища вселенной, вновь обходит?
Он и тогда, поверьте, и теперь
Затем лишь здесь он, чтоб ограбить бога».
И шепот злой по городу прошел.
Старейшины поспешно совещанье
Устроили, и те, кому надзор
Принадлежал над храмом, в колоннадах
Расставили особых сторожей.
Мы ж между тем овец, в парнасских рощах
Упитанных, не ведая грозы,
Перед собой пустив, очаг пифийский
Узрели наконец в толпе друзей
Дельфийских и гадателей, и кто-то
Царя спросил: «О юноша, о чем
Мы для тебя молить должны, какое
Желание ведет тебя?» А царь
Ответил им: «Я заплатить явился
За старую ошибку; бога я
К ответу звал за смерть отца и каюсь».
Тогда открылось нам, чего Орест
Коварною своей добился речью
О лжи и замыслах Неоптолема злых.
Наш господин, ответа не приявши,
Переступил порог, чтоб к алтарю
Пылавшему приблизиться. Но, тенью
Прикрытая лавровой, там толпа
С мечами затаилась, и Орест
Среди нее, как дух… И вот, покуда,
Перед лицом божественным молясь,
Склонялся царь, отточенною сталью
Его мечи незримые разят,
Кольчугой не покрытого. Отпрянул,
Но не упал Неоптолем от ран.
Схватился он за меч, а щит срывает
С соседнего гвоздя, и грозный вид
Алтарное тогда открыло пламя.
А царь к дельфийцам возопил: «За что ж
Священною пришедшего стезею
Хотите вы убить? Вина какая
На нем, о люди?» Но на звук речей
Ему ответил только град каменьев.
Их без числа тут было – ни один
Губ не разжал… Своим доспехом тяжким,
Его вращая ловко, господин
Оберегал себя. Но следом стрелы,
И вертела, и дротики, в ремнях
И без ремней снаряды, дети смерти,
К его ногам посыпались, старик…
О, если бы ты видел танец бурный,
В котором царь спасения искал!..
А было их все больше, вот уж, тесным
Охваченный кольцом, казалось, царь
Дыхание терял…
И вдруг безумный
От алтаря, где тук его овец
Еще пылал – он делает прыжок
И в самую толпу своих врагов
Врезается, как в стаю робких коршун
В лет голубей. Пугливые враги
Рассеялись… Но раны злобы дикой
С смятением побега много их
Там мертвых уложили… и проклятья
И крики зверские печально отдал храм
И скалы вкруг. Один, как будто бури
И не было, наш медными сверкал
Недвижный царь доспехами… Но вот
Из глубины чертога голос бога,
Вселяя в сердце ужас, зазвучал
Угрозою – он пламенем дельфийцев
Воинственным наполнил и на бой
Их воротил… Тут пал и сын Пелида,
Сраженный в бок железным острием…
Дельфиец был его убийцей, только
Он не один его убил… О нет…
Простертого на землю ж кто, отважный,
Иль камнем, иль мечом, иль подойдя,
Иль издали, кто мертвого не тронул?
Все тело царское прекрасное его
Изрублено – оно сплошная рана.
Мы, наскоро забрав его, тебе
Для слез, старик, и воплей, и убора
Могильного приносим. Этот ужас
Явил нам бог, который судит нас,
Грядущее вещает и карает…
Как человек, и злой, припомнил Феб
Обиды старые… и это Мудрость?
Во время последних стихов, с той же стороны, откуда пришел Вестник, показывается процессия с закрытым телом Неоптолема на носилках.
Корифей
Вот и царь… но увы! он не сам
Из дельфийской земли
На родимые нивы ступает.
На руках он лежит, как добыча,
Бесталанный… И оба вы горьки.
Так ли думал, старик, ты встретить
Молодого царя? О, увы! вас один
Поражает удар, задавила судьба…
//-- Коммос --//
Пелей
Горе мне… Ужас какой
К дому подходит, в ворота стучится!
Увы мне! Увы!
О град фессалийский! Погиб я,
Исчез я… Я куст обгорелый,
Один и бесплоден…
О, мука!.. Отраду какую
Лучами я глаз обовью?
(К мертвому.)
Вы, милые губы… ланиты и руки!
О, лучше бы вас заморозила смерть
На бреге Симунта…
Корифей
Да, мог добыть он смерть славнее этой,
И ты бы был счастливее, старик.
Пелей
Проклят да будешь ты, брак,
Семью сгубивший и царство… о, проклят.
Увы мне, дитя!
Зачем было с родом зловещим
Детей сопрягать нам и смертью
Одеть Гермионе
Я дал нас зачем? О, пускай бы
Перун ее раньше сразил…
О, лучше бы в теле отцовском кровавой
Ты богу стрелы, вопия, не сулил:
С бессмертным не спорят.
Хор
Ой, лихо мне, ой, смерть моя, ой, ой…
Обряду верная, почившего встречаю.
Пелей
Ой, лихо мне, ой, смерть моя, ой, ой…
Вдвойне за стариков и горьких отвечаю.
Корифей
То божия судьба… то божья воля.
Пелей
О дитятко… О, на кого ты дом оставил?
И старика бездетного и жалкого кому
Ты поручил?
Корифей
Да, умереть тебе бы раньше внуков…
Пелей
Волосы ты терзай себе,
Жалкий старик!
Для головы не жалей
Тяжких ударов… О, город! о, город!
Двое детей и Фебом убитых…
Хор
Ты испытал и видел столько мук,
Тебя, старик, теперь и солнце не согреет.
Пелей
Я сына схоронил, и вот мой внук:
Мне муки горькие один Аид развеет…
Корифей
С богиней брак тебе не скрасил жизни…
Пелей
Те гордые надежды где? Они далеко,
И с ними счастие Пелеево, увы! в земле
Погребено.
Корифей
Ты ж одинок и в одиноком доме.
Пелей
Нет тебя, царство, нет тебя!
Ты же зачем,
(бросает жезл)
Скипетра бремя? Прочь!
В сумрачном гроте проснись, Нереида:
Мужа, богиня, гибель ты узришь…
Корифей
Как воздух дрожит… Что движется там?
Божество? О сестры, глядите:
В белом эфире плывет
И тихо к полям благоконным
Тихо вздымается, сестры.
Исход
Явление четырнадцатое
На выдвижном альтане вся в белом и с ненюфарами в черных локонах, с серебристо-белыми ногами появляется Фетида.
Фетида
Внемли, Пелей. В воспоминанье брака
Оставила чертог Нереев я
И прихожу к тебе. Ты полон муки,
Но унывать не надо. Мне ль детей
Для радости одной, казалось, было
Не повидать… а разве хоронить
Мне не пришлось – крылатыми стопами
Прославленного сына и звезду
Меж юношей Эллады? Ты же слушай,
Зачем к тебе пришла я.
На алтарь
Дельфийский ты возложишь это тело…
Пусть будет гроб Ахиллова птенца
Укором для дельфийцев, и известно
Да будет всем, что пал он от руки
Орестовой.
А пленницу, – ты понял,
Что Андромаху так зову, – пошли
В молосские пределы, обручивши
Там с Геленом [107 - Гелен – сын Приама, оставивший Трою до ее падения и воцарившийся в Эпире, в стране молоссов. Поэтому в историческое время эпирские цари (и в том числе знаменитый Пирр) возводили свой род к Ахиллу.], птенец ее теперь
Последний Эакид, но не угаснет
Молосский род его и славен будет…
И ты, старик, не бойся, кровь твоя
От нас не оскудеет, вечно жить ей,
Как Илион богами не забыт,
Хоть злобою Паллады и разрушен.
Тебя ж, Пелей, чтоб радость ты познал
Божественной невесты, от печали
Освободив юдольной, сотворю
Нетленным я и смерти неподвластным:
Ты будешь жить в Нереевом дому
Со мной, как бог с богинею. Оттуда ж,
Не оросив сандалий, выйдешь ты,
Чтоб посетить на острове Ахилла,
На Белом берегу его чертог [108 - Несохранившаяся эпическая поэма «Эфиопида» повествовала, что Ахилл после смерти был перенесен Фетидой на остров Белый в Черном море (теперешний о. Фидониси) – вариант сказания о блаженной стране, где после земной смерти ведут безмятежную жизнь великие герои]
Евксинскими омыт волнами, старец.
Ты мертвого немедля снаряди,
Пелей, в дельфийский город богозданный,
А схоронив его, приди и сядь
В глубокий грот на мысе Сепиады [109 - Мыс Сепиада (ныне Агиос-Георгиос) – крайняя юго-восточная оконечность горы Пелион; здесь, по преданию, Пелей впервые овладел Фетидой (ср. ст. 278), и вся прибрежная полоса считалась в древности священным местопребыванием морской богини.]
Старинном; там меня ты ожидай.
Приду туда в веселом хороводе
Я за тобой, старик. А что судьба
Назначила, неси. То Зевса воля.
Богами всем один назначен жребий.
И каждый там читает: ты умрешь.
Пелей
Владычица… О дочь Нерея… Слава
Моя… Моя невеста… Здравствуй, радость.
Ты сделала достойнее тебя,
Тобой рожденного достойное.
О, плакать я забуду, и твои
Мне дороги слова. Похоронивши
Почившего, к пещерам я пойду
У Пелия, где обнял я, богиня,
Твой дивный стан…
О, как бессмыслен тот,
Кто ищет жен с приданым! Благородных
Ищите жен для сыновей, и в дом
Лишь честный дочь отдать ты должен, если
Не хочешь злой жены. И если б все
Так рассуждать могли, то не пришлось бы
И гнева нам бессмертных трепетать.
Уходит в средние двери. Мертвого по знаку его уносят. Видение исчезает.
Хор (покидает сцену под следующие заключительные анапесты)
Многовидны явленья божественных сил,
Против чаянья, много решают они:
Не сбывается то, что ты верным считал,
И нежданному боги находят пути;
Таково пережитое нами. [110 - Заключение, одинаковое в «Алькестиде», «Елене» и «Вакханках» и восстановленное здесь по аналогии с ними из редактуры Зелинского. В переводе Анненского (в рукописи РГАЛИ отсутствует):Много масок судьба бережет…Боги многое нам,И когда потеряем надежду, дают,А надежное рушат…Но путей божества не узнает никто.Это – драме да будет конец.]
Перси Биши Шелли. Освобожденный Прометей
Предисловие
Audisne haec, Amphiarae, sub terram abdite?
Слышишь ли ты это, Амфиарей, скрытый под землею?
Греческие трагики, заимствуя свои замыслы из отечественной истории или мифологии, при разработке их соблюдали известный сознательный произвол. Они отнюдь не считали себя обязанными держаться общепринятого толкования или подражать, в повествовании и в заглавии, своим соперникам ипредшественникам. Подобный прием привел бы их к отречению от тех самых целей, которые служили побудительным мотивом для творчества, от желания достичь превосходства над своими соперниками. История Агамемнона была воспроизведена на афинской сцене с таким количеством видоизменений, сколько было самых драм.
Я позволил себе подобную же вольность. Освобожденный Прометей Эсхила предполагал примирение Юпитера с его жертвой, как оплату за разоблачение опасности, угрожавшей его власти от вступления в брак с Фетидой. Согласно с таким рассмотрением замысла, Фетида была дана в супруги Пелею, а Прометей, с соизволения Юпитера, был освобожден от пленничества Геркулесом. Если бы я построил мой рассказ по этому плану, я не сделал бы ничего иного, кроме попытки восстановить утраченную драму Эсхила, и если бы даже мое предпочтение к этой форме разработки сюжета побудило меня лелеять такой честолюбивый замысел, одна мысль о дерзком сравнении, которую вызвала бы подобная попытка, могла пресечь ее. Но, говоря правду, я испытывал отвращение к такой слабой развязке, как примирение Поборника человечества с его Утеснителем. Моральный интерес вымысла, столь мощным образом поддерживаемый страданием и непреклонностью Прометея, исчез бы, если бы мы могли себе представить, что он отказался от своего гордого языка и робко преклонился перед торжествующим и коварным противником. Единственное создание воображения, сколько-нибудь похожее на Прометея, это Сатана, и, на мой взгляд, Прометей представляет из себя более поэтический характер, чем Сатана, так как – не говоря уже о храбрости, величии и твердом сопротивлении всемогущей силе – его можно представить себе лишенным тех недостатков честолюбия, зависти, мстительности и жажды возвеличения, которые в Герое Потерянного Рая вступают во вражду с интересом. Характер Сатаны порождает в уме вредную казуистику, заставляющую нас сравнивать его ошибки с его несчастьями и извинять первые потому, что вторые превышают всякую меру. В умах тех, кто рассматривает этот величественный замысел с религиозным чувством, он порождает нечто еще худшее. Между тем Прометей является типом высшего нравственного и умственного совершенства, повинующимся самым чистым, бескорыстным побуждениям, которые ведут к самым прекрасным и самым благородным целям.
Данная поэма почти целиком была написана на горных развалинах Терм Каракаллы, среди цветущих прогалин и густых кустарников, покрытых пахучими цветами, что распространяются в виде все более и более запуганных лабиринтов по огромным террасам и головокружительным аркам, висящим в воздухе. Яркое голубое небо Рима, влияние пробуждающейся весны, такой могучей в этом божественном климате, и новая жизнь, которой она опьяняет душу, были вдохновением этой драмы.
Образы, разработанные мною здесь, во многих случаях извлечены из области движений человеческого ума или из области тех внешних действий, которыми они выражаются. В современной поэзии это прием необычный, хотя Данте и Шекспир полны подобных примеров, – и Данте более чем кто-либо другой, и с наибольшим успехом, прибегал к данному приему. Но греческие поэты, как писатели, знавшие решительно обо всех средствах пробуждения сочувствия в сердцах современников, пользовались этим сильным рычагом часто. Пусть же мои читатели припишут эту особенность изучению созданий Эллады, потому что в какой-нибудь другой, более высокой, заслуге мне, вероятно, будет отказано.
Я должен сказать несколько чистосердечных слов относительно той степени, в которой изучение современных произведений могло повлиять на мою работу, ибо именно такой упрек делался относительно поэм гораздо более известных, чем моя, и, несомненно, заслуживающих гораздо большей известности. Невозможно, чтобы человек, живущий в одну эпоху с такими писателями, как те, что стоят в первых рядах нашей литературы, мог добросовестно утверждать, будто его язык и направление его мыслей могли не претерпеть изменений от изучения созданий этих исключительных умов.
Достоверно, что если не характер их гения, то формы, в которых он сказался, обязаны не столько их личным особенностям, сколько особенностям морального и интеллектуального состояния тех умов, среди которых они создались. Известное число писателей, таким образом, обладает внешней формой, но им недостает духа тех, кому будто бы они подражают; действительно, форма есть как бы принадлежность эпохи, в которую они живут, а дух должен являться самопроизвольной вспышкой их собственного ума.
Особенный стиль, отличающий современную английскую литературу – напряженная и выразительная фантастичность, – если его рассматривать как силу общую, не был результатом подражания какому-нибудь отдельному писателю.
Масса способностей во всякий период остается, в сущности, одной и той же; обстоятельства, пробуждающие ее к деятельности, беспрерывно меняются. Если бы Англия была разделена на сорок республик, причем каждая по размерам и населению равнялась бы Афинам, нет никакого основания сомневаться, что, при учреждениях не более совершенных, чем учреждения афинские, каждая из этих республик создала бы философов и поэтов равных тем, которые никогда не были превзойдены, если только мы исключим Шекспира. Великим писателям золотого века нашей литературы мы обязаны пламенным пробуждением общественного мнения, низвергнувшим наиболее старые и наиболее притеснительные формы ортодоксальных предрассудков. Мильтону мы обязаны ростом и развитием того же самого духа: пусть вечно помнят, что священный Мильтон был республиканцем и смелым исследователем в области морали и религии. Великие писатели нашей собственной эпохи, как мы имеем основание предполагать, являются созидателями и предшественниками какой-то неожиданной перемены в условиях нашей общественной жизни или в мнениях, являющихся для них цементом. Умы сложились в тучу, она разряжается своей многосложной молнией, и равновесие между учреждениями и мнениями теперь восстанавливается или близко к восстановлению.
Что касается подражания, поэзия есть искусство мимическое. Она создает, но она создает посредством сочетаний и изображений. Поэтические отвлечения прекрасны и новы не потому, что составные их части не имели предварительного существования в уме человека или в природе, а потому, что все в целом, будучи создано их сочетанием, дает некоторую мыслимую и прекрасную аналогию с этими источниками мысли и чувства и с современными условиями их развития: великий поэт представляет из себя образцовое создание природы, и другой поэт не только должен его изучать, но и непременно изучает. Если б он решился исключить из своего созерцания все прекрасное, что существует в произведениях какого-нибудь великого современника, это было бы так же неразумно и так же трудно, как приказать своему уму не быть более зеркалом всего прекрасного, что есть в природе. Такая задача была бы пустым притязанием для каждого, кроме самого великого, и даже у него в результате получились бы напряженность, неестественность и бессилие. Поэт представляет из себя сочетание известных внутренних способностей, изменяющих природу других, и известных внешних влияний, возбуждающих и поддерживающих эти способности; он является, таким образом, олицетворением не одного неделимого, а двух. В этом отношении каждый человеческий ум изменяется под воздействием всех предметов природы и искусства, под воздействием всякого слова, всякого внушения, которому он позволил влиять на свое сознание; он – как зеркало, где отражаются все формы, сочетаясь в одну. Поэты, так же как философы, живописцы, ваятели и музыканты, являются в одном отношении творцами своей эпохи, в другом – ее созданиями. От такой подчиненности не могут уклониться даже высшие умы. Есть известное сходство между Гомером и Гесиодом, Эсхилом и Еврипидом, Виргилием и Горацием, Данте и Петраркой, Шекспиром и Флетчером, Драйденом и Попом; в каждом из них есть общая родовая черта, под господством которой образуются их личные особенности. Если такое сходство есть следствие подражания, охотно признаюсь, что я подражал.
Пользуюсь этим случаем, чтобы засвидетельствовать, что мною руководило чувство, которое шотландский философ весьма метко определил как «страстное желание преобразовать мир». Какая страсть побуждала его написать и опубликовать свою книгу, этого он не объясняет. Что касается меня, я предпочел бы скорее быть осужденным вместе с Платоном и лордом Бэконом, чем быть в Небесах вместе с Палеем и Мальтусом. Однако, было бы ошибкой предполагать, что я посвящаю мои поэтические произведения единственной задаче – усиливать непосредственно дух преобразований, или что я смотрю на них как на произведения, в той или иной степени содержащие какую-нибудь, созданную рассудком, схему человеческой жизни. Дидактическая поэзия мне отвратительна; то, что может быть одинаково хорошо выражено в прозе, в стихах является претенциозным и противным. Моей задачей до сих пор было – дать возможность наиболее избранному классу читателей с поэтическим вкусом обогатить утонченное воображение идеальными красотами нравственного превосходства; я знаю, что до тех пор пока ум не научится любить, преклоняться, верить, надеяться, добиваться, рассудочные основы морального поведения будут семенами, брошенными на торную дорогу жизни, и беззаботный путник будет топтать их, хотя они должны были бы принести для него жатву счастья. Если бы мне суждено было жить для составления систематического повествования о том, что представляется мне неподдельными элементами человеческого общежития, защитники несправедливости и суеверия не могли бы льстить себя той мыслью, будто Эсхила я беру охотнее своим образцом, нежели Платона.
Говоря о себе со свободой, чуждой аффектации, я не нуждаюсь в самозащите перед лицом людей чистосердечных; что касается иных, пусть они примут во внимание, что, искажая вещи, они оскорбят не столько меня, сколько свой собственный ум и свое собственное сердце. Каким бы талантом ни обладал человек, хотя бы самым ничтожным, он обязан им пользоваться, раз этот талант может сколько-нибудь служить для развлечения и поучения других: если его попытка окажется неудавшейся, несовершенная задача будет для него достаточным наказанием; пусть же никто не утруждает себя, громоздя над его усилиями прах забвения; куча пыли в этом случае укажет на могилу, которая иначе осталась бы неизвестной.
Действующие лица
Прометей.
Азия.
Демогоргон.
Пантея.
Океаниды.
Юпитер.
Иона.
Земля.
Призрак Юпитера.
Океан.
Дух Земли.
Аполлон.
Дух Луны.
Меркурий.
Духи Часов.
Геркулес.
Духи, Отзвуки Эха, Фавны, Фурии.
Действие первое
Сцена: Индийский Кавказ, ущелье среди скал, покрытых льдом. Над пропастью прикован Прометей. Пантея и Иона сидят у его ног. – Ночь. По мере развития сцены медленно занимается рассвет.
Прометей
Монарх Богов и Демонов могучих,
Монарх всех Духов, кроме Одного!
Перед тобой – блестящие светила,
Несчетные летучие миры;
Из всех, кто жив, кто дышит, только двое
На них глядят бессонными очами:
Лишь ты и я! Взгляни с высот на Землю,
Смотри, там нет числа твоим рабам.
Но что ж ты им даешь за их молитвы,
За все хвалы, коленопреклоненья,
За гекатомбы гибнущих сердец?
Презренье, страх, бесплодную надежду.
И в ярости слепой ты мне, врагу,
Дал царствовать в триумфе бесконечном
Над собственным моим несчастьем горьким,
Над местью неудавшейся твоей.
Три тысячи как будто вечных лет,
Исполненных бессонными часами,
Мгновеньями таких жестоких пыток,
Что каждый миг казался дольше года, —
Сознание, что нет нигде приюта,
И боль тоски, отчаянье, презренье —
Вот царство, где царить досталось мне.
В нем больше славы, вечной и лучистой,
Чем там, где ты царишь на пышном троне,
Которого я не взял бы себе.
Могучий Бог, ты был бы Всемогущим,
Когда бы я с тобою стал делить
Позор твоей жестокой тирании,
Когда бы здесь теперь я не висел,
Прикованный к стене горы гигантской,
Смеющейся над дерзостью орла,
Безмерной, мрачной, мертвенно-холодной,
Лишенной трав, животных, насекомых,
И форм, и звуков жизни. Горе мне!
Тоска! Тоска всегда! Тоска навеки!
Ни отдыха, ни проблеска надежды,
Ни ласки сна! И все же я терплю.
Скажи, Земля, граниту гор не больно?
Ты, Небо, ты, всевидящее Солнце,
Скажите, эти пытки вам не видны?
Ты, Море, область бурь и тихих снов,
Небес далеких зеркало земное,
Скажи, ты было глухо до сих пор,
Не слышало стенаний агонии?
О, горе, мне! Тоска! Тоска навеки!
Меня теснят враждебно ледники,
Пронзают острием своих кристаллов
Морозно-лунных; цепи, точно змеи,
Въедаются, сжимают до костей
Объятием – и жгучим, и холодным.
Немых Небес крылатая собака
Нечистым клювом, дышащим отравой,
Огнями яда, данного тобою,
В груди моей на части сердце рвет;
И полчища видений безобразных,
Исчадия угрюмой сферы снов,
Вокруг меня сбирается с насмешкой;
Землетрясенья демонам свирепым
Доверена жестокая забава —
Из ран моих дрожащих дергать гвозди,
Когда за мной стена бездушных скал
Раздвинется, чтоб тотчас вновь сомкнуться;
Меж тем как духи бурь, из бездн гудящих,
Торопят диким воем ярость вихря,
Бегут, спешат нестройною толпой,
И бьют меня, и хлещут острым градом.
И все же мне желанны день и ночь.
Бледнеет ли туман седого утра,
Покорный свету солнечных лучей,
Восходит ли по тусклому Востоку,
Меж туч свинцовых, Ночь в одежде звездной,
Медлительна и грустно-холодна, —
Они влекут семью часов бескрылых,
Ползучую ленивую толпу,
И между ними будет час урочный,
Тебя он свергнет, яростный Тиран,
И вынудит – стереть лобзаньем жадным
Потоки крови с этих бледных ног,
Хотя они тебя топтать не будут,
Таким рабом потерянным гнушаясь.
Гнушаясь? Нет, о, нет! Мне жаль тебя.
Как будешь ты ничтожно-беззащитен,
Какая гибель будет властно гнать
Отверженца в бездонных сферах Неба!
Твоя душа, растерзанная страхом,
Откроется, зияя точно ад!
В моих словах нет гнева, много скорби,
Уж больше я не в силах ненавидеть:
Сквозь тьму скорбей я к мудрости пришел.
Когда-то я дышал проклятьем страшным,
Теперь его хотел бы я услышать,
Чтоб взять его назад. Внемлите, Горы,
Чье Эхо чары горького проклятья
Рассыпало, развеяло кругом,
Гремя стозвучно в хоре водопадов!
О, льдистые холодные Ключи,
Покрытые морщинами Мороза,
Вы дрогнули, улышавши меня,
И с трепетом тогда сползя с утесов,
По Индии поспешно потекли!
Ты, ясный Воздух, где блуждает Солнце,
Пылая без лучей! И вы, о Вихри,
Безгласно вы повисли между скал,
С безжизненно-застывшими крылами,
Вы замерли над пропастью притихшей,
Меж тем как гром, что был сильней, чем ваш,
Заставил мир земной дрожать со стоном!
О, если те слова имели власть, —
Хоть зло во мне теперь навек погасло,
Хоть ненависти собственной моей
Я более не помню, – все ж прошу вас,
Молю, не дайте им теперь погибнуть!
В чем было то проклятие? Скажите!
Вы слушали, вы слышали тогда!
Первый голос: из гор
Много дней и ночей, трижды триста веков
Наполнялись мы лавой кипучей,
И, как люди, под бременем тяжких оков,
Содрогались толпою могучей.
Второй голос: от источников
Нас пронзали стремительных молний огни,
Осквернялись мы горькою кровью.
И внимали стенаньям свирепой резни,
И дивились людскому злословью.
Третий голос: из воздуха
С первых дней бытия над землей молодой
Я блистал по высотам и склонам,
И не раз и не два мой покой золотой
Был смущен укоризненным стоном.
Четвертый голос: от вихрей
У подножия гор мы крутились века,
Мы внимали громовым ударам.
И смотрели, как лавы несется река
Из вулканов, объятых пожаром.
Не умели молчать и, чтоб вечно звучать,
Мы желаньем ломали Безмолвья печать,
Отдаваясь ликующим чарам.
Первый голос
Но лишь однажды ледники
До основанья пошатнулись,
Когда мы с ужасом согнулись
В ответ на крик твоей тоски.
Второй голос
Всегда стремясь к пустыне Моря,
Один лишь раз во тьме времен
Промчали мы протяжный стон
Нечеловеческого горя.
И вот моряк, на дне ладьи
Лежавший в сонном забытьи,
Услышал рев пучины шумной,
Вскочил, – и, вскрикнув: «Горе мне!» —
Он в Море бросился, безумный,
И скрылся в черной глубине.
Третий голос
Внимая страшным заклинаньям,
Был так истерзан свод Небес,
Что между порванных завес
Рыданья вторили рыданьям;
Когда ж лазурь сомкнулась вновь,
По небу выступила кровь.
Четвертый голос
А мы ушли к высотам спящим
И там дыханьем леденящим
Сковали шумный водопад;
В пещеры льдистые бежали
И там испуганно дрожали,
Глядя вперед, глядя назад;
От изумленья и печали
Мы все молчали, мы молчали,
Хотя для нас молчанье – ад.
Земля
Неровных скал безгласные Пещеры
Тогда вскричали: «Горе!» Свод Небес
Ответил им протяжным воплем: «Горе!»
И волны Моря, пурпуром покрывшись,
Карабкались на землю с громким воем,
Толпа ветров хлестала их бичом,
И бледные дрожащие народы
Внимали долгий возглас: «Горе! Горе!»
Прометей
Я слышу смутный говор голосов,
Но собственный мой голос дней далеких
Не слышен мне. О мать моя, зачем
Глумишься ты с толпой своих созданий
Над тем, без чьей все выносящей воли
Исчезла б ты с семьей своих детей
Под бешенством свирепого Тирана,
Как легкий дым незримо исчезает,
Развеянный дыханием ветров.
Скажи мне, вы не знаете – Титана,
Кто в горечи своих терзаний жгучих
Нашел преграду вашему врагу?
Вы, горные зеленые долины,
Источники, питаемые снегом,
Чуть видные глубоко подо мной,
Лесов тенистых смутные громады,
Где с Азией когда-то я бродил,
Встречая жизнь в ее глазах любимых, —
Зачем теперь тот дух, что вас живит,
Гнушается беседовать со мною?
Со мною, кто один вступил в борьбу
И встал лицом к лицу с коварной силой
Властителя заоблачных высот,
Насмешливо глядящего на Землю,
Где стонами измученных рабов
Наполнены безбрежные пустыни.
Зачем же вы безмолвствуете? Братья!
Дадите ли ответ?
Земля
Они не смеют.
Прометей
Но кто ж тогда посмеет? Я хочу
Опять услышать звуки заклинанья.
А! Что за страшный шепот пробежал.
Встает, растет! Как будто стрелы молний
Дрожат, готовясь бурно разразиться.
Стихийный голос Духа смутно шепчет,
Он близится ко мне, я с ним сливаюсь.
Скажи мне, Дух, как проклял я его?
Земля
Как можешь ты услышать голос мертвых?
Прометей
Ты – Дух живой. Скажи, как жизнь сама
Сказала бы, ведя со мной беседу.
Земля
Я знаю речь живых, но я боюсь, —
Жестокий Царь Небес меня услышит
И в ярости привяжет к колесу
Какой-нибудь свирепой новой пытки,
Больней, чем та, которую терплю.
В тебе добро, ты можешь все постигнуть,
Твоя любовь светла, – и, если Боги
Не слышат этот голос, – ты услышишь,
Ты более, чем Бог, – ты мудрый, добрый:
Так слушай же внимательно теперь.
Прометей
Как сумрачные тени, быстрым роем,
В моем уме встают и тают мысли,
И вновь трепещут страшною толпой.
Я чувствую, что все во мне смешалось,
Как в том, кто слился с кем-нибудь в объятье;
Но в этом нет восторга.
Земля
Нет, о, нет, —
Услышать ты не можешь, ты бессмертен,
А эта речь понятна только тем,
Кто должен умереть.
Прометей
Печальный Голос!
Но кто же ты?
Земля
Я мать твоя, Земля.
Та, в чьей груди, в чьих жилах каменистых,
Во всех мельчайших фибрах, – до листов,
Трепещущих на призрачных вершинах
Деревьев высочайших, – билась радость,
Как будто кровь в живом и теплом теле,
Когда от этой груди ты воспрянул,
Как дух кипучий радости живой,
Как облако, пронизанное солнцем!
И вняв твой голос, все мои сыны
Приподняли измученные лица,
Покрытые обычной грязной пылью,
И наш Тиран, жестокий и всевластный,
В испуге жгучем стал дрожать, бледнеть,
Пока не грянул гром ему в защиту,
И ты, Титан, прикован был к скале.
И вот взгляни на эти миллионы
Миров, что мчатся в пляске круговой,
Со всех сторон пылая вечным блеском:
Их жители, взирая на меня,
Увидели, что свет мой гаснет в Небе;
И встало Море с ропотом протяжным,
Приподнятое властью странной бури;
И столб огня, невиданного прежде,
Под гневом Неба встал из снежных гор,
Тряся своей мохнатой головою;
В равнинах был Потоп – и стрелы Молний,
Цвели волчцы средь мертвых городов;
В чертогах жабы ползали, и пала
Чума на человека, и зверей,
И на червей, а с ней явился Голод;
И черный веред глянул на растеньях;
И там, где прежде нежились хлеба,
И там, где виноградник был и травы,
Мелькнули ядовитые цветы,
И сорною толпой зашевелились,
И высосали грудь мою корнями,
И грудь моя иссохла от тоски;
Мое дыханье – воздух утонченный —
Мгновенно потемнело, запятналось
Той ненавистью жгучей, что возникла
У матери к врагу ее детей,
К врагу ее возлюбленного чада;
Я слышала проклятие твое,
И если ты теперь его не помнишь, —
Мои моря, пещеры, сонмы гор,
Мои ручьи, и тот далекий воздух,
И ветры, и несчетные громады
Невнятно говорящих мертвецов
Хранят его как талисман заветный.
Мы в радованье тайном размышляем,
Надеемся на страшные слова,
Но вымолвить не смеем.
Прометей
Мать моя!
Все, что живет, что бьется и страдает,
Находит утешенье у тебя,
Цветы, плоды, и радостные звуки,
И сладкую, хоть беглую, любовь;
Не мой удел – изведать это счастье,
Но я свои слова прошу назад,
Отдай их мне, молю, не будь жестокой.
Земля
Ты должен их услышать. Так внимай же!
В те дни, как не был прахом Вавилон,
Мой мудрый сын, кудесник Зороастр,
В саду блуждая, встретил образ свой.
Из всех людей один лишь он увидел
Видение такое. Знай, что есть
Два мира: жизни мир и бледной смерти.
Один из них ты видишь, созерцаешь,
Другой сокрыт в глубинах преисподних,
В туманном обиталище теней
Всех форм, что дышат, чувствуют и мыслят,
Покуда смерть их вместе не сведет
Навек туда, откуда нет возврата.
Там сны людей, их светлые мечтанья,
И все, чему упорно сердце верит,
Чего надежда ждет, любовь желает;
Толпы видений, образов ужасных,
Возвышенных, и странных, и таящих
Гармонию спокойной красоты;
В тех областях и ты висишь, как призрак,
Страданьем искаженный, между гор,
Где бурные гнездятся ураганы;
Все боги там, все царственные силы
Миров неизреченных, сонмы духов,
Теней огромных, властью облеченных,
Герои, люди, звери; Демогоргон,
Чудовищного мрака воплощенье;
И он, Тиран верховный, на престоле
Огнисто-золотом. Узнай, мой сын,
Один из этих призраков промолвит
Слова проклятья, памятного всем, —
Как только воззовешь протяжным зовом,
Свою ли тень, Юпитера, Гадеса,
Тифона или тех Богов сильнейших,
Властителей дробящегося Зла,
Что в мире распложаются обильно,
С тех пор как ты погиб, со дня, как стонут
Мои сыны, поруганные чада.
Спроси, они должны тебе ответить,
Спроси, и в этих призраках бесплотных
Отмщение Всевышнего забьется, —
Как бурный дождь, гонимый быстрым ветром,
Врывается в покинутый чертог.
Прометей
О мать моя, хочу, чтоб злое слово
Не высказано было мной опять
Иль кем-нибудь, в ком сходство есть со мною.
Подобие Юпитера, явись!
Иона
Крылами скрыла я глаза,
Крылами мой окутан слух, —
Но чу! Мне слышится гроза,
Но вот! Встает какой-то Дух.
Сквозь мягких перьев белизну
Я вижу темную волну, —
И свет потух;
О, только б не было вреда
Тебе, чьи боли нам больны,
Чьи пытки видим мы всегда,
С кем мы страдать должны.
Пантея
Подземный смерч гудит вокруг,
Звучит гряда разбитых гор,
Ужасен Дух, как этот звук,
На нем из пурпура убор.
Своею жилистой рукой
Он держит посох золотой.
О, страшный взор!
Свиреп огонь глубоких глаз,
Тот светоч ненависть зажгла,
Он точно хочет мучить нас,
Но сам не терпит зла.
Призрак Юпитера
Зачем сюда веленье тайных сил,
Что властвуют над этим миром странным,
В раскатах бурь закинуло меня
Непрочное пустое привиденье?
Вкруг уст моих какие звуки реют?
Не так во мраке, бледными устами,
Толпа видений шепчет меж собой.
И ты, скажи, страдалец гордый, – кто ты?
Прометей
Ужасный Образ! Вот таков, как ты,
И он, Тиран свирепый, тот, чьей тенью
Ты должен быть. Я враг его, Титан.
Скажи слова, которые услышать
Желал бы я, хотя глухой твой голос
Не будет отраженьем дум твоих.
Земля
Внимайте все, сдержавши голос Эха,
Седые горы, древние леса,
Семья ручьев, цветами окруженных,
Пророческих пещер, ключей, бегущих
Вкруг пышных островков, – ликуйте все.
Внимая звукам страшного заклятья,
Которого не можете сказать.
Призрак Юпитера
Какой-то дух, меня своею силой
Окутавши, беседует во мне.
Он рвет меня, как тучу – стрелы молний.
Пантея
Смотрите! Он глядит могучим взглядом.
Над ним темнеет Небо.
Иона
Если б скрыться!
Куда бы скрыться мне! Он говорит.
Прометей
В его движеньях, гордых и холодных,
Проклятие сквозит. Я вижу взоры,
В них светится бесстрашный вызов, твердость.
Отчаянье и ненависть, – и все
Как будто бы записано на свитке.
О, говори, скорее говори!
Призрак
Заклятый враг! Свирепствуй! Будь готов
Исчерпать все, безумство, злобу, страсти;
Тиран Людского рода и Богов, —
Есть дух один, что выше дикой власти.
Я здесь! Смотри! Бичуй меня
Морозом, язвою огня,
Громи ветрами, градом, бурей,
Как вестник ужаса приди,
За болью боль нагромозди,
Гони ко мне скорей толпу голодных фурий!
А! Сделай все! Тебе запрета нет.
Ты всемогущ, – собой лишь не владеешь,
Да тем, что я хочу. Источник бед!
Ты бременем над миром тяготеешь.
Пытай на медленном огне
Меня и всех, кто дорог мне;
Гонимый злобой вероломной,
Достигни грани роковой,
А я, с поднятой головой,
Взгляну, как будешь ты греметь из тучи темной.
Но помни, Бог и Царь среди Богов,
Ты, чьей душой исполнен мир мучений,
Ты, правящий под громкий звон оков
И жаждущий коленопреклонений,
Тебя, мучитель, проклял я,
С тобою ненависть моя,
Она тебя отравит ядом,
Венец, в котором будет зло,
Тебе наденет на чело,
На троне золотом с тобою сядет рядом.
Будь проклят! Знай: тебе придет пора,
Один ты встретишь вражескую Вечность,
И, зло любя, познаешь власть добра,
Изведаешь мучений бесконечность.
Да будет! Делай зло – и жди,
Потом к возмездию приди, —
Лишенный царского убранства,
Исчерпав бешенство и ложь,
Позорным пленником падешь
В безбрежности времен, в безбрежности пространства.
Прометей
Скажи, о Мать, мои слова то были?
Земля
Твои слова.
Прометей
Мне жаль. Они бесплодны.
Я не хочу, чтоб кто-нибудь страдал.
Земля
О, где для горя взять мне сил!
Теперь Юпитер победил.
Реви, гремучий Океан!
Поля, покройтесь кровью ран!
О Духи мертвых и живых,
Рыдайте в муках огневых,
Земля ответит вам на стон, —
Кто был защитой вам, разбит и побежден!
Первое эхо
Разбит и побежден!
Второе эхо
И побежден!
Иона
Не бойтесь: это лишь порыв,
Титан еще не побежден;
Но там, взгляните за обрыв,
За снежный горный склон:
Воздушный Призрак там спешит,
Под ним лазурь Небес дрожит,
Крутится тучек длинный ряд;
Блестя отделкой дорогой,
Его сандалии горят;
Подъятой правою рукой
Как будто он грозит, – и в ней
Сверкает жезл, и вкруг жезла
То меркнет свет, то вспыхнет мгла, —
Играют кольца змей.
Пантея
Юпитера герольд, спешит Меркурий.
Иона
А там за ним? Несчетная толпа, —
Видения с железными крылами,
С кудрями гидры, – вот они плывут,
Их воплями смущен далекий воздух,
И гневный бог, нахмурившись, грозит им.
Пантея
Юпитера прожорливые псы,
В раскатах бурь бегущие собаки,
Которых он накармливает кровью,
Когда несется в серных облаках,
Пределы Неба громом разрывая.
Иона
Куда ж они теперь спешат
Неисчислимыми толпами?
Покинув пыток темный ад,
Питаться новыми скорбями!
Пантея
Титан глядит не гордо, но спокойно.
Первая фурия
А! Запах жизни здесь я слышу!
Вторая фурия
Дай мне
Лишь заглянуть в лицо ему!
Третья фурия
Надежда
Его терзать мне сладостна, как мясо
Гниющих тел на стихшем поле битвы
Для хищных птиц.
Первая фурия
Еще ты будешь медлить,
Герольд! Вперед, смелей, Собаки Ада!
Когда же Майи сын нам пищу даст?
Кто может Всемогущему надолго
Угодным быть?
Меркурий
Назад! К железным башням!
Голодными зубами скрежещите
Вблизи потока воплей и огня!
Ты, Герион, восстань! Приди, Горгона!
Химера, Сфинкс, из демонов хитрейший,
Что Фивам дал небесное вино,
Отравленное ядом, – дал уродство
Чудовищной любви, страшнейшей злобы:
Они за вас свершат задачу вашу.
Первая фурия
О, сжалься, сжалься! Мы умрем сейчас
От нашего желанья. Не гони нас.
Меркурий
Тогда лежите смирно и молчите. —
Страдалец грозный, я к тебе пришел
Без всякого желанья, против воли,
Иду, гонимый тягостным веленьем
Всевышнего Отца, дабы свершить
Замышленную пытку новой мести.
Мне жаль тебя, себя я ненавижу
За то, что сделать большего не в силах.
Увы, едва вернусь я от тебя,
Как Небо представляется мне Адом, —
И день и ночь преследует меня
Измученный, истерзанный твой образ,
С улыбкой укоризненной. Ты – мудрый,
Ты – кроткий, добрый, твердый, – но зачем же
Напрасно ты упорствуешь один
В борьбе со Всемогущим? Иль не видишь,
Что яркие светильники небес,
Медлительное время измеряя,
Тебе гласят о тщетности борьбы
И будут вновь и вновь гласить все то же.
И вот опять Мучитель твой, задумав
Тебя подвергнуть пыткам, страшной властью
Облек те силы злые, что в Аду
Неслыханные муки измышляют.
Мой долг – вести сюда твоих врагов,
Нечистых, ненасытных, изощренных
В свирепости, – и здесь оставить их.
Зачем, зачем? Ведь ты же знаешь тайну,
Сокрытую от всех живых существ,
Способную исторгнуть власть над Небом
Из рук того, кто ею облечен,
И дать ее другому; этой тайны
Страшится наш верховный Повелитель:
Одень ее в слова, и пусть она
Придет к его стопам, как твой заступник;
Склони свой дух к мольбе, и будь как тот,
Кто молится в великолепном храме,
Согнув колена, гордость позабыв:
Ты знаешь, что даянье и покорность
Смиряют самых диких, самых сильных.
Прометей
Злой ум меняет доброе согласно
Своей природе. Кто его облек
Могучей властью? Я! А он в отплату
Меня сковал на месяцы, на годы,
На долгие века, – и Солнце жжет
Иссохшую, израненную кожу, —
И холод Ночи снежные кристаллы,
Смеясь, бросает в волосы мои,
В то время как мои любимцы, люди,
Для слуг его потехой стали. Так-то
Тиран платить умеет за добро!
Что ж, это справедливо: злые души
Принять добра не могут: дай им мир, —
В ответ увидишь страх, и стыд, и злобу,
Но только не признательность. Он мстит мне
За ряд своих же низких злодеяний.
Для душ таких добро – больней упрека,
Оно терзает, ранит их, и жалит,
И спать им не дает, твердя о Мести.
Покорности он хочет? Нет ее!
И что сокрыто в том зловещем слове?
Глухая смерть и рабство для людей.
Покорность – сицилийский меч, дрожащий
На волоске над царскою короной, —
Он мог бы взять ее, но я не дам.
Другие пусть потворствуют Злодейству.
Пока оно, бесчинствуя, царит.
Им нечего бояться: Справедливость,
Достигнув торжества, карать не будет,
А только с состраданием оплачет
Мучения свои. И вот я жду.
А час возмездья близится, и даже,
Пока мы речь ведем, он ближе стал.
Но слышишь-то ревут собаки Ада,
Скорей, не медли, Небо омрачилось,
Нахмурился во гневе твой Отец.
Меркурий
О, если б можно было нам избегнуть:
Тебе – страданий, мне – постылой кары
Быть вестником твоих скорбей. Ответь мне,
Ты знаешь, сколько времени продлится
Владычество Юпитера?
Прометей
Одно лишь
Открыто мне: оно должно пройти.
Меркурий
Увы, не можешь ты исчислить, сколько
Еще придет к тебе жестоких мук!
Прометей
Пока царит Юпитер, будут пытки —
Не менее, не более.
Меркурий
Помедли,
Мечтой в немую Вечность погрузись.
Туда, где все, что Время записало,
Все то, что можем в мыслях мы увидеть,
Века, загроможденные веками,
Лишь точкой представляются, – куда
Смущенный ум идти не может больше, —
В пределы, где, уставши от полета,
Он падает и кружится во тьме,
Потерянный, ослепший, бесприютный, —
Быть может, даже там ты счесть не сможешь
Всей бездны лет, которые придут
С бессменным, рядом новых-новых пыток?
Прометей
Быть может, ум бессилен счесть мученья, —
И все ж они проходят.
Меркурий
Если б ты
Мог жить среди богов, овеян негой!
Прометей
Мне лучше здесь, – висеть в ущелье мертвом,
Не ведая раскаянья.
Меркурий
Увы!
Дивлюсь тебе, и все ж тебя жалею.
Прометей
Жалей рабов Юпитера покорных,
Снедаемых презрением к себе,
Меня жалеть нельзя, мой дух спокоен,
В нем ясный мир царит, как в солнце – пламя.
Но что слова! Зови скорей врагов.
Иона
Сестра, взгляни, огнем бездымно-белым
Разбило ствол того густого кедра,
Окутанного снегом. Что за гнев
Звучит в раскатах яростного грома!
Меркурий
Его словам, а также и твоим
Я должен быть послушен. Как мне трудно!
Пантея
Смотри, ты видишь, там дитя Небес
Бежит, скользит крылатыми ногами
По косвенной покатости Востока.
Иона
Сестра моя, сверни скорее крылья,
Закрой глаза: увидишь их – умрешь:
Они идут, идут, рожденье дня
Несчетными крылами затемняя,
Как смерть, пустыми снизу.
Первая фурия
Прометей!
Вторая фурия
Титан бессмертный!
Третья фурия
Друг Людского рода!
Прометей
Тот, кто здесь слышит этот страшный голос,
Титан плененный, Прометей. А вы,
Чудовищные формы, – что вы, кто вы?
Еще ни разу Ад, всегда кишащий
Уродствами, сюда не высылал
Таких кошмаров гнусных, порожденных
Умом Тирана, жадным к безобразью;
Смотря на эти мерзостные тени,
Как будто бы я делаюсь подобен
Тому, что созерцаю, – и смеюсь,
И глаз не отрываю, проникаясь
Чудовищным сочувствием.
Первая фурия
Мы – слуги
Обманов, пыток, страха, преступленья
Когтистого и цепкого; всегда,
Подобные собакам исхудалым,
Что жадно гонят раненую лань,
Мы гонимся за всем, что плачет, бьется,
Живет и нам дается на забаву,
Когда того захочет высший Царь.
Прометей
О, множество ужаснейших созданий
Под именем одним! Я знаю вас.
И гладь озер, и стонущее Эхо
Знакомы с шумом ваших темных крыл.
Но все ж зачем другой, кто вас ужасней,
Из бездны вызвал ваши легионы?
Вторая фурия
Не знаем. Сестры, сестры, наслаждайтесь!
Прометей
Что может в безобразье ликовать?
Вторая фурия
Влюбленные, взирая друг на друга,
От прелести восторга веселеют:
Равно и мы. И как от ярких роз
Воздушный свет струится, нежно-алый,
На бледное лицо склоненной жрицы,
Для празднества сплетающей венок,
Так с наших жертв, с их мрачной агонии,
Струится тень и падает на нас,
Давая вместе с формой одеянье,
А то бы мы без образа дышали,
Как наша мать, бесформенная Ночь.
Прометей
Смеюсь над вашей властию, над тем,
Кто вас послал сюда для низкой цели.
Презренные! Исчерпайте все пытки!
Первая фурия
Не думаешь ли ты, что мы начнем
Срывать от кости кость и нерв от нерва?
Прометей
Моя стихия – боль, твоя – свирепость.
Терзайте. Что мне в том!
Вторая фурия
Да ты как будто
Узнал, что мы всего лишь посмеемся
В твои глаза, лишенные ресниц?
Прометей
Что делаете вы, о том не мыслю,
А думаю, что вы должны страдать,
Живя дыханьем зла. О, как жестоко
То властное веление, которым
Вы созданы, и все, что так же низко!
Третья фурия
Подумал ли о том, что мы способны
Тобою жить, в тебе, через тебя,
Одна, другая, третья, всей толпой?
И если омрачить не можем душу,
Горящую внутри, – мы сядем рядом,
Как праздная крикливая толпа,
Что портит ясность духа самых мудрых.
В твоем уме мы будем страшной думой,
Желаньем грязным в сердце изумленном
И кровью в лабиринте жил твоих,
Ползущей жгучим ядом агонии.
Прометей
Иначе быть не можете. А я
По-прежнему – владыка над собою
И роем пыток так же управляю,
Как вами – ваш Юпитер.
Хор фурий
От пределов земли, от пределов земли,
Где и Утро и Ночь полусумрак сплели, —
К нам сюда, к нам сюда!
Вы, от возгласов чьих стон стоит на холмах,
В час, когда города рассыпаются в прах,
Вы, что мчитесь меж туч, разрушенье творя,
И бескрылой стопой возмущая моря,
Вы, что гоните смерч, промелькнувший вдали,
Чтоб со смехом губить и топить корабли, —
К нам сюда, к нам сюда!
Бросьте сонных мертвецов,
Тех, что дремлют сном веков;
Дайте отдых лютой злобе,
Пусть до времени она
Спит, как в тихом черном гробе, —
Встанет свежей после сна, —
Радость вашего возврата.
Бросьте, юные умы, —
В них дыхание разврата
Вскормит бешенство чумы.
Пусть безумец тайну Ада
Не измерит силой взгляда;
Страхом собственным смущен,
Будет вдвое мучим он.
К нам сюда, к нам сюда!
Мы бежим из мрачных врат,
Сзади воет шумный Ад,
Мы плывем,
Гром усилил свой раскат,
Вас на помощь мы зовем!
Иона
Сестра, я слышу грохот новых крыльев.
Пантея
Оплоты скал дрожат от этих звуков,
Как чуткий воздух. Сонмы их теней
Рождают мрак темнее черной ночи.
Первая фурия
К нам домчался быстрый зов,
Нас умчал среди ветров,
С красных пажитей войны,
Вторая фурия
Прочь от людных городов,
Третья фурия
Где все улицы полны
Стоном тех, кто хочет есть,
Четвертая фурия
Где всечасно льется кровь,
Где страдающих не счесть,
Пятая фурия
Где пылают вновь и вновь,
В ярком пламени печей,
Белых, жарких —
Одна из фурий
Стой, молчи,
Вмиг прервем поток речей,
Не шепчи:
Если в тайне сохраним,
В чем – страшнейшая беда,
Непокорного тогда
Мы скорее победим,
Мы его поработим,
А теперь, Поборник Мысли, он еще неукротим.
Фурия
Порви покров!
Другая фурия
Он порван, он разорван!
Хор
Встала, выросла беда!
С Неба светит на нее
Утра бледная звезда.
Что, спокойствие свое
Позабыл, Титан?
Ты падешь,
Не снесешь
Новых ран!
Что ж, ты похвалишь то знанье, что в душах людей
пробудил?
Дать им сумел только жажду, – а чем же ты их напоил?
Дал им надежду, желанья, любви лихорадочный бред,
Воды ключей мелководных, – бесплодный вопрос, —
не ответ.
Видишь мертвые поля,
Видишь, видишь, вся Земля
Кровью залита.
Вот пришел один, с душой
Нежной, кроткой и святой,
Молвили уста
Те слова, что будут жить
После смерти этих уст,
Будут истину душить,
Будет мир угрюм и пуст.
Видишь, дальний небосклон
Дымом яростным смущен:
В многолюдных городах
Крик отчаянья и страх.
Плачет нежный дух того,
Кто страдал от слез людских:
Кротким именем его
Губят тысячи других.
Вот взгляни еще, взгляни:
Где ж блестящие огни?
Точно искрится светляк,
Чуть смущая летний мрак.
Тлеют угли, – вкруг углей
Сонм испуганных теней.
Все гладят по сторонам.
Радость, радость, радость нам!
Все века времен прошедших громоздятся вкруг тебя,
Мрак в грядущем, все столетья помнят только про себя,
Настоящее простерлось, как подушка из шипов,
Для тебя, Титан бессонный, для твоих надменных снов.
Первый полухор
Агония верх взяла:
Он трепещет, он дрожит,
С побледневшего чела
Кровь мучения бежит.
Пусть немного отдохнет:
Вот обманутый народ
От отчаянья восстал,
Полднем ярким заблистал,
Правды хочет, Правды ждет,
Воли дух его ведет —
Все как братья стали вновь,
Их зовет детьми Любовь —
Второй полухор
Стой, гляди, еще народ,
Брат на брата, все на всех,
Жатву пышную сберет
Вместе с смертью черный грех:
Кровь, как новое вино,
Шумно бродит, заодно
С горьким страхом, – гибнет мир,
Тлеет, гаснет, – и тиранов, и рабов зовет на пир.
(Все Фурии исчезают, кроме одной.)
Иона
Сестра, ты слышишь, как благой Титан
В мученьях стонет, – тихо, но ужасно, —
Как будто грудь его должна порваться:
Так бурный смерч взрывает глубь морей,
И стонут вдоль по берегу пещеры.
Быть может, ты осмелишься взглянуть,
Как лютые враги его терзают?
Пантея
Смотрела дважды, – больше не могу.
Иона
Что ж видела?
Пантея
Ужасное! Прибитый
К кресту печальный юноша, со взором,
Исполненным терпенья.
Иона
Что еще?
Пантея
Кругом – все небо, снизу – вся земля
Усеяны толпой теней ужасных,
Немых видений смерти человека,
Сплетенных человеческой рукой;
Иные представляются созданьем
Людских сердец: толпы людские гибнут
От одного движенья уст и глаз;
Еще другие бродят привиденья,
На них взглянуть – и после жить нельзя,
Не станем искушать сильнейший ужас,
К чему смотреть, когда мы слышим стоны?
Фурия
Заметь эмблему: кто выносит зло
За человека, кто гремит цепями,
Идет в изгнанье, – тот лишь громоздит
И на себя, и на него страданья
Все новые и новые.
Прометей
Смягчи
Мучительную боль очей горящих;
Пусть губы искаженные сомкнутся;
Пускай с чела, увитого шипами,
Не льется кровь, – мешается она
С росою глаз твоих! О, дай орбитам,
Которые вращаются в испуге,
Узнать недвижность смерти и покоя;
И пусть твоей угрюмой агонией
Не будет сотрясаться этот крест!
И пальцы бледных рук играть не будут
Запекшеюся кровью. Не хочу
Назвать тебя по имени. Ужасно!
Оно проклятьем стало. Вижу, вижу
Возвышенных, и мудрых, и правдивых;
Твои рабы их с ненавистью гонят;
Иных нечистой ложью отпугнули
От очага их собственных сердец,
Оплаканного после – слишком поздно;
Иные цепью скованы с телами,
Гниющими в темницах нездоровых;
Иные – чу! – толпа хохочет дико! —
Прикованы над медленным огнем.
И множество могучих царств проходит, —
Плывут у ног моих, как острова,
Из глубины исторгнутые с корнем;
Их жители – все вместе, в лужах крови,
В грязи, облитой заревом пожаров.
Фурия
Ты видишь кровь, огонь; ты слышишь стоны;
Но худшее, неслышимо, незримо,
Сокрыто позади.
Прометей
Скажи!
Фурия
В душе
У каждого, кто пережил погибель,
Рождается боязнь: высокий духом
Боится увидать, что верно то,
О чем он даже мыслить не хотел бы;
Встает обычай вместе с лицемерьем,
Как капища, где молятся тому,
Что совестью изношено. Не смея
О том, что людям нужно, размышлять,
Они не сознают, чего не смеют.
У доброго нет силы, кроме той,
Что позволяет плакать безнадежно.
У сильных нет того, что им нужнее,
Чем что-нибудь другое, – доброты.
Мудрец лишен любви, а тот, кто любит,
Не знает света мудрости, – и в мире
Все лучшее живет в объятьях зла.
Для многих, кто богат и власть имеет,
Является мечтою справедливость,
А между тем среди скорбящих братьев
Они живут, как будто бы никто
Не чувствовал: не знают, что творят.
Прометей
Твои слова-как туча змей крылатых,
И все же я жалею тех, кого
Не мучают они.
Фурия
Ты их жалеешь?
Нет больше слов!
(Исчезает.)
Прометей
О, горе мне! О, горе!
Тоска всегда! Навеки ужас пытки!
Глаза мои, без слез, закрыты – тщетно:
В душе, терзаньем жгучим озаренной,
Ясней лишь вижу все твои деянья,
Утонченный тиран! В могиле – мир.
В могиле все скрывается благое,
Прекрасное, но я, как Бог, бессмертен
И смерти не хочу искать. О, пусть,
Свирепый царь, ты страшно мстить умеешь.
В отмщенье нет победы. Те виденья,
Которыми ты мучаешь меня,
Моей душе терпенья прибавляют,
И час придет, и призраки не будут
Прообразом действительных вещей.
Пантея
Увы! Что видел ты?
Прометей
Есть два мученья:
Одно – смотреть, другое – говорить;
Избавь меня от одного. И слушай:
В святилищах Природы внесены
Заветные слова, – то клич безгласный,
К высокому и светлому зовущий.
На тот призыв, как человек один,
Сошлись народы, громко восклицая:
«Любовь, свобода, правда!» Вдруг с небес
Неистовство, как молния, упало
В толпу людей – борьба, обман и страх, —
И вторгнулись тираны, разделяя
Добычу меж собою. Так я видел
Тень истины.
Земля
Возлюбленный мой сын,
Я чувствовала все твои мученья,
С той смешанною радостью, что в сердце
Встает от чувства доблести и скорби.
Чтоб дать тебе вздохнуть, я позвала
Прекрасных легких духов, чье жилище —
В пещерах человеческих умов;
Как птицы реют крыльями по ветру,
Так эти духи носятся в эфире;
За нашим царством сумерек они,
Как в зеркале, грядущее провидят;
Они придут, чтоб усладить тебя.
Пантея
О сестра, посмотри, там сбираются духи толпой,
Точно хлопья играющих тучек на утре весны,
Наполняют простор голубой.
Иона
Посмотри, вон еще, как туманы среди тишины,
Что встают с родника, если ветры усталые спят,
И встают, и спешат по оврагу скорей и скорей.
Слышишь? Что это? Музыка сосен? Вершины шумят?
Или озеро плещет? Иль шепчет ручей?
Пантея
Это что-то гораздо печальней, гораздо нежней.
Хор духов
С незапамятных времен
Мы не дремлем над толпой
Человеческих племен,
Угнетаемых судьбой.
Мы услада всех скорбей,
Мы защитники людей,
Мы печалимся о них,
Дышим в помыслах людских, —
В нашем воздухе родном;
Если там сгустится тьма,
Если там за летним днем
Встанет бурная зима;
Или все опять светло,
Словно в час, когда река —
Как недвижное стекло,
Где не тают облака;
Легче вольных рыб морских,
Легче птиц в дыханье бурь,
Легче помыслов людских,
Вечно мчащихся в лазурь, —
В нашем воздухе родном
Мы как тучки вешним днем;
Ищем молний и зарниц,
Медлим там, где нет границ.
Мы для всех, кто тверд в борьбе.
Тот завет несем, любя,
Что кончается в тебе,
Начинаясь от тебя.
Иона
Еще, еще приходят друг за другом,
И воздух, окружающий виденья,
Блистателен, как воздух вкруг звезды.
Первый дух
Прочь от яростной борьбы,
Где сошлись на зов трубы
Возмущенные рабы,
Я летел среди зыбей,
Все скорей, скорей, скорей.
Все смешалось там, как сон,
Тень разорванных знамен,
Там глухой протяжный стон
Мчится в меркнущую твердь:
«Смерть! На бой! Свобода! Смерть!»
Но один победный звук,
Выше мрака и могил,
Выше судорожных рук,
Всюду двигался и жил, —
Нежно в яростной борьбе
Тот завет звучал, любя,
Что кончается в тебе,
Начинаясь от тебя.
Второй дух
Замок радуги стоял,
В море снизу бился вал;
Победительно могуч,
Призрак бури прочь бежал,
Между пленных, между туч,
Жгучих молний яркий луч
Пополам их разделял.
Посмотрел я вниз – и вот
Вижу, гибнет мощный флот,
Точно щепки – корабли,
Бьются, носятся вдали,
Вот их волны погребли, —
Точно ад кругом восстал,
Белой пеной заблистал.
Точно в хрупком челноке,
Плыл спасенный, на доске,
Враг его невдалеке,
Обессилев, шел во тьму —
Доску отдал он ему,
Сам, смиряясь утонул,
Но пред смертию вздохнул,
Был тот вздох воздушней грез,
Он меня сюда принес.
Третий дух
У постели мудреца
Я, незримый, молча ждал;
Красный свет огня блистал
Возле бледного лица:
Книгу тот мудрец читал.
Вдруг на пламенных крылах
Начал реять легкий Сон,
Я узнал, что это он,
Тот же самый, что в сердцах
Много лет назад зажег
Вдохновенье и печаль,
Ослепительный намек,
Тень огня, что манит вдаль.
Он меня сюда увлек —
Быстро, быстро, точно взгляд.
Прежде чем настанет день,
Должен он лететь назад,
А не то сгустится тень
В сонных думах мудреца,
И, проснувшись, он весь день
Не прогонит эту тень
С омраченного лица.
Четвертый дух
У поэта на устах,
Как влюбленный, я дремал
В упоительных мечтах;
Он едва-едва дышал.
Он не ищет нег земных,
Знает ласки уст иных,
Поцелуи красоты,
Что живет в глуши мечты;
Любит он лелеять взор, —
Не волнуясь, не ища, —
Блеском дремлющих озер,
Видом пчел в цветах плюща;
Он не знает, что пред ним,
Занят помыслом одним:
Из всего он создает
Стройность дышащих теней,
Им действительность дает,
Что прекрасней и полней,
Чем живущий человек,
Долговечней бледных дней
И живет из века в век.
Из видений тех одно
Сна разрушило звено, —
Я скорей умчался прочь,
Я хочу тебе помочь.
Иона
Ты видишь, два видения сюда
От запада летят и от востока,
Создания воздушных высших сфер,
Как близнецы, как голуби, что мчатся
К родимому гнезду, – плывут, скользят,
Ты слышишь звуки нежных песнопений,
Пленительно-печальных голосов,
С любовью в них отчаянье смешалось!
Пантея
Ты говоришь! Во мне слова погасли.
Иона
Их красота дает мне голос. Видишь,
Как светятся изменчивые крылья,
То облачно-пурпурные, то вновь
Лазурные и нежно-золотые;
Улыбкой их окрестный воздух дышит
И светится, как в пламени звезды.
Хор духов
Ты видел нежный лик Любви?
Пятый дух
Летел я над пустыней,
Как облачко, спешил, скользил в пространстве тверди синей;
И этот призрак ускользал на крыльях искрометных,
Звезда – в челе, восторг живой – в движеньях беззаботных;
Куда ни ступит, вмиг цветы воздушные блистают,
Но я иду, они за мной, бледнея, увядают.
Зияла гибель позади: безглавые герои,
Толпы безумных мудрецов, страдальцев юных рои
Сверкали в сумраке ночном. Блуждал я в бездне зыбкой,
Пока твой взор, о Царь скорбей, не скрасил все улыбкой.
Шестой дух
О дух родной! Отчаянье живет в нездешней мгле,
Не носится по воздуху, не ходит по земле,
Придет оно без шороха и веяньем крыла
Навеет упования в сердца, что выше зла,
И лживое спокойствие от тех бесшумных крыл
В сердцах, что дышат нежностью, смиряет страстный пыл,
И музыка воздушная лелеет их тогда,
Баюкает и шепчет им о счастье навсегда,
Зовут они Любовь к себе, – чудовище земли, —
Пробудятся и Скорбь найдут в лохмотьях и в пыли.
Хор
Пусть с Любовью Скорбь – как тень,
Пусть за ней, и ночь, и день,
Гибель мчится по пятам,
Белокрылый скачет конь,
Вестник Смерти, весь – огонь,
Смерть всему, цветам, плодам,
Воплощенью красоты
И уродливым чертам.
Пусть! Но час пробьет, – и ты
Укротишь безумный бег.
Прометей
Вам открыто, что придет?
Хор
Если тает вешний снег,
Если стаял вешний лед, —
Опадает старый лист,
Мягкий ветер нежит слух,
Воздух ласков и душист,
И блуждающий пастух,
Торжествуя смерть зимы,
Уж предчувствует и ждет,
Что шиповник зацветет;
Так и там, где дышим мы,
Правда, Мудрость и Любовь,
Пробуждаясь к жизни вновь,
Нам, не дремлющим в борьбе,
Тот завет несут, любя,
Что кончается в тебе,
Начинаясь от тебя.
Иона
Куда же скрылись Духи?
Пантея
Только чувство
От них осталось в сердце, – словно чары
От музыки, в те светлые мгновенья,
Когда утихнет лютня, смолкнет голос,
Но отзвуки мелодии немой
В душе глубокой, чуткой, лабиринтной
Еще живут и будят долгий гул.
Прометей
Пленительны воздушные виденья,
Но, чувствую, напрасны все надежды.
Одна любовь верна; и как далеко
Ты, Азия, чье сердце предо мной,
В былые дни, открытое, горело,
Как искристая чаша, принимая
Душистое и светлое вино.
Все тихо, все мертво. Тяжелым гнетом
Висит над сердцем сумрачное утро;
Я стал бы спать теперь, хотя с тревогой,
Когда бы можно было мне уснуть.
О, как хотел бы я свершить скорее
Свое предназначенье – быть опорой,
Спасителем страдальца-человека;
А то – уснуть, безмолвно потонуть
В первичной бездне всех вещей, – в пучине,
Где нет ни сладких нег, ни агонии,
Где нет утех Земли и пыток Неба.
Пантея
А ты забыл, что около тебя
Всю ночь, в холодной мгле, тревожно дышит
Одна, чьи очи только и сомкнутся,
Когда над ней тень духа твоего
Наклонится с заботливостью нежной.
Прометей
Я говорил, что все надежды тщетны,
Одна любовь верна: ты любишь.
Пантея
Правда!
Люблю глубоко. Но звезда рассвета
Бледнеет на востоке. Я иду.
Ждет Азия – там, в Индии далекой,
Среди долин изгнанья своего, —
Где раньше были дикие утесы,
Подобные морозному ущелью,
Свидетели твоих бессменных пыток,
Теперь же дышат нежные цветы,
Вздыхают травы, отклики лесные,
И звуки ветра, воздуха и вод,
Присутствием ре преображенных, —
Все чудные создания эфира,
Которые живут слияньем тесным
С твоим дыханьем творческим. Прощай!
Действие второе
Сцена первая
Утро. – Красивая долина в Индийском Кавказе. – Азия (одна).
Азия
Во всех дыханьях неба ты нисходишь,
Как дух, как мысль, – Весна, дитя ветров! —
В глазах застывших нежно будишь слезы,
В пустынном сердце, жаждущем покоя,
Биенья ты рождаешь, – о Весна,
Питомица, взлелеянная бурей!
Приходишь ты внезапно, точно свет
Печальных дум о сладком сновиденье;
Ты – гений, ты – восторг, с лица земли
Встающий сонмом тучек золотистых
В пустыне нашей жизни. Ночь проходит.
Вот время, день и час. Я жду тебя,
Сестра моя, желанная, ты медлишь,
С рассветом ты должна ко мне прийти,
Я жду тебя, приди, приди скорее!
Едва ползут бескрылые мгновенья,
Еще трепещет бледный лик звезды,
Над алыми вершинами, в просвете
Растущей ввысь оранжевой зари;
Смотря в провал разорванных туманов,
В зеркальной глади озера дрожит
Стыдливая звезда, бледнеет, гаснет —
Опять горит в прозрачной ткани тучек —
И нет ее! И сквозь вершины гор,
С их облачно-воздушными снегами,
Трепещет розоватый свет зари.
Чу! Слышу вздох Эоловых мелодий, —
То звук ее зеленоватых крыл,
С собою приносящих алость утра.
(Входит Пантея.)
Я чувствую глаза твои. Я вижу
Лучистый взор, – в слезах улыбка меркнет,
Как свет звезды, потопленный в туманах
Серебряной росы. Сестра моя,
Любимая, прекрасная! С тобою
Приходит тень души, которой я
Живу. Зачем ты медлила так долго?
Уж солнца светлый шар взошел по морю.
Мой дух надеждой ранен был, пред тем
Как воздух, где ничьих следов не видно,
Почувствовал движенье крыл твоих.
Пантея
Прости сестра! Полет мой был замедлен
Восторгом вспоминаемого сна,
Как медленный полет ветров полдневных,
Впивающих дыхание цветов.
Всегда спала я сладко, пробуждалась
Окрепшею и свежей, до того
Как пал Титан священный, и любовью
Несчастною меня ты научила
Соединять страданье и любовь.
Тогда в пещерах древних Океана
Спала я меж камней зелено-серых,
В пурпурной колыбели нежных мхов;
Тогда, как и теперь, меня Иона
Во сне рукою нежной обнимала,
Касаясь темных ласковых волос,
Меж тем как я закрытыми глазами
К ее груди волнистой прижималась,
Вдыхая свежесть юности ее.
Теперь не то, теперь я словно ветер,
Что падает, стихая от мелодий
Твоих речей безмолвных; я дрожу,
Мой сон смущен какой-то сладкой негой,
Как будто слышу я слова любви;
А только сон уйдет, – приходит мука,
Заботы угнетают.
Азия
Подними
Опущенный свой взор, – прочесть хочу я
Твой сон.
Пантея
Я говорю: у ног его
Спала я вместе с нашею сестрою,
Океанидой. Горные туманы,
Вняв голос наш, сгустились под луной
И хлопьями пушистыми покрыли
Колючий лед, чтоб спать нам не мешал.
Два сна тогда пришли. Один не помню.
В другом я увидала Прометея,
Но не был он изранен, изнурен, —
И ожил вдруг лазурный сумрак ночи
От блеска этой формы, что живет —
Внутри не изменяясь. Прозвучали
Его слова, как музыка, – такая,
Что ум от счастья гаснет, задыхаясь
В восторге опьянения: «Сестра
Той, чьи шаги воздушные рождают
Цветы и чары, – ты, что всех прекрасней,
Лишь менее прекрасна, чем она, —
О тень ее, взгляни!» И я взглянула:
Бессмертный призрак высился, блистая
Любовью ослепительной; и весь —
В своих воздушных членах, в гармоничных
Устах, порывом страсти разделенных,
В пронзительных и меркнущих глазах, —
Весь, весь горел он пламенем подвижным;
Дыханьем всемогущей сладкой власти
Окутал он меня, и я тонула,
Я таяла, – как облачко росы,
Блуждающей в эфире, тает, тонет
В дыханье теплых утренних лучей:
Не двигаясь, не слыша и не видя,
Я вся жила присутствием его,
Он в кровь мою вошел, со мной смешался.
И он был – мной, и жизнь его – моей,
Моя душа в его душе исчезла.
Потом огонь погас, и я опять
Во тьме ночной сама собою стала,
Как сумрачный туман, что в час заката
На соснах собирается и плачет
В дрожащих каплях; мысли вновь зажглись,
И я могла еще услышать голос,
Еще дрожали звуки, замирая,
Как слабый вздох мелодии ушедшей,
Но между смутных звуков только имя
Твое, сестра, могла я разобрать.
Напрасно слух я снова напрягала,
Глухая ночь в безмолвии замкнулась.
Иона, пробудившись ото сна,
Сказала мне: «Не можешь ты представить,
Что в эту ночь встревожило меня!
Всегда я прежде знала, что мне нужно,
Чего хочу; ни разу не вкушала
Блаженства неисполненных желаний.
Чего теперь ищу – сказать не в силах;
Не знаю; только сладкого чего-то,
Затем что даже сладко мне желать;
Ты, верно, посмеялась надо мною,
Негодная сестра, ты, верно, знаешь
Каких-нибудь старинных чар восторги:
С их помощью похитивши мой дух,
Покуда я спала, с своим смешала:
Когда с тобой сейчас мы целовались,
Внутри твоих разъединенных губ
Услышала я сладостный тот воздух,
Что был во мне; живительная кровь,
Без теплоты которой я томилась,
Дрожала в наших членах в миг объятья».
Звезда Востока между тем бледнела,
И я, сестру оставив без ответа,
Скорей к тебе направила полет.
Азия
Слова твои-как воздух; не могу я
Проникнуть в них. О, подними свой взор,
Хочу в твоих глазах увидеть цельность
Его души.
Пантея
Взгляну, как ты желаешь,
Хотя к земле склоняются они
Под тяжестью невыраженных мыслей.
Что можешь ты увидеть в них иное,
Как не свою прекраснейшую тень?
Азия
Твои глаза подобны безграничным
Глубоким темно-синим небесам;
Их обрамляют длинные ресницы;
Я вижу в круге – круг, в черте – черту,
Все вместе сплетено в одну безмерность,
Далекую, неясную.
Пантея
Зачем
Ты смотришь так, как будто дух прошел?
Азия
В твоих глазах свершилась перемена:
Там далеко, в их глубине заветной,
Я вижу призрак, образ: это – Он,
Украшенный пленительным сияньем
Своих улыбок, льющих нежный свет,
Как облачко, скрывающее месяц.
Твой образ, Прометей! Еще помедли!
Не говорят ли мне твои улыбки,
Что мы опять увидимся с тобою
В роскошном и блистательном шатре,
Который будет выстроен над миром
Из их лучей нетленных? Сон поведан.
Но что за тень возникла между нами?
Грубеет ветер, только прикоснувшись
К кудрям суровым; взор поспешно-дик;
Но то – созданье воздуха: сквозь ткани
Одежды серой искрится роса,
Не выпитая полднем светозарным.
Сон
Иди за мной!
Пантея
Мой сон другой!
Азия
Он скрылся.
Пантея
Он шествует теперь в моей душе.
Казалось мне, пока мы здесь сидели,
Вдруг вспыхнули гирляндами цветы
На дереве миндальном, что разбито
Ударом грозовым; поспешный ветер…
С пустынь седых, от Скифии, примчался.
Лицо земли избороздил морозом
И все листы сорвал; но каждый лист,
Как синий колокольчик Гиацинта
О муках Аполлона повествует,
В себе хранил слова: «ИДИ ЗА МНОЙ!»
Азия
Пока ты говоришь мне, понемногу
Из слов твоих рождаются виденья
И формами своими заполняют
Мой собственный забытый сон. Мне снилось,
Бродили мы с тобой среди долин,
В седом рассвете дня; по горным склонам
Чуть шли стада рунообразных туч,
Густой толпой, лениво повинуясь
Медлительным веленьям ветерка;
И белая роса висела, молча,
На листьях чуть пробившейся травы;
И многое, – чего я не припомню.
Но вдоль пурпурных склонов сонных гор,
На теневых изображеньях тучек,
Забрезжились слова: «ИДИ ЗА МНОЙ!»
Когда они, блеснувши, стали таять,
Переходя к траве, на каждый лист,
С себя стряхнувший блеск росы небесной,
Поднялся ветер, в соснах зашумел,
И музыкой звенящей он наполнил
Сквозную сеть их веток, – и тогда,
Звуча, переливаясь, замирая,
Как стон: «Прости!» – исторгнутый у духов,
Послышалось: «ИДИ! ИДИ ЗА МНОЙ!»
Я молвила: «Пантея, посмотри!»
Но в глубине очей, желанных сердцу,
Все видела: «ИДИ ЗА МНОЙ!»
Эхо
За мной!
Пантея
Смеясь между собою вешним утром,
Утесы вторят нашим голосам:
Подумать можно, будто их устами
Вещает дух.
Азия
Вкруг этих скал нависших
Какое-то витает существо.
Струятся звуки ясные! О, слушай!
Отзвуки эха, незримые
Мы отзвуки Эха,
Мы вечно бежим,
Для жизни и смеха
Рождаться спешим, —
Дитя Океана!
Азия
Чу! Меж собою духи говорят.
Еще не смолкли плавные ответы
Воздушных уст. Сестра, ты слышишь?
Пантея
Слышу.
Отзвуки эха
О, следуй призывам,
За мной, за мной!
К пещерным извивам,
По чаще лесной!
(Более отдаленно.)
О, следуй призывам,
За мной, за мной!
Звуки тают и плывут,
Улетают и зовут,
Вслед за ними поспеши
В чащу леса, где в тиши
Еле дышит меж листов
Сладкий сон ночных цветов,
Где не держит путь пчела,
Где и в полдень вечно мгла,
Где в пещерах лишь ручьи
Льют сияния свои,
Где нежней твоих шагов
Наш воздушный странный зов, —
Дитя Океана!
Азия
Не следовать ли нам за роем звуков?
Они уходят вдаль, они слабеют.
Пантея
Чу! Ближе к нам опять плывет напев!
Отзвуки эха
В безвестном молчанье
Спит мертвая речь,
Лишь ты в состоянье
Тот голос зажечь, —
Дитя Океана!
Азия
Отхлынул ветер, с ним слабеют звуки.
Отзвуки эха
О, следуй призывам,
За мной, за мной!
К пещерным извивам,
По чаще лесной!
Звуки тают и плывут,
Улетают и зовут,
В глушь лесную, где – роса,
Где чуть видны небеса,
Где в ущелье древних гор
Блещет зеркало озер,
Где с уклона на уклон
От ключей нисходит звон,
Где когда-то Он, скорбя,
Удалился от тебя,
Чтоб теперь обняться вновь,
Принести любви любовь, —
Дитя Океана!
Азия
О милая Пантея, дай мне руку,
Иди за мной, пока напев не смолк.
Сцена вторая
Лес, перемежающийся утесами и пещерами, В него входят Азия и Пантея. Два молодых Фавна сидят на скале и слушают.
Первый полухор духов
Прошла прекрасная чета,
И путь ее покрыт тенями;
Сокрыта неба красота,
Как сеть нависшими ветвями;
Здесь кедры, сосны, вечный тис
Одной завесою сплелись.
Сюда ни солнце, ни луна,
Ни дождь, ни ветер не заходят;
Здесь медлит вечная весна
И росы дышащие бродят,
Растут лавровые кусты,
Глядят их бледные цветы.
На миг восставши ото сна,
Здесь тотчас вянет анемона;
Звезда случайная, одна,
Сюда заглянет с небосклона;
Но небо мчится, мчится прочь,
И ту звезду сокрыла ночь.
Второй полухор
Здесь в час полудня соловьи
Поют о неге сладострастья.
Сперва один мечты свои
Расскажет в звуках, полных счастья, —
Всего себя изливши, вдруг
Он гаснет, полный сладких мук.
Тогда в плюще, среди ветвей,
Следя за звуком уходящим.
Другой рокочет соловей, —
И полон рокотом звенящим,
И полон жаждою чудес,
Внимает чутко смутный лес.
И кто, войдя в тот лес, молчит,
Он крыльев быстрый плеск услышит,
И будто флейта прозвучит,
И он, волнуясь, еле дышит,
Его зовет куда-то вдаль
До боли сладкая печаль.
Первый полухор
Здесь нежный сон заворожен,
Звеня, кружатся отголоски,
Им Демогоргон дал закон,
Чтоб вечно пели переплески;
И власть он дал им – всех вести
На сокровенные пути.
Когда сугробы стают с гор, —
Поток растет среди тумана,
Ладья спешит в морской простор,
В неизмеримость Океана;
Так душу, полную забот,
Неясный голос вдаль зовет.
И тех, кому настал предел,
Как будто ветер приподнимет,
От их вседневных тусклых дел
Умчит и звуками обнимет;
И ум не знает, отчего
Так легок быстрый бег его.
Они спешат своим путем,
Плывут в просторе незнакомом,
И звуки падают дождем,
И гимн внезапно грянет громом,
И ветер мчит их в полумгле, —
Умчит к таинственной скале.
Первый фавн
Не можешь ли сказать мне, где живут
Те духи, что мелодией певучей
Звенят в лесах? Заходим мы в пещеры,
Где мало кто бывает – в глушь лесов, —
И знаем эти странные созданья,
И часто слышим голос их, но встретить
Не можем никогда, – они дичатся.
Где прячутся они?
Второй фавн
Нельзя узнать.
От тех, кто видел много разных духов.
Такой рассказ я слышал: чары солнца
Проходят с высоты на дно затонов,
На илистое дно лесных озер,
Там бледные подводные растенья
Цветут, и с их цветков лучи дневные
Впивают сок воздушных пузырей;
Вот в этих-то шатрах, таких прозрачных,
В зеленой золотистой атмосфере,
Которую засвечивает полдень,
Пройдя сквозь ткань листов переплетенных,
Те духи гармоничные живут;
Когда же их жилища разлетятся
И воздух, распаленный их дыханьем,
Из этих замков светлых мчится к небу, —
Они летят на искрах, гонят их,
И вниз полет блестящий направляют,
И вновь скользят огнем в подводной мгле.
Первый фавн
О, если так, тогда другие духи
Живут иною жизнью? В лепестках
Гвоздики, в колокольчиках лазурных,
Растущих на лугах? Внутри фиалок
Иль в их душистой смерти – в аромате?
Иль в капельках сверкающей росы?
Второй фавн
И множество еще придумать можем
Для них жилищ. Но если будем мы
Стоять и так болтать, – Силен сердитый,
Увидев, что до полдня не доили
Мы коз его, начнет на нас ворчать
За то, что мы поем святые гимны
О Хаосе, о Боге, о судьбе,
О случае, Любви и о Титане,
Как терпит он мучительную участь,
Как будет он освобожден, чтоб сделать
Единым братством землю, – те напевы,
Которые мы в сумерки поем,
Смягчая одиночество досуга
И заставляя смолкнуть соловьев,
Не знающих, что есть на свете зависть.
Сцена третья
Вершина скалы между гор. Азия и Пантея.
Пантея
Сюда привел нас звук, на выси гор,
Где царствует могучий Демогоргон.
Встают врата, подобные жерлу
Вулкана, извергающего искры
Падучих звезд; на утре дней, блуждая,
Здесь люди одинокие впивают
Дыхание пророческих паров,
Зовут их добродетелью, любовью,
Восторгом, правдой, гением, – и пьют
Хмельной напиток жизни, до подонков,
Пока не опьянят себя, – и громко
Кричат, как рой вакханок: «Эвоэ!» —
Для мира заразителен тот голос.
Азия
Престол, достойный Власти! Что за пышность!
Земля, о как прекрасна ты! И если
Ты только тень прекраснейшего духа,
И если запятнала язва зла
Красивое и слабое созданье, —
Я все-таки готова ниц упасть
И перед ним и пред тобой молиться.
И даже в этот миг моя душа
Готова обожать. О, как чудесно!
Взгляни, сестра, пока еще пары
Твой ум не затуманили: под нами
Немая ширь волнистых испарений,
Как озеро в какой-нибудь долине
Среди Индийских гор, под небом утра
Сверкающее блеском серебра!
Смотри, равнина этих испарений,
Подобная могучему приливу,
Плывет, и верх скалы, где мы стоим, —
Как остров одинокий, посредине;
А там, кругом, как пояс исполинский,
Цветущие и темные леса,
Прогалины, окутанные мглою,
Пещеры, озаренные ключами,
И ветром зачарованные формы
Кочующих и тающих туманов;
А дальше, с гор, прорезавших лазурь,
От их остроконечностей воздушных,
Встает заря, как брызги светлой пены,
Разбившейся об остров, где-нибудь
В Атлантике, по ветру Океана
Рассыпавшей играющие блестки;
Их стены опоясали долину;
От их обрывов, тронутых теплом,
Ревущие струятся водопады
И грохотом тяжелым насыщают
Заслушавшийся ветер; долгий гул,
Возвышенный и страшный, как молчанье!
Снег рушится! Ты слышишь? Это – солнце
Лавину пробудило; те громады,
Просеянные трижды горной бурей,
По хлопьям собирались; так в умах,
На суд зовущих небо, возникает
За думой дума властная, пока
Не вырвется на волю песня правды,
И долгим эхом вторят ей народы.
Пантея
Взгляни, прибой туманов беспокойных
Рассыпался у самых наших ног
Багряной пеной! Ширится все выше,
Как волны Океана, повинуясь
Волшебной чаре месяца.
Азия
Обрывки
Огромных туч развеялись кругом;
И ветер, что разносит их, ворвался
В волну моих волос; мои глаза
Как будто слепнут: ум – в водовороте;
Ряд образов прозрачных предо мной!
Пантея
Я вижу – вдаль зовущую улыбку!
И в золоте кудрей огонь лазурный!
За тенью тень! Они поют! Внимай!
Песнь духов
Вниз, туда, где глубина,
Вниз, вниз!
Где у Смерти, в царстве сна,
С Жизнью вечная война.
Дальше, сквозь обман вещей,
Бросив кладбище теней,
Где миражи обнялись, —
Вниз, вниз!
Неустанно звук спешит
Вниз, вниз!
От собаки лань бежит;
В туче молния дрожит;
Смерть к отчаянью ведет;
За любовью мука ждет;
Мчится все, и ты умчись
Вниз, вниз!
К бездне вечной и седой, —
Вниз, вниз!
Где ни солнцем, ни звездой
Не зажжется мрак пустой,
Где всегда везде – Одно,
Тем же все Одним полно, —
В эту бездну устремись, —
Вниз, вниз!
В глубь туманной глубины, —
Вниз, вниз!
Для тебя сохранены
Чар властительные сны, —
Ценный камень в рудниках,
Голос грома в облаках,
Заклинанью подчинись, —
Вниз, вниз!
