Виктор Фролов
Кольцо с сердечком

   ©Фролов В. 2013
   ©Московская городская организация Союза писателей России
   ©НП «Литературная Республика»

   Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

Шутка

   – Послушайте, Андрей Палыч, – вывел меня из раздумий голос помощника. – Сможете найти время и пообщаться с подругой моей жены? Какие-то странности с ней творятся. Нормальная баба была, а последний год как сглазили – в конторе все уже потешаются над ней, такое иногда выскажет!
   – Например?
   – Ну, вот, на прошлой неделе попросила у коллеги по работе очередной номер еженедельника, который тот регулярно приобретает, и стала искать в нём статью про жабу, что нападает на детей. Листает, волнуется, почему не находит, уверяет, будто утром по радио об этой заметке слышала. Жена у меня сердобольная, успокоила подругу, как могла. А вечером за ужином со мной тревогой поделилась. Вы ведь психиатр по основной профессии, может быть, чем поможете!
   – Патопсихолог. Это несколько другое, Серёжа. Психиатр, как всякий иной лекарь выясняет причины болезни, в данном случае – психической. Исследует синдромы и симптомы, типичные для конкретного заболевания, логику их появления, анализирует критерии прогноза болезни, ищет пути исцеления.
   Мы, патопсихологи, исходим из закономерностей развития нормальной психики, сопоставляя их с закономерностями распада психической деятельности и свойств личности. Мы не ставим диагнозы – лишь даём медикам для этого дополнительные материалы, помогаем установить качество восстановления при оценке эффективности лечения.
   Как видишь, объекты исследования близки, но отличны по своему предмету.
   Прости за столь продолжительное объяснение, но, ты знаешь, я во всём обожаю конкретность. А что касается твоей просьбы – вот, передай визитную карточку, пусть твоя супруга свяжется со мной, оговорим удобное для женщин время визита, побеседуем. Мой распорядок дня тебе известен.
   На переданном Сергею кусочке картона значилось: «Смыслов Андрей Павлович, кандидат психологических наук, частный детектив». Ниже был указан широко известный тесному кругу моих клиентов номер мобильного телефона.
   – А по делу Сверчкова тебе удалось разузнать что-нибудь значимое?
   Борис Григорьевич Сверчков, ведущий научный сотрудник одного из институтов, скончался в собственной постели около месяца тому назад согласно официальному медицинскому заключению от сердечного приступа. На прошлой неделе ко мне по рекомендации знакомых обратился от имени ближайшей родни покойного его племянник. Родственники усомнились в правдоподобности версии естественного ухода Сверчкова, так как, по их мнению, при этом таинственным образом исчезла изрядная сумма денег, незадолго до смерти снятая им со счёта в банке.
   Откровенно говоря, дело на первый взгляд не представлялось интересным. Мы с помощником взялись за него лишь по одной причине: Сверчков, также как и мы с Сергеем, в прошлом военнослужащий, получивший ранение в бою, нашёл своё место в мирной жизни, был вполне благополучен, и его кончина в возрасте пятидесяти трёх лет нам показалась явно преждевременной.
   – Мне повезло в институте, где работал Сверчков. Кадровик, с которым они корешили, позволил изучить личное дело. Из бумаг выяснилось, что тот отслужил действительную в воздушно-десантных войсках. После службы окончил военное училище и был направлен в Афганистан. Воевал в составе 317-го гвардейского парашютно-десантного полка. 28 февраля 1980 года в районе Асмара участвовал в кровопролитном бою, был ранен. В результате ранения лишился глаза. Вернувшись в Москву из Ташкента, где лечился в одном из госпиталей, в 1981 году окончил Всесоюзный институт повышения квалификации руководящих и инженерно-технических работников в области стандартизации, качества продукции и метрологии. В том же году поступил на работу в головную научную организацию одного из ведомств, где посвятил себя проблемам унификации. После принятия в декабре 2002 года Федерального закона о техническом регулировании, участвовал в его внедрении на предприятии и фактически стал руководить разработкой технических регламентов. Зарабатывал неплохо, получал хорошие премиальные. Вот, собственно, всё, что о Сверчкове я нарыл в бумагах.
   – Что же, хорошо. Сама возможность иметь некоторые сбережения подтверждается. Теперь я попрошу тебя пообщаться с родственниками, соседями. Узнай, с кем дружил, как проводил время. По словам племянника, жил наш Борис Григорьевич замкнуто, семьёй так и не обзавёлся. Но наверняка были какие-то женщины в его жизни. Постарайся и это выяснить, – напутствовал я помощника, отправляя на задание.
   С некоторых пор, точнее уже три года после того, как я оставил службу, комфортно ощущаю себя лишь в домашней обстановке. Город с его жуткими строениями-новоделами, вечными пробками, сутолокой, изобилием пошлых рекламных призывов стал для меня чуждым и неприятным. Компьютер, книги, которые по моим заявкам доставляли курьеры Интернет-магазинов, периодически посещавшие мою обитель клиенты, размышления над проблемами очередного дела в тиши и уюте, да преданный помощник – этого мне вполне доставало для полноты счастья.
//-- * * * --//
   Наше с Сергеем взаимодействие строилось на том принципе, что он мигрирует по городу и окрестностям, добывая информацию, я – её обрабатываю, анализирую, предлагаю к обсуждению выводы. Вообще с помощником мне сильно повезло: помимо прямо-таки бульдожьей хватки при вытягивании из клиента нужных сведений он отличается высшей степенью обязательности в исполнении поручений.
   Миновало уже четыре года после нашего случайного знакомства. Мой сосед, один из немногих жильцов дома, с которыми я поддерживаю приятельские отношения, как-то привёл ко мне на консультацию тридцативосьмилетнего сослуживца, майора милиции.
   Немного смущаясь, мужчина посетовал на поразительно живые сны, которые периодически его посещают. После пробуждения Сергея какое-то время не оставляло тревожное чувство реальности виденного, хотя наяву ничего подобного с ним не происходило, да и не могло произойти. По ряду признаков времена снившихся событий ну никак не соотносились с датой его появления на свет белый. Началось наваждение после контузии, которую получил Сергей в конце мая 1996 года при штурме Лысой горы в Бамутском районе Чечни.
   Я объяснил гостю, что так называемые «ясные» сновидения, в которых спящий ощущает себя участником, с присутствием контроля происходящего во сне, отчётности за совершаемые действия, критической оценки своего поведения, но без осознания, что это – сон, бывают у многих, и это нормально. Надо лишь убедить себя в этом, и не терзаться днем от ночных переживаний.
   Хороший способ перестать сосредотачиваться на своих ночных неприятных ощущениях – выговориться.
   – Подробно опишите мне, что снилось Вам в последний раз, я запишу рассказанное и после мы обсудим сон. Исповедь облегчает душу. Пусть наши обсуждения снов войдут у вас в привычку. Если сюжеты видений станут интересной темой для разговора, они перестанут вас так напрягать…
   Тут же, не откладывая дело в долгий ящик, мы провели первый сеанс.
   – Проснулся я в номере какой-то, явно провинциальной, гостиницы. Судя по обстановке и облику офицерского кителя, висящего на спинке стула, события происходили в довоенный период. Я оделся и спустился в буфет, где завтракали посетители, большей частью, как и я, носившие военную форму. Мы все были знакомы друг с другом.
   Откуда-то я знал, что вечером в гарнизонном Доме офицера состоится праздничный концерт. Все окружающие по этой причине находились в приподнятом настроении…
   Прогуливаясь в фойе перед началом праздничного вечера, я заметил стройную, привлекающую внимание какой-то роковой прелестью молодую женщину в длинном вечернем платье. Я узнал в ней известную актрису и понял, что ей предстоит выступать перед нами. Почему-то она стояла у окна в одиночестве, присутствовавшие по неведомой мне причине чурались общения с ней.
   Я подошёл к красавице, завёл разговор и пригласил после концерта в ресторан.
   – Как бы Вам не пришлось пожалеть о столь опрометчивом предложении! – грустно усмехнулась женщина и удалилась за кулисы.
   Меня взял за рукав один из приятелей и зашептал на ухо:
   – Напрасно ты заговорил с ней! Разве не знаешь, что это – арестантка. Её привезли выступить, а после снова отправят, куда следует.
   После этих слов мне сделалось как-то не по себе. Актрису я не стал разыскивать по окончании вечера. В ресторане за ужином заметил её, весёлую и оживлённую, за столиком в окружении военных, среди которых находился и предостерёгший меня приятель. Ощутил я себя крайне неуютно. А проснулся с чувством глубокого сожаления и разочарования в себе: так смалодушничал, как никогда не позволил бы себе в реальной жизни! До сих пор ношу в душе какой-то осадок…
   Пересказ содержания сновидения показался мне любопытным не сюжетом, а мелкими деталями, свидетельствующими о хорошем знании пациентом реалий того времени, когда происходило действие. Выводы делать было преждевременно, и я ограничился банальным советом:
   – Учитесь управлять собой. Расслабляйтесь. Если днем Вы несколько раз дадите себе команду успокоиться, расслабиться, Ваш мозг приучится по этим сигналам выделять вещества, вызывающие нервное торможение. И когда вас встревожит сновидение, нетрудно будет успокоиться точно таким же способом и во сне.
   Вскоре Сергей стал своим человеком в моём холостяцком доме. Дважды в неделю мы проводили с ним сеансы психотерапии. Постепенно он избавился от тревожных состояний, а наши отношения из стадии врач – пациент переросли в крепкую дружбу. Через некоторое время совместно было принято решение зарегистрировать частное детективное бюро. Он уволился из милиции. Так мы стали не просто друзьями, но и коллегами.
//-- * * * --//
   Супруга Сергея, Евгения, позвонила мне на следующий же день и мы условились с ней, что вечером, по окончании рабочего дня, она приведёт ко мне свою приятельницу.
   Загодя расспросив помощника, я знал, что женщины знакомы между собой уже более шестнадцати лет. Тогда Евгения, пятикурсница Пищевой академии, пришла на преддипломную практику в лабораторию Института сельскохозяйственной биотехнологии, где аспирантка Наталья Речнёва трудилась над кандидатской диссертацией, изучая влияние генетически модифицированных пептидных гормонов на ускоренный прирост массы сельскохозяйственных животных. Наталья, человек общительный и дружелюбный, взяла на себя опёку дипломницы. Помогла успешно защититься и убедила остаться служить в уже агонизирующем научном учреждении Академии сельскохозяйственных наук.
   Когда стала явной окончательная в материальном отношении бесперспективность научного труда, подруги пару лет пытались подрабатывать частной риэлтерской деятельностью. Потом кто-то из родственников помог Наталье устроиться в фирму известной в столице дамы-предпринимателя. Вскоре, принятая по протекции подруги, и Евгения упорно рыскала по Москве, отыскивая в угоду хозяйке подходящие для «точечной» застройки земельные участки.
   Первое же впечатление от Натальи Речнёвой, миловидной худенькой брюнетки среднего роста, разрушило образ, составленный мной по описанию Сергея. Не было и следа от живости и самоуверенности. Напротив: женщина представилась мне вялой и апатичной. Её облик носил отпечаток какого-то затаённого испуга и неуверенности в правильности своих поступков.
   Я построил беседу таким образом, чтобы в первой её части участвовали все трое присутствующих. Поговорив на отвлечённые темы, мы обсудили очевидное изменение климата, коснулись в меру возможного производственных мотивов, отношений в семье.
   Испытуемая проявила себя рассудительным, здравомыслящим собеседником. Работа, отнюдь не способствующая интеллектуальному развитию, тем не менее, обеспечивает вполне приличное материальное положение семьи. Правда, отнимает много времени и сил. Муж, в прошлом инженер-конструктор на авиационном предприятии, теперь механик в аэропорту. В свободное время, чтобы не деградировать, занимается изобретательством. Трезвый, уравновешенный человек. Единственная дочь недавно вышла замуж и переехала в семью мужа.
   Предложив дамам кофе, я выпроводил Евгению в другую комнату листать глянцевые журналы, припасённые на такой случай. Сам же, оставшись наедине с пациенткой, перешёл к основной части беседы, ради чего, собственно, мы и встретились.
   Поговорив о самочувствии вообще, я поинтересовался увлечениями женщины в свободное от работы и домашних хлопот время. Оказалось, Наталья много читает. Круг её литературных пристрастий показался мне весьма достойным. К телевизионным программам она в целом равнодушна, однако любит, когда показывают жизнь животных. Несколько насторожил меня её интерес к передачам об обладающих паранормальными способностями и инопланетных контактах. Гостья заметно оживилась, и даже лицо её порозовело, когда она излагала мне сюжет последней битвы так называемых «экстрасенсов». Пытливо всматриваясь в выражение моего лица, Наталья, немного конфузясь, призналась, что и сама обладает некоторыми необычными свойствами.
   Опыт помог мне сдержаться и не выказать иных чувств, кроме глубокого и неподдельного интереса к услышанному:
   – И в чём же это выражается?
   – Вы не станете высмеивать меня? – встревожилась собеседница.
   – Априори отношусь с полным доверием ко всему, что слышал и надеюсь ещё услышать от Вас.
   – Некоторое время тому назад я заметила за собой две странности, отличающие меня от других людей. Сначала не придала этим явлениям серьёзного значения. Но вскоре получила весомые подтверждения факту их существования.
   – Сгораю от нетерпения узнать подробности.
   – Сначала о самом главном. Мне дано иногда наблюдать объём жизненной энергии того или иного биологического объекта. Ну, Вы понимаете, я имею в виду не только людей, но и животных. Эта способность открылась однажды совершенно случайно.
   – При каких обстоятельствах это обнаружилось? – я поудобнее устроился в кресле за большим письменным столом и приготовился выслушать длительное повествование.
   – Летним солнечным утром мы с мужем приехали на электропоезде в Тулу, чтобы в кои-то веки навестить моих родственников. Вообще-то мой муж домосед и его не так уж просто подвигнуть даже на такое, пусть и непродолжительное по обычным меркам путешествие. В данном случае мне удалось уговорить его на поездку. Но это так, к слову.
   От Московского вокзала, на который нас привезла электричка, путь лежал троллейбусным маршрутом сначала по Красноармейскому проспекту, потом по Советской улице и, наконец, по длиннющему проспекту Ленина в сторону Автовокзала.
   Муж задремал, а я смотрела в окно – мне всегда было любопытно наблюдать за жизнью в незнакомом месте, ведь это же естественно?
   Я согласно кивнул, чтобы поощрить рассказчицу.
   – Вдруг я заметила какую-то странность и даже не сразу поняла, что именно произошло: я стала видеть какое-то свечение, точнее сказать, столбики света над головами прохожих. Причём размеры этих столбиков колебались в довольно больших пределах. У кого-то свечение простиралось вверх чуть ли не на метр, а у других оно было едва лишь в несколько сантиметров.
   Я растормошила мужа и пыталась заставить его внимательнее взглянуть сквозь окно на проходящих по тротуару людей, но он ничего подобного не видел и лишь посмеялся над моим «больным воображением».
   Погостив выходные в Туле, мы вернулись домой, и я почти уже забыла о своём наблюдении. Но однажды утром, собираясь на работу, я вдруг услышала в радиопередаче «Мир непознанного» описание схожего явления. Оказывается, некоторые люди умеют не только видеть свечение, которое является количественным показателем жизненной силы того или иного существа, но обладают даром диагностировать по нему заболевания и рассчитывать продолжительность жизни!
   – Надо же, как интересно, не слышал ничего подобного! Я читал об эффекте Кирлиана, но это несколько иное. Если ничего не путаю, то «кирлианова аура» проявляется в виде плазменного свечения электрического разряда на поверхности предметов, помещённых в переменное электрическое поле высокой частоты. В этом случае возникает поверхностное напряжение между электродом и исследуемым объектом. Что-то похожее на статический разряд или молнию. Явление наблюдается на любых биологических объектах и даже на предметах неживой природы.
   А Вы наблюдаете ауру только над головами людей и животных?
   Женщина на миг задумалась, словно размышляя, говорить или нет, и наконец, решилась:
   – Свечение я видела, например, над каменными столбиками ограждений. Причём обратила на это внимание благодаря мужу. Он, желая подшутить надо мной там, в троллейбусе, спросил, не сияет ли столб света над камнем. Я пригляделась и поняла: вижу его также и над камнем!
   – Поразительно! А наблюдали ли Вы нечто подобное при других обстоятельствах?
   – Да, ещё один или два раза. Один раз точно, из окна электрички, когда ехала на дачу. Раньше-то я просто не присматривалась. А после той памятной поездки в Тулу стала внимательнее, пытливее, что ли.
   – А что за радиостанцию Вы слушаете по утрам, мне тоже любопытна программа «Мир непознанного».
   – Да у нас в кухне работает репродуктор городской трансляционной сети. Много лет проводка была неисправна, и я попросила мужа наладить её, а то в тишине скучно бывает готовить. Он у меня большой специалист, хорошо разбирается в технике!
   – И любимую передачу вы слушаете вместе за завтраком?
   – Нет, только я одна. Он ведь работает за городом, посменно, сутки через двое. Поэтому уходит из дома рано, когда я только поднимаюсь, а возвращается на следующий день уже после моего ухода. У меня же рабочий день начинается в десять утра. Это удобно, до работы успеваю сделать кое-какие домашние дела.
   – Ну что же, полагаю, для первого знакомства достаточно. Чувствую по голосу, что Вы немного устали. Если не возражаете, продолжим нашу беседу в это же время через два дня, хорошо? – с этими словами я проводил женщину к ожидавшей её возвращения подруге.
//-- * * * --//
   Следующая беседа с Натальёй Речнёвой, как и было условлено, состоялась через два дня. В этот раз, на правах знакомой, она прибыла одна, и без лишних проволочек мы перешли к делу.
   – Ну, как Ваша любимая радиопередача, узнали ли что-нибудь занимательное? – поинтересовался я после традиционного вступления.
   Женщина задумалась и, подбирая слова, чтобы быть понятой верно, приступила к рассказу:
   – Знаете, что самое интересное и удивительное в передаче «Мир непознанного»? Она исключительно актуальна и отвечает на вопросы, которые ставит передо мной сама жизнь.
   Вот, например, был такой случай. Мы проводили неделю отпуска на даче. Придя в душ, я спохватилась, что закончился шампунь. Особо не раздумывая, вымыла голову гелем для тела. За ужином поделилась с мужем, поинтересовалась его мнением, не навредила ли я своим волосам. Тот, пожав плечами, высказался в том смысле, что вряд ли опасную продукцию пустят в продажу.
   Как то в выходной, когда мы с мужем собирались на прогулку, он с удивлением обратил внимание на прядь волос, прилипшую к спине моего плаща, и показал её мне. Я стала внимательней и через некоторое время сама обнаружила, что на щётке, которой причёсываюсь, волос существенно больше, чем это бывало раньше.
   Если не ошибаюсь, буквально на следующий же день я прослушала радиопередачу о средствах гигиены, в которой в частности утверждалось, будто в состав гелей для душа добавляют особое вещество, способствующее удалению волос с тела. По этой причине мыть этими средствами голову ни в коем случае нельзя.
   Я ужасно перепугалась, что могу совсем лишиться волос. Переживаю по этому поводу до сих пор, тем более, замечая, что мои волосы и в самом деле редеют.
   – Может быть, Вам это просто кажется, – вступил я в диалог с сомненьем в голосе. – На мой взгляд, волосы у Вас густые и пышные!
   – Я понимаю, Вам хочется успокоить меня! Но ничего теперь не поделаешь, за свои промахи приходится расплачиваться. Впредь буду осторожней.
   – Во время нашей предыдущей встречи Вы упомянули, что помимо способности видеть ауру обладаете ещё каким-то интересным свойством. Что имелось в виду?
   – Дело в том, так уж у нас повелось, что корреспонденцию из нашего почтового ящика забираю я, у мужа даже ключа нет. Я заметила такую странность: лишь только поднося руку с ключом к дверце нашей ячейки, я понимаю, что в ящике имеется нечто, пусть даже один тоненький рекламный листок – кисть несколько тяжелеет.
   Муж смеётся, уверяет, что я всё выдумываю, но по радио я слышала, что такое бывает. И это хороший признак, свидетельствующий о наличии в моём организме созидательных сил, которые можно использовать, например, для исцеления страждущих.
   – А Вы не пытались кого-либо лечить, ну, например, облегчить боль?
   – Не только пыталась, но периодически это делаю, – с гордостью объявила гостья. У мужа случаются головные боли. Однажды, когда он, страдая, лежал с закрытыми глазами, я незаметно подошла к постели и, не касаясь его лба, поднесла раскрытые ладони.
   Через минуту муж открыл глаза и объявил, что ему стало легче. Он попросил, чтобы я таким образом манипулировала в области висков и затылка. По изменившемуся на умиротворённое выражению его лица стало понятно: мужу действительно легче. С тех пор он иногда обращается ко мне с просьбой полечить голову.
   – А помогать другим людям, например, коллегам по работе, Вы не пытались?
   – Понимаете, во-первых, для этого мне нужен определённый психологический настрой. Во-вторых, я должна испытывать расположение к этому человеку. В-третьих…, а в-третьих, после нескольких попыток мне просто не хватает решимости предлагать свои услуги. Наши люди в основной массе скованы условностями обыденщины, а то и того хуже – суевериями. Мерещатся сглаз, приворот, колдовство. При этом мало кто склонен принять как данность наличие у ближнего необычного дара.
   Да, я готова была предлагать помощь. Но в ответ натыкалась на скептицизм и даже откровенные насмешки. Полагаю, согласитесь: при таких условиях выпячиваться себе дороже.
   – Ну, хорошо. Мне многое уже понятно. А вот что там была за передача про жабу-людоедку?
   – Вы тоже об этом знаете? – оживилась пациентка. Тут история просто странная. Ведущий лишь упомянул об этом явлении и сослался на публикацию в газете. Назвал даже, когда этот номер вышел из печати. Я внимательно изучила его вдоль и поперёк, но заметку не обнаружила. В результате оказалась в двусмысленном положении, вслух анонсировав сенсацию…
//-- * * * --//
   Надо сказать, что свой последний вопрос собеседнице я задал машинально, без особого интереса. И ответ на него не прибавил новой информации. Кое-что мне уже было ясно. Недоставало некоторых деталей для подтверждения диагноза. Для их добычи мне требовалась помощь Сергея.
   Следующим утром, когда мы встретились для обсуждения насущных проблем, я поставил перед помощником несколько задач. Прежде всего, ему было необходимо склонить жену отправиться в гости к Наталье, желательно в отсутствие главы семьи. Кроме того, собрать некоторые данные о его профессиональных навыках.
   Сергей как всегда не подвёл и выполнил поручение в лучшем виде. Через неделю картина событий полностью сложилась у меня в голове, и я был готов обнародовать перед честной компанией свои выводы…
   Субботним утром в моей довольно просторной квартире сделалось многолюдно. Кроме нас с Сергеем пришли также Евгения и чета Речнёвых.
   Образ авиационного механика сложился в моём воображении в достаточной мере верно: высокий, худощавый, настороженный взгляд исподлобья карих пытливых глаз, открытый лоб с глубокими залысинами, нервные тонкие пальцы, свойственные музыкантам. Держался он замкнуто и отстранённо, демонстрируя непонимание причины своего присутствия в этом доме.
   Оставив дам на попечение помощника, я пригласил Речнёва в кабинет. Всем своим видом выражая неудовольствие, он всё же проследовал за мной.
   – Чем могу быть полезен? – сухо осведомился визитёр, показывая, что не расположен к дружеской беседе.
   – Вы не считаете, что шутка зашла слишком далеко, ведь всё началось именно с шутки, не так ли?
   Тут он впервые поднял глаза и впился в меня пристальным взглядом:
   – Что Вы имеете в виду?
   – Давайте начистоту. Я предполагаю, что вначале Вы решили просто разыграть свою жену. Но со временем втянулись в процесс, и действо стало принимать уже зловещий оттенок преступного деяния. Или Вам непонятно, что Наталья близка к психическому срыву, последствия которого могут оказаться самыми печальными? И для неё, потенциального пациента психлечебницы, но также и для Вас – как прямого виновника её состояния! Обещаю, если история завершится в стенах этого помещения, мы с помощником обо всём забудем. Вы объяснитесь с супругой, покаетесь, надеюсь, она поймёт и простит. Кстати, за что Вы её так ненавидите?
   Наверное, роль тайного злодея уже тяготила и его самого, но азарт не позволял выйти из игры. Сообразив, что суть дела мне ясна, собеседник заговорил:
   – Я, образованный человек, квалифицированный специалист, пашу в грязи, весь в масле, среди железа вместе с полуграмотными работягами по полторы смены кряду, и всё равно ей платят втрое больше моего! Это не справедливо, – выдавил он через силу. – Но люблю я ее, как и раньше! – поспешил гость добавить неуверенным тоном.
   – Многое поменялось в жизни. Вам, некогда способному радиоинженеру, специалисту по авиационным средствам связи, пришлось переквалифицироваться в рабочие не по прихоти Натальи. Сложилось так, как сложилось. Она же не упрекает Вас, не требует невозможного! В чём её вина? Недостойно вымещать на ближнем собственную неудовлетворённость.
   Всё началось там, в Туле, верно?
   – Да.
   – Стекло троллейбуса было сильно запылённым?
   – Нет. Как только мы разместились на сиденье, я обратил внимание, что вместо нормального окна вставлен исцарапанный пластик, наверное, был ремонт после аварии. Свет, преломляясь, создавал эффект сияющего столба над головами прохожих.
   Я просто так, без какой бы то задней мысли прикинулся идиотом и упорствовал, будто не вижу этого. Наталью так заинтересовало явление, что не смог удержался и стал ей подыгрывать, раззадоривая. Предложил поглядеть на урну с мусором – не сияет ли она тоже. По глазам видел, как удивлена жена…
   – А тут, весьма своевременно, она попросила подключить домашнее радио, и Вы решили…
   – Я собрал простенькую схемку, которая позволяла во время паузы в радиовещании автоматически подключиться диктофону с заранее записанной программой. Записи хватало примерно на полчаса: минут пять занимательной информации, потом какой-нибудь концерт. Дослушать всё до конца у супруги просто не хватает времени, она спешит на работу. Уже после её ухода диктофон отключается сам собой, и возобновляется трансляция. Всё просто до безобразия.
   Текст передач придумывал я сам, сообразуясь с актуальностью. Несколько изменив голос и характерную интонацию, записывал. Свободного времени у меня достаточно – отосплюсь после смены и предоставлен сам себе.
   – Несколько волосинок состригли с её головы, когда Наталья спала, верно?
   – Ну, да, конечно. И прилепил их к плащу, чтобы самому же обратить её внимание. Через несколько дней трюк повторил, но тогда она заметила волосы на щётке уже самостоятельно, без подсказки.
   – Возможности бесконтактного воздействия на больные органы Вы решили описать в одной из программ после рассказа жены о манипуляциях с почтовым ящиком?
   – А вот тут всё несколько сложнее. Наташа и в самом деле рассказала мне, что, ещё не заглянув в него, понимает: в ящике что-то находится. Этому эпизоду я первоначально не придал никакого значения. Решил – так, блажь.
   Но однажды, когда голова у меня действительно разболелась, я испытал облегчение, почувствовав поток какого-то проникающего и успокаивающего тепла, исходящего из поднесённых женой рук. Ощущение мне так понравилось, что я отыскал в Интернете статью о подобного рода воздействиях и по её мотивам записал передачу.
   Скажите, эти способности не исчезнут после того…, ну, когда я покаюсь и расскажу о своих… проказах?
   – Да, нет, не должны. Скорее всего – это врождённое свойство, просто Наталья ранее не замечала его. Есть смысл над этим работать, расширять возможности.
   Но имейте в виду: Ваша жена – натура легкоранимая, обладает психастенической конституцией, склонностью к тревожным опасениям по различным поводам, значение которых часто ею переоценивается. Обращайтесь с ней бережно и осторожно.
   А как это Вы с лягушкой-то прокололись?
   – Промашка вышла. Увлёкся. Надо было сослаться на какую-нибудь мифическую провинциальную газетку, которую в столице искать бессмысленно.
   Несколько утомлённые состоявшимся разговором, мы вышли к ожидавшей нашего возвращения публике. В ответ на вопросительные взгляды женщин я изрёк дежурную фразу о дружеской, состоявшейся в духе взаимопонимания беседе, и предложил для закрепления её результатов осушить по бокалу моего любимого розового полусухого игристого вина…
//-- * * * --//
   – Как дела у Натальи Речнёвой? – спросил я как-то месяц спустя у Сергея.
   – Да, всё у неё нормально! Весёлая, жизнерадостная. От былой настороженности и следа не осталось. Приглашали нас не так давно в гости. Супруг тоже сильно изменился после той, помните, встречи. Как-то распрямился человек, будто сняли с него заклятие. Мир и покой в семье!
   – Ну, всё хорошо, что хорошо кончается! Перейдём к делу. Подходит срок выносить на суд родственникам заключение по делу Сверчкова. Итак, что мы имеем?
   Оказалось, что помощник собрал много, очень много информации о жизни Бориса Григорьевича. Мне предстояло просеять этот ворох фактов, выделить значимые детали, построить из них логичную конструкцию и представить её родным покойного.
   Нам стало известно, что в научный институт Сверчков трудоустроился в тот период его становления, когда, как это обычно и бывает, все мало-мальски значимые вакансии уже замещены. Начальник отдела, в котором Борису Григорьевичу предстояло работать, был человеком импозантной внешности, вполне достойным, мягким, флегматичным по характеру, но весьма далёким и по образованию, и по прежнему опыту от проблем стандартизации. Выполнял он в основном представительские функции.
   Напротив, его заместитель, коротышка-холерик, обладал неукротимой энергией, направленной, правда, не на лидерство в выполнении основной тематики, а на правильную, какой она ему представлялась, организацию труда подчинённых работников.
   В этой компании грамотный, педантичный и трудолюбивый специалист Сверчков пришёлся как нельзя кстати. Статью и физической силой природа его также не обделила, что способствовало привлечению внимания представительниц противоположного пола. Однако, подходящей пары для создания семьи, как полагали окружающие, не находилось, и в среде сотрудников института Борис Григорьевич числился закоренелым холостяком.
   Был он человеком компанейским, доброжелательным, готовым по первому зову откликнуться на просьбу о помощи. Близко к сердцу принимал чужие проблемы. Обладал доведённой до крайности неприятия ненавистью к проявлениям несправедливости, насилия, нечестности. Одним словом, редкостный для нашего времени типаж.
   И всё-таки постоянная привязанность в его жизни имела место, Сергей узнал и об этом. То была медицинская сестра, проживавшая неподалёку, которой как-то раз объект нашего исследования помог донести до дома тяжёлый пакет купленных в магазине продуктов. Барышня была лет на пятнадцать моложе, но также коротала одинокое городское существование в окружении чужих и во многом чуждых по образу жизни и повадкам соседей.
   Борис Григорьевич и Люба, так звали медицинскую сестру, с первой же встречи прониклись симпатией друг к другу и, будучи людьми независимыми от предрассудков, вскоре начали встречаться. Возможно, если бы не внезапная кончина Сверчкова, дальнейшее развитие их взаимоотношений привело бы к созданию семьи, чего Люба, по её признанию, желала.
   Помимо близкой женщины, был ещё один человек, по отношению к которому Сверчков питал тёплые дружеские чувства и кому оказывал посильную помощь.
   То был лишившийся ног в Афганистане сослуживец, в своё время спасший раненого Бориса Григорьевича, вынеся его на себе из под огня моджахедов.
   Оправившись после ранения, Сверчков не оставлял попыток отыскать своего спасителя. Более двадцати лет ему это не удавалось, и, наконец, он обнаружил друга, оставленного родными, спаиваемого проходимцами, нацелившимися на его однокомнатное жилище, в подмосковном городке.
   Изгнав мерзавцев, Борис Григорьевич перво-наперво принял меры по избавлению приятеля от пагубного пристрастия к алкоголю. Затем нашёл инвалиду посильную надомную работу. Точнее, даже не нашёл, а придумал её и оплачивал, похоже, из своего кармана.
   Не найдя возможности в России изготовить другу современные протезы, Сверчков списался с известной германской клиникой и, получив на то согласие администрации, принял на себя все расходы по поездке и лечению. Вот, собственно, для чего потребовались все его накопления, на это благое дело он их направил.
   В тот день они с Любой были на вокзале, где посадили в поезд товарища и нанятого для этого сопровождающего медицинского работника. Простившись, вышли на привокзальную площадь, и решили взять такси для поездки домой. Водители вереницы машин, выстроившихся в ожидании пассажиров, дружно спровадили их в голову очереди. В ответ на названный шофёру адрес, Борис Григорьевич услышал столь высокую цену, произнесённую на ломаном русском языке, что решил: померещилось. Переспросил, убедился, что понял правильно, и опешил от наглости:
   – Не слишком ли заламываешь, приятель?
   – Нэт дэнги, иды пешком! – покоробила его грубая фраза, сопровождаемая презрительной золотозубой ухмылкой.
   – Да, я тебе! Не смейте здесь свои порядки устанавливать, – вскипел Сверчков и сквозь опущенное стекло дверцы автомобиля потянулся сильной рукой, чтобы схватить обидчика за воротник.
   – Оставь его, Боря! – вмешалась спутница. – Ничего ты им не докажешь, видишь, другие уже из своих колымаг повылазили. Сейчас весь аул сбежится!
   Борис Григорьевич сник и покорно поплёлся, увлекаемый женщиной к входу в метро.
   Дорогой никто из них не произнёс ни слова. Люба чувствовала, что спутник, возмущённый до глубины души, тяжело переживает случившееся. Возле её дома он простился тихим голосом, посетовал на нездоровье и, сгорбившись, направился к своему подъезду. Ночью его не стало.
   – Вот и всё, Сергей! Поставленную перед нами задачу мы выполнили – пропавшие деньги отыскали. Правда, радости клиентам результаты нашего расследования не принесут, в том вина не наша. Они люди не бедные, переживут!
   – Отчего, Андрей Палыч, так получается, чем богаче человек, тем он жаднее? Наверное, потому он и богат, что своего не упускает, да и чужое готов ненароком прихватить до кучи. Так уж современное общество устроено: чтобы одному подняться, сотне разориться придётся!
   – Ну, зачем же так прямолинейно! Бывают и исключения, хотя основную закономерность нашего времени ты подметил верно.
   Мы присутствуем при смене цивилизаций. Типажом прежней, разрушаемой, был Борис Григорьевич Сверчков с присущими ему бескорыстием, готовностью к взаимовыручке.
   Метастазы новой, насаждаемой – вражда, конкуренция, как ржа разъедающие даже семейные устои, прослеживаются, например, у Речнёвых. К чему бы привело дальнейшее развитие событий в их случае без нашего вмешательства, предугадать не сложно.
   Да, есть о чём задуматься тем, кто не утратил ещё этих способностей, тупея от попкорна и запиваемых пивом биг-маков!

