-------
| Библиотека iknigi.net
|-------
| Павел Петрович Бажов
|
| Две ящерки
-------
Павел Петрович Бажов
Две ящерки
Объяснение отдельных слов, понятий и выражений, встречающихся в сказах
Нашу-то Полевую, сказывают, казна ставила. Никаких еще заводов тогда в здешних местах не было. С боем шли. Ну, казна, известно. Солдат послали. Деревню-то Горный Щит нарочно построили, чтоб дорога без опаски была. На Гумешках, видишь, в ту пору видимое богатство поверху лежало, – к нему и подбирались. Добрались, конечно. Народу нагнали, завод установили, немцев каких-то навезли, а не пошло дело. Не пошло и не пошло. То ли немцы показать не хотели, то ли сами не знали – не могу объяснить, только Гумешки-то у них безо внимания оказались. С другого рудника брали, а он вовсе работы не стоил. Вовсе зряшный рудничишко, тощенький. На таком доброго завода не поставишь. Вот тогда наша Полевая и попала Турчанинову.
До того он – Турчанинов – солью промышлял да торговал на строгановских землях и медным делом тоже маленько занимался. Завод у него был. Так себе заводишко. Мало чем от мужицких самоделок отошел. В кучах руду-то обжигали, потом варили, переваривали, да еще хозяину барыш был. Турчанинову, видно, этот барыш поглянулся.
Как услышал, что у казны медный завод плохо идет, так и подъехал: нельзя ли такой завод получить? Мы, дескать, к медному делу привышны, – у нас пойдет.
Демидовы и другие заводчики, кои побогаче да поименитее, ни один не повязался. «У немцев, – думают, – толку не вышло – на что такой завод? Убыток один». Так Турчанинову наш завод и отдали да еще Сысерть на придачу. Эко-то богатство и вовсе даром!
Приехал Турчанинов в Полевую и мастеров своих привез. Насулил им, конечно, того-другого. Купец, умел с народом обходиться! Кого хочешь обвести мог.
– Постарайтесь, – говорит, – старички, а уж я вам по гроб жизни…
Ну, ласковый язычок, – напел! Смолоду на этом деле, – понаторел! Про немцев тоже ввернул словечко:
– Неуж против их не выдюжите?
Старикам большой охоты переселяться со своих мест не было, а это слово насчет немцев-то задело. Неохота себя ниже немцев показать. Те еще сами нос задрали, свысока на наших мастеров глядят, будто и за людей их не считают. Старикам и вовсе обидно стало. Оглядели они завод. Видят, хорошо устроено против ихнего-то. Ну, казна строила. Потом на Гумешки походили, руду тамошнюю поглядели, да и говорят прямо:
– Дураки тут сидели. Из такой-то руды да в этаких печах половина на половину выгнать можно. Только, конечно, соли чтобы безотказно было, как по нашим местам.
Они, слышь-ко, хитрость одну знали – руду с солью варить. На это и надеялись. Турчанинов уверился на своих мастеров и всем немцам отказал:
– Больше ваших нам не требуется.
Немцам что делать, коли хозяин отказал? Стали собираться, кто домой, кто на другие заводы. Только им все ж таки удивительно, как одни мужики управляться с таким делом станут. Немцы и подговорили человек трех из пришлых, кои у немцев при заводе работали.
– Поглядите, – говорят, – нет ли у этих мужиков хитрости какой. На что они надеются, – за такое дело берутся? Коли узнаете, весточку нам подайте, а уже мы вам отплатим.
Один из этих, кого немцы подбивали, добрый парень оказался. Он все нашим мастерам и рассказал. Ну, мастера тогда и говорят Турчанинову:
– Лучше бы ты всех рабочих на медный завод из наших краев набрал, а то видишь, что выходит. Поставишь незнамого человека, а он, может, от немцев подосланный. Тебе же выгода, чтобы нашу хитрость с медью другие не знали.
Турчанинов, конечно, согласился, да у него еще и своя хитрость была. Про нее мастерам не сказал, а сам думает: «К руке мне это».
Тогда, видишь, Демидовы и другие заводчики здешние всяких беглых принимали, башкир тоже, староверов там и протча. Эти, дескать, подешевле и ответу за них нет, – что хошь с ними делай. Ну, а Турчанинов по-другому, видно, считал:
– Наберешь таких-то, с бору да с сосенки, потом не управишься, себе не рад станешь. Беглые народ бывалый, – один другого подучать станут. У башкир опять язык свой и вера другая, – не углядишь за ними. Переманю-ка лучше из дальних мест зазнамо да перевезу их с семьями. Куда тогда он убежит от семьи-то? Спокойно будет, а как зажму в руке, так еще поглядим, у кого выгоды больше закаплет. А беглых да башкир либо еще каких вовсе и к заводам близко подпускать не надо.
Так оно, слышь-ко, и вышло потом. По нашим заводам, известно, все одного закону. У тагильских вон мне случалось бывать, так у их этих вер-то не пересчитать, а у нас и слыхом не слыхали, чтоб кто по какой другой вере ходил. Ну, из других народов тоже нет, окромя начальства. Однем словом, подогнано.
Тогда те речи плавильных мастеров Турчанинову шибко к сличью пришлись. Он и давай наговаривать:
– Спасибо, старички, что надоумили. Век того не забуду. Все как есть по вашему наученью устрою. Завод в наших местах прикрою и весь народ сюда перевезу. А вы еще подглядите каких людей понадежнее, я их выкуплю либо на срока заподряжу. Потрудитесь уж, сделайте такую милость, а я вам…
И опять, значит, насулил свыше головы. Не жалко ему! Вином их поит, угощенье поставил, сам за всяко просто пирует с ними, песни поет, пляшет. Ну, обошел стариков.
Те приехали домой и давай расхваливать:
– Места привольные, угодья всякие, медь богатимая, заработки, по всему видать, добрые будут. Хозяин простяга. С нами пил-гулял, не гнушался. С таким жить можно.
А турчаниновски служки тут как тут. На те слова людей ловят. Так и набрали народу не то что для медного заводу, а на все работы хватит. Изоброчили больше, а кого и вовсе откупили. Крепость, вишь, была. Продавали людей-то, как вот скот какой.
Мешкать не стали, в то же лето перевезли всех с семьями на новые места – в Полевую нашу. Назад дорогу, конечно, начисто отломили. Не говоря о купленных, оброчным и то обратно податься нельзя. Насчитали им за перевозку столько, что до смерти не выплатишь. А бежать от семьи кто согласен? Своя кровь, жалко. Так и посадил этих людей Турчанинов. Все едино как цепью приковал.
Из старых рабочих на медном заводе только того парнюгу оставили, который про немецкую подлость мастерам сказал. Турчанинов и его хотел в гору загнать, да один мастер усовестил:
– Что ты это! Парень полезное нам сделал. Надо его к делу приспособить – смышленый, видать.
Потом и спрашивает у парня:
– Ты что при немцах делал?
– Стенбухарем, – отвечает, – был.
– Это по-нашему что же будет?
– По-нашему, около пестов ходил, – руду толчи да сеять.
– Это, – говорит мастер, – дело малое – в стенку бухать. А засыпку немецкую знаешь?
– Нет, – отвечает, – не допущали наших. Свой у них был. Наши только подтаскивали, кому сколько велит. По этой подноске я и примечал маленько. Понять было охота. За карнахарем тоже примечать случалось. Это который у них медь чистил, а к плавке вовсе допуску не было.
Мастер послушал-послушал и сказал твердое слово:
– Возьму тебя подручным. Учить буду по совести, а ты обратно мне говори, что полезное у немцев видел.
Так этого парня – Андрюхой его звали – при печах и оставили. Он живо к делу приобвык и скоро сам не хуже того мастера стал, который его учил-то.
Вот прошло годика два. Вовсе не так в Полевой стало, как при немцах. Меди во много раз больше пошло. Загремели наши Гумешки. По всей земле про них слава прошла. Народу, конечно, большое увеличенье сделалось, и все из тех краев, где у Турчанинова раньше заводишко был. У печей полно, а в горе и того больше. У Турчанинова на это большая охота проявилась – деньги-то огребать. Ему сколь хошь подавай – находил место. Навидячу богател. На что Строгановы, и тех завидки взяли. Жалобу подали, что Гумешки на их землях приходятся и Турчанинову зря попали. Надо, дескать, их отобрать да им – Строгановым – отдать. Только Турчанинов в те годы вовсе в силу вошел. С князьями да сенаторами попросту. Отбился от Строгановых. При деньгах-то долго ли!
