Наталья Солнцева
Шулер с бубновым тузом

   «Я, верно, болен – все на сердце туман.
   Мне скучно все – и люди и рассказы.
   Мне снятся королевские алмазы…»
(Николай Гумилев)

   Все события и персонажи вымышлены автором. Все совпадения случайны и непреднамеренны.

   Дорогой читатель!
   Книга рождается в тот момент, когда Вы ее открываете. Это и есть акт творения, моего и Вашего.
   Жизнь – это тайнопись, которую так интересно разгадывать. Любое событие в ней предопределено. Каждое обстоятельство имеет скрытую причину.
   Быть может, на этих страницах Вы узнаете себя. И переживете приключение, после которого Вы не останетесь прежним…

   С любовью, ваша Наталья Солнцева

Глава 1

   – Теперь ты принадлежишь мне, – хрипло засмеялся он. – Ты – моя собственность. Будешь выполнять все мои приказания! Иначе тебе конец, крошка. Я могу сделать с тобой все, что захочу. Захочу – заставлю любить себя. Захочу – убью…
   Она молчала, дрожа от страха и обиды. Ее поставили на кон, словно пачку купюр или стопку фишек, словно вещь, которой распоряжаются другие.
   Новый хозяин погрозил ей пальцем.
   – Ты сама виновата. Ввязалась в чужие игры! Чего тебе не хватало? Денег? Приключений? Твоя неуемная похоть и страсть к роскоши сыграли с тобой дурную шутку, крошка. Ну-ка, покажи, что у тебя там?
   С этими словами он потянулся к застежке ее кофточки. Она отшатнулась, прижалась к спинке дивана. Новый хозяин грубо схватил ее за плечо, она вскрикнула от боли и зажмурилась.
   – Не дергайся! – рявкнул он. – Хуже будет!
   Показалось, что она снова попала в руки палача, который не знает жалости. Он просто выполняет свою работу. Сотни глаз, жадных до кровавых зрелищ, уставились на ее обнаженное тело. Свистит плеть, обжигая кожу, каждый удар сопровождается возбужденными вздохами толпы. А тут же, на деревянном помосте, помощник палача раздувает угли, готовит ей пытку раскаленным железом…
   – Делай, что я скажу! – потребовал новый хозяин. – Раздевайся… не строй из себя недотрогу. Тебе это не впервой. Я ведь знаю тебя, как облупленную.
   Он заставил ее снять одежду и лечь. Прежде чем приступить к делу, долго водил рукой по ее груди, приговаривая:
   – Я не ошибся, крошка. Вот оно, тавро грешницы… знак проклятия, наложенный на тебя судьбой. Я искал его… Что, боишься меня?.. Бойся! Я – твой вечный кошмар! На сей раз тебе не удастся ускользнуть. Давай, люби меня, как ты умеешь…
   Он обрушился сверху, словно голодный зверь. Все свершилось бурно и быстро. Она поразилась своему бесчувствию. Как будто это происходило не с ней, а с какой-то другой женщиной. У человека, который овладел ею, было много лиц, забытых, любимых и ненавистных.
   – Не вздумай сбежать от меня, крошка! – хмуро пригрозил хозяин. – Достану и порежу на кусочки. От меня не скроешься. Поняла?
   Она послушно кивала, послушно одевалась, наливала ему коньяк.
   – Ты не очень-то и сладкая, – протянул он, соловея от выпитого. – Я ожидал большего. Что, растеряла былой пыл? Не мудрено. С твоим послужным списком можно стать героиней романа. А ты обычная стерва, готовая переспать с каждым, кто хотя бы накормит досыта. Я угадал?
   Она заплакала от ужаса и безысходности. Неужели ее мучения никогда не закончатся?
   – Ну, теперь я сподобился, попробовал твоего тела, и мы можем поговорить по душам. Ты дорогого стоишь, несмотря на нищету. Ха-ха-ха-ха! Мне известно, в чем твоя изюминка. И я доковыряюсь до нее, даже если мне придется для этого испортить всю булочку! Ха-ха-ха-ха! – Его развеселила собственная шутка. – Давай, колись! Не то плохо кончишь. Ты знаешь, что такое боль и страх… и первое, и второе я обеспечу тебе в избытке.
   – Что вы от меня хотите? – давясь слезами, вымолвила она.
   – Прикидываешься дурочкой? Не пройдет.
   – Клянусь, я ничего не понимаю…
   – Ах, так, да? – рассвирепел он, с силой тыкая ее пальцем пониже ключицы. – Значит, ты все забыла? Маленькая подлая лгунья! Я найду способ помочь тебе вспомнить…
//-- * * * --//

История Николая Крапивина

   О том, что у меня есть сестра, я узнал из предсмертного письма моего отца, – человека сурового, немногословного, но твердого в изъявлении своей воли.
   Я стал поздним и единственным ребенком в семье. Родители избаловали и распустили меня, как только возможно разбаловать и распустить долгожданного отпрыска. Отец уже не чаял заполучить у судьбы этот вожделенный подарок – ребенка, сына, который унаследует заработанные им деньги и продолжит его фамилию.
   К чести моей ласковой и заботливой матушки могу сказать, что она сумела вовремя остановиться, дабы не испортить меня окончательно. Я получил приличное образование, овладел двумя языками, – французским и английским, – побывал за границей, где не только бездельничал и слонялся по ночным клубам, но перенимал опыт коммерческих операций по оптовым закупкам и недвижимости, которыми занимался мой отец, Андрей Никитич Крапивин.
   Мое рождение принесло в размеренную, налаженную жизнь отца и матери несказанную радость и столь же несказанное беспокойство. Они тряслись надо мной, как скаредные старики трясутся над каждым грошом, и их можно понять. Потерять меня означало бы полный крах обретенных ими надежд на спокойную старость и продолжение рода. А также на то, что многочисленная родня и жадные партнеры отца не растащат компанию по частям в случае смерти основателя.
   Матушка моя давно забыла, что такое работа. К бизнесу у нее не было ни малейших наклонностей. Поэтому я должен был при необходимости заменить отца на его бессменном посту главы компании и взять в руки бразды правления. О чем я вспоминал с содроганием в самые, казалось бы, неподходящие моменты счастья и безмятежного наслаждения жизнью молодого денди, не обремененного серьезными обязанностями.
   Я вел существование праздное и благополучное, пока гром не грянул.
   Разразилась гроза перед самым Рождеством, когда сотрудники затеяли корпоративную вечеринку в главном офисе.
   Отец, как обычно, заказал стол и развлечения за свой счет и готовился произнести традиционную праздничную речь, когда внезапно почувствовал себя плохо. Вместо того чтобы немедленно вызвать врача, он попытался преодолеть недомогание и взгромоздился на импровизированную трибуну, украшенную гирляндами лампочек и разноцветных елочных шаров. Успев выговорить всего пару фраз, он пошатнулся и рухнул на руки своего заместителя и финансового директора.
   По залу пронесся вздох недоуменного ужаса. Кто-то из женщин истерически вскрикнул, кто-то кинулся вызывать «неотложку»… а кто-то прятал злорадную ухмылку под маской притворного сострадания.
   «У каждого человека есть враги, – любил повторять мой отец. – А у богатого человека их множество. Завистники, конкуренты, бывшие компаньоны, бывшие возлюбленные, обиженная родня, да мало ли еще кто, кому стоят поперек горла чужие успехи. Будь всегда начеку, сын! – наставлял он меня. – Никому не верь, никого не подпускай слишком близко, ни на кого не рассчитывай и никому ничего не прощай!»
   Такая вот нехристианская заповедь. При всем том мой отец был человеком набожным. Раз от разу посещал церковь, держал в рабочем кабинете пару икон, но не гнушался и иными методами привлечь на свою сторону коммерческую удачу и деньги. После его смерти я начал разбирать бумаги и наткнулся на адреса одной известной московской гадалки и некого мага.
   Вероятно, время от времени отец прибегал к их помощи перед рискованной сделкой или принятием важного решения. Не скажу, что меня сей факт удивил. Он сразил меня наповал! Отец – и сомнительные консультации сомнительных личностей? Несовместимо. Впрочем, против правды не попрешь.
   Видимо, отец имел свои маленькие слабости, о которых мы с матерью не догадывались. Я не стал делиться с ней своим неожиданным открытием. Зачем разрушать образ непоколебимого и властного прагматика, которым он хотел казаться?
   То последнее Рождество отец встречал на больничной койке. Собственная беспомощность выводила его из себя. Как некоторые с виду здоровые и крепкие люди, он держался до конца, а когда свалился, то больше уже не встал.
   Врачи делали все возможное. Приятель отца предложил перевести его в немецкую клинику, но больной отказался наотрез. Полагаю, он чувствовал, что умирает, и хотел избежать бесполезных хлопот и суеты.
   Перед смертью он призвал меня к себе и сообщил о письме, которое написал здесь, в палате, и которое просил вскрыть после его кончины. Мои фальшивые уверения в скором выздоровлении он отмел бледной, но все еще твердой рукой. И взял с меня обещание исполнить все, что он изложил в письме, с точностью.
   Разумеется, я дал ему это обещание. Меня терзало любопытство, но я не посмел ослушаться и вскрыть письмо раньше оговоренного срока. Я вырос непутевым, но почтительным сыном. И слово отца было для меня законом.
   Не скажу, что мы испытывали друг к другу теплые чувства. Он по-своему любил меня, видя во мне свое продолжение. Я ни в чем не знал отказу, но общался с отцом редко, а все время проводил с матерью и друзьями. В детстве он казался мне небожителем, который иногда спускался с облаков, чтобы потрепать меня по голове или строго пожурить за провинность.
   Его авторитет довлел надо мной ровно до четырнадцати лет, когда я начал стремительно взрослеть и обретать вид не отрока, но мужа. Матушка не уставала удивляться, как я вымахал, и только то и делала, что обновляла мой гардероб. Вместе с ростом и мышечной массой развилась моя мужская привлекательность. Девушки поглядывали на меня с интересом и откровенно заигрывали. Я охотно отвечал им тем же. К окончанию колледжа я прослыл заядлым сердцеедом и безжалостным ловеласом.
   Молодая преподавательница, которая приходила на дом заниматься со мной иностранными языками, стала моей первой отчаянной и дерзкой любовью. Я потел и заикался, украдкой лаская взором ее выступающие из-под юбки коленки, а она притворялась, что не понимает природы моей непреодолимой тупости. До глаголов и спряжений ли было мне рядом с такой красоткой?! Я вдыхал запах ее духов, и у меня пересыхало во рту, и кружилась голова. По ночам я не спал, воображая эротические сцены, в которых она отдавалась мне под скрип диванных пружин и стук едущих под окнами трамваев.
   Заметив неладное, мать устроила нам перекрестный допрос. Бедная учительница заливалась краской и невнятно оправдывалась, тогда как я отважно признался в любви к ней и готов был провалиться сквозь землю, когда заметил в ее глазах не ответную страсть, а… испуг. Она боялась лишиться заработка! А я-то, дурак, обожал и боготворил ее! Это отрезвило меня на несколько лет вперед.
   В тот же день матушка устроила тщательный обыск в моей комнате и с криками вытащила из ящика моего стола набор метательных ножей, несколько журналов «Плейбой» и колоду порнографических карт. Смешно вспоминать, как она убивалась и грозила мне всяческими немыслимыми карами.
   Метание ножей было моей любимой забавой наряду с обострившимся интересом к женскому полу.
   «Ты хулиган и развратник! – стенала матушка. – Откуда в тебе дурные наклонности? Чего тебе не хватает?»
   Когда родительница доложила отцу о моем проступке, тот холодно улыбнулся и велел оставить меня в покое.
   «Наш мальчик становится мужчиной, Бетти, – добавил он. – Позволь ему проявлять либидо. Иначе мы останемся без внуков!»
   «А ножи, Андрей? Он убьет кого-нибудь и сядет в тюрьму!»
   «Что ж… будем носить ему передачи».
   После таких слов бедную матушку перемкнуло, и она надолго закрылась в своей комнате. Когда она наконец вышла оттуда, то перестала называть меня Колюней, чего я терпеть не мог, и обращалась ко мне исключительно Николай, что постепенно трансформировалось в Нико. Это было куда благозвучнее Колюни, и я преисполнился благодарности к отцу за заступничество.
   Мама, несмотря на общие легкомысленные веяния, сумела сохранить приверженность строгим правилам. Но потерпела полное фиаско в попытке привить эти правила мне, несносному и горячо любимому сынуле. Должно быть, слепая материнская любовь сделала ее мягкой, как воск, из которого я беззастенчиво лепил то, что хотел. Не будь отца, страшно представить, к чему это могло бы привести. Он служил сдерживающим фактором для ее любовных порывов. Боясь вызвать его гнев, матушка периодически брала меня в ежовые рукавицы, пока не сообразила, что это лучший способ наставить меня на путь истинный. Она сумела наступить на горло собственной песне, за что я ей очень признателен. По крайней мере, из неуча и лентяя я превратился в расхлябанного, но умного и образованного молодого человека. Мои недостатки никуда не делись, однако они хоть как-то уравновесились приобретенными достоинствами.
   К одним из своих достоинств я отношу сыновнюю почтительность и верность данному слову. Эти два качества, как ни прискорбно, ввергли меня в совершенно невообразимую авантюру…

Глава 2

   Несмотря на самоотверженные усилия врачей, лучшие лекарства и уплаченные за лечение деньги, в начале мая мой отец скончался.
   Матушка была вне себя от горя, а я испытывал неведомые мне доселе чувства растерянности и страха перед свалившейся на меня ответственностью. Теперь роль мужчины, хозяина дома и главы компании «Крайсер» предстояло сыграть мне. Отец «умыл руки», а я вынужден отдуваться.
   «Ты циник, Нико, – корил меня внутренний голос. – Как ты можешь паясничать в эту трагическую минуту? У тебя нет ни стыда, ни совести! Ты кощунствуешь у гроба того, кто дал тебе жизнь и щедро снабдил всеми земными благами!»
   Я смутился. Он был чертовски прав, мой внутренний критик, второй Нико, которого никто не видел и не слышал, кроме меня. Иногда он перегибал палку, но не в тот раз. И все же он ошибался, обвиняя меня в бессердечии и черствости.
   Боль моей утраты притупилась опасениями, что я не справлюсь с поставленной передо мной задачей и ударю в грязь лицом. Одно дело – учиться, и совсем другое – практиковать. Под крылом отца я мог позволить себе безалаберность, но с его смертью все изменилось. Он оставил меня один на один с бизнесом, бросил в воду, не убедившись, что я умею держаться на плаву. Он жестоко поступил со мной. Вот, о чем я думал, глядя на его мертвое землистое лицо, казавшееся мне чужим.
   Матушка рыдала, склонившись над гробом, а я невольно прислушивался к монотонному бормотанию друга нашей семьи господина Долгова. Я привык называть его дядей Лешей и помнил, как он брал меня маленького к себе на колени и угощал конфетами.
   – Берта, тебе нельзя так волноваться, – уговаривал он безутешную вдову. – Андрюшу не вернешь. Каждому отмерен свой срок, с этим ничего не поделаешь. Смирись. У тебя есть сын и это главное. Тебе надо жить, Берта…
   Похороны, соболезнования и поминки отвлекли мое внимание от письма, переданного мне отцом. Я положил его в домашний сейф и… забыл о нем.
   Прошло восемь дней, суматошных и невероятно тяжелых для нас с матерью. Она страдала бессонницей, я, напротив, ходил, разговаривал и действовал словно в гипнотическом сне. Ночью накануне девятого дня мне привиделся отец. Покойный грозил мне пальцем, выражая крайнее недовольство. Он стоял у открытого настежь окна, не чувствуя холода…
   Я очнулся от тревожной дремы и вскочил, не понимая, что происходит. В комнате никого не было, только развевались от ветра занавески. Я торопливо закрыл окно, постоял немного, приходя в себя… и зачем-то посмотрел вниз, во двор. В пелене дождя, освещенной фонарем, мне почудилась фигура отца в его любимом длинном пальто. Я зажмурился и протер глаза, а когда снова выглянул во двор, там никого не было.
   Дрему как рукой сняло. Я лег, но уснуть не смог и беспокойно ворочался до самого утра. Под утро я сообразил, чем вызвал недовольство отца. Письмо! Как я мог забыть о нем? Я немедленно отправился в библиотеку, снял с полки десяток книг, добрался до дверцы сейфа и открыл его. Запечатанный белый конверт из плотной бумаги лежал поверх стопки документов и двух пачек денег, припасенных на непредвиденный случай.
   Отец считал, что всегда необходимо иметь под рукой некоторую сумму наличности. Очевидно, у него были на то основания. Я не собирался заводить новые порядки, – это утомительно. Куда удобнее поддерживать старые.
   Признаться, я с осторожностью и трепетом вскрыл конверт. О чем отец не решился сообщить мне при жизни? Неужели это касается наследства? Вдруг мы разорены? Не знаю право, огорчило бы это меня или обрадовало.
   Мои опасения оказались напрасными. Аккуратные строчки, начертанные отцом, гласили:
   «Дорогой сын!
   Вынужден прибегнуть к твоей помощи, ибо сам уже не в силах исполнить свой долг перед той, которую незаслуженно обделила судьба. Речь идет о моей осиротевшей дочери Анне, твоей сестре. Похоронив мать, она осталась совершенно одинокой и без средств к существованию. Это и заставило ее обратиться ко мне. Раньше она не осмеливалась беспокоить меня, что говорит о ее бескорыстии и благородстве. Теперь жизнь вынудила ее объявиться и признаться в нашем родстве, о котором я, к стыду своему, не знал. Я сразу же выслал ей немного денег, но эта сумма ничтожная. Если бы не внезапная болезнь, я бы сам позаботился о моей бедной девочке.
   Стоя на пороге смерти, я не хочу обременять душу свою грехом невыполненных обязательств и тяжких сожалений. Надеюсь, я могу положиться на тебя, Николай, в этом щекотливом и чрезвычайно важном для меня деле. Ты ведь не подведешь? Не оставишь Анну без денег и родственного участия?
   Должен заявить, что считаю себя не вправе каким-либо образом менять завещание в пользу Анны, которая росла вдали от меня и с которой я не успел лично познакомиться. Любая переделка завещания и выделения доли дохода от моего бизнеса Анне была бы неправильной по отношению к тебе и моей любимой супруге Берте, твоей матери. Так что полностью рассчитываю на твою сыновнюю преданность, дорогой Николенька, и твое доброе, чуткое сердце. Уверен, что передаю Анну в надежные руки, и мне не придется пожалеть об этом на том свете, откуда, как мне кажется, я смогу видеть вас.
   Я не святой, и ничто человеческое мне не чуждо. Мимолетный курортный роман, о котором я легкомысленно забыл, принес мне неожиданный дар, – увы, слишком поздний! Я ухожу, а вы, мои дети, должны радоваться жизни. Пусть ничто не омрачит эту радость, даже моя кончина. Я все повидал, всего вкусил и добился того, о чем мечтал. Я еще не стар, но уже и не молод. Семьдесят два года, отмеренные мне судьбой, это немало. Я много успел, за что безмерно благодарен провидению.
   Умоляю, не говори ничего Бетти! Она не заслужила такого подвоха с моей стороны. Вероятно, нет мужа, который был бы кристально чист перед своей избранницей. Не являюсь таковым и я. Бывали случаи и обстоятельства, когда я не мог устоять перед женскими чарами и силой природного влечения. Однако твоя мать – лучшая из женщин! – не заслуживает мук ревности. А она будет страдать, как страдала бы любая жена от измены мужа… впрочем, уже покойного. Смею предположить, что ревность не имеет срока давности. Посему прошу тебя, сын, оградить Бетти от этих столь же болезненных, сколь и бесполезных переживаний.
   Раз ты читаешь это мое послание, Николай, значит, я мертв. Теперь я могу с облегчением признаться: ужасное предсказание, что я умру бездетным, сделанное одним рекомендованным мне магом, не сбылось. За что я не устаю благодарить Всевышнего. Исходя из своего опыта, обязан предостеречь тебя от обращений ко всякого рода предсказателям и ясновидцам. Эти самозванцы способны внушить опасную веру в свои лживые пророчества. Человек не стойкий, способный поддаться чужой воле, рискует изломать себе жизнь.
   Вот, пожалуй, и все, что я хотел сообщить тебе в последнем послании. Надеюсь, моя просьба отложится у тебя в памяти, сын, и ты исполнишь данное мне обещание.
   Письмо это сожги, дабы оно не попало в руки твоей матери и не нанесло ей душевную рану. Мы с ней прожили много лет в любви и согласии, и я никоим образом не желаю огорчать ее».
   Внизу листка отдельной припиской был указан адрес Анны Андреевны Ремизовой, которая, судя по вышеизложенному, приходилась мне родной сестрой по отцу.
   Я повертел письмо в руках, перечитал его и почесал затылок. Ну и задачка! Выходит, мне предстоит не просто познакомиться с сестрицей, а стать ее попечителем. Интересно, ей что-нибудь известно о моем существовании? Или она находится в том же неведении, в коем до сей поры пребывал и я?
   Пожалуй, мне стоит предложить ей перебраться в Москву, и если она согласится, на первое время поселить… Где я ее поселю, черт побери? Сниму для нее квартиру? Закажу гостиничный номер? Приведу к нам домой?
   Тогда я вынужден буду придумать какие-то оправдания для матери, чтобы та ничего не заподозрила. При том нет никаких гарантий, что новоиспеченная сестричка не выболтает тайну своего происхождения сразу же по приезде. В конце концов, она не обязана молчать. Правда, я могу поставить ей условие: она держит рот на замке, а я обеспечиваю ее жильем и деньгами…
   Мысли каруселью закружились в моей голове. Я отметал вариант за вариантом, пока не выбился из сил.
   «Так проблемы не решаются, – заметил второй Нико. – Не ставь телегу впереди лошади, парень. Сначала хотя бы погляди на эту Анну Ремизову, там поймешь, как правильно себя вести с ней».
   – Ох-хо-хо! – выдохнул я, гадая, как бы мне изловчиться, чтобы и овцы остались целы, и волки сыты.
   О, эти внебрачные дети! Короткая невинная интрижка, мгновение страсти, – и вот, милости прошу, извольте расхлебывать последствия. Недаром пуще всего я боялся этих самых последствий. Поэтому я в свои двадцать восемь лет холост и ни чуточки не жалею об этом. В своих отношениях с женщинами я прежде всего забочусь о том, чтобы ни одну из них не наградить ребенком и тем самым не дать ей повода для шантажа и необоснованных требований. Если уж я решусь иметь детей, то исключительно в законном браке…
   «Тпрруу-у! – осадил меня внутренний голос. – Тебя не туда понесло, братец! Какие дети? Какая женитьба? Ты сперва разберись с дровами, которые наломал твой отец!»
   Я скомкал злополучное письмо, положил его в серебряную пепельницу и щелкнул зажигалкой. Бумага занялась желтым пламенем, и через минуту от компромата осталась горстка пепла.
   – Как будто ничего и не было, – пробормотал я, глядя на невесомый пепел. – Взять и забыть. Поставить точку в глупой сентиментальной истории.
   Я оттягивал поездку к сестре, сколько мог. Прошли сорок дней со дня смерти отца, потом еще две недели, и я устыдился своего малодушия. Я даже не сообщил Анне о том, что она осиротела теперь уже окончательно. Я надеялся сделать это лично, а не по телефону. Наверное, я боялся… и как вскоре выяснилось, не зря.
   Я оправдывал свое промедление тем, что не имею права оставить матушку одну в ее горе. Она перенесла два сердечных приступа и нуждалась в покое и уходе. К тому же заместитель отца еще не ввел меня полностью в курс дела управления компанией. Я был бы счастлив передать эти полномочия ему, но отец не простил бы мне капитуляции. Я неохотно, со скрипом вникал во все тонкости менеджмента и маркетинга.
   Между тем мать понемногу оправлялась, к ней вернулись аппетит и желание жить. Она продолжала оплакивать мужа, но ее слезы стали светлее и мягче, если можно так выразиться. Это уже была горькая печаль, а не душераздирающая трагедия. Кажется, до матери дошли слова Долгова о том, что есть сын, за которого она в ответе.
   Я старался вести себя безукоризненно, насколько мог. Хотя меня посещали тревожные мысли, я тщательно скрывал от всех свое беспокойство. Однако не удержался и задал матушке вопрос, который чрезвычайно удивил ее: не замечала ли она чего-нибудь странного или подозрительного в последние предрождественские недели.
   – Что ты имеешь в виду? – насторожилась она.
   Я промямлил:
   – Хочу разобраться в причинах внезапной болезни отца. Не было ли стресса, который спровоцировал недуг?
   – Какая теперь разница, Нико? – махнула она рукой. – Мы потеряли его. И нам придется привыкать к этому. И мне, и тебе. До сих пор мы оба жили, как за каменной стеной. А теперь нам надо самим о себе заботиться.
   – Папа ведь не жаловался на здоровье?
   – Андрей вообще никогда не жаловался, – отрезала она. – Но это не значит, что он был здоров. Семьдесят лет – не двадцать!
   – Я понимаю, но…
   – Ты меня обвиняешь? – вскинулась мать. – Что я недоглядела? Не заставляла его регулярно проходить медицинские обследования? Тебе отлично известно, отец не любил обращаться к врачам. Он был упрям, как бык, никого не слушал. И вот… доупрямился, – всхлипнула она.
   – Успокойся, – примирительно произнес я, беря ее за руку. – Я не ищу виноватых. Я просто пытаюсь выяснить…
   – Что выяснить? – перебила она. – Он умер потому, что пришло его время. Так он всегда говорил. Судьбу не обманешь.
   – Да я не о том.
   – А о чем?
   – Ну… понимаешь, как-то все быстро произошло. Новый год, Рождество… ничто не предвещало беды, и вдруг – бац! Может, отец сильно перенервничал?
   – Я не помню… – задумалась мать. – Твой отец был очень скрытным. Он считал проявление чувств слабостью, недостойной мужчины. Он не посвящал меня в свои проблемы. Оберегал.
   Она прижимала кружевной платочек то к одной щеке, то к другой, промокая слезы. Я ощущал себя коршуном, терзающим голубку. В самом деле, чего я прицепился к матери с вопросами, когда ее рана еще совсем свежа. Неужели нельзя подождать?
   «Потом может быть поздно, дружище, – нашептывал мой внутренний голос. – Поздно! Действуй, как подсказывает тебе сердце, и будь что будет!»
   – Ты меня прости, ма, – виновато попросил я. – Тебе больно говорить об этом. Но мы должны обсудить все варианты.
   Она вздрогнула и посмотрела на меня красными воспаленными глазами.
   – Ты что? Какие варианты? Думаешь, его… он…
   – Нет, нет, – искренне возразил я, понимая, чего она не решается вымолвить. – Речь не идет об убийстве. Папа умер естественной смертью, в этом никто не сомневается. Но… я должен знать все о его последнем годе. Я был невнимателен к нему, мы почти не говорили о серьезных вещах. Обменивались общими фразами. Доброе утро… спокойной ночи…
   – Андрей был постоянно занят, – бросилась она на защиту покойного мужа. – Он работал для нас с тобой, Нико! Чтобы мы ни в чем не нуждались. Нечестно упрекать его теперь, когда он ушел.
   – Я не упрекаю, – огорчился я. – Мы любили друг друга, как могли. Я рос разгильдяем и доставлял ему массу хлопот. Он заслуживал лучшего наследника.
   Мать промолчала, глядя на портрет отца в траурной рамке. После сорокового дня я предложил ей убрать портрет, но она не соглашалась.
   Я тоже молчал, не находя нужных слов. Она первой нарушила затянувшуюся паузу:
   – Ты похож на своего отца… такой же упрямый и скрытный.
   Я не стал возражать. Тем более, что и упрямство, и скрытность были мне присущи. Я надеялся, эти качества пригодятся в бизнесе. Отцу они по крайней мере не мешали преуспевать.
   – Послушай… а ведь было что-то такое, – добавила матушка, наморщив лоб. – Андрюша как-то обмолвился, будто за ним наблюдают.
   – Наблюдают?
   – Ему казалось, что за ним кто-то наблюдает. Но кто именно… он не мог понять. Это было просто чувство… ощущение, которое его беспокоило на протяжении жизни. Он спросил, что я об этом думаю.
   – И что ты ему сказала?
   – Я посоветовала ему обратиться к врачу, – смущенно призналась она.
   – Ты решила, что он не в своем уме?
   Лицо матери, и без того покрытое красными пятнами, побагровело еще больше.
   – Давай прекратим этот разговор, – испугался я.
   Но теперь она сама хотела объясниться. Ее брови прыгнули вверх, губы задрожали.
   – Это могли быть первые признаки паранойи. Разумеется, ничего такого я ему не сказала.
   – Но подумала, да?
   Она смущенно кивнула, прижимая платочек к носу.
   – А что мне было думать? Правда, к врачам отец не пошел, как ты сам понимаешь. И больше у нас разговор об этом не заходил. Это наблюдение, – подчеркнула она, – могло существовать только в воображении Андрюши. Он хронически переутомлялся, не умел отдыхать. Психика не выносит таких нагрузок. Но убедить твоего отца хоть на десять дней отключить телефоны и послать бизнес ко всем чертям, было нереально.
   Я рассеянно кивал, думая о сестре. Обещание, данное мной отцу, жгло мне сердце. Наступил момент, когда я понял, что не имею права дальше откладывать знакомство с Анной.
   В середине лета я отправился навстречу неизвестности…

Глава 3

Старый Крым

   Позавтракал я в Москве, а пообедал уже в Симферополе, в буфете аэровокзала. Должен признаться, я не чувствовал вкуса еды. Мной овладело нечто наподобие лихорадки, природу которой я объяснить не мог.
   Там же, в аэропорту я взял напрокат подержанную «хонду-цивик» и отправился в небольшой городок в восточной части Крыма. По дороге, для того, чтобы занять свой взбудораженный ум, я строил планы беседы с Анной, один глупее другого.
   Старый Крым оказался типичным южным селением, где все подчинено летнему отдыху и приему туристов. Остальные месяцы в году жизнь здесь замирала в ожидании курортного сезона.
   День выдался сырым и ветреным. Над городком плыли низкие темные тучи, деревья мокли под мелким косым дождем.
   Я не без труда отыскал домик Ремизовых на узкой унылой улочке, постоял минуту, обдумывая первую фразу, которую скажу обретенной родственнице, – что-то типа: «Здрасьте!.. Вы Анна? А я ваш брат Николай…»
   Разве не смешно?
   Я подумал, что у отца, вероятно, были основания принять на веру заявление барышни Ремизовой о том, что она его дочь. Очевидно, она подкрепила свое заявление некими неизвестными мне доказательствами. Мысль о генетической экспертизе приходила мне в голову, но я отбросил ее как оскорбительную для Анны и памяти отца. Тем более она не получала по его завещанию ничего. Теперь ее будущее зависело от меня, и я волен поступать, как сочту нужным.
   «А как же твое обещание? – проснулся во мне второй Нико, выскочка и критикан. – Как же сыновний долг перед покойным? Ты обязан выполнить последнюю просьбу отца, иначе твоя совесть будет есть тебя поедом до судного дня!»
   – Черт… – выдохнул я, поеживаясь. – Эх, была не была…
   С этими словами я толкнул давно не крашенную проржавелую калитку и очутился в грязном тесном дворике. Пустая собачья будка почти развалилась, дом выглядел немногим лучше. Видимо, Ремизовы едва сводили концы с концами.
   Я громко, решительно постучал в обшарпанную дверь, мое сердце отчего-то сильно и быстро забилось. Прошли две или три минуты, прежде чем дверь распахнулась, и на крыльцо вышла молодая невзрачная особа, закутанная в тонкую шаль.
   Уже в прихожей, куда она меня пригласила, я рассмотрел ее серое платье и пышные, уложенные узлом на затылке волосы. Они были расчесаны на прямой пробор, что придавало лицу хозяйки трогательное выражение чистоты и беззащитности.
   – Вы кто? – спросила она, стоя напротив и глядя на меня снизу вверх. Я заметил, что у нее голубые глаза, длинные ресницы и родинка над верхней губой.
   – Николай Крапивин, – ответил я.
   – Вы… сын Андрея Никитича? – растерялась она.
   – А что, похож?
   Она промолчала, изучая меня пытливым взглядом. При ее среднем росте она едва доставала мне до уха. Судя по ее румянцу, я ей понравился. Я умел нравиться женщинам, когда хотел. В данном случае я решил произвести неизгладимое впечатление на робкую провинциалку и преуспел в этом.
   – Я Анна Ремизова, – просто сказала она и провела меня в гостиную, обставленную видавшей виды мебелью. На окнах висели вышитые гладью шторы, которые могли бы занять достойное место в музее мещанского быта прошлого века.
   – Ну что, Анюта, – развязно произнес я, разваливаясь в старомодном кресле. – Выходит, мы брат и сестра?
   – Выходит… – смущенно подтвердила она, присаживаясь на край дивана.
   – Будем знакомы?
   – Угу, – кивнула она. – Вы устали с дороги? Может, чаю?
   Она не спросила о цели моего визита. Я мельком, исподтишка рассматривал комнату, которой подходила крылатая фраза «чистенько, но бедненько». При этакой нищете немудрено заинтересоваться капиталом родного батюшки. Правда, надо было еще добиться права на этот капитал. Судя по всему, Анна не обладала ни должным напором, ни необходимой для подобных притязаний наглостью. Она показалась мне сущей овечкой.
   Кроме написанной маслом картины, висящей над спинкой дивана, никаких сколько-нибудь ценных вещей я в гостиной не обнаружил. Впрочем, картина, вероятно, была копией. Откуда бы здесь взяться подлиннику?
   – Чаю? Пожалуй, выпью чашечку с дороги, – церемонно ответил я. Чередуя нарочитую грубоватость с подчеркнутой вежливостью, я наделся сбить ее с толку.
   Она не вскочила поспешно, как можно было бы ожидать, а спокойно поднялась и удалилась на кухню. Сестрица взяла себя в руки, так что я напрасно рассчитывал на легкую победу.
   Пока она готовила чай, я без помех изучал картину. Художник изобразил на ней игру в карты. За столом сидели трое – богатая дама в жемчужном ожерелье, серьгах и браслетах, знатный кавалер в берете с пером и молодой господин без головного убора. Перед игроками лежали золотые монеты. Слева от дамы стояла служанка с бутылкой и рюмкой в руках. Дама, видимо, проигралась, и ей потребовалось выпить. Мое внимание привлек господин без головного убора. Он сидел к зрителю спиной и тайком доставал левой рукой из-за пояса бубнового туза.
   «Да он плутует! – сообразил я. – Это карточный шулер!»
   – Жорж де Латур, – раздалось рядом со мной, и я вздрогнул.
   – Что, простите?
   – Жорж де Латур, – повторила Анна, расставляя на выцветшей скатерти чайник, чашки и вазочку с вареньем. – Живописец семнадцатого века. Это его работа.
   Я засмотрелся на картину и не заметил, как она вошла. Один ноль в ее пользу. Она застала меня врасплох. Когда она наклонялась над столом, от ее волос шел слабый запах дешевого шампуня. Я терпеть не мог дешевых запахов.
   – Подлинник? – поморщившись, осведомился я.
   – Копия, разумеется, – улыбнулась Анна. – Любите живопись?
   – Не более, чем каждый культурный человек. Я не фанат искусства.
   Она налила в мою чашку травяной чай и предложила варенье:
   – Горный кизил. Мы с мамой сами собирали и варили.
   Я ждал слезливых интонаций в расчете разжалобить богатого родственника, но не дождался.
   Чай оказался душистый, со сладковатым привкусом.
   – Это крымский сбор, – объяснила хозяйка. – Здешние травы обладают особой целебной силой. Раньше у нас практиковали лечение цветочными ваннами. Моя мама знала множество рецептов. Она работала медсестрой в санатории. Там они и познакомились…
   – С кем? – поперхнулся я, догадываясь, какой будет ответ.
   – С Андреем Никитичем. Он страдал хроническим бронхитом, а санаторий «Старый Крым» специализируется на болезнях дыхательных путей.
   Анна встала, полезла в комод и достала старый бархатный альбом для фотографий.
   – Вот, взгляните, – она раскрыла альбом и показала мне черно-белый любительский снимок, где мой отец обнимал миловидную женщину с волосами и глазами Анны. Они оба улыбались в объектив: женщина смущенно, а отец слегка недовольно. Похоже, он не хотел фотографироваться, однако не посмел отказаться, чтобы не обидеть свою даму.
   Я перевернул карточку, увидел написанную на обороте дату и отметил, что снимок сделан за четыре года до моего рождения. Мои родители тогда уже были женаты.
   – Сколько тебе лет? – бестактно спросил я у Анны.
   – Тридцать один…
   «Она старше меня на три года, – подумал я. – Сроки сходятся, если учесть девять месяцев беременности».
   Напряженные расчеты отразились у меня на лице, потому что Анна холодно заявила:
   – Не стоит так нервничать. Я вам в сестры не напрашиваюсь.
   «Овечка проявляет характер!» – мысленно констатировал я и так же холодно полюбопытствовал:
   – Есть еще фотографии?
   – Эта – единственная. Если хотите, порвите.
   – Зачем же? – мои губы растянулись в саркастической ухмылке. – Я не варвар какой-нибудь.
   Анна сердилась, и это шло ей гораздо больше смирения. Она с трудом сдерживала готовую сорваться с языка отповедь.
   – Давай перейдем на «ты», раз уж мы родня, – примирительно предложил я.
   Ссориться мне с ней было ни к чему. Это противоречило моему обязательству перед отцом.
   – Давайте… давай, – недоверчиво согласилась она. – Ты приехал разоблачить меня?
   Я прикинулся непонимающим, хотя она разгадала цель моего визита.
   – В смысле?
   – Ну, убедиться в том, что я самозванка, которая имеет виды на деньги господина Крапивина. А потом убедить в этом и его. Так вот, дорогой братец, мне плевать на ваши деньги! Моя мама до самой смерти молчала и никогда ничего не просила. Ни у кого! И я ничего не прошу ни у отца, ни у тебя. Если хочешь знать, я бы ни за что ему не написала! Меня мама заставила…
   – Это из каких соображений? Тридцать лет молчала, а потом вдруг опомнилась?
   – Она не могла оставить меня совсем одну.
   – Запоздалая забота! – вырвалось у меня, и я тут же пожалел о своих словах.
   Анна нахмурилась и замкнулась в себе. Я допустил промах. Нужно было исправлять положение.
   – Отец умер, – брякнул я, не найдя лучшего способа встряхнуть ее.
   До нее не сразу дошел смысл сказанного.
   – У-умер? – тихо переспросила она.
   – В конце марта. Он слег и больше не встал. Я пообещал ему позаботиться о тебе. Поэтому я здесь.
   В глазах Анны промелькнули горечь, сожаление и непонимание, но она не пролила ни слезинки. «Это как раз нормально, – подумал я. – Она видела его только на снимке. Кто он ей? По сути, чужой человек. Странно было бы оплакивать чужого человека».
   – Мама не рассказывала мне о нем, – грустно призналась Анна. – Я не успела к нему привязаться. В детстве я ненавидела его за то, что он нас бросил. А потом… просто вычеркнула его из своей жизни…
   Громкий, требовательный стук в дверь прервал ее исповедь.
   – К тебе гости, – сказал я, ликуя.
   Пока она пойдет открывать, мне удастся пошарить по ящикам комода. Наверняка она держит документы там же, где и альбом с фотографиями.
   Я метнулся к комоду, едва хозяйка покинула гостиную, выдвинул верхний ящик и торопливо зарылся в бумаги. Горка квитанций, паспорт… я не ошибся! Где-то тут наверняка хранится свидетельство о рождении. Так… это не то… школьный аттестат мне тоже не нужен… Черт! Она вот-вот вернется, а я…
   У меня перехватило дыхание, когда я добрался до того, что искал. В графе «отец» был указан… Андрей Никитович Крапивин. Правда, с оговоркой «со слов матери».
   Я чудом успел плюхнуться обратно в кресло, когда послышался скрип рассохшихся половиц, и в дверях показалась встревоженная Анна.
   – Это сосед, – зачем-то сказала она, кутаясь в шаль. – Пришел денег одолжить. А где я возьму? Он пьющий. Вечно на водку не хватает.
   – Ты ему отказала?
   – Я в долг не даю.
   Я молча кивнул, отметив несоответствие в ее объяснениях: сосед наверняка знает Анну не первый год и вряд ли пришел бы за деньгами туда, где ему откажут. По-видимому, она сама сообразила, что «прокололась», и начала ни с того ни с сего рассказывать мне о матери, – как та болела и тихо угасла.
   – Там ей лучше, чем было здесь, – горестно заключила Анна, намекая на иной мир, куда попала многострадальная душа Вероники Ремизовой, одинокой женщины, которая всю свою жизнь посвятила дочери.
   – Она была замужем?
   – Нет, – покачала головой Анна. – С тех пор, как…
   Она осеклась, давая мне понять, что ее мать любила только моего отца и осталась верна этому чувству. Меня такими баснями не проймешь. Я знаю цену романтическим историям с меркантильной подоплекой.
   «Твои уловки со мной не пройдут, – мысленно усмехался я, слушая ее бредни. – Знаю я этих санаторных сестричек, которые норовят охмурить отдыхающих мужчин и устроить свою судьбу. А если объект окажется крепким орешком, то хотя бы закрутить курортный роман. Авось, дорогой подарочек обломится или денежная компенсация. Удовольствие с выгодой!»
   – Ты тоже медицинский работник? – спросил я, прерывая затянувшуюся паузу. – Пошла по стопам матери?
   – Да…
   В ее ответе прозвучала насторожившая меня неопределенность. Не похоже, что Анна работает. Сегодня, к примеру, вторник. Я не надеялся днем застать ее дома, но застал. Живет она уж больно убого. На зарплату медсестры не разгуляешься, это ясно. Но я не мог представить Анну делающей укол, массаж или любую другую лечебную процедуру, как ни старался. Есть люди, рожденные для праздности. Она относилась именно к этому типу. Однако и им нужен источник материального обеспечения. Порой их свободный от повседневного труда ум отыскивает довольно хитрые пути обогащения.
   – Работаешь посменно? – невинно осведомился я.
   – Мне пришлось уволиться, – неохотно призналась она.
   «Так я и предполагал, – констатировал мой внутренний двойник. – Она аферистка! Смотри, не попадись в ловушку, Нико. Будь начеку!»
   – Давно ты на вольных хлебах?
   – Тебе не все равно? – сердито поджала губы Анна. – От тебя мне ничего не надо. Боишься, что начну просить помощи? Расслабься. Я тебя в гости не приглашала. Сам приехал. Не нравится… вот тебе Бог, а вот – порог. Нас с тобой ничего не связывает.
   Я пошел на попятную.
   – Как-никак, мы дети одного отца.
   – Ну и что? – презрительно прищурилась она. – Тебя это ни к чему не обязывает. Андрей Никитич умер, и все закончилось. Попил чаю? До свидания!..
   Она загнала меня в угол. Теперь мне ничего не оставалось, как попрощаться. Но тогда я не выполню последнюю волю покойного родителя…

Глава 4

   Я не поддался на ее провокацию. Временно отступил и прикинулся кротким ягненком.
   – Ты неправильно меня поняла, – лепетал я, краснея, как подросток.
   Благо, ребенком мама насильно отдала меня в драмкружок, где я неизменно играл главные роли в детских спектаклях, приуроченных к праздникам Нового года, Восьмого марта и Дня Победы. Природная склонность к лицедейству была, пожалуй, основным моим талантом. Перед Анной я поначалу спасовал, а когда спохватился, она уже раскусила меня. Однако я питал надежду, что все образуется.
   Итак, я остался погостить у нее несколько дней. Не скажу, что она пришла от этого в восторг. Из нас двоих она либо превосходила меня в притворстве, либо… вела себя искренне.
   Назавтра я попросил ее показать мне Старый Крым.
   Анна согласилась. Она водила меня по развалинам древних мечетей и рассказывала о прошлом этого южного городка. Раньше он был столицей Крыма и назывался Солхат, здесь кипела торговля и шумели сады. Солхат соперничал богатством и роскошью с Багдадом и Дамаском. В земле до сих пор лежат гончарные трубы, по которым в город подавалась вода с гор. Вернее, горная роса, накапливающаяся в специальных бассейнах. А старики передают из уст в уста предания о кладах, зарытых в развалинах…
   Я слушал вполуха. История мало интересовала меня. Но я вынужден был поддакивать Анне и выражать фальшивое восхищение ее познаниями.
   «Меня-то ты не обманешь, – ерничал при этом второй Нико. – Как же! Она разбудила твое любопытство. Ты изучаешь ее, пытаешься проникнуть в ее мир. А тебя пока что держат на задворках».
   Я запустил пробный шар:
   – Поехали со мной в Москву, сестричка.
   – Куда? – изумленно вскинула она свои тонкие темные брови.
   – Я сниму для тебя квартиру. Работу тебе подыщу. Не в больнице, так где-нибудь в офисе. Компьютером умеешь пользоваться?
   – Умею.
   Утром, когда Анна была занята на кухне приготовлением завтрака из привезенных мной продуктов, я украдкой обошел весь дом. Кроме гостиной, там были еще две мрачные комнатушки, одна из которых служила спальней, а другая – чем-то наподобие кабинета. Все крохотное пространство занимали самодельные книжные полки, платяной шкаф, пара стульев и столик с компьютером. Последний по сравнению со всей остальной жалкой утварью выглядел чужеродно новым. Я заглянул в шкаф, но не обнаружил там ничего криминального, только поношенную одежду и стопки вылинявшего белья. Зато на полках с книгами мне попались несколько карточных колод, как побывавших в употреблении, так и запечатанных. Невольно на ум пришел персонаж с картины Жоржа де Латура – мошенник, прячущий за поясом бубнового туза. Почему именно это полотно украшало стену неприветливой гостиной Ремизовых? Может, Анна зарабатывает на жизнь игрой в карты?
   Задумавшись, я оступился и чуть не угодил ногой в яму.
   – Осторожнее, – предупредила Анна.
   – Мгм-м, – прочистил я горло перед следующей репликой. – Пожалуй, я устрою тебя в офис деловодом. У нас вечная неразбериха с документами. Решайся.
   Я думал, Анна ухватится за мое предложение, а она упрямо мотнула головой.
   – Никуда я не поеду. Здесь я родилась, выросла… здесь мне каждый кустик знаком, каждая тропинка. А в Москве я никому не нужна. Не хочу тебя стеснять, да и в милостыне не нуждаюсь.
   Я слегка растерялся и взял паузу.
   Мы шли с Анной по выгоревшему проселку в сторону горы Агармыш. По бокам тянулись холмы, поросшие кустарником. В низинах лежал туман.
   – Весна нынче была поздняя, – сказала она, нарушив молчание. – Зато лето жаркое. Я тепло люблю. Привыкла дышать горным воздухом. А в Москве, говорят, смог стоит. Летом торфяники горят, зимой снегу по пояс наметает. Я там ни разу не была, и меня туда не тянет.
   Анна поежилась. Ее платьишко насквозь продувал ветер.
   – Значит, не поедешь?
   – Не-а, – тряхнула она выбившимися из-под косынки кудрями. – Мне и здесь хорошо.
   – Мы все-таки родня, – выдавил я.
   В конце концов не силком же мне ее тащить из этой глухомани?
   «Твоя миссия трещит по швам! – веселился мой внутренний критик. – Она оставила тебя в дураках, Нико. Теперь тебе придется изловчиться, чтобы увезти ее с собой. Что ты придумаешь? Какую приманку пустишь в ход?»
   «Я ей ничем не обязан, – угрюмо огрызался я. – Не хочет, пусть сидит в этой дыре до седых волос!»
   «Твой отец был бы разочарован, Нико. Ты подвел его. Не сумел договориться с обычной барышней. Бьюсь об заклад, она не была замужем. Кто ее возьмет? Здесь таких вековух, небось, пруд пруди. Любая сочтет за счастье вырваться из постылого городка, поселиться у богатых родственников и заполучить непыльную работу. А госпожа Ремизова упирается! Что-то тут нечисто…»
   – У тебя есть бойфренд? – спросил я, догадываясь о причинах ее упрямства.
   – Вот еще! – фыркнула она.
   – Ты была замужем?
   – Нет. А что? Обязательно – выходить замуж? Иначе женщина как бы неполноценная?
   – Я не то имел в виду. Тебя здесь что-то держит?
   – Я вольная птица, – гордо ответила она.
   Ее ответ рассмешил меня. К полудню начало припекать, и мы повернули обратно. По толстым стволам деревьев вился плющ. В воздухе пахло сухой травой и йодом.
   Анна остановилась и потянула носом.
   – Чувствуешь? Это ореховая посадка.
   Я наклонился и увидел под ногами раздавленный зеленый орех. На душе стало тревожно, как перед экзаменом. Впрочем, первое испытание я уже провалил.
   Запах йода раздражал мне ноздри и щекотал гортань. Анна шагала впереди, не оглядываясь. Уродливое ширпотребовское платьице не портило ее стройную, ладную фигуру.
   «Это уж совсем не братские мысли, – поддел меня второй Нико. – Это, парень, вожделение. Есть ли что-нибудь отвратительнее инцеста? Сдай-ка назад и остынь!»
   Я опомнился и запретил себе смотреть на Анну, как на женщину. Она сестра. Пусть только по отцу, все равно близкая родственница. Будь она хотя бы двоюродной, я бы…
   «Что «ты бы»? – охладил мой пыл внутренний оппонент. – Умение вовремя остановиться – одно из лучших качеств в мужчине. Не ударь в грязь лицом, Крапивин. Анна – не та барышня, из-за которой теряют голову. Она простушка и неудачница. К тому же она твоя сестра».
   – Сестра! – дурачась, окликнул я ее. – Если честно, я приехал за тобой. Хватит выпендриваться. Я все понял. Ты бескорыстна, словно святая. Поедем в Москву?
   – Я же сказала, нет, – отрезала она.
   Во мне проснулся неожиданный азарт.
   «Ладно, – сказал я себе. – Еще не вечер, детка. Поглядим, кто кого…»
//-- * * * --//
   Мы мирно ужинали картофельной запеканкой с котлетами, когда в дверь постучали.
   – У тебя нет звонка? – лениво осведомился я.
   – Был. Давно сломался.
   – А новый поставить слабо?
   – Зачем мне звонок? – ничуть не смутилась сестра. – Я отлично без него обхожусь.
   Я дожевал жесткую котлету и запил травяным чаем. Стряпуха из Анны была никудышная, но я мужественно терпел, поглощая то полусырые, то подгоревшие блюда. Я бы мог, конечно, питаться в кафешке, но это нарушило бы хрупкую симпатию между мной и сестрой. Не знаю, каким чудом она возникла, однако наши отношения потеплели. Портить их было не в моих интересах.
   Стук в дверь повторился, теперь громче.
   – Ты кого-то ждешь?
   – Никого.
   – Может, это опять сосед? – съязвил я. – Денег пришел на водку просить?
   Анна пожала плечами. Ее щеки порозовели, что не укрылось от моего внимания.
   – Хочешь, я проучу его? – предложил я. – Отважу раз и навсегда?
   Мой спортивный торс и накачанные в фитнес-клубе бицепсы не оставляли сомнений, кто выйдет победителем в случае потасовки.
   – Не хочу! – рассердилась Анна и отправилась открывать.
   Я скользнул следом и навострил уши. Мужской баритон, доносившийся из темной прихожей, показался мне наглым и неприятным.
   – Тише, тише… – уговаривала его сестра. – Я не одна…
   – Я вам не помешаю, – настаивал баритон. – Втроем будет веселее. Выпьем, расслабимся…
   – Выпивки нет…
   – Я сбегаю в магазин. Это рядом.
   – Уходи, прошу тебя…
   – Покажи мне его!
   – Лучше не надо…
   Анна оглянулась, словно ощущая мое присутствие, и я спрятался за дверью. Она меня не заметила.
   – Уходи, Джо! – она чуть не плакала, но незваного гостя это не остановило.
   – Пусти, или хуже будет, – прорычал он.
   У меня руки чесались надавать ему по шее и вышвырнуть вон, но я твердо решил не вмешиваться.
   Едва я вернулся за стол и принялся как ни в чем не бывало потягивать чай, на пороге кухни появилась Анна и ее настырный гость. Он с любопытством выглядывал из-за ее плеча.
   – Знакомься, Николай, это Джо… мой приятель.
   – Любитель выпить? – не моргнув глазом, выпалил я. – Ты сказала ему, что в долг не даешь?
   Фраза прозвучала двусмысленно, и Джо набычился, готовый ринуться в бой, если понадобится. Я сравнил наши возможности и совершенно успокоился. Уж с этим-то кретином я точно справлюсь.
   – Я пью только на свои, – буркнул тот, выступая вперед и беспардонно усаживаясь за стол, куда его не приглашали.
   – Будешь ужинать с нами? – спросила сестра.
   – Спасибо, не голоден. А вот чайком побалуюсь…
   С этими словами Джо потянулся за чайником. Анна дала ему чашку и блюдце для варенья. Я молча наблюдал за ними обоими. На вид Джо можно было дать лет тридцать пять – сорок. Чернявый, среднего роста, поджарый, словно гончая, с мелкими чертами лица и давно не стриженными волосами, которые на концах завивались, он производил впечатление жулика. Его клетчатая рубашка была не первой свежести, а обтянутые джинсами ляжки подрагивали, будто Джо в любую секунду готов был вскочить и дать стрекача.
   – Ковбой с дикого Запада? – ухмыльнулся я.
   Гость выпучил на меня глубоко посаженные глазки с прищуром.
   – Чего-о?
   – Почему вдруг «Джо»? – пояснил я свой вопрос.
   – По кочану! Вообще-то меня Иваном зовут.
   – Джо – это его прозвище, – вклинилась Анна.
   Я решил выжать из создавшейся ситуации максимум пользы. Раз уж так сложилось, надо выудить из этого Джо побольше. Авось, он выболтает что-нибудь про Анну.
   – Твоя тачка во дворе стоит? – осклабился гость.
   – Считай, что моя. Я ее в аренду взял. Сестричку покатать хочу… с ветерком.
   По выражению его лица я понял, что он уже знает, кто я. Очевидно, Анна успела поделиться с ним новостью.
   – Давай выпьем за знакомство? – предложил Джо. – Я сам за водкой сбегаю. Идет?
   У меня в машине были припасены несколько бутылок виски и коньяка, на всякий случай. Вот случай и представился.
   – Ты гость, я тебя угощать должен, – заявил я, вставая. – Давай, сестричка, рюмки.
   Анна всплеснула руками. Ей не хотелось ни пить, ни обхаживать выпивающих мужчин. Вся эта возня была ей в тягость.
   – Поздно уже, – недовольно сказала она. – Шел бы ты спать, Джо.
   – Грубая ты, неприветливая, – обиделся приятель. – Твой брат меня угостить хочет, а тебе жалко, да?
   – А, черт с вами! Делайте, что хотите…
   Она протерла полотенцем рюмки, а я тем временем сбегал к «хонде» за вискарем. Уже в прихожей меня осенило, почему лицо Джо показалось мне знакомым. Он был похож на шулера с картины Жоржа де Латура. Очень похож!
   «Поглядим, что ты прячешь за поясом, – подумал я, водружая бутылку на стол. – Авось, виски развяжет тебе язык, ковбой!»
   – Ого! – обрадовался тот. – Ничего себе! У тебя брат что надо, Анька!
   После пятой рюмки Джо осоловел, а у меня хмеля ни в одном глазу. Я привык к обильным возлияниям, хотя и не был любителем спиртного. Но если надо, мог дать очко вперед любому выпивохе.
   После шестой гостя совсем развезло.
   – Может, хватит? – забеспокоилась Анна. – Его нельзя спаивать. У него желудок слабый.
   – Да ну? – не поверил я.
   – Не слушай ее, б-брат, – заикаясь, возразил Джо. – Напиток… б-божественный… Нектар!..
   Я придвинул к нему тарелку с котлетами.
   – Ты закусывай, а то домой не дойдешь.
   – Д-дойду… – пьяно махнул рукой гость. – Не бо-ись…
   – Видишь? – огорчилась Анна. – Я же говорила, нельзя ему много. Как теперь быть?
   – Пойдем, друг, проветримся…
   С этими словами я взял Джо под мышки и вывел во двор. Там было свежо, с гор дул ветер. Темное небо, полное дождевых туч, казалось низким и тяжелым.
   На воздухе гость немного протрезвел и пристал ко мне с вопросом, играю ли я в карты. Я ждал чего-то подобного.
   – Мне в карты не везет, – отговорился я.
   – А мне наоборот, – захихикал Джо. – Слишком прет! Я колоду вижу насквозь. Веришь? Хочешь, докажу?
   Я уклончиво хмыкнул, продолжая отнекиваться. Он не отставал, что, собственно, входило в мои планы. После притворных колебаний я согласился посмотреть на его фокусы.
   – Что у тебя с Анной? – спросил я. – Роман?
   – Вроде того.
   Во мне вскипела ревность, что было совсем уж глупо.
   – Собираешься жениться на ней?
   – Жениться? – опешил он. – Ну ты, брат, хватил. У нас это… мы просто встречаемся.
   Меня разочаровало его признание. Анна потеряла в моем мнении, резко опустилась вниз на шкале, по которой я оценивал женщин. Строит из себя недотрогу, а сама путается с этим потрепанным, замызганным Джо. И как только не противно ложиться с ним в постель? От него пахнет ношеным бельем и дешевой туалетной водой.
   – Пойдем? – сладко улыбался он, забыв об Анне. Его гораздо сильнее волновали карты. Он надеялся блеснуть перед приезжим москвичом, а если удастся, то и облапошить его на пару сотен долларов.
   – Уговорил, – согласился я. – Зябко здесь. Сыро. Вот-вот дождь хлынет.
   Мы вернулись в дом. Анна перебралась из кухни в гостиную и сидела на диване у телевизора, поджав ноги и укутавшись шалью. Наше появление вызвало на ее губах гримасу раздражения.
   – Принеси-ка нам новую колоду, подруга, – развязно потребовал Джо.
   – Сам неси, – огрызнулась она.
   На моих глазах с ней происходила невероятная метаморфоза. Из унылой старой девы Анна превращалась в вульгарную пособницу мошенника.
   Джо не стал перечить и послушно притащил из «кабинета», который я успел обследовать, парочку колод…

Глава 5

   Против ожидания, я увлекся трюками, которые он проделывал с картами. Анна же оставалась равнодушной. Видимо, Джо демонстрировал ей свои способности не первый раз.
   Он тщательно перетасовывал колоду и просил меня вытаскивать любую карту наугад, неизменно правильно называя ее. Я подумал, что дело в ловкости его рук, и потребовал колоду себе. Джо рассмеялся.
   – Не ты один сомневаешься, парень, – по-свойски похлопал он меня по плечу.
   Я не подал виду, как меня коробит подобное панибратство, и взялся сам тасовать карты.
   – Тут никакого обмана нет, – снисходительно добавил Джо. – Чистая магия.
   Он подтвердил свои слова, легко угадывая каждую карту, которую я вытаскивал, старательно пряча от его взгляда.
   – Со своими я играть не сажусь, – подытожил он, когда я сдался. – Хотя никогда не плутую. Просто я вижу карты насквозь.
   – А все остальное?
   – Остальное нет, – с искренним сожалением признался он. – Только карты. Должно быть, это передалось мне с генами.
   – У тебя в роду были шулеры?
   Джо не обиделся.
   – А я без роду, без племени, – ухмыльнулся он. – Живу так давно, что сам не помню когда родился. Может, моими предками были халдейские маги!
   Моему изумлению не было границ, когда из его уст вылетели эти слова.
   – Да у тебя дар, – сказал я. Хотел присовокупить «Здоров ты врать, дружище!», но воздержался.
   Джо просиял от моей похвалы и напоследок удивил меня, подбросив колоду вверх. Вопреки закону земного притяжения, карты не посыпались вниз, а остались как бы приклеенными к потолку. Там они и «висели», пока Джо не щелкнул пальцами. По его щелчку колода дрогнула, и карты беспорядочно полетели на вытертый пестрый ковер на полу.
   – Слушай его больше, братец, – протянула с дивана Анна. – Он тебе и не такого наговорит.
   – Без меня вы бы засохли от скуки, – развеселился Джо. – Сидели бы и кисли. Может, у тебя еще выпить найдется? – обратился он ко мне. – Во рту пересохло.
   Я замешкался. Джо наклонился собрать карты, пока я размышлял, пожертвовать ли мне второй бутылкой виски или на сегодня достаточно.
   – Я спать хочу, – зевнула Анна.
   – Тебе пора домой, Джо, – сказал я гостю, показывая на сестру. Мол, я бы тоже не прочь горло промочить, но хозяйка устала.
   Он бросил косой взгляд на часы и кивнул:
   – И то правда. Засиделся я у вас.
   Анна пошла проводить его. Я скользнул следом. Они стояли на крыльце, разговаривали вполголоса, как близкие люди.
   «Она спит с ним, – нашептывал мне второй Нико. – Они обыкновенные мошенники. Не хлопай ушами, парень, иначе они раскрутят тебя на деньги и смоются. Ищи-свищи!»
   До меня доносились обрывки их разговора, смысла которого было не разобрать. Что они обсуждали? Как меня ограбить? Налички я собой взял в обрез, а банковскую карту надежно припрятал. Мои наручные часы, шмотки и арендованная машина вряд ли смогут удовлетворить их разыгравшийся аппетит.
   – Не обломится вам, ребята, – злорадно пробубнил я и выругался.
   Обещание, данное мной умирающему отцу, не позволяло мне плюнуть на все и укатить в Москву без Анны. Лично я ей ничего не должен. Да и ее, похоже, вполне устраивает ее жизнь.
   – Завтра… – послышалось с крыльца.
   Я напрягся, пытаясь сообразить, о чем идет речь. Завтра они собираются осуществить «ограбление века»? Мне стало смешно.
   – После восьми… – глухо произнес Джо. – Когда стемнеет…
   «Тебе надо подготовиться, Нико, – встрепенулся мой двойник. – Не будь шляпой! Не дай им опоить тебя какой-нибудь гадостью и обчистить».
   «Они не могли знать, что отец умрет, а я приеду вместо него», – возразил я.
   «Они что-то замышляют, – не унимался второй Нико. – Держи ушки на макушке, дружище. Не попади впросак!»
   – Не попаду, – пробормотал я, поспешно возвращаясь в гостиную.
   В голову пришла мысль, что я никому не сказал, куда уезжаю. Матушка уверена, что я улетел в Сочи отдохнуть на недельку. В офисе я предупредил финансового директора, что меня неделю не будет. А больше мне отчитываться не перед кем. Получается, только моя секретарша может догадаться, где меня искать. Ведь она заказывала мне билет до Симферополя.
   «Плохой ориентир, – сокрушался мой внутренний критик. – Крым большой, а куда ты махнул из Симферополя, никому не известно. Зря ты не подстраховался, Нико. Твоя беспечность может дорого тебе обойтись!»
   «Через неделю, если я не вернусь домой, меня хватятся».
   «Может быть поздно! – трагически изрек второй Нико. – За неделю твое тело увезут далеко от Старого Крыма на твоей же машине и выбросят в горную расщелину, где его никто не найдет…»
   – Тебе плохо?
   Я поднял голову и увидел Анну с румянцем волнения на щеках.
   – Не надо было столько пить, – добавила она, глядя на меня с напускным сочувствием. – Сделать тебе крепкого чаю?
   – Это лишнее, – отказался я. – У меня разболелась голова, но это пройдет. Надо выспаться, и все как рукой снимет.
   Мы разошлись по комнатам. Она закрылась в своей спальне и включила свет. Ночью я глаз не сомкнул, время от времени тихонько вставая и поглядывая на щель под ее дверью, откуда пробивался свет. Что она там делает? Любовный роман читает? Или плетет хитроумную интригу, как избавиться от брата и не угодить за решетку?
   В конце концов, она сможет предъявить права на наследство, если докажет, что является дочерью моего отца. Черт!
   Я решил позвонить дяде Леше Долгову и сообщить, где нахожусь. Куда же запропастился мой сотовый? Я обыскал свои карманы, сумку и все вокруг… телефон исчез. Неужели Джо стащил? Мелко и подло с его стороны. Отвел глаза карточными трюками, а сам…
   – Растяпа, блин! – пробурчал я, укладываясь обратно в постель. – Телефон уже проморгал. Теперь хоть рот не разевай!
   Ладно. Сотовый – не проблема. Даже в этом городишке можно его купить без труда. Завтра же займусь.
   Злой на Анну, на Джо, на покойного отца и больше всех на себя, я под утро все-таки уснул. Мне снились карты, развалины мечетей… родинка на лице Анны и бубновый туз, которым разухабистый ковбой, отвратительно хихикая, размахивал перед моим носом…
//-- * * * --//
   На следующий день тучи рассеялись и показалось солнце. Гора Агармыш вдали была розовой от рассветных лучей. Во дворе весело щебетали пташки.
   За завтраком Анна казалась задумчивой. Она сбегала за молоком, пока я спал, и в кухне стоял запах подгоревшей манной каши.
   – Почему не ешь? – спросила сестра, глядя, как я размазываю ложкой кашу по тарелке. – Невкусно?
   – Честно говоря, это несъедобно, – заявил я.
   – У тебя нет аппетита после вчерашней попойки. Вы с Джо перебрали виски. С твоей подачи, между прочим.
   – Пусть так…
   Я выпил чаю, молча поднялся и отправился приводить себя в порядок. Вместо нормальной ванной у Анны в доме была оборудована примитивная душевая. Воду для мытья грел котел из разряда раритетов. Удивительно, что он еще работал, а не развалился на части. За неимением лучшего я принял этот, с позволения сказать, душ, вытерся насухо и пригладил перед зеркалом свой русый ежик. Не знаю, как кому, а себе я нравился. Из подпорченного влагой зеркала на меня смотрел мужчина с правильными чертами лица, серыми глазами и ямочкой на подбородке, покрытом легкой модно подбритой щетиной. Писаный красавец, сказала бы любая барышня.
   От этого зрелища у меня сразу поднялось настроение. Я прошел в гостиную и застал там Анну. Она сидела в кресле и ждала меня.
   – Может, выйдешь?
   – Мы же брат и сестра, – с кривой улыбкой заметила она.
   – Я не привык переодеваться при дамах.
   – Ты куда-то собрался?
   Я чуть не брякнул про пропавший мобильник, но вовремя прикусил язык. Если они с Джо сообщники, пусть думают, что я болван, который ни черта не смыслит и не замечает их козней.
   – У вас тут есть сауна? Или на худой конец паровая баня с этими… цветочными ароматами? Хочу развлечься, вкусить местной экзотики, – выкручивался я. – Девочку снять. Зря, что ли, тащился в этакую глушь? В глуши, говорят, самые пикантные девицы попадаются.
   Анна брезгливо поморщилась.
   – Ну ты и фрукт!
   – Меня растлили столичные проститутки, до которых я большой охотник. Благодаря папиным денежкам я могу себе позволить любые удовольствия. Периодически меня тянет на свежину.
   Она не понимала, шучу я или говорю серьезно, и смешалась. Моя скабрезность покоробила ее. Этого я и добивался.
   – Хорошо, иди… – выдавила Анна, как будто я спрашивал у нее разрешения.
   – Можно я переоденусь?
   Она поднялась и вышла, хлопнув дверью. Интересно, что ее возмутило, мои слова или намерение выйти из-под контроля?..
   Анна все-таки проводила меня до калитки с напутствием:
   – Будь осторожен, Николай.
   – У вас среди бела дня нападают на прохожих?
   – Нет, но…
   – Адью, крошка! – я фривольно подмигнул ей и потянулся чмокнуть ее в щеку.
   Она отстранилась. Я засмеялся и помахал ей рукой.
   Машину я оставил во дворе, она обременяла бы меня. Куда проще бродить пешком по маленькому городку, где в разгаре курортный сезон.
   За поворотом я замедлил шаг и посмотрел на часы. До вечера еще куча времени, и я решил прогуляться. Пообедать по-людски, заодно и телефон купить.
   Должно быть, в центре Старого Крыма веселее. Но окраины здесь выглядят тоскливо. Корявые деревья на фоне грязно-белых заборов, старые орехи, нависшие над черепичными крышами, огромные лужи на дорогах.
   На воздухе я почувствовал голод и заглянул в ближайшее кафе «Олеандр». Сумрачный зал и прогорклый запах кухни не вызывали доверия, но я надеялся расспросить завсегдатаев о Джо. Такого ловкача местные должны знать.
   Посетителей в «Олеандре» было не густо. Бармен в бордовой жилетке поверх белой рубашки о чем-то переговаривался с длинноногой официанткой. Двое мужчин пили пиво за угловым столиком и закусывали мясной нарезкой.
   – Не помешаю? – спросил я.
   – Садись, третьим будешь, – милостиво ответили они.
   Я опустился на стул и подозвал официантку, которая подошла и сунула мне меню.
   – Солянка вчерашняя, – лениво сообщила она. – Жаркого нет. Шашлык будет только вечером. Люля-кебаб нести?
   – И салат, если есть, – кивнул я.
   – Сделаем.
   – Эй, парень, – оживились мужики за столиком. – Надо бы знакомство обмыть.
   – Непременно. Бутылочку «Медовой с перцем» подайте, – улыбнулся я сонной девице.
   – Меня Петром зовут, а его – Васькой, – представились мужики. – Мы опохмеляемся после вчерашнего. Башка трещит, мочи нет. На крестинах гуляли. Тебя как величать-то, друг?
   – Володей, – зачем-то солгал я.
   Они сразу признали во мне отдыхающего. Полюбопытствовали:
   – Здоровье поправлять приехал?
   – Ага. Скука тут у вас смертная, – подтвердил я. – Хоть бы в картишки с кем-нибудь перекинуться.
   «Медовая с перцем» сблизила нас, и мужики начали наперебой давать мне советы, как развеять скуку. Лазать по горам я отказался, посещение музеев Грина и Паустовского отверг, сауну и турецкую баню тоже.
   – Привередливый ты, Вован, – по-свойски подтрунивал надо мной Васька. – Тогда телку грудастую найди, покувыркайся с ней от души. Жену-то, поди, не взял с собой.
   – Не взял, – признался я.
   – Наш человек! – одобрил мое поведение Петр. – Сразу видно. И выпить не промах, и насчет баб. Любишь баб?
   – Я играть люблю. Не составите компанию?
   – В карты? Не-е-е! Мы не по этим делам.
   – Я слышал, у вас местная знаменитость имеется, – гнул я свою линию. – Любого обыграть может, хоть в покер, хоть в преферанс, хоть в очко.
   – Джо, что ли? – расплылся Васька. – Калиостро?
   – Калиостро? – удивленно перепросил я.
   – Кликуха у него такая. Его Иваном зовут. Он с детства ловкий на руку и черный, как итальянец. Вот и прозвали его Джованни, потом укоротили до Джо.
   – А почему Калиостро?
   – Потому! Играет нечисто. Плутует, блин, а не поймаешь. Он карты видит насквозь, будто рентген. Они его слушаются, как тигры дрессировщика. Щелкнет пальцами, они лягут, куда ему надо и как надо. Мастер! Был такой итальянский жулик, Калиостро, тоже гораздый дурить народ. Джо, когда выпьет лишку, хвалится, что он – тот самый итальяшка и есть. Он чуток того… с приветом. Любит всякую чушь болтать, язык-то без костей. Но карты – его стихия.
   – Да ну? – засомневался я. – Разводите меня?
   – Вот те крест! С Калиостро лучше не садиться играть. Продуешь все! Обдерет тебя как липку, и не подкопаешься.
   «Калиостро… Калиостро, – торопливо рылся я в памяти. – Был такой известный авантюрист… давно, еще в восемнадцатом веке, если не ошибаюсь».
   – Меня он не проведет. Я привык смотреть в оба.
   – С ним смотри – не смотри, все одно, – поддержал приятеля Петр. – Жалко нам твоих денег, парень. Обчистит тебя Джо, моргнуть не успеешь. Даже на обратный билет не останется. У него глаз черный!
   – Я не суеверный, – уперся я. – В сглаз не верю. Сам могу сглазить кого угодно. Сведете меня с этим вашим Калиостро?
   Мне было интересно, что они ответят, как поведут себя. Мужики пригорюнились, одновременно покачали головами, словно китайские болванчики.
   – Не сведем, и не проси! – отрезал Петр. – Нешто мы враги себе? Нам неприятности с ментами ни к чему. Ты, судя по говору, москвич?
   Я не стал отпираться, и приятели мрачно переглянулись.
   – Москвичи, они завзятые, – добавил Васька. – Сначала в азарт войдут, нипочем не остановишь, а потом проиграются в пух и прах, да к ментам бегут. Верните, мол, наши денежки!
   – А что, был прецедент?
   Васька с Петром, уже изрядно поддатые, мудреного слова не поняли, но смысл вопроса уловили.
   – Джо не одного молодца обчистил до нитки, и с тобой управится. Если хочешь знать, его не раз побить пытались… да все без толку. Заляжет на дно, будто сквозь землю провалится, и сидит хорьком в норе.
   Бутылку «Медовой» опустошили, а разговор еще не коснулся Анны Ремизовой, – крутился около Джо, который оказался темной лошадкой.
   – Задумался? – обрадовался Петр. – То-то! Нам тебя подставлять неохота, Вован. Ты нас угощаешь, мы теперь друзья как-никак.
   Он выразительно глянул на пустую бутылку. Я намек понял и подозвал официантку. Вторая порция водки подбодрила приятелей, они заметно оживились.
   – Джо хитрый, как лис, – помявшись, вымолвил Васька. – Он и по картам мастак… и могилки разорять не гнушается. Ходят слухи, он с мертвецами на короткой ноге.
   – То есть? – не понял я.
   Петр выразительно повел в воздухе пятерней, указывая на потолок.
   – Ну… связи у него с потусторонним миром. Умеет чувак договориться с покойничками. Они ему расскажут, где лежат сокровища, а он и рад стараться. Клад не каждому в руки дается… его нечистая сила охранять приставлена. Заветное слово знать надо. У Джо в роду все на сокровищах помешаны. И папаша, упокой Господи его душу, и дед, и прадед.
   – Выходит, он еще и кладоискатель?
   – Вроде того, – подтвердил Васька слова приятеля. – У нас тут в старину большой торговый город был, Солхат назывался. Многие надеются золотые монеты отыскать, еще с тех времен богатыми купцами запрятанные. Специальные штуковины используют, которые металл под землей чуют и сигналят.
   – Находят что-нибудь?
   – Бывает, – оглянувшись по сторонам, сообщил он. – Только про то никто болтать не станет. Клады тишину любят. А кто шумит, может плохо кончить. Охотников до золота хоть отбавляй.
   Упоминание о том, что Джо имеет «связи» с мертвецами, при всей его несуразности, меня насторожило. Вдруг этот жулик и его подружка – просто парочка сумасшедших? Поди разбери, чего от них ждать? Я привезу сестричку в Москву, пущу в свой дом, а за ней вскорости и Джо подтянется. Начнут они стоить козни за моей спиной… чтобы наследство оттяпать.
   «Нет, братцы! Зря вы губы раскатали! – сердито подумал я, глядя, как Петр разливает в рюмки янтарную водку. – Не видать вам легкой добычи! Отец хоть и принимал участие в моем воспитании от случая к случаю, но основы заложить сумел. Голыми руками меня не возьмешь. Не по зубам вам Николай Крапивин! Уж я за себя постоять сумею…»
   – …на бриллиантах свихнулись! – донеслось до меня, и я сообразил, что пропустил большую часть Васькиной тирады.
   – Бриллианты? – скептически повторил я.
   – Дело дурное, – опасливо прошептал Петр, наклоняясь ко мне через столик. – Но мы тебе как на духу, б-братан…
   Он здорово набрался и едва ворочал языком, не замечая косых взглядов приятеля. Впрочем, тот тоже начал клевать носом. За разговором они опрокидывали рюмку за рюмкой и в какой-то момент превысили критическую дозу. Алкоголь усыпил их сознание, снял запреты на информацию. Та полилась бурным потоком, и я с трудом отделял зерна от плевел.
   Из этого моря пьяной болтовни мне удалось выловить крупицы смысла, который сводился к следующему: у Джо есть подружка «с прибабахом», такая же повернутая на бриллиантах, как он сам. Они строят из себя черт знает кого, несут сущую ахинею, и все давно махнули на них рукой. Джо возомнил себя кудесником и чародеем, хотя при этом чудом сводит концы с концами, а его полюбовница, Нюрка Ремизова, и того хуже – чуть ли не побирушка. Живет на подачки своего хахаля. С работы ее поперли, что неудивительно. С больной головой в медицине делать нечего.
   – Она медсестрой была? – уточнил я, проверяя слова Анны.
   – Ясное дело. Как и ее мамаша, – закивал Васька. – В этом… в санатории. Сначала Нюрку в санитарки перевели, а потом вовсе попросили. Баба – дура дурой, но гордая. В посудомойки не пошла, в уборщицы тем более. Так и сидит на бобах.
   – Разве Джо мало приносит его карточный промысел?
   – Шальные деньги как п-приходят, так и уходят, – с дивной для пьяного рассудительностью заявил Петр. – Калиостро живет моментом: сегодня к-король, завтра нищий. Весь выигрыш может спустить за один вечер в ресторане. У него реально к-крыша едет.
   – У Джо душа широкая, – хрипло засмеялся Васька. – Он бриллиантами бредит. А остальное ему пофиг!
   – Кто с ним и-играть-то будет? – громко икнул Петр. – Его же все знают как облупленного. Если только отдыхающего охмурит, да и те в последнее время п-прижимистые… большие ставки делать не торопятся.
   – В казино вашему Калиостро идти надо, – ухмыльнулся я. – Там денег куры не клюют.
   – Есть у нас пара подпольных з-заведений. Но Джо везде засветился, всюду в черном с-списке. Его туда и на порог не пустят. Неудивительно, что он с Нюркой спутался. Другие-то бабы шарахаются от него, как черт от ладана.
   – Гы-гы-гы-гы! – загоготал Васька, показывая желтые от курева зубы.
   – Че ты ржешь? – обиделся собутыльник. – Человек с-спрашивает, я отвечаю.
   – А что Нюрка, тоже картежница? – поинтересовался я.
   – Да не! – мотнул головой Васька. – Странная она, будто не в себе. Кстати, тут неподалеку живет… на Верхней улице. Джо частенько у нее кантуется. Кажись, у ней новый хахаль объявился. На крутой тачке. Вот Джо взбесится. Убьет Нюрку, как пить дать!
   – Точно. Порешит, – стукнул кулаком по столу Петр. – Он м-мужик горячий. Сущий итальяшка. Отелло!
   – Отелло был мавром, – пробормотал я, вставая.
   Меня вдруг взволновала судьба сестры. Все же родная кровь. А ну, как и правда карточный шулер ее прибьет? Не могу же я дать барышню в обиду?..
   На ум пришли слова Джо, которые он вчера обронил на крыльце, прощаясь с Анной: «После восьми… когда стемнеет…»