Кольцо с сердечком. Первое дело

   Никак наперёд не угадаешь, какую пользу в дальнейшем может принести случайное, казалось бы, знакомство. Этакий мелькнувший в суете жизни эпизодик. Но придёт час, вспомнится давнишняя встреча, и поймёшь: именно к этому-то человеку и надлежит обратиться за советом, потому как никто иной не выручит в сложившейся ситуации.
   Вот с таким неожиданным человеком случай свёл Андрея Павловича Смыслова в начале девяностых. Когда появились газеты с предложениями частных услуг, и многие наивные сослуживцы бросились в пучину деловых отношений ловить свою «синюю птицу», он, трезво взвесив профессиональные навыки и скромные возможности, также разместил несколько объявлений. В одном, помнится, вызвался полезными советами оказывать помощь тем, кто сами попали в сложные жизненные ситуации или не могут найти объяснения странным происшествиям с близкими людьми. В другом же обещал преданно служить личным помощником предпринимателю, творческому человеку или руководителю.
   Отклики на объявления появились скоро, но как-то его не впечатлили. Одна настырная барышня, например, изводила по телефону, просто-таки требуя добиться от какого-либо издательства публикации сочинённого ею гениального опуса. При этом расплатиться обещала из полученного за издание гонорара.
   Были звонки не вполне адекватных граждан, наживаться на бедах с разумом которых он, будучи специалистом в этой сфере, не счёл для себя возможным, пусть даже и вопреки постулатам о ведении бизнеса, типа «деньги не пахнут».
   Лишь одно предложение показалось обещающим и подвигло отправиться на встречу с потенциальным работодателем к корпусу «Г» гостиницы «Измайлово». Найдя на стоянке перед входом автомобиль «Волга» с сообщённым ему номером, Смыслов остановился подле него, дожидаясь владельца.
   Минут через пятнадцать после оговорённого ими времени свидания появился неопределённого возраста и высоченного роста тучный господин с окладистой смоляной бородой в ермолке и цветастой жилетке из набивной ткани. Великана сопровождал юркий худощавый азиат лет тридцати пяти, оказавшийся в одном лице шофёром, секретарём и телохранителем хозяина.
   – А Вы, наверное, меня ожидаете! – скорее утвердительно молвил, чем вопросил, сочным басом подошедший. – Будем знакомы, я – бобо Джафар.
   Скромные познания фольклора братских народов тогда ещё неразрушенного СССР позволили Андрею Павловичу понять, что его новый знакомец почему-то именует себя дедушкой, хотя, во всяком случае, внешне на старца он, ну никак не тянул. Да и имя Джафар как-то не вполне соответствовало ярко выраженной наружности, характерной совершенно иному этносу.
   Трезво рассудив, что, в конце-то концов, каждый из нас более или менее успешно исполняет в жизненном спектакле придуманную для самого себя роль, Смыслов назвался и счёл уместным поинтересоваться, какое именно из двух предложений привлекло внимание столь солидной во всех смыслах персоны.
   – Да, оба два, – поспешил ответить за хозяина его ассистент. – Образованные и преданные помощники нам, ох как нужны. Да и в ситуации мы сплошь и рядом попадаем сложные и необъяснимые.
   – Ладно, отдохни, Мурад, – осадил вылезшего поперёд батьки «человек-гора». И, уже обращаясь к Смыслову, сообщил, что прежде чем нанять кого-либо в услужение, имеет обыкновение на деле проверять способности претендента.
   Тут же он поставил перед соискателем несколько проблем. Зарегистрировать совместно с самостоятельно выбранным компаньоном частную фирму. Найти возможность заказать реставрацию ценных старых книг, одна из которых была немедленно извлечена из багажника автомобиля и вручена ловким Мурадом, а также оформить на названный адрес регулярную доставку ряда печатных изданий. Последнее поручение оказалось с подвохом, так как официальная подписная кампания на следующий год в отделениях почты уже завершилась.
   Бдительный подручный «на всякий случай» старательно переписал данные паспорта кандидата в помощники, и они расстались, договорившись о новой встрече через пятнадцать дней на том же месте и в тот же час…
   Двух недель до следующего общения Смыслову вполне хватило, чтобы выяснить: бобо Джафар, в миру Кирилл Горенблат, личность весьма и весьма авторитетная в определённых, не афишируемых широкой публике, кругах. В этой связи передавать в управление его людям оформленное на своё имя предприятие было бы весьма опрометчивым шагом. А вот задачка по организации подписки показалась интересной и была успешно решена им путём визита с небольшим презентом к руководителю районного узла связи.
   Вернуть достойный облик старинному фолианту у него также получилось. Вовремя вспомнился давний приятель, страстный библиофил, собиравший и на дому трепетно «лечивший» потрёпанные раритеты.
   Таким образом, в оговорённое время он явился к гостиничному комплексу и уже знакомой «Волге» не с пустыми руками, но твёрдым намерением навсегда завершить небезопасное знакомство.
   Его сбивчивые объяснения со ссылкой на открывшиеся вдруг недуги, к глубокому сожалению не позволяющие предаться совместным делам, были встречены Джафаром понимающей улыбкой. Расстались они без взаимных обид и с ни к чему не обязывающими посулами обращаться друг к другу при необходимости.
//-- * * * --//
   И вот, спустя двенадцать лет, Андрей Павлович Смыслов, в задумчивости перелистывая страницы старой записной книжки, отыскал уже стёршееся в памяти имя: Джафар. Он сообразил, что, вероятно, это именно тот самый персонаж, кто в состоянии пролить свет на обстоятельства загадочной истории, которая владеет его помыслами.
   А началось всё с телефонного звонка давнишней знакомой, работавшей ранее в одном с ним институте, но внезапно нашедшей себя на ином поприще – ведовства и предсказания судеб. Даму эту звали Юлия, и какое-то время она являлась для Смыслова не только коллегой по работе, но и предметом обожания. Начинавшийся было между ними роман после нескольких страстных свиданий почему-то увял, но получил развитие в форме доверительной дружбы близко и хорошо узнавших друг друга людей. Вскоре Юлия вышла замуж за заведующего отделом приборного обеспечения из их же института, энтузиаста, пытливо силящегося постичь природу некоего, по его мнению, действующего в мире скрытого универсального принципа, с помощью которого станет доступным объяснить большинство творящихся вокруг таинственных явлений. Уволившись из института, под влиянием мужа и при его деятельной помощи, она, ставшая теперь «ясновидящей мадам Джули», открыла кабинет, предлагая обывателям услуги по поиску пропавших родственников, возвращению неверных супругов, приворотам и отворотам.
   – Андрей! Тут, видишь ли, такое дело. Женщина одна ко мне пришла молодая. Выслушала я её историю и вдруг поняла: не тот случай, чтобы дурить хрустальными шарами и ужасами картинок Таро. Ну, не могла с ней так поступить, остатки совести, понимаешь, не позволили. Много бедняге пришлось пережить. Знаешь, ведь – я и сама-то детдомовка… Ты же у нас любитель ребусы судеб решать! Пришлю к тебе девицу, поговори. Авось, чем и поможешь!
//-- * * * --//
   …Приятная тёмноволосая смуглянка, на вид не более двадцати пяти лет, приехавшая к Смыслову в институт по его приглашению, назвалась Анжелой. О себе она поведала кратко, заучено. Чувствовалось, что эту историю последнее время повторяла многократно: приехала с родителями в Москву с Юга, от тёплого моря, когда ей было, наверное, лет пять. Поселились на съёмной квартире. Однажды отец и мать с утра ушли из дома, обещав вскоре вернуться, но до наступления темноты так и не появились. Испугавшись оставаться на ночь одной в чужой квартире, девочка решила отправиться встречать родителей. Она знала, что где-то рядом располагается станция метрополитена. Ей запомнился двойной вестибюль, объединённый выгнутой дугой, а главное – внутренняя часть этой арки в квадратиках, точно вафли. Проблуждав, она всё-таки вышла к метро, но обратной дороги найти уже не могла бы при всём желании. На плачущую девчушку обратили внимание пассажиры и отвели её в пункт милиции. Оттуда она попала в детский приёмник, так как кроме имён – своего и родителей ничего сообщить о себе не смогла. Затем были детский дом, о времени, проведённом в котором, ей вспоминать совсем не хочется, швейное училище и, наконец, институт лёгкой промышленности, который она, упорная, всё-таки закончила в этом году. Имеет комнату в коммуналке на востоке столицы. Мечтает найти своих родителей или, по крайней мере, что-либо прослышать об их судьбе.
   Первым ощущением Смыслова после рассказа Анжелы явилось отчаяние. Ну, чем поможешь человеку, который ничегошеньки о своём прошлом не ведает! Ладно, станция метро, возле которой она оказалось, очевидно, «Кропоткинская». И это – всё! В каком из многочисленных окрестных переулков нашли себе пристанище Анжела и её родители, как узнаешь? Но такой уж у него характер – чем сложнее загадка, тем она притягательней. Хочется погрузиться в её решение, найти какую-нибудь ускользнувшую от других мелочь, зацепку. Потянуть за кончик и – размотать клубок.
   Анжела умолкла. Её широко раскрытые карие глаза с надеждой следили за реакцией собеседника. Уловив едва заметные изменения, происшедшие в выражении его лица, женщина с готовностью предложила:
   – Задавайте мне любые вопросы, я отвечу! Может быть, это окажется полезным…
   – Ладно, попробуем. Ничего другого ведь не остаётся! Для начала пересядьте-ка вот в это мягкое кресло, – указал он в угол кабинета. – Вот так, хорошо. Устраивайтесь в нём удобнее. Закройте глаза и расслабьтесь. Не торопитесь отвечать на заданные вопросы, хорошенько покопайтесь в памяти.
   Начнём. Как Вам кажется, в том месте, где вы с родными проживали в детстве, морской берег был песчаным или каменистым?
   – Точно помню, что по пляжу трудно было ходить из-за камней, папа носил меня на руках.
   – Была ли станция железной дороги в том населённом пункте, или до неё надо было добираться другим транспортом?
   – Когда мы собрались в дорогу, то до перрона от дома шли пешком. Я хныкала, что устала, но отец нёс чемодан и поэтому велел идти самостоятельно. А потом состав долго-долго шёл по насыпи вдоль берега.
   – Помните, с какой стороны по ходу поезда из окон Вы видели море?
   – Кажется, с левой. Да, с левой, точно! Я тогда всё время выходила из купе в коридор, полюбоваться им, а мама ругалась, что мешаю другим пассажирам.
   – Так, кое-что уже ясно! Ваш дом, скорее всего, находился на Черноморском побережье Кавказа. А как звали родителей, какими они Вам запомнились?
   – Папа – Георгий, а мама – Людмила. Папа был очень высокого роста, худощавый. Он носил тонкие полоски усиков по краю губы. У мамы были светлые волосы и голубые глаза.
   – Значит, Вы – в папу. Впрочем, взрослые всегда запоминаются детям высокими. А что-нибудь ещё о родителях можете вспомнить, ну, какие-то особые приметы, привычки?
   – Мама сильно тревожилась и даже часто плакала, когда отец, куда-то ненадолго уезжая, оставлял нас одних. А у папы были татуировки, но какие именно, я не могу сказать. Мне запомнилось лишь, что на одном из пальцев правой руки было выколото кольцо с сердечком. А на кисти левой руки между большим и указательным пальцами – наколка из трёх букв. Я как раз училась их различать и складывать слова. У меня выходило – «Шар». Только вот, не знаю, какой смысл в этом сочетании.
   – Обычно на таком месте пишется имя. Или… или прозвище. Возможно, за это можно и ухватиться. Я попробую. – Смыслова охватил азарт, так как почудилось, будто какое-то построение в голове начало вырисовываться. Не желая понапрасну обнадёживать Анжелу, он простился с ней и наказал позвонить ему через пару дней.
   Когда же женщина ушла, порывшись на полке с книгами, отыскал нужную брошюру – монографию о татуировках преступного мира. Ну, так и есть! Вот оно – «кольцо с сердечком» – изображение перстня с символом одной из карточных мастей – «пикой». Как сказано в примечании, визитная карточка профессионального картёжного шулера. А «Шар», должно быть его кличка. Это уже кое-что!
   Вот тогда-то он и полез в старую записную книжку. У кого ещё можно узнать о предполагаемом картёжнике по кличке Шар, если не у «бобо Джафара»!
//-- * * * --//
   – Ну, заходи, заходи, Андрей! Казавшийся ещё более погрузневшим, великан огромной ладонью легонько подтолкнул гостя в спину. Знаю, что по делу приехал, не так просто, навестить старика, поэтому давай сразу в кабинет.
   Большая квартира в новом доме на улице Сталеваров была обставлена не броско, но всё свидетельствовало о немалом достатке хозяина.
   …Выслушав просьбу Смыслова, Горенблат обещал, не затягивая, навести справки, и слово своё сдержал. Уже следующим вечером Андрей Павлович знал, что в июле 1985 года в Москве, при выходе из ресторана «Арагви», был застрелен известный «катала» Георгий Шароба, по кличке Шар, незадолго до того скрывшийся от партнёров с крупной суммой денег из населённого пункта Гудаута, где до того проживал с семьёй. Вместе с ним случайной пулей была тяжело ранена женщина, по-видимому, его жена Людмила, о дальнейшей судьбе которой информатор ничего сообщить не смог.
   Таким образом, настоящая фамилия Анжелы с большой степенью достоверности была установлена, а также получена важная информация для организации дальнейших поисков её матери. Первое, что пришло в голову в этой связи – заглянуть на сайт телепрограммы «Жди меня». Как-то раз, находясь в гостях, он стал невольным зрителем этой передачи, и здесь, кстати, вспомнились слова ведущего о том, что поиски пропавших складываются удачно в том случае, если в них заинтересованы обе стороны.
   Введя в поисковую систему известную ему теперь фамилию, он тут же получил на экран монитора следующий текст: «Люсьен Гарсиа, проживающая в Испании, ищет дочь Анжелу Шароба, потерявшуюся в Москве в возрасте пяти с половиной лет». Дело оставалось за малым, сообщить в редакцию телепроекта координаты Анжелы.
   Удовлетворённый результатами, Смыслов набрал номер «мадам Джули» и отчитался в своих успехах.
   – Вот видишь, да ты самый настоящий сыщик! И почему это до сих пор не откроешь своё частное детективное бюро? – услышал он в ответ знакомый напевный голос.
   – Наверное, теперь стоит об этом подумать, – скромно ответил старой подруге Андрей Павлович.

Министр

   Начался апрель, но настоящая весна почему-то не приходила. Всё ещё держались ночные заморозки, а днём совсем по-зимнему валил снег. Редкие солнечные деньки со странной неизбежностью сменялись ненастными.
   В тот день с утра все информационные радио– и телепрограммы как главную новость дня подавали сообщения о добровольном уходе со своего поста главного полицейского одного из крупных регионов страны. Бесчинства, учинённые теперь уже бывшими подведомственными ему низовыми работниками, арестованными по тяжкому обвинению, сначала привели к замене их непосредственных руководителей и даже смене вывески учреждения. А вот теперь и главный их начальник, скорее всего не без подсказки из Центра, написал рапорт об увольнении со службы.
   Смыслов, принципиально избегавший просмотра телеящика, по давней привычке лишь раз за вечер ненадолго включал информационную программу одного из центральных каналов, а объективности ради несколько раз за день просматривал ленту последних событий в мире на хорошо осведомлённом Интернет-сайте и прослушивал новости на волне популярной FM-радиостанции, тужащейся казаться независимой и непредубеждённой. Вот и сейчас, глядя на экран монитора, он не удержался и зачитал вслух, для помощника, сообщение об отставке регионального силового министра, добавив при этом:
   – Вот значит, как закончилась его карьера. А хозяина-то своего он всё-таки пересидел на целых два года!
   Сергей, готовившийся как всегда скрупулёзно доложить о добытых им материалах по очередному делу, обстоятельства которого их частное сыскное бюро пыталось прояснить, укоризненно взглянул на шефа. Настроившись на определённое занятие, он не любил, чтобы его сбивали с мысли. Такой уж обладал чертой характера: не доведя до конца начатого, не брался за что-то другое. В целом прекрасное свойство всё же иногда служило помехой в расследовании, если внезапно вырисовывались новые обстоятельства, требующие незамедлительной проработки. Но, в конечном счёте, Смыслов был доволен своим помощником и младшим партнёром.
   – Вы как-то помянули этого человека, Андрей Павлович. Говорили, что даже где-то встречались с ним. Но никаких подробностей при этом не сообщили, – из вежливости всё-таки переключился он на затронутую Смысловым тему.
   Помимо массы других замечательных качеств, Сергей обладал также и феноменальной памятью.
   – Да, как всегда ты прав, Сергей! Когда мы только начинали наше с тобой совместное предприятие, мне встретилось в газете знакомое имя, чем я тогда и поделился, упомянув, что однажды мне довелось контактировать с этим господином. Поскольку к нашим тогдашним проблемам тот случай касательства не имел, ограничился лишь констатацией самого факта.
   – А в чём, если не секрет, было тогда дело?
//-- * * * --//
   Помолчав с минуту, собираясь с мыслями, Смыслов развернул кресло спинкой к столу и начал рассказ:
   – Встреча наша состоялась примерно за год до того, как этого чиновника назначили министром. Если мне не изменяет память, случилось это в 1997 году. Как тебе известно, в то время я работал старшим научным сотрудником одного из клинических отделений Московского института психиатрии. Так вот, тогда ко мне с просьбой обратился коллега по работе, профессор Ткач. Дело в том, что он получил телеграмму от двоюродного брата, отдыхавшего в санатории на Кавказских минеральных водах, в которой тот умолял срочно приехать в связи с возникшей, как выразился родственник, «непонятной ситуацией». Сам же профессор был чрезвычайно занят – готовился к выступлению на пятом Всемирном Конгрессе по биологической психиатрии, который вскоре должен был состояться в Ницце. Ткач, с которым мы были на короткой ноге, убеждал меня отправиться на Северный Кавказ вместо него.
   Прежде чем решить: откликнуться на эту странную просьбу или отказать, я расспросил Ткача о личности его родственника, имевшихся у того проблемах. Надо сказать, что помощь попавшим в неординарные переплёты всегда представлялась мне делом и благим, и интересным. Так оно было в прошлом, так, как тебе ведомо, обстоит и сейчас.
   Не с большой охотой – ведь речь шла о весьма щекотливой проблеме, но, понимая, что иначе моим согласием не заручиться, профессор поведал следующее.
   Его кузен, назовём которого Марком Карловичем, в прошлом вполне благополучный человек, доктор наук, дослужившийся до должности проректора солидного столичного института. Но тут нагрянули разрушительные процессы, из конспиративных соображений именуемые «перестройкой», коснувшиеся всего жизнеустройства страны. Люди, имевшие отношение к распоряжению материальными ценностями, испытали порой непреодолимый искус воспользоваться своими возможностями, скажем мягче, не всегда в интересах общего блага. Марк Карлович с головой окунулся в предпринимательство. Вдруг проявившиеся незаурядные организаторские способности позволили ему привлечь группу состоятельных партнёров и создать частную торговую фирму на базе отчуждённого у института небольшого зданьица, которое и явилось его личным вкладом в уставный капитал предприятия. Тогда многие тащили, что плохо лежит, не отстал от других и наш пострел. Через некоторое время, когда торговля ввозимым фирмой товаром достигла, как он счёл, устойчивого положения, Марк Карлович выгодно продал свою долю партнёрам и стал обладателем серьёзного капитала. Но не всегда большое богатство приносит лишь радость. На почве финансового благополучия он, говоря бытовым языком, свихнулся. Нет, как это обычно бывает, свою роль сыграла и отягощённая наследственность – мама нувориша в своё время странным образом захлебнулась, купаясь в собственной ванне, что создало предпосылки для пересудов родни о сведении ею счётов с жизнью на почве семейных раздоров. Надо сказать, что основания для того имелись: супруг этой несомненно достойной дамы неожиданно воспылал страстью к молодому соседу-актёру. Возможно, то были просто вздорные слухи, но ведь всякие чудеса случаются!
   Недуг подкрадывался постепенно, однако поступь его была неотвратима. Как ни удивительно, первыми странности в поведении Марка Карловича заметили не родные, а соседи по даче. Они пожаловались его супруге, Лоре Лазаревне, что до того всегда обходительный и деликатный, тот вдруг перестал здороваться и, более того: взял манеру, отчуждённо отвернувшись, проходить мимо прежде добрых знакомых, не являя на лице даже оттенка расположения.
   Лора Лазаревна поначалу приняла экивоки соседей за наветы завистников, которые никак не могут пережить чужого возвышения. Однако вскоре сама убедилась: с мужем что-то не так! Ведь это же неправильно, когда по приходу близкого приятеля и постоянного партнёра по игре в «шестьдесят шесть» начинают выяснять у жены, «кто такой этот мужчина» и «что ему нужно на нашем участке». Дальше – больше. Уже находясь дома, в московской квартире, Марк Карлович взял за правило убирать на ночь под матрац шкатулку с серебряными столовыми приборами, подарок родителей жены к их бракосочетанию, а поутру эти ложки, ножи и вилки, беззвучно шевеля губами, старательно раскладывать на столе, многократно сбиваясь и начиная процесс пересчёта заново. Можно упомянуть ещё ряд вдруг обнаружившихся у Марка Карловича проявлений, не характерных здоровому человеку. Такие, например, как явно слышимые им и неразличимые окружающими голоса. Эти странные голоса в приказном тоне требовали от несчастного предпринять то или иное действие, к которому он уж никак не был склонен и, наоборот, запрещали ему выполнять привычные манипуляции. Дело дошло до того, что супруга стала опасаться отпускать его одного за рулём даже в ближайший от дачи посёлок за продуктами. Тогда-то Лора Лазаревна и позвонила Ткачу, вспомнив о его профессиональной принадлежности.
   Твёрдо держа в голове со студенческих времён, что по поведению, даже кардинально изменившемуся без видимых причин, было бы неправильно ставить диагноз, профессор доступными ему методами постарался выявить степень патологии и пришёл-таки к выводу о необходимости лечения. Терапию вполне можно было бы провести на дому, полагаясь на знания и опыт титулованного родственника-медика, однако пациент внезапно заартачился и в самой категоричной форме потребовал направить его в стационар. Лора Лазаревна сочла подобный каприз опрометчивым, так как помещение для лечения в больницу не смогло бы пройти незамеченным соседями и знакомыми. Но воспрепятствовать не сумела – муж был настроен решительно и агрессивно.
   …Через месяц Марк Карлович вернулся в круг семьи вялым, задумчивым, с неподвижными расширенными зрачками. Ему ещё долго надлежало регулярно принимать лекарства, назначенные при выписке. Должно было пройти не менее полугода, прежде чем больной счёл сам и сумел убедить в том близких, что недуг преодолён окончательно. Он объявил жене, что полное восстановление здоровья возможно только путём посещения курорта, куда он и намерен отправиться в ближайшее время. Более того, им была уже приобретена путёвка в один из лучших санаториев Кавказских минеральных вод. Зная присущую супругу твёрдость в отстаивании своего мнения, Лора Лазаревна и не пыталась всерьёз возражать, лишь немного взгрустнув, напутствовала того, в случае возникновения каких-либо неожиданностей немедленно дать знать домашним и лечащему врачу. Следуя этой рекомендации, чем-то встревоженный Марк Карлович и отбил телеграмму профессору с призывом о помощи.
   Заинтригованный, я не устоял и принял предложение коллеги. Вот в этой связи и состоялось наше с Лорой Лазаревной знакомство в рабочем кабинете профессора. Молодящаяся дама несколько ниже среднего роста, уже освоившаяся в соответствовавших возрасту округлостях форм, произвела на меня впечатление манерничающей провинциалки, ошарашенной неожиданно свалившимся с неба на её голову достатком.
   Не пересекая грань фамильярности, определённую между барами и челядью, богато наряженная по моде вчерашнего дня женщина информировала о намерении немедленно отправиться на спасение близкого человека и милостиво приняла предложение профессора Ткача отрядить ей в спутники своего коллегу.
   На следующее же утро мы с Лорой Лазаревной вышли из прохлады залов на пекло привокзальной площади аэропорта Минеральных вод. Около часа заняла поездка на такси до проходной санатория. Связавшись по телефону с дежурным администратором, сообщили к кому именно приехали. Недолгое, к счастью, ожидание прошло в полном молчании, так как общих тем для обсуждения не нашлось. Обстановку разрядил появившийся Марк Карлович, до мелочей соответствовавший тому портрету, что сложился у меня в голове: пухленький розовощёкий лысеющий человечек с колючими недоверчивыми глазками. Сухо поприветствовав супругу, он перенёс внимание на мою скромную персону. По его требованию мы отошли в сторону, и клиент в свойственной ему манере, вполголоса, провёл блиц-опрос, словно решая вопрос о приёме на службу: кем я рекомендован, чем профессионально занимаюсь, какого рода-племени. Судя по всему, мои уверенные, глядя в глаза, ответы удовлетворили Марка Карловича. Едва заметно поведя головой в сторону жены, он спросил:
   – А зачем это она здесь?
   – Ваш родственник, профессор Ткач полагает, что в присутствии самого родного Вам человека проще будет найти выход из сложившейся здесь, как Вы выразились в тексте телеграммы, непонятной ситуации.
   – Ну, в этом-то случае вряд ли. Впрочем, раз приехала, то пусть остаётся. Прежде всего, решим вопрос с вашим размещением. Лора Лазаревна, естественно, поселится в моём люксе, а для Вас наверняка отыщется свободное место в одном из номеров на две койки. Естественно, за мой счёт. Мне бы не хотелось откладывать разговор о делах надолго, поэтому приглашаю Вас на прогулку по парку, где нам никто не помешает, сразу после того, как отнесёте к себе сумку с вещами. А Лоре Лазаревне лучше отдохнуть с дороги, её участие не требуется!
   За час до обеда Марк Карлович постучал в мой номер и пригласил отправиться на конспиративную беседу под сень окружавшей корпуса дубравы. Устланный ковровой дорожкой коридор упирался в просторный холл с шахматным столиком, где находились трое обитателей санатория. Морщинистое лицо пожилого игрока, обдумывавшего очередной ход, было хорошо знакомо мне по фотографиям в газетах и информационным телепрограммам. То был бессменный руководитель одного из приволжских регионов. Старик-соперник по шахматной баталии, скорее всего родственник или служащий у большого человека дядькой, сидел к нам спиной. Молодой крепкого телосложения мужчина в спортивных брюках и футболке наблюдал за игрой стоя. Проходя мимо троицы, Марк Карлович опустил взгляд долу, съёжился и постарался незаметно шмыгнуть в уводившее в сторону выхода в парк ответвление коридора.
   – Вы видели? – прошептал он слипшимися губами, едва мы отошли на несколько шагов.
   – Конечно! Известный персонаж. Так это с ним связаны Ваши проблемы? – осенило меня.
   Мой спутник заговорил лишь тогда, когда мы, удалившись от зданий на приличное расстояние, оказались на берегу водоёма.
   – Ну, это же форменное безобразие! Ведь его люди не дают мне нормально отдыхать. Они повсюду! Я не знаю, как Вы это сделаете, но они обязаны оставить меня в покое!
   Марк Карлович тот час же умолк, едва с нами поравнялся медленно бредущий навстречу отдыхающий. Выдержав паузу, пока тот не удалился на приличное расстояние, он продолжил с ещё большим напором:
   – Ну, вот Вам, пожалуйста, ещё один! Что бы ему здесь болтаться-то перед обедом? Зашевелились, наблюдают: интересно стало, кто это ко мне приехал!
   – Так Вы полагаете, что они следят за Вами? – поинтересовался я с напускным простодушием.
   – С первого же дня. Вышел я в день приезда посмотреть город, так от проходной санатория до самой Пушкинской галереи за мной топали двое. Сначала я сделал вид, что их не замечаю. Но, в конце концов, игра мне опостылела, и у самого входа в парк я, остановившись, повернулся к ним лицом, всем своим видом демонстрируя презрение. Эта парочка стушевалась и, чтобы сбить меня с толку, независимо продефилировала мимо, нарочито громко болтая о чём-то отвлечённом. Желаете ещё фактов? Извольте!
   Не далее, как третьего дня после ужина вышел я в парк. Отправился просто посидеть на скамейке, просмотреть газету. Так вот и тут меня не оставили в покое. Подсел незнакомец и с многозначительными интонациями, назойливо так, стал выспрашивать, кто я, откуда прибыл, первый ли раз в этом санатории. Мне стоило большого труда сдержаться и не отшить этого хама. Пришлось прикинуться слышащим плохо и отвечать ему невпопад.
   А их хозяин, тот, с шахматами, в столовой прошёл совсем рядом и подчёркнуто не подал виду, что, интересуясь моей персоной, уже приставил ко мне своих людишек.
   Дальнейшему течению содержательнейшего общения помешала разыскавшая нас Лора Лазаревна, которая позвала в столовую.
   В обеденном зале я получил возможность лучше разглядеть «гонителей» моего подопечного. Троица гуськом прошествовала к своему столику в углу зала: впереди хозяин с умиротворённым выражением на восточном лице, за ним старик в мягких полусапожках с деловой папкой в руках и замыкающим – самый молодой из них, борцовского вида сопровождающий, исподволь зорко осматривающий окружающих. При приближении процессии Марк Карлович уткнулся взглядом в тарелку, замер и покрылся испариной.
   Испросив разрешения в вечернее время побыть одному и обдумать ситуацию, я простился с супругами до утра и удалился к себе. Однако остаться наедине со своими мыслями не получилось. Явилась Лора Лазаревна с расспросами: так что же всё-таки стряслось с её мужем? Выяснилось, что, казалось бы, закономерные вопросы женщины, обращённые к супругу, остаются без внимания.
   Пришлось в общих чертах обрисовать ситуацию так, как она мне представлялась.
   – Ну, вот и втолкуйте мужу, что он ошибается. Никто за ним не наблюдает, и все его страхи беспочвенны! Я со своей стороны поддержу Вас.
   – Боюсь, что решив действовать подобным образом, как говорится, «в лоб», мы лишь усугубим ситуацию. Ваш супруг чего доброго и меня сочтёт приставленным к нему спецагентом. Нет, спешить не станем, потратим на размышления день-два, но изобретём что-либо поизящнее.
   …Конечно, самым простым, лежащим на поверхности решением было бы рекомендовать супругам завершить отдых в санатории и немедленно вернуться домой, где, в привычной обстановке, Марк Карлович скорее обрёл бы утраченное равновесие. Однако ради подобного совета вовсе не требовалось бросать дела и срочно вылетать на курорт. Ознакомившись в кабинете Ткача с особенностями течения болезни моего нечаянного подопечного, я уяснил, что родные поступили крайне легкомысленно, отправив того на отдых в одиночестве. Поскольку событие состоялось, следовало приступить к коррекции, подобравшись с другой стороны. А для этого представлялось полезным ближе присмотреться к личности пациента.
   Приняв предложение Марка Карловича вместе с ними отправиться на утреннюю прогулку, я охотно включился в беседу с ним, точнее, ухитрялся время от времени вставлять односложные реплики по ходу его перескакивающих с темы на тему нескончаемых разглагольствований. Указав на углу одной из улиц на явно давно висящий здесь знак, запрещающий автомобилистам въезд, бедолага заметил, что ещё второго дня, когда он проходил это место, никакого знака на столбе не было, и его появление наверняка так или иначе связано с коварными планами преследователей, которые и надлежит нам совместно разгадать.
   Затем мысль моего спутника переключилась на тех служивых людей, которые призваны следить за исполнением требований правил движения, установленных знаками:
   – Вот, объясните мне, зачем милицию вооружили автоматами? Недавно был такой случай. Мы в кафе отмечали день рождения внучки. Вдруг вошли эти двое с оружием в руках и устроились за соседним столиком. Как можно! Вокруг гражданские люди, дети – а эти с автоматами. Вдруг случайный выстрел? Нет, надо что-то предпринять, причём незамедлительно!
   А вот ещё, знаете, куда-то внезапно исчез бывший директор завода, на котором мы арендовали помещения. Жена раньше там работала, спросите, она подтвердит. Был, был человек, а вдруг я узнаю, что теперь в его кабинете совсем другое лицо.
   – Марик, Большаков давно вышел на пенсию, в этом нет ничего необычного, – вставила молчавшая до тех пор Лора Лазаревна.
   – Нет, не всё так просто. Надо разобраться, – настаивал неугомонный супруг.
   Вот так, обходя гору Железная по традиционной для курортников дорожке, мы вели оживлённый разговор ни о чём, дающий, тем не менее, специалисту основания для определённых выводов. Надо сказать, что именно во время нашего променада у меня и созрел план дальнейших действий…
   За ужином случилось неожиданное, сделавшее моё дальнейшее пребывание в Железноводске ненужным. Началось всё, как обычно: постепенно заполнялся зал, входившие в него отдыхающие занимали привычные места за столиками, суетились официанты с подносами, наконец, несколько смолк гул голосов, что означало начало трапезы. Внезапно к нам подошёл моложавый атлет в неизменном спортивном костюме и, извинившись за бесцеремонное вторжение, дружелюбным тоном обратился к Марку Карловичу:
   – Прошу простить нас за те неудобства, которые доставили Вам наши люди. Первоначально Вас приняли за одного из политиков, с которым у моего шефа сложились, скажем, не самые добрые отношения, но теперь недоразумение разрешилось. Нет, в самом деле, нам очень обидно, что напрасно потревожили столь уважаемого и добропорядочного гражданина, как Вы. Надеюсь, больше ничто не омрачит дни Вашего пребывания на этом замечательном курорте.
   Слегка поклонившись, секьюрити удалился, не дожидаясь ответа. Марк Карлович застыл с вилкой в руках, так и не донеся до рта очередной кусок отбивной. Вскоре он овладел собой и, раскрасневшись, возбуждённо объяснил:
   – Ну, Вы же сами видите, как на меня похож один из бывших премьеров правительства. Однажды в коридоре Думы, куда я заехал повидаться со знакомым, мимо проходил лидер коммунистов, который горячо поздоровался со мной за руку, причём взглянул на меня весьма красноречиво. Я сразу понял, за кого тот меня принял!
   Ещё более происшедшим оказалась поражена супруга Марка Карловича. Обретя дар речи, она повернула ко мне голову и язвительно зашептала:
   – А кто-то уверял, что травля мужа в санатории – плод его больного воображения! Какой дурой я сейчас выглядела бы в глазах Марка Карловича, поддакивая Вам, коли бы взялись вчера его разубеждать! Надеюсь, понятно, что Ваша миссия завершена, так по существу и не начавшись…
//-- * * * --//
   Вот, собственно, и всё. Оставив семейную пару безмятежно отдыхать дальше, следующим утром я вылетел в Москву, увозя на память о замечательном курортном местечке серую шапочку из валяной овечьей шерсти, купленную у торговца в парке…
   – Неужели так бывает, что простого телохранителя могли потом назначить министром внутренних дел? – удивился прозорливый Сергей.
   – А он и не был «простым» телохранителем. Наверное, то был близкий главе региона работник, к которому шеф решил перед важным назначением присмотреться во время очередного отпуска, для чего и пригласил того с собой в Железноводск.
   – Посвятите любознательного, в чём же состоял план, который Вам так и не довелось осуществить?
   – Отчего же не довелось? Самым сложным в реализации моей задумки оказалось улучить момент и пообщаться наедине с молодым сопровождающим «злодея». По всему было видно, что это разумный человек, поэтому убедить его участвовать в невинной инсценировке большого труда не составило. На том ему и спасибо.
   А как всё произошло, я рассказал. Вот, собственно, и весь мой план…

