Светлана Алешина
Тушите свет

Глава 1

   В середине июля наступает такая жара, что город весь замирает и будто даже начинает плавиться под солнцем, а люди становятся похожи на муравьев, утонувших в золотистом меду. Самые сообразительные переносят свою деятельность под сень загородных кущ или на пляжи, поближе к прохладной воде. Хотя одной сообразительностью здесь не обойдешься, нужно иметь еще хоть какую-то свободу выбора.
   Именно с этой малостью у меня было не все ладно. У главного редактора газеты выбор один: и в зной и в любую другую погоду поддерживать тираж своего детища – добывать материалы и завоевывать сердца читателей. А поскольку газета, которую я возглавляю, носит название «Свидетель» и пробавляется материалами, имеющими отношение к миру криминала, выбраться на природу не получается.
   Согласно статистике, основная масса преступлений совершается не в естественных, а в каменных джунглях, поэтому именно здесь – среди дурманящих ароматов асфальта и бензина – приходится вести охоту за фактами.
   Но в эти дни расслабляющая атмосфера лета, кажется, подействовала даже на самых закоренелых преступников. В городе ничего не происходило уже неделю, и я начинала не на шутку тревожиться. Возникало такое впечатление, будто все крутые парни спрятали свои пистолеты и дули пиво в тени различных кафе, сонно поглядывая на горячее марево, струящееся над городскими крышами. Впору было заполнять все газетные полосы сообщениями типа: «Что случилось в этот день сто лет назад».
   И вот в одно прекрасное утро, пользуясь моментом, пока жара еще не успела оформиться в дневное пекло, я пыталась собрать материал, жанр которого определила как «провокативный репортаж».
   Дело в том, что ежегодно по городу Тарасову прокатывается волна неких сверхъестественных существ. Существа эти, как правило, женского пола, одетые неброско и строго, обладают феноменальной способностью находить в толпе людей, готовых расстаться с наличностью и золотыми украшениями. Последние обычно тоже относятся к женскому полу, как ни горько это признавать.
   Грубо говоря, речь идет о мошенницах и их жертвах. Сверхъестественной здесь является лишь простота, с какой проворачивается дело. Техника операции обычно такова: неприметная строгая женщина подходит к юной или не очень юной девушке – возраст здесь не играет существенной роли, значительно важнее, чтобы на жертве было как можно больше золотых украшений – и сообщает ей, что ясно видит: кто-то навел на несчастную порчу, и если не принять немедленных мер, дело кончится плохо.
   Меры принимаются незамедлительно и заключаются в передаче незваной целительнице вышеупомянутых украшений, наличности, а иногда и сбережений на черный день, за которыми странная парочка тут же отправляется на квартиру к жертве. Обосновывается это довольно туманно, но жертва безропотно выполняет все требования – для нее теперь главное снять порчу. Способность мыслить логически возвращается к несчастной значительно позже, когда строгая женщина уже далеко и все ценности исчезли вместе с ней. Меня всегда интересовала психология доверчивых людей, способных отдать все свое имущество первому встречному. Подобная проблема, как мне казалось, должна увлечь и читателей – особенно в мертвый сезон. Поэтому я и организовала этот репортаж.
   С помощью короткого черного парика и мешковатого платья я постаралась превратить себя в ту самую строгую и неприметную женщину, которая так удачно ловит доверчивые души на улицах нашего симпатичного города. За компанию я взяла нашего фотографа Виктора, который должен был выполнять одновременно несколько задач – обеспечивать визуальную часть нашего репортажа, предупреждать меня о возможных осложнениях и осуществлять функции телохранителя, если осложнения все-таки будут иметь место. Лучшего человека на такую роль найти трудно – Виктор, во-первых, никогда слова лишнего не скажет, во-вторых, фотограф от бога, а что касается остального, здесь ему тоже не найти равных – в свое время он служил в разведывательном взводе в Афганистане.
   Местом охоты мы выбрали самую популярную и людную улицу – Турецкую. Я выхватывала из толпы юных девушек, которые казались мне наиболее доверчивыми, и начинала пудрить им мозги, намекая на порчу и немедленные меры, а Виктор пасся поблизости, незаметно орудуя фотоаппаратом.
   Часа через два напряженной работы стало выясняться, что репортаж срывается. Может быть, это был не наш день. А может быть, парик – слишком слабая замена сверхъестественных способностей. Я даже не исключаю того отрадного факта, что гражданки города Тарасова внезапно утратили свою доверчивость, но мои провокации раз за разом терпели фиаско. Последней каплей был катастрофически лаконичный диалог с одной юной расфуфыренной особой, которая наряду с удивительно наивным личиком обладала уникальной коллекцией золотых украшений – золото сверкало в розовых мочках ее ушей, окутывало юную шейку, унизывало тонкие пальчики, и даже, кажется, на лодыжке у нее болталась золотая цепочка.
   Однако на мое сообщение о порче и предложение снять с себя золотой запас, чтобы «очистить металл», розовая глупышка неожиданно сверкнула глазами и гневно сказала, ускоряя шаг: «Отстань, дура!»
   После чего мне только и оставалось, что отстать. Понурив голову и опустив плечи, я стояла в своем дурацком платье посреди проспекта и чувствовала, как под париком начинают плавиться мозги.
   Я подумала, что самым разумным в данных обстоятельствах будет чего-нибудь выпить, и мы с Виктором удалились под голубой тент уличного кафе, где, усевшись за маленький столик, заказали по бутылочке пива. В этот ленивый душный полдень у меня было, пожалуй, единственное предчувствие – что газета наша горит синим пламенем. Любое садово-огородное издание даст нам сто очков вперед. Однако дальнейшие события показали, что на этот раз мои предчувствия дали сбой. Но выяснилось это несколько позже, когда мы вернулись в редакцию.
   На рабочем месте присутствовал лишь Сергей Иванович Кряжимский, мой заместитель, человек обязательный, мудрый и обладающий неоценимым жизненным опытом. Ему не нужно было ничего объяснять, он все понимал с полуслова.
   Недовольная собой, жарой и вообще всем на свете, я уже была готова излить раздражение в мелочной придирке по поводу отсутствия нашего юного курьера, но Сергей Иванович предупредительно объявил:
   – А Рому я послал за минеральной водой, Ольга Юрьевна! В таком климате небольшой запас не помешает…
   – Разумеется, нет и Марины, – проворчала я, не в силах удержаться от желания высказаться.
   Кряжимский пожал плечами – я сама разрешила Марине взять три дня отгулов, войдя в ее положение. Собственно, в этом положении не было ничего необыкновенного – просто Марина, создание эмоциональное и темпераментное, опять влюбилась. С периодичностью в два-три месяца она неизменно встречалась на жизненном пути с очередным идеальным мужчиной, который переворачивал всю ее душу и завладевал всеми ее мыслями. По словам Маринки, каждый раз это было «не какое-то там увлечение, а настоящее чувство», и лишь по прошествии четырех-пяти недель начинало вырисовываться, что чувство не выдерживает проверки временем, а мужчина, которому Маринка доверилась, так же далек от идеала, как Северный полюс от Южного.
   На мой взгляд, эта аксиома вовсе не нуждалась в регулярных проверках, но Марина находила новый объект, в котором угадывала черты идеала. Неудачи не могли поколебать ее пылкую душу.
   Два дня назад она встретила свою новую любовь, овладевшую ею настолько, что ни о какой работе и речи быть не могло. После бурного и жалобного объяснения Марина выклянчила три дня отгулов. Я пошла на это скрепя сердце, потому что нас с ней связывает нечто большее, чем простые служебные отношения, – наша секретарша умеет бесподобно варить кофе. Лишившись этого кофе, я теряю значительную долю своей работоспособности. Может быть, именно в отсутствии этого восхитительного стимулятора крылась причина моих сегодняшних неудач.
   Так или иначе, жизнь продолжалась. Я заперлась в своем кабинете, чтобы переодеться. Через несколько минут, избавившись от парика и мешковатого платья, я превратилась из неудачливой сумрачной особы в привлекательную молодую женщину с длинными светло-русыми волосами и стройной фигурой, которую выгодно подчеркивал ослепительно-белый костюм с короткой юбкой. Приняв свое естественное обличье, я почувствовала себя значительно лучше. Тем более что кондиционер в редакции работал исправно, и на время можно было забыть о царящей за стенами здания жаре. Теперь мне не хватало только чашечки кофе, сваренного Мариной, чтобы окончательно почувствовать себя человеком.
   Но об этом приходилось лишь мечтать, и я поняла, что если мне так необходим глоток кофе, то придется подсуетиться самой. Я еще разок взглянула на себя в зеркало, слегка поправила волосы и шагнула к дверям.
   Именно в этот момент снаружи раздался какой-то малопонятный шум, царапанье в дверь, и взволнованный голосок Марины сообщил:
   – Это я, Ольга Юрьевна, откройте!
   Легка на помине, изумленно подумала я и поспешно отперла дверь. В моей душе одновременно возникло недоброе предчувствие каких-то неприятностей и робкая надежда, что все-таки мне не придется возиться с кофе, раз уж Марина вернулась в редакцию.
   Однако, как оказалось, если физически Марина и вернулась, то мысленно она находилась далеко от наших обычных забот. Она влетела в кабинет так, словно за ней гналась целая банда насильников. Вообще-то это не исключалось, потому что в голубых обтягивающих брючках и тесной кофточке Марина выглядела очень соблазнительно. Глаза ее, полные тревоги и возбуждения, занимали пол-лица.
   Ворвавшись в кабинет, Маринка захлопнула дверь спиной и, уставясь на меня своими глазищами, выпалила:
   – Ой, Ольга, что случилось! Ты не представляешь! Только это страшная тайна! Поклянись, что никто из наших ничего не узнает! Мне нужна помощь, но никакой огласки. Я и так вся на нервах…
   – Это заметно, – согласилась я. – Только учти – никаких клятв я давать не собираюсь. Во всяком случае, пока не узнаю, что случилось…
   Марина посмотрела на меня испуганно, словно прикидывая, стоит ли теперь доверять мне тайну, но потом все-таки решилась.
   – Хорошо, я тебе доверяю, – трагически произнесла она. – Но сначала мне нужно сесть – я едва держусь на ногах!
   Держалась она, по-моему, нормально. Скорее уж, ей трудно было устоять на месте – так она была взволнована. Подозревая, что разговор будет долгим, я тоже уселась на свое место и достала из ящика стола сигареты. Марина от предложенной сигареты не отказалась и закурила, затягиваясь табачным дымом нервно и слегка театрально.
   – Итак? – хладнокровно спросила я.
   Марина взмахнула длинными ресницами и, понизив голос до шепота, сообщила:
   – Мне нужен врач! У тебя есть кто-нибудь надежный?
   Теперь пришла моя очередь вытаращить глаза.
   – А ты, подруга, не перегрелась часом? – подозрительно спросила я. – Врачей полон город. Почему ты пришла ко мне? И что в твоем понимании значит надежный?
   Марина досадливо махнула рукой.
   – Ты ничего не понимаешь! – воскликнула она. – Я не могу просто так прийти к врачу. Насколько мне известно, врачи должны сообщить в милицию о каждом огнестрельном ранении. А мне нужен врач, который не станет стучать в милицию…
   – Господи, что за лексикон! – возмутилась я. – Ты что – связалась с криминальным миром? И что это за огнестрельное ранение, которое ты так хочешь скрыть от правоохранительных органов? На тебе я не вижу ни одной царапины…
   – Со мной все в порядке! – перебила Марина и подозрительно оглянулась на дверь. – Ранен мой единственный, понимаешь?! Хладнокровно расстрелян из пистолета!
   Я недоверчиво уставилась на нее. Конечно, Марина выглядела взволнованной, но на женщину, у которой расстреляли любимого, она как-то не тянула.
   – Знаешь что, – предложила я. – Расскажи все по порядку. А то у меня голова идет кругом. Ты имеешь в виду того типа, с которым познакомилась два дня назад?
   – Его. Только он никакой не тип, – надула губы Марина. – Это очень симпатичный мальчик, искренний и темпераментный. Такой, знаешь, смуглый и черноволосый, со страстным взглядом… Он похож на итальянца…
   – Это плохо, что мальчик, – решительно заявила я. – С твоей неустойчивой психикой нужно держаться подальше от мальчиков. По моему убеждению, тебе нужен мужчина строгий и положительный, в которого не будут стрелять из пистолета… однако все это лирика. А поскольку ситуация, в какую ты вляпалась, имеет явный криминальный оттенок, будь добра изложить ее с самого начала, ничего не утаивая. Кстати, я до сих пор не знаю, как зовут твое сокровище и где ты его выкопала…
   – Его зовут Славик, – вздохнула Марина. – Точнее, Вячеслав Игоревич Луньков – я заглянула в его студенческий билет… Он учится на юридическом. И зря ты подозреваешь его в криминале. Просто здесь замешаны любовь и ревность, понимаешь?
   – Ревность, видимо, к тебе? – уточнила я.
   Марина кивнула с затаенной гордостью.
   – А у тебя была когда-нибудь соперница, готовая убить любимого, лишь бы он не достался той, которая оказалась более достойной? – с некоторым превосходством спросила она.
   Я уже поняла, что огнестрельное ранение, вокруг да около которого мы ходили, было далеко не смертельным – иначе бы Марина вряд ли пускалась сейчас в абстрактные отступления. Но именно это начинало меня бесить.
   – Более достойная – это, конечно, тоже ты, – ядовито подытожила я. – Все это очень интересно, и я даже извлекла некоторую информацию из твоих рассуждений. Значит, имеется соперница, которая из-за тебя готова отправить на тот свет искреннего и темпераментного Вячеслава Игоревича… И все-таки, нельзя ли поконкретнее? Ты не боишься, что пока мы тут беседуем, он истечет кровью?
   – Вообще-то боюсь, – призналась Марина. – Поэтому больше отвлекаться не буду. Мы познакомились на выставке эротической фотографии. Я попала туда случайно, но теперь думаю, что это была судьба… Он сразу подошел ко мне, и между нами будто электричество проскочило…
   – Понятно, – кивнула я. – Обстановка была соответствующая…
   – Много ты понимаешь! – фыркнула Марина. – Обстановка тут ни при чем – мы же взрослые люди. Слава вообще сказал, что на этой выставке внимания заслуживаю только я – ничего более эротичного он там не нашел. Он мне тоже сразу понравился: высокий, загорелый, ослепительные зубы и золотая цепочка на мускулистой шее – он был бесподобен!
   – Представляю, – хмыкнула я. – И что же дальше?
   – Дальше все было как во сне, – закатывая глаза, сказала Марина. – Мы гуляли по городу и говорили, говорили… А потом он повел меня в шикарный ресторан…
   – А потом предложил послушать музыку у него дома? – подхватила я.
   – Предложил! – с вызовом сказала Марина. – Откуда ты знаешь?
   – Ну, так это обычный набор, – ответила я.
   – И ничего не обычный! – рассердилась Марина. – Здесь все дело в человеке! И в чувствах. Если бы я не испытывала настоящего чувства, разве бы я осталась ночевать в чужой квартире?
   – А ты осталась?
   – Разумеется! – с энтузиазмом воскликнула Марина. – У него чудесная однокомнатная квартира на Бахметьевской…
   – Интересно, – заметила я. – Откуда у студента отдельная квартира и деньги на шикарные рестораны?
   – Господи! Какое это имеет значение? – возмутилась Марина. – В тебе сейчас говорит профессионал, а я еще раз заявляю, что Слава не имеет никакого отношения к криминалу! Вообще он собирается стать юристом.
   – А разве ты не слышала о том, что мафия теперь старается внедрять своих людей в правоохранительные структуры? – возразила я. – Иногда даже оплачивает учебу. Причем институт выбирается именно юридический…
   – Да ну тебя! – окончательно обиделась Марина. – Что я – бандита от порядочного человека не отличу?
   – Я в этом не уверена, – безжалостно заметила я. – Но, впрочем, давай дальше…
   – В общем, эти два дня мы провели у него дома. И, кстати, ни в какие рестораны не ходили! Вообще мы очень серьезно обсуждали наше будущее… В свободное от любви время, конечно, – самодовольно усмехнулась она. – И вдруг сегодня утром раздается звонок в дверь…
   Марина округлила глаза и, сделав томительную паузу, посмотрела на меня.
   – Кто пошел открывать? – деловито спросила я.
   – Славик, – виновато сказала Марина. – Но мне стало любопытно, я завернулась в простыни и тоже выглянула в коридор…
   – И что там увидела? – подбодрила я ее.
   – Там было темно, но я ясно видела, что Слава разговаривает с какой-то женщиной. Потом она подняла руку, и, прежде чем мы успели опомниться, сверкнула вспышка, раздался выстрел, и Славик упал.
   – А ты что? – поинтересовалась я.
   – А что я? Я обалдела! Не уверена, что ты на моем месте оказалась бы расторопнее… Я стояла как столб, а эта особа выскочила за дверь и была такова! Тогда я бросилась к Славику – думала, что он убит. Но у него было только задето плечо. Правда, кровищи было – ужас! И на него тоже напало что-то вроде столбняка. Но я не растерялась – нашла марганцовку, бинт, рану промыла и перевязала. Оказалось, пуля просто чиркнула его по руке…
   – Для чего же тогда тебе понадобился врач? – резонно заметила я. – Если речь идет о какой-то царапине…
   – Ничего себе! – вскричала Марина. – Речь идет о моем любимом! А если у него будет заражение крови? Ты об этом подумала?
   – Нет, вот об этом я не подумала, – призналась я. – Мои мысли о другом. Как твой любезный сам объяснил этот эксцентричный визит и что он намерен предпринять?
   – Ну-у… – замялась Марина. – Так и объяснил. Сказал, что это была его прежняя подруга, страшно ревнивая и эгоистичная… Однако, чтобы не оскорблять память об угасшей любви, Славик не собирается ей мстить. Он только попросил приютить его на несколько дней, поскольку ему показалось, что в той квартире пока будет небезопасно…
   – То есть теперь он переехал к тебе? – уточнила я.
   Марина кивнула.
   – Да, мы взяли такси и поехали ко мне домой. Славик чувствовал себя неважно, и я сразу помчалась к тебе. Все-таки надо показать его врачу…
   – А если это криминальные разборки? – строго спросила я. – Ты сейчас в эйфории и не можешь рассуждать логично, согласна?
   – Согласна, – кротко сказала Марина. – Но, по-моему, даже без всякой логики ясно…
   – А вот мне не ясно, – перебила я ее. – Ты говоришь, вы два дня не выходили из дома. Откуда же ревнивая подруга успела узнать о ваших чувствах, раздобыть оружие и принять роковое решение?
   – Ну-у, я не знаю, – замялась Марина. – Может быть, она нас видела… в ресторане, например… А может, ей сердце подсказало?
   – Трижды ха-ха! – уничтожающе сказала я. – С такой мистикой обращайтесь в еженедельник «Аномальные явления»! Лично я усматриваю здесь заранее продуманное намерение. Если бы не твое эффектное появление в белоснежных простынях, кто знает, может быть, мы имели бы сейчас дело с убийством первой степени, как говорят в американских боевиках…
   – Ты думаешь? – упавшим голосом произнесла Марина.
   – А ты хотя бы слышала, о чем эти двое говорили перед выстрелом?
   – Честно говоря, нет. Они говорили очень тихо. Славик вообще, по-моему, старался, чтобы я ничего не слышала, а эта дама тоже не очень напрягалась. Я разобрала только, что интонации у нее далеко не любезные…
   – И ты хочешь убедить меня, что этой женщиной управляла безумная страсть? – безжалостно сказала я. – Не удивлюсь, если у нее и пистолет-то был с глушителем: что-то странно – на выстрел не сбежались соседи…
   – Их, наверное, не было дома, – виновато сказала Марина. – Да и выстрел был не очень громкий. Хотя глушителя не было – это точно.
   – Как выглядит эта женщина – описать можешь? – поинтересовалась я. – И ты не сообразила захватить с собой гильзу?
   – Ой, Ольга! – взмолилась Марина. – Ты неисправима. Я просила тебя найти врача, а не раздувать сенсацию для газеты!
   – Одно другому не мешает, – глубокомысленно заметила я. – Мы найдем твоему красавцу врача – у меня есть знакомый хирург. Но я ставлю тебе жесткое условие – сначала я должна своими глазами увидеть этого Вячеслава и задать ему несколько вопросов, чтобы убедиться в его достоинствах. Иначе я и пальцем не пошевелю!
   – Ах, Ольга! – вздохнула Марина. – Как будто я не знаю твоего мнения о мужчинах! В тебе нет ни капли романтизма. Но я в принципе не возражаю. Тогда поедем прямо сейчас – ему, бедняжке, наверное, совсем плохо…
   Итак, мы пришли с ней к какому-то компромиссу и под любопытными взглядами Кряжимского, Виктора и юного Ромки, который за время нашей беседы успел вернуться, покинули редакцию. Ни о чем не распространяясь, я предупредила, что через час вернусь.
   Мы поймали такси и поехали к Марине домой. Она временно занимала (решив отдохнуть от своей коммуналки) снятую однокомнатную квартиру в многоэтажном доме на улице Севрюгина, из окон которой можно было видеть Волгу во всем ее великолепии. Ехали мы туда всего несколько минут, поднимались в лифте – то есть времени не теряли, и вряд ли господин Луньков успел бы известись от нетерпения.
   Но когда мы вошли в квартиру, с первого взгляда стало ясно, что она пуста. Господин Луньков исчез, а вместе с ним исчезли все наличные деньги, которые Марина хранила без затей – в шкатулке на туалетном столике.

Глава 2

   По молодости лет Маринка не держала в доме лекарств, и мне пришлось отпаивать ее остатками какого-то ликера, нашедшегося в холодильнике. Удар был слишком силен – на мою секретаршу было больно смотреть.
   В первую минуту она еще как-то пыталась успокоить себя предположениями, что ее ненаглядный исчез временно, самостоятельно отправившись на поиски доктора. Но мне эта версия показалась очень сомнительной – сумма пропавших денег была, пожалуй, великовата для обычного визита к врачу.
   – Он не может быть заурядным мошенником! – беспомощно простонала Марина. – Ведь я знаю, где он живет!
   – Если настаиваешь, я согласна признать его мошенником незаурядным, – заметила я. – Во всяком случае, действует он весьма бесцеремонно.
   После этого замечания Марине сделалось плохо, и мне пришлось потратить некоторое время на поиски лекарств. Покорно выпив граммов сто ликера, Марина постепенно успокоилась и смогла опять включиться в беседу.
   – Так что, будем звонить в милицию? – спросила я. – Имей в виду – чем раньше приняты меры, тем больше шансов вернуть деньги!
   – Господи, какая милиция? – чуть не плача, сказала Марина. – У него же пулевое ранение! Ты представляешь, в каком положении он окажется? В милиции же не церемонятся!
   – Кажется, надежда в тебе еще теплится? – неодобрительно заметила я. – Между прочим, судя по его прыти, твой Славик не очень страдает от своего пулевого ранения. Может быть, стоило бы все-таки набрать «ноль-два»?
   – Давай еще подождем немного! – искательно сказала Марина. – Вдруг все объяснится?
   – Уж это непременно! – согласилась я. – Но меня больше беспокоят деньги, а не объяснения.
   – А меня наоборот, – печально сказала Марина. – Я не могу поверить, что опять ошиблась. Давай подождем – вдруг через пять минут он вернется?
   – Ты настроена как-то слишком оптимистично, – заметила я. – Увеличь срок хотя бы до десяти минут… И, кстати, у твоего избранника есть дома телефон?
   Лицо Марины просветлело. Она вскочила и бросилась к телефонному аппарату.
   – Как же я сама не сообразила! – воскликнула она. – Конечно! Мы собирались в такой спешке, что он наверняка что-нибудь забыл!
   – Наверное, деньги, – подсказала я, но мое сомнительное остроумие прошло мимо Маринкиных ушей.
   Впрочем, через несколько минут ее возбуждение угасло само собой – номер, который она набирала, не отзывался. Беспомощно посмотрев на меня, Марина опять рухнула в кресло. На лицо ее набежала туча.
   – Ладно, не расстраивайся! – сказала я. – Если ты не хочешь вмешивать в это дело милицию, то тебе остается ждать и надеяться. Тоже, в общем-то, неплохо. Но учти, завтра ты должна явиться на работу. Твои отгулы закончились. Надеюсь, до завтра ты успеешь разочароваться в своем друге окончательно, и мы сможем принять какое-то решение…
   – И все-таки не рассказывай никому, ладно? – попросила Марина. – По крайней мере пока все не выяснится окончательно.
   – Хорошо, – пообещала я. – Но, если окажется, что твой друг замешан в каком-то преступлении, оставляю за собой право на расследование.
   – Ты собираешься написать об этом в газете? – с ужасом спросила Марина.
   – Не бойся, твоя фамилия не прозвучит, – успокоила я ее. – Ты будешь фигурировать как гражданка М. Тебя это устраивает?
   – Ни в коем случае! И вообще я не верю в преступление. Ты преувеличиваешь.
   – Что ты называешь преувеличением? Покушение на убийство было? Кража была? Проникновение в жилище обманным путем было?
   – В жилище он проник самым обычным путем, – твердо сказала Марина. – И все остальное выглядит на самом деле не так страшно, как ты хочешь это представить…
   – Ну-ну, твоими бы устами… – сказала я. – Ладно, дай слово, что я могу оставить тебя одну! Потому что я не совсем уверена…
   – Не волнуйся, – перебила меня Маринка. – Ты сомневаешься в моей адекватности? Я вполне адекватна. Ты уже заронила искру сомнения в мою душу. Я просто еще не полностью потеряла надежду. Все-таки это разные вещи…
   – Ну что ж, будем надеяться, что из искры разгорится пламя, – заявила я. – Если будут какие-нибудь новости, не откажи в любезности позвонить, ладно?
   На этом мы расстались. Но отправилась я отнюдь не в редакцию. Хотя, по мнению Маринки, все эта история пока укладывалась в рамки сложной, но все-таки интимной ситуации, я чувствовала, что напала на след чего-то большего. Маринка могла позволить себе несколько часов романтического ожидания, но мне нужны были факты, и побыстрее. Прежде всего я решила выяснить кое-что о личности студента Лунькова. О том, что он очень симпатичный и искренний, я уже знала, как, впрочем, и о том, что эти качества не мешают ему лямзить чужие деньги и быть мишенью решительных незнакомок. В этом портрете все-таки недоставало некоторых деталей, и я надеялась, что в юридическом институте мне помогут их восстановить.
   Мне повезло. Хотя занятий в институте уже не было – шла сессия, – мне удалось разыскать сокурсников Лунькова, которые околачивались в коридоре, то ли ожидая консультации, то ли надеясь ликвидировать последние «хвосты». Вид у них, во всяком случае, был достаточно кислый. Это меня вполне устраивало – меня интересовали не отличники, сведущие в юриспруденции, а именно такие разгильдяи – их ничем не отягощенный мозг наверняка хранил массу всяких сплетен и слухов.
   Студентов, на которых мне указали, было четверо. Все они были представителями сильного пола, и уже одно это располагало их ко мне – я поняла это по тем жадным оценивающим взглядам, какими они ощупывали мою фигуру. Я остановила выбор на одном из них – щуплом блондине со смышлеными глазами, чье лицо выражало легкую муку. По некоторым признакам я догадалась, что корни этих мучений уходят во вчерашний вечер, проведенный, по-видимому, чересчур весело.
   Я попросила этого типа отойти со мной в сторонку, и он не без удовольствия выполнил мою просьбу, не обращая внимания на двусмысленные ухмылки приятелей.
   – Чем могу служить? – с забавной галантностью осведомился он. – Кстати, меня зовут Саша. А вас, девушка?
   – А девушку зовут Ольга Юрьевна, – немного надменно произнесла я, давая понять, что общение будет официальным. – У меня, Саша, к тебе серьезный разговор. Я понимаю, что в твоем возрасте трудно быть серьезным, но я тебе помогу. Сейчас принято платить за интервью. Так вот, сколько ты хочешь за ответы на несколько не слишком каверзных вопросов? Я готова заплатить, если цена будет разумной.
   Саша после этих слов немного растерялся и, кажется, слегка смутился. Он глуповато улыбнулся и почесал в затылке.
   – А что за вопросы? – пробормотал он. – Я вообще-то не знаю…
   – Я еще ни о чем не спрашивала, – заметила я. – А ты уже не знаешь. Наверное, ты не слишком успевающий студент?
   – Не слишком, – легко согласился Саша. – У меня слабая память.
   – Но, скажи, сто рублей могут ее улучшить? – поинтересовалась я.
   В глазах Саши зажегся огонек надежды.
   – Совсем немного, – признался он. – А что вас интересует?
   – Вопросы будут несложными, – успокоила я его. – Мне сказали, что ты учишься в одной группе с Вячеславом Игоревичем Луньковым…
   – Со Славиком-то? – переспросил Саша. – Ну, учусь… А что такое?
   – Ты можешь рассказать о нем подробнее? – спросила я. – Видишь ли, моя младшая сестра с ним встречается, и это меня немного беспокоит. Ну, не лежит у меня душа к этому Славе! Просто по-человечески подскажи мне – есть какая-то почва для моих опасений или моей сестренке неслыханно повезло, и она повстречала идеал мужчины?
   Саша не удержался и фыркнул. Впрочем, он тут же посерьезнел и, быстро взглянув на меня смышлеными глазами, сказал сурово:
   – Я товарища меньше, чем за три сотни, не закладываю! Это мой принцип.
   – Приятно иметь дело с принципиальным человеком, – сказала я одобрительно. – Вот тебе деньги, бедный студент! И, будь добр, расскажи мне все, что знаешь про Лунькова.
   Сашок заметно оживился. По нашим временам деньги были не слишком велики, но для избавления от некоторых мучений их хватало с лихвой. Мой собеседник оказался не совсем прост и в момент передачи купюр так ловко повернулся спиной к приятелям, издали наблюдающим за нами, что этот момент полностью ускользнул от их внимания. Затем он хитро посмотрел на меня и небрежно осведомился:
   – Что конкретно вас интересует?
   Его тон заставил меня испытать некоторые сомнения, не выброшены ли впустую мои деньги. От такого ушлого субъекта всего можно было ожидать.
   – Ну, во-первых, меня интересуют связи Лунькова с женщинами, – сказала я, пристально глядя Саше в глаза. – Грубо говоря, не бабник ли он?
   Мой собеседник многозначительно улыбнулся и, понизив голос, ответил:
   – Вообще, будь это моя сестренка, я бы ее к Славику и на пушечный выстрел не подпустил! Это если по-честному!
   – Понятно, – сказала я. – Но это ты такой решительный. Я предпочитаю действовать убеждением. А для этого мне нужны факты.
   Саша пожал плечами.
   – А какие факты? Я рядом свечу не держал. Просто у Славика эти бабы меняются как перчатки. То с одной тусуется, то с другой… Я его, по-моему, два раза с одной и той же не видел. Ну, это вообще-то понятно – деньжата у него водятся, а бабы любят состоятельных…
   – Это ты в самую точку попал, Сашок! – заметила я. – Только раз бабы у него не задерживались, выходит, он не такой уж щедрый, а?
   Студент пожал плечами.
   – Я же говорю, рядом не стоял, – недовольно буркнул он. – Как у них и чего – не знаю. Тем более он обычно девчонок на стороне находил. С нашими-то, с факультета он не очень…
   – А деньги у него откуда? – спросила я. – Стипендия повышенная?
   Саша, не удержавшись, хохотнул.
   – Ага, повышенная! – саркастически сказал он. – Персональная… Если хотите знать, Луньков до сих пор ни одного зачета не сдал! Скорее всего или вылетит он, или академический будет брать. Я лично его здесь уже недели две не видел. Или даже больше…
   – Ну хорошо, – продолжила я. – А деньги все-таки откуда? Твои предположения?
   Саша скорчил неопределенную мину.
   – Ну, вообще-то… – пробормотал он, оглядываясь. – Разное говорят…
   – Назови хоть одно! – требовательно сказала я.
   – Да кто его знает! – неохотно ответил студент. – Так, вообще… Вроде с крутыми его видели… ну, там всякие дела…
   – Да, брат! – сочувственно сказала я. – Если ты и на экзаменах так же отвечаешь, как сейчас мне, то придется тебе вместе с Луньковым академический брать! А между прочим, мы с тобой не просто так лясы точим – ты же вроде как три сотни отрабатываешь…
   Саша посмотрел на меня с некоторой гордостью, и я подумала, что, может быть, деньги все-таки ко мне вернутся. Но в следующий момент стало ясно, что гордость эта – не более чем оптический обман. Саша сглотнул горькую слюну, поморщился и неуверенно сказал:
   – Вы же спрашивали, что я знаю… Я и говорю, что знаю. Не выдумывать же мне! У нас в группе, между прочим, с Луньковым никто дружбу не водил. Да он и сам как-то сторонился… То есть не то чтобы совсем… Например, он мог пивом угостить и взаймы по мелочи… Но так, чтобы по душам – этого не было. У него главные дела где-то на стороне…
   – Получается, в институте он ни с кем дружбу по-настоящему не водил?
   – Не водил, – кивнул Саша. – Хотя постойте! Забыл совсем! – Он выглядел заметно смущенным. – Его последняя подруга как раз из нашей группы! Как-то вылетело из головы… И, между прочим, он с ней давно уже… Сейчас, правда, не знаю, может, разбежались уже…
   – Ну вот! – сказала я. – То никого не было, то подруга! Неважно все-таки у тебя с памятью, Сашок! Имя подруги хотя бы помнишь?
   – А как же! – сказал студент. – Ленка Горохова. У нее папаня – какая-то большая шишка в мэрии. Я не вникал. Она вообще такая… – он неопределенно помахал рукой. – Не располагает…
   – А что так? – спросила я.
   – Да со странностями она, – признался Саша. – Ну, во-первых, когда папа продвинутый, детки особо ни на кого внимания не обращают – у них своя жизнь. А потом у этой Гороховой, по-моему, вообще с головой не в порядке. То есть училась-то она как раз нормально – практически все сдавала на «отлично»… Ну, и внешне она ничего… Прикид на ней всегда что надо… Но, чтобы по-человечески поговорить, этого за ней не наблюдалось. Всегда чего-нибудь с подковыркой, понимаете?
   – Не совсем, – сказала я.
   – Ну, если она с тобой и заговорит, – продолжил Саша уже совершенно серьезным и даже взволнованным тоном, – то обязательно так, чтобы тебя унизить… И еще смотрит, чтобы проверить, как ты на это отреагируешь. По-моему, она нас и за людей не считала… И взгляд у нее всегда был такой… странный!
   – Странный, говоришь? – пробормотала я. – А почему – был?
   Саша смутился, пожал плечами.
   – Ну-у, не знаю! – сказал он. – Слух тут был, что она академический взяла. Буквально на днях. Тоже непонятно: все сдает на «отлично» и вдруг – академический!
   – У меня вообще такое ощущение, – заметила я, – что все здесь стремятся взять академический… Учиться надоело?
   – Не то чтобы надоело, – задумчиво проговорил Саша. – Просто, наверное, лето действует…
   – Это верно, – согласилась я. – Лето нынче выдалось на редкость… Послушай, а у кого мне уточнить насчет Гороховой? Хотелось бы с ней повидаться.
   – Сильно разочаруетесь, – предупредил Саша. – А уточнить можно в деканате. Там вам все скажут…
   Я рассеянно поблагодарила своего не слишком осведомленного информатора и отправилась в деканат. С потерей трехсот рублей пришлось смириться, хотя на будущее я теперь зареклась отдавать деньги вперед. За тот лепет, каким поделился со мной Саша, вполне хватило бы и десяти рублей. К образу Лунькова его рассказ вообще ничего не добавил, и только появление из небытия странной девушки Лены, которой нравится унижать окружающих, меня заинтересовало не на шутку. Конечно, щуплый, невзрачный Сашок мог что-то преувеличить, руководимый комплексом неполноценности, но тот факт, что отличница в разгар сессии вдруг берет академический отпуск, настораживал. Ни с того ни с сего такие дела не делаются. Учитывая краткую, но эмоциональную характеристику этой девушки, вполне можно было предположить, что сегодня утром именно ее рука направляла пистолет на студента Лунькова.
   Однако слух об академическом возник чуть раньше, чем прозвучал выстрел, значит, причина не в нем. Выстрел был уже заключительным аккордом. Но, пожалуй, делать какие-то выводы было рановато. Сначала нужно было убедиться в правдивости информации, какой снабдил меня Саша. И, положа руку на сердце, следовало признать, что эта информация не давала никаких оснований подозревать Елену Горохову в преступлении. Пока все было на уровне предчувствий. Для материала в газету этого было явно недостаточно.
   В деканате меня встретили без энтузиазма. Сессия – слишком напряженный период, чтобы отвлекаться на посторонние дела. Мне пришлось пустить в ход журналистское удостоверение и все резервы обаяния, прежде чем одна из деканатских чиновниц соизволила порыться в бумагах и скупо подтвердила, что студентка Горохова Елена Артуровна находится в академическом отпуске по состоянию здоровья. Подробности относительно этого самого здоровья и вообще личности Гороховой обсуждать никто не захотел. Об этом мне посоветовали справиться у Елены Артуровны лично. Меня назвали девушкой и сварливо поведали:
   – У нас тысяча студентов! Если мы будем у каждого выяснять личность, работать некогда будет!
   Из всего этого я сделала вывод, что в юридическом институте газета «Свидетель» вряд ли пользуется популярностью и едва ли мне стоит надеяться на особую откровенность. Мне даже не сообщили домашнего адреса Гороховой, сославшись на то, что личное дело уже находится в архиве. Причина была надуманной – просто со мной никто не собирался возиться. Конечно, я не унывала. Как-никак, а что-то интересное мне удалось разузнать. Несмотря на всю приблизительность информации, парочка вырисовывалась весьма колоритная. Профессиональное чутье подсказывало мне, что этими двумя молодыми людьми двигала не одна любовь, если она вообще присутствовала в их отношениях.
   Меня так и подмывало отправиться на поиски Елены Гороховой, но сдерживало обещание, данное Маринке. Сначала следовало убедиться, что ее возлюбленный не вернулся и вся эта история из интимной окончательно превратилась в криминальную. До этого мне было бы неловко разворачивать бурную деятельность. Марина жестоко обиделась бы на меня.
   Вернувшись в редакцию, я первым делом поинтересовалась, не было ли звонков.
   – Увы, Ольга Юрьевна! – сочувственно сказал Кряжимский. – Все о нас забыли! Жизнь застыла, как ртуть на градуснике. Ничего не происходит, представляете? По сводкам ГИБДД, даже снизилось количество происшествий на дорогах! Чем увлечь читателя, Ольга Юрьевна? Не нарушениями же правил торговли мясными изделиями в жаркий период!
   – Как знать! – заметила я. – Может быть, придется заняться и этим. Во всяком случае, готовьте пока резервный номер, Сергей Иванович, а там что судьба пошлет…
   Сергей Иванович деликатно кашлянул.
   – У нашей Мариночки неприятности? – справился он вскользь. – Она так стремительно появилась и так же стремительно удалилась… Все мужчины интересуются, Ольга Юрьевна. Может быть, требуется помощь?
   Я слабо улыбнулась:
   – Ну чем может помочь нам мужчина, Сергей Иванович? Нам, женщинам, которые коня на скаку остановят… Кстати, о помощи! Рома, у меня есть сведения, что ты затарился прохладной минералкой?
   Ромка, внимательно прислушивавшийся к разговору, с готовностью поднялся со стула.
   – Вам принести, Ольга Юрьевна?
   – Да, – сказала я. – И целую бутылку!
   Я прошла в кабинет и уселась за стол, предвкушая, с каким наслаждением утолю жажду. И в этот миг зазвонил телефон.
   Я сняла трубку и услышала срывающийся, плачущий голос Марины.
   – Ольга, это ты? Слава богу! Приезжай ко мне, потому что я боюсь!

