Вилорд Байдов
Саги о варяге

Аэлите Байдовой – жене, другу, музе, первому читателю и критику

Предисловие

     России образ в миг прозренья
     Из множества зеркал разбитых,
     Из чувств и дум, в одно не слитых,
     Поэта сложит вдохновенье.
     И так ли важно, что историк
     Пройдёт, её не узнавая? —
     В стихах она совсем иная,
     Чем из камней и пыльных хроник!..

   Историей я интересуюсь с детства, когда начал читать серьёзные книги, и одной из первых была историческая повесть о князе Святославе, сыне Ольги и Игоря. Помню, что меня поразил Святослав-мальчик, княжич, который, завидев вражеское войско, бросил сидя на коне, копьё, едва пролетевшее между ушами коня, но этого было достаточно, чтобы началась битва. Я уже тогда стал понимать, что исторические личности были тоже людьми, как и мы. Я старался перевоплотиться в Святослава, сделал себе копье и, сидя на бревне, бросал его намного дальше, чем по той легенде Святослав, но, конечно, ничего вокруг, подобного прочитанному, не происходило. Историческим мальчикам везло больше, и я мечтал перенестись хотя бы оруженосцем в окружение одного из них. Очень скоро я стал читать беллетризованные повествования об археологических открытиях, путешествиях в поисках исчезнувших цивилизаций и т. п. Интерес к истории резко возрос, но одновременно меня захватывала романтика открывавшейся мне жизни неведомых народов прошлого. Многое, как я потом понял, вспоминая детство и юность, дорисовывало моё воображение.
   Мне очень рано стало нравиться сопоставлять исторические факты по официально признанным источникам (летописям, хроникам, анналам) с мифологией, фольклором или авторскими историографическими произведениями в зависимости от эпохи или времени. Ко второй группе я относил, например, Библию, греческие мифы и поэмы Гомера, кельтские артуровские легенды (о короле Артуре и рыцарях «Круглого стола»), немецкие «Песни о Нибелунгах», карелофинский эпос «Калевала» русские былины и, конечно же, «Слово о полку Игореве», а также ирландские и норвежские саги, записки путешественников и мемуары. Всё это очень оживляло мой интерес к самим источникам и придавало им требуемый моим воображением цвет и аромат соответствующих времён.
   С другой стороны, меня давно занимали вопросы о том, почему у истоков древнего Рима оказалась капитолийская волчица и отразилось ли это на его истории; почему появившиеся в Скандинавии на грани VIII и IX веков викинги сразу (как и Киевская Русь) обладали и вооружением и специфическими морскими (а также речными) судами, на разработку которых должны были бы уйти, отнюдь, не десятилетия проб и ошибок, доработок и на чём-то проверок многими поколениями мореходов, воинов и «десантников»; почему в XII веке центр Руси из Киева переместился скачкообразно (за очень короткое время) во Владимир; почему неведомая никому крепостца Москва за два с половиной века превратилась в центр объединения Руси в сильнейшую в Восточной Европе державу; почему рыцарство Европы, вдохновляемое и поощряемое Католической Церковью, не смогло осуществить свой «дранг нах остен», натолкнувшись дважды на сопротивление молодого удельного князя Александра (Невского), которого и быть-то не должно было после совсем недавнего разгрома Руси Батыем; почему, когда у власти в Московском государстве оказались митрополит Алексий (XIV в.) и патриарх Никон (XVII в.), оно добилось переломных успехов в своём историческом развитии, и, наконец, почему на троне на такое длительное время оказался столь «ненормальный» царь Иван Грозный?
   Этот интерес с годами только углублялся, и я продолжал посвящать истории все больше своего свободного от профессиональной деятельности времени… И вот настало время подвести в своей душе некоторые итоги тому периоду в жизни, который начался с прекращения регулярной государственной службы и вообще «хождения на работу». Это время пересмотра ценностей совпало со временем очередной ломки в истории страны и общества и, не в последнюю очередь, было вызвано ею.
   Знание истории и совсем недавно пережитые мною в Берлине демонтаж социализма в ГДР и объединение её с ФРГ, сильно облегчили мой личный переход к существованию в новых условиях. Многим моим сверстникам без такой подготовки это далось весьма болезненно.
   Так вот, пересматривая ценности, я определял, в частности, и направления траты своих душевных и творческих сил и неожиданно для самого себя из ученого физико-химика, чиновника и дипломата крупного ранга стал поэтом, писателем, а в рамках этой метаморфозы – лириком, идеалистом, романтиком. И мне всё больше кажется, что история для меня – источник и одновременно поле романтического отношения к памяти.
   Я понимаю, что история – это огромная часть нашей памяти как народа, как русского народа. Но в ней для меня всегда были важны не столько реалии до последних строк и камней, сколько, если хотите, поступки, на которые наших предков подвигали, конечно же, их чувства и мысли. И если мне удаётся нащупать в действиях тех людей эти самые чувства, мысли и мотивы, созвучные возникающим у меня, то я пишу о том времени как о пережитом мною самим.
   При этом оно овеяно для меня настолько глубоким духом романтики, что этого вполне достаточно для питания надежды на возвращение того времени, на способность силой чувств и духа возродить для себя и, может быть, моего ближайшего окружения Русь и Россию в этом самом романтическом ореоле, «возродить» то, чего не было и не могло быть, но что в те времена, я чувствую и даже знаю, могло бы быть и было бы со мной самим. Тем более что, как сказал Л.H. Гумилёв, реальные исторические лица, будучи пропущенными через сознание автора, становятся его персонажами, а значит, я погружаюсь не в реальные исторические ситуации, а в среду моих персонажей, моих героев.
   Но что же я ожидаю от них для себя лично, что ищу в своих чувствах и действиях, мысленно ставя себя на их места и в их ситуации? В отличие от некоторых исследователей взаимоотношений прототипа, героя и автора, я не могу сказать, что мною движет при этом стремление к самопознанию. Мне нет необходимости открывать в себе таким способом любовь к моей стране и моему народу. Погружаясь в самые глубины их истории и даже предыстории с моей шкалой ценностей, явно берущей свое начало в нашем XIX веке, я, несмотря на укоренившееся представление о царивших в те исторические времена «варварских» обычаях, нравах и морали, убеждаюсь и тщусь убедить других, что мои герои поступали вполне оправданно с моей точки зрения, т. е. что величие и духовность наших предков заслуживают и сейчас уважения и благодарности потомков.
   Пока я пишу, сопереживая моим героям, я нахожусь душой и там, и здесь, и лично мне, по большому счету, достаточно этого вполне для моего собственного душевного равновесия. Я, можно сказать, «пророчествую в прошлое», чтобы попытаться жить этим в как бы «сбывающемся будущем». Романтика такого подхода увлекательна и создаёт в душе ощущение сопричастности и соучастия, ощущение оправданности и нынешней жизни… И для всего этого необходимо наличие лишь Веры!.. А она не может быть продуктом реализма, Вера – романтика, как Надежда и Счастье тоже. Именно так написаны эти «Саги о варяге».

     Я в них в привычном мире, в каком не знаю веке —
     В моей России время свои меняло вехи,
     И в памяти за этим живой стирался след
     Без счёту поколений, страданий и побед…

   Я только что упомянул о любви к моей стране и к моему народу, в которой я убедился, долго живя за границей и возвратившись назад. Убедился в том, что она есть, я её испытываю, мне без неё не быть мною. Но, задавая самому себе вопрос о том, какая она, в чём проявляется, я ловлю себя на желании, как это было у многих других в прошлом, да и сегодня еще тоже, выразить её через березки, часовни на берегах рек и озёр, традиционные празднества, песни и т. п. И я понимаю, что это будет не совсем о том, что есть нечто иное…
   Ключ к ответу на этот вопрос я нашёл у вновь открываемого нами для себя русского историка, этнографа и писателя XIX века Николая Ивановича Костомарова в словах о любви нашего народа к Петру I: «Он любил Россию, любил русский народ, любил его не в смысле массы современных и подвластных ему русских людей, а в смысле того идеала, до которого желал довести этот народ… За любовь Петра к идеалу русского народа русский человек будет любить Петра до тех пор, пока сам не утратит для себя народного идеала, и ради этой любви простит ему всё, что тяжелым бременем легло на его памяти».
   Выше и я написал ни о чём ином, как о своей идеализации России и русского народа через их исторических деятелей, т. е. отдельных русских людей, чтобы в любой давности прошлом иметь, видеть и чувствовать их образ, побуждающий нас к претворению этого идеала сегодня и в будущем до тех пор, пока русские люди не утратят для себя самих своих идеалов России и русского народа. Это сказано и о моей любви, и о моих надежде и вере. С незапамятных времён образ родной земли был для нас тесно связан с образом женщины, и поэтому чувства к обеим тесно срастались в наших душах и остаются неразделимыми до сих пор, как и у меня в моих стихах…
   Все приведенные сведения и выводы о событиях и их участниках в тексте и сносках не являются литературным вымыслом, а почерпнуты из ряда публикаций, опирающихся на анализ летописей и хроник, историографических, этнографических и археологических исследований. Среди них следует отметить: Ernst F. Jung. Die Germanen. Weltbild Verlag, Augsburg, 1994; Robert Wernick. Die Wikinger. Bechter Miinz Verlag, Eltwille am Rhein, 1992; Schtefan Wolle. Wladimir der Heilige. Verlags-Anstalt Union, Berlin, 1991; Л.H. Гумилёв. От Руси до России. Изд. «Сварог и К», Москва, 1998; Лев Еумилёв. Древняя Русь и Великая степь. Изд. «Айрис Пресс», Москва, 2004; А.С. Королёв. Загадки первых русских князей. Изд. «Вече», Москва, 2002; В.Н. Дёмин, С.Н. Зеленцов. Загадки российской цивилизации. Изд. «Вече», Москва, 2002; В.Н. Дёмин. Гиперборея, исторические корни русского народа. Изд. «Файр-Пресс», Москва, 2001; Избранные жития святых, III–IX вв. Изд. «Молодая Гвардия», Москва, 1992; Избранные жития русских святых, X–XV вв. Изд. «Молодая Гвардия», Москва, 1992; Н.И. Костомаров. Русская история в жизнеописаниях её главнейших деятелей. Изд. «АСТ» и «Астрель», Москва, 2010; С.А. Нефёдов Иллюстрированная история древнего мира. Екатеринбург, 1994; ряд публикаций в Интернете: «История возникновения мировой цивилизации. Славянство как материнская религиозная культура»; работы Д. Зенина, В. Егорова.
//-- О начале, которого не было --//
   Где-то в россыпях звёздных есть праматерь-планета, что похожа на эту, и что так же зовут, наши вечные души на неё улетают и живут там, покуда их назад не пошлют воплотиться ребёнком или витязем славным, или князю опорой, коль лихой час грядёт… Много раз я на Землю возвращался оттуда, погибал, долг исполнив, и ждал новый черёд… Жить душе приходилось в ипостасях различных: был я гипербореем, и потомком был их – и словеном, и русом, но всё это в тумане очень древних преданий о свершеньях былых. Помню, «варваром» был я, как нас римляне звали, но не знаю, чтоб звались так народ иль язык. Был я викингом также, но вернулся обратно в земли древние русов, и остался я в них…
   Всех событий былого память не сохраняет, но, коль важно, душа вдруг «вспоминает» о них – так обрывками «помню» я прошедшего годы, где зависело что-то от поступков моих… А ещё вспоминаю я сказанья и песни, что душа напевала мне о тех, с кем я был – в них и думы, и чувства, и нетленная память о вождях и героях, чтоб народ не забыл. Люди вместе с делами перед взором проходят, и о них расскажу я, потому что сейчас кое-кто начинает всё кроить и иначить, чтобы память о прошлом стерлась в душах у нас…
   Так начал свой рассказ мой «соавтор», мое второе «я», доставшаяся мне душа, которая сейчас доживает во мне своё очередное воплощение. По поводу всего, что он мне поведал и как это сделал, у меня нет никаких возражений, и я принял все версии описываемых в сагах событий и их интерпретации, которые он предложил, ссылаясь на свои жизненный опыт и сведения. Но мне показалось необходимым привести в конце книги примечания, помогающие понять написанное с помощью сегодня уже признанных, дискутируемых или завоёвывающих признание трактовок.
   Повествовательный текст этих саг написан четырёхстопным анапестом, однако, печатается необычным для стихов образом в строку, подобно прозаическому тексту. Благодаря специально придуманной строфе [1 - Специальная строфа из восьми разделённых цезурами двустопных полустиший с мужской рифмовкой четвёртого и восьмого из них, остальные же полустишия наращены седьмыми безударными слогами.] его можно читать немного нараспев, подражая сказителям. Этот стиль печатания был подсказан писателем и издателем В.М. Богдановым, за что ему моя глубокая благодарность.
   Изложение по просьбе моего «соавтора» перемежается написанными им песнями и стихотворениями, часть которых мною была уже опубликована ранее. Они написаны им о временах различной давности, но представлены как произведения моего современника. По его же просьбе сагам предпосланы эпиграфы известных сегодня авторов, а также и его собственные (они даны без ссылки на источник). Ещё он сказал мне, что при этом оставляет за собой право вмешиваться в повествование своими «малыми поэмами» (как он их назвал), когда его мнение будет не вполне отвечать тому, что напишу я, опираясь на авторитетные в наше время источники. Как оказалось, таких «поэм» у него было не так уж мало, и они действительно пришлись, как я понимаю, к месту. Иногда он мне просто кое-что рассказывал и подсказывал, но чаще всего внушал готовые самостоятельные вставки. Так было со «Страной Лебедией», «Человеком из Толлунда», «Капитолийской волчицей», «Востоком – делом тонким», «Исходом руссов-язычников из Руси», «Русским витязем в Палестине»… Я счастлив, что в моей душе обнаружился такой источник памяти!
   Необходимо сделать ещё одно пояснение. По мере приближения к сегодняшнему дню события всё менее давнего прошлого становятся более известными широкой публике в окраске личных впечатлений, симпатий и оценок их участников или потомков этих участников, к которым относится и большинство потенциальных читателей, а также авторов нынешних интерпретаций этих событий, часто носящих след сегодняшних политических выгод.
   Поэтому представилось целесообразным изменить характер последних саг. В них сокращён во многом ещё недостаточно очищенный временем от множественной необъективности повествовательный текст и последовательно расширен включаемый в него авторский лирический материал моего «собеседника», создающий нашу с ним индивидуальную эмоциональную окраску соответствующего времени.
   Но что же всё-таки можно вспомнить как некоторое «начало»? Где первые всплески памяти, чем они окрашены, в какое прошлое мы с «соавтором» можем погрузиться? Давайте всё-таки сделаем такую попытку!

Сага I
ГИПЕРБОРЕЙСКАЯ ПАМЯТЬ

     Нелюдимо наше море,
     День и ночь шумит оно;
     В роковом его просторе
     Много бед погребено.

     Там, за далью непогоды,
     Есть блаженная страна:
     Не темнеют неба своды,
     Не проходит тишина.
     Николай Языков

     Жить душе приходилось
     В ипостасях различных:
     Был я гипербореем
     И потомком был их —
     И словеном, и русом,
     Но всё это в тумане
     Очень древних преданий
     О свершеньях былых…

//-- ГИПЕРБОРЕЯ – ТУЛЕ [2 - Гиперборея – название, данное древними греками прародине своих Богов, земле, расположенной «за северным ветром Бореем», легендарному полярному материку вокруг Северного полюса, который предположительно скрылся под водами океана 10–15 тыс. лет назад в результате глобальной космической катастрофы. Туле (Фуле) – другое, по византийским и арабским источникам, наименование этого материка, архипелага или острова. Еще их называли Блаженными Островами (Островами Блаженных), Страной Счастья. Гипербореи – народ, живущий «за северным ветром», как назвали его древние греки.] --//
   Посреди океана под Полярной звездою край чудесный простёрся, где мне жить довелось под священной горою [3 - Вселенская гора предков индоевропейских народов Меру располагалась на Северном полюсе. В российских водах по некоторым сведениям действительно находится гора, которая почти достигает ледяного панциря.], где повсюду был климат мягким, и безмятежно в том краю всем жилось. День там длился полгода – солнце не заходило, и настолько же долго ночи был там черёд. Вот туда-то спустились Боги в огненных птицах, наплодили титанов – богатырский народ. А потом от титанов мы пошли и в науках, и в уменьях различных были мы им под стать: знали море, по камню и металлу работу и военное дело, и умели летать…
   Нам полярные сутки были битвой гигантов – злого демона ночи с добрым солнечным днём, и, хотя расселились мы, потомки титанов, вплоть до знойного Юга, свято помним о том. К Югу ж смена дня ночью ритму жизни подобна, человек не считает эту смену борьбой, мы же знали с пелёнок – Зло и Тьма нераздельны, но Добро вместе с Солнцем этот выиграют бой. И мы были готовы за Добро, не считаясь, жизнь отдать, разрывая сети липкие Зла, и по белому свету наши бились дружины, их на крыльях лебяжьих слава всюду несла.
   Но случилось несчастье: вдруг наш остров счастливый, всё от предков наследство поглотила вода, лишь окраины наши уцелели, но вскоре море с сушей всё злее стали жечь холода. Род за родом на полдень отправлялись, подолгу по пути отдыхали, но до моря дошли в тёплых странах, а в песнях лес и степи, и горы, и могучие реки всё забыть не могли…
   Мы тогда говорили на едином наречье и повсюду на свете оставались семьёй, но шли тысячелетья, и условия жизни, и те, с кем породнились, разделяли с роднёй.
   Так пеласги [4 - Пеласги – первые арии на Средиземном море в III–II тысячелетиях до н. э. Это Греция до греков, Палестина до евреев, Магреб до финикийцев, Италия до этрусков, а также и Англия до кельтов. Библейские филистимляне – отождествляются современными учеными с пеласгами. Культура пеласгов была на более высоком уровне развития, чем греков-ахейцев, пришедших в Грецию на рубеже III–II тысячелетий до н. э. и живших там еще долгое время с ними одновременно. Пеласги были наемными воинами у египетских фараонов, принесли в Египет культ солнцебога Ра. Палестина называется так по пеласгам, поселенным там фараонами.] возникли, также индо-иранцы [5 - Индо-иранцы – первые арии, осевшие в Иране и Индостане.], а за ними – другие там, на Юге, из нас, но все родиной древней край за ветром Бореем, что лежит под волнами, поминали не раз. Время шло, притянули многих ариев [6 - Арии – потомки гипербореев, родоначальники индоевропейских народов. Они были солнцепоклонниками и огнепоклонниками и приносили этот еще гиперборейский культ в осваиваемые ими земли.] степи, что так были похожи на родной океан, и оттуда на Запад их потомки шли, кимры [7 - Потомки ариев – киммерийцы (кимры) были вытеснены из причерноморских степей на запад скифами, тоже потомками ариев. Кимры постепенно заселили запад и северо-запад Европы. Позже из них возникли очень близкие друг к другу кельты, славяне и германцы. В дальнейшем в результате экспансии на восток франков, а затем немцев в нашу прибалтийскую зону и восточнее были вытеснены славянские племена из северной части Центральной Европы. Еще намного раньше готы сами возвратилась из Скандинавии в степную зону Причерноморья. Оставшиеся там на месте киммерийцы смешались со скифами, затем пришли сарматы и анты, тоже потомки ариев. От всех их также ведут родословную многие славянские племена. А много севернее жили те, кто осел по пути движения гипербореев. Мы знаем их как финно-угорскую группу и опять же славян (русов и словен).], скифы, позже волнами и другие… В туман прошлых тысячелетий погрузилась их память, затерявшись навеки на неведомом дне, и с пришедшими раньше начинаются войны и вражда вековая к позабытой родне… Так ни Рим, и ни греки не признали потомков древних гипербореев в бородатых [8 - Римское наименование их всех «варвары» означает «бородатые». Кимры как предки и их степная родина упоминаются в исландских и скандинавских сагах.] лесных вдруг возникших соседях, ну а те обратили мир античный в руины и осели на них…
   Часть же гипербореев оставалась на месте, где студёное море замерзало не всё, и по рекам, озёрам расселилась южнее, выжигая под пашни часть дремучих лесов. И, язык сохраняя древний, бывший единым, и что им по наследству перешло от Богов, племена постепенно те края обживали, где достаточно было от природы даров и земли плодородной, где округа по нраву и незлые соседи… Проложили пути, чтоб могли все собраться для торгового дела и военных походов, иль на помощь придти.
   Протоарии [9 - Современные ученые называют гипербореев «протоариями», подчеркивая происхождение ариев от них, и не пользуются данным им древними греками названием (см. сноску 1).] эти по вождям (и по братьям) двум, Словену и Русу, стали имя носить (по словенам славяне стали зваться в дальнейшем, по загадочным русам имя дали Руси)…
   И построены были грады Старая Руса и Словенск, что Великим наречён был молвой, а три тыщи лет позже Новый город [10 - Нынешний Новгород Великий был заложен на месте древнего Словенска Великого около 860 г. н. э.] был срублен, что на месте Словенска по сей день молодой…

   ТУМАН И ПАМЯТЬ

     Как в чёрно-белом фильме на экране,
     Там, за рекой, похоже, лес в тумане
     То исчезает, то мелькнёт на миг.
     Туман как будто памяти рукою
     Стёр город вместе с парком над рекою,
     И – ничего, похожего на них.

     Лишь берега с неведомою чащей,
     Испуганными птицами кричащей,
     И вёсел наших приглушённый скрип,
     И хорошо, когда бы наших только,
     А если рядом кто? Откуда, сколько?
     Но замерли – и только птицы всхлип…

     Здесь городу сегодня лет под тыщу,
     Но пал туман, и снова будто слышу
     Я те ладьи и сердца громкий стук
     У горла где-то… Вдоль реки гуляю
     С собакой и почти не внемлю лаю,
     Но той поры я помню каждый звук…

     У всякого – своя ладья в тумане,
     И берег – свой, что и страшит, и манит,
     Но память общая нас душами роднит:
     Тот скрип весла стал нам на всех началом,
     И берег тот стал нам на всех причалом —
     Он самый, что теперь одет в гранит…

   И другие славяне населяли Европу, те, что с кельтами вместе там от кимров пошли, впрочем, как и германцы, чьих родов меньше было, но на Тибре [11 - На реке Тибр стоит Рим.] назвали и славян [12 - Славяне венеды считались римлянами «германцами» под именем вандалов.] так по ним.
   Мореходами были и военным народом, знали толк в управленье и торговых делах русы касты варягов [13 - Варяги, согласно современным воззрениям, «скорее всего, представляли собой особое воинское братство (прообраз рыцарских орденов). В его социальной структуре отчасти сохранились и архаичные черты древнеарийского кастового сословия. Может быть, варяги – трансформированный вариант одной из классических каст кшатриев, которая как раз и объединяла правителей, воинскую аристократию и дружинников. Кстати, в санскрите понятие касты имеет тот же индоевропейский корень, что и «варяг» – vama и varga. Варяги были хорошо организованы, обладали богатым опытом торговли, государственного управления и особенно воинского искусства» (В.Н. Дёмин).], что известными стали грекам в Трое [14 - Это они взяли Трою.], в Египте и на многих морях. Базой флота варягов и столицей их братства, по названью Заморье, был Варрангер-фиорд – между нашим Рыбачьим и норвежской землею [15 - На западе Кольского полуострова.], в нём их гордое имя и поныне живёт.
   Быстроходные струги для хожденья по рекам, флот лодейный для моря русы изобрели, и не зря скандинавы [16 - Викинги без предшествовавших модификаций сразу заимели суда и вооружение варяжского типа.] для набегов пиратских переняли позднее эти их корабли.
   Зная русов таланты, их охотно на службу приглашали в соседних и далёких краях, и князей из варягов, воевод и гвардейцев, и купцов привечали в землях и городах…
   Есть на озере Нево [17 - Старое название Ладожского озера.] посреди водной глади Валаам, святой остров, там стараньем волхвов мудрость предков хранилась, наша древняя вера в триединого Бога [18 - Речь идет о своего рода небесном Святом семействе: Отце, Сыне и Матери Божьей, вдыхающей во все жизнь, т. е. она то же, что Святой Дух, а двенадцать Божеств – это различные энергии Триединого.] и двенадцать Богов, ипостасями бывших для Него в наших душах, что вели их по жизни между Злом и Добром.

   ВАЛААМ

     Не ведаем, бывал ли здесь Христос [19 - Согласно апокрифам, Христос в юности совершил путешествие по северным землям, Тибету и Индии.],
     В краях, что нам дарованы от Бога,
     Но Первозванный ученик принёс
     Благую весть на Валаам – дорога
     Сквозь дебри и болота пролегла
     Сюда ему, допрежь принять мученья —
     Праматерь наша уж давно ждала
     Свидетеля Сыновья воскрешенья…
     Сюда пришли те три волхва назад,
     Отметив Рождество Христа дарами,
     Теперь Андрей-апостол как собрат
     Был встречен на священном Валааме.

     Сомкнулись вера предков и Христа
     Любовь и Благодать, и душ спасенье,
     Став Русским Православием… Креста,
     Восьмиконечного, живём под сенью,
     Андрея чтим святых первее всех,
     И Мать Небесная дает нам силы
     Беречь рубеж, что был вручён навек
     Как богопограничье здесь, в России.

     Тернист наш путь, мы – блудные сыны,
     Грешны, но в Храм вернулись с покаяньем,
     Мы памятью души Христу верны,
     Тысячелетним противостояньем
     На этом пограничье… Шли века,
     Мы в круговой бывали обороне,
     Меч уставала поднимать рука,
     Дух испускали мы в предсмертном стоне
     И погибали, чтобы восставать,
     Храня рубеж земной, рубеж духовный,
     Мы, может, не совсем – святая рать,
     Но связаны с Ним пуповиной кровной.

     Тихи теперь военные поля —
     Рубеж проходит через наши души,
     И в них у каждого из нас своя,
     Увы, последняя, полоска суши —
     Святой земли – тот самый Валаам,
     И за него лишь он один в ответе,
     И каждый оберечь обязан сам
     В своей душе, коль хочет жить на свете…

     Меж островами вдаль волна бежит
     От Валаама, за волною – звоны,
     Их отзвук долго над водой дрожит,
     Порой напоминая чьи-то стоны
     Иль всхлипы… Вдруг оборванной струной
     Замолкнет он тревожно и печально —
     Лишь русскому (не тщится пусть иной)
     Здесь – целый мир, как есть он изначально…
     Не ведаем, бывал ли Сам Христос
     На острове, священными волнами
     Омытом, но Он в души нам привнёс
     Наш личный Валаам, что есть мы сами…

   Здесь «соавтор», доселе продолжавший внимать мне благосклонно, пока я завершить не решил сагу первую этой песней о Валааме, вдруг заметил, что сильно память я обеднил. Так большая поэма с незнакомым названьем большинству нас в России появилась на свет и о многом потомкам славных гипербореев, предваряя вопросы, подсказала ответ:

   СТРАНА ЛЕБЕДИЯ
   ОСЕННИЕ МЕТАМОРФОЗЫ

     Как Осень каждый год мне жаль! —
     Следы сплошного увяданья
     Она сжигает… Скрыть страданья
     Цветастая не может шаль.

     Её хозяйка топчет в луже,
     Обезображенной ждёт стужи,
     Чтоб та ожоги остудила
     И наготу под снег укрыла.

     Что происходит с ней потом,
     Под снегом кто её врачует,
     Зима ль сама над ней колдует? —
     Не знаю ничего о том…
     Но вот, по Солнцу выйдут сроки,
     Зима осилит путь далёкий —
     К оси земной, к волхвам полночным,
     Чтоб власть взять снова в час урочный.

     А Осень, сбросив мокрый снег,
     Встаёт девицей молодою
     И просит звать её Весною,
     Красой ошеломляя всех.
     И начинается веселье,
     Скворцы справляют новоселье,
     Сады цветут, лес зеленеет,
     И Солнце всё сильнее греет.

     Уж миновал душистый май,
     Жара пошла, гремели грозы.
     От солнца выгорели косы,
     Созрел богатый урожай.
     Весна состарилась вновь в Осень,
     Заметной сильно стала проседь,
     Вконец заботы подкосили,
     Но молодиться копит силы.

     Так с сотворенья мира дней
     Метаморфозы повторялись,
     И никогда не ошибались
     Ни Осень, ни «колдунья» с ней…

   КАТАСТРОФА

     До нас доходят иногда
     Довольно странные преданья
     Про век сплошного процветанья
     На Севере невесть когда,
     На островах с названьем Туле,
     Тех, что бесследно утонули,
     А место их покрылось льдами,
     Дотоле коих не видали…

     С тех пор Студёный океан,
     В котором лёд почти не тает,
     В пучине много укрывает
     Эпохи той следов и тайн.
     Познаний неземных разгадка
     Людей из Туле и догадка
     О катастрофе, жизнь прервавшей,
     Быть может, в бездне, всё вобравшей?..

     Однако и по берегам
     Следов достаточно осталось —
     Пытливый ум, презрев усталость,
     Находит их то здесь, то там,
     И путь прослеживает новый [20 - Путь зарождения не на Юге, а на Крайнем Севере и распространения оттуда т. н. индо-европейцев (ариев или постариев).]
     В просторах он материковых —
     В потомках, память сохранивших
     О предках, в древности погибших.

     Людей крылатых был народ
     С нездешним знаньем и уменьем
     И с внеземным происхожденьем.
     От них полмира род ведёт…
     Зачатые с небес Богами,
     Они Богами станут сами
     Для нас, от них произошедших,
     Их в памяти едва нашедших.

     С Землёй стряслась беда тогда:
     Вдруг ось земная отклонилась,
     Арктида (Туле) провалилась
     В пучину моря навсегда…
     Из века в век льда в море больше,
     Зима суровей, длится дольше,
     Леса ушли на юг от моря,
     И люди – вслед за ними вскоре…

   «БЕЛЫЕ ЛЕБЕДИ»

     Мне время рассказать теперь —
     На европейском побережье,
     А может, и на Туле прежде
     Родоначальником не зверь
     Гиперборейским почитался,
     А Белый Лебедь [21 - Далее везде просто белые лебеди будут писаться со строчной буквы, с заглавной буквы – тотемное божество, а ещё к тому же в кавычках – люди, род, племя, народ, имевшие этот тотем.]. Он считался
     Тотемным [22 - Тотем – слово из языка североамериканских индейцев аджибве, имеющее буквально значение «его род», с XIX века стало у нас означать «покровитель рода», «родоначальник», но не по кровному родителю, а по животному, растению или явлению природы, признаваемым родовым божеством, духом, по которому определялась родовая принадлежность и самоидентификация членов рода.] богом родовым
     И нам известен таковым.

     Вслед за арктической бедой
     Природа многое смешала,
     И белых лебедей не стало.
     Народ – в раздумье над судьбой:
     Исчезла божества поддержка,
     Мёртв символ, и мертва надежда
     На бесконечность повторений
     Себя в бессмертье поколений…

     Гиперборей, сомнений нет,
     Смог пережить потоп полночный.
     По многим фактам, маг и зодчий,
     Художник и в душе поэт,
     Он был силён, умён, понятлив
     И, судя по всему, талантлив,
     Но, главное, он был свободен…
     Как строил всё он, что находим?..

     В России кромлехи его
     И лабиринтов мегалиты,
     И даже города [23 - В 1974 г. на Южном Урале был раскопан город Аркаим явно постгиперборейского (арийского) происхождения.] открыты —
     Пока толика лишь всего.
     Сейчас мы только стали сами
     Гиперборейскими корнями
     Врастать в пласты тысячелетий
     По следу предков на планете.

     Один из них писал зверей [24 - На скалах, стенах пещер, бивнях мамонтов и т. п.]
     И был сказителем. Сюжетом
     Стояла Осень пред поэтом,
     Но это вдохновить людей
     Не может… И поэт волхвует,
     С мольбами у богов взыскует
     Совета, чуда и прозренья
     На песнь святого вдохновенья.