Истории с завещаниями

   Там, та та та та тара, та та та там… Наконец-то понравившаяся мелодия звучит из колонок моего компьютера! Случайно на одном из религиозных сайтов я наткнулся вчера на клип, который прямо-таки «привязал» меня к экрану.
   Представьте себе картинку: поздний вечер пятницы. Тёмные рисованные силуэты городских зданий. На чёрном небосводе то тут, то там загораются по-южному крупные звёзды. В светящихся одно над другим окнах дома-башни видны силуэты людей. Наплыв камеры на одно из окон. Звучат первые такты: там та та та та тара, та та та там… В кадре появляется стройная светловолосая женщина в подчёркивающем прекрасную фигуру белом платье, которая на древнем языке исполняет чудную песню. Я не знаю, о чём она поёт. Из незнакомого строя слов уловил лишь, что звучат субботние пожелания согласных, добрых отношений. Женщина продолжает петь со счастливой улыбкой на милом лице. Нет, красавицей её, пожалуй, не назовёшь, но она очаровывает внутренней прелестью, исходящими из её лучистых глаз добротой и покоем. Камера скользит от одного окна к другому. Люди с кроткими радостными улыбками на лицах зажигают свечи, желая друг другу мира в этот вечер, целуют детей. – Там, та та та та тара, та та та там…
   Одним словом, полная идиллия. Красивая сказка из чужой жизни. Как жаль, что в действительности всё вокруг обстоит несколько иначе!
   Являясь, остерегусь написать определение «не большим», скорее, вообще никаким специалистом, я всё-таки справился с проблемой перекопировать понравившийся клип к себе в музыкальную папку. Но он отчего-то не желал открываться. Обидно! Как теперь вновь отыскать его в безбрежной «всемирной паутине»? Ну почему, почему я сразу же не занёс находку в «избранное»? Час был поздний и после очередной безуспешной, как и предыдущие, попытки ещё раз прослушать мелодию, отложил решение непосильной задачи на следующий день, положившись на традиционное «утро вечера мудренее»!
   С утра, оставив другие дела «на потом», угробив битый час на приручение несговорчивого железного сундука, я каким-то образом получил желаемый результат. Наверное, это компьютер смилостивился надо мной, нехотя подсказав возможность поискать решение вопроса в Интернете.
   Пока мой помощник в твёрдом убеждении, что шеф погружён в разгадку очередного психологического казуса, готовил нечто, предназначенное нам с ним в качестве полуденного перекуса, я, покорно следуя возникавшим на экране подсказкам, нажимая соответствующие кнопки, медленно приближался к цели. Ура, победа! Ну и пусть изображение не раскрывается на всю плоскость экрана, не важно! Песня звучит раз, другой, снова. Конечно, когда-нибудь она мне надоест, но сегодня её звучание, сияние не омрачённых проблемами лиц удачливых людей поднимают настроение, хотя за перемещениями певицы на экране я уже не слежу. Опустив веки, расслабившись, слушаю, слушаю: там та та та та тара, та та та там.
   Из музыкального анабиоза меня бесцеремонно извлекает назойливое монотонно-неразборчивое бормотание за стенкой. Ну да, точно! Это Сергей дотошно выспрашивает у собеседника по телефону обстоятельства какого-то пока ещё мне неведомого происшествия. Поскольку не в привычках помощника начинать другое дело не завершив начатого, инициатор разговора не он. Это очередной потенциальный клиент позвонил нам. Надо же, я так увлёкся, что пропустил звонок! А, может быть, это и к лучшему. Если дело покажется интересным и перспективным, то помощник пригласит заказчика для ознакомительной беседы. Мой час подключиться, ещё не настал. А пока – да будет музыка!
//-- * * * --//
   – Майкл Голдсмит, гражданин Соединённых Штатов Америки, – высокопарно назвал себя рослый молодой человек, по виду лет немного за двадцать, вошедший в кабинет вслед за помощником. Смыслов ожидал этого визита, так как сам обозначил удобный час после доклада Сергея о появлении на горизонте нового подопечного, озадаченного каким-то таинственным происшествием с завещанием.
   – Андрей Павлович Смыслов, частный сыщик, подданный Российской Федерации, – не без иронии в тоне представился в свою очередь хозяин кабинета, жестом пригласив гостя устроиться в глубоком, обтянутом мягкой кожей кресле, располагающем к длительной беседе. – Так почему же Вы, Майкл, пришли к нам, а не в правоохранительные органы?
   – Зовите меня Михаилом, так привычнее, – снизил градус высокомерия молодой человек, погрузившийся в кресло. – Майкл Голдсмит – это по паспорту, так записали в Америке, где я родился. Мне не было и трёх лет, когда отец свернул там свои дела и принял решение вернуться на свою Родину. С тех пор мы живём в Москве. Мама считает, что полиция вряд ли может помочь в этом деле, да и идти-то нам туда, по сути, не с чем. На первый взгляд просто не к чему придраться. Ну, написал дед одно завещание, потом передумал и оформил другое. Нотариус объяснил, что в подобной ситуации действительно лишь последнее.
   – Погодите, Михаил, не торопитесь. Так мы с Вами запутаемся. Рассказывайте всё по порядку. Итак, Ваши родители решили вернуться в Россию.
   – Нет, не родители. Так решил отец, а мама была категорически против. Но ей пришлось подчиниться, потому что она, живя в Америке, не работала и даже языка толком не знала, несмотря на то, что находились они там около десяти лет. Так что, сами понимаете, остаться одной без средств к существованию… В общем на этой почве у них и произошёл разрыв. Они развелись, как только обосновались в Москве. Отец оставил нам квартиру, а сам какое-то время снимал для себя жильё. Пять лет тому назад папа скоропостижно умер, что-то случилось у него с сердцем.
   – И кое-что Вам завещал!
   – В том-то и дело, что нет. Оказалось, что отец ничем и не владел. Всё нажитое он записал на деда, Григория Адамовича Гольдшмидта, и свою новую жену, с которой расписался за два года до смерти. Я знаю, он нарочно так поступил из-за плохих отношений с матерью. Она просто возненавидела отца, хотя тот исправно присылал нам немалые деньги. Я ни в чём не нуждался, вот, недавно окончил дневной институт. Мы надеялись получить часть наследства, когда не станет деда. Полгода тому назад он скончался в Испании, на курорте Эстепона, в собственной квартире, которая, как я знал, предназначалась мне. Так, во всяком случае, указано в завещании, копия которого имелась у мамы. Но вдруг выясняется, что примерно за месяц до смерти дед подписал новое завещание у другого нотариуса, в котором всё, чем он владел, достаётся какой-то незнакомой нам женщине, Ульяне Перовой. Ну, не верим мы, что такое могло случиться!
   – А в каких отношениях Вы были с дедом?
   – В нормальных, – молодой человек ненадолго задумался и затем продолжил. – Да, пожалуй, последнее время ни в каких. Мама запретила мне с ним общаться, даже к телефону не подзывала, когда дед звонил. А я не хотел ссоры с ней из-за этого и перестал поддерживать со стариком всякую связь.
   – Наверное, он сильно переживал разрыв с Вами?
   – Думаю, что да. Дед любил меня, очень горевал, что я никак не устроюсь на работу. Через бывших друзей отца пытался оказать содействие, но мама категорически воспротивилась принимать от него какую-либо помощь.
   – Вы знаете, чем ещё владел Ваш дед?
   – Да, конечно. У него имелась небольшая квартира в Москве и загородная дача с большим участком. Но и то, и другое он намеревался оставить моей единокровной сестре, той девчонке, что родилась у отца и его второй жены. Кстати, и им ничего не досталось! Таинственная незнакомка намерена завладеть вообще всем имуществом.
   – Михаил, Вы упомянули о копии завещания. А оригинал Вы что, не видели?
   – Да в том-то и дело, что видели. Уезжая в Испанию, дед прислал мне письмо, так как – я об этом сказал ранее – ни по телефону, ни лично мы не общались. В письме он сообщил, точно предвидел, что не вернётся, адрес того человека, у которого хранится подлинник завещания. Об этом же он уведомил и мать моей сестры.
   Как только пришло из Испании сообщение о смерти деда, мы отправились к его поверенному, и тот передал нам папку с бумагами. Мы тут же пересмотрели документы. Оказалось, что в папке кроме завещания ещё и копии свидетельств о собственности. Но они оказались даже не заверенными.
   – А где же подлинники свидетельств? Было бы логичным хранить всё в одном месте, коли доверяешь человеку!
   – Да ничего нам внятно не объяснили! Мне показалось даже, что тот мужчина, у кого бумаги находились на хранении, был чем-то очень смущён и поражён не менее нас.
   Вскоре выяснилось: свидетельства находятся у той же женщины, на которую оформлено второе завещание. Вот такая вышла история…
//-- * * * --//
   Проводив Голдсмита, Сергей вернулся в кабинет и с порога объявил шефу свои выводы об услышанном:
   – Как говорят, Андрей Павлович, «седина в бороду, а бес в ребро!» Видать, был ещё порох в пороховницах у старичка-то. Вскружила голову вертихвостка, вот он в экстазе и обделил внучат!
   – Исключить такой оборот, конечно, нельзя. Однако раз взялись за дело, надо отработать и другие возможности. Например, мошенничество.
   Поступим следующим образом. Ты, Сергей, по своим старым милицейским связям собери-ка информацию обо всей семейке Гольдшмидтов. Может быть, за что и зацепимся. А я повидаюсь с озадаченным хранителем и нотариусом номер один.
   Поворчав немного, что ему как всегда достаётся наименее интересная часть расследования, помощник, созвонившись, отправился к старому приятелю на Петровку, а Смыслов по фамилии, сообщённой ему клиентом, отыскал в справочнике координаты кабинета интересующего его нотариуса.
   …Покорно дождавшись в приёмной своей очереди, Андрей Павлович получил возможность задать юристу заранее подготовленные вопросы. Как он и предполагал, никакой эксклюзивной информацией встреча его не обогатила. Прочитав запись в журнале, нотариус вспомнил суетливого, но абсолютно вменяемого старика, который при оформлении текста завещания без каких либо раздумий и колебаний продиктовал свою твёрдую волю в отношении принадлежащего ему имущества.
   Какие же обстоятельства в течение двух месяцев так сильно подействовали на старого человека, что заставили того коренным образом пересмотреть своё отношение к наследникам и за несколько часов до отъезда на отдых спешно оформить другое волеизъявление? Пролить свет, возможно, сумеет тот человек, которому было доверено сберечь документы. И Смыслов отправился по известному ему адресу на Кольскую улицу.
   На его удачу из нужного подъезда как раз выходила девушка, избавив от необходимости объясняться с незнакомцем посредством домофона. У стандартной железной двери квартиры пришлось несколько раз нажимать кнопку звонка, прежде чем из-за неё донеслись едва слышные шаркающие шаги. Без лишних церемоний Смыслову было позволено войти в тесную прихожую, где перед ним предстал низенький рыжеволосый старик с большим крючковатым носом на веснушчатом лице и устойчивым запахом перегара.
   – Ну, давайте, что Вы там принесли? – без предисловий потребовал хозяин, судя по всему даже не пытаясь сориентироваться, кто именно к нему пожаловал с визитом.
   – Вообще-то я пришёл просто побеседовать с Семёном Мироновичем Лёвкиным. Но если для разговора требуется спиртное, готов отправиться в ближайший магазин. Для этого хотелось бы узнать Ваши предпочтения.
   – Да ладно, заходите уж! У меня всё и так есть, – Семён Миронович посторонился, пропуская гостя в кухню.
   Судя по обстановке, одинокое застолье продолжалось уже довольно долго. Несколько порожних водочных бутылок, как и положено, сгруппировались на полу возле ножки стола. Початая новая ждала своей участи рядом с пластиковой бутылкой минеральной воды на запивку. Краюха чёрствого хлеба и рюмка синего стекла дополняли лаконичный натюрморт.
   – Можете взять себе тару по вкусу вон там, в шкафчике, – ткнул Лёвкин через плечо большим пальцем.
   – Спасибо, но в это время суток мне как-то непривычно, – отказался Смыслов. – Если Вы не против, я просто посижу с Вами за компанию и задам несколько вопросов.
   Лёвкин неопределённо мотнул головой и, налив себе водки, отхлебнул из рюмки.
   – А Вы что же, Семён Миронович, не закусываете? Может быть, всё-таки спуститься в магазин и купить что-нибудь?
   – Сказал же, что у меня всё есть! – Лёвкин поднялся на нетвёрдые ноги и повернулся к холодильнику. Покопавшись в нём, он достал и снял прилипшую обёрточную бумагу с брусочка сыра, покрывшегося на срезе белым налётом.
   – Ну вот, чем Вам не закуска, – самодовольно приговаривал он, срезая дрожащим в руке ножом тоненький слой с торцов кусочка. – Вполне пригодная!
   – Что же Вы, так запросто всех незнакомых людей пускаете к себе?
   Лёвкин сделал очередной глоток, поморщился, запил из горлышка минералкой.
   – Да кого мне бояться-то? Во-первых, брать у меня по существу нечего, и это всем вокруг известно. А во-вторых, я один остался на белом свете. В этой связи каждый, даже непрошеный визит в моё жилище вносит определённое разнообразие в серую скуку бытия. Да и не всякого я впущу. Вот Вы, например! Сразу видно, что не мазурик. Культурный мужчина, зашёл по делу. Так ведь?
   – Вы правы, – рассмеялся Смыслов нехитрой логике старика. – Конечно, по делу. По делу Вашего старого знакомого, Гольдшмидта. Помните такого?
   – Гришу-то? Не просто помню, но и пью который месяц за его светлую память. Мы дружили на протяжении многих лет. С тех пор, когда он впервые приехал в командировку ко мне в главк из своего Уральска, куда занесла его нелёгкая после окончания строительного института. Нелегко ему, бедолаге, приходилось там, среди зеков-работяг с такой-то фамилией. Вот я и выхлопотал перевод в его родные края, в Новочеркасск. С того времени и дружили. А потом сынок его, Богдан, вернувшись из эмиграции, купил отцу, тогда уже пенсионеру, квартирку в Москве. То-то радость была для меня. Перезванивались ежедневно, а первое время и виделись, чуть ли не дважды в месяц.
   – И когда Гольдшмидт посетил Вас в последний раз?
   – Буквально за два дня до отъезда в Испанию. Посидели, как водится, выпили по рюмке-другой. От меня он отправился за город, на дачу, где намеревался провести оставшиеся до самолёта часы. Ведь свою квартиру-то он летом сдавал. А что Вам до Григория?
   – Да вот внук его, Михаил усмотрел какой-то подвох во внезапном желании деда изменить своё решение в отношении имущества. Ведь завещание и другие документы Гольдшмидта хранились у Вас?
   Словоохотливый до этого момента Лёвкин вдруг замкнулся, добродушное выражение лица сменилось маской отчуждённого безразличия.
   – А вот об этом, добрый человек, мне ничегошеньки не известно. Что хранил по просьбе друга, отдал его родственникам. Как тот и наказывал, прежде удостоверился в кончине. Они мне справку соответствующую показали. Паспорта проверил, а как же! И всю папку отдал. На том и пришёл конец нашему с Вами разговору, мне на покой пора, – торопливо выпроводил Семён Миронович визитёра, протирая ребром ладони закрывающиеся глаза.
   Вызвав лифт, Смыслов в раздумье ожидал его прихода, когда из квартиры, расположенной напротив, вышла пожилая женщина с хозяйственной сумкой в руке.
   – Вот, приходил навестить Вашего одинокого соседа, – кивнул он на дверь, зачем-то вступая в разговор.
   – Это к Лёвкину, что ли? Такой хороший был человек, тихий, положительный. А вот как беда случилась с его женой, так запил с горя.
   – А что стряслось-то?
   – Вы что, не знаете? Да нелепость какая-то! Вышла женщина вечером сор из ведра в мусоропровод вытряхнуть, да не вернулась. Заслышав какой-то шум, муж выбежал и нашёл её с разбитой головой, истекающую кровью на полу. Так и не дознались, кому пожилая женщина помешала. А вообще-то дом наш, слава Богу, тихий. Никаких происшествий ни до, ни после не было.
   – Так и живёт он один с тех пор? А что, детей у них с женой не было?
   Как же не было! Есть дочь. Редко-редко, но приходит к отцу. Обычно в тот день, когда ему пенсию приносят. Он ведь, как государственный чиновник в прошлом, неплохо получает, в отличие от нас. А у той дамочки, видать, хватает наглости обирать престарелого.
   «Вот ведь, случайный разговор с неожиданным собеседником может открыть гораздо больше, нежели целенаправленная беседа с конкретным фигурантом дела», – в очередной раз убедился Смыслов, садясь в машину.
//-- * * * --//
   – А ведь у нашего Майкла не одна сестрёнка, а две! – судя по тону, помощник был горд добытой им информацией. – Имеется ещё некая отроковица десяти лет отроду, прижитая, как говорится, вне брака.
   – Давай-ка, брат, всё по порядку, – остановил Сергея Смыслов. – Похоже, тебе удалось раскрыть все семейные тайны наших клиентов!
   – Не все, но некоторые, – скромно потупился помощник. – Отец Майкла, Богдан Григорьевич Прокопенко 1950-го года рождения. Получил хорошее образование, окончив экономический факультет Ростовского университета. Фамилию матери он носил до середины восьмидесятых годов, когда решил выехать из страны по приглашению израильских родственников папаши. Тогда он переиначился в Богдана Гольдшмидта. Но из Вены, где был пересадочный пункт, отправился не в Тель-Авив, а в Соединённые штаты.
   С матерью Майкла они познакомились совершенно случайно. В те годы оформление документов на выезд было делом не лёгким и не скорым. Богдан проживал в одной из московских гостиниц, где встретил смазливую дежурную по этажу. Молодые люди быстро сошлись и оформили брак, так что на новую Родину прибыли уже супружеской парой.
   Кое-какие деньги Богдан в Америке сделал, но особых перспектив для себя, как экономиста по диплому, там не наблюдал. После долгих раздумий решил вернуться в «обновлённую» Россию. Супруга категорически возражала против подобного развития событий, но ничего не могла поделать. Ведь она, по сути, и языка-то не выучила и, естественно, в Штатах нигде не работала. Майклу в то время исполнилось два годика, и оставаться с малолетним сыном на руках в чужой стране без доходов и родных ей было совершенно невозможно.
   Приехали в Москву втроём, но вскоре оформили развод. Богдан оставил жене и сыну квартиру, приобретённую на заработанное за границей, а сам некоторое время перебивался на съёмной. Занялся бизнесом. В компании со старым приятелем-журналистом открыл издательский дом. Дела шли неплохо, но, видимо, никак не удавалось успокоить неудовлетворённые профессиональные амбиции. От своей доли в деле он удачно избавился и принял приглашение занять должность заместителя директора в бывшем крупном НИИ, ставшем к тому времени акционерным обществом. Вошёл в число совладельцев. Защитил кандидатскую диссертацию, трудился над докторской. Но завершить её не успел.
   – А что вторая сестра Михаила?
   – Тут интересная история вышла. Я, конечно же, побывал в институте, где работал Богдан Гольдшмидт, и познакомился с его бывшей секретаршей, женщиной, надо сказать, весьма приятной и обаятельной. Оказалось, что её муж, боец ОМОНа, служил в Чечне примерно в те же годы, что и я. Одним словом, разговорились.
   Она рассказала, что как-то раз к ней на работу зашла младшая сестра, судя по фотографии, которая мне была показана, барышня очень привлекательная. Богдану Григорьевичу, зачем-то вышедшему в приёмную, чаровница приглянулась. Они познакомились, и некоторое время встречались, но потом по какой-то причине расстались. Богдан знал, что возлюбленная родила от него девочку, и помогал финансами. Вообще человеком он был обязательным и порядочным. Бывшей жене с сыном давал существенно больше, чем полагалось по закону, об этом также поведала мне секретарша, которой поручалось отправлять почтовые переводы. Заботился об одиноком отце, купил ему квартиру и перевёз в Москву, к себе поближе.
   Так вот, примерно за месяц до отъезда в Испанию Гольдшмидт-старший посетил последнее место работы сына, общался с секретаршей и получил от неё информацию о наличии у него ранее неизвестной внучки. Выпросил он также и адрес, по которому девочка в настоящее время проживает. По всей видимости, не из простого любопытства. Возможно, как полагаете: новость до такой степени потрясла старика, что, встретившись с девочкой, он резко переменил свои намерения в части завещания?
   – Отмахнуться от такого варианта было бы опрометчиво. Но имеется и иной сюжет: возможное участие в деле пока неизвестной нам дамы – дочери Семёна Мироновича Лёвкина. Ты, должно быть, убедился, что в нашей жизни плоды злого умысла чаще всего превалируют над естественным течением событий. Ведь это не первое наше дело, связанное с завещанием. Вспомни то, недавнишнее. Так что для начала поищем таинственную Ульяну Перову не столько в круге общения бывшей возлюбленной Богдана, как среди знакомых Лёвкина. Это и будет твоей задачей на ближайшие дни…
//-- * * * --//
   С оказией, о которой мимоходом вспомнил Смыслов, им довелось разбираться примерно полгода тому назад. А началось всё случайно, на традиционной встрече выпускников военного училища, которое он окончил в 1966 году. Как правило, ему удавалось в такой день освободиться от дел. Обычно инициативная группа организовывала встречу между вторым и шестнадцатым апреля – памятными датами в истории училища. Вот и в прошлом году подобное мероприятие состоялось в субботу, девятого апреля. Долгие годы, необъятные просторы и развал некогда могучей державы разобщили оставшихся в живых однокашников Андрея Павловича. Тем приятнее были редкие появления ветеранов, к которым Смыслов с полным правом относил и себя, иногда нет-нет, да и мелькавших среди «молодёжи», окончившей училище много позже. Именно такой сюрприз ожидал его на последней встрече – заглянул «на огонёк» его давнишний приятель, Костя Злобин, как оказалось, до недавнего времени проживавший после выхода в запас в своём родном городе, Самаре. Не прошло и двух лет как трагедия, происшедшая в семье дочери, вынудила его оставить могилы родителей и жены, перебравшись в столицу. Дело в том, что в автомобильной аварии, возвращаясь с дачи, погибли зять и единственный любимый внук Константина Ивановича. Понятно, что в такой момент родным людям, более чем когда либо, необходима поддержка друг друга.
   Семья дочери далеко не бедствовала в Москве. Покойный муж был состоятельным человеком. Выросший в детском доме, не зная родни, выучился без посторонней помощи, стал успешным предпринимателем, а потом и государственным чиновником довольно высокого уровня. Сама Татьяна Константиновна, филолог по образованию, в совершенстве владея английской лексикой, давала частные уроки разновозрастным ученикам из зажиточной прослойки общества, представителям которой в последнее время знание этого языка сделалось крайне важным.
   Проведя год в глубоком трауре, дочь и отец, опираясь друг о друга, понемногу учились жить в новом качестве совершенно одиноких людей. Давалось это нелегко – часто воспоминания брали верх над реальностью, что у обоих вызывало глубокую депрессию. Как результат, Константин Иванович перенёс инфаркт, а Татьяна Константиновна буквально таяла на глазах, катастрофически теряя вес.
   Узнав, на каком поприще трудится старый товарищ, Злобин, несколько смущаясь, поделился не оставляющей его тревогой за судьбу дочери.
   Дело в том, что несколько месяцев назад Татьяна случайно встретила одноклассника по самарской школе, Алика Каганова, в прошлом красавца и повесу, в которого были влюблены многие девчонки.
   Непонятно, чем сумел обаять пребывавшую в печали женщину старый знакомец, но факт остаётся фактом: не имея в городе собственного жилья, после нескольких ни к чему не обязывающих встреч, он обосновался в квартире Татьяны Константиновны. Поначалу отец даже обрадовался – ему почудился в глазах дочери, казалось, навсегда утраченный интерес к жизни. Однако вскоре Татьяна вновь ушла в себя, а на вопросы отца о планах совместной с Кагановым судьбы, лишь обречённо махала рукой. Недавно она перебралась в квартиру покойного мужа, где с момента переезда в Москву Константин Иванович проживал один. Раз или два в неделю, известив отца, что «надо поехать, выстирать Алику бельё», или «необходимо приготовить Алику еду», Татьяна на целый день исчезала.
   По отдельным репликам и скупым рассказам дочери Злобин составил представление, будто бы нерешительная по натуре Татьяна самостоятельно не выберется из переплёта, в который попала по простоте душевной. Он настоял на встрече с ухажёром, на которую, к удивлению, Алик с радостью согласился. Более того, сам и взялся организовать «семейный», как он выразился, ужин в одном из не самых дешёвых ресторанов.
   Вечер прошёл чинно. «Лиходей» явился не один, его сопровождал статный юноша лет двадцати, как оказалось, сын. Едва расселись, как Алик принял инициативу на себя. Вообще он оказался очень разговорчивым и находчивым собеседником, умеющим расположить к себе окружающих. Практически все заготовленные заранее претензии Константина Ивановича Каганов предвидел и с видимой бесхитростностью объяснил стремлением помочь Татьяне «поскорее миновать чёрную полосу жизни». Признавшись присутствующим в тёплых чувствах к школьной подруге, оказывается, с тех давних времён им питаемых, он высказал твёрдое намерение и в дальнейшем оставаться для той опорой в жизни. Апофеозом ужина прозвучали торжественные слова Алика о принятом им решении завещать всё, что он имеет, Татьяне.
   Одним словом, Константин Иванович возвращался домой, мысленно укоряя себя за предвзято составленное мнение о незнакомом ему, но, очевидно, вполне приличном человеке. С того вечера Алик Каганов стал восприниматься им не иначе как гражданский муж дочери. Тем более что свою заботу тот распространил и на самого Злобина. Так, например, хорошо ориентируясь в финансовых вопросах, Алик не только рекомендовал надёжный банк, где по депозитным вкладам начисляли весьма приличные проценты, но взялся сам организовать размещение там имевшихся у отца с дочерью накоплений.
   Наблюдая дружеские отношения, возникшие между отцом и бывшим одноклассником, Татьяна успокоилась и даже как-то поделилась с Константином Ивановичем мыслью, а не оформить ли, так, на всякий случай, завещание на имя Каганова. Ведь близких родственников у них нет, а кое-каким имуществом они располагают. Жаль, если попадёт в незнакомые руки! Особые возражения тогда Злобину на ум не пришли, но и от одобрительного ответа он счёл разумным до поры уклониться. Как выяснилось – не напрасно. Вскоре совершенно случайно ему стало известно, что Каганов, пользуясь выданными ему доверенностями, регулярно снимал тайком с их вкладов те самые высокие проценты и тратил деньги по своему усмотрению. Вот тут-то, кстати, и произошла встреча выпускников училища, где Злобин посвятил Смыслова в перипетии, возникшие в семье.
   Оставить старого товарища без помощи было бы не в привычках Андрея Павловича. Уже на следующий день его помощник, известными лишь ему путями, собирал интересную для дела информацию о жизни Алика Каганова. Работал тот рядовым сотрудником небольшой конторки-прилипалы, что во множестве кучковались вокруг таможенной службы, «помогая» ускорить оформление ввозимого в страну товара. Никакой собственностью обременён не был, капиталами не располагал. В целом ничего очень уж неожиданного не раскрылось. События разворачивались в ставших для иных традиционными рамках современных нравов. Грех ведь не обобрать простаков, коли подвернулся удобный случай! И лишь одно обстоятельство сильно смущало Смыслова: за последнее время у Интернет-распространителя Каганов приобрёл несколько упаковок весьма сомнительного с точки зрения безопасности для здоровья сильнодействующего средства для похудания. Не этим ли снадобьем Алик потчует ни о чём не догадывающуюся Татьяну? Впрочем, обвинить в злонамеренности того вряд ли удалось бы. Будучи человеком изворотливым, он всегда мог оправдаться тем, что покупал препарат для собственного употребления, так как с возрастом стал, прямо сказать, довольно дебелым. А снижение веса сожительницей является простым совпадением и вызвано, скорее всего, глубокими переживаниями на личной почве.
   Пригласив к себе приятеля вместе с дочерью, Смыслов изложил им своё видение проблемы и дал совет как можно скорее отвадить добровольного помощника. А прежде всего, выбросить из головы всякие мысли о завещании в его пользу. Напротив, Татьяне было бы разумно во избежание неблаговидных поступков со стороны «Гражданского мужа», к которым он вполне может впоследствии прибегнуть, в надежде завладеть столичной недвижимостью, оформить и нотариально заверить некий документ. А в нём разъяснить, что она и Каганов никогда общего хозяйства не вели, совместно имуществом или финансовыми средствами не владели. При наличии такой бумаги прохвосту практически невозможным сделается оспорить в суде любое оставленное Злобиным и его дочерью завещательное распоряжение в пользу какого угодно лица…
//-- * * * --//
   – Знаете, шеф, о существовании внебрачной дочери Гольдшмидта, пожалуй, можно забыть! Вы как всегда оказались правы, – по всему было видно, Сергей доволен собой. – Расставшись с Богданом, его бывшая возлюбленная удачно вышла замуж. Её суженый – весьма расторопный делец. Семья обитает в прекрасном загородном доме, в коттеджном посёлке на Ильинском шоссе. Они вполне благополучны и в наследстве Гольдшмидтов не нуждаются. Посетив их усадьбу, старик, безусловно, и сам в этом убедился.
   А вот с дочерью Лёвкина всё обстоит гораздо сложнее. Дама дважды регистрировала брак, но в обоих случаях семейная жизнь не заладилась. Во втором замужестве родила дочь. Угадайте-ка, шеф, как она назвала девочку?
   – Полагаю, что Ульяной.
   – Точно, – тень разочарования промелькнула на бесхитростном лице помощника. – Никогда и ничем Вас не удивить!
   – А Перова она по мужу?
   – Нет. Тут странная история. Мать почему-то зарегистрировала появившуюся на свет девочку под этой фамилией. А вскоре развелась с мужем, который, вероятнее всего, и не приходится ребёнку биологическим отцом.
   А вот тут-то и начинается самое интересное! Некто Перов до совершеннолетия дочери присылал Лёвкиной деньги по почте. И, надо же, какое совпадение! У частного нотариуса, заверившего второе завещание, имеется двоюродный брат, который носит эту же фамилию – Перов. Как мы поступим дальше, шеф?
   – С одной стороны, мне бы очень хотелось убедить дочь и внучку Лёвкина под давлением известных нам фактов добровольно отказаться от наследства в пользу родственников покойного. Таким образом, мы добились бы главного: и справедливость восторжествует, и злоумышленники потерпят фиаско.
   – Но ведь они не будут наказаны!
   – Да, как сказать! Лишиться вожделенного куска, который, казалось, уже так близко – чем не расплата? В то же время меня сильно смущает вышедший сухим из воды стряпчий. Да, он наверняка останется без обещанной ему доли отписанного имущества. Но и только! Если он пошёл на подлог в этот раз, что остановит его в другой? Нет, с Лёвкиными мы, конечно, побеседуем. Для ускорения процесса. Но лишь после того, как законные наследники обратятся в прокуратуру. Теперь у них, благодаря нашей работе, достаточно материалов, чтобы выиграть дело в суде.
   Убеждён, что Семён Миронович непосредственно не участвовал в афёре. И в то же время сильно сомневаюсь, будто его дочь методично и досконально исследуя содержание шкафов и ящиков в его квартире, случайно наткнулась на бумаги. Должно быть, старик сам выболтал ей о хранящихся у него документах Гольдшмидта, о состоянии здоровья приятеля, об отъезде из страны на отдых. Тем самым непреднамеренно подтолкнул к совершению преступления. Теперь, сообразив, что к чему, крайне напуган.
   Ну а дальше уже дело следствия установить, в какой мере замешан родной отец Ульяны, или её мать непосредственно сговорилась с его кузеном-нотариусом. Не знали прощелыги лишь одного: что старик летом проживает не в Москве, а на даче. Свидетельством соседей точно установлено, что в день, которым датировано второе завещание, он никуда не отлучался со своего участка до того самого момента, когда за ним пришёл вызванный по телефону таксомотор, чтобы отвезти в аэропорт.
   И уж совершенно напрасно они подменили в папке с документами оригиналы свидетельств на копии, чем не просто встревожили Лёвкина, но и навели того на верную мысль о виновнице происшествия. Ведь в тексте самого завещания вся необходимая информация и без того имеется. Вполне вероятно, не ожидая скорого развития событий, просто не успели или забыли вернуть подлинные документы на место.
   Думаю, вскоре мы узнаем, чем завершится дело. Надеюсь на справедливый исход. Но, как говорится, поживём – увидим…