Ну, народу, конечно, тяжело приходилось, а мастерам плавильным еще и обидно, что обманул их.
Сперва, как дело направлялось, мягонько похаживал перед этими мастерами:
– Потерпите, старички! Не вдруг Москва строилась. Вот обладим завод по-хорошему, тогда вам большое облегченье выйдет.
А какое облегченье? Чем дальше, тем хуже да хуже. На роднике вовсе людей насмерть забивают, и у печей начальство лютовать стало. Самолучших мастеров по зубам бьют да еще приговаривают:
– На то не надейтесь, что хитрость с медью показали. Теперь лучше плавень знаем. Скажем вот барину, так он покажет!
Турчанинова тогда уже все барином звали. Барин да барин, имени другого не стало. На завод он вовсе и дорожку забыл. Некогда, вишь, ему – денег много, считать надо.
Вот мастера, которые подбивали народ переселяться в здешние места, и говорят:
– Надо к самому сходить. Он, конечно, барином стал, а все ж таки обходительный мужик, понимает дело. Не забыл, поди, как с нами пировал? Обскажем ему начистоту.
Вот и пошли всем народом, а их и не допустили.
– Барин, – говорят, – кофею напился и спать лег. Ступайте-ко на свои места к печам да работайте хорошенько.
Народ зашумел:
– Какой такой сон не к месту пришел! Время о полдни, а он спать! Разбуди! Пущай к народу выходит!
На те слова барин и вылетел. Выспался, видно. С ним оборуженных сколько хошь. А подручный тот – Андрюха-то, человек молодой, горячий, не испугался, громче всех кричит, корит барина всяко. В конце концов и говорит:
– Ты про соль-то помнишь? Что ты без нее был?
– Как, – отвечает барин, – не помнить! Схватить этого, выпороть да посолить хорошенько! Память крепче будет.
Ну, и других тоже хватать стали, на кого барин указывал. Только он, сказывают, страсть хитрый был, – не так распорядился, как казенно начальство. Не зря людей хватал, а со сноровкой: чтоб изъяну своему карману не сделать. На завод хоть не ходил, а через наушников до тонкости про всякого знал, кто чем дышит. Тех мастеров, кои побойчее да поразговорчивее, всех отхлестали, а которые потише, – тех не задел. Погрозил только им:
– Глядите у меня! То же вам будет, коли стараться не станете!
Ну, те испугались, за двоих отвечают, за всяким местом глядят, – порухи бы не вышло. Только все ж таки людей недохватка – как урону не быть? Стали один по одному старых мастеров принимать, а этого, который Андрюху учил, вовсе в живых не оказалось. Захлестали старика. Вот Андрюху и взяли на его место. Он сперва ничего – хорошим мастером себя показал. Всех лучше у него дело пошло. Турчаниновски прислужники думают – так и есть, подшучивают еще над парнем. Соленым его прозвали. Он без обиды к этому. Когда и сам пошутит:
– Солено-то мяско крепче.
Ну, вот, так и уверились в него, а он тогда исхитрился, да и посадил козлов сразу в две печи. Да так, слышь-ко, ловко заморозил, что крепче нельзя. Со сноровкой сделал.
Его, конечно, схватили да в гору на цепь. Рудничные про Андрюху наслышаны были, всяко старались его вызволить, а не вышло. Стража понаставлена, людей на строгом счету держат… Ну, никак…
Человеку долго ли на цепи здоровье потерять? Хоть того крепче будь, не выдюжит. Кормежка, вишь, худая, а воды когда принесут, когда и вовсе нет – пей руднишную! А руднишная для сердца шибко вредная.
Помаялся так-то Андрюха с полгода ли, с год – вовсе из сил выбился. Тень тенью стал, – не с кого работу спрашивать.
Руднишный надзиратель, и тот говорит:
– Погоди, скоро тебе облегченье выйдет. Тут в случае и закопаем, без хлопот.
Хоронить, значит, ладится, да и сам Андрюха видит – плохо дело. А молодой, – умирать неохота.
«Эх, – думает, – зря люди про Хозяйку горы сказывают. Будто помогает она. Коли бы такая была, неуж мне не пособила бы? Видела, поди, как человека в горе замордовали. Какая она Хозяйка! Пустое люди плетут, себя тешат».
Подумал так, да и свалился, где стоял. Так в руднишную мокреть и мякнулся, только брызнуло. Холодная она – руднишная-то вода, а ему все равно – не чует. Конец пришел.
Сколько он пролежал тут – и сам не знает, только тепло ему стало. Лежит будто на травке, ветерком его обдувает, а солнышко так и припекает, так и припекает. Как вот в покосную пору.
Лежит Андрюха, а в голове думка:
«Это мне перед смертью солнышко приснилось».
Только ему все жарче да жарче. Он и открыл глаза. Себе не поверил сперва. Не в забое он, а на какой-то лесной горушечке. Сосны высоченные, на горушке трава негустая и камешки мелконькие – плитнячок черный. Справа у самой руки камень большой, как стена ровный, выше сосен.
Андрюха давай-ко себя руками ощупывать – не спит ли. Камень заденет, травку сорвет, ноги принялся скоблить – изъедены ведь грязью-то… Выходит – не спит, и грязь самая руднишная, а цепей на ногах нет.
«Видно, – думает, – мертвяком меня выволокли, расковали, да и положили тут, а я отлежался. Как теперь быть? В бега кинуться али подождать, что будет? Кто хоть меня в это место притащил?»
Огляделся и видит: у камня туесочек стоит, а на нем хлеб, ломтями нарезанный. Ну, Андрюха и повеселел:
«Свои, значит, вытащили и за мертвого не считали. Вишь, хлеба поставили да еще с питьем! По потемкам, поди, навестить придут. Тогда все и узнаю».
Съел Андрюха хлеб до крошки, из туеска до капельки все выпил и подивился, – не разобрал, что за питье. Не хмелит будто, а так силы и прибавляет. После еды-то вовсе ему хорошо стало. Век бы с этого места не ушел. Только и то думает:
«Как дальше? Хорошо, если свои навестят, а вдруг вперед начальство набежит? Надо оглядеться хоть, в котором это месте. Тоже вот в баню попасть бы! Одежонку какую добыть!»
Однем словом, пришла забота. Известно, живой о живом и думает. Забрался он на камень, видит – тут они, Гумешки-то, и завод близко, даже людей видно, – как мухи ползают. Андрюхе даже боязно стало, – вдруг оттуда его тоже увидят. Слез с камня, сел на старое место, раздумывает, а перед ним ящерки бегают. Много их. Всякого цвету. А две на отличку. Обе зеленые. Одна побольше, другая поменьше.
Вот бегают ящерки. Так и мелькают по траве-то, как ровно играют. Тоже, видно, весело им на солнышке. Загляделся на них Андрюха и не заметил, как облачко набежало. Запокапывало, и ящерки враз попрятались. Только те две зеленые-то не угомонились, всё друг за дружкой бегают и вовсе близко от Андрюхи. Как посильнее дождичек пошел, и они под камешки спрятались. Сунули головенки, – и нет их. Андрюхе это забавно показалось. Сам-то он от дождя прятаться не стал. Теплый да, видать, и ненадолго. Андрюха взял и разделся.
«Хоть, – думает, – которую грязь смоет», – и ремки свои под этот дождик разостлал.
Прошел дождик, опять ящерки появились. Туда-сюда шныряют и сухоньки все. Ну, а ему холодно стало. К вечеру пошло, – у солнышка уж сила не та. Андрюха тут и подумал:
«Вот бы человеку так же. Сунулся под камень – тут тебе и дом».
Сам рукой и уперся о большой камень, с которого на завод и Гумешки глядел. Не то чтобы в силу уперся, а так легохонько толкнул в самый низ. Только вдруг камень качнулся, как повалился на него. Андрюха отскочил, а камень опять на место стал.
«Что, – думает, – за диво? Вон какой камень, а еле держится. Чуть меня не задавил».
Подошел все ж таки поближе, оглядел камень со всех сторон. Никаких щелей нет, глубоко в землю ушел. Уперся руками в одном месте, в другом. Ну, скала и скала. Разве она пошевелится?
«Видно, у меня в голове круженье от нездоровья. Почудилось мне», – подумал Андрюха и сел опять на старое место.
Те две ящерки тут же бегают. Одна ткнула головенкой в том же месте, какое Андрюха сперва задевал, камень и качнулся. По всей стороне щель прошла. Ящерка туда юркнула, и щели не стало. Другая ящерка пробежала до конца камня да тут и притаилась, сторожит будто, а сама на Андрюху поглядывает:
– Тут, дескать, выйдет. Некуда больше.