Глава 3

   Может быть, жизнь в городе и застыла, но я-то бегала по этому городу как заведенная. Разумеется, я даже забыла пообедать, а Марине не пришло в голову угостить меня даже кофе. Она была в полном смятении. Образно говоря, от ее лучезарной любви остались одни обугленные черепки.
   Причиной тому стали два телефонных звонка, которые последовали на ее номер во второй половине дня. Рассказывала она об этих звонках замирающим от страха голосом, отчаянно жестикулируя и широко открыв глаза.
   – Представляешь, только ты ушла – позвонил он! – сообщила Марина, едва я ступила через порог.
   Одновременно она крепко сжала мою руку и быстро выглянула на лестничную клетку, словно опасаясь, что я привела с собой «хвост».
   – Это он тебя так напугал? – осведомилась я, когда Марина заперла дверь на все замки и цепочки.
   – Он меня не напугал! – твердо заявила Марина. – Он меня разочаровал!.. И разозлил вдобавок… Представляешь, сначала он минуту изливался мне в любви, а когда я окончательно потеряла терпение и потребовала объяснить, что все это значит, он только заявил, что не может пока ничего сказать…
   – Совсем ничего? – удивилась я.
   – Ну-у, почти ничего, – махнула рукой Марина. – Он был очень уклончив. У него, видишь ли, небольшие неприятности, и ему нужно на время исчезнуть. Просил меня не искать – это, мол, бесполезно.
   – Надеюсь, ты напомнила ему насчет денег? – поинтересовалась я.
   – Деньги он обещал вернуть, – фыркнула Марина. – Сказал, что никогда бы не поступил таким образом, если бы не обстоятельства. Он, видишь ли, надеется, что я сумею его понять и простить!
   – Ну и как, не зря он надеется? – Я внимательно посмотрела на ее взволнованное лицо. – Наш искренний и очаровательный принц?
   – Ну, ты уж выдумаешь! – негодующе сказала Марина. – У меня теперь открылись глаза! И никакой он не принц, а самый обыкновенный аферист!
   – Неужели у тебя не осталось никаких сомнений? – на всякий случай, спросила я.
   – Да ты послушай, что было дальше! – трагически прошептала Марина.
   К тому времени мы успели добраться до комнаты и усесться на диване. Это было очень кстати, потому что сообщение Марины звучало поистине сногсшибательно.
   – Только я немного пришла в себя после беседы с этим ничтожеством, – продолжила Марина, – как мне опять позвонили… И какой-то хам – другого слова я не подберу – нагло потребовал к телефону Лунькова, представляешь?!
   – С трудом, – призналась я. – Получается, что за вами следили?
   – Не знаю, что получается, – возбужденно подхватила Марина. – Но я посоветовала этому хаму искать Лунькова в другом месте… А он… – голос ее дрогнул и прервался.
   – Не томи! – сказала я.
   – Он сказал… что лучше знает, где кого искать… И пообещал отрезать Лунькову уши.
   – Я бы предложила отрезать ему кое-что другое, – легкомысленно заметила я.
   – Перестань! У него был такой голос… Не знаю, как объяснить… В общем, он не шутил, я в этом уверена. Он обещал и со мной разобраться, если я буду валять ваньку, как он выразился…
   – Но ты хотя бы сказала ему, что не имеешь теперь ничего общего с этим аферистом? – поинтересовалась я.
   – Мне это в голову не пришло, – сказала Марина. – Я еще сама не вполне свыклась с этой мыслью. Да этот бандит мне и не поверил бы.
   – Почему ты думаешь, что это непременно бандит?
   – А кто же он, интересно? Солист балета?
   – По нашим временам это может быть кто угодно, – убежденно заявила я. – Но все равно, дело принимает очень неприятный оборот. Я бы посоветовала тебе переночевать сегодня в другом месте.
   – Я и сама об этом думала, – ответила Марина. – Мне просто было страшно выходить одной из дома. Ты проводишь меня до моей коммуналки?
   Мне очень не хотелось опять тащиться через весь город, тем более что в этом не было никакой необходимости.
   – Я провожу тебя до троллейбуса, – твердо сказала я. – Кто бы ни был этот человек, ты его вряд ли интересуешь. Кстати, уверена, что он не знает тебя в лицо. Мне сейчас пришло в голову, что никто за вами не следил. Просто твой возлюбленный звонил по твоему телефону туда, где имеется определитель номера. А когда он это сообразил, было уже поздно. Ему только и оставалось, что позаимствовать у тебя деньги и дать деру. По всей видимости, те, кому он звонил, еще не потеряли надежды договориться. Поэтому они и намекали тебе насчет ушей. Но к вечеру они будут разочарованы так же, как и ты. Тогда они, без сомнения, наведаются сюда.
   – Да ты что?! – ужаснулась Марина. – Может быть, попросить милицию, чтобы они устроили здесь засаду?
   – Да, конечно! – саркастически заметила я. – Милиция обожает устраивать засады! Раньше надо было думать. Например, поставить квартиру на сигнализацию…
   – Раньше меня этот вопрос не волновал, – жалобно сказала Марина. – Что у меня красть-то?
   – Тогда почему он тебя волнует сейчас? – спросила я. – Имущества у тебя даже поубавилось. И вообще, сдается мне, эти люди не собираются ничего красть. Они же ясно дали понять, что их интересуют только уши…
   – Тебе лишь бы шутить! – горько сказала Марина. – Что же мне делать?
   – Ждать, – ответила я. – Поезжай и спокойно дождись утра. А завтра выходи на работу. К тому времени, может быть, что-то прояснится. Уж теперь-то я без всяких сомнений займусь этим аферистом, будь уверена!
   – Может быть, тогда лучше обратиться в милицию? – робко спросила Марина.
   – Попробуем справиться своими силами, – заявила я.
   Меня уже охватил охотничий азарт, и мне вовсе не хотелось делиться славой ни с какой милицией. Я намеревалась сама распутать этот клубок.
   Я проводила Маринку до конечной остановки троллейбуса. Она была вся напряжена как струна и без конца оглядывалась по сторонам. Мне удалось все-таки убедить ее, что за нами никто не следит, и усадить в троллейбус. После чего я вернулась в редакцию.
   Вся мужская часть нашего маленького коллектива, несомненно, что-то подозревала. Загадочное появление Марины и моя лихорадочная активность не прошли мимо их внимания. Однако никто не пытался задавать мне никаких вопросов, а у меня не было сил ничего объяснять. Я лишь попросила Кряжимского поискать информацию о сотруднике мэрии по фамилии Горохов, а Ромке дала распоряжение сварить кофе.
   Уединившись в кабинете, я попыталась собраться с мыслями. Надо признать, для одного жаркого дня случилось даже чересчур много – сегодня уже и стреляли, и похищали, и таинственно исчезали, и недвусмысленно угрожали. Пока все это не складывалось в ясную картину, но материал наклевывался многообещающий.
   Я решила начать с чиновника Горохова. В отличие от других участников этой драмы – или, возможно, фарса, – солидный пост, занимаемый им, позволял надеяться, что он по крайней мере никуда не исчезнет. Правда, я вовсе не была уверена, что он согласится обсуждать со мной личную жизнь своей дочери. А может быть, он и сам не слишком осведомлен в этой области. Но другого выхода я не видела – Луньков своего адреса не оставил, а человек, интересовавшийся его анатомией, и вовсе был анонимом. Строго говоря, от господина Горохова мне было нужно совсем немного – я удовлетворилась бы адресом его дочери. С ней самой я уж как-нибудь постараюсь найти общий язык. Девчонка же должна знать, в чем замешан ее приятель.
   Пока я обдумывала детали плана, подоспел Ромка с чашкой кофе и несколькими бутербродами. Оказывается, мои сотрудники обратили внимание не только на мою суету, но и на мою неприкаянность. Незамысловато, по-мужски они предприняли меры, чтобы не дать мне умереть с голоду. Бормоча слова признательности, я впилась зубами в бутерброд. Ромка деликатно и бесшумно покинул кабинет, чтобы не мешать моей трапезе.
   Когда же я насытилась и почувствовала прилив новых сил, появился Кряжимский с распечаткой, в которой содержалась информация о Горохове. Я внимательно изучила ее.
   Ничего экстраординарного в биографии этого человека не просматривалось. Горохов Артур Евсеевич, сорока шести лет, прошел довольно обычный для государственного служащего путь. Школа, экономический вуз, комсомольская и партийная работа, затем место заместителя директора крупного химкомбината, депутатство в городской Думе, наконец работа в мэрии, где он возглавил отдел с замысловатым названием, которое периодически изменялось, – проще говоря, этот отдел координировал частную торговлю в городе. Мне подумалось, что такая должность наверняка заставляла многих людей искать дружбы с человеком, ее занимающим, и здесь крылись предпосылки для многих злоупотреблений. Но какая могла быть связь между крупным чиновником и разгильдяем-студентом, было совершенно неясно.
   Рабочий день подходил к концу. Наши мужчины, разочарованные моим молчанием, кажется, собирались расходиться по домам. Мне и самой стало очевидно, что сегодня уже ничего нового узнать не удастся. Я отпустила всех и сама отправилась домой. Навестить Горохова я решила с утра пораньше. Придя домой, я первым делом приняла ванну. После дневной беготни я чувствовала себя так, словно меня всю измазали клеем и вываляли в песке. Лишь вымывшись и переодевшись во все чистое, я поняла, насколько вымоталась. Сил моих хватило лишь на легкий ужин и на просмотр вечерних новостей по телевизору. Думать ни о чем не хотелось. Меня подбадривала только мысль о том, что Маринка завтра выходит на работу, а значит, к моим услугам снова будет ее искусство готовить кофе. Наверняка этот волшебный напиток прибавит мне сил. С этой успокоительной мыслью я и заснула.
   Новое утро встретило меня солнечным светом в окне и пронзительным щебетом птиц. Им можно было щебетать, а мне опять предстоял жаркий день – и в прямом, и в переносном смысле. В редакции все были предупреждены, что я появлюсь с опозданием, поэтому после легкого завтрака я отправилась в мэрию.
   Понимая всю серьезность этого предприятия, я нарядилась в серый деловой костюм и сделала строгую прическу. Меньше всего мне хотелось, чтобы Артур Евсеевич видел во мне представителя бесцеремонного племени папарацци. Я была намерена играть роль журналиста старой закалки, привыкшего сверять каждую строку своих материалов с вышестоящими товарищами. Мне казалось, Горохову это придется по душе.
   Однако моя предусмотрительность оказалась напрасной. Мне не удалось встретиться с Гороховым. Уже когда я отыскала в коридорах мэрии нужный кабинет, меня насторожила обстановка какого-то ледяного спокойствия, царившего вокруг него. Никто не дожидался приема, деловитые клерки не шмыгали взад-вперед через солидную дверь, и даже телефоны не трещали озабоченно, как это происходило в кабинетах по соседству.
   Я проникла в приемную и столкнулась с коротко стриженной девушкой в белой кофточке и ослепительно-красной юбке, которая с необыкновенно серьезным видом поливала цветы, во множестве украшавшие это помещение. Я поздоровалась и спросила, могу ли увидеть Артура Евсеевича.
   – Вам назначено? – осведомилась девушка, озабоченно хмуря лоб.
   – Нет, – ответила я и продемонстрировала секретарше свое удостоверение. – Мне просто хотелось побеседовать. Я из газеты «Свидетель».
   Морщинки на лбу девушки разгладились. Она посмотрела на меня с неприкрытым восхищением.
   – Вы, правда, из «Свидетеля»? – бесхитростно спросила она. – Вот здорово! Я обожаю эту газету. Всегда ее читаю – у меня от нее мороз по коже!
   Этот своеобразный комплимент меня обнадежил. Приятно встретить понимающего человека. Я скромно улыбнулась.
   – Так как – мне удастся поговорить с Артуром Евсеевичем?
   – К сожалению, нет, – со вздохом сказала девушка. – Артура Евсеевича сегодня не будет. Во всяком случае, в первой половине дня…
   – Вот как? – разочарованно проговорила я. – Как неудачно получилось!
   Секретарша посмотрела на меня сочувственно-виноватым взглядом и, видимо, желая хоть как-то сгладить безвыходность ситуации, пояснила доверительно:
   – Артур Евсеевич сегодня провожает дочь за границу… Она сначала поедет в Германию, а потом в Швейцарию, что ли… Я точно не знаю.
   Это меня очень заинтересовало.
   – Дочь? – переспросила я. – Елену?
   – Да, кажется, – подтвердила секретарша. – Вы ее знаете?
   – Только понаслышке, – сказала я. – Но с удовольствием бы познакомилась. Она, кажется, учится в юридическом?
   Девушка застенчиво пожала плечами.
   – Я недавно тут работаю, – призналась она. – Еще не привыкла. Сами понимаете, Артур Евсеевич со мной не особенно делится…
   – Понимаю, – сказала я. – Значит, вы не в курсе, зачем она едет за границу – учиться, отдыхать, лечиться?
   – Не в курсе, – сожалеюще сказала девушка. – Я могу чем-нибудь еще помочь?
   Я на секунду задумалась.
   – Вот если бы вы сумели записать меня к Артуру Евсеевичу на прием! – предложила я. – Это было бы здорово.
   Секретарша охотно кивнула.
   – Знаете, что? Приходите завтра к одиннадцати часам! – сказала она. – Список уже составлен, но я сумею провести вас первой.
   – Замечательно! Не знаю, как вас благодарить.
   – Пустяки! – махнула рукой девушка. – Мне ужасно нравится ваша газета.
   – Еще раз спасибо! – сказала я. – Значит, договорились? Тогда до завтра!
   Мы мило распрощались, и я отправилась в редакцию. Теперь у меня не было никаких сомнений, что дело завязывается интересное. В этом меня убедила поспешность, с какой исчезла из поля зрения странная девочка Лена. Внезапный академический отпуск, внезапный отъезд за границу – за этим явно что-то скрывалось. Вряд ли, впрочем, господин Горохов снизойдет до объяснений. Поэтому надо было срочно что-то придумывать. Единственная моя зацепка выехала в Германию, а заграничные командировки в нашей газете пока не вошли в обычай. Оставалось одно – собирать общее совещание, чтобы во время «мозгового штурма» нащупать какую-нибудь идею. При этом, конечно, не удастся пощадить чувства Марины, но из двух зол следует выбирать меньшее – кто знает, какие еще неприятности готовит ей неудачный роман?
   Теперь я уже не хотела, чтобы в нашем городе случилось что-то еще. Меня всерьез волновала судьба Марины, и, пока не придет убеждение, что с ней все в порядке, о других происшествиях не стоило и думать. Тем более что намечающееся расследование само по себе обещало быть перспективным.
   В редакции меня ждали с нетерпением. Особенно это относилось, конечно, к Марине, которая ни с кем из мужчин не делилась своими секретами, и это еще больше накаляло обстановку. Внешне это проявлялось, впрочем, лишь в любопытствующих взглядах, какими встретили меня сотрудники. Маринка не была исключением. Ее глаза безмолвно вопрошали: «Ну, что ты узнала?»
   – Приготовь кофе! – скомандовала я. – И прошу всех ко мне в кабинет!
   Эта короткая команда вывела коллектив из оцепенения. Заметно повеселев, все потянулись за мной в кабинет и расселись по своим обычным местам. Я не торопилась начинать, дожидаясь, пока появится, так сказать, героиня дня. Наконец она появилась с подносом, на котором стояли чашки с обжигающим кофе. Раздав его, она скромно уселась в сторонке.
   – Прежде чем мы начнем совещание, – строго сказала я, – придется ввести вас в курс дела. Прошу всех проявить понимание и такт, поскольку здесь затронуты интересы и чувства человека, всем нам близкого… Речь идет о Марине. Она попала в беду и заслуживает снисхождения. Поэтому прошу всех сосредоточиться не на интимных подробностях, а на конкретных фактах, имеющих профессиональный интерес.
   Пока я произносила это, Марина постепенно делалась пунцовой и в качестве самозащиты вызывающе поглядывала по сторонам. Но наши мужчины оказались, как я и ожидала, на высоте – на их лицах ничего не отразилось, кроме сосредоточенного внимания и профессионального интереса. С удовлетворением отметив это, я посвятила всех в подробности дела, которым нам предстояло заняться.
   – Итак, если у кого есть соображения, – закончила я, – прошу высказываться.
   – Сначала нужно выяснить, случайно ли Марина встретила этого… типа! – выпалил раньше всех Ромка и тут же покраснел, напуганный собственной решительностью. – Может быть, он ее специально выслеживал…
   Марина, которая к тому времени уже обрела душевное равновесие, смерила его снисходительным взглядом.
   – Никто никого не выслеживал, Ромчик! – сказала она. – Если хочешь знать, женщинам сейчас самим приходится проявлять инициативу… – И, вздохнув, добавила: – К сожалению!
   – Совершенно ясно, что Марина попала в ситуацию, которая называется «в чужом пиру похмелье»! – заявила я. – Этот Луньков замешан в чем-то серьезном. Из-за любви сейчас не стреляют – это вам не бразильский сериал. И за границу срочно уезжают не просто так! Наверняка Горохов что-то знает, но вряд ли захочет делиться этим знанием. О тех, кто угрожал Марине, нам вообще ничего не известно. Можно только предположить, что они как-то связаны с Гороховым. Но это только догадки. Надо искать Лунькова и брать его за жабры – как-никак, а на нем кража значительной суммы денег. Вопрос в том, где его искать.
   – А если попробовать проникнуть в его квартиру, – предложил Ромка. – Может быть, там мы наткнемся на след.
   – Это противозаконно и, пожалуй, опасно, – не согласилась я.
   – Ну и что! – запальчиво крикнул Ромка. – Не станет же он подавать жалобу!
   – Все-таки мне не нравится этот вариант, – поморщилась я. – Мне бы хотелось, чтобы мы действовали в рамках закона. Мне кажется, нужно пристальнее приглядеться к семье Гороховых. Нужно выяснить их связи, постараться найти тех, кто хорошо знает Елену. Лично я завтра собираюсь на прием к господину Горохову. В крайнем случае намекну ему на стрельбу из пистолета – не в его интересах доводить дело до милиции…
   – Но ведь нет никакой уверенности, что стреляла его дочь! – напомнил мне молчавший до этого Виктор.
   – Уверенности нет, – согласилась я. – Но в последнее время Луньков общался именно с ней. Поэтому вероятность имеется…
   Неожиданно подала голос Марина, она посмотрела на меня жалобно и сказала:
   – Между прочим, что мне делать? Я боюсь возвращаться в квартиру! Может, меня там уже ждут!
   – Квартирой мы тоже займемся! – успокоила я Марину. – Прямо сейчас. После совещания возьмем Виктора и отправимся туда. Но я все-таки сомневаюсь, что угрозы воплотятся в жизнь. Однако для твоего спокойствия придется тебе пожить несколько дней в твоей коммуналке.
   – Возьмите и меня с собой, – стараясь говорить солидно, произнес Ромка. – Вдруг там действительно засада!
   – Это заявление я оставляю без внимания, – сказала я. – Между прочим, меня немного удивляет молчание Сергея Ивановича. У меня предчувствие, что он приберег напоследок какую-то бомбу. Или я ошибаюсь?
   Кряжимский развел руками и смущенно улыбнулся.
   – Не ошибаетесь, Ольга Юрьевна, а только слегка преувеличиваете. У меня действительно есть кое-какая информация. Назвать ее бомбой трудно, но она проливает свет на некоторые детали… Не исключено, что они имеют отношение к нашему делу.
   Кряжимский полез в карман и достал какой-то листочек. Все взгляды сосредоточились на этом клочке бумаги, а Сергей Иванович неторопливо продолжил:
   – После того как вы, Ольга Юрьевна, заинтересовались данными на Горохова, я позволил себе порыться в кое-каких анналах… Поскольку фамилия показалась мне знакомой и отнюдь не в связи с делами управленческими… Вот что мне удалось выяснить! Об этом случае в печати почти не упоминалось, и ничего странного, что он ускользнул от вашего внимания. Однако в уже несуществующей газете «Субботний репортер» мне удалось раскопать вот какую заметку о происшествии в Караманском районе, случившемся в сентябре минувшего года… – Сергей Иванович для вида заглянул в бумажку, но продолжал излагать своими словами. – На территории тамошнего заказника некая троица охотников-любителей устроила ночную охоту на косуль с джипа под светом фар. Насколько я понимаю, закон в данном случае был нарушен трижды: во-первых, на территории заказника охота вообще запрещена, во-вторых, был не сезон, и, в-третьих, методы охоты применялись варварские. Но даже не это было самым ужасным. Нашим героям попытался воспрепятствовать егерь Артамонов. И это закончилось для него очень печально. Возник конфликт, в результате которого один из охотников выстрелил в егеря из карабина, тяжело ранив его. После этого охотники с места происшествия скрылись… Так вот, одним из них был как раз некий Горохов Артур Евсеевич! – Кряжимский обвел нас многозначительным взглядом.
   – Выходит, их вычислили? – воскликнул Ромка.
   – Совершенно верно, – кивнул Кряжимский. – Все трое были в подпитии и не особенно заботились о заметании следов. Тем более Артамонов узнал одного из них – бывшего председателя Карамановского сельсовета Потягина. А третьим участником, тем самым, что произвел роковой выстрел, был тарасовский бизнесмен Букреев. Вот, пожалуй, и все, что было в заметке…
   – Все? – разочарованно переспросила я. – Но что же было дальше?
   Сергей Иванович сделал эффектную паузу и скромно ответил:
   – Я позволил себе поинтересоваться продолжением этой истории через одного знакомого адвоката. Продолжение самое обычное. Следствие шло ни шатко ни валко, с большими огрехами. Кроме того, по слухам, на следствие оказывалось не явное, но настойчивое давление. Кое-как дело добралось до суда, но заседания постоянно откладывались по тем или иным причинам… Мой знакомый убежден, что виновный отделается легким испугом, если вообще не будет оправдан. Большего сообщить вам не могу, потому что, сами понимаете, подробностей выяснить не успел…
   В кабинете на минуту воцарилось молчание.
   – По-моему, ясности это не добавляет, – заявил наконец Виктор.
   – Если не убавляет, – добавила я.
   Сергей Иванович развел руками и проговорил с улыбкой:
   – Прошу прощения, друзья, но я сообщил лишь то, что успел узнать! Я не обещал вам, что сразу все объясню. Однако призываю вас не торопиться с выводами. Эта история на охоте может оказаться ложным следом. Но, с другой стороны, кто знает? Нужно покопаться основательнее… Знаете, что я предлагаю, Ольга Юрьевна? Случай этот сам по себе интересен и к тому же прошел мимо нашего внимания – поэтому я хотел бы съездить в Караманский район, встретиться с потерпевшим. Это не так далеко, и я еще успею на автобус…
   – Ну что ж, вы, наверное, правы, Сергей Иванович, – согласилась я. – Так и поступим. Вы отправляйтесь в район, а мы заглянем домой к Марине. Ромка остается в редакции – за главного… Возражения есть?
   По глазам Ромки я видела, что у него есть возражения, но решила оставить их без внимания. Его бы воля, в редакции сидели бы мы, а Ромка занимался расследованием, пожиная соответствующие лавры. По этому пункту наши мнения расходятся категорически и постоянно.
   Разумеется, ему пришлось смириться, а мы втроем отправились на квартиру к Марине. На этот раз я не испытывала никаких предчувствий, зато заметно нервничала Марина. Ей мерещились разные ужасы. Виктор хранил невозмутимое молчание до той поры, как мы прибыли на место.
   Прежде чем Марина открыла ключом дверь, он мягко отстранил ее и внимательно осмотрел замочную скважину, потом кивком дал понять, что все в порядке, никто в замке не ковырялся.
   Марина пожала плечами и нетерпеливо открыла замок. Мы вошли в квартиру и, настороженно глядя по сторонам, осмотрели все уголки. По моему мнению, ничего здесь с вчерашнего дня не изменилось, и я была уже готова произнести что-то вроде обычного: «Ну вот, а ты боялась, дурочка!», но вдруг Марина тихонько охнула и побледнела. Ее дрожащий пальчик указывал на книжные полки.
   – Здесь кто-то был! – обреченно сказала она. – Третий и четвертый тома Гете переставлены местами! Здесь что-то искали!