     Во сне вдруг слышит он наказ:
     «Ваш Лебедь всё начнёт сначала,
     Но, чтоб, как чудо, весть звучала
     Всем!.. Ждут Исход и битвы вас!».
     И он, проснувшись, в песне новой,
     Сюжет осенний взяв основой,
     Спел сон свой вещий при народе,
     Мол, Лебедь возродился вроде:

     «Последний лебедь потерял
     Свою подругу. Без любимой,
     Единственной, невозвратимой
     Жить не хотел, в горящий пал [25 - Пал – выжигаемый участок леса под будущую пашню.]
     Нырнув, сгорел он вмиг до пепла,
     Но, смерти вопреки, из пекла
     Вдруг вышел молодым, красивым,
     Для перелёта полным силы.

     Поэтому молись, народ,
     Зов предков с родины далёкой,
     Обычай старины глубокой
     Уже ведут его в наш род!».
     Весь день род истово молился —
     Вдруг с неба трубный клик [26 - У нас речь идет о лебеде-кликуне, или певчем лебеде, который встречается как раз только на севере. Имеет громкий, трубный голос, который слышен на очень большом расстоянии.] пролился,
     И, что за чудо, из округи
     Ответ послышался подруги!..

   ИСХОД

     Потомки подхватили сказ,
     Приняв за чистую монету,
     И он известен белу свету
     По птице «Феникс» и сейчас…
     Тем временем, кляня погоду,
     Народ решился – быть Исходу,
     И путь единственный пригоден —
     По лёту лебедей на полдень.

     Вверх по теченью крупных рек
     Дошли до мест, не столь холодных
     И, главное, не столь голодных,
     Где часть осела их навек,
     С соседями смогла ужиться
     И постепенно превратиться
     В словен и русов, наших предков,
     О ком мы вспоминаем редко…

     Достигнув пояса степей,
     Гипербореев вал распался:
     Кто кочевать в степях остался,
     А кто продвинулся южней.
     Гиперборей единым предком
     Стал многим ариям как веткам
     Его ствола, судьбой бездушной
     Укоренённым в почве чуждой.

     Так основная часть дойдёт
     До тёплых стран. Их покоренье,
     В конечном счёте, к зарожденью
     Цивилизаций приведёт [27 - В Индии, Иране, Греции, Риме, Египте, Месопотамии, Причерноморье, Китае и т. д.].
     Кто степи сразу облюбует,
     На юг ушедших завоюет,
     Родства не помня, хоть они
     Из общей северной семьи.

   ГОСПОДСТВО АРИЕВ

     Не знаю, сколько тысяч лет
     От катастрофы пролетели,
     У ариев, что в степь глядели,
     Уже великих знаний нет.
     Но боевую колесницу
     С упряжкой лошадей, как птицу,
     Изобрели, с которой лучник
     Разил врагов намного лучше.

     А колесниц летящих строй
     И туча стрел, и кони злые
     Сметали прочь войска любые,
     Посеяв ужас пред собой.
     Катились дальше колесницы,
     Сквозь пыль и дым сверкали спицы
     Серпами, что людей косили
     И даже смерть ошеломили.

     Так из степей пошла волна
     Захватчиков, к добыче жадных,
     Жестокосердых, беспощадных,
     Ведь степь кормить всех не могла.
     Исход был начат племенами,
     Чьи души были Лебедями,
     Но ариям Орёл стал вскоре
     Роднёй ближайшей всем на горе.

     Счастливой в Туле жизнь текла,
     Её духовное начало,
     Средь прочего, и означало
     Богатство знаний… Не могла
     Жизнь быть такой уже к Исходу —
     В борьбе с невзгодами народу
     Пришлось душой огрубевать,
     Из душ духовность изгонять.

     Эпоха «Белых Лебедей»
     Осталась в эпосах народных [28 - Прежде всего, имеются в виду русские (и вообще славяне) и др. народы Севера России, карелы и финны, скандинавы, германцы и, конечно же, древние греки.],
     И в их сказаниях исходных —
     Крылатый Бог-гиперборей,
     Познавший всё и созидавший,
     Но постепенно трон отдавший
     Завоевателям Вселенной
     С тяжелой поступью военной…

     И было много жарких сеч
     С любым врагом, с любою ратью,
     А то, что там могли быть братья,
     Не разбирал поднятый меч…
     Орёл разил Змею, Дракона [29 - Тотемы побеждаемых народов-аборигенов.],
     Спасал красавиц из полона,
     Рождён был символ Бога новый,
     Как Феникс нам теперь знакомый…

     Степные арии с Земли
     Цивилизации сметали,
     Потомки победивших знали,
     Лишь что суровый край зимы
     И льдов полярных их Богами
     Покинут был. Они же сами
     Богов потомством стали вскоре,
     Обжившим Средиземноморье,

     Китай и Индию, Иран,
     Двуречье и Египет тоже,
     Потом Европу всю. Похоже,
     Пределом был лишь океан [30 - Атлантический, Тихий и Индийский.].
     И не к Орлу теперь молитвы
     Летят, не он из пепла битвы
     Бессмертным в небо возвратился,
     А Бог народа, что родился [31 - Например, Индра в Индии.].

     Он лично смог с пути убрать
     Дракона воинов преграду [32 - Например: «В один день Индра и Агни разрушили 99 городов дасью» – поётся в гимнах Ригведы.],
     Красавиц брал себе в награду,
     Свою не обделяя рать.
     Орёл был должен обратиться
     В овеянную тайной птицу,
     И с ним не схожую ни капли —
     В Египте даже с видом цапли…

     Здесь вместе с ариев волной
     Культ Бога Солнца укрепится,
     И будет «огненная птица»
     Известна новой стороной:
     Она, не мало и не много,
     Душой бессмертной Солнца-бога
     Став, в Гелиополе гнездовье
     Найдёт с почётом и любовью.

     Оттуда в Грецию молва
     Пойдёт о ней, затем – до Рима,
     И тяга к ней необорима
     Повсюду, скрытых тайн полна.
     В античности и много позже
     Философы, поэты тоже
     О птице огненной писали,
     Её в Китае даже знали.

   ДУША И ПЛОТЬ

     Пример Весны [33 - См. начало поэмы.] в природе дал
     Господь о возрожденье вечном,
     Чтоб человек не жил беспечным,
     А сам о вечном помышлял:
     Не о своей греховной плоти,
     А душах, праведно в народе
     Быть постаравшихся безгрешней
     Среди соблазнов жизни здешней.

     Но сильных мира не душа,
     А блага плоти занимали,
     Они её жизнь продлевали
     И наслаждались всем, спеша.
     Мечом богатства собирая,
     Не очень думали о рае,
     Кумирам жертвуя изрядно,
     Чтоб не была судьба превратна.

     Правители приоритет
     Души пред плотью и духовность
     Воспринимали как условность,
     Возник иной авторитет:
     Диктат меча и право силы —
     Не счесть нам скорбные могилы
     Духовных пастырей и светлых
     Умов, талантов безответных,

     Добро творивших средь мытарств,
     К прощенью звавших, к покаянью,
     Души спасенью, упованью
     На возвращенье счастья царств
     На дальних «Островах Блаженных»,
     Таких, как Туле, совершенных,
     Под Белых Лебедей крылами…
     А что сейчас? – Судите сами…

     Об островах тех знаний нить,
     Там предков месте обитанья,
     Дошла как райские сказанья
     До нас, и не с чем их сравнить.
     Всё это неспроста… Их знанья,
     Дерзаний дух и созиданья
     У «Белых Лебедей» хранились,
     Но в ариях не проявились:

     И после «Белых Лебедей»
     На ариях, и их потомках
     Кровавый грех [34 - Теперь они большей частью истребляли уже не аборигенов, а свои же арийские народы, а последние две тысячи лет и своих единоверцев.], в души потёмках
     Лишь всплески Духа и идей…
     Число могил по белу свету
     С крестом – огромно. Спору нету,
     Что все – людей в Христовой вере,
     Но люди людям – те же звери…

     Мне кажется, гиперборей
     Лишь начал с «Островов Блаженства»,
     Чтоб и Любовь, и Совершенство
     Плодились по Вселенной всей,
     Но Зло те земли утопило,
     Лебяжьи души подменило
     И завладело всей планетой.
     Мы до сих пор под властью этой…

     Но я надеюсь, вдруг успел
     Тогда гиперборей последний
     Исполнить ритуал наследный —
     Нырнул в огонь, помолодел
     И «Белых Лебедей» род тайных
     До наших дней в местах сакральных
     Продлил, и Чудо обеспечил…
     Вот, и молюсь, и ставлю свечи…

   НОВАЯ ЭРА ВОДОЛЕЯ

     Слеза в глазах… Гиперборей
     Привёз в ладью Священный Камень
     Из почитавшихся богами
     Народа «Белых Лебедей»,
     Что покидал навек Арктиду…
     И вот теряется из виду
     Родная бухта Лукоморья,
     Ладьи – в просторах Беломорья…

     Никто не ведал в этот миг,
     Что растворит судьба в землянах
     Их по пути, и в разных странах
     Династии пойдут от них…
     А дальше – Лебедей в их душах
     Потомки перестанут слушать,
     Полмира ариям суровым
     Падёт к ногам в потоках крови…

     Но первых ариев сыны,
     Словен и Рус, нам предки были
     И «Лебедями» в душах слыли…
     Мы оставались в том верны
     Им до двадцатого столетья
     И нынешнего лихолетья —
     Лет бездуховности своих же
     Правителей и с ними иже.

     И наша, «Лебедей», страна
     Считалась от морей студёных
     И до степей, тогда зелёных,
     Лебедией звалась она [35 - В 10 веке византийский император и историк Константин Багрянородный писал, что сама территория, где жили древние русы, именовалась Лебедией.].
     Потом других тотемов много
     Роднилось с нами, и в итоге
     По крови род укоренился,
     А Лебедь в душах поселился [36 - Первоначально общность людей под названием род составлялась из признающих свое происхождение от одного тотемного родового божества. Затем перешли к идентификации рода по происхождению от одного предка-родоначальника, т. е. по кровному родству.].

     И даже до сих пор, нет-нет,
     При виде лебедей волненье,
     Неясное, и умиленье
     Душой владеют, и ответ
     От них на это ожидаем,
     И, молча, взглядами ласкаем
     Самих себя мы в них при этом
     В виденье памятью согретом…

     Средь Нево островок земли [37 - Остров Валаам.]
     Волхвы когда-то посетили
     И Камень Кольский водрузили,
     Что предки с родины везли…
     И здесь святилище славянам,
     С древнейших лет и христианам
     Известное в краях далёких,
     Возникло и манило многих.

     В нас дольше всех остались души
     Тех легендарных Лебедей,
     Есть их частица и в моей,
     Её привык я с детства слушать…
     Я знаю, есть на Валааме
     Тот камень. И его кругами
     Всегда весной, отстав от стаи,
     Прекрасный лебедь облетает.

     А между тем, на наш народ
     Падёт Планеты обновленье,
     Звезду России восхожденье
     Под знаком Водолея ждёт [38 - Великий Год Платона – период между соседними «парадами планет» (когда для наблюдателя 5 планет стали в одну линию) или, что – то же самое, период полного витка прецессии земной оси, составляющий около 26 000 земных лет. Двенадцатая часть этого периода – месяц Года Платона, составляет около 2160 земных лет. Год считается сроком существования земной цивилизации. Месяц – эра (эпоха), называемая по соответствующему знаку Зодиака, чередование которых происходит в обратном порядке принятому для Солнца. Сейчас наступает эра Водолея, а Водолей считается покровителем России, поэтому ей отводится решающая роль в новой эре земной цивилизации.],
     Но, что в нас прежде так ценилось,
     За что была нам Божья милость,
     Мы растеряли понемногу,
     Ступив не на свою дорогу.

     И если выбор пал на нас
     (Не с верой ли, что корни живы
     Гиперборейских старожилов?),
     То Космос, как и в первый раз,
     Нас не оставит попеченьем…
     Душ Лебединых возрожденьем
     Планета снова отзовётся,
     И памяти кольцо сомкнётся…

     Я видел вещий сон не раз:
     Всё небо в Лебединых стаях
     И ангелах, средь них пустая
     Криница в небо – «Божий Глаз» [39 - Такой просвет в небе над сакральным местом (например, храмом) называется «Божьим Оком».],
     Над древним камнем вдруг открылась,
     И Бог увидел, как свершилось —
     Мы приземляемся в России
     И Он поверил – мы осилим!..

Сага II
У ИСТОКОВ ИСТОРИИ

     Помню, «варваром» был я,
     Как нас римляне звали,
     Хоть не знаю, чтоб звались
     Так народ иль язык,
     Был я викингом также,
     Но вернулся обратно
     В земли древние русое,
     И остался я в них…

1. Мы – варвары [40 - Европу в те времена населяли в основном кельты и родственные им славяне, произошедшие от кимров, как и менее многочисленные германцы. Римляне давали местному населению различные имена. Так, кельты к западу от Рейна стали «галлами». Упоминаемые здесь «германцы» тоже отчасти могли быть кельтами или славянами, получившими свое имя от римлян по одному из соседних племен, такому, например, как тевтоны или алеманы (кстати, французы и сегодня называют Германию «Алемань»). Всех вместе римляне называли «варварами», т. е. «бородатыми».]

     В сталь закован, по безлюдью
     Едет гуннов царь Атилла,
     Как медведь мохнат и крепок.
     Нем и мрачен, как могила!
     Вслед за ним, как волны моря,
     Как грозы небесной тучи,
     Идут полчища, взывая:
     Где же Рим, где Рим могучий?

Ю.Б. Залесский (перевод с польского
В.И. Немировича-Данченко)

     Империи на Западе не стало,
     И даже варвар не поднял венец,
     А королём своих он был по праву.
     Каким злым роком вызван Рима крах,
     Кто к истязанью наградил любовью,
     Что заставляло упиваться кровью
     При не жестоких, в общем-то, Богах?..

   После русов родился я на севере, может, в Скандинавии. Было сытно там и тепло, но вдруг что-то случилось в небесах и природе – наши земли оделись в ледяное стекло [41 - Повторное оледенение Северной Европы в 1-м тысячелетии до н. э.]. Мы собрались в дорогу и искали стоянок, где земля бы родила и могла нас кормить – так с мечом и оралом мы с годами пробились от морей наших к югу и остались там жить.

   ЧЕЛОВЕК ИЗ ТОЛЛУНДА

     Я стою у витрины музея
     И поверить не в силах глазам —
     Сквозь стекло я безмолвно глазею,
     За которым покоюсь я сам!
     Точно, я! В этот мир возвращался

     В ипостасях других много раз,
     Но ни разу ещё не встречался
     С бывшим телом своим, как сейчас!
     Умиравших сжигали вначале,
     Позже стали в земле хоронить —
     Лишь надгробья могли мне в печали,
     Кто я был и когда, говорить…
     Нет ни дат, ни имён на табличке
     У витрины – догадки одни,
     Но я вспомнил, вглядевшись в обличье,
     Как всё было в те давние дни.

     Где-то здесь, недалёко, в то время
     Жили мы средь лесов и болот,
     И тогда наше каждое племя
     Для себя было мир и народ…
     Жили мы от земли – близ селений
     Выжигали поля средь лесов
     И трудились в поту и без лени,
     И ещё уважали богов.
     От рожденья до самой кончины
     Помогали они выживать,
     Но главней всех, и не без причины,
     Средь богов чтил народ Землю-мать [42 - Земля-мать – Богиня плодородия.] —

     Плодородьем и в семьях, и в поле,
     И в хлевах управляла она —
     Жизнь людей по её только воле
     При рожденье могла быть дана…
     От полей мы своих получали
     Кров, одежду, еду и питьё —
     От набегов поля защищали
     Мы сильней, чем жилище своё.
     И весною, и в осень под белым
     Покрывалом повозку везли
     Мы по нашим родящим пределам —
     В ней скрывалась Богиня Земли.
     А потом, уж в лесу, без народа
     Приносили ей жертвы жрецы,
     Чтоб дала урожай и приплоды,
     И гадали ответ мудрецы [43 - В жертву приносили специально по ритуалу выращиваемых животных, чаще лошадей. По их внутренностям гадали о будущем, т. е. угадывали волю божества. Весной после неурожайных лет часто приносилась человеческая жертва – ритуальный супруг Богине для возрождения плодородия.]…

     Помню, долго поля не родили,
     Стало меньше в селенье детей,
     И всё чаще мы смерть находили
     От зверья и разбойных людей.
     Вдруг знаменье жрецы увидали:
     Мать-Земля жаждет жертвы от нас,
     Чтоб супруга от племени дали
     Ей весной в установленный час.
     Должен каждый испробовать случай,
     Выбирая из бука бруски —
     Кто с магическим знаком получит,
     Тот и просит Богиню руки [44 - Эти гадательные буковые бруски с руническими знаками позже у немцев дали имя букве. Первоначально рунические знаки носили мистический ритуальный характер, их название однокоренное с глаголом «гадать».].

     По весне из им ведомой рощи
     Вновь повозку жрецы извлекут,
     Два вола её, старых и тощих,
     По селению поволокут,
     А потом со жрецами совместно
     Кашу съест из семян он из тех,
     Что мы сеять должны, чтоб невеста
     В поле их народила на всех.
     И веревкой, венчальною вроде [45 - Все изображения Богинь плодородия у кельтов и германцев имеют на шее один или несколько обручей. Верёвка на шее – символ принадлежности Богине, символ уз с нею.],
     Жрец супруга удушит того
     И утопит в священном болоте —
     Там с Богинею встреча его…

     Я как вождь отменил жеребьёвку
     И сказал: сам пойду к ней в мужья,
     Сам надену на шею верёвку,
     Ей ценней и достойней всех я!
     Говорил я и властно, и строго,
     Что не стану решенья менять —
     Жребий брошен был раньше намного,
     Как вождём избирали меня.
     Знать кто лучше меня нынче может,
     Что и как ей, Богине, сказать?
     А вождя изберёте моложе,
     Мудрость годы помогут стяжать…

     А в душе сам вынашивал бремя:
     Раз поля перестали родить,
     А в селенье я – вождь в это время,
     Мне ответ и держать, стало быть.
     Мне в сраженьях не раз доводилось
     Брать удачи быка за рога —
     Племя верило мне и гордилось,
     И ходило за мной на врага.
     Топором боевым не порубишь
     Голод, что незаметно сосёт
     Кровь и силы у тех, кого любишь,
     Кто в надежде на чудо живёт!

     Чудо? Может, любовь и есть чудо,
     Что Богиня со мной сотворит? —
     И надеюсь уже почему-то,
     Что я прав, а Она говорит:
     Уж довольно махать топорами
     И леса, и друг друга губить —
     На земле надо жить не ворами,
     А уметь и давать, и любить!
     Я прозрел! Я иду к ней с любовью,
     Пусть научит своих же детей!
     Я иду и с мужской, и с сыновней
     К ней любовью просить за людей!..

     Через долгие двадцать два века —
     Время быстро лишь ныне бежит —
     В слое торфа нашли человека [46 - Нашли его у селения Толлунд в Ютландии (Дания). Первоначально вызвали криминальную полицию, настолько он показался современным, а та уже передала «человека из Толлунда» археологам.],
     Что теперь за витриной лежит…
     Словно сплю я умиротворённый,
     Знать, достойно свершил свой обет —
     Словно сплю, как живой, но… морёный
     В том болоте за столько-то лет.
     Я не знаю, что сталось с народом,
     Помогла ли Богиня тогда
     И покончила ли с недородом —
     Очень хочется верить, что – да…

     За две тысячи лет много крови
     Видел я и так мало добра,
     Судьбы наши сложились сурово —
     Не давать научились, а брать,
     Истребляя друг друга, народы —
     Им до мудрости путь протяжён…
     А вожди? – Стали новой породы:
     Красен долг им вперёд платежом…
     Ну, а что же любовь? – Ей, как прежде,
     Ни к подобным себе человек,
     Ни к Земле не проникся в надежде,
     Что и так проживёт он свой век…

//-- ЧТО БЫЛО ПОТОМ --//
   Был на двадцать лет старше я того иудея, что, родившись от Бога, принял смерть на кресте и воскрес, и вознесся, но минуют столетья до того, как в Него здесь станут верить везде. А меня, не сказал бы, чтобы в кланах соседних средь вождей уваженье или слава нашли, но молва и удача на немногих дорогах, что к востоку от Рейна, впереди меня шли…

   ОБРУЧ СО СТРЕЛКОЮ ВНИЗ

     Я брожу с боевым топором на плече,
     У бедра меч короткий повис,
     Без щита я и шлема, вокруг головы
     Только обруч со стрелкою вниз [47 - Обруч со стрелкою вниз надевался на голову так, чтобы стрелка прикрывала нос.].
     Сам себе я и вождь, и сам воин себе,
     И удачу пытаю один,
     И на сутки пути в этом диком лесу,
     Как в подворье своём, господин.

     Если вторгся сюда или тур, или лось,
     Или вепри в подлеске шалят,
     Иль недобрый сосед, или римский дозор —
     Мне не страшно, мне Трим – словно брат [48 - Трим – демон гор, великан. Водан – верховный Бог, бог мудрости, бог войны, хозяин Вальхаллы – пристанища мёртвых воинов-героев.].

     Шум вдали, сучьев треск, рык и хрип, и возня,
     Я – туда, притаился в кустах,
     Так и есть, это – вепрь с брюхом настежь лежит,
     Кровь и пена на страшных клыках.

     А поодаль в доспехах и в шлеме – в крови
     Римский отрок, не лучше того,
     И не знаю, сначала лесное зверьё
     Разорвёт и растащит кого…

     Он дышал, я его до пещеры донёс,
     Как умел и чем мог, врачевал —
     Скоро стал он вставать и меня понимать,
     Но я видел, что он тосковал…

     Мы простились по-братски, мечи поменяв,
     И на память ему я надел
     С головы моей обруч со стрелкою вниз —
     Он ушёл навсегда в свой предел…

     Через десять, а, может, и более лет
     В Тевтобургском лесу мы пошли
     В бой на римлян и бились, и многих потом
     Их и наших в живых не нашли.

     Пот и дождь, и гроза мне слепили глаза,
     Римлян шлемы топор мой дробил —
     Вместо шлема вдруг обруч со стрелкою вниз
     Он легко пополам разрубил!

     Я отбросил топор и склонился над ним —
     Он был мёртв, но его я узнал!..
     Грозный Водан! Зачем эта жертва тебе?
     Почему ты мне знак не подал?!.

   В этот раз жить пришлось мне в переломное время: Рим пытался на Эльбу выйти, наших тесня, Друз [49 - Друз и Тиберий – приемные сыновья императора Августа, полководцы Рима в т. н. германских войнах.] до Эльбы пробился по воде и по суше, но он насмерть разбился при паденье с коня. Брат Тиберий продолжил, кланы порознь склоняя договором, обманом и коварством под Рим, и, казалось, последних маркоманов богемских разгромить лишь осталось наступленьем прямым [50 - Герцог макроманский Марбод собрал 74 тыс. воинов против 120 тыс. римлян. Его спасло восстание в Паннонии, на три года отвлекшее римлян, а потом, во время торжеств по поводу победы в Паннонии, произошла Тевтобургская битва (победа Арминия).].
   Мы не очень страдали: Рим держал гарнизоны в крепостях лишь немногих и к себе приучал, и вождям наших кланов в чине «всадников» [51 - Наряду с аристократией привилегированное сословие из военных, землевладельцев и др.] римских на их собственных землях управлять поручал. Но, к несчастью, был прислан к нам из Сирии дальней Вар Квинтилий, который, как привык в тех краях, стал считать всех рабами, непокорных казнили, распиная живыми вдоль дорог на крестах…
//-- ПЕСНЬ О ВЕЛИКОМ ВАРВАРЕ --//
   Мы с Хермино дружили, Зигимеровым сыном, в Риме звали Арминус иль Арминий его, и в то время учились мы в Италии вместе, в их военном искусстве доходя до всего. Получивши от Рима званье «всадник» и должность командира туземных вспомогательных сил в рейнской армии Вара, возвратился Арминий и увидел, во что тот наш народ превратил.
   И хотя нам-то лично было, в общем, неплохо, как князьям и их детям, и кто Риму служил, мы решили – дух предков призывает к отмщенью, и в свободу от Рима нам он веру внушил.
   Наше племя херусков четырех вождей кланов в тот период имело, но лишь только отец до конца с ним пошёл бы, как Арминий сказал мне, а не Ингомер-дядька иль Сегест – вскоре тесть…
   Тем не менее, дружно все вожди племенные междуречья Рейн-Везер на Арминия зов тайно ночью собрались в отдалённом подворье, и все были едины уничтожить врагов.
   Не изгнать – уничтожить (!), чтоб урок Рим запомнил, и от Рейна к востоку он ногой не ступал, и вожди дали клятву по Арминия плану с войском в названном месте от него ждать сигнал.
//-- Битва в Тевтобургском лесу --//
   Легионы шли лесом к Рейну, к зимним квартирам, и Арминия корпус им торил новый путь, что их вёл сквозь теснины и болота у Липпы [52 - Правый приток Рейна. Арминий ложным восстанием отвлек легионы с обычно используемой дороги в сторону Гротенбургской горы в Тевтобургском лесу.], а Сегест всё старался Вара вспять повернуть. Тот презрел подозренья просто варвара-князя и, когда за застольем командиров опять от Сегеста услышал, что Арминий – изменник, он в ответ рассмеялся, не желая вникать.
   Над дорогой на кручах, в придорожных болотах племенные дружины ожидали сигнал, и, когда вся колонна в эту местность втянулась, с Гротенбургской вершины знак Арминий подал. И мы дружно напали! Наш Арминий знал точно, что в строю регулярном легионы не смять, и старался расстроить их ряды, и тут боги, наши древние боги (!), стали нам помогать [53 - К вечеру 9 сентября 9 г. н. э. разразилась буря, помогшая нападавшим.]: битву вспомнить ужасно – налетевшая буря вырывала деревья, завалила пути, сучья мимо летели, легионы смешались, а противник повсюду, от него не уйти! Топоры всё крушили, копья насмерть пронзали, мысли путались страхом в рёве бычьих рогов [54 - Устрашающий звук, издававшийся варварами через бычий рог.], кавалерия, было, на рысях попыталась скрыться, бросив пехоту, но, куда? – От врагов так никто и не спасся [55 - Полностью погибли три легиона, всего более 20 тыс. человек.]… Вар и «всадники», зная, что их ждёт, побросались на свои же мечи, и напрасно их ждали надмогильные камни [56 - Родня богатых римлян соорудила могилы с памятниками, но через 6 лет, когда римляне вновь пришли на поле битвы, перезахоронять уже было некого. Одна из таких пустых могил в г. Майнце есть и ныне.] – лишь зверьё пировало на останках в ночи…
   Пленных по ритуалу принесли сразу в жертву [57 - Обычай приносить в жертву богам важных пленников существовал у кельтов и германцев до христианизации, одновременно сокрушалось и «жертвовалось» богам вражеское вооружение.]: жрицы в белом, седые, горло резали им и в священные чаши римлян кровь выпускали, мы ж оружие вражье снова бьём и крушим, и потом в этом виде по священным болотам мы его утопили, как обычай гласил. А Арминий с гонцами в отдалённые земли слал победы трофеи и поддержки просил. Хаукам на побережье он орла [58 - Орёл – знак легиона. Его потеря – позор Риму.] отсылает, на восток маркоманам Вара голову шлёт, но напрасно подмоги ожидает оттуда – даже в племени нашем начинался разброд.
//-- Родня и слава --//
   В этот год умыкнули у Сегеста мы дочку, и Арминий с Туснельдой свадьбу тут же сыграл, не подумав, что тесть-то не простит нам обиду – тот обманом и силой дочь назад отобрал и свою верность Риму доказал, в плен отдавши им Туснельду с приплодом, что так зять ожидал – так Туснельда рабыней на чужбине пропала, там родившийся сын их в гладиаторах пал [59 - Они содержались в Равенне, где была известная школа гладиаторов.]…
   Через шесть лет повторно мы, херуски, собрали всех, кто верил в удачу, и Арминий вознёс кланы к новой победе: враг бежал, мы б добили, но важней оказалось грабить римский обоз [60 - От поголовного истребления римлян спасла жадность противника к добыче в захваченном обозе.]. Рим потратил год, чтобы наскрести из последних сил армаду и войско, и они к нам пришли – много крови пролилось, мы упорно держались, и они отступили на свои корабли [61 - В 16 г. римляне в последний раз собрали против Арминия 100 тыс. воинов и 1000 судов для их перевозки по Рейну и Северному морю, и далее вверх по Везеру. Несмотря на перевес в двух сражениях, задача по уничтожению восставших не была выполнена, и римляне отступили опять водным путем.]. Тут-то боги, услышав, что резнёю в селеньях Рим решил, как и многих, устранить нас с земли [62 - Кельтиберов, даков.], разметали армаду в нашем Северном море – и её лишь остатки в Кёльн по Рейну дошли [63 - Налетевшая в Северном море буря уничтожила римскую армаду.].
   Позабыл Рим на этом в наши земли дорогу [64 - Император Тиберий остановил 28-летнюю экспансию римлян на границе по Рейну-Дунаю. Сын Друза и племянник Тиберия, командовавший войсками, вынужден был подчиниться.], но Арминий во славе многим стал вдруг немил – маркоманам богемским мы урок преподали [65 - Арминий хотел объединенными силами пойти на Рим. Герцог макроманов Марбод стал держать сторону римлян. Где-то на Эльбе Арминий вынудил его отступить. Племена и кланы стали покидать Марбода, а молодой гот с Вислы захватил его трон. Герцог умер в Равенне, где его приютили римляне.], свой же, Ингомер-дядька, нож коварно вонзил [66 - Беззаветно храбрый в битвах 15-го года дядя Арминия Ингомер не смог выдержать славу и власть племянника и подослал убийц.].
   Так погиб наш Арминий молодым, в тридцать семь лет, в полководцах двенадцать славных лет проведя, и стоит на вершине он горы Гротенбургской с новым именем немца, своего не найдя [67 - Памятник Арминию, названному Германом, поставлен на волне патриотизма при провозглашении в 1870 г. Германской империи (т. н. «Второго рейха»).].
   А на цоколях римских [68 - В Майнце и Флоренции.] женский образ скорбящий есть, и, хочется верить, что с Туснельды самой был он взят. Позже немцы на волне германизма в нём Германии символ усмотрели немой. Да хранится в музее серебро, на котором за последним застольем Вар всех наших поил и, смеясь над Сегестом, перед памятной битвой он за сутки до смерти за Арминия пил [69 - У г. Хильдесхайм был найден серебряный сервиз, якобы принадлежавший Вару.]…

   КАПИТОЛИЙСКАЯ ВОЛЧИЦА
   (сказание венеда-вандала о Риме)

     Венеду Стилихону должен Рим
     Был памятник поставить за заслуги,
     А не казнить, но так судьба нас с ним
     Определила к музе Клио в слуги.
     Он императору родня и опекун,
     И варваров держал в повиновенье,
     И побеждал, и шёл на соглашенье,
     Но при дворе всегда сильней шептун…

     Отмщён он будет трижды: в тот же год
     Я шептуна Олимпия прикончу,
     Впервые Рим захватит визигот,
     Король Аларих, и возьмёт, что хочет.
     Теперь Рим защищают и берут
     Лишь варвары… Так явятся венеды
     И в две недели в знак своей победы
     Добычу соберут и увезут.

     И постепенно наступил конец,
     Империи на Западе не стало,
     И даже варвар не поднял венец,
     А королём своих он был по праву.
     Каким злым роком вызван Рима крах,
     Кто к истязанью наградил любовью,
     Что заставляло упиваться кровью
     При не жестоких в общем-то Богах?..

     Не от ударов варваров он пал,
     Не греческой культурой был изнежен —
     Великий Рим совсем другим страдал,
     И он самим собою был повержен.
     История скопила снежный ком
     Причин различных для его паденья,
     Но стал судьбою с самого рожденья
     Порок, что передался с молоком.

     Волчица, потерявшая приплод,
     Двоих мальчишек, как волчат, вспоила,
     И древний Рим, который с них пойдёт,
     Так волчьей жаждой крови наделила.
     Волчица утолила свой инстинкт
     И отомстила людям за обиду,
     Потом её совсем убрал из виду
     Веков хитросплетенья лабиринт.

