Анара Ахундова
Шум ветра майского. Притчи и стихи

От автора

   …Я всегда хотела быть писателем. Не могу сказать точно, когда возникло такое желание. Оно было каким-то естественным, врожденным что ли? А может, это сказалась на мне атмосфера, царившая дома. Я родилась и выросла в Баку. Мой папа журналист, а мама – лингвист, преподаватель русского языка и литературы. Бабушка, в прошлом балерина, а позже – тоже газетный сотрудник.

   …Дома всюду были книги, в каждой комнате: они стояли в шкафах, уходящих под потолок, на полках этажерок, лежали на столах и столиках, на подоконниках и креслах. Мы часто устраивали громкие чтения. Мастерски читал вслух папа, читала бабушка. Забраться всем вместе на огромную тахту, обложиться подушками, накрыться пледами, запастись чаем и домашним печеньем и слушать – Господи, это было лучше всего на свете!

   …Когда мне было семь или восемь лет, папа подарил мне маленький зеленый блокнотик и сказал, что в нем мы будем писать сказку. Такой белиберды свет, наверное, еще не видывал. Но это было так здорово! Сочинять истории, придумывать имена для героев и названия для стран и городов. Мама с бабушкой валились со смеху, сраженные обилием орфографических ошибок и искореженных мною слов.

   …Бабушка часто рассказывала историю своей жизни и историю нашего рода аж до шестого колена. Я обожала эти рассказы! Удивительными людьми были наши предки с удивительной судьбой. У нас даже сохранились старинные фотографии, пожелтевшие и поблекшие. Было время, когда я взялась записывать за бабушкой. Однажды, она сказала:
   «Я мечтаю, чтобы когда-нибудь ты написала книгу и посвятила ее мне». Как же мне хотелось воплотить ее мечты в реальность! Так сильно, что у меня получилось.

   …Оглядываясь на свое детство, я понимаю, что, не смотря ни на что, была счастливым ребенком. Спасибо!

   …Я покинула родительский дом в семнадцать лет. Уехала в Москву получать высшее образование. Я никогда не думала обучаться в литературном институте. Я была уверена, что писать можно, будучи, кем угодно по специальности. Хотела пойти на журналиста или переводчика. Судьба сделала мне замечательный подарок, определив меня на факультет издательского дела и редактирования.

   …Господь очень добр ко мне. Он знакомит меня с прекрасными людьми и дарит мне их дружбу. Как же мне благодарить Его?!..

   …Еще в школьные годы начали копиться у меня черновики. Их становилось все больше. Будучи студенткой, я обросла ими по самую макушку. Они очень беспокоили меня. Лежит себе кипа бумаг каким-то немым укором и мучит. Но я никак не могла заниматься ими. Учеба и работа отнимали все силы: подрабатывала я корреспондентом, редактором и конферансье. И только после переезда в Турцию у меня, наконец, появилась возможность писать.

   …Анталия – мой третий дом, после Баку и Москвы. Что есть дом для меня? Место, в которое ты всегда можешь вернуться. Когда я впервые оказалась здесь, в тот же день поняла – да! в этом городе я буду писать. Я полюбила Анталию и очень благодарна ей, как благодарна Баку и Москве. Я не знаю, суждено ли мне тут остаться до скончания дней или нет, но мне определенно было суждено воплотить здесь свою мечту. И я счастлива.

Анара Ахундова

Притчи

Моей бабушке

Воздушный змей

   Мне привиделся удивительный сон нынешней ночью! Я была воздушным змеем. Я взвивалась высоко в небеса. Я была легка. Я ложилась плашмя на воздух, как ложатся пловцы на поверхность воды. Земля рывками отдалялась от меня. И дух захватило от нахлынувших чувств!

   А ты стоял там, внизу, наблюдая мой полет. И с каждым новым витком ввысь, ты казался все меньше и меньше. И в какое-то мгновение стал таким крошкой, что уместился бы на ладони ребенка.

   Ты вытянул вперед руку, и мне стало видно, что пальцы твои сжимают ленту, что тянется к моему корпусу. Ты начал разгибать их один за одним, и я поняла, что ты собираешься отпустить меня. Отпустить в небеса. Всем своим телом подалась я обратно к земле, подалась к тебе. Но вес мой оказался слишком ничтожным. Тогда я попыталась закричать – взмолиться, чтобы ты не разгибал пальцев. Но я была нема. Лишена голоса и уст.

   Ты что-то сказал. Что – я не разобрала. Лента выскользнула из твоей ладони и ветер, подхватив, унес меня. Унес сквозь облака. И солнце оказалось совсем близко. Оно грело так ласково, так любяще, что печаль отступила на время. Но не заметила я, как сменилось тепло жаром, и, как нещадно и губительно начало меня жечь!
//-- * * * --//
   Я проснулась в сокровенной тишине с лучом солнца на щеке. Тебя рядом не было. Я села в постели. Простыни были горячи, горяч был и воздух. Я пошевелила руками и ногами, убедилась, что в тело мое вернулся вес. И вдруг отчетливо разобрала я, что именно сказал ты в моем сне. В памяти ясно предстало движение твоих губ: «Удел твой – полет, – промолвили они, – а я тебе обуза». И тогда поняла я, что ты не в саду и не в кухне, не на веранде с книгой и не в кабинете за письмами. И тогда поняла я, что ты ушел, не простившись, и не вернешься.

   Я выбежала из дома босая и неумытая, пронеслась по влажной росистой траве. Миновав калитку, я увидела тебя: ты шел вниз по склону холма. Я кинулась тебе вслед и быстро нагнала. Я обвила тебя руками и горько заплакала. «Удел твой – полет, – сказал мне ты, – а я тебе обуза. И я должен уйти, чтобы ты смогла, наконец, набрать скорость».

   «Глупый, глупый! – вскричала я. – Ты не обуза вовсе! Ты тот, кто удерживает меня над землей! Отпусти ты меня в небеса, я потеряю с ней всякую связь и сгорю на солнце! И мы нужны друг другу, как бы трудно не было тебе в это поверить!»

   И ты впервые осознал, что я говорю правду. И мы обнялись крепко и более никогда не размыкали объятий.

Человек-невидимка

   Ранним весенним утром выходного дня на безлюдной трамвайной остановке стоял, переминаясь с ноги на ногу, Человек-невидимка. Он пропустил уже три трамвая, потому как машинисты, видя, что остановка пустует, не открывали дверей. И только в четвертый раз Человеку-невидимке, наконец, повезло. Машинист, который вел этот трамвай, прилежно открывал двери там, где положено. Человек-невидимка вскочил радостно в трамвай. Он честно прокомпостировал билетик, потому как никогда не пользовался своим невидимым положением. По этой же причине, он тщательно умывался по утрам, стирал и выглаживал одежду, чистил ботинки и аккуратно расчесывался.

   Он пошел по вагону. В передней его части сидели влюбленные и, совершенно никого не стесняясь, целовались. Они бы не обратили на него внимания, будь он хоть трижды видимым. В средней части дремала старая бабушка и, разумеется, тоже никого не видела и не слышала. А в самом конце трамвая сидела у окна девушка с книгой. Она была так увлечена этой книгой, что тоже никого не замечала. Человеку-невидимке девушка показалась очень красивой! Он сел позади нее и стал заглядывать ей через плечо, хотя это было и не совсем прилично. Всего по нескольким строкам он узнал роман, в который она с таким интересом была погружена. Сам Человек-невидимка страстно любил читать! Он проводил долгие часы в библиотеке, поглощая одну книгу за другой. Ему стало приятно, что девушка читала одного из его любимых авторов, и ему захотелось сказать ей об этом. Конечно, он не хотел пугать такую прекрасную и умную девушку, но все же он заговорил совсем тихо и неуверенно:

   – Это очень хорошая книга.

   – О, я знаю, – отозвалась девушка, не отводя глаз от страницы. – А вы, значит, ее читали?

   – О да! – взволнованно прошептал Человек-невидимка. – И не один раз.

   – Тогда не рассказывайте! – воскликнула девушка. – Ни за что не рассказывайте, что будет дальше!

   – Я бы не стал… – промолвил было Человек-невидимка.

   Но тут девушка резко обернулась к нему.

   – Простите мои подозрения, – улыбнулась она. – Конечно бы, вы не стали.

   Человек-невидимка замер ни жив, ни мертв. Сердце его бешено забилось в груди.

   – Конечно бы, вы не стали такого делать, – повторила девушка, – у вас для этого слишком умные глаза и… – она слегка покраснела, – надо заметить, очень красивые. Синий цвет – прекрасный цвет.

   Человек-невидимка посмотрел изумленный в окно трамвая и увидел в его отражении очертания своего лица…

Солнечный зайчик

   Был бы я ветром в поле. Жарким степным ураганом. Был бы я громом небесным. Был бы я проливным дождем, я бы сумел что-то изменить. Но я был солнечным зайчиком, и не мог ничего поделать.
//-- * * * --//
   Если спросите вы меня, есть ли на свете абсолютная любовь, похожая на притчу любовь, любовь, о которой поется в песнях, я отвечу вам, что она есть. Ежели захотите вы послушать историю о такой любви, я расскажу вам ее.