Мы тебя очаровали,
Заклинанием связали, —
Вниз, вниз!
С утомленьем без печали
Сердцем кротким не борись!
О, в Любви такая сила,
Что ее не победила
Неуступчивость Судьбы,
И Бессмертный, Бесконечный
Эту кротость к жизни вечной
Пробудил от сна борьбы!
Сцена четвертая
Пещера Демогоргона. – Азия и Пантея.
Пантея
Какая форма, скрытая покровом,
Сидит на том эбеновом престоле?
Азия
Покров упал.
Пантея
Я вижу мощный мрак,
Он дышит там, где место царской власти,
И черные лучи струит кругом, —
Бесформенный, для глаз неразличимый;
Ни ясных черт, ни образа, ни членов;
Но слышим мы, что это Дух живой.
Демогоргон
Спроси о том, что хочешь знать.
Азия
Что можешь
Ты мне сказать?
Демогоргон
Все, что спросить посмеешь.
Азия
Кто создал мир живущий?
Демогоргон
Бог.
Азия
Кто создал
Все, что содержит он, – порыв страстей,
Фантазию, рассудок, волю, мысль?
Демогоргон
Бог – Всемогущий Бог.
Азия
Кто создал чувство,
Что в меркнущих глазах рождает слезы,
Светлей, чем взор неплачущих цветов,
Когда весенний ветер, пролетая,
К щеке прильнет случайным поцелуем,
Иль музыкой желанной прозвучит
Любимый голос, – то немое чувство,
Что целый мир в пустыню превращает,
Когда, мелькнув, не хочет вновь блеснуть?
Демогоргон
Бог, полный милосердия.
Азия
Кто ж создал
Раскаянье, безумье, преступленье
И страх, и все, что, бросив цепь вещей,
Влачась, вползает в разум человека
И там над каждым помыслом висит,
Идя неверным шагом к смертной яме?
Кто создал боль обманутой надежды,
И ненависть – обратный лик любви,
Презрение к себе – питье из крови,
И крик скорбей, и стоны беспокойства,
И Ад иль острый ужас Адских мук?
Демогоргон
Он царствует.
Азия
Скажи мне только имя, —
Лишь имени его хотят страдальцы,
Проклятия его повергнут ниц.
Демогоргон
Он царствует.
Азия
Я вижу, знаю. Кто?
Демогоргон
Он царствует.
Азия
Кто царствует? Вначале
Повсюду были – Небо и Земля,
Любовь и Свет; потом Сатурн явился,
С его престола Время снизошло,
Завистливая тень. В его правленье
Все духи первобытные земли
Спокойствием и радостью дышали,
Как те цветы, которых не коснулся
Ни ветер иссушающий, ни зной,
Ни яд червей полуживых; но не дал
Он права им – рождать себе подобных.
Ни знания, ни власти, ни уменья
Повелевать движеньями стихий,
Ни мысли, проникающей, как пламя,
В туманный мир, ни власти над собою,
Ни стройного величия любви,
Чего им так хотелось. И тогда-то
Юпитеру дал мудрость Прометей,
А мудрость – власть; и лишь с одним законом —
«Пусть вечно будет вольным человеком!» —
Ему все Небо сделал он подвластным.
Не ведать ни закона, ни любви,
Ни веры; быть всесильным, не имея
Друзей, – то значит царствовать; и вот
Юпитер царствовал; угрюмым роем
На род людской с небес низверглись беды;
Свирепый голод, темный ряд забот,
Несчастия, болезни и раздоры,
И страшный призрак смерти, не известный
Дотоле никому: попеременно
То зной, то холод, сонмом стрел своих,
В безвременное время бесприютных
Погнал к пещерам горным: там себе
Нашли берлогу бледные народы;
И в их сердца пустынные послал он
Кипящие потребности, безумство
Тревоги жгучей, мнимых благ мираж,
Поднявший смуту войн междоусобных
И сделавший приют людей – вертепом.
Увидев эти беды, Прометей
Своим призывом ласковым навеял
Дремоту многоликих упований,
Чье ложе – Элизийские цветы,
Нетленный Амарант, Нипенсис, Моли.
Чтоб эти пробужденные надежды,
Прозрачностью небесно-нежных крыл,
Как радугой, закрыли призрак Смерти.
Послал Любовь связать единой сетью
Сердца людей, – побеги винограда,
Дающего напиток бытия,
Смирил огонь, – и пламя, точно зверь,
Хоть хищный, но ручной, резвиться стало
От одного движенья глаз людских;
И золото с железом, знаки власти,
Ее рабы, сокрытые в земле,
Покорны стали воле человека, —
И ценные каменья, и яды,
И сущности тончайшие, что скрыты
В воде и в недрах гор; он человеку
Дал слово, а из слова мысль родилась,
Что служит измерением вселенной;
И Знание, упорный враг преград,
Поколебало мощные оплоты
Земли и Неба; стройный ум излился
В пророческих напевах; дух того,
Кто слушал вздохи звуков гармоничных,
Возвысился, пока не стал блуждать
По светлой зыби музыки, изъятый
Из тьмы забот, из смертного удела.
Как Бог; и стали руки человека
Ваяния из камня создавать,
Сначала зримым формам подражая.
Потом превосходя их так высоко,
Что мрамор стал печатью Божества.
Ключей и трав сокрытую целебность
Истолковал, – Недуг вкусил и спал.
И смерть, как сон, являться людям стала.
Он изъяснил запутанность орбит,
Разоблачил пути светил небесных,
И все сказал он-как меняет солнце
Прибежище свое в скитаньях вечных,
Какая власть чарует бледный месяц,
Когда его мечтательное око
Не смотрит на подлунные моря;
Он научил людей, как нужно править
Крылатой колесницей Океана,
И Кельт узнал Индийца. В эти дни
Воздвиглись города; чрез их колонны,
Сверкающие снежной белизной,
Повеяли ласкающие ветры,
С высот на них глядел эфир лазурный,
Вдали виднелось море голубое,
Тенистые холмы. Такие были
Дарованы услады Прометеем,
Чтоб человек имел иной удел;
И вот за это он висит и терпит
Назначенные пытки. Кто же в мире
Является владыкой темных зол,
Чумы неизлечимой, той отравы,
Которая, – лишь стоит человеку
Великое создать и поглядеть
С божественным восторгом на созданье, —
Спешит скорей клеймом его отметить
И делает скитальцем, отщепенцем,
Отверженным посмешищем земли?
Юпитер? Нет: когда, от гнева хмурясь,
Он небо сотрясал, когда противник
Его в своих цепях алмазных проклял, —
Он сам дрожал как раб. Молю, открой же,
Кто господин его? И раб ли он?
Демогоргон
Все духи – если служат злу – рабы.
Таков иль нет Юпитер, – можешь видеть.
Азия
Скажи, кого ты Богом называешь?
Демогоргон
Я говорю, как вы. Юпитер – высший
Из всех существ, которые живут.
Азия
Кому подвластен раб?
Демогоргон
Возможно ль бездне
Извергнуть сокровенность из себя!
Нет образа у истины глубокой,
Нет голоса, чтоб высказать ее.
И будет ли тебе какая польза,
Когда перед тобой весь мир открою
С его круговращением? Заставлю
Беседовать Судьбу, Удачу, Случай,
Изменчивость и Время?
Им подвластно
Все, кроме нескончаемой Любви.
Азия
Так много вопрошала я, – и в сердце
Всегда ответ такой же находила,
Как ты давал; для этих истин каждый
В себе самом найти оракул должен.
Еще одно спрошу я, и ответь,
Как мне моя душа ответ дала бы,
Когда бы знала то, о чем прошу я.
В урочный час восстанет Прометей
И будет солнцем в мире возрожденном.
Когда же этот час придет?
Демогоргон
Смотри!
Азия
Раздвинулся утес, в багряной ночи
Я вижу – быстро мчатся колесницы,
На радужных крылах несутся кони
И топчут мрак ветров; их гонят вдаль
Возницы с удивленными глазами,
С безумным взором; тот глядит назад.
Как будто враг за ним заклятый мчится,
Но сзади только – лики ярких звезд;
Другие, с лучезарными очами,
Вперед перегибаются – и жадно
Впивают ветер скорости своей,
Как будто тень, что так для них желанна,
Пред ними – тут – несется – и они
Ее сейчас обнимут – обнимают;
Их локоны блестящие струятся,
Как вспыхнувшие волосы комет
И все, легко скользя, стремятся дальше,
Все дальше.
Демогоргон
То бессмертные Часы,
О них ты вопрошала за минуту.
Один с тобою хочет говорить.
Азия
С лицом ужасным, дух один замедлил
Полет поспешный темной колесницы
Над бездною разорванных утесов.
Ты, страшный, ты, на братьев непохожий,
Скажи мне, кто ты? Дай мне знать, куда
Меня умчишь?
Дух
Я тень предназначенья,
Страшнейшего, чем этот вид ужасный.
И не зайдет еще вон та планета,
Как черный мрак, со мною восходящий,
Неумолимой ночью обоймет
Небесный трон, царя небес лишенный.
Азия
Что хочешь ты сказать?
Пантея
Тот страшный призрак
Сплывает вверх с престола своего,
Как всплыл бы над равниною морскою
Зловеще-синий дым землетрясенья,
Дыхание погибших городов.
Смотри: на колесницу он восходит.
Объяты страхом, кони понеслись.
Смотри, как путь его меж звезд небесных
Чернеет в черной ночи!
Азия
То – ответ.
Не странно ли!
Пантея
Взгляни: у края бездны
Другая колесница; в перламутре
Играет алый пламень, изменяясь
По краю этой раковины нежной,
Как кружево сквозное; юный дух,
Сидящий в ней, глядит, как дух надежды;
Улыбка голубиных глаз его
Притягивает душу; так во мраке
Лампада манит бабочек ночных.
Дух
Поспешностью молний лучистых
Пою я проворных коней,
С зарею, меж туч золотистых,
Купаю их в море огней.
Быстрота! Что сравняется с ней!
Улетим же, о дочь Океана!
Я жажду: и полночь блистает;
Боюсь: от Тифона уйдем;
И с Атласа туча не стает,
Как землю с луной обогнем.
От скитаний мы в полдень вздохнем.
Улетим же, о дочь Океана!
Сцена пятая
Колесница останавливается в облаке на вершине снежной торы. Азия, Пантея и Дух Часа.
Дух
Где рассвет и ночная прохлада,
Там был отдых всегда для коня.
Но Земля прошептала, что надо
Гнать коней с быстротою огня, —
Пусть дыхание пьют у меня!
Азия
Ты дышишь в ноздри им, но я могла бы,
Вздохнув, придать им больше быстроты.
Дух
Увы! Нельзя.
Пантея
Скажи, о Дух, откуда
Свет в облаке? Ведь солнце не взошло!
Дух
Оно взойдет сегодня только в полдень.
На небе Аполлон удержан чудом,
И этот свет, подобный легкой краске
В воде – от роз, глядящихся в фонтан,
Исходит от твоей сестры могучей.
Пантея
Да, чувствую, что…
Азия
Что с тобой, сестра?
Бледнеешь ты.
Пантея
О, как ты изменилась!
Не смею на тебя взглянуть. Не вижу,
Лишь чувствую тебя. Почти не в силах
Переносить сиянье красоты.
Я думаю, в стихиях совершилась
Благая перемена, если могут
Они терпеть присутствие твое,
Не скрытое покровом. Нереиды
Рассказывали мне, что в день, когда
Раздвинулась прозрачность океана
И ты стояла в раковине светлой,
По глади вод хрустальных уплывая,
Меж островов Эгейских, к берегам,
Что носят имя Азия, – любовью,
Внезапно засверкавшей от тебя,
Наполнился весь мир, как светом солнца,
И небо, и земля, и океан,
И темные пещеры, – до тех пор,
Пока печаль – в душе, откуда встала, —
Не создала затмения; теперь
Не я одна, твоя сестра, подруга,
Избранница, а целый мир со мной
В тебе найти сочувствие хотел бы.
Ты слышишь звуки в воздухе? То весть
Любви всех тех, в ком есть душа и голос.
Ты чувствуешь, что даже мертвый ветер
К тебе любовью страстной дышит? Чу!
(Музыка.)
Азия
Твои слова-как эхо слов его;
По нежности одним лишь им уступят.
Но всякая любовь нежна, – и та,
Что ты даешь, и та, что получаешь;
Любовь – для всех, как свет, и никогда
Ее знакомый голос не наскучит;
Как даль небес, как все хранящий воздух,
Она червя равняет с Божеством.
И кто внушит любовь, тот сладко счастлив,
Как я теперь; но кто полюбит сам,
Насколько он счастливей, после скорби,
Как скоро буду я.
Пантея
О, слушай! Духи!
Голос в воздухе, поющий
Жизни Жизнь! Любовью дышит
Воздух между губ твоих;
Счастлив тот, кто смех твой слышит.
Спрячь его в глазах своих;
Кто туда свой взгляд уронит,
В лабиринте их потонет.
Чадо Света! Твой покров
Светлых членов не скрывает;
Так завесу облаков
Блеск рассвета разрывает;
И куда бы ты ни шла,
Вкруг тебя растает мгла.
Красота твоя незрима,
Только голос внятен всем,
Ты для сердца ощутима,
Но не видима никем,
Души всех с тобой, как звенья, —
Я, погибшее виденье.
Свет Земли! Везде, где ты,
Тени, в блеске, бродят стройно,
В ореоле красоты
По ветрам идут спокойно
И погибнут, – не скорбя,
Ярко чувствуя тебя.
Азия
Моя душа, – как лебедь сонный
И как челнок завороженный,
Скользит в волнах серебряного пенья.
А ты, как ангел белоснежный,
Ладью влечешь рукою нежной,
И ветры чуть звенят, ища забвенья.
Тот звук вперед ее зовет,
И вот душа моя плывет
В реке, среди излучин длинных,
Средь гор, лесов, средь новых вод,
Среди каких-то мест пустынных.
И мне уж снится Океан,
И я плыву, за мной – туман,
И сквозь волненье,
Сквозь упоенье,
Все ярче ширится немолкнущее пенье,
И я кружусь в звенящей мгле забвенья.
Все выше мчимся мы, туда,
Где свет гармонии всегда,
Где небеса всегда прекрасны.
И нет течений, нет пути,
Но нам легко свой путь найти,
Мы чувству музыки подвластны,
И мы спешим. От лучших снов,
От Элизийских островов,
Ты мчишь ладью моих желаний
В иные сферы бытия, —
Туда, где смертная ладья
Еще не ведала скитаний, —
В тот светлый край, где все любовь.
Где чище волны, ветры тише,
Где землю, узренную вновь,
Соединим мы с тем, что всех предчувствий выше.
Покинув Старости приют,
Где льды свой блеск холодный льют,
Мы Возмужалость миновали,
И Юность, ровный океан,
Где все – улыбка, все – обман,
И детство, чуждое печали.
Сквозь Смерть и Жизнь – к иному дню,
К небесно-чистому огню, —
Чтоб вечно дали голубели!
В Эдем уютной красоты,
Где вниз глядящие цветы
Струят сиянье в колыбели, —
Где мир, где места нет борьбе,
Где жизнь не будет сном докучным,
Где тени, близкие тебе,
Блуждают по морям с напевом сладкозвучным!
Действие третье
Сцена первая
Небо. – Юпитер на престоле, Фетида и другие Божества.
Юпитер
Союз, подвластный мне, – о силы неба,
Вы делите со мною власть и славу,
Ликуйте! Я отныне всемогущ.
Моей безмерной силе все подвластно,
Лишь дух людской, огнем неугасимым,
Еще горит, взметаясь к небесам,
С упреками, с сомненьем, с буйством жалоб,
С молитвой неохотной, – громоздя
Восстание, способное подрыться
Под самые основы нашей древней
Монархии, основанной на вере
И страхе, порожденном вместе с адом.
Как хлопья снега в воздухе летят,
К утесу прилипая, – так в пространстве
Бесчисленность моих проклятий людям
Пристала к ним, заставила взбираться
По скатам жизни, ранящим их ноги,
Как ранит лед лишенного сандалий, —
И все-таки они, превыше бед,
Стремятся ввысь, но час паденья близок:
Вот только что родил я чудо мира,
Дитя предназначенья, страх земли,
И ждет оно медлительного часа,
Чтоб с трона Демогоргона примчать
Чудовищную силу вечных членов,
Которой этот страшный дух владеет, —
Оно сойдет на землю и растопчет
Мятежный дух восстанья.
Ганимед,
Налей вина небесного, наполни
Как бы огнем Дедаловые чаши.
И ты, союз торжественных гармоний,
Воспрянь в цветах от пажитей небесных,
Все пейте, все, – покуда светлый нектар
В крови у вас, о Гении бессмертья,
Не поселит дух радости живой,
И шумная восторженность прорвется
В одном протяжном говоре, подобном
Напевам Элизийских бурь.
А ты,
Блестящий образ вечности, Фетида,
Взойди и сядь на трон со мною рядом,
В сиянии желания, которым
И я, и ты сливаемся в одно.
Когда кричала ты: «О всепобедный
Бог, пощади меня! Изнемогаю!
Присутствие твое – огонь палящий;
Я таю вся, как тот, кого сгубила
Отравой Нумидийская змея», —
В то самое мгновение два духа
Могучие, смешавшись, породили
Сильнейшего, чем оба; он теперь
Невоплощенный между нас витает
Невидимо; он ждет, чтобы к нему
От трона Демогоргона явилось
Живое вогогощенье! Чу! Грохочут
Среди ветров колеса из огня!
Победа! Слышу гром землетрясенья.
Победа! В быстролетной колеснице
Тот мощный дух спешит на высь Олимпа.
(Приближается колесница духа Часа. Демогоргон сходит и направляется к трону Юпитера.)
Чудовищная форма, кто ты?
Демогоргон
Вечность.
Не спрашивай названия страшнее.
Сойди и в бездну уходи со мною.
Тебя Сатурн родил, а ты меня,
Сильнейшего, чем ты, и мы отныне
С тобою будем вместе жить во тьме.
Не трогай молний. В небе за тобою
Преемника не будет. Если ж хочешь,
С червем полураздавленным сравняйся, —
Он корчится, покуда не умрет. —
Что ж, будь червем.
Юпитер
Исчадье омерзенья!
В глубоких Титанических пещерах
Тебя я растопчу. Вот так! Ты медлишь?
Пощады, о, пощады! Нет ее!
Ни жалости, ни капли снисхожденья!
О, если б враг мой был моим судьей,
Хоть там, где он висит в горах Кавказа,
Прикованный моею долгой местью,
Не так бы он судил меня. Скажи мне,
Он кроткий, справедливый и бесстрашный,
Монарх вселенной? Кто же ты? Скажи!
Ответа нет.
Так падай же со мною.
В угрюмых зыбях гибели умчимся,
Как коршун с истощенною змеей,
Сплетенные в одном объятье схватки,
Низвергнемся в безбрежный океан,
Пусть адское жерло испустит пламя,
Пусть в эту бездну огненную рухнет
Опустошенный мир, и ты, и я,
И тот, кто побежден, и победитель,
И выброски ничтожные того,
Из-за чего была борьба.
О, горе!
Не слушают меня стихии. Вниз!
Лечу! Все ниже, ниже! Задыхаюсь!
И, словно туча, враг мой торжеством
Темнит мое падение. О, горе!
Сцена вторая
Устье широкой реки на острове Атлантиде. – Океан, склонившийся около берега. – Аполлон возле него.
Океан
Ты говоришь: он пал? Низвергнут в бездну
Под гневом победителя?
Аполлон
Да! Да!
И лишь борьба, смутившая ту сферу,
Что мне подвластна, кончилась, и звезды
Недвижные на небе задрожали, —
Как ужас глаз его кровавым светом
Все небо озарил, и так он пал
Сквозь полосы ликующего мрака
Последней вспышкой гаснущего дня,
Горящего багряной агонией
По склону неба, смятого грозой.
Океан
Он пал в туманность бездны?
Аполлон
Как орел,
Застигнутый над высями Кавказа
Взорвавшеюся тучей, в буре бьется,
И с вихрем обнимается крылами, —
И взор очей, глядевших прямо в солнце,
От блеска ярко-белых молний слепнет,
А град тяжелый бьет его, пока
Он вниз не устремится, точно камень,
Облепленный воздушным цепким льдом.
Океан
Отныне под мятежными ветрами
Поля морей, куда глядится Небо,
Не будут подниматься тяжело,
Запятнанные кровью; нет, как нивы,
Едва шумя в дыханье летних дней,
Они чуть слышно будут волноваться;
Мои потоки мирно потекут
Вокруг материков, кишащих жизнью,
Вкруг островов, исполненных блаженства;
И с тронов глянцевитых будет видно
Протею голубому, влажным нимфам,
Как будут плыть немые корабли;
Так смертные, подняв глаза, взирают
На быструю ладью небес – луну,
С наполненными светом парусами
И с рулевым – вечернею звездой,
Влекомой в быстрой зыби, по отливу
Темнеющего дня; мои валы
В скитаниях не встретят криков скорби,
Не встретят ни насилия, ни рабства,
А лики – в глубь глядящихся – цветов,
Дыхание пловучих ароматов
И сладостных напевов музыкальность,
Какая духам грезится.
Аполлон
А я
Не буду видеть темных злодеяний,
Мрачащих дух мой скорбью, как затменье
Подвластную мне сферу омрачает.
Но чу! Звенит серебряная лютня,
То юный дух на утренней звезде
Из струн воздушных гимны исторгает.
Океан
Спеши. Твои недремлющие кони
Под вечер отдохнут. Пока прощай.
Морская глубь зовет меня протяжно,
Чтоб я питал ее лазурной негой,
Что в урнах изумрудных, в преизбытке.
Скопляется у трона моего.
Смотри, из волн зеленых Нереиды
Возносят по теченью, как по ветру,
Волнующихся членов красоту,
Приподняты их руки к волосам,
Украшенным гирляндами растений,
Морскими звездоносными цветами,
Они спешат приветствовать восторг
Своей сестры могучей.
(Слышен звук волн.)
Это – море
Спокойной неги жаждет. Подожди же,
Чудовище. Иду! Прощай.
Аполлон
Прощай.
Сцена третья
Кавказ. – Прометей, Геркулес, Иона, Земля, Духи, Азия и Пантея несутся в колеснице вместе с Духом Часа.
Геркулес освобождает Прометея; Прометей сходит вниз.
Геркулес
Славнейший в царстве духов! Так должна
Служить, как раб, властительная сила
Пред мудростью, пред долгою любовью
Пред мужеством, – перед тобой, в чьем сердце
Всех этих светлых качеств совершенство.
Прометей
Твои слова желанней для меня,
Чем самая свобода, о которой
Так долго, так мучительно мечтал я.
Внемлите мне – ты, Азия моя,
Свет жизни, тень неузренного солнца,
Вы, сестры-нимфы, сделавшие мне
Года жестоких пыток сном чудесным,
Любовью вашей скрашенным навек, —
Отныне мы не будем разлучаться.
Здесь есть пещера; вся она кругом
Обвита сетью вьющихся растений,
Семьей цветов, – преградою для дня;
Мерцает пот отливом изумруда,
Звучит фонтан, как песни пробужденья;
С изогнутого верха сходят вниз,
Как серебро, как снег, как бриллианты,
Холодные спирали, слезы гор,
Струят вокруг неверное сиянье;
И слышен здесь всегда подвижный воздух,
От дерева он к дереву спешит,
С листа на лист; тот рокот – вне пещеры;
И слышно пенье птиц, жужжанье пчел;
Повсюду видны мшистые сиденья,
И камни стен украшены травой,
Продолговатой, сочной; здесь мы будем
В жилище невзыскательном сидеть,
Беседовать о времени, о мире,
О том, как в нем приливы и отливы
Проходят целым рядом перемен,
Меж тем как мы от века неизменны, —
О том, как человека уберечь
От уз его изменчивости вечной.
Вздохнете вы, и я вам улыбнусь,
А ты, Иона, слух наш зачаруешь,
Припомнив звуки музыки морской, —
Пока из глаз моих не брызнут слезы,
Чтоб вы улыбкой стерли их опять.
Переплетем лучи, цветы и почки,
Сплетем из повседневности узоры,
Нежданные по странности своей,
Как то доступно детям человека
В рассвете их невинности; мы будем
Упорством слов любви и жадных взглядов
Искать сокрытых мыслей, восходя
От светлого к тому, в чем больше света,
И, точно лютни, тронутые в бурю
Воздушным поцелуем, создадим
Все новых-новых звуков гармоничность,
Из сладостных различий без вражды;
Со всех концов небес примчатся с ветром, —
Как пчелы, что с цветов воздушных Энны
Летят к своим знакомым островам,
Домам в Химере, – отзвуки людские,
Почти неслышный тихий вздох любви,
И горестное слово состраданья,
И музыка, сердечной жизни эхо,
И все, чем человек, теперь свободный,
Смягчается и делается лучшим;
Красивые видения, – сперва
Туманные, блистательные позже.
Как ум, в который брошены лучи
От тесного объятья с красотою, —
Прибудут к нам: бессмертное потомство,
Чьи светлые родители – Ваянье,
И Живопись, и сказочный восторг
Поэзии, и многие искусства,
Что в эти дни неведомы мечте,
Но будут ей открыты; рой видений,
Призывы, откровения того,
Чем будет человек, – восторг предчувствий,
Связующих зиждительной любовью
Людей и нас, – те призраки и звуки,
Что быстро изменяются кругом,
Становятся прекрасней и нежнее,
В то время как добро сильней растет
Среди людей, бегущих от ошибок.
Таких-то чар исполнена пещера
И все вокруг нее.
(Обращаясь к Духу Часа.)
Прекрасный Дух,
Еще одно сверши предназначенье.
Дай раковину светлую, Иона,
Которую из моря взял Протей
Для Азии, как свадебный подарок:
Дыша в нее, он вызовет в ней голос,
Тобою скрытый в травах под скалой.
Иона
Желанный Час, из всех Часов избранник,
Вот раковина тайная, возьми;
Играют в ней мистические краски,
Лазурь, бледнея, чистым серебром
Ее живит и нежно одевает:
Неправда ли, она как тот напев,
Что дремлет в ней, мечтою убаюкан?
Дух
Да, в водах Океана нет другой,
Чтоб с ней могла сравниться; в ней, конечно,
Сокрыт напев – и сладостный, и странный.
Прометей
Спеши, лети над сонмом городов,
Пусть кони ветроногие обгонят
Стремительное солнце, вкруг земли
Свершающее путь; буди повсюду
Горящий воздух; в раковине светлой
Могучесть звуков скрытых воззови, —
На этот гром Земля ответит эхом,
Потом вернись и будешь вместе с нами
В пещере жить. А ты, о Мать-Земля.
Земля
Я слышу, слышу уст родных дыханье,
Твое прикосновение доходит
До центра бриллиантового мрака,
Что бьется в нервах мраморных моих.
О жизнь! О радость! Чувствую дыханье
Бессмертно-молодое! Вкруг меня
Как будто мчатся огненные стрелы.
Отныне в лоне ласковом моем
Все детища мои, растенья, рыбы,
Животные, и птицы, и семья
Ползучих форм и бабочек цветистых,
Летающих на радужных крылах,
И призраки людские, что отраву
В груди моей увядшей находили, —
Теперь взамену яда горьких мук
Найдут иную сладостную пищу;
Все будут для меня-как антилопы,
Рожденные одной красивой самкой,
Все будут нежно-чистыми, как снег,
И быстрыми, как ветер беспокойный,
Питаемый шумящею рекой
Средь белых лилий; сон мой будет реять
Росистыми туманами над миром, —
Бальзам для всех, кто дышит в царстве звезд;
Цветы, свернув листки свои во мраке,
Найдут во сне таинственные краски,
Что раньше им не грезились; а люди
И звери, в сладкой неге снов ночных,
Для зреющего дня найдут блаженство
Нетронутых, нерасточенных сил;
И будет смерть – объятием последним
Той матери, что жизнь дала ребенку
И шепчет: «Милый, будь со мной всегда».
Азия
Зачем ты вспоминаешь имя смерти?
Скажи, родная, тот, кто умирает,
Перестает глядеть, дышать, любить?
Земля
Могу ли я ответить? Ты бессмертна,
А эта речь понятна только тем,
Кто мертвое хранит молчанье, мертвый;
Смерть есть покров, который в царстве жизни
Зовется жизнью: если ж тот, кто жил,
Уснет навек, – покров пред ним приподнят;
А между тем в разнообразье нежном,
Проходят смены осени, зимы,
Весны и лета; радугой обвиты,
Спешат дожди, воздушно шепчут ветры,
И стрелы метеоров голубых
Пронизывают ночь, и солнце светит
Всезрящим, вечно творческим огнем,
И льется влажный блеск спокойствий лунных;
Влияния зиждительные всюду,
В лесах, в полях и даже в глубине
Пустынных гор, лелеющих растенья.
Но слушай! Есть пещера, где мой дух
Изнемогал от горести безумной,
Дыша твоим мученьем, – и другие,
Дышавшие тем воздухом со мной,
Испытывали также бред безумья:
Построив храм, воздвигли в нем оракул
И множество кочующих народов
К войне междоусобной подстрекнули;
Теперь в местах, где реял дух вражды,
Вздыхает дуновение фиалок,
Сиянье безмятежное поит
Прозрачный воздух злостью чудесной;
Живут леса, уклоны гор; змеится
Зеленый виноград; плетет узоры
Причудливый, замысловатый плющ;
Цветы – в бутонах, в пышности расцвета,
С увядшим благовонием – вздыхают,
Звездятся в ветре вспышками цветными;
Висят плоды округло-золотые
В своих родных зеленых небесах,
Среди листов с их тканью тонких жилок;
Среди стеблей янтарных дышат чащи
Пурпуровых цветов, блестя росою,
Напитком духов; с шепотом о счастье
Кругом чуть веют крылья снов полдневных,
Блаженных, потому что с нами – ты.
Иди в свою заветную пещеру.
Явись! Восстань!
(Дух появляется в образе крылатого ребенка.)
Мой факельщик воздушный,
Он в древности светильник погасил,
Чтоб в те глаза смотреть, откуда снова
Достал огня сверкающей любви,
В твои глаза, о дочь моя, в которых
Действительно горит огонь лучистый.
Беги вперед, шалун, веди собранье
Все дальше, за Вакхическую Нису,
Пристанище Менад, – за выси Инда
С подвластной свитой рек, топчи потоки
Извилистых ручьев, топчи озера
Своими неустанными ногами, —
Иди туда, туда, где мирный дол,
К стремнине зеленеющей, где дремлет
На глади неподвижного прудка,
Среди кристальной влаги, образ храма,
Стоящего в прозрачной высоте,
С отчетливою стройностью узоров
Колонн и архитрава и с похожей
На пальму капителью, с целым роем
Праксителевых форм, созданий мысли,
Чьи мраморные кроткие улыбки
Притихший воздух вечно наполняют
Бессмертием немеркнущей любви.
Тот храм теперь покинут, но когда-то
Твое носил он имя, Прометей;
Там юноши в пылу соревнованья
Сквозь мрак священный в честь твою несли
Твою эмблему – светоч; вместе с ними
Другие проносили тот же факел,
Светильник упования, сквозь жизнь
Идя в могилу, – как и ты победно
Пронес его сквозь тьму тысячелетий
К далекой цели Времени. Прощай.
Иди в тот храм, иди к своей пещере!
Сцена четвертая
На заднем фоне пещера. – Прометей, Азия, Пантея, Иона и Дух Земли.
Иона
Сестра! Но это что-то неземное!
Как он легко над листьями скользит!
Над головой его горит сиянье.
Какая-то зеленая звезда;
Сплетаются с воздушными кудрями,
Как пряди изумрудные, лучи;
Он движется, и вслед за ним на землю
Ложатся пятна снега. Кто б он был?
Пантея
Прозрачно-нежный дух, ведущий землю
Сквозь небо. С многочисленных созвездий
Издалека он виден всем, и нет
Другой планеты более прекрасной;
Порою он плывет вдоль пены моря,
Проносится на облаке туманном,
Блуждает по полям и городам,
Покуда люди спят; он бродит всюду,
На высях гор, по водам рек широких,
Средь зелени пустынь, людьми забытых, —
Всему дивясь, что видит пред собой.
Когда еще не царствовал Юпитер,
Он Азию любил, и каждый час,
Когда освобождался от скитаний,
Он с нею был, чтоб пить в ее глазах
Лучистое и влажное мерцанье.
Ребячески он с ней болтал о том,
Что видел, что узнал, а знал он много,
Хотя о всем по-детски говорил.
И так как он не знал – и я не знаю, —
Откуда он, всегда он звал ее:
«О мать моя!»
Дух Земли(бежит к Азии)
О мать моя родная!
Могу ли я беседовать с тобою?
Прильнуть глазами к ласковым рукам,
Когда от счастья взоры утомятся?
И близ тебя резвиться в долгий полдень,
Когда в безмолвном мире нет работы?
Азия
Люблю тебя, о милый, нежный мой,
Теперь всегда тебя ласкать я буду;
Скажи мне, что ты видел: речь твоя
Была утехой, будет наслажденьем.
Дух Земли
О мать моя, я сделался умнее,
Хоть в этот день ребенок быть не может
Таким, как ты, – и умным и счастливым.
Ты знаешь, змеи, жабы, червяки,
И хищные животные, и ветви,
Тяжелые от ягод смертоносных,
Всегда преградой были для меня,
Когда скитался я в зеленом мире.
Ты знаешь, что в жилищах человека
Меня пугали грубые черты,
Вражда холодных взглядов, гневность, гордость.
Надменная походка, ложь улыбок,
Невежество, влюбленное в себя,
С усмешкою тупой, – и столько масок.
Которыми дурная мысль скрывает
Прекрасное создание, – кого
Мы, духи, называем человеком;
И женщины, – противнее, чем все,
Когда не так они, как ты, свободны,
Когда не так они чистосердечны, —
Такую боль мне в сердце поселяли,
Что мимо проходить я не решался,
Хотя я был незрим, они же спали;
И вот, последний раз, мой путь лежал
Сквозь город многолюдный, к чаще леса,
К холмам, вокруг него сплетенным цепью;
Дремал у входа в город часовой;
Как вдруг раздался возглас, крик призывный, —
И башни в лунном свете задрожали:
То был призыв могучий, нежный, долгий,
Он кончиться как будто не хотел;
Вскочив с постелей, граждане сбежались,
Дивясь, они глядели в Небеса,
А музыка гремела и гремела;
Я спрятался в фонтан, в тенистом сквере,
Лежал, как отражение луны,
Под зеленью листов, на зыбкой влаге,
И вскоре все людские выраженья,
Пугавшие меня, проплыли мимо
По воздуху бледнеющей толпой.
Развеялись, растаяли, исчезли;
И те, кого покинули они,
Виденьями пленительными стали,
Ниспала с них обманчивая внешность;
Приветствуя друг друга с восхищеньем,
Все спать пошли; когда же свет зари
Забрезжился, – не можешь ты представить, —
Вдруг змеи, саламандры и лягушки,
Немного изменивши вид и цвет,
Красивы стали; все преобразилось;
В вещах дурное сгладилось; и вот
Взглянул я вниз на озеро и вижу —
К воде склонился куст, переплетенный
С ветвями белладонны: на ветвях
Уселись два лазурных зимородка
И быстрыми движениями клюва
Счищали гроздья светлых ягод амбры,
Их образы виднелись в глади вод,
Как в небе, видя всюду перемены,
Счастливые, мы встретились опять,
И в этой новой встрече – верх блаженства.
Азия
И больше мы не будем разлучаться,
Пока твоя стыдливая сестра,
Ведущая непостоянный месяц —
Холодную луну, – не взглянет с лаской
На более горячее светило,
И сердце у нее, как снег, растает,
Чтоб в свете вешних дней тебя любить.
Дух Земли
Не так ли, как ты любишь Прометея?
Азия
Молчи, проказник. Что ты понимаешь?
Ты думаешь, взирая друг на друга,
Вы можете самих себя умножить,
Огнями напоить подлунный воздух?
Дух Земли
Нет, мать моя, пока моя сестра
Светильник свой на небе оправляет,
Идти впотьмах мне трудно.
Азия
Тсс! Гляди!
(Дух Часа входит.)
Прометей
Мы чувствуем, что видел ты, и слышим,
Но все же говори.
Дух Часа
Как только звук,
Обнявший громом землю с небесами,
Умолк, – свершилась в мире перемена.
Свет солнца вездесущий, тонкий воздух
Таинственно везде преобразились,
Как будто в них растаял дух любви
И слил их с миром в сладостном объятье.
Острее стало зрение мое,
Я мог взглянуть в святилища вселенной;
Отдавшись вихрю, вниз поплыл я быстро,
Ленивыми крылами развевая
Прозрачный воздух; кони отыскали
На солнце место, где они родились,
И там отныне будут жить, питаясь
Цветками из растущего огня.
Там встану я с своею колесницей,
Похожей на луну, увижу в храме
Пленительные Фидиевы тени —
Тебя, себя, и Азию с Землей,
И вас, о нимфы нежные, – глядящих
На ту любовь, что в наших душах блещет;
Тот храм воскреснет в память перемен,
Вздымаясь на двенадцати колоннах,
Глядя открыто в зеркало небес
Немым собором, с фресками-цветами;
И змеи-амфисбены…
Но увы!
Увлекшись, ничего не говорю я
О том, что вы хотели бы узнать.
Как я сказал, я плыл к земле, и было
До боли сладко двигаться и жить.
Скитаясь по жилищам человека,
Я был разочарован, не увидев
Таких же полновластных перемен,
Какие ощутил я в мире внешнем.
Но это продолжалось только миг.
Увидел я, что больше нет насилий,
Тиранов нет, и нет их тронов больше,
Как духи, люди были меж собой,
Свободные; презрение, и ужас,
И ненависть, и самоуниженье
Во взорах человеческих погасли,
Где прежде в страшный приговор сплетались,
Как надпись на стене у входа в ад:
«Кто в эту дверь вошел, оставь надежду!»
Никто не трепетал, никто не хмурил
Очей угрюмых; с острым чувством страха
Никто не должен был смотреть другому
В холодные глаза и быть игрушкой
В руках тиранов, гонящих раба
Безжалостно, покуда не падет он,
Как загнанная лошадь; я не видел,
Чтоб кто-нибудь с усмешкой спутал правду,
Храня в своей душе отраву лжи;
Никто огня любви, огня надежды
В своем остывшем сердце не топтал,
Чтобы потом, с изношенной душою,
Среди людей влачиться, как вампир,
Внося во все своей души заразу:
Никто не говорил холодным, общим,
Лишенным содержанья языком,
Твердящим нет на голос утвержденья,
Звучащий в сердце; женщины глядели
Открыто, кротко, с нежной красотою,
Как небо, всех ласкающее светом, —
Свободные от всех обычных зол,
Изящные блистательные тени,
Они легко скользили по земле,
Беседуя о мудрости, что прежде
Им даже и не снилась, – видя чувства,
Которых раньше так они боялись, —
Сливаясь с тем, на что дерзнуть не смели,
И землю обращая в небеса;
Исчезли ревность, зависть, вероломство
И ложный стыд, торчащий из всего,
Что портило восторг любви – забвенье.
Суды и тюрьмы, все, что было в них,
Все, что их спертым воздухом дышало,
Орудья пыток, цепи, и мечи,
И скипетры, и троны, и тиары,
Тома холодных, жестких размышлений,
Как варварские глыбы, громоздились,
Как тень того, чего уж больше нет, —
Чудовищные образы, что смотрят
С бессмертных обелисков, поднимаясь
Над пышными гробницами, дворцами
Тех, кто завоевал их, – ряд эмблем,
Намек на то, что прежде было страхом, —
Видения, противные – и богу,
И сердцу человека; в разных формах
Они служили диким воплощеньем
Юпитера, – мучителя миров, —
Народности, окованные страхом,
Склонялись перед ними, как рабы,
С разбитым сердцем, с горькими слезами,
С мольбою, оскверненной грязью лести —
Тому, к кому они питали страх;
Теперь во прахе идолы; распались:
Разорван тот раскрашенный покров,
Что в дни былые жизнью назывался
И был изображением небрежным
Людских закоренелых заблуждений;
Упала маска гнусная; отныне
Повсюду будет вольным человек,
Брат будет равен брату, все преграды
Исчезли меж людьми; племен, народов,
Сословий больше нет; в одно все слились,
И каждый полновластен над собой;
Настала мудрость, кротость, справедливость;
Душа людская страсти не забудет,
Но в ней не будет мрака преступленья,
И только смерть, изменчивость и случай
Останутся последнею границей,
Последним слабым гнетом над движеньем
Души людской, летящей в небеса, —
Туда, где высший лик звезды блистает
В пределах напряженной пустоты.
Действие четвертое
Сцена. – Часть леса вблизи пещеры Прометея. – Пантея и Иона спят; в течение первой песни они постепенно пробуждаются.
Голос незримых духов
Звезды, бледнея, ушли,
Свет их потух;
Солнце вдали,
Их быстрый пастух,
В выси голубой
Блеском своим
Гонит стада их домой, —
Встает в глубине рассвета,
Метеоры гаснут за ним
В волнах голубого света,
И близкие звезды к далекой звезде
Спешат, отдаваясь предутренним играм,
Толпятся, как лани пред тигром.
Но где же вы? Где?
Длинный ряд темных форм и теней смутно проходит с пением.
Идем мы к забвенью,
Несем к погребенью
Отца отошедших годов;
Уносим мы в вечность
Времен бесконечность,
Мы тени погибших Часов!
Не зеленью тиса,
Не сном кипариса,
А мрачностью мертвых цветов, —
Не светлой росою, —
Почтите слезою
Царя отошедших Часов!
Скорее, скорее!
Как тени, бледнея,
Бегут пред сиянием дня,
Небесной пустыней,
Бездонной и синей,
Развеются в брызгах огня, —
Так пеной мы таем,
Бежим, пропадаем
Пред чадами лучшего дня;
И ветры за нами
Чуть плещут крылами,
Чуть плещут, крылами звеня!
Иона
Кто там шествует толпой?
Пантея
То минувшие Часы
Мчатся длинною тропой
В свете гаснущей росы.
Иона
Где же все они?
Пантея
Ушли.
Вон уж там, вдали, вдали,
Обогнали молний свет, —
Лишь сказали мы, их нет.
Иона
Ушли, но куда? К Небесам? Или к морю огромному?
Пантея
Ушли навсегда к невозвратному, к мертвому, к темному.
Голос незримых духов
Сбираются тучи и тают,
И звездные росы блистают,
Редеет туман,
Высоты безмолвны,
Встал Океан,
Пляшут шумящие волны;
В синей воде
Рождается грохот,
Панический хохот.
Но где же вы? Где?
Бессмертные сосны-громады
Поют вековые баллады;
Их голос могуч,
Звенят их вершины;
Плещется ключ,
Музыке внемлют долины,
Радость везде,
В восторге истомы
Рождаются громы.
Но где же вы? Где?
Иона
Кто они?
Пантея
Где они?
Полухор Часов
Заклятия духов Земли и Лазури
Порвали узорное кружево сна;
Мы спали глубоко в дыхании бури.
Голос
Глубоко?
Полухор второй
Глубоко: где спит глубина.
Полухор первый
Над нами во мраке склонялись виденья,
Бежали столетья, враждою полны,
И мы открывали глаза на мгновенье,
Чтоб встретиться с правдой —
Полухор второй
Страшнее, чем сны.
Полухор первый
Любовь позвала нас, и мы задрожали.
Внимали мы лютне Надежды во сне,
И, веянье Власти услышав, бежали —
Полухор второй
Как утром волна убегает к волне.
Хор
Носитесь, кружитесь по склонам зефира,
Пронзайте напевом немой небосвод,
Чтоб день торопливый не скрылся из мира
В пещере полночной, за дымкою вод.
Когда-то Часы беспощадной толпою,
Голодные, гнали испуганный день;
Теперь он не будет долиной, ночною
Бежать, как бежит полумертвый олень.
Сплетем же, сплетем полнотою певучей
И песни и пляски в живое звено,
Чтоб духи блаженства, как радуга с тучей,
С Часами сливались.
Голос
Сливались в одно.
Пантея
Толпятся Духи разума людского,
Закутаны, как в светлую одежду,
В гармонию напевов неземных!
Хор Духов
В восторге своем
Мы пляшем, поем,
И дикие вихри свистят;
Так с птичьей толпой
Над бездной морской
Летучие рыбы летят.
Хор Часов
Откуда вы мчитесь? Безумен ваш взгляд!
На ваших сандалиях искры горят,
Стремительны крылья, как мысли полет,
Во взорах любовь никогда не умрет!
Хор Духов
Из людского ума,
Где сгущалася тьма,
Где была слепота без просвета;
Там растаял туман,
Там теперь океан,
Небеса безграничного света.
Из глубоких пучин,
Где лишь свет – властелин,
Где дворцы и пещеры – хрустальны,
Где с воздушных высот
Вьется Дум хоровод,
Где Часы навсегда беспечальны.
Из немых уголков,
Где в прозрачный альков
Никогда не заглянут измены;
Из лазурной тиши,
Где улыбки Души
Зачаруют, как песня сирены.
Где Поэзии свет,
Где Скульптуры привет,
Где Наука, вздохнув от усилья,
Ключевою водой
И росой молодой
Освежает Дедаловы крылья.
За годами года
Нам грозила беда,
И с тоскою мы ждали блаженства,
Но в траве островов
Было мало цветов,
Полумертвых цветов совершенства.
А теперь наш полет
Человеческий род
Орошает бальзамом участья,
И любовь из всего
Создает торжество,
Создает Элизийское счастье.
Хор Духов и Часов
Сплетемте ж узоры мелодий певучих;
С небесных глубин, от пределов земли,
Придите, о Духи восторгов могучих,
Чтоб песни и пляски устать не могли;
Как дождь между молний проворных и жгучих,
Мы будем блистать в золотистой пыли,
Мы будем как звуки поющего грома,
Как волны, как тысячи брызг водоема.
Хор Духов
Мы закрытую дверь
Отомкнули теперь,
Мы свободны, свободны, как птицы;
По высотам летим,
За звездою следим,
Догоняем сверканье зарницы.
Мы уходим за грань;
Многозвездную ткань
Разрываем в бездонной лазури;
Смерть, и Хаос, и Ночь
Устремляются прочь,
Как туман от грохочущей бури.
Наш могучий полет
Всем Дыханье дает,
И Любовь улыбается Неге;
Звезд играющий рой,
Свет и Воздух с Землей
Сочетаются в огненном беге.
В пустоте мы поем
И чертог создаем,
Будет Мудрость царить в нем, светлея;
Возрожденья хотим,
Новый мир создадим,
Назовем его сном Прометея.
Хор Часов
Рассыпьте, как жемчуг, гармонию слов,
Одни оставайтесь, умчитесь другие;
Полухор первый
Нас манит за небо, за ткань облаков;
Полухор второй
Нас держат, к нам ластятся чары земные;
Полухор первый
Мы быстры, мы дики, свободны во всем,
Мы новую землю мечтой создаем,
У неба не просим ответа;
Полухор второй
Мы шествуем тихим и ясным путем,
И Ночь обгоняем, и День мы ведем,
Мы – Гении чистого света;
Полухор первый
Мы вьемся, поем, – и являются сном
Деревья, и звери, и тучи кругом,
И в хаосе дышат виденья;
Полухор второй
Мы вьемся вокруг океанов земли,
И горы, как тени, под нами легли, —
Созвучия нашего пенья.
Хор Часов и Духов
Рассыпьте, как жемчуг, гармонию слов,
Одни оставайтесь, умчитесь другие;
Для нежной любви мы сплетаем покров,
Мы всюду несем откровения снов,
Несем облака дождевые.
Пантея
Они ушли!
Иона
Но разве ты не слышишь,
Как дышит сладость нежности минувшей?
Пантея
О, слышу! Так зеленые холмы
Смеются миллионом светлых капель,
Когда гроза, промчавшись, отзвучит.
Иона
И вновь, пока беседа наша длится,
Кругом встают иные сочетанья
Певучих звуков.
Пантея
То напев чудесный.
То музыка грохочущего мира,
Летящего по воздуху немому
И в ветре зажигающего звуки
Эоловых мелодий.
Иона
Слушай, слушай!
Еще звучат стихающие звуки,
Пронзительно-сребристые напевы,
Чаруют душу, с чувствами живут
Одним созвучьем братским, точно звезды,
Что в воздухе зимы кристальной светят,
Глядя на лик свой в зеркале морей.
Пантея
Но видишь, там, среди ветвей нависших,
Раздвинулись прогалины в лесу,
Средь мхов густых, с фиалками сплетенных,
Один ручей раскинул два теченья,
И два ключа спешат, как две сестры,
Чтоб встретиться с улыбкой после вздохов.
Там два виденья в блеске непонятном
Плывут в волнах магических мелодий,
Что все звончей, настойчивей звучат
Во мгле земли в безветрии лазури.
Иона
Я вижу, колесница быстро мчится,
Как та ладья тончайшая, в которой
По тающим волнам глубокой ночи
Мать месяцев уносится на Запад,
Когда встает от междулунных снов,
Обвеянных покровом нежной дымки.
И темные холмы, леса, долины
Отчетливо из этой мглы растут,
Как тени в светлом зеркале у мага;
Ее колеса – тучи золотые,
Подобные громадам разноцветным,
Что гении громов молниеносных
Над морем озаренным громоздят
В тот час, как солнце ринется за волны;
Как будто ветром внутренним гонимы,
Они растут, и катятся, и блещут;
Внутри сидит крылатое дитя,
Его лицо блистает белизною
Нетронутого снега; перья крыльев —
Как пух мороза в солнечных лучах;
Сквозь складки перламутровой одежды
Воздушно-белой дышит красота
Лучисто-белых членов; кудри – белы,
Как белый свет, рассыпанный по струнам,
Но взор двух глаз – два неба влажной тьмы,
Как будто Божество туда излилось,
Как буря изливается из туч,
И стрельчатых ресниц густые тени
Холодный светлый воздух умягчают;
В руке того крылатого дитяти —
Дрожащий лунный луч; с его конца,
Как кормчий, сходит правящая сила,
Ведя по тучам эту колесницу,
Меж тем как тучи мчатся над травой,
Над царством волн, цветов, и будят звуки
Нежней, чем звон поющего дождя.
Пантея
А из другой прогалины стремится,
С гармонией кружащихся циклонов,
Иная сфера, – сотни тысяч сфер
Как будто в ней вращаются, – кристаллы
Могли бы с ней по плотности сравниться,
Но сквозь нее, как сквозь простор пустой,
Плывет сиянье, музыка: я вижу,
Как тысячи кругов, один в другом,
Один легко летящий из другого,
Сплетаются, пурпурно-золотые,
Лазурные, играющие светом.
То белым, то зеленым; сфера в сфере;
И каждое пространство между ними
Населено нежданными тенями,
Какие снятся духам в глубине
Безжизненных просторов, чуждых света;
Но каждая из тех теней прозрачна,
И все они вращаются, кружатся,
В богатстве направлений разнородных,
На тысяче незримых тонких осей,
И с силой быстроты, в себе самой
Рождающей и гибель и начало,
Настойчиво, торжественно стремятся,
И смешанностью звуков зажигают
Разумность слов, безумие напевов;
Вращением могучим сложный шар,
Как жерновом, захватывает воды
Блестящего ручья, дробит их мелко,
Из них лазурный делает туман —
На свет похожей тонкости стихийной;
И дикий аромат лесных цветов,
Богатство песен воздуха, деревьев,
Живых стеблей, листов переплетенных,
С их светом переливно-изумрудным,
Вкруг этой напряженной быстроты,
В себе самой преграду находящей,
Сливаются легко в одну воздушность,
Где тонут чувства. В самом центре шара,
Склонясь на алебастровые руки,
Свернувши крылья, кудри разметав,
Забылся Дух Земли в дремоте сладкой,
Усталое и нежное дитя,
Едва лепечут маленькие губы,
В неверном свете собственных улыбок,
И чудится, что шепчет он о том,
Что любит в сновидении.
Иона
Он только
Гармонии всей сферы подражает.
Пантея
С его чела звезда струит лучи,
Подобные мечам огнисто-синим
И копьям золотым, переплетенным
С листами кроткой мирты – символ мира
Земли и неба, слитых воедино, —
Огромные лучи, как будто спицы
Колес незримых, – кружатся они
С круженьем сферы; молнии трепещут,
Летят, бегут, пространство заполняют,
Здесь косвенны они, а там отвесны,
Огнем пронзают сумрачную почву,
И грудь земли разоблачает тайны;
Виднеются без счета рудники,
В них слитки золотые, бриллианты,
Игра камней невиданных, бесценных,
Пещеры на столбах из хрусталя,
С отделкой из серебряных растений,
Бездонные колодцы из огня:
Ключи прозрачной влажности, кормильцы
Своих детей – морей необозримых,
Сплетающих свои пары в узоры —
Царям земли, вершинам гор, покрытым
Воздушностью нетронутых снегов,
Одеждою из царских горностаев;
Лучи горят, и в блеске их встают
Умерших циклов скорбные руины;
Вон якори, обломки кораблей;
Вон доски, превратившиеся в мрамор;
Колчаны, шлемы, копья: ряд щитов,
С верхушками-как голова Горгоны;
Украшенные режущей косою
Военные повозки; целый мир
Знамен, трофеев, битвенных животных,
Вкруг чьей толпы смеялась смерть; эмблемы
Погибшие умерших разрушений;
Развалина в развалине! Обломки
Обширных населенных городов,
Чьи жители, засыпанные прахом,
Когда-то были, двигались и жили
Толпой нечеловеческой, хоть смертной;
Лежат изображенья страшных дел,
Раскинуты их грубые скелеты,
Их статуи, их капиша, дома;
Объятые седым уничтоженьем,
Чудовищные формы, друг на друге,
Друг другом сжаты, стиснуты, разбиты,
В угрюмой, беспощадной глубине;
Другие сверху видятся скелеты
Крылатых и неведомых существ,
Скелеты рыб, что были островами
Подвижной чешуи, – цепей когтистых,
Гигантских змей, – одни из них свились
Вкруг черных скал, – другие, в смертных муках
Своею извивающейся мощью
Испепелив железные утесы,
Застыли в грудах праха; в высоте
Виднеются зубчатый аллигатор
И землю потрясавший бегемот:
Среди зверей они царями были
И, точно черви в летний день на трупе,
Плодились в вязком иле, размножались
На берегах, средь исполинских трав,
До той поры, когда потоп, сорвавшись
Со свода голубого, задушил их
Одеждою текучей, между тем как,
Раскинув пасть, они пугали воздух
Пронзительным, протяжно-диким воплем,
Иль, может быть, до той поры, когда
Промчался Бог какой-нибудь по небу,
На огненной комете пролетел
И крикнул: «Да не будет их!» – И вот уж,
Как этих слов, их в мире больше нет.
Земля
Восторг, безумье, счастье, торжество!
Безбрежен блеск блаженства моего!
Я вся горю, дрожу от исступленья!
Во мне для муки места нет,
Меня, как тучу, обнял свет,
Уносит бури дуновенье.
Луна
О счастливая сфера земли,
Брат, спокойно бегущий вдали,
От тебя устремляется Дух из огня,
Он певуч, он могуч, он, подобно ручью,
Проникает в замерзшую сферу мою,
Он проходит, любя, и дыша, и звеня,
Сквозь меня, сквозь меня!
Земля
Мои пещеры, долы, склоны гор,
Мои ключи, бегущие в простор,
Грохочут победительностью смеха;
Вулканы вторят им, горя,
Пустыни, тучи и меря
Им шлют хохочущее эхо.
Они кричат: Проклятие всегда
Пугало нас; нам грезилась беда,
Зловещая угроза разрушенья,
Земля дрожала, и над ней
Из туч свергался дождь камней,
Живому нес уничтоженье.
Чума плыла везде, во все концы,
Соборы, обелиски, и дворцы,
И сонмы гор, окутанных лавиной,
Листы, прильнувшие к ветвям,
Леса, подобные морям,
Казались мертвенной трясиной.
О, счастье! Уничтоженьем зло
Исчерпано; растаяло; прошло;
Все выпито, как стадом ключ в пустыне;
И небеса уже не те,
И в беспредельной пустоте
Любовь – любовь горит отныне.
Луна
Снега на моих помертвелых горах
Превратились в ручьи говорящие,
Мои океаны сверкают в лучах,
Гремят, как напевы звенящие.
Дух загорелся в груди у меня,
Что-то рождается, нежно звеня,
Дух твой, согретый в кипучем огне,
Дышит на мне, —
На мне!
В равнинах моих вырастают цветы,
И зеленые стебли качаются,
В лучах изумрудных твоей красоты
Влюбленные тени встречаются.
Музыкой дышит мой воздух живой,
Море колышет простор голубой,
Тучи, растаяв, сгущаются вновь,
Это любовь, —
Любовь!
Земля
Все камни, весь гранит проникнут ей,
Узлы глубоких спутанных корней,
Листы, что чуть трепещут на вершинах;
Она проносится в ветрах,
Живет в забытых мертвецах,
В никем не знаемых долинах.
И как гроза из облачной тюрьмы
Гремит, встает, взрывается из тьмы, —
Болото мысли, спавшее от века,
Огнем любви возмущено,
И страх с тоскою заодно
Бегут, бегут от человека.
Многосторонним зеркалом он был
И столько отражений извратил;
Теперь любовь не смята в нем обманом,
Теперь душа с душой людской,
Как небо с бездною морской,
Горят единым океаном.
Ребенок зачумленный так идет
За зверем заболевшим, все вперед,
К расщелине, где ключ целебный блещет,
И возвращается домой,
Здоровый, розовый, живой,
И мать рыдает и трепещет.
Теперь душа людей слилась в одно
Любви и мысли мощное звено
И властвует над сонмом сил природных,
Как солнце в бездне голубой
Царем блистает над толпой
Планет и всех светил свободных.
Из многих душ единый дух возник,
В себе самом всему нашел родник,
В нем все течет, сливаясь на просторе.
Как все потоки, все ручьи
Несут течения свои
В неисчерпаемое море.
Обычных дел знакомая семья
Живет в зеленой роще бытия,
И новые в них краски заблистали;
Никто не думал никогда,
Чтоб скорбь и тягости труда
Когда-нибудь так легки стали.
Людская воля, страсти, мрак забот
Слились, преображенные, и вот
Корабль крылатый мчится океаном,
Любовь на нем, как рулевой,
Волна звучит, растет прибой
И манит к новым диким странам.
Все в мире признает людскую власть,
На мраморе запечатлелась страсть.
И в красках спят людских умов мечтанья,
Из светлых нитей – для детей —
Сплетают руки матерей
Живые ткани одеянья.
Людской язык – Орфический напев,
И мысли внемлют звукам, присмирев,
Растут по зову стройных заклинаний,
И гром из дальних облаков
Гремит в ответ на звучный зов
И ждет послушно приказаний.
И взором человека сочтены
Все звезды многозвездной глубины,
Они идут покорными стадами;
И бездна к небу говорит:
«И твой, и твой покров раскрыт!
Людская мысль царит над нами!»
Луна
Наконец от меня отошла
Белой смерти упорная мгла, —
Мой могильный покров
Мертвых снов и снегов;
И в зеленой пустыне моей молодой,
Обнимаясь, идет за счастливой четой
Молодая чета;
И хоть в детях твоих дышит высшая власть,
Но в сердцах у моих – та же нега, и страсть,
И одна красота.
Земля
Как теплое дыхание зари,
Обняв росу, живит ее кристаллы,
И золотом пронзает янтари,
И ласки дня властительны и алы,
И мчится ввысь крылатая роса,
Скитается, воздушна и лучиста,
До вечера не бросит небеса,
Весь день висит руном из аметиста.
Луна
Так и ты лежишь, объята
Блеском радостей беспечных —
Своего же аромата
И своих улыбок вечных.
Сколько есть светил небесных,
Все тебе струят сиянье,
Из лучей плетут чудесных
Золотое одеянье.
И богатством светлой сферы
Ты струишь поток огня,
Ты лучи свои без меры
Проливаешь на меня.
Земля
Вращаюсь я под пирамидой ночи,
Она горит в лазури гордым сном,
Глядит в мои восторженные очи,
Чтоб я могла упиться торжеством;
Так юноша, в любовных снах вздыхая,
Лежит под тенью прелести своей,
И нежится, и слышит песни Рая
Под греющей улыбкою лучей.
Луна
Когда на влюбленных дрожащих устах
В затмении сладком с душою сойдется душа,
Темнеет огонь в лучезарных глазах,
И гордое сердце дрожит, не дыша;
Когда на меня упадет от тебя
Широкая тень, я твоей красотой смущена,
Молчу и дрожу, замираю, любя!
Тобою полна! О, до боли полна!
Сфера жизни, ты блистаешь
Самой светлой красотой,
Ты вкруг солнца пролетаешь
Изумрудною звездой;
Мир восторгов повсеместных
И непознанных чудес,
Меж светильников небесных
Ты избранница небес;
Притягает лучезарный,
Победительный твой вид,
Как влечет Эдем полярный
И любимых глаз магнит;
Под тобою я кристальна,
Я невестой создана,
От блаженных снов печальна,
До безумья влюблена;
Ненасытно я взираю
На тебя со всех сторон,
Как Вакханка, умираю,
Мой восторг заворожен;
Так в исполненных прохлады,
Дивных Кадмовых лесах
Собиралися Менады
И кружились в сладких снах.
О, куда бы ты ни мчалась,
Я должна спешить вослед,
Лишь бы ты мне улыбалась,
Лишь бы твой увидеть свет;
В беспредельности пространства
Я приют себе нашла,
От тебя свое убранство,
Красоту свою взяла,
От тебя мой блеск исходит,
Я слилась с душой твоей, —
Как влюбленная походит
На того, кто дорог ей, —
Как, в окраске изменяясь,
Вечно слит хамелеон
С тем, где дышит он, скрываясь, —
С тем, на что взирает он, —
Как фиалка голубеет,
Созерцая даль небес, —
Как туман речной темнеет,
Если смолк вечерний лес,
Если солнце отблистает
И на склонах гор темно.
Земля
И угасший день рыдает,
Отчего так быть должно.
Луна! Луна! Твой голос негой дышит,
Моя душа его с отрадой слышит,
И в тот же миг волна ладью колышет
Средь островов, навек спокойных.
Луна! Луна! С мелодией кристальной
Пришел покой к моей пещере дальней,
Бальзам отрады сладостно-печальной,
Для вспышек тигровых и знойных.
Пантея
Мне чудится, я только что купалась
Меж темных скал, среди лазурной влаги,
Игравшей переливами сиянья,
В потоке звуков.
Иона
Милая сестра,
Мне больно, – звуки прочь от нас умчались,
И правда, можно было бы подумать,
Что вышла ты из тех певучих волн:
Твои слова струятся нежной, ясной
Росой, как капли с влажных членов нимфы,
Когда она выходит из воды.
Пантея
Молчи, молчи! Властительная Сила,
Как мрак, встает из самых недр земли,
И с неба ночь густым дождем струится,
Нахлынуло из воздуха затменье,
И светлые видения, в чьем лоне
Бродили с пеньем радостные духи,
Горят, подобно бледным метеорам
В дождливую погоду.
Иона
Чувство слов
Дрожит в моих ушах.
Пантея
То звук всемирный!
Как бы слова, что говорят: внемли.
Демогоргон
Земля, спокойно-светлая держава,
Теней и звуков стройная краса,
Блаженная, божественная слава,
Любовь, чьим светом полны небеса!
Земля
Я слышу твой призыв: я меркну, как роса!
Демогоргон
Луна, чей взгляд взирает с удивленьем
На землю в час ночной, когда она
Исполнена спокойным восхищеньем,
Увидя, как светло горит Луна!
Луна
Я слышу: я, как лист дрожащий, смущена!
Демогоргон
Цари светил, Воздушные Престолы,
Союз Богов и Демонов, пред кем
Раскинуты безветренные долы,
Пустынных звезд заоблачный Эдем!
Голос с высоты
Мы слышим твой призыв: равно мы светим всем!
Демогоргон
Герои отошедших лет, немые,
Должны ль вы были в смерти утонуть,
Как часть вселенной, или как живые.
Голос снизу
Меняемся и мы, уходим в новый путь!
Демогоргон
Вы, Гении стихийные, чьи хоры,
Умы людей звездою заменив,
Уносятся в небесные соборы,
На дне морей питают волн порыв!
Смутный голос
Мы слышим: пробудил Забвенье твой призыв!
Демогоргон
Вы, Духи, чьи дома – живое тело!
Вы, звери, птицы, рыбы, рой цветов,
Туманы, тучи дальнего предела,
Стада падучих звезд, услышьте зов!
Голос
Твой клич для нас звучит, как долгий шум лесов!
Демогоргон
Ты, Человек, мучитель и страдалец,
От древних дней обломок, глубока
Была твоя печаль, ты был скиталец,
Сквозь мрак ночной тебя вела тоска.
Все
Пророчествуй: тебе внимают все века!
Демогоргон
Вот день, избранник времени счастливый!
Его заклятьем вызвал Сын Земли,
Чтоб люди видеть счастие могли;
Любовь с престола власти терпеливой,
Победоносная, сошла
И собрала свои усилья.
Из крайней пытки создала
Благословенье изобилья.
Простерла надо всем врачующие крылья.
Терпенье, Мудрость, Нежность, Доброта —
Печать над тем, в чем скрыто Разрушенье;
И если Вечность, мать Уничтоженья,
Растворит дверь, где дремлет темнота,
Освободит змею измены
И кинет в мир чуму, как бич,
Желайте лучшей перемены,
Пошлите в воздух звучный клич;
Вот чары, чтоб опять гармонии достичь, —
Не верить в торжество несовершенства;
Прощать обиды, черные, как ночь;
Упорством невозможность превозмочь;
Терпеть, любить; и так желать блаженства,
Что Солнце вспыхнет сквозь туман
И обессилеет отрава, —
Над этим образ твой, Титан,
Лишь в этом Жизнь, Свобода, Слава,
Победа Красоты, лучистая Держава!
Мольер Жан Батист. Школа мужей
Его Высочеству герцогу Орлеанскому, единственному брату короля
Ваше Высочество!
Я представляю здесь вниманию Франции вещи, весьма мало одна другой соответствующие. Нет ничего выше и славнее имени, поставленного мною в заголовке этой книги, и ничего ничтожнее ее содержания. Все найдут это сочетание странным, а некоторые, желая сильнее указать на его несоответствие, могут, пожалуй, сказать, что это все равно, что возлагать корону из жемчуга и бриллиантов на глиняную статую и строить для входа в жалкую лачужку великолепные портики и триумфальные арки. Но, Ваше Высочество, да послужит мне извинением то обстоятельство, что в настоящем случае у меня не было выбора, а между тем честь принадлежать к труппе Вашего Королевского Высочества налагала на меня непременную обязанность посвятить Вам первое произведение, самостоятельно мною издаваемое. Я не приношу Вам подарка, а исполняю только свой долг; а мера уважения никогда не оценивается по тем предметам, которые являются его внешними знаками. Я осмелился посвятить Вашему Королевскому Высочеству эту безделку, потому что не мог не исполнить своего долга; и если здесь не считаю уместным распространяться о Ваших прекрасных и славных качествах, то именно в силу справедливого опасения, что эти похвалы могут еще более подчеркнуть ничтожество моего приношения. Я налагаю на себя молчание для того, чтобы найти иное место для помещения отзыва о столь прекрасном предмете. В настоящем же посвящении я желал только оправдать свой поступок перед лицом всей Франции и иметь честь сказать лично Вашему Высочеству, со всею возможною преданностью, что я остаюсь Вашего Королевского Высочества нижайшим, покорнейшим и вернейшим слугою.
Ж.-Б. П. Мольер
Действующие лица
Сганарель, Арист – братья.
Изабелла, Леонора – сестры.
Лизета – служанка Леоноры.
Валер – любовник Изабеллы.
Эргаст – слуга Валера.
Комиссар.
Нотариус.
Действие происходит в Париже.
Действие первое
Явление первое
Сганарель, Арист.
Сганарель
Почтенный братец мой, что здесь за рассужденья?
Мы оба будем жить по силе убежденья…
Хоть старше вы меня, должны бы больше знать,
Я вынужден сказать:
Вольны вы поступать, как захотите сами,
Но я, я не хочу советоваться с вами.
В делах своих я сам себе судья
И жизнию своей вполне доволен я.
Арист
Но все тебя бранят…
Сганарель
Кто? Дураки, как вы,
Любезный братец мой!
Арист
Вот это очень лестно.
Сганарель
Мне до сих пор, однако, неизвестно,
За что же суд общественной молвы
Здесь на меня обрушился так строго?
Арист
Причин тут очень много:
Твой нелюдимый нрав, суровый и крутой…
Когда уж принужден сказать я,
Уединение и вид смешной и злой,
И странности во всем, ну даже вот хоть в платье.
Сганарель
А что я за дурак, чтоб подражать другим
И для других, не для себя рядиться?
Ты красноречием не хочешь ли своим,
Почтенный старший брат… оно хоть не годится
О летах прямо поминать,
Да уж сказалось так… не вы ль, хочу сказать,
Хотите в этом быть примером?
Ни-ни!.. я целый век останусь старовером:
Молокососам я не стану подражать…
По-вашему, в парик мне надо нарядиться,
Чтоб потонули в нем лицо и голова;
Напялить курточку решиться,
Надеть длиннейший воротник и рукава,
Которым, чуть начнешь обедать,
Все соуса приходится отведать;
И пару юбок нацепить,
Что вы решаетесь штанами окрестить;
И башмачками с лентами украсить ноги,
Чтоб выступать как голубь мохноногий;
И парой голенищ, как жерлами мортир,
Сковавши икры, изумлять весь мир
И враскорячку шествовать глупцами…
Не нам бы так ходить, почтенный братец, с вами…
А вы все глупости изволили надеть!
Арист
Зачем же так на все смотреть?
Все крайности смешны! Велит рассудок зрелый
Держаться среднего во всем,
Не быть ни в языке, ни в платье чудаком
И покидать обычай устарелый,
Когда другими брошен он!..
Не говорю, что надо следовать методе
Людей, которые безумно служат моде
И у которых доведен
Обычай перемен до крайности смешного,
Которым мило все, что только слишком ново,
Которые спешат других опередить
И до нелепости умеют доводить
Одежду и язык… Ведь есть всему пределы.
Но так же странно и смешно
Упорно соблюдать обычай устарелый,
Идти наперекор тому, что все давно
Сочли за нужное; по-моему, смешнее
Быть умным одному, чем с миром – дураком.
Сганарель
Ну это – пахнет стариком,
Который, с каждым днем седея,
Скрывает седину под черным париком.
Арист
Дивлюся, право, я, что вечно вы годами
Мне попрекаете, и если что бранить
Хотите, то сейчас примером приводить
Меня стараетесь… как будто стариками
О смерти только нам прилично размышлять
И, сделавшись уж очень некрасивым,
Вдобавок к этому еще себя являть
Нечистоплотным и брюзгливым.
Сганарель
Уж что бы ни было… Стою я на своем:
Ходить в старинном платье буду
И платья старого – не буду дураком —
Не променяю я на новую причуду!
Нет, дайте мне парик, который бы сидел
На голове покойно и свободно,
Кафтан такой, чтоб он меня согрел
Зимою, в день холодный…
И не хочу, как молодой пострел,
От узких башмаков мозолями страдать я;
Пусть я останусь позади,
Но не покину дедовского платья.
Кому не нравится, – пожалуй, не гляди!
Явление второе
Леонора, Изабелла, Лизета, Арист и Сганарель (на авансцене говорят тихо между собой).
Леонора(Изабелле)
Не беспокойся, – я уж как-нибудь сумею.
Лизета(Изабелле)
Как? Вечно в комнате, не видя никого?…
Изабелла
Уж так он сотворен.
Леонора
Я о тебе жалею,
Сестрица.
Лизета(Леоноре)
Хорошо, что ваш-то на него
Нисколько не похож… судьба до вас добрее…
Что, если б были вы у этого злодея!
Изабелла
Дивлюсь еще, что нынче он меня
Не запирал на ключ и не увел с собою!
Лизета
Его ко всем чертям давно б послала я
И…
(Сталкивается с Сганарелем.)
Сганарель(Леоноре)
Это вы куда изволите с сестрою?
Леонора
Еще не знаем – я звала
Сестру сегодня прогуляться,
Но… но…
Сганарель(Леоноре)
Куда угодно – отправляться
Вы можете; не мне мешаться
В чужие, братние дела…
(Изабелле.)
Но вам гулять идти я запрещаю.
Арист
Э! братец, полноте, пусть, как себе хотят…
Сганарель
Покорный ваш слуга, почтеннейший мой брат!
Арист
Но молодость…
Сганарель
Она глупа бывает…
Как старость иногда.
Арист
Но есть ли вред какой
Ей быть с Леонорою?
Сганарель
Когда она со мной,
То лучше для нее.
Арист
Но Леонора знает…
Сганарель
Кому же, как не мне, скажите, лучше знать,
Что можно, что нельзя?…
Арист
Но я с ее сестрою
Имел бы право так же поступать.
Сганарель
Уж как хотите вы – с другою
Извольте поступать, я только о своей
Хочу заботиться… Отец их, умирая,
Нам поручил обеих дочерей
И отдал нам вполне, желая,
Чтоб мы или женилися на них,
Иль выдали их замуж за других…
Он дал нам право полное над ними.
Мы разделились пополам —
Одна досталась вам,
Другая же заботами моими
Воспитана… довольно с вас одной,
Оставьте полную мне волю над другой.
Арист
Мне кажется…
Сганарель
Мне кажется – и прямо
Скажу я это вам, что очень вы упрямы!
Ведь я не говорю о вашей ничего;
Пускай она одним лишь занята нарядом,
И в добрый час! Я мненья своего
Не выскажу… ни словом, ни же взглядом!
Пусть вертопрахами она окружена:
Прекрасно, очень рад!.. Мою лишь вы в покое
Оставьте, вас прошу; должна она
Одета быть всегда в дешевое, простое…
Хорошее по дням лишь праздничным носить,
Быть дома и всегда хозяйством заниматься,
В часы же отдыха белье мое чинить
Да штопать мне чулки… другим не улыбаться
И без меня не выходить…
Увы! – плоть немощна… Зачем рога носить,
Коль есть без них возможность обходиться?…
Задумал я на ней жениться,
Так за нее вполне хочу я отвечать.
Изабелла
Но разве повод вам я подала?
Сганарель
Молчать!
Вот я вас выучу, как выходить без спроса!
Леонора
Позвольте, сударь, мне…
Сганарель
Вы от меня вопроса
Не слышали?… К чему ж вам начинать?
Леонора
Вы сердитесь, что Изабелла с нами?
Сганарель
Да! Вы, сударыня, испортили сестру,
С неудовольствием ее я вижу с вами;
Визиты ваши мне куда не по нутру,
Коль вам угодно знать…
Леонора
Коль вам угодно тоже,
То прямо вам скажу: не знаю, как она…
Но знаю, как сама я создана…
И друг на друга мы нисколько не похожи,
И хоть родные мы, мне не сестра она,
Коль вас любить принуждена.
Лизета
Действительно, быть вечно под надзором
Для женщин – верх несчастья и стыда;
Когда бы в Турции мы жили, ну тогда
Сидели бы, конечно, за запором…
Там женщина – раба, как говорили мне;
Бог оттого и дал проклятье той стране.
Но здесь… Поверьте мне, как нас ни запирайте,
Нас очень трудно сторожить;
Нам стоит только полюбить —
Мы ускользнули, и прощайте…
Да, в дураках больших у нас
Бывают умники не раз,
И сторожить нас слишком трудно
И даже просто безрассудно.
Верней уж верить в нашу честь…
Беда тому, кто нам успеет надоесть!
Не сладить с нами запрещеньем.
И если муж когда-нибудь начнет
Нас запирать – плохой расчет:
Рога приставим мы, и даже с наслажденьем.
Сганарель(Аристу)
Уроков ваших вот плоды!
Ужели это вас не бесит, не терзает?
Арист
Я никакой не вижу в том беды;
По-моему, она резонно рассуждает.
Свободу любит этот пол,
Запоры, ревность – все пустое…
До этого я опытом дошел!..
В их чести лишь одной спокойствие прямое.
Я с ними строгости боюсь…
И верности по принужденью
Не находил я, признаюсь…
Они покорны лишь сердечному влеченью.
И вверить честь мою я опасался б той,
Которая не согрешает
Лишь потому, что ей надзор мешает.
Сганарель
Все это пустяки.
Арист
Нет, верьте, милый мой,
Что женщин научать должно бы, улыбаясь,
С возможной кротостью, с терпением, стараясь
Их добродетелью угрюмой не пугать…
Так Леонору мне хотелось воспитать.
На шалость я смотрел всегда нестрого,
На все желания ее согласен был и ей
Давал свободы очень много…
И до сих пор не каялся, ей-ей!
Я позволял балы, театры, развлеченья,
Знакомства и друзей… Ведь в юные года
Все это нужно так – почти нужней ученья…
И лучше книг жизнь выучит всегда.
Ей тратиться приятно на наряды —
Пускай! Держусь того я взгляда,
Что эти удовольствия, когда
Есть средства их иметь, нисколько не беда.
Жениться я могу на ней по завещанью,
Но не хочу ее стеснять…
Предоставляю ей свободно выбирать
И подчинюсь ее избранью.
Когда владеть угодно ей
Моим имением и нежностью моей
И разницу в годах она забудет,
Я буду очень рад; иначе, воля ей
Свободно выбирать, пусть будет то, что будет!
Уж лучше я ее увижу за другим,
Чем сам женюсь по принужденью.
Сганарель
Он сладок, словно мед.
Арист
Да, вот мое воззренье!
И я вполне доволен им;
Я ваших правил враг, я верный друг природы,
И я люблю, чтоб дети у отцов
Тем наслаждалися, что требуют их годы.
Сганарель
Но с тем, что с молодых годов
Укоренилось в нас, ведь сладить слишком трудно.
И плохо будет вам, когда пора придет
Все это выбивать… с годами все растет.
Арист
Зачем же выбивать?
Сганарель
Вы говорите чудно.
Зачем!
Арист
Ну да, зачем?
Сганарель
Не знаю!.. Так она
Женою вашею свободна так же будет?
Арист
Конечно.
Сганарель
Вздоров всех она не позабудет?
Наряды бросить не должна?
Арист
Нисколько.
Сганарель
И балы вы ей не запретите?
Арист
Зачем же?
Сганарель
И сбираться будут к вам
Все те же шаркуны?
Арист
Гостей люблю я сам.
Сганарель
И это все позволить вы хотите?
Арист
Без исключений все…
Сганарель
И с вашею женой
Вы говорить позволите свободно?
Арист
Да отчего же нет?
Сганарель
Ну нет, любви такой
Не понимаю я… как вам угодно!
Арист
А я так думаю…
Сганарель
Ну думайте же так,
А я скажу, что старый вы дурак!
(Изабелле.)
Домой, сударыня!.. вам слушать неприлично.
Явление третье
Арист, Сганарель, Леонора, Лизета.
Арист
Я ввериться хочу во всем моей жене —
И буду славно жить.
Сганарель
Да, славно и отлично
Рога приставят вам…
Арист
Что рок готовит мне,
Не знаю; вы же их дождетесь,
Готов я биться об заклад!..
Избавиться удастся вам навряд:
Вы из-за них усердно бьетесь.
Сганарель
Да, смейтесь! Хорошо! Посмотрим.
Леонора
Убедить
Надеюсь скоро вас… Но знайте, что нимало
Я б за себя не отвечала,
Когда бы мне пришлось женою вашей быть.
Лизета
Кто верит нам, того обманывать нам стыдно;
Но уж конечно было бы обидно
Вас за нос не водить.
Сганарель
Да замолчит ли твой язык проклятый?
Арист
Любезный брат, вы сами виноваты.
Прощайте, да примите мой совет:
Что ничего затворов хуже нет.
Слуга ваш!
Сганарель
Я не ваш!
Явление четвертое
Сганарель(один)
Вот кто в кого родится —
Тому, как говорят, на той жениться!..
Беззубый, старый хрыч – до старости пострел,
Жена – вертушка и кокетка,
Толпа бесстыдных слуг… Насилу я терпел;
Но кто исправит их? Нет, редко, очень редко
К ним Изабеллу надобно пускать,
Совсем испортится… Скорее,
Чтоб их сношеньям помешать,
Как только я женюсь, в деревню еду с нею.
Явление пятое
Валер, Сганарель, Эргаст.
Валер(в глубине театра)
Эргаст! Вот аргус мой проклятый,
Вот старый опекун.
Сганарель(думая, что он один)
О гнусный век разврата!
Валер
Хотелось бы к нему мне подойти и с ним
Начать знакомство…
Сганарель(думая, что он один)
Да, мы больше не храним
Старинной строгости, родительских преданий,
Не знает молодость границ своих желаний,
И даже…
Валер издали кланяется Сганарелю.
Валер
Он поклона не видал.
Эргаст
Позвольте, глаз его дурной, быть может, слева.
Направо перейдем.
Сганарель(думая, что он один)
Скорей бы я бежал
Из города… иль здесь от злости и от гнева
Я задохнусь!
Валер(подходя мало-помалу)
К нему лишь только б я попал!
Сганарель(слыша шум)
Что это там?…
(Думая, что он один.)
Деревня, то ли дело?
В глуши ее меня разврат не оскорбит.
Эргаст
Ну что же? Подходите смело.
Сганарель(слыша голос)
Что?
(Опять думая, что он один.)
Кажется, в ушах звенит!
В деревне девушку – на то есть вероятье —
Займут заботы и занятье…
(Видя Валера, который подходит.)
Что?…
Эргаст(Валеру)
Подходите же…
Сганарель
Туда уж не придут
Все эти франты…
Валер еще раз кланяется.
Черт возьми! Кто тут?
(Оборачивается и видит Эргаста, который ему кланяется с другой стороны.)
Валер
Вам, вероятно, странно…
Сганарель
Вероятно!
Валер
Простите мне, но так приятно
Знакомство с вами мне…
Сганарель
Не спорю, может быть…
Валер
Что я решился сам в расположенье ваше
Себя покорно поручить.
Сганарель
Так-с!
Валер
Близкое соседство наше…
Я должен за него благодарить
Счастливую судьбу.
Сганарель
Прекрасно.
Валер
Вы новость при дворе изволите ли знать?
Сганарель
А что за дело мне?
Валер
Конечно, это ясно!
Но иногда нас могут занимать
Иные новости. По случаю рожденья
Дофина торжество готовится; смотреть
Вы, верно, будете? А стоит удивленья…
Сганарель
Не знаю я.
Валер
Не правда ли, иметь
В Париже много удовольствий можно?
В чем время вы проводите?
Сганарель
В делах.
Валер
Но вечно же трудиться невозможно, —
Отдохновенье нужно иногда…
По вечерам свободны ль вы когда?
Сганарель
Когда хочу.
Валер
Сказали вы прекрасно;
Разумный человек – вполне ведь это ясно —
То делает всегда, что хочет. Если б вам
Мешать я не боялся,
То иногда по вечерам
К вам в гости бы являлся.
Сганарель
Слуга покорный ваш!
(Уходит.)
Явление шестое
Валер, Эргаст.
Валер
Помешан, что ли, он?
Эргаст
Грубьян нелепый!
Валер
Я взбешен.
Эргаст
Но от чего?
Валер
От страшного мученья:
Предмет моей любви найти в таких руках!..
Дракон какой-то! Чуть ли не в цепях
Ее он держит, в заключенье…
Эргаст
Тем лучше, верьте мне: на этом обхожденье
И можно вам надежду основать;
Ведь знайте, легче нам завладевать
Такою женщиной, как Изабелла наша,
Которую содержат под замком;
В стесненном положении таком
Она уже наполовину ваша.
Суровые отцы, ревнивые мужья
Вздыхателям, как вы, лишь помогают;
Талантом побеждать не обладаю я,
Во мне нимало нет галантности; но знают
Все, что не раз пришлось мне помогать
Искателям добычи драгоценной
И в деле всякий раз успеха достигать;
Успех у вас всегда быть должен несомненный,
Коль натолкнуться вам придется на мужей,
Что деспотом в семье являются своей;
Всегда ворчат; жене без наставленья
И шагу сделать не позволят; без стесненья,
Прикрывшись правом мужа, при других
Кричат, как на рабынь, на жен своих.
Использовать такое поведенье
И выгоду извлечь из этого всего —
Нет легче ничего!
Стыд женщине при этакой обиде,
Свидетелем чего ее вздыхатель был,
Всегда помощником вздыхателю служил —
И в лучшем виде!
Ну, словом, то, что строг так Сганарель,
Вам на руку…
Валер
Но вот уж несколько недель
Ищу я случая красавицу увидеть —
И понапрасну все; и мне ль
Теперь его не ненавидеть?
Эргаст
Изобретательна любовь, как говорят,
Но вы не слишком-то.
Валер
Я разве виноват?
Он от себя ее на шаг не отпускает,
Не держит даже слуг, которых подкупить
Я мог бы, чтоб ее запиской известить.
Эргаст
Так ни о чем она еще не знает?
Валер
Я не могу сказать об этом ничего…
Везде, где с ней встречал его,
Я шел всегда, как тень, за нею
И взглядами я много говорил…
Когда бы я, о боже мой, скорее
В ее взаимности уверен был!
Эргаст
Мы взглядами не все сказать, конечно, можем;
Язык их темноват, – да мы ему поможем.
Валер
Но чем? Но как могу узнать,
Любим я или нет? Нельзя ли поискать
Нам средств каких-нибудь?
Эргаст
Пойдемте, наше дело
Обсудим вместе мы, а там начнем уж смело!