Глава 6

   Из кафе «Олеандр» я отправился бродить по городу. Приобрел новенький сотовый, но отчего-то не торопился звонить в Москву и сообщать, где я. Потом заглянул в Интернет-клуб. Нашел нужные сайты, поболтал с местными копателями и договорился о встрече с одним из них по прозвищу Сим. Представился ему новичком, который не корысти ради, а исключительно для удовольствия готов спонсировать поиски сокровищ.
   Сим оказался сухопарым жилистым парнем лет двадцати пяти – двадцати шести. Он приехал в назначенное место на заляпанном грязью скутере и долго кормил меня баснями, которые не выдерживали никакой критики. Я с трудом заставил себя слушать, не перебивая.
   Когда Сим выдохся, я задал ему вопрос:
   – Как насчет брюликов? Я кое-что слышал… но не поверил.
   – Туфта все это! – презрительно фыркнул парень и разразился новой тирадой, еще более фантастической, чем предыдущая.
   – Туфта? – дождавшись паузы, переспросил я.
   – Она самая, – безапелляционно заявил Сим. – В нашем деле беспробудных мечтателей – завались! Народ на выдумки горазд. Ты типа новенький, а я на этом собаку съел. Ты меня слушай.
   – Потому я на тебя и вышел, – радостно кивал я. – Мне опытный человек нужен. А все-таки есть подоплека у болтовни про камни?
   Парень взял свою кепку за козырек и надвинул пониже, словно прятал от меня глаза.
   – Подоплека-то есть… только вот камешков нет. Подоплеку под любую сказку подвести можно. Опасная штука – брюлики. На этой почве у нас некоторые просто свихнулись.
   Я решил проявить свою осведомленность и брякнул:
   – Имеешь в виду Калиостро?
   – Ты уже в теме? – усмехнулся Сим. – Как же! Калиостро – наша местная достопримечательность. Чародей гребаный! Ты бы поговорил с ним, сразу бы понял, что у него не все дома. Мужик родился и вырос в Старом Крыму, а твердит, что он был знаком с самим библейским Ноем и помнит потоп! Сечешь?
   – Ух ты!
   – Еще он называет себя египетским масоном, – добавил парень, поглядывая на меня из-под кепки. – Алхимиком и целителем, которому типа известен рецепт эликсира вечной молодости! А у самого, кроме как к картам, ни к чему больше руки не лежат.
   Я вспомнил облик Ковбоя Джо, не удержался и прыснул.
   – Смешно, да? – поддержал меня Сим. – Сам посуди, в здравом уме человек или сбрендил! Калиостро, если хочешь знать, ни дня не работал, перебивается случайными выигрышами и мошенничеством. Он тебе еще никакой «чудодейственный бальзам» не втюхал?
   – Просвети меня, неофита, насчет брюликов, – попросил я. – Выходит, это полная чушь?
   – Не совсем… – замялся Сим.
   – Тогда расскажи, в чем тут прикол.
   – Если времени не жалко, слушай…
   Его история поразила меня не столько интригой, сколько обилием фактов, которые казались совершенно невероятными. Чего там только не было намешано, начиная с ожерелья, которое умыкнули из-под носа французской королевы Марии-Антуанетты, и заканчивая скандальным судовым процессом. В афере с ожерельем принимал участие сам граф Калиостро, – не местный самозванец, а самый что ни на есть настоящий шарлатан, который в далеком восемнадцатом веке сумел обвести вокруг пальца знатных особ при многих европейских дворах.
   «Значит, не зря Джо называют Калиостро, – отметил я про себя. – Тут заложен некий смысл. Я пока не вник в суть вопроса, но это поправимо. Непонятно, какую роль в интриге играет Анна… и что уготовано мне».
   «Время покажет, – успокоил меня второй Нико. – Не суетись, но и не лови ворон, дружище».
   – Ты Дюма читал? – вклинился в мои размышления Сим.
   – Ну читал…
   Я назвал «Три мушкетера» и «Граф Монте-Кристо», чем несказанно развеселил кладоискателя. Он хохотал, приседая и хлопая себя по коленкам.
   – Что смешного-то? – недоумевал я. – Эти книжки все читали. Разве не так?
   – Так, так, – подтвердил тот, продолжая похохатывать. – Стало быть, «Ожерелье королевы» ты не осилил?
   – Оно мне не попадалось, – искренне сказал я. – Я читал то, что мне подсовывала матушка.
   Я умолчал о том, что бестселлеры Дюма-отца читал на языке оригинала, то бишь на французском. В нашем роду были обрусевшие французы, вероятно, поэтому мне легко давался этот язык.
   – Дюма не парился по поводу исторической достоверности, – разглагольствовал Сим. – Сюжетная линия «Ожерелья» завязана на скандале в благородном семействе. Типа королева втайне от мужа запускала белую ручку в государственную казну и потягивала оттуда на роскошные украшения. Развели в стране бардак, забили на все, вывели простой люд из терпения. В результате оба потеряли голову на гильотине! И бедняга Людовик, и его расточительная супруга…
   – Мария-Антуанетта? – уточнил я, ощущая себя героем водевиля.
   Этот кладоискатель меня разыгрывает, пользуясь моим дремучим невежеством. Хотя… чем черт не шутит?
   Мы еще немного поболтали о знаменитых бриллиантах, я пообещал Симу деньги на металлоискатели, он дал мне свой телефонный номер, и мы расстались добрыми друзьями. Он вскочил на скутер и умчался счастливый.
   Парень не воспринимал всерьез интерес новичка к камушкам, зато надеялся за мой счет оснастить свою группу современным оборудованием. Его гораздо больше привлекали древние монеты, которые можно было продать нумизматам.
   Я ощутил голод, спохватился и посмотрел на часы. Половина четвертого! Время пролетело стремительно, и я поспешил перекусить. Нашел приличный ресторанчик, заказал себе борщ и две порции котлет без гарнира. После сестриной стряпни ресторанная еда казалась неимоверно вкусной. Двойной кофе взбодрил меня, и я заторопился домой. Может, мне удастся вызвать Анну на откровенность перед тем, как она уйдет на свидание к своему Ковбою? В крайнем случае намекну ей, что это свидание чревато опасными последствиями. Не исключен летальный исход…
//-- * * * --//
   – Есть будешь? – равнодушно спросила она, когда я прошел в закопченную кухню. Запах подгорелых макарон вызвал у меня приступ тошноты.
   – Я не голоден. Рискнул, попробовал ваших старокрымских чебуреков, – соврал я. – Жуткая гадость. Надеюсь, обойдется без промывания желудка.
   Анна молча кивнула. Она сидела за столом и пила чай маленькими глотками. Мыслями она витала в заоблачных далях. Я исподволь наблюдал за ней. Что она чувствует ко мне? Зависть? Раздражение? Злость? Жалость? Нет, пожалуй, ей не до этого. Она поглощена чем-то своим… затаенным, скрытым от всех.
   «Как подобрать ключик к тебе? – гадал я. – Откройся… ведь мы не чужие друг другу».
   Очевидно, Анна так не думала. Она отставила чашку, вздохнула и пригладила волосы. В этот момент она даже показалась мне красивой. Было в ней что-то необычное, какая-то изюминка. Но стоило мне представить рядом с ней Джо, как все очарование улетучилось.
   – Хочу выпить, – заявил я. – Составишь мне компанию?
   По дороге я прихватил из машины бутылку коньяка и оставил ее в гостиной.
   – Я не пью, – отказалась Анна.
   – Что так?
   – Мне нельзя. У меня виде´ния. Когда выпью, проваливаюсь куда-то. Мерещатся всякие ужасы.
   – К врачу обращалась?
   – Я не сумасшедшая, – обиделась она.
   Я понял, что связывает ее с Ковбоем-Джо-Калиостро: они оба ненормальные. Он по-своему, она по-своему.
   – Я не о том, – проникновенно возразил я. – У людей бывают различные отклонения. Сейчас этим никого не удивишь. Но помощь специалиста не помешает. В Москве я смогу устроить тебя в хорошую клинику.
   Глаза Анны сверкнули злым огнем.
   – Хочешь упечь меня в психушку?
   – У меня благие намерения, поверь. Я готов заплатить за твое лечение.
   – Пошел ты…
   Она отвернулась, но не двинулась с места. Родинка над ее губой вздрагивала, вернее, у Анны дрожали губы. Она вот-вот расплачется.
   «Кто тебя тянул за язык? – сокрушался второй Нико. – Какого черта ты сморозил про клинику? Теперь ты не заманишь ее в Москву никакими посулами, остолоп!»
   Вопреки всему, во мне теплилась надежда на успех. Я сумею перехитрить эту забитую провинциалку. Она будет танцевать под мою дудочку, а не наоборот.
   – Ладно, не бери в голову! – беззаботно воскликнул я. – Не хочешь ехать со мной, сиди в этой хибаре до второго пришествия. Жди, пока Джо принесет тебе ворованные деньги.
   – Тебя забыла спросить, что мне делать, – огрызнулась Анна, сдерживая слезы. – Джо не ворует, между прочим.
   – Угу, – саркастически усмехнулся я. – Он честный шулер.
   О пропаже сотового телефона я предусмотрительно промолчал. Пусть думают, что имеют дело с лохом. Сегодня Ковбой загонит мобильник по дешевке, и они с Анной устроят пир. А потом Джо ее прикончит… из ревности.
   Она упрямо наклонила голову и не заплакала. У нее было плохое настроение.
   – Я тебе брат, а не враг.
   – Слушай, отстань! – вскинулась она. – Ты же выпить хотел. Вот и пей!
   Я с сожалением развел руками.
   – Один не могу. Душа не принимает.
   – Ах, какие мы порядочные! – с издевкой протянула Анна. – Какие церемонные! Ты, небось, платную гимназию посещал, потом за границей учился. В колледже для богатых, да? Тебя там хорошим манерам научили. А с нас, голодранцев, чего взять-то?
   – Я тебе, кажется, ничего дурного не сделал.
   – Да, прости, – порывисто вздохнула она. – Прости, Коля. Ты ни в чем не виноват. Мне просто паршиво. Не обращай внимания. Прости…
   «Она предчувствует беду, – подумал я. – Джо что-то замышляет, и Анна догадывается об этом. Люди с психическими отклонениями бывают невероятно чуткими. Я должен вмешаться и не допустить трагедии!»
   Мой пафос рассмешил меня. Положительно меня здесь все забавляет. Даже мои собственные эмоции. Оказывается, я вовсе их не лишен.
   – Предлагаю выпить, – настаивал я. – Глоток коньяка придаст жизни теплые краски. Идем со мной, – я встал, обогнул стол и галантно подал ей руку. – Прошу!
   Анна послушалась. Я привел ее в гостиную, откупорил бутылку и налил ей и себе в маленькие граненые рюмки. Шулер с лицом, поразительно напоминающим Джо, косо и лукаво смотрел на меня с картины. В правой руке он держал бубновую мелочь, а левой вытаскивал из-за пояса туза…
   Интересно, что прячет за поясом Ковбой-Калиостро? Какую карту он приберег для меня? Я задал бы этот вопрос Анне, но боюсь, она не ответит.
   – Откуда у тебя эта картина? – полюбопытствовал я.
   – От мамы. Она у нас давно, сколько себя помню.
   – А у мамы она откуда?
   – От бабушки, – неохотно объяснила сестра.
   – Семейная реликвия? – не унимался я.
   – Типа того…
   – Ты помнишь свою бабушку?
   – Конечно. Она меня вынянчила. Мама с утра до вечера пропадала на работе, а мной занималась бабуля.
   Я решил не форсировать события и сказал, поднимая рюмку:
   – Выпьем за твое счастье.
   – Мне нельзя, – повторила она, глядя, как я пью. – Ты забыл?
   – Тогда хотя бы посиди со мной.
   – Уже сижу…
   Ее губы тронула робкая улыбка, и я внутренне затрепетал. «Дьявол тебя побери, Нико! – осадил меня мой беспощадный критик. – Это твоя сестра!»
   – Да знаю я, знаю, – вслух пробормотал я.
   Мне предстояло изобразить напившегося вусмерть гостя, который перестал соображать и владеть собой. Когда я окончательно свалюсь и захраплю, то усыплю бдительность Анны. Ей и в голову не придет, что следует меня опасаться.
   Я незаметно бросил взгляд на часы. Стрелки приближались к семи. У меня есть время. Я налил себе вторую порцию и выпил.
   – Ты много пьешь, – заметила сестричка после пятой рюмки. – И не закусываешь.
   – Пожалуй, – согласился я. – Принеси мне чего-нибудь пожевать.
   Анна недовольно пожала плечами, но отправилась в кухню за макаронами. Пока она отсутствовала, я схватил бутылку и выплеснул часть содержимого в форточку.
   Вернувшись, Анна застала сильно окосевшего красавца, который допивал очередную дозу коньяка. Я не сомневался, что хорош собой в любом состоянии. Мои внешние данные испортить практически невозможно. Разве что расквасить мне физиономию. Я надеялся, что до этого не дойдет.
   – Боже… – воскликнула Анна и чуть не выронила тарелку с отвратительнейшей из закусок. – Ты наклюкался! Я так и знала…
   Я икнул и поднял на нее посоловелые глаза.
   Она со стуком поставила передо мной макароны и посмотрела на бутылку. На дне еще оставалось на пол пальца коричневой жидкости.
   – Н-налить? – заплетающимся языком предложил я.
   – Спасибо, не надо!
   – Т-тогда я сам д-допью…
   Я выполнил свою угрозу и повалился на стол. Звякнула перевернутая рюмка, макароны посыпались на пол.
   – Да что же ты творишь? – ахнула Анна. – Напился, как свинья! Ненавижу вас…
   Кого она имела в виду, я так и не понял. Неужели нас с Ковбоем?..

Глава 7

   Она выскользнула из дому в начале девятого, когда на улице стемнело.
   «Как они и договаривались, – отметил я, вскакивая с дивана. – Интересно, Джо в самом деле замыслил убийство, или у меня разыгралась злая фантазия?»
   Перед уходом Анна, осторожно ступая, заглянула в гостиную. Я громко всхрапывал, всем своим видом демонстрируя полную недееспособность. Это успокоило ее, и она, уже ничего не опасаясь, отправилась к своему ухажеру.
   Дверь дома оказалась закрытой снаружи на ключ, и мне пришлось покидать его через кухонное окно. Я выпрыгнул во двор, услышал скрип калитки, постоял минуту и двинулся следом за Анной. Улица была плохо освещена, и женский силуэт то пропадал, то вновь вырисовывался впереди.
   Я не сомневался, что сестричка направляется к Джо. Меня будто вел кто-то невидимый, не давая потерять Анну на темных извилистых улочках, которые то ныряли вниз, то поднимались вверх.
   Я продрог. Со стороны Феодосии дул холодный ветер, проникая под мою тенниску. Наверное, у меня был нервный озноб, потому что я довольно быстро шагал, едва поспевая за Анной, и должен был бы согреться.
   «Ее подгоняет нетерпение, – рассудил второй Нико. – Барышня изголодалась по грубым ласкам жуликоватого бой-френда. Над ней властвуют низменные инстинкты».
   Меня кольнула в сердце ревность, которую я немедленно подавил.
   Анна привела меня к такому же неказистому и запущенному домишке, как и ее хибара. «Стало быть, они надеются поправить материальное положение за счет королевских бриллиантов, – не без сарказма подумал я, прижимаясь спиной к каменному забору. – Романтические мечтатели! Увы, сказка становится былью только в песнях. Жизнь не в пример жестче и прозаичнее».
   Я выждал минуту, нащупал рукой ржавый крючок и открыл калитку. Собаку Джо не держал, ему бы себя прокормить. К дому вела самодельная железная арка, увитая виноградом. Из окна на крыльцо падал желтый свет.
   К сожалению, окно было завешено портьерой. Дом не походил на обиталище «графа Калиостро». Аферист питал слабость к роскоши, насколько я помнил, и умудрялся жить на широкую ногу.
   – Что ж, господа, простите за поздний визит, – прошептал я, поднимаясь по щербатым ступеням. – Сил нет, хочется подглядеть за вами в замочную скважину. Раньше я за собой не замечал столь порочных наклонностей. Благодаря вам я познаю скрытые стороны своей натуры.
   Дверь Анна не заперла. Видимо, очень торопилась сообщить бой-френду о том, что столичный гость спит мертвецким сном, и самое время его обчистить. Впрочем, она могла бы позвонить, а не тащиться в такую даль.
   «Ты непоследователен, дружище, – съязвил мой внутренний критик. – Собирался спасать женщину от неминуемой гибели, а сам подозреваешь ее в преступных замыслах. Ты уж определись!»
   Я сообразил, что ни разу не видел у Анны сотового телефона. Вероятно, бедняжке не хватало денег для пополнения счета. Я устыдился своей скупости и тихо переступил порог маленькой веранды.
   Внутри пахло сыростью и лежалыми вещами. Я замер, прислушиваясь и вглядываясь в полумрак чужого жилища. Где-то в недрах дома играла музыка. Меня здесь не ждали, и я испытал мимолетную неловкость.
   В глубине тесного коридорчика брезжил свет. Я почему-то продолжал стоять, ругая себя за нерешительность. Вдруг я застану голубков прямо в постели? То-то будет потеха!
   Внутренне я расхохотался, но внешне оставался настороженным и готовым к любой ситуации.
   Сдавленный женский крик, заглушаемый пошлой попсовой песенкой, заставил меня забыть о правилах приличия и ринуться на звук. Я в три шага преодолел коридорчик и увидел душераздирающую картину, обрамленную дверным проемом. В обветшалой гостиной на полу лежал мужчина… рядом на коленях стояла Анна с безумными глазами.
   Она не шелохнулась, когда я застыл на пороге, уставившись на труп Джо. То, что игрок был мертв, не вызывало сомнений. В его груди торчал нож. Скорее всего, кухонный.
   – Зачем ты это сделала? – вырвалось у меня.
   Анна даже не повернулась в мою сторону. У нее был шок. Я понимал, что вляпался в дрянную историю, но не смог оставить ее наедине с мертвецом. Воспитание не позволяло.
   Руки у Анны были в крови, и я готов был поспорить, что на рукоятке ножа есть отпечатки ее пальцев.
   Я подошел к ней, наклонился и ударил по щеке. Ее голова мотнулась, словно тряпочная, потом она вскрикнула и дернулась. Наконец она меня увидела.
   – Вставай, надо уходить отсюда, – процедил я, хватая ее за плечо.
   Она вырвалась и села на пол, закрывая лицо окровавленными ладонями.
   – Если нас здесь застукают, нам крышка, – воскликнул я, почему-то причисляя себя к ней и тому, что она совершила. – Бежим!
   Она сидела в прострации, не понимая, чего я требую и вообще откуда я взялся. На ее щеках подсыхала кровь любовника, которой она измазалась. Похоже, они с Джо поссорились, и тот накинулся на нее. Анна убила его в состоянии аффекта. Кухонный нож нередко является орудием бытового убийства. Но когда они могли успеть повздорить? Ведь я вошел в дом всего на пару минут позже нее… и не слышал голосов.
   Стоп! Я забыл, что в комнате играет музыка. Включенная магнитола стояла на тумбочке в углу. Ошарашенный увиденным, я перестал замечать звуки. Мое внимание приковали к себе труп и совершенно невменяемая женщина.
   – Нас не догоня-а-ат… – выводило радио. – Нас не догоня-а-аат…
   Слова никчемной песенки вдруг приобрели животрепещущую актуальность. Я достал из кармана носовой платок и тщательно вытер рукоятку ножа, стараясь не смотреть на мертвеца. Его полуоткрытые глаза словно наблюдали за мной, и меня передернуло. В комнате висел запах крови и сигаретного дыма. Пепельница на столе была полна окурков. Откупоренная бутылка крымского коньяка «Коктебель», блюдце с ломтиками лимона и два стакана говорили о том, что Джо ждал свою подружку. Они успели выпить совсем немного.
   На всякий случай я протер еще и стаканы. Неизвестно, из какого пила Анна. А мне она твердила, что не употребляет спиртного. Маленькая наглая лгунья.
   – Вставай! – зарычал я на сестру, силой поднимая ее на ноги. – Встряхнись же! Идем отсюда!
   Она покорно побрела за мной, молчаливая и безвольная. В моем уме происходил напряженный диалог между двумя Нико. Один убеждал другого, что все подстроено, и Анна каким-то образом хочет меня подставить. Сначала у них с Джо был договор одурачить приезжего москвича и раскрутить его на деньги, но потом что-то пошло не так. Сообщники разошлись по ключевому вопросу, и Анна…
   Я запутался и отбросил всякие мысли до лучшей поры.
   Мы вышли из дома в сырую темноту ночи. Завывал ветер, бросая нам в лицо мелкие брызги. Дождь! – догадался я, радуясь тому, что на улице непогода. Меньше шансов встретить любопытного соседа или случайного прохожего.
   Я шагал впереди, увлекая за собой Анну. Слава богу, никто не попался нам навстречу. Дождь усиливался.
   – Это не я, – выдавила она мне в спину.
   – Конечно, не ты!
   – Кто-то убил его…
   – Ага, – равнодушно подтвердил я. – Я видел.
   Ее рука в моей ладони была холодной, как лед. Я обернулся и заметил, что она раздета и дрожит. Черт!..
   – Где твоя ветровка?
   – Там…
   Разумеется, она сняла свою унылую курточку перед тем, как войти в комнату. Я бросил взгляд на ее ноги. В туфлях! Уже легче. Видимо, в халупе у Джо не было принято снимать обувь.
   – Постой здесь, – приказал я Анне, не особенно рассчитывая на послушание.
   Сбежит – так тому и быть. У меня гора с плеч упадет. Я не обязан возиться с ней. Мы знакомы всего ничего, а она уже втянула меня в серьезные неприятности.
   – Ты куда? – жалобно пискнула она.
   Но я уже бежал к домику игрока. Скользнуть внутрь, сорвать с вешалки куртку Анны и вернуться обратно было делом нескольких минут. Я удивился, застав даму на том же месте, где оставил ее. Она стучала зубами от нервного озноба.
   – Одевайся!
   Анна безропотно натянула на себя ветровку, но это не помогло ей согреться. Пока мы добрались до Верхней улицы, где она жила, оба промокли до нитки.
   – Не хватало только простудиться и слечь, – бурчал я, стаскивая мокрую одежду. – Чего стоишь? Снимай все! Надо переодеться в сухое и выпить чего-нибудь.
   Она застыла в ступоре, судорожно сжав руки. Ее губы посинели, волосы прилипли к щекам, взгляд был тусклым, потухшим.
   Я принудил Анну сесть, снял с ее ног туфли, потом летние брюки. Она не сопротивлялась. Но когда я добрался до кофточки, она вдруг запротестовала.
   – Мы брат и сестра, – сказал я. – Тебе нечего меня стыдиться.
   Она упрямо оттолкнула мои руки. Мне ничего не стоило справиться с ней, но я счел насилие неуместным и сдался.
   – Ладно, раздевайся сама, побыстрее. Я принесу полотенце и какой-нибудь халат. У тебя есть теплый халат?
   Она не ответила. Кажется, до нее начало доходить, что произошло в домике Джо. Я со вздохом отправился в ее комнату, нашел в шкафу застиранный махровый халат и принес ей.
   – Так дело не пойдет, – рассердился я, увидев ее в той же позе и в мокрой кофточке. – Воспаление легких нам ни к чему, детка. Как я повезу тебя в Москву больную?
   Анна то ли не поняла моих слов, то ли ей было не до этого. Возможно, она все еще мысленно находилась там, в неопрятной гостиной своего бойфренда, и переживала содеянное.
   – Теперь тебе придется уехать со мной, – заявил я. – У тебя нет другого выхода. Я знаю, ты не хотела убивать Джо. Он довел тебя. Ты защищалась. Нож лежал на столе… – Я вспомнил блюдце с ломтиками лимона и сообразил, как нож оказался у нее под руками. – Кто резал лимон? Ты или Джо?
   Она опустила голову и застонала, не разжимая губ. Мне стало жаль ее. Я почувствовал себя сильным и брякнул:
   – Не бойся. Я помогу тебе выкрутиться. Джо был плутом, а таких не любят. Любой, кого он обжулил в карты, мог прийти и свести с ним счеты. Думаю, здешние менты усердствовать не будут. Спишут его смерть на бытовую драку, и вся недолга. Подозреваемых будет половина мужского населения городка.
   Я вспомнил об украденном у меня мобильнике. Оставалось надеяться, что Джо успел загнать его по дешевке. Иначе…
   «Ничего страшного, – успокоил я себя. – В случае, если мой телефон обнаружат на месте преступления, скажу, что вчера проиграл его убитому в карты».
   Тело Анны сотрясала крупная дрожь. Я испугался, что у нее поднимется температура, и придется неделю лечить ее от простуды. А тем временем уголовное дело по факту убийства местного Калиостро наберет обороты. Кто знает, чем это обернется? В том числе и для меня. Васька с Петром могут заявить, что я расспрашивал у них про Джо. Поди потом оправдайся.
   «Ты спасаешь барышню от тюрьмы, а она с радостью даст свидетельские показания против тебя, – прокаркал второй Нико. – Ты влип, дружище. Она тебя утопит, чтобы выйти сухой из воды!»
   Я отмахнулся и принялся расстегивать на Анне кофточку, – в мокрой одежде она не согреется. В моих действиях не было ничего интимного, только родственная забота. Но сестра вдруг очнулась от оцепенения, вскрикнула и рванулась. Старая кофточка треснула, Анна попыталась вскочить…
   Я не хотел насильно раздевать ее – так получилось. Я невольно сорвал с нее кофточку, и она извернулась, закричала. У меня и в мыслях не было ничего предосудительного! Но то, что я увидел…
   Теперь в ступор впал я, правда, на мгновение. Этого оказалось достаточно, чтобы Анна метнулась прочь и закрылась в душевой. Дверь в каморку, оборудованную для мытья, была хлипкая, и я мог выбить ее ударом ноги.
   «Это уже перебор, Нико! – возмутился мой внутренний двойник. – Ты теряешь столичный лоск, парень, и превращаешься в зверя».
   Я остановился, перевел дух и прислушался. Анна за дверью включила воду. Сквозь плеск водяных струй пробивались ее рыдания. Мне следовало бы извиниться… но я потерял дар речи. Мой язык прилип к небу, а горло пересохло.
   Может, у меня сдвиг сознания на почве выпитого накануне коньяка?
   «Чушь! – не согласился второй Нико. – Бывало, ты выпивал и побольше. Алкоголь не затуманивает тебе мозги до такой степени!»
   «Она что-то подсыпала мне в коньяк, – защищался я. – У меня глюки!»
   «Тебе не стоило ехать сюда и ввязываться в чужую жизнь, – парировал он. – Ты изменил своему принципу: не вмешиваться в то, что тебя не касается».
   «А как же последняя просьба отца?»
   На это мой двойник не нашел ответа и заткнулся.
   «Что же ты все-таки увидел? – полюбопытствовал он после вынужденной паузы. – Татуировку «якудза» на теле милой девушки?»
   Кто не помнит кадра из фильма о трех мушкетерах, когда потрясенный любовник замечает клеймо в виде лилии на плече Миледи?
   Примерно такое же выражение лица было у меня, когда кофточка Анны сползла, и моему взору открылся знак на ее груди, чуть пониже левой ключицы.
   – Боже! – пробормотал я, прислушиваясь к звукам в душевой, где заперлась сестра.
   Наверное, я побледнел и покрылся испариной. В этом городке творятся дикие вещи. Или у меня горячечный бред.
   Я вспомнил, что в кармане моих джинсов до сих пор лежит платок, которым я вытирал рукоятку ножа, торчавшего из мертвого Джо. Я оставил барышню в покое и кинулся во двор избавляться от улик. Платок с пятнами крови я облил бензином и поджег. То же пришлось проделать с кофточкой и брюками Анны.
   «Следы крови могли остаться на стенках кармана!» – вспыхнуло в моем мозгу.
   «Не суетись, Нико, – рассердился мой двойник. – Мне больно смотреть на тебя. Где твоя хваленая выдержка, которой ты так гордился?»
   Мне стало стыдно. Хорошо, что Анна не видела моих лихорадочных действий. Все же я вывернул карман и торопливо застирал его.
   «Да ты трусишка, мой милый, – развеселился второй Нико. – Трусишка и паникер! А строишь из себя супермена. Кто будет проверять твои карманы?»
   Моя голова трещала от мыслей.
   Нельзя медлить с отъездом. Я начал собирать сумку, но едкие комментарии двойника задели меня за живое.
   «Ты не только трус, но и болван, – разошелся тот. – Ни в коем случае нельзя увозить Анну сразу же после убийства. Этим ты навлечешь на нее подозрения. Пусть она даст свидетельские показания, если кто-нибудь удосужится поговорить с ней. В конце концов, вы можете подтвердить взаимное алиби».
   – Алиби… – выдохнул я. – Ну конечно. Не зря я читал детективы вместо классики. Сейчас пригодятся почерпнутые оттуда знания.
   Я остыл, прекратил судорожные метания. И вернулся к двери в душевую. Анна все еще мылась… или плакала, но уже беззвучно. Я слышал только плеск воды.
   – Анна! – крикнул я и постучался к ней. – Ты в порядке? Открой, ради бога. Я хочу извиниться.
   Она выключила душ. За дверью воцарилась настороженная тишина.
   – Открой, – повторил я значительно мягче, чем в первый раз. – Нам надо поговорить.
   Брякнул шпингалет, и дверь сама собой приотворилась, из душевой повалил пар. Анна молча стояла там, завернутая в мое большое синее полотенце. Ее лицо опухло от слез.
   – Ну что, видел? – с вызовом спросила она.
   Я обескураженно кивнул.
   – Не вздумай ни о чем расспрашивать. Все равно не отвечу.
   – Захочешь, сама расскажешь.
   – Жди, дожидайся…
   Она дерзила, забыв о том, что я прикрываю ее.
   – Я не враг тебе, – примирительно вымолвил я.
   – Ты шпионил за мной! Прикинулся пьяным, а сам крался следом!
   – Скажи спасибо, что я оказался рядом.
   – Спасибо, – криво улыбнулась она. – Теперь сдашь меня в ментовку?
   – Фу…
   – Не нравится мой грубый слог? Так я в сестры не напрашиваюсь. Вали, откуда явился!
   – Гонишь меня? А как же алиби?
   – Какое алиби? – повернулась она, смерив меня испепеляющим взглядом. – Я ни в чем не виновата. Стало быть, мне алиби ни к чему.
   – Почему у тебя руки были в крови?
   – Я думала, Джо еще живой… нечаянно прикоснулась…
   «Она запросто может свалить вину на тебя, – бубнил второй Нико. – Скажет, что вы с Джо ссорились, ты ему угрожал. Потом отправился к нему играть, а когда остался без гроша, пришел в неистовство и прикончил удачливого Калиостро. Анна, заподозрив неладное, кинулась следом и застала тебя на месте преступления, прямо над трупом. Чем ты будешь крыть? Твое слово против ее слова, дружище».
   – Как бы не так, – усмехнулся я. – Я шел за тобой по пятам… в доме, кроме тебя и Джо, никого не было.
   – А ты проверял?
   – Джо был еще теплым, и кровь не успела свернуться.
   – Ты эксперт?
   – Я все понимаю, Анна… и не собираюсь подставлять тебя. Наоборот, я готов помочь тебе выпутаться. Во имя нашего отца, который хотел позаботиться о тебе.
   – Хотел? Где же он был все эти тридцать лет?
   Должен отметить, она выглядела гораздо моложе. Я бы дал ей не больше двадцати пяти. Тело упругое, стройное, кожа гладкая, без единой морщинки.
   – Отец не знал о твоем существовании.
   – Да? А с мамой он как поступил? Поматросил и бросил?
   – Мертвых не судят, Анна.
   Она помолчала, глотая слезы, потом подошла ко мне, обдавая запахом ромашкового мыла, и неожиданно прильнула к моей груди, шепча:
   – Ты мне веришь, Коля?
   – Верю, верю…
   У меня язык не повернулся сказать другое. Она казалась такой несчастной, одинокой, жалкой в своей неприкаянности. И этот ужасный, позорный след под ключицей. Откуда он взялся? Ее пытали? Кто-то отомстил ей за поруганное чувство?
   Я понимал, что сейчас бесполезно допытываться, что и как. Ситуация не располагает.
   Я обнял ее и прижал к себе, ощущая тепло и трепет ее тела. Разумеется, это было братское объятие. Кровь ударила мне в голову, еще немного, и…
   – Идем в комнату, – приказным тоном заявил я, пугаясь нахлынувшего желания. – Велика вероятность, что к нам завтра заявится следователь с обычными в таких случаях вопросами. Нужно подготовиться.
   Она сникла и покорно дала увести себя в гостиную.
   – У тебя был роман с Джо? – спросил я, когда она оделась в халат и уселась на диван, поджав ноги.
   – Мы встречались.
   Она не отрицала любовной связи с этим проходимцем. Ей было некуда деваться под моим пронизывающим взором.
   – Как давно?
   – Тебе не все равно? Ну год!
   У меня накопилась к ней куча вопросов, но я не торопился их задавать. После, когда все уляжется, и мы уедем в Москву, настанет мой час…

Глава 8

Подмосковье, деревня Черный Лог

   Этой ночью Глория несколько раз просыпалась. Ей опять приснился странный сон, который как будто бы повторялся, но каждый раз в нем появлялись новые персонажи и новые подробности.
   Бесконечная анфилада комнат с высокими потолками, вереница зеркал и отраженные в них свечи… за окнами – благоуханный темный сад, полный шума листвы, шепота и приглушенного смеха. По широким аллеям прогуливаются дамы, кавалеры, короли и шуты, монахи, ангелы и демоны… а над ними порхают толстощекие амуры. В глубине сада скрыты мраморные беседки, прохладные гроты и романтические развалины, населенные жуткими призраками. На небе серебряным блюдом висит луна…
   В одном из закоулков сада Глория наткнулась на прелестную девушку, которая вела на поводке смирного льва. Она в страхе посторонилась, но лев и ухом не повел, шествуя рядом со своей хозяйкой.
   – Вы укротительница? – осмелилась спросить Глория, но девушка только улыбнулась в ответ.
   Глория заблудилась в ночных аллеях, зацепилась платьем за какой-то сук, вскрикнула и обернулась. Это был не сук! Ее поймал за подол повешенный…
   – А-ааааа! – завопила она, тщетно пытаясь вырваться.
   Молодой человек висел вниз головой, привязанный за ногу к дереву. Он не собирался отпускать Глорию.
   – Мне скучно висеть одному, – заявил он, глядя на нее снизу вверх. – Присоединяйся!
   – А-а-а-аааааа! – в ужасе взвизгнула она. И… проснулась.
   В спальне никого не было. Она села на кровати и протерла глаза. Сквозь тонкие занавески на ее подушку лился белый свет луны. На противоположной стене резвилась «Русалочья охота» – средневековые всадницы скакали к лесу в сопровождении своры гончих…
   Глория каждое утро видела эту сцену, вытканную на гобелене. Почти все убранство дома досталось ей от прежнего хозяина, умершего карлика Агафона [1 - Подробнее читайте об этом в предыдущих романах серии «Глория и другие».]. Она нарочно ничего не меняла. Чтобы не огорчать бывшего владельца, который не торопился покидать свое жилище. Во всяком случае, Глория постоянно ощущала его присутствие. И это было приятно.
   Любой другой на ее месте испугался бы. Но Глорию связывало с Агафоном нечто большее, чем короткое знакомство и едва завязавшаяся дружба.
   – Что бы это значило? – пробормотала она, вспоминая свой сон.
   – Ты не догадываешься?
   Карлик был тут как тут. Он сидел в своем любимом креслице, свесив ножки и покачивая красивой головой. Его мягкие волнистые кудри рассыпались по непомерно широким плечам. Абсолютное совершенство лица сочеталось в нем с абсолютным безобразием фигуры. И это сочетание порождало в сознании Глории опасную смуту.
   – Ты мне снишься, – сказала она, с удовольствием глядя на Агафона. Его уродство не смущало ее и уже не вызывало стыдливой жалости.
   Карлик не нуждался в ее сочувствии. И это каким-то образом примирило Глорию с его отталкивающей внешностью.
   – И да, и нет, – усмехнулся он губами греческого бога. – Я решил предупредить тебя.
   – О чем?
   – Так… о сущей безделице. Скоро тебе нанесет визит весьма загадочный субъект…
   Глория не расслышала дальнейшего объяснения. Она внезапно выскользнула из спальни и оказалась в том же закоулке сада, где качался на дереве повешенный.
   Кошмар не закончился. Повешенный намертво вцепился в ее подол и скалил блестящие в лунном свете зубы.
   – Пусти! – дернулась она.
   – Не раньше, чем придет время, – осклабился тот.
   – Ах ты негодник! – с этими словами из-за подстриженной зеленой изгороди выскочил мужчина в парике, кружевной рубахе и панталонах. Воинственно размахивая в воздухе саблей, он двинулся вперед.
   – Кажется, пора… – хихикнул повешенный и разжал пальцы.
   – Вы освободили меня, – вымолвила Глория, с признательностью глядя на незнакомца.
   – Не стоит благодарности. Еще увидимся…
   Она опять проснулась. На сей раз окончательно. О ночном приключении напоминал надорванный подол ночной сорочки. Креслице, где любил сидеть Агафон, пустовало.
   Глория взглянула на часы и обомлела. Они показывали без пяти минут десять!
   – Ничего себе…
   В дверь кто-то поскребся. Это был Санта.
   – Завтрак готов, – скромно сообщил он. – Изволите вставать?
   – Почему ты не разбудил меня раньше? – возмутилась Глория.
   – Не велено было…
   – Велено – не велено! С каких пор ты соблюдаешь придворный церемониал? – разозлилась она. – К нам скоро гость явится, а я не одета.
   Великан-слуга обиженно потупился. Он хотел как лучше, а получил выговор.
   – Ладно, не дуйся, – рассмеялась Глория. – Что у нас на завтрак?
   – Яичница и творожный десерт.
   Она почувствовала, как проголодалась. Сновидения отнимали уйму сил, будто не спишь, а трудишься в поте лица.
   – Хочу есть, – сказала она.
   Санта просиял и скрылся за дверью. А Глория отправилась в ванную…
//-- * * * --//
   После завтрака она вышла во двор и устроилась в беседке. Под птичий щебет хорошо думалось. Деревянные скамейки нагрелись от солнца, ветер приносил из сада запах яблок и скошенной травы.
   Глория вспоминала слова Агафона о предстоящем визите «загадочного субъекта». Кто бы это мог быть? Новый клиент?
   Она старалась представить себе визитера, но в голову лез только господин в парике, который во сне пришел ей на помощь. «Теперь я ему должна?» – лениво размышляла Глория, разморенная едой и утренним солнцем.
   Невольно ей на ум пришла девушка, усмиряющая льва. Неужели это она сама?
   – Наконец-то, – радостно прошептал карлик у ее уха. – Тебе предстоит опробовать свои силы. Главное – не робей. И ничему не удивляйся.
   – Ты где? – спросила она в пустоту.
   Вместо ответа зажужжала газонокосилка. Это Санта выкашивал траву под деревьями. Глория посмотрела в ту сторону, а когда перевела взгляд на скамейку напротив, то вздрогнула от неожиданности. Там вальяжно расположился мужчина из ее сна – одетый по моде восемнадцатого века, в парик, кружевную рубашку и панталоны до колен. Его наряд довершали белые шелковые чулки и башмаки с округлыми пряжками.
   – Разрешите представиться? – почтительно осведомился он. – Граф Алессандро Калиостро.
   – Глория Голицына, – назвала себя она.
   – Славная фамилия. Ваши предки оставили заметный след в российской истории.
   Глория вежливо улыбнулась.
   – Вы знаете, кто я, – добавил мужчина, склоняя голову вправо и щуря глаза.
   – Кто же не знает графа Калиостро? – польстила ему хозяйка. – Чем обязана вашему визиту?
   – Значит, к делу?
   – К делу, – кивнула она.
   То, что она беседует с призраком величайшего шарлатана и авантюриста, не пугало ее, а забавляло.
   – Моя репутация сильно пострадала от людской молвы, – заявил граф. – Смею уверить, незаслуженно. Но Бог с ними, со сплетниками и лгунами. Они наказаны уже тем, что злобной клеветой отяготили свою карму. Разрешите, я внесу некоторые поправки в сочиненную ими «биографию» Джузеппе Бальзамо, более известного под именем графа Калиостро?
   Получив согласие дамы, господин в парике произнес длинную речь. Он постигал тайные науки в храмах Востока, его учителем был сам Альтотас, владеющий оккультными знаниями Египта… словом, его громкая слава вполне соответствует его способностям, которые он не раз с блеском демонстрировал титулованным особам Европы и даже при царском дворе в Санкт-Петербурге. Но стал гонимым и преследуемым, в конце концов угодил под суд инквизиции и был приговорен к смерти…
   По мере того как призрак говорил, перед Глорией развертывались картины его бурной и захватывающей жизни. Вот он занимается алхимическими опытами в обществе самого гроссмейстера Мальтийского ордена… вот ликующая толпа несет графа на руках по улицам Парижа… вот он у постели тяжело больного… вот он дает показания на скандальном процессе об «ожерелье королевы»… вот его поднимают в корзине по отвесной стене тюрьмы замка Сан-Лео…
   – Вся моя беда заключалась в том, что я всем сердцем полюбил женщину низкую, лживую и обольстительную, – подытожил Калиостро. – Страсть, которую я питал к ней, застлала мой разум. Мое предвидение капитулировало перед прелестями юной Лоренцы Феличиани. Я не хотел верить собственным догадкам и не скоро признал, что женат на шпионке иезуитов, которые вертели ею, как хотели. Она погубила меня…
   «Каким образом?» – чуть не спросила Глория, ведь отрывочные данные о визитере, получаемые ею из неизвестного источника, не могли восполнить пробелы в истории Калиостро. Она не интересовалась его личностью настолько, чтобы быть в курсе всех поворотов его судьбы.
   – Меня тоже стали называть шпионом иезуитов, – между тем сокрушался граф. – Хотя ни от чего я не был далек так, как от политики. Лоренца изменяла мне, плела интриги за моей спиной… а я не находил в себе сил прогнать ее. В России она вздумала очаровать Потемкина, чем вызвала гнев императрицы Екатерины… и нас в два счета выслали из страны…
   Глория увлеклась придворными сценами времен Екатерины II и пропустила часть монолога странного гостя.
   – …пришлось вернуться во Францию, – донеслось до нее, и она навострила уши. – Мои планы по открытию Египетской масонской ложи провалились из-за Лоренцы. Ее флирт со светлейшим князем Потемкиным, как я уже говорил, положил конец нашему пребыванию в России. Но и в Париже меня преследовал злой рок!
   – Снова Лоренца? – вставила Глория.
   – Слабость плоти – вот мой заклятый враг! – с пафосом воскликнул Калиостро. – Я знал, с кем имею дело, однако любовное вожделение толкнуло меня на кривую дорожку. Я поддался мольбам жены и угодил на скамью подсудимых. Лоренца, эта игрушка в руках иезуитов, оказалась вовлеченной в заговор, целью коего было свержении французской монархии. Ее роль, ничтожная по сути, склонила чашу весов в пользу бунтовщиков.
   Он смущенно вздохнул и добавил:
   – Ваш покорный слуга предсказал Великую французскую революцию [2 - Великая французская революция конца XVIII в., ликвидировавшая «старый порядок».], но не сумел избежать собственной фатальной ошибки. Любовь сильнее разума. А страсть слепа и глуха к призывам мудрости.
   Глория не совсем понимала, в чем заключалось коварство Лоренцы, но воздержалась от вопросов. Сцены пребывания графской четы в Варшаве, Страсбурге, Бордо, Лионе и Париже мелькали в ее сознании с такой быстротой, что она не успевала проследить за развитием событий. Ее внимание выхватывало из череды «магических сеансов», «вызывания духов» и полночных ужинов в парижском особняке Калиостро на улице Сен-Клод то волшебный шар, то зеркало, в котором полыхали молнии, то превращение железных гвоздей в золотые, то изготовление эликсира молодости, то…
   Она тряхнула головой, пытаясь сосредоточиться на том, что говорил гость.
   – …Иезуиты свели мою жену с некой Жанной де Ламотт, – продолжал он. – Это знакомство стало началом конца для нас с супругой. Вы что-нибудь слышали об ожерелье из 629 отборных бриллиантов стоимостью в полтора миллиона ливров? Сумма баснословная, уверяю вас. Даже не знаю, с чем можно ее сравнить…
   – Я смотрела фильм «История с ожерельем», – вспомнила Глория. – Если речь идет о…
   Она осеклась, сообразив, что граф скорее всего не знаком с кинематографом и не поймет, что она имеет в виду. Ведь он умер гораздо раньше.
   – Кино? – пожал плечами призрак и продемонстрировал полную осведомленность. – Отличное изобретение. Но лично я предпочитаю собственные впечатления. Как ни крути, а любой фильм – подделка действительности.
   – С вами не поспоришь.
   – Вернемся к ожерелью, – небрежно бросил Калиостро. – Итак, ловкая мадам де Ламотт окрутила моего друга и почитателя, особу духовного звания кардинала де Рогана. Он был богат и принадлежал к древнему знатному роду. Ему не хватало лишь влиятельной должности при дворе. Королева отчего-то невзлюбила Рогана, и он был удален от дел. Тяжело переживая опалу, кардинал попался на удочку де Ламотт…
   Глория подумала об Анне Австрийской и ее алмазных подвесках. У королев Франции издавна не складывались отношения с кардиналами, а бриллиантовые украшения фатально приносили им неприятности.
   – В жилах графини де Ламотт текла королевская кровь, – продолжал гость. – Ее отец являлся внебрачным сыном Генриха II Валуа, и Жанна добавляла к своей девичьей фамилии де Сен-Реми еще де Валуа.
   – Отсюда и ее непомерные амбиции, – догадалась Глория.
   Граф согласно кивнул.
   – Она росла в ужасающей бедности, оскорбительной для ее самолюбия, и едва оперившись, вышла замуж за гвардейского офицера, пройдоху и фата. Супруги мечтали жить роскошно, на широкую ногу, и не гнушались никакими средствами для достижения благополучия. Впрочем, вам это, вероятно, известно из фильма о похождениях сей злоумышленницы! – презрительно вымолвил он. – Естественно, что госпожа де Ламотт быстро нашла общий язык с моей Лоренцой.
   Калиостро махнул рукой в кружевной манжете со словами:
   – Я сам виноват. Я сразу понял, чем грозит кардиналу заманчивое предложение, сделанной Жанной, однако…
   – Вы пошли на поводу у Лоренцы?
   Кадры из фильма «История с ожерельем» мешались в ее уме с картинами жизни рассказчика, и Глория запуталась, где правда, а где художественный вымысел.
   – Пошел, – с горечью признался призрак. – Я не мог устоять, видя фальшивые слезы в пленительных очах плутовки! Будь вы мужчиной, сударыня, я дал бы вам совет: бойтесь женщин, которые делят с вами постель. К счастью, вам нечего опасаться.
   – В этом смысле да, – улыбнулась Глория.
   – Я совершил непростительный грех. Я покривил душой! – искренне раскаивался призрак. – Ради искусных ласк Лоренцы я предал кардинала де Рогана, доверяющего мне безраздельно. Я подвел человека, который уважал и ценил меня. Я поссорил его с королем и королевой. Я… опозорил его! – с неподдельным отчаянием вскричал он. – Без моего одобрения он бы ни за что не согласился на участие в предложенной махинации…
   Пока граф безжалостно бичевал себя, Глория стала невольным свидетелем давней драмы, погубившей карьеру кардинала. Картинки молниеносно менялись, только успевай связывать их воедино.
   Вот кардинал де Роган сидит за черным бюро. Он пишет письмо Марии-Антуанетте… и вручает его даме, укутанной в бархатный плащ…
   Вот та же дама подает кардиналу ответное послание на бумаге с королевскими лилиями. Ему невдомек, что почерк королевы подделан…
   Вот его преосвященство торопится на тайную аудиенцию. В дворцовом саду Версаля темно… в укромной аллее перед Роганом появляется дама под густой вуалью… он склоняется в низком поклоне…
   Дама как две капли воды похожа на гордую, надменную Марию-Антуанетту. Кардинал очарован, растроган королевской милостью. Он не подозревает, что стал жертвой мистификации, вульгарного и дерзкого обмана. В роли королевы – пособница де Ламотт, малышка Николь, которую за поразительное сходство с Марией-Антуанеттой называют «маленькой королевой»…
   Роган ослеплен, воодушевлен и… одурачен. Теперь у него отпали последние сомнения. Королева ждет от кардинала весьма щепетильной услуги. Он должен выкупить у ювелиров Бомера и Боссанжа алмазное колье стоимостью в целое состояние и тайно передать его Марии-Антуанетте, – через Жанну де Ламотт, разумеется. Скупердяй Людовик отказал жене в разорительной для казны покупке, и вся ее надежда на Рогана. Тот несказанно рад услужить ей и тем самым вернуть высочайшее расположение…
   – Кардинал просил у меня совета, – каялся Калиостро. – А я обманул его! Ради Лоренцы, которая умоляла не говорить его преосвященству правду, я решился на бесчестный поступок. Мне нет оправданий. Я отважился на лжепророчество…
   Он поник, спрятал глаза и едва слышно выдавил:
   – Я сказал Рогану, что дело с ожерельем достойное и послужит добру. Я совершил подлость в угоду хитрой бестии в лице Лоренцы. И был за это наказан. Афера раскрылась. Лоренца улизнула, а нас с кардиналом заключили в Бастилию…

Глава 9

   Драгоценные камни, особенно бриллианты, наделены собственной судьбой и нередко являются героями драматических приключений и настоящих трагедий. В этом они не уступают людям, а порой и превосходят их.
   Король Франции Людовик XV заказал невиданное по количеству алмазов ожерелье для своей фаворитки мадам Дюбарри. Однако выкупить его не успел по весьма прозаической причине: он скончался. На трон вступил Людовик XVI, а ожерелье зависло. Ювелиры не теряли надежды продать его, но подобное украшение было далеко не каждому по карману.
   Вся интрига Жанны де Ламотт сводилась к тому, чтобы от имени королевы вынудить де Рогана приобрести у ювелиров бриллиантовое колье и якобы передать его Марии-Антуанетте, которая обожала драгоценности. Выступая «посредницей» между кардиналом и королевой, графиня де Ламотт на самом деле собиралась присвоить камни себе.
   Мария-Антуанетта, если верить ее словам, понятия не имела о сделке.
   Роган, обнадеженный великим Калиостро, не подозревал, что его втянули в скверную историю. Не располагая необходимой суммой, он согласился произвести только первую оплату. Остальное обязалась частями выплатить сама королева. Ее виза на договоре была подделана, чего кардинал не заметил.
   В назначенный час он передал футляр с бриллиантами в руки Жанны де Ламотт, как доверенному лицу Марии-Антуанетты.
   Больше ожерелья никто не видел.
   Его преосвященство, ожидающий обещанных милостей, забеспокоился. Королева не надевала дорогого украшения и не появлялась в нем на придворных торжествах. Де Роган почуял неладное и затворился в своем поместье.
   Ювелиры не получили положенных им по договору выплат и обратились непосредственно к Марии-Антуанетте. Та заявила, что в глаза не видела никого ожерелья, пришла в негодование и пожаловалась королю.
   Скандал набирал обороты…
   Все это промелькнуло в сознании Глории в считанные минуты.
   – Куда же подевались бриллианты? – спросила она у призрака.
   – Есть вещи, которые скрыты даже от нас, ясновидящих, – развел руками тот. – И это величайшее благо, сударыня. Иначе наша жизнь превратилась бы в сущий ад.
   – Вы правы… – задумчиво кивнула Глория.
   – Впрочем, некоторые из нас не находят покоя даже в смерти!
   Подул ветер из сада, где великан Санта косил траву, и Калиостро с наслаждением потянул носом.
   – Чудесный запах, не правда ли? Почему люди не могут довольствоваться простыми радостями?
   – Человек – странное существо, – усмехнулась Глория.
   – Да… моя жизнь изобиловала путешествиями, чудесами, взлетами и падениями. Я много страдал. Страсть разбила мне сердце, а любовь на поверку оказалась подставой. Мудрость же не уберегла меня от непоправимых ошибок. Вы знаете рецепт счастья, госпожа Голицына?
   – А вы?
   Граф поправил сбившийся на сторону парик и тяжело вздохнул.
   – Я сделал ставку на женщину… и проиграл. Я прибегал к алхимии, общался с духами мертвых, пытался исцелять человеческие тела и часто забывал о душе. Люди поклонялись мне и предавали меня. Я разочаровался во всем, что было мне дорого. Я…
   Глория терпеливо выслушивала излияния Калиостро, который говорил о многом и ни о чем.
   – Значит, никому не известно, где ожерелье, похищенное Жанной де Ламотт? – улучив момент, спросила она.
   – Не похищенное, – поправил ее гость. – Заметьте, кардинал сам вручил мошеннице камни. Причем совершенно добровольно. Потом я не раз пробовал определить местонахождение знаменитых бриллиантов. Увы, я потерпел фиаско. Ни мое магическое зеркало, ни мой хрустальный шар, ни мои медиумы не смогли помочь мне обнаружить пропажу. Колье как сквозь землю провалилось.
   – И что, никаких следов?
   – Поговаривали, что муж графини укатил в Лондон и захватил украшение с собой. Будто бы он даже сбывал английским ювелирам камни, которые так грубо выковыривали из оправ, что нанесли повреждения. Ходили слухи, что другой сообщник Жанны набрался наглости и предлагал бриллианты по дешевке в Париже. Но слухи – всего лишь слухи.
   – Графиню де Ламотт арестовали?
   – Сначала пришли за мной и кардиналом де Роганом. Его вызвали к королю и потребовали объяснений, потом препроводили в Бастилию. Бедный мой доверчивый друг! Он искренне стремился услужить королеве и поплатился за свои амбиции. Вблизи трона находиться опасно, я не раз предупреждал его об этом. Впрочем, трон тоже не самое приятное место на Земле. Несчастный Людовик и его ветреная супруга кончили на гильотине. Жестоко, не правда ли? Еще вчера вы всемогущий властитель, а завтра вас ждут палач и плаха.
   – Да, грустно, – кивнула Глория.
   – Скандал с ожерельем усилил революционное брожение, французский трон зашатался, и Бурбоны пали, – торжественно провозгласил призрак. – Но это случилось позже. А до того нам с кардиналом пришлось несладко. Жанна де Ламотт все валила на нас. Будто бы это была не ее идея обманным путем завладеть бриллиантами, а наша. Роган давал показания против графини. Они топили друг друга, желая спасти если не доброе имя, то хотя бы свободу.
   – А вы, граф?
   – Я? – рассеянно переспросил Калиостро. – Благородный человек не сражается с дамой, кем бы она ни была. Моя природа не позволила мне обливать грязью женщину, пусть и недостойную. Коварство происходит от слабости духа, не так ли, сударыня? А слабость осуждать бесполезно, ей можно только сочувствовать. Я сам пал жертвой собственной слабости, поддавшись на уговоры Лоренцы. Мне ли судить Жанну де Ламотт? Ею руководила алчность, мною – похоть. Мы оба хороши.
   – Какую же цель преследовала ваша жена?
   – За ее спиной маячили зловещие тени иезуитов. Они мутили воду везде, где удавалось. Вероятно, у них был какой-то замысел.
   – Вы не разобрались, какой?
   – В Бастилии меня больше занимала моя судьба и судьба де Рогана, которого я подвел.
   – Что же вы отвечали на следствии?
   – По существу дела ничего, – рассмеялся призрак. – Я рассказывал о том, как Моисей вывел израильтян из Египта, о взятии Иерусалима Готфридом Бульонским, о походах Александра Македонского. Всех их я знавал лично! – похвастался он. – Потом описал картину извержения Везувия. Я был очевидцем!..
   Глория с интересом его слушала и рассматривала. Призрак имел вид крепко сложенного широкоплечего мужчины со смуглым лицом и глазами навыкате. Он производил впечатление умудренного жизнью человека и одновременно наивного ребенка, не ведающего, что творит. Внешне он ничем не отличался от живого, разве что казался бледноватым и как бы невесомым.
   Газонокосилка в саду умолкла, и Калиостро обрадовался наступившей тишине.
   – К счастью, нас с кардиналом оправдали, – заключил он. – Видели бы вы ликование парижан, которые днями напролет толпились у Дворца правосудия! Было тепло, светило солнце. В воздухе пахло цветущими каштанами и революцией. Нас с Роганом несли на руках под восторженные крики людей…
   – А Жанна? – перебила его Глория.
   – Ей не удалось выкрутиться, – помрачнел граф. – Она испробовала все: отрицала свое участие в сделке, прикидывалась умалишенной, называла происшедшее шуткой и розыгрышем. В конце концов адвокат уговорил ее придерживаться одной линии защиты: якобы кардинал в самом деле выкупил у ювелиров колье по просьбе королевы, а Жанна всего лишь забрала украшение у де Рогана и передала Марии-Антуанетте. Из рук в руки. Поскольку ожерелье было слишком известным, королева приказала втайне разобрать его по камешку и изготовить новое. Несколько мелких бриллиантов перепали графине де Ламотт за услугу.
   – Ей не поверили?
   – Разумеется, нет. Судьям надо было кого-то наказать, и вся тяжесть обвинения обрушилась на Жанну. Ее публично высекли на Гревской площади и поставили позорное клеймо.
   Глория живо вспомнила леди Винтер из «Трех мушкетеров».
   – В виде лилии?
   – В виде буквы V, – ответил Калиостро. – По-французски «voleuse» означает «воровка». Жанна была вне себя от боли и унижения, в нее будто бес вселился. После плетей она вырвалась из рук палача, и ее силой повалили на помост. Но не смогли удержать, и раскаленное железо угодило вместо плеча на ее грудь. Запахло горелым мясом… графиня лишилась чувств. Полумертвую ее привезли в тюрьму, где она должна была провести остаток своих дней. Ее приговорили к пожизненному заключению. Однако судьба благоволила к интриганке, и ей организовали побег.
   – Кто?
   – Злые языки твердили, что королеву замучила совесть, и она решила искупить свою вину по отношению к бывшей наперснице.
   – Вы думаете иначе?
   – Кому-кому, а Марии-Антуанетте было выгодно держать Жанну за решеткой. Ведь на свободе ей рот не закроешь. Графиня скрывалась в Англии и в отместку за свои страдания опубликовала «правду» о скандале с ожерельем, изобилующую самой грязной клеветой. Особенно досталось в этих мемуарах королеве Франции. Жанна отвела ей роль недалекой, расточительной, развратной женщины, которая водила за нос не только короля, министров и парламент, но и свой народ. Марии-Антуанетте стало не до шуток. Жанне тоже жилось невесело. Ее искали тайные агенты короля и многочисленные кредиторы. Она боялась ходить по улицам, боялась есть и спать. В любое блюдо ей могли подсыпать отраву, любая прогулка могла стать для нее последней, в любую ночь к ней мог проникнуть убийца и прикончить прямо в постели. Она дошла до того передела, за которым наступает безумие…
   Калиостро вдруг умолк, внимательно наблюдая за Глорией своими выпуклыми темными глазами.
   – История об ожерелье королевы так полюбилась репортерам и писателям, что вы можете прочитать о приключениях Жанны де Ламотт у незабвенного Дюма-отца, к примеру… или у великолепного Стефана Цвейга в его романе «Мария-Антуанетта», – добавил призрак. – Подробности сего громкого дела уже навязли в зубах. Только ленивый не писал о бесследно исчезнувшем бриллиантовом колье. А вопросов осталось больше, чем ответов.
   – Вы хотите раскрыть это преступление с моей помощью? – поразилась Глория.
   Граф взмахнул кружевными манжетами.
   – Милая дама, мне уже все равно, кто виноват и куда подевались камни. Я даже не настаиваю на восстановлении моего доброго имени. Я совершил ошибку, уступив слезным мольбам Лоренцы, и теперь расплачиваюсь.
   – Что же привело вас ко мне?
   – Любопытство, – огорошил ее призрак. – До меня дошли слухи, что кое-кто опять пытается вытащить на свет божий проклятые алмазы.
   Он щелкнул в воздухе пальцами, унизанными драгоценными перстнями, и сердито нахмурился.
   Глория усиленно соображала, чего хочет от нее Калиостро.
   – Что случилось с Жанной после бегства из тюрьмы? – спросила она.
   – Считается, что беглянка в припадке безумия выпала из окна лондонской гостиницы, – пробормотал он после короткой паузы.
   – Считается?
   – Запись о ее кончине в церковной книге вызвала у меня сомнения, – заявил граф. – Могилы графини де Ламотт в Лондоне я не видел.
   – Могила еще ничего не доказывает, – заметила Глория.
   – Верно. Инсценировать свою смерть – отличный способ исчезнуть. Жанна не первая и не последняя, кто прибегает к нему.
   – В любом случае она мертва. С тех пор, как…
   Призрак не дал ей договорить.
   – Время – всего лишь иллюзия. Вам еще предстоит убедиться в зыбкости иллюзий.
   Глория промолчала.
   – Вы должны помочь мне, – потребовал Калиостро.
   – В чем? В поисках ожерелья?
   – Я наложил заклятие на эти камни! – с пафосом воскликнул он.
   – Каждого, кто прикоснется к ним, настигнет смерть? – прищурилась Глория. – Рано или поздно она настигнет всех.
   – В языке древних египтян, да будет вам известно, не существовало понятия «смерть». Иероглиф, который они использовали для обозначения окончания земного пути, трактуется как «движение на запад». А там, где выход, там обычно и вход. Ха-ха-ха! – рассмеялся граф, довольный своим намеком.
   – В чем же тогда смысл вашего заклятия?
   – Похвально, – захлопал в ладоши призрак. – Вы умны. Понимаю, почему Агафон выбрал вас в преемницы. Это не комплимент, поверьте. Это – констатация факта.
   – Вы знали Агафона?
   – Скажем так: мы знакомы…
   – Вернемся к заклятию.
   – Вы настойчивы, как все представительницы прекрасного пола. Впрочем, вам это идет. Я не так глуп, чтобы заклинать драгоценности смертью. Кого и когда она пугала, если речь шла о большом куше? Я поступил по-другому, – самодовольно заявил Калиостро. – Я наделил ожерелье… невоспользованностью.
   – Простите? – не поняла Глория.
   – Его можно отыскать, им можно завладеть, но им нельзя воспользоваться. Вот в чем фокус! – захохотал он. – Эти камни ослепляют. Если кто-нибудь рискнет надеть их, они будут жечь кожу, подобно раскаленным углям. Тот, кто захочет продать их, лишится рассудка. Они так потрясающе хороши, что с ними невозможно расстаться.
   Глория задумалась. Господин Калиостро блуждает вокруг да около. Что ему нужно?
   – Вы же говорили, что не знаете, где бриллианты, – напомнила она.
   – Для заклятия мне не обязательно их видеть или знать, где они находятся. Достаточно вообразить себе предмет, на который накладывается магическая формула, и дело в шляпе!
   Глория состроила скептическую мину.
   – Вы мне не верите? – огорчился граф. – Хотя чему удивляться? Меня опорочили, навесили ярлык шарлатана. Но вы-то должны понимать, кто перед вами. Признаться, у меня случались неудачи. Однако их было меньше, чем мне приписывают. Я не сумел исцелить всех, кто ко мне обращался, но ведь я не Бог! Многие выздоравливали, отведав моих чудодейственных снадобий. Я сам виноват, взявшись за ремесло лекаря…
   Он пустился в рассуждения, которые Глория пропускала мимо ушей. Призрак явился неспроста. Его визит – пролог будущих событий. И события эти связаны с пропавшим более двух веков назад ожерельем.
   – Вижу сомнения на вашем прелестном лице! – сокрушался Калиостро. – Разве вы не слышали, как я превратил ржавый гвоздь в отменный стилет? Об этом разболтал стражник из крепости Святого Льва, куда меня заключили гнить заживо. А будучи на свободе, я не испытывал нужды в средствах, хотя никто не мог назвать источник моих доходов. Я не брал с людей денег, а напротив, раздавал их бедным и страждущим. Так что называть меня мошенником несправедливо.
   – Выходит, колье находилось в руках Жанны до самой ее смерти? – выпалила Глория.
   Граф замолчал и уставился на нее укоризненным взглядом. Пока он расписывал свои достоинства и способности, дама, похоже, размышляла о другом.
   – Я вам не интересен, сударыня?
   – Вы пришли за помощью, но не торопитесь объяснить, что от меня требуется.
   – Полагаю, ожерелье хранится в надежном месте, – уклонился он от прямого ответа.
   – И вы не знаете, где?
   – Я устал повторять, что…
   – Да, простите! – усмехнулась Глория. – Ваше «всевидящее око» оказалось бессильным.
   – Вас тоже подстерегают разочарования на тернистом пути, который вы избрали.
   – Скорее, меня избрали, – возразила она.
   На это призрак только загадочно улыбнулся.
   Глория вдруг сообразила, что Калиостро беседует с ней по-русски.
   – Мне подвластна любая речь, на которой изъясняются люди, – объяснил он, догадавшись о причине ее замешательства.
   – Не могу похвастаться тем же.
   – Это придет, – уверил ее граф. – Век-другой, и вы освоитесь в языках. Это проще, чем кажется.
   Глория с сомнением хмыкнула. Век-другой!.. Легко ему говорить.
   – Неужели вы нанесли мне визит, чтобы рассказать о Жанне де Ламотт и пропавших бриллиантах?
   – Я столько раз забавлял собеседников сей пикантной историей, что она набила мне оскомину.
   Глория молчала, ожидая продолжения.
   – Но вам я открою нечто большее, – подмигнул ей призрак. – Алмазы отличаются от всех остальных камней своими волшебными свойствами. Как алхимик скажу вам, что сей камень – самый простой по составу. Мы имеем дело с кристаллическим углеродом, моя дорогая. Однако Плиний [3 - Плиний – (23–24 – 79) римский писатель и ученый.] называет алмаз величайшей ценностью, которой может обладать человек. Как мистик заявляю, что алмаз представляет собой средоточие могущества, заключенное в твердом кристалле.
   – Что из этого следует? – не утерпела она.
   – «Ожерелье королевы» содержит в себе тайну, которая предопределила судьбу сего дивного украшения…

Глава 10

   Глория вдруг «увидела» огромный блестящий камень, оправленный в желтый металл. Он блестел на ладони свирепого правителя с узкими раскосыми глазами и хищной ухмылкой. Правитель долго любовался игрой света, истекающего из сердцевины камня, потом бережно убрал его в серебряную шкатулку.
   В роскошном шатре горел масляный светильник, пахло сухими травами и целебным отваром. Правитель сделал глоток, прилег и задумался. Его снедали дурные предчувствия, сердце грызла ноющая боль.
   Над шатром раскинула свое звездное покрывало ночь. Было слышно, как перекликаются стражники. А вдалеке, за военным станом, в багровых сполохах костров паслись лошади…
   Правитель забылся тяжким неглубоким сном. Он глухо стонал и ворочался на своей твердой постели. Зашипел и погас фитилек светильника, шатер погрузился в душный полумрак. В этом полумраке шевельнулся полог, и внутрь шатра бесшумно скользнула тень. Блеснуло лезвие ножа… Клинок, словно в масло, вошел в ямку под кадыком правителя. Забулькала кровь в его горле… тело дернулось и затихло.
   Тень метнулась к шкатулке. Звякнула серебряная крышка… жарко блеснул камень, прежде чем исчезнуть за пазухой убийцы. Тот прошептал слова благодарности Аллаху, выбрался из шатра и растворился в темноте ночи…
   – …алмаз «Эрдэнэ», – услышала Глория и вернулась в беседку.
   Она не сразу сообразила, о чем твердит мужчина, одетый по моде восемнадцатого века.
   – Это был он, камень, впитавший в себя сияние азиатского солнца и флюиды властителей, которые держали его в своих руках. Реликвия Великих Моголов.
   – Великих Моголов? – переспросила Глория.
   – Вы где-то витаете, – обиженно протянул Калиостро. – А я тут распинаюсь!
   – Я отвлеклась на секундочку, – покаянно призналась она. – Так что за реликвия?
   – Алмаз «Эрдэнэ», – терпеливо повторил граф. – Он переходил от одного правителя империи к другому, пока его не похитили. С тех пор он затерялся, но его не переставали искать. Я полагаю, он был расколот на пять частей. Индийские камнерезы отлично умели это делать. Хотя в Европе долго не верили, что алмаз можно расколоть. Каждый осколок огранили и…
   Он взмахнул рукой, как будто выбросил что-то в воздух, и добавил:
   – …осколки тоже исчезли!
   Глория смотрела на него во все глаза. Смуглая кожа на щеках Калиостро порозовела, будто он был не призраком, а живым человеком.
   – Кстати, после раскола камень сохранил все свои магические свойства и продолжал оставаться желанной добычей для тех, кто разбирается в подобных вещах, – с важным видом изрек он.
   Глория опять погрузилась в полумрак, только на сей раз это был не шатер, а ювелирная мастерская. Сводчатый потолок, громоздкий деревянный стол, свеча. За столом, склонившись над своей работой, сидит хозяин… Юный подмастерье подносит ему то одно, то другое…
   – Не мельтеши, Анри, – сердится ювелир. – Алмазы не любят суеты.
   – Да, месье Боссанж…
   Глорию осенило, что имеет в виду призрак.
   – Постойте! Кажется, я догадалась!
   – Неужели? – приподнял брови граф.
   – Месье Боссанж, придворный ювелир, приобрел все пять частей «Эрдэнэ» и… вставил их в ожерелье, – взволнованно вымолвила она.
   – Я в вас не ошибся, госпожа Голицына. Я знал, к кому прийти.
   – Значит, я права?
   – Безусловно. У вас светлый ум и потрясающая интуиция. Научитесь доверять ей, и вам цены не будет. Итак! Получив заказ от своего сюзерена, то бишь короля Людовика XV, ювелиры Бомер и Боссанж собирали камни для невиданного по количеству бриллиантов колье, предназначенного украшать шею мадам Дюбарри. Каким-то образом к ним попал разделенный «Эрдэнэ».
   – Боссанж купил, – вставила Глория. – По случаю. Вероятно, он не подозревал, с чем имеет дело. Допускаю даже, что продавец тоже был не в курсе. Неизвестно, каким путем он раздобыл камни. Не исключено, что украл.
   – Этого утверждать нельзя, – покачал головой Калиостро. – Возможны варианты. Впрочем, нам-то какая разница?
   – Вот именно…
   – Хочешь что-то надежно спрятать, положи на видное место, – заявил он. – Избитая формула, которая тем не менее работает. Камни, составляющие «Эрдэнэ», во многом предопределили судьбу ожерелья. Боюсь, афера Жанны де Ламотт имела скрытую подоплеку. Догадайтесь, какую. Как бы там ни было, скандал с бриллиантами выплеснулся из Версаля на парижские улицы… и в итоге стоил Марии-Антуанетте головы. Все, что связано с ожерельем, весьма дурно пахнет.
   – Вы решили предупредить меня? – улыбнулась Глория.
   – Почему бы нет. Единомышленники должны поддерживать друг друга.
   – Вы полагаете, у нас общие взгляды и убеждения?
   – Я рассчитываю на это, – серьезно сказал граф. – Старая история всплыла там, где не ждали. Знаете, милая дама… я искал в России рукопись царя Соломона. Но не знаменитое колье Дюбарри.
   – Удалось обнаружить рукопись?
   – Почти. Она покоится где-то в подвалах Ротонды Елагинского дворца [4 - Елагинский дворец – летний императорский дворец на Елагине острове в Санкт-Петербурге. В павильоне Ротонда граф Калиостро проводил свои собрания. Во время реставрации в подвале Ротонды были найдены загадочные сосуды, предназначение которых неизвестно.]… я не успел точно определить место. На моем мистическом сеансе один бедняга тронулся умом, и подвалы приказали засыпать. А меня выслали, если вы помните.
   – Почему вы пришли именно ко мне?
   – Я сам в некотором роде прорицатель и ясновидец, – скромно потупился Калиостро. – Обязан сообщить, что скоро к вам обратится за помощью человек, который… В общем, будьте осторожны!
   – О чем этот человек собирается просить меня?
   – Не стоит забегать вперед…
//-- * * * --//
   Застрекотала газонокосилка. Глория повернулась в сторону сада и с досадой окликнула слугу:
   – Санта! Дай же нам спокойно поговорить!
   Тот, видимо, не услышал и продолжал косить.
   Когда она перевела взгляд на Калиостро, на скамье, где он только что сидел, никого не оказалось.
   «Он мне привиделся, – мысленно рассудила она. – От скуки».
   Карлик стоял в тени яблони и наблюдал за ней.
   – Ты создан моим воображением, – разочарованно сказала Глория. – Так же, как граф Калиостро.
   – Тебе было приятно с ним познакомиться?
   – Мне было интересно…
   Великан закончил выкашивать траву и отнес газонокосилку в сарай. Глория зевнула, глядя ему вслед. Она в самом деле заскучала без пищи для ума и тренировки для своих новых способностей. Хоть бы Лавров приехал, что ли, развеселил ее.
   За забором, как по команде, раздался настойчивый сигнал автомобиля. Санта торопливо пересек двор и открыл ворота. На проселке стоял запыленный «туарег».
   Легкий на помине Роман Лавров прикатил в Черный Лог проведать хозяйку, на чьей фирме он работал начальником охраны.
   – Привет! – радостно воскликнул он, шагая навстречу Глории. – Выглядишь великолепно.
   Он по-дружески коснулся губами ее щеки. Сколько раз в мечтах он целовал эту молодую женщину как любовник, а не сотрудник! Сбудется ли его мечта?
   Глория, несмотря на вдовство, кажется, не нуждается в мужском плече и мужской ласке. Впрочем, Лавров уже подставил ей свое плечо. А вот принимать его ласки вдова не спешила.
   Усевшись на теплую от солнца скамейку, начальник охраны принялся жаловаться на притеснения Колбина.
   – Загрузил меня под завязку. Проходу не дает! Стоит на полчаса отлучиться из офиса, начинает трезвонить. Хоть сотовый вырубай! Так я же не могу. По службе не положено.
   – Он просто ревнует, – улыбнулась Глория.
   Тонкое облегающее платье из светлого льна подчеркивает ее красивую фигуру, волосы собраны на затылке, серые с прозеленью глаза блестят. Она посмеивается над ним.
   – Колбин хочет жениться на тебе, – выпалил он. – Только не по любви.
   – Браки по расчету бывают крепче любовных союзов.
   – Ну да, – нервно кивнул Роман. – После смерти твоего мужа акции компании распределились поровну между Колбиным и тобой. Почему бы вам не объединить бизнес?
   – Я не собираюсь замуж.
   – Это сегодня. А завтра?
   – Ты приехал повидаться или по делу?
   Лавров никак не мог успокоиться. Между ним и Колбиным разгоралось нешуточное соперничество. Причем компаньон Глории являлся, по сути, первым лицом в компании. Зато вдова явно отдавала предпочтение Лаврову. Фактически она сделала его своим помощником в таком щекотливом деле, как частный сыск.
   – Я отвечаю за твою безопасность, – нахмурился он. – Это моя служебная обязанность.
   – Хочешь проинструктировать Санту? – рассмеялась она. – Позвать его?
   – Пусть лучше принесет холодного чаю. Пить хочется.
   Но слуга уже сам позаботился об угощении. Он подошел к беседке с подносом, на котором стояли графин с охлажденным вишневым компотом, два стакана и тарелка с большими бутербродами. Вечно голодный начальник охраны набросился на еду.
   – Твоему аппетиту можно позавидовать.
   – Шутишь? – с полным ртом буркнул Роман. – Или издеваешься?
   – Влюбленные не уписывают бутерброды за обе щеки, – скептически заметила она. – Они теряют сон, бледнеют и худеют, не в силах проглотить ни крошки. А по ночам вместо того, чтобы дрыхнуть без задних ног, сочиняют стихи о предмете своей страсти.
   С этими словами она окинула взглядом спортивный торс Лаврова и его румяное лицо довольного жизнью здоровяка.
   Гость перестал жевать. Он понял, какой камешек полетел в его огород, и рассердился.
   – Глупости, – возразил он, снова принимаясь за еду.
   – Любовь – это болезнь, Рома. Человек становится рабом своего чувства, готовым на безрассудный поступок. Ослепленный и оглушенный своим безумием, он может причинить вред себе и другим. Еще Авиценна предлагал лечить людей, одержимых страстью.
   – Хочешь сказать, что…
   Он поперхнулся, и продолжение фразы застряло у него на языке.
   – Я врач, – напомнила Глория, пряча смешинки в уголках губ. – Мое призвание исцелять, а не потакать болезни.
   – Вот и лечи Колбина. Он точно помешался. Любовь к деньгам – та еще хворь! Попробуй, выпиши от нее лекарство.
   – Ты неисправим, – вдохнула она, поднимаясь. – Ладно, угощайся… а я пока схожу в дом. Погляжу на кувшины.
   – На что? – не понял начальник охраны. – Зачем?
   Но Глория уже шагала по вымощенной плиткой дорожке к дому. Она скрылась за дверью, а Лавров все продолжал смотреть ей вслед. Недоеденный бутерброд привлек пчел, и они с жужжанием закружились над тарелкой.
   – Это мое! – отогнал их гость и откусил кусок булки с холодным мясом. Но есть расхотелось.
   – Болезнь, – повторил он, откидываясь на спинку скамейки и подставляя лицо солнечным лучам. – Точно болезнь. Как увижу Колбина, так руки и чешутся надавать ему по физиономии. Явные признаки любовного психоза…
   Глория вернулась спустя четверть часа и застала его в беседке дремлющим.
   – Просыпайся, мой рыцарь, – шепнула она в ухо начальника охраны. Тот вздрогнул и открыл глаза. – У нас проблема.
   – Какая? – спросонья пробормотал он.
   – Я была в мастерской. Один из кувшинов упал с постамента.
   – Разбился?
   – Нет, конечно. Он же медный.
   – Который?
   – С головой человека в египетском уборе. Идем, покажу.
   Лавров послушно поплелся за ней в цокольный этаж, в святая святых бывшего хозяина коттеджа, умершего карлика Агафона. В подвальном помещении, уставленном бархатной мебелью и разными колдовскими атрибутами, он устроил что-то среднее между рабочим кабинетом и лабораторией алхимика.
   Теперь в мастерской хозяйничала Глория. Она проводила много часов за книгами или изучением записок своего предшественника.
   – Вот, полюбуйся…
   В прохладном сумраке кабинета-лаборатории пахло сандаловыми палочками и французскими духами, белели семь постаментов в виде колонн, на которых поблескивали медные кувшины с эмалевыми вставками. Одного не хватало.
   Роман в недоумении уставился на пол, где лежал на боку упавший сосуд. Каким образом тот свалился? Сквозняков здесь не бывало по причине отсутствия окон.
   – Может, ты сама его уронила?
   – И не заметила? Кстати говоря, кувшин жутко тяжелый. Должен был раздаться грохот, когда он падал. А я не глухая.
   Начальник охраны наклонился и потрогал кувшин. На удивление, сосуд оказался горячим. Он отдернул руку и воскликнул:
   – Что за черт?!
   С эмалевой вставки на Лаврова смотрел смуглый египтянин в полосатом головном уборе. Почудилось, тот подмигнул ему густо подведенным глазом…