Подождал маленько Андрюха, – опять по низу камня чутешная щелка прошла, потом раздаваться стала. В другом-то конце из-под камня ящерка головенку высунула, оглядывается, где та – другая-то, а та прижалась, не шевелится. Выскочила ящерка, другая, и скок ей на хребетик – поймала, дескать! – и глазенками блестит, радуется. Потом обе убежали. Только их и видели. Как показали Андрюхе, в котором месте заходить, в котором выходить.
Оглядел еще раз камень. Целехонек он, даже званья нет, чтоб где тут трещинка была.
«Ну-ко, – думает, – попытаю еще раз».
Уперся опять в том же месте в камень, он и повалился на Андрюху. Только Андрюха на это безо внимания – вниз глядит. Там лестница открылась, и хорошо, слышь-ко, улаженная, как вот в новом барском доме. Ступил Андрюха на первую ступеньку, а обе ящерки шмыг вперед, как дорогу показывают. Спустился еще ступеньки на две, а сам все за камень держится, думает:
«Отпущусь – закроет меня. Как тогда в потемках-то?»
Стоит, и обе ящерки остановились, на него смотрят, будто ждут. Тут Андрюха и смекнул:
«Видно, Хозяйка горы смелость мою пытает. Это, говорят, у ней первое дело».
Ну, тут он и решился. Смело пошел, и как голова ниже щели пришлась, опустился рукой от камня. Закрылся камень, а внизу как солнышко взошло – все до капельки видно стало.
Глядит Андрюха, а перед ним двери створные каменные, все узорами изукрашенные, а вправо-то однополотная дверочка. Ящерки к ней подошли – в это, дескать, место. Андрюха отворил дверку, а там – баня. «Честь-честью устроена, только все каменное. Полок там, колода, ковшик и протча. Один веничек березовый. И жарко страсть – уши береги. Андрюха обрадовался. Хотел первым делом ремки свои выжарить над каменкой. Только снял их – они куда-то и пропали, как не было. Оглянулся, а по лавкам рубахи новые разложены и одежи на спицах сколь хошь навешано. Всякая одежа: барская, купецкая, рабочая. Тут Андрюха и думать не стал, залез на полок и отвел душеньку – весь веник измочалил. Выпарился лучше нельзя, сел – отдышался. Оделся потом по-рабочему, как ему привычно. Вышел из баньки, а ящерки его у большой двери ждут.
Отворил он – что такое? Палата перед ним, каких он и во сне не видал. Стены-то все каменным узором изукрашены, а посередке стол. Всякой еды и питья на нем наставлено. Ну, Андрюха уж давно проголодался. Раздумывать не стал, за стол сел. Еда обыкновенная, питье не разберешь. На то походит, какое он из туесочка-то пил. Сильное питье, а не хмелит.
Наелся-напился Андрюха, как на самом большом празднике либо на свадьбе, ящеркам поклонился:
– На угощенье, хозяюшки!
А они сидят обе на скамеечке высоконькой, головенками помахивают:
– На здоровье, гостенек! На здоровье!
Потом одна ящерка – поменьше-то – соскочила со скамеечки и побежала. Андрюха за ней пошел. Подбежала она ко кровати, остановилась – ложись, дескать, спать теперь! Кровать до того убранная, что и задеть-то ее боязно. Ну, все ж таки Андрюха насмелился. Лег на кровать и сразу уснул. Тут и свет потух.
А на Гумешках тем временем руднишный надзиратель переполошился. Заглянул утром в забой, – жив ли прикованный, – а там одна цепь. Забеспокоился надзиратель, запобегивал:
– Куда девался? Как теперь быть?
Пометался-пометался, никаких знаков нет, и на кого подумать – не знает. Сказать начальству боится – самому отвечать придется. Скажут – плохо глядел. Вот этот руднишный надзиратель и придумал обрушить кровлю над тем местом. Не шибко это просто, а исхитрился все ж таки, – кое с боков подгреб, кое сверху наковырял. Тогда и по начальству сказал. Начальство, видно, не крепко в деле понимало, поверило.
– И то, – говорит, – обвал. Вишь, как его задавило, чуть цепь видно.
Надзиратель, конечно, поет:
– Отрывать тут не к чему. Кровля вон какая ненадежная, руды настоящей давно нет, а мертвому не все ли равно, где лежать.
Руднишные видели, конечно, – подстроено тут, а молчали.
«Отмаялся, – думают, – человек. Чем ему поможешь?»
Так начальство и барину сказало:
– Задавило, дескать, того, Соленого-то, который нарочно в печи козлов посадил.
Барин и тут свою выгоду не забыл.
– Это, – говорит, – его сам бог наказал. Надо про эту штуку попам сказать. Пущай народ наставляют, как барину супротивничать.
Попы и зашумели. Весь народ про Андрюху-то узнал, что его кровлей задавило. Пожалели, конечно:
– Хороший парень был. Немного таких осталось.
А он что? После бани-то спит да спит. Тепло ему, мягко. День проспал, два проспал, на другой бок перевернулся да пуще того. Выспался все ж таки и вовсе здоровый стал, будто не хворал и в руднике не бывал. Глядит – стол опять полнехонек, и обе ящерки на скамейке сидят, поглядывают.
Наелся, напился Андрюха, ящеркам поклонился, да и говорит:
– Теперь не худо бы барину Турчанинову за соль спасибо сказать. Подарочек сделать, чтоб до слез чихнул.
Одна ящерка – поменьше-то – сейчас соскочила со скамейки и побежала. Андрюха за ней. Привела его ящерка к другой двери. Отворил, а там тоже лестница, в потолок идет. На потолке скобочка медная, как ручка. Андрюха, понятно, догадался, к чему она. Поднялся по лестнице, повел эту скобочку, выход и открылся. Вышел Андрюха на горушечку, а время, глядит, к вечеру – солнышко на закате.
«Это, – думает, – мне и надо. Схожу по потемкам на рудник. Может, повидаю кого, узнаю, как у них там и в заводе что».
Пошел потихоньку. Сторожится, конечно, как бы его не увидели, кому не надо. Подобрался к руднику, за вересовым кустом притаился. Людей у руды много, а подходящего случаю не выходит. Либо грудками копошатся, либо не те люди. Темненько уж стало. Тут и отбился один, близко подошел. Парень простоватый, а так надежный. Вместе с Андрюхой у печей ходил, да тоже на Гумешки попал. Андрюха и говорит ему негромко:
– Михайло! Иди-ко поближе.
Тот сперва пошел на голос, потом остановился, спрашивает:
– Кому надо?
– Иди, – говорю, – ближе.
Михаило еще подался, а уж, видать, боится чего-то. Андрюха тогда и выглянул из-за куста, показаться хотел, чтоб он не сомневался. Михаило сойкнул да бежать. Как нарочно в ту пору еще бабеночку одну к тому месту занесло. Она тоже Андрюху-то увидала. Визг подняла – уши затыкай:
– Ой, батюшки, покойник! Ой, покойник!
Михаило тоже кричит:
– Андрюху Соленого видел! Как есть такой показался, как до рудника был! Вон за тем кустом вересовым!
В народе беспокойство пошло. Побежали которые с рудника, а начальство вперед всех. Другие говорят:
– Надо поглядеть, что за штука!
Пошли тулаем, а так Андрюхе неладно показалось.
«Покажись, – думает, – зря-то, а мало ли кто в народе случится».
Он и отошел подальше в лес. Те побоялись глубоко-то заходить, потолкались около куста, расходиться стали.
Андрюха тут и удумал. Обошел Гумешки лесом да ночью прямо на медный завод. Увидели его там – перепугались. Побросали все да кто куда. Надзиратель ночной с перепугу на крышу залез. На другой день уж его сняли – обеспамятел вовсе… Андрюха и походил у печей-то… Опять все наглухо заморозил да к барину.
Тот, конечно, прослышал о покойнике, попов велел нарядить, только их на ту пору найти не могли. Тогда барин накрепко заперся в доме и не велел никому отворять. Андрюха видит – не добудешь его, ушел на свое место – в узорчату палату. Сам думает:
«Погоди! Еще я тебе соль попомню!»
На другой день в заводе суматоха. Шутка ли, во всех печах козлы. Барин слезами ревет. На Гумешках тоже толкошатся. Им велел отрыть задавленного и попам отдать, – пущай, дескать, хорошенько захоронят, по всем правилам, чтоб не встал больше.