Действие второе
Явление первое
Изабелла, Сганарель.
Сганарель
По признакам твоим его найду; узнаю
И дом, и все, что нужно знать.
Изабелла(про себя)
О небеса! Я вас молить дерзаю
Невинной хитрости влюбленных помогать.
Сганарель
Не правда ли, его зовут Валером?
Изабелла
Да.
Сганарель
Ну ступай домой, я с ним поговорю
Сейчас своим манером.
Изабелла(уходя, про себя)
На эти хитрости я со стыдом смотрю;
Но строгость вечного надзора – извиненье
Невольной смелости моей
В глазах порядочных людей.
Явление второе
Сганарель(один, стучит в дверь Валера)
Не станем времени терять на размышленье…
Здесь, кажется… Эй, вы! кто там? хоть кто-нибудь!
Ну, после этого уж я не удивляюсь,
Что нежностями он хотел меня надуть…
Его надежды я разрушить постараюсь…
Явление третье
Валер, Сганарель, Эргаст.
Сганарель(Эргасту, который быстро отворяет двери)
Чтоб черт тебя побрал… ты с ног меня чуть-чуть,
Как дикий бык, не сшиб ногами.
Валер
Мне, сударь, совестно…
Сганарель
А! Вы и нужны мне.
Валер
Я, сударь?
Сганарель
Вы – Валер, не правда ли, вы сами?
Валер
Так точно.
Сганарель
Слово два сказать наедине
Нам нужно.
Валер
Неужель надеяться я смею
Вам нужным быть?
Сганарель
О нет, напротив – я имею
К вам дело важное, полезное для вас,
И вот что к вам меня приводит в этот час.
Валер
Ко мне, сударь?
Сганарель
Да, к вам. Чему ж тут удивляться?
Валер
Помилуйте, я должен восхищаться
Такою честью.
Сганарель
Ну оставим эту честь.
Валер
Угодно вам войти?
Сганарель
Зачем? Здесь место есть.
Валер
Прошу вас…
Сганарель
С места не сойду я.
Валер
Вас не могу я слушать здесь.
Сганарель
Не тронусь – сказано!
Валер
Вас больше не прошу я,
И вот теперь к услугам вашим весь…
Скорее стул сюда!
Сганарель
Поговорим и стоя.
Валер
Как! Можно ль вам стоять?
Сганарель
Ах боже мой, какое
Все принуждение несносное!
Валер
Таких
Невежливостей я никак не допускаю.
Сганарель
Да ведь невежливость – и хуже всех других —
Меня перебивать, когда я начинаю…
Валер
Я повинуюсь вам…
Сганарель
Вот так-то бы давно!
Валер не надевает шляпы.
Да церемонии оставьте, ради бога!
Скажите наконец одно:
Вы слушать станете иль нет?
Валер
Так чести много
И удовольствия…
Сганарель
Известно ль, сударь, вам,
Что под опекою моею
Одна девица есть – и буду прям,
Сказавши вам, что я доволен ею,
Что молода она и между тем скромна,
Хотя собою недурна.
Ей имя Изабелла.
Валер
Так…
Сганарель
Ну могу я вас уверить смело,
Что я люблю ее совсем не как отец
И что она пойдет со мною под венец…
Вы это знаете?
Валер
Не знал.
Сганарель
Так честь имею
Я вас уведомить… просить при этом смею
От ваших волокитств теперь избавить нас.
Валер
Как, сударь?
Сганарель
Да, о том просить я смею вас.
Валер
Но кто же вам сказал, что я по ней страдаю?
Сганарель
Уж кто сказал, тому я доверяю.
Валер
Но кто ж?
Сганарель
Она сама.
Валер
Она?
Сганарель
Ну да, она.
Довольно с вас теперь?… Любя меня от детства,
Не зная хитростей кокетства,
Она во всем призналась мне,
Уполномочивши вполне
Сказать вам, что, с тех пор как вы за ней следите,
С тех пор как на нее нахально вы глядите,
С тех пор когда она на вас за это зла,
Она вас слишком поняла:
Что ваши тайные известны ей желанья,
Что вам ей нечего уж больше объяснять
Свою любовь, свои страданья,
Которые меня лишь могут оскорблять…
Валер
И это вам сказать она сама велела?…
Сганарель
Да, объяснить она вам напрямки хотела,
Что даже прежде бы, едва лишь поняла
Всю вашу страсть, о том вам знать дала —
Когда бы, следуя сердечному движенью,
Нашла кого-нибудь, кто мог бы передать
Верней такое порученье;
Что наконец, не в силах выносить
Несносной скуки принужденья,
Решилася мне это поручить
И вас, как я сказал, подробно известить,
Что мне – а не другому
Принадлежит она; что будет вам вздыхать;
Что время нечего вам попусту терять,
А приступить бы вам к чему-нибудь иному.
Прощайте – вот что вам имел я передать!
Валер(на ухо Эргасту)
Эргаст, что скажешь ты об этом приключенье?
Сганарель(про себя)
Ну! он повесил нос.
Эргаст(на ухо Валеру)
Для нас
Оно по моему недурно разуменью.
Тут скрыто что-нибудь, могу уверить вас:
Не так передают отказ;
Совсем иначе извещают,
Когда чужой любви нисколько не желают.
Сганарель(про себя)
И поделом ему!
Валер(на ухо Эргасту)
Как это мне понять?
Эргаст(на ухо Валеру)
Он смотрит… Дома нам свободней толковать.
Явление четвертое
Сганарель(один)
Что на лице его за страшное смущенье!
Конечно, он не ждал такого порученья…
Где Изабелла? Вот он, плод
Моих страданий и забот…
В ней наградил меня Содетель,
И семена добра укоренились в ней.
Мужчины взгляд один питомицы моей
Уж оскорбляет добродетель!
Явление пятое
Изабелла, Сганарель.
Изабелла(про себя)
Ну ежели меня не понял он,
Своею страстью ослеплен?…
Я мучусь за него… и как я ни робею,
Но я решусь теперь с ним говорить яснее.
Сганарель
Я кончил.
Изабелла
Что ж?
Сганарель
Совсем он поражен…
Сперва было опровергал мне он,
Что сердце у него любовью нездорово;
Но я ему от слова и до слова
Все передал, что ты сказала мне,
И произвел эффект вполне.
Теперь он, кажется, надеяться не станет.
Изабелла
Ах, трудно верить мне… Я все еще боюсь…
И от него едва ль освобожусь…
Сганарель
Чего ж теперь тебе бояться?
Изабелла
Едва из дома вышли вы,
Для освеженья головы
Я села у окна… скучала я, признаться…
Вдруг подошел к окну мужчина молодой
И бросил дерзкою рукой
В окно мне ящичек с письмом… Я не глядела,
Когда к окну он подошел,
Потом ему назад письмо отдать хотела,
Но не успела… он ушел…
Когда же кончатся, скажите, эти муки?
Сганарель
Так вот какие он выдумывает штуки!..
Изабелла
Мой долг – скорее отослать
И ящик, и письмо. Кого бы мне послать?…
Вас затруднять мне, право, стыдно.
Сганарель
Напротив, милочка моя,
Мне просто было бы обидно,
Когда б исполнил то не я.
Изабелла
Так вот… возьмите же.
Сганарель
Ну что-то
Он написал? Мне прочитать охота…
Изабелла
О нет, спаси вас боже открывать!
Сганарель
А что?
Изабелла
Тогда он может полагать,
Что интересно мне записки содержанье.
Опасны девушкам записки от мужчин;
От любопытства шаг один
До страсти, до любви… Письма читать не должно,
Пусть будет в целости ему возвращено.
Пусть он презрение узнает,
Которым сердце так полно,
Пускай надежду потеряет…
Сганарель
Решительно она ведь говорит умно…
Твой ум и чистота меня, мой друг, пленяют.
Не даром труд потерян мой;
Вполне достойна ты моею стать женой.
Изабелла
Я, впрочем, вам нисколько не мешаю;
Прочесть иль не прочесть – я вам предоставляю.
Сганарель
Нет-нет, не сделаю я глупости такой,
И прав вполне рассудок твой…
Ступай – а я пойду, исполню все как надо
И скоро возвращусь… Ты, верно, будешь рада?
Явление шестое
Сганарель(один)
В восторге просто я, что так она умна…
Ну не сокровище ль, не образец ли это?…
Пустой записочкой оскорблена она,
За взгляды сердится – и в молодые лета
Свою обязанность умеет понимать.
Желал бы я, однако, знать,
Как поступила бы сестра ее родная!
Ну, честию клянусь, теперь я твердо знаю:
Из каждой девушки все, что угодно нам,
Мы можем сами сделать.
(Стучится в дверь Валера.)
Эй!
Явление седьмое
Сганарель, Эргаст.
Эргаст
Кто там?
Сганарель
Ступай и от меня ты передай Валеру,
Что в глупостях ему недурно знать бы меру;
Чтоб более не смел он писем присылать;
Что на него смотреть не хочет Изабелла;
Что даже и прочесть записки не хотела
И, не раскрыв, спешит ее отдать…
Явление восьмое
Валер, Эргаст.
Валер
Что этот дикий зверь вручил тебе?… Робею…
Эргаст
Письмо, которое, как он сказал, сейчас
Его питомицей получено от вас
И возвращается, не быв раскрыто ею.
Валер(читает).
«Это письмо вас удивит, без сомнения, и вы найдете, может быть, слишком смелыми и намерение писать к вам, и самое исполнение; но я доведена до такого состояния, что поневоле должна выйти из границ. Справедливое отвращение от брака, который грозить мне через шесть дней, заставляет меня на все решиться; желая каким бы то ни было образом спасти себя, я решилась лучше прибегнуть к вам, чем предаться отчаянию. Не думайте, впрочем, чтобы этим вы были обязаны одной моей несчастной участи; не одно принуждение, в котором я живу, было причиной моей любви к вам, – но оно заставляет меня высказаться скорее, чем бы я хотела, чем как обязывала бы меня скромность моего пола. От вас вполне будет теперь зависеть, чтобы я принадлежала вам, – и я жду только вашего ответа, чтобы передать вам мои намерения; но главное – примите во внимание, что время не терпит и что два любящих сердца должны понимать друг друга по полуслову».
Эргаст
Не правда ль, выдумка ведь просто хоть куда?…
Откуда прыть взялась? На взгляд скромна, проста…
Валер
Ах, как умно она его дурачит!
Ее теперь готов я вдвое обожать.
Эргаст
Вот он… ему должны вы что-нибудь сказать
Печальным голосом – здесь это много значит.
Явление девятое
Сганарель, Валер, Эргаст.
Сганарель(думая, что он один)
Да будет трижды тот благословен указ,
Которым роскоши хотят посбавить с нас,
Мужьям тогда хлопот больших не будет,
Жена рядиться позабудет…
Вот если бы еще да выдали для нас
Насчет кокетства тоже бы указ…
Хорошее бы дело это было…
Ну да пока и тем доволен я,
Что есть! И чтоб жена моя
Могла понять вполне указа силу, —
Должна его всегда читать,
Когда встает, когда ложится спать.
(Замечая Валера.)
А, это вы, сударь… Что, франтик мой смазливый,
Вы станете ль опять записки посылать
В коробках золотых? Плохая здесь пожива!
Их даже не хотят читать…
Для вас теперь должно быть ясно,
Что вы трудилися напрасно,
Стреляли только в воробьев
Да тратили заряды по-пустому.
Моя питомица не любит шаркунов
И мне принадлежит, а не кому другому…
Валер
Да, сам я чувствую… что с вами тщетный спор,
И признаю достоинства я ваши;
И было бы теперь ужасный вздор
Нам продолжать затеи наши.
Сганарель
Конечно, вздор.
Валер
Поверьте, никогда
Не смел бы я надеяться, когда
Знал прежде бы, что мне соперник есть опасный,
Что все мои усилия напрасны.
Сганарель
Я верю.
Валер
Я теперь надежду потерял
И вам без ропота победу уступаю.
Сганарель
Прекрасно!
Валер
Верно, так закон уж указал,
Притом достоинства все ваши так я знаю,
Что даже перестать сердиться принужден
За то, что мне другой – и лучший – предпочтен…
Сганарель
Конечно!
Валер
Вам я место уступаю,
Но вас прошу теперь я об одном —
Великодушны вы во всем,
Вы не откажете несчастному, конечно:
Скажите ей, что я ее любил бы вечно,
Что вот три месяца страдаю я по ней
И что любовь моя самих небес светлей…
Сганарель
Извольте!
Валер
Что, вполне собой располагая,
Хотел я лишь назвать ее женой моей.
Вот цель моя, а не другая.
Сганарель
Так точно!
Валер
Что она не выйдет никогда
Из памяти моей; что искренне всегда
Ее любить я буду;
Что прелестей ее нигде не позабуду;
Что мыслию о ней последний будет вдох;
Что полюбить ее я иначе не мог
И что теперь одно лишь к вам почтенье
Способно обуздать в крови моей волненье.
Сганарель
Прекрасно сказано! Я благодарен вам
За речи умные и ей их передам.
Но только, верьте мне, предайте вы забвенью
Бесплодную любовь, бесплодное мученье…
Прощайте!
Эргаст(Валеру)
Нет глупей на свете никого.
Явление десятое
Сганарель(один)
Бедняжка! Право, мне немного жаль его…
Да, впрочем, виноват он сам в своем страданье,
Мальчишка! Отбивать мое завоеванье!
Явление одиннадцатое
Сганарель, Изабелла.
Сганарель
Ну никогда никто так не бывал, как он,
Увидевши письмо в руках моих, смущен;
Теперь он навсегда надежду оставляет,
Но вот что передать тебе препоручает:
Что ты не выйдешь никогда
Из памяти его; что искренне всегда
Тебя любить он будет
И прелестей твоих нигде не позабудет;
Что мыслью о тебе последний будет вдох;
Что полюбить тебя он иначе не мог
И что теперь одно ко мне почтенье
Способно обуздать в крови его волненье.
Вот что сказал он сам, душа моя.
Он честный человек – о нем жалею я.
Изабелла(про себя)
Его любовь меня не обманула —
Я это поняла, лишь на него взглянула.
Сганарель
Что говоришь ты?
Изабелла
Жаль мне одного —
Что вы жалеете его,
Когда, как смерть, его я ненавижу.
Сганарель
Помилуй, да за что – причины я не вижу.
Влюбившись, он ведь мог не знать,
Что поклялась ты мне принадлежать;
Его намеренье теперь тебе известно:
Жениться он хотел.
Изабелла
Да-да; но разве честно
На похищение намеренье иметь,
Жениться силою хотеть?…
Как будто бы могла без вас я жить на свете!
Сганарель
Как? Это что еще?
Изабелла
Я знаю цели эти.
Везде рассказывает он
Об этом замысле как о решенном деле.
Не знаю как, но он уж извещен,
Что вступите вы в брак со мной через неделю,
Когда вы сами лишь сказали мне вчера,
Когда о том не знает и сестра.
Сганарель
Вот это скверно!
Изабелла
Ах, пожалуйста, простите.
Он честный человек… ко мне питает он…
Сганарель
Ну этим просто я взбешен —
Какие мерзости!
Изабелла
Подите!
Вы с вашей слабостью способны ободрять
Его намеренья дурные.
Когда бы строго вы решилися сказать —
Затем перестал бы он другие
Выдумывать. Письмо я не прочла;
Но что ж из этого? Он прямо объявляет,
Что, несмотря на то, меня он похищает.
Сганарель
Да он с ума сошел!
Изабелла
На вас я, право, зла…
Надел он маску перед вами,
Умел очаровать словами —
И вы поверили. Несчастна, право, я.
Одною мной хранится честь моя.
Но я принуждена всегда теперь бояться,
Что против воли, может статься,
Меня похитит он.
Сганарель
Не бойся ничего.
Изабелла
Поверьте мне, когда остановить его
Вы не решитесь строгими словами,
На все осмелиться готов,
Смеяться будет он над вами
И нам готовить новый ков.
Сганарель
Малютка ты моя, ну полно же сердиться,
Пойду и отпою ему такую речь…
Изабелла
Да, вы должны все зло пресечь.
Не верьте, если станет он божиться…
Скажите от меня, что все известно мне;
Что замысел его – преступнейшее дело;
Что говорю я это смело;
Что нечего ему бесплодно в тишине
Вздыхать – и время тратить по-пустому;
Что чувств моих к другому
Не может он не знать; что дважды повторять
Меня не должно заставлять.
Сганарель
Скажу я все ему.
Изабелла
И так, чтоб видно было,
Что искренне я это говорила.
Сганарель
Уж не забуду ничего.
Ступай и жди возврата моего.
Изабелла
Жду с нетерпением – пожалуйста, скорее!
Минута каждая без вас
Мне кажется долга, как час.
Сганарель
Иди, жизненочек! С тобой я молодею.
Явление двенадцатое
Сганарель(один)
Ну можно ль что-нибудь найти ее умнее!
Вот будет чудо – не жена,
Нарочно для меня она и создана…
Вот жены быть должны какими,
А не такими,
Каких в Париже видел я,
Которых бедные мужья
Украшены оленьими рогами…
(Стучится в дверь.)
Пожалуйте-ка вы для объясненья с нами!
Явление тринадцатое
Валер, Сганарель.
Валер
Что вас приводит вновь?
Сганарель
Да все затеи ваши.
Валер
Какие?
Сганарель
Да опять вы заварили кашу.
Нет, с позволения сказать,
Я вас таким глупцом совсем не мог считать.
Хотите вы надуть меня словами
И между тем не отстаете сами
От прежних замыслов своих…
Я думал, что совсем достиг
И берега, и цели…
А вы опять за то ж! Что ж это в самом деле?
Валер
Что это значит все? Я не могу понять.
Сганарель
Не притворяйтесь! Мне велела
Сказать вам вот что Изабелла…
Она вам ясно знать дала,
Кого супругом избрала,
И на себя она наложит просто руки,
Когда не кончите вы этой страшной муки.
Валер
Когда сказала так она,
То сознаюсь, что лишена
Моя любовь теперь надежды.
Как жаль, что этого не понимал я прежде!
Оставлю я в покое вас,
Ее исполню я приказ.
Сганарель
Когда еще осталось в вас сомненье
В том, что я передал вполне, без прибавленья,
То это все она сама вам объяснит,
Чтоб вывесть вас из заблужденья.
Пускай она сама об этом говорит;
Тогда вы можете увидеть,
Кого из нас угодно ей
Любить и ненавидеть.
(Стучится в дверь своего дома.)
Явление четырнадцатое
Валер, Сганарель, Изабелла, Эргаст.
Изабелла
Что это? С вами мой злодей!
И с ним уж вы не заодно ли?
Ужель должна я в горькой доле
Такие дерзости сносить?
Сганарель
Нет, милочка моя… я дорожу, ты знаешь,
Твоим спокойствием, но надо ж прекратить
Его затеи. Ты напрасно уверяешь
Через меня его, что я любим тобой,
Что ненавидим он… не хочет он и верить!
Как будто бы ты была способна лицемерить!
Пускай же он услышит голос твой!
Изабелла(Валеру)
Как! Не вполне еще я высказалась ясно?
Во мне вы сомневаетесь напрасно.
Валер
Да, все, что было мне от вас говорено,
Меня, конечно, изумило,
Я верить не хотел, чтоб было решено
Самими вами так… безумной страсти сила
Заставила меня просить – от вас самих
Услышать приговор несчастных дней моих.
Изабелла
Ему вы не должны нисколько удивляться,
Мои должны вы чувства понимать,
Я смело в них могу признаться
И справедливость доказать…
Готова вновь сказать перед лицом я света,
Что здесь теперь передо мной
Судьба поставила два разные предмета
Любви моей и ненависти злой:
Они мне чувства разные внушают,
Один, мной избранный – почтенье и любовь,
Другой же, повторяю вновь,
Хоть любит он меня, хоть он по мне страдает,
Мне отвратителен, мне просто гадок он;
Один, который мною предпочтен,
Своим присутствием мне сердце утешает;
Другого видеть я без гнева не могу,
Не для него любовь я берегу,
Скорее умереть, чем быть его женою…
Но полно наконец мне чувства выражать,
Пусть тот, кого люблю я всей душою,
Решится действовать начать
И браком счастливым окончит все мученья.
Сганарель
Так, милочка моя, окончит без сомненья.
Изабелла
Меня спасет одним лишь этим он.
Сганарель
Так, так, душа моя!
Изабелла
Забыть стыда закон
Принуждена я здесь, так резко выражаясь.
Сганарель
Нисколько, душечка!
Изабелла
Но перед светом я
Своей судьбой несчастной оправдаюсь…
Без маски женской я являюсь
Тому, кого избрала я…
Сганарель
Так точно, куколка моя!
Изабелла
Пускай же он спешит – и время не теряет.
Сганарель
На ручку, поцелуй!
Изабелла
Пускай он не вздыхает,
А поспешит мои желанья исполнять…
Ему могу я слово дать,
Что он один моей душою обладает.
(Обнимает Сганареля и между тем подает руку Валеру.)
Сганарель
Не бойся, милочка, красоточка моя,
Ждать долго не заставлю я!
(Валеру.)
Ну вот вы видите – сама вам объявляет,
Что лишь ко мне она любовию пылает.
Валер
Довольно – вы теперь сказали ясно мне,
Я понимаю вас вполне
И постараюсь вас избавить скоро
От неприятного присутствия того,
Кто ненавистен вам для сердца и для взора.
Изабелла
И это будет верх блаженства моего:
Так неприятно мне присутствие его.
Сганарель
Ну! ну!
Изабелла
Да разве вас я этим оскорбляю?
Сганарель
Нисколько. Боже мой, но жаль тебя-то мне —
Ты вся разгневана, в огне…
А не его я защищаю…
Изабелла
Еще владею я собой.
Валер
Да-да – вы будете теперь довольны мной!
Изабелла
Прощайте!
Сганарель(Валеру)
Жаль мне вас, ей-богу, всей душой!
Но…
Валер
Жалоб от меня вам не услышать боле:
Я подчиняюсь грустной доле —
Иду ее желанья исполнять.
(Уходит.)
Сганарель(обнимая его)
Бедняжка! Слез не может удержать…
Приди в мои объятья на прощанье,
Как будто бы ее ты будешь обнимать.
Явление пятнадцатое
Сганарель, Изабелла.
Сганарель
Как хочешь, жалок он!
Изабелла
Не стоит состраданья!
Сганарель
Но от любви твоей в восторге просто я!
К чему нам медлить, в самом деле?
К чему откладывать блаженство на неделю?
Решится завтра же, мой друг, судьба твоя.
Изабелла
Как! Завтра?
Сганарель
Да. Твоя стыдливость,
Конечно, этот день хотела б удалить;
Но знаю я твою нетерпеливость,
Тебе хочу скорее угодить.
Изабелла
Но…
Сганарель
К свадьбе мы теперь пойдем приготовляться.
Изабелла(про себя)
О небеса! На вас должна я полагаться!
Действие третье
Явление первое
Изабелла(одна)
Да, смерть мне во сто раз не так ужасна,
Как этот брак; пусть люди говорят,
Что им угодно: я была несчастна —
Они потом мне смелость извинят,
Но время дорого… и к милому я смело
Иду, чтобы окончить наше дело.
Явление второе
Сганарель, Изабелла.
Сганарель(говоря находящимся в доме)
Я возвращусь сейчас… На завтра звать гостей…
Изабелла
О небо!
Сганарель
Ты ли это,
Мой ангельчик?… Куда ты собралась
Так поздно, и притом ты так легко одета?
Ведь ты сказала мне, что в комнате своей
Ты хочешь отдохнуть, и не будить просила
До завтра.
Изабелла
Так… го…
Сганарель
Что?
Изабелла
Я не предупредила
Вас об одном… не смела я, ей-ей.
Сганарель
Да что ль такое?
Изабелла
Я в смущенье,
Но тайна здесь, и важная… Сестра
Пришла ко мне просить спасенья
И в комнате моей пробудет до утра.
Сганарель
Как?
Изабелла
Знаете ли вы, что самой пылкой страстью
Сестра моя горит, к несчастью,
К тому, кого отвергла я.
Сганарель
К Валеру?
Изабелла
Да, сестра моя
И стыд и все на свете позабыла.
Вы сами можете судить, какая сила
Ее любви – когда одна и в этот час
Она прийти ко мне решилась,
Людей и света не боясь,
И мне торжественно открылась,
Что между ним и ей уж больше году связь,
Что даже некогда жениться дал он слово
И что она на все в отчаянье готова.
Сганарель
Негодная!
Изабелла
И вот, узнав, что он
В отчаянье моим отказом приведен,
Она пришла ко мне с усердною мольбою
Позволить ей назваться мною,
Мой голос перенять и с ним поговорить
Из комнаты моей, прикрывшись темнотою,
Чтобы отъезд его предупредить…
Ей, словом, хочется использовать скорее
Его любовь ко мне как можно похитрее.
Сганарель
И ты находишь это…
Изабелла
Я? Я вне себя!
«В уме ли вы, сестра! – я прямо ей сказала. —
Ужель бесследно в вас честь девичья пропала,
Что вы, Валера полюбя
(В котором нет достоинства нимало),
Готовы обмануть тотчас
Того, кто был отцом, кто другом был для вас!»
Сганарель
Ему-то, старому, – за дело!
Изабелла
Ну, словом, я ее стыдила как умела,
Чтоб в низости поступка убедить
И план ее предотвратить.
Но тут она так горько зарыдала,
Так не отказывать ей в просьбе умоляла,
Что мне пришлось невольно уступить;
Когда бы я ей в этом отказала,
Она б себя решилась умертвить.
И вот, чтоб как-нибудь устроить это дело,
Я за Лукрецией идти хотела,
Чтобы она пришла со мною ночевать;
Ведь вы ее всегда мне так хвалили —
На этом плане вы меня остановили…
Сганарель
Нет-нет, нельзя у нас свиданий допускать!
Пожалуй, кто-нибудь еще увидит это —
И будет про тебя бог знает что напето!..
Хоть знаю – ты чиста, но все ж желаю я,
Чтоб ты, невеста юная моя,
И у других была вне всяких подозрений…
Бесстыдницу ж мы выгоним тотчас…
Изабелла
Но лишь не сами вы, я умоляю вас!
Представьте вы ее смущенье!
Она меня начнет жестоко упрекать
За то, что не могла язык я придержать;
А я ее сама спроважу без стесненья.
Сганарель
Ну хорошо.
Изабелла
А вы здесь спрячьтесь за углом
И с ней ни слова ни о чем,
Чтоб вас она и не видала…
Сганарель
Из-за любви к тебе не сделаю скандала.
Но только лишь она уйдет от нас,
Я к брату моему пойду тотчас
И расскажу ему все с самого начала.
Изабелла
Меня не называть – все ж умоляю вас!
Сганарель
Прощай, мой ангельчик!.. Ну ты не ожидаешь,
Любезный братец мой, как буду над тобой
Смеяться я…
Изабелла(в доме)
Сестра, я рада бы душой,
Но не могу: сама ты понимаешь,
Как дорога мне честь моя.
Прощай…
Сганарель(становясь за угол)
Скорее спрячусь я.
Изабелла(выходя)
О небеса, молю вас, помогите!
Сганарель
Куда ж она, посмотрим-ка теперь!
Изабелла(стучась в дверь Валера)
Хоть, к счастию, темно.
Сганарель
К нему стучится в дверь,
Ведь этакая бестия, скажите!
Явление третье
Валер, Изабелла, Сганарель.
Валер(выходя)
Кто это?…
Изабелла
Тише!.. Это я,
Я-то есть Изабелла.
Сганарель
Врешь, бестия… Сестра твоя
Стыда девичьего забыть бы не посмела.
Напрасно хочешь ты прикинуться сестрой!
Изабелла
Но только с тем, чтоб брак был заключен со мной!..
Валер
О да! ведь в этом весь предел моих желаний!
Клянусь вам – завтра же пойду без колебаний,
Куда прикажете, чтоб вас иметь женой!
Сганарель
Вот влопался, болван! Как жалок он, бедняга!
Валер
Входите же смелей – не бойтесь ничего.
Ваш аргус спит… а если нет, то шпагой
Теперь я проучу его.
Явление четвертое
Сганарель(один)
Не хвастайся своей отвагой!
Твой клад я у тебя не стану отнимать
И к этой бестии не буду ревновать.
Да! будешь ты ее супругом,
Тебя с бесстыдницей накрою, милый мой.
(Отец ее мне был сердечным другом,
И честь ее спасти – мой долг прямой,
Тем больше что я в брак вступлю с ее сестрой.)
Эй, кто-нибудь!
(Стучится в дверь комиссара.)
Явление пятое
Сганарель, комиссар, нотариус, лакей с фонарем.
Комиссар
Что нужно вам?
Сганарель
Простите, вас я беспокою,
Зато сейчас вам дело дам:
Прошу вас, следуйте за мною.
Комиссар
Мне некогда.
Сганарель
Необходимо нам!
Комиссар
Скажите, дело-то какое?
Сганарель
Войдите в этот дом и там
Накройте парочку на месте преступленья.
Законный брак им будет впрок!
Девица та была на нашем попеченье,
Но соблазнитель в дом к себе ее завлек.
Она и из фамилии известной;
Но нравы ныне таковы,
Что…
Комиссар
Если так, то все идет прелестно:
Со мной нотариус.
Сганарель(обращаясь к спутнику комиссара)
Как, вы?
Нотариус
Да, я нотариус.
Комиссар
При этом очень честный.
Сганарель
Понятно то само собой!
Теперь тихонько вы войдите
Вот в эту дверь, да хорошо глядите,
Чтоб не исчез кто там, прикрывшись темнотой.
Поверьте мне, не даром потрудитесь;
Но только деньгами от них не соблазнитесь…
Комиссар
Как! Думаете вы, что кто-нибудь из нас…
Сганарель
Я не хотел обидеть этим вас…
Итак, идите; я же вмиг слетаю
За братом…
(В сторону.)
Ну воображаю,
Как будет наш простак всем этим поражен!
(Стучится к Аристу.)
Эй, ты! послушай-ка!.. Да где же это он?
Ужель ушел? Не понимаю…
Эй, ты! Случилася беда!
Все уходят в дом Валера, а Сганарель стучится в дверь Ариста.
Явление шестое
Арист, Сганарель.
Арист
Кто это? А, мой брат?
Сганарель
Подите-ка сюда,
Достойный опекун, седой любезник; славно
Надуты вы… посмейтесь-ка, забавно,
Забавно очень это!
Арист
Что?
Сганарель
Я вам
Сейчас во всем отчет отдам.
Арист
Ну говорите же!..
Сганарель
Где ваша Леонора?…
Арист
К чему такой вопрос?… На бал
Она отправилась.
Сганарель
Узнаете вы скоро,
И кто и как с ней танцевал.
Арист
Да что за вздор такой?
Сганарель
Ее вы наставляли
Отлично – нечего сказать!
К чему, дескать, по строгой жить морали?
К чему на ключ нам женщин запирать?
Мы только этим их толкаем на пороки,
Стремленья женщины к свободе так глубоки!..
Воистину! Плутовка показать
Сумела это вам! Другая бы едва ли…
Арист
К чему вам разговор напрасный начинать?
Сганарель
Любезный старший брат – рога к вам так пристали!
Я очень рад, что наконец
Вы получаете достойный вас венец —
Плод ваших сумасбродных лжеучений…
Вот результат различных наших мнений!
Он налицо теперь:
Одна бежит любовника, другая —
Сама к нему стучится в дверь!..
Арист
Что за загадка злая?…
Сганарель
Разгадка в том – что у Валера бал!
И обладателем ее теперь он стал;
Я видел, как она к нему входила…
Арист
Кто?
Сганарель
Леонора.
Арист
Шутите вы мило!
Сганарель
Прошу покорно, а! До шуток ли здесь мне!
Я повторяю вам, что ваша Леонора
Здесь у Валера в доме; в этом скоро
Вы убедиться можете вполне!
Арист
Послушайте! Дика мне сказка эта…
Сганарель
Он если и увидит сам,
То не поверит собственным глазам!..
Я просто в бешенстве!.. По-видимому, лета
Не служат ни к чему, коль нет в башке мозгов…
Арист
Да что хотите вы, здесь тратя столько слов?
Сганарель
Да ровно ничего… Идемте-ка за мною,
И ясный вы на все получите ответ;
Увидите вы, прав я или нет.
Они уж все решили меж собою…
Арист
Ужели, мне ни слова не сказав,
Она принять решилась предложенье?
Мне!.. Мне, который ей, со дня ее рожденья,
Ни в чем запрета не давал,
Всегда твердил, что даже на мгновенье
Я не стесню ее сердечного влеченья!
Сганарель
Ну сами убедитесь вы во всем;
Нотариус и комиссар вошли уж в дом:
Нам важно, чтоб без замедленья
Законный брак помог нам в деле том.
Не думаю, чтоб вы столь малодушны были
И с обесчещенною в брак вступили…
Но, может быть, и тут, не побоясь молвы,
Ее себе возьмете вы?
Арист
О, никогда себе я не позволю
Насиловать чужую волю…
Мне все ж не верится…
Сганарель
Эх, милый человек!
Идем – иначе мы не сговоримся ввек!..
Явление седьмое
Арист, Сганарель, комиссар, нотариус.
Комиссар
Здесь, господа, вам нечего беситься:
Валер хотя сейчас готов жениться.
Арист
Но где ж она?
Комиссар
Она до тех не выйдет пор,
Пока вы своего согласья не дадите
И не окончите бесплодный этот спор.
Явление восьмое
Арист, Сганарель, комиссар, нотариус, Валер (в окне).
Валер
Позвольте, господа, – сюда вы не входите:
Формальное согласье наперед!
Вы знаете, кто я… И если вам угодно
Контракт наш подписать, вы можете свободно
Войти сюда, а нет – так черт меня возьми,
Когда позволю я…
Сганарель
Мы вас не разлучаем,
Не бойтесь – зла мы вам нисколько не желаем.
(Про себя.)
Он не узнал ее еще;
Железо куй, покамест горячо!
Арист
Но Леонора ли?
Сганарель
Молчите.
Арист
Но…
Сганарель
Молчите,
Вам говорят.
Арист
Я знать хочу.
Сганарель
Опять!
Да будете ли вы молчать?…
Валер
Что б ни было – чем мне вы ни грозите,
Но Изабелла навсегда моя —
Я ею и любим, и ею выбран я.
Арист
Он говорит не то.
Сганарель
Молчите, ради бога,
Потом узнаете…
(Вслух.)
Согласие даем.
Но вы условие должны исполнить строго:
Жениться вы должны на той, кого найдем
У вас мы в комнате.
Комиссар
Конечно, это ясно.
Валер
Согласен!
Сганарель
И по-моему, прекрасно!
(Про себя.)
Вот будет смех…
(Вслух.)
Подписывайте, брат!
Арист
Да что все это значит?
Сганарель
Подписывайте, говорят!
Арист
Да кто из вас кого дурачит —
Не понимаю я…
Сганарель
Подписывай!
Арист
Я рад.
(Подписывает.)
Сганарель (подписывая за ним)
Ну вот и кончено – теперь и объясненье
Готов я дать…
(Отходит с Аристом в глубину театра.)
Явление девятое
Леонора, Сганарель, Арист, Лизета.
Леонора
Ужасное мученье!
От этих франтиков, ей-богу, нет спасенья,
Несносные!
Лизета
Но… вам же угодить
Хотели все они…
Леонора
Да только не успели…
И скуки не могла я больше выносить —
Они мне очень надоели…
Всем этим пустякам и вычурным словам
Я предпочту всегда сердечную беседу.
Они воображают, что у дам
Им одержать легко победу;
И сами вне себя, когда с усмешкой злой
На чувство старика нам намекают.
Они меня лишь этим оскорбляют…
Как дорог мне наставник добрый мой!
Как увлекаюсь я всегда его речами!
Сганарель(Аристу)
Поверьте, это так – увидите вы сами.
(Видя Леонору.)
Да, кстати, вот она и с горничной своей.
Арист
Простите… Но теперь без гнева, Леонора,
Я вам скажу, что вы любви моей
И нежности не поняли… Укора
Вы не услышите; но, боже, для чего
Скрываться было вам? Согласья моего
Зачем вы прямо не спросили?…
Поверьте – никогда не запретил бы я
Вам сердцу следовать… Зачем вы это скрыли?
Ведь этим дружба к вам оскорблена моя.
Леонора
Я ваших слов совсем не понимаю;
Но верьте мне, что я всегда,
Как прежде, вас люблю и уважаю;
Что всякая любовь другая мне чужда;
Что если только вы хотите,
То с вами завтра же пойду я под венец.
Арист
Да что же вы-то говорите,
Почтенный братец, наконец?
Сганарель
Как! У Валера вы сегодня не бывали?
К нему вы страстью не пылали?
Леонора
Какие глупости! Кто мог их насказать,
Кто мог так нагло клеветать?
Явление десятое
Валер, Изабелла, Леонора, Арист, Сганарель, комиссар, нотариус, Лизета, Эргаст.
Изабелла
Сестрица, я у вас прошу прощенья
За то, что имя ваше я взяла —
К обману этому принуждена была
Прибегнуть я и в нем искать спасенья…
(Сганарелю.)
Пред вами же не извиняюсь я:
Не созданы мы с вами друг для друга,
И недостойна вас рука моя…
По сердцу я нашла себе супруга.
Валер
А я, сударь, поверьте, рад вполне,
Что сами вы ее вручили мне.
Арист
Любезный брат… Вы лучше не сердитесь,
Поверьте, что об вас не станут и жалеть.
Скорей засмейтесь и миритесь.
Лизета
Отлично же его умели вы поддеть!
(Изабелле) Леонора
Отлично или нет – я этого не знаю,
Но, милая сестра, вполне тебя прощаю!
Эргаст
Носить рога он был уж обречен судьбой;
Не лучше ли, что он обманут не женой?
Сганарель(выходя из оцепененья)
Нет-нет – насилу я в себя от изумленья
Могу теперь прийти… Сам черт не мог хитрей,
Лукавей провести… О, хитрые творенья
Все эти женщины! Готов душой моей
Я поручиться был за эту;
Я целому готов был свету
Наперекор идти… и вот!
О ты, лукавый женский род!
Ты создан весь для нашей муки.
Нет, кончено – теперь я умываю руки,
И женщина в любовь меня не завлечет.
Эргаст
Ну, ну!
Арист
Пойдемте все за мною,
Мы завтра помирим его с судьбою.
Лизета(публике)
Коль знаете таких мужей вы, господа,
Пошлите в школу к нам сюда.
Фридрих Шиллер. Смерть Валленштейна
Действующие лица
Валленштейн.
Октавио Пикколомини.
Макс Пикколомини.
Терцки.
Илло.
Изолани.
Бутлер.
Ротмистр Нейман.
Адъютант.
Полковник Врангель, посланный шведами.
Гордон, комендант Эгера.
Майор Геральдин.
Деверу, Макдональд – капитаны армии Валленштейна.
Шведский капитан.
Депутация кирасир.
Бургомистр Эгера.
Сени.
Герцогиня Фридландская.
Графиня Терцки.
Текла.
Девица Нейбрунн, фрейлина принцессы.
Фон Розенберг, шталмейстер принцессы.
Драгун.
Слуги. Пажи. Народ.
Место действия: в первых трех актах Пильзен, в двух остальных – Эгер.
Действие первое
Комната, оборудованная для занятий астрологией; в ней сферы, карты, квадранты и другие астрономические приборы. В ротонде, занавес которой отдернут, видно семь странно освещенных изображений планет, каждое из которых в отдельной нише. Сени наблюдает звезды. Валленштейн стоит перед большой черной доской, на которой начертан аспект планет.
Явление первое
Валленштейн. Сени.
Валленштейн
Довольно, Сени! Наступает день.
Сходи. Рассвета часом правит Марс,
И не годится продолжать. Пойдем!
Достаточно того, что мы узнали.
Сени
Лишь на Венеру посмотреть дозволь
Высочество! Вот поднялась она
И, словно солнце, блещет на востоке.
Валленштейн
Да, близится теперь она к земле
И к ней стремит своих лучей влиянье.
(Рассматривая фигуру на доске.)
Аспект счастливый! Наконец сошлись
Астральные три силы роковые,
И оба благотворные светила,
Юпитер и Венера, с двух сторон
Стеснили пагубного Марса, сделав
Моим слугой виновника всех бед.
Он, долго будучи враждебен мне,
Порою косвенно, порой отвесно
К моим планетам злобно устремлял
Свой красный луч, их действию благому
Препятствуя. Над недругом старинным
Они теперь победу одержали
И пленником ко мне ведут по небу.
Сени
Великим двум светилам не грозит
Никто злокозненный. Сатурн бессилен
И безопасен in cadente domo.
Валленштейн
Владычество Сатурна миновало,
Правителя таинственных зачатий,
И в глубине земли, и в недрах духа,
Властителя всего, что дня страшится.
Не время размышлять и колебаться;
Царит теперь Юпитер лучезарный,
Всесильно вовлекая в область света,
Что зрело в темноте. Теперь скорей
Я должен действовать, покуда счастье
Не пронеслось над головой моей, —
Ведь ежечасно измененье неба.
Стук в дверь.
Стучат. Узнай, кто там.
Терцки(за сценой)
Откройте!
Валленштейн
Это Терцки.
Что там за спешность? Заняты мы здесь.
Терцки(за сценой)
Все брось немедленно, прошу тебя!
Нельзя откладывать.
Валленштейн(к Сени)
Впусти его.
Пока Сени отпирает дверь, Валленштейн задергивает занавес ротонды.
Явление второе
Валленштейн. Граф Терцки.
Терцки(входит)
Тебе уже известно? Схвачен он
И Галласом уж выдан государю!
Валленштейн
Кто схвачен, выдан?
Терцки
Тот, кому известны
Все наши тайны, все переговоры
С саксонцами и шведами, кто нашим
Посредником всегда бывал…
Валленштейн(вздрогнув)
Сезина?
Не может быть! Прошу, скажи мне: нет!
Терцки
Он на дороге к шведам в Регенсбург
Был Галласа шпионами задержан.
Они его давно подстерегали.
Мои все письма к Оксенштирну, к Турну,
К Арнгейму, к Кински вез он на себе;
У них в руках все это; им известно
Все, что произошло.
Явление третье
Те же. Илло входит.
Илло(к Терцки)
Он знает?
Терцки
Знает.
Илло(Валленштейну)
Ужель еще мечтаешь помириться
Ты с императором? Ужели хочешь
Его доверье вновь приобрести?
Когда бы ты свой замысел и бросил,
Что ты задумал, – знают там. Ты должен
Вперед идти теперь. Назад нельзя!
Терцки
Есть документы, явные улики
У них…
Валленштейн
Ни слова нет моей рукой,
Тебя я обвиню во лжи.
Илло
Ужели
Тебе в вину – ты веришь – не поставят,
Что твой свояк от твоего лица
Предпринимал? Должны ль его слова
Твоим словам равняться лишь у шведов,
А не у венских недругов твоих?
Терцки
Ты ничего не написал. Но вспомни,
Как далеко с Сезиной в разговорах
Ты заходил. Он станет ли молчать?
Когда спастись твоей он может тайной,
Ее скрывать ужель он предпочтет?
Илло
Ты сам того не ждешь. А если знают,
Как далеко в переговорах ты
Со шведами зашел, чего ж ты ждешь?
Не сохранить тебе начальство дольше;
Его ж лишась, погиб ты безвозвратно.
Валленштейн
Моя защита – войско; не покинет
Оно меня. Что б ни узнали в Вене, —
Проглотят молча; власть в моих руках,
Я ж им поруку за себя представлю,
Так поневоле стихнут.
Илло
Войско, да,
Оно твое, сейчас оно твое;
Но времени медлительного власти
Не доверяй. От явного насилья
Сегодня, завтра преданностью войска
Ты защищен, но дай им только срок,
И мнение хорошее, которым
Ты держишься, противники твои
Сумеют незаметно подкопать,
За другом друга у тебя украдут,
И в миг, когда землетрясенье грянет,
Все здание обрушится во прах.
Валленштейн
Несчастный случай!
Илло
Я его счастливым
Готов назвать, коль он тебя принудит
Скорее шаг решительный свершить.
Полковник шведский…
Валленштейн
Прибыл? С чем, ты знаешь?
Илло
Намерен он открыться лишь тебе.
Да, да: несчастный случай! Слишком много
Сезина знает – и молчать не будет.
Терцки
Он беглый бунтовщик, повинный смерти;
Посовестится ль он свое спасенье
Твоей бедой купить? Коль будет пытке
Подвергнут, трус, останется ль он тверд?
Валленштейн(погруженный в размышления)
Доверия не обрести мне вновь.
И как бы я ни поступал, останусь
Изменником я в их глазах. Как честно
Я б ни вернулся к долгу моему,
Мне этим не спастись.
Илло
Себя лишь этим
Погубишь ты. Бессилию припишут,
Не преданности действия твои.
Валленштейн(ходит взад и вперед в сильном волнении)
Как? Потому что замыслом играл я,
Его теперь исполнить должен? Проклят
Будь тот, кто с чортом шутит!
Илло
Если
Игрой ты это почитал, не в шутку
Ты за нее поплатишься, поверь.
Валленштейн
Коль надо действовать, тогда сейчас же,
Сейчас, пока я власть держу в руках.
Илло
… А в Вене не успели от удара
Очнуться и опередить тебя.
Валленштейн(рассматривая подписи)
Согласье письменное генералов
Есть у меня. Зачем не подписался
Макс Пикколомини?
Терцки
Он… он сказал…
Илло(прерывает)
Высокомерье! Меж тобой и им
Не нужно, говорит он, договоров.
Валленштейн
Не нужно их; он прав вполне.
Во Фландрию идти не хочет войско;
Мне грамоту полки прислали, ропщут,
Противятся открыто повеленью.
К восстанью сделан первый шаг.
Илло
Их легче,
Поверь, склонить на сторону врага,
Чем убедить сражаться за испанца.
Валленштейн
Все ж выслушать хочу, что мне сказать
Намерен швед.
Илло(поспешно)
Не позовете ль, Терцки,
Его сюда? Он тут.
Валленштейн
Повремени!
Меня застало это все врасплох.
Я не привык, чтоб, слепо правя мной,
Меня с собой вел самовластно случай.
Илло
Прими его. Подумать после можешь.
Уходят.
Явление четвертое
Валленштейн (разговаривая с самим собой)
Ужель в своих я действиях не волен?
Назад вернуться не могу? Поступок
Ужель свершить я должен, потому
Что думал я о нем, что от соблазна
Не отказался, что питал я сердце
Мечтою этой, что себе я средства
Сберег сомнительного исполненья
И лишь держал к нему открытым путь?
Свидетель бог! Намереньем моим
Определенным не было оно.
Меня прельщала только эта мысль;
Влекли меня свобода и возможность.
Далеким призраком державной власти
Преступно ль было тешиться? В груди
Не сохранял ли волю я свободной
И правый путь не видел ли вблизи,
Открытый мне всегда для возвращенья?
Куда же вдруг я завлечен? За мной
Дороги нет. Возвысилась громадой
Из действий собственных моих стена,
Мне преграждая путь назад!
(Останавливается, погрузившись в раздумье.)
Виновным я кажусь, и оправдаться
Пытался б тщетно: обвиняет жизни
Двусмысленность меня. И подозренье
Злым толкованием будет отравлять
Безгрешных даже дел источник чистый.
Когда б я был изменником коварным,
Каким слыву теперь, я б сохранил
Вид добродетели, я скрыл бы душу,
И недовольства я б не проявлял.
В сознании безвинности сердечной
Я страсти волю дал, был смел в речах
Затем, что не был смелым я на деле,
И в том, что без расчета совершилось,
Теперь расчет увидят многолетний,
И то, что гнев, то, что отвага сердца
В уста мне вкладывали, это ныне
Искусно в ткань сплетут и превратят
В улику страшную, перед которой
Я должен смолкнуть. Так, в сетях своих же
Запутавшись, могу я, лишь насильем
Их разорвав, себя освободить.
(Снова остановившись.)
Одно, когда отважный дух влечет
Нас к смелому деянью, и другое,
Когда нужда велит свершить его.
Необходимости нам грозен вид,
И с трепетом мы опускаем руку
В таинственный сосуд земных судеб.
Мой помысел, хранимый в недрах сердца,
В моей был власти: выпущенный вон
Из своего родимого приюта,
Чужбине жизни отданный, подвластен
Он силам злым, – их никаким искусством
Не сделает друзьями человек.
(Прохаживается быстро по комнате и опять останавливается в задумчивости.)
И что ж предпримешь ты? Признался ль честно
Ты в этом самому себе? Ты хочешь
Власть потрясти, царящую спокойно,
Упроченную обладаньем древним,
Могуществом привычки вековой,
В понятье детски-набожном народов
Глубоко вкоренившуюся власть.
Не будет это битва силы с силой:
Такой борьбы я не боюсь; кто б ни был
Противник мой, лишь мог бы я ему
Глядеть в глаза, лишь бы своей отвагой
Воспламенял отвагу он мою.
Пугает бой меня с врагом незримым,
Сокрытым в человеческой груди,
С врагом, мне страшным робостью своею.
Не то опасно, в чем избыток сил, —
Опасно только пошлое и вечно
Вчерашнее, что неизменно было
И возвращается всегда, что завтра
Годиться будет, ибо годно ныне!
Воспитан и взлелеян человек
Тем, что обычно, и зовет привычку
Кормилицей своей. Беда тому,
Кто давнего добра его коснется,
Наследства предков! Делают года
Все на земле законным и заветным.
Что поседело, то для нас священно;.
Чем ты владеешь, то твое по праву,
И это свято сохранит толпа.
(Вошедшему пажу.)
Полковник шведский? Пусть войдет.
Паж уходит. Валленштейн задумчиво смотрит на дверь.
Она
Чиста еще! Не перешла измена
Еще порога. О, сколь узкой гранью
Разделены две жизненных тропы!
Явление пятое
Валленштейн. Врангель.
Валленштейн(посмотрев на него испытующим взором)
Вы Врангель?
Врангель
Да, полковник Густав Врангель,
Зюдерманландского полка.
Валленштейн
Немало
Один мне Врангель причинил вреда
Под Штральзундом: сопротивленьем храбрым
Он город отстоял.
Врангель
Стихии подвиг,
С которой вы боролись, не моя
Заслуга, герцог! Защищал упорно
Порывом бури Бельт свою свободу;
Нельзя, чтобы служили одному
Земля и море.
Валленштейн
Шляпу адмирала
Вы у меня сорвали с головы.
Врангель
Чтоб возложить корону на нее,
Я прибыл.
Валленштейн(знаком предлагает ему, сесть и садится сам)
Есть письмо у вас? Явились
Вы с полномочиями?
Врангель(значительно)
Разрешить
Две-три неясности придется…
Валленштейн(прочитав письмо)
Дельно
Составлено письмо. Умен и сведущ
Начальник ваш, полковник. Канцлер пишет,
Что короля покойного он мысль
Исполнит, мне добыв венец богемский.
Врангель
Он правду говорит. Король покойный
Высоко вашей светлости ценил
Военный гений и могучий ум;
И должен только тот быть властелином,
Он говорил, кто властвовать умеет.
Валленштейн
Он смел так говорить!
(Доверчиво взяв его руку.)
Полковник Врангель, был всегда я в сердце
Друг шведам. Это вы под Нюренбергом
Узнали и в Силезии; вы были
Не раз в моих руках, и постоянно
Я вам давал возможность ускользнуть.
Вот то, чего мне не прощают в Вене
И что меня на этот шаг толкнуло.
А так как ваша выгода теперь
Сливается с моею, – пусть друг к другу
Доверье будет в нас.
Врангель
Оно придет,
Коль обеспечится залогом каждый.
Валленштейн
Я вижу, канцлер мне не доверяет;
В невыгодном ему кажусь я свете;
Он думает, что, коль с моим законным
Я господином поступаю так,
Я так же мог бы поступить с врагами,
И было бы простительней оно.
Вы не того же мненья?
Врангель
У меня
Есть только порученье, мненья ж – нет.
Валленштейн
До крайности последней доведен
Я императором; ему служить
Я честно не могу уже. Свершаю
Для своего спасенья тяжкий шаг,
Который сознаю неправым.
Врангель
Верю,
Так далеко зайдут ли добровольно!
(После паузы.)
Что вашу светлость побуждает ныне
Восстать на государя своего,
Не следует нам разбирать. Мы, шведы,
За дело правое ведем борьбу
Своею совестью и славной шпагой.
Удобный представляется нам случай. —
В войне всегда все выгодное кстати, —
Берем и мы, что подвернулось нам.
И коль все так…
Валленштейн
Чему ж не доверяют?
Моей ли воле? Силам ли моим?
Я канцлеру дал слово, – если вверит
Он мне шестнадцать тысяч человек,
И восемнадцать тысяч к ним прибавить
Имперских войск…
Врангель
Как славный полководец
Известна ваша светлость, как второй
Пирр и Аттила. С изумленьем помнят,
Как, вопреки всем мненьям, вы когда-то
Из ничего призвали к жизни рать.
Но все же…
Валленштейн
Все же?…
Врангель
Канцлер полагает,
Что легче тысяч шестьдесят бойцов,
Средств не имея, выставить внезапно,
Чем хоть шестидесятую их часть…
(Умолкает.)
Валленштейн
Ну? Без стеснения!
Врангель
Склонить к измене.
Валленштейн
Он это полагает? Судит он
Как швед и протестант. Вы, лютеране,
Сражаетесь за библию свою,
Вам ваше дело свято, вы идете
Вослед знаменам, сердцу повинуясь.
К противникам из вас кто перешел,
Тот совершил двойное вероломство.
Об этом всем и речи нет у нас…
Врангель
Помилуй бог! Иль нет здесь у людей
Ни очага, ни церкви, ни отчизны?
Валленштейн
Я объясню вам это. У австрийца
Отчизна есть, и любит он ее,
И не напрасно любит. Но у войска,
Стоящего в Богемии, себя
Имперским именующего, – нет.
Бродяги это из чужих земель,
Отбросы наций; все их достоянье —
Одно лишь всем сияющее солнце.
И здесь в краю Богемском, за который
Воюем мы, привязанности нет
К властителю, лишь боевым успехом
Венчанному, не выбором народным.
Народ озлоблен тиранией веры,
Насильем он запуган, – не смирён.
Жива в нем жаждущая мести память
Об ужасах, в его стране свершенных.
Забыть возможно ль сыну, что отца
К латинской литургии гнали псами?
Когда с народом поступали так,
То, как и месть, страшна его покорность.
Врангель
А знать и офицеры что? Такому
Предательству и вероломству, герцог,
Примера в летописях мира нет.
Валленштейн
Все заодно со мною безусловно.
Не мне поверьте, а своим глазам.
(Подает ему бумагу, подписанную генералами.)
Врангель, прочитав, кладет ее молча на стол.
Ну как? Понятно вам?
Врангель
Пойми кто может!
Личину я снимаю. Договор
Я заключить уполномочен, герцог.
Стоят всего в трех днях пути отсюда
Пятнадцать тысяч шведов, под начальством
Рейнграфа; ждут они приказа к вашим
Пристать войскам. Приказ пошлю я этот,
Как только все мы с вами порешим.
Валленштейн
В чем требованье канцлера?
Врангель(значительно)
Идет
Тут дело о двенадцати полках
Народа шведского; я отвечаю
За них своею головой. Все это
Могло бы хитростью…
Валленштейн(вспыхнув)
Полковник Врангель!
Врангель(спокойно продолжая)
А потому настаивать я должен,
Чтоб окончательно Фридландский герцог
Связь с императором порвал, иначе
Не будут шведы вверены ему.
Валленштейн
В чем требованье? Говорите прямо!
Врангель
Чтоб преданные Австрии полки
Испанские немедленно все были
Обезоружены; чтоб, взявши Прагу,
Вы город этот, как и крепость Эгер,
Нам передали.
Валленштейн
Много вы хотите!
Вам Прагу! Эгер – так и быть. Но Прагу?
Нет! Я готов любой залог вам дать
По требованью скромному, но только
Не Прагу. Я Богемию могу
Сам защитить.
Врангель
Сомнений в этом нет.
Но дело не в защите лишь. Напрасно
Мы не хотим людей и деньги тратить.
Валленштейн
Понятно.
Врангель
Прага будет нам залогом
До возвращенья всех издержек наших.
Валленштейн
Так мало доверяете вы нам?!
Врангель(встает)
Быть осторожен с немцем должен швед.
Из-за моря нас в этот край призвали;
От гибели империю спасли мы,
Мы вероисповеданья свободу,
Учение Евангелия здесь
Запечатлели кровию своею.
Но уж забыв благодеянья ныне,
Лишь бремя чувствуют и смотрят косо
На чужеземцев; к нам в леса назад
Нас отослать хотели б с горстью денег.
Не ради мзды Иудовой, не ради
Мы серебра и золота здесь лечь
На поле битвы дали королю!
Так много шведской благородной крови
Не ради золота лилось. Мы с данью
Бесплодных лавров не хотим к отчизне
Опять направить вымпелы свои.
Мы гражданами быть земли желаем,
Что покорил король наш, пав на ней.
Валленштейн
На общего врага со мной идите,
И вашим будет пограничный край!
Врангель
А что упрочит дружбу нашу с вами,
Когда мы сломим общего врага?
Мы знаем, герцог, хоть от шведов это
Скрывают, что с саксонцами вступили
В сношенья вы. Кто нам порукой в том,
Что мы не стали жертвой тех переговоров,
Которые скрывать от нас хотят?
Валленштейн
Избрал себе удачно канцлер ваш
Поверенного. Никого упорней
Не мог бы он прислать.
(Вставая.)
Полковник Врангель
О Праге думать нечего!
Врангель
Конец
Тут полномочиям моим.
Валленштейн
Отдать вам
Мою столицу! Лучше возвращусь
Я к императору.
Врангель
Когда не поздно!
Валленштейн
Я хоть сейчас могу с ним помириться.
Врангель
Еще недавно – да, сегодня – нет.
С тех пор как взят Сезина – невозможно.
Валленштейн смущенно молчит.
Мы верим, герцог, искренности вашей,
Вчера в нас это чувство родилось.
В содействии полков нам этот лист
Порукой служит; никаких сомнений
Нет большие. Прага не поссорит нас.
Альтштадтом удовлетворится канцлер,
Оставив Градчин и Заречье вам.
Но Эгер не заняв, не можем с вами
Соединиться мы.
Валленштейн
Так должен верить
Я вам, когда не верите вы мне?
Готов я взвесить ваше предложенье.
Врангель
Но, если можно, времени не тратя.
Второй уж год идут переговоры;
Коль тщетны будут и теперь они,
Их вовсе прекратить намерен канцлер.
Валленштейн
Вы слишком торопливы. Шаг подобный
Обдумать надо.
Врангель
Прежде чем его
Задумывать. Лишь действий быстрота
Его удачу, герцог, обеспечит.
(Уходит.)
Явление шестое
Валленштейн. Илло и Терцки возвращаются.
Илло
Что ж?
Терцки
Сговорились?
Илло
Швед отсюда вышел
С довольным видом. Сговорились? Да?
Валленштейн
Еще ничто не решено, и лучше
От этого мне вовсе отказаться.
Терцки
Как? Это что?
Валленштейн
От милости зависеть
Надменных шведов! Это было б мне
Невыносимо.
Илло
Разве к ним идешь
Ты как беглец, о помощи моля?
Ты более даешь, чем получаешь.
Валленштейн
Того Бурбона королевской крови,
Который продался врагам отчизны
И стал ее бичом, – каков был жребий?
Проклятие людей! За преступленье
Презреньем мстил народ ему.
Илло
Равняться
Тебе с ним можно ль?
Валленштейн
Говорю я вам,
Вступается за верность человек,
Как друг за друга кровного; рожден он
Ее защитником. Враждебных партий
Стихает ярость, зависть умолкает,
Все, что свирепую между собой
Ведет борьбу, мирится вдруг, чтоб вместе
Идти на общего врага людского,
На злую тварь, вломившуюся люто
В жилище человека. Помнит каждый,
Что одному ему не защититься.
Ему дала природа зренья свет
Лишь спереди; а со спины он должен
Быть неподкупной верностью храним.
Терцки
Суди себя не строже ты, чем шведы,
Готовые с тобой быть заодно.
И Габсбургов порфироносный прадед
Не так разборчив был; того Бурбона
С раскрытыми объятьями он принял:
Одна корысть всем правит на земле!
Явление седьмое
Те же и графиня Терцки.
Валленштейн
Кто звал тебя? Не женскими делами
Мы заняты.
Графиня
Пришла я с поздравленьем.
Ужели рано?
Валленштейн
Терцки, властью мужа
Вели отсюда ей уйти!
Графиня
Богемцам
Уж одного дала я короля.
Валленштейн
Оно и видно было!
Графиня(к остальным)
В чем задержка?
Скажите мне!
Терцки
Не хочет он.
Графиня
Не хочет
Того, что должен?
Илло
Ваш черед теперь,
Попробуйте. Я умолкаю, если
Толкуют мне про верность и про совесть.
Графиня
Как? Ты был тверд, ты смелости был полон,
Когда вдали скрывалась цель твоя.
Когда конца не видел ты дороги?
А в час осуществления мечты,
Когда успех так близок и так верен,
Колеблешься? Лишь в замыслах ты храбр,
В делах же трус? Что ж, докажи, что правы
Твой враги; они того и ждут.
Никто из них в намеренье твоем
Не сомневается, и будешь ими
В нем уличен вполне ты; это знай.
Но в исполненье замысла не верят;
Нет! Иначе они б тебя боялись
И уважали бы тебя. – Возможно ль?
Когда завел ты дело так далеко,
Когда известно худшее, когда
Тебя винят в поступке, как в свершенном,
Ты, отступив, плодов его лишишься?
Задуманный лишь – преступленье он,
Свершенный же – бессмертное деянье.
Что удалось, того не порицают,
Исход борений каждых – божий суд!
Слуга(входит)
Полковник Пикколомини.
Графиня(поспешно)
Пусть ждет.
Валленштейн
Я не могу сейчас. В другое время.
Слуга
О двух минутах только просит он
По делу неотложному…
Валленштейн
Как знать,
С чем он пришел. Я выслушаю все же.
Графиня(смеется)
Ему пускай и к спеху, ты же можешь
Повременить.
Валленштейн
Чего он хочет?
Графиня
После
Узнаешь. С Врангелем сперва покончи.
Слуга уходит.
Валленштейн
Когда б другой имелся выбор, мягче
Исход нашелся б, – я сейчас готов
Его избрать, чтоб крайности избегнуть.
Графиня
Коль в этом ты нуждаешься, такая
Близка дорога. Отошли назад
Ты Врангеля, забудь свои надежды,
Брось все свое прошедшее и жизнью
Жить новою решись. Герои есть
И добродетели, как есть герои
Военной славы. Не теряя часа,
Отправься к императору ты в Вену,
Возьми казну с собою, объяви,
Что слуг ты лишь испытывал усердье,
Над шведами лишь подшутить хотел.
Илло
И это поздно. Слишком много знают.
Он голову понес бы лишь на плаху.
Графиня
Не страшно это. Для законных действий
Улики где? Прибегнуть к произволу
Опасно. Герцога отпустят с миром.
Предвижу я, как все произойдет:
Появится король венгерский, герцог,
Понятно, удалится, так что тут
И объяснения не надо будет.
Король к присяге войско приведет —
И все останется без изменений.
В один прекрасный день исчезнет герцог.
Пойдет житье в его наследных замках,
Охотиться там будет он и строить,
Двор содержать, ключами золотыми
Домашних жаловать, давать пиры
Своим соседям; там он будет, словом,
Великий властелин – в размерах малых.
А так как в тень он отойдет умело
И согласится ничего не значить,
Ему дадут казаться по желанью
Особой важною, и будет ею
Казаться он до своего конца.
Останется одним он из людей,
Войною вознесенных, однодневным
Творением той милости двора,
Что создает и принцев и баронов.
Валленштейн(встает в сильном волнении)
Спасенья путь мне укажите, силы
Небесные! Путь укажите мне,
Доступный для меня! Я не могу, —
Как хвастуны, герои на словах,
Мечтаньями пустыми утешаться;
Покинутый непостоянным счастьем,
Я не могу со лживой похвальбой
Ему оказать: «Иди! Ты мне не нужно!» —
Коль мне не действовать – я уничтожен.
Не побоюсь опасности и жертв,
Чтоб только шага крайнего избегнуть;
Но раньше, чем я погружусь в ничтожность
И кончу жалко, славно так начав,
Но раньше, чем причислен буду миром
К презренным выскочкам, живущим: день,
Пусть с отвращеньем поминать меня
Начнет и современник и потомок,
Пусть станет имя Фридланд равнозначным
Делам, проклятия достойным.
Графиня
Поступок этот чем же так ужасен —
Скажи! О, не давай ты суеверья
Грозящим призракам брать верх над ясным
Твоим умом! Тебя винят в измене
Отечеству; правдиво ль обвиненье
Иль нет – не в этом дело! Ты погиб,
Коль власть свою использовать замедлишь.
Где ж существо, которое себя
Не защищало б всей своею силой?
К каким прибегнуть средствам не велит
Необходимость личной обороны?
Валленштейн
Так благосклонен некогда ко мне
Был этот Фердинанд! Ценил меня,
Меня любил он; никаким князьям
Владетельным такого он почета
Не оказал, как мне. И кончить этим!
Графиня
Его все ласки в памяти своей
Ты сохранил, а позабыл обиды?
Должна ль тебе напомнить я, какую
Ты получил награду в Регенсбурге
За службу верную? В отчизне были
Сословья все тобой оскорблены;
Чтоб вознести его, ты на себя
Навлек проклятье и вражду народов,
Во всей Германии друзей лишился,
Затем что жил для государя только
Ты своего. Ты за него держался,
Когда гроза гремела над тобой,
На Регенебургоком сейме. – И тебя
Тут выдал он! Тебя он выдал! В жертву
Тебя принес кичливому баварцу.
Не говори, что, власть вернув тебе,
Несправедливость эту он загладил.
Не доброй волей, а нужды суровой
Законом ты поставлен был на место,
Что отняли б охотно у тебя.
Валленштейн
Да, это так; я не любви его
Обязан властью, пользоваться ею
Не значило б обманывать доверье.
Графиня
Доверье! Ты был надобен ему:
Нужда, та притеснительница злая,
Которой требуются не статисты
И не пустые имена, которой
Нужны деянья, а не внешний вид,
Найдет того, кто больше всех и лучше,
И будь он ею даже взят из черни,
Его поставит у руля; она
Тебя назначила на это место.
Пока возможно, венценосцев племя
К продажным, рабским душам прибегает,
К послушным марьонеткам; но лишь крайность
Жестокая прядет и блеск пустой
Бессилен защитить, оно спешит
В объятья мощные природы, духа
Гигантского, который лишь себе
Покорствует, который договора
Не хочет знать и с ними по своим,
А не по их законам поступает.
Валленштейн
Каким я был, тем и казался, правда.
Не обманул я их, – желаний смелых
Я никогда не думал и скрывать.
Графиня
Напротив, ты всегда являлся грозным.
Не ты виновен, – верен оставался
Ты самому себе; виновен тот,
Кто власть тебе дал в руки, хоть страшился
Тебя в душе. Не подлежит упреку,
Кто действует в ладу с самим собой
И сообразно со своей природой:
Неправ лишь тот, в ком есть противоречье.
Иль был другим ты восемь лет назад,
Когда прошел по всей земле Германской,
Неся огонь и меч, поднявши плеть
Над странами, глумясь над их законом?
Когда по бедственному праву силы
Ты попирал, что люди почитали,
Чтоб увеличить твоего султана
Могущество? Тогда была пора
Сломить твою неистовую волю,
Тебя обуздывать; но император
Не сетовал на то, в чем пользу видел
И выгоду себе, и допускал
Он молча зло. Что было справедливо,
Когда в угоду делалось ему,
То грех ли будет, если повторится
Ему во вред теперь?
Валленштейн(вставая)
Не приходила
Мне эта мысль. Оно и вправду так:
Моей рукой он совершил деянья
Вне всякого закона и порядка;
И титул мой – награда за услуги,
Которым мир даст имя преступлений.
Графиня
Признайся же, что дело между вами
Не о правах и верности идет,
А об удобном случае и силе!
Тому, что жизнь тебе должна осталась,
Теперь ты можешь подвести итог;
Аспекты над тобой победоносны,
Пророчат счастие тебе планеты,
С высот небес глася: «Приспело время!»
Напрасно ль ты весь век свой измерял
Теченье звезд? Напрасно ль ты квадрантом
И циркулем владел? Изобразил ли
Небесный шар и знаки зодиака
На этой ты стене вокруг себя
Поставил ли, в таинственном подобье,
Ты семерых властителей судьбы,
Чтоб сделать их пустою лишь игрушкой?
Ужель приборы эти бесполезны,
Ужель ничто наука вся твоя,
Не веришь ты в нее и в час решенья
Весь смысл ее безвластен над тобой?…
Валленштейн(в продолжение последней речи графини ходивший взад и вперед, напряженно размышляя, внезапно останавливается перед графиней и прерывает ее)
Позвать мне Врангеля! Пусть три гонца
Немедленно седлают!
Илло
Слава Богу!
(Поспешно уходит.)
Валленштейн
Его и мой недобрый это гений!
Ему он казнь готовит чрез меня,
Свершителя его корыстных видов;
Но мщенья сталь и для моей груди
Уже наточена. Отрадной жатвы
Не жди, посеявший дракона зубы!
Злодейство каждое под сердцем носит
И мстителя – недобрую надежду.
Мне верить он не может, но тогда
И я вернуться не могу. Да будет,
Что быть должно! Нельзя велений рока
Избегнуть человеку; сердце в нас
Их ревностный, могучий исполнитель!
(К Терцки.)
Мне шведа приведи в мой кабинет,
Гонцов я сам отправлю. Да позвать
Октавио ко мне.
(К графине, принявшей торжествующий вид.)
Не торжествуй!
Одарена судьба ревнивой властью;
Кто будущему радуется счастью,
Ее гневит. Мы ей вручаем семя, —
Добра иль бед, – то обнаружит время.
(Уходит.)
Занавес
Действие второе
Явление первое
Комната.
Валленштейн. Октавио Пикколомини.
Вскоре потом Макс Пикколомини.
Валленштейн
Он пишет мне из Линца, будто болен;
Но получил я весть, что спрятан он
У графа Галласа во Фрауэнберге.
Схвати обоих и пришли сюда.
Ты во главе полков испанских встанешь,
Но пусть конца твоим не будет сборам;
А станут принуждать тебя, чтоб против
Меня ты выступил, скажи: иду!
А сам ни с места. Знаю, что тебе
Услугу окажу я, в стороне
Тебя оставив, – ты наружный вид,
Пока возможно, любишь соблюдать
И до шагов ты крайних не охотник;
Так для тебя я выбрал эту роль.
Своим бездействием ты будешь мне
Всего полезней. Если ж я меж тем
Верх одержу, свое ты знаешь дело.
Макс Пикколомини входит.
Ступай же, старина! Отбыть ты должен
Сегодня в ночь. Возьми моих коней.
Макс остается здесь. Прощаться долго
Вам не к чему. Мы скоро все, надеюсь,
Вновь радостно увидимся.
Октавио(сыну)
С тобой
Еще поговорю я.
(Уходит.)
Явление второе
Валленштейн. Макс.
Макс(подходит к нему)
Генерал!
Валленштейн
Я для тебя не генерал, коль служишь
Ты императору.
Макс
Так все же войско
Оставить хочешь ты?
Валленштейн
Я отказался
От службы императору.
Макс
Ты хочешь
Покинуть войско?
Валленштейн
Крепче я, напротив,
Его к себе надеюсь привязать.
(Садится.)
Да, Макс. Тебе я не хотел открыться,
Покуда действий час не наступил.
В дни юности легко понять, что право,
И любо над несложною задачей
Испытывать суждение свое. —
Но где из двух определенных зол
Одно избрать нам надо, где в борьбе
Обязанностей сохранить не можем
Мы целость сердца, там счастливец тот,
Кому нет выбора; благодеяньем
Становится тогда необходимость.
Она явилась. Не смотри назад,
Тебе нет пользы в том. Смотри вперед!
Не рассуждай! И действовать готовься!
Двор погубить меня намерен; я же
Его хочу предупредить. В союз
Со шведами мы вступим. Это люди
Хорошие и верные друзья.
(Останавливается в ожидании ответа Пикколомини.)
Я удивил тебя. Не отвечай!
Опомниться тебе даю я время.
(Встает и отходит в глубину сцены.)
Макс долгое время стоит неподвижно, охваченный величайшей скорбью; при первом его движении Валленштейн возвращается и останавливается перед ним.
Макс
Благодаря тебе сегодня, герцог,
Я совершеннолетним стал. Досель
Не надо было путь мне выбирать —
Вслед за тобой я шел беспрекословно.
Взгляд на тебя один мне говорил,
Что путь мой верен. Должен я впервые
Теперь прибегнуть к самому себе,
И к выбору меня ты принуждаешь
Между тобой и совестью моей.
Валленштейн
Лелеяла досель тебя судьба:
Свои обязанности мог, играя,
Ты исполнять, свободно предаваться
Всегда благим стремлениям своим
И действовать, в душе борьбы не зная.
Так дальше быть не может, путь двоится,
Долг спорит с долгом; надо государя
Тебе держаться твоего иль друга,
Когда война меж ними началась.
Макс
Война ли это? Нет! Война ужасна,
Как божий бич, оно, так же как и он,
Небесное она определенье.
В войне ли честной будешь угрожать
Ты императору его же войском?
О боже мой! Какая перемена!
Мне ль так с тобою говорить? С тобою,
Который, как Полярная звезда,
Жизнь озарил лучом мне путеводным?
О, как мне сердце разрываешь ты!
Ото всего, что с ним срослось издавна,
От моего к тебе благоговенья
И от святой привычки к послушанью
Насильственно отречься должен я!
Нет, не гляди ты на меня! Мне это
Лицо всегда божественным казалось;
Власть надо мной оно свою не может
Утратить вдруг: мое осталось чувство
В твоих цепях, хоть, обливаясь кровью,
Моя душа с себя их сорвала!
Валленштейн
Макс! выслушай меня.
Макс
Не совершай
Злосчастного деянья. Благородным
Твоим чертам неведомо оно,
И лишь твое воображенье им
Запятнано. Невинность удалиться
Не хочет с величавого чела.
Сотри ты с сердца черное пятно!
Пусть это злым лишь будет сном, намеком
Для праведных о близости греха.
Такие есть минуты, но над ними
Добра понятье верх берет в душе.
Нет! Ты не кончишь так! Возвел бы этим
Ты клевету на все, что на земле
Одарено и волею и силой,
Ты подкрепил бы пошлый взгляд, который
Свободы благородство отрицает
И доверяет одному бессилью.
Валленштейн
Меня осудит строго мир – я знаю.
Что можешь ты сказать, уже я сам
Себе сказал. И кто же рад бы не был
Не доходить до крайности? Но здесь
Нет выбора, я вынужден прибегнуть
К насилию иль претерпеть его:
Возможности другой не остается.
Макс
Пусть будет так! Начальство удержи
Ты силой, императору противься;
Коль иначе нельзя, взбунтуй ты войско;
Не похвалю я этого поступка,
Но извиню его, я в том решусь
Участвовать, чего не одобряю.
Но лишь изменником не будь! Да, слово
Промолвлено, – изменником не будь!
Не прегрешенье это, не ошибка,
В которую впадать отвага может
В избытке сил. Нет! Здесь другое дело —
Оно черно, оно черно, как ад!
Валленштейн(мрачно наморщив лоб, но сдержанно)
Быстра на слово молодость, которым
Владеть трудней, чем лезвием ножа,
И бойко пылкой головой оценку
Дает вещам, чья мера в них самих.
У вас все тотчас честно иль постыдно,
Добро иль зло, и что воображенье
Вмещает в эти темные слова,
Вы прилагаете к вещам и людям.
Тесна вселенная, а ум обширен,
Легко сосуществуют мысли в нем;
В пространстве ж вещь всегда помеха вещи;
Тут завладеть чужим лишь можно местом:
Иль вытесняй, иль вытеснят тебя;
Тут вечный спор, и верх берет в нем сила.
Да, кто свой путь проходит без желаний,
Кто отказаться мог от всякой цели,
Тот с саламандрами в огне витает
И остается чист в стихии чистой.
Грубее вещество взяла природа,
Меня творя, к земле влеком я страстью.
Земля есть достоянье злого духа,
А не благого. Божество шлет с неба
Нам только общие дары; их свет
Нас радует, но не обогащает;
В их царстве не завоевать стяжаний,
А золото и драгоценный камень
Изволь выманивать у темных сил,
Тех, что злокозненно живут во мраке.
Нельзя без жертв снискать их благосклонность,
И нет такого, кто бы им служил
И душу все же сохранил бы чистой.
Макс(значительно)
Страшись, страшись, ты этих сил лукавых!
Они не держат слова: лживо к бездне
Они влекут тебя! Не верь ты им!
Я предостерегаю! О, вернись
Ты к долгу своему! Возможно ль это?
Меня пошли ты в Вену, примирить
Позволь мне с императором тебя.
Не знает он тебя, но я – я знаю;
Моими на тебя глядеть глазами
Я научу его и привезу
Тебе назад его доверье.
Валленштейн
Поздно!
Не знаешь ты, что здесь произошло.
Макс
И если поздно, если от паденья
Лишь преступленьем можешь ты спастись, —
Пади! Пади так честно, как стоял!
Сдай власть свою! Ты с поприща со славой
Сойдешь, сойди ж с него и без вины.
Ты для других жил долго, поживи же
И для себя. Я удалюсь с тобой,
Твоя судьба моею будет!
Валленштейн
Поздно!
Пока слова здесь тратишь ты, несутся
Мои гонцы, отправленные в Прагу
И в Эгер с приказанием моим.
Так покорись судьбе! Мы то свершаем,
К чему принуждены. Стопою твердой
Приступим же с достоинством мы к делу
Необходимому. И чем виновней
Я Цезаря, чьим именем и ныне
Зовется что есть высшего на свете?
Повел он против Рима легионы,
Что Рим ему доверил для защиты.
Отбрось он меч, он так же бы погиб,
Как я теперь, когда б сложил оружье.
Есть дух его во мне. Его удачу
Мне только дай, и с остальным я справлюсь.
Макс, стоявший до этого времени в мучительной внутренней борьбе чувств, поспешно уходит. Валленштейн глядит ему вслед с изумлением и смущением и погружается в глубокую задумчивость.
Явление третье
Валленштейн. Терцки, потом Илло.
Терцки
Макс Пикколомини был здесь?
Валленштейн
Где Врангель?
Терцки
Уехал он.
Валленштейн
Так скоро?
Терцки
Как сквозь землю
Он провалился. Только-только вышел
Он от тебя, пошел за ним я следом —
Поговорить мне нужно было с ним,
Но он исчез; куда – никто не знал.
По-моему, был это сам нечистый.
Так вдруг пропасть не может человек.
Илло(входит)
Ужели правда – старика услать
Намерен ты?
Терцки
Октавио? Да что ты!
Валленштейн
Во Фрауэнберг, чтоб принял он начальство
Над итальянским и испанским войском.
Терцки
Избави бог от этого тебя!
Илло
Коварному ты вверить хочешь войско?
Его теперь из глаз ты выпускаешь —
В минуту, от которой все зависит?
Терцки
Не делай этого, всем, что священно,
Я умоляю!
Валленштейн
Странные вы люди!
Илло
Хоть этот раз прими ты наш совет —
Не отпускай его!
Валленштейн
Но почему же
Ему я ныне доверять не должен,
Коль доверял всегда? Что за причина
О нем вдруг хуже думать? Я в угоду
Причудам вашим изменю ль свое
На опыте основанное мненье?
Ведь я не женщина. Доселе верил,
Так верить буду и теперь ему.
Терцки
Не именно его ж отправить надо.
Пошли другого.
Валленштейн
Именно его.
Ему я должность ту избрал, к которой
Способен он.
Илло
Способен, – потому
Что итальянец.
Валленштейн
Знаю, что к обоим
Вы никогда приязни не питали.
За то, что их люблю я, уважаю,
Вам и другим предпочитаю явно,
По справедливости, – вы им враги.
До вашей зависти мне что за дело?
И то, что ненавидите вы их,
В моих глазах их уронить не может.
Друг друга ненавидьте иль любите,
Как вам угодно, я ни чувств, ни мнений
Ничьих стеснять не думаю, но знаю
Из вас любому цену для меня.
Илло
Он не уедет! У его повозки
Колеса прежде я разбить велю!
Валленштейн
Опомнись, Илло!
Терцки
Квестенберг с ним тоже,
Пока был здесь, шушукался о чем-то.
Валленштейн
Я знал о том и это разрешал.
Терцки
Что Галлас тайных шлет к нему гонцов,
Известно тоже мне.
Валленштейн
Неправда это!
Илло
О, ты слепец, хоть не утратил зренья!
Валленштейн
Не поколеблешь веры ты моей,
Основанной на знании глубоком.
Коль он мне лжет, то лгут в все планеты.
Судьбой мне дан залог, что он мой лучший,
Вернейший друг.
Илло
А что залог не ложен,
В том также ты залогом убежден?
Валленштейн
Мгновения есть в жизни человека,
Когда он к духу мировому ближе
И может вопрошать судьбу свободно.
В подобное мгновение, в ночи,
Предшествовавшей Люценскому бою,
Я, прислонившись к дереву, в равнину
Задумчиво глядел. Там в нашем стане
Огни горели тускло сквозь туман,
Глухой оружья гул иль стражи оклик
Лишь прерывал порою тишину.
Пред взором умственным моим былая
И будущая жизнь моя прошла,
И связывал мой дух, предчувствий полный,
Мое прядущее с судьбою утра.
И я сказал: «Ты – повелитель многих!
Они пошли вослед твоим звездам,
Поставив все, как на число большое,
На голову твою, с тобою вместе
В ладью вступили счастья твоего.
Но день придет, когда их всех рассеет
Опять судьба, и не покинут только
Немногие тебя. Я знать хотел бы:
Кто в лагере здесь мой вернейший друг?
Дай знамение мне, судьба! Пусть будет
Он тот, кто первый предстоящим утром
Мне встретится и знак любви подаст!»
И с этим помышленьем я заснул.
И сон унес меня в тревогу битвы.
Был натиск лют. С убитым подо мною
Конем упал я, и через меня
Неслись беспечно всадники и «они,
А я, в предсмертной муке задыхаясь.
Под острыми подковами лежал.
И вдруг рукой спасительною кто-то
Схватил меня. Мой избавитель был
Октавио. Проснулся я, светало, —
И предо мной Октавио стоял.
«Брат, – мне сказал он, – не садись сегодня
На своего обычного коня;
Возьми другого, выбранного мною.
Ты это сделай из любви ко мне —
Зловещим я встревожен сновиденьем».
И этот добрый конь меня унес
От гнавшихся за мной драгунов шведских.
Взял моего мой родственник в тот день —
И конь и всадник без вести пропали.
Илло
Случайность!
Валленштейн(значительно)
Нет случайностей. Что в мире
Мы все считаем случаем слепым,
То рождено источником глубоким.
Я убежден, что он – мой добрый гений,
И кончено!
(Уходит.)
Терцки
Утешен я лишь тем,
Что как заложник Макс нам остается.
Илло
И я его не выпущу живого.
Валленштейн(останавливается и оборачивается)
Вы оба не похожи ли на женщин,
Которые все вновь свое твердят,
Хотя б часами их увещевали?
Деяния и помыслы людей
Совсем не бег слепой морского вала.
Мир внутренний – и мыслей и страстей
Глубокое, извечное начало.
Как дерева необходимый плод,
Они не будут случаю подвластны.
Чье я узнал зерно, знаком мне тот,
Его стремленья и дела мне ясны.
(Уходит.)
Явление четвертое
Комната в жилище Пикколомини.
Октавио Пикколомини, готовый к отъезду.
Адъютант.
Октавио
Готов отряд?
Адъютант
Он приказаний ждет.
Октавио
Надежны ль эти люди, адъютант?
В каком полку их взяли?
Адъютант
В Тифенбахском.
Октавио
Полк этот верен. Чтоб они без шума
Двор задний заняли и чтоб никто
Не видел их, пока не позвоню!
Дом запереть тогда и охранять,
И всех, кого ни встретят, взять под стражу.
Адъютант уходит.
Надеюсь обойтись без их услуг,
В своем расчете я вполне уверен.
Но речь идет о службе государю,
И лишняя уместна осторожность.
Явление пятое
Октавио Пикколомини. Изолани входит.
Изолани
Я здесь. Из остальных еще кто будет?
Октавио(таинственно)
Сперва, граф Изолани, вам два слова.
Изолани(таинственно)
Пора? Что, действовать намерен герцог?
Я предан вам. Меня вы испытайте!
Октавио
То может статься.
Изолани
Да, я не из тех,
Которые лишь на словах храбры,
Но прочь бегут, когда дойдет до дела.
Со мною герцог поступил как друг.
Ей-богу – так! Я всем ему обязан.
На верность пусть положится мою.
Октавио
Увидим.
Изолани
Не все так мыслят; будьте осторожны.
Здесь многие на стороне двора
И говорят, что взятая обманом
Подписка с герцогом быть заодно
Необязательна.
Октавио
Нельзя ль назвать,
Кто говорит так?
Изолани
Чорт возьми, все немцы.
Все-Кауниц, Деодат и Эстергази
Твердят о послушании двору.
Октавио
Я рад.
Изолани
Вы рады?
Октавио
Что еще надежных
Друзей и слуг, имеет император.
Изолани
Не смейтесь! Это неплохие люди.
Октавио
Напротив! Не смеюсь я, бог избави!