Суворовец

   Иногда так случается, что какая-то неведомая сила, будто предопределяя встречу с чем-то необычным, заставляет человека пойти наперекор устоявшимся привычкам, совершить абсолютно нехарактерный его натуре поступок, одним словом увлекает на удивление самому себе сойти с выверенного годами знакомого маршрута.
   Именно такое событие и произошло с частным сыщиком Смысловым, когда, в связи с расследованием очередного дела, он оказался у станции метрополитена «Сухаревская».
   Погружённый в свои мысли, он неожиданно прямо-таки уткнулся взглядом в прозвучавшую призывом красную по синему фону надпись на вывеске: «Чебуречная». Он вспомнил, что действительно, когда-то, в начале семидесятых, это заведение пользовалось большой популярностью. Там всегда можно было отведать, запивая пивом, чебуреков с мясом, как говорится, «с пылу – с жару».
   Ноги сами принесли его ко входу, и вот он перед глазами – этот старый маленький и тесный зал, до отказа наполненный жующими и выпивающими мужчинами.
   Отстояв очередь, как в прежние добрые времена, Смыслов, с двумя аппетитными с виду чебуреками на тарелке и кружкой разливного пива, пробрался к столику возле стены и, спросив разрешения, несколько потеснил стоявшего с краю задумчивого человека.
   Мужчина среднего роста, крепенький, с редкой сивой шевелюрой доброжелательно подвинул свою тарелку, позволяя Смыслову расположиться удобнее.
   – Днём и вечером здесь уж очень многолюдно! – посетовал он, первым вступая в разговор. – А вот чебуреки в последнее время – не те, что были раньше. Тоже, видать, химичат!
   – Говорят, и вода раньше-то мокрее была! – съехидничал сыщик.
   – Нет, в самом деле! Я здесь, можно сказать, завсегдатай, и оценка моя объективная. Раньше на вкус они лучше были, – простодушно ответил незнакомец. – Ещё курсантом сюда прибегал, – добавил он.
   – Так Вы – тоже служивый человек!?
   – До подполковника дослужился. Мог и дальше расти, но так вышло, что часть находилась в Молдавии. А тут – парад суверенитетов. Предложили присягнуть новой «родине». Не пожелал, уволился. В Москве, где родился и выучился, устроиться сначала не сумел, хорошо ещё друзья помогли обосноваться в Саратове, возле тёщи. Позже старший сын, перебравшись в столицу, подыскал нам с женой здесь жильё. Продав саратовскую, купили квартиру в Выхино. Хоть и на отшибе поселились, но сюда, на Колхозную, раз в неделю, да выбираюсь. Как правило, после службы. Работа у меня в центре. Дежурю сутки, трое отдыхаю. Свободного времени много. А Вы – тоже служили?
   – Не на Колхозную, на Сухаревскую. Так эта площадь теперь именуется. Да, я тоже служил. Только не довелось долго – по ранению демобилизовался лейтенантом.
   – Судя по Вашему возрасту давненько это случилось! Где же в те годы война-то была, если не секрет?
   – Да, какие теперь тайны! Служил на границе с Китаем, в Дальневосточном пограничном округе. Война – не война, а так, отдельные схватки нет-нет, да и возникали. Там в конце шестьдесят седьмого года заработала китайская радиостанция на русском языке. Правительство наше ругала, почём зря! А под её аккомпанемент провокации едва ли не через день следовали. Надо сказать, изматывались мы основательно.
   Знаете, как всё происходило? Прёт через границу на тебя толпа мирного с виду населения. Они без оружия в руках, и нам, следовательно, по ним стрелять нельзя. А остановить как-то надо! Вот и додумались мы вооружиться дубинами да рогатинами, далёким предкам уподобившись. Солдаты-умельцы своё самодельное орудие любовно выстругивали, шлифовали, а то и резьбой украшали. Представляете, хранили дубины в пирамиде вместе с огнестрельным оружием!
   Идёт этак на нас лавина, а мы выставим перед собой рогатины, и не допускаем непосредственного контакта. Тех же, кто всё-таки прорвётся, дубинами угощали и назад выпроваживали.
   Многие из «мирных» китайских граждан на самом-то деле переодетыми и хорошо обученными рукопашному бою военными являлись. Под одеждой ножи, кастеты прятали. Вот я и нарвался на такого по неосторожности. Сильно он меня порезал. После госпиталя служить не позволили, на том моя воинская карьера и завершилась.
   – Да, вот она, ратная служба! И в мирные для большинства дни доставалось нашему брату. Что же это мы не познакомимся-то, я – Владимир, – мужчина протянул ладонь Смыслову.
   Ответив на рукопожатие, тот назвался в свою очередь.
   – А моя воинская служба длилась не в пример долго. Я ведь суворовец! – объявил Владимир. – С отличием окончил в Казани Суворовское училище, потом уже в Москве – высшее общевойсковое имени Верховного Совета РСФСР. Навсегда в памяти осталось, как в год моего туда поступления училище награждали Памятным Знаменем ЦК КПСС, Президиума Верховного Совета СССР, Совета Министров СССР. Дальше – будни службы. Побывал в Монголии, Сибири, а закончил, как уже докладывал, в независимой Молдове.
   Разговор, легко завязавшийся, продолжался по-свойски непринуждённо.
   – Значит, частным сыском занимаетесь! Детектив по-ихнему. Благородное занятие. Жизнь – штука запутанная порой до умопомрачения. Есть где вашему брату развернуться!
   Вот меня, к примеру, возьми! – перешёл Владимир на «ты». – Ну, какие такие секреты вокруг такого простака, как я, могут виться. Ан – нет! Был я в прошлом году в Казани, на юбилейной встрече выпускников-суворовцев. Озадачила меня та поездка – до сей поры в размышлениях пребываю.
   – А что случилось-то, расскажите! – отдавая дань вдруг проявившейся искорке профессионального любопытства, поинтересовался Смыслов.
   – Даже и не знаю, будет ли Вам интересен мой рассказ, – замялся Владимир. – Встретил я в Казани женщину одну, свою юношескую любовь, можно сказать. Познакомился с ней, будучи в выпускном классе Суворовского училища. Ну, всё, как положено: свидания, обнимания, поцелуи, заверения в любви навек. Родители девушки меня приняли как родного. Не против были, даже когда я на ночь у неё оставался, всерьёз за жениха держали. Только вот жених-то ветреным оказался. Получил документы, укатил к себе в Москву – и думать забыл о наречённой.
   Так вот, значит, объявилась она на встрече выпускников. Сама ко мне подошла: «Помнишь ли?» – спросила. Ну, танцевали мы с ней, разговаривали. Рассказала, что замужем давно. Вскоре вышла, как я уехал, за здешнего, за татарина. Вот она – вся их любовь и верность! Родила сына. Потом долго детей у них не было. И вот, когда ей сорок стукнуло, девочка родилась, дочка, значит. Слушал я прежнюю подругу вполуха, знаете, никакого отклика в душе встреча с ней не нашла. Куда как интереснее с однокашниками было общаться.
   Лишь позже, когда в поезде назад ехал, будто пронзила меня мысль такая: а зачем ей-то приходить понадобилось, что за нужда прошлое ворошить? И так раскинул, и эдак. Не сходятся концы с концами. Ведь любила она меня, точно любила. И ждать обещала, когда напишу из дома, позову к себе. Как сказал уже – не написал, не позвал… А она спешно замуж выскакивает. И сына рожает. Уж не мой ли пацан? Вот ведь какая мысль покоя не даёт. А как проверишь?
   У нас с женой двое своих. А этот, если мой, то выходит – третий? Фу, ты, совсем мозга за мозгу заходит! Вернее, первый, самый старший без меня рос? Забыть бы – да не могу! Вот если бы точно узнать, да – да, нет – нет, успокоился бы.
   – А что, Владимир, – в раздумье произнёс Смыслов, – может быть, я смогу Вам помочь в этом деле! В Казани живёт мой товарищ по институту. Работает в клинической психиатрической больнице имени Бехтерева. На улице Бутлерова, знаете такую? Вот-вот, – обрадовался он подтверждающему кивку Владимира. – Видимся мы не часто, но перезваниваемся регулярно. Думаю, выполнить мою просьбу, расспросить вашу былую пассию, Шамиль не откажется. Вот Вам блокнот, – достал он из кармана записную книжку, – начертайте-ка координаты своей знакомой.
   – Её нового адреса я не знаю, – сокрушённо ответил Владимир.
   – Напишите всё, что о ней Вам известно. Дальше – наша забота.
//-- * * * --//
   Заполучить адрес и номер телефона женщины, о которой Смыслову рассказал его случайный знакомый, для Сергея, помощника детектива, оказалось делом пустяковым. На следующий же день после памятной встречи в чебуречной информация была передана в Казань, а через пару недель по электронной почте пришёл ответ от однокурсника Смыслова с приложенной записью рассказа женщины:
   «Сама не знаю, зачем я пошла на ту встречу выпускников-суворовцев. Узнала о ней из газеты, и будто кольнуло что-то в сердце. Почему-то была уверена – Вовка приедет!
   Нет, обиду за ту боль, что он причинил мне, я давно пережила. Месяц после его отъезда из Казани, как дура, ждала весточки. А тут ещё отец подзуживал, мол, «поматросил – и бросил». Очень было обидно, а когда поняла, что «тяжёлая», вообще отчаяние охватило. Знать бы адрес – Вовке телеграмму отбила.
   Ничего лучшего не придумала, как согласиться встречаться с бывшим учителем физики из нашей школы – он ещё в десятом классе на меня засматривался.
   Когда скрывать беременность стало уже невозможно, призналась ему, что будет маленький. Тогда и расписались. Мужу-то сказала, что сынок семимесячным родился. Он и в самом деле не крупный задался – в Вовку.
   Муж хотел ещё детей, но я остерегалась – не была уверена, что долго смогу прожить с ним. Надеялась, наивная, что первый мой кавалер всё-таки вспомнит обо мне и приедет. Потом смирилась. Муж – человек порядочный, по всему заслуживает уважения. За что, думаю, хорошему человеку такое наказание, вот и родила дочь. Живём нормально, грех жаловаться.
   А ведь соврала я, будто не знаю, зачем с Вовкой встретиться решила. Да самоё себя проверяла! Снова хотелось девчонкой себя почувствовать. Думаю, а вдруг увидев его, ёкнет сердечко, брошусь на шею, расскажу про сына, да и уеду с ним!
   Не случилось такого. Чужими мы стали. Я, конечно, уже не та, что прежде – годы своё берут. А он что-то совсем полинял. Живот отрастил, волосы растерял, а глазки всё в сторону отводил. Неужели, Володя-младший в его годы таким же будет, б-р-р-р! Одним словом, не стала ничего ему рассказывать, холодно простилась, и домой ушла. Вот и вся моя история.
   Так, говорите, задумался он, места себе не находит?
   Успокойте: не его, дескать, ребёнок, с мужем прижила, вместе и воспитали. Незачем ему знать лишнего. Такое моё последнее слово!»
   – Ну что, Сергей, не станем выдавать маленькую женскую тайну, как думаешь? Действительно, ни к чему это, – вслух рассуждал Смыслов, шагая по кабинету из угла в угол. – В помощи она, судя по всему, не нуждается, да и какой из него помощник! А вносить возмущение в семейную жизнь двух благополучных в целом пар ради торжества истины в подобной ситуации мне представляется недостойным.
   Ладно, позвоню Владимиру и скажу, чтобы унял свою не в меру разыгравшуюся фантазию. Думаю, при таком известии он вздохнёт с облегчением!