Глава 11

Продолжение истории Николая Крапивина

   В Москве я не счел возможным поселить Анну в нашей с матушкой квартире и снял для нее вполне приличное жилье в Раменках.
   Две комнаты и кухня, с хорошим ремонтом, чистые, на четвертом этаже панельного дома обошлись мне в приемлемую сумму. Я заплатил хозяевам за полгода вперед, забил холодильник продуктами и только потом привел туда новообретенную сестру.
   – Здесь ты будешь жить, – сказал я, пропуская ее вперед. – О регистрации я позабочусь. Тебе не о чем беспокоиться.
   Она не выразила восторга, на который я рассчитывал. Три дня, пока я подыскивал квартиру, она провела в гостинице и успела привыкнуть к комфортным условиям. По сравнению с ее старокрымской хибарой обычный гостиничный номер выглядел роскошными апартаментами. Смею заметить, арендованная мной двушка ничем ему не уступала, кроме обслуги. Здесь Анне придется самой наводить порядок, стирать и готовить себе еду.
   – Да, кстати… вот деньги на карманные расходы, – я положил на полочку в прихожей несколько купюр и предложил выпить за новоселье.
   Маленькая кухня была уютно обставлена и снабжена всем необходимым. Я достал шампанское, два фужера и открыл коробку конфет.
   – Осваивайся, – бросил я Анне, которая стояла, как гостья, ожидая приглашения за стол. – Здесь ты хозяйка.
   Она молча подошла к окну и выглянула во двор, окруженный со всех сторон такими же панельными высотками.
   – Ужас… – вырвалось у нее.
   И это вместо благодарности! Я был потрясен.
   – Тебе не нравится?
   – Ой, прости, Коля, – смутилась она. – Я просто растерялась. Спасибо тебе. Ты вытащил меня из грязи…
   Она смешалась и замолчала. Хлопнула пробка, вылетая из бутылки, по моим пальцам потекла пена с запахом персика. Я налил шампанского Анне и себе со словами:
   – Чего уж там, мы ведь родня.
   Мы выпили. Я до дна, словно лимонад, а она чуть пригубила и поставила. Ее не покидало чувство тревоги. Да и меня, признаться, тоже. В моей жизни что-то происходило, но я не мог до конца осознать, что.
   Анна убила человека. Я ее покрывал и тем самым сделался соучастником преступления. Она как будто не раскаивалась и вела себя, словно ничего не случилось. С одной стороны, правильно. Чего зря нервничать? Серьезного расследования гибели Джо, как я и предполагал, никто вести не собирался. Он был известным игроком, любителем выпить и затеять дебош. Зарезали его, по мнению местных пинкертонов, по причине пьянки или проигрыша. Это мог сделать кто угодно. В домик картежника заходили скользкие личности, способные расправиться с нечистым на руку хозяином. Джо пускал всех без разбору и славился дурным характером. Видимо, собутыльники что-то не поделили, повздорили, и гость схватился за кухонный нож…
   К Анне приходил следователь, задавал обычные вопросы. Она отвечала, что весь вечер и ночь провела дома в обществе квартиранта. Я ее показания подтвердил, назвавшись отдыхающим, который приехал подышать целебным горным воздухом.
   Следователь проверил мои документы и успокоился. Анна непритворно плакала, и он даже выразил ей сочувствие. На том дело и кончилось.
   – Ты выполнишь мою просьбу? – спросила сестра, отвлекая меня от размышлений на криминальную тему.
   – Да, – опрометчиво брякнул я.
   Я думал, она попросит обновить ей гардероб. Ходить по Москве в тех лохмотьях, которые она привезла с собой, было по меньшей мере неловко. Я бы купил ей одежду, но выжидал, пока она сама заговорит об этом.
   – Тогда… дай мне денег на пластическую операцию.
   Я опешил. Однако идти на попятную было стыдно. Еще подумает, что я жмот. Это была ее первая просьба, правда, не совсем понятная. Наверное, она решила избавиться от ужасного шрама на груди. Странный шрам. При случае надо бы разглядеть его как следует.
   – Зачем тебе пластика?
   – Ты просто любопытный или денег жалко?
   – Хочу знать, насколько это оправданно.
   – Не лезь в душу! – разозлилась Анна.
   – Хорошо. Какая примерно сумма понадобится?
   – Немалая, – уныло призналась она.
   «Значит, речь идет не о шраме, – отметил я, все еще ощущая во рту сладковато-кислый вкус шампанского. – Здесь опять какая-то интрига. Я позволяю втягивать себя в сомнительные делишки. С другой стороны – отец не одобрил бы моего отказа. Будь его воля, он бы не поскупился на операцию. Я не оправдаю его надежд, если… О, черт! Анна вынуждает меня идти наперекор здравому смыслу. Что за идиотский каприз? Операция – слишком дорогое удовольствие. Неужели, нельзя обойтись без этого?»
   – Послушай, если ты из-за Джо… то не стоит, – пробормотал я. – Никто не будет тебя искать. Насколько я знаю, у него нет родственников…
   – Так дашь или нет? – в ее голубых глазах закипели слезы.
   – Хочешь изменить свою внешность? Зачем? В актрисы тебя не возьмут – поздновато, в модели тоже.
   Я пытался шутить, но Анна оставалась решительно настроенной.
   – Это не мое лицо! – раздраженно заявила она, оттягивая пальцами свою щеку.
   – В смысле?..
   – Не мое лицо! – тем же тоном повторила она. – Глаза мои, а все остальное нет.
   Мне уже приходила в голову мысль, что Анна страдает душевным недугом. Болезнь протекает скрыто, и только время от времени дает вспышки. Должно быть, она зарезала Джо в момент безумия и сразу забыла об этом.
   «Берегись ее, – проснулся мой внутренний двойник. – Она может и тебя укокошить. Тюрьма ей не грозит, если она больна!»
   – Ладно, будь по-твоему, сестричка, – согласно кивнул я. – Я сдержу слово и устрою тебя в клинику. У меня друг детства – пластический хирург. Молодой, но гениальный. Когда отвезти тебя к нему?
   – Завтра, – просияла она. – Или нет! Лучше сегодня.
   – Что будешь менять? – Я обвел критическим взглядом ее серый свитер и заношенные брюки. – Сначала не мешало бы приодеться.
   – Стыдишься меня? – обиженно протянула она. – Стыдишься, я же вижу. У такого крутого парня – сестра-нищенка. Что скажет твой гениальный друг? Наверняка осудит.
   – Хватит болтать. Разбирай вещи, потом поедем перекусим куда-нибудь, а после займемся шопингом. Любишь шопинг?
   – Не знаю…
   – Еще полюбишь.
   Я помог ей разложить по местам убогие пожитки, которые следовало бы выбросить, и повесил на стену картину Жоржа де Латура. Для этого пришлось снять веселенький пейзаж с речкой и мельницей, а вместо него пристроить на гвоздь «Шулера с бубновым тузом».
   При отъезде из родного дома Анна ни за что не соглашалась расстаться с картиной. «Это память о бабушке», – твердила она. И я, скрепя сердце, уступил…
//-- * * * --//
   В ресторане Анна ела без аппетита и постоянно о чем-то думала. По ее лицу блуждала странная улыбка.
   В магазине она вела себя рассеянно, затруднялась в выборе одежды, и я привлек к этому процессу продавщицу. Сестра послушно примеряла то, что ей предлагали, но без всякого интереса. Очевидно, ее занимало нечто несравненно более важное, чем новый гардероб.
   Несколько раз она напряженно оглядывалась, словно опасаясь слежки. Я внимательно наблюдал за ней.
   Через два часа утомительных примерок меня начало клонить в сон. Я молча кивал, когда Анна выходила ко мне в очередном платье или брючном костюме, и продавщица складывала отобранные вещи на стойку.
   Расплатившись на кассе, я понес набитые обновками пакеты к машине. Сестра шагала за мной, стараясь не отставать. Вдруг она побледнела и схватила меня за локоть.
   – Погоди… я не могу так быстро… дай отдышаться.
   Причина нашей остановки была другая – внезапный приступ страха. Анна старалась не показывать своего испуга, но меня ей провести не удалось.
   – Ты кого-то боишься? – невинно осведомился я.
   – Н-нет…
   – Может, объяснишь, что происходит?
   – Ничего. Идем…
   Она опустила голову и больше не проронила ни звука до самой парковки. Усадив ее на заднее сиденье своего «мерса» я включил зажигание.
   – Тебя кто-то преследует? – спросил я, глядя в зеркало заднего вида.
   Она промолчала, насупившись.
   – Любовник? Джо был не единственным, с кем ты спала?
   – А ты злой, – сквозь слезы выдавила она.
   – Москвичи все такие, – отрезал я. – Куда едем? Домой?
   – К хирургу…
   Оказывается, несмотря на страх, она не собиралась отступать от задуманного. Неплохо было бы понять, что ею руководит.
   «Или кто, – чертиком из коробочки выскочил второй Нико. – Ты вляпался в скверную историю, дружище. И продолжаешь играть с огнем».
   Я вздохнул и повез Анну в клинику, где работал Гена Приходько, с которым мы вместе росли. Сегодня у него был консультационный день, и он с радостью согласился нас принять.
   В гулком холле, выкрашенном в цвет слоновой кости, Анна притихла и оробела. Она смущенно поглядывала на красивых медсестер, которые дефилировали мимо нас, словно манекенщицы на подиуме.
   – Еще не поздно вернуться, – усмехнулся я.
   – Нет, – упрямо вымолвила она.
   Я подвел ее к двери в кабинет хирурга Приходько и последний раз попытался отговорить ее от рискованного мероприятия.
   – Это же операция, наркоз… ты понимаешь? Новое лицо может доставить тебе массу проблем…
   В этот момент дверь кабинета распахнулась, и оттуда вывалился упитанный краснощекий увалень в синем докторском костюме и шапочке.
   – Коля! Что же вы стоите, как чужие? Я заждался! – его взгляд остановился на Анне, замер и тут же вспыхнул профессиональным интересом. – Познакомишь меня со своей дамой?
   – С удовольствием, – кивнул я, подталкивая ее вперед.
   Разговаривать с Геной в холле, где эхо многократно усиливало каждый звук, мне не хотелось.
   – Это моя… приятельница, – с легкой заминкой представил я сестру. – Аня Ремизова. Решила начать новую жизнь с новым лицом. Ну а я… выступаю спонсором. Ты делаешь все, что она скажет, я плачу деньги. Вот так распределены роли.
   – Угу, – деликатно кивнул хирург и пригласил меня присесть в роскошное кресло из светлой кожи.
   – Нет, – резко возразила будущая пациентка. – Я хочу поговорить с вами наедине.
   Приходько развел руками. Желание дамы – закон.
   – Все понял, удаляюсь, – покорился я.
   Все, что будет происходить за дверями кабинета, Гена мне поведает со всеми подробностями. Потом. Кто платит, тот и заказывает музыку.
   «Так-то, сестричка!» – злорадно ухмыльнулся я, представляя недоумение старого друга. Небось, слушает Анну вполуха, а сам гадает, кто она мне – любовница, невеста или просто участница какого-нибудь телевизионного шоу, которые нынче в моде. Хотя Гена достаточно умен, чтобы отбросить последний вариант.
   Разговор Анны с хирургом затягивался. Я устал подпирать стену под его кабинетом и расположился на диване под искусственной пальмой. От скуки я начал теребить листок пальмы и убедился, что растение – настоящее.
   Это натолкнуло меня на мысль о какой-то ошибке, допущенной мною относительно сестры. Может, и не сестра она вовсе. Аферистка! Я поступил благоразумно, не познакомив ее со своей матушкой. У той больное сердце, и переживания по поводу измены отца ей ни к чему. Разумеется, Анне была бы на руку ее смерть. Тогда между ней и наследством остался бы только я, а расправиться со мной одним не составит труда. Я сам все обставил надлежащим образом. Никто не знает, что я привез Анну в Москву, снял ей квартиру и провожу с ней время. Наше сегодняшнее распитие шампанского могло стать для меня роковым…
   Я вспомнил торчащий из груди Джо кухонный нож и содрогнулся. Не хотелось бы мне повторить его участь.
   Пластическая операция по изменению внешности не вписывалась в эту версию.
   Как ни крути, Анна поставила меня в тупик. Но я надеялся исправить ситуацию в ближайшее время. Для этого я связался с частным детективом Ильей Томашиным и поручил ему с завтрашнего дня не выпускать сестру из виду. Не самому же мне сутками торчать под ее домом и колесить за ней по городу? У меня и без того забот хватает.
   «Не стесняйся в средствах, – сказал я, вручая сыщику внушительный аванс. – Я должен знать о каждом шаге этой барышни. Куда ходит, с кем встречается, когда ложится спать и что ест на завтрак».
   «Телефон тоже прослушивать?» – уточнил он.
   «Это перебор».
   Кстати, Томашин как раз и будет свидетелем, если вдруг со мной случится что-нибудь плохое.
   – Лучше бы его показания не понадобились, – буркнул я себе под нос.
   – Могу я чем-нибудь помочь? – с заученной фразой обратилась ко мне миловидная администраторша.
   – Нет, спасибо. Я жду свою… подругу. Она как раз беседует с Геннадием Петровичем.
   Администраторша просияла, словно услышала комплимент, и удалилась, цокая каблуками. За ней тянулся шлейф жасминовых духов.
   Я встал и прошелся по кругу, проклиная собственную опрометчивость. Какого дьявола я притащил сумасбродную сестрицу к Гене? Надо было вести ее к постороннему специалисту и не подставлять своих. Гена ни сном ни духом, в какую авантюру я его ввергаю. Это нечестно.
   Укоры моей совести прервал звук открываемой двери. Из кабинета вышли Анна и Приходько. Он был серьезен, она – заметно воодушевлена.
   – Я провожу госпожу Ремизову в лабораторию для сдачи анализов, – огорошил он меня. – Попрошу ускорить процесс.
   Оказывается, в глубине души я питал надежду, что Гене удастся отговорить Анну от операции. Она не красавица, но и не уродина, которой показано хирургическое вмешательство. За время нашего знакомства я даже успел привыкнуть к ее внешности. Не блестящей, зато не лишенной своеобразного очарования.
   – Как? – поразился я. – Все так срочно?
   – А чего тянуть? – отозвался доктор. – Решение принято. Если противопоказаний не будет, сразу же и приступим.
   Я молча уставился на Анну, она так же молча опустила глаза долу. Приходько подал мне условный знак. Погоди, мол, сейчас я вернусь, и все тебе объясню.
   Он увел пациентку с собой, а я остался стоять истуканом в холле под смешливыми взглядами красавицы-блондинки в регистратуре. Она явно мне симпатизировала. Но флирт показался мне в данный момент неуместным. Я был ошарашен и несколько подавлен. Похоже, Анна обошла меня на этой дистанции.
   Спустя десять минут Приходько вернулся в холл и по-братски похлопал меня по плечу.
   – Чего такой кислый? – осведомился он.
   – У меня недавно отец умер, – соврал я. Вернее, я искренне скорбел по родителю, но сейчас у меня на сердце лежала тяжесть по другой причине.
   – Понимаю, – состроил печальную мину доктор. – Крепись, Коля. Таков удел каждого из нас. Кто раньше, кто позже… все вознесемся.
   Он показал на подвесной потолок сделанный в виде голубого неба с плывущими по нему облаками, вздохнул и спросил:
   – Как мама?
   – Держится.
   – Отправь ее куда-нибудь в санаторий, – посоветовал Гена. – Подальше от Москвы, от горестных воспоминаний.
   – Она не хочет.
   – Да, да. Они к старости становятся ужасно упрямыми, – пожаловался он. – Вот и моя тоже меня не слушает. Ладно, идем ко мне, посидим, поболтаем.
   Я зашел в его светлый просторный кабинет с одной мыслью: как бы поделикатней расспросить его о шраме под левой ключицей Анны…

Глава 12

   Долго печалиться было не в характере Приходько, который с детства отличался непобедимым жизнелюбием. Отдав должное приличествующим случаю соболезнованиям, он с явным облегчением сменил сочувствие на веселую улыбку.
   – Теперь к делу, дружище. Мы все обговорили с твоей протеже. Операция выльется в кругленькую сумму.
   – Я все оплачу.
   – Кто она тебе? – полюбопытствовал-таки Гена. – Интересная особа. Не в твоем вкусе, правда.
   – Вкусы меняются, – промямлил я.
   – В ней определенно что-то есть! У вас роман? Или мимолетная связь?
   – Ты не поверишь. Ни то, ни другое.
   – Значит, ты занялся благотворительностью?
   – Считай, что так.
   – Ты всегда был себе на уме, – без тени обиды усмехнулся Приходько. – Не хочешь говорить, не надо. Это твое право.
   Я оставил его реплику без комментариев.
   Доктор закрыл кабинет изнутри, достал из шкафа початую бутылку коньяка и два бокала.
   – Госпожа Ремизова посвятила тебя в свои планы? – спросил он, разливая коньяк.
   – Отчасти…
   – Хочешь, я покажу тебе образ, на котором мы остановились?
   Разумеется, я хотел. Но отчего-то боялся увидеть новую Анну, которой она станет не без моей помощи.
   – Сначала выпьем, – предложил я.
   После второй порции спиртного я расслабился, и происходящее перестало казаться мне мрачной и зловещей драмой с плохим концом.
   – Ну вот, взгляни, – произнес Приходько, щелкая клавишами. – У нас все выводится на компьютер. Вот такой ты увидишь свою протеже примерно через месяц.
   На экране монитора появилось лицо женщины с правильным римским носом, большими глазами и красиво очерченным ртом. Тонкий овал обрамляла вьющаяся рыжая шевелюра.
   – У Анны темные волосы, – обронил я.
   – Она их перекрасит. Завивка тоже не проблема. При клинике работает элитный салон красоты, только для наших пациентов.
   – Почему вы выбрали именно это лицо? – недоумевал я, припоминая, где я мог его видеть.
   – Не мы, а твоя дама. Не узнаешь? – засмеялся Приходько. Такой уж он был человек: ко всему подходил с юмором. – Это же вылитая Маргарита Терехова в роли Миледи.
   Я мог бы поспорить насчет сходства с Тереховой, но сдержался. Получается, Анна – фанатка известной актрисы? Не она одна стремится стать копией своего кумира. Прецеденты есть. До сих пор у нее не было денег на подобное перевоплощение. И тут на голову сваливается богатый братец. Чем не подарок судьбы?
   – Маргарита Терехова, – вымолвил я, ощущая в этом какой-то подвох. – И ты согласился сделать молодой женщине чужое лицо?
   – Это моя работа. Ты удивишься, но мне предстоит исправить не так уж много. Между твоей протеже и сей прелестницей, – он указал на монитор, – больше общего, чем сдается на первый взгляд. Разумеется, у нас не получится вторая Терехова, да это и не требуется.
   Я громко выругался. Гена Приходько поднял на меня обескураженный взгляд.
   – Ты против? Позволь… но ведь ты сам привел ее ко мне…
   – Сам, сам. Не обращай внимания на мое дурное настроение.
   – Ты еще не оправился от своей потери, – понимающе кивнул доктор. – Может, выписать тебе успокоительного?
   – Спасибо, обойдусь. А… как насчет груди?
   – Какой груди?
   – Силиконовой. Нынче дамы наперебой стараются обзавестись пышным бюстом. Неужели Анна не воспользуется случаем, чтобы увеличить себе грудь?
   – Мы с госпожой Ремизовой посоветовались, и я отговорил ее протезировать грудь. У нее вполне нормальный для ее комплекции бюст, и лишнее вмешательство только повредит ее фигуре.
   – Угу, – задумчиво кивнул я. – Повредит. Послушай, Гена, мой вопрос покажется тебе бестактным, но…
   – Спрашивай. Я нарушу врачебную тайну, если это важно для тебя. Деньги на операцию даешь ты, значит, имеешь право быть в курсе дела.
   – Анне об этом ни слова.
   – Клянусь! – доктор комично прижал руки к сердцу. – Ты меня знаешь. Могила.
   – Тьфу, тьфу…
   – Тьфу! – присоединился ко мне суеверный Приходько. – Хирургу не стоит упоминать смерть всуе.
   – Анна раздевалась перед тобой?
   Гена порозовел и расплылся в смущенной улыбке.
   – Понимаешь, Коля, мы работаем с обнаженным телом. Ничего личного. Тем более ничего эротического. Мои пациентки раздеваются по медицинским соображениям.
   – Да я не о том! Бог с ним, с телом. Ты шрама у нее на груди не видел? – для пущей убедительности я показал на себе место под ключицей, где у Анны был след от ожога.
   – Шрам? Нет…
   – Как нет? – разозлился я. – Ты что, слепой?
   – Вообще-то я на зрение не жалуюсь.
   – У нее здесь должен быть шрам, – кипятился я, тыкая себя пальцем в левую сторону груди. – Вспомни, Гена!
   Доктор побагровел и нервно прикусил губу.
   – Не было шрама, – заявил он после напряженной паузы. – Не было. Я бы заметил.
   – Еще бы не заметить! Он в палец толщиной!
   – Тогда это исключено, – замотал головой Приходько. – Такого шрама я не мог пропустить. Это же серьезный дефект, на который я бы обязательно обратил внимание.
   Я вскочил и сделал круг по его кабинету, натыкаясь на мебель и горшки с китайскими розами.
   – Что с тобой, Коля?
   – Ты еще спрашиваешь? Я идиот, по-твоему? Давай проверим. Пусть она опять разденется, а я спрячусь за ширмой.
   В хирурге заговорило профессиональное самолюбие.
   – Ну уж нет! – возразил он. – Я такого не допущу. Это цирк какой-то! Если ты настаиваешь…
   – Настаиваю! Настаиваю! – зарычал я. – Ты меня обвиняешь в слабоумии? Я видел шрам своими глазами.
   – Тебе могло показаться.
   Я расхохотался с таким угрожающим видом, что добряк Приходько втянул голову в плечи.
   – Сейчас она закончит с анализами, вернется сюда, и ты предложишь ей повторный осмотр, чтобы…
   – Уволь, братец! – решительно перебил меня доктор. – Найди более щадящий способ заставить женщину раздеться. Не мне тебя учить. К тому же по поводу ее груди мы пришли к консенсусу. Кто бы ни была эта Анна Ремизова, с сегодняшнего дня она моя пациентка. Не дай Бог, она заподозрит меня в сексуальных домогательствах. Я дорожу своей репутацией, Коля.
   В нем возобладали природная гордость и врачебная этика.
   – Гена! – взмолился я. – Ты мне друг, черт возьми?!
   – Друг. Но если тебя что-то не устраивает, обратись к другому специалисту.
   Я понял, что Приходько уперся, и сдался. Там, где не действует грубый нажим, можно пустить в ход хитрость.
   – Ладно, – небрежно махнул я рукой. – Пусть будет по-твоему. Но ведь Анне еще придется раздеваться? Перед операцией, например, или для процедур по омоложению кожи тела. Ты предлагал ей такие процедуры?
   – Пока нет.
   – Значит, предложи.
   – У нас процедуры не из дешевых.
   – Ты сомневаешься в моей платежеспособности? – взвился я. – Давай я выпишу тебе счет. Прямо сейчас.
   – Ну хорошо, хорошо… Я назначу Анне процедуры, которые… Боже! На что ты меня толкаешь? Сдался тебе этот шрам!
   – Неужели ты его не видел?
   – Никакого шрама не было! – клятвенно заверил меня Приходько. – Даже если бы и был, тебе-то что до этого?
   – Действительно, что? – подавленно пробормотал я. – Прости, Гена… я, кажется, схожу с ума…
   – На тебя столько всего свалилось, – сочувственно закивал он. – Не мудрено, что крыша едет. Небось, тебе теперь придется возглавить отцовский бизнес?
   – Уже возглавил. Во всяком случае, пытаюсь разобраться, что к чему. Голова каждый день гудит, трещит; ночью кошмары мучают.
   Я почти не лгал, живописуя свой вопиющий внутренний разлад. И Анна играла в этом разладе не последнюю роль…
//-- * * * --//
   Итак, моя сестра легла в клинику на операцию, а частный детектив приступил к своим обязанностям.
   Через день он отчитывался по телефону о своих наблюдениях. Анну прооперировали и поместили в комфортабельную палату, откуда она не выходила.
   Когда ей сняли швы, я решил проведать ее, но получил отказ.
   Я ломал голову над тем, есть у Анны шрам или нет, и придумывал разные способы решения вопроса. Самый простой – раздеть ее насильно и убедиться, что у меня с мозгами все в порядке. Но это потом, когда она выпишется, и я смогу навестить ее в арендованной квартире. Пока мне оставалось только гадать и ждать вестей от Гены.
   Тот продолжал стоять на своем – нет шрама, и баста. Его слова подтверждала и подкупленная мной медсестра, которую приставили ухаживать за Анной. Доктор прописал пациентке снотворное, и ночью, когда та крепко уснула, медсестра заглянула ей под рубашку. Никаких следов повреждений кожи не обнаружилось.
   Приходько беззлобно подтрунивал надо мной, а я места себе не находил. Чертов шрам стал для меня камнем преткновения, в который я то и дело утыкался, пребольно набивая себе лоб. Видел я его или не видел? Что на меня нашло тогда? Временное помутнение рассудка? Или Анна чем-то опоила меня… каким-то зельем, вызывающим галлюцинации? Ее мать лечила травами людей, а что лечит, то и калечит – в зависимости от дозы.
   Матушка допытывалась, почему я такой нервный и раздражительный. Я валил все на бизнес, который высасывал из меня соки. Хотя, вопреки опасениям, я постепенно осваивался в руководстве компанией и делал успехи. Заместитель отца хвалил меня и заявил, что мы сработаемся.
   Если бы не моя поездка в Старый Крым, я бы чувствовал себя хозяином положения. Знакомство с Анной внесло коррективы в мою жизнь. В ней появилась тайна, которую я непременно должен разгадать.
   В ту среду в разгар совещания по маркетингу зазвонил мой мобильный. Я схватил трубку, извинился и вышел в коридор.
   – Привет, Коля, – обескураженно произнес Приходько, и я понял, что речь пойдет о «моей протеже». – Ты был прав насчет шрама.
   – Ах, вот как! – вскричал я. – Что же заставило тебя признать мою правоту, великий эскулап?
   – Шрам…
   – Неужели? – язвительно протянул я. – Разве он появился? Откуда ни возьмись – бац! И на гладкой коже – безобразный след от ожога.
   Гена не заметил моего сарказма и удивленно подтвердил:
   – Появился! Представляешь? Мне доложила об этом докторша, которая проводила твоей протеже процедуру омоложения кожи тела. Это уже второй сеанс. На первом шрама не было! – возбужденно произнес он. – Редчайший случай! Я такого в своей практике не встречал.
   – Да ты что? – продолжал я валять дурака. – Не может быть! Предлагаю тебе написать научную статью: «Шрамы, которые загадочно исчезают и появляются». Думаю, твои коллеги будут в ударе.
   – Ты напрасно иронизируешь. Это так и есть! Морозова сама в шоке. Мы в полной растерянности! Хотели собрать консилиум, но пациентка против. Она закатила истерику.
   – Кто такая Морозова? – спросил я.
   – Кандидат наук. Она занимается в нашей клинике проблемами регенерации кожи.
   – А что Анна? Как она объясняет сей феномен?
   – Никак. Рыдает и отказывается говорить. Даже со мной. У нее нервный срыв. Послеоперационный синдром, вероятно. Необычная реакция! Лечь на операционный стол с одним лицом, а встать с другим – испытание для неустойчивой психики.
   – Она уже видела свое новое лицо?
   – Не совсем. Швы мы сняли, но отеки и синяки будут сходить еще недели две. Я объяснил Анне, что это временное явление. Казалось, она выслушала меня спокойно, и поди ж ты!
   – Странно…
   – Я бы сказал, весьма странно, – поддержал меня Гена.
   – И что, в медицине такое бывает? Я имею в виду шрам, который то есть, то нет.
   Приходько напряженно засопел в трубку.
   – В медицине всякое бывает, но врачи предпочитают помалкивать о подобных явлениях. Ты когда-нибудь слышал о стигматах?
   – Краем уха.
   – Это язвы, которые открываются на теле здоровых людей в моменты религиозного экстаза. Они возникают в тех местах, где Иисуса при распятии прибивали к кресту гвоздями, а потом бесследно исчезают.
   – Анна не религиозна, – возразил я.
   – Слишком экзальтированное воображение тоже может спровоцировать стигматы. Они бывают различной формы и не всегда в виде кровавых ран.
   – Ты хочешь сказать, что шрам у Анны – это стигмат?
   Я так разволновался, что принялся шагать по коридору, не глядя перед собой, и чуть не сбил с ног пожилую бухгалтершу.
   – Простите… это я не тебе, Гена! – рявкнул я, задыхаясь от возбуждения. – Я хочу приехать в клинику и поговорить с Анной. Сейчас же!
   Отчего-то я подумал, что шрам-стигмат напрямую связан с тайной сестры.
   – Она отказывается от посещений, – объяснил доктор, охлаждая мой пыл.
   – У нее никого нет в Москве, кроме меня. У нее вообще никого больше нет, – настаивал я. – Она нуждается в поддержке.
   – Она просила не пускать тебя в палату, если ты придешь. Извини, Коля, но я вынужден принять сторону пациентки.
   Я с трудом сдержал готовые сорваться с языка ругательства. Оказывается, тот, кто платит, не всегда заказывает музыку.
   – Обожди денек-другой, – примирительно зажурчал в трубке голос Приходько. – Анна успокоится, и ты наведаешься к ней. Нельзя форсировать, мой друг. Женщины – существа тонкие, ранимые и капризные. Но хмурое небо рано или поздно прояснится. Обещаю окружить твою протеже заботой и вниманием. Она оттает и согласится встретиться с тобой. Не волнуйся! Анна здесь не обижена. С ней возятся, ее опекают. Персонал у нас вышколен и добросовестно отрабатывает деньги клиента.
   – Ладно, пока! – с сердцем произнес я, отключаясь. – У меня совещание.
   Я не сразу сообразил, что стою, упершись носом в огромный фикус, и что проходящие мимо сотрудники, не занятые на летучке, удивленно косятся на меня.
   Я все-таки выругался, прямо в овальные глянцевые листья фикуса, выплеснув невинному растению накопленное недоумение и злость. На кого я злился? На Анну? На отца? На себя?
   – Главное, у меня с головой порядок, и шрам существует не только в моих больных фантазиях, – пробормотал я, шагая от фикуса к двери кабинета, который раньше занимал отец. На табличке все еще были указаны его инициалы: А. Н. Крапивин. – Задал ты мне задачку, па…

Глава 13

   Меня обнадежили слова хирурга о послеоперационных синяках и отеках на лице Анны. С таким фейсом на люди не покажешься. Не зря она не желает встречаться даже со мной. В конце концов, она в первую очередь женщина.
   Я посоветовался с детективом, и тот согласился, что нет необходимости сутками торчать у клиники.
   – Тогда поезжай-ка ты в Крым, – огорошил я его. – Надо кое-что прощупать, навести кое-какие справки. Но чтобы через неделю был тут, как штык. Вот тебе командировочные, вот адресок тамошнего кладоискателя по прозвищу Сим. Я ему обещал с техникой подсобить, а свое слово я держу. Отвезешь ему пару металлоискателей, заодно и поболтаешь о бриллиантах Марии-Антуанетты. Похоже, их умыкнули, зато с тех пор они нераздельно связаны с именем французской королевы. Поинтересуйся этими камешками, только осторожно, с умом.
   Томашин посмотрел на меня, как на чокнутого, но молча кивнул.
   – И еще тебе задание: разузнай все, что сможешь, о Веронике Ремизовой, матери нашей подопечной. Какой она была, чем дышала, с кем любовь крутила, – добавил я. – Отчитываться будешь по телефону каждый вечер. За исключением форс-мажорных обстоятельств. Уразумел?
   Сыщик снова кивнул.
   – К ментам не суйся ни при каких обстоятельствах, – строго наказал я. – Ни при каких! Хоть резать тебя будут, в ментуру ни ногой. Запомнил?
   – Да, – коротко сказал он.
   – Ну, с богом!..
   Томашин, не медля, отправился в аэропорт, а я поехал к клинике пластической хирургии. Стоял прохладный дождливый вечер. Дождевые капли барабанили по крыше моего «мерса». Окна палаты, где лежала Анна, светились. Я сидел в машине, задрав голову и уставившись на эти окна. Гадал, чем она сейчас занимается? О чем думает? Что чувствует? Из клиники она выйдет другим человеком. Зачем ей понадобилась эта дорогостоящая и болезненная метаморфоза? Чтобы скрыться от кого-то? Замести следы?
   – Глупо, – шептал я, постукивая пальцами по рулю. – А сестричка явно умнее, чем хочет показать. За всем этим что-то кроется. И я выясню что. Уж будьте уверены, госпожа Ремизова!
   Сигнал мобильного вывел меня из дедуктивных размышлений и поиска мотивации загадочной барышни.
   – Алло, – сухо произнес я в трубку и услышал разъяренный женский голос. Это была Лора, моя любовница, о которой я напрочь забыл. Знакомство с сестрой основательно вышибло меня из колеи.
   – Лорик, прости, совсем закрутился. Ни сна, ни отдыха. Ты же в курсе моих обстоятельств.
   Мои фальшивые оправдания она пропустила мимо ушей и завопила:
   – Куда ты пропал? Обещал зайти, как только приедешь, а сам… Небось, завис у какой-нибудь смазливой телки! Все! Больше мне не звони!
   Как будто это я ей позвонил!
   Лора работала танцовщицей в варьете. Кукольное личико, стройная фигура, длинные крепкие ноги и скверный характер – вот вкратце ее портрет. Временами на нее накатывали приступы ревности, которые надо было переждать, как пережидают грозу. Но в этот раз она меня достала.
   – Прощай! – рявкнул я. – Гуд бай! Адью! Чао, крошка!
   Она притихла на том конце связи, я не торопился отключаться.
   – Что с тобой, Ник? – захныкала она, мигом забыв о своих претензиях. – Ты меня разлюбил?
   Как будто я когда-нибудь признавался ей в любви!
   – Я сейчас занят, – холодно заявил я. – Извини, не могу говорить.
   Наши отношения были просты и понятны любому холостому мужчине, который раз или два в неделю нуждается в сексе. Если бы не эта здоровая физиологическая потребность, я не потратил бы на Лору ни секунды. Ее тупость граничила с умственной отсталостью, а пошлые манеры взбесили бы и святого. Но в постели она преображалась. Это была ее стихия – разнузданного и безоглядного наслаждения, после которого хоть потоп. Этим она покорила меня. Ради мгновений безудержной страсти, которые она дарила мне, я закрывал глаза на все остальное.
   Мое либидо не требовало присутствия у дамы интеллекта, как обязательного условия. Честно говоря, я не представлял себе любовной игры с умной женщиной. Такая перспектива меня пугала. Постель – не место для философских диспутов.
   Я перевел телефон в беззвучный режим и отложил его в сторону. Окна палаты, за которыми я наблюдал, погасли. Анна уснула или выключила свет, потому что ей захотелось побыть в темноте.
   У меня вдруг томительно защемило сердце. Я затруднялся в точном определении чувства, которое она вызывала во мне. Зов крови, либо некий иной вид влечения, разожженный ее тайной, бередил мне душу.
   Просидев в машине еще час, я утомился от бесплодных мыслей и отправился домой. По дороге мне показалось, что кто-то преследует меня на темном автомобиле. Ночная мгла и пелена дождя помешали мне опознать марку. На проспекте Вернадского преследователь отстал. Не исключено, что мы просто ехали в одну сторону.
   «Ты становишься параноиком, – захихикал второй Нико. – Тревожный симптом, парень. Расслабься! Эта барышня не доведет тебя до добра…»
//-- * * * --//
   Дома меня встретила матушка с заплаканными глазами. В гостиной пахло сердечными каплями.
   – Ты обещал звонить, если задерживаешься.
   – Я закрутился… прости.
   Те же самые слова я говорил Лоре. Я плохой сын, плохой любовник. Плохой брат, наконец. Установил слежку за Анной, которая нуждается в моем участии. Она страдает, а я подозреваю ее, черт знает в чем. Отец был бы недоволен мной.
   «Она убийца, – возразил мой двойник. – Возможно, за ней тянется не одно преступление, а ты дал ей денег на пластику. Вы сообщники!»
   – У меня сегодня целый день сердце ноет, – пожаловалась мать.
   – У меня тоже, – сдуру ляпнул я.
   – Как? Сынок! – всполошилась она. – Ты обращался к врачу? Давай я позвоню профессору Заречному и вызову его сюда. Он опытный кардиолог.
   – Поздно уже.
   – Он мне не откажет. Мы всю жизнь дружим. Возьмет такси и приедет. Ему не привыкать.
   – Я хочу спать, ма! Можно я приму душ и пойду к себе?
   Она загородила мне дорогу с трагическим лицом, непривычно бледным без макияжа. После смерти отца она перестала краситься и одевалась только в черное.
   – Я потеряла мужа. Я не могу потерять еще и сына!
   – Да все нормально, ма…
   Я с трудом уговорил ее сделать мне чаю с мелиссой и отправился в душ. Там мне пришла в голову идея задать матери несколько вопросов. Осторожно, с оглядкой.
   Она сидела в кухне, ожидая меня. На столе стоял наш большой заварной чайник, две чашки с блюдцами и клубничное варенье.
   Я отхлебнул чаю и похвалил его вкус. Матушка кивнула без улыбки. В уголках ее губ пролегли глубокие складки, которых я раньше не замечал. Смерть отца мы переживали по-разному. Для нее это был печальный финал долгого и счастливого этапа жизни, для меня – начало самостоятельного пути. Я перестал быть великовозрастным ребенком и ощутил груз ответственности.
   – Ма, а помнишь, отец болел бронхитом? – вскользь спросил я.
   Она помолчала, накладывая мне клубничное варенье, потом горестно вдохнула.
   – У Андрюши смолоду были слабые бронхи. Он постоянно кашлял, доктора опасались туберкулеза, но обошлось. А почему ты спрашиваешь?
   – Я считал его здоровым. Он грипп-то подхватывал раз в пять лет и всегда переносил его на ногах.
   – Из-за бронхита Андрей начал заниматься закаливанием, обливался холодной водой, пил травяные отвары по специальной схеме и к твоему рождению полностью поправился. Ему очень помогло санаторное лечение в Крыму. Он привез оттуда рецепты отваров и готовил их сам, меня не подпускал.
   – Вы ездили в Крым? Вдвоем?
   – Вдвоем мы ездили отдыхать, а лечился Андрей без меня. Ему кто-то посоветовал санаторий в Старом Крыму, он купил путевку и не пожалел. Горный климат пошел ему на пользу.
   Она заплакала. Все это осталось в прошлом, ей предстояло научиться говорить о муже в прошедшем времени.
   – Он что-нибудь привез оттуда, кроме рецептов? Фотографии или сувениры?
   – Я уж и не припомню…
   – Может, полистаем наши альбомы? Давно я в них не заглядывал.
   Передо мной маячил снимок, который показывала мне Анна, где мой отец обнимал Веронику Ремизову.
   – Давай, – согласилась мать.
   Она достала с полки альбомы, и мы углубились в прошлое нашей семьи. Родители не были любителями фотографироваться. В альбомах хранились снимки торжественных событий, юбилеев, горные ландшафты, которые предпочитал отец. Теперь я понимаю, почему он выбирал для отдыха курорты с горным климатом.
   – Андрей обожал горный воздух…
   – Сколько раз он ездил в Старый Крым? – уточнил я.
   – Один раз. Там же глушь, море далеко, до него ехать десять или двадцать километров. Зато уникальная природа и чудесный воздух. Кстати, отец как-то обмолвился, что у его дальнего предка была собственность в Старом Крыму. То ли дом, то ли большой сад, когда-то принадлежавший крымским ханам. Он даже искал следы своей родни, но не нашел. Сад тоже вырубили.
   Я разочарованно отложил альбомы и задумался.
   – Ты расстроился? – забеспокоилась матушка, вытирая слезы.
   Мог ли я хотя бы обмолвиться об измене отца, плодом которой стала Анна? Рано или поздно мне придется признаться матери, что у меня появилась сестра. Лучше позже. Как она воспримет эту новость? Трагически? Или по-христиански, со смирением?
   – Ты веришь в Бога, ма?
   – Без фанатизма, – помолчав, ответила она. – Я верю в нечто высшее, имеющее власть над нашими судьбами.
   – Ну-ну, – мрачно буркнул я. – Значит, все предопределено?
   – Мне не нравится твое настроение, Нико. У тебя развивается депрессия.
   – А чему радоваться?
   – Господи, Нико! У тебя вся жизнь впереди! Женишься, внучат мне подаришь…
   Я вдруг сообразил, что Анна родилась за три года до меня. Выходит, бесплодием страдала мать, а не отец.
   – Ты не хотела детей? – выпалил я. – Поэтому я появился на свет, когда тебе было уже тридцать семь?
   – Что ты, что ты, сынок! – испуганно возразила она. – Я мечтала о ребенке! Ты родился желанным. У меня были проблемы со здоровьем, но постепенно все наладилось. Не сразу. Я долго лечилась. Мы с папой были на седьмом небе, когда врачи сказали, что я беременна.
   – У меня нет ни братьев, ни сестер, – безжалостно продолжал я. – Признаться, меня сей факт ничуть не огорчает. Просто хочу знать, почему я один.
   – У меня были тяжелые роды. Возраст сказался, нагрузка на сердце. Мы с папой решили больше не рисковать.
   – Ты делала аборты?
   – Нет! Что ты? Нет…
   Я заставил матушку оправдываться, она не понимала причины этого бесцеремонного допроса. Ей было больно, а мне – стыдно. Но я словно слетел с катушек и не мог остановиться. Я подумал: а что, если у меня объявятся еще братья и сестры? Как быть с ними?
   – Скажи, ма, ты… изменяла отцу?
   В ту ночь я вел себя как свинья.
   – Как ты смеешь? – рассердилась она. – Тебе повезло, что отец не слышит! Вместо того чтобы копаться в нашем грязном белье, подыскал бы себе невесту. Теперь ты Глава семьи, пора позаботиться…
   – …о продолжении рода? – усмехнулся я. – Сплошная биология. А как же любовь?
   – Женись по любви, Нико, только по любви.
   Казалось, она нарочно уводит меня от скользкой темы, направляет по другой дорожке. Она всегда умела переключить мое внимание. Но той ночью ее метод дал осечку.
   – Вы с отцом любили друг друга?
   – Конечно, любили, – как маленькому, сказала мне матушка. Еще бы по головке погладила. – Не сомневайся.
   – Да мне по барабану!
   – Прекрати… – прошептала она, и ее губы побелели. Я не стал дожидаться худшего и кинулся за каплями. Дрожащими руками накапал в рюмку двойную порцию, протянул ей.
   – Прости, ма. У меня нервы разыгрались. Нам обоим нужно успокоиться.
   Я помог ей встать и дойти до спальни, которую теперь она занимала одна. Постель была разобрана, на тумбочке горела настольная лампа. Матушка села на кровать и слабо махнула мне рукой.
   – Иди, отдыхай…
   – Мам, ну прости ты идиота! – взмолился я, чувствуя вину. – Ну что мне сделать?
   – Ничего… иди, Нико…
   Я вышел, притворил за собой дверь – не плотно, так, чтобы осталась узкая щель, – и громко протопал в свою комнату. Постоял там минуты две, потом на цыпочках вернулся к родительской спальне и прильнул ухом к щели.
   «Ты дурно воспитан, дружище, – поддел меня второй Нико. – Подслушивать нехорошо!»
   Я стоял, затаив дыхание. Так прошло минут десять или больше. Я было собрался уходить, как из-за двери раздался глухой голос матери. Она говорила с кем-то по телефону.
   – Он сам не свой… – донеслось до меня. – Не понимаю, какая муха его укусила…
   Потом пошло что-то неразборчивое.
   «Наверное, звонит профессору Заречному, – подумал я. – Жалуется на мое поведение. Или договаривается насчет приема. Черта с два! Никуда я не пойду. Я уже вырос из коротких штанишек!»
   – Знаешь, какие вопросы он мне задавал?.. – повысила голос она.
   О, это становится интересным! Я весь превратился в слух. Увы, матушка перешла на шепот, и мне не удалось уловить ни слова…

Глава 14

Черный Лог

   Лаврову не хотелось уезжать. Выходной, проведенный у Глории, пролетел мгновенно. Правда, они спали в разных комнатах, но зато под одной крышей.
   Ночь была беспокойной, мучительной. Роману снилось то, чего он никак не мог осуществить наяву. Едва он смежил веки, как дверь приоткрылась… и в гостевую комнату проскользнула она – прелестная хозяйка странного дома. Она наклонилась над его изголовьем и коснулась его губ своими губами…
   Дальше началось такое, от чего у Лаврова закружилась голова и помутился рассудок. Он просыпался в любовной испарине и снова забывался в эротических грезах. И все время за любовниками наблюдал маленький уродец с нечеловечески красивым лицом. Карлик не отворачивался даже в моменты наивысшего экстаза, упиваясь зрелищем чужого оргазма…
   Утро принесло горчайшее из разочарований: оказывается, Роман провел ночь один-одинешенек. Все исступленные ласки, все томительное наслаждение являлось эфемерным плодом сна!
   За завтраком его бросало в краску от взгляда на Глорию. Она заметила его смущение и рассмеялась.
   – Что тебе снилось, мой рыцарь?
   От этого вопроса у Лаврова загорелись уши, а язык прилип к небу. Он едва не подавился кусочком пиццы, которую приготовил Санта.
   – Вижу, сон был приятный, – не унималась она.
   Гость раскашлялся, и Глория подала ему воды.
   – На, запей.
   Ел он за двоих, будто в самом деле ночь напролет занимался любовью. А Глория наоборот, поклевала, как птичка.
   – Что с кувшином? – спросил он, расправившись с третьим куском пиццы.
   – Остыл… и лежит на полу совершенно холодный.
   – Как труп, – пошутил Роман.
   Милицейский юмор – вот, от чего он не успел избавиться, уволившись из органов.
   – Тьфу на тебя! Накличешь!
   – Извини.
   – Я пыталась его поднять, но он жутко тяжелый, – сообщила Глория. – Пришлось звать Санту. Он с трудом водрузил сосуд обратно на постамент.
   В этом доме каждый предмет был с секретом, с чудинкой. И медные кувшины – не исключение.
   – Я думаю, это был он, – многозначительно заявила хозяйка.
   – Кто?
   – Калиостро!
   Лавров слышал о мошеннике с таким именем, но как-то вскользь. Преступники из прошлых веков его мало интересовали. Портрет одного из них – графа Сен-Жермена, – висел в каминном зале. Его приобрел или заказал предыдущий владелец этого дома – карлик Агафон. Глория почти ничего не меняла, переехав сюда из московской квартиры.
   – Калиостро – гений, – пояснила она. – Уникум! Он бессмертный.
   – Как Дункан Маклауд? – усмехнулся бывший опер.
   – Вроде того. Он частично обитает в кувшине. На это указывает эмаль с изображением египтянина. Видишь ли, Калиостро намеревался создать Египетскую ложу и называл себя Великим Коптом [5 - Копт – египтянин, хранитель самой древней культуры Египта, восходящей к временам фараонов.].
   – Какую ложу? Масонскую, что ли? – скривился Лавров. – Опять масоны?
   – Я только объясняю, почему упал кувшин.
   – Не вижу связи.
   – Вчера Калиостро был здесь и говорил со мной. Собственной персоной.
   Начальник охраны перестал жевать пиццу, у него пропал аппетит. Он вспомнил, как египтянин на кувшине подмигнул ему, и выругался. Так можно свихнуться. Глория решила окончательно заморочить ему голову своими выдумками. Калиостро был здесь и говорил с ней! Это уж слишком.
   – За кого ты меня принимаешь? – выдавил Роман.
   – Ты мой помощник. Я доверяю тебе.
   – Не хочешь ли ты сказать, что Калиостро – наш новый клиент?
   – Он предупредил меня о новом клиенте.
   – Вот как? Предупредил. М-гм…
   Глория вкратце пересказала содержание своей беседы с Великим Коптом.
   – Я балдею, – протянул Лавров, когда она закончила. – Ты надеешься убедить меня, что…
   Он смешался и замолчал. Бесполезно было обвинять Глорию в сумасшествии. Она сама призналась, что давно переступила эту черту. Лавров все еще считал себя нормальным. Поэтому подверг ее рассказ резкой критике. Мысленно. Вслух он не добавил более ни слова.
   – Мне кажется, у графа Калиостро в этом деле есть свой интерес, – подвела итог Глория.
   – В деле об «Ожерелье королевы»? Послушай, это все было и быльем поросло. Где Франция и где Черный Лог! Почему этот мм-м… Калиостро пришел именно к тебе? Что у них там, в Париже, своих сыщиков нет?
   – Я не сыщик. Вернее, обычный сыщик в жизни не разберется в этой афере.
   – Графу нужны бриллианты? На том свете?
   – Никому не известно, где находится его могила, – разгорячилась она. – Сам Гете, большой почитатель Калиостро, разыскивал его захоронение в Палермо, но не нашел. В Тоскане местом его погребения считается дровяной сарай на территории замка Сан-Лео, но доказательств этому тоже нет. Экскурсоводы показывают туристам в замке Сен-Анджело в Риме квадратное отверстие, где по их словам был заключен и умер знаменитый чародей. Наряду с этим ходят слухи, что он обитает где-то в Индии или в Тибете…
   – А на самом деле Калиостро продолжает существовать в виде призрака? – перебил Роман. – И ему до сих пор не дают покоя украденные драгоценности?
   – Ты не понимаешь. Речь идет о реликвии Великих Моголов.
   – Да хоть обо всех сокровищах французской короны! – взвился он. – Как ты можешь, сидя в лесу, отыскать то, что не сумел отыскать сам Великий Копт?
   – Напрасно язвишь, – хладнокровно парировала она. – Скоро у нас появится клиент, который…
   Она осеклась и уставилась в угол затуманенным взором. Лавров посмотрел туда же, но ничего не увидел. Это его успокоило. Из них двоих хотя бы он адекватно воспринимает реальность.
   – Тебе придется поработать, – обратилась к нему Глория. – Ты готов?
   Начальник охраны подавил возражения и отказался от идеи поучать ее. В конце концов она – хозяйка, а он – подчиненный.
   – Когда приступать?
   – Скоро…
//-- * * * --//
   После завтрака Лавров, задумчивый и сосредоточенный, укатил в Москву. Он не получил от Глории никаких инструкций и поручений. Значит, у него есть пара дней для того, чтобы подогнать дела на фирме. В голове крутилась назойливая мысль: каким образом они будут распутывать преступление, совершенное больше двух веков назад? И кто может обратиться к Глории с подобной просьбой?
   Между тем Глория, проводив помощника, отправилась в ту же деревянную беседку, где вчера ее удостоил своим посещением Алессандро Калиостро. Там было тепло, солнечно, и пахло малиной, которую собирал Санта.
   – Урожай нынче скудный, – сетовал слуга. – Набрал всего туесок ягод. А малинник у нас дай боже. Мы с хозяином каждое лето заготавливали джем.
   Он имел в виду Агафона, который, оказывается, любил малиновый джем.
   – Будь добр, принеси-ка мне тарелку малины, – попросила Глория. – Только без сахара и сметаны.
   – Сей момент!
   Великан удалился мыть ягоды, а она отдыхала, поглядывая на скамейку, где вчера сидел загадочный граф. Казалось, в воздухе еще витали его флюиды. По крайней мере, Глория испытывала приятное волнение, как перед любовным свиданием. Калиостро слыл любимцем женщин.
   – Неужели, он сумел тронуть твое холодное сердце, моя царица? – услышала она и обернулась.
   В противоположном от нее углу беседки расположился карлик, болтая короткими ножками и самодовольно улыбаясь.
   – Да-да, это я! – подтвердил он. – А ты ждала кого-то другого? Вижу, визит графа тронул тебя.
   – Не каждый день удается поговорить с кавалером восемнадцатого века, – парировала она.
   – Чем же я не хорош? – посмеивался карлик. – Возрастом не вышел? Или внешностью?
   Глядя на Агафона, Глория забывала об его уродстве и видела лишь классически совершенное лицо Нарцисса и мягкие шелковистые кудри. Если отбросить туловище, перед ней сидел образец мужской красоты. Этакий безупречный сияющий Аполлон.
   – У тебя нет сабли, – обронила она.
   – Всего-то? – Агафон щелкнул пальцами, и в его руке блеснул старинный клинок. – Ну как?
   – Потрясающе.
   Привыкшая к его фокусам, она не выразила должного восторга. Но карлик не огорчился.
   – Примерно так же Калиостро, сидя в своей темнице, превратил ржавый гвоздь в трехгранный кинжал, – заявил он. – После чего перепуганные стражники заковали узника в цепи. Он провел в сыром каменном мешке Сан-Лео четыре года. Ужасные четыре года!
   – А потом?
   – Исчез…
   – Умер? – уточнила Глория.
   – Слухи о смерти Калиостро распустили его тюремщики. Им ведь надо было объяснить, почему однажды тесная камера, где держали графа, опустела. Они поспешили уверить всех, что узник скончался, и в качестве доказательства указывали на его могилу.
   – Ему устроили побег?
   – Можно сказать и так, – повел могучими плечами Агафон. От избыточной массы верхней части его маленького тела он казался горбатым.
   – И что… Калиостро все еще жив? Или вчера со мной беседовал призрак?
   – Все мы в какой-то мере призраки. Иллюзорные образы, созданные воображением высшего разума, – философски изрек карлик. – Вот я, например, считаюсь мертвым. С кем же ты, в таком случае, говоришь?
   Глория не нашлась, что ответить. Ее выручил Санта, который принес и поставил на стол глубокую тарелку, полную малины.
   – Угощайся, – сказала Глория Агафону.
   – Спасибо, я уже наелся, пока собирал, – вежливо отказался слуга, решив, что предложение адресовано ему.
   Когда великан удалился, собеседники вернулись к прерванному разговору.
   – Санта тебя не видит? – осведомилась Глория.
   – Если я этого не хочу, нет.
   Он не стал вдаваться в подробности и переключился на Калиостро. Объяснил, что представлял собой замок Сан-Лео, куда поместили графа. Неприступная твердыня в горах Тосканы, построенная на вершине отвесной скалы. В камеру преступник мог попасть только в специальной корзине, которую стражники тянули вверх при помощи веревок и блоков.
   – Официально Калиостро осудили за магию и масонство. Но вина его в том, что он слишком много знал такого, чего человеку знать не положено.
   – Кто его судил?
   – Инквизиция, – ответил карлик. – Его обвиняли то в сношении с бесами, то в шарлатанстве. Судьи никак не могли прийти к единому мнению: якшался ли граф с нечистой силой или мошенничал. Его приговорили к публичному сожжению. В последний момент казнь заменили пожизненным сроком. О Калиостро похлопотал некто неизвестный. Он явился в Ватикан и добился личной аудиенции у Папы. Вместо имени незнакомец попросил передать понтифику некое СЛОВО. Папа тут же согласился принять его. Они беседовали всего минуту. Не успели в переходах дворца стихнуть шаги ходатая, как его святейшество распорядился отменить смертную казнь и отправить осужденного графа в тюрьму замка Святого Льва.
   – Кто же вступился за Калиостро?
   Агафон развел непомерно длинными, сильными, как у обезьяны, руками и покачал головой.
   – Ни до, ни после того разговора заступника осужденного мага в Ватикане не видели.
   – На суде о пропаже алмазного ожерелья Калиостро вообще был оправдан, – задумчиво произнесла Глория.
   – Алмазное ожерелье! – театрально воскликнул карлик. – Бесподобная вещица. Шестьсот двадцать девять камней уникальной огранки! И среди них…
   – …расчлененная реликвия Великих Моголов, – вставила Глория.
   – Тс-ссс! – Агафон прижал палец к красивым губам и оглянулся по сторонам. – Даже деревья имеют уши. Шутка!
   Он рассмеялся, а Глория сердито нахмурилась. Карлик резко оборвал смех.
   – У тебя мрачный юмор, моя царица. Расчлененная реликвия. Частный сыск дурно влияет на тебя.
   У Глории в уме крутился целый сонм вопросов, которые мог прояснить Агафон. Но она успела убедиться: карлик говорит только то, что считает нужным. Остальное она должна постигнуть сама, методом проб и ошибок.
   – Ты устраиваешь мне очередной экзамен?
   – Тебе необходима практика, – заявил он.
   – Калиостро чародей или мошенник?
   – Предрассудки и фанатизм, вот главные враги человека, – заявил карлик. – Калиостро пострадал от этого больше других. Он менял имена и страны, потому что вынужден был так поступать. Его «настоящее» имя, которое звучит как Джузеппе Бальзамо, скорее сакральное, чем родовое. Преобразуй его каббалистическим методом и увидишь, что получится.
   – Что же? – удивилась Глория, которая не была сильна в каббале.
   – «Тот, кто был послан».
   – Это оккультное имя?
   Агафон важно кивнул.
   – Кем бы ни был отец графа, его звали не Бальзамо, – пробормотала Глория.
   – Уж если Калиостро в чем и виноват, то в своей слепоте по отношению к женщинам и тем пройдохам, которые окружали его. Он вынужден был изворачиваться и хитрить, дабы избежать нарушения данных им обетов. Он… впрочем, граф не просил меня быть его адвокатом.
   – Почему он обратился именно ко мне?
   – Попробуй сама ответить на этот вопрос…

Глава 15

Продолжение истории Николая Крапивина

   Пока Анна лежала в клинике, я решил кое-что проверить. Моя предусмотрительность позволила мне попасть в арендованную квартиру без ведома жилички. Я заранее взял у хозяина два комплекта ключей, для Анны и для себя.
   Теперь мне не составило труда привезти на квартиру эксперта по живописи. Он был озадачен, увидев «Шулера с бубновым тузом», и почти сразу заявил:
   – Это копия полотна Жоржа де Латура, господин Крапивин. Причем довольно грубая.
   – Копия? – переспросил я, хотя не сомневался в его правоте. Анна сама говорила о том же.
   – Безусловно, – без колебаний подтвердил эксперт. – Сейчас я навскидку определю, как давно она сделана. Так-с… само подлинное полотно де Латура датируется семнадцатым веком, а этой работе примерно… год-два от силы.
   – Сколько? – поразился я.
   – Не буду утомлять вас техническими подробностями, – усмехнулся эксперт, – но можете быть уверены, что картина написана совсем недавно. Учитывая качество исполнения, она не представляет никакой ценности.
   В его глазах застыл немой упрек: «Не стоило везти меня сюда из-за этакой безделицы!»
   – Надеюсь, размер гонорара утешит вас, – обескураженно вымолвил я, протягивая ему конверт с деньгами.
   Маститый искусствовед без стеснения заглянул в конверт и удовлетворенно кивнул.
   – В случае надобности готов проконсультировать вас, – добавил он. – Обращайтесь.
   «Семейная реликвия! – мысленно вознегодовал я. – Память о бабушке! Какая беззастенчивая ложь! А главное, во имя чего Анна меня обманула? Если эта мазня дорога ей, так бы и сказала. Черт! Как я сам не замечал свежесть красок и новизну полотна?!»
   Я зачарованно уставился на картину, пытаясь угадать, что еще кроется в ней. Она неспроста привлекла мое внимание еще там, в халупе Ремизовых. Вот и сейчас нечистый на руку игрок с чертами убитого Джо словно потешался надо мной. Казалось, его губы кривятся в ехидной улыбке…
   Я тряхнул головой, рассеивая наваждение.
   – Вы собирались приобрести эту картину? – сочувственно осведомился эксперт.
   – Нет.
   – Продать?
   – Ни то, ни другое, – раздраженно буркнул я, и он деликатно замолчал.
   Как и было обещано, я отвез его домой. Всю дорогу мы не проронили ни слова.
   – Если вам еще потребуется мой совет, буду рад услужить, – сказал эксперт на прощание.
   Возвратившись в офис в дурном расположении духа, я созвонился с детективом и поставил перед ним дополнительную задачу: узнать, кому из обрусевших французов в девятнадцатом веке принадлежал большой сад в Старом Крыму.
   – Постараюсь, – обнадежил меня Томашин.
   – Новости есть?
   – Я тут разыскал женщину, которая дружила с Вероникой Ремизовой, и выяснил, что в молодости, еще до рождения дочери, та несколько лет встречалась с неким Олегом Коноваловым. Он работал метеорологом в горах, к Ремизовой приезжал от случая к случаю. Они часто ссорились, мирились, но окончательно порвали отношения, когда Коновалова уволили с метеорологической станции. Он перешел жить к Веронике, но ничего хорошего из этого не вышло. Мужик запил, начал распускать руки… в общем, Ремизова не выдержала и дала ему от ворот поворот. А сама с горя закрутила роман с отдыхающим. Они познакомились в санатории, между ними вспыхнула страсть, в общем…
   – Как фамилия отдыхающего? – нетерпеливо перебил я.
   – Крапивин.
   Сыщик смущенно замолчал, понимая, что речь вряд ли идет об однофамильце его клиента. Скорее, о близком родственнике.
   – Крапивин, значит?
   – Андрей Крапивин, из Москвы, – подтвердил детектив. – Ремизова призналась подруге, что забеременела от этого москвича. Он, правда, ни о ее беременности, ни о рождении ребенка так и не узнал. Подлечился, уехал, и будто отрезало. Ни звонка, ни письма, пропал человек. Ремизова со своей стороны тоже не сообщила ему о дочери.
   – Почему?
   – Гордая была. Не хотела навязываться. Как подруга ни уговаривала ее отыскать папашу ребенка, та ни в какую. Нет, и все. Хотя в санаторной карточке имелись данные Крапивина, Вероника информацией не воспользовалась. Когда родилась дочка, она все же записала отцом девочки Андрея Крапивина, – без его ведома, разумеется, – и на том успокоилась.
   – Н-да… – процедил я сквозь зубы.
   То, что накопал детектив, пока не расходилось со словами Анны. А я, признаться, рассчитывал на другое.
   – А Коновалов? Не ревновал Веронику к приезжему?
   – Она тщательно скрывала от всех свой санаторный роман. Возможно, Коновалов ничего не знал. Он опустился, не выходил из запоев и вскоре умер. Подруга Ремизовой утверждает, что Коновалов даже не замечал беременности бывшей любовницы. Или просто не реагировал. Водка мозги съела.
   – Как умер Коновалов?
   – Говорят, зимой валялся пьяный во дворе и замерз насмерть.
   – Были у Вероники еще поклонники?
   – Похоже, нет, – ответил сыщик. – Жила ради ребенка, ни на кого не глядела. По крайней мере, так считает ее подруга. Медсестра Ремизова смолоду отличалась скрытностью и вырастила такую же скрытную дочь. Нюрка, как ее окрестили соседи, уродилась гонористая и нелюдимая. Оттого и в санатории с коллективом не поладила, и замуж не вышла. Сама без гроша в кармане, а нос драла выше некуда. Мужчины обходили ее стороной, женщины недолюбливали. От одиночества и безденежья она с Джо спуталась, с местным жуликом и картежником. А как его в драке зарезали, бросила дом и укатила.
   – Одна?
   – Говорят, с каким-то залетным хахалем. Остановился у нее на пару деньков, она его и окрутила.
   – Ну-ну… что за хахаль? – спросил я, отлично понимая, что речь идет обо мне.
   – Пока не знаю. Выяснить?
   Если Томашин и догадывался, кто увез Нюрку из дому, то не подал виду.
   – Не надо. Это не актуально, – обронил я. – Займись-ка лучше французской графиней и ее могилкой.
   Мы словно прощупывали друг друга, и каждый старался не сболтнуть лишнего.
   Я не сообщил детективу ни о своем недавнем визите в Старый Крым, ни тем более о насильственной смерти сестриного бойфренда. И теперь выпытывал, что тому удалось пронюхать. Томашин оказался не лыком шит, ловко обходил острые углы.
   – Завтра у меня встреча с кладоискателем, – доложил он. – Технику я ему передал, он чуть не задохнулся от счастья.
   – А по камушкам что?
   – Работаю. Сим обещал показать мне старое кладбище… но там дорогу построили, часть могил ушла под асфальт. Местные черные копатели бредят сказкой про ожерелье, только лично я в это не верю. Кто два века назад решился бы везти из-за границы в Петербург на перекладных шестьсот штук драгоценных камней? На диких российских просторах всякое могло приключиться. Тем более с женщиной.
   – Но женщина-то была не простая, – подчеркнул я.
   – Согласен. А все же везти с собой такой груз – рискованно. И еще: почему в Россию?
   – Далеко, наверное. Затеряться проще.
   – Вы думаете? – усмехнулся детектив.
   После этого разговора меня одолело недовольство собой. Какого черта я связался с частным сыщиком? Вдруг он раскопает, кто убил Джо? Или возьмет и найдет бриллианты?
   «Это смешно, Нико, – развеселился мой двойник. – Над загадкой длиною в двести лет бились многие умы, не чета твоему Томашину. А воз и ныне там. И вообще, сдались тебе те камни, дружище? Все, кто так или иначе касался их, нажили себе беды!»
//-- * * * --//
   Каждый мой день начинался со звонка Гене Приходько, у которого я справлялся о здоровье Анны.
   Я опасался, как бы пациентка не сбежала. Детектив в отъезде, а мне самому недосуг следить за ней. Расширять круг людей, посвященных в нашу семейную историю, было бы неразумно. Я шел на определенный риск. Едва сойдут следы пластической операции, Анна может махнуть в неизвестном направлении. Лицо у нее теперь новое, осталось только поменять документы, и поминай как звали.
   «Новые документы без денег не выправишь, – успокаивал я себя. – А денег сестрице взять негде, кроме как у меня. Если Анна замыслила побег, то не раньше, чем выудит из моего кармана требуемую сумму. На это понадобится время».
   В глубине души я переживал, что в один прекрасный момент она исчезнет из клиники, и я больше ее не увижу. Неужели во мне проснулись родственные чувства?
   Когда я думал об Анне, мне в голову лезли самые ужасные и порочные мысли. Стигмат на ее теле казался мне неким дьявольским знаком, чертовой отметиной. Она снилась мне полуобнаженная, с ножом в руках, занесенным надо мной… с обольстительной и жестокой улыбкой на устах. Я просыпался в холодном поту и до утра не мог глаз сомкнуть.
   Следующей ночью она опять являлась ко мне – бледная и дрожащая от страсти, жаждущая моих поцелуев. Но едва мы сливались в объятиях, из ее груди вырывался душераздирающий стон, она отталкивала меня и убегала прочь. Напрасно я звал ее и умолял вернуться. Анна исчезала вдали, в тумане буковой аллеи, под стук колес и лошадиных копыт. Мой мощный «мерс» не мог догнать ее карету. Я прибавлял скорость, но расстояние между нами не уменьшалось…
   На третью ночь она вдруг начинала рыдать и показывать мне следы побоев. Ее кожа кровоточила, волосы слиплись, а под левой ключицей багровел свежий ожог. Я клялся отомстить ее обидчикам, но Анна отказывалась называть их имена.
   «Меня предали, – в слезах повторяла она. – Меня все предали. И ты тоже…»
   Я не высыпался и ходил в офисе как сомнамбула, действуя почти бессознательно и разговаривая невпопад. Первой мое странное состояние заметила матушка.
   – Ты ужасно выглядишь, Нико, – испугалась она. – Как с креста снятый. Тебе необходимо отдохнуть. Съезди куда-нибудь на неделю. Хоть на дачу. Тишина, воздух, речка, лес. В детстве ты обожал гулять по лесу…
   – В загородном доме ремонт, ма! – оборвал я ее.
   – Первый этаж почти готов. Тебе одной комнаты хватит. Я отпущу с тобой Лизу, она там все приберет, будет тебе готовить.
   Матушка согласна была ради меня лишиться домработницы. Я оценил ее жертву, но вежливо отказался.
   – У меня куча дел. Я не могу отлучиться.
   – Твой отец в последние годы тоже не мог никуда отлучиться – работал, работал! И где он теперь? Всех денег не заработаешь, Нико.
   – Не волнуйся, ма, разгребу немного дела и будем отдыхать. Потерпи.
   Она, неудовлетворенная, удалилась в свою спальню и закрылась там, а я, предоставленный сам себе, вернулся мыслями к Анне. Картина, которую она привезла с собой из дому как память, была написана пару лет назад! Эта открывшаяся бессмысленная ложь вызвала у меня новую волну подозрений. Что-то в этой картине есть. Но что?
   Я разглядывал полотно в лупу с лица и с изнанки. Потом извлек его из рамы. Ничего особенного ни рама, ни полотно в себе не заключали. Никаких условных обозначений, никакого тайника… никакой зацепки!
   Нехитрый сюжет картины, изображающий игру в карты между дамой и двумя кавалерами, один из которых плутовал, не наводил меня ни на какую догадку. Разве что напоминал об убийстве Джо. Судя по происшедшему, плут выбыл из игры.
   Проведя собственноручную «экспертизу» копии «Шулера», я постарался придать картине тот же вид, который она имела до этого. Анна не должна ничего заметить. Иначе…
   – А что будет? – вслух пробурчал я. – Скажу, что ничего не трогал. Пусть докажет.
   С этим я улегся спать. И опять передо мной явилась Анна: в руках она держала синюю шкатулку и жаловалась на государя императора. Он-де посягнул на самое сокровенное.
   «Какой император? – пытался объяснить я. – Царя скинули еще в тысяча девятьсот семнадцатом. Нынче у нас президент, Анюта».
   «Не называй меня так! – взбеленилась она. – Я тебе не Анюта!»
   «А кто же ты?»
   Но она меня не слушала и все сокрушалась, что из столицы послали за шкатулкой самого генерала Дибича. И что Таврический губернатор приказал своему чиновнику для верности изъять все ее шкатулки.
   «Напрасно я рассчитывала на благородство барона Боде! – негодовала сестрица. – Он спасовал и тотчас предъявил требуемое нарочному губернатора!»
   «Раз тебя так волнует шкатулка, держала бы ее при себе», – ввернул я.
   Из прелестных голубых глаз Анны хлынули слезы.
   «Вся беда в том, что к тому времени я… умерла!»
   Я успокаивал ее, как мог, и в какой-то момент заметил, что мы говорим по-французски: и я, и она. Я привлек ее к себе и поцеловал в висок. Прядь ее душистых волос щекотала мне щеку.
   «Je t’adore… – охваченный нежностью, прошептал я. – Je t’adore [6 - Обожаю тебя (фр.).]…»
   Кто-то тряхнул меня за плечо, и я очнулся. Это была моя мать, Берта Евгеньевна Крапивина.
   – Нико-о!.. Нико!.. – взывала она, нависая надо мной. – Проснись!..
   – Что? – вскинулся я.
   – Ты говорил во сне.
   Я приподнялся и сел, медленно приходя в себя. Говорить во сне не входило в мои привычки.
   – Правда? И что же я выболтал? Военную тайну?
   Я отшучивался, но мой кислый юмор только встревожил матушку. Неужели я проговорился о сестре? Не может быть. Внутренний запрет, который я наложил на эту опасную тему, должен был сработать.
   – Ты бормотал по-французски, – сообщила она, округлив глаза. – Я ничего не поняла.
   – Слава богу…

Глава 16

   За завтраком мне кусок не лез в горло.
   – Почему ты не ешь? – пристала ко мне родительница. – С тобой что-то творится, Нико. Уж не влюбился ли ты?
   Я вскочил из-за стола, как ошпаренный, и перевернул чашку с кофе.
   – Ой! – вскрикнула матушка, всплескивая руками. – Моя любимая скатерть!
   – Я куплю тебе новую…
   С этими словами я отправился одеваться. У меня в груди все горело. Я нервничал и не попадал в рукава рубашки. Уходя, я забыл попрощаться с матерью.
   Звонок Гены Приходько застал меня на полдороге к паркингу. Было прохладно, в воздухе висел утренний туман.
   – Привет…
   – Хочу тебя обрадовать. С твоей протеже все хорошо, – бодро отрапортовал доктор. – Думаю, мы выпишем ее раньше, чем рассчитывали.
   Я слушал и не понимал, о чем он. Ах, да! Анна поправляется… вернее, ее швы заживают, отеки рассасываются, и скоро я смогу ее увидеть.
   – Кстати, ее шрам исчез, – добавил Гена. – Теперь совершенно ясно, что мы имеем дело со стигматом.
   – У тебя были сомнения?
   – Врач обязан сомневаться. Пока точно не поставит диагноз. Впрочем, стигматы – это не болезнь. Их появление тесно связано с психикой человека. Пациентка получила правильное лечение, и все уладилось.
   – Чем вы ее лечили?
   – Успокоительными препаратами, мой друг. Образование язвочек или красных пятен на коже – один из симптомов истерии.
   – Выходит, Анна – истеричка?
   – Я бы сказал, она склонна к истерии, – мягко ответил Приходько. – Тебе следует обращаться с ней бережно.
   – Куда уж бережнее?
   – Учись терпению, Коля.
   – Когда ты ее выпишешь? – спросил я, усаживаясь в машину.
   – Надеюсь, через неделю.
   – Она все еще не принимает посетителей?
   – Она чрезвычайно ранима и застенчива. Надо дать ей время привыкнуть к новому облику.
   «Видел бы ты ее над трупом любовника! – мысленно воскликнул я. – Нашел застенчивую!»
   По пути в офис я застрял в пробке и проторчал в ней около сорока минут. За это время я успел перебрать множество вариантов дальнейшего развития событий. Когда Анна выйдет из клиники…
   Я зазевался, и мне злобно посигналили водители, которым я мешал двигаться вперед. Я тронулся, продолжая размышлять. Вереница автомобилей медленно ползла по мокрому от поливальных машин проспекту. Я вспомнил, что начал разбирать личные бумаги отца, но потом забросил. Покопаться в них опять? Может, там отыщется какой-нибудь намек на его связь с Вероникой Ремизовой?
   «Ты до сих пор не удосужился досконально изучить содержимое домашнего сейфа? – возмутился второй Нико. – Руки не дошли? Или ума не хватило?»
   Я позвонил секретарше, предупредил, чтобы меня не ждали, и решительно повернул домой.
   – Что случилось, Николай Андреич? – ахнула Лиза, открывая мне дверь. – Вы что-то забыли?
   – Да, забыл, – кивнул я, на ходу сбрасывая туфли.
   – Вы потише, Берта Евгеньевна отдыхают.
   Она скрылась в кухне, а я поспешил в комнату, которая служила библиотекой. Там стоял письменный стол отца, шкафы с его любимыми книгами. Добравшись до сейфа, я выгреб оттуда все бумаги и уселся просматривать их. Кое-какие документы, договора, письма, не представляющие для меня интереса. В деревянном ларчике – военные награды моего покойного деда. В отдельном ящичке – золотые украшения матери…
   Ничего, проливающего свет на загадку Анны. Может, и нет никакой загадки?
   Внезапно в памяти всплыла «синяя шкатулка» из моего нынешнего сна. Я схватил ларчик с наградами и внимательно осмотрел его – обычный кипарис, покрытый лаком. Из наград – орден Красной Звезды, медаль «За отвагу»… Я выложил все на стол, обнажив дно, оклеенное зеленым сукном. Под сукном прощупывалось что-то плотное. Рука не поднималась оторвать этот лоскут ткани. Кипарисовый ларчик наверняка принадлежал деду, как и награды.
   – Ладно, потом приклею…
   Я рванул суконце, и увидел под ним лежащую рубашкой вверх игральную карту, пожелтевшую от времени…
//-- * * * --//
   Из дома я помчался в клинику пластической хирургии, но по дороге остыл и передумал во что бы то ни стало добиваться встречи с Анной. Насильно мил не будешь.
   Припарковавшись чуть поодаль, я сидел в машине и ломал голову, что бы все это значило: объявившаяся вдруг сестра, нож в груди Ковбоя Джо, картина Жоржа де Латура, карта, обнаруженная на дне кипарисового ларца. Чертовщина, да и только.
   – Поглядим, кто кого, – процедил я сквозь зубы.
   Это относилось то ли к неведомому врагу, то ли к Анне, то ли к моему язвительному двойнику.
   Я запутался и поддался мысли обратиться к ясновидцу или ясновидице. Даже мой отец, материалист и прагматик, не чурался заглядывать «за занавес». Почему бы и мне не прибегнуть к этому малоизученному методу?
   «Не все пророчества исполняются, – напомнил мне второй Нико. – Используй по назначению собственные мозги, а не надейся на чужие».
   «У меня уже башка трещит от твоих советов!» – вызверился я.
   Мой оппонент саркастически расхохотался и замолчал. Он умыл руки.
   Я же изнывал от голода, недосыпания и неопределенности, которая никак не разрешалась. Даже моя находка – карта из ларца – добавила вопросов. Я почти не удивился, увидев изображение на обороте карты. Вы тоже догадались?
   Это оказался бубновый туз!
   – Тройка, семерка, туз! – пробубнил я известную фразу из «Пиковой дамы». – Ваша дама бита! Ваша дама…
   Я споткнулся на полуслове, когда на площадку перед клиникой свернул темно-серый «ниссан-кашкай». Мое сердце екнуло при виде этой машины. Похоже, у меня развивалось шестое чувство, которое превосходило мой ум. Я вообще не узнавал себя. Одно то, что я потерял интерес к Лоре, вернее, к сексу с ней, говорило о коренной внутренней ломке, которую я переживал.
   «Ниссан» припарковался между белым внедорожником и вишневой легковушкой. Я замер в ожидании. Но из машины никто не вышел. Окна были затемнены, и я, как ни напрягал зрение, не мог рассмотреть водителя. Погода не способствовала наблюдению: сыпал мелкий дождь, капли стекали по лобовому стеклу, и я включил дворники.
   Я был уверен, что именно этот «ниссан» ранее следил за мной. Что он здесь делает? Приехал по мою душу? Я подавил желание подойти, вытащить непрошеного соглядатая из автомобиля и надавать ему по шее. Так я все испорчу.
   Интересно, видит он меня или ждет, когда я появлюсь? Значит, ему известно о моем знакомстве с Геной Приходько и о пациентке, которую я протежировал. Мы с водителем «ниссана» соревновались в терпении. У кого первого сдадут нервы?
   У него они оказались крепкими. Мы сидели, каждый в своем авто, и ничего не предпринимали.
   «Что, если он ждет вовсе не меня, а кого-то другого? – гадал я. – Например, сотрудника или пациентку клиники? В любом случае не мешает выяснить, кто он и что ему нужно».
   Я остро пожалел об отсутствии Томашина. Он бы лучше справился с этой задачей.
   Через час у меня заныл пустой желудок. Напрасно я не перекусил дома, как предлагала Лиза. Вспоминая сочный омлет и румяные оладьи со сметаной, я глотал слюну и злился на себя за безалаберность. Чертов «ниссан» перестал казаться мне подозрительным. Это мог быть обычный автомобиль, а водитель не выходит, потому что на то есть причина. Он просто использовал площадку перед клиникой, чтобы поставить машину.
   Следующие полчаса стали для меня сущей пыткой. Мне уже было плевать, кто сидит в «ниссане», и я подумал о гонораре, который заплатил частному детективу. За такую работу он запросил не так уж много.
   Легкий на помине Томашин позвонил спустя пару минут и развлек меня подробным докладом. Он сообщил, что великолепный сад в Старом Крыму в интересующее меня время принадлежал некоему барону Боде…
   – Секундочку! – перебил я. – Кому-кому?
   – Барону Боде, – повторил детектив. – Этого господина привезли в Россию родители, семья обосновалась в Крыму, где получали землю французы-эмигранты. В зрелом возрасте барон Боде управлял имением в Судаке, занимался виноделием, поставлял к царскому двору рислинг и бордо…
   – Нельзя ли ближе к делу? – снова перебил я. – Какое отношение барон имел к бриллиантам?
   – По сути, никакого. Зато он водил близкое знакомство с княгиней Голицыной и ее приятельницей графиней де Гаше…
   Я пытался сообразить, где я слышал о бароне Боде. «Напрасно я рассчитывала на благородство барона Боде!» – вспыхнуло у меня в уме. Эту фразу произнесла Анна, но где… когда? Во сне! Точно… она мне снилась, и…
   – Обе дамы бывали у него в гостях, – тем временем объяснял Томашин. – По слухам, барон даже предлагал графине купить у него сад. Боде нуждался в деньгах для виноградников под Судаком, они долго торговались, потом графиня де Гаше заболела… словом, сад она так и не успела приобрести. Вскоре нарочный привез барону сообщение от графини: она-де совсем расхворалась и просит приехать проститься. Боде отправился в Старый Крым, но опоздал.
   – Графиня де Гаше умерла?
   – Да, – подтвердил детектив. – Накануне, почувствовав себя плохо, она жгла бумаги и отдавала последние распоряжения служанке. Барон прибыл в Старый Крым через сутки после кончины графини. По его же письменному объяснению, данному губернскому чиновнику, он обнаружил в ее комнате кожаный баул и внутри него темно-синюю шкатулку. Шкатулка была опечатана представителем городской власти. По требованию барона ее распечатали при свидетелях, однако она оказалась пуста. Именно барона Боде покойная назвала в числе своих душеприказчиков и поручила ему распродать оставшееся после ее смерти имущество. Часть вещей она подарила на память княгине Голицыной. Все прочее барон выставил на аукцион, а некоторые предметы выкупил сам.
   – Откуда такие сведения?
   – Я нашел в Судаке одного местного краеведа, учителя истории на пенсии. Просто кладезь полезной информации! Говорит по-французски и переписывается с учеными-историками из Парижа. Они пришли к единому мнению, что таинственная графиня де Гаше и якобы умершая в Лондоне авантюристка Жанна де Ламотт – одно и то же лицо.
   Меня бросило в жар, сердце отчаянно заколотилось. Так я и знал! Кладоискатель Сим сказал примерно то же. После своей мнимой смерти в Лондоне Жанна некоторое время скрывалась, а затем объявилась в России, в Санкт-Петербурге под именем графини де Гаше. Она поселилась в скромном, но приличном особняке и жила уединенно, избегая великосветского общества. Постепенно графиня обзавелась полезными знакомствами. По вечерам в ее гостиной зажигались свечи, у парадного останавливались богатые экипажи, откуда выходили знатные особы, среди которых была и госпожа Бирх, придворная дама императрицы.
   Крыши домов утопали во мгле, а в уютной комнате пылал камин, в бокалах пенилось шампанское. Дамы в изящных туалетах, раскрыв рот, слушали рассказы француженки о чародее Калиостро и альковных тайнах Версаля. Графиня называла себя ученицей Великого Копта, дамы благоговейно вздыхали, ахали и закатывали глаза.
   Мадам де Гаше заинтересовались при дворе. Способствовала ли этому Бирх, или царю доложил об «аристократке в изгнании» начальник тайной полиции, неизвестно. Так или иначе, император пожелал лично встретиться с француженкой.
   «Вы носите не свою фамилию, – якобы заявил он графине. – Назовите мне настоящую».
   На что дама потупилась и прошептала: «Мой долг повиноваться вам, сир… но я назову свою фамилию только вам одному».
   Они долго беседовали тет-а-тет, после чего графиня вышла от государя. По ее лицу ничего нельзя было прочитать. Вернувшись домой, она приказала паковать вещи и собираться к отъезду. А вскоре графиня де Гаше в компании двух благочестивых дам отправилась в Крым…
   – …это были княгиня Голицына и баронесса Крюденер, – донеслись до меня из трубки слова детектива. – Они рассчитывали обратить в христианскую веру крымских татар. Де Гаше присоединилась к ним то ли по просьбе царя, то ли по собственной инициативе.
   Мои мысли текли параллельно с докладом Томашина и удачно состыковались в финале. В тот же миг «ниссан-кашкай» тронулся с места и выехал с площадки перед клиникой.
   – Извини, я перезвоню…
   Я бросил мобильник на сиденье и включил зажигание. Номера «ниссана», как назло, были забрызганы грязью. Я ехал на расстоянии, боясь спугнуть его. Он словно не чувствовал слежки, не прибавлял газу и не стремился оторваться. Я расслабился и потерял бдительность. Меня одолевала сонливость. Пару раз я клюнул носом и подумал, что в таком состоянии мне лучше не кататься по городу.
   Где-то на Рязанском проспекте «ниссан» потерялся. Куда и когда он свернул в пелене дождя? Я разозлился на себя и поехал обедать в ресторанчик, где подавали блюда французской кухни. Я пристрастился к ней в Европе.
   Вкусная еда и две чашки крепкого кофе подействовали на меня благотворно. Ожидая официантку со счетом, я набрал номер детектива. Тот не отвечал. Вероятно, был занят.
   Вместо того чтобы ехать в офис, я купил цветы, вино и завалился к Лоре. Мне хотелось отвлечься. Я застал ее сонной и раздраженной. На мой глупый вопрос: «Ты дома?», она заявила, что у нее сегодня выходной.
   – Давай проведем его вместе, киска, – предложил я.
   Она начала ломаться, но обещание купить ей новые летние наряды сделали ее сговорчивее. На зарплату танцовщицы не разгуляешься, если при этом надо снимать отдельную квартиру в Москве. Время от времени я подкидывал Лоре деньжат, подозревая, что у нее есть и другие «спонсоры».
   То, что произошло потом, вызвало у меня брезгливое недоумение. Неужели раньше я млел от ласк этой бесстыжей костлявой барышни, которая выделывала в постели заковыристые коленца, словно на сцене своего варьете. Ее разработанные икры вдруг показались мне некрасивыми, груди плоскими, а ее любимые кружевные панталоны до колен, которые должны были возбуждать меня, рассмешили. Я запутался в дурацких атласных ленточках, когда снимал их, и ощутил сбой эрекции. Мне чудом удалось довести дело до конца. Ожидаемое блаженство разочаровало меня. Я с трудом сумел не подать виду, как мне тошно. Лежащая рядом на шелковой простыне Лора выглядела селедкой на тарелке.
   Анна, бесспорно, деревенщина, и до Лорика ей как до облаков. Зато в ней крылась тайна, которая возбуждала меня посильнее заученных приемов искушенной в сексе танцовщицы. Я представил, как Лора с тем же фальшивым пылом отдается богатым завсегдатаям ночного шоу, и меня передернуло.
   «Твоя Анюта тоже спала с карточным шулером, – не преминул уколоть меня второй Нико. – И вообще, не смей думать о ней, как о женщине. Она твоя сестра!»
   «Ну и что? – мысленно возразил я. – Древнейшие цивилизации, например, Египет, возвели кровосмешение в ранг закона».
   «Ты не в Египте, – усмехнулся мой двойник. – Тебе не поздоровится, если ты начнешь приставать к сестре. Отец проклянет тебя с того света!»
   Я застонал от стыда и тоскливого сожаления. Лора лениво повернулась ко мне, спросила:
   – Хочешь еще?
   – Нет.
   Я встал и отправился в ванную. Десять минут под контрастным душем привели меня в чувство.
   – Оставишь мне на чай? – лукаво осведомилась Лора, продолжая лежать голой, скрестив длинные ноги и воображая, что это жутко эротично. На полу валялись ее кружевные панталоны и корсет с розовыми бантиками. Боже! Ничего пошлее нельзя придумать.
   Я натянул рубашку, брюки и подошел к окну. С пятого этажа открывался вид на залитую дождем улицу. Между домами лежали мрачные тени. Я взглянул на часы – уже половина шестого. Ого! Постельные забавы затянулись. А мне давно пора…
   Я не успел додумать, куда мне пора, как мой взгляд наткнулся на темно-серый «ниссан-кашкай» внизу, во дворе.
   – Иди сюда! – позвал я Лору.
   Она грациозно приподнялась, вытянула жилистую шею и пропела:
   – Повтори-и-им? Только стоя я не люблю! Ложись, котик…
   – Иди сюда! – резко повторил я, подавляя желание выругаться.
   Она обиженно вскочила, подошла и обняла меня сзади за шею. От нее пахло средством от пота и вином, которое она выпила, пока я мылся.
   – Чья это машина вон там? – показал я пальцем вниз.
   – Где?
   – «Ниссан» цвета мокрого асфальта.
   – Не знаю, котик…
   Я взял ее за плечо, оторвал от себя и притиснул к подоконнику.
   – Пусти, больно! – пропищала она, думая, что я собираюсь заняться с ней сексом в этой позе. – Ты шалун, котик…
   – Смотри сюда! – прорычал я, тыча пальцем в оконное стекло. – Внизу машина, «ниссан», видишь?
   – Там много машин… жильцы ставят…
   Я выдохнул и отпустил Лору. Она не обязана знать всех владельцев авто, которые паркуются во дворе.
   – Прости, киска. Я не в духе сегодня.
   – Дурак, – захныкала она, потирая плечо. – Синяков наставил. А мне завтра на сцену.
   – Вот тебе компенсация, милая.
   Я бросил на подоконник деньги и заторопился в прихожую. Авось, на сей раз подозрительный «ниссан» не уйдет от меня.
   «Мало ли в городе таких машин? – скептически отнесся к этому двойник. – С чего ты взял, что внизу стоит та самая?»
   Но я почему-то не сомневался в своей догадке. Как водитель «ниссана» вычислил меня? Знал, что Лора – моя любовница?..