   Они были еще детьми, когда их сердца уже забились как одно. С тех самых пор я и наблюдал их бытие. Когда они расставались, пусть даже ненадолго, они начинали хворать и чахнуть, как чахнут цветы в летний зной. Они так нежно оберегали друг друга, что у взрослых на глазах выступали слезы умиления. Никто не был против их дружбы, и никто не сомневался, что в скором времени дружба эта расцветет пышным цветом любви.

   Так оно все и случилось. Они сыграли свадьбу, когда им исполнилось по восемнадцать лет. Они прожили в счастье два года, шесть месяцев и одиннадцать дней. А потом началась война, и он ушел сражаться. С той самой ночи стала она выставлять у окна свечу, что горела до рассвета – знак того, что она любит его и ждет.

   Тяжелые наступили времена. Голодные, страшные, безрадостные. Многим приходили скорбные вести о сыновьях, мужьях и братьях. Иных отправляли домой, искалеченных и безжизненных. Но ничто не длится вечно и даже той войне пришел конец. Кто воротился после нее, а кто – нет. До вечера сидела она на ступенях крыльца, все ждала, все глядела в сторону леса, только не показался ее любимый. Но и среди мертвых он не значился, и никто не мог ответить ей, когда видел его в последний раз. Ни через день, ни через неделю не объявился он, и соседи стали жалеть и утешать ее. Но не принимала она соболезнований и вдовой называть себя запретила.

   Шло время. Не год и не два минуло с тех пор, как ушел ее ненаглядный, обняв ее на пороге, а долгих десять лет. И за все это время ни разу не усомнилась она в том, что он жив и вернется к ней. И друзья, и родные убеждали ее оплакать мужа и начать новую жизнь. Многие приходили к ней свататься. Но не пускала она женихов даже за калитку ступить и говорила, что будет ждать столько, сколько потребуется. И люди уже сочли, что несчастная потеряла разум от горя. А она, не тая ни на кого зла, просто не слушала и каждую ночь исправно ставила горящую свечу у окна.

   Однажды, в предрассветный час, ворвался в спальню сквозь раскрытое окно озорной ветерок. Он всколыхнул занавеску, и недогоревшая свеча опалила ее край. Ткань быстро занялась. Огонь пополз по ней вверх, к потолку и перекинулся на карниз. Стояло засушливое лето. Дождя не было с весны. Солнце, казалось, просушило дом от крыши, до самого погреба и он был все равно, что вязанка хвороста, заготовленная для костра. Но она спала и не знала о беде, что нависла над нею. И некому было заметить, как загорается ее дом – ведь все спали, даже самые усердные работяги.

   …Был бы я ветром в поле. Жарким степным ураганом. Был бы я громом небесным. Был бы я проливным дождем… Я бы сумел что-то изменить: разбудить ее раскатистым громыханием, засыпать огонь песком, излиться на него дождем. Но я был солнечным зайчиком, и не мог ничего поделать. Я слепил ее веки, я плясал по ее лицу, я взывал к ней, что было силы: «Проснись! Спасайся!» Но спала она крепко и видела во сне своего любимого. И в тот момент, когда я отчаялся помочь ей, когда начали трещать и лопаться деревянные стены, когда пламя объяло все вокруг, когда повалили из окон сизые клубы дыма, в тот момент в дом ворвался он, ее ненаглядный. Огонь тот час опалил его волосы, ожог кожу, но он бежал сквозь него, будто и не замечая.

   Он вынес ее на руках. Отнес на безопасное расстояние и уложил на землю. А после поднял тревогу. Она проснулась за миг до его появления. Удушенная дымом, она долго, надрывно кашляла. Из глаз ее лились слезы – но не от пережитого она плакала, а от любви.

   Сообща, потушили огонь, не дав ему перекинуться на соседние дома. Но не столь сильно потряс всех пожар, сколько воротившийся в родные края солдат. Пожары, к несчастью, случаются каждый год. А вот, чтобы влюбленные встретились спустя столько лет – большая редкость. Извинились они все перед ней: и друзья, и родные, и женихи. За то, что не поддержали, за то, что пытались разуверить. Но ведь они не из злого умысла так поступили.

   Приютили счастливых супругов соседи на время и всем миром принялись строить им новый дом. И пока шла работа, рассказывал он, как попал в плен после войны, как увезли его далеко от поля боя, как бежал он и как пытался найти дорогу обратно. Много раз приходила за ним смерть за эти десять лет. Но всякий раз уходила ни с чем, ибо слишком крепко держала его на земле любимая. И всякий раз, минуя гибель, он знал: это потому, что она ждет его.

   Так и спасли они друг друга: верой и надеждой, любовью и нежностью. Щедро наградила их судьба за такую небывалую преданность – более никогда не разлучала и не испытывала. И жизнь их была сладкой и тихой до конца их дней.

   Многих повидал я на свете влюбленных, но таких – лишь однажды. Меж ними царила абсолютная любовь, похожая на притчу любовь, любовь, о которой поется в песнях.

Шум ветра майского

   Было то во сне, наяву ли – я не знаю. Воспоминания приходят ко мне вспышками, солнечными бликами и тот час же покидают мой разум.
//-- * * * --//
   Я бродил по душистым лугам, по каменистым предгорьям и покатым речным берегам. Я заглядывал в скованные холодом ущелья, взбирался на зеленые холмы и плутал по лесам. Я искренне желал обрести счастье в жизни и вопрошал о нем каждую живую душу, которую встречал на своем витиеватом пути.

   Наблюдая хоровод легкокрылых бабочек, я спросил, в чем их радость и в чем их благодать. И что сделать мне, чтобы стать таким же веселым. «Будь как мы, – ответили бабочки, – стань беспечным, живи одним днем!» И упорхнули пестрой беззаботной стайкой, затерялись меж полевых цветов.

   Я шел без устали на восток, к горизонту. Я высоко поднял голову и обратился прямо к солнцу: «В чем секрет твоего величия и могущества? И что сделать мне, чтобы стать хоть вполовину столь же великолепным?» «Будь как я, – ответило солнце, – стань необходимостью, как я есть необходимость первой величины. Привяжи к себе тела, привяжи жизни, заставь их поклоняться тебе. И ты обретешь счастье бесконечное в своем охвате».

   Я побрел, более не поднимая глаз к солнцу. Я шел, не разбирая пути, шел наугад, переполненный печальными мыслями.

   К ночи я сбил ноги в кровь. Дорога привела меня в открытое поле. Там застали меня гром, и молния, и проливной дождь весенний. Казалось, от грохота вот-вот расколется пространство, распадется на куски. Совсем недалеко от меня вонзилось в землю серебристое изломанное копье. Я кинулся ничком в траву, уткнулся в нее лицом, вжался всем телом, вцепился в нее пальцами. Но вскоре, преодолев собственный страх, встал я и прокричал в небо: «Откуда черпаете вы свои силы и как сберегаете их?! И что сделать мне, чтобы обрести хоть долю мощи, подобно этой?!» «Гр-р-реми! – пророкотал гром. – Стр-р-раши! Сотр-р-рясай!» «Сияй! – холодно улыбнулась молния. – Завораживай! И поражай!» С этими словами еще одно копье метнулось вниз, угодив в дерево, росшее посреди поля. Снова припал я к земле, обхватил голову руками. Сквозь раскатистый хохот грома услышал я шелест ливня: не ответил он на мой вопрос, лишь проговорил мягко и вкрадчиво: «Я есть благодать»…

   Собравшись с духом, пополз я к тому дереву в надежде укрыться под ним, ибо знал, что редко бьет молния дважды в одно и то же место. Я обнял его исковерканный ствол руками, прижался щекой к шершавой коре. Так переждали мы непогоду. А когда все стихло, заснул я обессиленный, не боясь уже ничего и никого – ни дикого зверя, ни лихого человека.

   Засветло вырвала меня из сна странная тревога. В груди моей было тесно. Голова оказалась горяча и тяжела. Я метался по земле, хватал воздух ртом, как рыба и все не знал, куда мне деться от этого. Но меня успокоил шум ветра майского, что забрался в крону дерева. Он остудил мой разум и убаюкал мое сознание. Я улегся смирно, как лежал и погрузился в сладкую дрему. А ветер рассказывал мне чудные истории и пел незнакомые песни.

   Я проснулся рано по утру. Отдохнувший и утешенный, я вдохнул полной грудью свежесть воздуха, с удовольствием внял звукам пробуждающейся природы и понял вдруг, что сейчас, именно сейчас, счастлив. И тогда спросил я утреннюю минутку, ту, что других и покойней, и милей, что сделать мне, чтобы всегда прибывать в таком же мире и согласии с собой? Что сделать мне, чтобы всегда оставаться полным радости, света и надежды? «Не жалей о прошлом, – шепнула ласково минутка, – не забывай о грядущем, не возноси себя до небес. И цени настоящее, как делаешь это сейчас: каждый день, каждый миг своей жизни». Лишь вымолвила и вся без остатка истекла.
//-- * * * --//
   …Было то во сне, наяву ли, я не знаю. Воспоминания приходят ко мне вспышками, солнечными бликами, принося с собою иногда обрывки тех историй и тех песен, нашептанных мне ветром.