Я рад душевно, что за честь и право
Столь многие стоят.
Изолани
Да как же это?…
Да разве вы?… Тогда зачем я здесь?
Октавио(значительно)
Чтоб объяснить мне коротко и ясно,
Вы друг ли императору, иль враг.
Изолани(гордо)
Я это объяснить тому намерен,
Кто вправе мне задать такой вопрос.
Октавио
Я вправе, что вам этот лист докажет.
Изолани
Как, императора печать и подпись?
(Читает.)
«Повелеваем всем без исключенья
Начальникам полков и офицерам
Войск наших императорских приказы
Все генерала Пикколомини,
Как наши собственные…» Гм! Да! Точно!
Я… я вас поздравляю, генерал!
Октавио
Готовы вы исполнить повеленье?
Изолани
Я… Но так, вдруг нельзя же… Вы, надеюсь,
Дадите мне хоть время…
Октавио
Две минуты.
Изолани
Но, боже мой! Ведь дело…
Октавио
Очень просто!
Хотите ль государю своему
Вы изменить иль верным быть слугою?
Изолани
Да кто же мыслит об измене?
Октавио
Герцог.
Он перейти к врагам намерен с войском.
Скажите же: хотите ли присяге
Своей вы изменить? Продаться шведам?
Хотите?
Изолани
Я? Присяге изменить?
Да разве я сказал?… Когда же это
Сказал я?
Октавио
Нет, пока не говорили.
Хочу услышать, скажете ль теперь.
Изолани
Что ж, мне приятно ваше утвержденье,
Что этого не говорил я вовсе.
Октавио
Итак, готовы отступиться вы
От герцога?
Изолани
Коль изменить он хочет —
Измена узы разрывает все.
Октавио
Бороться с ним решаете вы твердо?
Изолани
Он делал мне добро, но если он
Разбойник и злодей, пусть будет проклят!
Разорван счет!
Октавио
Я рад, что мы сойтись
Могли добром. Сегодня ночью тайно
Вы с легким войском выступить должны;
Пусть думают, что так велел сам герцог.
Во Фрауэнберге сборный пункт. Там Галлас
Дальнейшие вам приказанья даст.
Изолани
Исполню все. Вы ж о моем усердье
Скажите императору.
Октавио
Скажу.
Изолани намеревается уйти. Входит слуга.
Полковник Бутлер? Хорошо.
Изолани(возвращаясь)
И мне
Вы резкости простите, старина.
Творец мой! Как же мог я угадать,
С какою важной говорю особой?
Октавио
Оставим это!
Изолани
Я веселый малый.
Коль невзначай, за кружкою вина,
Против двора и вырвалось словечко,
Без умысла, вы знаете, оно
Сказалось.
(Уходит.)
Октавио
Пусть вас это не тревожит. —
С ним удалось. Судьба! Пошли теперь
Такое же мне счастье и с другими!
Явление шестое
Октавио Пикколомини. Бутлер.
Бутлер
Что приказать угодно, генерал?
Октавио
Приветствую как друга вас и гостя!
Бутлер
Чрезмерна эта честь.
Октавио(после того как оба сели)
С холодностью вы отвечали
На дружелюбие мое вчера;
Сочли вы то учтивостью пустою,
В чем искреннее высказалось чувство.
Хотел я с вами сблизиться. Теперь
Сплотиться надо всем хорошим людям.
Бутлер
Единомышленники только могут
Быть заодно.
Октавио
Всех честных я считаю
Единомышленниками. Сужу
О человеке я лишь по поступкам,
В которых проявляется спокойно
Его природа. Недоразумений
Слепая сила может совратить
И благороднейших с пути прямого.
Вы были в Фрауэнберге? Ничего
Граф Галлас вам не доверял? Скажите!
Он друг мой.
Бутлер
Он слова напрасно тратил.
Октавио
Прискорбно слышать это. Был хорош
Его совет. И я б вам дал такой же.
Бутлер
От этого труда себя избавьте,
Меня ж от надобности неприятной
Вас разуверить в мненье обо мне.
Октавио
Час каждый дорог, будем откровенны!
Вам все известно. Герцог изменить
Намерен; я вам более скажу —
Он изменил уже: союз с врагами
Им заключен сегодня. В Прагу, в Эгер
Уже опешат его гонцы, и завтра
Нас к шведам отвести намерен он.
Но ошибается: благоразумье
Не дремлет; есть друзья у государя
Надежные, союз их тайный крепок.
Вот манифест, который возлагает
На герцога опалу, с войск снимает
Повиновенья долг и всем велит
Соединиться под моим начальством.
Итак, хотите ль в правом деле с нами
Быть заодно, иль разделить злодеев
Злой жребий с ним?
Бутлер(вставая)
Его судьба – моя.
Октавио
Последнее ль решенье это ваше?
Бутлер
Да.
Октавио
Но одумайтесь, полковник Бутлер!
В грудь верную упало ваше слово
Неосторожное – возьмите вы
Его назад, путь лучший изберите;
Недобрым вы намерены идти.
Бутлер
Что вам еще угодно, генерал?
Октавио
Взгляните вы на седину свою!
Одумайтесь!
Бутлер
Прощайте!
Октавио
Меч свой честный
В такой войне хотите ль обнажить?
Намерены ль вы обратить в проклятье
Признательность, которую снискали
Сорокалетней верностью стране?
Бутлер(смеется горько)
Признательность – династии австрийской!
(Направляется к выходу.)
Октавио (дает ему дойти до двери и затем окликает)
Полковник Бутлер!
Бутлер
Что?
Октавио
Как было дело,
Когда шла речь о графе?
Бутлер
Речь о графе?
Октавио
Да, речь о графском титуле?
Бутлер(вспыхнув)
Проклятье!
Октавио(холодно)
Просили вы о нем. Вам отказали.
Бутлер
Не дам вам насмехаться надо мной!
Обороняйтесь! Шпагу вон!
Октавио
Оставьте,
Скажите мне, как было дело. После
Готов принять я вызов.
Бутлер
Пусть же знают
О слабости, которой не прощаю
Я сам себе! Да, я честолюбив
И никогда не выносил презренья.
Мне было больно, что рожденье, титул
Ценились в войске больше, чем заслуги.
Я не желал быть ниже равных мне,
И часом злым был этот шаг внушен мне, —
Я сделал глупость, но столь тяжкой кары
Не заслужил. Могли мне отказать, —
Зачем отказ усиливать презреньем?
Слугу испытанного, старика
Уничтожать безжалостной насмешкой,
Корить его незнатностью так грубо
За то, что он в час слабости забылся?
Но и червю дала природа жало,
Чтоб, коль, смеясь наступят на него…
Октавио
Оклеветали, верно, вас. Кто же враг,
Вам столь дурную службу сослуживший?
Бутлер
Кто б ни был он, он подлый негодяй,
Наверное придворный, из испанцев,
Потомок рода древнего, кому
Я на пути стою, завистник гнусный
Почета, мной добытого себе!
Октавио
Скажите: герцог этот шаг одобрил?
Бутлер
Он на него меня толкал, старался
С усердьем друга за меня.
Октавио
Вы в этом
Убеждены?
Бутлер
Да, я читал письмо.
Октавио(значительно)
Я также, но не то я в нем нашел.
Бутлер поражен.
Письмо случайно мне попало в руки,
Удостоверьтесь сами.
(Дает ему письмо.)
Бутлер
Как? Что значит?…
Октавио
Боюсь, полковник Бутлер, что вы жертва
Бессовестной игры. Сказали вы,
Что вас толкал на этот шаг сам герцог?
О вас в письме он говорит с презреньем,
Дает совет министру ваше чванство —
Как он определяет – наказать.
Бутлер прочитал письмо, колени у него дрожат, он хватается за стул и садится.
Никто вас не преследует, не хочет
Вредить вам; нанесенной вам обиды
Виновник герцог. Цель его ясна:
От императора он вас отторгнуть
Хотел и ждал того от вашей мести,
Что, при спокойном духе, верность ваша
Известная отвергла б, негодуя.
Вас к исполненью замыслов преступных
Презрительно употребить хотел он
Слепым орудьем. Удалось ему,
Сумел он вас сманить с пути прямого,
Которым сорок лет вы твердо шли.
Бутлер(дрожащим голосом)
От государя моего могу ли
Я ждать прощенья?
Октавио
Больше чем прощенья, —
Обиду, не заслуженную вами,
Загладить император захотел;
Он утвердил за вами дар, вам данный
С злой целью герцогом. Отныне полк,
Которым вы начальствуете, ваш.
Бутлер хочет встать и падает снова на стул. Он в сильном волнении пытается говорить и не может; наконец он снимает шпагу с перевязи и подает ее Пикколомини.
Октавио
Зачем? Опомнитесь.
Бутлер
Возьмите!
Октавио
Что вы?
Опомнитесь, вы вне себя.
Бутлер
Возьмите!
Носить я эту шпагу не достоин.
Октавио
Из рук моих ее примите вновь
И ею с честью правое вы дело
Впредь защищайте!
Бутлер
Изменить хотел я
Такому милосердному владыке!
Октавио
Загладьте грех свой! С герцогом порвите!
Бутлер
Мне с ним порвать!
Октавио
Колеблетесь еще?
Бутлер(в порыве ярости)
Порвать с ним только? – Он погибнуть должен!
Октавио
Последуйте за мною в Фрауэнберг,
Где Альтрингер и Галлас собирают
Друзей двора! Вернул я многих долгу,
И все покинут нынче ночью Пильзен.
Бутлер(ходивший взад и вперед в сильном волнении, подходит к Октавио с решимостью)
Граф Пикколомини! О чести вам
Тот может говорить, кто изменил?
Октавио
Кто искренно раскаялся, тот может.
Бутлер
Так здесь меня оставьте.
Октавио
Для чего же?
Бутлер
С полком моим меня оставьте здесь.
Октавио
Вам доверять могу я, но откройте
Мне вашу мысль.
Бутлер
Ее откроет дело.
Не спрашивайте больше! Верьте мне!
Вы можете! Клянусь вам всем, что свято,
Оставите _его_ вы на руках
Не ангела-хранителя! Прощайте!
(Уходит.)
Слуга(приносит записку)
Принес ее какой-то незнакомец
И тотчас удалился. У подъезда
Уж герцогские лошади стоят.
(Уходит.)
Октавио(читает)
«Скорее уезжайте. Верный Изолан».
О, если б Пильзен уж лежал за мною!
Ужели нам погибнуть суждено
Почти у гавани? Прочь, прочь отсюда!
Мне здесь грозит опасность. Где ж мой сын?
Явление седьмое
Оба Пикколомини.
Макс входит, охваченный сильнейшим волнением; взгляд его беспокоен, походка неверна; он, по-видимому, не замечает отца, который стоит в отдалении и с состраданием смотрит на него. Большими шагами он проходит через комнату, останавливается и, наконец, бросается на стул, устремив перед собой неподвижный взор.
Октавио(приближается к нему)
Я еду, Макс.
(Не получив ответа, берет его за руку.)
Прощай, мой сын!
Макс
Прощай!
Октавио
За мной ты скоро следом?
Макс(не смотря на него)
За тобою?
Твой путь не прям, моим не будет он.
Октавио, выпустив его руку, отступает.
О, если б ты всегда был прямодушен,
До этого бы не дошло, поступка
Ужасного не совершил бы он,
Он оставался б под влияньем честных
И не попал бы в сеть к дурным! Зачем
Так красться, так хитрить, так осторожно
Подглядывать, как вор? Источник зол
Коварство жалкое! Нас погубило
Ты, бедоносное! Нас всех спасла бы
Правдивость благодатная. Отец!
Нельзя мне оправдать тебя – нельзя.
Обманут был я герцогом ужасно!
Но ты не лучше поступил!
Октавио
Прощаю
Твоей я скорби, сын.
Макс(встает и смотрит на отца с подозрением)
Отец! Отец!
Возможно ли, что ты его довел
Умышленно до этого поступка?
Его падение тебя возвысит.
Мне не по нраву это…
Октавио
Боже правый!
Макс
Увы! Моя природа изменилась!
В моей душе откуда подозренье?
Вас нет, доверчивость, надежда, вера, —
Все лгало мне, пред чем благоговел я!
Нет! Нет! Не все! Она осталась мне,
Правдива и чиста, как небеса.
Везде обман, убийство, лицемерье,
Предательство и клятвопреступленье,
Во всей вселенной наша лишь любовь
Единое убежище святое!
Октавио
Макс, поезжай со мною: лучше будет.
Макс
Как? Не простившись с ней? В последний раз
С ней не простившись? Нет!
Октавио
Не подвергайся
Мучениям напрасным расставанья
Необходимого. Поедем.
(Хочет увести его.)
Макс
Нет!
Клянуся богом!
Октавио(настойчиво)
Макс! Я, твой отец,
Я требую, чтоб ехал ты со мною.
Макс
Поступка человеческого требуй.
Я остаюсь.
Октавио
Макс! Я повелеваю
Во имя императора тебе!
Макс
У государя нет над сердцем власти!
Ты у меня ужель похитить хочешь
Единое, что мне в моем несчастье
Осталось, – сострадание ее?
Жестокое я должен ли жестоко
И неизбежное бесчестно совершить?
Как недостойный, в малодушном бегстве,
Украдкою ее покину? Нет!
Она мое страдание увидит,
Услышит вопль истерзанной души
И слезы обо мне прольет. О, люди
Жестоки, но она – небесный ангел.
Она спасет мой исступленный ум
От страшного отчаянья. Мученье
Мое смертельное она уймет
Сочувствия печальными словами.
Октавио
Макс! От нее не оторвешься ты.
Пойдем, мой сын, спасись от искушенья!
Макс
Не трать напрасных слов. Веленье сердца
Исполню я, ему могу я верить.
Октавио(вне себя, дрожащим голосом)
Макс! Макс! Коль бедствие меня постигнет,
Коль ты – страшусь подумать! – ты, мой сын,
Изменнику себя продашь, наложишь
На славный род отцов клеймо позора, —
Тогда чудовищное мир увидит,
И сына меч в безжалостном бою
Тогда отцовской кровью обагрится.
Макс
О, если б ты о людях лучше мыслил,
Ты лучше бы всегда и поступал.
О подозрительность, и ты, сомненье!
Нет неизменного и твердого для вас.
Где веры нет – все шатко и ничтожно!
Октавио
Хоть в сердце я твоем уверен, будешь
Всегда ты властен следовать ему?
Макс
Не победил сейчас ты голос сердца,
И герцог не одержит верх над ним.
Октавио
Макс! Более тебя я не увижу!
Макс
Меня виновным не увидишь ты.
Октавио
Я еду в Фрауэнберг, а паппенгеймцев
Тебе оставлю, так же как полки
Тосканский, Лотарингский, Тифенбаха,
Чтоб охранять тебя. Верны присяге
И преданы тебе они, и прежде
Падут, сражаясь храбро, чем от чести
И от вождя отступятся.
Макс
Не бойся!
Я здесь в бою погибну иль с собою
Их выведу из Пильзена.
Октавио
Мой сын,
Прощай!
Макс
Прощай!
Октавио
Ужели так! Ни взгляда
Любви, ни дружеской руки пожатья?
Война кровавая, – успех неверен!
Не так, бывало, расставались мы.
Ужели правда? Я лишился сына?
Макс падает в его объятия. Они долго стоят, обнявшись молча, потом удаляются в противоположные стороны.
Действие третье
В Пильзене.
Зал у герцогини Фридландской.
Явление первое
Графиня Терцки. Текла. Девица Нейбрунн.
Две последние заняты рукоделием.
Графиня
Вам, Текла, не о чем меня спросить?
Давно от вас я жду хотя бы слова.
Ужели имени его так долго
Вы можете ни разу не назвать?
Иль стала лишней я, и есть иные
Пути, не чрез меня? Признайтесь мне!
Его видали вы?
Текла
Нет, не видала
Ни нынче, ни вчера.
Графиня
И ничего
О нем вам слышать не пришлось?
Текла
Ни слова.
Графиня
И вы спокойны?
Текла
Я спокойна.
Графиня
Нейбрунн,
Оставьте нас.
Девица Нейбрунн удаляется.
Явление второе
Графиня. Текла.
Графиня
Не нравится мне это,
Что именно теперь так присмирел он.
Текла
Теперь?
Графиня
Когда узнал он обо всем,
Теперь бы надлежало объясниться.
Текла
Чтоб мне понять, яснее говорите.
Графиня
Затем ее и удалила я.
Вы больше не ребенок, Текла. Сердцем
Созрели вы вполне, коль полюбили.
Любовь нас учит смелости, ее
Вы доказали. Духом вы подобней
Отцу, чем матери, и можете узнать,
Чего она снести не в силах.
Текла
Прошу вас, прекратите предисловья.
Что б ни было, не может быть страшней
Оно вступленья этого. Короче
Скажите, что намерены сказать.
Графиня
Вы не должны пугаться…
Текла
Говорите!
Графиня
От вас зависит оказать отцу услугу
Большую…
Текла
От меня? Отцу?
Графиня
Вас любит
Макс Пикколомини. Во власти вашей
Его к отцу навеки привязать.
Текла
Тут моего содействия не нужно,
Ему уже он предан всей душой.
Графиня
Был предан.
Текла
Почему же был? А ныне?
Графиня
И к императору привязан он.
Текла
Не более, чем долг велит и честь.
Графиня
Нам доказательства теперь нужны
Его любви, не чести. Честь и долг —
Слова двусмысленные! Пояснить их
Ему должны вы. Пусть ему любовь
Веленье чести истолкует.
Текла
Как?
Графиня
Он должен императора покинуть
Иль вас.
Текла
Он за моим отцом охотно
В жизнь частную последует. Он сам
Сказал, – вы слышали, – что жаждет
Сложить оружье.
Графиня
Не сложить его,
А защищать им герцога он должен.
Текла
Как скоро нанесут отцу обиду,
Он за него всю кровь свою прольет.
Графиня
Слова мои понять вы не хотите,
Так слушайте: отец ваш отложился
От императора, и с целым войском
Он перейти готовится к врагам.
Текла
О мать моя!
Графиня
Пример великий нужен,
Чтобы увлечь все войско; уважает
Оно обоих Пикколомини.
За них общественное мненье, будут
Готовы все последовать за ними.
Коль сын за нас, нам и отец союзник,
И все теперь у вас в руках.
Текла
О мать несчастная! Что ждет тебя!
Не пережить ей этого удара!
Графиня
Пред неизбежностью она смирится.
Ее я знаю, будущего робким сердцем
Она страшится; то, что непреложно,
Что уж сбылось, она смиренно сносит.
Текла
О вещая душа! Вот, вот она,
Холодная и грозная рука,
Свергающая светлые надежды!
Я это знала: в самую минуту,
Когда вступила я сюда, мне чувство
Сказало тайное, что надо мною
Сияет вредоносная звезда.
Но о своем ли помышлять мне горе?
О мать моя!
Графиня
Не тратьте жалоб тщетных,
Отцу вы дружбу Макса сохраните,
Себе его любовь. Тогда мы можем
Достигнуть все желанной цели.
Текла
Цели?
Какой? Я с ним навек разлучена!
Ах, больше нет уже об этом речи!
Графиня
Он вас не бросит, вас не может бросить!
Текла
Несчастный!
Графиня
Если вас он точно любит,
Решится, верьте, скоро он.
Текла
Решится
Он скоро, да. – Увы! Тут есть ли выбор?
Графиня
Собой владейте. Ваша мать идет.
Текла
Как встретиться мне с нею?
Графиня
Успокойтесь.
Явление третье
Те же. Герцогиня.
Герцогиня
Сестра! Кто был здесь? Разговор горячий
Я слышала.
Графиня
Нет, не был здесь никто.
Герцогиня(графине)
Меня пугает все. Мне каждый шорох
Сдается шагом вестника беды.
Ты знаешь ли, сестра, что он решил?
Исполнит ли он волю государя?
Пошлет ли конные полки инфанту?
Он Квестенберга отпустил ли с добрым
Ответом?
Графиня
Нет.
Герцогиня
Тогда всему конец!
Предвижу все: начальства над войсками
Его лишат; вновь будет то, что было
С ним в Регенсбурге.
Графиня
Нет, того не будет,
На этот раз не будет. Не страшитесь.
Текла в сильном волнении бросается к матери и со слезами заключает ее в объятия.
Герцогиня
О непреклонный этот человек!
Чего не вынесла, не претерпела
В супружестве я этом злополучном!
Я, словно к огненному колесу
Прикованная, все быстрей, быстрей
Им увлекаемая с силой страшной,
С ним жизнь мучительную прожила.
Меня всегда по краю бездны грозной
И головокружительной он мчал.
Не плачь, мое дитя! Таких страданий
Быть жертвою не опасайся ты:
Нет Фридланда другого. Ты не можешь
Иметь удел, подобный моему.
Текла
Бежим отсюда, мать! Скорей! Скорее!
Нельзя нам здесь остаться! С каждым часом
Здесь новое страшилище грозит.
Герцогиня
Твоя судьба спокойней будет. Знали
И мы дни счастья, твой отец и я.
Года я первые с отрадой помню:
Шел с радостным еще тогда он рвеньем
Дорогой жизни. Честолюбье было
В нем греющий огонь, не пламень жадный,
Как ныне; доверял ему в то время,
Любил его как друга император,
И все его труды и предприятья
Венчал успех. Но с бедственного дня,
Который в Регенсбурге с верха власти
Его низвергнул, овладел угрюмо
Им подозрительный, тревожный дух.
Лишась покоя, своему он счастью
И собственным не доверяя силам,
Науке темной предался, в которой
Еще никто отрады не нашел.
Графиня
Вы смотрите своими лишь глазами.
Но кстати ли теперь такие речи,
Когда мы ждем его? Он будет скоро.
В таком ли состоянье должен он
Найти ее?
Герцогиня
Ты слезы осуши,
Встречай отца с лицом веселым, Текла.
Смотри, здесь лента развязалась. Надо
Поправить волосы. Не плачь, слезами
Ты глаз не омрачай. Что я оказать
Хотела? – Да, Макс Пикколамини —
Достойный, благородный человек.
Графиня
Конечно.
Текла(графине, тревожно)
Вы мне, тетя, разрешите…
(Хочет идти.)
Графиня
Сейчас отец ваш явится. Куда вы?
Текла
Его теперь я встретить не могу.
Графиня
Но он отсутствие заметит ваше.
Герцогиня
Зачем уходишь ты?
Текла
Мне невозможно
С ним быть теперь.
Графиня(герцогине)
Она больна.
Герцогиня(заботливо)
Что с нею?
Обе идут за Теклой и стараются удержать ее.
Валленштейн входит, разговаривая с Илло.
Явление четвертое
Те же. Валленштейн. Илло.
Валленштейн
Еще спокойно в лагере?
Илло
Спокойно.
Валленштейн
Мы можем через несколько часов
Известье получить, что Прага наша;
Тогда, сняв маску, знать дадим полкам
О шаге сделанном и об успехе.
Вся сила тут в примере; человек —
Тварь подражающая, и по следу
Того, кто впереди, идет все стадо.
Отряд, стоящий в Праге, в том уверен,
Что в Пильзене нам войско присягнуло,
А в Пильзене нам присягнет оно,
Узнав о поданном примере в Праге.
Ты говоришь, и Бутлер быть за нас
Уже решился?
Илло
Нынче добровольно
Мне предложил себя он и свой полк.
Валленштейн
Не каждому, как вижу я, внушенью
Мы внутреннему доверять должны.
Порой дух лжи коварно голос правды
Заимствует и с целью злобной шепчет
Пророчества обманчивые нам.
Так (виноват и против старика
Достойного я этого. Мне чувство
Непобедимое, – назвать боязнью
Я не хотел бы ощущенье это, —
В присутствии его стесняет грудь
И дружеским препятствует влеченьям;
И он, кому не доверяет сердце,
Он счастья первый мне дает залог.
Илло
И в войске лучшие его примеру
Достойному последуют, поверь.
Валленштейн
Теперь ступай и тотчас Изолани
Сюда пришли мне. Оказал услугу
Ему недавно я, с него начну.
Илло уходит. Между тем остальные приблизились.
Мать с дочерью! Так отдохнем от дел.
Желал я провести в кругу семейном
Отрадный час.
Графиня
Давно все вместе, брат,
Мы не были.
Валленштейн(тихо графине)
Могу ли ей открыться?
Успела ли ее ты подготовить?
Графиня
Нет.
Валленштейн(Текле)
Подойди ко мне, мое дитя,
Сядь здесь со мною. На твоих устах
Благая сила. Мне твое искусство
Хвалила мать. В груди твоей живет
Чарующая власть напевов стройных.
Мне сладкие теперь потребны звуки, —
Отгонят злого демона они,
Который мрачные раскинул крылья
Над головой моей.
Герцогиня
Где лютня, Текла?
Спой, докажи отцу свое искусство.
Текла
Мать! Боже мой!
Герцогиня
Порадуй же отца.
Текла
Я не могу…
Графиня
Племянница, что это?
Текла(графине)
О, пощадите! Как, мне петь? Теперь!..
С душой истерзанной! Петь перед тем,
Кто мать мою в могилу сводит!
Герцогиня
Что за упрямство, Текла? Твой отец
Напрасно ль изъявил свое желанье?
Графиня
Вот лютня.
Текла
Боже мой! Я петь могу ли?
(Берет инструмент дрожащей рукой, душа ее охвачена сильным волнением, и в то мгновенье, когда она намеревается запеть, она содрогается, бросает лютню и быстро уходит.)
Герцогиня
Дитя мое! Она больна!
Валленштейн
Что с ней? Всегда ль она такой бывает?
Графиня
Раз тайну выдала она свою,
То не к чему и мне молчать.
Валленштейн
Как?
Графиня
Любит
Она его.
Валленштейн
Его? Кого же?
Графиня
Любит,
Да, любит Пикколомини она.
Ужель ты не заметил? Да и ты,
Сестра?
Герцогиня
О, это ль тяготит ей душу?
Благословенье божье над тобой,
Мое дитя, ты выбора такого
Стыдиться не должна.
Графиня
Поездка эта…
Коль не имел ты видов, самого
Себя вини: назначить надо было
Другого спутника ей.
Валленштейн
Знает он?
Графиня
Надеется он мужем стать ее.
Валленштейн
Ей мужем? Юноша с ума сошел!
Графиня
Так сам ей и скажи твое решенье.
Валленштейн
Он вздумал взять дочь герцога Фридланда!
Мне это нравится! Как видно, ставит
Себе он цель не низкую.
Графиня
К нему
Ты так всегда благоволишь, что ныне…
Валленштейн
Быть и моим наследником он хочет,
Да, я его люблю, ценю высоко;
Но тут с рукою дочери моей
Какая ж связь? Родители дают ли
В знак милости единственную дочь?
Герцогиня
Он благородством мыслей…
Валленштейн
Заслужил
Мою привязанность – не дочь, однако.
Герцогиня
Высокий род его и предки…
Валленштейн
Предки!
Он подданный, а Текле жениха
Намерен я искать средь венценосцев.
Герцогиня
О мой супруг! Не будем мы стараться
Возвыситься чрезмерно, чтоб не пасть
Тем бедственней.
Валленштейн
С таким трудом, за тем ли
Вознесся я над прочими людьми,
Чтоб жизни все великие стремленья
Обыкновенным заключить родством?
Затем ли я…
(Спохватившись, вдруг прерывает речь.)
Ее одну оставлю
По себе на свете, я хочу
На голове ее корону видеть.
Иль не желаю жить! Как? Я на все,
На все дерзаю, чтоб ее возвысить,
Да, в этот самый час…
(Снова спохватившись.)
И соглашусь
Я ныне, как отец мягкосердечный,
Дочь по-мещански выдать за того,
Кто полюбился ей? Ее так выдать
Теперь, когда готов я увенчать
Свое почти оконченное дело?
Нет! Мной давно она хранимый клад,
Последняя монета дорогая
Моей казны – не уступлю иначе,
Как за монарший скиптр ее.
Герцогиня
О мой супруг! Вы беспрестанно выше
И выше строите, о том не мысля,
Что ваше зданье устоять не может
На шатком основании своем.
Валленштейн(графине)
Сказала ль ты, где местопребыванье
Ей выбрал я?
Графиня
Нет. Объяви ей сам!
Герцогиня
Как? Мы в Каринтию не возвратимся?
Валленштейн
Нет.
Герцогиня
И в поместья ваши мы не едем?
Валленштейн
Грозила б вам опасность там.
Герцогиня
Опасность
В земле австрийской, там, где под защитой
Мы императора?
Валленштейн
Моя жена
Ждать от него защиты тщетно б стала.
Герцогиня
О боже мой! Вот до чего дошло!
Валленштейн
В Голландии защиту вы найдете.
Герцогиня
У лютеран?
Валленштейн
Вам провожатый – герцог
Фон Лауэнберг.
Герцогиня
Как, герцог Лауэнбергский,
Враг императора? Союзник шведов?
Валленштейн
Враг императора не враг мне больше.
Герцогиня(с ужасом смотрит на него и на графиню)
Так это правда? Конечно! Лишились
Начальства вы над войском? Боже, боже!
Графиня(тихо Валленштейну)
Не выводи ее из заблужденья!
Ты видишь, правды не снесла б она.
Явление пятое
Те же. Граф Терцки.
Графиня
Что с Терцки? На лице его испуг,
Как будто призрак он увидел!
Терцки(тихо Валленштейну, отводя его в сторону)
Ты сам велел хорватам выступать?
Валленштейн
Нет, и не думал я…
Терцки
Измена!
Валленштейн
Как?
Терцки
Хорваты выступили этой ночью
И егери. Кругом деревни пусты.
Валленштейн
Где ж Изолан?
Терцки
Ведь ты его услал.
Валленштейн
Я?
Терцки
Не услал? И также Деодату
Уехать не велел? – Исчезли оба.
Явление шестое
Те же. Илло.
Илло(Валленштейну)
Уж Терцки…
Терцки
Все он знает.
Илло
И что Кауниц,
Колальто, Гёц, Марадас, Эстергази
Тебя оставили?
Терцки
Проклятье!
Валленштейн(подает знак)
Тише!
Графиня(издали тревожно наблюдавшая за ними, подходит)
Брат! Терцки! Что случилось?
Валленштейн(намереваясь идти)
Ничего
Пусти! Идемте.
Терцки(хочет следовать за ним)
Ничего, Тереза.
Графиня
Как ничего? Но разве я не вижу,
Что кровь из ваших помертвелых лиц
Исчезла вся? Что даже брат с усильем
Спокойный вид старается принять?
Паж(входит)
Вас опрашивает адъютант, граф Терцки!
(Уходит.)
Терцки следует за пажем.
Валленштейн
Узнай зачем!
(К Илло.)
Без мятежа и тайно
Произойти все это не могло.
Кто у ворот сегодня в карауле?
Илло
Полк Тифенбаха.
Валленштейн
Сменишь ты его
Теперь же. Гренадеров графа Терцки
Там на часы вели поставить. Слушай!
Где Бутлер, знаешь ты?
Илло
Его я видел.
Сейчас он сам здесь будет. Бутлер верен.
(Уходит.)
Валленштейн хочет последовать за ним.
Графиня
Сестра! Не выпускай его отсюда!
Беда случилась…
Герцогиня
Боже! Что такое?
(Удерживает Валленштейна.)
Валленштейн(освобождаясь от нее)
Пусти, мой друг! И ты, сестра! Не бойтесь
Мы в стане; бури здесь сменяют быстро
Луч солнечный, мятежными умами
Вождю не просто править, никогда
Не знает он отрадного покоя.
Коль мне остаться здесь, идите вы:
Дела мужчин не терпят жалоб женщин.
(Хочет идти.)
Терцки возвращается.
Терцки
Останься. Из окна мы все увидим.
Валленштейн(графине)
Идите!
Графиня
Нет!
Валленштейн
Я так хочу.
Терцки(отводит ее в сторону и многозначительно указывает на герцогиню)
Тереза!
Герцогиня
Пойдем, сестра, коль он велит.
(Уходит.)
Явление седьмое
Валленштейн. Граф Терцки.
Валленштейн(подходя к окну)
Так что ж там?
Терцки
Войска сбегаются, зачем – не знают.
С молчаньем мрачным под свои знамена
Таинственно становятся полки;
Недружелюбно смотрят тифанбахцы;
Одни валлоны в стороне стоят,
Построясь, никого не подпускают
И, как всегда, степенны и спокойны.
Валленштейн
Там Пикколомини?
Терцки
Его повсюду
Разыскивают, нет его нигде.
Валленштейн
Какое адъютант принес известье?
Терцки
Его ко мне полки мои послали.
Вновь в верности они тебе клянутся
И с нетерпеньем ждут сраженья.
Валленштейн
Как же
Тревога эта в стане поднялась?
Я все велел скрывать от войск, пока
Из Праги нет еще счастливой вести.
Терцки
О, если б ты словам моим поверил!
Еще вчера мы умоляли
Не выпускать из Пильзена лукавца
Октавио. Ты сам ему коней
Для бегства дал…
Валленштейн
Ты снова ту же песню!
Мне о твоем безумном подозренье
Не говори.
Терцки
И в Изолани был
Уверен ты, а изменил он первый.
Валленштейн
Еще вчера его от нищеты
Я спас. Что ж? Благодарности не ждал я.
Терцки
Все таковы.
Валленштейн
Он прав, меня покинув;
Он верен остается божеству,
Которому за карточным столом
Всю жизнь служил. В союз с моей удачей
Вступив, он порывает не со мной.
Что я ему, что мне он? Для него
Я лишь корабль, который он надеждой
Своею наирузил. Открытым морем
Он плыл на нем; его опасный бег
Над рифом видя, он спасает ныне
Свое добро. Меня он покидает,
Как птица ветвь, ей давшую приют.
Сердечных уз меж нами нет разрыва.
Да, поделом обманут тот бывает,
Кто сердце в скудомысленном искал!
На краткий срок житейские явленья
На гладком отражаются челе,
В беспечный ум ничто не западает.
Волнуется легко и живо кровь,
Но глубь груди душою не согрета.
Терцки
Скорей готов я гладкому челу
Довериться, чем хмурому иному.
Явление восьмое
Валленштейн. Терцки. Илло входит взбешенный.
Илло
Измена!
Терцки
Что еще?
Илло
Велел я стражу
Сменить. Злодеи тифенбахцы…
Терцки
Ну?
Валленштейн
Что с ними?
Илло
Вышли из повиновенья.
Терцки
Вели стрелять по ним! О, дай приказ!
Валленштейн
Не горячись! Тебе какой же дали
Они ответ?
Илло
Что слушаться им должно
Лишь генерала Пикколомини.
Валленштейн
Как? Это что?
Илло
Войскам-де предъявил он
Указ собственноручный государя.
Терцки
Ты слышишь, герцог?
Илло
По его ж внушенью
Полковники отправились вчера.
Терцки
Ты слышишь?
Илло
Монгекукули, Караффа,
Еще других шесть генералов ночью
Уехали, чтоб с ним соединиться.
Приказ от императора получен
Им будто бы давно, на днях же он
Условился об этом с Квестенбергом.
Валленштейн опускается на стул и закрывает лицо руками.
Терцки
О, если б ты поверил мне!
Явление девятое
Те же. Графиня.
Графиня
Нет сил, нет сил переносить тревогу!
Скажите ради бога: что случилось?
Илло
От нас все отлагаются полки;
Граф Пикколомини нам изменил.
Графиня
Предчувствие мое!
(Бросается вон из комнаты.)
Терцки
Ты мне не верил.
Как звезды лгали, видишь ты теперь?
Валленштейн(встает)
Не лгут нам звезды, это вопреки
Теченью их и року совершилось.
Верна наука, но коварство сердца
Ложь в небеса правдивые внесло.
Основаны на правде предвещанья;
Где выступает из своих границ
Природа, там все знание земное
Ошибочно. Иль суеверьем было,
Что не хотел подобным подозреньем
Я образ человека осквернить?
Не буду я краснеть за эту слабость!
Религия заложена и в звере,
Не смеет дикий выпить чаши с жертвой,
Которой в грудь вонзить он хочет меч.
Октавио! Ты совершил не подвиг.
Не ум твой над моим взял верх – победу
Твоя душа лукавая над честной
Моей душой постыдно одержала.
Я без щита был, ты удар безбожно
В незащищенную направил грудь.
Перед таким оружьем я – ребенок.
Явление десятое
Те же. Бутлер.
Терцки
Вот Бутлер, друг, оставшийся у нас.
Валленштейн(идет ему навстречу с распростертыми объятиями и сердечно обнимает его)
В мои объятья, старый мой товарищ!
Не так отраден солнца вешний луч,
Как друга вид в подобную минуту.
Бутлер
Пришел я, герцог…
Валленштейн(опираясь на его плечо)
Ты уже слыхал?
Старик мне изменил. Что скажешь? Жили
Мы вместе неразлучно тридцать лет.
В походе спали на одной кровати,
Из одного стакана пили мы,
Одним куском делились; опирался
Я на него, как на твое теперь
Плечо я дружеское опираюсь.
И в час, когда с доверчивой любовью
К его груди прижал я грудь свою,
Он, высмотрев удобный миг, украдкой
Мне медленно вонзает в сердце нож.
(Прячет лицо на груди у Бутлера.)
Бутлер
Забудьте вы коварного. Скажите.
На что решаетесь?
Валленштейн
Ты прав, ты прав.
Еще друзьями я богат, не так ли?
Еще любим судьбою; открывая
Мне злобу лицемера, в то же время
Она мне преданность души правдивой
Дает познать. Забудем мы о нем.
Не думайте, что мне его потеря
Так. тяжела; нет, мне тяжел обман.
Обоих я любил, ценил высоко,
И Макс был искренно мне предан, он
Не изменил мне, Макс не изменил.
Оставим это. Действовать нам надо.
Гонец из Праги, что послал мне Кински,
Вот-вот прибудет. Что бы он ни вез,
Попасться в руки он бунтовщикам
Не должен. Так скорее верхового
Отправить верного ему навстречу,
Чтоб тайным провести путем ко мне.
Илло намеревается идти.
Бутлер(удерживает его)
Кого, фельдмаршал, ждете вы?
Валленштейн
Я нарочного с вестью жду о том,
Как в Праге дело удалось.
Бутлер
Гм!
Валленштейн
Что же?
Бутлер
Так вы не знаете?
Валленштейн
Чего?
Бутлер
Причины
Тревоги в лагере.
Валленштейн
Как?
Бутлер
Тот гонец…
Валленштейн(нетерпеливо)
Ну?
Бутлер
Прибыл он.
Терцки и Илло
Он прибыл?
Валленштейн
Мой гонец?
Бутлер
Уж несколько часов тому назад.
Валленштейн
И я не знал?
Бутлер
Его схватила стража.
Илло(топнув ногой)
Проклятье!
Бутлер
Распечатано письмо,
По лагерю гуляет…
Валленштейн(с напряженным ожиданием)
Вам известно,
Что в том письме?
Бутлер(уклончиво)
Не спрашивайте, герцог!
Терцки
О горе нам! Все рушится!
Валленштейн
Я в силах
Услышать все. Скажи мне правду: Прага
Потеряна?… Не так ли? Говори!
Бутлер
Потеряна. Вы войском в Кениггреце,
В Будвейсе, Браунау, Таборе и Брюнне
Покинуты, – и снова присягнуло
Оно повсюду государю; вы же
И Кински, Терцки, Илло – все в опале.
Терцки и Илло проявляют испуг и ярость… Валленштейн остается тверд и спокоен.
Валленштейн(после паузы)
Решен вопрос. Душа исцелена
От мук своих; в груди воскресла сила,
И светел ум; мгла ночи быть должна
Там, где сияют Фридланда светила!
Готовился свой меч я обнажить в бою
С сомненьем, с колебаньем и тревогой,
Когда другой я мог итти дорогой;
Прекращена борьба во мне: стою
Теперь за жизнь и голову свою.
(Уходит.)
Прочие следуют за ним.
Явление одиннадцатое
Графиня Терцки(выходит из боковой комнаты)
Нет! Дольше не могу я. Где ж они?
Все пусто. Я одна, одна, со страхом
Моим убийственным. Перед сестрою
Казаться я спокойною должна,
И сдерживать в груди свои все муки —
Не в силах я! Коль счастье нас покинет,
Коль должен будет к шведам перейти
Он нищим беглецом, не многочтимым
Союзником, вождем могучей рати,
Коль так же, как пфальцграф, блуждать
из края в край
Должны мы будем памятником жалким
Минувшего величья… нет, дожить
До этого я не хочу! И если б
Он, так упав, свою снести мог долю,
Я б не снесла падения его.
Явление двенадцатое
Графиня. Герцогиня. Текла.
Текла(удерживая герцогиню)
Останьтесь, умоляю вас!
Герцогиня
Нет, тайну
Здесь страшную скрывают от меня.
Зачем сестра со мной не остается?
Зачем она, встревоженная, бродит
Без отдыха по залам? Ты зачем
Испугана? Что значат эти знаки,
Которыми таинственно ты с нею
Обмениваешься?
Текла
О, ничего!
Герцогиня
Сестра, я знать хочу.
Графиня
Скрывать нет пользы,
Да и возможно ль? Раньше или позже
Придется ж ей узнать и перенесть.
Теперь не время слабой быть, нам смелость
И твердый дух нужны, учиться силе
Должны! мы. Пусть одним решится словом
Ее судьба. – Да, вас ввели в обман,
Сестра. Вы в убеждении, что герцог
Отставлен, – не отставлен он…
Текла(идет к графине)
Хотите
Ее убить?
Графиня
Ваш муж…
Текла(заключая мать в объятья)
О мать, крепитесь!
Графиня
Ваш муж восстал и перейти хотел
Уже к врагу, как отложилось войско,
И рухнуло задуманное им.
При этих словах герцогиня, пошатнувшись, без чувств падает на руки дочери.
Явление тринадцатое
Большой зал у герцога Фридландского.
Валленштейн(в панцире)
Октавио! Достиг своей ты цели!
Едва ли я не так же вновь покинут,
Как некогда на Регенсбургском сейме
Покинут был. Я лишь с самим собой
Тогда остался, но что может значить
Единый муж, уже известно вам.
Роскошные вы ветви обрубили,
Стою я, обнаженный ствол, но в недрах
Скрывается живительная сила,
Родившая цветущий мир. Был час,
Когда один я заменил вам войско.
Рать вашу истребляли силы шведа,
Последняя надежда ваша, Тилли,
При Лехе пал. В Баварскую страну,
Как яростный поток, Густав ворвался,
И в Вене император трепетал.
Солдат был дорог: ведь толпа идет
Вослед удаче. Тут-то обратились
Все взоры на меня, помощника в беде;
Смирилась перед горько оскорбленным
Надменность императора: молил он,
Чтоб произнес я творческое слово,
Чтоб населил людьми пустые станы.
Я это сделал. Барабанный бой
Раздался, имя пронеслось мое,
Как брани бог, из края в край по миру.
Свою соху оратай покидает,
Ремесленник работу, – все спешат
К знакомым им прославленным знаменам.
Все тот же я еще и ныне! Тело —
Созданье духа, и свой ратный стан
Вокруг себя наполнит Фридланд снова.
Ведите на меня свои войска!
Они умеют одержать победу
Со мной, но не победу надо мной.
Когда глава от членов отделится,
То явным станет, где жила душа.
Илло и Терцки входят.
Смелей, друзья, смелей! Мы не погибли!
У нас твоих есть, Терцки, пять полков
И Бутлера драгуны. Завтра утром
Шестнадцать тысяч шведов к нам примкнет.
Я девять лет назад не с большим войском
Шел покорять Германию монарху.
Явление четырнадцатое
Те же. Нейман, который говорит с графом Терцки, отведя его в сторону.
Терцки(Нейману)
Кого вам нужно?
Валленштейн
Что он говорит?
Терцки
Что десять паппенгеймских кирасир
С тобой самим поговорить желают
От имени полка.
Валленштейн(быстро Нейману)
Пускай войдут.
Нейман удаляется.
Тут я успеха жду. Они, заметьте,
Колеблются, и убедить их можно.
Явление пятнадцатое
Валленштейн. Терцки. Илло. Десять кирасир входят во главе с ефрейтором и, по команде построясь перед герцогом, отдают ему честь.
Валленштейн(смотрит на них некоторое время, затем обращается к ефрейтору)
Тебя я знаю: ты из Брюгге родом,
Тебя зовут ведь Мерси?
Ефрейтор
Генрих Мерси.
Валленштейн
Отрядом гессенцев от войска ты
Отрезан был и окружен; с тобою
Сто восемьдесят было человек,
И с ними ты сквозь тысячи пробился.
Ефрейтор
Так точно, генерал.
Валленштейн
Чем за отвагу
Ты награжден был?
Ефрейтор
Честью, о которой
Я сам просил, – в полк этот поступить.
Валленштейн(обращаясь к другому)
Ты был в числе охотников, которых
На Альтенберг послал я батарею
Взять шведскую.
Второй кирасир
Так точно.
Валленштейн
Никого
Не забываю я, с кем говорил.
Чего хотите вы?
Ефрейтор(командует)
На караул!
Валленштейн(к третьему)
Ты кельнский уроженец, Рисбек?
Третий кирасир
Рисбек.
Валленштейн
Ты, шведского полковника Дюбальда,
Взяв в плен, доставил в Нюренбергский лагерь.
Третий кирасир
Не я.
Валленштейн
Так старший брат твой. У тебя
И младший был, где он теперь?
Третий кирасир
Стоит он
Под Ольмюцем с полком.
Валленштейн(ефрейтору)
Так говори!
Ефрейтор
Нам императорский указ объявлен.
В нем…
Валленштейн(перебивает его)
Как вас избирали?
Ефрейтор
Жеребьевкой,
По одному от роты.
Валленштейн
Продолжай!
Ефрейтор
Нам императорский указ объявлен.
В нем сказано, что не должны отныне
Повиноваться мы тебе, затем
Что ты изменник и отчизны враг.
Валленштейн
На что же вы решились?
Ефрейтор
В Браунау, в Праге,
В Будвейсе, в Ольмюце приказ исполнен
Товарищами нашими; здесь взяли
Пример с них тифенбахцы и тосканцы.
Но мы не верим, что ты враг отчизны.
Что ты изменник, и считаем это
Обманом или выдумкой испанской.
(Простодушно.)
Пришли спросить тебя мы самого,
Что делать ты намерен. Был ты с нами
Всегда правдив: тебе мы доверяем.
Меж добрым войском и его вождем
Пусть языков не будет посторонних.
Валленштейн
Тут узнаю своих я паппенгеймцев.
Ефрейтор
И вот с чем нас твой полк к тебе отправил:
Коль власти жезл, врученный государем
Тебе по справедливости, ты только
В своих руках намерен сохранить,
Быть честным полководцем войск австрийских, —
Мы за тебя готовы грудью стать,
Оборонять твое мы будем право;
И если все полки тебя оставят,
Мы не оставим, голову положим
Мы за тебя; пасть, а тебя не выдать —
Наш долг солдатский. Но коль так оно,
Как в грамоте написано, коль хочешь
Изменой нас перевести к врагу, —
Чего избави бог! – то покидаем
И мы тебя, как тот указ велит.
Валленштейн
Друзья мои…
Ефрейтор
Не нужно много слов,
Скажи нам: да иль нет – и с нас довольно.
Валленштейн
Послушайте. Я знаю, люди вы
Разумные, не за толпой идете,
А судите вы собственным умом, —
За то я вас и отличал от прочих.
Считает быстрый взор вождя знамена,
Он ратника не замечает в строе,
Тут без разбора все подчинены
Веленью строгому, и не имеет
Значенья человек для человека.
Таким для вас начальником я не был —
Себе самим вы в ремесле суровом
Понятней стали, на лице я вашем
Разумной мысли видел луч, и с вами
Я поступал как с вольными людьми,
За вами право голоса оставив.
Ефрейтор
Да, генерал, ты к нам благоволил,
Доверья своего нас удостоил,
Нам более, чем всем другим, ты милость
Всегда оказывал, зато и мы
Не следуем за большинством. Ты видишь
Тебе мы верны. Молви только слово, —
Для нас довольно слова твоего, —
Что ты не замышлял измены, войско
Перевести ты не хотел врагам.
Валленштейн
Мне изменяют! Знайте, император
Моим врагам меня приносит в жертву.
Погибну я, коль за меня войска
Не вступятся мои. Вверяюсь вам,
Моей твердыней будет сердце ваше!
Да, эту грудь разить готовы, эту
Седую голову! Вот благодарность
Испанская за бой под Нюренбергом,
На люценских равнинах! Для того-то
Мы вражьим пикам подставляли грудь!
Нам мерзлая земля, холодный камень
Периной были, не существовало
Для нас быстрин, лесов непроходимых,
Мы Мансфельда неутомимо гнали
Извилистым путем его побега,
Вся наша жизнь была походом тяжким.
Мы по земле, встревоженной войной,
Как грозный вихрь носились бесприютно
И вот, когда мы выполнили дело,
Неблагодарное и полное проклятий,
И груз войны рукой неутомимой, верной,
Тащили, этот царственный юнец
Мир унесет легко и ветвь оливы —
Заслуженное наше украшенье —
Себе он в кудри русые вплетет?
Ефрейтор
Тому не быть! Того мы не допустим!
Ты вел войну со славою, и ты
Ее окончишь. Ты на поле смерти
Кровавое нас вывел, только ты
Нас поведешь домой с веселым сердцем
В прекрасные и мирные долины,
Разделишь с нами плод работы долгой.
Валленштейн
Как? Вы надеетесь вкусить под старость
Плоды трудов своих? Того не ждите!
Конца войны вам не видать вовек,
Нас всех она поглотит. – Император
Мир заключать не хочет, потому-то
Мне пасть и должно, что хочу я мира.
Какое дело Австрии, что свет
Опустошен войной, что гибнет войско?
Ей хочется расти и покорять.
Вы тронуты – гнев благородный вижу
В глазах я ваших. О, когда б теперь
Моим я мог воспламенить вас духом,
Как увлекал он вас средь грозных битв!
Вы заступиться за меня хотите,
Готовы право защищать мое, —
Великодушно это! Но не ждите
Успеха вы, немногие. Вы даром
Погибнете для вашего вождя.
(Доверчиво.)
Нет! Выбрать путь нам надо безопасный,
Искать друзей. Швед помогать нам хочет.
Воспользуемся помощью его
Для вида лишь, до дня, когда мы будем
В своих руках держать судьбу Европы
И выведем народам благодарным
Желанный мир из стана своего.
Ефрейтор
Так сносишься со шведом ты для вида?
Не хочешь государю изменить?
Нас сделать шведами? Нам только это
И требовалось от тебя узнать.
Валленштейн
Что мне до шведов? Ненавижу их,
Как ад кромешный. С божьей помощью надеюсь
Прогнать их скоро за море домой.
О благе общем мысль моя. Есть сердце
В моей груди, и скорбь германского народа
Мне больно видеть. Люди вы простые,
Но мыслите незаурядно: с вами
Могу я как с друзьями говорить.
Пятнадцать лет уже война пылает
Без устали, и все конца ей нет.
Папист и лютеранин, швед и немец —
Никто не уступает; восстают
Одни против других; раздоры всюду,
И нет судьи. – Как тут найти исход?
Как узел возрастающий распутать?
Лишь разрубив его. Я избран роком,
Я чувствую, на это и надеюсь,
Что с вашей помощью исполню все.
Явление шестнадцатое
Те же. Бутлер.
Бутлер(с горячностью)
Так поступать не следовало, герцог!
Валленштейн
Как поступать?
Бутлер
Нам это повредит
В глазах всех благомыслящих.
Валленштейн
В чем дело?
Бутлер
Ведь это означает бунт открытый!
Валленштейн
Что?
Что именно?
Бутлер
Полки все графа Терцки
Австрийского орла срывают со знамен
И твой к ним прикрепляют герб!
Ефрейтор(кирасирам)
Направо
Марш!
Валленштейн
Проклят будь, кто надоумил их!
(Уходящим кирасирам.)
Стой, братцы, стой! Произошла ошибка,
И строго наказать велю виновных.
Я объясню вам! Выслушайте! Стойте!
Не слушают.
(К Илло.)
Поди уговори их,
Верни сюда во что бы то ни стало.
Илло поспешно удаляется.
Погибель это наша, Бутлер! Бутлер!
Вы мой недобрый гений! Для чего при них
Сказали это вы? Все шло успешно,
Мне их склонить почти уж удалось.
Безумцы с их усердьем неуместным
Жестоко шутит рок! Меня погубит
Услужливость друзей, не злость врагов.
Явление семнадцатое
Те же. Вбегает герцогиня, следом за ней Текла и графиня, потом Илло.
Герцогиня
О Альбрехт! Что ты сделал!
Валленштейн
Вот чего
Недоставало!
Графиня
Брат, прости меня:
Я все открыла им.
Герцогиня
О, что ты сделал!
Графиня(графу Терцки)
Ужель надежды нет, и все пропало?
Терцки
Все. Император, а не мы – хозяин Праги:
Ему полки все присягнули вновь.
Графиня
Злодей Октавио! И графа Макса
Здесь также больше нет?
Терцки
Где быть ему?
С отцом он к императору уехал.
Текла бросается в объятия матери и прячет лицо у нее на груди.
Герцогиня(заключая ее в объятия)
Несчастна ты; еще несчастней я.
Валленштейн(отводит графа Терцки в сторону)
Вели скорей повозку приготовить,
Чтоб их отправить.
(Указывая на женщин.)
Шерфенберг нам верен, —
Пусть он везет их в Эгер, мы туда же
Поедем вслед.
(Возвратившемуся Илло.)
Ты их не воротил?
Илло
Ты слышишь шум? Восстали паппенгеймцы:
Мятежно требуют, чтоб их полковник
Граф Макс им отдан был; кричат, что здесь он,
Что силою тобой задержан в замке
И что, коль ты не выпустишь его,
Освободят они его мечами.
Все изумлены.
Терцки
Как поступить?
Валленштейн
Не говорил ли я?
О сердце вещее мое! Он здесь!
Не изменил, не мог мне изменить!
Я был уверен в этом.
Графиня
Если здесь он,
Еще поправить можно все, я знаю,
Чем удержать его!
(Обнимает Теклу.)
Терцки
Не может быть,
Подумай! Императору нас предал
Отец и перешел к нему, остаться
Отважится ли сын?
Илло(Валленштейну)
Коней, которых
Ты подарил ему недавно, видел
Я нынче: их по площади вели.
Графиня
О, так он здесь, племянница!
Текла(устремляет глаза на дверь и восклицает)
Вот он!
Явление восемнадцатое
Те же. Макс Пикколомини.
Макс(входит и останавливается посреди залы)
Да, да, вот он! Я больше не могу
Вкруг дома этого бродить украдкой,
Удобного мгновенья выжидать.
И этот страх и эти ожиданья
Превыше сил моих.
(Направляется к Текле, бросившейся в объятия матери.)
О нежный ангел!
Взгляни! Не отвращай лица! Признайся
Пред всеми смело; никого не бойся.
Пусть слышат все, что мы друг друга любим!
Что нам таиться? Тайны – для счастливцев.
Несчастью безнадежному покров
Не нужен больше, поступать свободно
Оно вольно при свете тысяч солнц.
(Замечает графиню, которая с торжествующим видом смотрит на Теклу.)
Нет, тетя, нет, с надеждой не смотрите
Вы на меня. Пришел я не остаться —
Проститься я пришел. Конец всему!
Прочь от тебя я должен, Текла, должен!
Но не могу взять ненависть твою
С собой. Даруй один лишь взгляд участья,
Скажи, что ненависти ты ко мне
Не чувствуешь, скажи мне это, Текла!
(Берет ее за руку, в сильном волнении.)
О боже! боже! Силы нет уйти,
Нет сил, нет сил оставить эту руку.
О, молви, Текла, что состраждешь мне
И веришь, что я не могу иначе.
Текла, избегая его взгляда, указывает рукой на отца; Макс оборачивается в сторону герцога и только теперь замечает его.
Ты здесь? Я не с тобой искал здесь встречи.
Тебя не должен был я больше видеть.
Имею здесь я дело только с ней,
Хочу оправдан быть я этим сердцем,
До остального же мне нужды нет.
Валленштейн
Ты думаешь, глупцом и буду я тебе
Позволю скрыться, разыграю сцену
Великодушья? Обманул, как вор,
Меня отец твой, для меня ты ныне
Лишь сын его и мне попался в руки
Недаром здесь. Не жди, что им безбожно
Нарушенную дружбу уважать я стану.
Прошла пора любви, пощады нежной,
Приходит очередь вражды и мести;
Могу и я быть извергом, как он.
Макс
Как хочешь поступай со мной. Ты знаешь,
Что гнев твой мне не страшен, но что я
Не похваляюсь. Что меня здесь держит,
Тебе известно!
(Взяв Теклу за руку.)
Хотел я всем, всем быть тебе обязан,
Из рук твоих отцовских получить
Блаженных жребий. Ты его разрушил.
Но что тебе? Привык ты счастье ближних
Топтать во прах. Не милосердья бог
Тот бог, которому всегда ты служишь.
Как дикая, ужасная стихия,
С которой заключить нельзя союза,
Ты следуешь своим влеченьям бурным.
Беда тому, кто доверял тебе,
Кто привлечен твоим приветным видом,
Кто счастия земного своего
Тебя избрал надежною опорой!
Средь тишины полночной закипит
Нежданно огнедышащая бездна,
С неистовою разразится силой
И бедственно, чрез все людей посевы,
Польется истребительный поток.
Валленштейн
Изобразил ты своего отца —
Так черного он полон лицемерья.
Искусство адское мой ум затмило,
Судьба коварнейшего духа лжи
Жестоко избрала и в виде друга
Послала мне его. Над силой ада
Верх одержать как может человек!
Я заключил в объятья василиска
И кровью сердца я поил его,
И у сосцов любви моей окреп он
И напитался. Никогда не думал
Его я опасаться; отворил
Перед ним я настежь двери мыслей тайных
И осторожности ключи отбросил.
Искал мой взор в просторе звездном неба
Предателя, которого впустил
К себе я в сердце. – Если б Фердинанду
Я тем же был, чем твой отец был мне,
Я б на него не шел, итти не мог бы!
Он господином был моим – не другом,
Он не вверялся мне. Когда мне дал он
Власть полководца, между ним и мной
Уже была война, как должно вечно.
Меж хитростью ей быть и подозреньем.
Мир только между верой и доверьем.
Те, кто доверье отравляют, губят
Грядущий род в утробе матерей!
Макс
Отца я не намерен защищать.
Увы! Я не могу!
Несчастные деянья совершились,
Сомкнулось преступленье с преступленьем,
Как звенья цепи бедственной; но мы,
Безвинные, как очутились в этом
Кругу злодейств? Кому мы изменили?
Зачем отцов виною обоюдной
Обвиты мы, как грозных змей четой?
Зачем должна нас, любящих друг друга,
Вражда отцов жестоко разлучить?
(С величайшей скорбью заключает Теклу в объятия.)
Валленштейн(смотрит на него молча и подходит к нему)
Макс! От меня не уходи! Останься
Со мною, Макс! Когда в наш зимний лагерь
Под Прагою тебя мне принесли
В палатку, отрока, к зиме немецкой
Привыкнуть не успевшего, ты знамя
Еще держал рукой окоченевшей, —
Как муж ты не хотел расстаться с ним. Тогда
Плащом моим тебя покрыл я, нянькой
Твоею был, с заботливостью женской
Не постыдился за тобой ходить,
И, мной согретый, ожил молодою
Ты жизнью вновь в объятиях моих.
Когда с тех пор к тебе я изменился?
Обогатил я многих, дал в награду
Им земли, почести, – тебя любил я,
Тебе – себя, свое я сердце отдал.
Они чужие были мне, а ты
Был мне как сын родной. – Нет, Макс!
Меня не можешь
Покинуть ты! Я не желаю верить,
Что может Макс меня покинуть.
Макс
Боже!
Валленштейн
Я с детства твоего тебя лелеял
И о тебе заботился. Что сделал
Отец твой для тебя, чего б я также
Не сделал? Я вокруг тебя сплел сеть
Моей любви – порви ее, коль можешь! —
Ко мне ты всеми нитями души
Привязан, всеми узами природы,
Которыми быть может человек
Соединен с другим. Со мной расстаться!
Слугой будь государя! Наградит
Он Золотым Руном тебя за то,
Что от отца и друга ты отрекся,
Что чувство ты святейшее презрел!
Макс(в сильной борьбе)
О боже мой! Я волен ли?… Присяга…
Долг…
Валленштейн
Долг? Какой? И кто же ты? Коль ныне
Я перед императором виновен, —
Вина – моя, ты не причастен к ней.
Себе ль ты принадлежишь? Собою
Располагаешь ли? Стоишь ли в мире,
Как я, свободен, чтобы быть творцом
Своих деяний? От меня зависишь,
Мне ты подвластен, я твой император;
Принадлежать, повиноваться мне —
Вот весь твой долг и твой закон природы.
Когда тот мир, которого ты житель,
С пути сорвавшись своего, пылая,
С другим столкнется миром, не дано
Тебе избрать, итти ли с ним иль нет.
Умчит великой силой он стремленья
С собой тебя и спутников своих.
Грех на себя возьмешь ты не тяжелый,
Не обвинят тебя, – тебя похвалят
За то, что друга предпочел всему.
Явление девятнадцатое
Те же. Нейман.
Валленштейн
Что там?
Нейман
Все паппенгеймцы, спешившись, сюда
Сомкнутым строем движутся: решили
Они с мечом в руке взять дом и графа
Освободить.
Валленштейн(к графу Терцки)
Цепь протянуть вели
И выставить орудия! Я встречу
Их ядрами цепными.
Терцки уходит.
Мне мечом
Предписывать! Иди скажи им, Нейман,
Что я велю им отступить сейчас же
И ждать, храня порядок, молча, что мне делать
Угодно будет.
Нейман удаляется. Илло подходит к окну.
Графиня
Отпусти его,
Брат! Отпусти! Молю тебя!
Илло(у окна)
Проклятье!
Валленштейн
Что там?
Илло
На ратушу они взошли,
Срывают кровлю; вот взялись за пушки
И направляют их сюда…
Макс
Безумцы!
Илло
Хотят начать обстрел…
Герцогиня и графиня
Творец небесный!
Макс(Валленштейну)
Позволь мне к ним, уговорить…
Валленштейн
Ни шагу!
Макс(указывая на Теклу и герцогиню)
Но жизнь их! Жизнь твоя!
Валленштейн
Что скажешь, Терцки?
Явление двадцатое
Те же. Терцки.
Терцки
Весть от полков нам верных. Им отваги
Своей-де больше не сдержать и просят
Им разрешить ударить на врага.
В руках их двое городских ворот.
Дай только знак – и могут в тыл зайти
Они врагам, их в городе стеснить
И в узких улицах легко осилить.
Илло
Не дай остыть их рвению! Нам верен
Полк Бутлера, нас больше, чем восставших.
Мы верх возьмем и здесь же бунт подавим.
Валленштейн
Чтоб этот город полем битвы стал?
Междоусобной огнеокой брани
Неистовствовать мы позволим в нем?
И ярости, вождя не признающей,
Решенье дела предоставим? Здесь
Лишь для резни есть место, не для боя.
Освобожденных фурий дикой злобы
Не сдержит власть ничья. Да будет Так!
Обдумывал я долго, пусть свершится
Оно теперь мгновенно и кроваво!
(Обращаясь к Максу.)
Что ж? Хочешь ли сразиться ты со мною?
Идти ты волен! Стань со строем их,
Веди их в бой! Ты воевать умеешь;
Ты научился у меня, не стыдно
Тебя иметь противником, и случай
Едва ль найдешь ты лучший за уроки
Мне заплатить.
Графиня
Вот до чего дошло!
Макс! Макс! И это выдержать вы в силах?
Макс
Полки, порученные мне, дал слово
Присяге верными я увести;
Исполню это иль умру. Иного
Не требует мой долг. С тобой сражаться,
Пока возможно, буду избегать, —
Мне голова твоя еще священна,
Хотя ты стал моим врагом.
Раздаются два выстрела Илло и Терпки спешат к окну.
Валленштейн
Что там?
Терцки
Убит!
Валленштейн
Кто?
Илло
Выстрелили тифенбахцы.
Валленштейн
По ком?
Илло
По Нейману, который послан
Тобою был…
Валленштейн(с гневом)
Проклятье! Так я сам…
(Хочет итти.)
Терцки
Их ярости итти навстречу хочешь?
Герцогиня и графиня
Избави бог!
Илло
Теперь не время, герцог!
Графиня
Останови, останови его!
Валленштейн
Пусти!
Макс
Не делай этого, теперь
Не делай: их ожесточил свирепый
Поступок их, раскаянья дождись…
Валленштейн
Прочь! Слишком долго колебался я.
Они свершать дела такие смеют
Лишь потому, что самого меня
Не видят; пусть увидят, пусть услышат
Мой голос. Не мои ль они полки?
Не я ль их вождь и грозный повелитель?
Посмотрим, чуждо ль стало им лицо,
Что в темной битве солнцем их бывало?
Оружия не надо. Покажусь
Бунтовщикам, и тотчас же, смирившись,
Вернутся вновь тревожные умы
В привычные пределы послушанья.
(Уходит.)
За ним следуют Илло, Терцки и Бутлер.
Явление двадцать первое
Графиня. Герцогиня. Макс. Текла.
Графиня(герцогине)
Когда его увидят… Есть надежда,
Сестра.
Герцогиня
Надежда! Я простилась с нею.
Макс(стоявший во время последнего явления впереди в приметной, борьбе с самим собою, приближается)
Нет! Этого снести я не могу.
Пришел сюда с намереньем я твердым
И с верою, что прав и непорочен
Поступок мой; здесь я стою, как изверг,
Достойный ненависти, на себя
Проклятье навлекая и презренье
Тех, кто мне дорог; видеть в тяжкой скорби
Любимых мной я должен, хоть могу их
Единым словом осчастливить. Сердце
Возмущено во мне, и спор ведут
Два голоса в груди, и ночь во мне,
Бессилен истинное выбрать я. Отец!
Ты правду говорил: я слишком твердо
Уверен был в себе; стою колеблясь,
Не знаю, как я должен поступить.
Графиня
Не знаете? Вам не подскажет сердце?
Так я скажу вам это!
Отец ваш изменил безбожно нам,
На герцога он посягнул, он стыд
Навлек на нас; так ясно же, что делать
Вы, сын его, должны: его злодейство
Исправив, верности подать пример,
Чтоб имя Пикколомини проклятьем
Всегдашним не осталось и позорным
Прозванием в семействе Валленштейнов.
Макс
Из чьих я уст услышу голос правды?
Волнуют всех нас страсти здесь. О, если б
Теперь ко мне сойти мог ангел с неба,
Мне истину святую почерпнуть
Из чистого ключа рукою чистой!
(Взор его обращается на Текли.)
И я еще зову его? Другого
Жду ангела?
(Подходит к ней и обвивает ее стан рукой.)
Непогрешимым сердцем,
Святым и чистым, ты решить должна.
Спрошу твою любовь, что осчастливить
Счастливого лишь может, что несчастно
Виновного отвергнет навсегда.
Меня любить ты можешь, коль останусь?
Скажи, что можешь, – и тогда я ваш.
Графиня(многозначительно)
Подумай…
Макс(прерывая ее)
Нет, не думай ни о чем!
Скажи, что чувствуешь!
Графиня
Отец твой, помни…
Макс(прерывая ее)
Не Фридланда я спрашиваю дочь, —
Тебя, тебя, возлюбленную! Дело
Идет не о короне; размышлять
Тогда могла б ты, – дело о душевном
Покое друга твоего идет,
О тысяче товарищей отважных,
Которые последуют теперь
Его примеру. Должен ли присягу
Нарушить я и в стан Октавио
Послать отцеубийственную пулю?
Свинец, из дула вырвавшийся, больше
Не мертвое орудие, – живет он,
Вселится дух в него, покорен власти
Он Эвменид карающих, и злейший
Они ему указывают путь.
Текла
О Макс!
Макс(прерывая ее)
Не отвечай мне слишком скоро!
Тебя я знаю, – сердцем ты способна
Труднейший долг всем прочим предпочесть.
Как человек здесь поступить хочу я,
Не как герой. Подумай, чем обязан
Я герцогу, припомни, чем воздал
Ему отец мой. А влеченье дружбы,
Признательности чувство для души —
Святой закон, и мстит тяжелым мщеньем
Природа нарушителю его.
Все, все ты взвесь – и твоему дай сердцу
Решить вопрос.
Текла
Твое его давно
Решило. Первому последуй чувству
Ты своему!
Графиня
Несчастная!
Текла
Как может
Быть справедливым то, чего сначала
Ты не избрал правдивым этим сердцем?
Исполни долг свой. Как ты б ни решился,
Тебя любить не перестала б я.
Поступки все твои тебя достойны
И благородны были бы всегда.
Раскаянье же не должно нарушить
Душевного покоя твоего.
Макс
Итак, я вынужден с тобой расстаться!
Жить без тебя!
Текла
Себе оставшись верен,
Ты верен мне. Судьба нас разлучает,
Сердец ей наших разлучить нельзя.
Дом Пикколомини и дом Фридлаада
Навек разделены враждой кровавой,
Но мы с тобой, мы не принадлежим
К своим домам. Ступай, ступай и дело
Свое благое отделить спеши
От нашего, злосчастного. Не медли!
На нашей голове проклятье неба,
Паденью мы обречены! Погубит
Вина отца меня. Не сетуй! Скоро
Решится жребий мой.
Макс в сильном волнении обнимает ее. За сценой слышны громкие, яростные долго не смолкающие восклицания: «Vivat Ferdinandus», сопровождаемые военной музыкой.
Макс и Текла замирают друг у друга в объятиях.
Явление двадцать второе
Те же. Терцки.
Графиня(идет ему навстречу)
Что значат эти клики?
Терцки
Все пропало!
Все кончено!
Графиня
Он их смирить не мог?
Терцки
Напрасно было все.
Графиня
Они кричали:
Да здравствует…
Терцки
Австрийский Фердинанд!
Графиня
Изменники!
Терцки
И не дали промолвить
Ему ни слова. Только речь он начинал,
Как заглушали музыкой ее.
Идет он.
Явление двадцать третье
Те же. Валленштейн в сопровождении Илло и Бутлера. Затем кирасиры.
Валленштейн
Граф Терцки!
Терцки
Герцог!
Валленштейн
Чтоб полки сейчас же
Готовились к походу. Мы до ночи
Оставим Пильзен.
Терцки уходит.
Бутлер!
Бутлер
Генерал!
Валленштейн
Гонца отправьте к коменданту в Эгер.
Он ваш земляк и друг. Вы напишите,
Чтоб был готов принять нас завтра в крепость.
За нами следом со своим полком
Вы двинетесь.
Бутлер
Я слышал вас, фельдмаршал.
Исполню все.
Валленштейн(подходит к Максу и Текле, которые все это время стояли, крепко обнявшись)
Расстаньтесь!
Макс
Боже!
Кирасиры с обнаженными шпагами входят и останавливаются в глубине зала. В то же время слышны за сценой отрывки из паппенгеймского марша, как бы призывающие Макса.
Валленштейн(кирасирам)
Вот он.
Свободен он. Я не держу его.
(Отворачивается и стоит так, что Макс не может подойти ни к нему ни к Текле.)
Макс
Меня ты ненавидишь, злобно гонишь.
Любви давнишней узам суждено
Не развязаться нежно, а порваться.
Но захотел ты боль разрыва сделать
Еще больнее мне. Жить без тебя
Не научился я, ты это знаешь;
Иду в пустыню, – все здесь оставляю,
Все, что люблю! Не отвращай лица!
Твои черты, мне вечно дорогие,
Мне раз еще теперь увидеть дай!
Не отвергай меня…
(Хочет взять его руку. Валленштейн отдергивает ее. Макс обращается к графине.)
Не обратится ль
Взор состраданья на меня? Графиня!
Графиня отворачивается; он подходит к герцогине.
Мать Теклы вы моей!
Герцогиня
Идите, граф,
Куда зовет вас долг! Нам верным другом,
Заступником нам можете усердным
У трона императора вы быть.
Макс
Вы не хотите без надежд оставить,
Предать вполне отчаянью меня.
Отрады не ищите мне напрасно
В пустой мечте. Мое несчастье верно,
И слава милосердным небесам,
Что прекратить его дано мне средство!
Снова начинается военная музыка. Зал все более и более наполняется вооруженными воинами. Макс видит Бутлера.
Вы здесь, полковник Бутлер? Не пойдете
За мною вы? Прощайте же! Служите
Вы господину новому верней,
Чем прежнему служили. Дайте руку
И слово мне, что будете всечасно
Жизнь охранять его.
Бутлер не подает ему руки.
Опальный он,
И голова его добычей стала
Убийцы каждого, который плату
Назначенную взять себе захочет
За злодеяние. Ему теперь
Заботливость нужна прямого друга.
А те, которых вижу вкруг него…
(Многозначительно смотрит на Илло и Бутлера.)
Илло
Изменников ищите там, где Галлас
И ваш отец. Здесь лишь один остался.
Нас от него избавить вам пора!
Макс пытается еще раз подойти к Текле. Валленштейн препятствует этому. Он стоит в нерешительности, полный скорби; между тем зал все больше наполняется, и звуки труб за сценой раздаются все громче и чаще.
Макс
Трубите! О, когда бы это был
Зов шведских труб, зов к битве беспощадной!
Когда б мечи все эти обнажились
Пронзить мне грудь! – Чего хотите вы?
Меня с ней разлучить? – Не доводите
Вы до отчаянья меня! Пришлось бы
Раскаяться вам в том!
Весь зал наполнен вооруженными солдатами.
Еще
На тяжесть тяжесть, и людская масса
Увлечь меня готова. Берегитесь!
Себе вождем опасно брать того,
Кто безнадежен. Вы меня из рая
Безжалостно влечете моего —
Свершись же месть над вами роковая!
Будь выбор ваш вам карой и бедою!
Идет на смерть, кто следует за мною!
В то время как он направляется в глубину сцены, кирасиры в шумном волнении окружают и провожают его. Валленштейн стоит недвижимо. Текла падает в объятия матери.
Занавес
Действие четвертое
Явление первое
В доме бургомистра в Эгере.
Бутлер(входя)
Он здесь. Сюда он роком приведен.
Решетка вслед за ним упала. Так же,
Как перед ним, спустился этот мост
И, дав ему пройти, поднялся снова, —
Спасенья путь отрезан для него.
До этих пор лишь, Фридланд, и не дале! —
Гласит судьба. Возник в земле богемской
Ты дивным метеором, пролагая
По небесам сверкающий свой путь,
И у границ Богемии померкнешь!
От прежних ты знамен своих отрекся
И веришь в счастье старое, слепец!
Чтоб вновь разжечь в империи войну,
Чтоб лар очаг священный уничтожить,
Вооружил преступную ты руку.
Тобою правил мести дух свирепый, —
Смотри, от мести не погибни сам.
Явление второе
Бутлер и Гордон.
Гордон
Вы это? Жаждал я беседы с вами.
Изменник герцог! Боже! Он – беглец!
И голова его оценена!
Скажите мне: как в Пильзене все это
Произошло?
Бутлер
Письмо вы получили,
Которое послал я вам с гонцом?
Гордон
И все исполнил, как вы мне велели,
Впустил его я в крепость, так как было
Мне императорское предписанье
Повиноваться слепо вам во всем.
Но – вы меня простите-как увидел
Я герцога, в сомнение невольно
Я снова впал. Вступил не как опальный
Он в город. На челе его, как встарь,
Величие властителя сияло,
Повиновенья требуя. Спокойно,
Как в дни порядка, принял от меня
Отчет он. Человек в беде приветлив,
И ласково бывает к малым людям
Величье павшее. Но герцог скупо,
С достоинством слова мне одобренья
Отмеривал, как господин слуге.
Бутлер
Все точно так, как вам писал я: войско
Врагам он продал, Прагу и Эгер
Отдать хотел. Узнав о том, полки
Оставили его. Из них лишь пять
Пришли с ним под командой графа Терцки,
Объявлен он опальным, и обязан
Его живым иль мертвым выдать каждый,
Кто верный императору слуга.
Гордон
Такой вельможа изменил престолу!
Что значит все величие земное!
Я часто говорил: он плохо кончит;
Погубит герцога его же сила,
Его же власть, которой нет предела!
Растут желанья: можно ль человека
Умеренности доверять его?
Его в границах держит лишь закон,
Лишь торная обычая дорога.
Власть герцога неслыханна была,
Он ею с императором равнялся:
От послушанья гордый ум отвык.
Да, жаль такого человека! Кто же
Там устоять бы мог, где Фридланд пал!
Бутлер
Успеете жалеть, когда он будет
Нуждаться в состраданье. Он теперь
Еще опасен. Подступают шведы
И вскоре, если мы не примем мер,
Соединятся с ним. Нам невозможно медлить,
Нельзя мне допустить, чтоб он свободный
Отсюда вышел. В плен его здесь взять
И жизнью я и честью обязался,
И помощи от вас я ожидаю.
Гордон
Когда б не видеть этого мне дня!
Из рук его я принял эту должность,
Он эту крепость мне препоручил,
И быть ему она должна тюрьмою!
У нас, у подчиненных, воли нет, —
Один лишь тот, кто силен и свободен,
Влеченьям сердца может уступать.
А мы должны жестокого закона
Быть исполнители; доступна нам
Одна лишь добродетель – послушанье.
Бутлер
Не жалуйтесь, что в действиях своих
Так стеснены вы. Где свободы много,
Там много заблуждений. Безопасен
Повиновенья только узкий путь.
Гордон
Итак, покинут герцог всеми? Скольких
Он осчастливил королевски щедро!
Его рука всегда была готова
Дарами каждого осыпать…
(Искоса взглянув на Бутлера.)
Поднял
Иного он из праха – сан высокий
И положенье дал ему; а друга
Надежного в нужде и злополучье
Ни одного себе не приобрел.
Бутлер
Здесь, вижу я, есть друг ему надежный.
Гордон
Мне милостью его нельзя хвалиться.
Быть может, он в величье и не вспомнил
Про друга юности своей. Вдали
От герцога я был удержан службой.
Меня из виду потерял он здесь,
Где, не участвуя в его щедротах,
Свободу сердца я себе сберег.
Когда меня начальником назначил
Он этой крепости, еще был верен
Он долгу своему; не обману я
Его доверья, честно охраняя,
Что он поручит честности моей.
Бутлер
Скажите ж: императора веленье
Хотите ли исполнить, мне помочь
Его взять в плен?
Гордон(задумчиво помолчав, скорбно)
Когда все это правда,
Что вы сказали, если изменил
Он императору, и продал войско,
И крепости хотел открыть врагам, —
Спасенья нет ему. Но что меня
Из всех других назначили орудьем
Погибели его – жестоко это.
В Бургау служили вместе при дворе
Пажами мы, но я был старший.
Бутлер
Знаю.
Гордон
Тому теперь едва ль не тридцать лет,
Исполнен был уже стремлений смелых
Двадцатилетний юноша тогда.
О важных он лишь помышлял предметах,
Как зрелый муж, был тих и молчалив
Меж нами, вел с самим собой беседы,
Забав чуждался детских. Но минуты
Восторженности странной находили
Внезапно на него, и вырывался
Из глубины таинственной души
Могучей мысли луч, и мы дивились
Его словам, не зная, было ль это
Безумья речь иль божье вдохновенье.
Бутлер
Там и случилось то, что, задремавши
Раз у окна, он с высоты упал
Двухъярусной и встал без повреждений?
Есть слух, что были с ним с тех пор припадки
Безумья.
Гордон
Стал задумчивее он
И сделался католиком. В нем чудо
Спасения его вдруг перемену
Произвело. Себя он существом
Предизбранным почел и дерзновенно,
Как будто знать несчастия не мог,
Пошел неверною стезею жизни;
И нас судьба далеко развела.
К величию и славе быстрым шагом
Он восходил; за ним следил я взором,
И голова кружилась. Стал он вскоре
И граф, и князь, и герцог, и диктатор.
И мало все ему теперь, – он руку
К короне королевской простирает
И в бездну падает!
Бутлер
Молчите! Он
Идет сюда.
Явление третье
Те же. Валленштейн входит, разговаривая с бургомистром Эгера.
Валленштейн
Ваш город прежде вольный был? Зачем же
У вас орел не целый на гербе,
А половина лишь его?
Бургомистр
Имперским
Мы были городом, но двести лет
Как город у Богемии в закладе.
Отрезан потому до половины
Гербовый наш орел, покуда нас
Не выкупит империя.
Валленштейн
Свободы
Достойны вы. Не увлекайтесь только
Словами злоумышленных людей!
Большую ль подать с вас берут?
Бургомистр(пожимая плечами)
Такую,
Что нам вносить ее едва возможно:
Мы же содержать должны и гарнизон.
Валленштейн
Вам будет льгота. Есть здесь протестанты?
Бургомистр смущен.
Да, да! Я знаю, в городе их много
Скрывается! Признайтесь мне: вы сами,
Не правда ли?
(Пристально смотрит на него. Бургомистр пугается.)
Не бойтесь! Иезуитов
Я ненавижу; если б только мог,
Их из империи давно б я выгнал.
Обедня, Библия – мне все равно;
Я это доказал: я лютеранам
В Глогау сам церковь выстроил. Скажу вам…
Как вас зовут?
Бургомистр
Пахгельбель, ваша светлость.
Валленштейн
О том, что вам поверю я, с другими
Не говорите вы.
(Положив ему руку на плечо, с некоторой торжественностью.)
Да, бургомистр,
Пришла пора, могучие падут,
И слабые возвысятся. Но это
Меж нами пусть! Владычество двойное
Испанцев близится к концу, и новый
Порядок установится. Недавно
Вы видели ль на небе три луны?
Бургомистр
Со страхом видел.
Валленштейн
Вытянулись две
В кровавые кинжалы, и осталась
Лишь средняя светла, не изменясь.
Бургомистр
Мы полагали, что беду от турок
Пророчит нам оно.
Валленштейн
От турок? Нет.
На западе падут и на востоке
Два государства, говорю я вам,
И лютеран лишь уцелеет вера.
(Замечает Бутлера и Гордона.)
Мы вечером пальбу слыхали слева,
Как ехали сюда. Была ли вам
И здесь она слышна?
Гордон
Да, ваша светлость,
По ветру прямо с юга несся гул.
Бутлер
От Нейштадта иль Вейдена, должно быть.
Валленштейн
Дорогой этой подступают шведы.
А как силен ваш гарнизон?
Гордон
У нас
Сто восемьдесят только годных к службе,
Все остальные инвалиды.
Валленштейн
Много ль
Стоит в Иоахимстале?
Гордон
Укрепить
Считая нужным этот пост, я двести
Пищальников туда теперь отправил.
Валленштейн
Похвальна ваша осторожность. Видел
При въезде я, что строите вы также
Здесь укрепленья.
Гордон
Нам грозит Рейнграф,
Так наскоро еще два бастиона
Построить я велел.
Валленштейн
Усердный вы
Слуга престола, я доволен вами.
(Бутлеру.)
Пост в Иоахимстале снять, как и другие
В том направлении.
(Гордону.)
Вам, комендант,
Препоручаю я мою жену,
Дочь и сестру. Я сам здесь не останусь,
Жду только писем. Завтра же, чем свет,
Из крепости я выступлю с полками.
Явление четвертое
Те же. Граф Терцки.
Терцки
Желанные и радостные вести!
Валленштейн
Какие же?
Терцки
Под Нейштадтом был бой,
И шведы победили.
Валленштейн
Как? Откуда
Известье?
Терцки
Селянин принес из Тиршенрейта.
Сраженье завязалось по закате.
Отряд имперских войск напал нежданно
На шведский лагерь. Бились два часа,
Имперских тысячу легло на месте,
И с ними их полковник. Вот что было
Мне сказано.
Валленштейн
Кто ж в Нейштадт мог поспеть?
Не Альтрингер – не прилетел же птицей:
В четырнадцати милях он оттуда
Стоял вчера. Во Фрауэнберге Галлас
Войск и поныне не собрал своих.
Ужели Суис вперед прошел так смело?
Не может быть.
Появляется Илло.
Терцки
Сейчас узнаем все,
Вот Илло к нам идет с веселым видом.
Явление пятое
Те же. Илло.
Илло(Валленштейну)
К тебе гонец с докладом прискакал.
Терцки
Слух о победе подтвердился ль?
Валленштейн
С вестью
Какою прислан он и кем?
Илло
Рейнграфом;
А весть его тебе могу сказать я:
В пяти лишь милях шведские войска.
Под Нейштадтом Макс Пикколомини
Ударил с конницей на них; ужасна
Была резня, но численностью шведы
Верх взяли наконец: полк паппенгеймцев
На месте лег, и Макс с ним.
Валленштейн
Где гонец?
Веди меня к нему.
(Хочет идти.)
Девица Нейбрунн врывается в комнату; следом за ней несколько слуг пробегают через зал.
Нейбрунн
Ах! Помогите!
Спасите!
Илло и Терцки
Что такое? Что случилось?
Нейбрунн
Дочь герцога…
Валленштейн и Терцки
Узнала?
Нейбрунн
Умирает!
(Поспешно уходит.)
Валленштейн, Илло и Терцки следуют за ней.
Явление шестое
Бутлер. Гордон.
Гордон(изумленно)
Что это значит! Растолкуйте мне!
Бутлер
Пал в битве тот, кого она любила,
Вождь паппенгеймцев, Пикколомини.
Гордон
Несчастная!
Бутлер
Вы слышали, что Илло говорил:
Идут победоносно шведы.
Гордон
Слышал.
Бутлер
Двенадцать у него полков, и пять
Прибывших с герцогом стоят вблизи.