     Этрусков, в Апеннинах с древних лет
     Гиперборейских выходцев осевших,
     Рим уничтожил первыми, и нет
     Другой родни там русов, чем русены,
     Что в Альпах кое-где живут ещё,
     А оборотень наш сжирал в округе
     Всех постепенно, кроме тех, кто в слуги
     Был принят или в рабство обращён.

     И Рим всё ширился, крепчал меж тем,
     Алтарь войны – буквально перегружен,
     Рим убивал намного больше, чем
     Для утоленья жажды жизни нужно.
     И Боги, получая жертв сполна,
     Взирали благосклонно на вампира,
     И вакханалия не утихала пира,
     Века шли, как прибойная волна…

     За зрелище кровавое в бою
     Платили обе стороны изрядно,
     А, кто в тылу, кровь берегли свою
     И наслаждаться жаждали бесплатно.
     Для этого и пленных, и рабов
     Сдавали в гладиаторские школы,
     И сбросить каждый мог свои оковы,
     Лишь выиграв на арене смертный бой.

     И строится огромный Колизей —
     Цирк, что весь Рим на зрелища вмещает
     Смотреть, как от меча, когтей зверей
     Презренный раб дух с воплем испускает.
     При виде гладиаторских боёв
     Рабов, друг друга наповал разящих,
     Беснуется толпа с ума сходящих,
     И глушит стон поверженных бойцов.

     Тут в Иудее Бога Сын и Бог
     С неслыханным пришёл в народ ученьем
     И тысячи уверовавших смог Собрать
     Он словом, чудом, исцеленьем.
     И с Ним беду себе накликал Рим,
     Когда Его, невинного, распяли,
     Сочтя, что грех тот иудеи взяли
     Себе и поколениям своим.

     А Он воскрес, Он – настоящий Бог,
     Совсем не царь, возжаждавший короны,
     И Рим уже спокойно спать не мог,
     Когда вознёсся Он в свои хоромы.
     Не ведающих, что творят, простил
     Он там ещё, распятый в Иудее,
     Но Рим из страха мести сам в злодея
     Себя любимым делом обратил:

     Сторонников воскресшего Христа
     Он травит злым зверьём и распинает,
     Раз имя Бога-Сына на устах,
     Его во всех несчастьях обвиняет:
     Хоть сам Нерон зажег в безумстве
     Рим, Он христиан, за это истязая,
     Не зная сам, к вратам отправил рая
     И в ад себе дорогу проторил.

     И римлянин, и варвар, и эллин
     Идут на смерть, становятся святыми,
     И Рим, над миром древним властелин,
     Бессилен перед верой в это имя.
     А в цирках всё беснуется народ
     И требует увеличенья дозы,
     А у границ отдельные угрозы
     Уж приняли серьёзный оборот.

     Чем больше в цирках Рим людей травил,
     Тем меньше устремлялось в войско граждан,
     Их постепенно варвар заместил,
     Который платы и добычи жаждал.
     И император принял вдруг Христа,
     А легионы варваров – тем паче,
     Вторым у трона – варвар стал, иначе
     Не миновать соперникам креста.

     Конечно, христианами не все
     Мы были в племенах и в службе римской,
     Но помнили подспудно мы везде,
     Что Рим остался крови сатанинской.
     И тщетно в мех овцы рядился волк —
     Кровь многих поколений и мученья
     Племён бессчётных жаждали отмщенья,
     И мы пошли на Рим, и он умолк!

     Мы долго жили рядом и, служив
     В его войсках, власть Рима ослабляли,
     Смещая императоров, лишив
     Великий Рим величия, и взяли
     Мы город, не имевший ничего:
     Ни сил, ни управленья, ни защиты,
     Волк был каким-то жалким и побитым,
     И гнев угас, мы бросили его

     На римлян-христиан… Античный Рим
     Они потом на камни разобрали
     Под церкви, пантеоны разорив
     Богов, и нам всё это приписали,
     Присвоили деяниям своим
     Славян-венедов имя племенное,
     В стенах церквей, запомнивших иное,
     И по сей день людей пугают им.

     Мы, варвары, что в Рим пришли тогда,
     К языческим Богам терпимы были,
     Их статуй не крушили никогда
     И красоту творенья рук ценили.
     Мы, готы и вандалы, взяли лишь
     Свою добычу без огня и крови,
     Богов и римлян не лишали крова,
     А слёзы лишь по золоту лились…

     Как странно всё случается порой:
     Был Ганнибал, потомок финикийцев,
     Гиперборейских выходцев, герой,
     Рискнувший повести своих пунийцев
     Повергнуть Рим, чтоб больше он не встал,
     Что удалось свершить лишь нам, однако…
     И мы сочли, конечно, добрым знаком
     Осесть в краях, откуда Ганнибал.

     Мы в Африку, в Испанию ушли,
     Там процветали наши королевства,
     Но, словно в мире нет иной земли,
     Другим понадобилось то же место,
     Что Ганнибала гений освятил,
     Но гений этот нам не выиграл боя
     Последнего, как Божество любое,
     Как жертвы и движение светил…

     Вандалы, иль венеды, не смогли
     От Византии цепких рук укрыться
     И в Африке, вдали родной земли,
     И никому она там не приснится…
     В Испании арабская волна
     Накрыла визиготов, и бесследно
     Исчез с лица земли народ последний,
     Кто с Римом расквитаться смог сполна…

     Мы развенчали Рим и он, как волк,
     Беззубый, должен был уйти со сцены,
     Но нас преследовать с тех пор стал рок —
     Нам заплатить пришлось двойную цену,
     Двумя народами – за оборотня лют
     В ответ удар кровавый был волчицы,
     Но память смыть напрасно будут тщиться
     Последыши всей кровью, что прольют…

     Потом для немцев древняя родня
     Понадобилась, и сама волчица,
     В которой злость и ненависть саднят,
     Решила тут же с местью подключиться:
     Мол, «варварство» и «вандализм» верней,
     Правдивее у немцев приживутся,
     И нам пришлось в могилах обернуться
     В германцев и остаться без корней…

     И вот, минули многие века,
     Волчица – в бронзе, как «гонорис кауза»,
     А память о венедах жжёт строка
     О «вандализме» в словаре Брокгауза…
     И ничего уже не изменить,
     И Клио, историческая муза,
     Сама не сбросит гнёт такого груза,
     А чувствами её не убедить.

     С волчицы изваяньями не всё
     Так гладко, как считают, обстояло:
     За что попала молния в её
     Скульптуру, что на Форуме стояла?
     Потом в музее за тотем сочли
     Её этрусский, что веленьем Папы
     Двух мальчиков, посаженных, где лапы,
     В четырнадцатом веке получил.

     Всё, как всегда: гонясь за стариной,
     С тотемом истреблённого народа
     Роднят убийцы предков, а иной
     Волчицы не было такого рода.
     Недавно стал известен вариант,
     Что франки отливали тихой сапой
     Модернизированный позже Папой
     «Этрусский» изначальный экспонат…

     Не всех, конечно, перебили нас,
     Мы просто перестали быть собою,
     С другими мы смешались, и не раз
     Мелькнули в них знакомою чертою.
     Вернулись в русов, бывших земляков,
     По-новому приятным ощущеньем
     Утраченного чувства единенья,
     Как эхо, отразившись от веков.

     О нас, какими были, стёрся след,
     О том пеклись волчицы дух и время,
     Не помнятся ни гот и ни венед,
     Хоть поросль чудную даёт их семя.
     Лишь журавли, поднявшись с мест родных,
     По осени на юг летят над нами,
     Лежащими в чужой земле веками,
     И с неба слышим мы привет от них…

2. Среди викингов

     Слоено ищет варяг,
     Молодой и везучий,
     Где добыча и враг,
     И чем больше, тем лучше.

//-- РАДИ КОРОНЫ И ВЛАСТИ --//
   Христианская церковь из гонимых и бедных постепенно _окрепла, и во имя Христа императорским Римом подавлялись народы, но звезда славы римской перестала блистать. Мы его разгромили [70 - Окончательно в 476 г.], и на свежих обломках победители сами стали корни пускать, к ним в поместья явились проповедники быстро, чтоб Христу поклоняться стала новая знать.
   Знать они убеждали, что помог он кому-то разгромить де кого-то на каком-то мосту [71 - 28 октября 312 г. император Константин сверг Максентия. Накануне Константину было видение: если на щитах его воинов будут христианские кресты, то он победит. Он так и сделал. Мильвитский мост под сторонниками Максентия рухнул, Максентий погиб. Это событие считается началом христианства в Риме как официальной религии.], нашим герцогам тоже захотелось креститься [72 - В 496 г. король франков (возникших из кельтов (и/или славян) с германцами и побежденных ими римлян) из дома Меровингов Хлодвиг, терпя поражение от алеманов взмолился ко Христу, Богу своей жены Клотильды, и обещал креститься. Алеманы тотчас бежали.], за короной и властью обращаться к Христу. Племена исчезали, вместо них появились нас вобравшие франки, их восточная часть в немцев преобразилась, что себе приписали наши земли и славу, и имперскую власть [73 - Франкским королем Карлом Великим в 800 г. основана «Священная Римская империя германцев» (Sancta Imperia Romana Hermanorum), возрожденная потом как «Священная Римская империя немецкой нации» т. н. «Первый рейх».]. Франков Римская Церковь обратила, подстроив Меровингов сверженье, Карл Великий сумел подчинить ей народы и устроил последним несговорчивым саксам из их крови купель [74 - Первая династия франкских королей, Меровинги, была славянской или кельтской, король был верховным жрецом. Свергшие ее Каролинги христианизировали все подчинившиеся им племена, при этом последних, саксов, утопили в крови, после чего король Карл Великий получил корону императора. Вскоре после его смерти империя распалась.].
   Я в истории франков, христианскою ставшей, не хотел быть замешан, не молился крестам, а с дружиной мне верной устремился к соседям, и богам нашим старым изменять я не стал… Мы к норманнам добрались, что на севере жили, и вступили в морскую смелых викингов рать, мы моря бороздили, и по кругу земному берегов не упомню, где пришлось нам бывать. Я был Хельги [75 - Хельги (Хельгу) – скандинавский титул, означавший военного вождя и жреца (или колдуна) одновременно.] и скальдом, пел о подвигах саги, о любви и удаче для дружины своей и для конунгов [76 - Конунг – по-скандинавски «князь».], если те меня приглашали спеть о трудных походах в память павших друзей.
//-- ДРАКОНЫ, ЛЕТЯЩИЕ ПО ВОЛНАМ --//
   Все ближайшие земли, что по берегу моря, очень скоро узнали, что мы рядом живём – саксы в страхе дрожали, и в Британии тоже монастырским подворьям мы чинили погром. Англосаксам [77 - Саксы – германское племя на южных берегах Северного и Балтийского морей. Часть их вместе с англами, тоже германцами, переселилась в Британию, победив кельтов. Англосаксы владели Британией до завоевания ее нормандцами.] знаменья в том году появлялись: вдруг драконы на крыльях пронеслись в небесах, дождь кровавый пролился с крыши церкви тогда же, а потом, в самом деле, нас судьба принесла – на ладьях быстроходных с носом мордой драконьей. С топорами, мечами в Линдисфарн-монастырь [78 - Первый набег викингов на монастырь на острове Линдисфарн в Англии был предпринят в 793 г. Подробно описан в хрониках, включая знамения.] ворвались – изрубили и монахов, и церковь, и с богатой добычей след наш тут же простыл…
//-- ЗА ДАЛЬНИЕ МОРЯ --//
   Стало викингам скоро в Скандинавии тесно – кровной мести обычай и суровый закон гнал изгоя на поиск новых мест, где селился и пытался с начала жизнь устраивать он [79 - Демографический взрыв, породивший экспансию викингов, связывают с потеплением североевропейского климата в VIII–IX в.в., давшим обилие кормов для животных и соответственно богатой животными белками пищи для населения, что в сочетании с полигамией дало бурный прирост крепкого физически и рослого потомства. Жесткое централизованное правление короля Харальда Прекрасноволосого (IX в.) вызвало дополнительное бегство свободолюбивых кланов. Закон требовал также изгнания людей, уличенных в убийстве.]. Так, Наддод [80 - В 860 г. Наддод был изгнан из Норвегии. Переселяясь на Фареры, попал в бурю и пристал к земле «из огня и льда» – Исландии.] обнаружил в море остров, который льды с огнём вперемешку с гор в фиорды кидал – и Исландию стали заселять и оттуда дальше плавать, но редко кто их снова видал.
   Рыжий Эйрик [81 - Эйрик Рыжий (Торвальдсон) изгонялся трижды: из Норвегии в Исландию, внутри Исландии и из нее. Последнее изгнание привело к открытию им Гренландии (981 г.), где он стал править общиной из 400 привезенных поселенцев.], подравшись, был отправлен в изгнанье океаном на запад и нашел землю там, чтоб привлечь поселенцев, дал ей имя Зелёной, хоть была, в самом деле, больше родиной льдам. Лейф и Торвальд [82 - Речь идет о двух сыновьях Эйрика. Лейф открыл в 1001 г. побережье Лабрадора, назвав его Маркландом – Лесной землей, затем Ньюфаундленд, назвав его Винландом – Винной землей, якобы найдя там виноград. После смерти отца стал править в гренландской общине. Его брат Торвальд повторил поход на запад с целью переселения, но был убит не пожелавшими терпеть пришельцев туземцами. Затем исландец Торфин Смелый привез в Винланд 250 поселенцев, но через 3 года они бежали от туземцев.] оттуда дальше по морю плыли и открыли богатый край в конце их пути – стал Лесным он и Винным по молве называться, но пришлось от туземцев им, спасаясь, уйти… А потом эскимосы, от Аляски кочуя, до Гренландии льдами за моржом добрели и числом задавили неуживчивых белых – те едва лишь поспели на свои корабли [83 - Пришедшие со стороны Аляски эскимосы и резкое похолодание климата к концу XV в. заставили белых поселенцев покинуть освоенное ими побережье Гренландии около 1500 г.]…
   И в Европе норманны оседали надолго, где им власть и добычу миг удачи давал – у французов, ирландцев, англосаксов «гостили», но лишь Рольф государство средь чужих основал [84 - В 911 г. викинг Рольф Марширующий (он передвигался пешком, т. к. лошадь его не выдерживала) заключил договор с франкским королем Карлом Простодушным и основал на северо-западе Франции герцогство, получившее наименование Нормандия.].
//-- НА ВOCTOK! --//
   Все открытые земли и Нормандия будут много позже, чем срок мой жить в фиордах истёк – офранцуженный викинг станет Англией править [85 - В 1066 г. Вильгельм Завоеватель из Нормандии высадился в Англии и захватил ее, разбив объединенные силы англосаксов и осевших там викингов.], а на двести лет раньше я ушёл на восток. Так случилось, что дома слава нашей дружины и морская удача стали всем на пути, дело всё обострялось, и запахло изгнаньем – мы советы держали, где стоянку найти.
   Говорили – к востоку есть лесные равнины, реки есть и озёра, и довольно всего, только местные люди, русы [86 - О русах см. подробнее в первой саге «Гиперборейская память».], финны, словене, очень сильно не любят отдавать своего. Но торговые люди знали дальше путь «в греки» мимо них и сказали, что у греков есть спрос на бесстрашных и сильных, и обученных бою на воде и на суше. И нас ветер понёс за удачей далёкой, но путь наш был недолог: раз в славянском селенье мы, пристав на ночлег, подружились с вождём их, попросившим защиты, и остались, как позже оказалось, навек…

   ГДЕ ПОЛОТА СЛИВАЕТСЯ С ДВИНОЮ

     Двина струит раздробленное солнце
     С собой на запад, но оно стоит,
     Легко теченье вод одолевая,
     И я, и эта, как живая, россыпь
     Не трогаемся с места, не спешим —
     Душе покойно, и она летает,
     За нынешнего времени предел
     В одной лишь ей известные места…
     Я иль она, не всё ль теперь равно,
     Мы снова на знакомых берегах…

     Мне вспомнилось: плыла моя ладья,
     И брызги вёсел окровлял закат,
     Мы шли Двиною вверх и ввечеру —
     Тревожна и таинственна округа —
     Пристали на ночь, где – я позабыл,
     Но у души на всё бездонна память,
     И мне она сказала: это здесь,
     Где Полота сливается с Двиною
     И берег крут, стояло поселенье,
     В котором мы закончили скитанья…

     Теперь каштаны здесь, стоит собор,
     И только камень – тот, которым путь
     Из моря нашего на юг был мечен,
     И пусть тот крест на нём – Борисов, пусть
     Он христианам души исцеляет
     И установлен перед их Софией,
     Мы знаем, чем он был и кем поставлен.
     На полторы пониже цел источник
     С водою, врачевавшей наши раны
     И души тех, кто уходил в мир предков…

     Нам не понять, зачем теперь всё вместе:
     Живительный источник и собор,
     И камень, что спасал совсем иначе —
     Им хочется всё сразу и сейчас,
     А нам привычней дальние дороги,
     Чтоб цель была и к ней – нелёгкий путь
     Длиною в жизнь, а, может быть, и две,
     А может, как сегодня, – в тыщу лет.
     Но всё-таки, как хороши каштаны,
     Как солнце щедро золотит кресты!..

     Душа моя! Тебе вместиться трудно
     В меня и жить со мной такою жизнью,
     Но я хочу, чтоб ты была во мне,
     А я в тебе – давно и навсегда!
     Я счастлив, что с тобою возвратился
     В такую глубь замшелую веков,
     Таится в нас заветная частица,
     Есть что-то в нас, я знаю точно – есть,
     Чему ещё вторую тыщу лет
     И Русью быть, и утверждаться в мире.
     Я счастлив…

   А затем, став «варягом» [87 - О варягах см. подробнее в первой саге «Гиперборейская память». В IX–X веках варяги принимали также в свои дружины наемных воинов-профессионалов, часто скандинавского происхождения.], я с дружиною ближней на ладьях наших быстрых прибыл в Ладогу, весть получив, что рус Рюрик [88 - Рюрик был варягом из славянского племени русов. В Ладоге в те времена был опорный пункт варягов.] собирает варягов, чтобы князем в словенском Новом Городе [89 - Новгород Великий, упомянут в летописях на 3 года раньше прихода Рюрика.] сесть. Так мы там и остались, и родные в Уппланде и Грипсхольме на камне в память высекли нам, что ушли на восток мы и назад не вернулись, и достались, наверно, там на пищу орлам [90 - Приведен перевод достоверной рунической надписи, найденной в этих местностях в Южной Швеции.].

   ЭТОТ ВЕЧНЫЙ РОДНИК…

     Парус птицей порхнул
     У черты горизонта
     И в душе всколыхнул
     Будто память о чём-то:
     Словно ищет варяг,
     Молодой и везучий,
     Где добыча и враг,
     И чем больше, тем лучше.

     Но славянку найдёт —
     Голубой взгляд и гордый —
     Будто знал наперёд,
     Не вернётся в фиорды,
     Со славянкою той
     Свой Уппланд позабудет,
     Век он сделает свой
     Бесконечной из судеб…

     Русь прославят потом
     Все его поколенья
     И мечом со щитом,
     И стихом, и моленьем —
     Жил он в каждом из них
     Как частица варяга,
     Этот вечный родник
     И любви, и отваги.

     Парус птицей порхнул
     У черты горизонта…

Сага III
МЫ – СЛАВЯНЕ-РУСЫ

     Русичи, сомкнув щиты рядами,
     К славной изготовились борьбе,
     Добывая острыми мечами
     Князю – славы, почестей – себе.
     «Слово о полку Игореве»

     Какими были древние славяне,
     Какой была языческая Русь?
     Я корни наши раскопать стремлюсь —
     Что не от них в нас, всё равно завянет…

//-- ЗАГАДКИ ПЕРВЫХ «РЮРИКОВИЧЕЙ» --//
   Рюрик Новгород с нами захватил и стал княжить, в этом нам очень сильно Гостомысл [91 - Не установлено: Гостомысл – собственное имя или обозначение того, кто «мыслит» (сочувствует) «гостям» (пришельцам).] подсобил, но словене восстали. Отступив, Рюрик снова город взял, а Вадима [92 - Вадим Храбрый, предводитель словенского восстания против Рюрика в Новгороде. Убит Рюриком.], их вождя, он убил. А на юге стоявший на пути прямо «в греки» Киев-град был Полянским, и в нём правил князь Дир, что дружину из русов под командой Аскольда за добычей богатой на Царьград отрядил. Но тут Дева Мария с моря бурю наслала [93 - Святая дева Мария – покровительница Константинополя (Царьграда). Патриарх Фотий окунул в Черное море реликвию – плащ Марии, тут же поднялась буря и разметала ладьи русов.], оградив православных от варягов пока – от «язычников диких», у которых, по слухам, завидущие взоры и кровава рука.
   В бесконечных набегах тех, кто к Рюрику прибыл, оставалось всё меньше, наступил и мой час… Я вернулся нескоро, слушал дивные саги, тщетно правду стараясь отделить от прикрас…
//-- Правда и прикрасы --//
   Рюрик умер… Был избран новым князем варяжский воевода, рус тоже, по прозванью – Олег [94 - Летописный Олег, возможно, составлен из образов нескольких реально живших Хельги-Олегов, причем не обязательно из Новгорода.]. Он, Аскольда и Кира умертвив, сделал Киев государства столицей без особых помех. И, конечно, варяжским нетерпеньем гонимый, он явился к Царьграду, всё вокруг разорил, цепь босфорскую ловко обошёл, на колёса флот ладейный поставив, и Царьград окружил. Рать вернулась с дарами, договором торговым, на ладьях красовались из шелков паруса… Минут годы, у русов править станет князь Игорь и ладей больше тыщи поведёт «в греки» сам.
   Вновь родившись, я вырос, ставши воином снова, и в дружине Свенельда тоже плыл на ладье, за удачей военной и добычей, и славой, и хотелось скорее схватки с греками мне. Встретив вражью эскадру, мы пошли на сближенье – абордажному бою нас не надо учить – и, увидев, что строй их охватить мы сумеем, приготовили крючья, топоры и мечи.
   Неожиданно греки навели на нас трубы вместо пик, и те трубы вдруг дохнули огнём – всё вокруг загорелось! Так о «греческий пламень» обожглись мы, дотоле не слыхавши о нём.
   Мы ушли мелководьем от погони, и наших больше, чем половина, уцелела ладей, и ещё подплывали то одна, то другая, но напрасно о князе мы пытали людей… Мы сочли, что князь Игорь пал с дружиною ближней, и рука Хельги [95 - Здесь речь, вероятно, о тьмутараканском князе Олеге, но, возможно, также о воеводе оттуда.] дальше повести нас должна, чтоб в отместку за князя, за друзей и за ужас, что в бою претерпели, возместить всё сполна.
   Города и селенья вдоль всего побережья разгромив и разграбив, вглубь страны подались и всё лето крушили Византию, доколе регулярные силы нас теснить не взялись. Их армада на море нас домой не пустила, море вместе с ладьями запылало опять, мы назад повернули, до Тамани доплыли, где с добычею флоту наказали нас ждать.
   До Дербента добрались мы по суше и взяли для похода по морю чьи-то там корабли, и поплыли мы к югу, до Куры, и поднялись вверх по ней до богатой и красивой земли. Взяли город Бердаа, что шелками был славен, там хотели надолго сесть и править страной, но пришлось воевать нам и с врагом, и с болезнью [96 - Дизентерия.], силы нас оставляли, и хотелось домой.

   ВОСТОК – ДЕЛО ТОНКОЕ…

     Был бой в краю невиданном,
     Мы – в полусне как будто бы,
     И город, что захвачен был,
     Не город – небеса!
     И мы там развлекаемся,
     И смуглые красавицы
     Стремятся нам понравиться —
     Ну, прямо, чудеса!..

     И ласки незнакомые,
     И чувства торопливые,
     И губы говорливые,
     Непонятые мной…
     А ночь – такая звёздная,
     А тень – такая тёмная,
     И страсть столь неуёмная
     К ней жаждой неземной.

     Под незнакомым деревом
     Сквозь аромат дурманящий
     И разум, взор туманящий,
     Пытаюсь удержать
     Я памятью ослепшею
     С берёзы шелестящую,
     По ветерку летящую
     Листвы опавшей рать…

     Не досчитались утром мы
     Средь нас, в живых оставшихся,
     Беспечно размечтавшихся
     Доверчивых рубак —
     Русоголовых витязей,
     Не знавших поражения
     И павших без сражения
     В коварных тенетах…

     А там, у стен, у каменных,
     Не нам в защиту сложенных
     И рвами огороженных,
     Кольцо смыкает враг,
     И за мечи схватились мы,
     И полегли под стенами
     Семьсот друзей под стрелами
     И в сече, а Аллах

     Своих призвал погибшими
     Нас в битве чтить героями,
     Но мы живыми воями
     Прорвать кольцо смогли,
     С добычею несметною,
     На осликов навьюченной,
     Их воплями озвученной,
     Ушли на корабли.

     Трёмстам отборных воинов
     Мы флот на попечение
     Как шанс на возвращение
     Оставили на год,
     И вот мы вышли к берегу
     И всё нашли в сохранности,
     И флот к варяжской радости
     Нас по морю несёт…

     Коль доберусь до Киева,
     Клянусь поведать песнями
     Пред новым князем честно я,
     Как было всё подряд,
     И про Восток неведомый,
     С душой, как песня, тонкою,
     То тихою, то звонкою —
     То – рай, то – сущий ад!..

   Много воинов наших на чужбине осталось, пал наш Хельги, с добычей мы дошли к кораблям, и Свенельд постарался, чтобы в Киев вернулись мы богатой дружиной в зависть даже князьям.
   Игорь здравствовал, бросив нас на гибель у греков, и дружине Свенельда свой позор не простил, мы ж ему – поведенье, недостойное князя, и Свенельдич Лют в стычке князя-волка убил.
   Много позже напишут, что по жадности дважды дань с древлян в год единый он собрал и повёз, а древляне, конечно, возмутившись, нахала разорвали, распявши меж согнутых берёз, и что вдовая Ольга отомстила древлянам и сожгла их подворья: дань смешную с них взяв воробьём иль голубкой, птиц назад отпустила, им горящую паклю к лапкам всем привязав… А на самом-то деле Игорь с Ольгой жил порознь, и она меж князьями начала верх держать, а мы, Ольгину волю понимая, решили вместе с тем и обиду так свою отквитать.
   Два столетия минут, и монахи опишут всё, предвзято расставив и людей, и года, чтобы в Киеве правил непременно потомок князя Рюрика, как бы по наследству, тогда. Но с годами оплошность приключилась большая: Игорь возрастом вряд ли сыном Рюрику был, а Олег (тот, что Вещий) в братьях с Рюриком не был, хоть князь Игорь ему-то в сыновья подходил.
   Помню только: князей мы выбирали сначала, а князьям по наследству позже выйдет черёд – лишь от Игоря с Ольгой, гостомысловой внучкой [97 - Есть сведения в летописях, что она – внучка того самого словена Гостомысла (см. сноску 1).], дальше чётко расписан этот княжеский род. Но монахам наказ был, чтоб династию в прошлом начинал бы не Игорь, неудачник и трус, как оно выходило, а варяжский князь Рюрик, но, чьим сыном был Игорь, я судить не берусь.
   Князь Олег власть в державе добывал не мечами – маловато сил было для подобной игры – княжеств русов одних лишь было сверх двух десятков, племенных не считая и всей прочей угры. Им Союз создается, и Союз помогает воевать, если надо, по решению всех – так водил на Царьград он и в походы другие войско общее русов и одерживал верх.
   Вновь характер варягов: тяга в дальние земли и к добыче военной, к жизни, словно поход, сильной, смелой и вольной, по особым законам, вдруг в казаках проснётся лет так через пятьсот. Но казачья судьбина по-другому сложилась, чем рождение с Русью нашей общей судьбы – летописные своды состоят из повторов, и никто не узнает, что – легенда, что – быль…

   МЫ СЛАВЯНЕ С ТОБОЮ…

     Мы славяне с тобою,
     Сколько жизней мы рядом!
     Но, влюбившись лишь взглядом,
     Расставались мы вновь,
     Потому что дружины
     На закат и к восходу
     Шли в несчётных походах
     Сквозь удачу и рок.

     Ты коня мне поила,
     Меч и стремя держала
     И в поход провожала,
     И встречала назад,
     А когда погибали
     Мы, случалось, с тобою,
     Нашей вечной судьбою
     Возрождались опять.

     Ныне, вроде, спокойно:
     За удачей походы,
     Ратной жизни невзгоды
     Не случались давно,
     А тебя всё не видно —
     Может, ждать мне тревоги
     И военной дороги,
     Чтобы встретить тебя?

     И тогда на рассвете
     В путь проводишь, как надо,
     И за вдовьим нарядом
     Ты откроешь сундук,
     А вернусь я ожившим —
     И одаришь, как прежде,
     Взглядом полным надежды,
     Что наступит покой…

//-- Слово о Кирилле и Мефодии, княгине Ольге и Олеге Моравском --//
   Лет за сто до похода Святослава [98 - Святослав (942? – 972 гг.), сын Игоря и Ольги (см. сноски дальше).] к болгарам их Кирилл и Мефодий прибывают крестить, а затем этих братьев приглашают к моравам [99 - Великая Моравия – славянское государство на среднем течении Дуная. В 30-х годах IX в. моравские племена были объединены князем Моймиром I. К 70-м годам IX в. Моравия отвоевала независимость от франков. В 863–864 гг. князь Ростислав пригласил из Византии просветителей Константина Философа (в монашестве Кирилла) и его брата Мефодия, и Моравия приняла христианство от греков. Моравия хотела заручиться поддержкой Византии в борьбе за независимость и ввести собственное славянское богослужение. Последним ярким князем династии Моймировичей был племянник Ростислава Святополк I, умерший в 894 г. К 894 г. в Великую Моравию входили земли собственно моравов (или мораван), чехов, словаков, сербские племена, силезские племена, висляне Краковской земли и славяне Паннонии, т. е. фактически земли всех западных славян. Сыновья Святополка не сберегли наследства и начали междоусобные войны. В 895 г. отпала Чехия, в 897 г. – сербы, с 898 г. в междоусобицу вмешались немцы.], дальше вверх по Дунаю, чтобы их просветить. Перед тем пониманья там священники-немцы с их латынью, с немецким у славян не нашли – братья ж, зная славянский, алфавит сочинили, написали им книги, верой души зажгли. Молодёжь обучили, церкви всюду открыли, где моравский священник на славянском служил, даже чешский и польский короли захотели, чтоб крестил их Мефодий во спасенье души.
   После смерти Кирилла [100 - Кирилл умер в 869 г.] старший брат оставался там епископом, немцы не простили ему ни успех просвещенья, ни славянскую службу – с Римом ссорили, с князем и сажали в тюрьму. Время шло, и Мефодий тоже умер [101 - Мефодий умер в 885 г.], и в храмы вновь священники-немцы возвратили латынь, а затем княжьи дети растеряли державу, немцы, венгры и чехи отхватили свой клин.
   По преданью, брат сводный князя Игоря скрылся, разругавшись с роднёю, и в Моравии жил, но когда против венгров час настал подниматься за свободу моравов, долг им свой отслужил. Он, моравским став князем [102 - Олег Моравский был по некоторым данным сводным братом Игоря, бежавшим по неясным причинам из Руси. В Моравии появился в 936 г. В 939 г. был там избран князем. В 940-х годах при поддержке поляков и родни из русов (с которой он помирился) вёл безуспешную войну с венграми, уже захватившими Паннонию. К 50-м годам отступил в Польшу и привёл на Русь много моравских христиан, священников, перевёз моравское культурное наследие, включавшее жития Кирилла и Мефодия, которое благодаря Руси стало известным до нашего времени. Вошёл в правительство Ольги, уговорил её креститься у моравского священника, сопровождал её с посольством в Константинополь, умер в Киеве в 967 г.], десять лет эти земли защищал пядь за пядью при неравенстве сил и, спасая бежавших и, что можно, на север он в пределы поляков, наконец, отступил…
   На Руси же в те годы Игорь, следует думать, по решенью Союза князем в Киеве сел, а у Ольги с разводом город свой для княженья, по названью Вышгород, появился в удел. Очень скоро княгиня, меж князьями Союза по уму выделяясь, забирать станет верх, с возвращеньем Свенельда уговор состоится – Игорь гибнет, а Ольга будет править от всех.
   Приглашенье от Ольги к нам на Русь для моравов я отвёз, встретив князя, покидавшим предел поселений моравских: он следил, чтоб кто-либо ни иконы, ни книги оставлять не посмел… Мы на Русь возвращались с верной князю дружиной из моравов, и много прихожан и попов шли за нами обозом – так славянские книги и славянские церкви обрели новый кров.
   В том походе я часто слушал песни моравов, что в тоске и печали так похожи на нас – о родных и о доме, и родимой отчизне, их в походах далёких пел друзьям я не раз. Я одну песню сразу так запомнил, что ныне слово в слово спеть смог бы, хоть не понял тогда, чем был поп озабочен, что пел песню с надеждой и мечтою, покинув отчий край навсегда:

   ДУМА МОРАВСКОГО СВЯЩЕННИКА

     За рекой, за холмами, за дальней дубравою
     Остается Отчизна навеки на том берегу —
     Храм святой, дом и кров над родною Моравою
     Пепелищем остывшим достались лихому врагу…

     Земли братьев далёких нам будут пристанищем,
     На Днепре побратимов начнём по-славянски крестить,
     Наши книги, святые иконы пожарищам
     Мы не дали в церквах опустевших своих поглотить.