Город

   Городу стало тесно, и он сбежал. Проснулись жители Города утром – а Города и нет! Домов нет, квартир нет, трамваев, магазинов, улиц – ничего нет. Заплакали они тогда: как же без Города быть? Стали суетиться, искать его. Но тот хорошо спрятался.

   Сбежал Город, кстати, не один. Он взял с собой девочку. Родной эта девочка Городу не была. Она приехала к нему из другого города. Но Городу девочка нравилась. Она всегда была с ним вежлива, добра и даже ласкова. Она интересовалась его историей и архитектурой. И никогда не мусорила. А самое главное, девочка смогла познать душу Города. Город также взял с собой всех кошек, птиц, бабочек, стрекоз и божьих коровок – девочка их всегда очень любила.

   Вот проснулась девочка и не услышала привычного шума за окном. Только пение птиц да шелест ветра. Удивилась девочка. Выглянула в окно. Вышла на улицу – никого кругом: ни людей, ни машин. Рыжая кошка потерлась о ее ноги, мяукнула задушевно.

   – Что же такое случилось? – спросила она у Города. – Неужели мы сбежали?

   Город улыбнулся ей в ответ ярким солнышком и ласково взъерошил ей волосы весенним ветерком.

   Так и стали жить девочка и Город. Она обошла его весь: гуляла и ранними утрами, и прохладными вечерами, и даже звездными ночами. Теперь, когда из Города исчезли все машины, небо и воздух здесь стали совсем чистыми. И девочка наслаждалась каждым днем. Город дарил ей проливные дожди и радугу, растил для нее сирень, тюльпаны и свежую траву и расцветал для нее яблонями и вишней.

   Однажды Город включил для нее все свои фонтаны, и они весь день хохотали и брызгались.

   Но шло время, и девочка вдруг сделалась грустной. Каких только бабочек, стрекоз и божьих коровок не отправлял к ней Город, каких только гроз не устраивал в ее честь, каких только солнечных зайчиков не пускал по мостовым. Девочка бледнела, худела и чахла. И однажды она заболела.

   Город сбился с ног – если, конечно, такое можно сказать о городе – в поисках исцеляющего снадобья для нее. Он открыл лучшие свои аптеки и больницы, выискал в книжных магазинах самые подробные медицинские справочники, вынул с полок библиотек самые старые сборники рецептов народных снадобий – все было тщетно.

   Горько заплакал Город от своего бессилия и непонимания. И тогда поднялась девочка с постели, превозмогая болезнь, и подошла к окну. Она окинула взглядом Город и заговорила тихо и нежно.

   – Не держи на меня зла за то, что скажу я тебе, – начала она. – Не сочти меня неблагодарной и прихотливой. Было сказочно здорово провести с тобой наедине эти каникулы. Но чем больше гуляла я по твоим улицам, чем глубже изучала твою архитектуру и историю, тем больше понимала я, что тебя создавали люди и суть твою тоже составляют люди. А без людей мы с тобой лишь тени. И я таю как тень.

   – Но я безразличен им! – вскричал обиженно Город. – Они не думают обо мне ни дня! Они разрушают меня! Они не берегут меня! Они плюют на мои мостовые!

   – Нет, все же они любят тебя! – отвечала девочка. – Может, они не понимают этого или не показывают, но все же любят. Ведь ты их родной дом. Они получили хороший урок, которого не забудут во веки веков. Вернемся к ним и дадим им второй шанс. Вот увидишь, как все переменится!

   Послушал Город девочку. И следующим же утром вернулся он к жителям. То-то было счастья! Плакали жители Города, просили прощения и обещали отныне и навсегда ценить его и заботиться о нем. Сдержали они свое слово и детей своих хорошо выучили, а те – своих детей, а те – своих.

   А девочка быстро оправилась от недуга. Так же весело стали они с Городом проводить время. И даже лучше, чем ранее, потому как теперь они могли раздать свои радости всем другим жителям. Ведь если разделить радость на двоих, получится уже две радости, а если на миллионы – то целые миллионы радостей!

Крылья

   Однажды у меня начали расти крылья. Сначала я не понимал, что происходит: меж лопатками жгло, нестерпимый зуд не давал мне спать по ночам. Старый врач, к которому я обратился, взяв отгул на службе, долго рассматривал мою спину, а после нерешительно проговорил:

   – Знаете, молодой человек, я осмелюсь предположить, что у вас растут крылья…

   Остаток дня я как потерянный бродил по улице, раздумывая над его словами. Следующим утром до самого обеда не мог сосредоточиться ни на чем, кроме своих растущих крыльев. Я служу в одном крупном банке мелким клерком. Про банк этот вы, наверняка, слышали, про меня до появления крыльев – вряд ли. Я рассматриваю прошения о выдаче кредитов, «отсеиваю мусор» как называет это мой начальник. «Мусором» он считает все, что не способно принести выгоды банку – даже, если этот «мусор» чья-то чистая и благородная мечта. После обеда я заставил себя работать через силу. И так продолжалось каждый день: я с трудом вырывался из омута собственных мыслей, чтобы заняться делом – в противном случае, мой начальник с наслаждением изливал на зазевавшегося недотепу добрую порцию копившейся в нем злобы.

   Но это было полбеды – настоящие трудности возникли, когда крылья начали становиться больше. Мне было трудно контролировать их поначалу – они разворачивались, задевали предметы и прохожих. Мой рабочий уголок казался мне неумолимо тесным. Мне пришлось проделать дыры в пиджаках, рубашках и пальто. Стало невозможным спать на спине. А в транспорте я то и дело слышал недовольства в свой адрес: «Эй, любезный, уберите-ка крылья!», а бывало, и грубости: «Вы гляньте, сколько уродов развелось!» – «И не говорите! Вымирание нации» – «А ведь все идет из семьи! Конечно, из семьи!». Ну а самым странным было то, что и внутри у меня начали происходить изменения. Я стал замечать происходящее вокруг себя и не мог оставаться спокойным к несправедливости. Разгонял мальчишек, если те ломали ветки у деревьев, останавливал людей, швыряющих мусор на землю, делал замечание тем, кто был непочтителен с дамами или стариками. Несколько раз мои попытки сделать этот мир лучше заканчивались дракой. Я начал избегать людей – приезжал на работу засветло, первым трамваем и засиживался допоздна. А по выходным вообще перестал ходить на улицу. Лишь дома я чувствовал относительное спокойствие. Я убрал в чулан все лишнее, что мешало мне передвигаться свободно по моей крохотной квартирке, и мог ходить вовсе без рубашки и расправлять свои несчастные затекшие крылья. Несколько раз я даже пробовал взмахнуть ими, но это занятие пугало меня. Я читал лежа на полу и даже рисовал немного, вспомнив, что когда-то хотел быть художником, но из благоразумия пошел учиться ненавистному ныне банковскому делу. Но родной дом не мог долго оставаться моей крепостью. И однажды стены ее порушились. А началось все с банки варенья.

   К нам пришла одна пожилая дама. Она терпеливо дождалась своей очереди, а когда подсела ко мне, сказала торжественно и тихо:

   – Попробуйте, – она поставила передо мной на стол банку варенья и протянула ложку, – попробуй-попробуйте!

   Мое удивление сменилось добродушным смехом.

   – Да уж, – сказал я, – это что-то новенькое.

   Я открутил крышку: поддавшись, она издала легкий щелчок. Принял ложку, зачерпнул ею немного сверху и послушно отправил угощение в рот. До сих пор ощущаю я его вкус на кончике языка и в уголках губ. Никогда в жизни не пробовал я варенья вкуснее. Я зажмурил глаза и, не сдержавшись, блаженно промычал. На моем столе стояла кружка с недопитым чаем – я запил им лакомство.

   – Это удивительно, – сказал я, – это… это, – все пытался я подобрать подходящие слова.

   – О, не нужно похвал – я получаю их в избытке от почитателей моих способностей, – кокетливо отмахнулась она. – Давайте перейдем прямо к делу.

   – Что ж, перейдем, – согласился я.

   Мне понравилась эта добрая, бойкая старушка в ее аккуратном нарядном платье с взбитыми по последней моде локонами. Было видно, что она, несмотря на возраст, следит за собой и что к этой встрече тщательно готовилась.

   – Я хочу провести благотворительную кампанию.

   – Вот как? – удивился я.

   – Видите ли, – пояснила она. – Я живу в пригороде. Славный край: очень чисто, а какая природа! Так вот, есть там у нас замечательная школа для необычных ребятишек. Для тех, кому трудно посещать обыкновенные школы, вы ведь понимаете, о чем я говорю?

   Я хорошо понимал, о чем она говорит.