Разобрали обвал, а там тела-то и нет. Одна цепь осталась и кольца ножные целехоньки, не надпилены даже. Тут руднишного надзирателя потянули. Он еще повертелся, на рабочих хотел свалить, потом уж рассказал, как было дело. Сказали барину – сейчас перемена вышла. Рвет и мечет:
– Поймать, коли живой!
Всех своих стражников-прислужников нарядил лес обыскивать.
Андрюха этого не знал и вечером опять на горушечку вышел. Сколь, видно, ни хорошо в подземной палате, а на горушечке все лучше. Сидит у камня и раздумывает, как бы ему со своими друзьями повидаться. Ну, девушка тоже одна на уме была.
«Небось, и она поверила, что умер. Поплакала, поди, сколь-нибудь?»
Как на грех, в ту пору женщины по лесу шли. С покосу ворочались али так, ягодницы припозднились… Ну, мало ли по лесу народу летом проходит. От той горушечки близенько шли. Сначала Андрюха слышал, как песни пели, потом и разговор разбирать стал.
Вот одна-то и говорит:
– Заподумывала, поди, Тасютка, как про Андрюху услыхала. Живой ведь, сказывают, он.
Другая отвечает:
– Как не живой, коли все печи заморозил!
– Ну, а Тасютка-то что? Искать, поди, собралась?
– Дура она, Тасютка-то. Вчера сколь ей говорила, а она старухам своим верит. Боится, как бы Андрюха к ней под окошко не пришел, а сама ревет.
– Дура и есть. Не стоит такого парня. Вот бы у меня такой был – мертвого бы не побоялась.
Слышит это Андрюха, и потянуло его поглядеть, кто это Тасютку осудил. Сам думает: «Нельзя ли через них весточку послать?»
Пошел на голоса. Видит – знакомые девчонки, только никак объявиться нельзя. Много, видишь, народу-то идет, да еще ребятишки есть. Ну, как объявишься?
Поглядел-поглядел, не показался. Пошел обратно.
Сел на старое место, пригорюнился. А пока он ходил, его, видно, какой-то барский пес и углядел да потихоньку другим весточку подал. Окружили горушечку. Радуются все. Самоглавный закричал:
– Бери его!
Андрюха видит – со всех сторон бегут… Нажал на камень, да и туда. Стражники-прислужники подбежали, – никого нет. Куда девался? Давай на тот камень напирать. Пыхтят – стараются. Ну, разве его сдвинешь? Одумались маленько, страх опять на них напал:
– Всамделе, видно, покойник, коли через камень ушел.
Побежали к барину, обсказали ему. Того и запотряхивало с перепугу-то.
– В Сысерть, – говорит, – мне надо. Дело спешное там. Вы тут без меня ловите. В случае не поймаете – строго взыщу с вас.
Погрозил – и на лошадь да в Сысерть и угнал. Прислужники не знают, что им делать. Ну, на то вывели – надо горушку караулить. Андрюха там, под камнем-то, тоже заподумывал: как быть? Сидеть без дела непривычно, а выходить не приходится.
«Ночью, – думает, – попытаю. Не удастся ли по потемкам выбраться, а там видно будет».
Надумал эдак-то, хотел еды маленько на дорогу в узелок навязать, а ящерок нету. Ему как-то без них неловко стало, вроде крадучись возьмет.
«Ладно, – думает, – и без этого обойдусь. Живой буду – хлеба добуду».
Поглядел на узорчату палату, полюбовался, как все устроено, и говорит:
– Спасибо этому дому – пойду к другому.
Тут Хозяйка и показалась ему, как быть должно. Остолбенел парень – красота какая! А Хозяйка говорит:
– Наверх больше ходу нет. Другой дорогой пойдешь. О еде не беспокойся. Будет тебе, как захочешь, – заслужил. Выведет тебя дорога куда надо. Иди вон в те двери, только, чур, не оглядывайся. Не забудешь?
– Не забуду, – отвечает, – спасибо тебе за все доброе.
Поклонился ей и пошел к дверям, а там точь-в-точь такая же девица стоит, только еще ровно краше. Андрюха не вытерпел, оглянулся, – где та-то? А она пальцем грозит:
– Забыл обещанье свое?
– Забыл, – отвечает, – ума в голове не стало.
– Эх ты, – говорит, – а еще Соленый! По всем статьям парень вышел, а как девок разбирать, так и неустойку показал. Что мне теперь с тобой делать-то?
– Твоя, – говорит, – воля.
– Ну, ладно. На первый раз прощается, другой раз не оглянись. Худо тогда будет.
Пошел Андрюха, а та, другая-то, сама ему двери отворила. Там штольня пошла. Светло в ней, и конца не видно.
Оглянулся ли другой раз Андрей и куда его штольня вывела, – про то мне старики не сказывали. С той только поры в наших местах этого парня больше не видали, а на памяти держали.
Посолил он Турчанинову-то!
А те – прислужники-то турчаниновски – долго, слышь-ко, камень караулили. Днем и ночью кругом камня стояли. Нарочно народ ходил поглядеть на эких дураков. Потом, видно, им самим надоело. Давай тот камень порохом рвать. Руднишных нагнали. Ну, разломали, конечно, а барин к той поре отутовел, – отошел от страху да их же ругать.
– Пока, – кричит, – вы пустой камень караулили, мало ли в заводе и на Гумешках урону вышло. Вон у приказчика-то зад сожгли. Куда годится?
1939 г. [1 - Сказы датируются по первой публикации.]
Объяснение отдельных слов, понятий и выражений, встречающихся в сказах
Азов, Азов-гора – на Среднем Урале, километрах в 70 к ю.-з. от Свердловска, высота 564 метра. Гора покрыта лесом; на вершине большой камень, с которого хорошо видны окрестности (километров на 25 –30). В горе есть пещера с обвалившимся входом. В XVII столетии здесь, мимо Азова, шла «тропа», по которой проходили «пересылки воевод» из Туринска на Уфу, через Катайский острог.
Азов-горы клады. – По большой дороге на Сибирь шло много «беглых», которые, «сбившись в ватаги», становились «вольными людьми». Эти «вольные люди» нередко нападали на «воеводские пересылки и на купеческие обозы». В сказах об Азов-горе говорилось, что «вольные люди» сторожили дорогу с двух вершин: Азова и Думной горы, устраивая здесь своего роду ловушку. Пропустят обоз или отряд мимо одной горы и огнями дадут знать на другую, чтобы там готовились к нападению, а сами заходят с тыла. Захваченное складывалось в пещере Азов-горы.
Были сказы и другого варианта – о «главном богатстве», которое находится в той же Азов-горе.
Основанием для сказов этого варианта послужило, вероятно, то, что на равнине у Азова были открыты первые в этом крае медные рудники (Полевской и Гумешевский) и залежи белого мрамора. По речкам, текущим от Азова, нашли первые в этом районе золотые россыпи, здесь же стали потом добывать медистый и сернистый колчедан.
Азовка-девка, Азовка. – Во всех вариантах сказов о кладах Азов-горы неизменно фигурирует девка Азовка – без имени и указания ее национальности, лишь с неопределенным намеком: «из не наших людей».
В одних сказах она изображается страшилищем огромного роста и непомерной силы. Сторожит она клады очень ревностно: «Лучше собаки хорошей, и почуткая страсть – никого близко не подпустит». В других сказах девка Азовка – то жена атамана, то заложница, прикованная цепями, то слуга тайной силы.
Айда, айда-ко – от татарского. Употреблялось в заводском быту довольно часто в различном значении: 1) иди, подойди; 2) пойдем, пойдемте; 3) пошел, пошли. «Айда сюда», «Ну, айда, ребята, домой!», «Свалил воз – и айда домой».
Артуть – ртуть. Артуть-девка – подвижная, быстрая.
Ашать (башкирское) – есть, принимать пищу.
Бадог – старинная мера – полсажени (106 см); употреблялась как ходовая мерка при строительных работах и называлось прав́илом. «У плотинного одна орудия – отвес да прав́ило».
Бадожок – дорожный посох, палка.
Байка – колыбельная песня, с речитативом.
Балодка – одноручный молот.
Банок – банк.
Баской, побаще – красивый, пригожий; красивее, лучше.
Бассенький, – ая – красивенький, – ая.
Бельмень – не понимает, не говорит.
Бергал – переделка немецкого бергауэр (горный рабочий). Сказителем это слово употреблялось в смысле старший рабочий, которому подчинялась группа подростков-каталей.
Беспелюха – неряха, разиня, рохля.
Блазнить – казаться, мерещиться; поблазнило – показалось, почудилось, привиделось.