     Срубим церкви, и школы, как было на Родине,
     И народу послужим, пока не пробьёт смертный час,
     Свет учения наших Кирилла с Мефодием
     Не угаснет, я верю, в славянах навек после нас…

     Храм святой, дом и кров над родною Моравою
     Пепелищем остывшим достались лихому врагу —
     За рекой, за холмами, за дальней дубравою
     Остается Отчизна навеки на том берегу…

   На Руси прозывался князь Олегом Моравским, приближен был княгиней, с нами дружбу водил, приобщил многих к вере во Христа, и священник из Моравии Ольгу по-славянски крестил. Кстати, греки писали, что в посольстве к ним Ольги был советником родич, что умом был горазд, и при ней был священник, а монахи напишут, что крестилась в Царьграде Ольга тайно в тот раз.
   Постепенно совместно с мужа бывшего братом, с воеводой Свенельдом и с другими она христианскую веру средь князей и в столице укрепит и в Союзе станет ею сильна. Но язычество тоже не дремало и стало Святослава [103 - См. сноску 8.] готовить устранить с трона мать, тот же лишь потешался над попами и Ольгой, не решаясь погромы и резню начинать.
   О «моравском наследстве» Ольга очень радела и стремилась в Царьграде, даже в Риме [104 - Одна из причин прибытия с посольством в Константинополь в 957 г. и просьбы к Риму в 960 г. о присылке в Киев епископа (епископ Адальберт прибыл в Киев в 962 г., миссия была неудачной).], она заручиться поддержкой, но тогда на Дунае немцы, чехи и венгры передрались без нас. Долго в хрониках разных, словно в память об Ольге, Русь с Моравией вместе поминали не раз. Вряд ли ныне кто помнит, мы близки были очень, но, видать, миг единства был упущен для нас…
   Продолжалось у русов просвещенье двух братьев, что славянской культуре дали жизнь на века, Русь тогда христианство шаг за шагом вводила, но всё дважды крушила злого духа рука [105 - Имеются в виду погромы христиан при захвате власти Святославом и Владимиром (7-1015 гг.).].
//-- Сказание о Святославе и его деяниях --//
   Получился ещё раз в поколении княжьем из варяжских потомков настоящий варяг – сына Игоря с Ольгой Святославом назвали, и всю жизнь он за славой шёл в походах-боях. При правлении Ольги был он князем с дружиной, но «бродячим» – удела своего не нажил, княжить в Новгород ездил, бил хазар и касогов, и на вятичей племя он набег совершил [106 - В 965 г. Святослав в походе по суше захватил хазарскую крепость Белую Вежу (Саркел), воевал с касогами (черкесами) и ясами (осетинами), а также обложил данью вятичей на верхнем Дону.]. Возвратясь из похода вниз по Дону, задумал он болгарам на Волге и хазарам [107 - Приписываемый летописями Святославу разгром Волжской Болгарии и Хазарии не согласуется с хронологией его похода на Дунай (968–971 гг.) и иностранными источниками. Есть версия, что на Волге со своим флотом действовали союзные князья с левобережья Днепра, разорили на нижней Волге столицу Хазарии Итиль и г. Семендер на Северном Кавказе. Хазария после этого уже не поднялась.] разор учинить, но другие, на Дунае, болгары что славянами стали [108 - При переселении из Азии тюркское племя болгар частично осело на Волге (район нынешней Казани), частично – на Дунае, где, смешавшись со славянами, они стали современными болгарами.], привлекли княжий взор.
   Византия боялась царства этих соседей и сулила оплату тем, кто их покорит – Святослав, по-варяжски дух добычи почуяв, предвкушая походы, нетерпеньем горит. Войско общее русов он собрал, мы ладьями по Днепру шли до моря и в Дунай из него – и болгар разгромили, царь засел в Доростоле [109 - Название до XIV в. г. Силистрии на Дунае.], мы ж добычу делили, не боясь никого… Край нам всем приглянулся. Позабывши о доме, князь надумал столицу в Перьяславце [110 - Правильное название – Переяславец, располагался близь устья Дуная.] держать. Византия, которой Святослав стал опасен, сил пока не имела нас оттуда изгнать.
   Тут как раз к Святославу шлют гонцов киевляне, что на вече хотели князя сами сажать, недовольные Ольгой, и его призывают на правление в Киев, чтоб сместил свою мать. Та с подмогой союзной только что оградила Киев от печенегов и семью, как он вдруг, появившись с Дуная, захватил власть в столице [111 - В 968 г.], не считаясь ни с Ольгой, ни с князьями вокруг.
   Христиан вырезая, церкви руша, он думал, что, устроив погромы, христианских князей, большинством обладавших в их Союзе, он сломит и начнёт самолично управлять Русью всей. Но его поддержали лишь одни киевляне, не желавшие общей всем столицею быть, и остались у князя только земли их рода и проблемы, которых он не смог разрешить…
   Потрясённая Ольга после бойни кровавой захворала и вскоре умерла, а Союз оставался враждебным, и князь понял: жить лучше на Балканах, подальше от союзничьих уз.
   Ярополку отдал он Киев – главную долю, а Олега к древлянам посадил управлять, новгородцы просили тоже сына послать к ним – «Сына нет, но Владимир тоже мой, можно брать!».
   Удивительно быстро, в этот раз взяв с собою печенегов и венгров, он болгар разгромил – сговор их с Византией не помог им пока что – мы опять в Перьяславце, что был князю так мил. Двух царевичей малых полонил он болгарских и страною как регент стал за них управлять. Князь считал Перьяславец центром новой державы и не видел, кто мог бы в том ему помешать.
   Святослав собирался на Дунае остаться, говорил: «Середина здесь владений моих» – он, мне кажется, думал о Моравской державе, что недавно мадьяры захватили, и их собирался налётом, как всегда быстротечным, там, в Паннонии, сходу разгромив, подчинить.
   Но моравы и венгры христианами были, и погромы, как дома, князь мог им учинить. Что потом бы случилось, можно только представить, зная будущий опыт возвращенья домой… Так что князь размечтался, ничего не продумав, и увёл бы всё войско он на смерть за собой…

   ПЕСНЯ РУСА НА ДУНАЕ

     Ой, Дунай глубокий, голубые воды,
     Чьей ты только крови не испил уже?
     Чью еще удачу в море не топил ты?
     Сколько жизней наших скоро ты возьмёшь?..

     Княже, храбрый княже, не ходи к моравским
     Городам и сёлам – там одна зола.
     Не ходи к мадьярам, что славян изгнали
     И живут, как дома, на чужой земле.

     Княже, храбрый княже, так решили Боги —
     Ты Дунай могучий вспять не повернёшь,
     Не переиначишь ты судьбы моравов —
     Не переиначить нам судьбы своей…

     Чует сердце, чует битву роковую,
     Враг не за горами – с тыльной стороны.
     Кто костьми здесь ляжет, чести не роняя,
     Кто снесёт до дому чёрной птицей весть?

     Ой, Дунай глубокий, голубые воды,
     Чьей ты только крови не испил уже?
     Чью еще удачу в море не топил ты?
     Сколько жизней наших скоро ты возьмёшь?..

   И вдруг вместо болгарской рати грозная сила [112 - Держава Святослава на границах Византии вблизи столицы не входила в её планы. Новый император Цимисхий сам возглавил поход против русов на Дунае.] в Доростол загнала нас, перерезав пути – против войск Византии мы держались полгода, долго не соглашаясь в Русь назад отойти [113 - Накануне решительной битвы Святослав собрал совет (союзных сил), где мнения о дальнейших действиях разделились. Святославу удалось убедить других вождей, не хотевших продолжать войну, на ещё одну битву и либо победить, либо всем умереть со славой, т. е. погибнуть, но не отступить. Утром все поголовно воины вышли на бой, заперев за собой ворота, чтобы не отступать. Из 25 тыс. погибли 15 тыс. В результате оставшиеся в живых русы побежали и среди них был Святослав, поклявшийся умереть, но не отступать, и погубивший лучших соратников своим упрямством на совете. Ночь спасла беглецов, а на следующее утро раненый Святослав запросил врага начать переговоры. Так Святослав повторил позор своего отца Игоря.]. Перед боем последним возле стен Доростола Святослав на совете победить нас призвал иль полечь, чтоб обратно в град никто не укрылся, только сам побежал он, лучших на смерть послав… Мы ушли без победы, но и без пораженья [114 - После переговоров русы ушли в 971 г. с оружием в руках, снабжённые византийцами провиантом, византийцы продлили Руси торговый договор от 944 г.], Византии досталось в том краю управлять [115 - Подчинение не было окончательным, болгары неоднократно и потом угрожали Византии.], а потом Византию ликвидируют турки, и болгар из-под турок будем мы вызволять…
   Зная, что печенеги оседлали пороги, войско в Белобережье [116 - Остров Березань.] обсуждало обход. Святослав сушей дальше не хотел продвигаться, и Свенельд несогласных через степь уведет. Мы в Болгарии вместе воевали бок о бок, разделенья по вере не бывало средь нас, но когда христиане в несогласных попали, наступил для несчастных их мучительный час.
   Святослав заподозрил сговор их с Византией и казнил, обвиняя в неудаче своей, со Свенельдом, который вел союзное войско, удалось лишь немногим избежать палачей… Христианина-брата, князя Глеба [117 - Упоминаемый в летописях Глеб (Улеб), очевидно, был Святославу братом по отцу.], казнил он, что уйти собирался из-под власти его, Русь распалась и войско. И теперь не имеет, кроме личной дружины, Святослав ничего.
   А ушедшие степью добрались до столицы, страшно где прозвучали о резне той слова, и, быть может, при этом мысль пришла Ярополку подсказать печенегам, как дружина слаба… Ярополк со Свенельдом, с христианской общиной не прислал провианта и подмоги отцу. Ставши князем-изгоем, тот с согласья дружины смерть в бою выбирает, как пристало бойцу… Печенеги в порогах их уже поджидали – жив никто не остался в том неравном бою [118 - Весной 972 г. в бою с печенегами, возглавлявшимися князем Курей.], и пришли в Киев вести, что из черепа князя печенеги победу запивали свою…
//-- СВЯТОСЛАВИЧИ --//
//-- Владимир-язычник --//
   Святослав первым роздал сыновьям земли рода, так впервой на уделы Русь он начал дробить. Киев под Ярополком продолжал Ольги дело, но Олег, князь древлянский, за отца начал мстить. Им убит был попавший на охоте случайно на древлянские земли сын Свенельда, и тот, Ярополку служивший, настоял на отмщенье. И в семье княжьей брата брат вторично убьёт [119 - В 977 г. Ярополк убил Олега. Могила Олега была где-то около г. Овруч.].
   А Владимир-язычник, опасаясь того же, к скандинавам подался и дружину привёл из наймитов в варяги, бог Перун стал в почёте, кровожадную силу культ его приобрёл. Христианским общинам на земле Новгородской учинили погромы с порушеньем церквей, но и братьям-варягам князь устроит расправу по прибытии в Полоцк за невестой своей. Разъярённый отказом, в жёны силой взял дочку у варяжского князя и прикончил «сватов» – так Рогвольда не стало, что был Полоцким князем, а Рогнеда рожала для убийцы сынов [120 - Владимир убил родителей и брата Рогнеды на её глазах. От Рогнеды у него было 6 детей, включая Ярослава Мудрого, будущего Великого князя и объединителя всей Руси.].
   Для Владимира оба брата не были ровней, а родными – подавно, но Владимир как брат отомстить всё ж решился за Олега, и двинул к Ярополку под Киев он наёмную рать. По-язычески хитро и, конечно, за деньги по предательской козни [121 - Воевода Ярополка Блуд помог Владимиру выманить брата на берег Днепра якобы на переговоры, где он и был убит (980 г.).] брата выманил он из детинца [122 - Укрепление в центре города, кремль.], и тут же был убит тот, и войско Киев-град захватило и Владимиру трон.
   Скандинавы-«варяги» стали в плату за службу грабить жителей града и больших ближних сёл, а на месте развалин от церквей, что порушил Святослав, для Перуна князь капище возвёл. Но ему киевляне отказать от княженья пригрозили серьёзно, коль бандитов своих не отправит далече, хоть в Царьград наниматься, город чтоб, наконец-то, стал покоен и тих.
   О той самой дружине, что Владимир отправил защищать в Византии трон и дело царей, на Руси не слыхали ничего, и, наверно, те погибли в походах по просторам морей… Князь о них и не вспомнил, предаваясь утехам от гарема большого, что достался ему, а потом за подмогу византийскому трону он царевну запросит, взявши Корсунь [123 - Херсонес Таврический. Владимир помог правившим в Византии совместно императорам Василию II и Константину VIII подавить угрожавший их короне мятеж за обещание отдать ему в жёны их сестру Анну, в чем перед этим было отказано сыну императора Священной Римской империи, которого сочли недостойным. После подавления мятежа они обманули князя, послав под видом принцессы очень красивую гречанку. Князь гречанку принял, но, разгадав подлог, осадил Корсунь и, захватив его, пообещал сделать то же самое с Константинополем. Императоры были вынуждены выполнить договор за возвращение Корсуни и крещение Руси.] в Крыму.
//-- Владимир-креститель --//
   Я так думаю, Богу надоело шатанье на столичном престоле: то, де, мил, то не мил – христиане и церкви ни за что погибали – князь из страха Перуна скандинавского чтил. Византия получит за царевну свой Корсунь и крещение князя, а за ним – всей страны, и попы понаедут, и князь разом весь Киев в Днепр креститься загонит, снять заставив штаны… Красовался недолго идол бога Перуна на обломках от церкви на вершине холма – с тем же рвеньем, что ставил, князь богов отправляет в Днепр креститься [124 - Существует версия, что Владимир не надругался над языческими богами, а с почётом крестил их в Днепре и отправил как бы в вечность, за пределы державы, т. е. за пороги.], и к морю их уносит волна. Новгородцы же мирно не хотели креститься, и пришлось воеводу к ним с дружиной послать, христианам досталось от язычников крепко, но призвали к порядку всех пожары и рать [125 - В 989 г. в Новгород с епископом Иоакимом Корсунянином был послан воевода Добрыня, дядя Владимира, во главе сильной дружины. Новгородцы их не пустили на Софийскую сторону, сожгли церковь Преображения, разграбили дом Добрыни, убив его жену, грабили других христиан. Добрыня приказал поджечь дома по берегу Волхова. Пока жители их тушили, город был захвачен, и крещение состоялось.].
   Как не раз получалось, вдруг Христос всё уладил [126 - Предатель поп Анастас (по другой версии – варяг Жидьберн) выдал русам расположение водопровода, снабжающего город. Владимир, перекрыв водопровод, вынудил город сдаться, и счёл, что это помощь Христа, поскольку он (по одной из версий) уже крестился, договариваясь о женитьбе.], и Владимир женился, с Византией роднясь, обратив в христианство Русь, как бабка хотела, и в святые посмертно был возведен наш князь… В это время в Европе тряс прибрежные страны до Марселя на юге перед викингом страх, а мы, русы-варяги, на Царьград нападали и, как знать, что б с ним сталось, не прими мы Христа? [127 - После крещения Руси в 988 г. набеги её на Византию прекратились (в отличие от поведения Болгарии).]

   ИСХОД РУСОВ-ЯЗЫЧНИКОВ ИЗ РУСИ [128 - Л.Н. Гумилёв предполагает, опираясь на восточные источники, что русы-язычники покинули родину, оставив Руси правителей и свое имя, сражались на южных границах Византии, затем три года громили провинцию Галисию в Испании и ушли, наконец, в Атлантику, после чего о них не было сведений.]
   (баллада о нашем открытии Америки)

     Жизнь, признаться, скучная настала,
     И душа креститься не хотела,
     Мы с отцом, ещё иных немало
     В греках поискать решили дело.

     Поначалу всё путём сложилось,
     Мы служили для границ заслоном,
     Но попали в царскую немилость —
     Стали нас делить по гарнизонам.

     Мы не подчинились и ладьями
     Вышли в море, чтоб искать удачи,
     Стали грозной силою и сами
     Выбирали берег побогаче.

     Слух о нас пошёл по белу свету,
     Долго по Испании гуляли,
     А потом, оставив землю эту,
     Мы ушли в неведомые дали.

     Путь на запад бесконечно длинным
     Оказался. Ветер нас попутный
     Гнал всё дальше по волнам пустынным,
     И вдруг встал из моря берег чудный.

     А на берегу стояли люди
     И встречали нас земли дарами
     На широких листьях, как на блюде,
     Словно были мы для них богами.

     Мы же были рады, что преданья
     Нас не обманули – мы доплыли,
     Всё преодолев, в пути страданья
     Духа мореходов не сломили!

     Кто поверит, что за пять столетий
     До Колумба добрались варяги
     Из Руси далёкой в земли эти,
     Сыновья удачи и отваги?..

     А Колумб услышит небылицы
     О богах, о русых, бледнолицых,
     Прилетевших по морю на птицах,
     Обещавших скоро возвратиться:

     «На рассвете прилетели боги
     Вместе с солнцем и за ним пропали
     В стороне другой… Богов дороги,
     Видно, больше с солнцем не совпали».

     Мы открыли землю [129 - Восточное побережье Флориды.], что без края,
     Шли вдоль берегов, на них сменялись
     Племена. Мы, пищу добывая,
     В их засады часто попадались.

     Нас в ладьях всё меньше оставалось,
     Райский лес давно сменился хвойным,
     Хворь одолевала и усталость,
     И за жизнь теперь вели мы войны…

     Наконец, мы с воями столкнулись —
     С перьями орлов, в раскраске лица —
     Мысли вспять по памяти метнулись,
     Вспомнил песню, как искал жар-птицу.

     Мы нашли остатки поселенья,
     Как у скандинавов видел раньше,
     И следы боёв и разоренья,
     И могил разрытых чуть подальше…

     Видно, здесь пытались поселиться
     Викинги, придя на эти земли,
     Не смогли от воев тех отбиться
     И ушли назад, рассудку внемля.

     Несмотря на смелость и отвагу,
     Нас совсем немного не дождались,
     И никто про нас не сложит сагу,
     Как мы здесь на корм орлам достались…

//-- ХРИСТИАНСКАЯ КИЕВСКАЯ РУСЬ --//
   Вскоре только потомки Ольги с Игорем станут управлять прежней Русью как единственный род, Русь начнет расширяться, покоряя соседей, но борьбы внутри рода наступает черёд. Больше двух веков кряду не рождался я снова русским витязем, знаю только летопись я – крепли Русь и единой властью Киев над нею, но всё роздали детям по уделам князья.
   Православная вера не удержит единства и моральных устоев в их кровавой борьбе, Русь ослабнет в раздорах, Киев власть потеряет, и князья в одиночку покорятся судьбе. Воевать лишь друг с другом доставало уменья, рать князья выставляли вместе лишь иногда в половецкие степи – и вдруг Русь запылала – налетела степная Хан-Батыя Орда [130 - В 1237 г. нападение на Северо-Восточную Русь, в 1240 г. – на Южную Русь. На Новгород и Псков татары не ходили. Смоленская, Полоцкая, Турово-Пинская земли остались тоже вне их маршрута.]…

Сага IV
МЫ – ВЕЛИКОРОССЫ

     В нас – Запад и Восток. Славянства не утратив,
     Взяв лучшее из них, ни в чём не предав братьев,
     Мы вышли русскими из этого горна,
     С исконностью своей пройдя путём зерна.

     Слава предков, их доброе имя,
     Подвиг витязей, подвиг святых —
     Что спасалось в Отечестве ими,
     Что никто бы не сделал за них?..

     Мы в круговой бывали обороне,
     Меч уставала поднимать рука,
     Дух испускали мы в предсмертном стоне
     И погибали, чтобы восставать,
     Храня рубеж земной, рубеж духовный…

//-- ПЕСНЬ ОБ АНДРЕЕ БОГОЛЮБСКОМ --//
   Русь распалась, как будто лишь того ожидала, хоть не все пострадали от набега татар, и князей не нашлось в ней, кто бы смог и державу сохранить, и предвидеть иль смягчить их удар… Лишь Владимир и Суздаль, эти дальние земли, князя нового типа родили в нужный срок, Александра, что Невским стал, который и Веру, и Руси часть сберечь нам светлым разумом смог. Эти земли сумели залечить быстро раны, хоть казались беднее средь лесов и болот. Через двести лет Церкви и Москвы попеченьем, Русь Святая оттуда возрождаться начнёт…
   Но князь Невский не смог бы ничего, если б не был лет за сто перед этим Долгорукого [131 - Юрий Долгорукий (90-е годы XI века – 1157 г.), основатель Москвы (1147 г.), князь суздальский и великий князь киевский, сын Владимира Мономаха, отец Андрея Боголюбского и Всеволода Большое гнездо, по-видимому, отравлен киевскими боярами.] сын, князь Андрей Боголюбский [132 - Андрей Боголюбский (1110/11 – 1174 гг.), князь владимиро-суздальский (с 1157 г.), зверски убит боярами в своей резиденции Боголюбове.] – во владеньях отцовских им был сделан дотоле небывалый почин.
//-- На Святых Землях --//
   Перед тем крестоносцы Гроб Господень отняли [133 - Иерусалим был освобожден от «неверных» 15 июля 1099 г. После этого было основано Иерусалимское королевство и произошло восстановление Иерусалимского патриаршества.] у неверных и стали там, на Землях Святых, Царство Божье земное как своё королевство дружно строить и, вроде, получалось у них. Это дело святое православные тоже поддержали [134 - Русские витязи участвовали и в первом крестовом походе. Сразу после освобождения Иерусалима в нем был основан русский мужской монастырь Богородицы.] и много воев знатных родов и простых пилигримов отражали атаки мусульман на границах и у стен городов.
   В те далёкие годы я опять появился в русских землях, в Залесье, и Андрея я знал. Мой отец был зарублен, князя Юрья спасая, в сече, в коих так часто князь горячий бывал. Вот и рос я с Андреем и везде был с ним рядом, ездил в земли святые. В Богородицын храм, что в обители русской, и в храм Гроба Господня мы ходили молиться. И с французами там познакомились близко, кои создали «Братство бедных рыцарей Божьих» [135 - В 1118–1119 гг. французский рыцарь Хуго де Пейне создал «Братство бедных слуг Христовых всадников девы Марии Иерусалимской Богородицы Соломонова храма», сразу же прозванных тамплиерами (от слова Tempi – храм) или храмовниками. Покровительницей Ордена они избрали св. Богородицу. Братья-рыцари не давали монашеского обета в отличие от братьев-монахов, которые занимались хозяйственной деятельностью.], Богоматери рать. И когда наезжали мы домой, то к ним слали наших витязей, чтобы от врагов защищать пилигримов в дороге, что ко Гробу Господню путь держали опасный. Этот долг иногда исполняли мы с ними и учились у «братьев» боевому порядку, что был внове тогда.
   Крестоносцы на землях, окружённых исламом, государства устройство, как нигде, завели, и соборность решений с исполненья порядком феодалов и власти произвол пресекли. А для отпрысков «лишних» [136 - В Европе и на Руси наследство делили между первыми 3 сыновьями. И первенец получал самую большую долю. Четвертый и все дальнейшие сыновья наследства не получали, считались «лишними» и были изгоями. Вот их-то и оказалось большинство среди участников Крестовых походов и среди населения государств крестоносцев в Палестине.] сюзеренов всех рангов – «Ордена» или «Братства» учредили. В бою все они исполняли долг свой беспрекословно пред магистром и Богом, не щадя жизнь свою…
   И Андрей, скрупулёзно изучив это дело, понял, что можно так же управленье страной строить при самовластье, снизу вверх подчиняя все отдельные звенья по цепочке одной.
   Трудный, полный лишений путь не раз одолеет и с отцом, и с ним порознь юный княжич Андрей – будет храбро сражаться и прилежно учиться и духовно, и светски, движим верой своей. А на Русь возвратится преисполненным планов, Богородицин рыцарь и Ей верный слуга, и, оставив за Киев бесконечные распри, якорь [137 - Алтари всех построенных Андреем Боголюбским церквей украшала одна и та же символика: якорь как знак того, что путь пройден и здесь последняя гавань и спасение.] бросит свой княжич на иных берегах.
//-- Великое начало --//
   В землях вотчины дальней он решает сесть прочно, а отец, взявший Киев, вскоре там и помрёт. И, соборным решеньем получив власть, наследник изменять управленье, как замыслил, начнёт [138 - Кроме передачи власти князю Андрею, Собор представителей от всех сословий и духовенства упразднил уделы в Ростово-Суздальской земле и объявил всех владельцев «под рукою князя», т. е. для всех социальных звеньев населения, включая Рюриковичей, устанавливались обязательными вассально-служебные отношения. Очень важно, что это решение о вассалитете не было единоличным княжеским, а приговором всей земли.]. Там, где Суздаль с Ростовом за главенство боролись, град Владимир в столицу превратить приказал, не дал воли боярам, братьям младшим – уделов и у греков учиться их пока отослал [139 - Учиться в Византию Андрей отправил, кроме своих братьев, сына Мстислава и бояр отца. Через 7 лет все они возвратились и получили различные «должности» в новой системе управления. Оба брата, Михаил и Всеволод (Большое Гнездо) отстояли в вооруженной борьбе и укрепили далее при своих последовательных правлениях нововведения старшего брата, чем обеспечили фундамент управления будущей Московской Русью и Россией.].
   Из граничных со степью южных княжеств на север перевёз хлебопашцев и работный народ, обеспечил, чем надо, оградил от набегов – край владимирский начал крепнуть из году в год. Никогда так толково, быстро, споро, навеки на Руси не рождался новой власти оплот – там великая наша начиналась держава, что по воле Господней до сих пор доживёт…
//-- «Братство» --//
   В двадцать лет посвятили и нас в рыцари тоже, в сорок – княжич магистром [140 - Руководитель Ордена в отдельной стране.] станет русской земли, и те, кто возвращался, Палестину покинув, под рукою Андрея дальше службу несли. Иноземных собратьев тоже он привечает, и Москву-крепость базой «Братства» делает он, как просила Мать Божья, создавая столице против киевских козней здесь надёжный заслон. Богоматерь-то знала, что московская крепость, словно Константинополь, Рим, Иерусалим, на семи холмах быстро разрастётся и «братьям» новым «градом Христовым» стать смогла бы самим!
   Сочетая соборность со структурою «Братства» в управленье державой, князь добился того, что Соборов решенья выполнялись повсюду, и свой долг каждым принят как веленье его.
   Станет этот порядок братьев князя раденьем и всех тех, кто их сменит, сохраняться века [141 - Л.H. Гумилёв неоднократно отмечал, что раденьем митрополита Алексия и игумена Сергия Радонежского в юные годы Дмитрия Донского в московском княжестве было построено здание православной теократии (см. сноску 58), Москва приобрела военно-монашеский облик, а потомки получили перспективный поведенческий стереотип и стабильную внутреннюю структуру государства (см. также сноску 21).], и почину Андрея не бывать поворота, хоть не каждого князя будет твёрдой рука…
   Первой пробой успешной ополченья и «братьев» был поход их крестовый на болгар-мусульман, много зла причинявших приграничным владеньям, торговавших рабами и детьми из славян.
   Как убили Андрея, началась, было, смута, и бояре пытались повернуть дело вспять, но не вышло, а «Братства» центр в Москву перебрался [142 - Центр «Братства» оставался в Москве после 1175 г., вероятно, до конца XVI века. Не следует также забывать, что из древних тамплиеров возникли их духовные наследники – масоны, которые действовали в России еще в XIX веке.], и она постепенно начинает крепчать. Пусть не всё, что задумал, и не так, как хотелось, получилось при жизни иль потом удалось, но Москва не случайно стала центром державы, и без «братьев», где надо, вряд ли здесь обошлось [143 - Князь Андрей дал Москве (1155 г.) статус города Богородицы (после видения, когда она этого попросила) и разместил там ее верных рыцарей. Очевидно, она стала комтурством (город-убежище) и госпиталем Ордена. Поэтому Москва почти до перенесения в нее столицы из Владимира не имела ни князя, ни епископа, и вдруг очень быстро столица недавно возникшего (1176 г.) московского княжества превращается в резиденцию митрополита (Петр переехал в нее из Владимира после 1311 г.) и великого князя (Ивана Калиты с 1328 г.). Это «вдруг» подозрительно точно совпадает с моментом судилищ в Европе над тамплиерами и исчезновением их несметных сокровищ (1305–1314 гг.) (см. также сноску 38).].
   Кстати, эти же «братья», что в Москве разместились, после гибели князя бунт бояр пресекли [144 - Ростовские и суздальские бояре решают призвать на княжеский стол Ростиславичей, их объединенные войска изгоняют братьев Андрея Михаила и Всеволода и его сына Юрия из Владимира в Москву. Однако в следующем, 1175 г. под стенами Москвы мятежников и их союзников уже встречает обученное «братьями» и построенное в новые боевые порядки войско во главе с Юрием, Михаилом и Всеволодом, которое разгоняет наступавшую беспорядочной толпой и без разведки мятежную рать, преследует ее до Владимира. Восстанавливается порядок правления князя Андрея, вновь освященный решением Собора, и согласно этому решению вылавливаются и наказываются все участники заговора против князя.], и Батый над Москвою семь недель тщетно бился и сжёг крепость лишь после, как они в лес ушли [145 - Согласно автору Истории татар Абульгази, чингизиду и хану, «московиты и их друзья франки (так назывались все европейцы) сделали окоп и крепко бились из него. Батый простоял 40 дней и ничего не мог сделать, пока не подошел его брат Шейбани с 60 000 войска. Увидев множество наших, московиты и франки бросили окоп и бежали в лес». А в русских летописях смутно говорится: «безбожные Москву пожгоша и воеводу Филиппа Няньку убиша». Это слово «Няньку» очень похоже на написанное латинскими буквами название французского города Нанси и должно означать воеводу (магистра) Филиппа из города Нанси. История с обороной Москвы, рассказанная татарином, подозрительно напоминает легендарную оборону Козельска из наших летописей. Я думаю, что татарину следует больше доверять как ни в чем не заинтересованному лицу, что редко можно сказать об авторах летописного освещения событий.]…
//-- Явленье на пути --//
   На пути в край Залесский князь-Андрею явилась Божья Мать, чью икону [146 - Предположительно, икона письма апостола Луки на доске стола, за которым происходила тайная вечеря Христа с апостолами.] он с Днепра вёз с собой, и наш князь вдохновился, дал Москву, как просила, и замыслил построить для неё дом родной. Под Владимиром-градом в Боголюбском именье князь Андрей храм прекрасный для иконы святой заложил – для народа образ Матери Божьей близок был и понятен, и приемлем душой. Вместо храма Софии в честь Премудрости Божьей, как по греков примеру и у нас повелось, храм Царицы Небесной в новой князя столице блеск крестов золочёных в поднебесье вознёс…
   В покровительство нашей, Богородицы светлой стала вера крепиться, будто кто наперёд знал, что много столетий проведём мы в сраженьях за Отчизну и Веру, за царя и народ, и что лишь попеченьем Божьей Матери нашей устоит Русь Святая в этой долгой борьбе – от рождения в муках до вершин и падений меж огнями чужими путь проложит себе. И, как знать, может, князя светлой вере и рвенью мы обязаны были, что Мадонна свой лик отвратит от погрязших в грабежах крестоносцев и расправит над Русью омофоры [147 - Омофор – покрывало.] свои?!.