   – Территория у школы большая: есть свой сад, и цветник, и спортивная площадка. К нам даже привозят детишек из соседних сел и деревушек – мы ведь такие одни во всей округе. А недавно мы узнали, что школу эту хотят закрывать, а здание и вовсе сносить! Якобы какой-то богач купил этот кусок земли и будет строить на нем казино! Представляете, какое безобразие?! Я всех созвала на собрание, и мы сообща решили, что не позволим такому стрястись. Сложились деньгами, кто сколько смог, чтобы выкупить школу у новоявленного владельца, но этого оказалось мало. И тогда я предложила провести благотворительную кампанию! Ну, вы знаете – пригласить репортеров и хороших, щедрых людей и устроить ярмарку. Вы не думайте, мы не хотим побираться! На той ярмарке мы будем торговать, кто чем – поделками, пирогами, медом, я лично – вареньем. Как думаете, пойдет мое варенье на ура?

   – Несомненно, пойдет! – отвечал я.

   – А еще будут потехи и даже концерт! – расписывала она. – Да только тех денег, которые мы собрали, не хватает и на кампанию, столько всего нужно! Вот я и пришла просить кредит. Мы все подсчитали и уверены в том, что сможем окупиться и перед вами в долгу не останемся.

   Мне захотелось отдать ей все свои сбережения, бросить работу и самому ходить по банкам, конторам и фондам, прося денег, поехать в ее пригород и работать там с утра до ночи, чтобы устроить ярмарку и концерт. Нацепить шутовской колпак, если потребуется, и участвовать в потехах, лишь бы только помочь. Так и нужно было поступить мне, так и нужно было. Я понимал, что никто не даст ей кредита, по крайней мере, в нашем банке. Но я все же подписал ее прошение. Я проводил ее до дверей, как королеву, как лучшего из клиентов – хотя те, кого у нас называли «лучшими» не годились ей и в подметки. Она долго и горячо пожимала мне руки, а затем ушла. Я смотрел ей вслед, и мне казалось, что за спиной у нее покоятся два белоснежных крыла.

   Тем же днем, на плановом собрании, мой начальник при всех хлопнул о стол подписанное мною прошение.

   – Что это такое? – спросил он одними губами.

   – Это, – пояснил я, – человеческое благородство.

   Но у него было на сей счет свое мнение.

   – Это, – сказал он, – наивная чушь. Вероятно, вы забыли, для чего вы здесь.

   – Вероятно, вы не правильно понимаете, для чего я здесь, – парировал я неожиданно для себя.

   Отпора не ожидал никто, и на мгновение в кабинете повисла тишина. Затем мой начальник очнулся.

   – Да как вы смеете? – прошипел он.

   – Да как смеете вы?! – вскричал я.

   Мои коллеги замерли. Я вскочил на ноги, опрокинув стул. Уперся кулаками о стол. Щеки мои пылали, в висках стучало. Крылья мои шумно развернулись во весь их размах.

   – Вы! Помешавшийся на наживе шакал! Вы бы дали кредит и работорговцу, учуяв выгоду из его дела! Вы плюете на то светлое, и чистое, и доброе, что сумел сохранить в себе человек! Вы топчете чужие мечты!

   Я замолчал, пытаясь перевести дыхание. Медленно сложил крылья. Ослабил галстук. Мне казалось, что это длилось вечность. Начальник смотрел на меня круглыми глазами, остальные прятали взгляды. Затем он проговорил негромко и задумчиво:

   – Я вижу, больно широкие выросли у вас крылья. Пора бы их немного подрезать. Нето вы становитесь опасным для общества. Ничего, мы этим займемся. А пока, чтобы не тесниться в наших узких рядах с вашим размахом, пойдите-ка, прогуляйтесь. Да прихватите с собой пожитки.

   Я вышел из его кабинета, хлопнув дверью. Взял лишь банку с остатками варенья и более ничего. Не помню, где я бродил до самого вечера и как добрался до дому. Вернувшись, повалился, измотанный, спать.

   В ту же ночь за мной пришли. Они зашли, как к себе домой, отворив мою дверь ключами. Представьте себе – ключами! Не отмычкой, как разбойники, а ключами, как хозяева. Вероятно, у них имеются ключи от любого замка. Кажется, их было пятеро. Мой чуткий сон спас меня – я услышал скрип половицы и вскочил с постели. Чудом я выскользнул из их цепких лап и запрыгнул на подоконник. Окно было раскрыто, и от свободы меня отделял всего один шаг. Но я замешкался: ведь я так ни разу и не испытал своих крыльев.

   – Уйдет! – послышалось из глубины комнаты приглушенное шипение.

   – Кишка тонка, – раздалось откуда-то слева.

   И в тот момент я решил, что лучше разобьюсь насмерть, чем попадусь тем, кто разговаривает на змеином языке. Я вывалился наружу одновременно с тем, как пять пар рук рванулись ко мне. Камнем летел я вниз, хотя на мгновение мне показалось, что это не закончится никогда, что я так и буду падать и падать, проваливаясь в бесконечность. Тело мое все сжалось, угадывая близость мостовой. Но у самой ее поверхности, повинуясь скорее какому-то инстинкту, крылья мои неожиданно расправились и безо всякого моего личного усилия совершили быстрый и мощный взмах. Они подняли меня вверх так легко и бережно, как поднимают дитя сильные руки матери. Так казалось мне в первые минуты моего полета – будто мы два разных существа. Всего в несколько приемов я достиг крыши и встал на ее карниз, чтобы хоть немного прийти в себя. Там, окинув взором ночной город, набрав полную грудь его воздуха, осознал я, что мы единое целое и что летать мне так же просто и естественно, как дышать. Я оттолкнулся ногами и взмыл в темное небо, растворяясь в нем полностью.

   Уже точно и не помню, сколь долог был этот перелет. Я не представлял, куда именно лечу и для чего – просто двигался вперед. Разумеется, я делал это ночью. Под утро находил какой-нибудь заброшенный чердак, где отсыпался до вечера, а после продолжал свой путь. Преодолев городскую черту, я почувствовал некоторое облегчение: сельская местность нравилась мне куда больше. Но со временем исчезла из поля моего зрения и она, уступив место нехоженым тропкам и лесам. А однажды утром мне показалось море.

   Я поселился здесь, у этой тихой, скрытой от людских глаз бухты. Неприступным полумесяцем опоясывают ее горы. Корабли не заходят в нее, опасаясь подводных камней. К самой воде спускается покатый холм, оставляя лишь узкую полоску песчаного берега. Холм порос луговыми травами и полевыми цветами, а по правому склону его сбегает к побережью роща. У подножья этого холма обнаружилась небольшая пещера, в которой можно укрыться от дождя и зноя. Я отыскал несколько фруктовых деревьев, плоды которых поддерживали во мне силы, пока я не научился ловить рыбу. Рыба долго оставалась основной моей пищей, пока я не осознал, что более не могу убивать живое для своего пропитания. Я полностью отказался от нее, когда мне удалось приручить пару диких коз – они дают вкуснейшее молоко – и мне этого вполне хватает.

   Я могу летать здесь вволю, не стесняясь размаха своих крыльев, плавать в ласковых водах бухты и дремать средь душистых трав. На стенах своей пещеры я принялся выцарапывать рисунки. Я нашел в море обломок ракушки с острым краем и начал вырезать ею фигурки из сучков. Недавно я закончил шахматный набор и даже сделал доску из куска коры. Увы, мне не с кем сыграть в них. А ведь мне бы так хотелось разделить с кем-нибудь красоту моего убежища. С кем-нибудь, кому бы моя боль не казалась чуждой. Но у меня нет никого. Лишь мои крылья.

   Иногда я задумываюсь о том, для чего они были даны мне. Каково мое предназначение? Порой мне думается, что вместо того, чтобы отсиживаться здесь изгнанником, я должен вернуться к людям, чтобы нести им свет и надежду и справедливость и, может быть, даже свободу? Но у меня нет сил на это и нет мужества. Быть может тот, кто взвалил на меня эту ношу, просчитался? Нет ответа. Я не знаю, как мне жить дальше и что делать. Я устал и хочу лишь одного – спокойствия.

   …Порой вспоминается мне та пожилая дама с банкой варенья. Интересно, смогла ли она раздобыть денег на свою благотворительную кампанию?

Река

   В маленькой деревушке, в доме у реки, жил человек. Был он не богат, но и не беден. Какими-то редкими знаниями не обладал, но умел вести свое нехитрое хозяйство. Река давала ему все необходимое: рыбу для еды и продажи и воду для купания и орошения урожая. В детстве мать ставила его колыбель на берегу, и река убаюкивала его мерным плеском своего течения. Но вот уже год, как не стало его престарелой матери, и человек засобирался в дальнюю дорогу: он давно уже хотел покинуть свой дом. Река навевала на него тоску и была ему не в радость. Все соседи собрались его провожать. Удаляясь от дома, человек даже не оглянулся на реку.

   До большой дороги, что вела в город, подвез его дровосек. Дальше он пошел пешком, и путь этот был долог. Но ему повезло встретить добрых людей, которые и на ночлег его пустили и накормили, чем Бог послал.

   Когда человек добрался, наконец, до города, он был таким уставшим, что земли под ногами не чувствовал. В городе было шумно, многолюдно и суетно. Его постоянно толкали, упрекая в том, что он мешается на пути. Он знал о том, что в городах существуют конторы, которые подыскивают работу желающим. Но не знал, где их искать. Он пытался расспросить прохожих, но никто не стал помогать ему. В какой-то момент он почувствовал близость воды: ветер донес до него прохладу и крики чаек. Он пошел в ту сторону, откуда доносился запах реки, и в скорости отыскал ее.