У нас всего мой полк, и гарнизонных
Двухсот не соберется человек.
Гордон
Всё так.
Бутлер
С отрядом этим малым невозможно
Нам пленника такого удержать.
Гордон
Конечно, нет.
Бутлер
Его легко освободить им, наших
Обезоружив.
Гордон
Да, конечно.
Бутлер(после паузы)
Знайте,
Я за успех порукой. Отвечаю
Я головой за голову его.
Я слово данное сдержать обязан,
Коль удержать его живого трудно,
Он – мертвый не уйдет от нас.
Гордон
Как? Боже правый! Точно ль я вас понял?
Ужели…
Бутлер
Смерть его необходима…
Гордон
Такой вы грех свершите?
Бутлер
Я иль вы.
Он завтрашнего утра не увидит.
Гордон
Убить его хотите вы?
Бутлер
Хочу.
Гордон
Вам доверявшего!
Бутлер
Его злой рок!
Гордон
Фельдмаршала священную особу?
Бутлер
Им был он.
Гордон
Чем он был, того затмить
Не может преступленье никакое.
И без суда?
Бутлер
Судом да будет казнь!
Гордон
Убийство это, но не правосудие!
Суд выслушать виновнейшего должен.
Бутлер
Вина ясна. Судьей был император.
И выполним мы волю лишь его.
Гордон
Свершением кровавых приговоров
Не должно торопиться: можно слово
Обратно взять, – жизнь возвратить нельзя.
Бутлер
Хотят поспешной службы государи.
Гордон
Муж благородный палачом не служит.
Бутлер
Пред смелым делом храбрый не дрожит.
Гордон
Приносит храбрый в жертву жизнь, ее совесть.
Бутлер
Ему отсюда выйти и войны
Зажечь опять неугасимый пламень?
Гордон
Свободу отнимите у него,
Но жизнь ему оставьте, делом лютым
Не упреждайте ангела пощады.
Бутлер
Его б лишить я жизни не хотел,
Не будь разбито войско государя.
Гордон
Зачем ему я крепость отворил?!
Бутлер
Смерть послана ему судьбой, не местом.
Гордон
Мне вверенную крепость защищая,
В бою упорном я бы честно пал.
Бутлер
Бойцов отважных тысячи погибли.
Гордон
За долг свой, удостоившись хвалы,
Но на убийстве злом лежит проклятье.
Бутлер(вынимая из кармана бумагу)
Вот манифест: он герцога взять в плен
Вам так же, как и мне, велит. Хотите ль
Взять на себя ответственность вы, если
По вашей он вине уйдет к врагу?
Гордон
О небо! Я, бессильный?
Бутлер
Поручитесь
За все последствия, и будь что будет,
Я все на вас слагаю.
Гордон
Боже мой!
Бутлер
Вы знаете ль другое средство волю
Исполнить императора? Скажите!
Падения его хочу – не смерти.
Гордон
Что быть должно, я вижу тоже ясно,
Но сердце бьется иначе во мне.
Бутлер
С ним здесь и этот Терцки, этот Илло
Должны погибнуть.
Гордон
О, их мне не жаль!
Они своей корысти уступали, —
Не веря в тайную созвездий власть.
В грудь безмятежную его _они_-то
Вложили семя страсти роковой,
Нечастный плод старательно питали.
Будь злая мзда за злое дело им!
Бутлер
И прежде герцога их смерть постигнет.
Я все устроил. Их хотел средь пира
Схватить я ночью и держать в плену;
Но лучше и короче так. Сейчас же
Я приказанья нужные раздам.
Явление седьмое
Те же. Илло. Терцки.
Терцки
Теперь не то уж будет! Завтра к нам
Примкнут двенадцать тысяч храбрых шведов.
Тогда на Вену! Веселей, старик,
Не хмурься при такой хорошей вести.
Илло
Да, наш черед предписывать законы
И отомстить злодеям, нас бесстыдно
Покинувшим. Один уже казнен,
Макс Пикколомини. Когда б им всем
Такая ж, как ему, досталась доля!
Какой удар для старика! Возвысить
Свой древний род и княжества добиться
Всю жизнь свою старался, а теперь
Хоронит он единственного сына!
Бутлер
Жаль доблестного юношу. Сам герцог
Был, очевидно, огорчен известьем.
Илло
Послушай, этого-то одобрять
Я и не мог, за то с ним и бранился,
Что итальянцев этих он всегда
Предпочитал нам. И теперь, клянусь,
Он был бы рад всех мертвыми нас видеть,
Коль мог бы этим другу жизнь вернуть.
Терцки
Оставь в покое мертвых! Нас сегодня
Ваш угощает полк, так дело в том,
Кто перепьет кого. В честь карнавала
Всю пропируем ночь и будем ждать,
При полных кубках, авангарда шведов.
Илло
Да, мы повеселимся! Скоро дни
Горячие наступят. Эта шпага
Не будет отдыхать, покуда вдоволь
Австрийскою не обагрится кровью.
Гордон
Что за слова, фельдмаршал! Что за злоба
На государя вашего!
Бутлер
Не слишком
Победой этой обольщайтесь: быстро
Вращается фортуны колесо,
Еще, поверьте, силен император!
Илло
Есть войско у него – нет полководца,
Король венгерский – новичок в войне;
Несчастлив Галлас, рать лишь губит даром;
Змея ж Октавио ужалить может
В пяту украдкой, – верно, но в сраженье
Он против Фридланда не устоит.
Терцки
Должна взять наша. Не оставит счастье
Фельдмаршала. Известно, что австрийцы
Лишь с Валленштейном могут побеждать.
Илло
Большое войско скоро соберет он;
Спешат толпой к его знаменам славным.
Минувших дней успехи повторятся,
Велик, как прежде, будет он опять.
Глупцы, его покинувшие ныне,
Поймут, что вред себе лишь нанесли.
Приверженцам своим раздаст он земли
И наградит их с щедростию царской
За службу их, а мы к нему всех ближе.
(Гордону.)
Тогда он вспомнит и о вас, возьмет вас
Из захолустья этого, поставит
На место видное.
Гордон
Доволен я,
Возвыситься желанья не имею:
Где высота, там угрожает бездна.
Илло
Теперь вам нечего здесь делать, завтра
Вступают в крепость шведские полки.
Нам к ужину пора. Прикажем, Терцки,
В честь шведов город осветить! А кто
Откажется, – предатель тот, испанец.
Терцки
Не надо! Герцог недоволен будет.
Илло
Как?! Наша воля здесь, и, где мы правим,
Не смей никто имперским называться!
Гордон, спокойной ночи! Позаботьтесь
В последний раз о крепости сегодня,
Дозор пошлите, можно и пароль
Переменить. Когда ударит десять,
Вы отнесете герцогу ключи.
И кончена здесь ваша должность: завтра
Вступают в крепость шведские полки.
Терцки(уходя, Бутлеру)
Вы в замок к нам придете?
Бутлер
Буду в срок.
Илло и Терцки уходят.
Явление восьмое
Бутлер. Гордон.
Гордон(смотря им вслед)
Несчастные! О, как они беспечно
И в упоении слепом победой
В расставленную смерти сеть идут!
Я не могу жалеть их. Этот Илло,
Преступник дерзкий, хочет обагриться
Он кровью государя своего!
Бутлер
Дозор пошлите, как он вам велел,
От нападенья крепость охраняйте.
Лишь в замке будут все, его запру,
Чтоб город не узнал о происшедшем.
Гордон(робко)
О, не спешите…
Бутлер
Слышали вы сами:
С рассветом дня настанет шведов власть.
У нас есть только ночь. Они проворны,
Еще проворней будем мы! – Иду!
Гордон
Недоброе ваш предвещает взор.
Мне обещайте…
Бутлер
Солнце закатилось,
Нисходит вечер роковой. Спокойны
В своем высокомерии _они_.
Их предает судьба нам беззащитных,
Их жизнь среди мечтаний об успехе
Сталь острая прервет. Великий мастер
Рассчитывать был герцог, он умел
Расчислить все, по своему удобству
Людьми располагал он произвольно
И двигал их, как шашки на доске.
Он без стеснений честью, доброй славой,
Достоинством других играл и вечно
Рассчитывал, мудрил – и, наконец,
Расчет его окажется неверен,
Окажется, что жизнь он просчитал, —
Как Архимед падет внутри он круга.
Гордон
Его ошибки вы сейчас забудьте!
Припомните души его величье!
Все, что в нем есть достойного любви,
Все достохвальные его деянья
Припомните, и пусть они теперь,
Как ангелы, с мольбою о пощаде
Удержат меч, над ним взнесенный.
Бутлер
Поздно!
Я жалости не должен знать, я должен
Питать одни кровавые лишь мысли.
(Взяв Гордона за руку.)
Гордон! Я не из ненависти – герцог
Мной не любим, и не любим по праву, —
Я не из ненависти стану ныне
Убийцею его. Падет он жертвой
Своей судьбы. Несчастье правит мной,
Враждебное стечение событий.
Мнит человек, что волен он в поступке!
Напрасно! Он игрушка только силы
Слепой, что из его же произвола
Необходимость злую создает.
Когда б во мне и говорила жалость —
Его я должен все-таки убить.
Гордон
О, если сердце жалость вам внушает,
Ему внемлите! Сердце – голос божий,
А все расчеты мудрые ума —
Людское дело. Что для вас благого
Возникнет из кровавого деянья?
Нет, кровь добра не порождает! Этим
Возвыситься не думайте! Владыкам
Убийство может нравиться порой,
Но им всегда убийца ненавистен.
Бутлер
Вы знать не можете, так не заботьтесь.
Зачем идут сюда так скоро шведы?
Его бы милосердью государя
Я предоставил, не лишил бы жизни.
Но слово данное сдержать я должен,
И он умрет. – Гордон, я обесчещен,
Коль герцог ускользнет из наших рук!
Гордон
О, чтобы жизнь спасти такую…
Бутлер(быстро)
Что?
Гордон
Пожертвовать собою можно. Будьте
Великодушны. К чести мужа служат
Движенье сердца – не сужденье света.
Бутлер(холодно и гордо)
Да, человек он знатный; я, напротив, —
Неважное лицо, вот ваша мысль.
Что свету в том, по-вашему, срамит ли
Себя, иль нет рожденный в низком званье,
Лишь только бы светлейший был спасен?
Собою дорожить здесь в праве каждый.
Себя могу ценить я как хочу;
И нет того на свете человека,
В сравненье с кем я б презирал себя.
Велики мы по мере нашей воли;
Так как своей я верен – он умрет.
Гордон
О, я скалу поколебать пытаюсь!
Не женщина вас родила, нет чувств
В вас человеческих. Вам не могу я
Препятствовать; но да избавит бог
Его из рук немилосердных ваших!
Оба уходят.
Явление девятое
Комната у герцогини.
Текла в кресле, бледная, с закрытыми глазами. Герцогиня и девица фон Нейбрунн хлопочут около нее.
Валленштейн беседует с графиней.
Валленштейн
Как до нее дошла так скоро весть?
Графиня
Она беды ждала. Слух о сраженье,
В котором пал имперских войск полковник,
Заметно испугал ее. Гонцу
Навстречу бросилась она и тут же
Все выведала от него. Хватились
И вслед ей поспешили мы, – лежала
Она без чувств уж на его руках.
Валленштейн
И бедную удар постигнул этот
Внезапно так!
(Обращаясь к герцогине.)
Ну, как? В себя приходит?
Герцогиня
Глаза открыла.
Графиня
Оживает!
Текла(озираясь)
Где я?
Валленштейн(подходит к ней и, обняв ее, помогает ей подняться)
Опомнись, Текла! Будь тверда! Взгляни,
Вот мать твоя, тебя отец твой держит
В объятьях!
Текла(приподнимаясь)
Где он? Его здесь нет?
Герцогиня
Кого, мой друг?
Текла
Того, кто молвил слово
Ужасное…
Герцогиня
Не вспоминай об этом,
Дитя мое! От образа его
Мысль удали.
Валленштейн
Пусть изливает скорбь
Она в словах, пусть плачет! Плачьте с нею!
Великое она познала горе,
Но верх возьмет над ним: она отцовским
Наделена непобедимым сердцем.
Текла
Я не больна, я встать теперь могу.
Что плачет мать? Ее я испугала.
Мне лучше, помню ясно все.
(Встает и смотрит вокруг.)
Где он?
Зачем его скрывают от меня?
Я в силах выслушать его.
Герцогиня
Нет, Текла,
Ты с этим вестником несчастья больше
Не встретишься.
Текла
Отец!
Валленштейн
Дитя мое!
Текла
Я не слаба – совсем оправлюсь вскоре.
Не откажите в просьбе мне!
Валленштейн
В какой?
Текла
Позвольте этого гонца мне видеть
И выслушать наедине.
Герцогиня
Нет! Нет!
Графиня
Нет, этого ты допустить не должен!
Валленштейн
Зачем его ты видеть хочешь, Текла?
Текла
Я успокоюсь, как узнаю все.
Хочу услышать правду. Мать, я вижу,
Меня щадит. Я не хочу пощады.
Ужаснейшее сказано. Страшнее
Ничто не может быть.
Графиня и герцогиня(Валленштейну)
Не позволяй!
Текла
Мной овладел нежданный ужас, сердце
Чужому человеку выдал он,
Мою он видел слабость – я упала
В его объятья, стыдно мне, – должна я
Вновь уваженье заслужить его,
С ним говорить, чтоб не унес он мненья
Дурного обо мне.
Валленштейн
Ее желанье
Я одобряю – и готов исполнить.
Позвать его!
Девица Нейбрунн выходит.
Герцогиня
Но при свиданье этом
Я, мать твоя, присутствовать хочу.
Текла
Наедине с ним быть бы я желала,
Владела б больше я тогда собой.
Валленштейн(герцогине)
Пусть будет так. Одну ее оставьте.
Есть горести, в которых человек
Лишь сам себе дать может облегченье.
В своей лишь силе сильная душа
Опору ищет. Не в чужой груди,
Но в собственной найдет она возможность
Перенести удар. – Она сильна.
С ней обращаться я, как с героиней,
А не с робкой женщиной, хочу.
(Намеревается уйти.)
Графиня(удерживая его)
Куда идешь? От Терцки я узнала,
Что завтра утром уезжаешь ты,
Нас оставляя здесь.
Валленштейн
Да, остаетесь
Вы под защитой доблестных мужей.
Графиня
Возьми с собой нас, брат! Не принуждай нас
Со страхом ждать, в уединенье мрачном,
Исхода предприятья твоего.
Свершившееся бедствие не трудно
Перенести. Но делают ужасным
Его вдали сомненье и боязнь.
Валленштейн
Кто говорит о бедствии? Некстати
Твои слова! Я счастья ожидаю.
Графиня
Так нас с собой возьми! Не оставляй
Нас в этом месте грустных ожиданий.
Здесь тяжело на сердце. Смертью веет
Средь этих стен, как в склепе гробовом.
Сказать я не могу, как это место
Противно мне! – Возьми же нас с собой!
Проси, сестра, чтоб он нас взял отсюда,
Ты, милая племянница, проси!
Валленштейн
Другим хочу я это место сделать.
Пусть то, что мне всего дороже в мире,
Оно хранит.
Нейбрунн(возвращается)
Гонец явился шведский.
Валленштейн
Наедине его оставьте с ней.
Уходят.
Герцогиня(Текле)
Ты побледнела, Текла, ты не можешь
С ним говорить. Послушайся меня!
Текла
Так пусть невдалеке побудет Нейбрунн.
Герцогиня и графиня уходят.
Явление десятое
Текла. Шведский капитан. Девица Нейбрунн.
Капитан(почтительно подходит)
Принцесса, я просить прощенья должен…
Моя неосторожность… как я мог…
Текла(с благородством)
Вы видели меня в моем страданье.
Несчастный случай быстро сделал вас
Моим поверенным из незнакомца.
Капитан
Боюсь, что я вам ненавистен: слово
Сказал я скорбное.
Текла
Вина моя —
Я вырвала его у вас. Ваш голос
Был голос рока моего. Мой ужас
Прервал повествованье. Вас прошу я
Мне повторить его теперь.
Капитан(нерешительно)
Принцесса,
Возобновит оно страданье ваше.
Текла
Я слышать в силах – в силах быть хочу.
Как началось сраженье? Говорите.
Капитан
Стояли, нападенья не предвидя,
Мы в лагере, почти не укрепленном,
Под Нейштадтом. Вдруг под вечер уже
У леса пыль взвилась, и мчится в лагерь
Передовой отряд, крича: «Враги!:»
Мы на коней вскочить едва успели,
Когда уже врывались паппенгеймцы,
Во весь опор несясь через засеку,
Неистовой толпой перелетали
И через ров они, которым лагерь
Был обведен. Но храбрость безрассудно
Их увлекла, от них отстала сильно
Пехота; лишь пошли отважно паппенгеймцы
Вослед отважному вождю…
Текла делает движение. Капитан умолкает на мгновенье, пока она не дает ему знак продолжать.
Всей конницей мы спереди и с флангов
Ударили на них, ко рву прижали,
Где наскоро построенной пехоты
Навстречу им уже сверкали копья
Стальной щетиной. Не могли они
Ни отступить, ни двинуться вперед,
Стесненные ужасно отовсюду.
Тогда Рейнграф вождю их предложил
С почетом сдаться. Но, не отвечая,
Полковник Пикколомини…
Текла, пошатнувшись, хватается за стул.
Его
Узнали по пернатому мы шлему
И волосам, спустившимся до плеч.
Коня пришпорив, первый через ров
Перелетел он, полк за ним пустился.
Но уж свершилося, – его скакун,
Копьем пронзенный, в бешеном испуге
Стал на дыбы, далеко сброшен всадник,
И, удилам не повинуясь больше,
Толпа коней промчалась чрез него.
Текла, сопровождавшая последние слова знаками возрастающего ужаса, охвачена сильной дрожью и готова упасть; девица Нейбрунн спешит к ней и принимает ее в объятия.
Нейбрунн
Принцесса, милая…
Капитан(тронутый)
Я удаляюсь.
Текла
Прошло… Договорите…
Капитан
Смерть вождя
Полк привела в отчаянную ярость;
О собственном не думая спасенье,
На нас, как тигры, бросились они,
Нас раздражая яростью своею.
И кончилась тогда лишь схватка злая,
Когда последний паппенгеймец пал.
Текла(дрожащим голосом)
Но где же? Где? Вы мне не все сказали.
Капитан(после краткого молчания)
Сегодня мы его похоронили.
Двенадцать юношей родов знатнейших
Несли его останки, вслед шло войско.
Был лавром гроб украшен; на него
Свой меч победный положил Рейнграф.
Лились и слезы. Многие из нас
Изведали его великодушье
И кроткий нрав, и все о нем жалели.
Охотно б спас его Рейнграф, но сам он
Отвергнул это. Говорят, искал
Он смерти.
Нейбрунн(взволнованно Текле, закрывшей лицо руками)
О, взгляните же, принцесса!
О боже мой! Зачем хотели вы
Услышать это?…
Текла
Где его могила?
Капитан
Гроб в церковь монастырскую поставлен,
Близ Нейштадта, покуда от отца
Не получили вести.
Текла
Монастырь
Зовется как?
Капитан
Святой Екатерины.
Текла
И сколько до него?
Капитан
Семь миль считают.
Текла
Какой дорогою отсюда едут?
Капитан
На Тиршенрейт и Фалькенберг, а там
Через посты передовые наши.
Текла
Кто командир?
Капитан
Полковник Секендорф.
Текла(подходит к столу и вынимает из ларчика кольцо)
Вы скорбь мою видали и ко мне
С участьем отнеслись. Примите в память
(подает ему кольцо)
Об этом часе. А теперь ступайте.
Капитан
Принцесса…
Текла молча дает ему знак идти и удаляется от него.
Капитан колеблется и хочет говорить. Девица Нейбрунн повторяет знак. Он уходит.
Явление одиннадцатое
Текла. Нейбрунн.
Текла(бросается на шею к Нейбрунн)
Теперь на деле докажи свою
Мне преданность. Будь мне подругой верной!
Сегодня ночью ехать мы должны.
Нейбрунн
Куда?
Текла
Куда? Одно лишь место в мире есть.
Туда, где гроб его!
Нейбрунн
Зачем хотите,
Принцесса, ехать вы туда?
Текла
Зачем?
Несчастная! Когда бы ты любила,
Ты б не спросила так. Там все хранится,
Что от него осталось на земле.
Мне это место стало всей вселенной.
О, не удерживай меня! Мы средство
Должны найти сегодня же бежать.
Нейбрунн
О гневе герцога вы не забыли?
Текла
Меня ничей уж не пугает гнев.
Нейбрунн
О злой молве, о порицанье света?
Текла
Ищу того, кого уж больше нет!
Я не в объятья ведь спешу – о боже! —
В могилу я к любимому спешу.
Нейбрунн
Две женщины… одни…
Текла
Вооружусь я,
Защитницею буду я твоей.
Нейбрунн
В глухую ночь…
Текла
Она скрывать нас будет.
Нейбрунн
В ненастье…
Текла
Он на ложе ли покойном
Под конскими копытами лежал?
Нейбрунн
О боже правый! И стоят там шведы!
Нас не пропустят…
Текла
Люди же они.
По всей земле свободно ходит горе.
Нейбрунн
Такой далекий путь!
Текла
Страшится ль дали
К святым местам идущий пилигрим?
Нейбрунн
Как выйти нам из Эгера?
Текла
Ворота
Отворит золото.
Нейбрунн
Коль нас узнают…
Текла
В несчастной страннице искать не будут
Дочь Фридланда.
Нейбрунн
Как нам добыть коней?
Текла
Шталмейстер мой доставит их. Иди
Зови его.
Нейбрунн
Возьмется ль это сделать
Без ведома он князя?
Текла
Да! Иди!
Нейбрунн
И мать свою хотите вы покинуть?
Что будет с ней тогда?
Текла(опомнившись и устремляя перед собой скорбный взгляд)
О мать моя!
Нейбрунн
Она в таком уж горе! Нанесете ль
И этот ей последний вы удар?
Текла
Иначе не могу. Иди, не медли!
Нейбрунн
Все взвешайте, что делаете вы!
Текла
Все взвешено, что можно было взвесить.
Нейбрунн
А после что же с вами будет там?
Чем кончится?
Текла
Там Бог меня наставит.
Нейбрунн
Ваш дух смущен, теперь дорога эта
К успокоенью вас не приведет.
Текла
О нет, к глубокому успокоенью,
Какое он нашел. – Не трать же слов!
Спеши! Меня порыв неодолимый,
Загадочный влечет к его могиле!
Там легче станет мне; спадет там с сердца
Страдания невыносимый гнет.
Мои польются слезы. О, не медли!
Мы уж давно могли б в дороге быть!
Не успокоюсь я, пока не вырвусь
Из этих стен, – свод надо мной готов
Обрушиться. Меня отсюда гонит
Власть неземная. Что за чувство это!
Здесь в этом доме все наполнены покои
Бесплотными и бледными тенями.
Мне места нет, – все больше их и больше!
Кругом теснясь безжизненной толпой,
Они меня живую выгоняют.
Нейбрунн
Вы так меня пугаете, принцесса,
Что я сама остаться здесь не смею,
Вам приведу сейчас же Розенберга.
(Уходит.)
Явление двенадцатое
Текла
Да, дух его зовет меня; зовут
Товарищи, с ним павшие бесстрашно.
Винит меня в постыдном промедленве
Дружина верная. Вождя их жизни
И в смерти не покинули они!
Так поступить умел их сонм суровый;
А я – в земном останусь ли краю?
Нет! Был и мне сплетен венок лавровый,
Который взял в могилу ты свою.
Жизнь без любви не стоит сожаленья,
Ее как дар напрасный и пустой
Бросаю я. В ней были упоенья;
Во время то, как я сошлась с тобой,
На землю день спустился золотой;
Приснились мне два чудные мгновенья!
В тревожный мир я, робкая, вошла.
У входа ты стоял, как добрый гений,
Сиял простор лучами без числа.
Из баснословных детства обольщений
Меня ты ввел в иное бытие,
Роскошною вдруг жизнью ожила я,
И первым чувством было счастье рая,
И первый взгляд мой в сердце пал твое!
(Задумывается и потом продолжает с содроганьем.)
И вот судьба, с жестокостью своей,
Берет его и в пышном жизни цвете
Его бросает под ноги коней.
Таков удел прекрасного на свете!
Явление тринадцатое
Текла. Нейбрунн со шталмейстером.
Нейбрунн
Вот он, принцесса, и готов все сделать.
Текла
Ты нам коней достанешь, Розенберг?
Шталмейстер
Достану.
Текла
Хочешь ли ты ехать с нами?
Шталмейстер
Хотя б на край земли.
Текла
Но воротиться
Уже тогда ты к герцогу не можешь.
Шталмейстер
При вас останусь.
Текла
Награжу тебя
И службу отыщу тебе. Берешься ль
Из Эгера ты вывести нас тайно?
Шталмейстер
Берусь.
Текла
Когда нам можно ехать?
Шталмейстер
Тотчас.
Куда мы едем?
Текла
Мы… Скажи, Нейбрунн!
Нейбрунн
Мы едем в Нейштадт.
Шталмейстер
Все готово будет.
(Уходит.)
Нейбрунн
Принцесса, герцогиня к вам.
Текла
О Боже!
Явление четырнадцатое
Текла. Нейбрунн. Герцогиня.
Герцогиня
Ушел он. Ты спокойнее, я вижу.
Текла
Спокойнее. Теперь мне лечь позвольте,
И Нейбрунн пусть останется со мной.
Мне надо отдохнуть.
Герцогиня
Да, отдохни.
Пойду с успокоительною вестью
Я к твоему отцу.
Текла
Покойной ночи!
(Бросается к ней на шею и обнимает ее в сильном волнении.)
Герцогиня
Ты не вполне еще спокойна, Текла,
Ты вся дрожишь, дитя мое, и сердце
Так сильно бьется у моей груди…
Текла
Мне нужен сон. – Простите, доброй ночи!
В то время как она освобождается из объятий матери занавес падает.
Действие пятое
Явление первое
Комната Бутлера.
Бутлер. Майор Геральдин.
Бутлер
Двенадцать выберите самых сильных
Драгун, их пиками вооружите —
Стрелять нельзя! – и скройте близ столовой.
Как подадут десерт, ворвитесь в зал
Вы все, крича: «Кто здесь за государя?»
Я опрокину стол. На них обоих
Тогда вы броситесь и их убьете.
Запрем мы замок и поставим стражу,
Чтоб слух о том до князя не дошел.
Идите! – Капитаны Деверу
И Макдональд пришли?
Геральдин
Сейчас здесь будут.
(Уходит.)
Бутлер
Откладывать нельзя. И горожане
Все за него. – Какое-то безумье
Всем городом внезапно овладело.
Они здесь видят миротворца в нем,
Восстановителя златого века.
Оружье роздал магистрат; уж сотня
Их вызвалась ему охраной быть.
Спешить должны мы. Угрожает сила
И внешних нам и внутренних врагов.
Явление второе
Бутлер. Деверу. Макдональд.
Макдональд
Ждем приказаний, генерал.
Деверу
Пароль?
Бутлер
Да здравствует наш император!
Деверу и Макдональд(отступают)
Как?
Бутлер
Да здравствует австрийский дом!
Деверу
Но как же?
Не герцогу ли присягнули мы?
Макдональд
Не защищать его ль пришли мы в Эгер?
Бутлер
Нам защищать империи врага?
Деверу
Да ты же сам нас приводил к присяге.
Макдональд
Последовал за ним ведь ты сюда же.
Бутлер
Чтоб тем вернее погубить его.
Деверу
Да, разве так!
Макдональд
Оно другое дело!
Бутлер(к Деверу)
Злодей! Так быстро долгу изменяешь?
Деверу
Кой чорт! Я только брал с тебя пример.
Я думал, коль он может быть прохвостом.
Так, стало быть, и я могу.
Макдональд
Не смеем
Мы рассуждать, твое ведь это дело!
Ты наш начальник и веди хоть в ад, —
Мы не попятимся.
Бутлер(мягче)
Ну, да, ведь знаем
Друг друга мы.
Макдональд
Да, кажется, что так.
Деверу
Мы – воины фортуны. Служим мы
Тому, кто больше даст.
Макдональд
Само собой.
Бутлер
Вам надо честно долг теперь исполнить.
Деверу
С охотою.
Бутлер
И будете богаты.
Макдональд
Что вдвое лучше.
Бутлер
Слушайте ж меня.
Деверу и Макдональд
Мы слушаем.
Бутлер
Приказ дал император,
Чтоб Фридланд взят живым был или мертвым.
Деверу
Так говорит приказ.
Макдональд
Живым иль мертвым.
Бутлер
Награду щедрую – поместья, деньги —
Получит тот, кто это совершит.
Деверу
Да, сказано-то хорошо! Не скупы
Там на слова, мы знаем. А дадут
На деле-то цепочку золотую.
Хромую клячу иль диплом дворянский.
Князь лучше платит.
Макдональд
Да, он тороват.
Бутлер
Тому конец. Его звезда померкла!
Макдональд
Да верно ль это?
Бутлер
Я вам говорю.
Деверу
Его минуло счастье?
Бутлер
Навсегда!
Он так же беден, как и мы.
Макдональд
Как мы?
Деверу
Да, если так, его оставить надо!
Бутлер
Его уж двадцать тысяч человек
Оставили. Должны мы сделать больше
Его убить.
Оба отшатываются.
Деверу и Макдональд
Убить?
Бутлер
Убить – и вы
Мной выбраны для этого.
Деверу и Макдональд
Мы двое?
Бутлер
Вы двое, капитаны Деверу
И Макдональд.
Деверу(помолчав)
Ищи другого!
Макдональд
Да,
Ищи другого!
Бутлер(к Деверу)
Ты робеешь, трус,
А сам сгубил душ тридцать…
Деверу
Ты подумай:
На полководца руку наложить!
Макдональд
Убить того, кому мы присягнули!
Бутлер
Присягу он изменой уничтожил.
Деверу
Нет! Дело слишком страшное оно.
Макдональд
Есть совесть и у нас.
Деверу
Не будь он вождь,
Так много лет командовавший нами…
Бутлер
Вот затрудненье?
Деверу
Да. Кого б ни назвал
Другого ты, – не откажусь, зарежу,
Коль государь велит, родного сына.
Но мы солдаты, и убить вождя —
Такой тяжелый грех и преступленье,
Что отпустить не может духовник.
Бутлер
Я папа твой, и грех я отпускаю.
Скорей решайтесь!
Деверу(стоит в раздумье)
Нет, нельзя!
Макдональд
Нельзя.
Бутлер
Ну, так ступайте – и сюда пришлите
Мне Песталуца.
Деверу
Песталуца! Гм!
Макдональд
Зачем тебе он нужен, генерал?
Бутлер
Коль не хотите вы, так есть другие…
Деверу
Нет! Если должно умереть ему, —
Так заслужить и мы награду можем.
Как думаешь, брат Макдональд?
Макдональд
Да, если
Тому быть должно, и нельзя иначе, —
Награду взять не дам я Песталуцу.
Деверу(подумав)
Когда же пасть он должен?
Бутлер
Этой ночью!
Прибудут завтра шведы.
Деверу
Генерал,
Ты мне за все ручаешься?
Бутлер
Ручаюсь.
Деверу
И точно ль это воля государя?
И ясно ль это сказано? Порою
Убийству рады, а убийц казнят.
Бутлер
Слова приказа: взять живым иль мертвым.
Живым же, сами видите, нельзя —
Так мертвым.
Деверу
Как же до него дойти?
Полками графа Терцки город полон.
Макдональд
И Терцки сам, да Илло…
Бутлер
С них начнут.
Деверу
И их прикончат?
Бутлер
Прежде чем его.
Макдональд
Ну, Деверу, – кровавый будет вечер!
Деверу
Взялся ль уж кто за это? Я берусь!
Бутлер
Оно уже майору Геральдину
Поручено. Они пируют в замке.
Во время ужина с людьми своими
Он нападет на них и их заколет.
С ним Песталуц и Лесли.
Деверу
Генерал!
Тебе ведь все равно. Мне поменяться
С майором дай.
Бутлер
Его опасней дело.
Деверу
Опаснее? Да что ж ты полагаешь!
Взор герцога, не меч его мне страшен.
Бутлер
Зачем тебе его бояться взора?
Деверу
Ты знаешь, генерал, что я не трус,
Но, видишь ли, тому недели нет,
Как двадцать он пожаловал червонцев
Мне на кафтан вот этот; если ж ныне
Увидит он, что с пикой я стою,
И взглянет на кафтан мой, – то… то… знаешь…
То – я не трус, нет, чорт меня возьми!
Бутлер
Он подарил тебе кафтан, и ты,
Бедняк, за то его убить не хочешь!
А дал ему одежду император
Подрагоценней – герцогскую дал
Он мантию ему, – и чем же он
Благодарить хотел? – Изменой злою!
Деверу
И в самом деле! Благодарность… вздор!
Убью его!
Бутлер
А совесть успокоить,
Коль хочешь ты, сними с себя кафтан,
Тогда себя и упрекать не будешь.
Макдональд
Все так. Но затрудненье есть одно…
Бутлер
Какое затрудненье?
Макдональд
Что же сможем
Против него копьем мы и мечом?
Его не ранишь. Он ведь заколдован.
Бутлер(вспылив)
Вздор!
Макдональд
От меча заговорен и пули.
Он дьявольским искусством закален
И, говорю я вам, непроницаем.
Деверу
Да, в Ингольштадте видели такого,
Тверда, как сталь, была на теле кожа.
Насилу уж прикладами его
Добили наконец.
Макдональд
Послушай, брат,
Что сделать я придумал.
Деверу
Говори.
Макдональд
Знаком мне здесь в монастыре земляк,
Доминиканец. Пусть мечи и пики
Он окропит святой водою нам,
Благословив их. Никакие чары
Не устоят тогда.
Бутлер
Так, Макдональд!
Идите ж. Из полка возьмите двадцать
Иль тридцать удальцов, их приведите
К присяге. Как одиннадцать ударит,
Вы с ними, первый пропустив дозор,
Сюда идите. Буду я вблизи.
Деверу
Но как двором пройти нам мимо стражи?
Бутлер
Все осмотрел я. В задние ворота
Введу вас. Там один лишь часовой.
По чину и по должности имею
Я доступ к герцогу во всякий час.
Войду я первый, часовому в горло
Воткну кинжал и проложу вам путь.
Деверу
А как до спальни герцога добраться
Так, чтобы не проснулась вся прислуга
И шум не подняла? С ним тьма людей.
Бутлер
Его вся челядь разместилась в правом
Крыле. Противен шум ему, – так сам он в левом.
Деверу
Когда б уж позади все это было!
Мне что-то страшно, Макдональд!
Макдональд
Мне также.
Уж очень знатен он. Мы прослывем
Злодеями…
Бутлер
Средь почестей и блеска
Вы можете смеяться над молвой.
Деверу
Да точно ли нам почести-то эти
Достанутся?
Бутлер
Не сомневайтесь в том.
Корону и державу Фердинанду
Спасете вы. Он щедро наградит.
Деверу
Его с престола свергнуть хочет он?
Бутлер
Да, именно, лишить венца и жизни!
Деверу
Так если б он живой ему был выдал,
Он голову на плахе бы сложил?
Бутлер
Он участи б такой не миновал.
Деверу
Нет, Макдональд, тому не быть… Идем!
Падет он честно и умрет вождем!
Уходят.
Явление третье
Зал, примыкающий к галерее, которая теряется далеко в глубине. Валленштейн сидит у стола. Шведский капитан стоит перед ним. Вскоре потом – графиня Терцки.
Валленштейн
Рейнграфу поклонитесь от меня,
Участие живое принимаю
В его успехах. При победе этой,
Коль радости я изъявляю меньше,
Чем надлежало б, недостатка вы
Сочувствия во мне не полагайте.
Теперь мы с вами заодно. Прощайте!
Спасибо вам за труд. Когда вы завтра
Придете, крепость отопрется вам.
Шведский капитан уходит. Валленштейн сидит, подперев голову рукой, погрузившись в глубокую задумчивость, и неподвижно смотрит перед собой. Графиня Терцки входит и стоит некоторое время не замеченная им; наконец он делает быстрое движение, видит ее и овладевает собой.
Ты от нее? Ей лучше? Как она?
Графиня
Ее спокойней после разговора
Нашла сестра. Теперь она в постели.
Валленштейн
Польются слезы, боль ее утихнет.
Графиня
Ты тоже, брат, совсем не тот, что прежде,
Не радует тебя победа эта.
О, не впадай в унынье! Сильным будь.
Ведь ты надежда наша, наше солнце.
Валленштейн
Покойна будь, я – ничего. – Где муж твой?
Графиня
На празднестве он в замке вместе с Илло.
Валленштейн(встает и делает несколько шагов по залу)
Уж ночь глубокая. Ступай к себе.
Графиня
Не отсылай! Позволь с тобой остаться.
Валленштейн(подойдя к окну)
В небесной выси буйное движенье.
На башне флюгер крутится от ветра,
Несутся быстро тучи, и дрожит
Рог месяца. – Во тьме порой мерцанье
Неясное. И ни одной звезды!
Там светит тускло лишь Кассиопея,
А там стоит Юпитер, но теперь
Его скрывает мрак небес ненастных.
(Погружается в задумчивость, смотря неподвижным взором из окна.)
Графиня(глядит на него печально и берет его за руку)
Что думаешь?
Валленштейн
Мне кажется, что легче было б мне,
Когда б его увидел я. – Он жизни
Моей звезда, и, глядя на него,
Я чувствовал себя бодрее духом.
Пауза.
Графиня
Его увидишь снова.
Валленштейн(вновь погрузившийся в глубокую задумчивость, опомнившись обращается быстро к графине)
Увижу? Никогда!
Графиня
Как?
Валленштейн
Он погиб.
Он прах!
Графиня
О ком ты говоришь?
Валленштейн
Он счастлив!
Свершил он все, – грядущего не ждет;
Ему судьба обмана не готовит.
Его светло разостлана вся жизнь,
И нет на ней пятна; и бедоносный
Ему пробить не может час. Он чужд
Желания и страха, не подвластен
Планетам изменяющим. Он счастлив!
А как узнать, что скрытая покровом
Грядущая минута нам несет!
Графиня
Ты говоришь о Максе? Как он умер?
Гонец передо мной отсюда вышел.
Валленштейн делает ей рукой знак замолчать.
О, не гляди назад! Гляди туда,
Где ждет успех, и, радуясь победе,
Забудь, какою куплена была
Она ценою! Не сегодня друга
Лишился ты, он для тебя погиб
Тогда, когда отрекся от тебя.
Валленштейн
Перетерплю и эту боль, я знаю,
Чего не переносит человек?
От высших благ, как и от благ ничтожных,
Отвыкнуть он умеет; верх над ним
Всесильное одерживает время.
Но чувствую, чего я в нем лишился:
Цветок из жизни вырван у меня,
Холодной, тусклой предо мной теперь
Она лежит. – Он близ меня стоял,
Как молодость моя. И превращалась
Действительность в мечту, на грубый мир
Ложилась золотая дымка утра.
Я удивлялся, как возвысить чудно
Умел он чувством любящим своим
Все пошлые, житейские явленья, —
Чего б не удалось мне впредь достичь,
Прекрасное ушло и безвозвратно.
Превыше счастья труп его творит он,
Его ж деля, его он умножает.
Графиня
Верь в силы собственной души твоей.
Она довольно чувствами богата,
Чтобы жизнь не иссякала в ней. Ты в нем
То превозносишь, что ему ты в сердце
Посеял сам и тщательно развил.
Валленштейн (направляясь к двери)
Кто к нам идет так поздно? Комендант.
Несет ключи от крепости. Оставь нас, —
Уж полночь.
Графиня
Мне с тобой расстаться нынче
Так тяжело! Страшусь я…
Валленштейн
Но чего?
Графиня
Мне кажется, что удалишься вдруг
Ты этой ночью, что, проснувшись завтра,
Тебя мы здесь уж больше не найдем.
Валленштейн
Воображенье!
Графиня
Мне стесняют сердце
Предчувствия недобрые давно,
И если верх над ними взять удастся
Мне наяву, они меня во сне
Зловещими виденьями терзают.
Вчера ты мне приснился в пышном платье
С твоей супругой первой за столом…
Валленштейн
Хороший это сон; тот брак основой
Был счастья моего.
Графиня
А нынче ночью
Мне снилось, будто я иду к тебе.
Но как вошла я в дверь, то оказался
Не твой покой – был это монастырь,
Который в Гитчине ты основал
И где желаешь быть похоронен.
Валленштейн
Твой этим занят ум.
Графиня
Как? Ты не веришь,
Что предостерегающий нас голос
Звучит во снах?
Валленштейн
Да, голос существует
Такой. Но предостерегать не может
Пророчество о том, что неизбежно.
Как солнца светлый образ в атмосфере
Нам виден, прежде чем оно взошло,
Предшествуют так и событьям важным
Их призраки, и в настоящем дне
День будущий для нас уже грядет.
Меня всегда в раздумье приводило,
Что говорят о Генрихе Четвертом:
Он чувствовал в груди удар ножа
Гораздо раньше, чем вооружился
Им Равальяк. Он, как гонимый чем-то,
Из Лувра своего бежал тревожно,
И звон коронования супруги
Ему казался гулом погребальным,
Он слышал шаг того, который сам
Его искал на улицах Парижа.
Графиня
И нет в тебе предчувствий никаких?
Валленштейн
Нет. Будь спокойна.
Графиня(погруженная в мрачные думы)
Снилось мне еще, —
Я за тобой спешила; ты бежал
Передо мной по длинной галлерее,
Из залы в залу, без конца, и двери
Захлопывались с треском. Задыхаясь,
Тебя догнать я силилась напрасно.
И кто-то сзади вдруг схватил меня
Холодною рукой – был это ты;
И ты поцеловал меня, и красный
На нас покров какой-то опустился…
Валленштейн
В моем покое красный есть ковер,
Тебе на ум пришел он.
Графиня(смотря на него)
Если вправду,
Брат, если я тебя, который здесь
Передо мной стоишь так полон жизни…
(Рыдая, падает ему на грудь.)
Валленштейн
Указа государя ты страшишься:
Не ранят буквы, рук он не найдет.
Графиня
Но если бы нашел? Решилась я.
Есть у меня, к чему тогда прибегнуть.
(Уходит.)
Явление четвертое
Валленштейн. Гордон. Потом камердинер.
Валленштейн
Спокойно ль в городе?
Гордон
Спокоен город.
Валленштейн
Я слышу музыку, в огнях весь замок.
Кто это веселится?
Гордон
Графу Терцки
С фельдмаршалом устроен ужин в замке.
Валленштейн(про себя)
Победу празднуют. Для них веселья
Иначе нет, как за столом.
(Звонит.)
Входит камердинер.
Я лягу,
Раздень меня.
(Берет ключи.)
Итак, защищены мы
От всякого врага и заперлись
С надежными друзьями. Иль во всем
Я ошибаюсь, коль лицо такое
(смотря на Гордона)
Обманщика личиной может быть.
Камердинер снял с него мантию и шарф.
Упало что-то.
Камердинер
Разорвалася золотая цепь.
Валленштейн
Немало лет она мне прослужила;
Дай мне ее сюда.
(Смотря на цепь.)
Был это первый
Дар императора. В войне Фриульской,
Еще эрцгерцогом, он на меня
Ее надел. Носил я по привычке
Ее до этих пор и, признаюсь,
Из суеверия, как талисман,
Чтоб приковать ко мне навек то счастье,
Которого мне в жизни первым знаком
Она была. Отныне для меня
Начаться счастье новое должно.
Бессилен стал залог успеха этот.
Камердинер удаляется, унося одежду. Валленштейн встает и, пройдясь по залу, останавливается задумчиво перед Гордоном.
Как помнятся мне времена былые!
Себя я вижу при дворе в Бургау,
Где вместе мы пажами были оба.
Мы часто спорили. Ты дружелюбно,
Охотно наставленья мне давал,
Бранил меня за то, что цель себе я ставил
Высокую, мечтаньям смелым веря,
И среднюю ты мне хвалил дорогу.
Что ж приобрел ты мудростью своей?
Состарясь преждевременно, угас бы
Ты здесь в глуши, когда б не озарила
Тебя звезда счастливая моя.
Гордон
Мой герцог, в пристани надежной бедный челн
Рад привязать рыбак, когда он видит,
Что бурею разбит корабль огромный.
Валленштейн
Итак, уже ты в пристани, старик?
Несуся я еще душою бодрой
С отвагою по жизненным волнам.
Надежда и теперь моя богиня.
Мой молод дух, и нас, сравнив обоих,
Могу сказать я, что бессильно годы
Над головой моею пронеслись.
(Прохаживается быстрыми шагами по комнате и останавливается против Гордона на противоположной стороне сцены.)
Кто знает счастие непостоянным?
Я им всегда любим был, над толпою
Был поднят им и по ступеням жизни
Взнесен его могучею рукой.
Обыкновенного нет ничего
В пути, мне предназначенном судьбою,
Ни в линиях моей руки. Мой жребий
Кто по людским определит догадкам?
Низверженным кажусь теперь, но снова
Возвышусь я, отлива минет час,
И волн прибой вновь набежит широко…
Гордон
Все ж намекну о старом я совете:
Не надо день до вечера хвалить.
Не смел бы в счастье я надежде предаваться.
Ниспослана надежда злополучным,
Счастливому страшиться надлежит, —
Весы судьбы в движенье беспрерывном.
Валленштейн(усмехаясь)
Я прежних лет Гордона узнаю.
Что в мире все изменчиво – я знаю,
С нас духи злые взыскивают дань.
Язычники времен старинных это
Уж знали: подвергались добровольно
Они беде, чтоб укротить враждебность
Богов ревнивых, и людская кровь
Лилася в жертву грозному Тифону.
(После паузы, серьезно и тише.)
Ему и я пожертвовал. Погиб
Мой лучший друг, и по моей вине.
Меня успех не может никакой
Так радовать, как эта огорчила
Меня потеря. Стихла зависть рока!
Берет он жизнь за жизнь: сражен безвинный
Любимец мой тем громовым ударом,
Который пасть был должен на меня.
Явление пятое
Те же. Сени.
Валленштейн
Не Сени ли идет? Он вне себя!
Что привело тебя сюда так поздно,
Баптист?
Сени
Страх, герцог, за тебя.
Валленштейн
А что?
Сени
Спасайся, герцог, до рассвета дня
Беги отсюда! Не вверяйся шведам!
Валленштейн
В чем дело?
Сени
Этим шведам не вверяйся!
Валленштейн
Но почему ж?
Сени
Не дожидайся их!
Бедою близкой ложные друзья
Тебе грозят. Ужасны в небе знаки!
Ты сетью гибели уже опутан.
Валленштейн
Баптист, ты бредишь, страх смутил твой разум.
Сени
Нет, не обманут страхом я напрасным,
Сам по аспекту убедись, что должен
Ты бедствия от ложных ждать друзей.
Валленштейн
Они – причина всех моих несчастий.
Мне б раньше это указанье! Ныне
Тут звезды не нужны.
Сени
Пойдем, взгляни!
Своим глазам поверь. Ужасный знак
Стоит в жилище жизни. Недруг близкий,
Изменник злой таится за лучами
Твоей звезды. Остерегись, о герцог,
Язычникам не доверяйся этим,
Противникам священной церкви нашей!
Валленштейн(улыбаясь)
Так вот причина опасений? Да,
Союз со шведами тебе, я помню,
Всегда противен был. Ложись, баптист!
Не страшны мне такие знаки.
Гордон(сильно потрясенный этим разговором, обращается к Валленштейну)
Герцог!
Мне разреши сказать. Из уст простых
Полезное услышать можно слово.
Валленштейн
Скажи!
Гордон
Что, если он недаром полон страха?
Что, если провидение чудесно
Его словами хочет вас спасти?
Валленштейн
Вы оба говорите как в бреду.
Какой беды могу я ждать от шведов?
Союз со мной им выгоден, им нужен.
Гордон
Но если именно прибытье шведов, —
Как раз оно должно ускорить гибель,
Которая вам угрожает…
(Падает перед ним на колени.)
Герцог,
Еще не поздно!
Сени(опускается на колени)
О! Внемли ему!
Валленштейн
Не поздно! Что не поздно? Встаньте! Встаньте!
Приказываю вам.
Гордон(встает)
Рейнграф не прибыл.
Велите в крепость не впускать его.
Пусть нас он осаждает. С целым войском
Погибнет он под этими стенами
Скорей, чем нашу храбрость утомит.
Узнает он на опыте, что значит
Людей бесстрашных горсть с вождем-героем,
Который подвигом загладить хочет
Проступок свой. Смягчится император,
Он склонен к милосердию, и Фридланд,
С раскаяньем вернувшися к нему, —
Поставлен выше будет им, чем прежде,
До своего паденья, он стоял.
Валленштейн(с удивлением молча смотрит на него некоторое время, проявляя сильное внутреннее волнение)
Гордон, вас далеко заводит рвенье.
Я это другу юности прощаю.
Кровь пролилась, Гордон! – Нет, император
Меня простить не может. Если б мог —
Я не могу принять его прощенья.
Когда бы знал я наперед, что друга
Я лучшего лишусь, и мне бы сердце
Так говорило, как теперь, быть может,
Одумался бы я, быть может… Нет!
Что мне теперь щадить?… Серьезно слишком
Все началось, чтоб кончиться ничем.
Пусть совершится все!
(Подойдя к окну.)
Глухая ночь, и в замке все утихло.
(Камердинеру.)
Свети.
Камердинер, который тем временем тихо вошел и с видимым участием стоял в отдалении, подходит и, сильно встревоженный, бросается к ногам герцога.
И ты? Да, знаю почему
Тебе желанен мир мой с государем.
Бедняга! У него клочок земли
В Каринтии; боится он теперь,
Что у него имение отнимут
За то, что он остался верен мне.
Ужель так беден я, чтобы слуге
Вознаградить не мог потерю? Что же?
Не принуждаю никого. Коль мыслишь,
Что я покинут счастьем, брось меня.
В последний раз меня раздень сегодня,
А завтра к государю перейди.
Прощай, Гордон!
Я думаю, что долго буду спать,
Все эти дни тревог мне было много,
Так слишком рано не будить меня!
(Уходит.)
Камердинер светит. Сени идет вслед. Гордон продолжает стоять в темноте, провожая глазами герцога, покуда тот не исчезает в конце галлереи; тогда он жестами выражает свою боль и скорбно прислоняется к одной из колонн.
Явление шестое
Гордон. Бутлер (сначала за сценой).
Бутлер
Останьтесь здесь, пока не дам я знака.
Гордон(содрогаясь)
Вот он. Привел убийц!
Бутлер
Темно в покоях.
Все погрузилось в сон.
Гордон
Что делать мне?
Спасти ли мне его? Позвать ли стражу?
Бутлер(показывается в глубине)
Мерцает в галлерее свет. Она
Ведет к нему в опочивальню.
Гордон
Этим
Я не нарушу ли моей присяги?
И если он уйдет теперь к врагам,
Усиливая их, не я ль виновен
В последствиях ужасных буду?
Бутлер(приближаясь)
Тс!
Кто говорит здесь?
Гордон
Лучше провиденью
Все предоставить. Мне ль такое дело
Брать на себя? Не я его убийца,
Коль он погибнет. Но его спасенья
Виновник был бы я, – на мне б лежала
Тяжелая ответственность за все.
Бутлер(приближаясь)
Знаком мне голос…
Гордон
Бутлер!
Бутлер
Вы, Гордон!
Зачем вы здесь? Так долго оставались
Вы с герцогом?
Гордон
У вас рука в повязке?
Бутлер
Я ранен. Илло бешено сражался, —
Его осилить долго не могли…
Гордон(содрогаясь)
Они убиты?
Бутлер
Да. В постели герцог?
Гордон
О Бутлер!
Бутлер(настойчиво)
Отвечайте! Смерть их скоро
Известна станет.
Гордон
Он не должен пасть,
Не вам его сражать. Десницу вашу
Отвергло небо. Ранена она.
Бутлер
Моей руки не нужно.
Гордон
Умертвили
Виновных вы, свершилось правосудье!
Довольствуйтесь их гибелью.
Камердинер проходит по галлерее и, приложив палец к губам, призывает к молчанию.
Он спит!
О, сна священного не убивайте!
Бутлер
Нет, пусть умрет проснувшись.
(Хочет идти.)
Гордон
Ах, еще он занят
Житейскими делами, перед Богом
Он не готов предстать.
Бутлер
Бог милосерд!
(Хочет идти.)
Гордон(удерживает его)
Оставьте ночь ему.
Бутлер
Через минуту
Открыться может все.
(Хочет идти.)
Гордон(удерживает его)
Лишь час один!
Бутлер
Пустите! Что ему поможет час?
Гордон
О, время – чудотворный бог! Успеет
В час пронестись песчинок много тысяч;
Быстрее их ума людского мысли
Проносятся. Повремените час!
В его душе проснуться могут, в вашей
Другие чувства. Может весть приспеть,
Спасительно вдруг сбыться что-нибудь
Невероятное. О! Что не может
Свершиться в час?
Бутлер
Напомнили вы мне,
Как дороги мгновения.
(Топает ногой.)
Явление седьмое
Те же. Входят Макдональд и Деверу с алебардщиками. Потом камердинер.
Гордон(бросаясь между Бутлером и ими)
Нет, изверг!
Через мой труп перешагни сперва.
Участником злодейства я не буду.
Бутлер(отталкивая его)
Ты не в уме, старик!
Вдали слышен звук труб.
Макдональд и Деверу
Звук шведских труб!
Рейнграф стоит под Эгером! Скорее!
Гордон
Творец!
Бутлер
На ваше место, комендант!
Гордон устремляется вон.
Камердинер (входит поспешно)
Тс… Не шуметь здесь: герцог почивает.
Деверу(громовым голосом)
Пора шуметь!
Камердинер(кричит)
Убийцы! Помогите!
Бутлер
Коли!
Камердинер(которого пронзил Деверу, падает у входа в галерею)
О Господи!
Бутлер
Ломайте двери!
Они, перешагнув через труп, направляются в галерею. Слышно, как в отдалении одна за другой рушатся две двери. Глухие голоса, стук оружия, затем внезапно глубокая тишина.
Явление восьмое
Графиня(со свечой)
Не нахожу ее нигде, и спальня
Ее пуста. И Нейбруин также скрылась.
Ужель она бежала? Но куда же?
Вслед надо поспешить, велеть повсюду
Отыскивать ее. Какая весть
Для герцога! Хоть бы мой муж скорее
Вернулся с ужина. Быть может, герцог
Еще не спит. Здесь были голоса.
Пойду к нему, послушаю у двери.
Чу! Кто-то вверх по лестнице бежит.
Явление девятое
Графиня. Гордон. Затем Бутлер.
Гордон(вбегает, едва переводя дыхание)
Ошибка это?… Бутлер! То не шведы.
Не надо дальше вам… О Боже! Где он?
(Заметив графиню.)
Скажите мне, графиня…
Графиня
Вы только что из замка? Где мой муж?
Гордон(с ужасом)
Ваш муж? – Не спрашивайте. Возвратитесь
К себе…
(Хочет идти.)
Графиня(удерживает его)
Сначала знать хочу…
Гордон(вне себя)
Зависит
От этого мгновенья участь мира!
Идите же! Пока мы говорим…
О Боже всемогущий!
(Громко кричит.)
Бутлер! Бутлер!
Графиня
Ведь в замке с мужем он моим.
Бутлер выходит из галереи.
Гордон(увидев его)
Ошибка, —
Не шведы это – в крепость ворвались
Имперские войска. Меня послал
Граф Пикколомини, – он сам здесь будет
Сейчас, – что дальше, вам не надо…
Бутлер
Поздно!
Гордон(пошатнувшись, прислоняется к стене)
О Боже милосердный!
Графиня
Поздно? Что?
Кто будет здесь сейчас? Ворвался в Эгер
Октавио? Предательство! Измена!
Где герцог?
(Бежит ко входу в галерею.)
Явление десятое
Те же. Сени. Потом бургомистр. Паж. Фрейлина.
Слуги в страхе пробегают по сцене.
Сени(охваченный ужасом, появляется из галереи)
Кровавое злодейство!
Графиня
Что случилось, Сени?
Паж(входит)
О зрелище плачевное!
Слуги с факелами.
Графиня
Я умоляю,
Скажите, ради Бога: что такое?
Сени
И вы не знаете? Лежит там герцог
Зарезанный. Ваш муж заколот в замке.
Графиня застывает на месте.
Фрейлина(вбегает)
На помощь к герцогине!
Бургомистр(входит испуганный)
Что за вопли
Всех пробуждают в доме?
Гордон
Проклят дом ваш
Навек! Зарезан в вашем доме герцог!
Бургомистр
Помилуй Бог!
(Бросается вон.)
Первый слуга
Нас всех убьют. Бегите!
Второй слуга(несущий серебряную посуду)
Сюда! Внизу уже не пропускают.
За сценой кричат: «Дорогу генералу! Расступитесь!»
При этих словах графиня выходит из оцепенения и быстро удаляется.
За сценой: «Займите вход. Народа не впускать!»
Явление одиннадцатое
Те же, кроме графини. Октавио Пикколомини входит со свитой. Деверу и Макдональд в то же время выходят из галереи с алебардщиками. В глубине сцены проносят тело Валленштейна, покрытое красным ковром.
Октавио(быстро входя)
Не может быть! Я не поверю. Бутлер!
Гордон! Немыслимо! Скажите: нет!
Гордон, не отвечая, указывает рукой назад. Октавио оглядывается и стоит, пораженный ужасом.
Деверу(Бутлеру)
Вот орденская цепь и шпага князя.
Макдональд
Вам будет ли угодно приказать…
Бутлер(указывая на Октавио)
Вот кто теперь приказывает здесь.
Деверу и Макдональд почтительно отступают назад; все молча расходятся, и на сцене остаются только Октавио, Бутлер и Гордон.
Октавио(обращаясь к Бутлеру)
Того ли ждал от вас я, уезжая?
О боже правый! Поднимаю руку
Я к небу твоему – я не причастен
К чудовищному этому злодейству!
Бутлер
Чиста рука могла остаться ваша,
Моею действовали вы.
Октавио
Безбожник!
И ты дерзнул веленье государя
Во зло употребить, свершить убийство
Во имя господина твоего?
Бутлер(невозмутимо)
Я императора приказ исполнил.
Октавио
Владык проклятье тот, кто их словам
Жизнь сообщает грозную, кто тотчас
К их мимолетной мысли прикрепляет
Неисправимое деянье! Быстро
Так следовало ль выполнять веленье?
Ужель ты милосердному не мог
Дать времени на милосердье? Время —
Наш добрый гений. Суд свершать мгновенно
Лишь Богу подобает одному.
Бутлер
За что вы упрекаете меня?
Я сделал дело доброе, избавил
Империю от грозного врага
И жду награды. Меж моим поступком
И вашим разница лишь в том, что вы
Стрелу острили, я ж ее спустил.
Посеяв кровь, вы в ужасе, что жатва
Кровавая взошла. Я знал всегда,
Что делаю, и не могу смущаться
Последствием. Намерены ль мне дать
Вы поручение? Я еду в Вену
К подножью трона меч окровавленный
Мой положить и похвалу услышать,
Которой справедливый судия
Усердие вознаградить обязан!
(Уходит.)
Явление двенадцатое
Те же, кроме Бутлера. Графиня Терцки выходит бледная, с искаженным лицом. Она говорит слабым голосом, медленно и бесстрастно.
Октавио(ей навстречу)
О горе нам, графиня, что дошло
До этого! Вот плод неправых дел!
Графиня
Плоды деяний ваших это. Герцог
Убит, мой муж убит, сестра моя
У края гроба, дочь ее исчезла.
Дом пышности и славы опустел,
И ужасом охваченная челядь
Бежит из всех дверей. Я в нем осталась
Последняя, я заперла его
И принесла ключи.
Октавио(горестно)
Увы! Графиня,
Дом опустел и мой…
Графиня
Кому погибнуть
Еще назначено? Кому еще
Грозит преследованье? Герцог умер,
Месть императора насыщена.
О, пощадите старых слуг и не вменяйте
Им в грех привязанность и верность их.
Постигла гибель брата слишком быстро,
Об их судьбе он не успел подумать…
Октавио
Не будет мести никакой, графиня,
Искуплена тяжелая вина
Тяжелым наказаньем. Император
Не враг вам больше. Перейдут на дочь
Отца заслуги только все и слава.
Сочувствия полна императрица
К несчастью вашему; как мать, объятья
Она вам раскрывает. Бросив страх,
Предайтесь милосердью государя.
Графиня(взглянув на небо)
Я предаюсь властителю, который
Его сильнее. – Где успокоенье
Найдет прах герцога? В монастыре,
Что был им в Гитчине самим основан,
Покоится графиня Валленштейн;
И близ нее, начало положившей
Его удаче, благодарный он
Последним сном своим желал почить.
Похороните там его? О том же
Прошу для праха мужа моего.
Теперь всех наших замков и поместий
Владетель – император; пусть могилу
Он нам лишь даст среди родных могил.
Октавио
Графиня! Вы бледнеете – о Боже!
Как ваши речи должен я понять?
Графиня(собрав последние силы, говорит с живостью и благородством)
Не думаете вы, чтоб дома своего
Я гибель пережить была способна.
Достойными себя мы мнили руку
К короне королевской протянуть…
Иное рок судил, но все ж по-королевски
Мы думаем… и доблестную смерть
Предпочитаем мы бесславной жизни.
Яд…
Октавио
Боже мой! Спасите!
Графиня
Поздно. Совершится
Моя судьба чрез несколько мгновений.
(Уходит.)
Гордон
О дом убийств и ужаса!
Гонец входит с письмом.
Гордон(идет ему навстречу)
Откуда?
Посланье с императорской печатью!
(Прочитав надпись, он передает Октавио письмо со взором, полным упрека.)
Вам, князю Пикколомини.
Октавио, в трепете, горестно поднимает глаза к небу.
Занавес.
Кальдерон Педро. Любовь после смерти
Действующие лица
Дон Альваро Тусани.
Дон Хуан Малек, старик.
Дон Фернандо де Валор.
Алькускус, мориск.
Кади, старик-мориск.
Дон Хуан де Мендоса.
Сеньор Дон Хуан Австрийский.
Дон Лопе де Фигероа.
Дон Алонсо де Суньига, коррехидор.
Гарсес, солдат.
Донья Исабель Тусани.
Донья Клара Малек.
Беатрис, служанка.
Инес, служанка.
Слуга.
Мориски, того и другого пола.
Солдаты, христиане.
Солдаты, мориски.
Сцена в Гранаде и в различных пунктах Альпухарры.
Хорнада первая
Сцена 1-я
Зала в доме Кади, в Гранаде.
Мориски [111 - Мориски – так называлось арабское население Испании, которое, во всяком случае формально, приняло христианство.]в казакинах и шароварах, женщины-мориски в белых корсажах и с музыкальными инструментами; Кади и Алькускус [112 - Алькускус (al-cuzcuz) – национальное блюдо у мавританских племен. Как имя шута (грасьосо) довольно часто встречается в пьесах Кальдерона.].
Кади
Что, двери заперты?
Алькускус
И крепко.
Кади
Без знака пусть никто не входит.
И весело продолжим пляски,
Сегодня пятница, и мы
Ее отпразднуем согласно
Обыкновеньям наших предков,
Тайком от христиан враждебных,
Среди которых мы живем,
Теряя счет несчастьям стольким.
Они оклеветать не смогут
Обряды наши.
Все
Начинайте
Алькускус
Ну, если в пляс и я пущусь,
Так шуму значит будет много.
Один(поет)
Хоть пред Аллахом мы как тени,
Хоть горько плачем в нашем плене
О нас постигшей перемене,
Хоть африканский дух смущен…
Все(поют)
Да здравствует его закон!
Один
И да хранит воспоминанье
То незабвенное деянье,
Что силой нашего влиянья
Испанец был века пленен.
Все
Да здравствует его закон!
Алькускус (поет)
Того мы не забудем танца,
Когда во славу африканца
Так заплясали мы испанца,
Что больше не кичился он.
Все
Да здравствует его закон!
(За сценой слышен сильный стук.)
Кади
Хотят нас захватить в собраньи,
Сомненья нет. Король в указе
Собранья наши запретил [113 - Король в указе // Собранья наши запретил. – Все мусульманские религиозные праздники были строжайше запрещены королевским указом Филипа II от 17 сентября 1566 г.],
И правосудие, увидев,
Что в этот дом вошло так много
Морисков, уловить нас хочет
На месте.
(Стук.)
Алькускус
Ну, так что ж, бежать.
Сцена 2-я
Дон Хуан Малек. – Те же.
Малек(за сценой)
Как можете вы медлить, если
Так громко в вашу дверь стучатся?
Алькускус
Напрасно тот зовет у двери,
Кто раньше душу не позвал.
Один
Что делать?
Кади
Спрячьте инструменты,
Откройте двери и скажите,
Что навестить меня пришли вы.
Другой
Да, это будет хорошо.
Кади
Не выдавайте же друг друга.
Ну, Алькускус, открой. Что медлишь?
Алькускус
Да опасаюсь, вдруг откроешь,
А там за дверью альгвасил,
Ударов сто в живот мне влепит
Своею палкой, а живот мой
Не очень уважает палку,
Он больше почитает рис.
(Алькускус открывает, и входит Дон Хуан Малек.)
Малек
Не бойтесь.
Кади
Кто бы мог подумать?
Ты, Дон Хуан, что кровью светлой
Малека мог добиться чести,
Хотя и африканец, стать
Двадцать четвертым гранадинцем,
Ты в этот час приходишь в дом мой?
Малек
И не ничтожная случайность
Велит мне отыскать тебя,
Довольно, ежели скажу я,
Что привлекли меня несчастья.
Кади(в сторону, к морискам)
Наверно хочет он бранить нас.
Алькускус
Коль так, беда не велика.
Нас взять гораздо было б хуже.
Кади
Что повелишь нам?
Малек
Успокойтесь,
Друзья; пускай вас не смущает
Мой неожиданный приход,
Сегодня, в айюнтамиенто,
Из залы короля Филиппа
Второго, – президент прислал нам
Бумагу, чтобы город знал,
Что исполнение решений,
В ней заключающихся, будет
Его ответственностью. Вскрывши
Бумагу, начал секретарь
Ее читать пред заседаньем.
И все ее постановленья
Направлены неумолимо
На очевидный ваш ущерб.
Как верно время называют
Сопутником судьбы неверной:
На колесе одном стремятся
И на проворных двух крылах,
К добру и злу они несутся,
И бег свой вечно продолжают.
Одни из тех постановлений
Уж раньше были введены,
Другие – новые, но цель их
Одна: суровое решенье,
Чтобы никто из африканцев,
Чей род теперь лишь теплый прах,
Лишь искра яркого пожара,
Который жег страну испанцев,
Не соблюдал свои привычки:
Нельзя ни праздники блюсти,
Ни собираться вам для плясок,
Ни одеваться в шелк, ни мыться
В публичных банях; ни беседу
Вам на арабском языке
Нельзя вести в своем же доме,
А говорить лишь по-кастильски.
Как самый старший, я был должен
Начать, и потому сказал,
Что справедлива эта мера,
Что от привычек африканских
Отвыкнуть надо постепенно,
Но что не следует их гнать
С таким неистовством жестоким;
Что надо в этом быть воздержным,
И что насилие излишне,
Где изменился самый нрав.
Тут Дон Хуан, Хуан Мендоса,
Из рода знатного маркесов
Мондехар, мне в ответ промолвил:
«Конечно, Дон Хуан Малек
Пристрастно говорит, затем что
Сама природа побуждает
Его любовь своих по крови;
Вот он и хочет оттянуть,
Замедлить примененье кары
К морискам, темным, низким, подлым».
Я молвил: «Дон Хуан Мендоса,
Когда Испания была
В своем отечестве плененной
И угнетенною от мавров,
Те христиане, что смешались
С арабами и что теперь
Названье носят мосарабов,
Себе в бесчестие не ставят,
Что это было, потому что
Порою претерпеть судьбу
Почетнее и благородней,
Чем одержать над ней победу,
И ежели мориски темный,
Приниженный и рабский люд,
Заметь, что рыцари из мавров
Ничуть не ниже христианских
С того мгновенья, как с водою
Крещенья приняли они
И католическую веру;
В особенности те, чьи предки
Столь часто были королями,
Как у меня». – «Да, молвил он,
То были короли – из мавров».
«Как будто, – я ему ответил,
Кровь мавров, ставши христианской,
И царской перестала быть,
Раз это кровь Сегри, Валоров,
И кровь Венеги и Гранады».
От слова к слову, спор зажегся,
И так как были мы без шпаг…
Будь проклят, проклят этот случай
Без шпаги спор вести словами,
То наизлейшее оружье,
Оно сильнее стали бьет,
И рана заживет скорее,
Чем может позабыться слово.
Да, что-нибудь ему должно быть
Такое в споре я сказал,
Что дерзновенно (тут дрожу я!)
Из рук моих (о, что за пытка!)
Он палку вырвал, и… Но будет;
Есть вещи: пережить их – боль,
Их рассказать – еще больнее.
Я встал в защиту вас, я вынес,
Как ваш защитник, оскорбленье,
Вы значит все оскорблены,
И у меня, увы, нет сына,
Чтоб смыть позор с моих печальных
Седин; есть дочь, в ней утешенье,
Но более всего – забот.
Проснитесь, храбрые мориски,
Обломки славы африканской,
Вас христиане угнетают,
В вас видят лишь своих рабов.
Смелей, вся наша – Альпухарра [114 - Альпухарра – труднодоступная горная цепь в Гранадском королевстве. Как классический центр арабского владычества Альпухарра стала символом Арабской Испании.],
(Скалисто-гордая сиэрра,
Что лик свой к солнцу поднимает,
И с островами городов
Являет море трав зеленых
И бездну дикую утесов,
Среди серебряных туманов,
Откуда имя этих мест
Галера, Гавия и Берха.)
Так удалимся в Альпухарру,
С оружием и с провиантом,
Назначьте для себя вождя
Из остающихся в Кастилье
Потомков доблестного рода
Воинственных Абенумейев,
И прочь позорное ярмо
На вас наложенной неволи.
И я, ценой тревог бессонных,
Всех буду убеждать, что подлость,
Что униженье и позор
Терпеть такое оскорбленье,
Которое на всех простерто,
Хоть месть моя не всех коснется.
Кади
Коль это замышляешь ты…
Другой
Коли такое ты задумал…
Кади
Бери и жизнь, и все богатства.
Другой
Бери и душу у меня.
Один
И все мы возвещаем то же.
Одна мориска
А я от всех морисок, сколько
Их только есть во всей Гранаде,
Уборы наши отдаю.
(Малек и часть морисков уходят.)
Алькускус
А я, имея в Виварамбе [115 - В Виварамбе… – Когда-то предместье Гранады. Ныне – площадь того же названия в самом городе.]
Свою лавчонку мелочную,
Где масло продаю и уксус,
Орехи, фиги, миндали,
Изюм, чеснок, и лук, и перец,
Бичевки, пальмовые щетки,
Иголки, нитки, вместе с белой
Листки бумаги пропускной,
Ошейники, табак, и трости,
Коробки для храпенья перьев,
Облатки для заклейки писем,
Всю лавку, целиком как есть,
На собственной спине стащу я,
Чтоб быть, коль сбудется надежда,
Маркизом, герцогом иль графом
Всех Алькускусов на земле.
Один
Молчи, я вижу, ты рехнулся.
Алькускус
Еще рехнуться не собрался.
Другой
А ежели ты не рехнулся,
Так нет сомнения, ты пьян.
Алькускус
Я пьян? Помилуй, в алькоране
От господина Магомета
Заказано нам было строго,
Чтобы мы не пили вина.
И в жизни не пил я… глазами;
А ежели придет охота,
Дабы не нарушать обычай,
Я больше выпиваю ртом.
(Уходят.)
Сцена 3-я
Зала в доме Малека.
Донья Клара, Беатрис.
Донья Клара
Нет, Беатрис, пусть буду плакать,
Самой себя в беде мне жаль,
Пускай рыдания утешат
Хоть несколько мою печаль.
Раз не могу того убить я,
Кто дерзко опорочил честь,
Пусть выплачу над оскорбленьем
Все слезы, сколько их ни есть.
Пусть я от скорби умираю,
Коль не могу его убить.
Природа низкая велела
Нам столь обиженными быть,
Что ум и красоту давая,
Нам красоту она дала,
Которая легко темнеет
В том самом, чем светла была,
А раз темна, светлей не станет.
У мужа и отца отнять
Честь красотой легко мы можем,
Мы им ее бессильны дать.
Когда б мужчиною была я,
Гранада знала б теперь,
Мендоса будет ли надменным,
Мендоса будет ли как зверь.
И с юным, как он был со старым…
Да и теперь сумею я
Дать знать ему, что за обиду
Его постигнет месть моя.
Кто мог со стариком бороться,
И с женщиной он вступит в бой.
Но я надеюсь безрассудно,
Я только говорю с собой.
О, если б отомстить могла я!
Так велика моя беда,
Что в день единый (о, несчастье!)
Я потеряла навсегда
Отца и мужа: не захочет
Теперь со мной делить он дни,
Я никогда теперь не буду
За Дон Альваро Тусани.
Сцена 4-я
Дон Альваро. – Донья Клара, Беатрис.
Дон Альваро
За знак худой считать я должен,
Когда, печаль свою кляня,
О, Клара нежная, так скорбно
В слезах ты назвала меня.
Когда наш голос эхо сердца,
Мы в звуках тешим скорбь его;
Я значит скорбь твоя: я вышел
Как звук из сердца твоего.
Донья Клара
Не отрекаюсь от печали,
Омрачены мои мечты,
И меж скорбей, меня смутивших,
Не наименьшая есть ты.
С тобой разлучена я небом:
Не скорбь ли ты из всех скорбей?
Любовь моя столь необъятна,
Что мне не быть женой твоей,
Чтоб ты не связан был с женою,
Отец чей опозорен был.
Дон Альваро
Напоминать не буду, Клара,
Как я почтительно любил
И как твою любовь ценил я;
Лишь оправдать хочу себя,
Что я сюда придти решился,
Не отомстивши за тебя.
Но в том, что с местью я замедлил,
Есть высший дар, что мог я дать.
И если с женщиной нельзя нам
О поединке рассуждать,
И если я тебя утешить
Могу, сказав: «Не плачь, пойми,
Что не должна ты сокрушаться,
И во внимание прими,
Что там, где не было оружья,
(И главное в виду суда),
Нас действие не оскорбляет
И не позорит никогда»,
Однако ж этих оправданий
Не выставляю я теперь,
И, если не убив Мендосу,
Я прихожу сюда, поверь,
Вполне я прав перед тобою
И прав перед твоим отцом:
Не видит должной кары наглый,
Коль мстителя не встретил в том,
Кому несет он оскорбленье,
Иль не был сыном он убит,
Или наказан младшим братом;
И если мщением горит
Отец твой, – чтобы невозможной
Ему не показалась месть,
Восстановлю я Дон Хуану
Его утраченную честь,
И попрошу его, чтоб отдал
Тебя он, Клара, в жены мне:
Когда ему я буду сыном,
Он будет отомщен вполне.
Вот почему сюда пришел я;
И если, зная свой удел,
Доныне, – будучи столь бедным,
К тебе я свататься не смел,
Теперь, раз это с ним случилось,
Я смело выскажу ему,
Что только это оскорбленье
Я как приданое возьму,
И это будет справедливым.
Известно миру с давних пор,
Что не напрасно утвержденье:
Наследство бедного – позор.
Донья Клара
И я не буду, Дон Альваро,
Напоминать, когда скорблю,
Как искренно я обожаю,
Как сильно я тебя люблю.
Не говорю, что, умирая,
Двояко я оскорблена,
Что я, любви твоей отдавшись,
Навеки ей подчинена,
Что ты души моей стал жизнью,
Что жизни ты моей душа;
Но лишь одно хочу сказать я,
От горя к горести спеша,
Что та, которая покорной
Вчера была тебе рабой,
Не может быть твоей женою,
Не может нынче быть с тобой:
Коль ты вчера не мог быть смелым,
А нынче ждешь меня, любя,
Я не хочу, чтоб мир смеялся,
Чтоб он злословил про тебя,
Решив, что лишь тогда могла я
Вступить в супружество с тобой,
Когда такое дополненье
Мне было послано судьбой.
Я, окруженная почетом,
В богатстве, думала, что я
Твоей женой быть недостойна;
Но в том была мечта моя,
Я думала об этом счастья.
Реши же, как могу, любя,
Взамену милости желанной,
Быть горькой карой для тебя
И мир соделать очевидцем,
Что именно случилось так:
Мне нужно было быть без чести,
Чтобы вступить с тобою в брак.
Дон Альваро
Я мстить хочу, и в этом просьба.
Донья Клара
Я не могу принять – губя.
Дон Альваро
Но Клара, ведь тебя люблю я.
Донья Клара
Альваро, я ценю тебя.
Дон Альваро
Ты отказать не в состояньи…
Донья Клара
Убью себя, и ты уйдешь.
Дон Альваро
Так я откроюсь Дон Хуану.
Донья Клара
А я скажу, что это ложь.
Дон Альваро
И это верность?
Донья Клара
Долгу чести.
Дон Альваро
И в том внимание?
Донья Клара
К любви.
Клянусь, пред этим ликом неба,
Меня наверною зови,
Коль буду я кому женою,
Не искупивши свой позор;
Лишь этого хочу достичь я.
Дон Альваро
Но что же, если…
Беатрис
Мой сеньор
Идет внизу по коридору
С большою свитою сюда…
Донья Клара
Здесь, в этой комнате укройся.
Дон Альваро
Вот злополучье!
Донья Клара
Вот беда!
(Дон Альваро и Беатрис уходят.)
Сцена 5-я
Дон Алонсо де Суньига, Дон Фернандо Валор и Дои Хуан Малек.
Донья Клара; Дон Альваро, спрятавшийся.
Малек
Ты, Клара…
Донья Клара
Мой сеньор…
Малек(в сторону)
(О, горе!
Уж лучше не встречаться нам!)
Побудь в той комнате.
Донья Клара
Что будет?
Малек
Узнаешь все, услышишь там.
(Донья Клара уходит в ту комнату,
где находится Дон Альваро,
и стоит за полуоткрытой дверью.)
Дон Алонсо
В Альамбре Дон Хуан Мендоса
Под стражею; и оттого,
Пока не разъяснится случай,
Ты должен дома своего
Не оставлять…
Малек
Я принимаю
Арест, и слово вам даю
Не выходить.
Валор
Ты не надолго
Свободу потерял свою;
Сеньор Коррехидор сказал мне
(В вопросы чести никогда
Не входит суд), пусть я устрою,
Чтобы окончилась вражда.
Дон Алонсо
Двоякой истиной мы можем
Все разрешить, сеньор Валор:
Нет оскорбленья, нет закона,
Тут возникать не может спор
Ни во дворце, пред государем,
Ни в заседании суда;
Мы все оттуда, – оскорбленье
Проникнуть не могло туда.
Валор
Так значит средство…
Дон Альваро(в сторону, к Донье Кларе.)
Слышишь?
Донья Клара
Слышу.
Валор
Вернейшее, какое есть,
Нашли мы.
Малек
Горе, если средством
Должна излечиваться честь!
Валор
Как знаем, Дон Хуан Мендоса
Из рода знатного, и он
Супружеством ни с кем не связан;
Всеобщим мненьем вознесен.
И Дон Хуан Малек, в чьих жилах
Кровь от гранадских королей;
А дочь его умом известна
И дивной красотой своей.
Коли за честь он хочет мщенья,
Кто на себя посмеет взять
То дело мести, как не близкий,
Не самый близкий, то есть зять.
И потому, коль с Доньей Кларой
Соединится Дон Хуан,
Тогда…
Дон Альваро(в сторону)
О, горе мне!
Валор
Не ясно ль,
Что, раз такой нам случай дан,
Само собою оскорбленье
Не может быть отомщено;
Он неизбежно – оскорбитель
И оскорбленный заодно,
Как сын и вместе как противник;
И если нет того, кем он
Мог оскорбленным быть, – тем самым
От мести он освобожден.
Равно, в подобном затрудненьи,
Не может Дон Хуан убить
Себя же; и свою обиду
В себе он Должен заключить:
И коль собою быть обижен
Не может человек, тогда
И Дон Хуан свою обиду
В себе сокроет навсегда.
Так честь обоих будет чистой,
И спорить нам нельзя о том,
Что оскорбитель с оскорбленным
Не могут вместе быть в одном.
Дон Альваро(в сторону, к Донье Кларе)
Я дам ответ свой.
Донья Клара
Умоляю,
Не погуби, остановись.
Дон Алонсо
Да, выгоды сторон обеих
В таком решении сошлись.
Малек
Как думаю, не состоится
Решенье это, оттого,
Что Клара, дочь, его расстроит…
Донья Клара(в сторону)
Есть значит кара для него:
Дает судьба мне в руки мщенье.
Малек
Он ненавистен ей; она
Его в супруги не захочет.
(Донья Клара выходит.)
Донья Клара
Нет, захочу, раз я должна.
Ты думаешь о том, быть может,
Что счастлива не буду я:
Но пусть не будет счастья в жизни,
Была бы честь жива твоя.
Когда б твоим была я сыном,
Меня бы призывал мой гнев,
Чтоб я отмстила, убивая
Или достойно умерев;
Но раз тебе не сын, а дочь я,
Я заключаю из того,
Что чем могу, служить мне нужно,
И значит выйду за него:
Отсюда ясно, что желаю
Я честь твою восстановить.
(В сторону.)
(И раз я убивать бессильна,
Я буду, умирая, мстить.)
Дон Алонсо
Твой только разум был способен
Вложить в понятие одно
Такое смелое решенье.
Валор
И случай победят оно.
Итак, запишем на бумаге,
Чтобы оформить все, о чем
В согласьи мы договорились.
Дон Алонсо
Ее мы оба понесем.
Малек(в сторону)
Пока готовится восстанье,
Прибегнуть к этому хочу.
Валор
Все кончится благополучно,
Раз я об этом хлопочу.
(Уходят втроем.)
Донья Клара
Теперь, пока писать бумагу
Они ушли в другой покой,
Тебе уйти, Альваро, можно,
Никто не встретится с тобой.
Сцена 6-я
Дон Альваро. – Донья Клара.
Дон Альваро
Уйду, уйду, с решеньем твердым
Не возвращаться никогда,
Чтобы не видеть, что измена
Гнездится может иногда
В груди настолько благородной;
И если я, в твоих словах
Увидев смерть, не поднял бурю,
То не почтенье и не страх,
А удовольствие, затем что
Такою низкою…
Донья Клара
Горе мне!
Дон Альваро
Которая одновременно,
Отдавшись лживости вполне,
Скрывая у себя мужчину,
С другим желает в брак вступить.
Такой не дорожу я больше
И не хочу ее любить.
Донья Клара
Альваро, удержи свой голос.
Ты ошибаешься, грозя;
Все объясню тебе я после.
Дон Альваро
Нет, это объяснить нельзя.
Донья Клара
Быть может, можно.
Дон Альваро
Не сама ли,
Я слышал, объявила ты,
Что руку отдаешь Мендосе?
Донья Клара
Решили так мои мечты.
Но их конец ты разве знаешь?
Дон Альваро
Какой конец? Меня убить!
Скажи, какое оправданье
Еще ты можешь сочинить?
Он твоего отца унизил
И вместе с тем убил меня.
Донья Клара
Альваро, я надеюсь твердо.
Что мы того дождемся дня,
Когда вполне ты убедишься,
Что злой пример не мной был дан,
Что изменяешь ты…
Дон Альваро
Кто видел
Такой утонченный обман?
Ему свою дала ты руку?
Донья Клара
Дала.
Дон Альваро
Чтоб стать женой его?
Донья Клара
Нет.
Дон Альваро
Ну, так как же ты сумеешь?..
Донья Клара
Я не отвечу ничего.
Дон Альваро
Как сможешь, Клара, руку давши,
Не сделаться его женой?
Донья Клара
Когда мою возьмет он руку,
Тем самым будет он со мной,
И он в моих руках, как в петле,
Быть может смерть свою найдет.
Так что же, ты теперь доволен?
Дон Альваро
Нет. Если только он умрет
В твоих руках, он этой смертью
Тебя, живую, осквернит,
И руки у тебя, о, Клара,
Чрезмерно хороши на вид,
Чтобы казнить. Но если в этом
Твое намеренье, заметь,
Что перед тем как он успеет
В твоих объятиях умереть,
Его убивши, от сомнений
Я буду быстро излечен.
Донья Клара
И в том любовь?
Дон Альваро
То голос чести.
Донья Клара
Вниманье?
Дон Альваро
Ревности закон.
Донья Клара
Смотри, отец писанье кончил.
Кто удержать бы мог тебя!
Дон Альваро
О, как немного было б нужно,
Чтобы остался я, любя!
(Уходят.)
Сцена 7-я
Зала в Альгамбре.
Дон Хуан де Мендоса, Гарсес.
Мендоса
Гнев никогда ни в ком не может быть разумен.
Гарсес
Не извиняй себя. Ты прав был в этот миг,
Поддавшись гневу и его ударив.
Христианин вчерашний, он – старик,
И потому он счел вполне возможным,
Чтоб был Гонсалес де Мендоса оскорблен.
Мендоса
Есть множество людей, что, пользуясь почетом,
Надменны и заносчивы, как он.
Гарсес
Для этих кондестабль Дон Иньиго,
(Который нам пример прекраснейший явил),
Одною шпагою всегда был опоясан,
Другою же с собой как палку он носил.