Глава 17

Черный Лог

   Глория отдыхала в беседке и поглядывала на скамейку, которую облюбовал граф Калиостро, но та пустовала. Кувшин с изображением египтянина больше не падал с постамента. Время от времени Глорию посещала шальная мысль взломать «сулейманову печать», оттиснутую на сургуче, запечатывающем горлышки сосудов. Однако она не решалась.
   В эту субботу она ждала Лаврова. Тот не предупреждал ее о своем приезде, из-за отсутствия сотовой связи. Просто она уже научилась улавливать его мысли. Достаточно было взглянуть на забытый им зонтик, чтобы настроиться на его «волну» и получить определенную информацию.
   – Санта! – позвала она слугу. – У нас сегодня будут гости. Вернее, гость.
   Великан вынырнул из малинника, в котором жужжали пчелы, и сухо осведомился:
   – Телохранитель? Надо готовить на обед мясо?
   – Желательно.
   Седовласый увалень степенно кивнул и вернулся к сбору ягод. Малина быстро поспевала, и он заготавливал на зиму желе. Санта упрямо называл Лаврова телохранителем, сдабривая прозвище изрядной долей сарказма.
   Отдав распоряжение, Глория спустилась в мастерскую, изучать собранные карликом рукописи. В одной из ветхих тетрадей она нашла упоминание о княгине Анне Сергеевне Голицыной, чудачке и мистической даме, которая покинула высший свет и окончила свои дни в Ко-реизе, на южном берегу Крыма. Запись была сделана компаньонкой княгини. Не задаваясь вопросом, каким образом Агафон заполучил часть этого дневника, Глория жадно проглатывала выцветшие чернильные строчки. О бриллиантах там не было ни слова, зато в записях фигурировала графиня де Гаше, приехавшая в Крым вместе с Голицыной…
   У Глории вдруг закружилась голова, свет померк, перед глазами поплыли круги. Она как будто лишилась чувств, а когда очнулась, то увидела прямо перед собой высокую худощавую старуху, одетую в длинный черный сюртук и черные суконные панталоны.
   – Вот же повезло с соседом! – возмущалась та, стуча хлыстом по столу. – Бездельник! Висельник!
   – Вы бы поостереглись, ваше сиятельство, – робко промямлила пожилая матрона в полосатом домашнем платье и кружевном чепце. – У майора всюду уши. Не ровен час, слуга какой-нибудь донесет… или садовник.
   Столь нелицеприятно княгиня отзывалась о хозяине соседнего имения Верхняя Ореанда. И хозяин сей был не кто иной, как начальник тайной полиции Юга России, господин Витт.
   – А я ему и в глаза готова то же сказать, – не смутилась Голицына. – И шпионке его, Каролине, откажу от дома. Ясно же, что он ее нарочно к нам подсылает. Подслушивать, выведывать. Она, мерзавка, путается с ним, а он ее использует.
   Глория ощущала себя в роскошно обставленной гостиной чужеродным элементом и надеялась, что ее никто не видит. Так и было. Княгиня метнула в ее сторону гневный взор и… кажется, ничего не заметила.
   – О чем она у тебя расспрашивала?
   Глория испугалась, что вопрос обращен к ней, но ее сиятельство грозно уставилась на свою компаньонку.
   – Да так… все больше о графине де Гаше, – пролепетала та. – Мол, не она ли клейменая и высеченная графиня де Ламотт, которая украла алмазное ожерелье и погубила несчастную страдалицу Марию-Антуанетту?
   – А ты что же? – сурово допытывалась княгиня.
   Глории было странно видеть ее в мужском костюме, с хлыстом и горящими негодованием глазами. В то же время она чувствовала в Голицыной родственную душу. «У нас одна фамилия!» – промелькнуло в ее уме.
   – Я? – растерялась компаньонка и съежилась от страха. – Как я смею… способствовать распространению лживых сплетен? Помилуйте, ваше сиятельство…
   – Гляди у меня! – погрозила ей хлыстом Анна Сергеевна. – Лишнего не болтай!
   – Я… я никогда… – выдавила испуганная женщина. – Ежели вы, ваше сиятельство… удостоили графиню де Гаше своим расположением… то…
   Зная крутой нрав благодетельницы, она ожидала чего угодно. В том числе и рукоприкладства. Однако дело, кажется, обошлось малой кровью.
   Голицына развернулась, кликнула кучера и приказала запрягать пролетку. Глория ясно читала ее мысли: «немедленно предупредить француженку, что о ней наводят справки агенты тайной полиции»…
   Что-то стукнуло, скрипнуло, и мужской голос произнес:
   – Телохранитель пожаловали!
   Глория вздрогнула. Роскошная мебель и картины на стенах исчезли, а вместо матроны в чепце перед ней маячил встревоженный Санта.
   – Вам плохо?
   – С чего ты взял? – едва ворочая языком, промолвила она.
   Обстановка мастерской, мебель и бюсты философов расплывались в тумане. Глория протерла глаза и глубоко вздохнула. Куда это она провалилась? В прошлое? Это произошло так легко, что она испугалась.
   – Вы бледная, – покачал головой великан. – Ни кровинки. Сбегать за водой?
   – Не надо…
   – Телохранитель ожидает вас в каминном зале, – торжественно доложил Санта и подал ей руку. – Я вас провожу.
   Глория была благодарна ему за заботу. Вряд ли она сейчас поднялась бы вверх по лестнице без посторонней помощи. Ноги казались ватными, а сердце трепыхалось, как птичка в клетке. Таких провалов с ней еще не случалось, и она не знала, насколько это опасно.
   Лавров сидел на диване и попивал холодный компот со льдом. Увидев Глорию, он вскочил и радостно поздоровался. Она ответила, продолжая обдумывать то, что с ней произошло в мастерской. Княгиня Анна Сергеевна Голицына, как ни крути, приходится ей дальней родней.
   «Агафон наверняка изучил мое генеалогическое древо, – предположила она. – Он разобрался в моей родословной лучше, чем я сама. Вернее, я вообще не знаю своей родословной».
   – С тобой все в порядке? – всполошился начальник охраны.
   – Да, а что?
   – Ты меня совершенно не слушаешь!
   – Ой, прости, Рома… я жутко переутомилась. Полдня корпела над рукописями.
   Он протянул ей стакан с компотом.
   – Глотни, полегчает.
   Она отказалась и пробормотала:
   – Господин Витт подослал своего агента к княгине Голицыной не по приказу сверху, а по собственной инициативе. Он сам был не прочь завладеть бриллиантами. Знаешь, кем был этот агент? Женщиной! Прелестной и ветреной Каролиной Собаньской.
   Лавров оторопело уставился на Глорию, встал и осторожно потрогал ее лоб.
   – У тебя жар…
   – У меня – озарение, – возразила она. – Хотя и жар тоже.
   Он ничегошеньки не понял и спросил:
   – Кто такая Каролина Собаньская?
   – Полячка, весьма знатного рода и сверхъестественной красоты. Ее выдали замуж совсем девочкой. Вскоре она сбежала от своего законного супруга и осталась без средств. Витт подобрал ее в бедственном положении, принудил к сожительству и заставил работать на себя. Проживая в его крымском поместье Верхняя Ореанда, Каролина получила задание выведать всю подноготную французской графини де Гаше, которая на правах приятельницы гостила у Анны Сергеевны Голицыной.
   – И что, выведала?
   – Думаю, не все. Граф Витт был опытным разведчиком и контрразведчиком, мастером интриг и провокаций. Его презирали, ненавидели и боялись. Он превратил обольстительную, но нищую Каролину в свою пособницу и вертел ею, как хотел. Мало кто мог устоять перед ее чарами, даже догадываясь о ее презренном промысле. По сути, она находилась на содержании у российской тайной полиции… и ее интерес к де Гаше не случаен. Кое-что Витту было известно, но главная тайна, – судьба камней из ожерелья, – оставалась недосягаемой. Ее-то и предстояло разгадать Каролине.
   – Удалось ей это или нет? – нетерпеливо спросил Роман.
   – Полагаю, Жанна де Ламотт унесла свою тайну в могилу…
   Воцарилось напряженное молчание. Первым его нарушил начальник охраны:
   – Откуда ты все это знаешь?
   – Сорока на хвосте принесла, – отшутилась Глория.
   – Не смешно, – обиделся он.
   – Если честно, все, только что сказанное мной, было известно княгине Голицыной. Граф де Витт владел поместьем по соседству с ее усадьбой в Кореизе, они многое знали друг о друге. Голицына была прекрасно осведомлена об истинной роли любовницы Витта Каролины Собаньской.
   – Извини, но… с тех пор двести лет прошло.
   Глория пожала плечами и усмехнулась.
   – Ты поверишь, что я видела княгиню как наяву и ее мысли перетекли ко мне?
   – В каком смысле? – поперхнулся Лавров.
   – В прямом.
   Глория вдруг сообразила, что мысли Анны Сергеевны были похожи на ее собственные. Она как будто заняла место другого человека, в данной ситуации – княгини Голицыной.
   – Н-да… – озадаченно буркнул гость.
   Повисла долгая пауза, во время которой Лавров глотал компот, пытаясь освежить разгоряченную голову, а Глория переживала новое открытие. Оказывается, она умеет ощущать чужие чувства и мысли. Это произошло спонтанно, как полчаса назад в мастерской, и впервые так явственно, отчетливо.
   Вся жизнь княгини Голицыной будто пронеслась перед внутренним взором Глории подобно ленте кинофильма, многократно ускоренной. Причем она по своему желанию могла приостановить любой кадр и рассмотреть любую подробность. Например, венчание Анны Сергеевны. Та обладала огромным состоянием, но засиделась в девушках. Вдруг ей сделал предложение писаный красавец князь Голицын, и оно было принято. Сцена венчания поразила Глорию своей несуразностью.
   В храме в ладанной дымке пылали свечи, переливалось золото иконостаса. Невзрачная невеста в пышном свадебном наряде стояла рядом с блестящим женихом и держала в руках… битком набитый портфель!
   Приглашенные недоуменно переглядывались, перешептывались.
   – Господи, Боже наш, славою и честию венчай их, – трижды провозгласил священник.
   Жених и невеста выпили красное вино из чаши, и их повели вокруг аналоя. Певчие затянули «Исайе, ликуй…».
   Едва таинство свершилось, новобрачная повернулась к супругу, вручила ему портфель и во всеуслышание заявила: «Здесь, князь, половина моего приданого. Возьмите его себе, а засим – мы с вами простимся. Каждый из нас пойдет своею дорогою и сохранит за собою полную свободу действий!»
   Ее голос громом раздавался под расписным куполом, откуда за происходящим наблюдали кроткие и всепрощающие святые.
   Собравшиеся оторопели, по церкви пронесся изумленный ропот.
   – Благодарю вас, моя дорогая… – с этими словами Голицын принял из рук жены набитый ассигнациями портфель, поклонился и тотчас уехал…
   – Браво! – воскликнула Глория и захлопала в ладоши.
   – Ты чего? – удивился Лавров.
   – Ой, – спохватилась она, – не обращай внимания.
   – Хочешь знать мое мнение? – рассердился он. – Невежливо игнорировать собеседника. Я тебе не интересен, это ясно. Я не умею читать чужие мысли и вообще… действую топорно, по-ментовски. Но выслушай хотя бы!
   – Я тебя слушаю, – кивнула Глория, прогоняя образ Анны Сергеевны в белоснежном подвенечном платье и украшенной флердоранжем фате.
   – Эта Жанна де Ламотт, она же графиня де Гаше – феерическая женщина! – заявил Лавров, желая уколоть хозяйку. – Она провернула аферу века. За ее плечами – скандальный уголовный процесс, суд, наказание плетьми, клеймо воровки, бегство из тюрьмы, мнимое самоубийство… и наконец, появление в Крыму в обществе эксцентричных дам…
   – …где она возбудила к себе любопытство шефа тайной полиции, – подхватила Глория. – На какой почве француженка сошлась с княгиней Голицыной и обрела в ее лице рьяную защитницу?
   – Поделилась с ней бриллиантами?
   Глория от души расхохоталась. Роман нахмурился, не понимая причины ее веселья.
   – Не думаю, что Анну Сергеевну волновали какие-то камешки, пусть даже королевские. Она была достаточно обеспечена, чтобы ни в чем не нуждаться, ходила в мужском платье, ездила по-мужски в седле и не расставалась со своей плетью. В выражениях не стеснялась, а при случае могла пальнуть из ружья или пистолета. Местные жители называли ее «старуха со скалы» и откровенно побаивались ее сурового нрава.
   – Это тебе сверху нашептали? – поднял палец к потолку начальник охраны.
   – Допустим, нашептали. А откуда, не важно.
   – Тогда ты должна знать, что скрепило дружбу княгини Голицыной и Жанны де Ламотт.
   Он наделся своей репликой поставить Глорию в тупик, но просчитался.
   – Мистика, Рома, – уверенно заявила она. – Вот, куда упало зерно и на чем взросла эта странная привязанность. Анна Сергеевна увлекалась вещами загадочными и необъяснимыми. Она сама являла собой образец смелой и необычной женщины. Одно ее замужество чего стоит! Впрочем, я не о том. Графиня де Гаше была особой с темным прошлым, – уже этим одним она выделялась среди скучных и язвительных светских дам. Она хорошо разбиралась в людях и сумела подобрать ключик к сердцу княгини. Ей было что рассказать и чем удивить. Она называла себя помощницей Калиостро, сообщала подробности его знаменитых сеансов… и этим покорила Голицыну. В каждом человеке живет тяга к чему-то неизведанному. Глубоко запрятанная романтическая натура Анны Сергеевны откликнулась именно на зов неизведанного. Бриллианты интересовали ее меньше всего.
   – Она хотя бы подозревала, что де Гаше и Жанна де Ламотт, одно и то же лицо?
   – Полагаю, да. Она была умна и проницательна. А долгое совместное путешествие из Петербурга в Крым сблизило ее с «французской изгнанницей».
   Лавров молчал, обдумывая услышанное.
   – Куда же подевались драгоценные камни? – вырвалось у него.
   – Если графиня де Гаше, умирая, оставила намек на клад, то Анна Сергеевна – самый вероятный претендент на часть этой тайны.
   – Только на часть?
   – Не больше, – подтвердила Глория. – Гаше не могла умереть, не оставив никакого ключа к тайнику. Но ключ непростой.
   – Значит, тайник все-таки есть?
   – Бриллианты не исчезают бесследно. А реликвии великих властителей – тем паче. Жанна де Ламотт оставила после себя много загадок. И клад – самая интригующая.
   – Я изучил обстоятельства дела, без всякой мистики, чисто как опер, – сказал Лавров. – И у меня возникли вопросы. Например, кто был идейным вдохновителем аферы с ожерельем? Вряд ли такую интригу могла закрутить и осуществить слабая женщина. Далее: почему она не скрылась, когда в Париже арестовали кардинала Рогана и графа Калиостро? Кто помог ей сперва бежать из тюрьмы, а потом инсценировать собственную смерть? Где она провела период между «самоубийством» в Лондоне и появлением в России под чужим именем?
   – Этого тебе никто не скажет, – покачала головой Глория. – Свидетели давно мертвы. А время набросило на обстоятельства дела покров забвения.
   Дверь в каминный зал распахнулась, и показался Санта, который торжественно осведомился: «Кушать подавать?»
   Начальник охраны не сдержал смеха.
   – Слушай, он раньше в театре не служил? На второстепенных ролях?
   – Тише, – одернула его Глория. – Ты и так его нервируешь. Кроме всего прочего Санта вкусно готовит, это надо ценить.
   Если великан и слышал реплику гостя, то не подал виду.
   – Стало быть, слухи о сокровище, зарытом в Старом Крыму, не лишены основания? – спросил Лавров, когда слуга удалился накрывать на стол.
   – Не лишены.
   Он сидел, серьезно глядя на Глорию и о чем-то размышляя. Продуктом сих размышлений стал вопрос:
   – Ты можешь прочитать мысли Жанны де Ламотт, как ты читаешь мысли княгини Голицыной?
   – Нет.
   – Почему? Представь себе ее облик, сосредоточься. Хочешь, я распечатаю тебе ее портрет?
   – Я пробовала, – призналась Глория. – Не получается. С Анной Сергеевной у нас родство душ. Мне даже кажется… – она осеклась и прикусила губу.
   – Что тебе кажется?
   Вместо ответа она встала, приглашая гостя в столовую. Оттуда восхитительно пахло тушенным в сметане кроликом. Роман проглотил слюну и пошел за ней.
   – Знаешь, Дюма описал Жанну де Ламотт в «Трех мушкетерах», – на ходу сообщил он. – Она послужила прообразом Миледи.
   – Знаю, – кивнула Глория. – Не совсем так. Дюма придал Миледи черты нескольких злопамятных и мстительных красавиц. Например, Люси Карлайл, бывшей любовницы герцога Бекингема. Именно она срезала у него подвески Анны Австрийской.
   – Вижу, ты тоже времени зря не теряла.
   – Я люблю читать, Рома. История с подвесками описана Ларошфуко [7 - Франсуа де Ларошфуко (1613–1680) – французский писатель-моралист.] в его «Мемуарах».
   Лавров смешался. Он не только не читал Ларошфуко, но даже не слышал о нем. Зато он много раз смотрел фильм про трех мушкетеров с Михаилом Боярским в главной роли.
   – По-любому за Миледи стоял кардинал Ришелье, – заявил он…

Глава 18

Продолжение истории Николая Крапивина

   «Ниссан-кашкай», который преследовал меня, как в воду канул. В тот вечер, когда я засек его из окна квартиры Лорика и стремглав понесся вниз, к своей машине, он словно что-то почуял и укатил, мелькнув на прощание габаритными огнями.
   Я погнался было следом, но потерял его. Чертыхаясь и проклиная свою подозрительность, я добрался до офиса в самом конце рабочего дня. Меня ждали. Бегло ознакомившись с парой контрактов, я поймал себя на том, что не в состоянии думать о делах, и сказался больным.
   – Грипп, наверное, – беззастенчиво сочинял я, хотя не обязан был ни перед кем отчитываться. – Температура поднялась. Озноб, голова трещит. Надо отлежаться. Завтра, пожалуй, поработаем в телефонном режиме.
   Финансовый директор и старший менеджер молча закивали, скрывая радость. Без меня им будет спокойнее.
   – Все бумаги подпишем через три дня, – добавил я. – Спешка нам ни к чему.
   Домой я ехал, как на иголках, нервно поглядывая по сторонам и в зеркало заднего вида. Искал своего преследователя, но тот не появился.
   Матушка встретила меня с утомленным лицом и заплаканными глазами.
   – Опять ходила на кладбище? – недовольно спросил я.
   – Ходила. Тебя не дождешься. Пришлось такси вызывать.
   У меня совершенно вылетело из головы, что я собирался отвезти ее на могилку отца. Боль и раскаяние затопили сердце.
   – Прости, ма… Почему ты не позвонила, не напомнила?
   Она со скорбным недоумением воззрилась на меня, покрываясь красными пятнами.
   – Короткая же у тебя память, сынок!
   – Я виноват, да… виноват. Я не могу жить как на похоронах. Отца этим не вернешь. Кроме кладбища у меня есть еще куча забот.
   Я злился на себя за то, что не испытывал того всепоглощающего горя, которое мне полагалось испытывать. Я злился на мать за то, что она слишком убивалась. Не знаю, почему, но жизненные проблемы оттеснили на второй план смерть отца. Я думал о другом и не мог заставить себя притворяться.
   Мы молча разошлись по своим комнатам. Матушка – с немым укором в душе, я – с немым протестом.
   Закрыв дверь, я прилег на диван, не раздеваясь, и посмотрел на часы. Через несколько минут мне должен позвонить детектив.
   Он оказался точен.
   – Здравствуй, Илья, – опередил я его приветствие. – Есть новости?
   – Ездил в Артек, как вы просили, – доложил он. – Лагерь работает…
   – Что по нашему делу? – перебил я.
   – Нашел «Чертов домик». Одна милая девушка согласилась быть моим гидом, показала мне бывшие хоромы Миледи. Обычное одноэтажное здание за каменным забором, вокруг кипарисы, плющ по камням вьется. Тут у них в ходу целая легенда о Белой Даме. Якобы в окрестностях «Чертова домика» обитает привидение женщины в пышном белом платье, которое пугает и детей, и взрослых. Кто ее увидит, тому не повезет. Заболеет, или кошмары начнут сниться. Сказки, разумеется! Но детишки в восхищении.
   – В «Чертовом домике» действительно проживала Жанна де Ламотт?
   – Не исключено, что проживала, – ответил сыщик. – Но не до самой смерти, как здесь твердят. И вряд ли графиня, будучи уже в преклонном возрасте, возглавляла шайку контрабандистов. Туристам говорят, что она заправляла местными головорезами, через ее руки проходили большие ценности, а в ее карманах оседали баснословные средства. Мол, в домике предводительницы бандитов каждую ночь горели свечи, туда заходили подозрительные личности, которые далеко не всегда выходили обратно. Там чуть ли не подземный ход прорублен контрабандистами. За это-де местные жители и прозвали домик «чертовым», – за чертовщину, которая в нем творилась. Чушь и бредни! Утверждение, что Ламотт, то бишь графиня де Гаше, скакала по горным тропам верхом с пистолетами за поясом, тоже не выдерживает критики. Существует еще одна версия ее смерти: упала с лошади и зашиблась насмерть.
   – У нее, как у кошки, много смертей… – пробормотал я.
   Томашин с присущей ему обстоятельностью меня поправил:
   – У кошки много жизней.
   – Одно другому не мешает, – нервно усмехнулся я, почему-то думая об Анне.
   – По артековской легенде, перед смертью графиня-миледи закопала в землю свое золото и драгоценности.
   – Выручку от контрабанды, – ввернул я.
   – Ну да, – засмеялся детектив. – И «синюю шкатулку» с бриллиантами.
   – «Синюю шкатулку»?
   – Эта шкатулка не дает покоя здешним кладоискателям. Только не верю я в закопанный во дворе «Чертова домика» клад.
   – Скептик ты, Илья.
   – Есть немного, – согласился он.
   – Где же могила французской графини?
   – Похоже, в Старом Крыму. Правда, она не сохранилась. Краевед, с которым я подружился, утверждает, что Жанну де Ламотт похоронили на армяно-католическом кладбище. Когда-то оно примыкало к церкви, которая сейчас разрушена. Позже по кладбищу проложили автомобильную трассу, и останки графини якобы покоятся под ней.
   – А надгробная плита была?
   – Судя по всему, была. Впервые ее будто бы отыскали в 1913 году и даже сфотографировали.
   – Можно ли раздобыть этот снимок? – загорелся я.
   – Он пропал бесследно, – разочаровал меня Томашин. – Вероятно, сгорел во время революции или гражданской войны. Словом, нет его. Остались описания плиты, но я не поручусь за их достоверность. По слухам, графиня сама заказала себе надгробие еще при жизни. Там был выбит крест, какой-то сложный вензель в стиле рококо и ваза с грубым орнаментом.
   – Без надписи?
   – Про надпись ничего с уверенностью сказать нельзя. В этой истории сплошные белые пятна.
   – Это все?
   – Почти. Краевед утверждает, что могилой загадочной графини еще в конце девятнадцатого века заинтересовался некий господин Луи-Алексис Бертрен, француз по происхождению, а по профессии – инженер по строительству железных дорог. Он приехал в Крым по работе и воспользовался случаем посетить кладбище, где похоронили де Гаше. Ему вызвался помочь армянский дьякон. Вместе они дотемна бродили по заросшему сорняками кладбищу, но искомую надгробную плиту не обнаружили. Сам Бертрен писал в своих воспоминаниях, что надписи на могилах были уничтожены дождями и постоянными морскими ветрами из Феодосии, которые дуют на плоскогорье. Только на нескольких плитах под слоем мха удалось разобрать буквы и даты.
   – И что же? – не утерпел я.
   – Неувязочка выходит, – вздохнул детектив. – Если уже тогда надгробные изображения и надписи были практически стерты, то как их могли видеть позже, в 1913 году?
   Я молчал, обдумывая его слова.
   – Какая же плита попала на снимок 1913 года? – недоумевал он. – Это могла быть фальшивка. Но и она исчезла. В последний раз плиту видели в конце тридцатых годов. Время лихое, сами знаете. Людей другое занимало: как бы на Колыму не загреметь или того хуже, под расстрел не попасть.
   – Ну да…
   Он говорил, я слушал. Ни одной толковой идеи в голову не пришло. Черные копатели искали могилу и обломались. Это подтвердил Сим. В это же уперся посланный мной в Крым частный сыщик. На что я надеялся?
   – Как насчет домика, в котором доживала последние годы и скончалась графиня де Гаше? – вяло осведомился я.
   – Он давно разрушен. Никто не может точно указать место, где он находился. Кстати, забавная подробность: странная француженка одевалась и раздевалась в запертой комнате. Принимая ванну, она не подпускала к себе служанок. То же табу касалось и докторов. Госпожа де Гаше не обращалась к врачам! Ни под каким предлогом! Догадываетесь, почему?
   Я замялся, вспомнив шрам под ключицей Анны.
   – Она тщательно скрывала клеймо, поставленное ей палачом на Гревской площади, – ответил за меня Томашин. – Вероятно, она пыталась его вывести всяческими способами, но потерпела неудачу. Никто не должен был видеть знака, уличающего Жанну де Ламотт. Домысли и сплетни остаются домыслами и сплетнями, пока нет прямых доказательств. Графиня де Гаше запретила раздевать и обмывать себя даже после смерти и приказала похоронить ее в той одежде, в которой она скончалась. Говорят, пожилая армянка, которая выполняла в доме грязную работу, ослушалась госпожи и все-таки обмыла ее…
   – Можешь не продолжать, – оборвал я сыщика.
   Вытравить след от клейма в те времена не представлялось возможным. Он был на теле покойницы, и служанка его видела. Шила в мешке не утаишь.
   В этот момент скрипнула дверь, я торопливо вскочил и выглянул из комнаты, чуть не сбив с ног собственную родительницу в ночном пеньюаре и стаканом в руке.
   – Боже! Нико! – отшатнулась она. – Ты еще не спишь?
   – Ты подслушивала?
   – Я ходила за водой, – с оскорбленной миной промолвила она. – Хотела принять снотворное.
   – И по дороге заглянула ко мне?
   Матушка решила не отрицать очевидного.
   – Я услышала твой голос… и подумала, что тебе нехорошо, – призналась она. – Ты разговаривал сам с собой. Это ненормально, сынок.
   – Я говорю по телефону. Вот, видишь?
   Я показал ей мобильник в руке. В трубке звучали гудки. Похоже, я машинально нажал на кнопку отбоя…
//-- * * * --//
   В сущности, детектив не узнал в Крыму ничего нового, за исключением нескольких незначительных мелочей. Я щедро расплатился с ним за поездку и поручил возобновить слежку за Анной Ремизовой.
   Я хотел узнать о ней все! И понимал, что это невозможно. Я отдавал себе отчет, что она опасна. Но меня продолжало тянуть к ней. Животный магнетизм, вот как это называется. Она воздействовала на мою подкорку, на мое подсознание наконец.
   Сестра! Если бы отец догадывался, к чему он меня подталкивает! Еще один факт не давал мне покоя – бубновый туз, обнаруженный под сукном кипарисового ларца. Кто положил его туда? Отец? Дед? Или дед деда?
   – Сколько лет этому кипарисовому ларчику? – вскользь спросил я у матери.
   – Какому ларчику?
   Я показал ей шкатулку с дедовыми наградами и замер в ожидании ответа. Она взяла ларец в руки, повертела, не открывая.
   – Понятия не имею, откуда он взялся. А что там внутри? – она приподняла крышку. – А, вспомнила! Это же ордена и медали свекра, твоего дедушки. Он прошел всю войну и умер от ран уже после победы.
   – Я знаю. Я нашел шкатулку в нашем домашнем сейфе.
   – Где же ей еще быть? Отец хранил в сейфе все самое ценное. Я туда не заглядывала. Я не умею открывать сейф.
   Это правда. Матушка никогда не лезла в дела отца, в его кошелек и в его сейф. Если ей нужны были бумаги или украшения, которые там хранились, она просила мужа, чтобы он их достал.
   – Как этот ларец появился в нашем доме? – спросил я.
   – Какая разница? – удивилась она. – Если честно, я не интересовалась. Наверное, он принадлежал твоему деду. Андрюша берег его как память. А что случилось?
   – Просто хочу разобраться. Отец ничего не говорил тебе о своих предках?
   Она подняла на меня полные слез глаза. Своими вопросами я бередил ее свежую рану. Но кто еще мог дать мне хоть какие-то разъяснения?
   – У него в роду были обрусевшие французы, бароны… – дрожащим голосом выдавила она. – Тебе это известно. По-моему, Боме… или Боне…
   – Боде? – подсказал я.
   – Да, кажется. Боде. После революции носить такую фамилию стало небезопасно, и один из Боде перешел на фамилию жены.
   – И стал Крапивиным, – подытожил я.
   – Наверное… Я не вдавалась в тонкости. К чему ворошить прошлое? Кажется, Андрей сам толком не знал всей подноготной своей семьи. При Сталине люди старались забыть родство, которое могло стоить им жизни. Естественно, в компрометирующие подробности не посвящали детей. А с чего вдруг такое любопытство?
   – Стыдно быть Иваном, родства не помнящим.
   Матушка мне не поверила. Она знала меня лучше, чем я ее. Я был далек от штучек, наподобие родословной, генеалогии и прочих премудростей. «Дворянские корни» никогда не щекотали ни мое самолюбие, ни мою любознательность.
   – Что-то ты темнишь, сынок…
   – Не бери в голову, ма! – с напускной беспечностью бросил я. – Бог с ними, с предками. Надо смотреть в будущее, а не копаться в том, что уже закончилось. Кстати, кто-нибудь из нашей родни проживал в Крыму?
   Кажется, она испугалась.
   – В Крыму? Это было очень давно, Нико. По-моему, Боде и проживали. Они выращивали сад… занимались виноделием.
   И эта ниточка обрывалась на моих глазах.
   «Бубновый туз мог попасть под сукно кипарисового ларца еще до того, как тот оказался у твоего деда и тем более у отца, – заметил второй Нико. – Бьюсь об заклад, они не ведали о карте. Как и ты о ней не ведал, пока не встретился с Анной, не увидел картины Жоржа де Латура и…»
   Он не успел договорить, а я дослушать. Матушка побледнела, схватилась за сердце и начала задыхаться. Я кинулся за лекарством. Потом вызвал «скорую».
   Медики оказали помощь и уехали. От госпитализации мать отказалась. Она лежала в своей спальне. Я с виноватым видом сидел подле нее, не смея произнести ни слова.
   «Черт тебя дернул за язык, парень! – возмущался мой внутренний двойник. – Чего ты пристал к матери со своими предками и ларцами? Не все ли тебе равно, кто какую фамилию взял и откуда в шкатулке с боевыми наградами бубновый туз?»
   – Не все равно, – упрямо возразил я.
   У матушки дрогнули прикрытые веки. Значит, она услышала вылетевшую из моих уст фразу.
   – Нико… – простонала она. – Нико… сынок…
   – Я здесь, ма. Тебе что-нибудь нужно? Воды?
   Ее голова чуть качнулась на высоко взбитой подушке.
   – Подушку поправить?
   Она пошевелила пальцами, и я сообразил, что она просит меня наклониться.
   – Нико… пообещай мне…
   – Да, ма! Все, что угодно!
   Я покривил душой ради ее же блага. Я не хотел потерять и ее тоже.
   – Пообещай… – еле слышно повторила она. – Что не будешь…
   – Не буду! – заверил я ее.
   – Не будешь… трогать… нашу с отцом… жизнь…
   – Клянусь, ма! – без зазрения совести выпалил я. – Ставлю на этом точку. Забудь о сегодняшнем разговоре.
   Она уснула, успокоенная, а я отправился к себе в комнату, достал из укромного уголка найденную в шкатулке карту и принялся над ней медитировать. Авось, меня осенит идея по поводу предназначения сего бубнового туза.
   Он выглядел не лучшим образом: пожелтел, рубашка серьезно пострадала, когда я отдирал карту от сукна. Похоже, тот, кто схоронил туза на дне шкатулки, не пожалел клея. Карте исполнилось лет двести, не меньше. Таких давно не изготовляют. Не надо быть экспертом, чтобы понять это…

Глава 19

   Между тем Анна совершенно оправилась после операции и согласилась, чтобы я забрал ее из клиники. Она не сбежала, как я опасался. Сыщик, которому я исправно платил за слежку, каждый день докладывал одно и то же: из клиники она не выходила, ее никто не проведывал. Томашин завел интрижку с медсестрой из отделения, где лежала Анна, и та пристально наблюдала за пациенткой. Я дал добро на дополнительные расходы. Несмотря на личную заинтересованность, медсестра от денег не отказывалась.
   – А ты циник, Илья, – укорил я детектива.
   – Приходится, – без обиняков заявил тот. – Такая у меня работа.
   – Когда отпадет надобность в услугах девушки, ты ведь ее бросишь?
   – Брошу.
   – И не совестно тебе?
   – Издержки профессии, – вздыхал Томашин. – Мне нужны глаза и уши прямо в отделении. Не жениться же мне на каждой помощнице?
   Я ему посочувствовал. И одобрил его метод. Вскружить голову женщине, чтобы получать от нее необходимые сведения, и приятно, и полезно. Однако существует риск самому увлечься.
   «Кажется, сам ты уже увлекся, – осадил меня внутренний двойник. – Ты заигрался, мой друг, и забыл об осторожности!»
   Он был прав. Наша встреча с Анной походила на немую сцену. Она появилась в холле в сопровождении Гены Приходько, который сиял, как новая копейка. Я обомлел.
   – Вот, вручаю тебе твою протеже, – с улыбкой проворковал доктор, довольный произведенным впечатлением. – Ну что, брат? Не зря мы свой хлеб едим? А?
   Я молчал, не в силах издать ни звука. Я не узнавал Анны. Из обыкновенной дурнушки она превратилась с ослепительную красавицу. Скальпель в руках хирурга сотворил чудо: подправил некоторые черты, не притрагиваясь к другим, и лицо пациентки преобразилось. Ее темную шевелюру выкрасили в золотисто-рыжий цвет, что при голубых глазах и соблазнительной родинке над верхней губой сделало Анну неотразимой. Она надела синее облегающее платье, купленное мной накануне встречи и любезно принятое ею, и обула ноги в модные босоножки из тонких переплетенных ремешков.
   – Браво… – выдохнул я. – Ты мастер, Гена.
   – Стараемся.
   – Я еще что-нибудь должен?
   Он достал из кармана счет и протянул мне со словами:
   – Нужно немного доплатить. Пустяки по сравнению с шедевром, который мы создали. Не правда ли?
   Анна стояла рядом с доктором, словно не решаясь оторваться от той жизни, которую она вела в клинике – размеренно-монотонной, посвященной исключительно себе и своей внешности. В замкнутом больничном мирке, словно в своеобразной материнской утробе, она как бы родилась заново. И теперь ей предстояло привыкнуть к себе иной, не похожей на ту, которой она была прежде. Мой восхищенный и слегка одурманенный взгляд показал ей, насколько глубока произошедшая с ней перемена.
   Я взял счет, заверил Гену, что деньги переведу сегодня же, и подал сестре руку.
   – Идем, я отвезу тебя домой.
   – Разве вы не отметите это событие? – удивился Приходько.
   – Ах, да, – спохватился я. – Тогда едем в ресторан?
   Анна молча кивнула, и я повел ее к выходу. Так же, не проронив ни слова, я помог ей сесть в машину, уселся за руль и завел двигатель. Мой «мерс» раскалился на летнем солнце, как электрическая духовка.
   – Жарко… – вымолвила Анна, первой нарушая молчание.
   – Угу. Я включу кондиционер.
   Я не знал, что говорить. Она тоже растерялась. Хрупкий мостик взаимопонимания между нами был разрушен ее новым образом. Я не ожидал увидеть сестру такой. Она не знала, как себя вести со мной.
   Автомобиль тронулся с места, но мы с Анной продолжали оставаться в некотором оцепенении. На перекрестке я чуть не проехал на красный.
   – Я не хочу в ресторан, – сказала она. – Отвези меня домой.
   – Ладно.
   Я перестроился в соседний ряд, искоса бросая на сестру пристальные взгляды. Я искал на ее коже возле линии волос тонкие, едва заметные шрамы, но пышные рыжие локоны закрывали их. Впрочем, пластическая хирургия делала семимильные шаги вперед, оставляя все меньше следов.
   Анна сидела прямая, натянутая и сосредоточенная. Ее профиль обрел римскую горбинку, а шея удлинилась. Насчет шеи это был обман зрения, но чертовски ловкий обман. Шею пока доктора удлинять не научились. Выходит, форма носа субъективно влияет на другие пропорции.
   – Что ты на меня так смотришь? – не выдержала сестра.
   – Гена обещал полное сходство с Маргаритой Тереховой, – выпалил я. – Но я его не нахожу.
   – Это тебя огорчает?
   – Я бы не сказал.
   Она в самом деле смахивала на Терехову, но только при беглом взгляде. Овал лица, лоб, нос, щеки и губы – другие. Повадки – тем более.
   – У тебя волосы, как у Миледи в «Трех мушкетерах», – добавил я. – Так было задумано?
   – Я давно мечтала о рыжих кудрях, – улыбнулась Анна.
   Кажется, она начала оттаивать.
   – Я купил тебе сумочку со всеми женскими причиндалами, – с облегчением сообщил я. – Она на заднем сиденье. Подать?
   – Я сама.
   Анна повернулась, перегнулась назад и дотянулась до светлой сумочки с позолоченным замочком. У нее в жизни не было ничего подобного. Она открыла сумку и ахнула – косметичка, набитая дорогой косметикой, изящное зеркальце, кошелек.
   – Спасибо, – зачарованно пробормотала сестра, доставая зеркальце.
   Всю дорогу до дома она придирчиво разглядывала себя, то поднося зеркальце поближе, от отставляя подальше.
   – В клинике тебя не подпускали к зеркалу? – полюбопытствовал я.
   – Подпустили, но не сразу. У меня случился нервный срыв, – сообщила она. – Твой друг говорил тебе?
   – Говорил.
   Она не уточнила, что именно рассказал Гена, а я умолчал о стигмате на ее теле.
   – Я давно мечтала о таком лице, – призналась Анна. – Тяжело каждый раз видеть в зеркале чужие черты. Я ненавидела себя из-за этого. Ненавидела и презирала. Зато теперь мне хорошо. Ты очень добр ко мне, Коля.
   Я кивал, слушая ее странную болтовню. У нее явно проблемы с головой. Как Гена этого не заметил? Впрочем, он же хирург, а не психиатр.
   Время от времени я оглядывался назад, не пристроился ли за нами серый «ниссан-кашкай». Его не было.
   В квартире Анна быстро прошлась по комнатам, потом устало опустилась в кресло в гостиной и закрыла глаза. Мы оба чувствовали себя не в своей тарелке. Я открыл окна и пожалел, что не нанял уборщицу из фирмы бытовых услуг, которая вытерла бы здесь пыль и освежила полы.
   Шулер с картины щурил плутоватые глаза, будто подтрунивая надо мной. Дескать, много узнал? Накось, выкуси!
   Рыжеволосая красавица дремала в кресле, словно яркая бабочка, отдыхающая на ветке дерева. Она мало напоминала ту Анну, которую я впервые увидел на крыльце старокрымского дома.
   Я достал два фужера и откупорил бутылку шампанского, ощущая томительное дежавю. Все это я уже проделывал не один раз. Как будто прошла целая вечность, прежде чем мы с Анной встретились вновь…
//-- * * * --//
   Она пила шампанское, как воду, большими глотками, словно ее давно мучила жажда. После третьего фужера Анну повело. Ее одолевал беспричинный смех, она кокетничала со мной, и в какой-то момент я ощутил приступ желания. То, что она была моей сестрой, только разжигало это чувство. Я предвкушал сладость запретного плода, и само предвкушение уже сводило меня с ума.
   – Выпьем на брудершафт? – предложил я.
   – Мы вроде и так на ты… – заплетающимся языком вымолвила она, но не отказала.
   В том месте, где наши руки соприкасались, вспыхивали разряды молний, пронзающие нас насквозь. По крайней мере, меня. Ее золотистые локоны щекотали мое лицо, а ее губы соблазнительно блестели. Я не помню, как нашел их своим ртом… и что случилось после, пока Анна изо всех сил не уперлась в мою грудь руками.
   – Нет! Нет… нельзя… нам с тобой нельзя… – выдавила она, задыхаясь. – Нельзя!..
   Я очнулся и сообразил, что она лежит на диване на спине, а я навалился сверху и почти расстегнул ее платье.
   – Нельзя! – повторила она более осмысленно.
   – Один раз в жизни все можно… – прошептал я.
   – Мне больно!
   Я приподнялся, глядя в ее глаза цвета индиго. Они потемнели от страсти, значит, она испытывает то же, что и я. Невероятным усилием я заставил себя отпустить ее и встать. Она села, спустила босые ноги на пол. Платье сползло с ее плеча и обнажило багровый шрам под ключицей. Стигмат! Он появился до того, как я забрал ее из клиники, или сейчас, во время нашего минутного любовного затмения?
   – Что это? – спросил я.
   Она судорожно прижала ладонь к шраму и покраснела до слез.
   – Я кажется догадываюсь, откуда он у тебя…
   Она молчала, сжав зубы и дрожа всем телом. Я сел рядом и крепко обнял ее, не давая ей вскочить и убежать.
   – Ладно, не хочешь говорить… так я сам скажу. Это след от клейма в виде буквы V. Voleuse, – добавил я по-французски и перевел: – Воровка! Что ты украла, дорогуша?
   Неудовлетворенное возбуждение ударило мне в голову. Страстная истома сменилась яростью. Анна так долго водила меня за нос, что я взорвался в самый неподходящий момент.
   – Признавайся! Иначе я придушу тебя! – простонал я, стискивая пальцы на ее предплечье. Она вскрикнула, но не вызвала во мне жалости. – Ты убила Джо! Сначала ты завлекала его, а потом всадила ему в грудь кухонный нож. Но со мной этот номер не пройдет, детка. Что ты задумала? Говори.
   Она не оправдывалась и не защищалась. Не пыталась высвободиться.
   – Зачем тебе понадобилась операция? Что ты скрываешь? – не унимался я. – Что такого ты натворила?
   Я почувствовал, как она сникла и расслабилась, готовая отдаться мне сию же секунду. И я не выдержал, повалил ее навзничь, задрал подол ее платья, рванул… переливчатый синий шелк затрещал, открывая ее белые гладкие бедра и кружевной треугольник трусиков…
   Я остановился, когда осознал, что попался на ее уловку. Она загорелась, ожидая продолжения, но теперь уже я бросил ей резкое: «Нельзя! Нам с тобой нельзя!»
   Шрам на ее груди вздулся и воспалился. Это окончательно отрезвило меня. Рыжекудрая бестия истерически расхохоталась, не удосужившись хотя бы сдвинуть ноги.
   – Тебя… когда-нибудь… били? – спросила она сквозь хохот. – Плетью?.. На глазах жадной до кровавых зрелищ толпы?.. Ха-ха-ха! Ты когда-нибудь слышал свист кнута за своей спиной?.. Ах-ха-ха-ха-ха-ха!
   Я оторопело смотрел на нее, привыкая к ее наготе. А она не спешила прикрываться.
   – Знаешь, как тяжела и неотвратима рука палача?.. Как страшно оказаться в его власти?..
   Хвала Всевышнему, я этого не знал. И у меня не было ни малейшего желания когда либо это узнать.
   Смех Анны перешел в рыдания. Она корчилась на диване, словно испытывая все то, о чем она говорила, наяву. Мне стало не по себе. С ней происходило что-то ужасное, чего я не понимал и чему не мог найти объяснения.
   – Знаешь, как раскаленное железо вгрызается в нежное женское тело?.. – стенала она. – Как жгучая боль заглушает жгучий стыд?.. Ты когда-нибудь чувствовал запах горелой плоти?.. Собственной плоти?..
   У нее по-видимому начался припадок безумия, который необходимо было прекратить.
   – Анюта… – мягко произнес я. – Успокойся…
   – Не называй меня так! – всхлипнула она. – Зови меня Жанной.
   Эти ее слова поставили все на свои места. Мои смутные догадки обрели косвенное подтверждение. Прямых доказательств я получить не надеялся. Вряд ли это было возможно.
   – Жанна, – послушно повторил я и погладил ее по голове. – Тебе нечего бояться. Ты можешь мне довериться. Я твой друг, Жанна.
   – У меня нет друзей…
   – А Джо? Кем он был для тебя?
   – Никем. Отдушиной в том кошмаре, который окружал меня. Я с детства считала, что достойна лучшего. А между тем у нас совершенно не было денег, и мать посылала меня… на панель, зарабатывать жалкие гроши на пропитание. Это так унизительно. В моих жилах течет королевская кровь, а я отдавалась первому встречному, готовому переспать со мной за несколько су…
   Проскочившее в ее речи название французской разменной монеты только утвердило меня во мнении, что настоящее и прошлое перемешались в ее больном сознании, факты и события перепутались. Она говорила не о себе – о той, другой Жанне, которая внезапно просыпалась в ней. Или это Анна Ремизова была кем-то другим. А Жанна как раз являлась основной личностью.
   Читая о стигматах, я наткнулся на рассуждения мэтров психиатрии о феноменах человеческого воображения, которое практически не изучено. Этот бездонный океан образов способен вызывать непредсказуемые последствия. Похоже, шрам на теле Анны проявлялся во время ее «перевоплощения» в Жанну де Ламотт. В такие минуты она чувствовала и ощущала то, что чувствовала и ощущала Жанна на Гревской площади.
   Но в этом случае она могла бы «вспомнить и пережить» и все остальное. Побег из тюрьмы, к примеру… или продажу ожерелья. Если оно было продано! А если нет, то Жанна могла бы указать место, где находятся шестьсот двадцать девять бриллиантов.
   Эта мысль захватила меня. Я взял ее руку в свою и проникновенно произнес:
   – Жанна, куда ты дела камни?
   – Что? – нервно дернулась она. – Какие камни?
   Ее лицо исказила судорога, губы перекосились, кровь отхлынула от щек. Я изо всех сил старался не поддаться жалости.
   – Камни из ожерелья…
   Ее глаза вспыхнули бесовским огнем.
   – Камни! Камни! – взвизгнула она, вырываясь. – Будь они прокляты! Будьте вы все прокляты! Я добыла их для вас… а вы предали меня. Все предали! Даже Калиостро! Даже Джо, который уверял, что любит меня…
   – Поэтому ты убила его? Из мести, да?
   – Ах, ты… ублюдок! Пусти… Пусти же!
   Я не ослабил хватки, и она забилась в моих руках, как могла бы биться та Жанна в руках палача. Теперь я был ее палачом. Во всяком случае, я ощущал себя им, и в моем сердце шевельнулось чувство вины. Я истязал ее не плетью и раскаленным железом, а словами и действиями. Но кто сказал, что это не больно?..
   – Прости, – пробормотал я, не выпуская ее из своих не братских объятий. – Может, тебе стоит сбросить этот груз? Избавиться от камней… и обрести свободу?
   Она уставилась на меня синими, как два сапфира, очами. Ее зрачки расширились, и смертельный холод прокатился по моим членам. Анна смотрела на меня, но видела на моем месте другого человека.
   – Ты? – изумленно вскинулась она. – Ты пришел, чтобы помочь мне бежать? Из этих застенков вырваться невозможно…
   У нее начался бред, поднялась температура. Она вообразила, что находится в тюрьме, и я являюсь ее избавителем. Она колебалась, удастся ли побег, и страшилась новых страданий в случае, если я не смогу вытащить ее из заключения. Речь Анны стала бессвязной, и я смог разобрать лишь некоторые фразы и отдельные слова. Она обвиняла Калиостро… сетовала на судьбу… проклинала иезуитов и какого-то Николя, который скрылся и бросил ее…
   Я с трудом догадался, что она имеет в виду своего мужа. Того, давно умершего Николя де Ламотт, который был ее соучастником и успел унести ноги из Франции, едва запахло жареным.
   – Почему же ты не последовала за ним? – спрашивал я ее. – Почему замешкалась?
   Эти вопросы повергли ее в глубочайшее уныние. Бред сменился апатией, и в конце концов она затихла. Я раздел ее, совершенно бесчувственную, и уложил в постель. А сам сидел рядом, посыпая голову пеплом. Вместо того, чтобы успокоить и поддержать бедную сестрицу, я домогался ее… а потом довел своим допросом до невменяемости. Как теперь оставить ее одну в квартире?
   «Ты чудовище, Нико! – не щадил меня мой внутренний критик. – Настоящий монстр! Сексуальный маньяк! Похотливый развратник, набросившийся на собственную сестру! Инцест – самое отвратительное и грязное из половых извращений. А ты – больной придурок! Как ты осмелился на такое? Неужели тебе мало Лорика и ей подобных девиц, готовых удовлетворить любое твое желание? За деньги, разумеется. Но у тебя достаточно средств, чтобы позволить себе проститутку, если уж припечет…»
   Поток его красноречия был неиссякаем, и второй Нико обильно и с наслаждением посыпал солью мою рану. Внезапно мой затылок обдало холодом, а душа ушла в пятки. Я хотел обернуться, но моя шея одеревенела. Я скорее угадал, чем увидел, что посреди комнаты стоит покойный родитель и потрясает в воздухе иссохшими желтыми кулаками…
   Я очнулся в полночь, весь в испарине, с затекшей спиной и ногами. Оказывается, я уснул, сидя в кресле у постели Анны, и во сне ко мне приходил отец. Он укорял меня и взывал к моей совести. А когда я вытащил из кармана бубнового туза и показал ему, отец тотчас исчез…

Глава 20

   Анна неделю прометалась в горячке. Я боялся вызывать к ней врача, чтобы ее не упекли в психушку, и ухаживал за ней сам, на свой страх и риск. Давал успокоительное питье, прикладывал к ее пылающему лбу компрессы, кормил куриным бульоном. Я был близок к отчаянию, но к вечеру шестого дня наступило облегчение.
   Детективу я дал отбой до тех пор, пока я нахожусь рядом с Анной. Матери я сказал, что приятель пригласил меня на несколько дней за город на рыбалку. Она всплакнула.
   – Ты что-то скрываешь от меня, сын…
   – Не говори ерунды! – сдерживая раздражение, возразил я. – Ты же сама советовала мне отдохнуть. Что я скрываю, по-твоему? Порнографические журналы в ящике письменного стола? Так я уже вышел из детского возраста.
   – Жениться тебе пора, Нико. Мужчина должен иметь семью. Хватит ходить в холостяках.
   – Я еще не нагулялся, ма. Договорись с Лизой, пусть она поживет у нас до моего возвращения. Заплатим ей по удвоенному тарифу.
   – Хорошо.
   Я боялся, что матери станет плохо, и некому будет подать ей лекарство или вызвать «неотложку». К счастью, Лиза согласилась приглядывать за ней.
   Матушка молча вздыхала в трубку, потом взяла с меня обещание звонить хотя бы раз в день и пожелала приятного отдыха.
   На восьмой день Анна выглядела уже вполне здоровой. Она побледнела и осунулась, но бледность и худоба не портили ее. Наоборот, придавали ее облику некий аристократизм. В ней почти ничего не осталось от неуклюжей деревенщины, которая встретила меня в Старом Крыму. С новым лицом и золотой шевелюрой она могла претендовать на особу королевской крови. Ее бы подучить хорошим манерам.
   Однако манеры Анны, следом за внешностью, заметно улучшились. Она была неподражаема, когда пыталась вести себя по-светски. Не без огрехов, зато с энтузиазмом, которого я раньше не замечал.
   Похоже, она забыла, что предшествовало ее болезни, и пытливо поглядывала на меня, ожидая объяснений. Я не собирался их давать. Я старался быть примерным братом, подавляя в себе мужское начало.
   – Ты ничего не помнишь? – как бы невзначай обронил я.
   – А что-то было?
   Хитрюга. Лиса Алиса, к тому же рыжая. Не исключено, что ее память в порядке, ей просто выгодно прикидываться.
   Итак, она давала мне шанс на вторую попытку. Надо признаться, она не дура, эта Анна-Жанна. Дура бы не провернула авантюру с ожерельем стоимостью в бюджет целого королевства. Поразительно, как ей удалось ускользнуть от всех и вся, умереть, воскреснуть, снова умереть… и снова воскреснуть?!
   «Тебя заносит, – осадил меня второй Нико. – Притормози, дружище, иначе кончишь в одной палате с этой златокудрой милашкой!»
   – Послушай, Анна… то есть прости… Жанна…
   Она и глазом не моргнула. Как будто ее с пеленок так называли.
   – Я тут хотел сделать тебе сюрприз, пока ты болела, – робко продолжил я, наблюдая за ее реакцией. Она еще не окрепла, и повторный припадок мог оказаться для нее роковым.
   – Да? – простодушно улыбнулась сестра. – Какой же?
   – Заказать новую раму для твоей любимой картины.
   Я сделал выразительный жест в сторону «Шулера» и осведомился:
   – Сколько, по-твоему, лет этой копии?
   – Ну не знаю… полотно принадлежало еще моей бабушке…
   – …а той оно могло перейти по наследству от ее бабушки? – подхватил я.
   – Я никогда не спрашивала маму об этом.
   Зачем она лгала? Я не сомневался, что картина каким-то образом связана с ее тайной. Хотелось бы понять, каким.
   – Полотно напоминает тебе о детстве? – с напускной наивностью предположил я.
   Анна нахмурилась.
   – У меня было ужасное детство… я мечтаю забыть о нем.
   – Ты не ладила с матерью?
   – Я росла без отца… без денег, без подружек. Вместо того чтобы гулять и развлекаться, я помогала матери собирать и заготавливать травы для ее работы. Новые вещи мне покупали лишь тогда, когда старые изнашивались до дыр. Тебе этого не понять, – усмехнулась она. – Ты родился баловнем и привык получать все, что хотел.
   Мы уходили от заданной темы, и я спохватился.
   – Поэтому у картины более чем скромная рама?
   – Видимо, нищета издавна преследовала нашу семью. Вернее, семью моей матери, – поправилась она, задержав взгляд на моих швейцарских часах из белого золота.
   – Мне повезло, – согласно кивнул я. – А Господь повелел делиться. Поедем в магазин, и ты сама выберешь любой достойный багет для семейной реликвии. Полотно возьмем с собой. Там же квалифицированный эксперт определит истинный возраст картины, а возможно, и художника, который сделал копию.
   Она подавила растерянность и ослабевшим голосом вымолвила:
   – Не сейчас, Коля… я не смогу. У меня кружится голова… и ноги подкашиваются от слабости.
   В ее словах была доля правды.
   – А кто предлагает идти пешком? – не отступал я. – Нас машина повезет.
   – Все равно не смогу…
   Я кивнул, подошел к полотну и принялся внимательно разглядывать его. Анна съежилась и замерла в ожидании. Она готовилась отразить мою новую атаку.
   – Ну, тогда я сам отвезу картину в магазин, покажу экспертам и заменю рамку. Ты доверяешь моему вкусу?
   – Нет! – вскрикнула сестра.
   – Не доверяешь мне? – обиженно изумился я. – Кажется, я выполнил все, что обещал. И готов и в дальнейшем оказывать тебе помощь.
   – Да, я очень благодарна тебе, – торопливо пробормотала она. – Но… я не хочу трогать картину. Пусть висит в той рамке, к которой я привыкла.
   – Это тоже часть памяти?
   – Милый братец… – ее губы сложились в судорожную улыбку. – Ты так добр ко мне… ты же все понимаешь, правда?
   – Правда, – кивнул я. – Я немного разбираюсь в живописи.
   – Как всякий культурный человек?
   Этой репликой Анна показала, что помнит каждую подробность нашего знакомства.
   «В тот день ты не довел ее до припадка, дружище, – не преминул съязвить второй Нико. – Поэтому ее рассудок работал в обычном режиме. Он отключается только в моменты сильного перегруза. Остерегайся таких моментов и не провоцируй их».
   Я не прислушался к его совету и глубокомысленно заявил:
   – Как культурный человек, могу сказать, что этому полотну не более года, от силы двух.
   Анна как будто пропустила мое заключение мимо ушей. Она ничего не сказала в ответ, не кинулась опровергать мои слова. Ее лицо приобрело бесстрастное и мертвенное выражение маски. Пауза затягивалась.
   – Давай выпьем по этому поводу? – не выдержал я.
   – Давай…
   Я сходил в кухню за недопитым неделю назад шампанским, вновь ощущая дежавю. Чем это закончится на сей раз?..
//-- * * * --//
   Ничего из ряда вон выходящего не произошло. Мы выпили холодного шипучего вина, – Анна всего пару глотков, а я полный бокал, – и она попросила меня удалиться.
   – Хочешь побыть одна?
   Она кивнула, очевидно опасаясь дальнейших расспросов о картине, изображающей нечистую игру в карты.
   «Не огорчайся, старик, – ехидно утешал меня второй Нико. – Не выгорело сегодня, попытаешь счастья завтра. На худой конец, есть еще послезавтра. Раз на раз не приходится. Барышне податься некуда, кроме как жить под твоим крылом. Вряд ли она станет дергаться. Ее нигде не ждут, иначе она давно бы уже сменила свою хибару на более приличное жилье, а захудалый курортный городишко – на большой город».
   Я нашел его доводы обоснованными.
   – Что ж, Анюта… или Жанна, тебе значительно лучше, и ты способна обойтись без меня. У тебя начинается новая жизнь с новым лицом. Если понадобятся деньги, звони. Того, что есть на карточке, хватит на мелкие расходы. Захочешь работать, я помогу тебе устроиться.
   – Ты больше не придешь? – с каменным выражением спросила она.
   – Приду… когда позовешь. Навязываться не в моих правилах.
   Она была потрясающе хороша с этими пышными вьющимися локонами, которые струились вдоль лица и покрывали ее плечи. Изысканная бледность прибавила ей шарма, а светлый шелковый халат соблазнительно облегал ее талию. На свою беду, я видел ее обнаженной и отлично представлял каждый изгиб и каждую выпуклость ее тела. Шрам над левой грудью поблек и уменьшился в размерах. Жанна уже не стеснялась и не закрывала его.
   – Пока, – томно произнесла она, закрывая за мной дверь.
   Я бегом спустился с пятого этажа вниз, и лишь во дворе вспомнил о лифте. Горячка сестры передалась мне в более легкой форме. Меня лихорадило, мысли скакали в голове, как табун взбесившихся лошадей, сердце неистово колотилось.
   Первым делом я позвонил матушке и сообщил, что возвращаюсь. Она обрадовалась. Все это время ей было нехорошо, и они с Лизой носу из квартиры не высовывали.
   По дороге домой я связался с детективом. Я на неделю освободил его от работы, но он, оказывается, не сидел, сложа руки.
   – Я не давал тебе санкции! – взвился я, услышав, за кем он установил слежку.
   – Вы просили не беспокоить вас понапрасну, вот я решил, что не будет большой беды, если я…
   – Ты не имел права следить за моей матерью!
   – Я должен проверить все версии, – уперся он. – Мне доводилось разное видеть. Близкие родственники подлежат тщательной проверке, хотя бы затем, чтобы исключить их из числа подозреваемых.
   – Речь не идет о преступлении. Я намерен только выяснить всю подноготную барышни Ремизовой. Это наше семейное дело.
   – Вот именно, семейное, – подчеркнул Томашин. – Вы платите деньги за мой профессионализм, а не за удобный характер.
   – Ты прав. Извини.
   – Докладывать о моих наблюдениях?
   Он продолжал обращаться ко мне на «вы», хотя я сразу перешел на «ты» и предложил ему сделать то же самое. Сыщик вежливо отклонил мое предложение, сославшись на субординацию.
   – Ты умеешь подглядывать в замочную скважину? – саркастически осведомился я. – Моя мать всю неделю пролежала дома с сердцем.
   – Не всю. Третьего дня она выходила и с кем-то встречалась. Свидание было тайным.
   – С чего ты взял?
   – Она вышла во двор, огляделась, потом свернула за угол и села в черный «фольксваген».
   – Ты не ошибся? – не поверил я.
   В моем уме сразу возник «ниссан», который, как мне казалось, преследовал меня.
   – Я узнал Берту Евгеньевну, вы же сами показывали мне ее фото.
   – Ах, да! – я вспомнил, что по требованию сыщика приносил ему снимки из нашего семейного альбома.
   Мой скепсис как ветром сдуло, едва я услышал о «фольксвагене».
   – А номера машины ты срисовал?
   – К сожалению, нет, – разочаровал меня Томашин. – Шел дождь. Номера были заляпаны грязью, стекла затемнены. Водителя я не разглядел.
   – И что дальше? Не томи!
   – «Фольксваген» тронулся, проехал квартал и остановился. Ваша мать оставалась внутри около получаса, потом ее подвезли во двор и высадили. Это все.
   – Все? – возмутился я. – А что она там делала, в этом чертовом авто?
   – По-видимому, с кем-то беседовала.
   – С кем?
   – Я выясняю, – хладнокровно ответил детектив. – Пока безрезультатно. К моему стыду, «фольксваген» от меня ускользнул.
   Он ожидал порицаний, но я по достоинству оценил его самовольные действия.
   – Молодец, Илья. Не плохо было бы добраться до владельца «фольксвагена».
   – Автомобиль может числиться в угоне или быть арендованным. Данные по угону я запросил, но без номеров это дело тухлое.
   Я молчал, нервно стиснув зубы и постукивая пальцами по рулю. Благо, на шоссе образовалась пробка, и я мог спокойно обсудить с Томашиным положение вещей. Оказывается, затор на дороге может быть весьма кстати.
   – Ты ничего не напутал? – упавшим голосом спросил я.
   – Насчет вашей матери? Боюсь, что нет.
   – С ней в эти дни постоянно находилась домработница, Лиза. Может, это она выходила?
   Я цеплялся за соломинку, не желая соглашаться с участием родной матушки в заговоре против меня. И сыщик это понял.
   – Тогда поговорите с домработницей, – посоветовал он. – Вам это будет удобнее.
   – Черт! – яростно процедил я. – Только этого мне не хватало!
   – Не огорчайтесь раньше времени, Николай Андреич. Ничего страшного ведь не случилось.
   Ему легко говорить.
   – Постараюсь, – пообещал я, трогаясь с места. Пробка потихоньку рассасывалась, и движение восстановилось. – Чем еще порадуешь?
   – Пока больше нечем.
   – Тогда возвращайся к слежке за Анной Ремизовой. Принимай эстафету. Прямо сейчас же, не теряя ни минуты…

Глава 21

   Надо ли говорить, в каком состоянии я ворвался домой? Мне стоило невероятных усилий погасить порыв немедленно допросить матушку и Лизу.
   «Родительница вряд ли признается, – отрезвил меня второй Нико. – Доведешь ее до приступа, как в прошлый раз, тем дело и кончится. А с Лизой поговорить не помешает. Авось, она что-нибудь выболтает!»
   – Где твоя рыба? – с порога огорошила меня матушка.
   – Как где? Съели. Уху на костре варили… а какие карасики остались, мы их поджарили, – тараторил я, скрывая от ее зоркого ока свое возбуждение. – Тебе рыбки хочется? Нет проблем. Сейчас закажу.
   Я взялся за телефон, но она остановила меня раздраженным жестом.
   – Не надо мне рыбы! Сам-то как? Отдохнул?
   – Отлично отдохнул.
   – Не умеешь ты врать, Нико, – вздохнула матушка. – Совсем не умеешь. Погляди на себя! Под глазами черно, щеки ввалились. Не переусердствовал с рыбалкой-то?
   – В самый раз, – не сдавался я. – Лучше расскажи, как вы тут с Лизой справлялись.
   – Ничего, справлялись…
   – Я в ванную! – сообщил я, на ходу стаскивая с себя пропотевшую тенниску. – Жарко, сил нет. И ужасно есть хочется.
   – Слава богу, у тебя аппетит не пропал, – промолвила мне вслед матушка. – Лиза уж на стол накрывает.
   Включив воду, я встал под душ и задумался. Нужно как-то успокоиться и вести себя естественно. Не подавать виду, что…
   – А что? – вслух произнес я. – Может, разгадка лежит у меня под носом, а я ее всюду ищу. Детектива нанял, отстегиваю ему крутые бабки. А всего-то и делов, поговорить по душам с собственной маменькой. Вот загвоздка! Она упертая, почти как я. Умрет, а не расколется.
   Некоторые поют, когда моются, а я выговаривался, используя уличный сленг и нецензурные выражения. Шумела вода, и я не опасался подслушивания.
   Выговорившись всласть, я вытерся, обмотался полотенцем и выглянул в коридор. На ручке двери ванной комнаты уже висели чистые шорты и майка. Одевшись, я отправился в столовую.
   Лиза разливала из супницы по тарелкам куриный бульон с лапшой. Я сел на свое место и только теперь ощутил смертельную усталость. Неделя всенощных бдений у постели Анны, мучительное и постыдное желание, которое она будила во мне, ее мрачная тайна и мои беспрестанные тревожные мысли вымотали меня.
   – Вы прямо с лица спали, Николай Андреич, – заметила Лиза, наполняя мою тарелку. – Будто не с отдыха, а с марафона какого приехали.
   – Так оно и есть, с марафона. Дорвался до рыбалки, не оттащить. Пять щук поймал… во-о-т таких, – широко раздвинув руки, сочинял я. – А карасей да мелюзги всякой не счесть. Кстати, Лиза…
   Я оглянулся, но матушки не увидел. Вероятно, она замешкалась у себя в спальне.
   – Лиза! – с чувством повторил я. – Вы никуда из дому не отлучались, пока меня не было?
   – Как можно! Я за Берту Евгеньевну в ответе перед вами. Даже в магазин не ходила. Все по телефону заказывала, с доставкой, как вы велели.
   – Точно?
   – Вот вам крест, ей-богу! – всполошилась домработница. – Да нам двоим много ли надо?
   – Как она себя чувствовала?
   – Полегче. Приступов не случалось. Я ее гулять звала, а она ни в какую. Доктора, мол, запретили.
   – Значит, она никуда одна не выходила?
   – Что вы, Николай Андреич! Она со мной-то во двор выйти не решилась, а одна тем более.
   – А третьего дня вы чем занимались?
   – Третьего дня? – Лиза сдвинула выщипанные в ниточку брови. – Позавчера, выходит? Как всегда, дома были. Берта Евгеньевна книжку читала… я по хозяйству возилась. Пообедали, потом прилегли. Я как будто провалилась, уснула мертвецким сном. Просыпаюсь, глядь – скоро шесть часов. В кухне чайник кипит, Берта Евгеньевна фруктовый салат кушает. Присоединяйся, говорит, Лизавета к моей трапезе. Так и сказала. Я стою, глазами хлопаю, никак в себя не приду. Первый раз со мной такое. Обычно-то я днем не сплю…
   Лиза сообразила, что зря призналась в своей оплошности, и осеклась. Начала оправдываться:
   – Вы не подумайте, если бы Берту Евгеньевну сердце схватило, она бы меня кликнула. Я бы мигом прибежала! Хотя конечно… когда сильно плохо, не крикнешь. Но ведь обошлось же! Я чутко сплю, – виновато бубнила она. – Ночами и то вполглаза… все прислушиваюсь, как там Берта Евгеньевна…
   – Ясно, – процедил я, принимаясь за бульон. – Ладно, Лиза, зовите хозяйку к столу. Стынет все.
   Она с радостью метнулась прочь. Теперь она будет молчать о нашем разговоре, потому что чувствует вину.
   Сыщик ничего не напутал. Матушка таки ходила на встречу с водителем или пассажиром «фольксвагена». Она подмешала домработнице в еду своего снотворного, чтобы та крепко уснула, а сама отправилась на свидание. Вывод один: матушка желала сохранить свою отлучку в тайне. Не от Лизы, разумеется, – что ей Лиза? – от меня.
   Устраивать родительнице допрос с пристрастием я не стал. Рассудил, что ничего этим не добьюсь. А учитывая состояние ее здоровья, могу только навредить.
   Обед прошел в молчании. Матушка украдкой бросала на меня пытливые взоры, Лиза излишне суетилась, уронила чашку, пролила соус на скатерть. Никто не проронил при этом ни слова.
   К концу обеда я объявил, что хочу отдохнуть, и, не дожидаясь десерта, удалился к себе в комнату. Закрылся изнутри, достал бубнового туза и долго смотрел на него, в надежде разгадать его тайное значение. Вдруг у меня наступило прояснение в уме, правда, относительно совершенно другой вещи.
   Я без промедления решил выяснить, не заблуждаюсь ли я…
//-- * * * --//
   Мой визит явился для него полной неожиданностью.
   – Ба! Коля! Какой сюрприз… Ты уже в городе? Как рыбалка? Твоя мама ужасно волновалась за тебя. Мы созваниваемся каждый день, и все разговоры о тебе. Она души в тебе не чает. Ты один у нее остался.
   – Извините, дядя Леша, что я без предупреждения.
   – Что ты, что ты… какие между нами церемонии. Хорошо, что застал. Проходи, чайку попьем, побалакаем. Помнишь, как в детстве ты любил мои сказки? Вскарабкаешься на колени и слушаешь…
   Он старался не выказывать смущения. Пригласил меня в сумрачную гостиную, где сохранялась прохлада даже в летнюю жару. Дядя Леша жил вдовцом в старинной трехкомнатной квартире. Средства к существованию давал ему маленький бизнес по продаже бытовой техники. Когда-то отец помог ему выкупить магазинчик и порекомендовал порядочного директора. Дяде Леше, лишенному амбиций, на жизнь хватало. Его жена, тетя Катя, давно умерла, и он больше не женился.
   «Я однолюб, – объяснял он свое нежелание приводить в дом другую женщину. – Катя была моей второй половинкой, и мне ее никто не заменит. Проживу как-нибудь».
   Детей им с супругой Бог не дал, и дядя Леша видел в этом знак свыше.
   «Моя стезя – одиночество, – часто повторял он. – Оно не тяготит меня, а напротив, умиротворяет. Зачем нарушать гармонию?»
   Единственными его близкими друзьями были мои родители. Дружба эта тянулась еще с совместной работы в банке.
   «Банкиров из нас с Андреем не вышло, – посмеивался дядя Леша. – Но я не жалею. Нет ничего, скучнее банковского дела. Бумаги, расчеты, цифры… бр-р-ррр!»
   Отец не разделял его мнения. Ему-то как раз пригодились приобретенные знания и опыт. Правда, в банке он карьеры не сделал, зато преуспел в коммерции.
   – Садись, Коля, – радушно улыбался Долгов. – Будь как дома. А я пока чай поставлю. Ты зеленый любишь?
   – Может, чего покрепче найдется?
   – Ты не за рулем?
   – У моего «мерса» колесо спустило, – соврал я. – Я на такси приехал.
   – Что-то случилось?
   Он имел основание задать этот вопрос. Я редко заявлялся к нему в гости. Последний раз это было лет двадцать назад. Тогда меня привели к дяде Леше отец с матерью. Не помню, по какому поводу. В последующие годы мы встречались либо у нас, либо в кафешках или ресторанах.
   – С матушкой не все ладно, – схитрил я. – Вот, пришел с вами посоветоваться. В клинику она ложиться не хочет, а дома ее оставлять опасно. С сердцем не шутят. Я с утра до вечера в бегах, Лиза приходит через день.
   – Найми сиделку.
   – Я сам думал… но мать и слышать об этом не желает.
   – Хм, – дядя Леша озадаченно потер выбритый подбородок. – Берта знает, что делает. Судя по ее голосу, все не так страшно.
   – Наверное, я просто боюсь за нее. У нее какие-то провалы в памяти. Говорит одно, делает другое.
   – Она пережила жуткий стресс, Коля. Твои родители очень любили друг друга. Берта многим пожертвовала ради твоего отца – собственной карьерой, мечтами. Ей нелегко привыкнуть к мысли, что Андрюши больше нет рядом.
   – Я все понимаю, но…
   – Разве ты можешь понять? – горячо возразил Долгов. – Ты не терял любимого человека!
   – Мне бы выпить, – пригорюнился я.
   Дядя Леша вздохнул и пошел за выпивкой. Он принес графин с коньяком, шоколадные конфеты и два бокала. Я надеялся, что напою его и задам провокационный вопрос. Но он сослался на недомогание и налил мне половину бокала, а себе каплю – для компании.
   – Я вернулся с рыбалки и застал матушку в ужасном состоянии, – промямлил я, закусывая конфетой. – Понимаете, она…
   – Чего ходить вокруг да около? Говори прямо, – не выдержал Долгов.
   – Прямо? Ладно… – я набрал воздуху и брякнул: – Вы с ней встречались третьего дня?
   – Да, – кивнул он как ни в чем не бывало. – Она позвонила, попросила подъехать. Я сразу же собрался и через час уже ждал ее в машине за углом вашего дома. Мы поговорили. Берта была ужасно взволнована. Я успокоил ее, как смог.
   – Вы приехали на своей машине?
   – А на чьей же? – недоуменно улыбнулся Долгов.
   Дело в том, что несколько лет назад дядя Леша приобрел новый «фольксваген-бору» черного цвета. Я вспомнил об этом случайно, размышляя над загадкой бубнового туза. После разговора с детективом меня что-то тревожило, словно я пропустил некую важную деталь. Наконец эта деталь всплыла: из наших знакомых на черном «фольксвагене» ездил только Долгов. Я не верю в совпадения. Поэтому решил тут же поговорить с дядей Лешей.
   – Почему вы ждали за углом дома, а не подъехали ближе? – допытывался я.
   Он бросил на меня странный взгляд, но ответил:
   – Берта так хотела. Она сказала: «Жди меня за углом дома, я к тебе выйду».
   – Почему?
   Дядя Леша пожал плечами. Он был одет по-домашнему, в легкие спортивные брюки и футболку. На шее поблескивала золотая цепочка. Надо признать, выглядел он на свой возраст великолепно. Моложавый, спортивный, загорелый. Вероятно, как и раньше, ходит в солярий, посещает бассейн. Любая женщина с радостью вышла бы за такого, даже сейчас, когда ему уже под семьдесят. А он до сих пор один.
   «Ты циник, Нико! – встрепенулся мой двойник. – Не веришь, что можно любить один раз на всю жизнь?»
   «Не верю», – согласился я.
   – Думаю, во дворе не было места для парковки, – донеслось до меня. – Вот Берта и попросила меня встать за углом. А что?
   – О чем вы говорили?
   По моим венам растекался выпитый коньяк, и это прибавило мне куражу.
   – О тебе, разумеется!
   – Обо мне?
   – Ну да, – спокойно подтвердил Долгов. – Дай мне слово, что эта беседа останется между нами, и я удовлетворю твое любопытство.
   – Даю! Клянусь, от меня матушка ничего не узнает.
   – Ее пугает твое поведение, Коля. Она жаловалась, что ты задаешь дикие вопросы, куда-то пропадаешь, закрываешься у себя в комнате и говоришь сам с собой. Между прочим, она сомневается, ездил ли ты за город к приятелю. Она считает, что ты попал в дурную компанию. На тебя кто-то оказывает вредное влияние.
   Я расхохотался. За кого он меня принимает?
   – Все перечисленные проблемы можно обсудить по телефону, – заявил я, оборвав смех.
   – Есть вещи, о которых лучше говорить с глазу на глаз, – возразил Долгов. – Вы, молодые, срослись с мобилками и ноутбуками. Для вас живое общение заменил Интернет. Но мы с твоей матерью воспитаны по-другому. К тому же Берта опасается чужих ушей. Она не хочет выносить сор из избы.
   «Лиза не имеет привычки подслушивать, – подумал я. – Хотя все бывает. Прислуга порой живет интересами хозяев и считает своим долгом быть в курсе всего, что происходит в доме».
   «Что тебе известно о Лизе? – вклинился со своей репликой второй Нико. – Да ничегошеньки! Ты пользуешься ее услугами, с аппетитом поглощаешь ее стряпню, а что у нее на уме, тебе по барабану. Зря, дружище. Гляди, как бы не опростоволоситься!»
   Лиза! Вот, кто совершенно выпал из поля моего зрения. Она прикидывается простушкой и недотепой, но так ли это на самом деле?
   – Ты меня не слушаешь, – покачал головой дядя Леша. – Улетел куда-то, аки голубь!
   – Простите…
   – Вижу, твоя мать не зря беспокоится. Ты правда изменился. Глаза прячешь, нервничаешь, недоговариваешь. Похудел, на щеках щетина. Бриться некогда?
   – Не нагнетайте, дядь Леша, – усмехнулся я. – Щетина нынче в моде. Я ее нарочно отпускаю.
   – Жить надо не по моде, а по совести.
   – Учить меня будете?
   – Кто я такой, чтобы тебя учить? С Бертой у нас старая дружба. Ей, кроме меня, довериться некому. Андрей умер, – земля ему пухом! – а вас, молодых, в узде держать надобно, чтобы дров не наломали.
   – Не на всякого коня уздечка найдется.
   – Гляжу, остер ты на язык, – нахмурился Долгов. – Мало тебя отец порол.
   – Он меня не порол, – запальчиво парировал я. – Он меня баловал.
   – Результат виден…
   – Скажите лучше, отец ни о чем не говорил с вами перед смертью?
   Дядя Леша взял из конфетницы трюфель, развернул и отправил в рот, словно хотел подсластить напряженный диалог. Прожевал.
   – Как же не говорить-то? Просил меня Берту не оставлять в ее скорби вдовьей, за тобой присматривать. Больно ты горяч да упрям, Коля. Нет, чтобы у старших совета спросить, – все сам решаешь. С женитьбой тянешь. Сам не можешь невесту выбрать? Давай мы с Бертой поможем. У нее чудесная девушка есть на примете…