   Это была городская река – не такая чистая и звонкая, как деревенская, но все же река! Опершись о парапет, человек, наконец, успокоился и задышал свободно. Он смог собраться с мыслями и подумать о том, что будет делать дальше. Под ногами у него зашуршала принесенная ветром листовка. Человек подобрал ее. На листовке было напечатано объявление о приеме на работу. Сочтя это знаком, человек решил немедленно отправиться по указанному адресу. Он тихонько поблагодарил реку и поспешил разыскать работодателя. Удача улыбнулась ему в тот день, и он получил место разнорабочего на стройке. Удалось ему также найти себе и скромное жилье.

   Прошло три года с тех пор, как приехал человек в город. Он работал много и добросовестно, быстро пошел на повышение и получал неплохое вознаграждение за свой труд. Он освоился на новом месте, но временами чувствовал себя неуютно в так и оставшемся для него чужим городе. В поисках душевного покоя приходил он к реке. У реки он встретил свою суженую. Чистота его помыслов, искренность и неиспорченность покорили ее раз и навсегда. Ведь она была городским жителем и успела разочароваться в людях. Вскоре они стали мужем и женой. И это был счастливый брак. Полный понимания, поддержки, тепла и любви. Но когда Бог послал супругам ребенка, обнаружилось, что молодая жена не на шутку больна и вряд ли сможет выносить плод. Седобородый доктор посоветовал покинуть шумный, загрязненный город и поселиться на лоне природы. Не раздумывая ни дня, человек объявил своей любимой, что они переезжают в его старый дом, что на берегу реки.

   В деревне встретили их с радостью, хоть и корили человека за то, что он не прислал о себе ни одной весточки за столько времени. Принялись помогать молодым обживаться, кто чем мог. Скопленный небольшой капитал и умения, приобретенные на стройке, сгодились для восстановления и расширения обветшалого дома. На пару супруги быстро привели былое хозяйство в порядок. Хоть жена человека и ни чем подобным никогда не занималась, она быстро училась и постоянно спрашивала мужа: «Ах, почему же ты сразу не привез меня к этой красоте?» Болезненно бледная, она оживала на глазах: щеки ее покрылись нежным румянцем, мышцы окрепли, глаза заблестели, появился здоровый аппетит. Вскоре она научилась шитью, вязанию и вышивке. После обеда она сидела в кресле подле реки с каким-нибудь рукоделием и тихонько пела. Однажды он глянул на нее в один из таких моментов: сидит, мирная, довольная, живот заметно округлился, в руках нитка с иголкой, в волосах солнце, а рядом река, – и понял человек, что все, что нужно ему для абсолютного счастья, это только чтобы роды прошли благополучно. И тогда обратил он свое сердце и свои мысли к реке. Раскаялся он перед ней в том, что так долго и так сильно желал покинуть ее. И в том, что не навестил ни разу за годы, проведенные на чужбине. Просил он ее дать больше здоровья его любимой для того, чтобы смогла она явить свету их ребенка. Кто-то назвал бы человека язычником за то, что стал он молиться реке. Но Господь рассудил иначе, услыхав в словах его и в помыслах чистоту и искренность.

   Просьбы человека были исполнены. Роды хоть и оказались тяжелые, но разрешились успешно. У супругов родился сын – красивый и здоровый. Теперь река убаюкивала его своими колыбельными и учила плаванию и ловле рыбы. Рос мальчик крепким и добрым и питал большую тягу к знаниям. Повзрослев, решил он ехать в город, чтобы продолжать там учебу и получить достойную профессию, ибо жизнь в деревне казалась ему скучной и бессмысленной. Не стал человек отговаривать сына, не торопился ставить в пример собственную историю, не стал навязывать свою истину.

   Уехал парень. Блестяще учился он и успевал подрабатывать, чтобы не обременять родителей. О своих успехах регулярно сообщал он в письмах и даже отправлял посылки из города. А закончив учебу, неожиданно для всех вернулся он домой, да не один, а с невестой.

   – Отец, – сказал он, – я понял наконец-то! Раньше я злился на вас с мамой за то, что вы вернулись в деревню, хоть и знал, что сделали вы это ради меня же самого. Мне было трудно начинать в городе, и я думал, если бы я родился там, не пришлось бы стартовать с нуля. Я учился усердно. Я изучал науку из тщеславия. Я мечтал сделать открытие – все равно какое – лишь бы его сочли чудом. Но однажды понял я, что величайшее на свете чудо – это появление на свет новой жизни. Я ехал междугородним поездом на ученое собрание. Я вез доклад, который, по моему мнению, должен был поразить моих коллег. В дороге у одной из пассажирок начались преждевременные роды. По всем вагонам стали искать врача. Я сидел и понимал, что ничем не могу помочь этой женщине, разве что обмахивать ее своим докладом – вот и все, на что мог сгодиться он, бестолковая кипа бумаги. А вот она, – он ласково обнял свою невесту за плечи, – спасла и роженицу и младенца. Она акушерка, отец. Я полюбил ее в первое же мгновение. Она рассказала, где обучалась своему делу. Я бросил науку. И выучился на акушера. И она помогала мне все это время. Отец, она мне как родная и сказала, что пойдет за мной на край мира. А я ответил, что повезу ее в центр мира – в мой родной дом у реки. Я понял, что мне не нужен большой город для того, чтобы делать что-либо замечательное. В городе много хороших родильных домов. А здесь с этим всегда было трудно. И я решил ехать туда, где смогу приносить пользу людям. Мы оба сможем! Ведь это ли не счастье – приносить счастье другим!

   С гордостью и радостью слушал человек своего сына. Обнял он его и невестку свою и дал им родительское благословение. Сыграли они чудную свадьбу всей деревней, а после стали жить мирно и весело. А через несколько лет колыбели уже их детей стали выставлять на берег реки. И пела она им свои песни.

Отворяющий ключ

   В то утро я, как обычно, прогуливалась по берегу моря и нашла его, отворяющий ключ. Тогда я, разумеется, и не подозревала, что этот ключ – отворяющий, да и вовсе не знала я, что такое «отворяющий ключ». Его вынесло приливом к моим ногам, и я подобрала его. Это был большой старый ключ с продетым сквозь его кольцо грубым шнурком, прочным на вид. Медь на бородке была заметно стерта – им явно пользовались часто. Долго простояла я, не сходя с места, разглядывая его, пока шумно набежавшая волна не окатила меня по колено. Будто очнувшись ото сна, поддавшись какому-то странному велению, повесила я ключ себе на шею и поспешила покинуть безлюдный пляж.

   Подойдя к дому, я стала шарить по карманам в поисках ключей от входной двери, но не обнаружила их. Это было странно – я всегда следила за тем, чтобы не забывать ключей перед уходом или, чего доброго, не потерять их где-нибудь. Хозяйка дома, что сдавала мне комнату в нем, была женщиной, конечно, не злой, но на редкость сварливой – от одиночества, старости и болячек. Всего однажды «пришлось» ей отворять мне, когда я по случайности ушла на прогулку без ключей – уж чего я только не наслушалась! Все молодое поколение Вселенной обвинила она в безответственности и бескультурье. С тех пор старалась я не давать ей повода для скандалов – ведь, разругайся мы с ней, мне некуда будет пойти: во всем пригороде лишь она сдавала комнаты; целый дом я не могла себе позволить. Все это пронеслось в моей голове, пока искала я ключи – безуспешно. Приготовившись к нравоучениям, уже потянулась я к звонку, как вдруг вспомнила о висевшем на моей шее ключе. Уж и не знаю, о чем думала я, когда решила испытать его? Ведь очевидно же было, что он не вместится и в замочную скважину, не то, чтобы каким-то чудом подойдет к замку. Но все вокруг меня так и шептало: «Используй ключ!», и чудо произошло. Он вошел в отверстие легко, будто нож в масло, так же легко провернулся и, со щелчком, отворил входную дверь. Я так и застыла на пороге с ключом в руках, переводя взгляд с него на замок и обратно.

   – Это ты там сквозняк устроила? – раздался из глубины зала скрипучий голос моей хозяйки. – Уснула что ли в дверях? Вот же послал Боженька жиличку!

   – Простите, – вымолвила я, по привычке лишая слова всякого чувства, закрыла дверь и, взлетев по лестнице, быстро скрылась в своей комнате.

   Там, присев на край кровати, стала думать я о случившемся. Я по-прежнему сжимала чудной ключ в руках и все никак не могла взять в толк, как такое могло произойти? Я встала и прошла к двери своей комнаты, чтобы испробовать ключ и на ней. Удалось. Я заперла ее и отворила. Сработал ключ и с дверью ванной комнаты. Далее в ход пошли все запираемые предметы: ящики стола и тумбочек, дверцы платяного шкафа и даже шкатулки.

   – Вот так вещица! – воскликнула я восхищенно. – На все времена! На все случаи!