Блёнда, блёндочка – рудничная лампа.
Богатимый – богатый, богатейший.
Болботать – бормотать, невнятно говорить.
Большину брать – взять верх, победить, стать верховодом.
Братцы-хватцы из Шатальной волости – присловье для обозначения вороватых бродяг (шатаются по разным местам и хватают что под руку попадет).
Васькина гора – недалеко от Кунгурского села, в километрах 35 от Свердловска к ю.-з.
Ватага, ватажка – группа, артель, отряд.
Взамок – способ борьбы, когда борцы, охватив друг друга, нажимают при борьбе на позвоночник противника.
Взвалехнуться – беспорядочно, не вовремя ложиться; ложиться без толку, как попало.
Взыск будет – придется отвечать в случае невыполнения.
Винну бочку держали – под предлогом бесплатной выдачи водки рабочим беспошлинно торговали водкой.
Виток или цветок – самородная медь в виде узловатых соединений.
Витушка – род калача со сплетенными в средине концами.
В леготку – легко, свободно, без труда, безопасно.
Вожгаться – биться над чем-нибудь, упорно и длительно трудиться.
Впотай – тайно, скрытно от всех.
Вразнос – открытыми разработками.
Всамделе – в самом деле, действительно.
Вспучить – поднять, сделать полнее, богаче.
Вы́ходить – вылечить, поставить на ноги.
Галиться – издеваться, мучить с издевкой.
Гаметь – шуметь, кричать.
Гинуть – гибнуть, погибать.
Глядельце – разлом горы, глубокая промоина, выворотень от упавшего дерева – место, где видно напластование горных пород.
Голбец – подполье; рундук около печки, где делается ход в подполье, обычно зовется голбчик.
Голк – шум, гул, отзвук.
Гольян – болото на водоразделе между речками Исетской и Чусовской системы, которые здесь близко сходятся.
Гоношить – готовить.
Гора – медный рудник (см. Гумешки).
Город – без названия, всегда имелся в виду один – Екатеринбург.
Горный щит – по-настоящему Горный Щит, к ю.-з. от Екатеринбурга. В прошлом был крепостцой, построенной для защиты дороги на Полевской завод от нападения башкир. В Горном Щиту обычно останавливались «медные караваны». Даже в девяностых годах прошлого столетия полевские возчики железа и других грузов обычно ночевали в Горном Щиту. В какой-то мере это было тоже отголоском старины.
Грабастенький – от грабастать, загребать, захватывать, отнимать, грабить; грабитель, захватчик, вороватый.
Грань – см. заводская грань.
Гумешки (от старинного слова «гуменце» – невысокий пологий холм) – Гумешевский рудник. Медная гора, или просто Гора – вблизи Полевского завода. Одно из наиболее полно описанных мест со следами древних разработок, богатейшее месторождение углекислой меди (малахита). Открытые в 1702 г. крестьянами-рудознатцами два гуменца по речке Полевой начали разрабатываться позднее. Одно гуменце (Полевской рудник), около которого Генниным в 1727 г. был построен медеплавильный завод, не оправдало возлагавшихся на него надежд; второе (Гумешевский рудник) свыше сотни лет приносило владельцам заводов баснословные барыши. О размере этих барышей можно судить хотя бы по таким цифрам. Заводская цена пуда меди была 3 р. 50 к., казенная цена, по которой сдавалась медь, – 8 руб., и были годы, когда выплавка меди доходила до 48 000 пудов. Понятно поэтому, что такие влиятельные при царском дворе люди, как Строгановы, пытались «оттягать Гумешки», и еще более понятно, какой жуткой подземной каторгой для рабочих была эта медная гора Турчаниновых.
По приведенным в «Летописи» В. Шишко сведениям, в Гумешках добывались малахит, медная лазурь, медная зелень, медный колчедан, красная медная руда, медь самородная кристаллами в форме октаэдров, брошантит, фольбортит, фосфорохальцит, халькотрихит, элит.
Дача, заводская дача – территория, находившаяся в пользовании Сысертского горного округа (см. Сысертские заводы).
Девка на выданье – в возрасте невесты.
Дивно, дивненько – много, многонько.
Диомид – динамит.
Добренькое – хорошее, дорогое, ценное.
Дознаться маяками – узнать с помощью знаков, мимикой.
Дозорный – старший по караулам; контролер.
Долина́ – длина; долино́й, в долину́ – длиной, в длину.
Долить – одолевать; долить приняла – стала одолевать.
Доступить – добыть, достать, найти.
Доходить – узнавать, разузнавать, исследовать.
Думная гора – в черте Полевского завода, со скалистым спуском к реке. В пору сказителя этот спуск был виден частично, так как с этой стороны находились в течение столетия шлаковые отвалы медеплавильного и доменного производства.
Елань, еланка – травянистая поляна в лесу (вероятно, от башкирского jalan – поляна, голое место).
Ельничная – одна из речек, впадающих в Полевской пруд.
Емко – сильно.
Жженопятики – прозвище рабочих кричного производства и вообще горячих цехов, где ходили обычно в валеной обуви с подвязанными внизу деревяшками-колодками.
Жидко место – слабый.
Жоркий – тот, кто много ест и пьет; в сказе – много пьет водки.
Жужелка – название мелких самородков золота.
Забедно – обидно.
Завидки – зависть; завидки взяли – стало завидно.
Заводская грань – линия, отделявшая территорию одного заводского округа от другого. Чаще всего «грань проходила» по речкам и кряжам, по лесу отмечалась особой просекой, на открытом месте – межевыми столбами. За нашей гранью – на территории другого заводского округа, другого владельца.
Завозня – род надворной постройки с широким входом, чтобы можно было завозить туда на хранение телеги, сани и пр.
За́все – постоянно.
За всяко просто – попросту.
Заделье – предлог.
Зазнамо – знаючи, заведомо, в точности зная.
Зазорина – видная из вырезов или прорезей материя другого цвета.
Заневолю – невольно, поневоле.
Заплот – забор из жердей или бревен (однорезки), плотно уложенных между столбами; заплотина – снятая с забора жердь или однорезка.
Зарукавье – браслет.
Запон, запончик – фартук, фартучек.
Заскать – засучить.
Застукать – поймать, застать врасплох.
Заступить – поступить вместо кого-нибудь.
Званья не останется – не будет, и следа не останется.
Звосиять – сверкнуть.
Здвиженье – осенний праздник 27(14) сентября.
Земляная кошка – мифическое существо, живущее в земле. Иногда «показывает свои огненные уши».
Змеевка – дочь Полоза. Мифическое существо, одна из «тайных сил». Ей приписывалось свойство проходить сквозь камень, оставляя после себя золотой след (золото в кварце).
Змеиный праздник – 25(12) сентября.
Знат – знает.
Знатко, незнатно – заметно, незаметно.
Знатье бы – если бы знать.
Золотник – старая мера аптекарского веса – 4,1 грамма.
Зорить – зорко смотреть, высматривать.
Зюзелька, Зюзельское болото, Зюзельский рудник – речка, одна из притоков речки Полевой, Чусовской системы. Здесь на заболоченной низине, покрытой лесом, в прошлом была разработка золотоносных песков. В настоящее время на Зюзельском месторождении большой рабочий поселок со школами, больницей, рабочим клубом; связан автобусной линией с Полевским криолитовым заводом.
Изварначиться – превратиться в негодяев (варнаков), испортиться, разложиться.
Изготовиться – приготовиться.
Изоброченный – нанятый на срок по договору.
Изоброчить – нанять по договору (оброку), законтрактовать.
Изробиться – выбиться из сил от непосильной работы, потерять силу, стать инвалидом.
Из пору изойти – устать до предела.
Изумруд медный – диоптаз. Встречался ли этот редкий камень в Гумешевском руднике, точных сведений нет. Возможно, что основанием для упоминания о нем послужила находка других разновидностей этого драгоценного камня.
Исхитриться – ухитриться.
И то – в смысле утвердительного наречия: так, да.
Казна – употребляется это слово не только в смысле – государственные средства, но и как владельческие по отношению к отдельным рабочим. «Сперва старатели добывали тут, потом за казну перевели» – стали разрабатывать от владельца.
Как счастье поищет – как удастся.
Калым – выкуп за невесту (у башкир).
Каменка – банная печь, с грудой камней сверху, на них плещут воду, «подают пар».
Карнахарь – одна из бытовавших еще в девяностых годах переделок немецких технических названий. Вероятно, от гармахерского горна, на котором производилась очистка меди.
К душе – по душе, по мысли, по нраву.