   В ОКЛАДЕ ТЁМНЫЙ ЛИК…

     В окладе – тёмный лик, свеча моя погасла,
     Но свет её стихи к бумаге приложил,
     С иконой и свечой душа была согласна,
     И каждую строку я с ними пережил.

     В окладе – тёмный лик, под ним горит лампада,
     В печальные глаза ушли мои глаза,
     Дописывать строку – темно, да и не надо,
     Мне только бы понять, по ком Её слеза.

     В окладе – тёмный лик, и догорела свечка,
     Лампады слабый свет не разгоняет тень,
     И ночь в моём окне – как будто бы навечно,
     Но из неё всегда ко мне приходит день…

//-- Посмертное поминание --//
   Примечал уже с детства я за княжичем что-то – не по-детски искал он темы наших забав, и, не то, чтоб чурался, но, я помню, порою, он как будто бы в играх что-то вдруг вспоминал. А когда в Палестину мы добрались однажды, чем-то был затуманен светлый княжича взор, словно он погружался в мир, неведомый ныне, но и я в этом мире был не тать и не вор. И во мне что-то знало о том древнем исходе, и я тоже когда-то здесь бывал и не раз, а когда обменялись мы с Андреем по-братски этим воспоминаньем, посетил старец нас. И он благословенье Богоматери Светлой моему господину дело жизни рядить [148 - Устанавливать порядок, управлять.] передал и направил нас назад, чтоб немедля приступить к делу споро и судьбу упредить. Голоса слушать предков, ждать Её появленья пред очами, где надо, и с умом поспешать, чтоб свершить, сколько можно, допрежь тёмные силы не опомнились скопом и его дело вспять повернуть не сумели. В ту же ночь мы верхами поскакали к Царьграду, морем вышли к Днепру и его одолели в стругах вверх, и в Вышгород по прибытии тут же княжич начал свой труд.
   Обо всём, что свершилось, рассказал я чуть раньше, лишь добавлю: о предках старец молвил не зря, князь Андрей напрямую им наследовал в мыслях и уменьем, и верой. И такая заря занялася над Русью, что невзгоды и козни повернуть дело князя вспять уже не смогли.
   Кое-что я поведать должен, чтобы понятней стало то, что я помнил с тех древнейших годов предков-гипербореев, русов – славных варягов и Праматери нашей, и крылатых Богов. Вряд ли помнил кто-либо о тех пращурах наших, их потомках, что дали имя нашей стране, этих русах-славянах и их касте варягов, что известными были всем в любой стороне. Русов метил Всевышний разуменьем особым, по наследству идущим от полярных людей, или гипербореев, что сочли предки греков за Богов, к ним сошедших из крылатых ладей.
   Даже трудно представить, через сколько столетий вновь в Андрее родился настоящий варяг – храбрый витязь для брани, ум державный на троне, все поводья зажавший в крепко сжатый кулак. Братство воинов, орден, князь Андрей возрождает, может, даже не зная, что идеи исток в касте русов-варягов, а не у крестоносцев, и всё то, что замыслил – это новый виток всех варяжских талантов. Так провиденье русов для Руси возрожденья выбирает его, и чем больше поймёт он, и чем больше успеет, тем прочнее основу он создаст для того…
   Здесь пришла мне догадка, почему с князь-Андреем в поднепровских славянах не нашли мы друзей: видно, в нас поселились души древние русов, северяне казались ближе им и родней. Там из гипербореев появились словене, русы с рядом им близких угро-финских племён, а славяне южнее были кимров и скифов иль сарматов потомки не столь давних времён. В Поднепровье осела из Центральной Европы часть пришедших, другая часть – из южных степей [149 - Есть предположения, что потомки кимров (древляне, дреговичи, кривичи, радимичи, вятичи) мигрировали на восток из Центральной Европы, потомки скифов и сарматов (уличи, тиверцы, поляне, северяне) были вытеснены на север нашествием гуннов в Причерноморские степи. Эта южная ветвь предположительно и вызывала у наших героев недоверие. Кривичи же и вятичи уже прижились на северных землях и составили совместно с угро-финскими племенами муромой и мерей (а затем и тюрками) основу народа великороссов (см. также сноску 46).]. Эти мне показались незнакомо чужими и коварными даже. Так же думал Андрей. И в Залесье в устройстве нашей новой державы, возрождая дух предков в «братьях» и средь мирян, опереться смогли мы на славян, там живущих, и на мурому, мерю [150 - Угро-финские племена, тоже потомки гипербореев, как и финны и карелы (см. также сноску 46).] – коренных северян…
   Вера древняя наша будет тоже подспорьем для единства народа, что еще не возник, но без князя Андрея в то тревожное время мог бы и не возникнуть, как в пустыне родник. В землях князя и вправду люд был разноплемённым, поклонялся различным божествам, всяк своим, но у всех в подсознанье оставалась издревле Мать Небесная, в души, жизнь вдыхавшая им. И недаром в столице в центре купола храма был Господь триединый в обрамленье вовне из двенадцати младших, в ликах и с именами, спокон веку привычных сил Его на Земле. Так при князе, что образ Богоматери славил, воздвигая Ей храмы, и молитвы слагал, Дух Святой вкупе с Нею, и славян, и соседей, их отдельные кланы воедино спаял. Православная Церковь, всех в своё приняв лоно, не кичилась славянством и кровей чистотой и осталась оплотом единенья народа в два лихие столетья, и Русь стала Святой…
   Князь был честен и верил людям, слово дававшим, не делил окружавших: этот – недруг, тот – друг, не имел тайных комнат, жил почти без охраны и не думал, что предан будет ближним из слуг. Нам казалось: как будто что-то стало сгущаться, больно уж перемены многим стали невмочь, особливо боярам, я спросил у Андрея, не сгонять ли к родне мне с просьбой срочно помочь. Я скакал к его братьям и тревожился очень, и корил себя сильно, что ему не сказал, чтобы на ночь охрану оставлял бы он в спальне и с оружием спал бы, но Господь уж призвал душу князя на небо… Мы же с «Братством» московским сговорились скорее бунт бояр задушить, изловить всех виновных, наказать их примерно и стараться, как сможем, по-андреевски жить…
   Но потомки забудут [151 - Опыт строительства Московского государства, основанный на орденской структуре и беспрекословной монашеской дисциплине, был отвергнут и забыт династией Романовых. Беспрекословная дисциплина рыцарей-монахов была не рабской покорностью, пошедшей от татар, как она часто интерпретировалась, а необходимым условием реализации общих замысла и воли.], что пошло всё с Андрея, воли князя и веры, и большого ума – если б понят был сразу, может, были б другими наши судьбы сегодня и Россия сама…
   Через восемь столетий повторён был страною опыт князя Андрея: враг когда наступал, на восток вывозили мы людей и заводы, и ковали победу нам Сибирь и Урал. Интересно, что Сталин, приняв это решенье, верил, что нам поможет в час лихой Божья Мать, и опять, как когда-то, поднялась Русь из пепла, чтоб для новой победы дух и силы собрать…
//-- ПЕСНЬ ОБ АЛЕКСАНДРЕ НЕВСКОМ --//
//-- Во спасение Православия и русских корней --//
   В Перьяславле (Залесском) Александр Ярославич [152 - Александр Невский (1220–1263 гг.), князь новгородский (1236–1251 гг.), великий князь владимирский с 1252 г., сын Ярослава Всеволодовича, внук Всеволода Большое гнездо, правнук Юрия Долгорукого.] княжил, в Новгород часто князем тоже был зван, и как князь новгородский, молодой и горячий, он повёл нас на север против шведов-датчан. Под шумок, под татарский, те решили проверить, не лежит ли у русских с краю плохо чего – утопили в Неве мы тех незваных пришельцев, не напомнив при этом им родства своего [153 - В 1240 г. За эту победу князя Александра назвали Невским.].
   Год прошёл, вдруг из Пскова к нам гонец прибывает: пали Псков, Ям, Копорье – крестоносцы идут! Александр отбивает Псков, и главным их силам путь назад заступает он за озером Чудь [154 - Ледовое побоище на льду Чудского озера 5 апреля 1242 г.]. Немцы клином – «свиньёю» к нам по льду приближались, и, казалось, не сможем их ничем задержать – князь с Вороньего Камня [155 - Скала на берегу Чудского озера.] за врагом наблюдает, в центре он специально ставит слабую рать, чтоб напора их клина, та сдержать не сумела, мы же с флангов, что были послабее у них, топорами рубили и баграми таскали немцев в латах тяжелых вниз с коней боевых. Наш Господь в ту минуту, хоть у них Он ведь тот же, и кресты носят тоже во Христа, как мы, честь, вдруг разверзнул под ними лёд – в тяжёлом железе скрылись те под водою [156 - Весенний лед не выдержал тяжелую конницу рыцарей.]… Александрову весть по домам и по замкам понесли, кто пленён был: «Нам чужого не надо, за своё – будем бить! Кто с мечом к нам посмеет – от меча и погибнет, Русь на этом стояла и навеки стоит!»…
   Александр быстро понял, что ему не удастся без союза с Ордою натиск немцев пресечь и порядок наладить дел внутри, меж князьями, и о дани за это он с Ордой повёл речь. Чтобы Русь не погибла, князь наш стал дипломатом, и с татарской Ордою договор заключил: мы, конечно, за помощь дань татарам платили, но и Веру, и Русь князь на века сохранил…
   Власть Великого князя не всегда уважалась, и князья очень часто поступали вразброд: то смотрели на Запад, то чинили раздоры, и лишь Церковь единство привносила в народ. Александр смог добиться, чтоб в Сарае [157 - Сарай Бату, первая столица Золотой Орды (1254–1480 гг.) (в совр. Астраханской обл.). Сарай Берке, вторая столица Золотой Орды (1260–1395 гг.) (в совр. Волгоградской обл.).] подворье православное стало, где епископ сидел, и его посылали с беком для разрешенья меж князьями усобиц и других спорных дел. Несогласных с решеньем тут же конным отрядом заставляли смириться с тем, что ждали от них – до единства при этом далеко всё же было, но распад прекратился, и порядок возник…
//-- Соседи --//
   А на западе крайнем князь Даниил Романыч [158 - Даниил Галицкий (1201–1264 гг.), князь галицкий и волынский, в 1253 г. получил от Римского Папы титул короля Малой Руси, подчинил свои земли католикам, и Русь раскололась на западническую и православную. В 1323 г. погибли последние православные князья: в Галиции – Андрей и на Волыни – Лев. Польша без боя присоединила эти земли.], как в Европе монархи, королём через Рим стал на Галицких землях и Волыни, а позже их без боя поляки приписали к своим. Королю Даниилу крестоносцев хотелось в Русь призвать и совместно дать татарам урок, немцы тоже стремились Русь прибрать, как прибалтов, но им шок от Батыя [159 - Батый в 1242 г. дошел до Адриатики, разгромив в 1241 г. войска поляков и немецких рыцарей под Лигницей и венгров с хорватами под Шайо. Были опустошены Венгрия, Словакия, восточная Чехия и Хорватия. Германия, Бургундия, Франция и даже Испания были в панике. Только чехи в Моравии в 1242 г. отбили татар. Батый ушел назад, считая, что свою задачу по уничтожению половцев, отступивших в Венгрию, он выполнил.] позабыться не мог. Даниил попытался в одиночку сражаться, но легко Бурундаем [160 - Этот татарский полководец и нойон (глава рода, равный князю), принудил Даниила в 1258–1259 гг. срыть крепости и выставлять войско в помощь татарам против Литвы и Польши.] был разбит, и его принудили татары срыть свои укрепленья, чтоб не мог снова тайно учинить ничего…
   Александр же старался подружиться с Миндовгом [161 - Миндовг (? – 1263 гг.), великий князь литовский в 1230–1263 гг., после неудач в борьбе с немецкими рыцарями принял католичество, вступал в союз с Даниилом Галицким, стремился к дружеским связям с Александром Невским, в 1260 г., разгромив войска Тевтонского и Ливонского Орденов, отрекся от католичества, вернувшись к язычеству. Был зарезан.] и с Литвою в союзе против немцев пойти, и у них все готово было для договора, но обоих настигла смерть на этом пути. Много слухов ходило и тогда, и позднее, я же знал и знал точно: устранила друзей жажда к новым захватам крестоносцев ливонских, что убрать постарались им опасных князей… Яд с кинжалом лишили нас гарантии мира, что на западе близкой и реальной была, лишь татарская помощь нам полвека решала на ливонской границе и с Литвою дела [162 - В 1268 г., после разгрома новгородцами немцев и датчан (Раковорская битва), те призвали на помощь воинов и рыцарей из западной Европы для захвата Новгорода. В Новгород прибыл по договору с Ордой отряд из 500 всадников. Немцы сразу же пошли на мир, даже не поинтересовавшись численностью татар. Новгород и Псков были спасены. В 1274 г. Смоленск, добровольно подчинившись Орде, предотвратил захват его литовцами. Последним примером договорной помощи татар является присылка в 1406 г. ханом Шадибеком военной помощи Василию I против наступающего литовского князя Витовта, который, узнав об этом, отступил без боя.].

   РУССКИЙ ВИТЯЗЬ В ПАЛЕСТИНЕ
   (как я «помогал» крестоносцам)

     Александр лет десять кряду слал с гонцами Даниилу
     Письма с планами, чтоб вместе немцев-рыцарей им бить,
     И однажды мне доверил, зная честь мою и силу,
     Незамеченным пробраться и изустно сообщить,
     Что де князь с Литвой, с Миндовгом, против немцев
     выступает,

     И своё согласье чтобы передал назад со мной,
     А коль он нас не поддержит, пусть всё в тайне сохраняет,
     Чтоб душе живой об этом не поведал ни одной.

     Только я успел добраться, как пришли лихие вести,
     Что ни князя, ни Миндовга больше нет в живых уже,
     А потом и Даниила смерть скосила… Я пел песни
     На поминках по усопшим и с тревогой на душе —
     Я боялся, Даниил мог проронить где-либо слово,
     И, что я ему поведал, погубило всех троих.
     Задержавшись, чтоб разведать осторожно, но толково
     Всё, как было, приобрёл там я сторонников своих,
     И однажды по соседству я у венгров с ними вместе,
     Что в диковинку мне было, на турнире стал играть [163 - Рыцарские соревнования.],
     Но из Рима папский нунций прибыл и привез известье,
     Что на помощь крестоносцам [164 - Крестоносцы совершили на Ближний Восток 8 походов в 1096–1270 гг. В первом походе захватили Иерусалим, в четвертом – Константинополь, основав соответственно Иерусалимское королевство и Латинскую империю. Большинство походов было неудачным.] в Палестину путь держать
     Нужно рыцарям немедля. Нам осталось подчиниться,
     До Венеции добраться, где пришлось нам корабли
     Нанимать у итальянцев, и, не мешкая, грузиться,
     Чтоб, кляня на море качку, ехать до Святой Земли.

     Корабельщики-прохвосты, всех до нитки обобрали
     За питьё с едой в дороге, но свезли до Акры нас.
     Там пустились мы в пустыню, где, по слухам, отступали
     Нам навстречу крестоносцы. На десятый день как раз
     Мы нашли остатки войска, что плелось нестройной кучей
     В раскаленных солнцем латах на понурых лошадях,
     Отражая нападенья кавалерии летучей
     Сарацин [165 - Так называли крестоносцы боровшихся с ними арабов по имени одного из кочевых племен в Аравии.], которым явно помогал их бог Аллах.
     В этих жалких недобитках не узнать непобедимых,
     Что Святую землю взяли словом Божьим и мечом,
     Братьев-рыцарей блестящих и в бою несокрушимых,
     И кому кольцо неверных было просто нипочём.

     Отступая по пустыне, рыцари сражались всё же,
     Сарацин на поединки вызывая от тоски,
     Вот и я, в своих доспехах с латинянами несхожий,
     С галичанином со скуки, отлучился раз в пески.
     Сарацинский их боярин, в белом шёлке скрыв обличье,
     Любопытствуя, два раза обскакал вокруг меня —
     Не диковинка, однако, я ему! – И меч привычно
     Раскроил одним ударом басурмана и коня.
     Тут же сабли засверкали – из ложка его «дружина»
     Появилась на изящных и проворнейших коньках
     И, в кольцо нас зажимая, всё быстрее закружила —
     Думал, нам не отвертеться, и поляжем здесь, в песках.
     Двух подняли мы на пики, многих сбили топорами,
     А оставшихся живыми, но без сабель, басурман
     Отпустили пешим ходом, и на ужин с поварами
     Мы кониной угощали отощавших латинян.

     Галичанин вдруг признался, что замешан был в кончине
     Трёх князей и знает точно, что вина ливонцев здесь,
     И меня убить был должен он сегодня по причине,
     Чтоб до правды не дошёл я, но рука Господня есть,
     И она в бою над нами распростёрлась там, в барханах,
     Чтоб по совести всё было, чтоб вернулся я на Русь,
     Чтобы Русь моя окрепла, чтоб, найдя поддержку в ханах,
     Поломала б шею немцам!.. Я решил, что соберусь
     Тихо с ним, и до рассвета будем мы уже далече,
     И не будем крестоносцам в здешнем деле помогать,
     Пусть их гонят сарацины, знать, у Господа нет речи
     Об угодности их дела, чтоб в Святой Земле держать…

     Дальше всё пошло по плану: не попались басурманам,
     Крестоносцев обогнули, а Царьград был нам как свой.
     В Крым добрались кораблями, до Сарая – с караваном,
     И с купцами мы по Волге вскоре прибыли домой…

//-- МОСКОВСКОЕ КНЯЖЕСТВО --//
//-- Даниил и Данииловичи --//
   Даниил, сын четвёртый Александра, родился перед Невского смертью незадолго как раз и в удел получает лишь Москву, а воспитан будет Церковью с «Братством» – знать, был отчий наказ. Будет первым московским князем отрок в пятнадцать, а как двадцать сравнялось, станет рыцарем он [166 - В ознаменование своего посвящения в рыцари он основал Данилов монастырь в 1282 г.], видно, быть переменам вскоре в «граде Христовом», и Москва новый статус примеряет при нём [167 - Интересно, как осторожно историк XIX в. Николай Иванович Костомаров (1817–1885 гг.) пытается, описывая княжение тоже малолетнего Дмитрия (Донского), обойти вопрос о появлении московского боярства, минуя роль «Братства»: «Московские бояре были в основном людьми, по своему происхождению не принадлежавшими Москве; отчасти они сами, а отчасти их отцы и деды пришли с разных сторон и нашли себе в Москве общее отечество; вот они и ополчились дружно за первенство Москвы над Русью. То обстоятельство, что они приходили в Москву с разных сторон и не имели между собой иной политической связи, кроме той, что всех их приютила Москва, способствовало их взаимному содействию в интересах общего для них нового отечества». А все было проще: у четвертого сына (Даниила) не могло быть собственных бояр, к нему, т. е. в «Братство», стекались такие же четвертые сыновья (см. сноску 6), причем именно «с разных сторон». Они-то и были этими «отцами и дедами» уже настоящих по рождению московских бояр. Историк прав: у них и не могло быть «иной политической связи», и Москва была для всех «новым» и «одним» (единым) отечеством, и задачу все «братья» решали одну – «первенство Москвы над Русью».].
   Сыновья Даниила, Юрий с Первым Иваном, Калитой, оба мудро, где мечом, где казной, своего отца дело продолжали, а силы и военной, и денег прирастало с лихвой [168 - В годы судилищ в Европе над Орденом тамплиеров (1305–1314 гг.) наблюдался массовый приезд в Москву служилых людей-рыцарей «на коне в доспесе полном» из Орды, Литвы и «от немец». В одну из ночей перед волной арестов руководства Ордена сокровища тамплиеров вывезли из Парижа в порт Ла-Рошель и погрузили на 18 галер, отбывших в неизвестном направлении. В 1307 г. Юрий Даниилович Московский находился в Новгороде и с новгородским архиепископом встретил заморских пилигримов, прибывших на 18 парусно-гребных судах со сплошной палубой («набойных насадах»). Они привезли несметную золотую казну и драгоценные камни, чем поклонились князю и пожаловались на «князя галлов» и Римского Папу. Очевидно, Москва стала новым местом строительства «Божьего царства». К смерти Ивана Калиты (1341 г.) под рукой Москвы было уже 96 городов и укрепленных поселений, причем большинство из них приобреталось, а не завоевывалось.]. Князем став, Юрий сразу за великого князя титул начал бороться с Михаилом Тверским и его побеждает, и на стол во Владимир он ярлык получает, но погибнет [169 - Юрий, потерпев пораженье от Михаила и потеряв плененную и умершую в тверском плену жену, сестру хана Узбека Кончаку, обвинил перед Узбеком Михаила в ее убийстве и в утайке части дани (в обычном для того времени стиле ордынских придворных интриг). В 1318 г. Михаила казнят, Юрий получает ярлык на Владимирское великое княжение, но сын Михаила Дмитрий Грозные Очи зарубил доносчика, поплатившись за это головой.]. За ним брат Иван станет князем, и при нём Петр-святитель из Владимира-града переехал в Москву вместе с кафедрой. Он же и Москвы возвышенье предсказал, умирая, и, согласно сему, Калита, князь московский, вскоре князем великим во Владимире сядет, но свой стол на Москву тоже препровождает. И Москва как столица власть двойную стяжала, и немало земель с городами большими к ней прикуплены были, а Алексий-святитель у ордынцев сумел, получить право роду Калиты по наследству власть великого князя завещать и иметь [170 - Этим был отменен порядок наследования престола Киевской Руси старшим в династии, а не сыном, из-за чего была постоянная борьба между дядьями и племянниками.], и московский князь Дмитрий [171 - Дмитрий Иванович (1350–1389 гг.), великий князь московский с 1359 г. и владимирский с 1362 г., названный Донским после победы над Мамаем, сын Ивана II, внук Ивана Калиты.] стол Василию-сыну, передал… Нерушимо так пребудет и впредь… Как не вспомнить при этом князь-Андрея деяний, кто почти за два века этот миг упредил и духовную силу на окраине русской, и правленья порядок, жизнь отдав, утвердил…

   НАД ВЕЧНЫМ ПОКОЕМ [172 - По одноименной картине И. Левитана.]

     Над рекой на обрыве над далью —
     Церковь или часовня, быть может,
     При погосте немая сторожа —
     Нет про это ни слова преданья…

     То ль в лесах, то ль в болотах заречье,
     Небо в тучах слоями в три цвета,
     Солнце там, где чуть-чуть больше света,
     Но как будто бы близится вечер…

     Пара вётел по ветру гнёт ветки,
     А под ними и на отдаленье
     Лишь десяток крестов в запустенье —
     Чьих-то жизней забытые метки…

     Деревянные стены и кровли,
     Вечность их и кресты исчернила,
     И почти растворились чернила
     В книгах, что отыскал я в часовне.

     Слава богу, свеча есть в котомке —
     Нет давно уж к лучине сноровки —
     В пальцах дрожь, от волненья неловких,
     Вот и свет отодвинул потёмки…

     Уж свеча догорает в приделе,
     А страница истлевшая дышит —
     Я о конь со дружиною вышел
     Русским землям раздвинуть пределы.

     Где отряд проберётся, где странник —
     Ставим крест на мысах и утёсах,
     И ладьи парусами на плёсах
     Ловят ветер в нехоженых странах.

     Нас под дюжину стало заставой
     На обрыве, монах что-то пишет —
     Граду быть здесь, нет краше и выше,
     А пока что часовню поставим…

     Тлен рубежных крестов не хранится,
     И острогов окрест не осталось,
     Только в памяти самая малость
     Шевельнулась над ветхой страницей,

     Над рекою, над вечным покоем,
     Где за плёсом – за далью лишь дали,
     Где давно никого уж не ждали…
     Кто ещё набредёт на такое?..

//-- ПЕСНЬ О ДМИТРИИ ДОНСКОМ И МИТРОПОЛИТЕ АЛЕКСИИ --//
   Долго Русь собирали, не всегда добровольно, под московского князя – нам Господь указал, что Москва лишь способна повести Русь на подвиг – и князь Дмитрий у Дона [173 - Куликовская битва в 1380 г. На битву княжества шли по зову Сергия Радонежского отдельно, а вернулись единой Московской Русью.] славу с нами сыскал.
   В эту битву шли порознь наших княжеств дружины – православных на подвиг Сергий [174 - Св. Сергий Радонежский (1321–1391 гг.).] благословил – а с победой единым возвратились народом, и с тех пор на единство не жалели мы сил…

   О ТОМ, КАК ЭТО БЫЛО…
   (чего русской душе не надо забывать)

     Мамай – мятежник, он с Литвой
     И с Генуей вступил в союз:
     Москва – меж двух огней, и свой
     Князь Дмитрий подвиг совершает,
     Опередив Литву, с Мамаем
     У Дона дать решает бой.
     Мы в этой битве побеждаем!
     Литва займётся лишь резнёй
     Средь раненых… Судьба не ига
     (Как до сих пор внушает книга)
     Решалась, а Руси самой,
     И Сергий осенил на бой…

     На Дон вели полки поврозь
     По зову Сергия князья,
     В победе воинство слилось,
     И Русь Московская возникла…
     А те, что раненых добили,
     Из русских были [175 - Русские из Минска, Полоцка, Гродно, служившие литовскому князю, союзнику «латинской» Генуи. Дмитрий спокойно ушёл навстречу Мамаю, поднявшему мятеж против законного хана Орды, зная, что союзная Орда не нападёт на беззащитную Русь с тыла.], как и мы,
     И нашей веры, но служили
     Литве, противнице Москвы,
     Когда «латинскую заразу»
     Нам Запад нёс, но нас ни разу
     Не подводил с Ордой союз,
     Кто были б мы без этих уз?..

   Всё, что сказано, верно про победу и подвиг, про Мамая и Запад, единения миг, но с Москвы возвышеньем между княжеств залесских зародилась Россия незаметно для них. Словно так всегда было, за полвека окрепли Русь Святая [176 - Великороссия ранее называлась Залесской Украиной и располагалась в Волго-Окском междуречье. Население – смесь мери и кривичей с включением вятичей и муромы, а с XIII в. – тюркских элементов. Христианами были далеко не все. Очень сильным был языческий элемент, т. е. господствовало двоеверие. Во второй половине XIII в. численное соотношение христианского и языческого населения неуклонно изменялось в пользу православия. Кроме чисто естественных причин этого, была и специфическая, порожденная союзом с Ордой. Язычники поступали на службу в монгольские войска и уходили воевать в Китае. Этим язычникам сделать карьеру у православных князей было невозможно, а православные, наоборот, оставались дома, защищая «Святую Русь». За 100 лет русская земля стала христианской с элементами двоеверия, не имевшими социально-политического значения. Даже такая цитадель угро-финского язычества, как Ростов, превратилась в центр христианской образованности. Древнеарийское слово «смерд» (муж) применительно к русским заменилось термином «крестьянин», т. е. христианин, православный.] и сильный центр единства в Москве, Православие стало попечением общим, хоть пока что князь каждый помышлял о себе. Православная Церковь довершила то зданье, чьё строительство начал Боголюбский Андрей и Москву превратили и Алексий, и Сергий в центр духовно-военный по структуре своей [177 - Это была, как отмечал Л.H. Гумилёв, военно-монашеская структура, скажем прямо, типа рыцарско-монашеского ордена, о чем мы здесь неоднократно говорили.]. И в Москве в эти годы к двум обителям, бывшим с давних лет, добавляют сразу три, две из них – крепостями на кручах для отпора пришельцам и одну для писанья государевых книг [178 - Со времен Андрея Боголюбского в Москве был Спасский монастырь, основание которого приписывается его отцу, но построить его и заселить «братьями» согласно обету перед Богородицей вполне мог Андрей. Князь Даниил в 1282 г. построил второй монастырь (Данилов, см. сноску 36). Однако, по другой версии Даниил построил оба эти монастыря. В годы правления митрополита Алексия были основаны монастыри: Андроников (Андроников Спаса Нерукотворного) около 1360 г., Чудов (Алексеевский Архангело-Михайловский) в Кремле в 1365 г. как центр книгописания и Симонов (Успенский) около 1379 г., не считая Троицкой обители Сергия Радонежского в середине XIV в. Закладка всех этих монастырей как части политики создания военно-монашеской структуры государственной власти при митрополите Алексии говорит в пользу наших представлений о «регулярной» части московского войска как о воинах рыцарского монашеского братства. Возможно, князь Дмитрий тоже был посвящен в рыцари и имел руководящую функцию в «братстве». Кстати, именование Пересвета и Осляби «настоятелями» (см. сноску 54) может также означать, что они были не рядовыми монахами-воинами, а руководили соответствующими подразделениями в «рыцарском братстве».]. Словно стали сбываться грёзы «Рыцарей Храма», что Москве помогали, грёзы несториан [179 - Несторианство – течение в христианстве, основанное константинопольским патриархом Несторием в 428–431 гг., утверждавшим, что Христос, будучи рожден человеком, лишь впоследствии стал сыном божьим (мессией); осуждено как ересь; пользовалось значительным влиянием до XIII в. в Иране и от Средней Азии до Китая. Легенда о царе-первосвященнике Иоанне была вымыслом крестоносцев XII в. (в т. ч. рыцарей-тамплиеров) и стала мечтой для центрально-азиатских кочевников, исповедовавших несторианство. Ради этой мечты они поддерживали друга Батыя хана Мункэ на востоке и сына Батыя Сартака на западе. После отравления Сартака (1256 г.) и перехода власти к брату Батыя хану Берке (мусульманину) и особенно после введения мусульманства в Золотой Орде пришедшим к власти в 1312 г. ханом Узбеком несториане (в числе многих других противников ислама) эмигрировали к русским и принесли с собой эту идеологию. Не исключено, что среди них были и те тамплиеры, которые прибывали в Москву из Орды. Л.Н. Гумилёв считал, что идея «царства пресвитера Иоанна» была реализована при митрополите Алексии.] о державе Христовой на Земле, коей править легендарный пресвитер должен был – Иоанн…
   Было ясно владыкам [180 - Митрополитам Петру, Феогносту, Алексию. Усилиями этих последовательно с 1305 по 1378 гг. сменявших друг друга митрополитов, а также игумена Сергия Радонежского в сознании прихожан укоренилось понимание единства русских, вопреки антипатиям князей, противоречивости их интересов и принадлежности к различным группировкам (Литва, Орда), и возникла московская политическая идеология, которая была церковной. Великий князь (а затем и царь) мыслился не столько как национальный государь, сколько как государь православного христианства всего мира. На этом фундаменте Алексий с помощью Сергия Радонежского возвел здание православной теократии (см. сноску 58). Кстати, представляется весьма интересным совпадение начала деятельности указанных митрополитов и прибытия людей и средств от тамплиеров (см. сноску 38). Очевидно, у тамплиеров была хорошая связь с «Братством» в Москве.], что при княжеских распрях власти светской единой быть ещё не могло, и Алексий поставит власть церковную выше княжьей при одобренье населенья всего. За почти четверть века [181 - Сын Ивана Калиты князь Симеон (Гордый) завещал, умирая от чумы в 1353 г., крестнику своего отца митрополиту Алексию бразды правления княжеством при своем младшем брате Иване II Красном, объективно оценивая его характер и способности. Ивану наследовал девятилетний сын Дмитрий (Донской), в юные годы которого ничего в управлении княжеством не менялось. Таким образом, Алексий возглавлял правительство 25 лет, с 1353 г. до своей смерти в 1378 г.] эта власть превратила, не пролив капли крови, в центр России Москву. Окружению князя, как и он, молодому, общерусское дело навевало тоску. Дмитрий же, повзрослевши не умом, а годами, начал княжеством править лично сам со двором, и Москве, и народу это дорого станет – опоение властью редко ладит с умом…
   Церкви множить единство под рукою московской оппозиция эта лишь мешала, иной цели в жизни не зная, чем карьера и почесть, место к князю поближе… Очень скоро бедой обернулось великой легкомыслие князя, что с владыкою ссору вдруг затеял. Народ расплатился за это кровью тысяч и тысяч павших в битве с Мамаем… Что такое грядёт, было ясно: владыка из-за внутренних распрей потерял почитанье православных в Литве, и Ягелло получит им нежданные рати, и Мамай с ним в союзе двинет войско к Москве…
   «Братья» иноки-вои в рать любую вносили дисциплину и волю, и единый порыв. К сожаленью, князь Дмитрий думал больше о личном, с духовенства опекой замышляя разрыв. Он-то знал непременно как воспитанник Церкви, что в стенах монастырских рати княжьей костяк, стоек он в обороне и силён в наступленье – богородицын рыцарь [182 - Князь Андрей Боголюбский.] завещал «братьям» так. Ополченье не очень было в битве искусным, и оно побежало, не сдержавши удар, только «братья» на поле становились «ежами» [183 - Приём обороны от конницы в бою, когда пешие воины становятся друг к другу спинами и выставляют перед собой копья. Поразить их можно было только лучникам при удачном прицеливании.] и так насмерть стояли против конных татар. И в засадном полку их тоже было немало, пересветов, ослябей [184 - Александр Пересвет и Роман Ослябя, бывшие брянские бояре, герои Куликовской битвы, могучие «братья»-рыцари, по некоторым сведениям настоятели соответственно только что основанного Симонова и Данилова монастырей, отряженные Сергием Радонежским в войско Дмитрия Донского. С поединка Пересвета с Челубеем, в котором оба пали, началась битва. Ослябя тоже погиб в ней. Оба героя были захоронены в церкви Рождества Пресвятой Богородицы Симонова монастыря. Исчезновение их старинных надгробных плит, очевидно, произошло во время одного из коммунистических субботников на заводе «Динамо» в 60-е годы XX века, когда были бессовестно уничтожены реликвии, уцелевшие даже в 30-е годы при строительстве на территории упраздненного монастыря зданий заводов «ЗИЛ» и «Динамо».], и Господь подтвердил, что спасение веры – всенародное дело, но у рыцарей-«братьев» выше долг, больше сил [185 - Здесь уместно продолжить предыдущую сноску о «сохранении» памяти о героях битвы в потомках. При строительстве погреба на территории завода «Динамо» в 1994 г. было обнаружено массовое захоронение типа братских могил, датируемое XIV в. Огромное количество костей и черепов было затем ссыпано в дощатый ящик и закопано тут же в 10 метрах от Храма. Ясно, что с этим фактом захоронения и связано наименование монастыря «Успенский». Можно предположить, что здесь были захоронены вывезенные с поля битвы обозами многие тысячи раненых, подвергшиеся нападению литовского войска Ягелло, опоздавшего на битву. Зверская расправа с ранеными так потрясла литовского князя Кейстута, что он отстранил от власти своего племянника Ягелло (см. сноску 3 к саге V-1) и решил нормализовать отношения с Москвой, за что и был им убит. Сведения о захоронениях в сносках 54 и 55 взяты из трудов Г. Носовского и А. Фоменко.]…
   Приближенные с князем вряд ли осознавали, что на Дон двигал рати не князей их приказ – Церкви благословенье им важней антипатий княжьих было… Впервые Русь в победе слилась. Все просчёты не очень искушённого князя Церковь выправит вскоре, будет впредь продолжать руководство князьями, так что те к самовластью без поддержки церковной не рискнут подступать. А единство народа как защитника Веры и Отечества стража в кровь проникнет уже, и Романовы [186 - Романовы – новая династия на российском троне, происходит из псковской земли, тяготела к политике сотрудничества с Западом, к искоренению «азиатчины».] даже, хоть на Запад глядели, изменить не сумели это в русской душе.
   Интересно, что через триста лет Патриархом [187 - Никоном при молодом царе Алексее Михайловиче.] тоже при становленье новой власти у нас теократии [188 - Теократия – форма правления, при которой глава государства (обычно монархического) является одновременно и его религиозной главой.] опыт повторён был успешно, укрепивший державу для неё в трудный час… Оба раза удачно церковь правила нами, оба раза соседей мы мирили с собой, потому что у русских чтилась веротерпимость, и считался за ровню инородец любой [189 - Л.H. Гумилёв писал: «Надо отдать должное уму и такту наших предков. Они не создали человекоубийственную систему мироощущения и относились к окрестным народам как к равным, пусть даже непохожим на них. И благодаря этому они устояли в вековой борьбе, утвердив как принцип не истребление соседей, а дружбу народов… Идея национальной исключительности была чужда русским людям». Кстати, патриарх Никон был мордвином.].