И будучи однажды спрошен,
Зачем две шпаги у него,
Он отвечал: «Одну, которой опоясан,
С собой ношу я для того,
Кто сам у пояса всегда имеет шпагу,
Другую же, что служит мне как трость,
Ношу я для того, кто, шпаги не имея,
Своею наглостью во мне пробудит злость».
Мендоса
Он вправду доказал, что каждый кабальеро
Две шпаги должен бы носить, с игрой двойной,
И раз исход игры всегда решает шпага,
Чтоб здесь внезапно надо мной
Какой-нибудь не посмеялся случай,
Дай шпагу мне свою: хоть и под стражей я,
Пускай не буду без оружья.
Гарсес
Я счастлив, что судьба моя
Сегодня быть с тобою мне велела,
И буду близ тебя, коли придет твой враг.
Мендоса
Скажи, Гарсес, а как пришел ты из Лепанто [116 - Скажи, Гарсес, а как пришел ты из Лепанто? – Анахронизм. Сражение при Лепанто (7 октября 1570 г.) произошло уже после подавления восстания морисков.]?
Гарсес
Домой я возвратился так,
Как с поля бранного приходит
Солдат, увидевший победные полки
И бывший в деле столь блестящем,
Под мановением властительной руки,
Служа рожденному орлом непобедимым [117 - Под мановением властительной руки, Служа рожденному орлом непобедимым. – Имеется в виду дои Хуан Австрийский (1547–1578), побочный сын императора Карла V, прославившийся как полководец в многочисленных войнах, которые вела тогда Испания. В частности, он командовал соединенными испанскими и разными итальянскими войсками в морской битве при Лепанто. В испанской литературе XVI – начала XVII в. он окружен ореолом героя и великого полководца.]?
Что, крылья протянув над царством многих стран,
Был в гордой мощи вне сравненья.
Мендоса
Как прибыл повелитель Дон Хуан?
Гарсес
Своим довольный предприятьем.
Мендоса
И было доблестным оно?
Гарсес
Так слушай же. С союзным войском…
Мендоса
Мне нынче твой рассказ узнать не суждено.
Там женщина пришла, закрытая вуалью.
Гарсес
Да, значит мне молчать пора:
Коль этот козырь показался,
Тогда окончена игра.
Сцена 8-я
Донья Исабель Тусани, закутанная вуалью. – Те же.
Донья Исабель
Пусть скажет Дон Хуан Мендоса,
Раз женщина сюда приходит
Узнать, как чувствует себя он
В тюрьме, – он может дать ответ?
Мендоса
Зачем же нет? – Гарсес, оставь нас.
Гарсес
Заметь, сеньор, быть может это…
Мендоса
Ее по голосу узнал я,
Не бойся.
Гарсес
Я иду.
Мендоса
Ступай.
(Гарсес уходит.)
Сцена 9-я
Донья Исабель, Дон Хуан де Мендоса.
Мендоса
Одновременно сомневаюсь
Я в зрении своем и в слухе,
Не знаю, что из них солгало
И что мне правду говорит:
Коли глазам своим доверюсь,
Твой вид не то, что ты на деле;
А если я поверю слуху,
Так ты не то, что ты на вид.
Мое желанье не отвергни
И совлеки туман воздушный,
Сними с себя покров свой черный,
Пусть скажет слух мне и глаза,
Что, если ты предстала свету,
Сегодня дважды встало солнце.
Донья Исабель
Чтоб ты не сомневался больше,
Кто Дон Хуан, к тебе пришел,
Должна открыть свое лицо я;
А то встревоженная ревность
Не хочет, чтоб, догадки строя,
Ты думал, кто бы это был.
Я, видишь…
Мендоса
Исабель, сеньора!
Ты у меня, в такой одежде,
В наряде, столь с тобой несхожем,
Ты так являешься ко мне!
Да как же мог я, как же мог я
В подобное поверить счастье?
Мне нужно было сомневаться?
Донья Исабель
Как только все узнала я,
Узнала, что ты здесь, под стражей,
Любовь не захотела медлить,
И, прежде чем домой вернулся
Мой брат Альваро Тусани,
Сюда пришла я со служанкой,
(Благодари!) она осталась
У двери.
Мендоса
Исабель, несчастье
Мне было счастьем, лишь ему…
Сцена 10-я
Инес, в мантилье, испуганная. – Те же.
Инес
Сеньора!
Донья Исабель
Что, Инес, случилось?
Инес
Идет сеньор мой, Дон Альваро.
Донья Исабель
Хоть я пошла переодетой,
Быть может он меня узнал?
Мендоса
Какой непобедимый случай!
Донья Исабель
Коли за мной пришел он следом,
Погибла я.
Мендоса
Раз ты со мною,
Чего бояться можешь ты?
Войдите в этот зал соседний
И поскорее там запритесь;
Хотя бы он намеревался
Найти тебя, он не найдет,
Меня не умертвивши прежде.
Донья Исабель
В какой опасности великой
Я так нежданно очутилась.
О, помогите небеса!
(Обе прячутся)
Сцена 11-я
Дон Альваро. – Дон Хуан де Мендоса; Донья Исабель, спрятавшаяся.
Дон Альваро
С тобою, Дон Хуан Мендоса,
Я без свидетелей хотел бы
Поговорить.
Мендоса
Нас здесь лишь двое.
Донья Исабель(в сторону, за занавесом)
В его лице кровинки нет.
Дон Альваро(в сторону)
Закрою дверь.
Мендоса
Закрой.
(В сторону)
(Прекрасно!)
Дон Альваро
Закрыта дверь. Теперь внимай мне.
Сейчас услышал я случайно,
Что для того, чтоб увидать
Тебя, приходит…
Мендоса
Это правда.
Дон Альваро
В тюрьму…
Мендоса
И ты обманут не был.
Дон Альваро
Тот, чьей душой и самой жизнью
Моя душа оскорблена.
Донья Исабель(в сторону, за занавесом)
Возможно ли сказать яснее?
Мендоса(в сторону)
О, небо, больше нет надежды!
Дон Альваро
И потому сюда пришел я,
(Опередивши всех других,
Чтоб помешать осуществленью
Подобной непристойной дружбы),
Дабы за честь свою вступиться.
Мендоса
Не понимаю слов твоих.
Дон Альваро
Я объясню тебе подробно.
Донья Исабель(в сторону, за занавесом)
Он не за мной; могу волненье
Выдохнуть.
Дон Альваро
Коррехидор надумал,
И Дон Фернандо де Валор,
В родстве с Малеком состоящий,
Что будто бы необходимо
Обосновать такую дружбу;
Мне надлежит ей помешать.
А почему, причин есть много,
Но говорить их не желаю;
И будь что будет, все равно мне,
Я лишь по прихоти пришел,
Взглянуть, что, храбрый с престарелым,
Настолько ли бесстрашен с юным,
И, словом, я пришел увидеть,
Кто будет из двоих убит.
Мендоса
Меня ты очень обязал бы,
Когда бы рассказал короче.
В чем состоит твое желанье,
А то, смутившись, думал я,
Что здесь замешано другое
Соображенье, посерьезней;
В том, что сказал ты, нет причины,
Чтоб озабоченным я был.
И так как должен я сражаться,
Кто б ни желал со мною биться,
Пред тем как с предложеньем дружбы,
О чем ты мне сказал, придут,
Чтобы ты мог ее расстроить,
Скорей за шпагу.
Дон Альваро
Лишь за этим
Сюда пришел я; чтоб ты умер
Скорей, чем мог предположить.
Мендоса
Так поле битвы перед нами.
(Бьются.)
Донья Исабель(в сторону, за занавесом)
От затрудненья к затрудненью
Меня влекут мои несчастья.
Случалось ли еще кому
Возлюбленного видеть с братом,
Дерущихся, и быть лишенной
Возможности в их спор вмешаться?
Мендоса (в сторону)
Как смел он!
Дон Альваро (в сторону)
Как искусен он!
Донья Исабель(в сторону, за занавесом)
Что делать? за игрой слежу я,
И выигрыша я б желала
Обоим, потому что оба
Настолько связаны со мной…
(Наткнувшись на стул. Дон Альваро падает, донья Исабель выходит, закутанная в вуаль, и удерживает Дон Хуана.)
Дон Альваро
Я падаю, о стул споткнувшись.
Донья Исабель(к Дон Хуану)
Остановись!
(В сторону.)
(Но что со мною?
Так чувство сердцем овладело.)
(Уходит.)
Дон Альваро
Ты дурно сделал, не сказав,
Что за стеной скрывались люди.
Мендоса
На что ж ты жаловаться можешь.
Коль жизнь тебе она дарует?
Раз помогла она тебе,
Она моим врагом явилась,
А не союзником. Но все же
Ее поступок был излишним,
Я знаю хорошо и сам
Законы рыцарства, и так как
Твое падение – случайность,
Тебе бы дал я встать спокойно.
Дон Альваро
Двояко благодарен я
Той даме: жизнь она дала мне,
И прежде чем ее успел ты
Мне дать, – так значит я свободен
От обязательства к тебе
И, подчиняясь чувству гнева,
Могу с тобою биться снова.
Мендоса
Кто ж нам мешает, Дон Альваро?
(Бьются.)
Донья Исабель(в сторону, за занавесом)
О, если б я могла кричать!
(За сценой слышится стук в дверь.)
Дон Альваро
Стучат.
Мендоса
Как быть?
Дон Альваро
Живой откроет,
Другой умрет.
Мендоса
Отлично.
Донья Исабель(выходя)
Прежде
Я им открою, чтоб впустить их.
Дон Альваро
Не открывать.
Мендоса
Не открывать.
(Донья Исабель открывает дверь.)
Сцена 12-я
Дон Фернандо де Валор, Дон Алонсо; потом Инес.
Донья Исабель, закутанная в вуаль, Дон Альваро, Дон Хуан де Мендоса.
Донья Исабель
Сеньоры, этот кабальеро
И этот, оба ищут смерти.
Дон Алонсо
Остановитесь; раз мы видим,
Что бьются меж собой они
И раз ты здесь, нам очевидно,
Что ты причина их раздора.
Донья Исабель(в сторону)
О, горе! Где найти спасенье
Хотела, гибель я нашла.
Дон Альваро
Чтоб дама, жизнь моя которой
Обязана своим спасеньем,
Не подвергалась подозренью,
Я, не скрываясь, объясню,
Чем побужден я был к дуэли.
В ней не любовь была причиной,
Но я как родственник явился,
Чтоб в чести Дон Хуан Малек
Был этой местью восстановлен.
Мендоса
И это правда, потому что
Ко мне случайно эта дама
Пришла сюда.
Дон Алонсо
Ввиду того,
Что примирением, в котором
Установили мы условья,
Раздор улажен будет, – лучше,
Чтоб был окончен этот спор
Без крови, так как побеждает
Вдвойне, кто победил без крови.
(Выходит Инес)
Ступайте же, сеньоры, с Богом.
Донья Исабель (в сторону)
Лишь в этом выиграла я.
(Обе уходят)
Сцена 13-я
Дон Алонсо, Дон Альвиро, Дон Хуан де Мендоса, Дон Фернандо де Валор.
Валор
Твоим родным, а также нашим,
Казалось, Дон Хуан Мендоса,
Что лучше, если этот случай
(Как мы в Кастилье говорим)
Останется в стенах, и ссора
Союзом мирным завершится.
Установив родство двойное;
И если с Доньей Кларой ты,
С прекрасным фениксом Гранады,
Соединишься, – как участник
Тогда…
Мендоса
Умолкни, Дон Фернандо
Валор: препятствия здесь есть.
Коль феникс – Донья Клара, может
Она в Арабии остаться;
Затем что в царстве гор кастильских
До фениксов нам дела нет.
И, как считаю, не пристало
Таким, как я, союзом брачным
Выплачивать за честь чужую,
И непристойно было б нам
Смешать с Мендосой кровь Малека,
Нет благозвучья в сочетаньи
Имен Мендосы и Малека.
Валор
Малек такой же…
Мендоса
Как и ты.
Валор
Да, потому что происходит
Он от властителей Гранады;
Ты так сказал; царями были
Малека предки и мои.
Мендоса
Мои же, и не быв царями,
Владык знатнее мавританских.
Мои воинственные предки
Из царства Астурийских гор.
Дон Альваро
Все, что сеньором Дон Фернандо
Здесь будет сказано об этом,
Я подтвержу на поле битвы.
Дон Алонсо
Я быть судьей перестаю
И предстаю как кабальеро;
Я был в Кастилии Суньига,
Пред тем как был судьей назначен.
И потому, оставив жезл,
Где б ни было и как захочешь,
Я буду рядом с Дон Хуаном
И докажу…
Сцена 14-я
Слуга. – Те же.
Слуга
Сюда приходят.
Дон Алонсо
Все примем достодолжный вид.
Я вновь в свою вступаю должность.
Ты, Дон Хуан, здесь оставайся
Под стражею.
Мендоса
Я повинуюсь.
Дон Алонсо
Вы оба можете идти.
Мендоса
И раз хотите вы ответа…
Дон Алонсо
Меня и Дон Хуана всюду…
Мендоса
Нас можете найти со шпагой…
Дон Алонсо
С одной защитою – с плащом.
(Дон Алонсо уходит, Дон Хуан де Мендоса уходит, сопровождая его.)
Валор
И я на это соглашаюсь!
Дон Альваро
И это допустить могу я!
Валор
За то, что стал христианином,
Я так глубоко оскорблен?
Дон Альваро
Раз я его закон воспринял,
Так обо мне никто не вспомнит?
Валор
Свидетель Бог, я буду трусом,
Когда я не измыслю месть!
Дон Альваро
Клянусь, что буду я бесчестным,
Коль за себя не отомщу я!
Валор
Пусть только небо даст мне случай…
Дон Альваро
Пусть только случай даст судьба…
Валор
Раз только небо мне позволит…
Дон Альваро
Раз только рок меня допустит…
Валор
Узнаете, как многократно…
Дон Альваро
Испания оплачет вся…
Валор
Бесстрашие…
Дон Альваро
Непобедимость
Руки надменной и могучей…
Валор
Бесстрашно-царственных Валоров.
Дон Альваро
Неустрашимых Тусани.
Валор
Мои слова ты слышал?
Дон Альваро
Слышал.
Валор
Так пусть язык теперь умолкнет,
Пусть слово начинают руки.
Дон Альваро
А кто ж не хочет начинать?
Хорнада вторая
Сцена 1-я
Горная цепь Альпухарры. – Окрестности Галеры.
Бой барабанов и звуки труб; выходят солдаты, Дон Хуан де Мендоса и Сеньор Дон Хуан Австрийский.
Дон Хуан
Мятежные обрывы гор,
Чья высь чрезмерная, чья дикость
Смущает взор,
Нагроможденностью своей ты давишь землю,
Тяжелой глыбою, как неоглядный склеп,
Стесняешь воздух и сужаешь небо;
Берлога, воровской вертеп,
Чье лоно, мятежи зачавши,
Рождает молния с грохочущим дождем
И вплоть до Африки далекой
Бросает голос свой, как гром;
День роковой сегодня, да, сегодня,
Для хитрости твоих измен:
Сегодня с карою, как мститель,
Я прихожу к оплотам горных стен.
Хоть я стыжусь, что столь ничтожной славой
Украшен буду: воевать
С бандитами не будет значить
Их побеждать, а убивать.
И для меня в том мало чести
Среди угрюмых этих гор
Разбить своим оружьем шайку,
В которой каждый – плут и вор.
Так пусть же временам грядущим передастся,
Что, честию своею дорожа,
Зову я это карой, не победой.
Но знать хотел бы я причину мятежа.
Мендоса
Итак, внимай повествованью,
Орел властительно-геройский,
Перед тобою Альпухарра,
Оплот пустынно-диких скал,
Пред нами горная твердыня,
Где ныне собрались мориски,
Чтоб вновь, как горцы-африканцы,
Испанию завоевать.
Она по высоте опасна,
По скату стен крутых упорна,
По положенью неприступна,
Непобедима по тому,
Какие силы в ней сокрыты.
В окружности она простерта
Миль на четырнадцать, с прибавкой
Еще пятидесяти миль,
Благодаря ее провалам;
Между вершиной и вершиной
Прекрасные лежат долины,
Пестреют пышные сады,
Глядят поля с обильной жатвой,
И вся громада гор покрыта
Селеньями и деревнями
Настолько, что, когда закат
Свое сиянье разбросает,
Они глядят как глыбы камня,
Что в глушь с вершины оборвались,
Но вниз не падают с горы.
Важнейшие из наилучших
Галера, Гавия и Верха,
Сосредоточья бранных воинств
Тех трех, что ныне правят всем.
Всех в общей сложности морисков
Там тридцать тысяч, не считая
Детей и женщин, и имеют
Они обширные стада.
Хотя они по большей части
Едят не мясо, а лесные
Плоды, и овощи, и хлебы
С своих разделанных полей.
Они в искусстве земледелья
Так опытны и так усердны,
Что даже камни заставляют
Произрастанья им давать,
И раз у них в руке мотыга,
Для них плоды рождают скалы [118 - Итак, внимай повествованью, //…Для них плоды рождают скалы. Очень показательный для драмы отрывок. Подсчитано, что в 29 отрывках пьесы (207 стихов) – почти 7 % всего текста – речь идет о нравах и обычаях морисков, а в 34 случаях (примерно 192 стиха) – описывается природа Альпухарры.]
Позволь мне обойти молчаньем,
Что может быть отчасти я
Причиной был для возмущенья.
Хоть лучше мне сказать, что был я
Причиной первой, потому что
Ей не были для мятежа
Суровые постановленья,
Которые их столь стеснили;
Я должен так сказать, затем что,
Коль на одном вина всего,
Пускай она моею будет.
Но оттого ли, что случилась
Та ссора, где я был несдержан,
Иль оттого, что, день спустя,
При входе в айюнтамиенто,
Начальник главный альгвасилов
Из-под плаща взял у Валора
Кинжал, который спрятал он,
Иль оттого, что ежедневно
Из сфер придворных исходили
Распоряженья, цель которых
Была все больше их стеснять,
И вот, отчаявшись, и в гневе,
Они поднять мятеж решились,
Что б ни было, но, сговорившись,
Они постановили так,
Что, тайну свято соблюдая,
Они сберутся в Альпухарре,
Перенеся туда богатства,
Оружие и провиант.
Три года заговор скрывался,
Три года полное молчанье
Хранили знавшие измену,
Хотя так много было их:
Не поразительно ли это,
Что из собранья в тридцать тысяч,
Замысливших деянье это,
Не оказалось никого,
Кто разгласил бы эту тайну
Столь многих дней, умов столь многих.
Как заблуждается глубоко,
Кто говорит, что меж троих
Опасность постигает тайну.
Меж людных толпищ в тридцать тысяч,
Коль меж собой они согласны,
Опасности для тайны нет.
Как первый знак раскатов грома
От бури, что таилась в недрах
Угрюмых этих гор, где дерзость
С изменой прятались в тени,
Возникли грабежи, убийства,
И ограбленья многих храмов,
И вероломство, и кощунства,
И, словом, целый ряд злодейств,
Таких, что, вся в крови, Гранада
Стенанья к небу посылая,
Злосчастным сделалась театром
Трагедий и жестоких бед.
Пришло на помощь правосудье,
Но претерпело пораженье,
И тотчас встало в оборону,
И превратило посох в меч.
Где раньше было уваженье,
Там появилося насилье,
И гневный миг сопротивленья
Гражданской кончился войной.
Коррехидора умертвили,
И город, чувствуя опасность,
Воззвал к оружью, собирая
Всех ополченцев для борьбы.
Их оказалось недовольно,
Судьба всегда стоит за новость:
Принявши сторону мятежных,
Нам неудачи лишь дала.
А неудачи и несчастья
Настолько глупы и упрямы,
Что, раз упорствовать желают,
Так не предвидишь им конца.
У нас в рядах забота встала,
И наши возросли потери,
А в их рядах возникла гордость,
И возросла для всех беда.
Из Африки, как мы узнали,
Ждут их дружины подкрепленья,
И ежели оно прибудет,
Чтобы ему отрезать вход,
Дробить нам нужно будет силы.
И сверх того, коли пред нами
Они свою проявят гордость,
Другим морискам в том пример
Достойный будет подражанья;
Уже в Валенсии мориски,
В Кастилье и в Эстремадуре,
Чтобы немедленно восстать,
Ждут хоть какой-нибудь победы.
И чтоб ты ясно мог увидеть,
Что, хоть они и очень дерзкий,
Весьма решительный народ,
Но в то же время понимают
И государственную мудрость,
Скажу, какое их правленье;
Разведали об этом мы
От нескольких шпионов взятых.
Важнейшее, что нужно было
И что они сперва решили,
Избранье одного вождя.
И хоть касательно избранья
Был некий спор, меж Дон Фернандо
Валором, знатности особой,
И Дон Альваро Тусани,
Таким же знатным, – спор был кончен.
И Дон Хуан Малек придумал,
Что Дон Фернандо будет править,
Взяв в жены Донью Исабель,
Сестру родную Дон Альваро.
(В сторону.)
(О, как мне тягостно припомнить
Об этом Тусани, который
Так уважаем меж своих,
Что если сам Царем не выбран,
Его сестра Царицей стала!)
Итак, Валор, чуть был он выбран,
Как дал немедленно приказ,
Чтобы противоставить нашим
Распоряжениям суровым
Свои решенья, иль затем, чтоб
Сильнее угодить своим,
И тем вернее ими править,
Приказ, чтобы никто меж ними
Обрядов христианской веры
Не исполнял, и чтоб имен
Они не знали христианских:
Желая первый дать пример им,
Он подписал – Абенумейя,
Как звались прежние цари,
Владыки Кордовы, которых
Наследник он. Затем в приказе
Стояло, чтобы говорили
Все на арабском языке,
Ни на каком другом; чтоб всюду
В одеждах были мавританских;
Чтоб только секты Магомета
Держались впредь. Издав приказ,
Распределил он тотчас силы:
Галеру, самый ближний город,
Который видишь пред собою,
Чьи стены мощные и рвы
Построены самой природой
Так поразительно искусно,
Что без пролитья многой крови
Ей невозможно овладеть,
Он передал во власть Малеку,
Отцу прекрасной Доньи Клары,
Зовущейся теперь Малекой.
Для Дон Альваро Тусани
Он выбрал Гавию, что ими
Зовется Гавией Высокой.
А сам обосновался в Берхе,
В том сердце, чьим огнем живет
Весь этот исполин из камня.
Таков их общий план, – насколько
Его отсюда можно видеть;
И здесь перед тобой, сеньор,
Вся Альпухарра, чьи высоты
В своем величии свирепом
Как бы сползают по уступам,
Чтобы упасть к твоим ногам.
Дон Хуан
Рассказ твой, Дон Хуан, достоин
Тебя и имени Мендосы,
В нем верноподданность двойная.
(За сценой призыв к оружию.)
Но чу! я слышу барабан.
Что б это значило?
Мендоса
Солдаты
Проходят на смотру.
Дон Хуан
Какие
Отряды это?
Мендоса
Из Гранады
И изо всех селений, где
Хениль стремит свое теченье.
Дон Хуан
А кто командует над ними?
Мендоса
Маркес Мондехар, граф Тендильи,
Алькайд пожизненный земель
Гранады, и алькайд Альгамбры.
Дон Хуан
Его воинственное имя
Гроза для мавров африканских.
(Призыв к оружию.)
Откуда этот новый строй?
Мендоса
Из Мурсии.
Дон Хуан
А им кто правит?
Мендоса
Маркес великий Делос Велес.
Дон Хуан
Пусть будут летописью громкой
Деянья славные его.
(Призыв к оружию.)
Мендоса
А те отряды – из Баэсы,
Начальник их – вояка бравый,
Ему поставить нужно было б
Такие ж статуи, как он,
Бессмертные по бранной славе,
Санчо де Авила.
Дон Хуан
И сколько б
Ты ни хвалил его, все мало,
Пока не скажем, что в боях
Его учитель – герцог Альба,
Чья школа – быть всегда победным
И никогда не побежденным.
(Призыв к оружию.)
Мендоса
А этот полк сюда идет
Из Фландрии, простор Мааса
Меняя на простор Хениля,
На этот Юг меняя Север,
Как жемчуга на жемчуга.
Дон Хуан
Кто с ним приходит?
Мендоса
Знаменитый
Чудовище по благородству
И по решимости – Дон Лопе
Де Фигероа.
Дон Хуан
Много мне
Слыхать случалось о великой
Его решимости и малом
Терпении.
Мендоса
Страдая тяжкой
Подагрой, он нетерпелив,
Из-за того, что он не может
Служить войне, как он хотел бы.
Дон Хуан
Мне хочется его увидеть.
Сцена 2-я
Дон Лопе де Фигероа. – Те же.
Дон Лопе
Клянусь, в желании таком
Тебе, мой светлый повелитель,
Не уступлю я ни на йоту:
Лишь оттого свои я ноги
Терпел, чтобы припасть к твоим.
Дон Хуан
Как чувствуешь себя, Дон Лопе?
Дон Лопе
Как тот, кто, Фландрию покинув,
До Андалузии добрался,
Чтоб только быть твоим слугой.
Раз ты во Фландрию не хочешь
Идти, – вполне необходимо,
Чтоб Фландрия к тебе явилась.
Дон Хуан
Пусть соизволят небеса,
И я приду. Ну, как солдаты?
Дон Лопе
А так, что, если б Альпухарра
Была не менее как адом,
И в ней алькайдом – Магомет,
Они, сеньор, в нее вошли бы…
За исключеньем тех, конечно,
Что по скалам не могут ползать,
Подагру тяжкую терпя…
Сцена 3-я
Солдат, Гарсес, Алькускус. – Те же.
Солдат(за сценой)
Остановитесь.
Гарсес(за сценой)
Прочь: я должен
Пройти туда.
(Входит Гарсес, на спине у него Алькускус.)
Дон Хуан
Что там такое?
Гарсес
Я на посту стоял, у склона
Вон той горы, услышал шум
Среди ветвей, иду и вижу,
Вот этот пес там притаился,
Шпион, конечно. От мушкета
Ремнем я руки у него
Скрутил, и чтоб собачьим лаем
Он рассказал нам, что такое
У них творится, за горами,
Вмиг за спину его к себе,
И здесь мы.
Дон Лопе
Молодец, ей Богу!
И есть солдаты здесь такие?
Гарсес
А ваша милость полагает
Что все во Фландрии они?
Алькускус (в сторону)
Ну, Алькускус, дела важны,
Вкруг шеи чувствую, как будто
Ее удавливает что-то.
Дон Хуан
Тебя я знаю, ты храбрец
И не впервые отличился.
Гарсес
О, как владыки награждают
И без наград, когда похвалят!
Дон Хуан
Поди сюда.
Алькускус
Мне говоришь?
Дон Хуан
Тебе.
Алькускус
Так слишком много чести,
Побуду здесь.
Дон Хуан
Ты кто?
Алькускус(в сторону)
(Мне нужно
На хитрости теперь пуститься.)
Я Алькускус, мориск; меня
Насильно взяли в Альпухарру;
По совести хрестиянин я,
Я знаю Троицу и Credo,
Pan Nostro, Salve Reina,
И заповеди разумею,
Числом четырнадцать; сказал я,
Что я хрестиянин, другие
Меня решили – прочь с земли;
Ну, я от них скорее тягу,
Бегу, и тут же попадаюсь
В другие руки. Если только
Меня помилуют, я вам
Все расскажу об них и место
Вам покажу, где вы войдете,
Не встретивши сопротивленья.
Дон Хуан(в сторону, к Мендосе)
Как полагаю я, он лжет,
А может, говорит и правду.
Мендоса
Сомненья нет, что между ними
Есть много христиан. Я знаю
Одну, которую они
С собою увели насильно.
Дон Хуан
Итак, всему не будем верить,
Во всем не будем сомневаться.
Гарсес, мориска удержи
Как пленника…
Гарсес
И дам отчет я
О нем.
Дон Хуан
Из слов его увидим,
Обман ли это или правда.
Теперь стоянки обойдем,
Дон Лопе, и решим, откуда
Начать удобней наступленье.
Мендоса
Пусть Ваша Светлость все рассмотрит
Внимательно: на вид легко
Пойти на приступ, а на деле
Предстанет много затруднений;
И предприятья есть, как наше:
Их выиграть – почета нет,
Их проиграешь – униженье;
Итак, не выигрыш нам важен,
А важно, чтоб не проиграть нам.
(Уходят Дон Хуан Австрийский, Дон Хуан де Мендоса, Дон Лопе и солдаты.)
Сцена 4-я
Гарсес, Алькускус.
Гарсес
Ты, как зовут тебя?
Алькускус
Я Рис.
Я Алькускус между морисков,
Так по-хрестьянски буду Рисом.
Из мавританской знать похлебки
Мне в хрестиянской быть судьба.
Гарсес
Ну, Алькускус, ты мой невольник:
Смотри, не ври.
Алькускус
Прошу покорно.
Гарсес
Ты обещался Дон Хуану
Австрийскому…
Алькускус
Так это он?
Гарсес
Что ты ему покажешь место,
Где может он войти в сиэрру.
Алькускус
Да, господин.
Гарсес
Хоть это правда,
Что он пришел вас покорить,
И с ним маркесы, Де лос Велес
И де Мондехар, – и Дон Лопе
Де Фигероа с ним, – и Санчо
Де Авила, – но я хочу,
Чтобы вступленье в эти горы
Лишь мне благодаря случилось:
Веди меня туда, хочу я
Все осмотреть и рассудить.
Алькускус(в сторону)
(Христианина проведу я
И ворочуся в Альпухарру.)
Идем со мной.
Гарсес
Постой минутку.
Когда я выходил на пост
И в кордегардии оставил
Обед свой на огне; с собою
Его в суме теперь возьму я
(Чтобы времени нам не терять),
И в путь.
Алькускус
Отлично.
Гарсес
Так идем же.
Алькускус(в сторону)
О, Магомет! Услышь, пророче,
Спаси, и я отправлюсь в Мекку,
Хоть не пойму ни бе, ни ме.
(Уходят.)
Сцена 5-я
Берхе.
Мориски и музыканты; и вслед за ними Дон Фернандо Валор и Донья Исабель Тусани.
Валор
Здесь, на зеленом этом склоне,
Где, пышноцветна и нежна,
Цветы на всенародный праздник
Сзывает ясная весна,
Чтобы в собраньи этом ярком,
Сильнейшей в чарах красоты,
Царице – розе присягнули
В повиновении цветы,
Моя прелестная супруга,
Сядь здесь; вы пойте: может быть
Влиянье музыки сумеет
Ее унынье победить.
Донья Исабель
Воинственный Абенумейя,
Тебя дубовые листы
С могучих склонов Альпухарры
Венчают, – столь победен ты;
Тебя да увенчает также
Священный лавр, дитя измен
Пред солнцем, – в час когда Испанец
Оплачет свой жестокий плен:
Знай, не презрение к блаженству
Любви и доблести твоей
Меня печалью исполняет
В теченье этих долгих дней,
Но в этом рок мой; потому что
Так переменчив рок всегда,
Что чуть нам радость улыбнется,
Глядишь, за ней идет беда.
И скорбь моя не от причины,
(О, если б Бог желал того!),
А от такой непостоянной
Измены рока моего.
Раз не могу не быть счастливой,
Как не бояться мне, что вслед
За этим счастьем вдруг настанет
Грядущий миг сокрытых бед?
Валор
Коль оттого ты так печальна,
Что миг бежит, легко скользя
Меж радостей, – мне жаль, Лидора,
Тебя утешить мне нельзя.
Ты будешь, я боюсь, печальней
И все печальней с каждым днем:
Ведь власть моя с моей любовью
Все новым светятся огнем.
Так пойте в честь ее звучнее,
Прославьте образ дорогой:
Печаль и музыка, в созвучьи,
Всегда идут рука с рукой.
(Музыка.)
О, нет, не говорите, чьи вы,
Мои восторги в забытьи:
Вы так неверно торопливы,
Что нет сомненья, вы мои.
Сцена 6-я
Малек, говорит с Доном Фернандо, преклонив колено; с двух разных сторон Дон Альваро и Донья Клара, в мавританских, одеждах; они остаются у дверей; Беатрис. – Те же.
Донья Клара(в сторону)
«О, нет, не говорите, чьи вы,
Мои восторги, в забытьи…»
Дон Альваро(в сторону)
«Вы так неверно торопливы,
Что нет сомненья, вы мои».
(Музыка не перестает звучать, хотя сцена идет своим чередом.)
Донья Клара(в сторону)
Какую боль я ощутила,
Услышав музыку едва!
Дон Альваро(в сторону)
Каким смущеньем я проникся,
Услышавши ее слова!
Донья Клара (в сторону)
Когда отец сюда приходит,
Затем чтоб завершить мой брак…
Дон Альваро (в сторону)
Когда любовь сулит мне счастье
И подает мне тайный знак…
Донья Клара(в сторону)
Пусть вы, мечты мои, счастливы…
Дон Альваро(в сторону)
Пусть вы горите в забытьи…
(Музыка).
Все(в сторону)
Вы так неверно торопливы,
Что нет сомненья, вы мои.
Малек
Сеньор, под громкий шум оружья
Любовь не устает мечтать,
И я, мечтанья эти видя,
Решил Малеке мужа дать.
Валор
Скажи мне, кто счастливец этот?
Малек
Твой храбрый шурин, Тусани.
Валор
Вполне благоразумный выбор,
Друг к другу так идут они,
И так звезде единой служат,
И так ведут мгновеньям счет,
Что без нее он жить не мог бы,
И без него она умрет.
Что ж их не видно?
Донья Клара
С легким сердцем
Я прихожу к твоим стопам.
Дон Альваро
Я жду, счастливый, чтобы дал ты
Властительную руку нам.
Валор
Тысячекратно обниму вас,
И так как мудрый алькоран
Освободил нас от обрядов,
И лишь один закон нам дан,
Чтобы взаимными дарами
Друг другу предались они,
Пускай отдаст теперь Малеке
Свои подарки Тусани.
Дон Альваро
Все слишком мало для волшебной,
Столь лучезарной красоты;
Ей солнце самое подвластно,
В лазури, дивной чистоты.
И я боюсь, что, бриллианты
Отдав небесному царю,
Лишь то, что от него исходит,
Ему я этим подарю.
Вот Купидон с своим колчаном;
Хотя из бриллиантов он,
Все ж пред тобою преклонился,
Как раб покорный, Купидон.
Вот ожерелье из жемчужин;
Заря их утром пролила
Как слезы, но подумать можно,
Что это ты их собрала.
Вот здесь орел; в нем цвет роскошный
Моей надежды; только он
Взглянуть на солнце может смело
И будет солнцем озарен.
Вот здесь для головной накидки
Заколка, радостный рубин;
Он больше мне служить не будет,
Закончен круг моих судьбин.
А это память… Но не нужно,
Чтоб ты ее теперь брала;
Хочу, чтоб без моих усилий
Она всегда с тобой была.
Донья Клара
Твою любовь, твои подарки
Я принимаю, Тусани,
Всю жизнь, тебе я обещаю,
Со мной останутся они.
Донья Исабель
Я счастья вашему союзу
Желаю.
(В сторону.)
(Мне же суждено
Скорбеть.)
Малек
Друг другу дайте руки,
Пусть будут две души – одно.
Дон Альваро
К твоим ногам я повергаюсь.
Донья Клара
Навек обнимемся с тобой.
Оба
О счастье…
(В то время как они дают друг другу руки, за сценой слышен барабанный бой.)
Все
Что там такое?
Малек
Испанский барабанный бой,
Не наши это барабаны.
Дон Альваро
Кто был в смущении таком?
Валор
Помедлим с празднованьем свадьбы,
Пока не разузнаем, в чем
Причина случая такого…
Дон Альваро
Еще не догадался ты?
Причина в том, что стал я счастлив,
И только солнце с высоты
На это счастье посмотрело,
Как предо мною в сей же час
Под звон испанского оружья
Тот свет пленительный погас.
(Новый призыв к оружию.)
Сцена 7-я
Алькускус, за плечами у него сума. – Те же.
Алькускус
Благодаренье Магомету,
Аллах молитву услыхал,
И я до ног твоих добрался.
Дон Альваро
Где, Алькускус, ты пропадал?
Алькускус
Все здеся.
Валор
Что с тобой случилось?
Алькускус
Был на посту я, сторожил,
А супостат один постылый
Подкрался сзади и схватил
Меня за шиворот; не медля
Меня представил значит он
К какому-то там Дон Хуану;
Я так и сяк со всех сторон,
Хрестиянин, мол, верю в Бога;
Он мне пощаду; а солдат
Хрестиянин впросак попался:
Ты, дескать, пленник, ну-ка, брат,
Скажи, какие есть тропинки;
А я сейчас и говорю,
Что знаю вход, мол, в Альпухарру;
А он – давай-ка посмотрю;
От всех товарищей украдкой
Дает мне эту вот суму
Пошли мы по ущельям значит,
Я все, мол, на себя возьму,
Вошли мы в гору, я и тягу,
Ему за мной догадки нет,
Сума его со мной осталась,
Пропал и пленник и обед;
За мною он погнался было,
А на него сейчас отряд,
Выходят значит наши мавры,
Ну, он немедленно назад;
А я сюда, и с извещеньем,
Что с войском к нам идет большим
Сам Дон Хуан Австриндустрийский,
Большой маркес Мондехо с ним,
А с ним маоец Велец, а вместе
Гроза прохладных всех сердец,
Дон Лопе, no-фигуре – Рожа,
И Санчо Дьявол наконец:
Все нынче значит в Альпухарру
И прямо на тебя.
Валор
Молчи,
Во мне уж загорелась гордость,
И вспышки гнева горячи…
Донья Исабель
Вот, с тех возвышенных утесов,
Где солнце, чуть роняя след,
Боится, что лучи погаснут
И что померкнет яркий свет,
Глядят в неясных очертаньях
Ряды враждебных нам дружин,
К пределам нашим подступают,
Как тени сумрачных вершин.
Донья Клара
Великое приходит войско
От стен Гранады к нам сюда.
Валор
Пускай миры сюда приходят,
Я им не сдамся никогда.
Хотя бы даже тот, кто правит
Всем лабиринтом тех дружин,
И сыном был планеты пятой,
Как Карла Пятого он сын.
Пусть воздух этих горизонтов
Смутится тысячью знамен,
Меж этих гор найдет костер он
И будет в них похоронен.
И так как случай к нам подходит,
Пусть не внезапно он придет,
Сберемте наши силы; каждый
Пусть у себя испанцев ждет.
Пускай Малек идет в Галеру,
Пускай Альваро Тусани
Засядет в Гавии, я – в Верхе,
Зажги, Аллах, свои огни
И сохрани того, кто встретит
Свирепость вражеских полков:
Твое мы дело защищаем.
Так в Гавию, и ждать врагов.
А торжество любви успеем
Достойно справить мы потом,
Когда отпразднуем победу
Над наступающим врагом.
(Уходят Дон Фернандо, Валор, Донья Исабель, Малек, мориски и музыканты.)
Сцена 8-я
Дон Альваро, Донья Клара; Алькускус и Беатрис, в стороне.
Донья Клара(про себя)
«О, нет, не говорите, чьи вы,
Мои восторги, в забытьи…»
Дон Альваро(про себя)
«Вы так неверно торопливы,
Что нет сомненья, вы мои».
Донья Клара(про себя)
Не пережитые блаженства,
Что, чуть родившись, отошли…
Дон Альваро(про себя)
Цветы, что сорваны до срока,
Чуть расцвели, уж отцвели…
Донья Клара(про себя)
Когда вы сразу так опали
В дыханьи легком ветерка…
Дон Альваро(про себя)
Не говорите, что цвели вы…
Донья Клара(про себя)
Лишь чувствуйте, что смерть близка…
Дон Альваро (про себя)
О, нет, не говорите, чьи вы,
Мне это говорит тоска.
Донья Клара(про себя)
Восторги сердца, что разбилось,
Мертворождения мечты,
Едва на свет вы появились,
Вы снова в царстве темноты.
Быть может просто вы ошиблись,
Меня сочтя совсем другой;
Тогда прошу вас, ни мгновенья
Не будьте более со мной,
Ищите своего владыку,
Кто вас признает за свои;
Не замедляйте вашу ласку,
Мои восторги, в забытьи.
Дон Альваро(про себя)
О, радости, я вас считаю
Непостижимым чудом дня;
Вы оттого так мало жили,
Что были чудом для меня.
Я был безумен от блаженства,
И вот безумен от тоски;
Мои восторги, ясно вижу,
Как от меня вы далеки.
Ищите же владельца, чьи вы.
Не медлите: коль вы мои,
Вы так неверно торопливы.
Донья Клара(про себя)
Раз вы зажгли огни свои,
Восторгом вы могли назваться…
Дон Альваро(про себя)
Вы дважды были торжеством,
И сразу быть им перестали.
Донья Клара(про себя)
Двояко вы изменны в том.
Оба (про себя)
Затем, что, будучи красивы,
Умчали прочь огни свои…
Дон Альваро(про себя)
И так вы в бегстве торопливы…
Донья Клара(про себя)
Что нет сомненья, вы мои.
Дон Альваро
Я говорил здесь сам с собою;
Такой охвачен я борьбой,
Что сомневался я, могу ли,
Малека, говорить с тобой.
Когда любовь моя победу
Готовилась торжествовать,
Я вижу, снова нужно ждать мне,
Сейчас блаженству не бывать.
Итак, молчу теперь, чтоб слово
Не брало чувство у души.
Донья Клара
Легко сказать другому – смолкни,
И трепет сердца утиши.
Над словом дух наш полновластен,
Затем что можем мы молчать;
Но в разуме чужом – возможность:
Внимать нам или не внимать.
Но в этот миг настолько скорбью
Душа поглощена моя,
Что, если б говорить и мог ты,
Тебе бы не внимала я.
Дон Альваро
Царь в Гавию велит идти мне,
Должна в Галеру ты идти;
Моя любовь с моею честью
Должна неравный спор вести.
Останься здесь, моя супруга,
И я взываю к небесам,
Чтоб нападенье и осада,
Грозящие бедою нам,
Явились в Гавию за мною,
К тебе в Галеру не пришли.
Донья Клара
Итак, пока война Гранады,
Взметая дольний прах земли,
Продлится, я с тобой не встречусь?
Дон Альваро
О, нет, видаться можно нам:
До Гавии всего отсюда
Две мили, буду по ночам,
Покорный своему желанью,
К тебе, как птица, прилетать.
Донья Клара
Любовь и большие пространства
Сумела бы уничтожать.
Я буду ждать у тайной двери,
Ты знаешь, в городской стене.
Дон Альваро
Любя, там буду каждой ночью.
Приди ж в объятия ко мне.
(Барабанный бой.)
Донья Клара
Опять грохочут барабаны.
Дон Альваро
Тоска!
Донья Клара
Беда!
Дон Альваро
Несчастье вновь!
Донья Клара
Любовь ли это?
Дон Альваро
Умиранье!
Донья Клара
О, что же, как не смерть, любовь?
(Оба уходят.)
Сцена 9-я
Беатрис, Алькускус.
Беатрис
Ну, Алькускус, поди поближе,
Теперь остались мы одни.
Алькускус
А нежности твои, Сарилья,
К суме или ко мне они?
Беатрис
Не можешь зубы ты не скалить,
Хоть мы погибни все в чуме.
Послушай же.
Алькускус
А эта нежность,
Она ко мне или к суме?
Беатрис
К тебе; но так как над любовью
Ты издеваешься моей,
Хочу увидеть, что в ней скрыто.
Алькускус
Так значит не ко мне, а к ней.
Беатрис
Вот ветчина… не одобряю,
(Вынимает то, что поименовано в стихах.)
Она обманчива на взгляд.
А вот вино. Несчастье! Все здесь,
Что ты принес с собою, яд.
И прикасаться не желаю,
И предсказать тебе берусь,
Коль это пробовать ты будешь,
Тогда помрешь ты, Алькускус…
(Уходит.)
Сцена 10-я
Алькускус
Все это яд? Сказала Сара,
И значит верь без лишних слов:
Она змея, и разумеет
Насчет отравы и ядов.
И то, что есть она не стала,
Мне об отраве говорит:
У Сары доложить могу вам,
Весьма изрядный аппетит.
Каков злодей! Но Магометом
Избавлен я от смертных уз.
Он спас меня за то, что в Мекку
На кость его пойду взирать.
(Барабанный бой.)
Но вижу я, по склонам горным
Идет воинственная рать,
И шум совсем вблизи раздался,
Последую за Тусани,
Яды пускай возьмет кто хочет,
Авось не пропадут они.
(Уходит.)
Сцена 11-я
Окрестности Галеры.
Дон Хуан Австрийский, Дон Лопе де Фигероа, Дон Хуан де Мендоса, солдаты.
Мендоса
Отсюда все расположенье
Рассмотрим лучше мы, покуда,
Уже склоняйся к закату,
Повисло солнце в небесах.
Тот город, что лежит направо,
И на основе из гранита
Так много сотен лет, с утеса
Сорвавшись, все не упадет,
Зовется Гавией Высокой.
Тот город, что лежит налево,
Чьи башни со скалами вечно
Непримиримый спор ведут,
Зовется Берхой; здесь – Галера,
Ее зовут так, потому что
Она похожа на галеру,
А может быть и потому,
Что в океане из утесов,
Разбивши волны трав цветущих,
Она как бы плывет, мелькая,
Меж скал, покорствуя ветрам.
Дон Хуан
Из двух твердынь одну нам нужно
Осадой оковать.
Дон Лопе
Рассмотрим,
Какая более подходит,
Чтоб нашу цель осуществить,
И больше даст рукам работы;
Ногам же нечего здесь делать.
Дон Хуан
Теперь мориска приведите,
Который к нам попался в плен.
Правдивость слов его проверим.
Его с Гарсесом я оставил.
Куда же с пленником он скрылся?
Мендоса
Его с тех пор я не видал.
Сцена 12-я
Гарсес. – Те же.
Гарсес (за сценой)
О, горе мне!
Дон Хуан
Взгляните, что там.
(Гарсес, раненый, входит, падая.)
Гарсес
К твоим ногам я не посмел бы
Явиться иначе как мертвым.
Мендоса
Гарсес!
Дон Хуан
Но что произошло?
Гарсес
Ошибку да простит властитель
За извещенье.
Дон Хуан
Говори же.
Гарсес
Мориск пленный, что тобою
Был для надзора отдан мне,
Сказал, что он сюда явился
Вести тебя на Альпухарру,
И я, сеньор, узнать желая
Проход и первым в этом быть,
(Ведь честолюбье по корысти)
Сказал ему, чтоб он немедля
Проход мне этот показал.
Один по горным лабиринтам,
Где солнце, хоть оно и всходит,
Порою вовсе пропадает,
Пошел я по следам за ним.
И только между двух утесов
Мы очутились, он проворно
Вскочил на горный срыв и крикнул,
И вот в ответ на этот крик,
Иль может быть в ответ на эхо,
Отряд ответил мавританский;
Они спускались по утесу,
И на добычу понеслись,
Как подобает, как собаки,
Напрасно было защищаться;
Покрытый кровью, побежал я
Вдоль по горе, среди листов,
Ища в листве как бы прикрытья,
Достиг до самых стен Галеры,
И что же вижу, под стеною
Пролом: как будто бы утес,
Поддерживая тяжесть зданий,
Стенанье издал, пасть разъявши,
Как застонал, так и остался,
Полураскрыв свой грубый рот.
Туда я бросился, и то ли,
Что из виду у них я скрылся,
Или им просто показалось,
Что я разбился в глубине.
Но я оставлен был в покое
И мог, осматривая местность,
Увидеть ясно, что теченьем
И скрытой силой долгих дней
Как бы подкоп образовался
Под основанием Галеры
(В осаде гор скалистых время
Есть самый лучший инженер);
Воспользуйся провалом этим,
Не дожидаясь продолженья
Осады, и легко ты сможешь
Произвести там сильный взрыв;
Тебе я ныне предлагаю
За жизнь одну все жизни, сколько
Их скрыто между стен Галеры;
И пусть пред бешенством моим
Не встанут ни участье к детям,
Ни милосердье к престарелым,
Ни жалость к женщинам – настолько
Непримиримости во мне.
Дон Хуан
Возьмите этого солдата.
(Его уносят.)
Как кажется мне, предвещанье
Благоприятно нам, Дон Лопе
Де Фигероа, что насчет
Галеры мы узнали это.
С тех пор как только я услышал,
Что в Альпухарре есть Галера,
Ее немедля осадить
Я пожелал, чтобы увидеть,
Не буду ль я на суше счастлив
С галерами, как был на море [119 - Не буду я на суше счастлив // С галерами, как был на море. – Дон Хуан имеет в виду морскую битву при Лепанто. Словесная игра построена на сближении слов «галера» – военный корабль и «Галера» – крепость морисков.].
Дон Лопе
Так что ж откладывать? Идем,
Займем посты. Ночной порою,
Без шума, в этот час мы можем
Приблизиться к врагам заснувшим.
Ведем же на Галеру полк.
Солдат
Так передайте по отрядам
Пароль условный. Слушай.
Другой
Слушай.
Солдаты
К Галере.
Дон Хуан
Небо, дай успех мне
На суше, как и на воде,
Чтобы, сравнив морскую битву
С предпринятою мной осадой,
И там и здесь меня познавши,
Сказали все, что на земле
И в море сразу две победы
Я одержал, сам не заметив,
Что было славною осадой,
Что было битвою морской.
(Уходят.)
Сцена 13-я
Стены Галеры.
Дон Альваро, Алькускус; потом Донья Клара.
Дон Альваро
Жизнь, Алькускус, и честь сегодня
Тебе я смело доверяю;
Ты понимаешь, коль узнают,
Что я из Гавии ушел
И что пришел сюда в Галеру,
В единый миг я потеряю
И жизнь и честь. Ты здесь останься,
За кобылицей присмотри,
А я отправлюсь в сад и вскоре
Оттуда выйду, потому что
Нам в Гавию вернуться нужно,
Пока не хватятся нас там.
Алькускус
Тебе всегда слуга я верный;
И хоть сюда мы так поспешно
Направились, что не успел я
Суму оставить у себя,
Отсюда с места я не стронусь.
Дон Альваро
Коль только ты уйдешь отсюда,
Клянусь, ты с жизнью распростишься.
(Через потаенную дверь выходит Донья Клара.)
Донья Клара
Ты?
Дон Альваро
Кто бы мог столь верным быть?
Донья Клара
Входи скорей; а то пожалуй
Тебя здесь у стены увидят.
(Уходят.)
Сцена 14-я
Алькускус, потом солдаты.
Алькускус
Клянусь Аллахом, засыпаю.
Какой ты надоедный, сон!
Нет должности такой подлейшей,
Как сводничеством заниматься:
Всяк для себя во всем трудится,
Один лишь сводник для других.
Но, но, кобыла! – Продолжаю;
А то меня дремота клонит.
Сапожник новые порою
Себе готовит сапоги,
Портной бывает в новом платье,
И повар пробует, что соус,
Хорош ли будет, и пирожник
Свое пирожное едал,
Все в выгоде, один лишь сводник
Без прибыли ведет работу,
Что шьет, того носить не будет,
Что стряпает, того не съест.
Но… – Отвязалась. Вот так штука!
Пустилась прочь бежать отсюда.
(Убегает и говорит за сценой.)
Тпру, тпру, остановись, кобыла,
Весьма тебя о том прошу;
Коли мою исполнишь просьбу,
И ты проси, что ни захочешь.
Нет, не угнаться мне за нею,
Простыл и след… – Ах, Алькускус!
(Выходит на сцену.)
И дело же теперь я сделал.
На чем вернется мой хозяин?
Меня убьет он, нет сомненья,
Поспеть нам в Гавию нельзя.
Вот выйдет он сейчас и молвит:
«Подай кобылу». – «Нет кобылы».
«Что ж с ней случилось?» – «Убежала».
«Куда?» – «Туда вон, по горам».
«Убью тебя». Фить… И кинжалом
Меня ударит прямо в сердце.
Так если, Алькускус, нам нужно
С тобой от стали умереть,
И ежели в смертях есть выбор,
Уж лучше умереть от яду.
Смерть будет слаще. Начинаем,
Жизнь опостылела мне… Эх!
(Вынимает из сумы мех с вином и пьет)
Так умереть куда пригоже,
По меньшей мере, умирая,
Своей не вымажешься кровью.
Ну, как дела? Да ничего.
Вот только яд не больно силен,
И если умереть нам нужно,
В себя побольше яду впустим.
(Пьет.)
Не холодна отрава, нет,
Покуда пьешь ее, тепленько,
Да и внутри подогревает:
Еще давай-ка яду впустим.
(Пьет.)
Как замечаю я, весьма
Мало-помалу умираю.
Вот, забирает, забирает,
Должно, теперь вступило в силу;
Мутиться начало в глазах,
И в голове как будто густо,
И чувствую во рту железо,
И заплетается язык мой.
(Пьет.)
Раз умираю я теперь,
Допьем весь яд, а то пожалуй
Другие отравиться могут.
Покажем милосердье. Где же
Мой рот? Никак не попаду.
(За сценой барабаны.)
Солдаты (за сценой)
Сторожевые у Галеры,
К оружию!
Алькускус
Что там такое?
Ну, если молния блеснула,
Услышим значит мы и гром.
Сцена 15-я
Дон Альваро и Донья Клара, испуганные. – Алькускус.
Донья Клара
С высоких башен часовые
Огонь открыли.
Дон Альваро
Нет сомненья,
Воспользовавшись мраком Ночи,
Все христианские полки
Теперь к Галере подступили.
Донья Клара
Иди скорей, спеши. Ты видишь?
Все в крепости пришло в движенье.
Дон Альваро
И это было б хорошо,
Чтоб обо мне сказали: «Даму
Свою он в городе оставил,
Который обложило войско
Враждебное…»
Донья Клара
О, горе мне!
Дон Альваро
И отступлю я пред врагами?
Донья Клара
Во имя Гавии ты должен,
Так честь твоя повелевает;
И может быть они теперь
Уж на нее идут рядами.
Дон Альваро
Кто видел большее смущенье,
Что в миг один меня объяло?
Моя любовь и честь моя
Зовут меня одновременно.
Донья Клара
Ответь же на призывы чести.
Дон Альваро
Хочу ответить я обеим.
Донья Клара
Каким же образом?
Дон Альваро
Таким:
Я увезу тебя с собою;
Равно себя могу сгубить я,
Тебя оставив здесь, иль взявши
Тебя с собой: так пусть любовь
И честь одну судьбу узнают,
Одну опасность повстречают.
Беги со мной: умчит нас лошадь,
Она летит быстрей ветров.
Донья Клара
С моим супругом ухожу я:
И если дом я покидаю,
Опасности не подвергаюсь.
Я вся твоя.
Дон Альваро
Эй, Алькускус!
Алькускус
Кто там зовет?
Дон Альваро
Скорее лошадь.
Алькускус
Хм. Лошадь?
Дон Альваро
Живо. Что ж ты медлишь?
Алькускус
А значит лошадь дожидаю,
Сказала, тотчас, мол, вернусь.
Дон Альваро
Так где ж она?
Алькускус
Да убежала;
Вот я и жду, она вернется,
Раз честным словом обязалась.
Дон Альваро
Изменник! Видят небеса…
Алькускус
Постой, ко мне не прикасайся:
Как значит я вконец отравлен,
Дыханием я убиваю.
Дон Альваро
Немедля я тебя убью.
Донья Клара
Остановись. Ай!
(Удерживает его и ранит себе руку.)
Дон Альваро
Что такое?
Донья Клара
Кинжала твоего коснувшись,
Себе обрезала я руку.
Дон Альваро
И стоит жизни эта кровь.
Донья Клара
Так я во имя этой крови
Тебя, мой милый, умоляю,
Не убивай его.
Дон Альваро
Чего бы
Не получила ты, прося?
Что, много крови?
Донья Клара
Нет.
Дон Альваро
Скорее
Перевяжи платком.
Донья Клара
Ты видишь,
Я не могу идти с тобою:
Спеши к себе; в теченье дня
Они не завоюют город,
А завтра я уйду с тобою,
Для нас проход, как прежде, будет
Свободным с этой стороны.
Дон Альваро
С таким условьем соглашаюсь.
Донья Клара
Аллах тебя сохраняет.
Дон Альваро
Зачем, когда мне жизнь противна?
Алькускус
Здесь средство есть расстаться с ней:
Еще немного тут осталось
Наипленительной отравы.
Донья Клара
Ступай же.
Дон Альваро
Ухожу печальный.
Донья Клара
Я огорченной остаюсь.
Дон Альваро
Поняв, что лик звезды враждебной…
Донья Клара
Поняв, что рок неумолимый…
Дон Альваро
Меж мною и моей любовью…
Донья Клара
Меж мною и моей мечтой…
Дон Альваро
Всегда встает…
Донья Клара
Всегда грозится…
Дон Альваро
Внимательный к моим несчастьям.
Донья Клара
И христианское оружье
Нас разлучает каждый миг.
Алькускус
Что ж это, смерть или дремота?
Как говорят, одно и то же;
Оно и правда: я не знаю,
Я умираю или сплю.
Хорнада третья
Сцена 1-я
Окрестности Галеры.
Дон Альваро, не замечающий Алькускуса, который спит на земле.
Дон Альваро
Холодный бледный сумрак ночи,
Твоим молчаньем ободрен,
Тебе свою надежду доверяю,
Восторг моей любви и мой заветный сон.
Пусть столько звезд во мгле твоей сияет,
Малека лучший свет зажжет, и вся блеснет,
Когда она, в моих объятьях,
Ко мне влюбленная прильнет.
На четверть мили от Галеры
Заботою я принесен;
Здесь безыскусственной природой
Из листьев лабиринт глухой расположен,
Не слишком спутанный, ни слишком очевидный;
Пусть будет он ночным приютом для коня;
Я привяжу его к стволу, и так как ночью
Никто не видит здесь меня,
На поводу теперь надежнее он будет,
Чем был вчера он со слугой.
(Натыкается на Алькускуса.)
Но нет случайности, которой не испуган
Тот, кто терзается любовною тоской.
И храбрым будучи, могу я опасаться:
Едва к стене я подхожу,
Как наступаю я на что-то
И труп злосчастный нахожу.
Все, что сегодня я увидел, все, что встретил,
Есть изумление и страх.
О, ты, печальный, ты, несчастный,
Кто гроб себе нашел в горах…
Но нет, счастливый ты, что смертью
Свои рок переменил, срою печаль гоня!
Меня тревожат привиденья.
(Пробуждает Алькускуса.)
Алькускус
Кто наступает на меня?
Дон Альваро
Что вижу я и что я слышу?
Кто здесь?
Алькускус
Кто? Алькускус, конечно,
Меня оставил ты с кобылой.
Так я и оставался здесь,
И тут меня никто не видел.
Коль в Гавию вернуться нужно
Сегодня же, зачем так поздно
Приходишь ты? Но, впрочем, что ж,
Всегда влюбленные ленивы,
Когда им надо расставаться.
Дон Альваро
Что здесь ты делал?
Алькускус
Как что делал?
Тебя все ждал, с тех пор как ты
Пошел к Малеке тайным ходом.
Дон Альваро
Кто видел что-нибудь такое?
Так значит со вчерашней ночи
Ты здесь был?
Алькускус
Что тут говорить
О ночи, да еще вчерашней?
Не спал я ни одной минуты,
Так мучил яд меня, который
Я выпил, чтоб себя убить.
Из страха, что твоя кобыла
Гулять отправилась в ущелья.
Но раз кобыла возвратилась,
И яд меня не умертвил
(Аллаху было так угодно),
Идем же.
Дон Альваро
Что за вздор ты мелешь!
Ты пьян был.
Алькускус
Если есть такие
Яды, которые пьянят,
Пожалуй пьян… Так надо думать:
Во рту я чувствую железо,
Язык и губы – как огниво,
И небо – точно как фитиль,
И словно уксуса набрал я.
Дон Альваро
Ступай отсюда: не хочу я,
Чтобы ты вторично помешал мне,
Какой я случай потерял
Из-за тебя вчерашней ночью!
Недостает еще, чтоб снова
И этот случай я утратил.
Алькускус
Ну, в этом не моя вина,
А Сары: мне она сказала,
Что это яд, его и пил я,
Чтоб умереть.
(Шум за сценой.)
Дон Альваро
Я слышу, люди.
Побудем здесь, пока пройдут.
(Уходят.)
Сцена 2-я
Гарсес, солдаты.
Гарсес
Вот здесь подкоп к стене выходит:
Нас не видал никто, тихонько.
Уже зажжен огонь, мы можем
С минуты на минуту ждать,
Что треснет камень скал, извергнув
Пороховые тучи к небу.
Чтобы никто, как взрыв услышим,
Не медлил ни минуты здесь,
Займем скорей провал, который
Откроется, и будем биться
Из-за него, пока другие
К нам из засады не придут.
(Уходят.)
Сцена 3-я
Дон Альваро, Алькускус; потом мориски и Дон Лопе.
Дон Альваро
Ты слышал что-нибудь?
Алькускус
Ни слова.
Дон Альваро
Ночной дозор обходит гору.
Мне нужно от него сокрыться.
Алькускус
Ушли?
А что же ты ослеп?
Дон Альваро
Теперь к стене пойду поближе.
(За сценой звук выстрела.)
Но что случилось?
Алькускус
Нету глотки,
Чтобы так ясно говорила,
Как в пушке говорит жерло,
Хоть я не знал бы этой речи.
(Взрыв подкопа.)
Мориски(за сценой)
Да ниспошлет нам помощь небо!
Алькускус
И да поможет Магомет мне,
Его же да хранит Аллах!
Дон Альваро
Как будто бы с бессмертных осей
Весь шар содвинулся кристальный,
Сошла вся сфера из алмаза.
Дон Лопе(за сценой)
Взорвало славно. Все скорей
Спешите к горному пролому.
(Барабаны.)
Дон Альваро
Какие Этны, Монхибелы,
Каких Везувиев вулканы
Скрывала в чреве у себя
Скала, родившая их сразу?
Алькускус
Где тут бездетные монашки,
И таракашки, и букашки?
Я вижу лишь огонь и дым.
Дон Альваро
Кто видел большее смятенье?
В неразличимых лабиринтах
Весь город закипел сраженьем,
И чтобы ужасы рождать,
Ехидна из смолы и аспид
Из пороха, вдруг разорвавшись,
Являют, что у них во чреве.
Испания взметнула бич.
Ни благородным, ни влюбленным
Я не был бы, когда на помощь
К моей возлюбленной, бесстрашно,
Не устремился бы в огонь,
Взобравшись на стену, ломая
Ее зубцы; когда Малеку
Я вынесу в своих объятьях,
Пусть крепость вся сгорит дотла,
Пусть целый мир сгорит с Галерой.
(Уходит.)
Алькускус
Ни благородным, ни влюбленным
Не буду я, коль только Сара
В такой останется беде.
Но что за важность оказаться
Ни благородным, ни влюбленным?
Довольно этих благородных,
Влюбленных прямо отбавляй.
Коли я сам беды избегну,
Пускай в пожаре гибнет Сара,
Пускай сгорит и вся Галера,
Мое тут дело сторона.
(Уходит.)
Сцена 4-я
Развалины Галеры.
Дон Хуан де Мендоса, Дон Лопе де Фигероа, Гарсес, солдаты; потом Малек, мориски и Донья Клара.
Дон Лопе
Всех убивайте без пощады,
Карайте их огнем и кровью.
Гарсес
Иду, чтоб разбросать поджоги.
(Уходит.)
Первый солдат
Я за добычею иду.
(Выходят Малек и мориски.)
Малек
Довольно, чтобы для защиты
Я встал стеною городскою.
(Бьются.)
Мендоса
Перед тобой алькайд, владыка,
Ладин.
Дон Лопе
Оружие сложи.
Малек
Я буду складывать оружье?
Донья Клара (за сценой)
Ладин, сеньор, отец, владыка!
Малек (в сторону)
Зовет Малека: если б мог я
Разъединиться пополам.
Донья Клара(за сценой)
Я умираю от ударов
Христианина.
Малек
Так от этих
Себя не буду защищать я,
Пусть оба сразу мы умрем.
Дон Лопе
Умри, собака, и поклон мой
Снеси немедля Магомету.
(Христиане нападают и оттесняют морисков.)
Сцена 5-я
После того, как за сценой окончилась битва, выходят солдаты, Гарсес, Дон Лопе и Дон Хуан де Мендоса.
Первый солдат
Такой добычи не видал я.
Алмазов сколько я набрал!
Второй солдат
Я этот раз обогатился.
Гарсес
Пощады никому не дам я,
Руби направо и налево,
Будь женщина или старик.
Вот только бы еще найти мне
Того бесчестного мориска,
Достойно буду отомщен я.
Дон Лопе
Теперь Галера вся в огне,
Скажи, чтоб били к отступленью,
Пред тем как, зарево увидев,
Придут на помощь.
Мендоса
К отступленью.
Отбойный марш.
Солдаты
Отбойный марш.
(Уходят.)
Сцена 6-я
Дон Альваро; потом Донья Клара.
Дон Альваро
Меж гор огней, морей из крови,
Ежеминутно спотыкаясь
О трупы, но влеком любовью,
Пришел я к дому, где живет
Малека, – дом ее разрушен,
Он и оружьем и пожаром
Двояко сделан жалкой жертвой.
Супруга милая моя,
Коль прихожу я слишком поздно,
Умру сейчас же. Где Малека?
Не видно никого.
Донья Клара(за сценой)
О, горе!
Дон Альваро
Тот зов, по воздуху летя,
Исполнен еле внятных жалоб
И повторенных восклицаний,
В ветрах вздохнув, как отзвук эхо,
В меня, как молния, проник.
Кто видел большее несчастье?
При свете сумрачном пожара,
Там женщина лежит, и кровью
Она смиряет жар огней…
Святое небо! То Малека.
Убей меня иль жизнь спаси ей.
(Уходит и выносит Донью Клару, с распущенными волосами, с окровавленным лицом и полураздетую.)
Донья Клара
Солдат испанский, ты, что гнева
И милосердия лишен:
Без милосердья, потому что
Жестокую нанес мне рану,
Без гнева, раз я не убита:
Еще вонзи мне в грудь кинжал.
Заметь, что это гнев чрезмерный.
Коль в действиях твоих не видно
Ни милосердия, ни гнева.
Дон Альваро
О, божество во власти бед,
(Есть божества во власти бедствий,
Ты всем об этом возвещаешь,
Им судьбы знать даешь людские),
Кто на руках тебя несет,
Тебя убить совсем не хочет;
Напротив, жизнь свою хотел бы
Разъединить он на две части.
Донья Клара
Твои слова мне говорят,
Что ты араб и африканец;
И если я взываю в горе
И женщиной к тебе взываю,
Тебя двояко обязав,
Я об одной прошу услуге.
Альваро Тусани, супруг мой,
Алькайдом в Гавии остался:
Скорее отыщи его
И от меня объятье это
К нему снеси, как дар последний;
Скажи ему: «Твоя супруга,
В своей омытая крови,
Убитая рукой испанца,
Который более был жаден
К ее алмазам и нарядам,
Чем к чести девственной ее,
Теперь лежит в Галере мертвой».
Дон Альваро
Объятие, что ты даешь мне,
Не нужно твоему супругу
Передавать: он вышел сам
Навстречу радости последней;
Несчастье никогда не медлит.
Донья Клара
Твой голос, о, мое блаженство,
Мне новое дыханье дал
И сделал смерть мою счастливой.
Дай, дай скорей с тобой обняться.
Пусть у тебя в руках умру я,
И пусть умру.
(Испускает последний вздох.)
Дон Альваро
О, как неправ,
Как тот неправ, кто говорит нам,
В своем незнании глубоком,
Что будто бы любовь умеет
Две жизни превратить в одну!
Будь это чудо достоверным,
Не умерла бы ты, и я бы
Не жил; вот в этот миг бегущий
Я, умирающий, и ты,
Живая, были бы мы равны.
Ты, небо, видя это горе,
Вы, горы, видя эти беды,
Вы, ветры, слыша грусть мою,
Ты, пламя, скорбь мою увидев,
Как все вы допустить решились,
Чтоб лучший светоч был погашен,
Чтоб лучший ваш цветок завял,
Чтоб лучший вздох ваш был развеян?
И вы, кто был в любви испытан,
Скажите мне в моем сомненьи,
Скажите мне в моей беде,
Что должен делать тот влюбленный,
Который, приходя увидеть
Свою возлюбленную ночью,
Чтобы испить до дна любовь,
Так долго ждавшую награды,
Ее внезапно он находит
Своею кровью обагренной,
Лилеи нежную эмаль
Встречает в гибельной оправе,
Встречает золото в горниле
Неукоснительно суровом?
Как должен, горький, поступить,
Кто ждал, любя, постели брачной
И встретил гроб, где образ милый,
Что божеством ему являлся,
Пред ним явился как мертвец?
Но нет, советов не давайте,
И что бы мне сказать могли вы?
Кто в положении подобном
Не действует, руководясь
Тоской, плохое руководство
Ему советы. О, вершины
Неисследимой Альпухарры,
Театр, где явлена была
Игра трусливейшего дела,
Игра победы самой подлой,
И славы самой низко-грязной!
Пусть никогда бы, никогда
Твои высокие вершины,
Пусть никогда бы, никогда бы
Твои пленительные долы
Лик самой скорбной красоты
Не видели в своих пределах!
Но что я жалуюсь напрасно?
И самый ветер не внимает
Воскликновениям моим.
Сцена 7-я
Док Фернандо Валор, Донья Исабель Тусани, мориски. – Дон Альваро, Донья Клара, мертвая.
Валор
Хоть огненными языками
Галера нас звала на помощь.
Явились поздно мы.
Донья Исабель
Так поздно,
Что как зажженные костры
Все улицы ее пылают,
И пламенем пирамидальным
Угрозы шлют далеким звездам.
Дон Альваро
Что удивительного в том,
Что вы пришли сюда так поздно,
Коль опоздал и я в Галеру?
Валор
Какое скорбное предвестье!
Донья Исабель
Какой нежданный лик беды!
Валор
Что это?
Дон Альваро
Высшее несчастье,
Печаль, которой нет сильнее,
И злоключение, с которым
Ничто сравнить не можем мы:
Увидеть, что внезапно умер,
И умер смертью столь злосчастной,
Тот, кто с тобой любовью связан,
Есть точка высшая скорбей,
Есть завершение несчастий,
Есть величайшее из бедствий.
Та, кто пред вами (о, мученье!),
Вся бледная (о, горький рок!),
И в собственной (о, беспощадность!)
Крови омытая (о, пытка!),
Моя жена, моя Малека.
Рукою подлой в грудь ее
Удар направлен был смертельный,
Среди огня. Кто не смутится,
Кто не увидит с изумленьем,
Что гасится огонь огнем,
И что алмаз разрушен сталью?
Вы все, да, все вы – очевидцы
Наикощунственного дела,
В котором зверство без конца,
В котором самый мрачный ужас,
И испытанье без пощады,
Любовь и рок непобедимый;
И потому вас всех, вас всех
Зову теперь я в очевидцы
Великой, самой величайшей
И самой благородной мести,
Какую только сохранит
В бессмертных летописях вечность
Неразрушающейся бронзы,
И долголетье твердой яшмы;
Пред этой мертвой красотой,
Пред этой сломанною розой,
В которой смерть сама есть чудо,
Как было чудом и рожденье,
Пред этим я цветком клянусь
И, верный чувствам, обещаю,
Что отомщу ее кончину;
И ежели теперь Галера,
Недаром названная так,
Свое крушенье потерпела,
И тонет в бездне вод пурпурных,
И в море пламени крутится,
И от вершины в темный дол
Как бы на дно морей нисходит,
И если барабан испанцев
Чуть слышится в неясной дали,
И если полчища врагов
Теперь поспешно отступают,
Я по пятам пойду за ними,
Пока меж всех солдат испанских
Ее убийцу не найду;
Не отомщу ее кончину,
Так отомщу свой гнев жестокий;
Дабы огонь, что это видит,
И мир, который это зрит,
И ветер, это услыхавший,
И рок, чьей волей это было,
И небо, давшее согласье,
И чтобы вместе с ними вы,
О, люди, звери, птицы, рыбы,
Цветы, созвездья, месяц, солнце,
Вода, земля, огонь и воздух,
Увидели, сказали всем,
Узнали, поняли, постигли,
Что в сердце у араба скрыта,
Что в верном сердце у араба
Непобежденная живет
Любовь и после смерти,
Да похвалиться смерть не сможет,
Что власть ее разъединила
Двух верных, в чьей душе любовь.
(Уходит.)
Валор
Остановись, постой!
Донья Исабель
Скорее
Теченье молний остановишь!
Валор
Возьмите мертвую отсюда
Красавицу. Пусть никого
Не устрашит такая Троя,
Такая варварская жертва,
Что в страхе рушится на землю
И пеплом по ветрам летит.
Смелей, мориски Альпухарры,
Владыка ваш Абенумейя,
Во имя мщенья за несчастья,
Недаром поднял этот меч.
(Уходит.)
Донья Исабель(в сторону)
О, если б небо пожелало,
И эти гордые Атланты
Огня, который их сжигает,
Ветров, которые их бьют,
В своих основах сокрушились
И, с места сдвинутые, пали,
Чтоб вместе с этим столько бедствий
Нашли в их гибели конец!
(Уходят.)
Сцена 8-я
Лагерь около Берхи. Дон Хуан Австрийский, Дон Лопе, Дон Хуан де Мендоса, солдаты.
Дон Хуан
Одни развалины Галеры
Отныне будет видеть взор:
Она собою, в теплом прахе,
Являет Феникс и костер.
И в этой сфере распаленной
Средь жадных вспышек мы следим,
Как пламя служит Минотавром
И лабиринтом – черный дым.
Нам нечего здесь дожидаться,
Но прежде чем, светло горя,
Жемчужины на пену моря,
Заплакав, изольет заря,
Идем на Берху; дух мой бранный
Тогда насытится войной,
Когда падет Абенумейя
Живой иль мертвый предо мной.
Дон Лопе
Коль хочешь, чтоб судьбу Галеры
Узнала Берха, – хоть сейчас
Идем, сеньор, туда: для схватки
Довольно бранных сил у нас.
Но если примем во вниманье
Приказ, нам данный Королем,
Увидим, что его желанье
Не в том, что смело мы убьем
Его врагов, а что вассалов
Должны возможно мы щадить
И, наказав их, в самой каре
Уметь виновного простить.
Мендоса
С Дон Лопе я вполне согласен:
Твой гнев умеет укрощать,
Так покажи теперь виновным,
Что ты умеешь и прощать.
Умерь, сеньор, свою суровость,
И пусть тебя увидит свет
Великим в том, что ты – прощаешь,
В том, чтоб убить – величья нет.
Дон Хуан
Мой брат послал меня (то правда),
Чтоб я окончил этот спор,
Но безоружным не умею
Просить я, чтоб утих раздор.
Однако он вполне доверил
Прощение и кару мне;
Так пусть же мир теперь узнает,
Что, храбрым будучи в войне,
Умею я прощать с оружьем,
Просить умею, покарав.
Ты, Дон Хуан…
Мендоса
Сеньор…
Дон Хуан
Отправься
К Валору, в Берху, и, сказав,
Что я на Берху направляюсь,
Ты вместе возвестишь ему,
Что я, добро и зло сравнявши,
Лишь побужденью одному
Теперь душою повинуюсь:
Когда он мирно сдастся мне,
Я общее даю прощенье
Всем, кто участвовал в войне,
С тем, чтоб мятежники вернулись
К своим занятьям и делам,
И большей мести не желаю
За вред, что причинен был нам;
А коль он сдаться не желает,
Тогда, чтоб прекратить беду,
Как ветер, в Берху я закину
Пожар Галеры.
Мендоса
Я иду.
(Уходит.)
Сцена 9-я
Дон Хуан Австрийский, Дон Лопе, Солдаты.
Дон Лопе
Такой добычи мне увидеть
Не приходилось: из солдат
Нет никого, кто б, возвратившись,
Доволен не был и богат.
Дон Хуан
Такой роскошный клад скрывала
В себе Галера?
Дон Лопе
Сам взгляни,
Как веселы твои солдаты.
Дон Хуан
Из той добычи, что они
С собою принесли, хочу я
Все, что есть ценного, купить,
Чтобы сестре и Королеве
Как знак вниманья подарить.
Дон Лопе
С намереньем таким же точно
Я кое-что уже купил;
Вот ожерелье; у солдата,
Который сам его добыл,
Его купил я и охотно
Тебе, властитель, отдаю.
Дон Хуан
Оно прекрасно; принимаю,
Чтоб просьбу выполнить твою,
Когда ты с нею обратишься.
Подарком учишь ты своим
Давать, – учись же брать.
Дон Лопе
Награда
В том, что служу собой – и им.
Сцена 10-я
Дон Альваро, Алькускус. – Те же.
Дон Альваро(не замечая Дон Хуана)
Сегодня, Алькускус, с тобою
Мы сотоварищи, друзья,
Лишь на тебя я полагаюсь.
Алькускус
Тебе всецело предан я;
Хотя мне вовсе неизвестно,
Зачем ты ищешь новых стран.
(В сторону, к Дон Альваро.)
(Тсс! Тут величина большая!)
Дон Альваро
Скажи, пред нами Дон Хуан?
Алькускус
Он самый.
Дон Альваро
Славного в деяньях,
Приятно видеть и врага,
В него впиваюсь жадным взором.
Дон Хуан
Как ровны эти жемчуга!
Дон Альваро(в сторону)
И если б не хотел ему я
Внимание отдать вполне,
Впиваться взором должен, должен:
То ожерелье (горе мне!),
Что держит он в руке (о, сердце!),
Узнал я тотчас же: его
Я подарил моей Малеке.
Дон Хуан
Идем, Дон Лопе. Отчего
Застыл в каком-то изумленьи,
Меня увидев, тот солдат?
Дон Лопе
Так кто ж, сеньор, не изумится,
Твой лик увидевши и взгляд?
(Дон Хуан, Дон Лопе и солдаты уходят.)
Сцена 11-я
Дон Альваро, Алькускус.
Дон Альваро
Я был охвачен немотою.
Алькускус
Остались мы одни, сеньор.
Скажи, зачем сюда пришел ты
Из Альпухаррских наших гор?
Дон Альваро
Узнаешь скоро.
Алькускус
Что узнаешь?
Я знаю, в чем моя беда:
О том пришел я сокрушаться,
Что провожал тебя сюда.
Дон Альваро
Как так?
Алькускус
А так: хрестиянинчик
Меня взял в плен, я убежал,
Так если он меня увидит,
Тогда конец мне, я пропал.
Дон Альваро
Раз ты пришел переодетым,
Хотя б он встретился с тобой,
Тебя никак он не признает.
Мы здесь окружены толпой,
Как мы одетою, не бойся.
Кто может видеть наш обман?
Мы на морисков не похожи,
Нас все сочтут за христиан.
Алькускус
Ты по-испански навострился,
Ты на испанца сам похож,
Ты в плен не попадал к солдату,
Так ты за своего сойдешь;
Я по-испански еле-еле,
Я попадался в плен врагу,
Я в первый раз в таком костюме,
Как наказанья избегу?
Дон Альваро
Коль ты слуга, никто не будет
Тебе значенья придавать.
Не говори ни с кем.
Алькускус
А если
Кто спросит, как мне быть?
Дон Альваро
Молчать.
Алькускус
Да кто же может не ответить?
Дон Альваро
Кто знает, что грозит ему.
Алькускус
Связать язык мой удалось бы
Лишь Магомету одному,
Так я болтлив.
Дон Альваро
Я знаю, знаю,
В чем крайности моей любви.
Влюбленный, как язычник, в солнце,
Зашедшее в своей крови.
Вхожу я в войско в тридцать тысяч,
Чтобы найти в нем одного,
И, не имея указаний,
По ветру я ищу его.
Но может быть случится чудо,
Последний луч мой не исчез:
Что будет значить – чудом больше,
Где столько предо мной чудес?
Мне слишком хорошо известно,
Что невозможна месть моя;
Но, не задавшись невозможным,
Что больше мог бы сделать я?
Увидев первый знак столь ясно,
Как бы напав на верный след,
Его тщету я понимаю,
Мне указания в нем нет.
Та вещь была у Дон Хуана,
Он тот, кто он, кем должен быть,
И благородный, это ясно,
Не мог бы женщину убить;
Тот доблести не обличает
И благородства тот лишен,
Кто красотой не очарован
И чарами не восхищен;
В самом себе защиту носит
Очарованье красоты:
Так был не он ее убийцей.
Тот знак солгал, – солгала ты,
Любовь, неясным указаньем;
О, нет, ее убил другой.
Иной был низким, диким, подлым.
Алькускус
Так вот зачем я здесь с тобой?
Дон Альваро
Да.
Алькускус
Ну, тогда домой скорее,
Здесь оставаться смысла нет:
Как можешь отыскать убийцу,
Раз не имеешь ты примет?
Дон Альваро
Хоть нет надежды, я надеюсь.
Алькускус
Так пишут письма иногда:
«В столицу, моему Хуану,
Что в черное одет всегда».
Дон Альваро
Тебе лишь нужно…
Алькускус
Пред другими
Беседовать руками.
Дон Альваро
Да.
Алькускус
Аллах, молю тебя, да будет
На языке моем узда!
Сцена 12-я
Солдаты. – Те же.
Первый солдат
Так – верно выигрыш разделим;
Хотя бы за двоих играл я,
Раз выиграл, немного должен
Я лишку в доле получить.
Второй солдат
Ведь проигрыш мы пополам бы
С тобой делили, отчего же
Не должен выигрыш быть равным?
Третий солдат
Он справедливо говорит.
Первый солдат
С товарищами из-за денег
Я не хотел бы пререкаться:
Пусть только кто-нибудь найдется,
Кто этот довод подтвердит,
И я настаивать не буду.
Второй солдат
Чтоб кто-нибудь сказал нам то же?
Товарищ!
Алькускус(в сторону)
Ну, теперь терпенье.
Он говорит со мной, – молчок.
Второй солдат
Ты что же, отвечать не хочешь!
Алькускус
А, а!
Третий солдат
Немой!
Алькускус(в сторону)
Когда б вы знали!
Дон Альваро(в сторону)
(Ну, он меня совсем погубит,
Коль я на помощь не приду.
Вмешаюсь в разговор). – Идальги,
Прошу прощенья, что слуга мой
Желанье ваше не исполнил,
Но он немой.
Алькускус(в сторону)
Нет, не немой.
А я, – коль мы в пикет играем,
Пик, девяносто, и ни взятки:
Какой же тут ответ возможен!
Второй солдат
Так ты быть может разрешишь,
О чем его хотел спросить я.
Насчет игры у нас сомненье.
Дон Альваро
Охотно, если я сумею.
Первый солдат
Я выиграл, но за двоих,
И был на ставке, между денег,
Вот этот Купидон…
Дон Альваро(в сторону)
О, горе!
Первый солдат
Из бриллиантов.
Дон Альваро(в сторону)
О, Малека!
Те драгоценности, что ты
Должна была носить на свадьбе,
Твое надгробное наследство.
О, как же мстить мне, как же мстить мне,
Коль между крайностей таких
Меж Принцем и простым солдатом
Приметы смутно возникают?
Первый солдат
При дележе я Купидона
Ему даю за счет того,
Что получил; он говорит мне,
Что драгоценностей не хочет:
Так вот, не справедливо ль будет,
Раз выигрыш достался мне,
Чтоб я при дележе был первым?
Дон Альваро
Придя так вовремя, хочу я
Уладить ваше разногласье;
За сколько был поставлен он,
За то его и покупаю;
С одним условием: чтоб раньше
Сказали мне, откуда взят он,
И сомневаться б я не мог.
Второй солдат
Тут сомневаться невозможно:
На что сегодня мы играем,
Все добыто при разграбленьи
Галеры, у поганых псов.
Дон Альваро(в сторону)
Я должен это слушать, небо!
Алькускус(в сторону)
Не только убивать нельзя мне,
Но даже говорить не смею!
Первый солдат
Надежный поручитель есть:
К тебе солдата приведу я,
Который эту драгоценность
Взял у красавицы-мориски,
Убив ее.
Дон Альваро(в сторону)
О, горе мне!
Первый солдат
Пойдем; он сам тебе расскажет.
Дон Альваро(в сторону)
(Он рассказать мне не успеет:
Как только я его увижу,
Вонжу в него кинжал). – Идем.
(Уходят.)
Сцена 13-я
Внешний вид кордегардии. Солдаты и тотчас вслед за ними Гарсес, Дон Альваро и Алькускус.
Солдаты (за сценой)
Постойте.
Другие (за сценой)
Прочь.
(За сценой дерутся.)
Солдаты (за сценой)
В его защиту
Пусть встанет целый мир, его я
Убью.
Другой солдат
Он за врага вступился.
Другой
Он против нас – так смерть ему.
Гарсес (за сценой)
Хоть и один я, что за важность,
Пусть все со мною в бой вступают.
(Выходят, в схватке, Гарсес и солдаты, Дон Альваро удерживает их, сзади Алькускус.)
Дон Альваро
Все против одного, солдаты?
Какая низость! Видит бог,
Коль не хотите удержаться,
Я удержаться вас заставлю.
Алькускус(в сторону)
Пришел за делом: видеть ссору
И быть безмолвным.
Солдат
Я убит!
(Падает на сцену.)
Сцена 14-я
Дон Лопе, Солдаты. – Те же.
Дон Лопе
Что тут такое!
Один солдат
Ранен насмерть;
Бежим, чтоб нас не захватили.
(Все принимавшие участие в схватке убегают.)
Гарсес(к Дон Альваро)
Товарищ, я тебе обязан
Своею жизнью: я в долгу.
(Уходит.)