Месть

   – Сергей, сегодня в шестнадцать нам предстоит встретиться с неким господином Хлустовым. – голос шефа в трубке показался помощнику несколько напряжённым. – Это весьма важная персона, так, по крайней мере, мне его охарактеризовал знакомый, по чьей рекомендации тот и явится в нашу контору. По телефону не удалось выяснить ничего конкретного, так, сплошные «Nacht und Nebel».
   Попытайся в оставшееся до визита таинственного гостя время узнать о нём хотя бы что-нибудь. Да, забыл сказать, что зовут нашего потенциального клиента Анатолием Петровичем.
   – Чую, Андрей Палыч, опять Вы наслушались любезного Вашему взыскательному слуху Вагнера и всё ещё пребываете в объятиях валькирий! Хорошо, с Божьей помощью нарою, что смогу, и не позже, чем за час до прибытия загадочного сеньора постараюсь представить Вам подробное досье на него.
   Завершив разговор, Смыслов задумался о своём помощнике. Вот уже семнадцать лет миновало, как они работают совместно. Казалось бы, времени было достаточно, чтобы привыкнуть друг к другу, взаимно изучив характер партнёра. Тем не менее, Андрей Павлович не переставал удивляться, наблюдая за младшим компаньоном.
   Только-только казавшийся простецким мужичком, выходцем из рабочей среды, внезапно представал тонким психологом, способным чутко улавливать нюансы натуры и мгновенные перемены в настроении собеседника. И всё это на фоне поразительной работоспособности, рассудительности и незаурядной находчивости в сложных ситуациях. Да, безусловно, с товарищем ему крупно повезло!
   Вот и в этот раз Сергей не подкачал. По всему виду чувствовалось, что его так и распирает от груза добытой с помощью бесчисленных приятелей любопытной информации. Отказавшись от предложенной хозяином чашечки горячего кофе Амаретто, довольный собой помощник, сопровождая рассказ схематическим наброском на листке, всегда находящемся у шефа наготове, вещал:
   – Анатолий Петрович Хлустов родился в Ростове-на-Дону в 1947 году. Отец его – врач-хирург, в годы войны руководил полевым госпиталем. Мама вела домашнее хозяйство, воспитывала Анатолия и его младшего брата Андрея. В мирное время Хлустов-старший переквалифицировался в надомника и весьма успешно в частном порядке пользовал больных кожно-венерологического профиля. Надо сказать, дело не только весьма прибыльное. Оно к тому же предоставляло возможность обзавестись исключительно полезными связями, так как солидные люди от подобных недугов предпочитают избавляться инкогнито, без огласки, избежать которой было бы исключительно сложно, обратись они в официальное лечебное учреждение. Да Вы сами лучше меня знаете эту деликатную проблему – пациенты Вашей сферы внимания также чуждаются постороннего интереса.
   Таким образом, семья Хлустовых жила безбедно. Анатолий, окончив школу, поступил на медфак Московского университета и, успешно отучившись, вероятно не без помощи папаши, устроился в солидную клинику Четвёртого главного управления Минздрава. Сейчас он доктор медицинских наук, профессор, руководит собственным медицинским центром, реклама которого довольно назойливо призывает состоятельных клиентов со страниц глянцевых журналов для респектабельных людей. Разведён, детей не имеет. Помимо жилья в России владеет квартирой во Франции и домиком на Кипре. В общем, весьма успешный господин.
   – Ну что ж, характеристика нашего гостя достаточно детальная. Похоже, что ты каким-то образом изловчился ознакомиться с его автобиографическими заметками?
   – Да нет, всё гораздо банальнее. О дне сегодняшнем всякого мало-мальски известного лица довольно сплетен в Интернете. Что же касается прошлого нашего героя, то в 1984 году он проходил свидетелем по одному делу, которое вёл мой будущий начальник по уголовному розыску. Человек весьма дотошный, тот писал дневник в надежде когда-нибудь опубликовать мемуарные записки следователя. Книгу Михалыч так и не выпустил, а вот заметки свои хранит и под хорошее угощение на их фактической основе наставничает в среде молодых оперативных работников.
   – А вот это уже интересно. Что было за дело?
   – Как я уже отметил, у Хлустова нет потомков. Но одно время он и, в то время ещё не бывшая, его жена взяли на воспитание девочку и мальчика погодков, детей трагически погибшего младшего брата Хлустова. Однако дети пробыли у них не долго. Мальчик при невыясненных обстоятельствах, скорее всего по собственной неосторожности, убился, упав с лестницы, а девочку после этой истории забрала к себе какая-то родственница, кажется, что тётка, сестра матери. Всё это я почерпнул из записок того самого Михалыча.
   Да, вот ещё что. Бывшая супруга Хлустова – дочь известного писателя Семёна Вениаминовича Дорохова, Анна.
   – Как же, наслышан! Анна Семёновна Дорохова – весьма плодовитый автор. Она под псевдонимом А. Гольцова опубликовала нескончаемую серию популярных в массе невзыскательной публики так называемых «женских» романов, по некоторым из которых снимаются любовные сериалы, столь же непритязательные, как и литературная основа. Впрочем, к делу это, скорее всего, не относится. Так, побочная информация.
   Будем считать, что к посещению Анатолием Петровичем Хлустовым нашего скромного сыскного бюро подготовились. По этой причине всё же предлагаю в оставшиеся полчаса испить кофе для, так сказать, поднятия тонуса!
//-- * * * --//
   Как и положено воспитанному человеку, визитёр оказался точен. Чувствовалось, что этот крепко скроенный, несколько выше среднего роста человек с волевым лицом заботится о своей внешности. Будучи практически ровесником Смыслова, выглядел он никак не старше пятидесяти. Машинально поправив ладонью едва тронутую сединой прекрасно сохранившуюся каштановую шевелюру, он опустился в предложенное кресло, не теряя гордой осанки и непроницаемого, несколько надменного, выражения лица.
   – Общие знакомые, мнение которых мне не безразлично, рекомендовали Вас как умелого сыщика и порядочного человека, что чрезвычайно существенно, если предстоит коснуться щекотливого вопроса. Не могли бы мы побеседовать наедине, – указал гость взглядом на Сергея.
   – Анатолий Петрович! Познакомьтесь, это мой компаньон и помощник Сергей. Мы всегда работаем на пару, поэтому в части расследуемых дел секретов друг от друга не держим. Уж если Вы решитесь довериться, можете быть уверенным, что услышанное от Вас за пределы этого кабинета не выйдет. Вести беседу станем мы вдвоём. Мой коллега лишь зафиксирует происходящее, избавив меня от опасности упустить что-либо принципиально важное из нашего разговора.
   Нескольких мгновений хватило посетителю, чтобы принять решение:
   – Хорошо. Ваших заверений мне достаточно. Но – к делу. Речь пойдёт о недавней кончине единственной женщины в моей жизни. – Хлустов отметил, как при этих словах слушавшие его скептически переглянулись, но продолжил. – Понимаю: звучит напыщенно и претенциозно. Но по большому счёту – это так и есть. Ни одна из подружек, время от времени мелькавших возле меня, не смогли затронуть мою душу так, как это удалось сделать Анне.
   – Как, Анна Дорохова умерла? – удивился Смыслов.
   – Скорее – стала жертвой, – заявил визитёр. – В этом-то как раз и состоит причина моего появления в офисе частного сыщика. Я не верю в удобные для официального следствия естественные обстоятельства кончины своей бывшей супруги и хочу, чтобы Вы доискались правды.
   – Вероятно, у Вас имеется собственная версия происшедшего, а, быть может, и подозреваемые в злодеянии? У Дороховой имелись недоброжелатели?
   – Анна была публичным человеком, достаточно известным литератором. А в среде этой публики, как известно, много завистников и злопыхателей. Но вряд ли следы ведут в ту сторону.
   По-моему, искать надо в ином месте. Мне известны, по крайней мере, два персонажа, которым смерть Анны была бы на руку.
   – Кто же это такие?
   Хлустов укоризненно взглянул на нетерпеливого собеседника, выждал паузу и объявил:
   – Во-первых, это её так называемый «муж», Геннадий Гольцов. Личность ничтожная и бесталанная во всех отношениях.
   – Вероятно, не до такой уж степени, если писательница взяла его фамилию?
   – Анна не отказалась от фамилии своего известного отца, даже тогда, когда регистрировался наш с ней брак. Тем более не приняла она официально и фамилию своего второго муженька. Использовала её в качестве литературного псевдонима – это правда. Но лишь в тех случаях, когда отдавала в печать такие сочинения, на которые стыдилась поставить подлинное имя. То есть на чисто коммерческие опусы. В наши дни лишь подобные творения способны обеспечить писателю достаток, увы, это так!
   – Насколько мне известно, Гольцов не был таким уж бедолагой. По моим данным, ему принадлежит пользующееся популярностью в богемной тусовке кафе в центре города?
   – Кафе купила Анна, желая приспособить своего малолетнего супруга хотя бы к какому-то делу. Но даже к работе управляющего тот отказался непригодным. Пришлось нанять опытного человека со стороны, а Гольцов лишь проводил в кафе досуг, которого у него было более чем достаточно. Там он некоторое время пьянствовал и вёл себя непотребно. Терпению Анны пришёл конец, и она запретила охране пускать дармоеда в заведение. Заодно решила ограничить Гольцова в средствах, что тому не могло понравиться.
   Учитывая, что муж является одним из двух прямых наследников по закону, понятно, что именно он заинтересован в скорейшей кончине Анны.
   – А кто же второй?
   – Сын Анны, Борис.
   Смыслов с Сергеем не смогли сдержать возгласы удивления, прозвучавшие дуэтом в наступившей тишине.
   – Да, о его существовании мало, кто осведомлён. Это – нечаянный плод девичьей страсти, охватившей Анну, ещё старшеклассницу, к коллеге отца, маститому классику, не чуждавшемуся, как оказалось, любовных утех. Поняв, что беременна, девушка побоялась открыться родителям. Доступными ей средствами она попыталась избавиться от дитя, но лишь навредила себе. Роды прошли трудно, по этой причине она утратила возможность впоследствии иметь детей. То была трагедия нашего с ней брака и, как позже выяснилось, основная причина её ухода от меня. Зная о моём горячем желании иметь наследника, Анна решила принести себя в жертву, освободив от уз брака, который, как мнилось ей, тяготил меня. На самом-то деле, всё обстояло совершенно иначе! Я согласился на развод, лишь поверив в её искреннее чувство к Гольцову, который на двадцать пять лет моложе меня и, кстати, всего на три года старше её сына!
   – Кстати, Вы знакомы с Борисом?
   – Я видел его всего пару раз, и то – мельком. Как только мальчик появился на свет, родители Анны нашли ему няньку, дальнюю родственницу – одинокую вдову, проживавшую в приазовской станице на пути из Ростова в Таганрог. Точного названия не помню, то ли Синичка, то ли Синюшка. Что-то в этом роде. Вдове положили ежемесячное содержание и наказали растить и воспитывать мальчика. Насколько мне известно, эта достойная женщина опекала ребёнка не хуже родной матери. Однако что могла она дать ему там, в провинции! Кем стал бы я, не переехав в столицу! Разделил бы участь своего младшего братца, так ничего в жизни не добившегося и погибшего в расцвете лет! Впрочем, я увлёкся и отошёл в сторону.
   Убеждён, что Борис, не знавший ласки настоящей матери, имел все основания её возненавидеть. А от ненависти – прямой путь к преступлению. В наши дни пребывать в нищете зная, что ближайшие родственники вполне успешны и не предпринять никаких шагов, дабы заявить о своих правах – дело немыслимое. Вот Вам ещё одна сюжетная линия. Выпукло вырисовывается второй потенциальный злоумышленник. Тем более, что в тот день, когда Анна умерла, её сынок находился в Москве, должно быть приезжал клянчить деньги.
   Мне необходимо узнать правду! Во-первых, это мой долг перед светлой памятью Анны. Во-вторых, виновный должен ответить за преступление…
   – Если таковое имело место!
   – И после моего рассказа Вы всё ещё сомневаетесь?
   – Ровно до тех пор, пока не получим доказательств. Вы согласны с такой постановкой вопроса?
   – Да, безусловно, – умерил свой пыл Хлустов. – Прошу Вас действовать активнее и периодически информировать меня, хорошо? Что же относительно финансовой стороны предприятия, то аванс я перечислю на Ваш счёт незамедлительно.
   – Я слышал, что в Вашей семье одно время проживали воспитанники, мальчик и девочка, это так?
   – Ещё одна трагическая страница моей биографии. Я бы не хотел касаться событий того периода. Они никак не соотносятся с днями сегодняшними. Не станем без нужды ворошить прошлое…
   – Хорошо. Если вдруг сложится так, что понадобятся некоторые уточнения, Вы же не откажитесь от новой встречи?
   – Безусловно. Я желал бы разобраться в истории до конца.
//-- * * * --//
   – Что думаешь об услышанном, помощник? – пытливый взгляд Смыслова обратился на Сергея. – Заработок-то нам гарантирован, но вот особых перспектив в этом расследовании я лично пока не усматриваю, скучновато как-то. По всей видимости, Хлустов просто демонизирует неприятных и чуждых ему людей, близких к бывшей жене. Хотя, как знать! Иной раз при пристальном рассмотрении самого на первый взгляд банального происшествия такие вдруг страсти открываются – оторопь берёт.
   Итак, попрошу тебя первым делом выяснить по своим каналам подробности гибели Анны Дороховой. Затем отправляйся-ка на юг, в Ростов-папу. Ведь там у тебя, естественно…
   – … обитает армейский товарищ. Служит командиром ОМОНа, – бесстрастно продолжил фразу Сергей, пропустив мимо ушей иронию шефа. – Вы должны бы уже привыкнуть, что добрых знакомых у меня куда больше, чем населённых пунктов на карте России. Уж таким компанейским парнем я выдался! Надеюсь, Андрей Палыч, Ваша наука не считает подобную черту характера патологией?
   – Нет, конечно, но лишь до той поры, пока общительность не перерастает в докучливость.
   Впрочем, не о тебе будь сказано, меру надо знать во всём! И всем. Чтобы не превратиться в население, каждому, составляющему народ, следует помнить о традиционных рамках культуры и нравственности, тех скрепляющих устоях, которые завещали отцы и деды. Не крушить оголтело, а сберегать всемерно! Донимает, понимаешь ли, всеобъемлющее псевдолиберальное пустословие о пресловутых общечеловеческих ценностях, правах человека и столбовой дороге цивилизации!
   – У-у-у, шеф, никак, меня ожидаючи, «Коммерсант» читали, а то, страшно произнести, «Новую»?
   – Радио, Серёжа. Просто слушал то самое радио. Отголосок госдепа. И прости за сползание в морализаторство – очень уж накипело.
   Но, давай-ка, всё-таки вернёмся к делам нашим скорбным. Пока будешь в разъездах, я постараюсь, елико возможно, приблизиться к незадачливому ресторатору. Благо, есть и у меня знакомые, а один среди них – частый посетитель числящегося за Гольцовым того самого злачного места богемных сборищ. Так уж случайно сложилось…
//-- * * * --//
   Справка, которую до своего отъезда в Ростов помощник подготовил для Смыслова, была короткой и включала лишь сухие факты, ознакомление с которыми вряд ли могло зародить сомнения у непредвзятого читателя. Из её содержания следовало, что известный литератор Анна Семёновна Дорохова, оступившись, упала с верхней ступени мраморной лестницы собственного загородного дома, ведущей со второго этажа в холл, получив при этом множественные ушибы и переломы. Скончалась до прибытия машины скорой помощи. Проведённый экспертом на месте происшествия осмотр тела и результаты последующего патологоанатомического исследования позволяют исключить версию насильственной смерти. В момент происшествия в доме находились несколько человек. Сама Дорохова; её муж, Геннадий Гольцов, который, по его словам и свидетельству горничной, спал в своей комнате и был разбужен лишь начавшимся в доме переполохом; сотрудник охранного агентства, дежуривший в холле и собственно горничная, по фамилии Лемехова, 1980 года рождения. Лемехова в тот момент убирала гостевую спальню, которую примерно за час до описываемых событий освободил сын Дороховой, Борис, гостивший в доме двое суток и убывший на такси к вечернему поезду.
   Единственным непосредственным свидетелем падения хозяйки дома оказался охранник. Он оглянулся на испуганные возгласы Дороховой, пытавшейся удержать равновесие, инстинктивно кинулся было к подножию лестницы, но при всём желании предотвратить падение никак не успел. На шум из комнаты выбежала горничная со шваброй в руках. Напуганная женщина спустилась по ступеням и присоединилась к охраннику, безуспешно пытавшемуся привести в чувство потерявшую сознание хозяйку. Через некоторое время к ним вышел проснувшийся Гольцов, который и позвонил медикам. «Скорая» прибыла довольно быстро, минут через двадцать, и доктор, констатировавший смерть, счёл обязательным вызвать милицию.
   Сделав в записной книжке пометки о необходимости побеседовать с охранником и горничной, Смыслов отправился к станции метро «Сухаревская», где у него была условленна встреча с одним из немногих одноклассников, Давидом Таникадзе, с которым, несмотря на прошедшие десятилетия, сохранились приятельские отношения.
   Давид являл собой личность многогранную. Окончив в своё время музыкальную школу, прилично играл на скрипке и фортепьяно, что позволило ему без особых напряжений пройти трудные девяностые, выступая в составе одной из шоу-групп. Самоучкой овладев своеобразной, гротесковой манерой письма, он изредка появлялся на Арбате, где не для заработка, а в первую очередь ради практики, забавлял публику характерными портретами с точно подмеченными и доведёнными до карикатурности особенностями позирующего. Ещё в старших классах Давид писал стишки, незамысловатые по содержанию, но с хорошим чувством ритма и размера. Как-то даже хвалился перед Смысловым, демонстрируя курортную газету с принадлежащими его перу виршами на литературной странице. Одним словом, такой типаж просто обязан был являться завсегдатаем заведения с несколько фривольным названием «Шустрый флоггер», где по вечерам за коктейлем, вероятно для разогрева перед последующим переходом к более жёстким действам, собираются ему подобные персонажи, с полным правом причисляющие себя к людям искусства.
   Хорошо знавший дорогу, Давид проходными дворами привёл Смыслова к самой двери заведения.
   – Это, дорогой Дрюня, не просто кафе! Это – клуб, куда случайных посетителей не так уж и пускают, разве что днём, для выручки. А по вечерам сюда может попасть только свой, а гость – в сопровождении постоянного клиента, такого как я, например.
   Спустившись в полуподвал по лестничному пролёту, Таникадзе распахнул перед спутником дубовую дверь и по-свойски, за руку, поздоровался с дежурившими при вратах секьюрити. С вышедшей навстречу полноватой женщиной средних лет, вероятно, дежурным администратором, он расцеловался, приобняв ту за пухлые плечи:
   – А я сегодня с другом, Алла Марковна! Прошу принять его в нашу дружную компанию – известный в Москве частный детектив Андрей Павлович Смыслов, мой лучший друг со школьных времён. Где прикажете расположиться?
   По длинному коридору с нарочито не убранными в защитные короба и раскрашенными в разные цвета трубами коммуникаций хозяйка провела их в притемнённый зал, обставленный круглыми и овальными столами, точно такими же, что составляли основу интерьера любой городской квартиры начала шестидесятых годов.
   – Наверное, вот здесь, в углу, Вам, Давид Гургенович с товарищем будет удобно, – женщина указала гостям уютное местечко на небольшом возвышении. – Отсюда Вашему другу хорошо будет рассматривать интерьер. Располагайтесь, а когда созреете, позовите официанта, примем заказ.
   Место и в самом деле оказалось удобным. Выбрав показавшийся ему наиболее надёжным стул из коллекции наверняка помнивших коммуналки собратьев, привыкнув к полумраку, Смыслов оглядел зал. Барную стойку, тянувшуюся вдоль стены справа, небольшую сцену в противоположном торце с примыкавшем к ней подсвеченным танцполом. Посетителей было ещё немного, но они постоянно прибывали парами или шумными группками, так что помещение быстро заполнялось.
   Позволив Давиду, как знатоку здешней кухни, сделать заказ по своему разумению, Смыслов спросил его о владельце кафе, Гольцове.
   – Да какой он хозяин! Гена отличный парень, только безбашенный. Знаешь, конечно, он ведь недавно вдовцом стал. Потерял на беду свою кормилицу!
   – Да, я что-то такое слышал о смерти его жены, кажется, она книжки писала? Наверное, теперь наследство он получит хорошее?
   – Ну, ты даёшь! – изумился Таникадзе. – Это ты про Дорохову-то! Она не просто книги писала, а олицетворяла собой одного из самых читаемых авторов современной России. Такие тиражи выдавала, закачаешься! А с Генкой у них договор был простой, как правда. От реализации первого издания подписанного его фамилией романа он имел треть дохода. И это были не малые деньги, поверь! А вот слухи о наследстве явно преувеличены.
   Поимей расклад! Этот вот клуб, например, возьмём. Дорохова всем говорила, что купила его для Генки. На самом же деле ему поначалу на правах доверительного управления принадлежала половина заведения, а второй владел компаньон, не скажу – кто. Позже супружнице не понравилось, что её юный муж ночами стал здесь пропадать, и, как сам понимаешь, не в одиночестве он пребывал, а с молоденькими подружками. Тогда она долю его уменьшила до самого мизера, так, что ему от барышей крохи стали доставаться, разве что на карманные расходы. Хуже того, фактический хозяин заведения ткнул Гольцова носом в его новое положение и запретил тут хозяйничать. Теперь Генка заходит иногда в качестве обычного гостя, да и то всё реже и реже – какой интерес раны-то бередить!
   Загородный дворец свой Дорохова задолго до смерти отписала своему сынку, которого бросила сразу после его рождения. Так сказать, в знак осознания своей вины и последующей компенсации причинённых страданий. Поскольку полгода со дня смерти жены вот-вот истекают, Гольцов шмотки свои из особняка уже вывозит. Он возвращается в родные пенаты, в свою «двушку» на Открытом шоссе.
   Я там у него разок был, когда он с женой в очередной раз поссорился, вернее, она его после очередного загула турнула. Место, скажу тебе, далеко не райское, на отшибе, у Лосиного острова. А ты говоришь – наследство! Оно и не светило Гольцову. А вот добытчицу беречь и лелеять следовало, а он по своему раздолбайству вместе с ней и источник верного дохода потерял…
   Простившись со школьным приятелем, Смыслов вернулся домой. Он позвонил помощнику, кратко информировал того о проведённой встрече и сообщил, что фамилию Гольцова жирно перечеркнул в списке потенциальных виновников гибели писательницы.
//-- * * * --//
   А Сергей в тот час коротал время на ростовском вокзале, ожидая электропоезда в Таганрог. Несколько замешкавшись в гостинице, он всего-то минут на пять опоздал на электричку, а следующая, как назло, отходила в одиннадцать тридцать, через три часа. Вот он и курсировал в раздумьях по привокзальной площади – благо погода соответствовала. От увенчанной синими буквами, составляющими слово «ВОКЗАЛ», башни в четырнадцать этажей с круглыми часами и такого же цвета эмблемой Российских железных дорог до вокзала пригородного. Путь пролегал вдоль путей трамвая. Сергей успел до оскомины налюбоваться расположенным напротив автовокзалом, заполонившими площадь машинами и автобусами, строящимся трёхуровневым гаражом, а также фирменного цвета жёлтой бензозаправкой «Роснефти».
   Разузнать о семье Хлустовых оказалось несложно, так как отца, популярного в городе медика, в Ростове-на-Дону помнили ещё многие. Андрей Петрович, его младший сын, после окончания Университета в родном городе остался на преподавательской работе. Женился в возрасте двадцати девяти лет на однокурснице. Вскоре у них родился сын Михаил, а через год на свет появилась и дочка, которую назвали Машей.
   Случилось так, что друзья уговорили Хлустовых отправиться в первых числах июня 1983 года в круиз на теплоходе до Москвы. Андрей с охотой согласился – помимо всех прочих радостей представилась возможность повидать старшего брата, который не появлялся в родительском доме с того самого момента, как отбыл на учёбу. Скупые письма от Анатолия приходили редко, и родные мало что о нём знали. Отца к тому времени уже не было в живых, и мать умоляла Андрея привезти весточку от отдалившегося от семьи сына.
   Билеты взяли на относящийся к самым крупным судам в Волжском бассейне четырёхпалубный теплоход «Александр Суворов», построенный всего два года назад на верфи в Чехословакии.
   Вечером пятого июня теплоход приближался к Ульяновску, и Андрей Петрович предложил супруге подняться на верхнюю палубу, чтобы лучше увидеть незнакомый город с реки. По пути они постучались в каюту к друзьям, но час был поздний, те уже готовились ко сну и присоединиться к спутникам отказались. Как рассказывал потом приятель Хлустовых, внезапно послышался скрежет, и от сильного толчка со столика в каюте попадали вещи. Теплоход ощутимо замедлил ход. Почуяв неладное, мужчина выбежал в коридор и направился к трапу, что вёл на верхнюю палубу. Не сразу сообразил он, что это за липкая жидкость струилась по ступеням вниз – то была человеческая кровь.
   – Не надо туда идти, – преградил ему дорогу молодой речник, член команды, с искажённым гримасой боли лицом. – Видеть это невыносимо!
   Из документов, с которыми Сергею удалось ознакомиться, вытекало, что «Александр Суворов», следуя по маршруту туристического круиза Ростов-на-Дону – Москва, 5 июня 1983 в 22 часа 45 минут на полном ходу зашёл под несудоходный пролет Ульяновского моста через Волгу и задел конструкцию. Число погибших составило до двухсот человек. Большое число жертв объясняется тем, что в момент столкновения большая часть пассажиров находилась в кинозале и на танцевальной площадке, что на верхней палубе, полностью уничтоженной столкновением с фермой моста».
   Мама Хлустова не пережила тяжёлого известия. Приехавший на её похороны Анатолий увёз детей брата с собой в Москву. Через полтора года девочка вернулась в Ростов, где некоторое время обитала у родной сестры своей матери, женщины болезненной и одинокой. В семилетнем возрасте она по какой-то причине оказалась в селе Синявское, в доме Нины Макаровны Михеевой, где и проживала до окончания средней школы.
   Поскольку сходное название населённого пункта прозвучало в рассказе Анатолия Петровича Хлустова как возможное место проживания сына Дороховой, Бориса, Сергею показалось разумным как можно скорее туда попасть.
   Дорога, не в пример ожиданию поезда, заняла каких-то полчаса, и вот он у выкрашенного синей краской («дался им этот цвет!») станционного здания, выходящего фасадом на улицу Ленина. Опытный оперативник в прошлом, он заранее наметил план поиска. Первым делом следовало посетить почтовое отделение. О том, как к нему пройти, справился у прохожего. Оказалось, отделение связи недалеко, на параллельной Красноармейской улице. Туда и направился.
   Нужный адрес узнал легко. Разговорчивая сотрудница почты объяснила, что идти следует прямо до пересечения с Будённовским спуском.
   – За ним и начинается улица Гагарина, там ещё автосервис на углу. На пригорке увидите родник. После него через два дома будет тот, который Вам нужен.
   …Невысокая, худенькая старушка с седыми, оттеняющими загорелое лицо волосами, убранными под платок, хлопотала по хозяйству во дворе дома под камышовой крышей.
   – Надо же, – удивился Сергей, – я и не предполагал, что подобное покрытие ещё где-то сохранилось!
   – Ну, что Вы, молодой человек! У нас дома, крытые камышом не редкость. Ведь камыш – растение от природы устойчивое к сырости. Правильно уложенная из него кровля не один десяток лет служит доброму хозяину. Она ни дождя, ни снега не боится. Не гниёт, не разбухает от влаги, которая совершенно не впитывается, а легко стекает по скатам. Так Вы полюбоваться на крышу зашли?
   – Это так, заодно. Вообще-то я приехал к Нине Макаровне и очень рассчитываю на её помощь.
   – В таком случае, пройдём в хату, чего нам во дворе-то разговоры говорить, – пригласила хозяйка и направилась к крыльцу. – А после вон фруктов на дорогу соберите, – указала женщина на обсыпанные дикими абрикосами плодовые деревья за домом. – Жердели в этом году уродились!
   Пройдя вслед за Михеевой в комнату, Сергей огляделся. Небогатая, но вполне уютная обстановка. Чистота и порядок характеризовали Нину Макаровну с положительной стороны. Старая прочная мебель. Икона в переднем углу с тлеющей лампадкой. Гость принялся разглядывать фотографии, в большом количестве украшавшие одну из стен:
   – Ваша родня?
   Женщина принялась объяснять:
   – Вот на этом снимке мой покойный муж. Да только с Тимофеем-то мы недолго прожили. Он ходил в море на промысел. Однажды не вернулся…
   Станица наша так уж удачно расположена – в устье Дона и его многочисленных рукавов. До Азовского моря – рукой подать, каких-то полтора километра. Поэтому рыбы у нас всегда было изобилие: тут Вам и судак, и рыбец, и лещ, и сомы с чехонью – это коли речную брать. Да кроме неё и морской хватало: белуга, севрюга, осётр. А раков столько ловили – не поверите! Недаром станицу нашу в народе, попросту называли «Рачной». Это ещё и потому, что к поездам на железнодорожной станции выносили раков продавать.
   Вот и построили почитай году в тридцатом рыбозавод на берегу Мертвого Донца. А рыболовецкие колхозы, что для него рыбу добывали, в Морском Чулеке, Приморке, Варёновке были. Мой отец на заводе работал, на засолке. Рассказывал и про другие цеха – копчения, вяления, изготовления черной и красной икры. Рыбу хранили в ледниках, – это помещения такие, куда зимой свозили укрытые соломой большущие льдины, вырубая их из Мертвого Донца. Славилась наша рыбка – даже в столицу отправляли. А первым директором завода был дядька моего мужа.
   В сорок первом, когда фронт приближался, отец записался в партизанский отряд. Его тогдашний директор завода организовал, Рыбальченко, кажется. Перед самым приходом немцев в станицу отряд ушёл в плавни. Ну, отрядом-то трудно было назвать – их всего полтора десятка человек поначалу было. Но фашистов донимали серьёзно. Перед самым освобождением, летом сорок третьего отца убили.
   В Синявской даже какой-то штаб эсесовский размещался. Вообще немцы здесь основательно расположились, даже школу открыли. Полицаи переписали детишек по дворам и в класс согнали. Мне тогда как раз шесть лет стукнуло. Помню, учителка-немка нас по затылкам линейкой лупила, между парт вышагивая.
   – А это что за молодые люди, – прервал гость затянувшееся повествование Михеевой, указав на снимки юноши и девушки, – детки Ваши?
   – Белокурая девчушка не моя, это воспитанница. А… вот мальчик – то сынок мой, – слегка замялась хозяйка.
   – Воспитанницу Машей зовут, ведь так?
   – Вы с ней знакомы? – с надеждой в голосе спросила Михеева.
   – Нет, не знаком, просто кое-что слышал о ней. И хотел бы узнать больше. Затем к Вам и приехал. Расскажите, пожалуйста, как эта девочка у Вас оказалась?
   Немного подумав, женщина начала рассказ, но на этот раз была явно менее словоохотливой:
   – У Машеньки трагически сложилась судьба с самого детства. Ей не было четырёх лет, когда она осиротела. Отец с матерью погибли страшной смертью, а бабушка, что проживала с ними, вскоре умерла от разрыва сердца. Воспитанием Маши занялась, было, её тётка. Но та, как оказалось, была не прочь по делу и без в стакан заглядывать. По этой причине должного внимания ребёнку не уделяла. Куда уж хуже, брала её с собой на вокзал, где просила милостыню. Вот почему девочке никак не с руки было в её доме оставаться. О беде узнала одна её родственница и попросила меня приютить сиротку. Девочка на пять лет моложе моего сына, и я решила, что им веселее будет вместе. Да и себе полагала вырастить помощницу. Значит, я и согласилась.