Глава 22

   Я вышел от Долгова с квадратной головой. Черный «фольксваген» привел меня в тупик. Жаль, но ничего не поделаешь. У нас с матушкой возникло взаимное чувство беспокойства друг за друга, и мы оба обратились к Долгову. Она – по давней дружбе, я – по неподтвержденному подозрению.
   Испытывая смутную тревогу, я отправился в офис компании «Крайсер», которую возглавлял. Поработал с документами, провел короткое совещание, тут и вечер подкатил. Быстро время пробежало. Секретарша сделала мне чай и бутерброды. Я перекусил, думая, куда бы податься: заглянуть к Лорику или вернуться домой.
   В начале восьмого позвонил детектив. Сказал, что ведет наблюдение за домом, где живет Анна.
   – Насчет матери я выяснил, – сообщил я ему. – «Фольксваген» принадлежит другу нашей семьи. Они действительно встречались, говорили по душам.
   – Почему скрытно?
   – Тебе показалось, что скрытно, – терпеливо объяснил я. – Просто во дворе было негде припарковать машину.
   Томашин помолчал, видимо припоминая, сколько машин стояло во дворе, и с сожалением хмыкнул.
   – Ну, если так…
   – А тебе непременно хочется впутать в эту грязь пожилую женщину, которая недавно потеряла мужа?
   Сыщик обиженно засопел в трубку.
   – Я только пытаюсь установить истину.
   – Какую? – сердито спросил я.
   – Кто еще из вашей семьи контактирует с Ремизовой.
   – В черном «фольксвагене» Ремизовой тогда не было.
   – А вы проверяли? – нагло осведомился детектив. – Когда на кону шестьсот бриллиантов баснословной цены, можно ожидать чего угодно. Перед блеском алмазов родственные связи меркнут.
   – При чем тут алмазы? – вяло сопротивлялся я.
   Он не тупой, этот Томашин, сообразил, что к чему.
   В моей памяти калейдоскопом замелькали дни и ночи, проведенные с занемогшей Анной. Позавчера… позавчера… О, черт! Как раз третьего дня я настолько устал от круглосуточных бдений, что внезапно вырубился и уснул «мертвецким сном». Именно после обеда. Почти как Лиза. Эта смелая параллель мне не понравилась.
   Если матушка могла незаметно выскользнуть из дому на часок и вернуться, то почему бы этот трюк не провернуть более молодой и выносливой Анне-Жанне? Она еще та артистка, моя сестрица. Аферы – ее стихия. Третьего дня она могла почувствовать себя значительно лучше, но продолжать имитировать болезнь, а я повелся.
   Я прикусил губу от злости и вынужден был признать, что я просто поверил на слово хорошему человеку. То бишь дяде Леше.
   – Что это за птица, «хороший человек»? – сделал удачный выпад Томашин.
   – Я его с детства знаю.
   – Оригинальное определение.
   Ему таки удалось взбесить меня, и я гаркнул во все горло:
   – Довольно пререканий! Ты дело говори. Есть подвижки насчет Анны?
   В кабинет заглянула испуганная секретарша. Я гневно махнул ей рукой: «Уйди, мол, не мешай говорить по телефону!» Она поспешно юркнула за дверь.
   – Кое-что есть…
   Я крепче прижал трубку к уху и, понизив голос, потребовал:
   – Выкладывай.
   – Я, кажется, нащупал кончик ниточки. Думал, случайность. Ан, нет. Ниточка тонюсенькая, но ухватиться можно.
   – Так хватайся! Хватайся!
   – Простите, Николай, не могу говорить, – торопливо пробормотал сыщик. – Потом перезвоню.
   – Когда?
   – Через полчаса… максимум час…
   Он отключился, а я продолжал сидеть, обалдело глядя на онемевший мобильник. В голове пульсировала мысль: не затеял ли Томашин собственную игру? Он прав. Когда на кону крупная ставка, крышу может сорвать у любого. Частный детектив – не исключение.
   – Где ты сейчас, сыщик? – прошептал я, сжимая побелевшими пальцами телефон. – Отзовись!
   Я лихорадочно набирал его номер. Он не отвечал.
   – Где ты, сыщик? – взывал я к трубке, испускающей длинные гудки.
   «Не тупи, Нико, – поддел меня двойник. – Он же ясно сказал, что наблюдает за домом Анны!»
   Я выругался, сорвался с места и выбежал из кабинета в приемную. Секретарша пудрила носик, собираясь уходить. Ее рабочий день давно закончился. Краем глаза я заметил, как она выронила зеркальце…
   Отдышался я уже в машине, выезжая с парковки. На улице смеркалось. Я дал газу и помчался в Раменки. До дома, где находилась арендованная мной для сестры квартира, удалось добраться за полчаса. Томашин мне не перезвонил, как обещал. Я тоже не набирал больше его номера. Из единомышленников мы превратились в соперников.
   Я очень торопился и с трудом заставлял себя не горячиться. Машину поставил в тени, куда не падал свет фонаря, вышел и осторожно огляделся. Томашина нигде не было.
   «На что ты надеялся? – потешался надо мной второй Нико. – Увидеть сыщика, прохаживающимся под окнами Анны? Он не дурак и наверняка приехал сюда на своем авто. В любом случае он умеет прятаться, в отличие от тебя».
   – Точно, – вырвалось у меня. – Я болван.
   Стрелка на циферблате моих часов показывала начало девятого. Крадучись и стараясь избегать открытого пространства, я осмотрел припаркованные во дворе машины. Среди них мое внимание привлек серый «форд-фокус». Кажется, на таком приезжал ко мне на первую встречу частный детектив Томашин. Тот «форд» или не тот?
   Машина была пуста. Я плюнул с досады и подумал, что делаю ошибку. Надо действовать по наитию, а не по логике.
   Я бросился к подъезду, выждал удобный момент и проскользнул внутрь. Замер, прислушиваясь к гулким и странным звукам. А вдруг сыщик где-то рядом? Затаился и чего-то ждет?
   «Не чего, а кого, – вклинился в мои суматошные мысли двойник. – Тебя, дружище. Он заранее все продумал и заманил тебя в парадное. Шарахнет куском арматуры по башке или застрелит из пистолета с глушителем. Чем не способ вывести соперника из игры? Ты сам вырыл себе могилу. Свел умного и хитрого сыскаря, который привык извлекать пользу из своей работы, с курочкой, несущей золотые яйца. Думаешь, он уступит пальму первенства тебе?»
   Мне бы кинуться прочь из дышащего угрозой подъезда на улицу, в темноту летнего вечера, забить на все гребаные тайны и жить, как жил. Но я не смог. Оказывается, тайна сродни наркотику. Пока не примешь дозу – ломает.
   Я не послушался совета здравого ума и поступил наоборот. Двинулся пешком наверх, преодолевая лестницу за лестницей. На четвертом этаже я убедился, что Томашина здесь нет, и перевел дух. Рука потянулась к звонку, но я вдруг отдернул ее. За дверью в квартиру, где жила Анна, стояла гробовая тишина.
   Наверху, этажом выше, загромыхал лифт. Кто-то спускался вниз. Может, детектив? Решил не раскрывать раньше времени свои планы и ретироваться?
   «Какие планы, Нико? – взялся за меня мой беспощадный критик. – Твои версии и гипотезы гроша ломаного не стоят. Ты запутался в собственных тенетах, братец!»
   Я разозлился и дернул за ручку двери. Закрыто. Несмотря на сильное волнение, я вспомнил о ключах, которые носил при себе. Плевать на этикет и приличия! Я хочу знать, что происходит за дверью, и узнаю, во что бы то ни стало!
   Поспешные решения приводят к плачевным последствиям. Мне предстояло убедиться в этом через минуту…
//-- * * * --//
   Щелк! Замок захлопнулся, и я оказался в темной прихожей. Слева, из кухонной арки, лился зеленый свет. Чуть дальше, справа, из гостиной в коридор падала тусклая желтая полоса. По-видимому, там горел торшер. Оттуда же раздавалось тихое подвывание.
   Это была Анна. Она сидела на полу, закрыв ладонями лицо, и плакала. Мое появление не произвело ровно никакого эффекта. Она продолжала сидеть, как сидела, не удосужившись даже взглянуть на меня.
   Я не сразу обратил внимание на чье-то тело, вытянутое между диваном и столом. Оно лежало головой к двери, так что первой мне бросилась в глаза стриженая макушка. Я попятился… но взял себя в руки. Отчего-то я был уверен: тело мертвое. Проще говоря, в комнате находился труп. Очередное дежавю заставило меня содрогнуться.
   Анна оставалась безучастной к происходящему и не переставала жалобно подвывать.
   Я метнулся в спальню – пусто. Кухня, ванная, туалет – нигде никого. У меня толчками бухало сердце и пересохло во рту. На что я рассчитывал? Найти в квартире третьего? Убийцу, который прикончил лежащего на ковре в гостиной человека?
   Гораздо позже я сообразил, что рисковал собственной жизнью, ведь у меня не было с собой оружия, и я не супермен, который одним ударом отправляет в нокаут любого качка. Это понимание пришло потом, а пока…
   – Анна! – вскричал я, возвращаясь в гостиную и бросаясь к ней. – Что здесь случилось? Да говори же!
   Она молчала.
   Я схватил ее за руки, рывком поднял и встряхнул. Ее голова мотнулась и запрокинулась, рыжие волосы рассыпались. Она была в домашнем платье в цветочек, которое привезла с собой из Старого Крыма, лицо красное, заплаканное.
   – Черт с тобой! – рявкнул я, подхватил ее и грубо усадил на диван. – Я звоню в полицию. С этим пора кончать.
   Казалось, она меня не слышала. Опять закрылась руками, сжалась в комок. Я оставил ее, включил люстру и склонился над трупом. Убитый был мне знаком. Он принял ту же смерть, что и плутоватый картежник Джо: в его груди торчал нож. Кухонный, тот самый, которым я этим утром нарезал себе сыр на завтрак. Чего доброго, на рукоятке сохранились отпечатки моих пальцев… а убийца, разумеется, был в перчатках.
   Я обернулся и посмотрел на руки Анны. Она не настолько глупа, чтобы не выбросить перчатки в мусоропровод. Кому захочется рыться в зловонных отходах? Уж точно не мне.
   Я присел возле трупа на корточки, стараясь не испачкаться. Футболка цвета хаки на груди убитого пропиталась кровью. Тело было еще теплым. Пульс отсутствовал.
   Я покосился на Анну. Если она вошла в раж, то ей ничего не стоит прикончить и меня. Ножей в кухне предостаточно, а ее тихая истерика – не более, чем искусное притворство. Но я, как ни странно, не боялся. Вернее, меня пугала не смерть от ее руки, а перспектива полицейского разбирательства.
   «Ты псих, Нико! – вызверился на меня мой двойник. – Неужели, ты позволишь этой аферистке втянуть себя в новое преступление?»
   – Уже позволил, – процедил я сквозь зубы, встал и повернулся к Анне-Жанне. – Зачем ты его убила? Говори. Ну?! Не то я сдам тебя ментам! Прямо сейчас!
   У меня внутри все похолодело. Я был готов исполнить свою угрозу. И барышня почувствовала, что шутки закончились.
   – Я не знаю… я ничего не знаю… – всхлипывала она.
   – Хватит ломать комедию. Хочешь оказаться за решеткой? Пожалуйста!
   – Я… не убивала…
   – Может, это я сделал?
   Она сжала губы и опустила голову.
   – Ах, вот как! Ты дурочку-то из себя не строй. На меня решила все свалить? Не на того напала!
   Я подумал, что в квартире полно моих отпечатков, не говоря о ноже… и что мне придется туго, если сюда приедет следственная бригада. Я, конечно, вызову своего адвоката, но…
   «Твоя карта бита! – злорадно прокаркал второй Нико. – Если в дело вмешается полиция, тебе в любом случае придется объяснять, как ты оказался в этой квартире и кто такая Анна Ремизова. А там всплывет убийство Джо, и понеслось!..»
   Хуже всего, что лежащий на полу убитый – не кто иной, как нанятый мной частный детектив Томашин. Меньше всего я ожидал найти здесь его труп. Черт меня дернул прийти сюда! Пусть бы эта милая дамочка выпутывалась сама.
   «Как же! – захихикал двойник. – Держи карман шире! Она бы сбежала, а мертвеца оставила тебе. Расхлебывай, дорогой братец, родственную кашу!»
   Сестра выглядела невменяемой. Она изменила лицо и прическу, но не свое нутро. Что мне было делать?
   – Жанна, – строго произнес я, меняя тактику. – Опомнись! Хочешь сесть за убийство? Провести десять лет в колонии? Я тебе это устрою.
   «А что ты можешь ей предложить в обмен на признание? – язвил второй Нико. – Чудесное спасение? Интересно, какое же?»
   – Ч-что… – прохрипела она. – Ч-что тебе… надо?
   – Ты знаешь, кто это? – спросил я, указывая на мертвое тело.
   Сестра замотала рыжекудрой головой.
   – Нет… н-нет…
   – Как он оказался в квартире? Ты впустила его?
   – Н-не знаю…
   Я потерял терпение и отвесил ей звонкую оплеуху. Вообще-то я не поднимаю руку на женщин, но как иначе я мог привести ее в чувство? Она вскрикнула и посмотрела на меня мутным взглядом.
   – Ты будешь говорить, или я звоню в полицию? – прорычал я.
   – Б-буду…
   Кажется, до нее начинал доходить смысл происходящего. Она пробуждалась от своих сумрачных грез.
   – Как этот человек оказался здесь? – повторил я вопрос.
   – Не знаю… я… спала…
   – Спала?
   – Да… я прилегла в спальне… и задремала…
   – …а когда проснулась, обнаружила в квартире труп? – с усмешкой закончил я.
   Не поручусь за Анну, однако Жанна де Ламотт с ее опытом заранее приготовила бы оправдания для своего поступка.
   – Меня разбудил шум… я встала и выглянула в коридор… – пролепетала она, забыв о слезах. – В гостиной горел свет… я зашла… и…
   Она побледнела и задохнулась, не в силах продолжать.
   – Тебя обуял ужас, детка? – с напускным участием осведомился я. – Ты едва не упала в обморок при виде мертвеца с ножом в груди? А потом села на пол и взвыла?
   – Я очень… испугалась…
   «Она лжет! – неистовствовал мой внутренний двойник. – Не вздумай ей верить! Она насквозь фальшивая, как ее крашеные волосы и прооперированное лицо!»
   – Дверь не взломана, – заявил я. – Как же убийца проник в квартиру?
   Я делал вид, что повелся на ее объяснения. Она успокоится и допустит промах. У нее был всего один комплект ключей, а второй – у меня. Сей факт опять-таки свидетельствовал бы не в мою пользу.
   Жанна молчала, подняв на меня жалобный синий взор. Сущая Миледи, обольщающая своего тюремщика.
   Я отвел глаза, ощущая предательскую слабость в сердце. Присутствие в комнате трупа придавало нашему разговору оттенок безысходности. Руки Жанны мелко дрожали, подбородок ходил ходуном, и я подумал, что не стоит на нее давить. По крайней мере, не сейчас.
   Что заставило меня поступить далее так, как я поступил? Должно быть, я заразился от Жанны ее безумием. Стигматы, вероятно, появляются не только на теле, но и в душе. Язвы забытого прошлого, которое никуда не ушло. Они вдруг открываются и кровоточат под влиянием какого-нибудь внезапного и неисповедимого дежавю. Им невозможно противостоять.
   – Надо избавиться от мертвого тела, – сказал я, ни к кому не обращаясь. – Куда прикажешь его девать?
   «Распилите и спустите в унитаз, – подсказал второй Нико. – Жанна тебе поможет. А еще лучше – положите в ванну и засыпьте негашеной известью. Или залейте соляной кислотой. Способов много, выбирайте любой!»
   Он издевался, а мне было не до смеха. Я испытывал угрызения совести по отношению к Томашину. Он, конечно, сам виноват, полез, куда его не просили, вот и поплатился. Я поручал ему слежку и ничего больше. Он решил пойти ва-банк, но просчитался. От бриллиантов и вправду башню рвет, в этом покойный сыщик был прав.
   Я бросил взгляд на часы. Ого! Уже десять. За окнами сгустилась ночная мгла. В темноте громыхало, над домами вспыхивали зарницы.
   Я подошел к балкону, отворил дверь и выглянул на улицу. Жанна сидела на диване, сжав руки между коленок и наблюдая за мной. Казалось, труп не пугал ее. Она словно отгородилась от него невидимой стеной. Или же ее психика выставила защитный барьер. После недельной горячки еще одно испытание было ей не по силам. Впрочем, о сестре ничего нельзя сказать наверняка. Она оставалась для меня загадкой.
   Я вышел на балкон. В воздухе пахло грозой. Внизу, под домом, простирался газон с посаженными кое-где кустами и деревьями. Вдоль дороги горели фонари. На небе – ни звездочки. Подул ветер, бросая мне в лицо мелкие капли.
   Я вернулся в комнату со словами:
   – Будет дождь…
   Жанна в облаке рыжих кудрей походила на распутницу с ликом святой. Она сидела в той же позе, с тем же выражением мольбы на лице.
   – Давай, помоги мне, – сказал я. – Неси тонкое покрывало или простыню.
   Она не пошевелилась. Я вздохнул и сам отправился в спальню. Кровать была разобрана и примята. Может, Жанна в самом деле спала?
   «Ха-ха-ха-ха! – взорвался смехом мой двойник. – Ты осел, Нико! Какая морковка маячит у тебя перед глазами? Сексуальная связь с собственной сестрой? Ты, часом, не рехнулся, братец?»
   Я сорвал с постели бордовую простыню и решительно двинулся обратно в гостиную. Уж не сплю ли я и вижу кошмар? Тогда пора просыпаться.
   Брови Жанны дрогнули, когда она увидела меня с простыней в руках, рот приоткрылся.
   – Что я собираюсь делать, дорогуша? – пробормотал я. – Избавляться от трупа, вестимо. Вставай, присоединяйся. Процедура не из приятных, но моей вины в этом нет.
   Она затрясла головой и отвернулась. Не хотела смотреть на дело рук своих. Напрасно было ждать от нее содействия.
   – Боишься? Я тоже боюсь.
   Жанна не ответила, ее била дрожь.
   Я быстро, стараясь не думать о том, что делаю, обыскал карманы сыщика, нашел ключи от машины и отложил в сторону, протер рукоятку ножа, укутал мертвеца в простыню и вытащил на балкон.
   – Прогуляемся? Прошу прощения за неудобство…
   Начался дождь. Я внимательно посмотрел вниз, на темный газон и освещенную фонарями пешеходную дорожку. Прохожих не было, их на мое счастье разогнала непогода. Я выбросил мертвое тело с балкона и тут же вернулся в комнату. Прижавшись спиной к балконной двери, прислушался, не кричит ли кто. Кажется, мне повезло. Никто из жильцов не заметил падения трупа с четвертого этажа. Темнота, дождь, люди сидят у телевизоров. Даже любознательные пенсионерки в это время вряд ли торчат у окон.
   Жанна привстала, вопросительно глядя на меня, потом опять села.
   – Не тащить же мне его к лифту? – пояснил я. – А потом на себе из парадного к машине? Давай, собирайся! – бросил я ей приказным тоном.
   – К-куда?
   – Собирайся! Живо! – рявкнул я, и она опрометью кинулась в прихожую надевать туфли.
   Я решил не оставлять сестру одну в квартире. Кто знает, что еще взбредет ей в голову?
   В лифте она прижалась ко мне, я слышал, как стучит ее сердце. До серого «форда» мы добрались без приключений. Никто не попался нам навстречу. Только вот зонтик впопыхах не захватили, и дождик успел нас намочить.
   В ту злополучную ночь я действовал будто лунатик. Хотя луна пряталась за тучами, я ощущал ее магнетическое влияние.
   «Ты фантазер, Нико, – сокрушался мой двойник. – Какая луна? Ты просто не можешь объяснить природу влияния, которое испытываешь. Ты попал в трясину, парень, и она засасывает тебя глубже и глубже!»
   Отмахнувшись от его причитаний, я торопливо достал ключи от автомобиля Томашина и нажал на кнопку брелка. «Форд-фокус» издал характерное «пик-пик», и я похвалил себя за наблюдательность. Я не ошибся. Это была машина детектива. Отсюда он следил за домом, отсюда же отправился навстречу гибели, и на ней же совершит свое последнее путешествие.
   Я запихнул Жанну на переднее сиденье, плюхнулся на место водителя и включил зажигание. Она сидела рядом бледная и дрожащая. Мы подъехали поближе к сброшенному с балкона телу. Бордовая простыня в темноте сливалась с газоном, так что со стороны трудно было заметить на траве труп. Я огляделся по сторонам, подбежал, поднял его и перенес на заднее сиденье «форда». Простыня была мокрой от дождя и холодной. Показалось, что меня обдало дыханием смерти.
   – Поехали, – сказал я, усаживаясь за руль.
   Жанна молча кивнула. Бьюсь об заклад, она не соображала, что происходит. Мы оба были в угаре безумия, овладевшего нами.
   Фортуна, если она помогает преступникам, благоволила ко мне. Да, я встал на скользкую дорожку укрывательства и отдавал себе отчет, на что иду.
   «Форд» с мертвецом в салоне призраком мчался по ночным улицам. Ни один гаишник не остановил нас, колесо не спустило, мотор не заглох посреди ярко освещенного проспекта, тормоза не отказали, бензина хватило до самой окраины, где тянулась запущенная промзона.
   Жанна прерывисто дышала, уставившись вперед, на сверкающую в свете фар завесу капель, которая отделяла нас от внешнего мира. Я подъехал к проему в бетонном заборе, уверенно свернул туда и медленно покатил к развалинам. За ними скрывался строительный котлован.
   Год назад отец собирался приобрести часть этой промзоны и зачем-то потащил меня с собой. Теперь я осознал, зачем. Все в жизни, любая мелочь, является носителем особого смысла, который не всегда можно уловить и понять.
   Я остановился у котлована, вышел и заглянул вниз. На дне огромной ямы стояла черная вода. Я содрогнулся. На меня лил дождь, но я ничего не чувствовал.
   – Прости, дружище, – пробормотал я, мысленно обращаясь к Томашину. – Я этого не хотел. Ты не оставил мне выбора. Прости…
   Жанна продолжала сидеть в машине. Ее апатия сменилась возбуждением. Она обхватила себя руками за плечи, пытаясь унять озноб.
   Я плохо помню, как вытащил из машины труп и сбросил его в котлован. Глухой всплеск показался мне оглушительным, а брызги, почудилось, достигли моего лица. Я с остервенением вытерся краем тенниски и обернулся к машине. Жанна побелела, но не шелохнулась. Она сама казалась мертвой красавицей за лобовым стеклом «форда», залитом струями дождя.
   – Ну, вот и все, – хрипло произнес я. – Здесь его никогда не найдут. А машину я отгоню в другое место.
   Из предосторожности я набрал мобильный номер Томашина. В салоне автомобиля отозвался сигнал. Телефон погибшего завалился между сиденьями. Я достал его, вытащил «симку» и выбросил все в котлован. То же я проделал с сотовым, которым пользовался для переговоров с детективом. Он был зарегистрирован на чужое имя, но я все равно решил от него избавиться.
   Жанна, казалось, не замечала моих действий. По крайней мере, она никак не реагировала на них.
   «Идиот! – в бешенстве вопил мой двойник. – Теперь вы с ней повязаны! Вы теперь подельники! Сообщники! Ты свихнулся на этой бабенке, придурок! Ловко она взяла тебя в оборот! Хотелось бы знать, как ты станешь выпутываться!»
   Я вымок, меня трясло. Жанна что-то невнятно говорила, но я не разбирал ни слова…

Глава 23

Черный Лог

   Лавров и Глория играли в шахматы. Необычные фигурки, выточенные из слоновой кости, достались ей от Агафона вместе со всем домашним убранством и хозяйственной утварью.
   Лавров с опаской прикасался к королю в виде султана и особенно к ферзю-султанше. Ему трудно было отделаться от мысли, что они теплые на ощупь, словно живые.
   – Знаешь, как наказывала неугодных султанша Роксолана? Она приказывала оскопить их.
   – Кастрировать, что ли? – обдумывая свой ход, уточнил начальник охраны.
   – Правильно мыслишь. А чтобы они могли справлять малую нужду, Роксолана дарила пострадавшим золотые трубочки.
   – Весело…
   – Как иначе слабой женщине отстаивать свои права в этом жестоком мире? Тебе мат! – засмеялась Глория.
   – Уже? – растерялся он. – Это нечестно. Мы только сели играть.
   – Не надо ворон ловить!
   – Я не ловил, я… – он сдался и поднял руки. – Ладно, твоя взяла.
   – Хочешь еще партию?
   – На сегодня хватит, – насупился Лавров.
   Глория с улыбкой убирала в ящичек черного дерева искусно выполненные фигурки восточных всадников, боевых слонов и пешек-воинов. Для королей и ферзей были отведены отдельные ячейки.
   Роман внимательно наблюдал за процессом. Конец игры чем-то напоминал финал человеческой жизни.
   – Фигуры полежат в ящике некоторое время, – вымолвила Глория, любовно поглаживая белую султаншу – А в следующий раз мы опять достанем их, расставим на доске…
   – …и начнем новую партию. Так?
   – По-другому быть не может.
   – А с людьми?
   – Интересный вопрос, – она закрыла ящичек и подняла глаза на Лаврова. – Сам-то что думаешь?
   – Интересный вопрос, – передразнил он Глорию. – Пока я жажду услышать твое мнение.
   – Лучше я оставлю его при себе.
   – Почему? – обиделся он. – Я не дорос до высших материй, да?
   – Где тут высшие материи? – вздохнула она. – Кстати, сегодня у тебя будет повод позабавиться… и вспомнить о шахматных фигурах.
   Не успела она окончить фразу, как на пороге комнаты появился седовласый великан и зычно сообщил:
   – К вам гость пожаловал, Глория Артуровна.
   – Кто?
   – Очень красивый молодой человек, – с мстительным удовольствием объявил слуга, покосился на Лаврова и добавил: – Приехал на «мерседесе» последней модели. Обеспеченный господин.
   – Через пять минут приведи его в каминный зал, Санта. Запомни, я войду первой.
   Слуга почтительно наклонил стриженую в скобку голову и удалился.
   – У нас клиент, – подмигнула Глория начальнику охраны. – Готова поспорить, он предложит нам кругленькую сумму за раскрытие страшной тайны.
   – Не нам, а тебе.
   – Но ты же мой помощник. Тебе тоже перепадет.
   – Надеюсь, – вздохнул Лавров.
   Она поднялась, оправила на себе черное атласное платье и пригладила зачесанные назад волосы. Длинные серебряные серьги с гранатами спускались почти до плеч, на запястьях – гранатовые браслеты. Чем не языческая сивилла?
   – А мне что делать? – с досадой спросил бывший опер. – Чахнуть в одиночестве?
   – Зачем? Спрячешься за ширмой и будешь…
   – …подслушивать? Вот еще!
   – Не подслушивать, а незримо присутствовать, – подчеркнула Глория. – Изволь подчиняться.
   – По-моему, это не совсем этично.
   – Зато эффективно. У меня от тебя секретов нет, а клиента мы избавим от лишнего беспокойства. Он ведь не знает, можно ли тебе доверять. И поторопись, у нас в распоряжении не больше двух минут.
   – Пф-фф-фф! – возмущенно фыркнул Роман. Однако послушно встал и пошел следом за своей повелительницей…
//-- * * * --//
   – Николай Крапивин, – представился гость.
   Санта ничуть не преувеличил, назвав его красивым мужчиной. Тот вполне сгодился бы на роль плейбоя или героя-любовника. Настоящий франт, высокий, широкоплечий, сероглазый, с короткими русыми волосами и модно подбритой щетиной на подбородке. Правда, на его лице застыла растерянность, которую он прятал под любезной улыбкой.
   – Глория, – нараспев произнесла хозяйка дома.
   – Мне дали адрес некого Агафона, – смущенно пробормотал посетитель. – Я, кажется, не туда попал. Вы простите, ради Бога…
   – Вам дали верный адрес.
   – Но… но… где же тогда…
   – Агафон умер, – сообщила Глория. – Я за него.
   – Вы?
   Господин Крапивин достал из кармана платок и промокнул классически вылепленный лоб. Таким лбом любой мог бы гордиться. Даже Аполлон Бельведерский.
   Глория с удовольствием созерцала этот великолепный образчик мужской породы, тогда как Лавров, притаившись за ширмой, мучился ревностью. Он мог видеть посетителя через узкую щелку и угадывал восхищение Глории.
   Красавчик растерялся. Он сидел в мягком кресле, как на иголках. Красные тона необычной гостиной, в которую он попал, ассоциировались у него с кровью.
   – Я в замешательстве, – признался Крапивин. Улыбка сползла с его лица, губы сжались.
   – Какого рода услугу вы рассчитывали получить от Агафона? – спокойно спросила Глория.
   – Право, не знаю, стоит ли начинать…
   Она смерила его испытующим взглядом. Гость нервно заерзал.
   – Ну, что ж… в таком случае прощайте. Я дорого ценю свое время, чтобы тратить его понапрасну, – заявила она.
   По-видимому, царственное величие, с которым была произнесена эта фраза, подействовало на Крапивина умиротворяюще.
   – Подождите, – решился он. – Разве мои колебания не естественны? Я никогда прежде не имел дела с э-э…
   – Колдунами? – иронически усмехнулась Глория.
   – Да… то есть нет… Вы же не колдунья? Агафон был магом и ясновидцем, как мне сообщили. Я собирался задать ему несколько вопросов. Понимаете, я попал в нелепую и дикую историю… Скажите, что меня ждет в ближайшем будущем?
   Не успел он договорить, как Глория увидела жуткую картину: полумрак… несколько странно одетых фигур… дым… догорающие свечи… молодой человек с ножом в руке… лежащий на полу труп…
   Слова страшного пророчества застряли у нее в горле. Она прокашлялась, тряхнула головой, отгоняя видение, и заявила:
   – Вам придется рассказать мне все, без утайки.
   Крапивин вспомнил завет покойного отца: «Обязан предостеречь тебя от обращений ко всякого рода предсказателям и ясновидцам. Эти самозванцы способны внушить опасную веру в свои лживые пророчества».
   Он уже нарушил одно родительское наставление и вляпался по уши. Теперь он нарушает вторую заповедь.
   – Я готов открыть вам свою душу, Глория, – неуверенно вымолвил Крапивин. – Но я должен убедиться, что вы… э-э…
   – …не шарлатанка? – засмеялась она.
   – Простите.
   – Я знаю, зачем вы пришли. Вас интересуют камни из ожерелья Марии-Антуанетты. Вернее, оно было заказано королем Франции Людовиком XV для своей фаворитки мадам Дюбарри… но тот не смог его выкупить, а потом оно исчезло в результате похищения.
   Сказать, что у посетителя пропал дар речи, значит, ничего не сказать. Он остолбенел и уставился на хозяйку дома безумным взглядом.
   – Вы намереваетесь завладеть про´клятыми бриллиантами? – продолжала она. – Вас не пугает их зловещая репутация?
   – П-пугает… – выдавил Крапивин. Он и не думал отпираться.
   – Однако блеск алмазов, которых вы ни разу не видели, ударил вам в голову.
   – Не только… алмазов…
   Господин Крапивин пытался взять себя в руки. Ему это плохо удавалось.
   – Бедняжка, – с сочувствием кивнула Глория. – Вы попали в сети преступной любви. Ай-яй-яй!.. Любовь и бриллианты! Роковое сочетание. Вы стоите над пропастью, молодой человек.
   Щеки посетителя загорелись, лоб покрылся испариной. Казалось, дама в черных шелках приникает в самые сокровенные уголки его сердца и без труда читает страницы его судьбы.
   Однако дело обстояло по-другому. С появлением Крапивина на Глорию обрушился поток разрозненной, отрывочной информации, где все смешалось, и зерна, и плевелы. Она наугад выхватывала из этого рога изобилия какие-то куски, но не могла составить из них стройную картину или цепочку событий. Она еще не научилась быстро ориентироваться в этом калейдоскопе.
   «Не торопись, – шепнул ей на ухо карлик. – Все упорядочится само собой. Плыви по течению, и лодка доставит тебя в нужную гавань».
   Легко сказать, «плыви по течению»! Она покосилась на ширму и на всякий случай сделала Лаврову знак не высовываться. А то испортит всю малину.
   Крапивин не обратил внимания на ее мимолетное движение. Он был обескуражен, повержен и обезоружен. Ему было невдомек, что Глория сама балансирует на грани интуиции и ума. Причем последний усердно вставляет ей палки в колеса.
   – Над пропастью… – повторил Николай. – Вы правы. Хотя порой мне кажется, что я уже падаю.
   – Что я могу сделать для вас? – осведомилась она.
   Посетитель привстал, положил на стол конверт с деньгами и пробормотал:
   – Я хотел бы… узнать насчет сестры… и еще…
   – Погодите. Так мы оба запутаемся. Давайте-ка, излагайте вашу историю по порядку.
   У Лаврова, сидящего за ширмой, першило то в носу, то в горле, как это бывает, когда нельзя чихать и кашлять. Поданный Глорией знак он понял и оскорбился. Она подозревает его в отсутствии выдержки!
   Между тем Николай Крапивин приступил к своему длинному повествованию. Увлекаясь сам и увлекая слушателей, он углублялся в мельчайшие подробности происходящего и тонкости собственных переживаний, размышлений и страхов.
   Когда он закончил, Глория и Лавров знали все, что было изложено в предыдущих Главах от имени сего персонажа…
//-- * * * --//
   – Зачем же вы сбросили труп сыщика в воду? – удивилась она.
   – Чтобы его не нашли, – объяснил Крапивин. – И на Анну не упало подозрение. Видите, я вам доверился абсолютно, целиком и полностью. Я не боюсь, что вы меня выдадите. Вы этого не сделаете. Во-первых, это не в ваших интересах. Во-вторых, обвинения против меня нельзя будет построить на ваших словах. А все улики я уничтожил. Машину убитого детектива я отогнал за город и бросил в лесополосе. На заднем сиденье могли остаться следы крови хозяина, но меня это не волнует. Тело будут искать рядом с «фордом» и не найдут. О том, что я нанимал частного сыщика для слежки за сестрой, скорее всего, никому не известно. Он действовал один, наша договоренность с ним была конфиденциальной. Даже если нет, я выкручусь. По большому счету я-то никого не убивал.
   – А укрывательство?
   – Кому понадобится доказывать мою причастность к убийству, которое вряд ли раскроют? Все следы в квартире в Раменках мы с Анной тщательно убрали. Ковер выбросили и заменили новым, пол замыли. Не думаю, что очередные жильцы что-нибудь заметят.
   – Анна съехала оттуда?
   – Конечно, съехала. Вы бы смогли жить там, где убили человека?
   – Речь не обо мне, – заметила Глория.
   – Я снял ей другую квартиру, в Лосе. Подальше от страшных воспоминаний.
   – Боюсь, эта мера не спасет ситуацию.
   – На что вы намекаете?
   – Всегда найдутся люди, которым не дают покоя чужие секреты.
   У Глории не было сомнений, что Анна Ремизова и давно умершая Жанна де Ламотт, – одно и то же лицо. Но криминалистам этого не объяснишь. По сути, этого никому не объяснишь. Престарелая графиня де Гаше скончалась в Старом Крыму и унесла с собой тайну бриллиантового ожерелья. Эта тайна привязала ее к месту смерти… или к месту клада. В любом случае в истории с ожерельем осталось много белых пятен…

Глава 24

   Крапивин молчал, хмуря брови и глядя в сторону ширмы. Он чувствовал чье-то присутствие, но не осмеливался сказать об этом.
   – У меня странное ощущение, – наконец выдавил он. – Словно мы не одни в комнате.
   Глория знала, как выйти из положения.
   – Разумеется, не одни, – охотно подтвердила она и указала на портрет самодовольного мужчины с подкрученными вверх усами. – Вот граф Сен-Жермен, прошу любить и жаловать. Он обожает все, что связано с картами.
   Гость бросил внимательный взгляд на знаменитого авантюриста и алхимика и спросил:
   – Сен-Жермен – это ведь вымышленное имя?
   – Боюсь, что да.
   – Как и Калиостро?
   Глория задумчиво кивнула. А Николай вдруг хлопнул себя ладонью по лбу и воскликнул:
   – Я тупица! Я рассказал вам о Ковбое Джо, убитом в своем доме в Старом Крыму. Он еще называл себя Калиостро…
   – Он самозванец.
   – Это я понял. Его настоящая фамилия – Бальзамов. Калиостро тоже звали Джузеппе Бальзамо. Здесь какая-то связь.
   – Чисто умозрительная.
   Глория хотела пояснить, что Бальзамо – это сакральное имя, составленное по каббалистическому методу, но воздержалась. Клиенту незачем вникать в такие тонкости.
   – Что же это все значит? – растерялся он.
   – Вопрос поставлен слишком широко, – усмехнулась она. – Давайте внесем конкретику, господин Крапивин.
   – Николай… так будет проще.
   – Хорошо. Что вас больше тревожит, Николай, бриллианты или ваше будущее?
   – Моя сестра – убийца. Она лишила жизни двух человек – картежника, с которым крутила роман, и частного сыщика. А я… покрываю ее! Мало того, я… испытываю к ней далеко не братские чувства. Сказать по правде, разве она виновата в смерти этих двух людей? Она больна! Она…
   – Вы любите ее?
   Крапивин понуро развел руками, потом сцепил пальцы в замок и сжал их до хруста в суставах.
   – Я ничего не могу с собой поделать! – признался он. – Я извращенец. Подонок, жаждущий уложить в постель собственную сестру. Узнай об этом отец, он бы проклял меня! Я не заслуживаю снисхождения.
   – Зачем же вы пришли ко мне?
   – Как мне остановить ее?
   – Кого?
   – Анну! Она будет продолжать убивать, а я не смогу без конца заметать следы и уничтожать улики. Какая жизнь нас ждет? Нас! Видите, я уже не мыслю себя без Анны. Я дал слово отцу… черт! Я перестал различать, где мой долг, а где… вожделение. Неужели это похоть заставляет меня безумствовать? Никогда не думал, что могу быть настолько безрассудным. Как будто до Анны у меня не было женщин. Я не помешан на сексе, уверяю вас. У меня есть любовница… танцовщица из варьете. Но с тех пор как появилась Анна, я совершенно охладел к ней. Я не узнаю себя.
   Глория помолчала, глядя в его красивое лицо, искаженное страданием.
   – У вас развивается «синдром Адели», – заявила она. – Это своего рода психоз, говорю вам как врач.
   – Вы… врач? – поразился Крапивин.
   – У меня диплом врача, – улыбнулась она. – Кстати, в Международной классификации болезней описанное вами состояние классифицируется как «расстройство привычек и влечений». Примерно такое же, как страсть к азартным играм или клептомания [8 - Клептомания – патологическая склонность к воровству.].
   – Да ну? – засомневался посетитель. – Вы шутите.
   – Ничуть. Подобная патология характеризуется непреодолимым желанием совершать опасные для себя и окружающих действия. Причем возникает это желание спонтанно, и ему невозможно противостоять.
   – Похоже…
   – «Синдромом Адели» сей недуг назвали по имени дочери знаменитого писателя Виктора Гюго, – объяснила Глория. – Девушку охватила любовная одержимость. Ее неразделенное чувство к офицеру Альберту Пинсону переросло в душевную болезнь. Офицер не отвечал ей взаимностью, а она всюду преследовала его, оплачивала карточные долги Пинсона и даже нанимала ему проституток.
   – Похоже, – хрипло повторил молодой человек. – И что потом?
   – Адель Гюго закончила свои дни в психиатрической клинике.
   Крапивин издал нечленораздельное восклицание и закрыл лицо ладонями.
   «С ума сойти! – подумал сидящий за ширмой Лавров. – Любовь – это диагноз! Насколько такой диагноз применим ко мне?»
   – К кому вы питаете болезненную страсть? К Анне Ремизовой или Жанне де Ламотт? – без обиняков спросила Глория.
   – К обеим, – выдавил Крапивин. – Для меня они… неразделимы.
   – У вас к тому же осложненный синдром.
   Повисла напряженная пауза. Глория погрузилась в свои мысли, ее собеседник нервно кусал губы. Лавров ему сочувствовал.
   «Врач обязан не только поставить диагноз, но и назначить лечение, – злился начальник охраны. – Бедняга Крапивин. Ему не позавидуешь!»
   – Зачем вы посылали детектива в Старый Крым? – как ни в чем не бывало осведомилась Глория. – Вы поверили в клад покойной графини де Гаше?
   Ее будничный тон отрезвил посетителя.
   – Я надеялся, что он раскопает какие-нибудь подробности, проливающие свет на поведение Анны. Я ничего не знал о ней. Не знал ее окружения, ее образа жизни, привычек, пристрастий. Этот ее шрам на груди поразил меня! Мне хотелось понять, с кем я имею дело.
   – Только-то?
   – Не только… – скрепя сердце, признал гость. – Я невольно оказался втянутым в чью-то аферу. Кто-то использует меня. Допускаю, что стал частью дьявольского плана, выношенного в больном сознании Анны. Как бы там ни было, я ее друг, а не враг. Я хочу помочь ей, если это возможно.
   – Полагаете, вас используют?
   – Не исключено.
   Глория отнеслась к его словам нейтрально. У нее уже сложилось определенное мнение об Анне Ремизовой, но она не торопилась делиться им с Крапивиным. Жанна де Ламотт не обретет покоя, пока не избавится от своей тайны. Должно быть, она стала заложницей собственной интриги.
   – Я чувствую, что ее судьба зависит от… бриллиантов! – выпалил Николай. – Чертовых камней, которые уже однажды сломали ее жизнь и продолжают тяготеть над ней. С этим пора покончить.
   Влюбленность наделила его даром прозрения. Но на него обрушилось слишком много впечатлений.
   – Вами движет любопытство, а не корысть, – констатировала Глория. – Это плюс. Пожалуй, я возьмусь за вашу проблему. Мне самой интересно раскрыть загадку злосчастного ожерелья.
   – Вы можете сказать, что заставляет Анну убивать?
   – Нет.
   Крапивин опешил. Он успел поверить в безграничные возможности Глории, и ее отказ поверг его в уныние.
   – Вы не знаете?
   – Не огорчайтесь, – улыбнулась она, уходя от ответа. – Мы будем открывать дверцу за дверцей, постепенно.
   Она вдруг постигла значение анфилады комнат из своих повторяющихся снов. Открывать дверцу за дверцей! Нельзя объять необъятное. Но можно делать шаг за шагом и двигаться вперед.
   – Тогда хотя бы намекните, что кроется за полотном Жоржа де Латура «Шулер с бубновым тузом», – взмолился он. – У меня из головы не идет эта картина. Почему Анна лжет? Зачем ей выдавать дрянную копию, сделанную пару лет назад, за семейную реликвию?
   – Очевидно, картина должна постоянно находиться у нее перед глазами, – предположила Глория. – Чтобы пробудить воспоминания.
   – Какие воспоминания? О чем?
   – Этого я вам сказать не могу. Дайте мне время. День или два.
   Крапивин пришел в неописуемое возбуждение. Его смутные догадки совпали с предположением Глории!
   – Я хочу взглянуть на картину, – добавила она. – Меня устроит даже вариант в Интернете.
   – У вас есть компьютер?
   – Разумеется, есть.
   К посетителю вернулись самообладание и юмор.
   – Я думал, вы творите заклинания и варите зелье из сушеных змеиных языков и лягушачьей кожи.
   – Это у нас впереди, – развеселилась Глория. – Вы готовы выпить приготовленный мной напиток?
   – После того, как проясню ситуацию.
   – Договорились, – удовлетворенно кивнула она.
   Название полотна – «Шулер с бубновым тузом» – засело у нее в голове. Шулер… бубновый туз… что является ключом к ребусу?
   – Вы принесли карту, – быстро произнесла она, глядя на борсетку Крапивина. – Не так ли?
   – Так…
   – Покажите мне ее!
   Потрясенный молодой человек послушно вытащил из закрытого на молнию кармашка туза и показал Глории со словами:
   – Эта карта хранилась в кипарисовом ларце.
   – Я помню, вы говорили. Положите ее на стол.
   Крапивин молча повиновался. Глория осторожно придвинула к себе пожелтевший от времени бубновый туз и уставилась на него.
   «Каждый предмет есть часть целого, – нашептывал ей на ухо карлик. – Любая частичка содержит всю информацию о целом. Сумеешь ли ты получить ее? Вот в чем вопрос! Гриф «совершенно секретно» ставят не только на документах. Это относится и к более тонким материям. Владеешь ли ты искусством преодолевать «табу», наложенные другими?»
   Глория долго, до ряби в глазах смотрела на красный ромбик, обозначающий в игральных картах бубновую масть.
   Ничего.
   – Мне нужно время, – сказала она. – Вам придется подождать, господин Крапивин.
   – Сколько?
   – Не знаю…
   Посетитель разочарованно вздохнул.
   – Я подожду, – согласился он. – А как быть с Анной? Она очень напугана. Я тоже боюсь за нее! Я не могу проводить с ней двадцать четыре часа в сутки. У меня больная мать… бизнес, наконец. Я должен хотя бы полдня проводить в офисе.
   – Анна не сбежит, если вы об этом, – бросила Глория, продолжая разглядывать туза. – Она не для того нашла вас, чтобы потерять. Вы служите ей палочкой-выручалочкой.
   Витиеватое обрамление ромбика вряд ли несет в себе какой-то смысл. Обычное украшение игральных карт, принятое в прошлом. Насколько далеком прошлом, Глория затруднялась определить. Туз – не что иное, как символ. Его возраст не имеет значения, как и подлинность картины. Без разницы, когда их изготовили. Важно, о чем они молчат. Для непосвященного картина и туз немы.
   – Немые обмениваются знаками! – вырвалось у нее.
   – Не понял?
   – Мысли вслух, – отшутилась Глория. – Не обращайте внимания.
   Крапивин напрягся, видимо собираясь с силами.
   – Скажите… кровосмешение… очень тяжкий грех? – с усилием вымолвил он.
   Глория оторвалась от карты и подняла на него удивленный взгляд.
   – Кровосмешение? Вы о чем?
   – Ну… Анна же моя сестра по отцу. А я… в общем, что говорить? Сами знаете…
   – Анна вам не сестра.
   Николай судорожно сглотнул, ему не хватало воздуха.
   – Не… сестра?
   – Нет, – отрезала Глория.
   – Почему же вы раньше молчали?!
   – Вы конкретно не спрашивали. Ходили кругами.
   – О-откуда вы знаете, что…
   – Я не вижу кровного родства между вами, ни близкого, ни дальнего.
   Крапивин не верил своим ушам.
   – Господи! Анна мне не сестра! Не сестра! Вы не представляете, какой камень вы сняли с моей души! – растрогался он. – Она мне не сестра! Я ни в чем не виноват перед ней. И ничего не должен своему отцу. Но я же… дал ему слово… я пообещал заботиться он Анне…
   – Заботьтесь, кто вам мешает?
   – Как же так? – внезапно огорчился посетитель. Его эйфория сменилась подавленностью. – Отец был уверен, что Анна – его дочь.
   – У вашего «отца» не было детей, – брякнула Глория, сообразив, как нелепо звучат ее слова, и улыбнулась. – Как его звали? Напомните.
   – Андрей Никитич…
   – У Андрея Никитича не могло быть детей. И не было.
   – А я?
   – Вы не его сын…
   У нее на устах застыли ужасные слова, которые она обязана была бы произнести вслух. Ведь Крапивин приехал, чтобы услышать прогноз на будущее. Но она не смогла…
//-- * * * --//
   – Я подозревал! – изумленно воскликнул Крапивин. – Я чувствовал! У меня бы не возникло влечения к родной сестре… Но она-то, Анна! Какова лгунья! Я почти поверил ей! Я полный кретин! Меня развели, как лоха! Значит, сбылось пророчество…
   Он запнулся, побагровел, привстал, взмахнул руками и обессиленно рухнул обратно в кресло.
   – Вы подумали о вашей матери? – догадалась Глория.
   Крапивин что-то промычал и мотнул головой. Скулы его ходили ходуном. Наконец он выдавил:
   – Как она могла? Отец считал ее лучшей из женщин, а она его обманывала…
   – Это была ложь во благо.
   – Благой лжи не бывает!
   – Ошибаетесь. Ваша мать знала, что ее муж мечтает о ребенке, и подарила ему сына. Не важно, каким способом. Андрей Никитич заполучил наследника, он жил счастливо и умер в уверенности, что его род не прервется.
   – А мать Анны? Вероника Ремизова? Она тоже лгала?
   – Думаю, курортный роман между ней и Андреем Никитичем – не выдумка. Страсть – штука неконтролируемая, она вспыхивает и гаснет, не подчиняясь ни людям, ни библейским заповедям. Ваш э-э… отец был видным, красивым мужчиной…
   – Вы же не знали его.
   – Я вижу его образ, – Глория показала на кресло слева от гостя. – Он сидит рядом с вами.
   Крапивин нервно покосился на пустое кресло и невольно отодвинулся.
   – Всю жизнь все твердили, что мы с отцом похожи, – ошарашенно пробормотал он. – Мне самому так казалось.
   – Это правда, – улыбнулась Глория.
   – Выходит… у моей матери был любовник? Кто?
   – Вам лучше спросить об этом у нее.
   – Человек, с которым она… который… – Крапивин дернулся и замолчал. Слова застревали у него в горле.
   – Ваш настоящий отец, несомненно, похож на Андрея Никитича. У них во внешности много общего.
   – Мне-то какое дело? Я не собираюсь знакомиться с ним! Моим отцом был и остается…
   Он осекся.
   – Трудно называть вещи своими именами, – сочувственно произнесла Глория. – Ваше право считать отцом того человека, который вас вырастил и воспитал. Биологический фактор играет ничтожную роль.
   – Наверное…
   Крапивин еще не оправился от шока, в который повергло его заявление хозяйки дома.
   – А… кто отец Анны? – промямлил он.
   – Чтобы понять это, мне нужно ее увидеть.
   – Хотя зачем? – хрустнул пальцами Николай. – Какая, в сущности, разница? Вероятно, мамаша зачала ее от алкаша-метеоролога, с которым встречалась до моего…
   – До Андрея Никитича, – кивнула Глория.
   – Ну да… до него. Женщины любят дурачить доверчивых простаков. Небось, надеялась разбить чужую семью. Не вышло.
   – Ремизовы долго молчали, и мать, и дочь. Не торопились заявлять о себе.
   – Понимали, что им ничего не светит! – разозлился посетитель. – Мамаше Анны стыдно было рожать от местного алканавта. Вот она и сочинила романтическую байку о заезжем любовнике, и ребеночка на него записала. Сказочка для кумушек сработала. А когда дочка подросла, и для нее сгодилась. Умирая, мамаша посоветовала ей воспользоваться мнимым родством. Авось, прокатит!
   – На смертном одре не до сказок.
   Крапивин сердито отмахнулся от ее реплики. У него сложилась своя версия событий.
   – Вероника Ремизова не хотела, чтобы дочь повторила ее судьбу, – азартно излагал он. – Счастье собственного ребенка превыше совести и боязни греха. Умирающая мать пошла на обман ради Анны, которую боялась оставлять в бедности и неустроенности.
   – Это было бы простительно, – заметила Глория.
   Но молодой человек ее не услышал.
   – А мой… отец попался на удочку, – сокрушался он. – Он очень хотел детей, и напоследок фортуна преподнесла ему взрослую дочь! Мог ли он отказаться? Он ни на мгновение не усомнился, что Анна – его кровинка. Боже мой! Матушка понятия не имела, чем обернется ее… хитрость. Я вырос во лжи! Не удивительно, что вранье вокруг меня нарастает снежным комом. Одна ложь порождает другую…

Глава 25

   Лавров несколько раз был близок к тому, чтобы наплевать на все и позволить себе чихнуть. У него, как назло, ужасно щекотало в носу. А ведь ему еще приходилось по ходу беседы делать кое-какие заметки в блокноте.
   Он не мог дождаться, пока Крапивин завершит свою исповедь. Однако на этом его мучения не закончились. Длиннющий подробный монолог посетителя сменился диалогом между ним и Глорией. Пошли вопросы-ответы, затем молодой человек пустился в рассуждения по поводу своего отца-не-отца, своей сестры-не-сестры и своей матери-обманщицы.
   Лавров даже посочувствовал бы ему, если бы не свербеж то в носу, то в горле. Из-за этого он слушал невнимательно, отвлекался и кое-что пропустил.
   Едва за Крапивиным закрылась дверь, как Роман оглушительно чихнул. Ширма чудом не повалилась от такого чиха.
   Санта отправился провожать посетителя, а Глория расхохоталась.
   – Апчхи-и-и! Апчхи! – не мог остановиться Лавров. – Апчхи!
   Он кинулся к окну, схватил свою японскую игрушку, – бинокль с встроенной внутрь миниатюрной фотокамерой – и отодвинул занавеску. Щелк!.. Щелк!.. Щелк!..
   – Что ты делаешь?
   – Снимки на память, – не оборачиваясь, бросил Роман. – В разных ракурсах. Чхи! Пригодятся. Ап-чхи!
   – Что с тобой?
   – Что? – взвился он. – Посидела бы тут с мое, не задавала бы глупых вопросов!
   – Тебе было скучно?
   – Я чуть не провалил весь твой сеанс ясновидения.
   – Сеанс не удался, – нахмурилась она.
   Лавров отошел от окна, положил бинокль на стол и возразил:
   – По-моему, наоборот. От последнего твоего заявления парень был в шоке. Он еще неделю будет под впечатлением того, что его отец – не его отец, а его сестра вовсе ему не сестра. Тьфу! Не хотел бы я оказаться на его месте. Этот Крапивин увяз по самые помидоры. Он дважды застал свою барышню над еще тепленьким трупом и пальцем не пошевелил, чтобы вызвать полицию. Теперь его можно обвинить в пособничестве преступнику… преступнице, – поправился начальник охраны. – Он хоть понимает, во что вляпался?
   Глория покачала головой.
   – Вот и я того же мнения, – обрадовался Лавров. – У мужика башню снесло. Конкретно! Эта Анна-Жанна умеет влиять на психику. Человек превращается в зомби и пляшет под ее дудку. Он перестает соображать и слепо выполняет волю ловкой бабенки.
   – Это вряд ли.
   – Скажешь, Крапивин отдает себе отчет, что творит?
   – В значительной степени да.
   Лавров опять чихнул в носовой платок и вопросительно уставился на Глорию.
   – Ты серьезно? Полагаешь, он в своем уме? Ты вообще слышала, какую ахинею нес этот Крапивин? Про картину с игроками в карты, про бубнового туза, про какие-то стигматы, про ожерелье, которое больше двух веков в розыске?
   – Калиостро предупредил меня об этом визите… – задумчиво произнесла Глория. – Полагаю, он ввязался в аферу с ожерельем в надежде заполучить реликвию Великих Моголов. Но тогда все сорвалось. Камни исчезли, а сам он угодил на скамью подсудимых.
   – Допустим. А чего хочет от тебя господин Крапивин?
   – Он полагает, что Анна… вернее, Жанна де Ламотт, должна знать, куда она спрятала бриллианты. В этом я с ним согласна.
   – Он ничего такого не говорил.
   – Крапивин думал об этом, но вслух высказать свою идею не рискнул.
   – Почему же ты его не прищучила? – возмутился Роман.
   – Зачем?
   – Крапивин имеет дело с убийцей. Как он не боится, что эта барышня и его укокошит?! Апчхи! Ап… чхи-ии-и!
   – Хватит чихать.
   – Скажи своему Санте, чтобы он почаще убирал! – недовольно пробурчал Лавров. – У меня полный нос пыли набился, пока вы с Крапивиным тут болтали.
   – Его Жанна не укокошит, – запоздало ответила Глория.
   – Что? А-а… Ты уверена?
   – Крапивин ей нужен. Давай выстроим ассоциативный ряд: Жанна – Крапивин – «Шулер с бубновым тузом» – бубновый туз – ожерелье… – Она запнулась на мгновение и добавила: – …княгиня Голицына.
   – Та самая? Анна Сергеевна, про которую мы говорили?
   – Запомнил? Молодец.
   Лавров, наконец-то заслуживший похвалу, приободрился.
   – Княгиня Голицына не просто приятельница Жанны де Ламотт… то есть де Гаше. Они стали близкими подругами. Их объединило мистическое отношения к жизни, и на этом фундаменте выстроились особые отношения, которые непременно должны были иметь продолжение… за чертой смерти! – торжественно изрекла Глория.
   – На что ты намекаешь?
   Туманные образы путались в ее сознании, события не разворачивались. Ей явно чего-то не хватало, чтобы привести в действие «канал связи», откуда к ней поступала информация.
   – Ну… не знаю.
   Лаврова беспокоило не бриллиантовое ожерелье и не тайны французского двора, а более прозаическая вещь: убийца, разгуливающий на свободе. Вернее, разгуливающая.
   – Эта ваша Жанна… тьфу, Анна, убила двух человек. В том числе детектива, которого нанял Крапивин. Его хватятся, рано или поздно. Правда, шансы отыскать тело практически равны нулю.
   – По-твоему, Крапивин обязан заявить в полицию?
   – Боюсь, он отрезал себе путь к спасению.
   – Он не может предать любимую женщину.
   – Любимую? – презрительно процедил бывший опер.
   – Каждый любит, как умеет, как получается. Крапивин прикрывает Жанну по двум причинам. По любви и по расчету.
   – В чем же его расчет? Барышня, насколько я понял, без гроша за душой.
   – А бриллианты? Нашим клиентом движет не алчность, его одолевает неуемное любопытство. Никто, кроме Жанны де Ламотт, не сможет указать место клада.
   – Жанна де Ламотт – выдумка, химера! – взорвался Лавров, которому надоело подыгрывать Глории. – Вы с Крапивиным большие фантазеры. Нельзя воображаемое принимать за действительное. Стигматы – не доказательство, – опередил он ее возражения. – Слышал я о них, читал… по телику показывали. Ты же сама любишь повторять: человек – существо малоизученное. Он что угодно способен втемяшить себе в голову. Один объявляет себя Наполеоном, другой – Иисусом Христом, третий…
   Начальник охраны громко чихнул, а Глория воспользовалась паузой и вставила:
   – Время покажет, кто из нас прав.
   – Разумеется, ты! Ты, ты и ты! Всегда ты!
   – Выпей воды, – сухо посоветовала она. – У тебя начинается истерика.
   Он вскочил и начал мерить шагами комнату. Его бесила та легкость, с которой Глория шла на поводу чужих домыслов.
   – Ладно, – бросил он, остывая. – Надеюсь, ты не будешь оспаривать факт смерти Жанны де Ламотт, какое бы имя она ни носила?
   – Не буду. Но Анна Ремизова…
   – …это Анна Ремизова! – подытожил начальник охраны. – И никто другой! Она не прятала ожерелья. Она его в глаза не видела. Она опоздала родиться на двести с лишним лет!
   Глорию было невозможно переубедить.
   – Умирая, графиня де Гаше оставила зарубки, – упрямо заявила она.
   – Зарубки! Ха-ха! Мы перешли на язык дровосеков? Какие зарубки?
   – Метки… или знаки. Кому она могла их оставить? Самым близким на тот момент людям: Анне Сергеевне Голицыной и барону Боде, дальнему родственнику Крапивиных. Бубновый туз! Эта карта переходила из рук в руки, пока не оказалась на дне кипарисового ларчика. Не исключено, что владелец ларца понятия не имел о тайнике под сукном. С течением времени и не такое забывается. А если учесть революцию и три войны…
   – Зачем ей было оставлять какие-то метки? – перебил Лавров. – Она умирала, в гроб бриллианты не заберешь. На том свете они без надобности. И вообще… я лично сомневаюсь в существовании этих камней. Вероятнее всего, алмазы из ожерелья были проданы еще во Франции или в Лондоне. Везти их в Россию через несколько границ – дурная затея.
   Глория покачала головой.
   – О чем тогда говорил с графиней де Гаше русский царь Александр I? Наедине и так долго? Уж не о реликвии ли Великих Моголов шла речь? – рассуждала она. – «Эрдэнэ», даже расколотый на части, мог бы спасти династию Романовых. Ведь падение империи и трагедия царского дома были предсказаны еще монахом Авелем [9 - Авель – (1757–1841), монах-провидец, предсказавший смерть нескольких монархов, нашествие Наполеона, сожжение Москвы и пр.].
   – Очевидно, у графини не оказалось при себе реликвии. Иначе бы она царю не отказала.
   – Шесть сотен бриллиантов в скромной дорожной поклаже не спрячешь, а вот пять камушков… вполне, – задумчиво произнесла Глория.
   – Бред, – фыркнул Лавров. – Чепуха.
   – Едва в столице стало известно о кончине де Гаше, из Санкт-Петербурга в Симферополь срочно поскакал генерал Дибич, – невозмутимо продолжала она. – Как думаешь, зачем? Отдать последние почести безродной француженке? Вряд ли. Дибич привез губернатору депешу от Николая I. Александр-то к тому времени умер, но сообщил своему преемнику кое-что важное о французской графине. Новый царь потребовал от губернатора по прибытии к нему нарочного, отдать тому синюю шкатулку «в том виде, в каком она осталась после смерти Гаше».
   – Откуда такие сведения?
   – Из дневника компаньонки Анны Сергеевны Голицыной.
   – Где ты его взяла? – изумленно спросил Роман.
   – Нашла среди рукописей, собранных Агафоном. Он случайных бумаг не хранил.
   – Скажи еще, что он заранее знал, кто поселится в его доме и станет читать его бумаги. Скажи, что он все предвидел наперед.
   Глория промолчала. Это разозлило Лаврова. Проклятый Агафон каждый раз умудряется перейти ему дорогу! Глупо ревновать к мертвому, но…
   – Ладно, что было дальше с этой синей шкатулкой? – насупился он.
   – Губернатор тотчас же отправил чиновника в Старый Крым с приказом изъять все шкатулки, принадлежавшие покойной графине. Были допрошены ее душеприказчики, в том числе барон Боде. Он, якобы, предъявил взятую себе на память синюю шкатулку. Но того, что искали, в ней, надо полагать, не обнаружили. Ибо! По поручению самого Бенкендорфа было проведено повторное тщательное дознание.
   – Даже так?
   – Начальник Третьего отделения [10 - Третье отделение – орган политического надзора и сыска в России (1826–1880), учрежденный Николаем I.] повторного расследования по пустякам не назначает, – подчеркнула Глория.
   В подтверждение своих слов она достала из шкафчика несколько ветхих пожелтелых листков и положила на стол перед собой.
   – Вот… читаю дословно: Бенкендорф в письменном распоряжении указал, что «на некоторых лиц, находившихся в дружеской связи с умершей близ Феодосии графинею де Гаше, падает подозрение в похищении и утайке бумаг ее»! В связи с чем он приказывает произвести розыскные действия.
   – Если компаньонка пишет правду, значит, это были очень ценные бумаги, – признал Лавров.
   – Какой смысл компаньонке лгать?
   – Почему же эти «ценные бумаги» не изъяли у Гаше при жизни? Зачем было ждать, пока она умрет?
   – Хороший вопрос, – кивнула Глория. – Я тоже задалась им.
   – И какой вывод ты сделала?
   – Никто из агентов тайной полиции так и не выяснил толком, что привезла с собой в Россию загадочная француженка. Как изымешь то-не-знаю-что? Я думаю, после ее кончины заинтересованные лица надеялись отыскать в синей шкатулке, с которой графиня не расставалась, те самые знаки, о которых я говорю. Предположим, перед смертью Гаше оставила ключ к тайнику, где спрятала камни. Не могла не оставить! Ее мистическая натура, ее близкое общение с графом Калиостро давали ей надежду на новое воплощение. Но где гарантия, что в новой жизни память прошлого не даст осечку? Вот Жанна де Ламотт и оставила подсказку.
   – Для кого? – не понял Лавров.
   – Для самой себя.
   – Это уж ты хватила через край, – возразил он. – До такого ни один царский агент не додумался бы. Ему бы просто в голову не пришла абракадабра типа нового воплощения! Надо иметь особый склад ума, чтобы дойти до этого. Люди мыслят проще.
   – На то и был расчет. Только зря ты недооцениваешь людей, Рома. Что касается Жанны де Ламотт де Гаше, она не заблуждалась на их счет и обставилась соответствующим образом. Представь себя на ее месте. Ты умираешь, родни у тебя нет, родового имения тоже… где тебя похоронят, неизвестно. Зато у француженки не было сомнений, что после ее смерти начнутся поиски пропавших камней. Кому она могла бы довериться?
   – Никому, – покачал головой начальник охраны.
   – Правильно. Довериться некому, а знаки оставить надо. Следовательно…
   – …она их зашифровала.
   – Но сделала это хитро и тонко, – кивнула Глория. – Графиня заранее подготовилась к своему уходу. Ума ей было не занимать, она понимала, что всех ее друзей-приятелей непременно допросят: и княгиню Голицыну, и барона Боде, и слуг. Поэтому ход с «синей шкатулкой», скорее всего, был отвлекающим.
   – Для отвода глаз? – забыл о своем скепсисе Лавров.
   – Именно! Похитить у беззащитной женщины шкатулку проще простого, вряд ли искушенная в интригах Жанна хранила бы в ней нечто действительно ценное.
   – Пожалуй, да…
   – Значит, графиня оставила знаки на виду. Там, где никто не будет их искать. Причем в таком виде, чтобы они могли пережить века и не затеряться.
   Начальник охраны ощутил, как покрывается испариной. Загадка казалась ему неразрешимой и в то же время невероятно опасной.
   – В синей шкатулке камней точно не было, – пробормотал он. – Это ясно. Но все остальное… полный мрак.
   – У покойной остались и другие шкатулки. В одной из них могла храниться сущая безделица, например, игральная карта. Бубновый туз… который волею судьбы оказался у барона Боде, а затем перешел к его потомкам.
   – И что за подсказка – бубновый туз?
   Глория с сожалением развела руками. Кроме картины «Шулер с бубновым тузом» ей ничего не открывалось. Трое игроков в карты, один из которых жульничал, назойливо лезли в голову, оттесняя все прочие мысли.
   – Я отыщу картину в Интернете и посижу над ней. Авось, что-то толковое придет на ум.
   Лавров ощущал себя выжатым, измотанным, хотя он ничего не делал – просто прятался за ширмой и слушал чужой разговор. Ему захотелось поесть и завалиться спать на сутки, не меньше.
   – Зачем этой Анне-Жанне понадобилась пластика? – спросил он, зевая.
   – Чтобы вернуть себе лицо, полагаю. Она подсознательно чувствовала себя Жанной де Ламотт, только не могла понять, что с ней происходит.
   – А теперь поняла?
   – «Бегающий» шрам от клейма тоже подливал масла в огонь, – добавила Глория. – В какой-то момент Анна оказалась перед выбором: кто же она на самом деле? И как ей вести себя дальше? Ее замкнутость и неуживчивость объясняются серьезным внутренним конфликтом. С каждым годом «это» накатывало все чаще, и ей все труднее становилось выходить из образа Жанны де Ламотт.
   Лаврова не увлекали психологические экскурсы. Он рассуждал как бывший опер.
   – А не могла Анна Ремизова начитаться приключенческих романов и возомнить себя французской авантюристкой? Почва для этого в Старом Крыму благодатная. Местные легенды располагают чувствительных барышень к буйной фантазии. Анна стала одной из жертв «бриллиантовой лихорадки», обуявшей крымских кладоискателей. Она обыкновенная истеричка, и ее стигмат – проявление нервного заболевания…

Глава 26

   Последний довод Лаврова заставил Глорию погрузиться в размышления.
   Он расценил это как свою победу. Логика взяла верх над мистикой. Глория наконец задумалась о том, в какое положение поставил ее Николай Крапивин. Ожерелье королевы, любовь-морковь, отцы и дети, – это все лирика, а дельце-то с криминальным душком. Убийство двух человек – не шуточки.
   Санта принес в каминный зал кофе и пирожные, изготовленные им по собственному рецепту.
   Соседка Маруся, которая держала всякую сельскую живность и снабжала великана домашними яйцами и молочными продуктами, научила его выпекать бисквиты. Санта проникся к ней нежными чувствами и по-мужски помогал ей. Когда забор подправит, когда дымоход прочистит, лопаты да тяпки наточит. Между ним и соседкой возникло теплое чувство. Но о женитьбе и речи быть не могло. Санта прежде всего служил своей хозяйке, Глории Артуровне, а потом уж личная жизнь.
   Пока хозяйка пробовала коричневый бисквит, перемазанный шоколадным кремом, великан с замиранием сердца следил за ней. Одобрит или скривится? Вкусно или не очень?
   Лавров уписывал пирожные за обе щеки, но его похвала для Санты ничего не значила.
   – Балуешь ты нас, – улыбнулась Глория, и слуга просиял. – Твои бисквиты лучше, чем пражские, потому что из натуральных продуктов.
   Великан расплылся от удовольствия и, смущенно бормоча что-то себе под нос, удалился. В такие моменты он казался настоящим Дедом Морозом, у которого в мешке – подарки на любой вкус.
   – Ты его осчастливила, – заметил начальник охраны, когда Санта скрылся за дверью. – И за что он тебе так предан? А бисквиты хороши. Я еще съем, пожалуй. Сладкое полезно для мозга.
   Видимо, пирожные стимулировали его мыслительный процесс.
   – Как ни крути, а трупы, судя по всему, реальные, – заявил он, насытившись. – Вряд ли господин Крапивин стал бы выдумывать. Он не совсем адекватен, однако…
   – Про два убийства все правда, – перебила Глория. – Когда Крапивин говорил, я видела два мертвых тела… одно в земле, другое в воде.
   – И можешь с точностью указать, где именно?
   – Первое на кладбище… второе, кажется, на дне строительного котлована…
   – Отлично! – Лавров отодвинул от себя пустую тарелку. – Я бы взял тебя в группу по расследованию особо тяжких преступлений. В какой-нибудь спецотдел, которые нынче охотно показывают в полицейских сериалах. Можешь конкретизировать место? Кладбищ-то много, и котлованов не меньше.
   – Конкретизировать пока не могу, – вздохнула она. – Джо, похоже, уже похоронили. Чисто логически его могила должна находиться на старокрымском кладбище. А тело детектива видится мне в темной грязной воде… на окраине большого города.
   – По логике вещей, это Москва, – саркастически изрек начальник охраны. – Тогда я тоже провидец.
   – Каждый человек способен видеть не только глазами.
   – Ну, положим, логику рано отбрасывать.
   – На чистой логике далеко не уедешь.
   – На чистом «видео» тоже, – парировал Лавров. – Ты ведь не знаешь, в каком именно котловане утоплено тело частного сыщика.
   – Не знаю, – сдалась Глория. – Для определения места мне необходима хоть какая-то вещь погибшего. Сотовый, например, подойдет или зажигалка. Но даже при этом точные координаты я, пожалуй, не назову. Буду бродить по району поиска, улавливая сигналы.
   – Какие сигналы? Типа на трупе установлен маячок?
   – Вроде того. У тебя свои каналы информации, у меня – свои.
   Они обменивались легкими уколами, будто дуэлянты, дерущиеся не всерьез.
   – Как ты догадалась, что отец Крапивина ему не отец? – наседал Роман. – Ответ сверху спустили?
   – Не совсем. Родственные связи я определяю безошибочно. Боюсь, я не сумею объяснить, как я это делаю.
   – Кто же настоящий отец нашего клиента?
   – Другой человек.
   – Ха-ха-ха! – развеселился начальник охраны. – Звучит убедительно. Главное, не подкопаешься.
   – Хочешь, чтобы я назвала фамилию? – возмутилась Глория. – Извини, не получится. Я не справочник и не паспортный отдел. Я вижу образы, причем далеко не всегда четкие. Могу обрисовать ситуацию… расставить акценты, сделать прогноз на будущее. В данном случае я могу утверждать, что у матери Крапивина есть… вернее был любовник, и он похож на ее мужа. Она понимала, что рожденный от любовника ребенок, будь то мальчик или девочка, должен хоть немного смахивать на ее законного супруга.
   – Это не принципиально, кто на кого похож. Больше всего наш клиент обрадовался, что не вступил в кровосмесительную связь. Поскольку старший Крапивин был бездетным, Анна-Жанна тоже не его дочь. Жаль, нам эти факты ни к чему. Для расследования не имеет значения драма отцов и детей.
   – Как сказать…
   – Послу-ушай, – протянул Лавров. – А не мог карточного шулера и частного детектива убить сам Крапивин? Чем не рабочая версия? Он мутный, этот Николай. Как хочешь, но у меня он вызывает подозрения. Он одержимый. У него прогрессирует любовный психоз! Он не контролирует себя. В припадке ревности он убивает Джо… потом та же участь настигает сыщика. Я расскажу, как все произошло в Старом Крыму. Крапивин знает о предстоящем свидании Анны и Джо. Он притворяется пьяным, дожидается, пока Анна выйдет из дому, крадется следом за ней… потом опережает ее, врывается в дом к сопернику и убивает его. Джо беспечен и по-своему простодушен. Он ждет любовницу, поэтому оставляет дверь незапертой. Он, наверное, под хмельком и ничего не успевает сообразить. Зато Крапивин хладнокровно рассчитал каждый свой шаг. У него было для этого время. Итак… наш клиент беспрепятственно проникает в дом кутилы и игрока, хватает со стола нож и набрасывается на безоружного хозяина. Один удар, и тот падает замертво. Убийца выскакивает во двор и прячется в темном саду. Появляется Анна. Она обнаруживает в доме еще теплый труп. Барышня натурально в шоке. Она едва не лишается чувств. У нее тихая паника. Крапивин выжидает пару минут и «застает ее на месте преступления». Тело бедняги Джо еще не остыло, кровь не свернулась… Анна в ужасе, она не владеет собой, не в силах объяснить случившееся. У нее руки в крови, потому что она дотрагивалась до любовника, пытаясь определить, дышит ли он. Крапивин обвиняет ее в убийстве. Она плачет. У нее пропал дар речи. Спустя некоторое время барышня пытается оправдаться, но тщетно.
   – Складно.
   – А то! – воодушевился Лавров. – На том стоим. Я в розыске не новичок. Всякого насмотрелся и наслушался. Иной такого наплетет, мозги вскипают!
   – Зачем, по-твоему, Крапивин убил детектива?
   – По той же причине. Ревность! Небось, сыщик начал подбивать клинья к Анне, и Крапивин это засек. Либо взыграло больное воображение ревнивца, который часто искажает действительность и подтасовывает факты. Мы же выслушали только одну сторону.
   – Ну… вторая вряд ли заговорит, – заметила Глория.
   – К сожалению, детектив мертв, – кивнул бывший опер. – А к Ремизовой нас никто не подпустит. Клиент уже обжегся с сыщиком и не захочет рисковать снова. Он надежно спрятал подружку. И поскольку она не может ни слова сказать в свое оправдание, вешает на нее всех собак.
   Глория усмехнулась, но спорить не стала. Ей было интересно, как Лавров выкрутится с убийством частного детектива.
   – Ладно, объясни, как Крапивин умудрился расправиться с сыщиком?
   – По той же схеме, что в случае с Джо, – без запинки выдал Роман. – Посуди сама, насколько это было просто. У Крапивина есть ключи от квартиры, где он поселил Анну. После перенесенной нервной горячки барышня спит, чтобы восстановить силы. Он тихо входит, берет на кухне нож и убивает сыщика. Тот не оказывает сопротивления. Он не ожидает, что Крапивин может напасть на него. Фактор внезапности сыграл на руку нашему клиенту.
   – Допустим. А как сыщик оказался в квартире?
   – Тому наверняка есть логическое объяснение. Например, Крапивин мог сам приказать ему охранять Анну в свое отсутствие. Причем непосредственно в квартире. Тогда… либо барышня сама впустила детектива, либо… его привел с собой Крапивин. И тут же прикончил, чтобы свалить вину на Анну.
   – А та в это время спала?
   – Почему бы нет? Далее. Барышня просыпается… например, от какого-нибудь звука.
   – Какого?
   – Сыщик мог вскрикнуть перед смертью или, падая, задеть что-нибудь. Раздается грохот. Крапивин поспешно прячется. Он заранее присмотрел укромное местечко, куда можно будет юркнуть после убийства. Анна вскакивает, бежит на звук и… застает жуткую картину. На полу бездыханное тело с ножом в груди…
   – Все повторяется, – ввернула Глория. – Барышня в шоке. Она оцепенела от ужаса. Тут в комнату врывается ее так называемый брат, сперва набрасывается на Анну с обвинениями, потом разыгрывает спасителя.
   – Кстати, при этом раскладе понятно, почему Крапивин в обоих случаях не звонит в полицию, а тщательно заметает следы и избавляется от улик. Он заботится о себе, а не об Анне. Крапивин все подстроил так, будто он вошел в квартиру и застукал барышню над еще тепленьким трупом. А той невдомек, откуда выскочил этот «чертик»!
   – Выходит, Крапивин сознательно лгал нам?
   – Сознательно или нет, но лгал. Может, он страдает раздвоением личности, – предположил Лавров. – И уверен, что убийца – кто-то другой. Этакий монстр, который вдруг бросается на людей с ножом, убивает их, а потом ничего не помнит. Сам Крапивин эту свою вторую ипостась не контролирует. Он придумывает себе «параллельную» жизнь, где нет места монстру, и искренне верит в нее.
   – Ты себе же противоречишь. То Крапивин заранее все рассчитывает, то ничего не контролирует. То нарочно переводит стрелки на Анну, то не помнит, как все произошло. Ты уж остановись на чем-то одном, пожалуйста.
   – Тебе что больше по вкусу? Анна-убийца или Крапивин-убийца? По сути, оба могли убить и картежника, и детектива. У обоих равные шансы быть виновными в этих преступлениях.
   – Ты сам кого подозреваешь?
   – Честно? Больше Крапивина. Анны я не видел, не слышал, но склоняюсь к выводу, что она стала жертвой мужской игры. Одного не пойму, зачем ей выдавать себя за сестру Николая? Ты уверена, что они – не родственники?
   – Уверена. У Николая нет ни братьев, ни сестер. Я их не вижу.
   – А убийцу ты видишь?
   Она промолчала, разглядывая гранатовый браслет на руке. Казалось, внутри темных камней теплятся багровые искорки. Так порой и люди таят внутри приглушенный огонь.
   Граф Сен-Жермен на портрете улыбался уголком рта, глядя на озадаченного Лаврова и задумчивую Глорию. «Ну-ну, – как бы говорил он. – Давайте, ребята, покажите, на что вы способны!»
   Начальник охраны отвел глаза от портрета и медленно произнес:
   – Если мотивы Крапивина более-менее ясны, то по какой причине могла бы расправиться с двумя мужчинами Анна-Жанна, надо еще помозговать. Вот зачем ей убивать Джо? Он мог ее шантажировать, к примеру… мог разболтать новоиспеченному братцу то, чего тому знать не полагалось.
   – Анна и Джо состояли в интимных отношениях, – напомнила Глория. – Проще говоря, они были любовниками.
   – Нам это известно только со слов Крапивина.
   – Все, что мы здесь обсуждаем, стало известно с его слов.
   – Ты ему веришь?
   Глория в совершенстве овладела искусством уходить от ответа.
   – Вопрос не в вере, – она сняла с запястья браслет и тряхнула им. – Человек обратился к нам за помощью…
   – К тебе.
   – Не придирайся, Рома. Крапивин не может справиться с ситуацией. Нужно смотреть в корень проблемы, а не довольствоваться вершками.
   – Это мои версии ты называешь «вершками»? – обиделся Лавров. – Я тут распинаюсь, из кожи вон лезу, а ты уже сделала какой-то вывод и помалкиваешь? Это нечестно.
   – Выводы делать рано.
   – Я понял. Надо подождать, пока эта сладкая парочка еще кого-нибудь замочит. Двоих им будет мало. Аппетит приходит во время еды. Анна-Жанна решила начать новую жизнь в столице, состряпала себе новое лицо и избавляется от прошлого. Детектив мог накопать на нее в Крыму компромата, вот она и приняла радикальные меры. Где один труп, там и два.
   – Ревность уже побоку?
   Роман догадался, куда она клонит.
   – Ты хочешь сказать, что причина раздора меж добрыми людьми – пресловутые бриллианты? Сыщик является к Анне, угрожает ей и требует выдать тайну клада?
   – Я этого не говорила.
   – Все, ты добилась своего, запутала меня, – рассердился он. – Что дальше? Будем сидеть сложа руки, пока не появится очередной труп?
   – Ни в коем случае.
   – Что ты предлагаешь делать?
   – Для начала я займусь… картиной. Вещи тоже умеют говорить. Надо только знать их язык…