Глава 4

   На следующее утро Кряжимский не появился. Следовало понимать так, что в Караманском районе он задержался на ночь и наверняка вернется с какой-то информацией. Она бы не помешала мне перед встречей с господином Гороховым, но, позвонив на автобусную станцию, я выяснила, что автобус из Карамана придет не раньше, чем в тринадцать часов. Таким образом, приходилось действовать наугад, рассчитывая на откровенность Артура Евсеевича.
   Вчерашняя проверка Маринкиной квартиры тоже мало что дала. За исключением злосчастного Гете, никаких следов посторонних злоумышленников мы не обнаружили. Признаться, насчет переставленных книг у меня тоже были сомнения, но Маринка клялась, что порядок томов нарушен. Как бы то ни было, если кто-то и рылся в ее квартире, то делал это на редкость аккуратно – мы проверили все, что можно. И если у Маринки перепутанные тома Гете вызывали прямо-таки мистический ужас, то я была настроена куда более оптимистично. Даже если обыск имел место, те, кто его проводил, старались не обнаружить себя, а это означало, что без крайней необходимости прибегать к отрезанию ушей они не намерены.
   Тем не менее ночевать в этой квартире Маринка отказалась наотрез. Пожалуй, она была права. Даже если она ошиблась насчет Гете, успокаиваться не следовало.
   Наутро я отправила Виктора в юридический институт в расчете на то, что Луньков все-таки мог там объявиться, а сама отправилась в мэрию.
   Обстановка в приемной господина Горохова сегодня чудесным образом изменилась. Телефоны трещали без перерыва, двери не закрывались, какие-то солидные люди с неподвижными глазами степенно восседали в креслах, видимо, ожидая приема. Секретарша узнала меня и приветливо улыбнулась.
   Сегодня она была в коротком черном платье и выглядела особенно хрупкой.
   – Посидите минуточку! – попросила она. – Сейчас Артур Евсеевич вас примет!
   – Позвольте! – возмущенно загудел какой-то толстяк с аккуратной плешью на макушке. – У меня неотложное дело, и я первый в очереди…
   – Мне лучше знать, кто здесь первый! – отрезала секретарша, глядя на толстяка строго и непреклонно.
   Немного поворчав, тот умолк. У этой хрупкой девушки был стальной характер! Заговорщически кивнув мне, она скрылась за обитой кожей дверью, а потом, выпорхнув оттуда, сказала:
   – Проходите, Ольга Юрьевна! – Оказывается, она с одного раза запомнила мое имя, а возможно, справилась о нем в газете.
   Я благодарно кивнула и прошла в кабинет.
   Помещение оказалось довольно вместительным и очень светлым. В светлых же тонах была выполнена и мебель – столы, поставленные буквой Т, мягкие стулья с бежевой обивкой, застекленные шкафы. В глубине комнаты за столом сидел хозяин кабинета.
   Нельзя сказать, что у него была располагающая внешность. В нем сразу угадывался человек, привыкший повелевать и взыскивать за упущения. Массивная сутулая фигура, сумрачное лицо с грубыми, словно вырубленными чертами, недоверчивые колючие глаза. На мое приветствие Горохов ответил коротким кивком и вопросительным взглядом. Ему и в голову не пришло встать или предложить мне присесть.
   Не слишком смущаясь таким приемом, я подошла к столу и преспокойно опустилась на стул напротив Горохова.
   – Ольга Юрьевна Бойкова, – представилась я с улыбкой. – Главный редактор… – Знаю! – перебил меня Горохов. – Какой у вас ко мне вопрос?
   Чувствовалось, что это его обычная манера вести диалог – обескураживая собеседника и показывая свое превосходство. Но я не занималась торговлей и особенного трепета перед чиновниками не испытывала. Я решила тоже начать с обескураживающего вопроса.
   – Артур Евсеевич, скажите, пожалуйста, – начала я, – вам известен Луньков Вячеслав Игоревич, студент юридического института?
   Не скажу, что Артур Евсеевич изменился в лице – это забронзовевшее лицо вообще менялось редко, – но могу поклясться, что в глазах его на краткий миг появилось смятение. Но закалка у него была на зависть – Горохов немедленно взял себя в руки. Не пошевелившись и не отрывая от меня взгляда, он сухо сказал:
   – Не знаком. У вас есть еще вопросы?
   Разумеется, они у меня были. В своем стремлении сразу поставить меня на место Артур Евсеевич переигрывал. Было бы естественнее вести себя в таком положении иначе.
   – Простите, – сказала я. – Вопрос звучал немножко по-другому. Я спросила, известен ли вам такой человек…
   – Не известен, – так же категорически заявил Горохов. – У вас ко мне все?
   Это можно было бы назвать фарсом, если бы не жесткое, высокомерное выражение его лица. Я закинула ногу на ногу, давая понять, что не собираюсь пока уходить, и продолжила:
   – Но ведь ваша дочь Елена училась в одной группе с Луньковым, и между ними даже были приятельские отношения, насколько мне известно…
   Артур Евсеевич холодно молчал и, не мигая, смотрел на меня. Потом он произнес, почти не разжимая губ:
   – Личные дела дочери меня не касаются. Тем более они не касаются вас. Не знаю, что у вас на уме, да и не хочу знать, но у меня много работы, а потому попрошу не отнимать у меня время…
   Я решила пойти ва-банк и небрежно заметила:
   – Не могу утверждать, что дела вашей дочери касаются меня непосредственно, но одна моя знакомая была свидетелем, как ваша дочь стреляла в вышеупомянутого студента Лунькова. А такое дело из разряда личных переходит, насколько я понимаю, в разряд уголовных…
   Артур Евсеевич опустил глаза – но не от смущения, а скорее, от глубочайшего недовольства моей беспардонностью – и тихо сказал:
   – Прошу вас покинуть мой кабинет! – Рука его нащупала кнопку на столе.
   – Последний вопрос! – сказала я, поднимаясь. – У вас дома есть оружие, Артур Евсеевич? Полагаю, охотничье имеется непременно, но меня интересует в данном случае пистолет…
   – Вон отсюда! – резко сказал Горохов, глядя мимо меня на дверь.
   Я обернулась. На пороге стояла тоненькая секретарша.
   – Заруби у себя на носу, Лариса, – внушительно произнес Горохов. – Никаких представителей желтой прессы в моем кабинете! Сегодня это было в первый и последний раз. И проводи мадам на выход!
   Девушка коротко кивнула и бросила на меня взгляд, полный сожаления. Я решила не подставлять ее и направилась к дверям. Но перед уходом я все же не смогла удержаться от последнего слова.
   – До свидания, Артур Евсеевич! – сказала я. – И большое спасибо! Вы мне очень помогли. Теперь я уверена, что знаете вы гораздо больше, чем хотите показать. Хочу предупредить, что мы не успокоимся, пока не будем знать столько же. Желтая пресса, сами понимаете!
   Горохов никак не отреагировал на мое заявление. Взгляд, каким он меня проводил, был наполнен холодным презрением. Так мог смотреть слон из басни на ничтожную моську, попытавшуюся его облаять.
   Несмотря на свой задиристый тон, я вовсе не чувствовала себя на коне. Дело с мертвой точки не сдвинулось. Артур Евсеевич, как того и следовало ожидать, оказался крепким орешком. Несомненно, он что-то знал, и между его молчанием, отъездом дочери и студентом Луньковым имелась какая-то связь. Но она была нам недоступна. Единственный реальный шанс – это разыскать Славика.
   Все это промелькнуло у меня в голове, пока я переступала порог кабинета. Потом я осознала, что кто-то держит меня за руку. Я подняла глаза. Секретарша Лариса виновато смотрела на меня.
   – Вы на меня не обижайтесь, пожалуйста! – шепнула она. – Но я больше не смогу вас пропускать, а то меня выгонят с работы!
   Я ободряюще улыбнулась ей.
   – Не волнуйся, Лариса! Теперь я появлюсь, только когда Горохов меня сам позовет!
   – Ой, да разве он позовет! – тихо ужаснулась девушка. – Он на вас страшно рассердился – это я вам точно говорю!
   – Ничего страшного, – заверила я ее. – Просто он, наверное, читает другую газету.
   Я уходила с гордо поднятой головой, но на душе у меня скребли кошки. Ничего выдающегося в этом кабинете мне совершить не удалось. Расследование не продвинулось ни на шаг. Правда, теперь я интуитивно была уверена, что в Лунькова стреляла его подружка Горохова, но что это давало? Интуицию к делу не пришьешь. А тем более не скроишь из нее сенсационного репортажа. Как я сама говорила – с такой мистикой обращайтесь в «Аномальные явления»! Вот если бы удалось доказать, что пуля, выпущенная в Лунькова, вылетела из ствола, который находится в оружейной коллекции Горохова! Но это было почти нереально – ведь я даже не была уверена, что такая коллекция существует. Значит, нужно найти человека, хорошо осведомленного в таких делах. Такой человек должен быть в милиции: вряд ли Горохов хранит у себя незарегистрированное оружие – хотя опять же кто может за это поручиться?
   Таким образом, вопросов все прибавлялось, а ответов не было ни одного. И еще меня смущало то, что бегство Елены Гороховой было подготовлено раньше, чем прозвучал роковой выстрел. Он стал как бы дополнением к другим, более важным событиям, о которых мы ничего не знали.
   Горохова скрылась не потому, что стреляла. Скорее всего она решилась на этот выстрел, зная, что завтра ее уже здесь не будет. Это было похоже на запоздалую месть и, конечно, никак не было связано с нашей Мариной. Что-то произошло раньше. Но что это могло быть – нежелательная беременность, СПИД, шантаж?
   Подумав о СПИДе, я поежилась. Конечно, Маринка легкомысленная и увлекающаяся девушка, но такого тяжкого наказания она не заслуживает. Мне оставалось надеяться, что в своем предположении я ошиблась, и молить бога, чтобы причиной конфликта было что-нибудь попроще.
   Вернувшись в редакцию, я не стала ни с кем делиться своими сомнениями и лишь коротко поведала, что мои усилия не дали положительных результатов и все нужно начинать сначала.
   Виктор, который уже успел побывать в юридическом институте, коротко сообщил, что у него тоже нет ничего утешительного. Луньков в институте не появлялся, но его там уже разыскивали до нас какие-то крутые парни с бычьими шеями. А закончил он совершенно конкретным предложением:
   – Нам нужно попасть в квартиру Лунькова!
   – Об этом мы уже говорили! – поморщилась я. – Представляешь, в каком мы окажемся положении, если нас застукают? И еще вопрос, найдем ли мы там какие-то следы. Если считать, что те же самые люди обыскивали квартиру Марины, то надо признать, что следов они оставляют на удивление мало.
   Виктор не стал спорить. Вообще-то он человек с характером, порой даже отчаянный, но уважение к дисциплине и субординации сохранилось в нем со времен армейской службы.
   В глубине души я и сама понимала, что Виктор прав. Сергей Иванович скорее всего ничего существенного не узнает, а этот Луньков наверняка зависнет теперь у одной из своих подружек, которых у него миллион.
   Ясно было, что, проникнув в квартиру, мы обязательно что-то узнаем о ее хозяине – есть же у него какие-то счета, письма, записные книжки. Может быть, мы сумеем найти пулю или гильзу…
   Потеря времени вела к тому, что возвращение Маринкиных денег становилось задачей все более бесперспективной. К тому моменту, как Луньков объявится сам, у него может не остаться ни денег, ни головы. В принципе, газетный материал от этого даже выиграл бы, но я все-таки предпочла бы менее кровожадный финал. Но пока я была не готова к тому, что на юридическом языке называется нарушением неприкосновенности жилища. Я еще очень надеялась на расторопность Кряжимского.
   Он появился гораздо позже, чем мы ожидали. Сергей Иванович выглядел усталым, но был чисто выбрит и благоухал одеколоном. Костюм и рубашка были абсолютно свежими, а носки ботинок даже не запылились. Поймав мой удивленный взгляд, Кряжимский пояснил:
   – Прошу прощения за задержку, Ольга Юрьевна, но я не решился явиться в общество сразу с автовокзала. Предварительно я заехал домой и немножко привел себя в порядок… Надеюсь, вы на меня не сердитесь, тем более что вряд ли добытая мной информация прояснит ситуацию…
   Я попросила Сергея Ивановича не беспокоиться насчет задержки и поинтересовалась, пообедал ли он. Кряжимский махнул рукой:
   – С этим успеется. Впрочем, от чашечки кофе я бы не отказался…
   Я немедленно отправила Маринку варить кофе, а Ромку услала за гамбургерами. Отчет о проделанной работе Сергей Иванович, таким образом, делал мне и Виктору. Он начал без предисловий.
   – Прежде всего хочу сказать, что я получил бездну впечатлений! Если честно, я уже забыл, когда последний раз выбирался из города. Это незабываемо – лес, поля, река… Великолепный воздух! Нет, в самом деле, брошу-ка я все и переселюсь в деревню, Ольга Юрьевна! Живем мы здесь и не знаем, какая красота вокруг.
   Глаза Сергея Ивановича подернулись мечтательной дымкой, а на губах появилась рассеянная улыбка.
   – Стоп-стоп-стоп! – проговорила я поспешно. – Это какой-то лирический репортаж, Сергей Иванович! Но мне помнится, в этих райских местах совершено преступление? Или у вас теперь другие сведения?
   Улыбка Кряжимского сделалась грустной.
   – Увы, Оленька! – со вздохом сказал он. – Сведения те же… Я бы сказал, варварская цивилизация простерла свои щупальца и в этот благословенный уголок! Все обстоит даже хуже, чем можно было предполагать. Мне удалось встретиться с егерем Артамоновым. Его рассказ не располагает к оптимизму. Случай, описанный в газете, далеко не единичный. Оголтелое браконьерство стало повседневной реальностью. К сожалению, виновные, как правило, уходят от ответственности или отделываются смехотворными штрафами. Как вы знаете, охота всегда пользовалась популярностью среди сильных мира сего – отсюда и проблемы. Можно сказать, что и случай, произошедший в сентябре прошлого года, доведен до судебного разбирательства только потому, что серьезно пострадал человек, и замять дело не удалось – сам потерпевший и его родственники проявили характер… Однако утверждать, что справедливость будет восстановлена, рано. Сейчас я вам включу запись, которую сделал в доме Артамонова. Он находится на больничном, продолжает лечение… После полученного ранения здоровье его сильно пострадало, и еще вопрос, сможет ли он вернуться к работе… Впрочем, послушайте сами, здесь у меня записан рассказ Артамонова о том злосчастном дне и дальнейших его мытарствах… Не знаю, прибавит ли это ясности нашему делу, но рассказ сам по себе поучителен.
   Кряжимский достал из кармана диктофон, поставил его на стол и нажал кнопку. Из динамика послышался глуховатый усталый голос. Артамонов вел рассказ рассудительно, без эмоций, точно вспоминал о чем-то очень далеком…

Глава 5

   …Здесь, в заказнике, я работаю двенадцатый год. Ну, как сказать – работаю? Работал – это точнее. Теперь пока не то что работать… Не жизнь получается, а маета. Здоровье никак в норму не придет, все по врачам мотаюсь. После ранения и другие болячки наружу вылезли. Да чего об этом говорить! Слава богу, что живой остался. Врач, который меня оперировал, сказал, что мне повезло – сантиметром выше, сантиметром ниже – и отлетела бы душа. В общем, везуха!
   Но я не о том. Пуля, она вошла и вышла, рана заросла. Обида вот не проходит. Раньше, при советской власти, тоже всякое бывало, но, конечно, не в тех масштабах. Основная напасть была, когда областное начальство понаедет. Потягин тогда у нас председателем сельсовета был – очень он любил для приезжих охоту устраивать. И тоже не смотрели – заказник или не заказник, сезон или не сезон. Но все-таки, повторяю, масштабы были не такие. А со своими местными мужичками у меня вообще разговор был короткий, спуску им не давал! В общем, браконьерствовали и раньше, но, как бы сказать, в рамках, что ли…
   Сейчас хуже во много раз стало и опаснее. И начальства вроде прибавилось, и всякие бизнесмены тоже сюда потянулись. И ведь что обидно – охотятся без понятия, без азарта даже! Так просто – «оттягиваются» после трудов праведных. Оружие вот тоже любое появилось. Если деньги имеются – вооружайся чем хочешь. И никто вроде и не следит за этим. Тут тебе и карабины нарезные, и помповые ружья, и что угодно! Иной раз, не поверите, с «калашниковым» охотятся! И редко кто трезвый. Ну и представьте, что пьяный человек с автоматом натворить может!
   Ну, как-то до того сентября все обходилось. Конечно, зверья поубивали немерено! И лосей, и косуль, и кабанов. А иной раз, если охотники совсем уж никудышные, начинают по сорокам да по дроздам палить – что на глаза попадется. Такое, поверите, зло берет! Ну, захотелось тебе пострелять – иди в тир, что ты природу гробишь без смысла и нужды?
   Не понимают люди. Сколько раз так было – поймаешь кого-нибудь на месте, так сказать, преступления и пытаешься ему втолковать, что нехорошо это, не по-человечески. Говоришь ему – посмотри, мол, красота какая вокруг, богатство какое! Для тебя же все это, для детей твоих! Зачем разорять? А по глазам вижу – не понимают. И во взгляде только ненависть ко мне – зачем поперек встал?
   Но я поперек всегда вставал и вставать буду! Если не вставать – через десять лет тут ничего, кроме мышей, не останется, точно вам говорю! Этим-то, стрелкам, им все равно, а мне важно, чтобы рядом со мной лес жил, и чтобы зверь в этом лесу жил, как ему это отведено. Я думаю, дети наши все-таки умнее будут и нам спасибо скажут, если мы природу для них сбережем.
   Ну а насчет того случая чего рассказывать… Сентябрь был. Теплый он в прошлом году выдался. В лесу желтизны-то еще совсем не замечалось. Я днем участок свой объезжал и тут на них первый раз и наткнулся. Прямо на лесной дороге. У них джип на обочине стоял – как теперь говорят, навороченный, – а сами они рядом курили и беседовали. Одного-то я сразу узнал – Потягин Семен Семенович, наш председатель сельсовета бывший. Теперь-то он АО возглавляет, которое вместо колхоза. АО это в долгах как в шелках, но сам Семен Семенович живет неплохо – он это умеет. Он меня, конечно, тоже узнал – я ему сколько раз костью в горле бывал. Ну, поздоровались мы сначала. Потом я спрашиваю – для чего здесь, не охоту ли затеяли? А Потягин прямо не отвечает, а посмеиваясь, спутникам своим объясняет – вот, мол, это Артамонов, гроза и цербер здешний.
   Спутники его слушают и на меня поглядывают, только мрачновато как-то, они мне сразу не понравились. Я по их глазам понял, что добра ждать не приходится. Публика такая – привыкли, чтобы все было так, как они пожелают.
   Ну, я тоже к таким привычный. Официально им объявляю, что на территорию заказника въезд на транспортных средствах запрещен, и прошу покинуть угодья незамедлительно. На всякий случай напоминаю и об охоте – ни-ни!
   Эти двое хмурятся и молчат, но вижу, что уже едва сдерживаются. Особенно один, высокий, стриженный почти под ноль, с белыми бровями – чувствуется, готов меня матом покрыть от и до. Второй-то, пониже ростом, сутулый, тот поспокойнее казался, но тоже недоволен был. А Потягин знай себе смеется.
   – Ты, Алексеич, не расстраивайся, – говорит. – Не порть себе здоровье. Ничего с твоими угодьями не произойдет. Ответственные товарищи из Тарасова приехали свежего воздуха глотнуть, а ты так их встречаешь!..
   – Воздухом хорошо на прогулке дышать, – отвечаю. – В машине воздух везде одинаковый. А вас, Семен Семенович, предупреждаю персонально – никакой охоты! Раз уж товарищи ответственные, значит, ответственность должны осознавать!
   – Въедливый ты мужик, Алексеич! – сказал мне Потягин. Улыбаться он к тому времени перестал. – Можно сказать, занудный. Тебе не с людьми работать, а где-нибудь в монастыре отшельником жить. Сколько я тебя знаю, ты не меняешься. А между прочим, жизнь на месте не стоит, не обратил внимания? А с теми, кто не успевает приспособиться к новым обстоятельствам, знаешь что бывает? Они вымирают – как мамонты!
   – Насчет мамонтов не знаю, – это я ему говорю. – Мне о своем зверье позаботиться надо. Закон еще никто не отменял. И действовать я буду в соответствии с законом, что бы вы тут ни говорили!
   – Да кто тебе не дает? – удивился Потягин. – Действуй, пожалуйста, только не переусердствуй!
   Потягин, он маленький, круглый как мячик, а лицо хитрющее – сам улыбается, а в этот момент думает, как бы тебя вокруг пальца обвести. Но меня-то обвести сложно, я эту публику давно знаю.
   – Прошу покинуть угодья! – повторяю. – Пока неприятностей не получилось.
   Потягин мигнул своим и покладисто отвечает:
   – Да не волнуйся, Алексеич! Все путем! Уже уезжаем! Можешь считать, что нас тут вообще не было.
   После этих слов они, и правда, стали в свой джип усаживаться. Не особенно торопились, вроде достоинство свое не хотели ронять передо мной. А я считаю, если ты поступаешь сообразно с законом, то поступаешь именно достойно, и ничего унизительного в том нет. Странно, что люди этого не понимают.
   В общем, пошел я потихоньку, а вскоре они меня на машине обогнали и как будто уехали из леса. Но в душе я им не поверил ни на грош – начальники из области не за воздухом сюда ездят. Короче, прикинул я, что они собираются ночью охотиться – из-под фар. Варвары и есть варвары.
   Дождался я ночи и опять из дому. Жена говорит: «Ты, может, вообще в лес переселишься? Берлогу себе выкопай и живи!» А я ей говорю: «Гости приехали, озоровать будут, нутром чую!»
   Так и вышло. Где-то за полночь слышу выстрелы. Определил направление – и туда. Я верхом, добрался быстро. Выезжаю на поляну, вижу – все та же компания. Джип стоит, фары горят, тут же охотнички мои – все навеселе – смеются, ружьями машут. А на траве две тушки – косули, значит. А в это время у них гон заканчивается, охота категорически запрещена. Да и вообще это свинство – во время гона зверя бить. Тем более официальное лицо предупреждало.
   Мне уже лет немало, но вот этот цинизм, хищничество это меня до бешенства доводит. Иной раз аж горло перехватывает от ненависти. Но конфликтовать я не имею права. Мое дело исполнять закон.
   В общем, спешился я и сдержанно так говорю:
   – Что же вы, господа хорошие, по ночам тайком шаритесь, как воры? Где же ваша ответственность и где же ваши обещания? Следует так понимать, что совести у вас совсем не осталось, а потому будем сейчас протокол составлять.
   Тогда Потягин с сутулым переглянулись – это я потом узнал, что его Горохов фамилия, – и Горохов мне развязно так говорит:
   – Ну вот что, мил человек! Ты нам отдых не порть, пожалуйста. Потому что у нас очень серьезная и напряженная работа, и отдых просто необходим. Давай по-хорошему договоримся – ты нас не видел! А то ведь мы тоже можем тебе отдых испортить!
   – С такими, как вы, я никогда не договаривался, – говорю я ему. – Если не верите, спросите у своего дружка Потягина. Я вас предупредил, и теперь будете отвечать по закону. И меня пугать не надо, я пуганый!
   Тогда этот Горохов сделался злым и сказал с упреком Потягину:
   – Я тебе, Семеныч, этого никогда не прощу! Ты мне чего обещал? А теперь получается, я в каком-то дурацком протоколе фигурировать буду, так, что ли?
   Потягин тоже разозлился, но перед Гороховым залебезил и сказал, что все уладит. Он тоже пьяный был, поэтому полез ко мне с угрозами. Но меня этим не возьмешь. Я ружье с плеча сдернул и предупредил:
   – Я при исполнении! Прошу об этом не забывать!
   А дальше все произошло очень быстро. Второй, мордастый и белобрысый – по фамилии Букреев, как я узнал потом, – был пьянее всех. И очень я ему, видно, не понравился – еще с самого начала. Такие, как он, всех считают идиотами только по той причине, что у людей нет больших денег. Да ведь больших денег на всех не хватает, и ум, я полагаю, тут ни при чем. Но Букреев считает иначе. Я по его понятиям – ничтожество, вредное насекомое, которое нужно давить, если оно мешает жить. Если бы я не мешал, он бы меня и не заметил. А тут, на тебе! Да еще к тому же, повторяю, он сильно выпивши был.
   Ну, покрыл он меня отборным матом и велел убираться. В самой грубой форме. Это меня, человека, которого государство поставило, чтобы лес охранять! Я, конечно, возмутился и тоже что-то сказал. Тут он и выстрелил.
   Толком я ничего и не помню. Грохнуло сильно, и в грудь меня ударило. Сознания я не потерял, но упал сразу. И все мне вроде безразлично было. Лежу себе как бревно, и ничего меня не касается. Эти вокруг меня засуетились, заговорили чего-то, а я слышу, но слов не понимаю. И слабость страшная.
   Потом они в машину сели и уехали. Даже добычу свою брать не стали. Наверное, протрезвели, когда поняли, что наделали. Видно, они думали, что я убит. Конечно, я так бы и помер там, но лошадка моя домой вернулась, и домашние, конечно, всполошились. Все меня искать бросились – ну, и нашли, слава богу, быстро. В сельскую больницу отвезли, там у нас врач толковый – он меня поддержал, пока я там валялся. Санавиацию вызвал. В общем, спасли меня.
   Только промашка у нас вышла – в милицию поздно обратились. Да и милиция не особо расторопно действовала. Короче, на месте происшествия осмотра даже толком не сделали, экспертизу моего ружья не провели, а свидетелей, сами понимаете, раз-два и обчелся. Да и свидетели-то – Потягин да Горохов – то ли свидетели, то ли соучастники. В общем, следствие сразу же началось с большими упущениями.
   Правда, эту троицу взяли в тот же день. Поэтому замять дело не удалось. Они спьяну-то да впопыхах в овраг опрокинулись. Дело обошлось без жертв, но машину помяли. И сначала в милицейском протоколе факт нетрезвого состояния был отражен. Это потом протокол куда-то затерялся.
   Кстати говоря, на первом допросе ни Потягин, ни Горохов не отрицали тот факт, что Букреев выстрелил в меня. По-видимому, они боялись, что их объявят соучастниками убийства. Правда, они отрицали, что выстрел был произведен намеренно, и оба говорили, что Букреев нажал на спусковой крючок случайно. Подтверждали они и факт браконьерства – сначала.
   Это потом начались твориться чудеса. Пока я лежал в больнице, все трое изменили показания. Теперь они заявляли, что даже не имели намерения охотиться в заказнике, а просто собирались пострелять на природе по бутылкам. И уж, разумеется, никаких косуль они и в глаза не видели. По их словам выходило, что я набросился на них, мирно отдыхающих на поляне, угрожал им и даже выстрелил первым. Поняв, что их жизнь в опасности, Букреев выстрелил в воздух, чтобы остановить меня, но было темно, и пуля попала мне в грудь. Посчитав, что я убит, они отправились за машиной, чтобы сообщить о несчастье. Вот такие добрые люди.
   Зла на них лично у меня нет, бог им судья. Но если суд оправдает, для общества в целом будет плохо. Такая безнаказанность развращает. И появляется искушение повторить то же самое. А природе наносится непоправимый урон. Поэтому когда я немного оклемался, то активно вмешался в это дело. Я говорил и со следователем, и с милиционерами, которые начинали все раскручивать. Я им говорил – вы мужики или нет, черт возьми! Вы же видели, что эти горе-охотники были пьяными, вы же видели убитых косуль на поляне. Вы же знаете, что ни в кого я не стрелял! И что толку? Самые совестливые только отводили глаза, а иные даже советовали умерить пыл.
   Но они не на того напали. Я буду бороться до конца. Они меня не запугают. Между прочим, у одного из этих охотников совесть не до конца потеряна. Я ведь и с ними встречался, говорил по-мужски.
   Букреев, тот сдрейфил, даже на порог меня не пустил. Потягин, как всегда, посмеивался да успокаивал меня, говорил, что главное – здоровье. В общем, намекал, чтобы я не рыпался. Да я ничего другого от него и не ожидал.
   А вот третий, Горохов, по-моему, что-то понял. Удалось мне к нему пробиться. Показал я ему свои шрамы, про истребление живого мира лекцию прочел, спросил, как ему спится по ночам и как он людям в глаза смотрит. Он слушал меня и кривился. Однако языком болтать не стал и намеков никаких не делал.
   А потом через адвоката я узнал, что он, Горохов, вроде бы собирается на суде сказать, как все было на самом деле. То ли слова мои до него дошли, то ли он счел нужным, как это говорится, дистанцироваться от Букреева, рассудив, что если дело все-таки обернется в мою сторону, то он, Горохов, будет выглядеть очень некрасиво – не знаю.
   Недели две назад уже заседание суда было назначено. Вдруг получаю известие – отменяется. Я опять через адвоката узнаю – что-то не заладилось, и вроде Горохов опять на попятную пошел. То есть Букреев его переубедил, выходит.
   Я насчет этого Букреева выяснил: человек далеко не безупречной репутации в прошлом, теперь бизнесмен, занимается перепродажей цветного металла – тоже не самый невинный бизнес, между прочим. По идее получается, что не Горохов от него зависит, а наоборот. Но кто знает, какие там у них закулисные отношения?
   Словом, один раз они уже пытались устранить меня физически, а теперь хотят уничтожить морально. Но я не собираюсь сдаваться. И скрывать ничего не хочу. Можете все это отразить в вашей газете, если, конечно, хватит духу. Я же понимаю, что вы тоже от чиновников зависите – они вам всегда кислород перекрыть могут. Только ведь я не о себе пекусь и не отомстить хочу. Природу жалко. Это ведь дело общее. Так и напишите, если все-таки решитесь материал этот давать.
   А насчет того, какой я человек, в селе любого спросите. Думаю, вам каждый скажет, что я в жизни не ловчил. Неудобный я человек, это правда, но душой никогда не кривил и своей выгоды не искал. Это даже враги мои подтвердят. Может, и нескромно так говорить, но сейчас не о скромности речь.

Глава 6

   Кряжимский выключил диктофон и обвел нас задумчивым взглядом.
   – Я действительно встречался с людьми, и, надо сказать, репутация Артамонова подтверждается всеми. Даже теми, кто от него пострадал. У меня есть записи разговоров. Все в один голос говорят, что Артамонов – мужик честный, прямой и делу своему служит истово. И, между прочим, абсолютно непьющий и очень хладнокровный. Никто не верит, что он стал бы стрелять в Букреева. Это полный абсурд. Не знаю, как вам, но мне кажется целесообразным использовать этот материал в газете.
   Мы с Виктором переглянулись.
   – Конечно, мы этим займемся, – сказала я. – Но не будем упускать из виду то, с чего мы начали. Преступление в Караманском районе заслуживает внимания, но давайте подумаем, как оно может быть связано с событиями последних дней. Не знаю почему, но я чувствую, что выстрел в Лунькова – это эхо того выстрела в лесу. Оба события слишком серьезны и разделены не столь уж большим временным интервалом… И пусть у нас до сих пор нет доказательств, что стреляла именно дочь Горохова, но косвенные улики все-таки намекают на это. А потом, реакция Горохова! Ведь, по сути дела, он даже не возмутился и не был удивлен моим заявлением! Он просто постарался немедленно прекратить неприятный разговор…
   – Да-а, улики очень и очень косвенные! – неодобрительно заметил Кряжимский. – И все-таки я склоняюсь к мысли, что студент пострадал из-за своей непорядочности.
   – Мы так и будем топтаться на месте, – с досадой сказал вдруг Виктор, – пока не начнем активно искать Лунькова!
   – Знаете, что Виктор имеет в виду под активным поиском? – спросила я у Кряжимского.
   – Догадываюсь, – ответил Сергей Иванович.
   – И что вы на это скажете?
   – Я бы посоветовал вам не увлекаться. Есть другой вариант. Может быть, вам, Ольга Юрьевна, стоит повторить визит в мэрию? Продемонстрировать господину Горохову эту запись и намекнуть, что мы собираемся всколыхнуть общественное мнение?
   – Видите ли, Сергей Иванович, – вздохнула я. – Я теперь в мэрии персона нон грата. Горохов запретил пускать меня к нему на порог.
   – Прекрасно! – спокойно заявил Кряжимский. – Но в отношении меня он такого распоряжения не давал, верно? Значит, этот визит нанесу я. Вы не возражаете?
   – В принципе нет, – ответила я. – Но на что вы рассчитываете? Горохов твердокаменная личность. Эта запись не является доказательством, она не сможет его напугать. И почему вы думаете, что, скрывая одно преступление, он признается в другом? Я имею в виду преступление его дочери.
   Сергей Иванович пожал плечами.
   – Ольга Юрьевна, дорогая! – сказал он мягко. – Я не собираюсь никого пугать. Если вы обратили внимание, в рассказе Артамонова прозвучало некоторое уважение к одному из участников той драмы, а именно к Горохову. У Артамонова даже были сведения, что Горохов не собирается покрывать преступника. По какой-то причине он впоследствии изменил свое намерение. Почему это произошло, мы не знаем. Но я исхожу из мысли, что у Горохова еще сохранилась совесть. Может быть, ему нужен какой-то внешний толчок, чтобы он все-таки прислушался к ее голосу? Мне просто хочется побеседовать с ним по душам, понять, что у этого человека на уме. Если хотите, даже предложить сделку. Ведь материал, который мы можем опубликовать в газете, не обязательно должен иметь обличительную окраску. Свидетель, который нашел в себе мужество сказать правду на суде, заслуживает самых теплых слов, не так ли?
   – Вы полагаете, Горохов на это клюнет?
   – Надеюсь. Рано или поздно суд состоится. Наверное, приятнее чувствовать себя честным человеком, чем лжесвидетелем, да вдобавок стать сомнительным героем газетных статей! Думаю, для чиновника его ранга это немаловажно.
   – А вот я в этом не уверена, – заметила я. – Мне кажется, он будет с вами молчать как партизан, а на суде выгораживать своих приятелей. И плевать ему на общественное мнение!
   – По-моему, это невеликодушно, – покачал головой Кряжимский. – Стоит ли заранее подозревать человека в полном отсутствии у него благородных побуждений?
   – Из того, что мы знаем о Горохове, – возразила я, – трудно сделать вывод о наличии у него этих самых побуждений.
   – Ну, не будем отчаиваться! – убежденно заявил Кряжимский. – Утро вечера мудренее. Завтра я непременно добьюсь аудиенции у господина Горохова и заставлю его меня выслушать. Только я попрошу вас – пусть кто-нибудь сделает копию этой записи. Оригинал, разумеется, должен остаться в редакции.
   На том мы и порешили. Пленку переписали, и Сергей Иванович, взяв копию, отбыл домой – после трудного вояжа ему следовало отдохнуть.
   Смотреть в жалобные глаза Маринки у меня не было сил – ничего ободряющего сообщить ей я не могла, поэтому тоже отправила ее домой.
   Я закрылась в кабинете, сидела в кресле, смотрела в стенку и думала о том, что мы теряем время, в результате останемся в дураках. Я уж не говорю о том, что Маринка никогда не получит своих денег. Хотя деньги-то – дело наживное! Меня больше заботит, чтобы преступникам было воздано по заслугам, а газета получила сногсшибательный материал. Тогда мы сможем оказать Маринке материальную помощь.
   Предположим, Горохова кто-то напугал, размышляла я. Зачем ему в самом деле выгораживать этого Букреева? Пусть даже суд объявит Букреева невиновным – позиция Горохова при этом будет выглядеть очень некрасиво и популярности ему не прибавит… Никто не поверит смехотворной выдумке о стрельбе по бутылкам. И зачем ему это надо? Не выгоднее ли ему сдать Букреева со всеми потрохами? Мол, ошибся в человеке, даже другом считал, а он меня подставил, и я не хочу иметь ничего общего с преступником.
   Допустим, я права. Но кто мог напугать человека при такой должности? Это мог быть только Букреев. Однако Артамонов правильно заметил – это Букреев зависит от Горохова, а не наоборот. Так что, думаю, свою линию он выдерживает по велению сердца.
   Хотя Артамонов также заметил, что совсем не уверен в своем предположении. Отношения чиновник – бизнесмен – вещь очень интимная, здесь трудно разобрать, кто от кого больше зависит.
   Вот мы и пришли туда, откуда начали.
   Делать нечего, придется принять предложение Виктора. Я почти физически ощущала, как утекают драгоценные минуты.
   Я позвала к себе нашего фотографа.
   – Действуй! – предложила я. – Сегодня сходи на Бахметьевскую. Надо подготовиться – выяснить, как расположена квартира, какой замок в двери, сколько соседей… Пусть это будет чисто внешний осмотр, обещай, что больше никаких действий предпринимать не будешь. Ведь разведка необходима – без нее соваться в квартиру неразумно.
   Виктор не сказал ничего. Он просто чуть склонил голову в знак согласия.