Кого до́ходя – всякого, каждого.
Колтовчиха – Колтовская, одна из дочерей первого владельца заводов. Эта Колтовская одно время занимала среди промотавшихся наследников первое место и фактически была «главной барыней».
Коробчишечко – уменьшительное от коробок – плетенка, экипаж из плетеных ивовых прутьев.
Королек – самородная медь кристаллами; вероятно, название перешло как перевод бытовавшего слова «кених». «Зерна, называемые кених, взвеся записать… а по окончании года медные кенихи объявлять в обер-берг-амт» (Из инструкции Геннина).
Косоплетки плести – сплетничать.
Кош – войлочная палатка особого устройства.
Кразелиты – хризолиты.
Красненькое – виноградное вино.
Красногорка – Красногорский рудник вблизи горы Красной, у Чусовой, километрах в 15 от Полевского завода. В пору сказителя это был заброшенный железный рудник, теперь там ведутся мощные разработки.
Крепость – крепостная пора, крепостничество.
Крица – расплавленная в особой печи (кричном горне) глыба, которая неоднократной проковкой под тяжелыми вододействующими молотами (кричными) сначала освобождалась от шлака, потом под этими же молотами формировалась в «дощатое» или «брусчатое» железо.
Кричная, крична, кричня – отделение завода, где находились кричные горны и вододействующие молоты для проковки криц; крична употреблялась и в смысле – рабочие кричного отделения. «Крична с горой повздорили» – рабочие кричного отделения поспорили с шахтерами.
Кричный мастер – этим словом не только определялась профессия, но и атлетическое сложение и большая физическая сила. Кричный подмастерье был всегда синонимом молодого сильного человека, которого ставили к опытному, но уже старому мастеру, потерявшему силу.
Крылатовско – один из золотых рудников вблизи Кунгурского села.
К чему гласит – куда ведет, направляется.
Кышкаться – возиться, биться.
Ласкобай – ласково говорящий, внешне приветливый, сладкий говорун.
Лестно на себя навздевать – любить наряжаться.
Листвянка – лиственница.
Марков камень – гора формы огромного голого камня, находится почти в средине между заводами восточной и западной группы б. Сысертского округа.
Мараковать – понимать.
Мертвяк – мертвец; иногда только потерявший сознание. «Сколько часов мертвяком лежал».
Местичко – место.
Мешат – мешает.
Милостина – милостыня, сбор кусочков, подаянье.
Мода была – такой был обычай, так привыкли.
Моду выводить – модничать, наряжаться.
Мошенство – мошенничество, жульничество, обман.
Мрамор, Мраморский завод – в 40 километрах к ю.-з. от Екатеринбурга (население поселка занималось исключительно камнерезным делом, главным образом обработкой мрамора, змеевика, яшмы).
Мудровать – придумывать необыкновенное, дурачить кого-нибудь, ставить в трудное положение.
Мурзинка, Mурзинское – село (в прошлом слобода, крепость). Одно из древнейших на Урале. Здесь впервые в России в 1668 –1669 гг. братья Тумашевы нашли «цветные каменья в горах, хрустали белые, фатисы малиновые, и юги зеленые, и тунпасы желтые».
По обилию и разнообразию драгоценных камней Мурзинское месторождение является одним из самых замечательных в мире.
Здесь добывались аквамарины, аметисты, бериллы, топазы, тяжеловесы, турмалины розовые, малиновые, черные, зеленые, бурые, сапфиры, рубины и другие разновидности корунда.
Мягкий камень – тальк.
Навидячу – на глазах, быстро.
Надсада – надрыв, повреждение организма от чрезмерного напряжения при работе.
Назгал, назгального (от галиться – насмехаться, издеваться) – на смех, издевательски, с издевкой.
На кривой аршин – неправильно, по неверной мерке.
На ладан дышит – близок к смерти, скоро умрет.
Нали – даже.
Намятыш – крепкий, сильный, плотный, как туго намятое тесто.
Нареченная – невеста.
На славе были – широко известны.
Наставать – наставлять, учить, следить за поступками.
Натаскаться – найти.
На хлеб не сходится – не стоит работы.
Находить – походить, иметь сходство. «На отца находит по волосам-то».
Не ахти какой, неахтительный – несложный, недорогой, простой.
Не́вдолге – вскоре.
Неженатик – холостой, парень. «У неженатиков разговор вышел – друг дружке рожи покарябали».
Некорыстный – нестоящий, плохой.
Неминуче дело – неизбежное.
Немудрящее – немудренькое, плохонькое, малостоящее.
Не оказывать – не показывать.
Не от простой поры – некогда, нет времени.
Не охтимнеченьки живут – без затруднений.
Не по ноздре – не по нраву, неприятно.
Не сладко поилось – не удалось жить спокойно и сытно, как было: «что-то не сладко сношеньке у нас поелось – ушла».
Не стояли(ребята) – не выживали, не оставались в живых, умирали в детстве.
Не тем будь помянут, покойна головушка – присловье, когда об умершем вспоминали что-нибудь отрицательное.
Не того слова – сейчас, немедленно, без возражений.
Не утыхаючи, без утыху – не переставая.
Нокоток – ноготок.
Нюхалка, наушник – заводской сыщик, шпион.
Нязя – река, приток Уфы.
Нязи – лесостепь, по долине реки Нязи, по направлению к Нязепетровскому заводу. Эта лесостепь часто упоминалась в быту Полевского завода.
Обальчик – пустая порода.
Обахмурить – овладеть вниманием, поразить.
Обдуват – обдувает, освежает.
Обвариться – сильно пожелать, устремиться к чему-нибудь.
Обережный – телохранитель, ближайший прислужник.
Обломать – победить, скрутить.
Обой – куски камня, которые откалываются, отбиваются при первоначальной грубой обработке, при околтывании.
Оболтать – заговорить, обмануть.
Оборуженный – вооруженный, с оружием.
Обраковать – забраковать, признать негодным.
Обратить – надеть оброть, недоуздок, подчинить себе, обуздать.
Обсказать – рассказать.
Обстроил – устроил.
Обуй – имя сущ. м. р. – обувь.
Обутки, обуточки – род кожаной обуви; коты.
Объедь – 1) ядовитые растения, которыми объедается скот; 2) то, что остается от корма, не съедается. «Объеди много в тамошних сенах».
Огневаться – разгневаться, рассердиться.
Огневщик – лесной сторож, которого брали на сезон летних пожаров (по стаянии снегов до свежего травостоя, иногда до осенних дождей).
Ограда – двор (слово «двор» употреблялось лишь в значении семьи, тягловой и оброчной группы, но никогда в смысле загороженного при доме места).
Одинова – один раз.
Одно свое – повторяет сказанное, стоит на своем.
Оклематься – прийти в сознание, начать поправляться.
Околтать – обтесать камень, придать ему основную форму.
Омельян Иванович – Пугачев Емельян Иванович.
Омег, или вех – ядовитое растение Cicuta virosa.
Омман – обман.
Оружье – ружье. «Как из оружья стрелено» – прямо.
Оплести – обмануть.
Оплетать – в смысле быстро и с особой охотой есть.
Опупышек – округление, круглый выступ.
Ослабу давать – снисходительно, терпимо относиться к кому-нибудь, слабо держать.
Остатный раз – последний раз.
Осыпь – обвал мелких камней с песком.
Откать – отброс.
Отутоветь – отойти, прийти в нормальное состояние.
Отходить охота – хотелось вылечить, поправить. Поставить на ноги.
Оха поймать – оказаться в трудном положении и притом неожиданно для себя.
Охлестыш, охлест, охлестка, схлестанный, хвост, подол, полы – человек грязной репутации, который ничего не стыдится, наглец, обидчик.
Охота – хочется.
Охотку стешить – добиться того, что хотелось, остыть. Охтимнеченьки, охтимне (от междометия «охти», выражающего печаль, горе) – горе мне, тяжело. Не охтимнеченьки – без горя, без затруднения, спокойно. «Жизнь досталась охтимнеченьки» – тяжелая, трудная. «Не охтимнеченьки прожили» – свободно, без больших затруднений.
О чем – почему. «О чем не сделать? – Сделаю». «О чем не спросить, коли надобность».
Очестливый, очесливый – почтительный, обходительный, вежливый; неочесливый – неучтивый, невежа.
Папора – папоротник.
Парун – жаркий день после дождя.
Парча – ткань с серебряной или золотой ниткой.
Перебуторивать – перерывать песок, землю, перемывать пески; вероятно, от слова «бутара» – промывальный станок.
Переоболокчись – переодеться.