   Маша отлично училась. Окончила сначала школу, потом медицинский университет в Ростове и стала провизором. Девять лет назад она уехала от нас, и некоторое время жила в Пятигорске, работала на фармацевтической фабрике. В отпуск приезжала ко мне. Но вот уже года три от неё нет никаких вестей – как в воду канула. Я очень тревожусь за неё. Как-то написала письмо на тот адрес, где она снимала комнату в Пятигорске. Хозяйка ответила, что Маша рассчиталась на фабрике и уехала. А куда – не известила.
   – Я слышал, что у Маши был брат. Об этом вы что-нибудь знаете?
   – Только то, что он умер ещё ребёнком. Маша никогда не хотела об этом вспоминать, сразу замыкалась в себе, если я начинала о нём выпытывать.
   – Может быть, Ваш сын знает больше, ведь они вместе росли!
   – Вряд ли. Боря никогда ничего от меня не скрывает. Сейчас он в школе, помогает там в работе краеведческого музея. Но потом собирался поехать в Недвиговку, к себе в дирекцию заповедника, там и заночует. Сказал – работы много, пробудет на хуторе несколько дней. Так что в ближайшее время Вы его дома не застанете.
   Какая-то неуловимая мысль мелькнула в голове Сергея, но исчезла, не позволив на себе сосредоточиться. Прощаясь, он задал хозяйке дома последний вопрос:
   – Скажите, Нина Макаровна, ведь Синявское – село не так уж велико. Вы случаем ничего не слышали о сыне писательницы Дороховой. Говорят, что он тоже где-то здесь проживал?
   – Нет-нет, не слыхала, – заторопилась вдруг женщина. – Устала я, совсем с Вами заболталась. Наверное, и давление поднялось. Надо пойти прилечь, – буквально выпроводила она непрошеного гостя, суетливо замыкая за ним дверь на щеколду. О жерделях хозяйка даже не вспомнила.
   – Надо же, какой неожиданный оборот! – пробормотал себе под нос Сергей, покидая двор Михеевой. – А наведаюсь-ка я, пожалуй, в школу…
   Коридоры сельской школы, носящей номер 44, встретили Сергея непривычной тишиной, впрочем, совершенно естественной для летнего времени.
   – А Борис Тимофеевич недавно ушёл, – огорчила посетителя вышедшая из кабинета, вероятно, заслышав посторонние шаги, статная женщина с убранной вокруг головы косой русых волос. – Он помогает нам в работе музея. Вижу, Вы – человек приезжий. Не желаете ли взглянуть на экспонаты?
   Полагая, что один из лучших способов вызвать собеседника на откровенность – продемонстрировать глубокий интерес, Сергей охотно согласился осмотреть экспозицию.
   Ему совершенно не пришлось притворяться – рассказ нежданного гида оказался действительно занимательным. Женщина не только прекрасно знала историю родных мест, но и умело, хорошим языком подавала информацию собеседнику.
   – Всегда интересуются происхождением названия нашего поселения. Согласно одной из самых популярных версий, свою роль сыграло желание увековечить имя и память вице-адмирала Алексея Наумовича Синявина, радением которого в 1770 г. крохотный населённый пункт, именовавшийся тогда Слобода Милькова, был густо заселён. Правда, Борис Тимофеевич к этому толкованию настроен весьма скептически.
   – А что, Борис Михеев работает в Вашей школе? – выбрал гость удобный для вопроса момент.
   – Нет, что Вы! Он же сотрудник дирекции Археологического музея-заповедника «Танаис». Вы, конечно, слышали о раскопках памятника городища и некрополя – крайнего северо-восточного пункта античной цивилизации!
   Ведь в наши дни – это один из основных научно-исследовательских, просветительных и музейно-педагогических центров на всём Юге России. Открытые раскопками участки древнего города составляют экспозицию под открытым небом. А наиболее заметные находки демонстрируются в исторической экспозиции музея. В музее-заповеднике создан уникальный «Зал амфорных эталонов», где собрано множество амфор с IV века до нашей эры до IX века современной эпохи, происходящих из Танаиса и его окрестностей.
   – Чрезвычайно интересно! А как попасть в музей?
   – Да ведь он совсем рядом! Всего пять минут на электропоезде. А можете взять такси. Уверена была, что заинтересуетесь!
   – Вот Вы часто ссылаетесь на авторитет Михеева. Он что же, и в самом деле исключительно эрудированный специалист?
   – Конечно! Борис Тимофеевич, выпускник исторического факультета Ростовского университета, уже пятнадцать лет изучает прошлое края. Да и в студенческие годы активно участвовал в этой работе.
   – Ну да, кому как не уроженцу Синявской сопутствовать землякам в постижении хода развития родного края!
   – Знаете, – на лице женщины отразилось смятение, – тут мы затронули проблему деликатную. Даже не знаю, вправе ли я касаться этой темы…
   Дело в том, что Борис Тимофеевич – не родной в семье Михеевых. И он не является уроженцем здешних мест, но привезён к нам ещё в младенческом возрасте. Подробности мне неизвестны. Как завуч, знаю только сам факт от классного руководителя Бори, Зои Петровны. Она на пенсии, и в меру сил помогает в храме Отцу Николаю.
   – Вот, кстати, о храме! – умышленно ушёл от щекотливой темы Сергей, получив важный ориентир для продолжения расследования. – Когда я шёл от станции, впереди заметил зелёные купола. Это и есть та церковь, о которой Вы упомянули? Хотел бы побывать в ней.
   – А Вы – человек верующий?
   – Признаюсь, как и большинство моих сверстников, рос безбожником. Именно так, не атеистом – потому как атеизм, по моим представлениям, тоже вера, правда, специфическая, ущербная. Уверовал позже, в Чечне. Тогда при штурме Лысой горы в Бамутском районе, когда нас окружили, вспомнил я о Боге, и Он меня не оставил. Так что теперь могу себя характеризовать как верующего, православного человека.
   – Со дня освящения нашему храму недавно исполнилось две сотни лет. Как и полагается быть в казачьей станице, построили его на центральной площади, у сельского рынка.
   Это одна из немногих церквей, что не закрывалась даже в безбожные годы, поэтому она известна среди верующих Ростовской-на-Дону епархии как место особенное – намоленный храм.
   Вам непременно следует помолиться в нём главным святыням – иконе Божией Матери Троеручицы и храмовой иконе Всех Святых, которая несколько лет назад начала мироточить перед большими праздниками.
   Пережив трудные времена, благодаря многолетним хлопотам и стараниям настоятеля, священника Николая, теперь храм возрождается в своем прежнем благолепии.
   Поблагодарив гостеприимную работницу школы, Сергей по Будённовскому спуску вышел к центральной площади. Слева, за двухэтажным зданием Администрации, разместившейся в казачьем курене, открылись белёные стены храма.
   …Груз трудовых лет до такой степени согнул Зою Петровну, что естественным положением верхней половины тела сделалось едва ли не параллельное полу. Для того чтобы снизу вверх взглянуть в лицо неожиданному собеседнику, старой женщине пришлось сильно повернуть в бок шею. На Сергея с интересом смотрели ясные василькового цвета глаза умудрённого жизнью человека. Она с готовностью помогла паломнику освоиться в храме, благочестиво подождала, когда подойдя к иконе Богородицы, тот осенил себя крестным знамением, поклонился, зажёг от соседней и поставил в подсвечник свечу, шёпотом произнося слова молитвы…
   Дабы не мешать беседой Отцу Николаю, невысокого роста благообразному седобородому старцу, наставлявшему окруживших его прихожан, бывшая учительница предложила выйти во двор. Там, усевшись в тени на скамеечку, гость прямо указал причины своего появления в Синявском и попросил помочь свести концы с концами в поисках сына Анны Дороховой.
   Зоя Петровна оказалась словоохотливой и доброжелательной, но первым делом всё же поосторожничала:
   – Прежде чем рассказать о Борисе, Сергей, я хотела бы увериться в том, что пожаловали Вы не со злыми намерениями. Это – очень приличный человек, и вольно либо невольно причинить ему вред мне бы не хотелось. Думаю, Вы это понимаете!
   – Мы с шефом пытаемся разобраться, не имело ли место злодейское вмешательство в историю гибели матери Бориса, только и всего. А хороший человек, ну никак не может быть к этому причастен, согласитесь!
   – Ладно, слушайте, как всё было. Бориса привёз в село писатель, Семён Дорохов, личность нам известная не только по литературным трудам. Сам он родом из Таганрога, но часто бывал в Синявском, ведь здесь проживает его двоюродная сестра, Нина Михеева. Кстати, в девичестве она тоже Дорохова. Мы с ней соседи. Поначалу вздорные люди шушукались, что ребёночка прижил с какой-то возлюбленной сам писатель. Но вскоре и им самим подобные разговоры стали казаться полной чепухой – не такой это был человек, чтобы шашнями заниматься!
   Ко времени появления Бориса Нина уже овдовела, и было ей под сорок лет. Хлопотами Дорохова оформили усыновление и в метриках записали мальчика как Бориса Тимофеевича Михеева. Писатель очень о ребёнке заботился, когда не мог навестить лично, присылал подарки, да и деньгами родственницу поддерживал.
   Рос Борис смышлёным, пытливым. Я вела их класс с первого года по пятый и была им очень довольна. Однажды, уже пятиклассником, обескураженный Боря сообщил мне, что у него появилась вторая мама и сестрёнка Маша. Я выпытала у соседки, что всё это значит. Та поведала, что из Москвы внезапно нагрянула Анна Дорохова с семилетней девчушкой-сироткой, племянницей мужа. Анна внесла сумятицу в жизнь мальчика, зачем-то открыв тому тайну его рождения. Наверное, её можно понять – других детей по каким-то причинам у неё не было, вот и тосковала по первенцу.
   Погостила Дорохова недолго, дела домой позвали. Больше она у нас не появлялась, но деньги на содержание детей, соседка рассказывала, присылала регулярно.
   Боря с Машей росли – не разлей вода. Постепенно дружба переросла в большое чувство. Мы были уверены, что они создадут семью. Но случилось иначе – окончив учёбу в институте, Маша вдруг уехала. Что там у них не сладилось, гадать не стану. Только для Бориса это оказалось полной неожиданностью. Несколько раз он ездил к ней в Пятигорск, когда узнал, что она там устроилась, только всё оказалось зря. Слышала я, будто Маша вышла замуж. Вот, собственно и всё.
   А Вы, Сергей, с Борисом-то взяли бы, да поговорили откровенно! Он прямой человек и правильный – лукавить не в его привычках.
   – Да, пожалуй, я так и поступлю. Спасибо Вам, Зоя Петровна за помощь.
   …Однако застать Бориса Михеева в дирекции музея-заповедника не получилось. Оказалось, что тот оформил отпуск без сохранения заработной платы и срочно по личным делам выехал в Москву. Сергею ничего иного не оставалось, как поспешить вслед за ним.
//-- * * * --//
   – Перво-наперво следует получить информацию из Пятигорска о замужестве таинственным образом исчезнувшей из поля зрения земляков Марии Хлустовой. Мне отчего-то кажется, наши усилия по её розыску не станут пустой тратой времени. Предчувствие, если желаешь! Параллельно будем искать встречи с её несостоявшимся суженным Борисом Михеевым-Дороховым. Если прав Давид Таникадзе, то сын Анны Семёновны в это самое время вполне может заниматься оформлением документов о наследовании особняка, – Смыслов, рассуждая вслух, машинально чертил схему на листе бумаги.
   – Хорошо, шеф! Я немедленно свяжусь с одним приятелем – он в ставропольской полиции служит. Думаю, о Марии будет к вечеру информация. А сам отправлюсь в посёлок, где дом Дороховой, потолкую с охраной. Авось, что и надыбаю.
   – Вот и отлично. Я же тем временем потревожу нашего заказчика. Созвонюсь и напрошусь на визит в столь элитарную клинику. Не из праздного любопытства, конечно. После твоего успешного вояжа на Юг появились к нашему эскулапу вопросы.
   …Лечебное учреждение, принадлежащее Хлустову, размещалось в типовом блочном здании о четырёх этажах. Внешне об особом статусе клиники свидетельствовало чугунное ограждение в полтора человеческих роста и облицованный туфом пропускной пункт у ворот, где вежливо-внимательный постовой в униформе, изучив положенное уставом караульной службы время, содержание паспорта посетителя, указал Смыслову верный путь в административное крыло здания.
   Внутреннее убранство клиники оказалось куда привлекательнее наружного облика. Мрамор, зеркала, справочные электронные терминалы для пациентов.
   Хлустов встретил детектива, выйдя в обширную приёмную в безукоризненно чистом голубоватом халате поверх дорогого костюма, и жестом пригласил в кабинет.
   – Можете уже что-то сообщить по делу? – сухо осведомился он, предлагая гостю кресло. – Кофе, чай?
   – Не откажусь от чашечки «капучино». – Смыслов выдержал паузу, пока хозяин кабинета сделает распоряжения относительно кофе. – Что же касается нашего дела, то могу доложить об исключении одного из основных фигурантов, а именно господина Гольцова, из числа потенциальных виновников смерти Вашей бывшей супруги. Уж ему-то эта трагедия пошла лишь во вред. Можно утверждать, что этот человек с уходом из жизни Анны Дороховой утратил почву под ногами. Подробности изложим в письменном заключении, которым мы с партнёром, как правило, отчитываемся перед клиентом по завершении расследования.
   – Так что же, Вы склоняетесь к мнению, что смерть Анны была случайностью?
   – Пока не берусь утверждать категорически. Мы продолжаем работать. Именно по этой причине я Вас и оторвал от дел. Скажите, Вам известно, что Мария, дочь Вашего младшего брата и Борис, сын Дороховой, росли и воспитывались вместе?
   – Да, мне следовало бы предвидеть, что Вы докопаетесь до этого обстоятельства. Однако какое отношение к делу оно может иметь? Уж кто-кто, а дочь брата, ни в какой мере не могла быть заинтересована в гибели Анны.
   – Даже будучи невестой Бориса? А его возможность получить наследство и пользоваться им, будучи законной супругой?
   – Мария не являлась невестой Бориса. И не хотела быть его женой, по крайней мере, об этом я слышал от неё. Сказать откровенно, я также не желал их сближения. По ряду причин, не имеющих отношения к делу. Так, по личным мотивам. Она вышла замуж за другого человека, о чём меня известила. Даже приглашала на свадьбу в Пятигорск, но дела мне не позволили поехать. Кстати, та пригласительная открытка, что я получил по почте, была последней весточкой от племянницы. Не сочтите меня чёрствым по отношению к родственникам, но на сантименты времени мне не хватает. Вечно занят!
   – А что всё-таки произошло с Вашим племянником Мишей?
   – Мальчик был очень непоседлив и подвижен. Он всегда шалил и, как результат, свернул себе шею, скатившись кубарем с крутой лестницы на даче отца Анны. Это случилось первого января 1984 года. Мы с Анной были ещё женаты и встречали в семейном кругу Новый год в Переделкино. Детишки были с нами.
   Поймите правильно, мне трудно вспоминать о том трагическом происшествии, вновь переживать весь ужас случившегося… Давайте на этом завершим нашу беседу. Надеюсь, Вы узнали от меня что-то полезное для расследования.
   Простившись с профессором, Смыслов вернулся домой и до приезда помощника постарался уложить в систему всё, что стало ему известно за последние дни.
   Картина и в самом деле складывалась довольно неординарная: два падения с лестницы со смертным исходом в одной семье – совпадение или… или закономерность? Если принять второй вариант, то смерть Анны Дороховой – результат чьих-то целенаправленных действий. В таком случае, Анатолий Петрович Хлустов прав, и надо искать преступника. Впрочем, не этим ли мы с помощником и занимаемся последнее время, пусть даже с большими сомнениями первоначально, но приняв версию заказчика?
//-- * * * --//
   …Из коттеджного посёлка Сергей вернулся не с пустыми руками.
   – Судя по всему, Борис действительно оформляет вступление в наследство. Сегодня он зачем-то посещал дом матери, и мы с ним лишь немного разминулись.
   Да-да, верно понимаю Вашу улыбку. У врат райского уголка, где нашлось место для дома Дороховой, сегодня действительно совершенно случайно дежурит мой сослуживец по Кавказу. Предупреждаю вопрос. Нет, в военное время нам не доводилось встречаться, но что мешает проникнуться симпатией друг к другу, вспоминая боевые денёчки и отцов-командиров?
   От нового знакомого я узнал, что охраны в особняке теперь нет, а вот горничная Дороховой регулярно там появляется – всё время после гибели хозяйки она получала положенное жалованье от наследника за поддержание порядка в доме.
   Мне показалось правильным не вступать с ней в контакт, во всяком случае, до тех пор, пока мы не пообщаемся с Борисом Михеевым. А вот для него я на контрольно-пропускном пункте оставил записку такого содержания, что прочитав, он обязательно позвонит нам.
   Удивляюсь, что молчит Ставрополь, наверное, своих дел невпроворот. Ладно, дождёмся утра. Тогда сам потревожу звонком боевого друга!
   …Следующий день преподнёс детективам настолько важную информацию, что такие весомые понятия, как, например, наследство или профессиональная зависть отодвинулись на второй план, пропустив вперёд в качестве основной версии месть.
   Ставропольский товарищ Сергея сообщил, что Мария Хлустова при вступлении в брак взяла фамилию Лемехова, что дало основания помощнику, не в меру горячась, доказывать шефу необходимость немедленно отправиться на встречу с горничной.
   – Это надо же! Дипломированный провизор инкогнито работает прислугой в доме у своей почти что родственницы. Наверняка надумала опоить хозяйку чем-то специфическим и сбросить вниз. А так, что бы ей бросать стерильную работу в Пятигорске ради мытья полов у богатеньких, пусть и в Москве!
   – Охлади пыл, Сергей! В наше славное время и не такое бывает. Молодое население страны всё более напоминает мне идолопоклонников, божество которых – удовлетворение несбыточных потребностей любой ценой. Пусть для трезвого взгляда невозможность исполнения желаний очевидна – они всё равно с упорством умалишённых всеми правдами и неправдами станут стремиться на свою погибель к «центрам комфортной жизни», значит – в первую очередь в столицу. Да ты и сам наверняка это замечаешь! Возможно, служить прислугой в богатом столичном доме экономически более привлекательно, чем работать по профессии на небольшой провинциальной фабрике. А гордость – она ведь присуща не каждому.
   Нет, только не подумай, будто я исключаю напрочь твою правоту. Что касается отравления – ты же знаешь, вскрытие ничего подобного не показало. Но вариантов может быть масса. Например, каким-то образом вывести человека из себя и в удобный момент подбросить под ноги банановую кожуру.
   Кстати, в этом что-то есть! Надо бы проверить одну вдруг пришедшую в голову идею. Скажи-ка, друг ситный, нет ли среди обширных твоих знакомств шустрого оперативного работника, способного за небольшой гонорар выполнить некое деликатное поручение?
   Найдётся? Вот и отлично! Пригласи его срочно приехать к нам, а после инструктажа отправитесь вместе в осиротевший особняк. Ты понимаешь, что твой товарищ, точнее, его служебное удостоверение, требуется лишь для придания визиту официального статуса. Заодно познакомишься с Марией Лемеховой. Но смотри – не более того! Никаких вопросов по существу пока не задавай! Да, вот ещё что! Имей в виду, что ваше посещение обязательно должно пройти в отсутствие нового владельца дома – лишние глаза ни к чему.
   …Знакомый Сергея, Феликс, оказался смышлёным молодым человеком, которому не пришлось долго объяснять задачу. Посовещавшись втроём около получаса, заговорщики разделились. Сергей с Феликсом отбыли на объект, а Андрей Павлович углубился в «Алхимию слова» Яна Парандовского, книгу, которая вот уже четыре десятка лет, как он утверждал не без некоторой доли кокетства, «избавляла его от навязчивого периодами желания корпеть над мемуарами и тем самым занять достойное место в строю графоманов».
   Вечером Сергей вернулся к шефу весьма довольным:
   – Операция прошла, как по маслу! Пока Феликс под бдительном присмотром сопровождавшей его Лемеховой шарил по закоулкам в поисках мифического злоумышленника, следы которого якобы ведут в особняк, я, дабы не скучать, ожидая в холле их возвращения, тихонько поднялся на второй этаж и сделал соскобы с верхних ступеней лестницы, как Вы и велели, у самой стены. Но, скажу я Вам, Мария Лемехова ничуть не соответствует тому образу Маши Хлустовой, который я составил по фото из Синявской. В этой коротко остриженной черноволосой особе, резкой и циничной, даже мой профессиональный взгляд не смог найти черт, напоминающих то юное существо с кудряшками! Куда уж Дороховой было опознать её спустя столько лет!
   А материал с пола вот тут, в пакетике, – продемонстрировал помощник добычу. – Дальше что делать с ним?
   Смыслов молча сгрёб пакетик со стола и удалился в ванную комнату. Через пару минут он вернулся удовлетворённым:
   – Что ж, идея оказалась плодотворной, не зря вы с Феликсом мистифицировали нашу Машу. Итак,… – звонок телефона не дал договорить, и он снял трубку.
   – Частный сыщик Смыслов, чем могу быть полезен? А, вот оно что, рад вашему звонку, Борис Тимофеевич. Встретиться Вам со мной не просто желательно, а крайне необходимо. Чем скорее, тем лучше! Будет замечательно, если Вы приедете к нам не один, а вместе с Марией. Вот и хорошо, до встречи через два часа. Ничего, что час поздний. Уверяю Вас, этой встречи мы долго ждали.
   Положив трубку, Смыслов повернулся к Сергею:
   – Вот и всё. Очень скоро суть дела окончательно прояснится. Я так думаю. Не выпить ли в ожидании развязки по чашечке кофе?
//-- * * * --//
   Посетители не заставили себя ждать, явившись даже несколько ранее оговорённого времени. До какой же степени разными могли стать два человека, которым длительный промежуток времени суждено было жить под одной крышей! Не только внешне, что не могло бы вызвать удивления, но и характерами, манерами.
   Худощавая, стремительная в движениях Мария лидировала в дуэте. До времени располневший, с глубокими залысинами, в огромных роговых очках на мясистом лице, Борис казался рядом со спутницей неуклюжим и нерешительным.
   – После неожиданного визита полиции по надуманному поводу, – метнула Мария выразительный взгляд на Сергея, – я сразу заподозрила неладное. А потом приехал Боря и показал записку, оставленную для него в охране. Тогда стало совершенно очевидно, что Вы до всего докопались, – женщина сразу взяла инициативу в свои руки, едва присутствующие расселись по креслам в кабинете Смыслова. Чувствовалось, что она настроена по-боевому, и скрывать ничего не намерена.
   – Она наконец-то получила, что заслужила! Двадцать семь лет я ждала этого дня. Понимаете, вся моя жизнь, все помыслы были нацелены на то, чтобы отомстить убийце брата.
   – Ваш брат Миша погиб от несчастного случая! – прервал монолог Лемеховой детектив. – Он же упал с крутой лестнице на даче в Переделкине, не так ли?
   – Упал, но не сам! Это она нарочно столкнула Мишу.
   – С чего Вы это взяли, ведь Вас не было рядом!
   – В том-то и дело, что я всё видела своими глазами через щель между дверью и косяком. Мы пришли с гулянья, поднялись наверх. Я вошла в комнату, чтобы переодеться, а Миша расшалился и рвался ещё погулять. Затаившись в углу, я наблюдала за происходящим. Сначала Анна довольно громко бранила брата и за руку пыталась втащить его в детскую, но он упирался. Тогда она, сильно разозлившись, толкнула его вниз с криком: – «Ну и убирайся, можешь вообще не возвращаться с улицы и ночевать там с собаками!»
   От неожиданности он кубарем скатился по ступеням, разбил голову в кровь и свернул себе шею. Анна не сразу поняла, что мальчик умер, и ненадолго ушла в свою комнату. Потом снова вышла на площадку и, заметив его лежащим без движения, сильно испугалась, начала кричать и звать на помощь. Только тогда я вышла из своего убежища и спустилась на первый этаж к братику. Подле него уже суетились Семён Вениаминович и дядя Толя, папин старший брат. Именно тогда Анна и предала огласке придуманную ей версию о случайной гибели Миши в её отсутствие. Ещё бы, писательница! Горазда выдумывать. Меня же никто не расспрашивал о случившемся, полагая, что я не могла видеть, как всё произошло. Вскоре пришли доктор и милиционер. Потом из Москвы приехали ещё какие-то люди. До вечера в доме не прекращалась суматоха. Я всё надеялась, что кто-нибудь сообразит поговорить со мной, но этого не случилось. Посторонние разошлись, Мишу увезли.
   Первую ночь я совсем не спала, плакала, жалея братика. Именно тогда я и дала себе слово отомстить за него. И, поверьте, сделала бы это, сколько бы ни пришлось ждать! Каким образом – другой вопрос. Вы понимаете, мне, дипломированному провизору, не составило бы труда дать Анне с едой комбинацию каких-либо снадобий из её же аптечки, что привело бы к летальному исходу. Слишком лёгкая это была бы для неё смерть! Мне хотелось, чтобы в последние минуты жизни она вернулась бы на много лет назад и пережила тот же ужас, что и погубленный ей ребёнок.
   – И Вы с вечера, когда все улеглись спать, намазали верхние ступени лестницы густым мыльным раствором, – подсказал Смыслов.
   – Нет, Маша тут ни при чём, – неожиданно высоким для тучного тела голосом вскричал второй посетитель. – Это я, я всё придумал, сам и осуществил!
   – Боря, помолчи лучше, куда тебе! – обрезала Лемехова. – Да, Вы правильно догадались, Андрей Павлович. Всё именно так и было. Мне оставалось только после отъезда Бориса пройтись влажной тряпкой по полу. Когда же хозяйка собралась сойти вниз, я открылась ей, обвинив в убийстве брата. Та опешила, засуетилась и, поскользнувшись, не сумела устоять на ногах. Вот, собственно и всё. Дальше – делом техники было тщательно протереть подошвы обуви, что была на Анне в момент падения, и несколько раз хорошенько вымыть пол, что входило в мои обязанности и ни у кого не могло вызвать тени подозрения. Наверное, немного мыла всё-таки осталось на ступенях, раз Вы сообразили, что Дорохова убилась неслучайно. Впрочем, это не так уж и важно – ведь цели своей я добилась!
   – Не могу поверить, что сына Анны Дороховой Вы сделали сообщником, прельстив возможностью получить наследство! Я – прав?
   – Тут всё гораздо сложнее, – вступил в разговор освоившийся, наконец, в непривычной обстановке Борис. – До двенадцатилетнего возраста я и не предполагал, будто проживаю не в своей родной семье. Точнее, что я приёмыш. Лучше бы мне этого не знать совсем, настолько факт сей осложнил дальнейшую жизнь. Это позже случилось, когда мы с Машей решили навсегда быть вместе, пожениться, то есть. Я решил, что не имею права таить от невесты историю своего появления на свет, тем более, что с моей биологической матерью они были знакомы – ведь именно Анна Дорохова и привезла Машу к нам, в Синявское.
   Сказать, что узнав правду, Маша сильно расстроилась, было бы слишком мягко. Она восприняла известие как личную трагедию, обстоятельство, разлучавшее нас навсегда. Именно тогда, не сообщив нам о своих намерениях, Маша, можно сказать, спешно бежала из Синявского.
   Я наводил справки, где только мог, искал её следы. Наконец поиски увенчались успехом, и я отправился в Пятигорск. Мы встретились. Объяснились на квартире, что Маша снимала там. Оказалось, что за непродолжительный отрезок времени, что мы жили порознь, она успела выйти замуж за нелюбимого человека, сотрудника охраны той фабрики, на которой они оба работали с единственной целью – изменить фамилию.
   Лемехов относился к своему очередному браку как к событию заурядному, потому не стал чинить препятствий к разводу.
   Я сумел доходчиво втолковать Маше, что не питаю ни только сыновних, но и просто человеческих чувств приязни к родившей меня женщине, как, впрочем, и она к случайному плоду грешков молодости. Мне было известно, что, когда скрывать беременность уже не было возможности, Дорохова самостоятельно попыталась избавиться от плода, но сделала попытку неловко, применив горячую горчичную ванну. В результате она навредила и себе, а мне с первых же дней жизни сопутствуют опустошающее душу ощущение никчёмности, ненужности и врождённый сердечный недуг, набирающий силу и практически неизлечимый в моих жизненных условиях…
   – О наследстве, которое Вы упомянули, он даже не помышлял. Содержание завещание Дороховой стало известно Борису совсем недавно – ему написал нотариус, – вновь вниманием завладела Мария Лемехова. – И, признаюсь, то письмо оказалось крайне своевременным. Борис не просто тяжело болен, он медленно умирает, и сколько ему осталось жить без квалифицированного хирургического вмешательства – никому не ведомо. Это обстоятельство ещё более укрепило меня поспешить с осуществлением плана мести – в отличие от Бориса кое-что о намерениях хозяйки в отношении имущества мне было случайно известно.
   Теперь, продав дом, он получит достаточно денег, чтобы оплатить сложную операцию, которую ему предложили сделать в Израиле. Кстати, покупатель уже имеется, и аванс внесён не далее как вчера.
   Вот и вся наша история. Прошу учесть только, что Борис никакой роли в смерти Анны Дороховой не играл. Весь сценарий придумала я сама, пьесу разыграла как по нотам, а теперь одна готова ответить за содеянное, – решительным жестом пресекла женщина попытку своего спутника вмешаться в разговор. – Я одна! – повторила она вновь. – Думаю, теперь Бориса можно отпустить домой, а Вы вправе вызвать полицию. Не сомневайтесь, от своих слов я не стану отказываться.
   – Ну, с этим-то можно и не торопиться, – ответил на пылкую речь Смыслов. – Ситуация прояснилась, но, скажу откровенно, делать резких движений я не готов. Чтобы моя позиция, надеюсь, коллега её разделяет, была понятной, считаю необходимым информировать гостей о том, что разбираясь с этой запутанной историей, мы выполняли заказ э…э…э, одного неизвестного вам частного лица. По этой причине, многоуважаемая Мария, пусть именно эта персона и определяет Вашу участь. За сим, мой помощник проводит вас обоих до такси, которое сейчас же и вызовет…
//-- * * * --//
   – Андрей Палыч, а Вы можете допустить, что Борис Михеев, точнее, Дорохов, не подозревал о планах своей возлюбленной в отношении собственной матери? – спросил Сергей, вернувшись со двора, куда проводил гостей.
   – Вероятность такую исключить нельзя, хотя она и весьма ничтожна. Впрочем, мозг учёного мужа – штука загадочная. Кто знает, какие мысли и идеи владеют им в данный момент!
   – А если допустить, что догадывался – почему не помешал?
   – Видишь ли, Серёжа, во второй половине прошлого века был научно подтвержден тот факт, что в возрасте пяти-шести месяцев человеческий эмбрион уже сформирован как высокоразвитый организм. Следовательно, он способен исключительно чутко откликаться на любые изменения окружающей женщину на сносях обстановки. Весьма авторитетные медики полагают, что на тех, кому удалось выжить, потуги искусственного прерывания беременности оказывают стрессовое влияние. То есть плод, переживший попытку несостоявшегося аборта, сознаёт, что его появления на свет не желают, и само его существование находится в смертельной опасности. Одним словом, эмбрион переживает свое почти имевшее место убийство, и при этом с поразительной точностью испытывает ужас смерти.
   Постоянным спутником в жизни Бориса Михеева наверняка было острое чувство отверженности. Такова участь тех, кто пережил подобный кошмар.
   Ну и как он, по-твоему, зная всё об обстоятельствах своего рождения, должен был относиться к своей биологической матери-убийце?
   – Так что же мы будем теперь делать, шеф?
   – Честно отчитаемся в проделанной работе перед клиентом. Единственно что, надеюсь, понимаешь, по какой причине, не станем делиться с ним нашими сомнениями в части осведомлённости Бориса в планах Марии.
   – И как, Вы полагаете, поступит Хлустов?
   – Я почему-то совершенно убеждён, что он не станет, предавая дело огласке, губить свою единственную племянницу. Тем более что кроме него никто не усомнился в естественных причинах смерти Анны Дороховой. Кстати, в том пакетике, что ты принёс из коттеджного посёлка, находилось лишь ничтожное количество засохшего мыла, которое самым естественным образом в ходе моего спонтанного эксперимента растворилось и слилось в трубу. Совершенно ничего не осталось.
   А вообще-то, мне давно пора спать…