   ЗАПОВЕДАННОЙ ПАМЯТИ СУТЬ…

     Память – это не только, что ты
     Знал и видел за годы свои,
     Память – это из прошлого сны,
     Это предков заветы твоих…

     Я в грозу просыпался не раз,
     Словно я – мой отец на войне,
     Эта память его и сейчас
     Оживает тревогой во мне…

     Память глубже уходит в века —
     Лес и луг, как сейчас родились,
     И меж ними струится река,
     Две зари в небесах обнялись.

     Помню я по-над лугом туман
     Или дым от купальских костров
     И цветущих черёмух дурман,
     И степные настои ветров.

     Кровь кипит под набат вечевой,
     И приятна мне тяжесть меча,
     Храм встаёт над рекою впервой,
     И пред Матерью Божьей свеча.

     Алый парус над стругом тугой,
     И неведомый берег крестом
     Отмечаю впервые как свой,
     Так не раз повторится потом…

     И любовь нераздельна с душой,
     Что впитала так много в себя,
     И душа с нею стала большой,
     Вместе с Богом всё в мире любя.

     Я любовью своею в тебе
     Открываю нехоженый путь,
     Знаю, в нашей совместной судьбе
     Заповеданной памяти суть…

   Сага V
   МЫ – РОССИЯНЕ
   (триптих)

     В нас всё: разгулы и посты,
     И чудотворные иконы,
     Грехи, раскаянья, поклоны,
     Кистень, дубина и набат!
     В душе за слоем слой подряд…

     …ни мудрый, ни удалый
     Не минуют Божьего суда.

«Слово о полку Игореве»

     Народов у Господа не было лишних,
     И где-то, в глуши, выживал хоть один
     Из наших – отшельник, святой иль подвижник,
     И Русь иван-чаем росла из руин.

1. Россия – царство

   Великой стала Русь и царственной Россией,
   И Матерью-землёй осталась, как была,
   А Божья Мать над ней своей небесной силой
   Хранила души в нас и к подвигу вела…

   При Василии (Тёмном) сами митрополита [190 - В 1441 г. рязанский епископ Иона был «наречен в митрополиты» не Константинопольской патриархией, а Собором русских епископов, поскольку Константинополь, надеясь на военную поддержку против турок, заключил с Римом унию, грозившую подчинением нас католикам.] нарекли на Соборе иерархов своём, не послав к Патриарху, подписавшему с Римским Папой унию, мы же были против неё. При Иване, при Третьем, на Угре постояли [191 - «Стояние на Угре» в 1480 г. Считается концом татарского «ига».], посмотрели друг друга и без боя ушли – так татары признали наши силу и право, мы ж себе доказали, что мы выжить смогли… А ещё перед этим из Московского князя князь Иван стал Великим князем всея Руси, силой Новгород вольный он Москве подчиняет, а в Орде, что – в распаде, супротив нас нет сил.
   Князь, король самовластны были в собственных землях, но мы знали, что выше Патриарх есть и царь, как есть Папа в Европе с императором-немцем, и царь греков считался нами главным, как встарь. Император немецкий не касался нас вовсе, а царя из Царьграда крестоносная рать изгнала вдруг в Никею – и само собой вышло нам ордынского хана как царя уважать… Древний Константинополь стал Стамбулом недавно – ни царя, ни столицы греков нет больше в нём, нет Орды и нет хана, что царём мы считали, и Великий князь станет сам Московским царём!..
   Русь, что Киевской звали, летописцы лишь помнят, и народа такого я найти не возьмусь, Русь Московская станет постепенно Россией, остальное известно как Литовская Русь. Много в ней оказалось древнерусских уделов, все они доказали, что наш воин не трус – крестоносцев разбила у Грюнвальд-Танненберга под командой Ягайло и Литовская Русь [192 - 15 июля 1410 г. в южной части Восточной Пруссии окружены и разгромлены войска Тевтонского ордена. Ягайло/Ягелло (1359–1434 гг.), великий князь литовский в 1377–1392 гг., король Польши с 1386 г., после чего Литовская Русь постепенно попадает под власть поляков.]… Только веры одной мы продолжали держаться, всё другое же – порознь, так случилось тогда, и они превратятся под Литвой в белорусов, в украинцев под Польшей, и уже – навсегда [193 - По мнению Л.Н. Гумилёва при становлении наших трех славянских народов великороссы обновились за счет христианских татар и крещеных литовцев, малороссы (украинцы) – за счет половцев, но «чистым» древнерусским племенем остались белорусы, которых не затронули ни ордынцы, ни малочисленные литовцы, ни немецкие рыцари.]… Мы Россиею стали, и никто не был больше между нами и Богом, так сложилась судьба, а католики Русью стали править Литовской – православным за Веру предстояла борьба [194 - Особенно в XVI–XVII веках.].
//-- ПОСЛЕДНИЕ «РЮРИКОВИЧИ» --//
   При Иване, при Грозном, выйти к морю на запад неудачно пытались, на восток же – прошли: и татарские ханства мы на Волге и дальше, в Зауралье, в Сибири, под Москву подвели [195 - Ливонская война 1558–1583 гг. Присоединение Казанского, Астраханского и Сибирского ханств соответственно в 1552, 1556 и 1582 гг.]… При опричнине [196 - В 1565–1572 гг. внутриполитическая система мер для борьбы с предполагаемой изменой в среде бояр, включавшая массовые репрессии, казни, конфискации земель и т. п. Превратилась в произвол террора без проверки подозрений и доносов. По официальной версии она проводилась Иваном Грозным. Есть версия, предполагающая, что этот террор развязали Захарьины-Юрьевы, чтобы расчистить себе путь к трону.] люто истреблял царь потомков древних витязей славных, ровно был нам он тать – покарал нас Всевышний в гневе Смутой великой, от которой полвека не могли мы восстать…

   В КОЛОМЕНСКОМ

     Ввысь стремится Вознесенья храм —
     Пятый век он поражает взгляд —
     Встав в канун рождения тирана,
     Будто душам лестница на небо…
     И начнётся цепь кровавых драм:
     Грозный царь задумает подряд
     На Руси впервой родню и равных
     Изводить жестоко и нелепо…
     А в наш век найдётся пострашней!..

     Всюду голубые небеса,
     Только даль размазана слегка
     Расстоянья лёгким мановеньем,
     А над храмом – синь колодцем в нечто…
     Уж не в ней ли души те с креста
     Утопали в давние века,
     С острия сочась, как кровь из вены,
     Путь от плах до рая вековеча?..
     Чтоб в наш век он торным стал путём!..

     Выжили лишь подлость, страх и месть,
     И донос как верности печать,
     «Слово с делом!» – намекал лишь кто-то,
     Тьма других кричала: «Смерть иудам!»…
     За Москвой-рекой домов не счесть,
     В них живут, и кто умел кричать —
     Воздавал тиранам Бог по счёту,
     А как тем, кто – большинство повсюду?..
     Мал и век, чтоб стёрся в нас их след…

     Живы древние, как храм, дубы,
     Галки криком будят их покой,
     Да корёжит болью сопричастность,
     Не давая умереть и кануть…
     И России не минуть судьбы
     Жить бессмертно с тяжестью такой —
     Ей гореть огнём и не погаснуть
     На крови как памятник и память…
     И за век наш искупать свой грех…

   При последнем из рода Калиты [197 - Федор Иоаннович (1557–1598 гг.), царь с 1584 г. По официальной версии – сын Ивана Грозного. Есть (см. далее) предположительная версия, что он – сын Симеона (Иоанна), внук Ивана III. Род Ивана Калиты – московские «Рюриковичи».] на престоле Патриарх нашу церковь равным средь остальных Патриархов Вселенских возглавлять стал по праву, но не смог пересилить цепь несчастий шальных [198 - В 1589 г. русский митрополит Иов был посвящен в Патриархи русской Православной Церкви константинопольским патриархом Иеремией, согласно постановлению прочих вселенских патриархов. Иова убили при вступлении Лжедмитрия I в Москву. Ему наследовал Гермоген.]… На престоле сменялись Годунов [199 - Борис Годунов царствовал в 1598–1605 гг. По официальной версии выдвинулся во время опричнины при Иване Грозном, его сестра Ирина была замужем за будущим царем Федором, сам он был женат на дочери Малюты Скуратова (Григорий Скуратов-Бельский (? – 1573 гг.), по официальной версии – наиболее зловещая фигура опричнины, по излагаемой далее версии – каратель деятелей захарьинской опричнины). Годунов возглавлял правительство при царе Федоре Иоанновиче, установил режим доносов, окончательно ввел крепостное право, отменив Юрьев день (день свободной смены помещика), наладил хозяйственную жизнь страны, сделал большие государственные запасы, упорядочил налоговую систему, но был непопулярен в народе. Однако есть предположительная версия, что он был сыном Федора Иоанновича с Ириной Годуновой и его законным наследником на троне. Преследовал Захарьиных по обвинению в покушении на царя: Федора Никитича Захарьина (Романова) постригли в монахи под именем Филарета и заточили в отдаленный северный монастырь, его младших братьев Александра, Михаила, Ивана и Василия отправили в ссылку, где они и умерли. Партия Захарьиных в Боярской думе была разгромлена. Официально считается, что Годунов умер от потрясения, когда узнал, что никто его не будет поддерживать и защищать от приближающегося к Москве Лжедмитрия I. Есть предположение, что его отравили бояре-заговорщики Шуйские, Захарьины (Романовы) и Голицыны. Его сына, наследовавшего трон, и жену убили, дочь Лжедмитрий сделал своей наложницей, а потом заточил в монастырь.] и князь Шуйский, два Лжедмитрия кряду с польским войском в Москве [200 - Василий Иванович Шуйский (1552–1612 гг.), царь в 1606–1610 гг., сначала поддержал Лжедмитрия I, потом сверг его и занял престол. По официальной версии Лжедмитрия I убили, сожгли и пеплом выстрелили из Царь-пушки (первый и последний выстрел). Есть предположение, что Лжедмитрий I спасся и появился вновь как Лжедмитрий II. Шуйский в 1607 г. подавил восстание Болотникова. Разгромил объявившегося Лжедмитрия II, подступившего с польскими отрядами к Москве и ставшего лагерем в Тушине («тушинский вор»). Оба Лжедмитрия выдавали себя за «спасшегося» последнего сына Ивана Грозного Дмитрия, зарезанного в Угличе в 1591 г. якобы по приказу Бориса Годунова. Есть версия (см. далее), что т. н. Лжедмитрий был законным наследником царя Ивана Ивановича (сына Ивана IV) и воцарился в Москве по праву. Шуйский низложен заговорщиками в 1610 г. и пострижен в монахи, умер в польском плену. Власть перешла к «семибоярщине», которая впустила в Москву поляков, захвативших в ней власть.], и страну разоряли то поляки и шведы, то разбойников шайки из своих и извне. А бояре со страху или от скудоумья уж готовыми были трон поляку отдать. Патриарх Гермоген был умерщвлён, призывавший не срамить нашей веры и поляков изгнать [201 - Московское боярство решило пригласить на престол польского королевича Владислава. Патриарх Гермоген потребовал принятия Владиславом Православия как условия воцарения, тот отказался. Тогда Патриарх стал рассылать послания с призывом изгнать «латинян». Поляки арестовали его и уморили голодом, но послания достигли цели – Россия стала собирать ополчения. Владислав претендовал на русский трон даже после избрания царем Михаила Романова.].
   Слава Господу Богу, Он послал во спасенье нашей многострадальной погибавшей земли князя древнего рода и посадского дядьку – так Пожарский и Минин нас на бой повели… На поход ополченья Минин смог собрать средства, у купцов семьи силой взяв и вновь возвратив лишь за выкуп, и с нами разгромил князь пришельцев – не достало тем снова силы нас супротив!

   СУДЬБА И ЖИЗНИ

     Не по Волге плыву я – по Рейну в челне,
     А на кручах дозорные башни. В волне
     Не топлю я красавиц, а смело в туман
     На скалу с Лореллеей [202 - Согласно немецкой легенде, красавица-блондинка, околдовывавшая своим пением проплывавших мимо, и они погибали, разбившись о скалу, на которой она сидела.] рулю на обман.

     В Тевтобургском лесу [203 - См. стр. 39.] бил я римлян и сам
     Погибал, воскресал и бродил по лесам,
     И на Русь я с дружиной в варяги пришёл,
     Где и дом я, и Родину сердцем нашёл.

     Я на Волге-Итиль и хазар и болгар
     Воевал, покорял, данью их облагал,
     Печенегу мой череп служил как бокал,
     Половецких красавиц в плену я ласкал.

     Шведов бил на Неве и заставил тонуть,
     Крестоносцев топил я на озере Чудь.
     На Дону я с татарами насмерть рублюсь,
     А с другими давно и дружу и роднюсь.

     Я Людмилу целую в хрустальном гробу,
     Я во граде, во Китеже, тоже тону,
     И опричниной царской на дыбе распят,
     И на Балтику выйти пытаюсь назад.

     Я за Смуту у Бога грехи отмолил,
     И Москву я, и Кремль у поляков отбил,
     Род Романовых мы посадили на трон,
     Чтоб Россию поднял и вёл к славе нас он.

     И теперь бывший варвар, варяг и русич,
     В этой жизни стараюсь себя я постичь,
     На распутье я вместе с бессмертной душой,
     Что жила все те жизни и смерти со мной.

     Русский я, так написано мне по судьбе,
     Русский – это и бой, и страданье в себе,
     В русских душах победа Добра против Зла,
     С Небесами граница сквозь них пролегла.

//-- ДРУГОЙ ПОЧЕРК --//
   Тут хочу поделиться я плодом размышлений над историей Смуты, как её подают, и о том, что неверно повторять, как внушают, если черви сомнений гложут память мою. Душу власть развращает, и мальчишки на троне – лишь послушные куклы для прожжённых людей, что, за власть над державой кровь рекой проливая, угрызений не знают, как заправский злодей.

   МАМАЕВА ЧЕРТОПОЛОХА СЕМЯ…

     Мамай сбегает с поля Куликова,
     Как позже Бонапарт с Березины:
     Своя Орда – цела и, что такого
     Наёмников разгром? – За них даны
     Чужие деньги Генуи… А хана,
     Законного, ему легко убрать,
     Пока Москва залечивает раны.
     И вот, он встретил Тохтамыша [204 - Тохтамыш (? – 1406 г.), законный хан Золотой Орды с 1380 г., союзник Москвы во время Куликовской битвы, а Мамай – мятежный темник, имевший крупные военные силы и смещавший по своему усмотрению ханов Золотой Орды, во время битвы был в союзе с Генуей и Литвой (Ягелло).] рать.

     Но, что случилось? – Воины Мамая
     Сошли с коней, чтоб хану присягнуть,
     Но и вождя, ему не выдавая,
     В Крым к генуэзцам проводили в путь,
     А те не смогшего побед добиться
     Прикончили… Мансур же, сын его,
     Бежал в Литву и, на степной границе
     Став казаком, ждал часа своего:

     В лесу однажды от погони спрятав
     Витовта [205 - Витовт (1350–1430 гг.), великий князь литовский с 1392 г., был разгромлен во главе литовско-польских войск, немецких рыцарей и рати Тохтамыша (бежавшего в Литву после прихода к власти Темир-Кутлуга) учениками великого Тимура (Тамерлана) ханом Темир-Кутлугом и эмиром Едигеем на реке Ворскле в 1399 г. Был спасен от погони сыном Мамая, будущим князем Глинским. Являлся одним из организаторов разгрома немецких рыцарей в Грювальдской битве в 1410 г.], честь и жизнь ему спасёт,
     Но выведет к своим лишь после клятвы,
     Что тот в князья его произведёт…
     От князя по названию владенья [206 - По одной из версий – урочище Глина, по другим – г. Глинск в левобережной Украине.]
     В Литве магнаты Глинские пойдут,
     Но против короля проявят рвенье,
     И от него в Москву они сбегут [207 - После неудачного восстания против польского короля в 1508 г. часть Глинских эмигрировала в Москву.].

     Княжну-невесту выбрал из их клана
     Василий Третий [208 - Василий III (1479–1533 гг.), великий князь всея Руси и царь с 1505 г., в первом 20-летнем браке с Соломонией Сабуровой не имел детей и, разведясь с нею (заточив ее в монастырь), вступил во второй брак с княжной Еленой Васильевной Глинской в 1526 г., которая родила ему в 1530 г. долгожданного наследника, Ивана IV (Грозного).], разведясь с женой,
     И та родит наследника Ивана
     Четвёртого на страх Руси Святой.
     Мамаева чертополоха семя
     В нём жуткой местью вскоре прорастёт,
     Сведёт под корень Рюриково племя,
     Трон будет пуст, и без царя народ…

   Так веками внушали нам историки дружно и учебники – тоже, что всему он виной, «Грозный» царь, шизофреник или душу продавший Сатане. И в архивах нет бумаги иной. Этим память забита и моя. Специально и над ней потрудились, чтоб, как надо, служил без сомнений и мыслей и не рылся в глубинах, где случайно бы почерк я другой не открыл…
   Ждать почти семь десятков лет тогда оставалось до династии новой [209 - Династии Романовых (1613–1917 гг.).] воцаренья… Иван по венчанью на царство выбирает невесту, Анастасью, отцом ей был Захарьин Роман [210 - Окольничий (придворная должность) царя боярин Роман Юрьевич Захарьин. Свадьба состоялась в феврале 1547 г.]. Так Захарьины стали ближе Глинских к престолу и решили с друзьями вовсе их извести и других именитых. И растили Ивана, сына «Грозного», чтобы с ним престол обрести…
   Чехарда коронаций и присяг, отреченье и опека нелепы для царя одного [211 - По официальной историографии Иван IV 4 раза принимал присягу, 2 раза венчался на царство, 1 раз отрекался от престола, 1 раз устраивал над собою опеку, организовал 2 опричнины, причем вторую для уничтожения деятелей первой.] – ну, а если четыре [212 - По излагаемому здесь предположению (заимствованному из трудов Г.В. Носовского и А.Т. Фоменко, большинства взглядов которых на историю Руси и России я не разделяю) эпоха «Грозного» делится на 4 последовательных царствования: Иван IV (правил в 1547–1553 гг.); его сын Дмитрий Иванович (правил в 1553–1563 гг., фактически правила «Избранная Рада», она же «Опекунский Совет»); сын Ивана IV Иван Иванович (правил в 1563–1572 гг., террор Захарьиных), смещен в 1572 г., отрекся от престола в 1575 г., умер в 1581 г., оставив сына Дмитрия; Симеон т. н. Бекбулатович (правил в 1572–1584 гг.), возможно, сын Ивана III, получивший при венчании на царство в 1576 г. имя Иоанн и оставивший на троне своего сына Федора Иоанновича).] было их воедино в «Грозном» слеплено, чтобы всё свалить на него, как Захарьины Смуту [213 - По излагаемой предположительной версии тогда и началась настоящая Смута, вызванная стремлением Захарьиных захватить власть и основать новую династию, перешедшая в террор и гражданскую войну. Время начала XVII в., называемое официальной историографией Смутным ознаменовалось борьбой за власть внутри династии Рюриковичей между боковой ветвью от Ивана III (Симеон/Иоанн – Федор Иоаннович – Борис Федорович (Годунов) – Федор Борисович), прямой ветвью от Ивана IV (Иван Иванович – Дмитрий Иванович (т. н. Лжедмитрий)) и родом Рюриковичей Шуйских, происходящих от Александра Невского и суздальских князей (Василий Иванович), в которую на последнем этапе вмешались Захарьины (Романовы) и основали свою династию Романовых.] при мальчишке Иване учинили и корни, и династии цвет, что от Рюрика древа на московском престоле, уничтожить старались, заметая свой след? Раскололи Россию на опричную, верность проявившую трону, что в руках был у них, и на земскую, в коей их опричники люто истязали невинных и бояр, и иных… На девятый год земство одолело опричных, Симеон на престоле, венчан как Иоанн, а Иван [214 - Иван Иванович, сын Ивана Васильевича, воспитанный и опекавшийся Захарьиными (Романовыми).] отречётся, за него же посмертно Симеон покаянье [215 - Так называемый «синодик» (покаяние) Ивана Грозного, в котором посмертно прощаются все опальные бояре-«изменники», казненные по его приказу. Были составлены списки всех избитых опричниками лиц, которые были посланы с большими суммами денег в крупнейшие монастыри.] разошлёт по церквам.
   Так пока провалился план Захарьиных рода захватить власть в России, и полвека почти Калиты род на троне будет дальше держаться, а Захарьины козней паутину плести. Удалось Филарета патриархом им сделать, чтобы паства, где надо, прокричала царём Михаила. Он сыном Филарету родным был, и они править станут государством вдвоём.
   Складно всё получилось, как я в памяти недрах покопался, как будто начитавшись бумаг. Но вопрос пересмотра этой тёмной страницы не найдёт и сегодня пониманья в умах…
//-- СЛОВО О ПАТРИАРХЕ НИКОНЕ --//
   Нарекли на Соборе новой крови царей мы [216 - Михаил Романов (1596–1645 гг.) был избран царем на Земском Соборе в 1613 г. Его отец, патриарх Филарет (до пострига – Федор), первым из Захарьиных-Юрьевых взял фамилию Романов по имени отца жены Ивана Грозного Анастасии Захарьиной-Юрьевой. Филарет был возвращен из ссылки Лжедмитрием I и назначен митрополитом ростовским, что подготовило его патриаршество.], как могли, помогали им на трон крепче сесть и себе с Михаилом, а потом с Алексеем [217 - Алексей Михайлович (1629–1676 гг.), царь с 1645 г.], мы вернуть постарались веру в силы и честь. Заступивши на царство, Алексей управленье всё на Никона [218 - Патриарх Никон (1605–1681 гг.), патриарх с 1652 г. В молодые годы царя Алексея взял на себя бремя правления и именовался официально «Великим Государем». Ввел строгий порядок и отчетность, сокрушил казнокрадство, уничтожил местничество, заставил исполнять указы, создал регулярную армию и артиллерию, боролся за воссоединение славянских народов под главенством русского царя, а религиозно – русского патриарха. С последней целью предпринял корректировку церковных книг и обрядов, проведя сверку с греческими и латинскими первоисточниками, что вызвало раскол в русской церкви. Выход на Балтику – тоже идея Никона. Всем этим он нажил врагов в духовенстве и боярстве. Собор в 1667 г. снял с него патриаршество, которое тот оставил с 1658 г. Был сослан. Успел осуществить воссоединение с Россией левобережной Украины с Киевом на правом берегу и части Белоруссии.] плечи и на ум возложил – и мечами, и словом единенью славянства под российской эгидой Никон путь проложил. Я-то знал изначально: нет сильней нас единых! Патриарха идеи были мне как приказ – и за объединенье русских всех я со шведом и поляком, и с крымским ханом бился не раз.
   Там, где наш Святослав-князь предпочел смерть позору и решился с дружиной в схватке честной полечь, словно в память о смелом предводителе нашем, вдруг возникла казачья Запорожская Сечь. И пока князь Московский за ливонским барьером был отрезан от мира, да ещё дань платил, Киев с Полоцком стали развивать просвещенье от источников древних и новейших светил. Там казачья старшина [219 - Казацкие атаманы, писари, судьи и др., в Польше и Литве приравнивались к шляхте (дворянству).], сочетая свободу своего положенья с просвещеньем умов [220 - Киев, Полоцк, Львов и др. были открыты на Запад и развивались в культурном отношении по-европейски. Там действовали учебные заведения, печатались книги, работали просветители: Франциск Скорина (XV–XVI вв.), Петр Могила (XVI–XVII вв.), Симеон Полоцкий (XVII в.).], воспитала потомство, что боролось за Веру, но боярства и тёмных не желало попов.
   Никон мыслью проникся, что единство возможно, если мы им навстречу в Вере сделаем шаг, и, не мешкая, начал он реформы крутые, чем в попах и боярстве вызвал вопли и страх. Украину, что слева от Днепра, Киев древний и захваченный в смуту град Смоленск мы при нём воротили, но вскоре под боярскую дудку патриаршие планы царь похерил на сём [221 - Говоря о митрополите Алексии, мы упомянули опыт Никона по успешному осуществлению православной теократии на российском престоле. Воссоединение братских народов путем гармонизации разошедшихся за века православных обрядов, тем более ценой раскола российской церкви могло быть по силам только теократической системе с правами, равными царским, которыми и обладал Никон. Боярская романовская партия, да и сам царь, хотя и был чрезвычайно набожным, вскоре стали тяготиться такой опекой, боясь за свои вольности и самодержавность правления, и отстранили Никона от власти, однако, главное он уже успел осуществить или дать ему необратимый ход. Петр I окончательно завершит освобождение династии от церковной опеки и придание ей и в этом вопросе «европейскости».]…
   И ещё раз столетье мы в походах со славой проведём, чтоб исполнить Патриарха завет – при Второй Катерине станет Русь и могучей, и впервые единой за полтысячи лет… Никон, в принципе, время упредил на столетья – он, поняв и увидев Русь, как есть, без прикрас, так тогда замахнулся, что его начинанья не доделаны даже кое в чем и сейчас…

2. Россия – империя

     О мощный властелин судьбы!
     Не так ли ты над самой бездной,
     На высоте, уздой железной
     Россию поднял на дыбы?