Дон Лопе
Постой-ка.
Дон Альваро
Я стою.
Дон Лопе
Оружье
Взять у обоих. Сдать мне шпагу.
Дон Альваро(в сторону)
(О, небо!) Я прошу заметить,
Что я не ссорился ни с кем
И шпагу вынул для того лишь,
Чтобы уладить эту ссору.
Дон Лопе
Одно известно мне: тебя я
У кордегардии нашел,
С оружием, а возле – мертвый.
Дон Альваро(в сторону)
Мне невозможно защищаться.
Кто видел что-нибудь такое?
Прийти, затем чтобы убить,
Дать жизнь другому и за это
Попасть в подобную опасность.
Дон Лопе
А ты? Где шпага? Речь ведешь ты
Посредством знаков? Хорошо.
Насколько помню, ты иначе
Умел когда-то изъясняться.
Взять в кордегардию обоих,
Пока других не отыщу.
Алькускус (в сторону)
Две неприятности мне были:
Молчать и видеть ссору; стало
Их три, коли считать умею:
Тюрьма, молчанье, ссора – три.
(Их уводят.)
Сцена 15-я
Дон Хуан Австрийский. – Дон Лопе; потом Дон Хуан де Мендоса.
Дон Хуан
Что там произошло, Дон Лопе?
Дон Лопе
Повздорили из-за чего-то
И в ссоре одного убили.
Дон Хуан
Коль это так оставим мы,
Без наказанья, – ежедневно
Мы будем видеть ряд трагедий;
Но все же будем в правосудьи
Не слишком строги.
(Выходит Дон Хуан де Мендоса.)
Мендоса
Дай припасть
К твоим ногам, о, повелитель.
Дон Хуан
Что нового принес, Мендоса?
Что говорит Абенумейя?
Мендоса
Пред Берхою глухой трубой
Был подан знак для перемирья,
И знамя белое, на зов мой,
Немым ответом развернулось.
Свободный пропуск был мне дан,
И я пришел к престолу, к небу
Абенумейи… Справедливо
И так сказал: он был как с солнцем
С прекрасной Доньей Исабель,
Зовущейся теперь Лидорой,
Царицей их. Согласно нравам,
Я на подушку был посажен
И был отмечен как посол
Большими знаками вниманья.
(В сторону.)
(Любовь, как неразумно будишь
Ты задремавшие мечтанья!)
А сам он был как пышный царь.
Я передал твое желанье,
И только что распространилось
Известие, что ты прощенье
Даруешь ныне, в тот же час
На улицах возникла радость,
На площадях и смех и песни,
Но, дерзкий и неустрашимый,
Абенумейя, увидав,
Что так прощенье изменило
И взволновало всех морисков,
Свирепостью воспламенившись,
Такой мне гордый дал ответ:
«Я царь над всею Альпухаррой;
И хоть мала такая область
Мне, храброму, – увижу вскоре
Испанию у ног моих.
Коль не желаешь Дон Хуана
Увидеть мертвым, так скорее
Скажи ему, чтоб уходил он,
А ежели какой мориск
Захочет, как трусливый ястреб,
Принять подобное прощенье,
Ты можешь взять его с собою.
Пускай Филиппу служит он,
Одним врагом сражу я больше».
С таким отпущенный ответом
Я в путь отправился, оставив
Междоусобье за собой:
Вся Альпухарра на отряды
В войне гражданской разделилась,
Одни «Испания» взывают,
Другие «Африка» кричат.
И наибольшую опасность,
Тяготы наибольшей брани
Они, объятые расколом,
Теперь скрывают у себя.
Дон Хуан
Да, никогда не может дольше
В своем захвате удержаться
Тиран-владыка, потому что
Те самые, в которых он
Увидел первую поддержку,
И первые его покинут,
Его же кровью обагренным,
Когда ему конец придет,
И так как ныне Альпухарра
Объята смутою раскола,
Спешим, иначе, как ехидны,
Они убьют самих себя.
Пусть все полки идут на Верху,
И их победу над собою
Соделаем победой нашей,
Коль нашей может быть она.
(Уходит.)
Сцена 16-я
Тюрьма при кордегардии. Алькускус и Дон Альваро, со связанными руками.
Алькускус
Теперь, покуда мы с тобою
В тюрьме осталися одни,
Хотел бы знать я, расскажи-ка,
Синьор любезный Тусани,
Решив покинуть Альпухарру,
Сюда пришел на что смотреть?
Ты убивать сюда явился?
Дон Альваро
Не убивать, а умереть.
Алькускус
Кто думал ссору миром кончить,
Тому досталось больше всех.
Дон Альваро
Не будучи виновным в ссоре,
Я не боролся против тех,
Кто окружил меня; иначе,
Тебе неложно я скажу,
Я тысячу солдат прогнал бы.
Алькускус
Все ж я за тысячу держу.
Дон Альваро
В конце концов я не увижу
Того, кто подлостью пленен,
Убийством женщины хвалился,
Которую ограбил он?
Алькускус
Ну, в этом не было бы худа,
Грозит иное в этот миг,
И худшее: как к детям Церкви,
Сюда придет к нам духовник.
Дон Альваро
Раз продавать себя мне нужно,
Я дорого себя продам.
Алькускус
И что же ты задумал делать?
Дон Альваро
Кинжал сослужит службу нам,
Который у меня остался
За поясом; не буду ждать
И с часовым пойду покончу.
Алькускус
А где же руки?
Дон Альваро
Развязать
Мне узел за спиной зубами
Не можешь разве ты?
Алькускус
Я ртом…
Зубами… узел за спиною?
Тут надорвешься над узлом.
Дон Альваро
Распутай, раскуси веревку…
Алькускус
Ну, хорошо.
Дон Альваро
Я посмотрю,
Чтоб не пришли сюда внезапно.
Алькускус
Уж ладно, ладно, говорю.
(Развязывает его.)
Вот и распутал, ты свободен.
Займись теперь узлом моим.
Дон Альваро
Нельзя. Идут.
Алькускус
Я значит буду
С своей веревкой и немым.
(Отходят в глубину.)
Сцена 17-я
Солдат, стоящий на часах; Гарсес, в наручнях. – Те же.
Солдат(к Гарсесу)
Вот твой товарищ и заступник,
И с ним слуга его немой,
Тому, кто за тебя вступился,
И быть приходится с тобой.
Гарсес
Хотя приходится жалеть мне,
Что схвачен я толпой солдат,
Но в то же время я отчасти
Беде, меня постигшей, рад:
Тому, кто жизнь мне спас, могу я
Помочь в несчастии его,
Дав показанье. Извести-ка,
Прошу, сеньора моего,
Оповести, брат, Дон Хуана
Мендосу, как я взят сюда;
Ко мне, за выслуги и храбрость,
Он был расположен всегда,
Скажи, молю его прихода,
Чтоб он мне эту милость дал,
И пред владыкой Дон Хуаном
За жизнь мою похлопотал.
Солдат
Как только кто придет на смену,
Пойду немедленно к нему.
Дон Альваро(в сторону, к Алькускусу)
Взгляни туда, как бы случайно,
Кто с часовым пришел в тюрьму.
Алькускус
Взгляну.
(Видит Гарсеса.)
О, горе!
Дон Альваро
Что такое?
Алькускус
Как что? Сюда…
Дон Альваро
Скорей! Я жду.
Алькускус
Я в ужасе.
Дон Альваро
Да продолжай же.
Алькускус
Теперь наверно пропаду.
Дон Альваро
Ну, говори.
Алькускус
Пришел тот самый,
Который в плен меня забрал;
Я у него стащил отраву;
Сомненья нет, что он узнал…
Но да иль нет, лицо я скрою,
Вот так, теперь я слеп и нем.
(Ложится, как будто хочет спать.)
Гарсес(к Дон Альваро)
Хоть в первый раз тебя я вижу,
И не служил тебе ничем,
Ты дал мне жизнь своею шпагой,
Итак, я огорчен вдвойне,
Тебя в таком несчастьи видя.
Но если здесь осталось мне
Хоть что-нибудь для утешенья,
Так эта мысль, что голос мой
Тебя освободит отсюда,
Клянусь.
Дон Альваро
Да будет Бог с тобой.
Алькускус(в сторону)
Тот самый, что затеял ссору,
Теперь пришел в оковах к нам?
Его и не признал я в схватке,
Уж больно прыток был он там.
Гарсес
Ну, словом, ты, идальго бравый,
Легко расстанешься с тюрьмой;
Я там, во время этой стычки,
В долгу остался пред тобой,
И жизнь свою скорей отдам я,
Ее скорее прокляну,
Чем допустить, чтоб заплатил ты
Своею – за мою вину.
Дон Альваро
На доблесть я твою надеюсь;
Но наихудшее из зол
Не мой арест, а то, что случай,
Из-за чего сюда пришел,
Утрачен мной.
Солдат
Не бойтесь оба:
Смерть не пришла еще для вас;
Слыхать мне часто приходилось,
Вы сами слышали не раз,
Что ежели в одном убийстве
Двух соучастников найдут,
И рана лишь одна, – и случай,
А не изменничество тут,
Умрет всего один, – тот самый,
Кто гаже по лицу из двух.
Алькускус(в сторону)
Чтобы тебе за это лопнуть,
Чтоб испустить тебе твой дух!
Солдат
И потому из трех сегодня
Немой умрет, уверен я.
(Уходит.)
Сцена 18-я
Дон Альваро, Гарсес, Алькускус.
Алькускус(в сторону)
Еще бы, ясно: в целом мире
Нет хари гаже, чем моя.
Гарсес
Меня уж обязал однажды
Великодушный твой порыв;
Еще мне одолженье сделай.
Алькускус (в сторону)
Чтоб умер тот, кто некрасив!
Гарсес
Скажи, кому я так обязан.
Дон Альваро
Кто я? Не больше как солдат,
Сюда пришедший добровольцем…
Алькускус(в сторону)
Кто гадок, так того казнят!
Дон Альваро
Единственной задавшись целью,
Найти солдата одного:
Лишь для того сюда пришел я.
Алькускус (в сторону)
Кто мерзок, так казнить его!
Гарсес
Тебе быть может указанья
Я дал бы. Как его зовут?
Дон Альваро
Не знаю.
Гарсес
А под чьей командой,
В каком полку он служит тут?
Дон Альваро
Не знаю.
Гарсес
А его приметы
Тебе они известны?
Дон Альваро
Нет.
Гарсес
Ну, если имени не знаешь,
Полка не знаешь и примет,
Тогда его найдешь, конечно.
Дон Альваро
Решила так судьба моя,
Что, ничего о нем не зная,
Уж с ним почти столкнулся я.
Гарсес
Кто эти странные загадки
Уразумеет, разгадав?
Но не смущайся: я надеюсь,
Его Высочество, узнав,
Что я захвачен, во вниманье
К заслугам, выпустит меня:
И стоит: без меня, пожалуй,
Он и до нынешнего дня
Не мог бы овладеть Галерой;
Раз на свободе мы, вдвоем
За поиски с тобой принявшись,
То, что утрачено, вернем;
Коль пред тобою я обязан,
Клянусь, без хитрости и лжи,
В добре и зле с тобой я буду.
Дон Альваро
А это правда, расскажи,
Что ты вошел в Галеру первый?
Гарсес
О, если б не случилось так!
Дон Альваро
Жалеешь о своем геройстве?
Гарсес
С тех самых пор, как первый шаг
В нее я сделал, я не знаю,
Какая строгая звезда,
Какое темное влиянье
Меня преследует всегда:
С тех самых пор, как то, что было,
Со мною там произошло,
Нет ничего, что для меня бы
Не обратилося во зло.
Дон Альваро
А почему такие мысли?
Гарсес
Не знаю, верно потому,
Что я убил одну мориску,
И этим небу самому
Жестокую нанес обиду:
Чудесной красотой дыша,
Она была как образ неба.
Дон Альваро
Так необычно хороша?
Гарсес
Да.
Дон Альваро (в сторону)
(О, погибшая супруга!)
А как же было это?
Гарсес
Так.
Я на часах стоял однажды,
Среди запущенных деревьев,
Чьи ветви на покровы ночи
Свою накидывали тень,
Случайно захватил мориска…
О том рассказывать не буду
(Чрезмерно было б это длинно),
Как пленник обманул меня.
Завел в ущелье гор и криком
Созвал морисков Альпухарры,
Как я бежал и как в пещере
Я спрятался; скажу одно:
Пещера и была подкопом,
В скале обрывистой возникшим
Чудовищем, в себе зачавшим
Такое множество огней.
И я сеньору Дон Хуану
Австрийскому сказал об этом,
И это я был ночью главным,
Кто произвел тот страшный взрыв,
И я провал хранил, чтоб был он
Свободным для других проходом,
Я наконец вступил в тот город
Среди пылающих огней,
Как будто был я саламандрой,
И все вперед я шел бесстрашно,
Среди шаров воспламененных,
Пока я дома не достиг,
Который, сильно укрепленный,
Должно быть складом был оружья:
Там вражьи полчища столпились.
Но кажется, что мой рассказ
Тебе совсем не интересен
И ты его не хочешь слушать.
Дон Альваро
Нет, нет, я слушаю, я только
Своей тоской был отвлечен.
Рассказывай.
Гарсес
На самом деле,
Исполнен ярости и гнева,
Достиг я своего желанья,
Я до дворца хотел дойти,
Передо мной был дом Малека:
В тот самый миг к нему пришел я,
Когда Дон Лопе Фигероа,
Свет чести родины своей,
С отрядом в альказар ворвался,
И был алькайд убит, и пламя
Со всех сторон уже пылало.
Не только славою прельщен,
Но и добычей, – хоть добыча
Живет всегда в раздоре с честью,
Я быстро обошел все залы,
Чрез все покои пробежал
И комнаты достиг последней,
Где был альков, уют заветный
Такой красивой африканки,
Какой я в жизни не видал.
Кто описать ее сумел бы!
Но места нет живописаньям.
Она смутилась, растерялась,
Меня увидев пред собой,
И спряталась за занавеской
Алькова, точно занавеска
Была ей крепкою стеною.
Но слезы у тебя в глазах,
Ты побледнел.
Дон Альваро
Я вспоминаю
О собственных моих несчастьях,
Они на эти так похожи.
Гарсес
Смелей. Ты случай потерял,
Но он вернется: он приходит
Тогда, когда его не ищешь.
Дон Альваро
Да, это правда. Продолжай же.
Гарсес
За ней вошел я, и она
В таком была наряде пышном,
Так в драгоценностях блистала,
То, чудилось, ждала влюбленно
Не похорон, а жениха.
Такую красоту увидев,
Решил ее не убивать я,
Чтобы она мне в благодарность,
Как выкуп, душу отдала.
Но чуть, в желаньи, я решился
Ее руки коснуться белой,
«Христианин, – она сказала,
Коль хочешь смерти ты моей,
Заметь, что в том не столько славы,
Как дерзости, и сталь оружья
Не просветится кровью женской,
А будет ей затемнена;
Так драгоценности быть может
Вполне твою насытят жадность,
Оставь постель мою не смятой
И мысль, которая – в груди,
Не знающей свою же тайну».
Я за руку ее схватился…
Дон Альваро
Остановись, постой, послушай,
Не тронь. Но что я говорю?
Моим мечтаньям подчинился
Мой голос. Продолжай. Рассказ твой
Меня нисколько не волнует.
(В сторону.)
(Да пощадит меня любовь!
Не столько то меня терзает,
Что он убил ее, как то, что
Ее он любит).
Гарсес
Защищая
От посягательств жизнь и честь,
Она в испуге закричала,
Я, слыша, что идут другие,
И потеряв одну победу,
Обеих не хотел терять,
И, не желая, чтоб другие
Со мной добычу разделили,
Любовь преобразивши в мщенье,
(От крайности бежит к другой
С великой быстротою чувство),
Объятый сам не понимаю
Какою яростью слепою
(Бесчестье даже рассказать),
Чтоб бриллианты взять и жемчуг,
На белизну изливши пурпур,
Пронзил ей грудь своим кинжалом.
Дон Альваро
Ее ударил ты вот так?
(Выхватывает кинжал и поражает его.)
Гарсес
О, я несчастный!
Алькускус
Чисто сделал.
Дон Альваро
Умри, предатель.
Гарсес
Ты палач мой?
Дон Альваро
Я, потому что свет погасший,
Тобой растоптанный цветок
Был для меня душою жизни
И жизнью стал души печальной.
Тебя ищу, тебя желал я,
Я гнался за тобой, в мечте,
Что отомщу за смерть прекрасной.
Гарсес
Меня застиг ты без оружья,
Предательски.
Дон Альваро
Нет правил в мести.
Я Дон Альваро Тусани,
Знай, ты убит ее супругом.
Алькускус
Знай, христианская собака,
Я Алькускус, который, помнишь,
Тебя лишил твоей сумы.
Гарсес
Скажи, зачем мне жить давал ты,
Когда меня убить был должен?
Эй, часовой!
(Умирает.)
Сцена 19-я
Дон Хуан, де Мендоса, солдаты. – Дон Альваро, Алькускус; Гарсес, мертвый.
Мендоса (за сценой)
Чьи это крики?
Откройте: то зовет Гарсес,
Освободить его пришел я.
(Выходят Дон Хуан де Мендоса и солдаты.)
Что тут такое?
(Дон Альваро вырывает у одного солдата шпагу.)
Дон Альваро
Дай мне шпагу.
Бесстрашный Дон Хуан Мендоса,
Ты изумлен? Я Тусани,
Чья кличка – буря Альпухарры.
Зачем я здесь? Во имя мщенья
За смерть красавицы небесной;
Затем что кто не отомстит
За боль того, кого он любит,
Так он не любит. Я, ты помнишь,
Тебя искал в тюрьме, не этой,
И мы с тобой лицом к лицу
Померились оружьем равным.
Коль ты в тюрьму пришел затем, чтоб
Меня найти, довольно было б,
Когда бы ты пришел один,
Раз ты есть ты: все в этом слове.
Но если ты пришел случайно,
Пусть благородное несчастье,
Кто благороден, защитит:
Позволь чрез эту дверь мне выйти.
Мендоса
Мне, Тусани, приятно было б,
При обстоятельствах столь странных,
Достойным образом прикрыть
Твое отсюда отступленье;
Но сам суди, мне невозможно
Пред Королем свершить небрежность:
Во имя службы Королю,
Когда в его войсках ты найден,
Ты должен быть убит, и первый
Я должен быть твоим убийцей.
Дон Альваро
Мне все равно: ты дверь закрыл,
Но шпагой сам найду я выход…
(Бьются.)
Один солдат
Я ранен, я убит.
(Убегает и падает за сцену.)
Другой
Здесь бездна
С своей свирепостью раскрылась.
Дон Альваро
Теперь увидите вы все:
Я Тусани и буду назван
В столетьях – мстителем за даму.
(Солдаты убегают.)
Мендоса
Ты прежде смерть свою увидишь.
Алькускус
А мерзкий так-таки умрет?
Сцена 20-я
Дон Хуан Австрийский, Дон Лопе и солдаты. – Дон Альваро, Дон Хуан де Мендоса, Алькускус, Гарсес, мертвый.
Дон Лопе
Откуда это возмущенье?
Дон Хуан
Что, Дон Хуан, здесь приключилось?
Мендоса
Такое странное событье,
Какого я не знал, сеньор.
Один мориск из Альпухарры
Пришел сюда, чтоб человека
Убить, который, как сказал он,
Ту, что любил он, умертвил
При разграблении Галеры;
Чтоб отомстить ее убийство,
Его он заколол кинжалом.
Дон Лопе
Убил твою он даму?
Дон Альваро
Да.
Дон Лопе
Так поступил ты превосходно.
Властитель, дай ему свободу;
Не порицания достоин
Такой поступок, а хвалы.
Когда б твою убил кто даму,
Его бы ты убил конечно,
Иль ты не Дон Хуан Австрийский.
Мендоса
Заметь, что это Тусани,
И взять его нам было б важно.
Дон Хуан
Так сдайся.
Дон Альваро
Мне повелевает
Твоя испытанная доблесть,
Но думаю иначе я;
И пусть во имя уваженья
Перед тобой, моя защита
Лишь будет в том, что ухожу я.
(Уходит.)
Дон Хуан
За ним, скорее все за ним.
(Все уходят следом за Дон Альваро.)
Сцена 21-я
Донья Исабель и солдаты-мориски на крепостной стене, потом Дон Альваро.
Дон Хуан Австрийский и солдаты.
Донья Исабель
Пусть христианский лагерь видит,
Что белым флагом мы взываем
О перемирьи.
(Выходит Дон Альваро.)
Дон Альваро
Я прорвался
Меж острых пик и алебард
И до горы дошел.
Один солдат (за сценой)
Покуда
В лес не вошел он, из мушкета
Стреляй в него.
Дон Альваро
Вас слишком мало:
Я биться против всех могу.
Один мориск
Идемте в Берху.
Донья Исабель
Стой, помедли.
Ты, Тусани?
Дон Альваро
Смотри, Лидора,
Все эти люди, это войско
Идет с оружием за мной.
Донья Исабель
Не бойся.
(Она и мориски сходят со стены.)
Дон Хуан(за сценой)
Осмотреть все ветки,
И на кустах и на деревьях,
Чтобы нигде не мог он скрыться.
(Выходят Дон Хуан Австрийский и солдаты и с другой стороны Донья Исабель и мориски.)
Донья Исабель
О, сын красивого орла,
Чей взор бестрепетен пред солнцем,
Бесстрашный Дон Хуан Австрийский,
Всю эту гору, где таится
Противовес твоих надежд,
У ног твоих как бы низложит
Та, что стоит перед тобою,
Кадь выслушать ее захочешь.
Я Донья Тусани и здесь
Была мориской поневоле,
В душе оставшись католичкой [120 - Я донья Тусан_и_ и здесь // Была мориской поневоле, // В душе оставшись католичкой. – Подобная тема была ранее развита в романе Сервантеса «Дон Кихот» (история любви Анны Фелис и дона Грегорио). Интересно, что при написании драмы Кальдерон следовал указаниям Лопе де Веги в его «Новом искусстве сочинять драмы». События I хорнады происходят в течение одного дня, но между I и II хорнадами проходит два года. На этот счет у Лопе де Веги есть прямое указание: «…Действие происходит в возможно краткий срок, но когда поэт описывает историю, в которой должно пройти несколько лет, они должны быть помещены между двумя актами».].
Супруга я Абенумейи,
Чья неожиданная смерть
Его корону обагрила
Его же собственною кровью;
Мориски, видя, что прощенье
Ты всем мятежным обещал,
Решили сдаться: так у черни
Намеренья непостоянны:
То, что замыслила сегодня,
Назавтра вычеркнет она.
Когда же стал Абенумейя
Их порицать за эту трусость.
Вдруг во дворец отряд гвардейцев
Вступил, и капитан его,
Занявши вход, до тронной залы
Дошел и, пред Царем представши,
Во имя общего желанья.
Промолвил; «Сдайся Королю
Испании» – «Как? он ответил,
Меня лишать свободы?» Шпагу
Хотел он обнажить, но криком
«Да здравствует Австрийский дом!»
Внезапно огласились своды,
И из толпы одни мятежный
Солдат по голове венчанной
Его ударил бердышом.
Где был венец, не только счастье.
Но и несчастье там скрывалось
На землю он упал, и пали
Такие чаяния с ним,
Которые весь мир дивили,
Затем что он в своих деяньях
Мог не грозой, а лишь угрозой
Испанию поколебать
Коли к твоим стопам, властитель,
Могучего Абенумейи
Сложив венец окровавленный,
Я заслужила что-нибудь.
Теперь, когда ты всем даруешь
Великодушное прошенье,
Пускай твою получит милость
И благородный Тусани,
И я, к ногам твоим припавши,
Сочту, что радостнее быть мне
Твоей рабой, чем быть царицей.
Дон Хуан
Пленительная Исабель,
Ты попросила слишком мало:
Встань, Тусани прощен. Да будет
Записано на бронзе славы
Деянье лучшее любви,
Какое только было в мире.
Дон Альваро
К твоим ногам я повергаюсь.
Алькускус
А мне как быть? Прощен я тоже?
Дон Хуан
Прощен.
Дон Альваро
Да завершится здесь
Любовь и после самой смерти,
Или осада Альпухарры.
Ибсен Генрик. Строитель Сольнес
Действующие лица
Строитель Халвар Сольнес.
Фру Алина Сольнес, его жена.
Доктор Хэрдал, домашний врач.
Кнут Брувик, бывший архитектор, теперь помощник Сольнеса.
Рагнар Брувик, его сын, чертежник.
Кая Фосли, племянница старого Брувика, бухгалтер.
Фрекен Хильда Вангель.
Дамы.
Уличная толпа.
Действие происходит в доме строителя Сольнеса.
Действие первое
Скудно обставленная рабочая комната в доме Сольнеса. Налево двустворчатые двери в переднюю, направо дверь во внутренние комнаты. В задней стене открытая дверь в чертежную. Впереди налево конторка с книгами, бумагами и письменными принадлежностями. Возле двери в переднюю печка. В углу направо диван, перед ним стол и несколько стульев. На столе графин с водой и стакан. Впереди направо маленький столик; возле него качалка и кресло. На столе в углу, на конторке и в чертежной горят рабочие лампы. В чертежной сидят за столом Кнут Брувик и его сын Рагнар, занятые составлением планов и вычислениями. В кабинете за конторкой стоит Кая Фосли, занося что-то в гросбух. Кнут Брувик – худощавый старик с седыми волосами и бородой: на нем несколько поношенный, но опрятный черный сюртук и белый, слегка пожелтевший галстук; носит очки. Рагнар – лет тридцати, белокурый, сутуловатый, одет хорошо. Кая Фосли – молодая, девушка лет двадцати с небольшим, нежного сложения и несколько болезненного вида, тщательно одета и причесана; работает с зеленым глазным зонтиком. Все трое занимаются некоторое время молча.
Брувик(вдруг поднимается точно в испуге и, тяжело переводя дух, идет к дверям в кабинет). Нет, скоро сил моих не хватит больше!
Кая(идет к нему). Тебе, видно, очень нездоровится сегодня, дядя?
Брувик. Ох, право, кажется, день ото дня хуже.
Рагнар(встал и подходит ближе). Тебе бы лучше пойти домой, отец. Попробуй уснуть…
Брувик(нетерпеливо). Не слечь ли еще в постель? Тебе хочется, чтобы я совсем задохся?
Кая. Ну, хоть пройдись немного.
Рагнар. Да, да! И я пойду с тобой.
Брувик(запальчиво). Не уйду я, пока он не вернется! Сегодня я хочу объясниться начистоту с нашим… (злобно) принципалом.
Кая (боязливо). Ах, нет, дядя! Пожалуйста, подожди!
Ригнар. Да, лучше подождать, отец!
Брувик(тяжело дыша). Ох-хо-хо?.. Пожалуй, не очень-то много времени остается мне ждать!
Кая(прислушиваясь). Тсс!.. Я слышу – он поднимается по лестнице!
Все трое вновь принимаются за работу. Небольшая пауза. Из перед ней входит Халвар Сольнес, уже пожилой человек, но здоровый и крепкий, с коротко остриженными курчавыми волосами, темными усами и густыми черными бровями, идет в зеленовато-серую, застегнутую на все пуговицы тужурку со стоячим воротником и широкими лацканами. На голове у него серая мягкая шляпа, под мышкой несколько папок.
Сольнес(в дверях, шепотом, унизывая на чертежную). Ушли?
Кая(качая головой, тихо). Нет. (Снимает глазной зонтик.)
Сольнес(делает несколько шагов по комнате, бросает шляпу на стул, кладет папки на стол перед диваном, опять приближается к конторке и громко обращается к Кае, которая пишет, не отрываясь, но с какой-то нервной торопливостъю). Что это вы там заносите в книгу, фрекен Фосли?
Кая(вздрагивая). Это… это просто…
Сольнес. Покажите-ка, фрекен. (Наклоняется, как бы желая заглянуть в гросбух, и шепчет.) Кая?
Кая(продолжая писать, тихо). Что?
Сольнес. Почему вы всегда снимаете при мне глазной зонтик?
Кая (по-прежнему). Потому что я в нем такая безобразная.
Сольнес (улыбаясь). А вам этого очень не хочется, Кая?
Кая(взглянув на него украдкой). Ни за что на свете. Казаться такой в ваших глазах.
Сольнес(слегка проводит рукой по ее волосам) Бедненькая, бедненькая Кая…
Кая (низко наклоняясь над конторкой). Тсс! Услышат!
Сольнес(переходит направо, поворачивается и останавливается в дверях чертежной). Заходил кто-нибудь, спрашивал меня?
Рагнар(встает). Да, та молодая пара, которая собирается строить дачу на Левстранде.
Сольнес(ворчливо). Ах, они? Подождут. Я еще не выяснил себе хорошенько плана.
Рагнар(подходит ближе, несколько неуверенно). А им не терпится поскорее получить план.
Сольнес(по-прежнему) Ну, конечно!.. Всем им не терпится!
Брувик(поднимает голову от чертежей). Они говорят, что ждут не дождутся, когда переберутся в собственное гнездо.
Сольнес. Конечно, конечно! Знаем! Готовы взять, что попало. Лишь бы была какая-нибудь квартира. Им только нужно пристанище. А не дом. Нет, спасибо! Пускай идут тогда к другому. Так и передайте, если они опять явятся!
Брувик (поднимает очки на лоб и удивленно смотрит на Сольнеса). К другому? Вы хотите отказаться от этого заказа?
Сольнес (нетерпеливо). Да, да, да, черт побори! Если уж на то пошло, то… лучше отказаться совсем, чем строить, кое-как. (В порыве раздражения.) Я ведь еще и не знаю, что это за люди!
Брувик. Люди довольно солидные. Рагнар знаком с ними. Бывает в семье. Очень солидные люди.
Сольнес. А! Солидные… солидные! Я вовсе не об этом. Господи, и вы тоже меня не понимаете. (Запальчиво.) Я не желаю иметь дела с неизвестными мне людьми! Пусть обращаются к кому хотят; мне все равно!
Брувик(встает). Вы это серьезно?
Сольнес (недовольно). Да… На этот раз. (Ходит по комнате.)
Брувик(обменивается взглядом с сыном, который делает ему предостерегающий знак, затем входит в переднюю комнату). Вы позволите мне сказать вам два слова?
Сольнес. Сделайте одолжение.
Брувик(Кае). Выйди пока.
Кая (тревожно). Ах, дядя…
Брувик. Ступай же, девочка. И затвори за собой дверь.
Кая нехотя идет в чертежную; бросает на Сольнеса боязливый, умоляющий взор и затем затворяет дверь.
Брувик (вполголоса.) Я не хочу, чтобы бедные дети знали, как мне плохо…
Сольнес. Да, вид у вас в последкее время очень неважный.
Брувик. Скоро конец мне. Силы уходят… с каждым днем…
Сольнес. Присядьте.
Брувик. Благодарю, – вы позволите?
Сольнес (слегка, подвигает ему кресло). Сюда. Пожалуйста. Ну-с?
Брувик(с трудом усаживаясь). Я все насчет Рагнара. О нем вся моя забота. Что будет с ним?
Сольнес. Ваш сын, конечно, останется здесь у меня… пока захочет.
Брувик. Вот этого-то он и не хочет. То есть, ему кажется, что он не может больше.
Сольнес. Мне думается, он получает недурное жалованье. Но если потребует прибавки, то я, пожалуй, не прочь…
Брувик. Нет, нет! Не в том вовсе дело. (С некоторым нетерпением.) Ведь надо же и ему когда-нибудь начать работать самостоятельно.
Сольнес(не глядя на него). Вы думаете, что Рагнар обладает всеми нужными для этого качествами?
Брувик. Вот в том-то и вся беда. Я начал сомневаться в мальчике. Вы ведь ни разу не сказали ему хотя бы слова в поощрение. А мне все-таки кажется, – иначе и быть не может, – что у него есть способности!
Сольнес. Да ведь он ничему не учился… Этак основательно. Кроме рисования, конечно.
Брувик (глядя на него с затаенной ненавистью; хрипло). Вы тоже не очень-то учены были, когда служили у меня. А все-таки пробили себе дорогу. (Тяжело переводя дух.) И пошли в гору. И обогнали меня… да и многих других.
Сольнес. Да вот видите, – мне как-то повезло.
Брувик. Правда. Вам во всем везло. Так неужели у вас хватит духу дать мне сойти в могилу… прежде, чем я увижу, годится ли Рагнар на что-нибудь. Хотелось бы мне тоже поженить их… пока я жив.
Сольнес(резко). Это ей так хочется?
Брувик. Не столько ей. Но Рагнар каждый день за водит об этом разговор. (Умоляющим голосом.) Вы должны… должны помочь ему получить какой-нибудь заказ? Мне надо увидеть хоть одну его самостоятельную работу. Слышите?
Сольнес(гневно). Да не с луны же мне, черт возьми, доставать ему заказы!
Брувик. А вот теперь как раз он мог бы получить хороший заказ. Крупную работу.
Сольнес(удивленно и встревоженно). Мог бы! Он?
Брувик. Да, если бы вы согласились.
Сольнес. Какого рода работу?
Брувик (нерешительно). Ему бы могли поручить постройку этой дачи на Леветранде.
Сольнес. Этой дачи? Да ведь я сам буду ее строить!
Брувик. У вас же нет особой охоты.
Сольнес(вспылив). Нет охоты! У меня? Кто это смел сказать?
Брувик. Вы сами только что говорили.
Сольнес. Никогда не слушайте, что я этак… говорю!.. Так ему поручили бы постройку?
Брувик. Да. Он ведь знаком с этим семейством. И уже-просто так, для развлечения-составил и план и сметы… и все такое.
Сольнес. И они довольны его планом? Те, которые будут жить в доме?
Брувик. Да. И если бы только вы просмотрели и одобрили…
Сольнес. То они поручили бы постройку Рагнару?
Брувик. Им очень понравилось то, что он придумал. Им кажется, что это нечто совсем новое. Так они и сказали.
Сольнес. Ого! Новое! Не такой старомодный хлам, какой я строю!
Брувик. Они говорят… это нечто в другом роде.
Сольнес(сдерживая досаду). Значит, это они к Рагнару являлись сегодня… пока меня не было?
Брувик. Они приходили повидаться с вами. Хотели спросить, не согласитесь ли вы уступить…
Сольнес(вскипая). Уступить! Я?!
Брувик. Если вы найдете, что чертежи Рагнара…
Сольнес. Я? Мне уступить дорогу вашему сыну!
Брувик. Они думали только предложить вам отказаться от условия.
Сольнес. Это одно и то же! (С горьким смехом.) Так вот как! Халвару Сольнесу пора уступать нынче! Очищать место тем, кто помоложе! Мальчишкам, пожалуй! Только очищай место! Место! Место!
Брувик. Господи! Да ведь места-то, кажется, хватит здесь и не одному…
Сольнес. Ну, насчет места-то нынче не очень про сторно. Да и как бы там ни было, я никогда не уступаю! Никому! Никогда… по доброй воле! Ни за что на свете!
Брувик(встает, с трудом). Значит, так мне и проститься с белым светом… не убедившись? Без радости? Без веры в Рагнара?.. Не увидав ни единой его работы? Так?
Сольнес (полуотвернувшись от него, сквозь зубы). Гм… не спрашивайте меня больше.
Брувик. Нет, ответьте же мне. Так мне и проститься с жизнью, как нищему?
Сольнес(видимо, борется с собой, затем негромко, но твердо говорит). Проститесь с ней, как сами знаете.
Брувик. Ну, пускай так и будет! (Делает несколько шагов к дверям.)
Сольнес (следуя, за ним; почти в отчаянии). Да если я не могу иначе, поймите вы! Раз я таков, каков есть! Не могу же я переродиться!
Брувик. Нет, нет!.. Верно, не можете. (Шатаясь, останавливается у стола перед диваном.) Могу я попросить стакан воды?
Сольнес. Сделайте одолжение. (Наливает и подает ему.)
Брувик. Благодарю. (Пьет и затем ставит стакан на стол.)
Сольнес (открывая дверь в чертежную). Рагнар, вам придется проводить отца домой.
Рагнар(поспешно встает и вместе с Каей входит в рабочую комнату). Что с тобой, отец?
Брувик. Возьми меня под руку. Пойдем.
Рагнар. Хорошо. Одевайся и ты, Кая.
Сольнес. Фрекен Фосли придется остаться… На несколько минут всего. Мне надо продиктовать ей одно письмо.
Брувик(смотрит на Сольнеса). Спокойной ночи! Спите спокойно… если можете.
Сольнес. Спокойной ночи!
Брувик и Рагнар уходят через переднюю. Кая подходит к конторке. Сольнес стоит направо у кресла, понурив голову.
Кая(нетвердо). Вы сказали… письмо?..
Сольнес(отрывисто). Никакого письма, конечно. (Сурово смотрит на нее.) Кая!
Кая(боязливо, тихо). Да?
Сольнес(повелительно указывая перед собою пальцем). Подите сюда! Живо!
Кая(нерешительно подходит). Что?
Сольнес (по прежнему). Ближе!
Кая(повинуясь). Что я должна сделать?
Сольнес (молча смотрит на нее с минуту). Это вас мне приходится благодарить за всю эту историю?
Кая. Нет! Нет! Пожалуйста, не думайте этого!
Сольнес. Но замуж выйти вам хочется?
Кая(тихо). Мы с Рагнаром помолвлены уже почти пять лет, и…
Сольнес. И вы находите, что довольно ждать. Не так ли?
Кая. Рагнар и дядя говорят, что я должна. И мне приходится слушаться.
Сольнес(мягче). Кая, а в сущности не любите ли вы немножко Рагнара?
Кая. Я сильно любила его когда-то… До того как поступила к вам.
Сольнес. А теперь-нет? Совсем разлюбили?
Кая(складывая руки и страстно протягивая их к нему). Вы же знаете, я люблю теперь одного… одного в целом мире! И никогда не полюблю никого другого!
Сольнес. Да, вы так говорите. А сами все-таки уходите от меня. Оставляете меня тут одного со всеми заботами.
Кая. Но разве мне нельзя было бы остаться у вас, если бы даже Рагнар?..
Сольнес (отмахиваясь). Нет, нет, это невозможно. Если Рагнар уйдет от меня и начнет работать самостоятельно, вы понадобитесь ему самому.
Кая(ломая руки). Но я не знаю, как расстанусь с вами? Это ведь совсем, совсем невозможно!
Сольнес. Тогда постарайтесь отговорить Рагнара от этих глупых затей. Венчайтесь с ним, сколько угодно… (Спохватившись.) Ну да, я хочу сказать, уговорим его остаться у меня… Ему ведь хорошо здесь. Тогда и вы останетесь со мной, дорогая Кая.
Кая. Ах, как это хорошо было бы. Если бы только это могло быть!
Сольнес(берет ее за голову обеими руками и шепчет). Я ведь не могу обойтись без вас, понимаете! Я хочу, чтобы вы были тут, возле меня, всегда!
Кая (с нервной экзальтацией). Боже! Боже!
Сольнес(Целует ее в голову). Кая! Кая!
Кая (опускается перед ним на колени). О! Как вы добры ко мне! Как вы бесконечно добры!
Сольнес(нетерпеливо). Встаньте! Встаньте же, говорят вам! Кажется, идет кто-то.
Помогает ей встать, и она нетвердыми шагами отходит к конторке. Из дверей направо появляется фру Сольнес, худощавая, прежде временно увядшая женщина, с длинными белокурыми буклями. Лица хранит следы былой красоты; одета элегантно; вся в черном; говорит протяжно и как-то жалобно.
Фру Сольнес(в дверях). Халвар!
Сольнес (оборачивается). А, это ты, моя дорогая?..
Фру Сольнес(бросая взгляд в сторону Каи). Я, кажется, помешала…
Сольнес. Нисколько. Фру Фосли осталось только написать небольшое письмо.
Фру Сольнес. Да, я вижу.
Сольнес. А тебе что-нибудь нужно, Алина?.
Фру Сольнес. Я только зашла сказать тебе, что Доктор Хэрдал сидит у меня в угловой. Может быть, и ты придешь туда?
Сольнес (подозрительно смотрит на нее). Гм… доктор непременно хочет видеть меня?
Фру Сольнес. Не то чтобы непременно. Он просто зашел навестить меня. И, конечно, желал бы кстати повидать и тебя.
Сольнес(с тихим смешком). Могу себе представит'?. Ну, придется тебе попросить его подождать немножко.
Фру Сольнес. А потом ты придешь туда?
Сольнес. Вероятно. Потом… потом, дорогая. Немного погодя.
Фру Сольнес(опять бросает взгляд в старту Каи). Ты не забудь только, Халвар. (Уходит направо и затворяет за собою дверь.)
Кая (тихо). О боже мой! Фру Сольнес, наверное, думает теперь обо мне что-нибудь дурное!
Сольнес. Совсем нет. Во всяком случае, не больше, чем всегда. Но вам все-таки лучше уйти сейчас, Кая.
Кая. Да, да, надо идти.
Сольнес(строго). Значит, вы мне все это устроите? Слышите!
Кая. Ах, если б только это от меня зависело…
Сольнес. Я хочу, чтобы это было устроено! Завтра же!
Кая (боязливо). Если нельзя будет иначе, я готова совсем порвать с ним.
Сольнес(вспылив). Порвать! Да вы с ума сошли? Хотите порвать с ним?
Кая(в отчаянии). Да уж лучше это! Я должна… должна остаться у вас! Я не могу уйти от вас! Это совсем… совсем невозможно!
Сольнес (выходя из себя). Но, черт возьми, а Рагнар-то!.. Ведь Рагнар-то как раз…
Кая (испуганно смотрит на него). Так вы главное из-за Рагнара?..
Сольнес(справляясь с собой). О нет, конечно же, нет! Ничего-то вы не понимаете. (Мягко и тихо.) Разумеется, все дело в вас. Прежде всего, вы, Кая! Но именно потому вам и надо уговорить Рагнара тоже остаться у меня. Ну, ну… идите же теперь домой.
Кая. Да, да… Так спокойной ночи. (Собирается уходить.)
Сольнес. Спокойной ночи… Послушайте. Чертежи Рагнара там?
Кая. Да, кажется, он не взял их с собой.
Сольнес. Так подите и отыщите мне их. Я, пожалуй, сам-таки взгляну на них.
Кая (радостно). Да, да. Пожалуйста!
Сольнес. Ради вас, милая Кая. Ну, давайте скорее! Слышите!
Кая(торопливо идет в чертежную, боязливо роется в ящике стола, отыскивает папку и приносит ее Сольнесу). Вот тут все чертежи.
Сольнес. Хорошо. Положите их там на стол.
Кая (кладет папку). Так прощайте. (Умоляющим тоном.) И не судите обо мне строго. Будьте снисходительны.
Сольнес. Да, да, я ведь всегда… Ну, спокойной ночи, милая. (Бросает взгляд направо.) Да ступайте же!
В дверях направо показываются фру Сольнес и Доктор Хэрдал пожилой, – полный господин, с круглым, самодовольным лицом, без бороды и с реденькими светлыми волосами; носит очки в золотой оправе.
Фру Сольнес(еще в дверях). Халвар, я не могу больше удержать Доктора.
Сольнес. Да ничего, ничего. Идите сюда.
Фру Сольнес(Кае, которая завертывает огонь в лампе на конторке). Уже кончили письмо, фрекен?
Кая (в замешательстве). Письмо?..
Сольнес. Да, оно было коротенькое.
Фру Сольнес. Должно быть, очень коротенькое.
Сольнес. Можете идти, фрекен Фосли. И приходите завтра в свое время.
Кая. Непременно… Спокойной ночи, фру Солькес. (Уходит через переднюю.)
Фру Сольнес. Ты должен быть очень доволен, Халвар, что тебе попалась эта барышня.
Сольнес. Да, ничего. Она полезна мне во многих отношениях.
Фру Сольнес. Как видно.
Доктор. И хорошо знает бухгалтерию?
Сольнес. Н-да, приобрела кое-какой навык за эти два года. К тому же она очень мила и услужлива.
Фру Сольнес. Да, это, должно быть, очень приятно…
Сольнес. Да. Особенно, если не избалован в этом отношении.
Фру Сольнес(с мягким укором). Тебе ли говорить это, Халвар!
Сольнес. Нет, нет, дорогая Алина! Извини!
Фру Сольнес. Не за что… Так вы вернетесь, Доктор, и напьетесь с нами чаю?
Доктор. Только навещу своего больного и вернусь.
Фру Сольнес. Ну, спасибо. (Уходит направо.)
Сольнес. Вы спешите, Доктор?
Доктор. Ничуть.
Сольнес. Так побеседуем немножко?
Доктор. С удовольствием.
Сольнес. Ну, сядемте. (Предлагает Доктору качалку, а сам садится в кресло и пытливо смотрит на Доктора.) Скажите мне… вы не заметили чего-нибудь в Алине?
Доктор. Сейчас вот, что ли?
Сольнес. Ну да. По отношению ко мне. Не заметили чего-нибудь?
Доктор (улыбаясь). Да, черт возьми, мудрено было бы не заметить, что супруга ваша… гм…
Сольнес. Ну?
Доктор. Что супруга ваша не очень-то жалует эту фрекен Фосли.
Сольнес. И только? Это-то я и сам замечал.
Доктор. И это, в сущности, неудивительно.
Сольнес. Что?
Доктор. Если супруге вашей не особенно нравится, что возле вас целыми днями находится другая женщина.
Сольнес. Да, да, вы, пожалуй, правы. И Алина тоже. Но тут нельзя ничего поделать.
Доктор. Вы не могли бы взять себе конторщика?
Сольнес. Первого встречного? Благодарю!.. Нет, это мне не расчет!
Доктор. Но если ваша супруга?.. Она ведь такого слабого здоровья… Если она не выносит?..
Сольнес. Ну, и бог с ней, готов я сказать. Кая Фосли мне нужна. Именно она, а не кто-нибудь другой.
Доктор. Никто другой?
Сольнес (отрывисто). Никто другой.
Доктор (придвигаясь ближе). Послушайте-ка, любезный господин Сольнес. Позвольте мне предложить вам один вопрос… между нами?
Сольнес. Сделайте одолжение.
Доктор. Видите ли, у женщин… в известных случаях… чертовски тонкое чутье…
Сольнес. Да. Это правда. Но?..
Доктор. Тая. Теперь послушайте. Если супруге вашей уж так не по душе эта Кая Фосли…
Сольнес. То что же?
Доктор. То не имеет ли она маленького основаньица для такого невольного нерасположения?
Сольнес (смотрит на него, и затем встает). Ого!
Доктор. Вы не сердитесь на меня. Но нет ли у нее на то причины?
Сольнес(отрывисто, решительно). Нет.
Доктор. Так-таки никакой?
Сольнес. Никакой, кроме собственной подозрительности.
Доктор. Мне известно, что вы на своем веку знавали немало женщин.
Сольнес. Да, знавал.
Доктор. И некоторые вам очень нравились.
Сольнес. Скажем да и на это.
Доктор. Ну, а что касается этой Каи Фосли!.. Тут. значит, ничего такого не замешалось?
Сольнес. Нет. Ровно ничего… с моей стороны.
Доктор. А с ее?
Сольнес. Мне кажется, об этом вы спрашивать не в праве, Доктор.
Доктор. Да ведь исходной точкой нашего разговора было тонкое чутье вашей супруги.
Сольнес. Да, да. И в таком случае (понижает голос) «чутье» Алины, как вы выражаетесь, некоторым образом оправдало себя…
Доктор. Вот видите!
Сольнес (садится) Доктор Хэрдал, теперь я рас скажу вам одну удивительную историю. Хотите послушать?
Доктор. Я большой охотник до удивительных историй.
Сольнес. Так слушайте. Вы, верно, помните, что я принял к себе на службу Кнута Брувика и его сына… когда дела старика пошли совсем под гору.
Доктор. Да, да, я знаю кое-что об этом.
Сольнес. Принял потому, видите ли, что оба они, в сущности, люди толковые, со способностями, каждый в своем роде. Но вот сын вздумал обзавестись невестой. А за тем, конечно, ему захотелось жениться и… начать работать самостоятельно. Все эти молокососы думают о подобных вещах!
Доктор (смеясь), Да, уж такая у них дурная повадка… что их тянет друг к другу.
Сольнес. Да. Но это вовсе не входит в мои расчеты. Мне Рагнар нужен самому. И старик тоже. Он очень силен во всех этих расчетах сопротивления материалов при нагрузке, кубического содержания… и прочей чертовщины!
Доктор. Да, такие вещи, пожалуй, тоже надо знать.
Сольнес. Еще бы! Но вот Рагнару загорелось начать строить самому. Непременно!
Доктор. Но он ведь все-таки остался у вас.
Сольнес. Да вы вот послушайте. Раз пришла к ним сюда по делу Кая Фосли. Раньше она никогда не заходила. Увидал я, как они влюблены друг в друга, и у меня явилась мысль: вот, если бы заполучить в контору ее, тогда, пожалуй, и Рагнар усидел бы.
Доктор. Мысль довольно верная.
Сольнес. Но я и не заикнулся об этом в тот раз. Стоял только, смотрел на нее и… желал, сильно желал за получить ее к себе в контору. Потом я поболтал с ней по дружески… о том, о сем, и затем она ушла к себе.
Доктор. Ну?
Сольнес. А на следующий день, этак под вечер, когда старик Брувик и Рагнар уже ушли, она является ко мне сюда и ведет себя так, как будто мы с ней условились.
Доктор. Условились? Насчет чего?
Сольнес. Да именно насчет того, о чем я тогда думал, чего я желал, но о чем и не заикнулся ей.
Доктор. Действительно замечательно.
Сольнес. Не правда ли? И вот она пришла ко мне узмать, в чем будут заключаться ее обязанности, может ли она начать службу со следующего утра… и тому подобное.
Доктор. Но, может статься, ей просто захотелось быть вместе с женихом?
Сольнес. И мне тоже это пришло в голову сначала. Но нет, оказалось не так. Она как-то совсем отдалилась от него, когда поступила ко мне.
Доктор. И потянулась к вам? Да?
Сольнес. Да, воем своим существом. Я замечаю, например, что она чувствует, если я смотрю на нее сзади. Вся дрожит и трепещет, как только я подхожу к ней. Что вы скажите на это?
Доктор. Гм… это-то, пожалуй, еще можно объяснить.
Сольнес. Ну, а другое? То, что она вообразила себе, будто я говорил ей о том, чего на самом деле я только пожелал… про себя, в глубине души. Что вы на это скажете? Можете вы объяснить мне это, Доктор?
Доктор. Нет, не берусь.
Сольнес. Я так и знал. Потому и не хотел говорить об этом раньше… Но чем дальше, тем все это становится для меня труднее… чертовски трудно, вы понимаете. Приходится ведь изо дня в день притворяться, будто и я… А это же грешно по отношению к ней, бедняжке. (Горячо.) Но мне нельзя иначе! Если она сбежит от меня, то и Рагнар уйдет.
Доктор. А вы не объяснили своей супруге всех этих обстоятельств?
Сольнес. Нет.
Доктор. Да почему же, скажите на милость?
Сольнес(глядя на него в упор; глухо). Потому что… в этом для меня какое-то отрадное самобичевание… позволять, чтобы Алина несправедливо осуждала меня.
Доктор (качая головой). Ну, уж тут я ровно ничего не пойму.
Сольнес. Видите ли, – это как бы маленькие проценты на огромный неоплатный долг мой…
Доктор. Вашей супруге?
Сольнес. Да. И это все-таки хоть немного облегчает душу. Как-то легче дышится на время, – вы понимаете?
Доктор. Ровно ничего, ей богу…
Сольнес(встает). Да, да, да! Ну и не будем больше говорить об этом. (Делает несколько шагов по комнате, возвращается, останавливается у стола и смотрит на Доктора с лукавой усмешкой.) Вам теперь, наверное, думается, что вы меня здорово далеко завлекли, Доктор?
Доктор(досадливо). Завлек вас? Опять ровно ничего не понимаю, господин Сольнес.
Сольнес. Полно! Признайтесь-ка лучше! Я ведь отлично заметил все.
Доктор. Что именно вы заметили?
Сольнес (глухо, медленно). Что вы исподтишка следите за мной.
Доктор. Я? Да с какой стати, скажите на милость!
Сольнес. Вы думаете, что я… (Вспылив.) Да, конечно, черт возьми, вы думаете обо мне то же, что и Алина!
Доктор. А что же она о вас думает?
Сольнес(овладев собой). Она стала думать, что я этак… этак… нездоров.
Доктор. Больны! Вы! Никогда не слыхал от нее ничего подобного. Да чем же вы можете быть больны?
Сольнес (наклоняется над спинкой качалки и шепчет). Алина думает, что я не в своем уме. Вот что!
Доктор (встает). Да что вы, милейший господин Сольнес!..
Сольнес. Клянусь вам! Это так. И она уверила в этом и вас! Да, да, поверьте мне, Доктор, – я ведь отлично вижу по вашему лицу. Меня не так-то легко провести, скажу я вам.
Доктор(смотрит на него с удивлением). Да никогда… никогда ничего подобного мне и в голову не приходило.
Сольнес(с недоверчивой усмешкой). Будто бы? В самом деле?
Доктор. Никогда! И вашей супруге, конечно, тоже. Я почти готов поклясться вам!
Сольнес. Ну, это, я думаю, вам лучше оставить. Хотя, с одной стороны, видите ли, она, пожалуй, имела бы основания предполагать нечто подобное.
Доктор. Нет, признаюсь!..
Сольнес(махнув рукой и перебивая его). Ну, хорошо, дорогой Доктор, не будем особенно вдаваться в это. Пусть лучше каждый останется при своем. (Вдруг переходит на спокойно-веселый тон.) Но послушайте, Доктор… гм…
Доктор. Что?
Сольнес. Если вы, значит, не думаете, что я… этак…нездоров… помешан… сумасшедший и тому подобное…
Доктор. То что, по вашему?
Сольнес. То вы должны воображать, будто я невесть какой счастливец?
Доктор. Разве только воображать?
Сольнес(смеясь). Нет, нет!.. Разумеется! Помилуйте! Подумать только-быть строителем Сольнесом! Халваром Сольнесом! Чего лучше!.. Да, спасибо!
Доктор. Но, признаюсь, по-моему, вы действительно счастливец. Вам всегда везло невероятно.
Сольнес (подавляя грустите улыбку). Да, грех пожаловаться.
Доктор. Начать хотя бы с того, что сгорел этот ваш старый уродливый разбойничий замок. Эго было как нельзя более кстати для вас.
Сольнес (серьезно). Сгорел родовой дом Алины, не забудьте.
Доктор. Да, для нее это, надо полагать, было большим горем.
Сольнес. Она не может забыть этого и до сих пор…спустя двенадцать-тринадцать лет.
Доктор. То, что ей пришлось пережить вслед за этим, было, конечно, еще тяжелее.
Сольнес. Одно к одному.
Доктор. Зато вы-то лично… пошли в гору после того пожара. Вы явились из глухой провинции бедным юношей, а теперь… вы у нас первый человек по своей части. Да, да, господин Сольнес, вам действительно повезло!.
Сольнес(с тревогой глядя на него). Вот это-то именно и пугает меня ужасно.
Доктор. Пугает? То, что вам везет?
Сольнес. Страх не дает мне покоя ни днем, ни ночью… Я так боюсь! Ведь когда-нибудь да надо ждать поворота, Понимаете?..
Доктор. Пустяки! С чего ему быть… повороту?
Сольнес (твердо, уверенно). Юность все перевернет.
Доктор. Ну вот! Юность! И вы, кажется, не старик еще! Нет, теперь-то вы, пожалуй, стоите на ногах тверже, чем когда-либо.
Сольнес. Поворот наступит. Я предчувствую это. И скоро. Тот ли, другой ли явится и потребует: прочь с дороги! А за ним ринутся все остальные с криками и угрозами: дорогу! дорогу! место нам!.. Помяните мое слово, Доктор. В один прекрасный день явится сюда юность и постучится в дверь…
Доктор (смеясь). Ну и что же из этого?
Сольнес. Что из этого? Тогда конец строителю Сольнесу! (В дверь налево стучат: Сольнес вздрагивает.) Что это? Вы слышали?
Доктор. Кто-то стучится.
Сольнес(громко). Войдите!
Из передней входит Хильда Вангель, девушка среднего роста, гибкая и стройная, слегка загорелая. На ней костюм туристки – подобранная юбка, выпущенный матросский воротник и морска, шапочка. За спиной ранец, в руках плед, стянутый ремнями, и длин ная альпийская палка.
Хильда(подходя к Сольнесу с сияющими радостью глазами). Здравствуйте!
Сольнес(неуверенно глядя на нее). Здравствуйте…
Хильда(смеясь). А ведь вы, кажется, меня не узнаете?
Сольнес. Признаюсь… этак… сразу…
Доктор (подходя ближе). Зато я узнал вас, фрекен…
Хильда(очень довольная). Ах, неужели это вы?
Доктор. Я самый. (Сольнесу.) Мы встретились с барышней нынешним летом в одной из горных хижин. (Хильде.) А куда девались другие дамы?
Хильда. Они отправились в другую сторону, к западу.
Доктор. Им, кажется, не особенно по вкусу пришлось наше веселье в тот вечер.
Хильда. Да, совсем не по вкусу!
Доктор (грозит ей пальцем). Нельзя не признаться, впрочем, что вы пококетничали с нами немножко!
Хильда. Это, я думаю, веселее, чем сидеть да вязать чулки в бабьей компании.
Доктор(смеясь). Вполне с вами согласен!
Сольнес. А сюда вы прибыли сегодня вечером?
Хильда. Только что.
Доктор. Совсем одна, фрекен Вангель?
Хильда. Да, да.
Сольнес. Вангель? Ваша фамилия Вангель?
Хильда (удивленно весело смотрит на него). Ну да, да, конечно…
Сольнес. Так вы, может быть, дочь окружного врача в Люсангере?
Хильда(по-прежнему). Да… чьей же дочерью прикажете мне быть?
Сольнес. Так мы встречались с вами – в то лето, когда я строил у вас башню на старой церкви.
Хильда (серьезно). Ну да, конечно, тогда.
Сольнес. Но это было что-то очень давно.
Хильда (пристально смотрит на него). Это было ровно десять лет тому назад.
Сольнес. И вы были тогда, насколько я помню, совсем ребенком.
Хильда(небрежно). Да, так… лет двенадцати-тринадцати, во всяком случае.
Доктор. Вы в первый раз в Нашем городе, фрекен Ваигель?
Хильда. Да, в первый.
Сольнес. И, вероятно, никого здесь не знаете?
Хильда. Никого, кроме вас. И потом вашей супруги.
Сольнес. Вы и ее знаете?.
Хильда. Немножко. Мы провели с ней вместе несколько дней в санатории…
Сольнес. А, в горах.
Хильда. И она сказала, что будет рада видеть меня у себя, когда я попаду в город. (Улыбается.) Она, впрочем, могла бы и не приглашать меня.
Сольнес. Как же это она совсем не упомянула мне об этом…
Хильда ставит свою палку к печке, отстегивает ранец и кладет его вместе с пледом на диван. Доктор старается помочь ей. Сольнес стоит и смотрит на нее.
Хильда (подходя к Сольнесу). Так вот, я прошу позволения переночевать у вас.
Сольнес. Ну что ж, я думаю, тут затруднений не будет.
Хильда. У меня ведь только и есть с собой, что это платье на мне, да еще смена белья в ранце. Но белье надо выстирать, – ужас какое грязное!
Сольнес. И это тоже можно устроить. Я пойду сейчас предупредить мою жену…
Доктор. А я тем временем отправлюсь к своему больному.
Сольнес. Да, да. Потом ведь вы опять вернетесь?
Доктор(весело, поглядывая на Хильду). Можете побожиться, что вернусь. (Смеется.) А ведь вы верно предсказывали, господин Сольнес!
Сольнес. Что?..
Доктор. Юность и вправду явилась и постучала к вам в дверь!
Сольнес(оживленно). Ну, это совсем по-другому.
Доктор. Конечно. Еще бы! (Уходит черед переднюю.)
Сольнес (отворяя дверь направо). Алина! Будь так добра, выйди сюда. Здесь твоя знакомая, фрекен Вангель.
Фру Сольнес (входя). Кто, ты говоришь? (Увидав Хильду.) А, это вы, фрекен. (Подходит к ней и протягивает ей руку.) Все-таки заглянули в наш город.
Сольнес. Фрекен Вангель сейчас только пришла. И просит разрешения переночевать у нас.
Фру Сольнес. У нас? Что ж, милости просим.
Сольнес. Фрекен Вангель нужно привести в порядок свой гардероб, ты понимаешь?
Фру Сольнес. Я постараюсь быть вам полезной чем могу. Это ведь просто долг. Ваш чемодан придет, вероятно, после?
Хильда. У меня нет никакого чемодана.
Фру Сольнес. Ну, я думаю, это все можно устроить. А теперь вам прядется пока побыть в обществе моего мужа. Я пойду, постараюсь приготовить вам комнату поуютнее.
Сольнес. Нельзя ли взять одну из детских? Они ведь совсем в порядке.
Фру Сольнес. Там у нас места больше чем достаточно. (Хильде.) А вы, пожалуйста, садитесь и отдохните пока.(Уходит направо.)
Хильда, заложив руки за спину, бродит по комнате и рассматривает обстановку. Сольнес стоит у стола, тоже заложив руки за спину, и наблюдает за ней.
Хильда(останавливаясь и глядя на него). Разве у вас несколько детских?
Сольнес. У нас в доме три детских.
Хильда. Ого! Так у вас полным-полно детей?
Сольнес. Нет. У нас совсем нет детей. Вот разве вы замените нам пока ребенка.
Хильда. На эту ночь – да. Но я не буду кричать. Наверное, просплю всю ночь, как убитая.
Сольнес. Да, вы, должно быть, порядком устали.
Хильда. Нисколько! Но все-таки… чудо как хорошо улечься в постель… и видеть разные сны.
Сольнес. А вы часто видите сны?
Хильда. Ну да! Почти каждую ночь.
Сольнес. А что вы чаще всего видите во сне?
Хильда. Этого я не скажу вам сегодня. В другой раз-пожалуй. (Опять начинает бродить по комнате, останавливается у конторки и перебирает книги и бумаги.)
Сольнес (подходит к ней). Вы что-нибудь ищете?
Хильда. Нет, так, рассматриваю все (Оборачиваясь к нему.) Может быть, нельзя?
Сольнес. Сделайте одолжение.
Хильда. Это вы тут пишете, в этой огромной книге?
Сольнес. Нет, бухгалтерша.
Хильда. Женщина?
Сольнес.(улыбаясь). Конечно.
Хильда. Она у вас тут служит?
Сольнес. Да.
Хильда. Она замужняя?
Сольнес. Нет, барышня.
Хильда. А-а.
Сольнес. Но, кажется, скоро выйдет замуж.
Хильда. Вот это хорошо… для нее.
Сольнес. Но не для меня. У меня не будет больше помощницы.
Хильда. Разве вы не можете найти себе другую… не хуже?
Сольнес. Может быть, вы пожелали бы остаться у меня и… писать в этой книге?
Хильда(смерив его взглядом). Как не пожелать! Нет, спасибо!.. Это не по нашей части.
Опять бродит по комнате, затем садится в качалку. Сольнес в это время подходит к маленькому столу.
(Как бы продолжая разговор.) Тут, наверно, найдется, чем другим заняться… поинтереснее. (Улыбаясь.) И вы ведь того же мнения?
Сольнес. Разумеется. Прежде всего вам, конечно, надо обегать все магазины и накупить себе нарядов.
Хильда(весело). Нет, на это уж лучше рукой махнуть.
Сольнес. Да?
Хильда. Я, видите ли, успела истратить все свои денежки.
Сольнес (смеясь). Ни денег, ни чемодана, значит!
Хильда. Ни того, ни другого. Да наплевать. Теперь не до того.
Сольнес. Вот такой вы мне нравитесь!
Хильда. Только такой?
Сольнес. Нет, вообще. (Садится в кресло.) Ваш отец жив еще?
Хильда. Жив.
Сольнес. Вы, может быть, думаете остаться здесь учиться?
Хильда. И в голову не приходило.
Сольнес. Но вы, надеюсь, все-таки побудете здесь в городе?
Хильда. Смотря по обстоятельствам. (Сидит несколько времени молча, раскачиваясь и глядя на Сольнеса полусерьезно, полуулыбаясь. Затем снимает с себя шапочку и кладет ее перед собой на стол.) Строитель Сольнес?
Сольнес. Да?
Хильда. Вы очень забывчивы?
Сольнес. Забывчив! Нет, насколько мне известно.
Хильда. Так что же? Вы совсем не хотите поговорить со мной о том, что было там?..
Сольнес(недоумевая с минуту). Там, в Люсангере? (Небрежно.) Да о чем же тут, собственно, говорить?
Хильда(с упреком глядит на него). Как вы можете так относиться к этому?
Сольнес. Ну, так начните вы сами.
Хильда. Когда башня-была готова, у нас в городе было большое торжество.
Сольнес. Да, этот день я не скоро забуду.
Хильда(улыбаясь). Да? Это все-таки мило с вашей стороны.
Сольнес. Мило?
Хильда. На кладбище играла музыка. Была масса народу. Мы, школьницы, все были в белых платьях. И все с флагами.
Сольнес. Да, да, с флагами, – это я хорошо помню.
Хильда. А вы поднялись по лесам наверх. На самый верх. В руках у вас был большой венок. И вы повесили его на самый флюгер.
Сольнес (отрывисто). Да, я так делал… в те времена. Это ведь старинный обычай.
Хильда. Дух захватывало при взгляде на вас… снизу. Подумать, – вдруг он упадет оттуда? Сам строитель!..
Сольнес(как бы желая переменить разговор). Да, да, это могло случиться. Ведь одна из этих белых школьниц-сущий чертенок-так бесновалась и кричала мне оттуда… снизу…
Хильда(с сияющим лицом). «Ура, строитель Сольнес?» Да!
Сольнес. И так размахивала и вертела своим флагом, что у меня самого голова чуть не закружилась, когда я взглянул вниз.
Хильда(тихо, серьезно). Чертенок-то была – я.
Сольнес (пристально глядя на нее). Теперь я уверен в этом. Кто же, как не вы?
Хильда(снова оживляясь). Да еще бы! Это было так чудесно, дух захватывало! Я и представить себе. не могла, чтобы нашелся на свете человек, который бы сумел построить такую невозможно высокую башню! И вдруг вы сами стоите там, на самом верху! Живой! И голова у вас нисколько не кружится! Вот главное отчего… этак… дух захватывало!
Сольнес. Почему же вы были так уверены, что у меня голова не…
Хильда (отмахиваясь рукой). Нет! Фу! Я чувствовала это. Да иначе вы и не могли бы стоять там и петь.
Сольнес(удивленно глядя на нее). Петь? Я пел?
Хильда. Да, конечно.
Сольнес(недоверчиво качая головой). Никогда во всю свою жизнь я не взял ни одной ноты.
Хильда. А в тот раз пели! Точно звуки арфы дрожали в воздухе…
Сольнес(задумчиво). Странно что-то…
Хильда(молча смотрит на него некоторое время и затем говорит вполголоса). Ну, а затем… затем идет настоящее.
Сольнес. Настоящее?
Хильда (со сверкающими от увлечения глазами). Об этом, надеюсь, я не должна вам напоминать?
Сольнес. Ох, пожалуйста, напомните и об этом.
Хильда. Вы разве не помните, что в вашу честь дали большой обед в клубе?
Сольнес. Да, да. Должно быть, в тот же самый день. Ведь на следующее утро я уже уехал.
Хильда. А из клуба вас пригласили к нам ужинать.
Сольнес. Совершенно верно, фрекен Вангель. Удивительно, как у вас запечатлелись в памяти все эти мелочи!
Хильда. Мелочи? Хороши вы! Так, может быть, и это тоже мелочь, что я была одна в комнате, когда вы пришли?
Сольнес. Разве это было так?
Хильда(не отвечая ему). В тот раз вы не называли меня чертенком.
Сольнес. Вероятно, нет.
Хильда. Вы сказали, что я прелестна в белом платье и похожа на маленькую принцессу.
Сольнес. Так оно, верно, и было, фрекен Вангель. К тому же на душе у меня было так легко и радостно в тот день…
Хильда. А еще вы сказали, что котда я вырасту большая, то буду вашей принцессой.
Сольнес (посмеиваясь). Вот как… я и это сказал?
Хильда. Да. Сказали. А когда я спросила, долго ли мне ждать этого, вы ответили, что вернетесь через десять лет – в образе тролля – и похитите меня. Умчите в Испанию или куда-то в этом роде. И обещали купить мне там королевство.
Сольнес (по-прежнему). Н-да, после хорошего обеда не особенно скупишься. Но я в самом деле сказал все это?
Хильда(тихо посмеиваясь). Да. Вы даже сказали, как будет называться это королевство.
Сольнес. Да ну?..
Хильда. Вы сказали, что оно будет называться Апельсинией.
Сольнес. Вкусное имя.
Хильда. А мне оно ничуть не понравилось. Потому что этим вы как будто хотели подразнить меня.
Сольнес. Наверное, у меня и в мыслях этого не было.
Хильда. Надо думать, что не было… Если вы сделали то, что сделали потом…
Сольнес. Да скажите же на милость, что такое я сделал потом?
Хильда. Недоставало только, чтобы вы и это позабыли! О таких вещах помнят, мне кажется.
Сольнес. Да, да, вы только помогите мне немножко, и я, может быть… Ну?.
Хильда(пристально глядя на него). Вы взяли да, поцеловали меня, строитель Сольнес.
Сольнес (с открытым от удивления ртом, встает). Разве?
Хильда. Да-а. Вы обняли меня обеими руками, отклонили назад и поцеловали. И не один раз, а много.
Сольнес. Но, милая, дорогая фрекен Вангель!..
Хильда(встает). Не вздумаете же вы отрицать это?
Сольнес. Именно отрицаю!
Хильда(пренебрежительно глядя на него). Ах, та-ак? (Поворачивается и медленно идет к печке, возле которой останавливается спиной к Сольнесу, заложив руки назад.)
Короткая пауза.
Сольнес (осторожно подходит к ней). Фрекен Вангель?…
Хильда молчит и стоит неподвижно.
Не стойте же тут, как статуя. То, что вы сейчас рассказывали, вы, верно, во сне видели. (Дотрагиваясъ до ее руки.) Послушайте же…
Хильда нетерпеливо отдергивает руку.
(Как бы внезапно осененный мыслью.) Или… Постойте! Видите ли, тут кроется кое-что посерьезнее!
Хильда стоит по-прежнему неподвижно.
(Вполголоса, но подчеркивая слова.) Я, должно быть, думал об этом, стремился к этому, хотел, желал этого… И вот! Не в этом ли разгадка?
Хильда по-прежнему молчит.
(Нетерпеливо.) Ну, черт возьми, так и быть. Ну да, я сделал и это!
Хильда (слегка поворачивая голову, но еще не глядя на него). Так вы признаетесь?
Сольнес. Да, во всем, в чем хотите.
Хильда. Вы обняли меня!
Сольнес. Да, да!
Хильда. Отклонили назад!
Сольнес. Да, да, сильно.
Хильда. И поцеловали!
Сольнес. Поцеловал.
Хильда. Много раз.
Сольнес. Столько, сколько вам угодно!
Хильда(быстро оборачивается к нему опять со сверкающими радостью глазами). Ну, вот видите, в конце концов я вымолила у вас признание!
Сольнес (невольно улыбаясь). Да, подумать только… я мог забыть такие вещи!
Хильда (опять слегка надувшись и отходя от него). Еще бы! Вы, наверно, столько поцелуев раздали на своем веку…
Сольнес. Нет, вы не должны так думать обо мне.
Хильда садится в кресло. Сольнес стоит и наблюдает за нею, опираясь на спинку качалки.
Фрекен Вангель?
Хильда. Что?
Сольнес. Ну, а потом что же было? То есть, чем же это кончилось… у нас с вами?
Хильда. Да ничем не кончилось. Вы же сами знаете. В комнату вошли, и я – фюйть!
Сольнес. Ах, правда! Кто-то вошел. Как это я мог забыть и это.
Хильда. Пожалуйста! Ничего-то вы не забыли. Вам просто стыдно немножко. Таких вещей не забывают.
Сольнес. Казалось бы.
Хильда(опять оживленно, глядя на него). Может быть, вы забыли тоже, когда это было, в какой день?
Сольнес. В какой?
Хильда. Ну да, – в какой день вы повесили на башню венок? Ну? Говорите сейчас!
Сольнес. Гм… вот день-то я, честное слово, и позабыл. Знаю только, что это было, десять лет назад. Этак… осенью.
Хильда(медленно кивает несколько раз головой). Это было десять лет назад, девятнадцатого сентября.
Сольнес. Да, да, кажется, около того. Так вы и это помните! (Останавливается на минуту.) Постойте!.. Да ведь сегодня тоже девятнадцатое сентября.
Хильда. Да. И десять лет минуло. А вы не явились, как обещали мне.
Сольнес. Обещал вам? То есть попугал вас, хотите вы сказать?
Хильда. Мне кажется, этим не испугаешь.
Сольнес. Ну, так подурачил вас немножко.
Хильда. Вы только этого и хотели? Подурачить меня?
Сольнес. Или просто пошутить с вами! Право, я и сам теперь не помню. Но, верно, было что-нибудь в этом роде. Ведь вы же были тогда совсем еще ребенком.
Хильда. Может статься, совсем не таким уж ребенком… не такой девчонкой, как вы воображаете.
Сольнес(пытливо смотрит на нее). Так вы действительно совершенно серьезно думали, что я вернусь?
Хильда (подавляя дразнящую усмешку). Конечно! Я ждала этого от вас.
Сольнес. Ждали, что я вернусь и увезу вас с собой?
Хильда. Точь-в-точь, как тролль, да?
Сольнес. И сделаю вас принцессой?
Хильда. Вы же обещали мне.
Сольнес. И поднесу вам королевство?
Хильда(глядя в потолок.). Почему же и нет? Ведь мне не нужно, чтобы это непременно было обыкновенное, настоящее королевство.
Сольнес. А нечто другое, что было бы так же хорошо?
Хильда. По крайней мере, не хуже. (Взглянув на него.) Раз вы могли строить высочайшие на свете башни, то почему бы вам не создать и чего-прибудь такого вроде королевства…
Сольнес(качая головой). Я не могу в вас толком разобраться, фрекен Вангель.
Хильда. Неужели? А мне кажется-все это так просто.
Сольнес. Нет. Я никак не пойму-серьезно ли вы говорите все это или только… шутите…
Хильда(улыбаясь). Дурачу вас, может быть? И я в свою очередь?
Сольнес. Именно. Дурачите. Обоих нас. (Смотрит на нее.) Вы давно знаете, что я женат?
Хильда. Все время знала. Почему вы спрашиваете об этом?
Сольнес(вскользь). Нет, нет, просто так мне пришло в голову. (Серьезно глядя на нее; вполголоса.) Зачем вы явились?
Хильда. За своим королевством. Срок ведь истек.
Сольнес(невольно смеется). Нет, хороши вы.
Хильда (весело). Подайте мне мое королевство, строитель! (Стучит пальцем по столу.) Королевство на стол!
Сольнес(придвигает качалку ближе и садится). Серьезно говоря, зачем вы явились? Что вы, собственно, думаете делать здесь?
Хильда. Во-первых, обойти весь город и осмотреть все, что вы тут понастроили.
Сольнес. Ну, придется же вам побегать.
Хильда. Да, вы ведь уже очень много настроили.
Сольнес. Много. Особенно в последние годы.
Хильда. И много церковных башен? Таких… высоких, высоких?
Сольнес. Нет. Я больше не строю ни башен… ни церквей.
Хильда. А что же вы строите теперь?
Сольнес. Дома для людей.
Хильда(задумчиво). А вы не могли 6ы иногда делать над домами надстройки… что-нибудь вроде башен?
Сольнес(пораженный). Что вы хотите сказать?
Хильда. То есть… что-нибудь такое, что говорило бы о таком же стремлении ввысь… на простор. И тоже с флюгером на головокружительной высоте.
Сольнес(задумчиво). Удивительно, что вы предлагаете это. Ведь я сам лучшего не желал бы.
Хильда(нетерпеливо). Так почему же бы вам и не строить?
Сольнес(качая головой). Нет, люди этого не желают.
Хильда. Скажите! Не желают?
Сольнес (вздохнув). Но теперь я строю новый дом себе. Здесь, напротив.
Хильда. Для вас самих?
Сольнес. Да; он почти готов. И на нем-башня.
Хильда. Высокая?
Сольнес. Да.
Хильда. Страшно высокая?
Сольнес. Люди, наверное, найдут ее слишком высокой. Для частного дома.
Хильда. Я хочу взглянуть на нее завтра же утром, как встану.
Сольнес (подпирая щеку рукой и пристально глядя на Хильду). Скажите мне, фрекен Вангель, как вас зовут? По имени?
Хильда. Да Хильдой же!
Сольнес(по-прежнему). Хильдой? Вот как?
Хильда. Вы и этого не помните? Вы же сами называли меня по имени. В тот день, когда так нехорошо вели себя.
Сольнес. И по имени еще называл?
Хильда. Да, только вы называли меня тогда малюткой Хильдой, и это мне не понравилось.
Сольнес. Ах, это не понравилось вам, фрекен Хильда?
Хильда. Нет. В ту минуту. А вот «принцесса Хильда» – это будет, пожалуй, звучать хорошо.
Сольнес. Конечно. Принцесса Хильда из… из?.. Как оно называется, ваше королевство?
Хильда. А ну его! Я и знать не хочу об этом глупом королевстве! Я хочу совсем другого!
Сольнес (глубже усаживаясь в качалке и не сводя глаз с Хильды). Не странно ли?.. Чем больше я думаю обо всем этом, тем яснее мне представляется… будто все эти долгие годы я ходил и мучился над… гм…
Хильда. Над чем?
Сольнес. Над тем, чтобы вспомнить что-то… что-то пережитое, что, мне казалось, я забыл. И никак не мог вспомнить.
Хильда. Вам бы надо было завязать себе узелок на платке, строитель.
Сольнес. Чтобы ходить да гадать о том, что означает этот узелок?
Хильда. О да, бывают и такие чудеса на свете!
Сольнес (медленно встает). Как это хорошо, что вы явились ко мне теперь.
Хильда(пристально глядя на него). Хорошо?
Сольнес. Я сидел тут таким одиноким… беспомощным… (Понижая голос.) Скажу вам, – я стал бояться… страшно бояться юности.
Хильда. Фью! Есть чего бояться! Юности!..
Сольнес. Именно. Потому-то я и заперся тут, забил все ходы и выходы. (Таинственно.) Надо вам знать, что юность явится сюда и забарабанит в дверь! Ворвется ко мне!
Хильда. Так, мне кажется, вам следовало бы пойти и самому отворить двери юности.
Сольнес. Отворить?
Хильда. Да. Чтобы юность могла попасть к вам… этак… добром.
Сольнес. Нет, нет, нет! Юность-это возмездие. Она идет во главе переворота. Как бы под новым знаменем.
Хильда(встает и смотрит на него со вздрагивающими уголками рта). Могу ли я вам пригодиться на что-нибудь, строитель?
Сольнес. И еще как! Вы ведь тоже являетесь как бы под новым знаменем, сдается мне. Итак, юность против юности!
Доктор Хардал входит из передней.
Доктор. А, вы еще тут с барышней?
Сольнес. Да. У нас было много, о чем побеседовать.
Хильда. И о старом, и о новом.
Доктор. Вот как?
Хильда. Ах, это было ужасно забавно. У строителя Солынеса прямо непостижимая память! Всевозможные мелочи – и те он припоминает сразу.
Справа входит Фру Сольнес.
Фру Сольнес. Ну вот, фрекен Вангель, ваша комната в порядке.
Хильда. О, как вы добры!
Сольнес(жене). Детская?
Фру Сольнес. Да, средняя. Но сначала нам надо поужинать, я думаю.
Сольнес (кивает Хильде). Хильда будет спать в детской.
Фру Сольнес. Хильда?
Сольнес. Да, фрекен Вангель зовут Хильдой. Я знал ее, когда она была еще ребенком.
Фру Сольнес. Неужели, Халвар? Прошу вас. Стол накрыт. (Берет Доктора под руку и уходит с ним направо.)
Хильда(собирая свои дорожные вещи, тихо и быстро Сольнесу). Вы правду сказали? Я могу пригодиться вам?
Сольнес(отбирая у нее вещи). Вас-то мне больше всего и недоставало.
Хильда (смотрит на него с радостным удивлением и всплескивает руками). Да ведь это же чудесно!..
Сольнес (напряженно). Ну?..
Хильда. Ведь вот оно, королевство!
Сольнес(невольно). Хильда!..
Хильда(снова с дрожащими от волнения уголками рта). То есть… почти… готова я сказать.
Идет направо. Сольнес за ней.
Действие второе
Изящно обставленная маленькая гостиная в доме Сольнеса. В задней стене стеклянная дверь на веранду, выходящую в сад. Правый и левый углы комнаты срезаны. В правом, с выступом наружу, – большое окно и жардиньерки с цветами; в левом-маленькая дверь под обои. В каждой из боковых стен по обыкновенной двери. Направо впереди высокий подзеркальный стол с большим зеркалом. По обеим сторонам зеркала масса комнатных растений и цветов. Впереди налево диван, перед ним стол и стулья. Дальше книжный шкаф. Посреди комнаты, против оконного выступа, маленький столик и несколько стульев. Утро. У маленького стола сидит строитель Сольнес, просматривая лежащие перед ним в папке чертежи Рагнара и время от времени незаметно следя глазами за женой. Фру Сольнес, в черном платье, как и накануне, с лейкой в руках ходит по комнате неслышными шагами и молча поливает цветы. Ее шляпа, накидка и зонтик лежат на стуле около зеркала. Оба молчат. Из дверей налево осторожно входит Кая.
Сольнес(поворачивает голову к входящей и говорит равнодушно-небрежно). А, это вы?
Кая. Я только хотела сказать, что пришла.
Сольнес. Да, да, хорошо. Рагнар тоже пришел?
Кая. Нет еще. Ему надо было дождаться доктора. Но он хотел прийти потом… узнать…
Сольнес. А как сегодня старик?
Кая. Плох. Он очень извиняется, что ему придется, пожалуй, пролежать весь день.
Сольнес. Помилуйте! Пусть его лежит. Ну, а вы ступайте, займитесь своим делом.
Кая. Сейчас. (Останавливается в дверях.) Вы, может быть, пожелаете поговорить с Рагнаром, когда он придет?
Сольнес. Нет, ничего особенного не предвидится.
Кая уходит налево, а Сольнес продолжает перелистывать чертежи.
Фру Сольнес(по-прежнему занимаясь цветами). Пожалуй, и он тоже умрет.
Сольнес (смотрит на нее). И он тоже? А кто же еще?
Фру Сольнес (не отвечая на вопрос). Да, да, старик Брувик тоже, верно, долго не протянет. Вот увидишь, Халвар.
Сольнес. Ты не пройдешься ли немножко, Алина?
Фру Сольнес. Да, собственно говоря, следовало бы. (Продолжает заниматься цветами.)
Сольнес(наклоняясь над чертежами). Она все еще спит?
Фру Сольнес(смотрит на него). Так ты сидишь и думаешь о фрекен Вангель?
Сольнес (равнодушно). Просто… вспомнилось о ней.
Фру Сольнес. Фрекен Вангель давным-давно встала.
Сольнес. Да?
Фру Сольнес. Когда я заходила к ней, она приводила в порядок свой костюм. (Подходит к зеркалу и медленно начинает надевать шляпу.)
Сольнес(после небольшой паузы). Так нам все же пригодилась хоть одна детская, Алина.
Фру Сольнес. Да, пригодилась.
Сольнес. И, право, это лучше, чем им всем стоять пустыми.
Фру Сольнес. Такая пустота просто ужасна. В этом ты прав.
Сольнес(закрывает папку, встает и подходит ближе). Вот увидишь, Алина, теперь нам, наверно, заживется лучше. Гораздо уютнее. Легче. Особенно тебе.
Фру Сольнес(смотрит на него). Теперь?
Сольнес. Да, поверь мне.
Фру Сольнес. То есть потому, что о н а явилась?
Сольнес(пересиливая себя). Разумеется, я хочу сказать… когда мы переедем в новый дом.
Фру Сольнес (берет накидку). Ты думаешь, Халвар, там будет легче?
Сольнес. Иначе и представить себе не могу. Надеюсь, и ты так думаешь?
Фру Сольнес. Я ровно ничего не думаю об этом новом доме.
Сольнес(видимо, расстроенный). Это мне очень больно слышать. Ведь я строил его главным образом для тебя. (Хочет помочь ей надеть накидку.)
Фру Сольнес(уклоняясь). В сущности, ты слишком много делаешь для меня.
Сольнес(с некоторым раздражением). Ах, да не говори ты, пожалуйста, ничего такого, Алина! Мне невыносимо слышать это от тебя.
Фру Сольнес. Хорошо, я больше не буду, Халвар.
Сольнес. И я все-таки стою на своем. Да и ты сама увидишь, как хорошо будет тебе в новом доме.
Фру Сольнес. О боже мой! Хорошо мне!..
Сольнес (горячо). Да, да, да! Поверь! Ведь там многое будет напоминать тебе твой собственный…
Фру Сольнес. Мой дом… дом моих родителей… который сгорел… сгорел дотла!..
Сольнес (глухо). Да, да, бедная Алина. Это был ужасный удар для тебя.
Фру Сольнес(с жалобным порывом). Сколько бы ты ни строил, Халвар, для меня тебе никогда, никогда не построить вновь родного дома!
Сольнес(ходит взад и вперед по комнате). Ну, ради бога, не будем больше говорить об этом.