Глава 7

   Когда утром я появилась в редакции, меня встретил аромат свежего кофе и бодрая Марина в броском серебристом платье и с причудливыми клипсами в ушах. Первый шок уже прошел, и, кажется, наша секретарша постепенно обретала утраченный было оптимизм.
   Рядом вертелся Ромка, искательно заглядывая мне в глаза.
   – Что у вас, молодой человек? – строго поинтересовалась я.
   Из его сбивчивой, взволнованной речи я поняла, что наш юный курьер разочарован ходом расследования, а точнее, собственной, чрезмерно малой ролью в нем. Его исключительные способности и молодая энергия, как он считал, заслуживают большего. От внимания Ромки не укрылось, что последние обсуждения проходили в узком кругу.
   – Не лезь поперек батьки в пекло! – посоветовала я ему. – Энергии и способностей у нас хоть отбавляй. Фактов не хватает! У тебя есть какие-нибудь факты?
   Обиженно засопев, Ромка признался, что с фактами у него тоже туго. Я удалилась в свой кабинет, куда Маринка тут же внесла поднос. Не успела я сделать первый глоток, как появился Виктор, чрезвычайно активный и серьезный.
   – Докладываю! – значительно сообщил он. – Стандартная пятиэтажка, второй этаж. Трое соседей. Днем все на работе. Замок простой. Ну что – действуем?
   – Кряжимский еще не появлялся, – заметила я, очарованная красотой речи нашего молчуна фотографа. – Поэтому успокойся и выпей кофе. Что-то вас всех сегодня энергия распирает – может быть, на солнце выброс был, ты не слышал?
   Реагировать на мое ехидство Виктор не счел необходимым.
   Так как чиновники постоянно загружены работой по самые ноздри, трудно было ожидать скорого возвращения Сергея Ивановича – если только его не отфутболят решительно и бесповоротно.
   Он появился примерно через час, и нам сразу стало ясно, что ему есть что сказать. Однако он не торопился и сначала, по нашему обычаю, попросил приготовить кофе. На лице у него было озабоченное и чуть виноватое выражение.
   – Не томите, Сергей Иванович! – попросила я.
   Но он все не решался начать и, лишь с удовольствием отхлебнув горячего кофе, приступил к докладу.
   – Да-с, этот Артур Евсеевич – крепкий орешек! – сказал он то ли с одобрением, то ли с осуждением. – Но есть у него одна хорошая черта… Быстро принимает решения!
   – Что вы имеете в виду, Сергей Иванович? – спросила я. – Неужели Горохов принял решение нам помочь?!
   – Я бы так не сказал, – осторожно ответил Кряжимский. – Но по крайней мере он принял решение нам не мешать. Во-первых, он не отказался со мной встретиться, что уже хороший знак. Не скажу, что он мне обрадовался, но был вежлив, хотя и не очень приветлив. Я не стал ходить вокруг да около и сразу поставил ему запись. Горохов слушал ее около минуты, а потом попросил выключить и поинтересовался, чего я хочу. Я прямо сказал, что хочу опубликовать этот материал, нисколько не приукрашивая и не обходя острые углы. Горохов спросил, зачем мне это нужно. Подтекст был таков – сколько я намерен на этом заработать? Я ответил, что единственное мое желание, чтобы люди знали правду. Ведь вы-то намерены ее скрыть? – спросил я напрямик. После этого Горохов глубоко задумался, и я решил, что меня сейчас выставят. Но затем он поинтересовался, может ли забрать запись с собой. Получив согласие, Горохов посмотрел мне в глаза и веско заявил, что публикация этого материала будет неуместной, потому что создаст у граждан ложное представление о власти. В ваших силах сделать так, чтобы публикация была иной, ответил я. Тут он опять задумался и попросил меня не торопиться. «Дайте мне неделю, – сказал он. – Мне нужно разобраться с одним человеком, тогда я смогу продолжить наш разговор». Я поинтересовался, кто этот человек, не Луньков ли? Вы знаете, в этот момент глаза Горохова сделались какими-то мертвыми, и я понял, что попал в самую точку. Но он сделал вид, будто не расслышал вопроса, и намекнул, что аудиенция закончена, сославшись на неотложные дела. Таким образом, Ольга Юрьевна, получается, что Луньков действительно как-то связан с событиями полугодовой давности, интуиция вас не подвела. Прямых подтверждений у нас по-прежнему нет, но поведение Горохова недвусмысленно указывает, что именно Луньков стоит у него поперек горла. Никаких обещаний в итоге мы друг другу не давали, и я думаю, как мы поступим дальше, зависит от вашего решения.
   Они оба выжидательно уставились на меня.
   – Ну, авантюристы! – беспомощно проговорила я. – Считайте, что вы меня уговорили! А теперь покиньте кабинет – мне нужно переодеться. Неужели вы думаете, что я соглашусь участвовать во взломе, не изменив внешности?
   Мужчины понимающе переглянулись и вышли из кабинета. Я достала из шкафа свой маскарадный костюм, в котором занималась на проспекте снятием порчи, и переоделась. Полной уверенности, что теперь в этом наряде мне повезет больше, конечно же, не было, но я решила не поддаваться суевериям.
   Маринка проводила нас взглядом, в котором отчетливо читалась тревога, Ромка смотрел на нас с неприкрытой завистью, по-видимому, вообразив себе невесть что, и только один Кряжимский знал, в чем дело, но хранил молчание.
   – Только, ради бога, будьте осторожнее! – шепнул он нам напоследок. – Не увлекайтесь!
   До Бахметьевской мы добрались на общественном транспорте: не хотели оставлять своих примет таксисту – кто знает, как могло обернуться дело. Виктор чувствовал себя совершенно уверенно, входя в подъезд пятиэтажного дома. Но я обратила внимание, что прежде он все-таки не преминул убедиться, что никто за нами не наблюдает. Мне оставалось только положиться на навыки бывшего разведчика и на счастливый случай.
   Мы поднялись на второй этаж, и Виктор обыденным жестом извлек из кармана связку ключей. Кажется, к визиту он подготовился основательно. Весь вопрос был в том, как быстро удастся подобрать нужный ключ. Я начала немного нервничать.
   Однако впереди нас ждала новая неожиданность. Когда Виктор остановился возле двери, ведущей в квартиру Лунькова, и попытался вставить ключ в замочную скважину, дверь вдруг без усилий приоткрылась. Оказалось, она была незаперта.
   На секунду мы опешили. Но затем Виктор решительно шагнул через порог и впустил меня. В квартире было очень тихо и отвратительно пахло. В голове у меня мелькнула шальная мысль, не поджидает ли нас здесь сюрприз в виде мертвого тела.
   Мы осторожно прикрыли дверь и стали исследовать квартиру. До нас это уже проделал кто-то другой – тут никаких сомнений не оставалось. Такого разгрома мне никогда прежде не доводилось видеть. Была перевернута вся мебель, выпотрошен матрас, взломаны все ящики. Трудно было сказать, что представляла собой эта квартира раньше, – теперь она больше всего напоминала просто свалку. Сходство усиливалось еще и тем, что на кухне прокисли и сгнили все продуктовые запасы, выброшенные из холодильника. Впечатление было сногсшибательное.
   – Да, тут основательно поработали! – вполголоса заметила я, обозревая разгромленную квартиру. – Интересно, что они искали? Нашли ли?..
   Виктор отрицательно покачал головой.
   Он был прав. Судя по тому, что в доме не осталось ни одного нетронутого уголка, искали до последнего. А значит, скорее всего не нашли. И, кроме того, я уверена, что Луньков захватил ЭТО с собой…
   Однако вряд ли он захватил с собой пулю, которой в него стреляли. И гильзу. Мы можем попробовать их найти.
   Виктор отправился в прихожую искать следы покушения, а я занялась комнатой, пытаясь разобраться в ворохе белья, разбросанных рубашек и перебитых видеокассет. Надо сказать, в барахле Лунькова было на удивление мало следов его личности. Точнее, их не было вовсе – ни записных книжек, ни писем, ни фотографий, подтверждающих какие-нибудь личные связи, привязанности, круг интересов. Вполне возможно, все это забрали похитители, но хоть что-то должно было остаться! Скорее всего студент Луньков жил одним днем, ни к чему сильно не привязываясь и ни о чем особенно не мечтая. Думаю, и наша несчастная Маринка была для него лишь приятным, но незапоминающимся эпизодом.
   И все-таки мое усердие было отчасти вознаграждено. После получасовых поисков я обнаружила за спинкой дивана завалившуюся туда карточку из белоснежного картона, на которой типографским способом были вытеснены две переплетенные розы – алая и белая. Шипы, изображенные на стеблях, выглядели довольно угрожающе.
   Я повертела карточку в руках, тщетно пытаясь вспомнить, где могла видеть подобную картинку. Память услужливо подсовывала мысль о Войне Алой и Белой розы, но я понимала, что это не то, а переплетенные розы я видела где-то совсем в ином контексте. На обороте картонки было напечатано: «Клуб «Шипы и розы». Добро пожаловать!» И эта надпись показалась мне знакомой, но я никак не могла понять откуда.
   Решив не ломать зря голову, я забрала карточку с собой и вышла в прихожую, где Виктор задумчиво разглядывал пистолетную гильзу.
   – Ты все-таки нашел ее? – обрадовалась я. – А пуля?
   – Пулю в таком бардаке найти будет затруднительно.
   Итак, улов нам достался совсем не богатый. Признаться, я рассчитывала на большее. Но в данном случае прав оказался Виктор – мы успели к шапочному разбору. Поэтому теперь нужно было довольствоваться малым и уйти без шума.
   Перед уходом Виктор освободил язычок замка и запер дверь, чтобы Луньков не лишился последнего своего имущества, Кстати, наверняка дверь оставили открытой, чтобы у кого-нибудь еще возник соблазн здесь покопаться. Своеобразное заметание следов.
   Мы вышли на улицу и постарались побыстрее убраться с места преступления. Кажется, никто не обратил на нас внимания. На ближайшей остановке мы сели в троллейбус и доехали до центра города. Остаток пути проделали пешком.
   – Так что ты можешь сказать об этой гильзе? – напомнила я Виктору.
   – Это гильза от ослабленного патрона 9х17, – сказал он. – Выпускается для пистолета «Иж-71».
   Я знала, что эта марка считается служебным оружием, и в принципе именно на такой пистолет без труда мог получить разрешение Горохов. Среди гангстеров эта модель абсолютно не популярна – слишком мала мощность. Между прочим, Маринка обратила внимание, что звук выстрела был не особенно громким – это характерно для таких пистолетов. Так что у нас как бы появилось еще одно косвенное свидетельство, что стреляла дочь Горохова. Папа-чиновник имел право на приобретение нарезного оружия и не преминул этим правом воспользоваться. Но, по-видимому, не уделял должного внимания хранению, и пистолетом воспользовалась дочь. Но пистолет должен быть зарегистрирован, и если он, допустим, исчез или в нем не хватает патронов, а из ствола пахнет свежей гарью, то к владельцу неизбежно возникают вопросы, на которые он по своему обыкновению не ответит.
   – Только что это нам дает? – продолжала я рассуждать. – Мы по-прежнему крутимся вокруг Горохова, и по-прежнему никакой зацепки насчет Лунькова и тех, кто за ним охотится!
   Кстати, о той картонке с двумя розами… Она ведь что-то должна означать? Где-то я уже видела эту карточку – только никак не могу вспомнить.
   В редакции на обсуждение наших трофеев мы собрали всех. Не посвящая сотрудников в подробности, я продемонстрировала гильзу и картонку с изображением роз.
   – Начнем с марки оружия, – объявила я. – Девушка, стрелявшая в Лунькова, воспользовалась служебным пистолетом. Такая модель вполне доступна чиновнику, и не исключено, что этот пистолет хранится у Горохова дома…
   – Скорее, хранился, – поправил меня Кряжимский. – Вполне возможно, что стрелявшая избавилась от пистолета, как только вышла из дома. Например, выбросила в мусорный ящик…
   – Возможно, – сказала я. – Но, так или иначе, пистолет может числиться за Гороховым. Отсутствие пистолета ему тоже придется объяснить… Теперь следующая находка…
   Маринка, которая, слушая меня, напряженно морщила лоб, наконец сообразила.
   – Вы были у Славика? – спросила она и неуверенно добавила: – Вы… вы его видели?
   – Если бы! – мрачно усмехнулась я. – Но, между прочим, никто из нас ничего подобного не говорил, соображаешь?
   Маринка сосредоточенно кивнула и тут же потянулась к следующему трофею.
   – Это вы тоже нашли… там, где вы не были? – с запинкой спросила она. – И что это такое? Я, кажется, ничего похожего не видела.
   – Но, может быть, ты слышала что-нибудь о клубе «Шипы и розы»? – спросила я. – Ты у нас спец по всяким тусовкам.
   – Вы преувеличиваете, – пробормотала секретарша. – А про такой клуб я вообще не слышала…
   – Может быть, вы, Сергей Иванович? – посмотрела я на Кряжимского.
   Он повертел в пальцах кусочек картона и вежливо пожал плечами.
   – Как-то ничего в голову не приходит, – признался он. – Если бы здесь был указан адрес или телефон – можно было бы связаться…
   Неожиданно послышался какой-то странный звук, похожий на кашель, все обернулись и посмотрели на Ромку. Звуки эти, несомненно, исходили от него. Наш курьер был красен как помидор и силился что-то произнести, но из-за смущения это ему никак не удавалось. Заметив сосредоточенные на нем взгляды, он смешался окончательно и даже перестал кашлять.
   – Ты что-то хотел сказать, Ромка? – ласково поинтересовалась я.
   Мальчишка отвел в сторону глаза и быстро пробормотал:
   – Вроде я видел такую эмблему…
   – Вроде или все-таки видел? – строго спросил Виктор.
   Ромка кивнул и, стараясь говорить солидно, ответил:
   – Точно видел! В этой… в газете «Интим». На странице объявлений. Мы переглянулись. Бедному Ромке, наверное, стоило немалого мужества объявить вслух, что он почитывает эротическую газетенку. Если бы не профессиональный долг, вряд ли бы он решился на такое признание. В его возрасте это очень трудно сделать. Поэтому, отдавая ему должное, я постаралась немедленно погасить двусмысленные улыбки и переглядывания и деловито сказала:
   – Это очень любопытно! Но, кажется, эта газета выходит по воскресеньям? Кто-нибудь знает, можно найти этот «Интим» в киоске сегодня?
   Все почесали в затылке – за подобной печатной продукцией у нас никто не следил. Ромка опять зарделся, потом побледнел и наконец объявил решительно:
   – У меня случайно завалялся один… Сейчас принесу!
   Он стремительно сорвался с места и вышел из кабинета. Маринка хихикнула. Я строго посмотрела на нее и заметила:
   – В данном случае эмоции неуместны. Мы заняты делом. А слабости могут быть у каждого. Причем слабости некоторых доставляют окружающим массу хлопот…
   Марина надула губы и отвернулись с независимым видом. Я знала, что долго обижаться она не умеет, поэтому нисколько не обеспокоилась. Подростки значительно тяжелее переносят насмешки.
   Вернулся Ромка, держа газету уже раскрытой на странице объявлений – ему явно не хотелось шокировать нас содержанием остальных страниц. Но опасения его были напрасны – сама газета никого не интересовала. Зато все жадно уставились на изображение двух переплетенных роз, которое красовалось среди многочисленных объявлений о массаже, саунах и прочем двусмысленном досуге.
   – В самом деле! – немного удивленно воскликнул Кряжимский. – Рисунки совершенно идентичны. Должен признаться, мне бы и в голову не пришло… Хвалю вашу наблюдательность, молодой человек! И что же здесь написано?
   – «Райское наслаждение, – по слогам прочла я. – Только у нас. Конфиденциальность гарантируется». – Я вопросительно посмотрела на Ромку. – И что это значит?
   – А мне-то откуда знать? – опять вспыхнул тот.
   – Ну-у, я думала – раз ты читаешь эту газетку, то должен знать, – невозмутимо заметила я. – Райское наслаждение… Похоже на тайный пароль мазохистов.
   – Садомазохистов, – поправил меня Кряжимский. – Насколько я понимаю, две эти категории должны быть неразлучны. Или я ошибаюсь?
   – В этой области я не эксперт, – фыркнула я. – Ни к тому, ни к другому склонности никогда не испытывала. Вопрос в том, какое отношение к этому клубу имел Луньков? – задумчиво проговорила я и невольно посмотрела на Маринку.
   Теперь пришла ее очередь покраснеть, и она возбужденно воскликнула:
   – Если вы подумали… То знайте – Славик абсолютно нормальный парень! Может быть, он и негодяй, но не извращенец! Я с таким и дня бы не вытерпела!
   – Никто тебе ничего и не говорит, – примирительно сказала я. – Кстати, я и спросила не о том, какая у Лунькова сексуальная ориентация, а какое отношение он ко всему этому имел. Не с неба же свалилась эта бумажка? Не исключено, что у Лунькова был какой-то корыстный интерес в этом заведении… Уж это наверняка! Сдается, этот тип ничего не делал без корыстного интереса. Одна, но пламенная страсть!
   – Не торопитесь, дорогие мои! – попросил нас Кряжимский. – Вы делаете поспешные выводы. Ведь этот клочок мог попасть к Лунькову совершенно случайно. В его квартире наверняка перебывало множество людей.
   – Да чего проще – взять да позвонить! – храбро заявил Ромка. – Смотрите, там и телефон указан!
   – Действительно, чего проще! – усмехнулась я. – И что мы скажем?
   Ромка смущенно замялся.
   – Мы скажем, что нуждаемся в райском наслаждении, – пришла я ему на помощь. – Раз они помещают рекламу, значит, должны откликаться на просьбы трудящихся. Итак, я звоню! – Моя рука решительно потянулась к аппарату. – В конце концов каждый начальник в душе немного садист. Если я постараюсь, эта роль у меня получится.
   Я набрала номер телефона, указанный в газете, и обвела сотрудников строгим взглядом. В трубке раздался мелодичный сигнал, щелчок, и приятный женский голос произнес: «Слушаю вас!»
   – Это «Шипы и розы»? – спросила я, изображая некоторое волнение. – Я прочла вашу рекламу в газете. Должна признаться, что это именно то, что мне нужно.
   – Мы будем рады вам помочь, – пропел голос. – Вы, вероятно, новичок?
   – Да, пожалуй, можно сказать и так, – ответила я. – Это является препятствием?
   – Ну что вы! Просто в таком случае мы приглашаем вас на предварительное собеседование. Мы должны познакомиться с клиентом, выяснить его предпочтения…
   – Понимаю, – сказала я. – И куда мне нужно подойти?
   – Запишите, пожалуйста, адрес, – проворковал голос. – Мы ждем вас завтра в девять часов утра. Назовите, пожалуйста, ваш девиз, если хотите сохранить анонимность.
   – Девиз? – удивилась я. – Ну, пусть будет Надежда.

Глава 8

   По тому адресу, что мне продиктовали, находился небольшой ресторанчик под названием «Орнамент». Учитывая не слишком броское оформление этого заведения и его местоположение, удаленное от центра, можно было заключить, что дела здесь идут не особенно удачно.
   На часах было без десяти девять. Широкая улица была залита солнечным светом. В темных окнах ресторана отражались пышные кроны вязов, росших вдоль тротуара. Половина мостовой была мокрой – здесь только что проехала поливальная машина, – но асфальт быстро подсыхал.
   Я припарковала свою «Ладу» напротив дверей ресторана и посмотрела в зеркало заднего вида. Машина Виктора остановилась за перекрестком. На всякий случай мы договорились действовать раздельно – вдруг срочно придется вести за кем-то наблюдение.
   Я еще пару минут оставалась в машине, посматривая на безжизненные окна ресторана. Мимо шли прохожие, большинство торопились на трамвайную остановку. Никто не обращал ни малейшего внимания на увеселительное заведение, находящееся на пути, словно его здесь и не было. Впрочем, это могло объясняться ранним часом.
   Бесполезно было гадать, являлся ли ресторан прикрытием экзотического клуба или просто в этом месте проходили собеседование новички, – нужно было просто войти туда и выяснить. Я заперла машину, пересекла тротуар и толкнула тяжелую дверь ресторана.
   Сначала я попала в небольшой вестибюль, оснащенный бесполезной в это время года раздевалкой. Здесь было полутемно и пусто. В помещении имелись еще две двери – одна вела, видимо, в подсобные помещения, а другая, плотно закрытая, – в ресторанный зал. Из-за нее доносились приглушенные специфические звуки, словно там настраивали музыкальную аппаратуру.
   Я нерешительно огляделась – было непохоже, чтобы меня здесь ожидали. Уже собираясь открыть дверь в зал, я вдруг услышала за спиной мягкие шаги и обернулась. Ко мне приближался плотный флегматичный парень в черных брюках и белой рубашке с закатанными по локоть рукавами.
   Он казался не слишком приветливым, но голос его прозвучал достаточно вежливо, когда он спросил:
   – Вы кого-то ищете, простите?
   – Пожалуй, да, – сказала я. – Дело в том, что мне дали именно этот адрес. Я не совсем уверена, что это не ошибка, потому что меня интересует клуб «Шипы и розы», но…
   – Минуточку, – перебил он меня. – Я сейчас справлюсь. Ваша фамилия или девиз, простите?
   Услышав про девиз, я успокоилась и уверенно назвала его. Парень кивнул и скрылся за дверью, ведущей в зал. Через минуту он опять появился и сделал приглашающий жест рукой. Я последовала за ним.
   Зал тоже оказался небольшим, но довольно уютным. Здесь даже была устроена эстрада, на которой возились с инструментами хмурые, невыспавшиеся музыканты. У них намечалась не то репетиция, не то прослушивание.
   Свет с улицы сюда не проникал, потому что, как оказалось, окна были закрыты плотными шторами. Горело искусственное освещение, придававшее сейчас помещению какой-то неестественный казенный вид. Впрочем, возможно, это было связано с тем, что на столах отсутствовала сервировка, стулья были сдвинуты в сторону уборщицей, а в зале находилось не более десяти человек, занятых своими делами.
   В центре зала стояла невысокая изящная женщина с короткой стрижкой. На ней был облегающий костюм темно-бордового цвета, который одновременно мог сойти и за вечерний наряд, и за костюм деловой женщины. Она разговаривала с крашеной блондинкой, стоявшей на эстраде. У блондинки было обиженное юное лицо с пухлыми губами.
   Парень подвел меня к женщине в бордовом костюме и почтительно кашлянул. Она обернулась и, увидев меня, приветливо улыбнулась.
   – Добро пожаловать! – произнесла она приятным голосом. – Меня зовут Амалия Константиновна. А вы, значит, Надежда? – У Амалии было ухоженное моложавое лицо, украшенное очками в прозрачной оправе.
   – Да, в некотором роде Надежда, – ответила я.
   – Ну и чудесно! – опять улыбнулась Амалия Константиновна. – Если позволите, я сейчас закончу, и мы с вами побеседуем…
   – Разумеется, – ответила я. – Мне некуда спешить.
   Амалия Константиновна снова обернулась к девице с крашеными волосами и, сделав плавный жест рукой, сказала:
   – Итак, Маргарита, ты поняла, что от тебя требуется? Затаенная страсть, но никакого дешевого надрыва, никакой вульгарности! У нас здесь не молодежная тусовка, заруби это на носу! Если хочешь петь попсу, поищи себе другую работу…
   – Ну, Амалия Константиновна! – жалобно протянула девица. – Вы просто придираетесь! Я и так пою очень страстно…
   – Повторяю, страсть должна быть затаенной! – наставительно произнесла Амалия Константиновна. – Твоя песня – это интимное признание, обращенное к нему, единственному! Пока я вижу только истерику… И потом, поработайте над репертуаром. Больше медленных, чувственных мелодий! У нас здесь не танцульки!
   – Где же мы возьмем вам чувственные мелодии? – грубовато сказал один из музыкантов. – Сейчас все это играют!
   – Меня не интересует то, что делают все! – отрезала Амалия Константиновна. – Вы назвались музыкантами – вот и работайте. Если не можете, то лучше сразу расстаться. Вес-все-все! – Она хлопнула в ладоши. – Работайте! Я пока занята.
   Обернувшись ко мне, она опять мило улыбнулась и по-дружески взяла меня за руку.
   – Прошу меня извинить, – сказала она вполголоса. – Сейчас так трудно найти живых музыкантов, которые способны создать атмосферу… Однако не буду отнимать у вас время. Прошу пройти в мой кабинет!
   Она повела меня в дальний конец зала, где обнаружилась еще одна дверь. Мы вышли в маленький коридорчик и поднялись по лестнице на второй этаж. Здесь тоже были двери, и на одной из них висела табличка: «Туманова А. К. Директор». Амалия Константиновна распахнула ее и предложила мне войти.
   Кабинет был обставлен современной офисной мебелью, выдержанной в вишневых и бордовых тонах. Видимо, этому цвету Амалия Константиновна отдавала предпочтение. Со вкусом подобранные домашние растения и тонкий аромат духов недвусмысленно указывали на принадлежность хозяина кабинета к прекрасному полу. Амалия Константиновна усадила меня в удобное кресло с низкой спинкой и уселась напротив, давая понять, что беседа наша не будет строго официальной.
   – И что же вас привело к нам? – с ласковой улыбкой спросила Амалия Константиновна, легким движением поправляя очки. – Вы можете говорить со мной совершенно откровенно…
   Я изобразила на лице застенчивость и смятение.
   – Даже не знаю, как сказать… – нерешительно начала я.
   – Пожалуй, я вам помогу, – мягко сказала Амалия Константиновна. – По-видимому, вы стали ощущать какой-то дискомфорт, не так ли? Ваша интимная жизнь перестала приносить вам удовлетворение? Вы почувствовали, что вас влекут какие-то новые горизонты, какие-то потаенные желания тревожат ваше существо?
   – Вы просто читаете мои мысли! – с облегчением сказала я.
   Амалия Константиновна привычно улыбнулась и осведомилась:
   – Позвольте узнать, вы замужем?
   – Увы, – вздохнула я. – Мне не удалось встретить спутника жизни…
   – Достойного человека найти очень нелегко, – согласно кивнула Амалия Константиновна. – Особенно, если предъявляешь к нему высокие требования, не так ли?
   Я охотно согласилась. Хозяйка кабинета пристально посмотрела мне в глаза и поинтересовалась, сочувственно понижая голос:
   – И все-таки давайте попытаемся сразу уточнить ваши позиции. Что влечет вас больше, дорогая – доминирование или подчинение? – Несмотря на мягкость тона, от ее испытующего взгляда делалось неуютно.
   – Пожалуй, меня больше влечет доминирование, – робко призналась я.
   Амалия Константиновна загадочно усмехнулась и откинулась на спинку кресла.
   – Вы курите? – спросила она будничным тоном и протянула мне пачку «Парламента». – Угощайтесь, пожалуйста!
   Я машинально взяла сигарету. Хозяйка щелкнула зажигалкой, и мы закурили. Амалия Константиновна выпустила изо рта тонкую струйку дыма и, задумчиво посмотрев в сторону, вдруг произнесла:
   – А теперь давайте поговорим серьезно! Что на самом деле привело вас сюда? – Ее карие глаза посмотрели на меня сквозь тонированные стекла очков совсем иначе, чем минуту назад.
   Мне даже не нужно было притворяться растерянной – мысль о том, что мое инкогнито так быстро раскрылось, расстроила меня до глубины души.
   Амалия Константиновна тонко усмехнулась и, стряхнув пепел с сигареты, пояснила:
   – Видите ли, мы стараемся оградить себя от постороннего вторжения. У нас телефон с определителем номера. Не составило труда выяснить, что звонок от некой Надежды организован из редакции газеты «Свидетель». Все очень просто, не так ли? И я не настолько наивна, чтобы поверить, будто этот звонок был частным. Давайте поговорим начистоту – как вас зовут на самом деле?
   Про себя я ругалась последними словами – надо же так по-детски проколоться! Но, желая хотя бы сохранить хорошую мину при плохой игре, я любезно улыбнулась и сказала:
   – Отдаю должное вашей предусмотрительности. На самом деле меня зовут Ольга Юрьевна Бойкова. Я – главный редактор газеты «Свидетель». Наверное, мне следует извиниться за мистификацию, но в принципе это довольно распространенный прием сбора информации…
   – Я понимаю, – благосклонно кивнула Амалия Константиновна. – Но, извините, посочувствовать вам не могу. Цели у нас разные. Вы собирались сделать сенсационный репортаж из гнезда страшного разврата, не так ли?
   – Ну почему так уж категорически? – пробормотала я.
   Амалия Константиновна устало махнула рукой.
   – Не рассказывайте! – заявила она. – В обществе до сих пор сохраняется предубеждение против приверженцев садомазохизма. Стоит произнести это слово, как люди начинают воображать всякие ужасы. Пресса немало этому способствует, подавая факты в таком неприглядном виде… А вы хотя бы брали на себя труд задуматься, что делать тем, кто устроен иначе, чем рядовой обыватель? Кто не знает, как реализовать свои потаенные желания? Без нас у многих людей жизнь превратилась бы в беспросветную муку!
   – У многих? – механически переспросила я, размышляя, как же мне теперь подобраться к интересующей меня теме.
   – Вот именно, у многих! – значительно сказала Амалия Константиновна. – Общество и не подозревает, насколько велик процент людей, которые в силу своей нетрадиционной ориентации и предрассудков не могут вести полноценную жизнь! И только энтузиазм, не побоюсь этого слова, людей с широкими взглядами, к которым отношусь и я, помогает этим несчастным обрести себя!
   – Так, может быть, некоторая пропаганда вам не помешает? – осторожно осведомилась я.
   Амалия Константиновна строго посмотрела на меня.
   – Мне не нравится слово «пропаганда», – серьезно сказала она. – Может быть, вдумчивый, взвешенный репортаж… Лишенный налета дешевой сенсационности… Но ведь вас-то интересует совершенно иное!
   – А как вы думаете, что меня интересует? – спросила я.
   Амалия Константиновна брезгливо поморщилась.
   – Уже ваш способ получения информации говорит о многом! – глубокомысленно заключила она. – И, откровенно говоря, он не вызывает у меня доверия. Боюсь, мы не сможем с вами договориться. Направьте свои усилия в какую-нибудь другую область. В конце концов ваш профиль, насколько я понимаю, криминал? У нас вы ничего подобного не найдете. Мы занимаемся тонкой материей – чувствами. И смею вас уверить – это достаточно высокие чувства, несмотря на все их своеобразие. У нас нет места корыстным побуждениям. Наши клиенты – не преступники! – Речь Амалии Константиновны приобрела пафосный оттенок.
   – Вы так уверены в каждом из своих клиентов? – удивилась я. – Неужели у вас не было никаких недоразумений? Попыток шантажа, наконец?
   Хозяйка клуба снисходительно посмотрела на меня.
   – Вы сами убедились, что мы достаточно осторожны и предусмотрительны, – сказала она. – Мы стараемся не допускать в наши ряды случайных людей. Если же это происходит, мы избавляемся от них решительно и бесповоротно!
   Я решила пустить пробный шар.
   – А позвольте узнать, – невинно поинтересовалась я, – от Лунькова Вячеслава Игоревича вы уже избавились? По моим данным, он был клиентом вашего клуба, и он замешан как минимум в двух преступлениях…
   Реакция Амалии Константиновны ошеломила меня. Ее спокойное интеллигентное лицо дрогнуло, а взгляд наполнился смятением. Дымящаяся сигарета выпала из ее пальцев, и, когда эта женщина наклонилась за ней, я заметила, что руки ее трясутся. Амалия Константиновна была настолько растеряна, что никак не могла собраться с мыслями.
   Наконец, немного справившись с волнением, она сумела пробормотать, не глядя мне в глаза:
   – Простите? Я не совсем расслышала фамилию… Вы не могли бы повторить?
   – Луньков Вячеслав Игоревич, – спокойно повторила я. – Студент юридического института. Смазливый смуглый парень. Вспоминаете такого?
   Амалия Константиновна изобразила на лице вымученную улыбку.
   – Я знаю в лицо каждого клиента, – быстро сказала она. – Среди них нет Лунькова. Вы ошиблись.
   Я не стала настаивать – было ясно, что она отлично знает Лунькова, но почему-то предпочитает держать это в тайне. Понимающе кивнув головой, я небрежно спросила:
   – Тогда, может быть, вам известна Горохова Елена Артуровна? Такая странноватая девушка – у нее вполне могли быть проблемы в реализации сокровенных желаний…
   Теперь Амалия Константиновна окончательно растерялась. Ее тонкие пальцы беспорядочно хватались то за сигаретную пачку, то за подлокотники кресла, то теребили край бордового жакета. Во взглядах, которые она бросала на меня, читалась откровенная ненависть. У меня не было никаких сомнений – Амалия Константиновна что-то знает, и я сообщила ей об этом.
   – Имейте в виду, – добавила я, – у меня нет намерения доставлять вам неприятности. Но если я докопаюсь до интересующей меня информации без вашей помощи, будьте уверены – в моем репортаже ваше заведение будет упомянуто непременно. И тогда не обижайтесь на оттенок сенсационности, который будет присутствовать в репортаже! – Я поднялась с кресла, делая вид, что собираюсь уходить.
   Амалия Константиновна посмотрела на меня с бессильной яростью и сделала знак, предлагая опять сесть.
   – Подождите, – сказала она с досадой. – Давайте поговорим спокойно. Чего вы от меня хотите?
   – Ничего особенного, – пожала я плечами. – Информацию об этих двух людях. Судя по вашей реакции, вы прекрасно знаете обоих. Я вас предупреждаю, что оба замешаны в преступлении. Если не хотите неприятностей, вам лучше обо всем рассказать. Возможно, нам удастся найти какой-то выход, при котором ваша репутация не пострадает. В конце концов я не следователь и не инспектор милиции…
   Амалия Константиновна закрыла лицо узкими ладонями. На ее ухоженных пальцах я насчитала не менее пяти золотых перстней. По-видимому, дела в ее епархии все-таки шли неплохо.
   – Ну, хорошо! – вдруг деловито сказала она, опуская руки на колени и глядя на меня слегка напряженным, но открытым взглядом. – Допустим, вы меня убедили. Око за око, как говорится. Вы не были откровенны со мной, я – с вами. Теперь мы в расчете и давайте во всем разберемся.
   – Давайте, – согласилась я. – Значит, эти люди все-таки вам знакомы?
   – Да, я их знаю, – кивнула Амалия Константиновна. – Но, смею вас уверить, Вячеслав не был нашим клиентом. То есть формально он принимал участие в наших встречах, но истинной потребности в этом не испытывал. Он просто находился некоторое время под влиянием своей подруги…
   – То есть Гороховой? – уточнила я.
   – Вот именно, – с некоторым усилием сказала Амалия Константиновна. – Но в конце концов они должны были расстаться. Они слишком разные люди.
   – Вы имеете в виду сексуальную ориентацию?
   – В первую очередь. В отношениях между мужчиной и женщиной этот аспект является основополагающим. Устремления Вячеслава находились, я бы сказала, в диапазоне банального восприятия. Уклонение от него было слишком экстремальным для этого молодого человека…
   – А для подруги этот экстрим был, значит, желателен? – сказала я. – Кем же она является – мазохисткой, садисткой?
   Амалия Константиновна поморщилась.
   – Мы стараемся избегать этих терминов, – ответила она. – Для Елены Гороховой была естественной роль госпожи, вы меня понимаете? Она стремилась доминировать в отношениях. Разумеется, с Луньковым у нее был не первый опыт. Просто она испытывала к нему симпатию и надеялась, что он сумеет понять ее. Увы, этого не случилось, они расстались. Кстати, Елена Горохова уехала за границу – видимо, разочарование было слишком большим… Между прочим, вам известно, чья она дочь?
   – Мне это известно, – сказала я. – А вы не знаете, где теперь Луньков?
   Амалия Константиновна отвернулась и произнесла равнодушно:
   – Нет, не знаю. Расставшись с Еленой, он просто перестал здесь появляться. Ему тут нечего было делать, понимаете?
   – Понимаю, – ответила я. – А как часто он здесь бывал?
   – Ну, не знаю… Раза три-четыре…
   – И все-таки, после чего произошел разрыв? Может быть, этот момент отмечен чем-то необычным, не припоминаете? Какой-нибудь конфликт, недоразумение?
   – Нет, у нас не бывает ничего подобного, – отрицательно покачала головой Амалия Константиновна. – То есть бывает, конечно… Но в этом случае все разрешилось само собой. Я даже не понимаю, о каком преступлении вы говорите. Мне трудно представить, чтобы эти молодые люди…
   – Скажите, пожалуйста, – перевела я разговор в другое русло. – Вот мы с вами говорим, что Луньков здесь бывал – пусть не часто, но все же. А что это, собственно, значит – бывал? В вашем клубе есть условия для интимных встреч или вы ограничиваетесь какими-то теоретическими занятиями, собраниями, ну, не знаю… Как все это происходит?
   – Простите, – холодно сказала Амалия Константиновна. – Кажется, у вас сложилось впечатление, что у нас здесь публичный дом? Должна вас разочаровать – сексом здесь не занимаются.
   – А как же тогда с этой самой… – спросила я. – С реализацией сокровенных желаний?
   – Это нечто иное, – туманно ответила она. – Трудно объяснить все в короткой беседе. Но если вы так настаиваете, по секрету я вам скажу – да, у нас есть условия для тех, кто желает уединиться. Но что же из этого следует?
   – Насколько я понимаю, Горохова с Луньковым уединялись, не так ли? – сказала я. – А не было ли такого, чтобы Горохова в этот период уединялась с кем-либо еще? Или такую возможность использовал Луньков? Это не могло стать причиной разрыва?
   – На этот вопрос я не готова ответить, – устало произнесла Амалия Константиновна. – Не забывайте, речь идет об интимной стороне жизни. Неужели вы полагаете, что я вмешиваюсь в эту жизнь? Я бы никогда не позволила себе вынюхивать тайны клиентов.
   – А сами клиенты? – сказала я. – Все ли они были так же бескорыстны?
   – На что вы намекаете? – спросила Амалия Константиновна. Лицо ее как бы застыло и потеряло свою привлекательность.
   – Если Луньков был банальным донжуаном, – заметила я, – то, спрашивается, зачем он сюда ходил? Наверное, он с первого раза мог понять, что сел не в свои сани. Зачем он приходил сюда снова?
   Взгляд Амалии Константиновны сделался неподвижным, а голос слегка охрип от волнения.
   – И все-таки я не понимаю, на что вы намекаете? – с усилием проговорила она.
   – Я сама еще не вполне это понимаю, – призналась я. – Но у меня есть серьезные подозрения, что перед отъездом за границу Горохова пыталась убить Лунькова.
   Амалия Константиновна побледнела.
   – Этого не может быть! – потерянно сказала она. – Зачем ей его убивать? Вы ошибаетесь!
   – Может быть, – сказала я. – Поэтому я и пришла к вам, чтобы выяснить истину.
   – Но я вам все рассказала, – ответила Амалия Константиновна. – Больше я ничего не знаю… И… и, кстати, вы до сих пор не сказали, в каком преступлении замешан Луньков.
   Я внимательно посмотрела на ее натянутое лицо.
   – Во-первых, он украл деньги, – сказала я. – Это мне известно совершенно точно. Но стреляли в него не из-за этого. И охотятся за ним тоже по другой причине.
   – Охотятся? – переспросила Амалия Константиновна упавшим голосом.
   – Да, крутые парни с квадратными подбородками, – подтвердила я. – Они у вас еще не были? Боюсь, они будут гораздо настойчивее, чем я…
   В глазах хозяйки клуба мелькнул самый настоящий страх. Она беспомощно оглянулась по сторонам, будто искала какой-то путь к отступлению или человека, который бы помог выставить меня из кабинета. Но помочь ей вызвалась я сама.
   – Подумайте хорошенько! – сказала я. – Мы еще могли бы их предупредить. Луньков сейчас скрывается. Необходимо срочно отыскать его. Если вы что-то о нем знаете, лучше сказать это сейчас!
   – Мне больше нечего вам сказать, – ответила Амалия Константиновна. – Мне абсолютно ничего не известно о Лунькове. К сожалению, ничем не могу помочь…
   Теперь во взгляде ее читалось нетерпение – Амалии Константиновне хотелось, чтобы я поскорее ушла. Поняв, что больше ничего выведать не удастся, я попрощалась.
   – И все-таки, если вдруг что-нибудь вспомните, – сказала я, когда в сопровождении хозяйки спускалась по лестнице на первый этаж, – позвоните мне. Наш телефон вам теперь известен.
   – Да, конечно, – рассеянно ответила Амалия Константиновна – мысли ее блуждали сейчас где-то далеко.
   Когда мы вошли в зал ресторана, музыканты играли какую-то печальную, полную внутренней страсти мелодию. Крашеная певица, держа микрофон у самых губ, выпевала слова неожиданно низким грудным голосом. Увидев Амалию, она поперхнулась, умолкла и уставилась на нее испуганными вопросительными глазами. Музыканты резко оборвали аккорд и опустили инструменты. Наступила тишина.
   Хозяйка заведения не обратила на них никакого внимания. Она стояла посреди зала и провожала меня напряженным взглядом.
   Я покинула ресторан и вышла на улицу. Здесь я остановилась и, достав из сумочки сигареты, демонстративно закурила. Для Виктора это был сигнал действовать – я не исключала, что милейшая Амалия Константиновна после моего ухода попытается что-то предпринять, возможно, даже вступить с кем-то в контакт.
   Я неторопливо уселась за руль своей «Лады», с удовольствием отметив, что за темным окном ресторана колыхнулась тяжелая штора – за мной наблюдали. Так или иначе, мне удалось внести смятение в тихую атмосферу этого укромного уголка. Приведет ли это к каким-то результатам, предстояло выяснить в самое ближайшее время – я была в этом уверена.