   Я более не могла находиться в четырех стенах – мне хотелось испытать мой ключ на всем, на чем только можно. Конечно же, в доме, в присутствии хозяйки, я не могла этого сделать – да и вовсе не собиралась я рассказывать ей про мою находку. Я опустила шнурок за воротник и пулей вылетела из дома, даже не позаботившись отыскать настоящие ключи от входной двери. Я вскочила на велосипед и понеслась по проселочной дороге, куда глаза глядят, да так быстро, что ветер засвистел в моих волосах. Казалось, целый мир готовится лечь ко мне на ладонь.

   Мысли так поглотили меня, что я совершенно перестала следить за дорогой и даже не заметила, как оказалась у дома одной пожилой дамы – моей знакомой.

   – Здравствуй, милая! – окликнула она меня. – Торопишься?

   – Доброго дня, – откликнулась я, резко затормозив. – Вовсе не тороплюсь, просто катаюсь.

   – Тогда милости прошу ко мне на чай, – пригласила она.

   Я с радостью согласилась – мне нравилась эта добрая старушка. Жаль, что она не сдавала комнат. Но это было совершенно невозможно – к ней часто приезжали из города ее уже выросшие дети и внуки, и в доме становилось тесно, весело и шумно. Нет, она не могла сдавать комнат. Но она довольно часто приглашала меня к себе на чай или даже на обед. Мы разговаривали обо всем на свете, она показывала мне свою вышивку и всегда давала с собой печенье в дорогу. Она усадила меня за стол и принялась хлопотать, что пчелка. Подав чай, она устроилась в своем любимом кресле напротив меня, и тут взгляд ее застыл на мне. Проследив его направление, я склонила голову – она смотрела на мой ключ: должно быть, он выбился из-под воротника во время езды на велосипеде.

   – Моя милая, – проговорила она, – что это такое повесила ты на шнурок? Нынче так в моде?

   Я рассказала обо всем, что приключилось со мной утром. Не могла не заметить я, как задрожали ее руки, подносящие к губам чашку, когда я заговорила о том, что ключ справился со всеми моими замками.

   – Деточка моя хорошая! – прошептала она. – Ты понимаешь, в какой беде оказалась?

   – Что? – недоумевала я. – Отчего же в беде?

   – Оттого, что в руки тебе попал отворяющий ключ! – пояснила она.

   – Отворяющий ключ? – переспросила я.

   – Ключ, что способен открыть любой замок на свете. О! Давно я не видела его!

   – Вам доводилось видеть его? – поинтересовалась я.

   – К несчастью, доводилось. Я была тогда совсем девочкой. Он появился здесь же, у нас в пригороде, и завладел почтальоном. Ах, славный был парень, да только слабый духом. Много бед натворил он по прихоти этого ключа…

   – Но, почему же бед? – не унималась я. – Ведь это крайне полезная штука! Можно выручать соседей, если те забыли ключи или потеряли их.

   – Это обман, моя милая! – замотала головой рассказчица. – Он заставляет тебя думать так о себе. Он вынуждает тебя пользоваться им! А после начинает внушать тебе страшные мысли!

   – Не понимаю, как он может что-либо внушать, ведь он же ключ! – отчаянно защищалась я.

   – Вот что! – оборвала меня она. – Ты должна избавиться от него. Я не могу заставить тебя или отнять его – будет только хуже. Ты должна избавиться от него по собственно воле и будешь спасена. Я дам тебе время на решение. Но знай, если он подчинит себе твой разум, я буду вынуждена рассказать всем.

   Домой я возвращалась сама не своя. В ту ночь спала я беспокойно. По пробуждении я решила, что виной тому странный разговор, что вела я с соседкою. Сейчас, конечно, понимаю я, что это было действие ключа. Снились мне ювелирные лавки и богатые пригородные дома, и черные ходы, и потайные двери. И некто звал пугающим шепотом отворить запертое.

   Утром все валилось у меня из рук. Я была вымотана и рассеянна и передержала на огне омлет. Лишь только учуяв запах пригоревшего, моя хозяйка не замедлила явиться на кухню и сделать мне выговор. Она твердила о том, что современная молодежь не способна ровным счетом ни на что, о том, как ленивы и небрежны мы. Она бы говорила и говорила, если я не прервала бы ее.

   – Ну, знаете что! – вскричала я. – С меня довольно! Вы злая и желчная старуха! Поселись у вас здесь ангел с нимбом над головой, вы и его станете порицать! Вот почему вы одна и никому не нужна – потому, что совершенно невозможно жить с вами под одной крышей!

   Откуда взялась во мне эта злость, я и не могла представить. Она онемела от моих слов. Стояла и смотрела, как пригвожденная. А после проговорила быстро и сухо:

   – Мне нужно уйти до вечера. Чтобы к моему возвращению вас и ваших пожитков здесь не было.

   Она тихо вышла во двор и поплелась к калитке, пошатываясь.

   – Ну и славно! – заорала я ей вслед. – Ни минуты не хочу оставаться в этой змеиной норе!

   Я помчалась наверх к себе, перепрыгивая ступени. Влетела в свою комнату. Странные мысли завертелись у меня в голове. Я думала о том, что теперь, когда у меня есть отворяющий ключ, я прекрасно справлюсь с положением. «Все двери открыты передо мной сейчас», – сказала я себе. И тут мне на ум пришла страшная идея. Я решила, что прежде, чем покину этот дом, наврежу своей хозяйке. Я знала, что одна из комнат во втором этаже была закрыта на два замка – простой и подвесной. Мне всегда было интересно узнать, почему. Я направилась в конец коридора.

   – Я покажу тебе, старая ведьма, – скрежетала я зубами. – Что ты прячешь там? Я выволоку это наружу и изорву в клочья, разобью на куски, сотру в порошок. Я заставлю тебя рыдать!

   Справиться с замками не составило мне никакого труда. Когда дверь открылась, я оказалась в полумраке: окна в комнате были плотно занавешены. Спотыкаясь, я прошагала к ним и раздвинула тяжелые шторы. Дневной свет хлынул внутрь и залил собою пространство. Я огляделась. Сначала я подумала, что это просто склад для старых, ненужных вещей. Затем мне показалось, что я попала в настоящий музей. В комнате хранилось множество самых разных предметов: была здесь колыбель, полная игрушек, и кровать в виде корабля, письменный стол и книжный шкаф – полки его заполняли учебники, всевозможные награды, пластинки для граммофона, нотные альбомы и тетради. На крючках весели школьная форма, скрипка и коньки, на полу валялся футбольный мяч, к стене был прислонен старомодный велосипед. Над письменным столом висели фотографии в рамках. Снимки были развешены в хронологической последовательности. Я стала рассматривать их: на первых – красивая женщина с заметно округлившимся животом и обнимающий ее мужчина – счастливые; следующий ряд – они же с малышом. Малыш становится старше: вот он уже школьник, вот учится езде на велосипеде, а здесь играет в футбол, выступает на сцене со скрипкой, получает какой-то знак отличия. На последней фотографии последнего ряда он выпускник в мантии и шапочке: широкая, открытая улыбка, чистый, прямой и добрый взгляд – в уголке рамки черная лента.

   Я задернула шторы, вышла из комнаты, заперла замки. И швырнула ключ о пол, что было силы. Я только что ворвалась в чужую жизнь, чужую тайну и чужое несчастье с помощью этого проклятого ключа. Более того, я сделала это намеренно с желанием причинить боль. Я подобрала ключ, спустилась вниз и вышла из дому. Последний раз воспользовалась я им – закрыла за собой дверь (своих ключей я так и не нашла). Оседлав велосипед, поехала я к своей знакомой. Я рассказала ей все, что случилось после вчерашней встречи с ней: и про свои сны, и про скандал с хозяйкой, и про запертую комнату.

   – Слава Богу! – выдохнула она с облегчением. – Я молилась о том, чтобы ты справилась. Я верила в тебя, моя хорошая. В то, что ты сама захочешь избавиться от этого ужасного предмета!

   – Как же мне сделать это? – спросила я. – Я хочу не просто выбросить его. Я хочу его уничтожить!

   – К несчастью, этого сделать нельзя, – покачала она головой. – Мы пытались в свое время. Огонь его не берет, сталь не рубит, земля не хранит. Спрячешь его – и будешь в муках бороться с желанием снова заполучить его, потому, как будешь знать, где он хранится. Только вода способна скрыть его на время от людских рук.

   – Но ведь рано или поздно он снова попадется кому-нибудь! – возразила я.

   – Моя милая, – успокаивала меня она. – После того, что приключилось с тобой, я могу смело говорить о том, что даже самые злые предметы в добрых руках способны творить добро.

   – Какое же добро сотворила я? – мне не было понятно.

   – Ты еще не сотворила его, – улыбнулась она. – Но обязательно сотворишь. Для человека, в душу которого ты сумела заглянуть.

   Вместе сходили мы к обрыву. С разбегу швырнула я ключ как можно дальше в море. Волны поглотили его и обещали сберечь.