Чужая

   – Знаешь, Серёжа, дело это обычное. Мы, пожилые люди, сплошь и рядом демонстрируем такие проявления, которые молодёжь, вроде тебя, иначе как странностями и не называет. И это будет, пожалуй, самым мягким определением!
   – Ну что это Вы, Андрей Палыч, себя-то к пожилым причисляете. Рановато! Я так считаю: человек не состарится, пока дух его молод.
   – Вот-вот! Все мы так полагаем. До поры. А там глядишь, дух-то молод, а силы уже не те. Горько сознавать, но возраст своё берёт, и никуда от этого не деться! Так что, давай-ка, прекращай тешить моё самолюбие. А соседку свою, о которой рассказал, приводи, пообщаемся.
   Эта беседа частного детектива Смыслова с помощником состоялась дождливым сентябрьским утром, а уже после полудня в том же кабинете они принимали старую женщину, соседку Сергея по лестничной клетке, облик которой свидетельствовал о многих отданных нелёгкому труду годах, да и сейчас явно не пребывающей в праздности.
   – Вы по-свойски поделились с моим помощником о посещающих в последнее время тягостных воспоминаниях. Какая-то мысль, связанная с прошлым, тревожит и не даёт покоя? Знаете, Клавдия Егоровна, иногда бывает достаточно лишь рассказать всё в подробностях доброжелательному собеседнику, как на душе сразу делается легче. Давайте попробуем! Поверьте, мы с Сергеем внимательные слушатели, а глядишь, и добрым советом поможем. Понятно, что детство Ваше пришлось не на самые благодатные годы, что-то из тех, давних воспоминаний будоражит сознание?
   Гостья задумалась, подбирая нужные слова. Находясь в помещении, совершенно отличном от привычных кабинетов районной поликлиники, которые она нет-нет да посещала, Клавдия Егоровна, не избалованная вниманием, тем не менее, ощущала себя пациентом, оттого робела и тушевалась.
   – Вот какая оказия: мне под старость на ум пришло, что чужой была я в семье своих родителей. Не родная я им. Нет, не сегодняшняя это мысль. Прежде тоже иногда задумывалась об этом, но дела всякие отвлекали, не до глупостей было. Теперь – другое дело! На пенсии пребываю, когда только и поразмышлять вволю! Чудится почему-то, будто отец привёз меня перед войной из Ленинграда, забрав от настоящих родителей.
   – А почему именно оттуда? Что-то связано в памяти с этим городом? Кстати, бывали ли Вы там позже, во взрослой жизни?
   – Никаких воспоминаний с ранних лет не осталось. Уже работая, несколько раз на экскурсиях была. Посещала в основном центр города и окрестности – Петродворец, Пушкино. Пешком много ходила по улицам. Внимательно всё разглядывала, однако никакого отклика в душе не случилось. Но, всё-таки, почему-то кажется, будто я тамошняя. Духом, что ли, родным веяло!
   – Расскажите немного о доме, в котором Вы выросли. Где проживали, чем занимались взрослые, были ли ещё в семье дети кроме Вас. Спрашиваю не из праздного любопытства. Нам важна всякая мелочь. Незначительный на первый взгляд штрих порой способствует увидеть то, что без него находилось как бы в тумане. Итак, мы внимательно Вас слушаем.
   Смыслов, настроившись на длительное повествование, отодвинул кресло в угол, так, чтобы находясь в полутени, не смущать рассказчицу. Сергей, расположившийся вне её поля зрения, незаметно включил видеозапись. Гостья собралась с мыслями и заговорила.
   – Даже не знаю, с чего начать. Жили мы своим домом в селе Новоархангельское, что когда-то находилось на Дмитровском шоссе подле станции Марк. Отца звали Егор Семёнович, он был местным жителем, родом из небольшой деревни Заболотье, в которой, по его рассказам, находился женский монастырь. В юности он повредил ногу и заметно прихрамывал. По этой причине отца не взяли на фронт. До конца своей жизни, а умер он рано, в возрасте пятидесяти шести лет, работал в свиноводческом отделении совхоза «Марк». Говорили, что этот совхоз считался «режимным» объектом и числился по ведомству госбезопасности.
   В 1960 году, когда строилась Московская кольцевая автодорога, село, где мы проживали, вошло в состав Москвы, а совхоз остался в области. В тот год как раз умер мой старший брат Шура. Ему исполнилось всего двадцать семь. Когда он был ещё совсем маленьким мальчиком, пьяный сосед, показывая отцу новую берданку, вдруг неожиданно пальнул рядом с ними в воздух. У Шурика лопнули барабанные перепонки, и он на время совершенно оглох. Постепенно слышать он стал, но плохо, а раны совсем так и не зажили, поэтому часто возникали воспаления среднего уха. В конце концов, от развившейся инфекции его не смогли спасти.
   А в следующем году умер и отец. Он много выпивал последнее время и вся жизнь в нашем доме шла наперекосяк. Беды нашей семьи начались на третьем году после окончания войны. Тогда только родился мой младший братик, Толюня. Папа почему-то был очень недоволен новому рту, вероятно, трудно стало прокормить такую большую семью. Вот он и загулял, запил. Но только дома, по вечерам и в выходные. Возвращаясь с работы, к семье не торопился, приставал к какой-нибудь компании. С мамой стал грубым, часто распускал руки.
   Мама всё сносила молча. Только от переживаний исхудала сильно. Её звали Серафима. Родом она с Украины, а с отцом познакомилась в 1932 году, когда приехала в Подмосковье, убегая от голодной жизни. Она была стройная, высокая, смуглолицая, с длинной чёрной косой. Даже и не знаю, что разглядела она в худом, хромоногом мужичке, какие такие достоинства выискала – наверное, просто страшно сделалось одной на чужбине. Вот и пригрелась возле первого встречного. Только об этом мама молчала и никогда на судьбу не жалилась.
   Работала она в кассе на железной дороге и после смены прирабатывала, убирая станционные помещения. Когда появился на свет Толюня, я вынуждена была помогать маме, по вечерам мыла за неё полы на станции.
   Окончив школу, я нанялась санитаркой в местную больницу и поступила на вечернее отделение института. Но получить диплом не вышло – Толюня часто болел, и мне вместо занятий приходилось подменять маму по вечерам, иначе семья лишилась бы тех денег, что ей доплачивали за уборку. После смерти старшего брата и отца я совсем забросила институт, хотя училась уже на последнем курсе, и устроилась дежурной в гостиницу «Алтай», которую несколько лет тому назад построили к Фестивалю молодёжи и студентов. Туда было легко добираться – всего три перегона на электропоезде. Там до пенсии и проработала.
   Распространяться о личной жизни не хочу. К делу это не относится. Конечно, было и хорошее, и плохое. Скажу только, что родила сына, вырастила его. Но так получилось, что разошлись наши дорожки, слишком уж не похожи мы во взглядах на жизнь. Видимся редко, может быть, это и к лучшему! – женщина умолкла, опустив взгляд.
   Выждав небольшую паузу, Смыслов дал ей совладать с собой и спросил:
   – Какие отношения складывались у Вас с родителями, братьями?
   – Нормальные. В целом. Я плохо помню годы детства. Мне представляется, что отец был груб со всеми нами. Кажется, был такой случай, кто-то рассказывал мне об этом, как однажды зимой он выронил меня из саночек возле полотна железной дороги и даже не заметил этого. К счастью по тропинке шла наша соседка и крикнула, чтобы тот оглянулся. Если бы не эта женщина, меня, может быть, задавил бы поезд. Во всяком случае, я помню только, как лежала, стукнувшись затылком о рельс. А больше ничего. Ни до, ни после. Возможно, отец сделал это нарочно, чтобы от меня избавиться?
   А вот ещё. Когда хоронили старшего брата, кто-то из родни бросил фразу в том смысле, что жаль парня, уж лучше бы неродное дитя отошло. Наверное, имелась в виду я? Дословно сказанного не помню, так же как и личности произнёсшего. Простите уж.
   И чего я совершенно не сохранила в памяти, так это материнской ласки. Вот Толюню мама любила без памяти. Отдавала ему всё свободное время. Я тоже, чтобы угодить ей, стала заботиться о младшеньком. Постепенно так сильно к нему привязалась, что вовремя не заметила, каким чёрствым и эгоистичным он вырос. Поняла это только после скоропостижной смерти матери, в чём виню, прежде всего, брата.
   Последние годы жизни мама недоедала, потому что сынок отбирал у неё всё, даже пенсию, вынуждая старого человека бродить по окрестным дворам и собирать пустые бутылки, добывая тем средства на хлеб и молоко. В то время мы проживали в разных районах города и я, занятая своими проблемами – работой, хлопотами о сыне, ничего подобного не могла и предположить.
   Однажды наша знакомая позвонила мне и с возмущением начала упрекать в бездушии. Оказывается, она случайно застала маму, копавшуюся в мусорном баке возле той станции, где она когда-то работала. Я примчалась туда, нашла маму в невменяемом состоянии. Та ничего не могла объяснить толком, почему оказалась в этом районе, так далеко от дома. По-моему, даже меня она не сразу признала. Мы поехали на такси к ней домой. Там обнаружилось, что в квартире нет никакой еды. Сходила в магазин, приготовила обед, накормила маму. Более-менее она пришла в себя и рассказала, что не видела сыночка уже более недели, так как тот живёт у какой-то очередной подружки. Строго запретив матери выходить за порог, я уехала к себе, а на следующий день, отработав, вернулась, чтобы накормить её. Так продолжалось несколько дней. В очередной свой приезд нашла маму лежащей на полу без признаков жизни. Судя по отсутствию многого из тех продуктов, которые я загрузила в холодильник, стало понятно, что в доме побывал Толюня…
   Схоронив маму, я зареклась когда-либо встречаться с братом. С той поры мы больше не виделись.
   Что же касается старшего брата, смутно припоминаю, что мы были дружны. Он заботился обо мне, в меру сил защищал. Вот, собственно, и всё.
   – Но было что-то такое в жизни, какое-то поворотное событие, что навело Вас на мысль, будто Вы чужая в семье? На пустом месте такого не бывает!
   – Да, Вы правы. У меня появились фото каких-то незнакомых мне людей. А произошло это так. Уже после маминой смерти я навестила её старшую сестру, Галину. Та лежала парализованной и в состоянии была произносить лишь отдельные слова, да и те невнятно. Тем не менее, тётка сильно разволновалась и пыталась мне рассказать что-то очень важное. Я совсем не понимала, чего она добивается, но помогла внучка, медицинская сестра, что постоянно проживала с Галиной и ухаживала за ней. Она сообразила, проследив за взглядом больной, указывавшим на этажерку, взять лежащий там альбом со старыми фотографиями и велела мне перебирать карточки и показывать больной. Вид двух фотографий привели тётю в особо возбуждённое состояние. Она силилась что-то мне объяснить, но я смогла понять одно: что должна забрать эти фото себе, так как изображённые на них мужчина в военной форме и белокурая женщина – «это они». Больше я ничего не поняла из её несвязного бормотания. Вскоре тётки Галины не стало.
   Эти фотографии я храню, часто всматриваюсь в лица, изображённых на них людей, пытаюсь обнаружить знакомые черты. Иногда мне кажется, что женщина с фотографии немного напоминает меня в молодости. А вот на маму и младшего брата – они нисколечко не похожи! К сожалению, у меня не сохранилось фотопортретов отца и старшего брата.
   – А что, эти таинственные фотографии Вы захватили с собой?
   Женщина молча кивнула и, порывшись в сумочке, достала большой серый довольно потёртый конверт:
   – Вот они, здесь, посмотрите, – протянула она конверт Смыслову.
   Внимательно рассмотрев старые фотографии с лицевой и оборотной сторон, Смыслов передал их помощнику, после чего продолжил расспрашивать посетительницу:
   – А кроме младшего братца остались у Вас ещё близкие родственники?
   – Близкие? Да нет, пожалуй. Разве что только двоюродная сестра Мария, дочь моей тётки. Но та рано вышла замуж и переехала к мужу в Ленинград. Пока тётка была жива, мы изредка встречались у неё дома, когда Мария приезжала навестить мать. Но последнее время никаких отношений между нами не сохранилось.
   – И по поводу фотографий никакого разговора между Вами и сестрой не было?
   – Нет! Последний раз мы виделись на похоронах тёти Гали, а там, сами понимаете, подобные расспросы были бы не к месту.
   – Да, конечно. – Смыслов поднялся из-за стола и в задумчивости прошёлся по кабинету. – Скажите, Клавдия Егоровна, насколько важно Вам, человеку немолодому, прожившему большую, судя по всему, не лёгкую жизнь получить подтверждение зародившимся у Вас сомнениям или, напротив, опровергнуть их? Как бы то ни было, в прошлое не вернёшься, ничего в миновавшем не скорректируешь! Так, может быть, правильнее забыть о беспокоящих подозрениях, дожить отпущенный век без лишних тревог и волнений? У нас, специалистов, имеются надёжные, проверенные методики устранения тревожных состояний. Хотите, попробуем применить их в Вашем случае?
   По всему чувствовалось, в женщине происходила внутренняя борьба. Она опустила голову, беззвучно шевелила губами. Узловатые пальцы теребили ткань юбки на коленях.
   – Спасибо Вам, Андрей Павлович, и Вам, Сергей, за внимание к моим проблемам. Я не считаю себя больной, во всяком случае, в такой мере, чтобы мне требовалась помощь психиатра. Те странные на Ваш взгляд мысли, что посещают меня в последнее время всё чаще и чаще, не так уж сильно мешают мне жить. Глаза у меня ослабли настолько, что читать я практически не в состоянии. Глядеть телевизионные передачи нет никакого желания, настолько они пусты, и содержание их оторвано от реальных проблем большинства людей. На досуге, а его у меня теперь, как Вы понимаете, предостаточно, остаётся только мечтать, размышлять, чем я и занимаюсь. А что касается прошлого, то, по-моему, в любом возрасте не лишне фантазировать, воображать, даже если в результате и не получится узнать о себе что-то ранее неизвестное, хотя бы потому, что это вносит какое-никакое разнообразие, уж больно монотонна жизнь одинокого человека! – выговорившись, женщина, сама поражённая своей смелостью, виновато сникла. – Извините меня, наболтала тут глупостей…
   – Ну что Вы, я с самого начала обещал Вам, что мы с помощником готовы выслушать и при малейшей возможности помочь. Подумаем на досуге, что в наших силах для Вас сделать. И вот ещё момент, Клавдия Егоровна, Вы разрешите нам скопировать снимки? Возможно, в них действительно содержится ключ к разгадке всей Вашей истории. Посмотрим!..
   Заперев за гостьей дверь, Сергей вернулся в кабинет к шефу и молча, не задавая вопросов, обратил на него выжидательный взгляд.
   – Даже и не знаю, что сказать! – как было заведено, Смыслов подвёл итоги встречи с очередным клиентом. – Рассуждает твоя соседка, со скидками на возраст, вполне здраво. А вот с памятью у неё, я отметил, не всё в порядке. Однако, это вполне естественно. Не исключаю, когда-то случилось нечто настолько неприятное, связанное с родителями, о чём она заставила себя забыть. Вытравила из памяти страшный эпизод, а вместе с ним выпал весь пласт воспоминаний о детских годах.
   Помнится, ты говорил, что планируешь в ближайшее время навестить своего питерского братца? Вот и прекрасно! Поезжай-ка немедля, совместишь, как говорится, приятное с полезным.
   Просмотри внимательно сделанную сегодня запись и выбери всё, связанное с ленинградской родственницей Клавдии Егоровны. Думаю, по имеющимся данным разыскать её не составит труда.
   Давай доведём это дело до конца, так сказать, на общественных началах, хорошо? Надеюсь, ты не против?
//-- * * * --//
   На третий день после отъезда в Санкт-Петербург помощник позвонил Смыслову и уведомил о намеченной на вечер встрече с родственницей Клавдии Егоровны, адрес и номер телефона которой он раздобыл, используя знакомства вездесущих сослуживцев. А чтобы не томить шефа в неведении, сразу же по возвращении в квартиру брата составил и отправил электронной почтой подробный отчёт о беседе.
   В целом то, что узнал Сергей о жизни семьи Клавдии Егоровны, мало удивило Смыслова, так как вполне укладывалось в рамки сделанных им выводов. Интересными были лишь детали, характерные особенности конкретной судьбы, угадать суть которых при досужем размышлении просто невозможно.
   К счастью, Мария, двоюродная сестра Клавдии Егоровны, оказалась человеком открытым и доброжелательным. Она искренне озаботилась угнетённым состоянием московской родственницы и охотно рассказала всё, что сама помнила о совместно проведённых годах детства или слышала от своей матери. А хранилось в её памяти, надо сказать, немало любопытного.
   Мария родилась в Ленинграде, куда её мать уехала из родного дома вслед за старшей сестрой Серафимой. Почему Галина оказалась не в Москве, объяснялось просто: девушка сумела сесть именно на тот поезд, который шёл в Северную столицу. Так получилось, ведь денег на билет у неё не было, и факт оказаться в общем вагоне сам по себе явился большим везением. Замуж Галина вышла более удачно, чем старшая сестра – за военного. Вскоре у них родилась дочь.
   Отец Марии, Пётр Разломов, участник Финской кампании, ощущая приближение большой войны, попросил свояка Егора забрать своих жену и дочь в Москву, полагая, что там они окажутся в большей безопасности. Вот тогда-то, по какой-то причине взяв с собой дочь, и отправился Егор Семёнович в Ленинград. Таким образом, нашло объяснение таинственное пребывание в Ленинграде трёхлетней Клавдии, почему-то сохранившей в памяти лишь обратную дорогу в Москву.
   Галина, окончившая к тому времени бухгалтерские курсы, устроилась работать на один из кирпичных заводов возле станции Бескудниково. Первое время они с дочерью проживали в доме родственников, а вскоре переехали в свою комнату на верхнем этаже двухэтажного деревянного барака.
   Разломов воевал. В середине июля 1941 года под Каменец-Подольском попал в плен и был отправлен в первичный лагерь Хомород. Позже был переведён другой лагерь, Лун-Камуфлен, что в районе Крайова. Чудом выжил в неволе, где до начала 1943 года военнопленные содержались в жутких условиях. Голодали, гибли от инфекций, массовых расстрелов. Кое-что изменилось лишь после Сталинградской битвы. Тогда лагерь посетил какой-то большой чин из Ватикана. После его визита условия сделались более-менее сносными. Так продолжалось до освобождения нашими войсками.
   Фронт быстро приближался к лагерю. Узники, опасаясь расправы со стороны немцев, готовящихся к отступлению, подняли восстание. Перебили охрану, вооружились и группой до полутысячи бойцов ушли навстречу наступающим советским частям в сторону Дуная. С боями вышли на соединение с нашими танкистами.
   Отец Марии, как нарочно, не в состоянии был принять участие в бунте и встретил советских бойцов больной малярией. Его, как и прочих, оставшихся в бараках, поместили для проверки в фильтрационный лагерь для выяснения обстоятельств попадания в плен. Некоторых после дознания под конвоем отправили на Восток. Разломов был определён в штурмовой полк, воевавший в составе 53-й армии Второго Украинского фронта. В мае 1944 года Галина получила извещение о гибели мужа в районе села Жеврены.
   Надо же было такому случиться, что допрашивал Петра в фильтрационном лагере его двоюродный брат Иван, служивший во фронтовой контрразведке. После окончания войны тот сам рассказал родне о трагической встрече с Петром в Румынии. С тех пор Галина, убеждённая в виновности Ивана, погубившего по её мнению мужа, возненавидела родича и всю его семью. Именно Иван с женой Лизой оказались запечатлёнными на тех фото, которые тётка перед смертью передала Клавдии. Бог весть, что имела она в виду. Вероятно, сама не нашедшая возможности отомстить, ощущая последние часы жизни, пыталась передать эту миссию находившейся подле неё племяннице. Теперь уже того не узнать…
   Так разрешилась другая загадка. Но оставалось ещё несколько неразгаданных головоломок, которые, как не странно также легко раскрылись с помощью Марии.
   Злодеяние отца, вывалившего дочку из саночек на полотно железной дороги, оказалось игрой воображения. Точнее сказать, имело место и происшествие подле железнодорожных путей, и падение с санок в снег. Но оба этих случая были разнесены как во времени, так и в пространстве. Да и виновниками происшествий явились разные лица. Но – обо всём по порядку.
   Действительно, однажды зимой Егор, гуляя с дочерью, резко передёрнул верёвку, привязанную к дужке самодельных санок. Возок накренился, перевернулся, и девчурка оказалась в сугробе. Сконфуженный от собственной неловкости, Егор, отряхивая пальтишко дочери, выбивая попавший в варежки снег, попросил не рассказывать дома об оказии.
   Что же касается удара затылком о рельс, то это была, в самом деле, страшная история, которая лишь по счастливой случайности не завершилась трагически.
   Шура, старший брат Клавы, мечтал о собственном мотоцикле. Страсть к технике сблизила его с соседом, владевшим вожделенным транспортным средством. Юноша упросил того научить вождению. Однажды летом, посчитав себя опытным гонщиком, Шура тайком вывел из соседского сарая мотоцикл, посадил на пассажирское сидение десятилетнюю Клаву и выехал со двора. Гонять по дорогам он пока не решался, поэтому выбрал путь по тропинке, что тянулась по насыпи, параллельно железнодорожным путям. Юноша страдал тугоухостью, поэтому не услышал шума приближавшегося сзади состава. Внезапный громкий гудок локомотива за спиной напугал мотоциклиста. Тот крутанул руль и не удержал равновесия. Мотоцикл опрокинулся. Упавшая с него Клава оказалась настолько близко к колее, что скрежетавшими у самого её затылка колёсами отрезало одну из длинных кос, случайно попавшую на рельс. Трудно сказать, кто напугался больше: сестра или брат. В первый момент Клава не осознала, насколько близко находилась она от гибели. Её страшила предстоящая перспектива появиться перед родителями в таком непотребном виде. Девочка не нашла ничего лучшего, как по дороге домой зайти к подружке и ножницами избавить себя от второй косы. Так, наивно полагала она, нагляднее объяснить домашним свой новый облик желанием носить короткую стрижку.
   Серафима отнеслась к чудачеству дочери довольно равнодушно, а вот Егор, напротив, был сильно раздосадован и впервые отругал Клаву. Вот, собственно, что случилось в действительности.
   Однако самая большая тайна семьи Клавдии Егоровны была связана с появлением на свет младшего из детей – Толюни.
   Статная черноокая красавица Серафима всегда привлекала внимание мужчин. Что греха таить, дело-то прошлое – знала младшая сестра о том, что та нет-нет, да и погуливала на стороне. До Егора сплетни не доходили, а, может быть, так сильно доверял он жене, что пропускал слухи мимо ушей. Но когда родился рыженький малец, нисколько не похожий ни на кого из близких, наверное, и муж впал в сомнения. А тут и соседи непременули доложить, с кем именно прижила неверная сыночка. В тот день Егор впервые крепко выпил по пути с работы. Придя домой взял из чулана топор и с твёрдым намерением одним махом покончить и с позором семьи, и с пересудами земляков, направился к детской кроватке.
   Серафимы в тот час дома не было, за младенчиком присматривала Клава. Вид всклокоченного нетрезвого отца с топором в руках сильно напугал девочку, а когда она сообразила, что тот задумал – упала перед ним на колени, обхватила слабыми ручонками его ноги и истошно завопила, зовя на помощь. Такую картину и застали соседки, прибежавшие на крик девочки. Они обезоружили буяна, увели его на кухню и, как смогли, привели в чувство.
   После того случая напивался Егор регулярно. Случалось, что по пьяному делу и поколачивал супругу, но от попыток расправиться с младшим сыном, по всей видимости, отказался. Просто до самой своей смерти не замечал его присутствия. Отношение к дочери также изменилось. Будучи трезвым, он никак не выражал более тёплых чувств к ней, был ровным и бесстрастным. Но часто пуская пьяную слезу, с упрёком обзывал обидным тоном «пособницей» и «защитницей» – видимо так и не смог простить Клавдии того, что она удержала его от рокового акта возмездия.
   Серафима же всю свою заботу направила на младшего сына, опекала его и оберегала точно наседка, часто в ущерб радению о других членах семьи и свойственным хозяйке домашним хлопотам. Постепенно повседневные домашние дела всё в большей мере перекладывались на плечи подрастающей дочери.
   А вот в тот вечер, когда близкие поминали Шуру, проводив того в последний путь, действительно была произнесена фраза, созвучная по смыслу той, что застряла в памяти Клавдии Егоровны. Только направленность её была совсем иной. Один из родственников Егора Семёновича, указав на тихого, затаившегося в углу Толюню, с горечью посетовал на то, как несправедлива судьба: нет бы вместо родного прибрать приблуду!
   Так что никакого отношения к Клавдии Егоровне сказанное не имело, и совершенно напрасно было принято ею на свой счёт…
//-- * * * --//
   Спустя неделю, не заходя домой после утреннего поезда, в квартире Смыслова появился Сергей:
   – А я не с пустыми руками, Андрей Палыч, – объявил он с порога. – Памятуя о пристрастии шефа к сладким блюдам, прихватил с собой из кондитерской «Онтромэ», что на набережной канала Грибоедова, несколько замечательных пирожных. Думаю, что они придутся весьма кстати за утренним кофе!
   – Ну, спасибо, помощник, уважил. Правда, не жалеешь ты шефа, куда мне с моим диабетом сладостями услаждаться!
   – Да не придумывайте Вы себе болезни, не зря ведь говорят, что сказанное вслух может и материализоваться!
   – Полно, Серёжа! Уж нельзя старику и пококетничать малость. Ладно, завтрак завтраком, но давай постепенно переходить к нашим делам. Вот уж несколько дней терзаюсь мыслями, как нам поступить с соседкой твоей, Клавдией Егоровной.
   Обрушить на голову бедной женщины всю ту информацию, что ты добыл, посетив её кузину, на мой взгляд, было бы бесчеловечным. Не помнит она многого – ну так и, слава Богу! Коли напомним – от того её жизнь легче не сделается.
   Полагаю, будет правильным дозировано изложить ей лишь те, нейтральные фрагменты воспоминаний Марии, которые вряд ли причинят душевную боль. Не будет лишним, например, оживить в памяти женщины поездку с отцом в Ленинград и обратно с благородной целью помочь родственникам. Это многое объясняет, а главное – сама собой отпадает версия о мифических ленинградских родителях. Ещё одним убедительным сюжетом послужит история фотографий, которую также скрывать не стоит. Ведь в данной ситуации цель наша – сформировать в сознании пациентки приятные представления, заместив ими все негативные. Иными словами, сделать женщину счастливее хотя бы в грёзах. А чем же ещё-то помочь ей?
   Ну что, приняли? Вот и отлично! Тогда пригласи-ка Клавдию Егоровну к нам, скажем завтра на послеобеденное время, лады?!