Глава 9

   – Итак, нас можно поздравить? – осторожно заметил Сергей Иванович, выслушав мой отчет о встрече в ресторане «Орнамент». – Мы наконец сумели нащупать ту почву, на которой пересекаются интересы Лунькова и Горохова. Многое еще неясно, но я полагаю, здесь имеет место шантаж. А вы как думаете, Ольга Юрьевна?
   – Мне тоже так кажется, – сказала я. – Не исключено, что и хозяйка заведения приложила к этому руку – уж очень она нервничает. Надеюсь, она выведет нас на Лунькова. Подождем, пока вернется Виктор – может быть, он узнает что-то интересное.
   Кряжимский согласно покивал головой, но потом крякнул с досадой и махнул рукой.
   – Вас что-то смущает, Сергей Иванович? – спросила я.
   – Меня смущает третья сила, – ответил он. – Допустим, Луньков шантажирует Горохова, угрожая сделать достоянием гласности похождения его дочери, но тогда кто преследует Лунькова?
   – Но ведь это ясно! Горохов нанял людей, чтобы те заставили Лунькова молчать. Недаром он попросил вас подождать неделю. За этот срок он рассчитывает добраться до шкодливого студента. Тогда он и с нами сможет разговаривать совсем с иных позиций.
   – Не думаю, – сказал Кряжимский. – Это слишком рискованно. Малейшая ошибка – и огласки не избежать. Тем более теперь Горохову постоянно мешает наше присутствие. А что, если крутые парни, погорячившись, убьют Лунькова? Он не может не понимать, что мы сделаем соответствующие выводы.
   – Горохов не знает, что мы докопались до интимных секретов его дочери, – возразила я. – Он считает, что тайна известна пока одному Лунькову.
   – Почему? Елена Горохова, насколько я понял, была давним членом клуба «Шипы и розы». Просто Луньков, как свежий человек, решил воспользоваться удобным случаем. Но тайная жизнь Гороховой была известна не одному человеку.
   – А вы знаете, – сказала я, – мне показалось, что хозяйка клуба до моего появления вовсе не была насторожена. Неисключено, что господин Горохов или другой, кто ищет Лунькова, пока еще не добрался до «Шипов и роз». Это заведение не попало в его поле зрения.
   – Вы полагаете, что отец не в курсе, где бывает его дочь?
   – Отцы обо всем узнают последними, – убежденно заявила я. – Особенно отцы, занимающие ответственные посты. Негативная информация о Елене свалилась ему как снег на голову. Он не успел еще разобраться в деталях. А может быть, и не хотел разбираться. Основной источник опасности для него – Луньков.
   – И все-таки я придерживаюсь другого мнения, – сказал Кряжимский. – Единственный способ выяснить, кто из нас прав, это спросить самого Горохова.
   – Вы надеетесь, что он ответит?
   – Мне кажется, ему придется это сделать, – заявил Кряжимский. – Его позиции становятся все более шаткими. Мы сейчас знаем слишком много, чтобы от нас можно было отмахнуться.
   – Пожалуй, вы правы, – согласилась я. – Будем звонить прямо сейчас, не дожидаясь возвращения Виктора?
   – Я бы сделал именно так, – сказал Кряжимский. – В шахматах это называется выигрышем темпа. Единственное, на чем я настаивал бы – не стоит пока сообщать Горохову, что мы вышли на «Шипы и розы». Если он не знает о существовании этого клуба, то мы просто окажем ему услугу.
   – Мы не сообщим ему названия клуба, – сказала я. – Но намекнуть придется… Итак, я набираю номер мэрии?
   – Давайте! – азартно произнес Сергей Иванович.
   Я сняла телефонную трубку и связалась с приемной Горохова. Услышав знакомый девичий голос, я весело сказала:
   – Лариса, привет! Это Бойкова, редактор твоей любимой газеты. Помнишь меня? Соедини, пожалуйста, со своим шефом.
   Секретарша замялась, а потом виновато сказала:
   – Ой, Ольга Юрьевна, даже не знаю! Во-первых, он сейчас занят, а во-вторых, вы же помните, как он ругался…
   – У меня предчувствие, что сейчас он не станет ругаться, – сказала я. – Ты просто сообщи, что с ним хотят говорить из газеты «Свидетель» по очень важному вопросу. По неотложному. Скажи, что речь пойдет о его дочери.
   – Ну ладно, – без энтузиазма ответила Лариса. – Я попробую. Не кладите трубку.
   Некоторое время в наушнике слышалось только легкое пощелкивание, а потом снова возник голос секретарши, который быстро произнес: «Говорите!» Я прижала трубку к уху и сказала:
   – Алло! Вы меня слышите?
   – Я слышу вас! – раздался сердитый голос Горохова.
   – Здравствуйте, Артур Евсеевич! – деловито произнесла я. – Вас беспокоит Бойкова из газеты «Свидетель»…
   – Я знаю, кто меня беспокоит! – перебил меня Горохов. – Что случилось? У меня был ваш представитель, и мы договорились, что я отвечу на ваши вопросы через неделю. По-моему, срок еще не вышел?
   – Обстоятельства изменились, Артур Евсеевич, – ответила я. – Через неделю нам могут и не понадобиться ваши ответы…
   – Вы собираетесь разговаривать со мной загадками? – возвысил голос Горохов. – У меня нет на это времени! Если у вас есть какие-то конкретные вопросы…
   – Есть, Артур Евсеевич, есть! – заверила я его. – Мы бы не решились беспокоить вас по пустякам. Но эти вопросы не стоило бы обсуждать по телефону. И, разумеется, не стоило бы откладывать… Я настаиваю на немедленной встрече!
   Горохов замолчал, видимо, пытаясь угадать, что у меня на уме. Я решила ему помочь и сказала:
   – Видите ли, мы, кажется, теперь знаем, по какой причине ваша дочь так поспешно отбыла за рубеж… А кроме того, знаем, что вы сознательно вводили нас в заблуждение, уверяя, что незнакомы с Вячеславом Игоревичем Луньковым. У нас есть веские основания полагать, что вы знаете его достаточно хорошо…
   – Ладно, я понял! – буркнул Горохов. – Встретимся через полчаса в городском парке. Где-нибудь в районе прудов. Вас это устроит?
   – Вполне, – сказала я. – Чтобы не ошибиться, давайте ждать друг друга на мостике, около лодочной станции.
   – Договорились! – коротко бросил Горохов и положил трубку.
   Мы с Кряжимским решили ехать вместе. Маринка была предупреждена, куда мы направляемся, так что, если Виктор срочно захотел бы нас увидеть, он знал, где искать. Перед тем как покинуть редакцию, я достала из сейфа гильзу от пистолетного патрона и захватила ее с собой – какая-никакая, а все-таки улика. Зримая, так сказать.
   К городскому парку мы подъехали за двадцать минут до назначенного срока и, не торопясь, направились по центральной аллее к пруду. Несмотря на то что день был рабочий, в парке гуляло много праздного народу – студентки в летних платьицах, молодые мамы с колясками, влюбленные парочки, детвора и пенсионеры. Сверкало солнце, зеленела трава, тихо шелестели старые дубы, отражаясь в неподвижной глади прудов, и мне вдруг стало завидно, что я появилась здесь не затем, чтобы встретиться с любимым, не затем, чтобы бесцельно побродить по аллеям, съесть мороженое, покататься на карусели, а лишь затем, чтобы вести неприятные переговоры с человеком, который мне несимпатичен. И вообще неизвестно, когда бы я выбралась в этот благословенный уголок, если бы этому человеку не пришло в голову назначить встречу именно здесь.
   – Славно как! – вторя моим мыслям, произнес Кряжимский, блаженно жмурясь от солнечного света.
   – Да, хорошо бы еще Горохов перестал валять дурака! – добавила я, решительно отбрасывая летние мечтания.
   – То же самое, Оленька, он сейчас думает о нас, – с тихим смешком сказал Кряжимский. – Когда эти чертовы ищейки кончат валять дурака, спрашивает он. Наша настырность наверняка представляется ему покушением на основы государственности.
   – Да, ему сейчас нелегко, – согласилась я. – Но мне почему-то не хочется ему сочувствовать.
   – Разделяю ваше мнение, – сказал Кряжимский. – А вот скажите, Оленька, что сейчас для вас важнее – разоблачить аферу Лунькова или повлиять на Горохова в плане его свидетельских показаний?
   – Откровенно говоря, – призналась я, – мне не верится в возможность повлиять на такого человека, как Горохов. Вряд ли этому поможет и наша публикация. А вообще я рассматриваю этот клубок преступлений как одно целое. Все здесь переплелось, как розы на той эмблеме. Но я бы гордилась, если бы нам удалось повлиять на процесс по Караманскому делу.
   – Я тоже считаю это главным, – кивнул Кряжимский. – Но, к сожалению, как и вы, не вполне уверен в том, что господин Горохов проявит добрую волю.
   – Мы постараемся сделать все, чтобы он ее проявил, – успокоила я Сергея Ивановича. – Он еще появится на страницах нашей газеты как светлый образец гражданского мужества.
   – Будем надеяться.
   Мы вышли к пруду и поднялись на мостик, который соединял два берега в самом узком месте. Под мостом тихо струилась темная вода. Над поверхностью разносились плеск весел и голоса людей, катающихся на плоскодонках. В прибрежных зарослях квакали лягушки.
   Артур Евсеевич появился точно в назначенный срок – он вышел из-за поворота аллеи, как всегда угрюмый и настороженный. Несмотря на жару, он был в темном костюме, застегнутом на все пуговицы, и при галстуке. Заметив нас, он сердито наклонил голову и, не ускорив шага, пошел к мосту.
   Приблизившись, он коротко кивнул и сухо сказал:
   – Времени у меня в обрез, поэтому давайте без предисловий. Только сразу хочу уточнить – никаких записей! Надеюсь, у вас нет при себе диктофона?
   – Не беспокойтесь, – сказала я. – При себе у нас только это. – И протянула ему на ладони стреляную гильзу.
   Горохов неприязненно покосился на нее и ожег меня взглядом.
   – Что это такое? – спросил он.
   – Артур Евсеевич, у вас имеется пистолет марки «Иж-71»? – поинтересовалась я.
   Горохов нахмурился.
   – Я же просил без предисловий! Если у вас имеется, что сказать, – говорите! Если же вы намерены снова задавать бесконечные беспредметные вопросы, то позвольте считать наш разговор оконченным!
   – Хорошо, только прошу выслушать меня до конца, – сказала я. – Мой рассказ будет достаточно неприятным.
   – Я слушаю вас, – строго произнес Горохов.
   – Итак, дело представляется нам следующим образом, – начала я. – До поры до времени ваша дочь не доставляла вам особых хлопот. Отличная студентка, благополучное будущее… Как человек занятой, вы не слишком вникали в ее личную жизнь. А между тем с личной жизнью у Елены было не все гладко. Всего мы, конечно, не знаем, но… скажем так, эротические устремления вашей дочери достаточно необычны. С некоторых пор она становится членом некоего клуба, где ее фантазии находят сочувствие и понимание…
   – Это что значит? – резко спросил Горохов, сверля меня взглядом. – Публичный дом? Бордель?
   – Нет, это слишком сильно сказано, – успокоила я его. – Просто место для встреч. Бывают же клубы геев, например. В данном случае клуб предназначен для встреч садомазохистов. Там эти люди не чувствовали себя изгоями, понимаете?
   – К-какая мер-рзость! – прорычал Горохов и, вцепившись пальцами в перила моста, негодующе плюнул в воду.
   Я деликатно примолкла, но Артур Евсеевич, не оборачиваясь, прикрикнул на меня:
   – Продолжайте, я слушаю!
   Переглянувшись с Кряжимским, я продолжила:
   – Не знаю, были ли у Елены проблемы в этом клубе раньше, но они точно появились, когда она попыталась втянуть в этот круг своего сокурсника Вячеслава Лунькова. Может быть, она влюбилась в него, может быть, ей просто было забавно наблюдать за его реакцией, но все кончилось очень плохо. Луньков никакой склонности к садомазохизму не испытывал, зато человеком был очень практичным и быстро сообразил, какую выгоду можно извлечь из сложившейся ситуации. Он начал шантажировать вас, используя свое положение. По-видимому, знал он очень много, потому что вы были вынуждены принять самые решительные меры. Вы заставили дочь уйти в академический отпуск и тут же отправили ее за границу, намереваясь в ее отсутствие разобраться с шантажистом. Но Елена вас немного опередила. У нее были свои счеты с Луньковым. Не мудрствуя лукаво, она взяла ваш личный пистолет и пошла убивать своего коварного друга. Может быть, она рассчитывала, что за границей ее никто не найдет. К сожалению или, скорее, к счастью, убийство не получилось. Луньков был ранен и затем скрылся. Однако компромат остался при нем, и он по-прежнему представлял для вас опасность. Тогда вы наняли крепких парней и пустили их по следу Лунькова. Ваши наемники уже проникли дважды в чужие квартиры и устраивали там обыски. До сих пор они не добились нужного результата, но, вероятно, вы надеетесь, что в течение недели они это сделают. Хочу вас предупредить – вы сильно рискуете! Обещаю вам, что мы найдем Лунькова раньше, и тогда нам уже не нужны будут ваши ответы…
   Я замолчала и посмотрела на Горохова. Он стоял вполоборота ко мне, облокотясь о перила моста и глядя вниз на воду. Казалось, он не слышал ни одного моего слова – таким отрешенным и замкнутым было его лицо. Воротничок рубашки врезался в багровую шею Горохова, наверняка мешая ему дышать. Но он стоял, не шелохнувшись, и молчал целых пять минут.
   Кряжимский, который уже решил, что мои усилия пропали даром, негромко кашлянул, пытаясь обратить на себя внимание. Горохов пошевелился и медленно обернулся. Его тяжелые глаза остановились на мне.
   – С чего вы взяли, что я нанял каких-то парней? – грубо спросил он. – Такая идиотская мысль мне и в голову не приходила. Может быть, если бы я читал вашу газету… – Кривая улыбка на мгновение скользнула по его лицу.
   – Но кому-то пришла в голову эта идиотская мысль! – парировала я. – За Луньковым охотятся, это несомненно. А у вас весомые причины найти его. Вывод напрашивается сам собой. Не нужно даже заглядывать в газеты.
   – Выводы у вас… скоропалительные! – зло сказал Горохов. – Вы, что же, полагаете – я какое-то чудовище? Крестный отец?.. Достаточно того, что я отец этой… паскудницы! – Он крепко сжал кулаки и посмотрел куда-то в пространство, словно видел там свою непутевую дочь.
   – Пока мы далеки от мысли считать вас чудовищем, – сказала я. – Самое худшее еще не свершилось. Поэтому мы и просим вас помочь.
   Не разжимая кулаков, Горохов презрительно посмотрел на меня. В какой-то момент мне показалось, что он меня ударит. Но вдруг Артур Евсеевич обмяк и обреченно махнул рукой.
   – А, черт с вами! – сказал он. – Обложили! Как волка… Ну, нате, ройтесь в моем белье! Я расскажу вам все. Иначе ославите так, что до самой смерти не отмыться…
   Горохов оглянулся по сторонам, словно опасался, что нас подслушивают, и наконец заговорил низким сварливым голосом, точно не в грехах признавался, а устраивал нам разнос.
   – Во-первых, зарубите у себя на носу – ни к какому криминалу я не причастен! Кто проникает в квартиры и собирается убить этого подонка, мне неизвестно! Вернее, мне неизвестны исполнители. Кто их направляет, я догадываюсь. Но вы сейчас поймете, что я заинтересован в том, чтобы они не добрались до этого ублюдка. К сожалению, это так.
   Вы правы в одном – меня подставила собственная дочура! Эта маленькая тварь… Впрочем, что об этом говорить! Стоит поймать за шкирку какого-нибудь наркомана или извращенца, наша пресса поднимает визг – куда смотрели родители! Что, о ней не заботились? Но ей все равно чего-то не хватало! Эротические устремления, видишь ли! Правильно, надо было в детстве драть как сидорову козу, чтобы не было никаких устремлений! – Горохов по-настоящему разволновался, на его покрасневшем лице выступили бисеринки пота. Он вытер их носовым платком и продолжил: – Короче, ее застукали во время этих… упражнений! Засняли на пленку! Я ни сном ни духом… Про Лунькова я тогда тоже не знал, а про этот бордель вообще только от вас услышал. Кто же думал, что дочка готовит такие сюрпризы?
   – Итак, вам сообщили, что имеется пленка, компрометирующая вашу дочь, – подытожила я. – И предложили ее купить, не так ли?
   – Не совсем так! – сердито сказал Горохов. – Сначала мне предложили ее даром.
   – Любопытно! – не выдержал Кряжимский. – И кто же этот благородный человек?
   – Вы знаете его фамилию, – сказал Артур Евсеевич. – И уже имели возможность убедиться, что он далеко не благородный да, пожалуй, и не совсем человек.
   Наши лица выразили недоумение, и Горохов поморщился.
   – Мне показалось, вы хватаете все на лету, – буркнул он. – Это Букреев.
   – Понимаю! – воскликнул Кряжимский. – Он предложил вам пленку в обмен на нужные показания на процессе!
   – Совершенно верно! – ответил Горохов. – Откровенно говоря, я с самого начала не хотел выгораживать этого мерзавца. Одно дело – запрещенная охота, и совсем другое – покушение на убийство. Поверьте, для меня все это так же отвратительно, как и для вас. Но представьте, в какое положение я попал – чиновник областной мэрии в компании пьяных браконьеров. Как ни поверни, а выходило скверно. Признаюсь честно – сначала я растерялся. Но в конце концов понял, что не смогу совершить подлость. Я сказал об этом Букрееву прямо в глаза. Кстати, вы заблуждаетесь, если думаете, что мы друзья. Приятельские отношения у меня были с Потягиным, который организовал эту охоту и заверил меня, что все будет нормально. С Букреевым у меня до той поры было шапочное знакомство. Но что случилось – то случилось. Короче, я дал понять Букрееву, чтобы он на меня не надеялся.
   Поняв, что ему грозит тюрьма, он развернул бешеную деятельность. Потягин – слабый человек, его он уговорил без труда. Провел работу среди милиционеров, которые занимались этим делом. Но все это ему вряд ли помогло бы, если бы я дал показания. Тогда он нашел мою дочь.
   Горохов понурил голову и опять замолчал. Чувствовалось, что слова даются ему с большим трудом.
   – Это было слишком даже для меня, – наконец продолжил он. – Сначала я ему не поверил, но он уверенно предложил мне на просмотр копию. Я послал его подальше, но эта уверенность меня смутила. В этот же день я побеседовал с дочерью и с ужасом убедился, что для шантажа имеются все основания. Эта негодяйка даже не стеснялась нисколько! Она только смотрела на меня как звереныш, представляете? Правда, узнав, что ее художества запечатлены на пленку, она тоже была потрясена. Она об этом не догадывалась. Эта идиотка развлекалась, ни о чем не думая! В общем, я поставил условие, что она немедленно уезжает из города как можно дальше. Ее присутствие связывало меня по рукам и ногам. Она взяла академический отпуск, а я по своим каналам оформил ей бумаги в Германию.
   Меня немного удивляло, что Букреев больше мне не звонил – не могло быть, чтобы он так просто отступился. Как позже я догадался, на самом деле у него не было пленки – он только надеялся ее получить. Но судьба распорядилась иначе.
   Неожиданно мне позвонил незнакомый человек и предложил ту же самую пленку, но уже за наличные. Он хотел за нее триста тысяч «зеленых» – ни больше и ни меньше! Может быть, для вас это странно, но у меня нет таких денег! Я сказал ему об этом. Этот подонок, по-моему, даже не расстроился. Он просто пообещал наделать из этой записи копий и разослать их всем моим коллегам по работе. И еще он вкратце объяснил, что запечатлено на этой пленке.
   Если бы мы разговаривали с глазу на глаз, я бы его, не раздумывая, убил. Но поскольку он был далеко, я сдержался. Я спросил его, какое отношение он имеет к Букрееву. Этот ублюдок хладнокровно заявил, что Букреев является заказчиком, но пленки не получит, потому что хочет заплатить смехотворную сумму.
   – С вас-то я срублю триста кусков! – нагло заявил он.
   Куда мне было деваться? Если бы эту пленку увидели в мэрии… Я сказал ему, что необходимо время, чтобы собрать деньги. Он дал мне три дня.
   Не знаю, что произошло, но больше он на связь не выходил. Я не находил себе места, я устроил дочери страшный скандал, но единственное, чего я добился, – это узнал фамилию этого подонка. Но что мне это давало – я не мог даже обратиться в милицию. Теперь-то я понимаю, с чем связана эта пауза. Во-первых, дочь решила разобраться с ним сама. Она действительно похитила у меня пистолет и, наверное, стреляла в Лунькова – в пистолете не хватает одного патрона. Но вы говорите, она лишь ранила его. А во-вторых, лопнуло терпение у Букреева, и он решил забрать пленку силой. Луньков сдрейфил и ударился в бега. Теперь все встало на свои места. Вы открыли мне глаза на недостающие детали.
   Ситуация патовая. Луньков залег на дно, Букреев его ищет. Оба пока молчат, но, будьте уверены, при первой возможности они возобновят шантаж. Мое положение безвыходно. Я доверился вам, потому что мне больше не на кого надеяться.
   – Ну что ж, – заметила я. – Вы сделали правильный выбор.
   – Хочется так думать, – угрюмо сказал Горохов.
   – Мне кажется, мы сумеем вам помочь, – сказала я. – Но уговор такой: мы помогаем вам, а вы – Артамонову, который пострадал без всякой вины.
   – Я уже вам сказал, что все давно решил, – недовольно ответил Горохов. – Если бы не эта злосчастная пленка… Я могу быть уверен, что, если она попадет к вам в руки, вы не попытаетесь использовать ее как инструмент давления?
   – Очень даже попытаемся! – возразила я. – Вы получите ее не раньше, чем закончится судебный процесс над Букреевым.
   Горохов посмотрел на меня исподлобья.
   – Вам недостаточно моего честного слова? – хмуро спросил он.
   – Вы – чиновник, я – папарацци, – ответила я. – Мы оба знаем, что слово к делу не пришьешь, Артур Евсеевич!
   Горохов долго рассматривал меня неприязненно, будто пытался проникнуть мне в душу, а потом с расстановкой сказал:
   – Уже не в первый раз убеждаюсь, как обманчива внешность. Глядя на вас, трудно представить, что имеешь дело с расчетливой и циничной особой!
   – К сожалению, не могу ответить вам тем же! – с притворным вздохом произнесла я. – Глядя на вас, сразу понимаешь, с кем имеешь дело!
   – Если думаете, что задели меня… – начал Горохов, но потом махнул рукой и устало сказал: – Ладно, оставьте это! Будем считать, что договорились. Если узнаете что-то новое, звоните мне в любое время. – Он достал из кармана визитную карточку и протянул ее мне. – Здесь прямой телефон и домашний… В любое время! Если найдете этого негодяя Лунькова, я вам в ноги поклонюсь! Делайте что угодно, но добудьте пленку. Может быть, вам нужны деньги? Не стесняйтесь!
   – Спасибо, ничего не требуется, – ответила я. – Только ваша добрая воля.
   Горохов кивнул и резко повернулся. Сутулясь и загребая подошвами по асфальту, он пошел прочь. Мы с Кряжимским дождались, пока он скроется за поворотом аллеи, и медленно двинулись к выходу из парка.
   Когда мы вышли из ворот, никаких следов Горохова и в помине не было. Мы уселись в мою машину и поехали в редакцию. Между собой мы не разговаривали, обдумывая последние впечатления.
   Зато на нашей стоянке мы с радостью увидели автомобиль Виктора. Сгорая от нетерпения, мы вбежали в офис. Виктор, сидя в кресле, пил кофе. Увидев нас, он отставил чашку и поднялся.
   – Ольга Юрьевна, – сказал он спокойно, – кажется, я нашел Лунькова.