Глава 27

Москва

   Николай Крапивин решил отложить разговор с матерью до утра.
   Всю ночь он глаз не сомкнул, переваривая полученную в Черном Логе информацию. Кем бы ни была женщина, называющая себя Глорией, он чувствовал к ней доверие. Значит, отца не обманули, у него действительно не могло быть детей! И не было. Андрей Никитич умер в счастливом неведении. А Николай на законных основаниях унаследовал его имущество и бизнес.
   Он не страдал излишней сентиментальностью, и его не волновало, кто является его биологическим родителем. Главное – они с Анной не связаны узами крови.
   «Теперь у меня нет никаких обязательств перед тобой, – шептал он, обращаясь то к покойному Андрею Никитичу, то к мнимой сестрице. – Я свободен и волен поступать, как считаю нужным».
   На завтрак Берта Евгеньевна запекла в микроволновке овсянку с фруктами. Вязкая каша с кусочками банана и кислого яблока вызвала у Нико отвращение. Он бросал на мать пытливые взгляды, представляя ее крадущейся на свидания к любовнику и стонущей от страсти в его объятиях. От этого его чуть не стошнило.
   – Что ты на меня так смотришь? – недовольно спросила она.
   – Где Лиза?
   – У Лизы сегодня выходной. Она отпросилась к стоматологу, ее зуб беспокоит.
   – Тем лучше…
   – Да что с тобой? Ты опять не в духе?
   – Ма… я хочу задать тебе один вопрос. Не отвечай сразу, ладно? Мне не нужна ложь во спасение.
   Он забыл о ее больном сердце, забыл о своей сыновней любви. Забыл обо всем, кроме того, что эта женщина всю жизнь скрывала от всех тайну его рождения.
   «Разве это так уж важно? – недоумевал его внутренний двойник. – Яйцеклетки, сперматозоиды, гены и хромосомы ровным счетом ничего не значат».
   – Я устал от вранья! – вырвалось у Николая.
   Он имел в виду не только мать, но в первую очередь Анну. Бедный Андрей Никитич проглотил еще и эту ложь. На пороге смерти он думал не о собственной душе, а о брошенной им «дочери», которой недодал любви, ласки и денег. Он напрасно раскаивался и корил себя. Напрасно признался в измене. Его безупречная женушка Бетти спала с другим мужчиной, забеременела от него и родила сына. И все последующие годы прикидывалась верной супругой.
   Нико сам не понимал, отчего он чувствует себя опозоренным и униженным. Велика ли беда? Мать отважилась на этот шаг из лучших побуждений. В конце концов, благодаря ее лжи он теперь богат.
   – Я устал слушать басни! – злобно вымолвил он, глядя, как Берта Евгеньевна берет ложечкой мед вместо сахара и кладет себе в кашу. – Ты должна сказать мне правду!
   – О чем, дорогой?
   – Кто мой отец?
   Николай не ожидал, что три коротких слова могут произвести такой эффект. Мать выронила ложечку, побелела, ее нижняя губа отвисла и задрожала.
   Он не кинулся, как обычно, за сердечными каплями, а продолжал сидеть, вперившись в нее требовательным взглядом. Берта Евгеньевна онемела.
   – Кто мой настоящий отец? – повторил Нико и добавил, отрезая ей путь к отступлению: – Я знаю, что у Андрея Никитича не могло быть детей. И ты это знаешь.
   – К-кто… тебе…
   – Не важно, кто мне сказал! Человек, которому незачем обманывать!
   – Я… как ты… смеешь… – задохнулась Берта Евгеньевна. Она надеялась пристыдить сына, воззвать к его совести или на худой конец к жалости.
   – Но ты же посмела? – не унимался он. – Почему было не взять ребенка из детского дома? По крайней мере, это честно.
   – Чу… чужой ребенок… не заменит… своего…
   – Я имею право знать правду.
   – Ты же дал мне слово… что не будешь… копаться в нашей с Андреем жизни! – с упреком воскликнула она.
   – Я поторопился. Прости, но тогда я не понимал, о чем ты меня просишь.
   Он почти физически ощущал, как мать усмиряет отчаяние и гнев. В ее уме происходил лихорадочный поиск приемлемых объяснений, обреченный, впрочем, на неудачу.
   – Познакомь нас, – потребовал Николай. – Я хочу увидеть своего отца.
   – Это… невозможно…
   – Почему?
   – Он… умер… несколько лет назад…
   – И ты все это время молчала! – взвился сын, не понимая природы своего негодования. – Кто он? Кем он был? Что, стыдно назвать его фамилию? Небось, какой-нибудь проходимец? Альфонс? Жиголо?
   Берта Евгеньевна оправилась от первого потрясения и пыталась справиться с растерянностью. Она молчала, собирая силы для отпора.
   Между тем Крапивин невольно вспомнил Анну, которая оказалась в том же положении, что и он. Ее мать крутила любовь с беспутным алкоголиком, а отцом дочери назвала другого человека. По иронии судьбы того же Андрея Крапивина.
   – Это карма, – обронил он.
   – Твой отец… был… достойным человеком, – выдавила Берта Евгеньевна. – Но сейчас… нет нужды тревожить его память. Пусть оба покоятся с миром… и он, и Андрей.
   – Ах, нет нужды? До каких пор ты будешь все решать за меня?
   – Пока ты не поумнеешь, – отрезала она. – Я не жалею, что поступила так, как поступила. Андрей очень хотел ребенка. Но он оказался неспособен к зачатию. Абсолютно! Я проходила несколько обследований, и у меня не выявили никакой патологии. По моей просьбе муж тоже сдал необходимые анализы. Результаты были неутешительными. В сущности, они подтвердили опасения моего лечащего врача. Я уговорила его скрыть истинное положение вещей и сообщить Андрею, что с ним все в порядке. Мне пришлось заплатить доктору за молчание. Но я пошла на это.
   – Деньги ты, разумеется, взяла у мужа. Из его же кармана заплатила за ложь, которую внушала ему всю жизнь.
   – Он был счастлив, что стал отцом.
   – Не он! Кто-то другой. Кто?
   В сознании Крапивина замелькали лица мужчин, бывавших у них в доме, на даче, на вечеринках и банкетах. Если бы его не отправили учиться за границу, он был бы лучше осведомлен об окружении родителей.
   Берта Евгеньевна сумела совладать с обидой и проявила характер:
   – Все, Нико! Больше я ничего тебе не скажу. Хоть режь!
   Его взгляд упал на подставку с кухонными ножами.
   – Что, убьешь меня? – криво усмехнулась мать. – Ты сможешь, я знаю. Ты всегда был не робкого десятка.
   Он плюнул и вышел из кухни. На душе кошки скребли. Чтобы не накалять обстановку, он заперся в библиотеке и четверть часа успокаивался. В голове мелькнула мысль о маленьком пистолете, который лежал в закрытом на ключ ящике отцовского стола. Почему-то его потянуло заглянуть в ящик.
   Маленький дамский браунинг отец (теперь правильнее будет называть его Андрей Никитич) когда-то подарил жене на день рождения. Берта Евгеньевна боялась прикасаться к пистолету, и мужу стоило больших трудов научить ее пользоваться оружием. «На всякий случай!» – посмеивался он.
   Видимо, такой случай настал. Ибо в ящике браунинга не оказалось…
//-- * * * --//
   Анна лежала на диване и смотрела в потолок. Ее жизнь превратилась в кошмар наяву. Она ненавидела свой страх, но ничего не могла с ним поделать. Успокоительные таблетки, которые прописал ей доктор Приходько, закончились. Николай отобрал у нее банковскую карточку. Он боялся, что она сбежит. А куда ей бежать?
   По ночам ей снился Джо. Он стоял у ее постели, иссиня-бледный, с ножом в груди, и предлагал сыграть в карты.
   – Банк или штос [11 - Банк и штос – азартные карточные игры.]? Выбирай. Я буду метать…
   Она в ужасе просыпалась, натягивала на голову одеяло, но это не помогало избавиться от ощущения чужого присутствия.
   – Что у нас с тобой было? – спрашивал Джо и тянулся к ней черным ртом. – Любовь или похоть?
   Какая любовь? Анна сошлась с ним от одиночества, от нищеты и безнадеги. От унылого прошлого и беспросветного будущего. Она отдавалась ему с закрытыми глазами, представляя на его месте благородного красавца, наподобие Тома Круза. Джо делился с ней шальными деньгами, которые уходили так же, как приходили.
   Потом братец нагрянул как снег на голову. Красавчик и при деньгах. Кто же мог предполагать, чем все кончится?
   Она со стоном спускала с плеча шелковый халат и разглядывала багровый рубец в виде буквы V, – воровка. По-французски или по-русски, без разницы. Жуткая боль пронзала ее насквозь в том месте, где когда-то палач прикоснулся к ее коже раскаленным железом. Анна не могла сдержать крика:
   – А-а-ааааа! А-а-аа!
   Она перестала отличать свои видения от пугающей действительности. И тогда, и сейчас ее жизнь висела на волоске. И тогда, и сейчас ее преследовали боль и страх. И тогда, и сейчас она боялась сойти с ума.
   Анна встала, подошла к окну и посмотрела вниз. Распахнуть створки, взобраться на подоконник и… шагнуть в небытие. Ей придется пролететь восемь этажей, прежде чем жуткий удар об асфальт прервет ее жизнь. Зато сразу все закончится.
   Закончится ли?
   Хлопнула входная дверь, и Анна насторожилась, замерла, метнулась к кровати. Под подушкой она держала остро наточенный кухонный нож. Пусть только кто-нибудь сунется…
   – Привет, рыжая, – бросил ей гость.
   Она села, торопливо поправила халат, пригладила волосы. Медные кудри изменили ее до неузнаваемости. Но от судьбы не убежишь, даже если родиться заново и перекроить внешность.
   – Это ты…
   – Что, испугалась? Или ждала кого-то другого?
   Николай выглядел помятым, измученным, но все равно потрясающе красивым.
   – Кого мне ждать? – промямлила она.
   – У меня хорошая новость, сестренка.
   – Я же просила, называй меня Жанна!
   – У меня отличная новость, Жанна, – широко улыбнулся он, сел рядом и положил руку на ее колено.
   Она сбросила его руку и отодвинулась.
   – Ты не в духе? – ухмыльнулся Крапивин. – Сейчас я подниму тебе настроение.
   Картина «Шулер с бубновым тузом» висела напротив кровати. Она перекочевала сюда из квартиры в Раменках, которую пришлось оставить. Крайний слева плутоватый игрок смахивал на покойного Джо, и вызывал у нее ужас. Казалось, он подмигивает ей и зловеще ухмыляется. Картина стала ее наваждением, проклятием.
   Николай что-то заподозрил. Он задавал странные вопросы и догадался, что полотно написано недавно. Зря она сболтнула про «семейную реликвию». Крапивин оказался далеко не глупым. Сначала сделал вид, что поверил, а потом…
   – Я тебе больше не брат, – оборвал он ее мысль.
   – С каких это пор? – глухо спросила Жанна.
   – Я никогда не был твоим братом. У нас – разные отцы. Ты знала?
   – Догадывалась…
   – Твой папаша – метеоролог Коновалов?
   Анна-Жанна зябко повела плечами. Ее знобило.
   – Какая разница?
   – Для особы королевской крови разница существенная, – ехидно заявил Николай. – Мадам де Ламотт настойчиво приписывала себе родство с домом Валуа. Ее не устраивала обычная биография, ей подавай знатность и богатство.
   – Это плохо?
   – Но Крапивины не ведут свой род ни от русских царей, ни от французских. Зачем тебе понадобилось выдавать себя за дочь Андрея Никитича?
   – Моя мать, вероятно, стыдилась связи с Коноваловым.
   – Вероятно! – кивнул Нико.
   – Перед смертью она взяла с меня слово, что я найду отца. Вернее… – она запнулась и бросила на Крапивина быстрый взгляд исподлобья. – Словом, она назвала моим отцом Андрея Никитича.
   – Ловко.
   – Мама не виновата. Она не хотела, чтобы я… всю жизнь прозябала в нищете.
   – При том, что у тебя не все в порядке с головой, я понимаю ее опасения.
   Анна-Жанна угрюмо молчала.
   – Откуда ты узнала про Коновалова?
   – Джо сказал. Его отец тоже любил выпить, они с Коноваловым заваливались к моей матери, та накрывала стол, а потом Коновалов оставался, а собутыльника выпроваживали домой.
   – Если бы я мог тебе поверить! – покачал головой Крапивин. – Увы, ты лишила меня иллюзий. Твои речи пропитаны ложью. Посмотри сюда! – воскликнул он, подошел к картине и ткнул в нее пальцем. – Что это, по-твоему? Семейная реликвия? Которая досталась тебе от бабушки? Да?
   Молодая женщина сжалась и не поднимала глаз. Ее губы дрожали.
   Николаю казалось, что он и есть – третий игрок на этом дьявольском полотне: сидящий по правую сторону молодой человек в шляпе с пером, которого дурачат шулер и дама в жемчугах. Уж больно она смахивает на Жанну, особенно нижней частью лица.
   – Смотри сюда! – прикрикнул на нее Крапивин. – Зачем ты всюду таскаешь за собой эту мазню? Зачем ты убила Джо? Зачем ты убила Томашина? Что они тебе сделали?
   – Я не убивала…
   Он не выдержал, схватил ее за плечи, поднял, встряхнул и… с силой прижал к себе, повторяя:
   – Ну зачем, Жанна… зачем?.. Ты погубила себя! Погубила меня… Мы погибли! Погибли!..
   Ее сердце часто забилось, тело обмякло. Крапивин зажегся, он перестал владеть собой. Его больше не сдерживали узы родства. Его ничто не сдерживало. Он скользнул губами по ее шее, рванул поясок халата. Жанна не сопротивлялась. Ей хотелось забыться, хоть на миг вырваться из своей внутренней темницы, отрешиться от своего вечного страха…
   Она позволила Крапивину уложить себя на кровать, раздеть и увидеть воспаленный шрам пониже левой ключицы. Этот шрам подействовал на него отрезвляюще.
   – О, черт! Че-е-е-ерт! – процедил он и рывком перекатился на бок.
   Его грудь вздымалась, как кузнечные мехи, на коже выступила любовная влага. Жанна лежала на спине, тяжело дыша, и не торопилась прикрыть свою наготу. Огненные кудри нимбом окружали ее бледное от страсти лицо. Маленькая грудь с розовыми, как у девочки, сосками казалась нежной и нетронутой.
   «Неужели, по этой груди шарил заскорузлыми пальцами Ковбой Джо? – подумал Нико и стиснул зубы. – Неужели он раз за разом срывал этот дикий и робкий цветок?»
   «Не поддавайся ее чарам, дружище! – встрепенулся его двойник. – Она женщина, а все женщины – лживы и порочны. Вспомни коварную Миледи, ремесло которой – обольщать мужчин и подчинять их себе!»
   – Миледи, – прошептал Крапивин, и сцены из знаменитого романа всплыли в его уме. – Миледи…
   – О чем ты?
   Жанна приподнялась, оперлась на локоть и смотрела на него синим, как утреннее небо, взглядом. Он утонул в этой пронзительной синеве… и снова потянулся рукой к ее груди. Жанна вздрагивала, как будто прикосновения обжигали ее. Сознание Нико помутилось, потонуло в пучине блаженства…
   Он очнулся в темноте, когда на небо взошла луна. Серебряный свет обливал тело спящей рядом женщины, едва прикрытое скомканной простыней. Нико чуть не всплакнул от умиления, глядя на ее тонкую изящную руку, на струящиеся по плечам волосы. Он хотел поправить подушку под ее головой и… наткнулся пальцами на что-то острое.
   Нож! Здоровенное лезвие блеснуло в лучах ночного светила. Жанна, тихо посапывая, шевельнулась во сне.
   «Проснись она раньше, ты бы уже не дышал, – мрачно констатировал второй Нико. – Она собралась убить тебя после утомительных ласк, но вы оба провалились в забытье. Это спасло твою жизнь, парень. Благодари Бога за свою любовную прыть. Ты с лихвой утолил сексуальную жажду Жанны и получил отсрочку. Но во второй раз тебе так не повезет!»
   – Убить ее, что ли?
   Крапивин держал в руке нож. Лунный отсвет на стальном лезвии гипнотизировал его. Он приставил острие к горлу женщины, опустил ниже, к нежной яремной ямке на ее шее. Одно движение, и она захрипит, захлебываясь собственной кровью.
   Жанна беспокойно зашевелилась, и Нико опомнился, убрал нож подальше. Он все еще чувствовал горький вкус ее губ на своих устах, все еще ощущал ее жаркое дыхание в момент экстаза. Она оказалась горячее и безрассуднее, чем он мог предположить.
   Неужели с той же яростной страстью, с той же истомой она отдавалась Джо? Эта мысль исторгла из груди Крапивина тоскливый стон, которой разбудил Жанну.
   Она открыла глаза. Было видно, что она не понимает, где находится. Прошла минута, прежде чем она повернула голову и тихо вымолвила на французский манер:
   – Николя…
   Крапивин вздрогнул и принялся жадно целовать ее приоткрытые губы, приговаривая по-французски:
   – Зачем, Жанна?.. Зачем?..
   Она задыхалась в его тесных объятиях. Луна ревниво наблюдала через окно за этой любовной борьбой. Мужчина опять оказался победителем. Они всегда побеждают! Но цена этих побед высока…
   Когда бешеный стук сердца немного утих, Нико повернулся к Жанне. Ее грудь белела в лунном свете, губы были сжаты.
   – Ты хотела убить меня? – просто спросил он. – За что? Объясни…
   Она помотала головой, разбрасывая по подушке рыжие локоны.
   – Ты не поймешь…
   – А ты попробуй!
   Жанна забросила ногу на ногу и отвернулась. Ее плечи и коленки светились в темноте, словно выточенные из лунного камня. Крапивин подавил новый прилив желания, поражаясь своей ненасытности. Может, он в самом деле псих? Рядом с Жанной он теряет голову, становится невменяемым. Его не останавливает даже мысль о том, что она способна зарезать его, как жертвенного барана. Ведь эта жертва будет принесена на алтарь любви…
   «Ты тронулся умом, парень! – осадил его внутренний двойник. – Глория была права. Ты болен, Нико! За то, что барышня пару раз раздвинула перед тобой ноги, готов стать бараном, из которого она сделает шашлык себе на обед? Может, тебе жить надоело? И ты ищешь способ отправиться в мир иной? А как же я? Ты у меня спросил?»
   Жанна, объятая лунной дымкой, казалась Крапивину божеством, алчущим кровавого подношения. Ей мало двух жертв, и она жаждет третьей. Но при всем том она казалась такой милой, такой беззащитной и прелестной, что у него заныло сердце.
   – Вся беда в том… – вырвалось у нее. – В том, что…
   Она замолчала и облизнула темные губы.
   – Что?.. Что… – нетерпеливо прошептал Николай. – Говори же…
   – Вся беда в том… что он… узнал меня…
   – Узнал? Кто?.. Джо?.. Томашин?..
   – Валицкий…

Глава 28

Санкт-Петербург, XIX век

   Однажды вечером, напившись шампанского, гостья графини де Гаше, – госпожа Бирх, – проговорилась:
   – Знаете ли, милочка, кто заинтересовался вашею особой? Наш фантастический граф Валицкий! Будь вы помоложе, я бы решила, что вы ему приглянулись. Валицкий – убежденный холостяк, хотя дамы без ума от него.
   – Не слышала о таком, – насторожилась графиня.
   Ей было что скрывать, и она рассчитывала затеряться в российских снегах. Однако и тут не спрячешься. О ком она не ожидала услышать, так это о Валицком. Хотя, быть может, это просто однофамилец того Валицкого?
   Де Гаше желала бы заблуждаться, но гостья развеяла ее надежды.
   – Граф рассказывал о своей дружбе с мадам Полиньяк, любимой наперсницей покойной королевы Марии-Антуанетты, – сообщила она. – И намекал на услуги, оказанные им королевскому дому Франции.
   – Что же это за услуги?
   – Валицкий не вмешивается в политику, но в душе он аристократ и монархист! – с пафосом воскликнула госпожа Бирх. – После революции Бурбоны переживали не лучшие времена, а граф, вероятно, ссужал их деньгами. Он ненавидит революционеров!
   Англичанка Бирх, придворная дама из свиты русской императрицы, никогда не болтала лишнего. Уж если она заговорила о Валицком, надо полагать, на то была причина. Не сам ли граф поручил ей «прощупать почву»?
   В Париже, когда разразился скандал с ожерельем, Валицкий прислал к Жанне нарочного с предложением купить у нее камни. У нее хватило ума отвергнуть сие дерзкое предложение.
   «Откуда у меня бриллианты? – в изумлении заявила она посыльному. – Я передала ожерелье приближенному королевы!»
   Тогда она еще находилась на свободе и ждала известия от человека, который предал ее. Посулил большие деньги, а сам как в воду канул. Если бы не он, Жанна вовремя покинула бы Францию и не подверглась унизительному наказанию. Она вытащила для него каштаны из огня, а он не явился за ними.
   – Жестоко же он обманул меня… – прошептала Гаше.
   – Валицкий? – удивилась госпожа Бирх.
   – Ах, нет, нет! – поспешила успокоить ее хозяйка.
   – Граф Валицкий человек чести и приятнейший кавалер, – с придыханием вымолвила англичанка. – Никому неизвестно, где он провел несколько лет своей жизни. Одно неоспоримо: он был беден и не брезговал играть в самых мрачных притонах, а потом вдруг появился в обществе блестящим и купающимся в роскоши господином. Злые языки истратили много яду по сему поводу. Только предъявить им нечего! Сам Валицкий молчит, и это молчание дает пищу для всевозможных измышлений. Говорят, в его судьбе приняли участие некий венгерский князь, имеющий склонность к посещению злачных мест. Там он подружился с Валицким и представил его Марии-Антуанетте. Валицкому доводилось быть партнером королевы за карточным столом… разумеется, он галантно проигрывал Ее Величеству. А нынче любой петербургский сановник не прочь сыграть с ним партию. Весь высший свет навещает Валицкого! Его обеды славятся во всей Европе…
   Госпожа Бирх щебетала и щебетала. Графиня де Гаше слушала ее, хмурясь и поджав губы. Неужели, ей снова придется бежать? Кто бы мог подумать, что в туманном Петербурге ее подстерегает встреча с призраком прошлого.
   Михаил Валицкий! Парижские франты и прожигатели жизни привили ему страсть к бриллиантам, которая соперничала в нем со страстью к азартным играм. Он занялся приобретением и сбытом драгоценных камней. Валицкий водился с крупными ювелирами и собрал великолепную коллекцию редкостей. Торговля считалась в кругу аристократии презираемым промыслом, и граф вел ее подпольно, не афишируя своего увлечения.
   После падения Бурбонов королевские драгоценности пошли по рукам. Граф открыто хвалился своими позолоченными табакерками, которые принадлежали поверженному Людовику, и не смущался кривотолками по сему поводу. Мог ли он упустить ожерелье, наделавшее столько шуму? Погоня за бриллиантами стала для него игрой. А проигрывать он не привык.
   Жанна вспомнила, как в Лондоне, сидя в захудалой гостинице, она случайно приметила под окном странного господина. Он скрывал лицо под шляпой и неторопливо прохаживался по противоположной стороне улицы. Стук его трости по булыжникам мостовой вызвал у беглянки тихую истерику.
   «Кончится это когда-нибудь или нет? – в отчаянии стенала она. – Смогу ли я хоть где-нибудь чувствовать себя свободной?»
   Тогда-то у нее и зародилась идея «покончить жизнь самоубийством». Только смерть оставит всех ее преследователей с носом. Только переход в мир иной позволит ей обрести вожделенный покой. На том свете она сможет, наконец, перевести дух. Туда не дотянутся ни хитрые иезуиты, ни мстительные роялисты [12 - Роялисты – здесь сторонники королевской власти во Франции, которые жаждали расправиться с Жанной де Ламотт, считая ее виновной в свержении монархии.], ни вездесущие агенты тайной полиции, ни прочие заинтересованные лица.
   Жанна взяла грех на душу, заманила к себе в номер модистку из ближайшего шляпного магазина и вытолкнула ее в окно. До сих пор бессонными ночами ей мерещились полные ужаса глаза обреченной женщины и звучал в ушах ее крик. Модистка смахивала на Жанну волосами и фигурой, а накануне убийства она подарила бедняжке свое платье.
   Никто не усомнился, что из окна гостиницы выпала доведенная до безумия безысходностью и безденежьем графиня де Ламотт. Нашлись и свидетели трагического происшествия.
   Между тем Жанна покинула Лондон и скиталась из города в город, из деревни в деревню, нигде подолгу не задерживаясь. Она называлась разными именами и вела замкнутый образ жизни. Временами на нее накатывала черная меланхолия, и она искала спасения в молитвах, которые не могли утешить ее.
   Время от времени Жанна задумывалась, кто тот неизвестный, протянувший ей руку помощи и устроивший побег из тюрьмы. Если бы не он, гнить бы ей до скончания века в темной каменной клетушке с осклизлыми стенами и ледяным полом, где по углам возятся крысы, а постелью служит вонючий тюфяк, набитый соломой.
   «Кто же вытащил меня оттуда? – гадала она, перебирая в памяти бывших любовников и влиятельных знакомцев. – Кто снабдил деньгами на первый случай и обеспечил пересечение границы? Почему не открылся и ничего не потребовал взамен?»
   Осенний Петербург чем-то напоминал ей Лондон: серая Нева казалась грязной Темзой, а густой туман делал улицы безликими и унылыми.
   – …купил себе дом на Большой Морской, на углу Почтамтского переулка, – донесся до нее голос госпожи Бирх. – И обставил с подобающим великолепием. А обеды Валицкий дает такие, каких вы, милочка, и в Париже не пробовали. У графа приборы золотые, а в черенки ножей и вилок вставлены драгоценные каменья. Кстати, всему городу известен его знаменитый сапфир…
   – Чем же он знаменит? – пролепетала Гаше.
   – Вы не слыхали о сапфире графа Валицкого? – поразилась англичанка. – Чудесный камень меняет цвет после захода солнца… сие зрелище неописуемо! Хотите, я попрошу графа, чтобы он оказал вам любезность?
   Жанна растерялась. В голову вдруг пришла мысль, догадка, которая лишила графиню дара речи. Валицкий! Это он помог ей бежать из заключения! Его связи и средства были пущены в ход ради заветной цели. Он надеялся, что, вырвавшись на свободу, похитительница ожерелья так или иначе приведет его к бриллиантам. Опытный игрок не торопит события и умеет ждать.
   «Все эти годы Валицкий не терял меня из виду, – сообразила Гаше. – Идея перебраться в Россию тоже пришла ко мне с его подачи. Граф действует через подставных лиц, оставаясь в тени, когда это ему нужно. Вот кто мой безымянный спаситель!»
   Граф Михаил Валицкий слыл в Петербурге фигурою загадочной. Настоящая его фамилия была Мицкевич, а титул и новую фамилию он, по слухам, купил у литовского воеводы Валицкого. Впрочем, как истинное происхождение самого новоиспеченного графа, так и происхождение его несметных богатств оставались тайной.
   Поговаривали, что Валицкий родом из польской шляхты, а состояние приобрел игрой в карты. Что будто бы в молодости будущий граф скитался по миру без гроша в кармане, а потом внезапно разбогател. Что он научился искусству игры в Варшаве, которая по тем временам славилась игорными домами и лучшими школами карточных шулеров. Туда стекались любители легкой наживы и состоятельные искатели приключений со всей Европы.
   Михаилу везло в игре, он был любимцем фортуны, хотя кое-кто приписывал это везение договору с дьяволом.
   – Граф тайно приторговывает драгоценностями, – со смешком сообщила госпожа Бирх. – Я видела у него в доме месье Дюваля. Он запросто входил и выходил из кабинета хозяина, брал что-то из ящиков. Согласитесь, милочка, деньги ведь не сыплются с неба? А Валицикий богат. Весьма богат!
   – Кто такой месье Дюваль? – спросила Гаше.
   – Петербургский ювелир… мы все заказываем у него украшения. Аристократу не пристало заниматься коммерцией, но Валицкий делает это с непревзойденным изяществом, – захихикала госпожа Бирх, оглядываясь на дверь. – Ваши слуги не имеют привычки подслушивать?
   – Они не понимают по-английски.
   Придворная дама успокоилась.
   – Валицкому приходят письма из Парижа, Лондона и Амстердама, – добавила она. – Он даже Константинополем не брезгует. Говорят, он переводит за границу баснословные суммы через банк барона Раля и получает оттуда столько же, если не больше. Это секрет, разумеется, но не для императрицы. Она любопытна, как все женщины…
   «Зачем Бирх говорит мне об этом? – думала графиня, слушая болтовню гостьи. – В ее словах кроется какой-то смысл или она просто не умеет держать язык за зубами? Нет… определенно у нее есть намерение задеть меня. Она ловит каждый мой жест, каждую гримасу. Уж не послал ли ее сам Валицкий? Значит, он где-то видел меня и узнал…»
   – Не хотели бы вы встретиться с ним? – наконец брякнула госпожа Бирх, тем самым выдавая истинную подоплеку своей откровенности.
   – Зачем? Мы не знакомы.
   – Не беда. Я вас познакомлю! Граф – собиратель редкостей и приятный собеседник, уже за одно это стоит посетить его.
   – Я, право, не готова…
   Графиня де Гаше отнекивалась, и англичанка не решилась настаивать. Очевидно, ее проинструктировали, как следует вести себя в том или ином случае…
   Анна очнулась. Прошло всего несколько минут, а в ее воображении разыгралась целая сцена. Она боялась этих провалов в сознании, когда все вокруг заволакивает темная пелена, а в голове начинают звучать голоса и появляться смутные образы.
   – Тебе плохо? – недоверчиво прищурился Крапивин. – Принести воды?
   – Не надо…
   Она все еще пребывала там, в доме на окраине Петербурга, где ее навестила придворная дама императрицы, и переживала подлинный страх.
   – Ты назвала фамилию Валицкого, – напомнил ей Николай. – Я не знаю такого. Кто он?
   – Игрок и авантюрист…
   – Вижу, тебе по душе скользкие личности, – с намеком на Джо заявил он.
   – Валицкий помешан на бриллиантах, – вырвалось у нее. – Он хотел купить камни из ожерелья… потом помог мне бежать…
   – Бежать?
   – Из тюрьмы, – пояснила Анна-Жанна.
   – Ты сидела?
   – Давно…
   Они говорили на разных языках.
   – Не в этой жизни? – наконец сообразил Крапивин.
   Жанна кивнула. Она то теряла ниточку, которая вела ее сквозь время, то снова нащупывала.
   – Прошли годы, я сильно изменилась. Перекрасила волосы, стала по-другому одеваться. Но мне постоянно казалось, что кто-то меня преследует, крадется по моим следам. Один добрый человек, с которым я познакомилась в английском порту, предложил мне место на торговом корабле…
   Крапивину казалось, что она бредит. Но ее бред был не беспорядочным, а имел собственную логику.
   – …Мы попали в бурю, и судно чуть не затонуло. Мое странствие затянулось на несколько месяцев.
   – У тебя был багаж? – осторожно спросил Николай.
   – Я взяла с собой только самое необходимое…
   – Ты направлялась в Петербург?
   – По морю, – ответила Жанна. – Когда я ступила на русскую землю, я полагала, что мои злоключения окончены. Я ошиблась! Валицкий нашел меня и там… Позже я догадалась, что тот человек в порту был с ним заодно. Они заманили меня в ловушку.
   «В расчете на то, что ты возьмешь с собой бриллианты, – мысленно подытожил Крапивин. – Камни так тяжко тебе достались, что ты не оставила бы их на произвол судьбы. Ты больше, чем кто-либо иной, имела право на них!»
   Он наклонился и коснулся губами ее мокрой от слез щеки. Она плакала, но в темноте этого не было видно.
   Соленый вкус ее кожи вызвал у Николая прилив желания. А может, его возбуждала острая близость тайны.
   – Ты боялась его? – прошептал он.
   – Валицкого? Ужасно! – призналась Жанна. – Мы с ним виделись в Париже… он знал меня в лицо. Он мог… выдать меня.
   – Кому?
   – Я и сейчас его боюсь… – вместо ответа прошептала она.
   Жанна могла бы сказать, что страх захватил ее в свои цепкие когти и не отпускает целую вечность; у страха много лиц, ему присущи особые звуки, краски и даже запах. Но она научилась утаивать часть правды. Львиную долю.
   – Бедняжка! – воскликнул Крапивин. – Кого ты приняла за Валицкого? Джо или Томашина?
   Она отшатнулась, подняла руку и закрыла лицо.
   – Значит, обоих, – констатировал он…

Глава 29

   В ту субботу Глория приехала в Москву повидаться с родителями и после обеда назначила Лаврову встречу в Раменках.
   Санта помог ей выйти из машины, а сам поехал на парковку. Глория была дивно хороша в горчичном шерстяном платье и янтарных браслетах. С некоторых пор она полюбила массивные украшения из полудрагоценных камней. Роман прикидывал, как бы ненавязчиво пригласить ее на прогулку по реке, но она с ходу взяла быка за рога.
   – Ну что, нашел квартиру?
   – Это было не просто, – вздохнул он. – Мне пришлось опросить пятерых агентов, которые занимаются сдачей жилья внаем. Хорошо, что я нащелкал Крапивина и в профиль, и в анфас. Мне крупно повезло. Пятый по счету агент узнал на фото нашего героя. Он подтвердил, что этот господин снял квартиру по такому-то адресу и заплатил вперед.
   – Новые жильцы там еще не поселились?
   – Как можно? Срок аренды не истек, деньги уплачены.
   – Агент в курсе, что квартирантка съехала?
   – По-моему, нет, – потер затылок Лавров. – Ему никто об этом не сообщал.
   – Квартира стоит пустая?
   – По идее, да…
   – А ключи?
   Лавров достал из кармана набор отмычек и показал ей.
   – Вот.
   – Это будет незаконное проникновение в чужое жилище, – со знанием дела сказала Глория. – Но мы же рискнем?
   – Только ради тебя!
   Он повел ее по указанному адресу. В желтеющей аллее гулял ветер. Было тепло и пыльно. Глория несла под мышкой длинный круглый чертежный футляр.
   – Какой этаж? – шепотом спросила она в парадном.
   – Четвертый. Я проверил. – Лавров с любопытством косился на футляр. – Что там у тебя?
   – Картина.
   Поднимаясь наверх, они никого не встретили. На площадке Роман сразу занялся замком. Тихий щелчок, и дверь открылась.
   В прихожей квартиры пахло моющим средством со слабой примесью женских духов. Казалось, здесь еще витал образ загадочной Миледи, за которой тянулся шлейф насильственных смертей.
   Глория медленно прошла в гостиную и остановилась.
   – Что скажешь? – повернулся к ней начальник охраны. – Тут в самом деле кого-то убили? Или это все блеф?
   – Погоди…
   Минуты текли, а она молчала, закрыв глаза и словно вслушиваясь в тишину пустого жилища. Наконец ее губы зашевелились.
   – Да… здесь недавно убили молодого человека… мужчину… – определила Глория и медленно двинулась вдоль дивана.
   – Чем его убили?
   – Вижу нож в чьей-то руке… удар… тело падает сюда…
   Она испытала боль, ужас и удовлетворение, сначала ощутив себя убийцей, потом жертвой. Стальное лезвие с хрустом вошло в живую плоть… предсмертный трепет и агония повергли Глорию в шок, из которого ее вывел голос Лаврова.
   – Крапивин не солгал, ковер новехонький. А ну-ка… – он хмыкнул, присел на корточки и принялся разглядывать ковер.
   Глории стало дурно, как будто это она лежала здесь с ножом в груди.
   Роман поднял край ковра и завернул его на сторону. В нос ударил запах ацетона.
   – Похоже, замывали кровь… снимали верхний слой лака. Крапивин не дурак. На паркете никаких следов. Возможно, более тщательная экспертиза обнаружит мельчайшие частички крови… но кто ее станет делать?
   – И на каком основании? – добавила Глория, очнувшись от накатившей дурноты.
   – Тоже верно. Слушай, ты можешь сказать, сколько людей находилось в квартире в момент убийства?
   – Кажется, трое…
   – Это подтверждает мою версию! – обрадовался Роман. – Барышня спала. Наш клиент привел сюда детектива, открыл дверь своим ключом, они вошли и… бах! Ничего не подозревающий сыщик лежит на полу мертвый.
   Глория промолчала.
   – Ты видишь все, что тут произошло? – наседал он. – Кто убийца?
   – Мне чего-то не хватает.
   Она искала глазами гвоздь на стене, где до убийства висел «Шулер с бубновым тузом». Теперь на том месте красовался деревенский пейзаж: игрушечные домики, речка и мельница с крестовидными лопастями…
   – Пока рассказ Крапивина совпадает в деталях.
   – Его воображаемый мир наполнен реальными событиями и предметами, – важно кивнул Лавров. – Потом наступает умопомрачение… и действительность искажается.
   – Сними это, – потребовала Глория, указывая на пейзаж. – И без лишних вопросов.
   – Ладно…
   Она вытащила из футляра свернутую в трубочку полиграфическую копию «Шулера» и водрузила на гвоздь, проделав в копии дырку.
   Роман поднял глаза на картину и фыркнул.
   – Теперь все, как было?
   – Приблизительно.
   Бумажная копия без рамки, закручиваясь, упрямо стремилась к форме трубочки.
   – Может, ее скотчем закрепить? – предложил начальник охраны.
   – Лучше подержи края.
   Он со вздохом подчинился.
   – Ну что? Помогло? Теперь видишь убийцу?
   – При чем тут это, – отмахнулась она. – Смотри на картину.
   – Я ее уже видел…
   – А ты внимательно смотри. Сколько на картине игроков?
   – Четверо… тьфу, трое, – поправился Лавров. – Дама, кавалер и шулер. Четвертая – служанка. Она не принимает участия в игре.
   – Что она делает?
   – В левой руке держит плетеную бутыль… а в правой – бокал с вином, который подает даме.
   – Молодец, – улыбнулась Глория. – Вино, понимаешь? Вино! Бутыль!
   Он до боли в глазах уставился на служанку с бутылью.
   – Хочешь сказать… Жанна возила бриллианты в бутыли из-под вина? – осенило его. – Или в бутыли с вином! Интересная мысль. Хотя шестьсот камней в бутыли не поместятся.
   – Шестьсот навряд ли, а пять – вполне. Главное, чтобы по размеру они прошли в горлышко. Бульк… бульк… и так пять раз. По меньшей мере, пять. Потом бутылка запечатывается пробкой. И джинн закупорен внутри. Он усмирен и не угрожает своей владелице. На него не покушаются. Велика ль добыча – пару литров вина?
   – В этой плетеной бутыли литра три, – определил Роман, глядя на служанку… нахмурился, спохватился и сердито произнес: – У тебя идея-фикс! Реликвия Великих Моголов! – он отпустил края копии, и те тут же завернулись. – Тоже мне, тайник – бутылка с вином!
   – Держи, держи. Это еще не все.
   Лавров послушно расправил картину, ожидая продолжения.
   – Что ты скажешь об игроках?
   – Их трое, – напряженно ответил он. – Двое мужчин и одна женщина. К чему ты клонишь? А! Понял… мужчины – это Джо и детектив, ныне покойные. А дамочка в жемчугах – никто иной, как Жанна Ремизова… фу-ты!.. Анна… де Ламотт, де Гаше… дьявол их разберет!
   – Выходит, мы попали к шапочному разбору? – усмехнулась Глория.
   – В смысле?
   – Мужчины мертвы… дама сорвала банк.
   – Чего-то я не то сморозил, – почесал затылок начальник охраны. – Да? Значит, один из мужчин-игроков живехонек. И это Крапивин! Теперь верно?
   Глория пожала плечами. Она не торопилась подтверждать его слова.
   – Эта картина не все нам поведала. Смотри и думай, Рома.
   Лавров вперился в лица игроков, пытаясь проникнуть в скрытый смысл житейской сценки, мастерски изображенной художником.
   – Тебе обязательно надо было тащить копию картины сюда? – недоуменно выпалил он. – Дома нельзя было подумать над ней?
   – Я и думала дома.
   – Зачем же мы вскрыли чужую квартиру?
   – Потому что на месте преступления легче увидеть то, что произошло.
   – Но убийца и тут ускользнул от твоего взгляда. Невидимка он, что ли?
   – Не все сразу, Рома. Наберись терпения.
   Он отпустил копию, и та опять свернулась.
   – У меня руки болят…
   Лавров чувствовал себя не в своей тарелке. Нарушение закона есть нарушение закона, какими бы мотивами оно ни оправдывалось. Если их тут кто-нибудь застанет, – соседи, агент или сам Крапивин, – им несдобровать.
   – В момент убийства копия «Шулера» висела на этом гвозде, – объяснила Глория. – Это недостающая деталь. Понимаешь?
   – Нет.
   – Лучше, когда обстановка воссоздана полностью.
   – В таком случае не мешало бы и действующих лиц сюда пригласить, – нахмурился начальник охраны. – Хотя это уже невозможно. Один из них умер.
   – Зато его чувства и эмоции продолжают витать в квартире.
   Лавров пробежался глазами по типичной обстановке, излюбленной средним классом: стильная стенка, мягкая мебель, стеклянный стол, стулья, плоский телевизор. Этот почти гостиничный интерьер – последнее, что видел перед смертью частный сыщик Томашин.
   – И что он чувствовал, по-твоему?
   – Удивление… он даже не успел испугаться, – пробормотала Глория.
   – Потому что не ожидал нападения от собственного работодателя.
   Удовлетворенный своим заключением, Роман расправил копию «Шулера». Игроки вновь сидели за картами в прежних позах и с прежним выражением на лицах. Служанка в тюрбане так же держала в руке бокал, полный вина.
   – О чем эта картина должна была напоминать Анне-Жанне? О бутыли с вином… то бишь с бриллиантами? Хм! – скептически поджал губы Лавров. – Сомневаюсь.
   Глория шевельнула губами, и вдруг ее «повело». В глазах потемнело, сознание помутилось…
   Очнулась она в полумраке, рассеиваемом желтым язычком свечи. Кто-то, прячась за портьерой, заглядывал в большую ярко освещенную залу. В зале обсуждали визит посыльного от графини де Гаше. Та прислала своей подруге и благодетельнице несколько вещиц на память.
   Глория ощущала себя неведомым соглядатаем, проще говоря шпионом, который подслушивал разговор княгини Голицыной с ее компаньонкой.
   В полдень посыльный доставил княгине коробку с двумя греческими вазами и укутанное в холстину полотно в багетной раме. Графиня-де просила ее сиятельство принять в дар картину, которая очень ей дорога и напоминает о проведенном в приятных беседах времени.
   Анна Сергеевна вазы поставила на видное место, а дареное полотно вызвало у нее недоумение.
   – Это копия, Мари, – заявила она компаньонке, которая с интересом разглядывала картину. – Отличная копия, сделанная нашим крымским художником. На обороте есть его подпись. Впрочем, не важно. Почему моя дорогая Гаше выбрала сюжет с игрой в карты? Мы никогда не играли вместе.
   Компаньонка мечтательно закатила глаза.
   – Должно быть, это напоминает ей Париж, Лувр, Версаль. По ее словам, Мария-Антуанетта была большой охотницей до карт и частенько развлекалась игрой, спуская деньги из королевской казны. Расточительность и сгубила бедняжку.
   – Графиня сообщает в письме, что сильно занемогла, – взволнованно произнесла Голицына. – Уж не собралась ли она покинуть нас? И эти подарки – прощальные?
   Она встала, взяла в руку канделябр с зажженными свечами и поднесла к полотну.
   – Один из игроков плутует, он шулер! – воскликнула компаньонка, указывая на картину. – Вытаскивает из-за пояса бубнового туза!
   – Верно, Мари… Но что хотела сказать этим моя дорогая подруга? Неспроста же она выбрала именно этот сюжет! Мы с ней часто обменивались символами, а потом угадывали их тайный смысл.
   Компаньонка прижала пальцы к вискам. От таких заумных рассуждений у нее начиналась мигрень.
   – Мне дурно, – жалобно вымолвила она. – Где моя нюхательная соль?
   За окнами дома бушевала непогода. Ветер ударил в створку, распахнул окно, и в лицо княгини полетели капли дождя…

Глава 30

   Глория ясно ощутила, как на нее полилось что-то мокрое и холодное, вздрогнула и… увидела над собой бледного от испуга Лаврова. Он держал в руке стакан и брызгал ей в лицо водой.
   – Ты больше так не шути, – с кривой улыбкой выдавил он. – Я уж думал «скорую» вызывать.
   – Какую «скорую»? Я сама врач.
   – А я ни черта не смыслю в медицине. У меня сердце в пятки опустилось, когда ты потеряла сознание.
   – Я была в обмороке?
   – Не так, чтобы в обмороке… но… словно уснула. Внезапно. Без предупреждения. Я к тебе обращаюсь – молчок. Зову – ты не слышишь. Пульс есть, дыхание тоже, а в остальном – ноль! Я не знал, что делать! Трясти побоялся. Лунатиков ведь нельзя будить.
   – Во-первых, я не лунатик. А во-вторых, где ты видишь луну? На улице – белый день.
   Глория пыталась сообразить, что с ней произошло. Она опять «провалилась» в прошлое. Оказалась в доме княгини Голицыной… и там с ней случилась странная вещь. Она как будто находилась внутри других людей: Анны Сергеевны, ее компаньонки и даже внутри шпиона, подглядывающего за дамами в щелку. Поочередно.
   – Я все видела их глазами… и слышала их ушами…
   Лавров решил, что она не совсем пришла в себя и заговаривается.
   – Выпей воды.
   Глория сделала маленький глоток и отвела его руку со стаканом.
   – Я в порядке, – неуверенно вымолвила она. – Кажется, я кое-что поняла. Эту картину графиня де Гаше прислала Голицыной в числе прочих безделиц. Она знала, что Анна Сергеевна сохранит ее как память и… и…
   На этом Глория призадумалась и замолчала.
   – Расчет оказался верным, – заявила она после паузы. – Картина была послана с особым смыслом. Это был знак! На будущее. Метка, намек… понимаешь?
   – Метка для кого? Для себя самой? Да, да, помню: умирая, графиня лелеяла надежду на новое воплощение. Шарлатан Калиостро вполне мог внушить ей эту мысль, – усмехнулся Лавров. – Она и рада верить. Я бы тоже поверил. Насовсем умирать не хочется. В промежутке между веками Жанна де Ламотт де Гаше бродила в виде привидения Белой Леди в окрестностях «Чертова домика» на территории лагеря Артек и пугала юных пионеров. А когда сбылось обещание Калиостро, она появилась на свет в Старом Крыму, там же, где и почила в бозе энное количество лет тому назад.
   – Почему бы и нет?
   – Давай не будем, – фыркнул начальник охраны.
   – Давай, – легко согласилась Глория.
   Однако Лаврова уже увлекла эта идея. В обществе Глории он начал привыкать к самым невероятным допущениям, которые необъяснимыми путями сбывались.
   – Почему в Старом Крыму? – спросил он и сам себе ответил: – Да потому, что именно там спрятан клад! Бриллианты, из-за которых наша героиня хлебнула немало лиха. Страсть к драгоценностям ничуть не уступает любовному безумию. Только предметом обожания являются камни и золото. Люди сходят с ума из-за них не реже, чем из-за любви. Это тоже разновидность душевной болезни.
   Глория могла бы подписаться под каждым его словом.
   – У Жанны де Ламотт не было уверенности, что она вспомнит место, где хранятся бриллианты из похищенного ожерелья…
   – …вот она и оставила метки – знаки, которые приведут ее куда следует! – подытожил начальник охраны. – Мне все ясно! Надо искать плетеную бутыль с вином… и достаточно широким горлышком, чтобы туда могли проскользнуть ограненные алмазы.
   – За чем же дело стало?
   – Нужны дополнительные ориентиры. Плетеная бутыль – слишком размытый намек. Не мешало бы сузить рамки поисков.
   – У нас есть еще бубновый туз.
   – Бубновый туз! Бубновый туз! Лично мне это ни о чем не говорит.
   Глория принялась рассуждать вслух:
   – Картину Жанна вручила княгине Голицыной… а бубновый туз отправился к барону Боде, с которым графиня водила дружбу. Оба «носителя» информации выбраны с умом. Это не географическая карта, которую можно потерять, не схема, не запись, которая может исчезнуть. Эти вещи всегда на виду, всегда доступны и воспроизводимы без всякого труда. С полотна Жоржа де Латура можно снять сколько угодно копий, а игральные карты всегда в ходу.
   – Этого мало! – возразил Роман. – Должно быть что-то еще. Какое-то конкретное указание.
   – Полагаю, оно есть. Просто мы его пока не видим.
   – Бубновый туз повторяется дважды. На картине… и в виде настоящей игральной карты из кипарисового ларца.
   Глория встала, пошатнулась, но быстро восстановила равновесие и отказалась от помощи начальника охраны, который вскочил и хотел подать ей руку.
   – Разверни копию, – велела она.
   Он поспешно разгладил «Шулера» и придержал за концы.
   Плутоватый игрок один из всех изображенных на картине людей косился в сторону зрителя и как бы посмеивался над незадачливыми искателями сокровищ.
   – Шулер… – пробормотала Глория. – Именно у него в руке бубновый туз.
   – Ну…
   – Кто у нас шулер?
   – Джо! – выпалил Роман. – Если перевести на нынешних героев, то дама в жемчугах – Анна-Жанна, благовоспитанный кавалер справа от нее, это Крапивин… а шулер – убитый картежник.
   – Верно… верно. Вот и недостающий штрих.
   – Джо мертв, – огорчился начальник охраны. – Он уже ничего нам не расскажет. Зато становится понятным, за что его убили. Он поведал свою тайну любовнице… и та прикончила беднягу. Джо знал свою часть головоломки и поплатился за это.
   Глория отошла назад, всплеснула руками и села обратно в кресло.
   – Рома, – строго начала она. – У тебя плохая привычка добавлять к фактам кучу отсебятины.
   – Это я-то добавляю? – опешил он. – Я?! Шулер на картине держит туза. Ясно, как божий день, что ему известно, где клад.
   – Отчего же он его до сих пор не добыл?
   – Может, как раз добыл. Только воспользоваться не успел. Его убили. Тот, кто его убил, и забрал себе бриллианты.
   Глория рассмеялась.
   – По-твоему, больше чем двести лет назад Жанна де Ламотт доверила свою тайну Ковбою Джо, которого еще и в помине не было?
   Лавров схватился за виски и с силой надавил на них.
   – Ты права. Безумие заразно. Кстати, с чего ты взяла, будто графиня прислала копию «Шулера» княгине Голицыной?
   – Увидела. Нарочный, который привез Анне Сергеевне подарки, был слугой Гаше и шпионом… графа Валицкого. Выполнив поручение, он не уехал из имения восвояси, а спрятался в доме княгини и подслушал разговор между ней и компаньонкой. Из которого понял, что в картине заложен некий смысл.
   – Угу! Зашифровано послание, которое должно через века дойти по назначению.
   – Не знаю, как расценил услышанное шпион, но я думаю именно так. Картина – зашифрованное послание. Ее сюжет подсказал Жанне код к будущему местонахождению клада, которое она присмотрела заранее. И она этот код использовала. Вряд ли Жорж де Латур писал «Шулера» по заказу похитительницы бриллиантов. К тому времени его давно не было в живых.
   – Просто совпало, да? – скривился Роман.
   – У тебя есть другое объяснение?
   – Следуя твоей логике, тот же слуга-шпион возил презенты и барону Боде.
   – Не исключено, – кивнула Глория. – В то время Боде жил в Судаке, занимался виноградниками и делал вино.
   – Жанна де Ламотт – бриллианты – виноградники – вино – бутыль… все складывается в ассоциативный ряд, – съязвил начальник охраны. – В этом ряду уже два трупа, а в скором времени может появиться третий.
   – В жизни, как и в шахматах, жертвы неизбежны.
   – Ты так спокойно говоришь об этом…
   – Разве мы можем предотвратить неизбежное?
   Лавров вынужден был верить Глории на слово. Ведь просмотреть ее «видео» он не мог.
   – Ты упомянула какого-то Валицкого. Кто он? Новый персонаж нашей авантюрной истории?
   – Эта фамилия сама собой пришла мне в голову, – призналась Глория. – Понятия не имею, откуда. Но такой человек существует… существовал.
   Перед ее внутренним взором промелькнули карточный стол, блеск драгоценностей, шумная попойка.
   – Мне бы хоть одним глазком взглянуть на портрет графа Валицкого!
   – Поищу, – пообещал Лавров. – К историкам обращаться?
   – Не стоит. Сами справимся.
   Он сделал несколько шагов, чтобы размяться. Голова болела, сердце щемило. А ну, как сюда нагрянет Крапивин или его сумасбродная барышня?
   – Пора уходить, – заявил Роман. – Мы не у себя дома.
   Глория смотрела в даль, сквозь стену.
   – Бубновый туз продублирован, – пробормотала она. – Его обнаружили в ларце, и он же – за поясом нечистого на руку игрока. Роль шулера в нашем раскладе досталась Ковбою Джо по прозвищу Калиостро.
   – По паспорту, если верить Крапивину, – он Иван Бальзамов, – уточнил начальник охраны. – Пока вы с клиентом беседовали, я кое-что записал. Имена, фамилии, клички. Наизусть все не упомнишь!
   – Каббалистическое имя настоящего Калиостро – Джованни Бальзамо. История повторяется в виде фарса? – засмеялась Глория. – Искусного фокусника называют великим магом. Вероятно, мэтр оскорблен…
   Она перестала смеяться и наморщила лоб. У нее возникла новая идея по поводу убитого Джо.
   Поскольку Лавров не был свидетелем беседы с призраком, ему оставалось только принимать сказанное на веру.
   – По-моему, ты видишь сложную интригу там, где все гораздо проще. Допустим, Жанна действительно оставила знаки. Но тогда все должно совпасть в определенном времени и пространстве: картина, бубновый туз… нечистый на руку любовник, мнимый брат, наконец. А ведь Голицына и Боде, если они принимали невольное участие в этом замысле, давно мертвы.
   – Зато знаки не затерялись, – возразила Глория. – Не забывай, что были еще шпионы и слуги, которые тоже не прочь поживиться за счет господ. Они могли донести информацию до своих потомков. За бриллиантами тянется ниточка, которую не оборвать.
   – Тем более, если речь идет о реликвии Великих Моголов! – саркастически воскликнул Роман.
   – Когда все, словно по мановению волшебной палочки, сходится, это и есть мистика, дорогой. Калиостро был докой по части мистики. Знакомство с ним не прошло даром для Жанны де Ламотт. Она кое-чему научилась…
   Глория вдруг умолкла и приложила палец к губам.
   – Тс-ссс…
   Начальник охраны прислушался. В прихожей раздался тихий щелчок, скрипнул паркет. Кто-то осторожно шел по коридору…
   Лавров обернулся в поисках укрытия.
   – Не успеем, – беззвучно, одними губами вымолвила Глория.
   Он встал у стены рядом с входом в гостиную, она осталась сидеть в кресле, как сидела.
   На пороге комнаты появилась статная дородная дама в черном жакете, надетом поверх черного платья, в руках она держала кожаную сумочку того же цвета. Черные туфли на низком ходу довершали ее траурный наряд. Волосы дамы были выкрашены в красное дерево и тщательно уложены.
   Она увидела сидящую Глорию и брезгливо поморщилась.
   – Так вот вы какая…
//-- * * * --//
   – Как вы вошли?
   – Дверь не заперта, – объяснила нежданная гостья. – Вы, очевидно, воров не боитесь.
   Глория бросила выразительный взгляд на своего помощника. Твой-де промах. Он виновато кивнул.
   Женщина повернулась и только теперь заметила сзади, у двери, Лаврова. До этого ее внимание было полностью приковано к Глории.
   – Ах, вот оно что! – вспыхнула она. – Вы к тому же не одна! Меня это, признаться, не удивляет. Бабенки, подобные вам, не стесняются в средствах, когда речь идет о выгодном замужестве.
   – Вы кто? – спросила Глория, хотя сразу догадалась, что перед ней – мать Николая Крапивина.
   – Берта Евгеньевна Крапивина, – с достоинством представилась пожилая дама. – Мой сын не удосужился нас познакомить, поэтому я решила исправить его оплошность. Оставьте мальчика в покое! – повысила она голос. – Вы его не любите, он вам не нужен. Вы нуждаетесь в деньгах, и я готова дать вам немалую сумму.
   – Отступного? – усмехнулась Глория.
   – Можно сказать и так. Не ломайте мальчику жизнь, умоляю вас…
   Голос вдовы дрогнул, и в какой-то момент показалось, что она вот-вот рухнет на колени перед женщиной, которую по ошибке принимает за подружку своего сына и возможную будущую невестку. Но этого не произошло.
   Лавров с растущим изумлением наблюдал за сценой объяснения между пожилой дамой и Глорией, которая с подачи гостьи взяла на себя роль Анны-Жанны.
   – Примерно такой я вас и представляла, – с горечью вымолвила Крапивина. – Красивой и наглой. Вы ничуть не смущены ни моим визитом, ни присутствием этого вашего… – она покосилась в сторону Романа, – …бойфренда! Так, кажется, нынче называют мужчин, с которыми спят?
   – Это мой друг, – нарочито фальшиво возразила Глория.
   – У вас, похоже, много друзей, милочка.
   – Не ваше дело, – не опустила глаз мнимая Анна-Жанна.
   Вдова сдержала рвущийся из глубины души гнев и, сцепив зубы, изобразила сочувствие.
   – Я вас понимаю, милочка. Вы уже не первой молодости, приехали из провинции, хотите во что бы то ни стало зацепиться в Москве. Мой доверчивый глупыш Нико – блестящая партия для вас. А для меня он составляет смысл жизни! Понимаете? Я не могу отдать его вам, зная, что вами движет корысть и циничный расчет.
   – Почему же расчет? – плотоядно облизнулась Глория. – Мы любим друг друга.
   Крапивина сделала шаг вперед, запрокинула голову и… захохотала. Она не выглядела человеком, страдающим серьезной болезнью сердца, – как врач, отметила про себя Глория. – Скорее, у нее выраженный кардионевроз. Если начнется приступ, понадобятся успокоительные препараты, а здесь наверняка нет аптечки.
   Немудрено нажить невроз, если каждый день лгать мужу и сыну. Ложь во благо истощает силы не меньше, чем ложь во вред.
   Хохот вдовы приобрел слезливые интонации, ее глаза наполнились влагой.
   – Вы присядьте, – подскочил к ней начальник охраны, боясь, что даме, не дай бог, сделается плохо и придется вызывать «неотложку». Тогда неприятностей не миновать.
   Он усадил Крапивину на диван, та полезла в сумочку за носовым платком и таблетками.
   – Принести вам воды?
   Вдова величественным жестом отвергла его предложение и молча положила в рот пилюлю.
   – Что вы знаете о любви? – выдавила она, повернувшись к «Анне-Жанне». – Вы хищница! Вы просто охотитесь за богатым мужчиной. И мой дурачок Нико попал в ваши сети.
   – Не вмешивайтесь в нашу жизнь, – запальчиво парировала та. – Вы не имеете права.
   – Я мать… и пойду на что угодно, спасая сына. Вам нужны деньги, они у вас будут. Муж оставил мне приличное состояние… лично мне, не считая бизнеса, который перешел к Нико. Мы не так богаты, как вы вообразили. Но я смогу заплатить вам за вашу услугу.
   – Какую? – состроила заинтересованную мину «Анна-Жанна».
   – Вы немедленно собираете вещи и уезжаете из Москвы. Навсегда. И обещаете забыть о моем сыне.
   – Вы не позволите нам даже попрощаться?
   – В этом нет необходимости, – поджала губы Крапивина. – У вас ведь есть другой мужчина. Я надеюсь, он не откажется от денег.
   До сих пор она игнорировала Лаврова, но теперь решила привлечь его на свою сторону, для чего устремила на начальника охраны горящий взор.
   – Я сообщу сыну, что у него появился соперник, он бросит эту…
   Слово «шлюха» чуть не слетело с ее языка, но она сумела побороть неприязнь и выразилась гораздо мягче:
   – …эту вашу сожительницу. И вы останетесь ни с чем. А я предлагаю вам большую сумму. На эти деньги можно купить уютный домик на берегу реки где-нибудь в Серпухове или Калуге и зажить припеваючи. Единственное условие – Нико не должен ничего знать о вашей подружке. Позаботьтесь об этом, а я в долгу не останусь.
   – Как вы меня нашли? – совершенно не в тему спросила вдруг «Анна-Жанна».
   – Есть способы, – криво усмехнулась Берта Евгеньевна. Слезы ее быстро высохли, и она преисполнилась решимости довести начатое дело до желаемого конца.
   – Вы следили за сыном? – спросил Лавров.
   – Молодой человек, я уже не в том возрасте, чтобы бегать по улицам за непослушным ребенком.
   – Кто же вам дал этот адрес?
   Идеальная линия бровей Крапивиной подпрыгнула вверх.
   – Частный детектив, неужели не ясно?
   «Вот будет номер, если покойный Томашин снабжал информацией не только сына, но и мамашу, – подумал Роман. – Эти ребята не гнушаются работать на два фронта. Если так, то понятно, за что он поплатился».
   – Мне плевать на деньги! – вызывающе произнесла «Анна-Жанна», в упор глядя на вдову. – Я люблю Николая, и мы обязательно будем вместе. А вам должно быть стыдно, что вы устроили слежку за собственным сыном. Я ему расскажу, как вы явились сюда и пытались подкупить меня.
   – А ваш бойфренд выступит свидетелем?
   – Вы сначала докажите, что мы с ним любовники! Я буду все отрицать. Посмотрим, кому поверит Николай. Вы все время лжете! Вы лгали своему мужу, сыну… а теперь хотите разрушить его счастье. Он не станет вас слушать!
   Ядовитая стрела попала в цель. Крапивину перекосило от ярости, она побагровела и затряслась.
   – Ну и ну! У вас нет совести, милочка. Вы… ты… замахнулась на святое! Тебе не понять материнского чувства… Ты не женщина… ты…
   Слово «змея» застряло у Крапивиной в горле. Она задыхалась. Ее пальцы царапали замок сумочки в тщетном усилии открыть его и достать таблетки.
   Лавров схватил стакан с водой, но не успел подать его разъяренной вдове. Вместо лекарства пожилая дама извлекла из сумочки… маленький пистолет и направила его на ненавистную «Анну-Жанну».
   У начальника охраны перехватило дух. Он выронил стакан и замер, зачарованно глядя на черный зрачок дула, готового в любой момент изрыгнуть пулю.
   – Не двигайтесь, – прохрипела Крапивина. – Иначе я выстрелю, и ваша подружка больше не сможет ублажать вас в постели. Вы ведь ее обожаете, правда? Я понимаю в таких вещах. Сразу видно мужчину, который влюблен до беспамятства. Один ваш неловкий жест, дружок, и она умрет. Мне все равно, что будет потом со мной. Я не боюсь ни тюрьмы, ни сумы, ни смерти. Мой муж ждет меня… и я готова встретиться с ним по ту сторону ночи.
   – В-вам придется держать ответ перед ним, – выпалил Лавров, ощущая собственную беспомощность.
   – Ничего, мы поладим…
   «Они оба с приветом, эти Крапивины, и сынок, и мамаша, – пронеслось у него в голове. – Она чокнутая, а он унаследовал ее гены».
   «Анна-Жанна» оцепенела, изображая испуг. Именно изображая. Лавров не заметил в ее глазах страха – одно любопытство.
   – Я выстрелю! – грозно повторила вдова. – Выстрелю!
   Ее рука мелко дрожала, грудь часто вздымалась…

Глава 31

   Крапивину опять показалось, что за ним тенью скользит серый «ниссан-кашкай». Где-то на подъезде к дому, где он снял новую квартиру для Жанны, подозрительный автомобиль отстал.
   «Ты параноик, Нико, – заявил его внутренний критик. – В каждом «ниссане» серого цвета ты видишь преследователя. Знаешь, сколько их колесит по Москве? Запаришься пугаться!»
   Он был прав. Николай смахнул испарину со лба и припарковал во дворе свой «мерс». Быстрым шагом, не оглядываясь, зашел в парадное, вызвал лифт. Поднимаясь на девятый этаж, он готовился к серьезному разговору с Жанной.
   – Я устал барахтаться в паутине лжи, – пробормотал он, открывая дверь своими ключами. – Кто-нибудь объяснит мне, что происходит?
   Рыжеволосая барышня вышла ему навстречу, – она еще больше похудела и осунулась. И еще сильнее стала походить на прелестную и коварную Миледи. Только вместо королевской лилии на плече, под ее ключицей багровел уродливый V-образный шрам. Вероятно, такой же узрела служанка графини де Гаше, когда раздела умершую хозяйку для обмывания.
   Ни слова не говоря, Крапивин взял Жанну за руку, увлек ее в комнату и усадил на кровать. Сам уселся напротив в кресло.
   – Кто такой Валицкий? – спросил он. – Расскажи мне все, иначе… я за себя не ручаюсь.
   Она молча отвела глаза.
   Наверное, каждый мальчишка, читая «Трех мушкетеров», мечтал подержать в объятиях опасную соблазнительницу и шпионку кардинала леди Винтер. Когда-то Нико тоже представлял себя отважным и пылким гасконцем, который занимается любовью с Миледи, не подозревая, что играет с огнем.
   Детские эротические грезы давно канули в лету. Нико не мог себе вообразить, что они когда-нибудь осуществятся.
   – Валицкий! – приказным тоном повторил он. – В обмен на жизнь.
   – На чью… жизнь?
   – На твою, разумеется. На тебе уже два трупа, дорогуша. Впрочем, Миледи это не останавливало. Чем больше трупов, тем туже был набит золотыми монетами ее кошелек.
   – Не понимаю…
   Нико пытался придать суровость голосу и свирепость – выражению своего лица. У него плохо получалось. Если он не сумеет заставить Жанну признаться во всем, то она сделает его козлом отпущения. Миледи никогда не церемонилась со своими врагами-любовниками.
   Он подскочил к изголовью кровати, разбросал подушки и с возгласом удовлетворения схватился за нож.
   – Я знал, что опять найду его здесь. Это ты для меня приготовила?
   – Нет… нет, что ты…
   – А для кого?
   – Я… боюсь его…
   – Кого? Придуманного тобой мифического злодея? Сначала он убил Джо, потом Томашина… потом где-нибудь найдут и мое тело с ножом в груди. Не исключено, что в этой самой квартире. А бедная овечка, – то есть ты – окажешься ни при чем. Побросаешь вещички в сумку и – фьють! Поминай как звали.
   – Он убьет меня!
   Крапивин навис над ней с ножом в руке и процедил:
   – Я сделаю это раньше.
   Любовь и ненависть сплелись в неразрывный клубок. Нико казалось, что он в самом деле способен убить эту женщину, перевернувшую его жизнь, поставившую все в его судьбе с ног на голову. Один взмах, удар… и он освободится от ее зловещих чар.
   Должно быть, Жанна почувствовала зреющую в нем угрозу, опасную решимость во что бы то ни стало положить конец лжи. Странно, но в то же время между ними продолжали течь сексуальные флюиды, с неодолимой силой притягивая их друг к другу.
   Жанна заговорила. Ее слова перемежались то всхлипываниями, то тихим смехом, то стонами и вздохами.
   С Валицким она встретилась у Джо. Мужчины играли в карты. При всем виртуозном владении карточной колодой, Джо проигрывал. Ему не помогало ни «сквозное зрение», при котором он наперед угадывал каждую карту, выпавшую противнику. Валицкому чертовски, непостижимо везло. Сам Сатана, казалось, подыгрывал ему. Он только посмеивался, когда Джо нервничал и злился.
   – Жулику попался достойный престидижитатор, – вставил Крапивин.
   – Прести… кто? – опешила Жанна.
   – Престидижитатор – это фокусник высшей категории.
   – Фокусник…
   – Ловкость рук не имеет ничего общего с дьявольщиной, – заявил Николай и тут же засомневался в своем высказывании. – В данном случае один фокусник объегорил другого.
   Рыжеволосая бестия отнеслась к его скепсису равнодушно.
   – Валицкий обчистил Джо до нитки, оставил его ни с чем. И тогда…
   – Джо поставил на кон тебя! – догадался Крапивин.
   Краска отхлынула от щек Жанны, она смертельно побледнела. Из ее губ вырвался нечленораздельный возглас.
   – Значит, я угадал.
   – Они играли на меня, как будто я неодушевленный предмет, вещь, переходящая из рук в руки, – простонала она. – А я сидела рядом, не в состоянии возмутиться и положить этому конец. Самое ужасное, что я чувствовала себя вещью! При виде Валицкого меня охватила покорность жертвы. Я была в его власти и не могла противостоять ему.
   – Он действовал на тебя, как удав на кролика? – язвительно усмехнулся Николай, не выпуская ножа.
   Жанна завороженно следила за его движениями. На лезвии вспыхивал солнечный зайчик.
   – Не только на меня… но и на Джо тоже, – промямлила она. – Я думала, Джо любит меня. По-своему, без романтики и сладких речей. Оказалось, ничего подобного. Он просто пользовался моим телом… ему была нужна женщина для постели, которая ничего не требовала бы и довольствовалась малым. А я-то вообразила, что небезразлична ему.
   – И тут, во время очередной партии с Валицким, до тебя дошло, кто ты для него. Разменная монета в игре.
   – Да…
   – Валицкий вкрадчиво произнес: «Ко мне, бандерлоги!», и вы с Джо послушно направились к нему в пасть.
   Жанна опустила голову.
   – Валицкий выиграл тебя в карты? – безжалостно спросил Крапивин.
   – Я плохо помню тот вечер у Джо… они закончили партию, потом выпивали, потом… Джо заявил, что отныне я – собственность этого господина, и показал на Валицкого.
   – Это Джо представил тебе его как Валицкого?
   – Нет. Я сама почему-то назвала того человека Валицким…
   – Что значит «почему-то»?
   – Мне показалось…
   – Показалось? Что?
   – Будто бы тот человек – и есть Валицкий. Граф, который преследовал меня сначала в Париже, потом в Петербурге… а потом и в Крыму. Он тоже был непревзойденным игроком в карты. Но его тайная страсть – драгоценные камни.
   – Все-таки камни, – констатировал Николай. – Я так и думал.
   Молодая женщина вздрогнула, бросила на него испуганный взгляд и… подтвердила:
   – Да, камни…
   – Если я правильно понял, ты сама назвала незнакомца Валицким?
   – Когда я его увидела сидящим с Джо за картами… меня как молнией поразило: Валицкий! Со мной такое бывает. Увижу или услышу что-нибудь, и сознание мутится, наплывают странные картины, приходят на ум какие-то образы, фамилии, имена. Он не стал этого отрицать.
   – А как Джо к нему обращался?
   – Не знаю. После меня он тоже стал называть его «господин Валицкий». Они много говорили о бриллиантах.
   – Из ожерелья Марии-Антуанетты?
   – О них в том числе…
   – Вы с Джо помешались на брюликах, – с сердцем произнес Крапивин. – Угораздило же вас связаться с таким же помешанным!
   – На ловца и зверь бежит… – пробормотала Жанна.
   В груди Нико зашевелилась ревность.
   – Надо понимать, из постели Джо ты перекочевала в постель Валицкого?
   Жанна залилась краской. Мраморная бледность ее кожи мгновенно пошла алыми пятнами.
   – Он заставил меня… переспать с ним…
   Назойливый блеск ножа гипнотизировал ее. Казалось, она теряла ощущение реальности.
   – Ну и как, понравилось? – добела раскалился Крапивин.
   – Мне или ему?
   Нико вышел из себя, лезвие ножа мелькнуло перед лицом Жанны и опустилось к ее груди. Она слабо вскрикнула, отпрянула. Он довольно хохотнул и переместил острие ножа чуть выше, к ее горлу.
   – Я как в тумане была… – испуганно залепетала она. – В глазах все плыло… сердце зашлось…
   – Не помнишь, значит, как проигрыш своего дружка отрабатывала? За один раз управилась, или потребовалось повторить?
   – Нет… больше Валицкий ко мне не приставал…
   – Что так? Забраковал тебя? Плохо старалась?
   – Говорю же… я не в себе была…
   – Шлюха! – с горечью обозвал ее Крапивин. – Продажная тварь!
   Хуже всего было то, что после этих признаний ему еще сильнее хотелось ее.
   «Похоже, ты относишься к мужикам, которых измены любовницы только разжигают! – злорадствовал второй Нико. – Поздравляю!»
//-- * * * --//
   Тем временем в Раменках, в квартире, где недавно произошло убийство, разыгрывалась душераздирающая драма.
   Вдова выронила пистолет и разрыдалась. Лавров, не медля ни секунды, подхватил с полу маленький браунинг и сунул себе в карман брюк, от греха подальше.
   Глория участливо смотрела на плачущую Крапивину, но не торопилась утешать ее. К счастью, накал страстей разрешился истерикой, а не сердечным приступом.
   – Я… должна была бы застрелить тебя… – захлебывалась слезами вдова. – Вас обоих… – При этом она покосилась на начальника охраны, которого принимала за любовника «Анны-Жанны». – Но не смогла… Не смогла!
   – Убить человека не так-то просто, – заметил он. – Тем более двоих.
   – Я обязана… спасти своего сына. А я не смогла! Господи… какая же я идиотка! У меня никого не осталось, кроме Нико…
   Страшное внутренне напряжение выливалось слезами и надрывной исповедью. Крапивина сейчас не думала ни о целесообразности своих признаний, ни о последствиях.
   – …Пятнадцать лет брака и ни одной беременности! – всхлипывала она. – Я родила моего мальчика, когда мне стукнуло тридцать семь… Он наполнил мою жизнь смыслом. А теперь я теряю его… Он словно с цепи сорвался! Я не узнаю моего Нико!.. Что ты с ним сделала?.. Чем опоила?.. Может, ты ведьма?..
   Глория поняла, что пора прояснить ситуацию.
   – Послушайте, – вклинилась она в слезливый монолог гостьи. – Я не та, за кого вы меня принимаете.
   Ее слова не произвели никакого эффекта. Вдова даже не проигнорировала их, она попросту их не услышала.
   – Почему бы нам не договориться? – воскликнула пожилая дама. – Я дам тебе денег… много. Почему ты отказываешься?
   – Мне не нужны деньги.
   – Не губи моего мальчика! – взмолилась Крапивина. – Ему нужна совсем другая женщина. Я сама подберу ему невесту. Милую, кроткую и чистую, которая сделает его счастливым. Ты выпьешь его кровь и сбежишь к другому мужчине. Ты уже обманываешь Нико! Делишь постель с другим и смеешься над моим сыном… Бери деньги и убирайся!..
   – Вы забеременели не от мужа, – заявила Глория без всякого осуждения. – И всю жизнь скрывали от Николая, кто его настоящий отец. Почему?
   Вдова моментально перестала плакать, обмякла и побледнела. У нее не осталось сил спорить, возражать и доказывать обратное.
   – Андрей был стерилен… но я не могла позволить, чтобы он узнал об этом. Я любила его… и до сих пор люблю. Я подарила ему сына. И ни о чем не жалею… Он вырастил Нико, как родного. Я мать! И не тебе судить меня…
   Глория не раз убеждалась, что подсказки из неведомого источника, к которому она мысленно обращалась, приходят неожиданно. Она подняла глаза на «Шулера с бубновым тузом» – вернее, на скрученную бумажную копию на гвоздике, и ее осенило.
   – Значит, это ты сказала ему… – обреченно пробормотала Крапивина. – Откуда ты узнала?
   – Сорока на хвосте принесла, – ввернул Лавров.
   Его громкая реплика сбила пожилую даму с толку. Она растерянно заморгала, переводя взгляд с него на мнимую Анну-Жанну.
   – Об этом ни одной живой душе не известно, – прошептала вдова. – Кто мог тебе сказать?
   – Она ясновидящая, – гнул свою линию начальник охраны. – Посмотрит на человека, и все… как рентгеном просветит. Не верите? Докажи ей, Жанна!
   Он инстинктивно назвал Глорию этим именем, не понимая ее игры, но подчиняясь своему внутреннему чутью опера. Раз Крапивина принимает ее за любовницу сына, так тому и быть. Авось, это развяжет вдове язык и она что-нибудь выболтает.
   – Тебя зовут Жанна? – склонила голову набок Крапивина. – Красивое имя… не наше, не русское.
   Она вдруг встрепенулась, ее бледные щеки озарил слабый румянец. У нее появилась надежда, что она сумеет убедить эту молодую женщину не вставать на ее пути.
   – И вообще, может, вы квартирой ошиблись? – резко переменил тему Роман. – Зачем же сразу на людей набрасываться, за пистолет хвататься? Слава Богу, не пристрелили никого.
   – Молодой человек, – скривилась Берта Евгеньевна. – Как вам не стыдно?
   – Это мне должно быть стыдно? – изумился он.
   – Я сюда не случайно пришла. Мне объяснили, где проводит время мой сын. Думаете, если мне седьмой десяток, так я из ума выжила?
   «Томашин ей донес, как пить дать, – пронеслось в голове Лаврова. – Доигрался, сыщик. Не учел того, что он тоже смертен. Интересно, какой у него был расчет?»
   Глория вдруг подумала о Ковбое Джо. Старый Крым – барон Боде – сад – вино – графиня де Гаше – шулер…
   – Шулер, – вырвалось у нее.
   Почему бубновый туз находится в руках именно у него? Как же разгадать этот удивительный «код»?
   Лавров и Крапивина не расслышали оброненного Глорией слова. Они были поглощены выяснением отношений. Пожилая дама доказывала, что она в здравом уме и пришла по адресу. Роман попрекал ее покушением на убийство. Они сцепились не на шутку.
   Между тем Глории пришла на ум реликвия Великих Моголов. Насколько можно считать неодушевленный предмет живым? И каким образом люди, – разумные существа, – попадают под влияние предметов?
   – Вот что мы сделаем, – заявила она, когда препирательства вдовы и начальника охраны утомили ее. – Кто тут сомневается в моих способностях? Вы? – уставилась она на Крапивину.
   Та споткнулась на полуслове и наконец соблаговолила повернуть голову к «Жанне».
   – Твои способности окрутить мужчину вызывают восхищение, – отозвалась Берта Евгеньевна. – Мой дурачок, небось, готов на все. И этот, – она показала пальцем на Лаврова, – тоже у тебя под каблуком. Ишь, что выдумал! Я не в ту квартиру заглянула! Невинную барышню чуть не пристрелила!
   – Вам не следует вмешиваться в чужую жизнь, – вздохнула мнимая Жанна. – Пусть это даже жизнь вашего сына.
   – Ты поучи меня, поучи! У тебя есть дети? Нет, конечно. Такие, как ты, детей не рожают. Будь ты матерью, мы бы говорили на одном языке. Тебе меня не понять.
   – Допустим. И все же выслушайте меня. Вы пришли сюда, чтобы спасти своего Нико любой ценой?
   Вдова притихла, бросая косые взгляды на Лаврова. Молодой человек дурно воспитан, что, впрочем, не удивительно. Будь он другим, не спутался бы с этой красивой и умной шлюхой. Она вертит ими обоими: им и Нико.
   – Вы действительно хотите, чтобы я уехала? – спросила «Жанна».
   Пожилая дама с достоинством кивнула. Надо отдать ей должное, она взяла себя в руки и пыталась сохранять здравомыслие в этой унизительной для нее ситуации.
   – Ты согласна взять деньги? – обрадовалась Берта Евгеньевна.
   – Предлагаете отступное! – не удержался Лавров.
   – А что еще я могу дать за моего мальчика?
   – Это просто торги какие-то, – развел руками начальник охраны.
   «Жанна» внесла неожиданное предложение:
   – Деньги ваши мне ни к чему, госпожа Крапивина, – начала она. – У меня будет к вам одна просьба. Вы обещаете не рассказывать своему сыну о нашей встрече. А я, в свою очередь, обязуюсь покинуть Москву не позже завтрашнего дня.
   Вдова не поверила своему счастью. С чего вдруг эта ненавистная бабенка пошла на попятную? Испугалась, что Нико ее бросит, когда узнает об измене? Или готовит какой-то подвох?
   – Молчание в моих интересах, – осторожно, боясь спугнуть удачу, произнесла она. – Сын не должен знать о том, что я приходила сюда… и просила… предлагала вам деньги. Он… не поймет. Мне очень важно, чтобы Нико не держал на меня зла. Вы не любите его!
   – Не люблю, – совершенно искренне ответила мнимая Жанна.
   – Глядя на вас, я чувствовала, что вы холодны к моему сыну. Материнское сердце не обманешь.
   Пожилая дама вернулась к уважительному обращению. Хотя бескорыстие «Жанны» настораживало ее. Отъезд в обмен на молчание. Странная сделка, выгодная исключительно матери.
   – Я не хочу выносить сор из избы, – добавила она. – И рассчитываю на ваше благородство, милая.
   – О-о! – ухмыльнулся Лавров. – Я в ударе! Обо мне, кажется, забыли. У меня никто не спрашивает согласия.
   Он с деланным возмущением повернулся к «Жанне».
   – Я требую свою долю!
   – Заткнись, – прошипела она.
   Берта Евгеньевна пришла в замешательство. Не опрометчиво ли с ее стороны принимать участие в сомнительной сделке? Она поспешила, а спешка к добру не приводит. Но разве у нее есть выбор?
   Вдова молчала, разглядывая странную пару: барышню, увешанную дешевыми побрякушками, и молодого человека приятной наружности, похожего на телохранителя. Она застукала их в квартире, которую наверняка снимает для своей лживой пассии ее наивный и щедрый Нико. Естественно, они боятся разоблачения. Нет, здесь что-то не так…
   – Вы решили подшутить надо мной? – вырвалось у нее.
   – Что вы? – всплеснула руками «Жанна». – Неужели мы похожи на шутников?
   – Вы хотите спасти сына, и мы вам поможем, – присоединился к ней Лавров.
   Крапивина окончательно растерялась. Моменты, когда ей удавалось сохранять присутствие духа, сменялись моментами полной прострации.
   – Я не прошу помощи, – покачала она головой. – Верните мой пистолет. Я ведь не причинила вам вреда.
   – Браунинг пока побудет у меня. Когда все закончится, я вам его верну.
   – Что закончится?
   – Все! – беззаботно повторил начальник охраны. – Вся эта каша, которую вы заварили.
   Вдова беспокойно заерзала и полезла в сумочку. Очередная пилюля исчезла у нее во рту.
   – Я не совсем понимаю… – промямлила пожилая дама. – Но так и быть. Я клянусь, что буду молчать о нашей встрече. – Она с кривой улыбкой повернулась к Лаврову: – Пистолет можете взять себе. Я не желаю больше видеть ни вас, ни вашу… подругу.
   Крапивину мучил вопрос, откуда этой смазливой бабенке стало известно, что она родила Нико не от мужа. Никто не мог сказать ей! Никто! И она решилась:
   – Вы в самом деле… умеете видеть прошлое?
   – Иногда, – честно призналась «Жанна».
   – И будущее тоже, – ввернул Роман.
   – Я обязана вам верить?
   Барышня равнодушно пожала плечами. Ей было все равно.
   – Я знаю, что еще лежит у вас в сумочке, – заявила она. – Большой кухонный нож!
   Берту Евгеньевну будто громом поразило.
   – А… а… о-о…
   Она пыталась что-то сказать, но из уст вырывались невнятные хриплые звуки.
   Лавров проворно выхватил у нее сумочку, открыл и бесцеремонно вывалил на стол содержимое. Среди обычной женской мелочовки блеснуло стальное лезвие и черная ручка.
   – Бергофф! – с мрачным восторгом воскликнул он. – Вам было мало браунинга, госпожа Крапивина?
   – Это… я…
   «Жанна» с удовлетворением взглянула на нож, встала, подошла к висящей на гвоздике копии «Шулера» и развернула ее со словами:
   – Смотрите сюда, Берта Евгеньевна. Смотрите хорошенько! Что вам это напоминает?
   – Н-ничего…
   – А я, напротив, кое-что вспомнила.
   Пожилая дама ловила ртом воздух, не в силах оторвать взгляд от игроков в карты.
   – Я кое-что вспомнила! – громко, отчетливо повторила «Жанна».
   – Ч-что?..
   Барышня рассмеялась и погрозила вдове пальцем.
   – Я вспомнила! – в третий раз провозгласила она. – Поэтому мне больше нечего делать в Москве. Итак, наш договор остается в силе?
   – Я… обещаю… – выдавила Крапивина. – Ни слова о сегодняшнем… Боже! Как вы узнали про нож?
   – Вы очень давно стреляли и не рискнули ограничиться только браунингом. Зато ножом вам приходится пользоваться гораздо чаще…