Фру Сольнес. Да мы ведь и вообще никогда не говорим об этом. Ты всегда-избегаешь.
Сольнес(круто останавливаясь перед ней). Я? Избегаю? С какой стати мне избегать?
Фру Сольнес. Ах, я отлично понимаю тебя, Халвар. Ты ведь все стараешься пощадить меня и извинить… где и в чем только можешь.
Сольнес(изумленно смотрит на нее). Тебя! Так это ты… о себе… о самой себе говоришь?
Фру Сольнес. Ну да, конечно, о себе, а то о ком же?
Сольнес(невольно, как бы про себя). И это еще!
Фру Сольнес. О своем старом доме я уж не говорю… С этим можно бы еще примириться. Господи, если уж быть несчастью, то…
Сольнес. Ты права. От несчастья никто не застрахован, как говорится.
Фру Сольнес. Но эти ужасные последствия пожара!.. Вот это! Это! Это!
Сольнес(горячо). Не надо думать об этом, Алина1.
Фру Сольнес. Именно об этом я и должна думать. Да когда-нибудь и поговорить наконец. А то мне, право, не вынести больше. Ведь я никогда не прощу себе…
Сольнес(с невольным порывом). Себе?..
Фру Сольнес. Да. На мне ведь лежал двойной долг. Долг жены и матери. Мне следовало бы крепиться. Не поддаваться так страху и тоске по сгоревшем родном доме. (Ломает руки.) О! если б я только-могла, Халвар.
Сольнес (подходит к ней; тихо, взволнованно). Алина, обещай мне никогда больше не думать об этом… Обещай мне, Алина!
Фру Сольнес. О боже мой… обещать, обещать! Обещать можно все…
Сольнес (ходит по комнате, нервно стискивая руки). Нет, прямо отчаяние берет! Никогда ни единого солнечного луча! Хоть бы проблеск света в нашей семейной жизни!
Фру Сольнес. Какая же у нас семья, Халвар?
Сольнес. Семьи нет, ты права. (Мрачно.) Пожалуй, будешь права и в том, что думаешь о новом доме, – нам не будет лучше и там.
Фру Сольнес. Никогда не будет. Так же пусто, так же мертво. И там, как и тут.
Сольнес (вспылив). Так к чему же было тогда строить его? Можешь ты мне ответить на этот вопрос?
Фру Сольнес. Нет, на это уж ты сам себе ответь.
Сольнес (бросая на нее подозрительный взгляд). Что ты хочешь этим сказать, Алина?
Фру Сольнес. Что хочу сказать?
Сольнес. Да, черт возьми!.. Ты так странно это сказала. Как будто у тебя была при этом какая-то задняя мысль.
Фру Сольнес. Нет, уверяю тебя…
Сольнес(подходя ближе). Покорно благодарю, – я что знаю, то знаю. Я ведь тоже не слепой и не глухой, Алина. Можешь быть уверена!
Фру Сольнес. Да что такое? В чем дело?
Сольнес (останавливаясь перед ней). Будто бы ты не отыскиваешь скрытого, коварного смысла в самых невинных моих словах?
Фру Сольнес. Я? Я?
Сольнес (смеется). Хо-хо-хо! Что ж, оно и понятно, Алина! Раз тебе приходится возиться с больным мужем…
Фру Сольнес(тревожно). С больным!.. Ты болен, Халвар?
Сольнес (теряя самообладание). Ну, с полоумным мужем! С сумасшедшим мужем! Называй, как хочешь!
Фру Сольнес(ощупью отыскивает позади себя стул и садится). Халвар, ради всего святого…
Сольнес. Но вы ошиблись оба. И ты, – и доктор. Со мной совсем не то. (Шагает взад и вперед по комнате; Фру Сольнес тревожно следит за ним; наконец, он подходит к ней и говорит уже спокойным тоном.) В сущности, со мной ровно ничего нет.
Фру Сольнес. Не правда ли? Но в чем же тогда дело?
Сольнес. В том, что я просто готов иногда свалиться под страшной тяжестью этого долга…
Фру Сольнес. Долга! Да ведь ты никому не должен, Халвар.
Сольнес(тихо, взволнованно). Я в неоплатном долгу перед тобой… перед тобой, перед тобой, Алина!
Фру Сольнес(медленно встает). За этим, что-то скрывается. Говори лучше сразу!
Сольнес. Да ничего за, этим не скрывается! Я никогда не причинял тебе никакого зла, по крайней мере сознательно, нарочно. И все-таки я чувствую за собой какую то вину, которая гнетет и давит меня.
Фру Сольнес. Вину передо мной?
Сольнес. Главным образом перед тобой.
Фру Сольнес. Значит… ты все-таки болен, Халвар…
Сольнес(мрачно). Верно, так. Или что-нибудь В этом роде. (Смотрит на дверь направо, которая в это время отворяется.) А! Прояснивается!
Справа входит Хильда; она кое-что изменила в своем туалете, юбка уже не подобрана, а спускается до полу.
Хильда. Здравствуйте, строитель!
Сольнес(кивает). Хорошо спали?
Хильда. Восхитительно! Точно в колыбели! Ах… и лежала и потягивалась, точно… точно принцесса.
Сольнес(слегка улыбаясь). Вполне довольны, значит?
Хильда. Надо полагать.
Сольнес. И, верно, сны видели?
Хильда. Да. Только дурные.
Сольнес. Неужели?
Хильда. Да. Я видела, что падаю с ужасно высокой, отвесной скалы. А вам не случается видеть таких снов?
Сольнес. Да, иной раз… тоже…
Хильда. Удивительное ощущение, когда этак… падаешь, падаешь вниз. Дух захватывает.
Сольнес. По-моему, сердце стынет.
Хильда. А вы тогда поджимаете ноги?
Сольнес. Да, как можно больше.
Хильда. И я тоже.
Фру Сольнес(берет зонтик.). Теперь мне, пожалуй, пора в горад, Халвар. (Хильде.) Постараюсь, кстати, захватить кое-что для вас.
Хильда(хочет броситься ей на шею). Ах, милейшая, добрейшая Фру Сольнес! Вы, право, чересчур добры ко мне! Ужасно добры…
Фру Сольнес (предупреждая ее движение и слегка уклоняясь в сторону). Помилуйте, это просто мой долг. Я потому охотно и делаю это.
Хильда(с досадой, слегка надув губы). Впрочем, мне кажется, я отлично могла бы выходить в чем я есть, – так я постаралась над своим туалетом. Или, может быть, нет?
Фру Сольнес. Откровенно говоря, я думаю, многие бы стали оглядываться на вас.
Хильда (презрительно). Фью! Пусть себе! Ведь это только забавно.
Сольнес(сдерживая досаду). Да, но люди могут подумать, что вы тоже свихнулись.
Хильда. Свихнулась? У вас здесь так много свихнувшихся?
Сольнес (ударяя себя по лбу). Вот… по крайней мере, один такой перед вами.
Хильда. Вы – строитель?..
Фру Сольнес. Ах! Но, милый, дорогой Халвар!..
Сольнес. А вы еще ничего такого не заметили?
Хильда. Конечно, нет. (Будто припоминая что-то, смеется.) Впрочем, пожалуй… одно-единственное.
Сольнес. Слышишь, Алина?
Фру Сольнес. Что же именно, фрекен Вангель?
Хильда. Нет, этого я не скажу.
Сольнес. Нет, скажите!
Хильда. Спасибо! Настолько-то я еще в своем уме.
Фру Сольнес. Когда вы останетесь одни с фрекен Вангель, она, наверное, скажет тебе, Халвар.
Сольнес. Вот как? Ты думаешь?
Фру Сольнес. Да, думаю. Вы ведь так давно знакомы. С тех самых пор, когда она была еще ребенком, по твоим словам. (Уходит налево.)
Хильда (немного погодя). Разве я уж так не по душе вашей жене?
Сольнес. А вы заметили что-нибудь такое?
Хильда. А вы сами-то разве не заметили?
Сольнес (уклончиво). Алина стала такой нелюдимкой в последние годы.
Хильда. Так она и нелюдимка вдобавок?
Сольнес. Но если бы вы только узнали ее поближе…Она ведь такая славная… такая добрая и хорошая… в сущности.
Хильда (нетерпеливо). Если она такая, – зачем ей было говорить тут о долге?
Сольнес. О долге?
Хильда Да, ведь она сказала, что пойдет и купит кое-что для меня, потому что это ее долг. Терпеть не могу этого гадкого, противного слова!
Сольнес. Почему так?
Хильда. В нем слышится что-то такое холодное, колкое, долбящее. Долг, долг, долг. А по-вашему, разве нет? Не долбит разве?
Сольнес. Гм… никогда особенно не задумывался-над этим.
Хильда. Ну, конечно! Значит, если она такая славная, как вы рассказываете, – зачем ей было говорить это?
Сольнес. Помилуйте! Да что ж ей было сказать?
Хильда. Сказала бы, что сделает это для меня потому, что ужасно полюбила меня. Или что-нибудь в этом роде. Что-нибудь такое по-настоящему теплое, сердечное, – понимаете?
Сольнес(смотрит на нее). Так вот чего вам нужно?
Хильда. Именно. (Бродит по комнате, останавливается у шкафа с книгами и смотрит на них.) Сколько у вас книг!
Сольнес. Да, накупил кое-каких.
Хильда. И вы их, все читаете?
Сольнес. Прежде пробовал. А вы читаете?
Хильда. Ни-ни! Ни одной строчки больше! Все равно не могу найти никакой внутренней связи.
Сольнес. Вот-вот, и я тоже.
Хильда(опять начинает бродить по комнате, останавливается у маленького стола, открывает папку и пролистывает чертежи). Это вы рисовали все это?
Сольнес. Нет, молодой человек, который работает у меня.
Хильда. Ваш ученик?
Сольнес. Да, пожалуй, он научился кое-чему и у меня.
Хильда(садится у стола). Он, верно, очень способный? (Рассматривая чертежи.) Да?
Сольнес. Так, ничего. Меня он устраивает.
Хильда. Понятно! Он должен быть ужасно способным!
Сольнес. Это вы из его чертежей заключаете?
Хильда. Фи… какие-то каракули… Нет, раз он учился у вас, то…
Сольнес. Ну, что касается этого… У меня тут многие учились. И все-таки мало проку вышло.
Хильда(смотрит на него и качает головой). Нет, хоть убейте меня, не пойму, как вы можете быть так глупы!
Сольнес. Глуп? Так вам кажется, что я очень глуп!
Хильда. Конечно. Раз вы соглашаетесь возиться тут со всеми этими молодчиками, обучать их…
Сольнес(пораженный). Ну? А почему бы нет?
Хильда(встает; полусерьезно, полушутя). Ах, подите вы! Ну к чему это? Только вы один должны бы иметь право строить. Вы один! Все-сам! Вот что!
Сольнес (невольно). Хильда!..
Хильда. Что?
Сольнес. Скажите на милость, как вы додумались до этого?
Хильда. Вам это кажется ужасно нелепым? Да?
Сольнес. Нет, не то. Но теперь я скажу вам кое-что.
Хильда. Ну?
Сольнес. Ведь я сам брожу тут… изо дня в день… в тишине и одиночестве… и ношусь с тою же мыслью.
Хильда. Да это так понятно, по-моему.
Сольнес(пытливо взглянув на нее). И вы, конечно, успели это подметить.
Хильда. Ничего ровно я не подмечала.
Сольнес. Но недавно… вы же сказали, что находите меня… не совсем в порядке? В одном отношении?..
Хильда. Ах, я совсем о другом думала!
Сольнес. О чем же именно?
Хильда. Не все ли вам равно, строитель?
Сольнес (ходит по комнате). Ну, как хотите. (Останавливается у окна.) Подите сюда, я вам покажу что-то.
Хильда (подходит). Что?
Сольнес. Видите… там в саду?..
Хильда. Да?..
Сольнес (показывая рукой). Напротив большой каменоломни.
Хильда. Новый дом?
Сольнес. Который строится, да. Почти совсем готов.
Хильда. С очень высокой башней, кажется.
Сольнес. Леса еще не убраны.
Хильда. Это ваш новый дом?
Сольнес. Да.
Хильда. В который вы скоро переедете?
Сольнес. Да.
Хильда (смотрит на него). А в этом доме тоже есть детские?
Сольнес. Три, как и здесь.
Хильда. И ни одного ребенка.
Сольнес. И не будет.
Хильда(улыбаясь). Ну, не говорила ли я?..
Сольнес. Что?
Хильда. Что вы все-таки… этак… немкожко того…
Сольнес. Так вы об этом тогда думали?
Хильда. Ну да, обо всех этих пустых детских, где я сегодня спала.
Сольнес (понижая голос). У нас с Алиной… были дети.
Хильда(напряженно смотрит на него). Были!..
Сольнес. Два мальчика. Оба одного возраста.
Хильда. Близнецы, значит.
Сольнес. Близнецы. Теперь этому будет уже лет одиннадцать-двенадцать.
Хильда(осторожно). И оба они?.. То есть их нет больше?
Сольнес (тихо, растроганно). Они жили всего недели три. Даже и того не будет, пожалуй. (С внезапным порывом.) Ах, Хильда, какое это невероятное счастье для меня, что вы явились к нам! Теперь, наконец, мне будет хоть с кем поговорить!
Хильда. А разве вы не можете… с ней?
Сольнес. Не об этом. Не так, как мне надо и хочется. (Угрюмо.) Да и о многом другом нельзя.
Хильда (вполголоса). Так вы только это имели в виду, говоря, что я могу вам пригодиться?
Сольнес. Главным образом, пожалуй, это. То есть вчера. Сегодня же я сам хорошенько не знаю… (Обрывая.) Подите сюда и сядемте, Хильда. Садитесь на диван, тогда сад у вас будет перед глазами.
Хильда садится в угол дивана.
(Придвигает свой стул ближе.) Хотите слушать меня?
Хильда. Ужасно хочу.
Сольнес(садится). Так я расскажу вам все.
Хильда. Теперь у меня перед глазами и сад и вы сами. Рассказывайте же! Скорее!
Сольнес(указывая в угловое окно). Там на холме, где вы теперь видите новый дом…
Хильда. Ну?
Сольнес. Там жили мы с Алиной первые годы. Там стоял тогда старый дом, принадлежавший матери Алины. Он достался нам после ее смерти. А вместе с домом и большой сад.
Хильда. На том доме тоже была башня?
Сольнес. Ничего подобного. Снаружи это было большое, некрасивое, мрачное, деревянное здание-настоящий сарай. Внутри же было очень мило и уютно.
Хильда. Вы, значит, срыли эту старую рухлядь.
Сольнес. Нет, он сгорел у нас.
Хильда. Дотла?
Сольнес. Да.
Хильда. Это было большим несчастьем для вас?
Сольнес. То есть, как на это взглянуть. Как строителю, мне этот пожар помог выбиться на дорогу.
Хильда. Ну, а?..
Сольнес. У нас только что родились тогда те двое малюток.
Хильда. Да, бедняжки близнецы!
Сольнес. Родились они такими здоровыми, крепкими. И росли просто не по дням, а по часам.
Хильда. Малютки очень растут в первые дни.
Сольнес. Нельзя было налюбоваться на них с Алиной, когда они лежали так… все вместе… Но тут случился ночью пожар…
Хильда (напряженно). Ну? И что же? Говорите же! Сгорел кто-нибудь?
Сольнес. Нет, не то. Все спаслись благополучно…
Хильда. Так что же тогда?..
Сольнес. Алина была страшно потрясена. Пожар… вся эта тревога… Пришлось спасаться сломя голову… в такую холодную зимнюю ночь… И ее и малюток вынесли… в чем они лежали.
Хильда. И они не выжили?
Сольнес. Нет, выжили. Но у Алины сделалась лихорадка. И молоко испортилось. Она непременно хотела кормить сама. Это был ее долг, как она говорила. И оба наших мальчика… (Ломая руки.) Оба! О-о!
Хильда. Не вынесли этого?
Сольнес. Этого они не вынесли. Вот как мы потеряли их.
Хильда. Должно быть, это было ужасно тяжело для вас?
Сольнес. Да, тяжело. Но в десять раз тяжелее для Алины. (Стискивая руки в тихом бешенстве.) Подумать, что такие вещи могут твориться на белом свете! (Отрывисто и твердо.) С того дня, как я лишился их, я потерял охоту строить церкви.
Хильда. Вы, может быть, неохотно взялись и за нашу церковную башню?
Сольнес. Неохотно. Помню, как я был доволен и рад, когда закончил ее.
Хильда. Это и я помню.
Сольнес. С тех пор я никогда и не строил ничего такого. Ни церквей, ни башен.
Хильда(медленно кивает). А только жилые дома.
Сольнес. Семейные очаги для людей, Хильда.
Хильда. Но с высокими башнями и шпицами.
Сольнес. Да, когда только можно. (Переходя на более легкий тон.) Так вот я и говорю… пожар помог мне выбиться в люди. Как строителю, то есть.
Хильда. Почему вы не называете себя архитектором, как другие?
Сольнес. Не получил такого основательного образования. Почти до всего, что я теперь знаю, умею, я дошел сам.
Хильда. Тем не менее вы пошли в гору, строитель.
Сольнес. Да, после пожара. Я разбил почти весь наш сад на небольшие участки под дачи. И тут я мог строить, как моей душе хотелось. С тех пор и пошло все, как по маслу.
Хильда(пытливо смотрит на него). Да вы, должно быть, ужасный счастливец. Судя по всему.
Сольнес(нахмурясь). Счастливец? И вы повторяете это? Вслед за другими.
Хильда. Да, право, мне так кажется. И если бы вы только могли перестать думать о своих малютках, то…
Сольнес(медленно). Этих малюток… не так-то легко выбросить из головы, Хильда.
Хильда(несколько неуверенно). Неужели они все еще так расстраивают вас? Столько времени спустя?
Сольнес (не отвечая на вопрос и пристально глядя на нее). Счастливец, говорите вы…
Хильда. А разве вы не счастливец… в остальном?
Сольнес(продолжая смотреть на нее). Когда я рассказывал вам про пожар… гм….
Хильда. Ну, ну?
Сольнес. У вас не явилась… какая-нибудь такая… особенная мысль, от которой вы не могли отделаться?
Хильда (стараясь припомнить), Нет. Какая бы это могла быть мысль?
Сольнес (тихо, отчеканивая слова). Единственно благодаря пожару я получил возможность строить дома, семейные очаги для людей. Уютные, славные, светлые домики, где отец с матерью, окруженные ребятишками, могут жить в мире и довольстве… радуясь жизни, радуясь тому, что живут на свете… Особенно же тому, что составляют одно целое… и в великом, и в малом.
Хильда (с увлечением). Ну, а разве это не огромное счастье для вас, что вы можете создавать такие чудные семейные уголки?
Сольнес. Цена, Хильда! Ужасная цена, в которую мне самому обошлось это счастье!
Хильда. Да неужели же никак нельзя отделаться от этой мысли?
Сольнес. Нет. Чтобы получить возможность строить семейные очаги для других, мне пришлось отказаться… навсегда отказаться иметь свой собственный… То есть, настоящий семейный очаг – с детьми и… с отцом и матерью.
Хильда(мягко). Но так ли это еще? Навсегда ли, как вы говорите?
Сольнес (медленно кивает). Вот цена того счастья, о котором толкуют люди. (Тяжело вздыхая.) Этого счастья… гм… этого счастья нельзя было купить дешевле, Хильда.
Хильда(по прежнему). Да разве нет надежды, чтобы все наладилось снова?
Сольнес. Нет. Никакой. Это тоже результаты пожара… Результаты болезни, которую схватила тогда Алина.
Хильда (глядя на него с каким-то неопределенным выражением). И вы все-таки продолжаете устраивать все эти детские?
Сольнес(серьезно). Разве вы никогда не замечали, Хильда, что невозможное… всегда как будто манит и зовет нас?
Хильда (задумчиво). Невозможное?.. (Оживленно.) Да, да! Так и с вами то же?..
Сольнес. И со мной.
Хильда. Значит, и в вас сидит что-то вроде тролля?
Сольнес. Почему тролля?
Хильда. Ну, а как же назвать это?
Сольнес(встает). Да, да, пожалуй, так. (Горячо.) Да и как мне не стать троллем, если со мной всегда и везде бывает так? Всегда и во всем!
Хильда. То есть, как это понять?
Сольнес(сдавленным от волнения голосом). Слушайте хорошенько, что я буду говорить вам, Хильда. Все, что мне удалось сделать, построить, создать красивого, прочного, уютного… да и величавого… (Ломая руки.) О, страшно подумать даже!..
Хильда. Что? Что страшно?
Сольнес. Что все это я постоянно должен выкупать… платить за все… не деньгами… а человеческим счастьем. И не одним своим собственным, но и чужим! Да, вот оно что, Хильда! Вот во что мне, как художнику, обошлось мое место, и мне самому… и другим. И я день за днем вынужден смотреть, как другие вновь и вновь расплачиваются за меня. День за днем, день за днем… без конца!
Хильда (встает и пристально смотрит на него). Теперь вы, верно, думаете… о ней?
Сольнес. Да. Больше всего об Алине. У нее ведь тоже было свое призвание, как у меня свое. (Дражайшим голосом.) Но ее призванию суждено было быть исковерканным, разбитым вдребезги, чтобы мое могло окрепнуть… одержать какое-то подобие великой победы! Да, надо вам знать, что У Алины… были тоже способности строить, созидать.
Хильда. У нее! Строить?
Сольнес(качая головой). Не дома и башни со шпицами… и тому подобное, с чем я тут вожусь…
Хильда. А что же?
Сольнес(мягко, растроганно). Маленькие детские души, Хильда. Помогать им мало-помалу расти, приобретать благородные, прекрасные формы. Вырастать в стройные, зрелые человеческие души. Вот какого рода способности были у Алины. И все это осталось втуне. Навсегда. Ни к чему… Точно пепелище после пожара!
Хильда. Но если бы даже и так…
Сольнес. Если бы?.. Это так! Я знаю, что это так.
Хильда. Не по вашей же вине, во всяком случае.
Сольнес(вперив в нее взгляд и медленно кивая). Да вот в этом-то и весь вопрос… Страшный вопрос. Вот сомнение, которое грызет меня… день и ночь.
Хильда. Сомнение?
Сольнес. Да. Предположим… что я, всему виною. То есть, в известном смысле.
Хильда. Вы! Виною пожара!
Сольнес. Всего, всего, как есть. И в то же время, может быть… все-таки не виноват ни в чем.
Хильда(озабоченно смотрит на него). Ну, строитель… если вы договариваетесь до таких вещей, то, значит… вы и вправду больны.
Сольнес. Гм… в этом смысле мне, пожалуй, никогда и не выздороветь.
Рагнар тихонько приотворяет маленькую угловую дверь слева, в то время как Хильда переходит на середину комнаты.
Рагнар(увидев Хильду). Ах… извините, господин Сольнес… (Хочет уйти.)
Сольнес. Нет, нет, останьтесь. И кончим это дело.
Рагнар. Ах, если бы!..
Сольнес. Вашему отцу не лучше, я слышал?
Рагнар. Отцу все хуже и хуже. Потому я и прошу вас… умоляю… напишите доброе слово на одном из этих чертежей! Чтобы отец мог прочесть это, прежде чем…
Сольнес (с горячностью). И не заикайтесь мне больше о ваших чертежах.
Рагнар. Вы просмотрели их?
Сольнес. Да, просмотрел.
Рагнар. И они никуда не годятся? И я, верно, тоже?
Сольнес(уклончиво). Оставайтесь у меня, Рагнар. Условия по вашему желанию. Вы сможете жениться на Кае. Зажить без забот. Может быть, даже счастливо. Только не думайте строить сами.
Рагнар. Да, да… так, значит, и придется пойти сказать отцу… Я обещал ему… Так и сказать ему, перед смертью?
Сольнес(содрогаясь). О-о! Скажите ему… скажите ему, что хотите. Самое лучшее – ничего не говорите. (С внезанным порывом.) Не могу я поступить иначе, Рагнар!
Рагнар. Так вы позволите мне взять чертежи обратно?
Сольнес. Берите, берите их! Вот они на столе.
Рагнар(идет к столу). Благодарю.
Хильда (кладет руку на папку). Нет, нет, оставьте.
Сольнес. Зачем?
Хильда. Я тоже хочу посмотреть их.
Сольнес. Да ведь вы уже… (Рагнару.) Ну, пусть они полежат здесь.
Рагнар. Извольте.
Сольнес. И ступайте сейчас же домой к отцу.
Рагнар. Придется, видно.
Сольнес(почти с отчаянием). Рагнар, не требуйте от меня невозможного! Слышите! Не требуйте!
Рагнар. Нет, нет. Извините… (Кланяется и уходит в маленькую дверь.)
Хильда(идет и садится на стул у зеркала, сердито глядя на Сольнеса). Это было ужасно гадко с вашей стороны.
Сольнес. И вам так кажется?
Хильда. Да, безобразно, гадко! И бессердечно, и зло, и жестоко.
Сольнес. Ах, вы не понимаете моего положения.
Хильда. Все-таки… не вам быть таким.
Сольнес. Вы же сами недавно сказали, что только я один должен иметь право строить.
Хильда. Так могу говорить я, а не вы.
Сольнес. Я тем более. Я ведь недешево купил свое место.
Хильда. Ну да. Ценой какого-то семейного уюта… как вы это называете… и тому подобного.
Сольнес. И своего душевного спокойствия вдобавок.
Хильда (встает). Душевного спокойствия! (С чувством.) Да, тут вы правы!.. Бедный строитель, вы ведь воображаете, что…
Сольнес (с тихим, клокочущим смешком). Присядьтека опять, Хильда, да послушайте, – рассказ будет забавным.
Хильда(садится; напряженно). Ну?
Сольнес. Это такая пустяковая, смехотворная история. Ведь всего и дела было, что трещина в дымовой трубе.
Хильда. Только и всего?
Сольнес. Да, вначале. (Придвигает стул ближе к Хильде и садится.)
Хильда (нетерпеливо, хлопая себя рукой по колену). Так трещина в дымовой трубе, значит!
Сольнес. Я заметил эту трещину еще задолго до пожара. Каждый раз, как мне случалось бывать на чердаке, я смотрел, тут ли она еще.
Хильда. И она была?
Сольнес. Да. Никто кроме меня не знал о ней.
Хильда. И вы никому ничего не говорили?
Сольнес. Нет, не говорил.
Хильда. И не подумали велеть, чтобы ее заделали?
Сольнес. Думать-то думал… Но дальше этого не шел. Каждый раз, как я хотел заняться этим, словно кто останавливал меня. Ну, не сегодня, думалось мне, – завтра. Так до дела и не дошло.
Хильда. Да зачем же вы так мешкали?
Сольнес. Затем, что я все раздумывал… (Медленно и понизив голос.) А что если благодаря этой небольшой черной трещине в дымовой трубе я выдвинусь… как строитель…
Хильда(глядя перед собой). Да… в такой мысли должно быть что-то захватывающее.
Сольнес. Донельзя захватывающее, совсем непреодолимое. Ведь ничего, казалось мне, не могло быть легче и проще. Мне хотелось, чтобы это случилось в зимнее время. Незадолго до обеда. Я бы отправился с Алиной покатать ее на самках. Прислуга вся дома и… жарко натопила бы печки…
Хильда. День, значит, предполагался ужасно холодный?
Сольнес. Да, этак… морозный. И они желали бы угодить Алине… чтобы ей было потеплее, когда она вернется с холода.
Хильда. Ну да, – она, верно, очень зябкая.
Сольнес. Именно. На возвратном же пути мы заметили бы дым.
Хильда. Только дым?
Сольнес. Сначала дым. Но когда мы подъехали бы к садовой калитке, старый домина уже пылал бы со всех концов… Так вот как мне хотелось.
Хильда. Господи! И почему бы этому не случиться именно так!
Сольнес. Да вот то-то и есть, Хильда.
Хильда. Но послушайте, строитель. Вы вполне убеждены, что пожар произошел именно от этой небольшой трещинки в трубе?
Сольнес. Напротив. Я вполне уверен, что трещина была тут ни при чем.
Хильда. Что такое?!
Сольнес. Как вполне выяснилось потом, пожар начался в гардеробной-совсем в противоположном конце дома.
Хильда. Так что же вы сидите и городите тут о трещине в дымовой трубе!
Сольнес. Позвольте мне еще поговорить с вами, Хильда?
Хильда. Только если вы намерены говорить разумно…
Сольнес. Попробую. (Придвигает свой стул ближе.)
Хильда. Выкладывайте все начистоту, строитель.
Сольнес(доверчиво). Не думаете ли и вы, Хильда, что есть на свете такие исключительные, избранные натуры, которым даровала сила, власть и способность желать, жаждать чего-нибудь так страстно, упорно, так непреклонно, что оно дается им наконец? Как вы думаете?
Хильда (с каким-то странным выражением во взгляде). Если это так, то мы когда-нибудь увидимд принадлежу ли я к числу избранных.
Сольнес. Великие дела не бывают делом рук какого-нибудь отдельного человека. Нет, ни в одном таком деле не обойтись без сотрудников и пособников. Но они никогда не являются сами собой. Их надо уметь вызвать… звать долго, упорно… Этак внутренне, вы понимаете?
Хильда. Что же это за сотрудники и пособники?
Сольнес. Ну, о них мы поговорим в другой раз. Теперь займемся пока пожаром.
Хильда. А вы не думаете, что пожар все равно случился бы… желали ли вы его или нет?
Сольнес. Принадлежи дом старику Брувику, никогда бы он не сгорел так кстати. В этом я уверен. Брувик не умеет вызывать сотрудников… и пособников тоже. (Встает; нервно.) Так вот, Хильда… значит, это все-таки моя вина, что малюткам пришлось поплатиться жизнью. И не моя ли тоже вина, что Алине не удалось сделаться тем, чем она должна была и могла стать? И чего больше всего хотела сама.
Хильда. Да, но если тут замешались эти сотрудники и пособники?..
Сольнес. А кто вызывал их? Я! И они пришли и подчинились моей воле. (С возрастающим возбуждением.) Так вот что добрые люди зовут счастьем. Но я скажу вам, как дает себя знать это счастье! Как большая открытая рана вот тут, на груди. А эти сотрудники и пособники сдирают кусочки кожи с других людей, чтобы заживить мою рану… Но ее не заживить. Никогда… никогда! Ах, если б вы знали, как она иногда горит и ноет!
Хильда (внимательна смотрит на него). Вы больны, строитель. Пожалуй, даже очень больны.
Сольнес. Скажите – ума лишился! Ведь вы так думаете.
Хильда. Нет, я не думаю, чтобы вам не хватало ума.
Сольнес. Так чего же? Говорите!
Хильда. Да вот, не родились ли вы на свет с хилой совестью?
Сольнес. С хилой совестью? Это еще что за чертовщина?
Хильда. Я хочу сказать, что ваша совесть чересчур уж немощна. Чересчур нежна. Неспособна выдержать схватку. Неспособна взвалить на себя что-нибудь потяжелее.
Сольнес(бормочет). Гм! Какою же ей надо быть, по – вашему?
Хильда. Вам, по-моему, лучше бы иметь… как бы это сказать?.. здоровую, дюжую совесть.
Сольнес. Что? Дюжую? Так! Может быть, у вас дюжая совесть?
Хильда. Да, я думаю. Насколько успела заметить.
Сольнес. Полагаю, что ей еще не доводилось подвергаться настоящему испытанию.
Хильда (с вздрагивающими уголками рта). О, не так-то просто было уехать от отца, которого я ужасно люблю.
Сольнес. Э, что тут! Так на месяц, на два…
Хильда. Я, вероятно, никогда не вернусь к нему больше.
Сольнес. Никогда? Да почему же вы уехали от него?
Хильда (полусерьезно, полудразня). Вы уж опять забыли, что десять лет прошло?
Сольнес. Э, вздор! Что – нибудь неладно было у вас дома? А?
Хильда (совершенно серьезно). Какая-то внутренняя сила неотступно гнала меня, толкала. Манила и влекла сюда.
Сольнес(горячо). Вот оно! Вот оно что, Хильда! В вас тоже сидит тролль. Как и во мне. Вот этот– тролль внутри нас, видите ли, и вызывает на подмогу вмешние силы. И человеку приходится сдаваться… волей-неволей.
Хильда. Пожалуй, вы правы, строитель.
Сольнес(ходит по комнате). А сколько вокруг нас этих невидимых бесов, Хильда! Без счету!
Хильда. И бесов еще?
Сольнес (останавливаясь). Злых духов и добрых. Белокурых и черных. Знать бы только всегда, какой это… светлый или черный… захватил тебя! (Опять принимается ходить по комнате.) Хо-хо! Тогда бы все ничего!
Хильда(следя за ним глазами). Или иметь бы настоящую, цветущую, пышущую здоровьем совесть, чтобы смело идти к желанной цели!
Сольнес(останавливаясь у зеркала). Ну, в этом отношении и большинство людей, пожалуй, так же немощно, как я.
Хильда. Очень может быть.
Сольнес (облокотясь на подзеркальный стол). В древних сагах… Вы читали какие-нибудь из этих саг?
Хильда. Конечно! В те времена, когда я еще читала книги…
Сольнес. В сагах говорится о викингах, которые отплывали на кораблях в чужие страны, грабили, жгли, убивали людей…
Хильда. И похищали женщин…
Сольнес. И оставляли их у себя…
Хильда. Увозили с собой на кораблях…
Сольнес. И поступали с ними как… как злейшие тролли.
Хильда(смотрит перед собою полузатуманенным взором). Да, в этом должно быть что-то захватывающее…
Сольнес (с тихим отрывистым смехом). В том, чтобы похищать женщин? Да?
Хильда. Быть похищенной!
Сольнес (смотрит на нее с минуту). Вот как.
Хильда(как бы желая перебить). Так к чему же вам понадобились эти викинги, строитель?
Сольнес. Да вот… у этих молодцов была дюжая совесть! Когда возвращались домой, пили, ели и веселились, как малые ребята. А женщины! Они зачастую и не желали вовсе расставаться с ними. Вам это понятно, Хильда?
Хильда. Женщины эти мне страшно понятны.
Сольнес. Ого! Может быть, вы и сами могли бы поступить так же?
Хильда. Почему же нет?
Сольнес. Жить – по доброй воле – с этаким насильником?
Хильда. Если бы я крепко полюбила такого насильника, то…
Сольнес. А вы могли бы полюбить такого?
Хильда. Боже, да ведь никто не волен в своих чувствах. Полюбишь, и все тут.
Сольнес (задумчиво смотрит на нее). Да, да… тут, пожалуй, опять в нас тролль распоряжается.
Хильда(полушутя). Вместе со всеми вашими милыми бесами, которые вам так хорошо знакомы. И белокурыми, и черными.
Сольнес (тепло и тихо). От души желаю, чтобы бесы эти постарались выбрать за вас получше, Хильда.
Хильда. За меня они уже выбрали. Раз навсегда.
Сольнес (смотрит на нее с глубоким чувством). Хильда… вы похожи на дикую лесную птицу.
Хильда. Ничуть. Я не прячусь в кусты.
Сольнес. Нет, нет, скорее, пожалуй, на хищную птицу.
Хильда. Да, это скорее, пожалуй. (С горячностью) А почему бы и не так! Почему бы и мне тоже не охотиться за добычей? Не схватить той, что меня больше всего манит?.. Раз я могу… вцепиться в нее этак… когтями. И одолеть.
Сольнес. Хильда… знаете, что вы такое?
Хильда. Да, что-то вроде этакой странной птицы.
Сольнес. Нет. Вы точно брезжущий день. Глядя на вас, я как будто вижу… восход солнца.
Хильда. Скажите мне, строитель, уверены ли вы, что никогда не звали меня? Этак… про себя?
Сольнес(тихо, медленно). Я готов думать, что звал.
Хильда. Зачем?
Сольнес. Вы – юность, Хильда.
Хильда(улыбаясь). Юность, которой вы так боитесь?
Сольнес(медленно кивает). И которая, в сущности, так влечет меня к себе.
Хильда(встает, подходит к столику, берет папку Рагнара и протягивает ее Сольнесу). Так вот теперь насчет этих чертежей.
Сольнес(резко отстраняя папку рукой). Уберите эти вещи! Я уже довольно насмотрелся на них.
Хильда. Да ведь надо же вам что-то написать тут.
Сольнес. Написать! Никогда в жизни!
Хильда. Подумайте, бедный старик лежит при смерти. Что вам стоит доставить ему с сыном эту радость перед вечной разлукой? И, может быть, тому дадут потом строить по ним.
Сольнес. Еще бы! Он даже, наверно, успел заручиться заказом… этот молодчик!
Хильда. Господи! Если это так… разве не могли бы вы даже соврать немножко!
Сольнес. Соврать? (Выходя из себя.) Хильда, отстаньте вы от меня с этими проклятыми чертежами!
Хильда(слегка придвигая к себе папку). Ну, ну, ну… только не укусите меня, пожалуйста! Вы вот все толкуете о троллях. А, по-моему, вы сами ведете себя, как настоящий тролль. (Оглядывается вокруг.) Где у вас тут перо и чернила?
Сольнес. Ничего такого здесь нет.
Хильда(идет к дверям налево). Но там, у той барышни, ведь есть же?
Сольнес. Не уходите, Хильда!.. Так, по-вашему, мне следует соврать. Что ж, ради старика я бы, конечно, мог. Я ведь когда-то сломил его. Сбил с ног.
Хильда. И его тоже?
Сольнес. Мне самому не хватало места. Но этому Рагнару… ему ни за что нельзя давать хода!
Хильда. Бедняга! Далеко ли он уйдет? Раз у него нет никаких способностей…
Сольнес (подходит к ней, смотрит на нее и шепчет) Если Рагнару Брувику дать ход, он свалит меня. Сломит!.. Как я сломил его отца!
Хильда. Сломит вас! Так у него есть талант?
Сольнес. И еще какой! Он – та юность, которая готова постучаться ко мне. И покорить со строителем Сольнесом!
Хильда(укоризненно смотрит на него). И вы хотели загородить ему путь! Стыдно, строитель!
Сольнес. Я долго боролся, и много крови стоила мне эта борьба. К тому же я боюсь за моих сотрудников и пособников, – они не станут больше повиноваться мне.
Хильда. Так, значит, вам пришла пора действовать за свой страх. Другого ничего не остается.
Сольнес. Напрасно, Хильда. Поворот наступит. Немного раньше, немного позже. Возмездие неумолимо.
Хильда(в ужасе затыкает уши). Да не говорите же таких вещей! Вы меня уморить хотите! Отнять у меня то, что мне дороже самой жизни!
Сольнес. Что же это?
Хильда. Радость увидеть вас великим. С венком в руках. Высоко-высоко на башне. (Снова спокойно.) Ну, берите же карандаш. Карандаш-то, верно, есть при вас?
Сольнес(вынимает свою записную книжку). Вот.
Хильда(кладет папку на стол перед диваном). Хорошо. Теперь сядем здесь оба, строитель.
Сольнес садится к столу.
(Облокачивается на спинку его стула.) И напишем на чертежах. Что-нибудь такое хорошее, хорошее, сердечное… этому гадкому Руару… или как там его зовут.
Сольнес(пишет несколько строк, затем поворачиваег голову и смотрит на Хильду). Скажите мне одно, Хильда…
Хильда. Что?
Сольнес. Если вы так поджидали меня все эти десять лет…
Хильда. Дальше?
Сольнес Почему вы не написали мне? Я бы мог ответить вам.
Хильда (быстро). Нет, нет, нет. Именно этого мне и не хотелось.
Сольнес. Почему же?
Хильда. Я боялась, что тогда все развеется, как дым… Но ведь нам надо написать на чертежах, строитель.
Сольнес. Да, да.
Хильда(наклоняется вперед и смотрит, что он пишет), Вот, вот, так хорошо, сердечно… Ах, как я ненавижу… как я ненавижу этого Руала!
Сольнес(продолжая писать). Вы никогда не любили никого по-настоящему, Хильда?
Хильда. (сурово). Что такое?
Сольнес. Вы никогда никого не любили?
Хильда. То есть никого другого, хотите вы, верно, сказать.
Сольнес (смотрит на нее). Никого другого, да… Никогда? За все эти десять лет? Никого?
Хильда. Нет, как же, случалось. Когда я, бывало, уж очень разозлюсь на вас за то, что вы не являетесь.
Сольнес. Тогда вы заинтересовывались и другими?
Хильда. Немножко. Так, на неделю-другую! Господи!.. Ведь вы же сами знаете, как это бывает, строитель!
Сольнес. Хильда, зачем вы явились сюда?
Хильда. Не тратьте же времени на болтовню. Бедный старик успеет у нас умереть.
Сольнес. Ответьте мне, Хильда. Чего вы хотите от меня?
Хильда. Я хочу получить мое королевство.
Сольнес. Гм… (Бегло взглядывает на дверь налево и продолжает делать надписи на чертежах.)
Из дверей налево входит Фру Сольнес, в руках у нее несколько пакетов.
Фру Сольнес. Вот я принесла вам кое-что с собой, фрекен Вангель. Крупные вещи пришлют после.
Хильда. Ах, как это ужасно мило с вашей стороны!
Фру Сольнес. Простой долг, больше ничего.
Сольнес(прочитывает написанное). Алина!
Фру Сольнес. Что?
Сольнес. Ты не видела, бухгалтерша там еще?
Фру Сольнес. Конечно, там.
Сольнес (укладывает чертежи в папку). Гм…
Фру Сольнес. Она стояла за конторкой, как и всегда… когда я прохожу через комнату.
Сольнес. Так я отдам ей это. И скажу, что…
Хильда(берет у него папку). Ах нет, предоставьте это удовольствие мне! (Идет и дверям, но останавливается.) Как ее зовут?
Сольнес. Фрекен Фосли.
Хильда. Фу, это так церемонно. Как звать ее по имени.
Сольнес. Кая… кажется…
Хильда. (Отворяет дверь и зовет). Кая! Подите сюда! Скорее! Строитель желает поговорить с вами.
Кая(входит, робко глядя на Сольнеса). Что угодно?..
Хильда (протягивая ей папку). Вот, Кая! Вы можете взять чертежи. Теперь строитель Сольнес дал отзыв.
Кая. О, наконец-то!
Сольнес. Отдайте это поскорее старику.
Кая. Я сейчас же побегу домой.
Сольнес. Да, да. И Рагнар может теперь начать строить.
Кая. Ах, можно ему прийти поблагодарить вас за все?
Сольнес(резко). Не нужно мне никакой благодарности. Так и скажите ему.
Кая. Да, я скажу…
Сольнес. Да скажите кстати, что он не нужен мне больше. И вы тоже.
Кая(Тихо, вся дрожа). И я тоже!
Сольнес. Теперь у вас найдется, о чем другом думать. И чем заняться. Ну, чего же лучше! Так вот и отправляйтесь теперь домой с чертежами, фрекен Фосли. Скорее! Слышите!
Кая (по-прежнему). Да, господин Сольнес. (Уходит.)
Фру Сольнес. Ах, какие у нее хитрые глаза!
Сольнес. У нее! У этой бедной овечки!
Фру Сольнес. Нет, уж я что вижу, то вижу, Халвар. Так ты в самом деле отказываешь им?
Сольнес. Да.
Фру Сольнес. И ей тоже?
Сольнес. Разве тебе не хотелось этого больше всего на свете?
Фру Сольнес. Но как же ты обойдешься без нее?.. Ах да, у тебя, верно, есть кто-нибудь про запас, Халвар!
Хильда(весело). Я-то уж, во всяком случае, не гожусь стоять за конторкой.
Сольнес. Ну, ну, ну, все устроится, Алина. Теперь тебе надо думать только о том, как бы поскорее перебраться в новый дом. Сегодня вечером поднимаем венок… (оборачиваясь к Хильде) на самый верх, на башенный шпиц. Что вы скажете на это, фрекен Вангель?
Хильда(смотрит на него сверкающими глазами). Это будет чудесно, восхитительно… увидеть вас опять на такой высоте!
Сольнес. Меня!
Фру Сольнес. Господи, фрекен Вангель! Чего вы не придумаете! Мой муж?.. Да у него сейчас же голова закружится!
Хильда. Закружится! Вот уж нет!
Фру Сольнес. Я же вам говорю.
Хильда. Но я сама раз видела его на высочайшей церковной башне!
Фру Сольнес. Да, и я слышала что-то такое. Но это же совершенно невозможно…
Сольнес (запальчиво). Невозможно… невозможно… Да! А я все-таки стоял там… на самой вершине!
Фру Сольнес. Нет, как же можно так говорить, Халвар? Ты не в состоянии даже выйти на наш балкон, во втором этаже. И всегда ты был таким.
Сольнес. Сегодня вечером увидишь, может быть, другое.
Фру Сольнес(испуганно). Нет, нет, нет! Сохрани меня бог увидеть это! Я сейчас же напишу доктору. Он сумеет отговорить тебя.
Сольнес. Но, Алина!..
Фру Сольнес. Да еще бы! Ты ведь просто болен, Халвар. Иначе и быть не может! О Господи, Господи! (Поспешно уходит направо).
Хильда. (напряженно смотрит на него). Так это или нет?
Сольнес. Что? Что у меня кружится голова?
Хильда. Что мой строитель не смеет… не может подняться на ту высоту, которую сам же воздвиг?
Сольнес. Так вот как вы смотрите на дело?
Хильда. Да.
Сольнес. Скоро, пожалуй, не останется в моей душе ни единого уголка, где бы я мог укрыться от вас.
Хильда (глядя в окно). Итак, туда, наверх, на самый верх…
Сольнес(подходит ближе). На самом верху в башне есть комнатка. Там вы могли бы поселиться, Хильда… И жить как принцесса.
Хильда (не то серьезно, не то в шутку). Да вы ведь так и обещали мне.
Сольнес. Обещал ли, в сущности?
Хильда. Стыдно, строитель! Вы обещали мне, что я буду принцесса. И получу от вас королевство. А потом взяли, да и… Ну!
Сольнес(осторожно). Вы вполне уверены, что это не был… сон, фантазия, которая засела в вас?
Хильда (резко). Так вы, пожалуй, ничего такого не делали?
Сольнес. И сам не знаю, право… (Тише.). Одно я знаю теперь наверное…
Хильда. Что? Говорите сейчас!
Сольнес. Что мне следовало бы сделать это.
Хильда (в смелом порыве). И чтобы у такого человека закружилась голова? Никогда в жизни!
Сольнес. Итак, сегодня вечером мы поднимаем венок, принцесса Хильда!
Хильда(с оттенком горечи). На ваш новый семейный очаг… да.
Сольнес. На новый дом. Который никогда не станет очагом для меня. (Уходит в маленькую дверь).
Хильда (одна; смотрит перед собой затуманенным взором и что-то шепчет про себя, слышно только) …Дух захватывает…
Действие третье
Большая широкая веранда. С левой стороны часть стены жилого дома Сольнеса с стеклянной дверью на веранду. Справа последняя обнесена перилами. Подальше, с узкой стороны веранды, лестница, ведущая вниз в сад. Большие старые деревья простирают свои ветви над верандой и к дому. Правее веранды, в некотором отдалении, виднеются между деревьями нижний этаж новой дачи и леса, окружающие ее башенную часть. На заднем плане старая изгородь, отделяющая сад от улицы, застроенной низкими убогими домишками. На веранде вдоль стены дома садовая скамейка, а перед ней продолговатый стол. По другую сторону стола кресло и несколько табуретов. Вся мебель плетеная.
Вечер, облака озарены заходящим солнцем.
Фру Сольнес, закутанная в большую белую шаль, сидит, откинувшись в кресле, и пристально смотрит направо. Немного погодя из сада на веранду поднимается Хильда; она в том же платье и в шапочке. На груди приколот букет простых мелких цветов.
Фру Сольнес(слегка поворачивая голову). Прогулялись по саду, фрекен Вангель?
Хильда. Да, обошла кругом.
Фру Сольнес. И цветов нарвали, я вижу.
Хильда. Да! Их еще порядочно. Особенно между кустами.
Фру Сольнес. В самом деле? Еще есть? Я ведь почти никогда не хожу туда.
Хильда (подходя ближе). Как так! Разве вы не выбегаете в сад каждый день?
Фру Сольнес(с слабой улыбкой). Куда уж мне «бегать» теперь.
Хильда. Нет, правда, неужели вы не спускаетесь иногда в сад полюбоваться всей этой прелестью?
Фру Сольнес. Все здесь стало для меня таким чужим. Даже страшно как-то взглянуть на все это.
Хильда. На ваш собственный сад!
Фру Сольнес. Я не смотрю на него больше как на свой собственный.
Хильда. Ну, что такое вы говорите!..
Фру Сольнес. Да, да. Это больше не мой сад. Разве таким он был при отце с матерью? Что от него осталось теперь? Подумайте, его разбили на участки, понастроили тут домов для чужих детей. Я их не знаю, а они могут сидеть и смотреть на меня из своих окон.
Хильда(с светлым выражением во взгляде). Фру Сольнес…
Фру Сольнес. Что?
Хильда. Можно мне немножко посидеть с вами?
Фру Сольнес. Конечно, если только хотите.
Хильда(придвигает один из табуретов ближе к креслу и садится). Ах… вот где славно посидеть, погреться на солнышке, как кошка!
Фру Сольнес(слегка прикасаясь рукой к затылку Хильды). Это очень мило с вашей стороны, что вы вздумали посидеть со мной. Я думала, вы пройдете туда, к мужу.
Хильда. А что мне делать там?
Фру Сольнес. Помочь ему, – я думала.
Хильда. Нет, спасибо. К тому же его нет там. Он пошел туда, к рабочим. И смотрел так свирепо, что я побоялась даже заговорить с ним.
Фру Сольнес. А в душе он, в сущности, такой кроткий и мягкий.
Хильда. Он!
Фру Сольнес. Вы еще не знаете его хорошенько, фрекен Вангель.
Хильда(смотрит на нее с участием). А вы рады, что переезжаете в новый дом?
Фру Сольнес. Следовало бы, конечно. Ведь Халвару так этого хочется…
Хильда. Не только поэтому, мне кажется.
Фру Сольнес. Да, да, фрекен Вангель. Мой долг покоряться мужу. Но иногда трудненько бывает заставить себя покоряться.
Хильда. Да, это наверное не легко.
Фру Сольнес. Уж поверьте мне. У кого столько недостатков, как у меня…
Хильда. У кого было столько испытаний в жизни, как у вас…
Фру Сольнес. Откуда вы знаете?
Хильда. Ваш муж говорил мне.
Фру Сольнес. Со мной он мало говорит об этих вещах… Да, поверьте, мне немало пришлось испытать в жизни, фрекен Вангель.
Хильда(смотрит на нее с участием и медленно кивает). Бедная вы Сначала у вас сгорел дом…
Фру Сольнес(со вздохом). Все мое сгорело.
Хильда. А потом еще того хуже…
Фру Сольнес(вопросительно смотрит на нее). Хуже?
Хильда. Хуже всего.
Фру Сольнес. Что вы хотите сказать?
Хильда(тихо). Да вы же потеряли обоих мальчиков.
Фру Сольнес. Ах, да – это. Вот видите ли, это дело совсем особого рода. Так было уж предназначено свыше. И перед этим надо преклониться. И еще благодарить.
Хильда. Вы так и делаете?
Фру Сольнес. Не всегда, к сожалению. Хоть я и знаю, что это мой долг. А все-таки не могу.
Хильда. Еще бы, это вполне понятно, по-моему.
Фру Сольнес. И мне часто приходится повторять себе, что я заслужила это наказание…
Хильда. Чем?
Фру Сольнес. Была малодушна в несчастье.
Хильда. Но я не понимаю…
Фру Сольнес. Ах, нет, нет, фрекен Вангель… не говорите мне больше о малютках. За них надо только радоваться. Им ведь так хорошо… так хорошо теперь. Нет, вот мелкие потери… те надрывают сердце. Потеря всего того, что другим кажется сущими пустяками.
Хильда(кладет руки на колени Фру Сольнес и смотрит на нее с теплым участием). Милая Фру Сольнес… расскажите мне, в чем дело.
Фру Сольнес. Я же говорю… просто мелочи. Вот сгорели, например, все старые фамильные портреты… все старинные шелковые платья, которые хранились в семействе испокон веков. Все материны и бабушкины кружева… И подумайте, все драгоценности! (Глухо.) И все куклы.
Хильда. Куклы?
Фру Сольнес (глотая слезы). У меня было девять чудных кукол.
Хильда. И они тоже сгорели?
Фру Сольнес. Все до единой. Ах, мне это было так больно… так больно.
Хильда. Неужели вы прятали все свои куклы… которыми играли в детстве?
Фру Сольнес. Не прятала, а просто продолжала себе жить вместе с ними, как жила.
Хильда. И после того, как вы стали большой?
Фру Сольнес. Даже совсем взрослой.
Хильда. И после того, как вышли замуж?
Фру Сольнес. Ну да. Только потихоньку от мужа… Но вот они сгорели, бедняжки. Их никто не подумал спасать. Ах, горько и вспомнить! Вы не смейтесь надо мной, фрекен Вангель.
Хильда. Я и не думаю смеяться.
Фру Сольнес. Ведь эти куклы тоже были живые по-своему. Я носила их у своего сердца. Как еще не родившихся детей.
Из дома на веранду выходит доктор Хэрдал со шляпой в руке и видит Фру Сольнес и Хильду.
Доктор. Вот так Вы уселись тут, чтобы простудиться, Фру Сольнес?
Фру Сольнес. Мне кажется, здесь так хорошо, тепло сегодня.
Доктор. Да, да. Но что у вас тут случилось? Я получил от вас записку.
Фру Сольнес(встает). Да, мне надо поговорить с вами.
Доктор. Хорошо. Так не пойти ли нам в комнаты? (Хильде.) И сегодня в горном мундире, фрекен?
Хильда(встает, весело). Конечно. В полном параде! Но сегодня я не полезу ломать себе шею. Мы с вами смирненько останемся внизу и будем смотреть, доктор.
Доктор. А на что мы будем смотреть?
Фру Сольнес(тихо, испуганно Хильде). Тсс… тсс… ради бога! Он идет! Отговорите его от этой затеи. И будем друзьями, фрекен Вангель. Разве мы не можем быть с вами друзьями?
Хильда(страстно бросается к ней на шею). Ах, если бы могли!
Фру Сольнес (тихо высвобождаясь). Ну, ну, ну! Он уже идет, доктор. А я еще не поговорила с вами.
Доктор. Разве дело идет о нем?
Фру Сольнес. Конечно. Пойдемте же скорее в комнаты.
Доктор и Фру Сольнес уходят в комнату. Из сада на веранду поднимается по лестнице Сольнес. Лицо Хильды становится серьезным.
Сольнес(косится на дверь, которую тихо затворяют изнутри). Вы заметили, Хильда, как только я вхожу, она уходит.
Хильда. Я заметила, что, как только вы входите, вы заставляете ее уходить.
Сольнес. Может статься. Но уж тут я ничего поделать не могу. (Внимательно смотрит на нее.) Вам холодно, Хильда? У вас такой вид.
Хильда. Я только что побывала в могильном склепе.
Сольнес. Что это значит.
Хильда. Что я вся оледенела, строитель.
Сольнес (медленно). Кажется, я понимаю…
Хильда. Зачем вы пришли сюда?
Сольнес. Я увидел вас оттуда.
Хильда. Так, верно, увидали и ее?
Сольнес. Я знал, что она уйдет, как только я покажусь.
Хильда. А вам очень больно, что она избегает вас?
Сольнес. С одной стороны, становится даже как-то легче на душе.
Хильда. Если она не на глазах у вас?
Сольнес. Да.
Хильда. Если вы не видите постоянно, как она тоскует о малютках.
Сольнес. Да. Главным образом по этой причине.
Хильда начинает бродить по веранде, заложив руки за спину, затем, останавливается у перил и смотрит в сад.
(После небольшой паузы.) Вы долго разговаривали с ней?
Хильда смотрит неподвижно и молчит.
Долго, – я спрашиваю?
Хильда по-прежнему молчит.
О чем же она с вами говорила, Хильда?
Хильда продолжает молчать.
Бедная Алина!.. Верно, о малютках.
Хильда нервно вздрагивает всем телом, затем быстро кивает несколько раз головой.
Никогда ей не забыть их. Никогда в жизни. (Подходит к Хильде ближе.) Теперь вы опять стоите как статуя. Как и вчера вечером.
Хильда(оборачивается и смотрит на него большими серьезными глазами). Я хочу уехать.
Сольнес (резко). Уехать?
Хильда. Да.
Сольнес. Ну, этого вам не позволят!
Хильда. А что мне теперь делать здесь?
Сольнес. Только быть здесь, Хильда!
Хильда(смерив его взглядом). Покорно вас благодарю. Этим, верно, дело не кончилось бы.
Сольнес(невольно). Тем лучше!
Хильда(горячо). Не могу я причинить зло человеку, которого знаю! Не могу взять то, что принадлежит ей по праву.
Сольнес. Да кто же вам велит?
Хильда(по-прежнему). Будь это кто чужой, – да! Тогда совсем другое дело! Чужой человек, которого я бы в глаза никогда не видала. Но человек, с которым я близко познакомилась… Нет… нет! Фу!
Сольнес. Да ведь ни о чем таком не было и речи!
Хильда. Ах, строитель, вы отлично знаете, что из этого вышло бы в конце концов. Поэтому я и уезжаю.
Сольнес. А что будет тогда со мной, когда вы уедете? Для чего мне жить тогда? После этого?
Хильда(опять с тем же неопределенным выражением во взгляде). Ну, вы-то обойдетесь. У вас есть обязанности перед ней. И живите ради них.
Сольнес. Поздно уже. Эти силы… эти… эти…
Хильда. Бесы?..
Сольнес. Да, бесы! И тролль, что сидит во мне. Они высосали из нее всю кровь. (Со смехом, в котором слышно отчаяние.) Это они ради моего счастья постарались. Да, да! (Глухо.) И теперь она… мертва… из-за меня. А я живой… скован с мертвой. (В диком ужасе.) Я… я… я!.. Тогда как я жить не могу без радости!
Хильда(обходит стол, садится на скамейку, облокачивается на стол и, подперев голову руками, смотрит на Сольнеса с минуту). Что вы думаете строить теперь?
Сольнес(качает головой). Не думаю, чтобы я вообще мог теперь построить что-нибудь крупное.
Хильда. Ну, а такие уютные, светлые домики… семейные очаги… для отца с матерью? И с детишками?
Сольнес. Желал бы я знать, будет ли впредь нужда в чем-либо подобном.
Хильда. Бедный строитель! И вы целых десять лет убили на это… и положили на это всю свою жизнь… только на это!
Сольнес. Да, вы вправе говорить так, Хильда.
Хильда(с внезапным порывом). Ах, право, это так нелепо, так нелепо… все!
Сольнес. Что все?
Хильда. Что не смеешь протянуть руку к собственному счастью. К собственной жизни своей! Из-за того лишь, что у тебя на дороге человек, которого знаешь!
Сольнес. И которого не имеешь права столкнуть с дороги.
Хильда. А действительно ли не имеешь права, в сущности?.. Но, с другой стороны, все-таки… Ах! Лечь бы, да и проспать все! (Кладет руки на стол, склоняется левым виском на руки и закрывает глаза.)
Сольнес(поворачивает к столу кресло и садится). А у вас, Хильда, был уютный счастливый семейный очаг… там, у отца?
Хильда (не двигаясь, как – бы сквизь сон). Клетка была у меня… и только.
Сольнес. И вы больше не хотите туда?
Хильда(по-прежнему). Захочет ли вольная лесная птица в клетку?
Сольнес. Лучше гоняться за добычей в воздушном просторе…
Хильда(по-прежнему). Для хищной птицы это лучше всего.
Сольнес (пристально глядя на нее). Да, обладать бы в жизни дерзостью викингов…
Хильда(открывая глаза, но не шевелясь, уже обыкновенным своим голосом). И чем еще? Чем еще? Скажите!
Сольнес. Дюжей совестью.
Хильда(быстро выпрямляется; глаза ее снова сверкают радостью, и она оживленно кивает). Я знаю, что вы приметесь строить теперь.
Сольнес. Так вы знаете больше меня самого, Хильда?
Хильда. Еще бы, строители ведь так глупы.
Сольнес. Что же я примусь строить теперь?
Хильда (опять кивает). Замок.
Сольнес. Какой? Для кого?
Хильда. Для меня, разумеется.
Сольнес. Теперь вы захотели замок?
Хильда. Обещали вы мне королевство или нет, – позвольте вас спросить?
Сольнес. Да, – как вы говорите.
Хильда. Так вот. Вы обещали мне королевство. А ведь в королевстве должен быть замок, я думаю!
Сольнес (все более и более оживляясь). Да, да, само собой разумеется!
Хильда. Хорошо, так вот и выстроите мне его! Живо!
Сольнес (смеясь). Сию минуту?
Хильда. Конечно! Десять лет ведь прошло. И я не хочу больше ждать! Итак, подавайте мне мой замок, строитель!
Сольнес. Не шутка же очутиться у вас в долгу, Хильда!
Хильда. Об этом следовало подумать раньше. Теперь поздно. Итак… (Стучит по столу.) Замок на стол! Мой замок! Сейчас же!
Сольнес(придвигаясь еще ближе и кладя руки на стол, серьезно). Каким же вы его представляете себе, Хильда?
Хильда(глаза ее мало-помалу точно заволакиваются туманом, и она как будто смотрит внутрь себя; медленно). Мой замок должен стоять на высоте. Страшно высоко. И на полном просторе. Чтобы можно было видеть далеко-далеко вокруг… во все стороны.
Сольнес. И, верно, с высокой башней?
Хильда. С ужасно высокой. А на самом верху башни-балкон. Там хочу я стоять…
Сольнес (невольно хватается за голову). Вот охота стоять на такой головокружительной высоте…
Хильда. Ну да! Именно там, на этой высоте, хочу стоять и смотреть вниз на тех… кто строит Церкви… и дома… семейные очаги для папаши с мамашей и деток. Я и вас, пожалуй, пущу к себе полюбоваться.
Сольнес(глухо). Принцесса… допустит к себе строителя?
Хильда. Если строитель захочет.
Сольнес(тише). Так, я думаю… строитель придет.
Хильда(кивая). Строитель… придет.
Сольнес. Но больше ему уж не дадут строить, бедняге.
Хильда(удивленно). Напротив! Мы будем строить вместе! Строить чудеснейшее, прекраснейшее в мире… Чудо из чудес!
Сольнес(напряженно). Хильда, скажите мне, что же это будет?
Хильда(улыбаясь, смотрит на него и покачивает головой, складывает губы трубочкой и говорит таким голосом, каким говорят обыкновенно с малыми детьми). Строители… ужасно какие глупые… глупые-преглупые люди.
Сольнес. Конечно, они глупые, да. Но скажите же мне… что это за чудо из чудес? Что мы будем строить с вами?
Хильда (после короткой паузы, с загадочным взглядом). Воздушные замки.
Сольнес. Воздушные замки?
Хильда(кивает). Да, воздушные замки! Знаете вы, что такое воздушный замок?
Сольнес. Чудо из чудес… говорите вы.
Хильда(порывисто встает и делает отстраняющий жест рукой). Да, конечно, конечно! Воздушные замки… в них так удобно укрываться. И строить их так легко… (Насмешливо смотрит на него.) Чего же лучше для строителей, у которых кружится… совесть!
Сольнес (встает). Отныне мы будем строить вместе, Хильда.
Хильда (с полунедоверчивой улыбкой). Настоящий воздушный замок?
Сольнес. Да. На каменном фундаменте.
Из дома выходит Рагнар Брувик; в руках у него большой венок из зелени и цветов, с шелковыми лентами.
Хильда(в порыве радости). Венок! Ах, это будет восхитительно!
Сольнес (удивленно). С венком? Вы, Рагнар?
Рагнар. Да, я обещал десятнику принести его.
Сольнес. А-а! Вашему отцу, верно, лучше?
Рагнар. Нет.
Сольнес. Его не подбодрило то, что я написал на чертежах?
Рагнар. Оно опоздало!
Сольнес. Опоздало!
Рагнар. Когда она пришла с чертежами, отец лежал уже без сознания. С ним сделался удар.
Сольнес. Так идите же домой к нему! Позаботьтесь о нем!
Рагнар. Я ему не нужен больше.
Сольнес. Но вам-то нужно быть подле него.
Рагнар. Она осталась с ним.
Сольнес(несколько нетвердо). Кая?
Рагнар(мрачно смотрит на него). Да, Кая, да.
Сольнес. Ступайте домой, Рагнар. К нему и к ней. Дайте мне венок.
Ригнар(подавляя насмешливую улыбку). Ведь не сами же вы?..
Сольнес. Я сам отнесу его. (Берет венок.) А вы идите домой. Сегодня вы нам не нужны больше.
Рагнар. Я знаю, что я вам не нужен больше. Но сегодня я останусь.
Сольнес. Оставайтесь, если уж непремемно хотите.
Хильда (у перил). Строитель, тут буду я стоять и смотреть на вас.
Сольнес. На меня!
Хильда. Это будет такое захватывающее зрелище.
Сольнес (глухо). Об этом мы поговорим после, Хильда. (Спускается в сад и уходит направо, унося с собою венок).
Хильда(провожает Сольнеса взглядом и затем поворачивается к Рагнару). Мне кажется, вы могли бы хоть поблагодарить его.
Рагнар. Благодарить его! Его!
Хильда. Разумеется, следовало бы!
Рагнар. Уж если благодарить, так скорее вас.
Хильда. Как вы можете говорить такие вещи!
Рагнар(не отвечая ей). Но берегитесь, фрекен. Вы, видно, еще мало его знаете!
Хильда (горячо). Я-то знаю его лучше вас всех.
Рагнар(с горьким смехом). Благодарить его! За то, что он держал меня в черном теле, год за годом! Заставлял отца сомневаться во мне. Заставлял меня самого сомневаться… И все это для того только, чтобы…
Хильда (как бы предчувствуя что-то). Чтобы?.. Сейчас же говорите!
Рагнар. Чтобы удержать у себя ее.
Хильда(делая шаг к нему). Конторщицу?
Рагнар. Да.
Хильда(угрожающе, сжимая кулаки). Это неправда! Вы клевещете на него!
Рагнар. Я тоже не хотел этому верить до сегодняшнего дня… Пока она сама не сказала мне.
Хильда (почти вне себя). Что она сказала? Я хочу знать! Сейчас же! Сию минуту!
Рагнар. Она сказала, что он вынул из нее душу… целиком. Завладел всеми ее помыслами. Она говорит, что не может жить без него. Что останется с ним…
Хильда(сверкая глазами). Не позволят ей этого!
Рагнар (пытливо). Кто не позволит?
Хильда(быстро). И он сам не позволит!
Рагнар. Еще бы! Я отлично понимаю. Теперь она была бы ему только помехой.
Хильда. Ничего-то вы не понимаете… если можете так говорить. Нет, я скажу вам, зачем он удерживал ее.
Рагнар. Зачем.
Хильда. Чтобы удержать вас.
Рагнар. Он вам сказал это?
Хильда. Нет, но это так! Это должно быть так! (Вне себя.) Я хочу… хочу, чтобы это было так!
Рагнар. Как только явились вы, – он расстался с нею.
Хильда. С вами, с вами расстался! Очень ему нужны всякие посторонние барышни!
Рагнар(после короткого раздумья). Так неужто он меня боялся?
Хильда. Боялся? Вы уж не очень-то зазнавайтесь!
Рагнар. О! Верно, он давным-давно смекнул, что и я гожусь на что-нибудь… И, конечно, боялся. Он ведь трус вообще.
Хильда. Он! Рассказывайте!
Рагнар. В известном смысле он – трус, наш знаменитый строитель. Отнимать у людей счастье всей жизни, как у моего отца и у меня, это… его дело, тут он не трусит. А вот взобраться на какие-нибудь жалкие леса, – избави Боже!
Хильда. Посмотрели бы вы его на той высоте… на той страшной, головокружительной высоте, на какой я раз видела его!
Рагнар. Видели?
Хильда. Конечно, видела. И он стоял там так гордо и спокойно, укрепляя венок на флюгере.
Рагнар. Знаю, что раз в жизни у него на это хватило храбрости. Один-единственный раз. Мы, молодежь, часто говорили между собой об этом случае. Но никакая сила в мире не заставит его повторять это.
Хильда. Сегодня он повторит!
Рагнар(презрительно). Как же, верьте!
Хильда. Увидим!
Рагнар. Ничего мы не увидим, – ни вы, ни я.
Хильда(вне себя) Я хочу, хочу видеть это! Во что бы то ни стало!
Рагнар. Да он-то не сделает этого. Просто-напросто не посмеет. Слабоват он по этой части, наш великий строитель.
Фру Сольнес(выходит на веранду и осматривается). Его нет здесь? Куда он ушел?
Рагнар. Строитель пошел к рабочим.
Хильда. С венком.
Фру Сольнес (в страхе). С венком! О боже мой, боже мой! Брувик, вы должны пойти за ним! Вернуть его!
Рагнар. Сказать, что вы зовете его?
Фру Сольнес. О да, дорогой мой, пожалуйста… Ах нет, нет, не говорите, что это я зову! Скажите, что к нему пришел кто-то… и чтобы он сейчас же шел сюда.
Рагнар. Хорошо. Сейчас, Фру Сольнес. (Спускается с веранды и уходит направо через сад.)
Фру Сольнес. Ах, фрекен Вангель, вы себе представить не можете, как я боюсь за него.
Хильда. Да есть ли тут чего бояться?
Фру Сольнес. Конечно… вы же понимаете. Вдруг он это серьезно задумал? Взобраться по лесам!
Хильда (напряженно). Вы думаете – он сделает это?
Фру Сольнес. Никогда нельзя знать, что взбредет ему в голову. Он ведь в состоянии решиться на что угодно.
Хильда. Ах! И вы, пожалуй, тоже думаете, что он… такой?
Фру Сольнес. Уж не знаю, право, что и думать о нем. Доктор рассказал мне сейчас такие вещи… И если это сопоставить с тем, что я сама слышала от него…
Доктор Хэрдал выглядывает из дверей.
Доктор. Скоро он придет?
Фру Сольнес. Думаю, что скоро. Во всяком случае, за ним пошли.
Доктор (выходя на веранду). Но вам, пожалуй, надо пойти в комнаты…
Фру Сольнес. Ах нет, нет. Я дождусь здесь Халвара.
Доктор. Да ведь к вам пришли какие-то дамы.
Фру Сольнес. О господи, боже мой! Как раз теперь!
Доктор. И говорят, что непременно желают видеть торжество.
Фру Сольнес. Да, да; значит, придется все-таки принять их. Это ведь мой долг.
Хильда. А нельзя ли попросить этих дам уйти?
Фру Сольнес. Нет, этого никак нельзя. Раз они пришли, мой долг принять их. Но вы останьтесь здесь… и побудьте с ним, когда он придет…
Доктор. Постарайтесь задержать его разговором возможно дольше…
Фру Сольнес. Да, пожалуйста, дорогая фрекен Вангель. И не отпускайте его от себя ни на шаг.
Хильда. Не вернее ли было бы вам самой?..
Фру Сольнес. Ах, господи… Конечно, это был бы мой долг. Но когда долг тянет в разные стороны, то…
Доктор(смотрит направо). Он идет сюда!
Фру Сольнес. И подумайте – я должна уйти!
Доктор (Хильде). Не говорите ему, что я здесь.
Хильда. Да нет! Найду о чем другом поболтать со строителем.
Фру Сольнес. И не отпускайте его от себя ни на шаг. Вы, верно, лучше всех сумеете это.
Уходит в дом. Доктор за ней. Хильда стоит на веранде, Сольнес поднимается из сада.
Сольнес. Кто-то хотел видеть меня, мне оказали.
Хильда. Да-а. Это я, строитель!
Сольнес. А, вы, Хильда! Я боялся, что это Алина с Доктором.
Хильда. Да, вы довольно боязливы!
Сольнес. Вы думаете?
Хильда. Говорят, что вы боитесь лазить… ну, вверх, по лесам!
Сольнес. Ну, это дело особого рода.
Хильда. Значит, вы боитесь?
Сольнес. Да, боюсь.
Хильда. Боитесь, что упадете и убьетесь до смерти?
Сольнес. Нет, не этого, Хильда.
Хильда. Чего же?
Сольнес. Я боюсь возмездия, Хильда.
Хильда. Возмездия? (Качает головой.) Не понимаю.
Сольнес. Присядьте. Я расскажу вам кое-что.
Хильда. Да, да, расскажите! Сейчас же! (Садится на табурет возле перил и напряженно смотрит на Сольнеса.)
Сольнес (бросая шляпу на стол). Вы ведь знаете… я начал с церквей.
Хильда. Знаю, знаю.
Сольнес. Я, видите ли, вышел из набожной крестьянской семьи. И мне казалось, что нельзя сделать более достойного выбора, чем церковное строительство.
Хильда. Да, да.
Сольнес. И, смею сказать, я строил эти маленькие бедные церкви с таким глубоким, искренним благоговением, что… что…
Хильда. Что?.. Ну?
Сольнес. Что, казалось, ему бы следовало быть довольным мною.
Хильда. Ему? Кому это – ему?
Сольнес. Тому, для кого они строились, конечно! Во чью славу и честь воздвигаются церкви.
Хильда. Понимаю! А вы разве уверены, что он не был… доволен вами?
Сольнес (с горькой усмешкой). Доволен мною! Как вы можете говорить так, Хильда? Раз он позволил троллю во мне распоряжаться по-своему… Повелел являться ко мне по первому моему зову… и днем и ночью… и служить мне… всем этим… этим…
Хильда. Бесам?
Сольнес. Да, и светлым, и черным… Нет, мне пришлось убедиться, что он не был доволен мною. (Таинственно.) Иначе он не дал бы старому дому сгореть.
Хильда. Нет?
Сольнес. Да разве вы не понимаете? Он хотел, чтобы я стал настоящим мастером в своей области… и строил для него самые величественные храмы. Сначала я не понимал, чего именно он хотел от меня, но потом… это вдруг стало мне ясно.
Хильда. Когда это было?
Сольнес. Когда я строил церковную башню у вас в Люсангере.
Хильда. Так я и думала.
Сольнес. Там, видите ли, Хильда, в этом чужом городе я все ходил, ходил, и думал, и размышлял про себя. И все вдруг стало ясно, для чего он взял у меня моих малюток. Для того, чтобы мне не к чему было прилепиться душой. Чтобы я не знал ни любви, ни счастья… понимаете. Чтобы я был только строителем. И ничем больше. Всю свою жизнь я должен был посвятить строительству для него! (Со смехом) Да не тут-то было!
Хильда. Что же вы сделали?
Сольнес. Сначала все раздумывал, испытывал себя…
Хильда. А потом?
Сольнес. Потом сделал невозможное! И я – как он.
Хильда. Невозможное!
Сольнес. Никогда прежде не хватало у меня духу свободно подниматься на высоту. Но в тот день хватило.
Хильда (вскакивая). Да, да, вы взошли!
Сольнес. И вот, когда я стоял там, на самом верху, и вешал венок на флюгер, я сказал ему: «Слушай меня, всемогущий! С этих пор я тоже хочу быть свободным строителем. В своей области, как ты в своей. Не хочу больше строить храмов тебе. Только семейные очаги для людей».
Хильда(с широко раскрытыми, сияющими глазами). Так вот пение, которое я слышала в воздухе!
Сольнес. Но этим я только стал лить воду на его мельницу.
Хильда. Как так?
Сольнес(уныло). Строить семейные очаги для людей не стоит медного гроша, Хильда.
Хильда. Вот как вы теперь заговорили!
Сольнес. Да, теперь-то я прозрел. Людям и не нужны вовсе эти семейные очаги. Не нуждаются люди в них для своего счастья! И мне тоже не понадобился бы этакий семейный очаг… будь он у меня даже! (С тихим горьким смехом.) Вот каковы итоги, поскольку я оглядываюсь на прошлое. Ничего я, в сущности, не создал. И ничем не пожертвовал ради возможности создать что-нибудь. В результате-ничего, ничего. Круглый нуль!
Хильда. И вы больше не хотите строить ничего нового?
Сольнес(с живостью). Нет, теперь-то как раз я и хочу начать!
Хильда. Что? Что же? Говорите?
Сольнес. Я хочу теперь строить единственное, в чем может, по-моему, заключаться человеческое счастье.
Хильда(смотрит на него в упор). Строитель, вы говорите о наших воздушных замках.
Сольнес. Да, о воздушных замках.
Хильда. Боюсь, что у вас голода закружится, прежде чем мы дойдем до полдороги.
Сольнес. Нет, если я пойду рука об руку е вами, Хильда!
Хильда(с оттенком подавленного гнева в голосе). Только со мной? Других спутниц вам не надо?
Сольнес. Кого же еще, вы думаете?
Хильда. Ну, хоть ее, эту Каю из-за конторки. Бедняжка! Не захватить ли вам с собой и ее?
Сольнес. Ого! Так это Алина о ней говорила тут с вами.
Хильда. Так это или нет?
Сольнес (запальчиво). Я не стану отвечать вам на подобные вопросы! Вы должны всецело верить в меня.
Хильда. Я десять лет верила в вас всецело.
Сольнес. И продолжайте верить!
Хильда. Так дайте же мне опять увидеть вас на высоте! Таким же смелым и свободным!
Сольнес(мрачно). Ах, Хильда, такого не бывает в будничной жизии.
Хильда(страстно). Я хочу! Хочу! (Умоляюще.) Только один-единственный раз еще! Сделайте опять невозможное!
Сольнес(смотрит на нее вдумчивым, сосредоточенным взглядом). Если я отважусь на это, Хильда, я опять буду беседовать с ним, как в последний раз.
Хильда(с возрастающим напряжением). Что же вы скажете ему?
Сольнес. Я скажу: «Слушай меня, всемогущий владыка, и суди, как хочешь. Но с этих пор я буду строить лишь чудо из чудес!..»
Хильда(в экстазе). Да, да, да!
Сольнес. «Строить вместе с принцессой, которую я люблю…»
Хильда. Да, да, скажите, скажите ему это!
Сольнес. Я скажу еще: «Теперь я сойду вниз и обниму и поцелую ее…»
Хильда. Много раз! Скажите так!
Сольнес. «Много, много раз», – скажу я.
Хильда. А потом?..
Сольнес. Потом я взмахну шляпой и… сойду на землю… и сделаю, как сказал.
Хильда(простирая руки). Теперь я опять вижу вас перед собой, как в тот раз, когда слышала пение в воздухе!
Сольнес(смотрит на нее с поникшей головой). Как вы сделались такою, Хильда?
Хильда. Как вы заставили меня сделаться такою?
Сольнес(твердо, отрывисто). Принцесса получит свой замок.
Хильда(с торжеством хлопает в ладоши). Ах, строитель!.. Мой чудесный, чудесный замок! Наш воздушный замок!
Сольнес. На каменном фундаменте.
На улице собралась толпа любопытных, которая смутно видна сквозь чащу деревьев. Издалека со стороны нового дома доносятся звуки духовых инструментов. На веранду выходят из дому Фру Сольнес в меховой пелерине, Доктор Хэрдал и несколько дам. Из сада на веранду поднимается Рагнар Брувик.
Фру Сольнес(Рагнару). Так и музыка будет?
Рагнар. Да. это оркестр союза строительных рабочих. (Сольнесу.) Десятник просил передать, что готов подняться с венком.
Сольнес(берет свою шляпу). Хорошо. Я сам пойду туда.
Фру Сольнес(тревожно). Зачем тебе туда, Халвар?
Сольнес(отрывисто). Надо же мне быть там, с рабочими.
Фру Сольнес. Да, да, только оставайся там… с ними, внизу.
Сольнес. Я же всегда так делаю. Этак… в будни. (Спускается в сад и уходит направо.)
Фру Сольнес (вслед ему, склоняясь над перилами). Скажи только человеку, чтобы он был осторожнее, когда станет подниматься! Обещай мне, Халвар!
Доктор (Фру Сольнес). Видите, я был прав. Он и думать забыл о тех глупостях.
Фру Сольнес. Ах, у меня словно камень с сердца свалился! Ведь у нас уже было два таких случая-двое упали с лесов. И оба убились на месте. (Оборачиваясь к Хильде.) Благодарю вас, фрекен Вангель, за то, что вы удержали его. Мне, верно, никогда бы не удалось справиться с ним.
Доктор (весело). Да, да, фрекен Вангель, вы сумеете удержать всякого, если только захотите серьезно!
Фру Сольнес и доктор отходят к дамам, которые стоят ближе к лестнице и смотрят по направлению к новой даче. Хильда остается у перил на том же месте.
Рагнар (подходит к Хильде и говорит вполголоса, подавляя смех). Фрекен, вы видите всю эту молодежь там на улице?
Хильда. Да.
Рагнар. Это все товарищи, они пришли полюбоваться на учителя.
Хильда. Чем же они будут любоваться?
Рагнар. А вот тем, что он не смеет подняться на свой собственный дом.
Хильда. Вот чего им захотелось, мальчишкам!
Рагнар(злобно-презрительно). Он долго не давал нам хода, пригибая к земле. Теперь и мы полюбуемся, как он будет топтаться там внизу.
Хильда. Не удастся вам этого увидеть. На этот раз…
Рагнар(улыбаясь). Да? Где же мы увидим его на этот раз?
Хильда. На высоте… На самой вершине!
Рагнар(смеется). Его-то! Как же!
Хильда. Он хочет дойти до самой вершины. Значит, там вы и увидите его.
Рагнар. Хочет! Хотеть-то он хочет, да не может, – вот беда. Он не дойдет и до половины дороги, как у него все завертится перед глазами. Придется ему сползать оттуда на четвереньках!
Доктор(указывая рукой направо). Вот! Десятник взбирается по лесам.
Фру Сольнес. Верно, с венком в руках. Ах, только бы он был осторожнее!
Рагнар(недоверчиво всматривается и затем вскрикивает). Да ведь это же…
Хильда (в порыве восторга). Это сам строитель!
Фру Сольнес(в ужасе). Да… это Халвар! Боже всемогущий… Халвар! Халвар!
Доктор. Тсс! Не кричите же!
Фру Сольнес(почти вне себя). Я хочу к нему! Пусть он сойдет!
Доктор (удерживая ее). Стойте все! Ни с места! Ни звука!
Хильда(стоит неподвижно, следя взглядом за Сольнесом). Он поднимается, поднимается. Все выше… выше! Смотрите! Смотрите только!
Рагнар (затаив дыхание). Ну, теперь пора ему повернуть назад. Иначе и быть не может!
Хильда. Он поднимается, поднимается. Скоро дойдет до вершины.
Фру Сольнес. О, я умру от страха! Я не вынесу этого!
Доктор. Так не смотрите на него!
Хильда. Вот, он стоит на самой верхней доске! На самой вершине!
Доктор. Никто ни с места! Слышите!
Хильда (тихо, торжествующе). Наконец! Наконец! Я опять вижу его великим и свободным!
Рагнар (почти задыхаясь). Но ведь это… это…
Хильда. Таким я видела его все эти десять лет! Как уверенно он стоит!.. И все таки… дух захватывает! Посмотрите! Он укрепляет венок на шпице!
Рагнар. Это прямо что-то невозможное.
Хильда. Да, он как раз совершает теперь невозможное! (С каким-то неопределенным выражением во взгляде.) А видите ли вы там кого-нибудь еще?
Рагнар. Там никого больше нет.
Хильда. Есть. Есть некто, с кем он спорит теперь.
Рагнар. Вы ошибаетесь.
Хильда. И вы не слышите пения в воздухе?
Рагнар. Это ветер шумит в верхушках деревьев.
Хильда. Я слышу пение! Могучий голос! (Кричит в каком-то неистовом восторге.) Вот! Вот! Он машет шляпой! Он кланяется сюда! Отвечайте же ему!.. Ведь теперь, теперь свершилось! (Вырывает из рук доктора белую шаль, машет ею и кричит вверх.) Ура! Строитель Сольнес!
Доктор. Перестаньте! Перестаньте! Ради Бога!..
Дамы на веранде машут платками, с улицы доносятся крики «ура!»
Вдруг мгновенно все смолкает, и затем толпа испускает крик ужаса.
Между деревьями смутно мелькают летящие с высоты обломки досок и человеческое тело.
Фру Сольнес и дамы. Он падает! Он падает!
Фру Сольнес шатается и падает навзничь на руки дамам. Крики и смятение. Толпящиеся на улице, ломая изгородь, врываются в сад. Доктор Хэрдал спешит туда же. Небольшая пауза.
Хильда(стоит неподвижно, как окаменелая, устремив взор ввысь). Мой строитель.
Рагнар(весь дрожа, хватается за перила). Он, наверное, разбился… насмерть.
Одна из дам(в то время, как Фру Сольнес уносят в дом). Бегите за доктором…
Рагнар. Ноги не двигаются…
Другая дама. Так хоть крикните туда!
Рагнар (пытается кричать). Ну… что? Жив он?
Голос из толпы в саду. Строитель Сольнес мертв!
Другие голоса(ближе). Вся голова разбита… Он упал прямо в каменоломню.
Хильда (поворачивается к Рагнару, тихо). Теперь я не вижу его больше там наверху.
Рагнар. Ах, это ужасно!.. Значит, все-таки у него не хватило силы.
Хильда(в каком-то тихом, безумном восторге). Но он достиг вершины. И я слышала в воздухе звуки арфы. (Машет шалью и безумно-восторженно кричит). Мой… мой строитель!
Конец
//--
--//
Электронная книга издана «Мультимедийным Издательством Стрельбицкого», г. Киев. С нашими изданиями электронных и аудиокниг Вы можете познакомиться на сайте www.audio-book.com.ua. Желаем приятного чтения! Пишите нам: audio-book@ukr.net