Глава 10

   Похоже, Ромка с Маринкой уже переварили эту новость, потому что никакого волнения в них я не заметила. Однако с моим появлением они оживились, и в глазах их зажегся азарт. Должно быть, оба вообразили, что я немедленно отдам приказ начать облаву. Но их ждало разочарование.
   – Знаешь, что говорил в таких случаях Станиславский? – хладнокровно заметила я Виктору. – Не верю! Очень уж просто все получается…
   Рассказ Виктора, переведенный на более-менее нормальный русский язык, сводился примерно к следующему.
   Когда я закурила и села в машину, он уже был наготове. Минут через пять после того, как я уехала, из ресторана выскочила очкастая бабенка в бордовом костюме, Амалия Константиновна, директор ресторана и по совместительству хозяйка эротического клуба. Сломя голову она перебежала через улицу и села в синий «Фольксваген». Конечно, у Виктора не было полной уверенности, но он все-таки решил за ней проследить, заподозрив, что между моим визитом и волнением этой дамы есть прямая связь.
   Она поехала в сторону Сосновки. Наш фотограф-телохранитель пристроился за ней следом. Она очень спешила и не обратила на него никакого внимания. Он беспрепятственно проделал весь маршрут и в конце концов понял, что она едет на Сосновскую улицу. Так оно и оказалось. На середине улицы она свернула во двор и остановила машину около дома 63-а. Виктор действовал немного нахально и остановился совсем рядом. Она и тогда не обратила на него внимания.
   Выйдя из машины, дамочка спешно направилась к противоположному дому. Виктору удалось даже вычислить подъезд, на который она смотрела. Тогда он опередил ее и вошел в этот подъезд раньше. Ей и в голову не пришло, что человек, идущий впереди, может за ней следить. Наш детектив спокойно поднимался по лестнице, слушая, как она стучит каблучками внизу. Таким образом он добрался до четвертого этажа. Ее шаги оборвались на третьем. Виктор остановился так, чтобы его не было видно, и стал слушать.
   Она позвонила в дверь, но ей долго не открывали. Она нервничала и жала на кнопку раз за разом. Наконец Виктор услышал, как она с досадой сказала: «Да я это, я!», и дверь открылась – совсем чуть-чуть, так, чтобы она могла проскользнуть внутрь. В квартире она находилась недолго и выскочила впопыхах, как и входила. Однако на пороге чуть задержалась, и было слышно, как противный мужской голос, по мнению Виктора, принадлежащий именно Лунькову, пробурчал: «В пять я тебя жду! И обязательно привези видеомагнитофон!» Женщина в ответ сказала с досадой: «Ты напрашиваешься на неприятности! Сейчас нужно о другом думать». Но этот тип повторил: «Я сказал – привези магнитофон!» Потом он захлопнул дверь, а она спустилась вниз и села в машину. Виктор не стал ее преследовать, потому что решил посоветоваться с нами.
   – Что ж, вполне возможно, это Луньков и есть. Похоже, теперь мы знаем, где он прячется, – задумчиво сказала я. – И еще мы знаем, что в пять часов Амалия должна привезти ему видеомагнитофон. Если все хорошенько продумать, мы можем застать их врасплох.
   – Мне кажется, – вмешался Кряжимский, – лучше всего отправиться туда прямо сейчас и ждать Амалию во дворе. Это будет надежнее. Вдруг она приедет раньше или будет осторожнее себя вести и заметит слежку… Лучше подстраховаться.
   – Сергей Иванович прав, – сказала я. – Поедем на моей машине. Я надену маскарадный наряд – меня в нем ни один черт не узнает. Виктор со мной!
   – Интересно, почему опять Виктор? – дрожащим от волнения голосом вдруг произнес Ромка. – Как только намечается что-то серьезное, так сразу Виктор! А между прочим, кто навел вас на «Шипы и розы»?
   Наш юный курьер всегда обижался, когда расследование проходило без него.
   – Мы справимся вдвоем, – мягко сказала я. – А тебе, согласно КЗОТу, пора отправляться домой. Я не хочу, чтобы меня обвинили в эксплуатации молодежи.
   – Еще неизвестно, как вы справитесь! – упрямо сказал Ромка. – Вдруг возникнет непредвиденный фактор?
   Вообще-то он был прав – непредвиденный фактор вполне мог возникнуть, и даже не один.
   – Ох, не верю я в стойкость юных, не бреющих бороды! – продекламировала я со вздохом. – Ну, так и быть, берем тебя с собой. Но с одним условием – ты сидишь в машине и без команды не высовываешься!
   Ромкино лицо просветлело. Он заверил меня, что без команды не будет дышать.
   – Позвольте заметить, Ольга Юрьевна! – неожиданно вмешался Кряжимский. – Вы упустили один момент. Не знаю, понадобится ли вам помощь Ромки, но вот без Марины, по-моему, вам никак не обойтись. Ведь она единственная из нас знает Лунькова в лицо!
   Мы все смущенно переглянулись – Сергей Иванович, как всегда, был прав. Это называется – слона-то я и не приметил. Все-таки в сыскном деле нам еще было далеко до высот профессионализма.
   – Так что отправляйтесь-ка вы всей командой! – сказал Кряжимский. – А я остаюсь здесь, на связи. Так будет надежнее.
   Так мы и поступили. Но если Ромка воспринял свое назначение с энтузиазмом, то Маринка никакой радости не выказала. Возможная встреча с неверным возлюбленным ее явно напрягала. Впрочем, с логикой у нее было все в порядке – понимая, что нам без нее не обойтись, она не стала протестовать.
   Я в который уже раз натянула на голову парик и переоделась в мешковатое черное платье. Этот наряд надоел мне до тошноты, и я решила, что стоит придумать что-нибудь новенькое.
   Мы уселись в мою «Ладу» и поехали на Сосновскую улицу. Я была за рулем, Виктор, сидя рядом, указывал дорогу, а Марина с Ромкой, как группа резерва, разместились на заднем сиденье. По пути я поучала сотрудников, как им вести себя в экстремальной ситуации. Выглядело это достаточно занудно, но я предпочитала сделать наставление заранее. Когда мои помощники начнут проявлять инициативу, будет уже поздно.
   – Что касается Маринки, – говорила я, – то она вообще до поры до времени пусть даже в окошко не выглядывает! Если Луньков заметит тебя, пиши пропало!
   – Очень мне нужно глядеть в это окошко! – презрительно сказала Марина. – Даже если будете умолять – я и с места не двинусь!
   – Крайности мне не нужны! – строго прикрикнула я. – Дело слишком серьезное, чтобы капризничать.
   – Но если я его увижу, то так ему залеплю! – вдруг с удивительной непоследовательностью заявила Марина.
   Я вздохнула. Ну, чувствую, наломаем мы сегодня дров с такой командой! «А если нам попробовать войти в квартиру без Амалии? – подумала я. – Хотя трудно сказать, что из этого получится. Виктор ведь не слышал, как она звонила, может быть, у них есть условный сигнал. Луньков может насторожиться, и тогда все сорвется».
   И все-таки, если Амалия не появится, нам придется попытаться, решила я. Завтра может быть поздно – люди Букреева тоже не сидят сложа руки. Рано или поздно они нападут на след Лунькова. Не уверена, что нам удастся справиться с ними.
   Ведь Горохов выдал нам полную информацию. Кажется, он был искренен. Суть в том, что Горохов стал объектом двойного шантажа. Не знаю, как Букреев вышел на Лунькова, но тот сделал компрометирующую запись именно по заданию Букреева. Однако в последний момент сообразил, что может заработать на ней гораздо больше, и предложил ее Горохову – за триста тысяч баксов. После этого у него все пошло наперекосяк – в него стреляла бывшая подруга, на него начал охоту Букреев, появились мы и так далее. Теперь ситуация как бы зависла в воздухе…
   Насколько я поняла, Букреев хочет заставить Горохова дать нужные показания на суде, поэтому ему и понадобился компромат. Если мы оставим Букреева с носом, Горохов даст показания, которые отправят того за решетку. Цена слишком высока. Сейчас никто не будет стесняться.
   Если понадобится, я даже попрошу Виктора выбить дверь.
   За размышлениями я и не заметила, как мы добрались до места. Улица Сосновская, широкая и длинная, была тем не менее не слишком бойким местом. Чувствовалось, что мы попали на городскую окраину, где темп жизни не столь интенсивен, как в центре. Жилые дома расположились в основном на одной стороне улицы. На другой тянулись ряды каких-то складских помещений, гаражей, бетонный забор областного военкомата. Примерно на середине пути Виктор скомандовал сворачивать направо. Мы въехали в обширный двор, образованный многоэтажными домами, расположенными квадратом. Здесь уже стояло несколько автомобилей, поэтому моя «Лада» не бросалась никому в глаза.
   Выключив мотор, я обернулась к Виктору и вопросительно посмотрела на него.
   – Третий подъезд, третий этаж… Окна квартиры выходят во двор. Если этот фрукт достаточно предусмотрителен, он может без труда нас заметить, – разразился вдруг необыкновенно продолжительным монологом Виктор.
   – Ну что ж, – сказала я. – Давайте договоримся, как будем действовать. Я предлагаю следующий план: мы дожидаемся приезда Амалии, а затем мы с Виктором идем за ней в подъезд. Когда Луньков откроет ей дверь, мы врываемся в квартиру и берем его за горло. Если он не сознается сразу, подходит Маринка, чтобы провести опознание.
   – А что делаю я? – ревниво спросил Ромка.
   – Ты сидишь в машине и вертишь головой по сторонам, – ответила я. – Подмечаешь все необычное. Например, машину с мигалкой или крутых парней в черных масках…
   – Да ну, вы все время смеетесь, – проворчал Ромка. – А я спрашиваю вас совершенно серьезно! Вот возьмет ваш Луньков и сбежит от вас! Что тогда делать?
   – Ну, в этом случае разрешаю тебе остановить его окликом: «Стой! Стрелять буду!» – легкомысленно сказала я. – Ты лучше запомни номер квартиры – сорок пятый. Если действительно в наше отсутствие случится что-то необычное, поднимешься к нам и сообщишь. Только старайся не привлекать внимания.
   – Ладно, можете не беспокоиться! – снисходительно ответил Ромка. – Ученого учить – только портить!
   До назначенного срока, то есть до пяти, оставался еще целый час, и от нечего делать мы принялись рассматривать двор, в который нас забросила судьба. На его территорию выходили подъезды шести пятиэтажек. Возле каждого дома зеленели палисадники разной степени ухоженности. Еще здесь росло несколько деревьев, высаженных без какой-либо системы, а в центре имелась детская площадка с песочницей, горкой и качелями. Как ни странно, лавочек для сидения во дворе не было, поэтому и не было классических старушек, обосновавшихся на них, зорких и все примечающих. Разумеется, двор не был пустым, и его обитатели периодически попадали в поле нашего зрения, но это были совершенно посторонние люди, не имевшие к нам никакого отношения.
   Мы приглядывались и к окнам на третьем этаже, где, по расчетам Виктора, должен был скрываться Луньков, надеясь, что он может там появиться. Но тот, видимо, был слишком осторожен для этого.
   Так прошло полчаса. И тут мы в полной мере оценили предусмотрительность Кряжимского. Неожиданно во двор въехал синий «Фольксваген» и, совершив разворот, припарковался бок о бок с моей «Ладой»!
   Я невольно втянула голову в плечи, когда в каких-нибудь трех метрах от меня из машины выпорхнула Амалия Константиновна собственной персоной. Мне показалось, сейчас последует немедленное разоблачение, и операция сорвется.
   Но хозяйка «Шипов и роз» лишь скользнула по нашим лицам отсутствующим взглядом и тут же отвернулась. Она не узнала ни меня, ни Виктора, ни моей машины. Мысли ее были заняты совсем другим, а поверхностный осмотр наших физиономий не вызвал никаких тревожных ассоциаций.
   Амалия Константиновна обошла «Фольксваген» кругом, открыла дверцу и взяла с переднего сиденья сумку, в которой лежало что-то тяжелое. С досадой подняв ее, она торопливо зашагала к дому. Наверное, в сумке был видеомагнитофон для Лунькова.
   – Итак, действуем! – тихо сказала я. – Виктор, за мной, остальные на месте!
   Мы вдвоем вышли из машины и осторожно двинулись следом за Амалией. Виктор слегка отстал, делая вид, что не имеет ко мне никакого отношения. Он шел, сунув руки в брюки, и даже, по-моему, что-то насвистывал. Я неестественным шагом ковыляла впереди, изображая на лице полнейшее равнодушие и нечеловеческую усталость. Для правдоподобия мне не хватало сейчас кошелки с овощами – тогда бы я была вылитая домохозяйка, возвращающаяся с рынка. Без груза образ был не вполне завершен.
   Хрупкую Амалию, наоборот, ее ноша выбивала из колеи. Она уже дважды меняла руку и кусала губы с досады. Вероятно, обычно ей не приходилось таскать ничего тяжелее дамской сумочки.
   Мне это было на руку, потому что, занятая своими проблемами, Амалия не очень смотрела по сторонам. Она почти дошла до нужного подъезда, и я уже собиралась ускорить шаги, чтобы успеть догнать ее на лестнице, но тут произошло дурацкое происшествие, которого я никак не могла предвидеть.
   Я тоже не очень-то смотрела по сторонам и поэтому не сразу заметила, что ко мне направляется какая-то девушка. То есть боковым зрением я отметила ее появление, но никак не думала, что оно может иметь последствия. А они были. Девушка эта вдруг шагнула мне наперерез, и я буквально столкнулась с ней лицом к лицу. Ошалев от неожиданности, я даже отпрянула, но следующая неожиданность едва не сбила меня с ног. Передо мной стояла та самая розовая особа с проспекта, которую я столь неудачно пыталась сделать героиней провокативного репортажа. На ней было нарядное голубое платье, а золота на разных частях тела, по-моему, даже прибавилось. Ее миловидное личико казалось сейчас не только наивным, но и жалким. Взгляд, каким она пожирала меня, выражал полное подобострастие.
   – Простите, я спешу! – сказала я, приходя в себя, и попыталась обойти девушку.
   – Не уходите, пожалуйста! Вы ведь та самая… ну, которая насчет порчи? Прошу вас, сделайте что-нибудь! С тех пор как я вас послала – помните, тогда на проспекте? – у меня одни несчастья! Меня бросил парень, и я завалила экзамен по философии, представляете? Вы должны мне помочь! За что я ни возьмусь, у меня все валится из рук! Теперь я точно знаю, что кто-то навел порчу. Помогите, а, миленькая? – Девчонка, чуть не плача, смотрела мне в глаза и трясла мой рукав. Чувствовалось, что теперь она не выпустит его ни за какие коврижки. Уж лучше бы она еще раз обозвала меня дурой. Откуда ее черт принес? Кто мог предвидеть, что мы еще раз столкнемся с ней – именно здесь и именно сейчас? Тут точно не обошлось без порчи.
   Между тем Амалия Константиновна, прежде чем зайти на крыльцо, обернулась – и я поняла, что она обратила на нас внимание. Я едва не застонала и решительно выдернула руку.
   – Вы обознались, девушка! – холодно сказала я. – Не понимаю, о чем вы говорите!
   Губы у этого наивного существа задрожали, а на лице появилось выражение величайшей обиды.
   – Ах так! – с неожиданным пылом воскликнула она. – Вот, значит, как? Да ты мне всю жизнь поломала, ведьма! – И, прежде чем я успела отреагировать, девица вцепилась обеими руками в мой парик.
   Я инстинктивно отшатнулась, парик остался в руках у мстительницы, а мои русые волосы рассыпались у меня по плечам. Я внутренне ахнула.
   Зато Амалия Константиновна ахнула по-настоящему. Этот небольшой скандал, конечно же, не прошел мимо ее внимания, а мое неожиданное преображение открыло ей глаза. Мне даже показалось, что она в этот момент побледнела.
   А в следующий момент она уже скрылась за дверью подъезда и, должно быть, опрометью бросилась в конспиративную квартиру. Мое инкогнито было раскрыто.
   Я посмотрела на девушку с такой ненавистью, что она даже растерялась. Бессмысленно вертя в руках мой парик, она медленно отступила назад, утратив дар речи.
   Пока Амалия не вошла в квартиру, у нас есть время. Мне надо немедленно бежать к машине и выезжать со двора! Луньков, узнав, что его выследили, может удариться в панику и предпринять попытку к бегству. Маринку, которая может его опознать, следует высадить, когда машина покинет двор, иначе Луньков может ее заметить. Все, пора действовать, сейчас за мной будут наблюдать в окно…
   Усевшись за руль, я сердито прикрикнула на Ромку, который намеревался задать какой-то ехидный вопрос, и скомандовала:
   – Всем сидеть! Мы уезжаем! – После чего завела мотор и вывела «Ладу» со двора.
   Едва мы заехали за угол дома, я затормозила и распорядилась:
   – Маринка! Ступай осторожно обратно и посмотри, где находится Виктор. Луньков, может быть, сейчас попытается сбежать. А ты знаешь его в лицо…
   – Поняла! – сказала Марина и вылезла из автомобиля.
   Ее тоненькая фигурка скрылась за углом дома. Теперь оставалось только ждать. Еще не успев до конца отойти от собственной промашки, я не замечала, что Ромка буквально подпрыгивает на сиденье от нетерпения. Наконец он не выдержал и подал голос:
   – Может, мне стоит пойти посмотреть, что там и как?
   – Сиди уж, – рассеянно бросила я. – На меня смотри.
   Ромка собирался мне что-то сказать, но в этот миг со двора донесся нечеловеческий вопль, в котором я с большим трудом угадала какие-то жалкие остатки Маринкиного голоса. У меня мороз пошел по коже. Я тут же врубила мотор и задним ходом на всех парах въехала во двор.
   Моим глазам предстала удивительная картина – на полпути между домом и автостоянкой образовалась живописная группа. Наш Виктор выкручивал руку некоему молодому человеку. Тот был смугл, имел на шее золотую цепочку и, возможно, даже был симпатичен, но сейчас, когда он был скручен узлом и корчился от боли, это не очень бросалось в глаза. Но, без всякого сомнения, это был Луньков, потому что удары женской сумочкой, которые наносила ему по голове вопящая Маринка, могли предназначаться только одному человеку. «Лада» подлетела к троице вплотную, и я врезала по тормозам. Ромка, который уже не мог сдерживаться, пулей выскочил из машины. Я не успела его перехватить, да, пожалуй, и не стремилась к этому, потому что в этот момент сообразила, что в события вмешалось еще одно лицо.
   Не знаю, почему я сразу не заметила Амалию – наверное, слишком сосредоточилась на центральной фигуре, которую немилосердно лупцевали дамской сумочкой. Это обстоятельство отвлекло не только меня – как выяснилось, Виктор зазевался тоже и упустил момент, когда Амалия выпустила ему в лицо струю газа из баллончика.
   Это имело для него роковые последствия. Он тут же ослеп, оглох и выпустил свою жертву. Луньков, красный и страшный, немедленно выпрямился и, пихнув Маринку в грудь, бросился бежать.
   – В машину! – завопила Амалия, устремляясь к «Фольксвагену».
   Понимая, что мы упустили свой шанс, я лихорадочно соображала, что делать дальше. И в эту решающую секунду под ноги бегущему Лунькову отчаянно бросился какой-то человек. Луньков со всего маху рухнул на землю. Амалия остановилась, растерянно кусая губы.
   Я выскочила из машины и в два прыжка подскочила к хозяйке клуба. Действовала я, повинуясь какому-то инстинкту, и, надо признаться, он меня не подвел. Первым делом я выхватила у Амалии газовый баллончик. Она даже не сопротивлялась. Я хладнокровно обернулась к Лунькову, который поднимался с земли, и выпустила в его безумные глаза весь остаток газа, находившегося в баллоне. Мне доставило огромное удовольствие наблюдать, как этот тип заливается слезами и превращается в беспомощное трясущееся существо, кашляющее и исходящее слезами.
   Но пора было удирать – вокруг нас собирался народ, и кто-то предлагал вызвать милицию. Ко мне подскочил возбужденный Ромка и помог скрутить Лунькова. Тот даже не имел сил упираться, когда мы запихивали его в машину.
   Вдруг Ромка запустил руку ему за пазуху и с торжествующим видом извлек оттуда видеокассету. Я выхватила ее и спрятала под сиденье.
   Виктор с помощью Маринки тоже добрался до автомобиля и кое-как залез на сиденье. Теперь они с Ромкой с двух сторон зажали нашего пленника. Маринка села вперед, я за руль, и мы в ту же секунду стартовали, оставив позади недоумевающий народ и превратившуюся в соляной столб Амалию.

Глава 11

   – Итак, компромат у нас в руках, это главное! – заключил Кряжимский, когда я выключила видеомагнитофон.
   Было заметно, что Сергей Иванович смущен – пленка, отобранная у Лунькова, которую мы вдвоем просматривали у меня в кабинете, произвела на него шокирующее впечатление. Горохов не зря волновался, что запись смогут увидеть коллеги, – то, что вытворяла на экране его дочь, смутило бы любого.
   Впрочем, мы не собирались сосредотачиваться на моральном аспекте, нам было важно выработать дальнейшую стратегию действий. Запись мы, разумеется, собирались передать Горохову, как только от выполнит свое обещание, но до той поры надо было спрятать кассету в надежном месте.
   Другим вопросом, которым следовало заняться, был вопрос, что делать с Луньковым. Мы еще не успели с ним побеседовать, и сейчас он сидел в соседней комнате под надзором Виктора, Маринки и Ромки.
   Ромка был в ударе и чувствовал себя героем дня. Он заслуживал этого звания – если бы не его мужественный бросок в ноги убегающему Лунькову, неизвестно еще, чем бы все закончилось. Я заметила даже, что Виктор выглядит смущенным и разговаривает с Ромкой как с равным. У нашего курьера был сегодня самый знаменательный день в жизни.
   – Знаете что, Ольга Юрьевна? – вздохнув, сказал Кряжимский. – Пока вы будете тут разбираться с Луньковым, давайте-ка эту пленку мне. Я потихоньку отвезу ее к своему старому товарищу. Человек исключительно надежный, живет замкнуто. Пленка будет у него как в швейцарском банке. Провернуть это надо прямо сейчас, пока никто не спохватился, понимаете?
   – Наверное, вы правы, Сергей Иванович! – сказала я. – Нет никакой гарантии, что сегодня же Букреев не выйдет на «Шипы и розы». Да и о намерениях Горохова мы ничего не знаем достоверно, Может, у него возникнет соблазн получить кассету обходным путем. Действительно, лучше подстраховаться…
   – Я выйду из здания через служебный выход, – сказал Кряжимский, пряча кассету во внутреннем кармане пиджака. – Вернусь я мигом – друг живет неподалеку. Никто ничего не успеет понять.
   Мы вышли из кабинета, и Сергей Иванович, ни на кого не глядя, прошмыгнул в коридор. Я остановилась посреди комнаты и пристально посмотрела на нашего пленника. Он сидел в углу на стуле, небрежно развалившись и закинув ногу на ногу. Первое потрясение у него уже прошло, и в повадках Лунькова появилась привычная ему наглость. Однако красивое смуглое лицо его выглядело хмурым, а впечатление от смазливой внешности портили глаза, опухшие и красные, как у кролика.
   Вокруг, взяв Лунькова в кольцо, сидели Марина, Ромка и Виктор. У нашего фотографа тоже были покрасневшие глаза, и он был весьма сердит. По его угрожающему виду было ясно, что в случае чего Лунькову не поздоровится. Тот, кажется, догадывался об этом и попыток к бегству не предпринимал.
   Мой взгляд он встретил с молчаливым вызовом и даже изобразил на губах независимую усмешку.
   – Ну, что будем делать, Луньков? – стараясь сдерживаться, спросила я. – Как думаешь?
   – А чего мне думать? – пренебрежительно ответил Луньков. – Вы не имеете права меня задерживать. Я в суд на вас подам.
   – Ольга Юрьевна! – умоляющим голосом сказала Маринка. – Можно я дам ему по башке?
   – Я думаю, ты и так уже отшибла ему последние мозги, – заметила я. – Видишь, он стал плохо соображать?.. Что ты тут лепечешь про суд, Луньков? Сначала верни Маринке украденные деньги!
   – А у меня их нет! – нагло хохотнул Луньков.
   – Тогда, пожалуй, придется нам подавать на тебя в суд, – проговорила я.
   – И что вы докажете? – фыркнул Луньков.
   Я сделала небольшую паузу, а потом рассудительно заметила:
   – Ну что ж, мы так и думали, что у тебя совершенно не осталось совести. Сейчас ты это блестяще подтвердил. Поэтому мы не станем больше с тобой возиться, а просто позвоним в офис господину Букрееву…
   У Лунькова предательски дернулась щека, а в глазах появилось озабоченное выражение. Он несколько раз открыл и закрыл рот, точно рыба, выброшенная на берег.
   – Задышал, герой! – мстительно сказал Ромка, которого так и распирало от собственного триумфа.
   Луньков не обратил на его слова никакого внимания. Он бросил быстрый взгляд на меня, на Виктора, на телефон и переменил позу, опустив обе ноги на пол.
   – Ладно, – сказал он совсем другим тоном. – Давайте поговорим как люди. Чего вы хотите?
   – Ну, во-первых, верни деньги, – сказала я.
   – Нет проблем, – с удивительной легкостью отозвался Луньков. – Привезу через полчаса. Мне только на хату заглянуть…
   – На твою хату без слез теперь не взглянешь, – усмехнулась я. – И если ты думаешь, что там есть какие-то деньги, то ты здорово ошибаешься…
   Луньков пристально посмотрел на меня, и в глазах его появилось уныние. Однако он тут же как ни в чем не бывало произнес:
   – Тогда мне нужно пару дней. Верну все сполна. Только отдайте мою кассету.
   – Кассету? – удивилась я. – Какую кассету? Кто-нибудь знает, о какой кассете идет речь?
   – Первый раз слышу! – язвительно сказала Маринка.
   – Не было никакой кассеты! – с жаром подхватил Ромка.
   – Ну, вот! – развела я руками. – У нас нет никакой кассеты, дружок! Что тебе взбрело в голову?
   Луньков обвел нас обреченным взглядом и возмущенно сказал:
   – Вы чего, озверели? Это моя собственность! Вы не имеете права!
   – Может быть, тебе обратиться в милицию? – любезно подсказала я. – Или прямо в суд?
   Луньков угрюмо молчал.
   – Может, ты боишься, что в милиции заинтересуются содержанием записи? – продолжила я. – И обвинят тебя в распространении порнографии? Или того лучше – в шантаже?
   – Не докажете, – опять сказал Луньков.
   – Мы не собираемся ничего доказывать, – возразила я. – Нам от тебя нужны только деньги, которые ты так бессовестно украл. А все эти истории с кассетами нас не интересуют. Может быть, они заинтересуют Букреева? Его ребята перевернули всю твою квартиру. Может быть, они тоже ищут какую-то кассету?
   – Если вы не хотите отдавать мне кассету и мою хату обчистили, то где я возьму деньги? – хмуро спросил Луньков.
   – Почему бы тебе не попросить взаймы? – поинтересовалась я. – У Амалии Константиновны, например.
   Луньков задумался, а потом сказал:
   – Можно позвонить?
   Я молча указала на телефон. Луньков поднялся, подошел к столу и осторожными, вкрадчивыми движениями набрал номер. Прижимая трубку к уху, он страдальчески наморщил лоб и произнес:
   – Амалия? Это я! Послушай… Нет, подожди!..
   Он вдруг умолк и положил трубку на рычаг.
   – Она не хочет со мной разговаривать, – безнадежно сообщил он и добавил с чувством: – Стерва!
   – Да, теперь число твоих сторонников будет неуклонно уменьшаться! – сочувственно сказала я. – Только Букреев…
   – Да что вы заладили – Букреев, Букреев! – вдруг взорвался Луньков. – Козел ваш Букреев! Если бы он не был таким жлобом, все было бы чисто, и все были бы довольны! И вашей чудачке я все бы вернул, – он кивнул на Маринку, – и вообще… А теперь пусть он с вами разбирается! Я ему так и скажу, что кассета у вас, пусть что хочет, то и делает!
   – А что? – произнесла я задумчиво. – Это мысль!
   – Вы о чем? – подозрительно покосился на меня Луньков.
   – Ты подал мне идею, – ответила я. – Давай так и сделаем. Бог с ними, с деньгами! Должок мы тебе простим, а за это ты окажешь нам услугу.
   – Какую еще услугу? – недоверчиво спросил Луньков.
   – Во-первых, ты рассказываешь нам всю историю от начала и до конца, – заявила я. – А потом мы тебя отпускаем на все четыре стороны, но с одним условием – ты сам позвонишь Букрееву и скажешь, что кассету у тебя отобрали и она находится в сейфе главного редактора газеты «Свидетель». Между прочим, это избавит тебя от самой крупной неприятности.
   – Что вы имеете в виду? – насторожился Луньков.
   – Тебя не убьют, – сказала я. – Ты объяснишь Букрееву, что я все знаю и собираюсь давать в газете материал о ваших художествах. Если он решится тебя прикончить, весь город будет знать, кто это сделал.
   – Спасибо, утешили! – саркастически сказал Луньков. – Испугался он вашей газеты!
   – Ну, если он такой бесстрашный, – хладнокровно заметила я, – то тогда, конечно, тебя уже ничто не спасет. Но почему-то мне сдается, что тебя не тронут. Во всяком случае, у тебя будет небольшое время, чтобы убраться куда-нибудь подальше.
   Луньков несколько секунд взвешивал в уме мое предложение.
   – Ладно, договорились! – сказал он наконец. – Уеду в Чехию – у меня там друган. Только вы, правда, меня не обманете?
   Я пожала плечами.
   – Может, тебе гарантийное письмо выдать? – ехидно спросила я. – Маринка сейчас отпечатает…
   – Я ему сейчас отпечатаю! – с угрозой сказала Маринка.
   – Ну ладно, ладно! – примирительно произнес Луньков. – Не будем горячиться. Я же просто спросил… – Он вернулся на свое место и сел на стул. – Значит, хотите, чтобы я все рассказал? Пожалуйста! Только дайте мне сначала сигарету…
   Маринка, не поворачиваясь, швырнула в него пачкой «Космоса», который мы держали для посетителей. Луньков поймал пачку, вытащил сигарету и щелкнул собственной зажигалкой. Со вкусом затянувшись, он заговорил:
   – Ну, чего рассказывать? С Гороховой я учился в одной группе. Она меня никогда особо не интересовала. Так себе телка – с бо-о-ольшим прибабахом вдобавок. Правда, «капуста» у нее водилась, и перепихнуться она вроде была не прочь. Поэтому я на нее и запал. Кто же знал, что она окажется извращенкой?! Мы с ней пару раз трахнулись, но я чувствую – что-то не то. В принципе ничего особенного не случилось, только я у нее денег взаймы набрал лишку – вроде неудобно было так сразу от ворот поворот давать. А тут она меня в этот клуб затащила. Там меня вообще чуть не стошнило. Чем они там занимаются, мне вообще не в кайф. По мне, так уж лучше «голубые», хотя я и «голубых» не уважаю, вы не подумайте! Хотел я уж окончательно деру давать, но тут получилось так, что на меня Амалия глаз положила. Она, конечно, не первой свежести, но темперамент имеется. А я человек слабохарактерный – если баба меня хочет, я отказать никак не могу. В общем, так и шло. Ленка, конечно, приревновала и, чтобы мне досадить, там в клубе оттягивалась по полной программе, чуть ли не у меня на глазах – там желающих-то на такие упражнения хватает. Ну а мне по фигу – главное, чтобы меня в эти извращения не втягивали. Амалия сама, между прочим, нормальная баба, без этих закидонов.
   Ну вот, а дальше меня вдруг нашел Сазан – мы с ним еще со школы были знакомы, одно время даже корешками были, – теперь он у Букреева работает, громилой по особым поручениям. Самого Букреева я только понаслышке знаю – серьезный, говорят, человек, а между прочим, ни одной судимости.
   Короче, Сазан меня спрашивает, мол, с Гороховой у меня любовь или как? Да так, говорю, связь. Дело есть, говорит он, поможешь – разбогатеешь. Ну я, понятное дело, заинтересовался. Он мне объяснил – Букрееву прижать надо Горохова, а вроде нечем. Вот если бы ты, говорит, его дочку сумел заснять в разных позах, хозяин у тебя эту пленку бы купил. То есть он имел в виду, чтобы я наши с Ленкой траханья заснял. По всему ясно, про ее тайные развлечения они не знали.
   А я сразу смекнул, что делать. На хрена мне самому подставляться, когда есть другие артисты, да еще интереснее? У них же, у садистов, плетки разные, цепи – как в кино антураж! В общем, договорились мы с Сазаном, что сделаю я ему фильм, а Букреев мне десять кусков за него заплатит. С Амалией я договорился быстро – она от меня сначала без ума была, на все соглашалась. И потом, сделать запись у них в клубе было запросто, если знаешь что к чему. У них есть комнаты, где подглядывать можно. Вот Амалия и устроила Ленке такую комнату. Та как раз себе какого-то спортсмена нашла – здоровый бык, а в душе мазохист. Ну, я их любовные игры и заснял – спокойненько так, без напряга, как в студии – получилось качественно, ну, вы сами видели…
   А вот дальше началась лажа. Я, когда пленку просмотрел, сразу Сазану позвонил. Тот обрадовался и сказал, что побежит доложить хозяину. А мне встречу назначил, чтобы, значит, обменяться: я – товар, он – деньги. Я, как лох, кассету сунул в карман и поехал на эту «стрелку». Сазан приходит веселый, говорит, хозяин уже Горохова пугнул – все путем, отлично все получилось. Давай, говорит, кассету и держи гонорар. И протягивает, представляете, тысячу баксов!
   Я чуть не родил. Ты что, говорю, кинуть меня решил, что ли? Речь шла о десяти кусках! Сазан замялся, извиняться начал – хозяин, мол, сказал, хватит тысячи, я тут ни при чем, войди в мое положение…
   Тогда я разозлился и отвечаю: на хер мне твое положение, у меня самого положение – не позавидуешь. Любимую девушку продаю за паршивую тысячу! Скажи своему Букрееву – пусть на эту тысячу в магазине порнухи купит и смотрит до упора. А эту кассету я ему не отдам. В общем, послал я Сазана и ушел.
   Честно говоря, я не думал, что они так обнаглеют. Я спокойно сижу себе, жду, когда Букреев опомнится и десять кусков мне принесет. Жду день, жду два – без толку. И тут мне в голову приходит гениальная мысль. А на хрена мне этот Букреев, когда я сам могу предложить кассету Горохову.
   И как я это подумал, у меня от сердца отлегло. Горохов – человек небедный, у него можно не десять, а сто тысяч просить. В общем, позвонил я ему и попросил триста. Он, конечно, ломаться начал, о бедности своей рассказывать, но я ему намекнул, что лучше бедность, чем позор на всю Европу. При его должности иметь дочь-порнозвезду – слишком большая роскошь.
   С этими хлопотами мне совсем не до учебы было, и в институте я даже не показывался. На хрена он мне нужен, когда у меня, можно сказать, триста тысяч в кармане, верно? В том, что папаша заплатит, я не сомневался. И тут узнал, что Ленка академический взяла. Еще раз позвонил Горохову и предупредил, что мое терпение не бесконечно. И опять стал ждать. А чтобы не так скучно было, с вашей чудачкой познакомился. Кажется, я ей понравился сначала. Не знаю, что она теперь на меня так рассердилась, – я ведь ничего плохого ей не хотел.
   Но тут меня опять Сазан нашел и сказал, чтобы я не валял дурака, иначе мне не поздоровится. Я послал его подальше и заявил, что больше не имею с ним никаких дел. Конечно, я понимал, что связываться с Букреевым опасно, но я рассчитывал, что успею бабки срубить и отвалить отсюда.
   И вдруг заваливается эта сволочь Ленка и всаживает в меня пулю! Представляете мое состояние? Тут я, конечно, перетрухнул маленько. Получился у меня нервный срыв, и я стал делать ошибки.
   То есть сначала я все правильно сделал – перебрался к Маринке, там меня хрен бы нашли. Только я сдуру деньги дома забыл. А вторая дурость – я с Маринкиного телефона Букрееву позвонил и сказал, чтобы он не беспокоился: я, мол, кассету уже Горохову вручил, и ваши не пляшут. Только я не учел, что у них определитель номера имеется и что они с Гороховым контакт поддерживают и знают, что кассета у меня.
   Слава богу, они сами на Маринкин номер позвонили, чтобы убедиться. Я понял, что дело плохо, и дал деру. Идти мне особенно было некуда, везде меня могли найти. Тогда я попросил Амалию меня спрятать. Она отвезла меня к своей родственнице. Та за границу уехала, а Амалии квартиру поручила.
   Там я, конечно, чуть не сдох от тоски, да вдобавок Амалия злиться начала. Ей неприятности, видишь ли, не нужны. Можно подумать, они мне нужны! В общем, понял я, что придется отдавать Букрееву кассету, если я жить дальше думаю. Тогда я решил сделать копию и убить двух зайцев – и Букреева успокоить, и с Горохова бабки вытянуть. Я даже решил сбавить цену – черт с ним, пусть будет сто тысяч! Уж больно мне надоело по чужим углам прятаться.
   А тут вдруг вы заявляетесь на мою голову. Амалия врывается – глаза как полтинники: там внизу из газеты, кричит, они меня выследили! Ну, думаю, если уж в газете про меня знают, значит, дело плохо. Вези, говорю Амалии, меня куда-нибудь! Кассету схватил, ноги в руки и вон из хаты… Ну а дальше вы знаете…
   Луньков умолк и обвел нас горестным взглядом.
   – Да, печальная повесть! – сказала я со вздохом. – Аж слеза прошибает. Чистый, искренний юноша в тисках обстоятельств. Не хватает только концовки. Ты какую выбираешь – хеппи-энд или смерть главного героя?
   – Не-е, я люблю счастливые концы, – протянул Луньков.
   – Тогда отправляйся и немедленно звони Букрееву, – жестко велела я. – Сделаешь, как я сказала, оставим тебя в покое. Не сделаешь, раскрутим всю эту бодягу до конца – и Амалии достанется, и Букрееву, и твоей подружке Гороховой. Представляешь, сколько у тебя будет врагов, жаждущих твоей крови?
   – Так, может, я прямо отсюда и позвоню? – оживился Луньков, показывая на телефон.
   – Ты забыл про определитель номера? – удивилась я. – Нет, вся штука в том, что Букреев должен знать, что кассета у нас, но не должен знать, что мы об этом звонке знаем.
   – Понял! – сказал Луньков. – Так я пойду?
   – Топай! – ответила я. – Тебе дать жетон для автомата?
   Он махнул рукой и криво улыбнулся.
   – На жетон у меня хватит!
   Луньков вытащил из пачки еще одну сигарету, положил пачку на стол и вышел.
   – Зря вы его отпустили, Ольга Юрьевна! – хищно сказала Марина. – Его судить надо! А он даже денег не вернул!
   Открылась дверь, и на пороге появился Кряжимский. Он незаметно подмигнул мне и сказал:
   – Что-то мы сегодня засиделись, господа! Не пора ли по домам? Молодой человек, я смотрю, уже ушел? Давайте и мы последуем его примеру. Правильно же замечено – утро вечера мудренее!