Станичные страсти

   – Не-е-ет, Андрей Палыч, – вырываясь из паузы минутной задумчивости, протянул Сергей, – об этом Вашем давнишнем приятеле я слышу в первый раз. Так что же там у него стряслось?
   – Ничего определённого он не сообщил, но наверняка случилось что-то крайне неординарное, если человек счёл необходимым позвонить мне среди ночи. А понял я из его сбивчивой речи лишь одно: мне надлежит собраться к нему в станицу как можно спешнее. Так что позаботься-ка, пожалуйста, о билете на ставропольский поезд. Теперешних самолётов я что-то остерегаюсь, не верю в их надёжность.
   – Уж не думаете ли, шеф, что я позволю Вам одному ввязаться в какую-нибудь передрягу? Вообще-то согласно обусловленному разделению обязанностей, в поездку следует отправиться мне. Побываю у Вашего товарища, выясню суть да дело, доложу Вам ситуацию, после чего стану ждать дальнейших указаний…
   Примерно такой разговор состоялся субботним утром в рабочем кабинете между частным сыщиком Смысловым и его помощником. А уже в начале десятого вечера, пришедшие к компромиссу компаньоны продолжили разговор, сидя в двухместном купе только что отошедшего от перрона Павелецкого вокзала состава.
   – Что за личность этот Ваш ставропольский приятель, – попросил рассказать помощник.
   – Просто пожилой человек, страдающий диабетом. Журналист по профессии, материалы которого в наши дни не печатают. А прежде Новиков был популярен и публикациями на острые социально-значимые темы, и как активный участник демократического движения во время этой их «перестройки». Насколько помню, был доверенным лицом одного из кандидатов в депутаты Верховного Совета СССР последнего созыва, сочинял за того программу, расписывал его достоинства в газетных статьях. Ныне одинокий пенсионер, с осени до весны всеми покинутый. Работая над книгой воспоминаний, разбирает рукописные архивы в своём добротном доме, приобретённом взамен московской квартиры осенью девяносто третьего, когда пришло осознание несостоятельности демократических иллюзий. Его дом оживает летом, тогда к Новикову, как на дачу, приезжают из Ставрополя родственники – сестра и её дети.
   Однако мы с тобой заболтались, давай-ка вздремнём, успеем наговориться завтра – целый день вынужденного дорожного безделья в нашем распоряжении!
//-- * * * --//
   …На нужную им станцию поезд прибыл в половине шестого утра. На привокзальной площади было тесно от разномастных автомобилей, урчавших моторами в ожидании клиентов. Смуглолицые водители, распахнув дверцы, наперебой гортанно зазывали пассажиров. Нанять такси до станицы, где проживал Новиков, не составило труда.
   Южный колорит ощущался во всём – в не по-московски горячем утреннем солнце, в совершенно по-иному выглядевших, с белёными стволами, стройных высоченных деревьях, сопровождавших по обочинам, в характерном говорке ни на минуту не умолкавшего шофёра. Тот точно торопился первым ввести приезжих людей в курс местных новостей.
   – Вот здесь, на этом самом месте, – указал он на тополь с хорошо различимыми глубокими ранами на коре, десяти дней не прошло, молодых ребят задавили насмерть. Тёмная история! Сам не видел, врать не хочу, но сказывают, – самозваный экскурсовод понизил голос едва ли не до шёпота, – сбил их большой полицейский начальник, Свинорыльцев его фамилия. А в прошедшую пятницу его самого в собственном дворе порешили. Кто-то две пули всадил. Плохой был человек, хоть и не полагается так о мёртвых…
//-- * * * --//
   Несколько раз утопив пальцем кнопку звонка, укреплённого на высокой железной, выкрашенной в зелёный цвет, калитке, после пары минут ожидания спутники услышали по ту сторону забора тяжёлые шаги и грудное покашливание человека, спешащего на их зов.
   – Спасибо, Андрей, что откликнулся на просьбу старого чудака, – грузный седоволосый хозяин дома с чувством потряс, охватив двумя мясистыми ладонями, руку Смыслова. – Здравствуйте, молодой человек, – повернулся он к Сергею, скользнув по его лицу пристальным пронизывающим взглядом.
   – Витя, со мной приехал мой помощник и партнёр. Звать его Сергей. Человек надёжный во всех отношениях и опытный. С ним можешь быть столь же откровенен, как и со мной. Так что у тебя произошло?
   – Беда у меня, Андрей, да не одна! Анечку насмерть сбила машина. Лёню, её младшего брата, арестовали за убийство, а их мать, Лиза, в областной больнице с инфарктом. Не выдержало сердечко свалившихся на нас несчастий.
   – Давай, Витя, всё же сначала пройдём в дом. Там ты расскажешь нам всё по порядку и в подробностях, – помрачнел лицом Смыслов, и, повернувшись к Сергею, пояснил тому:
   – Речь идёт о сестре Новикова и её детях. Такие вот тут дела!
   В гостиной царил беспорядок, свидетельствовавший о недавнем постороннем вторжении. Предложив прибывшим расположиться за дубовым, квадратной формы столом, хозяин подал чай, после чего ответил на их молчаливый вопрос, выраженный недоумёнными взглядами:
   – Когда третьего дня пришли забирать Лёнечку, перевернули вверх дном всё и в его спальной, и в гостиной. Что-то искали. Наверное, так положено! Позже, уже вечером, увезли в больницу Лизу. А мне – не до уборки: того и гляди, сам слягу. Вот и тебя, Андрей, позвал от отчаяния. Не верю, что полиция справедливо и беспристрастно во всём разберётся. Всё-таки, честь мундира задета!
   – Подожди, не торопись, Витя! Тут, по дороге к тебе, из новостей «народного радио» в лице говорливого таксиста, мы узнали о дорожно-транспортном происшествии, в котором погибли молодые люди. Речь шла о твоей племяннице, так ведь?
   – Да, этот мерзавец Свинорыльцев задавил нашу девочку и её парня, Игорька. Ты ведь не знаешь, она замуж собиралась. В прошлом месяце родители её несчастного жениха свадьбу сыграли, выдали его старшую сестру. Анечка тоже на празднике была, и ей повезло поймать букет, брошенный невестой. Знаешь, ведь, поверье есть: та, кому такое везенье выпадет, скоро и сама под венец пойдёт. Вот и пошла…
   Гуляли они втроём. Лёня вечером сестру одну не отпускал – даром что моложе, защитником был. Шли по обочине, разговаривали. А тут – пьяный на своем белом «Мерсе» сзади налетел. Анин-то жених первым сообразил, что к чему, и оттолкнул в кювет спутников. Лёня кубарем в канаву скатился, оттого и цел остался. Только кисть правой руки вывихнул, связки потянул. А вот Анечке какой-то секунды не хватило – запнулась, и её бампером к дереву прижало. В общем, умерли на месте и Аня, и жених её до приезда «скорой».
   Лёня рассказал мне позже, что не случайно сбил их тот водитель: покуражиться хотел, попугать, нарочно вильнул рулём. Да, видно, спьяну не рассчитал. А когда увидел в зеркало, что третий-то пешеход жив и на обочину выкарабкался, развернулся и того добить хотел. На стволе дерева, за которым Лёне посчастливилось схорониться, не скоро отметина заживёт – с такой силой ткнулся автомобиль! Из него выбрался крепыш в полицейской форме и на юношу с бранью набросился, отнял мобильный телефон, чтобы никуда не сообщил о происшествии.
   К счастью, на шум выбежали люди из соседних домов, а то, глядишь, без свидетелей чего доброго убил бы парнишку паршивец! Прибежавшие сразу опознали личность, популярную в станице, только не вдруг сообразили, что это и есть виновник случившегося. Сперва подивились: надо же, полиция на месте происшествия, а «скорой» ещё нет.
   Мы с Лизой-то прибежали, когда медики уже подъехали, только вот помочь ничем нельзя было…
   – А что же полицейский этот, как бишь его, Свинорыльцев?
   – Вот тут-то чудеса и начались! Прибыла вызванная соседями автоинспекция. Убийцу гаишники с почётом к себе в машину сопроводили, чтобы народ не помял того сгоряча. Да не отвели, а прямо-таки отнесли, взяв подмышки – он на ногах не стоял, до такой степени развезло.
   Пытались его умыкнуть под шумок с места трагедии, но люди не позволили. Заставили в медицинский пункт везти, кровь на анализ сдать. А то ведь отвертится потом, «докажет», что трезв был, как стёклышко!
   Как в воду глядели! Наутро выяснилось, что у фельдшера, который кровь брал, реактивов нужных не нашлось, а отвезти пробу в райцентр не на чем было. Одним словом, объявили, что поздно, свернулась кровь, и установить факт опьянения не представляется возможным.
   – А свидетели? – простодушно поинтересовался Сергей.
   – Что свидетели! В последующие дни полиция провела с населением «разъяснительную» работу. В общем, оказалось: никто ничего толком и не видел. Уголовное дело, как я слышал, переквалифицировали в административное правонарушение. Теперь, по версии правоохранителей, всё выглядит таким образом: утомившийся на службе Свинорыльцев, дескать, неправильно выбрал скорость движения, в результате чего потерял контроль над управлением машиной и по неосторожности наехал на пешеходов, которые вне перехода находились на проезжей части. Чушь полная! Люди между собой возмущаются, но громко высказаться вслух боятся.
   Хоронить Анечку и её суженого вышла вся станица. Тогда жители и поверить не могли, что виновный ускользнёт от правосудия. Только вон оно как обернулось!..
   А потом новое дело. В прошлую пятницу утром тело Свинорыльцева обнаружили в его собственном дворе с двумя пулевыми ранениями – в спину и в затылок. Заподозрили нашего Лёньку, якобы отомстившего за сестру. Дальше вы всё знаете, я с того начал свой сбивчивый рассказ.
   Простите, до сих пор в голове не укладывается, что всё случившееся произошло с близкими мне людьми. По чести сказать, и у самого руки чесались расправиться с паскудником. Но то, что это сделал мальчишка, племянник Лёнька, не верю! Хоть убейте…
   – Да, ситуация, – Смыслов поднялся, и в задумчивости опустив голову, зашагал по просторному помещению гостиной. – Признаться, сходу не вижу, чем мы могли бы помочь. Но собственное расследование проведём непременно. А для начала…
   – …Я отправлюсь в Ставрополь, – вклинился Сергей. – Там, в краевом управлении полиции, служит мой знакомый, ещё по Чечне. Повидаюсь, наведу справки.
   – В таком случае, я тем временем пообщаюсь с жителями станицы, которые так или иначе что-то знают о происшедшем, – объявил Смыслов.
//-- * * * --//
   …Выйдя за ворота домовладения приятеля, сыщик решил первым делом наведаться к участковому. Справившись о дороге у случайного прохожего, он легко нашёл нужный ему дом.
   Разбитной капитан, лет сорока от роду, даже не старался скрыть охватившей его досады при появлении незваного московского посетителя:
   – Как только у людей совести хватает приличного человека чернить, тем более того, кого и в живых-то уже нет! – негодовал полицейский. – При жизни полковника грязью обливали, а теперь и на могилу плюют. Ясно ведь, как Божий день – не виноват Свинорыльцев! Ну, замотался человек на работе, устал, ехал домой отдохнуть в тиши. Случайно зацепил прохожих, которые по проезжей части шлялись без дела. С любым такое могло произойти. А тут – нате вам, народный мститель выискался, сопляк какой-то! Натворил дел.
   Поняв, что при столь пристрастном подходе ничего полезного ему не выведать и единомышленника не обрести, детектив предпочёл завершить беседу и отправиться дальше. Абсолютно не зная станицы, он, тем не менее, интуитивно устремился к центру, где и заметил вывеску фельдшерского пункта. Войдя в прихожую, Смыслов присел на один из выстроенных в ряд вдоль стены стульев, заслышав гул беседы, доносившийся из-за неплотно прикрытой двери кабинета медика. Невольно он оказался свидетелем не предназначенного для посторонних ушей разговора. Говорили двое: молодой мужчина, явно нервничавший и нет-нет, да срывавшийся на приглушённый крик, и пожилая женщина, судя по всему, его мать, в голосе которой явственно слышались слезливые нотки.
   – Что Вы ещё хотите от меня, мамаша! – с надрывом вопрошал хозяин кабинета. – Что же мне, самому идти, «нате, мол, берите супостата под белы рученьки!» Ну, нет больше этого изверга, можно было бы успокоиться и забыть проклятого! Наказали его, спровадили на тот свет – и точка. А что было – то быльём поросло. За телушку же тебе заплатили!
   – Ой, да сколь дали-то?
   – С паршивой овцы, мамаша… И вообще, уразумейте же, наконец: нету его больше, а значит, и спроса ни с кого нет за прошлое. Идите уже домой! Что Вы меня донимаете, не до Вас.
   Молодой долговязый человек в зеленоватом халате вывел под руку из кабинета сутулую старушку.
   – Вы ко мне, – удивлённо поднял он брови, завидев в прихожей незнакомого посетителя.
   – Да вот, приехал в гости, а ночью зуб разболелся, спасу нет, – нашёлся Андрей Павлович. – Не поможете?
   – Нет, рад бы, но не могу, – развёл руками фельдшер. Ни навыков, ни оборудования не имею. Вам в Ставрополь надо ехать. А, впрочем, хотите таблетку дам, чтобы боль снять?
   Смыслов вежливо отказался и поспешил вслед за вышедшей на улицу женщиной. Нагнав её, вступил в разговор, опять-таки начав с обсуждения нежданной проблемы с зубом.
   – Нет, мил человек, зубы тут не лечат. Вот раньше – другое дело! Больничка, пусть плохонькая, какая-никакая была, да и ту закрыли. Теперь из всей медицины – один мой Пашка и остался. Укол там сделать, клизму поставить, перевязать кого…
   – Да, нелегко ему, наверное, приходится! Единственный медик на станицу – ни сна, ни отдыха! А, должно, хозяйство у вас, скотину держите?
   – Иначе-то не проживёшь теперь. Сад, огород, куры, корова. Большое хозяйство. А живём вдвоём с сыном. Должность у него, взаправду, хлопотная. Считай, хозяйство-то на мне. А он ведь у меня рохля! Слово за себя сказать боится.
   Убили раз тёлку нашу, схулиганничали, так, думаешь, он пошёл жаловаться? Куда ему, мамка правды добивайся!
   – А что с коровкой-то приключилось?
   – Да всё этот, рыло свиное, гореть ему в аду! Как напьётся – сядет за руль и мечется по станице, как угорелый. А я как раз корову домой гнала. Так этот её родимую гудком напужал, да под рёбра ударил буфером-то. Похворала с месяц, но выходил ветеринар кормилицу.
   А он во второй раз такую же проказу учинил, понравилась шутка, видать. На тот раз пришлось корову зарезать. Грозилась я жалобу подать в край – должно напугался он и передал сыну пятихатку. Разве ж кормилице такая цена?
   – Да, поскупился. А Вы бы ещё потребовали!
   – С кого теперь требовать-то! Укокошили зверя. В собственном доме. Многим насолил, вот и допрыгался! А мой-то дурень покрывать его взялся.
   – Что ж его покрывать, он и сам не робкого десятка, я слыхал.
   – Дело тут так обернулось. После аварии, слыхали, небось, сын кровь у него взял, проверить чтоб – пил или нет. Что там проверять было, на ногах не стоял, а дух шёл, как из бочки с вином! Ну, дружки пьяницыны на Пашку насели: «Скажи, мол, что трезвый!» Он врать не стал, по-другому подошёл: ответил, что не хватает в аптечке какого-то снадобья, а потом кровь взяла, да испортилась.
   Тут соседи на моего ополчились. Сами-то в кусты, а от него хотят, чтобы доказал: пьяным был Свинорыльцев, когда молодёжь давил. Пашка ведь тем вечером тайком анализ, как положено, провёл и бумажку нужную состряпал, но утаил её. Да, сказано, рохля – сболтнул об этом по простоте душевной дружку своему. Тот и разнёс по станице.
   – Говорят, убийцу Свинорыльцева арестовали уже?
   – Забрали хлопчика, племянника писателя московского. Только, какой он убийца? Видели бы его – кишка тонка! А что около того проклятого дома гулял – велика важность! Ни молодому, ни старому запрета нет по станице-то хлындать, вольному – воля.
   – Ну и страсти кипят в Вашей станице!
   Расставшись со словоохотливой старушкой возле ворот её дома, Смыслов вернулся к Новикову, полагая, что портрет полковника Свинорыльцева получился достаточно выпуклым и ярким. Наверное, многими в станице был нелюбим этот тип, да, похоже, заслужено. Правда, одно дело досадовать на неприятное соседство с наглецом, и совсем другое – лишать того жизни. Оставалось начать, да кончить: вычислить настоящего убийцу и вызволить из следственного изолятора Лёньку, племянника Новикова. Однако прежде не мешало бы выяснить, что понадобилось тому у дома убитого и именно в тот самый роковой час.
   Задав этот вопрос приятелю, вразумительного ответа добиться не вышло. Новиков сообщил лишь, что Леонид после гибели и похорон сестры ходил сам не свой. Дома находился мало, а где и с кем проводил время – Бог весть. Объективности ради, старый приятель поведал Смыслову, что в то утро, когда стало известно об убийстве Свинорыльцева, юноша был взволнован и несколько раз порывался что-то рассказать дяде и матери, но всякий раз подавлял это желание. Во время задержания напротив, замкнулся и напрягся, точно сжатая пружина. На удивление не выказал ни испуга, ни смятения, как твёрдо уверенный в своей правоте человек.
   За разговорами наступило обеденное время. Приятели на пару не спеша перекусили тем, что имелось у хозяина в холодильнике.
   Под вечер из Ставрополя вернулся Сергей с ворохом новостей, которые ничуть не успокоили, а, напротив, внесли сумятицу в умы. Как тому удалось выяснить, Леониду уже предъявлено обвинение в предумышленном убийстве на основании обнаружения отпечатков его пальцев на пистолете, что бросил преступник, покидая место убийства. Сам же юноша на вопросы следователя отвечать отказывается. Не сознаётся, но и не оправдывается, точно затеял игру в «да и нет не говорите».
   На резонный вопрос Смыслова о хранящемся в доме оружии, Новиков со всей определённостью заявил:
   – Никогда никакого оружия в доме не было. Даже охотничьего. Если бы у Леонида появилось что-либо подобное, это факт не остался бы незамеченным взрослыми.
   Ситуация становилась всё более непонятной. Разобраться в ней, не пообщавшись с юношей, казалось невозможно. Однако, как это осуществить?
//-- * * * --//
   Прописная истина, предполагающая, что утро вечера мудренее, оправдалась и на этот раз. За завтраком Сергей напомнил Смыслову о своём адвокатском статусе, которым, сдав экзамен, обзавёлся, так, на всякий случай, по его же рекомендации, пару лет тому назад.
   – Мы с Виктором Сергеевичем срочно выезжаем в Ставрополь, навещаем в больнице его сестру, которую просим подписать заранее подготовленный текст доверенности на ведение дела её сына. Заверить же доверенность имеет все полномочия главный врач клиники. Дальнейшее – дело техники. Через своего приятеля я добьюсь немедленного свидания со своим «клиентом». Надеюсь, это нам поможет.
   …Явившись к следователю в новом качестве законного поверенного в делах Леонида, Сергей ознакомился с материалами дела, из которых уяснил, что улик против его подзащитного явно недостаёт для полновесного обвинительного заключения. Во-первых, на одежде молодого человека, что была на нём в утро преступления, самым тщательным анализом не удалось обнаружить пороховых следов. Во-вторых, по заключению медиков, повреждённая во время наезда кисть его руки ещё не восстановила подвижность. Так что стрелять правой он не мог, а для того, чтобы метко сделать это левой рукой у него просто-таки не хватило бы сноровки.
   Однако доверительного разговора с Леонидом у новоиспечённого защитника не получилось. В ответ на все доводы Сергея он лишь пожимал плечами и твердил, что никаких объяснений давать не желает:
   – Докажет следователь суду мою вину – отвечу по закону, – были его последние слова.
   Посоветовавшись с Виктором Сергеевичем, ожидавшим на улице возле проходной следственного изолятора, Сергей вернулся в здание прокуратуры и подал ходатайство об освобождении своего подзащитного под подписку о невыезде.
//-- * * * --//
   За обеденным столом в доме Новикова ближе к вечеру вновь собрался совет. Сказать вернее, в основном диалог вели Смыслов с Сергеем. Хозяин же больше сокрушённо молчал, внимая гостям и ловя в произносимых ими фразах обнадёживающие нюансы.
   – Итак, Сергей, у тебя сложилось впечатление, что наш молодой герой явно кого-то покрывает, примеряя роль жертвы. Безусловно, он либо догадывается, кто в действительности убил Свинорыльцева, либо застал того на месте преступления.
   – Так-то это так, Андрей Палыч, но откуда на пистолете следы пальцев Леонида? Пока мы этого не установим, грош цена всем нашим выводам и рассуждениям! Какие-нибудь соображения у Вас появились на этот счёт?
   – Есть кое-что! Потерпите малость, возможно, скоро наступит ясность. Нам надо выслушать… – Смыслов намеревался продолжить и пояснить сказанное, но его на полуслове прервала громкая трель звонка. Кто-то требовал отпереть калитку.
   Сергей с Новиковым переглянулись:
   – Вы кого-нибудь ждёте, Виктор Сергеевич?
   – Нет, как будто бы!
   – Догадываюсь, кто это может быть. Забыл, точнее, не успел уведомить вас о предстоящем визите важного свидетеля по делу, – с лукавой улыбкой объявил им Смыслов. – Будь добр, Сергей, ступай, впусти гостя!
   А, повернувшись к Новикову, добавил: – Пока вы с Сергеем были в Ставрополе, я не сидел без дела. Зашёл познакомиться к родителям Игоря, юноши, погибшего вместе с Анной, её, как ты сказал, жениха. Однако, не застав никого дома, оставил записку с убедительной просьбой, посетить нас сегодня же. Полагаю, что трезвомыслящий человек не оставил бы моё приглашение без внимания.
   Действительно, вслед за Сергеем в гостиную вошёл сутулый худощавый мужчина в роговых очках с толстыми линзами. Поздоровавшись с Новиковым, как с хорошим знакомым, он выжидающе переводил взгляд близоруких глаз с одного незнакомца на другого.
   – Виктор, объясни, пожалуйста, кто мы такие и с какой целью пожаловали в вашу неспокойную станицу, – попросил Смыслов хозяина, и после короткого взаимного представления обратился к вновь пришедшему, занявшему свободный стул с четвёртой стороны стола:
   – Григорий Петрович, у меня имеются некоторые соображения по поводу известных Вам событий. Прошу выслушать меня и поправить там, в чём я ошибусь, хорошо? Обещаю, что без Вашего согласия ничего из сказанного в этой комнате не может быть предано огласке. Полагаю, все присутствующие с этим согласны?
   – Новиков с Сергеем молча кивнули, после чего Смыслов продолжил:
   – По всей видимости, пистолет, из которого застрелили Свинорыльцева, раньше, скажем так, хранился в Вашем доме?
   – Да, это правда, – глухим голосом после минутного раздумья ответил гость, машинально следя за маршрутом ползущей по столешнице мухи. – Это старый, но хорошо сохранившийся со времён войны пистолет чешского производства. Ещё школьником я случайно откопал в балке вещмешок, брошенный кем-то из бойцов, а в нём лежали фляжка и кобура. Взрослым я ничего не сказал. Спрятал пистолет на чердаке, а фляжку вскоре выменял на перочинный ножик. Скажу честно, про пистолет я совсем забыл. Не знаю, как попал он на место убийства. И почему на нём отпечатки пальцев Леонида, тоже в толк не возьму.
   – Что в таком случае заставляет Вас полагать, что это именно Ваше оружие?
   – Мне показал его участковый сразу же после убийства этого… этого полицая. Я ведь первым попал под подозрение. Имел все основания отомстить за смерть сына. Может быть, и сделал бы это своими руками. Как знать! Только, видите ли, зрение подвело. С пяти шагов лица с трудом различаю. Какой из меня стрелок! А пистолет приметный – от одной из деревянных накладок на рукоятке уголок отколот. Я его сразу признал.
   И всё-таки вернувшись из участка домой, первым делом перерыл чердак, но нашёл лишь пустую кобуру. Сообразил, что сынок обнаружил мой тайник, но у мёртвого ведь не спросишь, как было дело! Виноват, недоглядел за мальчишкой…
   – Игорь ведь дружил с Леонидом?
   – Конечно! Лёня и с сестрой его познакомил. Вот, должны были они пожениться, когда б ни эта скотина…
   – А как пережила беду Ваша дочь, сестра Игоря? Она бывала у Вас последнее время?
   – Конечно! Примчалась на следующий день после гибели брата и не оставляла нас с матерью до прошедшей субботы, когда вдруг засобиралась и уехала в Ставрополь к мужу.
   – Спасибо, Григорий Петрович, Ваши объяснения многое расставили по своим местам в этой трагической истории. Ещё раз примите наши соболезнования. Поверьте, мы искренне разделяем Ваше горе.
   Когда, проводив гостя до ворот, вернулся Сергей, Смыслов подвёл итог вечернему разговору:
   – Поначалу я подозревал в убийстве полицейского именно отца Игоря. До тех пор, пока лично не познакомился с ним. Действительно, с таким зрением в жертву нипочём не попасть. Теперь, по крайней мере, есть повод вызвать Леонида на откровенность. Главное – чтобы он вернулся под эту крышу как можно скорее, а то ещё натворит глупостей, наплетёт себе во вред семь вёрст до небес. Надеюсь, что следователь разумный человек, и сознаёт бессмысленность нахождения парня за решёткой!
   Да, вот ещё одно, о чём я не рассказал. Кроме дома родителей Игоря я навестил ещё и местного фельдшера, Павла. Объявил, что со слов его матери, мне всё известно об имеющемся у него заключении о факте нахождения Свинорыльцева в тот роковой вечер в состоянии опьянения. В общем, настойчиво попросил у него этот документ, и получил-таки. Вот, глядите, – детектив вынул из папки и выложил на стол сложенный вдвое листок.
   Завтра, Сергей, тебе предстоит новый визит в краевой центр. Потребуешь приобщить добытое нами заключение к делу, как важный документ, не только характеризующий личность убитого, но и дающий основание провести следственные мероприятия по факту аварии. Очень сильно надеюсь, что вернёшься ты не один!
//-- * * * --//
   И действительно, следующий день подарил радостное событие – единственное, за последнее время. Сергей вернулся из Ставрополя с отпущенным до суда Леонидом. После проведённых в камере дней узник с наслаждением вымылся в душе, потом, пообедав с аппетитом, вознамерился было улизнуть от расспросов, но дядя твёрдо потребовал от племянника объясниться. Тот нехотя согласился и с угрюмым видом стороннего наблюдателя устроился на диване в гостиной. Взрослые, как и накануне, расселись вокруг стола. И снова тон разговору задал Смыслов:
   – В целом нам всё известно, Лёня. Но детали очень важны для правильной организации твоей защиты на предстоящем судебном заседании. Так что извини, это в первую очередь необходимо тебе.
   Скажи, как ты узнал, что Катя, сестра твоего друга, задумала отомстить за брата?
   Юноша впервые поднял глаза на сыщика. В них читалось изумление:
   – Так Вы всё знаете? – голос его дрогнул.
   – Не так давно и не в подробностях. Это стало понятным вчера, после встречи с Григорием Петровичем. Что, пистолет Игорь отдал тебе на сохранение?
   – Да нет! Этим летом однажды мы спрятались от дождя на чердаке их дома. Там у отца Игоря лежала коллекция монет, которые тот собирал в школьные годы. Вот когда мы их пересматривали, Игорь открыл какую-то коробку – а там кобура с пистолетом. И полной обоймой патронов.
   Наутро мы вдвоём отправились в ближнюю балку опробовать находку. Сделали по паре выстрелов по банкам с десяти шагов. А когда возвращались, оказалось, что отец Игоря уже дома. Тогда и решили на время спрятать оружие в сарае, чтобы потом при удобном случае вернуть на место.
   Что было после, Вам известно. Игорька не стало. Анечки тоже. Я сильно переживал, что их убийца останется безнаказанным. Тут вспомнил про пистолет и вечером, думая, что никто не видит, пробрался в сарай, чтобы забрать его. Тут меня и застала Катя. Сначала она не поняла, зачем я тайком залез к ним во двор, и очень рассердилась. Пришлось ей объяснить всё, как есть.
   Но когда я попытался поднять пистолет и прицелиться, то понял: не получится у меня это – рука совсем не слушалась, и девушка это тоже увидела. Она отобрала у меня оружие и сказала что-то вроде того, что, мол, и кроме меня есть, кому мстить. Сначала я решил, что она имеет в виду своего папу, но ночью меня точно озарило: а не решится ли она сама на такое?
   Тихонько выбравшись в сад через окно, я побежал к дому Свинорыльцева и устроил засаду позади его участка, там, где, как знали все ребята, проще незаметным проникнуть в его сад. Ждал-ждал, да и задремал. А проснулся, только когда услышал выстрел, потом второй. Вскочил на ноги, огляделся. Было совсем светло. Побежал вдоль ограды. Там, где фруктовые деревья не загораживают вид, встав на камень, заглянул через забор, но увидел только лежащего на дорожке мужчину. В это время с криком метнулась из дома какая-то женщина, наверное, подружка Свинорыльцева. Она-то меня и заметила. Я испугался и побежал прочь. У самого её дома догнал Катю. Лицо у неё было белое-белое, а всю так и колотило мелкой дрожью. Тогда я сразу всё понял. Спросил, где пистолет, думал отобрать и выбросить в воду. Но она только махнула рукой в ту сторону, откуда мы пришли. Я понял – кинула по дороге. Возвращаться и искать, не было ни сил, ни смелости. Подумал, что, наверное, к месту происшествия уже сбежались люди. Тогда только сказал Кате:
   – Собирайся и уезжай домой, как можно скорее…
   А днём меня забрали…
   Набравшись воли заговорить, юноша рассказывал долго и с подробностями. Его не перебивали, не задавали дополнительных вопросов. Всё и так было понятно. Когда Леонид умолк, в комнате повисла тишина.
   – Что же нам теперь делать? – вырвалось у Сергея.
   – А вот это, господа любезные, и предстоит обсудить, – объявил Смыслов. Исходя из принципов буржуазного правосудия, а именно оно царит теперь в нашем царстве-государстве, преступником частное лицо может назвать лишь суд. При этом, будь ты хоть тысячу раз виноватым, если достанет денег, ушлые адвокаты, которых со всем основанием можно считать соучастниками преступления, выдадут белое за чёрное, и наоборот. Одним словом, подкупая, запугивая или устраняя свидетелей, подтасовывая улики, добьются если не полного оправдания преступника, то минимизации его ответственности. На примере Свинорыльцева это проявилось достаточно ярко ещё и до суда. Правда, тут пошли в ход личные связи и защита чести мундира. Но скажите: требуется вам вердикт присяжных или постановление судьи в отношении супостата, лишившего жизни близкого Вам человека? И может ли кто-либо из присутствующих утверждать, что Свинорыльцев не виновен в убийстве при отягчающих обстоятельствах двух молодых людей? Нет? Я так и полагал. Справедливым ли в таком случае было возмездие? Ответьте!
   Присутствующие кивнули.
   – Поскольку мы не представляем официальные органы, то оставляем за собой конституционное право не свидетельствовать против близкого и пользующегося нашим сочувствием человека, наказавшего мерзавца. Так?
   И снова все молча кивнули.
   – Таким образом, предоставим возможность следствию по мере сил и способностей во всём разбираться самостоятельно, а сами сосредоточим свои усилия на построении линии защиты нашего юного друга.
   Полагаю, что теперь ему нет необходимости молчать, а следует во весь голос заявить о своей невиновности. Что касается следов на пистолете, их наличие не сложно объяснить следующим образом. Гуляя в ранний утренний час по причине бессонницы, услышал выстрелы. Поддавшись нахлынувшему любопытству, побежал в ту сторону. Заметив в траве возле тропинки металлический предмет, машинально поднял его. Повертев в руках и сообразив, что это такое, выбросил, испугавшись. Заглянув за забор ближайшего участка, увидел, как к лежащему на земле телу направляются близкие. Поняв, что произошло и решив, что сам вряд ли может чем-то помочь, удалился. Всё. Ни полслова больше. По-моему убедительно, а главное – неопровержимо. Если не запутаться в мелочах. А чтобы того избежать – никаких подробностей. Только заученная назубок схема…
   – Андрей Павлович, – подал голос до того внимательно слушавший рассуждения детектива Лёня. – А в Ваше время, ну, когда Вы были в моём возрасте, такие как Свинорыльцев тоже водились?
   – Конечно, молодой человек, они всегда были. И тогда, и раньше. Явление это известное и многократно описанное – мещанство. Конечно, прежде эти особи не были так выпуклы. Прятались. В конце тридцатых годов, перед войной, от этой скверны попытались избавиться радикально и существенно сократили популяцию, скажем, мерами жёсткими. Напугали основательно, но под корень не извели. Одни в щели забились, другие мимикрировали. А вот война – великая беда для большинства, им пришлась кстати. В то время, когда настоящие люди на фронтах с врагом не щадя жизни бились, эта публика нажилась на людском горе, обогатилась в тылу: не за станком такие стояли, ближе к распределению благ всеми силами лезли.
   А после пятьдесят третьего постепенно и таиться перестали, на свет повыползали в виде плесени – всяких там стиляг, хапуг, «цеховиков». Теперь же, что и говорить – их время настало! Куда ни приди – стадо свинорыльцевых встретишь…
   Да, что это мы взялись о грустном, приличного люда всё одно больше, и, верю, придёт час – терпение у него иссякнет!
//-- * * * --//
   Суд над Леонидом состоялся через месяц. Сергей участвовал в процессе в качестве защитника. Как и следовало ожидать, все обвинения с юноши были сняты.
   Возобновлённое следствие по факту совершённого Свинорыльцевым дорожно-транспортного происшествия, повлекшего смерть двух и более лиц, было прекращено в связи с гибелью виновного. У близких родственников пострадавших по этому поводу возражений не возникло.
   – А знаете, Андрей Палыч, – делился с шефом вернувшийся из Ставрополя после суда Сергей, – оказывается, Свинорыльцев-то за сутки до наезда на ребят приказом краевого управления был уволен со службы. Только это согласно официальной версии. На самом же деле, он напился в тот день, отмечая с приятелями служебный рост. Его повысили в звании, присвоив «полковника», и готовились перевести в другой район на солидную должность. А приказ переделали после. Вот ведь как у нас всё происходит!

Виктор Фролов Кольцо с сердечком