Глава 32

   Слушая Жанну, Крапивин все глубже погружался в причудливый мир ее иллюзий. То, что она живет среди призраков и общается с фантомами, не вызывало у него сомнений. Однако он понимал и другое: ее иллюзии проросли в реальность, и отличить воображаемое от действительного стало непосильной задачей. Для нее.
   «А для тебя? – не преминул поддеть его второй Нико. – Ты сам-то где завис?»
   – Валицкий давно преследует меня, – жаловалась Жанна. – Он охотится за камнями. А я обязана ему помогать. Я его трофей.
   – Джо проиграл тебя в карты, – рассеянно отозвался Крапивин. – Я помню.
   – Ты не знаешь всего, что нас связывает…
   – Так расскажи мне, наконец!
   – Если я не вспомню, куда спрятала бриллианты, он убьет меня.
   – Он сам сказал тебе об этом?
   – Я чувствую… – простонала Жанна.
   Живые люди, которые ее окружали, перепутались с фантомами, обретающимися в ее подсознании.
   – Значит, его ты боишься, а меня нет? – ухмыльнулся Нико. – Но сейчас я здесь, а он далеко. Сейчас твоя жизнь зависит от меня, а не от Валицкого. Каков он из себя, кстати?
   Жанна смерила его странным взглядом и содрогнулась.
   – Это он принес мне картину, – со страхом призналась она. – «Шулера с бубновым тузом». Он заказал копию у крымского художника.
   – И что?
   – Он велел мне смотреть на полотно день и ночь, пока моя память не проснется.
   – Ты уже видела эту картину раньше?
   – Мне знаком сюжет, изображенный на холсте. Женщина, которая сидит посередине, почти как я. Она – жертва мошенников!
   – Я думаю наоборот. Дама в жемчугах знает куда больше, чем говорит.
   Жанна машинально прижала ладонь к тому месту, где проступал шрам. Он приобрел неприятную яркость, словно был свежим. Ее лицо перекосилось от боли. Эти боли тоже были фантомными. Крапивину сообщил об этом доктор Приходько. Оказывается, человек может испытывать мнимые страдания: не только душевные, но и физические.
   – Валицкий утверждает, что копию этого полотна княгиня Голицина получила в подарок от своей приятельницы де Гаше.
   – Откуда ему это известно? – удивился Николай.
   – Имение Голицыной расположено в Кореизе… рядом с Алупкой. Валицкий говорит, что приставил к француженке своего шпиона, который приглядывал за ней. Этот шпион сам привез картину в дом княгини.
   – Ну?
   Крапивин ощутил внутри ледяную дрожь. Он не зря ломал голову над загадкой «Шулера». Кажется, он вплотную приблизился к ней.
   – А дальше пустышка, – пожала плечами Жанна.
   – Как пустышка?!
   – Шпион решил, что по этой картине можно найти камни из ожерелья…
   – …которые ты украла у кардинала Рогана?
   – Я не воровка! – вспыхнула молодая женщина. – Кардинал сам отдал мне колье. Меня вынудили… я стала разменной монетой в заговоре мужчин…
   Ее речь становилась бессвязной, глаза помутились.
   – …Меня предали… предали… – бормотала она, видя перед собой не комнату с двуспальной кроватью, шкафом и двумя креслами, а тюремные застенки, где ее долго мучили.
   Крапивин отнес нож на кухню, налил в стакан воды и вернулся к Жанне. Она сидела на кровати, обхватив себя руками и затравленно глядя в угол.
   – Успокойся, – мягко сказал он, подавая ей воду. – Я с тобой. Я тебя не предам, клянусь.
   – Ты такой же, как все…
   Она взяла стакан, поднесла к губам, с трудом проглотила пару капель и отдала воду Крапивину.
   – Не хочу… Вдруг ты подмешал туда какого-то зелья?.. Я выпью и усну… и во сне буду бредить… а ты подслушивать…
   – Я твой друг. Ты не должна меня бояться. Прости, если я напугал тебя. Я хотел…
   – У меня нет друзей, – отрезала она.
   Крапивин сейчас казался ей монашком, которого подсылали к ней в темницу, чтобы он под видом исповеди выведал у нее тайну ожерелья.
   – Я… отказываюсь от исповеди!.. – сдавленно выкрикнула Жанна. – Отказываюсь!..
   Все смешалось в ее воспаленном сознании.
   – За что ты убила Джо? – наседал Николай.
   – Это не я! Когда я вошла в дом… Джо уже лежал мертвый…
   – А Томашина кто убил? Детектива, которого я обнаружил у тебя в гостиной с ножом в груди?
   – Валицкий, – призналась она.
   – Как это случилось? Ты видела?
   – Нет! – затрясла рыжими кудрями Жанна. – Они вошли… вдвоем… сначала Валицкий, а тот… вломился сразу за ним… Я подумала, что это роялист, который явился убить меня… закричала и бросилась в кухню… за ножом…
   Нико понимал, что она не лжет. Просто фантомы для нее реальны, так же, как боль от раскаленного железа, которого никто не прикладывал к ее телу.
   – А потом? Что было потом?
   Жанна молча кусала губы. Она не плакала. От сильного возбуждения ее лихорадило. Крапивин отдавал себе отчет, что у нее может случиться нервный приступ, но надо было ковать железо, пока горячо. Он рискнул.
   – В кухне ты схватила нож и…
   – Меня трясло, пальцы не слушались… в гостиной кто-то крикнул… что-то упало… потом раздался топот ног…
   – Убийца убежал! – саркастически изрек Нико.
   – Д-да… – промямлила Жанна. – Я выглянула в коридор… там было пусто. Не помню, как оказалась в гостиной… и увидела…
   – Труп! – с тем же сарказмом добавил он.
   Она, не поднимая глаз, кивнула.
   – Я почему-то так и думал, – усмехнулся Крапивин. – Споткнулась, упала… очнулась – труп. Как в кино, ей-богу. Одно непонятно. Где Валицкий взял нож, если в кухне находилась ты? Материализовал, что ли? Из воздуха?
   – Н-нож лежал на с-столе в гостиной, – заикаясь, объяснила Жанна. – Я… я… сама п-принесла его… чтобы…
   – Всюду ножи! Под подушкой в спальне, на столе в гостиной… Зачем, дорогуша? Зачем столько ножей?
   – З-за… з-защищаться…
   Вопрос «От кого?» – застрял у Нико в горле. И так ясно: от давно несуществующих роялистов, полицейских агентов, шпионов и прочих заинтересованных лиц. От мифического Валицкого, наконец. От призраков прошлого, которые мешают жить в настоящем.
   – От меня тоже, – выдохнул он. – Ладно. Почему ты сразу не призналась, что Томашина убил Валицкий?
   Крапивину было любопытно, какие еще она придумает оправдания.
   – Я боялась…
   – Теперь уже не боишься?
   – Боюсь! – Она оглянулась по сторонам, словно Валицкий мог пройти сквозь стены или вырасти из-под земли.
   – Как он вошел в квартиру?
   – Я… сама открыла ему. Я не видела, того, второго… Он где-то прятался, а потом ворвался следом…
   – Интересно получается, – горько рассмеялся Крапивин. – Ты боишься Валицкого, но зачем-то пускаешь его в дом!
   – Если я его не впущу, будет еще хуже…
   – Куда уж хуже? Он оставляет тебе труп и скрывается! Ты хотя бы понимаешь, что тебе грозит?
   Жанна нервно ломала руки, но продолжала стоять на своем. Она никого не убивала. А второго мужчину, который вломился в квартиру сразу за Валицким, вообще увидела первый раз в жизни. Вернее, она не успела его толком рассмотреть, потому что убежала в кухню. Потом он уже лежал мертвый, и она боялась взглянуть на него.
   – Я устала, – заплакала она. – У меня нет больше сил… Иногда смерть кажется мне более легкой, чем такая жизнь. Я уже не раз собиралась свести с ней счеты.
   – Что же тебе помешало?
   – Страх. Он повсюду! Я боюсь боли и бессмысленных страданий. Боюсь, что не умру сразу, мгновенно, а буду долго мучиться! Боюсь пыток и насилия…
   – Пыток?
   – Вдруг, кому-то захочется выбить из меня тайну, которую я сама пытаюсь разгадать? Ты обещал помочь, – напомнила она.
   – И не отказываюсь от своих слов. Почему бы тебе не познакомить меня с этим великим и ужасным Валицким? Где он живет? Как вы с ним связываетесь?
   – Я ничего не знаю о нем…
   – Так уж и ничего? Ты же сообщила ему свой новый адрес в Москве? Как?
   – Я ничего не сообщала. У меня даже сотового нет…
   Это была правда. Крапивин оставил ее без телефона и компьютера. Умышленно, чтобы она не связалась со своими сообщниками или сообщником. Впрочем, есть другие способы.
   «Не поддавайся на ее уловки, – гундосил второй Нико. – Вряд ли Валицкий, на которого она переводит стрелки, – реальный персонаж. Жанна его создала в своем воображении, облекла в плоть и кровь и теперь искренне верит в его существование. Не исключено, что она его видит и слышит, примерно так же, как видит и слышит тебя».
   – У тебя есть номер этого Валицкого?
   – Говорю же, нет.
   – Как он нашел тебя в Раменках?
   – Вероятно, следил за мной.
   «Или за мной», – рассудил Нико.
   Его внутренний критик не преминул возразить: «Разве фантомы занимаются слежкой? Ты сам себе противоречишь, дружище. Вот, до чего тебя довела рыжая барышня. Она изворачивается и лжет, а ты развесил уши. Наивный глупышка! Тебя с детства обманывала собственная мать, и ты ничего не заподозрил. Так почему бы этой красотке с чужим лицом не поводить тебя за нос?»
   – Он сам приходит, когда ему вздумается, и потом исчезает, не прощаясь. Он… дьявол! – возбужденно прошептала Жанна…
//-- * * * --//

Черный Лог

   У Глории оставалась одна ночь, чтобы привести в порядок свои мысли, расставить точки над «и» и до конца понять то, о чем умалчивает шулер с бубновым тузом.
   Она была уверена, что непременно получит подсказку в виде знака, которыми кишит доставшийся ей от Агафона подмосковный дом.
   История с «ожерельем королевы», которая началась в Париже времен Марии-Антуанетты и спустя два века перенеслась в курортный городок Старый Крым, независимо от воли участников, стремительно приближалась к развязке. Какой она будет? Это предстоит узнать совсем скоро.
   Мистические совпадения в этой удивительной любовно-криминальной интриге заставляли думать о гениальном замысле, который в нужный момент привел в движение пружину дивного механизма. Сначала со скрипом, потом все более набирая обороты, механизм этот делал свое дело.
   Глория задавалась вопросом, являются ли они с Лавровым такими же винтиками сего механизма, как и все прочие персонажи?
   – Их, по сути, не много, – вслух вымолвила она. – Семья Крапивиных, Анна Ремизова, погибшие Джо с Томашиным, да еще, пожалуй, граф Калиостро.
   – Ты забыла домработницу Крапивиных Лизу, – вставил Лавров, помахивая в воздухе блокнотом. – И любовницу Николая, Лору. У меня тут ключевые факты записаны. Если ты помнишь, Крапивин видел подозрительный «ниссан» у нее во дворе.
   – Есть еще настоящий отец Николая, – добавила Глория.
   – Он же умер, если верить Берте Евгеньевне.
   – Мертвецы, как ты успел убедиться, воскресают в новых обличьях.
   – Так уж и воскресают! – скептически отозвался начальник охраны.
   Глория оставила его реплику без ответа.
   Они сидели в мастерской, куда Санта принес крепкий кофе, и обсуждали ситуацию. Глория говорила мало и внимательно разглядывала привычные вещи, собранные карликом в этом помещении без окон, представляющем собой нечто среднее между лабораторией алхимика и кабинетом мудреца.
   Бюсты богов и философов соседствовали с мраморными головами Казановы и Калиостро. Молочные глаза последнего, казалось, наблюдали за происходящим, а каменные губы кривились в усмешке.
   – По-моему, мамаша нашего клиента прикидывается больной, – заметил Роман, пробуя кофе.
   Глория была того же мнения. Берта Евгеньевна поедала таблетки и слишком явно демонстрировала одышку. Однако ее вид и решительное поведение не говорили о серьезном заболевании сердца. Явиться к любовнице сына с ножом и браунингом в сумочке отважится не каждая здоровая дама. Тем более сердечница.
   – Крапивина не смогла пустить в ход оружие, – продолжил Лавров. – Но исключительно потому, что нас было двое. Она далеко не глупа и вовремя сообразила, что со мной ей не справиться. Зато ее визит многое объясняет.
   – Что, например?
   – Во-первых, она вполне способна зарезать человека. У нее хватит и сил, и характера расправиться с врагами ее обожаемого сыночка. Во-вторых, она наверняка получала сведения от Томашина, которого вскоре сама же и прикончила, чтобы закрыть ему рот. Мавр сделал свое дело, – привел ее к женщине, которая соблазнила Николая, – мавра можно убрать.
   – А Джо?
   – Джо тоже… пытался облапошить ее «дорогого мальчика», – передразнил он вдову. – За что и отдыхает в могиле. Ни Джо, ни Томашин не ожидали нападения от пожилой дамы. К тому же она могла переодеться в мужчину.
   – Когда Николай ездил в Крым, его мать оставалась в Москве.
   – Скажи еще, что ее алиби может подтвердить домработница Лиза.
   – А разве нет?
   – Они могут быть в сговоре, – парировал Роман. – И вообще, мы практически обо всем судим со слов Николая. Не знаю, как ты, а я ему не верю. Я уже излагал свою позицию, и готов…
   – …изложить ее еще раз? – улыбнулась Глория.
   – Не вижу ничего смешного! – разозлился он. – Нельзя исключить, что Берта Евгеньевна или ее домработница тоже ищут бриллианты! Они все слетелись на камешки, как мухи на мед. Попробуй разбери, кто есть кто и кто чем дышит. Я бы и друга этой чертовой семейки, господина Долгова, не сбрасывал со счетов, и танцовщицу Лору. Думаешь, Николай Крапивин пришел к тебе не за этим? Он хочет, чтобы ты нашла сокровище, и не скупится на вознаграждение. А когда ты наведешь его на след…
   – …он и меня прикончит! – заключила Глория. – Тебе, кстати, тоже придется не сладко. Ты слишком много знаешь.
   Ее ирония задела начальника охраны за живое.
   – Да ну тебя! – махнул он рукой, встал и сделал круг по мастерской. Ему показалось, что кувшин с головой египтянина жалобно зазвенел.
   – Великий Копт недоволен, – торжественно провозгласила Глория и прыснула со смеху. – Ты его разочаровал, Рома.
   – Плевать! – в сердцах выругался он. – Я бывший опер, а не мистик. Меня учили руководствоваться фактами, а не смутными догадками. Постой! – осенило его. – Мы забыли о встрече Берты Евгеньевны с этим самым Долговым!
   – Почему же забыли? Я помню. Черный «фольксваген», крепкий сон Лизы… незаметная отлучка вдовы, о чем та помалкивает.
   – Если Крапивина встречалась с Долговым, чтобы поговорить о сыне, то к чему такая секретность? Зато теперь ясно, что тогда в машине не было Анны Ремизовой. Иначе вдова не приняла бы тебя за нее. Хотя возможны варианты. Ремизова могла быть в гриме.
   – Если бы да кабы… – задумчиво пробормотала Глория, блуждая взглядом по комнате. – Не в том суть… Бубновый туз! Что означает эта карта?
   Лавров вышел из терпения.
   – Тебе все равно, кто убийца? Сам Нико, его лживая мамаша или чокнутая подружка? Главное – какой-то туз! Я в шоке, дорогая.
   – Это нормальное состояние.
   Ее глаза задержались на картине, где была изображена встреча царя Соломона и царицы Савской. Бородач в расшитых золотом одеждах держал за руку даму с ликом средневековой мадонны. Казалось, из-под ее ресниц льется золотое сияние.
   Полотно упало со стены в момент смерти хозяина дома карлика Агафона, багет треснул, и Санта впоследствии бережно склеил массивную раму. Обратно картину решили не вешать, и она стояла на специальной подставке, напоминая о том печальном и загадочном событии [13 - Подробнее читайте об этом в романе Н. Солнцевой «Копи царицы Савской».].
   Глория не могла оторваться от царя Соломона.
   – Что ты там увидела? – спросил Лавров. – Убийцу?
   Ее внимание приковало к себе золотое украшение на груди царя.
   – Смотри! – разволновалась Глория.
   – Чего я там не видел?
   – Это же Соломонов Пентакль! Знак Власти. По легенде, после царя Соломона им обладал Александр Македонский. А последний раз Пентакль видели у Чингиз-хана. С тех пор он исчез… и о нем ни слуху ни духу.
   Начальник охраны лениво встал и подошел к картине. Роскошный наряд царя в самом деле украшал заключенный в круг Пентакль на толстой золотой цепи.
   – Обыкновенная пятиконечная звезда, – пожал плечами Роман. – Делов-то! Звезды носили на буденовках красноармейцы, их можно увидеть и на погонах, и на знаменах. Их везде полно.
   Он взял со стола большую лупу в бронзовой оправе и поднес к Пентаклю на груди Соломона.
   – Звезда как звезда.
   Но звезда была не совсем обычной: на ней виднелись едва заметные символы, тщательно, но очень мелко выписанные художником.
   – Дай-ка! – Глория выхватила у него лупу и оторопело уставилась на Пентакль.
   – Ты что, звезды не видела?
   – Видела… не видела… Не видела! Только сейчас дошло… Ай да карлик! Ай, да Агафон! – лихорадочно забормотала она. – Подал-таки знак… Выручил!
   Лавров обиделся. Ему за все старания никакой благодарности, а бывшему хозяину дома вон какие хвалебные оды. Где справедливость?..

Глава 33

   Ночевать он уехал в Москву, раздосадованный и обескураженный. Роман чувствовал себя слепым, как крот. Они с Глорией видели и слышали как будто одно и то же, но выводы делали разные.
   «Времени у нас в обрез, – заявила она, провожая его во двор к машине. – Завтра вылетаем в Симферополь».
   «Куда-а?»
   «Оттуда до Старого Крыма доберемся автобусом, – добавила Глория. – Или нет. Арендуем автомобиль, это будет надежнее. Крапивин и Анна Ремизова тоже едут».
   «С нами?»
   «Разумеется».
   «Без них нельзя обойтись?»
   «Нельзя».
   «А если они откажутся?»
   «Ни в коем случае, – уверенно заявила она. – Крапивин оставил нам телефон для связи, позвони ему сегодня же, как только доберешься до города».
   Лавров почесал затылок. Неожиданный поворот!
   «Я вообще-то работаю», – пробормотал он.
   «Колбин тебя отпустит на пару деньков, я договорюсь».
   «За кладом едем?»
   Она прижала палец к его губам.
   «Тихо, тихо! Это секрет…»
   – За кладом, за чем же еще? – прошептал он, объезжая глубокую выбоину на грунтовке. – Меня не проведешь.
   Проселочная дорога была пустынной. На небе блестел серп луны, цепляясь за верхушки елей. Хмуро шумел лес.
   Лавров подумал, что надо хорошенько выспаться. Завтра его ждет тяжелый день. Глория на прощанье сунула ему целый список поручений, которые необходимо было выполнить до вылета. Он торопливо сунул его в карман, не потрудившись хотя бы пробежать глазами.
   Сбавив скорость, он достал список и присвистнул:
   – Ого! Где я все это возьму? Раздобыть два женских платья семнадцатого века, бархатное и простое… тюрбан… женскую шляпу с плюмажем… жемчуга… зеркало… свечи… два мужских камзола, парчовый и поскромнее… мужской берет с пером … Блин! Она что, с ума сошла?..
   Роман притормозил, ругая на чем свет стоит всех Крапивиных и барышню Ремизову, с которой ему предстояло завтра познакомиться. Досталось и графине де Ламотт. Не наломай она в свое время дров, у него бы сейчас голова не болела.
   Ладно, одежду и головные уборы можно взять напрокат… это не проблема. Главное, размеры указаны. Фальшивые жемчуга тоже найдутся.
   – Зачем Глории этот маскарад? – пробурчал он. – Что она придумала?
   Он опустил со своей стороны стекло и вдохнул ночную свежесть. Пахло хвоей, грибами и палой листвой.
   – А камзолы для кого? – произнес он в темноту, полную тревожных ночных звуков. – Один наденет Крапивин, а второй?..

   Глория лежала в постели и смотрела в потолок. Она вспоминала повешенного, который схватил ее за подол в странном саду из ее сна. Кто он? И кто та девушка, ведущая на поводке усмиренного льва?
   …Лев неторопливо шествовал по дорожке между апельсиновых деревьев за своей укротительницей, как две капли воды похожей на Глорию. Она обернулась и произнесла:
   – Ты – это я!
   Глория испуганно шарахнулась в сторону и побежала в глубь сада. Ей казалось, что лев несется за ней сквозь заросли жимолости, она ощущала за спиной горячее дыхание зверя. Чья-то рука схватила ее за подол ночной рубашки.
   – От себя не убежишь, – захихикал повешенный.
   Его голова была на уровне ее колен, а волосы доставали до самой земли. Глория боялась наступить на них и топталась на месте.
   – Я боюсь тебя, – призналась она, с опаской глядя на висящего человека.
   – Ты боишься себя, – засмеялся он. – Это бессмысленно.
   – Как же мне быть?
   – В жизни, как и шахматах, жертвы неизбежны, – с этими словами повешенный дернул ее за подол.
   Глория рванулась и, оставив в его руках лоскут хлопчатобумажной ткани, ломая жимолость, понеслась на свет дворцовых окон…
   Звон разбитого стекла отрезвил ее, и она очнулась… в собственной спальне. На прикроватной тумбочке разрывался будильник. За шторами теплился розовый рассвет.
   Глория не торопилась вставать. Она лежала, обдумывая завтрашние события. Не то чтобы она предвидела их, – будущее раскрывалось перед ней отдельными фрагментами, порой бессвязными. Ей предстояло принимать решение и действовать. Она чувствовала себя на перепутье, выбирая дорогу, по которой нужно идти…
//-- * * * --//
   Тем же утром в однокомнатной квартире в Лосе зазвонил телефон.
   – Собирайся, Жанна, – после короткого разговора с Лавровым сказал Крапивин. – Мы сегодня же летим в Симферополь. Последним рейсом.
   Она с недоумением воззрилась на него.
   – Зачем?
   – Потом узнаешь.
   – Мне хочется спать.
   – До вечера далеко. Сложишь сумку и ляжешь. Я тоже смотаюсь домой за вещами, и билеты взять надо.
   Они с Жанной всю ночь глаз не сомкнули. Говорили о ее безрадостном детстве, о Валицком, который превратился в ее навязчивый кошмар, о графине де Гаше.
   «Иногда мне кажется, что я – больная, разбитая старуха, умирающая в полном одиночестве, – жаловалась Жанна. – Я жду кончины, как избавления от земных страданий. Но страх продолжает преследовать меня».
   «О чем ты думала перед смертью? – спрашивал Нико, теряя ощущение реальности. – Какой была твоя последняя мысль?»
   «Не помню…»
   Она силилась вызвать в памяти те бессознательные мгновения, но на ум приходил только страх, что и после смерти ее настигнет то, от чего она бежала.
   «Так было с самого детства, – призналась Жанна. – Наверное, я родилась с этим. Я смотрела на себя в зеркало и с ужасом видела чужие черты. А когда мне исполнилось шестнадцать, начал появляться этот жуткий шрам на груди. Мама водила меня по врачам, но потом сдалась. Думаю, она втайне считала меня ненормальной. Когда она заболела, то больше всего переживала, что будет со мной без нее».
   «Потому и заставила отыскать отца?»
   «Это была идея Валицкого…»
   Для Николая ее слова стали откровением.
   «Как? – поразился он. – Разве ты выполнила не волю матери? Но…»
   «Я солгала тебе, – перебила Жанна. – Я не смела упоминать о Валицком. Это было жесточайшим табу! Я сама запретила себе говорить о нем. Призрак из прошлого не должен жить в настоящем. Когда он начал убивать, я еще больше испугалась. Я поняла, что со мной происходят ужасные вещи… и замкнулась. Меня могло спасти только молчание!»
   «Спасти от чего?»
   «От смерти, от безумия… от тюрьмы наконец».
   «Зачем Валицкому понадобился твой отец… вернее, мой… тьфу! – спохватился Николай. – Зачем ему понадобилось, чтобы мы… то есть ты… стала дочерью Андрея Крапивина?»
   Жанна пожала плечами, то ли не зная, то ли не желая говорить.
   «Нельзя исключить, что ты, Нико – всего лишь пешка в ее партии, которую она надеется выиграть у неведомого противника, – пропел ему в уши двойник. – Барышня плетет новую паутину, а тебе уготована роль мухи, которая в ней запутается!»
   Крапивин вдруг сам сообразил, в чем состоял этот замысел. Встреча Жанны с потомками барона Боде, бывшего душеприказчика графини, могла дать толчок к разгадке тайны «Шулера». И дала! Это был бубновый туз из кипарисового ларца.
   Крапивин отдавал себе отчет, что не встреться он с Анной-Жанной, не попадись ему на глаза картина с игроками в карты, вряд ли он заинтересовался бы ларцом, не додумался бы залезть под сукно на дне и уж точно не обратился бы к гадалке из Черного Лога.
   Пресловутая «синяя шкатулка» тоже сказала свое слово в этом «послании с того света»: натолкнула его внимательнее приглядеться к кипарисовому ларчику, где его дед хранил военные награды. То, что картина и туз каким-то образом указывают на клад, не вызывало у Крапивина сомнений. Это подтвердила и ясновидящая.
   Теперь ее помощник, каковым она представила Николаю молодого человека по фамилии Лавров, позвонил и сообщил, что обстоятельства дела требуют срочно выехать в Крым. Надо сказать, Крапивин ждал этого.
   Жанна послушно складывала вещи в большую спортивную сумку, с которой она приехала в Москву. Все возвращается на круги своя…
   – Картину тоже бери, – вспомнил он настоятельную просьбу Лаврова. – Она громоздкая, придется вырезать ее из рамы.
   Рыжеволосая красавица вздернула брови.
   – Так надо, – коротко бросил Нико.
   – Картина постоянно со мной, а я так ничего и не вспомнила…
   – Совсем ничего? – недоверчиво прищурился он.
   Жанна смущенно порозовела, что-то в ее лице дрогнуло; она быстро отвернулась и сделала вид, что перекладывает одежду, которая не помещалась в сумке.
   – Мы вернемся? – спросила она.
   – А ты как думаешь?
   Она промолчала, глядя на горку обновок, которые купил ей Крапивин. Ее занимала мысль: зачем они едут в Крым?
   – Ты сделала пластику, чтобы вернуть себе прежнее лицо? – прямо спросил он.
   Жанна не стала этого отрицать.
   – Мне казалось, что прежний облик изменит мою жизнь.
   – В лучшую сторону?
   – Изменит, и все. Мне было необходимо видеть в зеркале другие черты.
   – Жанны де Ламотт?
   – Если ты сам понимаешь, к чему вопросы? – вспылила она. – Со мной что-то не так! Я не должна чувствовать того, что чувствую! Не должна помнить того, что помню! Я устала бороться со своими кошмарами! Когда-нибудь это закончится?! Ты говорил, что не враг мне! А ведешь себя, как… инквизитор.
   Она слегка переигрывала. Но в принципе Нико заслужил ее упрек.
   – Хочешь сказать, я лезу тебе в душу?
   – Разве нет? Вы все помыкаете мной! Джо, Валицкий, теперь ты…
   – Я слышал, Джо был помешан на бриллиантах?
   – Он бредил кладоискательством, – кивнула Жанна. – В его семье все пили, играли в карты и мечтали разбогатеть. Он мне уши прожужжал сокровищами графини де Гаше. Он говорил, что мой шрам – метка дьявола. Ты тоже так считаешь? Я одержимая, да?
   Крапивин не был уверен, что знает ответ. Поэтому задал встречный вопрос:
   – Говорят, Джо был на короткой ноге с мертвецами? Умел беседовать с ними? Могилки разорял?
   – Чушь…
   – Дыма без огня не бывает, – возразил он.
   Родинка над верхней губой Жанны вызывала в нем сладкий трепет. Он злился на себя за эту слабость, но не мог унять волнение плоти. Заниматься любовью с дамой из прошлого совсем не то, что с нынешними барышнями. Нико сравнивал Жанну с Лорой и заметил разницу. В ласках Лоры чего-то не хватало. Надрыва, мучительного восторга, тоски по утраченному. Того, что делает каждое ощущение неповторимым, словно последний вздох.
   Ему пришлось плеснуть себе коньяка и выпить.
   – Будешь? – предложил он Жанне.
   Та сделала ленивый глоток, вернула ему бокал. Он допил и ее порцию, чувствуя, как взбухают бурлящей кровью вены. Раньше он так не загорался. Казалось, что эти их совместные мгновения роковым образом истекают, что Жанна вдруг исчезнет, скроется за пеленой времени, и он больше ее не увидит, не сожмет в объятиях, не почувствует вкуса ее губ…
   – Джо искал могилу графини де Гаше на старом кладбище, – вымолвила она. – Я рада, что он ее не нашел. Эту могилу искали еще его отец и дед. Смешно! Разве кто-нибудь станет прятать сокровище в собственном гробу?
   Крапивин целиком разделял ее мнение. Схоронить клад в гробу – лишить покоя свои же бренные останки.
   – Джо говорил, что их предок был резчиком по камню и Гаше заказала ему пару надгробных плит, чтобы потом выбрать лучшую. Якобы графиню поразила его фамилия – Бальзамов, – напоминающая ей о Джузеппе Бальзамо, графе Калиостро.
   – Надгробных плит было несколько? – удивился Нико.
   – Не знаю, – покачала головой Жанна. – Джо постоянно приставал ко мне с этим. Он твердил, что я должна вспомнить, где клад. Раз у меня такой же шрам, как у графини, значит, мы с ней связаны. Покойница выбрала меня, чтобы подать весточку с того света. Там ей камни ни к чему, а нам могут пригодиться.
   – Вот почему к Джо приклеилось прозвище Калиостро.
   – Он сам называл себя так. Дурачился! Ему нравилось, когда люди приходили в изумление от его фокусов. Джо творил с картами чудеса. Он был шутом.
   – Тебе его жаль? – нахмурился Крапивин.
   – Не очень. Он был злым шутом. Обращался со мной по-свински, а потом проиграл меня Валицкому, словно вещь.
   – За это ты его убила?
   Жанна всплеснула руками и закричала:
   – Сколько можно повторять, что я никого не убивала! Это все Валицкий… или ты… – едва слышно добавила она. – Я боюсь его, боюсь тебя. Я всех боюсь…

Глава 34

   Дома Крапивин торопливо побросал вещи в сумку и предупредил мать, что срочно улетает в командировку.
   – Где ты ночевал? – упавшим голосом спросила та.
   – У любовницы. Я уже большой мальчик, ма! – разозлился он.
   Берта Евгеньевна заплакала. Неужели Жанна нарушила их договор? Обещала уехать, а сама продолжает морочить Нико голову. Как только за сыном закрылась дверь, она схватилась за телефон…
   Тем временем Лавров ездил по городу в поисках платьев, камзолов и прочих предметов из списка. Он уже почти все достал, оставалось купить зеркало, подсвечники, набор свечей и можно ехать в Черный Лог за Глорией.
   Встреча с Крапивиным и Анной-Жанной была назначена в аэропорту. Все четверо условились лететь одним рейсом. Лавров изнывал от любопытства, какая она из себя – Жанна де Ламотт в новом воплощении. И вообще, бывает ли такое? Скорее, истеричная барышня вообразила себя похитительницей бриллиантов, а окружающие ей поверили. Велика сила внушения!

   В зале аэровокзала Крапивин не выпускал руку Жанны из своей. Он понимал, что завтра все должно решиться. Дама из Черного Лога и ее помощник зря тащиться в Крым не будут. Для поездки есть веская причина, которая может касаться одного – камней из «ожерелья королевы». Бог с ними, с брюликами, – Нико никогда не был фанатом ювелирных изделий, даже эксклюзивных, – его захватила легенда, связанная с этим бриллиантовым колье, и женщина, которая совершила ограбление века.
   Неужели он держит за руку саму графиню де Ламотт де Гаше? Разве такое возможно? Если это обман, то ему хочется быть обманутым.
   «Она убийца, Нико, – нашептывал ему внутренний двойник. – Ей ничего не стоит зарезать человека. Она живет в призрачном мире и сама – призрак. Ее преследуют воображаемые враги. Она опасна! Ею движут подсознательные инстинкты и жажда мести, ее поступки невозможно предугадать. Сегодня она – робкая овечка, а завтра может стать монстром!»
   На этой угрожающей ноте второй Нико заткнулся, потому что первый увидел у буфетной стойки… Лорика. Танцовщица была затянута в короткий пиджачок и брюки-дудочки, на ее руке висел плащ, а у ног стоял чемодан на колесиках.
   Крапивин подумал, что обознался. Но женщина в дудочках повернулась, и его сомнения рассеялись.
   – Идем отсюда, – сказал он Жанне, увлекая ее в сторону.
   – Что случилось?
   – Ничего. Просто не стоит светиться.
   Жанна поняла его по-своему. Она сама то и дело оглядывалась по сторонам.
   – Валицкий наверняка уже здесь, – прошептала она, прижимаясь к Нико. – Он следит за мной!
   – Не говори глупости. Откуда ему известно, что мы улетаем? Ты успела сообщить? Пока я ездил домой, у тебя была куча времени.
   – Он дьявол…
   – Хватит! – взорвался и без того напряженный донельзя Крапивин. – Забудь о нем!
   Он незаметно искал глазами Лорика, но та, видимо, осталась в буфете пить кофе. Нико подмывало позвонить ей и напроситься в гости. Интересно, что она скажет?
   – Мы кого-то ждем? – догадалась Жанна.
   – С нами летят двое моих друзей, – солгал Крапивин. – Случайные попутчики.
   – Где же они?
   – Задерживаются. Ладно, пошли на регистрацию.
   В очереди на проверку паспортов он не выдержал, отошел в сторонку и позвонил Лоре. Та ответила не сразу.
   – Алло, котик, ты?
   – Я соскучился, – вполголоса заявил Нико. – Давай встретимся.
   – Не получится, котик, извини, – сладко пропела в трубку любовница. – Только через неделю.
   – Почему?
   – Я занята.
   Она ни словом не обмолвилась о том, что сидит в аэропорту, ожидая рейса. Должно быть, какой-нибудь папик пригласил ее провести вместе несколько дней. Крапивину это не понравилось. Что, если Лорик следит за ним?
   Дама из Черного Лога со своим плечистым спутником чуть не опоздали на регистрацию.
   Николай с облегчением представил их встревоженной Жанне. На ней лица не было.
   – Боитесь летать? – с улыбкой спросила Глория.
   – Да, ужасно, – схитрила та. – Мне уже плохо. А что будет в самолете, лучше не представлять.
   На самом деле ее беспокоило что угодно, кроме полета. Она пыталась понять, кто эти двое и зачем Крапивин везет их с собой в Крым. Что он задумал?
   – Мы ведь сможем остановиться у тебя дома? – заявил он, не спросив у нее согласия заранее. Теперь отказать этим двум милым людям было бы невежливо.
   – Если вас не смущает беспорядок и отсутствие сервиса… – пробормотала Жанна.
   – Нас не смущает, правда, Рома? – обернулась к своему спутнику Глория.
   Тому ничего не оставалось, как подтвердить, что он неприхотлив и обожает походные условия.
   Общий разговор не клеился. Объявили посадку. До последнего момента Крапивин ждал, не появится ли Лорик. Танцовщицы не было. Она, по-видимому, летела другим рейсом и вовсе не в Крым.
   «Значит, совпадение», – успокоился он, устраиваясь в кресле, чтобы вздремнуть…
//-- * * * --//
   Симферополь светился в ночи тысячами огней.
   Путешественники вышли из здания аэровокзала утомленные и озабоченные. Крапивин опять переживал дежавю. Жанну одолевали тревожные мысли: она так давно не принимала гостей, что забыла, каково быть радушной хозяйкой. Впрочем, на ее радушие никто и не рассчитывал.
   Лавров предложил взять напрокат машину. Никто не возражал.
   – Ну, как она тебе? – полюбопытствовала Глория, когда Николай с Жанной немного отстали.
   – Красивая. Крапивин не врал: она правда чем-то похожа на Терехову в роли Миледи.
   – Волосами.
   – Точно, – кивнул он и задал вопрос, который давно крутился у него на языке: – У тебя есть план?
   – На месте сориентируемся.
   В самолете Роман не раз порывался поговорить с ней о том, что она собирается предпринять, но Глория притворилась спящей. Признаться, ей нечего было сказать ему. Она надеялась получить подсказку по ходу дела. Какую, от кого… время покажет.
   Арендованный «мицубиши-лансер» доставил четверку путешественников в Старый Крым под утро, когда в горах забрезжил лиловый рассвет. Всю дорогу Лавров, который вел машину, боролся с дремотой. Глория сидела рядом и не давала ему уснуть своей болтовней.
   – Показывай, куда поворачивать, – обернулся он к Николаю.
   – Направо, на Верхнюю улицу…
   Жанна ломала голову, что ждет ее в родном доме: страх комком подкатывал к горлу, дыхание перехватывало. Крапивина терзали дурные предчувствия. Тем не менее оба не подавали виду, что им не по себе.
   В мглистом сумраке жилище Ремизовых произвело на гостей самое мрачное впечатление. Темные окна, серые стены, обшарпанная дверь. Жалобно скрипнула ржавая калитка. Зашуршала под ногами выгоревшая трава.
   Николай на правах уже не брата, но друга взял у Жанны ключи, открыл дом и пропустил Глорию и Лаврова в тесную прихожую. Внутри пахло пылью и затхлым воздухом нежилых комнат. Крапивин, не спрашивая хозяйки, провел приезжих в убого обставленную гостиную.
   – Располагайтесь здесь, – изнывая от любопытства и нетерпения, сказал он. – Не ахти какие хоромы, но перекантоваться можно. Мы ведь не надолго?
   – Как карта ляжет, – ответил за Глорию помощник.
   – Мне нужно обойти весь дом, – заявила та. – Прошу не мешать.
   – Может, сначала хоть чаю напьемся? Отдохнем с дороги? – недовольно пробурчал Роман, но Глория не ответила.
   Она вернулась в прихожую, постояла там, прислушиваясь к своим ощущениям, потом поочередно побывала везде, включая кухню и крошечную душевую. За какие-то четверть часа драма одинокой матери и полубезумной дочери развернулась перед ней во всей своей глубине и безотрадности. Собственно, безумие Анны состояло лишь в том, что она вообразила себя Жанной де Ламотт, впоследствии де Гаше, которая скончалась в Старом Крыму, в домике на краю ханского сада. А садом этим владел обрусевший французский барон Боде… который занимался виноделием.
   На Глорию вдруг дохнуло холодом и запахом дубовых бочек, в которых хранилось вино. В ушах зажурчало… словно невидимый виночерпий разливал в бутыли янтарный напиток…
   – Господин барон любезно прислал мне ящик вина, – донесся до нее глухой женский голос, говоривший по-русски с сильным акцентом. – Он позволил держать бутылки здесь.
   – Так тому и быть, – ответил мужчина, страдающий одышкой.
   – Вы же выделите мне местечко? Мой слуга сейчас принесет ящик с вином.
   – Господин барон приказал оказывать вам всяческое содействие…
   – У вас тут почти пусто! – радостно произнесла дама.
   – Дела идут все хуже… скоро подвалы придут в запустение. Надо бы потолки укрепить, плесень вывести…
   – Пожалуй, я положу сюда еще одну штуковину? – не дослушала дама.
   – Что вам угодно, госпожа графиня…
   – Она весьма тяжелая и громоздкая. Я заказала ее на случай смерти. Часто хвораю, силы уже не те. Пора позаботиться о вечном покое.
   – На все воля Божья, – закашлялся мужчина, не проявив интереса к «штуковине», о которой обмолвилась дама.
   – Так вы дадите мне ключи?
   – Сей момент, госпожа графиня…
   Раздалось звяканье металла о металл, будто кто-то снимал со связки один из ключей…
   Глория ничего не видела. Ее «видео» не включалось, хоть тресни. Зато она отчетливо слышала чужие голоса из прошлого. Как будто они вели разговор где-то рядом, под ее ногами. От этих голосов ее кожа покрылась мурашками.
   – Ну что? – спросил Крапивин, когда она остановилась посреди гостиной и застыла под пытливыми взорами присутствующих.
   – Жанна, – обратилась она к хозяйке дома так, как представил ту Николай, – под вашим домом есть подвалы?
   – Д-да…
   – Почему же ты молчала?! – накинулся на нее Крапивин.
   – Ты не спрашивал.
   – Подвалы! – возбужденно воскликнул он. – Какие подвалы?
   – Винные, – ответила за Жанну Глория. – На этом месте когда-то находились подвалы, где бывшие владельцы сада хранили вино, сделанное из местных фруктов и винограда.
   Крапивин подскочил к Жанне, которая сидела на диване бледная от волнения, и грубо встряхнул ее за плечи.
   – Не спрашивал, говоришь?
   – Эй, успокойтесь, милейший! – подошел к нему Лавров. – Отпустите ее. Не надо хамить! Подвалы – это не повод распускать руки.
   Жанна вырвалась и забилась в угол дивана.
   – Подвалы… – повторял Нико, сжимая кулаки. – Подвалы! Небось, Джо душу из тебя вытряс, детка! Ему ты все рассказала про подвалы! А мне ни гу-гу! Да после этого… после всего, что я для тебя сделал…
   Он плюнул и выругался, но под суровым взглядом Романа не посмел приблизиться к Жанне.
   – Джо сам знал про подвалы под нашим домом, – испуганно оправдывалась она. – Еще его дед обследовал эти подвалы. Они давно обсыпались, между прочим! Местные использовали их как погреба, пока своды не рухнули.
   – И вы тоже? – осведомилась Глория.
   – Когда моя бабушка поселилась в этом доме, бывшие хозяева сказали ей, что у них после дождей промыло яму во дворе. Они туда – а там в земле каменная кладка, своды и ход обвалившийся. Чем не погреб?
   Жанне стало ясно, зачем Крапивин привез с собой этих двоих. Они специалисты по кладам. Лозоходцы! Дамочка не успела пройтись по дому, как сразу выдала про подвалы.
   – Ты им все выболтал? – задохнулась она. – Все-все?! Идиот… Придурок!
   Николай угрюмо молчал, пережидая бурю. Жанна выговорилась и утихла, бросая исподлобья на гостей косые взгляды.
   – Часть подвалов сохранилась, полагаю? – как ни в чем не бывало спросила Глория.
   – Говори! – прикрикнул на Жанну Крапивин.
   – Повежливей, дружище, – вмешался начальник охраны. – Ты, по всему видать, брутальный парень. А мне в таком тоне беседовать неприятно.
   – Часть подземелья как раз под нашим домом, – выдавила хозяйка. – Вход во дворе, в сарае. Мы там овощи держим, банки и хлам всякий, который выбросить жалко.
   – А мне не показала подвал, – злился Крапивин. – Ни словечком не обмолвилась! Будто я враг какой!
   – Было бы что показывать. Погреб и погреб, только большой и глубокий. Джо его облазал вдоль и поперек.
   – Каждый кирпичик простукивал? – разошелся Николай.
   – Ну простукивал. А толку-то?
   – Господа, господа! – захлопал в ладоши Лавров. – Хватит препираться! Мы зря теряем время.
   – Нельзя ли спуститься в ваш погреб? – осведомилась Глория.
   Жанна отбросила волосы со лба и нехотя встала, оправляя модный кашемировый свитер из приобретенных в Москве обновок. Несмотря на утомительную дорогу и бессонную ночь, она выглядела великолепно.
   – Отчего же нельзя? Если есть желание, прошу за мной…
   Все трое вереницей потянулись за ней – Крапивин, Глория и Лавров. Жанна привела их к сараю.
   – Осторожнее… здесь старые доски сложены, не споткнитесь. Джо хотел их на дрова пустить, не успел.
   Вход в погреб находился в углу сарайчика, который бывшие жильцы соорудили на месте, где образовалась промоина. Яму частично перекрывала каменная плита, а в оставшееся отверстие спустили железную лестницу.
   – Тут темно, – предупредила Жанна. – Нужен фонарь или лампа.
   – Вы обычно чем пользовались? – спросил Лавров.
   – Лампой.
   – И где она?
   Хозяйка пожала плечами.
   – Где-то была. Джо брал, когда спускался в погреб. Сейчас…
   Лавров достал из кармана зажигалку и посветил ей. Глория молча наблюдала за происходящим.
   Крапивин со свирепой гримасой переминался с ноги на ногу. Он чувствовал себя обманутым. Как Жанна могла умолчать о старом подвале? Она сделала это нарочно, чтобы он, не дай Бог, первым не отыскал бриллианты.
   «Ты тоже хорош, – не щадил его второй Нико. – Жил тут, хлопал ушами, а обшарить двор и сарай не удосужился. Растяпа!»
   – Позвольте… – вырвалось у него. – Вы полагаете, сокровище может оказаться прямо под нами?
   – Да, Глория, – поддержал его Лавров, – каким образом оно попало в этот подвал?
   – Почему бы ему не оказаться именно там? – парировала она.
   Глория действовала согласно своей внутренней логике, вернее, вопреки всякой логике.
   – Вы же неспроста родились в этом домике? – обратилась она к Жанне.
   Та молча обследовала сарай в поисках лампы или коробки со свечными огарками. Слабенький язычок зажигалки почти не давал света, а электричество сюда не провели. Наконец она наткнулась на видавшую виды лампу. Такие лампы использовали еще в прошлом веке.
   – Ой! Она разбита…
   – Наш вездесущий Джо ее разбил! – злорадно изрек Крапивин. – Ну хоть свечи у тебя есть? Обыкновенные, парафиновые?
   – Наверное. В доме… или там, внизу, – Жанна показала рукой на отверстие в полу сарая, откуда торчала лестница. – В погребе тоже были.
   – А фонарь мы с собой не захватили! – рассердился Лавров.
   Глория, в отличие от всех, излучала спокойствие.
   – Куда спешить? – сказала она. – Завтра купим фонарь и спустимся вниз.
   – Нет уж! – вскинулся Крапивин. – Вы как хотите, а я сегодня спущусь. Со свечами или без, но сегодня.
   – Что вы там увидите в темноте?
   – Плевать! Что-нибудь увижу…
   С этими словами Крапивин решительно полез по лестнице в зияющее чернотой отверстие в полу сарая. Остальные молча смотрели, как он спускается.
   Лавров вдруг вспомнил о подсвечнике и запасе свеч, которые он приобрел по списку Глории и которые остались в доме в чемодане. О, черт! Совершенно вылетело из головы.
   – Свечи есть! – радостно сообщил он. – Я сбегаю за ними!..

Глава 35

   Обследование подвала ничего не дало. Кроме поломанных деревянных ящиков, грязных мешков, пустых бутылей и банок, в подземелье валялись обломки каменной кладки, старый инвентарь, ржавые железяки и прочий мусор.
   Жанна отказалась лезть вниз. Она прислонилась спиной к стене сарая и терпеливо ждала, когда гостям надоест играть в кладоискателей и дышать сыростью.
   Первой наверх поднялась Глория с грязной бутылью в руках. Глаза ее блестели, щеки разрумянились. Мужчины выглядели разочарованными. Особенно Крапивин. Он обнаружил в подвале несколько оплывших свеч, кайло, лом и две лопаты. Этими орудиями кто-то уже пытался расчистить обвалившийся ход в правом углу подземелья, но бросил бесполезное занятие. С левой стороны находился закуток, где жильцы хранили яблоки. Кучка сморщенных, похожих на орехи плодов издавала приторный запах. Дверца в закуток висела на хлипких петлях.
   – Мы опоздали, – угрюмо пробурчал Николай, отряхивая с плеч паутину. – Джо успел заграбастать драгоценности. А нам – кукиш.
   – Значит, его убили из-за клада, – заявил Лавров. – Видели углубления в полу? В одном из них, вероятно, и лежали бриллианты.
   – Там когда-то стояли бочки с вином, – возразила Жанна. – Мне Джо говорил. Его дед раздобыл план винных подвалов с разметкой, где что находилось.
   – Где этот план?
   – Не знаю. Джо говорил, что держит план в голове. Это самое надежное место. Он считал, камни нужно искать в винных подвалах. Якобы такого мнения придерживался его дед.
   – Подвалы существовали еще при графине де Гаше, – вставила Глория, очищая бутыль от толстого слоя пыли.
   – Зачем вам эта бутыль? – удивленно спросила Жанна. – Она же пустая.
   – Куплю крымского вина на разлив. Сколько сюда поместится?
   – Литра три, – пожала плечами хозяйка.
   – Подвалы большие, как я понял, – вдохнул Лавров. – Небось, тянутся и под соседним домом. Искать в них клад можно до второго пришествия. Чем и занимались несколько поколений Бальзамовых.
   – Эти давние винные погреба почти везде обрушились, – сообщила Жанна. – Входы в них замурованы из соображений безопасности. Если бы не промоина, мы бы не попали в подвал.
   – Так было не всегда, – возразил бывший опер.
   – Плакали наши камешки, – махнул рукой Николай. – Ну да черт с ними!
   Глория удовлетворенно улыбалась. Казалось, то, что она увидела в подвале, воодушевило ее, в отличие от остальных.
   – Давайте проведем сеанс ясновидения, – предложила она, глядя на Жанну. – Нынешней ночью. Вы согласны?
   – Мне все равно…
   – Граф Калиостро был мастером подобных сеансов. Не правда ли?
   Рыжеволосая барышня не выдержала ее взгляда и отвела глаза.
   – Почему ночью? – вмешался Крапивин. – Зачем ждать до ночи?
   – Потому! – отрезала Глория. – Всем нужен отдых. В первую очередь мне, как медиуму. Позавтракаем, выспимся и начнем готовиться к сеансу. Вы привезли картину?
   – Привез. Только она без рамы.
   – Не беда. Приладим какие-нибудь рейки, и дело с концом. Найдутся рейки?
   – Найдутся, но…
   – К чему это? – недоуменно хмыкнула Жанна.
   – Я помогу вам кое-что вспомнить, – спокойно объяснила Глория. – Идемте в дом. Здесь пока делать нечего…

   Спать устроились кто где – Крапивин с Жанной заняли ее комнату, Лавров и Глория легли одетые в гостиной на разложенном диване.
   – Что ты задумала? – шепотом спросил он, когда в доме все затихло. – К чему этот «сеанс ясновидения»? Думаешь, Жанна вспомнит, куда спрятала бриллианты?
   – Мы должны разоблачить убийцу, – прошептала в ответ Глория.
   – Как это сделать?
   – Надо дать ему время.
   Лавров ничего не понял и потянулся обнять ее. Она не протестовала. Прошла минута, которая показалась ему вечностью.
   – У тебя от силы три часа на отдых, – вымолвила Глория, не убирая его руки. – Потом займешься рамой для картины. Ее надо будет снести в подвал и повесить там.
   Он привстал, опираясь на локоть. При этом диван громко скрипнул.
   – В подвал? Сеанс будет проходить в подвале?
   – А где же еще? – возмущенно прошептала она. – Все, не мешай мне спать, Рома.
   Он лег, умирая от желания и не смея поцеловать ее. Провести рядом с Глорией три часа и не дотрагиваться до нее – пытка, которая ему не по силам.
   Он вскочил, уселся в продавленное кресло и закрыл глаза. Лучше уж попытаться уснуть сидя, чем бок о бок с женщиной, которая сводит его с ума своей холодностью.
   – Ты чего? – сонно осведомилась она.
   – Мне тут удобнее, – процедил он сквозь зубы.
   – А-а… ну спи…
//-- * * * --//
   Через три часа Лавров отправился на поиски реек, молотка и гвоздей. Все это он обнаружил в сарае. Гвозди были слишком большие, молоток никудышный, рейки шершавые.
   Роман загнал занозу в ладонь и выругался.
   – Вот те на! – воскликнул Крапивин. – Кого я вижу? Не спится, помощник?
   Он стоял в дверях сарая и подозрительно смотрел на спутника Глории. Может, тот решил, пока все спят, выкопать бриллианты и смыться? Эта мысль проступала у Николая на лбу красными буквами.
   – Неси сюда картину, – проворчал Лавров, запросто переходя на «ты». – Будем раму мастерить.
   – Раму? – усмехнулся Крапивин. – Ну-ну…
   Выразив «помощнику» недоверие, он тем не менее повиновался. Сбегать в дом, достать из сумки свернутое в трубочку полотно и вернуться с ним в сарай было делом пяти минут.
   Вдвоем с Романом они кое-как вставили полотно в самодельную раму.
   – И чего с ним делать, с «Шулером»? На стену вешать? – спросил Крапивин. – Туда же, где висел?
   – Оставим здесь.
   – Как знаешь…
   Жанне тоже не спалось. Когда мужчины вошли в дом, с кухни доносился плеск воды. Хозяйка готовила чай. Никакой еды в холодильнике, естественно, не оказалось, поэтому Крапивина отрядили в ближайший супермаркет за колбасой, сыром и булкой. Тот не хотел уходить. Боялся, что троица сговорится за его спиной. Призрачный блеск алмазов из «ожерелья королевы» создавал в маленьком коллективе атмосферу взаимной подозрительности.
   – Ладно, я быстро, – сказал Николай и чуть ли не бегом побежал к калитке.
   Лавров испытующе косился на Жанну. Готова ли она к сеансу? Та молча выбирала травы для заварки, насыпала в большой керамический чайник.
   – Вы нам сонного зелья не подмешаете? – криво улыбнулся «помощник». – Такого, чтобы все, кроме вас, уснули вечным сном?
   – Я первая выпью, – фыркнула она и добавила обиженно: – Зря вы это говорите. Я медик, между прочим. Моя профессия – лечить людей.
   – Медиков следует опасаться в первую очередь.
   Но ничего ужасного в этот день не случилось. Крапивин принес еду. Лавров разбудил Глорию, завидуя ее хладнокровию. Она одна проспала до обеда, как младенец. Жанна наделала бутербродов, при этом Лавров не спускал с нее глаз, наблюдая, как ловко она орудует большим кухонным ножом.
   Трапеза прошла в напряженном молчании. Каждый из присутствующих думал о предстоящем сеансе по-своему: Лавров – с любопытством, Крапивин – с нетерпением, Жанна – со страхом, Глория – с легкой тревогой.
   После еды она позвала Жанну разбирать вещи. Нужно было достать платья и головные уборы, примерить, «войти в образ».
   – Вы, Жанна, надевайте платье вишневого бархата и жемчуга, – распорядилась Глория. – А я возьму наряд попроще и тюрбан.
   – Что за маскарад? – скептически посмеивался Николай. – Камзолы для кого? Неужто, для нас с Романом?
   – Для вас, – кивнула Глория. – Примеряйте тот, что из парчи. Мы должны максимально воссоздать жанровую сценку, изображенную на картине.
   Начальник охраны раздраженно вздохнул. Ему таки придется рядиться в шутовскую одежду и смешить публику.
   – Может, не стоит ждать вечера? – бросил он, наблюдая за реакцией Жанны и Николая.
   – Думаю, престарелая дама, каковой была графиня де Гаше накануне своей кончины, выбрала бы ночь, чтобы без помех осуществить созревший в ее уме замысел.
   – Спрятать бриллианты? – ввернул Крапивин.
   Жанна вздрогнула и выпустила из рук шляпу, которую пыталась натянуть на пышные рыжие кудри. Это не укрылось от Глории.
   – Графиня хотела проделать все необходимое без спешки, – объяснила она. – Под покровом темноты. И без свидетелей. Она нарочно выбрала самую дальнюю и заброшенную часть винных погребов, куда давно никто не заглядывал. Верно?
   Все посмотрели на Жанну, к которой был обращен вопрос. Та молчала, медленно покрываясь красными пятнами.
   – Это было бы логично, – ответил за нее Николай. – Я бы так и поступил на ее месте.
   – Есть одно но… дама нуждалась в помощнике.
   – Я понимаю! – воскликнул Крапивин. – Больная пожилая женщина сама не выкопает глубокую яму. А если пол каменный, то подавно. Кто-то должен был вывернуть камни, выдолбить углубление в земле.
   – Вот именно, – поддержал его Лавров. – Значит, графиня взяла с собой слугу, который сделал за нее всю черную и тяжелую работу. А потом… избавилась от него.
   «Как наша очаровательная хозяйка избавилась от Джо, когда тот выкопал клад, – невольно подумал он. – И от Томашина, рискнувшего шантажировать ее».
   – Если графиня убила слугу, у этого преступления истек срок давности, – заявила Глория.
   «Чего нельзя сказать о двух свежих убийствах!» – мысленно добавил Лавров.
   На этом опасный разговор прекратился. Женщины с увлечением наряжались в старинные платья и крутились у шифоньера с зеркалом. Мужчины управились быстрее и, сбросив камзолы, старались не выпускать друг друга из виду.
   Улучив момент, начальник охраны выскользнул из гостиной и посчитал кухонные ножи. Их оказалось четыре: два больших, средний и маленький, для чистки овощей.
   Крапивин разок тайком ходил в сарай – рылся в хозяйственном хламе, смотрел на картину, заглядывал в черную яму, ведущую в бывший винный подвал. Лавров так же тайком следил за ним.
   – Нужен фонарь, – напомнил ему Николай, когда они чуть ли не нос к носу столкнулись во дворе. – Ты бы сходил, купил. Одними свечами не обойдемся.
   – Согласен.
   Лавров получил от Глории добро на вылазку в магазин и чисто вымытую бутыль, куда она попросила его набрать купленного виноградного вина. Они пошептались на крыльце, под косыми взглядами Крапивина, и колдунья, как он окрестил Глорию, отправилась в кухню помогать Жанне по хозяйству.
   Ужинали поздно, когда на улице стемнело. По небу плыли рваные тучи. Со стороны Феодосии дул сильный ветер. В доме стало холодно, неуютно.
   Николай сослался на головную боль и вышел на улицу прогуляться. Звал с собой Жанну, но та отказалась.
   Лавров сел у окна и незаметно поглядывал во двор. Казалось, между деревьев мелькают тени. Это ветер трепал кусты, мотал ветки густой смоковницы. То, о чем говорила ему на крыльце Глория, казалось сущим бредом. Но он пообещал ей исполнить все в точности, а слово свое Роман держал.
   После того как посуда была вымыта, а женщины уединились, дабы облачиться в старинные платья, Роман вернулся в кухню и пересчитал ножи. Одного большого не хватало…
//-- * * * --//
   Свечи давали колеблющийся желтый свет. На одной стене подвала Лавров повесил «Шулера с бубновым тузом», на другой – зеркало. Игроки в карты причудливо отражались в нем, освещенные живым огнем. Картина, подобная окну в прошлое, наводила на собравшихся суеверную жуть.
   Женщины, одетые дамами семнадцатого века, выглядели потрясающе. Глории был к лицу тюрбан, рыжую копну Жанны украшала шляпа с плюмажем. Ее жемчуга переливались в свечном сумраке как настоящие.
   Николай в парчовом камзоле и берете с пером, получил роль богатого кавалера. Лаврову предстояло изображать шулера. Глория вызвалась быть служанкой, подающей госпоже вино. Для антуража мужчины соорудили из ящиков подобие стола и накрыли его плюшевой скатертью. На столе лежали монеты, распечатанная карточная колода из запасов покойного Джо, которые он держал у Жанны, стояла бутыль с вином и стеклянный бокал. Вместо стульев из дому принесли и опустили в подвал табуретки.
   Всех охватило предчувствие чего-то чудесного и страшного.
   Крапивин пытался прикрыть волнение бравадой. Жанна побледнела и едва держалась на ногах. Лавров присматривал за ними обоими, гадая, у кого под одеждой спрятан нож. Глорию, похоже, факт пропажи ножа не трогал. Она увлеченно «входила в образ», представляя себя медиумом.
   – Рассаживайтесь, дамы и господа, – торжественно произнесла она. – И пусть каждый исполнит отведенную ему судьбой роль.
   Несмотря на явную театральщину и нарочитый пафос, у присутствующих мурашки побежали по коже.
   – Мы будем третьими, – нервно хохотнул Крапивин, показывая на картину и ее отражение в зеркале. – Это уже магия!
   Остальным было не до смеха.
   Между тем Крапивин продемонстрировал свою эрудицию и тщательную проработку темы.
   – Вас не смущает, что картина Жоржа де Латура датирована семнадцатым веком, а графиня де Гаше жила и умерла значительно позже? – осведомился он.
   – Есть вещи, которые не измеряются временем, – заметила Глория. – Впрочем, вы правы. Подлинного «Шулера с бубновым тузом» создал один художник, а это… – она указала на живых персонажей, – …другой. У них многое созвучно, даже имена. Жорж де Латур! Жанна де Ламотт!
   – Полотно выбрано не случайно, – пробормотал Крапивин, пораженный сравнением, которое раньше не приходило ему в голову. – В жизни не бывает случайностей. Только не каждый умеет проследить причинно-следственную цепочку.
   Жанна побледнела и пошатнулась на табуретке. Сидящий рядом Николай поддержал ее за плечо. Глория заняла место служанки, взяла в руки бутыль, налила из нее вина в бокал и застыла в позе изображенной на картине молодой женщины.
   Лавров придвинул к себе колоду, перетасовал карты и раздал троим игрокам. Словно по волшебству ему попались бубны, – точь-в-точь как на полотне. Бубнового туза он спрятал себе за пояс и подмигнул из озорства Крапивину. Того перекосило от злости. С момента, как Глория заставила всех примерять «маскарадные костюмы», его не покидала мысль, что над ним попросту потешаются.
   – Что за комедию вы тут ломаете? – возмутился он. – Какое отношение весь этот маскарад имеет к… к…
   – …бриллиантам из «ожерелья королевы»? – подхватила Глория. – Самое прямое, смею надеяться. Жанна де Ламотт де Гаше использовала картину в виде кода, ключом к которому служит бубновый туз.
   Лавров вытащил из-за пояса туза и помахал им в воздухе. Жанна окаменела. Крапивин же язвительно расхохотался.
   – С вашего разрешения я немного отступлю от своей роли, – сказала Глория и поставила бутыль и бокал обратно на импровизированный стол. – Оглянитесь вокруг, Жанна! – обратилась она к даме в жемчугах. – Вам знакомы эти стены?
   Та не ответила. Она тяжело дышала и мяла пальцами карты.
   – Графине де Гаше они должны быть знакомы. Именно здесь, в этой части подземелья, она спрятала заветный клад. Чтобы откопать его по прошествии двух веков. Звучит неубедительно? Но я подкреплю слова некоторыми подробностями. Однажды графиня попросила смотрителя подвалов выделить ей место для хранения ящиков с вином, которые присылал ей из Судака барон Боде. Она жила поблизости, и ей было удобно пользоваться этим винным погребом. Позже она решила положить сюда же… надгробную плиту.
   – Надгробие? – удивился Лавров.
   Николай весь превратился в слух. Он не замечал ни волнения Жанны, ни слабого движения воздуха в подземелье. Как будто кто-то незримый прошел мимо стола с сидящими за ним «игроками».
   – Некто Бальзамов, здешний камнерез, сделал по заказу графини несколько надгробных плит, – заявил Николай. – Джо знал об этом. Тот камнерез был его пра-пра… в общем, родственником. Но зачем графине прятать надгробие в подвале? Быть может, ее похоронили не на кладбище, а здесь? Значит, алмазы все-таки в могиле! Вот почему Джо все здесь обшарил! Это ведь его инструменты? Лом, кайло, лопаты…
   Он пришел в сильное возбуждение, бросил карты на стол, вскочил с места и начал размахивать руками. При этом берет с пером сполз ему на ухо и свалился.
   – Похоже, у Жанны де Ламотт было не только несколько жизней и смертей, но и несколько могил, – ввернул Лавров. – В одной из них она спрятала сокровище, а в какой, не сказала. Ищите, мол, пока не надоест.
   – Позвольте, но где же эта плита? – спохватился Крапивин, поднимая с пола свой головной убор. – Где она? Вы ее видите? Я – нет!
   – Здесь нет никакой плиты, – глухо отозвалась Жанна. – И не было. По крайней мере, на моем веку.
   – В самом деле, господа, – развел руками Николай. – Каменное надгробие не спрячешь, это не иголка все-таки!
   Его реплика осталась без ответа.
   – В этом подвале умер человек, – медленно, отчетливо вымолвила Глория. – Я вызываю его дух!
   Она закрыла глаза и отдалась на волю своих мыслей, которые унесли ее в далекое прошлое. Разумеется, она не собиралась вызывать никакого духа. Она надеялась сама говорить от его имени… переживая то, что пережил он в последние мгновения. В квартире в Раменках у нее получилось ощутить себя и убийцей, и жертвой. Почему бы не попробовать еще раз?
   – Это дух слуги, который по приказу графини сначала притащил сюда надгробие… а потом…
   В подземелье воцарилась тишина, нарушаемая лишь затаенным дыханием присутствующих.
   – …тот же слуга помогал графине делать яму в полу, – продолжала Глория. – Она что-то принесла с собой… завернутое в тряпку… положила в вырытую яму… потом слуга засыпал все землей и камнями…
   – Синяя шкатулка! – вырвалось у Крапивина. – Это была синяя шкатулка! Стало быть, графиня де Гаше убила слугу, чтобы тот замолчал навеки. Она не могла оставить живого свидетеля!
   Жанна потянулась к бокалу с вином и выпила все до дна. Она старалась ни на кого не смотреть и нервно перебирала нитку фальшивого жемчуга на шее.
   Глория почувствовала, как у нее сдавило в груди и закружилась голова. Она чуть не упала ничком на холодный пол. Лавров едва успел подхватить ее.
   – Графиня хотела сделать это… но не сделала, – преодолевая дурноту, выдавила она. – Слуга умер… своей смертью. У него случился… апоплексический удар. Он упал лицом вниз… дернулся несколько раз и затих. Графиня сильно испугана. Она пытается перевернуть его… и понимает, что слуга мертв. Что ей делать?
   При этом вопросе Глория уставилась на Жанну. Та разорвала нитку жемчуга, и фальшивые жемчужины рассыпались по столу.
   – Как бы вы поступили на ее месте?
   – Я?
   Жанна пришла в смятение, ее губы дрожали, глаза бегали. Она не сразу сумела справиться со страхом и растерянностью. Как будто все еще видела перед собой мертвого слугу.
   – Я… спрятала бы тело в подвале…
   – Правильное решение, – кивнула Глория. – Так графиня и поступила. Она засыпала тело слуги мусором, набросала сверху всего, что попадалось ей под руку, и вернулась домой. Была ночь, никто ни о чем не догадывался, и когда человека хватились, его исчезновение не связали с графиней. А вскоре та сама скончалась.
   – Нужно копать! – возбужденно произнес Крапивин. – Нужно искать кости слуги! Если мы найдем их, значит… вашим словам можно верить.
   – Где копать-то? – охладил его пыл Роман. – Здесь уж все копано-перекопано. Верно?
   Жанна подавленно кивнула.
   – Джо говорил мне, что еще его прадед тщательно обследовал винные погреба, наткнулся в дальнем закоулке на какие-то кости, жутко испугался и решил, что это останки графини, – призналась она. – Кости были засыпаны землей и обломками кладки.
   – Где эти кости?
   – Вероятно, их похоронили, чтобы умилостивить дух покойника. Прадеду Джо стала являться Белая Леди, он лишился рассудка и умер.
   – А куда подевалось надгробие? – осведомился Лавров.
   – Не знаю, – покачала головой Жанна.
   – Куда, куда? Небось, местные жители растащили все, что плохо лежит, – удрученно вздохнул Крапивин. – Надгробная плита всегда пригодится.
   – Какая разница, где теперь надгробие? – заметил Роман. – Главное, где оно находилось тогда.
   – Наверняка именно под ним и спрятаны бриллианты! – оживился Николай. – Графиня положила в яму завернутую в тряпки шкатулку… а потом заставила слугу накрыть место «захоронения» плитой. Тот надорвался и умер. Таскать и ворочать в одиночку каменное надгробие – не шутка.
   – Должно быть, слуга был не молод и умер от чрезмерной физической нагрузки, – кивнула Глория.
   Николай повернулся к ней с вопросом:
   – Как же узнать, где лежала плита? Спросите у этого… у слуги. Его душа еще здесь?
   Он поежился. В подвале было холодно, но до сих пор участники «сеанса» этого не ощущали. Зато после упоминания о Белой Леди всем стало зябко.
   Глория молча обошла подвал, останавливаясь то там, то тут, и наконец указала прямо перед собой.
   – Я вижу!
   – Что? Что ты видишь? – подскочил к ней начальник охраны, переодетый шулером.
   – Надгробие лежало здесь.
   Теперь уже и Жанна встала из-за стола и подошла к месту, указанному Глорией. Ее вишневое платье в неверном свете свечей приобрело оттенок запекшейся крови.
   – Вы в самом деле… провидица, – вымолвила она. – Плита действительно находилась тут. Ее обнаружил тот же прадед Джо, который наткнулся на чьи-то кости. Он составил план подвала, где надгробие было отмечено крестиком. Только под плитой ничего не оказалось, ни могилы, ни клада.
   – Почему ты раньше не сказала? – возмутился Крапивин. – Ты все время врешь!
   – Я не вру, – обиделась Жанна. – На моем веку плиты не было. Куда она подевалась, мне неизвестно. И Джо не знал.
   – Какая, в сущности, разница, где это чертово надгробие, раз под ним ничего не нашлось? – вставил Лавров. – Графиня не такая дура, чтобы прятать сокровище под плитой. Она понимала, что после ее смерти начнутся поиски бриллиантов и кто-нибудь непременно заинтересуется надгробием.
   – Понимала, – кивнула Глория, указывая на картину. – И не случайно оставила знак в виде бубнового туза. Шулер на картине вытаскивает из-за пояса бубнового туза!
   – Туз! – хлопнул себя по лбу Николай. – Я забыл о нем!
   – Бубновый туз символизирует Соломонов Пентакль, – объяснила она, и зеркало на стене полыхнуло ослепительным светом, словно в нем отразилась молния. – Дело в том, что бубны в картах Таро соответствуют Пентаклям. Я должна была сразу догадаться.
   Ее не слушали. Всеобщее внимание привлекла к себе вспышка в зеркале.
   – Мне показалось? – поразился Лавров. – Или вы тоже видели?
   – Такое происходило на сеансах Калиостро, – пробормотала помертвевшая Жанна. – Неужели он среди нас?..