Глава 12

   Букреев, видимо, тоже был убежден в преимуществе утра, потому что ничего не предпринимал до рассвета. То, что Луньков мог меня обмануть, казалось маловероятным. Лишившись кассеты, он как пчела без жала сделался пушист и безопасен. Теперь у него была одна забота – спасти свою шкуру.
   Мои сотрудники тоже возлагали на это утро большие надежды – во всяком случае, на работу все явились вовремя. Все ожидали каких-то событий.
   Я не стала отступать от привычного распорядка. Поручив Маринке варить кофе, я отправилась в кабинет и первым делом набрала номер мэрии. С Гороховым меня соединили беспрепятственно.
   – Здравствуйте, Артур Евсеевич! – деловито сказала я. – У меня для вас хорошие новости. Предмет вашего беспокойства находится у меня в руках. Луньков больше не сможет ничего от вас требовать.
   После короткой паузы Горохов осторожно спросил:
   – Это совершенно точно?
   – Точнее не бывает, – заверила я.
   – Может быть, мы все-таки решим вопрос сразу? – с надеждой произнес он.
   – Вопрос уже решен, – отрезала я. – Как только Букреев получит срок, вы получите кассету.
   – А вы не боитесь, что теперь у вас могут возникнуть проблемы?
   – Как видите, мы очень оперативно решаем проблемы! – с гордостью ответила я.
   – Да, вам можно позавидовать, – не слишком радостно проговорил Горохов. – Должен признать, что вначале я отнесся к вам непозволительно легкомысленно…
   – Важно вовремя признать ошибки, – скромно сказала я.
   – Лучше не делать их вообще – вы это хотели сказать?
   – Говорят, не ошибается тот, кто ничего не делает, – напомнила я.
   – В моем случае эта формула не сработала, – печально сказал Горохов. – Ладно, вы действительно меня обнадежили. Спасибо. Желаю успехов.
   – Взаимно, – ответила я и повесила трубку.
   В кабинет заглянул Кряжимский и вопросительно посмотрел на меня.
   – Что, пора проводить совещание, Сергей Иванович? – спросила я.
   – У нас посетители, – многозначительно ответил Кряжимский.
   – Уже? – удивилась я. – И вы думаете…
   – Они самые, – тихо сказал Кряжимский, печально кивая. – Впятером пришли. Требуют самого главного.
   – Ну что ж, – сказала я. – Придется принять. Интересно, они все пятеро будут разговаривать?
   Разумеется, я преувеличивала – ко мне в кабинет вошел только один человек. Он остановился на пороге, едва не задев головой притолоку, и оценивающе оглядел меня. Правда, мне показалось, что он не столько интересуется моей персоной, сколько демонстрирует себя.
   Посмотреть, действительно, было на что: ражий мужчина под два метра ростом, белобрысый и стриженный под ноль – картина была впечатляющей. Лицо не отличалось особой выразительностью – круглое, рыхлое, покрытое шрамиками от старых угрей. Только глаза выделялись – маленькие и почти бесцветные, они горели недоброй энергией и упорством. Мужчина был облачен в шикарный белый костюм, льняную светло-серую рубашку и в штучные туфли, которые подобная публика предпочитает называть эксклюзивными. И еще посетитель издавал необыкновенный аромат – наверняка парфюм, каким он пользовался, тоже был эксклюзивным.
   Меня всегда поражало, какое значение нынешние нувориши придают внешнему виду. Стремление одеваться красиво неизменно сбивало меня с толку. Возникало впечатление, что таким образом человек пытается начать приобщение к высокой культуре. В большинстве случаев, однако, культурой одежды все и заканчивалось.
   Но потом я стала умнее, и теперь, глядя на посетителя, я сделала единственный вывод – раз он может позволить себе такой костюм, значит, денежки у него водятся. Поняв по моему взгляду, что эксклюзив не сразил меня наповал, мужчина шагнул к столу и хмуро буркнул:
   – Здравствуйте! Моя фамилия Букреев!
   – Ольга Юрьевна Бойкова, – сказала я. – Прошу садиться! Хотите кофе?
   – Не хочу, – отрезал Букреев, опускаясь в кресло и обшаривая глазами кабинет.
   Я заметила, что взгляд его задержался на сейфе, и с облегчением поняла, что Луньков в точности исполнил мои указания.
   – В таком случае перейдем к делу? – спросила я. – Ведь вас привело ко мне какое-то дело?
   – Само собой! – подтвердил Букреев, самодовольно рассмеявшись. – Я же человек деловой! Слышали небось мою фамилию?
   – Что-то припоминаю, – сказала я. – Что-то связанное с цветными металлами, верно? Только у нас тут с этим предметом туго…
   – С каким предметом? – подозрительно спросил Букреев. – Ах, вы в этом смысле? Понимаю, шутка! Ясное дело, я не по этому вопросу…
   – Тогда что же привело вас к нам? – мило улыбаясь, спросила я.
   Он довольно бесцеремонно подмигнул и сказал с какой-то игривостью в голосе:
   – Ну ладно, чего там! Мы – взрослые люди, верно? Чего нам комедию ломать? Вы сколько навариваете в месяц?
   Я прикинулась полной дурочкой и спросила:
   – Вы имеете в виду, варю ли я сама обед? Или это у вас, у металлистов, такой специальный термин?
   Букреев долго и непонятно смотрел на меня, а потом сказал скучным голосом:
   – Ну что вы – хохмачка, я понял. Давайте-ка все-таки по-серьезному. Я хочу купить у вас одну вещь. Только не порите чепухи про цветные металлы! Вчера вы отобрали у одного человека кассету. Вообще-то за такие вещи бьют. Это не ваша собственность, верно? Но я готов заплатить.
   – Эта кассета не продается, – сказала я.
   – Да бросьте! – напыщенно произнес Букреев. – В этом мире все продается и покупается. Главное, назначить правильную цену. Сколько вы за нее хотите?
   Я задумалась, стараясь изобразить на лице душевную борьбу.
   – Миллион долларов! – сказала я наконец замирающим голосом.
   Букреев посмотрел на меня презрительно и без стеснения повертел пальцем у виска.
   – Крыша едет? – спросил он. – Да за миллион баксов я могу купить десять таких газет, как ваша, вместе с придурками, которые там работают!
   – Ну, так покупайте! – обиженно сказала я.
   – Они мне не нужны! – отрезал Букреев. – Мне нужна кассета.
   – Я же сказала – она не продается!
   – Да вы сами сейчас сказали, что хотите за нее миллион!
   – Но вы-то не хотите его платить!
   – Не хочу! – подтвердил Букреев. – Потому что это несерьезно. Вы вообще представляете себе, что такое миллион баксов? Вы видели его когда-нибудь?
   – Видела! – гордо сказала я.
   – В натуре? – изумился Букреев. – И где же это?
   – В кино! – ответила я.
   Букреев сделался мрачным как туча. Кажется, он с большим удовольствием меня сейчас придушил бы. Тема денег была для него священной, а я превращала ее в недостойный балаган. Но он все-таки сдержался. Единственное, что он себе позволил, это перейти на «ты», так ему, видимо, было легче разговаривать.
   – Слушай, – сказал он. – Давай по-хорошему. Не надо морочить мне голову. Я ведь могу и рассердиться. Эта кассета не стоит миллиона долларов.
   – А сколько она стоит? – поинтересовалась я.
   – Я дам тебе десять кусков, – заявил Букреев. – В «зеленых», разумеется. Ты столько за год не заработаешь.
   – Если бы я собиралась жить один год, – сказала я, – то еще можно было бы подумать. Но я собираюсь жить сто лет. По десять тысяч на год – как раз получается миллион.
   – Такие упрямые, как ты, столько не живут, – убежденно сообщил Букреев.
   – Это можно расценивать как угрозу? – вежливо спросила я.
   – Да на фиг ты мне нужна! – презрительно скривился Букреев. – Я просто сказал. Ну, ладно! Я накину тебе еще пять, хотя и не за что! Но, раз уж ты такая упертая, пользуйся! Пятнадцать кусков – и по рукам!
   Я мотнула головой и сказала:
   – Не пойдет! Кассета стоит миллион долларов!
   Букреев заерзал в кресле, почесал стриженую голову и вдруг насмешливо спросил:
   – А тебе она вообще-то зачем?
   – Мало ли! – откликнулась я. – Такая вещь всегда пригодится.
   – Да ни хрена она тебе не пригодится, – пренебрежительно заметил Букреев. – Тебе за нее никто больше не даст, не надейся! А в газетке своей ты тоже ничего напечатать не сможешь – тебя сразу окоротят! Я тебе самый лучший вариант предлагаю! Между прочим, у меня башли с собой. Договоримся – деньги из рук в руки. Соглашайся.
   – А сколько у тебя с собой – десять или пятнадцать? – спросила я.
   – Наскребем и пятнадцать! – благодушно ответил Букреев. – Ну, что решила?
   – А может, вы и миллион наскребете? – с надеждой предположила я.
   Букреев погас, нахмурился и полез в карман за носовым платком. Потом он обстоятельно вытер вспотевшее лицо, шею и пробормотал:
   – Тяжело с тобой базарить, Бойкова! Как с тобой муж живет? Между прочим, он у тебя кто? Не олигарх случайно?
   – Был бы олигарх, – не моргнув глазом, ответила я, – на фига бы мне твой миллион?
   – Тоже верно, – кивнул Букреев. – Но ты называешь нереальную цифру. Это я тебе говорю!
   – Цифра как цифра, – сказала я. – Тем более это не цифра, а число. И что значит – нереальная? Если мне захочется реальных цифр, я пойду в свою кассу. Но раз выпал шанс подзаработать – чего стесняться?
   Букреев криво усмехнулся и приподнялся в кресле, чтобы спрятать в карман платок.
   – Вообще-то ты мыслишь правильно! – одобрительно сказал он. – Тебе бы в бизнес идти, а не бумажки всякие писать… Ты про это не думала?
   – Про что я только не думала! – вздохнула я.
   Букреев сочувственно посмотрел на меня и буркнул:
   – Ну а про кассету что надумала? Отдаешь?
   – За миллион! – категорически заявила я.
   Букреев засмеялся, хлопнул по столу широкой ладонью и сказал:
   – Ну, черт с тобой! Будет тебе миллион!.. Только, сама понимаешь, сразу такую сумму не соберешь… Давай так договоримся – завтра в двенадцать жди меня здесь с деньгами. Только уж про кассету никому ни слова!
   – Само собой, – кивнула я.
   – Ну и отлично! – сказал Букреев, вставая. – Значит, завтра в двенадцать. Я тебе деньги, ты мне кассету!
   – Из рук в руки, – подтвердила я.
   – Ну, до завтра! – снисходительно бросил Букреев и величаво удалился из кабинета.
   Еще с минуту я неподвижно сидела за столом, мечтательно глядя в пространство. Я была очень довольна собой – далеко не каждому удается провернуть такую выгодную сделку! Все-таки у меня есть коммерческая жилка, гордо подумала я, представляя, как будут ошарашены мои сотрудники, когда я небрежно сообщу им, какими суммами теперь оперирую.
   Кстати, они не заставили себя ждать и вскоре один за другим ввалились в кабинет без стука, заговорив при этом наперебой и каждый о своем.
   Как всегда, наиболее деликатным оказался Кряжимский, который прежде всего спросил:
   – С вами все в порядке?
   Ромка возбужденно выпалил:
   – Они неспроста приходили, Ольга Юрьевна! Знаете, что я заметил?..
   Его прервала Маринка, она озабоченно спросила:
   – Ольга Юрьевна, вы кофе остывший будет пить или варить новый?
   В ответ на это я сделала надменное лицо и произнесла уничтожающе:
   – Вот еще! Где это видано, чтобы миллионеры пили остывший кофе?
   Они вытаращили глаза.
   – Не понял! А кто у нас миллионер? – спросил Ромка.
   – Разумеется, я! – скромно сообщила я.
   – И давно? – недоверчиво поинтересовалась Марина.
   – Я понял, – весело сказал Ромка. – Букреев предложил вам за кассету миллион рублей!
   – Долларов! – поправила я его.
   Ромка присвистнул, а Кряжимский покачал головой и сказал:
   – Но это же нонсенс! Ни при каких обстоятельствах он не заплатит эту сумму!
   – Конечно, не заплатит, – согласилась я. – Неужели вы предположили, что я могла попасться на эту удочку? Реально он предлагал десять тысяч, но я запросила миллион. На том и договорились. Надеюсь, мне удалось убедить Букреева, что я не самая умная женщина в городе.
   – Не понимаю, – обиженно сказала Маринка. – Зачем нужно было выставлять себя дурой перед этим мужланом?
   – Все очень просто, – ответила я. – Теперь он убежден, что я буду ждать миллиона, а кассета будет лежать у нас в сейфе и никуда не денется.
   – Ну и что? – недоуменно спросила Маринка.
   – А то, что ночью они проникнут в редакцию и украдут кассету! – воскликнул Ромка, задыхаясь от нетерпения. – Я видел, как эти жлобы все здесь осматривали! Точно вам говорю – они выясняли, какие у нас замки и есть ли сигнализация…
   – Какой ужас! – сказала Маринка. – Надо позвонить в милицию!
   – Именно это я и собираюсь сделать, – сказала я. – Но чуточку позже. Давайте сначала выпьем кофе и все обсудим.
   Понадобилось еще несколько минут, чтобы все приготовить. Наконец каждый получил свою порцию кофе, и мы приступили к обсуждению.
   – Значит, вы хотите устроить засаду? – совершенно забыв о субординации, заговорил Ромка.
   – В общем-то, есть у меня такая мысль, – призналась я. – Вот только надо решить, действовать своими силами или обратиться в правоохранительные органы?
   – Если мы хотим нанести Букрееву чувствительный удар, – заметил Кряжимский, – без помощи милиции не обойтись. Надеюсь, Ольга Юрьевна, вы записывали переговоры с этим артистом?
   – Нет, – покачала я головой. – Это нецелесообразно. Мне не хочется обнародовать историю с шантажом. Пользы это никому не принесет, а репутация Горохова и его дочери будет испорчена. Но ведь не это является нашей целью?
   – Но в этом случае эффект, которого мы достигнем, будет совсем небольшим, – озабоченно сказал Сергей Иванович. – Ну, возьмут пару крутых при попытке проникнуть в наш офис – и что толку? Никто не докажет, что они действовали по указке Букреева, да и сама цель проникновения будет совершенно непонятной. В лучшем случае они отделаются небольшим сроками, а сам Букреев вообще не пострадает.
   – А моральный эффект? – возразила я. – Я исхожу из того, что в данной ситуации до окончания судебного процесса Букреев не даст нам покоя. Всеми путями он будет стараться добыть кассету. Тут все пойдет в ход – и подкупы, и провокации, и покушения. Никто из нас не застрахован от нападения на улице или дома. Однако, если сейчас кто-то из людей Букреева попадет на скамью подсудимых, ему придется быть осторожнее. Любая новая ошибка может оказаться для него роковой. Не забывайте, ему и без того грозит довольно серьезная статья!
   – Согласен, – произнес Кряжимский. – Конечно, будь у нас сейчас запись, подтверждающая заинтересованность Букреева в некоей кассете, да используй мы показания Лунькова и Горохова, да попадись букреевские молодцы при взломе редакционного сейфа, наш предприниматель влип бы очень серьезно. Но мне тоже не нравится принцип – цель оправдывает средства. Как бы мы ни относились к таким людям, как господин Горохов, вряд ли он заслуживает того, чтобы интимная жизнь его дочери была продемонстрирована всему свету. Я думаю, теперь его участие в той трагической охоте получит в суде соответствующую оценку, и это послужит ему уроком. Как и вообще вся эта история. Может быть, она научит его скромности и осмотрительности.
   – Интересно, – надула губы Марина. – Значит, этот подлый шантажист останется без наказания? Обокрал меня, натворил еще всяких дел и – чистенький? А вы видели, как он меня ударил?! И потом, это мерзкое заведение, которое возглавляет эта женщина?
   – Угомонись, Марина! – остановила я ее. – Твое возмущение вполне естественно. Но, согласись, никаких неприятностей у тебя бы не было, если бы ты с самого начала вела себя осмотрительно. Честно говоря, я совсем не уверена, что этот Луньков исправится, если попадет в тюрьму. Увы, статистика утверждает обратное. Учитывая его склонности, можно ожидать, что тогда мы получим еще одного законченного преступника. Теперь он здорово напуган, и есть шанс, что он наконец возьмется за ум… А что касается клуба «Шипы и розы»… Мне тоже не нравится это заведение. Но я не готова судить людей, которым он необходим. Это непростой вопрос, и вряд ли кто-то может сейчас решить его…
   – Это верно! – подхватил Кряжимский. – Перед нами серьезная задача – привлечь внимание общества к варварскому отношению к всеобщему достоянию и к тому вопиющему факту, когда человек, исполняющий служебные обязанности, получает пулю в грудь от распоясавшегося нувориша! Не позволить преступнику уйти от ответа – вот что сейчас главное! Ради этого я согласен даже пойти на некоторые издержки. Меня тоже смущает безнаказанность этого мальчишки Лунькова. Но мы связаны обязательством перед Гороховым и вынуждены хранить тайну. К сожалению, все, что связано с шантажом, должно остаться тайной…
   – Ладно, Маринка, не расстраивайся! – рассудительно заметила я. – Ты приобрела опыт, а что может быть ценнее? А материально мы тебе поможем… И вообще давайте решать, как мы будем встречать незваных гостей. Я думаю, они сегодня явятся. Букреев уверен, что кассета в редакции и что я буду ждать его завтра с миллионом. Значит, именно в этот временной промежуток они предпримут попытку выкрасть кассету. Не зря же они рассматривали наши замки!
   – Мы можем остаться тут на ночь и скрутить их! – воскликнул Ромка, сверкая глазами.
   – Понятно, что против тебя ни один враг не устоит, – серьезно сказала я. – Вот только беда – а вдруг, увидев тебя, они тут же разбегутся?
   – Да ну вас! – дрогнувшим голосом произнес Ромка. – Вечно вы надо мной смеетесь. А между прочим, если бы не я…
   – Ладно-ладно, – перебил его Кряжимский. – Никто над тобой, Ромка, не смеется. Но дело не в этом. Чтобы все было официально, присутствие милиции просто необходимо! Может быть, кто-то из нас и должен тут подежурить, но только в компании профессионалов. Весь вопрос в том, удастся ли договориться с милицией? Боюсь, наша просьба не вызовет энтузиазма…
   – Придется звонить генералу! – вздохнула я. – Он меня, конечно, не любит, но когда увидит, что я готова перед ним лебезить, думаю, все-таки сжалится…
   С этими словами я набрала номер приемной начальника городского УВД. Там мой звонок восприняли без энтузиазма, но и без удивления – периодически мне приходится беспокоить генерала, и, можно сказать, мы с ним находимся в отношениях, напоминающих дружественные. Во всяком случае, он не пытается уклониться от разговоров со мной. Сейчас меня тоже соединили – к счастью, у генерала не было в этот момент совещания, и он мог уделить мне внимание.
   – Здравствуйте, Георгий Петрович! – почтительно произнесла я в трубку. – Вас беспокоит Бойкова. Надеюсь, я не очень помешала!
   – Ответить на этот вопрос пока не берусь, – невозмутимо сказал генерал Свиридов. – Это станет ясно, когда ты выложишь свои претензии. А вообще привет! Пару минут я могу тебе уделить. Выкладывай, что там у тебя!
   – Очень хорошо! – сказала я с благодарностью. Генеральское «ты» меня не смущало, потому что генералы говорят «ты» всем, кроме маршалов. – Меня беспокоит, что в прессе совсем мало отражается героическая деятельность наших органов. Такое положение представляется мне недопустимым.
   Свиридов озадаченно хмыкнул и спросил:
   – Ну и?..
   – Вот я и думаю – не пора ли дать серию положительных материалов о нашем УВД? – с энтузиазмом продолжила я. – Пожалуй, мы бы взялись за это дело. Родина должна знать своих героев.
   – Должна! – согласился генерал. – И что дальше?
   – В каком смысле? – осторожно спросила я. – Дальше вы даете нам положительную информацию, а мы перерабатываем ее и публикуем в газете. И нам хорошо, и вам реклама.
   – Это я понял, – перебил меня генерал. – Тебе-то что нужно? Ведь не от любви к милиции ты предлагаешь эту сделку? Тебе нужна помощь, верно?
   – В общем-то, да, – сказала я. – Но вот насчет милиции вы не правы. Мы уже не раз доказывали свою любовь к милиции, разве не так?
   – По правде сказать, у меня другое мнение, – проговорил генерал. – Но будем считать, что по крайней мере мы не враги. Так что тебе от меня нужно? Не тяни, время уходит!
   – От вас ничего не скроешь, Георгий Петрович! – льстиво сказала я. – Действительно, нужна ваша помощь. Хочу просить вас выделить людей для засады. Нашу редакцию сегодня ночью собираются ограбить.
   – Ограбить? Что за вздор! Откуда такие сведения?
   – Так, оперативная информация, – уклончиво ответила я.
   – И кто же этот дерзкий разбойник? – В голосе генерала прозвучали веселые нотки. – Кто этот святотатец? Кстати, что там можно у вас украсть – кофеварку, нержавеющее перо, конторскую мебель?
   – Ну, уж не такие мы нищие! – обиженно сказала я. – У нас новейшая оргтехника и мебель, между прочим, не конторская, а офисная… Но дело не в этом. Цель похищения – информация.
   – Вы, что же, не можете спрятать информацию? – поразился Свиридов. – Какого размера эта информация – с холодильник или со славянский шкаф?
   – Дело в том, – мягко сказала я, – что хотелось бы взять воров на месте преступления. Чтобы, так сказать, пресечь дальнейшие попытки…
   – Понятно! – буркнул генерал. – Роскошно жить хочешь. Значит, я должен отдать тебе оперативных работников, а другие участки незримого фронта оголить, так выходит?
   – Так ведь по сводкам, Георгий Петрович, – подобострастно сказала я, – вроде криминальная обстановка в городе сейчас не особенно напряженная… Вот я и подумала…
   – Подумала она! – сердито буркнул генерал. – О себе-то ты точно подумала! Ну ладно, так и быть! Распоряжусь, чтобы к тебе прислали пару человек. В течение дня прибудут… Но учти, только на одну ночь! Дальше будешь выкручиваться сама. И серия положительных материалов о нашей славной милиции за тобой, не забыла?
   – Ну что вы! – с обидой сказала я. – Долг платежом красен.
   – Смотри! – предупредил генерал. – Кстати, твоя оперативная информация ничего не говорит о количестве грабителей и наличии у них оружия?
   – Думаю, будет их человека четыре максимум, – ответила я. – Насчет оружия не знаю, но вряд ли – не банк же они будут брать. Стрельба им, по-моему, ни к чему.
   – Тогда так, – сказал генерал. – Людей моих встретишь, обеспечишь питанием, помещением и информацией. Работа у нас, сама знаешь, нелегкая, поэтому постарайся войти в положение. Конкретные указания получишь от них и будешь выполнять беспрекословно, без самодеятельности. Вопросы есть?
   – Да нет как будто, – ответила я. – Большое вам спасибо, Георгий Петрович!
   – Из спасибо материал не сошьешь, – сказал генерал. – Поняла намек? Ну, бывай!
   Я положила трубку и обвела всех строгим взглядом.
   – Нам выделяют двух оперативных работников, – сообщила я, останавливая взгляд на Ромке. – И требуют воздержаться от самодеятельности.
   Он даже не пытался скрыть огорчения – наверное, мысленно он уже отвел себе решающую роль в поимке злодеев. Мои слова разбили его мечту в пух и прах.
   – Ну и славно! – с облегчением сказал Кряжимский. – Не наше дело засады устраивать. Пойду-ка я, пожалуй, набросаю проект будущего очерка. Нам ведь теперь отрабатывать бартер придется, правильно я понимаю, Ольга Юрьевна?
   – Совершенно верно, Сергей Иванович. Хватит давать читателям негатив. Уравновесим его позитивом! Тем более сами напросились… Итак, за работу, коллеги! Только хочу предупредить – никакой утечки информации! О том, что сегодня у нас будет засада, не должна знать ни одна живая душа!