   Я вернулась в дом моей хозяйки. Ключи от входной двери нашлись сами собой, под подкладкой кармана – как могла я не обнаружить их там раньше? Или я не хотела их находить? Я испекла пирог и стала ждать. Вечером воротилась хозяйка. Увидев меня на кухне, она разозлилась, но я пригласила ее выпить чаю. Я извинилась за то, что наговорила и была столько открыта с ней, что слово за слово – и она рассказала мне о своей трагедии. О том, как погиб ее сын и как вскоре после этого скончался муж. Она отвела меня наверх и показала запертую комнату – все то, что я уже видела тем утром. И она плакала и была такою, какою я ее еще никогда не видела. Вся злоба и раздражение ушли вместе со слезами и словами.

   С тех самых пор зажили мы дружно. Вместе стряпали и вместе ели. Разбили клумбу в саду и часто ходили прогуливаться под руку. Дом ее ожил и стал полон гостей и веселья. И всем окрестным ребятишкам было позволено приходить в любое время. Хозяйка моя раздала игрушки, учебники и мебель из комнаты своего сына соседям. Оставила она себе на память лишь фотографии и награды. «Так, – объяснила она, – частичка его будет жить во многих домах и приносить радость его обитателям».

   Иногда я вспоминаю о том ключе, например, когда забываю или теряю обыкновенные ключи или оказываюсь в ситуации, в которой он мог бы пригодиться. Но, подумав хорошенько, я понимаю, что не стоит жалеть о том, что его нет более при мне. Да, он действительно способен отворить любую дверь на свете, но лишь ту, что сделана из дерева или стали. Дверь же, что ведет к глубинам человеческой души, ему не подвластна. И что не говори, лучший отворяющий ключ – это доброе сердце.

Манекен, у которого было чувство стиля

   На витрине маленького салона дамской одежды стоял манекен. Ему было скучно и немного грустно. Ему не нравилось то, как он был одет. Хозяйка магазинчика была хорошей женщиной, честной и доброй. Она спасла его, манекен, от неминуемой гибели. Раньше он работал в большом модном доме, где всегда были толпы народу. Его переодевали каждую неделю и часто переставляли на новое место. Манекен был счастлив там и прекрасно выглядел, пока не оказался выброшенным вон. Во время очередной перестановки, его нечаянно опрокинули на пол. У него треснуло предплечье, но его тут же сочли непригодным, вынесли через черный ход на улицу и бросили у мусорных баков. Несчастный манекен пролежал так несколько часов, голый и холодный. Он слышал, что таких, как он забирает мусоровоз и увозит на переработку. Он не знал, что это, «переработка», но был уверен, что после нее не возвращаются. Но судьба улыбнулась ему. На улочке, на которую выходил черный ход модного дома, появилась женщина. Она сразу заметила выброшенный манекен и, тщательно осмотрев его, убедилась, что треснувшее предплечье – единственный его изъян. Она унесла его за несколько минут до приезда мусоровоза. Следующим же утром она установила найденыша в витрине своего салона. Она одела его, а трещину прикрыла широким браслетом. И манекен, конечно, был благодарен этой милой женщине, вернувшей его к жизни, но он расстроился, увидев свое отражение в стекле. Ему не было все равно то, как он выглядит, ведь он обладал чувством стиля. Это чувство было врожденным – если, конечно, можно выразиться так, говоря о манекене. Сверх того, за время, что провел он в модном доме, манекен многому выучился. А вот хозяйка магазинчика – и единственная его сотрудница, – увы, плохо разбиралась в искусстве оформления торгового пространства. Вот он уже около месяца так простоял, а никто не обратил на него внимания. Никто не заглянул внутрь, привлеченный витриной. И это было крайне обидно! Ведь его спасительница продавала одежду превосходного качества и вполне отвечающую пожеланиям модниц. Шили ее изо льна, крапивы, хлопка и шерсти. Имелись в салоне также сумки, украшения и головные уборы. Манекен с болью глядел, как пропадает все это добро. Ему отчаянно хотелось помочь хозяйке салона, но он все еще жил под гнетом предрассудков, которые запрещали смелые мысли, подобные этим, и каждому определяли свое занятие: людям – украшать витрины, а манекенам – оставаться безучастными куклами. Но в день, когда наш герой услыхал разговоры о закрытии магазинчика, он сокрушил ограду из стереотипов.

   Дождавшись наступления глубокой ночи, он спрыгнул со своего пьедестала и направился к вешалкам. Прокрутившись перед зеркалом до самого рассвета, он, наконец, выбрал себе наряд на ближайшую неделю, дополнил его аксессуарами и довольный воротился на место. Утром, открывая салон, хозяйка ахнула от изумления. Во-первых, у нее в голове не укладывалось, кто мог переодеть манекен, да и кому это вообще понадобилось. Во-вторых, она и подумать не могла, что такой великолепный образ можно создать из ее одежды! Не без опаски прошла она в зал, проверила примерочные и подсобное помещение, заглянула за стойку кассы, в поисках таинственного преобразователя, но, разумеется, никого не обнаружила. Тогда она сделала единственный правильный вывод – манекен переоделся сам. От этой мысли ей стало немного жутко, но в то же время, она понимала, что бояться нечего. Она шагнула к нему на витрину, осторожно дотронулась до его плеча, заглянула в контуры глаз.

   – Ты выглядишь чудесно, – шепнула она.

   Тем же днем перед маленьким салоном дамской одежды остановилась девушка и, как завороженная, уставилась на чудесный манекен. Она вошла в магазинчик и покинула его час спустя, с полными руками покупок. Так продолжалось всю неделю. Приходили люди, приводили друзей, и никто не уходил без покупок. На выходных манекен снова переоделся, по-новому оформил витрину и кое-что переменил в зале. Скоро дела пошли так хорошо, что хозяйка салона и думать забыла о закрытии магазинчика. Напротив, она была вынуждена расширяться и сняла соседнее помещение. Она наняла помощниц и привезла еще три манекена, внешним видом которых с увлечением занимался наш герой. Магазинчик даже попал на страницы журнала о моде и в утренний выпуск новостей, и был назван одним из самых стильных салонов города. Хозяйка была счастлива. И лишь одно печалило: ее милый друг манекен оставался в тени. Но что ей было делать? Заявить репортерам о том, что убранством ее магазина занимается пластиковая кукла в человеческий рост?

   Однажды утром, до прихода сотрудников, она влезла к нему на витрину и нежно обняла.

   – Ну как же мне благодарить тебя? – спросила она, чуть не плача.

   Манекен слегка наклонил к ней голову, едва ощутимо приобнял и передал ей свои мысли. Он был несказанно рад, что сумел отплатить ей добром за добро и прекрасно понимал, что слава никогда не будет ему доступна. Он и не гнался за ней, лишь занимался любимым делом. Талант – вот величайший из даров, возможность его применить – вот оно счастье. А если ты получил искреннюю благодарность хотя бы от одной живой души, то вот она награда. Ну а самое главное – если ты вопреки всем законам общества, всем страхам и неуверенности смог пойти по пути своего призвания, если ты взлетел ласточкой, будучи пингвином, если ты запел соловьем, родившись выпью, то ты герой, и однажды судьба самолично склонится к тебе, чтобы пожать руку, как равному.

Откровение

   Господи, Боже Ты мой, всемогущий! Молю Тебя, дай мне еще один шанс. Дай месяц, дай неделю, дай один день! Клянусь Тебе, я стану новым человеком. Я полюблю жизнь такой, какою она дана мне, я полюблю природу во всех ее проявлениях, не жалуясь более ни на холод, ни на зной. Я начну ценить каждое испытание, посланное мне. Я перестану роптать и плакаться, я научусь быть благодарным. Я научусь ждать. Я научусь спокойно дышать. Я научусь быть счастливым прямо здесь и сейчас, не откладывая до завтра. Я буду вставать с рассветом, я буду радоваться каждой былинке, созданной Тобой, как ребенок. Я буду целовать землю, я буду обнимать деревья и здороваться с уличными кошками. Я поверю в чудеса, я поверю в добро, я поверю в себя, я научусь видеть лишь хорошее в людях, я отпущу все свои тревоги и горечи, и попрошу прощения у каждого, кого обидел. Я забуду гордыню, я подавлю в себе страхи и злобу, я избавлю свой разум от унылых мыслей. Господи, Боже мой, сколь мало я сделал. Сколько всего не успел, сколько всего проспал, проглядел, упустил. Каким же я был слепцом! Каким дураком! Ведь у меня было все! Как мог я не понимать таких простых, таких очевидных истин?

   О, почему только сейчас мне было это откровение?! Молю, дай мне еще один шанс. Я не имею сил уходить вот так. Прошу Тебя. Прошу Тебя.
//-- * * * --//
   Он прожил не день, и не месяц. Господь отпустил ему дополнительных три года. Когда его вынимали из шахты лифта, он все твердил, еле шевеля языком: «Спасибо. Спасибо». Его раздробленные кости срослись. Шрамы затянулись. Изувеченные внутренние органы восстановились. Врачи сочли его выздоровление чудом и выписали из больницы.