А. С. Пушкин

//-- У ЕВРОПЫ В УСЛУЖЕНИИ --//
   Может статься, с Андрея Боголюбского русским и родней, и понятней становился Восток: беспредельность просторов, бесконечность дороги, единенью меж Богом и душой – там исток!.. А Романовых вскоре потянуло на Запад европейцам каштаны из огня доставать, и Европа старалась, чтобы сил нам хватало лишь на это, а больше воли нам не давать.
   Очарован Европой, Пётр (Великий) [222 - Петр I Великий (1672–1725 гг.), царь с 1682 г. (самостоятельно с 1689 г.), император с 1721 г. То, что мы знаем о Петре, является мифом дома Романовых, созданным при последующих царствованиях. Не касаясь этого, приведем независимое мнение историка XIX в. Николая Ивановича Костомарова (1817–1885 гг.): «Петр посредством своих деспотических мер создал из нее (России) государство, грозное для чужеземцев войском и флотом, сообщил высшему классу ее народа наружные признаки европейского просвещения… Все Петровы воспитанники, люди новой России, пережившие Петра, запутались в собственные козни, преследуя свои личные эгоистические виды, погибли на плахах или в ссылках, а русский общественный человек усваивал в своей совести правило, что можно делать все, что полезно, хотя бы оно было и безнравственно, оправдываясь тем, что и другие народы то же делают… Но он (Петр) любил Россию, любил русский народ… в смысле того идеала, до какого желал довести этот народ; и вот эта-то любовь составляет в нем то высокое качество, которое побуждает нас, мимо нашей собственной воли, любить его личность, оставляя в стороне кровавые расправы, и весь его деморализующий деспотизм, отразившийся зловредным влиянием и на потомстве. За любовь Петра к идеалу русского народа русский человек будет любить его до тех пор, пока сам не утратит для себя народного идеала».] от шведов ей полдома очистил, а для нас – лишь окно, и с подачи австрийцев Оттоманскую Порту [223 - Оттоманская Порта – это Османская империя, название Турецкой республики в XIV–XIX вв. (точнее, до 1908 г.).] во врага превращает на века заодно. Шведов Пруссия сменит, а за нею – французы и Германия дважды, а меж делом таким юг Европы от турка русской кровью отмоем – лишь в двадцатом столетье мы замиримся с ним… А в окошке в Европу Пётр столицу построил, в стороне от народа и исконных корней. На манер европейских королевских престолов он не наши порядки заводить начал в ней. Для свободы решений в управленье народом и страной Патриарха заменяет собой и Синодом послушным, и нет совести больше, что царям бы служила путеводной звездой… Теократии с этим тоже сразу исчезло основанье в России, и из «братьев» тогда часть масонами станет, оставаясь на службе, часть обет монастырский полный даст навсегда. Вместо верности нашей Богоматери только императору станет дворянин присягать, обязуясь при этом императорской волей, а не совестью личной высший долг исполнять.
   Так уж было когда-то меж князей и дружин их, и отцовскую лучше князь разыгрывал роль, но народ ожидало при усобицах княжьих разоренье. Стал нужен Божий суд и контроль. Так с захвата добычи, покоренья соседей, утверждены! господства цель борьбы перейдёт на единую веру, Православие наше, на единство державы, на единый народ. Чтобы так и свершилось, Церковь в княжествах разных прививала духовность пастве общей уже: от стремленья к победе сил Добра, к подавленью Зла в любом проявленье меж людьми и в душе. Этой схватки «Добро-Зло», от души одиночки и до рыцарей «Братства» Богоматери, суть лишь единая Церковь Православная наша, плодотворно сумела в государство вдохнуть. И Москва, из удела превратившись в Россию, много разных народов воедино сольёт, а при Никоне примем мы к себе малороссов – с нами общего корня, общей Веры народ.
   Но внушение этой Духа Божьего силы показалось угрозой самовластью Петра, ни понятие Чести, ни дуэли, ни званья не сдержали подспудно наступавшего Зла. И династия эта удержаться на троне лишь дворянства опорой ненадолго смогла.
   Нам серьёзно подумать было времени мало, нас романтика битвы и свершений вела – и душой молодели мы от жизни кипучей, и по нраву казались нам большие дела. Мы из витязей в шлемах при мечах и доспехах при Петре превратились в безбородых дворян – и со шпагой в ботфортах уж не царь – император на земле и на море к славе вёл россиян… Били шведов и немцев, турок мы воевали и с поляком за Смуту расквитались сполна, окна мы распахнули, и не только в Европу, свежий ветер омыл нас и морская волна!

   ГДЕ ИЛЬМЕНЬ, ВЯТКА И ОКА

     Кто спорит, все мы из России,
     И с той звезды – немного тоже,
     Но есть, наверно, место всё же,
     Откуда первые шаги?..

     Что было меж звездой и Русью,
     Каким богам молился предок? —
     В колодце памяти так редок
     О том пусть даже просто всплеск…

     Конечно, прошлое знакомо
     И по раките приозёрной,
     И по воде, где омут, чёрной,
     И по часовне на холме.

     Я набредал на них, где Ильмень,
     И за Окою, и у Вятки —
     Казалось, всё игрою в прятки,
     Но это был известный путь,

     Которым мы прошли веками,
     А я теперь ищу обратный —
     Лоскут мне паруса квадратный
     В тумане лет волнует кровь,

     Там, на свинцово-сером море,
     И под таким же точно небом,
     Я понял, что я так и не был
     В краях, откуда род веду,

     Но память чует их за далью:
     Мне снится борт ладьи смолёный,
     Глубокий снится и солёный
     Зажатый скалами фиорд…

     Сознанье вечности разлуки,
     Будь то звезда иль берег дальний,
     Нам память грустью изначальной
     Вложила в души и сердца,

     И та загадочность, быть может,
     Что в наших генах затаилась,
     От этой грусти обратилась
     Непостижимостью души?..

     И пусть нам корни где-то в скалах,
     На той звезде – немного тоже,
     Нет ничего земли дороже,
     Где Ильмень, Вятка и Ока!..

   Допекло нас правленье Анны с немцем Бироном [224 - Анна Иоанновна (1693–1740 гг.), племянница Петра I по линии Ивана V, герцогиня Курляндская с 1710 г., императрица с 1730 г., Бирон – канцлер и фаворит Анны. Н.И. Костомаров о кровавости и разорительности этого правления пишет: «Впрочем, эти ужасные черты следует приписать веку, а не характеру Анны Иоанновны и вообще не характеру ее царствования, так как эти же черты встречались и прежде нее, особенно при Петре I, и немалое время после нее».], на какое свалили, что возникло с Петром – кровь, жестокость, поборы, разоренье народа, и пришлось нам, гвардейцам, браться снова [225 - Впервые гвардия возвела в 1727 г. на трон Екатерину I.] за трон: на него мы сажали тех, кому поклонялись, кто способен Россию нашу был прославлять – наш виват Лизавете, наш виват Катерине, наш виват Александру [226 - Елизавета Петровна (1709–1761/62 гг.), дочь Петра I, с 1741 г. императрица после свержения гвардией малолетнего Ивана VI (с правящей при нем матерью Анной Леопольдовной), правнука Ивана V; Екатерина II (1729–1796 гг.), императрица с 1762 г. после свержения и убийства гвардией ее мужа, императора Петра III (1728–1762 гг.), при ней убит Иван VI; Александр I (1777–1825 гг.), первый сын Павла I, император с 1801 г. после убийства его отца заговорщиками-дворянами.] и России – виват!

   ЭСКАДРОН ЮНОСТИ

     Дух захватило под медь-серебро,
     Такт отбивает глухой барабан —
     Это сегодня, вчера иль давно?
     Иль только в памяти как бы роман,
     Что написал ты в душе своей сам? —
     Строй эскадронный, и саблей салют
     Юности, городу и небесам! —
     Трубы на смерть лишь потом позовут…

     Звяканье сбруи и цокот копыт,
     Пальцы сильнее сжимают эфес,
     Кивер твой в лихости на ухо сбит,
     Глазом стреляешь по окнам невест.
     Всласть нарубился лозы, и барьер
     Взят был не раз и тобой, и конём,
     Выезд парадный, равненье шпалер —
     Сердце пылает гусарским огнём!

     Марш отгремит, разведут на постой,
     Может быть, нынче не просто привал,
     И городишко не вовсе пустой —
     Глядь, в нашу честь состоится в нём бал!? —
     Вина и дамы, и тот же оркестр,
     Вальсы со звоном малиновым шпор,
     Тайны аллейные в парке окрест,
     Тени на фоне муслиновых штор…

   Нас с Суворовым Павел дал на помощь австрийцам – у французов отбили им Италию мы, а потом пробивались мы сквозь снежные Альпы, Чёртов Мост миновали, чести не посрамив [227 - В ряде сражений Суворов на суше, а Ушаков – на море освободили от французов Италию. Суворов через перевал Чертов мост в Альпах вывел армию из окружения в Швейцарии на соединение с австрийцами.]. Мы затем отступали чередой поражений и австрийцев, и немцев нам пришлось потерять – через Неман вернулись мы залечивать раны [228 - В 1805 г. поражение под Аустерлицем, выход из войны Австрии; в 1806 г. поражение под Ауэрштедтом – Иеной, разгром Пруссии; в 1807 г. отступление русских после сражения при Фридлянде и поражение при Прейсиш – Эйлау; Тильзитский мир в 1807 г. был заключен на плоту на пограничной с Восточной Пруссией реке Неман.] и не знали, что скоро призовут нас опять, чтоб с Кутузовым кровью Русь спасать от французов и с царём Александром до Парижа дойти – мы Европе спасённой доказали, что ровни нам по силе и славе на Земле не найти!..
   Начитавшись Вольтеров, насмотревшись в Париже, что станок гильотины не привёл никуда, возвратившись, мы сами всё обдумали лучше и хотели, но вышло, хуже нет, как всегда. Вместо их революций мы с солдатами вместе у Сената стояли до того, как по нам дали залпы картечью, а потом уж судили, и холопам досталось, и вельможным панам…
   Если всё по порядку, то мы долго рядились, как начать, и дворянский свой присяги обет кто порвёт перед троном, но, пока шли дебаты, оказалось, на троне императора нет: Александр нас оставил, в скит уйдя монастырский, грех замаливать тяжкий за себя и за нас [229 - Существует легенда, что Александр I не умер, а ушел в монастырский скит в Сибири замаливать грех убийства отца. Есть косвенное подтверждение этой версии: после победы над Наполеоном в Париже знаменитая предсказательница мадам Мария Ленорман сказала Александру, что, если он оставит трон, его ждет долгая жизнь, если не оставит – скорая и страшная смерть.], а служить Николаю [230 - Николай I (1796–1855 гг.), третий сын Павла I, император с 1825 г. (второй сын Павла Константин отрекся от наследования престола в пользу младшего брата Николая).] мы сочли невозможным и пошли, кто Сибирью, ну а я – на Кавказ [231 - Брату Александра I Николаю гвардия отказалась присягать (восстание декабристов 14 декабря 1825 г.). Руководители восстания были казнены, а участники (дворяне) ссылались на каторгу и поселение в Сибирь и в солдаты на Кавказ, где шла война с горцами. Было репрессировано также около 3 тысяч солдат.]. Были там мы чужими, но жилось нам свободней: умирали, как надо, мы в бою, не в петле… Мы Кавказ воевали, но стремились в Россию и ещё на Балканы – нам по вере к родне.
   Мы, конечно, мечтали о Балканах, там греки, за свободу сражаясь, победили, и нас Байрон [232 - Джорж Байрон (1788–1824 гг.), английский поэт-романтик, пэр Англии, член палаты лордов. В 1816 г. покинул Англию. Участник движения карбонариев в Италии, национально-освободительной борьбы в Греции.], лорд, но романтик, вдохновлял на бунтарство и поддержку восставших, чей пробить должен час. Но мой пробил скорее, и черкесская пуля обагрила седины, прервала долгий путь… Я, однако, дождался, вновь на свет появившись, и, став юным корнетом, рвался саблей взмахнуть. Вот, горнист сбор сигналит: мы спешим на Балканы [233 - Поход в 1877–1878 гг., освободивший Болгарию от турецкого ига.], где не раз разгорался против ига пожар – тот поход Святослава, духом руса-варяга, искупили мы кровью за свободу болгар…

   ЖИВ!
   (гусар на Балканах)

     Конь ушёл пастись куда-то сам,
     Я лежу среди ромашек белых —
     Словно бы взлетаю к небесам,
     Но – я жив! – Сегодня не посмела!..

     Я упал так мягко, слава богу,
     Голова и ноги вроде целы —
     Я сегодня не попал в прицелы,
     И клинок прошёл левей немного…

     Конь придёт, и санитар найдётся —
     Ах, какие нежные ромашки! —
     Я шепнул, эфес целуя шашки,
     Чтоб спасла вдругорядь, коль придётся…

     Что ж теперь? Как знать, мне двадцать только —
     Вот, щеки мне конь коснулся мордой —
     Может, отпуск? Или даже орден?!
     Будет бал: мазурки, вальсы, польки!

     К сапогам бы пару новых шпор! —
     Но, коль жив, за тем не станет дело! —
     В небесах бездумно бродит взор,
     И лежу среди ромашек белых…

   Был юнцом я и бредил славой подвига, слёзы выступали от счастья, как скакал генерал [234 - Скобелев Михаил Дмитриевич (1843–1878 гг.) командовал в войну с Турцией 1877–1878 гг. отдельным отрядом под Плевной, затем – дивизией в сражении при Шипке-Шейново. Последний русский генерал-романтик битвы.] в белом весь перед строем, и в порыве едином вновь готовые драться все кричали «Ура!». Перед этим в Крыму нам показала Европа [235 - Крымская война 1853–1856 гг. Русские войска 349 дней героически обороняли с суши морскую крепость Севастополь от превосходящих вооруженных сил Франции, Великобритании, Сардинии и Турции.], за кого нас держала, но все карты смешал ей солдат наш, геройски небывалое сделав, год почти Севастополь от врага защищал. Двадцать лет миновало, мы в Болгарии бьёмся, где впервые наш «чудо-богатырь» и герой станет «пушечным мясом», даже светлые цели побледнеют пред страшной за победу ценой [236 - Впервые русская общественность вместо лубочных картинок о «чудо-богатырях» увидит потрясающие полотна художника-баталиста В.В. Верещагина (1842–1904 гг.) с полей сражений, усеянных трупами русских солдат с отрубленными янычарами головами, впервые услышит о десятках тысяч обмороженных и задумается о цене своего славянофильского порыва. Это была прелюдия к русско-японской (1904–1905 гг.) и империалистической (1-ой мировой, 1914–1918 гг.) войнам, и это была последняя победоносная война Российской империи.].

3. Россия без царя во главе

     И воздвиглась на Хвалу Хула
     И на волю вырвалось Насилье…

«Слово о полку Игореве»

     Народ освобождён, но счастлив ли народ?..

Н.А. Некрасов

     Безнадёжные выпали карты
     От царя до поместных дворян,
     Чернь своя и свои «б он апарты»
     Не щадили ни их, ни крестьян.
     Знают все, что Россию постигло:
     Крови с рук до сих пор не отмыть —
     Кто покается, сможет простить кто?
     Скажет кто, что иным путь мог быть?

//-- «ДИКТАТУРА ПРОЛЕТАРИАТА» --//
   Александра Второго, кто в реформах и праве видел путь для России, как всегда, непростой, разночинцы-студенты, начитавшись в брошюрах, подорвали на бомбе, Бог их знает, за что [237 - Александр II, сын Николая I (1818–1881 гг.), император с 1855 г., убит народовольцами в 1881 г.]… И всё больше сбивались мы с российской дороги – то решили: на троне – сын не лучше отца [238 - Речь идет о сыне убитого Александра II, Александре III (1845–1894 гг.), императоре с 1881 г., за подготовку покушения на которого в 1887 г. был казнен старший брат Ленина, Александр Ульянов.], то в крестьянской России диктатуру рабочих принялись, как умели, насаждать до конца [239 - Первой неудачной попыткой была Парижская коммуна в 1871 г.]. Хоть философов было наших русских в достатке, что заранее знали неудачный исход, удила закусили неофиты [240 - Неофит – новый сторонник какого-либо учения или движения, здесь имеются в виду большевики.], и смертью миллионов за это расплатился народ.

   РОССИЯ БЕЗ ЦАРЯ ВО ГЛАВЕ

     Германская война, как братская могила —
     Корнет-кавалергард и без роду солдат —
     Смерть уравняла всех, земля-мать породнила,
     И им вручают в рай один на всех мандат…

     Лейб-гвардии полки ушли сквозь очищенье,
     Их души – в небесах, и беззащитен трон,
     И император [241 - Николай II (1868–1918 гг.), сын Александра III, император с 1894 г., в марте 1917 г. отрекся от престола в пользу сына, затем в пользу брата Михаила, который отказался от занятия престола, предоставив право решать дальнейшую судьбу России Учредительному собранию. Николай II был арестован. Большевики октябрьским переворотом 1917 г. (т. н. Октябрьской революцией) на два месяца упредили принятие решений легитимно избранным Учредительным Собранием, узурпировали власть, затем разогнали само Собрание, перевезли бывшего императора в Екатеринбург и там расстреляли вместе со всей его семьей в 1918 г.] сам просил за всё прощенья,
     И чернь вошла во власть, и под арестом он…

     Спокойно на расстрел он к стенке стал в подвале
     И пули ожидать с семьёй хватило сил —
     Он с нас присягу снял, чтоб Родину спасали,
     Чтоб каждый память, честь и веру сохранил…

     Грядут ещё война, ещё одна победа,
     И новый передел страны на много стран —
     Никто и ничего не вспомнит из завета
     Последнего царя последним из дворян…

     Вновь заблестят кресты и купола над храмом,
     Но в памяти свеча мерцает всё тускней,
     Нетвердая рука ведёт по ней упрямо
     Неровную строку, и службы нет важней…

   А потомки варягов, тыщу лет за Россию погибавшие в битвах, коим нету числа, добывая ей славу, разбрелись по чужбине, красно-белая распря [242 - Октябрьская революция 1917 года и Гражданская война 1918–1922 гг.] остальных унесла…

   НИЧЕГО НЕ УСПЕЛ Я…

     Мы прижаты к лиману,
     Нет патронов – лишь шашки,
     Да с кокардой фуражки
     И шинели до пят,
     И погон офицерский
     Только-только получен,
     Ус ещё не закручен —
     Нет усов у ребят…

     Мы прижаты к лиману,
     А тачанки несутся —
     Не уйти, не пригнуться,
     Смерти смотрим в глаза,
     Эскадроном навстречу,
     Шашки наголо в небо,
     И «ура» так нелепо,
     И от ветра слеза…

     Не успели тачанки
     Развернуться для бою,
     Пронеслись! Сам собою
     Их коварный лиман
     Засосал – кони ржали,
     Ездовые вопили,
     Пулемёты строчили,
     Прошивая туман…

     Эскадрон не вернулся —
     Он умчался ковыльной
     Степью голой и пыльной,
     Только мне на скаку
     Пуля вбила кокарду
     Прямо в лоб меж бровями
     Не бродить мне полями,
     Не лежать на стогу…

     Ничего не успел я
     Совершить и оставить,
     Согрешить и исправить
     Тоже я не успел…
     И остались навечно
     Лишь атаки и шашки,
     И мальчишьи замашки
     От судьбы той в удел…

   КОТОРЫЙ ГОД УЖЕ ВОЙНА

     Туманы стали над водой,
     По-над лугами разлились,
     Коней веду на водопой,
     Смотри, со мной не разминись.

     Который год уже война,
     Который год, который срок,
     Пока ещё ты не жена,
     А над тобой уж вдовий рок.

     Сегодня мы в родном селе
     Бивак разбили над рекой,
     А завтра мы, чуть свет, в седле,
     И, может, завтра снова бой.

     Хочу, чтоб был последний бой,
     И чтоб остался жив мой брат,
     Хоть по раскладу – враг он мой,
     Хочу, чтоб был другой расклад.

     Хочу, чтоб были мы с тобой,
     Чтоб жизнь у нас пошла на лад,
     Но завтра мы поскачем в бой,
     И будет целить в брата брат.

     За мать, за хату, за жену
     Готов зубами воевать,
     А за идею, за одну,
     Устал я шашкою махать…

     Коней веду на водопой,
     Смотри, со мной не разминись,
     Туманы стали над водой,
     По-над лугами разлились…

   Красно-белою распрей, «пролетарским» террором, мором с голодом страшным нас Господь наказал за кумиров, которых мы себе сотворили – крови столько доселе наш народ не видал. Перед этим бледнеют и опричнины бойня, и Великая смута, и холера с чумой – погибали безвинно мужиков миллионы, сотни тысяч гражданских и военных чинов. Всё разграблено было, шли под пули священство, даже интеллигенты, кто в безбожие впал – корни рвали, не глядя, под прицел взяв Россию, и от края до края в ней бурьян прорастал. А потом спохватились лихорадочно строить «новый мир», как по песне [243 - Гимн коммунистов «Интернационал» («весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем мы наш, мы новый мир построим…»).], и в ударном труде много сделать успели, прежде чем разразиться небывало кровавой и нежданной беде.
//-- «СВЯЩЕННАЯ ВОЙНА» [244 - Название песни В.И. Лебедева-Кумача, написанной в начале войны («Вставай страна огромная, вставай на смертный бой…»).] --//
   Вновь война навалилась, немцы, словно свихнулись, истребляя народы – насмерть биться пришлось, отдавая все силы, зная – некому больше, ведь опять, кроме русских, никого не нашлось. Дети красных и белых, помня заповедь предков, пали грудью под танки и Отчизну спасли в нашей битве последней за свободу и корни, от которых веками крепли мы и росли. В небесах над полками Богоматерь являлась, придавая нам силы в этой страшной борьбе, и, как было когда-то, вся Европа молилась за российского парня, чтобы он не сробел. Полководцев великих и Руси, и России дух из памяти русской возродился в войсках, никакие моторы, никакое железо не спасли оккупантов – неминуем был крах!

   РУССКОЕ ПОЛЕ

     Дым пожарищ в полнеба застит солнце над нами,
     Прах горящего хлеба, рёв безумных коров —
     Снова мы в обороне у сожжённых посадов,
     Шлем и меч раскаленный залила вражья кровь.

     Дело близилось к ночи, поредела дружина,
     Пот кровавый ел очи, и устала рука,
     Мы их строй раздробили и к обрыву погнали —
     Тех, кого не добили, поглотила река…

     Я упал под берёзы на пригорке край поля —
     Одолели! Угрозы больше нет, сгинул враг!..
     Кони что-то жевали, сбруей мерно звенели,
     Знал я – встану едва ли, и померкло в очах…

     Я у танка очнулся, в нём друзья догорали,
     И с гранатой метнулся, чтобы враг не прошёл,
     Помня, «тигр» их – последний, только бы не промазать,
     Под каток, под передний, рассчитать хорошо!

     Я дополз до берёзы, в поле танки чадили,
     А кровавые слёзы по щекам всё текли,
     Потухающим взглядом я узнал это поле,
     Где с дружиной под градом мы врагов посекли!

     И пока сердце билось, до последней минуты
     Видел вновь, как рубились мы весь день до звезды —
     Мне пройти это поле не хватило двух жизней,
     Им – веков пять иль боле, а в нем нет и версты…

   Мы не знаем доселе той цены, что отдали за Победу на фронте и в тылу для него, до сих пор мы находим в этой битве погибших, часто нет ни могил их, ни имён – ничего… И стоят по России Неизвестным Солдатам надмогильные камни с негасимым огнём, где раз в год в День Победы поминают потомки тех, кто дал им возможность жить, чей род в них продлён…

   ВЕЧНЫЙ ВАЛЬС

     В Александровском саду городском,
     Иль пригрезилось – может, в другом,
     И не важно даже, в году каком,
     Пели трубы своим серебром.

     И кружил его с гимназисткою,
     А, быть может, студенткою, вальс,
     Под мелодию вальса чистую
     Обнимались они в первый раз.

     Он корнетом был или юнкером,
     Или, может, курсантом, как знать —
     Впереди война, может, с турками
     Иль с германцем, иль с немцем опять…

     Тот же вальс опять, и всё тот же сад,
     И по-прежнему трубы звучат,
     Но теперь здесь ели у стен стоят,
     И лежит Неизвестный Солдат.

     А трубач выводит печальное,
     Память в душах о прошлом задев,
     Этот вальс живёт нескончаемо —
     Он для всех, кто ушёл, не успев!..

   Вспомнил я, как когда-то с Куликовского поля восемь дней собирали тех, кто в сече той пал, и в обитель Успенья [245 - Симонов (Успенский) монастырь, ровесник Куликовской битвы с церковью Рождества Пресвятой Богородицы в день которой произошла эта битва. Сам факт захоронения и дальнейшее варварское обращение с ним замалчиваются официальной историографией.] над Москвою рекою схоронили по-братски, чтоб народ поминал. Так и было, покамест не придумали сделать в церкви склад для завода средь старинных могил – надмогильные камни молотками разбили и, как щебень, пустили во дворе на настил. Так исчезли надгробья Пересвета с Ослябей [246 - Cм. сноску 54 к саге IV об Александре Пересвете и Романе Ослябе, героях Куликовской битвы.], улетучилась совесть из остывших сердец… Но при этой же власти лёг Солдат Неизвестный под кремлёвской стеною, чей-то дед иль отец…

   Сага VI
   ТРЕВОГИ ПАМЯТИ
   (песни-думы)

     В русских душа и талант неделимы,
     В русских Отчизна и предков заветы
     В памяти с самого детства едины,
     И от корней в нашем прошлом всё это…

     Но в памяти свеча мерцает всё тускней,
     Нетвёрдая рука по ней ведёт упрямо
     Неровную строку, и службы нет важней…

     … уж прежней славы больше с нами нет.

«Слово о полку Игореве»

     Сколько веков мы у камня в сугробах,
     Будто для выбора срок не истёк?
     Шаг от Урала за солнцем – в Европах,
     Шаг против солнца – бездонный Восток!
     Мы не стояли ослом Буриданьим —
     Нет, мы метались туда и назад,
     Вглубь уходили, взлетали мы над,
     Но, видно, рок наш – у камня гаданье…

//-- «РАСПАЛАСЬ СВЯЗЬ ВРЕМЁН» [247 - Уильям Шекспир, слова Гамлета.]… --//
   Стрелка с Белкой [248 - Легендарные собаки, побывавшие в космосе и вернувшиеся назад на нашем космическом аппарате.] лизнули нам с Гагариным руки, он «Поехали!» крикнул, к звёздам путь проложив – это было последним возвращеньем «варяжским» в души наши, и к славе был последний порыв…
   Диктатура не пала – стала просто ненужной, потому что рабочей никогда не была, и народною – тоже, а «диктаторы» властью денег вдруг заболели и, поспешно дела обсудив, порешили «реставрацию» делать. И под этим предлогом и народ, и страну обобрали до нитки, как бы в пользу России, где вовек не роняли чести мы за казну!..
   Ну, а дальше державу, кто дружнее и ближе был всегда, развалили, Бог весть, ради чего, и на Западе сразу доброхоты сыскались заарканить готовых брата бить своего. Снова – старая песня, что казалась забытой, как князья за корону отрекались от уз, и опять нам не с ними, а с казахами [249 - Напрашивается историческая параллель: казахи как народ образовались из Белой Орды, а Северо-Восточная Русь стала Московской Русью в союзе с Золотой, а затем и Белой Ордами. Белая Орда – западная часть улуса Джучи, часть Золотой Орды, в конце XV в. распалась, образовав в т. ч. и Казахское ханство.] проще заключить равноправный и надёжный союз. Замаячили тени предков, мне так знакомых – Даниил с Александром [250 - Князья Даниил Галицкий и Александр Невский.] оживают опять, и Галицию снова тянет к самоубийству, а Россию – с Востоком к славе путь повторять…
//-- РАСПУТЬЕ ПАМЯТИ --//
   Я опять на распутье, не один я – Россия, выбор, глядя на Запад, вновь довёл до беды – мы теряем духовность, мы теряем потомков, оторвав от корней их и преданий седых. Что б мы ни говорили, на кого б ни валили, а двух клейм не смогли мы соскоблить с наших душ: «грешник-цареубийца», «грешник-вероотступник» – могут только деянья смыть их чёрную тушь. Души предков даются, чтоб подвигнуть потомков в искупленье зол этих на большие дела, а у нас стыд и совесть глухи к пращуров зову, и болит совершенно не о том голова. Как не раз уж бывало, презираем родное, разоряем веками возводившийся Храм самобытности нашей, а взамен, как газоны, постригут всех косилкой, данной Западом нам. Нам упорно внушают, что напрасно боролись за своё мы единство и в жестоком бою от врагов защищали независимость, Веру и свою самобытность, и Отчизну свою.
   Зря, мол, мы не отдались в подчиненье нацистам, крестоносцам иль шведам, даже польским панам, уж теперь-то в Европе, если б были умнее, меж румын и поляков было б место и нам [251 - Имеется в виду недавний прием их в Европейский Союз.]. Ну, разграбили б недра и тайгу б порубили, растащили б музеи – так свои ведь уже тем и заняты власти… А зато б по-английски нас «истменами» [252 - Здесь саркастический намек на «остарбайтеров» в гитлеровское время.] звали – кто же против в душе?
   Только вот почему-то не хочу я им верить, хоть стараются даже кой-кому приплатить и задаром берутся обученье наладить, чтоб мы с детства умели посговорчивей быть. Отшибают нам память, зная страшную силу почитания предков и исконных корней в русских душах, и вот я повествую посильно и пою, как умею, чтоб напомнить о ней…
   Мы ж не лишними были как народ, что был создан Богом вместе с другими и отмечен был Им нашей русской душою и зерном судьбы нашей, и корнями, что скрыты бесконечным былым.

   НАРОДОВ У ГОСПОДА НЕ БЫЛО ЛИШНИХ…

     Мы – русские! Значит, мы насмерть стояли
     В осадах и сечах. Свои тать и вор
     На троне – захватчиков лучше едва ли,
     От них тоже только разор, глад и мор.

     Народов у Господа не было лишних,
     И где-то, в глуши, выживал хоть один
     Из наших – отшельник, святой иль подвижник,
     И Русь иван-чаем росла из руин.

     Пусть ветры забудут, как пели над нами,
     Дожди имена на надгробьях сотрут,
     Деревни исчезнут с людьми и полями,
     Но наши берёзы с могил не сойдут.

     И кто-то придёт под берёзы вновь эти
     И срубит часовню, лампаду зажжёт,
     Крестами, как прежде, могилы отметит,
     И Русь возродится, и Русь оживёт…

   «ВИТЯЗЬ НА РАСПУТЬЕ»

     Добрёл до камня, обессилев:
     Налево, вправо и вперёд —
     Везде следы, а ворон крыльев
     Не расправляет, сидя ждёт…

     И ворон, будто бы знакомый,
     И чувство старое беды —
     Мне неизвестен путь искомый,
     Но все следы – мои следы!..

     У чёрной птицы глаз усталый,
     Но мудрый глаз, он знает всё:
     Как конь погиб, щит-меч пропали,
     Как кто-то шлем на мне рассёк…

     Белеют кости с черепами
     Вокруг, куда достанет взгляд —
     Мои белеют… Я кругами
     Блуждаю сотни лет подряд,

     Тевтоны слева – шлем с рогами,
     Татары – справа, как потоп,
     А прямо – Русь, где мы врагами
     Себе же и по самый гроб…

     А предо мной – всё тот же камень,
     И тот же ворон, мне подстать,
     Крылами он, а я руками
     Уже не силимся махать…

     А где же Русь? Русь – я же, тут я!
     Русь – эти кости как следы
     По белу свету от распутья,
     И ворон – тоже, у меты…

     Закончится Руси скитанье,
     Когда Прощенье будет нам,
     Когда поверит в Покаянье Господь…
     Так где же путь во Храм?!.

   ЛИШЬ БЫ В НАС НЕ ЗАМОЛЧАЛО…

     Где Земли граница с Небом
     В нашей памяти седой,
     Где никто давно уж не был,
     Там есть мир Руси Святой.
     В окоёме сказок, песен
     И преданий, и икон
     Он, как детство душ, чудесен
     И нетленным сохранён.

     Мне б весною в сини нежной
     Птичьи выследить пути,
     Иль порою зимней, снежной
     Мне бы след туда найти,
     Что потерян в детстве где-то,
     Может, в страшной той войне…
     Где искать дорогу эту?
     Иль она, как всё – во мне?..

     Там зима в окошко дышит,
     Намораживая сны,
     Там подснежник первым слышит

     Пробуждение весны,
     В тихой заводи склонилась
     Грустно ива над водой,
     Там когда-то мне приснилось,
     Что я витязь молодой.

     На кургане, на высоком,
     Я берёзу обнимал,
     Из земли с весенним соком
     Силу русскую вбирал,
     И рубил в жестокой сече
     Злого духа я не раз,
     За пределы гнал далече
     Всех, кто смел пойти на нас.

     Встретить бы того себя там,
     Ту берёзу отыскать —
     Как когда-то, с ними рядом
     Я начать готов опять,
     Чтоб никто не смел бы нами,
     Будь то ворог или тать,
     Помыкать, и чтоб сынами
     Снова русскими нам стать…

     Но кого здесь сечь я стану
     И кого мне гнать назад?
     Да и Русь давно устала,
     Как и я, звонить в набат.
     Вот найду тропу туда я,
     Где она, родная Русь,
     Предков вотчина святая,
     И обратно не вернусь.

     И уйду вдвоём я с нею
     От всего, что стало здесь,
     Ничего не пожалею,
     Пусть останется, как есть,
     Без корней и соков вешних,
     Без неё и без меня…
     Может, кто-нибудь из здешних
     Нас помянет, не кляня?..