Глава 36

   – Не хватает дыма, – добавила она. – Великий Копт щелкал пальцами, и комнату окутывало облако дыма…
   Все застыли в ожидании. Однако ни дым, ни знаменитый маг не появились. Зеркало висело на стене, и никаких молний в нем больше не сверкало.
   – Хочу выпить, – прошептала Жанна, вернулась к столу и потянулась к бутыли с вином.
   – Позвольте налить вам, – сказала Глория тоном прислужницы. – Это моя роль.
   – Соломонов Пентакль! – возбужденно воскликнул Крапивин. – Звучит магически!
   – Но при чем здесь Пентакль? – спросил Лавров, наблюдая, как рыжеволосая дама жадно пьет вино.
   – Полагаю, резчик по камню изготовил несколько плит, одна из которых была сделана по собственному эскизу графини. На эскизе, и соответственно на надгробии, были изображены вензель в стиле рококо, ваза и крест. Внутри вензеля был вплетен Соломонов Пентакль. Таким образом он и в глаза не бросался, и указывал на клад.
   – Вы же слышали, под плитой ничего не было, – раздраженно заявил Николай и повернулся к Жанне: – Что молчишь? Или ты опять солгала?
   – Она не может отвечать за слова одного из Бальзамовых, который при царе Горохе копал под плитой, – вступился за нее Лавров.
   – Джо тоже копал там, – оправдывалась Жанна, пьянея от выпитого вина. – И ничего не нашел. Вы сами посмотрите.
   На полу подвала повсюду виднелись следы поисков – неровности, обломки камней, кучки земли, впадины и холмики. Там, где по словам Глории в далеком прошлом лежало надгробие, земля была мягкой и слегка проваливалась под ногами.
   – Значит, Джо ничего не нашел? – взвился вдруг Крапивин. – Почему же его убили? А если нашел, то сразу ясно, в чем причина его смерти.
   Он с угрожающим видом двинулся к Жанне, но ему преградил дорогу бывший опер.
   – Погоди, милейший, не заводись. Будь клад спрятан под плитой, его могли выкопать гораздо раньше. Сам же резчик Бальзамов или его потомки. В любом случае надгробие, прежде чем оно исчезло, не раз перемещали с места на место. Правильно я мыслю?
   – Правильно, – кивнула Глория и топнула ножкой, оставив на земле пополам с мелкими камнями отпечаток туфли. – Но в самом начале плита лежала именно здесь. Об этом говорит след Соломонова Пентакля.
   – След? Ты его видишь?
   – Я его чувствую! – Уроки Калиостро пригодились графине: она умела производить ритуал освящения Пентакля, который придает символу определенную мощь.
   Глория сосредоточилась, и перед ее внутренним взором из небытия возник вырезанный на надгробии вензель, оплетающий пятиконечную звезду. Звезда мерцала красноватым, словно спелый гранат, светом.
   – Вы тоже чувствуете его? – обернулась она к Жанне.
   По лицу рыжекудрой дамы блуждала странная усмешка. Вместо ответа она кокетливо поправила на голове шляпку. Этот неподражаемый жест заставил Крапивина восхищенно вздохнуть. Что ни говори, а Жанна – настоящая красавица. На мгновение он даже забыл о бриллиантах, ради которых они устроили сей глупый маскарад.
   – Пентакль расположен в правом верхнем углу плиты. В данном случае надгробие повторяет формой четырехугольник нашего подвального помещения. Искать надо там! – объявила Глория, и все, как по команде, уставились сначала на ее палец, потом в правый угол подвала, куда она указывала.
   – Это точно?
   – Скоро вы сможете в этом убедиться, – загадочно улыбнулась она.
   Крапивин первым схватил кайло и бросился в указанный угол. Сложенные там ящики и пыльные мешки из-под овощей полетели в сторону. За ним устремился Лавров. Жанна и шагу не сделала, оставшись стоять, где стояла. Глория молча качала головой, глядя на мужчин.
   Кайло без труда ушло в пол, – раз, еще раз, еще. Крапивин работал самозабвенно, не замечая легкости, с которой поддавалась земля.
   – Есть что-нибудь? – спросил Роман, заглядывая в раскоп. – Может, лопату дать?
   Николай только крякал, отбрасывая землю и мелкие камни. Вдруг он с торжествующим возгласом вытащил из ямы полуистлевшую тряпку.
   – Вот она! Вот! Та самая! В нее графиня завернула синюю шкатулку!
   Лавров взялся за лопату, и они с Николаем под насмешливыми взглядами женщин удвоили усилия. Однако на куске гнилой материи находки закончились. Помощник быстро сдался. Крапивин еще покопал, плюнул и в сердцах забросил кирку на кучу мусора.
   – Нет ни хрена…
   – Я же говорила, здесь все копано-перекопано, – засмеялась Жанна.
   Она не могла остановиться, хохотала и хохотала, пока смех не перешел в истерику. Крапивин подошел и ударил ее по щеке. Хохот резко оборвался.
   – Ну что? – произнес Николай в наступившей тишине, нарушаемой лишь судорожным дыханием Жанны и потрескиванием оплывающих свечей. – Сеанс окончен, господа? Пора снимать маскарадные костюмы?
   – Не торопитесь, Крапивин.
   Это сказала Глория. Она стояла и смотрела на раскопанную мужчинами яму.
   – Есть еще идеи, кроме бубнового туза и Пентакля? – разозлился он. – Или ваша фантазия исчерпана?
   – Она с-сказала правду, – заикаясь, выдавила Жанна. – Камни б-были зарыты в том самом углу. Увы, мы опоздали. Кто-то н-нашел их раньше.
   Лавров понял, что они вытащили пустышку. От досады хотелось надавать кому-нибудь по шее. Он покосился на Крапивина, который злобно отряхивал с парчового камзола землю.
   – Кто же сей счастливец? – осклабился тот, поднимая голову. – Джо?
   – Не торопитесь, – спокойно повторила Глория. – Сеанс продолжается. Прошу всех вернуться за игровой стол…
//-- * * * --//
   Жемчужины из разорванного Жанной ожерелья валялись на столе и на полу, ехидно поблескивая и как бы подтрунивая над собравшимися. Дескать, нате, выкусите! Кукиш вам вместо сокровищ! Свечи наполовину сгорели. В подвале пахло чадом и сырой землей.
   Игроки нехотя заняли свои места и взяли в руки атрибуты, изображенные на картине. Глория снова наполнила бокал вином и поднесла его даме в бархатном платье. Крапивин с кислой миной напялил на голову берет с пером.
   – Не вижу смысла продолжать этот балаган, – буркнул он, глядя себе в карты. – Остаюсь только ради вас, Глория.
   – Спасибо, – с учтивым поклоном поблагодарила она. – Надеюсь, вы не пожалеете, что послушались.
   Лавров облокотился на край стола, копируя позу шулера на полотне, и сунул за пояс бубнового туза.
   – Не прячь его, – попросила Глория.
   – Он нам больше не пригодится, – парировал начальник охраны.
   – Ваш помощник прав, – нахмурился Николай. – Если вы разгадали код, то его могли разгадать и до вас. Тот, кто сделал это первым, завладел бриллиантами. Я не берусь судить, правильно ли вы определили место, где лежало надгробие и куда указывал Пентакль Соломона…
   – Она все определила правильно, – перебила его Жанна, которая успела оправиться от истерического приступа. – Картина Жоржа де Латура магическим образом воплотилась в жизнь. Дама, играющая в карты, – это я. Кавалер в берете – это Николя, мой ангел-хранитель и потомок барона Боде, которому от моего имени был послан бубновый туз в ларце. Шулер – это Джо, который знал историю с надгробием. Правда, он погиб, а его роль в сеансе досталась другому человеку. Зато туз в его руках – прямое указание на Пентакль. Все сложилось, как я задумала.
   – Но… как ты это сделала? – изумленно вымолвил Крапивин.
   – Калиостро научил меня и не таким фокусам. Жаль, что я почти все забыла.
   – А по-моему, вы зря жалуетесь на память, – заметила Глория.
   – Толку с того? – сердито бросил Николай. – Вы все угадали, Жанна все вспомнила, а камешки-то тю-тю! Джо копал всюду. И там, где лежало надгробие, и в том углу, где мы только что вырыли яму, тоже недавно копали. Клада нет! Если он и был, то сплыл! Следующей ночью надо пробраться в дом этого «потомка камнерезов» и обследовать там каждый сантиметр.
   – Джо ничего не нашел, – покачала головой Жанна. – Он был в ярости, чуть не убил меня. Никак не мог смириться, что все напрасно.
   Крапивин медленно багровел, угол его красивого рта нервно задергался, глаза налились кровью.
   – Ах, вот как! – взревел он. – Ты давно поняла, что зашифровано в этой чертовой картине! Зачем было прикидываться и валять дурочку?!
   В глубоком вырезе ее платья вдруг появился V-образный шрам, который становился все ярче и ярче, набухая кровью.
   – Недавно. Перед самым твоим приездом, – пролепетала Жанна. – Картина постоянно висела в гостиной, я смотрела на нее день за днем, пока меня не осенило. Я попросила Джо спуститься со мной в подвал и… проверить догадку. Пол в углу был выложен камнями, и у меня не хватило бы сил добраться до шкатулки. Джо сначала орудовал ломом, а потом начал рыть землю. Но никакой шкатулки там не оказалось, только истлевшие лоскуты. Вскоре приехал ты, и я поняла, кто второй мужчина на полотне. Ты помог бы мне правильно распорядиться кладом. Увы, было поздно. Кто-то раскрыл тайну раньше меня.
   – Я тебе не верю! – рявкнул Нико и повернулся к Глории. – Не верьте ей! Она лгунья! Она всем лжет!
   «Так вот он какой, стигмат, – поразился Лавров, уставившись на шрам. – Ничего себе!»
   – Клянусь, там не было шкатулки! – зарыдала Жанна, ломая руки. – Не было! Чем хотите, поклянусь… Богом, собственной жизнью!
   – Конечно, не было, – поддержала ее Глория.
   – Вы ей поверили? – разозлился Крапивин. – Вы же провидица! Ладно я, влюбленный болван, которому она пудрила мозги все это время. Но вы?! Вы?!
   – В самом деле, Глория, – не выдержал Лавров, не сводя глаз с шрама. – Ты веришь словам этой барышни? Лично мне ясно, кто убил Джо. Тот нашел бриллианты, и Жанна убила его. Приехал Николай, она получила возможность укатить в Москву с камешками и там выгодно сбыть их. Джо стал лишним, он мешал ее планам, и она расправилась с ним. Детектив, видимо, что-то пронюхал и отправился следом за шулером.
   Жанна позеленела. Она бросила на Крапивина бешеный взгляд и завопила:
   – Подонок! Предатель! Ты все решил свалить на меня! Ну уж нет! На этот раз я не собираюсь отдуваться за всех! Проклятый ублюдок!..
   Ее синие глаза засверкали, рот перекосился. Она сорвала с головы шляпу, и ее огненные волосы рассыпались по плечам. Она была потрясающе хороша в гневе. Николай не ожидал такого отпора и опешил. Лавров привстал, готовый вмешаться в перепалку, которая грозила перерасти в драку.
   Глория поставила бокал на стол и громко произнесла:
   – Минуточку, господа! Вы забыли о служанке! На картине изображено еще кое-что…
   Звон стекла помешал ей закончить фразу. Что-то красное брызнуло и потекло по столу. Это было вино из бокала, разбитого Жанной. Одной рукой она держала осколок бокала за уцелевшую ножку, а второй схватила Глорию за шею и приставила острый край стекла к ее горлу.
   – Заткнись, или я убью тебя!
   Мужчины оцепенели. Глория выпустил из рук бутыль, та упала на пол и тоже разбилась. Запах черного винограда мешался с дымом свечей, под ногами растекалась сладкая лужа…

Глава 37

   Вскакивая, Жанна локтем опрокинула канделябр, который Лавров примостил за спинами «игроков» на деревянном стеллаже. Миг, и ее пышная бархатная юбка занялась пламенем. В исступлении рыжая бестия не сразу заметила, что горит.
   Крапивина заворожил огонь. Запахло гарью. Язык пламени жадно лизнул рукав Жанны, та завизжала и отпустила Глорию. Осколок бокала выпал из ее руки, она с криком метнулась в сторону, не понимая, что происходит.
   Лавров сорвал с себя камзол и бросился к ней, пытаясь сбить пламя. Николай последовал его примеру. Глория прижалась к стене, поглядывая на дверку в закуток для хранения яблок. Оттуда курился беловатый дым.
   – Что-то горит! – крикнула она, пытаясь привлечь внимание мужчин к новому источнику дыма. Но они были заняты тушением живого факела.
   Жанну спасло от ожогов платье с широкой многослойной юбкой и такими же рукавами. Она судорожно дышала, ее наряд серьезно пострадал, лицо и руки были вымазаны черным.
   Крапивин затаптывал упавшие свечи, которые продолжали гореть. Хорошо еще, что скатерть не воспламенилась.
   Лавров крепко выругался. Жанна у него на глазах чуть не убила Глорию. Три костюма из четырех пришли в негодность. А у Нико из кармана брюк торчала… рукоятка ножа. Их обоих необходимо немедленно обезвредить.
   – Пожар! – крикнула Глория. – Горим!
   На сей раз мужчины повернулись к ней и заметили клубы белого дыма, вырывающегося из закута.
   – Что это? – изумленно выдохнул Крапивин.
   Будто в ответ на его вопрос в клубах дыма появилась призрачная фигура.
   – Калиостро? – вырвалось у Лаврова. – Этого не может быть!
   Призрак походил скорее на современного человека, нежели на Великого Копта. По крайней мере он держал в руке не жезл верховного жреца Египта и не символ масонской власти, а… пистолет.
   – Финита ля комедия, – зычно произнес он и направил дуло на собравшихся. – Я не Калиостро, господа, но приемчик в виде клубящегося облака позаимствовал у него. Эффектное появление было слабостью графа. А я привык играть на человеческих слабостях. К тому же, насколько я понял, у вас тут сеанс ясновидения? Ха-ха!
   – Валицкий… – прошептала Жанна.
   Ее услышала только Глория, которая ждала именно этого заключительного аккорда к финалу.
   – Вот те на! – не выразил особого удивления Лавров. – А вы тут что забыли, господин э-э…?
   – Бриллианты, – без обиняков заявил тот, не представляясь. – Я знал, куда вы все отправитесь, и последовал за вами. А ты оказался хитрее, чем я думал, Нико! – перевел он дуло на Крапивина. – Глупый самоуверенный мальчишка! Кем ты возомнил себя? Новым гасконцем? Если ты помнишь, Миледи была готова убить его без сожаления.
   – Что вам угодно? – холодно осведомилась Глория. – Как вы успели убедиться, камней мы не нашли.
   – Вы нет, – кивнул он и навел оружие на Жанну, которая была близка к обмороку. – А она да! Ты ведь все вспомнила, не правда ли? Я недооценил тебя, маленькая рыжая дрянь! Отдай мне алмазы, и я исчезну, иначе…
   Прогремел выстрел, пуля попала в стену над ее головой, она вскрикнула, побелела и осела на пол. Лавров дернулся было, но второй предупредительный выстрел дал ему понять, что человек с пистолетом не шутит.
   – Ни с места, – жестко произнес он и покосился на Глорию. – Я испортил тебе сеанс, крошка? Впрочем, он и без меня провалился.
   – Почему же? – храбро возразила она.
   – Если ты не предвидела мое появление, то грош тебе цена.
   – Она предвидела, – вступился за нее Роман. – И заранее предупредила меня о вас, господин э-э…
   – Называйте меня Валицким.
   – Так вот, господин Валицкий, я видел, как вы проникли в сарай, и догадался, где вы спрячетесь. Мы вас ждали.
   – Вы бывали здесь с Джо, – добавила Глория. – Искали место, где лежало надгробие, простукивали стены, копали. Убедившись, что все ваши усилия тщетны и без Жанны вам сокровище не найти, вы заказали местному живописцу «Шулера с бубновым тузом» и повесили картину в ее доме. Полотно должно было разбудить ее память. Камни могли быть спрятаны где угодно, и не обязательно в бывших винных погребах барона Боде. Вы надеялись, что Жанна рано или поздно приведет вас к ним. Но время шло, а барышня все пребывала в беспамятстве. И вы решили подключить к делу потомка барона Боде – Андрея Крапивина. Внезапная болезнь и смерть последнего спутала ваши планы. Однако в игру вступил Николай Крапивин. Вас это тоже устраивало…
   Жанна сидела на полу, привалившись спиной к импровизированному столу, и как будто спала. Ее голова запрокинулась, руки безвольно повисли. Слишком много потрясений ей пришлось пережить в эту бурную ночь, и она не выдержала, отключилась.
   Крапивин онемел, уставившись на пятого участника «сеанса».
   – Ну-ну, любопытно, – произнес тот, когда Глория замолчала. – И что же дальше?
   – Вы убили Джо. Он отрыл вам свою тайну и стал не нужен.
   – Про надгробие, что ли? – презрительно усмехнулся Валицкий. – Джо не из тех, кто добровольно открывает свои тайны. Он проиграл мне в карты. Вообразил, что ловчее меня, а когда проигрался в пух, поставил на кон тайну «ожерелья королевы». И продул! Его обуяло неистовство. Он не мог поверить, что все его фокусы не возымели действия. Джо захотел отыграться и поставил на кон свою девчонку, Нюрку Ремизову. Я не сразу согласился. На кой мне неотесанная девица не первой свежести? Тут Джо поведал мне по секрету, что девица-то не простая – сама похитительница королевских бриллиантов Жанна де Ламотт!
   – Удача сама шла к вам в руки, – кивнула Глория. – Глупо было бы отказаться.
   – Никто бы не отказался. Верно? – Он не нашел поддержки у присутствующих, но не смутился этим. – Вот и я счел, что все складывается к лучшему. Джо опять проиграл мне, и я стал собственником Жанны. Я старался не надоедать ей, но взял с нее обещание докладывать мне о каждом своем шаге. Я купил ей компьютер, и мы связывались по электронной почте. В сущности, наше общение сводилось к двум-трем фразам: «Как дела? Вспомнила?», она отвечала «Нет». Потом появился Нико, и все закрутилось. Джо стал лишним в нашем любовном треугольнике! Ха-ха-ха-ха!
   – Вы убили Джо перед самым приходом Жанны, а сами спрятались в саду?
   Для Глории это являлось очевидным, но она хотела, чтобы подробности преступления услышал Крапивин, из первых уст.
   – В тот вечер Джо сказал мне, что ждет Жанну, и у меня сразу сложился план. Я все рассчитал и подстроил так, чтобы подозрение в убийстве Джо пало на нее. Я был уверен, что Нико поможет ей выпутаться, и решил связать их кровью. Даже если бы он тогда не явился следом за Жанной, я бы нашел способ замазать и его тоже. Они были нужны мне «тепленькими», оба! Я поставил на них и не прогадал.
   Разговор явно доставлял ему удовольствие. Наконец хоть кто-то оценит его хитроумную интригу.
   – А за что вы убили Томашина? – спросила Глория.
   Валицкий устал держать пистолет и согнул руку в локте. Дамы и кавалеры перед ним как на ладони, и он успеет выстрелить при любом подозрительном движении.
   – Нико сам виноват, – покачал он головой. – Не ожидал я от него такой прыти. А он взял и нанял частного детектива. Ты сделал ошибку, малыш! – зыркнул он в сторону Крапивина. – Не стоило впутывать в это дело постороннего человека. Детектив выследил меня. Он профессионал, а я – любитель, аматер. Мне ничего не оставалось, как убить его. Когда он падал, в его глазах застыло безмерное удивление. Но посудите сами, был ли у меня выбор?
   – Это вы следили за Николаем на сером «ниссане»?
   – Конечно, я. Взял машину напрокат. Мой-то «фольксваген» он бы вмиг вычислил. Нико парень борзый. Если закусил удила, его уж не остановишь. Мне бы его из виду не выпускать, а я человек занятой, не праздный. Не могу сутками за ним по городу кататься. Вот он и наломал дров! Смерть сыщика – на его совести. Тот выследил меня, прямо в квартиру к Жанне за мной ввалился. Хитрый, бес! Подкрался сзади, дождался, пока она мне откроет, и ринулся следом, налетел коршуном. Я, говорит, из тебя душу вытрясу! Признавайся, кто таков! Что мне было делать? Я бы мог ему наболтать всякого, отговориться… так ведь он мое лицо видел.
   «Оплошал детектив, – подумал Лавров. – Видать, затмение на него нашло. Ему бы не в квартиру врываться, а сесть на хвост объекту, проводить в адрес… доложить нанимателю. Пусть тот решает, как быть дальше».
   – И на старуху бывает проруха, – бросил он, изнывая от вынужденного бездействия.
   Глория еще до сеанса строго-настрого приказала: чтобы ни происходило, дать «пятому» высказаться. «Сначала выслушаем, потом делай, что хочешь», – намекнула она Роману на полную свободу действий, но лишь после того, как она даст добро.
   Однако свобода оказалась сильно ограниченной. У «пятого» пистолет, он держит всех на мушке, и патронов у него предостаточно. А с головой, в отличие от физической формы, у мужика совсем плохо. Судя по речам, они с Жанной – одного поля ягоды. Живут в собственном мире, который имеет мало общего с реальностью.
   Кроме того, из закута продолжал тянуться вонючий дым. Так и угореть можно.
   – Я убил детектива и оставил труп Жанне с Нико, – ухмыльнулся Валицкий. – Я знал, что парень дышит мне в затылок, и едва успел унести ноги из квартиры. Как я и предполагал, Нико буквально шел по моим следам. Я поднялся этажом выше и через пару минут имел честь лицезреть его у двери, которую я только что захлопнул за собой. Нико! – повернулся он к Карипивину. – Ты и во второй раз помог даме выпутаться из щекотливого положения. Браво! Ты истинный джентльмен.
   – Вы подослали Берту Евгеньевну в Раменки, чтобы выяснить, где труп? Все еще в квартире или уже нет? – спросила Глория.
   – В тот вечер я не стал ждать развязки и уехал домой. У меня не было ни малейшего желания попасться на глаза полицейским, если Нико их вызовет. Но я не мог оставаться в неведении. Как назло, я приболел и потерял из виду эту сладкую парочку. А Берта сама просила у меня помощи. Она звонила и умоляла меня разузнать, где пропадает ее обожаемый сыночек. Клялась, что не выдаст меня и сошлется на частного сыщика. Я сжалился и сообщил ей адрес в Раменках, посоветовал откупиться от жадной до денег провинциалки, которая пиявкой присосалась к Нико. Ну, Берта и поехала.
   К Крапивину наконец вернулся дар речи.
   – Скотина! – вырвалось у него. – У матери мог случиться инфаркт!
   – Она не так тяжело больна, как кажется, – парировал Валицкий. – Я был уверен, что ничего с ней не станется. Берта оказала мне неоценимую услугу. Она поговорила с Жанной, посулила ей приличную сумму, и та согласилась уехать из Москвы. Вдобавок ко всему, твоя мать застала у нее любовника! Ха! Жанна и тут не растерялась! Она умудряется переспать со всеми, кто попался под руку. Вы, наверное, не знаете, что она побывала в постели и у графа Калиостро, и у кардинала де Рогана. Ох-хо-хо! Над дурными привычками даже время не властно…
   У Николая зазвенело в голове. Он ничего не понимал и растерянно поглядывал то на Глорию, то на господина с пистолетом. От дыма у него запершило в горле.
   – Берта рассказала мне о странном поведении Жанны и ее бойфренда, – продолжал между тем Валицкий. – О том, как барышня повторяла, что она-де все вспомнила! Потому в Москве ей больше делать нечего. Я сразу понял, куда она отправится. К себе домой, в Старый Крым! Камни могут быть спрятаны только там, где она отдала душу Богу… или Дьволу. Не так ли, Жанна?
   Он не замечал, что та его не слышит. Ее бесчувствие казалось напускным и фальшивым, как ее жемчуга, обгоревшее платье и крашеные волосы.
   – Я искал эти камешки всю жизнь! – повернулся он к Глории. – И меня ничто не остановит. Куда эта сучка спрятала бриллианты? Говори! Ты должна знать! Не зря она набросилась на тебя, грозилась убить. Если будешь упираться, я начну стрелять.
   – Вы же не перестреляете нас всех? – вмешался Лавров.
   Валицкий скользнул по нему безумным взглядом.
   – Легко! – задорно воскликнул он. – И останусь безнаказанным. Меня никто не видел. Выстрелов никто не услышит, я забросаю ваши трупы мусором, и они пролежат в подвале, пока сюда не заглянет какой-нибудь одержимый кладоискатель. Я вернусь домой, а на счет «ожерелья королевы» запишут еще несколько загадочных смертей.
   – Не выйдет, господин Валицкий, – не испугалась Глория.
   – Никакой он не Валицкий! – выкрикнул Николай. – Это дядя Леша Долгов, друг нашей семьи!
   – Я так и думала. Мы наблюдаем парад самозванцев. Лже-Калиостро, лже-Валицкий…
   – Неужели, и Жанна де Ламотт тоже… с приставкой «лже»? – в отчаянии вскричал он.
   – Я не самозванец, – оскорбился дядя Леша. – Это Жанна назвала меня Валицким, а я не стал возражать. Мои предки служили графу Валицкому, так что я имею некоторое отношение к его персоне. Кха-кха! – закашлялся он от дыма.
   – Вы потомок слуги, который по поручению Валицкого шпионил за графиней де Гаше, – заявила Глория. – Двести лет назад он привез в имение княгини Голицыной «Шулера с бубновым тузом» и с тех пор потерял покой. Тайна картины отравила ему жизнь. Он задался целью найти бриллианты, но они словно сквозь землю провалились. Думаю, он первым заглянул в пресловутую «синюю шкатулку» и обнаружил там не то, что ожидал.
   – Там лежали дешевые побрякушки и флакончик с нюхательной солью, – возбужденно кивнул Долгов. – Старуха была чертовски хитра! Она повсюду таскала шкатулку с собой, а на ночь прятала ее под подушку. Кха-кха-кха!
   Когда человек с пистолетом вышел из своего укрытия, «кадры» его биографии веером раскрывались перед Глорией, наслаиваясь друг на друга. Попробуй, сориентируйся. Она пыталась выхватить из хаотичных фрагментов нужный «файл», который объяснил бы происходящее.
   – Я родился в Старом Крыму и с детства мечтал, что когда-нибудь откопаю кучу алмазов и разбогатею, – кашляя, признался Долгов. – Я просил у судьбы одного: привести меня к кладу Жанны де Ламотт. Просите, и дано вам будет! Эта цитата из Библии вдохновляла меня на поиски. Со временем я понял, что не только деньги влекут меня. Камни из «ожерелья королевы» обладают мистической силой! В них заложено нечто непостижимое для человеческого ума. Само обладание ими несет в себе неизъяснимое наслаждение! Я понял, что если добуду их, то перестану быть на вторых ролях, перейду в высшую лигу. Когда мой друг Андрюха Крапивин заболел бронхитом, я посоветовал ему подлечиться в санатории «Старый Крым». Мы разговорились. Оказывается, он ведет свою родословную от барона Боде. Услышав об этом, я возблагодарил провидение. Наши судьбы пересеклись не случайно. Крапивин поможет мне осуществить мечту! Я ни словом не обмолвился про бриллианты, и он тоже молчал о них. Его интересовало совсем другое: банковское дело, финансы и прочая дребедень. Шли годы, а я все никак не мог приблизиться к разгадке тайны. Уже вырос сын Андрея, мы поседели. В какой-то момент я понял, что пора действовать решительно, иначе я ничего не добьюсь. И тут мне повезло. Судьба снова подкинула мне подарок в виде Ивана Бальзамова по кличке Джо. Я не самозванец! – повторил он и бросил злобный взгляд на Глорию. – Я не называл себя Валицким, а лишь позволил другим называть себя так, как они сочли нужным. Кстати, один из моих скрытых талантов – это талант игрока. Никому еще не удавалось выиграть у меня в карты!
   – Никогда не слышал о том, что вы играете, – угрюмо заметил Николай, моргая. От дыма у него резало глаза.
   – Твой отец был слишком правильным, чтобы интересоваться картами. Он играл на своем поле – бизнес, деньги, сделки, прибыль. Вот, чему он посвятил жизнь. Мне же это быстро наскучило.
   – У вас просто не получалось толком зарабатывать.
   – Зарабатывать – удел таких, как вы, Крапивины. Твой отец взял за правило этак свысока поучать меня. Кха-кха! Он давал мне советы и беспроцентные ссуды. Вместо благодарности я возненавидел его, а заодно и тебя, щенок! Запомни: я не нуждаюсь ни в ваших поучениях, ни в ваших подачках. Я хочу выиграть сразу и много, а не день за днем крутиться белкой в колесе.
   – Играли бы в казино, раз вы такой спец, – огрызнулся Николай.
   – Подобный дар не выставляют напоказ, – возразил «друг семьи». – Джо пытался заработать картами, и чем он кончил? Кха-кха-кха!
   – Вы убили его!
   – Умри он не от моей руки, это сделал бы кто-то еще. Я знал, что однажды сорву невиданный куш, и не разменивался на мелочи. Сегодня я близок к цели, как никогда. И все благодаря картам! Если бы не карты, Джо не рассказал бы мне про своих предков-камнерезов, надгробие графини, про подвал, где оно хранилось, и не свел бы меня с Жанной. Я обомлел, когда заглянул сначала в ее альбом с фотографиями, а потом в ее свидетельство о рождении и увидел, кто записан в графе «отец». Случайных совпадений не бывает! Любое совпадение – это намек, который нужно уметь понять. Кха-кха! Вероника Ремизова оказалась тупой гордячкой, но дочку я заставил заявить папику о себе. Жаль, поздновато. Андрей умер, так и не повидавшись с ней. Зато в заброшенный мною невод попался другой карась – наш дорогой Нико, франт и повеса, баловень фортуны, который палец о палец не ударил, дабы заслужить все, чем он владеет. Я понял, что в поисках клада наступил перелом, и мне нельзя терять ни дня…
   Эта странная исповедь захватила присутствующих. Сам Долгов упивался моментом, словно бездарный актеришка, который получил возможность взобраться на подмостки и сыграть Гамлета, пусть даже перед компанией из нескольких человек. Наступил час его триумфа, а любой триумф – ничто без восхищенных и завороженных зрителей. Порисоваться перед другими, доказать им, что он чего-то стоит, что он вовсе не пешка на шахматной доске, а король или ферзь; что от него, еще вчера ничтожного, зависят теперь судьбы и жизни людей, которые презирали его, – вот, что двигало господином Долговым. Он не мог отказать себе в этом удовольствии.
   – Малышке идет рыжий цвет! – неожиданно указал он на бесчувственную Жанну. – Так она больше похожа на себя. Признаться, когда я увидел ее после пластики, меня как громом поразило. Она! Вылитая Жанна де Ламотт! Чертов проныра детектив помешал мне сделать ей комплимент! А потом пришлось уносить ноги, так что… я восхищен ее новой внешностью! Кха-кха!
   Кем был этот человек – потомком слуги, который когда-то работал на Валицкого, или самим Валицким? Должно быть, слуги охотно примеряют на себя роль своего господина. Но откуда у Долгова фантастическое везение в карточной игре?
   Крапивин все сильнее нервничал, поглядывая на Жанну. От дыма становилось трудно дышать, слезились глаза.
   – Ей необходимо оказать помощь, – сказал он, делая шаг в сторону молодой женщины.
   – Ни с места! – прорычал Долгов, меняясь в лице. – Пристрелю! Уж ты-то мне совсем не нужен, щенок!..
   Николай не испугался. Нервное возбуждение притупило его страх.
   – Мы не нашли клада, дядя Леша, – с удовлетворением сказал он. Его радовал не сам факт, но неудача Долгова. – Кто-то уже забрал камешки. Жанна все вспомнила, но мы опоздали. Слишком много времени прошло с тех пор, как графиня де Гаше спрятала здесь свое сокровище. Бриллиантов нет! Не верите? Обыщите нас, потом обследуйте подвал… и убедитесь, что вы проиграли.
   Злобная физиономия Долгова перекосилась. Неужели это тот самый дядя Леша, который держал Нико на коленях и угощал конфетами?
   – Ага! Делать мне нечего! – процедил он, приподнимая пистолет. – Ты всегда был самодовольным тупицей, парень. Но даже полные болваны хотя бы раз в жизни поступают мудро. Ты же не зря притащил сюда ясновидящую? Она разгадала загадку Жанны де Ламотт и знает, где камни. Меня не проведешь! Кха-кха-кха!
   Смириться с поражением было для него равносильно смерти.
   – Эй, ты! – грубо окликнул Глорию. – Что молчишь? Думаешь, перехитрила всех?
   – Тайник, на который указывал Соломонов Пентакль, оказался пуст, – сказала она, сдерживая кашель.
   – Этого не может быть! НЕ МОЖЕТ БЫТЬ! Слышишь? – взревел Долгов. – Я всех вас здесь положу! Мне терять нечего! На мне уже два трупа! Признавайся, где камни, или я…
   Прогрохотал выстрел. Глория зажмурилась, а когда открыла глаза, Долгов исчез…

Глава 38

   Дым просачивался из закутка и ухудшал видимость. Из двух канделябров остался гореть один, и полутьма сгустилась.
   Лавров первым бросился к тому месту, где только что стоял «друг» семьи Крапивиных.
   – Черт! Прямо под дых! Он мертв!
   Крапивин и Глория медленно приблизились и увидели распростертое на полу тело. Нож угодил прямо в подложечную впадину. Долгов упал, и стелящийся понизу дым поглотил его.
   – Мне показалось, он испарился, – в ужасе пробормотала Глория и закашялалсь. – Я знала, что он погибнет так же, как его жертвы, от ножа… но не предполагала, каким образом.
   – Надо же… попал! – изумленно прошептал Николай, наклоняясь над трупом. – Вспомнил юношеские забавы.
   Лавров бесцеремонно сунул руку ему в карман. Ножа там не было. Сразу после выстрела начальник охраны краем глаза успел заметить в воздухе блеснувшее лезвие. Но не понял, что это.
   – Думал, не попаду, – качал головой Нико. – Он меня допек! До печенок достал. Не хватало, чтобы он пристрелил кого-нибудь. Я вас в это дерьмо впутал, я за вас отвечаю.
   – Ты спец, Крапивин! – искренне восхитился Роман.
   – Моим любимым развлечением в детстве было метать ножички.
   Жанна от звука выстрела пришла в себя и застонала. Глория кинулась оказывать ей помощь.
   – Надо вынести ее наверх, здесь не продохнешь…
   – А с этим что делать? – показал на тело Лавров.
   – Дежавю, – уныло буркнул Николай. – Опять труп с ножом в груди…
//-- * * * --//
   – Вы заранее знали, чем все закончится?
   Крапивин задал Глории этот вопрос, когда Жанна уснула, а остальные участники «сеанса» сели в гостиной обсудить создавшееся положение.
   – Предполагала, – ответила она. – Но когда началась стрельба, я жутко испугалась. Была уверена, что никто из нас не пострадает, а поджилки все же тряслись.
   – Не заметил.
   – Надо было держать марку.
   – Как мы проглядели Долгова? – сокрушался он. – Могли бы для порядка заглянуть в закуток. Но не заглянули. Накануне там никого не было, и я, признаться, не ожидал ничего подобного. Дядя Леша! Никогда бы не подумал.
   – Я видел, как кто-то проскользнул в сарай, – объявил Лавров.
   – И промолчал?
   – Он действовал по инструкции, – улыбнулась Глория. – Мы нарочно отложили «сеанс» на ночь, чтобы Долгов успел добраться до Старого Крыма. Он надеялся застать здесь только Жанну и выведать, где лежит клад. Он готовился к любым сюрпризам. Его цель того стоила.
   – А если бы все происходило не в подвале?
   – Думаю, он некоторое время наблюдал за нами и видел, как мы шастаем в сарай, – сказал Лавров. – Впрочем, у него наверняка были запасные варианты.
   – Но откуда дядя Леша узнал про наш отъезд?
   – Берта Евгеньевна сообщила, – мягко произнесла Глория и призналась в незаконном проникновении в квартиру в Раменках, а потом подробно описала визит Крапивиной.
   – Моя мать с ним заодно?
   – Она обращалась к Долгову за помощью, и… они были очень близки. После смерти мужа она делилась с ним своими горестями. Помните их встречу в «фольксвагене»? Они обсуждали ваше поведение, Николай. Берта Евгеньевна подсыпала домработнице снотворное, та уснула, а хозяйка отправилась на тайное свидание. На самом деле Долгов и ваша мать вели в машине вполне невинную беседу о том, как наставить вас на путь истинный.
   – Зачем такие предосторожности? – не понял Крапивин.
   – Они оба были заинтересованы скрывать свои отношения. Каждый по своей причине. Берту Евгеньевну напугали ваши расспросы, и она просто перестраховывалась, Долгову это тоже не понравилось. Он понял, что ваша любознательность может нарушить его планы.
   – Особенно после нашего последнего разговора, – кивнул Николай. – Какой же я остолоп! Томашин, кстати, предупреждал меня, а я… Прислушайся я к нему, он был бы жив. Видимо, он решил доказать мне свою правоту таким вот радикальным способом… и погиб.
   – Это его собственная ошибка, – вставил Лавров. – Каждый платит по своим счетам.
   Крапивину не давало покоя странное поведение матери, которая за его спиной обсуждала его с Долговым и осмелилась явиться к Жанне предлагать денег.
   – Неужели мама угрожала вам пистолетом? Не могу поверить.
   Начальник охраны пожал плечами. Ему было наплевать, верит им Крапивин или нет. Главное, убийца разоблачен, а все остальные живы. Клиент в принципе должен быть доволен. Пусть бриллианты не найдены – это даже к лучшему. От них только жди беды.
   – Браунинг, который Берта Евгеньевна собиралась разрядить в нас, находится у меня, – заявил он, не щадя сыновних чувств Крапивина. – Вернемся в Москву, я вам его предъявлю… как доказательство наших слов.
   – Браунинг? Боже! Я заметил его пропажу… но не удосужился выяснить, куда он подевался. Я со всех сторон виноват. Почему моя бедная матушка все скрывала? Она не могла не знать, что дядя Леша родом из Старого Крыма, что именно он порекомендовал отцу съездить в тамошний санаторий. Я же спрашивал ее! Знай я это раньше, все могло сложиться иначе.
   – Берту Евгеньевну связывала с Долговым страшная тайна, – тихо произнесла Глория. – Она боялась, что когда-нибудь эта тайна выйдет наружу и разрушит ее жизнь. Любой вопрос, касающийся Долгова, повергал ее в прострацию.
   – Вы откроете мне эту тайну?
   – А ты до сих пор не догадался? – не утерпел Лавров. – Приглядись к «дяде Леше» повнимательнее! Он же вылитый ты в преклонном возрасте!
   – Дядя Леша… – обескураженно пробормотал Николай, все еще не понимая, куда клонят эти двое. Он привык к Долгову. Облик дяди Леши, знакомый с детства, примелькался и стал слишком привычным, обыденным, как вещи из каждодневного окружения, которые перестаешь замечать.
   – Долгов одно время был любовником вашей матери, – безжалостно вымолвила Глория, понимая, что нарыв надо вскрывать быстро. – Она выбрала его в отцы своему ребенку, потому как он здорово смахивал на ее мужа, Андрея Крапивина. Он пошел на это, чтобы досадить «другу». В его отношениях с Бертой Евгеньевной появилась скрытая подоплека. Официально они дружили, но их короткая любовная связь накладывала на эту «дружбу» особый отпечаток. Вашей матери было нелегко. Она находилась между двух огней и никогда не чувствовала себя спокойной. Это спровоцировало ее невроз.
   Лицо Николая вытянулось и побледнело. Что же выходит? Он убил своего… отца?
   – Дядя Леша… знал?
   – Что вы его сын? Нет, конечно, – без колебаний ответила Глория. – Берта Евгеньевна никому не могла довериться полностью. Никто, кроме нее, не имел понятия, что ваш родной отец – Долгов. Даже он сам. Долгов был уверен, что вы – сын его заклятого друга. Он вас обоих ненавидел.
   – А вы… вы с самого начала знали, что дядя Леша… мой отец?
   – Пока я его не увидела, нет. Я была уверена только в том, что ваш отец похож на Андрея Никитича. Я вам говорила.
   – Я как-то не замечал этого, – выдавил Крапивин. – Хотя… посторонние люди иногда принимали их за братьев. Точно. Отца… то есть Андрея Никитича… бывало, спрашивали, не братья ли они с дядей Лешей. Че-е-ерт! Я тупица! Я же перебирал всех, кто мог походить на него! Но о дяде Леше я не подумал.
   – Так бывает, – посочувствовал ему Роман.
   – Наш разговор тогда, у него дома, показался мне искренним. И вообще, я подозревал кого угодно, кроме него. Не в отцовстве, разумеется, а в слежке за мной… во всей той чертовщине, что творилась вокруг. Я даже Лорика заподозрил, – признался он. – Увидел ее в аэропорту и решил, что она оказалась там неспроста. Я имею в виду Лору, мою любовницу.
   Крапивин, как и после смерти Андрея Никитича, прислушивался к себе, ища в сердце раскаяние и горечь… но не находил. Напротив, он испытал некое облегчение. Как будто узел, связывающий его, был разрублен. Его совесть молчала, и он не жалел, что дядя Леша погиб от его руки. Наверное, так должно было случиться.
   – Он псих, – пробормотал Николай, вспоминая перекошенное от злобы лицо Долгова и пистолет, из которого тот без сожаления перестрелял бы всех, кроме, пожалуй, Жанны. А может, и ее тоже. Потом забросал бы тела мусором и оставил тлеть в старом винном подвале. Повод для убийства у него был столь же обычный, сколь и тривиальный: жажда превосходства над другими и ненависть к тем, кто обошел его на извилистой дороге жизни. – Наверное, именно я должен был остановить его. Главное, чтобы мама не узнала…
   – Зачем вы взяли с собой нож? – спросила Глория.
   – На всякий случай. Мой отец… не тот, который лежит в подвале… а тот, который меня вырастил, любил повторять: «Никому не верь, никого не подпускай слишком близко, ни на кого не рассчитывай и никому ничего не прощай!» Вот я и не простил. Ненавижу, когда в меня целятся из пистолета, тем более когда стреляют. – Крапивин вздохнул и поднял на нее укоризненный взгляд. – Вы меня пожалели, верно?
   – О чем речь? – не понял Лавров.
   Николай покачал головой, продолжая смотреть на Глорию.
   – Я приехал к вам в Черный Лог узнать, что меня ждет в ближайшем будущем. А вы не сказали.
   – Вы хотели услышать, что убьете собственного отца?
   – Я благодарен вам, что не услышал! Знай я, кто такой Долгов, у меня дрогнула бы рука… и мы бы с вами сейчас лежали в подвале, а не он.
   – Поэтому я и промолчала, – сказала она.
   Лавров вскочил и нервно зашагал по комнате. От какой ничтожной мелочи порой зависят жизнь и смерть. Глория тоже хороша! Запретила ему вмешиваться в ход событий. А если бы Крапивин промахнулся?
   Но он уже понял – не промахнулся бы. Не будь Глория уверена в благополучном исходе, она бы рисковать не стала. Он никак не может привыкнуть к ее предвидению.
   Николай поник. Ощущать себя отцеубийцей было не очень приятно, хотя он понимал, что подчинился инстинкту самосохранения и спас всех собравшихся от возможной гибели. Это утешало его только частично. Не потому ли он сам так равнодушен к переживаниям другим людей, что ему передались гены Долгова – холодного и расчетливого игрока без правил, все действия которого были замешаны на ненависти. Эта мысль удручала его.
   – Почему дядя Леша назвался Валицким?
   – Вы же слышали, это Жанна наградила его лестным прозвищем. А он и рад стараться. Ее натолкнул на это давний страх перед своим преследователем.
   – Неужели он смог выиграть в карты у Джо? – недоумевал Крапивин. – Я сам видел, как тот умел обращаться с колодой.
   Глория пожала плечами.
   – Предки Ивана Бальзамова по прозвищу Калиостро были камнерезами, а не шулерами. Откуда у Джо такая ловкость рук? Почему бы потомку слуги графа Валицкого не стать непревзойденным игроком?
   – В таком даре есть что-то бесовское, – заметил начальник охраны.
   – Странно, что дядя Леша никогда при мне не играл.
   – По-моему, странностей у него хоть отбавляй!
   – По вашим словам, Долгов – потомок слуги, который шпионил за графиней, – понуро вымолвил Нико. Этот вывод не радовал его. Но что он мог изменить? – Надеюсь, не его кости остались в винном подвале?
   – Клад помогал прятать другой слуга, – подумав, ответила Глория. – Графиня держала собственный маленький штат: пара слуг, кучер, кухарка и горничная – все местные. Шпион остался жив и передал потомкам тайну картины.
   – Ну да… значит, бриллиантов здесь нет? И мы зря устраивали дурацкий маскарад? Место клада мы обнаружили…
   – …и Жанна это подтвердила, – ввернул Лавров.
   – А камешки-то у нас увели из-под носа, – вяло возразил Крапивин.
   – Зато мы разоблачили убийцу!
   – Весь этот «сеанс» был задуман и осуществлен с целью разоблачения? – упавшим голосом протянул Николай. – Это же… обман! Я вам заплатил большие деньги, между прочим. И имею право…
   – Сеанс еще не окончен, – перебила Глория. – Если вы помните, Жанна помешала мне кое-что объявить.
   – Да? – удивился Крапивин. Выходка Жанны, появление «Валицкого» и все последующее выбили его из колеи. – Что же вы не успели сказать?
   – Для этого нам нужно будет спуститься в погреб.
   – Опять? – побледнел он. – Но там… я не могу…
   – Идемте, – скомандовал мучимый любопытством Лавров. – Я спущусь первым.
   – А Жанна без нас не проснется?
   – Не волнуйтесь. Она проспит еще часа два, – сказала Глория. – Я дала ей успокоительное…

Глава 39

   В подземелье пахло гарью и дымом, источником которого послужила зажженная в закуте самодельная дымовая шашка. Лавров хоть и присыпал ее землей, но запах остался.
   Долгов не был ни Валицким, – при всем его непревзойденном таланте играть в карты, – ни даже плохоньким магом. Он соорудил шашку из нескольких шариков для пинг-понга, которые завернул в скомканную газету, поджег и затем потушил. Шарики тлели, испуская белый вонючий дым.
   Калиостро не позволил бы себе так опростоволоситься. Его дым являлся высококачественным магическим продуктом и не имел запаха.
   Глория кашлянула.
   – Эта дрянь еще не скоро выветрится, – сказал Лавров, освещая фонарем накрытый старыми рогожами труп.
   – Что делать с ним? – зябко поежился Николай.
   – Это уж твоя забота, – отрезал бывший опер. – Не мне тебя учить избавляться от трупов. Я на всякий случай записал «исповедь» Долгова на диктофон. Может пригодиться. Правда, она сильно смахивает на бред сумасшедшего. Если предъявлять запись как доказательство его вины, лучше стереть все лишнее. В принципе суд уже свершился. Убийца наказан. Как быть дальше – решай сам.
   Тем временем Глория направилась к куче мусора в углу подвала, наклонилась и стала разбрасывать доски от ящиков, банки и прочий хлам.
   – Что ты делаешь? – возмутился Роман.
   – Ищу бриллианты, – огрызнулась она. – Не пропадать же добру?
   – Перестань! – разозлился он. – Джо тут каждую пядь обнюхал, каждую соринку перебрал. Неужто он бы шкатулки с камешками не заметил?
   – Непременно бы заметил…
   – Я ерундой заниматься не буду, – насупился начальник охраны. – Нам пора сматываться, а не в мусоре копаться. Пусть Крапивин разбирается с Жанной и с трупом…
   Он чуть не ляпнул «своего папаши», но искоса брошенный взгляд Глории остановил его.
   В ее ушах вдруг раздался яростный вопль Джо, ругань и какой-то шум.
   – Что за хрень? Где шкатулка, я тебя спрашиваю?!
   – Не знаю, Джо… – прозвучал растерянный голосок Жанны. – Это то самое место, клянусь тебе!
   – Где же камни?
   – Должны быть здесь…
   – Ты все придумала! Нарочно! Чтобы взбесить меня!
   – Нет, Джо… нет…
   – Кто-то давно откопал шкатулку, а вместо нее оставил эту хреновину!
   Послышался удар о камни, звон и бульканье, заглушаемые отборными ругательствами. Жанна тихо всхлипывала…
   – Я не виновата, Джо…
   – А кто виноват? Я?!..
   Джо, по-видимому, выражал свое негодование тем, что бросал в Жанну все, что попадалось под руку. Она уворачивалась, умоляла его прекратить.
   – Не надо, Джо!.. Не надо!.. Может, я ошиблась!.. Я еще подумаю…
   – Вот! – торжествующе воскликнула Глория, вытаскивая из-под груды барахла плетеную бутыль. Вернее, то, что от нее осталось. – Джо нашел это на месте клада!
   Крапивин стоял поодаль, безучастный и равнодушный к происходящему. Приключение перестало казаться ему романтичным и захватывающим. Грязная плетенка, которую держала в руках Глория, даже не рассмешила его.
   – Иди сюда, Нико, – подозвал его Лавров. – Взгляни. Похожая бутыль нарисована на картине. Из нее служанка наливает госпоже вино.
   – Тут нет пробки, – заметил Крапивин. – А значит, нет и вина.
   – Оно вылилось, – кивнула Глория. – Джо со злости швырнул бутыль и разбил ее. Вино вытекло.
   – Если его не выпили еще в прошлом веке.
   – Думаете, пустую бутыль специально закопали вместо шкатулки, чтобы посмеяться над незадачливыми кладоискателями? Не-е-ет, уверяю вас. Понюхайте, – она протянула свою добычу Крапивину. – Запах вина сохранился. Оно было в бутыли не так давно. Лоза еще липкая.
   Глория встряхнула плетенку, и внутри зазвенели осколки стекла.
   Крапивин скривился в скептической ухмылке. Лавров с сожалением вздохнул. Глория оглядывалась по сторонам в поисках инструмента, с помощью которого можно было бы разломать плетение из лозы и добраться до осколков. Они были разной величины и не выпадали через горлышко.
   – Дай сюда, – сказал Лавров. Он вручил фонарь Николаю и взялся за топор.
   – Осторожнее! – испугалась Глория.
   – Не бойся, я аккуратно.
   Он положил то, что осталось от бутыли, на пол и замахнулся топором. Крак! Плетеный футляр развалился надвое, груда осколков ярко вспыхнула в луче фонаря. Свет ударил в оставшееся после «маскарада» зеркало на стене, молнией отразился в нем и на мгновение ослепил собравшихся.
   – Черт! – протирая глаза, выругался Крапивин. – Что это было?
   – Камни из «ожерелья королевы»…
   – Вы шутите?
   Но Глория не шутила. Среди покрытых липкой пленкой осколков горели огнем пять розоватых звездочек.
   – Вино было из сладкого винограда, – пробормотала она, лизнув свой испачканный палец. – Надо же, двести лет прошло, а вкус сохранился…
//-- * * * --//
   Когда они вернулись в дом, Жанна беспокойно ворочалась в постели. Крапивин заглянул к ней и позвал Глорию.
   – Она скоро проснется?
   – Действие таблетки заканчивается…
   – Жанна не знала, что камни находились в бутыли? – нетерпеливо спросил он.
   – Разумеется, знала. Это был отличный тайник. В преддверии смерти графиня де Гаше решила спрятать бутыль в винном погребе. Остроумно, не правда ли?
   – Если кто-нибудь, паче чаяния, и наткнется на бутыль с вином, ничего удивительного, – согласно кивнул Николай. – Где же еще хранить вино?
   – Жанна клялась, что никакой синей шкатулки Джо в подвале не обнаружил, и нам не в чем упрекнуть ее. В указанном месте он откопал завернутую в истлевшие тряпки бутыль, взбесился и в порыве гнева разбил ее. Вино вытекло, а осколки вместе с камнями остались внутри. Жанну это устраивало. До поры до времени она решила оставить все, как есть, и продолжала притворяться, что пытается вспомнить, где спрятан клад. Иначе Джо или Валицкий отобрали бы у нее сокровище. Поэтому она просто забросала остатки бутыли рогожами и мусором. Старая плетенка в куче хлама вряд ли привлекла бы чье-то внимание. Лучшего способа сохранить бриллианты от чужих глаз не придумаешь.
   – Странно, что лоза почти не пострадала от времени, – заметил Лавров.
   – Все странности обусловлены содержимым бутыли, – заявила Глория. – Камешки-то не простые.
   – Но почему их только пять? – недоумевал Николай.
   – Вероятно, Жанна отобрала самые большие…
   Она чуть не сболтнула про реликвию Великих Моголов, но спохватилась и сжала губы. Крапивину этого знать не надо. У него и так проблем хватает.
   «Эти камни ослепляют! – вспомнила она заклятие Великого Копта. – Если кто-нибудь рискнет надеть их, они будут жечь кожу, подобно раскаленным углям. Тот, кто захочет продать их, лишится рассудка. Они так потрясающе хороши, что с ними невозможно расстаться!»
   – На бриллианты наложено заклятие, – заявила Глория.
   – Ерунда… – робко возразил Крапивин, понимая, что дама из Черного Лога права. Три трупа, последний из которых – убитый им отец, тому подтверждение.
   – Не советую вам ни долго любоваться ими, ни прикасаться к ним, – добавила она.
   Камни лежали вперемежку с осколками на уцелевшем плетеном донышке и соблазнительно посверкивали, заставляя сердце учащенно биться.
   – Пять ограненных алмазов… пять лучей звезды… – пробормотала Глория. – Соломонов Пентакль…
   «В глубокой древности «Эрдэнэ» украшал сердцевину Пентакля! – осенило ее. – Поэтому он раскололся на пять частей!»
   – А-а-ааах! – вскрикнула Жанна, и все повернулись в ее сторону.
   Она стояла в дверях гостиной, завороженно уставившись на бриллианты. Из ее горла вырывались хриплые протяжные стоны.
   – Ты проснулась? – вскочил Крапивин. – Тебе плохо?
   Жанна пошатнулась и повисла у него на руках.
   – Вы… все же нашли их… – прошептала она, не отводя безумного взгляда от камешков. – Я погибла… погибла…
   – Что вы собирались с ними делать? – спросила Глория, осознавая бессмысленность вопроса.
   – От них лучше избавиться, – высказал свое мнение Роман. – Как можно быстрее.
   – Как ты себе это представляешь? – взвился Николай. – Пойти и выбросить на мусорку? Такое сокровище?
   – Хотя бы.
   У него еще свежи были в памяти опасные перипетии, связанные с серебряной вазой [14 - Подробнее читайте об этом в романе Н. Солнцевой «Натюрморт с серебряной вазой».].
   – Пожар! Горим! – забилась в истерике хозяйка дома. – Дым! Дым! Огонь…
   Крапивину пришлось применить силу, чтобы удерживать ее в объятиях. Он боялся, что Жанна в приступе психоза может причинить себе вред.
   Лавров с брезгливым недоумением наблюдал за этой нервической сценой. Крапивин все еще продолжает любить Жанну! Она одержима бриллиантами из «ожерелья королевы», а Нико одержим страстью к ней. Они оба больны.
   – Жанна, успокойся, – уговаривал ее Крапивин. – Прошу тебя. Все будет хорошо, обещаю. Мы уедем отсюда, далеко, за границу. Навсегда. Поселимся в уютном домике в горах. Ты же любишь горный воздух…
   – Дым! – в изумлении прошептала Глория.
   Лавров подумал, что они все стали жертвой наложенного на бриллианты заклятия, но посмотрел, куда указывала ее рука.
   Зеркало, которое они сняли со стены подвала и принесли в гостиную, было окутано белым облаком. Роман потянул носом, но курящийся туман не имел запаха. Зеркальная поверхность осветилась, в ней проступили силуэты человеческих фигур. Это были господин, одетый по моде восемнадцатого века, и монах в бесформенной рясе.
   Жанна затихла и обернулась.
   – Калиостро?.. – слетело с ее уст.
   Ни одна из фигур не отозвалась. Дым медленно заволакивал комнату. Господин в камзоле выскользнул из рамы и решительно устремился к столу, монах поспешил за ним. Они сцепились в пестрый мельтешащий клубок. Невозможно было разобрать, где кто. Клубок взметнулся вверх и… растворился под потолком. Зеркало погасло. Дым рассеялся.
   – Что случилось? – стряхивая наваждение, осведомился Николай.
   Жанна онемела и застыла на месте. Глория и Лавров переглянулись. Никто не успел ничего понять.
   – Где камни? – вскричал начальник охраны. – Они только что были здесь!
   Волшебное звездное сверкание исчезло. Донышко из лозы рассыпалось в прах, среди которого лежали тусклые осколки стекла…
   Жанна кинулась перебирать стекляшки, порезалась, и кровь из ее пальца окропила жалкие останки бутыли. Она захохотала, подбрасывая осколки вверх и повторяя:
   – Это был он! Он! Наконец-то он получил то, что хотел. Теперь я свободна! Свободна…
   – Ты свободна, – радостно подхватил Крапивин.
   Лавров и Глория не разделяли их восторга.
   – Минуточку, господа, – произнес начальник охраны. – А где же остальные бриллианты из ожерелья?
   Жанна лукаво отвела глаза. Ее рыжие волосы струились по плечам, как у леди Винтер из «Трех мушкетеров». Кажется, она стала еще красивее.
   – Остальные? Я не помню…

Заключение

   Спустя десять часов Лавров и Глория сидели за столиком кафетерия в аэропорту Симферополя и пили кофе.
   – Никаких бриллиантов не было, – сухо заявил он, заглядывая на дно чашки.
   – Гадаешь на кофейной гуще? – усмехнулась она.
   – Не было никакого графа Калиостро, никакого монаха, – упрямо твердил Роман. – Это все чай, который нам заваривала Жанна из своих травяных сборов. Некоторые травы могут вызывать галлюцинации.
   – Коллективные?
   – Мы все пили ее чертов чай!
   В самолете он сразу уснул, а Глория думала о монахе, который дрался с Калиостро за обладание роковыми бриллиантами. Вероятно, это был тот самый таинственный Некто, заказавший Жанне де Ламотт кражу ожерелья. Интересно, кому из них достались камешки?
   Призраки появляются и исчезают, а жизнь продолжается. В ней все переплетено – мистика, обманутые надежды, жажда счастья, вдохновение, любовь и смерть. Возможно, «Эрдэнэ» снова украсит собой сердцевину Соломонова Пентакля. А возможно, навсегда останется в Зазеркалье…
   Через две недели после этого короткого и бурного путешествия Лавров привез в Черный Лог забавное сообщение.
   Глория сидела в мастерской, изучая трактат по алхимии, когда великан Санта доложил ей о приезде «телохранителя».
   – Принеси-ка ноутбук, дорогой, – попросил его Роман, усаживаясь в бархатное кресло. – Я покажу твоей хозяйке кое-что интересное.
   Он отыскал на Крымском новостном сайте статью под названием «Загадка надгробной плиты».
   В ней говорилось о пожаре в доме на Верхней улице курортного городка Старый Крым. Сначала по непонятной причине загорелся сарай во дворе, потом пламя перекинулось на дом. Соседи вызвали пожарных, но пока те доехали, тушить было уже нечего. На пепелище пожарники обнаружили вход в подземелье, наполовину прикрытый каменной плитой. Расчистив угли и головешки, любознательный местный паренек обнаружил на плите изображение креста, вазы и замысловатый вензель. Плита оказалась надгробием! А в самом подвале нашли засыпанный мусором труп неизвестного мужчины. Его личность установить не удалось. Хозяйка злополучного дома пропала бесследно. Какие еще тайны хранят заброшенные винные погреба?
   Рядом с заметкой помещался довольно крупный и четкий снимок надгробия. В правом верхнем углу его красовался вензель, оплетающий пятиконечную звезду.
   – Плита была защищена от разрушающего воздействия дождей и ветров, – сказала Глория, указывая на фото. – Вензель хорошо сохранился. В сущности, надгробие и являлось «картой» поиска сокровища. Увеличить?
   – Не надо.
   Он помолчал, глядя на экран ноутбука.
   – Ты знала, что плита находится в сарае?
   – Конечно. Она была покрыта слоем земли, а очищать ее мне казалось нецелесообразным.
   – Ты могла бы доказать свои слова про Пентакль.
   – Зачем? – искренне удивилась она. – Разве это изменило бы ход событий?
   Медный кувшин, украшенный «Головой Египтянина», покачнулся и одобрительно зазвенел.
   – Слышала? – вздрогнул Лавров.
   – Что? А, да… Великий Копт выражает нам свою благодарность.
   – Я так и не понял, по каким признакам Жанна из шестисот бриллиантов отобрала те самые пять?
   – Ей подсказал заказчик и вдохновитель похищения ожерелья.
   – Калиостро?
   – Не думаю. Скорее второй, одетый в рясу. Помнишь, как они сцепились?
   – Мне-то что за дело! – спохватился Роман. – Ведь всю эту чепуху навеял нам травяной чай…

   Наталья Солнцева
   «Джоконда и Паяц»
   Отрывок из следующего романа

Глава 1

   Она оперлась на подоконник и свесилась через окно на улицу. В лицо пахнуло сыростью. Далеко внизу виднелся серый квадрат асфальта, обрамленный газонами. Двое подростков в ярких курточках брели в обнимку по пешеходной дорожке.
   Ее сердце не замерло от страшного предчувствия, не забилось тревожно.
   Она много выпила, голова слегка кружилась. Влюбленная парочка показалась ей смешной и трогательной. С высоты восьмого этажа парень и девушка выглядели маленькими, беззащитными. Она напрягала зрение, пытаясь разглядеть на асфальте крохотную блестящую точку.
   – Ничего не видно…
   Она наклонилась ниже, еще ниже. Не надо было класть дорогую вещицу на окно. Нечаянно смахнуть украшение с подоконника – раз плюнуть. Золотой браслет подарил ей поклонник. У них намечался роман.
   Подростки остановились и принялись целоваться. Жалко, если они заметят браслет и подберут. Они своего не упустят.
   – Эй! – крикнула она и помахала им рукой.
   Они не услышали, продолжая тискаться. Им сейчас не до нее и не до браслета. Пока что.
   Она наклонилась сильнее, словно надеялась увидеть внизу то, чего увидеть было невозможно. Будь она не навеселе, сообразила бы, что это опасно.
   Сзади надвинулось что-то темное и неумолимое, дохнуло холодом, словно сквозняк ударил ей в спину.
   Она не успела понять, как потеряла равновесие и полетела вниз головой, отчаянно размахивая руками, словно они могли стать крыльями и удержать ее в воздухе или хотя бы замедлить падение. Из ее горла вырвался пронзительный крик, исполненный ужаса. Остро блеснул солнечный луч, отрезая ее от света и жизни, – удар! – и все погрузилось во мрак и тишину…
   Подростки, не разнимая объятий, посмотрели в ту сторону, откуда раздался крик.
   – Ой, кажется, кто-то упал! – воскликнула девушка.
   – Бежим, – кивнул парень, хватая ее за руку. – Скорее. Может, помощь нужна.
   На асфальте, раскинувшись, лежало тело женщины, похожее на тряпичную куклу. Красивую, но теперь уже негодную и безнадежно поломанную. Синий атласный халатик, в который она была одета, задрался. Под головой куклы растекалось густое красное пятно, длинные золотистые волосы разметались и там, где подтекала кровь, слиплись.
   Девушка прижала ладонь ко рту. От того, что она увидела, у нее потемнело в глазах. Парень посмотрел вверх и заметил раскрытое настежь окно на восьмом этаже.
   – Это же Ольга! Я ее не узнал… она модель. Помнишь, я тебе ее показывал на обложке журнала?
   Кто-то прошел мимо, кто-то присоединился к подросткам. Вокруг мертвого тела собирались зеваки. Подросток дернул свою подружку за рукав.
   – Идем отсюда, – прошептал он. – А то менты приедут, пристанут с вопросами.
   – Ты с ней знаком? – спросила девушка, уставившись на покойницу.
   – Она год назад переехала. Квартиру сняла в нашем доме.
   Люди судачили, что могло произойти, жалели погибшую. Подходили любопытные, спрашивали, что случилось, жадно разглядывали труп в луже крови.
   – Ох, беда какая…
   – Молодая совсем…
   – Жить бы да жить…
   – Наверное, наркоманка! – сердито произнесла пожилая дама с собачкой на поводке. – Они колются, а когда денег достать не могут, из окон сигают.
   На нее зашикали. Собачка поджала хвост и громко скулила. Кто-то вызывал по телефону «неотложку», кто-то – полицию.
   Парень и девушка, которые обнаружили тело, решили тихо ретироваться.
   – Подожди, у меня шнурок развязался… – подросток наклонился и поправил шнурки на кедах. Рядом в траве сверкнула желтая искорка. Паренек протянул руку и нащупал что-то твердое.
   – Че это?
   – Браслет, – догадалась девушка. – Дай-ка сюда. Ого! Классный.
   – Может, это ее? – кивнул он в сторону зевак, которые обступили место происшествия. – Далеко отлетел.
   – Ей уже не понадобится.
   С этими словами девушка сунула находку в карман…

Москва. Два месяца спустя

   – Привет, старик! – высокий элегантный брюнет поднялся со стула и обнял тщедушного мужчину, который едва доставал ему до плеча. – Ужасно рад тебя видеть!
   – Я тоже, Ромка, – смущенно пролепетал тот. – Я тоже.
   Брюнет отпустил его и сделал радушный жест.
   – Присаживайся. Что будешь пить, Рафик?
   – Водку.
   – Отлично. Вот меню, выбирай закуски.
   – Я не голоден, – опустил глаза Рафик.
   – Все расходы за мой счет. Я угощаю, – успокоил его брюнет, понимая, что промахнулся, назначив Рафику встречу в этом ресторане. Судя по одежде, бывший одноклассник стеснен в средствах. А цены здесь кусаются.
   Рафик залился краской, но не отказался.
   – Ты, Лавров, преуспеваешь, как я погляжу, – заметил он. – Упакован прилично, и вообще… пышешь здоровьем и благополучием. Женат?
   – Пока нет. А ты?
   – Жил в гражданском браке, но душа не вынесла. Я волю люблю. И профессия у меня вольная.
   – Вот и я свободен, – понимающе кивнул Лавров. – Живу один, работаю начальником охраны в крупной фирме.
   – Хорошо платят?
   – Мне хватает. Ты что предпочитаешь, мясо или рыбу?
   – Заказывай на свой вкус, – робко улыбнулся Рафик.
   Лавров подозвал официанта и сделал заказ, недоумевая, чем вдруг вызван интерес бывшего школьного товарища к его персоне. Рафик совершенно неожиданно отыскал его в «Одноклассниках» и написал на электронный адрес. Нужно, мол, срочно встретиться. Важное дело!
   Лавров редко заходил в Интернет, не столько из-за отсутствия времени, сколько из лени. На общение в социальных сетях его не хватало. Как-то не пристрастился. Но вчера его потянуло заглянуть в ящик, и он несказанно удивился, обнаружив там письмо от Рафика Грачева, с которым они были в школе не разлей вода. Правда, сразу после выпускного их дороги разошлись. Рафик пропал из виду, да и Лавров позабыл школьного друга.
   Рафик был рассеянным мечтателем и посещал художественный кружок, а Лавров уважал точные науки, занимался спортом и проводил почти все время на свежем воздухе. Трудно сказать, что их объединяло. Вероятно, Рафик нуждался в поддержке и тянулся к разбишаке Лаврову, который мог запросто по шее надавать, если кто пристанет.
   – Я слышал, ты в милицию подался, – сказал он, глядя, как официант расставляет тарелки на соседнем столике, занятом пожилой парой. Дама достала пачку сигарет, а ее облысевший спутник показал ей на табличку, запрещающую курить.
   – Было дело.
   – Сам ушел или выгнали? – оторвался Рафик от красивого, породистого лица дамы, которая хотела закурить.
   – Сам, – усмехнулся Лавров. – В ментуре хлопот завались, а зарплата с гулькин нос. По мне уж лучше на хозяина пахать, если тот достойно платит.
   – Вопрос спорный… – покачал головой Рафик.
   – Я для себя определился.
   Красивый брюнет прикидывал, кем мог бы работать его визави, одетый дешево, безвкусно и по-клоунски пестро. Зеленая куртка, длинный оранжевый свитер с растянутым воротом и серые дудочки. Вокруг бледного личика вьются рыжие кудряшки, курносый нос покрыт веснушками, губы пухлые, как у девушки. Неужто, Рафик избрал актерскую карьеру? В таком случае он подвизается в театре комедии.
   Швейцар при входе в ресторан был озадачен видом богемного посетителя, но все-таки впустил его. В обеденное время тут клиентов не густо; каждому, кто заглянет на огонек, рады.
   – Ты с кем-нибудь из наших встречаешься? – спросил Рафик, чтобы заполнить возникшую паузу.
   – Нет, – признался Лавров. – Я не сентиментален. По школе не скучаю, и по прошлому не ностальгирую.
   Официант принес заказанное мясо с картошкой, салат и холодную водку. Бывшие одноклассники выпили.
   – Я собираюсь тебя попросить о помощи, – осмелел Рафик. – Не откажешь по старой памяти?
   – Смотря, что просить будешь. Я не бандит, дружище, а законопослушный гражданин.
   – Знаю, что не бандит. Ты хоть и драчун, но справедливый.
   Лавров так и застыл с наколотым на вилку кусочком сочного стейка.
   – Ты считаешь меня драчуном, Рафик? С чего вдруг?
   – Это было в школе, – растерялся тот.
   – Бить никого не буду, сразу говорю.
   – Не надо бить! Не надо! – замахал руками клоун. – У меня и в мыслях ничего такого не было! Ты прости, Рома… я никак не могу решиться. Дело-то уж больно… деликатное. Интимное, можно сказать.
   Он налил из графинчика по второй и выпил без тоста. Лавров молча последовал его примеру.
   – Так что у тебя за дело? – не выдержал он. – Не тяни. Денег, что ли, в долг хочешь просить? Сколько?
   – С деньгами у меня не густо, но в долги стараюсь не влезать. Не о том речь. Человек хороший пострадать может. Женщина. Молодая, красивая и… замужняя.
   – У тебя с ней роман?
   – Нет, что ты. Бог с тобой! Куда мне? Я насчет своей внешности и всего остального не заблуждаюсь. Гадкий утенок лебедице не пара.
   – Ой, врешь, – потянулся за водкой Лавров. – У меня чутье. Я же опером был. Давай по третьей?
   Рафик комично сморщился и прижал руки к груди.
   – Мне больше нельзя. Слаб я по части алкоголя. Окосею, и ничего толком не объясню. А с Кольцовой у меня отношения чисто платонические.
   – Значит, ее фамилия Кольцова, – констатировал бывший опер.
   – По мужу.
   – Ясно. Вы в одном театре играете? На одной, так сказать, сцене? Играли, играли, и доигрались. А муж – главный режиссер театра?
   Рафик ошарашено захлопал глазами.
   – К-какая еще сцена? При чем тут театр?
   Лавров сообразил, что дал маху, но отступать он не привык и по инерции продолжил:
   – Муж-режиссер пронюхал о вашей платонической любви и грозится убить сначала жену, потом тебя, а потом пустить себе пулю в лоб?
   – Не-е-ет…
   – А что же тогда?
   Рафик судорожно сглотнул, выпрямился и произнес:
   – Я вообще-то художник. А Кольцова – поэтесса. Вернее, была поэтессой… то есть она пишет… писала замечательные стихи. Лирические. Пока не вышла замуж.
   – За издателя?
   – Хуже. За спортсмена. Мы с ней на поэтическом вечере познакомились. Случайно. Она читала стихи, я выставлял свои картины. Я ведь тоже лирик.
   – Значит, вы сошлись на лирической почве, – кивнул Лавров, прожевывая стейк. – Ты ешь, Рафик, а то мясо остынет.
   – Я вообще-то вегетарианец, – удрученно признался тот. – Извини, Рома. Ты зря потратился… но я возмещу. Чуть позже. Когда получу заказ.
   Лавров отложил вилку и с шумом выдохнул. Недотепа его школьный друг! Каким был, таким и остался. Еле концы с концами сводит, а туда же, клеится к чужой жене. Еще и на взаимность рассчитывает. Что самое странное, у него есть шанс. Женщину, бывает, ничем не проймешь, кроме жалости.
   – Она настоящая красавица! – восхищенно заявил Рафик. – И умница, каких мало. Я бы ее портрет написал. Но увы! Мой жанр – пейзажи и натюрморты.
   «На его картины, наверное, без слез не взглянешь, – подумал Лавров, представляя полевые цветочки в вазах, зеленые лесные полянки и мостики через речку. – Как и на самого бедолагу Грачева. Не ожидал, что он станет художником. Хотя кем ему еще быть-то? Публику смешить? Для этого характер нужен, а Рафик размазня».
   – Так в чем проблема, не пойму?
   – Проблема? В том, что… Алина может погибнуть.
   – Ее зовут Алина, – кивнул Лавров, снова принимаясь за еду. – Значит, муж у Алины – злобный ревнивец? И ты хочешь, чтобы я его усмирил. Извини, старик, это не по моей части.
   Рафик не притрагивался к мясу, он без аппетита ковырял вилкой ломтики картофеля и жалобно поглядывал на собеседника.
   – Вообще-то, с мужем Алины я не знаком. Бог с ним. Дело в другом…
   Разговор с бывшим школьным товарищем тяготил Рафика. Но к кому еще он мог обратиться? Лавров хоть выслушает и что-нибудь посоветует.
   Ромка невозмутимо поглощал свою порцию еды, более не выказывая нетерпения. Он всегда имел крепкие нервы и железные мышцы. Теперь он возмужал, обрел уверенность в себе и стал неотразим. По сравнению с ним Рафик выглядел не просто субтильным, а каким-то жалким доходягой. Разница между ними была разительная и привлекала внимание. Дама, которой не позволили курить, развлекалась, наблюдая за бывшими одноклассниками.
   Рафик наклонился вперед, чтобы она не услышала его слов:
   – Видишь ли, Рома… у каждого человека есть идеал красоты. Вот у тебя есть?
   Лавров перестал жевать и задумчиво сдвинул брови.
   – Должно быть есть…
   – И у меня есть! Это Алина! Она… ты не представляешь, как она хороша. И при том не тупая кукла, а человек тонкой души. Она покорила меня как художника. Очаровала! Она вдохновляет меня, если хочешь знать.
   – Алина – твоя Муза?
   – Можно сказать, да. У меня был кризис, творческий застой, а она…
   – …явилась и зажгла? – засмеялся Лавров.
   – В принципе, ты прав. Благодаря ей я снова взялся за кисть. Готовлюсь к выставке.
   – А супругу Музы это не нравится? Он требует, чтобы Алина вдохновляла только его и никого больше?
   Рафик неистово помотал головой.
   – Муж ничего не подозревает. То есть… это не то, что ты думаешь. Между мной и Алиной – чисто духовная связь. Никакой физики! Клянусь.
   Лавров все еще не разобрался, в чем суть вопроса. И прямо заявил об этом Рафику. Тот страшно разволновался, покраснел, а его веснушки потемнели.
   – У меня мастерская в мансардном этаже, под крышей жилого дома, – пробормотал художник. – Одному мне такое помещение оплачивать не по карману. Мы арендуем его вдвоем с Артыновым. Слышал о таком?
   – Нет.
   – Как же?! Семен Артынов, его популярность растет, как на дрожжах. А не так давно он занимал у меня на хлеб. Был неудачником, мы вместе перебивались на гроши, жаловались один другому на невезуху. Но теперь все изменилось. У него пошли заказы, появились деньги. Признаюсь, я ему завидовал… грешен. Чем, думаю, я хуже Семы? Талантом нас природа обделила одинаково, а он сумел судьбу перебороть, переломать. Я на месте топчусь, а он процветает. Что ни полотно – то шедевр. Ей-богу! Я не вру! Краски у него засияли по-новому, мазок стал смелый, чистый и точный. Раньше Сема напишет картину и показывает мне: оцени, мол. Я гляжу – вроде все неплохо, но тускло, безжизненно. И ругать неловко, и хвалить язык не поворачивается. Зато не обидно. Я ведь тоже не блестящий живописец. Так… ремесленник от кисти. Даром, что родители меня назвали Рафаэлем, будто в насмешку. Надо мной в академии все прикалывались! Несмотря на громкое имя, гения из меня не получилось. Оформляю витрины, эскизы делаю для интерьера, рекламными работами не гнушаюсь. Искусство искусством, а кушать-то хочется. Принципами сыт не будешь.
   Рафик не старался приукрасить положение вещей и беспощадно критиковал собственное творчество.
   – В общем, Сема начал зазнаваться. Вместо Семена стал подписываться Симон Артынов. Человек он вроде достойный, мы с ним легко ладили. Но в последнее время наши отношения осложнились.
   – Из-за Алины?
   – В точку попал, – тяжело вздохнул Рафик. – Она решилась позировать ему для портрета. Модным художником стал Артынов, потянулись к нему богатеи. Тому собаку любимую напиши, тому – любовницу в голом виде, тому – еще какую-нибудь хреновину. Сема плюнул на гордость, бабло взялся зашибать. На любой заказ соглашался, лишь бы платили. Я его не отговаривал. Еще подумает, что из зависти стыжу его. А ведь грызла мою душу зависть проклятая! Не святым я оказался, Рома. Когда услышал от Алины, что она собирается позировать Артынову, в сердце будто занозу кто загнал. И больно, и досадно, и зло берет, и не скажешь ничего против.
   – Что ж ты сам портрет своей Музы не напишешь?
   – Я не портретист, как Сема. И сноровка у меня не та, и чувство цвета, и… словом, не смогу я передать на холсте всю прелесть Алининой красоты, раскрыть ее чудный внутренний мир. А схалтурить совесть не позволяет. Вот и молчу. Ночами не сплю, голову ломаю, как бы помешать Алине позировать. Тошно мне, горько! И страшно… ох, как страшно!
   – Это почему же?
   Рафик покосился на пожилую пару за соседним столиком – не слушают ли, – и, понизив голос, выдавил:
   – Потому что Артынов… продал душу дьяволу…

Наталья Солнцева Шулер с бубновым тузом

Глава 1

История Николая Крапивина

Глава 2

Глава 3

Старый Крым

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Подмосковье, деревня Черный Лог

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Продолжение истории Николая Крапивина

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Черный Лог

Глава 15

Продолжение истории Николая Крапивина

Глава 16

Глава 17

Черный Лог

Глава 18

Продолжение истории Николая Крапивина

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Черный Лог

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Москва

Глава 28

Санкт-Петербург, XIX век

Глава 29

Глава 30

Глава 31

Глава 32

Черный Лог

Глава 33

Глава 34

Глава 35

Глава 36

Глава 37

Глава 38

Глава 39

Заключение

Наталья Солнцева «Джоконда и Паяц» Отрывок из следующего романа

Глава 1

Москва. Два месяца спустя

Наталья Солнцева
Шулер с бубновым тузом

Наталья Солнцева
«Джоконда и Паяц»
Отрывок из следующего романа