   Он помирился с бывшей женой, он подружился со своими детьми. Он пошел к начальству и потребовал должности, о которой никогда не смел думать. Он получил ее легко. Он наладил контакт со своим телом и научился восстанавливать силы за шесть часов сна. Он вставал на рассвете, как и обещал, и шел на работу пешком, когда вприпрыжку, когда танцуя, ловя каждый момент, каждый миг прогулки. Он работал с удовольствием, а обед всегда проводил с кем-то из любимых – родственниками, друзьями, бывшей женой. Он забирал детей по вечерам из школы. Он возил их по выходным на природу, водил в цирк, читал им вслух. А во время каникул он объездил с ними всю Европу. Он научился играть на гитаре. Он прыгнул с парашютом. Он написал книгу. Он выучил французский язык. Он смеялся до слез. Он обошел все музеи города. Он взял в привычку видеть жизнь и красоту во всем. Он удивил всех, кто знал его. Они с бывшей женой полюбили друг друга заново и поженились во второй раз. Они сыграли свадьбу у озера и поехали в Доминикану, поручив детей бабушкам. Там, в земном раю, ему был знак и он понял, что осталось недолго. Он составил завещание, он написал длинное письмо детям, он рассказал все жене. И они плакали, обнявшись. Свои последние дни он провел в любви, нежности и согласии.

   А когда час пришел, он встретил смерть, как доброго приятеля. Он не хотел уходить из мира, который стал таким прекрасным. Но, несмотря на это, он был исполнен благодарности за эту вторую хоть и короткую, но такую яркую, такую сладкую, такую желанную, такую настоящую жизнь. В ней ничего не изменилось, когда его вынули из шахты лифта. Изменился только он.

Стихи

Масиму

«В этом замке полуживом»

     В этом замке полуживом
     Бродят торжественно тени.
     В тихом лоне его вековом
     Покрываются мхом ступени.
     Я хочу в нем остаться до лета:
     Слушать птиц и встречать рассвет,
     Стать отшельником, стать аскетом
     И молчанья принять обет.
     Проходи стороной, добрый странник!
     Не сбивайся с пути зазря.
     Здесь гостят только дождь и песчаник.
     Только бледная, странная я.

«Листья. Листья под ногами. Травы»

     Листья. Листья под ногами. Травы.
     Дышишь невесомостью мгновенья.
     В жизни те поэты были правы,
     Что считали осень вдохновеньем.

     Осень умирает, но красиво.
     Как царица от укуса змея.
     Гордо, отстраненно, молчаливо.
     Смерти улыбаясь, не робея.

     Вся она уйдет, не оставляя
     Ничего на память от себя.
     Возвращайся, рыжая, родная!
     Я скучаю. Я люблю тебя.

«Сезон дождей»

     Я люблю сезон дождей.
     Я люблю грозу!
     Свежесть первых майских дней
     В утреннем часу.
     Тихом.

     Беспокойный, чуткий сон
     Ранние рассветы.
     Свежескошенный газон.
     Наступленье лета.
     Долгого.

     Я люблю, когда ясны
     Звезды в небесах.
     Первых бабочек весны,
     Ветер в волосах.
     Теплый.

     И за небом наблюдать —
     Ведь в свинцовых тучах
     Повезло мне отыскать
     Вдохновенья лучик.
     Златый.

«Не пролили ли вы, небеса»

     Не пролили ли вы, небеса,
     Еще майские дождики теплые?
     Посулили ли вы чудеса —
     Громы грозные! Великолепные!

     Не забыли ли вы про росу?
     Утром ранним прозрачную, чистую.
     Про рассветы в пятом часу?
     Про короткие ночи звездные?

     Укротили ли вы холода?
     Надоедливые, злые, скучные.
     Известили ли вы – и когда? —
     О приходе лета красного.

     Изловили ли вы по весне
     Пестрых бабочек невесомых?
     И простили ли вы все – превсе
     Наши слабости человеческие?..

«Дом твой пуст, Когда нет в нем тебя»

     Дом твой пуст,
     Когда нет в нем тебя.
     Змееуст!
     Обернись уходя…
     Помаши мне рукой.
     Да хранят тебя пусть
     Зверобой и левкой.
     Да помогут в пути,
     Да шепнут обо мне,
     Как я жду – не дождусь,
     Как сижу на окне.
     Как грущу, как томлюсь
     Без тебя, по тебе…
     Дом твой пуст, и дышать в нем легко.
     Но когда тебя нет,
     Он теряет тепло.
     Своих стен, половиц
     И цветных черепиц.
     Хоть и жарко топлю
     Все камины с утра.
     Не засну!
     Хоть и спать мне пора.
     Змееуст!
     Возвращайся скорей.
     Обними у дверей.
     Чуть живую от радости
     Обними у дверей…

«Милый, добрый и родной, Если б видел ты»

     Милый, добрый и родной,
     Если б видел ты!
     Я не знала, что в болотах
     Столько красоты.
     Столько светлой, тихой грусти,
     Столько колдовства!

     Милый, добрый, нежный друг,
     Если б видел ты!
     Как белы березки в рощах,
     Как они просты.
     Как чудесно их касаться,
     Чудно обнимать!

     Милый, добрый друг далекий,
     Если б видел ты…
     Как глаза мои искрятся,
     Сколько в них мечты.
     Как покойны мои мысли,
     Как они чисты.

     Если б видел ты меня.
     Если б видел ты.

«Я уйду однажды летом»

     Я уйду однажды летом
     Тихо-тихо, до рассвета.
     Налегке. Без лишних слов.
     Без прощаний и цветов.
     Слез не будет. Смеха тоже.
     Грустно улыбнусь, быть может.
     Но улыбку ветер сдует.
     На прощанье поцелует.
     Я уйду в погожий день.
     Спутницей безмолвной тень
     Будет мне для всех дорог.
     Одиночество – мой рок.
     Ты не жди. Моей ноги
     Здесь не будет. Все сожги:
     Письма долгие, открытки
     И стихов сухие свитки.
     Я в дороге, я в пути.
     Не гневись и все прости.

     Я уйду. Уйду… Прощай!
     По весне не вспоминай.
     Только в осень. Только в дождь.

«Мой дорожный костюм прост»

     Мой дорожный костюм прост.
     Сер, удобен. Похож на мужской.
     Поезд мчит в направлении ост.
     Лишь в пути нахожу я покой.
     За окном пролетает пейзаж —
     Не дает мне спокойно читать.
     Я решила не брать багаж,
     Чтобы нечего было терять.
     Назовите меня беглянкой,
     Я не стану в ответ дерзить.
     Мне не страшно быть чужестранкой.
     Я привыкла чужою быть.

«Мне вчера повстречался бродяга»

     Мне вчера повстречался бродяга.
     Я дала ему горсть монет:
     На ночлежку, на хлеб и на брагу.
     И стояла, смотря ему в след.
     Кто ты, милый, веселый бродяжка?
     Всюду местный и всюду чужой…
     Мне всплакнуть о судьбе твоей тяжкой?
     Иль завидовать жизни такой?
     Для кого-то скитания благо.
     Для кого-то они – страшный сон.
     Мне запомнился тот бродяга.
     Но меня позабудет он.

«…Я не солнце! Я луна»

     Я меняюсь. Я бледна.

     …Ты уснешь. Я буду рядом.
     Каждым вздохом, каждым взглядом
     Твой покой оберегать,
     Злобных духов отгонять.

     Петь не стану, но согрею.
     Дрему на тебя навею,
     Чтобы снились до зари
     Стран забытых короли.
     Потайные ходы – двери
     И невиданные звери.
     Разноцветные зонты
     И волшебные коты.
     Карусель из карамели
     И летящие качели…

     Спи, я рядом посижу
     К сердцу ухо приложу,
     Точно к ракушке морской,
     И услышу шум – прибой…

     А проснешься, я уйду.
     Я здесь больше не нужна.
     Я не солнце, я луна…

«Подари мне ангелочка»

     Подари мне ангелочка,
     Чтобы был он очень славный:
     Ни фарфоровый, ни тканный,
     Ни хрустальный, ни стеклянный,
     Ни картонный, ни стальной.
     Подари мне ангелочка,
     Чтоб смотрел он как живой.
     Чтобы музыке внимал,
     Не велик был и не мал
     И в беде чтоб выручал.
     Подари мне ангелочка,
     Чтоб был нежен и красив.
     Ни печален, ни игрив,
     Ни насмешлив, ни плаксив.
     Чтобы душу грел любя.
     Подари мне ангелочка,
     Чтоб похож был на тебя.

«Посмотри без устали на мир»

     Посмотри без устали на мир.
     Посмотри глазами чайки!
     Пред тобой раскроет, что эмир,
     Он свои богатства без утайки.
     Самоцветье радуги небесной,
     Хрустали дождей и шелк ветров,
     Атлас вспыхнувшей зарницы бессловесной,
     Пряность летних вечеров.
     Россыпь звезд алмазным блеском,
     Изумрудную лесную глубину,
     Тропки, что петляют арабеском,
     И жемчужину-луну.
     Пух лебяжий утренних туманов,
     Бархатную тишину ночей,
     Бирюзу морей, агаты океанов,
     Злато солнечных лучей!
     Посмотри на мир глазами чайки…
     Посмотри без страха и тревог —
     Он тебе раскроет без утайки
     Счастье красоты, что создал Бог.

Анара Ахундова Шум ветра майского. Притчи и стихи