     Мысли убегают сами
     По лыжне строки моей,
     Улетают с журавлями,
     С пухом русских тополей
     Всё туда, где нам начало,
     Где наш с Господом завет —
     Лишь бы в нас не замолчало
     Наше прошлое навек!..

   РУСЬ, МНЕ БЫЛО ВИДЕНЬЕ…
   (навеяно летними пожарами)

     Всё в России не так:
     Чисто ад в небе ясном,
     В ночь закаты не гаснут,
     И за полдень туман,
     Только это обман —
     Ночь пожары пугают,
     Днём дымы их не тают,
     И ни капли росы,
     Нет берёзы-красы,
     Шелестеть ветру нечем,
     И не скачет кузнечик —
     На земле лишь зола…

     Не повинен со зла
     Глаз ни чёрный, ни узкий —
     Мы живём не по-русски,
     Не простив, не любя.
     И, сжигая себя,
     Русь уходит в болота,
     Как бывало без счёта,
     Чтоб напасть пережить —
     Будет ждать и молить,
     Чтоб огонь выжег семя,
     Чтобы сгинуло племя,
     И следы запахать…

     Пепелища опять
     Зашумят в ней лесами,
     Встанут будто бы сами
     Новый дом, новый сад,
     Птиц потянет назад
     Ветерком с юга вешним,
     Мы им срубим скворечни
     И часовню себе —
     Вознесём до небес
     Богу благодаренье,
     Русь, мне было виденье
     На ещё тыщу лет!..

   ЗАВЕЩАНИЕ ПРАЩУРА [253 - Посвящено Дмитрию Немелыптейну, русскому поэту и историку.]

     Не раз теряла путь исконный
     Русь, искушеньям поддаваясь,
     И снова обретала, каясь
     Пред Богом, пред святой иконой.

     Родов осколки истреблённых
     Затеряны в простонародье,
     Нас уравняли всех безродье
     И марша в ногу шаг в колоннах.

     Теперь мы в клубах по подвалам
     Обломки прошлого сличаем
     И разобраться всё же чаем
     В корнях своих в большом и малом.

     В нас – гены, что родили узы
     Дворян с простыми мужиками —
     Всё можем мастерить руками,
     А по ночам к нам входят музы…

     России образ в миг прозренья
     Из множества зеркал разбитых,
     Из чувств и дум, в одно не слитых
     Поэта сложит вдохновенье.

     И так ли важно, что историк
     Пройдёт, её не узнавая? —
     В стихах она совсем иная,
     Чем из камней и пыльных хроник!
     В глубинах этого иного
     И гармоничность первозданья,
     Стихия роста и дерзанья,
     И первородная основа,

     Духовных подвигов истоки
     И в душах – вечное горенье…
     Что ж завещать в своём творенье
     Ещё мог пращур наш далёкий?

     И я предвижу суть ответа:
     Там русский витязь у распутья! —
     Его хотел бы подтолкнуть я,
     Как будто зная смысл завета.

     И пращура судьба близка мне,
     И в думах мы и духом схожи,
     Поэзией душ наших – тоже,
     Мой стих – пером,
     его стих – в камне…

   «РАСПАЛАСЬ СВЯЗЬ ВРЕМЁН»

     В России в этот год, как не было давно,
     Ушли под снег поля, овраги замело,
     И только русла рек, и только гладь озёр
     Как вечности следы угадывает взор.

     Кому-то пробил час – как белый саван снег
     В предвечном зимнем сне уравнивает всех…
     Иным – как чистый лист, в снег схоронив грехи,
     Вновь можно жизнь писать, как будто жизнь – стихи…
     Но это внешне лишь, страшнее не понять,
     В чём тайный смысл того, что наслан снег опять,
     Как было, и не раз… Чего забвенье – грех,
     Кой нам не искупить, и он падёт на всех?..

     В пещере тайной волхв на острове святом
     Знал, как народу жить, и ведал, что потом
     Судьба готовит нам, как козни Зла и Тьмы
     И чем нам побеждать – и выживали мы…
     Потом волхвам взамен святые старцы свет
     Души народной в нас и волю и совет
     Господни берегли, и словно тайный круг
     Нас ограждал, и был бессилен тёмный дух…
     Так было на Руси… Не раз в седых веках,
     Казалось, ей меча не удержать в руках,
     Казалось, Зло и Тьма сгубили души все,
     Ан нет! Хватало душ, чтоб возгорался Свет!
     Торился новый путь от самых, от основ,
     И возрождалась Русь на пепелищах вновь.

     Так с Господом завет наш был неколебим…
     Кто помнит суть его? Его ли свято чтим?..
     Кого волнует так поставленный вопрос,
     Когда на всё, что Русь, утрачен в душах спрос,
     Когда в них Тьма и Зло, как Свет и как Добро
     Проникнув, прижились, их вытеснив давно?
     Где старцы, где волхвы, где, кто веками был
     И совестью живой и память нам хранил?
     Тебя, Святая Русь, кто помнит, смутно хоть —
     Родной земли простор вручил нам Сам Господь,
     Она была нам мать, с ней пуповиной связь,
     Над нами власть её [254 - Еще и сейчас на Вологодчине, где народная память хранит многое из изначальных времен славян-русов, люди говорят о «власти земли», когда хотят подчеркнуть исконную гармоничность жизни человека на земле, противопоставляя ее т. н. «властям», вмешивающимся в нее по невежеству своему.] мы чтили… Помолясь,
     Мечом её и нас князь-витязь охранял,
     Он лучшим был из нас и вечу присягал…

     Земли власть отняла мирская власть людей,
     Потом настала власть несбыточных идей,
     И вслед за нею – власть мздоимцев и воров,
     И – никого, кто с них спросить бы был готов!..
     «Распалась связь времён», и Русь – лишь миф теперь,
     Назад возврата нет – Господь захлопнул дверь.
     И Зло, и Тьма уже белей фаты невест,
     Быть может, это их снега лежат окрест?

     Но почему-то сон всё чаще вижу я,
     Что далеко внизу заснежена земля,
     И только русла рек, и только гладь озёр
     Как вечности следы угадывает взор,
     Крылатый конь [255 - Крылатый конь – Пегас (в греческой мифологии), от удара его копыта на горе Геликон возник источник Иппокрена, из которого черпали вдохновение поэты. Образ Пегаса – символ поэтического вдохновения.] меня уносит в неба высь,
     И Русь летит со мной, стряхнув сугробы вниз…

   ТАК СТОИЛО ЛЬ ИДТИ ВЕКА ПУТЁМ ЗЕРНА?..

     Что в памяти о тех, кому молились предки,
     И что известно нам из глубины времён,
     Когда огромный мир, суровый к ним нередко,
     Страшил и привлекал, ужель был богом он?..
     Конечно, каждый род чтил зверя или птицу,
     Но не об этом я, хотя порою снится
     Родоначальник мой, крылатую печать
     Его на мне вокруг умели различать…
     Весь мир вне нас от звёзд и до земли окрестной
     Наш предок подчинял Идее и Творцу,
     Который был Отцом, а Матерью Небесной
     Рождён был Сын ему, Небесному Отцу.

     Она ж была всему началом: и живому,
     И что творится с ним без ведома его,
     А человек потом нашёл всему земному
     Своих богов, чтоб им причиной быть всего.
     Был Солнца бог, теперь – обычное светило,
     И многие ещё, их память душ забыла,
     Что заправляли всем, от войн и до стихий,
     Но даже и сейчас пишу с Луной стихи…
     Ни храмов, ни жрецов теперь не стало – нет их,
     Но не забыть одну – Земную Мать всему,
     И только Мать Земля не потеряла нежных
     Чувств к бывшим божествам, к потомству своему…

     Богиней Землю-Мать по древнему преданью
     Считали мы всегда – она давала жизнь,
     Кров и еду, она учила созиданью,
     И принимала прах обратно после тризн.
     Она одна из всех не поддалась обиде,
     Она одна из всех дарила в чистом виде
     Без храмов и жрецов любовь своим сынам,
     Не мстила за ущерб невеждам и глупцам.
     Мы ж знания свои ценили Веры выше
     И брали у Земли без меры, как сейчас,
     Но Мать простить смогла в надежде, что услышим
     Её и вспомним мы от пращуров наказ…

     Бескрайний окоём – Руси граница с Богом,
     Здесь проходил Христос, здесь побывал Андрей.
     Под власть чужую Русь не отдалась, и многим
     Пришлось уйти ни с чем – всё ради сыновей.
     А те любовь свою и силы, и дерзанья
     Теряли, бог весть где… Достались лишь страданья
     И слёзы у крестов на стороне чужой
     Тоскующей Земле с их матерей судьбой…
     Опору для души не удалось нам в старых
     Богах найти. Любить врагов, как жён, детей,
     Себя, мы не смогли, но Богоматерь стали
     И Землю-Мать мы чтить как Крёстных Матерей.

     Великой стала Русь и царственной Россией,
     И Матерью Землёй осталась, как была,
     А Божья Мать над ней своей небесной силой
     Хранила души в нас и к подвигу вела…
     В нас – Запад и Восток. Славянства не утратив,
     Взяв лучшее от них, ни в чём не предав братьев,
     Мы вышли русскими из этого горна,
     С исконностью своей пройдя путём зерна.
     Но дух наш ослабел, мы забываем ныне
     О пращурах своих сказанья, их наказ
     Беречь родной Земли просторы как святыни —
     Отечество и Мать, единые для нас…

     Нас впору вновь прощать, мы сделались не лучше,
     А, может, не прощать? Уж больно грех велик —
     Мы превращаем в ад буквально рая кущи,
     Меняя всё вокруг, но не себя самих.
     Из всех божеств Земля – единственно живая,
     Пещерный предок наш, с полвздоха понимая,
     С ней жил одной семьёй. Откуда ж в нас изъян? —
     Мы оказались не умнее обезьян…
     Друг с другом на Земле не можем мы ужиться,
     И с ней за тыщи лет не сломан даже лёд,
     Мы так и не смогли с дельфинами сдружиться,
     А, может, их она настойчиво к нам шлёт?..

     И вот случилось вдруг, страшнее нет, несчастье:
     Свихнулись сыновья, иль кто-то их подбил —
     Родную Землю-Мать разрезали на части,
     И каждый часть свою забором оградил!..
     Пустая память их, и души их пустые,
     Чужой пример в глазах и ценности чужие —
     Всего важнее власть с наживою в руках,
     И словно вновь живём, как в средних мы веках…
     И Крёстная с небес не кажет больше лика,
     А Крёстная Земля не может вновь срастись —
     Нет той России, нет былой Руси Великой,
     Как нет раскаянья и повода простить…

     Так стоило ль идти века путём зерна,
     И что за всходы мы при этом породили?..

   ПУСТЬ БЫ ВСПОМНИЛА

     Намела покрывало из снега
     В Новый Год на Россию зима,
     Охватила дремотная нега
     И поля, и леса, и дома…

     А Россия в ночи загляделась
     В зеркала льдом закованных вод,
     Знать, судьбу угадать захотелось
     И увидеть, что в будущем ждёт.

     Но напрасно их трёт рукавами —
     Там всё то же не первый уж год:
     Камень с древнего смысла словами,
     Что сегодня никто не прочтёт,

     Там отшельник в часовне забытой —
     Пред иконой застывший поклон,
     Как невесты, берёза с ракитой
     До поры заколдованы в сон…

     Может, что-то припомнится чудом,
     Как далёкие детские сны,
     Что в душе схоронила под спудом,
     И теперь без чего мы бедны…

     Пусть бы вспомнила дедов преданье,
     Жизнь свою начинала с чего,
     И у первого камня гаданье —
     Там начало судьбы и всего…

//-- НОСТАЛЬГИЯ --//
   Вслед за грустным раздумьем ностальгия проснулась по дворцам и усадьбам, и культуре времён, что давно миновали, но оставили в душах Долг и Честь, и Отвагу – каждый русский рождён с ними, с Божьим заветом, с этой нашей приметой, перешедшей от предков в память наших кровей. В час судьбы переломный и последней надежды их бросаем на чашу вместе с жизнью своей!.. Память нашу питают истончившейся нитью Дым Отечества, Вера, предков дух и почин, цвет Великой России, путь Исхода избравший, что по русским погостам на чужбине почил…

   БРАТ-БЛИЗНЕЦ

     Над Москвой, над рекой, над
     Нескучным Быстро небо темнело к грозе,
     Было душно, лишь редко от тучи
     Пробегал ветерок по воде.
     Если не замечать парапета
     Из гранита, высотных домов,
     То почудится, будто бы это
     Парк в поместье, гнезде родовом.

     Я – скачу, ветер конскую гриву
     Треплет, гром раскатился окрест,
     Вижу: с дамою дрожки к обрыву
     Конь понёс, я им наперерез
     Успеваю… И в даму влюбляюсь,
     И в итоге иду под венец…
     Прадед мой! Почему я рождаюсь
     Опоздав? Я же твой брат-близнец,
     И с душою твоей, точно знаю,
     Раз я с ней появился на свет —
     И прабабушку тоже спасаю,
     Как сегодня, а вас давно нет…

     Сколько этих усадеб старинных
     Лишь с трудом можно ныне узнать
     По аллеям, фронтонам в руинах,
     По прудам?.. А на этом печать
     Чьих-то жизней, любви и разлуки,
     Громкой славы блестящих веков.
     Там витают волшебные звуки
     Полонезов, романсов, стихов.
     Там гусары и кавалергарды
     На балах выбирали невест
     И любили охоту и карты,
     А дуэли спасали их честь…

     Постепенно мельчали потомки,
     Дедов нет, и в отставке отцы,
     Над дворянством сгущались потёмки,
     И ветшали в именьях дворцы.
     Безнадёжные выпали карты
     От царя до поместных дворян,
     Чернь своя и свои «бонапарты»
     Не щадили ни их, ни крестьян.
     Знают все, что Россию постигло —
     Крови с рук до сих пор не отмыть —
     Кто покается, сможет простить кто,
     Скажет кто, что иным путь мог быть?..

     Иногда души предков даются
     При рожденье кому-то из нас,
     И сердца наши трепетно бьются,
     Как моё здесь, в Нескучном, сейчас,
     Где душа мне напомнила случай:
     «Быстро небо темнело к грозе,
     Было душно, лишь редко от тучи
     Пробегал ветерок по воде.
     Я скачу, ветер конскую гриву
     Треплет, гром раскатился окрест»…

   ПРОЩАНИЕ ЛЕБЕДЕЙ

     В старом парке набрёл, листопад провожая,
     На заброшенный пруд, где я не был с весны —
     Больше нет лебедей, лишь утиная стая
     Морщит пёстрый ковер на воде из листвы.

     Гордым птицам не раз приходилось когда-то
     Этот пруд оставлять для утиной толпы —
     Сохранившийся след чьих-то бывших пенатов,
     Родового гнезда, гармоничной судьбы…

     Вдруг наткнулась нога под листвой на ступени,
     Глаз рисует уже с колоннадой фронтон,
     По паркету скользят грациозные тени,
     Вальс Шопена в тиши льётся в парк из окон.

     Память в душу струит колдовское звучанье,
     И его я молю: «Только не умолкай!» —
     Сердце рвётся струной в полонезе прощанья
     Лебедей, навсегда покидающих край…

   Я – ТОЖЕ ТАМ…

     Медленно кружатся хлопья пушистые,
     Словно танцуя вокруг фонарей,
     Парк в небе выложил ветви безлистые
     Вензелем странным в одной из аллей.
     В парках Москвы, заговоренных, выживших
     С века усадеб, дворцов, цветников,
     Вальсы с мазурками в юности слышавших,
     В зиму мне чудится прошлого зов.

     Снегом укрыты следы разорения,
     Святочный вечер чарует мой взгляд,
     Памяти нужен лишь миг озарения —
     Лихо вдруг санки к подъезду летят,

     Люстры сияют огнями стосвечными,
     Плечи красавиц, как мрамор, белы,
     Кажутся чувства и музыка вечными,
     Как эти стены и эти балы…

     Как же давно это было действительно? —
     Только неведомый памяти свет
     Смог отыскать всё, и, что удивительно,
     Я – тоже там, хоть меня ещё нет…
     Где эти плечи, что память вдруг выдала,
     Верность престолу, дворянская честь?
     Скольким судьба стать изгоями выпала
     В землях чужих? – Мне числа их не счесть.

     Парк в небе выложил ветви безлистые
     Вензелем старого рода князей,
     Медленно кружатся хлопья пушистые,
     Словно бы в вальсе, вокруг фонарей…

   ГУСАРСКИЕ ПЕСНИ

     Нет больше гусар, как когда-то в России —
     Последних в боях пулемёты скосили,
     А души в подвалах добили допросы —
     Лишь память, как ветер, их песни доносит..

     Гусарские песни: и грусть, и веселье,
     И в сердце – любви половодье весенье,
     Отвага и честь, и шальные попойки,
     Цыганские очи, мазурки и польки.

     Пусть что-то прошло и уже не вернётся,
     Пусть многое только лишь в песнях поётся,
     Но если на них отзываются души,
     То дух в нас гусарский совсем не задушен.

     Мы живы ещё, господа офицеры,
     Мундиры, как время наставшее – серы,
     Но Честь и Россия – что может быть выше?
     Сердца наполняют, покуда мы дышим,
     А память гусарские песни доносит…

   ИВАН-ЧАЙ
   (плач)

     Разбрелись по свету церкви златоглавые
     Вслед за русскими в чужой земле могилами,
     А у нас берёзы выросли плакучие,
     Иван-чаем поросли опять пожарища.

     Только имя у цветов осталось русское,
     И стоят они под тихий плач берёзовый,
     Словно свечи по кому-то поминальные,
     Словно свечи, что сама земля поставила.

     Уцелел восьмиконечный крестик-оберег
     На тесёмке, с детства намертво завязанной,
     Сохранились в оскудевшей нашей памяти
     Слава предков и потребность в покаянии.

     Разве мало нам осталось от Отечества,
     Если души иван-чаем растревожены,
     Если корни не забыты православные,
     Разве мало нам осталось от Отечества?..

//-- ВМЕСТО КОНЦА, КОТОРОГО НЕ БУДЕТ --//
   Не сочтите «варягов» кровью или народом, что истории ветром к нам судьба замела – в души витязей древних Бог вдохнул искру эту, зажигавшую русских на большие дела. Нет наследственных генов, есть душа и горенье, что на подвиг духовный наших предков вели – не рождалось народов, близких более к Богу и так преданных долгу, на просторах Земли… А теперь, чтоб потомкам духом стать и делами вновь достойными предков, нужно всё, что нам меч, труд и слово, и разум поколений добыли, и растащено после, возвратить и беречь.

   В НАЧАЛЕ БЫЛА ПЫЛЬ ДОРОГ…
   (триптих о памяти и мечтах)
   I.

     Помню пыль я и слякоть дорог
     И тропинок все детские годы,
     Босоногий в жару, в непогоду,
     Сны про первую пару сапог.

     Я на сене любил засыпать,
     Глядя в небо с зелёной звездою
     Над заречной лесной стороною
     И желанья шепча в звездопад.

     На реке пароход прокричал,
     Лес приглушенным эхом ответил,
     Я сквозь сон ждал, когда вслед за этим
     Борт ударит в скрипучий причал.

     Но увидел тень джунглей окрест,
     Жутко ночью кричала со страху
     Неизвестная тварь, может, птаха,
     А на небе горел Южный Крест.

     Так по книгам любил я мечтать
     О морях, парусах, следопытах,
     Островах и зимовьях забытых
     И хотелось героем мне стать…

   II.

     Тропы детства покрыла трава,
     Жизнь не кажется больше туманом,
     Где находкой иль самообманом
     Были гавани и острова.

     О морях стал я редко мечтать,
     Парусами не ловятся ветры,
     Берег странствий, зовущий, заветный,
     Весь исхожен – рукою подать.

     Память прошлым почти занята,
     Для грядущего места осталась
     Лишь какая-то самая малость,
     Или память сегодня не та?..

     А она вдруг одарит мечтой,
     Изначальной, знакомой по детству,
     Словно что-то совсем по соседству
     Засветилось манящей звездой.

     Иль мечты, может, вечно живут,
     С нами вместе не будут забыты,
     С нами в землю не будут зарыты,
     А к кому-то с душой перейдут?

     И пусть где-то опять океан
     Бригантину швыряет на скалы,
     Пусть на гребне кипящего вала
     Шлюпка снова ныряет в туман.

     Поколенья сквозь это прошли,
     Победили в жестоком сраженье,
     В их мечтах и в их воображенье
     Путь намечен до звёзд от Земли.

     Пусть мечтают, дерзают, летят,
     Помнят: были до них, будут после,
     Но всегда впереди, а не возле,
     Как и мы, деды этих ребят…

   III.

     Люди в Космос опять полетят
     По маршруту божественных предков,
     Но их душ ностальгия нередко
     Призывать будет властно назад.

     Может, души, что наши сейчас,
     Здесь оставят как экскурсоводов
     Для возникших на звёздах народов
     Рассказать, что мечты их – от нас,

     Что в начале была пыль дорог,
     Книги мудрых, дерзанья умелых
     И романтиков подвиги смелых,
     И бои за родимый порог,

     От которого всё начиналось…

   МЫ ВСЕГДА ВЫЖИВАЛИ…

     Мы всегда посредине меж огнями чужими,
     Азиатам мы – Запад, европейцам – Восток! —
     Мы ни те, ни другие, наши душу и имя [256 - В русском языке только для нас не нашлось имени существительного и мы называемся прилагательным «русские», словно у нас есть настоящее имя, сохраняемое Богом как сакральная тайна. Кстати, родовых тотемных богов нельзя было называть настоящим именем, чтобы не гневить их. Не поэтому ли мы пользуемся иносказательным прозвищем: «Тот, кто мед ведает», не зная настоящего имени медведя?],
     И судьбу как загадку нам не выдал наш Бог.

     Он назначил нам место, где нам жить, утверждаясь
     И огнём, и мечами, и крестом, и стихом —
     С двух сторон от Урала тыщи вёрст распластались,
     Это – наши просторы, это русский наш дом…

     Есть народы, которых избирали их боги,
     Чтобы править над миром, а потом исчезать —
     Нам судьба положила бесконечность дороги
     Со смертельным распутьем: пасть иль выжить опять.

     Мы всегда выживали и с пелёнок в походе
     За кометой заветной, что с жар-птичьим хвостом —
     Поколенья сменялись чередою, как годы,
     Мы же верим, как прежде – счастье будет потом…

     Что мы, кто мы такие, мы рабы или боги?
     И зачем нам бессмертье, что нам нужно самим
     Со славянской душою, непонятною многим? —
     Возрождаясь из пепла, будоражим весь мир!

     Мы всегда посредине меж огнями чужими,
     Азиатам мы – Запад, европейцам – Восток! —
     Мы ни те, ни другие, наши душу и имя,
     И судьбу как загадку нам не выдал наш Бог…

   Верю, нашу Россию вновь «варяги» поднимут, будет снова наш парус свежий ветер ловить – и нестись россиянам по штормящему морю – на ладье их, на первой, плыть и мне, может быть!?.

Послесловие

   Вот и завершилось повествование о варяге, бывшем древним славянином из племени русов и обладавшем бессмертной душой Белого Лебедя, древнейшего тотема, восходящего к гиперборейским (протоарийским) временам. Благодаря этой душе перед нами прошла вереница исторических личностей, ставших персонажами повествования, с которыми наш варяг был знаком при соответствующих воплощениях его души или был их современником.
   Читатель заглянул в мой мир, населенный ими. Через эту душу я приближался к моим персонажам, т. е. извлекал их из истории, из глубин памяти её воплощений с незапамятных времен. Они стали причастными к моему миру, моей Вселенной, центром которой я являюсь.
   Конечно, я отдаю себе отчет в том, что с моим уходом этот мир перестанет существовать как мой, и каким был при мне. В том числе и все мои стихи, и здесь мною написанное приобретут иные (не мои) акценты, хотя к этому я и сейчас привыкаю по отношению к своим опубликованным стихам. Мои персонажи этих саг перестанут быть моими. Они вернутся на свои пьедесталы или под свои надмогильные камни, а их души, нечаянно потревоженные моим воображением, вновь обретут покой в местах их пребывания вне Земли.
   Всё будет иным, даже если кто-то и приобщит его к своему миру, приняв и разделив мои представления. При этом бывшие мои персонажи снова заговорят, но уже в другом мире и придут в него тоже из другого мира, чем ко мне, т. к. идет время, и над нашим прошлым постоянно работают историки и хронологи, в т. ч. и в угоду очередным заказчикам. И так будет всегда…
   Моя Вселенная опирается, конечно, на мои личные пристрастия в нашем прошлом, она в этом смысле уникальна. Но в ней жили симпатичные мне варяги-русы, как и в мирах других людей, существующих параллельно и независимо. Все они – наши общие далекие пращуры. Это их потомки по бессмертным душам вместе с моими предшественниками рылись в официальной истории и «историческом мусоре» и прикидывали найденное по себе, и отбрасывали в сторону явно надуманное и противоречащее их представлениям, возможно, случайно залетевшее из чьих-то чужих миров…
   Мне понравился мой варяг, каким я его увидел, мне понравились его действия, его окружение, лиризм и романтика его души, а также то, как и о чём он думает и рассуждает. Я хочу, чтобы Вы, прочтя приводимое ниже, задумались вместе со мной, поскольку это явно посыл из его давнего и недавнего прошлого, касающийся не только меня.
   Россия стала такой, как мы её знаем, во многом потому, что унаследовала от величайшей европейско-азиатской цивилизации, Византийской империи, фундаментальные основы своей государственности – Православие и самодержавие. Они с самого начала подразумевали единство живущих в ней народов и монолитность её самой, сильную централизованную власть и персональную ответственность правителя (монарха) перед Богом, Законом и подданными.
   Исходя из этого, должна была строиться и иерархия в обществе на основе Веры, долга и ответственности каждого перед правителем как высшим блюстителем интересов Отечества и гарантом незыблемости Веры и Закона, обязанностей и прав народов страны и её целостности.
   Всё это уже давно перешло и в нашу, как теперь говорят, ментальность, и в своём поведении мы, независимо от той или иной идеологии, принятой у наших соседей и в остальном мире, следовали и подсознательно следуем сейчас православной морали и авторитарным принципам правления. Отсюда, мягко говоря, слабые успехи в большей части нашего народа насаждавшегося демократического строя в американском издании и с американской гегемонией.
   Демократия не раз дискредитировала себя в нашей истории, не обеспечив указанных выше гарантий власти. Это касается Новгородского веча, ставившего зачастую торговые и потребительские выгоды выше не только единства русского народа, но даже и Православия. Это касается и демократических властей в 1917 г., допустивших октябрьский переворот. Наконец, это касается и власти демократов в 1991 г. и после, на чьём счету развал всё ещё единой страны, утрата огромных территорий и многих миллионов проживающих на них русских, грабёж народа олигархами, включая расхищение природных богатств, и длительное следование диктату Запада во всех вопросах внешней и внутренней политики.
   В то же время в нашей истории есть достойные подражания примеры правления и деяний, в том числе из персонажей моего повествования я бы упомянул в первую очередь великих князей Андрея Боголюбского и Александра Невского, митрополита Алексия, патриарха Никона, и этот список можно было бы продолжить.
   Кстати, хотя бы в память о наших славных предках давно следовало бы возродить в обществе такие понятия, как Долг и Честь. А у нас даже почему-то замалчивается, что изменение авторитарных принципов построения власти и общества на демократические ни в коем случае не должно отшибать у них память о великом прошлом великого народа. В противном случае будущее такого народа и такой власти весьма и весьма проблематично.
   Пока мы будем осознавать свою неразрывную связь с нашим общим прошлым, нашими общими предками, давними и не очень, их деяниями, славой и нравственностью, мы останемся народом, имеющим будущее как народ. При этом мы не поддадимся воинствующей посредственности, властвующей в западном мире по принципу «здесь и сейчас», не потеряем нравственные и духовные ориентиры, позволяющие отличать Добро от Зла, талант от бездарности и, наконец, созидание духовных ценностей от технологической изощрённости потребления.
   В заключение ещё раз напомню, что всё прочитанное здесь Вами не было, слава Богу, очередным заказным взглядом на постоянно переписываемую историю, а попыткой одушевленной интерпретации некоторых её моментов, наполняющей прошлое осмысленной и одухотворенной жизнью, как, надеюсь, привыкли жить и видеть себя мои варяги.
   Я завершил экскурс в былое из нашего настоящего и попытался провести по этому былому и Вас. Ни я, ни Вы не останемся в непрерывно меняющемся настоящем, и рано или поздно наши души внесут его туда, в прошлое, вместе с собою… Впервые совершенно отчётливо я почувствовал это в старинной усадьбе «Вороново» в южном Подмосковье, что запечатлелось в написанном прямо там стихотворении, которое Вы сейчас прочтёте:

   ЗАМШЕЛЫЕ СТАРИННЫЕ СТУПЕНИ…

     Замшелые старинные ступени,
     Ведущие как будто в никуда,
     Столетних лип таинственные сени,
     Тропинка меж корнями до пруда…

     Кто разбивал роскошные аллеи,
     И что скрывает где-то тайный ход?
     Обличья чьи из мрамора белели
     Тут на пути в ушедший в землю грот?
     Кто воссоздал античность по обломкам,
     Пророча снова ей века стоять,
     И завещал нетленное потомкам,
     Но, уходя, рассыпал их опять?..

     Мне здесь не спится, чьи-то тени бродят
     Под брызгами пролившейся луны,
     И я объят предчувствием, и вроде
     Уже аллеи звуками полны —
     Всё оживает вновь в привычном виде,
     Струясь из подземелий словно дым,
     Куда ушло, крушение предвидя
     И наш приход беспомощный за ним…

     Возвышенные мысли и деянья,
     Изящных форм блистательный парад,
     Гармония словесного ваянья —
     Как будто свет распавшихся плеяд
     Дошли до нас разрозненным мерцаньем,
     И не всему находим цель и смысл,
     Не воспарили мы своим бряцаньем
     В их лирами озвученную высь…

     Не тщетно ль собираем мы осколки,
     И лоб над ними наш в раздумье хмур?
     Что видит в нас с музейной пыльной полки
     В пожаре чудом выживший амур? —
     Ничто не исчезало и не смолкло,
     А пращуров миры как Мира часть —
     В иных пространствах и полях, но только
     Не всем дано войти в них и совпасть…

     И в лунных бликах видя эти тени,
     Я понял, что они меня зовут,
     Замшелые старинные ступени
     Под сенью лип меня туда сведут —
     Осталось лишь войти и совместиться,
     Настроив сердца частоту на них,
     И предком стать, и в ком-то воплотиться,
     Но всё ещё не спет последний стих…

   Вот это «в ком-то воплотиться» вселяет в меня толику оптимизма, веру в очередной виток судьбы моей души, т. е., конечно, не моей, а моего варяга, с которым я Вас познакомил.

   ДУША ПОЛУЧИТ НОВЫЕ ЗАВЕТЫ…

     Ещё не ночь, луна в прозрачной сени
     Макушек пробудившихся берёз
     Восходит в небо, вся в зелёной пене,
     Опережая появленье звёзд.

     Звезда, что я украдкой поджидаю,
     Когда-то мне мигнёт, а не луне,
     И бронза колокольная литая
     Берёзам плакать прозвонит по мне.

     Тот мир, куда звезда уводит души,
     В забвенье и покое не почил,
     Ни боль России там не станет глуше,
     Ни стон земли, уставшей от могил.

     Душа получит новые заветы
     И явится на русские поля,
     И будет сеять и искать приметы,
     О добрых всходах Господа моля…
     Ещё не ночь…

Вилорд Байдов Саги о варяге

Предисловие

Сага I ГИПЕРБОРЕЙСКАЯ ПАМЯТЬ

Сага II У ИСТОКОВ ИСТОРИИ

2. Среди викингов

Сага III МЫ – СЛАВЯНЕ-РУСЫ

Сага IV МЫ – ВЕЛИКОРОССЫ

Сага V МЫ – РОССИЯНЕ (триптих)