Пескозоб – пескарь.
Петровки – вторая половина июня и первая половина июля, когда в старое время был так называемый «Петров пост».
Пехло – доска, посаженная поперек черня, род скребка для перегребания и разборки промываемых песков.
Пировля – пир, гулянка.
Пище – пуще, сильнее, больше.
Пла́вень – примесь к руде, облегчающая плавку, флюс.
Пле́ха – распутница.
По времени – с течением времени, через известный промежуток.
Погалиться – насмехаться, издеваться, измываться.
Подавывать – неоднократно выдавать понемногу.
Подбегать стали – стали обращаться.
Податься – пойти, уйти.
Под всюе – под всю.
Поддерново золото – то, что находят в верхних слоях песка – под дерном.
Поддонить, поддодонить – незаметно подставить, подсунуть.
Подлеток – подросток (преимущественно о девочках в возрасте от 12 до 16 лет).
Подлокотник – близкий слуга, доверенный, помощник.
Подыскиваться – приискивать повод для обвинения.
Пожарна – она же машина – в сказах упоминается как место, где производилось истязание рабочих. Пожарники фигурируют как палачи.
Позаочь, позавочь – за глазами, заглазно, в отсутствие заинтересованного.
Покарябать – побить, поцарапать, окровенить, оставить след. «Кто тебя эдак покарябал?»
Покорпуснее – плечистее, крупнее, здоровее.
Покров – старый праздник 14 (1) октября.
Покучиться – опросить, выпросить.
Полева́, Полевая – Полевский завод, ныне криолитовый, в 60 километрах к ю.-з. от Екатеринбурга. Строился Генниным как казенный медеплавильный, в 1727 г. одновременно был и железоделательным, со своей домной. С 1873 г. переделочные цеха работали на слитках Северского завода. Плавка меди держалась до конца прошлого столетия и была основной для Полевского завода. Во время, когда слушались сказы, медеплавильное производство умирало, переделочные цеха тоже работали с большими перебоями. В первом десятилетии XX в. здесь был построен один из первых на Урале химических заводов (сернокислотный), который при советской власти был переконструирован и расширен. Ныне здесь организован большой криолитовый завод, около которого развернулся соцгородок. На фоне строительства жалкой деревней кажется теперь старый заводской поселок.
В пору сказителя еще не было Челябинской железной дороги и завод был вовсе глухим углом. Входил он в состав Сысертского горного округа (см. Сысертские заводы и Гумешки).
Полер навести – отшлифовать.
Полоз – большая змея. Среди натуралистов, сколько известно, нет полной договоренности о существовании полоза на Урале, зато у кладоискателей полоз неизменно фигурирует как хранитель золота. В сказах Хмелинина, как обычно, полозу присваиваются человеческие черты.
Полштоф – старая мера жидкости (0,75 литра).
Помогчи – помочь.
Помстилось – почудилось, показалось.
Помучнеть – побледнеть.
По насердке – по недоброжелательству, по злобе, из мести.
Понастовать – понаблюдать, последить.
Понаторкать – плотно уложить.
Пониток – верхняя одежда из домотканого сукна (шерсть по льняной основе).
Понуждаться – не иметь больше надобности в ком-нибудь, не надобно.
Поправляться житьишком – жить лучше.
Попущаться – отступить, отступиться.
Порушать – разрезать хлеб ломтями.
Посадить козла – остудить, «заморозить» чугун или медь. Отвердевшая в печи масса называлась козлом. Удалить ее было трудно. Часто приходилось переделывать печь.
Поскакуха – один из действовавших владельческих приисков.
Поскыркаться – поскрести, поковыряться в земле, порыть.
Пословный – послушный, кто слушается «по слову», без дополнительных понуканий, окриков.
Посоветовать – посоветоваться с кем-нибудь. «Посоветовать с ним ладил».
Постряпенька – домашнее праздничное печенье.
Посупорствовать – противиться.
Потишае – потише.
Похаять – осудить, опорочить.
Почто – зачем.
Правиться – направляться, держать направление.
Пригон – общее название построек для скота (куда пригоняли скот).
Пригрожать – угрожать, грозить.
Приказал долго жить – обычное в прошлом присловье при извещении о чьей-нибудь смерти.
Приказный – заводской конторский служащий. Название это держалось по заводам и в девяностых годах.
Приказчик – представитель владельца на заводе, главное лицо; впоследствии таких доверенных людей называли по отдельным заводам управителями, а по округам – управляющими.
Приклад – пожертвование, подарок, вклад (в церковь); на приклад отправил – послал бесплатно, как подарок.
Прилик – видимость; для прилику – для видимости; ради приличия.
Припалить – быстро приехать.
Припёка – прибавка; сбоку припёка – случайно приставшее, постороннее, чужое.
Припой – медная стружка, которую иногда сдавали неопытным скупщикам за золото.
Присадить – 1) прикрепить к дереву, металлу; 2) крепко, больно, садко ударить.
Прискаться – придраться.
Притча – неожиданный случай, помеха, нежданная беда.
Приходить на кого-нибудь – обвинять кого-нибудь, винить.
Прихорониться – укрыться, спрятаться.
Причтется – придется.
Пробыгаться – проветриться, освежиться.
Провинка – ошибка.
Проворный – сильный (в обычном значении почти не употреблялось в заводском говоре; для понятия «проворный» употреблялись другие слова: развертной, верткий).
Промяться – пройтись, проходиться.
Просто было – свободно, легко, без проволочек.
Профурить, профурять – расшвырять, растратить; фурять – бросать; фурка – род ребячьей пращи, рогатки.
Пустоплесье – открытое место среди леса.
Пушить – быстро бросать в кого-нибудь, забрасывать.
Пущай – пусть.
Пятисаженные столбы – упоминаемые в сказе «Медной горы Хозяйка», видимо, малахитовые колонны Исаакиевского собора.
Раделец – от слова «радеть» – кто заботился о них, старался для них.
Различка – разница.
Разоставок – то, чем можно разоставить ткань, вставка, клин, лоскут; в переносном смысле – подспорье, прибавок, подмога.
Расстараться – достать, добыть, найти.
Растолмачить – перевести, разъяснить.
Резунцы – растения типа осоки.
Ремки, ремье – лохмотья, отрепье. Ремками трясти – ходить в плохой одежде, в рваном, в лохмотьях.
Ро́бить – работать. Основное слово для обозначения этого действия. «Где ро́бил?», «Куда ро́бить?», «Ушел ро́бить».
Руками хлопали – удивлялись (от жеста).
Рыкало-зыкало – свирепый, непомерно-строгий, крикун (от рычать и зыкать – хлестать, ударять).
Рябиновка – речка, приток Чусовой.
Сбить народ – созвать, скликать.
Свышный – привычный; не свышны – не привычны, не в обычае это.
Сголуба – голубоватый, бледно-голубой.
Северский завод, Северна – один из заводов Сысертского округа. В прошлом доменное и мартеновское производство (см. Сысертские заводы).
Северушка – приток Чусовой; впадает в Чусовую километрах в трех от Северского завода.
Синюха, синюшка – болотный газ.
Скажи на милость – присловье, в смысле – удивительно даже, удивляться надо.
Сквозь свитеют – просвечивают.
Скудаться – хилеть, недомогать, хворать.
Скыркаться – скрести, скрестись (в земле).
Слань – вернее стлань, настил по дорогам в заболоченных местах. Увязнуть в болоте такая стлань не давала, но ездить по ней тоже было невозможно.
Сличье – удобный случай, к сличью пришлось – подошло.
Слышок, слушок – слух.
Сметить дело – понять, догадаться.
Смотник, – ца – сплетник, – ца.
С находу – приходить на время.
Сном дела не знать – даже не предполагать.
Сноровлять, сноровить – содействовать, помогать, сделать кстати, по пути.
Совестить – стыдить, укорять.
Сойкнуть – вскрикнуть от испуга, неожиданности (от междометия «ой»).
Сок – шлак от медеплавильного и доменного производства.
Соломирский – последний владелец заводов.
Сопнуть – сдвинуть ногой.
Сорочины – сороковой день после смерти.
Спокой – покой.
Сполоху наделать – переполошить, поднять на ноги, привести в беспокойное состояние.
Спортить – испортить.
Справный – исправный, зажиточный; справа – одежда, внешний вид. «Одежонка справная», то есть неплохая. «Справно живут» – зажиточно. «Справа-то у ней немудренькая» – одежонка плохая.
Спущаться – спускаться.
Сряжаться – снаряжаться.