Глава 13

   Первым в редакции появился невысокий мужчина с абсолютно непримечательной внешностью. Одергивая полы помятого серого пиджачка, он застенчиво подошел к нашей Маринке и тихо осведомился, где может увидеть редактора. Маринка заглянула ко мне в кабинет и сообщила доверительным шепотом:
   – Там вас, Ольга Юрьевна, какой-то малохольный спрашивает! Чего ему сказать?
   – А кто он – ты не узнала?
   – Да я уже всех посетителей боюсь! – призналась Марина. – Вдруг опять бандит?
   – Вряд ли, – сказала я. – Наверное, милиционер?
   – Не-а, на милиционера он похож, как я на Шварценеггера! – убежденно заявила Марина. – Это точно или воришка, или какой-нибудь чудак. Знаете, есть такие – вечный двигатель изобретают или средство от всех болезней…
   – Я ничего изобретать не буду, – произнес чудак, бесшумно появляясь у Марины за спиной. – Разрешите представиться, капитан Логвиненко… Извините, что я без разрешения, но я подумал, что эта девушка про меня забыла…
   Бросив на Маринку уничтожающий взгляд, я с милой улыбкой встала навстречу капитану.
   – Добро пожаловать! – произнесла я. – Не обращайте на нас внимания. С некоторых пор мы все тут нервные… Присаживайтесь, пожалуйста! Кофе хотите?
   – Хочу, – искренне сказал капитан, усаживаясь в кресло.
   Я сделала знак Маринке, и та сконфуженно ретировалась. Я вернулась за стол и села напротив гостя.
   – Вы что же, один? – осторожно поинтересовалась я. – Георгий Петрович обещал, что придут двое…
   – Гриша скоро должен подойти, – беззаботно сказал капитан, лениво оглядывая обстановку кабинета. – Вот нас и будет двое.
   У него было некрасивое загорелое лицо с глубокими морщинками на щеках. Глаза у него были воспаленные и измученные, как у сильно невыспавшегося человека. Фигура не производила впечатления ни ловкости, ни силы, и мне пришло в голову, что генерал отрядил в наше распоряжение не самые лучшие свои кадры.
   – А что, собственно, у вас тут намечается? – без особого интереса спросил Логвиненко. – Вам кто-то угрожает?
   – Не совсем так, – сказала я. – По моим данным, сегодня ночью редакцию попытаются ограбить.
   – У вас здесь большая сумма денег? – поинтересовался капитан. – Что-то ценное?
   – Выкрасть должны информацию, – пояснила я. – Конкретно – кассету.
   – Можно на нее взглянуть? – спросил капитан.
   – Да, конечно, – любезно ответила я и взяла с полки, висевшей над столом, одну из кассет, которые там хранились. Я выбрала такую, на какой не было надписей – кажется, это вообще была чистая кассета. – Вот, пожалуйста.
   Капитан повертел кассету в руках и даже зачем-то понюхал.
   – А что на ней записано? – строго спросил он.
   Я загадочно улыбнулась.
   – Понимаете, мне бы не хотелось вдаваться в подробности…
   – Не хотелось, так не хотелось! – легко согласился Логвиненко и положил кассету на стол, мимоходом заметив: – Только если вы так дорожите этой кассетой, не стоит оставлять ее на виду…
   Голова у этого невзрачного человека работала – во всяком случае, он мигом дал понять, что нисколько мне не поверил.
   – Я все время здесь, – попыталась я объяснить свою оплошность. – И как-то спокойнее, когда кассета рядом… Но вы правы, пожалуй, я помещу ее в сейф.
   Логвиненко бесстрастно наблюдал за тем, как я прячу пустую кассету, а потом вдруг сказал:
   – Вы вроде обещали кофе?
   К счастью, в тот же момент появилась Маринка с подносом, на котором дымились чашки с кофе и стояла тарелочка со свежими пончиками. Капитан тут же забыл обо всем и занялся тем, что стояло на подносе, причем пончики он уничтожал с серьезностью и жадностью очень голодного человека, не обращая на нас никакого внимания. Я сделала Маринке глазами знак удалиться.
   – Не успел позавтракать, – хладнокровно объяснил Логвиненко, покончив с трапезой. – Кстати, тут можно будет послать за обедом? Мне не хотелось бы мотаться взад-вперед – за зданием может вестись наблюдение…
   – Конечно, мы что-нибудь организуем, – успокоила я его.
   Капитан вытер губы платком и, прищурившись, посмотрел на меня.
   – Откуда вы узнали про готовящееся ограбление? – спросил он.
   – У нас свой источник, – неопределенно сказала я.
   – Все это очень туманно, – констатировал оперативник. – Какая-то кассета, какой-то источник… Может быть, все-таки поделитесь со мной своими тайнами? Ну хотя бы, кого вы подозреваете? Только не говорите – некоего человека.
   – По моим сведениям, это должны быть люди Букреева, предпринимателя, – после некоторого колебания сообщила я.
   Капитан поднял брови и надолго задумался. Потом он кашлянул и вопросительно посмотрел на меня.
   – Поймали его на махинациях? – уточнил он. – Как вам это удалось?
   Я пожала плечами – своими вопросами капитан раз за разом ставил меня в тупик.
   – Так я вам вот что скажу, – авторитетно заявил Логвиненко. – Во-первых, непонятно, почему бы вам не сделать с этой кассеты копию, а лучше две или даже десять. А во-вторых, если вы поставите офис на сигнализацию, вам не придется в дальнейшем устраивать здесь засады… Вряд ли у нас будет возможность отсиживать здесь каждый раз, когда у вас появится какая-то информация…
   – Вы совершенно правы, – виновато сказала я. – Но, поверьте, сегодня исключительный случай!
   – Да уж я вижу! – снисходительно произнес капитан.
   Он зашевелился и выбрался из кресла.
   – Если позволите, я все тут осмотрю… – пробормотал он. – Чтобы ориентироваться в пространстве, так сказать… Кстати, ваши сотрудники… Вы им доверяете?
   – Как себе! – заявила я.
   Он кивнул и медленно пошел по кабинету, разглядывая подробно каждый предмет, находящийся в помещении. Я еще раз посмотрела на его далеко не внушительную фигуру и на всякий случай спросила:
   – Простите, а вы захватили с собой оружие?
   Капитан внимательно посмотрел на меня и серьезно сказал:
   – Вы так уверены, что нам понадобится оружие?
   – Нет, но… – смущенно произнесла я. – Мало ли что может случиться…
   – Что же именно? – с интересом спросил Логвиненко. – У вас есть какие-то данные?
   – Нет у меня никаких данных! Просто я предполагаю, что налетчики могут оказать сопротивление…
   – Ах, вот в чем дело! – сказал капитан. – Непременно окажут.
   – А если они будут стрелять? – с тревогой предположила я.
   – Типун вам на язык! – добродушно заметил капитан. – Что за ужасы вы говорите.
   – У меня такое впечатление, что вы мне не верите, – сказала я. – Между прочим, напрасно. Дело очень серьезное. Потом не жалуйтесь!
   – Почему же не верю? – возразил Логвиненко. – Просто в вашей информации есть некоторые несообразности, которые меня озадачивают… Например, если у вас есть компрометирующие материалы на гражданина Букреева, то почему вы не предоставляете их правоохранительным органам, а дожидаетесь, пока Букреев попытается их похитить? Между прочим, этим самым вы вступаете в некоторое противоречие с законом… Вы не можете этого не понимать, а в то же время обращаетесь за помощью к милиции. Из этого я делаю заключение, что скорее всего никакого компромата у вас на Букреева нет и на уме у вас что-то другое…
   – Что же, например? – ревниво спросила я, неприятно пораженная его проницательностью.
   – У меня такое впечатление, что вы зачем-то хотите спровоцировать Букреева, – хладнокровно сообщил Логвиненко. – И, наверное, подкинули ему невзначай ту же идейку о несуществующем компромате. А мы с Гришей должны расхлебывать…
   Это заявление немного смутило меня.
   – Послушайте, мне вовсе не хочется осложнять вам с Гришей жизнь! – сказала я. – Поэтому, пока не поздно, давайте все переиграем. Мы попробуем задержать бандитов своими силами…
   – Бандитом человека может назвать только суд! – назидательно произнес Логвиненко. – И это совсем не ваше дело кого-то задерживать. У нас с Гришей это получится лучше. Тем более ничего переигрывать мы не будем. Сами понимаете, когда вам дает поручение сам начальник УВД, сильно не поиграешь! Нет, мы будем идти до конца! – Он сочувственно посмотрел на меня и добавил: – Да вы не волнуйтесь! Вы расстраиваетесь, что я вам задаю вопросы? Не обращайте внимания – привычка такая. В сущности, мне все равно, что вы затеяли. Раз уж вы договорились с генералом, все остальное отходит на второй план. Тем более что проникновение в офис, если оно будет иметь место, деяние противозаконное.
   – Но я не собираюсь жаловаться генералу! – возразила я. – Он ничего не узнает.
   – А наш отчет? – сказал капитан. – Мы с Гришей должны ему отчитаться о проделанной работе. Нет-нет, мы теперь отсюда не уйдем до тех пор, пока не отработаем вашу версию! Да вы не беспокойтесь, я больше вас вопросами донимать не буду…
   Он еще некоторое время околачивался в кабинете, а потом отправился осматривать другие помещения. Все сотрудники были уже в курсе его профессиональной принадлежности и поглядывали на серый пиджачок с уважением.
   Мне вскоре пришлось убедиться, что по части сыска этот неприметный человек может дать мне сто очков вперед. Осматривая наши закоулки, он мимоходом беседовал с народом и как бы невзначай сумел выудить массу информации.
   Обнаружилось это в тот момент, когда в редакции появился долгожданный Гриша – русоволосый и розовощекий мужчина, веселый и весьма подвижный, несмотря на намечающуюся полноту. Он вошел шумно и быстро, размахивая кейсом, похожий то ли на водопроводчика, то ли на телефонного мастера. На нем была белая рубашка в голубую полосочку с закатанными до локтей рукавами и широкие серые брюки.
   – Всем привет! – объявил он громогласно и, сразу углядев своего коллегу, с ходу пожал ему руку.
   Логвиненко завел его ко мне в кабинет и представил нас друг другу.
   – Знавал я одного Бойкова Сергея Юрьевича! – объявил Гриша. – В транспортной милиции служил. Не братец ваш? Нет? Да и то сказать, – подмигнул он, энергично встряхивая мне руку, – вы вон какая красавица, а он страшнее атомной войны. Совсем не похожи! Хотя природа, она, как говорится, на мужиках отдыхает… Ха-ха! А я, значит, Дудин Григорий Семеныч, к вашим услугам! Можно – Гриша. Так что у нас тут за проблемы?
   – Вот, Ольга Юрьевна что-то с Букреевым не поделила, – объяснил Логвиненко, поглядывая в мою сторону невинными глазами. – Сегодня утром он сюда наведывался со своей камарильей. Сам он торговался о чем-то с Ольгой Юрьевной, а его ребята тем временем ненавязчиво выясняли, есть ли здесь сигнализация и какой системы замки.
   – Ай-яй-яй! – покачал головой Дудин. – Как же вы так неосторожно, Ольга Юрьевна? У нас теперь поддержка малого и среднего бизнеса, а вы предпринимателей обижаете! Вторглись в тайны бизнеса?
   – Вообще-то Ольга Юрьевна стремится скрыть от нас истинную подоплеку событий, – все так же невинно глядя на меня, сказал Логвиненко. – Умалчивает и где-то даже искажает…
   – Ай-яй-яй! – ласково проговорил Дудин. – Разве можно вводить в заблуждение органы, Ольга Юрьевна? Это недопустимо! Вы должны быть с нами откровенны, как с личным духовником. Как на исповеди.
   – Мне редко приходится иметь дело с духовником, – возразила я. – И никого я не ввожу в заблуждение. Букреев собирается украсть у меня кассету. Об этом я сразу сказала. Что записано на кассете, сейчас не имеет значения. Даже если там занятия аэробикой, что это меняет? Кража есть кража.
   – Совершенно верно. Тем более со взломом, – кивнул Дудин.
   – Тем более что у нас есть задание, – подхватил Логвиненко. – И мы должны его выполнить. Просто если имеется факт кражи, то неизбежно встает вопрос об объекте кражи, верно?
   – Обязательно! – подтвердил его коллега. – Следствие неизбежно задаст этот вопрос.
   – Насколько я понимаю, оно задаст его в первую очередь преступнику, – заявила я. – Не сомневаюсь, что тогда многое прояснится.
   – Это логично, – согласился Логвиненко. – Осталось немного подождать. Вот только беда – вдруг воры скажут, что ничего, кроме занятий акробатикой, их не интересует? Ситуация приобретает в таком случае несерьезную, я бы сказал, анекдотическую окраску…
   – При хорошем адвокате, – авторитетно добавил Гриша, – вполне можно рассчитывать на условный срок…
   – Боже мой! – сказала я. – Для чего этот глубокий анализ? Вполне достаточно того, что вы припугнете Букреева, чтобы у него не возникало в дальнейшем искушения связываться с нами!
   Оперативники переглянулись.
   – Припугнем? – серьезно спросил Логвиненко.
   – Да без вопросов! – заверил его Дудин. – Напугаем так, что штаны намочет!
   – Я уже все тут прикинул, – сообщил Логвиненко. – Спрятаться можно в туалете. Подождем, пока они возьмутся за сейф, закроем их на ключ в кабинете и вызовем бригаду. Вы оставите нам ключ от кабинета, Ольга Юрьевна?
   – Разумеется, оставлю, – сказала я. – Только какой от него будет толк, если они взломают замок?
   – А вы не запирайте дверь, – спокойно ответил Дудин, – и все дела.
   – А это не насторожит преступников?
   – Ох, Ольга Юрьевна, вы не представляете, до какой степени неосторожный народ эти преступники! – сказал Логвиненко. – Глупый, в сущности, народ! Вы в этом убедитесь уже сегодня.
   – А почему же тогда милиция так плохо их ловит? – поинтересовалась я.
   – Почему плохо? – удивился Логвиненко. – Ловит как раз хорошо! Просто эта кропотливая, неприметная работа мало отражается нашей прессой. И у обывателя создается ложное впечатление засилья преступников.
   – А параллельно возникает вывод о слабой работе милиции, – подхватил Дудин. – Вывод в корне неверный и даже оскорбительный…
   Я поняла, что эти двое получили от генерала не одно задание, а целых два и отрабатывали их на совесть.
   – Намек понятен! – объявила я решительно. – В нашей газете эта ошибка будет исправлена. В следующем номере появится подробный рассказ о скромных, самоотверженных парнях из УВД, настоящих профессионалах, а ваши портреты украсят первую страницу…
   – Нет, ну зачем? – прогудел Дудин. – Вот это совсем не обязательно!
   – Фэйсы оперативных работников на первую страницу? – ужаснулся Логвиненко. – Да это просто диверсия!
   – Что мы вам плохого сделали?
   – Ну ладно, – сказала я, утомленная их балагурством. – Страницу выберете сами.
   – Фотографий вообще не нужно, – заявил Дудин. – Напишите просто, «эти скромные, но мужественные, по-настоящему красивые люди…»
   – Договорились! – сказала я. – Давайте теперь о деле. Вы предпочитаете ночевать здесь одни или хотели бы, чтобы тут остался кто-то из наших?
   – Какой вопрос! – воскликнул Дудин. – Мы были бы рады, если бы вы составили нам компанию. С вами так приятно общаться… Но заставлять вас сидеть в темноте несколько часов, подвергать себя неоправданному риску…
   – И потом, втроем мы просто не поместимся в туалете, – заметил Логвиненко.
   – Но, если говорить серьезно, мы не возражали бы, чтобы вы были где-то поблизости. Вы живете далеко?
   – Пожалуй, далековато, – ответила я. – Но я могу посидеть рядом в садике.
   – Всю ночь? Это жестоко, – сказал Дудин. – И небезопасно.
   – Со мной будет телохранитель, – успокоила я его. – И потом, я заварила эту кашу, и мне в конце концов интересно увидеть все своими глазами.
   – Логично, – согласился Логвиненко. – Тогда так и сделаем. Ориентируйтесь на окна. Как только здесь вспыхнет свет, сразу поднимайтесь. А мы предварительно вывернем пробки, чтобы воры не смогли ввести вас в заблуждение.
   – Только оденьтесь потеплее, – предупредительно заметил Дудин. – Под утро на улице будет свежо. – И не наткнитесь сами на засаду, – добавил Логвиненко. – Я ведь уже говорил, что они могут следить за домом.
   – И кто-то обязательно будет стоять на шухере, – напомнил Гриша. – Об этом тоже надо помнить.
   Подобным образом они развлекали меня до конца рабочего дня. Не знаю, был ли такой стиль общения для них обычным или мое присутствие вдохновляло оперов на непрекращающееся словотворчество, но они казались неистощимыми. Я выслушала огромное количество баек из милицейской и криминальной жизни, получила полное представление о семейном положении, служебной карьере и хобби обоих оперов, узнала несколько новых анекдотов и даже выяснила, что Дудин неплохо поет романсы. Некоторые из услышанных историй даже удалось включить в материал, который мы начали готовить для нового номера – разумеется, с любезного разрешения рассказчиков.
   Между тем напряжение в редакции нарастало – это чувствовалось по поведению всех сотрудников. Особенно переживал наш курьер, которому окончательно стало ясно, что нового подвига в ближайшее время совершить не удастся.
   Наконец все разошлись по домам. Ушли и мы с Виктором, предварительно договорившись встретиться, как стемнеет, около редакции. До наступления темноты опера сочли нападение маловероятным.
   В компании нашего фотографа я смогла в полной мере отдохнуть от потока красноречия, которым так щедро оделяли меня новые знакомцы. Виктор по сравнению с ними мог показаться угрюмым мизантропом. За все время, пока мы сидели на скамеечке в тени раскидистых лип, он произнес не более трех-четырех фраз. Правда, и обстановка не располагала к непринужденной беседе. Мы напряженно наблюдали за темным фасадом здания, где размещалась наша редакция, ожидая или условного сигнала, или появления незваных гостей.
   Однако час проходил за часом, и ничего не происходило. В общем-то, нам было хорошо известно, что при определенной сноровке проникнуть в помещение редакции не составляет труда. И трудно было надеяться, что злоумышленники будут действовать так неловко, чтобы сразу же себя обнаружить.
   Не замечали мы никаких подозрительных перемещений и в близлежащем районе. Нигде рядом не останавливались машины, и никто вроде бы не караулил на углу. После полуночи вообще установилась полнейшая тишина. Улица словно вымерла.
   – Что будем делать, если они не придут? – задала я сакраментальный вопрос.
   Виктор пожал плечами.
   По верхушкам лип пробежал ветер. Деревья зашумели, зашевелились, сквозь дрогнувшую листву пробился свет уличного фонаря, и по асфальту побежали причудливые тени. Мне послышались крадущиеся шаги, и я оглянулась. Но никого рядом не было – это шумел ветер.
   Я посмотрела на часы. Уже три. Скоро светать начнет…
   Если никто не рискнул забраться к нам в темноте, сомнительно, чтобы он пошел на это, когда рассветет. Ничего катастрофического в этом не было, но все равно на душе у меня сделалось противно, как всегда, когда срывались мои планы. Я уже начала просчитывать в уме дальнейшие варианты действий, как вдруг в окнах редакции вспыхнул свет.
   Не сговариваясь, мы сорвались со скамейки и выбежали из сквера. Никого поблизости мы не заметили, да и не особенно старались. Оказавшись около входной двери, мы обнаружили, что она открыта. Когда ее открыли, мы абсолютно не заметили. Видимо, взломом занимался опытный человек.
   Виктор отстранил меня и первым вошел в здание. Мы торопливо промчались по темному коридору и ворвались в помещение редакции.
   Первое, что я увидела, – это румяное лицо Дудина. Он прикладывал палец к губам и показывал нам куда-то в сторону, призывая нас отойти. Понимая, что сейчас не мы командуем парадом, мы отошли к окну и попытались разобраться в ситуации.
   Видимо, ловушка захлопнулась, как того и желал Логвиненко. Дверь кабинета была заперта снаружи на ключ. Окно у меня забрано решеткой – поэтому выбор у воров оставался небольшой. Но пока, кажется, они не подавали признаков жизни, слишком ошеломленные свалившимся на них несчастьем.
   Логвиненко, стоявший у стены слева от двери, показал мне большой палец. Я изобразила в воздухе знак вопроса. Логвиненко кивнул в сторону напарника, который в этот момент вышел в коридор, набирая на ходу номер на мобильном телефоне. Я поняла, что он вызывает подмогу.
   Через минуту он вернулся и жизнерадостно сказал:
   – Хорошо бы понятых надыбать! Да где их сейчас возьмешь?
   – Обойдемся без понятых, – заключил Логвиненко и согнутым пальцем деликатно постучал в дверь. – Але, гараж! Вы там живы, заразы?
   В кабинете послышалось неразборчивое бормотание – пленники что-то горячо обсуждали.
   – Сколько их там? – шепнула я.
   – Похоже, трое, – ответил Дудин, ухмыляясь. – Темно было, а кроме того, из туалета ничего не видно. Но на слух определялись трое. Если никто не умер от страха, то, думаю, так трое и осталось.
   – Слышь, ты! – вдруг прозвучал из-за двери грубый мужской голос. – Открой, или мы сейчас вынесем дверь на фиг!
   – Подожди минутку! – кротко предложил Логвиненко. – Скоро патрульная группа подъедет, и откроем!
   С той стороны наступило озадаченное молчание, а потом тот же голос не слишком уверенно произнес:
   – Ты что, в натуре? Открывай, тебе говорят!
   Чувствовалось, что говоривший уже почти истощил запасы своего ораторского искусства и вот-вот перейдет к активным действиям. Мне стало до слез жалко двери. Логвиненко, кажется, уловил мое настроение, потому что сказал очень строго:
   – Только попробуй тронуть дверь, отморозок! В протоколе отметим, что ты нанес материальный урон тысяч на сто, попляшешь тогда!
   В кабинете опять притихли, а потом недоверчиво спросили:
   – Слышь, ты кто?
   – Оперуполномоченный капитан Логвиненко. Тебе удостоверение показать?
   – Так ты мент? – с глубоким разочарованием произнес невидимый собеседник, и за дверью опять началось бурное совещание.
   Наконец оно завершилось, и уже другой голос, показавшийся мне знакомым, проговорил отрывисто:
   – Слышь, мент! Хорош ваньку валять, давай побазарим по-человечески! Можно же договориться!
   – Попробуй! – милостиво сказал Логвиненко.
   – Ты нас отпускаешь, – быстро сказали за дверью, – а мы тебе десять кусков, налом, прямо сейчас, без бэ, согласен?
   – Я с напарником, – невозмутимо ответил Логвиненко, откровенно веселясь. – У него тоже зарплата маленькая.
   – И напарника не обидим! – почти прорычал соблазнитель.
   – А вот еще патруль подъедет, – мечтательно сказал Логвиненко. – Ребятам тоже надо подкинуть…
   Грабители наконец поняли, что над ними смеются.
   – Ломай! – прозвучала короткая команда, и моя дверь хрустнула и застонала под напором молодых мускулистых тел.
   Логвиненко посмотрел на меня и виновато развел руками. В тот же момент треснуло дерево, замок был вырван с корнем, и трое здоровых мужиков ломанулись к выходу.
   Я не успела ничего понять – все вокруг завертелось колесом. Послышались удары, сдавленные крики, звуки падения. Посреди комнаты образовалось что-то вроде кучи-малы.
   Вдруг мимо меня в эту кучу-малу устремился Виктор, у самого порога догнал сумевшего прорваться бандита, провел подсечку, захват – и тяжелая туша грохнулась оземь, издав крик боли.
   Придерживая лежащего за вывернутую руку, Виктор обернулся к операм и виновато пояснил:
   – Чуть не сбежал, скотина!
   Дудин, только что нокаутировавший своего противника, пренебрежительно махнул рукой. Он был непривычно сердит и неразговорчив – может быть, из-за разбитой губы, которая распухла и сочилась кровью. – Да куда он сбежит! – заметил Дудин, поднимаясь с колен.
   Третий бандит лежал на полу, испуганно скосив глаза на табельный «ПМ», который Логвиненко только что убрал от его затылка. Оказалось, капитан все-таки был при оружии.
   Кстати, Дудин был прав – бежать грабителям уже было некуда. По коридору прогромыхали тяжелые каблуки, и в комнату ввалились люди в форме, с автоматами наперевес, которые с ходу зверскими голосами заорали:
   – Всем стоять! Не двигаться!
   Логвиненко устало махнул рукой и рассудительно заметил:
   – Не шуми, Казанцев! Кому положено, те и так стоят, а прочие – пусть пока полежат… Ты лучше скажи, почему так долго ехал?
   Молодой парень с усиками и с лейтенантскими погонами на плечах опустил автомат и сказал, оправдываясь:
   – Ну, е-мое, я тут при чем? У нас в «УАЗе» зажигание барахлит – хоть мотор не глуши! Пока завелись…
   – Вот-вот, пока вы там шевелитесь, – мрачно сказал Дудин, прижимая к разбитой губе носовой платок, – люди здесь кровь проливают…
   – А что тут вообще происходит? – деловито спросил лейтенант, явно намереваясь компенсировать задержку служебным рвением. – Это что за козлы?
   – Придержи лексикон, Казанцев! – добродушно посоветовал ему Логвиненко. – Все-таки журналисты тут, неудобно… Ты должен являть собой образец – вдруг про тебя завтра в газете напишут?..
   – Не надо про меня в газете! – испугался Казанцев. – Да и вообще я имел в виду, кто, значит, задержанные?
   – А это сейчас предстоит выяснить, – сказал Логвиненко. – Проникли, понимаешь, в помещение редакции ночью с применением вспомогательных средств, в скобках – отмычки… Предполагается, с целью грабежа…
   – Ух ты! – удивился Казанцев. – А вы как здесь? Мимо шли, что ли?
   – Ты не мне вопросы задавай! – поморщился Логвиненко. – Обыщи задержанных.
   Казанцев махнул рукой своим ребятам, и те, выказывая немалую сноровку, поставили незваных гостей на ноги. При этом кому-то крепко перепало литой дубинкой, зато все попытки сопротивления были пресечены в корне.
   Поставив задержанных лицом к стене, патрульные быстро обыскали их и представили результаты своих усилий Логвиненко.
   – Документов ни у кого нет, – доложил Казанцев. – Оружие – пистолет «ТТ» с боезапасом, набор отмычек, значительная сумма денег в рублях и твердой валюте…
   – Джентльменский набор, – констатировал Логвиненко и пристально оглядел задержанных. – Вон того, крайнего поверните! – приказал он наконец.
   Один из грабителей обернулся и выпрямился в полный рост, хмуро посматривая вокруг из-под белых бровей. Я ахнула. Передо мной стоял господин Букреев собственной персоной! Он только сменил роскошный белый костюм на темно-синий, более подходящий для ночных вылазок.
   Не знаю, что заставило его лично принять участие в акции. Видимо, слишком велико было нетерпение добраться до заветной кассеты, а его специалисты убедили, что вскрыть наши замки не составит никакого труда, и вообще все будет выглядеть как приятная ночная прогулка. К тому же долголетняя безнаказанность избаловала Букреева, а умственные способности лохов, к которым он, несомненно, нас относил, не вызывали у него опасений. Может быть, он даже собирался проверить кассету на нашем магнитофоне, чтобы своими глазами убедиться в ее подлинности.
   Так или иначе, но подтвердилось мнение капитана Логвиненко, что преступники – народ, в сущности, глупый. Наверное, эта истина понемногу начинала брезжить в голове у самого Букреева – во всяком случае, вид у него был смущенный. Видеть на его белесом нахальном лице смущение было немного странно – словно он нацепил забавную маску с красным носом и усами из свиной щетины.
   – Итак, голубчики, кто вы такие и что здесь делали? – спросил Логвиненко, пристально рассматривая Букреева.
   Тот замялся. Ничего хорошего ему в голову не приходило. Его специалисты тоже помалкивали. Наконец Букреев что-то вспомнил.
   – Я буду говорить только в присутствии своего адвоката, – скрипуче сказал он.
   – А ты захватил с собой и адвоката? – удивился Логвиненко. – Нет? Ну что ж, мы не торопимся… Казанцев, оформи-ка пока всех в наручники!
   Тем временем Дудин успел прогуляться в мой кабинет и вернуться.
   – В замке сейфа торчит отмычка, – сообщил он.
   – Будем вызывать следственную бригаду, – тут же откликнулся Логвиненко. – Налицо преступный умысел.
   – Определенно! – подхватил Дудин. – Попытка вскрыть сейф, сопротивление властям, ношение огнестрельного оружия…
   – Наркотики? – как-то двусмысленно подсказал Казанцев.
   Логвиненко сделал страшное лицо и пропустил вопрос мимо ушей.
   – Преступная группа, – предложил вместо этого Дудин.
   На лице Букреева произошло какое-то движение. Он шевельнул закованными в наручники руками и угрожающе произнес:
   – Да вы чего мне шьете? Да вы знаете, кто я такой?
   – Раздумал ждать адвоката? – хладнокровно осведомился Логвиненко. – Голос прорезался. Сейчас следователь приедет, выложишь ему все, что накипело.
   Дудин уже нажимал кнопки на своем мобильнике. Арестованные хмуро молчали. Букреев нашел меня глазами, некоторое время сосредоточенно пялился на меня, а потом, ничего не говоря, усмехнулся так многозначительно, что и без слов стало ясно – мое будущее представляется ему очень печальным.

Глава 14

   Мне довелось еще раз встретиться с господином Букреевым – уже на процессе по делу об умышленном нанесении тяжких телесных повреждений гражданину Артамонову, а проще говоря, по тому безобразию, которое подгулявшие охотники учинили в Караманском лесу. Букреев проходил на этом процессе обвиняемым, я присутствовала в качестве зрителя.
   После того как Букреев влип в новую историю, старый процесс пошел значительно быстрее, может быть, потому, что теперь предприниматель сидел за решеткой и был несколько стеснен в средствах. Следствие по делу об ограблении редакции еще шло, и адвокаты Букреева изо всех сил пытались устроить так, чтобы действия подзащитного подпали под статью «мелкое хулиганство». Знающие люди говорили мне, что шансы у этих адвокатов довольно велики. Но, во всяком случае, добиться освобождения подзащитного из-под стражи им не удалось.
   Поэтому в суд Букреева доставили в наручниках, а на время заседания поместили в железную клетку, где он чувствовал себя явно неуютно.
   Еще более неуютно ему стало, когда заседание началось. Уже с самого начала появилось ощущение, что суд намерен исправить все ошибки следствия и во что бы то ни стало докопаться до истины. Эту атмосферу почувствовали все, включая зрителей, сидящих в зале.
   Мы отправились на процесс вдвоем с Кряжимским. Ему очень хотелось познакомить меня с Артамоновым, а кроме того, он по-настоящему переживал за итог этого процесса, материал о котором намеревался давать в газету исключительно сам.
   Артамонов мне понравился. Он еще выглядел бледноватым и болезненным, но держался бодро и был намерен отстаивать свою правоту до конца. Вместе с ним на суд приехала его многочисленная родня. Все были настроены очень решительно, но вели себя сдержанно и с большим достоинством.
   – Обязательно осветите этот случай в газете! – напутствовал меня Артамонов. – Речь не обо мне. Заостряйте вопрос о беспределе в отношении живой природы! Нужно переламывать потребительские настроения. Грабя природу, мы грабим собственных детей – вот, о чем надо писать. Результат процесса не столь существен, хотя тоже, конечно, значим. Если суд даст должную оценку негодяям, это будет иметь огромное воспитательное значение!
   Можно было только подивиться энтузиазму этого человека. Примерно в том же духе выступил он и на суде, произведя, по-моему, на присутствующих большое впечатление. В зале даже аплодировали.
   Спокойно и достойно отвечал он и на вопросы прокурора и адвоката, не поддаваясь ни на какие уловки последнего. Его уверенность убедила меня, что все идет как нужно.
   Но с особым нетерпением мы ждали, разумеется, допроса свидетелей. Главное зависело от того, насколько был готов выполнить свое обещание Горохов.
   В суд он приехал буквально за минуту до начала заседания в сопровождении двух крепких молодых людей – то ли референтов, то ли телохранителей – и, ни с кем не общаясь, занял свое место. Мы не сумели с ним даже поздороваться.
   Должна признаться, полной уверенности в благоприятном исходе дела у меня не было. Глядя на замкнутое мрачное лицо Горохова, я не могла понять, что у него на уме. Давая свидетельские показания не в пользу Букреева, он, конечно, здорово подставлялся. Трудно было сказать, хватит ли у него духу в последний момент принять непростое решение.
   Суть была еще и в том, что я никогда не смогла бы использовать злосчастную кассету. Придерживая ее у себя, я попросту блефовала, рассчитывая на то, что Горохов вряд ли верит в бескорыстие и благородство. Но кто знает – может быть, он все-таки меня раскусил или решил махнуть рукой на компромат, как это делается теперь все чаще? В общем, полной уверенности у меня не было.
   Кряжимский, напротив, был абсолютно спокоен. Причем он надеялся даже не на сдерживающий фактор, а просто на добрую волю Горохова, которая, как был убежден Сергей Иванович, дремлет до поры в каждом человеке.
   – Поверьте, Оленька, – убеждал он меня. – Этот человек очень многое прочувствовал за эти дни и наверняка многое понял…
   Я тоже на это надеялась, но все-таки ждала допроса Горохова с некоторым страхом. И вот наконец этот момент наступил. Горохов давал показания первым. Круглый маленький Потягин смотрел на него с видимым беспокойством – он тоже уже что-то знал.
   Горохов отвечал на вопросы, ни на кого не глядя, глуховатым, но ровным голосом. Едва он заговорил, мое напряжение улеглось. Я поняла, что Артур Евсеевич сделал выбор.
   Прежде всего он заявил, что признает заявление гражданина Артамонова обоснованным и подтверждает его показания.
   – Вы подтверждаете, что отправились в тот день на охоту втроем, зная, что охота в этому лесу запрещена, тем более что охотничий сезон не был открыт? – задал вопрос прокурор.
   – В принципе я плохо разбираюсь в этом, – ответил Горохов. – Но, конечно, после того как Артамонов лично предупредил нас об этом, получается, что мы сознательно нарушили закон.
   В маленьких глазках Потягина отразился ужас, а по залу прокатился шумок. Далее Горохов так же бесстрастно поведал о подробностях ночной охоты, не забыв упомянуть о значительной дозе спиртного, выпитого всеми участниками. Потягин уже начинал бледнеть, а адвокат Букреева, по-моему, с трудом удерживался от того, чтобы не схватиться за голову.
   С той же обстоятельностью Горохов ответил на вопросы о стычке с егерем. В его изложении предыстория рокового выстрела слово в слово совпала с рассказом самого Артамонова.
   – Как вы можете утверждать это с уверенностью, – ехидно выкрикнул адвокат, который не находил себе места, – если вы сами признались, что были пьяны?
   – Я был пьян не настолько, чтобы потерять память, – холодно ответил Горохов. – Тем более когда речь идет о попытке убить человека. Букреев выстрелил в Артамонова первым, с явным намерением не испугать его, а убить. Кстати, в первую минуту мы все были уверены, что ему это удалось. Поэтому, решив, что Артамонов мертв, мы поехали сообщить об этом в милицию.
   Все-таки он так и не решился говорить всю правду до конца, оставляя для себя крошечную лазейку, в которую надеялся ускользнуть от ответственности.
   – Почему же тогда первоначально вы давали в милиции совсем другие показания? – строго спросил прокурор.
   – Я испугался, – коротко ответил Горохов.
   Он и дальше продолжал в том же духе, невзирая на наскоки букреевского адвоката. Его упорство заметно поколебало позицию второго свидетеля – Потягина, и, когда пришел его черед давать показания, он начал безбожно путаться и завираться, раз за разом попадая в ловушки, расставленные прокурором. В результате, сам того не желая, он, в сущности, подтвердил показания Горохова. На лице Букреева впервые появилось что-то похожее на отчаяние. Он все время тревожно оглядывался по сторонам и облизывал пересохшие губы.
   В своей обвинительной речи прокурор попросил для обвиняемого двенадцать лет. Адвокат настаивал на оправдании, продолжая отстаивать версию самообороны, которая, кажется, ни у кого в зале уже не вызывала доверия. Наконец суд удалился на совещание.
   Нам в перерыве опять не удалось встретиться с Гороховым. Он сразу же ушел в комнату для свидетелей и не показывал оттуда носа. Адвокат Букреева с независимым видом прогуливался по коридору и курил длинную сигарету. Время от времени он загадочно улыбался. Наверное, обдумывал предстоящую апелляцию.
   Не пал он духом и тогда, когда суд объявил приговор: «Именем Российской Федерации… признать Букреева Анатолия Анатольевича виновным по статье… и назначить наказание в виде семи лет лишения свободы с отбытием оного в колонии строгого режима…»
   В зале опять аплодировали. Букреев остановившимся взглядом смотрел на судью, не в силах поверить, что это не шутка. Потягин носовым платком вытирал пот, обильно струившийся по его лицу. Горохов по-прежнему оставался безучастным, словно происходящее никак его не касалось.
   Сразу же после заседания Кряжимский покинул меня, предупредив:
   – Я, Оленька, немедленно отправляюсь к своему другу за кассетой. Привезу ее в редакцию. Подозреваю, что теперь господин Горохов будет искать с вами встречи.
   Он уехал, а я задержалась возле здания суда, наблюдая, как расходятся участники процесса и зрители. Особое удовлетворение доставило мне зрелище идущего под конвоем Букреева. Сгорбившись и глядя себе под ноги, он быстро шел в сопровождении милиционеров к зарешеченному фургону.
   Железная дверь захлопнулась за ним, и фургон умчался. Толпа зевак быстро рассосалась. Возле суда осталась только я и служебный автомобиль с затененными окнами, который ждал Горохова.
   Он появился минут через десять. Сделав знак молодым людям, сопровождавшим его, Горохов остановился рядом со мной и быстро проговорил все тем же глуховатым голосом:
   – Когда вас ждать? – На меня он избегал смотреть.
   – Я должна съездить в редакцию, – объяснила я. – Взять кассету, и, собственно, все. Думаю, через час я у вас буду.
   – Через час я вас жду! – начальственным тоном сказал Горохов.
   – Мне хотелось бы выразить вам признательность, – сказала я. – За ваш мужественный поступок. И от себя лично, и от имени редакции…
   – Плевать я хотел на вашу редакцию! – негромко, но членораздельно сказал Горохов. – Мое мнение не изменилось ни о вашей газетенке, ни о вас лично. Глубоко презираю так называемых папарацци, не брезгующих самыми грязными приемами.
   – Только не забывайте – именно эти папарацци заставили вас в кои-то веки сказать правду! – напомнила я.
   – Вы взяли на себя роль контролеров правды? – криво усмехнулся Горохов.
   – Не оставлять же ее вам! – парировала я. – Это слишком опасно. Вы слишком легко к ней относитесь. Как и к людям, кстати. Недаром в вашем окружении уже дважды стреляли по людям!
   – Мне кажется, вы забываетесь! – нахмурился Горохов.
   Молодые люди, стоявшие около автомобиля, напряженно смотрели в нашу сторону. Горохов нетерпеливо кивнул и шагнул мимо меня.
   – Через час я вас жду! – категорически закончил он.
   На этом, пожалуй, и я могу закончить свою историю. Остается добавить, что мы выполнили свое обещание и передали Горохову кассету. Его печальная тайна была похоронена, и, кажется, больше я ничего не слышала ни о его дочери, ни о нем самом.
   Букреев сидит в колонии и строчит бесконечные апелляции. Толку от них мало, но по крайней мере ему есть чем занять себя в ближайшие семь лет.
   Реклама клуба «Шипы и розы» пропала со страниц газет. Не думаю, что они свернули свою деятельность – скорее всего поменяли эмблему.
   Студент Луньков и в самом деле перебрался в Чехию. Но судьба, похоже, окончательно отвернулась от него. Через полгода, просматривая криминальный сайт в Интернете, я неожиданно узнала, что Луньков арестован чешской полицией по подозрению в причастности к преступной группе, занимавшейся брачными аферами, и ему грозит до пяти лет тюрьмы.
   Как ни странно, на нашу Маринку это сообщение не произвело никакого впечатления. Луньков давно был ею забыт, к тому же она нашла себе нового идеального мужчину, вокруг которого теперь сосредоточены все ее помыслы. Я его видела. Этот молодой человек действительно симпатичен, скромен и производит самое выгодное впечатление. Но что больше всего радует меня: этот молодой человек не может быть аферистом в принципе, потому что занимается деятельностью прямо противоположной – он работает в городской прокуратуре.

Светлана Алешина Тушите свет