Стара-дорога. – П. А. Словцов в «Историческом обозрении Сибири», изданном в 1838 г., говоря о путях сообщения в период с 1595 по 1662 год, писал: «Была еще летняя тропа для верховой езды, пролегавшая из Туринска, после из Тюмени через Катайский острог на Уфу по западной стороне Урала с пересечкой его подле Азовской горы». Памятником этой старинной дороги надо считать и название горы около Нязепетровского завода – Катайский холм.
Стары люди. – Может быть, потому, что Полевской завод строился на месте древних рудокопен – «чудских» капаней, здесь были живы рассказы о «старых людях». В этих рассказах «стары люди» изображались по-разному. Одни говорили, что «стары люди» жили в земле, как кроты, а потом засыпали себя, когда в этот край пришли «другие народы»; другие говорили, что «стары люди» брали медь только сверху, а золота вовсе не знали и жили охотой да рыболовством. Предполагалось, что слой земли, на котором жили «стары люди», уже так завален сверху, что до этого слоя приходилось «докапываться». «Докопались до той земли, где стары люди жили, – нет золота. Не на место, видно, угадали».
Стенбухарь – так назывались рабочие у толчеи, где дробилась пестами руда. Этим рабочим приходилось все время бросать под песты руду – бухать в заградительную стенку.
Столб-гора – за Северским заводом, со сторожевой вышкой.
Страмец, страмина – от слова «срамить» (бесчестить, позорить); употреблялось в быту довольно часто в смысле бесстыдник, – ца, бесчестный, – ая. Слова срам, срамить произносились с наращенным “т” – страм.
Стурять – сдавать, сбывать (поспешно).
Сугонь – погоня; в сугонь пошли – бросились догонять.
Сумки надевать – дойти или довести семью до сбора подаяния, до нищенства.
Сходственность – сходство.
Счунуться – связаться, сцепиться, заняться с кем-нибудь.
Сысертские заводы – группа из пяти заводов, принадлежавших на так называемом посессионном праве сначала Турчаниновым, потом Соломирскому. Называлась эта группа Сысертским горным округом.
В восточной части округа было три железоделательных завода: Сысертский, главный завод округа, Верх-Сысертский (Верхний), Нижне-Сысертский (Ильинский) – все на речке Сысерти Обской водной системы (через Исеть). В западной части округа были заводы: Полевской и Северский на речках Волжской системы (через Чусовую).
«Заводская дача» – территория округа; составляла 239 707 десятин; по современной мере свыше 2600 кв. километров – 260 000 га.
Кроме заводских поселков, на территории округа были в восточной части деревни: Кашина, Космакова (Казарина), и села: Абрамовское, Аверинское, Щелкунское; в западной части: Кунгурское, деревня Косой Брод и Полдневское. В прошлом населяли их или крепостные, или «непременно обязанные работники» Турчанинова. После падения крепостничества многие из жителей этих селений занимались тоже исключительно заводскими работами.
Общая численность населения заводов и поселков, расположенных на территории заводского округа, немногим превышала тридцать две тысячи человек, или двенадцать человек на один кв. километр. Пахотная земля лишь у сельского населения, да и то больше за пределами заводской дачи. Жители заводских поселков пахоты вовсе не имели, и почти вся «заводская дача» была занята лесом, в котором ежегодно вырубали свыше 2400 десятин сплошной рубкой и 7500 десятин – выборочной.
На территории округа насчитывалось до сорока железных рудников, восемь владельческих золотых рудников и приисков и свыше сотни золотоносных россыпей (разрабатывалось не больше трети); кроме того, добывали тальк, огнеупорную глину, известь, мрамор, хризолиты. Медистые и сернистые колчеданы в пору сказителя не разрабатывались; их считали обальчиком – пустой породой.
По территории Сысертского округа тогда проходила одна трактовая дорога на Челябинск; железной дороги не было, и западная часть округа была особенно глухой. Расстояние между группами восточной и западной было примерно сорок километров; расстояние между Полевским и Северским – семь километров.
Общность заводского хозяйства отразилась и в сказах. Особенно часто упоминается Сысерть как главный завод округа, а также Северский и деревня Косой Брод – как ближайшие.
Таку беду – в смысле сильно, очень. «Суетится, таку беду, хлопочет», то есть очень суетится.
Тайный купец – скупщик золота.
Тамга – знак, клеймо.
Твердой – решительный, с характером.
Терсут, Терсутское – самое большое болото б. Сысертской заводской дачи.
То́лкуют, то́лковать – понимают, знают толк в чем-нибудь. «В песках-то он добро то́лкует» – знает золотоносные пески.
Толмить – твердить, повторять.
Тонцы-звонцы – танцы, веселье.
Туе – вин. п. ж. р. от местоимения та; «в туе́ гору, в туе́ дудку».
Тулаем – толпой.
Тулово – туловище.
Турчанинов – владелец заводского округа. В сказах фигурирует обыкновенно первый владелец – «старый барин». По историческим материалам, он действительно уже был стариком, когда выклянчил себе заводы. Был он из купцов, числился «в ранге сухопутного капитана», но не имел дворянского звания, а с ним и права покупать крестьян. Это, однако, не помешало Турчанинову заселить заводы «выведенцами» из северных областей.
Во время Пугачевского восстания Турчанинов системой обмана, угроз, жестокостей и посулов сумел удержать в повиновении большую часть рабочих и едва ли не один из уральских заводовладельцев не понес материального ущерба по заводам. Екатерина II высоко оценила эту изворотливость Турчанинова и в своей грамоте писала: «За такие похвальные и благородные поступки, особенно учиненные в 1773 и 1774, возвести с рожденными и впредь рождаемыми детьми его и потомками в дворянское достоинство Российской империи».
Не удивительно, что этот хитрий, ловкий и жестокий старик остался в памяти заводского населения. Что касается остальных Турчаниновых, то к ним, видимо, подходит определение из сказа «Малахитовая шкатулка»: «Однем словом, наследник».
Туяс, туес, туесок, туесочек – берестяный бурак.
Угоить – устроить, сделать.
Удобриться – стать добрым, ласковым (чаще притворно).
Удумать – придумать, выдумать.
Ужна – ужин; чужа ужна – кто живет за счет других.
Укрепа – укрепление; для укрепы – чтобы крепче было.
Умуется – близко к помешательству; заговаривается.
Умыл – растратил, пропил.
Упалить – быстро уехать, ускакать.
Упредить – предупредить.
Урево – стадо.
Уроим, или Ураим (по-башкирски котел) – котловина по реке Нязе, где расположен Нязепетровский завод. Селения, близко подходившие к этой котловине, назывались тоже Ураимом.
Уставщик – завцеха или передела; на его ответственности было, чтоб продукция выпускалась установленного образца, по уставу.
Усторонье, наусторонье – в стороне, отдельно от других, на отшибе.
Утуга – густая толпа.
Утурить – прогнать, угнать.
Ухайдакать – уходить, сгубить, убить, истратить, потерять. «Тут в лесу ухайдакали» (убили); «все наследство ухайдакал» (прожил, промотал, истратил); «там, видно, и пестерь свой ухайдакал» (потерял свою суму); «сколь посуды на свадьбе ухайдакали!» (разбили).
Фаску снять – обточить грань.
Фунт – старая мера веса, 400 гр.
Хватовщина – растаскивание второпях, как попало, что под руку подвернулось, что успел схватить.
Хезнуть – ослабеть, слабеть.
Хитник – грабитель, вор, хищник.
Хозяевать – хозяйничать.
Чести приписывать – похвалить.
Честно-благородно – по-хорошему, как следует.
Чирла – яичница, скороспелка, скородумка, глазунья (от звука, который издают выпускаемые на сковородку яйца).
Что хоти – хотя, хотя бы.
Чутешный – едва, чуть заметный.
Шалыганить – праздно шататься, повесничать, бездельничать; в сказе – уклоняться от работы на барина.
Шварев Ванька – был главным приказчиком Сысертских заводов во время крестьянской войны под предводительством Пугачева.
Шибко – сильно, очень.
Ширинка – полотенце; отрезок ткани по всей ее ширине.
Шмыгало – быстрый, подвижной человек.
Шнырить – искать.
Штабеля – большие стопы, строительные материалы.
Щегарь – штейгер.
Щелкунская дорога – Челябинский тракт. Названия по ближайшему селу в направлении от Сысерти на Челябинск.
Яга – шуба из собачьих шкур шерстью наружу; такая же шуба из оленьих, козьих, жеребковых шкур называлась дохой.
Ясак – подать, дань.
Яшник, яшничек – ячменный хлеб (ячный).